Плата за одиночество
Бронислава Антоновна Вонсович


Королевства Рикайна #10
        Казалось, юную Штефани ждет судьба всех, кто выходит из Королевского приюта, – место на ткацкой фабрике и клетушка в бараке. Магического Дара мало, умений никаких, помощи ждать не от кого. Неожиданно ей улыбнулась удача. Работа в магазине элитной косметики – это ли не счастье для сироты? Хорошая зарплата, отзывчивая нанимательница, уютная квартира и красивые наряды. Но удача ли? В магазине происходит что-то непонятное. Странные разговоры, которые ведут хозяйка и ее компаньон. Странные заказы, от которых падаешь в обморок. Странное исчезновение предшественницы. Странное предложение руки и сердца от поставщика зелий. И страшное убийство напарницы. А убийца – один из тех, кто сейчас рядом. Но как понять, кто именно?




        Бронислава Вонсович
        Плата за одиночество


        © Вонсович Б., 2016
        © Оформление. , 2016



        Глава 1

        Сколько я себя помнила, кровати с Региной у нас всегда стояли впритык. И столько же длилась наша дружба. Казалось, так будет вечно – мое законное место в Королевском приюте для девочек и подруга рядом. Но все меняется, когда приходит оно – совершеннолетие. У нас, в Гарме, оно наступает в восемнадцать, с этого возраста приютское место переставало быть моим, и мне надлежало искать что-то в большом и страшном внешнем мире. Если бы мой Дар был чуть сильнее, то я могла бы уже год учиться в Магической Академии, там предоставляют стипендию и общежитие. Но его было недостаточно, о чем я совершенно не жалела – у подруги способностей к магии было еще меньше, а значит, и поступить со мной она никак не могла.
        Нельзя сказать, что бросали нас совсем на произвол судьбы. Девушки из приюта по проторенной дорожке шли на ткацкую фабрику, где предоставлялась не только работа, но и жилье за невысокую цену – клетушка в трехэтажном бараке. Крошечная, зато отдельная – больше всего в приюте меня угнетала невозможность побыть одной. Регина не в счет, мы с ней так хорошо понимали друг друга, что могли считаться одним целым. А вот остальные… Постоянно следящие за тем, что ты сказала и куда пошла, постоянно обсуждающие и обсасывающие любые, самые мелкие новости, они неимоверно меня раздражали. И ладно бы просто обсуждали, а то ведь норовили побежать с доносом к присматривающим за нами монахиням. «Сестра Тереза, Штефани Ройтер и Регина Беккер сидят с книгами за сараем, а ведь грядки сами не прополются!» «Сестра Магдалена, Регина Беккер болтает через забор с подозрительным парнем!» «Сестра Катарина, Штефани Ройтер опять любовную записку через забор перекинули. Вот она!» И смотрят такими проникновенно-собачьими глазами, как будто косточку сахарную выпрашивают за хорошее поведение. Доносы у нас поощрялись, за них давали
послабления в ежедневных заданиях, а иной раз – дополнительную порцию сладкого. Забранную, кстати, у того, на кого донесли. Сладкое нам доставалось редко, и тем горше была его потеря. Мы с Региной обычно делили порцию на двоих, если кого-то из нас наказывали, но чаще все же наказывали обеих, потому что мы были все время вместе. Но вскоре должны были закончиться и наши нарушения, и наши наказания – жить в этом месте мне оставалось два дня, не считая этого. Мне исполнялось восемнадцать, во всяком случае, эта дата записана в моих документах как день моего рождения, а точно ведь его без привлечения магов не определишь. Увы, слабым магам это было не под силу, крупные привлекаться не желали, поэтому дата записывалась приблизительно – как показалось сестре, нашедшей поутру младенца перед дверями приюта, так и будет указано во всех документах воспитанницы. С девочками, которые попадали в более позднем возрасте, все было еще грустнее – подозреваю, что ошибка там могла составлять год, а то и больше. Впрочем, кого это волновало? Приютских работников – точно нет. Называли найденышей тоже, как захочется. Меня
всегда радовало, что мне досталось имя Штефани, а не что-нибудь вроде Фердинанда или Геновефа. Монахини больше заглядывали в жития святых, чем думали о том, что придется бедной девочке всю жизнь откликаться на такое ужасное имя.
        – Штеффи, мне кажется, тебе соглашаться надо, – прошептала Регина еле слышно. – Это намного лучше, чем ткацкая фабрика, и платят больше.
        – Просто странно это все, – так же тихо ответила я ей. – Мы с ней никогда дружны не были, как ушла – в приюте больше не появлялась. А здесь внезапно вспомнила и облагодетельствовать желает…
        – Ну уж облагодетельствовать, – фыркнула Регина, но тут же зажала рукой рот и огляделась, не обратил ли кто внимания на наш разговор. Но все спали или делали вид, что спят. – Она тебе свою съемную квартиру спихнуть собирается, если хозяйка решит тебя взять.
        Она – это Сабина Аккерман, которая два года назад покинула приют, но сумела найти себе место в лавке, торгующей элитной косметикой. Жалованье, положенное хозяйкой, да еще процент от продаж позволили ей существовать много лучше, чем всем, кто после приюта пошел на фабрику. Красивая, уверенная в себе, хорошо одетая инорита – такой предстала она передо мной, когда внезапно выразила желание повидаться. Яркое платье, подчеркивающее все достоинства фигуры. Изящные туфельки на каблуке. Да, теперь в ней никто не узнал бы скромную воспитанницу приюта!
        – Штефани, тебя же скоро выпнут отсюда? – сказала она, пристально меня разглядывая, как будто уже забыла, как я выгляжу, и желала убедиться в моей подлинности. – Моя хозяйка как раз ищет вторую продавщицу. Нужна девушка с Даром, твоего хватит.
        Чуть позже выяснилось, что требования этим не ограничиваются. Сабина озвучила их целый список, где главные были – приятная внешность без видимых изъянов и умение держать язык за зубами. Это касалось как хозяйских дел, так и тайн клиенток. То, что я не болтлива, бывшая приютская девочка помнила очень хорошо – ни одна чужая тайна от меня дальше не уходила. Было у Сабины и условие – я снимаю квартиру, за которую она проплатила за год вперед, но которая ей сейчас не нужна, а хозяйка деньги возвращать отказывалась.
        – Не квартирка – конфетка, – говорила она. – Комната, правда, маленькая, но одной тебе к чему больше? И кухня, и душ – все свое, не общее…
        Это, конечно, не фабричный барак. Знает же, чем зацепить можно. Но все это было слишком хорошо, чтобы я могла поверить в искренность Сабины. Как-то не припоминались за ней доброта, бескорыстие и желание безвозмездно помочь ближнему.
        – Что ж ты в этой конфетке жить сама не хочешь? – заинтересовалась я. – Если она такая прекрасная.
        – У мужа своя, – небрежно бросила она, проинформировав меня заодно об изменившемся статусе. – Две, как понимаешь, нам не нужны. Так как?
        Я неопределенно пожала плечами. Все это было настолько неправдоподобно заманчиво, что поневоле закрадывался вопрос: а как я буду за это расплачиваться? И чем? В доброту душевную Сабины я не верила – она всегда ставила собственную выгоду превыше всего. Вот если бы она запросила с меня еще и процент от жалованья, тогда бы все сомнения отпали. С другой стороны, может, ее настолько беспокоит оплаченная квартира, что вариант с деньгами за помощь в трудоустройстве просто не пришел в голову?
        – Такое место без меня ты все равно не найдешь, – начала она уговаривать, чем только еще больше усилила мои подозрения. – Это центр города, публика соответствующая, хорошие деньги – еще и процент от продаж идет. И все, что я от тебя прошу, – взять на себя оплату моей квартиры. Это всего ничего за такое щедрое предложение. Тебе же придется где-то жить, когда отсюда уйдешь? А это идеальный вариант – близко к работе, хороший район. Поверь, дешевле ты не найдешь, я сама столько обегала, пока нашла…
        Вот этому я могла и поверить – первое попавшееся она точно не схватила бы. Интересно, что собой представляет ее муж? Если он не против ее работы, значит, доходы у него невелики. Получается, она за него по любви вышла? Никогда бы не подумала…
        – Ну что ты молчишь? – В голосе Сабины проскочило явное раздражение. – Думаешь, когда выйдешь, за тобой толпа будет бегать и предлагать место повыгоднее?
        – Неожиданно это просто, – ответила я ей. – Да и все равно, от того, что я соглашусь сейчас, ничего не изменится, ведь к работе я смогу приступить только через несколько дней.
        – Я бы хозяйке сказала, что она может никого больше не искать. – Фраза прозвучала столь невинно-фальшиво, что я сразу догадалась, с кого возьмут деньги за мое трудоустройство. – Но учти, ты ей можешь и не подойти, она инора очень придирчивая. Если тебя не возьмет, то и квартиру оплачивать тебя никто не обяжет. – Она презрительно на меня посмотрела, фыркнула и добавила: – Твоей зарплаты с этой уродской фабрики не хватит. Слушай, ну чего тебе не нравится, в самом деле? Ничем не рискуешь. Не возьмут – попрешься на фабрику, возьмут – снимешь у меня квартиру. И все.
        Все это выглядело очень заманчиво, так и тянуло согласиться. Но ведь была еще Регина. Регина, которая мне была как сестра, с которой у нас были планы и которая тоже вскоре должна была покинуть приют. Вместе выживать намного легче, пусть и в менее комфортных условиях, чем мне сейчас предлагают.
        – Я подумаю, – наконец ответила я.
        – Подумает она! – Сабина просто поперхнулась возмущением. – Другая бы за такую возможность ухватилась сразу, да еще благодарила бы не умолкая.
        – Но пришла-то ты ко мне, а не к кому-то другому, – резонно возразила я.
        – Да нет у меня больше знакомых, чтобы Дар был, физиономия не страшная, да еще болтать не любила, – честно призналась наконец Сабина. – Я хозяйке пообещала, что найду кого, но не так-то это просто оказалось. А она уже злиться начинает.
        – И очень злится? – как бы между прочим поинтересовалась я.
        Все же характер потенциальной работодательницы – вещь немаловажная. Что нас ждет на фабрике, мы прекрасно знали – все-таки несколько раз в неделю по четыре часа отрабатывали, так что неожиданностей там быть не должно.
        – Да нет, что ты, – Сабина заулыбалась и рукой махнула, чтобы показать несерьезность моего опасения. – Это я так, для красоты речи. Нормальная она, лишний раз голос не повысит.
        – А условия ухода оттуда какие? – все же решила спросить я.
        – Да как везде, – она удивленно приподняла брови, подщипанные и чуть подкрашенные, – кровью расписываться тебя не заставят, магическую клятву давать тоже не нужно.
        – Хорошо, я подумаю, – повторила я.
        Сабина вздохнула, она поняла, что сегодня от меня больше ничего не добьется.
        – Тогда я скажу, что ты согласилась, – неожиданно заявила она. – Если решишь отказаться, скажу хозяйке, что ты передумала. Тебя когда выпнут?
        Слово «выпнут», которое она использовала уже второй раз, не очень подходило для момента выхода из приюта. Сестры-монахини стремились сделать его наиболее безболезненным – нам вручался набор вещей на первое время и часть денег, заработанных за это время на фабрике. Меньшая, конечно, большая шла приюту. Кроме того, давали еще направление на фабрику. В других приютах, по слухам, и этого не было. Дорос до определенного возраста – и до свидания. Что там с тобой за воротами произойдет, никого не волнует. С другой стороны, задержаться даже на лишний час нам тоже не давали. Прощание происходило сразу после завтрака без оркестра и салюта.
        – Через два дня, – ответила я ей.
        – Тогда я забегу через два дня, – довольно сказала Сабина. – А если не забегу – значит, уже нашли кого на это место.
        Ушла она сразу, ни о чем больше говорить не захотела, хотя вопросов у меня было множество. Наверное, дай я ей твердое согласие, она бы по-другому отнеслась. Но я хотела сначала обсудить все с Региной. Поговорить нам удалось, лишь когда мы оказались в спальне, где, кроме нас, было еще очень много разновозрастных девочек. Пока все укладывались, перешептывались и постепенно засыпали, я рассказывала Регине о предложении Сабины и о том, почему при всей кажущейся выгоде мне не хочется на него соглашаться.
        – Она права, – шепнула Регина. – Где тебе еще такое место предложат?
        – Но мы же вместе хотели, – напомнила я.
        – Так и будем вместе, – оптимистично заявила подруга, даже чуть повысив голос для убедительности. – Просто попытаемся найти работу не в такой заднице, как эта фабрика.
        Я посмотрела на нее с осуждением. Регина иной раз позволяла себе слова и выражения, за которые нас нещадно наказывали – наотмашь били по губам, а особо провинившихся изредка даже пороли. Занималась этим сестра Тереза, женщина лет пятидесяти, плотной комплекции, с вечно сжатыми в куриную гузку губами. Это даже доставляло ей удовольствие, особенно когда жертва начинала плакать и умолять бить не так сильно. Остальные сестры были более снисходительны к детям, но эта…
        – Что ты так на меня смотришь? – прошептала Регина. – Задница, она и есть задница, разве не так? По-другому и не скажешь. Все равно нас сейчас никто не слышит. Можно, конечно, высокомерно сморщить аристократический носик и сказать: «Это место работы не очень-то хорошо», но смысл? Суть от этого не изменится.
        Да, здесь она была права – работницы фабрики жили, мягко говоря, не очень богато. Многих это устраивало, и они ничего не пытались изменить. Из всех, кто вышел из нашего приюта за последние два года, только Сабина там не задержалась. Рискнула, ушла и неплохо устроилась. Может, и мне попробовать?
        – Соглашайся, – продолжала уговаривать меня подруга. – Что ты теряешь? Фабрику? Так туда в любой момент прийти можно, и возьмут. Можно подумать, там у них за место дерутся.
        Фабрика меня и саму не привлекала. Но не менее важным казалось другое…
        – Не нравится мне Аккерман, – честно сказала я Регине. – И все, что от нее идет, – тоже не нравится. Мне же с ней работать рядом придется и жить в квартире, которую она уже под себя подстроила.
        – Перестроишь, – оптимистично заявила подруга. – И совсем необязательно, что работать рядом с ней придется, скорее всего, по очереди будете отбывать. Не понравится – уйдешь. Что решила-то?
        – Давай спать. У меня впереди еще два дня, чтобы обдумать, – вздохнула я.
        Регина замолчала, но ее глаза выразительно поблескивали в темноте, выдавая, что вот прямо сейчас она уже начинает строить планы. А если подруга за что-то бралась, то одними планами она не ограничивалась, а пыталась их немедленно воплотить. Так что за эти два дня она меня непременно уговорит. Впрочем, я и сама была склонна согласиться. Вполне возможно, что поселившееся внутри меня нежелание принимать помощь Аккерман – лишь дань привычке приютского ребенка никому не доверять, а на самом деле ей от меня ничего не нужно, кроме денег за неудачно снятую квартиру. Потом мне пришло в голову, что могут найти подходящую девушку и без меня, и тогда все решится само. Так что я просто положилась на судьбу. Придет Сабина через два дня – схожу с ней, хоть посмотрю, где работать предлагают, не придет – значит, не судьба.



        Глава 2

        Утром в день моего рождения дежурная монахиня прочитала в столовой прочувствованную речь о том, что они отпускают меня со слезами на глазах и болью в душе и даже представить не могут, как дальше приют сможет без меня существовать. Фразы были гладкие, красивые и точь-в-точь такие же, какие были обращены ко многим девушкам до меня, так что не приходилось обольщаться мыслями о собственной незаменимости. Распереживалась одна Регина, даже носом шмыгнула, когда думала, что я отвлеклась. Внешне она старалась ничего не показывать, чтобы не расстроить меня окончательно. За прошедшие с прихода Сабины дни все было обговорено по нескольку раз, но все же и у меня комок к горлу как подступил, так и не хотел уходить, грозя разразиться самыми настоящими слезами. Теперь свидания с единственным близким мне человеком ограничивались получасом в неделю – таковы правила приюта, и никто их нарушать ради нас не будет. Радовало, что это ненадолго – каких-то жалких два месяца, и мы снова будем рядом. А к этому времени я устроиться смогу в лавке ли, на фабрике – да какая, в сущности, разница?
        Нам с Региной даже толком попрощаться не дали. Подругу отправили на отработку, а меня повели к сестре-смотрительнице, поставленной во главе приюта руководством монастыря, при котором все это было организовано. Видели мы ее не очень часто, а уж вблизи – почти никогда. В обычной жизни была она для нас так же недостижима, как святая Бригитта – покровительница этого места. Сейчас я могла ее внимательно рассмотреть. Только зачем? Вряд ли мы с ней еще когда-нибудь увидимся. Разве что мне придет в голову подарить месту, меня вырастившему, большую денежную сумму – таких покровителей она принимала всегда лично и с большим удовольствием. Сейчас сестра-смотрительница занималась тем, что произносила еще одну напутственную речь. Никаких отличий от того, что мне уже довелось выслушать не так давно, я не нашла, так что, когда дело дошло до молитвы, направляющей воспитанниц на путь истинный, и мы начали ее вдвоем повторять, я даже внутренне облегченно выдохнула, так как с трудом выносила все эти нравоучительные беседы, во время которых иной раз начинала засыпать. Монахини сетовали на мою испорченность, а Регина –
на занудство самих монахинь. Ибо то, что нужно и интересно, не будет навевать сон.
        – Дочь моя, есть ли у тебя просьбы, выполнить которые было бы в моих силах? – спросила сестра-смотрительница с самой благостной улыбкой на лице из всех, что мне приходилось видеть.
        – Я хотела бы встречаться чаще с моей подругой, которая остается здесь, – встрепенулась я.
        – Увы, правила внутреннего распорядка этого не допускают, – непреклонно ответила она, не переставая при этом счастливо улыбаться, как будто была уверена, что именно отказ мне и нужен. – Больше у тебя никаких просьб нет?
        Я отрицательно покрутила головой. Все, визит закончен, сейчас меня направят к сестре-кастелянше – и на выход с вещами. Неожиданно стало страшно. Жизнь в приюте, хоть и не такая легкая, была привычной и размеренной, а сейчас меня из нее вышвыривали в бурный поток, почти безо всякой опоры.
        – Ты всегда можешь обратиться к нам за советом, – сестра-смотрительница ответила на мои страхи, как если бы я их озвучила. Она еще раз мне ласково улыбнулась, и я было решила, что прямо сейчас меня попросят на выход, как она неожиданно сказала: – А теперь я хочу передать тебе письмо от твоей матери.
        – От кого?
        Мне показалось, что я ослышалась. Нет, то, что где-то существует женщина, которая меня родила, я понимала, но как-то раньше ее не волновала моя жизнь. Так с чего вдруг она решила написать письмо?
        – От твоей матери, – терпеливо повторила сестра-смотрительница. – Когда тебя нашли перед нашими дверями, при тебе было письмо монахиням, в которое вложили еще один конверт с просьбой передать, когда ты вырастешь и должна будешь покинуть наше богоугодное заведение.
        Она протянула мне запечатанный конверт. Я повертела его в руках. Мое имя было написано четким, немного угловатым почерком с небольшим наклоном влево. Писала ли обычно моя мать так или стремилась, чтобы по такому явному признаку ее опознать было нельзя? Бумага немного пожелтела или изначально была не очень хорошего качества, на сургуче виднелся нечеткий, смазанный оттиск, и мне показалось, что содержимое уже кто-то изучил до меня.
        – И что там?
        – Это же твое письмо, ты же не думаешь, что мы его вскрывали?
        Теперь улыбка сестры-смотрительницы казалась мне фальшивой и приторной, как кусок сахара, который приходится торопливо прожевывать и глотать, чтобы никто не заметил, что ты взяла его без спросу. Я опять повертела конверт, рассматривая со всех сторон. Не то чтобы он был мне столь интересен, но я просто не представляла, как же его открыть – ведь раньше письма мне не приходили. Монахиня все с той же благостной улыбкой протянула мне нож для бумаг. Я поддела сургучный оттиск и открыла конверт. В нем была записка, короткая и написанная столь же примечательным почерком: «Счет в Гномьем Банке № М4000639, доступен по кодовому слову «Штефани». Надеюсь, тебе хватит – в приюте должны приучить к экономии». И все? Я повертела в руках теперь уже листок с письмом, но ничего больше не обнаружила. Возможно, конечно, что остальное было написано проявляющимися чернилами – про то, как она страдала, что вынуждена была расстаться со мной, как она меня любит и как непременно будет мне помогать всю оставшуюся жизнь в искупление того, что бросила меня, и тому подобная ерунда, которую пишут женщины, пытающиеся оправдаться
перед брошенным ребенком. Возможно, но что-то я сильно в этом сомневаюсь. Для меня написанное в письме прозвучало, как плачу за все неудобства, и больше ты меня не интересуешь. И настолько мне это показалось обидным, что я даже решила гордо от этих денег отказаться в пользу приюта, но встретила жадно-выжидающий взгляд монахини и передумала. Не знаю, сколько там, но мне они лишними не будут. У других сирот и этого не было, а мне от непутевой мамаши досталась не только жизнь, но и какие-то сбережения. Возможно, не только деньги…
        – А имя мое тоже было в сопроводительной записке? – спросила я у сестры-смотрительницы.
        – Имя и дата рождения, – любезно подтвердила она мои мысли. – Фамилию тебе дали в приюте.
        – За все это время хоть раз кто-нибудь интересовался мной?
        – Никаких запросов не поступало.
        Как я и думала, заплатила – и забыла. Не скрою, я иной раз размышляла, какова она, моя мать, почему она меня бросила и что бы я сделала на ее месте. Мне казалось, что от своего ребенка я бы никогда не отказалась…
        – Не осуждай женщину, которая тебя родила, – пафосно сказала сестра-смотрительница. – Ты не знаешь, какие жизненные обстоятельства заставили ее поступить так. Она сохранила тебе жизнь и позаботилась как умела.
        Я уныло покивала и сказала:
        – Я и не думала ее осуждать.
        – И искать ее тоже не надо, – уже мягче сказала она. – Если бы она хотела, нашла бы тебя сама и раньше. А так… Твое появление наверняка осложнит ее и без того непростую жизнь.
        Эти слова она говорила на основе своего многолетнего опыта. Не одна воспитанница приюта, покинув эти стены, отправлялась на поиски хоть какой-то родной души, а у некоторых эти поиски даже увенчались успехом. Вот только не слышала я, чтобы это кому-то принесло счастье. Сама я искать родительницу не собиралась. Давно для себя решила – если я ей оказалась не нужна, то и она мне – тоже. И ее сухое деловое письмо только утвердило меня в этом намерении. Она считала свой материнский долг уплаченным, я считала, что мой дочерний просто не успел накопиться.
        – Благослови тебя Богиня. – Сестра-смотрительница наконец сказала то, после чего я могла покинуть ее кабинет, чтобы никогда больше не возвращаться.
        Я механически пробормотала слова прощания, положила листок с номером счета назад в конверт, а конверт – в карман платья и после разрешающего кивка с облегчением выскользнула за дверь. Там меня уже ожидала сестра Тереза. Видно, оставшееся время мне ходить только под конвоем, чтобы не задержалась, не дай Богиня, до обеда – придется кормить, а на меня теперь больше не готовят. Сестра-кастелянша выдала мне приличных размеров сверток, в котором было одеяло, платье, пальто и смена белья, отсчитала деньги, что причитались мне за работу на фабрике, и призвала на меня благословение Богини с таким недовольным видом, будто проклятие посылала. Что ж, ее можно было понять – сестра-кастелянша не любила расставаться с тем, что попадало к ней на склад. А уж когда она выдавала деньги, создавалось впечатление, что отрывает она их прямо от сердца, с кровью и нервами. Так и хотелось вернуть все назад и извиниться за причиненные страдания. Но я задавила возникшее желание, собрала не такую уж большую денежную сумму, горкой мелких монеток лежавшую на столе, положила в карман и даже поблагодарила за заботу.
Сестра-кастелянша кисло мне улыбнулась, и на этом мое пребывание в приюте подошло к концу. Сестра Тереза отконвоировала до калитки, за которой со скучающим видом уже стояла Сабина. Ключ в замке повернулся со страшным лязгом, от чего она испуганно вздрогнула и оглянулась. Наверное, специально не смазывают петли, чтобы уйти без ведома монахинь было нельзя. Ключ повернулся теперь уже за моей спиной, полностью отрезав от прежней жизни.
        – Да уж, сиротка на выходе, – хмыкнула Сабина, пренебрежительно окинув взглядом как меня, так и мою поклажу. – Брось этот гадкий тюк, он тебе не понадобится. Такое носить по собственному желанию могут только те, кто себя ненавидит.
        – У меня все равно другого нет, – недовольно ответила я.
        Легко ей говорить «брось». Это мое единственное имущество на сегодняшний день, и расставаться с ним не было никакого желания. Кто знает, как все повернется дальше? Лучше иметь такую смену, чем не иметь никакой. Сама Сабина наверняка не оставила выданное в приюте.
        – Штеффи, я тебе на первое время подберу одежду из своей старой, – неожиданно предложила Сабина. – Только оставь здесь это позорище.
        – Ты же сама говорила, что меня туда могут и не взять, если хозяйке не понравлюсь, – возразила я. – К чему мне тогда твоя одежда? Для фабрики она совсем не подходит. Да и одеяло, пусть даже такое страшное, лишним не будет.
        – Ты с этим узлом выглядишь как деревенщина, впервые приехавшая в Гаэрру, – раздраженно сказала Сабина. – Я не могу тебя в таком виде вести к хозяйке. Она такой типаж терпеть не может. Сразу откажет! А у меня сил уже нет в одиночку там работать!
        Она надулась от злости, покраснела и почти на меня кричала. Можно подумать, от этого несчастного узла с моими вещами зависит вся ее жизнь. Неожиданно мне захотелось развернуться и оставить ее здесь сотрясать воздух в одиночестве. Но я пообещала Регине, что попробую получить это место, поэтому решила не обращать внимания на поведение Сабины и предложить что-нибудь, устраивающее нас обеих.
        – Можно оставить мои вещи у тебя, а потом пойти в лавку, – предложила я. – Сразу и квартиру покажешь.
        Сабина успокоилась тут же, как будто из нее вышел закачанный воздух, а новому взяться было неоткуда.
        – В самом деле, тогда тебя и переодеть можно будет, чтобы совсем уж прилично выглядела, – довольно сказала она. – Пойдем уж, и так из-за тебя столько времени потратили. Хозяйка очень недовольна была, что пришлось меня отпустить. Обычно в это время она еще спит, а так пришлось встать за прилавок.
        – Спит? Ну ничего себе, – поразилась я. – Полдень почти. Как можно столько спать?
        Я прижала узел покрепче и двинулась за Сабиной вслед. Размышления о возможной работодательнице не радовали. С таким подходом и разориться можно очень быстро. Вот я не стала бы рассчитывать, что Сабина будет усердно работать без присмотра. А еще вполне в ее духе было бы деньги за проданный товар совершенно случайно положить мимо кассы в собственный карман…
        – Часть снадобий, что у нас продаются, можно делать только ночью, – поясняла Сабина уже на ходу. – Вот она утром и отсыпается. Продавщицам дает допуск в магазин, чтоб ее в это время не беспокоили. Да и утро – очень спокойное время для торговли косметикой. Наши клиентки обычно спят допоздна, даже если по ночам не колдуют. У богатых дамочек, знаешь ли, свой распорядок дня, а бедные к нам не ходят.
        В ее голосе прозвучала такая горькая зависть, что я невольно подумала, зря она поторопилась с замужеством. Она же говорит, что ходят в эту лавку клиенты с деньгами. Глядишь, и подвернулся бы кто-нибудь, жизнь с кем позволила бы дрыхнуть целый день и ни о чем не думать. С другой стороны, товар довольно специфический, мужчины им мало интересуются, нужно было ей устраиваться продавать галстуки или трости. Может, ее муж – самое приличное, что попалось за все это время в магазине?
        Сабина шла очень быстро, не желая опаздывать еще больше, поэтому все разговоры прекратились, мне тоже было трудно одновременно бежать, стараться не уронить объемистый тюк и говорить на разные отвлеченные темы. Да и не настолько мы с ней близки, чтобы вот так, по-приятельски, обсуждать новости из жизни общих знакомых. Боюсь, ее совсем не интересовали общие знакомые по приюту, а других у нас не было и, вполне возможно, не будет. Так что я даже не пыталась задавать интересующие меня вопросы. Понятно же, что, если меня возьмут, Сабина расщедрится и выдаст мне нужные сведения, а если не возьмут – резко потеряет ко мне интерес и мои вопросы так и останутся без ответа. Двигалась она резко, на поворотах юбка иной раз даже немного захлестывалась вокруг ног, показывая не только изящные туфельки, но и некоторую часть ноги, начиная от лодыжки. Наверное, будь я мужчиной, это зрелище меня бы привлекло, а так я лишь подумала, что монахини к этому отнеслись бы неодобрительно.
        К дому со снятой Сабиной квартирой мы дошли быстро. Аккуратный, ухоженный, свежеокрашенный, он производил самое благоприятное впечатление. А ведь я так и не спросила, сколько мне придется платить, если все пройдет так, как надо. В глубине души зародились подозрения, что зарплаты моей может оказаться недостаточно, слишком богато выглядел дом. Квартира была не такой уж маленькой. Нет, в размерах она, несомненно, уступала нашей общей приютской спальне, но была значительно больше клетушки барака ткацкой фабрики, где я не так давно собиралась жить и в которую влезали лишь узкая кровать и небольшой стол. Для шкафа места уже не было, его роль исполнял ящик под кроватью. Сама я там ни разу не была, судила лишь по рассказам, ходившим среди приютских девочек. И теперь поняла, что и не хочу узнавать, правдивы ли эти рассказы, настолько мне понравилась квартира Сабины. Она была очень уютной, даже несмотря на беспорядок и пыль. Сабина подошла к гардеробу, украшенному резными завитушками, и открыла дверцу.
        – Негусто, – сказала она, – даже и не знаю, что тебе дать. Все они какие-то никакие. Не зря же я их не стала забирать.
        Я заглянула через ее плечо. Пять платьев – это же просто огромный выбор! Чистые цвета, аккуратные швы, пышные юбки – любое из них выглядит лучше, чем мое грубое приютское одеяние.
        – Так, сиреневое отбрасываем, в нем ты совсем на покойницу походить будешь, – заявила Сабина. – У этого шов разошелся, здесь пятно на юбке. Остаются вот эти два – в клетку и с цветочным рисунком. Что выбираешь?
        У меня даже есть возможность выбора? Ну надо же…
        – С цветочным рисунком, – сказала я.
        В самом деле, что может быть дальше от того бесформенного ужаса, что на мне сейчас, чем легкое летнее платье с большим вырезом и нарисованными на ткани букетиками цветов, пусть даже происхождение которых не смог бы вычислить самый опытный садовод?



        Глава 3

        На первый взгляд владелица лавки казалась этакой безобидной рыхловатой инорой, чьи интересы не простирались дальше «вкусно поесть и сладко поспать». Улыбалась она постоянно, но это выражение лица – не более чем маска, из-за которой проглядывал такой острый оценивающий взгляд, что сразу стало понятно – если бы Сабина по ошибке пронесла хоть малую часть выручки мимо кассы, больше она не проработала бы здесь ни дня. Помещение, где эта самая касса стояла, было не очень большое. Несколько высоких прилавков, сразу привлекающих внимание, низкий стол с ворохом разноцветных бумажек и мягкие кресла вокруг него составляли всю обстановку, но она не казалась скудной, каждая деталь была хорошо продумана и говорила о достатке и успехе. Одни флакончики чего стоили – разнообразной формы, украшенные кристаллами в металлической оплетке или причудливыми стеклянными узорами. Вполне возможно, что кристаллы были настоящими драгоценными камнями – моего опыта было недостаточно, чтобы отличить красиво блестящую стекляшку от чего-то более дорогого. А еще над всеми флаконами витал тонкий, едва заметный флер магии хранения.
Пока я украдкой оглядывалась, меня тоже изучали, намного более внимательно.
        – Действительно, девочка очень миленькая, – обратилась хозяйка к Сабине, как будто меня не было рядом. – Этакая голубоглазая куколка корнинского фарфора. А вид какой серьезный. И осанка. Можно принять за обедневшую дворяночку из провинции. Ты ничего не знаешь о родителях? – обратилась она теперь уже ко мне.
        – Нет, инора Эберхардт.
        Ответила я коротко, как наказала мне Сабина. Да и добавить к короткому «нет» мне было нечего – не рассказывать же о записке, которую мне сегодня отдали? Все равно она не проливает ни малейшего лучика света на мое происхождение. А что касается осанки, так это была отличительная черта воспитанниц нашего приюта – Сабина держалась не менее прямо, хотя вышла оттуда на два года раньше меня.
        – Накопители заряжать умеешь?
        – Да, инора Эберхардт.
        В приюте вовсю использовали всех, у кого был хоть малейший Дар, для заполнения кристаллов-накопителей. Больше нас там ничему не учили, и тот скромный набор заклинаний, что я знала, был получен от соседок по спальне. Монахини такой обмен знаниями не поощряли и наказывали за магические эксперименты довольно жестко. Судя по всему, жизнью Сабины владелица лавки не особо интересовалась и таких тонкостей не знала, так как мой ответ вызвал довольную улыбку на ее лице. Чувствуется, использование магического Дара будет входить в мои обязанности безо всякой дополнительной оплаты. Но инора не торопилась меня брать, на лице ее появилось какое-то непонятное выражение, она потрогала крупный перстень со странным камнем, который чуть ли не полностью закрывал фалангу безымянного пальца левой руки, и еще раз придирчиво меня осмотрела.
        – Руки покажи, – внезапно потребовала она.
        Я удивилась, но послушно подняла и повертела ладонями.
        – Ногти – ужас, – недовольно сказала инора. – Вас там что, не кормили, что приходилось так добирать?
        Я промолчала. Ногти у меня были не обкусанные, а обрезанные приютскими ножницами. Выглядело это почти одинаково, поскольку ножницы были ужасно тупыми и больше жевали, чем резали.
        – Даже не знаю, – протянула хозяйка лавки, – брать продавщицу с такими ужасными ногтями? Как она клиенток обслуживать будет? Это урон репутации заведения.
        – Маникюр можно сделать, – вылезла вперед Сабина. – Форма ногтей у нее красивая, просто короткими пока будут, а потом отрастут.
        Надо же, как хочет меня пропихнуть. Раньше я не слышала, чтобы она кого похвалила или отметила какие-нибудь чужие достоинства. Ведь достоинства могут быть только у нее.
        – «Потом» меня не устраивает, – отрезала инора. – Наращивание сделаете. Ладно, возьму, но с испытательным сроком за половину жалованья. Ее же еще обучать надо. Если хорошо себя покажет, через месяц жалованье увеличу. Процент с проданного товара пойдет сразу. Устраивает?
        Я покосилась на Сабину. Она энергично кивала, влюбленно глядя на свою нанимательницу. Ее-то устраивает, она свои деньги за аренду получит, а останется ли у меня еще что-то после этого? Ведь еще одежду покупать придется – подозреваю, что мои приютские платья не устроят инору Эберхардт точно так же, как и приютский уход за ногтями. А денег у меня на такие покупки почти нет. Разве что на счете, оставленном матерью, лежит круглая сумма? Экономия, в ее представлении, могла сильно отличаться от того, к чему я привыкла. Сабина дернула меня за руку, давая понять, что размышлять о денежных вопросах я могу и в другом месте, а здесь надо показывать готовность подчиниться требованиям нанимательницы, а то ведь она и передумать может.
        – Да, инора Эберхардт, – сказала я.
        Отказаться можно и потом, если уж мне совсем невмоготу будет. Хотя чего тут сложного? Улыбайся да повторяй покупательницам, что только этот крем позволит им дожить до глубокой старости без морщин, покраснений и вылезающих наружу кровеносных сосудов. Во всяком случае, Сабина утверждала, что от меня больше ничего не потребуется.
        – И вот еще что. Все, что происходит в нашем магазине, должно здесь же остаться. Мне не нужно распространение слухов, сплетен и тому подобного, могущего нанести урон репутации моего дела. Иногда приходится даже идти на мелкие нарушения закона. Но все это – исключительно в интересах наших клиенток. Сабина говорила, ты не болтлива, да?
        – Да, инора Эберхардт, – повторила я уже завязшую в зубах фразу.
        Доносить на работодателя – последнее дело. Да и кому мне что-то рассказывать? Из друзей у меня только Регина, и та осталась в приюте. Не думаю, что у меня в ближайшее время появится множество новых знакомых, с которыми я буду болтать об истинных доходах иноры Эберхардт, о чем, как я уверена, она беспокоится больше, чем об интересах своих клиенток.
        – Тогда после обеда Штефани должна полностью соответствовать уровню моего магазина, – улыбнулась нам инора. – И чтобы не опаздывали. Не хочется лишний штраф записывать на ваш счет.
        О штрафах меня не предупреждали. Я выразительно посмотрела на Сабину, но она и не подумала раскаяться, подхватила меня под руку и целеустремленно двинулась на выход. Мы были уже у порога, как нас догнал вопль хозяйки лавки:
        – Стоять! А это что за безобразие?
        – Вы сейчас о чем, инора Эберхардт? – подобострастно заулыбалась ей Сабина.
        – О том, что на ногах у твоей подруги, – недовольно сказала инора. – У меня приличный магазин, а не богадельня. Мне продавщицы в опорках не нужны. Если хочет здесь работать, пусть купит нормальные туфли.
        – Конечно, инора Эберхардт, – защебетала Сабина, не переставая улыбаться. – У нас просто времени на это не было, мы торопились побыстрее к вам прийти. Мы же знаем, как тяжело вам приходится.
        Льстивые слова, сколь ни были они фальшивы, нашли прямой путь к сердцу работодательницы, взгляд ее смягчился, а улыбка даже стала походить на настоящую.
        – Хорошо, – сказала она и окинула меня внимательным взглядом в попытках найти еще что-то, не соответствующее великой должности продавщицы ее лавки, которую она гордо называла магазином. – Кажется, все остальное не требует моих замечаний.
        – Вы очень заботливы, инора Эберхардт, – подобострастно сказала Сабина. – И так наблюдательны.
        – Не задерживайтесь, – сказала инора нам вдогонку. – Моей добротой злоупотреблять не стоит.
        Сабина выскочила из лавки и резко выдохнула.
        – Надо же, взяла, – с явным облегчением сказала она. – Вчера двоим отказала, а тебя сегодня взяла. Наверное, из-за Дара.
        Зависть, прозвучавшая в ее голосе, была мне не в новинку. Но что толку в таком мизерном Даре? Только на заполнение накопителей и годится да на всякие бытовые мелочи. Заклинаний я все равно почти не знала, так что и большинство бытовых мелочей были мне недоступны. Я и свечу толком зажечь не могла – не хватало концентрации. Где мне ее было наработать? В приюте свободного времени у нас не наблюдалось, а тот небольшой период перед сном, когда обязательных занятий не было, все равно проходил под надзором монахинь, считающих праздность большим грехом, а занятия магией – ненужным излишеством. К чему учить того, от кого требуется только заполнение приютских, а иной раз и монастырских, накопителей? Правильно, ни к чему – ведь тогда энергия будет уходить на обучение и отработку, а не на нужды монастыря.
        – Деньги я тебе займу, – тоном, не допускающим возражение, заявила Сабина.
        – Мне в приюте выдали.
        – Ой, не смеши, выдали ей. А то я не помню, сколько они там от щедрот своих отсыпают! На то, что тебе выдали, только с голоду не помереть можно в первый месяц, – недовольно фыркнула она. – На приличные туфли не хватит. Я бы тебе свои дала, но не подойдут ведь.
        С этим нельзя было не согласиться. Если платье Сабины я еще могла надеть, зашнуровав до предела, то из ее туфель попросту вывалилась бы – нога у меня была много меньше и уже. Но быть ей должной более необходимого не хотелось. Возможно, она преувеличивает, и денег мне хватит – на фабрике я работала усердно, сумма накопилась не такая уж и маленькая, монахини были уверены, что мне на первое время хватит. Неужели я не смогу купить туфли сама? И у меня же счет в банке есть! Я приободрилась. Счет в банке, да еще в Гномьем, – звучит очень солидно и придает уверенности в собственных силах. Только узнать нужно для начала, сколько же там лежит. Может, там не только на туфли хватит, но и на небольшой домик для нас с Региной? Понятия об экономии моей матери могут сильно отличаться от моих.
        – Сабина, а где здесь ближайшее отделение Гномьего Банка?
        – Самое время тебе о банках спрашивать! – возмутилась она. – Я из-за тебя на штраф нарываться не хочу.
        – Не думаю, что посещение банка займет так много времени, – ответила я и тут же увидела нужную мне вывеску. – Мне мать там деньги оставила.
        Насколько я знала, особенностью Гномьего Банка было, что деньги со счета можно взять в любом его отделении. Я пока забирать ничего не хотела, но нужно же хотя бы получить представление, на какую сумму я могу рассчитывать. И я отправилась к замеченной вывеске.
        – Деньги? – оживилась Сабина. – И много?
        Вклад ее явно заинтересовал намного больше, чем то, что его оставила моя мать. В глазах появился блеск, на щеках выступил легкий румянец. Представляю, как она хорошеет, когда держит в руках большую сумму. А если эта сумма предназначена ей лично…
        – Вот я и хочу узнать, – сказала я, берясь за ручку двери с душевным трепетом.
        Дверь была солидной и тяжелой, как, впрочем, и все остальное внутри помещения. Мебель хоть и надежная, но безо всяких вычурностей и украшений. Массивные деревянные стулья даже не имели мягких сидений для удобства клиентов. Видимо, гномы считали, что заманивать посетителей нужно качеством услуг, а не обстановкой. И что клиентам не следует рассиживаться здесь, отвлекая занятых работников Банка.
        – Добрый день, инориты, чем могу быть вам полезен? – важно поинтересовался гном, стоящий сразу около входной двери.
        – У меня вклад в вашем банке, – не менее важно ответила я. – Я хотела бы узнать о его состоянии.
        Во взгляде гнома уважения прибавилось ровно настолько, чтобы проводить меня в отдельный кабинет, или, скорее, клетушку – слишком маленьким было помещение. Зато когда за моей спиной захлопнулась дверь, я обнаружила, что за ней остались и все звуки. Да, чем меньше объект, тем проще его защитить магией. Это даже я знала.
        – Добрый день, инорита, – гном, до моего появления сидевший за столом, привстал в знак приветствия и вежливо улыбнулся, насколько это позволила рассмотреть его окладистая борода, очень аккуратно подстриженная и расчесанная. – Чем могу быть вам полезен?
        – Добрый день. – Я попыталась успокоиться и, четко выговаривая каждое слово, сказала: – Счет № М4000639, кодовое слово «Штефани».
        Гном переспросил еще раз номер счета, потом вытащил какой-то сложный артефакт и начал нажимать на нем кристаллы в последовательности, понятной только ему. Видно, результат его удовлетворил, и он признал мое право на владение той суммой, что была на счету.
        – Что вы хотите сделать? Закрыть или пополнить?
        – Для начала я хочу узнать, сколько денег на нем есть.
        – Один золотой, пятьдесят четыре серебряных.
        – Один золотой? Но этого не может быть!
        – Почему же? Именно столько здесь и указано.
        Нет, в приюте приучают к экономии, но не до такой же степени! Не могла же моя мать всерьез считать, что столь мизерная сумма как-то мне поможет? Тут я вспомнила заинтересованный взгляд сестры-смотрительницы, и в мою голову полезли самые страшные подозрения.
        – Столько денег здесь было с открытия счета? – уточнила я.
        – Нет, первоначально размер счета составлял… – и он назвал сумму, разительно отличавшуюся от того, что там сейчас было. – Через неделю все деньги, за исключением одного золотого, были сняты.
        – И за давностью лет определить, кто их снял, конечно, не представляется возможным? – уточнила я.
        Что ж, отсутствие доказательств не помешает мне прийти в приют и посмотреть в глаза сестре-смотрительнице. Правда, до этого дня я ни разу не слышала, чтобы они присваивали имущество или деньги сирот, вверенных им на попечение. Но, видно, сумма была слишком большая – думаю, ее хватило на огромное количество добрых дел.
        – За давностью лет, конечно, нет, – подтвердил мои опасения гном. – Но у меня здесь есть отметка, что деньги снял тот же человек, что и положил.
        Неужели это сделала моя мать? Но зачем? Положила, потом сняла. Странно это. Она же собиралась обо мне позаботиться? А одного золотого, даже с наросшими за это время процентами, как-то мало для полноценной заботы. Не могла же она этого не понимать? Или снимала все же не она?
        – Вы уверены? А не мог кто-то намеренно принять чужой вид?
        – Инорита, у нас – не мог, – отрезал он. – Если указано, что одна и та же персона положила, а потом – сняла, значит, так оно и есть. Наши артефакты не проведешь – они по ауре смотрят.
        – А если маг был очень сильный? – невольно заинтересовалась я.
        – Очень сильные маги из-за такой суммы рисковать своей репутацией не будут, – ответил он. – Да и защиту нам драконы ставили.
        Пришлось признать, что сестра-смотрительница, несмотря на свое подозрительное поведение, тут ни при чем. Наверное, просто надеялась, что я отдам приюту часть суммы. Деньги им были бы не лишние – того, что идет от казны, на все нужды не хватает. Да, наследство мне досталось просто огромное.
        – А почему было не снять всю сумму? Лучше было закрыть счет, чем оставлять такое вот издевательство, – невольно сказала я вслух.
        – Возможно, тот, кто это сделал, впоследствии хотел пополнить вклад, но что-то ему помешало, – предположил гном.
        – И мешало все восемнадцать лет?
        – Все может быть, инорита. – Он мне вежливо улыбнулся. – Так что будем делать со вкладом?
        Что с ним можно было сделать, я не представляла. Сумма была слишком незначительной, чтобы мне помочь, но и оставлять ее смысла я не видела. Но в таких случаях всегда стоит спросить того, кто разбирается в вопросе лучше меня.
        – А что бы вы мне посоветовали?
        Гном был явно польщен моим вопросом. Он сделал вид, что задумался, и провел рукой по бороде, показывая глубину своих размышлений.
        – Я предложил бы вам сделать этот вклад именным, не меняя номера, – наконец сказал он. – Нельзя исключить того, что его опять пополнят. Деньги предназначались вам на совершеннолетие, как я понимаю? – Дождавшись моего подтверждения, он продолжил: – В жизни случается всякое. Иногда и через двадцать лет приходят средства, о которых владельцы вкладов и думать забыли.
        Мне не верилось в то, что моя мать внезапно вспомнит о таком незначительном событии, как мое совершеннолетие, и о том, что она хотела мне помочь деньгами, если уж по-другому не получилось. Но почему бы не оставить счет, на котором я смогу накапливать сбережения на что-то значительное? Думаю, служащий банка на это и рассчитывал, все формальности были улажены за несколько мгновений, и я стала владелицей счета, на котором лежало пятьдесят четыре серебряных. Золотой я сняла – лишним он мне не будет.
        – Ну как? – сразу спросила меня Сабина. – Много там?
        Мне не захотелось ее радовать собственной неудачей…
        – Пока я сняла только один золотой, – ответила я.
        – А, вклад с условием… – понимающе протянула она. – Наверное, распоряжаться сможешь, когда замуж выйдешь?
        Я неопределенно хмыкнула и глубокомысленно промолчала. Ни к чему постороннему человеку знать, что мать меня бросила второй раз. Вполне достаточно того, что это известно мне.



        Глава 4

        Новые туфли к концу дня неимоверно давили на ноги. Сабина утверждала: это потому, что я не привыкла к нормальной обуви, так как в приюте нам доставалась старая, поношенная – в такой приличной инорите показаться стыдно. Хорошо хоть у обновки каблук был не такой высоты, как хотелось моей мучительнице. Я ей справедливо указала, что с непривычки могу упасть, тем самым уронив репутацию косметической лавки иноры Эберхардт чрезвычайно низко, до уровня пола, на котором окажусь. Сабина поворчала немного, что нужно привыкать к хорошей жизни и начинать это с обуви, но все же сдалась. Туфли были хоть и на каблуке, но небольшом. Ходить в таких удобно, падать – невысоко. Ногу они облегали очень красиво, ничего не скажешь. Это плюсы. Но были и минусы, просто огромные – даже такой небольшой каблук был мне непривычен, а стоили туфли половину выданной мне в приюте суммы. Вторая половина почти полностью ушла на маникюр. Наращивание было небольшое, насколько денег хватало, всего пару линий, но делалось это магически, почти мгновенно. А за скорость надо платить, как сказала Сабина. Она предлагала мне одолжить немного,
но я твердо решила, что попробую обойтись без ее помощи. Пока того, что у меня оставалось, достаточно, чтобы купить крупу подешевле и прожить на каше месяц до выплаты первого жалованья. Правильно в свое время посчитала родившая меня женщина, в приюте меня приучили к экономии. Я привыкла обходиться малым, да и цены на продукты хорошо знала – все воспитанницы время от времени ходили делать общие закупки. Под руководством монахини, разумеется, в одиночку нас никогда никуда не отпускали. Я еще раз пересчитала оставшиеся монетки и решила, что их должно хватить. В крайнем случае пару дней поголодаю во славу Богини…
        Хозяйку заведения, в котором мне предстояло работать, мой вид устроил безоговорочно. Она одобрительно сказала, что выгляжу теперь я так, как подобает. Оказалось, по поводу платья я беспокоилась совершенно напрасно. Продавщицам полагалась униформа, зеленого сукна платье с белым воротничком и манжетами. Выглядело оно строго, придавая дополнительную солидность обстановке. Нет, это не оговорка – клиентки явно считали нас не более чем предметом обстановки, с той разницей, что изредка обращались с вопросами к нам, а не к креслам. Но так как отвечала только Сабина, то я для покупательниц была интересна не больше, чем витрина, а намного, намного меньше. Там хоть образцы интересующего их товара стояли. А на мне даже никаких надписей.
        Весь день я провела на ногах, выполняя поручения «подай-принеси» то ящичек, то баночку, то ключ от стеллажа, то нужный буклет. Сабина отдавала приказания с особым удовольствием человека, в кои-то веки дорвавшегося до небольшой власти. А если вдруг выдавалась минутка, когда в магазине никого не было, то мне вручалась брошюра с описанием представленной на витринах продукции и давался наказ выучить как можно больше текста. Память у меня хорошая, и Сабина постоянно твердила одно и то же покупательницам, так что к концу рабочего дня я отвечала на вопросы иноры Эберхардт, почти не путаясь. Одновременно я заряжала выданные мне накопители. «Чтобы не задерживать тебя после окончания рабочего дня», – как говорила инора, делая вид, что заботится исключительно о моем удобстве.
        Жила она в том же узком, вмещавшемся между двумя крупными торговыми галереями здании, где находилась ее лавка. На первом этаже были небольшой зал для покупателей и два крошечных подсобных помещения. Первое служило рабочим кабинетом хозяйки, в нем заключались договора на изготовление косметических средств и проводились необходимые замеры. Второе отводилось под нужды продавщиц. Кроме шкафа с форменными платьями, там была еще маленькая тумбочка с разными мелочами, могущими нам пригодиться в течение дня, и одинокая табуретка, на которой я даже успела сегодня совсем недолго посидеть. Все было таким крошечным, что у меня вызывало чувство неудобства. Казалось, давили не только стены, но и потолок, хотя он располагался на обычной высоте. Но инору это устраивало. Жила она одна. Второй этаж отводился под ее личные апартаменты, а в подвале располагалось небольшое производство – часть продукции хозяйка делала самостоятельно, по индивидуальным заказам. Цены на эти кремы, указанные в лежащем на столике скромном неярком листочке, были такими, что стоимость купленных сегодня туфель мне показалась не такой уж
большой, а выданные в приюте деньги – совсем мизерными. Неужели кто-то такое покупает? Насколько я успела заметить, все пришедшие сегодня дамы ограничивались выставленным на витринах. Косметика там тоже была дорогой, но не чрезмерно. Заказывалась она по специальным рецептам на фабрике, а здесь только расфасовывалась. Сама инора Эберхардт пользовалась только тем, что делала лично. Кремы, маски, декоративная косметика – рецепты всего этого были ее собственные. Зато выглядела она намного моложе истинного возраста. Все это Сабина рассказала, когда внезапно появилось желание поболтать. Вид у нее при этом был такой, будто она мне делала огромное одолжение. Дела иноры Эберхардт меня занимали мало, к тому же Сабина отвлекала меня от изучения косметических премудростей, поэтому слушала я ее невнимательно. Чужая жизнь – дело такое, чем меньше о ней знаешь, тем лучше. А уж сплетничать о жизни нанимательницы во время работы совсем не годится. Так что я по большей части молчала, а когда инора Эберхардт спустилась в очередной раз к нам на проверку, стояла перед витриной и сравнивала описания в брошюре с тем, что
там стоит.
        – Можно закрываться, – заявила она. – В такое время посетителей не бывает.
        Сабина тут же устремилась с табличкой «Закрыто», которая раньше стояла за прилавком, к входной двери. Два засова – верхний и нижний, – проскрежетав, заняли свое место. Хозяйка лично приложила к ним руку, активировав магические запоры. Сабина опустила жалюзи на витринные окна, проговаривая для меня, в какой последовательности и куда нужно нажимать, чтобы это сделать. На этом все предосторожности закончились. Общая защита была неактивна, наверное, хозяйка включает ее без посторонних.
        – Я довольна тобой, Штеффи, – заявила хозяйка. – Завтра ты будешь работать в зале под присмотром Сабины, а послезавтра одна. Твоя подруга давно не получала выходной, пора это исправлять.
        – Ой, инора Эберхардт, да мне в радость работать рядом с вами, – почти пропела Сабина. – Я столько всего узнала за это время, что не перестаю благодарить Богиню, что она привела меня к порогу вашего магазина.
        Глаза ее, потухшие от усталости к концу дня, теперь сияли искренним счастьем от предвкушения конца этой каторги. Я тоже оживилась.
        – Что ж, – усмехнулась хозяйка, – у тебя сегодня еще будет возможность насладиться радостью сполна. Мне нужна помощь. Штефани я отпускаю, а тебя попрошу задержаться.
        – Но, инора Эберхардт, я же только вчера… – начала было Сабина, явно раздосадованная просьбой.
        – Срочный заказ, – спокойно ответила инора. – И это ненадолго, не волнуйся.
        По Сабине было видно, что волноваться она продолжала, и даже очень, и с удовольствием поделилась бы радостью общения с нанимательницей с кем-нибудь другим. Слишком много оказалось для нее этой радости. Поскольку Сабина лишь бросила в мою сторону короткий недовольный взгляд, но не предложила заменить себя мной, я решила, что пока для этой цели не подхожу.
        – Штефани, можешь идти, – повторила инора Эберхардт. – Хотя нет, постой. Думаю, аванс тебе лишним не будет.
        – Да, инора Эберхардт, – обрадованно сказала я.
        Аванс – это просто замечательно. Месяц на пустой каше, конечно, прожить можно, но очень невесело. Пожалуй, нанимательница мне начинает нравиться. Она не столь равнодушна, как может показаться на первый взгляд. Требовательна, конечно, но и внимательна. Тем временем инора достала несколько монет из кассы, тщательно их пересчитала, достала журнал, в котором сделала соответствующую запись, и лишь потом вручила мне деньги.
        – Во всем должен быть порядок, – наставительно сказала она, ласково улыбаясь.
        – Да, инора Эберхардт. Большое спасибо, инора Эберхардт. Вы очень заботливы, инора Эберхардт.
        Внутренне я понимала, что сейчас почти полностью копирую поведение Сабины, но ничего не могла с этим поделать, настолько меня радовало, что этот бесконечный день закончился и пора отдохнуть, а главное, мне выдали деньги, пусть небольшие и в счет будущей зарплаты, зато не придется ни у кого занимать. Работодательнице моя благодарность пришлась по нраву, она довольно щурилась, как кошка, которая хорошо поела и теперь сидит в тепле. Но это не мешало ей явно ожидать, когда же я наконец уйду. Я торопливо переоделась, туфли решила не менять, чтобы не задерживаться, а просто взяла старые с собой и совсем было собралась уходить, но вовремя вспомнила, что здесь остался еще один нерешенный вопрос. Ключей от квартиры у меня не было. Я повернулась к Сабине, и она тут же поняла мое затруднение
        – Штеффи, ты запомнила, где квартира? – деловито спросила она меня. – Сможешь сама найти?
        – Конечно, она же совсем рядом.
        – Рядом-то рядом, – недовольно сказала Сабина и покосилась на инору Эберхардт. Видно, надеялась, что та ее все же отпустит, хотя бы меня проводить. – Но тебе придется сейчас выходить с черного хода, не заблудишься?
        – Напиши ей адрес, – предложила инора. – И тогда не придется волноваться за Штеффи.
        По Сабине совсем было не похоже, что она волновалась за меня, скорее – за свою квартиру. Адрес она мне написала, а ключ выдала с такой неохотой, будто у нее там хранились неисчислимые богатства, а не несколько ненужных платьев. И будто я могла их похитить и удалиться в неизвестном направлении.
        – Завтра утром я за тобой зайду, – сказала она мне на прощание. – А пока можешь пользоваться всем, что там найдешь.
        Я ее поблагодарила, попрощалась с ними обеими и выскочила на улицу с такой скоростью, что чуть не врезалась в молодого инора, который как раз проходил мимо. Он оказался довольно увертливым и успел не только отстраниться, но и приобнять за талию, что мне ужасно не понравилось. В приюте нам постоянно говорили о таких вот нахалах, которым только покажи слабину – и все, новое приютское пополнение готово. Руки он убирать не торопился. Считал, видно, что все, что в них попало, – это уже практически его собственность.
        – Инорита от кого-то убегает? – чуть насмешливо спросил он. – Или просто наскакивает на зазевавшихся прохожих?
        – Извините. Я не хотела вас напугать.
        Мои слова были бы намного более искренними, если бы он наконец меня отпустил. Пальцы у него были неприятно жесткими, а взгляд такой изучающий, что я растеряла последнее чувство вины и стукнула его по руке пакетом со своими старыми туфлями.
        – Пытаетесь добить? – усмехнулся он, но меня отпустил. – Меня свалившейся прямо в руки красивой девушкой не напугаешь.
        Отвечать я ему не собиралась. Ни к чему мне вступать в разговоры с посторонними инорами, тем более что он мне совершенно не понравился. Не люблю людей с черными глазами. Мне кажется, по ним очень трудно понять, что же они в действительности думают. Мне нравится честность и открытость. Но инор не унимался и предложил пойти с ним в кафе в качестве компенсации за нанесенный ему ущерб. В доказательство он показал след от каблука на своем ботинке. Вполне возможно, что и от моего, с этим я спорить не стала, но компенсацию пусть получает с кого-нибудь другого. Уверена, недостатка в тех, кто ему согласен ее тут же вручить, он не испытывает. Опыт по обращению с девушками виден очень хорошо, ни малейшего смущения или скованности. Таких нужно сразу ставить на место, пока не решили, что победа у них уже в кармане.
        – Я никуда не хожу с незнакомыми инорами, – холодно сказала я и повернулась к нему спиной, давая понять, что разговор наш окончен.
        – Так давайте познакомимся. – Он опять непонятным образом оказался передо мной. – Рудольф…
        – Я не собираюсь с вами знакомиться, – прервала я его. – Оставьте меня в покое, или я стражу позову.
        – Стражу? – Он был удивлен. – Но я просто хотел вам представиться, что в этом такого страшного?
        Сначала просто представиться, потом просто попить чаю в кафе, потом чего-нибудь покрепче в другом месте, а потом у него в квартире, желательно в спальне? Нет уж, в приюте нас учили, что к девушкам, которые заводят знакомство на улице, и отношение соответствующее. Никакого уважения, особенно когда узнают, что мы незаконнорожденные и нет семьи, которая за нами стоит. Мы, девушки из приюта, можем рассчитывать только на собственный здравый смысл, и больше ни на что. Нам никто не придет на помощь в случае неприятностей. Это монахини не уставали повторять, и это твердо усвоено всеми воспитанницами.
        Я шла и не оглядывалась, а то решит, что я кокетничаю, и не отстанет вовек. В таком поведении был и большой минус – я не знала, продолжает ли он идти за мной или свернул куда-то в поисках другой жертвы, более наивной. Нет уж, Штефани Ройтер никаких романов с первыми встречными заводить не собирается. Особенно если эти встречные ходят не по центральным улицам, а там, где находится черный вход в магазин. Вдруг он собирается этот магазин ограбить и высматривает, как это удобнее сделать? Конечно, на жулика он не похож, но когда это по внешнему виду можно было определить намерения? Да и внешность у него подозрительная. Темные волосы и глаза, легкая смуглость указывали на примесь лорийской крови или даже, не дай Богиня, орочьей. Нет, мне такие знакомства не нужны, даже если он полностью законопослушный инор.
        Из задумчивости меня вывел запах свежего хлеба – я как раз проходила мимо булочной. И это было очень вовремя. Я вспомнила, что сегодня осталась без обеда, да и на ужин нужно что-то взять. Завтра выясню у Сабины, где здесь лучше покупать продукты, а сегодня можно и побаловать себя немного. У меня же день рождения, его нужно как-то отметить. Румяная добродушная торговка с таким счастливым видом складывала выбранные мной пирожки в бумажный пакет, словно их уже неделю никто не хотел брать. Но пакет жег руки так, что сомнения в свежести сразу отпали. Я украдкой огляделась, но наглого Рудольфа нигде не было видно. Не стал преследовать, понял, что от меня ничего не добьется. Вот что значит сразу взять правильный тон с мужчиной. Но спокойствие почему-то не приходило. Напряжение росло и росло. Я почему-то была уверена, что он за мной наблюдает. И вот это ощущение чужого взгляда очень тревожило. Защищенной я себя почувствовала только за закрытыми дверями Сабининой квартиры, точнее, уже моей. Защищенной, но очень уставшей. Я с облегчением сняла изрядно надоевшие туфли и отнесла пакет с пирожками на кухню.
Есть хотелось ужасно. Но если я сейчас это сделаю, то захочется спать, а ведь еще убрать надо.



