Багровый рассвет Виталий Винтер
        Несколько десятилетий прошло с тех пор, как внезапное таяние полярных льдов кардинально изменило карту планеты Земля. Весь привычный мир рухнул и над обломками того, что называли цивилизацией, сомкнулись соленые волны - равнодушно бьющиеся о новые, ставшие еще теснее для многих берега.
        Подхорунжий Вовка Щербаков коренной островитянин острова Крым и его напарник, беженец с материка, младший урядник Саша Заставский просто пытались выжить и выполнить долг защиты своего скудного клочка земли. Надеясь только на себя и далекую искорку имперской орбитальной платформы. В гуще этой земной каши внезапно оказывается пилот и орбитальной станции, сбитой неведомыми пришельцам, капитан Анатолий Ледов.
        Старого мира больше нет, а жить и пытаться строить будущее нужно сейчас… Смогут ли пройти обычные люди сквозь плен и огонь бесконечных сражений, в которых враг может оказаться совсем не тем, с кем они сражались…
        Драйвовый постапокалипсис. Динамичное повествование в духе блокбастеров насыщено подробными описаниями боевой работы пехоты, флота, и космических войск.
        Виталий Винтер
        Багровый рассвет
        Глава 1
        Жара сводила с ума, а раскалённый жёлтый мяч солнца, словно сговорившись с облаками, нестерпимо сиял в полуденном безоблачном небе. Подхорунжий Вовка Щербаков вытер рукавом затёртой камуфляжной куртки мокрое лицо, попытался осторожно перевалиться на другой бок и тут же зашипел не хуже яйца на сковородке. Пыльная, выжженная земля вокруг, похоже, раскалилась, как та самая сковорода, только вместо яиц на ней жарилась побелевшая от зноя трава да высушенные до желтизны колючки вперемешку с толстыми стеблями амброзии, а в качестве желтков подгорала пара погранцов Тмутараканского войска.
        Вовка с надеждой обвёл взглядом спокойную и словно стеклянную поверхность моря, на которой играли золотые блики солнечных лучей, наслаждающихся отсутствием волн. Бриза, который развеял бы тягучую жару, к сожалению, не предвиделось. А из безоблачных светло-голубых небес смотрели вниз, на его страдания, не мигая, неподвижные искорки имперских спутников и орбитальной платформы. Запроливная империя была единственным союзником островной Республики, да и то только потому, что ей было выгоднее поддерживать их, чем пытаться договориться с Чёрным Халифатом. У имперцев западные рубежи северного средиземноморья считались спокойными - почти что курортом. Не то что ядерный рубеж с Поднебесной, возникший в самом начале этого безумия после оккупации Дальнего Востока ханьцами. Теперь по кордонной линии восточнее Новосибирска раскинулись обширные ядерные пустоши, отсёкшие захваченные территории от имперской метрополии. Туда без надобности ни те, ни другие не суются. Болтают, что Камчатку, ставшую также очередным островом, Поднебесная захватить не успела - те смогли договориться и перейти под руку
британско-амерской Федерации. А переоценивать свои возможности, окружая себя со всех сторон врагами, в очередной реинкарнации Поднебесной, видимо, не стремились и спустили потерю лакомого куска, вытянутого прямо из пасти, на тормозах - заключив до поры до времени договоры о замирении с наглыми северными янки. И так отхватили порядочный кусок - включая затопленные территории.
        Вовка вновь оглядел пустынные воды перед собой. Возле берега вода казалась особенно тёмной от обилия разросшихся в последнее время водорослей, занявших огромные площади. Поговаривали, что во многих местах возле берега они создали ковёр, который поглощает солнечный свет. Из-за этого рыба почти пропала, а на винтах ходить в море стало довольно проблематично. В последнее время всё стало проблематичным, что поделаешь - три десятка лет назад, во времена Потопа, цивилизация рухнула на колени, а сейчас, похоже, окончательно ложится в полузатопленную могилу. Всего стало не хватать: начиная с медикаментов и заканчивая водой, продовольствием. Да уж, но другой жизни подхорунжий, если честно, и не помнил даже. Ему, как и многим, с самого детства приходилось бороться, чтобы выжить.
