Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Волошин Юрий : " Зеленые Холмы Винланда " - читать онлайн

Сохранить .
Зеленые холмы Винланда Юрий Волошин
        # Поднятое новгородскими волхвами восстание против христиан жестоко подавлено. Среди тех, кто вступился за старых богов и за веру пращуров, - два молодых дружинника, братья Сивел и Белян. Не сносить бы им головы, если бы знакомый варяжский купец не взял беглецов на свою лодью.
        Так они оказываются в Винланде - далекой, неласковой, полной опасностей и приключений стране, открытой викингами за полтысячи лет до Колумба.
        Юрий Волошин
        Зеленые холмы Винланда
        Часть первая

1
        Поздняя ночь сменила долгие сумерки лета. Звезды холодно мерцали над городом, затворившим тяжелые ставни. Редкий огонек тускло мерцал сквозь толстую слюду в чьем-то окне. Изредка взлаивали собаки, перекликаясь друг с другом, да приглушенные окрики стражей на стенах детинца нарушали тишину Великого города. Глубокие тени пролегли между черными срубами и бревенчатыми заборами. Великий Новгород спал, но спал тревожным сном.
        Уже сколько дней в воздухе висел неопределенный шумок и ропот. Никто ничего не знал, но повсюду велись тихие разговоры. Даже ребятишки поубавили прыти, не отдалялись от дома, хотя близкая река манила прохладой и рыбалкой, а сутолока торговой пристани с гостями иноземными неодолимо тянула к себе.
        В этот глухой час бородачи склонились над грубым дубовым столом. Чадный свет лучины. Закопченные стены сруба не отражали света, и все тонуло в густом полумраке. Среди темных бородачей выделялся седой старец с кустистыми бровями, боголеп по прозвищу Лунь. Никто не помнил его молодым, даже дремучие старики. Был он знаменит как непоколебимый и яростный приверженец веры пращуров. Часто скрывался от преследования христиан, укрываясь то в усадьбе боярина, то в шалаше пастуха. Или надолго уходил на дальнюю заимку и там отсиживался в ожидании лучших времен.
        Вот и наступили такие времена. Он долго готовил людей и выжидал, и теперь явился для последних наставлений в задуманном деле. Дюжина мужей со вниманием смотрели на старца, который сердито и с видимым раздражением говорил, тряся бородой:
        - И не перечьте! Слушать вас одна маета! Самый раз теперь начинать.
        - Да что ж! И мы так думаем. Но сколь разов поднимались, а крыж[Христиане.] все на том же месте стоит… - подал голос кудлатый.
        - Потому и стоит, что таких вот шумливых стало гораздо много! Ужо погодите у меня! - старик-кудесник приподнял увесистую клюку и потряс ею.
        Крепкий муж Сыч устало разогнул спину:
        - Да уж довольно балаболить и по кустам прятаться.
        - Верное слово молвил, Сыч! - одобрил Лунь. - Чего ждать? Князь Глеб с большой дружиной на охоту умчал. Долго его не будет.
        - Так малая его дружина осталась, - не сдавался кудлатый. - Тоже сила.
        - Белян, что проведал, о том сказывай, - старец глянул на молодого и белобрысого дружинника, что скромно сидел в сторонке.
        Белян попытался встать, но его придержали:
        - Валяй так, а то башку расшибешь и потолок проломишь.
        Белян смущенно хмыкнул:
        - Десятка два старых дружинников да с ними столько ж гридней готовы выступить и постоять за веру дедов своих. Только знака ждут.
        - Стало быть, и с этим ладно… Дам тебе кошель с серебром, раздашь дружинникам, не так кочевряжиться будут, - Лунь огладил бороду.
        - День еще есть в запасе, - Сыч заглянул в глаза старцу. -Серебро многих согнуть может. Давно им добычи не перепадало, так еще рады будут.
        - Верно. Завтра в ночь и зачнем. Перво-наперво запалим логово крыжаков в Преображенской церкви. Как увидите сполохи, так и громите. Без жалости!
        - А княжеские хоромы? - спросил кудлатый.
        - Хоромы не тронь! Нам с князем ссор не требуется. Он сам по себе и нам не помеха. Пусть прискачет, а там поговорим. Не станет он супротив народа дружину кидать.
        - Не станет?
        - Не станет… Все, соколы вы мои! - Волхв встрепенулся. - Завтра в это время положим головушки свои за веру отцов наших или низвергнем проклятое семя. - Воздел руки вверх, рукава холщовой рубахи спали с тощих жилистых рук. - Пограбим именитых с Великой улицы. Нам подмогнут и с Людина конца, и с Заволховья с Торговой стороны. В Белоозере, в Старой Ладоге, в Велиле и по всем землям новгородским волхвы поднимают люд за веру старую. Перун нас не оставит. Мы ему приготовим великую жертву! Обороним наших богов, а они нас не оставят! Готовьтесь, братья!
        Старец тяжело опустился на скамью, устал от столь пылкой речи. Отдышался малость и вяло махнул рукой в знак окончания последнего сговора.
        Заговорщики заторопились к выходу, толкаясь в темноте да поминая богов.
        Ночь клонилась к концу. Петухи бойко перекликались, возвещая близость солнца. Восток засветлел, но звезды мигали еще ярко. Жизнь еще толком не проснулась.
        Озабоченный Белян пробирался к себе домой, где его ждал брат, погодок. Младший, Сивел, нетерпелив, что тревожило. Как бы молодой дружинник князя не бросился в свалку раньше времени. Предстоят грозные и страшные дела - нужно глядеть в оба.
        Пес радостным повизгиванием встретил Беляна. Тот, цыкнув, небрежно отбросил пса ногой. Боялся, что отец с матерью заругают за позднее возвращение.
        - Белян, ты? - тихо донесся голос брата.
        - Я, Сивка. Чего не спишь?
        - Тебя дожидаюсь, братка. Чего поведаешь? Сказывай! - шепот торопил.
        - Завтра начнем дело. Готовься, братка.
        - То хорошо, Белян! Постоим за богов старых, и родителей наших порадуем. Скорей бы день прошел. Теперь и спать можно спокойно, братка.
        - Так, Сивка. Спать будем. Глаза слипаются. Утро скоро.
        - Спи, братка. Мать будить не станет, а на смену нам после обеда.

* * *
        Только сон все никак не шел к Сивелу. Он вертелся на жестком ложе, прикидывая, как завтра получится. Белян тихо посапывал рядом. Брат, он всегда такой был - большой, спокойный. Характер у Сивела неспокойный, в драки часто встревал, задирал сверстников. Белян всегда спасал, но потом и выговаривал строго. А Рогдай, отец, - так вообще взбучку устраивал, мечи деревянные отбирал…
        Сивел вздохнул, вспомнив, как отец вернулся из неудачного похода на Альту. Кликнул Изяслав Ярославич дружину, половцев бить. Собирались весело, бахвалились. Из отроков мало кого с собой взяли, да и отец строго воспретил в поход проситься. Киев-град наказал охранять, да главное - мать беречь.
        Поехал Рогдай в поход, да еле живой вернулся. Хорошо, хоть вернулся - многие на бранном поле лежать остались. Киев тогда многими плачами оглашался.
        Бок отца был половецкой саблей посечен, да и ногу стрелой пробило. С тех пор хромота на всю жизнь осталась. Но дело воинское Рогдай знал хорошо, сыновей учил знатно. Хоть и часто доставалось от него братьям, но выучка у них была отменная.
        Вот только у отца не все складно выходило. Как прознали, что крещение не принял, - совсем туго стало. Воевода отворачивался, когда Рогдай просился опять на службу, да потом шепнул пару слов, что, мол, скоро в дружине повыведут всех, кто за старую веру стоит. Греки, мол, наседают на князя, чтоб он от язычников отвернулся.
        А когда в Киеве смута поднялась против Изяслава, решил Рогдай со товарищи в Новгород уехать. Собралось их пара десятков мужей, все сторонники дедовской веры, кто с семьей, а кто сам, бобылем. Да и сам князь поспешил из стольного града, подальше от гнева народного, - так и поделом ему.
        С купцами ехали, пока в Новгород добрались. По дороге пару раз от разбойников отбивались - тут-то и проверили Белян и Сивел отцовскую выучку. Ничего, только потом Сивелу все снился мужик, которого он зарубил топором, - первый поверженный враг. Сивел поведал про то Беляну.
        - Нужно отца уведомить да жертву сотворить, - отвечал тот.
        Отец хмыкнул, но потом неожиданно стал серьезен. Как раз проезжали негустой дубравой. Отец высмотрел поляну. Немного отстали от обоза. Братья развели костер и воздали жертвы Перуну - подстреленную куропатку и булавку для плаща. Затем развеяли пепел, окропили кровью землю, пошептали молитвы Вию - чтоб душа убиенного ворога не нашла их больше.
        - Слышь, Белян, а ты как спишь? - приставал к брату Сивел.
        Тот хмыкнул, пожал плечами:
        - Не знаю - вечером лег, утром встал - ничего не снится, хвала богам.
        Больше братья про то не говорили. Но Сивелу убитые враги во сне с той поры не приходили.
        А вот девки в снах шастали. Особливо одна. Сивел частенько поглядывал на соседскую телегу, где куталась в платки дочь боярина. Так и не узнал тогда, как девицу-то зовут.
        А в Новгороде отец нашел друзей, помогли дом поставить - зажили вольготнее, хвала богам. Жертву большую сотворили. Братья в малую дружину, к князю новгородскому Глебу Святославичу на службу поступили - уже не отроками, мужами. Новгородцы на них сначала косо смотрели, но братья быстро расположили к себе соратников по оружию - Белян своим спокойным нравом, а Сивел поначалу остерегся задираться.
        Рогдай же подрядился к купцам местным в охрану. Далеко не уходил - на Ладогу, на Неву на лодьях плавал. На юг, в лесные поселенья ездил. Мать все ворчала, глядя, как все мужчины из дому уходят. Тосковала, но что тут поделаешь - сыновья все в отца пошли - крепкие, до ратного дела пригожие. А ее судьба женская - очаг беречь, за хозяйством присматривать, домашним богам подношения не забывать делать.
        Но только и здесь, в Новгороде, христиане по наущению греков начали притеснять тех, кто старым богам подношения делал. По соседним лесам, где священные поляны, дубы повырубали, идолов оскверняли. Князь Глеб наказал всей дружине креститься непременно, знак серебряный на груди носить. А как чужую веру принять, когда сызмальства свои боги дороже? Пращуров боги не оставляли, так и сейчас за богов старых заступиться нужно.
        Братья явно не показывали, что за старую веру стоят, - отец наказал. Змеевик тот серебряный на груди носили, чтобы не вышло чего.

2
        Проснулись поздним утром, судя по солнцу. Проснулись с неохотой, но вспомнили, что за день сегодня, и подобрались. Молча поели и стали собираться в детинец. Долго напяливали на себя стеганые рубахи, кольчуги, наплечья. Аж взопрели. Но лучше сейчас попотеть, чем потом получить удар в незащищенный живот.
        - Ну, отец, мы пошли, - сказал Белян.
        - Идите, сынки, да постойте за веру отцов наших. Волхвы всю ночь замаливали богов, они нас не оставят.
        - Прощай, отец. Мать не оставляй, оборони, если что.
        - Обороню, обороню, - хмыкнул Рогдай. -
        Я и сам еще не разучился меч в руках держать… Топайте уже. Да не лезьте на рожон. С оглядкой. Ты, Белян, за Сивелом присмотри, чтоб он свой норов особо не проявлял.

* * *
        День у братьев в детинце прошел весь в хлопотах и разговорах с товарищами. К кому просто подходили поговорить - все, мол, как договаривались… Кого-то приходилось еще увещевать. К вечеру ноги гудели и ныли, а кошель с серебром почти опустел.
        Белян как-то устало заметил:
        - Сивка, слышь, а? Владыка-то мотается, видел? Не к добру…
        - Да пусть себе бегает. Много не набегает. Время его настало.
        - А если послухи обнос сотворили?
        - Припозднился ты со своими страхами, Белян. Теперь уж что будет, то будет. Нам не переиначить.
        День догорал. Толпы богомольцев спешили в Святую Софию.
        - Сивел, созывай наших помалу к воротам, - сказал Белян. - Видать, скоро начнется.
        - Ладно, пошел я.
        Дружинники собрались поодаль от главных ворот, когда ночь окончательно вступила в свои права. Пламя редких факелов, бряцание оружия, обмен фразами вполголоса. Заговорщики ждали сигнала.
        - Вроде бы пора, а? - кряжистый воин в шишаке переминался с ноги на ногу.
        - Не спеши пока, - крепкий муж Сыч в куртке с множеством нашитых стальных блях вгляделся в кромешный провал ворот, где стояли стражи.
        И - ударил набат. Его ждали, но он все равно застал врасплох. Поднялся гвалт. На стенах кремля зажглись огни.
        Крепкий муж Сыч взмахнул мечом:
        - Приспело время, братья! За наших старых богов, за пращуров!
        Дружинники вытащили мечи и топоры, бросились к воротам. Их встретили копьями.
        - Руби крыжаков! - крепкий муж Сыч ринулся в жидкие ряды своих недавних товарищей. - Отворяй ворота, впущай народ! Не робей! С нами могучий Перун!
        Звон разящих мечей и смертные стоны сраженных. Хрип, крики, топот. На стенах уже разгорелись поединки.
        Со стражей справились как раз вовремя. Сзади набегали верные владыке дружинники, и было их много. Мятежники спешно пробились к воротам, открыли их. С воплями и визгом ворвалась в кремль. Но их встретил отряд латников.
        Белян с Сивелом все-таки повернули с кучкой соратников и врубились в ряды христиан, чтобы хоть на какое-то время обеспечить тыл. Удары сыпались со всех сторон, высекая искры. Зарево пожара и множество вспыхнувших факелов превратили ночь в день. Общего строя никто не соблюдал, сеча распалась на отдельные группы.
        - Держись, Сивел! - орал Белян, отражая удары и ворочая щитом. - С нами сам Лунь! Я узрел его белую голову!
        - Опасись, Белян! Зри зорче!
        Недолго с ними был Лунь… Краем глаза поймал Белян, как проворный дружинник проткнул старца копьем. Тот поник, ухватившись за древко. Открытый рот еще что-то сипел, но беззвучно. Зато трубно возликовал проворный дружинник:
        - Наша взяла! Сломал я волчьи зубы! Круши волхвов!
        Белян рванулся к нему сквозь гущу сражения. Он на инстинкте споро отражал удары и наносил сам, но все внимание сосредоточил на ликующем воине. Свалив очередную жертву, пробился-таки к нему и обрушил меч. Победный трубный клич оборвался. Воин грузно повалился на землю.
        - Белян! - донесся голос младшего брата. - Пропали наши! Туго!
        Белян оглянулся - да, им тут придется очень туго. Вот и крепкий муж Сыч. Белян подставил меч, в последний миг отведя нацеленное в Сивела копье:
        - Рубись, братка, к воротам! Тут пропадем! Наших мало осталось! Старец Лунь сгинул!
        К ним присоединилось еще с полдюжины воинов. Вместе стали продвигаться к воротам. Еле поспели - там уже ладились их закрывать. Прорвались в город, за стены, отбежали с полсотни шагов. Перевели дух. Всюду пылали дома, чад заволакивал улицы. Нарвский конец гудел пожаром, толпы людей пытались тушить его. Возникали короткие стычки, кровь чернела лужицами, в которых скользили ноги.
        - А Преображенская-то горит! - радостно закричал Сивел.
        - Зато Софийская цела! - мрачно окоротил брата Белян, утирая с лица кровь, смешанную с потом.
        Показался отряд воинов в чешуйчатых доспехах. Они шли, наспех прилаживая щиты на руки.
        - Гляди, латники вышли! К нам прут! Не совладать нам, а народ тушением занят.
        - Пошли пробиваться на Торговую сторону! Там нам подмога будет! Бегом к Великому мосту!
        Бросились вниз по Разваже-улице. К ним примыкали горожане, вооруженные чем попало. По дороге сталкивались со сторонниками креста, и яростные схватки ненадолго останавливали торопливый бег.
        - Белян, что там на Великом?! Никак сеча идет! - Сивел мечом указал на мост.
        - Тут во всем городе секутся! Не отставай!
        Темные воды Волхова отражали дрожащие блики пожаров. Смутные лодки и купеческие суда темнели у причалов. Там - тоже суета. Купцы спешили спасти свое добро, лодки пытались отчалить от берега, сталкиваясь и вертясь на месте.
        Прибывшие влились в сечу, с трудом различая своих и чужих.
        Великий мост запрудила толпа. С ревом обрушивались удары на врагов веры. Тут не смотрели на старые знакомства и даже дружбу. С остервенением раскалывали черепа, воплями оглашая удачу.
        Пот заливал глаза, руки отяжелели и с трудом ворочали тяжелый меч. Но толпа защитников Христа быстро редела, и Великий стал очищаться. Люди разбегались по Торговой стороне, скликая подмогу.
        - Передохнем, Сивка! - Белян осек ретивого брата.
        - После передохнем, братка! Гони скверну дальше! - Сивел помчался было догонять убегавших.
        Тут раздался тревожный крик:
        - С Софийской тысяцкий прет! Беда нам!
        Братья оглянулись - на них спешным шагом двигалась толпа дружинников и горожан, вооруженных кто чем.
        Волхвы заголосили, забегали, пытаясь организовать отпор тысяцкому с его войском. В руках метались деревянные идолы. Неистово звучали молитвы и заклинания. Навстречу тысяцкому двинулись оставшиеся еще в живых бойцы, и с ними сторонники старой веры. Застучали мечи о щиты и брони. Кровь полилась снова. Под натиском тысяцкого язычники стали отступать, теряя своих воинов. Волхвы бились в первых рядах, ярясь и призывая страшные кары на головы христиан.
        Братья с трудом пробивались в первые ряды. Ширина моста не давала всем развернуться, задние ждали, когда им освободится место в сечи. Но силы были неравны, и Сивел с Беляном стали отступать, увлекаемые общим потоком.
        - Нас отсекают! Отсекают с Торговой стороны!
        Истеричный голос из задних рядов стал сигналом. Толпа дрогнула. Воины тысяцкого нажали.
        И тут все побежали. А волхвы погибали за спиной от ударов мечей и топоров.
        К Великому же мосту тесными толпами надвигались христиане. Вот они вольются в него - тогда конец всем.
        Сивел крикнул брату:
        - Успеть бы мост пробежать, а то сомнут - пикнуть не успеем!
        - Нет нам подмоги! Обманул нас всех Лунь! Мало нас! Бежим, авось пробьемся!
        Авось… Ноги сами понесли. Грудь надрывно гоняла воздух, которого становилось все меньше. Сердце билось у самого горла. Покореженные доспехи тянули к земле.
        Братья только пробежали мост, как на него хлынули христиане. Часть их понеслась за убегающими по берегу идолопоклонниками, колотила отстающих по головам кольями и рогатинами. Кто-то из беглецов останавливался, поворачивался лицом к врагу и отчаянно отбивался, дорого продавая жизнь. Ночь оглашалась победными криками и хрипением жертв. Мольбы о пощаде тонули в гвалте и шуме погони.
        - Стой, Сивка! - крикнул Белян. - Куда нам бежать?! Примем смерть как подобает!
        - Погоди смерти искать! Еще уцелеем! Смотри, лодьи гостей чужеземных отплывают! Сиганем на одну из них!
        Сивел оттеснил побитым щитом подскочившего к ним горожанина, огрел мечом. Мужик осел, страшно выпучив глаза, где бились отсветы пожаров.
        Братья бросились к пристани. Купцы спешили отвалить на середину реки - подальше от гнева бойни. Доски гудели под тяжелыми сапогами, с воплями и свистом вдогонку неслась толпа, жаждущая крови.
        - Сигай за мной, Белян! - Сивел прыгнул на палубу последнего отплывающего судна.
        Белян помешкал, выбирая траекторию, тоже прыгнул - удачно. На ногах не удержался, но попал. Сивел уже стоял за бортом и прикрывал щитом человека, уцепившегося за край борта судорожными руками.
        - Помогай, братка! - стонал Сивел, еле удерживая срывающегося в воду мелкого человечка.
        Белян вскочил и выхватил барахтающегося мужичка. Чужое копье глухо звякнуло о щит и поникло к воде, не пройдя насквозь. Еще кто-то прыгнул к ним, но расстояние уже слишком велико, и несчастный сорвался в черные воды Волхова.
        Толпа бесновалась на пристани, добивая последних бунтовщиков, и швыряла копья и камни в удаляющуюся лодью. Вдоль бортов выстроились люди со щитами и прикрывали гребцов, которые спешили увести судно на середину реки.
        - Неужто спаслись, братка? - прохрипел Сивел, опускаясь на палубу в изнеможении.
        - Кто его знает, братка! Зато дело наше не удалось спасти.
        - Видать, волхвы наши богам не угодили. Крыж, значит, сильнее был.
        Лодья выгребла на середину, стрежень подхватил ее. Гребцы перестали грести. Слюдяные фонари слабо выхватывали отдельные места палубы да товар, где попало сваленный в беспорядке.
        - Однако это, никак, варяжская лодья, - отметил Сивел, чуть придя в себя.
        - Так оно и есть, - Белян оглянулся по сторонам, - так оно и есть.
        - Может, знакомца здесь встретим?
        - Уже. Вон, смотри, вроде Олавка топчется. Зови его, мы с ним хорошо знакомы.
        - Эй, Олавка, ходи сюда!
        Кряжистый пожилой варяг в рогатом шлеме вразвалку подошел, ухмыльнулся в светлые усы:
        - О, Сив! А я тебя не сразу признал. Хорош викинг. Рад тебя видеть у меня на судне.
        - И я рад, Олавка! А это мой братка, Белян. Вот третьего не знаю. Как кличут тебя? - спросил Сивел у спасенного из воды мелкого мужичка, понуро сидящего на корточках.
        - Меня-то? От роду был назван Ленок. Ну а теперь стал просто Лен. Вырос из Ленка.
        - Стало быть, Ленок и будешь. Или тебе не по нраву дитятки прозвище? Так ты подрасти еще, мелкий.
        - А вот наш хозяин, - Олав показал на подошедшего из темноты грузного человека без шлема, но в кольчужной рубахе. - Рунольв, значит. Ему обязаны вы своими жизнями.
        Рунольв пристально оглядел новгородцев и довольно хмыкнул:
        - Хорош, хорош, рус… - Заговорил с Олавом на своем, на варяжском.
        - Хозяин рад, что предоставил убежище таким знатным воинам, - перетолмачил Олав. - Он очень доволен.
        Сивел ободрил старшего брата:
        - Вишь, как получается! Видно, боги нас не обошли своим вниманием.
        - Погоди радоваться, Сивка. Дай очухаться, осмотреться. Варяги народ коварный, от них всего можно ждать…
        Стали снимать погнутые, во вмятинах и царапинах доспехи, кольчуги и мокрые стеганые куртки. Тело болело от синяков и ушибов. Черная кровь сочилась там, где сталь не смогла остановить тяжелый удар меча или копья. Морщились, но терпели, с наслаждением ощущая запаренным телом прохладу ночи.

3
        Лодья северных гостей не стала дожидаться утра. Торги можно считать законченными. После побоища зряшно ждать от города выгодной торговли. Рунольв приказал спускаться по Волхову к Старой Ладоге. Там надеялся расторговаться.
        Белян, Сивел и Ленок проспали мертвым сном до солнца. Их не разбудили обычные звуки корабельной суеты, крики кормщика и гребцов, грозные окрики Рунольва.
        Но с солнцем проснулись.
        - Ох, и тяжко, Белян! - потянулся Сивел, расправляя закоченевшие на утреннем холодке мышцы.
        - Зато живы, - старший брат поежился под влажной холщовой рубашкой.
        - Это так, - подал голос мелкий Ленок. - Уж придется вознести жертву богатую богам за спасение.
        - Дотянем до Ладоги и сойдем, - Белян встал и прошелся по мокрой палубе, вглядываясь в затуманенные берега реки. - Некоторое время хорониться придется…
        Туман медленно таял, открывая лесистые берега. Он еще цеплялся за хвою елей и кустарник низин, но солнце все отчетливей проясняло сушу. Ветра почти не было, парус лежал скатанным на палубе. Гребцы наваливались на весла с дружным выдохом и кряком. Вода тихо пузырилась под форштевнем, с шипением убегала вдоль бортов назад.
        Подошел Олав:
        - Перекусите мало. После вчерашнего животы подвело, поди, - вывалил из мешка хлеб, лук с зелеными перьями, репу, вяленую рыбу. - Воды зачерпнете сами, волховская хороша водица.
        - Благодарствуем за харч, хозяин дорогой, - Ленок прижал руку к груди.
        - Насыщайтесь пока и отдыхайте. А у меня много дел, и хозяин строг.
        - Добрый варяг! - заметил Сивел, глядя ему в спину. - Случалось нам с ним медком хмельным побаловать. Говорливый, и нашу речь освоил знатно. Часто в наши города хаживал.
        - Мир не без добрых людей, - отозвался Ленок. - Даже если они варяги. Вишь, и харч не пожалел.
        Белян промолчал. В лице у него было сомнение: как знать, как знать…
        За день они несколько раз сменяли уставших гребцов. Все у них болело и ныло после ночного сражения, но долг платежом красен. Хоть таким образом отплатить за спасение. Да и за харч тоже.
        Зато завтра будут они свободными птахами!
        Как знать, как знать…
        Сморенные тяжкой греблей, поковыляли на ночлег в трюм, где им указал Олав. Напились воды, сжевали по ломтю хлеба, повалились спать.

* * *
        Топот ног по доскам низкого закутка разбудил. В щели пробивался свет.
        - День на дворе, а мы только продрали глаза, - устыдился Ленок, направился к двери. - Гляди, затворена на засов! С чего это?
        - Постучи - отворят, - сонно буркнул Сивел.
        На стук никто не отозвался. И уже Сивел рассерженно стал колотить в дубовую дверь сапогом. Устал.
        - Во учудили варяги! Совсем забыли про нас. Не евши сидим. Оглохли они, что ли?
        - Да и Ладога давно должна быть, а мы плывем. Может, ночью отстаивались где? - предположил Ленок.
        - А шут их знает! Жрать охота, как волку!
        - Никак задумали недоброе, варяжские морды, - глаза Беляна в полутьме блеснули.
        - Да чего им задумывать-то, братка?! Добром ведь встретили. А что им стоило выбросить нас в Волхов или выдать христьянам?
        - Гадать нечего. Время покажет. А пока, братка, моли богов о ниспослании благодати на наши головы.
        - Уж и не знаю, каких богов молить. Наши уступили крыжацкому, крест вверху стал. Да и чем мы отдарим своих-то? Ничего у нас не осталось. Оружие и доспехи исчезли, припасов никаких. Отвернутся от нас боги без даров-то.
        - Лишнее плетешь, Сивка! - цыкнул Белян.
        - Не полошитесь вы попусту, - робко утихомирил Ленок. - Варяг завсегда облыжным бывал… А богам и взаправду нечего в жертву отвалить. Разве что этот змеевик? Так на нем и наш знак стоит, и лик крыжака. Любой может за обиду принять, - Ленок повертел в пальцах бляху темного серебра, висящую у него на кожаном шнурке.
        - Такая и у меня есть, - вытащил свою Сивел, - да что в ней проку? Верно сказал, Ленок, за такую жертву наши боги могут обидеться и в покровительстве отказать. А больше нет ничего.
        - Значит, так помолимся, - Белян отвернулся в темный угол.

* * *
        Миновал полдень. Время от времени узники снова начинали грохотать в дверь, но безрезультатно. Лодья покачивалась на высокой волне. Посвист ветра и тугое гудение паруса.
        - Братцы! - встрепенулся Ленок. - Чует мое сердце, нас уже в Неву вынесло! Вон как качает и волной бьет.
        - Похоже на то, - еще более поугрюмел Белян.
        - Боги-послухи! Где ж ваши милости?! - Сивел в сердцах опять замолотил ногами в тяжелую дверь. - Сколь вы будете над нами глумиться?! Куда несете на погибель?!
        Тут за дверью завозились, засов с трудом подался. Предвечерний свет ворвался в закуток. Но то не боги-послухи явились на зов. То - Олав. Позади него маячили двое дюжих оружных варягов.
        - Олавка, ты что, сдурел - нас взаперти держать? - сразу же взъелся на варяга Сивел. - Оголодали уж совсем! И куда вы нас, окаянные?!
        - Уймись, Сив. Теперь накормим, - Олав и бровью не повел, чуть посторонился. Двое варягов бросили в каморку мешок со снедью. - Пришлось вот засадить вас под замок.
        - С чего бы это?! - не унялся Сивел. - Как мы домой доберемся?!
        - В Ладоге-то тоже заваруха случилась. Тоже разгром по всему городку. Как причалить? Да и за вас опасение имели. Ведь схватить могли. Богов-то ваших и там побили.
        - И как же теперь?
        - А и не знаю. Хозяин велит дальше везти. Переждете за морем, иначе не сносить вам голов.
        - Э, нет, Олавка! Так не сговаривались. Нам к своим надо!
        - А мы никак не сговаривались. Но ничего не сделаешь теперь. Потерпите малость.
        - Хороша малость - за море плыть. А назад на чем возвращаться? Вплавь? Мы ж не рыбы!
        - В другой год опять суда наши в Хольмгард соберутся. Тогда и вам будет дорога. Не надо полошить, вам будет хорошо в наших фьордах.
        - Да не бывать этому! - Сивел подскочил, ударившись головой о низкий потолок.
        - Поспешность всегда с шишками, - хохотнул Олав. - Перекусите, а то это голодный живот толкает в драку. И спокойней, спокойней, - добавил уже со скрытой угрозой.
        - Да как же «спокойней»?! Нас дома заждались! А он за море кличет!
        - Ничего больше сделать не могу. Смиритесь, а там вам помогут вернуться. Обещаю.
        - Облыжные варяги! - заверещал Ленок, выглядывая из-за спины Сивела. - Вам веры нет! - мелко затряс бороденкой.
        Дверь захлопнулась, тяжело прошуршал засов. Снова темнота.
        Сивел зашипел от бессилия и в сердцах рявкнул в угол, где тулился Белян:
        - А ты что ж молчишь, братка?! Или тебя здесь все устраивает?!
        Белян учащенно задышал от гнева, поднимающегося в нем. От внезапного гнева на младшего брата:
        - Не устраивает, не устраивает! Все не устраивает! И прежде всего твой крик не устраивает. Угодил в верзо, так не чирикай, пока голову не оторвали. Помолчи.
        - Не могу молчать! - заорал Сивел. - Не могу, не хочу и не буду!
        - Не можешь - научу, не хочешь - заставлю. Силу на крик не изводи, береги. Еще пригодится.
        Сивел шумно фыркнул, агрессивно.
        - Давайте вечерять, - блеюще встрял мелкий Ленок. - Варяг завсегда облыжный, но тут прав, сдается мне. Голодный живот толкает в драку… - Затеребил брошенный в каморку мешок. - Что-то нам перепало?
        Перепало им немного, но всяко лучше, чем ничего. Мясо провяленное, краюха черствая… О! Даже плошка с маслом и клок пакли для фитиля. Даже огниво.
        Рисковые они, варяги. А ну как узники решат, мол, гори оно все ярким пламенем? Подожгут от полной безнадеги каморку и себя вместе с ней - главное, что лодья тоже полыхнет. Пропадать, так всем вместе - и полоненным и полонившим! Впрочем, пока не полная безнадега. Надежда умирает последней. А они пока живы, и даже голодом их вроде не морят. И даже тьма могильная чуть рассеялась, как огонек затеплили.
        Кусок, правда, в рот не идет. Зело муторно все. Но надо, надо подкрепиться. Аппетит приходит во время еды…

* * *
        День да ночь, день да ночь, день да ночь. Временами вставали на якорь - попутного ветра ждали, а то и окончания шторма. Качка такая, что наизнанку выворачивало. Кормили их сносно - судя хотя бы по обилию извергнутого обратно при качке. Воздух в каморке стал тяжелым, спертым. Но узников упорно не выпускали на палубу. Они бранью вымещали свою злость на Олаве, который два раза в сутки и приносил еду-питье. Чего только он про себя не услышал! Но только и приговаривал:
«Спокойней, спокойней».
        Нева почти кончилась. Как бы море уже вот-вот…
        - До Невы плавал когда-то, - боязливо молвил Ленок, - но дальше не приходилось.
        - Мы так и до Невы не ходили, - отвечал Сивел. - А море, говорят, во сто крат больше озера Нево.
        - Говорят, говорят. Но сам я не видел. А ты спроси у своего Олавки.
        - У моего?! Пускай съедят его раки, того Олавку! - Сивел в ярости ерошил свои темные волосы.
        - Вот тебе и добрый варяг! - ворчал Белян с упреком, будто младший брат и был виновен в их несчастьях.
        Наконец ранним утром Олав отпер дверь и сделал широкий жест - на выход! Троица переглянулась. Друг за дружкой выползли из зловонной клетки. С удовольствием вытянулись во весь рост - в закутке-то пребывали сгорбившись, скрючившись. Низенько там.
        Олав скалился почти дружески. Да все равно не улыбка то, а все-таки оскал.
        Лодья двигалась под парусом, и гребцы отдыхали. Кругом была вода и вода. Если и берег, то лишь у самого горизонта позади. А впереди чуть виднелся низкий остров, за ним едва просматривался другой. Приземистый редкий ельник, камыш. Громкие чайки, хватающие рыбешек с воды, дерущиеся за добычу, роняющие перья. Ну прям как люди!
        Ветер дул с устья.
        - Морем тянет, - полной грудью вдохнул Ленок. - Морем, да…
        - И что нас ждет в этом море? - Сивел боязливо оглядывался. Безбрежный водный простор пугал с непривычки.
        - Ничего, кроме гибели, - мрачно предсказал Белян.
        - Не каркай, братка. А ну как еще поживем! - перешиб собственную опаску Сивел нарочитой бодростью.
        - Гляди, лодка шмыгает! - ткнул Ленок пальцем вдаль. - Рыбарят людишки. Рыбы, видать, здесь много.
        - Всего много в тутошних реках, а живет народ бедно и черно. Всяк их утеснить норовит, - мрачно обобщил Белян.
        - Ты не про народ сокрушайся, про нас думай прежде, - подпустил ехидцу Сивел.
        - Да уж ты прежде всех нас про нас и подумал, - ехидцей на ехидцу мрачно ответил Белян. - И вот мы здесь…
        - Ага! Я и виноватый! Чего тогда прыгал на палубу, братка? Оставался бы там, на потеху сече!
        В общем, обменялись любезностями.
        Прервал Олав:
        - Ветер сильно противный. Хозяин велит сесть на весла. Море близко - надо успеть выйти из устья.
        - Вам надо, сами и гребите! - озлился Сивел.
        - Да уж гребли. Притомились. Силы свежи нужны. Вам же неплохо бы харч отработать.
        - Подбери свой поганый харч полными горстями, - огрызнулся Сивел, кивнув в сторону каморки. - Только и тошнило от него. А мы, между прочим, и не просили тащить нас в море!
        - Так и вас не просили к нам в лодью. Можете уходить, - Олав обвел бескрайний водный простор. - На все четыре стороны.
        - Давай лодку!
        - Ишь, лодку! Лодка дорого стоит. Заплатишь?
        - У, торгаш!
        - Братцы, придется сесть за весла, - вякнул Ленок.
        - Вот человек правильно говорит, - пуще прежнего оскалился Олав. - Умный человек, сразу видать.
        - Ладно, Сивел, пошли на скамьи, - позвал Белян.
        - Слушай старшего, Сив, слушай! - пуще пущего оскалился Олав.
        Сивел махнул рукой и нехотя поплелся за Олавом вниз, где трудились матросы, где остро пахло потом и грязной одеждой. Их рассадили на разные скамьи, и началось изнурение монотонной работой.
        Перед самым закатом лодья вышла в море, пологие волны закачали ее, окатывая нос каскадом брызг. Слева едва виднелась темная полоса берега. Темно-синие тучи предвещали грозу. Ветер менялся, и снова удалось поднять парус. Гребцы могли передохнуть. Далекий гром и сполохи молний тревожили души. Все окуталось темнотой, далеко на севере бушевал ливень, воздух пропитался влагой.
        - Пройдет стороной, - Ленок всмотрелся в горизонт.
        - Слава богам! - прошептал Белян. Все-таки сухопутный он, сухопутный. А за бортом черная вода.
        Ветер усилился, обдал брызгами и пеной.
        - Смотри-ка, Белян, руки сами цепляются за борт, - нервно хихикнул Сивел, не решаясь ослабить хватку.
        - Да, это не Волхов и не Ильмень-озеро! Хотя и там бывает несладко. Тут пострашней!
        - Терпите, братья! - ободрил Ленок. - Вскорости свыкнетесь! Еще и насмехаться будете над собой!
        - Не очень-то верится, - сквозь зубы буркнул Белян. Но, впрочем, что еще оставалось, как не терпеть.
        А ветер все крепчал. Матросы споро справлялись со снастями, ловко передвигались по пляшущей палубе. Да, вот они не сухопутные. Свыклись, видать. Да и кормщик командовал ими уверенно. А Рунольв - так и вовсе грозно. Приказ начальника - закон для подчиненного.
        Дождь все-таки пролился, но Ленок оказался прав - самая гроза прошла стороной. Но небо не светилось звездами, а белые ночи кончились. Близилась осень, а с ней и более жестокие штормы. Нет, невозможно с этим свыкнуться. Всяко для братьев-сухопутников - невозможно. Ночь не сомкнули глаза. Страхи не покидали.
        Утром пришлось снова взяться за весла. Ветер стал меняться, и парус пришлось спустить. В качку грести очень неловко и тяжко. Весло скакало по уключине - трудно удержать.

* * *
…И снова - день да ночь, день да ночь, день да ночь. Иногда вдали проплывал парус, но близко подойти друг к другу боялись. В море встречались и пираты - подлавливали одинокие суда, грабили, убивая всех…
        Море стелилось перед форштевнем лодьи в непрерывном накате волн. Ветер сменялся затишьем, гребцы натужно сопели, выгребая на запад, куда садилось солнце. По югу тянулись унылые низкие берега, с трудом различимые сквозь дымку.
        А и впрямь попривыкли новгородцы помаленьку - и к вечной качке, и к ветру с солеными брызгами, и к гадким крикливым чайкам. Стали даже привыкать к речи варягов, старались постичь премудрость чужой речи.
        Но то Ленок с Сивелом.
        Белян же был хмур и неразговорчив, речь чужеземную понимать отказывался. Он даже не ворчал, а только неистово тянул весла или сидел, устремив взгляд на восток, где осталась его земля. Он перестал молиться и заклинать богов, будто их уже не существовало. Похудел, скулы обострились.
        Сивел с тревогой поглядывал на брата, но все старания растормошить были тщетны.

4
        Вечор Олав долго сидел с новгородцами за неторопливым разговором, выражая симпатию, ну явную симпатию. И хотя ему никто не верил, но слушали с охотой. Он много знал. Бывал и в Царьграде, спускаясь по Днепру до моря. Ходил по Волге, торгуя с булгарами. Даже однажды плавал по морю Хазарскому, где его оставили голым и нищим. Посещал огромный и холодный остров Исландию, где море кишело китами, а в долгие суровые зимы люди развлекались песнями скальдов.
        - Завтра проскочим остров Борнхольм, и, считай, мы дома. Останется совсем немного, - говорил Олав, мягко скалясь. - Скоро осень, торги за морями закончены. И будем ждать местных ярмарок.
        - А нам как жить там? - в который раз спрашивал Ленок.
        - Хозяин Рунольв определит это позже. Вот расторгуемся в Гокстаде и засядем на зиму в Брейдифьорде. Отдохнем, поохотимся в лесах. Брагу бочонками пить будем, скальды песни петь нам станут, висы сказывать. Свадьбы пойдут. Весело!
        - Вам-то весело, - хмыкнул Белян невесело. Тем самым разрушил иллюзию свободы-равенства-братства. Особенно свободы. Ну, и равенства. А про братство и вовсе что говорить!
        Стало неловко. Олав не подтвердил, но и не возразил. Ушел молча. Ночь уже, однако.
        - Рабами сделают, - горестно вздохнул Ленок. - Выкуп за нас никто не даст… Да и ждать долго, если б и дал кто.

* * *
        Утром, когда туман рассеялся, впереди показалась твердь Борнхольма. Обходили с севера - темная полоска суши медленно проплывала по левому борту. Ветер шевелил парус едва-едва, и кормчий ударил в гонг, призывая к веслам. Ритм отбивался средний. Впереди целый день, и надо распределить силы равномерно.
        Но тут вдруг гонг зачастил, послышались крики встревоженных матросов.
        - Что-то случилось! - крикнул Ленок сидящему впереди Сивелу.
        - А что бы ни случилось, нам не все ли едино!
        Да нет, не все… Гонг все учащал удары. Гребцы стали поспешно надевать доспехи, развешанные тут же на колышках. Раскладывали оружие под руками.
        - Сивел, никак готовятся к бою! Оружились варяги! - Голос у Ленка напрягся, спина задеревенела. Пот - крупными каплями.
        К гребцам спустился Олав, прокричал что-то.
        Сивел не понял слов, но понял смысл. Никак беда надвигается? Видно, разбойники? Настигают?.. Особой радости от мысли, что скоро плен может закончиться, не возникло. Так-то оно так, но не станет ли хуже? Здесь хоть не на цепи сидим, а что ждет у разбойников?
        Скрипели снасти - матросы поднимали рей с парусом, пытаясь поймать ветер. Готовились луки и стрелы, а гребля продолжалась в неистовом темпе. Пот заливал глаза гребцам. Гремел голос Рунольва, бряцало оружие, стучали глиняные ядра, перекатываемые пращниками. Готовы встретить пиратов? Всегда! Лучше бы, конечно, с ними, с пиратами, вовсе не встречаться. Но раз уж так случилось…
        Сивел исхитрился взглянуть на море в щели между щитами. Там, в море, стремительно шли на веслах два больших дракара[Боевой корабль викингов с драконьей головой на носу.] с драконьими головами на высоких носах.
        Еще около часа продолжалась гонка, но уйти от преследователей не удалось. Дракары приблизились, стрелы застучали о борта и щиты, дребезжа оперением. Гребцы выбились из сил. Смены им не предвиделось. Все свободные от весел отражали натиск пиратов. А те уже изготовились забросить абордажные крюки.
        Ну, все. Варяги прекратили грести. Толку-то! Дракары стали ломать весла лодьи, притягивая ее борта вплотную. Крики и стоны, стук копий и звон мечей. А новгородцы продолжали сидеть, пригнувшись на своих скамьях. Их соседи по веслам уже отбивались. Раненые и убитые валились навзничь и ничком, орошая кровью старые доски.
        - К хвосту! К хвосту! На корму! - прохрипел Белян.
        Раскоряками полезли через скамьи. Вокруг варяги и пираты - в пылу битвы.
        Они втроем добрались до закутка, ссыпались в него, прикрыли дверь. Кто б им сказал неделю назад, что они вернутся в ту зловонную каморку с чувством глубокого облегчения - на смех подняли бы, а то и на копья!.. Затаились. Нет, право! Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
        Треск и сильный толчок! Ага! И второй дракар тоже сцепился с лодьей. Вой наступающих - с удвоенной силой. Вопли и стоны - с утроенной силой. Звон и скрежет. Глухие удары по дереву. Кровь, кровь, кровь…
        - Теперь уж скоро, - вжал голову в плечи Ленок. - Авось, нас не кончат сразу, а? Не дрались ведь мы, а?
        - Чего гадать! - сплюнул Белян. - Эх, лучше б дрались… Тогда б хоть честь по чести…
        - Сдаются, - шепнул Сивел, разобрав в сумятице криков отдельные слова варягов и пиратов. - Вот и все… - Бледность четко выделила его лицо в полутьме.
        Топот ног, лязг железа приблизились. Дверь закутка вылетела от удара ногой. В проеме возникла громоздкая фигура пирата в шлеме. Фигура слепо вгляделась во тьму, прозрела, заорала. И без переводчика ясно: «А тут вот еще кто-то!!!»
        Новгородцев выволокли на палубу. Глазам их предстала картина полного разгрома лодьи. Скамьи гребцов сплошь завалены телами, вокруг да около - брошенное оружие. С убитых стаскивали доспехи и платье, тут же полоскали в забортной воде, смывая кровь, и бросали в кучу. Вокруг лодьи - обломки весел, обрывки одежд, щепки. Там же медленно исчезали брошенные в воду тела убиенных, почти голые.
        Пираты скакали через скамьи, ворошили товар, победно гоготали, встряхивая соболей и куниц, шкурки которых сверкали мельчайшими искорками.
        Новгородцев затолкали в редкую кучку плененных варягов. Среди них оказался и Олав - с почерневшим от запекшейся крови лицом, с пораненной грудью. Сквозь ткань кафтана еще сочилась кровь, сгустками застывала меж пальцами прижатой руки.
        - Гля, братья! Олав-то наш жив, а Рунольв, хозяин наш, того… - азартно шепнул Ленок.
        Посеченный бездыханный Рунольф медленно и печально уходил в морскую пучину, воздев руку в невольном последнем прощальном приветствии.
        - Хоть рыбам прокорм будет, - процедил Белян. Наконец-то в голосе обнаружилось удовольствие. Впервые с той поры, как он прыгнул на палубу варяжской лодьи.

* * *
        Дергаясь на буксирном канате и покачиваясь на пологой серой волне, лодья тянулась за дракарами под мерные удары гонга. Связанные попарно гребцы натужно упирались ногами в поперечины на днище, украдкой бросали злобные взгляды на пиратов, расхаживающих посередке с бичами в руках.
        - Вот она, наша судьба, где, - шипел Белян.
        Судьба - новые хозяева. Грязные бородатые, не снимающие доспехов и оружия. Безжалостные - уже двое из пленников были выброшены за борт, не смогли грести от слабости.

…Шило на мыло! Ведь снова и опять - день да ночь, день да ночь, день да ночь. Тупость и безразличие одолевали. Ряды гребцов редели, на скамьях остались самые сильные и выносливые. Хорошо, новгородцы в их числе. Что странно, Ленок - тоже! Вот ведь мелкий, а жилистый!
        Но доколе, доколе так продолжаться будет!
        А вот - вошли в узкий пролив. По берегам - поселения, почти города! Ну?!
        Однако прошли пролив, городки и селения остались за кормой, а впереди опять тоска неизвестности и отчаяния. Какая ж тоска! Какое ж отчаяние! Доколе, доколе! Когда - земля?! Земля - когда?!
        Земля показалась на следующий день. Парус спустили. Снова весла ритмично захлопали по воде. Маленькая флотилия втащилась в широкий фьорд.
        - Видно, здесь и конец пути, - прохрипел Олав Беляну, соседу по скамье.
        - Ну, и что? - Белян был отрешен и безразличен.
        - Отдохнем, подкормимся. И на торги нас выведут. Теперь мы станем рабами. Может, удастся выкуп собрать родственникам. Передать весточку надо. Но надежды мало. Откуда взять? Хозяин сгинул, платить некому.
        - Значит, боги от нас отвернулись. Не угодили мы им. Жертв мало поднесли. Сердятся-злобятся они… А что мы можем дать? Хоть в Христа верить начинай.
        Почти до самого вечера шли на веслах по фьорду. Рыбаки в лодках провожали пиратов долгими тяжелыми снулыми взглядами.
        Наконец весла втянули внутрь, дракары стукнулись о причальный брус пристани. Толпа любопытных сбежалась поглазеть на добычу и пленных. Пираты приветствовали друзей и отпускали шуточки случайным бабенкам.
        - Фюркат, если не ошибаюсь, - определил Олав.
        Фюркат, да. Небольшой городок, прибежище пиратов-викингов. Тут же скальды слагали новые песни и длинные замысловатые саги о былых походах и битвах отважных ярлов и хавдингов[Вождь.] .
        - Королевская власть сильна, и пиратам не так вольготно, - снова просвещал Олав своих товарищей по несчастью. - Но продать они нас тут всегда могут. Для этого им власть короля не помеха.
        Пленных повели на окраину городка, где серели низкие дома с крохотными оконцами, забранными железными решетками.
        Кузнец, тоже раб, судя по ошейнику с рунами, бойко стучал молотом. Всех заковали в кандалы, затем насадили цепь на скобу в стену. На грязную солому вывалили черствый хлеб ломтями. Ржаво заскрежетал замок. Пленники остались одни.
        Скоро начнутся торги…

5
        Скоро, да не скоро. Только через неделю и начались. Ну, верно, в общем. Товар надобно подать если не с лучшей, то и не с худшей стороны. Потому и отнюдь не лишне сначала чуток откормить, чтобы хоть ребра не проступали. Да и раны нелишне подлечить, чтобы хоть не кровоточили…
        Их вывели во двор и под конвоем погнали нестройной колонной на площадь. Там бонды и торговцы приценивались к двуногому скоту для работ в усадьбах или на скамьях купеческих лодей.
        Торги шли вяло, покупателей было не так уж много. Пираты злились, вымещая злобу на своих рабах. Удары мечей плашмя не смолкали.
        Наконец появился весьма тучный человек с охраной, вооруженной топорами. Степенно прошелся по рядам, высматривая и прицениваясь. Пираты громко расхваливали товар, похлопывая тяжелыми ладонями по спинам рабов.
        - Никак сам Кальф Тормсон, - полушепотом сказал Олав, стараясь встретиться с ним глазами.
        - Знаешь его? - тоже полушепотом спросил Сивел.
        - Ну, в общем, встречались, пересекались… Он из Гегинфьорда.
        - Где это?
        - Далеко. Весьма далеко.
        - Хороший человек?
        - Всяк хорош, когда тебе ровня. А сейчас-то мы в кандалах, а он средь нас выбирает кого получше. Так что какая разница - хороший, плохой…
        - Ну, а все-таки?
        - Гм. Несколько дракаров у него. Не гнушается любой добычей. Королевские владения от Гегинфьорда далеко, так что Кальф Тормсон чувствует себя полновластным хозяином - в своих владениях. Король с ним не ссорится. Зачем? Лучше ведь дружить с человеком, который всегда может откупиться или дать взаймы без отдачи кругленькую сумму!
        На последних словах Олав невольно повысил голос и тут же схлопотал от пирата-продавца по спине - мечом плашмя. Инстинктивно дернул ладонью вверх и за спину, чтобы прикрыть место удара. От резкого движения поджившая было рана в груди открылась, закровоточила.
        Кальф Тормсон оказался как раз почти рядом. Он пристально вгляделся в светлобородого варяга: где-то я тебя видел раньше, а?
        Олав подобострастно оскалился. Дескать, Кальф, это ж я, Олав! Мы ж с тобой встречались тогда, когда… я еще был никаким не товаром, а таким же, как ты. Почти таким же. Признал, Кальф?
        Кальф Тормсон признал, в глазах мелькнула искорка. Но он тут же перевел взгляд на Беляна, будто никакого варяга рядом с новгородцем и не было. Белян выделялся в цепочке и ростом, и могучим сложением.
        Кальф Тормсон что-то спросил у пирата-продавца. Тот что-то ответил. Да понятно о чем они! О цене! В их речи то и дело звучало: траллс, траллс…
        Белян взял за руку младшего брата, крепко сжал. Дал понять: мы вместе! Мелкий Ленок сориентировался и тут же цепко ухватил Сивела за другую руку: ага, вместе мы, все втроем.
        Ну, во-первых, не вам, рабам, решать, вместе вы или порознь. Как продавец с покупателем поладят, так оно и будет. А во-вторых… Сивел тоже, пожалуй, неплох. Еще не заматерел, но чувствуется, чувствуется в нем сила, гибкость, выносливость… А в-третьих, этого мелкого с куцей бороденкой, пожалуй, не надо. Толку от него… Деньги на ветер.
        Они еще поговорили, Кальф Тормсон с пиратом-продавцом. Да ладно, пусть тогда и третий. Все равно в нагрузку, бесплатно. Может, на что и сгодится.
        Олав просительно скалился: а я, а я?!
        А ты, Олав, нет. Тобой же сказано: всяк хорош, когда тебе ровня. Инвалиды Кальфу Тормсону без надобности. Вон кровища капает. Лечи, корми задарма. А работать кто будет? Нет, Олав, нет.
        А вы трое, давайте шевелите ногами. Вы теперь собственность нового хозяина, вы его траллсы.

* * * - Траллсы, траллсы, - бормотал Ленок, поглядывая по сторонам и ни к кому не обращаясь. - Видать, нас рабами уже настоящими сделали, а? - и подмигнул чуть ли не с восторгом.
        - Чему радуешься? - сплюнул Сивел.
        - Да не радуюсь я! Просто стараюсь перевести. Теперь-то Олавки с нами нет, придется самим понимать их тарабарщину. Вот понял: траллсы - значит, рабы! Ага!
        - Нашел повод для восторга! Шагай уж! Да гляди в оба.
        Новых траллсов погнали к причалу, где покачивались дракар и пара крутобоких кауп-скипов, тяжело груженных, судя по низкой осадке. Их подняли на одно из судов, окриком и жестами показали места на скамьях. Кузнец споро приклепал их цепи к общему пруту.
        - Вот тут и судьба наша, - проронил Белян.
        - А ты думал, благодать нам преподнесут, братка?! - как-то сразу озлился Сивел.
        - Все в сравнении познается, - почему-то с оптимизмом молвил Ленок.
        - А ты вообще угомонись, мелкий! - окоротил говоруна Сивел. - Ты вообще - нагрузка!
        Гребцы распределялись по два на весло. Почти никто не обратил на новых никакого внимания. Сидели с согбенными спинами и безучастными глазами смотрели в одну точку. Как бы и новгородцам вскорости такими не стать, не уподобиться.
        Судно имело десять пар весел, и теперь, с приходом новгородцев, все места на скамьях были заняты.
        - Смотри, все с ошейниками! - не угомонился наблюдательный Ленок.
        - Вот и ты станешь с таким мыкаться, аки пес, - огрызнулся Сивел. - Познаешь в сравнении. Или кумекаешь, что иное будет?
        - Это вряд ли, да… - признал Ленок, скуксился.
        Варяг с бичом, в кожаной куртке и таких же штанах, приостановился у вновь поступивших гребцов, бесцеремонно ощупал мускулы у Беляна, потом у Сивела. Довольно прищелкнул языком.
        Худосочный Ленок расправил почти несуществующие плечи, выпятил впалую грудь, напружинил бицепсы, которых не было.
        Варяг глянул, гоготнул, снисходительно хлестнул бичом вскользь по шее.
        Однако суета возникла. Знать, в дорогу собрались. Крики команд, беготня. Гребцы встрепенулись, заерзали на корявых скамьях.
        Щелчок бича. Размеренные удары гонга. Судно качнулось и стало выходить из сутолоки себе подобных - на простор. Греби, траллс, греби.
        В прямом смысле подстегиваемые надсмотрщиком новгородцы налегли на весла. Судно сначала бестолково завиляло. Новгородцы словили по нескольку ударов бичом. Эх! Чувство ритма - вот необходимость не только на поле битвы и в любви, но и при гребле. И надрываться без надобности. Слабосильные прежние просто не могли так мощно грести, как относительно свежее пополнение. Новгородцы сбавили мощь, мало-помалу приспособились, поймали ритм. Стало даже полегче. Истинно молвил мелкий Ленок: все в сравнении познается. Однако через час все уже взмокли, трудовой пот прошиб.
        К вечеру на горизонте показалась цепочка мерцающих огней на дальнем берегу. Никак городок? Что за городок? А кто ж его знает! Разве гребцы-«старожилы», которые сюда уже заплывали…
        - Что за городок? Что за городок? - шепотком пристал неугомонный Ленок к
«старожилам».
        Но те либо совсем не понимали русской речи, либо просто не отвечали. Пялились равнодушно, молчали.
        - Да чего с ними лясы точишь! - вновь озлился Сивел и вновь не на молчунов, а на мелкого. - Не докучай людишкам! Вишь, они даже прямиться разучились, а ты от них слова хочешь.
        - И чего? Так молчком и будем жить?
        - Кое-кому не помешало бы. Утомил, Ленок.
        Мелкий обиженно засопел, смолк.
        Солнце село, но сумерки долго серели над морем и фьордом, куда зашла флотилия. Городок шумно встретил прибывших. Тут же при свете факелов стали разгружать суда.
        Гребцы угрюмо ели свою жидкую кашу. На ночлег устраивались под скамьями, как позволяла длина цепи. Сыро, тесно, холодно. Все свободное место на судне отдано под товар, а гребцам оставалось устраиваться там же, где они и проводили день-деньской. Ну, улеглись, заснули. Да какой там сон! Так, неглубокая дрема - с непривычки.

* * *
        Утром хозяин появился, Кальф Тормсон. Встал с надсмотрщиком неподалеку от новгородцев. Заговорили они меж собой.
        - Видать, про нас молвь, - навострил ухо Ленок, пытаясь уловить смысл. - Не, ничего не понять. Тараторят быстро.
        Кальф Тормсон приблизился к хмурому Беляну, посмотрел сверху вниз. Смачно хлопнул по спине.
        Белян поднял голову, вопросил взглядом.
        Кальф Тормсон жестом приказал встать.
        Белян встал.
        Кальф Тормсон с довольной ухмылкой осмотрел могучую фигуру, схватил руки Беляна своими лапищами.
        Белян снова вопросил взглядом. И увидел ответ в светлых глазах новоявленного хозяина. В них светилась похвальба силой и властью. Вон ты как, Кальф Тормсон…
        Белян спокойно, без особых усилий высвободил руки. И вдруг, обхватив Кальфа Тормсона за бока, поднял его тучное тело над головой.
        К нему кинулся варяг, замахиваясь бичом.
        Но Белян тихо опустил Кальфа Тормсона на палубу, примирительно улыбаясь, упреждая вспышку ярости.
        Кальф Тормсон движением брови отстранил варяга с бичом, одобрительно похлопал Беляна по плечу. Довольно кивал головой, говорил одобряюще. Что говорил, не понять. Поговорил, поговорил и… ушел.
        - Никак варяг умыслил что? - Сивел ткнул в бок старшего брата, стоящего столбом.
        - Погодь пока, братка. Поглядим.
        Новгородцам принесли по куску вареного мяса и по кружке горького пива. И краюха хлеба в дополнение, даже почти свежая, не черствая.