        Глава 5

        Я сменила платье на свое приютское и начала приводить в порядок место, в котором мне предстояло жить. Нет, тщательную уборку я отложила до своего свободного дня, но вытереть пыль и помыть пол было просто необходимо. Как любили повторять монахини – во всем должен быть порядок, если его нет вокруг вас, то и в голове не будет.
        Для начала я осмотрелась в квартире, нанимательницей которой так неожиданно стала, пытаясь найти что-то для уборки. Пока у меня не было даже тряпки для пыли. Сабина наверняка бы заявила, что для этого как нельзя лучше подойдет мое приютское платье, так как его все равно больше ни для чего использовать нельзя. Но Сабина осталась в лавке, и слава Богине. Мы с ней никогда близки не были, не станем и сейчас. Даже за этот единственный день, что мы провели вместе, я от нее ужасно устала. Она постоянно меня поучала, цедила высокомерные фразы с таким видом, как будто облагодетельствовала на всю оставшуюся жизнь, и лебезила перед нанимательницей. Можно подумать, она сама два года назад не носила такую же одежду, какая была на мне при выходе из приюта, а родилась сразу такой – в ярких воздушных платьях и туфлях на высоком каблучке! Нет, она про это благополучно забыла, оставила все воспоминания за кованой калиткой со скрипучими петлями. Даже странно, что вообще обо мне вспомнила. Видно, слишком долго не могли найти никого для работы в лавке, вот и выплыла у нее из глубин памяти подходящая кандидатура в моем
лице. А как срок аренды на эту квартиру закончится и точек пересечения наших интересов, кроме работы, не останется, она полностью потеряет интерес к моей персоне. Но и на работе пересечение будет не слишком частым – насколько я поняла, в магазине иноры Эберхардт продавщицы работали посменно и почти друг с другом не встречались.
        Я чувствовала себя непривычно без окружения приютских девочек и надзора монахинь. Впервые с начала моей жизни я осталась совсем одна. Не было никого, кто бы мне указывал, что нужно делать, но не было и никого, к кому можно обратиться за советом или поддержкой. Теперь я могла рассчитывать только на себя, и это немного беспокоило. Беспокойство не уходило, а лишь росло. Вспомнился этот странный инор, на которого я налетела, уходя из магазина, но я решила, что подумать о нем можно и потом, а пока надо перестать нервничать и разобраться с тем, что мне досталось от Сабины. Оказалось, досталось не так уж и много. В шкафу, кроме тех платьев, что я уже видела, и нескольких пустых вешалок, больше ничего не было. Даже смены постельного белья – кровать была застелена покрывалом, но подушка оказалась без наволочки, а одеяло вообще отсутствовало. Я порадовалась, что не послушалась Сабину и не бросила набор вещей, выданный мне в приюте. Если без простыни как-то еще обойтись можно первое время, то без одеяла по ночам уже холодно.
        На полке над кроватью стояли несколько потрепанных томиков с яркими парочками на обложках. Их, пролистнув, я поставила назад. Все эти «…он страстно впился в ее губы поцелуем» меня мало занимали, мне нужно устроиться в этой жизни и помочь Регине, а подобными глупостями пусть занимаются те, о ком заботятся близкие. Уверена, что книги эти не Сабинины – она себе голову забивать такой ерундой не стала бы, поэтому и не забрала романы. Может, хозяйские или остались от прежних жильцов. В комнате рассматривать больше было нечего, и я пошла дальше.
        На кухне в маленьком шкафчике меня ждали две повидавшие виды кастрюльки и кружка с отбитой ручкой. В банке, наполовину заполненной солью, торчала ложка. И больше ничего. Даже ножа не было. Положим, сегодня он мне не понадобится, но завтра нужно будет купить, и хотя бы одну тарелку – из кастрюли есть совсем неприлично. Артефакт на плите оказался разряжен, но у меня не было ни сил, ни желания им заниматься, так что я отложила заполнение его энергией на потом. На столе стоял пакет с купленными по дороге пирожками и пах так, что хотелось отложить все и не мучить себя. Я не выдержала, достала один и с наслаждением откусила кусочек. Все равно, пока тряпку не нашла, можно и отвлечься. Желудок вцепился в предложенную пищу, как голодный кот в мясной обрезок, и так же довольно заурчал. Второй пирожок я брать не стала, хоть и были они необыкновенно вкусными – в приюте столько начинки не закладывали, там была лишь тоненькая прослойка внутри теста, не более.
        Тряпка нашлась в душевой. Роль ее исполняла юбка от приютского платья. Я невольно усмехнулась – Сабина не стала выбрасывать такое неприятное воспоминание о своем прошлом, хотя от меня этого потребовала. Здесь же оказался еще и рукав, все остальные детали отсутствовали. Возможно, хозяйка выбросила, а возможно, вовсю использует в своей новой квартире – приютские платья крепкие, вон, за два года мытья пола не порвалось, и даже цвет при некотором желании можно разобрать. Но для уборки мне хватило и этих остатков. Нельзя сказать, чтобы после нее все блестело, но пыли не осталось, пол стал чистым, покрывало я вытряхнула. Вот ему не помешала бы стирка, но у меня никакого моющего средства не было – не входил этот столь необходимый предмет в набор, что вручила мне сестра-кастелянша. В душевой нашелся крошечный кусочек душистого мыла, но его я использую на себя, а не на покрывало. Оно может подождать, а я – нет.
        Принимать душ, когда тебя никто не торопит и можно вволю постоять под горячими струями, оказалось настоящим удовольствием. Сабинино мыло пахло сиренью и весенним солнцем и давало густую легкую пену. Скорее всего, это был не обмылок, а один из тех пробников, что выдавались в лавке иноры Эберхардт при покупке на определенную сумму. Сабина говорила, что иногда покупательницы отказываются, тогда подарочный образец она с чистой совестью брала себе. Полотенца у меня не было, не было его и в квартире, пришлось ночную сорочку надевать прямо на влажное тело. Стало немного зябко, и я решила подзарядить накопитель на кухне, чтобы подогреть воду и пить с пирожками горячее. Хорошо бы, конечно, чай, но заварки тоже нет. Нужно будет купить завтра. Список того, что необходимо, все рос и рос, аванса иноры Эберхардт на все не хватит. Нет, чай пока подождет.
        Есть в одиночку было скучно. Таких вкусных пирожков в нашем приюте не делали, зато ужин всегда сопровождался легким перешептыванием, обсуждением того, что случилось за день. И еще – я непременно бы поделилась с Региной, мне казалось несправедливым по отношению к ней наслаждаться в одиночку вкусностями. А сейчас даже поговорить было не с кем, хотя за сегодня со мной столько всего произошло – намного больше, чем иной раз со всем приютом за месяц. Я завернула пакет с оставшимися пирожками, завернулась сама в приютское одеяло, легла на кровать и даже глаза закрыла. Как ни странно, спать не хотелось, хотя я и чувствовала ужасную усталость. Но для сна требуется спокойствие, а оно не приходило. Я перебирала в памяти события прошедшего дня, и мне почему-то опять вспомнился этот черноглазый Рудольф и его руки на моей талии. Нет, все же наглый тип, правильно я сделала, отказавшись с ним знакомиться. Не такой мне нужен. Возможно, сыграли свою роль любовные романы на полочке или вот эти тревожащие воспоминания о мужских руках, уверенно прикасающихся ко мне, но я невольно задумалась. А каким он должен быть,
тот, кого я рано или поздно захочу видеть рядом с собой? Таким, чтобы был совсем непохожим на этого Рудольфа. А значит – светловолосый, сероглазый, типичный гармец. И улыбка у него должна быть особенная, только для меня, а не отработанная на множестве девушек… Я закрыла глаза и начала представлять в деталях, как будет выглядеть тот, кого мне пошлет Богиня. Образ вышел таким четким, что, казалось, сейчас раздастся громкий стук в дверь и уверенный мужской голос скажет: «Здесь живет Штефани Ройтер? Я пришел, чтобы жениться на ней!» При этой мысли я невольно хихикнула и тут же испуганно вздрогнула, когда в дверь действительно постучали. Но испуг прошел сразу. Ведь это Сабина пришла узнать, как я здесь устроилась. Она же выглядела такой неуверенной, когда ключ давала. Наверное, хотела еще что-то сказать, да присутствие иноры Эберхардт помешало. Я даже испытала что-то вроде легкой признательности этой девушке и дверь открыла, даже не задумавшись ни на миг. А зря. Потому что за дверью была не Сабина, а совсем неизвестный мне молодой инор. Неизвестный, но настолько похожий на то, что я только что
представляла, что я несколько растерялась. На миг даже показалось, я смогла материализовать свою мечту, настолько он ей четко соответствовал. Светловолосый, сероглазый, почти такой, как я себе нафантазировала. Не сказать чтобы красавец, нет, для этого не хватало классической правильности черт, но очень обаятельный. Наверное, когда улыбается, совсем неотразим. Только сейчас он не улыбался, а был нахмурен, и первое, что сказал:
        – Вы кто, инорита? И где Сабина?
        Разочарование, которое я испытала, было просто ужасным. Нет, я не думала, что Богиня прямо сразу расщедрится и пошлет мне все, что я сама себе придумаю. Но с ее стороны было жестоко отправить этого инора искать здесь Сабину. Если ему она настолько нужна, то пусть идет туда, где она сейчас бывает много чаще, чем здесь. Во мне теплилась крохотная надежда, что этот сероглазый инор ей совсем чужой, а пришел просто по-соседски, ложку занять или, скорее, вернуть, если учитывать их нехватку в квартире. Конечно, это выяснится прямо сейчас, но для начала нужно ответить ему на только что заданный вопрос.
        – Она здесь больше не живет, – пояснила я. – Она теперь живет у мужа, а квартиру сдает мне.
        Вид у меня был донельзя глупый. С босыми ногами, с наброшенным на плечи приютским одеялом неопределенного цвета и с ночной сорочкой, грубый подол которой выглядывал снизу и совсем не украшал мой облик. Совсем не так я хотела первый раз показаться тому, кто, казалось, так и вышел прямо из моей мечты.
        – Да, Сабина говорила, что собирается сдать квартиру, – сказал он и даже мне улыбнулся, хотя беспокойство с его лица никуда не ушло.
        И улыбка у него была такая, что сердце мое ухнуло куда-то в район босых ног, да там и осталось, не желая больше подвергаться подобным испытаниям.
        – Только дома ее нет, – продолжил он. – Вот я и подумал, вдруг она сюда забежала. Извините, инорита, я должен был представиться. Петер Гроссер, муж Сабины.
        Вздох разочарования мне удалось удержать с большим трудом. Жаль, что он не пришел вернуть ложку, как я надеялась до последнего. Теперь я понимала, почему Сабина, мечтавшая о богатом муже, вышла за того, у кого денег, по ее представлению, совсем нет. Петер выглядел таким родным, таким надежным, что у нее просто не оставалось другого выхода. Понимала, но, Богиня, как бы мне хотелось, чтобы она не столь безответственно относилась к собственным мечтам, а искала бы до сих пор кого-нибудь побогаче. Вслух я ничего подобного говорить не стала. Чужой муж – это навсегда, ничего тут не исправить. Пусть я даже мечтала о нем до его прихода.
        – Штефани Ройтер, – отрекомендовалась я. – Может быть, Сабина до сих пор в лавке? Инора Эберхардт попросила ее задержаться после работы. Там срочный заказ был.
        – Да я там был, – расстроенно сказал Петер. – Только все закрыто. И магическая охрана работает, а это значит, что в здании никого, кроме иноры Эберхардт, нет.
        – Так, наверное, вы просто разминулись с Сабиной, – высказала я предположение. – И пока вы здесь бегаете ее ищете, она уже дома и беспокоится о вас, инор Гроссер.
        Я даже попыталась ему ободряюще улыбнуться, насколько у меня это получилось, конечно. Уж очень не располагала ситуация к улыбкам. Мне ни на миг не удавалось забыть ни о своем ужасном виде, ни о том, что передо мной – чужой муж.
        – Для вас – Петер, – галантно сказал он. Улыбка у него в этот раз получилась несколько кривоватая, но настолько более живая, что сердце, пытавшееся вернуться на свое законное место, опять ухнуло куда-то вниз. – Хотелось бы, чтобы вы оказались правы, только это не первый раз, когда она вечером пропадает непонятно где, а потом говорит, что была у иноры Эберхардт.
        – Может быть, они закончили этот самый срочный заказ, из-за которого Сабина задержалась, и она понесла крем, или что там получилось, клиентке?
        Поверить в то, что Сабина, едва успев выйти замуж, начала изменять своему мужу, я не могла. Нельзя сказать, чтобы она не была на такое способна. Тут у меня сомнений не возникало – была. Но не в этом случае – если она за Петера вышла, значит, любит его намного больше, чем деньги. А вот если бы она вышла за деньги – тогда да, тогда могла и бегать на сторону. Вариант, что она бегает на сторону за деньгами, я отвергла сразу – тогда Сабина не стала бы задерживаться в косметической лавке, работа ей явно не была в удовольствие.
        – Она так и говорит, когда поздно приходит, – грустно ответил мне Петер. – Но это слишком часто бывает.
        Я сочувственно на него посмотрела. Больше никаких предположений о том, где может быть его жена, у меня не было. Слишком мало я ее знала. Да и то, что знала, вполне могло измениться за те два года, что прошли с ее ухода из приюта. Сегодняшний день не в счет – мы общались только по делу, и от меня она была столь же далека, как и раньше. И о своих планах на этот вечер, если они у нее и были, ничего не говорила. Впрочем, она очень расстроилась, когда инора Эберхардт попросила ее задержаться после работы. Но кто знает, что было причиной этого? Может, как раз желание побыстрее вернуться к мужу? Я бы от такого и уходить не хотела…
        – Извините, Штефани, – покаянно сказал Петер, – вам наши проблемы ни к чему. Не говорите Сабине, что я здесь был, хорошо?
        – Хорошо.
        – А то я выгляжу ревнивым болваном. – Он опять улыбнулся.
        Его слова неприятно царапнули меня по сердцу. Ревнует – значит, неравнодушен. Значит, рядом с ним она чувствует себя не одинокой, а очень нужной и любимой.
        – Вовсе нет, – горячо запротестовала я. – Что плохого в том, что муж беспокоится за свою жену? Время позднее, мало ли что может случиться.
        – В самом деле, время позднее, – смущенно сказал Петер. – Вы уже спали, наверное, а я так бесцеремонно ворвался, разбудил вас. Спокойной ночи, Штефани. Рад был познакомиться с вами. Жаль, что мы раньше не встречались.
        А уж как мне жаль! Я закрыла дверь и оперлась на нее спиной. Ноги не держали. В мыслях творилось сущее безобразие. Мне казалось, что это какая-то жестокая шутка. Почему, ну почему Богиня послала ему встречу с Сабиной раньше, чем со мной? А меня столкнула с каким-то Рудольфом?



        Глава 6

        Сабина зашла за мной поутру, как обещала, и вид при этом имела довольный и выспавшийся. Ничего не указывало, что вчера ночью ее искал встревоженный муж, который не знал, что и думать про ее отсутствие. Что ни говори, не очень красит ее такое. Вот если бы хоть кто-нибудь обо мне так волновался, то я бы постаралась не давать лишнего повода для беспокойства. Но Сабину занимало совсем другое.
        – Опять ты свое платье напялила, – недовольно сказала она. – Я же тебе говорила – бери мои. В твоих ходить – только позориться! Экое убожество! Инора Эберхардт будет очень недовольна, если ты нанесешь урон репутации ее магазина.
        Мысль о том, что придется ходить в ее обносках, пусть и хорошо выглядящих, неожиданно оказалась для меня очень неприятной. Я никогда не была особенно привередлива в одежде, да и откуда взяться этой привередливости – монахиням наше мнение о том, что мы хотим надевать, было неинтересно. Платья должны быть немаркими и долговечными, а остальное не имеет никакого значения – пошиты ли они в монастыре или подарены добросердечными горожанками, чьи дети настолько выросли, что никакие запасы ткани, отложенные на швах, не помогают удлинить это унылое одеяние. Такие дары иной раз выглядели много хуже приютской одежды. Но, поди ж ты, носила, и не жаловалась никогда, и даже не думала, что это до меня уже прилично пообтерли. А сейчас внезапно обнаружилось, что не хочу чужого, и все тут, даже если оно такое, относительно новое, яркое и красивое. И пахнет цветочными духами. Достаточно того, что живу в квартире, где жила до меня Сабина. А все остальное свое пусть оставляет себе. Мне после нее ничего не нужно.
        – Мы же все равно с заднего крыльца будем заходить, – ответила я, – а потом переодеваться. Так что никто мое убожество не увидит. Из клиенток магазина, конечно.
        – Штеффи, ты не нищенка, – Сабина закатила глаза к потолку, подчеркивая мою тупость и нежелание принять очевидное. – Учти, мне с тобой тоже неприятно ходить рядом, если ты так вот выглядишь.
        – Так мы никуда и не собираемся, – упрямо ответила я. – И потом, моя одежда целая, чистая и аккуратная, так что на нищенку я никак не похожу.
        Сабина недовольно фыркнула, как застоявшаяся лошадь, и почти так же упрямо вздернула голову. Отступать от намеченной цели она не собиралась.
        – Штеффи, тебе же нужно как-то свою жизнь будет устраивать, – зашла она с другого бока. – Так вот, в этом платье ни один приличный инор даже не посмотрит второй раз в твою сторону.
        Если она хотела меня этим убедить, то просчиталась. Ей-то хорошо говорить, у нее есть Петер, второго такого точно нигде нет. Недаром Сабина вцепилась в него сразу, хоть и мечтала всегда исключительно о богатом муже. Уж на что мы мало общались с ней в приюте, но такую подробность даже я знала.
        – Пока мне никакие иноры не нужны. Так что пусть даже первый взгляд себе оставят. А одежду я буду носить свою.
        – Штеффи, мне эти платья все равно не пригодятся, – почти просительно сказала Сабина. – Почему я не могу отдать их своей лучшей подруге? Просто так, по-дружески, как помочь тебе устроиться в лавке иноры Эберхардт. И тогда это получается твоя одежда. Ты же не откажешь мне в такой ерунде, как принять в дар ненужные мне вещи?
        Слова о том, что я внезапно оказалась Сабининой лучшей подругой, меня настолько поразили, что я неожиданно для себя кивнула, тем самым согласившись взять себе ее старую одежду. Внезапно мне даже стыдно стало. Ведь мое нежелание что-то брать у нее объяснялось очень просто. С чего я вдруг вчера размечталась о мужчинах, да еще и начала представлять себе ее мужа? Никогда за мной такого не водилось, не стоит витать в облаках и дальше. Я просто не имею права чувствовать себя обиженной на нее из-за того, что мои мечты разбились о реальность. Я молча начала переодеваться, Сабина села на стул и нетерпеливо крутила головой по сторонам, придирчиво изучая обстановку. Не знаю, что такого ужасного она хотела найти в квартире, в которой я провела всего одну ночь, но меня опять начало захлестывать чувство неприязни к ней.
        – Здесь же даже простыни нет, – взгляд Сабины упал на подушку. – Извини, я совсем забыла. Вечером зайдем ко мне, я тебе постельное белье дам.
        – Да не надо, – попыталась я отказаться. – Ты и так для меня столько сделала. На работу устроила, жилье дала. И одежду выделила.
        – Так я же не просто так, – заметила Сабина. – Это мне и самой было нужно. Квартиру абы кому я сдать не могу – у хозяйки лежит залог, который она мне не вернет, если что-то не так будет. Да и в лавке я больше недели в одиночку работаю. Инора Эберхардт, конечно, замечательная, – тут она восторженно закатила глаза, как я заметила, это у нее было обязательным ритуалом при любом упоминании имени хозяйки, – но без выходных очень тяжело. А она непременно вторую продавщицу с Даром хотела. Да кто с Даром пойдет на такое место?
        – А что с ним не так? – настороженно спросила я.
        – Да все так, – глаза Сабины забегали по полке с книгами. Не думаю, что они настолько привлекли ее внимание, что она никак выбрать не могла, что же взять почитать. – Просто у людей с Даром выбор побольше, и не всем хочется быть на побегушках. А инора Эберхардт очень заботливая, вот увидишь, она тебе за зарядку накопителей еще доплачивать будет, не то что эти монахини.
        – Доплачивать? – недоверчиво переспросила я.
        – Моей сменщице доплачивала, – твердо ответила Сабина и наконец на меня посмотрела. Взгляд у нее был кристально чистый. – И неплохо. Не всякому с Даром удается столько заработать.
        – Почему же та девушка ушла? – недоверчиво спросила я. – Если у нее все было так хорошо.
        К выходу я была полностью готова, но Сабина зачем-то поправила шнуровку на теперь уже окончательно моем платье, перед тем как ответить.
        – По личным причинам, – многозначительно протянула она. – Я не уверена, что имею право тебе об этом рассказывать. И ты лучше не расспрашивай инору Эберхардт, а то она расстроится.
        По дороге я пыталась выяснить, что же заставило мою предшественницу расстаться со столь замечательным во всех отношениях местом, но Сабина так и отделывалась односложными, ничего не говорящими многозначительными выражениями, предоставляя мне полное право думать на этот счет все, что угодно. Подошли мы с черного хода. Спутница моя с гордым видом приложила руку к двери, руку ее тут же окутала легкая сиреневатая дымка охранного заклинания, видимая только магам, признала своей, исчезла, а дверь приглашающе распахнулась с легким щелчком.
        – На тебя тоже настроят, – небрежно бросила Сабина.
        Внутрь помещения она устремилась с необычайно деловым видом. Похоже, что она в этот момент чувствовала себя хозяйкой, примеряла эту роль на себя и испытывала особое удовольствие. Дальнейшее ее поведение все больше убеждало меня, что Сабина мечтает занять место иноры Эберхардт. Только не именно это место, а что-то подобное. Где можно деловито давать указания подчиненным и ощущать себя очень важной птицей. И вела она себя так, что невольно казалось – место это уже есть, просто ждет, пока Сабина наберется достаточно опыта и займет его. В ее действиях была не мечтательность, а твердая уверенность. Только откуда она взялась? Жалованье здесь хотя и хорошее, но недостаточное для того, чтобы открыть свое дело даже лет через двадцать строжайшей экономии. Муж ее не выглядел человеком обеспеченным. Сегодня я уже совсем не понимала, что на меня вчера нашло. Воспоминания поблекли, потерлись, и Петер этот не казался столь желанным, как при первом взгляде. Да, милый, но не более. И к тому же – чужой муж.
        – Вот здесь энергию пополнить пора, – прервала мои размышления Сабина, – займись, пока клиентов нет.
        И вид у нее при этом был такой важный, что возникало желание тут же бежать и делать. Но я в себе подобные порывы научилась давить очень рано, иначе за день так устанешь, что сил ни на что больше не останется.
        – Инора Эберхардт скажет, займусь, – невозмутимо ответила я. – Может, она этот артефакт планирует выбросить и только и ждет, когда он опустошится?
        Мой отказ мигом вернул Сабину на землю. И из хозяйки она стала такой же продавщицей, как и я.
        – Ну ты и скажешь! – хохотнула она. – Кто же будет выбрасывать артефакты? Особенно такие.
        Артефакт действительно был красив сам по себе. Старинный, выполненный в виде резного деревянного украшения, за которым прятался накопитель и емкость для пыли – ее артефакт вытягивал из торгового зала. Да уж, вручную тут каждую баночку пока протрешь – день пройдет. А так только высыпать содержимое – и можно заниматься чем-то другим, более полезным для хозяйского кармана.
        – Мало ли, – усмехнулась я ей в ответ. – Может, такая форма давно из моды вышла и позорит эту лавку почище моего старого платья.
        – Старинные артефакты всегда в цене, – возразила Сабина. – Даже если он не действует, то все равно может являться украшением помещения.
        – Вот-вот, – подтвердила я, – а для работы возьмут что-то поновее.
        Мы перешучивались, я изредка посматривала в сторону двери, за которой была лестница, ведущая на жилой этаж. Но инора Эберхардт так и не спускалась. Сабина говорила, что хозяйка после срочных заказов иной раз хорошо если к обеду появляется, но мне казалось странным, что та даже проверять ничего не хочет, все оставляет на наемных работников. Вот что мне мешает сейчас сгрести все с витрины и уйти? Пока она спохватится, я на другом конце страны буду! Нет, я, конечно, так не сделаю, но инора Эберхардт этого не знает. Странно это – доверять такие ценности посторонним людям. Я не выдержала и озвучила свои сомнения Сабине.
        – Товар слишком специфический, – ответила она мне сразу. Причем так, что я поняла, сама она тоже над этим задумывалась. – Покупательниц можно найти только в крупных городах. По нормальной цене продать не удастся, поэтому кража бессмысленна, и инора Эберхардт это понимает. Да и основной доход у нее идет не с этого, – Сабина кивнула на витрину, – а с этого, – взглядом указала на пол, где была рабочая комната, в которой мне, так же как и наверху, побывать пока не довелось. – Но все равно, учти, проверяет она вечером так, что медяшка не проскочит.
        Перезвон артефакта, сигналящего о появлении первой клиентки, заставил ее мгновенно замолчать и нацепить на лицо счастливую улыбку, которая несколько подувяла, когда вместо ожидаемой прилично одетой богатой дамы в дверном проеме появился инор. Слишком молодой инор, чтобы интересоваться косметическими ухищрениями для борьбы со старением кожи. И слишком красивый, чтобы искать здесь средства для борьбы с недостатками кожи. Тот самый, что встретил меня вчера при выходе из лавки иноры Эберхардт у черного крыльца.
        – Лорд желает приобрести что-то любимой? – защебетала Сабина, на лицо которой вернулась счастливая маска.
        На лорда вошедший не походил, так что я поняла это как желание подольститься к отдельно взятому инору. Я вспомнила, что и вчера она обращалась ко всем вошедшим дамам подобным образом, подчеркивая их аристократическое происхождение, и ни одна ее не поправила, каждая раздувалась от гордости, что ее приняли за леди. Но Рудольф раздуваться не спешил, он улыбнулся почему-то мне и сказал:
        – Нет, я хочу купить что-то в подарок маме. Что вы можете мне посоветовать?
        Сабина начала перечислять кремы, подходящие матери такого взрослого сына, но делала это как-то без огонька, который сразу появлялся в ее глазах, когда она чувствовала, что клиентка была готова расстаться с большой денежной суммой ради собственной внешности. Платежеспособность этого клиента пока была под вопросом.
        Перезвон артефакта раздался еще раз, и в зал вплыла дородная инора. Сабина оживилась, подпихнула меня навстречу Рудольфу и заявила:
        – Пожалуй, Штефани вам расскажет намного лучше, чем я, – и устремилась навстречу потенциальной прибыли, сразу позабыв про новоявленного «лорда».
        – Штефани, – улыбнулся он мне и чуть насмешливо приподнял брови, – а чем это вы так недовольны, что смотрите на меня как на злейшего врага? Я же не пришел у вас что-то отбирать, а напротив, хочу оставить в вашем магазине пару золотых монет.
        Пару? Это он явно погорячился. Таких дешевых товаров у нас нет. Разве что мыло? Да, на мыло ему точно хватит. Я постаралась скопировать улыбку Сабины. Не знаю, насколько хорошо это у меня получилось, покупатель смотрел на мои попытки принять вид, подобающий продавцу, с большим интересом.
        – Я просто счастлива, лорд, что могу вам помочь в выборе подарка для вашей драгоценнейшей матушки. Но если вы ограничены столь небольшой суммой, то я даже и не знаю, что можно вам предложить.
        – Намекаете, что в моем кошельке не хватит денег, Штефани? – усмехнулся он. – Как-то вы неправильно клиентов привлекаете. Вы рассказывайте, а я уж решу, что мне по средствам, а что – нет.
        Рассказывала я ему почти без запинки. Думаю, инора Эберхардт одобрительно отнеслась бы к моему сольному выступлению. А вот Рудольфа, похоже, больше привлекала я, чем то, о чем я говорю. По его лицу бродила довольная улыбка, он постоянно задавал дополнительные вопросы, иной раз весьма каверзные. Ответ на один из них мне даже пришлось искать в буклетике. Больше всего это походило на экзамен, в приюте нас спрашивали на них довольно строго и поблажек не делали. И этот инор расспрашивал весьма пристрастно, видно, хотел отыграться за то, что вчера ему так и не удалось со мной познакомиться. Что ж, сегодня он не только узнал мое имя, но и удостоился беседы. Пусть радуется. А я порадуюсь, когда он наконец уйдет. Сабина к этому времени отпустила двух покупательниц и пару раз посмотрела в нашу сторону, но подходить не торопилась. Клиент, на ее взгляд, был бесперспективный, а значит, и время на него тратить не стоит.
        – И что прекрасная инорита делает сегодня вечером после работы? – чуть понизив голос, неожиданно спросил Рудольф. – Если мы так удачно познакомились и даже беседуем так долго, почти как близкие друзья, то просто преступлением будет не развить наше знакомство. К сожалению, мне уже уходить пора, а вы еще так много интересного не рассказали. К примеру, вот этот крем так и остался для меня загадкой.
        Он ткнул пальцем зеленую баночку, отделанную золотистыми нитями. Крем для очень пожилых дам с явно выраженными морщинами.
        – Я могу вам буклет с собой дать. – Я постаралась произнести это как можно вежливее, хотя внутри все от злости кипело и хотелось ему этим буклетом по голове стукнуть, а еще лучше – не буклетом, а тем самым антикварным артефактом, что мне предлагала подзарядить Сабина. Он был такой тяжеленький даже на вид, а уж на голове Рудольфа смотрелся бы просто изумительно, особенно если бы контейнер с пылью опустошился. – Я понимаю, что наша продукция столь хороша, что выбрать что-то необычайно сложно. Но продажами мы занимаемся только в то время, что указано на вывеске.
        – А если не продажами, а только консультациями? – заинтересованно спросил он.
        – И консультациями тоже, – безуспешно пытаясь удержать на лице убегающую улыбку, ответила я и протянула собеседнику буклет. – Как я понимаю, сейчас у вас нет времени на покупку, но, надеюсь, изучив дома все это внимательнее, вы поймете, что лучше косметики иноры Эберхардт в нашем городе вам ничего не найти. Возможно, она для вас несколько дороговата, – позволила я себе шпильку, – но вы платите за то, что в другом месте не получите ни за какие деньги.
        – Я вашей рекламой сегодня объелся, – почти прошептал он мне на ухо. – Но вот если вы согласитесь сегодня со мной поужинать, то я уверен – мне удастся сделать правильный выбор из всего того великолепия, что здесь представлено.
        Если судить по тону, то выбор Рудольф уже сделал, причем совсем не из продукции, представленной на витринах, смотрел он только на меня и ответа ожидал положительного. Но я не настолько желала увеличить банковский счет иноры Эберхардт, чтобы пытаться продать ее кремы еще и после работы. Ответила я ему очень холодно, дав понять, что с ним никуда не пойду ни сегодня вечером, ни в какой-либо другой день. Он мне еще раз выразительно улыбнулся перед уходом, но буклет взял.
        – Ничего не купил? – почти сочувственно спросила Сабина. – Впрочем, по нему видно было сразу, что он – не покупатель, а просто на тебя запал. Непонятно только, почему его сюда занесло.
        – Я вчера с ним на улице столкнулась, – неохотно пояснила я, – когда отсюда уходила.
        – Тогда он еще появится, – глубокомысленно сказала Сабина. – Нет чтобы тебе на кого поприличнее наткнуться было…
        – Те, кто поприличнее, не ходят по задворкам, – ответила я. – Уверена, что ты своего мужа встретила совсем не там.
        Не знаю, с чего я вдруг о нем заговорила, уж очень мне хотелось увести беседу подальше от обретенного мной поклонника. И у меня это получилось.
        – Да, – мечтательно заулыбалась Сабина. – Мы с ним познакомились здесь. Инора Эберхардт пригласила его заполнить накопители.
        – Так он маг?
        Сначала я немного удивилась, а потом вспомнила, как он говорил о включенной магической охране лавки иноры Эберхардт, а ведь это видно только людям с Даром. Так что могла бы это и вчера понять. Так нет же, уставилась в прекрасные серые глаза и остатки мозгов растеряла.
        – А ты думала! – гордо ответила Сабина. – Он даже Академию закончил. Только вот приходится ему перебиваться такими мелкими заработками, не может найти ничего приличного в столице, а уезжать отсюда не хочет. Говорит, не представляет жизни без Гаэрры.
        Ее слова меня очень удивили. Чтобы маг, закончивший Академию, не нашел лучшей подработки, чем заполнение накопителей? Никогда бы не подумала…
        – А специальность у него какая?
        – Алхимик, – ответила Сабина намного менее охотно, посмотрела на мое удивленное лицо и пояснила: – Петер слишком независим, не любит подчиняться, нигде долго не задерживается. Ему бы что-то свое, тогда, уверена, он бы развернулся. Он очень талантлив, наверняка его ждет большое будущее. Но все упирается в проклятые деньги.
        Мне было странно слышать, что маг, да еще и алхимик по специальности, не может найти подходящей работы. Получается, живет он за счет Сабины? Я с сомнением посмотрела на чуть нахмурившуюся от неприятных мыслей девушку – не похоже, чтобы она была из тех, кому любовь полностью застилает глаза и кто согласен кормить и поить супруга в надежде на то, что это вскоре окупится, когда гений себя наконец проявит. Значит, есть у ее мужа какой-то источник дохода, о котором она говорить не хочет. Возможно, не слишком надежный или не слишком законный…



        Глава 7

        Инора Эберхардт спустилась раньше, чем предполагала Сабина. Посмотрела наши записи, послушала, как мы вдвоем нараспев расхваливаем покупательницам товар, довольно заулыбалась и опять ушла наверх. Досыпать, наверное, – Сабина говорила, что обычно в такое время хозяйки внизу не бывает. Но и без постоянного надзора было достаточно тяжело. Как ни странно, работа на фабрике у меня не требовала таких усилий, как здесь. Казалось бы, что проще – улыбайся да пытайся всучить побольше жизненно важной косметики иноре, которая пришла сюда в погоне за убегающей молодостью. Но улыбка, которая шла не от души, а по необходимости, требовала от меня сил намного больше, чем стояние за ткацким станком. Там хоть можно напевать что-нибудь или переговариваться. А еще мне казалось, что нечестно просить такие деньги за какие-то жалкие притирания для лица. Сабина, с которой я поделилась сомнениями, насмешливо сказала:
        – Если они готовы платить, то нам-то с чего переживать об их кошельках? Уверяю тебя, они последний кусок изо рта детей не вытаскивают, чтобы здесь что-то купить. И покупают они потому, что это нужно им, и очень нужно. Услуги магов-косметологов много дороже, да иной раз приводят к таким последствиям… Как-то при мне прибегала одна из постоянных клиенток после коррекции магией, буквально рыдала, артефакт, меняющий внешность, отключать ни в какую не желала, но требовала, чтобы инора Эберхардт «сделала хоть что-то с этим», – последние слова Сабина проговорила высоким писклявым голосом, видно, имитируя ту самую жертву магов-косметологов. – Нет, Штеффи, мы им нужны. Нужны намного больше, чем они нам. Для многих клиенток нашей хозяйки иметь молодое и красивое лицо жизненно необходимо, это вывеска, за которую платят. Да и вообще, с чего ты о них распереживалась? На нашу долю особой жалости не досталось, между прочим. Так что и нам нечего думать о других, своих проблем хватает. Тебе деньги не лишние, нет? Я-то прекрасно помню, как мне выживать после приюта пришлось. И никто, никто мне не помогал! Так что
переживать нужно о своих деньгах, запомни это…
        Она возмущенно фыркнула и хотела еще что-то добавить, но перезвон сигнального артефакта возвестил о приходе новой клиентки, Сабина привычно нацепила на лицо улыбку искренней радости и устремилась навстречу чужим деньгам, часть из которых после покупки косметики становилась Сабиниными. Вошедшая дама была одета совсем не так, как большинство приходивших при мне сюда покупательниц. Строгое неяркое платье, украшений совсем немного, но напарница так угодливо вертелась перед ней, что сразу стало понятно – рассчитывала на прибыль. Дама не особо велась на уговоры. Она разглядывала сверкающие баночки с кремами с таким видом, что казалось – перед ней взад-вперед пробегает вереница тараканов, да еще останавливается и неприличные пляски устраивает. Во всяком случае, брезгливость на ее лице была хорошо заметна.
        – Это все не то, что мне нужно, – процедила она наконец. – Я говорила продавщице, – она бросила взгляд в мою сторону, поморщилась, – другой, рыженькой такой, что хочу заказать. Она говорила, что чего-то для этого не хватает, и обещала доставить, когда сделают. Но времени прошло очень много.
        Под ее холодным обвиняющим взглядом поежилась даже я. Представляю, каково было Сабине, стоящей с ней рядом. Но Сабинина улыбка не померкла даже на миг.
        – Мне так жаль, – с четко дозированной печалью в голосе ответила она, – что Марта настолько безответственно отнеслась к своим обязанностям. В журнале записи о вашем заказе не было. Если бы это было не так, то заказ был бы уже выполнен и доставлен, так как с того времени, что она здесь не работает, были две поставки и…
        – Меня это волнует крайне мало, – прервала ее покупательница. – Ваши внутренние проблемы оставьте себе.
        – Я могу записать ваш заказ в журнал, – пролепетала Сабина, не переставая улыбаться. – И мы сразу же все вам доставим, когда будет сделано.
        – Я хочу поговорить с хозяйкой, – отрезала дама. – Пригласите ее. Нет у меня доверия к таким фифам, как вы. У всех вас слишком короткая память.
        Сабина очень заметно покраснела.
        – Инора Эберхардт в это время никого не принимает, – попыталась она втолковать покупательнице. – Я запишу прямо при вас, чтобы вы были уверены в том, что запись сделана. Инора Эберхардт всегда эти записи просматривает.
        – Да ну? – Покупательница скривила тонкие губы в презрительной гримасе. – Прошлый раз тоже при мне записывали, и что? Где мой крем?
        – Не может того быть, – уверенно ответила Сабина, прошла к стойке, достала толстенную тетрадь и раскрыла ее. – Вот, посмотрите. У нас с начала года ни одного невыполненного заказа. Все сделано и разнесено. Видите? Напротив каждой записи есть пометка о том, в каком состоянии заказ.
        – Та рыжая не в эту книгу записывала, – дама мазнула взглядом по заметкам, которые ее явно не заинтересовали, – а в тоненький такой блокнотик с красной обложкой.
        – Мы все заказы записываем только в этот журнал, – твердо ответила Сабина.
        – Неужели?
        – Других мест для записи у нас нет.
        – Пригласите хозяйку.
        – Она будет только после обеда.
        – Тогда я и зайду после обеда.
        Дама развернулась и, шурша юбками, гордо выплыла из лавки. Сабина захлопнула журнал и бросила его на стойку.
        – Вот гадина!
        Честно говоря, эта высокомерная покупательница мне тоже не понравилась, но поведение Сабины было странным.
        – Ты же говорила – о покупателях как о покойниках. Либо хорошо, либо никак, – напомнила я.
        – Да я про ту, на чье место ты пришла, – почти прошипела Сабина. – Ты что, не поняла, она себе заказы отбивала! Этой просто не успела отдать, а то бы мы и не узнали никогда.
        – Но ведь делает инора Эберхардт, – недоуменно сказала я.
        – Да, хозяйка делает, а мы помогаем. Марта чаще помогала, у нее Дар. Видно, запомнила, что и как надо делать. Сначала вот так подрабатывала, даже тетрадку завела, гадина, для заказов, а потом вообще слиняла вместе с рецептами!
        Похоже, больше всего Сабину возмутило не то, что загадочная рыжая Марта слиняла, а то, что сделала она это, не поделившись с ней добытым. Следующие слова только подтвердили мои мысли.
        – От списка ингредиентов толку никакого нет, если не знаешь, как это все активировать. Я хоть десять раз повторю все действия иноры Эберхардт – результата не будет, нужна магическая составляющая, а я ее не вижу, хоть плачь. Мы уже и так, и так пробовали…
        Тут она поперхнулась и испуганно на меня посмотрела, видимо, решив, что сболтнула лишнего. Но я сделала вид, что не поняла, что они с Петером пытались повторить рецепт иноры Эберхардт. Безуспешно пытались. Возможно, и не один. Вот она – основная причина того, что Сабина задержалась на этой работе после замужества.
        – А как Марта объяснила свой уход с этого места?
        – Никак, – неохотно сказала Сабина. – Просто однажды взяла и не вышла на работу. Инора, у которой она снимала комнату, сообщила, что та забрала свои вещи и уехала.
        – И что потом?
        – Ничего. Кому она интересна, эта Марта? Уехала и уехала. Никто же не знал, что у нее такие подработки были, в красном блокнотике…
        Это она сразу и высказала иноре Эберхардт, когда та спустилась в торговый зал. Клиенток как раз не было, поэтому Сабина не стеснялась в выражениях, говоря о продавщице, которая обкрадывала свою благодетельницу. Она прямо-таки пылала праведным гневом.
        – Так и сказала «записывала в блокнот с красной обложкой»? – недоверчиво переспросила инора.
        – Да, так и сказала, представляете? – возбужденно повторила Сабина. – Штеффи может подтвердить, она все слышала. Мы с ней потом обсуждали, как это можно, настолько пренебречь вашим доверием…
        – Не верится мне, что Марта была на такое способна, – покачала головой наша хозяйка. – Да и не получилось бы у нее так, как у меня, а значит, пришли бы клиентки с претензиями, и все бы выплыло намного раньше.
        – Но та инора говорила очень убежденно, – настаивала Сабина. – И выглядит она как особа, в деньгах не стесненная.
        – Хорошо, – инора Эберхардт на мгновение прикрыла глаза, как бы собираясь с мыслями, – когда эта покупательница придет вновь, вызови меня, в какое время бы она ни появилась. Штефани, тебя это тоже касается. Кстати, артефакты срочного вызова тебе показали?
        – Нет, инора Эберхардт, – ответила я.
        – Вот это нажимаешь, когда здесь, внизу, нужна я. А это – для немедленного вызова городской стражи.
        – Стражи? – переспросила я.
        – А что тебя так удивляет? – улыбнулась инора Эберхардт. – Деньги здесь проходят немалые, в Банк их сдаем не каждый день, так что всякое бывает.
        Я посмотрела на Сабину. Легкая, ни к чему не обязывающая работа? О попытках ограблений она даже не заикалась. Но Сабина была сама невозмутимость.
        – Штефани, это бывает очень редко, – улыбнулась мне инора Эберхардт, правильно поняв мою озабоченность. – И никогда – с серьезными последствиями.
        Она просмотрела наши записи, сделанные за этот день, и довольно покивала в такт своим мыслям. Еще бы – каждая из покупательниц оставила здесь больше, чем мне в приюте выдали на первый месяц. Я бы тоже порадовалась, если бы на меня сыпался постоянный золотой дождь, пусть даже при этом и приходилось работать по ночам «как проклятой», по выражению Сабины. Правда, я совсем ничего не знала о расходах своей нанимательницы, они тоже могли быть весьма значительными. Не зря же Сабина говорила, что какие-то ингредиенты они заказывают специально, и что там привозят, она не знала. Может, доходы иноры Эберхардт не столь велики, как кажется на первый взгляд? Вдруг ее помощь дамам, жаждущим вернуть молодость, почти бескорыстна? Я посмотрела на нанимательницу и сразу в этом засомневалась. Украшений было хоть и немного, но даже неискушенной мне понятно, что они очень дорогие. Крупные бриллианты в серьгах никак не могли быть подделкой. Один из пальцев украшал массивный перстень с очень большим и необычным темно-красным камнем, казалось, что цвет внутри непостоянен, а как бы перекатывается от ярко-красного до почти
черного. Мне даже представить страшно, сколько могло стоить такое украшение. Но у Сабины я об этом спросила, когда инора Эберхардт наконец отправила нас на обед.
        – Дорогущее, – подтвердила Сабина, – стоит, поди, как все содержимое магазинчика.
        – А она не боится его носить? Вдруг потеряет, или украдут…
        – Она его никогда не снимает. Даже когда лично крем делает. Все украшения снимает, а этот перстень – нет. Мне кажется, – она драматически понизила голос, – она его как-то использует в работе. Но сама инора Эберхардт утверждает, что носит его в память о покойной сестре и просто снять не может, даже повернуть. Говорит, вросло.
        Сидели мы в маленьком кафе не совсем на центральной улице, но довольно близко к ней, и цены там были такие, что, лишь взглянув на них, я сразу поняла, что совсем не голодна. Но Сабина настаивала, пришлось взять маленькую булочку и стакан чаю. Вопрос с обедом нужно было как-то продумывать, на такие заведения у меня нет денег. Я вспомнила, сколько всего мне еще нужно купить в ближайшее время, и пришла к выводу – денег у меня нет ни на что. Но ведь остальные девушки, покидавшие приют, как-то устраивались? Я задавила зарождавшуюся панику и откусила маленький кусочек принесенной сдобы. Была она еще горячей и очень вкусной. Сабина торопливо разделывалась с заказанным супом и что-то пыталась мне рассказывать из жизни продавщиц косметики. Получалось не очень – говорить с полным ртом дано не всем, этой магией Сабина не владела так же, как и обычной. Одно было понятно – долго рассиживаться нам здесь нельзя.
        Инору Эберхардт мы застали за изучением журнала заказов, она делала из него какие-то выписки на лежащий рядом листок бумаги и тут же что-то подсчитывала. Колонка цифр уже была значительной, но все росла и росла.
        – Подсчитываете, сколько Марта могла у вас украсть? – подобострастно спросила Сабина.
        – Разве что пару заказов, – задумчиво ответила хозяйка. – Если то, что сказала та инора, – правда. В этом случае я больше боюсь ущерба своей репутации, чем кошельку. Боюсь, что Марта не могла получить желаемый результат, она просто не знала, что для этого нужно.
        – Но та инора уверенно говорила про красную обложку и про то, что заказ так и не получила, – заметила Сабина. – Возможно, инора Эберхардт, это была первая попытка? Клиентка не из постоянных, я бы ее запомнила. Не каждый день к нам приходят иноры в эльфийских шелках.
        Надо же, эльфийский шелк! Никогда бы не подумала, что та неяркая тряпочка носит столь гордое имя. Правда, при всей кажущейся неяркости выглядело платье так, что невольно привлекало к себе внимание – прекрасный силуэт и еле уловимые переливы цвета подчеркивали благородство ткани. Еще меня удивило, что Сабина в разговоре с хозяйкой упорно называет ту даму инорой, хотя столь богатая одежда предполагала и знатное происхождение.
        – Нужно будет с ней поговорить. Жаль, что вы меня тогда не позвали.
        – Как только она подойдет, мы тут же вас вызовем, инора Эберхардт.
        Хозяйка в этот раз уходить не торопилась. Она пробыла в зале до закрытия, но загадочная клиентка с невыполненным заказом так и не появилась, хотя мы ждали ее с огромным нетерпением. Не подошел и Рудольф, которого я совсем не ждала и даже не вспоминала о нем. Значит, ему просто захотелось отыграться за вчерашнее неудавшееся знакомство, ведь пока он был в магазинчике, сполна насладился моей беспомощностью, и я потеряла для него всякий интерес. Наверное, купи он крем для своей матери, мне не было бы столь обидно – слишком много на него ушло времени. Нет, если бы он все же пришел, я бы с ним никуда не пошла, но высказать все, что накопилось, – очень хотелось. При выходе я немного замешкалась и украдкой огляделась – вдруг опять караулит около черного хода?
        – Пойдем, – подтолкнула меня Сабина в спину, – мне тебе еще постельное белье нужно дать.
        – Да не нужно, – запротестовала я, внезапно вспомнив, что там Петер.
        Петер, который вчера приходил в теперь уже мою квартиру в поисках жены, но нашел там лишь меня, а вот я что-то потеряла. И боюсь, это что-то не найдется при новой встрече с ним.
        – Нужно-нужно, – довольно жестко сказала Сабина, подхватила меня под локоть и быстро пошла вперед.
        Наверное, я никогда не научусь так ходить на каблуках, как она. Казалось, Сабина на них не просто шла – летела, почти не касаясь земли. Впрочем, если бы меня дома ждал любящий муж, я бы тоже поторопилась. А Сабину ждали. Петер поздоровался радушно, но так, что Сабина даже не заподозрила, что мы раньше с ним встречались. Но все равно отправила его под явно надуманным предлогом подальше, что меня не очень-то и расстроило. Вручила она мне не только постельное белье, но и немного посуды, отказа не приняла, на благодарность благосклонно улыбнулась и не мешкая выставила из своего семейного гнезда. Я там и рассмотреть толком ничего не успела, настолько быстро все произошло. Я шла домой, прижимая к себе Сабинины дары, и недоумевала, почему вчера Петер произвел на меня такое убийственное впечатление. Сегодня он совсем не казался вышедшим из моих грез. Да, его замечательная улыбка осталась при нем, но в остальном – он совсем не был похож на того, кого я себе намечтала. У него даже нос немного кривой. Нет, мне такого не нужно. Я тихонько вздохнула. На самом деле, не так уж он и плох, и самое ужасное в его
внешности – это то, что он чужой муж.



        Глава 8

        За ручку двери черного хода я бралась с внутренним трепетом. А ну как не признает местная магия во мне права на проникновение внутрь и останусь я перед закрытой дверью? Что я тогда буду говорить иноре Эберхардт? Та сиреневая дымка, что выглядела легкой и невесомой на руке Сабины, оказалась вязко-неприятной и давящей. И цвет ее уже не казался нежно-сиреневым, теперь он был неприятно грязно-лиловым. Выглядело это устрашающе. Я успела пожалеть, что не спросила вчера, что бывает с теми, кто пытается проникнуть внутрь, не имея никакого права, как вдруг дымка растаяла без следа и дверь приглашающе распахнулась. Я зачем-то потерла руку, хотя на ней никаких следов не осталось и все неприятные ощущения пропали, а затем неуверенно шагнула внутрь.
        Внутри со вчерашнего дня ничего не изменилось. В торговом зале, куда я прошла сразу после того, как переоделась, царили тишина и загадочный полумрак, сквозь щели в жалюзи просачивались лишь тонюсенькие лучики света, в них даже пылинки не танцевали – старинный артефакт отрабатывал свои обязанности безукоризненно. Камешки на баночках и флаконах поблескивали. Или не камешки, а обычное стекло? Для меня особой разницы нет. Не думаю, что когда-нибудь буду в этом разбираться. Да и к чему мне? Дорогих украшений не было и не будет, а смотреть на чужие уши и подсчитывать, на какую сумму там висят серьги, интересно только Сабине. Я еще немного постояла, наслаждаясь тишиной, пустотой и нежными ароматами, которыми отличались все изделия иноры Эберхардт. Даже ее духи, казалось, лишь подчеркивают индивидуальность, не привнося ничего своего. Не было в них резкого, бьющего в нос запаха, иной раз шедшего от работниц ткацкой фабрики, которые собирались на свидание после смены и щедро поливали себя пахучими жидкостями. Пожалуй, обилие тяжелых, неприятных запахов больше всего мне там не нравилось. И еще – вечная пыль
в воздухе, которая забивалась везде, где только можно. Там хозяева и не подумали раскошелиться на артефакт против пыли, это было не столь и дорого, зато болели бы работницы реже. Инора Эберхардт тоже заботилась совсем не о здоровье своих продавщиц, а исключительно о внешнем виде собственного товара. Нельзя сказать, что она совсем о нас не думала. Жалованье было положено очень и очень приличное, вознаграждения за продажи шли, а про доплату за зарядку артефактов она сказала, не дожидаясь вопросов со стороны моей или Сабины. Сама инора Эберхардт гнушалась таким делом, ей казалось это недостойно магички ее квалификации, и тратить свой Дар на подобное считала ниже собственного достоинства. Хотя другие маги так подрабатывали. Вон Сабина очень высокого мнения о способностях своего мужа, а Петер не видит ничего страшного в том, чтобы получать за это деньги. Жаль, что моего Дара, как утверждали монахини, не хватит ни на что приличное, а значит, мне надо радоваться, что хоть такое применение ему нашли.
        Размышлять на эту тему можно до бесконечности, но пора было открывать магазин. Мне предстояло отработать полдня безо всякой помощи со стороны. Разве что придет та дама, что хотела заказать крем лично у хозяйки заведения, тогда я вызову инору Эберхардт, а во всех остальных случаях буду справляться самостоятельно. Больше всего я боялась, что опять появится Рудольф со своей насмешливой улыбочкой и попросит прочитать ему очередную лекцию, в то время как мое внимание будет необходимо настоящим покупателям. Но шло время, редкие в утреннее время дамы уходили со столь необходимыми им для собственной внешности покупками, я тщательно записывала каждую баночку и каждый флакончик, боясь проштрафиться в первый же день, даже пересчитывала по нескольку раз итоговые суммы, хотя в приюте с математикой у меня проблем не было никогда и уж своим расчетам я всегда доверяла. Но сегодня ответственность была особой. Так что я говорила, считала и улыбалась, улыбалась…
        Когда инора Эберхардт спустилась вниз, мне уже казалось, что улыбка намертво приклеилась к лицу и никогда не отдерется. Нанимательница просмотрела мои записи, осталась довольна, отметила хороший почерк и отправила на обед.
        – Штефани, только поешь нормально, – предупредила она, ласково улыбаясь. – До выплаты первого жалованья я буду давать тебе деньги по итогам каждого дня, так что не старайся себя ограничивать. Мне не нужно, чтобы продавщицы выглядели как мечта некроманта или, не дай Богиня, бурчали животами во время работы. Я плачу достаточно.
        Посмотрела она при последних словах очень строго. Неужели Сабина рассказала, что я не захотела ничего заказывать в том кафе из-за дороговизны? Животом я не бурчала, да и позавтракала довольно плотно, но позволить себе питаться в таких местах со своим длинным списком жизненно необходимых вещей не могла.
        – Инора Эберхардт… – начала было я.
        – Нет, – твердо ответила она, даже не дослушав. – Ни готовить, ни есть здесь я не разрешаю. Только чай, самый простой, безо всяких добавок. Мне не нужны в торговом зале посторонние запахи. Повторяю, я плачу достаточно, чтобы ты нормально питалась. И в приличном месте, – с явным намеком в голосе сказала она.
        Значит, всякие мелкие закусочные, где цены не столь высоки, мне тоже не подходят. А то вдруг меня там заметит кто-нибудь из клиенток иноры Эберхардт и решит, что дела у моей хозяйки не столь хороши, раз ее продавщицам приходится экономить на самом необходимом. А значит, не столь хороша и сама продукция…
        – Да, инора Эберхардт, – ответила я.
        Как она вообще догадалась о том, что я хочу ее попросить? Скорее всего, я была далеко не первой, наверняка и Сабина в начале работы здесь изыскивала возможность получать как можно больше при минимальных затратах. А как питается сама инора Эберхардт? При мне она ни разу не выходила из дома, и ей не приносили никакой заказанной еды, но выглядит она упитанной и довольной жизнью, значит, ест хорошо и регулярно. Готовит себе сама? Тогда у нее должен стоять артефакт, поглощающий запахи, иначе об этом знала бы не только я, но и все покупательницы. А иноре Эберхардт нужно, чтобы в торговом зале пахло только ее продукцией. «Это запах роскоши», – сказала как-то мне Сабина, наверное, она права, тогда к нему точно не должны примешиваться всякие ароматы жареного мяса и тушеной капусты…
        Кафе, где мы вчера с Сабиной ели, я нашла без особого труда и даже заказала себе обед, почти не пугаясь указанных там цен. Если инора Эберхардт сдержит свое слово и будет мне доплачивать, как сказала, то можно не особо переживать по поводу ее требования тратить деньги только в таких местах. Порции здесь были большие, а еда несравненно вкусней того, к чему я привыкла в приюте. Я наслаждалась каждым кусочком, поэтому после обеда жизнь показалась мне просто изумительной. С такими доплатами я смогу что-нибудь вкусное купить Регине даже на этой неделе, перед тем как соберусь ее навестить. Пусть подруга порадуется.
        Когда я вернулась в магазинчик, инора Эберхардт как раз беседовала с дамой, что вчера нажаловалась на пропавшую Марту. Клиентка обвиняющим тоном что-то выговаривала и жестикулировала руками с такой силой, что я сразу поняла, почему вчера Сабина, говоря о ней, сказала «инора», а не «леди». Платье эльфийского шелка – это только платье. Для того чтобы выглядеть аристократкой, к нему должны прилагаться соответствующие манеры. Может, оно у этой покупательницы вообще одно, ведь пришла она в той же одежде, что и вчера. Впрочем, если все время покупать здесь косметику, ничего удивительного, если вскорости только одна смена одежды и останется.
        – Не думаю, что вам следует переживать по этому поводу. – Голос иноры Эберхардт был просто медовым, значит, заказ оказался не просто дорогим, а очень дорогим. – Один крем я вам сделаю сегодня же, для другого у меня не все есть, но необходимое должны доставить завтра, самое позднее – послезавтра. Так что все будет готово в кратчайшие сроки.
        – Так же как и прошлый заказ?
        Голос покупательницы был неприятно-высокомерным, хотя она разговаривала не с обычной продавщицей, а с хозяйкой магазина. Но меня это уже не удивляло. Как я успела заметить, чем больше денег оставляла клиентка в этом магазине, тем с большим пренебрежением относилась к здесь работающим. Вот инора Эберхардт ничуть не беднее ее, а обращается с нами предупредительно и заботливо. Наверное, потому, что у этой неприятной дамы в эльфийском шелке все силы уходили на борьбу с возрастом и на вежливость ничего не оставалось.
        – К моему глубочайшему сожалению, в прошлый раз произошло какое-то недоразумение, – не убирая улыбки с лица, сказала инора Эберхардт. – Раньше в моем магазине такого не случалось. Подобные заказы я никогда не выполняю без предоплаты. Вы же не будете утверждать, что Марта взяла у вас деньги? Предупреждаю сразу, без ее расписки я не поверю. Она была девушкой честной.
        Слово «была» мне почему-то резануло слух, показалось, что инора Эберхардт специально его подчеркнула. Возможно, для меня, показывая, что не всякое доверие оправдывают? Но я ничего такого и не задумывала…
        – Нет, – с гримасой отвращения ответила покупательница, – денег она у меня не брала, вы правы. Но уверяла, что все будет сделано точно и в срок.
        Мне показалось, что про деньги она сказала после некоторого колебания. Видно, хотела получить с иноры Эберхардт работу бесплатно. Желание ее понятно, но это не значит, что в таких вопросах ей непременно пойдут навстречу. Моя нанимательница опять лишь вежливо улыбнулась в ответ, не желая повторять одно и то же несколько раз.
        – Чеки вы принимаете? – инора неприятно поджала губы и с подозрением уставилась почему-то на меня.
        – Конечно, леди, – ответила ей инора Эберхардт, – мы стремимся во всем идти навстречу нашим клиентам.
        Но когда клиентка на основании этих слов попыталась снизить хоть на немного запрашиваемую сумму, хозяйка оказалась очень неуступчивой. Она поджала губы не хуже своей собеседницы и заявила, что работать себе в убыток не собирается, и если уж леди сюда направили, то должны были предупредить, что торговаться здесь не принято.
        – Торговаться везде принято, – попыталась возразить та, – я же не один крем заказываю. И эта ваша рыжая продавщица говорила…
        – Поверьте, леди, – проникновенным голосом сказала инора Эберхардт, – я не имею возможности сбросить ни единой медной монетки. Еще немного – и мне придется докладывать свои деньги.
        Дама недоверчиво хмыкнула, но все же достала чековую книжку и написала на одном из листов сумму, что была озвучена раньше. Расставаться с деньгами ей не хотелось, мне даже показалось на миг, что она перечеркнет сейчас ею же написанное и выйдет с не менее гордым видом, чем вошла вчера. Но этого не случилось, чек перекочевал к иноре Эберхардт, которая сразу его аккуратно сложила и убрала в карман, совсем незаметный в ее пышных юбках.
        – А теперь обговорим детали, – довольным голосом сказала моя нанимательница. – Чтобы не делать их общим достоянием, пройдемте, леди, со мной.
        Инора Эберхардт вывела дорогую во всех смыслах этого слова клиентку из зала, что для меня стало несказанным облегчением, настолько неприятна для меня оказалась эта особа. Хорошо, что мне не придется ее обслуживать. Такие не нуждаются в услугах продавщиц, они общаются только с самой хозяйкой. Сабина говорила, что подобных клиенток очень мало – за те два дня, что мы работали вдвоем в торговом зале, личные услуги иноры Эберхардт потребовались только одной из посетительниц, остальные удовлетворялись тем, что было выставлено на витринах.
        Когда инора в эльфийском шелке, на лице которой гримаса высокомерного недовольства застыла гипсовой маской, наконец вышла в торговый зал и прошла на выход, я успела обслужить двух покупательниц. На меня эта особа даже не взглянула, настолько была поглощена обдумыванием услышанного от иноры Эберхардт.
        – Штефани, – позвала меня нанимательница, – отнеси чек в Гномий Банк.
        – Я? Инора Эберхардт, там же столько денег! – испуганно сказала я.
        Потеряй я эту бумажку, в жизни не расплачусь. А если на меня нападут по дороге и отберут? Или просто вытащат из кармана?
        – Не преувеличивай, Штеффи, не так уж там и много, – небрежно сказала инора Эберхардт. – Разве тебе Сабина не говорила? Относить чеки в Банк входит в ваши обязанности. А вот оставлять его здесь надолго нельзя. Он выписан на предъявителя, да и мне, прежде чем начать работу, следует убедиться, что она будет оплачена.
        – Эта инора вам не понравилась? – понимающе спросила я и тут же смущенно добавила: – Ой, извините, инора Эберхардт, сама не знаю, как это у меня вырвалось. Я не имею привычки обсуждать других.
        – Да, я заметила, Штефани, что разговорчивость не является твоей отличительной чертой, – улыбнулась она мне. – Но эта инора мне действительно не понравилась. Что-то в ней есть такое… неправильное…
        Она достала из кармана чек и вручила мне с четкими указаниями. Хоть брать я не хотела, но пришлось, отказаться не было никакой возможности. Хорошо хоть я знала, где ближайшее отделение Гномьего Банка, идти туда совсем недалеко. Чек я положила в карман и постоянно придерживала его рукой, чтобы, не дай Богиня, не потерять или не стать жертвой карманных воришек. До Банка я дошла быстро и безо всяких приключений, хотя и волновалась ужасно. Там меня сразу проводили в отдельный кабинет, и сурового вида гном начал проверять подлинность чека, прежде чем заносить деньги на счет иноры Эберхардт. Я какое-то время наблюдала за его действиями, но они были довольно однообразны, так что вскоре мне это наскучило, и я перевела взгляд на сам чек и обомлела. Не слушая возмущенного вопля банковского служащего, я перетянула чек к себе и развернула. Теперь у меня не осталось ни малейших сомнений – надписи на чеке сделаны тем самым почерком с характерным наклоном в левую сторону, которым было старательно выведено холодное напутственное письмо от моей матери.
        – Инорита, что за безобразное поведение! – возмущенно начал выговаривать мне гном. – Мне теперь всю проверку заново проделывать нужно.
        – Извините, пожалуйста, – покаянно сказала я.
        В самом деле, что мне с того, что почерк оказался тем же? Разве что выяснилось, что моя мать не бедствует, а значит, и никакой причины нет для того, чтобы не вернуть деньги на счет, предназначенный мне. Оттого, что эта инора оказалась моей ближайшей родственницей, она не стала приятней, напротив, вызвала еще большее отторжение. Нет уж, не нужна мне такая мать, пусть она хоть в золоте купается. Да и мать ли та, что смогла бросить своего ребенка и забыть?