        Всё-таки, набравшись смелости, Вовка осторожно перевалился на бок и оглянулся, не скрывая раздражения, на выжженную жёлтую степь, начинавшуюся позади их позиций. Она раскинулась до горизонта - тая в вязком душном тумане, словно мираж, захламлённая ажурными, ржавыми столбами электропередач и парой ветряков с неподвижными, густо посечёнными осколками лопастями. Всё стояло на своих местах. Не хватало только одного - самого главного. Вот уже пятые сутки Щербаков и его напарник Сашка загорали на этом берегу, а по плану их ещё вчера до полудня должны были сменить. Однако БМП со сменщиками так и не появлялась. Облизав потрескавшиеся губы, он осторожно подёргал прицепленную на ремне флягу. Та слабо булькнула - развеяв его наивные мечты о лишнем глотке воды. Воды осталось на самом донышке, всего на пару глотков, и их придётся экономить - достать ещё можно было только на базе. Хотя, казалось бы, море рядом - воды завались, но опреснительные таблетки - дорого, а копать колодец без толку - кругом одни солончаки. Потому до самых гор никто и не селится - пустыня.
        Вовка тяжело вздохнул и снова уставился в сторону моря. Было просто невыносимо жарко, скучно, и зверски хотелось курить. Только табак запретили больше года назад… Ставка очередного гетмана чудила по полной - выдавая идиотские приказы один за другим. Так и в этот раз - курение объявили не модным, ухудшающим и без того хлипкую экосистему, пороком, усугубляющим выбросами углекислого газа парниковый эффект и растапливающим остатки ледников. Типа они в такую жару ещё где-то остались. Да ещё напарник достался… Вовка криво посмотрел на своего соседа по несчастью и ещё острее почувствовал жизненную несправедливость, просто заскворчавшую где-то у него внутри от палящего со всех сторон жара. Напарник сладко посапывал метрах в пяти под дистрофически сморщенными жёлтыми кустиками, устроив голову на тубусе реактивного пехотного огнемёта «Шмель».
        Они были совершенно разные с виду, худой и быстрый, загорелый дочерна, общительный Сашка и высокий, мускулистый и кареглазый Вовка, отлично ладили и понимали друг друга с полуслова.
        «Всё-таки пофигистический народ эти с материка, - подумал подхорунжий. - Дрыхнет без задних ног, и нет ему дела до пропавшей смены и оставшихся паре глотков воды». Сам он родился на Острове и был местным, что, в принципе, не играло в Войске никакой роли, но у него было всё же какое-то особое чувство гордости за свою непокорённую землю.
        Он ещё раз тяжело вздохнул, проглатывая несправедливость. Задумался и устало улыбнулся. Тоже мне расстройство и проблема. Правда, если вдуматься, и проблемой это было назвать трудно - просто мелкие неприятности. Много лет прошло с тех пор, как всё рухнуло, и над обломками того, что называли цивилизацией, сомкнулись солёные волны - равнодушно бьющиеся о новые, ставшие ещё теснее для многих берега. После того как растаяли ледники, уровень моря поднялся, и оно затопило половину городов, а устье Днепра до Днепрогэса стало чуть ли не морским заливом. Исчезли, а если точнее, опустились на дно Чёрного и Азовского морей бывшие Херсонская, Запорожская и Николаевская области, часть Донецкой и Одесской областей. Новая Одесса возродилась на обновлённом побережье, но и перенос не смог помочь ей возродить свободный и богатый город-порт. И ныне она лежит в руинах после череды десантов и попеременного захвата враждующими государствами. Остров тоже потерял часть низменных территорий: ушла на дно низменность к северу, исчезла лежавшая за Керченским проливом Кубань, Ростов ушёл на дно, словно его и не было, а устье
Дона, разлившись, соединилось с Каспийским морем, увеличившимся вдвое и раскинувшим, словно жадные руки, новообразованные заливы, бывшие не так давно руслами крупных рек. Да, кто ещё помнит такие города, как Лондон и Венеция, а также полностью исчезнувшую Данию с Голландией? Все эти названия и ему самому, за неполных три десятка прошедших лет, почти ничего не говорили - только равнодушные строки в истрёпанных, вдвое, а то и втрое старших его самого учебниках, да невнятные и тревожные детские воспоминания. Старого мира больше нет, а жить нужно сейчас… Или хотя бы попробовать жить дальше, как они тут на Острове пытаются не одно десятилетие. Правда, кто им даст в мире и спокойствии жить дальше?! В сошедшем с ума и жаждущем крови мире?!