6
        Почти неделю стояли суда Кальфа Тормсона в безымянном для новгородцев городке. Ничего нового для них все не случалось и не случалось. Если не считать улучшенной кормежки. Их не отпускали на берег и цепей не снимали.
        - Ожиреем с этаких харчей, - балаболил Ленок.
        - Нишкни, мелкий! Моли богов о ниспослании подобной благодати и на будущее, - отвечал Сивел.
        - А как же! Молю ежедневно, Сивел любезный. Жертву б принести какую, а? Присоветуй, мил человек.
        Что тут присоветуешь!..
        Наконец ранним утром суда флотилии стали выгребать из фьорда.
        - Кажись, покидаем Гокстад… Вроде б так городок-то зовется, - Ленок дрогнул голосом от гордости. Вот выловил в чужой речи, усвоил - Гокстад!
        - А леший его возьми, городок этот, как его там! - Сивел сплюнул себе под ноги. - На кой нам знать!
        - Как же? Всякое знание надо в себе схоронить, авось когда-нибудь сгодится. Они, знания, грузом не давят, нести не тяжело.
        - Ишь! Волхв объявился новый!
        - Волхв, не волхв, а все новое тянет меня. Или услышать, или углядеть… С детинства так у меня.
        - Услышишь-увидишь, да кому перескажешь? Товарищу по скамье, а? Иного нынче тебе вроде не дано. На годы и годы вперед, - поддел Сивел.
        - Кто взглянет в дни грядущие? Того никому не дано. Только истинным кудесникам. Да и тех редко сыщешь на белом свете. Тот дар богов редок.
        - Греби давай, кудесник!
        Флотилия вытянулась на юг. Ветер крепчал, судно качало на волне. Стали долетать брызги из-за бортов, и вскоре все промокли. Зубы застучали мелкой дробью, плечи содрогались в ознобе. Гребцы прятались под скамьи, но холод доставал и там.
        День и ночь, сутки прочь. Берег пропал в клочковатом тумане. Море волновалось. Парус натужно гудел. Черпальщики беспрестанно выливали воду за борт.
        Белян шептал молитвы. Боялся он моря, боялся. Да и Сивел хоть и храбрился, но невольно втягивал голову в плечи и бледнел при накате очередного пенного вала.
        - А я гляжу на варягов, - утешал Ленок, - они и усом не ведут. Значит, и нечего труса праздновать. Значит, так и надо, и ничего тут не поделаешь.
        Следующий день встретил флотилию слабым ветром. Море еще сильно волновалось, но парус почти не надувался. Прозвучал сигнал гонга, гребцы встрепенулись, налегли на весла.
        Показался скалистый берег, слегка зеленеющий темной зеленью своих косогоров. Флотилия потянулась к нему, слегка забирая к северу.
        Когда огибали крутой мыс, на простор моря, как из засады, выскочили три низких чужих дракара. Понеслись к двум суднам, шедшим в арьергарде, отставшим от остальных почти на милю. Отсечь, отсечь!
        Между прочим, на последнем судне как раз и новгородцы. Не потому последними оказались, что лениво гребли, просто груза товарного на борт взяли изрядно.
        Забил гонг, учащая ритм гребли, призывно и тоскливо запел рожок. Охрана поспешно натягивала доспехи. Бряцали мечи, щиты. Лучники натягивали тетивы, готовили стрелы. Гребцы хриплыми глотками хватали тугой влажный воздух. Беспрестанно свистел бич, раздирая кожу спин. Пот смешивался с темными каплями крови.
        Воины деловито ставили щиты вдоль бортов, защищая гребцов, раскладывали боевые топоры, готовясь обрубать абордажные крючья. Рожок истошно вопил и вопил о помощи. Однако надежда на помощь слабая. Большая часть флотилии уже скрылась за мысом - не видно, не слышно.
        А три дракара быстро приближались. Уже различимы стали бородатые лица варягов, сжимающих копья и мечи. Уже кто-то лихо раскручивал абордажные крючья.
        Судно с новгородцами отвернуло к северу, пытаясь оттянуть неизбежную встречу. Впереди, оставляя пенный след, мчалось второе несчастное судно. Но дракары мчались стремительней, надвигались и надвигались.
        Уже первые стрелы застучали в щиты и борта беглянок. Уже кто-то упал, клекоча пронзенным горлом…
        В просветы между щитами Ленок старался хоть что-то углядеть.
        - Саженей двадцать осталось, братцы! - хрипел он, сглатывая сухую слюну.
        - Не высовывайся, дурень! - цыкнул Сивел. - Стрелой заденет! Нишкни, сказал!
        - Гля, весла подняли! Крючья кидают! Сцепляются!
        Воины рубили кожаные веревки абордажных крючьев, но тех было слишком много.
        Тут кормщик резко рванул рулевой брус, и судно повернуло носом к дракару. Треск ломающегося дерева. Часть гребцов отлетела под ударами вырванных столкновением весел и билась в корчах.
        Судно проломило носовую часть дракара. От удара некоторые из пиратов упали в воду. Воздух огласился воплями боли и ярости. Кинулись друг на друга, перепрыгивая с борта на борт. Стук мечей, глухие удары и скрежет доспехов - все смешалось в единый яростный гул.
        Гребцы полезли под скамьи и там вжались в доски, уткнув лица в вонючую воду.
        Убитый воин рухнул на Беляна, придавив. Тот отбросил тяжелое тело в сторону, вскочил, рванул цепь неимоверно. Она, проржавевшая, таки лопнула! Свободен, Белян! Свободен!
        Он подхватил меч убитого. Вовремя! Как раз на него прыгнул корсар, занося боевой топор. Белян принял его аккурат на острие меча. Корсар сломался в пояснице - меч пронзил живот и вышел со спины. Белян круговым движением стряхнул уже бездыханного ворога с тяжелого клинка. Вспрыгнул на скамью. Дико глянул на младшего брата, вздымая меч над головой…
        - Ты чего-то?! - визгнул Ленок, остерегая. - Он же братка твой!
        - Ду-у-урак! - ухнул Белян и рубанул… по цепи, держащей Сивела на привязи.
        Та лопнула.
        Сивел проворно перекатился, оказался рядом с пронзенным корсаром. Вырвал из коченеющих рук боевой топор и, в свою очередь, подступил к мелкому. Ощерился опасно:
        - Что, Ленок?! Пришел твой час, надоеда! - взмахнул топором.
        Ленок скривился в жалкой усмешке. Мол, смешная шутка, понимать можем. Но зажмурился, зажмурился.
        Сивел крякнул, опуская топор на держащую цепь. Порвалась. Лезвие топора почти наполовину вошло в дерево. Ленок приоткрыл один глаз, перевел дух.
        - Чуть руку не отрубил, олух! - буркнул сварливо, но с облегчением.
        - Лучше б сразу голову. На кой она тебе такая бестолковая! - хехекнул Сивел.
        - Не время, не время! - напомнил им Белян. - Потом догрызетесь! А ну вперед! Скачи наверх!
        Поскакали наверх. Белян поразил мечом очередного корсара, на свою беду оказавшегося на пути. Сивел тоже не зевал, топором махал вовсю. Ленок ищуще водил головой по сторонам: какое б оружие ему…
        На палубе Белян встретил тяжелым клинком еще одного корсара, но меч завяз в вражеской кольчужке, хрустнул. Белян взъярился всерьез. Схватил обломок весла в полторы сажени. Вскочил на сложенные в центре судна бочки. Стал крушить головы разбойников, заодно сталкивал их в воду.
        Лучники торопливо натягивали тетиву, но в свалке битвы стрелы летели мимо. Да и кое-какие из них Сивел умудрялся отмахивать трофейным топором. Ленок, который в качестве трофея подобрал лишь кривой нож, мгновение посоображал, юрко кинулся к борту и принялся рубить-пилить абордажные веревки. И то! Пиратский дракар уже накренился на нос. Ленок рубил и пилил, рубил и пилил!
        Корсары заметно растерялись. Многие из них уже барахтались в воде, их давило бортами.
        Дракар быстро уходил под воду. Вервие, сцепляющее оба судна, лопалось уже и без помощи юркого Ленка. Борт черпал воду. Наконец лопнула последняя веревка. Судно будто отшатнулось от чужого дракара. Тот, стреляя фонтанами брызг и крутя водовороты, ушел под воду полностью. Пошумели всплески и пузыри. Но волны сгладили. Никого и ничего. Лишь редкие из корсаров еще пытались держаться на плаву, но тяжесть доспехов тянула на дно. И вскоре - никого и ничего. Как не было… Тишь да гладь.

* * *
        Тогда считать стали раны. После яростной схватки половина защитников погибла. Остальные зело поранены.
        Новгородцам тоже досталось. У Беляна - легкие раны, а все равно неприятно. Сивела, по сути, спас наспех нахлобученный чужой шлем - вражеский топор прорубил его на полпальца, оставил всего лишь царапину на темени, но порядком контузил. А вот Ленок тяжко охал. Стрела засела в плече, в бедре кровоточила рваная рана, а мизинец правой руки и вовсе канул.
        Кальф Тормсон не замедлил с наградой - милостиво пожаловал новгородцам новые рубахи, кожаные куртки и штаны. С них сняли ошейники и дозволили свободно передвигаться по судну. Особо отличил хозяин Беляна - подарил нож в медных ножнах, отделанных янтарем и серебром. Оно и хорошо, но еще б лучше, если Кальф Тормсон окончательно их освободит, всех троих. В конце концов, заслугу новгородцев в спасении целого судна с ценным грузом переоценить невозможно.
        - Ох, Белян, хоть и тяжко нам, особливо мне, но дай боги тебе долгой и счастливой жизни и красавицу жену! Как это ты надоумил нас на эту битву?! - Ленок вымученно улыбнулся. - Стрелу б вытащить, а? Загниет ведь, братцы! Лекаря бы…
        Сивел пошел по разгромленному судну, приглядываясь. Приметил воина, ловко обматывающего тряпицами раны своих товарищей. Подошел, позвал жестами. Тот отмахивался, видя перед собой раба. Но Сивел цепко ухватил его за плечо и сжал крепко, очень крепко:
        - Лекарь?
        Тот кивнул, сморщившись от хватки.
        - Как звать?
        - Веф…
        - Пошли, Веф. Помощь твоя нужна.
        Попробуй не подчинись. Сивел хватку так и не ослабил. Лекарь подчинился.
        Через полчаса обломок стрелы был выковырян из кровоточащей раны. Ленок орал и корчился, но дело было сделано. Рана промыта, тугая повязка наложена.

* * *
        Куда теперь? В Ярлсхов. Городок такой, прибежище викингов на подступах к Британским островам. Бывали, бывали славные походы и набеги на богатую Англию, Уэльс, Эйрин[Ирландия.] . Хорошие товары и много рабов привозили из тех краев. Но времена походов миновали. Королевская власть окрепла, и викинги постепенно стали оседать в городах и поселках, занимаясь трудом бондов или рыбаков. Ан память о недавнем прошлом никуда не делась. Дай только повод, и забурлит кровь в жилах. Вчера - купец, нынче - воин. Тот же Кальф Тормсон - живой пример.
        В Ярлсхове сгрузили товар, приняли на борт новый груз - бревна. Готовилось новое плавание. Причем без Кальфа Тормсона. Тот оставался в городке - что-то здесь у него за дела. То ли купеческие, то ли воинские. А бревна - прямым ходом по морю к родному дядюшке Кальфа. Через день, через два, через три. Ждем у моря погоды. Как южный ветер подует, так стронемся. А пока можете прогуляться, что ли. Почти полная свобода! Полная, да неполная.
        Белян и Сивел неспешно бродили по городку со следами былой славы и величия. Но следы те почти напрочь стерлись. Захудалый городишко, мрачные дома, крошечные оконца затянуты бычьими пузырями… Ленок отлеживался. Раны все-таки воспалились, он то и дело метался в жару.
        Лето кончалось, и по ночам становилось холодно. Дожди, ветер, туманы с моря. Сразу же за городком - крутые холмы, поросшие травой, уже пожухлой. Отары серых овец ползали по ним грязными облачками. Тоскливо… Хотелось домой, на привольный Волхов, в леса, на охоту, к своим родным и друзьям.
        - А остались ли друзья? - спрашивал Сивел. - Небось всех побили, а которые остались, в бега подались или в порубах сидят.
        - Это так, братка. Когда еще придется свидеться со своими.
        - В такую даль занесли нас боги, что выбраться без их воли никак не можно. Жертвы нужны.
        - Жертвы, конечно, хорошо, но нас еще понесет куда-то. Нашу посудину лесом загрузили. Скоро в путь, опять на веслах спину гнуть.
        - Доля наша горькая, горемычная. Худо, Белян…
        - Худо-то худо, но как там Ленок тебе говорил? Все в сравнении познается. Ему сейчас много хуже, чем нам.
        - Выдюжит, баламут. Молодой и жилистый. Еще нас с тобой переживет. А по-ихнему как быстро раскумекал?!
        - Чтоб он так же быстро выздоравливал.
        - Тоже верно… А ты, Белян, чего не учишь речь ихнюю? Без этого нам пропадать.
        - Не идет в голову. Злость берет.
        - Если так, как давеча в море, то пусть чаще тебя она берет. Может, еще какой хабар случится.
        - Лучший бы хабар - свобода. А теперь, когда Кальф здесь останется, а мы далее поплывем, думаешь, вспомнит кто о наших перед ним заслугах? Так что одно остается - ждать случая и молить богов.
        - Богов-то много, у каждого их целая толпа. Вон и варяги тоже не знают, каким молиться.
        И старых не хотят забывать, и новые еще не укоренились. Вроде нас.
        - То ихнее дело, Сивка. А наших богов надо при себе оставить. Негоже веру менять. То князьям да боярам охота метаться, а нам ни к чему.
        - Да мне все едино. Но раз богов много, как найти самого главного и могучего? Как найти покровителя судьбе?
        - Держись за своих и не думай больше ни о чем.
        - А вот Ленок все думает и примечает. И не вредит это ему. Как тут быть?
        - То волхвы да кудесники разные кумекают, а нам не пристало.

* * *
        Подул южный ветер. Туман угнало в полночные края, море по-летнему засинело. Под писк чаек судно с новгородцами и новыми гребцами отвалило от причала. Надулся упругий полосатый парус.
        - Куда теперь нам бежать с ветром-батюшкой? - тихо спросил Сивел у пространства.
        - То кормщик знает. И боги… - философски проронил Белян.
        - В Исландию, - слабенько подал голос чуть оклемавшийся Ленок из темного угла под скамьей.
        - О, братка! Вот тебе и кормщик, и боги! Ленок наш! Все знает! - хмыкнул Сивел.
        - Речь чужую учи - тоже знать будешь, - ответно хмыкнул Ленок.
        Остров медленно таял за кормой. А впереди - неизвестность. Имя ей - Исландия.

7
        Осенние бури могли налететь со дня на день. Ветер был ровный, но часто менял направление. Так что гребцам не до отдыха. Новгородцам чуть полегче - и еда пообильней, и сидели без цепи, и могли походить по судну без помех. Спали опять же не на скамьях, прикованные цепью, а в затишке, под кожами.
        Когда с севера тянуло промозглой сыростью, всех охватывала дрожь. Ленок просил укрыть его потеплее - озноб бил нестерпимо. Странно, как его оставили на судне, такого слабого и больного.
        - Ой, братцы, - стонал Ленок, - а ведь много хуже будет! Остров-то ледяной! Как там жить-поживать?
        - Да не горюй, Ленок! Ты с нами, мы с тобой, боги нас не оставят! - утешал Сивел. - Люди живут, и нам пожить можно.
        - Все ж боязно! Вишь, лес везем? Знать, там и такого нет. Непривычно нам будет, братцы.
        Ко всему привыкнуть можно…
        На третье утро прибыли. Ветер был попутным, весла убрали внутрь. По правому борту проплывали низкие скалистые берега, изрезанные бухтами. Холмистая равнина, валуны и каменные осыпи. Далекие горы сверкали вечными ледниками. А людей и не видать. Совсем голая земля.
        Порасспросить, что ли, бывалых на судне - из тех, кто ранее сюда уже плавал? Как тут вообще люди живут, и где они, кстати?
        На удачу бывалым оказался лекарь, Веф. Ленок с ним так и так общался, мало сказать, часто - и по болезни, и вообще.
        Рассказал Веф:
        - Вон там впереди - это утесы Воргарфьорда. А за ними в заливе - городок Эйрарбакки. Мы туда заходить не станем. Нам еще далеко идти. Нам в Брейдифьорд. Там живет дядюшка нашего хозяина. Там и зазимуем, если ничего не подвернется. Еще мыс Рейкьянес обогнуть надо. За ним много поселков имеется. Но нам дальше…
        Воргарфьорд, Эйрарбакки, Брейдифьорд… Чего только варяги не придумают, лишь бы общего языка с русским человеком не найти! Нет, общий смысл-то ясен. Плыть им еще долго, но уже вдоль берега. Селения будут попадаться все чаще. А их пристанище - на севере, где берег так изрезан фьордами, что только опытные моряки могут, по им одним известным приметам, отыскать нужный.
        Ближе к вечеру обогнули длинный мыс и повернули к северу. Кормщик данной ему властью решил ночь переждать в селении Кеблавик, поглядывал на небо и предвещал шторм. А и впрямь погода внезапно изменилась. Ветер усилился - хоть и попутный, но сейчас лучше б его не было: при заходе в узкий фьорд лучше б не подгонять. Так что пришлось налечь на весла - в противоход, притормозить. Благо, кормщик оказался большим докой. Вошли удачно.
        По берегам - поселок. Длинные низкие серые дома, разбросанные в беспорядке, с огороженными дворами - не более двух дюжин. Вдали бурые пятна - квадраты убранных полей. Крохотные клубочки овец переползали с места на место. Даже коровы! Значит, жизнь идет и тут. Живут, правда, разбросанно. А с другой стороны, чего людям тут тесниться? Места много, врагов нет, далеко они за морем.
        Судно вышли встречать, казалось, все жители поселка. На причале столпились коренастые мужики, спокойные и деловитые. Под стать была и высыпавшая ребятня. Народец крепкий. Да, тут Север, тут слабому делать нечего.
        Сходни грохнули о доски причала. Первым на палубу ступил осанистый пожилой человек в кожаной куртке и суконных штанах. Кормщик почтительно, но не подобострастно поклонился. Ага, это и есть дядюшка Кальфа Тормсона. Кормщик что-то говорил ему, указывая на новгородцев. Рубленое лицо дядюшки было непроницаемо.
        - Про что говорят, Ленок? - легонько пихнул Сивел в бок. - Про нас, нет?
        - Кажись, про нас. Вроде хвалит. Вроде что-то просит. Толком не разобрать… Ага, а дядюшку Кальфа, стало быть, кличут Торгейром Олавсоном. Кормщик назвал.
        - Ты не про дядю, ты про нас, Ленок.
        - Да не пихайся ты! Больно же! Говорю же, вроде хвалит, но вроде и просит…
        Началась выгрузка. Прикатили телеги, влекомые коротенькими мохнатыми коньками. Грузчики сносили кули, мешки и бочки по шаткому настилу сходней. Бревна скатывали на веревках и тут же отправляли телегами вверх, к поселку. Белян и Сивел присоединились к грузчикам. Ленок же пока был слаб…
        Уже в густых сумерках закончили выгрузку. Новгородцев отвели за милю от поселка. На пологом холме - усадьба. Тут и обитает сам Торгейр Олавсон. Запах навоза, прели и свежего сена. Топот, мычание и блеяние скота, загнанного на ночь под крышу. Вот и новгородцы, небось, нынче как тот скот…
        Их ввели внутрь. Низкий потолок, двухскатная крыша, тяжелый дух. Грубый стол, скамьи. Скамьи уже заняты прочими гостями Торгейра Олавсона.
        И кормчий тут, и лекарь Веф. И еще какие-то из местных. Надо понимать, уважаемые. Одна скамья еще свободна. Для новгородцев? А они здесь кто? Гости или прислуга? Нет, прислуга - женщины, расставляющие посуду и котлы с варевом.
        Торгейр Олавсон во главе стола жестом предложил новгородцам сесть. Разлил по деревянным кружкам хмельного из кислого молока - мюсу, вроде браги. Заговорил торжественно, то и дело указывая кружкой в сторону новоприбывших.
        - Вроде отпускает нас, - зашептал Ленок. - Хочет в нашем лице иметь не рабов, но хороших работников и верных друзей.
        - Выпьем, коли так, - обрадовался Сивел. - Видать, Кальф не забыл-таки о наших заслугах, передал кормчему слово для дядюшки - за нас чтоб замолвить. Выпьем! Хотя лучше бы меду, а не этой кислятины.
        Выпили. Застучали ложками, зачавкали.
        Когда первый голод был утолен, Торгейр Олавсон снова разлил брагу и обратился уже напрямую к новгородцам.
        Ленок напряженно вслушивался, силясь понять главное:
        - Если раб пил вино из хозяйских рук, то он свободен, - пересказывал своим. - Что-то еще о голой или стриженой голове говорит, да я не пойму, к чему это. Значит, мы теперь его работники, хотя и свободные.
        - Свободные, хотя и его работники, - хмыкнул Сивел. - Однако без еще одной кружки не разберешься. А то и без двух-трех. Наливай!
        Налили, выпили. Налили, выпили. За столом стало шумно. Прочие гости подходили, гулко хлопали по спинам. Надо понимать как знак приятия? Так и будем понимать. А то ведь иначе в ответ можно схлопотать. Сивел - молодец горячий…
        Лекарь Веф в знак приятия подсел, стал втолковывать новым работникам смысл речи Торгейра.
        - Чудная страна, - хмурился Белян, силясь переварить новое в жизни.
        - Чего чудная?! - улыбался Ленок. - Хорошая страна! Почти уже без рабов! К чему они? Тут все работают наравне. Никаких князей, никакой власти!
        - Такого не может быть. Как же без власти?
        - Ну, может, и есть власть какая, да после узнаем! Зато точно понял, что все тут сами по себе и трудом своим живут.
        Дверь распахнулась. Через порог переступил седовласый человек в сопровождении молодого гибкого парня. Его встретили любезно, но без радости. Хозяин приветствовал сдержанно и даже с холодком.
        - Кто это? - шепотом спросил Ленок Вефа.
        - О! Сам годи!
        - Кто такой годи?
        - Власть в этом фьорде и всей округи. Ари Торкельсон. А с ним его племянник Тьодольв.
        - Что-то вроде не жалует их хозяин?
        - Враждуют давно. До драки не доходит. Но ссорятся часто.
        - Во! И власть пришла, - почти обрадовался Белян. - А ты, Ленок, кумекал, что тут нет ее.
        - Так я что? Я ничего…
        Годи Ари Торкельсон сотворил молитву, благословил всех и трапезу и степенно уселся на место рядом с Торгейром. Продолжайте веселье, продолжайте. Ешьте, пейте…
        Но веселье как-то сразу пошло на убыль. То бишь ели-пили. Однако по инерции, без былого энтузиазма. Или просто утомились? Не пора ли на покой? Завтра-то утром чуть свет - за работу. Сказано, тут все трудом своим живут… И то верно.

* * *
        А работы непочатый край. Заготовка кормов на долгую и студеную зиму. Постоянные ремонты в усадьбе. Вспашка полей под хлеба, очистка их от камней. Да мало ли работы в большом хозяйстве, оторванном от всего мира морским простором! Работы много.
        Потому чуть свет - народ в доме зашевелился. Будет день, будет пища. Но ее надо заработать.
        С вершины холма виден весь поселок, фьорд, речка в оправе редких кустов можжевельника и берез. Алела ягодами рябина. Крохотные лодки рыбаков с полосатыми парусами в заливе, покрытом пенными барашками. По склонам - кучки овец, подбирающие последние пожухлые стебли трав. По небу - рваные облака, собирающиеся у горизонта в серые тучи, грозящие дождем или снежной крупой.
        На дворе усадьбы раскладывали товар, прибывший давеча. Топтались пришлые из местных, присматривая покупку. Больше всего интересовал лес, всегда нужный в хозяйстве - починить лодку, сработать дверь или скамью. О деревянном доме никто и не мечтал. Даже сам годи Ари Торкельсон жил в земляном доме и с дерновой крышей. Вот то-то и оно. Власть вроде бы у Ари Торкельсона, а ценный лес у Торгейра Олавсона. Понятно, почему враждуют. Право слово, что было, то и будет, и нет ничего нового под солнцем.

* * *
        Оказалось, Торгейрборг - усадьба, самая богатая в поселке. И хозяин ее, Торгейр Олавсон - соответственно. Не имей власти, но имей связи. Родовые связи тут решают если не все, то многое. Местные бонды-земледельцы и скотоводы ревниво охраняют свои привилегии и неохотно подчиняются чужому самоволию. Даже если то самоволие - от власти. Постоянные раздоры, к примеру, - из-за общественных выгонов. Кому-то не хватает, и стремление выгнать на них большее число скота вызывает недовольство общины. Годи своей властью не всегда удается решить эти споры миром. Случаются драки и стычки семей. Потом долго страсти не унимаются. Поселок разделяется, вражда охватывает люд. Вроде и вялый мир, потому что войны никто не объявлял. Но и вялая война, потому что какой тут мир, если тихая вражда. Все, как везде. Все, как всегда…
        Воинственные викинги постепенно превратились в мирных бондов, но память о былых подвигах жива - вон все стены в усадьбе Торгейрборг завешаны старинными доспехами и оружием, бывавшим в деле. Ан вся прежняя воинственность проявляется только в ссорах и стычках между собой. Ну и, конечно, в нескончаемых рассказах о былом - при свете сальных коптилок, на сон грядущий.
        Ленок был, пожалуй, самым стойким слушателем. Белян и Сивел давным-давно сопели, видя третьи сны, а Ленок все вникал и вникал, заодно осваивая и осваивая чужую речь.
        - Что ж вы спите, братья?! Это ж так интересно!
        - Отстань, дай выспаться! Завтра снова работать и работать. Не до баек.
        - Но это ж так интересно…
        И впрямь ведь интересно. Про исландских богов - Одина, Тора, Фрейи. А одна легенда о подвигах Сегурда и его вражде с драконом Фавниром чего стоит?! Богиня судьбы Норна и злые ассы. Загробные чертоги Валгаллы - как там привольно живется павшим в бою викингам. Оно конечно, все в прошлое отходит. Прямо как у нас, крыжаки старых богов выживают - те только в сагах и римах жить остались. Но ведь остались!.. Неужто неинтересно?!
        - Отстань, сказано! Нам интересней лишний часок для сна прихватить. Ночью человек должен спать. Тем более зимой.
        Зимой, да. Уже зима…

8
        Зима. Утром - солнце. Иней на траве и кустах тает. А через час уже - ветер с севера, туман и холод. Завьюжит, закрутит, и все живое старается спрятаться в тепло, ближе к огню. К вечеру опять тихо, тучи уносятся к морю. Ночь грохочет штормом, люди ежатся во сне.
        Работы сворачивались. Скот был готов к зимовке, и только овцы изредка выгонялись на пастбища, пощипать последнюю бурую траву. Рыбаки перевернули лодки и больше не выходили в море. Оно постоянно штормило, кидаясь на берег яростными валами.
        Ленок уже сносно понимал речь исландцев. Да и Сивел мало уступал ему. А вот Белян упорно не желал разговаривать, хотя и понимал простые фразы. Он как-то задубел и молча трудился на самых тяжелых работах. Торгейр им был очень доволен и доверял самые ответственные дела.
        Для забавы Сивел собирал ребятишек и показывал им приемы с оружием, устраивал потешные бои с Ленком и иногда, очень редко, с Беляном. Понаделал деревянных мечей и копий, за что получил разнос от хозяина, но мальчишки были в восторге. Они стучали игрушечными мечами по плетеным щитам и хвастались синяками.
        Зима набросилась на усадьбу буранами и метелями. Дороги и тропинки перегородили длинные задулины. Прорва времени уходила на расчистку сугробов. Но по вечерам, как водится, собирались в большом доме, и снова начинались нескончаемые саги. Тут и достопамятный Ингольф с его столбами, прибитыми в заливе Дымов. Тут и несчастный раб Вавиль. Тут и знаменитый Эйрик Рыжий, открывший путь на громадный остров Гренландию. Тут и Лейф, узнавший путь в благословенный Винланд.
        Винланд? Винланд. И чем таким он благословен?
        А толком никто не знает, далеко слишком. Но изредка из тех краев приходило судно, и тогда расспросам не было конца. Богатая страна звала и манила, но и страшила. Рассказы о свирепых склерингах с красной кожей отпугивали желающих переселиться туда, но вот ведь достославная Гудрит побывала там и… осталась довольна.
        Странное дело! Даже на голый остров Гренландию люди плывут без боязни, хотя там жизнь много трудней, чем в Исландии. А в благословенный Винланд только самые отважные и дерзкие рисковали отправиться, но часто не возвращались.
        А вернувшиеся все пели про богатство той земли. Чего, спрашивается, тогда вернулись?.. Там ведь и леса столь много, что не вырубить и за тысячу лет. И зверь непуганый-изобильный - бери голыми руками.
        Слушатели кто крестились, шепча молитвы, а кто вспоминал старых богов, и засыпали с улыбкой на губах.
        - Вот земля, Белян! А?! Хорошо б туда, а?! - тормошил Ленок.
        - Хорошо б домой, а не туда, - бурчал Белян, кутаясь в меховые одеяла и тяжко вздыхая.
        - Эх, а я б сплавал! - мечтательно вздыхал Сивел. - Да ведь как попасть? Далеко…
        - Ага, слышь, Белян! И братец того ж городит! Скука на месте долго сидеть. Я вот даже однажды на Двину собрался, да никто денег на обзаведение не дал, а то б меня тут никогда и не увидели.
        - Вот было б горе для тутошних, - хмуро хмыкал Белян.

* * *
        Когда снега навалило невпроворот и зима прочно утвердилась на острове, братья стали ходить на охоту. Соорудили снегоступы, брали луки и копья и, захватив еды дня на два, отправлялись на хейди - пустынные плоскогорья. Там никто не жил, но попадались песцы с шелковистой шерстью. Пройдя туны, то бишь возделанные луга для выращивания трав, поднимались вдвоем на плато. Вдвоем? Вдвоем. Ленок все же пока не отваживался на такие походы, раны еще давали о себе знать. Он, Ленок, лучше погодит да послушает местный люд. А вы, братья, что ж, идите - может, потом и тоже чего расскажете.
        Иногда приходилось пережидать непогоду в сайлухусах - одиноких домиках. По здешним поверьям, в них должно быть полно привидений. Однако все никак не удавалось с ним повстречаться. Впрочем, не больно-то и хотелось…
        Ладно - привидения! Так ведь и песцов - негусто. Хоть не ходи на охоту! За два дня не больше двух удается промыслить!
        - Зато интерес какой, - утихомиривал горячего младшего Белян. - Здесь ладно, спокойно и тихо.
        - Да что хорошего в твоей тиши? Муторно без людей, а так можно пошататься хоть неделю.
        Братья были немногословны, да охота и не терпела болтливых. Здесь постоянно надо быть готовым к любым неожиданностям. На ледниках легко угодить в трещину. Некоторые озерца только прикрыты тонким ледком, внутри теплая вода - провалиться ничего не стоит. Развести костер не так уж просто. Да просто не из чего! И тогда - смерть от холода.
        А в усадьбе продолжались торги. Товара на судне прибыло много, но главный, то есть лес, оставался неприкосновенным. Торгейра постоянно донимали соседи с просьбой продать им хоть немного. Годи Ари Торкельсон тоже не раз обращался, но Торгейр что-то задумал и не поддавался на уговоры. И чего, казалось бы, держит такой товар при себе? Или цену набивает? Кровь викинга остыла в нем, хабар дороже. А с другой стороны, товар его - ему и распоряжаться. Но и не один он живет здесь. Другим тоже надо. В такой стране без помощи друг другу не прожить.
        Не помогаешь - жди, что и тебе не помогут, а то и навредят.
        Однажды, выйдя ночью до ветру, Ленок увидел тени, двигавшиеся по двору. Никак, овцы бродят! Кто выпустил? Ленок с воплями бросился обратно в дом:
        - Вставай! Овцы разбрелись!
        Да, хлев раскрыт, овцы выгнаны за ограду усадьбы. Псы валялись с высунутыми языками.
        - Зажигай факелы! - Торгейр метался по двору. - Собирай овец! А то замерзнут, в хейди уйдут!
        До самого утра искали и собирали. Некоторые исчезли, некоторые уже одеревенели на морозе. Остальных загнали в тепло.
        - Это делишки нашего Ари! - стонал Торгейр, хватаясь за голову. - Доведется поймать кого из них - головы пооткручиваю!

* * *
        Торгейр установил дежурство по ночам. Собрал всех домочадцев, около ста человек вместе с теми, кто прибыл на судне. Потребовал ночного бдения по установленному порядку:
        - Наш годи не оставит меня в покое. Сегодня мы потеряли с десяток овец, а завтра нас могут лишить всего скота, и не только его. С сегодняшней ночи установим дежурство по два человека.
        - Оружие бы привести в порядок, - ввернул Ленок, имея в виду то, что развешано по стенам.
        - Правильно. Оружие у нас давно не требовалось, но сейчас настало время подумать и о нем. Тут наши новые работники показали себя отменными воинами. Пусть они и займутся этим делом.
        То и называется: инициатива наказуема.
        - Значит, все мужчины обязаны дежурить ночью и оружие держать наготове. Пусть Белян и Сивел распределяют смены и порядок.
        - И чтоб не спать, - послышались голоса.
        - Само собой! - соглашались.
        - Слушать братьев во всем! - грозно повысил голос Торгейр. - Они за все в ответе, и с них спрос. А там уж сами пусть решают, как и что.
        - Вот уже и спрос с нас, - поугрюмел Белян. - В чужой земле, на чужой речи.
        - А чего! - Ленок, похоже, и не вздрогнул. - Кому ж поручить охрану, как не нам?! Мы свое дело воинское знаем!
        - Тоже мне, воин!
        - Да?! А кто вместе с вами бился на улицах Новгорода?! Не я, скажешь, Белян?!
        - Языком ты больше бился.
        - Братка, - подзудил Сивел, - раз он у нас такой говорун, пусть за начальника и будет. А мы подсобим ему, как надо.
        - И то дело молвишь, Сивел, - усмехнулся Белян.
        - Вот вы у меня другие песни петь зачнете, - пропустил усмешку мимо уха Ленок. - Я спуску давать не буду. Не посмотрю, что свои!
        Ну-ну, ну-ну…
        Ленок принялся за дело:
        - Сперва займемся оружием, братцы. Сложим в кучу и посчитаем, что и чего у нас есть. И почистить надобно, чтоб до блеска.
        Белян и Сивел деловито стали стаскивать мечи, копья, щиты и топоры во двор на свет. Им в помощь - Орм и Сегунд, сыновья Торгейра, уже довольно взрослые, погодки. Ну, и мальчишки местные, разумеется. Как же без них!
        - Давайте за чистку! - продолжал руководить Ленок. - А я пока осмотрю ограду. Негоже сторожить при прорехах… Вернусь - чтоб все готово было.
        Ну, вылитый начальник!
        Когда все оружие было вычищено и разложено рядком, только тогда и объявился вновь:
        - Надо поправить ограду, надо. В нескольких местах снег расчистить и подпереть кое-где.
        Еле к вечеру управились. Ленок определил людей на первую ночь.
        Но ни в эту, ни в последующие ночи никто не нарушал покоя Торгейрборга.

9
        Так прошел месяц, и второй был на исходе. Несение караула стало в тягость. Оно и понятно. Бушевали метели, наваливались туманы. Ленок и сам перестал выходить по ночам, и люди частенько спали в дозоре.
        - Лен, а посты-то сторожат плохо, знаешь об этом? - предупредил Белян. - Весна скоро, так ты не думай, что люди успокоились. В самую пору по весне, когда ночи темные, наскочить. Поостерегись. Зри лучше.
        - Я и сам так кумекаю, да ты завсегда опережаешь! - бойко ответил Ленок. - Вот усилю посты и проверять зачну.

…В одну из вьюжных ночей Орм и Сегунд, сыновья хозяйские, после полуночи вышли на пост. Ветер завывал, швырялся хлопьями мокрого снега в лицо. Того и гляди, оттепель наступит. Мозгло-то как. Нет, лучше уж морозец. Как ни смешно, а при морозе теплей. Орм и Сегунд довольно вяло топали по двору, копьем пробуя глубину сугробов.
        - До смены еще далеко, Орм. Давай подремлем? В хлеву, что ли…
        - Стыдно будет, если нас застукают, Сегунд. Да и от отца попадет, - Орм, будучи младшим, побаивался гнева отца совсем по-мальчишечьи.
        - Тогда ты походи, а я подремлю. А потом ты поспишь, ладно?
        Орм промолчал. Но молчание, известно, знак согласия.
        Сегунд отправился в хлев, к коровам.
        Прошло еще не более получаса. Орм едва разлеплял сонные глаза. За его спиной метнулась тень и скрылась за сараем. Орм не заметил. Вот если б их двое было…
        Потом за сараем раздался легкий стук. Или почудилось? Ветер колотит какую калабашку? Орм встрепенулся. На мгновение замер, вслушиваясь. Нет, не ветер, не калабашка.
        Орм прокрался к сараю. Там плясали отсветы огня, потрескивало сено.
        Орм крикнул, бросился на огонь. Тень метнулась. Орм - за ней. То есть за ним. Да, это был человек - уже взбирался на ограду. Не раздумывая, Орм метнул копье. Человек перевалился наружу.
        Из домов уже стали выбегать люди - на крик. Стенка сарая занялась уже бурным пламенем. Люди пытались забросать огонь снегом.
        По двору метался пробудившийся Сегунд, суетой маскируя собственную провинность.
        Орм же не мог сдвинуться с места. Не знал, попал он в человека или нет. Боялся подойти.
        - Ты что остолбенел?! - возопил Сегунд. - Проворонил! Кто это был?! Отвечай!
        - Я, кажется, попал в него копьем…
        - Пошли! Поглядим! - Сегунд выхватил факел у работника, двинулся к ограде. - Ничего не видно, надо лезть наружу! Сигай со мной. Здесь вроде никого нет!
        Орм сиганул. Стали осматривать снег вокруг.
        - Вот копье, ага! И вроде кровь на нем! Ну-ка посвети, посвети!
        - Следы, следы! В поселок ведут! - Сегунд рванулся было. - Пошли! По следам!
        По кровавым следам… Орму стало муторно. Он оперся спиной об ограду, присел на корточки:
        - Что-то ноги ослабли, брат…
        - Эх! Занесет ведь снегом - потеряем!
        - Не могу. Не идут ноги. Ну, не идут.
        Пожар во дворе уже потушили. До самого утра уже никто не лег спать.

* * *
        А поутру весь поселок только и говорил о ночном происшествии. Раненым оказался племянник годи Торкельсона, двадцатилетний Тьодольв. Рана неглубокая, но задета почка - а это плохо.
        Орм маялся совестью. Ведь они с Тьодольвом были приятелями, ровесниками. Не раз вместе отправлялись и на рыбную ловлю, и на хейди, и на сбор птичьих яиц. И вот…
        Торгейр тут же отправился к годи Торкельсону с требованием примерно наказать поджигателя. Был хмур и раздосадован - жаль, что сыновья не взяли поджигателя на месте.
        Годи был хмур и раздосадован не менее Торгейра. Но, понятно, по другому поводу.
        - Твой сын нанес повреждение другому человеку и должен ответить за это, - проговорил он, не дав Торгейру закончить претензию.
        - С ворами надо поступать по всей строгости, а Орм не мог видеть, кто им был. Да и не так уж важно это. Собирай стариков, я буду говорить!
        - Сначала выдай нам своего Орма. Пусть судят его, а потом уж будешь говорить ты.
        - А вор будет спокойно сидеть и наблюдать?
        - Он лежит при смерти!
        - Сам виноват! Пусть еще ответит за свои дела и расскажет, кто его послал. Не ты ли, годи?
        - Не забывайся! Как ты говоришь со мной?!
        - Я от тебя требую справедливости, как это положено у нас. А ты думаешь только о пострадавшем родственнике, а не о справедливости! Пусть старейшины нас рассудят, а то как бы тинг[Народное собрание.] не пришлось созывать.
        - Тебя никто не поддержит! Ты вредный человек!
        - Я никому вреда не причиняю. Живу сам по себе, а за свои дела против меня ты будешь отвечать перед тингом!
        - Уходи по-доброму, Торгейр. А то как бы собак на тебя не спустил!
        - Хорошо, годи, я уйду, но скоро ты предстанешь перед тингом!
        На том и поладили. Если это вообще можно назвать «поладили».

* * *
        Во всяком случае, после этого их разговора в поселке стало совсем неспокойно.
        Годи сколачивал сторонников. Если соберется тинг, то ему без основательной поддержки придется туго.
        Торгейр отправился в Скальхольт на прием к епископу, а также имел надежду уговорить законоговорителя Маркуса посетить их фьорд и принять участие в тинге. Привлечение к делу этого уже знаменитого скальда могло в значительной степени способствовать победе над злопамятным годи.
        Сведения с быстротой штормовой волны распространялись по поселку. Вся весна проходила в обсуждении предстоящей схватки двух враждующих сторон.
        Время шло, а Тьодольву становилось все хуже. Он не вставал с постели. Почка она и есть почка. Родственники пострадавшего в случае смертельного исхода болезни грозили Орму и его роду страшными карами, но сил у Торгейра было много, и угрозы не принимались всерьез.
        Готовились к тингу. Никто не сомневался, что он состоится и что годи будет нелегко отстоять свою власть, не говоря об обычном порицании его деятельности. Готовились к тингу. Куда ни пойди, только о нем и слышно было. Готовились к тингу.
        - Что это они о своем тинге так долго разговаривают? - спрашивал Сивел у Ленка.
        - Вроде нашего веча, - отвечал Ленок. - Там все важные дела и споры решаются. Поглядим.
        - Сказал! На нашем вече тыщи собираются, а тут что?
        - Новгород-то город большой, а это всего поселок, - отвечал уже Белян не без мудрости. Он в последнее время немного оживился и не бродил столь угрюмо и отрешенно. - Но и там и там главное - чтоб все по закону жили. А сколько их, этих всех, - без разницы. Главное - чтоб по закону.
        - А знаете, как ихние законы зовутся? - оживился Ленок. - Чудно эдак! «Серый гусь», во как! Придумали ж название!
        - У нас «Правдой» зовут, - приосанился Сивел, будто это его заслуга.
        - Как ни назови, братка, главное - чтоб по закону.

* * *
        Теплые ветры несли с юга туманы и дожди. Снег медленно таял, и рыбаки готовили лодки к путине. Скот начали выгонять на волю. Овцы бродили, выискивая прошлогоднюю траву под снегом. Изрядно припекало солнце, и собаки лениво ложились в тень, жмуря глаза.
        - Слыхал, Белян?
        - Чего, Ленок?
        - Нашу лодью собираются готовить к плаванию. Куда - вот узнать бы.
        - Куда пошлют, того нам знать и не полагается. Хозяева есть. Нас не спросят. А ты чего?
        - Я к тому, что если к норвегам или близко к ним, то и до нас недалеко. Свободу дали нам, так можно и попользоваться ею.
        - Лучше не загадывать…
        В середине апреля прибыл Торгейр, вернулся. Весьма вовремя. Накануне все-таки скончался Тьодольв. Поселок встрепенулся. Того и гляди, оба лагеря набросятся друг на друга. А похороны могут вылиться в погром Торгейрборга - усадьбы Торгейров.
        Торгейр собрал домочадцев:
        - Старайтесь не поддаваться на наскоки людей годи. Они наверняка будут подстрекать вас и воспользуются любым предлогом для драки. Поэтому на похороны выйдем все, за некоторым исключением. Держаться вместе.
        - Оружием запастись бы, - подал голос Сегунд.
        - Оружие не брать ни в коем случае! - окоротил сына хозяин. - Но брони можно надеть, кому достанется. Нас много, и вряд ли наши противники осмелятся напасть на нас. А что до их криков - нам пристало быть спокойными и не отвечать на оскорбления и угрозы.
        - Да чего их бояться! - снова подал голос Сегунд. - У них стало совсем мало сторонников. Не посмеют! Да и мы начеку!
        - Сарай вот поджечь посмели, - снова окоротил Торгейр. - А кое-кто оказался не начеку…
        Сегунд благоразумно притих.
        - Мы еще помолимся Господу нашему о ниспослании спокойствия и удачи, - закончил речь Торгейр.

* * *
        Похороны прошли на удивление мирно. Обе стороны будто забыли о распрях и в скорбном молчании проводили жертву вражды. Даже близкие родные Тьодольва не посмели намекнуть на вину Торгейра в смерти их близкого.
        Весь поселок собрался в большом доме собраний, где чинно помянули усопшего. Торгейр внес солидную долю на похороны и поминки, и народ разошелся по домам с видимым примирением.

10
        Через несколько дней прибыл законоговоритель Маркус, молодой и весьма уверенный в себе. В нем чувствовался веселый нрав и обходительность. Он запросто вступал в общение с людьми, не гнушаясь их низким происхождением или бедностью.
        Он остановился в доме годи Торкельсона. Люди стали шептаться, что дело Торгейра будет провалено. От епископа из Скальхольта тоже прибыл посланец, настоятель монастыря, и тоже поселился в доме годи. Тот стал расхаживать с надменным видом.
        Тинг был назначен. Старейшины и все желающие принять в нем участие стали собираться в поселок. Было похоже на праздник. Начались торги, и хозяева, пользуясь случаем, стали совершать пустяковые сделки и договариваться о браках своих детей. Уже мало кто говорил о несчастье, случившемся в поселке.
        В воскресенье глашатай обходил дома, созывая на тинг.
        - Вот чудно, - говорил Ленок, - даже простой работник может кричать на годи и даже от имени своего хозяина.
        - Ну и что? Здесь так заведено, что работник, раз он свободен, может на любом сборище голос свой возвысить.
        - Так и мы пойдем?
        - А чего нет? Надо глянуть на их тинг. Говорят, их законоговоритель очень мудр, хоть и молод еще.
        - Это тот, что остановился у годи? - спросил Сивел.
        - Тот самый, - ответил Ленок.
        - Нет веры моей ему. Чего у годи остановился?
        - Как же? Власть надо уважать, а там видно будет. Тем и интересно послушать, как они дело будут решать.

* * *
        Люди собирались. Скамей всем было мало, большая часть людей стояла, вытянув шеи. Скоро стало нечем дышать, воздух спертый. Открыли двери и крохотные оконца, но это мало помогло.
        Маркус начал тинг с обычных пунктов о свободе, установленных в своде законов
«Серый гусь». Напомнил о традициях, существующих на острове с момента заселения, помянул героев, прославившихся подвигами во славу новой их родины. Затем огласил основной вопрос, по поводу которого собрались жители.
        Спорящие принесли клятву говорить правду и уважать соперника.
        Вызвали Торгейра как истца по делу. Тот встал и приосанился:
        - Многоуважаемый законоговоритель и все собравшиеся! Я всем признателен за труд, который вам пришлось проделать, прибыв на наш тинг, бросив работу, которой всегда так много у нас. Но дело мое не терпит дальнейшего отлагательства…
        Это было, так сказать, вступление. Традиционное.
        Далее он коротко изложил причину спора и вражды. Говорил медленно, внятно. Не докучал мелкими подробностями. Замолк.
        Тишина с минуту не нарушалась ничем, кроме вздохов потеющей и переминающейся публики.
        - Что ж, - Маркус огладил рыжеватую бороду, - теперь послушаем, что скажет нам уважаемый годи Ари Торкельсон. Говори, годи, все слушают тебя, - бесстрастный голос законоговорителя выразил лишь желание строго следовать закону.
        Годи Ари встал:
        - Уважаемый тинг! И ты, наш прославленный законоговоритель! Отдаю в ваши руки судьбу свою и достояние. Хозяин Торгейрборга нарушает наш мирный труд. Он не желает продавать нам лес, без которого мы никак не можем обойтись. Такое впервые происходит в нашем фьорде. Люди обозлены и, я считаю, вполне справедливо. Каждый готов отдать запрошенную цену, но он не хочет уступать. - Годи перевел дух, заметив на лицах слушателей одобрение. - Не удивительно, что люди стали косо смотреть на Торгейра.
        А его сын Орм нанес смертельную рану жителю поселка, от которой тот скончался. Я требую сурово наказать молодого Орма! Он не посчитался с той дружбой, которую к нему питал усопший Тьодольв. Я надеюсь на вашу справедливость, люди и старейшины!
        Годи сел. Раздался одобрительный гул приглушенных голосов. Но большинство поняли - годи не все сказал, что должен был, да и не так, как было. Ждали, что скажет законоговоритель. Тот ждал, что люди станут высказываться. Те молчали, не решаясь открыто принять ту или иную сторону.
        - Ну что ж, - начал Маркус негромко. - Мы слышали обе стороны, но лучше, если выскажутся и другие, свидетели случившегося. Говорите, люди, но коротко и ясно.
        - Я скажу! - вперед выступил распаренный бонд из сторонников годи. - Можно дальше не разбирать дело! Все и так ясно! Где это видано, чтобы сосед не помог соседу! Такого никогда у нас не водилось! Пусть продает, что имеет лишнего! - Бонд оглянулся, ища у публики поддержки. Но та молчала, ждала.
        - Кто еще может сказать в защиту или оправдание спорщиков? - спросил законоговоритель.
        И тут… Да это Ленок! Торопливо расталкивая локтями плотно стоящих людей, прорвался вперед.
        - Мы… Я тут человек новый… - начал он, перхая от смущения. Все-таки речь чужая, хоть и освоенная. - У нас в Новгороде тоже случаются споры. Так вот я хочу сказать, что тут ваш уважаемый годи не все так молвил, как было дело. Да и не все сказал. А разгон овец и отравление собак? Это чьих рук дело? А Орм что, он на улице ранил приятеля? Тот поджог устроил. За это руку надо отнимать! Да в темноте Орм и не мог видеть, кто покусился на его добро! Да и в этом ли дело? Вор должен понести наказание. Он его уже понес. Остается узнать, по наущению кого он это делал? Вот о чем надо говорить! - Ленок низко поклонился законоговорителю и, красный от волнения и духоты, протиснулся назад.
        Маркус с интересом слушал сбивчивую речь Ленка и что-то спрашивал у сидящих рядом. Лицо оставалось непроницаемым и спокойным.
        - Дайте мне сказать! - выступил бонд из ближнего хутора. - Наш новый поселенец мог говорить. Тинг никого не лишает слова. Но он недавно был рабом. А я скажу, что Торгейр плохо поступил и нуждается в поучении, но и Тьодольв получил по заслугам.
        После этого народ стал говорить охотно и многословно, хотя и мало по существу дела.
        Маркус слушал и хранил каменное спокойствие. Наконец сказал:
        - Уважаемый народ Брейдифьорда! Я выслушал многих со вниманием. Мне не раз приходилось разбирать подобные случаи, и не так уж трудно определить здесь правого. Но мы не будем строго судить вас, люди. Нарушитель законов «Серого гуся» сам получил надлежащее наказание и не нуждается в людском суде. Наш уважаемый годи, конечно, виноват, но не так сильно, чтобы отстранять его от почетного места в вашем фьорде. Он, думается, и сам понял свои ошибки. Торгейр вправе сам распоряжаться своим товаром, и тут мы ничего ему не можем предъявить. Надо смириться и забыть. Орм, убивший вора, не может быть судим строго. Можно его изгнать на год или полгода из фьорда, но это сами решите. Я не советую. А теперь, с позволения спорщиков, приглашаю всех на обед. И пусть у вас всегда будет мир и согласие. Готовьте столы, люди!
        Его пространную речь многие не все толково поняли. Но приняли почтительно, с чувством благоговения, как проповедь. И - повалили на воздух. Там журчала ручьями весна, в воздухе гоготали запоздавшие косяки гусей, а море фьорда глухо ворчало, облизывая скалистый берег.
        - Ленок у нас скоро станет местным законоговорителем, - ткнул Сивел говоруна кулаком в бок.
        - Ого, он еще Маркуса переговорит! - одобрительно поддержал Белян. - Только освоится малость. Он еще покажет!
        - Да запросто! - воспрянул Ленок.
        - Ну-ну, ну-ну. Начальник справный из тебя уже получился, - намекнул Белян.
        - А чего? Природа, она такая! Где в одном месте убавит, там в другом прибавит.
        - Сам понял, что сказал?
        - Не-а! Но умно, а? Так умно, что сам не понял. Это, дадут боги, токмо через сто и сто лет кто-нибудь повторит и поймет. А как же!

* * *
        Примирение враждующих сторон в поселке встретили с облегчением. Надоела вражда. Перестали косо смотреть друг на друга, опять стали добрыми друзьями и товарищами. Хотя осадок, конечно, остался. Остался осадок, что ж. Ну так не баламуть его зазря, вот и незаметно будет, что он вообще есть.
        Торгейр часть леса продал соседям, объявив во всеуслышание:
        - Лес предназначался для Гренландии. Туда снаряжаю судно. Там он еще нужней. Ну и, конечно, дороже продать можно. Ртов в эту зиму было много, а накормить всех надо было.

* * *
        Отшумела буйная весна. Стаяли снега, туны буйно зеленели свежими всходами трав. Хейди покрылись мхами и пестрели разноцветьем под лучами почти не заходящего солнца.
        Бонды все были поглощены заботами об урожае и скотине. На сон оставалось часа четыре-пять.
        И тут руки свободных моряков-гостей Торгейра пригодились как нельзя лучше.
        Торгейр всячески оттягивал отплытие судна, а работ не уменьшилось. Часть моряков, занятая ремонтом судна, постоянно возилась на борту и выходила в море на лов рыбы.
        - Неохота думать об отплытии, - сказал как-то вдруг Белян, разгибая спину и обтирая пучком травы косу. - Мне б тут остаться. Тихо и вольготно, а там и домой сладим когда-нибудь.
        - Домой хорошо бы, - мечтательно молвил Ленок, теребя промокшую от пота рубаху.
        - Но, видно, мало молимся богам. Хозяин отряжает нас с Ормом в западную страну. А там, сказывают, такой холод, что кровь стынет в жилах.
        - Люди везде живы будут. Да и не на все время туда. Авось боги соизволят вызволить нас с того острова.
        - А Сивел даже рад вроде. Молодшие завсегда мало думают о жизни.
        - Да ты всего на год с небольшим и старше брата!
        - Не в годах дело. Головой он молод. Кровь играет. Удоволить себя хочет. Непоседа.
        - Я и того хуже! Мне и вовсе на одном месте не сидится.
        - Вот ты его и сбиваешь с пути.
        - Да какой же тут путь, сидьмя сидеть? Молодые еще, мир увидать охота. Почто бухтишь? Судьбу не переиграешь. Здешняя старая богиня судьбы Норна властвует над народом до сих пор. А мы своих богов и подзабывать стали. Придется поминки готовить здешней - она ближе, да и среди чужих людей состоять будем.
        - Крамольные речи ведешь, Ленок! Негоже свое забывать! Так и пращуров своих позабыть можно.
        - Тут ты верно изрек. Пращуров забывать не след. А и многих из них мы помним? Мы не князья, у нас род короткий. Я вот деда своего и то почти не упомню, а дальше и того темней. Где уж нам!
        - То и плохо. А тут каждого предка помнят и чтят. Сколько колен прошло от заселения, а каждый своего помнит и чтит. Нам поучиться тому не стыдно. А то и нас, поди, никто добрым словом не помянет.
        - Не, нас еще помнят. Но вскорости могут, конечно, и забыть. Вот родители наши богам души отдадут, и тогда, почитай, никто и не вспомянет…
        С хутора просматривалось море и едва видные черточки рыбачьих лодок. Ветер холодил взопревшую спину. Белян поправил на голове ремешок, удерживавший светлые длинные волосы, и налег на косу.

* * *
        Поселок и хутора вокруг жили мирно и в трудах, но случались и небольшие встряски, когда на короткое время языки снова перебирали весенние тревоги времен тинга.
        Орма не изгнали из поселка, но ему постоянно приходилось опасаться мести родичей убитого Тьодольва. Нет-нет да случались неожиданные выпады в его сторону. То камень просвистит у виска, то свалится ведро с водой на голову при входе в дом к соседу, то кто-то собак натравит. Орм постоянно ходил с палкой и ножом.
        Торгейр решил отправить сына на самостоятельное дело в Гренландию. Там много дел найдется, а тем временем здесь страсти поутихнут.
        - Сын, - сказал Торгейр, - ты до сих пор без семьи. Уходишь далеко, без жены будет плохо, да и не по нашим правилам. Готовься к свадьбе. Невесту тебе уже подобрал. Будет хорошей хозяйкой.
        Спорить бесполезно. Да и зачем? Сердце Орма было свободно. И какая, по сути, разница, кто туда вселится. Тем более что Орму все равно - в Гренландию. А там любая жена люба.
        Как только окончились первые работы на полях и управились с сенокосом, Торгейр назначил день свадьбы.
        Хеге, невеста Орма, рослая рыжеватая девушка с соседнего хуторка, смущалась и краснела веснушчатыми щеками. Свадьба прошла скромно. Дела не ждали и требовали сильных рук. Да и на пиршество Торгейр особо не расщедрился. Надо еще окупить расходы на зимовку людей, на предстоящее отплытие в Гренландию.
        Так дотянули до августа. И только собрав жатву и управившись с основными работами, Торгейр распорядился: пора!
        Годи Ари отслужил короткий молебен, исполняя обязанности священника.
        Моряки же украдкой бросали щепотки соли в воды фьорда, шептали старинные заклинания старым богам, крестились и одновременно шептали молитвы богу морей и морских стихий Ньорду, прося у него малую толику удачи.