        Глава 9

        Этот инор пришел, когда я довольно долго маялась в полном одиночестве. Вчера, примерно в это же время, инора Эберхардт дала указание закрываться, но пока она не спускалась, а сама я закончить рабочий день не могла, хоть покупательниц не было. Вошедший на клиента нашего магазина никак не походил – юность от него ушла недалеко, и до возраста, когда потребуются различные притирания, чтобы скрыть старость, ему еще жить и жить. Да и не походил он на человека, для которого самое важное – собственная внешность. Одет был небрежно, щеки украшала щетина, не очень длинная, но все же показывающая, что не брился он несколько дней. Я с некоторым сомнением подумала, что он и пришел как раз за кремом для удаления волос, а то каждый день возить острым лезвием по коже ему надоело. Он окинул меня рассеянным взглядом и сказал:
        – Детка, вызови-ка мне инору Эберхардт.
        Хозяйку я бы вызвала с удовольствием, но у меня не было уверенности, что она будет рада встрече с этим типом, а значит, мое пребывание тут может и затянуться. Нужный ему товар я и сама подобрать в состоянии. Не так у нас много средств для удаления волос.
        – Возможно, лорд, вам смогу помочь я.
        Он неприятно хохотнул и посмотрел на меня более пристально.
        – Возможно, – согласился этот тип. – Но позже. Сейчас мне нужна Маргарета. И быстро. Детка, поверь, она будет очень недовольна, что ты заставила меня ждать.
        Упоминание имени хозяйки указывало, что пришедший знал инору Эберхардт, более того, находился с ней в дружеских отношениях. Я подумала, что по возрасту он ей сыном может оказаться, так что активировала артефакт вызова, а дальше пусть она сама решает, нужна ей встреча с этим подозрительным небритым типом или нет.
        – Эдди? – удивленно воскликнула инора, как только спустилась. – Я ожидала тебя не раньше завтрашнего вечера.
        И хотя она говорила, что его ждала, в голосе проскользнуло легкое недовольство. Или мне это показалось – настолько хотелось, чтобы она сразу же поставила на место инора, обозвавшего меня «деткой».
        – Успел раньше, Маргарета. – Он выразительно чмокнул мою нанимательницу в подставленную для поцелуя щеку и продолжил: – Ты же рада, правда?
        – Рада, рада, – немного ворчливо ответила та, – но я же просила тебя не входить через эту дверь.
        – А та меня не пускает, Маргарета, – усмехнулся он. – Ни в какую. Опять там что-то у тебя разладилось.
        – В самом деле? – недоверчиво сказала инора Эберхардт. – Я посмотрю. Но мне кажется, ты шутишь. С тебя станется.
        – Дорогая, я серьезен как никогда, – важно ответил Эдди и, покосившись в мою сторону, спросил: – Так ты откроешь черный ход? Я там, между прочим, сумку с твоим заказом оставил.
        Инора испуганно ахнула.
        – Да ты с ума сошел, Хофмайстер! Не первый день работаешь!
        Говорила она уже на бегу, к черному ходу устремилась с поспешностью, совершенно для нее невероятной. Эдди хмыкнул, подмигнул мне и сказал:
        – Вот видишь, детка, а ты ее звать не хотела. Если сопрут сумку, вся вина на тебе будет. А содержимое ее ого-го сколько стоит.
        – Вся вина, инор Хофмайстер, будет на том, кто свои вещи без присмотра разбрасывает, – холодно возразила я.
        Еще не хватало, чтобы он свои проблемы на меня перекладывал. Нет уж, если остался без сумки, то меня в этом обвинить не удастся. Но Эдди больше вниманием меня не удостоил, он неторопливо, чуть вразвалочку, пошел за инорой Эберхардт, и вскоре их голоса стали доноситься от черного хода. Судя по тому, что общались они мирно, сумка никуда не пропала и дождалась хозяина в целости и сохранности. Сама инора заглянула в торговый зал через несколько минут и сказала:
        – Штефани, закрывай магазин. Потом мне поможешь разложить.
        – Маргарета, тебе прошлого раза не хватило? – неожиданно зло сказал Эдди. – Пусть она уходит домой, мы сами разберемся. Слишком сильный шок будет.
        – Не тебе решать, Хофмайстер, – высокомерно ответила инора Эберхардт. – Штефани, как закроешь, спустишься вниз.
        И посмотрела на Эдди так, что сразу было понятно – сейчас ей, как говорится, вожжа под хвост попала, и никаких возражений она попросту не услышит. Тот и не стал ей ничего возражать, лишь зло сплюнул на пол, показывая свое отношение к такому поведению. Плевок проводили взглядом мы обе – обычные посетители так себя не вели. У нас все же косметический магазин, а не общественный туалет.
        – Ну и дура ты, Маргарета, – припечатал он.
        – Не лезь туда, где ничего не понимаешь. Штефани, ты почему до сих пор стоишь на месте?
        – Извините, инора Эберхардт.
        Я метнулась к входной двери. Мне было тревожно, разговор их показался странным и очень не понравился. Что такого привез этот Эдди, чего, по его мнению, я не должна была видеть? Почему инора Эберхардт, напротив, настаивала на моем присутствии? Заманят в подвал и избавятся от свидетельницы. Я вдруг подумала, что пропади я вот так, как моя предшественница, Марта, так обо мне и никто не вспомнит, кроме Регины, да и та ничего сделать не сможет, даже заявление в стражу написать – подруга – это ведь не родственница…
        Делала я все как можно медленнее, втайне надеясь, что они там все без меня внизу разберут. Но когда я спустилась, на стуле рядом с лабораторным столом стояла объемистый мешок, и им явно никто еще не занимался. Инора Эберхардт мирно беседовала со своим гостем, тот уже на нее не злился. Плевать здесь было попросту опасно – попадешь еще ненароком в какую-нибудь открытую баночку с непонятно чем и навсегда очистишь лицо от ненужной поросли… Правда, скорее всего, вместе с кожей. Честно говоря, меня вообще удивило, что у иноры Эберхардт, обычно столь придирчивой и аккуратной, столько всего открытого стоит. Наверное, она что-то показывала Эдди или просматривала остатки, чтобы сделать ему новый заказ. При моем появлении инора начала закрывать баночки и убирать со стола, мужчина что-то дописал на листок бумаги, сложил его, убрал в карман и вопросительно на меня посмотрел.
        – Инора Эберхардт, я все закрыла, – объяснила я ему, хотя смотрела на свою нанимательницу.
        – Замечательно. – Она ласково мне улыбнулась, а я почувствовала, как по спине побежала струйка холодного пота. Почему-то на ум пришла большая сытая кошка, которая играет с пойманным мышонком. Просто так, ради удовольствия. – А теперь мы с тобой вместе разберем эту сумку, чтобы ты знала, где что лежит, когда будешь мне помогать.
        – Дурацкая идея, Маргарета, – повторился Эдди.
        – Мне казалось, мы с тобой выяснили этот вопрос, – инора Эберхардт недовольно прищурилась, – и ты все понял.
        – Понять-то я понял, но это не значит, что идея от этого стала лучше. Разгребать в случае чего опять придется мне.
        Почему-то при этих словах я представила себе лопату и холмик свежевскопанной земли, под которым лежит тело бедной Марты. Сейчас я была уверена, что ее нет в живых, никуда она не уехала, а закопана где-то неподалеку. После того как Эдди пришлось разгребать последствия неудачных идей иноры Эберхардт.
        – Штефани, – повелительно бросила мне инора Эберхардт.
        И я трясущимися руками начала развязывать тесемочки, связанные между собой и стянутые каким-то непонятным артефактом.
        – Ты ее напугал, Эдди, – обвиняюще сказала инора Эберхардт. – И она теперь думает непонятно что.
        – Если напугал, значит, не дура, – буркнул тот. – Пуганые живут дольше и счастливее.
        Он отодвинул меня от мешка и начал распутывать сам, пока не отключая артефакт. Назначение его я с ходу определить не могла. Скорее всего, должен он быть охранным – ведь не зря же Эдди бросил свой мешок без присмотра, не боясь, что его украдут? Но на те охранные, что я видела, этот артефакт никак не походил, слишком он был странен – резьба по кости, длинная шерсть неизвестного животного и множество торчащих деревянных палочек – такое безобразие ни один приличный маг делать не будет. Тут Эдди окончательно все развязал, крутанул верхнюю часть артефакта и раздвинул горловину мешка. То, что произошло потом, оказалось для меня полнейшей неожиданностью. Заструился блекло-серый дымок, столь дурно пахнущий, что я тут же сглотнула в попытках удержать тошноту. Эдди доставал какие-то свертки, корешки, баночки, но мне это было совсем неинтересно, так как зеленые круги перед глазами не способствуют любопытству. Они крутились все быстрее и быстрее, накладывались друг на друга и наливались зловещей чернотой.
        – Держи ее! – внезапно крикнула инора Эберхардт.
        Я еще успела удивиться, кого она предлагает держать, никто же никуда не убегает, как предо мной все окончательно почернело и меня накрыло беспамятство, темное и вязкое, как холодная осенняя грязь. Приходила я в себя тяжело, звуки извне с трудом пробивались в сознание. По щекам меня грубо похлопывали в попытках привести в себя, и раздраженный мужской голос бубнил:
        – Довольна? Она же не только закрываться не умеет, она даже не понимает, от чего. Где ты только ее такую выкопала, полностью не обученную с таким Даром?
        – В приюте, – тихо отвечала инора Эберхардт, по голосу которой было понятно, что она чем-то ужасно расстроена. – Ты же понимаешь, мне проверить надо было.
        – Проверила? Довольна? Я тебе и без всех этих проверок сразу сказал, что у нее при себе вообще ничего магического нет. Маргарета, она в этом плане чиста как новорожденная. Или ты сейчас всех подозревать будешь?
        – Но ведь почему-то ее с таким Даром не отправили из приюта в Академию?
        – Я тебя умоляю, – Эдди прекратил бить меня по щекам и поднес что-то очень резко пахнущее, я невольно чихнула и с трудом открыла глаза, но вот сфокусировать взгляд на чем-нибудь никак не удавалось. – А монастырь туда вообще кого-то отправляет? Она там пахала по зарядке артефактов день и ночь. По закону они ее после восемнадцати удерживать не могут, а до – за милую душу. Определяют монахини Дар у подопечных, когда тем всего по пять лет, маленькая просьба проверяющему магу, подкрепленная благословлением Богини, возможно, даже материальным, – и уровень Дара занижен. У нее он, кстати, поначалу мог быть и не столь высоким, просто, когда до дна вычерпывают ежедневно, это способствует росту магии. А ее вычерпывали, не сомневайся. И если бы ты сама озаботилась это сделать сегодня, ее бы так не скрутило, поверь. Радуйся, что она сырую магию не выплеснула. Дура ты, Маргарета! – И, после короткой паузы, уже мне: – Детка, как там тебя – Штефани? – давай-ка заканчивай изображать из себя мечту некроманта, а то твоей хозяйке придется лекаря вызывать. Все закончилось.
        – А что это было?
        Я сама удивилась собственному слабому голосу. Сидела я на жесткой табуретке, придерживаемая гостем иноры Эберхардт безо всякого почтения. Да что там почтения? Мне показалось, что меня совершенно беззастенчиво изучают, а возможно, и полностью изучили, пока я была без сознания. Пальцы у него были не менее жесткие, чем у Рудольфа, и лежали эти пальцы много выше талии. Я выпрямилась и постаралась освободится от чужих рук.
        – Это пусть тебе хозяйка объясняет. Совсем с ума сошла на почве безопасности.
        – По-твоему, у меня оснований для этого нет? – недовольно сказала инора Эберхардт. – Мои рецепты представляют огромную ценность, сам знаешь, сколько за ними охотятся.
        – Но ты их никому не сдашь, дорогая, так и унесешь свои секреты в могилу, – фыркнул Эдди.
        – До могилы мне, слава Богине, далеко.
        – Сколько тебе до нее, только Богиня и знает…
        – Эдди, не начинай!
        – Маргарета, мы же партнеры, нет?
        – Да я скорее со Штефани рецептом поделюсь, чем с тобой! – в сердцах сказала инора Эберхардт.
        – Одобряю, только ты ее удочери сначала, раз уж она сирота. Я на ней женюсь, и будет у нас маленькое семейное предприятие. Все довольны, все счастливы.
        – Вот когда я удочерю, а ты женишься, тогда и поговорим, – насмешливо сказала инора Эберхардт. – А пока ты мне всего лишь поставщик, а Штефани – всего лишь продавщица. Да и не похоже, чтобы она горела желанием за тебя выйти.
        – Кстати, о Штефани, – перевел взгляд на меня Эдди. – С ней-то что собираешься делать? Не умеющая контролировать силу магичка попросту опасна.
        – Да сколько у меня этой силы, – удивленно сказала я.
        – Много, – неожиданно серьезно ответил Эдди, – из приюта тебя обязаны были в Академию отправить и учителей должны были приглашать. Но тебя не учили ничему, поэтому ты открыта для любого магического воздействия даже больше, чем человек, Дара не имеющий. И более того, поскольку ты энергию больше никуда не сливаешь и никак не используешь, ты сейчас как полный сосуд, который в любой момент выплеснуться может или даже лопнуть.
        Я неуверенно потерла лоб рукой. Слишком много на меня сегодня обрушилось. Инора Эберхардт смотрела даже с некоторым участием. Из того, что раньше лежало в мешке Эдди, на столе ничего не было, исчез и запах, который так на меня подействовал. Да и запах ли это был? Возможно, какая-то разновидность магии? Запрещенной магии?
        – А зачем тогда все это было?
        Я неопределенно махнула рукой в сторону лабораторного стола. Подвижность начинала понемногу возвращаться, но движение все равно было неуверенным и слабым.
        – Маргарете показалось, что ты притворяешься, – любезно пояснил мне Эдди.
        – Не преувеличивай, я просто хотела убедиться, – чуть поморщилась инора Эберхардт, – что это не очередная попытка вытащить рецепт. Вы с Сабиной насколько близки? – неожиданно спросила она меня.
        – Она как вышла из приюта два года назад, так и не появлялась до тех пор, пока мне не предложила к вам пойти, – честно ответила я. – И тогда, когда она еще в приюте жила, мы с ней подругами не были. Разве что… мне она квартиру свою сдала.
        – Я хочу тебя попросить, чтобы все случившееся не так давно осталось между нами, а до Сабины ничего не дошло. Совсем. – Она пристально на меня посмотрела и добавила: – Если ты, конечно, еще хочешь здесь работать.
        – Я теперь не уверена, что я хочу здесь работать, – честно ответила я. Не знаю, что на меня нашло, видно, голова была совсем не в порядке. – Но мне идти некуда. И денег нет.
        Эдди хохотнул.
        – Маргарета, ты все еще считаешь ее шпионкой?
        – Я и раньше не считала, но проверить-то нужно было, – недовольно сказала инора Эберхардт. – Штефани, мне нужна помощница. Если ты для этого подойдешь, то и зарплата увеличится. Кроме того, я с тобой буду заниматься магией.
        – Получается, я могу и в Академию поступить? – Я наконец поняла, что они говорили про Дар.
        – Можешь, – неохотно подтвердила инора Эберхардт. – Но я не уверена, что результат будет лучше, чем занятия со мной. Сейчас поступить ты все равно не сможешь, в этом году время упущено, занятия уже начались, а у тебя даже начальных навыков нет. Идти тебе некуда, а у меня хорошее жалованье при не такой уж сложной работе. Но если соберешься в Академию, ни о каких договоренностях со мной и речи не будет. Так что решай.
        Я опять потерла лоб рукой. В голове шумело, и очень сложно было что-то понять, а уж принимать решение в таком состоянии точно не стоило. Неправильным оно будет почти наверняка.
        – Маргарета, она у тебя сейчас второй раз в обморок упадет, – опять неприятно хохотнул Эдди. – Дай ей подумать хотя бы до завтра. Иди, детка, чаю выпей наверху, а потом я тебя провожу.
        Хоть я и отвратительно себя чувствовала, его предложение мне совсем не понравилось. Он не стал выглядеть менее подозрительным, после того как я узнала, что он компаньон иноры Эберхардт.
        – Не надо меня провожать, – запротестовала я.
        – Надо, – неожиданно сказала инора Эберхардт. – Эдди прав. Досталось тебе сейчас. Извини.
        Смотрела она на меня смущенно, с таким сочувствием, которого я от постороннего человека не ожидала. Сама нанимательница тоже выглядела бледновато. Похоже, испугалась намного больше, чем я.
        – Мы здесь закончим, и он тебя проводит, – продолжила она. – Я должна быть уверена, что до дома ты дойдешь и с тобой ничего по дороге не случится. Сейчас иди наверх. Там в вашей комнате, во втором ящике, лежит пакетик успокаивающего чая. Завари себе.
        – Да, инора Эберхардт.
        Я встала, чуть при этом покачнувшись. Слабость накатывала волнами, но идти было можно, хоть и тяжеловато. Я добралась до середины лестницы, цепляясь за перила и чувствуя себя с каждым шагом все лучше, как вдруг мне пришло в голову, что иноре Эберхардт тоже неплохо было бы выпить такого чаю. И я пошла вниз, чтобы об этом спросить.
        – И что мне с ней делать? – Голос иноры, донесшийся до меня, был абсолютно безжизненным.
        Я замерла на месте, уверенная, что они говорят обо мне и сейчас, в этот самый момент, решается моя судьба. В перила я вцепилась так, что свело пальцы, хотя, наверное, нужно было бежать. И как можно дальше.
        – Маргарета, твоя ошибка, – глуховато сказал Эдди. – Я не знаю, как могла Марта добраться до твоих записей, но ведь добралась же. Да еще и поделилась с посторонними.
        – Похоже, только с этой.
        – Но ведь доказательств у нее нет? – уточнил Эдди. – Только ничем не подтвержденные слова.
        – Для моей репутации и слов будет достаточно, ты же понимаешь.
        – Понимаю. Она много хочет?
        Ответом ему было молчание. Я пожалела, что не вижу их лица, так как Эдди вдруг присвистнул и сказал:
        – Да сделай ей крем по особому рецепту. Нет шантажиста – нет проблемы.
        – Не люблю я этого. Да и потом, это не совсем шантаж.
        – Предлагаешь мне ею заняться? Так у меня нет ни времени, ни желания тратить его на престарелых теток. Вот этой твоей Штеффи я бы занялся, если ты вдруг надумаешь ее удочерить.
        – Ты неисправим, Эдди. – В голосе иноры Эберхардт появилась смешинка. – Но в твоем предложении что-то есть. За ней никто не стоит, мне опереться тоже не на кого, а одиночество – не такая уж веселая вещь. Особенно когда боишься каждой тени.
        – Ты мне еще поплачься о своей тяжелой доле. Скидку за нее все равно не получишь. Давай-ка лучше подсчитаем привезенное да разбежимся. Не надо рушить мои планы на сегодняшний замечательный вечер.
        – Да какие у тебя планы? – инора Эберхардт зашуршала бумагами. – Пробежаться по столичным борделям? Часом раньше, часом позже – разницы особой нет. Да позже даже лучше – выбор больше.
        – Вспоминаешь молодость, Маргарета?
        Дольше я не стала слушать. И так узнала много больше того, что должна была. Меньше знаешь – дольше живешь. Странные разговоры, которые тоже можно понять по-разному. Какой особый крем предлагал сделать Эдди иноре, что сегодня приходила? Возможно, я опять чего-нибудь выдумываю, и если спросить, то ничего страшного не окажется. Но я спрашивать не буду. Не знаю и знать не хочу. В голове шумело, не помог и успокаивающий чай, который я заварила не только себе, но и иноре Эберхардт. Она появилась, когда у меня оставалось еще половина чашки, и сразу сказала:
        – Штефани, я хочу, чтобы ты дала мне магическую клятву о том, что ты никому ничего не расскажешь о том, что сегодня случилось с тобой внизу.
        Я и согласилась. А почему нет? Рассказывать мне все равно было некому, а такая клятва – залог того, что хотя бы сегодня я благополучно доберусь домой. Сейчас мне нужна была лишь кровать, и ничего больше. Решать что-то с такой головой, которая все время кружится, – дело совершенно бессмысленное.
        – Ты извини, что все так нехорошо получилось, – успокоенно сказала инора Эберхардт сразу после того, как я сказала нужные слова. – Но я постараюсь тебе возместить испытанные сегодня неудобства. Поэтому основы я тебе дам, даже если ты решишь пойти в Академию.
        От чая, сделанного для нее, инора не отказалась. Улыбнулась мне немного устало, поблагодарила, сделала первый глоток и глаза прикрыла. Видно, день у нее тоже выдался сегодня не из легких.
        – Дамы, вы до утра сидеть будете? – недовольно сказал Эдди. Выглядел он несколько обиженным. Возможно, потому, что ему не досталось ни чая, ни внимания. – Так, может, я вам и не нужен в качестве провожающего?
        – Я сама дойду, спасибо, не стоит беспокоиться.
        Я попыталась отказаться от его услуг. Пусть идет туда, куда собирался. А то еще перепутает ненароком бордель с квартирой Сабины. С него станется, вон какой наглый.
        – Нет, инор Хофмайстер тебя проводит, это не обсуждается, – заявила инора Эберхардт и отставила свою чашку. – Идите, я за вами закрою. Эдди, если у тебя остались вопросы, с ними – завтра.
        Эдди изобразил на лице странную гримасу и подал мне руку. Взялась я за него неуверенно. Нет, я видела, как ходят важные дамы, цепляясь за локоть своего кавалера, но до сего дня такой практики у меня не было. Мне опять подумалось, что он сейчас выведет меня подальше и прикончит. Я вздрогнула. Хотя в следующее же мгновение мне это показалось совершеннейшей глупостью. Но мой испуг незамеченным не остался.
        – Не бойся, детка, не съем, – заявил мне Эдди, – разве что покусаю немного. Маргарета, так и быть, не возьму с тебя денежек за доставку до дома твоих продавщиц. Но за остальное, будь добра, подготовь мне завтра. И никаких чеков, как в прошлый раз. Терпеть их не могу.
        – Иди уж, – проворчала инора Эберхардт.
        Хоть мой вынужденный спутник мне и не нравился, покидала я лавку с огромным облегчением. На улице дул небольшой ветерок, которому я сразу подставила лицо в надежде, что он хоть немного остудит мою голову.
        – Штефани, я тебя заждался, – Рудольф, про которого я и не вспоминала, неожиданно возник слева от двери, из которой мы только что вышли. – Мы идем сегодня ужинать?
        Боюсь, при слове «ужинать» я позеленела, так как только при одной мысли о еде все то, чем я плотно пообедала, попыталось подняться из желудка. Нет, сегодня ужинать я не буду ни одна, ни в компании.
        – Смотрю, ты не так одинока, детка, как считает Маргарета, – заметил Эдди, – уже успела поклонником обзавестись.
        – Да я его в первый раз вижу, – запротестовала я.
        – Неправда, в третий, – нагло сказал Рудольф и попытался подцепить меня со стороны, свободной от Эдди.
        – Мне кажется, что вы, инор как-вас-там, успеха у данной дамы не имеете, – ехидно заметил Эдди. – Если уж ее тошнить начинает только при одном взгляде на вас.
        – Это у нее с голода, – уверенно сказал Рудольф. – И потом, может, тошнит ее как раз от вас? Ветер-то на нее с вашей стороны несет. Думаю, как только мы с ней отойдем подальше, все благополучно пройдет.
        Я попыталась забрать у него свою руку. Идти куда-нибудь с ним мне не хотелось, хотя он и пытался перетянуть меня к себе. Видно, надеялся, что Эдди меня отпустит. Но тот продолжал меня держать столь же цепко и отпускать не собирался.
        – Дама ужинать не настроена, – заявил он и потянул меня вперед по улице.
        Вернее, попытался. Потому что Рудольф сыграл роль якоря и собирался тащить меня совсем в другую сторону. Я даже порадоваться успела, что вышла не одна. Теперь Эдди казался мне намного безопаснее. Он хотя бы направлялся к моему дому. Но лучше бы они оба от меня отстали.
        – Отпустите меня, – требовательно сказала я. – Если, конечно, не хотите разорвать на двух Штефани. Я ни на что не настроена. Я хочу домой. И спать.
        Рудольф неохотно отпустил, чем Эдди сразу же воспользовался и повел меня к моему дому. Судя по всему, он прекрасно знал, где находится бывшая квартира Сабины. Не знаю, что заставило меня оглянуться, но Рудольф стоял у черного хода нашей лавки и задумчиво смотрел нам вслед. И выглядел каким-то встревоженным и потерянным. На мгновение я даже пожалела, что рядом со мной сейчас не он. Но Эдди тут же дернул меня за рукав, обращая мое внимание на себя.
        – Детка, вот от него я бы советовал тебе держаться как можно дальше, если не хочешь влипнуть в неприятности, – неожиданно серьезно сказал он. – Он весь увешан магическими цацками. Похоже, Маргарета не так уж и не права в своем страхе перестать быть единственной владелицей рецептов, если такие типы ошиваются рядом с ее магазином.



        Глава 10

        У своей двери я попыталась отпустить локоть Эдди и с ним распрощаться, но поскольку мой спутник придерживал меня второй рукой, попытка вышла неудачной. Он лишь поглядел на меня довольно издевательски.
        – Инор Хофмайстер, я благодарна вам за помощь, но дальше я как-нибудь сама справлюсь, – заявила я, пробуя и дальше освободить свою руку, хоть и понимала, что выгляжу сейчас глупо.
        – Детка, благодарность должна быть осязаемой, иначе какая это благодарность, – нагло заявил он мне. – «Спасибо» в карман не положишь и на вкус не распробуешь.
        – Инор Хофмайстер, вы же понимаете, что я совсем не в том состоянии, чтобы предложить вам хотя бы чаю? – пыталась я сохранять дистанцию.
        – Детка, сама подумай, зачем мне твой чай, если я даже у Маргареты его пить не стал?
        Он выдернул из моих подрагивающих рук ключ, который никак не хотел вставляться в замочную скважину. У него ключ не только вставился куда нужно, но и провернулся один раз, после чего дверь открылась. Я успела лишь удивиться, почему один, а не два раза – я точно помнила, что, когда уходила, поворачивала дважды. Но тут мне стало не до счета и не до удивлений – Эдди просто внес меня в квартиру и захлопнул за нами дверь, проскрежетал ключом теперь изнутри, после чего вжал меня в стену прямо у входа и начал изучать намного более вдумчиво, чем когда я очнулась в лаборатории иноры Эберхардт. Видно, тогда мне не почудился его нездоровый интерес. Его руки совершали наглое путешествие по моему телу, я отчаянно отбивалась и пыталась лихорадочно вспомнить, как нас учили поступать в подобных ситуациях в приюте. Ведь учили же! Кажется, нужно резко согнуть ногу в колене…
        – Эдди, я вам не мешаю?
        Голос Сабины показался мне настоящей музыкой, но я все же завершила движение, которое начала. Монахини нам говорили все доводить до конца, ибо это угодно Богине. Эдди охнул, согнулся и наконец меня отпустил. Теперь его руки были заняты уже собственным телом.
        – Сейчас он скажет, что нехорошо бить ниже пояса, – насмешливо продолжила Сабина.
        Я отодвинулась подальше от своего провожающего, поближе к своей негаданной спасительнице, и начала поправлять одежду. На Эдди я поглядывала с опаской, хотя мне и казалось, что желание получить осязаемую благодарность за свою помощь у него несколько поутихло.
        – Конечно, нехорошо, – голос Эдди утратил свою жизнерадостность, а обращенный ко мне взгляд – одобрение. – Но ты, Саби, помешать никак не можешь. Втроем – оно всегда интереснее. Так что можешь начинать раздеваться.
        – А тебя Петер не смущает? – зло спросила Сабина.
        – А что, он тоже здесь? Так я ему и не предлагаю раздеваться. Голые мужчины меня не возбуждают, детка, ты же знаешь.
        – С чего бы мне такое знать? – Сабина покосилась на меня и сделала глупейшее выражение лица. – Мы с тобой не настолько близки.
        Эдди весьма выразительно на нее посмотрел. Похоже, отнюдь не деловые отношения с продавщицами иноры Эберхардт были для него нормой. Скрепляли прочность партнерских связей, так сказать.
        – Саби, тебе брачный браслет не жмет? – хохотнул он.
        Он оправился от моего удара, но переходить к активным действиям не торопился. Надеюсь, трезво оценил свои силы и теперь думал, как отступить, чтобы не выглядеть при этом смешно.
        – Не тебе об этом говорить! – неожиданно взвилась Сабина. – Пошел вон! Тебя сюда никто не приглашал! Да ты вообще права не имеешь здесь находиться!
        Смотрела она на Эдди с какой-то исступленной ненавистью, даже кулаки сжала и шаг вперед сделала. Но ее кулаки совсем ничего не стоили против кулаков ее противника. Он лишь с кривоватой ухмылкой на них посмотрел и ни единого движения к выходу не сделал.
        – Да, сегодня мне здесь не рады. – Он выразительно покатал на языке слово «сегодня».
        Сабина покраснела и попыталась его стукнуть. Это ей предсказуемо не удалось – ее руки он тут же перехватил, и теперь она извивалась, пытаясь хотя бы пнуть, если уж ударить не получается. Но пышные юбки очень ей в этом мешали, путались в ногах и ослабляли силу удара. Эдди ее поведение лишь забавляло.
        – Сволочь, – шипела она не хуже сестры Терезы, когда той что-то не нравилось в поведении приютских девочек. – Гад ползучий. Убирайся из моей квартиры, чтобы и духу твоего вонючего здесь не было!
        – Не очень-то и хотелось, – Эдди отшвырнул ее в сторону так, что Сабина едва на ногах удержалась, перевел взгляд на меня, ухмыльнулся и сказал: – Извини, детка, сегодня ничего не получится. Придется отложить все до другого раза. Саби слишком ревнивая, не хочет меня делить.
        Хотя и двигался он с показной ленцой, но за дверь успел выскочить. Сабина в сердцах пнула по косяку, ойкнула и запрыгала на одной ноге.
        – Сволочь, – выдохнула она сквозь зубы, – вечно меня из себя выводит. Знает мои слабые места и бьет в них целенаправленно. Самое гадкое в работе у иноры Эберхардт – этот вот Хофмайстер. Ни в коем случае с ним не связывайся и, главное, не слушай, что он там несет. Врет он постоянно и с большим вдохновением. Да и вообще, все они врут! – с горечью закончила она.
        – Это ты про инору Эберхардт? – уточнила я.
        Куда же она меня устроила? И появится ли у меня возможность отсюда выбраться? Желательно целой и невредимой. Эти постоянные странные намеки, что там не все так благополучно, как кажется на первый взгляд.
        – Да нет, я про мужчин, – неожиданно ответила Сабина. – Вот как вышла из приюта, постоянно убеждаюсь, что правы были монахини. Мужчины – лживы от кончиков щетины на щеках до кончиков ногтей на ногах.
        – И твой муж? – невольно заинтересовалась я.
        – Петер? – При его упоминании лицо Сабины смягчилось, на нем заиграла нежная мечтательная улыбка, и она сказала: – Нет, Петер не такой…
        Она подошла к окну убедиться, что Эдди ушел, а не ожидает под домом, чтобы вернуться после ее ухода и наговорить лживых слов. Это беспокоило ее намного больше, чем то, что он опять мог меня домогаться.
        – Иди-иди, – почти прошептала она. – И чтоб я тебя больше не видела.
        Я стала рядом с ней и тоже выглянула во двор. Эдди как раз заворачивал за угол. Шел он неторопливо, но целеустремленно. Надеюсь, до борделя он сегодня доберется, а не постарается осчастливить кого-то, кому совсем не по душе подобное. Я вздрогнула от одной только мысли, чем мог бы закончиться этот вечер, не будь тут Сабины. Возможно, Эдди и не собирался заходить дальше тщательного ощупывания, но проверять это я не хотела. Я еще раз выглянула, но этот тип ушел окончательно и не собирался возвращаться.
        Стук в дверь оказался полнейшей неожиданностью. Ко мне никто, кроме Сабины, прийти не мог. Разве что опять Петер? Я посмотрела на насторожившуюся девушку и поняла, что, если это он, будет грандиозный скандал, причем устроенный не ему, а мне, поэтому дверь открывала с опаской. И то, что там оказался не Петер, а Рудольф, меня даже поначалу обрадовало. Ровно до того момента, как я поняла, что знать мой адрес он не должен был. Уж номер квартиры – точно.
        – Что вам нужно, инор? – холодно спросила я.
        – Извини, Штефани, – небрежно бросил он. Озабоченность, которая поначалу была на его лице, уступила место легкой, ни к чему не обязывающей улыбочке. – Просто этот твой провожающий выходил с таким видом, что я решил, что-то нехорошее случилось.
        – Если вы не хотите, чтобы с вашей девушкой что-то случалось, нужно провожать ее самому, – заметила Сабина. – Сегодня это точно было бы не лишним.
        Несмотря на то что она была замужем и утверждала, что своего мужа любит, сейчас голос ее был игрив, а на лице крупными буквами написан интерес. К одному из тех, про кого она только что столь нелестно отзывалась. Но Рудольф ее интереса не разделил. Напротив, он едва заметно нахмурился.
        – Хотела бы я знать, инор, откуда вы знаете, где я живу? – сразу спросила я.
        – А что такого? – показательно удивился он.
        – Я вас к себе не приглашала. И адрес не называла. А вы тем не менее стоите сейчас на моем пороге…
        Я подозрительно прищурилась, но совсем не смутила своего гостя. Нежданного гостя, прямо скажем. И не очень-то и желанного.
        – Выяснить, где живет такая красивая инорита, – совсем не проблема, – нагло заявил он. – А уборщица в этом доме необычайно общительная и доброжелательная. Всегда готова помочь страдающим молодым людям.
        Я вспомнила хмурую инору с ведром, которую повстречала сегодня поутру. Она не показалась мне готовой делиться своими наблюдениями со всем миром. Такие упорно молчат, делая вид, что они ничего не видели, не слышали и не знают. Если только не найти к ним подход. Симпатичную блестящую монетку, или несколько – как смогли договориться.
        – Надеюсь, больше мой адрес вам не понадобится. Как видите, со мной все в порядке.
        – Учитывая ваше состояние, я в этом совсем не уверен, – ответил он мне довольно серьезно. – Я вообще удивлен, что работа продавщицей в лавке могла привести к такому.
        – А что такое? Что случилось? – Сабина выдвинулась вперед и внимательно начала меня рассматривать.
        Думаю, обычному человеку вряд ли что удалось углядеть, разве мою излишнюю бледность. А вот Рудольф, несомненно, видел много больше. К тому же он весь увешан артефактами, по словам Эдди. Но Сабина говорит, что Эдди верить нельзя. А можно ли верить самой Сабине?
        – Ничего, – неохотно ответила я. – Просто я очень устала за сегодня. Я хотела бы остаться одна и лечь спать.
        – Тогда я пойду, – Рудольф мне улыбнулся. – Но прежде я хочу заручиться вашим обещанием со мной поужинать. Если мы теперь не только знакомы, а я почти побывал у вас в гостях, то причин для отказа у вас просто не осталось.
        – Почему же? – мрачно ответила я. – Если у вас не хватает денег даже на то, чтобы купить собственной матери крем, не могу же я отнимать у вас последнее и позволять оплачивать мой ужин? Этак вы совсем разоритесь.
        – У меня не хватает не денег, а времени, – возразил он.
        – В самом деле? – с сомнением сказала я, вспомнив, сколько он меня ждал у черного хода после окончания рабочего дня.
        Похоже, он тоже об этом вспомнил, потому что смутился, но отвечать на вопрос не стал, лишь вопросительно на меня смотрел. Эдди говорил держаться от него подальше. Но Эдди показал себя не с лучшей стороны, а значит, его советы нужно выполнять с точностью до наоборот. К тому же, если этот Рудольф маг и работает на конкурентов иноры Эберхардт, он может знать что-то интересное о моей нанимательнице. Еще и про Академию его порасспрашивать можно.
        – Хорошо, Рудольф, я согласна с вами завтра поужинать.
        – Завтра я не могу, – расстроенно ответил он.
        Я небрежно пожала плечами, показывая, что мне не очень-то и хотелось. В конце концов, он не единственный маг. В Гаэрре их должно быть множество, можно даже самой до Академии дойти, узнать, что мне сейчас лучше делать. Вдруг есть какие-нибудь курсы по основам?
        – А если вместо ужина будет обед в воскресенье? – предложил он.
        Вопрос его показывал, он знает – в этот день недели магазин иноры Эберхардт закрыт, а значит, интерес его был больше к ней, чем ко мне. Сабина говорила, что ни в одном торговом заведении такого не было – все известные ей лавочки работали ежедневно.
        – Первая половина дня у меня занята, – неохотно ответила я.
        Никуда идти с ним мне не хотелось, особенно в воскресенье. Я успела пожалеть о неосмотрительно данном согласии, навестить Регину для меня было много важнее, чем обед с Рудольфом.
        – Тогда все-таки ужин, – жизнерадостно заметил он, делая вид, что совсем не замечает моей холодности. – До вечера воскресенья, Штефани.
        Он легко сбежал вниз по лестнице, двигался уверенно и красиво, шаги его были почти не слышны. Возмущенное сопение Сабины прямо у моего уха напомнило о ней, а также о том, что с ней он почему-то не попрощался. Я захлопнула дверь и сразу спросила:
        – Ты его раньше видела когда-нибудь?
        – Так он же к нам в магазин приходил, – удивленно ответила она. – Ты еще на него столько времени потратила в тот день.
        – Это я и сама прекрасно помню, – прервала я ее. – Я хотела спросить, видела ли ты его раньше, до этого?
        – Не помню, – она капризно надула губы. – Если бы он ко мне подкатывал, возможно, заметила бы. А так… Гаэрра большая, мужчин здесь много, молодых и старых, красивых и не очень, всех не упомнишь.
        Может, он случайно проходил мимо, когда я на него налетела? Сабина его не вспомнила, хотя пыталась с ним заигрывать. Значит, у нее этот Рудольф ничего не выведывал. Но он мог быть знакомым пропавшей Марты, у которой теперь ничего не спросишь.
        – Слушай, Сабина, а как ты думаешь, почему Марта, которая до меня работала, так неожиданно уехала? И почему ее никто не искал?
        Сабина заметно напряглась и неохотно ответила:
        – А чего тут удивительного? Украла чужие рецепты и удрала, пока этого никто не заметил. А искать… Кому она нужна, искать ее? Когда инора Эберхардт попросила меня узнать, что с Мартой, я пришла к ее квартирной хозяйке, а та сказала, что Марта вещи свои забрала и съехала. Так оно и было – ни единой тряпочки, ни клочка бумажки не оставила. Даже адреса, куда письма пересылать.
        – О том, что она добралась до рецептов иноры Эберхардт, узнали только что. А могли и совсем не узнать, – возразила я. – К чему ей было привлекать лишнее внимание?
        – Далась тебе эта Марта! – раздраженно сказала Сабина. – Как будто, кроме нее, и поговорить не о чем! Расскажи лучше, что сегодня привез Эдди. Ты же наверняка видела, если уж он вызвался тебя провожать?
        – Видеть-то я видела, – ответила я. – Но рассказать все равно не смогу – я же не знаю, что и как там называется. А чем тебе так вопросы про Марту не нравятся?
        – Чем-чем! – взвилась Сабина. – Да она как прилипла к моему Петеру, так и отлепить ее никакой возможности не было! Я с облегчением вздохнула, когда эта курица вообще пропала! Он слишком вежливым с ней был, вот она и напридумывала себе Богиня знает чего. – Тут она с подозрением на меня посмотрела и заявила: – И ты держись от него подальше, поняла?
        – Сабина, ты чего? – Я несказанно удивилась.
        – Извини. – Она моментально остыла и глядела теперь на меня даже немного заискивающе. – У меня такое положение, что постоянно всякая ерунда в голову лезет. Я пойду, пожалуй.
        Она торопливо выскочила за дверь и начала спускаться вниз, даже не оглядываясь, хотя мне было еще о чем с ней поговорить. Больше всего меня беспокоило, какие еще сюрпризы могут ожидать в этом магазине. Да и не успела я расспросить ни о том, зачем она вообще приходила, ни что за такое положение у нее. Впрочем, относительно второго даже сомнения не было – ведь замуж выходят не только ради мужа, но и ради будущих детей.



        Глава 11

        Регине я взяла пакет пирогов. Они приятно грели руки через бумагу, пока я шла к приюту и думала, что же ей рассказывать, а что – нет, чтобы не пугать и не расстраивать. В магазине, в котором я работала, явно творилось что-то ненормальное. Странные разговоры, которые вели инора Эберхардт и ее партнер. Странные компоненты, от одного присутствия которых я падала в обморок. Странное исчезновение моей предшественницы, которая якобы пыталась торговать помимо магазина своей хозяйки. Странное поведение Сабины. Вчера вечером ко мне домой опять приходил Петер в поисках жены, но я ему ничего утешительного не могла сказать. Сменщицу я не видела с того вечера, когда она помогла мне избавиться от Эдди и ушла, так и не сказав, зачем приходила. Не слышала я и о том, чтобы она нынче была в лавке у иноры Эберхардт. Конечно, она могла зайти к ней и после окончания рабочего дня, но по моей хозяйке нельзя было подумать, что она кого-то ожидает. В торговом зале она появлялась ненадолго и почти сразу спускалась вниз. Крем «по особому заказу» требовал очень много времени, а сил забирал столько, что инора после своей
лаборатории вид имела бледный и измученный. Обещанные мне занятия были отложены на неопределенный срок, о чем я не переживала – жила же я как-то предыдущие восемнадцать лет? Да и к чему мне новые знания, которые, вполне возможно, и не пригодятся больше? Меня тревожила участь моей предшественницы. А еще беспокоил Эдди, который совсем не собирался уезжать туда, откуда он привез заказ для иноры Эберхардт, а дел у него в столице никаких не было. Или он о них при мне не говорил. Появлялся он по нескольку раз на дню и, в зависимости от того, где была инора, либо поднимался в личные апартаменты, либо спускался в подвальную лабораторию. Проходя мимо меня, он так и норовил приобнять или даже ущипнуть. Первый раз это было столь неожиданно, что ему удалось, а я невольно ойкнула. Покупательница с недоумением посмотрела, я извинилась перед ней и продолжила рассказывать о нашей продукции, хотя и хотелось говорить совсем с другим, совсем о другом и совсем другими словами. От второго и последующих щипков мне удалось увернуться. Делал Эдди это с такой радостной улыбочкой, что было совершенно непонятно, то ли он
отомстить пытается, то ли поухаживать столь нелепым образом. Провожать больше не вызывался, и то хорошо. Иноре Эберхардт про его поведение я ничего рассказывать не стала. Думаю, она отделалась бы обычным «сама виновата» и благополучно забыла об этом происшествии. Партнер для нее был много важнее какой-то там продавщицы, которую легко заменить можно. Но Регине я решила рассказать. Пусть не все, лишь основные моменты, но и их будет достаточно, чтобы подруга мне что-нибудь присоветовала.
        Она влетела в приютскую комнату для встреч с таким счастливым видом, что сразу было понятно – скучала подруга по мне не меньше, чем я по ней, а скорее всего, даже больше. У меня не занятого чем-то времени было не так много, чтобы предаваться различного рода сожалениям. Она звонко чмокнула меня в щеку, выхватила протянутый пакет, на котором успели проявиться масляные пятна, заглянула туда, вытащила румяный пирожок, впилась в него мелкими белыми зубами и со счастливым вздохом потребовала:
        – Ну, рассказывай.
        К рассказу я приступила сразу. Беспокойство, поселившееся после приезда компаньона нанимательницы, все росло и росло, а поделиться им было не с кем. И я вывалила на нее все, что за эти дни случилось. Точнее, почти все – некоторые подробности были совершенно лишними. Регина охала и даже временами забывала жевать пирожок, так и застывала с приоткрытым ртом. Я была уверена, что слушает она меня внимательно, поэтому первые слова моей подруги меня несказанно удивили.
        – Ну надо же, целых три ухажера! – радостно сказала она. – И это только начало. Мне всегда казалось, что за тобой толпы будут бегать, стоит тебе только из приюта выйти. Сколько тебе записочек через забор перебросали, и не счесть!
        – Регина, ты вообще слушала, о чем я тебе говорила? – невольно разозлилась я. – Меня запросто убить могут, а ты о каких-то мифических ухажерах говоришь. Да если уж на то пошло, один пытался сэкономить на борделе, второй – найти подход к магазину, а третий просто искал свою жену, которая Сабина.
        – Это он первый раз искал, – ответила она, – тогда же выяснил, что вы не подруги и она там не бывает теперь, так ведь? Могу спорить, теперь он интересуется тобой. Если бы он не был чужим мужем, я бы тебе советовала на него поставить – маги на дороге не валяются. Но и без него у тебя остаются еще два. Что касается твоих подозрений… сама подумай, если бы от кремов иноры Эберхардт покупательницы мерли как мухи, ее магазинчик давно бы прикрыли, а сама она отбывала срок на каторге. Скорее всего, у нее в рецептах есть какие-то запрещенные травки или орочьи зелья, но за это никто никого убивать не будет.
        – Неужели?
        – Я так думаю, – добавила она уже с некоторым сомнением в голосе.
        Все это казалось ей не слишком серьезным, навевая мысли о какой-нибудь занимательной истории из тех тонких книжечек, что держались в приюте в большой тайне от монахинь и неоднократно перечитывались с замиранием сердца. Принять, что такое может случиться на самом деле, да еще со знакомым тебе человеком, было не так-то просто. Ей казалось, что все это несерьезно и ничем мне не грозит.
        – А крем по особому рецепту, по-твоему, – это что? Этот Хофмайстер прямо сказал: «Нет шантажиста – нет проблемы».
        Регина пожала плечами.
        – Может, тебе в Сыск пойти? – неуверенно предложила Регина. – Хотя я уверена, что ничего серьезного, связанного с косметикой, быть не может. «Убивающий крем» – странно звучит как-то…
        – Но продавщица, что была до меня, пропала, – напомнила я подруге.
        – А вдруг она действительно стащила рецепт и решила быстро смыться? – предположила она. – Хозяйка же, у которой она жила, утверждает, что девушка сама уехала. Собрала вещи и уехала. Не думаю, что она могла перепутать жиличку с кем-то другим. Сама говоришь, инора Эберхардт – дама в возрасте. А ее компаньон – вообще мужчина.
        – «Нет шантажиста – нет проблемы», – напомнила я.
        – Да, это немного беспокоит, – легко согласилась Регина. – Но пока ничего страшного не случилось. Может, ты все себе напридумывала?
        Разговор у нас никак не складывался. Подруга никак не хотела увидеть серьезность моего положения, ее намного больше волновали гипотетические поклонники и моя неожиданная магия. Она начала мечтать, как здорово было бы, если бы инора Эберхардт действительно меня удочерила. Зря я ей рассказала про эту фразу Эдди…
        – А что? – воодушевленно говорила она. – Наследников у нее нет. Обучит тебя, передаст свои знания. Представляешь, как было бы здорово?
        – Ина, с чего вдруг она будет меня удочерять? – фыркнула я. – Я лишь одна из ее продавщиц. Через этот магазин их прошло много. Нет, правильно монахини говорили, вредно читать романы. А уж тебя, похоже, до них вообще допускать нельзя. Ты их явно перечитала.
        Регина заметно надулась.
        – У тебя все равно уверенности нет, – недовольно сказала она. – Если та инора помрет, которой крем сейчас делают, то причины для беспокойства будут. А может, с ней ничего и не случится? А ты заранее переживаешь о совсем тебе постороннем человеке.
        – Она мне не совсем посторонняя, – неохотно ответила я. – Дело в том, что это моя мать.
        Регина ахнула и выпустила из рук почти доеденный пирожок. Он покатился по полу, пачкая начинкой светлую плитку. Монахиня, сидевшая в комнате свиданий, посмотрела на это безобразие осуждающе, но подруге не было до этого никакого дела.
        – Не может быть! – восторженно сказала она. – Так она тебя сама нашла?
        Поводов для радости я не видела. Подруга знала, что я не собираюсь искать родителей. Какие бы причины у них ни были, чтобы меня бросить, все они меркли перед тем фактом, что они смогли от меня отказаться, а значит, и мне они не нужны и неинтересны.
        – Нет, она меня не нашла и даже не искала. Я сама ее вычислила. По почерку.
        Я рассказала Регине про пустой счет в Гномьем Банке, о чем раньше умолчала, и что почерк на чеке и записке, которую оставила моя мать, был один.
        – И что? – с жадным любопытством спросила она. – Что ты к ней чувствуешь?
        – Ничего особенного, – ответила я. – Она мне не нравится, но покупательницы бывают и хуже. Все они достаточно высокомерны.
        – А с кремом-то что? – не унималась она. – Если она твоя мать, ты не можешь позволить, чтобы ее травили.
        – Ты сама только что говорила, это лишь мое воображение, – напомнила я.
        – Воображение, не воображение, но она же твоя мать. И если ее отравят через этот крем, то ты себе не простишь, я же знаю.
        Эти мысли приходили в голову и мне. Она от меня отказалась и не заботилась, но все же родила, хотя могла избавиться от такой обузы сразу, как узнала о беременности. Да и я не могу спокойно смотреть, как ее собираются убивать, и ничего при этом не делать. Пусть она мне совсем не нравится. Но все же мать…
        – Я собираюсь его заменить, – неохотно ответила я. – Во всех этих кремах основа одна, возьму обычный омолаживающий. На него и заменю. От такого точно вреда никакого не будет.
        – А если все-таки ничего такого плохого в этом креме не будет? – страдальчески сказала Регина.
        В таком удачном во всех отношениях месте для работы – и вдруг происходят какие-то противозаконные вещи? С этим она никак не могла смириться.
        – Предлагаешь уточнить у иноры Эберхардт?
        Регина невольно хихикнула, представив, как я обращусь с подобным вопросом к хозяйке. Воображение всегда было ее сильной стороной.
        – Хотела бы я на это посмотреть, – заметила она.
        – А если ничего такого в этом креме не будет, то меня просто выгонят с работы, если узнают, – пояснила я. – Но омолаживающий крем хороший, хоть и дорогой, у меня на него все деньги, что есть и с продаж получу, уйдут.
        – Ты его покупать собралась? – поразилась Регина.
        – А что я, по-твоему, воровать должна? – возмутилась я.
        – Не знаю, все так странно, – неуверенно сказала она. – Если инора Эберхардт поступает нечестно, чего тебе с ней церемониться? Может, тебе с этим Рудольфом, который от конкурентов, договориться? Пусть они тебе помогут.
        Она воодушевилась. Идея ей показалась просто великолепной.
        – Ага, – скептически ответила я, – пообещать они могут все, что угодно, да только что их заставит потом выполнять свои обещания? Если они пытаются рецепты получить незаконными методами, то у меня есть определенные сомнения в их честности. Я не собираюсь ничего воровать и им передавать, а это наверняка будет условием получения от них помощи.
        Регина погрустнела. Будущее выглядело уже не столь радостным. До нее дошло, что если все окажется так, как я подозреваю, то я могу даже не дожить до ее выхода из приюта. «Уехала к родственникам. Куда? Она не говорила. Как это нет родственников? Нашлись, значит». И кто меня будет искать? Да никто, никому я не нужна…
        Свидание закончилось, а Регина так ничего и не смогла посоветовать. Сначала она всерьез не восприняла мой рассказ, затем слишком испугалась, а там и время моего посещения истекло. От предложения навестить сестру-смотрительницу я вежливо отказалась. После того как я узнала, что меня столько лет здесь обманывали, желания разговаривать с кем-то из монахинь не было. Возможно, мне и дали бы ценный совет, но более вероятно – подсунули опустевшие накопители и даже особенно не слушали бы. Наверняка мой уход нанес серьезный финансовый урон приюту – вон с каким сожалением монахиня посмотрела на меня после отказа. Я бы еще подумала, если в обмен на заполнение приютских накопителей мне разрешили бы дополнительное свидание с Региной или это продлили бы. Но сестра-смотрительница ясно мне сказала – исключения для нас с подругой не будет. Так что я вежливо попрощалась с дежурной монахиней и пошла к выходу. Сегодня у меня была назначена еще одна встреча, которая меня не привлекала. Может, она не состоится?
        Но Рудольф уже ожидал меня рядом с домом. Он нетерпеливо прохаживался, посматривая по сторонам, и лишь только меня заметил, сразу расцвел в улыбке и пошел навстречу. Ждал он проявления счастья и от меня, но я на этой неделе полностью истратила запас улыбок, так что пришлось ему обойтись без моей.
        – Вы совсем нерадостная, Штефани, – заметил он сразу, как поздоровался. – Что-то случилось?
        Во взгляде его было жадное любопытство, словно он надеялся – я сейчас растаю и начну выкладывать все тайны, как свои, так и чужие. Но я откровенничать с посторонним человеком не собиралась.
        – Я подругу навещала. Ей в приюте сейчас очень одиноко, – пояснила я.
        – В приюте? – удивленно переспросил он. – У вас в приюте подруга?
        – Я тоже воспитывалась в Королевском приюте, – с вызовом сказала я. – Ничего удивительного нет в том, что у меня там осталась подруга.
        Какая разница, будет он знать, что я незаконнорожденная или нет, если у него ко мне лишь профессиональный интерес? Да и был бы интерес личный – все равно лучше сразу честно сказать, такое не утаишь.
        – Я смотрю, строго вас там воспитывали, – улыбнулся Рудольф. – Вы совсем на сироту не похожи.
        – Ничего не могу с этим поделать.
        – Я думал, вы родственница иноры Эберхардт, – продолжил он. – Вы с таким достоинством держитесь.
        – Но теперь вы знаете, что это не так. Возможно, сейчас жалеете, что меня пригласили? – резко ответила я. – Так я могу с вами никуда не идти.
        – А почему я должен жалеть? – удивленно спросил он.
        – Я оказалась совсем не той, какой вы думали, – пояснила я. – Не состою в родстве с хозяйкой лавки. Да и вообще – в родстве ни с кем.
        Я с вызовом на него посмотрела, готовая развернуться и уйти прямо сейчас, скажи он что-то обидное про мое происхождение.
        – Чувствуется, для вас это больная тема, – сказал Рудольф и все же уместил мою руку на своей. – Штефани, я пригласил именно вас. И мне совсем не важно, кто ваши родители, поверьте.
        Конечно, ему теперь кажется, что будет много проще уговорить меня передать им хозяйские секреты. Руку я убирать не стала – не хотела выглядеть глупо, но внутри у меня все напряглось от ожидания расспросов на интересующие его темы. Он переходить к ним не торопился. Спрашивал, чем мы занимались в приюте и как я попала в лавку иноры Эберхардт. От этих хождений вокруг да около настроение мое, и так не радужное, начало портиться еще сильнее. Не помогло и то, что мы наконец дошли до маленького ресторанчика, где Рудольф собирался кормить меня ужином. В обмен на нужную ему информацию, как я понимаю. Меню я повертела в руках и положилась на выбор моего спутника. Сами блюда сейчас занимали меня крайне мало, и не разбиралась я в них совершенно. Да и в напряжении от ожидания его расспросов мне было все равно, что есть. Вкуса я почти не чувствовала, от вина решительно отказалась – еще не хватало туманить голову и упрощать ему задачу. А то ведь и правда могу сболтнуть что-то лишнее.
        – Штефани, а почему вы не пошли учиться в Академию? – внезапно спросил он.
        – В приюте уверяли, что моего Дара для этого недостаточно, – ответила я.
        – Недостаточно?
        Посмотрела я на Рудольфа неодобрительно. Что за глупая привычка переспрашивать? Как будто второй раз при ответе на тот же вопрос я могу сказать что-то другое.
        – Но как вам могли сказать, что у вас недостаточный уровень Дара? – не унимался он.
        – Вы у меня спрашиваете? Так вот, я ответа не знаю. О том, что у меня Дар, достаточный для поступления, я узнала лишь недавно, от иноры Эберхардт.
        – И она взяла вас в продавщицы, – задумчиво сказал он. – Странно…
        – Так ей и нужна была девушка с Даром.
        – Не с таким, – ответил он.
        – А откуда вы, Рудольф, знаете, с каким Даром продавщица ей была нужна? – подозрительно спросила я.
        Наш разговор убеждал меня все больше, что интерес его к лавке иноры Эберхардт появился много раньше, чем ко мне. Выскочившую ему прямо в руки «родственницу» хозяйки он воспринял как дар Богини и теперь стремится из этого дара что-то выжать. Но со мной это точно не пройдет! Я ничего ему выкладывать из чужих тайн не собиралась.
        – Глупо брать таких, как вы, – невозмутимо пояснил он, – чтобы продавать обычные кремы.
        – Не обычные, – не согласилась я.
        – Да ладно, – фыркнул он. – Какими бы дорогими они ни были, кремы эти совершенно обычные. Моя мама себе не хуже делает.
        – Вот как? – холодно сказала я. – А откуда вы знаете, что не хуже, если так и не купили?
        – По результату, – заявил он. – У меня такое чувство, Штефани, что вы меня в чем-то подозреваете.
        – И в чем я могу вас подозревать?
        – А это я у вас хотел спросить, – нахально ответил он.
        На это я даже отвечать не стала, но он продолжил забрасывать меня вопросами. Самыми разными. Но вот до предложения продать секреты иноры Эберхардт мы в этот вечер так и не добрались, что меня несколько огорчило. Видно, Рудольф решил, что еще недостаточно втерся ко мне в доверие, поэтому говорил о чем угодно, только не о моей работе. О театрах и выставках, о кондитерских и ресторанах, о последних сплетнях, касающихся королевского семейства. Он вспомнил пару забавных историй о своей студенческой жизни. Все это было бы очень интересно, если бы я точно знала, что ему от меня ничего не нужно. Сейчас мне казалась глупой идея выведать у него что-нибудь об иноре Эберхардт. Напротив, я постоянно боялась сама лишнее сказать. Расслабилась я, только когда оказалась у себя дома, за закрытой дверью, уклонившись от прощального поцелуя, которым Рудольфу так хотелось завершить этот прекрасный вечер. Да, ужин с ним оказался много тяжелее, чем я думала!