        Он вспомнил детство и рассказы тех, кто пережил кошмар Потопа и десятилетий непрекращающихся, до сегодняшнего дня, войн. Жизнь на Острове чаще всего коротка и бесшабашна. Люди, умудрившись пережить очередную стычку, каких всегда случалось немало, становились сызмальства словно существами особой породы - привыкая не бояться ни Бога, ни Дьявола и жить только сегодняшним днём. Если остались руки-ноги целыми, а голова ещё на плечах - о чём можно мечтать?! Что-то изменить в завтрашнем дне всё равно не суждено. Многие пытались что-то изменить, но жить при этом просто забывали и уходили в небытие. Остров превратился в один монолитный клан - войсковое братство, подчиняющееся в отношении тех, кто приходил извне, только одному правилу: если есть сомнения - следует уничтожить. Целей сам будешь, а уж потом прав был или нет - на небесах разберут.
        Как-то быстро всё пошло ко дну - неизбежно и монотонно, как течение самого времени. После скорого развала экономики и агрохозяйства начались волнения. Череда войн и конфликтов между Новороссийской Федерацией и обеими Незалежными друг от друга и здравого смысла Украинами унесли куда больше народа, чем сама климатическая катастрофа. Вовкин напарник был откуда-то из-за залива. Спрашивать, от какой из враждующих сторон явилось пополнение, в Островной Республике было не принято. Главное - беженцы шли охотно в Войско и помогали отбиваться от бесконечных десантов Чёрного Халифата. Но и без того было понятно, с кем он бился там. Теперь-то за заливом вроде стало поспокойней, но только после того, как «чёрные» надавали обоим западным гособразованиям по полной программе у Новой Одессы - перетопив оставшийся флот и высадив десант. Чтобы выбить окопавшийся там десант, пришлось, скрепя сердце, договариваться друг с другом и - о кощунство! - просить помощи у злых имперцев, а те просто-напросто попросили посодействовать своих союзников - федералов с востока. Но ничего с того хорошего не вышло. После помощи сразу
стали орать, что имперцы с союзниками только о том и мечтают, как захапать соседские проблемы и территории в свой рвущийся от них карман. И всё началось сызнова, хотя, по правде говоря, и не прекращалось уже который десяток лет.
        За проливом к западу расстилались земли, как было принято величать их на Острове, - «несостоявшихся государств». Которые, как говорил его сотник: «И дать людям жить не способны, и умереть никак не могут», - всё время, цепляясь за образы разнообразных внешних врагов, не дающих им нормально существовать. Напарник Сашка был ещё менее многословным, но как-то раз коротко сказал ему: «Нельзя оживить то, чего никогда и не было». Единственные союзные Острову и имперцам территории лежали за проливом на востоке, словно буфер между коронной имперской территорией и поражёнными словно массовой болезнью идиотизма и ненависти к соседям и братьям в прошлом западными гособразованиями.
        Щербаков отбросил закипевшие в раскалившейся голове мысли и, осторожно вдохнув полной грудью обжигающий воздух, приподнял тяжёлый приклад снайперской ОСВ-96. Припал, поморщившись, к снайперскому прицелу - резина окуляра обожгла кожу словно раскалённым железом. Привычно устроив приклад на плече, он повёл толстым стволом, увенчанным пламегасителем, медленно просеивая, сквозь приближение оптики, пустынную черноморскую гладь. Безветрие превратило море в подобие огромной линзы. Эта линза ослепительно отражала жар, и горизонт почти исчезал, растворяясь в расплывавшейся дымке миражей. Насколько можно было судить - горизонт был чист. Впрочем, как и все последние пять дней…
        Напарник зашевелился и, потянувшись, издал протяжный рёв хорошо отдохнувшего человека - вполне довольного жизнью.
        - Младший урядник Заставский! Попрошу не демаскировать нашу позицию! - сказал подхорунжий, откровенно обрадовавшийся проснувшемуся собеседнику.
        У напарника было загорелое до черноты и небритое, заспанное лицо с весело сверкавшими серыми глазами.
        - Ещё скажи, шо тута наша погранзастава или, ещё лучше, таможенный пост, - весело осклабился из своего куста Сашка.
        - Ага, и чёрные контрабандисты придут. Увидят тебя и дадут нам на лапу чёрных и экологически чистых динаров.
        - Да уж, эти дадут… - протянул напарник.
        Он, нагнув выбеленную солнцем голову, пошарил в жёлтой траве.