11
        Крепкий северо-восточный ветер туго натягивал парус. Гребцы сидели без дела, скрываясь под тентом от брызг.
        - Была б ясная погода, - говорил Ленку рулевой Гест, наваливаясь грудью на румпель, - видны были б скалы Гунбьерна.
        - А чего так их прозвали?
        - Был у нас такой моряк, Гунбьерн. Он их и открыл, а затем попал и в Гренландию. Он у нас знаменит.
        - А почему «у нас»? Ведь ты не исландец.
        - Почему нет? Я тут родился и вырос. Потом уж я попал к Кальфу Тормсону. Правда, мне редко приходилось бывать на родине, но я ее никогда не забываю.
        - А что за страна Винланд? Приходилось слышать о ней.
        - О! То богатая страна! Только населена темными и свирепыми склерингами.
        - Далеко?
        - Не так уж и далеко. От Гренландии даже близко.
        - А чего ж не плавают?
        - Плавают. Только редко и с опаской. Много страхов о той стране в рассказах, вот люди и сторонятся туда ходить.
        - А наши живут там?
        - Живут, но вроде не постоянно. Я ж там никогда не был и мало чего знаю. В Гренландии больше знают. Оттуда чаще лодьи в ту сторону ходят. Еще разузнаешь. Будет время.

* * *
        Чего-чего, а времени и впрямь вдосталь. Впору его убивать. Белян убивал его, время, пребывая в уже привычной тоске. Или оно, время, его убивало. Ленок пытался шутковать с ним, да он все смурней и смурней. А ведь воин изрядный! Так то-то и оно - Белян воин, а тут море. Не любо оно ему. Беляна постоянно мутило. Он казался себе слабым и немощным среди других. Работу исполнял усердно, но еду принимал неохотно и часто вовсе отказывался от нее.
        - Пятый день плывем, а он уж исхудал и позеленел, - говорил Сивел Ленку.
        - Ничего, мужик здоров, аки бык, выдюжит.
        Под вечер кормщик Торд Арисон стал тревожен, с опаской поглядывал на горизонт.
        - Быть беде, - походя бросил Ленку рулевой Гест.
        - Что так?
        - Шторм надвигается. Вишь, дополнительно крепим груз и мачту.
        Ночь только опустилась на море, как ветер стал крепчать. Море стало забрасывать пенные шапки на судно. В полную силу заработали черпальщики.
        На румпеле надрывались трое моряков, привязанных веревками. Кнорр[Большое скандинавское торговое судно.] качало и швыряло на валах с чудовищной силой. Никто не сомкнул глаз.
        Серое утро застало измученных моряков вялыми и угрюмыми. Шторм несколько поутих, но ветер еще бросался на несчастное суденышко. Промокшие и озябшие люди с трудом удерживались на ногах, хватаясь непослушными пальцами за все, что попадалось под руки.
        Ветер переменился на северный - парус пришлось убрать. Судно дрейфовало на юго-запад, и гребцы выбивались из сил, стараясь хоть чуть-чуть удержаться на нужном курсе.
        - Далеко нас отнесет к югу! - кричал кормщик Торд, свирепо оглядывая гребцов, надрывающихся на веслах. - Подбодри их, сигнальщик!
        Сигнальщик гонгом стал наращивать темп гребли, но в такое волнение гребцы не управлялись с веслами. Они вырывались из одеревеневших рук, били гребцов и сваливали их под сиденья. Судно виляло, рулевые с руганью старались выправить его.
        Сигнальщик бросил бить в гонг и крикнул кормщику:
        - Не совладать! Спускайся к югу! Потом поднимемся, как шторм поутихнет! Сил больше нет!
        Торд Арисон страшно выругался, но последовал совету. Выбросили плавучий якорь, замедлив дрейф судна к югу, и немного успокоились.
        Густой туман опустился на море. С носа судна было не углядеть корму. Море вздыхало, отдуваясь после недавнего шторма. Куда ж нам плыть? Ничего не видать, не сориентироваться.
        - Слышу шум волн! - донеслось с носа. - Прямо по курсу и по правому борту!.. О! Ледяная гора впереди и справа!.. Возьми левей, Гест, а то в лед воткнемся!
        Да, видно, плохо умилостивили Ньорда. Шторм миновал, так льды появились. Не иначе, как проделки Ньорда. Он всегда подстерегает зазевавшегося моряка.
        Шум нарастал. Люди напряженно вслушивались. Туман наконец стал рассеиваться. Справа открылась громада айсберга в пене прибоя.
        - Гляди, впереди тоже гора!
        - То другая! Не эта!
        - Гест, клади руль налево! - крикнул Торд. - Правь парус, ветер поднялся!
        - Стой, кормщик! Слева тоже гора! Только дальше!
        Туман под напором ветерка рассеялся окончательно, и стало видно, что ледяные глыбы почти целиком окружили судно. Узкие проливы вели в море, и именно туда кормщик решил направить кнорр. Ветер дул в нужном направлении, и судно медленно стало проходить проливом. Слева - высокая ледяная гора, справа - широкая пологая льдина, вся в торосах. Видно, оторвало в шторм береговой ледник.
        - Гора падает! Берегись! Раздавит!
        С нарастающим шорохом поначалу медленно, но все ускоряясь, переворачивалась отвесная стенка ледяной горы высотой футов в сто.
        Гест рванул руль налево, и только кнорр прошел несколько футов, как с оглушительным грохотом осыпающихся льдин гора рухнула в море, едва не задев борт судна.
        Огромный вал швырнул судно под небеса. Крики и мольбы потонули в грохоте и скрежете, в шипении и плеске волны. Пена хлынула на борт, и в одно мгновение все оказалось в воде.
        Кнорр на гребне вала стремительно понесло на соседнюю льдину, крутя в водоворотах. Крики смытых за борт утонули в грохоте волн, да и никто не мог уследить за этим. Каждый уцепился мертвой хваткой за что попало и в молитвах ожидал конца света.
        Вал накрыл льдину, и судно с треском ударилось о твердое. Волна перекатилась через него, взметнулась каскадом огромной силы и отхлынула, вращая несчастное суденышко. Днище скребло об лед, дерево крошилось и трещало.
        Наступила почти полная тишина, нарушаемая лишь журчанием сбегающей по льду воды. Новая волна, но уже меньшей силы окатила судно, шевельнула, но отхлынула, оставив полуразвалившийся кнорр на льдине. Люди разжимали побелевшие пальцы, выползали на лед и очумело оглядывались по сторонам.
        Беляна с трудом оторвали от сломанной мачты, в которую тот вцепился.
        Сивел вылез сам, с огромным синяком во всю щеку и прихрамывая на правую ногу.
        Ленок с радостью бросился к товарищам:
        - Чуть к пращурам не отправились! Такого вовек не узреть! Хоть живы остались! Слава богам!
        - Пересчитать и определить всех! - приказал кормщик Торд, припадая на ногу. - Кого нет?
        Орм голубил насмерть перепуганную Хеге, дрожащую и всхлипывающую. Хотя сам был в сильном замешательстве и растерянности.
        Люди бродили по судну, окликая товарищей, искали и подсчитывали.
        - Шесть человек пропали, - доложил Гест понуро. - Да вот еще четверо плохи. Ушиблены и поранены.
        - Живые, и то хорошо! Вефу нашему работа. Разводи огонь. Людям сушиться надо. Закоченели все!
        - Кнорр лежит на боку в тридцати футах от воды. Нос сильно помят, и в борту дыры, - доложил Гест еще более понуро.
        - Сам видел уж! - Торд был зол, глазами искал виноватых. Ну да разве с природы взыщешь!
        Разожгли костер, собрались вокруг - озябшие и побитые. Льдина простиралась на двести шагов в длину и чуть меньше в ширину, заваленная торосами и битым льдом.
        - Хоть лед пресный, - брякнул Ленок. - Пить будет что.
        - А если стает, что тогда? - вопросил Сивел.
        - Такая громадина скоро не стает.
        - Солнце высунется, и поглядишь, как с нее побежит.
        - Неча волноваться, Торд придумает, что сделать. Вишь, орет. Значит, знает, как надо.
        А надо работать. Орал Торд. Движениями согреваться надо. Орал Торд. Не просто у огонька тулиться, а работой греться. Орал Торд.
        Работы - непочатый край. И не только лекарю Вефу, колдующему с тряпицами и примочками над ранеными. Кроме того, нужно освободить судно от груза, разобрать бревна, определить возможности починки.
        К вечеру все валились с ног. Но согрелись. Согрелись, да… Устроили от ветра загородки и навесы и улеглись спать - поплотней друг к другу. Да какой тут сон, если можешь и не проснуться вовсе, окоченев. Так… Дрема.
        Толком не отдохнув, с утра начали спешные работы по ремонту судна. Торд все орал, подгоняя уставших. Никто пока не роптал, но взгляды подчас выразительней голоса.
        - Как бы сшибки не стало, - буркнул Сивел, поймав парочку таких взглядов.
        - С дурней станется, - ответил Ленок.
        - Все у тебя дурни, - осек Белян. - Один ты семи пядей во лбу. Почто зазря балагурить, работать надо. Налегай!

* * *
        Топоры стучали, летели стружки и щепа. Работники переругивались, с кряхтением волоча бревна. Часто бегали сушиться. В воздухе стоял смоляной запах дерева, варева и прелой одежды. Полсотни людей вокруг судна копошилось муравьями.
        А копошиться-то так не меньше трех дней, судя по объему работ. А льдина, поди, возьмет да и треснет. А где она треснет? Бог знает!
        Торд озабоченно сказал Гесту:
        - Сильно относит нас к югу. Долго добираться придется до Гренландии. А возиться с судном не менее четырех дней. Гляди, как уменьшается льдина. Может не выдержать.
        - Торопить людей надо, а они злобятся друг на друга. Орм занят женой и не вникает в дела. Поговори с ним. Пусть помогает, его добро.
        - Он хозяин, ему видней.
        - Ничего ему не виднее. Доверился тебе, а помощи никакой. Поговори…
        - Ладно, поговорю, а ты поторапливай людей.
        Поговорил Торд. Надо понимать, в результате и стало явление Орма народу.

* * * - Славные моряки! - воззвал Орм собравшимся у огня. - Мы потомки прославленных викингов, еще недавно наводивших ужас на города франков и англосаксов! Каждому обещаю по пять эйриров серебром, если завтра все работы будут закончены! Остался бочонок вина! Его я отдаю вам, храбрые викинги!
        Моряки одобрительно загалдели:
        - Выворачивай карманы, хозяин! Завтра к заходу пир устраивай! Обещаем!
        - Во, как у нас в Новгороде! - Ленок присоединил свой голос к крикам моряков. Вякнул: - Для бодрости духа давай сейчас по маленькой, Орм! Давно во рту ничего такого не было! Налей, а то суровый Ньорд может всего лишить, и не попробуем твоего угощения!
        - Правильно! Правильно! - подхватила орава.
        Орм оторопел, но потом махнул рукой.
        Пир разгорелся славно. Много было сказано хвалебных речей молодому хозяину. Тот сидел в кругу моряков и слегка краснел от удовольствия. Хеге улыбалась и никла к плечу.
        В эту ночь спали особенно сладко. Зато уж работали весь день так, что пар валил с мокрых спин. Едва успевали схватить кус хлеба или рыбы.
        А студеная вода была рядом, пей вволю.
        Знатно отработали, на совесть! Самим ведь плыть. Эй, Орм! Принимай посудину!

…Судно удалось спустить лишь к полудню. Оказалось, не такое простое дело. Даже при усилиях сорока дюжих моряков. Наконец покинули злосчастную льдину. Хотя как сказать - насчет злосчастной. Без нее давно бы пошли рыбам на корм.
        Кнорр развернуло по ветру. Гребни волн захлестнули борта. Моряки отряхивались от воды, но одежда уже намокла, озноб пробирал людей. Приуныли и тихо возносили молитвы каждый своим богам, которого считали наиболее сильным и надежным.
        Качка усиливалась, и к вечеру ветер набрал силу шторма. Судно неумолимо несло на юг.
        - Куда ж нас отнесет? - который раз спрашивал Орм кормщика.
        - То Ньорд один ведает. Видать, требует своих жертв. Не сумели мы задобрить его. Теперь можно от него ждать любых каверз.
        - А если ветер долго так будет тянуть нас к югу? - который раз спрашивал Орм кормщика.
        - Переждем в Хелуланде[Остров Ньюфаундленд.] , а там опять на север подадимся.

* * *
        Утром оказалось, что кожаная веревка, держащая плавучий якорь, перетерлась, и судно несло в неизведанную даль. Торд изошел руганью, но сам был виноват в оплошности.
        Небо сплошь в тучах, нудный дождь. Не определиться ни по солнцу, ни по звездам. Да и после полудня снежный заряд полностью скрыл видимость. В каком направлении движутся? Бог весть! Море ярилось, покрытое огромными валами и пеной в водяной пыли.
        Торд по приметам, только ему известным, определил, что погода меняется и скоро можно будет ожидать перемены ветра. Так оно и случилось к утру. Туман с изморозью окутал море, ветер убавился. Небо прояснилось. Стало можно взглянуть на звезды, отыскать Полярную звезду. Торд долго возился с какими-то планками и дисками. Наконец сокрушенно молвил:
        - Далеко нас занесло. Надо понимать, мы прошли даже Хелуланд. Теперь, если повернуть прямо на запад, вскорости можно выйти к берегу… Видно, так и придется сделать. Злую шутку с нами сыграл Ньорд. Кто-то из нас ему не угодил. Знать, подношения были бедными.
        В толпе не взроптали, но тишина порой красноречивей звуков.
        Торд не стал томить:
        - Еды осталось дня на два, не больше. А воды - и того меньше. Придется поворачивать на запад. Да и без мачты и паруса далеко не уплывешь. Зима вот-вот грянет в Гренландии. Можем не успеть туда.
        - Что ж, зимовать здесь остаемся? - спросили из толпы.
        - Это не самое худшее. Может, наших найдем. Да и теплей тут. И зима не такая длинная. Будем тянуть к берегу.

12
        Тянули к берегу долго. Мучимые жаждой и голодом, только на третьи сутки увидели землю. То был низкий лесистый склон, доходивший до прибрежных камней, где ревели буруны и с писком носились чайки.
        - Зри, Белян, лес! - в восторге орал Ленок, не в силах сдержать радость при виде родных видений.
        - Зрю, Ленок! Аж на душе ликование чую! Так бы и полетел к берегу!
        - Теперь уж скоро! Потерпи малость!
        Скоро, да не скоро. Малость, да не малость. Надо берег разведать и место отыскать подходящее. Буруны играют - не высадишься просто. Бухту искать надобно.
        К вечеру нашли-таки. С опаской и всевозможными предосторожностями уже в сумерках бросили якорь. Но высадиться не решились. Лодки нет, а без нее в темноте да в незнакомых местах - опасно. До утра ждать надобно.
        В бухту впадала речка, и в отлив люди спешили набрать воды. Она была не совсем пресной, но пить вполне можно. Теперь бы пожевать чего…
        Задолго до восхода все были на ногах и нетерпеливо ждали света. Туман клубился. С берега доносились неясные звуки, но огней за всю ночь никто не заметил.
        - Видать, людей вблизи нет, - Ленок вглядывался в очертания берега.
        - А может, сторожат нас, - ответил Веф. - Тут надо быть осмотрительным, а не то отправят тебя к праотцам.
        Был Веф хмур. Этой ночью умер один из моряков - сильно повредился после высадки на льдину и вот теперь, у порога земли, отмаялся. А Веф - лекарь. Получается, не справился.
        Однако надо думать о живых. Рассвет уже набирал силу. Отлив обнажил дно, и судно качалось на мелководье, дергаясь на якорном канате. Надо готовить плот. Вязали бревна, делали ограждение, крепили весла и канаты. До берега саженей двадцать, но дно усеяно камнями, выглядывающими в водоворотах заканчивающегося отлива.
        Стал накрапывать дождик, когда первая партия моряков отвалила от судна, и в несколько взмахов весел плот врезался в галечный берег.
        - Оружие, оружие не оставлять! - кричал Гест, всматриваясь в прибрежные кусты и прилаживая меч к поясу. - Не разбегаться! Смотри зорче!
        Многоголосье встревоженных птиц. Где-то вдали протрубил олень. Олень? Это хорошо. Значит, охота знатная получится. Животы-то у всех подвело, а на судне почти ничего не осталось. Ну, ячмень, овес. А мяса хочется.
        Плот возвратился к судну за новой партией моряков. Снова пристал к берегу. И снова к судну, и снова к берегу.
        К полудню все были перевезены. Кроме трех моряков, оставшихся для охраны судна.
        Торд предложил набрать охотничью команду, а остальные пусть займутся укреплением лагеря на случай нападения.
        Белян тут же вызвался на охоту. И Сивел, конечно, и Ленок. Еще трое моряков из бывших бондов пожелали с ними. Каждый взял по луку со стрелами.
        Торд протянул Беляну оправленный медью сигнальный рожок:
        - В случае чего, трубите. Придем на помощь. Кого встретите из местных… ну склерингов… в драку не лезьте. Постарайтесь задобрить. Вот бусы цветные, стекляшки. Склеринги им рады бывают.

* * *
        Охотники углубились в лес. Перевалили холм и спустились в распадок, продираясь сквозь чащу, вслушиваясь в звуки леса.
        Трубный глас оленя остановил охотников. Белян поднял руку и припал к земле:
        - Самцы на драку зовут. На возвышенности можно их заметить. Ползем туда.
        Вышли к редколесью. Вот они! Два самца рыли землю, били копытами, издавали трубный рев. Самка поодаль спокойно ощипывала листья с деревьев, будто ее это все не касалось.
        - Ветер к нам. Это хорошо, - шепнул Сивел. - Будем скрадывать.
        Охотники проползли еще шагов тридцать и затаились в кустах.
        Олени сближались на бой.
        Охотники натянули луки, и стрелы, дзинькнув, сорвались с тетивы.
        Олени встрепенулись и огромными скачками понеслись в чащу. Один тут же споткнулся и упал, но потом опять поскакал, орошая кусты алой кровью.
        Охотники запрыгали между кустов за ними.
        Вскоре нашли раненого оленя. Тот тяжело дышал и едва мог поднять голову. Сивел подошел и вонзил меч в сердце.
        - Не упустить остальных! - крикнул Белян, и преследование продолжилось.
        Другого оленя нашли изнемогающего и дрожащего под ельником. Две стрелы вонзились в его шею, и он рухнул на траву, забив ногами.
        - Пейте кровь, пейте! - Белян подставил пригоршню под струю темной горячей крови. - Силы дает!
        Измазанные кровью и тяжело дышащие охотники не стали преследовать самку. Срубив рога, копыта и вывалив внутренности, оленя поволокли на жерди, продетой под связанные ноги, - к первой жертве. Там освежевали обе туши, содрали шкуру, отведали сырой печенки. Все-таки сил пока маловато у них - с отвычки по земле бегать.
        Насытившись, двинулись к берегу. Сумерки уже стали опускаться на лес, когда сквозь чащу деревьев заблестел огонь костра.
        Появление охотников с добычей было встречено радостными криками. Туши разделали. В воздухе поплыл аромат жареного мяса.

* * *
        Погода наладилась. Ранняя осень. Солнце. Только по утрам было холодно и туманно. Тишина леса убаюкивала и умиротворяла.
        Охотники, отправляясь на охоту, всякий раз дивились обилию дичи и той легкости, с какой она добывалась. Однако тут долго оставаться не придется. Надо поискать прежние поселения викингов. Не на берегу же зимовать. Из припасов - почти ничего. А зимой дичь посложней добывать будет. Пока же в реке ловилась рыба, в лесу собирались ягоды и последние грибы. Старались заготовить впрок, но это удавалось плохо. Все съедалось, а на одном мясе без хлеба тоскливо.
        В один из дней, когда Белян со товарищи охотился в дальнем лесу, неожиданно наткнулись на следы костра. Земля под ним еще не остыла.
        Люди! Что за люди? Склеринги? Другие здесь не ходят.
        - Собирай всех наших, - наказал Белян брату. - Осторожливость надобна особая. Теперь расходиться негоже. Могут выследить поодиночке.
        Сивел призывно свистнул, и вскоре все охотники собрались у потухшего костра. Кругом валялись обглоданные кости, помет собак и обрывки старых изношенных ремней. И следы. Следы…
        Следы вели в сторону моря. Значит, склеринги могут наткнуться на моряков. И значит, надо возвращаться побыстрей. И идти по следу склерингов. Много их? Следов порядочно. Человек пять-шесть… За мной!
        Охотники гуськом потянулись в лес. Оружие наготове. Следы хорошо были видны в жухлой траве, но те, кто их оставил, осторожны - ни одна веточка не сломана, и валежины нетронуты.
        - Стой! - поднял руку Белян, шедший впереди. - Зри, Сивел, как изменился след. Что-то почуяли.
        - Да вроде мы тут проходили как-то. Помнится.
        - Значит, нас учуяли. Вишь, следы почти не видны. Крадутся.
        Вереница охотников чуть замедлила ход. Иногда след терялся, приходилось его вновь отыскивать. Следы постепенно приближались к побережью.
        Подошли к обширной поляне, обрамленной кустарником. Белян затаился на опушке, стал высматривать. Истошно верещала сорока, оповещая лес о гостях. Судя по треску и шуму, в стороне поспешно продирался олень.
        - Здесь они, - шепнул Белян, не оборачиваясь. - Затаились, высматривают. Видать, наши следы их перепугали. Незнакомые.
        - Пошли стороной, а? - предложил Ленок. - Обойдем и встретим.
        - Можно. Только тихо, - Белян махнул рукой, указывая направление.
        Они крадучись пробивались через лес, делая порядочный круг. Поляна осталась слева, и уже чувствовался запах моря.
        - Теперь будем ждать, - сказал Белян. - След ихний не пересекли, значит, опередили. Пусть сами выходят на нас. Будем сторожить.
        - Может, наших предупредить? - спросил неугомонный Ленок.
        - Нас и так мало. А нашим угроза малая от стольких склерингов. Сколько их? Человек пять… Ну, шесть. Они просто хотят разведать нас и поглядеть.
        Притаившись за поваленными стволами деревьев и камнями, охотники вслушивались в лес, ловя каждый шум, силясь распознать его исток. Впереди простиралось редколесье.
        Белян предостерегающе поднял руку и так застыл, окаменев. По краю редколесья мелькали силуэты. Пять силуэтов.
        - Вот они!
        Склеринги. Одетые в шкуры, выделанные и расшитые цветными ремешками. На головах торчали редкие перья птиц, заткнутые под ремешок, стягивающий волосы на лбу. На макушках пучки скрученных в узел волос. Ноги обуты в высокие кожаные сапоги, тоже украшенные стежками и бахромой из разрезанных ремешков коричневого и черного цвета. Лица казались раскрашенными медной краской. В руках длинные луки и копья с тяжелыми наконечниками. За плечами мешки из кожи.
        Склеринги двигались бесшумно и плавно. До них было не более сорока шагов. Когда склеринги скрылись в кустах, Белян молча указал направление, и все двинулись следом. Скрадывание длилось с полчаса. Наконец заметили склерингов, залегших на пригорке и глядящих на лагерь моряков в отдалении.
        Белян встал во весь рост, и остальные последовали его примеру.
        - Эй! - крикнул он, поднял правую руку ладонью вперед.
        Склеринги вскочили, схватили оружие и застыли в оборонительных позах на полусогнутых ногах.
        - Не бойтесь! - кричал Белян, хотя сознавал, что его не понимают. - Мы не хотим вам вреда.
        Он отбросил в сторону лук и копье и предложил так же сделать и своим товарищам. Все подняли руки, показывая, что они без оружия.
        Лица склерингов оставались напряженными и неподвижными.
        Белян сделал шаг вперед - склеринги опять ощетинились. Белян протянул руку и остановился. Растянул губы в улыбке и сделал еще пару шагов. Склеринги опустили луки и копья и выпрямились. Они были стройны и мускулисты, их руки бугрились мышцами.
        - Пошли к ним, Ленок, - предложил Белян.
        - А как трахнут по голове? А мы не оружные.
        - Ничего. У нас ножи. Так просто не дадимся. Да и нас тоже пятеро. Пошли.
        Белян сделал шага три и остановился. Склеринги по-прежнему были недвижимы и напряжены.
        - Ленок, - процедил через губу Белян. - Давай скажи им что-нибудь. Ты у нас в чужих языках дока.
        Ленок безнадежно пожал плечами. Вдруг издал залихватское «и-иех-х!», прянул вплотную к передовому склерингу и протянул приветственно обе руки. Тот поколебался мгновение, отложил лук и копье и… протянул свои руки.
        - Вот и подружились! - облегченно лопотал Ленок, охлопывая склеринга по плечу.
        Остальные тоже стали подходить и обмениваться рукопожатиями.
        Старший склеринг сел на камень и предложил жестом сесть гостям. Вытащил какую-то трубку, насыпал в утолщение порошка. Высек огонь. От трута запалил порошок, и сизый дымок потянулся кверху. Склеринг втянул несколько раз по тонкой трубке этот дымок и вдохнул его. Потом передал трубку Беляну. Признал в нем главного из пришлых.
        Белян осторожно с поклоном принял дым и озадаченно глянул на товарищей.
        - Давай-давай! - Ленок показал губами: мол, делай как склеринг. - Знать, так надо.
        Белян осторожно потянул горьковатый дым, во рту стало терпко и неприятно. Он выпустил дымок, а склеринг наконец чуть растянул губы в улыбке.
        Белян опять потянул дым. Дыхание забилось, слезы покатились из глаз, и он судорожно закашлялся. Склеринги стали смеяться и хлопать Беляна по спине. От этого вроде стало легче. И от смеха, и от хлопков.
        Дым пришлось пробовать всем морякам. И все смеялись и кашляли.

13
        Склеринги согласились посетить лагерь моряков. Белян послал вперед Вефа - предупредить.
        - Пусть приготовят подарки, - наставлял он гонца, - и не хватаются сразу за оружие!
        Пока шли, осторожливый Ленок как бы из лихости предложил:
        - А покажи им, Белян, сколь сильно у нас оружие!
        - Это можно!
        Белян натянул тугой лук. Тетива задребезжала, запела. Стрела с тупым стуком пронзила молодую ель толщиной в четыре пальца.
        - А теперь рубани-ка елку топором, братка, - предложил Белян Сивелу.
        Тот рубанул. Елка, почти не дрогнув, осела на землю, подсеченная у самого корня.
        Склеринги зацокали языком.
        - На, возьми, - Белян протянул старшему свой нож в деревянных ножнах. - Бери, бери. В честь нашей дружбы и знакомства.
        Туземец боязливо принял дар и тут же порезал палец, пробуя острие. Изумление и восторг отразились на его лице, и он торопливо стал рыться в своем мешке. Достал шкурки лисиц и бобра и бросил Беляну на плечи, осклабившись.
        - Вот и торг совершили! - воскликнул Ленок.
        - Не торг, а обмен подарками, - поправил Белян.
        Пришли к лагерю. Моряки уже ждали.
        Кормщик Торд выступил вперед. Выдал напыщенную речь. Склеринги, разумеется, ни бельмеса не уразумели, но степенно кивали.
        - Что ты им несешь? Они все одно ничего не понимают, - прервал кормщика Белян. - Ты давай подарки и угощение.
        Были и подарки, и угощение. Орм пришел и стал одаривать склерингов материей, цветными бусами и… сухарями, которых оказалось в достаточном количестве. А они-то, моряки, маялись без хлеба! Впрочем, всему и каждому свое время. Время экономить на своих, и время одаривать чужих. Воздастся?.. Ответным подношением со стороны склерингов стали те самые дымящиеся трубки. Ну, к ним, к трубкам, привычка нужна…
        Поспело мясо. Орм вытащил и мешок муки. На углях румянились лепешки.
        - Орм-то хитрюга, - шепнул Ленок Сивелу. - Припрятал-таки хлебушек.
        - У него и не то еще найдется. Молодой, да своего не упустит.
        - Купчина выйдет знатный!
        Пир длился до ночи. Много шума, разговоров. Но склеринги не понимали викингов, а те никак не могли уловить их речь.
        Отчаянно жестикулируя, моряки уговорили туземцев остаться в гостях. И вскоре лагерь затих. Склеринги остались, но устроились отдельно, чему никто не препятствовал.

* * *
        После трех дней пребывания туземцев в лагере моряков они немного освоились. Ленок отчаянно пытался вникнуть в их гортанную речь. Это у него немного получалось. Он не отставал от склерингов и вскоре мог с горем пополам понять и передать простейшие понятия.
        Настало время прощаться.
        - Лен, завтра на рассвете наши гости уходят, - сказал Белян.
        - Пусть идут. Приведут своих, начнем торговать. К этому идем, Белян.
        - Оно так, да надо расспросить их о других поселениях. Может, что и поведают. Давай пробуй, ты вроде кумекать начинаешь по-ихнему.
        - За три дня хочешь от меня такой прыти?
        - Ты не перечь.
        - Ох, и задал работу! Попробую, как смогу.
        Вечером у костра Ленок пристал к склерингам с расспросами. Жесты, беготня, тычки себе в грудь, даже рисунки на песке. Наконец его поняли. Но теперь началась обратная реакция - уже склеринги что-то пытались втолковать.
        Долгий разговор… Но в результате, кажись, уразумел Ленок.
        Десять дней пути на юг расположились викинги в больших домах. А эти склеринги никого их не видели, но слышали про них. Сами они, эти склеринги, - в трех днях пути от моря. На большой реке их стан. Там их вождь и колдун. А старший из этих склерингов берется привести на мену своих людей.
        - Так что ждать не менее недели, - молвил Орм, подсчитывая что-то в уме.
        - Можно подождать, - откликнулся Торд. - Морем мы быстрее сможем добраться до своих поселений. Лишь бы штормы не помешали.
        - Лен, скажи ему, - кивнул Орм на склеринга, - пусть побольше мяса тащат. И еще. Есть ли тут поблизости другие племена?
        Ленок сказал. Ленок выслушал ответ. Ленок перевел:
        - В пяти днях на юг граница их владений, и нам нечего опасаться. Можно охотиться смело. Они к морю редко подходят.
        - Это хорошо, - одобрил Орм. - Будем запасать мясо и коптить на дорогу. А то к зиме у нас мало чего осталось.
        Кто бы говорил, кто бы говорил…

* * *
        Склеринги ушли.
        Но вернулись через неделю. Уже толпою. С пожитками, с детьми, с женщинами. Расположились шагах в двухстах от лагеря моряков. Вождь в пышном праздничном одеянии, в сопровождении старейшин и знатных воинов и охотников, явился в лагерь.
        Его приняли с подношением подарков - нож с костяной узорной рукоятью, топор и копье с заточенным железным острием. Кусок яркой ткани тут же захватили жены вождя.
        - Зри, Белян, - цокал языком Ленок, - а бабы у них не все страшные. Попадаются смазливые! Вон, вон, зри!
        - Да что тебе бабы? Делом займись.
        - О, так баба главное-то дело и есть! Как без нее?
        - Да ну тебя! Иди к лешему!
        А товар для обмена уже красовался на жердях и прямо на сухой траве или на подстилках замызганной дерюги. Туземцы тащили свежие туши оленей и лосей, шкуры лисиц, медведей, бобров, волков, рысей. Связки битой птицы громоздились на траве, пестря оперением.
        - Вот земля! - кричал Белян Сивелу на ухо. - Зри, сколь богатств нанесли. Не то что наши новгородские леса. Лепота!
        - Народишко дикий, железа не знает. Что ему мех? Цены ему не знает. Глупые.
        - Чего доброго, Орм до дому захочет податься с таким богатством…
        - Не, поздно уж. Осень, бури не дадут. Да и не успеть нам.
        - И то молю Стрибога о северном ветре. Пусть гонит холод и снег.
        - Тут теперь столько богов, что не знаешь, кого молить. У этих, - Сивел кивнул на массу туземцев, - тоже, поди, свои боги. Разбери тут.
        - Ага. А Ленок все бабу ищет, она у него теперь за бога.
        - А что? И то дело. Тоска и так уж дерет. Да не было б шума. Кто их знает, этих краснокожих. Зри, сколь их натекло.
        - Да сотни три будет, если всех считать.
        - То-то! А что у них на уме? Ты знаешь? Нет! Надо б настороже быть.
        - Да вроде все они неоружные.
        - Долго ли им…
        Два дня шумел торг. Дым коптилен плотно повис над берегом. Воздух пропитался запахами жаркого. Моряки наловили немного рыбы, пиры следовали один за другим.
        Наконец все было переменяно, и утром склеринги стали торопливо собирать свой стан. Остроконечные их жилища, покрытые оленьими шкурами, быстро разобрали и распределили среди взрослых женщин. Дети тоже тащили посильную поклажу. Собаки выли и носились по лагерю, предчувствуя лесной переход.
        Вождь чинно прощался, покуривая короткую трубку. Его медное сморщенное лицо казалось высеченным из старого, покрытого трещинами, камня. Убор из перьев едва покачивался при ходьбе, и только бахрома на штанах и куртке колыхалась в такт шагов.
        Нагруженные обменным товаром и собственным скарбом, склеринги еще долго шумели в кустах, их коричневые фигурки мелькали на косогорах.
        Наконец все затихло, берег казался заброшенным и опустошенным, как после нашествия.
        - Слава богам! Все закончилось благополучно! - Орм радостно вздохнул, как бы освобождаясь от тяжелого груза, давившего плечи.
        - Не поторопиться ли с отплытием? - осторожно спросил Торд. - Время не ждет. Как скажешь?
        - Да. Теперь можно и в путь. Жаль покидать таких соседей, но лучше быть рядом со своими. Завтра отваливаем. Готовь кнорр.
        - Все готово, хозяин. Осталось погрузить немного да воды набрать.
        - Значит, решено, - в голосе Орма чувствовалась сила и значительность. Он вырос в собственных глазах. Уже не мальчик, но муж.

* * *
        Тихий утренний дождь сопутствовал морякам, когда их судно плавно вышло из бухты в открытое море. Гребцы дружно налегали на весла, и след за кормой долго не размывался волной.
        Белян опять посмурнел, от его деловитости и значительности не осталось и следа. Лицо осунулось и постарело, а светлая курчавая борода казалась грязной и всклокоченной. Сивел, и в особенности Ленок, светились радостью нового пути, и на душе у них было легко и свободно. Они переговаривались вполголоса, гребля пока не изматывала.
        Море встретило судно качкой и ветром. Белян непрестанно шевелил губами.
        Сивел шепнул Ленку:
        - Стрибога молит о попутном ветре.
        - А чего так?
        - Боится, как бы возвращаться не пришлось при противном ветре.
        - Куда возвращаться-то?
        - Да в Гренландию. Уж очень далеко и муторно ему в море качаться.
        На судне подняли парус из оленьих кож. Тяжелый и неуклюжий, он все же позволял оставить весла. Ход был хорошим, и Орм надеялся дня через три-четыре увидеть поселок исландцев.
        Дожди и ветер то усиливались, то стихали, но прошли три дня, а поселок не показывался.
        - Не обманул ли нас краснокожий? - спрашивал Орм кормщика, вглядываясь в далекий берег.
        - Не думаю, хозяин. Вишь, берег уходит к востоку. По прямой, может, оно и по его вышло бы, а морем много дальше получается. Земля далеко в море выступает. И сколь еще так идти, один бог знает.
        - Держись ближе к берегу, Торд. Может, заметим чего.
        - Боязно, берег незнаком. А поселок и так заметим, если он есть. Да и другие склеринги подтверждали то. Будем плыть. Сентябрь еще.

14
        Прошло две недели, а поселка все не было. Редкие дымки на берегу вызывали радость и ожидание, но оказывалось, что это склеринги. Несколько раз приставали к берегу, но туземцы скрывались или наблюдали издалека.
        - Что-то здешние склеринги не желают к нам выходить, - беспокоился Орм.
        - Видать, наши им здорово насолили, - отвечал Торд.
        - Тогда не так уж и далеко до них?
        - Может быть. Во всяком случае, осталось недолго.
        Но кончалась и третья неделя, а поселение не показывалось. Земля повернула на юг, и это вселило некоторую надежду. Продукты кончались, и моряки не раз отправлялись на охоту в прибрежные леса. Белян с радостью возглавлял такие походы и всегда молодел на глазах.
        А погода все портилась. Днями приходилось отстаиваться в тихих бухтах, и всякий раз спешили найти такую при приближении шторма.
        Попадались острова, некоторые весьма большие. Входить в проливы не решались, это удлиняло путь. Низменные луговые берега сменялись каменистыми и крутыми, где прибой ревел и пенился, разбиваясь об их твердь. Зачастили туманы. Приходилось дрейфовать, боясь потерять берег.
        В один из таких туманных дней, когда моросящий дождь смешался с туманом и кнорр почти замер, плавно качаясь на пологой волне, Белян особенно почувствовал тоску и тревожное ущемление в груди. Он сжался под натянутым тентом и шептал молитвы Яриле, прося показать ему свое лицо и озарить унылость и тоску радостным светом.
        К вечеру туман продолжал держать судно в плену, и положение его оставалось неизвестным.
        - Как ты не успел до берега дотянуть! - кипятился Орм, бросая недовольные взгляды на кормщика.
        Тот молчал, не желая попусту тратить слова. Он сам злился, но ничего не мог поделать и терпеливо ждал перемены погоды. На судне говорили шепотом или угрюмо молчали. Даже Ленок и тот перестал тараторить.
        Утром туман рассеялся, и ветер поднял широкую волну с редкими пенными гребнями. Земли нигде не было видно.
        - Куда мы попали? - ярился Орм.
        - Кто ж его знает! - Торд всматривался воспаленными глазами в мутный горизонт.
        - И что теперь? Куда плыть?
        - Будем держаться южного направления. Течение, видно, отнесло нас. Только вот в какую сторону?
        - Ветер-то крепчает! Решать надо!
        Торд никак не мог определиться. Солнце не могло пробиться сквозь плотные тучи - определить направление невозможно. Наконец, в середине дня стороной проплыл косяк диких гусей.
        - Теперь ясно, где юг! - обрадовался Торд. - Гест, держись по их полету и следи за небом! Может, еще кто пролетит!
        К вечеру поднялся сильный ветер. Парус пришлось спустить. Волны с грохотом валились на судно. Моряки сыпали соль в волны, молили кто Ньорда, кто Деву Марию, но ветер не стихал.
        Опасаясь близости берега, Торд выбросил плавучий якорь. Так дрейфовали до утра. Справа едва заметно проглядывалась низкая земля. Однако к ней подойти невозможно. Ветер относил кнорр в сторону, а люди с тоской и отчаянием впивались в нее глазами.
        Шторм бушевал почти всю ночь. К утру волны разъярились, хотя ветер поутих. Впереди показалась земля, а в разрыве туч - и солнце.
        Поставили парус, и судно стало приближаться к низменной земле. Вскоре показался пролив, по обе стороны которого темнели берега.

* * *
        С началом прилива кнорр стал на якоре вблизи берега. Он полого спускался к морю, и сразу за песком начинался низкорослый лес, уже почти сбросивший листву.
        - Что-то не очень хочется высаживаться в ночь, - молвил Орм, обнимая супругу за зябкие плечи.
        - Тогда подождем до утра, - отозвался Торд. Его голос выдал, что и он не прочь остаться на судне.
        Один Белян выказывал нетерпение и желание побыстрее ступить на надежную и твердую землю. Но спорить не стал, понимая, что так безопаснее.
        В сгущающейся темноте на берегу не светилось ни одного огонька. И даже дальние холмы тонули во мраке. Казалось, что людей здесь от сотворения мира никогда не было.
        - И где теперь искать наших с их поселением? - спрашивал Орм, не надеясь получить ответа.
        - Ознакомимся с берегом, - ответил Торд, - может, туземцы появятся. От них можно разузнать разное.
        - А если тут никого нет?
        - Тоже не очень плохо. Во всяком случае, спокойно перезимуем. Дичины тут должно хватить на наши глотки. По весне можно будет и продолжить поиски. Поживем, а там видно будет.
        - Легко говорить о зимовке. А как будет на самом деле?
        - Не впервой! Край богатый. Гляди, какие леса. Тут, видать, тепло. И зима не то что в Исландии. Жаль, у нас овец нет или другого скота. Какие луга и пастбища!
        - Тебя послушать, Торд, так тут рай.
        - А чем плохо? Удивительно даже, что наши бонды неохотно сюда плавают. Такие богатства пропадают! И склерингов не так уж много, да и не такие они свирепые, как о них говорят.
        - Это верно, - не утерпел Белян, вмешался в разговор. - Места - лучше не сыщешь. И поля можно возделывать, и охота хорошая, и скот можно содержать. Благодать!

* * *
        На другой день принялись за работу сразу, как закончили высадку. Решено было больше на поиски не пускаться, а зимовать в этой бухте.
        - Лес хороший далековато, - сокрушался Белян, оглядывая редколесье.
        - Пора лодью освободить от ненужного теперь груза, - ответил Гест.
        - И то верно. На первое время леса вполне хватит, а там и подрубить впору будет.
        - Торд, выбирай место для домов! - распорядился Орм. - Сразу надо приступать к постройкам. Холодает.
        - Чего там выбирать! На пригорке и устроимся. И от воды далеко, и место с обзором.
        Бревна сталкивали в море, вязали из них плоты, загружали грузом продовольствия, кожами, инструментами, одеждой.
        Стало тянуть туманом с моря. Похолодало. В сером свете заблестели капли на кустах.
        Запылали костры, варилась похлебка, строились временные навесы от непогоды и для укрытия припасов.
        - Белян, - крикнул Торд. - Бери своих охотников и в лес за дичью.
        - Перекусим маленько, а то животы подвело.
        - Торопитесь, до темна вернуться должны.
        Наскоро похлебав варева, охотники скорым шагом пропали за холмом. Сразу же начался густой смешанный лес. Одежда быстро намокла и холодила до озноба. В девственной чащобе идти было трудно, но частые следы зверей подгоняли добытчиков.
        - Далеко ходить не будем, - сказал Белян. - Места незнакомые. Их надо разведать. Поохотимся поблизости.
        Группа в десять человек разделилась на две и углубилась в лес, полого поднимавшийся на холмы.
        - Примечай место, - сказал Белян, - чтоб не плутать потом. И глядите зорче, времени нет волыниться.
        Да, на берегу Белян подлинный герой и воин. Пусть атаманит.
        Множество следов говорило о богатстве дичи. За несколько часов подранили двух оленей и лося. Несколько куропаток дополнили трофеи. Знатно поохотились. Дотащить бы все это! Впрочем, своя ноша не тянет…
        Домой к лагерю добрели едва живые в полной темноте. Докричали, вызывая подмогу, и, не ужиная, повалились спать под навесы из ветвей.

* * *
        Следующие дни прошли в разведке местности и постройках домов. Холмистая равнина сплошь покрыта лесом с мелкими речушками и озерками с запоздавшими гусями на отдыхе. Нигде не видно свежих следов туземцев, хотя они и посещали эти места. Попадались кострища и следы стоянок, но давние.
        Сивел вдвоем с Ленком отваживались уходить на два дневных перехода от лагеря и всегда приходили с вестями о пустынности земли. Дичи много, ее заготавливали впрок, коптя и засаливая, благо соли пока хватало.
        Подняли срубы трех небольших домов, покрыли тесом, и теперь можно было не бояться зимних холодов. А по утрам уже лужи покрывались тонким прозрачным ледком, и народ торопился с шитьем обуви из сырых кож убитых оленей.
        С каждой неделей Сивел расширял свои походы по новым местам. Он уже мог довольно четко представлять, что за земля их приютила.
        Сложной конфигурации полуостров вдавался в море, изобиловавший глубокими и обширными заливами с пологими лесистыми берегами. На северо-западе в ясную погоду различался берег другой земли, вероятно той, что виднелась при прохождении пролива. А прямо на восток, где полуостров резко сужался, обнаружились свежие следы склерингов. Совсем недавно большая группа, наверное, какой-то род одного племени, кочевал в этих местах. Следы вели на юг.
        Вскоре напали на след и другой стоянки. Эта уже совсем недавняя - два-три дня тут жгли костры и стояли хибары туземцев.
        - Не мешало бы огородить дома, - предложил Белян. - Чего доброго, эти дикие нагрянут скопом. Жди тогда беды.
        - Пустое, - отвечал Торд. - Тот раз никто не напал. Даже выгодно торговать сумели. Народ здесь лучше, чем нам о них рассказывали.
        - Как знать. Эти могут быть совсем другие. Зима идет. На судне не скроешься. Все ж совсем не помешает осторожность.
        Орм выделил два десятка людей на ограду. Его Хеге ждала ребенка, и Орму не улыбалось попасть в переделку. Он опасался за наследника. Да! И лодку надо продолжать строить. Как без лодки у моря? Пока море не застыло, надо ловить рыбу. Тут Орм показал себя зрелым и сметливым мужем.
        Не прошло и месяца, как ограда высилась - из бревен, врытых в землю и скрепленных поперечными тяжами. Две узкие калитки из толстых тесин обеспечивали удобные пути выхода.
        Лодку тоже закончили и даже раз-два выходили в море в редкие погожие дни. И хоть улов был скудный, но перебирать не приходилось. С едой было туго. Орм придерживал свои запасы зерна.
        Белян продолжал охоту. К зиме она становилась все трудней, зверь уходил все дальше, и добывать его стало трудно. Часто возвращались с пустыми руками.
        Хеге занималась сбором ягод и особенно шиповника, который в изобилии рос по склонам холмов. Малина давно отошла, но иногда случалось найти редкие полусухие ягоды. Ее тоже собирали, сушили и хранили.
        Бурное море носило промозглую сырость и холод. Снег изредка кружился в воздухе и тут же таял на мокрых ветвях и в бурой траве. Люди тощали и злились. Особенно на Орма, который, знали, придерживал запасы зерна. Забродили неясные шепоты недовольства, и моряки стали переходить из дома в дом, группируясь по характерам и наклонностям. И так случилось, что вместе с Ормом остались новгородцы да кормщик Торд с Гестом. Их было меньше, чем в других домах, и это беспокоило Орма.
        - Худо дело идет, - приступал Торд к молодому хозяину. - Люди уходят от нас. Не случилось бы беды.
        - А что можно сделать? - раздражался Орм.
        - Ты хозяин. Тебе думать.
        - Злы люди за голодуху, - Белян не глядел на Орма, но в голосе было осуждение.
        - Чем сидеть тут сложа руки, ходили бы по лесам! Может, что и добыли!
        - Охота тоже требует умения. А так что толку пугать зверя? А потом и вовсе ничего не сыщешь. И в море нынче опасно безмерно. Много ли наловишь в такую пору?
        - Да все лучше, чем без дела сидеть! Кто ж виноват, что нас занесло в такую даль. Думали ж найти поселение наше, да что из этого вышло?
        - Плохо, что нет у нас твердого начала, - буркнул Белян. - Народ надо делом занять и порядок держать строгий. Вон оружие совсем заброшено, а склеринги бродят где-то. Нечем будет и отбиться.
        - И то верно, - после долгой паузы решил Орм. - Давайте-ка постепенно сносите оружие сюда. И брони тоже…

15
        После долгих метелей, сменяющихся короткими оттепелями, установилась ясная тихая погода. Иней осыпал кустарник и лес, сверкая в лучах солнца и слепя глаза. Снег белел повсюду, но слой его был мал, и ноги утопали чуть больше щиколотки.
        Пользуясь затишьем, в лес отправились охотники, человек десять. Шестеро с Тордом потащили лодку к морю, стремясь обмануть Ньорда и вытащить из его владений тяжелую сеть. Несколько больных вылезли на солнышко, жмурились покрасневшими веками.
        Хеге тоже вышла из душного задымленного помещения. Мороз был мал, и на южных пригорках снег становился тяжелым и рыхлым, пропитанный лучами теплого солнца. Муж на свежем воздухе мастерил кресло из ореховых жердей.
        - Орм, пошли побродим по лесу? Погода так хороша!
        - Погоди. Только занялся делом. Пойди с кем-нибудь, да не отходи далеко. Вокруг походи.
        - Я одна боюсь.
        - Возьми кого из хворых, да нож не забудь. Иди. Да осторожней, смотри.
        Хеге кликнула желающих из хворых. Откликнулся исхудавший моряк по имени Одд:
        - С тобой, Хеге, можно. Ты тихо ходишь, не утомишь меня сильно. А мне хорошо пройтись в такую погоду. Пошли, да только возьму палку.
        Медленно шагали, обходя кусты и сугробы. Редколесье кончилось. Повернули по окоему кругом усадьбы.
        - Давай присядем, Хеге. С непривычки ноги дрожать стали. Отдохнем малость.
        - А вот на сваленном дереве и присядем.
        - Шкурку не забудь подложить, не застудилась бы.
        - Не забуду.
        - Страшно, небось, а? - Одд кивнул на округлый живот Хеге.
        Та покраснела, призналась:
        - Страшно, дядя. Думала, что среди людей будет это, а оно вон как вышло.
        - Да, не повезло! Да ты не горюй! Все получится как надо. И сын у Орма будет настоящим викингом!
        - Какие викинги сейчас? Лишь бы благополучно было. Даже не представляю, как среди мужиков мне быть. Так скучаю.
        - А это самое плохое. Ты думать о нем должна и не тосковать, а то он хилым будет или вовсе уродцем родится.
        - Что ты, дядя! Не пугай! И так страшно!
        - Да ну, не страшись. Это у всех бывает, иначе как род людской продлить? Все будет хорошо. Больше ягод ешь, так бабка моя говаривала.
        Помолчали. Потом Одд встрепенулся, провожая глазами взлетевшую шагах в десяти тетерку. Громкое хлопание крыльев вспугнуло тишину солнечного дня. Одд сказал грустно:
        - Вон, рядом с усадьбой дичь летает. А мы голодаем. Обленились люди.
        - И Орм говорит так…
        - Молод он еще. И духом слаб. Не ему укротить наших мужиков.
        - Орм хороший, не грубый.
        - Именно. Как раз такой, какого никак нельзя тут иметь в начальниках. Наш народ силу любит и характер. Его отец - другое дело. Мягок, мягок Орм. Беда от этого может случиться.
        - Дядя Одд, ты пугаешь.
        - Говорю как есть. Лучше знать все. Живем не дома у отца с матерью.
        Хеге задумалась. Ее стало познабливать. Сказала отчужденно:
        - Пойдем домой, Одд. Что-то холодно.
        - Можно и домой. Отдохнул маленько, теперь топать дальше можно. За полчаса дойдем.
        Они поднялись, Хеге аккуратно свернула кусок шкуры оленя. Постояли в задумчивости, созерцая красоту зимнего леса, искрящегося в лучах низкого светила.
        Хеге вдруг обернулась и увидела трех моряков, стоящих шагах в сорока. Звали их Гундер, Льот, Глум. Тихо переговаривались меж собой, недобро поглядывая. Подошли, обвешанные тушками птиц и зайцев.
        Одд заметил тревогу в глазах Хеге и шагнул навстречу охотникам:
        - Да у вас добыча! Славно поохотились, да? Я тоже пожалел, что лука не захватил. Рядом тетерка вспорхнула… - прозвучало неестественно бодро и радостно.
        - Погоди тараторить, Одд, - прервал Гундер.
        - Что, Одд, вздумал погулять с чужой женой? - хихикнул Льот.
        - Что ты мелешь, Льот?! Мне ли такое?! Едва ноги волоку. Вот отдыхал…
        - А Хеге-то расцвела на хозяйских харчах, - глаза Гундера блеснули.
        Хеге внезапно побледнела.
        - Дайте мне пройти! - почти крикнула она.
        - Куда торопиться? День такой теплый и яркий. Может, и с нами посидишь немножко? - Льот положил руку ей на плечо.
        - Убери лапы! Дай пройти или закричу!
        - Хеге, чего волноваться? Тебе нельзя этого, - Гундер явно начал глумиться. - Глум, усади-ка даму. Да не на снег, дурень! Подстели!
        Глум, угрюмый малый, не отличался умом и сообразительностью. Но всегда оказывался в компании сомнительной и жестокой. Сам никого не трогал, но завсегда точно выполнял приказы других. Без подобострастия или преклонения. Просто сам был неспособен принимать решения. Он схватил Хеге и легко бросил на шкуру.
        Гундер улыбнулся. Глаза голубые, лицо чистое, с молодым румянцем, хотя ему было за тридцать. Пригож весьма, когда б не задуманное им. Он подмигнул Льоту, тот попытался подмигнуть в ответ, но не получилось, потому что был Льот крив на один глаз.
        - Эй, Гундер, эй! - остерег Одд, сообразив, что затевается нечто недоброе.
        - Пошел вон, а то зашибу! И не вздумай болтать! Льот, гони дохляка!
        - Да что вы задумали?! - крикнул Одд, глядя, как Хеге извивается в крепких руках Глума.
        - Иди, иди, Одд! - подталкивал Льот. - Да пошел ты! - с силой толкнул, опрокинув в снег.
        Одд пополз в кусты. Ноги дрожали от слабости и страха. Он слышал приглушенные звуки борьбы, ругань и сдавленный вскрик Хеге. Потом голос Гундера:
        - У, стерва!!! Зубы как у хорька! Души ее, Глум!
        Одд втянул голову в плечи, в глазах поплыли цветные круги. Он упал лицом в снег и потерял сознание. Очнувшись, увидел чистый снег у самых глаз и ощутил сильнейший озноб. С трудом перевернулся на спину. Над ним нависал Гундер, казавшийся просто огромным. Шея у Гундера была в крови.
        Одд заелозил ногами, с трудом сел на снегу, огляделся. Гундер над ним. А вон кривой Льот, переминающийся с ноги на ногу. А вон у снежного бугорка угрюмый Глум на корточках… А где же… Где же Хеге?! Ушла?.. В голове снова загудело, в виски больно стучала кровь… Этот бугорок… Его здесь не было. Он вдруг возник, пока Одд пребывал в обмороке. Этот бугорок… А Хеге не видно. Не могла она уйти. Они, эти трое, ее бы так просто не отпустили… Этот бугорок… Волна ужаса прокатилась по телу Одда. Он хрипло крикнул.
        Гундер ощерился, легонько ткнул носком сапога в плечо. Одд упал навзничь.
        - Плох ты, Одд, совсем плох, - сказал Гундер ласково. - А был совсем недавно такой сильный, целый день греб и не ныл. А теперь вот сразу устал. Лежи, отдыхай.
        Глум подошел, опустился перед Оддом на корточки, как перед тем бугорком.
        Гундер кивнул ему. Глум потянул к шее Одда обе могучие руки.
        Одним бугорком больше, одним меньше…

* * *
        Они втроем вошли в калитку треугольного ограждения, за которым стояли три дома, тоже образовавших треугольник. Дом Орма стоял ближе к лесу, а вторая калитка выходила к морю. Попадись им сейчас Орм на пути, худо бы ему пришлось. Еще одним бугорком стало бы больше. Орм на свою удачу вернулся в дом, закончив мастерить кресло.
        Они втроем поспешили в свой дом. Там их сторонники, там оружие. Сторонников немного, но пока многие рыбачат на море, управиться с Ормом можно и нужно с немногими сторонниками.