        Глава 12

        По приютской привычке я проснулась очень рано и некоторое время просто лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь мягким матрасом, тишиной и совершеннейшим покоем. Никто не требовал от меня немедленно встать и заняться чем-то, угодным Богине, и было это неожиданно приятно. Но долго валяться у меня все равно не получилось – поворочалась немного и встала. Просто так лежать оказалось неинтересно. Впереди был целый свободный день, и сейчас я строила на него всякие замечательные планы. Мне хотелось наконец пройтись по Гаэрре и увидеть все, о чем я раньше лишь читала, хотя провела всю жизнь в столичном приюте. Экскурсий по достопримечательностям нам почему-то не устраивали. Приют – рынок – фабрика, а больше я нигде не была. Рудольф вчера предлагал мне показать наиболее интересные места, и я бы согласилась, если бы не стойкая убежденность, что ему что-то от меня нужно. Что-то, помимо меня самой. Но какие секреты я могу знать? Склонностью делиться рецептами с помощниками за своей нанимательницей я не замечала. Возможности хоть как-то приобщиться к ним у меня не было. Так что глупо со стороны Рудольфа
надеяться, что я помогу ему выведать желаемое. Тут я вспомнила, что пропавшая Марта подозревалась в похищении рецепта и последующем его использовании, а значит, по мнению хозяйки, имела возможность с этим рецептом ознакомиться. Но не полностью – инора Эберхардт была уверена, что нужного результата у пропавшей девушки не получится, а значит, есть что-то, что никогда и никому не показывается. Я подумала, что теперь, когда Рудольф знает, что я не родственница хозяйки, больше мной интересоваться не будет. Не знаю почему, но эта мысль была мне очень неприятна, даже есть расхотелось. Я заварила себе чай, который вчера купила, решив на нем не экономить, и стала прихлебывать понемногу, глядя в окно. Но смотрела я больше вдаль, на утреннее нежно-голубое небо с легкими облаками, поэтому Сабину заметила не сразу, а лишь когда она уже почти подошла к дому. Да и обратила внимание лишь потому, что шла она очень быстро, почти бежала. Платье ее было ярким, сразу бросающимся в глаза, привлекало внимание и довольно вызывающее декольте. Мне стало интересно, как относится Петер к манере одеваться своей жены. Не может же
он одобрять такую, на грани вульгарности, одежду?
        Так как Сабина явно шла ко мне, я открыла дверь и недолго прислушивалась к тому, как ее каблучки звонко перебирают ступеньки. Вскоре и сама она появилась. В руках сменщица держала огромную сумку, не очень подходящую к легкомысленному наряду не только размерами, но и цветом, совсем не сочетавшимся с платьем. Беспокойство с лица Сабины убежало, как только она увидела меня в дверях.
        – Привет! Как хорошо, что ты уже не спишь, – торопливо проговорила Сабина, даже не отдышавшись после быстрого подъема, поэтому получилось у нее не очень внятно. – Я хотела тебя попросить заменить меня сегодня. А я выйду за тебя завтра. Пожа-а-а-луйста, – жалобно протянула она. – Просто у меня дело одно осталось незаконченным, а оно очень срочное, лучше не откладывать. Так как, выйдешь?
        Она умоляюще глядела на меня. Видно было, ей этот свободный день очень важен и нужен. Мало ли какие проблемы могли возникнуть в ее положении. А мне все равно, когда гулять – сегодня или завтра. Гаэрра как стояла, так и стоит, ни убегать, ни проваливаться не собирается.
        – Что-то серьезное? – все же уточнила я.
        – Очень. Так как?
        Рассказывать она ничего не стала, но смотрела на меня такими несчастными просящими глазами, что я решила ответить сразу, не мучить ее ожиданием.
        – Хорошо, выйду.
        Сабина счастливо заулыбалась и даже поцеловала меня от избытка чувств. Нельзя сказать, чтобы мне было приятно. Слишком многие за последнее время пытались это сделать. И то, что у нее поцелуй был в щеку и чисто дружеским, не делало его в моих глазах более ценным. Шел он не от души, а лишь для показа ее расположения ко мне. Хорошо хоть, обниматься не полезла. Мало у кого из тех, кто воспитывался в нашем приюте, оставалась потребность для подобного внешнего проявления чувств. Монахини, присматривавшие за нами, не одобряли ни объятий, ни поцелуев. Обычно при виде такого безобразия они разражались лекцией о безнравственности и падении нравов. Но Сабину скорее остановило не воспитание, а тяжелая сумка в руках.
        – Спасибо, дорогая. Ты не представляешь, как это для меня важно. Но ты не прогадаешь – в первый день недели покупательниц больше обычного, а значит, и заработаешь прилично, деньги ведь тебе сейчас очень нужны. Поняла, наверное, сколько здесь трат получается. Ну а завтра я непременно выйду. Ты же понимаешь, такую работу найти нелегко, терять ее не хотелось бы.
        Она смотрела на меня с явным ожиданием, что сейчас я начну ее многословно благодарить за все, что она для меня сделала. Но теперь мне эта работа не казалась такой уж благотворительностью, более того, если бы я была уверена, что смогу безнаказанно оставить это место, я уже давно трудилась бы на фабрике. Пусть там условия много хуже и платят меньше, но зато не надо беспокоиться о собственной безопасности и улыбаться тому, на кого лишний раз и смотреть не хочется. Кроме того, приятно грела душу мысль, что я рано или поздно смогу учиться в Академии. Поэтому я лишь кивнула в ответ и улыбнулась, не спеша уверять в своей вечной признательности. В конце концов, не зря же она так усердно старалась найти себе сменщицу. Значит, тоже выиграла от моего появления в магазине. И квартиру я наверняка могла найти гораздо дешевле.
        – Так ты собирайся тогда, – разочарованно сказала мне Сабина, когда поняла, что от меня восторгов не дождется. – А то инора Эберхардт не любит, когда опаздывают.
        – Хорошо, я прямо сейчас оденусь и выйду.
        Она радостно кивнула на прощание и застучала каблуками теперь уже вниз по лестнице. Странное дело, если ее так беспокоило мое возможное опоздание, могла бы прийти пораньше. Или даже вчера. Ведь не сию же минуту она узнала, что у нее образовались срочные дела? Наверняка знала о них еще вчера, а мне сообщила в последнюю минуту. Позавтракать я не успевала, лишь допила уже изрядно остывший чай и направилась в место, которое теперь вызывало у меня весьма противоречивые чувства.
        Утро там выдалось очень тяжелым. Права была Сабина, уверявшая что на начало недели приходится много покупателей. Но она не предупредила, что не просто много, а очень много! Дамы шли одна за одной, и до обеда мне даже спокойно постоять не удалось, а о том, чтобы присесть или выпить пару глотков воды для облегчения натруженного горла, и речи быть не могло. Отвлечься нельзя было ни на миг. При такой нагрузке никакие заработки уже не казались привлекательными. Ближе к обеду наплыв дам схлынул, а там и инора Эберхардт подошла, посмотрела на мое бедственное состояние и отпустила отдохнуть немного раньше.
        – Если бы я знала, что вы с Сабиной поменялись, – сказала она, – то непременно спустилась бы раньше. Непривычному человеку очень тяжело в такой день работать в одиночку. Но ты молодец, прекрасно справилась.
        – Спасибо, инора Эберхардт, – немного хрипловато ответила я.
        Я испытывала к ней огромную благодарность. А когда увидела входящего в этот момент в магазин Эдди, счастью моему, что я не окажусь с ним наедине, не было предела. А вот инора Эберхардт нахмурилась.
        – Эдди, ты же должен был уехать? – недовольно сказала она.
        – Да у меня здесь дело образовалось, – ответил он. – Пока подзадержался. Штеффи, детка, а ты куда это собралась? Я же только пришел.
        – Эдди, я тебе сколько раз говорила, оставь моих девочек в покое.
        – А может, у меня серьезные намерения? – нахально заявил он. – Я встретил любовь всей моей жизни, а ты, Маргарета, стоишь на пути двух любящих сердец. И не даешь нам воссоединиться.
        Инора Эберхардт вопросительно на меня посмотрела. Я испуганно замотала головой. Нет уж, такого счастья воссоединения мне точно не нужно. Еще и Сабина, не дай Богиня, приревнует – отношения у них какие-то странные, слишком сильные эмоции он вызывает у моей сменщицы.
        – Эдди, в твоем возрасте уже пора перестать липнуть к каждой юбке, – заявила инора Эберхардт.
        – Так я и собираюсь остепениться, – ответил он. – Штеффи, детка, выходи за меня. Возможно, я уже успел произвести на тебя не самое благоприятное впечатление, но я постараюсь показать себя с лучшей стороны.
        Тон его был на удивление серьезен. Он пристально на меня смотрел и явно ожидал ответа. Такого же серьезного, как его вопрос. Инора Эберхардт молчала и лишь удивленно переводила взгляд с меня на своего партнера. Такое его поведение было для нее в новинку. Я не представляла, как себя вести в подобной ситуации. Все это было странно и непонятно. Интерес Эдди ко мне не выходил за рамки того, что он мог проявить по отношению к любой другой привлекательной молодой женщине. Безумно влюбленным он не казался. Но, кроме внешности и воспитания, у меня не было ничего, что могло бы его привлечь. Разве что Дар, но он не такой уж большой, чтобы послужить основной причиной для предложения. Но отвечать что-то было нужно, а то мое молчание становилось уже неприличным.
        – Инор Хофмайстер, мы недостаточно хорошо знаем друг друга, – сказала я.
        – Вот и узнаем, – хохотнул он, принимая свой обычный вид. – Все равно, лишь в браке можно узнать, что тебе досталось. А до этого все показывают себя лишь с лучшей стороны.
        – Тогда мне страшно представить ваши худшие стороны, – ответила я. – Извините, инора Эберхардт, с вашего позволения, я все же пойду на обед.
        – Иди, конечно, Штефани, – ответила она и, увидев, что Эдди собирается пойти за мной, добавила: – Инор Хофмайстер, а с вами я хочу поговорить. Прямо сейчас.
        – С чего такая официальность, Маргарета? – недовольно сказал он, но задержался.
        А я быстро пошла на выход. Обедать в компании Эдди мне не хотелось. Его предложение меня больше напугало, чем обрадовало. Создавалось впечатление, что с каждым днем странности лишь множились, наматываясь друг на друга и перепутываясь между собой. До того заведения, в котором я уже несколько раз обедала, я шла, думая только о том, как мне из всего этого выбираться. Поэтому я даже не удивилась, когда за столик со мной рядом сел Рудольф, лишь вопросительно на него посмотрела. Интересно, он сейчас тоже предложит за него выйти, или у него на меня совсем другие планы?
        – Добрый день, Штефани, – жизнерадостно сказал он. – Не ожидал, что ты здесь обедаешь. Но было необычайно приятно тебя встретить.
        – Добрый день, – ответила я.
        Стало ужасно стыдно за подозрения в его сторону. Но стыд меня недолго мучил. Ровно до его следующей фразы.
        – Я вот подумал, чем смогу тебе помочь. Хотел зайти вечером, но раз уж все равно тебя встретил… Хочешь найти своих родителей?
        Действительно, что еще может хотеть приютский ребенок, как не обрести семью? За это многие из тех, с кем я прожила столько лет бок о бок, готовы были бы сделать все. А уж выдать чужие секреты…
        – Нет, – резко ответила я. – Меня это не интересует.
        – В самом деле? – удивился он.
        А вы уже обрадовались, да, Рудольф, что нашли замечательный подход? Помани приютского ребенка родителями, и он вам в зубах принесет все, что вас интересует. И даже обещание можно не выполнять. Сказать потом: «Мы старались, но, увы, так никого и не нашли».
        – Да. Если я им не была нужна столько лет, то к чему они мне?
        – Хотя бы ради интереса. – Он смотрел на меня в легком недоумении. – Неужели тебе никогда не хотелось увидеть свою мать?
        – Я ее уже увидела, – ответила я. – И что? Стала я от этого счастливее?
        – Увидела? – Теперь его интерес стал совсем не наигранным, а взгляд таким внимательным и цепким, что я очень пожалела о вырвавшихся словах. – И где?
        – Неважно, – угрюмо ответила я, вспомнив ту высокомерную инору, что презрительно цедила слова, даже не глядя в мою сторону.
        – Но ты же никуда не уезжала из Гаэрры, значит, встретилась с ней где-то здесь… – размышлял он вслух.
        – Какое тебе вообще дело до моей матери? – возмущенно спросила я.
        Больше всего мне хотелось бросить вилку на стол и уйти отсюда. Я не желала говорить о своей семье – для меня это оказалось неожиданно больно. Останавливала лишь мысль, что не стоит дарить свой обед всяким проходимцам, ведь позавтракать мне так и не удалось. Его подход мне понравился много меньше, чем подход компаньона иноры Эберхардт. Лучше бы замуж предложил выйти, чем пытаться соблазнить поиском родных!
        – Потому что мне кажется, женщина, что выдала себя за твою мать, сказала неправду, – спокойно ответил Рудольф, не обращая внимания на мою вспышку гнева.
        – Она ни за кого себя не выдавала. Я с ней даже не разговаривала, – неохотно ответила я. – Я сама догадалась.
        – То есть ты с ней даже не разговаривала, но уверена, что это твоя мать?
        Он с интересом на меня смотрел, пытаясь понять… Но что понять, было для меня загадкой, которых и без него в моей жизни хватало.
        – Рудольф, если ты не прекратишь мусолить эту тему, я уйду. – Вилку я все-таки отложила и теперь смотрела на собеседника с раздражением, граничащим со злостью. – Мне это неинтересно. Совсем неинтересно. И помощь твоя не нужна. Ни в этом вопросе, ни в другом.
        – Извини, – сказал он.
        Но раскаяния в его голосе слышно не было, скорее задумчивость, из чего закономерно следовало – разговор этот ведется не в последний раз, а моя мать его заинтересовала.
        – Штефани, а партнер иноры Эберхардт, который тебя провожал, уже уехал? – неожиданно спросил Рудольф.
        – Нет, – ответила я.
        Все равно это никаким секретом не является. Достаточно сейчас зайти к нам в магазинчик, чтобы увидеть этого Эдди, с наглой улыбочкой болтающего с инорой Эберхардт.
        – Тебе нужно держаться от него подальше, – серьезно сказал Рудольф.
        Точь-в-точь теми же словами, что про него самого говорил мне несколько дней назад Эдди. Это совпадение неожиданно привело меня в хорошее настроение, даже захотелось подшутить над своим собеседником.
        – Это будет довольно затруднительно, – ответила я ему. – Инор Хофмайстер выразил желание на мне жениться. И сейчас я раздумываю, не согласиться ли.
        – Жениться? – ошарашенный вид Рудольфа сполна вознаградил меня за все неприятные мысли во время этого обеда.
        – А что тебя так удивляет?
        – Пожалуй, теперь ничего, – неожиданно ответил он. – Видно, инор Хофмайстер пришел к тем же выводам, что и я.
        – К каким?
        – Увы, Штефани, ты запретила мне говорить на эту тему. – Он хитро мне улыбнулся. – А я совсем не хочу лишать тебя обеда.
        Теперь уж я ничего не понимала. Совершенно. Предложение Эдди было для меня полнейшей неожиданностью. Еще большей неожиданностью оказалось то, что Рудольф знает причину этого. Во всяком случае, так он думает. И считает, что это связано с моей семьей. Получается, Эдди хочет породниться с той дамой, которой предлагал сделать крем «по особому рецепту»? Тогда его интерес становился более понятен.
        – Если у человека нет прямых наследников, то наследовать могут и незаконнорожденные, близкие по крови? – уточнила я.
        – В корень смотришь, – во взгляде Рудольфа промелькнуло уважение. – Только боюсь, мы сейчас не об одном и том же говорим. Ты о чем?
        Я свои выводы озвучивать не собиралась. Получается, пока я не выйду за Эдди, моя мать в безопасности? Если он нацелился на ее деньги, а их должно быть немало – платье эльфийского шелка и заказ крема лично у иноры Эберхардт прямо на это указывают, гарантию получения даст только брак, и должен он быть заключен до того, как меня признают наследницей. Так как после он окажется для меня не столь выгодным брачным партнером…



        Глава 13

        После обеда Рудольф вызвался меня проводить до магазина, хотя я и пыталась отказаться. Мне нужно было хоть немного обдумать в одиночестве все, что я сегодня узнала, и решить, что же делать дальше. Мысли не радовали. Со всех сторон я старательно загоняла себя в тупик. Обратиться в Сыск, как предлагала Регина? Но у меня ничего нет, кроме смутных подозрений. Там посмеются и отправят ни с чем. Инора Эберхардт весьма обеспеченная дама, занимающая заметное место в Гаэрре. Но ее клиентки тоже очень богаты и известны. И если бы они часто умирали, перед этим использовав крем, сделанный лично для них, на это непременно обратили бы внимание, и давно. А дело иноры Эберхардт совсем не недавно появилось, Сабина говорила, что этот магазин чуть ли не ее ровесник.
        Рудольф что-то спрашивал, я отвечала, но совсем невпопад, так что он замолчал и больше за всю дорогу не сказал ни слова. У входа в магазин коршуном, высматривающим добычу, кружил Эдди. Увидев нас, он довольно зло прищурился и пробурчал мне:
        – Детка, я тебе говорил держаться от него подальше? Нельзя доверять парням, которые с ног до головы увешаны всякими магическими цацками.
        Я с интересом уставилась на своего провожатого. На первый взгляд никаких украшений на нем не было, но раз Эдди говорит, значит, там что-то такое есть. Рудольфу высказывание встречающей стороны не понравилось, он недовольно посмотрел, скривился и решил не отмалчиваться.
        – Ну уж с ног до головы, – возразил он. – У меня всего пять артефактов, и все – по работе.
        – И кем же ты работаешь? – подозрительно спросил Эдди.
        – А это не ваше дело. Почему я должен отчитываться перед каждым встречным магом?
        – Можешь передо мной и не отчитываться, – покладисто сказал Эдди. – Штефани тоже не расскажешь? Детка, тебе ведь интересно, кем этот инор работает?
        Мне было интересно, что ответил бы на такой вопрос Рудольф, но идти на поводу у Эдди я не собиралась.
        – Мне все равно, кем он работает, – невозмутимо сказала я, открыла дверь и прошла в магазин, оставив этих двоих разбираться между собой.
        К сожалению, не было никакой надежды, что они разберутся, не привлекая меня. Я посмотрела через витрину – Рудольф уже уходил прочь, а Эдди смотрел ему вслед напряженным злым взглядом.
        – Ты совсем быстро вернулась, – инора Эберхардт ласково мне улыбнулась. – Я же сказала, чтобы ты не торопилась. Видишь, в это время никого нет, в зале пусто. Можешь еще отдохнуть, утро у тебя выдалось нелегкое.
        – Я уже отдохнула, инора Эберхардт, – ответила я.
        Мне не хотелось выходить из магазина на улицу, где до сих пор стоял ее партнер, пытавшийся взглядом просверлить дырку в спине соперника. Да и что мне там снаружи делать? Ходить бесцельно по улицам?
        – Пока тебя не было, я поговорила с инором Хофмайстером, – неожиданно сказала инора Эберхардт. – Удивительно, но он серьезно настроен в отношении тебя.
        – В самом деле, инора Эберхардт?
        – Да, он сказал, что готов пойти с тобой в храм хоть сегодня. Не знаю, чем ты его так зацепила, но я бы посоветовала тебе согласиться. Для одинокой девушки, не имеющей близких родственников, это очень хорошая партия. Человек он обеспеченный. Свой дом, хоть и не в столице. Солидный счет в банке.
        Я кисло улыбнулась. С точки зрения Эдди, хорошей партией была как раз я, только он не торопился ставить в известность об этом свою партнершу по косметическому производству. Ему это и не нужно – он надеется убрать препятствие к деньгам моей матери руками иноры Эберхардт и посвящать ее во все, что выяснил, не будет.
        – Но тебе он не нравится, – проницательно сказала она.
        – Нет, инора Эберхардт.
        – Все же подумай, прежде чем окончательно решать. Поговори с ним, вдруг он тебя убедит? Не отказывай сразу. Дай ему хоть небольшой шанс.
        – Хорошо, инора Эберхардт, я с ним поговорю.
        Она опять мне улыбнулась – очень по-доброму улыбнулась, с искренней заботой во взгляде о моем будущем. Неужели это маска, приросшая за столько лет настолько, что уже кажется ее настоящим лицом, а что там, под ней, – уже и не видно. Пока я видела от своей нанимательницы только хорошее, и Сабина уверяла, что инора Эберхардт – золотой души человек. Но Сабина и соврать может, если ей это выгодно. А мне окончательно поверить в расположение хозяйки не давал их разговор с Эдди про шантаж и решение всех проблем специальным кремом.
        Тут как раз и сам он решил, что достаточно налюбовался прекрасной Рудольфовой спиной, и зашел внутрь магазина. Он явно разозлился и разбрасывался такими взглядами, что можно было только радоваться, что здесь ничего легковоспламеняющегося нет, а то вокруг все бы уже вовсю пылало. Инора Эберхардт улыбнулась мне еще раз и заторопилась к себе, чтобы дать нам возможность выяснить отношения без свидетелей. Я проводила ее тоскливым взглядом и повернулась к Эдди. Объяснение, никому из нас не нужное, становилось все ближе и ближе, так что пока он не начал говорить о своих неземных чувствах, я торопливо сказала:
        – Инор Хофмайстер, должна вас сразу предупредить, я никогда и ничего не приму со стороны своей матери. Ни денег, ни имущества.
        – Вот как, – он криво улыбнулся. – Тебе этот хмырь вот так все выложил?
        – Нет. Я поняла, что вам от меня нужно. А как догадались вы?
        – По ауре. Вы слишком близкие родственники, чтобы этого не заметить. Я ж, детка, на целителя учился, пару лет даже поработал. И был очень даже неплох в своем ремесле. А ей рассказывать не будешь?
        – Нет. Если ей я столько лет не была нужна, то и она мне тоже не нужна.
        – Гордая, значит. Но глупая. Помрет она – деньги государству отойдут.
        – Мне без разницы, куда они отойдут, – отрезала я. – Я на них не рассчитывала и рассчитывать не собираюсь. Надеюсь, вопрос с вашим сватовством решен?
        – Нет, детка, ты мне и без денег нравишься, – внезапно заявил он. – Не хочешь их – и не надо. У меня и своих достаточно. Я могу завязать с этой торговлей и начать практиковать в родном городе. Думаю, Маргарете не составит труда найти другого поставщика. Так как?
        – Решили, что я потом передумаю? – зло сказала я. – Могу только повторить. Мне не нужны деньги постороннего мне человека. Ни деньги, ни что-то другое.
        – Штеффи, что ты так горячишься? Да понял я уже. Не нужны ее деньги, и не нужны, у меня своих хватает.
        Слава Богине, как раз в этот момент появилась покупательница, что позволило мне прекратить неприятный разговор. Но Эдди на удивление терпеливо дождался, пока она уйдет, и добавил к сказанному, хотя и видел, что слушать его и соглашаться я не настроена.
        – Детка, я тебя не тороплю. Подумай, взвесь все. Ты пока от Маргареты уходить не собираешься?
        – Могла бы – ушла.
        – Да, ты говорила, что денег нет. Не так уж ты от них и не зависишь. – Он посмотрел на мое мрачное лицо и быстро перевел разговор: – Завтра мне крайний срок, как уезжать надо. Не надумаешь до завтра, так, может, хоть к следующему моему приезду? А, детка? Мне приятно будет знать, что меня кто-то в этом городе ждет.
        – Девиц из местных борделей вам не хватает, инор Хофмайстер? Думаю, вы там столько денег оставили, что они вас всегда с нетерпением ждут.
        – Делать мне больше нечего, как по столичным борделям ходить, в провинции и лучше, и дешевле, – нагло ответил он. – Это у нас с Маргаретой дежурная шутка после одного случая. Хочешь, вечером поужинаем вместе, и я расскажу?
        – Спасибо за приглашение, инор Хофмайстер, но ваши секреты с инорой Эберхардт меня не касаются, и на вечер у меня другие планы.
        – С этим типом, что тебя провожал сегодня, встречаешься? – нахмурился он. – Ну и зря. Мутный тип. Не думаю, что ты хочешь своим детям собственной судьбы.
        Намек, что я могу родить внебрачного ребенка и оставить его в приюте, меня ужасно разозлил. Как бы ни сложилась моя судьба, отказываться от своих детей я не буду, но и заводить в ближайшее время тоже не собиралась.
        – Инор Хофмайстер, мое терпение не безгранично, – намекнула я.
        – Все, ухожу. Не злись, детка.
        Он действительно ушел, а я испытала огромнейшее облегчение. Возможно, для собственной безопасности нужно было согласиться и попробовать потянуть время. Но Эдди одного согласия будет мало, сразу потребует подтверждения более материального, как тогда благодарности. А второй раз Сабина может и не заглянуть столь удачно.
        Вторая половина дня прошла намного спокойнее, инора Эберхардт даже предложила закрыть магазинчик пораньше. Но не успела я этому порадоваться, как она сказала:
        – Я хочу, Штефани, чтобы ты осталась и помогла мне с кремом.
        – Да, инора Эберхардт, – покорно сказала я.
        Я не знала, что меня больше пугает – возможные уговоры выйти замуж за ее партнера или воспоминания о чувствах на лице Сабины, когда ее просили остаться в прошлый раз. Но на деле ничего страшного не было. Моей задачей было лишь четко подавать баночки темного стекла, на которых стояли только цифры. Все силы и внимание иноры Эберхардт были отданы концентрации на применении магии. Подай я ей баночки не в том порядке, она бы не заметила, настолько была вовлечена в приготовление. К концу процесса она была бледная, как стены в нашем приюте, и с трудом стояла на ногах. Сил ее хватило, только чтобы поместить получившееся – еще не крем, а лишь заготовку – в контейнер с непонятными символами, а сам контейнер – в сейф. После чего она без сил даже не села, а упала на табуретку.
        – Инора Эберхардт, – испуганно сказала я, – что с вами? Я могу что-нибудь сделать? Может, за лекарем сходить?
        – За лекарем? – чуть слышно переспросила она и улыбнулась. – Нет, Штефани, не надо. Я посижу немного, а потом ты поможешь мне подняться наверх и сможешь уйти.
        – Давайте я вам хоть чай заварю?
        Стоять и смотреть на нее, ничего не делая, когда ей так плохо, мне казалось настоящим преступлением.
        – Здесь ничего лишнего не должно быть, – отказалась инора Эберхардт. – Мне уже лучше.
        Она подняла руку и потерла лоб.
        – Прав, наверное, Эдди, что хочет жениться. А то будет как я. Ни семьи, ни друзей…
        – А почему вы замуж-то не вышли, инора Эберхардт? – спросила я, сама пугаясь своей фамильярности. – Вы и сейчас красивая, а в молодости наверняка отбоя от женихов не было.
        Я думала, она рассердится, но нет, она лишь грустно улыбнулась:
        – Сначала деньги зарабатывала, потом уже поздно было. И кому теперь нужны мои деньги? Из родственников никого не осталось…
        – Совсем? – сочувственно спросила я.
        – Совсем. Была сестра, и та умерла много лет назад. Вот она действительно была красивая и очень талантливая. На самом деле все эти рецепты – не мои, ее. У меня же Дара хватает лишь, чтобы в несколько приемов сделать то, что для нее никаких проблем не составляло сделать сразу. А когда так постоянно выматывает – тут совсем не до личной жизни. Тут бы в себя прийти.
        – И зачем так себя выматывать? Ради чего? Неужели вам денег не хватает?
        Деньги, деньги, деньги… Все ради них…
        – Да нет, Штеффи, – улыбнулась она печально, – сейчас, скорее, в память о сестре. Ты права, денег мне хватает. Но я просто не смогу жить, ничего не делая. – Она внезапно расплакалась. – Хоть и понимаю, что все это бессмысленно и никому не нужно, кроме тех богатых дамочек, что в состоянии оплатить. Но знаешь, когда я что-то делаю по рецептам Эльзы, мне кажется, что она жива и стоит рядом.
        Спрашивать, что случилось с ее сестрой, я не стала. Для меня это лишь праздное любопытство, а для иноры Эберхардт – сама жизнь, очень тяжелые и болезненные воспоминания. Она прижимала руки к лицу, но слезы текли и текли непрерывным потоком, и мне ее было ужасно жалко, пока я не вспомнила, что они с Эдди собираются сделать. Сейчас нанимательница вытягивает из себя последние силы, чтобы отправить в могилу мою мать. Пусть та и не самый хороший человек, но не убивать же ее за это? И ради чего? Ради репутации вот этого магазина, который, по большому счету, не нужен и самой владелице.
        Инора Эберхардт успокоилась довольно быстро. Вытерла слезы платком, который вытащила из-за манжета, и постаралась принять свой обычный спокойный вид.
        – Извини, Штефани, – довольно сухо сказала она. – Мне не следовало этого рассказывать. Что тебе до моей жизни?
        – Возможно, вам стало от этого легче. А от меня никто ничего не узнает.
        – Да, наверное.
        Она встала и, чуть пошатываясь, пошла к выходу. Я бросилась ей помогать, но хозяйка покачала головой и сказала, что сейчас ей намного легче. Двери в подвальное помещение она закрыла самостоятельно и защиту активировала. Потом посмотрела на меня с подозрением.
        – Инора Эберхардт, мне уж точно ваши рецепты не нужны, – обиженно сказала я.
        Она смутилась.
        – Вокруг моего магазина в последнее время слишком много всяких подозрительных личностей вертится, – извиняющимся тоном сказала инора. – Я тебя и взяла потому, что ты только что из приюта и ни с кем из них не можешь быть связана.
        А вот за прошедшее время я наверняка успела с кем-нибудь связаться. Я укоризненно на нее посмотрела, и она поняла меня без слов.
        – Нет, Штефани, я тебя ни в чем не подозреваю. Но есть порядок, которого я стараюсь придерживаться. Пожалуй, ты можешь уйти уже сейчас – я достаточно хорошо себя чувствую, чтобы подняться сама.
        Я посмотрела на нее с большим сомнением, я же видела, что ее еще пошатывает, но инора ответила мне довольно твердым взглядом. Она уже жалела о своей откровенности и проявленной при мне слабости. Поэтому я попрощалась с ней и пошла на выход, ожидая очередного представления со стороны моих внезапно появившихся поклонников. На удивление, у черного крыльца никого не было. Я даже огляделась по сторонам. Но ни Эдди, ни Рудольфа так и не заметила – на этот вечер у них обоих были другие планы, меня не включающие. И я уж было решила, что остаток дня проведу в полном одиночестве, полностью обделенная мужским вниманием, как вдруг увидела торопящегося мне навстречу Петера.
        – Штефани? – удивленно спросил он. – А где Сабина? Она же сегодня должна была работать в магазине.
        Он выглядел таким встревоженным и несчастным, что я невольно ощутила злость на свою сменщицу. Вот чего ей нужно? Вышла замуж за человека, которого любит и который любит ее, а сама бегает неизвестно где, вместо того чтобы сидеть дома. И мужа при этом обманывает! Но выдавать ее не хотелось. Они поругаются, а в ее положении это может быть опасно.
        – Так получилось, что сегодня работала я, – попыталась я расплывчато ему объяснить. Так, чтобы потом любые слова Сабины подтвердились. – Она, наверное, уже дома…
        – Дома я еще не был, – смутился он. – Время позднее, решил ее встретить. Но если уж так получилось, давайте провожу вас, Штефани.
        – Спасибо, я сама дойду, – сразу стала отказываться я.
        Нет уж, нам чужих провожающих мужей не надо. Раз проводит, другой, потом опять вот так вот смущенно улыбнется, и мне ужасно захочется, чтобы он стал моим мужем, а не чужим. Нет, нельзя позволять себе мечтать. Лучше уж за Эдди замуж выйти, он-то точно никому не принадлежит…
        – Да я спокойно спать не смогу, если не провожу вас, – твердо сказал Петер. – Нельзя в такое время ходить одной.
        – Но Сабина уже наверняка волнуется, – слабо запротестовала я.
        Сейчас он отметет мое последнее возражение, и мы пойдем вместе по темной улице, подсвечиваемой редкими магическими огнями, такими романтичными…
        – Не надо позволять Сабинам волноваться, – неожиданно раздался голос Рудольфа. – Штефани провожу я, а значит, все с ней будет хорошо.
        – Я только что говорила, что могу дойти сама.
        Но Рудольф моих возражений слушать не стал, а сразу подхватил под локоть, помахал рукой хмурому Петеру, и в романтичную темноту пошла я уже с ним. Меня это даже обрадовало, а то рядом с мужем Сабины мысли появлялись какие-то неправильные. Но самое странное, что они то появлялись, то исчезали бесследно.
        – Завтра у тебя день свободный? – неожиданно спросил Рудольф.
        – Да, а что? – несколько настороженно спросила я.
        – Я хотел показать тебе город, – ответил он. – Ведь ты его еще не видела таким, каким его видят те, кто в нем живет.
        Да, не видела, хотя и очень хотела. Я посмотрела на своего спутника, он вопросительно глядел на меня и ждал ответа. Если бы я точно знала, что ему от меня нужно, то принять решение было бы много проще.
        – Обещаю не говорить на неприятные для тебя темы, – добавил он, видя, что соглашаться я не тороплюсь. – А также показать, где находится Академия магии.
        И это решило все. На Академию я непременно хочу посмотреть.
        – Только я с утра занят, отпрошусь ближе к обеду, – предупредил он. – Дождешься?
        – Дождусь, – ответила я, уверенная в своем ответе.
        Попрощались мы очень мирно. От поцелуя я увернулась уже почти привычно. А потом в кровати со счастливой улыбкой представляла завтрашний день. Наконец-то я увижу Гаэрру изнутри! И для этого мне всего лишь придется немного посидеть в этой квартире. Только сдержать обещание и дождаться Рудольфа не удалось. Утром прибежал мальчишка-посыльный с запиской от иноры Эберхардт с просьбой срочно прийти в магазин. А когда я прибежала на работу, гадая по дороге, что же там могло случиться со вчерашнего дня, то обнаружила свою нанимательницу почти в предобморочном состоянии.
        – Сабину убили, – с трудом выговорила она. – Приходили из городского Сыска.



        Глава 14

        В отделение Сыска мы отправились вместе с инорой Эберхардт, несчастной и потерянной. Мрачное здание даже внутри было выкрашено в неприятные сероватые тона. Мне было очень неуютно, а стены еще и давили, заставляя чувствовать себя совсем одинокой и беззащитной. Дверь в кабинет, куда нас вызвали, уже успела обшарпать до нас не одна сотня посетителей, и выглядела она, эта дверь, очень подходяще к той атмосфере унылой безнадежности, что царила вокруг.
        Инора Эберхардт неуверенно постучала и взялась за ручку.
        – Вас вызовут, – буркнул мужской голос. – Посидите в коридоре.
        Посидите? Я огляделась. Стульев было мало, и все они были заняты лицами, не менее достойными, чем моя нанимательница. Найти что-то свободное было невозможно. Ладно, я и постоять могу, мне не тяжело, но иноре Эберхардт, в ее возрасте, каково? Чувствовала она себя не лучшим образом – и от вчерашнего еще не отошла, и известие о смерти одной из продавщиц стало ударом. Была она бледной, что особенно заметно было на фоне стен, а ее руки едва заметно подрагивали.
        – Богиня, да что это такое? – еле слышно сказала она. – Сначала пропала Марта, которая у меня почти три года отработала. Теперь такое несчастье с Сабиной.
        Я подумала, что как-то странно называть несчастьем смерть, хотя, с другой стороны, счастливым это событие тоже никак не назовешь. О том, как и где это случилось, инора ничего не знала, лишь – что смерть была насильственной, почему нас сюда и вызвали.
        – А с предыдущими вашими продавщицами ничего не случалось? – спросила я.
        – Боишься за себя, детка? – От голоса незаметно подошедшего Эдди я вздрогнула. – И правильно делаешь. Вокруг Маргареты в последнее время сплошные странности. Но мое предложение еще в силе. Поженимся – и сразу увезу в безопасное место.
        – Инор Хофмайстер, сейчас не время для шуточек, – недовольно сказала я.
        – Да какие уж тут шутки, если убивают, – возразил он.
        – А почему вы думаете, что это как-то связано с ее работой? – не могла не спросить я.
        – Последние два года мне поступали предложения от разных лиц, желающих купить мои уникальные рецепты, – неохотно сказала инора Эберхардт. – Поступали они и моим девочкам. Но я не думаю, что из-за такого могли пойти на убийство.
        – Так все-таки, что случалось с вашими предыдущими продавщицами? – повторила я свой вопрос.
        – По-разному, – ответила инора. – Кто выходил замуж, кто уходил на другое место. У Хелены, что была до Сабины, заболела мать, да так сильно, что нуждалась в постоянном уходе. Вот и пришлось ей уехать.
        Эдди насмешливо на меня посмотрел – видно, все мои страхи были слишком заметны и вызывали у него лишь улыбку. Но мне смешно совсем не было. Жизнь у меня одна и мне дорога, рисковать ею я не собиралась. Как и выходить замуж ради собственного спасения, на что этот инор столь усиленно намекал. Уехать отсюда было бы хорошо, но не с ним. Не лежало к нему мое сердце, и все тут, хоть, по словам иноры Эберхардт, Эдди – завидный жених. Внезапно мне в голову пришло, что Петер, получается, теперь свободен от брачных обязательств. Мыслей своих я сразу устыдилась. Не успела Сабина умереть, а я уже думаю про ее мужа. Меня не извиняло даже, что к ней самой симпатии я никогда не испытывала. А ведь она искренне хотела мне помочь. Я пользуюсь ее вещами, живу в ее квартире, и даже на работу меня устроила она, пусть эта работа и казалась мне подозрительной, но платили там очень хорошо. В списке того, что я от нее получила, не хватало только ее мужа. Добрый, заботливый, с обаятельной улыбкой, как он, наверное, переживает свою потерю… В этот момент дверь кабинета открылась и оттуда вышел как раз тот, о ком я думала.
Петер был полностью убит собственным горем. Глаза красные, обведены темными кругами, одежда мятая, похоже, со вчерашнего дня ее не снимал, даже легкая небритость заметна, хотя не так сильно, как если бы на его месте был Рудольф, у которого волосы намного темнее.
        – Петер, как вы? – участливо спросила я, пытаясь отогнать от себя неподходящие мысли.
        – Штефани, вы тут? – Он недоуменно обвел нашу компанию глазами, ненадолго задерживаясь на каждом.
        – Проходите, кто там пришел? – раздался голос из артефакта над кабинетом. – По одному.
        – Маргарета, иди, – сказал Эдди. – Хоть сядешь там. Не думаю, что следователь заставит тебя стоять.
        Инора Эберхардт зашла, а мы остались втроем в коридоре.
        – Что там случилось-то? – бесцеремонно спросил Эдди.
        Я возмущенно на него посмотрела. Разве бедному вдовцу сейчас до наглых расспросов? Зачем Эдди узнавать подробности? Или он хочет выведать, что известно следствию? Сам-то он до сих пор назад не уехал, а для этого должны быть веские причины, ведь из слов иноры Эберхардт было понятно, что такое совсем не свойственно для ее партнера. Я посмотрела на Эдди с немалым подозрением.
        – Зарезали Сабину, – невнятно проговорил Петер, подавившись всхлипом.
        Я бросила на Эдди предупреждающий взгляд. Должен же он понять, что человека в таком состоянии расспрашивать не стоит. Но Эдди моими взглядами не проникся, он их даже не заметил.
        – Значит, найдут скоро того, кто это сделал. Слепок ауры на месте наверняка взяли. Если быстро нашли тело, – при этих словах даже мне нехорошо стало, что уж говорить о вдовце, но Эдди невозмутимо продолжил: – То сегодня-завтра ее убийца за решеткой будет. Понимаю, слабое утешение, – почти сочувственно добавил он.
        – Так в том-то и дело, – горячо ответил Петер, – что не получилось этот слепок взять. Говорят, там такая магическая мешанина на месте преступления, что даже определить нельзя, была ли она убита там же.
        – Тю, – присвистнул Эдди, да так громко и непривычно для этого места, что на него начали озираться, а я даже покраснела – стыдно было стоять рядом со столь невоспитанным инором. – Маг, значит? Но зачем магу нож?
        – Может, и не маг, – пояснил Петер, а я лишь поражалась его терпению, – может, просто была в месте, где что-то такое делалось, а на обратном пути…
        Он потер переносицу и бросил короткий взгляд на меня. Вспомнил, видно, как предлагал вчера проводить, а в это время Сабину как раз и убивали. Или не в это время?
        – А когда это случилось? – продолжал расспросы Эдди.
        Он и не пытался хоть как-то смягчить слова, но такие деловые расспросы на удивление приводили Петера в порядок лучше, чем любое сочувствие. Вдовец собрался, горе ушло на задний план. На переднем оказалось желание выяснить правду и отомстить.
        – Незадолго до полуночи. И ведь совсем недалеко от нашего дома, – с отчаяньем сказал он, не удержав в себе эмоции. – Всего квартал. А нашли ее только под утро, когда светать стало. И все это время я ее искал. – Голос его опять явственно дрогнул.
        – Жена в такое время должна дома сидеть, – наставительно заявил Эдди. – Вторую заведешь – проследи, чтобы не бегала где попало.
        Я не удержалась и постаралась как можно незаметнее стукнуть его кулаком в бок – шутки такие мне казались неуместными и неподходящими ни к этому учреждению, ни к этой ситуации. Человек только что потерял не только жену, но и неродившегося ребенка, и это совсем не повод для шуток.
        – Смотрю, детка, я начинаю тебе нравиться, – не преминул он откомментировать. – Уже заигрывать начинаешь? Согласна на храм и немедленный отъезд?
        – Я просто хотела, инор Хофмайстер, намекнуть, что нужно выбирать выражения, – недовольно сказала я.
        – А что такого я сказал? Жизнь-то продолжается. Вот увидишь, Штеффи, погорюет наш безутешный вдовец, да и найдет себе кого-нибудь на замену.
        – Да, жизнь продолжается, – эхом ответил Петер. – А Сабины больше нет…
        Выглядел он таким несчастным, что хотелось прижать его к груди и поплакать с ним вместе. Но такой возможности мне не дали – обшарпанная дверь открылась и выпустила инору Эберхардт, выглядевшую еще более разбитой, чем когда она туда входила. Она растерянно нас оглядела и сказала Петеру:
        – Инор Гроссер, проводите меня, пожалуйста. Я понимаю, что вы сами не в лучшем состоянии, но я одна сейчас не дойду. Эдди, просили зайти тебя.
        Эдди исчез за дверью кабинета, Петер пошел провожать мою нанимательницу, а я осталась в коридоре. Просто так стоять было невыносимо тяжело. Я огляделась, но стульев свободных как не было, так и не появилось. Смотреть тоже было не на что – могли бы хоть картинки какие-нибудь на стены повесить или правила в красивых рамочках. Но потом я представила, какие картинки могли повесить в подобном заведении, и решила, что голые стены, пожалуй, лучше. Я прислонилась к стене и прикрыла глаза. Я пыталась понять, почему убили Сабину, но сколько ни размышляла, так ни к каким выводам и не пришла. Она не была со мной откровенна, поэтому я знала о ней немногим больше, чем месяц назад, когда жила еще в приюте и все казалось известным наперед.
        – Штефани? – удивленный возглас Рудольфа вывел меня из задумчивости. – Что ты здесь делаешь?
        – Так Сабина же… – не менее удивленно ответила я, будучи уверенной, что он здесь по тому же поводу, но тут же поняла, что этого быть никак не может. – А что ты здесь делаешь?
        – Я? – мне показалось, что он несколько смутился. – А что, говоришь, с Сабиной?
        – Брайнер? – из того кабинета, куда мне предстояло идти, выглянул подтянутый инор с легкой сединой на висках и недовольно сказал: – У тебя дел других нет, как с моими свидетельницами болтать? Я тебя куда отправлял, помнишь?
        Рудольф покосился на меня и несколько смущенно ответил:
        – Да, инор Шварц.
        – Ты сделал?
        – Нет пока.
        – Тогда почему ты здесь болтаешься?
        Рудольф коротко попрощался со мной, инор Шварц посмотрел ему вслед, потом перевел недовольный взгляд на меня, взгляд из недовольного стал удивленным, потом задумчивым.
        – Инорита Ройтер? – уточнил он.
        – Да, инор Шварц.
        – Это хорошо, – заметил он. – Сейчас мы с инором Хофмайстером закончим и займемся вами.
        Но с Эдди он закончил еще не скоро, дав мне возможность обдумать случившееся только что. Рудольф оказался не из конторы конкурентов иноры Эберхардт, что меня не обрадовало, так как получается, возле черного хода магазина он появился не случайно, и ему нужна вовсе не я, а та информация, которую он от меня может добыть. И от осознания этого мне стало ужасно обидно.
        – Штеффи, детка, тебя дождаться, чтобы не страшно было одной возвращаться в магазин?
        На настроение Эдди допрос не повлиял никак. Он вел себя так же, как и в другой, совершенно обычный, день. Довольную ухмылку с его лица было не согнать такими пустяками, как смерть бывшей любовницы.
        – Спасибо, не надо, инор Хофмайстер, – ответила я, входя в кабинет.
        Инор Шварц кивком указал мне на стул и пристально стал смотреть, как я сажусь и расправляю юбку. Начинать разговор он не торопился, я тоже молчала. Почему-то мне совсем не было страшно, хотя с работниками Сыска до этого дня я ни разу не встречалась.
        – Инорита Ройтер, до того как попасть на работу к иноре Эберхардт, вы воспитывались в Королевском приюте? – наконец спросил он.
        – Да, инор Шварц.
        – До поступления на работу были ли вы знакомы с инорой Эберхардт или инором Хофмайстером?
        – Где бы я могла с ними познакомиться? – удивленно сказала я. – У нас приют, а не проходной двор.
        – Отвечайте, пожалуйста, только на поставленный вопрос, – холодно сказал он. – Свои рассуждения можете оставлять при себе.
        – Нет, я не была с ними знакома, инор Шварц.
        Он довольно кивнул и опять замолчал. Под его изучающим взглядом я невольно поежилась. Следователь это отметил, слегка подняв бровь, и вновь начал задавать вопросы. Такие же странные и на первый взгляд имеющие отношение скорее к моей работе, чем к убийству Сабины.
        – С покойной вы были подругами, инорита Ройтер? – наконец он перешел непосредственно к случившемуся.
        – Нет, инор Шварц.
        – Тогда почему она вам помогла устроиться на эту работу? Довольно неплохо оплачиваемую, кстати.
        – Инора Эберхардт долго не могла найти вторую продавщицу, вот Сабина про меня и вспомнила, – пояснила я. – И условие мне поставила – снять ее квартиру.
        – Других условий не было? Выплата определенного процента, к примеру?
        – Нет, инор Шварц. Единственное ее условие я вам уже сказала.
        Он опять начал расспрашивать о наших с Сабиной отношениях, пытаясь то ли поймать меня на лжи, то ли найти что-то, понятное только ему самому. Но что я могла еще ему рассказать? Мы с ней совсем не общались, даже когда вместе в приюте жили, и после моего выхода оттуда встречались всего пару раз, да и те по делу.
        – Инор Гроссер утверждает, она часто отсутствовала по вечерам. Вам известно, куда она могла ходить?
        – Нет, инор Шварц, мне она ничего не говорила.
        – И никаких предположений вы сделать не можете?
        Я только головой покачала. Сабина мне даже не сказала, куда направлялась в тот день, когда я ее видела в последний раз. Я зябко поежилась при мысли о том, что это действительно был последний раз, когда я ее видела живой и здоровой.
        – В кармане ее платья была найдена записка, которую инорита Аккерман начала писать, но не закончила. – Он дождался моего вопросительно-заинтересованного взгляда и продолжил: – Там было лишь начало фразы: «В случае моей смерти…» У вас есть предположения, чего она боялась?
        Я могла лишь ошарашенно молчать. Эта записка настолько не вязалась с той Сабиной, которую я знала… Да она совсем не думала о смерти, напротив, активно строила планы на будущее… Она же ребенка ждала. За эту мысль я ухватилась.
        – Возможно, инор Шварц, это из-за ее беременности? Боялась умереть родами?
        – Какой беременности? – удивленно посмотрел он на меня. – Инорита Аккерман не была беременна. С чего вы это взяли, инорита Ройтер?



        Глава 15

        – Не была? – удивилась я. – Но когда она говорила: «У меня такое положение», я была уверена, что речь шла об этом.
        – Скорее всего, она имела в виду свой сомнительный статус сожительницы, – пояснил следователь.
        Этими словами он вверг меня в настоящий шок. Я еще могла понять, если бы Сабина вышла замуж за человека, у которого нет денег, но в которого она влюбилась. Но жить с ним безо всяких гарантий и не имея от этого никакой материальной выгоды, а лишь одни проблемы, – это было совсем не в ее характере.
        – Вы уверены? – все же уточнила я, хотя и понимала, что он сказал мне правду.
        – Инор Гроссер утверждает, что неоднократно пытался узаконить их отношения, но инорита Аккерман отказывалась, мотивируя тем, что ее не устраивает его уровень дохода. Более того, она неоднократно угрожала уйти от него навсегда, если он не начнет зарабатывать приличные деньги.
        Очень похоже, что Сабина при всей своей любви голову не потеряла. Деньги у нее всегда стояли на первом месте, и если бы Петер так и не смог обеспечить ей ту жизнь, о которой моя сменщица мечтала, рано или поздно она бы его оставила. Но все равно непонятно, почему Сабина вообще решила к нему переехать. Ведь все считали их семейной парой.
        – Как по-вашему, это похоже на правду? – не дождавшись от меня никаких слов, спросил инор Шварц.
        – Я слишком плохо знаю инора Гроссера, – честно ответила я. – Он всегда говорил о Сабине как о своей жене. А для нее деньги всегда были очень важны.
        – А для вас? – заинтересовался он.
        – Инор Шварц, я лишь недавно покинула приют. Денег у меня сейчас совсем нет.
        Тут я вспомнила про счет, так некстати опустевший, и загрустила. На эти деньги я не рассчитывала, но все равно было очень неприятно. Как будто мать от меня отказалась еще раз, сочтя недостойной даже такой поддержки.
        – Насколько мне известно, в приюте вам должны были дать выходное пособие.
        – Оно почти все ушло, чтобы купить необходимое для работы у иноры Эберхардт. Если бы она мне аванс не выдала, мне бы даже еду было купить не на что.
        – Добрая, значит, – сказал инор Шварц с непонятной интонацией. Непонятной, но очень неприятной.
        – Да, добрая, – твердо ответила я и с вызовом на него посмотрела. – Ее никто не обязывал это делать, но она узнала о моем бедственном положении и не смогла не помочь.
        – Не такая это уж великая помощь, – заметил он, разглядывая меня с каким-то странным интересом.
        – Возможно, – ответила я. – Но от других я и этого не видела. Разве что Сабина мне помогала – согласилась подождать с оплатой жилья, помогла с одеждой и посудой.
        – А сколько она запросила за аренду? – вкрадчиво поинтересовался следователь.
        Я озвучила сумму. Все равно теперь Сабине без разницы, знает ли кто о нашей договоренности. Хотя мне казалось, что у инора Шварца это лишь праздное любопытство, ничего полезного для расследования в рассказанном мной не было. Разве что Сабина представала немного с лучшей стороны.
        – Эта квартира – личная собственность инориты Аккерман. Если бы она хотела помочь, дала бы возможность пожить в ней просто так, а не назначала грабительскую плату, раза в два превышающую среднюю для таких квартир.
        – Собственность? Этого просто не может быть, – запротестовала я. – Откуда у Сабины такие деньги?
        – Инор Гроссер утверждает, что от него, – мило улыбаясь, пояснил следователь. – Его слова подтверждаются документом, в котором Сабина обязывалась вернуть в течение года сумму, близкую к стоимости квартиры в таком районе.
        Петер одолжил? Маг в состоянии заработать такие деньги за несколько лет, ничего невозможного в этом нет. Скорее всего, одолжил он еще до того, как они стали близки с Сабиной, иначе расписка бы не понадобилась, да и отдельная квартира для Сабины – тоже. Вполне возможно, что она и не планировала деньги возвращать, недаром же отказывалась выходить за него замуж, хоть и уверяла в своей большой и чистой любви. Ее не красило и то, что она хотела содрать с меня много больше, чем положено брать за такие квартиры. Договоренность у нас была на год, Сабина рассчитывала получить кругленькую сумму. А Петеру, поди, сказала, что пустила меня пожить бесплатно. Обманывала она всех знатно. Сможет ли Петер теперь вернуть свои деньги? Неизвестно. Да и мое положение квартиросъемщицы становилось довольно шатким.
        – Наверное, я должна немедленно квартиру эту освободить?
        – Почему вдруг? Живите пока, никто вас не выгонит, – ответил инор Шварц. – Квартиру опечатывать мы не будем, только обыск в ней проведем.
        – Обыск? – испуганно переспросила я. – А что вы думаете там у меня найти?
        – Не у вас, у хозяйки квартиры. Она могла хранить там вещи или документы, которые прольют свет на случившееся. В доме инора Гроссера мы ничего не нашли. Сейчас у нас, увы, даже малейшей зацепки нет, а найти того, кто это сделал, нужно непременно как можно быстрее – уж больно нехорошую магию там использовали.
        Но Петер говорил совсем о другой причине смерти.
        – Но инор Гроссер сказал, что ее зарезали, – вспомнила я.
        – Зарезали, да. Но магией там не просто пахнет – смердит. Кстати, а почему вы, с таким, прямо скажем, приличным Даром, пошли работать простой продавщицей? – небрежно спросил он.
        Глаза его были столь внимательны, что сразу было понятно, вопрос этот – не праздное любопытство, а вся предыдущая беседа подводилась к нему. Главное – усыпить бдительность и огорошить неожиданностью. Но для меня такие вопросы неожиданными уже не были.
        – О том, что он у меня приличный, я узнала, уже работая продавщицей, – ответила я. – В приюте меня не сочли нужным отправить в Академию, хотя и способствовали росту Дара. – В ответ на его вопросительный взгляд я пояснила: – Я там накопители заполняла и приютские, и монастырские.
        – Постойте, а что, никаких занятий с вами не проводили?
        – Нет.
        Он недоверчиво на меня посмотрел, но решил не переспрашивать. Наверняка собирается лично узнать у руководства приюта. Вот пусть ему и отвечают, почему мой вклад в жизнь приюта оказался намного более весомым, чем его – в мою. Мне такие вопросы задавать там бессмысленно. В лучшем случае не ответят, в худшем – попеняют на черную неблагодарность. Но жаловаться на них мне тоже не с руки – кормили, поили, учили, да и из приюта выпустили не просто так, а с направлением на фабрику и с необходимыми вещами. А в Академию, если все будет хорошо, я и сама поступить могу в следующий набор, не так уж долго его ждать.
        Инор Шварц опять начал задавать странные вопросы, на мой неискушенный взгляд, никак не связанные с убийством Сабины. Но следователь все же что-то находил, так как на листах бумаги, по которым бегал самопишущий артефакт, постоянно появлялись новые заметки. Иногда я даже заглядывалась на него, на артефакт разумеется, не на следователя. Такие красивые ровные строчки у него выходили, а буквы – просто загляденье. У меня хороший почерк, грех жаловаться, но до такого совершенства ему было далеко.
        – А чернила в нем тоже сами вырабатываются? – не удержалась я.
        – Нет, – инор Шварц проследил за моим взглядом. – Это самый простой вариант, туда их надо доливать по мере расходования.
        Неожиданно мы разговорились об артефактах, облегчающих обычную жизнь. Самое забавное, что самопишущий представитель этой братии продолжал свою работу, тщательно записывая лекцию, которую мне сейчас читали. Инор Шварц опомнился, выругался сквозь зубы, вытащил испорченные листы, посмотрел и протянул мне.
        – Возьмите. Мне это точно не нужно, а вам и пригодиться может.
        – Спасибо.
        Я осторожно взяла лист, удивленно поглядывая на следователя. С чего вдруг такая доброта? Но он ничего объяснять не стал. Поспрашивал меня еще с полчаса и отпустил. По его усталому и разочарованному виду очень было похоже, что от меня ничего нового узнать не удалось.
        – Штеффи, детка, тебя куда-то направляют? – обеспокоенно спросил Эдди, когда я вышла из кабинета с бумагами в руках.
        Надо же, все же решил меня дождаться, хотя я и была против.
        – С чего вы это взяли, инор Хофмайстер?
        Он кивнул на стопку листов в моих руках. Я тоже не стала ничего говорить вслух, просто протянула ему то, что дал мне инор Шварц. По мере того как Эдди изучал все это, на лице его проступало все больше и больше удивления.
        – С чего это он вдруг к тебе проникся? – подозрительно спросил он. – Между нами, детка, редкая сволочь этот Шварц.
        – Инор Хофмайстер, было бы неплохо, если бы вы перестали обсуждать меня перед дверями моего кабинета, – раздалось из переговорного артефакта.
        Эдди выругался и, видно, хотел по привычке сплюнуть на пол, но не стал. Действительно, может, здесь кроме подслушивательных артефактов еще и подглядывательные есть? Он ухватил меня за руку и потянул на выход. Сопротивляться я не стала – мне и самой не очень хотелось здесь находиться. Я даже вздохнула с облегчением, очутившись на улице, так на меня давила унылая серость этого отделения Сыска, которая там и осталась. А снаружи было солнце и яркие клумбы. И неприятный тип по соседству…
        – Чем вам так не нравится инор Шварц? – спросила я у Эдди.
        – Да была там одна историйка. – Он покрутил свободной от меня рукой в воздухе. – Мне отец рассказывал. Давно было, правда.
        – Да что было-то?
        – Даже не знаю, могу ли я тебе это рассказать, – он с явным сомнением на меня посмотрел, а мне неожиданно стало так интересно, что я даже к нему немного подалась. – Вот разве что пригласишь меня вечером на чай…
        Интерес у меня пропал сразу. Ничего такого он не знал, а просто опять пытался подкатить. Но сейчас я себя чувствую совсем не так, как в тот вечер, и в случае чего постоять за себя смогу.
        – Сабина уже доприглашалась, – мрачно ответила я.
        – А что Сабина? – Эдди сделал удивленный вид. – Не думаю, что ее смерть как-то с чаем связана. Шварц не говорил ни о каких чайных чашках на месте преступления.
        – Инор Хофмайстер, ее убили, а вам все шуточки! – взорвалась я. – Имейте уважение к чужой смерти!
        – Да какие уж шуточки, – проворчал он. – Только знаешь что, жадная она была, твоя Сабина. Жадность ее наверняка и погубила.
        С этим я не могла не согласиться, особенно после того, как узнала, что она собиралась на мне заработать. А с другой стороны, Сабина мне столько собственных вещей отдала, за которые даже медной монетки не попросила. И за квартиру я ей не успела ни разу заплатить, а теперь уже и платить некому. На глаза навернулись слезы.
        – Детка, ты чего разнюнилась? Уж она-то по тебе реветь бы не стала.
        – Да откуда вы знаете, инор Хофмайстер? – резко сказала я.
        – Потому что я очень хорошо знаю таких, как она, – серьезно ответил он, пристально глядя прямо мне в глаза. – Для таких чужая жизнь ничего не стоит. Для них существуют только они и их желания, для которых нужны деньги. Много денег.
        – Она любила Петера, – запальчиво сказала я. – Вы же не будете утверждать, инор Хофмайстер, что в ее отношении к мужу был только голый расчет?
        – Скорее всего, был, – задумчиво ответил Эдди. – Мы просто о нем не знаем. Не верю я в чистую любовь со стороны Сабины, и все тут. Ни разу она в таком замечена не была.
        Расчет был, и я о нем знала, но рассказывать про заем на квартиру не стала. Это только подтверждало его слова, а мне ужасно хотелось, чтобы он оказался не прав. Хотя бы в этом вопросе. Эдди дорогой молчал, наверное, пытался для себя выяснить подоплеку Сабининого отношения к Петеру. Задумчивость его так и не прошла за то время, пока мы добирались до магазина иноры Эберхардт. И радости озарения от понимания на его лице так и не появилось. Да, для тех, кто не знал о данных Сабине деньгах на квартиру, ее отношение к мужу выглядело чуть ли не жертвой. Но Эдди в такое ни за что бы не поверил.
        На двери магазина висело объявление, что он закрыт. Никаких дополнительных объявлений о причине не было. Но такое событие не утаишь – центр города, сплетни разнесутся очень быстро. Эдди подергал ручку, но парадный ход признавать его не желал, а сигнальный артефакт при входе был отключен, поэтому мы пошли к черному ходу, дверь которого признавала нас обоих.
        Инора Эберхардт сидела в торговом зале в кресле для покупательниц и мрачно смотрела на чашку, стоявшую перед ней. Но она ее не видела, взгляд скользил сквозь предмет, не фокусируясь на нем. Рядом с таким же безучастным видом сидел Петер. Наш приход остался ими не замеченным.
        – Маргарета, ты себя уморить хочешь?
        Инора Эберхардт вздрогнула, взгляд ее обрел осмысленность, она даже попыталась нам улыбнуться.
        – Мы с инором Гроссером чай пьем, – сказала она тихо.
        – Вижу я, как вы чай пьете, – проворчал Эдди. – Он уже давно остыл.
        – Я заварю новый, инора Эберхардт, – предложила я.
        – Да, спасибо, Штефани, – ей все же удалось мне улыбнуться. – Завари. А потом можешь идти домой. Ни к чему тебе здесь сидеть.
        Петер и она сама выглядели такими убитыми горем, что я непременно задержалась бы, если бы не обыск, который должны провести сегодня у меня дома. Не знаю, что они там собирались найти. Лишних вещей в квартире не было. Да и не только лишних – зачастую там не хватало самого необходимого. Возможно, они думали найти какие-то записи? Но бумага была только в книгах, а больше там даже самого маленького ее клочка не сыскать. Уж я-то точно знаю – ни одного невычищенного уголка у меня не осталось, а значит, все, что можно было найти, я уже нашла. Но находить особо, кроме мусора, было нечего…
        И в самом деле, не успела я прийти, как раздался стук в дверь. Я ее открыла и застыла в удивлении. Кого-кого, а Рудольфа я совсем не ожидала увидеть. Но потом я заметила с ним рядом незнакомого инора и вспомнила, где работает этот мой «поклонник». Все сразу стало на свои места.
        – Инор Брайнер, как я понимаю, вы пришли обыскивать квартиру Сабины?
        – Штефани, я должен тебе объяснить…
        – Мне ваши объяснения не нужны. Я и без них поняла, что наша первая встреча была вызвана служебной необходимостью.
        – Штефани, да ты все неправильно поняла.
        – Руди, может, приступим к делу, а поболтать ты и потом сможешь, – потерял терпение его напарник.
        Я посторонилась и пропустила их внутрь Сабининой квартиры. Мне скрывать нечего. Рудольф виновато на меня посмотрел, но больше ничего говорить не стал, прошел мимо и приступил к тому, ради чего пришел. Я думала, что они сразу начнут перебирать вещи, но сыскари повытаскивали кучу артефактов, расставили в разных концах квартиры и начали перебрасываться непонятными фразами. Рудольф был полностью сосредоточен на деле и на меня не обращал ни малейшего внимания, словно я стала еще одним платьевым шкафом или тумбочкой. Мне это показалось настолько обидным, что я от них отвернулась и начала смотреть во двор.
        – Инорита Ройтер, вы не покажете, где ваши вещи? – тронул меня за плечо напарник Рудольфа. – Чтобы нам сразу их отложить и не осматривать.
        – Да у меня вещей-то, – я кивнула на стул, на котором только что успела сложить все, что было взято из приюта, – как чувствовала, что это понадобится. – А остальное здесь Сабины. Даже платье, которое на мне. Вы его тоже осматривать будете? Мне его снять?
        – Штефани, – поморщился Рудольф, – не надо так.
        – Для вас я – инорита Ройтер.
        Я опять отвернулась к окну. Мне совсем не хотелось смотреть, как они роются в вещах, которые уже начинала считать своими. И Рудольфа с его обиженным лицом тоже не хотела видеть. Наверное, актерскому мастерству его с пеленок обучали.
        – Оба-на! – раздался довольный голос за моей спиной. – Оно?
        – Похоже, оно, – неохотно подтвердил Рудольф.
        Я повернулась. Их пристальное внимание привлекло одно из платьев Сабины, то, у которого на юбке было большое жирное пятно. Я все подумывала им заняться, уж очень платье хорошо было – чуть переливающаяся ткань, нежные золотистые кружева… Внезапно мне пришло в голову, что ткань похожа на ту, что была на клиентке иноры Эберхардт. Той, которая оказалась моей матерью. Да нет, не может же быть у Сабины платье эльфийского шелка?