        - Смотри, шо нашёл! - загоревшая до черноты рука Сашки сжимала изодранный разноцветный газетный лист. - Лежит тут, наверное, лет десять, с самого Потопа, если не больше. Слушай, почитаю тебе международные новости.
        Он затараторил, фальшиво серьёзным тоном:
        - Правительство Голландии сообщает об успешном выполнении очередного проекта, отобравшего у моря пятнадцать квадратных километров, пригодных для рекультивации земель. Западно-Амстердамская дамба стала одним из крупнейших проектов, реализованных в пятом десятилетии двадцать первого века…
        Вовка устало перебил его:
        - Нету больше ни Голландии, ни Амстердама! Одними из первых булькнули, - медленно сказал он, пытаясь найти хоть какое-то подобие тени за дистрофическими кустиками и одновременно, безнадёжно, гоняя горячий воздух потрескавшимся листком клёна, неизвестно, каким образом очутившимся в переплетении травы. - Не помогли эти дамбы, когда океан на пару десятков метров подпрыгнул. - И, помолчав, с презрением оглядев кленовый листок, кинул тот вниз с крутого ската берега к воде и добавил: - Перед самым развалом вроде говорили, что дёрнули они все в Африку. В бывших колониях своих, небось, дамбы опять строят…
        - Если им дадут что-то там строить, как и нам тут. Глянь в свою оптику, - вдруг совершенно другим голосом сказал Сашка. - Вроде на горизонте что-то объявилось…
        Мгновенно подобравшись и вскинувшись, Вовка припал к раскалённой резинке прицела. Вдали появилась чёрная расплывчатая точка. Уже можно было разглядеть, как она стремительно двигалась в их сторону, оставляя белый пенный след за собой. Через несколько секунд она выскочила из марева миражей и подхорунжий разглядел, что это катер на воздушной подушке. Он нёсся, полускрывшись в облаке поднятой винтами водяной взвеси, сверкающей в солнечном свете. Два винта на корме толкали катер вперёд, бешено вращаясь, превратившись в сверкающие круги. Через минуту стало ясно, что катер нацелился прямо на их участок пляжа. Вовка приготовился - защёлкнул в паз винтовки полный магазин красноголовых бронебойных пуль. Шум моторов стал уже отчётливо слышен на берегу. Катер, сбросив обороты, повернул параллельно берегу и направил в его сторону носовую башню, словно осторожная ищейка принюхиваясь к безмолвному пляжу, стволом автоматической пушки, увенчанным хищным пламегасителем. Теперь катер отделяло от них не более полуверсты, и можно было определить его тип. Вовка, пошевелив губами, припоминал полустёртые в голове уроки в
учебке их коша. Похоже, это был малый разведкатер типа «Синоп». Подушка, два винта, полусфера башни на носу с тридцатисемимиллиметровым артавтоматом и горбик надстройки в середине над мечущимися во встречных порывах ветра радиоантеннами. Венчал всё это безобразие чёрный флаг с полумесяцем - символом Халифата. Минимум брони, дизельные двигатели, рассчитанные на небольшой радиус действия. Лёгкий и дешёвый скаут. Видимо, удостоверившись в необитаемости берега, катер резко вильнул и направился прямиком к песчаному пляжу. Винты тихо шуршали, на экономичном ходу, не поднимая больше туч морской воды за кормой.
        Напарник, без слов, уже скрылся где-то в зарослях жёлтых, дистрофичных кустов в пятидесяти метрах от их лёжки.
        До берега оставалось метров двести, когда боковой люк надстройки откинулся и на тесную палубу вылезли шестеро в бледных жёлто-серых полосатых маскхалатах. За ними вылез ещё один в чёрной униформе с тускло блеснувшими серебром нашивками на рукавах. Чёрный был, видимо, из команды катера, а остальные - разведгруппа. Да не просто разведгруппа - Вовка чуть не присвистнул от удивления, - а, судя по украшавшим всех усам и сбритым бородам, это были янычары. Всё понятно, за одним исключением: очередная ли это террор-группа «чёрных» либо первая ласточка большого десанта. Одно было точно - катер спустили с более крупной посудины неподалёку. Сам добраться сюда от Трапезунда он точно был не в состоянии.
        Тем временем столпившиеся на палубе янычары стали оживлённо совещаться. Точнее, общались, энергично показывая руками в сторону берега, только двое: чёрный и один из полосатых, видимо старший группы.