…Орм с Беляном устанавливали новое кресло для Хеге в удобном углу, Сивел расчищал место. Тесно в доме, потому и задача не так проста для выполнения, как кажется. Да еще и Ленок, как у него повелось, руководил процессом, потому получалось бестолково.
        Ленок мельком глянул в оконце, затянутое пузырем:
        - О! Белян, ты посмотри! Что там Гундер затеял? Люди его чего-то забегали, мечи тащат.
        Белян опустил массивное кресло на ногу охнувшему Орму, подался к оконцу.
        - Да-а… Что-то не то Гундер затеял…
        В соседнем доме то и дело хлопала дверь, слышался приглушенный гомон, звякало железо.
        - А пожалуй, нам оружными пора быть…
        Сивел мгновенно понял, заискал меч.
        - Хеге! - выдохнул Орм, опускаясь в новое кресло. Просто ноги на секунду подкосились.
        - Не время, Орм, не время рассиживаться. Вставай, оружайся. А там… посмотрим. Эх, рыбаки не вернулись! Мало нас…
        Голоса из соседнего дома вырвались во двор. Смутные тени приближались к их дому, размахивая кольями и копьями.
        - Задвигай засов! - скомандовал Белян. - Оружайся! Луки, стрелы - тоже сюда. Ленок, ищи! Быстрее!
        В дверь забухали мощные удары.
        - Эй, Орм! Вылезай! - Это Гундер. Груб Гундер, груб. - Хватит самому жрать хлеб, Орм! Мы тоже хотим! Не отдашь добром, возьмем силой!
        - Чего шумишь, Гундер? - ответил Орм, затягивая время, надевал кольчугу и шлем. - Сам знаешь, что это не для вас!
        - А нам что, с голоду подыхать? Отворяй! Выбивай, ребята!
        Удары в дверь забухали снова. Она скрипела, трещала и тряслась.
        - Сивел, ну-ка пугни их через окно стрелой!
        Дзинькнула тетива, лопнул пузырь на оконце, заверещал кто-то на дворе.
        Среди нападающих возникло некоторое замешательство. Но Гундер рявкнул:
        - Чего встали?! Вали дверь! И не высовывайся!
        Снова раздался стук, но… поодаль. Не в дверь, а в калитку, выходящую к морю.
        - Эй, Глум! - снова рявкнул Гундер. - Глянь, кто там грохочет в морскую калитку? Дай им хорошенько!
        Стучали рыбаки Торда, возвращавшиеся с ловли. Они и недоумевали, почему их не впускают. Шум и крики из усадьбы тоже насторожили.
        - А ну прочь отсюда! - крикнул им Глум, приоткрыв калитку.
        - Глум, ты что?! Это ж мы, рыбаки! С рыбой вернулись. Отойди, пройдем.
        - Не велено, отвали!
        - Кем не велено?! И что за шум?
        Глум вышел за ограду и притворил калитку. В руке - меч, на голове - шлем. Он попер плечом и замахнулся мечом.
        Кровь бросилась в голову Торду. Он, кормщик, и его не пускают в собственный дом! И кто?! Его подчиненный!
        Торд молниеносно вскинул весло, которым колотил в калитку. Глум не успел прикрыться, - удар разъяренного кормщика обрушился на шею. Глум упал, из носа, изо рта брызнула бурая струя. Торд со всего маху добавил веслом в бок. Глум засучил ногами.
        - Люди, бежим во двор! Там что-то не то! - Торд подхватил меч Глума, сорвал с него шлем, нахлобучил на себя.
        Вокруг дома Орма толпилось человек десять во главе с Гундером. Таскали дрова и хворост, готовясь поджечь дом.
        - Стой всем! Что тут делается? - крикнул Торд, как в былые времена его морских походов.
        - Не мешай, Торд! - огрызнулся Гундер.
        - Я тебе так помешаю, что своих не узнаешь! А ну разбегайся!
        - Отойди! Парни, бейте его! Он за Орма! Не отдадим хлеб, а Орму все равно не жить! Поджигай быстрее!
        И тут дверь дома распахнулась. На двор выскочил Белян с мечом в руке и щитом. Кольчуга, шлем. Глаза льдисто сверкали, изо рта вырывались нечленораздельные звуки. Он бросился на Гундера и страшным ударом меча в одно мгновение отсек кисть правой руки. Меч выпал, а кисть болталась на оставшихся жилах.
        Гундер опустился в снег, орошая его алыми струями.
        Белян бросился на остальных мятежников. Те врассыпную.
        - Берсерк, берсерк! Спасайся! Берсерк! - вопили они вразнобой.
        В мгновения двор опустел. Только Орм, Сивел и Беляк стояли при всем оружии. Да Ленок боязливо выглядывал из двери. Ну, и Гундер, понятно, лежал в снегу, впав в беспамятство от болевого шока.
        Из-за угла дома высунулся Торд, показывая пустые ладони и давая понять «берсерку»: мол, это я, Торд, а не кто другой, Торд я, за Орма я… вот и Гундер сказал…
        Белян стал успокаиваться. Лицо отходило от напряжения. Он тяжело дышал, пот градом катил по лицу.
        - Ну, и напуга-а-ал ты нас, - очень мирно протянул Торд.
        - Ух! - выдохнул Белян. - Второй раз такое со мной. Ничего не мог с собой поделать.
        - Зато вмиг всех разогнал!.. А что тут случилось? Орм?
        - Сам не знаю. Вдруг явился Гундер и стал требовать зерно. Ломился в дверь, потом стал поджигать, да ты помешал. Потом Белян рассвирепел и выскочил. Мы за ним, но он и сам справился. Вот так.
        Торд подошел к раненому, пнул ногой:
        - Эй, Гундер! Гундер, эй!
        Гундер остался недвижим.
        - Неужто готов?
        - Да нет, дышит, - подоспел Ленок, склонился над поверженным. - Но в беспамятстве. Надо Вефа позвать, лекаря нашего…
        - Погоди пока, - придержал Белян. - Он, Гундер, все равно ничего не скажет. Даже если в себя придет. Видно, виноват сильно… Надо вот что… Надо всех мятежников собрать да допросить. Момент сейчас удачный. Истины момент.
        - Верно! - кивнул Орм. - А ну лови лихих людей! И сюда их, ко мне! Суд учиню!
        Первым притащили Глума, скорчившегося и бледного. У него было сломано ребро, шея распухла и побагровела.
        - Говори!
        Глум молчал, дышал часто и хрипло. Молчал. Вот тот случай, когда не подчинился вышестоящему. Оно и ясно, если знать, кто бугорок в лесу спроворил.
        Привели Льота.
        - Говори, кривой! Говори, что побудило Гундера напасть на нас? - Орм приподнял концом меча подбородок плененного.
        Кривой Льот не отличался храбростью и не стал запираться.
        Орм побледнел снежно. Вскинулся. Меч молнией описал дугу и опустился - на голову Глума. Хрусть - и пополам…
        Кривой Льот ойкнул, упал в снег и юркой змеей пополз подальше, подальше.
        Орм тускло посмотрел вослед: и до тебя, кривой, дело дойдет, а пока… С мечом на изготовку грузно пошел к бездыханному Гундеру, готовясь изрубить в куски. Но его догнал Белян, облапил сзади, остановил:
        - Погоди, Орм, погоди… То слишком легкая смерть для него будет…

16
        Усадьба после мятежа притихла. Орм требовал карать каждого второго из приспешников Гундера, не вникая, насколько кто виноват. Торд и Белян таки убедили его ограничиться казнью вожака. Гундера в полусознательном состоянии отволокли на опушку леса - туда, где нашли тела Хеге и Одда. Оставили его повешенным за ногу на суку дерева. Следующим утром нашли обгрызенным волками и лисицами. Закоченевшее тело покачивалось на ветру, множество звериных следов испещрили весь снег вокруг. Решено было не предавать тело земле, а оставить хищникам.
        Кривой Льот получил двадцать палок и теперь валялся в темном углу дома, стеная и охая, но довольный, что остался жив. Остальные сторонники Гундера тоже получили свою долю палок…
        За оградой появились первые холмики с крестами - Хеге и Одд…

* * *
        А жизнь продолжалась. Забота о пропитании гнала охотников в лес за добычей. Но ее становилось все меньше. Приходилось забираться все дальше от берега.
        В один из дней ватажка Сивела ушла на два дня от усадьбы и разделилась на две группы. Белян услышал далекий крик Сивела, а затем и чужие вопли. Та-ак… Вот и оно! Белян с лекарем Вефом бросились на крики. Снегу выпало много, и бег был труден. Они проламывались прямиком, опасаясь, что не поспеют.
        Вскоре увидели продиравшихся сквозь подлесок Сивела со товарищи. Те постоянно оборачивались и пускали стрелы в склерингов, которые подступали, прячась за деревьями.
        - Держись, Сивел, мы идем! - сорвал голос Белян, на ходу прилаживая стрелу к тетиве. Облучье цеплялось за кусты и ветви, мешал бурелом под ногами.
        Стрелы падали в снег и впивались в стволы деревьев уже совсем рядом. Белян видел, что Ленок хромает, а у Торда рука плетью. Сивел пока жив-здоров.
        Меж стволов замельтешили склеринги. Их было человек десять, вооруженных луками и копьями. Они перебегали от дерева к дереву, красные рожи свирепо скалились.
        Беляну преградил дорогу огромный поваленный кедр с вывороченным корнем. О! Хорошая позиция для обороны.
        - Сивел, быстрей сюда! Передохнешь! Ребята, поднажмите!
        До бегущих было не более десяти шагов. Они торопливо подлезали под ствол, пока Белян с Вефом стреляли из луков.
        Склеринги замешкались, встретив отпор.
        Преследуемые повалились у ствола, тяжело дыша и отплевываясь.
        Сивел стирал с лица кровь снегом.
        - Ранен, братка? - всполохнулся Белян.
        - Царапина, - процедил Сивел. - Вефа сюда! Торду руку перебили. И Ленок тоже…
        Обломок стрелы торчал из бедра Ленка, но неглубоко. Веф споро вытащил обломок, перетянул ногу ремешком. Торду наложил шину из ветки кедра, тоже связал ремешком. На первое время сойдет!
        - С чего это у вас началось? - спросил Белян, вглядываясь в сторону неприятеля.
        - Да как? Выходим на опушку, ничего не подозреваем. Глядь, а там эти гуськом выходят почти навстречу. Шагов этак пятьдесят, не более.
        - Ну и что ж?
        - А то! Мы остолбенели, и они остановились. Тут кто-то из них исподтишка стрелу пустил. Вишь, скулу мне раскровенила! - Сивел отбросил красный комок снега, зачерпнул свежего. - Ну, и все сразу заорали.
        - А потом?
        - Потом они к нам, а мы наутек. Пока луки сорвали да стрелы наладили, они нам в спину. Хорошо, кустарник густой да куртки толстые. А Торд поскользнулся просто, упал на руку неловко… - Сивел навострил ухо. - Что-то тихо стало? Где ж они, краснорожие?
        Сглазил. В тот же миг туземцы выскочили из леса, с дикими воплями и визгом устремились на моряков. Затренькали тетивы. Тридцать шагов - не расстояние. Передовые склеринги уже перепрыгивали через ветви дерева, обходя защитников сбоку.
        - Копьями их, копьями! - взревел Белян. - И ножи готовь, ребя!
        Копья копьями, ножи ножами. Но и стрелы свое сделали - свалили двух склерингов наповал. Остальные, не добежав, повернули в сторону и скрылись среди ветвей.
        - Неужто отбились? - Ленок мелко дрожал побелевшими губами.
        - Кажись, так, - определил Белян. - Однако надо уходить. Не то вернутся с подмогой. А до берега далеко. Сбирайтесь, ребя. Ребя? Веф, ты чего?..
        Веф скорчился на снегу, закрыв лицо руками. Не отзывался и только слабо покачивал плечами. Руки разнять не мог. Сквозь пальцы сочилась кровь.
        Склеринги, получается, тоже горазды в стрельбе из лука…
        Силой разняли руки Вефа. Стрела косо пронзила глаз и вместо него теперь зияющая рана. Лицо в крови, борода слиплась в комок бурого цвета.
        - Эх ты! Угораздило тебя, лекарь! Как же это? - Белян сокрушенно покачал головой.
        - Ничего, это без руки или ноги трудно! А без одного глаза сто лет жить можно. Другой зорче станет, - успокоил как мог Сивел и снегом отер лицо.
        - Тряпицей давай замотаем, - засуетился Ленок. - Баб тут нет, и до свадьбы далеко. Так что заживет. Ты, Веф, еще нас всех полечишь! И переживешь!
        По прежним следам потянулись назад. Об охоте уже не думали, а больше оглядывались назад да прислушивались к звукам. Ленок шел трудно, опирался на палку, но не ныл. Его оставили замыкающим - дорога малость лучше будет после остальных. Веф придерживал тряпицу и часто натыкался на деревья, не привыкнув смотреть одним глазом. За все время он не проронил ни слова и беспрерывно трогал тряпицу на лице. Торд же шел как-то боком, оберегая перебитую руку. М-да, воины…
        Надвигалась ночь. Тени густели, ветер усиливался. Тянуло сыростью близкого моря, лес шумел таинственно и грозно.
        - Надо искать место для ночлега, - сказал Сивел шагавшему впереди Беляну.
        - Да вот думаю, не настигнут ли нас ночью склеринги?
        - Не похоже. Раз засветло их не видать, значит, за подмогою им далеко идти. Пока туда-сюда - и ночь пройдет.
        - Все ж надо на пригорке открытом устроиться. Обзор дальше. В кустах да чащобе враз накроют.
        - То верно. Поищем.
        Уже почти в темноте набрели на поляну, обрывавшуюся заснеженным оврагом в переплетении сучьев и веток. Дальше нечего искать. Ночью не наищешься. Располагаться надобно.
        - Глянь-ка, Веф с Ленком отстали далеко, - приметил Сивел. - Не пропали б в темноте. Пойду подмогну.
        - Давай. Только осторожней, братка.
        Белян стал рубить тонкие деревья и таскать к лагерю, устраивая примитивную ограду. Торд как мог одной рукой укладывал лапы хвои для постелей. Ветер пробирал холодом. Подтянулись Ленок с Вефом, влекомые Сивелом.
        - Костер придется не разжигать, - сказал Белян с сожалением.
        - Думаешь, они без костра нас не сыщут? Склеринги кого хочешь найдут и ночью. Следопыты, чай… А без костра пропадем, закоченеем. Чему быть, того не миновать. Если уж найдут нас, так пусть попробуют взять нас тепленькими, а не холодненькими! - И Сивел, не дожидаясь ответа, стал собирать сушняк.

* * *
        Ночь прошла спокойно. Никто не появлялся. Удалось подстрелить рысь и пару тетерок. Вот и вся добыча.
        Близился конец пути. Ленок тащился на плечах то Сивела, то Беляна. Нога распухла. Только на голых от леса полянах он ковылял, опираясь на палку. Скрипел зубами, но молчал. Веф вообще шел едва-едва. Он то и дело оглядывался, причем по инерции незрячим глазом. Самое странное, что он-то первый и приметил за спиной:
        - Склеринги!
        Мелькнула тень, прыгнула в кусты.
        Да, они, склеринги… Леший их забери! Догнали!
        - То разведчик, не иначе, - определил Сивел. - Значит, и остальные недалече. Поспешать надо.
        - Перейди назад, братка, - сказал Белян. - Если что, отбивайся стрелами и кличь нас. Только не отставай!
        - Море! Наконец-то! - выдохнул Торд, углядев в просветах ветвей серое бескрайнее пространство. - Море видно! Поспешай! Пришли!
        Он кособоко припустил вниз по склону.
        И тут сзади раздался визг склерингов.

* * *
        Падая и спотыкаясь, задыхаясь от усталости, моряки скатывались с пологого холма и неслись к усадьбе. До нее еще с полверсты.
        Склеринги верещали шагах в трехстах позади. Но уже в двухстах. Уже в сотне…
        - Красные настигают! - крикнул Сивел брату. Он с Беляном перестроился в арьергард, прикрывая раненых
        - Много ль их, братка?
        - Пока трое к нам рвутся! Остерегись, братка!
        Трое краснокожих, воздев каменные топорики, с криками и визгом кинулись на братьев.
        - Сивел! Топор держи, а я встречу копьем!
        Белян ткнул в живот первого склеринга, бросившегося на него. Не стал вытаскивать копье из поникшего тела, а взялся за топор.
        Сивел уже отмахивался своим:
        - Держусь, братка! Еще как!
        Он метнул опасное орудие в набегавшего склеринга. Угодил в грудь. Склеринг рухнул. Единственный оставшийся краснокожий кинулся на противника, но сзади на него навалился Белян и пронзил диким по силе ударом ножа.
        Эх, если б тех склерингов было всего трое!
        - Сивел, не мешкай! Побежали! Да топор подбери!
        Тяжело дыша и спотыкаясь, братья побежали к усадьбе, все никак не догоняя раненых, ушедших вперед. Вослед неслось свирепое улюлюканье набегающих склерингов числом поболее. Рядом ударила стрела.
        Выскочили на ровное место, после которого в двухстах шагах темнела усадьба. Торд, Ленок и Веф уже добежали до ограды. Из-за нее уже выбегали навстречу свои, размахивая копьями и топорами.
        - Ого-го! - прокричал Белян, привлекая к себе внимание. Ноги задеревенели, в груди не хватало воздуха.
        Шагов пятьдесят отделяли их с Сивелом от преследователей. А таковых было теперь не менее полусотни, раскрашенных черной и красной краской. Но моряки из усадьбы, человек тридцать, уже набегали.
        В общем, Белян и Сивел оказались, как всегда, в центре. И как всегда, не очень-то и хотелось.
        Началась свалка. Волей-неволей пришлось в ней поучаствовать. Битва нарастала по мере прибытия все новых и новых воинов с обеих сторон.
        Но любая самая жестокая битва заканчивается победой кого-либо. Моряки дружно встретили разрозненную толпу туземцев, и те быстро сообразили, что встретили сильного противника. Каменные топоры разлетались на куски при встрече со сталью. Длинные увесистые копья быстрее доставали склерингов, а стрелы пронзали тела почти насквозь с такого расстояния.
        И не успели братья толком вступить в схватку, как склеринги с воплями и завываниями бросились назад в лес, унося раненых и убитых.
        Моряки бросились было в погоню, но склеринги оказались проворнее, растворились в наступавшей вечерней темноте.
        Отбились!
        Отбились-то отбились. Однако что там назавтра? А послезавтра?
        Запаса продовольствия нет. Охотники ничего не принесли. Хорошо, хоть сами уцелели. А ведь измором могут взять краснокожие…

17
        Осада - дело долгое. Краснокожие сначала попробовали нахрап.
        На другой день толпа склерингов в две сотни человек выбежала из леса и бросилась на ограду. Моряки успели выпустить по две-три стрелы и взялись за копья и топоры.
        - Не давай спрыгивать внутрь! - орал Белян, носясь вдоль ограды, рубая топором на длинной рукояти.
        - Да как не дать! Их много! Не успеваем!
        Туземцы настойчиво лезли через ограду. Несколько окровавленных тел уже висели на кольях, но это не останавливало остальных.
        - Дом горит! - раздался отчаянный голос.
        Кто-то из склерингов пустил стрелу с подожженной смолой. Попал.
        Как всегда при битвах, получилось бестолково. То ли пожар тушить, то ли от наседающих отбиваться. И ни того, ни другого не получается сделать. Но в конечном счете, что интересно, получается и то, и другое. Вопрос, какими силами? Но то вопрос уже для летописцев, которые все равно приврут.
        Главное - не процесс. Главное - результат.
        Дом все-таки уцелел. Ну, ремонт большой нужен. Но уцелел. Больше двадцати трупов усеяли двор усадьбы, столько же было в ранах. Склеринги отступили - назад в леса.
        Четверо из них оказались схвачены и теперь со связанными руками ждали своей участи. По медным лицам пробегали судороги - страх-то перед пришельцами все же велик.
        - Казнить! Повесить! - роптали моряки.
        - Нельзя озлоблять склерингов, - отвечал Орм. - Нас и так мало. Надо постараться замириться. А так они с нас спросят за казненных.
        - Пусть спрашивают! Не боимся мы их!
        - Я не про страх! Конечно, не боимся! Но пятерых наших убили, да раньше один погиб.
        А сколько раненых? Почти каждый. Как отбиваться будем? А если у них подкрепление подойдет? Кто их знает, сколько подойдет новых воинов! Надо мириться. Иначе гибель!
        - Правильно говорит Орм! - весомо, грубо и зримо поддержал Орма Белян.
        - И нечего тут спорить! - поддакнул Торд.
        В общем, вот и решен вопрос. Орм, Белян, Торд - экий триумвират. Поди возрази.
        - Отпустим одного из них на переговоры, - сказал Орм. - Пусть присылают своих вождей. Будем пытаться торговать.
        - А кто этого одного наущать будет? - неосторожно поинтересовался Ленок. Тут же осекся, но поздно.
        Подтверждающая тишина была ему красноречивым ответом. А нога… Да заживет нога! Главное, язык. Он без костей.

* * *
        Покалякал Ленок с пленными склерингами - одному ему понятным языком. И ведь вменил он им нужное! Развязали склерингов. Отпустить не отпустили, заперли в кладовой, посадив на цепь. Так вернее будет. Народец ушлый, от него всякое можно ждать. С железом им не совладать, неведомо оно им. А вот одного из них, раненного весьма легко, и впрямь отпустили: посланником будешь. Ступай к своим вождям и скажи…
        На другой день прибыли три вождя в пышных головных уборах из перьев, свисавших за спиной цветастым покрывалом. Каменное выражение лиц. Они молча расселись на полу. Задымили трубки, сизый дымок наполнил помещение.
        После угощения и поочередного выкуривания трубок Ленок приступил к переговорам. Он много говорил, но больше объяснял жестами. Вожди кое-что понимали и одобрительно кивали головами. Перья при этом грациозно качались, амулеты и ожерелья из когтей рыси и медведя глухо постукивали.
        В ход пошли рисунки на чисто выметенном полу - это лучше воспринималось склерингами.
        А когда их угостили вином, они и вовсе оживились.
        - Они не знают вина, - шепнул Сивел брату. - Смотри, как повеселели. Дело пойдет теперь.
        И в самом деле, скоро вожди сбросили с себя маску величия, и разговор стал общим. Никто ничего не понимал, но каждому хотелось выговориться.
        Под вечер перемирие было достигнуто. Вожди ушли, вскоре на дворе и за оградою запылали костры и запахло мясом. И хотя явно чувствовалось отчуждение склерингов, но перемирие давало ощутимые плоды.
        - Пока они не передумали, - Торд отвел Сивела от пиршественного костра, - надо завтра же отрядить отряд за мясом. Поведешь ты с братом. Но быть осторожным. Наденете кольчуги и легкие шлемы под шапки.
        - От тяжести пропадем в дороге.
        - Лучше от тяжести, чем от стрелы. Собирайся. Топор и меч прихватите боевые, так надежнее.
        - Ох и нагружаешь ты нас, Торд.
        - Дело требует того, Сивел. И больше пяти человек не берите. Здесь тоже надо иметь защиту.
        - Вы тут держите эту ораву подольше. Дня два хотя бы.
        - Так и будем стараться. Вино пока есть.

* * *
        Еще ночью отряд охотников отправился в лес. Орм с Тордом продолжали помаленьку потчевать вождей и шаманов вином, а остальные воины рыскали по ближним лесам в поисках оленей и лосей. Племя надо кормить, а тут еще непрошеные гости требовали своего, и вожди их поддерживали. Старший вождь сахем особенно старался угодить бородатым людям. Он как-то быстро пристрастился к вину, и Орм опасался, что, когда запас горячительного иссякнет, вождь перестанет поддерживать их. Но дело решилось само собой. Через три дня молодые вожди и охотники заволновались. В ближних лесах дичи не стало, и надвигался голод.
        На совете вождей самый молодой из них, Ночная Сова, позволил себе упрекнуть сахема в употреблении веселящего питья и потребовал немедленно уходить в дальние леса на новые угодья.
        - Наши жены и дети хотят мяса! Его здесь нет больше. Олени ушли, и мы должны следовать за ними.
        - Больше нам нельзя тут оставаться, Красная Лисица, - поддакнул еще один вождь. - Веселящая вода до добра не доведет. Ты, Красная Лисица, стал гниющей шкурой дохлой лисицы. Опомнись!
        - Что скажут старейшины племени, Красная Лисица, когда узнают, в кого ты превратился, - укорил еще один.
        Красная Лисица долго думал, не подымая глаз. Ему, старому сахему, приходится на старости лет слушать от молодых такие упреки! Но и веселящая вода уж очень хороша. Однако - родное племя. Он тяжело вздохнул:
        - Ваш совет мудр, и я его принимаю. Собирайте лагерь. Сразу же и отходим дальше в лес. Я все сказал.
        Он не принял прощальной чарки и удалился в гордом одиночестве.
        Воины не смели приблизиться к вождю и топтались в нерешительности. Моряки тоже с некоторым волнением глядели вождю в спину и гадали, какие мысли ворочались в его голове, и не потекут ли они в невыгодное для викингов русло.
        - Все ж нехорошо мы сделали с вождем, - молвил Белян, когда воины отошли довольно далеко.
        - Может, еще рвать волосы на своих головах, раскаиваться в содеянном? - Торд поморщился, придерживая перебитую руку. Между прочим, не будь склерингов, рука была бы в порядке.
        - Да нет, просто жалко глядеть на него! Видать, никогда вина не пробовал, вот и упился.
        - Не нам жалеть медноголовых! О своей голове думать надо. Что возьмешь с язычника? Дикари.

* * *
        Моряки ремонтировали полусгоревший дом, и бодрый перестук топоров перекликался с такими же бодрыми голосами. Успешное заключение перемирия с туземцами вселяло уверенность и спокойствие.
        - Теперь заживем! - подбадривал Ленок, ковыляя на самодельном костыле среди стружек и щепы.
        - Если выживем, - угрюмо буркнул Белян.
        - Что такой хмурый, Белян? Весна скоро, а ты невесел!
        - Где дичь добывать станем? Все распугали. Надолго хватит припасов, оставленных склерингами? Кумекай!
        - Э, Белян! Боги к нам милостивы, да и святой Николай-угодник с нами. А старые боги норвегов? Тоже от нас не отвернулись. Почитай, что все за нас. Вывернемся! Впервой, что ли?
        Белян махнул рукой и отвернулся, яростно застучав топором.
        - Ого-го! Гляди! - лекарь Веф с черной повязкой на глазу, сидящий на коньке кровли, указывал пальцем в море. Такое впечатление, что, потеряв глаз, он стал зорче.
        На самом горизонте темнел парус. Ветер был слаб, судно двигалось медленно.
        С минуту моряки смотрели как зачарованные. Потом бросили работу и стали орать и прыгать по двору. Некоторые выбежали за ограду и понеслись к берегу. Тотчас навалили кучу валежника и плавника, запалили костер.
        Постепенно все жители, могущие ходить, собрались на галечном пляже и с нетерпением стали ожидать судна. Через час стало видно, что вновь прибывающие такие же моряки, как и они. По всем приметам, узнавались знакомые очертания судна, и даже манера гребли была знакома, выдавала своих.
        - Орм, а не прихватить ли оружие? - мрачно молвил Белян.
        - Свои ж, Белян! Какое оружие? Еще через час будем пир гулять! И откуда они тут взялись?
        - Медноголовые говорили, что где-то есть наши поселения…
        С приливом судно вошло в бухту. Средних размеров торговое корыто, какие часто бороздят воды старой Европы. Но здесь оно казалось прекрасным и благородным, как древний дракар викингов тех славных времен, когда народы трепетали при одном лишь упоминании о них.
        Моряки с криками бросились в студеную воду, обдаваемые брызгами и пеной. Сильные руки схватили борта и повисли на них, силясь втянуть судно на берег. Гомон и приветственные крики, расспросы и восклицания так и сыпались. Куда девалась морская степенность грубых, закаленных опасностями моряков. Радость переполняла души, а ликование от встречи мешало связно расспросить и рассказать.
        На судне оказалось две дюжины норвегов. Одежда грязна и обтрепана. От них разило нечистотами. Впрочем, тутошние тоже не очень хороши в этом смысле. Общению это не мешало.
        Поспело мясо на кострах. Орм выкатил последние запасы вина.
        - Так вы, значит, с того ближнего острова, который мы в прошлом году проплывали? - в который раз спрашивал Торд.
        - Того самого, - в который раз отвечал кряжистый рыжеватый детина Аульв, кормщик.
        - Вот бы заметить в свое время!
        - Никак не могли. Мы обосновались на северном берегу. Но и сюда в первый год заходили однажды. Потом забросили.
        - И далеко это?
        - Почти всю ночь шли и вот день. Ветер, правда, слаб, но миль тридцать будет. А может, больше. Кто их тут считает.
        - А с чем сюда прибыли?
        - Несколько дней назад охотники принесли весть о большом дыме в вашей стороне. На костер не похоже, на лесной пожар тоже, да и не время ему. Решили посмотреть. Предполагали наших людей встретить. Как видно, не ошиблись.
        - А это мы горели. Медноголовые напали и пожгли малость. Теперь ушли с миром.
        - Мы тоже в первый год с ними дрались постоянно. Теперь загнали их в дебри, а скоро и совсем утопим в проливе! - В словах Аульва просквозила большая злость.
        - А мы замирились. Так спокойней.
        - С миром никак с ними не получается! Это кровожадные и хитрые скоты, которых надо только резать. Иначе житья не дадут!
        Торд не стал спорить, заметив, сменил тему:
        - И много ж вас там, на острове, собралось?
        - Пятьдесят три человека. Было больше, да умерли или погибли в стычках. - Аульв подумал и добавил глухо: - Одиннадцать женщин да десяток малышей, что с собой притащили или родились уже тут.
        - Тяжело приходилось?
        - Всяко бывало. Места хорошие, но красные скоты мешались постоянно. Приходится быть начеку.
        - И так три года, - задумчиво молвил Торд и многозначительно глянул на Орма, сидевшего тут же. - И что ж думаете делать дальше?
        - А вот весной, как штормы стихнут, в Гренландию лес отправим да мелочь разную. Может, женщин прихватим малость, а то у нас тут свара случается из-за них.
        Орм заметил алчный огонек в глазах Аульва и… моментально невзлюбил гостя. Память о Хеге была еще очень свежа.
        - Ну, и вина, конечно, запасти надо. А то вон, гляди, на такую ораву твой один крохотный бочонок! - Аульв опрокинул в рот последнюю плошку с вином, рыгнул, утерся рыжей бородой.
        Ему, кстати, много и не понадобилось. Пожалуй, вождь Красная Лисица и тот хмелел медленней. Аульв же впал в пьяную веселую агрессию после третьей. Ну, кому весело, а кому не очень.
        - Эх друг! - тыкал своей бородой в лицо Орму Аульв. - Давай соединимся с тобой и заживем славно. Можно здесь, а хочешь, и у нас. Но тут надо еще красных скотов разогнать.
        - Да полно тебе на них лаять, Аульв. С ними можно поладить, это куда выгодней.
        - Брось, друг! Ты ничего еще не знаешь. Они всегда тебя подведут! Их только резать и резать! - Аульв скрипнул зубами. Глаза Аульва налились кровью. - Так-то, друг!
        Вот так вот сразу и друг? Друзьями в одночасье не становятся. Пришедшие с моря норвеги, подвыпив, уподобились своему верховоде. То есть как бы веселились, но исходила от них скрытая угроза. Того и гляди, веселье в драку перейдет.
        Но нынче все-таки обошлось. Напировались.
        А на сытый желудок какая драка?! К тому ж стемнело. Ветер с моря вынес волны тумана. Сразу стало сыро и холодно. Спать пора…

18
        А поутру они проснулись. Вот тут скрытая агрессия могла и вспыхнуть в полную силу. Во-первых, после вчерашнего всех мутило и знобило. Во-вторых, вчера на радостях от встречи тутошние выставили почти все запасы, а пришлые не преминули эти запасы похоронить в своих могучих животах. Так что скрытая агрессия была обоюдной.
        - Орм, - предложил Белян, - давай-ка мы с Сивелом на охоту, что ли, сходим.
        - Вдвоем?
        - Ну, а как? Ленок наш еле ковыляет, Веф окривел, Торд руку свою нянькает. А на охоте спайка нужна. Да и тут пусть людей поболее останется. Что-то не нравятся мне наши гости.
        - Мне тоже не нравятся, - согласился Орм. - Звероватые какие-то.
        - Вот мы дичи набьем, поделимся. Может, добрей станут…
        - Тоже верно. Может быть… Но вы ненадолго, так?
        - К вечеру обернемся. Маловато, конечно, времени. Дичь-то вблизи пораспугали. Но уж что добудем, то добудем.

* * *
        Добыли они полдюжины тетерок, полдюжины зайцев - на двоих. Оленя бы, да олени давным-давно сгинули в окрестностях. Но и добытая дичь - груз немалый. Ступали тяжело. Еле к вечеру поспели вернуться.
        Еще издали услышали шум в усадьбе. Во дворе толпились люди, махали руками.
        - Никак, заварушка все-таки получилась, братка!
        - Поспешим туда, братка! Может, подмога нашим нужна!
        Поспешили.
        Во дворе застали всех жителей усадьбы и гостей. Шел спор о переселении тутошних на остров. Горячий шел спор.
        - Что нам делать там? - силился перекричать толпу Орм. - Мы по весне домой подадимся. Мы и так тут засиделись! Хватит!
        - Чего ты забыл дома? - рычал рыжий Аульв. - Здесь богатства сами лезут в руки! Знай не зевай! Соглашайтесь, люди! У нас и женщины есть! Заживем! У нас и ячмень есть, и хлеб!
        - То-то вы вчера на запасы наши накинулись, будто год не ели! - уязвил из толпы Ленок.
        Рыжий Аульв поискал выскочку налитыми кровью глазами, нашел. Рявкнул:
        - Не слушайте того, хромого! Что он понимает?! Да он и не наш! По говору слышно! Кто это у вас затесался?! Своих не хватает, что ли?!
        - А то наше дело, не ваше! - трубно ответил подоспевший Белян, дружески похлопал могучей дланью по плечу тщедушного Ленка.
        Они, Белян и Аульв, встретились взглядом. Долго смотрели. Не выдержал рыжий, отвел глаза. Снова поворотился к Орму:
        - Так что, друг?! Что скажешь все-таки?!
        - А я сказал уже. Разве нет? - Орм вздернул подбородок.
        - Ты-то сказал. А люди твои? Не эти, которые не наши. Викинги что скажут?
        Толпа неясно загомонила. Толкуй как пожелаешь.
        - А чего они к нам пристали? - вполголоса спросил у Ленка Сивел, тоже подоспевший.
        - Говорят, что люди нужны. Больше людей будет, так легче им и нам, значит, жить в этих краях.
        - Пусть лучше живут сами по себе. А мы сами по себе. Пошли, что ли, дичину нажарим. Негусто ее, но для своих довольно будет.
        - И то!.. Нет, все же с пришлыми поделиться надобно, - рассудительно изрек Ленок. - С голодухи, вон, совсем звереют.
        - И то!..
        Рыжий Аульв продолжал бушевать:
        - Раз вы не соглашаетесь переселяться к нам, тогда мы к вам переселимся! Тут обоснуемся! И дичи здесь много больше, чем на острове! А скотов медноголовых мы отсюда погоним.
        - Но не нас, Аульв? - опасно улыбнулся Орм. - Нас не погонишь?
        Рыжий поперхнулся. Повисла тяжелая пауза.
        - Так ведь зачем - вас? - с трудом нашелся рыжий. - Вы же сами собираетесь домой отсюда. Ты ведь так сказал, друг?
        - Вот когда мы покинем эти места, - твердо ответил Орм, - тогда можете занимать и берег, и дома. Живите…
        - Договорились! - Аульв удовольствовался малым.
        - А дичи тут и впрямь много! - примиряюще проблеял Ленок, указывая на Беляна и Сивела, обвешанных тетерками да зайцами. - Может, вам подкрепиться не помешает? На дорожку…
        И это было уже весьма недвусмысленно. Мол, гости дорогие, не надоели вам хозяева, а?

* * *
        Аульв со товарищи отплыл. Но обещал вернуться. Как бы по дружбе. Гм! Дружба дружбой, а табак врозь. Табак? Ну да, так викинги назвали пахучую траву, которую склеринги в свои трубки заталкивали и дымили.
        Орм вздохнул с заметным облегчением:
        - К тому времени, как они вернутся, мы, может, и домой отплывем. Надо закончить заготовку бревен для Гренландии. Не с пустыми ж руками туда плыть.
        - Сделаем, хозяин, - пообещал Торд. Рука у него уже вполне сносно действовала. - Но больше о еде бы подумать. Все подмели, а до весны еще месяц.
        - Гостей проводили - теперь займемся ловлей. На рыбу одна надежда. Каждый день ходить в море.
        - Погода б позволила.
        - Молиться будем.

* * *
        Теплые ветры стаскивали снег с бугров. Птицы кричали уже радостные песни жизни. Лес стал топким и грязным.
        - Что, Белян? Опять загрустил? Морскую даль чуешь? - по обыкновению балаболил Ленок, но с сочувствием.
        Белян отмалчивался, старался подольше оставаться в лесу. Стал приносить яйца из гнезд, орехи у белок изымал. Рыбу не ел. Разве что через не могу. Рыба морем пахнет. А с морем у Беляна отношения не сложились. Он все подвоха ждал от моря. Ну и… дождался. И не он один, а все тутошние.
        Всего две недели миновало, как Аульв со товарищи отбыл, и вот он снова показался на горизонте.
        Прежней радости при появлении судна в зоне видимости мало кто выказал. Смотрели с опаской, как лодья Аульва осторожно огибала косу и втягивалась в бухту.
        - Ого-го, на берегу! - донесся с борта уже знакомый рык. - Держи конец!
        - Чего так рано? Мы и не ждали тебя!
        - Как обещал, так и должно случиться! Принимайте гостей!
        - Угощать нечем! Сами кору грызем! У тебя просить собираемся!
        - Я угощу! Я добро помню! Подмогните!
        Дружно, хоть и без особого энтузиазма, моряки подтащили судно к берегу. Оно заскрежетало днищем по гальке.
        С бортов глядели женщины и даже дети. Гам и суета поднялись на берегу. Стали выгружать кули и мешки, инструмент и орудия.
        К вечеру все грузы и люди были выгружены, и судно подтянули повыше. Время штормов еще не окончилось, и посудину могло смыть.
        - Ну, вот и управились! - отдуваясь, утер трудовой пот со лба рыжий Аульв, хотя сам при разгрузке палец о палец не ударил, только орал надсадно. - Будем соседями! А пока угощаю, чем бог послал.
        Женщины уже пекли лепешки и варили похлебку из рыбы и ячменя. В бочке разбалтывали питье, вонь от которого доносилась до самого дальнего уголка двора усадьбы.
        - Подходи-угощайся, други! - широким жестом пригласил Аульв.
        Орм стал мрачен. «Вообще-то мы так не договаривались, рыжий. Мы не так договаривались, рыжий».
        Но Аульв усердно делал вид «А что тут такого?!». Сказал же ему друг Орм, что по весне собирается покинуть эти насиженные места? Сказал. Так вот она, весна, и есть. А не успел собраться, значит опоздал. Сам себе виноват.
        - С новосельем всех нас! - кричал Аульв, и в ответ слышал одобрительный рев своих людей. - Пусть на новом месте нам будет хорошо и радостно!

19
        Отшумели ручьями снега. Молодая трава стремительно выбросила свои стрелы к солнцу. Рыба пошла густыми косяками - только успевай выхватывать да вялить на дымных кострах и на солнце.
        Штабеля отборных бревен приготовлены к погрузке. На берегу - оживление и суета. Дичь пошла хорошо, люди ожили, повеселели.
        Белян и Сивел со своими охотниками били оленей и лосей, но больше все птицу - та летела на север густыми стаями и садилась в ближних озерках на отдых.
        Люди Аульва строили дома, едва поместив их в усадьбе. Готовились к распашке участка, свободного от леса. Зерно заготовлено и ждет своего часа. Женщины копали грядки под огород, и только малые дети оставались без дела, ползая в грязи, развлекаясь по-своему, по-детски.
        - Орм, подмогни с распашкой моим людям, - просил Аульв мнимо дружелюбно.
        - И что было бросать насиженное место, а теперь опять пупки рвать на этой целине! - отчужденно отвечал Орм.
        - Да ты только с десяток людишек дай дня на три-четыре. Не управляемся, Орм. Земля ждать не может, а если что, так оголодаем зимой. Сам пойми, что без этого нам не протянуть. Потом легче будет.
        - Ладно. Дам людей, но кормить будешь сам. У меня с едой не густо.
        - О чем разговор, друг!

* * *
        Солнце с каждым днем припекало. Туманы становились редкими. Орм торопил людей с починкой и просмолкой судна. Кнорр лежал на берегу, вокруг копошились моряки.
        Новоселы торопились распахать клин, выбранный под посевы. Пятеро женщин сбивались с ног, готовя еду и смотря за детишками. Много работы у них было и с четырьмя овцами, приплывшими с людьми. Их берегли и лелеяли, надеясь получить целую отару через пару лет.
        Среди женщин было и странное существо, которое беспрестанно бродило по взгоркам, опираясь на клюку и бормоча себе под нос. Серо-желтые космы свисали пучками и слипались в сальные пряди. Одежда едва держалась на худых плечах.
        - Что за старица, братья? - спрашивал Ленок, поглядывая, как старуха ползала по косогору, выискивая что-то.
        - Да родственница Аульва, тетка его, - ответил Сивел.
        - Это и я знаю. Что он ее таскает за собой? Не кормит, колотит.
        - Нам-то что? Пусть ее. Никого не трогает… - сказал равнодушно Белян.
        - Может, баальница она? - опасливо предполагал Ленок.
        - Может, и так. Всяко может быть.
        - А племяш-то ее не жалует. С собакой лучше обращается. А тут все же родная кровинушка.
        - Рыжему переступить через любого, даже через родного - раз плюнуть, - сплюнул для наглядности Белян.
        - Не люб он тебе, Белян, а?
        - А чего его любить? Зверь и тот не так лютует…
        Старуху Аульв не кормил. Она изредка садилась поодаль трапезничающих. Не просила, но ждала… Иногда ей кидали кости или кусок, объеденный до того, что там и выдрать нечего. Она глодала…
        - Что ей бросают, как псу? - Белян выбрал из котла кусок рыбы, положил на ломоть хлеба и отнес старухе.
        Та приняла подношение без цепкой голодной спешки. Глянула в глаза Беляну. Жутковатый взгляд, пронзительный и острый.
        Белян чуть постоял, глядя, как она тщательно жевала остатками зубов, как скрупулезно подбирала крошки с земли. Вернулся к своим, присел спиной к старухе:
        - Ну и взгляд у нее! Глазами так зыркнула, что мурашки забегали! Хоть не оборачивайся!
        Но обернуться пришлось. Обернуться на глухой крик. Обернулся…
        Рыжий Аульв, подойдя от костра к своей тетке, пинал ее ногой. Пинки вроде и не сильные, но много ли старухе надо? Она каталась по влажной земле, изо рта вырывались стоны.
        - Ну, все! - шумно выдохнул Белян, вздымаясь. - Доколе! Вы сидите, я сам! - приостановил Сивела и Ленка. Широко шагая, пошел на сближение с Аульвом.
        Тот был спиной к костру, увлекся измывательством. Белян сзади ткнул рыжего кулаком в спину. Не чтобы с ног свалить, а так только, обозначил себя.
        Аульв поворотился. На лице у него было искреннее изумление. Кто посмел?! Мгновенная ярость залила бледностью.
        - А, так-то ты?! - рыкнул.
        - Зачем бьешь? Отойди!
        - Мое - и бью! Хочу и бью! Я ей наказывал - у чужих ничего не брать! А она?!
        - Так свои не дают, - угрожающе хмыкнул Белян. И уточнил для острастки: - А я, значит, чужой?
        - Чужой! - И рыжий Аульв в подтверждение этого кинулся на Беляна, отводя руку для сокрушительного удара.
        Белян поднырнул, подхватил ту руку, сделал пол-оборота, завернулся в соперника и - швырнул со всего маху оземь. И откуда такие умения?!
        Земля содрогнулась. Кряжистый Аульв, перекатившись пару раз, утвердился на карачках, потряс головой, как пес, выходящий из воды. Шлепнул себя по голенищу сапога. Принял что-то вроде низкого старта.
        Белян изготовился встретить бросок.
        Но Аульв вдруг осклабился, цокнул языком и погрозил сопернику пальцем. Как равный отдает должное равному в поединке. Причем в потешном поединке, а не смертельном. Мол, ну ты молодец, друг, хоть и чужой. Ценю! Еще поборемся. Но потом, не сейчас.
        От костров раздались одобрительные возгласы. Но что именно одобряли, не совсем ясно. То ли бросок Беляна, то ли реакцию Аульва.
        Белян вернулся к своим, стараясь по пути все же не показать Аульву спину. Бочком, бочком.
        - Ай, молодца, братка! Чистый берсерк! - одобрил Сивел.
        - Скорее, рыцарь опоньский! - поправил Ленок. - Молодца-то молодца, но теперь держись востро, Белян.
        - Чего так?
        - А думаешь, он так просто сдался? У него просто ножа с собой не оказалось. Видел, как он рукой за сапог цапнул?
        - Думаешь?
        - Да знаю.
        - Вообще-то похоже на то… Что ж, сам с ножом стану ходить.
        - А лучше и с дубиной, она тебе сподручней, - подсказал Ленок.
        - А еще лучше с нами ходи, братка. В одиночку поостерегись.
        - Что, и до ветру - с вами? - хмыкнул Белян.

* * * - Торд, завтра надо начинать погрузку леса, - глаза Орма выдавали нетерпение.
        - Завтра и начнем, хозяин. Все готово.
        - Придется делать остановки по пути. Мяса нужно заготавливать, пока будет возможность.
        День клонился к вечеру. Молодая листва блестела клеем в косых лучах заката, птицы смолкали. Море вздыхало, уходя от берегов, а водовороты баламутили песок.
        Кнорр мягко покачивался у самых камней, едва не касаясь днищем обкатанных галечников. Берег еще был чист от водорослей и манил к себе свежестью и чистотой.
        Аульв был весел и всячески старался выразить приятие.
        - Поработали вы как следует, - говорил он, сидя у костра и покуривая трубку, привычку к которой он перенял у склерингов.
        - Будете вспоминать иногда, - ответил Орм.
        - Не иногда, а всегда. Нам почти ничего не пришлось строить, а это большое подспорье на новом месте, когда все силы отбирает сев и огород. А без них тут не прожить. Медноголовые не дадут.
        - Все ж советую тебе с ними не ссориться. Мы мир заключили, а вам его продолжить. Они нам сильно помогли в голодное время.
        - Этого обещать не могу. Уж слишком злости на них у меня накопилось.
        - Их много, и всех тебе не осилить. Ты и так расколол старую колонию. Что теперь будет там, на острове?
        - Они меня больше не интересуют. Вот если бы вы остались, то доброе дело было бы. А этим я теперь не помощник. Сами выбрали свою судьбу.
        - Все ж не понять мне. Столько лет ты прожил с ними… Может, отвезти им приглашение? Мы ж будем мимо плыть.
        - Не согласятся. Да и мне они на кой?!
        Да, прав был Белян, прав. Рыжему переступить через любого, даже через родного - раз плюнуть.
        - А привет мы все-таки передадим, зайдем.
        - Твоя воля, - Аульв усмехнулся как-то неопределенно. Чужая душа потемки.

* * *
        Двор затих. Звезды ярко просвечивали между облаков, плывущих в серебристом свете луны. Море серебрилось рыбьей чешуей, тихо плескалось у камней.
        В эту последнюю ночь Белян никак не мог заснуть. Заранее переживал морское путешествие, душа его заранее тосковала по тверди земной. Он вышел из душного дома на свежий воздух. Туман стлался, роса обильно выступила.
        Белян вышел в калитку, на морскую сторону. Зачем-зачем! До ветру хотя бы! Да, в одиночку, но не будить же брата по такой ерунде.
        Присел, целиком скрывшись в низко стлавшемся тумане. Покряхтел с натугой, изгоняя из себя лишнее. За собственным кряхтением вдруг расслышал какой-то чужой, приглушенный звук. Привстал, застыл в нелепой и уязвимой позе. Вроде от моря звук? Вроде тени зыбкие?
        Ничего не видать, все тонет в «молоке». Надо бы сходить, проверить. Да много ли пройдешь со спущенными штанами!
        Подтянул, повязался ремешком. Снова вслушался, всмотрелся.
        Никого. Или почудилось? Если б склеринги, то собаки тревогу бы подняли. Но - тихо. А если свои, то свои и есть свои. Может, тоже кому приспичило. Немудрено. Варево, коим питаться приходится, изрядно погано.
        Пойти доспать, что ли? Завтра в путь…

* * *
        Заря расцветила море и горизонт пурпурным и лиловым.
        Очумелые со сна люди потянулись к ручью. Помылись, наскоро перекусили, нестройно двинулись к морю.
        Что такое?! Почему?!
        - Никак наше судно затонуло! - прищурился Торд. - О, дьявол! - выругался Торд и побежал к береговой черте.
        На мелководье после отлива лежал кнорр, наполовину уйдя под воду. Мачта наклонно чернела в утреннем воздухе. Водовороты бурлили вокруг судна, оно слегка вздрагивало, как сильно подраненное. Плачевный вид…
        - Что могло случиться, Торд? - забесновался Орм, поспевший к месту.
        - Все проверил, все прощупал своими руками… своей рукой. На совесть все сделано было… - по-мужски причитал Торд, по инерции щупая пальцами борта. Будто пульс искал у завалившегося кнорра или температуру определял. - Не иначе, злые козни Ньорда! Не иначе!
        - Иначе! - осенило Беляна. - Иначе! Злые козни, да. Только Ньорд тут ни при чем! - И, склонившись к уху Орма, зашептал о вчерашнем, ночном.
        - Неужто Аульв худое задумал? - прогундел себе под нос Орм. - То-то он давеча усмехался как-то, когда со мной говорил.
        - Да за это вешать надо! - рявкнул Торд, для которого кнорр был, будто дитя собственное, вскормленное и выращенное. Все ж таки Торд кормщик…
        - Успеется. Это всегда успеется, - дальновидно угомонил Орм кормщика. - Виду не подавай. Сзывай людей. И которых с Аульвом - тоже. Нам всем не потянуть. Тащим судно на берег, пока отлив. А там и глянем, что да как.
        Люди Аульва и так уж собрались почти все на берегу. И было их, между прочим, поболее, чем у Орма. Сам рыжий сокрушенно охал, всплескивал ручищами, хлопал себя по бокам. Но в глазах мелькала подлая хитринка.
        Сообща подготовились к буксировке, разгрузив судно, облегчая корпус. Облегчили, потащили, надрываясь. Выволокли.
        В днище зияла дыра, явно вырубленная топором. Кое-какие доски покромсаны во многих местах. Груз подмочен - шкурки дорогие, мясо копченое.
        - Или об камень стукнуло ночью?- качал косматой башкой Аульв, сочувственно цокая. - Дернуло ветром и стукнуло.
        Последнему дурню ясно, что не об камень.
        А дурней среди людей Орма нету.
        - Тихо было ночью, ни ветерка, - испытующе глядя в глаз с подлой хитринкой, отметил Белян.
        - Во как? Не знаю. Ночью я спал… Или склеринги подкрались, напортачили. От этих краснорожих скотов еще не то можно ждать.
        Последнему дурню ясно, что не склеринги.
        - Склерингов бы собаки облаяли.
        - А может, и облаяли. Не знаю. Говорю же, спал я. И все мои люди тоже.
        - Ну да, ну да, - опустил глаза долу Орм, иначе рыжий поймал бы бушующую ярость в этих глазах. Иначе б свалке общей быть. И кто кого в той свалке одолел бы, одним богам вестимо. - Или камень, или склеринги. Более-то вроде и некому. Да, Аульв?
        - А кому ж еще! Не свои же такую каверзу подстроили. Мы же все здесь свои! - Он, рыжий, насмехался уже, не особо скрывая.
        Еще б миг-другой, и осиротевший кормщик Торд кинулся бы на рыжебородого детину, невзирая на то что сам фактически пока однорук.
        Орм вовремя пресек окриком:
        - Торд!
        - Да, хозяин? - голос кормщика был хриплым и дрожал от нетерпения.
        - Вот что, Торд, - успокаивающе сказал Орм. - Собери людей, отправь на отдых. Намаялись они за сегодня.
        - А как же… Как же… - опешил Торд. - Мы-то… Ведь мы…
        - А мы в дом пойдем, - с нажимом уже приказал Орм. - В свой дом. Ты да я, да Белян с Сивелом. Ленок туда же. Думать будем, как дальше быть. Чинить надо, что ли. В общем, думать надо.

* * * - Что тут думать! Тут трясти надо! - кипятился Торд уже за толстыми стенами дома. - Рыжего этого трясти, пока душа из него не вытряхнется! Орм, ты что?!
        - Молчать! - вдруг рявкнул Орм. - Молчать и слушать! - Ого, как вырос - не мальчик, но муж. Истинный предводитель!
        - Слушаю, хозяин, - подчинился Торд.
        - Вот и слушай. Внимательно слушай. И вы все тоже…
        Умного человека чего ж не послушать? Даже если он попал впросак и людей своих туда же завел.
        Что впросак, то впросак.

20
        В общем, ничего не остается, как не подавать виду и чинить кнорр. А с оружием бросаться на недругов - себе дороже. Всяко людей потеряем, даже если одолеем. Во-первых, сторонников рыжего Аульва все же числом поболее. А во-вторых… Вот во-вторых! Вдруг обнаружилось, что оружия у людей Орма как-то поубавилось. Было и было. А тут поубавилось. Ясное дело, прибрали потихоньку большую часть сторонники Аульва. Вроде как надо на охоту сходить, вроде как надо порубить дрова топориком боевым, вроде как у костра вострым ножом тушу надо освежевать. Мол, дай поносить, верну потом… Да все не возвращали да не возвращали.

* * *
        С тяжелым сердцем принялись за починку. Теперь все шло не так споро, как ранее. Люди злобились, ругались, ссорились.
        Белян трудился не покладая рук. Корил себя за то, что не доследил той ночью за татями. А с другой стороны, что бы сделал в спущенных штанах? Против двух-трех верзил с топорами? Будь ты уподоблен хоть берсерку, хоть рыцарю опоньскому!.. К слову, что за рыцарь такой опоньский? Надо у Ленка при случае переспросить…
        Аульв делал вид, что сокрушается, гадает, кто бы мог такое зло содеять. Давал людей в помощь, но те не столько помогали, сколько мешали, внося сутолоку и неразбериху.
        - И на охоту не сходить! - сетовал Сивел. - Лук и тот пропал.
        - Да что лук, братка! Пару бы мечей!…
        - Мечей? На охоте?
        - Во-во, братка, на охоте. Во-во…
        Старица Крючок, как прозвали тетку Аульва, частенько стала приползать к берегу. Подолгу сидела, смотрела немигающе на трудяг. Молча и молча.
        Но заговорила однажды. С Беляном. Тот передохнуть сел, привалясь спиной к штабелю заготовленных бревен, смежил веки. Чу, шорох! Он в мгновение вскочил, принял бойцовую стойку. Кто тут?!
        Фу. Всего лишь старица.
        - Тебе чего, Крючок? Испугала ведь!
        Старица забормотала бессвязно, захихикала.
        И вдруг скрипучим, но ясным голосом изрекла:
        - Аульв во всем виновен. Задумал погубить тебя, а остальных оставить при себе.
        - Откуда тебе известно?
        - Знаю и знаю. Будь осторожен и приходи почаще к поваленному дереву к югу от усадьбы. Все покамест…
        Уковыляла с прежним бормотанием и хихиканьем.
        Да-а… Выслушай полоумную старицу и сделай наоборот. Эка! Сподобился, кажись, Белян! Свиданка ему назначена. Хорошо, Ленок не был при том. То-то натешился бы насмешками.

* * *
        А все же, все же!.. Дня через два Белян таки пришел к поваленному дереву. Не пустое любопытство и тем более, тьфу-тьфу, не взыгравшая похоть, а… мало ли что.
        Ну, пришел. Никого… А если ловушка? Вдруг да рыжий Аульв так ловил его на крючок? На старицу Крючок! Оно, конечно, колотит племянник собственную тетку нещадно. Однако, может, ей то в радость? Мол, бьет, значит любит. А Белян - чужой, хоть и покормил. А?
        Белян побыл. Нет, никого вокруг. Догорала заря, сумерки спускались. И чего тут делать? Посидеть на дорожку и - обратно.
        Присел на лишайный поваленный ствол. Чисто машинально пошарил под стволом ногой. О! Что-то твердое попало под сапог. Нагнулся, поискал рукой. И - вытащил меч, завернутый в лыковую рогожку. Вот так старица!
        Белян пихнул меч за полу куртки. Скучающей походкой, сам ухмыляясь, пошел дорогой. Ну, старица! Ну, Крючок!

* * *
        Еще через день старица опять подползла к костру, где моряки ужинали. Белян выбрал кусок пожирней, направился к ней. Она еду приняла.
        Белян было отошел, но костыль старицы неожиданно проворно зацепил его за ногу. Обернулся.
        Глаза сверкнули среди седых косм. Губы зашамкали:
        - Племяш готовится. Ты тоже будь готов, молодец. Да хранит тебя Господь и Пресвятая Дева! - она незаметно перекрестила Беляна. - Завтра не забудь.
        Белян опять ощутил нечто похожее на оцепенение, а когда очнулся, то старицы уже и след простыл.
        Завтра, завтра. А что завтра? Что не забудь?