        Глава 16

        – Это платье Сабины, – зачем-то пояснила я, хотя меня ни о чем не спрашивали.
        – Да мы и не сомневаемся, инорита, что оно вам принадлежать не может, – ответил напарник Рудольфа.
        – Потому что у меня не хватит на него денег? – обиженно спросила я.
        Ну да, где уж таким нищенкам носить столь дорогие платья! Я даже о ценности его догадалась, лишь когда меня ткнули носом. А раньше лишь смотрела и думала, что отчистить бы пятно, и был бы замечательный наряд на какой-нибудь торжественный выход. Но торжественных выходов не предвиделось, так что все желанием и ограничивалось.
        – Потому что девушка, которой оно принадлежало, пропала до того, как ты покинула сиротский приют, – слегка смущенно пояснил Рудольф. – Я видел только описание, но очень уж вещь характерная, спутать сложно.
        – Пропала? – Я вопросительно на него посмотрела.
        – Тебе наверняка рассказывали про Марту, что до тебя была? Это ее платье. Она из очень обеспеченной семьи, но поругалась с родителями и решила сама зарабатывать на жизнь. С матерью она поддерживала переписку, хоть и не брала у нее денег, и та сильно обеспокоилась, когда известий от дочери долго не приходило.
        – Мне сказали, что она уехала, – растерянно сказала я.
        – Инора, у которой Марта снимала комнату, тоже так говорит. Что собрала вещи и уехала. Но к ней была применена ментальная магия. Когда ее допрашивали, остался лишь легкий след, почти неуловимый.
        Ментальная магия? Богиня, во что же я ввязалась? Я испуганно на него посмотрела.
        – Брайнер, лишнее болтаешь, – проворчал его напарник.
        – Штефани не может быть замешана. Она все это время была в приюте.
        – Может, не может, откуда тебе знать? Аккерман позвала ее, не какую-нибудь другую инориту, значит, были на то основания. Да даже если не замешана, может проболтаться тому, кто замешан.
        Он уставился на меня с подозрением. Я даже растерялась. Как себя вести в ситуации, когда тебя обвиняют в том, чего ты не делала, меня не учили. Непонятно даже, в чем меня обвиняют. В том, что я могу рассказать неизвестно что неизвестно кому? Да я почти ни с кем не разговариваю!
        – Да ладно тебе, видно же, что инорита ни при чем, – запротестовал Рудольф.
        – Молод ты еще, – наставительно заявил в ответ этот неприятный тип, хотя сам был не так уж и стар. – Увидел хорошенькую девушку и сразу решил – она ни при чем. А потом из-за таких красоток получишь проблемы на свою голову. Серьезные проблемы. Или ты решил во всем пример со Шварца брать?
        – Я не просила мне ничего рассказывать, – резко дернулась я. – Сама я никому ничего не расскажу.
        Я хотела было вообще из комнаты выйти. Пусть дальше без меня продолжают. Помощи от меня никакой, а мне от них – одно расстройство. Даже успела пару шагов к двери сделать.
        – Инорита Ройтер, куда это вы? – подозрительно прищурился напарник Рудольфа.
        – Докладывать о ваших находках, – мрачно ответила я. – Правда, пока не знаю, кому, но по дороге непременно решу.
        – Потом доложите, – странно, но он явно смягчился и даже улыбался. – А пока расскажите, что вы знаете про это платье.
        – Да ничего я про него не знаю.
        Напарник Рудольфа недовольно прищурился и зубом цыкнул даже как-то угрожающе. Неприятно. Запугивающе. Видно было, что это у него давно отработано. На тех красотках, проблем от которых он опасается получить на свою голову.
        – Инорита Ройтер, мое замечание о лишней болтовне к вам не относится. Напротив, то, что вы знаете, может помочь найти убийцу вашей подруги. Итак?
        Я недоуменно на него посмотрела. Да что я могу рассказать про это платье? Я его видела только мельком, когда в шкаф заглядывала. Платье было совсем не повседневное, для меня интереса не представляло, хотя я и подумывала над тем, чтобы его очистить. Только вот…
        – Когда я впервые увидела это платье, пятно было намного меньше, – выпалила я.
        – Что? – удивился сыскарь.
        – Пятно было намного меньше – в пол-ладони величиной. Я тогда подумала, что легко вывести можно будет. А сейчас оно вон как расползлось.
        Сыскарь лишь скептически хмыкнул, но Рудольф пристально начал рассматривать подол платья. Он даже лупу достал из кармана и изучал это несчастное пятно так, что мне интересно стало, что же он там найти собирается. Пятно и пятно, отвратительно выглядящее на такой красивой ткани.
        – Гляди, – ткнул он напарника в бок, – вот видны следы старого пятна, как раз такого, о каком говорила Штефани.
        – Инорита Ройтер, – скучным голосом поправил его этот зануда. Но тут же его взгляд оживился, теперь и он не менее пристально рассматривал этот несчастный подол, вертя его и так и этак. – Действительно следы есть. Но зачем нужно было заливать старое пятно?
        – Скорее всего, чтобы Штефани, то есть инорита Ройтер, его случайно не надела, – гордо пояснил Рудольф. – Не знаю, откуда у Сабины появилось это платье, но к Гроссеру она забрать его не могла – тот сразу бы опознал в нем вещь Марты.
        И тут я вспомнила, как в тот день, когда Эдди провожал меня домой, Сабина уже была в этой квартире. Я тогда очень удивилась, что она пришла, поговорила ни о чем и ушла. Никаких емкостей с маслом я тогда при ней не заметила, но бутылочка могла быть маленькой и полностью поместиться в кармане или сумочке. Но зачем ей вообще хранить это платье, если она не могла его носить? Не проще ли было от него сразу избавиться?
        – Оно очень дорогое, – ответил мне Рудольф, и я поняла, что вопросы свои задала вслух. – Наверное, жадность победила осторожность. Возможно, собиралась перешить его, поменяв фасон. Но ткань при этом спрятать все равно не удалось бы. Что Аккерман думала – сейчас уже не спросишь.
        – А не могла Марта незадолго до своего исчезновения ей это платье отдать? – предположила я. – Из-за этого самого пятна. Сабина мне не кажется способной на серьезное преступление, а вот скрыть вполне могла…
        – Штефани, вот ты бы отдала кому-нибудь бриллиантовое колье из-за того, что один из зубчиков, удерживающий камень, отогнулся? А платье стоит не меньше.
        Я слабо представляла стоимость бриллиантового колье, так что для меня сравнение было не очень удачным, единственное, что поняла, – платье не просто дорогое, а очень дорогое и уникальное. Такие платья не дарят случайным людям. Их не выбрасывают, потому что надоели, вышли из моды или испачкались. И место им – не в моем шкафу среди приютских платьев…
        – Тогда, может, хотела, чтобы Сабина это пятно убрала? – предположила я. – Нас учили такому.
        – Хозяйка платья была магичкой, не очень сильной, правда, но бытовые заклинания ей были доступны, – ответил напарник Рудольфа. – Обращаться по такому вопросу к девушке без Дара она бы не стала, сама справиться могла.
        Других предположений, как к Сабине могло попасть это платье, у меня не было. Ситуация вырисовывалась нехорошая. Девушка, работавшая вместе с Сабиной, пропадает вместе со всеми вещами, одна из которых оказывается здесь.
        – Интересно, а остальные не могут принадлежать пропавшей инорите? – задумчиво сказал напарник Рудольфа, имени которого я так и не услышала за все это время. Он уже который раз перебирал висевшие в шкафу платья. – На первый взгляд, все они не очень дорогие…
        – Вот эти я надевала на работу, – вспомнила я. – Если бы они принадлежали пропавшей Марте, то инора Эберхардт непременно бы это отметила, правда?
        – Правда. Если только…
        Он выразительно посмотрел на Рудольфа, и я сразу додумала то, что он не договорил. Если только сама инора Эберхардт не замешана в исчезновении своей продавщицы. Сабина, когда очень долго отсутствовала, говорила Петеру, что ходила по делам нашей нанимательницы. Но какие там могли быть дела? Разве что отнести заказ покупательнице? Все необходимое либо доставляли с фабрики «Хайнрих и сын», клеймо которой было на упаковках, либо привозил инор Хофмайстер. Что он привозил и откуда, для меня оставалось загадкой. Но подозрения были. Скорее всего, там находилось что-то, недавно сделанное с помощью орочьего шаманства. В нашем приюте ходили слухи, что маги, впервые встретившиеся с его проявлением, реагируют как раз так, как я, – тошнотой и обмороками. Получается, дел у Сабины от иноры Эберхардт быть не могло, или были такие, о которых посторонним не рассказывают, а мне никогда не догадаться. Но если они были у одной продавщицы, то должны были быть и у другой?
        – Скажите, иноры, а Марта, которая пропала, она тоже по вечерам исчезала, как Сабина?
        – Ее квартирная хозяйка утверждает, что девушка вела очень размеренный образ жизни и по вечерам нигде не бывала.
        – Брайнер, опять болтаешь!
        Рудольф пожал плечами с видом «Да что такого я сказал, чего бы она сама не могла узнать от других», но больше к сказанному ничего не добавил. Но услышанного было достаточно. Пропавшая девушка ни по каким делам иноры Эберхардт по ночам не ходила. Это могло означать как то, что моя нанимательница ни в чем не замешана, так и то, что она в свои грязные делишки не посвятила вторую продавщицу. Но Марта работала дольше Сабины, а значит, тоже должна была быть замешана, а иначе не проработала бы так долго. Нельзя скрыть от человека, который постоянно рядом, странности, происходящие в магазине постоянно. Подслушанный мной разговор говорил не в пользу иноры Эберхардт. Но рассказывать ли о нем сыскарям? Про остальное я рассказать не могу. Я решила не говорить. Наверное, это было глупо, но я почему-то была совершенно уверена, что моя нанимательница невиновна в исчезновении одной и смерти другой своей продавщицы. Я могу ошибаться, тогда тоже оказываюсь под ударом, но жить, никому не доверяя, попросту страшно. Не может же быть, что все вокруг врут.
        – Инорита Ройтер, у вас какие-то соображения были или вы просто так спросили? – удосужился поинтересоваться напарник Рудольфа.
        – Сабина часто вечерами пропадала, Петеру она говорила, что ходила по делам иноры Эберхардт…
        – А откуда вы знаете, что она говорила инору Гроссеру?
        – Он ее здесь пару раз искал, – пояснила я.
        Они переглянулись.
        – Он тоже приходил в твое отсутствие? – спросил уже Рудольф.
        – Нет, инор Брайнер, – подчеркнула я обращение, – он всегда стучал в дверь. – Подумала и добавила: – Были ли у него ключи, не знаю.
        К чему ему было сюда приходить в мое отсутствие? Что ему могло быть здесь нужно? Личных вещей у меня почти нет, вещей Сабины довольно мало. Думаю, опись всего находящегося в квартире вошла бы на половину листочка, которые лежали сейчас на столе рассыпанной кучкой.
        – И как назло, ни одного тайника! – неожиданно сказал напарник Рудольфа. – Уж могла бы эта Аккерман спрятать что-нибудь для нас полезное. А так…
        – Но платье же…
        – А что платье? Даже если окажется, что оно пропавшей девушке принадлежит, все равно теперь никого не спросишь, как и когда оно здесь появилось. Известно лишь, что когда сюда заселилась Ройтер, платье в шкафу уже висело.
        Похоже, «не болтать» на напарника Рудольфа не распространяется. Он продолжал вполголоса ворчать, что попробуй такое дело, связанное с магией, распутать, если никаких зацепок нет. Никто не знает, куда и зачем ходила Сабина, а ее сожитель – настоящий придурок, отвалить такую сумму алчной, практически посторонней девице в обмен на расписку, а саму расписку хранить даже не в сейфе, а в книге по магии, как какую-то неважную бумажку.
        – Он просто доверял Сабине, – попыталась я встать на защиту Петера.
        – Вот и додоверялся, – хмуро ответил мне сыскарь, – ни жены, ни денег, ни зацепок у нас, кто и почему ее убил. Может, даже он сам.
        – А ему-то зачем? – недоуменно спросила я.
        – Мало ли, – веско ответил он мне.
        Но дальше развивать эту тему не стал, слишком уж дико прозвучало его предположение даже для меня, а уж они точно фантазировать на такие темы не должны. Факты, и только факты.
        – Штефани, мы платье это забираем, – сказал Рудольф. – Если вдруг окажется, что к пропавшей девушке оно отношения не имеет, его тебе вернут.
        – Ага, не имеет, – скептически хмыкнул его напарник. – Брайнер, таких совпадений не бывает.
        – А остальные платья? – я указала на шкаф.
        – Я опись одежды пропавшей Марты наизусть знаю, – вздохнул Рудольф, подтвердив мои самые худшие подозрения. – Ни одно описание к этим платьям не подходит.
        Мне выдали бумагу об изъятии у меня столь ценной вещи. Я расписалась на нескольких листах, даже особо не всматриваясь, что там подтверждаю, настолько от всего устала к концу этого бесконечного дня.
        – Штефани, поужинаем сегодня вечером? – на удивление нерешительно спросил Рудольф.
        – Мне кажется, инор Брайнер, на сегодня с меня допросов хватит, – резко ответила я. – Все равно вы от меня не узнаете больше, чем я сказала.
        – И правильно. – Напарник Рудольфа неодобрительно на него посмотрел. – Хуже нет ничего, чем со свидетельницами по делу на свидания бегать.
        – Не на свидание, а на допрос, – мрачно поправила его я.
        – Штефани, ты же понимаешь, что это не так, – ответил Рудольф.
        – Ничего я не понимаю и понимать не хочу. Обыск вы уже закончили, не так ли?
        Я выразительно посмотрела на дверь. Рудольф покосился на своего напарника, но решил не продолжать при нем этот разговор. Ушли они вместе. Дверь за ними я закрыла с облегчением. А потом не выдержала и разревелась. Здесь было все – и жалость к Сабине с ее непонятно кому нужной смертью, и обида за то, как она хотела со мной поступить, и унижение от того, что посторонние мужчины рылись в вещах, которые были почти моими… Но больше всего меня почему-то расстраивало, что интерес ко мне Рудольфа – только профессиональный.



        Глава 17

        Рудольф вернулся. Наверное, сходил с напарником в отделение, сдал результаты обыска моей квартиры, отчитался и решил получить от меня дополнительную информацию. Я не открыла. Я увидела его в окно и к двери на стук подходить не стала.
        – Штеффи, я знаю, что ты дома, – недовольно сказал он, видно, воспользовавшись каким-то заклинанием, так как голос прозвучал прямо у моего уха, будто он стоял за спиной. Я даже вздрогнула и разозлилась из-за этого еще больше. – Открой, пожалуйста. Мне надо с тобой поговорить.
        Конечно, надо – я же имею доступ внутрь магазина, продавщицы из которого попадают в зону интереса Сыска. Неужели Рудольф получил дополнительное задание от инора Шварца и теперь вовсю старается? Я им и так рассказала почти все, что знаю. Что еще могу добавить? Тут я вспомнила про женщину, которую у меня язык так и не поворачивался назвать «матерью», и решила про нее рассказать. Я открыла дверь и оказалась лицом к лицу с Рудольфом.
        – Пару дней назад приходила инора и утверждала, что Марта взяла у нее заказ, но записала не в обычный для этого журнал, а в какую-то тоненькую тетрадь с красной обложкой. Заказ выполнен не был. А больше я ничего не знаю.
        – Штефани, да при чем тут эта Марта? – несколько раздраженно сказал Рудольф.
        – Ну так ты же ко мне по работе.
        – С чего ты взяла? Я что, не мог с тобой просто так познакомиться?
        – Ты случайно оказался около черного хода магазина иноры Эберхардт? – Я пристально на него посмотрела.
        Рудольф смутился, но врать не стал.
        – Нет, не случайно.
        Я выразительно пожала плечами. Не случайно оказался, не случайно поймал меня за талию, не случайно хотел познакомиться. Что же он теперь хочет? Не случайно получить ценные сведения? Но я ему уже сказала, что больше ничего добавить не могу. Я не была знакома с Мартой, Сабину знала очень плохо. Я не знаю, куда и зачем она ходила. Поэтому я ничем больше не могу помочь следствию. И не хочу, чтобы Рудольф притворялся, что в меня влюблен. Видеть его тоже не хочу. Я попыталась закрыть дверь. Он торопливо поставил ногу, не давая мне этого сделать.
        – Штефани, то, что я там был не случайно, еще не значит, что я тебе вру.
        – А вы не врете, инор Брайнер? – с изрядной долей насмешки спросила я. – Я же вас интересовала как источник информации, не так ли?
        – Штефани, сама посуди, какой из тебя источник информации, если ты там и не работала почти? – неожиданно ответил он.
        Его вопрос меня озадачил. Но, как говорил Эдди, если мы не знаем причины, это не значит, что ее нет.
        – Задел на будущее? – предположила я.
        – Слишком отдаленное, – он усмехнулся. – Я думаю, к тому времени, как твое внедрение в магазин начало бы приносить плоды, оба дела были бы раскрыты – и с Мартой, и с Сабиной.
        Его слова звучали правдиво, но доверия у меня не вызывали.
        – Штефани, ты мне сама нравишься, понимаешь?
        Это мне так напомнило признание Эдди, что аж нехорошо стало. Неужели он тоже заинтересован в деньгах моей матери?
        – Инор Брайнер, должна предупредить, что я никогда и ничего не приму со стороны моей матери. Ни в дар, ни по наследству, – посмотрела я на него с вызовом. – И прекратите держать мою дверь, в конце-то концов.
        – Что? – Мне показалось, что он растерялся. – При чем тут это?
        – Не вижу иной причины, по которой я вам нужна, – холодно ответила я.
        Я еще много чего хотела добавить обидного, но внезапно он убрал ногу, так что дверь, ничем более не удерживаемая с его стороны, захлопнулась. Я ее тут же открыла, чтобы высказать до конца все, что накопилось за этот день, не все же мне слезами подушку орошать. Но увидела лишь его спину.
        – Рудольф… – растерянно сказала я.
        – Я не собираюсь оправдываться в том, чего не делал, а особенно – в том, о чем даже не думал. Всего хорошего, инорита Ройтер.
        При этом он даже не повернулся, а я так и простояла, слушая, как звук от его шагов спускался все ниже и ниже, а потом пропал. Почему-то мне казалось, что Рудольф непременно должен вернуться. Но он этого не сделал.
        Утром следующего дня я проснулась рано и долго не знала, чем себя занять. Я приготовила завтрак, хотя совсем не хотелось есть, и впихнула в себя пару ложек каши, показавшейся совершенно безвкусной. Потом поняла, что так и не добавила туда соли. Соль я насыпала и тщательно размешала, но желание есть от этого не появилось, так что я просто отставила тарелку. Настроение было ужасное. Хотелось к кому-то прижаться и поплакать. Но увы, прижиматься было не к кому, так что я задавила зарождающиеся слезы, оделась как можно более тщательно и пошла в магазин. Ведь инора Эберхардт вчера ничего не сказала о дне сегодняшнем.
        Торговля пошла неожиданно бойко. Подходили не только те покупательницы, которые вчера не смогли купить нужное в нашем магазине, но и те, до кого дошли слухи об ужасном происшествии с Сабиной, а теперь они жаждали узнать все из первых рук. И если первые уходили довольные, то вторых я несказанно разочаровала, неизменно отказываясь вести беседы на интересующую их тему. Косметики иноры Эберхардт она не касалась, а все остальное не касалось меня. Даже то, что Рудольф так и не появился больше. Зато появился Эдди.
        – Детка, ты вовсю здесь хозяйничаешь? – усмехнулся он. – И это правильно. Маргарета совсем вчера была разбита.
        – Инор Хофмайстер, вы уезжать собирались, – вспомнила я.
        – Попросили задержаться на пару дней. До выяснения, – туманно ответил он.
        – До какого выяснения? – подозрительно спросила я.
        – Не выдумывай, Штеффи, – хохотнул он, правильно поняв мои опасения. – Не подозревают меня. Просто так уж получилось, что Сабину я знал намного ближе, чем некоторые здесь. Вот Шварц и надеется, что с моей помощью что-нибудь подцепит.
        – А Петер? То есть инор Гроссер?
        – А что Гроссер? Сабина же рассчитывала за него рано или поздно замуж выйти, а значит, была менее откровенна, чем со мной. Я на ней жениться при любом раскладе не собирался, и она это знала, так что притворяться передо мной было бессмысленно.
        Все это прозвучало настолько пошло, что я невольно посмотрела на него с неодобрением.
        – Что такое, детка? Разве ты не догадалась, какие нас с ней связывали отношения? Они не прекратились даже после того, как она к Гроссеру переехала.
        – В дополнение к борделям? – мрачно спросила я.
        – Да я же говорил, Штеффи, это – дежурная шутка между мной и Маргаретой. Да сама подумай, зачем мне шляться по борделям, если…
        – Если есть такие вот Сабины, – закончила я за него. – Сплошная экономия.
        – Штеффи, ты опять меня неправильно поняла, – начал он.
        Но я его больше не слушала. И то, что я всех в последнее время понимаю неправильно, меня тоже не волновало. Не нужны мне его объяснения. То, что они с Сабиной были любовниками, я поняла сразу. И тогда же показалось, что она не столь к нему равнодушна, как пыталась уверить, – очень уж бурно реагировала на его подколки. Покупательниц не было, поэтому я прошлась по залу и слила немного энергии в артефакты. Эдди продолжал ходить за мной и даже на комплименты расщедрился, что было совсем на него не похоже. Комплименты получались такими же корявыми, как и ухаживания.
        Инора Эберхардт спустилась позже обычного. Была она очень бледной, с заметными мешками под глазами. Но держалась подчеркнуто прямо и старательно улыбалась, пока со мной разговаривала.
        – Штефани, спасибо, что ты открыла магазин.
        – Нужно же что-то делать, инора Эберхардт, – ответила я. – Лучше заниматься чем-то полезным, чем забивать голову непонятно чем.
        – Это так, – согласилась она. – Я тоже вчера чуть с ума не сошла, пытаясь понять, во что такое Сабина могла ввязаться. Бедная девочка. Ей бы жить и жить. Такая отзывчивая. Наверняка из-за своей доброты и пострадала.
        Эдди едва заметно хмыкнул. Наверное, у него было другое представление об отзывчивости и доброте Сабины, несколько отличавшееся от такового иноры Эберхардт. У меня после общения с инором Шварцем тоже возникло сомнение, что Сабина могла делать что-то хорошее просто так, безо всякой выгоды. Даже странно, что она процент не потребовала с моей зарплаты, скорее всего, посчитала, что плата за жилье с лихвой все это покроет. Девушку, только что покинувшую приют, очень легко обмануть и нажиться на ее незнании самых простых вещей. Не думаю, что Сабину мучили бы угрызения совести, когда она брала бы с меня деньги. Выплатить ей я так ничего и не успела, а сейчас непонятно – кому я теперь должна платить. И еще – сколько я могу еще прожить в этой квартире, не выставят ли меня оттуда в самое неподходящее время. Вещей у меня не прибавилось, так что проблем со сборами не будет, но хотелось бы знать заранее.
        От размышлений меня отвлекло появление очередной покупательницы, которая под видом приобретения духов пыталась разжиться свежей информацией о преступлении. Духи она получила, но это все, что ей удалось вынести из магазина. Рассказывать о Сабине что-либо кому-либо я не собиралась, даже если мне незаметно от нанимательницы пытались вложить в руку серебряную монету и строили умоляющие гримасы.
        – Закрывай ты контору, Маргарета, – заявил Эдди сразу, как ушла инора, весьма недовольная неудачей. – Так и будут эти гиены вынюхивать здесь подробности преступления. Делу прибыли почти нет, а нервов потратите, что ты, что Штеффи. Девочка вон из последних сил держится.
        И, не дожидаясь ее ответа, достал заветную табличку с надписью «Закрыто» и пошел к двери. Инора Эберхардт лишь головой покачала, правда, без особого осуждения.
        – Ты распоряжаешься как у себя дома, – все же отметила она.
        – Ты себя скоро в гроб загонишь, Маргарета, если будешь продолжать в том же духе, – невозмутимо ответил Эдди и почему-то подмигнул мне. – И детку загонишь. А меня это не устраивает. Вчера вечером крем этот дурацкий взялась доделывать. Зачем, спрашивается? Потерпела бы эта инора, не облезла. Ну или облезла бы, но не до конца. Сама подумай, что за день изменилось бы? А ты не отдохнула как следует после вчерашнего потрясения.
        – Эдди, ты же понимаешь, что нельзя с этим заказом тянуть, – запротестовала инора Эберхардт. – А теперь он готов, и я спокойна. Штефани, в самом деле, на сегодня с нас хватит. Отнесешь заказчице крем и можешь быть свободна.
        Внутри меня сжался неприятный комок. Пришел тот момент, которого я боялась, и поставил перед выбором. Этот крем и эта инора слишком много для меня значили. Не хотелось ошибиться и сделать не то, но и ничего не делать было нельзя.
        – Правильное решение, Маргарета, – довольно сказал Эдди. – Надо себя поберечь. Отдохни, а я Штефани провожу, чтобы с ней по дороге ничего плохого не случилось.
        – Спасибо, инор Хофмайстер, но вы лучше побудьте с инорой Эберхардт, – едко заметила я. – Со мной скорее случится что-то плохое, если вы меня провожать пойдете.
        – Штеффи, детка, ты на меня обиделась за тот случай? – нахально заявил он. – Забудь. Это просто было неудачное ухаживание.
        – Эдмунд, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не приставал к моим девочкам, – устало сказала инора Эберхардт.
        – Иногда так сложно удержаться. К тому же ты знаешь, что я к Штефани с самыми серьезными намерениями.
        – На расстоянии будет удерживаться легче, инор Хофмайстер, – заметила я. – Так что лучше я пойду одна. Безо всяких ваших намерений.
        – Вот именно, – поддержала меня нанимательница. – Ничего со Штефани случиться не может. Идти недалеко, заказчица живет в соседнем квартале, даже удивительно, что она до сих пор не наша постоянная клиентка.
        Эдди поворчал, потом вызвался принести иноре Эберхардт обед прямо в магазин, чтобы она «ненароком не уморила себя голодом», но мне почему-то подумалось, что он будет меня ожидать у черного хода. Сходная мысль пришла и к моей нанимательнице, так как она недовольно покачала головой вслед весело убежавшему компаньону и сказала, что выпустит меня через главный вход. Как только я переоделась, она вручила мне красиво упакованный крем, проводила до двери и пожелала хорошо отдохнуть.
        Я не пошла сразу по адресу, записанному на приложенной к заказу картонке. Сначала направилась к себе, где тщательно выскребла из красивой баночки крем, приготовленный инорой Эберхардт по ее загадочному специальному рецепту, смыла его в раковину, а на его место положила обычный омолаживающий, купленный мной заранее. Честно говоря, из-за громадной разницы в цене немного мучила совесть, но я утешала себя, что спасаю жизнь женщине, которая меня родила. С этим утешением я и отправилась выяснять, на что меня променяли восемнадцать лет назад. Шла я быстро и ужасно нервничала – мне казалось, что за мной следят, но сколько я ни оборачивалась, так никого и не увидела. При мысли, что это может быть Рудольф, мне стало ужасно неприятно, но потом мне пришло в голову, вдруг он не следит, а охраняет? Все-таки с продавщицами магазина, где я работаю, случаются не самые приятные вещи.
        Инора-заказчица со времени своего последнего визита не стала приятнее ни на кончик ногтя. Усталая горничная проводила меня в небольшое помещение, где ее хозяйка в ярком, расшитом экзотическими цветами халате полулежала на небольшом мягком диванчике и читала. Книга была настолько увлекательная, что меня соизволили заметить лишь после того, как я несколько раз негромко кашлянула.
        – Крем принесла? – зачем-то уточнила инора, хотя служанка наверняка сообщила ей цель моего визита.
        – Да, леди.
        Я протянула ей баночку. Она открыла, понюхала, удовлетворенно кивнула, потом подняла на меня глаза и недовольно сказала:
        – Ты еще здесь? Свободна.
        Вылетела я из комнаты с красными щеками. Да уж! Лучше уж воспитываться у монахинь, чем у такой вот бездушной женщины. Она никого, кроме себя, и не любит. В доме ее не было заметно присутствие других, близких ей, людей – детей или мужа. Да и сам дом выглядел каким-то нежилым, так что желания задержаться там даже на лишнюю минуту у меня не возникло.



        Глава 18

        Не могу сказать, что я ожидала от своей матери ласковых слов, хотя надежда все же была – не зря же в романах так любят писать о зове крови. Я сама его пока не заметила, но у матерей же он должен быть намного сильнее. Но эту инору кровь никуда так и не позвала. Такое откровенное пренебрежение меня ужасно расстроило. Да, она не знает, что я спасла ее от опасности, но ей незнакома даже простая вежливость. Откровенное хамство окончательно отвратило меня от этой женщины. Заниматься подменой крема ради ее здоровья мне почему-то больше не хотелось, так же как еще раз встречаться с этой недружелюбной инорой. Не заметила я у нее сердечных привязанностей, квартира тихая и нежилая, семьи нет. Наверное, родила только меня, да и то в приют сплавила, чтобы жить не мешала. Стала ли она от этого счастливее? Незаметно. Черствые, эгоистичные люди счастливыми не бывают, жизнь у них пуста и посвящена лишь себе и своим желаниям. Я начала сомневаться, а не зря ли я затеяла эту замену крема. Теперь я была уверена, что на убийство инора Эберхардт не способна. Да, вокруг магазина происходило что-то нехорошее, но слова
Регины не выходили у меня из головы. Ведь действительно, если бы клиентки умирали, этим бы рано или поздно непременно заинтересовались в Сыске. Не может же она столько лет безнаказанно травить высокородных инор за их собственные деньги?
        Посоветоваться было не с кем. С Региной поговорить я смогу только через несколько дней, да и наша последняя встреча меня сильно разочаровала. Совсем не там и не так расставила акценты подруга. Грозящую мне опасность она всерьез не восприняла, ее интересовали только окружающие меня молодые иноры. Регина даже сказала, что на моем месте выбрала бы Петера, будь он свободен. Но… теперь он свободен? Мне внезапно стало очень холодно, холод шел изнутри и заполнял каждую частичку моего тела. Лучше бы Сабина осталась жива. Да и сам Петер больше не производил на меня того убийственного впечатления, которое возникло при первом взгляде на него. Симпатичный, милый, заботливый, но не более. Наверное, в тот вечер я просто расслабилась, размечталась, вот мне и показалось. Пустые мечты не для меня, они для тех, у кого есть родители, сестры-братья, а я такой роскоши не могу себе позволить.
        Ужасно захотелось есть, и я вспомнила, что так сегодня толком и не поела. Домой, то есть в Сабинину квартиру, возвращаться не хотелось, и я пошла в кафе, которое она мне показала и где я уже несколько раз обедала. Конечно, нужно экономить, но неужели я не могу позволить себе хоть немного удовольствия в такой ужасный день? Сидеть за столиком в одиночестве оказалось не столь весело, как вместе с Рудольфом, который рассказывал столько интересного, а еще обещал показать столицу. Но теперь не покажет, он на меня обиделся. Зря я вчера ему сказала такие неприятные слова. Он таким оскорбленным выглядел, когда уходил. А ведь с ним можно было поговорить о том, что меня сейчас так тревожит. Взять с него слово, что от него никуда мой рассказ дальше не пойдет, и все обсудить. Я даже удивилась, почему эта простая мысль раньше не пришла мне в голову. Можно же было сделать что-то с этим кремом, чтобы узнать, опасен он для жизни или нет. А я бы сейчас не мучилась, думая о том, подвела ли я свою нанимательницу или спасла жизнь неприятной иноре, по недоразумению оказавшейся моей матерью.
        Наконец принесли мой обед, и почти одновременно в зал вошел тот, о ком я только что думала. Я обрадовалась, даже улыбнулась ему, но Рудольф лишь сухо кивнул и сел довольно далеко от меня. Я опустила глаза в тарелку – пусть не считает, что он мне хоть чуточку нужен! Вкуса еды я не почувствовала, торопливо проглотила, что заказала, заплатила и ушла, даже не посмотрев в сторону этого наглого обидчивого сыскаря. Но самое возмутительное, что он тоже на меня не смотрел…
        Пройдя пару кварталов, я задумалась, а куда я иду? В таком огромном городе я запросто могу заблудиться и попасть в один из тех районов, о которых в приюте рассказывали множество страшных историй. Я прошла еще немного вперед, а потом повернула домой. Не то у меня было настроение, чтобы любоваться красотами столицы, удовольствия от прогулки не получу, а думать можно где угодно.
        Дома делать было нечего. Я побродила немного по квартире и решила записать все, что мне известно. Когда записываешь, можно отметить основные моменты, и получается, что ты как бы советуешься сам с собой. Огрызок карандаша валялся на кухне, а бумаги не было. Даже пакет из-под пирожков не сохранился. Я взяла один из романов с полки и начала записывать там, благо чистое место было в начале и в конце книги. Все вертелось вокруг этого магазина с косметикой. Никогда бы не подумала, что такая торговля входит в список особо опасных.
        Итак, что мы имеем. По времени все началось с Марты, которая пропала. И пропала ли? Будь девушка живой, она бы непременно связалась с родителями. С отъездом ее также что-то не то – уехала внезапно, не оставила ни единой вещички, по которой поиск провести можно, а на квартирной хозяйке остались следы ментального воздействия. Конечно, можно предположить, что это сама жиличка развлекалась, желая снизить арендную плату. Это маловероятно, но исключить нельзя, так как Марта была магичкой, о ее умениях, кроме владения бытовой магией, я ничего не знала. И все же я почему-то была уверена, что ее тоже нет в живых, как и Сабины, а ментальную магию использовал убийца, чтобы что-то подчистить в памяти иноры, сдававшей комнату. Сабина была в этом замешана – ведь не зря чужое дорогое платье висело у нее в шкафу. Я сделала пометку и задумалась, причастен ли к этому Петер? Он занял любовнице очень крупную сумму денег. И он маг, идеальный сообщник для Сабины. Но платье она от него спрятала, не для того ли, чтобы он не узнал о ее причастности? Или не узнал, что она не избавилась от столь приметной улики? Эдди прямо
говорил, что знает о погибшей много больше, чем… – мужем называть неправильно, а сожителем – язык не поворачивается… Во всяком случае, понятно одно, перед Петером Сабина стремилась выглядеть лучше, чем перед Эдди, который тоже маг и, насколько я понимаю, – сильный. Определил же он сразу, безо всяких приспособлений, что Рудольф носит много артефактов? Тогда получается, что Хофмайстер – более вероятное лицо в качестве сообщника, они еще и любовниками были, он сам про это не так давно говорил. Вот только совершенно непонятно, зачем ему убивать продавщиц иноры Эберхардт. И не всех, а только двух последних, с одной из которых он находился в весьма близких отношениях… Надеюсь, что я третьей в этом списке не стану… Очень подозрительно выглядит желание Эдди на мне жениться почти сразу после знакомства и после того, как он предложил иноре Эберхардт сделать крем по специальному рецепту для иноры, которая меня родила. Стоп. Он же ее не видел. Точнее, не мог видеть в магазине. Но после разговора с компаньоншей мог прогуляться до квартиры заказчицы и посмотреть. И все равно что-то мне не нравилось в этих
рассуждениях. Я обрисовывала имя Эдди стрелочками и хмурилась, когда в дверь постучали. Перед тем как идти открывать, я аккуратно поставила томик назад на полку, мимоходом глянув на корешок, чтобы потом не рыться. «Лорийская страсть» – гласила надпись. Да, только лорийской страсти мне сейчас не хватает. Я невольно подумала про Рудольфа и улыбнулась. Что он сейчас будет говорить? Но за дверью стоял не он, а Петер. Небритый, с синяками под глазами и очень несчастный.
        – Штефани? – удивленно посмотрел он на меня. – О, простите, я сам не понял, как я здесь оказался. Я пойду, не буду вас беспокоить.
        Он был такой беспомощный, что жалость затопила меня целиком.
        – Да куда вы пойдете? – невольно сказала я. – Давайте я вас хоть чаем напою. Вы же наверняка и не спали, и не ели со вчерашнего дня.
        – Не ел? – переспросил он. – Да, но мне совсем не хочется, правда.
        Я взяла его за руку и насильно втащила в квартиру. У меня была каша, которую я сварила утром и даже уже посолила. Есть ее мне не хотелось, а сейчас появлялся отличный повод скормить безутешному… вдовцу? Любовнику? Я запуталась в определениях и решила считать его все же мужем покойной Сабины, как она его при мне называла. Наверное, рано или поздно они бы все равно поженились, если бы не такая страшная история.
        – Нужно обязательно поесть, – убедительно, насколько это у меня получалось, сказала я. – Сабину уже не вернешь, а вам себя в гроб загонять необязательно.
        – Зачем мне теперь жить? – вяло запротестовал он. – Это я виноват в ее смерти. Нужно было настоять, чтобы она дома сидела, ничего бы не случилось. Я ведь как чувствовал, что она во что-то нехорошее влипла. Пытался расспрашивать, но она… Сабина такая нервная была последние дни.
        Его лицо некрасиво исказилось, но слезы он удержал. Я успокаивающе похлопала его по плечу, но он этого даже не заметил, целиком погрузившись в свои мрачные думы.
        – Петер, вы сейчас поедите, а я чай заварю, и вам сразу станет легче, – четко разделяя каждое слово, сказала я.
        Взгляд его стал более осмысленным, задержался на мне, пробежался по вещам вокруг. Похоже, до Петера начало доходить, что он находится у меня в квартире. Он смутился и сделал шаг назад к двери. Но я ее уже закрыла и даже ключ провернула. Нет уж, пока не поест – не уйдет.
        – Петер, пойдемте на кухню, – твердо сказала я. – Вы кашу в тарелке разогреть сможете? Или мне ее на плите греть?
        Главное, задавать побольше четких вопросов, чтобы отвлечь от грустных мыслей, чтобы у него опять появились зацепки в этой жизни. Это же не дело – уморить себя до такой степени, что утратить связь с реальностью…
        – Смогу. Маг я или не маг? – грустно сказал он.
        Я поощрительно улыбнулась его шутке, но он продолжил ничуть не более радостно:
        – Наверное, плохой маг, если не смог защитить любимую женщину.
        – Петер, в случившемся вашей вины нет, – твердо сказала я и поставила перед ним тарелку с кашей. – Это был выбор Сабины и только ее. Запомните это.
        – Я мог ее не пустить, – запротестовал он.
        – Как? На цепь посадить? Это было бы еще хуже.
        – Да хоть и на цепь. Тогда жива осталась бы.
        – И зачем такая жизнь?
        Он задумался и начал вяло ковырять кашу, почти как я утром. Странно, я точно помню, что ее солила, и даже тщательно перемешала после этого.
        – Невкусно, наверное? – невольно спросила я. – Но у меня больше ничего нет.
        – Я просто есть не хочу, – пояснил он и улыбнулся совсем невесело. – Меня сегодня допрашивали, но почему-то про Марту, не про Сабину. Оказывается, она не уехала, а пропала.
        – Здесь нашли ее платье в шкафу, – пояснила я.
        – Платье Марты? В этой квартире? – Петер выглядел пораженным. – Этого не может быть! Вы уверены, Штефани?
        – Сыскари были уверены, когда его изымали, – мрачно ответила я. – Сказали, слишком приметное. Эльфийский шелк не так часто встречается.
        – Богиня… – прошептал он. – Во что же влезла Сабина?
        – Они дружили с Мартой?
        – Нет, – ответил Петер. – Знаете, Штефани, вы сейчас спросили, и я понял, что Сабина ни с кем из девушек не дружила. А Марта… Мне стыдно об этом говорить…
        Тут я насторожилась, мне показалось, что сейчас он будет рассказывать о своем романе с пропавшей иноритой. Оказывается, не только Эдди падок на продавщиц магазина иноры Эберхардт. Не зря монахини нам постоянно говорили, что мужчинам верить нельзя, если уж даже такой, как Петер, оказался совсем не верным мужем.
        – Сабина ужасно ревновала меня к ней, – продолжил Петер, – хотя я видел-то Марту всего пару раз, в присутствии жены. Так что нет, подругами они не были и быть не могли.
        Я устыдилась своих невысказанных подозрений и отвернулась, чтобы заварить наконец чай. А то делаю вид, что забочусь о человеке, а в конечном итоге лишь подозреваю его. Хотя уже решила, что подозреваю Эдди.
        – А инора Хофмайстера вы хорошо знаете? – спросила я на всякий случай.
        – Да не очень, встречались пару раз в магазине иноры Эберхардт. Мне он не нравится – слишком наглый.
        Да, с этим трудно не согласиться. Наглости у Эдди столько, что на двух бы хватило, и еще осталось…
        – А когда пропала Марта, он был в Гаэрре? – продолжила я свои расспросы.
        – Нет, его в Гаэрре не было, – медленно ответил Петер. – Штефани, не лезьте вы в это дело. Чем меньше вы будете совать свой хорошенький носик куда не следует, тем больше вероятности, что он останется при вашей головке, а голова на плечах! – Он почти орал в конце этой речи и надо мной нависал, как кусок гранитной скалы. – Я понятно говорю? Или вас пример Сабины ничему не научил?
        – П-понятно, – испуганно сказала я.
        В крошечной кухне отодвинуться от внезапно взбесившегося инора было некуда, хотя и очень хотелось. Выглядел Петер страшно, он даже кулаки сжал и угрожающе тряс ими перед моим лицом. Я зажмурилась, чтобы ничего этого не видеть.
        – Извините, Штефани, я вас напугал, – покаянно сказал он. – Но если бы вам показали, в каком виде ее нашли, вы бы меня поняли.
        Я открыла глаза. Он уже сидел за столом, обхватив голову руками и покачивался от переизбытка эмоций.
        – Не надо об этом вспоминать, Петер.
        – Возможно, когда пройдет время, я смогу не думать об этом постоянно, – глухо пробормотал он. – Но пока у меня перед глазами так и стоит эта картина. Ее тело в морге на столе. Все в крови, но такое безжизненное. Если бы я…
        Он закрыл лицо руками и зарыдал. Смотреть, как плачет взрослый мужчина, было совершенно невозможно, и я бросилась его утешать.
        – Петер, ну что вы в самом деле, – неловко бормотала я, поглаживая его по плечу. – Успокойтесь.
        Но он и не думал успокаиваться, он уткнулся мне в плечо и зарыдал еще горше. Я растерялась. До этого дня я ни разу не видела людей в подобном состоянии. В приюте достаточно было просто упомянуть сестру Терезу, как слезы высыхали, а истерика заканчивалась, не начавшись. Слишком жестко наказывали за такое проявление чувств. Но на Петера упоминание монахини вряд ли произведет нужное впечатление. Поэтому я просто его поглаживала и говорила слова, которые должны успокаивать. Он прижался ко мне и обнял, ища утешения, а потом запрокинул лицо вверх и стал в меня всматриваться, будто ища что-то важное. Он выглядел таким несчастным, таким потерянным, что хотелось его утешить хоть чем-то. Может быть, поцеловать? Я вспомнила, как в приюте девочки перешептывались о волшебных свойствах поцелуев. И мне вдруг незамедлительно захотелось это проверить. Казалось, и Петер потянулся ко мне, когда в дверь неожиданно постучали.



        Глава 19

        Гостем, лишившим меня возможности правильно утешить Петера, оказался Эдди. Пришел он не просто так, а с картонной коробкой с изображением торта в обилии кремовых украшений, главным образом – розочек. Но этих розочек ему показалось мало, так как во второй руке инор держал букет и вид имел непривычно-торжественный. Пока я пыталась прийти в себя от этой картины, Эдди узрел за моей спиной Петера, нахмурился и сказал:
        – Гроссер, ну это уже наглость. У тебя только что убили любимую женщину, а ты уже шляешься по чужим.
        – Я сам не знаю, что меня сюда привело, – неуверенно ответил Петер.
        – Что бы ни привело, пусть назад уводит, – сурово заявил Эдди. – Ты мне здесь совершенно не нужен. У меня планы на этот вечер, а ты мне их портишь.
        Планы Эдди на этот вечер никак не могли совпасть с моими собственными, что я тут же постаралась ему объяснить как можно более доходчиво.
        – Инор Хофмайстер, я с вами наедине в квартире не останусь, – твердо сказала я.
        – С ним наедине можешь? – угрожающим жестом ткнул он в сторону Петера. – А со мной – нет?
        – Он не успел себя показать с плохой стороны, – напомнила я.
        – Вот именно, что не успел, – проворчал Эдди и всунул букет мне в руки.
        Букет я взяла, наверное, от неожиданности. После этого держать Эдди на пороге показалось не совсем приличным, да и Петер не собирался уходить, поэтому я неохотно посторонилась и впустила второго гостя. Он довольно заулыбался и направился прямиком на кухню. Я закрыла дверь и прошла за ним. Цветы нужно было куда-то поставить, ничего подходящего у меня не нашлось, и я использовала под них старую кастрюлю, одну из тех, что дала Сабина. Букет сразу потерял свою торжественность.
        – У тебя вазы нет? – удивился Эдди.
        – В приютском наборе почему-то не было, – ответила я.
        – Так бутылку возьми, – предложил он. – Выбери такую, чтобы горлышко пошире было.
        – Инор Хофмайстер, откуда у меня в квартире бутылки? – возмутилась я.
        – Мало ли, от предыдущей хозяйки остались, – хохотнул он, посмотрел на несчастного Петера и сразу расхотел шутить. – Гроссер, да не страдай ты так, не стоила она того.
        – Откуда тебе знать? – зло ответил тот. – Стоила, не стоила. Ты ее не знал совсем.
        – Я ее поболе твоего знал, – с вызовом сказал Эдди.
        Богиня, еще не хватало, чтобы они здесь начали выяснять, кто лучше знал покойную и каким образом это знание получил! Петеру только известия о том, что Сабина и Эдди были любовниками, не хватало!
        – Иноры, давайте попьем чай, – я попыталась их отвлечь. – Инор Хофмайстер, вы собираетесь унести свой торт назад или я могу его порезать?
        – Что я, туранец, чтобы ходить с тортами взад-вперед, – фыркнул он. – Режь, детка, не стесняйся. Тебе понравится. А вот Гроссер, чувствует мое сердце, не ест сладкого.
        – Ем, – с вызовом ответил Петер.
        – Ну и хорошо, – похлопал Эдди его по плечу. – Сладкое, говорят, сердечные раны склеивает на раз-два. Но у Штеффи чтобы я тебя больше не видел, а то…
        – А то что? – неожиданно жестко спросил Петер.
        Он весь подобрался, как кот перед прыжком, и совсем не напоминал того убитого горем вдовца, который пришел ко мне совсем недавно. Очень уж сильные отрицательные чувства вызывал компаньон иноры Эберхардт у моего первого гостя. Настолько сильные, что Петеру хотелось с ним подраться, чтобы хоть немного выплеснуть наружу бушевавшее внутри.
        – Гроссер, тебе одной продавщицы Маргареты за глаза хватит, – нагло ответил ему Эдди. – Зачем тебе вторая, ты же по Сабине страдаешь?
        – Инор Хофмайстер, как вам не стыдно! – попыталась я его призвать к порядку. – Прекратите издеваться над Петером!
        – А что я такого говорю? – возмутился он. – Чистую правду. Если Сабина такая вот вся из себя чистая и непорочная была, то что он сейчас делает в этой квартире?
        – Здесь нашли платье Марты, – неожиданно сказал Петер.
        Эдди поперхнулся тем, что рвалось из него наружу в борьбе за место возле меня, и удивленно уставился на Петера.
        – Чушь, – заявил он. – Как платье Марты могли найти у Штефани, если они даже знакомы не были?
        – Не у меня, у Сабины, – пояснила я. – Она разрешила мне пользоваться теми вещами, что висели в шкафу. Среди них было и Мартино платье.
        Пока Эдди пытался переварить мое сообщение, мне удалось порезать торт и разложить по тарелкам. При этом я невольно вспомнила Сабину. Если бы не она, никаких тарелок у меня не было бы. Почти все деньги, что мне выдавала инора Эберхардт, так у нее в магазинчике и остались после покупки крема. За замену которого мне никто спасибо не скажет. Но если бы я этого не сделала, то потом не смогла бы себе простить, если бы что-то случилось.
        – А точно ли Марты платье? – наконец спросил Эдди. – Может, просто похожее?
        – Сыскари уверены были, – ответила я. – Не думаю, что платьев эльфийского шелка так много, что легко спутать.
        – Да, помню такое, приметное, – протянул Эдди. – Прости, Гроссер, но твоя Сабина просто жадная дура. Получается, она замешана в исчезновение Марты? Поэтому и убрали?
        Он оглядел нас, как будто мы могли дать ответ на эти вопросы. Особое внимание уделил Петеру.
        – Не знаю, – огрызнулся тот. – Ни она, ни ее убийца мне не докладывали.
        Перепалка с Эдди пошла ему на пользу. Мне больше не хотелось жалеть бедного вдовца. Теперь он выглядел скорее ожесточенным, чем несчастным. В углах рта залегли жесткие складки, глаза потемнели и казались похожи на грозовое небо. Разве что молний не хватало. Молний, которыми бы он поразил наглого компаньона иноры Эберхардт.
        – Зря не докладывали, – вздохнул Эдди. – Не нравится мне это. Не знаешь, откуда удара ждать. Нужно ли бояться за Штеффи и Маргарету, или на этом все и закончится.
        Вздох его мне показался донельзя фальшивым, и сам Эдди – не особо обеспокоенным. Я бросила вопросительный взгляд на Петера, он предупреждающе покачал головой, видно, вспомнив о подозрениях, которые я невольно выказала в нашем с ним недавнем разговоре. Я и сама не собиралась докладывать первому встречному, что думаю по этому вопросу. Пусть даже этот первый встречный принес такой замечательный торт, который мы сейчас ели. Странные воздушные коржи просто таяли во рту, заставляя прикрывать глаза от удовольствия, чтобы не упустить ни одной нотки этого необычного вкуса. Крем был им под стать, как и ореховая крошка в карамели. Как жаль, что раньше ничего подобного мне даже попробовать не удавалось. Хотелось поделиться с Региной, но, судя по тому, как целеустремленно уничтожался сейчас торт, жить ему оставалось совсем немного. Оба моих гостя к своим противникам, лежащим в тарелках, были безжалостны. Я даже подумала, что разговор сам собой прекратился, но ошиблась.
        – Гроссер, шел бы ты домой, – совсем по-дружески сказал Эдди. – Время позднее, нечего по гостям шляться.
        – Да что мне там одному делать? – мрачно ответил Петер и положил себе на тарелку еще кусок.
        – А что тебе делать в гостях у подруги покойной Сабины? – вкрадчиво поинтересовался Эдди. – Охмурять? Приучать к тому, что рядом с ней такой замечательный во всех отношениях парень? Нет, я рад, что ты прислушался к моему совету и собираешься завести жену и посадить ее дома. Но… – он зло посмотрел на Петера и добавил: – Ищи ее в другом месте, понял? Рожа целее будет.
        – Инор Хофмайстер, что вы выдумываете? – возмутилась я. – Петер вообще не осознавал, куда он пришел!
        – Вот пусть осознает и уходит, достаточно уже здесь просидел, – угрюмо сказал Эдди. – Детка, он тебе не нужен, поверь. Какая с такого типа опора в жизни? Ни работы, ни денег. Только и знает, что ныть.
        – Хофмайстер, что вы себе позволяете! – взвился Петер.
        – Это ты себе позволяешь. Пришел к молодой незамужней инорите с непонятно какими целями…
        – А вы – с понятно, – едко сказал Петер.
        Я несколько растерялась от напора со стороны партнера иноры Эберхардт. Он злился на соперника и потирал собранную в кулак правую руку с таким видом, как будто примеривался, откуда лучше начинать избиение. Дело шло к драке, и как это остановить, я не знала.
        – Я – с понятно, – согласился Эдди. – Я сразу Штефани сказал, чтобы выходила за меня. Я, можно сказать, только из-за нее здесь настолько задержался, хотя мне давно пора уже уезжать. И мне не нравятся всякие хлыщи, изображающие неземную печаль, а на деле пытающиеся отбить у меня невесту.
        – Инор Хофмайстер, я вам уже отказала, – напомнила я.
        – Так теперь в связи с последними событиями и передумать могла, – ответил он. – Здесь небезопасно для одинокой девушки, сама видишь.
        – А с вами я защищена от всяких опасностей? Да меня даже никто искать не будет, если вам вдруг в голову придет меня по дороге прикопать.
        – С чего бы? – удивился Эдди. – Я не некромант. Меня мертвые девушки не возбуждают, детка. И вообще, Гроссер, шел бы ты отсюда, дай влюбленным без свидетелей поговорить. Глядишь, без тебя мы бы уже давно общий язык нашли.
        Наглость его казалась нескончаемой. А вот Петер действительно встал из-за стола и собирался оставить меня наедине с Эдди, чего мне совсем не хотелось.
        – Инор Хофмайстер, я не останусь с вами вдвоем в этой квартире, и я вовсе не влюблена, а значит, никак не могу за вас выйти.
        – Детка, браки по расчету – самые крепкие, – заметил Эдди и положил себе последний кусочек торта, который я так надеялась отложить себе на завтра.
        – Так я пойду? – неуверенно сказал Петер.
        Я испугалась. Мне не хотелось оказаться в запертом помещении наедине с Эдди, который будет действовать так же, как когда он меня провожал. И совсем никто не придет мне на помощь. Богиня!
        – Инор Хофмайстер, – в панике заявила я, – если вы остаетесь, то я уйду вместе с Петером.
        – Детка, его есть кому утешать, – недовольно сказал Эдди. – А нам есть о чем поговорить.
        Но я встала из-за стола и с решительным видом пошла к двери, где стоял Петер. Идти с ним никуда я не собиралась, но можно и во дворе посидеть, пока этот наглый второй гость не уйдет. Позволить ему остаться никак нельзя было – кончится это тем, что я просто вынуждена буду за него выйти замуж, на что он и рассчитывал.
        – Ладно, поговорим завтра в магазине, – вынужден был он согласиться. – Эх, Гроссер, такой вечер испортил. Если тебе плохо, это не значит, что и окружающим гадости делать нужно.
        – Штефани в любом случае не собиралась проводить с вами этот вечер, – пробурчал Петер. – Но все же приношу ей свое извинение за то, что пришел не вовремя.
        – Петер, вы мне совсем не помешали, – твердо ответила я. – Можете приходить в любое время. Вас, в отличие от инора Хофмайстера, я всегда рада видеть.
        – Вот и носи после этого иноритам цветы, – мрачно сказал Эдди. – Никакой тебе благодарности.
        – Можете забрать свой букет, инор Хофмайстер, – оскорбленно сказала я.
        – Да ну, детка, что мне с ним потом делать? – отмахнулся он. – Я тебе принес. Только в следующий раз нужно будет еще и вазу прихватить…
        Следующий раз? Он собирается ко мне с этими букетами постоянно ходить?
        – Инор Хофмайстер, мне этого вашего букета надолго хватит.
        – Собираешься засушить и любоваться всю оставшуюся жизнь? – усмехнулся Эдди. – Я польщен. Не волнуйся, детка, у тебя еще много букетов будет. Можешь этот спокойно выбросить, как надоест.
        Они оба наконец покинули мою квартиру. Я убрала со стола, вымыла посуду и с грустью поизучала пустую коробку из-под угощения. Торт казался таким большим, но теперь от него остались только мелкие крошки. Ладно, Эдди, он вообще не привык себя стеснять в чем-либо, но вот Петеру его горе совсем не мешало с меланхоличным видом накладывать себе добавки. Нам бы с Региной этого на несколько дней хватило. Я вздохнула, сложила коробку и отправила ее в корзину для мусора. Мне было чем заняться и без того, чтобы предаваться глупым размышлениям о вкусных тортах. Я вернулась в комнату и достала роман, на чистых листочках которого записывала свои размышления. Поведение Эдди мне все так же казалось ужасно подозрительным. Утверждает, что задержался в Гаэрре исключительно из-за моих прекрасных глаз, еще и жаждет просто немедленно жениться на безродной сироте, о матери которой он знает нечто, позволяющее надеяться на крупный куш. Цветы эти, торт. Я недовольно фыркнула. Нет уж, инор Хофмайстер, ищите невесту в другом месте. Меня за торт не купишь!



        Глава 20

        Очередной стук в дверь разозлил меня до невозможности. Я решила, что это вернулся Эдди, чтобы без свидетелей добиться желаемого. Я даже открывать не стала.
        – Инор Хофмайстер, вам нечего делать у меня в гостях в такое время.
        – Инорита Ройтер, это инор Брайнер, – раздался сухой официальный голос.
        В некотором удивлении распахнула я дверь. Я не ожидала увидеть Рудольфа после его демонстративного пренебрежения в кафе. На лице его и сейчас не было обычной улыбки, будто пришел он не больше, не меньше, как арестовывать. Но совесть моя была совершенно чиста.
        – Я вас слушаю, инор Брайнер, – не менее официально сказала я.
        – Инорита Ройтер, поскольку преступник пускает в ход ментальную магию, то прошу вас носить этот защитный артефакт, пока мы не найдем виновного. – И добавил: – Ты можешь думать обо мне все, что угодно, но я действительно волнуюсь за тебя, Штефани.
        – Обычный защитный артефакт? – недоверчиво уточнила я.
        – Почему обычный? Самый лучший, который Сыск предоставляет свидетелям, – ответил Рудольф. – Инор Шварц согласился, что ты находишься под ударом. И учти, что дам не насовсем, а под расписку. Как закончится все это поимкой убийцы – вернешь.
        Артефакт выглядел невзрачно и никак не походил на самое лучшее, что Сыск может предоставить. А походил он на кулон, который неизвестно сколько времени провалялся в канаве, успел проржаветь и подпортиться. Поэтому у меня возникли обоснованные сомнения, что это вообще может защитить меня от чего-либо. Я выразительно посмотрела на Рудольфа.
        – На внешний вид не смотри, – правильно понял он меня. – Выглядит, конечно, не очень, но вещица одна из самых эффективных.
        – Уж больно она неказистая, ваша эффективная вещица, – озвучила я свое мнение.
        – Спрячешь под платьем, никто и не увидит, как выглядит, – недовольно сказал Рудольф. – Сразу видно, что девушка, красивое ей подавай. Новые, может, и попривлекательней будут, но эта – надежнее и проверена на прочность неоднократно.
        – А как на мне запас ее прочности закончится? – недоверчиво спросила я. – Я на ваш артефакт понадеюсь, а он откажет в самый неподходящий момент.
        – А ты не шастай где ни попадя в компании подозрительных типов, – ответил он мне. – И в квартиру их не впускай. Тогда и волноваться не будешь, что откажет.
        – Тогда я не буду волноваться и без вашего артефакта, – заметила я.
        На меня внезапно накатило упрямство. Очень уж я на него обиделась за сцену в кафе. Нет, я прекрасно понимала, что и он на меня обиделся после высказанных подозрений и имел право на подобное отношение. Вот только это совсем не значит, что я сейчас растаю, все забуду и прощу. И надену это вот уродство. Пусть его никто под платьем не увидит, но я-то буду все время помнить, что на мне находится.
        – Тогда я буду волноваться, – сказал он с нажимом. – Штефани, речь идет о твоей безопасности, а ты ведешь себя как маленькая девочка. Надень, я покажу, как активировать.
        Возможно, он был прав, но этот облезлый кулон мне все равно не нравился. Настолько не нравился, что я даже брать его в руки не хотела и сейчас пыталась найти хоть какие-то причины для отказа.
        – А что там, в этом артефакте, кроме защиты?
        – Еще маячок, – с некоторым раздражением ответил Рудольф. – Но он там не потому, что я собираюсь контролировать каждый твой шаг, просто стандартная комплектация это предполагает.
        – И все? А то слухи ходят про подслушивающие артефакты.
        – Штефани, если бы я хотел повесить на тебя подслушивающий артефакт, ты об этом даже не узнала бы! – вспылил Рудольф. – Что у тебя подслушивать? Как ты впариваешь дорогущую ерунду богатеньким дурам? Скажи на милость, зачем Сыску это знать?
        В его словах был определенный резон, но согласиться вот так сразу я просто не могла.
        – Мало ли какие у меня могут быть секреты, – пробурчала я, – и у магазина иноры Эберхардт.
        – Да какие там секреты, – недовольно сказал он. – Что она орочьи снадобья использует? Так пока твоя хозяйка поставляет косметику кронпринцессе Лиаре, на это будут закрывать глаза. И на торговлю инора Хофмайстера с орками тоже.
        – Инора Эберхардт поставляет косметику к Королевскому двору? – потрясенно переспросила я. – Кронпринцессе?
        Об этом я слышала впервые. Ни сама инора, ни Сабина ни разу при мне об этом не упоминали, хотя такие покупательницы есть далеко не у всех косметических магазинчиков. Да что там! Я была уверена, что косметику королевскому семейству делает исключительно придворный маг. На фоне такого выдающегося известия померкло даже то, что Сыск знает о нарушениях, которые допускают инора Эберхардт и ее компаньон.
        – Поставляет.
        – Я увижу кронпринцессу, – почти восторженно сказала я.
        И непременно расскажу об этом Регине. Наш приют, хоть и назывался Королевским, венценосные особы вниманием не баловали. Разве что король Лауф присылал проверяющих раз в несколько лет, да и те интересовались больше денежными вопросами, чем всеми остальными. Но это проверяющие. А тут – целая кронпринцесса, почти королева!
        – Не увидишь, – охладил мой пыл Рудольф. – Она сама по магазинам не ходит. Посыльных из дворца присылает. И вообще, мы с тобой совсем не о том говорим.
        Он выразительно покачал передо мной артефактом, а я поняла, почему не хочу его брать. Потому что, как только я это надену, причин находиться здесь у Рудольфа не будет и он от меня уйдет. А я этого не желала.
        – А если вы столь снисходительно относитесь к мелким нарушениям закона со стороны иноры Эберхардт, – притворяясь, что ничего не понимаю, сказала я, – то тогда что ты делал у заднего крыльца нашего магазина в тот день, когда мы познакомились?
        – Хочешь сказать, когда ты чуть меня с ног не сбила? – улыбнулся он. – Потому что познакомились мы позже.
        – Это неважно, ты же понял, о чем я говорю, – отмахнулась я.
        Он опять покачал перед моим носом артефактом, но я все так же делала вид, что у меня избирательная слепота. И что мне очень важен его ответ. Он задумчиво на меня посмотрел, вздохнул и сказал:
        – Так и будем на пороге стоять? Может, хоть в квартиру пригласишь?
        – Рассказ такой длинный?
        – Очень…
        В конце концов, я сегодня напоила чаем уже двух иноров, почему бы не угостить и третьего? Этот пришел без торта, а значит, к чаю у него ничего не будет, о чем я его сразу честно предупредила, когда мы прошли на кухню…
        – Совсем ничего? – уточнил он, даже как-то погрустнев при этом.
        – Совсем, – подтвердила я. – Был торт, его инор Хофмайстер принес, но они с Петером его и съели.
        Свое сожаление по этому поводу удержать мне не удалось, тем более что сопровождалось оно моим тяжелым вздохом. С одной стороны, все правильно – кто принес, тот и съел. С другой, я и распробовать не успела, как торт закончился, и вот это уже никак не могло быть правильным.
        – Надо же, инор Хофмайстер к тебе с тортами ходит, – не удержался Рудольф.
        – Я же говорила, что он на мне жениться собрался. Так что не только с тортами, но и с букетами. – Я подумала и добавила: – А в следующий раз обещал и вазу принести.
        Тут Рудольф увидел букет, пристроенный в единственную возможную емкость, и рассмеялся.
        – Да, ваза, пожалуй, тебе не помешает, – согласился он. – Кастрюли следует использовать по-другому. Даже если они старые и облезлые.
        – Не пропадать же цветам, – пожала я плечами. – Без воды они тут же завянут. А кастрюля мне не очень-то и нужна пока. Все равно готовить нечего.
        – Штефани, а давай я тебя на ужин приглашу, – неожиданно сказал Рудольф. – Ты же наверняка не ела нормально сегодня.
        – Мы с тобой днем в кафе встретились, – напомнила я.
        – Так я поэтому и говорю, что не ела нормально, – невозмутимо ответил он. – То ковыряние в тарелках обедом назвать нельзя. Я даже не уверен, что ты там вообще что-нибудь съела.
        Я поняла, что действительно хочу есть. Единственный кусочек торта, что мне достался, был необычайно вкусным, но лишь раздразнил привыкший к более основательной еде желудок, и сейчас желудок давал понять, что не просто готов к работе, а взбунтуется, если ее немедленно ему не предоставят.
        – Но с условием, что ты мне расскажешь, что делал у заднего крыльца магазина, – поставила я условие.
        – А если это тайна следствия?
        – Тогда я с тобой никуда не иду. И артефакт твой не надеваю. Ты не доверяешь мне – я не доверяю тебе.
        Он удивленно на меня посмотрел. Подумал немного, потом сказал:
        – Хорошо. Расскажу то, что можно. Если бы ты у нас работала – рассказал бы все, а так…
        – У вас же женщины не работают, – обиженно ответила я. – Так что получается, что ты мне не рассказал бы в любом случае.
        – Почему? – удивился он. – Мало, но работают. К примеру, жена Шварца, что дело Сабины ведет, лет двадцать работает уже точно.
        Он направил меня к выходу, и я не стала сопротивляться. И есть хотелось, и интересно было услышать, что он мне расскажет. И загадочная жена Шварца опять же. Не представляю, чем может заниматься в Сыске женщина столько лет. Разве что…
        – Она секретарем работает? – уточнила я.
        – Нет, – коротко ответил Рудольф и замолчал.
        Молчал он все время, пока я закрывала дверь и мы спускались по лестнице. Я думала, Рудольф просто не хочет говорить о таких секретных вещах там, где могут услышать соседи, но нет – на улице он все так же продолжал загадочно молчать.
        – Так кем же она работает? – не вытерпела я.
        – Зачем тебе? – усмехнулся он. – Тоже к нам хочешь? Приходи, у нас интересно, а магам – в особенности. Для начала подучиться придется, но оно того стоит. Или ты решила всю жизнь у иноры Эберхардт проработать?
        Он так явно переводил разговор на другую тему, что даже сомнений не осталось – ничего он мне про жену следователя рассказывать не хочет. Но я сдаваться не собиралась.
        – Караулить у заднего входа незадачливых продавцов и пытаться втереться к ним в доверие? – ехидно спросила я. – Этим занимается и инора Шварц? А долго учиться придется?
        Он захохотал, неожиданно поцеловал меня в щеку и заявил:
        – Боюсь, что втираться в доверие у тебя никогда не получится, так что инора Шварц может не опасаться конкуренции.
        Я сделала оскорбленное лицо, но любопытство было сильнее желания выглядеть подобающе, так, как нас учили в приюте. Какой ужас, прошло всего несколько дней, как я оттуда вышла, а меня уже на улице целует совершенно посторонний инор, а я даже на него не ругаюсь. Богиня, что сказала бы сестра-смотрительница? Мою вину несколько смягчало только то, что я его целовать не собиралась да поцелуй был скорее дружеский, такое мимолетное касание, легкое и нежное…
        – И все-таки, кем у вас может работать замужняя женщина? – не унималась я. – Дом, дети и все такое… Это же времени требует.
        – Детей у них нет, насколько я знаю, – неохотно ответил Рудольф. – И отношения в семье такие, что каждый стремится на работе подольше задержаться. Давай о чем-нибудь другом поговорим, а? У меня такое чувство, что я начальство за глаза обсуждаю.
        Наверное, мне бы тоже не понравилось рассказывать про инору Эберхардт посторонним людям, так что пришлось смириться, что я не узнаю, кем работает в Сыске инора Шварц. Да и не столь это интересно. В засаде она не сидит, это точно, так что либо в их лаборатории всякие улики изучает, либо бумажки перекладывает в каком-нибудь из кабинетов.
        Я думала, Рудольф поведет меня в кафе, где мы сегодня обедали, но нет – после серии поворотов, восстановить которую сама я бы не смогла, мы очутились перед входом в полуподвальное помещение, над которым сияла россыпь магических разноцветных огоньков. Выглядело это скорее уютно, чем устрашающе. И внутри тоже оказалось довольно мило. Добротные квадратные деревянные столы, на которых не было скатертей, но вместо них лежали очень симпатичные салфетки с цветочной вышивкой. Яркие цветочные же картины на стенах перемежались связками лука, чеснока и каких-то сушеных травок. Но самое главное – там просто умопомрачительно пахло. Свежим хлебом. Жареным мясом. Какими-то специями, для меня непривычными. Непривычен для меня был и вид официантов – все они оказались гномами.
        – Надеюсь, ты ничего не имеешь против гномской кухни? – спросил Рудольф.
        – Пахнет вкусно, – уклончиво ответила я.
        Ближайший к нам коротышка пробасил, что тут не нюхать, тут пробовать надо, и пригласил пройти за тот столик, что на нас смотрит. Смотрел на нас один из угловых, к нему и направились. Меню я брала с некоторой опаской. Как и думала, знакомых названий не было, поэтому я поизучала немного описания, захлопнула эту тоненькую книжицу и предложила Рудольфу:
        – Закажи мне на свой вкус. Ты же здесь не в первый раз, правда?
        – Правда, – согласился он. – Когда в Академии учился, здесь часто что-нибудь группой отмечали.
        – Да, маги нас любят, – довольно сказал стоящий рядом официант. – А мы любим магов, если они безобразничать не начинают.
        – Мы не будем, – усмехнулся Рудольф и сделал заказ.



        Глава 21

        Лишь только гном отошел от нашего столика, я сразу напомнила:
        – Ты обещал рассказать, что ты делал у задней двери нашего магазина.
        – Что делал? Думал, – ответил он. – Подвижек в деле Марты совсем не было. За что тянуть – непонятно. Сверху нам ясно сказали, не беспокоить инору Эберхардт более необходимого, да и на первый взгляд пропажа девушки с работой никак не связана. Вещей Марты, как утверждала хозяйка магазина, там тоже не осталось. Но зайти и посмотреть на место ее работы очень хотелось. А тут ты вылетаешь, и прямо мне в руки. Разве я мог упустить такую возможность?
        – Не мог, – грустно согласилась я.
        Чувствовать себя неупущенной возможностью было не очень приятно. Но лучше уж честная и неприятная правда, чем красивая возвышенная ложь. Все это я прекрасно понимала и усиленно старалась не обижаться на своего спутника. Получалось не очень хорошо.
        – Но никакого плана у меня не было. Ни относительно вашего магазина, ни относительно тебя, – твердо сказал Рудольф.
        Заявление Рудольф сделал очень громкое, только вот незадача – никак не соответствовало оно тому, что было сказано чуть раньше. По всему выходило, ему нужен был доступ в магазин иноры Эберхардт, что он рассчитывал получить через меня. И то, что он пришел на следующий день в качестве лица, якобы мной заинтересованного, на самом деле была просто маска. Маска сотрудника Сыска, который хотел оглядеть помещение магазина изнутри и сделать вывод. Правда, для этого недостаточно осмотреть один лишь торговый зал, но в подсобные помещения он рассчитывал попасть, когда я приму его ухаживания. Вот только что Рудольф там собирался найти?
        – В магазине нет личных вещей продавщиц, – с мрачным удовлетворением сказала я. – От Марты ничего не осталось. И от Сабины тоже. Инора Эберхардт не разрешает ничего хранить у нее и внимательно за этим следит.
        – Подслушки боится? – усмехнулся Рудольф. – Смотрю, у вас много общего в вопросах подозрительности.
        – Я не знаю, чего она боится. Мне озвучили требования, и я их выполняю, – ответила я. – Считаешь, у нее нет для подозрительности никаких оснований?
        – Да нет, не считаю, – ответил он. – Мне известно, что рецепты у нее предлагали купить, но она отказывалась. Якобы обещала сестре, что все они останутся внутри семьи. После чего в ее дом неоднократно пытались проникнуть, а когда ни одна из попыток не увенчалась успехом – подкупить продавщиц. Но с ними иноре Эберхардт обычно везло – либо оказывались слишком честными, либо уровень Дара не позволял понять, что хозяйка делает. Я уверен, что твоя Сабина, если бы могла, продала сведения, даже на миг не задумавшись.
        – Она не моя, – мрачно ответила я. – И давай не будем о погибшей говорить плохо.
        – Я не говорю плохо, я говорю правду, – возразил он.
        – Нет, ты предполагаешь. Что она сделала бы, если бы у нее был Дар, – возразила я. – Этого она и сама не знала. Я вот думаю, имей она Дар, ни за что не пошла бы на такую работу.
        – Возможно, – согласился он. – Но речь не об этом. А о том, что к продавщицам искали все новые подходы и денег на это выделялось все больше. Тебе, кстати, еще никто ничего не предлагал? Для целей злоумышленников ты подходишь идеально. Приличный уровень Дара, только обучить немного – и вперед, на получение рецептов.
        – Наверное, я слишком мало там работаю, – обиженно сказала я.
        Сложно было сказать, что именно меня задело – то, что не предлагали, или то, что Рудольф считает меня способной на торговлю чужими секретами. Да, я сирота, денег у меня совсем нет, но это не значит, что отсутствует гордость или порядочность.
        – Я уверен, ты отказалась бы, – польстил мне Рудольф, правда, не знаю, насколько искренне.
        – Ты меня слишком мало знаешь, – заметила я.
        Тут как раз принесли заказанный нами ужин, и мы оба замолчали, отдавая дань еде. Я лично сегодня поняла, что гномскую кухню очень люблю, и, пожалуй, не отказалась бы прийти сюда еще раз и даже в той же компании. Блюда показались несколько непривычно острыми, но нас в приюте приправами не баловали, поэтому пока все, что я ела, имело для меня очень выразительный вкус.
        – Чтобы понять, что ты за человек, – достаточно, – продолжил Рудольф. – Ты на такое не пойдешь. Судя по рассказам людей, близко знавших Марту, она тоже не согласилась бы торговать чужими секретами. Магичка она была не из сильных, но увидеть и понять, что делает инора Эберхардт, могла. Другое дело, что процесс от и до она ни разу не видела, так ведь?
        – Откуда мне знать? – пожала я плечами. – Я тогда в магазине не работала. А меня саму инора Эберхардт только раз просила помочь. И крем, который я относила, доделывала без моего участия.
        – Насколько я успел узнать, когда инора Эберхардт привлекала посторонних, она ингредиенты раскладывала по баночкам с номерами.
        Я нехотя кивнула в подтверждение его слов – в тот единственный раз, что я помогала своей нанимательнице, узнать, что же я подавала, было совершенно невозможно. Более того, дозы были такими маленькими, что, наверное, захоти я отсыпать хоть самую малость, пришлось бы брать все, и в заготовку крема ничего бы не попало, а такое не могло пройти незамеченным.
        – Но инора Эберхардт не учитывала, что в памяти все остается, – продолжил Рудольф, – и при желании маг-менталист это может вытащить.
        – У квартирной хозяйки Марты было ментальное вмешательство, ты говорил, – вспомнила я.
        – Да, – подтвердил он. – Слабое и едва уловимое ко времени, когда девушку начали искать. Если бы промедлили с поисками, то и не обнаружили бы ничего, там оставалась всего пара дней до полного исчезновения следов.
        – Оно может и не быть связано с пропажей Марты, – заметила я.
        – Может. Но эта инора – не та персона, на которую будет тратить время ментальный маг. Дама она небогатая, доход у нее есть только со сдачи комнаты. Не думаешь же ты, что менталисты ходят по рынкам и убеждают покупательниц в том, что подвонявшее мясо еще совсем свежее? Нет, я уверен, что вмешательство связано с пропажей Марты.
        Его убежденность была сродни фанатизму, а вот я видела в его рассуждениях сразу несколько слабых мест, о которых тут же и сказала.
        – Смотри, Рудольф. Менталист мог считать память Марты так, что она потом ничего не вспомнила бы, правильно? Зачем ему похищать или даже убивать девушку? Зачем внушать ложные воспоминания хозяйке? И как результат – зачем привлекать к себе лишнее внимание, если без этого менталист может обойтись?
        – Если менталист сильный – да, – согласился Рудольф. – Но сильный менталист не будет охотиться за алхимическими рецептами. Ему и без того есть на чем зарабатывать деньги, и неплохие деньги. А вот слабый…
        – Знаешь, Рудольф, я сейчас вижу одни бездоказательные предположения, – честно сказала я. – Они построены на разрозненных фактах в такое неустойчивое сооружение, что без разницы – вытащи сейчас одну детальку или вставь туда новую – все равно все рассыплется.
        – Нужно же отталкиваться хоть от чего-то, – обиженно возразил он. – Считай это моей интуицией.
        – И как твоя интуиция вписывает сюда убийство Сабины? – язвительно поинтересовалась я. – На ней же следы ментального воздействия отсутствовали?
        – Почему?
        Он удивленно на меня посмотрел, но ничего не добавил, напротив, замолчал и уставился в свою тарелку с таким мрачным видом, будто мясо там было как раз из того, завонявшегося, что впаривал на рынке маг-менталист. Очень было похоже, что сейчас он проговорился о том, чего мне знать не следовало, и очень об этом жалеет.
        – Рудольф, я никому не расскажу, – сказала я. – Более того, ты мне ничего не говорил, я ничего не слышала.
        Мои слова настроения ему не улучшили.
        – Спасибо, – коротко ответил он. – Забыл я, что совсем не с тем разговариваю, извини.
        – Значит, ты считаешь, что Сабина замешана в исчезновении Марты, а ее саму убрали, чтобы… Чтобы что? Зачем ее убрали?
        – Здесь возможны варианты, – ответил Рудольф неохотно. – Возможно, она начала преступника шантажировать. Все же Аккерман была очень жадной и пыталась выжать все возможное из тех, кто ее окружал.
        Против этого мне нечего было возразить. Деньги на квартиру она взяла у Петера, неизвестно, собиралась ли возвращать. С меня планировала брать двойную квартплату. Да и приметное платье сохранила лишь потому, что оно было очень дорогим. Деньги Сабина любила. Но могла ли я ее за это осуждать? Ведь два года назад она, так же как совсем недавно и я, вышла из приюта, ничего не имея, кроме той малости, что нам выдали. Разве можно на такое прожить? Даже для меня, с моими скромными запросами, первый месяц был бы очень тяжелым, не попади я в магазин иноры Эберхардт. А Сабина всегда мечтала о шикарной жизни, для нее это был мизер, не заслуживающий внимания.
        – Или само ее существование мешало планам, – продолжил Рудольф.
        – Но зачем убивать? Почему бы просто не подчистить память?
        – Я думаю, преступник слабый менталист, – ответил он. – Подчистка памяти – работа ювелирная. Нужно одни воспоминания заменить другими, да так, чтобы они как собственные легли. Заставить инору видеть на месте посторонней девушки свою квартиросъемщицу – намного проще.
        – Ты считаешь, что собирала вещи вместо Марты Сабина? – уточнила я.
        – Ментальное вмешательство и платье в твоей квартире говорят в пользу этой версии, – невозмутимо ответил Рудольф.
        – Но если Сабина собирала вещи Марты, тогда получается, что сама Марта была уже мертва?
        – Получается, да, – коротко ответил Рудольф и опять уставился в тарелку.
        А у меня совсем аппетит пропал. Если Сабина – сообщник убийцы и помогала ему прятать следы преступления, то по всему получается, что меня они собирались использовать, для этого и устраивали в магазин. Что не вышло с Мартой, то может получиться со мной. Я идеально подхожу на роль жертвы на их алтарь призрачной возможности обогатиться. Не получилось бы у меня считать память как нужно – ничего страшного, найдется другая дурочка, а эту даже искать никто не будет. Я не была для Сабины близкой подругой, да и не близкой – тоже, но это ее не оправдывало. Наверное, мне не дано понять людей, способных убить ради денег, отнять чужую жизнь ради кучки бездушного металла, пусть и очень большой кучки. А уж если учесть, что все это планировалось по отношению ко мне…
        – Меня они хотели… как Марту? – пересохшими губами спросила я.
        – Думаю, да, – неохотно ответил Рудольф. – Поначалу уж точно. Но это всего лишь предположения, основанные на особенностях характера Аккерман. А ведь за ней кто-то стоял, и мы пока не знаем кто. Очень уж скрытной была эта инорита, а желающих заполучить рецепты иноры Эберхардт более чем достаточно. Мы привлекали некроманта, и не одного, но допросить дух не получилось. Что касается Марты – там не удалось его даже вызвать, хотя подтвердилось, что девушки нет в живых.
        Богиня, да здесь попросту не поймешь, с какой стороны на тебя покушаться будут! Но уж обезопасить себя я постараюсь!
        – Я уволюсь, завтра же уволюсь, – испуганно сказала я.
        – Боюсь, в твоей ситуации это не поможет, – ответил Рудольф.
        – Почему?
        – Потому что ты – это ты, – очень понятно сказал он. – Тот самый не учтенный преступником фактор.
        – И что во мне такого неучтенного? – недовольно спросила я.
        – Чтобы быть уверенным, нужно провести исследование по точному определению твоего родства. Строить предположения – это одно, а иметь четкие доказательства – совсем другое.
        – Ты считаешь, что я в родстве с преступником?
        – Что? – Он удивленно на меня посмотрел. – Из чего ты сделала такие выводы?
        – Из твоих слов, – ответила я. – Поскольку я знаю, кто моя мать, и она мне совсем не нравится. Дом у нее тоже подозрительно нежилой. А значит, она совсем не обычная покупательница, а преступница.
        Я гордо посмотрела на Рудольфа, он выглядел несколько озадаченным. Наверное, не ожидал от меня такой догадливости.
        – Постой, ты считаешь, что твоя мать – одна из покупательниц иноры Эберхардт? – недоуменно уточнил он.
        – Да, конечно.
        – С чего ты взяла? В приюте не должны сообщать данных о родных, даже если у них есть такие сведения. Тебе не могли там ничего сказать.
        – В приюте не сказали, – неохотно подтвердила я. – Но при выходе оттуда мне передали письмо от матери.
        – И в нем была фамилия и адрес? – насмешливо спросил Рудольф.
        Почему-то меня его отношение ужасно разозлило.
        – Нет, в нем не было фамилии и адреса, – ответила я. – В нем вообще почти ничего не было. Никакой материнской любовью оно не дышало, если ты об этом. Но написано оно было очень характерным почерком. Угловатым, с наклоном влево, так что когда я такой же увидела на чеке, сам понимаешь, сомнений у меня не осталось.
        Рудольф неожиданно расхохотался. Смеялся он необычайно заразительно, так что я невольно начала улыбаться, хоть совсем не понимала, что его так развеселило.
        – Штеффи, – отсмеявшись, сказал он, – не возьмут тебя к нам работать. Вот ты недавно обвиняла меня в несерьезном подходе, а сама делаешь выводы совсем на пустом месте.
        – Что значит «на пустом»? – возмутилась я. – Вот ты встречал у кого-нибудь подобный почерк?
        Рудольф невозмутимо достал из кармана карандаш и блокнот. Вырвал оттуда листочек, таким хорошо узнаваемым почерком с наклоном влево написал: «Штефани Ройтер мне очень нравится» – и протянул мне. Я мрачно поизучала. На первый взгляд, написано было так же, как и в письме моей мамы, но на ее роль этот наглый тип никак не подходил.
        – Дело в том, моя дорогая, – снисходительно сказал он, – что подобный тип почерка был очень моден лет двадцать – двадцать пять тому назад. Соответственно, дамы в возрасте твоей мамы, желавшие придать себе некую аристократичность, сплошь и рядом писали с такими особенностями. И если вас в приюте учили классической каллиграфии, это не значит, что все остальные должны писать по тем же правилам.
        На это мне было нечего ответить. Я проглотила и фамильярное обращение, и снисходительный тон, настолько была раздавлена собственной глупостью. В самом деле, мне даже в голову не пришло положить бумажки рядом и сравнить. А ведь могло оказаться, что на каждой были свои особенности почерка.
        – Извини, я постоянно забываю, что ты многого просто не знаешь, – мягко сказал Рудольф. – Но очень уж меня рассмешил твой вывод о родстве на основании почерка.
        – Пусть мой вывод был сделан на основании почерка и оказался неправильным, – мрачно сказала я. – А на основании чего свой вывод о родстве сделал ты, что так в нем уверен?
        – Ауры, конечно. Когда долго наблюдаешь за человеком не только на физическом плане, появление ауры, имеющей общие черты с наблюдаемой, не может пройти незамеченным.
        Да, изучение аур оставалось для меня недоступным – я их попросту не видела. А уж свою не может видеть никто. Так что даже если бы могла рассмотреть чужую, сравнить не получилось бы. Но теперь меня больше интересовало, зачем он следил за носительницей ауры, имеющей общие черты с моей.
        – И почему ты долго наблюдал за той инорой? – невольно заинтересовалась я. – Она в зоне интереса Сыска? То есть моя мать – преступница?
        – Штефани, давай для начала ты примешь, что ни одна из покупательниц иноры Эберхардт твоей родственницей не является, – вкрадчиво сказал он.



        Глава 22

        Стыдно сказать, но при этих его словах я испытала огромное облегчение. Неужели эта отвратительнейшая инора не является моей матерью? Какое счастье! Неприятно само знание того, что от тебя когда-то отказались, но еще неприятнее знать, что отказавшаяся – такое вот существо, никого не любящее и хамоватое, не вызывающее к себе никаких хороших чувств. Ушло и беспокойство о собственной бесчувственности, о которой я постоянно думала с тех пор, как поняла, что та инора не вызывает у меня дочерней любви.
        – Значит, та мерзкая особа, которой я относила крем, мне совсем не родственница? – все же решила я уточнить у Рудольфа.
        – Которой крем относила? – переспросил он и рассмеялся. – Нет, ей ты точно не родственница. Насчет остальных не знаю – я же не отслеживаю ауры всех приходящих в магазин иноры Эберхардт дам.
        – Ты не отслеживаешь ауры всех приходящих в магазин, – повторила я. – Только некоторых покупательниц, как я поняла, да? И еще всех, кто постоянно находится в магазине…
        И то, что отсюда следовало, мне совсем не понравилось. Я не видела ничего, написанного моей нанимательницей, но, как только что выяснилось, почерк не может быть чем-то важным для определения родства. Двадцать лет назад было модно писать с наклоном влево, а через десять лет, к примеру, – вправо и со множеством завитушек. Почерк можно и поменять, это не аура. И интерес Эдди, довольно сильного в магическом плане, сюда тоже хорошо вписывается. Незаконный оборот орочьих зелий приносит неплохие деньги, но почему бы и не прибрать к рукам другое прибыльное дело? Изготовление косметики для высокопоставленных особ дает много возможностей тому, кто знает, как их использовать. А для этого всего лишь надо жениться на дочери хозяйки. Не самое страшное условие для такого любвеобильного типа, как Эдди. Он наверняка сразу понял, что инора Эберхардт – моя мать. Да, она производит впечатление доброй и заботливой женщины. Но только впечатление, если ради спокойной жизни и собственного благополучия она восемнадцать лет назад отказалась от своего ребенка. И сейчас у нее даже сердце не дрогнуло, когда к ней в магазин
пришла девушка из приюта, куда она отправила ненужного ребенка, и с тем самым именем, каким она назвала дочь. Наверное, она уже и забыла про мое существование, ведь за все эти годы ни разу даже не поинтересовалась, как я живу. Сестра-настоятельница говорила не осуждать женщину, давшую мне жизнь, ведь я не знаю, что ее толкнуло на отказ от меня. Возможно, восемнадцать лет назад у нее были серьезные проблемы, но сейчас их нет. Но этой иноре удобнее жить одной и страдать о несложившейся судьбе.
        – Штефани, что-то ты погрустнела.
        – Всегда неприятно разочаровываться в людях, – ответила я. – Думаешь о них одно, а они оказываются совсем не такими. Лживыми, бездушными… Лучше бы я пошла на фабрику, куда меня из приюта направляли. Но и теперь не поздно.
        – Тебе не на фабрику нужно идти, а в Академию, – заметил Рудольф. – В этом году ты не успела, но сколько там до следующего набора? Меньше года. Магу нужна работающая голова, а фабрика ее только притупить может, к чему это тебе? Да и платят там очень мало.
        – Здесь я не останусь, – твердо сказала я. – Сколько бы мне ни платили, не останусь.
        Одна мысль, что мне придется смотреть в глаза этой лживой женщине, вызывала у меня тошноту. А уж видеть каждый день, как она изображает материнскую заботу и участие, мне совсем не хотелось. На душе было гадко. Много гаже, чем когда я решила, что моя мать – инора в эльфийских шелках.
        – Платит инора Эберхардт хорошо, – сказал Рудольф. – Но ты слишком мало проработала там, чтобы скопить приличную сумму. На сколько тебе хватит при экономии? На месяц? Два? Все равно придется искать работу…
        Я пожала плечами. Я не собиралась ему сообщать, что никаких денег у меня нет – все ушли на покупку подменного крема для женщины, которая, как оказалось, мне совсем никто. Это моя проблема, созданная моей же глупостью. Мне хотелось защитить одну инору, которую я считала своей матерью, и другую, которая казалась мне заботливым и порядочным человеком. Я боялась по ошибке причинить вред им обеим. Смешно даже. Какая же я была дура! Я решила рассказать Рудольфу про разговор, что я слышала в день, когда с меня взяли магическую клятву. Клятва, как оказалось, была бессмысленна – Сыск великолепно знал про все шалости с орочьими зельями, не считая нужным сообщать о своем знании иноре Эберхардт. И правильно, тогда она вообще ничего бы не боялась, а так творит свои темные делишки с оглядкой на закон…
        – Рудольф, а сейчас ты считаешься на службе или нет? – Для начала я решила прояснить этот важный вопрос.
        – Штефани, что ж ты такая недоверчивая? – недовольно пробурчал он. – Мне казалось, мы с тобой уже обсудили этот вопрос и его закрыли. Неужели я не могу просто так, безо всякой задней мысли, пригласить понравившуюся мне инориту на ужин?
        – Я хочу услышать четкий ответ, – твердо сказала я. – Да или нет?
        – Нет, не на службе.
        – Тогда я могу рассчитывать, что все, мной рассказанное сейчас, останется только между нами? – спросила я.
        – Я в любом случае мог дать тебе слово, что никому ничего не расскажу.
        В его глазах загорелся огонек азарта, а сам он зримо подался в мою сторону через стол. Удовлетворять его любопытство безо всяких гарантий я не собиралась. Кто знает, чем грозит лично мне замена дорогого крема? Стоимость его такова, что пойдет еще как воровство в особо крупных размерах. Выплатить такую сумму я смогу не скоро, если вообще смогу.
        – Так дай его, это слово, – невозмутимо предложила я. – Что все, что я тебе сейчас расскажу, останется между нами.
        – Только с оговоркой, что я могу использовать то, что ты мне расскажешь, без указания источника, – попытался он выторговать условия.
        Но меня это не устраивало.
        – Нет, не можешь. Если ты где-нибудь про это заикнешься, то вопрос об источнике не останется вопросом, так как никто, кроме меня, сказать этого не смог бы, – пояснила я.
        – Тогда просто использовать в расследовании? – предложил он. – Никому не сообщая, что знаю. Я уверен, ты хочешь сказать что-то важное по этому делу. Иметь информацию и не иметь возможности ее использовать – это, знаешь ли, извращенное жестокое издевательство над моей психикой.
        – Хорошо, использовать можешь, – неуверенно согласилась я. – Но должна предупредить, я не представляю, что из моего рассказа можно взять в ваше дело по продавщицам наш… магазина иноры Эберхардт.
        Я чуть было не сказала по привычке «нашего», но быстро поправилась. Рудольф это отметил чуть насмешливым взглядом, но промолчал. Лишь принял важный вид и пробормотал положенные слова клятвы. Не магической, к сожалению. Я подумала, не стребовать ли с него и такую, потом решила, что это будет чересчур. Дело-то совсем не государственное.
        – Я тебя слушаю, – напомнил он о своем присутствии.
        Я ему все рассказала. О загадочном разговоре между инорой Эберхардт и Эдди. О том, что я заменила крем, сделанный ею для иноры, которую посчитала своей матерью, так как боялась, что данное изделие может причинить той существенный вред. «Нет шантажиста – нет проблемы». И слова Регины о том, что если бы инора Эберхардт убивала своих клиенток, то скрыть это было бы никак нельзя, меня совсем не убедили.
        – Ты заменила крем? – В голосе его звучало искреннее возмущение. – Но зачем?
        – Я была уверена, что спасаю свою мать от неизвестной угрозы, – смущенно пояснила я. – Не могла же я спокойно смотреть, как ей пытаются причинить вред? Я же не знала тогда, что ошибаюсь.
        – То есть если бы ты не считала эту инору своей матерью, то могла бы спокойно смотреть, как она помирает в муках? – ехидно спросил Рудольф.
        – А что, действительно от этого крема умирают? – испуганно спросила я.
        – Я о таком ни разу не слышал, – остудил он меня. – Сама подумай, может ли быть замешан в чем-то противозаконном поставщик Королевского двора? Знаешь, как их проверяют?
        – Но как же? А орочьи зелья? – удивилась я. – Ты же сам говорил, что торговля ими незаконна.
        – На торговлю некоторыми зельями давно снисходительно смотрят, – пояснил он мне. – Я думаю, будут по ним менять закон в угоду родственникам жены наследника. Я о тех, что с орочьей стороны. Об этом уже пару месяцев слухи ходят, так что скоро услышим об изменениях. Честно говоря, это давно пора было сделать, чтобы такие, как инора Эберхардт, не чувствовали себя нарушителями, а у таких, как инор Хофмайстер, не появлялось желания торговать чем-то по-настоящему убойным, понимаешь?
        – Но тогда о чем они говорили? – запротестовала я. – Я же своими ушами слышала «Нет шантажиста – нет проблемы»!
        – Если бы ты была уверена, что там что-то смертельное, то пошла бы в Сыск, так?
        Я нехотя кивнула. Но вся проблема как раз в том, что уверенной я не была, хотя фраза звучала достаточно красноречиво, но ни инора Эберхардт, ни Эдди не выглядели людьми, готовыми принести в жертву другого человека ради собственной прибыли. Впрочем, их обоих я совсем не знала…
        – Не переживай. Дашь мне крем на анализ, и мы узнаем, что там было, – оптимистично сказал Рудольф. – Уверен, ничего смертельного там нет.
        – Боюсь, мы этого не узнаем.
        – Почему?
        – Я его выбросила.
        – А там, куда ты выбросила, поскрести нельзя? – заинтересовался он.
        – Я все промыла.
        В глаза ему я не смотрела. Но чувствовала себя при этом ужасно. Второй раз за этот день он мне показал, насколько я глупа – не умею анализировать, не сохраняю то, что могло помочь при расследовании. Да и вообще, ни в чем, совсем ни в чем не разбираюсь.
        – Не расстраивайся, – неожиданно сказал Рудольф. – Ты хотела, чтобы было как лучше. А если ты чего и не знаешь, так это нормально. Я тоже не родился со знанием всего и всех в голове.
        Не родился, да, но в моем возрасте такой глупости не сделал бы. У него были мама и папа, которые его учили и наставляли в этой жизни, а мое воспитание переложили на монахинь из приюта, чтобы ничего не мешало торговле. Я почувствовала, как глаза защипало. Почему-то мне стало ужасно обидно, что меня променяли на ублажение богатеньких инор. И не просто променяли, а напрочь вычеркнули из собственной жизни, как будто меня в ней никогда не было.
        – Штеффи, ну что ты? – забеспокоился Рудольф. – Все хорошо. Будет, по крайней мере.
        Он накрыл мою руку своей и успокаивающе пожал.
        – Да, будет, – ответила я и убрала руку. – Потом когда-нибудь.
        Остаток ужина прошел в почти полном молчании. Мне больше ни о чем не хотелось говорить. Рудольф пытался обсуждать другие темы, но мне они сейчас казались неинтересны, а отвечать из вежливости я не привыкла. Вечер затянулся, и хотя все было очень вкусно, есть мне уже не хотелось, и я ждала лишь одного – когда мы отсюда уйдем.
        Мы вышли на улицу, Рудольф сразу достал артефакт и протянул его мне.
        – А разве не будет достаточно, если я просто не выйду на работу? А еще лучше – уеду куда-нибудь?
        – Не лучше, – ответил он. – Во-первых, ты, вне зависимости от своего отношения к данной ситуации, должна предупредить инору Эберхардт, что ты у нее больше не работаешь. Этого требует простая порядочность. А во-вторых, сама говоришь, что денег нет. И куда ты уедешь?
        – Да хоть в общежитие при ткацкой фабрике.
        Он нахмурился и недовольно на меня посмотрел.
        – Штефани, там тебя найдут сразу же. Не веди себя как ребенок. От проблем не убежишь и под одеялом от них не спрячешься.
        – А жаль, – тихо сказала я.
        – Чего жаль? Что всю жизнь под одеялом не просидишь?
        Он хохотнул и все же надел этот мерзкий кулон мне на шею. Я даже особо сопротивляться не стала, было все равно, что будет со мной дальше. Умри я завтра – никто и не вспомнит через несколько дней. Разве что Регина… Да, Регина. Ей я должна помочь, хоть немного, хоть в самом начале. Но с такой кучей проблем какая от меня может быть помощь? Только один вред. Значит, всю эту ситуацию нужно решить до того, как подруга окажется на улице с приютским тюком в руках, не зная, куда податься, кроме как на эту ткацкую фабрику.
        – Я могу что-нибудь сделать, чтобы преступник был найден как можно скорее?
        – Правильное отношение. Лучше всего, если бы ты продолжала работать в магазине иноры Эберхардт, – заметил Рудольф. – Как будто ничего не случилось…
        – Хорошо, я не буду пока увольняться.
        – А ты уверена, что ты сможешь ничем себя не выдать?
        – Постараюсь не думать о том, что узнала, – ответила я. – Как нанимательница, инора Эберхардт очень приятная и заботливая дама.
        – Как нанимательница? – усмехнулся он. – Не хочешь исследование на родство сделать?
        – Да, как нанимательница, – твердо сказала я. – И только.
        – Ладно, давай я покажу, как активируется.
        Следующие несколько минут я с увлечением включала и выключала первый в жизни артефакт, переданный пусть во временное, но зато в личное пользование. Теперь он не казался мне таким уж отвратительным. Не может же быть плохим то, что должно меня защитить? То, что получено от такого замечательного заботливого инора?
        – Тебе бы учителя по магии, – заметил Рудольф.
        Все это я и сама прекрасно понимала, вот только…
        – У меня нет сейчас ни времени, ни денег, – пояснила я.
        – Ничего, как разберемся, время появится. Можно попробовать тебе как пострадавшей что-нибудь из казны выбить.
        – Пострадавшей? Нет уж, спасибо, – фыркнула я. – Лучше быть без денег, но целой.
        – Мы не допустим, чтобы ты пострадала, – уверенно заявил Рудольф. – Установим за тобой круглосуточное наблюдение. Преступник рано или поздно обозначит свои намерения. Конечно, лучше всего его подтолкнуть к активным действиям. О! Сделаем вид, что встречаемся.
        – Нет, мы не будем делать вид, что встречаемся, – резко ответила я.
        – Хорошо, давай не будем делать вид, а будем просто встречаться, – легко согласился он. – С моей стороны – никаких возражений.



        Глава 23

        Похороны Сабины прошли очень скромно. В приюте она никогда не была ни с кем особенно близка, смотрела на всех свысока, мечтала о богатстве и хотела поскорее оттуда уйти и забыть приютское прошлое. Навсегда оставить его за кованой калиткой. За два года, что прошли с момента ее выхода из-под опеки монахинь, подруг так и не завела – не было никого, кого она сочла бы подходящей для этого кандидатурой. Петер говорил, что до иноры Эберхардт она проработала по паре месяцев еще в трех магазинах, но ни с кем так и не сблизилась. Ее главная страсть – деньги – застилала ей глаза на все нормальные человеческие отношения. Поэтому провожали ее в последний путь всего четверо. Петер, которого я уже привыкла называть вдовцом и который на удивление прилично сегодня выглядел, несмотря на легкую небритость и окончательно ввалившиеся щеки. Инора Эберхардт, постоянно прижимавшая к глазам кружевной платок. Впрочем, глаза были красные, а платок постепенно становился все более мокрым. Я. И Рудольф Брайнер, который последние дни усиленно делал вид, что мы встречаемся. Или не делал вид – разобраться в его отношении ко мне
было сложно. Где кончался его интерес к расследованию и начинался интерес ко мне, я так и не смогла понять. Я даже не была уверена, что второй интерес вообще присутствовал. Хотя Эдди воспринял его ухаживания всерьез и попытался завести со мной уже не раз имевший место разговор, что нельзя доверять подозрительным типам, которые с ног до головы увешаны магическими цацками, даже если одну из них мне и выделили. Сам факт, что выделили, был воспринят компаньоном моей нанимательницы положительно, а вот то, что выделивший теперь слишком часто возле меня находится, – нет.
        – Детка, не верь ему, – увещевал меня Эдди. – Все эти сыскари, они лживые и ненадежные. Чего хочешь пообещают, чтобы дело раскрыть и своего добиться, а как получат желаемое – так сразу в кусты, и нет. Вот я честно сказал, что хочу жениться. Выходи за меня, да и уедем вместе, а?
        Говорил он мне подобное часто, иногда по нескольку раз на день. Наверное, надеялся, что от постоянных повторений сердце мое растает и я дам столь желанное ему согласие. Или что постоянными повторениями накрепко вобьет мне свою кандидатуру в голову, не оставив там места для всяких Рудольфов. Меня это лишь забавляло, не больше. В серьезность его чувств я ни на миг не верила.
        – Рудольф мне ничего не обещал, – заметила я, полностью игнорируя очередное предложение руки и сердца.
        – Бдительность усыпляет, – уверенно сказал Эдди. – Все они такие. Вот возьми, к примеру, его начальника, Шварца этого…
        Он замолчал, а я удивленно на него посмотрела. С инором Шварцем мне приходилось встречаться еще несколько раз, и у меня остались самые благоприятные впечатления от него. Он был вежлив, внимателен и совсем не походил на тот образ, что пытался создать в моем воображении Эдди.
        – А что не так со Шварцем? – все же уточнила я.
        – Со Шварцем? – нарочито замялся Эдди. – Прости, детка, это не моя тайна. Вот если бы ты была моей женой, тогда тайнами делиться можно, сама понимаешь. А так, почти постороннему человеку…
        Он с таким выражением уставился на меня, как будто был уверен – прямо сейчас я брошусь уговаривать его, что совсем не посторонняя. Нет, глупостей я наделала много за прошедшее время, но выйти замуж ради удовлетворения пустого любопытства будет чересчур даже для меня. К тому же я была полностью уверена, никаких таких страшных тайн Эдди не знает.
        – А инор Шварц сильный маг? – спросила я, чтобы увести разговор со «страшных тайн, доступных только членам семьи».
        – Мне-то откуда знать, детка?
        – Но как же? – удивилась я. – Если вы умеете видеть ауру человека, то можете сказать, сильный он маг или слабый. По отношению к себе уж точно.
        – Так я его нигде, кроме их конторы, не видел, – недовольно сказал Эдди. – А там блокируются все магические штучки, если спецамулета не имеешь. А мне его почему-то при входе выдать забыли, – едко добавил он.
        – А зачем блокируются?
        – А затем, что трупы лишние никому не нужны. Этак задержишь мага, допросишь, а он решит, что сидеть не будет за содеянное, и прихлопнет следователя.
        – Но маги, они же клятву дают, – удивилась я. – Не вредить короне.
        – Наверное, заклинание воспринимает убийство сыскаря не как вред короне, – неприятно хохотнул Эдди. – А как чистку рядов служащих. А это, как ни крути, уже помощь короне выходит.
        Посмотрела я на него неодобрительно. Убийство людей – это не повод для дурацких шуточек, особенно если люди эти стоят на страже твоей собственной жизни, даже несмотря на то, что некоторые, сейчас нагло хихикающие, не менее нагло нарушают закон для личного обогащения. Пусть даже, по словам Рудольфа, на такие нарушения смотрят снисходительно, лишь следят, чтобы ничего серьезного не возили из Степей в Гарм.
        – Ну что ты надулась? – сделал новую попытку Эдди. – Да, не нравится мне твой Брайнер. Ходит здесь, под ногами мешается. Если бы не он, мы бы давно поладили. А то мне уезжать надо, а ты так своего ответа и не дала.
        – Инор Хофмайстер, я вам уже ответила, и не раз, что не выйду за вас.
        – Так ты передумать в любой момент можешь, – возразил он. – Этот тип ошивается постоянно рядом и мешает разглядеть, какой я прекрасный человек.
        Я выразительно хмыкнула, намекая на то, что устроил этот прекрасный человек, провожая меня домой в достопамятный день нашего знакомства. Хорошо еще, что там была Сабина и Эдди не успел показать мне всю глубину своих душевных качеств, а то пришлось бы и правда выйти за него замуж – нельзя же оставлять ребенка без отца.
        – Детка, ты мне настолько нравишься, что сдержать свои чувства очень сложно. – Он довольно улыбнулся, оценив собственный комплимент, но тут же погрустнел. – Уезжать мне нужно срочно, дело-то стоит. Но не переживай, я скоро вернусь. Надеюсь, до моего приезда замуж ты не выскочишь. Этот твой типчик правильно сделал, что нужную цацку на тебя нацепил. Если бы он еще ходил где подальше, так я бы сказал, что он молодец. Но идеальных людей не бывает. Разве что я.
        Он опять с надеждой на меня посмотрел, но я почему-то так и не поторопилась броситься к нему в объятия с уверениями в вечной любви. Он подождал немного, вздохнул и распрощался. С женитьбой выгорит, не выгорит – неизвестно, а такие хорошие налаженные связи со Степью терять нельзя. Инора Эберхардт сказала, что некоторые зелья у нее заканчиваются, их нужно срочно пополнить. В Сыске из него вытащили все, что могли, хоть и не намного больше, чем из Петера, так как личная жизнь Сабины Эдди не интересовала, а какова она в постели, совсем не интересовало Шварца. Интересы их сходились разве что по запомнившимся обмолвкам. После череды допросов Эдди припомнил, любовница как-то проговорилась – у нее наклевывается очень выгодное дело, способное сделать ее жизнь безбедной. Но с чем оно связано, он сказать не смог. То ли она не говорила, то ли он сам не придал никакого значения ее словам, считая их обычной пустой похвальбой для придания значимости в глазах партнера. Этот рассказ был совершенно бесполезен для следствия. Кто убил Сабину и почему, так и оставалось загадкой.
        Тело ее наконец выдали безутешному Петеру, и сейчас мы вчетвером, не считая могильщиков, стояли на кладбище и прощались с умершей. Лицо ее было почти счастливым, будто увидела она в конце жизни то, к чему стремилась, – деньги, драгоценности и дорогие наряды. Петер говорил, что следователь упоминал – Сабина была под ментальным воздействием и, скорее всего, чувствовала только то, что хотел ей внушить убивший ее маг. Сам вдовец сейчас смотрел на умершую, словно надеялся запомнить каждую черточку до конца жизни. Простояли бы мы долго, не желая ему мешать, если бы Рудольф не скомандовал закрывать гроб. Петер вскинул на него возмущенные глаза, но Руди сказал:
        – Ее уже нет, понимаешь? Только оболочка, которую нужно похоронить.
        – После ваших исследований удивительно, что хотя бы оболочка осталась. – Лицо Петера исказилось злобой, и он с ненавистью посмотрел на моего спутника. – Вам же все равно, кто она!
        – Мы должны найти ее убийцу, – спокойно ответил Рудольф, – и для этого использовать все доступные законные методы. Наша цель – найти и наказать, если уж предотвратить оказалось невозможно.
        – Оказалось невозможно, – как эхо повторил Петер. – Но почему, почему она?
        И столько отчаяния было в его голосе, что слезы на глаза наворачивались.
        – Петер, ее уже не вернешь, – инора Эберхардт была само понимание. – Теперь только и осталось как-то с этим примириться и жить дальше.
        От ее показного участия мне стало нехорошо, но я постаралась спрятать свои чувства к этой лживой женщине вглубь, подальше. Ни к чему ей знать, что я о ней думаю.
        – Примириться? – вскинулся Петер. – А вы теряли кого-нибудь столь близкого?
        – Сестру, – просто ответила инора Эберхардт. – Мы прожили вместе всю ее жизнь. Родители наши умерли рано, и мне пришлось взять на себя заботу о ней. Она мне скорее даже как дочь была – все-таки пятнадцать лет разницы между нами. Когда она погибла, я тоже думала, что умру от горя.
        – Тогда вы меня понимаете, – грустно сказал Петер. – А дети у нее были?
        – Нет, что вы. – Лицо иноры Эберхардт омрачилось еще больше. – Эльза даже замуж не успела выйти.
        – Для этого замуж выходить не обязательно, – криво улыбнулся Петер.
        – До вас тоже дошли слухи, что у нее был роман с женатым инором? – недовольно сказала моя нанимательница.
        – Да, – подтвердил он. – Даже имя называли, только я не помню уже какое.
        – Инор… – уверенно начала она и растерялась. – Не помню. Надо же, совсем не помню, ни имени, ни как выглядел. Хотя, конечно, столько лет уже прошло… Но все равно странно. – Она посмотрела на нас и недовольно продолжила: – Но все это не важно. Сестра ни одного дня не прожила вдали от меня. Неужели вы думаете, что я бы не заметила рождения племянника? Прошу вас, не надо полоскать ее имя – это все, что от нее у меня осталось.
        А еще рецепты, которыми инора Эберхардт сколотила свое немаленькое состояние. Только сейчас она не сочла нужным об этом упоминать, а отвернулась к могиле, которую споро засыпали. Комья земли не стучали по крышке, а мягко ложились друг на друга, создавая видимость пушистого одеяла – последнего одеяла Сабины. А ведь она рассчитывала, что на этом месте буду лежать я. Мне вдруг стало неимоверно холодно. Погода этому тоже способствовала. Не зря могильщики торопились закончить. Мрачное небо так и дышало пока не пролившимся дождем. Ветер налетал холодными порывами. Кладбище выглядело мрачным и угрожающим местом, не хотелось быть здесь сверх положенного.
        – Я прошу вас всех пройти ко мне домой, – сказал Петер. – Помянуть Сабину.
        Идти мне не хотелось, и не только мне, так как инора Эберхардт замялась, прежде чем дать свое согласие. Сильно ее задели ходившие о сестре слухи. Возможно, беременность одной приписали другой, со временем это стало непреложной истиной, за которую всеми и принималось. А сама инора на фоне этих слухов выглядела образцом добродетели. Ее лживое поведение вызывало у меня непреходящее отвращение, я не хотела лишний раз находиться с ней рядом. Но отказать Петеру было нельзя – в самом деле, не одному же ему сидеть в такой день?
        Всю обратную дорогу мы молчали. Изредка я ловила неприязненный взгляд Петера, направленный в сторону Рудольфа. Тот ничего не замечал или, скорее, делал вид, что не замечает. За время, что мы с ним изображали парочку для посторонних, я поняла, что «делать вид» – это его сильная сторона. Иной раз очень сложно было догадаться, как он на самом деле относится к тому или иному вопросу. Поэтому всегда оставались сомнения, насколько он честен со мною. Вот и сейчас он немного приотстал от беседующих о тонкостях косметического производства Петера и иноры Эберхардт и спросил:
        – Ну как?
        – Что ну как? – не поняла я.
        – Не пытался никто на тебя влиять?
        – Все так же нет, – ответила я. – Погоди, ты что, считаешь, это Петер?
        – Как вариант, – безо всякого смущения ответил он. – Установить удалось только двоих, кто постоянно имел с ней дело, – Гроссер и Хофмайстер. Оба маги. И хотя мне Хофмайстер не нравится больше, этого, – кивок в спину Петера, – со счета сбрасывать не стоит.
        – Эдди ты тоже не нравишься.
        – Понятное дело, – согласился он. – Я же стою между ним и его целью. Вот и не нравлюсь. Безобразие, столько времени прошло, а никто так и не проявился. Вот что стоило кому-нибудь хоть немного на тебя подействовать…
        – Так они оба маги, – заметила я. – И оба знают о наличии у меня артефакта. А это не способствует попыткам ментального воздействия.
        – Это да, – недовольно сказал Рудольф. – Но могут же они забыть о такой мелочи?
        – Надоело изображать, что со мной встречаешься? – поддела я его.
        – Это я могу изображать вечно, – парировал он, – с любой необходимой достоверностью. Не то что ты…
        На этих словах он хитро улыбнулся, напоминая мне о недавнем случае. Тогда он полез целоваться со словами «на нас смотрят, мы должны отыграть легенду полностью», получил по физиономии и отповедь, что целоваться я буду, с кем сама посчитаю нужным и вовсе не ради легенды. Пусть окружающие считают, что ему неуступчивая девушка попалась. А легенды с поцелуями он может в других местах отрабатывать, не связанных со мной. «В других неинтересно», – заметил он, но больше не приставал.
        – Меня беспокоит, что непонятно, откуда удар ждать, – продолжил он вполне серьезно. – Нет чтобы этой Сабине хоть дневник вести какой, все легче было бы.
        – Она не думала, что все так может закончиться.
        – Да уж, менталисты мозги могут запудрить знатно, – согласился Рудольф, – не зря же за несанкционированное применение ментальной магии наказывают как за особо тяжкие. Ничего, никуда он от нас не денется, голубчик. Рано или поздно найдем.



        Глава 24

        Поминки Сабины были не слишком пышными. Наверное, на них должны говорить о покойных что-то хорошее – инора Эберхардт попыталась неуверенно сказать, какой аккуратной и честной была ее продавщица, но ее не поддержал даже безутешный Петер, при слове «честная» он заметно нахмурился, а других хороших слов про Сабину не нашел даже сам. Аккуратная? Пыль на шторах висела хлопьями, не сильно заметными, но копившимися уже давно. Честная? В обратном не сомневался никто из присутствующих. Добрая? Только если была уверена, что получит от этого выгоду. Да, этот список можно было продолжать долго, только неправильно это – думать на поминках о человеке плохо. Было же в ней что-то хорошее? Петера она любила настолько, что хотела связать с ним жизнь, хоть денег у него не было. Во всяком случае, таких, которые она могла посчитать большими. Значит, готова была на какие-то жертвы ради своей любви? Что она хотела моей смерти, не доказано. А что плату за квартиру двойную собиралась брать – так в итоге я все равно имела бы больше, чем на фабрике. Может, она таким образом хотела получить с меня деньги за свою протекцию?
Работа была выгодной, вот Сабина и посчитала, что имеет полное право на оплату своих услуг, пусть неявную?
        Об этом я размышляла, возвращаясь домой в сопровождении Рудольфа. В самом деле, почему мы упорно видим в людях только плохое? Может, именно поэтому они такими становятся – стараются соответствовать нашим ожиданиям? Долго мне думать над этим не дали – Рудольф вновь собрался показать окружающим, насколько у нас близкие отношения. Только его рука на моей талии была совсем лишней, что я ему сразу сказала.
        – Штеффи, это все исключительно для нужд следствия, – сказал он, принимая вид необыкновенно честный. – Нужно, чтобы этот тип решился на какие-нибудь действия. Для этого он должен увериться, что у нас с тобой все серьезно. Более того, что мы со дня на день собираемся пожениться.
        – Зачем?
        – Тогда он попытается наконец либо на тебя воздействовать, либо меня убить, – невозмутимо ответил Рудольф. – Он не может позволить уплыть такой великолепной возможности.
        На некоторое время у меня от возмущения пропали все слова. Я не хотела рисковать жизнью Регины, которой даже ничего не стала говорить в свой второй приход в приют. Сделать она ничего не может, лишь волноваться будет за меня. А теперь выясняется, что я должна еще рисковать жизнью Рудольфа.
        – Мне кажется, – наконец ответила я, – все это – лишний, никому не нужный риск.
        – Ничего не лишний, – ответил он. – Этак мы этого убийцу будем выманивать до пришествия Богини, а мне уже надоело.
        – Ты же говорил, что согласен ходить со мной вечно, – насмешливо напомнила я.
        – Так с тобой, а не вокруг тебя, – недовольно ответил он. – Ты ни на что не хочешь идти для большей достоверности. Никак не помогаешь созданию нашей легенды.
        – Может, мне для большей достоверности и в кровать с тобой лечь? – разозлилась я.
        – Замечательная идея, кстати, – невозмутимо ответил он. – Это на ауре сразу отражается, – он посмотрел на меня с сомнением и добавил: – Но ты на это не пойдешь, я понял. Поэтому давай я тебе завтра, сразу после твоей работы, вручу браслет, а ты радостно согласишься, покраснеешь и ответишь мне согласием?
        – Нет.
        – Ну хорошо, можешь не краснеть, – сказал он.
        – Руди, это слишком серьезно, – ответила я. – Если ты считаешь, что фиктивная помолвка может спровоцировать преступника на твое убийство, то я против.
        – Маленькая поправочка. На попытку убийства. У него ничего не получится, уверяю тебя, – ответил он. – Мы прихватим голубчика на горяченьком, а ты начнешь коллекцию женихов, которым вернула обручальные браслеты, и будешь потом в старости вспоминать меня под номером первым.
        – Если я доживу до старости, – мрачно ответила я.
        Смешно сказать, но мысль о том, что браслет придется вернуть, огорчила меня много больше, чем необходимость его принять. В глубине души, так далеко, что я старалась об этом и не думать, мне хотелось, чтобы наши встречи вылились во что-то более серьезное. Вот только я видела – Руди нужно было совсем не это. Затянувшееся расследование пропажи Марты, к которому присоединили еще и убийство Сабины, его тяготило, и он больше думал о том, как найти преступника, чем обо мне. Мне тоже давно хотелось, чтобы все это побыстрее закончилось, а я смогла уйти из магазина иноры Эберхардт. Ненавидеть ее не получалось. Умом я понимала, что ничем, кроме появления на свет, ей не обязана, что она от меня отказалась, но нанимательница была такой внимательной и заботливой, что я начинала бояться – привяжусь к ней и не смогу покинуть. Правда, мне в любом случае пришлось бы дождаться, пока кого-нибудь примут на работу. Вторую продавщицу иноре Эберхардт пока найти не удавалось.
        – Что за панические мысли? – недовольно сказал Рудольф. – У тебя один из лучших защитных артефактов. Не снимай его никогда, и все будет в порядке. Он даже с десяток шаровых молний сдержит, а на тебя всего лишь мягко попытаются воздействовать ментально, и все. В худшем случае – влюбишься, а это препятствием для долгой жизни не является. Так мы договорились?
        – Нет.
        – Штефани! – почти взвыл он. – Ну почему? Я так хорошо все продумал. Уверен, инор Шварц меня поддержит. Ты же к нему завтра утром идешь?
        – Да, перед работой.
        – Так я тоже подбегу.
        Рудольф сразу повеселел, будучи уверенным, что вдвоем со Шварцем они меня уговорят. Он перестал меня убеждать принять браслет и говорил теперь о других вещах, даже шутить пробовал. Мне было совсем не смешно, идея его казалась глупой и опасной, и забыть про нее я не могла, так что попрощалась с ним довольно прохладно. До ночи было еще далеко, а в квартире делать нечего – все, что нужно, уже вымыто, вычищено, выстирано или подшито. Я бы сейчас с удовольствием почитала, чтобы хоть немного отвлечься от тягостных событий этого дня, но книг у меня не было, если не считать любовных романов, доставшихся от Сабины и усердно собиравших пыль. Помаявшись немного от безделья, я решила подумать над своими записями – вдруг что умного придет в голову? Взяла томик, раскрыла и в удивлении туда уставилась. Там были не мои заметки, там были цифры, написанные Сабининой рукой. Я не сомневалась, что это ее почерк, слишком часто видела записи в журнале. Но больше ничего почерпнуть не удалось – цифры мне ничего не говорили. Даты ли это, денежные поступления или какой-то шифр, разобраться самостоятельно я не могла. Я
ломала над этим голову весь вечер, даже спать легла позже обычного, а утром взяла томик с собой к Шварцу. Может, это имеет для них какую-то важность и поможет в расследовании?
        Сразу, как поздоровалась, я выложила книгу на стол перед инором Шварцем и развернула в нужном месте, а то подумает, что предлагаю насладиться чтением любовного романа в рабочее время. Но он все равно посмотрел на меня с недоумением.
        – Я вчера вечером нашла, – пояснила я. – Это писала Сабина, – тут я вспомнила про свое неудачное определение матери, смутилась и дополнила: – По крайней мере, почерк похож на ее.
        – Спасибо, – ответил он. – Где вы нашли эту книгу?
        – В квартире Сабины, где живу сейчас.
        Тут как раз в кабинет ворвался Рудольф, даже безо всякого стука в дверь, правда, поздороваться он не забыл. О чем собирался говорить, я не узнала, так как Шварц холодно его спросил:
        – А не соблаговолит ли молодой человек ответить, почему он так халтурно относится к своим обязанностям?
        – Это вы сейчас про что? – осторожно спросил Рудольф.
        Он уже притормозил у стола и теперь внимательно меня разглядывал. Как объект своих обязанностей на предмет возможных повреждений.
        – Я про книгу, которую принесла инорита Ройтер. Вы обыскивали ее квартиру. Как можно пропустить такую улику?
        Рудольф возмущенно на меня посмотрел. А я поняла, что находку следовало отдать ему и что теперь Рудольфу грозят какие-то неприятности по моей вине. Раньше про это не подумала, а теперь изменить что-либо уже нельзя. Но откуда мне знать о таких тонкостях? Я виновато на него посмотрела, но он уже с увлечением изучал цифры в книге.
        – Кто обращает внимание на любовные романы? – расстроенно сказал Рудольф. – Мы их перетряхнули на случай, если что вложено. Кто ж знал, что там не вложено, а написано?
        – Нам повезло, что вы, инорита Ройтер, читаете любовные романы, – усмехнулся Шварц.
        – Да нет же, я их не читаю, – совсем смутилась я. – Просто книгу перепутала с той, где были мои записи. Они все такие одинаковые…
        – Не читаете? – удивился он. – Я был уверен, что инориты в вашем возрасте увлекаются такой литературой.
        Да, увлекаются, если у них есть опора в лице любящих родителей и ждет понятное будущее. А мне голову забивать ерундой незачем. Вот поймают убийцу, а я даже не представляю, что мне делать дальше. Из магазина уйду, но куда? Набора в Академию еще долго ждать. На фабрику идти? А вдруг Рудольф прав, и после полных смен я уже не смогу учиться? А кроме этого, нас ничему не обучали. И в такой неопределенной ситуации читать любовные романы, вместо того чтобы думать о собственном будущем? Говорить этого я не стала, лишь плечами пожала. Доводы им вескими не покажутся – Регине все это никогда не мешало увлекаться романтичными историями. Она была уверена, что стоит выйти из приюта, как навстречу ей ринется любовь всей ее жизни – высокий, красивый и богатый. Мне даже страшно иногда за нее становилось. Нет, пусть встречает, главное, чтобы эта мечта еще и сволочью вдобавок не оказалась. Нелегко одинокой девушке в этом мире, в этом я уже убедилась.
        – Брайнер, а что ты забыл у меня в кабинете? – Инор Шварц забрал у него книгу и с намеком кивнул в сторону двери.
        – Так я по делу, – сказал Рудольф, выложил пришедшую ему в голову идею, которой осчастливил меня вчера вечером, и обиженно добавил: – А инорита Ройтер участвовать не хочет.
        – Брайнер, я тебе сразу говорил, ничего не выйдет из твоих имитаций ухаживания, – ответил Шварц. – Преступник не идиот, он предпочтет выждать. Даже будучи уверен, что ты на инорите Ройтер женишься, может ничего не делать, а потом тихо устроить тебе несчастный случай уже после вашего брака. Ему и твоя вдова подойдет. Если наши рассуждения верны, ему важна не девушка, а выход через нее на рецепты иноры Эберхардт.
        – Но попытаться-то можно? – спросил Рудольф, не обративший никакого внимания на выражение «твоя вдова», заставившее меня зябко поежиться.
        – Попытаться можно, – согласился Шварц. – Но не обольщайся насчет результатов.
        Рудольф присел на край стола, задумался, посмотрел на меня, уверился, что в одиночку не уговорит, и опять обратился к Шварцу:
        – Так вы уговорите инориту Ройтер? Убедите, что это безопасно?
        – Это совсем не безопасно, – возразил Шварц. – Но она рискует больше всех, поэтому ей решать.
        – Я не хочу подвергать дополнительному риску инора Брайнера, – ответила я.
        Да, именно инора. Если я инорита Ройтер, то он – инор Брайнер, и никак иначе. Шварц усмехнулся и вопросительно посмотрел на Рудольфа. Тот недовольно постучал пальцами по столешнице, на которой сидел.
        – Проверяешь, не развалится ли? – усмехнулся Шварц. – Инорита Ройтер, уверяю вас, этот шалопай подвергнется ничуть не большему риску, чем обычно. У нас очень хорошие защитные артефакты. Попробовать действительно стоит.
        Я молчала. Идея мне как не нравилась, так и продолжала не нравиться.
        – Да, вот еще, – оживился Рудольф, почувствовавший поддержку, – не знаю, насколько это важно, но стоит выяснить, кто был любовником сестры иноры Эберхардт.
        – Брайнер, тебе что, делать больше нечего, как копаться в делах столетней давности? – неожиданно зло сказал Шварц. – Иди работай, а не ройся в чужом белье для удовлетворения собственного любопытства.
        – Я уверен, что это важно для расследования, – запротестовал Рудольф.
        – Для этого расследования данный факт не важен, – отчеканил Шварц. – Иди делом занимайся, а не пустой болтовней.
        Один взгляд на Шварца отбивал все мысли о дальнейшем пререкании – слишком уж злым он выглядел. Рудольф недоуменно на меня посмотрел, слез со стола, официально попрощался и вышел.
        – Тоже мне, шутник нашелся, – недовольно сказал Шварц. – Сам не работает и другим не дает. Пойдите вы ему навстречу с этой фиктивной помолвкой, инорита Ройтер, может, хоть успокоится немного, когда поймет, что все не так просто.
        – А если…
        – А если подвижки будут, так просто прекрасно, – ответил он. – Приставим и к нему парочку наблюдателей.
        – И к нему?
        – Вы же не думаете, что вас без присмотра оставили? Маг, практикующий такие ритуалы, – опасный противник.
        – Мне это не нравится, – вздохнула я. – Даже если нас будут постоянно охранять, все равно не нравится.
        – Мне тоже, – ответил Шварц. – Только вот… Достаточно будет только одной ошибки убийцы, чтобы его сразу взяли.
        – Хорошо, – коротко сказала я.
        Что мне оставалось делать? Только соглашаться. И когда вечером прямо перед закрытием магазина пришел сияющий от счастья Рудольф с коробочкой в руках, я постаралась изобразить нетерпение и радость, хотя первой мыслью было – браслет, наверное, из фондов Сыска. Из-за этого улыбка получилась недостаточно убедительной, так как инора Эберхардт проницательно сказала:
        – Штефани, милая, тебя никто не заставляет соглашаться, если не хочешь.
        И вот это «милая» и показная забота заставили собраться намного лучше, чем возмущенный взгляд Рудольфа, брошенный так, чтобы моя нанимательница не видела. Я взяла себя в руки, изобразила со всем старанием счастливую улыбку и сказала:
        – Это оказалось так неожиданно, что я никак не могу прийти в себя.
        И поцеловала жениха. Нежно. В щечку.