* * *
        Той же ночью Белян счел за уместное посвятить своих в суть. Так, мол, и так.
        Свои, понятно, не все да каждый. Но Сивел и Ленок, Орм и Торд.
        Назавтра с утреца туманного пошли к поваленному дереву вместе да порознь. Таясь, кружным путем, с заминками.
        Ого! Старица! Таскать тебе, не перетаскать!
        Под деревом обнаружили боевой топорик, два лука со стрелами, обломок копья… Обломок-то обломок, но наконечник хорош! А древко смастерить и за час можно. Нашлась бы жердина покрепче!
        День прошел в якобы привычных хлопотах по восстановлению кнорра. Но посвященных колотило от возбуждения и предвкушения.
        - Заложим двери одного дома Аульва. А другой постараемся захватить, - сказал Орм. - Кто попадется на пути чужой - не мешкать! По голове колом, и чтоб с первого раза!
        Наметили дом, какой штурмовать, а какой заложить бревном. В северном бабы с детишками да с полдюжины бондов. Его и заложить, а то визг такой поднимется, что небу страшно станет. А другой, южный, в котором воины, - штурмовать. Оружия, конечно, маловато для штурма, да и людей тоже. Но главное - быстрота и натиск. На крайний случай заготовить хворост для поджога. Не робеть, и получится славно!
        - Надо слушать у стен и окон, - предложил Ленок. - Может, они уже начали шебаршиться. Как бы не прозевать.
        - Годится. Пошлем самого юркого. Давай сюда молодого Ньяла, - Орм махнул рукой Торду, торопя исполнение.
        - Ньял? - озадачился Сивел. - Какой-такой Ньял? Почему не знаю? Точно, из наших?
        - Точно, точно. Юркоглазый такой, ну!
        - А, этот! Так ведь совсем мальчонка! - припомнил Сивел, показав ладонью от горшка два вершка. Но когда перед ними предстал коренастый, плотный юноша, признал собственную оплошку: - Как время летит! Нет, как время летит!
        - Именно, - подчеркнул тоном Орм. - Чего-чего, а времени у нас все меньше.
        - Так ведь потому, что летит оно, - невпопад изрек глубокомысленный Ленок.
        Белян непроизвольно хрюкнул смехом в ладонь.
        - Ньял, - Орм глянул в глаза юноши. - Тебе поручается важное. Будешь стараться услышать возню в доме, что на юге.
        - Сделаю, хозяин.
        - Надо не просто сделать, а так, чтобы никто не заметил. Ну а если что, то знак подать, хоть по дороге в ад. Понял?
        - Да, хозяин.
        Ньял ушел во тьму.
        - Ну, и нам пора вроде. На упреждение, - распорядился Орм. - Ты, Торд, иди к калитке и слушай. Да смотри в оба.
        Тишина нависла над станом моряков у береговой черты. Они лежали вокруг костра. Вроде как спят, сваленные усталостью…
        Ползком вернулся Ньял:
        - Два раза люди выходили из дома.
        - И что?
        - Шли к ограде, смотрели на стан. Тишком вернулись.
        - И все?
        - Больше ничего не заметил. И шума никакого не услышал.
        - Хорошо.
        Торд приглушенно свистнул в сторону берега. Моряки тихо зашевелились, стараясь не пересекать слабый отблеск костра. До ограды не более ста шагов проползли по мокрому песку и траве.
        Торд махнул здоровой рукой, отсигналил. Моряки полезли во двор.
        Белян беззвучно метнулся с бревном к дверям северного дома, припер. Для верности заложил жердью, прислушался. Тихо…
        Эх! Где тихо, а где громко! Из южного дома таки посунулся человек! До ветру опять же? Или как? Да неважно! Заорал дико, предупреждая. Тут же был срублен топориком Сивела, но дело сделал. Свое последнее в жизни дело… Кто предупрежден, тот вооружен. Из распахнутой двери навстречу штурмующим вылетели два копья. Подранили. Дверь тут же захлопнулась. Шуршанул мощный засов.
        Сивел рьяно заколотил топориком по неуступчивому дереву.
        - Круши-ломай! - в исступлении вопил он.
        - Посторонись-ка, братка! - Белян, внезапно снова обретя силу берсерка, с бревном наперевес помчал на преграду.
        Удар был страшен. Дом содрогнулся до основанья, но… преграда уцелела. Там, внутри, кто-то повалился, кто-то застонал протяжно. И - тишина.
        Тишина не бесконечна, даже если так кажется, хотя не более минуты миновало.
        - Эй! Кто там?! - донесся из дома знакомый рык Аульва. - Вы что, сдурели?!
        - Зато мы тебя сейчас потрогаем! - взревел Торд.
        - Торд?! Орм?! - через короткую паузу подал голос Аульв. - Чего вскочили?! Ночь на дворе! Спим мы!
        - Ага! С копьями на изготовку! Хотел напасть на нас?! Так мы тебя упредили! - Орм размахивал пылающим факелом. - Сдавайся, а не то сожжем!
        - Да с чего ты взял?! Кто там на тебя нападать собрался?!
        Орм еще махнул факелом:
        - Сожжем, говорю! И то не пустая угроза! Но сначала подпалим дом, где все ваши женщины и дети!
        Из соседнего дома раздался многоголосый женский визг и детский плач.
        - Выбрасывайте все оружие и сдавайтесь!!!
        Аульв снова взял короткую паузу. И сказал:
        - Не так. По-другому.
        - Ты что, свинья рыжая, еще условия диктовать нам будешь?! Ты погубил мое судно! Будешь отвечать!
        - Да где доказательства того? Не трогал я твоего корыта!.. Но если ты думаешь иначе… Что ж, сам сейчас сказал мне: «Будешь отвечать!»
        Я готов ответить. Оружие мои люди не выбросят и не выйдут к вам. Вы же их, безоружных, сразу перебьете.
        - Не суди о других по себе!
        - Что ты знаешь обо мне?!
        - Хотя бы то, что это ты, ты, свинья рыжая, погубил мое судно!
        - Ну, а я узнаю какого цвета твоя кровь, молокосос!
        - Ты что, свинья рыжая, еще грозиться вздумал?
        - Нет. Поединок предлагаю. Только ты и я, Орм! Я выйду один и оружный. Мои люди останутся в доме. Все по-честному. Как?
        - Выходи! - в запальчивости крикнул Орм. - Будем биться!
        Зажгли факелы, и двор осветился прыгающими космами пламени.
        Аульв вышел в кольчуге, в шлеме, с топором. И сразу попер на Орма, прикрываясь щитом.
        - Э, нет! - заступил Аульву дорогу Белян. - Вооружение должно быть равным. Дай Орму кольчугу, щит и шлем. Тогда и начнем.
        - Каждый бьется в своих доспехах! - рыкнул Аульв. - Прочь с дороги! - замахнулся топором.
        Белян едва успел увернуться, лезвие мелькнуло в дюйме от плеча. Он встал в боевую стойку, пока тяжеловесный Аульв разворачивался по новой и вздымал топор. Меч в руках Беляна обозначил дистанцию между ними.
        - Повторяю! Вооружение должно быть равным!
        - Повторяю! Каждый бьется в своих доспехах! - в голосе Аульва была издевка.
        - Тогда начни с меня, боров! - прогремел Белян.
        - Тогда начну! Давно напрашивался, чужой!
        Аульв сделал выпад. Белян легко ушел от удара. Снова обозначил дистанцию мечом наперевес. Чутко следил за противником. Любое касание его тела топором - и поединок, считай, закончен. Доспехов-то на Беляне не было. Он стал крутить мечом над головой, не подпуская Аульва к себе.
        Грузный и моментально взопревший Аульв пытался и так и сяк достать ненавистного чужака, но тщетно. Тогда рыжий предпринял маневр, который ему почудился изрядно хитрым. Он вдруг нырнул в ноги Беляну, пытаясь топором подсечь того под щиколотки. Не получилось у него. То есть упасть он упал, и топором махнул умело, подсекающе.
        Однако Белян при всей своей кажущейся массивности ловко подпрыгнул - лезвие просвистело мимо. Белян утвердился на ногах. А рыжий боров… сам ведь по себе оказался на земле, подставив затылок.
        И Белян со всего маху хрястнул по этому затылку мечом.
        Все?.. Нет. Удар был плашмя. Намеренно плашмя. Оглушил, но не угробил. Шлем Аульва покатился по земле.
        Белян грубо, обдирая кожу, сдернул с противника кольчугу, отобрал щит. Хлестнул по заросшим рыжим щекам, приводя в чувство. Аульв очнулся, булькнув горлом, глаза горели животным гневом.
        - Вот теперь, Аульв, можешь биться. На равных… - буднично сказал Белян и отошел к зрителям, уступая место Орму.
        Аульв подобрал топор с земли. Перебрасывая его из ладони в ладонь, рыкнул, маскируя досаду от промежуточного поражения:
        - Орм! Ну?! Молокосос! Молись! Но и это тебе не поможет!
        Орм вышел вперед. Он заметно робел - изначальный всплеск эмоций, при котором и мышь способна одолеть матерого кота, иссяк. А весовые категории все же сильно разнятся. Да и боевого опыта у Аульва поболее, чем у вчерашнего юнца. Меч против топора. Ну?!
        Аульв ударил - тяжело, с оттягом. Орм отскочил, но ответить не успел. Попятился по кругу. Аульф грозно засопел и, как тот матерый кот, пошел за потерявшейся мышью.
        Зрители загомонили. Давай-давай, Орм! Не робей! Рыжий неповоротлив! Рыжий устанет! Загоняй его, Орм!
        - Эх, будь я на месте Орма! - в сердцах шепнул брату гибкий и умелый Сивел.
        - Да хоть бы и я! - ответствовал Белян, с напряжением следя за поединком.
        - Ты уже был! - вякнул Ленок, оказавшийся тут же. Ну, а как без него! - Чтоб тебе этого увальня долбануть не плашмя, а… как надо!
        - Не я вызвал на поединок, не мне и разить, - отрешенно сказал Белян, не спуская глаз с двух мечущихся фигур внутри импровизированного круга.
        Аульв пер и пер, Орм отступал и отступал. По сути, тактически верно - рыжий боров и впрямь на глазах утомлялся. Но Орм-то уклонялся от прямого столкновения не из соображений тактики, он… просто уклонялся. И… уставал уже не меньше, а то и больше соперника. Все-таки пятясь много не находишь.
        Вот и нате! Орм оглянулся за спину, запнувшись о бугорок.
        Аульв поймал запинку, тяжело прыгнул и ударил. Но Орм уже падал навзничь, и топор угодил не в грудь, а в бедро. Кровь хлынула.
        Аульв издал победный клич, еще прыгнул, чтобы добить. И…
        Вот и нате! Победа обернулась поражением. Падая, Орм на одном инстинкте взмахнул мечом снизу вверх. Как раз Аульву меж ног острием. Тот и остановился, хватая воздух ртом, топор выпал из руки. Руки сами потянулись к паху, рыжий рухнул, согнувшись. Мужики вокруг судорожно дернулись.

21
        Лекарь Веф пользовал травяными настоями подраненного Орма, каждый день менял повязку. Рана оказалась глубокой, но не такой и опасной. Мясо и есть мясо - зарастет. Больно, конечно, но терпи, Орм, и это пройдет.
        А вот что касается рыжего борова - никогда, более никогда не познать Аульву женщины.
        Лекарь Веф наотрез отказался способствовать его выздоровлению. Сослался на то, что никогда не сталкивался с подобными тяжелыми травмами. Почему-то хихикал при этом непрестанно.
        Ну да старица Крючок оказалась отменной лекаркой, а блуждая по угорам и оврагам имела цель сбора лекарственных трав и корешков. Знала, какой и когда надо срывать стебель или цветок, как сушить и заваривать. Что к чему прикладывать и сколько. Вот и прикладывала Аульву - туда… Хоть плохонький, да родственник.
        А судно латали уже объединенными усилиями. Бывшие люди Аульва с небывалым рвением включились в работу. И уже не мешали, а и впрямь помогали. Оно и верно. Долг платежом красен. Их-то, людей Аульва, выпустили. Разоружили, само собой. Однако ведь не загнобили!
        Худой мир лучше доброй ссоры. А все же это мир худой. Что, впрочем, выяснилось много позже.
        Судно залатали, спустили на воду. Получилось если не лучше прежнего, то и не хуже. Пора отплывать.
        Могли бы, конечно, и ранее это сделать. Например, как предлагал злопамятный Сивел, просто обменяться. Взять судно Аульва, а ему оставить им же порушенный кнорр. Сам порушил, сам и чини, а мы пока поплыли. Все по-честному! Смысл в таком обмене был. И судно у Аульва быстроходней, и вообще…
        Но Торд категорически был против, прикипел душой к своему кнорру - как-никак, но сам строил!
        Могли бы, конечно, перед отплытием проломить в назидание Аульву его судно. Как ты с другими, так и другие с тобой. Особенно Ленок на том настаивал, балаболил горячо.
        Но тот же Торд, моряк Божьей милостью, категорически был против. Как так - хорошее судно и поломать!
        Орм на правах предводителя мог бы решить споры одним своим голосом. Но впал в беспамятство, метался в горячке. Его рана, да, была не опасна, однако неприятная она была. Загноилась, воспалилась. Время лечит все. Раны в том числе. Но для этого нужно время.
        Так что все споры решали сообща, и каждый норовил высказаться. А споров много. И не только насчет обмена одного судна на другое.
        Но и насчет того, оставлять ли при отплытии людям Аульва хоть какое оружие.
        Но и насчет того, забирать ли с собой весь запас вяленого мяса или оставить хоть долю малую людям Аульва.
        Но и насчет того, надо ли предлагать людям Аульва присоединиться к отплывающим - если такие желающие найдутся.
        Потому судили-рядили не один день. В конце концов пришли к зыбкому согласию.
        Поплывем на своем. Рушить чужое не станем.
        Мяса на берегу оставим - долю малую. Потом пусть сами добывают, благо есть чем.
        Оружие потому что оставим, поделимся по справедливости.
        Желающие, если найдутся, пусть присоединяются. За исключением, само собой, новоявленного скопца Аульва.

* * *
        Все люди Аульва остались с Аульвом. Может быть, кто-то из них, а то и многие готовы были принять сторону Орма, но рыжий боров столь выразительно молчал и сопел, что все, кто был с ним, с ним и остались.
        К восходу судно вышло из бухты. Усадьба скрылась за мысом. Ветер дул с севера, и паруса ставить смысла не было. Гребцы натужно шевелили веслами.
        Кормщиком стал Гест. Давай, Гест, вспоминай прежнюю науку. Все-таки рука у Торда хоть и поджила, но прежней мощи не набрала.
        Плыли и плыли. Еще месяц-два, и - на месте. Надоело мыкаться!
        Белян, как у него повелось, сразу погрузился в затяжную тоску. Все-таки морская стихия не для него, сухопутный он… Присел на кормовой ящик, где канаты свернутые хранились, хмуро глядел на удаляющийся берег. Долго так сидел. Пока шорох вдруг не расслышал - прямо под собственным седалищем. Что такое? Никак скребется кто?!
        Белян подскочил, откинул крышку ящика. На дне, меж кольцами каната, скрючилась старица, тетка Аульва. Шамкающе хватала воздух беззубым ртом. Белян, усевшись на ящик, перекрыл ей кислород.
        - О как! Ну здравствуй, Крючок! - Белян протянул ей руку, одним движением выдернул из ящика, набросил на ее костлявые плечи куртку. - Пойдем, что ли? К людям…
        Люди встретили старицу неласково.
        - Гляди, кто к нам забрался! - завопил молодой, да ранний Ньял. - Шпионка!
        - За борт ее! - гаркнул Торд.
        - За борт! За борт! - подхватили остальные. - От нее несчастье нам на голову падет!
        А как смотрит, костлявая, как смотрит! Колдунья! В воду ее!
        Жадные на скорую расправу руки потянулись к старице.
        - Стой! - грянул Белян. - Кто ее тронет, пусть пеняет на себя! Голову оторву!
        Белян такой, Белян слов на ветер не бросает. Народ пороптал по инерции, разошлись.
        - Ну что, Крючок? Все-таки решила, что с нами лучше, чем с родственничком? - по-доброму хмыкнул Белян. - Проголодалась, небось, пока в ящике хоронилась?
        Достал рыбу, сухари. Протянул ей. Взяла.
        - Плохи ваши дела, воин, - вдруг молвила.
        - Почему? Свобода и простор. Плывем домой.
        - Плохи ваши дела, - повторила. - Слышала уговор Аульва с Эйнаром. Зол он, месть задумал.
        - Ну, думать он может о чем угодно. Мы-то уже далеко.
        - Судно у него быстроходное, не то, что это. Да и море вы не знаете, Аульв же тут все излазил за три года.
        - Да и ладно! Если явится вдруг, мы ему еще чего-нибудь отсечем ненужное. А, Крючок?
        - Берит меня зовут, - неожиданно сварливо скрипнула старица. - Берит.
        - Ну, Берит так Берит. Так и быть, запомню. На всю оставшуюся жизнь, - усмехнулся Белян.
        - Значит, надолго запомнишь. Длинная жизнь у тебя будет, вижу по челу.
        - Можно ли это видеть? Ты колдунья?
        - А есть ли они, колдуны? Не ведаю. А вот видеть иногда можно. И очень многое. Не всем то дано, воин. Редко бог одаривает так человека, чтоб видел многое, чего не могут другие.
        - Стало быть, ты можешь?
        - Могу. Не всегда, но могу.
        - Значит, колдунья, - Белян отвел взгляд.
        - Так все и говорят, когда не верят или не знают другого объяснения. А это у меня от бабки. Превзойти ее мне не дано.
        - Она тоже кресту поклонялась?
        - Нет, тогда о нем почти ничего не знали. Язычница была. От креста и уговорила моего деда в Исландию перебраться.
        - Ведьма, - повторил Белян.
        - Пусть буду ведьма. Тебе зла от меня не будет. Ты добрый. Верь мне и слушай. Я тебе плохого не посоветую.
        - А что ж племяш твой истязал тебя? Тоже добрый? Неужто надо было терпеть?
        - То особый разговор. Там клятва была, а я не хотела ее нарушать.
        - Чего ж ушла от него тайком? Нарушила-таки?
        - То мое дело, воин. Тебя оно не должно касаться. Лучше подумай о том, что услышал от меня. Месть Аульва - не шутка. Он так просто не успокоится.
        - Загадку ты загадала мне, Берит. М-да…
        - Неужто по имени звать теперь станешь?
        - Человек ведь. Как без имени? Не скотина. Годов-то сколько тебе?
        - Много. Восьмой десяток пошел…

* * *
        Торда Белян нашел подле Орма. Орм все метался в горячке.
        - Дело есть, Торд.
        - Какое еще?! Тут у нас сейчас одно дело - Орма к жизни вернуть. Лекарь наш, Веф, руками разводит…
        Глаза Орма безучастно и мутно глядели в одну точку.
        - Да вот, понимаешь, Торд… Опять старица.
        - Что ты носишься с ней? Тебе говорили - за борт ее! Послушал бы. Шпионка ведь! У-у, Крючок!
        - Берит зовут.
        - Да на кой мне ее имя!
        - Так вот, Торд, старица Берит, может, и шпионка, но в нашу пользу. Говорит, что Аульв за нами погоню рядит.
        - Чем испугал! Да они пока соберутся, мы будем далеко! Да и сил у них не так много, чтобы за нами гоняться.
        - И все ж надо подумать. Море они знают хорошо, а нам придется ползти у побережья. И судно у Аульва очень ходкое…
        - У нас не хуже! - вмиг загорячился Торд, памятуя о том, что первым был против обмена. И тут же перевел разговор, чтобы не распаляться: - Нам бы вот Орма молодого на ноги поднять, эх!.. А Веф говорит, мол, делаю что могу, более не могу…
        - Так попросим старицу Берит помочь. Она лекарка знатная.
        - Боязно доверять ей.
        - А что остается?
        - Ладно, все ж попробуем.

* * *
        Старуха долго осматривала рану, ощупывала, нюхала и даже пробовала на язык, сплевывая потом. Губы ее беспрестанно что-то шептали, пальцы проворно бегали по телу, шее, залезали в подмышки, а нос как бы клевал невидимую добычу.
        Она покачала головой, отползла в уголок и стала рыться в своих лохмотьях. Поманила пальцем Беляна:
        - Горшочек надо для мазей и настоев. Достань. И воды, кипятка сделай.
        Белян кивнул, пошел.
        Веф не удержался, поддел с ревнивой ноткой:
        - Ты, Белян, никак в помощники к старухе угодил?
        - В помощники Орму, - сурово поправил Белян. - А то, вишь, иные уже пытались ему помочь. Да толку-то!
        - А что я? Я ничего! - пошел на попятную Веф.
        - Вот именно, - не пощадил лекарского самолюбия Белян. Ничо, впредь Веф язык попридержит.

* * *
        С того дня старая Берит ни на миг не отходила от Орма, спала рядом. Ни с кем не разговаривала, кроме Беляна. На посторонних бросала злобные взгляды. Однако, надо признать, ответные злобные взгляды.
        А Орм-то пошел на поправку, пошел. Медленно, но верно. Старица Берит уже позволяла себе отлучаться от тела, присматривала и за другими ранеными. Ее движения при обработке ран, перевязках были легки и не причиняли страданий. Припарки, настои и мази помогали довольно хорошо. И постепенно отношение к ней стало меняться. Ее даже стали окликать по имени…
        Торд после предупреждения Беляна распорядился уклониться к западу и спуститься чуть южнее. Переждем малость и вернемся. Вот Орм поправится - и пустимся в путь.
        Берег едва просматривался в ясную и тихую погоду. Иногда его теряли из виду, и тогда настроение портилось. Спешили уклониться к западу и успокаивались лишь в виду земли.
        - А что наш Орм? Скоро поднимется? - спрашивал Белян у старицы.
        - Все в руках господа, воин. Молиться надо больше. Забываете вы тут бога, а это нехорошо.
        - Мы-то забываем?! А я вот, Берит, что-то ни разу не видел, как ты молишься. Что так?
        - У меня бог в душе. Нечего его выставлять напоказ, не болванчик. Я молюсь вдали от чужого глаза.
        - И за Орма?
        - И за него.
        - Ну, так и что? Скоро?
        - Скоро ты хочешь. На берег надо. Трав набрать да корешков. Как на воде вылечишь? Берег нужен.
        Берег? Ой, нужен! Беляну только дай повод и причину - чтобы на берег!
        - Слышь, Торд, тут старица Берит говорит, что…

22
        Другое дело, что места новые, незнакомые. Земля тут резко поворачивала на запад, а потом резко на север, Торд замешкался, раздумывая о дальнейшем пути. Что за берег? Какие люди живут? И стоит ли туда направлять судно? Дай ответ…
        Ответ дал ветер - задувал все сильнее и к ночи достиг почти штормового. Кнорр понесло на юго-запад. Ну, значит, так и суждено.
        Утром море сверкало мириадами бликов. Ветер стихал, но волны все еще гуляли огромные, и качка не унималась. Подняли парус, качать стало меньше. Судно с грохотом перескакивало с волны на волну, сотрясаясь корпусом.
        - Хватит! - решил Торд. - Идем к берегу!
        Переложили руль, и кнорр грузно зашлепал по волнам на запад.
        Белян вперял глаза в синюю даль, торопясь увидеть землю. Он готов был лететь к ней на крыльях, но их нет, и приходилось взывать к богам, торопить их.
        Боги вняли… Показавшийся берег был пологим, очень похожим на прежний, оставленный. Это почему-то вселило надежду на удачу.
        - Вот в эту бухту и зайдем, - указал Торд на врезавшийся в сушу залив. - Кажется, и речка там есть. Место вполне подходящее. Правь, Гест.
        Да, речка была. Вливалась в море, разбившись на мелкие рукава, образовав лабиринт островков, покрытых травой и низким кустарником. Здесь и бросили якорь. Левый берег слегка заболочен. Высадились на высоком правом, где лес подступал к берегу не так близко.
        Выгрузили больных и раненых, соорудили легкие срубы из тонких жердей. Тут же наметили охотничью команду. Мясо кончалось, а выздоравливающие требовали пищи, свежей и здоровой.
        - Э, да тут лучше, чем на старом месте! - радовался Белян.
        Берег уходил на запад волнистой равниной с редкими обрывистыми холмами, сплошь покрытыми лесом. Было тепло, а то и жарко. Многие разделись догола, подставив исскучавшиеся бледные тела солнцу. Солнце палило. Кинулись к речке, забарахтались, заплескались, смывая застарелую соль. Что еще надобно для полноценного отдыха!

* * *
        Для полноценного отдыха надобно брюхо набить. А тут и было чем. Охота знатная!
        - Да на таких харчах все наши больные станут настоящими воинами! - хвастался добытой дичью Сивел. - Благодать!
        - И уходить не хочется, - мечтательно говорил Белян.
        - Так оставайся! - вроде бы поддевал, а вроде бы и не поддевал Ленок. - Знакомься со склерингами накоротке, бери жену и живи себе в удовольствие!
        - Одному плохо.
        - А ты нас уговори, Белян. Да других прихвати. Тут свобода! Никого над тобой нет! - Ленок блаженно распростер руки, словно желая охватить весь мир.
        - Это слова. Не так-то просто начинать все сначала.
        - А что, у тебя есть уже середина? Что-то не видал. У нас всю нашу жизнь только и было, что начало, а до середины нам не приходилось добираться. До конца - это легко, а вот до середины…
        - И что ты за середину считаешь, Ленок?
        - Да вот хотя бы Новгород родимый! Когда еще туда вернемся? Да и вернемся ли? Все одно никто больше не ждет. Отвыкли за это время.
        - Но-но! - вскинулся Сивел. - Ишь, отвыкли!
        - А что? Не так? Мало нашего брата по миру мается? Живут ведь. А те, что на Двину ушли? Тоже далеко, а ничего, живут.
        - Сравнил. То наши земли, а тут чьи?
        - Стали наши. Так и здесь люди будут брать пустые, и считать их своими. После будут говорить, как о коренных своих. Завсегда так.
        Ну, где-то так. Две недели здесь пробыли, и уже вроде свое, родное… За те две недели, что моряки пробыли на берегу, раненые окрепли. Орм стал слегка ходить, прихрамывая и опираясь на костыль. Старица Берит прочно завоевала уважение. Живи и радуйся.

* * *
        Большой отряд под водительством Беляна ушел на охоту. Дня на три. К троим новгородцам добавили шестерых исландцев, лучше всех владевших луком. Три да шесть - девять. Много - не мало. Больше мяса добудут, и тащить до лагеря сообща легче. Да и… если вдруг на склерингов наткнутся ненароком, на душе поспокойней будет - все-таки не двое-трое, девять их. Попадались, попадались изредка старые кострища и следы стоянок, давно брошенных и заросших травой.
        - Бродят тут склеринги, бродят, - констатировал очевидное наблюдательный Ленок, кивая на очередное кострище, едва различимое в траве.
        - Чтоб такие земли да без людей! - рассудительно кивал Белян, соглашаясь. - Зря земля пустовать не должна, грех.
        - И почему их называют склеринги? Разве они маленькие, разве карлики? Нет же. А им, поди, обидно.
        - Да начхать им, как мы их называем. Нас-то они тоже, небось, кличут не богами солнца, а как-то… иначе. И нам ведь тоже начхать. Пустое, - окорачивал Белян.
        - А все ж какие тут племена? Интересно бы глянуть!
        - Как нападут, так не до интереса будет, - вроде подшучивал Сивел, но держался настороже. В каждой шутке - доля истины.
        - А мы не станем с ними враждовать. Мы ж не Аульв какой! - отпарировал Ленок. - Подружимся, породнимся, гляди - и заживем.
        - Кстати, об Аульве… - загодя помрачнел Белян.
        И то! Третий день на исходе. Настреляли дичи достаточно. Непуганые олени подпускали шагов на десять…
        - Что - об Аульве, братка?
        - Да так, братка… Посмотрим… С рассветом в обратный путь. И хорошо бы пошибче, пошибче.
        - Тяжеленько нам придется, - заценил Ленок, окидывая взглядом добытое.
        - Ничо! Дорога знакомая уже и чуть проторенная. Шесть оленей без шкур доволочем. Своя ноша не тянет, - ответил Белян. - Берусь тащить на себе целого. Смастерим носилки из жердей…

* * *
        К полудню следующего дня вышли на береговой уступ, от которого до моря оставалось не более полутора миль.
        - Вот и дома, можно считать, - Белян свалил своего оленя в траву. - Передохнем малость, и дальше потопаем.
        Усталые, разопревшие люди с наслаждением повалились в густую пряную траву, напоенную жужжанием пчел и шмелей, запахами цветов и земли.
        Малость обернулась такой малой малостью, что и не отдых вовсе…
        Из кустов от лагеря к ним вдруг выскочил Ньял. Глаза у юнца были дикие, дрожал зайцем.
        - Ньял? Что?! Ньял?!
        - Вс-с-се… - застучал зубами юнец. - Все пропали! Один я остался!
        - Говори толком! - Белян встряхнул его за плечи. - Ну?
        - На другой день, как вы ушли, неожиданно появился корабль Аульва.
        - Ох-е! - схватился за голову Белян. - Так и знал! Так и знал!
        - Они с ночи нас обнаружили и подкрадывались до утра. Мы не успели подняться, как на нас навалились.
        - А ты как же? Почему остался жив?
        - Меня старица Берит еще до восхода потащила в лес за травами. Сама побаивалась, а мы еще с вечера договорились.
        - Да видел ты хоть, как все произошло?
        - Мы по кустам с ней бродили. Шагах в двухстах от лагеря. Тут вдруг крики… Мы подумали, что напали склеринги. Подкрались к опушке, и тогда все стало видно. Не склеринги…
        - И что, всех побили?
        - Всех! До единого… Потом, когда Аульв со товарищи отплыл, мы спустились… Нашли Геста. Он еще дышал, но нынче и он умер. Даже старица Берит не помогла…
        - И ты… - мгновенно взъярившийся Сивел обвиняюще ткнул указующим пальцем в грудь юнца, - ты спокойно смотрел, как убивают твоих товарищей?!
        - Охолони, братка! - остановил Белян. - Что он мог сделать? Один и без оружия? Сам бы и лег с остальными. - Белян оттеснил горячего Сивела от Ньяла. - Когда они убрались, Ньял?
        - На рассвете. Сожгли наше судно… Хотели вас дожидаться, но Аульв настоял на отплытии.
        Я слушал, затаившись в кустах.
        - Аульв настоял! - воздел руки к небу Сивел. - Был трусом, им и остался! Скопец вонючий!
        - А старица? - допытывался Белян.
        - Все молилась и пряталась. Да меня удерживала возле себя. Боялась, что я брошусь в лагерь, и ее тогда тоже найдут и убьют.
        - И не искали?
        - Искали, да мы заранее ушли подальше. Спрятались в дупле.
        - Эх, теперь и не отомстишь! - в сердцах воскликнул Сивел. - Судно сожгли, трусы!
        - Я за одного отомстил… - тихо произнес Ньял.
        - Как же?
        - Один отошел по нужде, а я выглядывал, сидя в кустах. Вот и всадил ему нож между лопаток.
        - И то молодец!
        - Так его и еще одного из ихних хоронили тут на берегу. Там крест стоит, увидите. Обрядили во все доспехи, с оружием. Пели грустно.
        - А наших? Наших хотя бы тоже захоронили?
        - Нет… Там… лежат…
        - Что ж, люди, - с тяжким вздохом поднялся Белян, - пойдем на берег. Большая работа нам предстоит. Печальная работа. До темноты и то не управиться. Нас теперь мало…
        - Ну, Аульв! - просипел Сивел в безграничной ярости. - Отомстил все же! Нюхом нас выискал, будь проклято его потомство!
        - Пустое проклятье, - понуро, но все же пошутил Ленок. - Чего-чего, а потомства у него не будет.
        - Но и наших никого уже тоже нет, Ленок.
        - Что да, то да…
        Они спустились в разоренный лагерь и увидели… Лучше бы они этого не видели. Мертво и недвижимо, все сплошь мертво и недвижимо. Единственное, что двигалось в той страшной картине, - сгорбленная старица Берит, ковыляющая от тела к телу. Но ее недюжинные способности лекарки здесь были зряшны…
        Часть вторая

1
        Сколько пальцев на руках, столько их осталось. Новгородцы - Белян с Сивелом да Ленок. Ньял - из давних знакомцев. И шестеро исландцев - тоже, конечно, знакомцев, но постольку поскольку. Все они ранее были вне ближнего круга, в который входили Орм, Торд, Веф, Гест…
        Да-а, Орм, Торд, Веф, Гест - никого из них уже нет. И никогда более новгородцы их не увидят. Упокоился, почитай, весь ближний круг в чужой земле. Теперь волей-неволей придется поближе сходиться с исландцами. То есть пока вместе на охоте пребывали, уже малость сошлись.
        Но одно дело охота, когда у тебя, по сути, одна задача - набить дичи вдосталь и постараться сдуру не подранить напарников, пуская стрелы в густую чащобу.
        И другое дело повседневная жизнь, когда отношения надо строить по всему - от сугубых мелочей до главного. А что есть главное для кучки людей, обреченных на совместное проживание? Главное - это кто станет главным.
        Конечно, Белян! Двух мнений быть не может! Во всяком случае, у новгородцев и примкнувшего к ним юного Ньяла.
        Но у исландцев-то запросто может быть как раз иное мнение. Почему Белян?! Почему не Торм Гудмундссон?! Во-первых, Торм старше, ему уже за сорок. Но не старик, нет, далеко не старик! Матерый мужичина, могучий, вечно хмурый и немногословный. Ну, а хмурость и немногословность - первые качества, определяющие настоящего предводителя. А во-вторых, Торм - исландец. А их, исландцев, здесь полдюжины, ровно вдвое больше, чем новгородцев. Ньял? Ньял еще слишком юн, чтобы иметь право голоса. А значит? Значит, по справедливости, главным должен стать Торм.
        И что тогда? Поединок затевать? Между Беляном и Тормом? Кто бы в нем ни победил, одним человеком станет меньше. Битва за главенство - это не турнир «до первой крови», это серьезно. А и одолеет Белян Торма, в чем никак не сомневались ни Сивел, ни Ленок? И что? Исландцы подчинятся, но ведь и затаят недоброе. Сложно бороться за выживание в незнакомом краю, когда, того гляди, еще и в спину возможен удар.
        Нет, всеми силами добиваться дружбы и согласия надобно. Порознь супротив всех тутошних склерингов не попрешь. А как добьешься? Дружбы и согласия-то? Исландцы, пока хоронили всех павших, пока лагерь хоть как-то восстанавливали, трудились исправно, командам Беляна подчинялись. Но взгляды бросали исподлобья. Мол, вот закончим дело неотложное, а там сядем рядком, поговорим ладком: как дальше жить, как отношения строить, кого признаем главным на долгие годы.
        Сивел, чуя угрюмость исландцев, был горяч и нахрапист по отношению к большинству. Все покрикивал да подгонял:
        - Что, морды, еле шевелитесь! Увальни вы ленивые! Копай шибче! Уже дух пошел мертвячий! Сами все здесь ляжем, заразу поймав от трупов. Но нас-то уже закапывать некому будет. Давай, давай! Копай, копай! Делай как я! - И лихо рыл землю, похваляясь силой и гибкостью. Мол, вы не смотрите, морды, что нас вдвое меньше, чем вас. Да я один ваших троих сто2ю! И не только в землеройстве, но и в ратном деле. И поберегитесь это проверять, на слово верьте.
        Раздражал исландцев Сивел, будто нарочно нарывался. Да так и было. Нарывался нарочно. Исландцы глядели темно, не огрызались, но давали понять: вот закончим дело неотложное, а там…
        В общем, не так верно вел себя Сивел, как надо.
        А как надо? Вот Ленок щуплый вел себя иначе. Балаболил непрестанно. Себя уговаривал и остальных:
        - Делать нечего, други! Тут сильно не разбежишься. Остались живы, и на том вознесем благодарность богам нашим. Остальное само собой устроится, - и суетливо заглядывал в глаза большинства. Мол, мы теперь одна ватажка, нам бы держаться друг друга и не ссориться.
        Слабость таким манером показывал исландцам - и свою, и через себя друзей своих, Беляна да Сивела. Тон искательный, мирный. А говорливость, она хороша у костерка на отдыхе, но не в тяжкой работе. Раздражал исландцев Ленок. Исландцы отводили глаза, когда Ленок пытался в них заглянуть, даже кивком утвердительным не отвечали на его увещевания, сопели неопределенно. В общем, не так верно вел себя Сивел, как надо.
        А как надо? А кто его знает!
        Вот Белян под стать Торму Гудмундссону был хмур и немногословен, начальствуя при работах. Осекал Ленка:
        - Само собой ничего не устраивается. Тут не запаниковать суметь надо. Кругом врагов тьма, и подумать не мешает, как от них оборониться. Про склерингов говорю, конечно… - поправлялся тут же, чтобы исландцы не приняли на свой счет.
        Но слово сказано, а как его истолкует большинство, уже дело большинства. Исландцы запросто скажут: мол, тьма врагов - это мы, что ли, для вас, новгородцев? И доказывай им, не доказывай… Мол, да нет, вы как раз други! Ну, а если други, запросто скажут, тогда и будем дружить - все вместе против склерингов. А главенствовать над всеми нами станет Торм. Поладили? Как други с другами. А коли не поладили, то какие же вы, новгородцы, нам други?!
        Так и шли работы неотложные, пока не окончились. К тому времени напряжение в ватажке наросло изрядно. Как перед грозой, когда тишь повисает глухая, а небо все в тяжелых тучах, и дышать все трудней. Вот-вот грянет и забушует.

* * *
        И тут все решила старица Берит.
        Сидели вокруг ночного костра, переводили дух после трудного дня. Сидели разделившись - исландцы с Тормом слева, новгородцы с Беляном справа. Молчали, глядя на огонь. Вроде бы отдыхали, но ждали, кто первым скажет про то, что назрело. Долго молчали. Даже обычно словоохотливый Ленок затих, чуя кожей, что не ему сейчас голос подавать.
        Из темноты вышла к свету сгорбленная старица - бесшумно, как призрак возникла. Даром, что здоровенные мужичины у костра, а вздрогнули разом, будто испугавшись.
        Старица Берит криво ухмыльнулась. Пугающая у нее была ухмылка. В зрачках сверкнул отсвет костра - будто сама она полыхнула огнем из глаз. Ладони держала лодочкой, прижав к иссохшей груди. Опустилась на корточки, бережно ссыпала то, что в ладонях было, в плошку подле костра. Зерна…
        - Ячмень, - скрипнула она.
        То доброе дело! Целую горсть с земли набрала, по зернышку - в разоренном лагере. Если толком оберегать, через пару лет можно и с хлебом быть! Конечно, если за эту самую пару лет они здесь не перебьют друг друга, а сообща землю возделывать станут - под единым главенством… чьим?
        Старица Берит встала, выпрямилась, насколько ей позволил горб. Немигающе уставилась на Торма. Не выдержал он этого пронизывающего взгляда, опустил голову, как бы опять увлекся игрой огненных бликов костра. Старица Берит перевела взгляд на Беляна. Тот встретил испытание со спокойным достоинством, даже улыбнулся краем рта. Смотрел и смотрел.
        Старица Берит сморгнула. Воздела руки к черному небу. Костер вдруг полыхнул, будто ведро смолы горючей в него плеснули. Искры столбом взвились, ужалили сидящих ближе. Торм отпрянул, чуть навзничь не упал. Белян не шелохнулся, хотя опалило жаром, и стал он на мгновение лицом схож со склерингом краснокожим. Та же невозмутимость и бесстрастность.
        Старица Берит опустила руки, потом ткнула крючковатым пальцем в Беляна:
        - Вот главный. Воин, ты главный средь нас. Так вижу. Я так вижу.
        И никто с ней спорить не стал. Никто из исландцев, включая Торма. Ведьма, колдунья! Скажешь ей слово поперек - и ненароком речи лишишься до конца дней своих, онемеешь. И это еще лучший исход! Нет уж, как она сказала, пусть так будет. Она же не просто так сказала, она видит! Она так видит. Стало быть, так тому и быть…
        Что ж, посчитаем, кто есть, кто остался.
        Белян - за главного. Сивел, Ленок, Ньял - это понятно.
        Теперь исландцы.
        Торм - сказано уже про Торма.
        Еще коротконогий Тили - кругленький, вечно голодный, сколько ему ни дай.
        Еще сероглазый Свен - сухой жилистый бонд с жадными до работы руками.
        Еще ловкий Гру - торговец с замашками исправного корсара.
        Еще кряжистый Канут, эдакий кубарь - исполнительный и старательный.
        Еще степенный Гуннар - с глубоко запрятанной хитринкой.
        Может быть, все же и не признали бы они так сразу Беляна за главного, когда ночь рассеялась и день пришел. Но ведь если не Белян, тогда Торм. А Торма аккурат тем днем угораздило пораниться слегка, да так, что слег Торм через час и провалялся в беспамятстве все две недели.

* * *
        Как так - поранился слегка, а провалялся две недели? А так, что трупный яд, в царапину проникнув, - пострашней, чем боевой топорик, по голове угодивший.
        Поутру спохватились, что из оружия у них у всех - только луки со стрелами да ножи, то есть охотничье снаряжение. А ну как склеринги нагрянут? Или Аульв снова навестит, чтобы дело свое черное до конца довести?
        Кстати, надо думать, как Аульв вычислил, куда подался кнорр с людьми Орма. Впрочем, чего гадать! Проходил ведь их кнорр мимо острова, где рыжий боров бросил своих соплеменников за ненадобностью. Видели они, куда потом судно курс взяло. Ну да! А потом, позже и Аульв следом подоспел, поспрошал островитян, наверное. Даром что он их бросил, но когда поспрошал - ответили с готовностью. Аульв, конечно, рыжая свинья, но как бы своя рыжая свинья. Ну а далее - легко! С его-то, Аульва, опытом мореплавания и знанием местных течений и ветров… И ведь может, может снова навестить!
        В общем, мечи бы надобны, топоры боевые, кольчуги, шлемы. Где ж взять?
        Где, где! Да понятно где, но никто вслух сказать не смел, когда поутру спохватились. Убиенных-то закапывали впопыхах, ни о чем другом не думая, как побыстрее справиться. Вместе с мечами закапывали, в доспехах, как были они.
        - Я все думаю… - наконец кашлянул Ленок, отведя Сивела. - К чему мертвецам доспехи и оружие? Они нам больше пригодятся. А?
        - Это что, могилы разрывать?
        - Ну и что? Мы зарывали, мы и разроем. Возьмем нужное нам и уже ненужное им. Снова зароем.
        - Боги разгневаются, накажут.
        - Да боги-то не наши! Мы им ведь не верим, значит и не вольны они над нами. А?
        - Ну, не знаю… Как-то нехорошо…
        - Ага, нехорошо! - согласился Ленок, будто поддакнул. - Без мечей, без кольчуг куда как нехорошо. А вот с мечами, с кольчугами, с топорами боевыми - куда как хорошо. А?
        - Так-то оно так, но… Ну, не знаю…
        - Не пойдешь, значит?
        - А ты что, пойдешь?
        - Да, пойду. В подмогу только бы надо кого-нибудь. А?
        - Не страшно, Ленок?
        - Ночью страшно, а днем ничего.
        Сивел колебался. Мертвецы пугали его - что ночью, что днем. Нет, в бою-то понятно! Вот враг, ты его порубил, мертвым сделал и забыл про него - дальше ринулся, до следующего врага. Но чтобы вот так… Землю копать, телеса недвижимые ворочать, кольчуги сдирать, из рук застывших оружие рвать. А запах!.. Оно, конечно, мертвым оружие ни к чему, да и сраму они, мертвые, не имут. Но все же, но все же…
        - Или трусишь, Сивел? - задел за живое Ленок, прищурившись. Знал, за что задеть.
        - Я?! Трушу?! А ну пошли! Пошли, сказал!
        - Ну, пошли. Беляну скажем?
        Снова заколебался Сивел. Знал, что братка наверняка воспретит. А может, и ладно так? Воспретит - ну и не пошли они с Ленком на могилы. И не потому не пошли, что боязно, а просто братка главный, ему и разрешать или… воспрещать. А воспретит! И - взятки гладки. С кем всегда проще всего договориться, так это с самим собой. Но и кого трудней всего победить, так это самого себя.
        - Беляну-то? Скажем, - решил Сивел. - Все ж главный он теперь.
        Ленок, который дыхание затаил в ожидании ответа, сплюнул в досаде. Не выгорело дело!
        - Скажем Беляну, что на охоту собрались. Засветло, дескать, пойдем, к вечеру, дескать, возвратимся. А ты что подумал? А? - передразнил Сивел всегдашнее «А?» Ленка.
        - Да я только и подумал, что колья поострей затесать надо, чтоб копать сподручней было.

* * *
        Белян поверил. Оно и понятно - самые честные глаза, известно, у тех, кто врет. Пожелал доброй охоты и богатой добычи. Наказал вернуться не позднее вечера.
        Да уж постараются! Ночью на могилах как-то неуютно.
        Кладбище новоявленное - на месте разоренного лагеря. Сами-то переместились на милю вверх по речке, чтобы тени мертвых по ночам не навещали, да и от моря подальше, чтобы в шторм поспокойней было. Вот теперь пошли вниз по реке, пришли.
        Кресты грубые на холмиках. Кое-где земля просела. Рыхлая она, не слежалась. И дождей не было днями.
        Работы, однако, непочатый край. Сюда бы еще помощников! Того же Канута, исполнительного и старательного. Того же сероглазого Свена, жилистого и работящего. Но сказано - боги разгневаются, накажут. Боги Канута и Свена. Все же соплеменники под землей лежат. Зачем подставлять? Да и то сказать, вдруг души погибших без оружия в Валгаллу не пустят?
        Другое дело, что нет уверенности, что ихние боги равнодушны останутся к чужакам, которые пусть им и не верят.
        Постояли, собираясь с духом. Эх!..
        Ленок воткнул затесанный кол в первый холмик. И… Ничего не случилось. Небеса не разверзлись. Перун молнию не метнул. И этот… как его… Один, что ли?.. Тоже никак не проявился.
        Ну, тогда за дело! Раньше начнем, раньше кончим!
        Забыть бы, забыть бы потом насовсем, как им там пришлось. Плохо пришлось. Дрожь лихорадочная и тяжесть чугунная в теле. Дыхание прерывистое, чтоб пореже смрад проникал в нос. Пот обильный, липкий. Оторопелость всеохватная при узнавании тех, кто был с ними долго, а теперь вот в земле, а теперь вот снова на свет божий явился… ненадолго.
        Вот Орм… Да вроде он. Как же изменился ты, Орм! И тело порублено в куски, и лицо тлением уже тронуто, зеленое. Ф-фу-у… Нужна тебе, Орм, кольчуга? Не нужна ведь. Отдай, а? И меч тоже. Ну, отпусти, отпусти. Отдай… Уф-ф!
        А вот Гест… Добрый ты рулевой был, Гест. Зачем рулевому топорик боевой? И шлем? Особенно шлем, когда тебе голову напрочь снесли, Гест. А? Дай поносить?
        А вот… Кто же это? Не понять. Изуродован до неузнаваемости. Но меч у него добрый, тяжелый меч, справный.
        А вот…
        И как зарекаться после этого?! Дескать, никогда более новгородцы их не увидят. Свиделись, однако. А не зарекайся…
        Они, оба-два, Сивел и Ленок, разрывая могилы, говорили с мертвяками, как с живыми, отпугивая наваливающийся ужас и гнет тоски. Перекликались меж собой, каждый из своих ям, бодрости для. Куча оружия и прочего воинского снаряжения росла и росла.
        Хватит, пожалуй. Небо стало серым. И все темнело. Вечер близится. Пора в обратный путь. Все же Белян наказал к вечеру быть.
        - Эй, Сивел? - блеюще окликнул Ленок из своей ямы. - Вроде пора?
        - Давно пора, Ленок! - нарочито твердо ответствовал Сивел из своей. - Нам еще все это снова землицей забросать надобно.
        - Ой, надобно!
        Оба-два торопливо выкарабкались из разрытых ям и… оба-два замерли в раскоряченных позах.
        Ведьма! Ведьма стояла посреди кладбища. Старица Берит. Что ей здесь? Или еще горсточку ячменя собирает посреди разоренного лагеря? Глядела на них молча, жутко. Сейчас возденет руки к небу, каркнет - и повалятся они, оба-два, кулем в могилы разрытые. Ни ногой, ни рукой не пошевелить. А она их потом присыплет сверху. И - ни следа…
        Старица руки к небу не воздела. Но каркнула:
        - Злое делаете. Но доброе.
        Поди пойми!
        - Для мертвых - злое. Для живых - доброе.
        Отлегло! Считай, если не одобрила, то и не осудила.
        - В речке доспехи обмойте, - подсказала. - И песком чистить надо. Яд на них…
        Сказала и пропала. Исчезла, будто не было ее.

* * * - Добрая охота? Богатая добыча? - вопросил Белян возвращенцев, груженных тяжелым железом. Сильно нажал голосом. У него из-за плеча выглянула вездесущая старица, шепнула что-то на ухо.
        - Добыча богатая. Охота добрая, - ответствовали возвращенцы, потупясь. И не соврали как бы. Вот она, добыча - богаче некуда. Насчет же доброй охоты - они ж не сказали допрежде, на кого, а вернее, на что охотиться отправились.
        А справное оружие завсегда лучшая добыча из всех добыч. Хотя бы потому, что с его помощью можно добыть столько всего…

2
        Так вот, когда Сивел и Ленок вывалили все оружие у костра, Торм из любопытства поднял из всей груды меч, пальцем по лезвию провел - порезался. Капля крови выступила. Торм ее слизнул машинально.
        Видать, не весьма усердно чистили песком да обмывали Сивел с Ленком. Спешили весьма, чтобы к вечеру поспеть. Через час заплохело Торму. Зелен лицом стал, как те мертвяки на разрытых могилах. Упал, скорчился. Немощен стал.
        Две недели выхаживала его старица Берит, от немощи избавляла. Травой заветной кормила, кровь отворяла, корешками натирала. Сам виноват. Не хватайся за что ни попадя. И в рот всякую гадость не тащи - не маленький, чай.
        А за две недели, хочешь или не хочешь, подчинишься предводителю, ведьмой провозглашенному. Ибо иного не дано. Свой, исландский, одной ногой на тот свет шагнул. И, кстати, от той же ведьмы горбатой зависит, отшагнет Торм от края или, наоборот, прыгнет туда очертя голову - насовсем.
        В общем, выходила старица Торма Гудмундссона. Но тот еще с месяц слаб был, на ветру качался, ходя до ветру.
        За то время Белян утвердился среди ватажки главным - просто по жизни повседневной, просто иначе-то и никак. И когда совсем оправился Торм от яда трупного, то признал верховенство новогородское беспрекословно. В конце концов, своя выгода очевидна. Теперь когда что худое приключится, отвечать не ему, а верховоде.
        Ну, от совсем худого пока боги миловали, если забыть о том, что уже случилось, а живя днем сегодняшним…

* * *
        Живя днем сегодняшним, надо думать о дне завтрашнем.
        Оружие боевое, доспехи у них теперь есть. Еще раз как следует в речке отмыли, еще раз песком отдраили, на солнце припекающем прожарили - вся зараза ушла.
        Теперь - кнорр. Хорошо, на мелководье. В низкую воду почти целиком - на песке. Понятно, что восстановить его невозможно. Сгорел почти дотла. Остов, который в воде сидел, уцелел по форме, но не по содержанию. Доски обуглены изрядно, наступишь ногой - проламываются. Зато многое другое с кнорра можно и нужно снять, выдрать. То, что в огне не горит. Железо всякое. Пригодится… Тащили гвозди, скобы, крючки. Пуда три набрали. Сколько стрел с наконечниками смастерить можно, да и копья наделать!
        Теперь - где обосноваться? Прежний лагерь, пусть даже в миле от него, - не самое надежное место. Если тот же Аульв снова нагрянет, чтобы добить, - вряд ли они устоят, мало их. Надо бы подальше куда податься. Решили спуститься к югу, на один-два дневных перехода, а там углубиться в лес.
        - Может, все-таки на север? Все-таки ближе к своим… - говорил Гру, торговец с замашками исправного корсара.
        - К своим? От таких своих, как Аульв, лучше быть подальше! - хмыкал Ленок.
        - Оно так, - кивал степенный Гуннар с глубоко запрятанной хитринкой. - Но подальше даже от таких своих, значит поближе к склерингам. От них, от краснокожих, чего ждать?
        - Задружимся с ними, - убежденно говорил Ленок, - может быть… А вот с кем точно не задружимся, так это с Аульвом и его сворой.
        Довольно спорить. Как Белян скажет, так и будет. Да они, в общем-то, не спорили. Так, разговоры разговаривали, присев на дорожку. Белян-то сказал уже: на юг двинемся.
        Двинулись. Вереницей. Неспешно. Груженные тяжело. Два дневных перехода - а если б налегке, то и за один столько бы прошли.

* * *
        От добра добра не ищут. Как наткнулись на новую речушку, так и порешили - здесь и будем. Чтоб за водой далеко не бегать.
        Вот и поляна тут обширная. Будет где ячмень высеять.
        И лес справный - знай, руби.
        Передохнули на пригорке, овеваемые ветерком, осушающим дорожный пот. Ну, за работу, что ли? Теперь до седьмого пота уже. После в речке обмоемся.
        Застучали топоры. Валили сосну, ясень, клен, дуб. Дом ставить надо, с пристройкой и кладовыми. От речки прикатили большие валуны - на них и первый венец сруба утвердили.
        Старица бродила по ближнему лесу, травы и корешки выбирала.
        Еще колодец копать вблизи дома, да оградой-частоколом все обнести.
        - Зачем колодец? - пыхтел кругленький Тили, избегавший лишней работы, кроме работы челюстями. - Речка же вот она.
        - А затем, - поучал Сивел, - что если склеринги нагрянут, к речке уже не сбегаешь, за частоколом придется хорониться, осаду сдерживать. Воду из колодца черпать станем.
        - Никаких туземцев что-то не видать. Как высадились на берег, ни одного не видать.
        - Если их не видать, то не значит, что их нет, - рассудительно вставлял Ленок. - Может, нам их не видать, а они за нами да-авно следят.

* * *
        Лето покатилось к осени. Листья на деревьях побурели, травы осыпали семена. Ночи стали темнее и холоднее.
        Колодец закончили ладить. Частокол возвели. Дом стоял уже под крышей, подслеповато взирал оконцами-бойницами, затянутыми пузырем. По настоянию Беляна над крышей водрузили башенку в сажень высотой, с бойницами на все стороны. Чтоб поверх частокола все окрест видеть.
        На охоту ходили недалече, Сивел с Ленком и Ньялом, - в пределах видимости с башенки. Если тревога - успеть вернуться под защиту частокола. Белян караул установил на башенке - денный и нощной. По очереди заступали - сам Белян, Торм-молчальник, Гру-корсар… Ну да и недалече охота справная. Край непуганых оленей! Мяса насушили вдосталь. Да и рыбы набрали немало про запас. Степенный Гуннар был всецело занят рыбалкой - с берега. Низки вяленой рыбы желтели, облепленные мухами. Рукастый Свен с кряжистым Канутом-кубарем лодку мастерили - неспешно, основательно. Куда торопиться?
        Старица Берит неустанно бродила окрест, забираясь и поглубже - иной раз только через сутки возвращалась, а то и через двое-трое. Одна из всех, за зону видимости уходила. Торба ее всегда была полна. Связки дикого чеснока, лука, щавеля не иссякали в подклетях.
        - Не боязно ль тебе, старица Берит? - спрашивал Белян.
        - Чего бояться?
        - Зверя дикого, медведя да рыси…
        - Со зверем всегда управлюсь. Слово заветное скажу, усмирю.
        - А человека? Вдруг склеринги…
        - С человеком сложней, но можно. Хоть бы и со склерингами…
        - Тоже слово заветное?
        Не ответила, глазом шальным сверкнула.
        - Я к чему говорю, - поправлялся Белян. - Если тебя нет и нет, то когда нам идти искать? На третьи сутки? На четвертые?
        - Не ищи. Сама всегда вернусь.
        - А если ноги вдруг откажут? Так ведь и сгинешь в глуши!
        - Даже если ноги вдруг откажут, все равно вернусь.
        А ведь и впрямь колдунья. Наперед видит…

* * *
        Солнце распарило лес, он пряно благоухал поздними цветами и прелью затененной земли.
        Старица Берит спиной почувствовала взгляд. Взгляд человека. Она встала, забормотала себе под нос, вскинула руки, каркнула хрипло, снова присела. Ветер внезапный ударил по кронам деревьев и стих. Только тогда обернулась. Кто тут?
        Тут - с полдюжины полуголых краснокожих с луками и топориками. Склеринги! Стояли в остолбенении. Никто из них не шелохнулся. Или от природы столь невозмутимы? Или старица заворожила?
        Она приблизилась к ним вплотную. Пощелкала скрюченными пальцами перед глазами каждого. Зрачки расширенные, но не реагируют. Пот мелкими бисеринками выступил на лбу у всех. Будто силились сдвинуться, рукой-ногой шевельнуть, но не получалось. Может, и от природы они невозмутимы, но здесь и сейчас их неподвижность явно по другой причине. Сильна ведьма! Заворожила!
        Старица Берит протянула сухонькую, костлявую лапку к колчану одного из склерингов, выдернула оттуда стрелу. Потрогала пальцем острие. Удовлетворенно ухнула. Потом цепко перехватила стрелу в середине древка. Замахнулась, как маленьким копьем. Легонько ткнула острием в грудь, где сердце, одного из склерингов. Потом второго, потом третьего. И так - всех. Никто опять же не шелохнулся. Могла ведь таким манером всю окаменевшую полудюжину поколоть по одному - насмерть. Но даже и царапины не нанесла, просто обозначила: дескать, а могла бы ведь. Потом взяла стрелу в обе ладони, сжала, переломила пополам. Обломки на землю уронила и снова руки к небу воздела, снова каркнула. Снова ветер ударил и стих тут же. А старица Берит обессилела, ноги отказали. Мягко упала в траву навзничь. Глаза остекленели. Замерла. А склеринги, избавившись от наваждения, наоборот, обрели способность двигаться. Ну все! Теперь они могут сделать с этой жуткой старухой все, что им вздумается.
        Вот только что им вздумается?