        Глава 25

        После заключения «помолвки» прошло несколько дней, и я успокоилась. Ничего не изменилось – никто не покушался ни на мое сознание, ни на жизнь Руди. Его это не радовало, он с каждым днем мрачнел и смотрел на меня с какой-то обидой. В конце концов у меня появилось желание прибить его лично, чтобы больше из-за этого не переживал; пока останавливало лишь то, что облегчать жизнь злоумышленнику не хотелось. Я терпела и всем улыбалась, показывая свое счастье. И что жду не дождусь дня свадьбы, которая, по легенде, должна была состояться через неделю. Доводить помолвку до логического завершения в храме даже ради большей достоверности легенды не будем. Если никто так и не проявится, то Рудольф предложил громко поругаться накануне предполагаемой даты и расстаться на время.
        – Мне кажется, вы торопитесь, – неожиданно сказала инора Эберхардт, когда рабочий день уже неумолимо двигался к концу, а я все время посматривала на дверь в надежде увидеть там Рудольфа, а не очередную покупательницу. – Не подумай, что я тебя отговариваю, но вы слишком мало знаете друг друга. Ты и сама это понимаешь.
        – Можно долго прожить рядом, но так и не узнать человека, – мрачно возвестил Петер.
        После похорон Сабины он часто здесь появлялся, порой несколько раз за день. Инора Эберхардт его жалела, подбрасывала несложную работу и утешала как могла. Теперь Петер выглядел скорее задумчивым, чем несчастным, но жалеть его все равно хотелось. Но целовать почему-то нет…
        – Инор Хофмайстер вам казался подходящей для меня партией, – с неким мстительным удовольствием припомнила я.
        – Он более надежный. Набегался уже, – улыбнулась она. – А у Рудольфа твоего ветер в голове гуляет. Он сейчас даже понять не сможет, какое ему сокровище досталось. У него мысли совсем о другом.
        – А я – сокровище? – невольно спросила я.
        – Ты замечательная девушка, Штеффи, – ответила инора Эберхардт. – И я была бы очень рада, будь у меня такая дочь. Но, увы, Богиня детей не дала.
        От такого наглого вранья у меня просто перехватило горло, к глазам подступили злые слезы. Да уж, вот так в лицо говорить родной дочери, что ее нет и никогда не было. Это какое самообладание и какую наглость надо иметь? От резкого ответа, который уже вертелся на языке, меня спас Рудольф, который ворвался в магазин с энтузиазмом настоящего влюбленного и сразу отметил:
        – Штеффи, что случилось? Ты какая-то расстроенная.
        – Слишком долго тебя ждала, – ответила я и попыталась улыбнуться.
        Но улыбка получилась совсем уж кривая, улыбаться по заказу получалось плохо, пусть я и постоянно отрабатывала этот полезный навык на покупательницах. Нет, отсюда нужно как можно скорее уходить. С каждым днем выдерживать это напряжение и не срываться становилось все сложнее!
        – Так я уже пришел, нужно радоваться!
        Он нахально поцеловал меня в щеку, пользуясь присутствием иноры Эберхардт, которая лишь снисходительно ему улыбнулась. Петеру подобное проявление чувств было неприятно – он нахмурился и отвернулся в сторону. Вспомнил ли он Сабину? Или подозрения Рудольфа в его отношении не так уж беспочвенны? Этого я не знала. Но мне хотелось думать, что расстроили его непрошеные воспоминания, а не вид того, как на его глазах рушатся тщательно разработанные планы. Как будто этого было мало, Рудольф небрежно добавил:
        – А огорчаться будешь завтра – я прийти не смогу, у нас вечером… Впрочем, это вам знать необязательно.
        – Я тогда Штефани отпущу пораньше, – предложила инора Эберхардт. – Чтобы за нее не волноваться.
        Надо же, оказывается, она обо мне волнуется! Никогда бы не подумала.
        – Спасибо, инора Эберхардт, – все же поблагодарила я ее, перед тем как Рудольф вытянул меня из магазина. – До свидания.
        – Что ты так на нее дуешься, – сказал он сразу, как мы вышли. – Всем же заметно. Такое поведение сразу вызывает подозрения.
        Объяснять я ничего не стала, вместо этого спросила:
        – А что у вас завтра вечером? Или мне это тоже знать не обязательно?
        – Тебе как раз обязательно, – довольно сказал Рудольф. – Видела, как Гроссер напрягся? Уверен – завтра проявится. А мы его прихватим сразу, как только попытается на тебя воздействовать.
        Как Гроссер напрягся и напрягся ли, я не видела – на него не смотрела, слишком много у меня было объектов для наблюдения и без него. Но представить Петера преступником я так и не могла.
        – И как вы его прихватывать будете? – недоверчиво спросила я.
        – Посидим в комнате, пока ты его на кухне кормить будешь, – без тени сомнений ответил Рудольф. – Дождемся, пока он ментальные заклинания применять начнет, и все – тут же арестуем, от зафиксированного артефактами нарушения не отопрется. Кого на ментале прихватили, можно жестче допрашивать, даже в сознание лезть без дополнительных разрешений. А после этого дело можно будет закрывать. Так что главное – дождаться… Условия, конечно, не ахти, но тут ничего не поделаешь. Жаль, что у тебя только одна комната, было бы хоть две, разместились бы удобнее.
        Мне самой и одной комнаты хватает. Это не делить спальню с целой кучей посторонних девушек, постоянно за тобой подсматривающих и подслушивающих. Но разве ему это понять? Так что и говорить не стоит.
        – По-твоему, преступник не заметит, что, кроме меня, в квартире еще кто-то есть? – скептически спросила я. – Да еще не один, а целая компания магов.
        – Можно ауру артефактом подправить, – небрежно сказал Рудольф. – Будет считать, что у тебя в комнате приблудный кот.
        – Один ты за приблудного кота еще сойдешь, – недовольно сказала я. – Но ты же не один будешь. С чего он вдруг решит, что у меня в квартире сборище кошек? Ты серьезно считаешь, что преступник – идиот?
        – Временами Петер наводит меня на такие мысли, – кивнул Рудольф. – Но да, это же не обязательно он.
        Он задумался.
        – Можно этажом выше посидеть, – наконец сказал он неохотно. – Или кто-то один в комнате, остальные выше. Один кот – это же не подозрительно? Здесь и те, кто поумней Петера, подвоха не заметят.
        Одного кота я сама завести хотела, очень уж невыносимо было одной вечерами. В приюте думала – буду счастлива, когда никто не зудит под ухом и не надоедает, а вот поди ж ты – мне сейчас как раз этого не хватает. Но когда своя жизнь не устроена и неясно, что может случиться в самое ближайшее время, брать домой беззащитное существо – безответственно. Вот закончу Академию и заведу кота. А закончу я ее непременно.
        Рудольф опять потащил меня на прогулку по Гаэрре, потому что оставаться в квартире наедине с ним надолго я не хотела, а ему непременно надо было показать, что у нас все серьезно. Так серьезно, что не поторопись тот, кто стоит за убийствами и ждет возможности сорвать крупный куш, то ни с чем и останется. Вот только я прекрасно помнила слова инора Шварца, что преступника устроит и вдова – ему не я нужна, а рецепты. Под эти мрачные мысли красоты города не радовали, пусть мне их показывал с шутливыми комментариями не самый плохой молодой инор. Настолько не самый плохой, что за него я боялась намного больше, чем за себя.
        – Штефани, ну улыбнись ты мне, что ли, – не выдержал Рудольф. – А то у людей впечатление создается, что я тебя насильно таскаю.
        – Знаешь, Руди, я все думаю про запланированную на завтра засаду, – честно ответила я. – С одной стороны, мне хочется, чтобы все быстрее закончилось, а с другой – не хочу, чтобы кто-то при этом пострадал, а особенно ты.
        – Я тоже не хочу страдать. – Он широко улыбнулся и продолжил: – Штеффи, солнышко, зачем тебе переживать о том, чего никогда не будет? У нас все так тщательно продумано и подготовлено, что ничего опасного не случится. Преступник ожидается завтра, а сегодня давай просто погуляем, а? Смотри, вот замечательное кафе, там делают самое лучшее мороженое в Гаэрре. Я туда часто ходил, пока учился.
        И мы пошли в это кафе на экскурсию с дегустацией, по выражению Руди. Сегодня он был очень оживлен. Наверное, его радовало, что завтра все наконец закончится. Я покрутила на руке обручальный браслет. Забавно, но я его почти не чувствовала, он уже казался частью меня, так легко и естественно я с ним сжилась.
        – Мешает? – неправильно понял меня Рудольф. – Потерпи, недолго осталось.
        – Надеюсь, что недолго, – согласилась я.
        Мороженое было очень холодным и приторно-сладким. Таким, что у меня зубы сводило. Я съела примерно половину, остальному позволила растаять и растечься по креманке жирной белой лужицей. Сегодня я поняла, что мороженое не люблю. Но и чего-то другого не хотелось.
        – Штеффи, все будет хорошо, – вздохнул Рудольф. – И с тобой, и со мной. Не переживай ты так, а то по тебе сразу все видно, и у преступника появятся подозрения.
        И со мной, и с ним. Да, наверное, все будет хорошо. Но по отдельности. Я вздохнула.
        – А может, я переживаю, что завтра не смогу тебя увидеть?
        – Так сегодня же можешь. – Он вновь широко улыбнулся той улыбкой, что привлекала встреченных нами сегодня инорит не хуже комплиментов в их сторону. – Вот и наслаждайся. – Потом тихо, почти шепотом сказал: – Сейчас не дергайся, а сделай вид, что тебе очень приятно. Возможно, за нами наблюдают.
        Он взял мою руку и нежно ее поцеловал, проведя большим пальцем по ладошке. Вид у него при этом был донельзя счастливым, как у кота, дорвавшегося до мяса, оставленного без присмотра нерадивой хозяйкой. Неожиданно оказалось, что мне его прикосновения действительно приятны, в притворстве нужды не было. Его поглаживание было такое интимное, предназначенное лично для меня, а не для возможных сторонних наблюдателей.
        – Вот видишь, – тихо сказал Руди с довольным видом. – Можешь, если постараешься. Сейчас выглядишь, как положено девушке в компании собственного жениха.
        Я почувствовала, как краска стыда заливает лицо, и резко выдернула руку. Пусть устраивает свои представления без меня!
        – Рудольф, я устала и хочу домой.
        Мне показалось, мои слова его огорчили – видно, не все сцены спектакля отыграл. Отговаривать он не стал, оплатил счет и пошел меня провожать. По дороге Рудольф больше не рассказывал про Гаэрру, а опять давал указания на все возможные варианты событий завтрашней засады. Все это повторял он уже не в первый раз, поэтому слушала я невнимательно. Меня больше заботило совсем другое. Почему у меня никогда не получается ничего, как у нормальных девушек? Ведь решила для себя – никаких романов после выхода из приюта, пока хоть немного не устроюсь в этой жизни. И надо же такому Рудольфу случиться на моем пути. Для него это все игра, представление, которое он завтра отыграет и уйдет. Навсегда уйдет. А сейчас все его действия предназначены не мне, а тем, кто за нами может следить, кому он хотел доказать, что у нас с ним большое и светлое чувство. Для чего и пытался то обнять, то поцеловать. Кто знает, вел бы он себя так с девушкой, у которой есть любящие родители, готовые прийти на помощь и встать на защиту ее чести. Около моей двери он опять попытался меня обнять и потянулся с поцелуем, но я вывернулась и
ехидно сказала:
        – Здесь за нами наблюдать некому, можешь себя не заставлять.
        – Штеффи, ты сегодня такая странная, – недовольно сказал он.
        – Какая есть, – ответила я, – с такой и приходится работать, да? На другую не заменишь, вот горе-то.
        – Спокойной ночи, – спокойно сказал он.
        Развернулся и ушел. Я немного постояла, слушая, как опять затихают его шаги, потом хлопнула входная дверь. Он ушел окончательно. До завтрашнего дня, когда будет изображать у меня в квартире приблудного кота. Наглого, паршивого. Своей дверью я хлопнула очень выразительно, жаль только – слушать это было некому…
        Следующий день прошел как обычно. Покупательниц было немного. После обеда пришла очередная соискательница на вакантное Сабинино место. Хорошенькая, аккуратная, уверенная в себе, со вкусом одетая инорита предоставила рекомендации с предыдущего места работы, но инора Эберхардт почему-то ее не взяла.
        – Я никого не могу представить на месте Сабины, – виновато сказала она, когда расстроенная девушка ушла. – Извини, тебе приходится сейчас намного больше работать, чем мы договаривались.
        – Вы мне за это платите, – ответила я, стараясь выглядеть равнодушной. – Дел у меня все равно никаких серьезных пока нет. Разве что по воскресеньям к Регине хожу, так магазин в этот день не работает.
        – У твоей подруги есть Дар? – неожиданно заинтересовалась инора Эберхардт.
        – Есть, – неохотно ответила я.
        – Большой?
        – В приюте считалось, что нет. Но теперь я не знаю, что сказать. Возможно, они опять ошиблись, как это было со мной.
        – Я вчера вечером подумала, – медленно, явно подбирая нужные слова, сказала инора Эберхардт. – А что, если второй продавщицей взять твою подругу? Ведь не так много времени осталось до того, как она выйдет из приюта. Что думаешь, Штеффи?
        – Инора Эберхардт, – растерялась я, – честно говоря, я хотела уйти, как только вы найдете кого-нибудь подходящего.
        Про то, что я здесь сижу наживкой для преступника, говорить не стала. Ни к чему ей это знать. Кто она мне? Никто.
        – Уйти? Штеффи, мне бы не хотелось, чтобы ты уходила, – расстроенно сказала инора Эберхардт. – Разве тебе после свадьбы обязательно покидать магазин? Твой Рудольф не похож на человека, который запрет жену дома и потребует, чтобы она никуда не выходила. Вашей семье твоя зарплата будет совсем не лишней. А твоей подруге нужно будет помочь устроиться.
        В этом инора Эберхардт была права. По меркам столичной жизни, Регина выйдет из приюта совсем без ничего, и первое время я буду ее единственной опорой во внешнем мире. Большом, страшном, непонятном. Наверное, эта работа для нее будет просто находкой. Хозяйка из иноры Эберхардт хорошая. Внешне внимательная, заботливая, готовая всегда пойти навстречу. Она мне даже нравилась, пока я не поняла, кем она мне приходится. Но ради Регины можно и потерпеть. Ей я решила ничего не рассказывать, тогда и отношение к работе будет хорошее.
        – Я спрошу у подруги, инора Эберхардт, – решила я. – Если она захочет на это место, то я у вас точно останусь до ее выхода.
        – Вот и замечательно, – обрадовалась инора. – Я к тебе успела привязаться, и мне тяжело думать, что ты уйдешь и больше никогда здесь не появишься.
        Я лишь вежливо улыбнулась. Ответных чувств она не дождется. Нет уж. За свои поступки все должны отвечать. Инора Эберхардт задумчиво на меня посмотрела:
        – Что же с тобой происходит, Штеффи? Мне кажется, дело совсем не в твоей помолвке.
        – Я не знаю, инора Эберхардт.
        – Не хочешь говорить, – поняла она. – Что ж, твое право. – Она недолго помолчала, потом бросила взгляд на часы и сказала: – Я могу тебя отпустить домой, Штеффи, как обещала твоему жениху.
        – Спасибо, инора Эберхардт.
        Ну почему, почему я узнала, что она – моя мать? И почему я все равно продолжаю испытывать к ней уважение и симпатию в те минуты, когда забываю, что она сделала? Что она меня бросила, когда я так нуждалась в ее любви и заботе?



        Глава 26

        С утра следующего дня посетителей в магазине было так мало, что у меня оставалось слишком много свободного времени. Я постоянно думала о вечерней засаде. Мне казалось, что Рудольф ошибается, подозревая Петера. Слишком тот казался несчастным и так искренне переживал о смерти Сабины. Не может же все это быть лишь притворством? Должен же хоть кто-то переживать о ее смерти по-настоящему? Мне хотелось, чтобы все это выяснилось как можно скорее. Чтобы арестовали убийцу, но только настоящего убийцу. Теперь я беспокоилась не только за Рудольфа и за себя, но и за Регину. Все эти игры вокруг магазина были очень опасны, и вовлекать в них единственного близкого мне человека нельзя, а как избежать этого, я не представляла. Не передать Регине предложение иноры Эберхардт? Но я не смогу об этом промолчать, а она непременно согласится. Фабрика ее и раньше не привлекала, и если появится выбор, куда идти работать, то подруга даже не задумается.
        Инора Эберхардт спустилась раньше обычного, что было кстати – к обеду поток посетительниц увеличился, и я просто с ног сбивалась, пытаясь одновременно быть в разных местах, чтобы никто из магазина не ушел обиженным и без покупки. Из-под прилавка доставались и распечатывались все новые коробки с товаром, и в кассу непрерывно текли денежные ручейки, только успевай подсчитывать. Но наконец магазин опустел, и я уже настроилась пойти пообедать, как опять сработал сигнальный артефакт, и в торговый зал вошла та самая неприятная инора в эльфийских шелках. Весь ее вид говорил, что вместе с ней к нам в магазин идут крупные неприятности. Я сразу вспомнила, что подменила ей крем, когда думала, что она – моя мать. Но в череде странных и страшных событий последнего времени я успела забыть и об этом своем проступке, и о самой иноре.
        – Безобразие! Ваш крем не действует. А я за него столько выложила, что дешевле было к целителю обратиться, – прошипела она, даже не поздоровавшись.
        – Прошло еще слишком мало времени, – сказала инора Эберхардт, – чтобы об этом говорить с такой уверенностью.
        За собой она не чувствовала никакой вины и была совершенно спокойна. Наверное, это далеко не первая клиентка с подобными обвинениями. Ведь тот, кто платит такие деньги за крем, хочет, чтобы эффект от него был сразу и непременно положительным, и не хочет ждать неопределенного результата непонятно сколько времени.
        – Я уверена, вы меня обманули, – заявила противная инора. – Взяли деньги, как за сделанный для меня лично, а подсунули что-то из этого, – она небрежно кивнула в сторону прилавка. – Зачем напрягаться, если можно безо всяких усилий получить ту же сумму?
        – Что вы говорите такое? – невольно возмутилась я. – Инора Эберхардт столько сил угробила на ваш крем!
        Про то, что сделанный с такими магическими затратами крем был благополучно спущен в канализацию, я скромно промолчала. Ни к чему этой особе такие подробности. Крем делали для нее лично? Делали. Баночку я ей принесла? Принесла. А омолаживающий крем у нас очень хороший, иные клиентки по десятку подруг сюда приводили его покупать. Так что положительный эффект у нее непременно будет, только подождать нужно немного.
        – Тебе, милочка, следует молчать, – отрезала инора. – Не с тобой разговариваю!
        Она смерила меня столь презрительным взглядом, что под его давлением я невольно отступила, пытаясь спрятаться за инорой Эберхардт, но тут же устыдилась такого трусливого поведения. Этот скандал в магазине случился по моей вине, значит, и отвечать нужно мне.
        – Мне не нравится, когда говорят неправду, – ответила я.
        – Любительница правды выискалась. Научилась бы сначала себя вести. – Она насмешливо искривила губы и посмотрела на меня много более пристально, чем раньше. Лицо ее исказилось, превратившись в маску злости, и она выдохнула: – Мерзавка! Это уже слишком!
        Смотрела она на меня с таким отвращением, будто на моем месте сейчас находилась огромная, гадкая, облезлая крыса, по недоразумению вставшая на задние лапы и напялившая женскую одежду. А уж то, что эта крыса еще и разговаривает, приводило эту даму в особенное возмущение, которое она и не пыталась скрыть.
        – Я думаю, леди, что вам стоит подождать несколько недель, прежде чем делать подобные заявления. – Инора Эберхардт попыталась перевести на себя ее внимание. – Уверена, стоит лишь подождать немного, и у вас не останется ни малейших сомнений в эффективности моего крема.
        – Сомнения останутся у меня в любом случае, – ответила она все с тем же гадким брезгливым выражением лица, но глядела при этом уже на мою нанимательницу. – Поэтому я хочу провести анализ. Для сравнения мне нужен любой ваш крем.
        Я даже похолодела от осознания, что моя подмена раскроется в ближайшее время, а обвинят в этом инору Эберхардт. С моей стороны дальше молчать было непорядочно, но эта инора меня пугала неимоверно. Я начала собираться с силами, чтобы признаться в своем проступке, но никак не могла накопить в себе достаточной решимости.
        – Пожалуйста, – ответила инора Эберхардт, полностью уверенная в собственной правоте, – оплачивайте любой и проводите все анализы, которые считаете нужными.
        – Что значит «оплачивайте»? – взвизгнула покупательница. – Я вам предостаточно выложила и требую, чтобы вы дали мне образец бесплатно.
        – За те деньги, что вы заплатили, вы получили качественную продукцию, сделанную лично мной лично для вас, – ледяным тоном ответила ей инора Эберхардт. – Эта покупка не дала вам право брать здесь что-либо бесплатно и, тем паче, оскорблять здесь работающих.
        – Думаете, это вам с рук сойдет? – прошипела неприятная особа. – Не надейтесь. И за крем вы мне деньги вернете, и за анализ, и за обман выложите круглую сумму.
        – Жалуйтесь, куда вам угодно, – согласилась инора Эберхардт. – Мне бояться нечего. Всего доброго.
        Моя нанимательница высокомерно кивнула, показывая, что больше не намерена вести разговор с этой хамкой. Та выплюнула какие-то неразборчивые фразы, больше похожие на грязные орочьи ругательства, чем на речь воспитанного человека, окинула нас напоследок ненавидящим взглядом, развернулась и пошла на выход, задевая по дороге все, что ей попадалось. Думаю, то, что ей ничего не удалось разбить, разозлило ее еще больше. Но у нас все стеллажи и витрины были под защитой соответствующих артефактов, так что она могла хоть кувалдой здесь орудовать.
        – Инора Эберхардт, – покаянно сказала я, окончательно решившись на признание, – это моя вина, что так случилось.
        – Штефани, оставь, – она даже не стала меня слушать. – Время от времени такие покупательницы приходят, ничего не поделаешь. Как бы ни была ты с ними вежлива и любезна, они все равно считают это недостаточным. Все, что они хотят, – получить результат чужой работы и ничего за него не заплатить. Эта инора пришла в уверенности, что я верну ей деньги, лишь бы избежать скандала. Но я этого делать не собираюсь. Она не первая и, увы, не последняя.
        – Но, инора Эберхардт…
        – Никаких «но», Штефани, – ответила она. – Не надо себя винить. Я ничего не хочу слышать про эту инору. Сходи лучше пообедай – время подходящее, и покупателей совсем нет.
        Я вздохнула и послушалась. Может, не надо ничего говорить? Вдруг эта неприятная инора ограничится только угрозами? Я вспомнила ее прощальный взгляд и невольно вздрогнула. Там пылал такой огонь ненависти, который при материальном воплощении мог бы сжечь все, что находилось в магазине, вместе со мной и инорой Эберхардт. Нет, эта особа так просто не откажется от своих планов, поэтому следует ожидать неприятностей с ее стороны. Больших неприятностей.
        В кафе за столиком я сидела в одиночестве, и мои мысли были исключительно грустными. Последнее время я чувствовала себя очень одинокой. Даже когда разговаривала с покупательницами и улыбалась им, они были – отдельно, я – отдельно. Днем еще ничего, а вечерами было так тоскливо, хоть плачь. Я утешала себя, что скоро из приюта выйдет Регина и мы с ней, как и раньше, будем вместе, будем как-то друг друга поддерживать. Но до этого еще надо дожить и выяснить, кто убил продавщиц иноры Эберхардт. Иначе Регина может стать очередной жертвой этого ненормального. В том, что он ненормальный, я не сомневалась – кто еще оценил бы рецепты, пусть и дорогие, в несколько человеческих жизней? И на этом останавливаться не собирался. Спокойствия никак не прибавляло, что он ходит где-то даже еще не выявленный, пусть Рудольф и уверяет, что пока я преступнику точно нужна живой. Правда, насчет здоровой он не уточнял, наверное, сам был в этом не очень-то уверен…
        После обеда торговля шла совсем вяло, как будто вопли той злобной иноры распугали всех покупательниц. Я даже выглянула из магазина, не вывесила ли она где объявление, порочащее нашу продукцию. Но ничего такого не нашла. Инора Эберхардт усмехнулась и сказала, что такое не впервые, когда с утра толпа, а к вечеру никого нет, так что не стоит подозревать ту женщину в чем-то, кроме желания как можно больше нажиться. Она посмотрела на часы и решила, что я могу уже уйти.
        – Пожалуйста, прошу тебя, иди сразу домой, – добавила она. – И Рудольфу, и мне будет намного спокойнее, если будем уверены, что ты сидишь дома, а не ищешь неприятностей на свою голову. Мне куда легче тебя отпускать, когда он за тобой заходит.
        – Он же вам не нравится? – удивилась я.
        – Почему не нравится?
        – Вы сказали, что я поторопилась с решением, – напомнила я этой забывчивой иноре.
        – Ты меня неправильно поняла, – возразила она. – Я имела в виду, что вы оба слишком молоды и слишком мало знакомы друг с другом. Я не уверена, что ты согласилась на брак не под влиянием минутного порыва, не потому, что тебе очень страшно и одиноко в этом городе, понимаешь?
        – Что вы, инора Эберхардт, оно было дано после очень долгих уговоров, – мрачно ответила я, вспоминая, как Рудольф даже Шварца привлекал, лишь бы заручиться моим участием в этой операции по задержке опасного преступника.
        – Да? – не скрывая сомнения, протянула она. – Но все равно подумай, пока у тебя есть время.
        – Хорошо, инора Эберхардт, я подумаю, – покладисто согласилась я. – До свидания, инора Эберхардт.
        Тоже мне заботливая нашлась! Можно подумать, ей есть разница, что со мной будет, после того как я уйду из ее магазина. И сейчас беспокоится лишь о том, чтобы ей новых продавщиц не искать. Я злилась на нее и думала о разных неприятных для меня вещах, поэтому чуть не прошла мимо пекарни. Я как обнаружила ее в самый первый день заселения в квартиру Сабины, так она и пользовалась с тех пор моей неизменной почти ежедневной любовью. Выпечка там была превосходная, особенно когда она вот такая – свежайшая, источающая умопомрачительные ароматы. В этот раз я взяла пирожков побольше. Если моим защитникам придется сидеть в засаде несколько часов, то нужно их хоть чем-то поддержать и отблагодарить. Конечно, это их работа, и они к такому привычны, но пирожки, да еще такие вкусные, лишними не будут. Начинку я выбрала мясную – в засаде будут мужчины, а считается, что они сладкое не уважают. Правда, при воспоминании, с какой скоростью исчез, и вовсе не в моем желудке, принесенный Эдди торт, меня невольно охватили сомнения в том, что это правда, но от своей идеи я не отказалась. Чтобы было удобней нести, я плотно
скрутила верх бумажного пакета, в котором лежала моя покупка. Наверное, поэтому пирожки из него и не выпали, когда на меня со всего маху налетел мальчишка лет восьми. Пакет упал на землю, и оставалось только удивляться, что я сама на ногах устояла, а не шлепнулась рядом с ним.
        – Инорита, простите, пожалуйста, – испуганно заканючил этот малолетний нахал в ответ на мой возмущенный взгляд. – Вот ваш пакет. Видите, с ним ничего не случилось. Он не порвался и даже почти не испачкался.
        Он поднял мою покупку и уставился на меня умоляющими глазами.
        – Осторожнее надо быть, – неохотно сказала я.
        – Извините, я просто сильно торопился, – пояснил он, вопреки своим словам никуда не спеша. – Меня в аптеку отправили, вот и бежал.
        – Ну так беги дальше, – вздохнула я.
        Он просиял обаятельной жульнической улыбкой, всунул мне в руки пакет с пирожками и бросился вниз по улице с такой скоростью, что я бы его ни за что не догнала, если бы вдруг возникла такая необходимость. Я покачала головой ему вслед и перевела взгляд на пакет. Пакет был открыт. Ну вот, теперь еще пирожков недосчитаюсь. В аптеку он торопится, как же! Если есть хотел, лучше бы попросил – я бы с ним непременно поделилась. Я заглянула внутрь. На первый взгляд, пирожков было столько же, сколько я их купила. Только вот на поверхности некоторых виднелись стремительно уменьшающиеся влажные пятна. Несколько мгновений – и ничего уже не было видно. Пирожки выглядели точь-в-точь как только полученные из пекарни. Такие же румяные и аппетитно пахнущие. Ничего подозрительного, никаких пятен. Но я была уверена, что мне не показалось. Этот маленький паршивец чем-то облил мою еду. Чем-то, что сегодня поможет преступнику. В груди заколотилось сердце. Не от страха, а от чего-то, непонятного мне, не изведанного ранее. Наверное, это азарт? Сегодня все решится…
        Я сделала вид, что ничего не заметила и удовлетворилась пересчетом. Наблюдающих за мной я не видела, но это не значило, что такого человека не было. Если есть и смотрит на меня сейчас – пусть уверится, что его план сработал. Тогда он обязательно придет сегодня, и закончится это мучительное ожидание неизвестно кого. Хотелось сорваться с места и побежать, чтобы как можно скорее рассказать все Руди, но это привлекло бы внимание, нежелательное внимание преступника. А там и до подозрений с его стороны недалеко… Так что я пошла неторопливо. Приходилось постоянно себе напоминать, что наблюдатель думает – я иду домой, там меня никто не ждет, спешить мне некуда. Поэтому я задержалась перед зеркальной витриной, показывая, что любуюсь выставленным там платьем, а на деле – пытаясь высмотреть, следит ли кто за мной сейчас. Ни одного знакомого лица я так и не заметила. Вздохнула. Понадеялась, что мой вздох будет отнесен к невозможности купить понравившееся мне платье. И так же медленно двинулась по улице дальше. Домой я пришла с ногами, зудевшими от необходимости идти медленно, и взвинченная до невозможности.
Рудольф меня ждал около двери в компании двух незнакомых иноров.
        – Вот! – торжествующе сказала я и вручила ему пакет с пирожками, поняла, что он может меня неправильно понять и съесть вещественные доказательства, и торопливо добавила: – Их облили чем-то. Пакет вскрыли и облили. Уже не видно. Жидкость мгновенно впиталась.
        С такой жадностью при мне за еду еще никто не хватался. А ведь иноры производили впечатление воспитанных… Пирожки были мгновенно вытащены из пакета, осмотрены, обнюханы, а затем подвергнуты осмотру еще и с помощью артефактов.
        – Ничего опасного нет, – наконец сказал Рудольф. – Ты уверена, что не ошиблась?
        – Уверена, – твердо ответила я. – Я закрутила верх пакета. На меня налетел мальчуган, толкнул. Пакет упал. Когда он мне его отдал, пакет был открыт, понимаешь? Я решила, что он пирожок оттуда стащил, заглянула – все на месте, но успела заметить эти пятна. Они высыхали очень быстро. Возможно, пирожки были слишком горячими, поэтому пятна так быстро и исчезли.
        – Возможно, – задумчиво сказал один из тех, что пришел с Рудольфом, – но, скорее, и было рассчитано, что впитается раньше, чем заметят.
        – Так ничего же не нашли, – напомнил Рудольф.
        – Ничего опасного, – ответил ему сыскарь. – Но наш анализатор не посчитает опасным, к примеру, зелье, повышающее восприимчивость к ментальной магии. Эти артефакты слабые, рассчитаны на быстрый анализ. А вот если пирожок отнести в нашу лабораторию, то там что-то обязательно найдут.
        – Значит… – Рудольф радостно огляделся.
        – Ты был прав, и он сегодня придет, – ответили ему.



        Глава 27

        Рудольф давал мне последние инструкции – быстро, четко, без лишних эмоций повторял, что я уже давным-давно накрепко запомнила. Все, что его интересовало, – арест убийцы, для остального места не было ни в голове, ни в сердце. Эти бесконечные повторы одного и того же начинали раздражать, так что стук в дверь оказался как нельзя вовремя.
        – Иди открывай, – сказал Рудольф. – И, пожалуйста, будь осторожней, ладно? Не говори лишнего, не провоцируй его на агрессию. Мы близко, но все-таки не рядом.
        Я кивнула и пошла к двери. Он остался в комнате под прикрытием меняющего ауру артефакта. Рисковать я не собиралась. Пусть моя жизнь мало кому нужна, кроме меня. Но ведь есть Регина, которой одной будет совсем плохо.
        – Кто там?
        Надеюсь, получилось достаточно взволнованно.
        – Это я, Петер. Хорошо, что с вами все в порядке. Я хотел проводить, но инора Эберхардт отпустила вас раньше, чем я освободился.
        Все-таки Петер… Бедная Сабина, неужели ее совсем никто не любил? Нельзя сказать, что я была разочарована, что ошиблась в отношении Гроссера, я была зла. И на него за притворство, и на себя за излишнюю доверчивость. Но дверь открыла, нельзя же подводить Рудольфа.
        – Добрый вечер, Петер. Мне приятно, что вы обо мне заботитесь.
        Улыбаться я не стала. Делать это по заказу у меня плохо получается, еще заподозрит чего. А нужно, чтобы все было как можно более естественно.
        – Так ведь не нашли того, кто убил Сабину. – Голос его дрогнул, пытаясь вызвать во мне жалость, и ему это даже удалось – так натурально прозвучало горе. – Кто и почему. А если вспомнить, что еще и Марта пропала…
        – Сейчас еще совсем светло, – ответила я. – Что со мной может случиться?
        – Не знаю, – ответил он. – Извините, Штефани, что побеспокоил.
        Тут я испугалась, что он может уйти и вся тщательно спланированная засада провалится. Неужели коты на верхней площадке показались ему подозрительными? Рудольф утверждал, что по ауре от настоящих не отличишь, но может, они там слишком громко сопят, а у Петера тонкий слух?
        – Петер, а давайте вы выпьете со мной чаю? – предложила я. – Я по дороге такие замечательные пирожки купила.
        Пирожки я аккуратно выложила в тарелку и поставила ее посреди кухонного стола. Отдельно на маленькой тарелочке лежал якобы почти съеденный пирожок. Чтобы у самого сомневающегося возникла твердая уверенность – к ментальной обработке я готова.
        – Чаю? – сказал он и притворился, что раздумывает над этим. – Спасибо, с удовольствием. Мне сейчас по вечерам так одиноко.
        Мне и самой было одиноко, но ему я не поверила. Тот, кому одиноко, не станет убивать тех, с кем живет в одной квартире. А что преступник он, я была уже уверена. Дверь я на всякий случай закрывать не стала – пусть будет запасной путь для отступления, если у Сыска пойдет что-то не так, как запланировали. Как сказал Рудольф, они близко, но не рядом.
        Петер прошел, устроился там же, где сидел в прошлый раз, и сложил руки на стол. Был он уставшим и замученным. При взгляде на него меня опять начала давить жалость. Пришлось себе напомнить, что напротив сидит жестокий убийца, который пришел не позаботиться обо мне, а выполнить очередной пункт своего злодейского плана. И пункт этот напрямую касался моей жизни.
        Пока я готовила чай и собирала на стол нехитрую снедь и посуду, что были в доме, постоянно ожидала, когда же, когда он наконец начнет на меня воздействовать. Рудольф говорил, скорее всего, зелье, которым облили пирожки, позволяет обойтись самым легким магическим касанием, практически неощутимым для артефакта. Он должен лишь легко меня кольнуть, предупреждая о возможной опасности. Так легко, что, если не ожидать, можно не заметить. Уверенности, что зелье именно то, – не было. Полный анализ можно провести только в лаборатории Сыска, а нести туда образец не было времени. Теперь я больше всего боялась пропустить начало воздействия, когда еще можно что-то ему противопоставить. Сыскари говорили, что они будут настороже и не дадут меня обидеть, схватят преступника сразу же, как он проявит свои намерения, но я все равно боялась. Не хотелось стать безвольной куклой в чужих руках, даже этого не осознающей.
        – Штеффи, мне кажется, я не вовремя, – неуверенно сказал Петер. – Вы меня даже не слушаете.
        – Извините, задумалась. – Я даже постаралась улыбнуться и найти объяснение своему поведению. – У нас неприятности с одной из клиенток. Она утверждает, что ей подсунули фальшивку. А я ей сама крем относила.
        – Зря вы из-за этого переживаете, – ответил он. – За то время, что я инору Эберхардт знаю, таких случаев было несколько, все они заканчивались извинениями покупательниц.
        – Да? – вежливо улыбнулась я. – Они потом оставались довольны?
        – Ну конечно. У иноры Эберхардт в Гарме нет конкурентов, – уверенно ответил он. – У нее уникальные кремы. Все, хоть раз попробовавшие, непременно опять за ними возвращаются.
        Я налила чаю в чашку и поставила перед ним. Интересно было посмотреть, как он будет отказываться от пирожков. Наверняка не захочет себя травить. У меня было печенье, но оно сладкое, таким не наешься. Петер наверняка сейчас скажет, что не голоден…
        – Пирожки с мясом и совсем свежие. – Я пододвинула тарелку к нему поближе, чтобы запах от них прямиком в нос попадал, вызывая аппетит. – Еще горячие. Угощайтесь.
        – Спасибо. – Он улыбнулся мне своей замечательной улыбкой, а я решила, что он мою бдительность усыпляет, и сразу напряглась в ожидании сигналов от артефакта, не подававшего пока признаков работы, так что я начала бояться, вдруг он испортился в самый неподходящий момент. – Но я не хотел бы вас объедать. Денег у вас немного, насколько я понимаю.
        Вот и причина нашлась, и убедительная такая. Но я на этом останавливаться не собиралась. Нечего ему отказываться от пирожков, облитых собственноручно приготовленным зельем. Меня хотел накормить, пусть и сам попробует. Буду уговаривать, пока есть не начнет.
        – Я слишком много взяла, мне столько не съесть и за несколько дней, – начала я. – Они так аппетитно смотрелись, что пожадничала. А завтра они будут не такими вкусными. Петер, да вы меня спасете, если съедите хоть парочку. Мне не придется потом давиться черствыми пирожками.
        Ему мои доводы убедительными не показались, он все так же смотрел с сомнением то на меня, то на тарелку с пирожками.
        – Хорошо, – неожиданно сказал он, – тогда я вам в следующий раз куплю что-нибудь из продуктов. Не только же Эдди к вам с тортами приходить.
        И взял один из пирожков. Интересно, можно ли определить, на какой из них не попало ни капли, или он заранее принял противоядие, рассчитывая на такой случай? Есть он начал энергично, словно и не подозревал, что там вредное зелье. Три укуса – и пирожка нет, а Петер уже тянется за следующим. Наверное, все же антидот принял, гад. И воздействовать на меня не начинает, чего ждет – непонятно…
        Стук в дверь прозвучал неожиданно и очень громко. Петер подавился непрожеванным кусочком и с вопросом во взгляде уставился на меня. Но я была сама удивлена не меньше, чем он. Я никого не ждала, а сыскари, сидевшие в засаде, стучать бы не стали. Да и Руди находится за стеной, в случае чего он был бы уже здесь. Я пошла ко входу, но не успела даже подойти к двери, как она распахнулась, явив моему взору Эдди. Вот уж кого я не ожидала сегодня увидеть! Да и пришел он не вовремя, того и гляди сорвет намеченную операцию по обезвреживанию Петера.
        – Детка, нельзя быть такой безалаберной, когда по улицам расхаживают убийцы, – с порога заявил он мне. – Замок на дверях висит, чтобы его закрывать, понимаешь? А вовсе не для красоты, как ты подумала.
        – Добрый вечер, инор Хофмайстер!
        У меня не было никаких идей, как можно выставить этого наглого типа из квартиры, в которую он уже ввалился. А сделать это надо непременно, иначе с задержанием ничего не получится и следующие несколько дней придется постоянно вздрагивать от страха. И так пока преступник не подставится и не даст возможности себя арестовать. А вдруг Эдди и есть преступник? Я с подозрением уставилась на вошедшего, он тут же истолковал мой взгляд неправильно.
        – Хочешь сказать, детка, что дверь ты не закрывала в надежде меня увидеть? Я польщен, право слово. Только вот мне в это не очень верится, так как на кухне у тебя сидит посторонний мужчина.
        – Это Петер, – пояснила я.
        В моих пояснениях уже не было необходимости. Эдди не стал ждать от меня приглашения, здраво рассудив, что никогда не дождется, и протопал на кухню, где неприязненно сказал Петеру:
        – Гроссер, что тебя всегда приносит куда не надо? И когда не надо, – проворчал он. – Ты постоянно вклиниваешься между мной и Штеффи, и мне это не нравится. Я приехал, привез обручальный браслет для подтверждения серьезности своих намерений, вхожу в дом своей невесты, и что я там вижу? Опять Гроссер, и опять на кухне!
        Мне показалось, что он хотел сплюнуть прямо на пол, но сдержался. Почувствовал, наверное, что тогда получил бы полотенцем, которое я держала наготове. Еще его слюней мне не хватало. Достаточно, что пирожки какой-то гадостью облили.
        – Если бы меня сейчас здесь не было, ничего бы не изменилось, – не испугался его Петер. – Штефани уже согласилась выйти замуж за Рудольфа, пока вас не было, инор Хофмайстер.
        Тут Эдди наконец заметил мой браслет и уставился на него с таким видом, будто гаже ничего в своей жизни и не видел.
        – Детка, такого свинства я от тебя не ожидал, – возмущенно сказал он и плюхнулся на табуретку рядом с Петером. – Сколько меня не было? Всего ничего! А ты мне уже изменила с этим молокососом. Штеффи, право слово, ты сделала неправильный выбор. Сама посуди, кто из нас лучше – я или он? У него даже профессия неприличная.
        – Почему это неприличная? – возмутилась я. – Должен же кто-то следить за порядком в Гаэрре?
        – Вот-вот. Настоящий надсмотрщик, – кивнул Эдди своим мыслям и потянулся за пирожком. Неприятности аппетита его не лишили. – Детка, тебе с ним будет плохо, поверь мне. Хотя ты еще передумаешь десять раз за то время, что до вашей свадьбы осталось. Особенно если я постоянно рядом буду. Когда вы ее наметили?
        – Через два дня, – мстительно ответила я.
        Лицо Эдди ощутимо вытянулось, и он активно начал заедать свое горе. Петер недолго думая к нему присоединился. Какое-то время они молчали и сосредоточенно жевали, соревнуясь друг с другом в уничтожении моей еды. У меня начали появляться сомнения, что убийца – кто-то из них. Противоядие противоядием, но зелья они должны были съесть прилично. Неужели они оба ни при чем и должен прийти кто-то третий? Время шло, пирожки заканчивались, а никто больше не появлялся. Эдди мрачно жевал, прерываясь только, чтобы сказать мне укоризненную реплику, так что сторонний наблюдатель уверился бы, что я действительно что-то пообещала и не сдержала слово.
        – Мне тоже кажется, что она торопится, – неожиданно поддержал его Петер.
        – Вот-вот, послушай, что умные люди говорят, – оживился Эдди. – С приличным опытом в этом вопросе. Отрицательным, между прочим.
        – Я попросил бы, – ощутимо напрягся Петер, – без этих ваших грязных намеков.
        – Все, молчу, – на удивление покладисто ответил Эдди. – Но, детка, подумала бы ты еще, а?
        Он тоскливо на меня посмотрел, даже особо не надеясь, что я ему отвечу. Я и не ответила. Нам же нужно, чтобы преступник проявил себя как можно скорее, а зачем ему надежду давать, что время еще есть? Правда, вот вопрос: был ли среди этих двоих убийца? А вдруг они сообщники и только притворяются малознакомыми? Моя подозрительность то вырастала до просто огромных размеров, то сходила на нет, и тогда мне начинало казаться, что никто из них не способен на такой ужас…
        – Ладно, Гроссер, время позднее, – наконец сказал Эдди и отодвинул опустевшую тарелку, – нечего Штеффи надоедать.
        – Он мне не надоедает, – возразила я, но уже чисто из упрямства.
        – Надоедает, – мрачно ответил Эдди, – и тебе, и мне. Значит, у меня осталось только два дня повлиять на твое решение. Не густо… Штеффи, как я могу тебя убедить?
        – Никак, – сказала я. – Инор Хофмайстер, я не собиралась за вас выходить.
        – Подумай, пока время есть, – сказал Эдди. – Гроссер, вот чего ты расселся, как у себя дома? Уходить пора.
        В этот раз Петер возражать не стал, я проводила их с Эдди до двери, тщательно ее закрыла и прошла в комнату, где сидел Рудольф.
        – Интересно, кто из них кому помешал? – расстроенно сказал он.
        – Пирожки ели они оба, – ответила я. – Как ты думаешь, преступник принял противоядие заранее или выпьет сейчас?
        – Да он может вообще ничего не делать! – в сердцах сказал Рудольф. – Все эти алхимические штучки выходят естественным путем через пару дней. За это время вряд ли кто-то будет на них ментально воздействовать. Вот ведь гад этот Хофмайстер, что ему стоило поторчать у своих орков еще один день?
        – Ты на него совсем не думаешь? – уточнила я.
        – Думаю, – ответил он. – Он мне даже больше Гроссера подозрителен. Но почему, понять не могу. Боюсь, больше из-за того, что он к тебе прилип, как пластырь.
        – Но они оба могут быть невиновны. А настоящий преступник решил, что при двоих свидетелях слишком рискованно. Мне о них не хочется плохо думать, понимаешь?
        – Не хотел бы тебя расстраивать, – заметил Рудольф, – но для ментального воздействия совсем не нужно заходить в квартиру. Пирожки облили, а воздействия не было. Кстати, давай остатки для анализа, завтра узнаем, чем их пропитали.
        – Так нет остатков, – ответила я. – Они все съели.
        – Как все? – потрясенно сказал Рудольф. – Там же много было.
        – А они много и едят, как я успела заметить.
        – Ладно, а тот, для имитации который, где? – вспомнил он.
        – Так там самый кончик был, я его и… – смущенно сказала я. – А то, что от него отрывали, в канализацию спустила, чтобы, не дай Богиня, не заметили и не заподозрили чего.
        – Да что ж ты так любишь все в канализацию спускать! – возмущенно сказал он. – Что мне теперь Шварц скажет?
        – Что нужно было отложить один верхний для анализа.
        Мой ответ Руди совсем не смутил.
        – Да кто знал, что они все сожрут! – возмущенно сказал он. – Да что за день такой неудачный! Еще и Хофмайстер нагло к моей невесте начинает подкатывать, чтоб его орки в Степи закопали!
        – У нас же фиктивная помолвка, – напомнила я в надежде, что сейчас он ответит – ничего подобного, он расторгать помолвку не собирается, а значит, она самая что ни на есть настоящая.
        – Но он-то этого не знает, – ответил Рудольф. – Ладно, пойду я. Мне еще отчитываться о сегодняшней неудаче.
        – А я?
        – Не бойся, ребята там всю ночь продежурят, на всякий случай. Или, – он хитро улыбнулся, – ты намекаешь, чтобы этой ночью я лично тебя охранял? Так я всегда «за».
        Его руки неожиданно оказались на моих плечах, глаза уставились со странным, вопрошающим выражением в мои, а губы, губы были так близко, что от поцелуя почти ничего не отделяло. Хотелось прижаться к нему, ощутить тепло и защиту, которых мне не хватало и которые обещали его прикосновения.
        – Знаешь что, Брайнер, иди ты, куда собирался, и не возвращайся ко мне, – зло ответила я и вырвалась. – Тоже мне, охранник выискался.
        Он хохотнул и убежал наверх, а я громко хлопнула дверью. Нет, верну ему браслет сразу, как все закончится. Нельзя позволять себе мечтать. Для таких девушек, как я, все это плохо заканчивается.



        Глава 28

        Ночь прошла спокойно. Казалось, что и наступивший день ничем не будет отличаться от череды таких же, но уже прошедших. Затишье утром, наплыв покупательниц ближе к обеду и опять затишье, во время которого инора Эберхардт отправила меня поесть. По дороге я пыталась найти подтверждение словам Рудольфа о моей охране, но никого не увидела. Из-за этого становилось все тревожнее, пусть я и понимала, что настоящий профессионал потому и называется профессионалом, что заметить его невозможно. Ни мне, ни преступнику, который должен быть уверен, что его планам ничего не сможет помешать. Во всяком случае, со стороны Сыска. Кто кому вчера помешал и помешал ли, так и осталось для меня неясным. Но так как никто больше не появился, то и подозрение пало на этих двоих, перемещаясь с одного на другого, но так ни на ком и не останавливаясь окончательно.
        В кафе я ждала, что Рудольф ко мне подойдет. Иногда он тоже здесь обедал, но сегодня я его так и не дождалась, хотя старалась есть как можно медленнее. Тарелка опустела, а он так и не появился. Пришлось утешить себя, что он очень занят моей безопасностью, и пойти на выход. Никого и ничего подозрительного рядом со мной не было, но нервничать я не переставала. Эта неопределенность выводила меня из себя.
        Когда я вернулась в магазин, там совсем не было покупателей, но зато был Петер, который что-то рассказывал иноре Эберхардт, а та выслушивала его со своей обычной благожелательной улыбкой. Насколько я поняла, речь опять шла о его неудачах в поиске работы, подходящей для столь высококвалифицированного мага, как он.
        – Хочу вернуться на прежнее место, – говорил Петер, улыбаясь своей неуверенной, чуть кривоватой улыбкой. – Я же ушел тогда из-за Сабины. Она говорила, я порчу репутацию таким заработком. Но ее теперь нет, а мне там нравилось. У меня и друзья там остались, назад зовут. Плохо одному.
        – Да, плохо, – вздохнула инора Эберхардт. – И я начала об этом задумываться в последнее время. И знаете что…
        Тут разговор прервался, так как сработал артефакт, возвещающий о появлении посетителя. Но так как это был всего лишь Эдди, инора Эберхардт после краткого приветствия вернулась к разговору с Петером.
        – Я вот что думаю, – сказала она. – Штеффи, у вас же в приюте есть девочки с Даром?
        – Да, – ответила я.
        Девочки с Даром у нас были, не сказать, что очень много, но приюту и их хватало для зарядки накопителей.
        – Вот я и решила. Удочерю кого-нибудь из них, воспитаю и дело передам. Что скажете?
        – Я думаю, что любая сирота будет счастлива такому подарку судьбы, – с трудом выдавила я из себя, пытаясь не разреветься от невольно нахлынувшей обиды. – У нас редко кого берут в семьи. Считается, что у подкидышей плохая наследственность.
        Вот так, родная дочь ей не нужна, а чужую девочку она будет счастлива видеть рядом. Богиня, скорей бы все закончилось, чтобы я смогла уйти, а перед уходом высказать все, что думаю о таких лицемерных особах. Я постаралась взять себя в руки и даже улыбнулась.
        – Что скажу? Дура ты, Маргарета, вот что скажу, – раздраженно выдал Эдди. – У тебя под боком собственная племянница, а ты какую-то чужую девочку удочерять собралась.
        – Племянница? – удивленно сказали мы одновременно.
        – Да, племянница, – недовольно сказал Эдди. – У меня сначала только подозрения были, но я анализ по волосам сделал. Так что Штефани – твоя племянница, дочь сестры, судя по всему.
        Инора Эберхардт посмотрела на меня, потом на Эдди. На ее лице попеременно отражались радость и сомнения. Сомнения победили.
        – Этого не может быть, – недоуменно сказала она. – Мы с Эльзой ни одного дня не жили порознь. Если бы у нее был ребенок, я бы об этом знала.
        – Не может? – усмехнулся Эдди. – А может, ты знала, но… забыла, а, Маргарета?
        В его словах прозвучал какой-то намек, понятный лишь им двоим. Так как инора Эберхардт вдруг застыла с расширенными глазами, уставившись в одну точку. Лицо ее побелело.
        – Эдди, но если ты был уверен, что Штефани – моя племянница, почему ты не сказал мне об этом раньше? – хрипло спросила она. – Почему ты молчал?
        Эдди с деланым смущением отвернулся, поизучал баночки на витринах, вздохнул.
        – Почему, почему, – проворчал он. – Сначала не был уверен. А потом… Скажи, Маргарета, ты бы так же благосклонно отнеслась к браку твоей племянницы со мной, как к браку твоей продавщицы? Молчишь? Вот-вот. Так что я сначала жениться хотел, а потом поставить тебя сразу перед двумя фактами. Получила бы еще одного родственника вместе с племянницей, разве это плохо? А сейчас мне все равно ничего не светит, так что… Пролетели мы с тобой, да, Гроссер?
        – Да, – ответил давно молчавший Петер каким-то странным, изменившимся до неузнаваемости голосом. – Тебе ничего не светит. Закрывай магазин, Эберхардт, если не хочешь потерять племянницу в тот же день, что получила.
        В горло мне уткнулось что-то острое, но что – я даже увидеть не могла, так как Петер, стоявший за мной, локтем удерживал меня за шею. Инора Эберхардт охнула и прижала руку ко рту. Эдди бледнел прямо на глазах. Никогда бы не подумала, что он будет так из-за меня переживать.
        – Что застыла, старая корова? – почти равнодушно сказал Петер. – Быстро закрыла и защиту выставила. Потом поговорим. Или мне эту дуру подрезать надо, чтобы ты поторопилась?
        И тон его, и слова – все было совершенно не похоже на то, как он обычно говорил. Казалось, что за спиной у меня стоит совсем другой человек, чужой, незнакомый и от этого еще более страшный. Острие больно кольнуло в шею.
        – Сейчас. Только не делай ничего девочке.
        Инора Эберхардт бросилась к входной двери с прытью, для нее неожиданной. Наблюдать я могла, лишь скосив глаза, – захват Петера не позволял даже головой двинуть. От его рукава пахло чем-то едким, в носу невыносимо свербело, подмывая чихнуть. Чем это могло закончиться в такой ситуации, даже Богиня не знала.
        – Гроссер, не дури, – попытался образумить его Эдди. – Зачем тебе это все?
        Он говорил спокойным размеренным голосом, тоже непохожим на его обычную манеру с подшучиванием, и пытался достучаться до Петера, чье тяжелое дыхание билось прямо в уши. Было неимоверно страшно, хотелось зажмуриться и больше ничего не видеть, но в то же время я боялась пропустить хоть что-то. Вполне возможно, это – последнее, что вижу в жизни. Витрины, Эдди и… тетя. Теперь я знала, что она не только казалась хорошей, но и была такой. И от этой уверенности становилось немного легче, появлялась надежда, что все будет хорошо.
        – Надоело, – отрывисто сказал Петер.
        – Что надоело-то? – пытался развести его на разговор Эдди.
        Инора Эберхардт вернулась и застыла в нескольких шагах от нас, боясь сделать лишнее движение. Руками она нервно комкала носовой платок, обычно выглядывавший из-за обшлага рукава.
        – Что вы хотите, Гроссер? – спросила она. – Отпустите Штефани, и мы спокойно поговорим.
        – Мы и так говорим спокойно, – ответил Петер. Голос его раздавался прямо над ухом, гулко отдаваясь внутри головы. – А отпущу я ее или нет, зависит от тебя, Эберхардт.
        Манера его тоже изменилась – презрительная, вызывающая, вместо обычной уважительной и доброжелательной. Дыхание его становилось все тяжелее и тяжелее.
        – Гроссер, ты соображаешь, что делаешь? – выразительно сказал Эдди, был он все так же бледен, на лбу блестели бисеринки пота, но говорил спокойно и движений лишних не делал. – Думаешь, так просто уйти сможешь?
        – Смогу, – ответил Петер. – Время не тянем. Мне нужен рецепт.
        – Какой рецепт? – жалобно спросила инора Эберхардт. – У меня их много.
        – Косметические меня не интересуют, – выдавил Петер. – Мне нужен тот, что с ментальной составляющей.
        – Я не могу его никому передавать, – инора Эберхардт почти рыдала. – Я магическую клятву дала сестре, что останется внутри семьи.
        – Расскажешь племяннице, я послушаю.
        – Да-да, конечно, – мелко закивала инора Эберхардт.
        – Маргарета, не дури, – Эдди сделал небольшой шаг вперед. – Ты ему все выложишь, а где гарантии, что он потом ничего не сделает со Штеффи?
        – Нет таких гарантий, – дыхание Петера уже свистело и клокотало. – Но если будете хорошо себя вести, я подумаю. А если нет…
        Он ощутимо нажал острием на мою шею. Я почувствовала, как по ней побежала тоненькая струйка крови. Инора Эберхардт побледнела еще сильнее, хотя раньше мне казалось, что это невозможно. Сейчас от ее лица отхлынули вообще все краски, даже губы побелели, хотя мне казалось, что на них лежит слой розовой помады. Капельки пота на лбу Эдди уже собирались в ручейки.
        – Инор Гроссер, не надо, прошу вас, – умоляюще сказала инора Эберхардт. – Я все сделаю, как вы скажете.
        Со стороны улицы раздались громкие звуки и стук. Не только я это услышала.
        – Гроссер, как выбираться будешь? – сказал Эдди и сделал еще маленький шажок в нашу сторону. – Доблестные представители Сыска уже у входа, штурмовать собираются.
        – Не твое дело, – прошипел Петер. – Стой, где стоишь. Эберхардт, рецепт пиши, живо.
        – Писать?
        – Отдашь племяннице, она мне. Клятва не нарушена.
        – Я его так не помню. Он очень сложный, многоступенчатый. Тетрадь с рецептами в моем сейфе наверху.
        Голос иноры Эберхардт дрожал, но она изо всех сил старалась говорить спокойно.
        – За столько лет не выучила? – Голос Петера не выражал никаких эмоций, но от этого было только страшнее. – Не верю.
        – Я им почти не пользовалась, не нужен он мне был, понимаете?
        – Понимаю, что сидела на бочке с деньгами и золотой достать боялась, дура, – выплюнул Петер. – Наверх, живо. Все. Хофмайстер тоже.
        Он подтолкнул меня коленом, и я чуть не упала. Я не представляла, как идти, когда тебе пережимают горло, к которому еще и нож приставлен. Чуть споткнулась – и нож уже не у шеи, а в ней.
        – Слышишь, Гроссер, Штефани так идти не сможет, – сказал Эдди, сразу это заметивший. – Она же не видит ничего. А если ты в нее случайно нож воткнешь, то нечем тебе будет Маргарету шантажировать.
        – Хорошо, – ответил тот, отпустил мою шею, и я сразу почувствовала, насколько легче стало дышать, пусть острие ножа и продолжало царапать кожу. – Эберхардт идет первой, Хофмайстер – за ней. И быстро. Задерживаться здесь я не собираюсь.
        То, что ему уже стоит поторапливаться, было давно понятно. Даже я ощущала растущее магическое напряжение вокруг магазина – вскрывали защиту, которая пока не поддавалась, но понятно, что только пока. Инора Эберхардт подобрала юбки и торопливо застучала каблуками по лестнице. За ней поднимался Эдди. Похоже, раньше ему не приходилось бывать в личных апартаментах, так как он несколько раз споткнулся, заставив руку, державшую нож у моего горла, дернуться, а меня вздрогнуть.
        – Да быстрее же! – прошипел Петер.
        – Гроссер, я и так чуть шею не свернул, – проворчал Эдди. – Винтовые лестницы – это же настоящие убийцы, по ним быстро ходить нельзя.
        – Заткнись.
        Но Эдди уже закончил подниматься и сдвинулся чуть вправо, так что я увидела открытую дверь в тетину спальню и кровать в ней, аккуратно застеленную бежевым покрывалом. В этот момент защиту магазина взломали, что отозвалось ворохом разноцветных искорок у меня перед глазами. Я покачнулась, и Эдди тут же бросился на Петера. Одной рукой он толкнул меня в сторону, при этом второй удерживал руку Петера с ножом. Я упала на пол и сильно ударилась, но это была такая мелочь по сравнению с тем, что сейчас происходило. Инора Эберхардт завизжала, а рядом со мной в схватке прокатились двое мужчин. Лицо Петера исказила гримаса ненависти, из его рта даже пена пошла, и сам он пытался достать Эдди ножом. Странным таким, черным, расписанным непонятными символами, больше похожими на насекомых, чем на буквы. Этот нож мелькал перед глазами постоянно, притягивал взгляд веющей от него жутью, и я больше ни на что не могла смотреть.
        – Штеффи, вставай, – отчаянно зашептала инора Эберхардт, тянущая меня вверх. – Запремся в спальне.
        Я встала, но даже шагу не успела сделать. По лестнице загрохотали шаги. Но это было уже неважно – Петер лежал на полу, уставившись безжизненными стеклянными глазами в потолок. В его груди торчал нож, рукоятку которого он так и не выпустил, продолжая удерживать ее и сейчас. Над телом стоял Эдди и посасывал порез на руке. Я бросилась к нему, вцепилась в воротник и зарыдала.
        – Детка, ну ты чего? – сказал он, приобнимая меня. – Все ведь уже закончилось. Все хорошо. Все живы, – тут он, видно, посмотрел на Петера, так как добавил: – Почти все.
        Но я рыдала и рыдала и никак не могла остановиться. Все не пролитые за многие годы слезы где-то собрались, накопились и выплеснулись, замочив рубашку моего спасителя. Только сейчас я осознала происшедшее в полной мере – смерть прошла совсем рядом со мной, и если бы не этот мужчина, такой несерьезный на вид, но оказавшийся столь надежным в деле, то плакала бы сейчас лишь инора Эберхардт над моим хладным трупом.



        Глава 29

        – Хофмайстер, ты арестован! – выпалил влетевший на второй этаж Рудольф. – Штеффи, немедленно от него отойди.
        Я почувствовала, как обнимающая меня рука стала жесткой и неудобной. Она перестала придерживать и стала держать. Я недоуменно посмотрела на Эдди.
        – Экий у тебя жених ревнивый, детка, – невозмутимо усмехнулся он мне в ответ.
        – Он мне не жених, – зачем-то пояснила я. – Мы выдумали помолвку, хотели Петера спровоцировать.
        – Спровоцировали, – кивнул он. – Это у вас хорошо получилось.
        – Хофмайстер, отпусти ее! Ты арестован! – повторил Рудольф, хватая меня за руку.
        – Давай без резких движений, мальчик, – сказал Эдди. – И отойди подальше.
        Перед моим лицом закачался странный пульсирующий предмет. Рудольф выругался и отпустил мою руку. Я попыталась отстраниться, но Эдди держал столь крепко, что мне это попросту не удалось. Его руки из надежной опоры превратились в капкан. Столь же надежный.
        – Хофмайстер, не думай, что тебе удастся вывернуться, – сказал Рудольф.
        – Брайнер, ты мне так и не объяснил, за что меня собрался арестовывать, – насмешливо сказал Эдди. – Детка, не дергайся, а то это плохо для нас обоих закончится.
        – Штеффи, не бойся и стой спокойно, – в тон ему заговорил Рудольф. – Главное, слушай его и не делай движений резких. Тогда все хорошо будет. А тебе, Хофмайстер, за это тоже отвечать придется, как и за убийство Гроссера.
        – Этот слизняк сам себя убил, когда понял, что его план провалился, – возразил Эдди.
        – Находясь под твоим ментальным воздействием. У нас есть записи до того момента, как на магазин защиту поставили. Но этого, я думаю, хватит, чтобы добиться разрешения на твой допрос магом-менталистом. И тогда…
        Он не договорил. Наверное, посмотрел на мое и без того испуганное лицо и решил, что я могу лишиться и чувств, узнав, что убийца Сабины и Марты держит меня сейчас в объятиях и угрожает чем-то непонятным.
        – Обидно, – сказал Эдди. – Был уверен, что несколько минут у меня есть.
        Он не казался ни смущенным, ни расстроенным. Даже на Петера ни разу не посмотрел. Тот так и лежал на полу. Один из пришедших с Рудольфом сыскарей над ним нагнулся, поводил артефактом.
        – Безнадежно, – сказал он. – Совсем мертв. Нож ритуальный – связь души с телом оборвал окончательно.
        – Хофмайстер, тебе лучше сразу сдаться, – заявил Рудольф. – Не усугубляй своего положения еще больше.
        – Куда уж больше. – Из голоса Эдди насмешка так и не пропала. – Ты мне на максимум наговорил, больше пожизненной каторги не дают. Так что, извини, сдаваться не буду. Не хочется мне проводить остаток своей жизни в таком неприятном месте. Быстрая смерть, да еще в приятной компании для меня привлекательней выглядит.
        Он опять покачал перед моим лицом непонятной штуковиной, что заставила отступить от нас Рудольфа. Я не могла понять, что это, – на привычные мне артефакты она не походила никак. Но от незнания было не менее страшно, да и поведение Рудольфа говорило, что Эдди сейчас действительно опасен. Слезы высыхали, неприятно стягивая на лице кожу, но вытереть их я боялась.
        – Хофмайстер, не дури, – горячо заговорил Рудольф. – Отпусти Штеффи.
        – Понимаешь, Брайнер, никак не могу, – поцокал языком Эдди с напускным огорчением. – Нравится она мне, сил нет.
        – Да ну?
        – К тому же, стоит мне только отпустить Штеффи, как ее захапаешь ты, а меня сразу постараешься засунуть туда, где таких красивых инорит нет. Да и некрасивых тоже. Детка, идея помолвки с этим типом была глупой. Видишь, что с людьми ревность делает…
        Чувства, обуревавшие Рудольфа, были очень далеки от ревности. Он злился, так злился, что почти дымился от злости. Наверное, прикоснись к нему сейчас – и можно обжечься. Но лишних движений он не делал, как отошел тогда, так и стоял в отдалении.
        – И что дальше делать собираешься? – спросил он подчеркнуто спокойно. – Выйти отсюда все равно не сможешь.
        – Понимаешь, Брайнер, – проникновенно сказал Эдди, – ты суетишься, подумать не даешь. Мне бы посидеть в тишине и спокойствии, поразмышлять. Может, и сдамся. Маргарета, ты же не возражаешь, если мы с деткой твою спальню на время займем? Почти по-родственному.
        На тетю было страшно смотреть. Она кусала губы, даже не замечая этого, из правого угла рта уже текла тоненькая струйка крови, ярко выделяющаяся на бледном лице.
        – Эдди, отпусти Штефани, – умоляюще сказала она. – Ты же понимаешь, что она для меня значит.
        – Извини, Маргарета, не могу, – нагло ответил он. – Штефани мне самому нужна. Как ты понимаешь, без нее мне жизнь будет не мила. Уж Брайнер об этом позаботится.
        Он шагнул назад, к открытой двери в спальню, и потянул за собой меня. Тетя сделала осторожный шаг в нашу сторону.
        – Возьми меня в заложники, – предложила она. – Эдди, девочка только жить начинает.
        – Пфф, Маргарета, сама подумай, кого мне приятней держать в объятиях? – насмешливо сказал Эдди. – Да и уверенности больше, что у Брайнера рука ненароком не дрогнет, если со мной будет Штеффи, а не ты. Ты прости, конечно, но детку ему жальче…
        Говоря все это, он не переставал пятиться к спальне, увлекая меня за собой, пока мы не оказались внутри комнаты. За дверь в спальню Эдди схватился рукой, в которой держал странный предмет. Рудольф прошипел сквозь зубы какое-то ругательство, но так и не сделал к нам ни шагу.
        – Брайнер, ты идиот, – не смог отказать себе в удовольствии Эдди, перед тем как захлопнуть дверь. – Кто так аресты производит?
        В замочной скважине торчал ключ, который Эдди провернул, заперев дверь. Непонятная штуковина пульсировать перестала, и он убрал ее в карман. Но меня продолжал держать так же крепко, как и раньше.
        – Значит, это вы, а не Петер.
        – Детка, заткнись, – спокойно ответил он. – Мне подумать надо, а это затруднительно, когда тебе в ухо вопят.
        – Ну так отпустите меня.
        – Твой Брайнер только этого и ждет. Как только между нами будет хоть несколько шагов, он ворвется сюда, как лев, жаждущий растерзать добычу. Только вот я ему не ягненок. Да и у него еще зубки мелкие на такую дичь, как я.
        Да, Эдди сейчас скорее сам напоминал хищника. Держал он меня цепко и выпускать не собирался. Поведение его мне казалось глупым. Что он мог придумать, чтобы избежать ареста, я не представляла. Разве что самоубиться, чтобы расстроить Рудольфа, желавшего произвести арест лично. Я с надеждой посмотрела на своего мучителя. Но он понял меня совершенно превратно. Свободной рукой провел по моему лицу, стирая следы слез.
        – Детка, – сказал он, – не бойся. Если бы я хотел причинить тебе вред, то все шло бы по плану Сабины. Ее мой новый план не устроил, предложила выбирать. Я выбрал.
        Я отстранилась от него, насколько это было возможно. Несмотря на его уверения, мне не стало менее страшно. Человек, запросто убивающий надоевшую сообщницу, которая одновременно была и любовницей, вряд ли задумается над тем, чтобы лишить жизни девушку, которую почти совсем не знает. Эдди усмехнулся, будто прочитал мои мысли и они показались ему забавными. Возможно, так оно и было, хотя я не почувствовала, чтобы кулон-артефакт хоть как-то проявлялся.
        – О, Маргаретин сейф, – отвлекся он от меня. – Интересно, насколько у нее серьезная защита.
        Он явно хотел получить все-таки рецепт, за которым уже столько охотился. Защита у тети оказалась серьезная, не помогло даже мое присутствие как кровной родственницы. Вскрытие Эдди не удалось, хоть он и провозился около получаса. Не получилось и извлечь сейф из стены – кроме механических креплений, были еще и магические. Преступнику очень мешала необходимость меня удерживать, но отпускать свою заложницу он не собирался. Все это время за дверью раздавались приглушенные голоса, но взламывать дверь, на которой был только обычный замок и никакой магической защиты, не торопились.
        – Да, детка, – наконец протянул Эдди, – нужно было менять тебя на Маргарету. Хотя с нее сталось бы героически погибнуть перед сейфом, но не дать мне, что прошу…
        – Эй, Хофмайстер, не надумал сдаться? – раздался громкий голос Рудольфа почти у меня в ушах.
        – Я надумал пригласить сюда хозяйку комнаты. Маргарета, если хочешь, чтобы с твоей племянницей было все в порядке…
        – Ничего не выйдет, Хофмайстер, – ответил ему Рудольф. – Инора Эберхардт в отделении Сыска.
        – Удалили, значит, чтобы воплей не было, – задумчиво сказал Эдди. – И собралось теперь их много больше, чем поначалу. Мне жаль, детка, но пришло время нам прощаться. Если ты не горишь желанием со мной отправиться в неизвестность…
        Я отчаянно замотала головой. Я не горела желанием отправляться с ним даже в известность. Я хотела, чтобы он оставил меня в покое.
        – Не горишь, – усмехнулся он. – Я почему-то так и подумал. Только вот было бы куда, от твоего решения не зависело бы ничего. А тащить, чтобы угробить. Пфф… Детка, у тебя есть несколько минут, чтобы со мной попрощаться. Обнять, поцеловать и все такое. Нет, на все такое времени уже не хватит, прости. Буду должен. Не могу обещать, что мы с тобой никогда не увидимся, но в ближайшее время – точно.
        Он пристально на меня посмотрел. Наверное, ожидал благодарности за проявленное великодушие. Но у меня благодарственных слов не было, а были большие сомнения, что ему удастся выбраться из окруженного Сыском здания. Эдди казался очень уверенным. Но когда он был другим? И если он не собирался меня убивать, то вовсе не из врожденного гуманизма, а лишь потому, что пользы моя смерть ему не принесет. Все трупы, которые он оставлял за собой, Эдди оставлял не просто так, а ради достижения цели.
        – Зачем вы убили Петера, инор Хофмайстер? – решилась я спросить.
        – Разве не понятно? Чтобы у нашего Сыска был чудный объект для списания трупов Марты и Сабины, – ответил он. – Был бы подарок твоему Брайнеру. Ты – мне, ему – закрытие сложного дела в утешение. Подозревали-то Гроссера, не так ли? Он мне все время мешался. С самого первого дня твоего появления. Знаешь, сколько сил я грохнул, чтобы тебя на нужный лад настроить? Я сидел этажом выше и приходил в себя после сложного вмешательства в твою хорошенькую головку, когда приперся Гроссер и ты решила, что только что о нем мечтала. А ты меня тогда должна была увидеть и начать мечтать обо мне! – таким злым я видела Эдди впервые. – Да, твои мечты о Гроссере улетучились через несколько дней без следа, но все это время нельзя было на тебя воздействовать магией. А время шло, о тебе мог узнать кто-то еще. Приходилось торопиться. С тортом Гроссер опять влез. Если бы все прошло, как задумывалось, так утром тебе пришлось бы пойти со мной в храм. Но нет, вваливается Гроссер, а потом еще и Брайнер. Последний – вообще сволочь конченая! Если бы я знал, что у вас фиктивная помолвка…
        Эдди не удержался и сплюнул на красивый прикроватный коврик. После услышанного от него мне казалось, что плевок должен зашипеть и расплавить все, что вокруг, но нет – он так и остался мокрым маленьким пятнышком, хотя и принадлежал мерзкой ядовитой гадине.
        – А вчера, когда Гроссер наелся зелья, предназначенного тебе, я разозлился окончательно и решил, что он должен хоть как-то ответить за все, заплатить по накопившимся счетам.
        – Совсем не было его жалко? – потрясенно сказала я.
        – Нечего таких жалеть, – отрезал Эдди. – Дарит деньги жадной девице. Позволяет собой вертеть, как она этого хочет. Идиот доверчивый. Как жил, так и умер. Да он даже и не сопротивлялся, когда я управлял им как марионеткой. Наверное, хотел с Сабиной побыстрее встретиться. То-то она порадуется…
        – А Марта? – вспомнила я.
        – Что Марта? Никто ее убивать не хотел. Сабина постаралась. Нужно было накапать немного зелья, чтобы облегчить воздействие. А эта дура выплеснула весь флакон. Марте просто мозги выжгло. Пришлось прирезать, чтобы не мучилась и подозрения не вызывала. Все детка, пока.
        Он неожиданно резко меня оттолкнул и шагнул в появившуюся перед ним радужную пленку. Я даже не видела, как он открывал телепорт. А ведь считается, что построение его – дело долгое и сложное. Артефакта при Эдди я не заметила. И не видела, чтобы он что-то делал, пока со мной разговаривал, разве что крутил в руках какой-то странный предмет, окутанный неприятной дымкой. Я сидела на полу и потрясенно смотрела в закрывающийся портал. Мне не верилось, что все это закончилось. Но Эдди ушел и не вернулся за мной, как я боялась до последнего. Я встала с пола. Ноги совсем не держали. Наверное, поэтому я запнулась и упала. И это спасло мне жизнь. Запущенная шаровая молния лишь краем коснулась моего плеча и врезалась в дверь, разнеся ее вдребезги. Для моего сознания это оказалось последней каплей. Единственное, что я успела подумать, перед тем как упасть в спасительный обморок: «А как же хваленый защитный артефакт, который должен оберегать меня от всех видов магии?»



        Глава 30

        В себя я пришла на кровати иноры Эберхардт, то есть тети, которая держала меня за руку и заливалась слезами. На перевязанном плече чувствовалось неприятное жжение. В воздухе витал запах паленых волос, вызывая тошноту.
        – Лучше надо было компаньона подбирать, – ворчал Рудольф где-то рядом. – Хофмайстер двух ваших продавщиц угробил и пытался то же с племянницей проделать, а вы ничего не замечали. Это надо же, столько лет с ним работали и ничего не замечали!
        – Он казался таким надежным, пусть и немного нагловатым, – всхлипнула тетя. – Когда он к Штеффи сватался, я уверена была, что она ему нравится. Мне и в голову не могло прийти, что он попытается ее убить.
        – Это не он.
        Собственный голос был хрипловатым и незнакомым. Слова давались с огромным трудом, их приходилось проталкивать через сжавшееся пересохшее горло. Все силы куда-то пропали, я даже голову сейчас повернуть не могла.
        – Очнулась, – радостно сказала тетя.
        – Вам же сказали, что с ней будет все хорошо, – Рудольф вплыл в область моего зрения, виновато посмотрел и спросил: – Зачем ты этого мерзавца выгораживаешь? Он пробыл с тобой достаточно, чтобы защиту артефакта взломать.
        – Это случилось уже после закрытия портала, – пояснила я. – Он никак не мог этого сделать.
        – И окно разбито, – встрепенулась тетя. – Значит, заклинание прилетело снаружи.
        – Да нет же, – возмутился Рудольф, – у нее наш надежный защитный артефакт, его вскрыть только при контакте можно.
        Силы постепенно возвращались, а вместе с ними – и способность мыслить. Если пытался убить меня не Эдди, а он сделать это не мог никак, то по всему получается, что есть кто-то еще, жаждущий моей смерти. Сомнений, что меня хотели убить, не было – зрелище разлетающейся мелким крошевом двери так и стояло у меня перед глазами.
        – Хофмайстер не мог этого сделать, – упрямо повторила я. – Портал уже схлопнулся. Меня хотел убить кто-то другой.
        – У тебя просто шок, – попытался возразить Рудольф. – Сама посуди, зачем тебя кому-то убивать? Это Хофмайстер со злости, что его план провалился.
        – У меня шок, – согласилась я. – Но это не отменяет того, что перед тем, как уйти, он меня отшвырнул, так что я упала и могла видеть, как он уходил и портал за ним закрывался. Потом я встала и пошла к двери. Заклинание меня бы убило, если бы я не запнулась. Ваш надежный артефакт не работает.
        Вместо ответа Рудольф запустил в меня маленькой молнией, больше похожей на тоненький солнечный лучик. Я даже испугаться не успела, как она, не долетая до меня, пропала в яркой вспышке, а артефакт чуть кольнул, указывая на опасность.
        – Убедилась? – сказал он. – Можно было долго уговаривать, но лучше раз показать. Все работает, поэтому, кроме Хофмайстера, который провел с тобой достаточно времени, чтобы разобраться с артефактом, никто тебе вред причинить не мог.
        – Он разбирался все это время с защитой сейфа, – ответила я. – Ничего другого не делал.
        – Но артефакт исправен, ты сама видела.
        – А окно?
        Рудольф прошел к окну и что-то там стал изучать. Я попыталась сесть, и мне это даже удалось, хотя тетя и убеждала полежать еще. Я провела рукой по волосам – слева они были короткими, а от руки сразу запахло паленым.
        – Немного подгорели, – заворковала надо мной тетя голосом, каким обычно разговаривают с очень маленькими детьми. – Совсем чуть-чуть. Они быстро отрастут, не переживай.
        О волосах я не переживала, для переживаний у меня была причина поважнее. Что толку беспокоиться о прическе, если в ближайшее время можешь оказаться в гробу по неизвестной причине?
        – Странное дело, – сказал Рудольф. – При взрывной волне осколки бы вынесло наружу, а они все внутри… Может, Хофмайстер наружу телепортировался?
        – Эдди не стал бы убивать Штефани, – неожиданно сказала тетя. – Мне кажется, она ему очень нравилась.
        – Поэтому он решил, что она никому не достанется, – мрачно ответил Рудольф, рассматривая окно. – Нет, все же с «наружу» я поторопился. У него был орочий телепорт, он делается с привязкой к точке выхода. И не отследить, куда он сбежал. Вот ведь сволочь, ищи его теперь!
        Он расстроенно, совершенно по-детски, шмыгнул носом и опять выглянул в окно, будто надеялся, что Эдди стоит где-то там и ждет, что его все-таки арестуют.
        – Рудольф, вы сейчас думаете не о том, – возмущенно сказала тетя. – Кто-то пытался убить мою племянницу. И это не инор Хофмайстер. Ваш защитный артефакт не сработал, хотя вы наглядно показали, что он исправен. Новое покушение может случиться в любой момент, и вашей защите противопоставить нечего. У меня на доме была получше, но вы ее так грубо сломали, что я не знаю, как скоро смогу восстановить. Да и не может же Штеффи всю свою жизнь просидеть здесь, прячась неизвестно от кого!
        – Действительно, что это я так на нем зациклился, – недовольно сказал Рудольф. – Нужно провести замеры остаточного фона на двери. – Он покосился на место, где собрался это делать, и поправился: – Точнее, на том, что от нее найдем. И тогда посмотрим. Может, все же это Хофмайстер.
        Рудольф принес не один артефакт, а несколько, да и сам пришел не один. Замеряли остаточный магический фон на месте, где раньше была дверь, потом пошли споры по вычислению траектории шаровой молнии. Словами они бросались непонятными, но выглядели при этом авторитетно. Рудольф ругался, что опять забыли какую-то поправку на остаток защиты этого дома, его уверяли, что сломали ее столь качественно, что повлиять она уже ни на что не могла. Но потом все же начали пересчитывать опять. Было непонятно, но ужасно интересно.
        – Штеффи, ложись, ты себя недостаточно хорошо чувствуешь, – скомандовала тетя.
        Стояла она между мной и разбитым окном как-то так, что было понятно – следующий удар, если он будет, она собирается принять на себя. Своим защитным артефактам она верила много больше, чем выданному мне Сыском. Собственно, после шаровой молнии, раздробившей дверь на мелкие щепочки и чуть не угробившей меня, у нее не было никакой веры артефакту Сыска.
        – Инора Эберхардт, это ваша кровать, – напомнила я.
        – Я тебе не какая-то там посторонняя инора, а родная тетя, – обиделась она. – Пока они суетятся, полежишь здесь, а потом, когда хоть что-то выяснится и защиту восстановим, я подготовлю тебе комнату.
        Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. С чего вдруг она решила обо мне позаботиться, если до этого мое существование ее не волновало совсем? Слова Эдди, что инора Эберхардт могла забыть, я помнила, но они показались мне какими-то странными и неправдоподобными. Возможно, он просто пытался оправдать ее передо мной? Я же ему говорила, что мне ничего не нужно от тех, кому не нужна я. А он хотел нашего с ней примирения, чтобы через меня получить рецепт.
        – Я хотела бы вернуться к себе, – ответила я.
        – Что значит «к себе»? – всплеснула тетя руками. – Это – твой дом, и никак иначе! Да если бы не твоя мама, ничего бы этого не было.
        – Она от меня отказалась, – напомнила я. – Она меня не хотела, а значит, не хотела бы, чтобы я здесь жила и пользовалась ее вещами. Вы обо мне ничего не знали. Да и не доказано еще, что мы родственники.
        Последнее я добавила из чувства упрямства. Эдди же сделал анализ и даже степень родства установил. Но после стольких ошибок с определением собственной матери я не верила даже в это доказательство. Эдди мог и соврать. Нельзя верить всему, что он говорил.
        – Штефани, – вздохнула тетя, – я действительно ничего о тебе не помню. Но я подозреваю, из-за чего это могло случиться. И мы не знаем, почему Эльза была вынуждена от тебя отказаться. У нее могла быть очень серьезная причина на это.
        Я отвернулась, доказывать что-то не хотела. Я не могла представить ничего, что заставило бы меня отказаться от своего ребенка. Чем можно оправдать такое предательство? Ничем. Регина говорила, что я бываю слишком непримиримой, но сейчас меня ничего не могло убедить в собственной неправоте. Я была не нужна своей матери. А если я была не нужна, то и от нее мне ничего не нужно.
        Тетя Маргарета осторожно присела на краешек собственной кровати со мной рядом и положила руку на плечо. Я хотела отдернуться, но что-то помешало это сделать.
        – Ты такая же гордая, как была Эльза, – вздохнула она. – Знаешь, я ведь не хотела тебя на работу брать. Сабина так усиленно тебя расхваливала, что у меня зародились подозрения – с тобой что-то не так. Но когда я тебя увидела, мое сердце дрогнуло, я поняла, что ты должна быть рядом со мной, что я должна помочь тебе. Ничего подобного я раньше ни к кому не испытывала. Я согласилась тебя взять, но потом забеспокоилась, не воздействовала ли ты на меня ментальной магией. На первый взгляд ты казалась совсем необученной и очень наивной. Но вдруг только казалась? Инорита, сумевшая обойти защиту высочайшего класса, должна очень много знать и уметь. Поэтому я устроила ту проверку, прости. Я сама маг слабенький, всего боюсь. К тому же незадолго до твоего появления на меня вышли из нашего Сыска с предложением поработать на них. Я отказалась. Тогда они попросили передать им рецепт. Я тоже отказалась.
        – Вы подумали, что я из Сыска? – Я так удивилась, что даже повернулась к ней.
        – Да, прости. – Она смущенно мне улыбнулась. – Я поняла, что совсем не разбираюсь в людях.
        Наверное, она вспомнила про своего компаньона, на поверку оказавшегося жадным убийцей. Тетя опять вздохнула и погладила меня по плечу.
        – Штефани, не отказывайся от меня, пожалуйста, – попросила она, глядя мне прямо в глаза. – Я понимаю, что это очень эгоистично с моей стороны. Что ты нужна мне гораздо больше, чем я тебе. Но я так устала быть одна, так устала. Поверь, если бы я хоть что-то о тебе знала, ты появилась бы здесь намного раньше.
        – Но ведь ваша сестра… – начала я.
        – Я уверена, что она тебя любила, – ответила тетя Маргарета. – А почему отказалась? Мы можем попробовать выяснить, но прошло столько лет, что, скорее всего, так и не узнаем.
        – Если бы вы видели ее письмо ко мне, – проворчала я, – то не были бы столь уверены.
        – Что там такого было, в этом письме?
        – Она оставила мне деньги и написала, что их при экономии хватит надолго. Вот только счет почти пустой оказался, – ответила я. – И снял их тот же человек, что положил. Почти сразу снял. А больше в этом письме ничего не было.
        Тетя Маргарета задумалась.
        – По всему получается, мы открыли этот магазин чуть позже того времени, когда ты родилась. Эльза тогда внесла большую сумму, а остальное взяла ссудой в банке. Я сейчас припоминаю, она говорила, что вот поставим на дом хорошую защиту и все можно будет исправить. Возможно, она собиралась взять тебя обратно?
        – Возможно, – неохотно согласилась я. В это предположение укладывалось, что она забрала деньги, предназначенные первоначально мне, но не укладывались некоторые другие факты. – Но почему тогда обо мне ничего не знали вы? Почему она отдала меня в приют?
        – И что она собиралась исправить? – спросил Рудольф. Я не слышала, как он подошел, и теперь не знала, много ли он услышал. – И главное, почему ей была так важна защита для дома?
        – Я не помню, – ответила инора Эберхардт с отчаяньем. – Совсем не помню. В памяти как будто моль дырки проела. Я понимаю, что это очень важно, но ничего не могу поделать. Невозможно восстановить утраченное.
        – И кто на вас воздействовал ментально, тоже не знаете?
        Спрашивал Рудольф ради проформы и ответа не ожидал.
        – Моя покойная сестра Эльза, я уверена в этом, – неожиданно ответила тетя. – Но делала она это с моего согласия, и никак иначе. Значит, это было очень важно для нее и для меня.
        – Разве ваша сестра владела ментальной магией? – заинтересовался Рудольф.
        – Нет, – ответила тетя Маргарета. – Но она была талантливейшим алхимиком, постоянно экспериментировала и получила такой раствор, при добавлении которого в крем для лица получается следующий эффект. Если его постоянно использовать, то нужные воспоминания становятся сначала совсем неважными, а потом исчезают из памяти навсегда. Эдди про этот рецепт знал, видно, его и хотел получить. Он мне неоднократно предлагал с ним поделиться. Но я все боялась. Это же очень опасно, выпускать такое в мир, понимаете? Не говоря уж о том, что использование ментальной магии не совсем законно.
        – Не совсем законно? Скажем прямо – совсем незаконно. Иноре, которая вас шантажировала, вы такой крем и делали? – спросил Рудольф.
        – Откуда вы знаете? – удивилась тетя, но ответа не дождалась и продолжила: – Да, к обычной рецептуре была сделана еще и эта добавка. Чтобы она забыла все, что наговорила ей Марта. В этом же ничего такого страшного нет, правда? – Она умоляюще посмотрела на Рудольфа. – Я же не хотела ей ничего плохого. Да и на нужные свойства крема это никак не повлияло.
        – Как вам сказать, – ответил он. – Если при анализе крема обнаружат ментально влияющую составляющую, то ждут вас большие неприятности, вплоть до тюремного срока. Это же запрещено, вы не забыли?
        – Не пугай тетю, – недовольно сказала я. – Ты же знаешь, что ничего такого найти не могут. Сейчас совсем не время для шуток.
        – Ты права, – серьезно ответил он. – Совсем не время. Шаровая молния прилетела с чердака соседнего здания, вход туда свободный. Определить, кто там был, не получилось – слишком смазанные следы. Но здесь отпечаток магии кинувшего взяли, прогоним по тем, что у нас есть.
        – Так может образца в Сыске и не быть, – сказала тетя и крепко меня обняла. – У вас нет данных по всем магам Гарма. И что тогда будет? Что будет со Штефани?
        Она боялась. Боялась потерять меня, только недавно обретя. В голосе тети звучал такой ужас, что мне захотелось ее хоть как-то поддержать. Я помедлила и тоже ее обняла. В конце концов, она же не может отвечать за то, что сделала ее сестра?
        – Этот должен быть. Дело в том, – смущенно сказал Рудольф, – что защитный артефакт на Штефани мог не сработать, если нападавший служит в нашей конторе.



        Глава 31

        Защиту на доме восстанавливал приглашенный маг – доблестные представители правопорядка так торопились ее взломать, что очень сильно повредили, и тетя Маргарета даже не представляла, с чего начать, чтобы все исправить. А исправлять надо было срочно – тетя сильно переживала, не зная, когда и откуда ожидать следующего удара. От меня она не отходила ни на шаг, будучи уверенной, что ее защиты хватит на обеих. Как выяснилось, ее защитные артефакты были сделаны еще моей мамой и тоже на основе алхимии. Так, перстень, на который я обратила внимание чуть ли не при первой встрече и о котором Сабина с ехидством говорила, что он уже врос в палец, так вот, этот перстень в качестве главного действующего элемента имел отнюдь не камень, как мне показалось, – при ближайшем рассмотрении под тонкой стеклянной преградой переливалась вязкая субстанция, предотвращающая любое ментальное воздействие на хозяина артефакта. Вскрыть такой артефакт невозможно. Маг, приглашенный для восстановления защиты дома, восторженно поцокал языком и выдал длинную тираду, вся суть которой сводилась к тому, что он лично даже не
представляет, как к такому можно подобрать ключик.
        Мага привел Рудольф и сказал, что инор этот надежный, а оплату произведет корона. Тетя пыталась было возразить, что нет у нее доверия к его конторе, пока не выяснится, кто и зачем пытался меня убить. На что Рудольф ответил, что не будет же дом все это время оставаться без защиты, тем более что ее только чинят, но не ставят заново, а завязана она все равно на хозяйку. Приглашенный маг оказался инором солидного возраста и не менее солидного телосложения. Почему-то тетю эти два момента успокоили, и на его помощь она согласилась. Поначалу она намеревалась контролировать его работу, но маг возмутился и заявил, что к надзору не привык и привыкать не собирается.
        – Инора Эберхардт, пусть он работает как считает нужным, – сказал Рудольф, – а мы пока займемся другим делом. Мне нужно выяснить, что вы знаете про своего компаньона. В своем доме он не появлялся и, думаю, не появится, но искать его как-то надо. Родственники у него есть?
        Расположились мы на первом этаже, за стойкой. Тетя задвинула меня в угол, посчитав, что злоумышленнику так до меня добраться будет сложнее. Я возражать не стала и теперь сидела тихо и слушала их разговор. Сама я про Эдди ничего рассказать не могла.
        – Я о таковых не знаю. – Тетя наконец отвлеклась от мага, ремонтирующего защиту, и попыталась включиться в допрос. – Я раньше с его отцом работала, но он погиб пять лет назад. Мать Хофмайстера умерла еще раньше. Про других его родственников я ни разу ничего не слышала. Жил он точно один. Помню, жаловался, что приходящая служанка пользуется тем, что его часто дома не бывает, и не всегда убирает вовремя.
        – А друзья?
        Тетя задумалась, пожала плечами, хотела уже сказать, что не помнит, как вдруг ее лицо осветилось искренней радостью, и она сказала:
        – Ой, он же учился в Гаэррской Академии. Возможно, остались друзья по учебе? Только я не знаю, в каком году он выпустился, но вам же не составит особого труда это узнать? Он же ничегошеньки о себе не рассказывал. Отец такой же был. Вроде и болтал постоянно, но вот так – ни о чем.
        – А как отец погиб, тоже не знаете?
        – Знаю. Что-то с орками не поделил. Они потом перед инором Хофмайстером извинялись, что-то ему даже выплатили, он говорил. Я была уверена, что он с ними дела иметь не захочет, но нет, он сам вызвался поставлять мне… Ой!
        Она зажала себе рот рукой, той, которой меня не держала, и испуганно посмотрела на Рудольфа. Говорить представителю Сыска, что преступник возил тебе контрабанду, как-то неприлично, пусть даже поставки эти были полулегальными. Рудольф сделал вид, что он ничего не слышал и не заметил странной реакции свидетельницы. Вообще после возвращения из отделения Сыска он стал мрачен и собран как никогда. Было похоже, не только Эдди ему сказал, что нельзя так проводить аресты. А выговор от начальства – повод задуматься.
        – А с кем он из Степи имел дело, не помните?
        – Он имен не называл, – виновато сказала тетя Маргарета. – Да и называл бы, разве я запомнила бы? У них такие ужасные имена, совсем непроизносимые. Жалко как… Это, наверное, помогло бы его поймать?
        – Степь все равно не выдает, – ответил Рудольф, – но хоть какие-то зацепки появились бы. А так непонятно, где его ловить. Счет держал в Гномьем Банке, заблокировать его нам никто не даст. Да что там заблокировать, отказываются даже информацию дать, когда и где деньги снимали. Говорят, репутация Банка важнее поимки убийцы.
        – Так поэтому и держал там, что Банк надежный, – ответила тетя и пригорюнилась. – У меня… нас тоже там счет. – Она еще крепче сжала мою руку, хотя та уже болеть начала, и продолжила: – А когда вы найдете того, кто на Штефани покушался? Хофмайстер ее хоть убивать не хотел…
        – Проверка требует времени, – туманно ответил Рудольф, – она может немного затянуться. Не волнуйтесь. Сегодня найдем и допросим.
        – А почему не арестуете? – подозрительно спросила тетя. – Что за лояльность ненужная к собственным сотрудникам? Перед законом все должны быть в одинаковом положении. А особенно те, кто для общества опасен, кто беспричинно убийственной магией разбрасывается.
        – Арестуем, было бы кого арестовывать, – мрачно ответил Рудольф. – Но давайте вернемся к этому Хофмайстеру, чтоб у него точка выхода телепорта в Льере оказалась да прямо в огне!
        Пожелание сгореть заживо, а именно это произошло бы с Эдди, окажись он в Льерском божественном огне, прозвучало слишком эмоционально. Мне убийца Сабины был отвратителен, но я не желала ему такой ужасной смерти. Пусть лучше понесет то наказание, что назначит ему суд.
        – Можете еще хоть что-нибудь о нем рассказать? – продолжил Рудольф. – У него любовница была?
        Он недовольно на меня покосился, но я не собиралась закатывать глазки и говорить: «Ах, как это неприлично!» Я никогда не считала Эдди образцом целомудрия. Один разговор их с тетей про бордели чего стоил. Правда, он потом заявил, что это лишь шутка, но кто знает? И то, что они с Сабиной состояли в любовной связи, он прямо говорил. А где одна Сабина, там и другой место найдется.
        – Мы с ним о таких вещах не разговаривали, – со смущением сказала тетя Маргарета. – Сами понимаете, у нас были не те отношения. Ни о каких его сердечных привязанностях я не знала. К девочкам моим он был неравнодушен, не скрою, но не помню, чтобы с кем-то из них заводил серьезные романы. Или я об этом не знала. Разве что к Штефани, и то я теперь не уверена, что там какие-то чувства были.
        Тема ей была неприятна, и я подумала, что она сама даже не была замужем. Наверное, и не знает ничего об этой стороне жизни. Сначала сестру поднимала, потом пыталась удержать на плаву дело, сестрой же начатое, а потом все ее силы и время уходили на изготовление проклятых кремов для очень богатых дам, которые желают продлить молодость и не всегда отличаются хорошим характером. Что она видела в этой жизни, кроме бесконечной суеты и усталости от магического истощения? Мне вдруг так ее стало жалко, что даже слезы на глаза навернулись.
        – Вот все вы такие, – в сердцах бросил Рудольф. – Этот гад тебя чуть не убил, а теперь ты реветь будешь, что не любил, а притворялся. Радоваться надо, что живой осталась.
        – Я совсем не из-за него, – попыталась я оправдаться. – Что мне до того, любил или нет? – и тут я вспомнила прощальные слова Эдди. – Кстати, он перед уходом сказал, что если бы было куда, он бы меня забрал, не посмотрел, хочу я этого или нет.
        – Хочешь сказать, что все-таки любил? – довольно ехидно спросил Рудольф. – То-то ты к нему так прижималась, когда мы вас нашли.
        – Нет, хочу сказать, что из его слов следует, что у него не было запланированного места для отхода, – пояснила я, проигнорировав некрасивые намеки. – Что он сам не знал, что будет дальше.
        Рудольф задумался. Мне хотелось надеяться, что над своими словами, но больше было похоже, что над моими. Во всяком случае, извиняться он не стал.
        – Похоже на то, – наконец неохотно протянул он. – Неужели у него не было ни одной привязанности, о которой бы вы знали, инора Эберхардт?
        Тетя покачала головой.
        – Я ведь уже сказала, мне о нем мало что известно. Он казался открытым и доброжелательным, но о себе никогда ничего не рассказывал. Да и зачем мне была его личная жизнь? Как партнер он был очень надежен, ни разу не подводил.
        Она замолчала. Думала ли тетя, что Эдди оказался не столь надежен или что теперь придется искать нового поставщика, я даже не догадывалась, но вид у нее был очень несчастный. Рудольф пробовал подойти с разных сторон, но так и не преуспел в получении хоть каких-то сведений. Тетя совершенно ничего не знала про своего поставщика, который просто горел желанием стать ее компаньоном, со всеми правами и обязанностями. Вот об этом она и рассказала. Магом Эдди был намного более сильным, чем тетя, и уверял, что его вливание в дело пойдет только на пользу и без того не бедствующему предприятию. Эдди проработал некоторое время целителем и считал, что эти навыки помогут ему и в деле косметологии. Он постоянно пытался убедить тетю в огромной выгоде такого сотрудничества, но она все откладывала решение.
        – Целителем, говорите, работал, – повторил Рудольф. – И что ему не работалось там?
        – Он говорил, ему там слишком скучно, – пояснила тетя. – Но он собирался рано или поздно вернуться к этой работе. Постоянные поездки в Степь слишком рискованны. Когда-нибудь он от них отказался бы.
        – Инор Хофмайстер говорил, что если я за него выйду, то опять вернется в целители, – вспомнила я.
        – Ну да, – кивнул Рудольф, – ему только тебя и не хватало, чтобы остепениться. Ты еще скажи, что согласилась бы, и Сабина жива была бы!
        Я не понимала, почему он так на меня злится. Я только недавно была на волосок от смерти и нуждалась в сочувствии и утешении, а не в постоянных нападках. Он обещал мне защиту, но она оказалась такой же призрачной, как и наша помолвка. И сейчас, вместо того чтобы пожалеть и извиниться, он говорит гадости, будто хочет, чтобы извинялась я. Но за что?
        – Нет, – ответила я. – На самом деле он не собирался отказываться от своей идеи стать компаньоном… тети Маргареты.
        Для нее мои слова оказались радостью, неожиданной, но тем более приятной. Она широко распахнула глаза и полезла обниматься. Рудольф неодобрительно посмотрел на это и даже чуть нахмурился.
        – Подведем итог, инора Эберхардт, – сказал он. – Вы пять лет общались с человеком и ничего о нем не можете рассказать.
        – Что могла, я вам уже рассказала, – ответила тетя. – Он не любил о себе говорить, обычно отшучивался. Зачем мне лезть в чужую жизнь, если человек этого не хочет?
        Тут как раз подошел маг, возвращавший защиту на дом, и сообщил, что все закончил. Тетя встрепенулась и отправилась проверять. Меня она не отпускала, так что я вынужденно пошла с ней. Я себя чувствовала ненужным балластом – ничего не видела и не могла оценить уровень проделанной работы. И от этого было не по себе – маг видел уровень моего Дара и наверняка считал, что знания ему соответствуют.
        – Ну вот, – наконец довольно сказала тетя Маргарета, – осталось только вызвать ремонтников окно вставить да дверь заменить, и все будет как прежде. Нет, не как прежде, а намного лучше. Штеффи, ведь ты же со мной останешься, правда? Мы постараемся выяснить, что тогда случилось.
        – Но если выяснится, что ваша сестра меня не хотела… – начала я.
        – Штефани, не могла она тебя не хотеть, – твердо ответила тетя. – Думаю, ей нужно было тебя спрятать. Да, именно спрятать.
        – От кого? – скептически спросил Рудольф, так до сих пор и не ушедший.
        – Но ведь кто-то хотел ее убить? Кто-то запустил в Штефани молнию?
        – Да никто ее убивать не хотел, ошибка вышла, – сказал только что вошедший сыскарь. – Нашли того, кто молнию запулил. Хофмайстера хотели остановить.
        Раньше я не видела его в доме. Видимо, он пришел к нам из отделения, чтобы сообщить, что убийцу можно больше не бояться.
        – Ничего себе ошибочка! – возмутилась тетя. – И часто у вас такие ошибочки происходят? Просто поразительно! Жулики и убийцы целые и невредимые по улицам ходят, а бедную невинную девочку чуть жизни не лишили!
        Она отпустила мою руку и теперь наступала на пришедшего с известием инора, как богиня возмездия из древнего пантеона. Он испуганно пятился, не зная, чего от нее ожидать, и опасаясь дать серьезный отпор.
        – Подождите-ка, – остановил ее Рудольф. – Не могло там быть такой ошибки. Слишком большое время прошло после закрытия телепорта. Это во-первых. Во-вторых, защита Штефани была пробита. И это говорит, что целились именно в нее, а никак не в Хофмайстера.
        – Вот сами и спросите, – пробурчал с облегчением сыскарь, отступивший уже до двери магазина. – Допрос как раз сейчас идет.
        – И спросим, – агрессивно сказала тетя.
        В таком состоянии я еще ни разу ее не видела. Обычно сдержанная и невозмутимая, сейчас она была необычайно зла. Короткое расстояние до отделения Сыска она почти бежала, даже запыхалась, пока мы дошли. А уж в кабинет, где шел допрос, она ворвалась, будто имела на это полное право. Не поздоровится типу, который чуть меня не убил, и неважно – по ошибке или нет. Но мне его жалко не будет.
        Оказалось, что это не он, а она – напротив следователя сидела неприятная инора, которую я по глупости приняла за собственную мать. Но то, что сидела она на стуле для допрашиваемых, не мешало иметь ей вид ничуть не менее высокомерный, чем когда она выдавала себя за клиентку нашего магазина.



        Глава 32

        – С каких это пор при допросе присутствуют посторонние? – надменно спросила инора и окинула крайне неприязненным взглядом всех вошедших, особенно задержавшись на мне.
        – Мы не посторонние, – воинственно сказала тетя. – Вы хотели убить мою племянницу и должны за это ответить.
        Инора неприятно искривила в улыбке тонкие бесцветные губы.
        – За что мне ее убивать? За хамство? Тогда бы половину города пришлось уничтожить, а то и более.
        – Я вам не хамила, инора, – оскорбленно сказала я.
        – И вы хамили, и ваша… тетя, – отрезала эта неприятная личность. – Да еще и с кремом надули.
        – Неправда! – возмутилась тетя Маргарета. – Я никогда не обманываю своих клиенток.
        – Дамы, – вмешался следователь, – вы мешаете работать. У иноры Шварц не было причины убивать вашу племянницу. К этому времени вам должны были сообщить, что произошедшее – ошибка. Метились в преступника, но он успел скрыться в портале.
        – В таком случае инора находилась под воздействием замедляющего заклинания, – не удержалась я, – так как молния ее прилетела много позднее, чем телепорт закрылся.
        – Ты не только хамка, но еще и врунья, маленькая дрянь! – процедила инора и повернулась к следователю. – Выставьте наконец эту компанию из своего кабинета. Не желаю выслушивать оскорбления от этих лживых торгашек.
        – Врете вы, – твердо сказала я.
        Она не обернулась, лишь выше вздернула голову.
        – Что вы там вообще делали, инора Шварц? – вдруг спросил Рудольф, молчавший до этого. – Что вы делали в месте, где шла наша операция? Вы о ней даже знать не должны были.
        – Инора Шварц? – переспросила я, только сейчас заметив, как к ней обращаются, и вспомнила, как Рудольф говорил, что у них работает жена следователя, который меня допрашивал. – Это жена инора Шварца, что ведет дело Сабины?
        Это было так неожиданно. Насколько он был приятным человеком, настолько она вызывала у меня чувство отвращения. Я не могла даже представить их рядом. Да я с ней никого рядом не могла представить и никому не могла пожелать такого счастья. Это как надо человека ненавидеть, чтобы желать ему такое в жены? Лучше уж одному быть…
        – Вы проходите там свидетельницей? – насторожился сыскарь, что допрашивал инору Шварц, перевел взгляд на нее и продолжил: – А мотив у нас намечается… Ревность?
        – Да бросьте, – презрительно ответила она. – Я приревновала? Мы с ним давно уже не живем вместе. Мне нет никакого дела до его личной жизни. Пусть спит с кем хочет.
        Это было так неожиданно и так гадко.
        – Что вы такое выдумываете? – растерянно сказала я. – Я с инором Шварцем только несколько раз разговаривала. У меня с ним ничего не было и быть не могло.
        – Все так говорят, – меланхолично сказал сыскарь. – Брайнер, если уж ты тут торчишь, сходи за Шварцем.
        – Да нет в том никакого смысла, – резко сказала инора. – Зачем его сюда звать? Он вам то же самое повторит, что эта инорита сказала.
        Я не сомневалась, что инор Шварц мои слова подтвердит, но в голосе его жены прозвучали какие-то странные нотки, немало удивившие меня. Будто она чего-то боялась. Следователь это отметил.
        – А что это вы занервничали? – спросил он. – Придет, повторит – ничего же страшного, так?
        Она презрительно вскинула голову и уставилась в окно, больше ничего не говоря. Рудольф пошел за Шварцем, хотя и сказал при уходе, что не видит в этом особого смысла. Тетя приобняла меня и прошептала, что если это и правда, то все равно никому нельзя безнаказанно разбрасываться молниями по соперницам, и она проследит, чтобы неудавшаяся убийца получила по заслугам. А потом добавила, что у нее при дворце столько знакомых, что грех их не использовать для справедливого возмездия. Я не знала, что на это сказать, – со Шварцем нас не связывало ничего, кроме пары допросов по делу Сабины. Придумать что-то для вразумительного ответа я не успела, слишком быстро Рудольф привел инора Шварца.
        – Шварц, – вкрадчиво сказал следователь, – твоя жена покушалась на твою свидетельницу. Утверждала, все произошло случайно, но очень уж занервничала, когда я попросил Брайнера за тобой сходить. Ничего прояснить не хочешь?
        – Что я должен прояснять?
        – Как что? Причину, по которой твоя жена пыталась убить инориту Ройтер?
        – Да откуда мне знать? – в сердцах сказал Шварц. – Мы давно не живем вместе, а если бы она согласилась дать мне развод, даже официально не считались бы женатыми. Что у нее в голове, я понятия не имею! С иноритой Ройтер мы не встречаемся, если ты на это намекаешь. Не находишь, что она для меня слишком молода? Она мне в дочери годится!
        – В дочери? – задумчиво протянул следователь. – В дочери да, годится.
        Он прищурился и внимательно переводил взгляд с меня на Шварца, чья жена так и продолжала изображать статую – с момента появления мужа она не шелохнулась, молчала и смотрела в окно, лишь руку сжала в кулак. Я надеялась, что эта нелепая ситуация прояснится без всяких последствий для моей репутации.
        – Племянница иноры Эберхардт? – со странными вопросительными нотками сказал следователь. – Брайнер, сбегай-ка в лабораторию, узнай, смогут они прямо сейчас тест на родство провести.
        – Зачем? – воинственно сказала тетя. – Хофмайстер уже провел и был убежден, что она – моя племянница. Что вам еще нужно? Будто от дополнительного подтверждения вами этого что-то изменится.
        – Подождите, инора Эберхардт, не торопитесь, – спокойно ответил ей следователь.
        – Я пойду к себе, – сказал инор Шварц, даже не спрашивая, а утверждая.
        – Куда это? – удивился следователь. – Нет, Шварц, ты мне просто жизненно необходим в лаборатории, куда Брайнер ушел. Будем твое отцовство подтверждать, да, инора Шварц?
        Не знаю, как отреагировала на эти слова жена Шварца, потому как только до меня дошел их смысл, я в полнейшем недоумении уставилась на Шварца, он ответил мне столь же удивленным взглядом. Отцовских чувств ко мне у него было столько же, сколько у меня к нему – дочерних. Не было их совсем, этих чувств.
        – И когда подтвердим, это будет уже попытка убийства внебрачной дочери мужа.
        – Не докажете, – хрипло сказала инора Шварц.
        – А ментальное сканирование на что? Для служащих нашей конторы согласие сканируемого не обязательно.
        Она вытащила жетон и швырнула его на стол перед следователем.
        – Я больше у вас не работаю.
        – Увы, запрос я уже отправил, – невозмутимо ответил тот, – еще когда вы здесь работали. Но сам ваш жест весьма характерен. Вы не стали бы себя так вести, будучи ни в чем не виноваты.
        – Не люблю, когда мне в голову лезут, – отрезала она. – И не собираюсь этого позволять по такому ерундовому поводу.
        – Подожди, ты хочешь сказать, что инорита Ройтер может быть моей дочерью? – отмер инор Шварц.
        – Почему может? Я в этом уверен, – ответил тот. – По ауре очень заметно, что вы близкие родственники. Даже странно, что никто на это раньше внимания не обратил. Наверное, сказалось, что своих по ауре не отслеживают. Помнится, тебя перевели в провинцию за связь с подследственной иноритой?.. – Он вопросительно посмотрел на Шварца.
        – Эльзой Эберхардт, – глухо ответил тот.
        – Сестрой Маргареты Эберхардт, которая считает себя тетей инориты Ройтер, – закончил следователь.
        – Подследственной? – удивленно переспросила я.
        – Подследственной, – желчно уточнила инора Шварц, – и мамаша была преступницей, и дочка криминальные наклонности унаследовала. Хамка и лгунья, вся в мать. И это только то, что на виду.
        – Не была Эльза преступницей, – забеспокоилась тетя Маргарета, – разбирательство было по покупке контрабандных орочьих зелий, которые ей требовались для работы. Даже до суда не дошло, штрафом закончилось.
        – Потому что некоторые халатно относятся к своим обязанностям, – инора Шварц повернулась и с ненавистью уставилась на своего мужа. – Заводят интрижки с подследственными и спускают дело, вместо того чтобы отправить виновницу туда, где ей самое место, – в тюрьму. Но ничего, дочь явно по ее стопам пошла, отсидит и за себя, и за мамашу.
        Она презрительно фыркнула теперь уже в мою сторону. Под ее взглядом было ужасно неприятно стоять. Хорошо, что Рудольф быстро вернулся с известием из лаборатории. Там сказали, что, если очень нужно, могут и сейчас сделать. Нам было очень нужно. Эта странная неопределенность как повисла, так и не отпускала. Пока мы шли по лабиринту серых коридоров, инор Шварц искоса на меня поглядывал, изучая теперь не как свидетельницу, а как родного человека, и молчал. Я чувствовала его взгляды, но не смотрела на него. К чему мне сейчас какой-то отец? Я не хотела, чтобы это предположение оказалось правдой. Нельзя в один день получать так много родственников, слишком много счастья, я столько не вынесу. Но Богиню мои желания не интересовали. Тест в лаборатории сделали быстро, а вердикт вынесли ожидаемый – инор Шварц оказался моим отцом.
        – Штефани, наверное, нам нужно поговорить, обсудить все, – неуверенно сказал он, когда мы возвращались.
        – Ни к чему, – резко ответила я. – Разве для вас что-то изменилось? Для меня – нет. Мы как были чужими людьми, так ими и остались.
        – Я хотел жениться на твоей матери, – возразил он, – но сначала жена развод не давала, потом меня отправили на год на границу, а когда я вернулся, Эльзы уже не было в живых. О тебе я ничего не знал. Я бы никогда не позволил, чтобы мой ребенок рос в приюте.
        – Вы серьезно думаете, я поверю, что она вам не сообщила? – ответила я и отвернулась. – Да даже если бы и не сообщила, женатый инор не должен связываться с молоденькой иноритой.
        Это нам в приюте повторяли постоянно. Нельзя встречаться с женатыми инорами. Ничего хорошего из этого никогда не выходит, и страдает всегда девушка. История моей мамы это подтвердила.
        – Не должен был, – ответил он. – Но это было сильнее меня. И я ей писал. Только она мне не отвечала.
        – Значит, была на то причина, – холодно сказала я.
        Он замолчал, а у меня и раньше не было желания с ним разговаривать. Я выяснила, кем были мои родители, и что? Кому-нибудь от этого стало хоть немного лучше? Мне самой – нет. Разве что теперь стало понятно, почему с приходом в этот магазин меня постоянно пытаются то использовать в своих некрасивых целях, то вообще – убить. Лучше бы я пошла работать на фабрику и ничего не узнала. Я увидела стоящую перед дверью в кабинет тетю Маргарету и поняла – нет, не лучше. Ей я нужна.
        – Почему Эльза мне ничего не сообщила? Почему ребенок воспитывался в приюте при живой тете? – возмущенно спросил у нее инор Шварц, как будто имел право на такой допрос.
        – Я ничего не помню, – ответила она извиняющимся тоном. – Все, что касалось этой истории, полностью стерто из моей памяти. Я даже не помню, что у нее был роман именно с вами. Помню лишь, что Эльза чего-то боялась, и, как оказалось, не напрасно. Тогда я думала, ее унес несчастный случай, сейчас я не так в этом уверена.
        – Тетя, вы не должны перед ним отчитываться, – сказала я и взяла ее под руку. – Пусть он теперь говорит что хочет, но тогда не смог защитить любимую женщину, и этим все сказано. И что-то требовать от вас сейчас не имеет права. И почему вас выгнали из кабинета?
        Дверь открылась, выпустив наружу Рудольфа.
        – Там менталист работает, а вы ему мешаете, – прошипел он.
        – Выключили бы наружный звук, – проворчал инор Шварц, – дел-то.
        – Там артефакт барахлит, – пояснил Рудольф. – Поэтому постойте немного тихо, потом поговорите.
        Мы замолчали. Я держалась за тетю, она поглаживала меня по руке, желая успокоить. Но я успокоиться не могла, я просто кипела от злости. Меня всегда возмущали безответственные мужчины, такие как инор Шварц. О чем он думал, когда вскружил голову моей матери, а потом бросил ее разбираться с последствиями в одиночку? Письма он ей писал, видите ли! А должен был с собой взять, если любил. На новоявленного отца я не смотрела. Я уже сказала ему все, что думала, и ничего добавлять к этому не собиралась. Внезапно дверь открылась, и оттуда вышел измученный бледный инор, явно побывавший в мозгах у той отвратительной иноры и испытывающий после этого лишь омерзение.
        – И что? – бросился к нему Шварц.
        – Да, убить хотела, – устало бросил менталист. – Она тебя ненавидит еще после той истории с любовницей. Ее она тоже… Сначала просто угрожала, а когда стало известно, что ты в Гаэрру возвращаешься, убила и сымитировала несчастный случай.
        – Значит, Эльза пыталась тебя защитить, – глотая слезы, сказала мне тетя Маргарета, – а память мне подчистила, чтобы у меня нельзя было ничего выяснить про ребенка.
        – Но почему она мне не написала? – хрипловато сказал инор Шварц.
        – Так наверняка писала, – ответил ему Рудольф, – но сами понимаете, для вашей жены выписать требование с перехватом корреспонденции не проблема. Так что ни мама Штеффи не получала ваших писем, ни вы – ее.
        – Штефани, – умоляюще сказал Шварц.
        Я от него отвернулась. Для меня он кругом виноват. Не встреть его моя мама, я бы не появилась на свет, но она осталась бы жива, счастлива с кем-то другим, и у нее были бы дети, на радость семье и тете Маргарете. Поэтому не хочу его ни слушать, ни тем более – прощать. Инору Шварц еще долго допрашивали. Единственное, что я выяснила, пока мы стояли в ожидании в коридоре, – зачем она заказывала крем в нашем магазине. Инора Шварц, служившая в одном из отделов Сыска, намеренно вела себя таким образом, чтобы вынудить тетю Маргарету использовать ментальную добавку для заказанного крема. Потом она собиралась предъявить тете результат экспертизы и, под угрозой тюремного заключения за использование запрещенной магии, заставить сделать партию для нужд своего отдела. Но ничего запрещенного там не нашли, поэтому злость иноры, пришедшей в магазин выяснять отношения, была понятна. Вывели преступницу уже в антимагических браслетах, она зло оглядела нашу компанию и выдавила в сторону инора Шварца:
        – Ты мне всю жизнь сломал, сволочь! Ненавижу!
        – Нам просто надо было развестись, – ответил он. – А еще лучше – никогда не жениться.
        Мне было не жаль ни его, ни ее. Быть может, я смогла бы отнестись к обманутой жене с сочувствием, если бы она не пыталась идти по трупам. Но ее выбор моего уважения не заслуживал.
        – Что теперь с ней будет? – спросила я Рудольфа.
        – До суда посидит в заключении. А там уж как суд решит, – ответил он и виновато добавил: – Штеффи, а ведь я тоже не смог тебя защитить. Ты просто чудом в живых осталась.
        – Не смог, – коротко согласилась я, не желая об этом говорить.
        Что я могла добавить к сказанному? Сейчас совсем не до разговоров. Тетя Маргарета себя чувствовала очень плохо. Все эти волнения сегодняшнего дня очень дорого ей обошлись – она то и дело хваталась за сердце. До дома дошла с большим трудом и сразу легла, виновато пробормотав, что так и не успела приготовить мне комнату. Она выпила какие-то таблетки, лежавшие в верхнем ящике тумбочки, и уснула. Но дыхание было тяжелым и неровным, что меня сильно беспокоило. Не нужно ей торговать своим здоровьем. Все эти богатые иноры могут без ее кремов прекрасно обойтись. Раньше ей не для кого было беречься, но теперь у нее есть я, и я позабочусь о ней. Я прилегла рядом – ей будет кого позвать, если вдруг ночью станет хуже. Для нас с ней одиночество закончилось.



        Эпилог

        Прошло несколько дней. Тетя Маргарета пришла в себя как от обретения родной племянницы, так и от того, что чуть было опять не осталась одна. Она была уверена, что моя мать поместила меня в приют и заставила ее саму забыть случившееся, чтобы никто ничего не мог узнать, так как инора Шварц неоднократно угрожала любовнице мужа. Я была склонна с ней согласиться, хотя записка все равно казалась мне слишком сухой. Но быть может, мама не хотела, чтобы я, став взрослой, ее разыскала и попала под удар жены отца? Опасения ее оказались небезосновательными. Теперь никак не узнать, что она думала и чего хотела. Я согласилась остаться с тетей Маргаретой, чем ее необычайно порадовала. Теперь уже она хотела осчастливить всех, кого сможет, и убеждала меня, что инор Шварц не так и виноват, и пыталась нас с ним примирить. Я не соглашалась с ней. Я давно вышла из возраста, когда нужен отец, и он все эти долгие годы как-то без меня обходился, сможет прожить и дальше. Но тетя и новоявленный отец с моим решением не соглашались и постоянно пытались хоть так, хоть иначе заставить меня принять и второго родственника.
        – Думаю, если бы жена инора Шварца знала, как ты его будешь мучить, – как-то в сердцах сказала тетя, – она не только не стала бы тебя убивать, но сама бы ему рассказала о твоем существовании. Штеффи, постарайся понять, что у взрослого мужчины есть обязанности, которыми он не может пренебречь. Он не мог тогда не уехать, но он не собирался бросать Эльзу. Просто жизнь так сложилась, понимаешь?
        – Ему не нужно было морочить голову моей маме, – возразила я. – Он был женат, зачем он связался с молоденькой магичкой?
        – Ты знаешь, кто там кому морочил? – вплеснула руками тетя. – Да Эльза, если что себе в голову вбивала, старалась непременно добиться. Она наверняка была уверена, что жена Шварца согласится с ним развестись.
        – Мы сейчас только с его слов судить можем, – упрямо возразила я. – А он не мог сказать «нет» девушке, которая его добивалась? Он, взрослый, женатый человек?
        – Штеффи, если любишь, сказать «нет» иногда невозможно, – возразила тетя. – Подумай, не отвергай его. Он твой отец, какой уж есть, другого все равно не будет. Я пригласила его сегодня на ужин. Поговорите, узнаете немного друг друга…
        Я лишь покачала головой. Я не находила ничего общего с инором Шварцем и находить не хотела. Да и совсем не он занимал сейчас все мои мысли. Рудольф меня беспокоил много больше. Я так и не видела его больше с того самого дня, когда меня чуть не убили. Инор Шварц как-то обмолвился, что Руди направили на обыск дома Хофмайстера, и это займет не один день. Я понимала, что служебные обязанности для Рудольфа очень важны. Но ведь если бы важна для него была и я, он мог зайти попрощаться. Возможно, он отправлялся рано утром, когда магазин был еще закрыт и охранная сигнализация работала. Но он мог пойти и в Сабинину квартиру, тогда меня там ждет записка. В свое бывшее жилище я не ходила, полностью поглощенная событиями последних дней. Тетя Маргарета не хотела отпускать меня от себя, постоянно боялась, что случится что-нибудь нехорошее. Я начинала опасаться, что мне придется провести остаток жизни, не отходя далеко от ее юбки, но постепенно она пришла в себя и, хоть и неохотно, разрешала выходить в ближайшие магазины – нам надо было что-то есть, а продукты сами не доставлялись. На втором этаже у нее была
собственная кухонька с артефактом – поглотителем запахов, достаточно эффективным, чтобы ничего не доносилось в торговый зал, где стояли стройными рядами баночки с надписью «Эберхардт». Стояли они, никем не тревожимые, – магазин мы пока не открывали. Не то было состояние и у меня, и у тети Маргареты, чтобы невозмутимо улыбаться покупательницам. И сейчас я была вольна распоряжаться собственным временем, чем и воспользовалась, поцеловав тетю перед уходом в теплую родную щеку.
        Солнечный день полностью унес остатки плохого настроения, и я начала подумывать, не права ли тетя, говоря про инора Шварца. Возможно, ему тоже плохо одному? Он хоть и ушел от жены, но так больше ни с кем и не пытался создать даже подобия семьи, говорил, что не может забыть мою маму. Ведь возможно такое, что действительно любил, писал, а когда не получил ни одного ответа, уверился, что был лишь мимолетным увлечением?
        До Сабининой квартиры я дойти не успела. Рудольфа я увидела раньше, недалеко от кондитерской, куда мы с ним как-то заходили, изображая счастливых нареченных. Вернулся из командировки и поспешил сразу к той, кого любит. Инорита была хорошенькая, как на картинке из Сабининых романов, – яркая блондинка с черными бархатными глазами и тонкими чертами лица. Она заливисто хохотала и постукивала изящной ручкой в кружевной перчатке по его плечу. Я застыла на месте, не в силах оторваться от этой сцены. Длилась она недолго. Девушка поцеловала Рудольфа в щеку и помахала на прощанье, но он удержал ее за руку и начал что-то выговаривать. Дальше я смотреть не стала. Развернулась и пошла назад. Все краски яркого солнечного дня внезапно стали тусклыми и потеряли свой цвет. Я повторяла себе, что он мне никогда ничего не обещал и даже познакомился со мной ради работы, а помолвка сразу была ненастоящей и требовалась, чтобы выманить преступника. Браслет невыносимо давил на руку, я его сняла и положила в карман. Но легче не стало. Место, где только что был символ нашей помолвки, теперь казалось голым и незащищенным, а
болело так, словно с него заживо содрали кожу. Наверное, я просто привыкла к этому браслету, начала считать его частью себя. Какая дура! Он никогда мне не принадлежал. Ни он, ни тот, кто его мне вручил.
        Я вернулась в магазин. Ручка на двери парадного входа окружила мою руку уже привычным сиянием и признала за свою, разрешив войти. Внутри было сумрачно и тихо, лишь сверху доносились негромкие голоса. Должно быть, инор Шварц уже пришел. Я не была готова к разговору с ним. Я сейчас ни к чему готова не была. Дышать было непривычно тяжело. Я провела рукой по шее и наткнулась на цепочку защитного артефакта, выданного Рудольфом, со злостью стащила эту ненужную побрякушку через голову. Не очень-то он мне помог, не защитил, нет. Артефакт занял место в кармане рядом с браслетом. Все это нужно будет вернуть. Вдохнуть. Выдохнуть. Все хорошо. Или будет так. Не зря монахини говорили в приюте – мужчинам верить нельзя, они все врут, все.
        Звонок прозвучал непривычно громко. Я даже вздрогнула от неожиданности, но пошла открывать. Это был Рудольф. Стоял и радостно улыбался, совсем как той инорите, с которой я только что его видела. Наверное, проходится по всем в порядке очереди, а мой номер совсем не первый, ближе к концу. Я его рассказы слушать не буду и хохотать над ними тоже. Я молча достала браслет и артефакт и протянула ему.
        – А что так сразу? – удивленно спросил он.
        Но вещи взял, повертел и в карман сунул. В самом деле, пригодятся еще. Особенно – браслет. Той веселящейся красотке, к примеру. Или это тоже реквизит Сыска, вот и не торопился забирать?
        – Ты говорил, что нужно будет вернуть, – внешне спокойно ответила я и попыталась закрыть дверь.
        – Штеффи, давай сходим куда-нибудь вечером? – предложил он немного странным, необычным для него тоном, с ноткой неуверенности, и улыбка с его лица пропала.
        – Нет, – коротко ответила я. – Прощай, Рудольф.
        – А завтра?
        – Ни завтра, ни послезавтра, никогда, – твердо ответила я. – Не приходи ко мне больше, Рудольф, не надо.
        Он приоткрыл рот, будто хотел еще что-то спросить, потом пристально на меня посмотрел, кивнул каким-то своим мыслям и сказал:
        – Вот как? Ну что ж, прощай, Штефани.
        Он протянул мне коробку, которую до этого момента я не замечала и на которой сейчас с удивлением рассмотрела знак кондитерской, где не так давно видела Рудольфа. Я ее взяла зачем-то и наконец закрыла дверь, постояла немного с закрытыми глазами, чтобы прийти в себя и не расстраивать тетю Маргарету своим бледным видом, а потом медленно начала подниматься в жилую часть дома.
        – Штеффи, как хорошо, что ты вернулась, – радостно сказала тетя. – Твой папа уже пришел. И знаешь, что он предлагает?
        – Что? – вздохнула я.
        Можно было не притворяться радостной, всю мою грусть тетя Маргарета теперь отнесет к приходу инора Шварца, который сидел с ней рядом и смотрел на меня с затаенной надеждой.
        – В этом году ты не поступила в Академию, – явно волнуясь, сказал он. – Но можно попытаться не терять этот год. Заниматься с преподавателями и получить разрешение сдать экзамены за первый семестр, а дальше ходить на лекции, как все. Занятия мы с тетей оплатим, не волнуйся. И тебе, и твоей Регине. У нее Дар, достаточный для поступления, я узнавал. И из приюта ее можно будет забрать раньше.
        Как много он разузнал за эти дни… И про Академию, и про Регину. Ему действительно хотелось как можно больше узнать обо мне, чтобы понять и попытаться помочь сейчас, если уж раньше не получилось. Эта забота была совсем не показушной. Может, и не все мужчины такие, как говорили нам в приюте? Или на отцов это правило не распространяется?
        – Замечательная идея, правда? – воодушевленно сказала тетя Маргарета. – Жить твоя подруга будет у нас. От фирмы «Эберхардт и племянница» мы ей выделим стипендию на все время учебы, в дополнение к государственной.
        Предложение оказалось столь неожиданным, что я немного растерялась. И раньше по поведению тети было заметно – она чувствует себя виноватой, что я выросла в приюте, вдали от нее, не зная любви и ласки близкого человека. Ее желание осчастливить не только меня, но и мою подругу понятно – она хоть как-то пыталась додать мне то, что, по ее мнению, задолжала. Я была ей очень благодарна за все, что она для меня делает. Еще месяц назад я бы прыгала от радости, что все так прекрасно складывается и для меня, и для Регины. Жить вместе, учиться магии – разве могло быть что-то прекраснее? Но сейчас внутри меня росла какая-то сосущая пустота. Быть может, напряженная учеба – как раз то, что поможет ее заполнить?
        – Действительно, идея просто замечательная, – ответила я и попыталась улыбнуться. Зря, что ли, тренировала столько дней этот полезный навык внизу, в торговом зале? – Спасибо, тетя Маргарета. Спасибо… папа.
        И пусть не случилось в моей жизни замечательной истории любви, как в тех романах, что так любит читать Регина. И даже, вполне возможно, уже и не случится. Но зато теперь у меня есть семья – пусть маленькая, но любящая.