* * * - Склеринги! - проверещал с башенки юный Ньял. Задохнулся, закашлялся. Возраст такой - голос ломается. - Склеринги! - повторил прорезавшимся баском. - Идут! От леса! Сюда идут!
        Вне дома были в ту пору лишь рыбачивший Гуннар да Свен с Канутом, мастерившие лодку. Все трое на берегу, но поспешили сразу за частокол. Хотя склеринги от леса приближались, а не с моря. Остальные и так были в усадьбе - с охоты уже вернулись, добытые туши свежевали. Но сразу после клича Ньяла бросили то занятие. Топорики из рук, правда, не выпустили, а только покрепче их сжали. Склеринги, значит? Ну, давайте, краснокожие, идите поближе, а мы и посмотрим, какие-такие склеринги. На вас посмотрим, себя покажем.
        Сивел птицей взлетел на башенку, лук со стрелами прихватив. Оттеснил Ньяла:
        - Где тут у тебя? Которые? Не померещилось?
        Не померещилось Ньялу. Склеринги. Было их шестеро. Четверо несли что-то или кого-то на шкуре, взявшись за ее края. Провисала шкура, но легко, не до земли. Ноша не тяжела. Но несли бережно - потому и четверо. Еще один - в авангарде.
        И еще один - замыкая.
        - Что там, братка?! - вопросил Белян, запрокинув лицо к башенке.
        - Шестеро идут. К нам идут. Полуголые. Раскрашенные в полоску. Перья на башке. Несут что-то.
        - Оружные?
        - Да не без того, братка, не без того. Колчаны у каждого за спиной, луки. У переднего и заднего еще и копья… Вот я вас, краснокожие! - Сивел наложил стрелу, натянул тетиву, прицелился.
        - Ты погодь, братка, не переусердствуй, - предупредил Белян.
        - Да я так только, для острастки. Чтоб знали! - Сивел спустил тетиву.
        Стрела просвистела и впилась в землю - аккурат перед тем, который в авангарде, в шаге от него. Обозначил, значит, Сивел границу: дальше не ходи, стой, где стоишь. До частокола склерингам оставалось шагов с полсотни.
        Четверо, держащие шкуру с непонятным содержимым, тут же уронили ее на землю. Сдернули свои луки с плеча, наладили стрелы, направили в сторону усадьбы.
        Обитатели усадьбы, в свою очередь, ощетинились копьями из-за частокола, топоры взяли на изготовку.
        Склеринг в головном уборе, украшенном перьями, тот, что был в авангарде, остановился как вкопанный, отмахнул своим, не обернувшись. Те опустили стрелы, но тетивы не ослабили. Склеринг вынул из колчана за спиной свою стрелу, переломил пополам, положил вниз - крестиком. Выдернул из земли и стрелу, пущенную Сивелом, тоже переломил, положил рядом со своей. Два крестика получилось.
        - Эге! Да они нашу старицу приволокли! - понял Сивел, всмотревшись с башенки. Шкура, упав на землю, развернулась. Из мешка стала подстилкой. - Точно, она! Другой такой нет!
        - Живая?
        - Отсюда не видать. Лежит… А дышит или нет… Поближе бы посмотреть.
        - Да как посмотреть, как посмотреть! - зачастил трусоватый Тили. - Там вон краснокожие!
        Склеринги будто услышали. Отступили, ловко пятясь к лесу, спину не показали. Шагов на сто отступили, но в лес не вошли. На опушке встали истуканами.
        Первым наружу из усадьбы ступил Белян с мечом наперевес. За ним - Торм-молчальник и Гру-корсар, с луками и стрелами.
        Белян дал им знак оставаться у частокола. Сам в одиночку пошел к распростертой на шкуре старице. Склонился над ней, присел на корточки.
        Старица Берит была измождена и бледна. Морщинистые веки сомкнуты. Дыхания не слышно.
        - Берит, - позвал Белян шепотом, понимая, что это бессмысленно. Оттуда еще никто не отзывался.
        Никто… Кроме…
        Берит неожиданно вдруг дрогнула ртом, прошамкала:
        - Ты, воин?
        - Что с тобой, Берит? - облегченно перевел дух Белян. - Ранена? Это они тебя так? - кивнул в сторону склерингов.
        - Нет, не они. Скорее уж, это я их… Устала очень. Очень устала. Ноги отказали… - Вдруг сощурилась хитро и чуть ли не хихикнула. - Говорила же тебе: даже если ноги вдруг откажут, все равно вернусь!
        Белян жестом призвал Торма-молчальника и Гру-корсара к себе, показал на шкуру с Берит - мол, несите в усадьбу, да побережней, побережней.
        Снова оставшись один, Белян поворотился лицом к склерингам. Напоказ отбросил топор в сторону и, подняв правую руку с раскрытой ладонью, пошел к ним. Рисковал, конечно, однако знал доподлинно, что братка Сивел на башне держит группу на опушке леса под прицелом. Одно их подозрительное движение, и…
        От леса навстречу Беляну двинулся тот склеринг, что был в авангарде.
        Сошлись. Встали в шаге друг от друга. Или враг от врага? Смотрели глаза в глаза. Высокий, грузноватый Белян в кольчуге, но без шлема. И такой же высокий, но худощавый туземец в коротких кожаных штанах с ременной бахромой, лицо раскрашено полосками черного и красного цвета, нос с горбинкой.
        Белян протянул руку для пожатия. Склеринг помедлил и протянул свою…

* * *
        Сидели теперь все вместе в усадьбе подле костра. Склеринги дымили трубкой, передавая по кругу. Уже знакомая новгородцам процедура. Озирались ненароком, выискивая среди хозяев старицу, которая их заворожила. Но та в доме лежала на шкурах, спала крепко, силы восстанавливала. Так еще два дня и две ночи пробудет. Колдовство - штука нелегкая, даже если ты ведьма.
        Молодые сильные воины, тугие мускулы закаленного тела. Скуластые лица с прямыми носами, длинные черные волосы, заплетенные в косички или закрученные в узлы. Хвостовые перья орлов украшали их прически, на груди красовались ожерелья из когтей рыси, медведя или ракушек. Некоторые из воинов были с голыми торсами и в коротких штанах, на лбах алели ремешки, стягивающие волосы.
        Говорили меж собой и с хозяевами. Но совсем непонятно. Ленок записной полиглот, и тот очумело тряс кудлатой башкой. Потом махнул рукой безнадежно, щепку поднял, на песке стал чертить-рисовать - приглашая к этому занятию и гостей.
        Дело пошло! Кого и чего только склеринги на том песке не рисовали! Вместе с тем колотили себя в грудь, представляясь.
        И Ленок, в свою очередь, колотил себя в грудь, вопил, как глухим:
        - Ленок! Я - Ленок!.. А это, - тыкал пальцем, - Белян! Главный наш! - и разводил руками, показывая, какой Белян главный. - А там - Сивел! Брат! Сивел брат нашего главного! - Рисовал на песке двух человечков, взявшихся за руки, - один повыше, другой пониже.
        Склеринги же - Черная Сова, Громкий Ворон, Олений Рог, Зуб Щуки, Быстрый Волк, Сильный Бизон. Все понятно, хотя и не сразу. Попробуй пойми по рисунку на песке и чужеязычному клекоту, что Сова именно Черная, что Ворон именно Громкий, что Зуб именно Щуки, что Волк именно Быстрый… А какой такой Бизон? Бык, что ли? Не-ет, бизон! Ну, вроде быка, да? Вроде, да. Но не бык, бизон.
        Да уж, для полного взаимопонимания найти общий язык - первое дело! Но кое-что уяснилось. Склеринги дозволили пришлым охоту в их землях, обещали не трогать. Вот еще зачем-то ямку нарыли здесь же у костра, один из своих топориков чудны2х туда положили, закопали - все с какими-то подергиваниями ритмичными, с криками протяжными. Или у них такие пляски и песни? А топорик-то зачем похоронили?!
        - А! - осенило Ленка. - Это у них мир означает! То бишь они с нами задружились так! Сейчас проверим!
        Он забежал в дом, выбрал топор покороче-поплоше, вернулся к костру. Вырыл ямку рядом с холмиком, под которым покоился топорик склерингов, и похоронил в ней свой. Вскинул голову, глядя на склерингов снизу вверх. Так, да?
        Те разразились радостными криками, сотряслись в очередных буйных подергиваниях. Так, да!
        Мир!..
        Торм-молчальник угрюмо буркнул миротворцу-полиглоту:
        - Между прочим, Лен, мой топор-то был. Как я теперь без него?.. Да ладно, сиди, умник. Сам сейчас выкопаю обратно.
        - Нет! - повис на могучем Торме Ленок. - Не вздумай! Это у них означает вражду. Закопал - значит, мир. Вырыл - значит, война.
        Торм легко стряхнул с себя худосочного Ленка и упрямо пошел к бывшей ямке, а теперь к холмику.
        На пути у него встал Белян:
        - Торм, Торм, охолони. Не надо. Прав Ленок… кажется.
        - Ему кажется, а я безоружный остаюсь! С дороги, Белян!
        Могучий новгородец как бы в шутку толкнул Торма в плечо, широко улыбнулся при этом. Торм плюхнулся на задницу, взметнув кучу песка. Побагровел мгновенно, ощерился. Те, кто подле оказался, хохотом залились. Склеринги застыли каменно, однако внимательно смотрели.
        Белян, не переставая улыбаться, протянул Торму руку помощи - подняться с песка. Заговорил приглушенно и быстро:
        - Торм, Торм, тише. Да тише ты. Вишь, ты только откопать собрался, еще и не копнул, а мы на краю ссоры. Нам это надо? Да еще при склерингах. Так что прав Ленок… Ну, цепляй за ладонь, цепляй. А топорик - я тебе свой отдам. Ну, Торм?
        Уцепил Торм Беляна за ладонь, поднялся, отряхнувшись. Буркнул так, что никто не расслышал:
        - Все равно потом откопаю. Чего добру пропадать?
        Тут и мясо на костре поспело… Мир, подкрепленный общей трапезой, - самый прочный.
        - Завтра с утра склеринги обратно к себе собираются, - подсказал Ленок Беляну. Помялся, помялся. - А знаешь, Белян, я тут подумал… Пойду-ка я с ними, а?
        - Куда? - опешил Белян.
        - Вот я и посмотрю, куда. Главное, с ними. Нет, не насовсем. На месяц-другой… третий…
        - Да зачем тебе?!
        - Ну, как… Дружбу крепить надо. Осваиваться надо. Речь ихнюю стану понимать. Новое узнаю. Вернусь, расскажу.
        Когда бы дом был не достроен, колодец не дорыт, частокол не установлен, решил бы Белян, что Ленок просто от тяжелой работы бежит. Хоть со склерингами, но отсюда. Однако все как раз уже сделано на славу. Да и Ленок - не Тили-обжора. Вот он-то, Тили, готов на край света сбежать, лишь бы лишний раз палец о палец не ударить.
        Оно, конечно. Про дружбу, про освоение, про речь, про новое - слушать пользительно от Ленка. Но подвох очевиден. В чем бы он?

3
        В чем подвох, стало очевидно аккурат через три месяца. Когда Ленок вернулся-таки. С ним - полдюжины склерингов, не прежних, других. Вызвались проводить гостя дорогого, заодно тоже посмотреть, как бледонолицые живут. Интересно ведь!
        - Ленок! Ленок вернулся! - радостно завопил Сивел с башенки, завидев процессию.
        И радость та была неподдельной. Как и у остальных обитателей усадьбы. Все-таки свой, все-таки вернулся, все-таки, значит, и среди склерингов жить можно! Набежали все, шум и гам заполнил двор.
        Ленок подарки от массачузов выкладывал на траву. Массачузы - да, так звалось племя склерингов, у которых он прогостил. К побережью массачузы нечасто выходят, моря опасаются - пиро2ги у них утлые, по речках виляют изрядно, а на морской волне переворачиваются.
        Пиро2ги?
        Ну да! Так они свои лодки называют - пиро2ги. Ленок изрядно поднаторел в знании языка массачузов. И внешне походить на них стал, по одежке всяко. Серапэ в полосочку - на их языке, накидка такая, мокасины причудливые - на их языке, обувка. Портки с бахромой - портки и есть портки. Два пера орлиных на башке, в волосах торчат… Ну, чистый массачуз! Они, массачузы, все больше по лесам промышляют. Охотники. Кочуют родами и семьями. Род Черной Совы - около пяти сотен человек. Но воинов и охотников не более двухсот.
        А остальные - кто?
        Да детишки малые и… Ну да, коли детишки, то и женщины. Кто же их рожает, детишек-то. Засмущался Ленок слегонца.
        Ну-ка, ну-ка, Ленок?
        Так он о том и говорит… Вот же два пера в волосах. У них, у массачузов, - это знак женатого мужчины.
        - Чего-чего?!
        - Ага! Вот же… скво, - и Ленок подтолкнул вперед самого низкорослого из прибывших с ним туземцев.
        - Какое такое… скво?
        - Не какое, а какая. Жена. По-ихнему - скво.
        О! Женщина! И на лицо пригожа, хоть и непривычно - медонокожая, глаза раскосые чуть. Засмущалась сразу, потупилась.
        - Да она у тебя не из бойких! - отметил Сивел, не без легкой зависти, впрочем. - Кличут-то как?
        - Кличут Ту-ки-си. По-нашему - Тополиный Пух. Брат у нее - Быстрый Волк, тот, что с вождем ихним к нам наведывался. Не последний, между прочим, человек в племени. Хоть и молод пока.
        Ленок приосанился. Вот в чем подвох был! Не столько для освоения чужого языка пошел он со склерингами. Прежде всего ради обретения собственной скво. И то верно! Почитай, который день, месяц, год они без женщины. Рукоблудием зазорно увлечься. Ай да Ленок! Мал, да удал! Наш пострел везде поспел!
        - И много там, у них, женщин? - облизнулся Тили-обжора, слюну сглотнул.
        - Да на всех, на них, хватает. Еще и свободных вдоволь. Массачузы сами предложили мне… м-м… породниться таким манером. Быстрый Волк и типи нам с ней выделил.
        - Типи?
        - Палатка такая островерхая. По-ихнему, типи.
        - А обряд какой был? - строго спросил Белян. - Небось, не наш?
        - Так ведь и мы не у себя, - отбрехался Ленок и был прав. - Да что вы все про жену да про жену! Лучше подарки разберите, зацените! - В общем, ушел от ответа.
        Из подарков самое ценное оказалось - полмешка зерен. Маис называется. Почти как наш хлеб. В доказательство Ленок раздал каждому по лепешке. Пробуйте!
        Попробовали. Ничего, есть можно. Не совсем наш хлеб. Но ячмень, собранный старицей Берит, не взошел - то ли повредился на пепелище, то ли земля тут другая. Так что сойдет за неимением лучшего.
        А еще из подарков - трубки и табак. В знак приятия - от Черной Совы, Оленьего Рога и всех знакомых. Миролюбивы массачузы, если с ними по-хорошему. Вот в трех днях пути от них живут уже другие племена - кайюги, тускароры, еще какие-то. Те воинственны. А массачузы миролюбивы весьма, да. Повезло нам, други! Так вещал и вещал Ленок, раскуривая трубку мира и оглаживая обретенную скво.
        - Где они хоть обитают, массачузы? - вдруг с неожиданной заинтересованностью спрашивал Тили-обжора. - В лесах - понятно. А по месту - где именно?
        - Если сушей - день и ночь пути, - указывал Ленок направление. - А если морем, если напрямую, то полдня ходу при ветре попутном, - снова указывал направление. - Но, сказал же, они морем не ходят.

* * *
        Ночью, когда улеглись на отдых, все шептал что-то Тили-обжора соплеменникам своим, Гру-корсару и Кануту-кубарю.
        Поутру собрались втроем на берег. Лодку в море потащили.
        - Куда? - вопросил Белян больше для порядка.
        - Порыбачим немного. День-два.
        - И куда пойдете?
        - Да туда… - показал Тили, куда.
        - Ветер вроде неподходящий, супротивный. Да и рыбы у нас в достатке.
        - Рыбы много не бывает. Больше - не меньше. А ветер сменится, парус поставим.
        Глаза все трое прятали. Особенно кругленький Тили.
        - Ты-то куда, Тили-обжора?! - удивился Белян. - Ты ж ленив, как… ленивец!
        - А не хочу больше слышать, что я ленив!
        - Не то что-то, - озадачился Белян, - не то…
        - Если хочешь, с нами садись в лодку. Вместе поплывем.
        - Э, нет… - Неприятие моря Беляном известно давно. - Ладно, отправляйтесь.
        И то верно. Почему не пополнить запас, который никогда лишним не будет? Да и Тили, получается, себя решил превозмочь. Вишь, надоело ему в ленивых ходить. Только приветствовать надо!
        Кивнул Белян в знак согласия. Надо понимать, просто прискучило Тили с Гру да с Канутом в очередь на башенке караулить. Просто отдохнуть решили. Положим, в море на малой лодке с парусом-лоскутом из оленьей шкуры - отдых не самый лучший. Но что есть отдых? Отдых есть перемена деятельности. Пусть отдыхают. Белян, допустим, верховода в усадьбе, но не самодур. Вожжи иногда отпустить - самое то.
        Гру и Канут наваливались на весла, Тили на носу командовал, руками размахивая, ритм задавал. Лодка, мягко прыгая на волне, скрылась в легком тумане зарождающегося утра.
        Но пошли они, трое, не туда, куда Тили Беляну показал, а в противоположную сторону - куда вчера Ленок рукой махал, местоположение массачузов определяя. В тумане с берега не проследишь.
        Что задумали?
        Задумали и себе жен заполучить. Не все же одному Ленку тешить плоть! Ночь шептались. Заводилой - Тили. Жен, не жен… Жена - это когда по обряду законному, соблюдая обычаи предков своих. Но… посмотреть-то можно? Посмотрим, а там… посмотрим.
        Как выгребли из бухты, парус поставили. Он хоть и лоскут, но всяко греблей надрываться не надо. Ветер несет. Напрямую, сказывал Ленок, полдня ходу при ветре попутном. Ветер попутный.
        Как стемнело, вошли в устье речушки, преодолели излучину, скрывшую от них море, пристали к берегу, камышом заросшему.
        Здесь? Или не здесь? Огней не видать что-то.
        Но, сказывал Ленок, массачузы моря чураются. Вглубь идти надо.
        Пошли вверх по течению. Спотыкаясь и оскальзываясь. Мужское истосковавшееся начало гнало их, троих, вперед и вперед. Часок-другой прикорнули на опалой листве. И дальше, дальше, дальше. Если тут речка, то должны же быть-обитать по берегу ее массачузы?! Должны. Пить им надо? Надо. А иных речек нет, не видела изголодавшаяся троица с моря.

* * *
        Лишь чуть посветлело, наткнулись на пирогу, зачаленную у берега. Рядом - еще с дюжину. Терлись друг о друга в запруде, образованной камнями наваленными. Не природа постаралась для запруды, а люди. Сразу видать. Что ж, значит, пришли. Теперь бы уйти - да не с пустыми руками, а с добычей. Они так меж собой и говорили: добыча. Не женами же назвать туземок краснокожих! Чай, исландцы они, а не Ленок чуждый! Им надобно по обычаю предков, если жен брать. А так - добыча и есть! Натешиться, ни в чем себе не отказывая, но ни к чему себя и не обязывая.
        Наткнувшись на пироги, продырявили все до единой, оставив для себя одну. Как знали наперед! Таясь в камышах, глянули вверх. На пригорке - островерхие типи туземцев. Дымок уже курился над каждым типи. Утро…
        Стали прикидывать, как быть. Или дальше таиться в камышах, выведывая, как у массачузов день построится? Или наудачу ворваться в ближнее островерхое типи, похватать всех, кто под руку попадет, и - ходу, ходу! А вдруг в том ближнем типи - лишь старцы да дети? Или, тьфу-тьфу, воины краснокожие? Не-ет, лучше потаиться пока, посмотреть. Поспешай медленно.
        И, грязь черпнув придонную, лицо черным намазать для маскировки, и плечи. Чтоб не признали потом.
        Когда - потом? А когда вдруг склеринги додумают, что это пришлые бледнолицые могли быть похитителями, и во злобе к усадьбе подадутся: мол, отдайте, иначе война! А они, Тили с Гру-корсаром да с Канутом-кубарем, к тому времени отмоются не раз. Идти-то склерингам сушей, а им - морем. Втрое короче. И скажут они, Тили с Гру-корсаром да с Канутом-кубарем, попрятав женщин в доме: мы-то при чем?! Вот только Белян… Что он скажет? А что он скажет?! Победителей не судят, в конце концов! Да, пошли порыбачить - гляди, Белян, чего наловили! Или он их всех, Тили с Гру-корсаром да с Канутом-кубарем, не покроет? Кто, в конце концов, ему дороже - свои или краснокожие?! Ведь добычу они, Тили с Гру-корсаром да с Канутом-кубарем, готовы поделить и с Беляном. Или тот не мужичина? Да нет, все должно сладиться!
        Дело за малым - добычу еще добыть надо. На место прибыли, да вот как добыть? Застоявшееся-мужское требовало насыщения…
        И - повезло! Значит, боги за нас!
        В молочном тумане от стойбища массачузов вниз, к запруде, слетела стайка юниц-склерингов, совсем без всего. Надо понимать, пока все еще не проснулись и не видят, освежиться голышом в речке. Бултыхнулись с разбега, защебетали, заплескались.
        Они были на расстоянии руки затаившихся исландцев. Это-то расстояние преодолеть - только руку протянуть! Тили указал глазами на ту, которую выбрал. Гру кивнул, указал на выбранную им. Канут - в свою очередь.
        Три-четыре! Чернорожие страшилища прыгнули из зарослей, каждый схватил намеченное. Женщины вскрикнули, но тут же захлебнулись, увлекаемые с головой под воду. Тихо, женщины, тихо!
        Остальные, не прихваченные чужаками юницы-склеринги, завизжали дико, рванулись на берег, призывая соплеменников на помощь.
        Когда от островерхих типи к речке спешно сбежались оружные массачузы, на бегу натягивая тетиву луков, в камышах уже было тихо. Шуршало где-то подальше - там, где чалились пироги. А когда массачузы домчали до пирог, то увидели, что все они хлюпают бортами, скребут по илистому дну. А одной пироги нету, недосчитались…
        Склеринги высыпали на берег, побежали вдоль русла. Воинственный клич прокатился над водой.
        Пирога с беглецами удалялась, гонимая течением, довольно бурным после запруды.

* * *
        Беглецы гребли, прерывисто и с хрипом дыша. Склеринги преследовали по берегам реки, то нагоняя, то отставая. Берега неровные, препятствий много - деревья упавшие, глина скользкая и топкая, камни острые. Однако если человек по земле помедлит, то стрела по воздуху - нет. Много стрел, недолетая, падали в воду позади беглецов, но вот уже две-три ударили в корму.
        Поспеть бы! К морю поспеть! Там, в камышах, лодка укрытая! На ней выйти в море и - прости-прощай!
        Потянуло прохладой и солью, запахом гниющих водорослей.
        - Чуете море? - прохрипел Тили.
        - Я чую смерть за спиной, - ответил Канут-кубарь, обливаясь потом.
        - Еще немного, и будем в своей лодке! - бодрил Тили, хотя сам был в том не уверен.
        К лодке-то поспеют, но в нее еще и самим перегрузиться надобно и добычу туда перегрузить. А юницы-склеринги очнулись, прокашлялись, извивались на дне пироги, коготки выпустили, порывались цапнуть за ногу, а то и за борт прыгнуть. Пришлось Гру-корсару отвлечься на мгновение от гребли, утихомирить юниц кулаком по голове.
        Река расширилась, берега отдалились. Расстояние между беглецами, держащимися середины, и преследователями увеличилось. Но и в скорости пирога потеряла - течение замедлилось. Массачузы, прыгая с камня на камень, уже нагнали и даже перегнали пирогу. Им осталось дождаться, когда она пойдет к берегу - к тому или иному.
        И там, и там уже ждут склеринги, потрясая каменными топорами, готовя очередную стрелу к полету.
        Эх! А как все хорошо начиналось! И как все оплошно закончилось! Одно остается - забыв о лодке, укрытой в камышах, не приближаясь к берегу, выйти в море на утлой пироге и попытаться… Как раз та попытка, которая пытка. Далеко на пироге не уйдешь. Кувыркнется она от первого же пинка морской волны, все на дно отправятся - и добытчики, и добыча. Если все же удержаться на зыбкой воде, то в скорости они потеряют вовсе.
        А массачузы наверняка в камышах наткнутся на припрятанную лодку и, при всем своем неприятии моря, попробуют нагнать. И ведь нагонят, всего ничего отплыв.
        Так что? Сдаться? Э, нет! Если выбирать, сразу ли принять смерть лютую от разъяренных склерингов или еще немного помучиться, то желательно, конечно, помучиться. Вот она, излучина, а за ней сразу море!
        Пирога преодолела последний изгиб реки. Склеринги с шумом ворвались в прибрежный камыш, налаживали стрелы, чтобы все-таки достать беглецов. Могут, могут достать! Не на бегу, чай, тетиву спустят, не впопыхах, а утвердившись, прицелившись, ожидая, когда пирога окажется на линии выстрела.
        - Пропали! - визгнул Тили. - Совсем пропали!
        Он сидел на носу пироги, спиной к морю. Видел, как склеринги припали на одно колено, натягивая тетиву.
        Гру-корсар и Канут-кубарь море увидели и взревели в один голос. И то был не крик отчаяния.
        - Наши!!! - взревели Гру-корсар и Канут-кубарь. - Наши!!!
        Какие тут могут быть наши?! Тили оглянулся на море. Не далее чем в полумиле от них покачивался кнорр. Обводы судна выдавали принадлежность к викингам. Парус спущен. Кто бы то ни был, но всяко лучше, чем склеринги!
        Наши, наши! Вперед, вперед! Только бы теперь в самую последнюю минуту перед нежданным спасением не быть сраженным стрелами массачузов!
        Тренькнули спущенные тетивы. Свистнули стрелы. Беглецы невольно пригнулись, вжимаясь в пирогу. Но стрелы полетели не в их сторону. Стрелы ударили из камышей у самого берега, до которого еще не добежали массачузы. Ударили им, массачузам, навстречу. И поразили. Дикий разноголосый вой раздался над рекой. И отдаленно знакомый клич из камышей перекрыл разноголосую агонию:
        - Бей краснокожих собак! Бей их! Рази, не жалей!
        Аульв?! Аульв!!!

4
        - Ого-го-го! - возрадовался Ньял, углядев с башенки лодку. - Вернулись! Ого-го-го! - руками замахал, подпрыгивая в нетерпении. - Быстрее гребите! Заждались совсем! Где вас носило?!
        Где, где… Так они и сказали, Тили с Гру и Канутом!
        Вернулись незадачливые похитители мрачнее туч, обложивших небо. На расспросы Беляна ответствовали, что с рыбой не повезло, совсем без нее вернулись. Да и не до нее было. Дескать, отнесло каким-то неведомым течением далеко и мимо. Еле выгребли к усадьбе, замаялись, обессилели. День-ночь и день-ночь выгребали. Хорошо, живы остались. Им бы поесть-попить да чуток поспать. А там они готовы и на службу караульную заступить, на башенку. Сегодня - нет, но завтра - уже.
        Хмурился Белян, чуя не то, но понять не мог, что же за не то такое. А не то - вот какое…
        Юниц-склерингов Тили с Гру и Канутом не привезли. Остались юницы на дне морском, когда рыжий Аульв со товарищи надругался над ними изрядно. Всей ватагой мучили, насиловали. Потом животы вспороли и с кнорра в море сбросили на корм рыбам. И то! Для Аульва юницы-склеринги - не твари божьи, а собаки краснокожие. А Тили с Гру и Канутом даже не перепало, не попользовались. Да не о том исландцам сокрушаться надо было. Им бы самим уцелеть среди Аульва и его людей. Наши, да не наши. Рыжему борову довелось уже показать свое отношение к нашим, которые для него не наши. Холмов могильных на месте первой стоянки…
        И вот снова приплыл украдкой, чтоб завершить начатое. Не нашел никого на прежнем месте, вдоль берега двинулся ночами темными, пережидая день.
        Только и уцелели Тили с Гру и Канутом, когда сговорились с Аульвом, приняли все слова его тайные к исполнению. А как иначе? Кто силен, тот и прав. Белян, конечно, тоже не слаб. Но как скажешь Беляну, что не рыбу они ловили, а жен? Как ему скажешь, почему тогда без жен вернулись? Как скажешь, что склеринги не сегодня завтра способны нагрянуть, жаждя мести за похищенных юниц, за пораженных в камышах соплеменников? Нет, лучше тишком-молчком. А там… как получится.

* * *
        Получилось так, что следующей ночью вызвались на караул все трое - Тили-обжора, Гру-корсар, Канут-кубарь. В очередь на всю ночь. Остальным исландцам намекнули мельком, чтобы не спали те. Словом не обмолвились, но дали понять.
        А новгородцев избегали, сторонились. Особенно Ленка с его новоявленной скво. При виде Ту-ки-си и вовсе вздрогнули, будто привидение явилось. Ну да. Юницы-склеринги для бледнолицых - на одно лицо…
        Ньял молодой ежился, понять не мог. Что-то в воздухе повисло, а что - не понять.
        Сивел на берег пустынный вышел, камешки пошвырял в воду, плечами пожал. К Беляну обратился:
        - Чуешь, братка, на душе неспокойно как-то.
        - Чую, Сивка. Но все думаю, почему?
        Ленок присоседился к ним. Вроде невзначай спросил:
        - А что это у Торма? Никак топор?
        - Ну топор, да. Эка невидаль!
        - Так ведь закопали мы топор его, помнится. В знак дружбы со склерингами.
        - Тоже верно! Или другой какой топор у него объявился?
        - Откуда другому-то взяться?
        - Тоже верно! Пойдем, посмотрим?
        Пошли. Бугорок разгребли, где тот топор схоронили. Ничего не нашли в песке. Может, не там рыли? Да нет, там. Вот рядом - бугорок, под которым склеринги свое закопали. Не стали второй бугорок разгребать. Ясно, что томагавк… да, так Ленок назвал каменный топорик, навострившись в языке массачузов… ясно, что томагавк там и есть.
        Ленок озабоченно языком зацокал:
        - Быть войне, значит. Не иначе.
        - Ладно тебе! - отмахнулся Сивел. - Неужто полагаешь, что склеринги прознали про то, что Торм-молчальник свой топор выкопал? От- куда?!
        - При чем тут! - более прежнего озаботился Ленок. - При чем тут склеринги… - вздохнул тяжко. - А впрочем, и они тоже. Худо, братцы. Не надо бы Торму оружие из земли доставать.
        - Ладно тебе! - снова отмахнулся Сивел и напомнил Ленку прошлое: - Кто бы говорил, да не ты! Или пока у массачузов гостил, совсем им уподобился? Веришь в чепуху всякую?
        - Да не в чепуху, - стоял на своем Ленок.
        - Да в чепуху!
        - Да нет!
        - Не нет, а да!
        Долго б еще препирались, когда бы не старица Берит. Объявилась, как всегда, будто из-под земли - только что их трое было, Сивел с Ленком да Белян, и вдруг вот она, старица…
        - Брани быть, воин, - скрипнула, глядя жутко в глаза Беляну. - Поберегись.
        - Кого беречься, Берит? Каких чужих?
        - Не чужих. Своих. Так вижу… - сказала и побрела далее по берегу, будто и не сказала ничего.
        Сивел, будучи горяч, окликнул грубо - ухом не повела. Он было вдогонку бросился - пусть растолкует, ведьма! Но Белян придержал жестко:
        - Не надо, братка. Все равно больше, чем сказала, не скажет. Да и так много сказала. Теперь мыслить надо.

* * *
        Помыслили сообща - новгородцы и примкнувший к ним Ньял. Спросили и у него, не знает ли чего нового? Тот сказал, что толком-то ничего, но…
        В общем, порешили ночь не спать, хоть и показать остальным, что сон их морит. Улеглись на покой. Храпели изрядно. А чего ж не похрапеть всласть, когда на башенке караул надежный - Тили-обжора в дозор встал! А после него - Гру-корсар. Потом - Канут-кубарь. Все свои…
        Через час завозился на своем ложе Сивел, приподнялся, на двор подался тишком - вроде до ветру. Только за ним дверь закрылась, как приподнялись и Гру-корсар, и Канут-кубарь. Да и остальные исландцы копошиться принялись неслышно.
        Тут-то Белян, у дверей лежавший, храп прервал, сел твердо, на колени меч положив:
        - Куда собрались, други?
        Други? Или недруги?
        - Так мы это… до ветру, - буркнул Гру-корсар. - Сивелу можно, а нам нельзя?
        Видно, что лукавил, и сам понимал, что видно это.
        - Всем сразу в одночасье приспичило? - хмыкнул Ленок, подле Беляна расположившийся. А тот взялся покрепче за рукоятку меча. - Или рыбы тухлой наелись?
        - Или рыбы… - упавшим голосом откликнулся Канут-кубарь.
        - Ну и потерпите.

* * *
        Сивел тем временем по-звериному тихо прокрался вдоль частокола, в тени. На башенку сторожевую взглянул исподтишка. Мерцал огонек на башенке. В сторону моря мерцал.
        Сивел не окликнул Тили-обжору, так же по-звериному тихо вскарабкался по лестнице на башенку. Высунулся на площадку по плечи, оставаясь на ступеньке.
        Тили был спиной к нему, в ладони - плошка с жиром рыбьим и фитильком зажженным. Тили то прикрывал огонек полой плаща, то открывал. Сигналил? Кому? В море вдруг тоже вспыхнул огонек. И погас. И снова вспыхнул. Не далее чем в миле от берега.
        Тили, высунув язык от усердия, сигналил и сигналил. Наконец, двумя пальцами загасил тлеющий фитилек, размахнулся и забросил плошку за частокол. Дело сделано! Что за дело?
        Тили удовлетворенно хрюкнул и повернулся к лестнице - спуститься. Ногой попытался нащупать во тьме ступеньку, чуть в глаз Сивелу не угодил. Тот еле уклонился, потом крепко схватил за лодыжку и дернул.
        Тили заорал в смертельном испуге, захлопал руками по-птичьи, как крыльями. Потерял равновесие и рухнул назад, спиной на перильца башенки. Перильца не выдержали веса обжоры, проломились. Кругленький Тили свалился вниз - сначала на крышу дома, по ней покатился, как по горке, и брякнулся оземь.
        Сивел рванулся по лестнице вниз, поспешая к обжоре, пока тот не опомнился. А то еще вскочит, рванет к частоколу, перемахнет в страхе и помчит к лесу. Лови его потом, гоняйся во тьме!
        Но нет. Не вскочит кругленький Тили, не рванет, не перемахнет, не помчит. Изрядно неловко упал Тили, даром что кругленький. Шею свернул. Не дышит.
        На шум и грохот выметнулись из дома Белян с Ленком как ближние к выходу, дверь за собой прикрыли, жердиной подперли - на всякий случай.
        - Что тут, братка? - спросил Белян, шаря глазами по двору.
        - Да вот… - Сивел с досады пнул ногой бездыханное тело. - Знак подавал в море.
        - Кому?
        - Не успел спросить. А теперь и не спросишь…
        - Ничо, братка. Есть еще у кого спросить.
        В дверь заколотились исландцы, норовя наружу.
        - Тихо там! - рявкнул Белян. - Меня слушать!
        Беспорядочный стук в дверь прекратился.
        - Значит, так! Или вы с нами, или вы против нас. Если против, то мы сейчас подпалим дом и живьем всех изжарим!
        - Ох! - крякнул Ленок, стукнув себя кулаком по лбу. - Там же Ту-ки-си осталась, в доме! Моя скво!
        - Тихо тут! - шепнул Белян. - Главное, не дать им опомниться. Не сообразят… - И снова рявкнул тем, кто в доме: - Если же вы с нами, то пусть на двор выйдут Гру-корсар и Канут-кубарь. Не оружные и с руками связанными. Нам их поспрошать надобно. Ну?
        Стало тихо.
        Ленок потеребил бороденку и еле слышно сказал:
        - Будто все это было уже, а? Как такое называется? Старая память?
        Вот так же новгородцы выжидали, когда рыжий боров Аульв к ним из осажденного дома выйдет. И он тогда вышел. И лишился самого ценного мужского в поединке с Ормом. Как-то будет нынче?
        - Не старая память, - поправил Сивел, - а повторение маневра. Понимать надо, Ленок.
        Затишье в доме вдруг нарушилось. Возня и борьба в доме случилась, если по звукам судить. Долгая возня, долгая борьба. После - снова затишье. И трубный голос Торма-молчальника:
        - Слышь, Белян! Дверь-то отвори. Иначе как им на двор выйти, Кануту и Гру? Мы руки им связали… Да что случилось-то, Белян?! Объясни толком! Ничего нам не ясно.
        - Кому - нам?
        - Ну, мне. И Свену. И Гуннару. И Ньялу тоже…

* * *
        Немного времени понадобилось, чтобы всем все ясно стало. И хорошо, что немного. Ибо чего-чего, а время здесь и сейчас надобно беречь и беречь. Судно рыжего Аульва шло к берегу, а до него всего миля.
        Гру-корсар и Канут-кубарь не стали запираться, рассказали. И как Тили-обжора подбил их на охоту за женами. И как они от склерингов бежали. И как рыжий Аульв с Эйнаром в последний миг их спасли. И как принудили их на свою сторону перейти, иначе - смерть.
        Ночью Аульв намеревался на усадьбу напасть - с моря. Расспросил Тили-обжору, Гру-корсара да Канута-кубаря про укрепления, про частокол, про башенку сторожевую. Понял, что только ночью и сладит, пока все сонные. А знак с башенки кто-то из них троих подаст. Кто в карауле встанет, тот и подаст. Вот Тили-обжора подал знак…

* * *
        Новгородцы вместе с Ньялом заняли позицию за частоколом, нацелив стрелы на приближающуюся к берегу лодку, отвалившую от кнорра Аульва. Кнорр встал шагах в двухстах, чтобы на мель не угодить. Торм и Свен хоронились в прибрежных камнях по левую сторону. Гуннар и Ньял - по правую. Тоже тетиву теребили, готовясь в один миг лук натянуть.
        Лодка шла тяжело, переваливалась с боку на бок, груженная разбойниками Аульва. Иначе и не назвать лихих людей, которые под покровом ночи сонных режут. Разбойники и есть. Однажды им это уже удалось, но по второму разу не получится.
        Белян наказывал по-тихому постараться. Сразить разбойников, как только те к берегу пристанут. Пока будут увязать в зыбучем песке на первых порах - тут всех и сразить. Слева стре2лы, справа стре2лы - из-за камней. И от частокола, в лоб - стре2лы. Дальше лодка должна с одним или двумя гребцами снова к судну податься - за новой партией разбойников. Тут-то за гребцов сядут Белян и Сивел. Торма со Свеном тоже прихватят. Во тьме ночной поди разбери, кто в лодке возвращается! Ну, а дальше… Вчетвером как-нибудь управятся на судне. Тем более что без вожака разбойники обычно сразу теряются.
        Да, вот задача так задача! Не только оборониться, но и кнорр вражий захватить, своим сделать. А на нем уже можно хоть куда! Хоть… домой.
        Лодка все приближалась. Уже видать смутные фигуры на борту. Ленок, щурясь в темноту, беззвучно шевеля губами, пересчитал по головам. Эх, многовато их в лодке, многовато. Без четырех - дюжина. А защитников усадьбы - семеро. Значит, семь стрел для первого внезапного удара. Значит, кто-то из разбойников после первого внезапного удара цел останется, крик поднимет. Эх, когда бы еще одного-другого стрелка в засаду! Но тот один-другой, оба-два, в доме лежали, связанные по рукам и ногам, с кляпом вонючим во рту. Гру-корсар и Канут-кубарь… Всеми богами божились, что не предадут, что искупят вину изрядной защитой усадьбы. Может, и взаправду раскаялись. Однако единожды предавшему кто поверит? На всякий случай пусть лежат…
        Но что же делать с тем восьмым, для которого стрелы недостает? А и ладно! Как пойдет, так пойдет. Менять что-нибудь поздно. Да и что тут изменишь?!
        Лодка шаркнула днищем о песок. Разбойники попрыгали в мелкую воду, грузно побрели на берег, тяжело оружные. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Семеро. Смелых. Всяк смел, когда на сонных тишком нападает.
        А где восьмой-то? По головам вроде было их в лодке восемь. А, ну да. Вон он, восьмой, на борту остался. Голова в шлеме маячит. Что-то он с веслами морочит, лодку обратно в море разворачивает, к судну.
        Ну! Сейчас или никогда. Белян тихо свистнул сквозь зубы. Враги застыли истуканами по колено в воде. Мишени - лучше некуда. Семь стрел коротко пропели в ночи - слева, справа, в лоб. Четверо осели в мелкую воду, подломившись в коленях. Хрип разнесся над берегом, заглушенный легким, но шумливым прибоем. Наказывал Белян заранее, чтобы каждый защитник целил в горло ворогу. Чтобы ни крика! Но три стрелы прошли мимо, и трое недругов, взревев, подняли оружие и тяжело бросились к берегу.
        Белян, отбросив лук, захрипел: «Братка, помогай!» - перемахнул через частокол. На бегу выхватил топор, вбежал в черную воду. Отбил меч топором, ткнул левым кулаком в глаз, и тут же, благо топор был слева, всадил с размаха лезвие в бок другому противнику. Вот и пришла твоя смерть, Эйнар…
        Первый уже трясет головой, пытаясь разлепить глаз, но Белян не медлил. И ты уже не жилец, не помню, как тебя там…
        Белян яростно развернулся, ища третьего. Сивел уже был в двух шагах, вздымая тучи брызг. Третий в страхе пятился, косясь на трупы своих товарищей. Два топора разом опустились, седьмое тело улеглось в мелкой воде.
        Аульв обернулся в лодке. Углядел тела сраженные. Понял, что не вышла тайная атака. Заработал бешено веслами - уйти, уйти, к своему судну.
        Защитники усадьбы спешно ладили новые стрелы, спускали тетиву, стоя уже в полосе прибоя. Но лодка плясала на волнах, сбивая прицел. Да и Аульв пригнулся как мог ниже, почти плашмя греб. Все стрелы - мимо.
        Горячий Сивел, издав дикое мычание от ненависти, грузными прыжками помчался дальше, дальше.
        - Куда?! - рявкнул Белян. - Назад!
        Да и так ясно, куда. К лодке с Аульвом. И ясно, что никакому «назад» Сивел не подчинится.
        Ленок, Торм и Свен, Гуннар и Ньял уже стояли по колено в воде. Бессильно луки опустили. Теперь стрелять по уходящей лодке и вовсе никак. Можно угодить ненароком и в своего, в Сивела.
        Тем временем Сивел уже по грудь зашел. Еще несколько шагов - и дно потерял. Погрузился с головой, оттолкнулся в последний раз и почти целиком выскочил из воды, бросив широким махом обе руки вперед. Уцепился! Уцепился за корму скрюченными пальцами.
        Аульв поворотился, бросив весла. Одно из них вырвал из уключины и заколотил им по корме, норовя по голове преследователю. И ведь попал не однажды. Но Сивел в ярости будто не чувствовал ударов, подтянулся, перекинул ногу через борт.
        Аульв еще раз поднял весло. Этот удар мог стать последним для Сивела, но лодка накренилась, щедро зачерпнула морскую волну и - перевернулась, накрыв собой Сивела. А рыжий Аульв с плеском рухнул в воду.
        Новгородцы с исландцами напряженно вглядывались в плещущую тьму. Черепашьим панцирем горбилась на волнах перевернутая лодка. А более никого. Не вынырнули - ни тот, ни другой.
        - Братка! Братка! - взревел Белян, как подраненный медведь.
        И - будто услышал его Сивел. Показалась макушка. Заплясала на воде бестолковым поплавком. Поднапрягся Сивел, цепляясь за осклизлое дерево лодки, взревел истошно, в свою очередь:
        - Да подмогните же, лешие!
        Тут все и бросились к нему. По плечи в воду вошли, дальше копье длинное протянули:
        - Хватайся! Вытянем сообща!
        Вытянули. Не только Сивела, но и лодку, которую он ни за что отпускать не хотел, мертвой хваткой держал.
        Обессиленные, упали на песок, шумно дыша и прокашливаясь. У Сивела кровь по лицу обильно лилась - розовая, с водой перемешавшись.
        - Ранен, братка?
        - Царапина, - тряхнул головой Сивел. - Аульв веслом кожу на лбу рассек. Еще бы чуть - и в висок угодил. До свадьбы заживет.
        - А что Аульв? - спросил Белян, не мог не спросить.
        - Камнем на дно. В кольчуге был тяжелой. Да и я ему ногой поддал уже под водой. Он все за меня пытался цепляться, за собой утянуть. Ну, я и брыкнул по башке. Отцепился…
        - Собаке собачья смерть.
        - И то верно. Считай, братка, наши все отомщены. Орм, Торд, Веф, Гест… и другие тоже.
        - Одно жаль, - подал голос Ленок, смотря и смотря в светлеющее на горизонте небо. - Кнорр вражий нам заполучить не удалось. Эх-х…
        Там же, на горизонте, еле виднелось судно. Уходило оно. Уходило от них. Не решились разбойники прийти своим на помощь, сочли за лучшее бежать, пока не догнали.
        Да уж теперь не догонишь. Зато хоть можно быть в уверенности, что отныне к этому берегу не пристанут. Оно бы хорошо для спокойствия, но все же если б еще и кнорр заполучить…
        Ладно. Придется довольствоваться тем, что досталось. По совести, досталось немало. Прежде всего, лодка. Теперь у них две лодки! Две - всегда лучше, чем одна. Да и семерых сраженных разбойников волны не успели в море унести - там, где пали, воды всего по щиколотку, ну по колено.
        А они, все семеро, в кольчугах. Тела на берег вытащили, разоблачили до портков. Как рассвело маленько, по мелководью еще побродили, выискивая оружие брошенное. Четыре меча нашли, ножей справных полдюжины, три копья, два топора боевых… Да, худо бы пришлось обитателям усадьбы, когда б люди Аульва их врасплох застали.
        Торм-молчальник тела мертвые хотел в море спихнуть - рыбам на прокорм. Но Белян настоял на захоронении в яме. Все-таки, считай, в бою погибли… Единственное, на что согласился, - чтобы всех семерых в одной яме, а не по отдельности. Ну, и Тили-обжору туда же, до кучи. Иначе копать бы не перекопать! И так-то много чести.
        А Гру-корсар и Канут-кубарь получили свою порцию палок по пяткам. Причем сам Торм-молчальник наказывал - смачно, с оттягом. На том и прощены были. Впредь неповадно будет.

5
        Отдыхать недолго пришлось. День да ночь. День да ночь. И снова - настороже. Вот-вот склеринги явятся. И навряд с добрыми намерениями теперь-то… Незадачливые похитители по морю за полдня вернулись, склерингам же идти берегом и лесом к усадьбе аккурат день да ночь, день да ночь.
        Что явятся, то и к старице Берит не ходи, не спрашивай. Да и старица сдала что-то в последние дни. Возраст все-таки. Лежала, в потолок смотрела. Жаль. А то бы поднять ее над частоколом в полный рост, как только склеринги явятся, - и она их всех зачаровала бы взмахом рук, как удавалось ей прежде. Но сила, похоже, исчерпалась. Жаль. Ведь явятся склеринги, явятся… Сказано про них: миролюбивы массачузы, если с ними по-хорошему. А разве это по-хорошему - юниц похитили, да еще в камышах перебили воинов краснокожих изрядно.
        И поди докажи, что один из троих похитителей уже наказан шеей сломанной и остальные двое тоже наказаны сурово. Поди докажи, что склерингов в камышах постреляли чужаки, которые для обитателей усадьбы враги не меньшие, чем для склерингов. Все бледнолицые для краснокожих на одно лицо. Как, впрочем, и краснокожие для бледнолицых.
        Шептался Ленок со своей скво Ту-ки-си постоянно, выяснял что-то, убеждал, думал вслух. Все-таки единственный из всех что-то такое знал про массачузов, пожил среди них. Приходил к костру на малый совет - Белян, Сивел да Торм-молчальник, - головой качал сокрушенно.
        - Договориться, конечно, с массачузами, можно. Однако сложно. Смотря с кем… Черная Сова - вождь мудрый, многое повидал, знает цену случайности. Быстрый Волк тоже за нас будет, он как-никак братом моей скво приходится, а с ней я уже говорил. Только молод слишком Быстрый Волк, голос его большого веса не имеет. А вот Громкий Ворон - с ним вряд ли… Не верит он нам, да и на место Черной Совы метит. Так что…
        - Воевать будем? - подхватил Сивел с готовностью.
        - Эх, Сивка, - поцокал языком Ленок, - воин ты, пожалуй, знатный, но рыжий Аульв напоследок все же сильно, видать, по голове тебе дал, ум отшиб напрочь. Их, склерингов, полтораста-двести воинов, я же сказывал. А нас всего-навсего - неполный десяток… если старицу немощную тоже считать.
        - Ну, а что?! - горячился Сивел. - Или прикажешь в две лодки погрузиться и в море сбежать? Там и сгинем при первом же шторме!
        - Я тут не приказываю, - тушевался Ленок лукаво. - Белян у нас глава. Прикажет, так и в лодки погрузимся.
        Белян загодя зеленел лицом, слыша про ненавистное море. Мотал головой, отрицая.
        Торм-молчальник… молчал, молчал. Сказал все же:
        - За дорого жизни свои продадим. Викинги мы или нет?
        Гм! Кто викинги, а кто и новгородцы. Да и жизнь продавать не хочется, пусть и за дорого.
        - Ты вот что, Торм, - стрельнул взглядом Ленок, - ты топор свой снова закопай там, откуда выкопал. Склеринги, явившись и у тебя его приметив, сразу решат, что мы сами мир нарушили и войны с ними хотим. Закопай, Торм, закопай. Топоров боевых у нас теперь предостаточно… трофейных. Выбери из них, а этот закопай.
        - Так и поможет?! - хмыкал Торм недоверчиво.
        - Не помешает, - стоял на своем Ленок. -
        В переговорах мирных всякая мелочь важна. Переговоры мирные - то наука целая.
        - О, какой ученый среди нас! - бурчал Торм, лишь бы последнее слово за собой оставить.
        - Если кто здесь ученей меня и языком массачузов получше владеет, я ж готов ему уступить! - снова стрелял лукавым взглядом Ленок.
        - Ты, Торм, все же закопай топор, - заключал Белян малый совет у костра.
        - Да закопаю, закопаю! А дальше? Что дальше делать станем?
        - Ждать…
        - И надеяться, - добавлял Ленок. - Ждать и надеяться.
        Ничего иного и не остается.

* * *
        Склеринги явились на третьи сутки. На опушке показались. Всего шестеро. Все те же - Черная Сова, Громкий Ворон, Олений Рог, Зуб Щуки, Быстрый Волк, Сильный Бизон. Хотя как знать? Может, в чаще остальное войско хоронится. Числом этак с полторы сотни… И войско то лишь сигнала дожидается, чтобы с гиканьем и посвистом на усадьбу кинуться.
        Черная Сова копье воздел повыше. Помахал. На острие копья - тряпица белая.
        - Чего это он? - озадачился Сивел на башенке. - Или знак своим подает к атаке?
        - Какой знак, Сивка? - спросил Ленок со двора, запрокинув лицо к башенке.
        - Тряпица белая на копье!
        - Не, - выдохнул Ленок с облегчением. - То не к атаке знак. То они переговорить хотят.
        - Откуда знаешь?
        - Так я и научил, пока у них был. Мол, если кто тряпицей белой машет, значит, не сразу войной идут, а переговорить готовы.
        - А потом?
        - А потом - как случится. Может, переговорят, а потом и войной пойдут. Все зависит от того, как переговорят.
        - Мудрено.
        - Мудрено, да мудро.
        - Ну, где-то так, где-то так.

* * *
        Сложно говорили, долго говорили. Чем закончится, так до последнего и не знали. Ни массачузы, ни новгородцы с исландцами.
        Пока говорили, ни разу массачузы трубку с табаком не достали. Сами не закурили, новгородцам не предложили. Дурной знак, дурной.
        Ленок запарился, стараясь переводить точней. Все же язык чужой ему знаком не слишком. А тут каждое слово - на вес войны и мира.
        Черная Сова сказал:
        - Бледнолицые похитили девушек из племени массачузов. А других бледнолицых окрест нет.
        Белян сказал:
        - Почему массачузы решили, что это совершили бледнолицые, а не кайюги какие-нибудь или тускароры? Сам Черная Сова раньше называл те племена воинственными. Почему не они?
        Черная Сова сказал:
        - То могли быть и кайюги или тускароры. Но лица похитителей были грязью темной измазаны, зато спины белые. У кайюгов с тускарорами и спины, и лица красны. А кроме того, стрелы, поразившие массачузов в камышах, наконечники имеют железные, не каменные. Такие только у бледнолицых.
        Белян сказал:
        - Да, деваться некуда. То бледнолицые сделали. Но другие, чужаки. А мы, здешние, только и желаем в мире жить. И это так. Бледнолицые тоже разные и между собой враждуют почище, чем те же кайюги и тускароры с массачузами.
        Черная Сова сказал:
        - Откуда массачузам знать, что бледнолицые не сговорились между собой и не отправили в море за горизонт тех, кто юниц похищал и воинов стрелами разил? А потом, если сейчас о мире договориться, те другие бледнолицые вдруг возвратятся и объединятся заново с обитателями усадьбы.
        Белян сказал:
        - Объединиться с чужаками не получится. Да и не возвратятся они. Пойдем, Черная Сова, посмотришь. Покажу.
        Пришли к холму насыпанному, свежему. Там, сказал Белян, чужаки свалены. И те, кто массачузов из камышей пострелял, и те, кто юниц похищал.
        Громкий Ворон по правую руку от Черной Совы склонился к его уху, бормотал что-то, кося недоверчивым глазом. Понятно, о чем бормотал.
        Белян, не дожидаясь, позвал Гру-корсара и Канута-кубаря. Те головой поникли, вздумалось, что Белян сдать их решил краснокожим. Но нет. Белян приказал копать холм, трупы показать, потом снова зарыть. Ну, а кому еще копать, как не Гру-корсару и Кануту-кубарю?! Пусть еще спасибо скажут Беляну, что не сдал… Откопали, показали. Снова забросали песком - холм выше прежнего получился.
        Белян сказал:
        - Видишь, чужаки войну с нами хотели затеять, да все полегли. Даром, что тоже лицом бледны. А мы войны ни с кем не хотим. Мира хотим. Топор наш по-прежнему в земле зарыт. Вон, видишь, бугорок? Помнишь? Или думаешь, нет его там? Откопать? Показать?
        Черная Сова сказал:
        - Нет. Не надо. Верю. Но решения моего пока не будет. Мы сейчас уйдем. С племенем своим говорить буду. А завтра снова придем. Утром. Тогда и решение объявлю.

* * *
        Не спали. За полночь юркой змеей приполз от склерингов к усадьбе Быстрый Волк, брат Ту-ки-си. Бесшумно. Уж на что Ленок, карауливший на башенке, чуткий ухом и тот проворонил. Только когда склеринг курлыкнул по-ихнему, по-массачузски, встрепенулся Ленок:
        - Ась?! Волк, ты?
        А ежели б все полторы сотни склерингов таким манером к усадьбе подкрались?
        Но Быстрый Волк был один…
        - Лазутчик?! - вскочил со шкур Сивел, когда Ленок ввел склеринга в дом.
        - Охолони, Сивка, - предупредил Ленок Сивела, схватившегося было за топор. - То не лазутчик. То шурин мой, считай.
        - Шурин, говоришь? И на кой твой шурин среди ночи к нам проник?! Оно, конечно, может быть, и шурин, но и лазутчик. А?!
        Нет, не лазутчик, оказалось. Не за тем проник Быстрый Волк к ним, чтобы разведать, а за тем, чтобы предупредить…
        Склерингов, да, полторы сотни в лесу - хоронятся, пока им знак не будет к штурму. И все идет к тому, что знак будет. Черная Сова настроен мирно, хотя и насторожен. А вот Громкий Ворон сильно против того, чтобы бледнолицых щадить. Остальные колеблются - и Олений Рог, и Зуб Щуки, и Сильный Бизон. Сам Быстрый Волк к Черной Сове склоняется - иначе не приполз бы сюда сейчас. Остальные - все-таки больше к Громкому Ворону.
        Как быть? Против полутора сотен неполному десятку всяко не устоять, если пересилит Громкий Ворон Черную Сову… И бежать стыдно, да и некуда. И оборону держать сил надолго не хватит.
        И подстрелишь кого из краснокожих при их штурме, так они пуще прежнего разъярятся. А на милость массачузам сдаться - и обсуждать глупо.
        - А что если… - сказал Ленок, осенило его. - Скажи-ка, Быстрый, нет ли у вашего племени такого обычая вроде… Сейчас растолкую. Вот у нас есть такой обычай…

* * *
        Поутру от леса снова выступил Черная Сова в окружении ближних соплеменников. И Быстрый Волк среди них, будто и не ползал никуда ночью.
        На сей раз не трепыхалась на острие копья Черной Совы тряпица. Знать, все решено уже у склерингов, и решено не в пользу пришлых бледнолицых. Что ж, чему быть, того не миновать.
        Черная Сова в окружении ближних соплеменников не подошел, как давеча, к частоколу, окружавшему усадьбу. Встал на полпути, руки скрестил. Остальные его - тоже.
        - Ждут, - вздохнул Белян, до последнего надеявшийся на мирный исход. - Пойдем тогда навстречу, что ли? Иначе за трусов сочтут.
        Пошли. Сам Белян, братка Сивел, юный Ньял, Торм-молчальник, степенный Гуннар. И Ленок, само собой, дабы понять друг дружку сподручней было.
        Черная Сова сказал:
        - Не должно быть бледнолицых на земле массачузов. Так решил совет племени. Два пути есть у бледнолицых. Или они остаются в усадьбе, но тогда пусть готовятся принять бой. Или они грузятся в свои лодки со всем скарбом, который унести смогут, и больше никогда не пристают к берегу массачузов. Таков обычай у племени массачузов… - Поднял открытую ладонь на уровень плеча, он все сказал.
        М-да. Хрен редьки не слаще.
        Второе, конечно, предпочтительней. Выйдя в море, можно вдоль берега, вдоль берега - до тех границ, где земля массачузов кончается и начинается земля, например, кайюгов или тускароров. Но это три дня и три ночи плыть! А то и четыре. А то и пять. Ладно, рано или поздно доплывут, хотя это ж какой запас воды и еды брать надо. Но, положим, доплывут. Дальше-то что? Кайюги и тускароры воинственны. У новгородцев же с исландцами оружия хоть и в достатке нынче, но, на голом берегу высадившись, превратятся они в живые мишени, как давеча лихие люди Аульва.
        А если выбрать первое, то бишь укрыться за частоколом и принять бой - сколько они продержатся? Пусть те же три дня и три ночи. А то и четыре. А то и пять. Рано или поздно массачузы их одолеют. Не умением, так числом.
        В общем, что так, что эдак не станет бледнолицых на земле массачузов. Вот и выбирай из двух зол.
        Из двух зол Белян выбрал третье.
        Белян сказал:
        - Обычай племени массачузов нельзя не уважить. Вы хозяева на этой земле, а мы всего лишь гости. Но и у нас есть свои обычаи. И тут вам решать, уважить ли обычай гостей или нет. Все-таки гости…
        - Непрошеные гости! - злобно каркнул Громкий Ворон, влезший поперек Черной Совы в разговор.
        Черная Сова не моргнул глазом, будто Громкого Ворона и не было здесь, и не каркал никто.
        - Говори, - сказал Черная Сова Беляну.
        - Мы, конечно, в море не уйдем… - сказал Белян.
        И Громкий Ворон в нетерпении забряцал оружием. Чего ждем, Черная Сова?! Сам видишь, не желают бледнолицые по-хорошему!
        - Не уйдем, - повторил Белян. - Как ни посмотри, то на бегство похоже. Так что остаемся мы. И поражение признаем, лишь когда последний из нас здесь мертвым ляжет. Но ведь и немало массачузов с нами вместе полягут.
        - Угрожаешь, бледнолицый?! - Громкий Ворон готов был ввязаться, невзирая на присутствие вождя.
        - Но есть и у нас обычай, - Белян в упор смотрел на Черную Сову, будто Громкого Ворона и не было здесь, и не каркал никто. - Есть обычай, который может нас с вами если не примирить, то ссору прекратить.
        - Говори, - повторил Черная Сова Беляну.
        - Мы выставляем бойца. Вы своего бойца выставляете против него. Если ваш нашего одолеет, мы признаем поражение и сдадимся на милость победителей. А если одолеет наш…
        - Тогда нам сдаться?! - каркнул Громкий Ворон. - Черная Сова! Он насмехается над нами!
        И снова Черная Сова не услышал и не увидел Громкого Ворона.

* * *
        Склеринги вышли из лесу. Все полторы сотни. Все в боевой раскраске, с томагавками, с копьями. Но не напали всем скопом на горстку бледнолицых. Черная Сова подал им знак - и они вышли из лесу. Черная Сова сказал им что-то на своем языке - и они образовали круг. В том круге и быть поединку.
        Белян желал выйти сам, но братка Сивел его переспорил. Негоже главе выходить на поединок с кем-либо, кроме главы. А от массачузов вызвался, само собой, Громкий Ворон - он даже приплясывал от нетерпения, корча страшные гримасы: убью, мол!
        - Ты, братка, только того этого… не убей его, ладно? - озаботился Белян. - Ты его как-нибудь уложи в беспамятство, но не убей только.
        - Постараюсь, братка, - оценивающе щурил глаз Сивел. - Я ж себе не враг.
        Себе не враг, да. А враг - вот он, Громкий Ворон. И не одному Сивелу враг, но и Черной Сове, хоть и скрытый до времени. Если Громкий Ворон одолеет бледнолицего, то недолго быть прежнему вождю… Черная Сова мудр и все отлично понимает. Потому он-то и послал давеча Быстрого Волка в стан пришлых. Не то чтобы послал, но закрыл глаза на то, что Быстрый Волк пропал вдруг в ночи из лагеря массачузов. Черная Сова не хотел смерти бледнолицых, но обычай есть обычай. Как племя решит, так тому и быть. Ступай, воин, растолкуй бледнолицым про обычаи наши - пусть они подумают, вдруг придумают чего-нибудь.
        Вот… придумали. Оказалось, есть и у склерингов такой обычай, как у новгородцев. Правда, и различие имеется. Суровое различие. Если, значит, склеринг пришибет супротивника, то всем чужакам - смерть. А если, значит, чужак пришибет склеринга, то всем остальным чужакам свобода и жизнь, но сам победитель будет жизни лишен.
        А как же! Смерть за смерть, жизнь за жизнь. Чтобы по-честному.
        Да-а, все-таки сколько людей, столько и представлений о том, что есть по-честному…
        Ну, а если чужак пришибет склеринга не до смерти, лишь до беспамятства? Будет то считаться победой? Оказалось, будет. И даже победителя не лишат жизни. Но изгонят со своей земли - иди туда, куда глаза глядят.
        Оно и есть - третье зло из двух неминуемых, меньшее зло. И то - Громкого Ворона еще одолеть надобно…
        Громкий Ворон требовал поединка при всем оружии. Но тут уж Ленок как посредник между пришлыми и массачузами растолковал, что никак того нельзя, потому что не по-честному. Ведь каждый своим оружием владеет. А если Сивел выйдет в кольчуге да с железным топором против полуголого склеринга да с каменным томагавком, то заведомо получит преимущество. Нет, давайте все по-честному!
        Порешили. Оба поединщика выйдут не оружные. Без рубах, босые, но в портках.
        - Ты, братка, только того этого… не убей его, ладно?

* * *
        Гомонили массачузы оглушительно, древками копий стучали, ногами топали - своего поддерживали.
        Громкий Ворон наскакивал и наскакивал. Бойцом он оказался искусным - тут ни прибавить, ни убавить. Сивел уже сбил себе дыхание и не столько о нападении думал, сколько о защите. Уже трижды оземь грянулся, тогда как супротивник - ни разу. Были они одного роста и веса одного. Но Громкий Ворон, как бы и условий не нарушив, маслом натерся - выскальзывал из всякого захвата. Кроме того, все норовил пяткой в лоб Сивелу угодить - с разворота, корпусом вращая. Неизвестный новгородцу прием. И ведь угодил-таки не единожды уже. Нарочно в лоб метил - с повязкой на голове Сивел вышел, память об ударе веслом от Аульва не зажила еще. И теперь кровенила сильно.
        - По башке! По башке! Ответь ему, Сивка! - верещал Ленок.
        - Дава-ай! - рычал Торм-молчальник, нарушив обычное свое молчание.
        - Держись, братка! - громовым басом гремел Белян. - В ноги прыгай! Вали!
        Навряд ли Сивел слышал своих. В висках стучало громче остального шума. Впрочем, Беляна мудрено не расслышать.
        Очередной раз споткнулся Сивел, выпустив из объятий склизкого Ворона.
        Тот отпрыгнул, изготовился снова угостить пяткой в лоб. Визгнул дико. Нога пошла вверх.
        Сивел не уклонился в сторону, а поднырнул. Не из хитрости, а просто падая. Нога Ворона просвистела над ухом. И Сивел, уже совсем падая, ухватился цепкими пальцами за портки противника. Да как ухватился! За мотню!
        Громкий Ворон упал навзничь. Сивел, вмиг опомнившись, наматывал и наматывал на кулак мотню со всем защемленным в ней содержимым. Однако прием! Так, глядишь, и в веках останется как самый действенный для русичей, призванных к соблюдению порядка!
        Массачузы подняли совсем уже неимоверный шум, требуя соблюдения правил. Но то-то и оно, что заранее в правилах поединка не оговорили, что льзя, а что нельзя. Пяткой в лоб раненый, значит, льзя, а за мотню цеплять нельзя?
        - Рви! Рви! Отрывай напрочь! - зашелся в восторге Ленок.
        - Не убей, братка! - взревел Белян.
        Громкий Ворон потерял пыл, судорожно сучил ногами, колотил ладонями по траве. Но терпел, зараза, ни звука не издал. Лишь глаза чуть не вылезли из орбит.
        Сивел, не ослабевая хватки, посунулся ближе к голове противника и другой рукой, локтем, налег на горло Громкого Ворона.
        Тот заперхал, засипел. Стал не просто красен лицом, а иссиня-черен.
        - Не убей!!! - пуще прежнего взревел Белян.
        Не убил…

6
        Напоследок перед походом дальним говорили братка с браткой, Сивел с Беляном.
        Смурной был Белян. И отпускать младшего в неизведанное зазорно, и оставлять при себе еще зазорней. Ведь как бы договор скрепили со склерингами перед поединком. От начальных условий увиливать - не дело…
        - Что здесь сидеть! - тормошил старшего брата Сивел, бодрясь. - Чего увидишь и узнаешь! Жизнь и пройдет, тоска заест! А так хоть посмотрю новое… Может, и на пользу будет. Присмотрю места… Нам тут теперь жить и жить. Винланд, однако…
        - Ох, неспокойно на душе у меня, братка, - вздыхал Белян.
        - А ты, братка, принеси богам нашим жертву побогаче. Они и дадут успокоение, - язвил Сивел, - если вообще про нас еще помнят!
        - Не смей так говорить, Сивка! В дальние края собрался, и негоже богов испытывать. Очистись от пагубы, не греши и в мыслях.
        Сивел покуривал короткую трубку, к которой пристрастился:
        - Да в этих краях наши боги не достают до нас. Больно далеко мы от них ушли. Тут свои боги витают. Мы их не постигли, значит, им тоже не подчиняемся. Одно и остается - на себя надеяться.
        - На себя надейся, да богов не плошай, - урезонил Белян.
        - Сам понял, что сказал, братка? - хмыкнул Сивел. - Ладно, пора мне…

* * *
        Тихая и теплая осень шествовала по холмам, расцвечивая мягкими тонами лес и дыша грустью увядания. Живность нагуливала жирок к предстоящей зиме, птицы готовились к перелетам, собираясь в стаи. На юг, на юг.
        Сивелу теперь тоже на юг. На юго-запад, точнее. К племени чиктэзов. Быстрый Волк подсказал: чиктэзы - лучшее из того, что выбрать можно. Всяко не кайюги, не тускароры. Вызвался проводить, в спутники напросился. И то! В одиночку бледнолицый пропадет, пути не зная, местных племен не ведая. А так Быстрый Волк подскажет, через горы переведет. Потом уж обратно вернется, к своим, к массачузам.
        - Долго ль еще идти? - вопрошал Сивел спустя неделю.
        - Долго, - отвечал Быстрый Волк. - Еще до гор не дошли, а чиктэзы - за горами.
        - Как нас примут они? Не пропасть бы, Волк…
        - Народ хороший. Мы с ними ни разу не воевали.
        - Куда ж воевать, когда до них столько идти, что устанешь!
        - Потому и не воевали мы с ними.
        - Поди, раз в год встречаетесь с ними?
        - Нет. Мы совсем с ними не встречаемся.
        - Откуда ж тогда знаешь, что они есть, Быстрый Волк? И откуда знаешь, что они - народ хороший?
        - Давно было. Меня еще не было. Так что не знаю. Но старики сказывали, вражды меж нами нет. Не то что с кайюгами, с тускарорами.
        - Оно, конечно, - хмыкал Сивел, - чем дальше от тебя человек, тем меньше к нему вражды испытываешь.
        - Да, так, - отвечал воин, не замечая насмешки. - Вот и у чиктэзов если и есть враг, то лишь племя Насыпных Холмов. Потому что недалеко от них обитает.
        - Что за племя такое?
        - Злое. Обычай у них - всех чужаков в жертву богам приносить.
        - Это как?!
        - А так. Вот, к примеру, ты к ним попадешь - они нутро тебе вспорют и станут в твоих кишках копаться. Будто бы их боги через требуху чужаков свою волю объявляют.
        - Э, нет. Не хочется что-то к ним попадать… Ну, и завел ты меня, Волк! Чиктэзы чиктэзами, но о племени Насыпных Холмов мы не договаривались.
        - Да мы и о чиктэзах не договаривались. Я вообще мог тебя не провожать, остаться дома. И куда бы ты в одиночку забрел?
        - Тоже верно.
        - Для тебя пока главное - не к кому идти, а от кого идти. Ты сейчас чем дальше от массачузов будешь, тем меньше они твоей крови жаждать станут.
        - О как! - хмыкал Сивел. - Что ж мне, всю оставшуюся жизнь среди твоих чиктэзов обитать?
        - Не моих, - бесстрастно поправлял Быстрый Волк. - Я - массачуз, они - чиктэзы. Не враждуем, но разные. А про всю оставшуюся жизнь и не думай… - Вдруг изрек: - Время лечит все… Через год вернешься, когда утихнет память. Или через два. Или через три. - И повторил: - Время лечит все.
        - Ну-ну, - хмыкал Сивел, - а на какой речи с ними, с чиктэзами, говорить стану? Я ж не знаю совсем…
        - Речь у нас, у массачузов, с ними, с чиктэзами, схожа. Различий немало, но сходства больше. Или тебе удивительно?
        - Да нет, - пожимал плечами Сивел.
        И то верно. Не нужно жить рядом, чтобы язык был схож. Вот, к примеру, из прошлой жизни… Печенеги такие от Новгорода недалече обосновались, а слова у них тарабарские, ничего не понять. А булгары такие, которые за тридевять земель живут и в Новгород по случаю наведались однажды поторговать - этих понятно почти во всем.
        Ну, чиктэзы так чиктэзы! А насчет племени Насыпных Холмов - спасибо надо молвить Быстрому Волку, что предупредил. Коли предупрежден, то и вооружен…
        Еще через неделю снова не утерпел Сивел:
        - А когда же горы, что ты обещал, Быстрый Волк?
        - Глаза раскрой и увидишь. Мы давно идем среди гор.
        - Чудно. Всюду лес и вроде холмы стали повыше.
        - Это и есть Большие Бугры. Мы поднялись выше, видишь, речки стали какими быстрыми.
        А как перейдем Большие Бугры, попадем в долину. Там и чиктэзы.

…В долину попали только еще через неделю…

* * *
        Люди племени чиктэзов отличались от людей племени массачузов сухостью тел и горбатыми носами. Были они все какие-то слабосильные, неуклюжие. Низкорослые к тому же. Сивел прикидывал, бродя меж полуголыми: если б чиктэзы вдруг сговорились против него и вдруг набросились, то он бы, пожалуй, дюжину их положил прежде, чем они его одолеют.
        Но не очень похоже, что чиктэзы вдруг сговорятся и вдруг набросятся. Вот уже после осени и зима на исходе - Сивел, считай, перезимовал. Особого дружелюбия здешние склеринги ему не выказывали, но и вражды - тоже. Были они настороженны и только. Ну, это как медведя в избу привели и сказали, что теперь он будет здесь жить со всеми. Кормить кормили - а то ведь от голодного можно всякого ждать. Но накоротке общаться боязно. Ненароком задавит и не заметит даже. Сторонились… Тем более что Быстрый Волк по прибытии растолковал вождю чиктэзов, почему могучий бледнолицый чужак станет до поры обитать здесь, если, конечно, чиктэзы не станут сильно возражать.
        Чиктэзы не стали сильно возражать. Еще бы! Если Гризли почти насмерть удавил искусного в бою Громкого Ворона, то как ему возразить-то?
        Гризли? Какой такой Гризли?! Он - Сивел.
        Чиктэзы кивали согласно, однако Сивелом не окликали, всегда Гризли. Вот и получил ты новое имя, Сивка. Для своих ты, может, и Сивел, а для чиктэзов - Гризли. Он пытался понять, что за Гризли такой, спрашивал жестами. Чиктэзы жестами пытались объяснить. Он так и не понял. Что-то этакое огромное, косматое, могучее. Вроде лешего, получалось… Быстрый Волк, может, и растолковал Сивелу, какой такой Гризли, но давно в обратный путь отправился, обещал Сивелу подробно рассказать Беляну, как тут его братка обжился, успокоить.
        Вот и пребывал в стане чиктэзов Сивел - и не друг, и не враг, а так… Не бездельничал, конечно. На охоту хаживал, завсегда с добычей возвращался. Помаленьку язык освоил. И впрямь почти такой же, как у массачузов. Спрашивал у чиктэзов про племя Насыпных Холмов - далеко ли отсюда, сколько их вообще, часто ли наведываются. Чиктэзы в паре с ним на охоту ходившие, отмалчивались, непонимание изображали, голову в плечи втягивали.
        Что ж такое! Надоело это Сивелу. Как-то вечерней порой к вождю чиктэзов пришел, к Седому Грифу, подсел у костра. Спросил напрямую: помочь чем? Воин все-таки изрядный!
        Да разве один в поле воин… Седой Гриф снизошел до пришлого бледнолицего. Покуривая трубку говорил, не глядя на Сивела, глядя в ночную пустоту за границами костра. Ладно хоть, что говорил!
        В общем, живут чиктэзы в ожидании набега племени Насыпных Холмов. Постоянно так и живут который год. Те набеги обычно по весне и случаются. Набегут, перебьют сколько получится, захватят с собой десяток-другой чиктэзов живьем, и - пропадут… до следующего набега.
        - А зачем им чиктэзы живьем? - вопросил Сивел и осекся.
        Ну, глупо вопросил! Ну, глупо! По больному задел. Говорил же ему Быстрый Волк: обычай у племени Насыпных Холмов - чужаков в жертву богам приносить.
        - Так что ж вы не обороняетесь? - загорячился Сивел после долгой паузы. - Всех ведь и похватают в конце концов!
        Обороняются чиктэзы, обороняются. Как могут. Но их все меньше становится. С каждым годом все меньше. Особенно по весне. Сейчас весна. Дальние дозорные уже принесли весть о готовящемся набеге с севера…
        Седой Гриф загасил трубку, поднялся от костра, пошел к своему типи, даже не глянув на бледнолицего чужака. Пусть тот будет доволен тем, что вождь чиктэзов вообще удостоил его словами.
        - Может, и я на что сгожусь? - вослед крикнул Сивел.
        Седой Гриф остановился, но не обернулся. Спина его выражала надменность, если спина способна что-то выражать. Способна… Еще никто не смел кричать вождю в спину! А тут какой-то чужак, пусть и могучий!
        - Я ведь многое могу! - добавил в спину Сивел. А сам подумал: ежели опять не обернется чиктэз, ну и пропадайте вы все! Было бы предложено!
        - Что ты можешь, Гризли? - спросил вождь чиктэзов, так и не оборачиваясь. - Возглавить войско? Но у войска есть Седой Гриф. Что ты еще можешь?
        - Многое! - повторил Сивел уже с нахрапом. - Многое из того, на что вы, слабосильные, не способны.
        И вождь чиктэзов обернулся…

* * *
        Уже поутру Сивел приступил к делу. Прежде всего, настоял, чтобы извели под корень весь кустарник, все деревья на пологом склоне холма, где расположилось селение. Зачем? А затем, чтобы камнеброс, швыряя камни и чурбаки, разил противника, а не вхолостую бил по кустарнику и деревьям! Неужто не ясно?!
        Не ясно. Чиктэзы слыхом не слыхивали про какой-то там камнеброс.
        - Ну, или порок, по-нашему, по-новгородски! - горячился Сивел, втолковывая бестолковым. - Ай, да что вам втолковывать! Делай как я, делай что скажу! Потом и ясно станет!
        Пока старики да женщины чистили склон от растительности, два десятка более-менее крепких чиктэзов таскали камни, заготавливали чурбаки, плели тугие канаты из ремней и волокон луба. Еще с полдюжины чиктэзов, которых Сивел отобрал как более-менее сметливых, ладили под его руководством этакую конструкцию из тесаных бревен. Сивел все громче горячился, бегал от одного к другому, фыркал, плевался, орал… Камнеброс штука такая - ошибешься в мелочи, и развалится напрочь, еще и своих покалечив. Доводилось, конечно, Сивелу в бытность свою новогородскую с камнебросом, то бишь с пороком дело иметь. Но одно дело - в бою его применять, и другое дело - самому его ладить. В бою - применял, сам - не ладил. Да вот пришлось. Как-то оно получится, когда работа к концу придет?
        А хорошо получилось. Неплохо получилось. Уже к вечеру порок был готов. Зачем и для чего он нужен, чиктэзы так и не понимали до последнего. Но старались.
        Достарались. Сивел вышел к пороку, установленному на верхней точке пологого склона. Свистнул, показав рукой, чтобы женщины детишек по-быстрому согнали с того склона. Уложил каменюку здоровенную на ложе порока. Нацелил.
        Эх! Была не была! Пли!
        Каменюка прогудела по воздуху, шлепнулась в сотне шагах по склону, подняв тучу снежной грязи. Прокатилась еще, замерла.
        Чиктэзы завопили в восторге, застучали древками копий о землю. Ну, все! Худо теперь придется племени Насыпных Холмов, отпор получат еще тот!
        Сивел едва заметно выдохнул с облегчением. Получилось-таки! А если б не получилось? Он все-таки прежде всего воин, а к инженерным работам не приучен. Но - получилось!
        - Теперь вот что, - вдохновился он успехом. - Порок для обороны хорош. Но когда обстреляем ворога, надобно выйти против него лицом к лицу и гнать его, вытесняя.
        Гнать, вытесняя? К такому чиктэзы не готовы. Отпугнули - и ладно.
        - Да нет же! - убеждал Сивел. - Отпугнуть мало. Гнать надо, гнать! Иначе, опомнившись, ворог вернется и вдвое жестоко воздаст за страх свой. Ясно?!
        Чиктэзы были бесстрастны. Глаза не опускали, но ничего нельзя было прочесть в их глазах.
        - Ай, ладно! - махнул рукой Сивел. - Ввяжемся в драчку, а там посмотрим. Главное, делайте как я! Крикну, побегу вперед - кричите, бегите за мной. Ясно?!
        Чиктэзы были бесстрастны…

* * *
        Воины племени Насыпных Холмов появились через три дня. За те три дня чиктэзы под руководством Сивела еще два порока сладили. Есть чем встретить!
        Много их все-таки, воинов племени Насыпных Холмов. Сразу вверх по склону не полезли. Пошумели сначала грозно, щитами постучали, десяток-другой стрел выпустили. Ни одна стрела не долетела, все больше в склон втыкались. Оно и понятно. Снизу вверх стрелять - без толку, так только… для пущего страха. И раскрашенные черной и оранжевой краской лица - для пущего страха. Оскаленные волчьи и медвежьи морды на шапках - тоже для пущего страха.
        И как приметил Сивел, этот самый пущий страх они на чиктэзов нагнали. То есть никто из чиктэзов не задрожал, не упал на землю, закрыв голову руками, но чувствуется ведь, чувствуется.
        - Не робей, мужики! - ободрил Сивел. - Эти зверомордые просто еще не пробовали наших камнебросов! Щас попробуют!
        Три порока были установлены на верхушке склона веером - чтобы, по возможности, охватить весь склон. Слева ли, справа ли, по центру ли полезут зверомордые - чтоб каждого достать!
        Шум усилился. Люди племени Насыпных Холмов распалялись, доводя себя до боевого исступления.
        - Вот! Сейчас побегут на штурм! - определил Сивел и не ошибся. Чай, не в первой битве участвует!
        Лавина зверомордых ринулась вверх по склону, потрясая копьями и томагавками. Аккурат по центру.
        - Руби! Руби канат! - гаркнул Сивел.
        С глухим стуком крякнул порок, огромная каменюка, с низким гудением описав дугу, брякнулась в гущу атакующих, запрыгала дальше вниз, давя и круша.
        Зверомордые взвыли от неожиданности и боли. Покалеченные воины легли там, где их настигла каменюка, - не менее дюжины, однако! Лавина атакующих разделилась надвое, обтекая поверженных. Слева зверомордых оказалось поболее, чем справа.
        - Руби! Руби левый канат! - мгновенно скомандовал Сивел.
        Снова с глухим стуком крякнул порок. На сей раз не каменюка, а увесистый чурбак рухнул на осаждающих и покатился, покатился, сбивая с ног всякого оказавшегося на непредсказуемом пути.
        Торжествующий вой разнесся над полем сражения. То вой уже не зверомордых, а чиктэзов. И по центру, и слева атака захлебнулась. Те же, кто справа, осеклись, глядя снизу вверх на неведомое орудие, направленное в их сторону, и… побежали! Не вверх, на штурм! А назад, вниз!
        - Время настало! - крикнул Сивел. - За мной! Делай как я! - прыгнул на склон с боевым топориком наперевес, заспешил, чуть не оскальзываясь на весенней грязи. - Гони их, пока возможно! Не давай опомниться!
        Он с разбегу врезался в толпу отступающих зверомордых. Те на бегу и оглянуться не успевали. Топориком их, топориком! По спинам! На войне любое средство годится, если к победе ведет! Сивел махал и махал топориком, нанося смертельный урон.
        - Гони! Рази!
        Он добежал так до опушки леса, где склон кончался, и начиналось ровное. Тут только сбавил бег, оглянулся, чтобы приободрить столь удачно оборонившихся чиктэзов. Мол, видали, как мы их?!
        И нечего было страшиться!.. Оглянулся и охнул.
        Ох-х! Сказал же им: «Крикну, побегу вперед - кричите, бегите за мной. Ясно?!» И ведь вроде ясно сказал! Так ведь нет…
        Никто из чиктэзов за ним не побежал, остались наверху. Ну, как же, как же! Гнать, вытесняя?
        К такому чиктэзы не готовы. Отпугнули - и ладно. Ох-х!..
        Один он остался против кучи зверомордых. Попробовать ли вверх податься, назад, к своим? Пока зверомордые не опомнились и не навалились на смельчака-одиночку всем скопом. Придется пятиться, чтоб спину противнику не подставлять, а то ненароком стрелу под лопатку словить недолго. Более ничего и не остается. Он так и сделал, так и стал делать, ловя каждое движение, каждый взгляд противника. И тут!..
        И тут услышал за спиной короткий гул.
        В мгновение понял: кто-то суетливый и прыткий из чиктэзов задействовал-таки третий, правый, порок. Не в него нарочно целил, само собой, а в зверомордых, ан…
        Успел инстинктивно грянуться оземь, но чурбак вскользь проехался по макушке, оглушил и - поскакал дальше, сметая воинов племени Насыпных Холмов. Но Сивел этого уже не видел. Темно стало.

7
        Процессия медленно тянулась по перелескам и лощинам. Десяток изможденных людей тащили длинные свертки, перетянутые ремешками на примитивных санях, связанных из тонких жердей. Многие выделялись особой бледностью лиц и бурыми повязками, пропитанными засохшей кровью.
        Сивел, тоже впряженный, старался по мере сил. Силы, признаться, на исходе. Сколько он был в беспамятстве? Кто ж знает! День, два, три? Пучками мокрой травы ему рот обтирали, пока несли с собой, но не кормили. Да он бы и не проглотил ни куска, будучи в беспамятстве. Вот очнулся. Где я?
        Хм, а сам как думаешь? Понятно, у зверомордых. И слаб, слаб… Поесть бы чего-нибудь дали, что ли?
        Э, нет. Насчет поесть - еще заслужить надо. Даром ли тебя, бледнолицый, люди племени Насыпных Холмов на себе тащили целый… день? Два? Три? Любишь кататься? Люби и сани возить. Впрягайся, коли очнулся.
        Наконец открылась широкая долина с пологими холмами и рекой, извивающейся между ними с потемневшим льдом и заросшей оголенными кустами ив. Легкие дымки выдавали жилье.
        Навстречу процессии высыпали люди. Так вот вы какие, люди племени Насыпных Холмов.
        И женщины среди вас есть…
        Женщины, как им и положено, огласили окрестности воем отчаяния и горя, оплакивая погибших родных. Какие-то размалеванные мужчины в кожаных покрывалах выступили вперед, потрясая бубнами и колотя палками по толстым поленьям с выдолбленной сердцевиной. Кто такие? Жрецы, что ли?
        Что-то беспокойно стало Сивелу…
        Сразу за селением наблюдалось несколько правильных холмов, круто вздымавшихся к небу. Полузасыпанные снегом ступени, какие-то сооружения на вершинах. Они и есть, Насыпные Холмы? Только за каким лешим их насыпают, столько труда на них надо?!
        Жрецы посторонились - к прибывшим подоспели носилки, которые несли рослые туземцы в ярких тканых нарядах, увешанных перьями птиц. По обе стороны носилок - богато одетые старцы, закутанные в цветные покрывала, отороченные дорогим мехом и с выточенными из камня топорами на плечах. Рукоятки пестрели замысловатой резьбой и хорошо отполированы. Головные уборы из перьев колыхались в такт шагов.
        Нет, ясно, что не для Сивела носилки доставили - в знак, например, уважения. Ясно, что в носилках кого-то важного доставили - чтобы посмотрел тот важный на диковину светловолосую-бородатую.
        Проворные руки раскатали длинную циновку, сплетенную из ивовых прутьев. Полог носилок колыхнулся, показалось лицо древнего сморчка. Вот уж всем старцам старец! Нога осторожно нащупала циновку и ступила на нее. Двое знатных мужей бросились к нему и подхватили под руки. Толпа склонила спины, не смея поднять взгляд. Повелитель местный, не иначе! Навроде князя.
        Сивел ощутил сильный толчок в спину. Понял, что и ему необходимо склониться. Точно, повелитель!
        Старец сделал всего несколько шагов, волоча тяжелый плащ из искусно подобранных перьев птиц и отороченный мехом куниц. Губы дрогнули, дребезжащий голос нарушил всеобщую тишину.
        Сивел силился вникнуть в суть незнакомых слов. Едва уловил, что речь - о нем. Даже не уловил, но предположил. Ну а о ком еще?!
        К Сивелу подошел жрец, пристально уставился в глаза.
        А вот и нет, жрец! Не отведет Сивел взгляда! Новгородцы и не такое видывали!
        Жрец медленно протянул коричневую руку и ухватил Сивела за бороду. Больно же!.. Но - терпи, Сивел, терпи! Новгородцы и не такое терпели!
        Рука жреца торопливо перебирала жесткие кудряшки чужой бороды. И вдруг отдернулась, как от укуса змеи. Жрец отскочил и закружился на месте, визжа. Повалился на землю, забился в корчах.
        Сивел с холодком в груди понял, что дела не так уж хороши. Да уж куда хуже! И не сбежать ведь! Знать бы, куда!
        Жрец поднялся. Рот исказился злобным криком. Крючковатый палец ткнул в Сивела. И - несколько воинов набросились на него.
        Сивел двинул одного, другого. Но остальные дружно навалились, и вскоре он оказался скрученным ремнями и оставлен на раскисшем снегу. Однако не били, что удивительно.
        Почему ж не бьют? Сивел поднял глаза, елико возможно в лежачем положении. Ага! Спор какой-то. Между тем бесноватым жрецом и другим, подскочившим. Как бы первый настаивает на том, чтобы чужака прямо здесь и сейчас порешить. Второй же увещевает погодить, пожалеть, а там видно будет. В общем, злой и добрый. Да пошли вы оба! Что злой, что добрый! Знакомы Сивелу все эти хитрости!
        Тут - еще движение в толпе. Скосил глаз… Ага! Еще одни носилки приближаются! Ничем не уступавшие в роскоши прежним, а то и превосходящие. Кто ж в них?
        В них - весьма дородная баба, закутанная в плащи и перья. На лицо очень даже ничего. И не старая, но в телесах, в телесах. Ее бережно поддержали под руки и так же бережно подвели к повелителю. Она склонилась перед ним, но подобострастия в этом не было. Или княгиня ихняя?
        Оба жреца, злой и добрый, пали ниц, отползли. «Княгиня» тоже с нескрываемым интересом оглядела Сивела. Взгляд у нее был какой-то… какой-то плотоядный. Стала что-то говорить «князю». Тот слушал бесстрастно, лишь иногда коротко отвечая. Спорят? О нем, о Сивеле? О ком же еще!
        Властным движением руки «княгиня» отдала какой-то приказ и снова залезла в носилки. «Князь» тоже заспешил, выказывая усталость. По толпе пронесся вздох облегчения.
        Носилки быстро удалялись, толпа расходилась, женщины опять заголосили по убитым, растаскивая скорбные ноши по своим норам.
        Сивела подхватили сильные руки, сняли путы с ног. Встань и иди! Вскоре привели в селение. Полуземлянки с кожаными пологами вместо дверей. Из отверстий в крыше тянулся дымок, слышался лай собак, тянуло запахом жареного мяса. Сивел сглотнул голодную слюну. Жрать-то дадите, зверомордые?!

* * *
        Его втолкнули в полуземлянку. Ни окон, ни щелей. Сырость и прель. Циновка на полу. Копенка прошлогоднего сена, превращенная мышами в труху.
        Руки освободили из ремней. Приперли колом щит, заменявший дверь. Сивел остался один в темноте и холоде.
        Жрать-то дадите, зверомордые?! Или голодом решили заморить?
        А, нет. Не решили. Или пока не решили?.. Вошел жрец. Тот самый, якобы добрый. Поставил миску с горячей маисовой кашей и хлебную лепешку с изрядным куском мяса. Обильно, обильно!.. Уселся тут же, наблюдая, как пленник жадно ест.
        Сивел не закончил еще трапезу, как «добрый» жрец, указывая на кашу, назвал ее несколько раз.
        Сивел внимательно слушал, а потом повторил.
        Жрец закивал одобрительно. Хлопнул себя ладонью в грудь:
        - Чимс! Чимс!
        И то ладно. Если началось обучение чужой речи, значит, хоть не завтра-послезавтра зверомордые бледнолицего чужака в жертву своим богам принесут. Иначе б какая разница, понимает он или не понимает. Значит, дела не так уж плохи…
        Сивел, в свою очередь, хлопнул себя ладонью в грудь:
        - Сивел! Сивел!
        Чимс отрицательно покачал головой, ткнул пальцем в Сивела:
        - Гризли! Гризли!
        И этот туда же!
        Ну, Гризли так Гризли… Однако что ж за Гризли у них такой?! Могучий и ужасный!

* * *
        Часто приходил жрец Чимс, долго беседовал, выведывая про края, где приходилось бывать Сивелу. Тот, как мог, пытался рассказывать - про Новгород, про Гренландию, про викингов. Видел, что жрец слушает со вниманием, но не верит ни единому слову. Даже не так. Жреца те рассказы не интересовали. Больше занимало его про чиктэзов ближних, про массачузов дальних. Словом, про тех, кто на земле Винланда, а не за морем-окияном.
        А сдается Сивелу, что жрец Чимс выведывал лишь то, что может пригодиться племени Насыпных Холмов, если они пожелают расширить свои владения. Ну, Сивел совсем не дурень, чтобы не уметь дурнем прикинуться, - он Чимсу все про Новгород да про Гренландию…
        И, в свою очередь, спрашивал Сивел, прикинувшись дурнем: чего это племя Насыпных Холмов такое ярое к своим соседям, особенно по весне?
        Племя Насыпных Холмов не ярое, объяснял Чимс через пень-колоду, разве что по весне.
        - Так вот как раз и весна, - ловил на слове Сивел. - Ну и?
        Эх, Сивка! Не буди лихо, пока оно тихо. А ведь оно, лихо в обличье жреца Чимса, до поры было тихо. Две недели беседы тихие беседовал Чимс. Две недели кормил, можно сказать, на убой… На убой… На убой?
        - День равноденствия грядет, - сказал Чимс, - когда свет и тьма сравниваются. Три дня - большой праздник.
        - Погоди. Один день или три?
        - День один, но отмечается он тремя. В эти дни приносим жертвы Солнцу, чтим предков и хороним умерших с осени.
        - Так это что ж? Полгода не хороните? Только в эти три дня? Выходит, накопилось много мертвых?
        - Да, Гризли.
        - А разве хоронить в другие дни нельзя? Они ж… пахнут.
        - Обычай не разрешает. Нельзя перечить предкам и нарушать заветы старины. А пахнут… Они на леднике лежат, не очень пахнут. Весной ледник тает - тогда и хороним. Принося чужаков в жертву…
        - Чего-чего?! - враз опомнился Сивел, кусок застрял в горле.
        - На этот раз готовится щедрая жертва, - не моргнул глазом жрец Чимс. - Пленники хорошо откормлены, и боги будут к нам добры.
        Так вот оно что! Добрый ты, жрец Чимс, до-обрый…
        Сивел непроизвольно сверкнул глазами. Жрец подался к выходу - и весьма ловко, надо признать. Иначе Сивел, пожалуй, успел бы вцепиться ему в горло и придушить, как котенка. А потом - дай бог ноги! Пусть и встретили бы его на выходе оружные зверолицые, но лучше в бою пасть, чем откормленным на заклание идти вверх по Насыпному Холму!
        Жрец оказался проворней, выскочил. Щит тут же перекрыл выход. Сивел несколько раз долбанул по нему кулаком, попинал ногами. Даже отжал щель. И в ту щель углядел, что снаружи изготовились уже двое зверолицых пустить в него стрелы - лук натянут, тетива чуть ли не звенит. Эх-х…

* * *
        Всю ночь загнанным зверем метался Сивел по землянке, рычал от бессилия, на стены кидался, будто… будто какой-нибудь Гризли. Изредка затихал, изображал усталость. Потом крадучись щурился в щель наружу. Нет, зверолицые как стояли с луками на изготовку, так и стояли…
        Жрец сызнова явился ближе к рассвету. Однако теперь не Чимс, не добрый. А тот другой, злой. Вместе с ним - двое зверолицых с луками. Настороже.
        Сивел, однако, к тому времени обмяк, утомился. То не трусость, а покорность судьбе. Видать, боги отвернулись-таки от него. Зря он их хаял - вот и отвернулись… И теперь - чему быть, того не миновать.
        Ему бросили новую одежку в мешке. Он вяло переоделся.
        Ему показали: на выход! Он вяло побрел на выход.
        Отвыкши, зажмурился от солнца. Вяло поплелся, подталкиваемый двумя зверолицыми, в сторону густой толпы, темневшей за селением.
        Поодаль шествовала процессия с носилками. Толпы людей, встречавшихся по пути, падали ниц или разбегались по сторонам.
        Подошли к подножию холма, возвышавшегося среди других таких же. Молодая трава зеленела на склонах. Крутая лестница вела к вершине, где маячили фигуры жрецов.
        Вокруг носилок расстелили циновки, старец-повелитель с трудом ступил дрожащей ногой. Все опустились на колени. Старца под руки отвели на высокие сиденья, устланные циновками и шкурами.
        Загрохотали барабаны, затрещали трещотки, завыли дудки. Толпа оживилась. Показались жертвы, обреченные на заклание. Лица раскрашены, одежды переливаются всеми цветами радуги. Лица откормлены, но мертвы. Чиктэзы плененные? Вроде не похожи. Более коренасты, и носы у них прямые. Из чиктэзов один лишь Сивел попался, если его можно назвать чиктэзом. Остальные так и не спустились по склону вслед за ним. Эх, судьбинушка!
        Обреченных на заклание построили полукругом перед старцем, принудили опуститься на колени.
        Объявился «добрый» жрец Чимс. Подойдя к обреченным, полоснул каждого по щекам острым жертвенным ножом из горного стекла. Кровь брызнула и потекла по подбородкам, орошая нарядные одежды. Жертвы покорно стояли на коленях.
        Объявились почти полностью обнаженные молодые девушки с пестрыми повязками на бедрах. Подали им куски жареного мяса с маисовыми лепешками и медом диких пчел в деревянных и глиняных мисках. Обреченные на заклание стали есть - безучастно, покорно.
        Наконец «добрый» Чимс пропел высоким голосом, девушки убрали остатки еды.
        Объявилась процессия с множеством носилок - совсем не таких роскошных, как у старца-повелителя. Просто две жерди, с брошенной поверх шкурой. То несли умерших или, вернее, их останки. Запах тления распространился в воздухе. Процессия в скорбном молчании стала подниматься по ступеням на Холм. Жрецы воздели руки к солнцу.
        Старца-повелителя на носилках бережно повлекли вослед мертвецам. Медленно поднялись на вершину холма. Весьма медленно. Вершина оказалась совершенно плоской. Посреди нее зияла яма, укрепленная тонкими стволами деревьев с очищенной корой. Яма обширная, так что вся свита и Сивел стали вокруг в два ряда. Пол ямы был смазан глиной, а на стенках развешаны оружие и утварь с одеждой.
        Жрецы заунывно запели. Носилки с останками умерших опустили на дно ямы. Стали посыпать кости и гниющие тела порошком цвета охры, а совсем оголенные кости и черепа красили того же цвета краской. Отвратительный дух шел от трупов, но никто не смел зажать нос или отвернуться.
        Жрецы выскочили из ямы и тут же стали закрывать ее жердями. Длинные стволы присыпали землей и уложили дерн поверх. Жерди пружинили, но держали. Сверху положили бревна и соорудили невысокий помост.
        Привели двух обреченных. Грубо растянули на толстых плахах. Лица их были устремлены в небо и ничего не выражали.
        Сивел наблюдал за всем будто со стороны. Потом вдруг сообразил, что и впрямь наблюдает со стороны! Еще внизу его не втолкнули в тот полукруг жертв, не полоснули ножом по щеке. Обнаженные девушки обнесли его мясом и медом. И вообще он как-то так оказался вне…
        Вздрогнул, когда получил толчок в спину и очутился рядом с жертвами. Все же не вне… А?
        Но! Ему в руки вложили его же собственный топор с пятнами ржавчины. «Добрый» Чимс произнес:
        - Великое Солнце дарует тебе честь нанести первый удар!
        Сивел растерянно смотрел на безучастные лица жертв. Сердце бешено колотилось. Ноздри расширились, с шумом втягивая гнилой воздух. Голова пуста, и ни одна мысль не задерживалась в ее закоулках. Вот, значит, как. Или ты их порешишь, или присоединишься к ним, и тебя порешат.
        Боги, боги! За что такой выбор?!
        Но все-таки выбор…
        Сивел судорожно вздохнул и, почти не примериваясь, с хряским звуком вонзил острие топора в грудь жертвы.
        Человек дернулся, лицо на мгновение как бы вздулось, или это только показалось Сивелу, и застыло. Брызги горячей крови залили лицо Сивелу, и он больше ничего не видел. Он больше ничего не ощущал и не видел. Его куда-то повели. Он покорно передвигал ноги. Потом и они подогнулись. Снова тьма в сознании…
        Эка! Стольких ворогов уложил насмерть за свое ратное прошлое, а вот впервые в обморок упал. Ну, чисто баба! Да не баба, не баба. Не потому! Одно дело - в бою, даже если топором в спину. И другое дело - вот так…

* * *
        Очнулся у подножия Насыпного Холма. Кубарем скатился в беспамятстве? Это вряд ли. Тогда б и костей не собрать. Получается, снесли его бережно? Кому понадобился?
        Чуть приподнял голову, огляделся.
        Толпа окружала холм. Воздевали руки к небу, оглашая хвалу Солнцу и Огню, который пылал на вершине.
        Голос Чимса раздался над ухом:
        - Ты отмечен нашими предками, низкий человек.
        - Чимс? Ты меня, что ли, оттуда спустил? Ага, ну да, теперь я низкий!
        - Не возгордись и помни о Великом Солнце. Все в его власти.
        - А что ж делать мне? Вразуми.
        - Слушай и запоминай, Гризли. Воля Великого Солнца для всех нас божественна. Ослушаться ее - значит, лишить себя жизни. Но не только это нужно знать. К тебе благосклонна Великая Мать, а в ее руках судьба Великого Солнца. Она вершит волю богов и предков. Ты попал в круг людей, где жизнь во многом зависит от одного слова. Будь очень внимателен с Великим Жрецом Огня предков. Это главный вершитель судеб всех нас.
        - Что-то все вокруг великие. А я маленький такой.
        - Не гневи судьбу, низкий человек.
        - Ладно, постараюсь. А скажи мне, Чимс, ты тоже великий?
        - Я только один из многих помощников Великого Жреца Огня, - смиренно изрек Чимс, но глаза отвел. - А ты повторяй мои движения. За оплошность можешь попасть в жертвенный огонь. Будешь получать уроки от меня. Я теперь в ответе за тебя. С тобой и под жертвенный нож должен пойти, если что не понравится Великим.
        - Ну, и страхи! Лучше тогда сразу ужасный конец, чем жить в ужасе без конца! - У Сивела взбурлила молодцеватость, которая завсегда приходит после близости смерти и избавления от нее.
        Церемония на холме закончилась. Стали спускаться вниз. Причем, как приметил Сивел, впереди носилки с «княгиней». И лишь за ней - носилки со старцем-«князем».
        Чимс поймал приметливый взгляд Сивела. Счел за лучшее растолковать:
        - От древних времен у нас главенствует женщина… Хотя Великое Солнце всегда будет мужчиной… Но его избирает Великая Мать.
        - Мать, значит? И много у нее… того самого… деток?
        - Все мы ее дети, - снова смиренно изрек Чимс, но снова глаза отвел.
        Однако сложно у вас тут с главенством, люди племени Насыпных Холмов!

* * *
        Всю ночь был пир. Вся долина была устлана шкурами, где расположился разный люд.
        - То пируют вонючки, - пояснил Сивелу Чимс, - так их у нас называют. Ничем не распоряжаются и ничего не имеют. Рабы. Прав у них никаких нет.
        - Совсем никаких?
        - Можно убить любого и не ответить за содеянное.
        - А я кто? - спросил Сивел. - Тоже раб?
        - Ты причислен к знатным, - в голосе Чимса просквозила легкая досада, - и все, кто ниже тебя, твои рабы. Это запомни твердо, Гризли. Для тебя богами будут все, кто носит звание Солнца.
        - А кто же ниже знатных людей?
        - Те носят прозвище просто уважаемых. Их много, но они тоже твои рабы, хотя убить их ты не имеешь права без ответа за то.
        Да-а, сложно у вас тут…

* * *
        Обитель Великого Солнца располагалась недалече, на пригорке. Дом из бревен окружен резными столбами с тотемными чудными зверями и птицами. По сторонам торчали на кольях черепа медведя, лося и причудливые чучела духов.
        Великий Жрец Огня и Великая Мать скрылись за пологом. Но свита не расходилась, чего-то ожидая.
        - Что ж дальше будет? - спросил осмелевший Сивел.
        - Ничего не будет, - Чимс украдкой зевнул. - Сейчас еще зажгут очистительный огонь перед входом. Потом объявят о глубоком сне Великого Жреца Огня. И все помаленьку разойдутся…
        Так и случилось. Затеплился огонек на каменном основании у входа, распространяя аромат неведомых растений. Стражники с дротиками и каменными топорами застыли истуканами. Бронзовые тела отбрасывали блики. Длинные волосы скручены в узлы…
        - Теперь и нам можно на покой, - как-то буднично сказал Чимс. Но тут же приосанился, снова напустив на себя значительный и таинственный вид.
        - Вот твое жилище, Гризли - буркнул Чимс, останавливаясь перед низкой полуземлянкой с двухскатной крышей, покрытой дерном.
        Полуголая девушка склонилась у порога. Сивел, гм, заинтересовался.
        - Пока не найдешь себе жену, эта будет исполнять для тебя все. Приказывай - она все исполнит.

* * *
        На полу тлел крошечный костерок. У стены - широкое ложе, устланное выделанными шкурами и покрытое тонким ковром из красных и черных полос. В углу аккуратно расставлена необходимая утварь. Но оружия нигде не видно. Какой же Сивел знатный, если без оружия! Впрочем, не все сразу, Сивка, не все сразу! И так-то…
        Девушка стояла перед ним, потупив глаза.
        - Не бойся, - позвал Сивел хрипло. Глаза жадно забегали по ее фигуре. Слишком долго он был лишен близости женщины…
        Она коротко взглянула на него темными, слегка раскосыми глазами. По телу пробежала легкая дрожь. Она пригасила пламя костерка - ловко так, почти без дыма. Полог упал и закрыл проем двери. И Сивел ощутил прерывистое дыхание совсем рядом.

…Самое обидное, что ничего у него не получилось той ночью. Или как раз потому, что слишком долго был лишен… Но скорее из-за дневного жертвоприношения. Как тогда, давным-давно, когда первого мужика, разбойника, зарубил топором - по дороге из Киева в Новгород… все снился тот и снился. Нынче же и глаз вроде Сивел не сомкнул всю ночь, а жертва и не снилась, но чудилась и чудилась…

8
        Осень закрасила все вокруг в желтое и багровое.
        Сивел обвыкся в племени Насыпных Холмов. Это ж он без малого год здесь. Уже сносно понимал речь и даже говорил - правда, вызывая смех у туземцев. Быт его и вовсе наладился. После той неудачной ночи все потом получилось. Да и девушка оказалась покладистой и сладкой. Пленница из северного племени. Не из чиктэзов - те на юге… А на севере - племя вако. Как раз одного из этих вако Сивел самолично принес в жертву на вершине Насыпного Холма.
        Сивел кликал ее Чулкой - отзывалась. Настоящее имя куда длинней и сложней. Но если кратко, получалось аккурат Чулка. Он к ней даже привязался и не обижал особенно. Так только, иногда.
        И то не по злобе, а просто не зная, как по-другому.
        А надо бы знать - Чулка старалась изо всех сил угодить бородатому великану, но в последний месяц все чаще отказывала ему в усладе, поглаживая себя по округлившемуся животику. Он сначала хмурился, не понимая.
        Но умудренный жизнью Чимс, наведавшись в их обитель, поцокал языком при виде Чулки, весьма и весьма довольный:
        - Хорошо! Очень хорошо!
        - Что хорошего? - встрепенулся Сивел. Постоянно подвоха ждал от жреца.
        - Доброе семя брошено в щедрую землю. Плод будет сочный.
        Когда до Сивела дошло иносказание Чимса, когда он понял об истинных причинах отказов Чулки от близости, ощутил такой восторг, что чуть не взорвался от избытка чувств. Это что же получается?! Это у него сын будет?! Сын?! Ну, не дочь же… А хоть бы и дочь! Эх-х!.. И радужный цвет мерцал-переливался в повлажневших глазах. И будущее представало в том же радужном цвете. Туманно, однако радужно.

* * *
        Но человек представляет все по-своему, а боги - по-своему. Вот старец-повелитель - он ведь явно представлял, что будет жить вечно. Все-таки Великий Жрец Огня! Но боги представили по-своему. И так-то Великий Жрец Огня подзадержался по пути к ним. Боги терпеливы, но не до бесконечности.
        Селение огласилось воем и причитаниями. Жрецы оповестили о смерти Великого Солнца и о трауре надолго.
        Насколько - надолго? Пока не будет воздвигнут новый Насыпной Холм. И тот Холм, в котором упокоится тело Великого Жреца Огня, должен быть выше всех прежних. Таков обычай. Значит, траур - надолго. А тело? А тело пока займет свое временное место - на леднике.
        Для воздвижения нового Холма привлекли всех рабов племени. Те многочисленные, которых называли уважаемыми, тоже трудились в поте лица. Вереницами текли носильщики с корзинами и мешками на плечах. Они ползли по лестницам и высыпали землю на вершине, где ее разравнивали плоскими дощечками. Землю таскали издалека, и цепочка людей терялась среди кустов и деревьев.
        Сивел гадал-прикидывал, когда же и его привлекут к той тяжелой работе. Не могут ведь не привлечь! Он, конечно, отмечен предками племени Насыпных Холмов, как сказал ему Чимс. Но он так или иначе низкий человек, как сказал ему тот же Чимс.
        Потому Сивел нисколько не удивился, когда через неделю после объявленной смерти Великого Жреца Огня полог в его с Чулкой обитель откинулся, и вошел Чимс, поманил пальцем. Ну, наконец-то! Когда чего-то неизбежного ждешь, всегда чувствуешь облегчение при наступлении этого неизбежного. Даже если оно - тяжкий, изнурительный труд. Ну, наконец-то!
        Однако почему Чимс заявился ближе к ночи? Как-то сподручней поутру… Или круглосуточную работу решили наладить? Дабы Холм быстрей рос? Ледник ледником, но чем скорее Великий Жрец Солнца упокоится, тем меньше будет… вонять.
        Сивел вздохнул, мельком погладил Чулку по щеке и вышел вслед за Чимсом.
        Звезды в небе высыпали, мерцают. Иного света не видать. Не похоже на круглосуточную работу. Иначе была бы цепочка огней от факелов. Впотьмах корзины да мешки с землей таскать - это слишком. Во-первых, не уследить, кто из рабов по лености ношу не догружает. Во-вторых, не туда высыплют - Холм нетвердо встанет, кособоко.
        Так чего? Куда?
        Чимс жестом показал, куда. Совсем и не туда, где Холм насыпался. Ладно, пошли…
        Пришли к обители Великого Жреца Огня. То бишь не к нынешней, не к леднику, а к прошлой, к дому на пригорке.
        Два меднолицых стража по-прежнему стыли истуканами у дверей, столь же неподвижные, как резные столбы с тотемными чудными зверями и птицами.
        Кого им охранять? Великий Жрец Огня теперь не нуждается в охране.
        Ах, да! Великая Мать. Она-то здравствует. И - от древних времен у нас главенствует женщина, говорил Сивелу «добрый» жрец Чимс…
        Чимс показал жестом приостановившемуся Сивелу: мол, да-да, иди, Гризли, иди туда, дверь открыта, тебя ждут.
        Сивел поежился, сделал шаг-другой по ступеням вверх ко входу. Оказался вровень с меднолицыми истуканами. Те не шелохнулись. Он глубоко вдохнул и - как в омут головой. Вошел вовнутрь.
        Выдохнул. Оказался в довольно просторной зале, увешанной шкурами и коврами, пучками сушеных трав и амулетами на кожаных шнурках. В центре на полу мигал небольшой костер, обложенный тесаными камнями. Четыре факела, укрепленные в стенах, освещали убранство приемного зала. Вокруг костра - низкие нары, пестрящие шкурами рыси и оленей.
        Великая Мать восседала на шкурах. Точнее, возлежала, подперев ладонью подбородок. Одета она была в… Да ни во что она не была одета! Пышная грудь. Крутое бедро. Небольшая складка на животе, не скрывающая черного курчавого треугольника. Легкая усмешка. На скорбящую не похожа, никак не похожа.
        Сивел остолбенел. Волнение стеснило грудь. Уши заложило от прилившей к стучащим вискам крови. Но он расслышал:
        - Не слишком ли робок бледнолицый? Или попусту его кличут Гризли? Сколь мне известно, Гризли не всегда так робок. И не жалеет семян для той почвы, которая к сроку готова родить плод.
        Она вдруг разразилась откровенным хохотом. Сивела передернуло от унижения. Ах, ты ж, Чимс! Подглядывал, что ли? Может, и сейчас подглядывает? Вряд ли, конечно. Великая Мать - не пленница Чулка… Сивел ниже склонил голову, боясь выдать себя неосторожностью взгляда:
        - О, Великая Мать! Разве может от тебя укрыться хоть что-то, чего ты не знаешь от Солнца, которое покровительствует тебе!
        - Да уж какая я для тебя мать, - провела она языком по губам. - Ну-ну. Подними голову. Сядь рядом. Садись, чего топчешься!
        Сивел осторожно присел на край ложа.
        - Вот лепешки с медом, вот орехи, - она повела рукой над низеньким столиком у ложа. Тяжелые груди колыхнулись. - Ешь. Попробуй. Это вкусно.
        - Н-не х-хочется, - пересохшим горлом хрипнул Сивел.
        - А чего тебе тогда хочется? А, Гризли? Скажи - и получишь.
        Сивел невольно отстранился.
        Вдруг она рысью метнулась к нему, обхватила за шею и приблизила к себе - глаза в глаза, почти вплотную.
        - Ты! Гризли! Ты - Гризли, но я тебя не боюсь! Так что ж ты медлишь, Гризли?!
        У Сивела напрочь перехватило дыхание. Лицо Великой Матери пылало, ноздри трепетали. Дыхание обдавало жаром - призывным и жгучим.
        Свет сам собой померк, костер слегка дымил в красноватых отблесках, наполняя залу пряным ароматом тлеющих трав. Сивел забыл о своих страхах и опасениях, отдаваясь во власть чувствам.
        - …Будешь звать меня Лимэту, - сказала она после всего. - И запомни, такой чести удостаивались немногие.
        - Буду делать, как ты хочешь, Лимэту.

* * *
        Утром, поздним утром возвращался он к Чулке. Нависли тучи, редкие молнии выхватывали очертания деревьев и кустов. Размокшая земля чавкала под ногами. Он с досадой отшвыривал ногой попадавшиеся корзины, брошенные тут и там. Шел не прямо, а какими-то замысловатыми кругами, будто хотел отдалить момент встречи. Промок, продрог.
        Со скромной улыбкой встретила его Чулка, протянула сухую одежку - переодеться. Сели у костерка. Чулка подала маисовые лепешки на блюде.
        - Не хочу, - сказал Сивел, не грубо, но как бы извиняясь.
        Она без слов убрала блюдо. Тоскливо посмотрела на него снизу вверх, движением плеча скинула с себя рубище, обнажив уже весьма налитую грудь.
        - Не хочу, - повторил Сивел, так же не грубо, так же извиняясь.
        Чулка уткнулась ему носом в подмышку, тихонько хлюпнула носом.
        Он бережно обнял ее, погладил по волосам.
        И гладил, и гладил. Всякое бывает, Чулка. Всякое бывает, но и проходит. И это пройдет, Чулка…

* * *
        И показалось ему, что пройдет. Да уже прошло. Три дня никто не беспокоил их с Чулкой. Сам Сивел старался по возможности носа из своей полуземлянки не высовывать. Так только, по мелочи - до ветру сбегать, дровишек приволочь. Обрел спокойствие души и надеялся, что это продлится и дальше. Но ошибся.
        На четвертый день, а вернее, вечер снова пришел Чимс. Глаз был хитрый и поощряющий…
        - Думал, я про тебя забыла, Гризли? - спросила Лимэту, едва Сивел переступил порог. - Ничуть не бывало. Просто время не подходило. Три дня красного прилива шли. Понимаешь меня? - Рот искривила усмешка.
        Что тут не понять…
        Сивел ничего не мог с собой поделать. Она его все же сильно волновала, томление в груди поднялось.
        Лимэту указала рукой место подле себя и, когда он сел, сразу же обвила руками, прижимаясь бедрами. Сивел забыл все на свете, а мысль о Чулке даже не шевельнулась в разгоряченной голове.
        На сей раз она оседлала его и прыгала на нем, как на диком скакуне. Потом замерла на миг, издала утробный вой и упала ему на грудь, бурно дыша. Потом перекатилась набок, успокоила дыхание. Потом изрекла холодно и равнодушно:
        - Ступай. Я про тебя забыла. На сегодня забыла. Явишься завтра.
        Сивел взвился. Подскочил на ложе и заорал:
        - Ты! Карга старая! Сова лупоглазая, что высматривает себе добычу! Сука жирная!
        Сгоряча орал по-русски, начхав на то, что речь его непонятна ей. А впрочем, как скажешь на языке племени Насыпных Холмов все то, что он ей орал?
        Великая Мать, она же Лимэту, зашипела змеей, нашарила палку для помешивания углей. Град беспорядочных ударов обрушился на грубияна. Он сначала ловко уклонялся, хихикал зло, намеренно доводя Лимэту до лютого бешенства. Но когда она впала-таки в лютое бешенство и ткнула палкой ему в пах, тут уж не до хихиканья. Сивел охнул, согнулся в пояснице, упал на колени. Град ударов обрушился уже на голову.
        Да черт побери! Он извернулся, перехватил ее запястье, вывернул до дикой боли. Великая Мать заверещала зайцем в когтях сокола. Палка брякнула об пол. Он поднял палку и… Как знать, вполне могла в тот момент рука подняться и на женщину. Однако подзадержал взмах - все-таки женщина… И момент был упущен. В залу ворвались стражи, напали со спины, оглушили.
        Очнулся Сивел в глубокой и сырой яме. Над головой - тяжелый щит из сплетенных ивовых прутьев. Не допрыгнуть - три человеческих роста.
        Первая мысль, как очнулся: «Чулка! С ней что будет?!»
        А уж вторая мысль: «Сука жирная, текущая!» - не про Чулку, понятно.
        И третья мысль: «Бежать надо. Ой, надо бежать! А то ведь уложат на плашку и… того самого… в жертву принесут».
        Третья мысль самая интересная, самая насущная. Вот только как отсюда бежать? Мыслимо ли? Ну, если помыслить изрядно, тогда непременно что-нибудь дельное в голове сварится. Помучиться, конечно, придется долго, но зато и получится… что-нибудь.
        И еще раз - если. Если карга старая, сова лупоглазая, сука жирная, оскорбленная хуже некуда, не прихлопнет обидчика сразу же на следующий день. Тогда и помучиться долго не придется.

* * *
        А пришлось. Пришлось помучиться. Не прихлопнула его Великая Мать ни в тот же день, ни на следующий, ни через неделю. Месяц без малого Сивел бедствовал в яме. Недоумевал честно, почему до сих пор жив. То есть оно, само собой, и хорошо. Но почему, почему?! Ладно бы Великая Мать уготовила ему смерть медленную голодную, но кормили Сивела обильно. Трижды за день отодвигался тяжелый щит, на веревке ему спускали мясо, лепешки, орехи, бурдюк с питьем. Но наверх его за весь месяц ни разу не подняли. Даже по нужде - что большой, что малой. Вынудили гадить там же в яме. Сказано еще древними: не гадь там, где живешь. Но что же остается? Чтобы не задохнуться от смрада, Сивел ногтями ковырял землю, закапывал собственное верзо. Ногой утрамбовывал. Земля рыхлая - поддавалась легко. Он даже стал подумывать о том, а не нарыть ли сбоку землицы, а с другого бока из той же землицы не соорудить ли ступеней? Не попытаться ли таким манером сбежать?
        Нет, не получится. Как раз потому, что земля рыхлая. Да и страж при каждом подозрительном звуке заглядывал в яму сквозь плетеный, щелястый щит: что там поделывает узник?
        Ничего особенного! Ест, пьет, спит, гадит. Вот зарывает то, что нагадил. Ничего более! Какие ступени, вы что?! Земля ж рыхлая!
        И так день за днем, ночь за ночью. Месяц. Без малого месяц.
        И ничего не менялось, кроме, пожалуй, стражей. Они сменяли друг друга трижды в сутки - аккурат в кормление.

* * *
        Но все когда-то кончается. Или начинается?
        Сивел как-то утром расслышал неясный шум. Люди шумели, много людей. Не роптали, а как бы встрепенулись по команде, стали к чему-то готовиться. Надо понимать, новый Насыпной Холм закончен, и пришла пора отправлять Великого Жреца Огня к предкам.
        Тяжелый щит сдвинули. В яму отвесно ударили лучи солнца. Полдень, значит. Сивел запрокинул голову. Сверху опустили длинное копье. Оно вонзилось острием в рыхлую землю. Черт! Хоть бы посмотрели сначала, где Сивел-то в яме, в каком углу! А если б в глаз?!
        Сивел, перебирая ладонями по древку, выкарабкался наружу. Ох, хорошо-то как! Светло, свежо! Травка еще зеленеет, солнышко еще блестит… Речка журчит - вот она, в ста шагах. И пироги чалятся у берега. А в другой стороне - холм! Раньше не было. Эка насыпали! Великий холм получился - Великий Холм для Великого Жреца Огня…
        Сивела шатнуло с отвычки. Ох, хорошо-то как!
        Ан нет, не слишком хорошо, оказывается. Полукругом перед ним стояли оружные воины племени Насыпных Холмов, нацелив дротики в его грудь. А в центре того полукруга - Великая Мать, улыбалась змеей. По правую руку от нее - добрый жрец Чимс. По левую - злой жрец… а имени его Сивел так и не узнал ведь. Да теперь уж зачем?..
        Великая Мать оглядела Сивела с ног до головы. Жалкое, должно быть, зрелище он собой представлял нынче. Она еще улыбнулась - змея змеей! Сказала:
        - Славная жертва! Боги будут довольны, приняв ее, и возьмут Великого Жреца Огня к себе!
        И род Великого Жреца Огня продлится на земле!
        Чего-чего? Сивел не понял. При чем тут?
        Великая Мать не отказала себе в удовольствии объяснить. Чисто женская месть:
        - Ты сделал, что мог, бледнолицый Гризли! Три дня назад мне подошло время - и красный прилив не наступил. Ты сделал, что мог. Спасибо тебе от племени Насыпных Холмов. И от меня отдельно.
        Добрый жрец Чимс тут же протянул Сивелу плошку с пахучим питьем - вроде в благодарность. Сивел машинально принял плошку, машинально хлебнул. Горячая лава ринулась по горлу, обожгла желудок. Сивела снова шатнуло.
        Злой жрец без имени тут же сунул под нос какие-то орешки или не орешки - в горсти. Сивел машинально схватил пальцами - сколько ухватил. Забросил в рот, зажевал. Полегчало…
        Однако настолько сразу полегчало, что внезапная волна благодарности захлестнула с головой - благодарности к Великой Матери, к доброму и злому жрецам, к стражам с дротиками, вообще ко всему племени Насыпных Холмов. И сразу стало сильно клонить в сон.
        На краю сознания Сивел зацепился: нельзя! Всю свою волю напряг: нельзя! Обмяк нарочито, закатил глаза, мягко упал, стал недвижим.
        - Славная жертва! - повторила Великая Мать. - Завтра боги будут довольны. Опускайте его обратно - до завтра, до Солнца.
        Сивел ощутил, как его приподнимают. Как его кладут поперек двух копий и внаклонку опускают в яму. Как он скатывается вниз и утыкается лицом в рыхлую смердящую землю. Как сверху тяжело шуршит щит, закрывая небо.
        Первое, что сделал, снова очутившись в пустоте и темноте, - мучительно вытошнил поглощенное. Содрогался, корчился. Старался не издать сопутствующих звуков. После, превозмогая навалившееся безразличие, рыл землю, скрывая следы извергнутого.
        Все же нашумел слегка, наверное. Щит наверху снова и опять стал сдвигаться. Сивел раскинул руки, грудью прикрыв еще не зарытое. Замер в безволии. В безволии, в безволии!.. Спиной ощутил испытующий взгляд стражника сверху. Не шелохнулся. Долгий взгляд, очень долгий.
        Наконец, щит снова и опять задвинулся. Тут Сивела снова и опять вытошнило - в прежнее извергнутое. Холодная испарина по всему телу. Но - уже легче. В сон по-прежнему клонило неимоверно. Ан чувство благодарности ко всем этим… поутихло. Даже стало оборачиваться своей противоположностью.
        Вот, значит, как! Так вот, значит! Великая Мать всего лишь использовала его, будто жеребчика. Причем не сразу. Сначала испытала на Чулке из племени вако. А теперь он и не нужен. Хотя в качестве жертвы сгодится! Когда бы красный прилив у нее наступил в очередной раз, тогда бы Сивела вытащили из ямы, отмыли бы, снова и опять отвели бы к сове лупоглазой, к суке жирной. Делай, Гризли, что приказано, и будь что будет. Если мучиться долго, то получится когда-нибудь. То-то он думал-гадал, зачем его в яме держат месяц без малого! А просто ждала Великая Мать после той памятной ночи - наступит красный прилив, не наступит… Не наступил… Все. Гризли сделал свое дело, Гризли может уходить - навсегда. Искусство продления рода требует жертв. И жертва та - он, Сивел.
        Ну, уж не-ет! Теперь - точно, нет! Теперь, когда он все разложил по полкам и каждой мысли нашел место!
        Сивел еще полежал, отдыхая. Понял, что все же засыпает. Дурманящее зелье с дурманящими орешками отчасти действовали. Он сильно, с вывертом ущипнул себя за щеку. Еще полежал. Еще ущипнул. Дождался, когда над головой станет совсем темно, когда вечер ночью сменится.
        Вечер ночью сменился, а вот стража - нет, не сменилась. И еды ему не принесли. Надо думать, зелье с орешками от жрецов должно одурманить до утра - и зачем тогда лишний раз еду пленнику спускать в яму? Все равно спит…
        Сивел вслушался. Страж пыхтел трубкой, что-то тихонько гундел под нос. Коротал ночку, бодрствуя изо всех сил.
        Сивел издал дикий рев, потом застонал-заскулил, снова и опять взревел, снова и опять застонал-заскулил.
        Страж наверху оборвал гундеж. Отодвинул щит, закрывающий яму, посветил факелом вниз: что такое?!
        Сивел катался по дну ямы в страшных корчах, держась за живот, ревел-стонал-скулил, ревел-стонал-скулил, ревел-стонал-скулил. Какая боль! Какая боль!.. Вдруг застыл и упал навзничь. Дернулся еще и застыл, уставив невидящие глаза в открывшееся звездное небо.
        И то! Подпоили-подкормили какой-то отравой! Для привычных зверомордых, может, и привычно - сонный дурман, не более. А для непривычного бледнолицего - смертельно.
        Страж наверху заметался. Бежать докладывать? А как пост бросить? Раскорячившись на краю ямы, он как можно ниже опустил факел, пытаясь уловить хоть искорку жизни в распростертом теле. Не уловил… Тогда страж опустил в яму копье и осторожно потрогал тело острием. Ни малейших признаков жизни… Тогда он ткнул посильней.
        Сивел «воскрес», обхватил древко обеими ладонями, резко дернул на себя. Страж рыбкой нырнул в яму, пришелся на голову. Хрустнуло.
        И - тихо. Снова тихо. И то ладно. Не понадобилось добивать. Хотя одним больше, одним меньше…
        Сивел ловко взобрался по древку копья наверх. Копье выдернул и перехватил, подбросил на ладони. Пригодится?.. Тяжелый плетеный щит задвинул на прежнее место. Оглянулся по сторонам. Темно, никого… Там, значит, речка. А там, значит, Насыпные Холмы. А где, значит, землянки? В одной из которых, надо надеяться, все еще ждет-надеется Чулка…

9
        Она ждала, она надеялась. Она дождалась. Ахнула.
        Сивел приложил палец к губам. Показал: пошли и побыстрей, ничего с собой не бери, не спрашивай и не отвечай, иди молча.
        Чулка кивнула. На четвереньках выбралась из полуземлянки, придерживая заметно выросший живот. Несмотря на несуразную позу, какая-то грация у нее была, которой раньше не было. Чулка уже ощущала себя матерью, и ее тело подчинялось природному естеству.
        Небо медленно серело над верхушками деревьев. Новоявленный Насыпной Холм искрился вдали множеством огней. Нет, Сивелу с Чулкой не туда. Сивелу с Чулкой в противоположную сторону, к речке!
        Повеяло влажной прохладой, послышалось легкое журчание.
        Сивел ступил в воду, побродил вдоль берега туда-сюда. Где-то здесь чалятся пироги. Он же приметил, когда его из ямы вытащили! Ага! Вот!..
        - Чулка! Сюда! Ко мне!
        Пирога, подхваченная течением, бесшумно заскользила по речной глади. Туман слоистыми волнами застилал берега.
        - Скоро селение будет, - вдруг еле слышно подала голос Чулка. - Держи ближе к правому берегу, Гризли. Селение будет слева.
        И верно! Верхушки типи мелькнули слева. Дымок вился уже весьма различимый в серых сумерках наступавшего утра.
        Они прокрались по самому берегу, укрываясь в ветвях ив, нависавших над водой. Миновали селение - никто там не поднял тревогу.
        - Уф! Пронесло! - выдохнул Сивел, снова выгребая на середину.
        Сглазил! Селение-то они миновали, но им навстречу, против течения шла чужая пирога. Теперь любая другая пирога - чужая для них, для беглецов. Чужая и опасная.
        - Гризли! Слышишь?
        Слышит он, слышит. Лучше б не слышал. Из-за косы уже показалась пирога. Надо думать, рыбак из того самого селения возвращается с ночного лова рыбы.
        - Убей его, Гризли! - прошептала Чулка.
        Сивел с нескрываемым удивлением глянул в ее расширенные страхом глаза.
        - Убей, - повторила Чулка, придерживая живот. - Или он поднимет тревогу.
        И Сивел нутром понял, что сейчас важней. Чья-то чужая жизнь, пусть и жизнь ни в чем не повинного рыбака? Или жизнь будущего ребенка, его с Чулкой ребенка? Да и их жизнь тоже, между прочим.
        Пироги сближались. Сивел укрылся за Чулкой, пригнувшись, делая вид, что возится со снастями.
        Пироги поравнялись. Рыбак окликнул.
        Сивел поднялся и…
        Рыбак, и не вскрикнув, повалился в воду. Его пирога перевернулась. Когда мокрая макушка вынырнула, Сивел пристукнул веслом. Дальше тишина. И пустота. Дротик и топор - как добыча.
        Сивел внезапно ощутил полный упадок сил. Или то последствия дурманящего зелья жрецов? Да нет. Не от того…
        Он зачерпнул пригоршню воды, всосал в себя. Полегчало? Да нет…

* * *
        Иногда деревья смыкали ветви над руслом - становилось сумрачно и тревожно. Кричали птицы, трещали крыльями при приближении пироги. Взошло солнце. Последние хлопья тумана растаяли. Погони не было. Или была, но избрала себе иное направление.
        Потянулись глухие места, где звуки рождались только дикими обитателями леса. По обе стороны реки - холмы, течение - все быстрее. Речка сузилась до того, что по ней стало невозможно продолжать путь. Что ж, посуху тогда придется…
        - Ну, забрались мы! - сплюнул Сивел. - Ну, глухомань! Как отсюда выберемся?! И выберемся ли вообще?!
        - Выберемся, Гризли, - неожиданно твердо откликнулась Чулка. - Смотри, вот мох на деревьях. Значит, север - там. Значит, нам туда.
        - Куда - туда?!
        - На север. Там дом.
        - Чей дом?! - У Сивела помимо воли росло раздражение.
        - Мой дом… Мое племя… Племя вако… Наш… наш с тобой дом. Гризли?
        - Ты… Ты вот что, женщина! - угрюмо молвил Сивел. - Будешь делать, как я скажу. Будешь идти, куда я скажу. Или я пойду один, а ты пойдешь одна. Каждый в свою сторону!.. У меня тоже есть дом, и я хочу в него вернуться. И он не на севере. Ясно тебе?
        Чулка кивнула. Покорно кивнула. Ей было ясно. Ясно, что никуда, конечно, светловолосый Гризли не пойдет один, а только с ней пойдет. Другое дело, что она пойдет туда… куда он скажет. То есть не на север, не к племени вако. А так ей хотелось. Ну, не получилось…
        - Я есть хочу, Гризли, - сказала она жалобно. - И мне холодно.
        Прозвучало как упрек. Сам сказал ей, чтоб ничего с собой не брала, сам в пирогу посадил, сам повез куда-то… А теперь еще и командует. А у нее в животе маленький ножками уже колотит. И есть хочется. И холодно.
        - Ты это… погоди, а? Погоди чуток, Чулка! - дурнем замешкался Сивел. - Я сейчас! Ты погоди! Сейчас я!
        Он нагреб кучу уже опавших листьев, усадил на ту кучу отяжелевшую бременем жену. Нагреб еще кучу вокруг нее, засыпав по плечи - лишь голова торчала. Снял бы с себя и последнюю рубаху для нее, ан не было у него никакой рубахи. Бежал-то почти голышом из ямы.
        - Ты грейся, грейся пока. Я чего-нибудь добуду.
        Чего добудешь с дротиком и топором? Был бы лук, были бы стрелы! Но при побеге выбирать не пришлось. Что досталось, то досталось. Сивел взвесил на руке топор. Увесистый. Жаль, каменный. Был бы железный - другое дело. И то в битве, но не на охоте. Сивел вздохнул и каменным топором срубил рогатину. Ею хоть птичку какую пожирней с дерева можно сбить.
        Он старался недалеко отойти от места, где оставил Чулку. Мало ли что, мало ли кто! Чтоб на крик ее успеть вернуться в считанные минуты. Шел вперед, но то и дело назад оглядывался. Как там она? Этакая охота не обещает богатой добычи. Или одно, или другое.
        Заслышав грузное шевеление в диком малиннике, Сивел насторожился. Стараясь быть бесшумным, подкрался, выставив перед собой рогатину. Сквозь густые заросли ничего не рассмотреть, но кто-то там шебаршится. И не человек. Человек старается не проявлять себя, вот как Сивел сейчас.
        Он подкрался совсем вплотную. Изо всех сил ткнул рогатиной в самую гущу малинника.
        Жуткий рев был ему ответом. И из зарослей вдруг стало вздыматься нечто гигантское, косматое, с оскаленной пастью. И вздымалось, и вздымалось - уже в полтора Сивелова роста.
        Сивел на мгновение струхнул, отпрыгнул назад. То леший, не иначе! Водятся на земле Винланд лешие? Получается, водятся! Ужас-то какой, нечеловеческий!
        В следующее мгновение Сивел опомнился, фыркнул с облегчением. То все же не леший. Из непролазных кустов, сминая и ломая их, на поляну выскочил медведь. Ми-ишка! Косолапый! Отлегло…
        Да не рановато ли отлегло? Мишка-то мишка, но раза в три крупней, чем медведики Новгородчины. Ходил его батя, Рогдай, с рогатиной на медведиков, всегда успешно ходил. И старший братка, Белян, ходил. А Сивелу по сию пору не довелось как младшому. Ну вот тебе и все сразу…
        Сивел покрепче перехватил рогатину, дразня лесного гиганта рогулькой. Ткнул, пытаясь в глаза угодить. С ослепшим чудищем всяко проще управиться. Чуток промахнулся, попал в нос. Нос, однако, у медведика - с кожаную заплатку на седалище, на портках!
        Брызнула кровь. Косолапый взревел пуще прежнего. Поднялся на задние лапы и пошел на мелкую тварь, осмелившуюся обеспокоить.
        Сивел откровенно приужахнулся. На задних лапах рост медведика оказался и вовсе не в полтора, а в два Сивелова роста. Весу же в нем не менее двадцати пудов. Рогатина выдержит? Выдержит, не обломится? Вот, Сивел, верно! Вот единственная мысль, которая должна быть. И никакой другой - мол, куда бежать, как спастись, не просить ли прощения?
        Сивел сжал зубы до скрежета. Не отступил ни на шаг, хотя очень желалось. Опустил рогатину к земле рогулькой, не выпуская из рук. Взревел, в свою очередь:
        - Иди! Иди сюда, лешак смрадный! Иди!
        Я смерть твоя!!!
        Медведь шел. Между ними уже не более двух саженей. Вот сейчас косолапый всей тушей падет на мелкую тварь, порвет в клочки, раздавит в лепешку. Вот сейчас!
        Медведь бросился.
        Сивел поднял рогатину, уперев концом в землю.
        Медведь напоролся. Рогулька вошла ему в подбрюшье, глубоко вошла. Косолапый издал совсем уже запредельный рев. Бил лапами, пытаясь достать мелкую тварь, пытаясь хотя бы обломить рогатину, на которую сам нанизался. Не достал. Косолапый, ты и есть косолапый.
        Сивел тужился из последних сил, ноги дрожали, пот хлынул горячий и холодный одновременно. Древко не выпускал. Если выпустит, то все, конец. Раненый зверюга еще опасней. Точно, порвет!
        Сивел ощущал, как рогатина все глубже и глубже вонзается в тушу. Оно бы и ладно - чем тяжелей рана, тем верней зверюга подохнет. Но, вместе с тем, когтистые лапы медведика становились все ближе и ближе к Сивелу. Глубже рогатина - ближе когтистые лапы.
        Мишка еще ударил лапой, когтем пробороздил царапину на лбу Сивела. Вот и все. Еще один взмах тяжеленной лапой и… Главное, не увернуться! Стой, где стоишь. Держи рогатину… Сивел сомкнул глаза, готовясь к неизбежному. Стало темно. И… тихо.
        Сивел приоткрыл глаз. Кровь со лба застилала. Он проморгался, стряхивая красные капли с ресниц. Глянул…
        Лапы медведя бессильно повисли, чуть не достигая земли. Оскаленная морда была в двух вершках от лица Сивела. Но была она застывшей, мертвой.
        Сивел прикинул, как быть дальше, наметил место справа от себя, выпустил древко рогатины и прыгнул в сторону, перекатившись через голову.
        Двадцатипудовая туша качнулась, будто на ветру, и - рухнула. Рухнула влево.
        Сивел поднялся с травы, отряхнулся, утер пот и кровь со лба. Ноги дрожали. Дрожали ноги… Однако! Одолел он зверя!
        Обессилев, сел прямо на поверженного мишку, ощущая задницей тепло. Сейчас он еще минуток пять хотя бы так посидит, отдышится, в себя придет…
        В чаще вдруг раздался новый треск и шум. Да что ж такое?! Мишки на земле Винланд парами ходят? Еще одно чудище?! Не-ет, с ним Сивел, пожалуй, уже не справится. Человечьи силы не безграничны! Да и рогатина засела намертво в чудище первом. Пока ее выпростаешь… А с голыми руками на очередного медведика или, скорее, теперь медведицу идти… Батя, Рогдай, может, и пошел бы. Братка Белян тоже… Сивел же устал. Устал, ну! Смертельно устал.
        Он пусто уставился в чащу, откуда слышался шум и треск, все приближаясь. Стало полностью безразлично. И только через минуту полного безразличия Сивел сообразил, что шум и треск приближается с той стороны, откуда он сюда шел.
        На поляну выскочила Чулка, дыша прерывисто, тяжело. Замерла, увидев мужа, восседавшего на косматой туше. Живого! Главное, живого!
        - Чего пришла? - сварливо произнес Сивел. - Я ж сказал тебе годить! Сказал сидеть, где сидела.
        И теплый комок собрался в животе, прыгнул к горлу, отозвался икающим смехом. Примчалась ведь, а! Заслышала рев и примчалась. Даром, что сама на сносях, но примчалась на помощь. Ах ты, Чулка моя, Чулка…
        - Гризли! - позвала Чулка с облегчением.
        - Ну я, я! - отозвался Сивел по-прежнему сварливо, но не без ласковости.
        - Нет, - помотала головой Чулка. - Гризли!
        - Что - нет? - не понял Сивел.
        - Вот гризли! - она указала на косматую тушу. - Ты… ты его одолел?!
        - Ну, одолел, - буркнул Сивел, скрывая самодовольство. - Подумаешь, мишка косолапый! У нас на Новгородчине я еще и не таких одолевал!
        - Гризли! - повторила Чулка, тыча пальцем в тушу. В голосе был боязливый восторг.
        - Мишка, - вразумляюще поправил Сивел.
        - Гризли.
        А-а… Так вот ты какой, гризли! По-нашему, по-новгородски - мишка. По-ихнему, по-склеринговски - гризли. Ладно, пусть будет мишка-гризли. Однако польстили ему, Сивелу, здешние склеринги, когда нарекли его Гризли. Что ж, придется соответствовать…

* * *
        Два дня провозились они с многопудовой добычей. Тащить с собой тяжко, бросить жалко. Сивел содрал шкуру. Чулка старательно ее отскоблила, счистила жир и мездру. Он ту шкуру мял-мял, топтал-топтал. Чулка раскроила ее каменным топором, запользовала медвежьи когти вместо иголок, шить принялась. Куртку, шапку, обувку. Экая, оказывается, жена тебе досталась, Сивка! Все умеет, а не только услаждать!
        Более того! Выяснилось, что и огонь умеет добывать! Сивел озадачился было спервоначалу: как без огня быть?! Бежали-то впопыхах. Ни кремня, ни кресала не прихватили. До того ль! Ноги бы унести!.. А теперь? Как без огня быть?!
        Чулка набрала сухой травы, запихала в щель между камнями, уткнула туда же прямую тонкую ветку и быстро-быстро завертела ею между ладонями.
        Нашла время и место играться! Так подумал Сивел, впрочем, с нежностью.
        Но через десяток минут вдруг завился дымок, лизнулся язычок пламени, сухая трава занялась. Ух-х… Век живи, век учись!
        Сивел вырезал из медведика лучшие куски, подкоптил на костре, провялил. Эх, соли бы еще!.. Печень, впрочем, съели сырую. Очень сил придает. А силы им понадобятся. Еще как понадобятся. Идти им еще, идти…
        Кстати, куда? Конечная цель Сивелу известна - дом. Дом - это где братка Белян, где усадьба за надежным частоколом… Он поймал себя на мысли, что дом для него - уже не далекий, слишком далекий Новгород. Дык! Хотя бы к усадьбе… Вот где дом! Но как до него добраться? Прежним путем, которым он шел сюда с Быстрым Волком, невозможно. Получается, снова через землю племени Насыпных Холмов идти? Тьфу-тьфу-тьфу! Да и после того и вовсе непонятно, куда. Сивел-то в беспамятстве был, когда его тащили на носилках от чиктэзов к Насыпным Холмам. И не один день был в беспамятстве. Направо пойдешь, налево пойдешь, прямо пойдешь - все одно: по башке получишь. Давай, Сивел, думай скорее, а то прямо здесь и сейчас по башке получишь…
        Или на север податься? К племени вако? Примут, надо надеяться, как родного. Вот и Чулка за него похлопочет…
        Нет уж! Его дом там, где братка! Пора, пора возвращаться! Быстрый Волк говорил: через год уже можно вернуться. Год прошел. Пора! Направление понятно - не на север, а, наоборот, на юг и чуток на восток.
        Крюк придется сделать, но лучше крюк по пути к своим, чем прямая дорога… не к своим.
        А крюк изрядный. Это ведь обратно идти. Очень просто. Они с Чулкой по речке спустились, а любая вода течет сверху вниз, не снизу вверх. На пути же к своим всяко через горы надо перевалить. Речки, они - с гор, не в гору. Вот когда и если получится горы перевалить, тогда можно и по воде сплавляться. Да-а, крюк…
        Съестных припасов должно хватить. Мяса получилось изрядно. Сивел кряхтел под грузом мешка за плечами. Чулка семенила следом, все более и более тяжелея животом. Ей было не легче, а то и трудней. Сивел даже вздумал было: а не переждать ли наступающую на пятки зиму где-то здесь в дремучих лесах?
        Почему нет? Вырыть землянку, крышу наложить в два наката, перезимовать, дождаться чулкинского разрешения от бремени и тогда уже по весне…
        Но потом Сивел представлял, как оно будет - с мяукающим младенцем, с нехваткой еды, с холодрыгой. И прибавлял шагу. Да помогут им с Чулкой боги! Не свои, так чужие. А вернее, чужие, ставшие почти своими. Чулка сказала ему еще там, где он одолел необъятного гризли. Дескать, шкуру возьмем, мясо возьмем, но останки надобно захоронить с почетом и поклонами низкими.
        И голову гризли надобно укрепить на высоком дереве, под которым останки захоронятся. Гризли не зверь дикий. Гризли почти человек. Гризли в благодарность поможет и путь облегчит. Так еще предки Чулки говорили.
        Нет, все-таки непредсказуемые они, чужие боги! Сивел зверя убил, а зверь ему путь облегчит в благодарность за то, что башку отрубленную на дерево нахлобучат. Нет, право слово, логика чужих богов непостижима. Да если по-честному, то и свои-то боги не всегда последовательны…

10
        Однако и впрямь удача сопутствовала. Все две недели, пока шли. Все в гору и в гору. Не особенно и тяжко - подъем пологий, и снег пока не высыпал. Потом почудилось, что уже под гору, под гору - так же постепенно, полого. Потом стало ясно, что не почудилось. Перевалили!
        По дороге Чулка ягоды собирала, лиловые такие. Горстями ела. Сивелу предлагала - он попробовал, еле сдержался, чтоб не сплюнуть. Кислятина! Клюква, если сравнить, - сахар сахарный! Но Чулка ела и ела - не морщась, причмокивая даже. Ешь, Чулка, ешь. Для дитяти будущего пользительно. А то все вяленое мясо да вяленое мясо…
        Оно, мясо, кстати, на исходе уже. Надо бы пополнить запасы. После ночевки в шалаше Сивел поутру на охоту собрался. Наказал Чулке никуда не отлучаться, костер развел жаркий подле шалаша - зверя мелкого, но подлого отпугнуть. Ну, пошел он?
        - Все хорошо будет, - проводила его Чулка улыбкой.

…Ан не все хорошо! Все не хорошо!
        Усталый, но довольный удачей возвращался Сивел к шалашу. На плечах нес олешку подстреленного. Сам лук смастерил, сам тетиву сплел, сам дюжину стрел заострил. Ай, молодца, Сивка! Сам по следу пошел, сам подстрелил… То-то Чулке будет свежатинка!
        За полверсты до их с Чулкой привала вдруг остановился как вкопанный. След! И не звериный! То след человека! Склеринга! Вот же - отпечаток! Мокасины, не иначе!
        Сивел сбросил с плеч олешку, ринулся напролом сквозь заросли - к шалашу.

…На поляне слабо дымил разоренный костер. Бесформенной кучей валялся порушенный шалаш. Чулка исчезла.
        Сивел заметался, отыскивая следы нападения, и, видя их, приходил еще в большую ярость.

* * *
        Солнце садилось, сумрак наползал в низины. Сивел спешно, пока еще хоть чуть светло, изучал следы, определяя направление и число похитителей. Злоба душила. Голова шла кругом.
        Стемнело…
        Нет, ждать рассвета нечего. Тут хозяйничал всего-то один склерингов, судя по следам. Да будь их хоть полдюжины! Если нагонит, мало не покажется! Гризли он или не Гризли!.. Луна нынче полная, круглая. След, Сивка, след!
        Он шел по следу всю ночь, разгорячился. Но под утро пробил озноб. Утро туманное, утро сырое. Трава поднялась, освеженная росой. Надо торопиться, иначе можно потерять след… Только он о том подумал, как ветерок принес запах дыма. Откуда? Оттуда, оттуда! Вон за тем пригорком - они!
        Сердце заколотилось пуще прежнего, хотя вроде пуще и некуда. Сивел пал на траву и пополз вверх по пригорку. Достиг вершины. Осторожно выглянул.
        В низине курилось не менее двух десятков костров. И не менее двух десятков типи было там - лишь в поле зрения. А сколько всего в племени? Сотня? Две? Три?
        Да хоть тьма!
        Сивел вдруг ощутил странное спокойствие. Что думать? Одному против тьмы воевать невозможно. Значит?.. Значит, не воевать. А как тогда? А явится-ка он прямо в селение. Может быть, не самый худший из планов!
        С твердой решимостью в груди, с окаменевшим лицом Сивел выпрямился и не скрываясь пошел вниз по склону. Приметил типи, которое выше остальных и перьями украшено. Здешний вождь там, не иначе. Вот туда и правил.
        Собаки с остервенелым лаем бросились на пришельца, он пару раз отмахнулся топором. Визг, скулеж и отступление. Эх, так бы и со склерингами, как с собаками!
        Склеринги поспешили схватиться за оружие. И уже с десяток полуобнаженных воинов щетинились копьями, ладили стрелы на тетивы луков.
        Однако никто не коснулся его оружием, пока шел. У входа в типи вождя столпились старейшины. Лица хранили видимое спокойствие, но напряженное ожидание читалось.
        Сопровождаемый уже толпой воинов, в ограде из копий и стрел, Сивел остановился в трех шагах от типи. Поднял руку в приветствии. Оружие бросил рядом.
        Полог типи колыхнулся. Появился вождь. Да, вождь. Очень стар. Головной убор из перьев струился по спине и заканчивался у самой земли.
        - Вождь! - рыкнул Сивел, не особенно заботясь о вежливости. Но все же поправился: - М-м… Великий вождь!.. Великий вождь неизвестного мне народа! Я пришел требовать наказания твоего воина за грабеж среди дня. Отдай мне жену мою Чулку. И я уйду с миром.
        Старейшины переглянулись, и тут только Сивел сообразил, что понять его никто не может. Он стал показывать жестами, надеясь, что был выразителен.
        Вождь повел рукой в сторону костра. Сесть, что ли, приглашает? Ну, сядем. Долго рассиживаться Сивел не собирается, но присесть, потолковать накоротке… Что ж.
        Вождь сел напротив. Раскурил трубку. Подал Сивелу. Тот глубоко затянулся. Передал обратно - вождю. Уже хорошо. Трубка - значит, мир. Но! На каких условиях? На каких все же условиях?
        И кто их станет диктовать? После узнаете…
        После чего - после?
        А вот потрапезничаем вдоволь, еще покурим.
        И решим…
        Принесли увесистую птицу, запеченную в глине.
        - Кичубар, - сказал морщинистый вождь, ткнув пальцем. - Кичубар.
        Ну, кичубар так кичубар. Надо надеяться, сию птичку с красной висюлькой под клювом подают здесь в знак мира и дружбы, а не как то дурманящее зелье в племени Насыпных Холмов.
        Потрапезничали. Еще покурили. Стемнело. Когда ж к делу?!
        Ну к делу так к делу. Морщинистый вождь начертил на песке что-то такое. Вопросительно взглянул на Сивела - понял ли тот?
        Сивел ни бельмеса не понял, но по инерции согласно закивал.
        Вождь хмыкнул и встал. Ушел в темноту, не оглянувшись.
        Как?! И это все?! А… А Чулка?! А… вообще?! Когда? Что?
        Сивел посунулся было вослед вождю. Но тут ему заступили дорогу оружные склеринги. Копья в грудь не уткнули, но дали понять: нельзя, не надо. Вождь удалился на покой. И тебе, бледнолицый Гризли, пора… на покой. Ляжешь у костра, не замерзнешь.
        Сивел счел за лучшее подчиниться. И то! Явился незваным - так что, ему отдельное типи выделят? Размечтался!
        Он прилег у тлеющих углей. Грея бока, ворочался туда-сюда. Нет, не спится! Сел. Тупо уставился на гаснущий огонь. Потом перевел взгляд на каракули, выведенные в песке морщинистым вождем. От нечего делать решил понять, истолковать. А то кивать всякий способен, но вот понять…
        И ведь понял! Понял ведь! Не сразу, не вдруг, не осенило. Но через полночи размышлений понял!
        В общем, так. Похитителя вождь не одобряет. Нехорошо поступил, плохо поступил. Однако приказать просто так, за здорово живешь, вернуть добычу вождь не может, потому что это против обычая. Обычай же известен - добыча принадлежит добытчику. То, что добыча - женщина, мало что меняет. Похититель ведь не знал, не ведал, что она - чья-то. Решил - дикая… А коли оказалось, что не дикая, что у нее хозяин есть, то… пусть хозяин докажет, что он хозяин. Завтра. Завтра пусть и докажет. Ну, не среди ночи же! Спать, спать…

* * *
        Утро. Утро начинается… с поединка.
        Да что ж такое! Снова старая память! Было и было уже! С тем же Громким Вороном из племени массачузов!
        Не старая память, напомнил себе Сивел, а повторение маневра.
        Он был в центре круга, образованного гомонящими склерингами. В руках - дубина. Против него - верзила-горбун, приземистый и мощный.
        А, ну понятно, почему ты, горбушка, польстился на женщину, тяжелую бременем. С такой-то рожей, как у тебя, небось, только рукоблудием и довольствуешься! Кто из женщин на тебя глянет без отвращения? Разве такая же горбатая, уродливая!
        Вождь махнул рукой, и противники стали сближаться. Не ухайдакать бы горбуна ненароком. Вдруг у здешних обычаи посуровей, чем у массачузов.
        Барабаны загремели ритмично, с нарастанием темпа. Горбун стал приплясывать на месте, влево-вправо, влево-вправо.
        Сивел стоял, как стоял, весь внимание, изучая манеру горбуна.
        Горбун сделал выпад, целя в левое плечо. Сивел легко отразил. Удар не разящий, а так, проверочный.
        Горбун закружил вокруг Сивела, приплясывая и приплясывая. Игра на публику. Публика шумно поддерживала соплеменника.
        Сивел уже понял, что противник не так страшен в поединке, как хотел показать. Волнение постепенно уступило место расчету и выдержке. Попляши, горбун, попляши. Скорей устанешь, выдохнешься.
        Сивел пока получил незначительные царапины от скользящих ударов. В каждом случае толпа разражалась восторженными воплями.
        Горбун, как и ожидал Сивел, подутомился. Удары его стали размашистыми, с затяжкой.
        Кажись, пора Сивелу переходить к более решительным действиям. Он сделал быстрый выпад, отбил удар и сам нанес - попал!
        Горбун пошатнулся, отскочил. На левом плече мгновенно взбугрился шиш с капельками крови.
        Толпа яростно завизжала, а горбун бросился в ответную атаку.
        И опять Сивел уклонился от разящего удара, сильно ответил дубинкой по ноге.
        Горбун отбежал, прихрамывая. В свою очередь, стал выжидать. Притомился, притомился-таки!
        И на ходу перенял тактику противника. Ждать, уклоняясь, и подловить на встречном. В заплывших глазках мелькнула неуверенность.
        Сивел показал влево, ушел вправо. И когда горбун попался на ложное движение, пропустил его мимо себя, втянув живот. А вослед достал дубиной по спине. Горбатого, конечно, лишь могила исправит, но и до могилы можно попытаться выпрямить - вот так и выпрямить, дубиной по спине.
        Горбун брякнулся носом в пыль, выпятив необъятный зад. Сивел не удержался и от души приложил ногой. Горбун пробороздил носом еще с полметра и… повалился набок.
        Сивел бросил дубину. Прыгнул на горбуна сверху, взял руку в захват и стал выворачивать, выворачивать…
        Горбун захрипел от невозможной боли. Заколотил другой рукой по красноватой земле.
        Сивел все выворачивал. «Я т-тебе, горбушка, щас руки-то пообломаю, чтоб не тянул их к чужому!»
        Сухой хруст. Горбун взвыл и обмяк, лишился сознания.
        Толпа разразилась бешеным разноголосием.
        Сивел поднял голову, отвлекшись от поверженного. Кольцо оружных склерингов сузилось до того, что их копья, направленные в победителя, уже касались его. Ну, вот. Одному против тьмы воевать и впрямь невозможно. Прощай, жизнь…
        И тут раздался гортанный возглас. Вождь? Вождь…
        Оружные склеринги отпрянули. Расступились, образовав тесный коридор. По коридору к Сивелу прошествовал морщинистый вождь. Поднял Сивела жестом. Заговорил ровно и тихо.
        Ни словечка не понял Сивел. Да и не столько к нему обращался вождь, сколько к племени. А уж соплеменники поняли своего вождя с точностью до случайного кашля.
        Еще один тесный коридор образовался в сплошной массе оружных склерингов. И - по тому коридору к нему, к Сивелу, шла Чулка. Тяжело, по-утиному переваливаясь, придерживая живот, но улыбаясь… Невредимая! Живая!
        Сивел обнял ее за плечи. Устал…
        Морщинистый вождь снова махнул рукой.
        И там, куда махнул, образовался третий коридор - в ту сторону, откуда пришел Сивел, догоняя похитителя. Морщинистый вождь скрестил руки на груди, дав понять: идите, свободны.
        - Э, нет! - вдруг взвился Сивел, сплюнув под ноги. - Э, нет! Так не пойдет!
        Может, и зря взвился, но слишком за живое задело.
        Что еще?! Мало бледнолицему, что отпускают его с миром, вернув жену? Морщинистый вождь при всей своей невозмутимости опешил. Что еще?!
        - Вождь! - рыкнул Сивел, как давеча. И как давеча поправился: - Великий вождь! Так нечестно!
        Толпа вокруг зароптала. Что себе позволяет этот пусть и могучий, но одинокий бледный-бородатый?!
        - Я договорю? - вопросил вождя Сивел, косясь на взроптавших склерингов.
        Морщинистый вождь повел ладонью. Воцарилась тишина.
        - Значит, гляди… - со всей убедительностью, на которую способен, молвил Сивел.

11
        Сивел с Чулкой плыли вниз по реке уже более двух недель. Приближаясь и приближаясь к морю. Должно бы оно уже… Сивел молил богов, которые забыли о нем, но о которых он вспомнил. Боги, успеть бы к морю! Успеть до того, как Чулка разрешится от бремени. Опыта по части принятия родов у Сивела ни малейшего!
        А море-то при чем?
        Ну, как же! На берегу моря - усадьба за частоколом. В усадьбе свои - братка Белян, несуразный Ленок, Ньял юный, исландцы остальные. Но главное - старица Берит! Жива ли, древняя? Должна быть жива! Она еще всех нас переживет, ведьма! Ведьма или не ведьма, но ведает. Ведает, как дите новорожденное принимать, что делать, с чего начать, как пуповину перекусить, чем обвязать, какую травку целебную приложить. И вообще…

* * *
        Пирога шла ходко и в маневренности была хороша. Сенеки, по счастью, оказались искусными рыбаками. Пироги мастерили отменные - устойчивые в воде, но и быстрые и юркие. Сенеки - вот как звалось племя морщинистого вождя. Племя сенеков. Сам вождь Сивелу и назвал на прощание, когда пирогой отдарился. Ладонь к груди приложил, сказал: «Сенек!», той же ладонью на стайку пирог у причала указал. Потом - на Сивела. Дескать, вот тебе, бледнолицый Гризли, от нас, от сенеков. Выбирай на вкус. Да все они хороши, но - выбирай. Сивел и выбрал. И кажется, не ошибся с выбором. Хотя все хороши.
        Рисковал, конечно, Сивел, заявив после поединка с горбатым верзилой: «Так нечестно!» Но кто не рискует, тот не плывет по реке, а бредет по берегу, спотыкаясь и оскальзываясь. Сивел представил себе, как они с Чулкой уходят от сенеков на своих двоих куда глаза глядят, и содрогнулся. И рискнул рыкнуть:
«Великий вождь! Так нечестно!»
        Нет, ну и вправду! Значит, гляди… Шел Сивел с женой по лесу. Горбатый урод из племени сенеков украл ту жену и к себе поволок. Сивел того урода нашел и в жестоком поединке вернул жену обратно себе. Теперь ему говорят: молодец, так и быть, забирай ее и ступай на все четыре стороны. И всего-то?! А как насчет возмещения ущерба? Он, Сивел, столько времени, сил, нервов затратил, чтобы вернуть жену обратно себе! Да и она, Чулка, пережила жуткое - украли, по лесу от мужа уволокли, в чужом типи спрятали, и пребывала она в неведении, увидит ли когда-нибудь отца своего ребенка! Кстати, еще неизвестно, как ее переживания аукнутся на здоровье первенца… Так что, если по-честному, то племя сенеков задолжало Сивелу, изрядно задолжало. А? Дай ответ, вождь сенеков!
        В общем-то, могло быть три ответа.
        Первый и самый суровый:
        Однако наглость пришлого не знает границ!
        А не порезать ли нам, сенекам, бледнолицего на ремешки для волос? Весьма красиво будет - светлые ремешки из подлинной кожи!
        Второй и более-менее удобоваримый:
        Скажи еще спасибо, что живой! Вали отсюда, пока мы, сенеки, не передумали.
        Наконец, третий, менее остальных возможный, но желательный:
        Ты прав, пришлый! Мы, сенеки, сильно виноваты и готовы потворствовать справедливости именно в твоем понимании.
        Морщинистый вождь ответил не сразу. Думал долго. Или изображал, что думал. В расчете на то, что бледнолицый пришлый сам опомнится и скажет: мол, ну нет так нет, мы с женой тогда пошли подобру-поздорову. Иначе, не ровен час, и не уйдем - ни подобру, ни поздорову.
        Но Сивел уперся. Или все, или ничего! В конце концов, Сивелу нечего терять, кроме… собственной жизни. А приобрести он может… ну, пирогу, на худой конец. Если повезет!
        А и повезло. Гроза не грянула. Вождь сенеков дрогнул уголком рта. Надо понимать, у него такая улыбка? Очень хочется, чтобы так оно и было. Ведь с чего дружба-то начинается?!
        Запас еды в пирогу загрузили. Мясо вяленое, лепешки маисовые. Удочку, само собой, - в пути рыбку половить. Даже лук со стрелами!..

* * *
        Пирога была хороша…
        Другой вопрос: куда приплывет, даже будучи хороша?
        Морщинистый вождь перед отбытием Сивела призвал на берег одного из сенеков, очень пожилого, пепельно-седого. Что-то ему сказал коротко, ладонью указав на отбывающих.
        Сивел было насторожился. Неужто им провожатого навяжут? Не надо никакого провожатого! Знаем мы этих провожатых! Даром что старик будто бы немощный. Устроишься на ночевку, причалив где-нибудь, а поутру проснешься и - ни провожатого, ни пироги. Если вообще проснешься, между прочим.
        Но нет. Призванный вождем пепельно-седой старик оказался большим докой в географии. Сел на песок с щепочкой в пальцах, поманил Сивела: значит, вот смотри, бледнолицый. Долго чертил на песке. Маршрут, пороги, враждебные племена по пути, все такое…
        Вроде уместно получается. Ни враждебных племен, ни порогов, ни всего такого… Река впадает в море. А уж там по бережку надо будет пройти… Сивел прикинул… Вправо надо будет пройти, на юг. Вдоль берега, вдоль берега - пока не объявится на том берегу знакомая усадьба с частоколом. Маршрут дальний, но всякая дорога начинается с того, что делаешь первый шаг и не оглядываешься назад.

* * *
        Широкое и плавное течение реки указывало, что море уже близко. И то! Пора бы. Которые сутки в пути!
        Волнение будоражило Сивела, холмы отступили, и теперь простирались равнины. Река разлилась на протоки. Чайки писком оповещали, что море - вот-вот, вот-вот. Ну, верно! За излучиной и будет, появится! Влажный ветер с запахом водорослей заставлял трепетать ноздри.
        Пирога миновала излучину. Открылось море. Простор и синь! Сивел не удержался и от восторга завопил во все горло. Чулка, сидящая за его спиной, вздрогнула так, что пирогу качнуло. Сивел обернулся, посунулся к ней, огладил:
        - Ну-ну, Чулка, не боись. Это я от радости. От радости я. Видишь, море! Приплыли, Чулка! - Он снова повернулся лицом к простору и сини, широко поведя рукой: - Море, вон оно какое! Ого-го!!!
        И прикусил язык. Зря ты вопил, Сивка, зря! На левом берегу реки, почти у впадения в море кучковались склеринги, дюжины две, не меньше. Отличались они от всех ранее виденных Сивелом краснокожих… м-м… прической. Череп у каждого бритый, но от лба до затылка - гребень вздыбленный, крашенный разнообразно. Чисто петушки!
        И все оружные!
        Петушки мгновенно отреагировали на восторженный крик Сивела, тут же принялись ладить стрелы, натягивать тетиву. Левый берег просто-таки ощетинился стрелами.
        Ну что вы за люди, краснокожие! Почему сразу надо за лук хвататься! Ну, плывет пирога, никому не мешает, никому не угрожает. Видно же, что в ней всего один мужчина и женщина при нем! Почему сразу за лук! Что вы такие… воинственные?! Петушки!
        Сивел резко ударил веслом по воде, разворачивая пирогу к противоположному берегу, к правому. Греб и греб неистово. Там-то, на берегу, можно будет хоть как-то остановиться, оглянуться, взять в руки свой лук…
        Многажды засвистело в воздухе. Туча стрел пронеслась над головой, ударили в воду, булькнули. Перелет!
        Сивел греб и греб! Сейчас! Сейчас, сейчас!
        Снова засвистело. Многажды булькнуло за кормой. Недолет!
        Ну! Ну же! Еще немного, еще чуть-чуть! Третий залп ведь точно накроет!
        Пирога ткнулась носом в песок. Сивел не удержался и снова возопил. И снова от восторга. Наконец-то обернулся. И снова возопил. Но теперь от ярости и отчаяния. Чулка лежала ничком. В правом плече торчала стрела с серыми в крапинку перьями.
        Сивел выпрыгнул из пироги в мокрый песок, сгреб Чулку в охапку и побежал под защиту ближних могучих сосен. Он ощущал дрожь ее тела, трепет дыхания. Жива - это главное. Стрелу из раны не дергать - это главное. Успеть до старицы Берит - это главное.
        Сивел добежал до сосен, укрылся за ними. Снова многажды засвистело. Стрелы вонзились в красноватые стволы, осыпав клочья коры.
        Сивел бережно уложил Чулку на густой мох, бережно перевернул на левый бок. Глянул в лицо. Лицо холодело и как бы удалялось. Чулка дышала. Дышала прерывисто, с всхлипом.
        Боги! Боги, заступники! Сделайте же что-нибудь! Так возопил Сивел, но теперь безмолвно. Какие ж вы, боги, заступники, раз беззащитную душу губите! Не одну душу, две! Мать и дитя! Да есть ли вы на самом деле, боги?! Или выдумали вас кудесники с волхвами? Будьте прокляты вы все!
        - Сейчас, - горячечно зашептал Сивел Чулке. - Я сейчас, сейчас! Я на миг всего!
        Он оставил раненую Чулку и бросился к лодке. Лук со стрелами подобрать! Ибо все же самое и самое главное на сей момент - отбиться от петушков на том берегу. Хотя бы окоротить, дать понять, что не на такого напали! Отпугнуть, ну!
        Нашарил на дне лук и стрелы, не запрыгивая в пирогу, прикрываясь ею от петушков. Наложил стрелу, натянул тетиву. На мгновение привстал, направил оружие в кучковавшихся склерингов и спустил тетиву. Стрела полетела через реку. Попала в цель? Попала! Крик боли и злобный вой на том берегу. Мудрено промахнуться, если ворог столь кучен.
        То-то! Знай наших, новгородских!.. Сивел оглянулся на прибрежный лес, туда, где Чулка. Сейчас, Чулка, сейчас!
        Оглянулся и - снова возопил. Уже на исходе бешенства. В просветах меж стволов мелькнула могучая и высоченная фигура. Склеринг?! Не иначе. Без гребня на бритой башке, но с орлиным пером на макушке. Да сколько ж вас!!!
        А там же Чулка!.. Сивел схватил тяжелое весло из пироги, со звериным рыком метнулся к соснам. Поубиваю!!! Кто бы там ни был, сколько бы их там ни было - поубиваю!!!
        Могучий и высоченный склеринг выступил из-за стволов, поигрывая томагавком, сделал шаг навстречу и принял стойку.
        Сивел мчался на противника с веслом наперевес, крича и крича. Розовая пелена застила налитые кровью глаза. Между ними было двадцать шагов, десять, пять…
        Склеринг вдруг уронил томагавк, всплеснул руками, хлопнул себя по бедрам. А Сивел вдруг понял: то не склеринг. По одежке, по обувке - да. По перу в макушке - да. Но… у склерингов не растут волосы на лице. А у гиганта топорщилась борода чуть ли не по грудь. Светлая борода, русая.
        - Б-б… Братка!!! - возопил Сивел, уронил весло.
        - Сивка!!! - взревел Белян.
        Сивел с размаху влетел в Беляна, повалил на землю. И они покатились, обнявшись. А и вовремя - над головой просвистели стрелы с левого берега, от петушков. И в ответ с правого, с ихнего берега полетели стрелы из-за стволов.
        Кто тут?!
        Свои, свои, Сивка. Торм-молчальник, юный Ньял, Гуннар-степенный, Свен-рукастый, Гру-корсар, Канут-кубарь. И Ленок, конечно! Как же без него?! Сейчас, правда, в типи отлеживается Ленок. Давеча стрела в колено попала. Но жив, жив, курилка. Зато и все остальные наши тоже здесь. Так что одолеем кайюгов с тускарорами, одолеем!
        Какие еще наши?!
        Массачузы! Они теперь наши. А мы на их земле, то бишь на своей. Породнились мы с родом Совы, ну, помнишь, Зуб Щуки, Черная Сова…
        А там, на левом берегу?
        Вот как раз кайюги с тускарорами! Воинственные такие…
        Да уж что есть, то есть. Сивел убедился…
        - Берит! - первое, что прохрипел Сивел. - Жива?! Нет?!
        - Что ей сделается, братка! Еще всех нас переживет!
        Эпилог
        - А вождь у нас…
        - Погодь, Ленок! Какой вождь?!
        - Да мы ж теперь одним племенем живем. Все одно нас мало, да и женок мы от склерингов взяли. Вон, Белян у нас тоже женатый!
        - Белян? И братку женки окрутили? Хотя… Давно ему пора.
        Ленок хмыкнул. Да кого не окрутят-то? Когда ходят, почти в чем мать родила…
        - Да я вот… - Ленок замялся. - Вот подумываю вторую женку взять. А что? Тут можно, - и он блаженно улыбнулся.
        - Да ты, точно кот! Может, тебе склеринги и имя уже дали свое?
        - Ха! А то! Я у них Волосатое Лицо! А Белян у них - Белый Столб! А Канут…
        - А я, Ленок, - теперь Гризли! - Сивел оскалился и зарычал, толкнув Ленка в грудь.
        - Кто такой?
        - Медведь такой! - Сивел залез за пазуху, достал шнурок с когтями гризли. И когда только Чулка успела?
        - А чо, Сивка? Мы и вид прежний вскорости потеряем. Да и разве выдюжишь тут среди склерингов, если со всеми биться будешь? Нас, вон, всего-то осталось… - Ленок криво ухмыльнулся.
        - Ах, да! - опомнился Сивел. - Так кто вождь? Черная Сова?
        - Черная Сова нынче охотится в полях вечной охоты, - придал лицу приличествующую скорбь Ленок. - Громкий Ворон еще год назад его ухайдакал. Томагавком, на поединке.
        - Что, Громкий Ворон нынче в вождях? - качал головой Сивел. - Худо! Тогда я лучше обратно подамся, хоть в племя Насыпных Холмов!
        - Какое такое племя?
        - Да ты не знаешь… Так кто в вождях-то?! Говори, не томи! Ленок!
        - Охолони, Сивка. Не Громкий Ворон, не он. Конечно, попытался на первых порах, ан мы сообща его скинули. Тож ушел… насовсем…
        - Сообща - это с кем?
        - Ну, Олений Рог на нашу сторону встал. И Зуб Щуки. И Сильный Бизон…
        - А… А Быстрый Волк?! - припоминал Сивел. - Он как? Он что, против нас стал?! Он вообще вернулся после того, как меня спровадил? Или сгинул в пути?
        - О чем и толкую! - хитрил глазом Ленок, усмехался в жидкую бороденку. - Не-ет, не сгинул!
        - Да ну?!
        - Ну да!
        - Он же молодой еще, Быстрый Волк-то!
        - Это у него пройдет. С возрастом. А так - справный вождь получился. И с нами крепко дружен. Еще б! Все-таки породнились!.. Васек, Васек! Ну-ка поди! - позвал Ленок куда-то под стол.
        Из-под стола выполз ранее таившийся там малышок. Годика два. Нос не курнос, с горбинкой нос. А глаза васильковые!
        - Скажи дядьке «здрав будь», Васек! - Ленок приосанился, приосанился.
        - Здлав буть! - проговорил малышок и тут же снова спрятался под стол.
        - Разведчик растет! - довольно хмыкнул Ленок. - Гляди-ка, мы тут, в типи, второй час сидим, вечеряем, а ты и не заподозрил, что кто-то у тебя под ногами есть. А?
        - Ну да, в общем… - признал Сивел. - Васек, значит?
        - Ну, а как? Васек, конечно. Василек! Цвет глаз видел? То-то! А по-ихнему - Осколок Льда.
        Сивел тревожно обернулся, прислушался. Снаружи, в ближнем типи старица Берит колдовала над беспамятной Чулкой. Стрелу извлекла с бормотанием и шепотом. Приложила кашицу какую-то изо рта - жевала долго коренья какие-то. Черная кровь из раны хлынула. Но тут же утихла, унялась. А Чулка пришла в себя. И тут же заметалась судорожно, выгибая спину и тужась. Завыла по-женски.
        Берит бросила острый взгляд исподлобья на мнущегося у входа в типи Сивела, выгнала жестом. Дескать, пошел вон, погуляй пока. Не мужское дело при этом сейчас быть.
        Сивел пошел вон. Бродил и бродил по стойбищу. Никого толком не встретил. Все мужчины на реке - кайюгов и тускароров бьют. Новгородцы с исландцами там же - изрядная подмога нашим.
        А Сивелу братка Белян наказал в стойбище остаться:
        - Отдыхай, братка. Намучился ты. Мы уж сами справимся. Да справимся, справимся! Ты при жене побудь. Заодно и последи, чтобы все тут было… В общем, понимаешь… Что ж я, не понимаю, что ли!
        Эх, братка старший! Эх, Белян! Славно, что ты есть у Сивела!
        Сивел послонялся по опустевшему стойбищу. Вот у типи, где Берит над Чулкой колдовала, поотирался. Вслушивался - в близкие стоны из типи и в дальние шумы битвы на речке. Места себе не находил.
        Тут калика Ленок и окликнул:
        - Водицы бы принес, а?! Или совсем жалости никакой к давнему другу!
        Сивел принес воды в кожаном бурдюке. Напоил. Сел. Говорить стали. Так и проговорили. Вот уже второй час, третий пошел… А Сивел все отвлекался, прислушиваясь наружу. Больше по инерции глаголил, больше прислушивался.
        Глаголил:
        - Разведчик, значит? Это дельно! Нам разведчики нужны будут. Я ведь, Ленок, много исходил по Винланду-то. Богатая земля. Изрядно богатая. И склеринги не все столь кровожадны, как викинги про них бают. Нет, конечно, племя Насыпных Холмов - еще то! Однако если с остальными задружиться, то и оно притихнет. Куда денется!
        - С остальными? - вопрошал Ленок, требуя подробности.
        - Да там много… Во всякой земле свое племя живет. И чиктэзы такие. Трусоваты малость, но вообще неплохие. Быстрый Волк их знает… За нас, значит, будут. Еще сенеки. Эти и вовсе! Ленок, я один к ним явился и не оружный! А вождь ихний мне пирогу отдарил!.. Еще вако такие где-то на севере. Сам не видел, но Чулка знает, она ихнего племени. Так что и они за нас будут.
        - Да таким манером мы ж весь Винланд под себя подберем! - вдохновился Ленок.
        - А то! Еще как подберем! Да если б еще кузню сотворить! Они ж почти все дикие, железа не знают! А оно нам надобно! - Сивел вздохнул. - Ну, не сразу, не вдруг. Годы пройдут, дети вырастут. Эх, наших бы сюда, новгородских… - Сивел вздохнул еще горше, вспомнив отца и мать.
        Кстати, о детях! Чего ж о внуках-правнуках загадывать, когда не очевидно, что там, в ближнем типи, где старица Берит колдует над Чулкой.
        Сивел воздел палец, остерегая Ленка от речи. Вслушался. Или почудилось?
        Не почудилось. Чулка крикнула. Истово крикнула. И стихла. И тут же кто-то замяукал плачуще. Ну чисто котенок! Истошный такой, обиженный на всех. Куда, мол, вы меня вытащили?! Столь тепло и уютно внутри, а меня - на свет божий! Ну?! И что тут у вас?! Ой, до чего ж ново и страшно! Обратно хочу!
        - Мя-а-а!!! Мя-а-а!!!
        Сивел, позабыв про все, вскочил, ринулся наружу. Берит держала на руках маленький красный комочек, улыбка разгладила ее морщинистое лицо:
        - Сын у тебя, сын, добрый молодец!
        Сивел поглядел на хнычущее существо, радость захлестнула его грудь. Еще что-то заскребло в душе. Он оглянулся, ища глазами меч, не нашел, потом вытянул руки и повернул сына лицом к солнцу. Губы зашептали забытые слова молитвы Яриле.
        А вокруг стояли скуластые женщины, а на горизонте зеленели холмы Винланда.
        notes
1
        Христиане.

2
        Боевой корабль викингов с драконьей головой на носу.

3
        Вождь.

4
        Ирландия.

5
        Народное собрание.

6
        Большое скандинавское торговое судно.

7
        Остров Ньюфаундленд.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к