        «Молодцы! Будет проще целиться», - мысленно похвалил их подхорунжий, поплотнее прижав приклад к плечу. Он прильнул к окуляру прицела, словно пытаясь срастись со своей винтовкой. Пора было ставить крупнокалиберную точку в оживлённом споре на катере. Попасть в цель с двухсот метров из его артиллерии было не так уж и сложно. Однако было одно «но» - целью был тонкий ствол, время от времени резко меняющий своё положение при повороте тускло отсвечивавшей поцарапанной башни. Помнится, ещё в учебке, они попадали с полутора километров в мишень сорок на сорок. Тут, правда, второго шанса ему вряд ли дадут.
        Задержав дыхание, Вовка плавно нажал спусковую скобу, и жёсткая отдача ударила в плечо. Конический кусок металла калибра 12,7 с начинкой из обеднённого урана понёсся вперёд, разогнавшись до сверхзвуковой скорости. Через мгновение яркий сноп искр расцвёл на основании ствола орудия. Ствол, к сожалению, не перебило, но заметно согнуло. Ещё два выстрела разметали застывших с открытыми ртами десантников. Затем корпус катера исчез в облаке жёлтого пламени. Оно скрыло всё от глаз и ударило резким взрывом по ушам.
        Когда облако опало, то на воде горел и дымился обугленный остов, который меньше всего походил на злонамеренного нарушителя тмутараканских границ. Один из уцелевших винтов всё ещё бешено вращался в переплетении погнутых стоек, кромсая покорёженными лопастями палубу на баке, дико визжа и искря. Второй же начисто срезало взрывом. Взрыв раскурочил рубку, и она вздулась, словно огромный бронированный пузырь, испускающий из выбитых глазниц узких иллюминаторов весёлые жёлтые языки пламени. Башня с носа катера исчезла - словно срезанная гигантским лезвием. Подхорунжий неспешно просеял воду поблизости пылающего остова, но чудес не бывает. Так что не стоило беспокоиться об оставшихся на палубе - выживших не было. После взрыва термобарической ракеты получается такая ударная волна пополам с избыточным давлением, что возле катера в радиусе пятидесяти метров и рыбы-то вряд ли выжили, если они тут ещё водились. Но лучше перестраховаться! Кто их, этих «чёрных», знает - поговаривают, что их там, за морем, всех поголовно генномодифицировали по военной надобности. Им теперь и море по… Ну по это самое. Но, как
говорится, по теперешним временам - тот побеждает, у кого больше вёсел. Ну, а у «чёрных» - то гребцов с вёслами завались. А у нас, грустно пронеслось в голове, хоть и остров - флоту нету. Совсем, весь смодернизировали ещё перед Потопом под корень. Только и можем сейчас, что отбиваться из последних сил.
        Тягучий чёрный дым, нагоняя тоску, поднимался над спокойно дрейфовавшей развалиной, и не думавшей тонуть, как все нормальные корабли её класса после попадания объёмного боезаряда. И предательски пушистый толстый столб дыма всё выше тянулся в чистое небо большим восклицательным знаком, где точкой стал всё сильнее разгорающийся пожар на бывшем нарушителе границ.
        «Ну, что там может так гореть? - с печалью о премиальных подумал Щербаков. - Вроде ж рапсовый дизель так гореть не должен?!»
        Из завядшего кустарника, метрах в тридцати от Вовки, появился с трубой на плече растерянный Сашка и выразительно пожал плечами. Подхорунжий закатил глаза к небу и показал пальцем сначала на него, затем ткнул себя в мокрый на груди камуфляж и выразительно провёл ладонью по горлу. Вот снайпер - это ж надо попасть прямо в открытый люк. Вот катер так и полыхает, а тонуть и не собирается. Плакали теперь их премиальные. За такое загрязнение атмосферы ещё и влетит по полной. Будь прокляты эти глупые правила, которые взялись вводить в столице с упорством, достойным другого применения. Безалаберные попытки спасти то, что уже погибло. Какое уж тут загрязнение атмосферы, когда с небес сыплются с завидным постоянством лазерные копья вперемешку с «облегчёнными» ядерными боеголовками?!
        С моря подул слабый пока ещё ветерок, размазывая жирный столб дыма в сторону суши. А на западе, откуда прибыл незваный гость, горизонт потемнел - закрыв чёрными грозовыми тучами яркий шар солнца. Там засверкали молнии, а вместе с ними с неба ударили малиновые лучи орбитальных лазеров. Лучи резали расползшиеся веером, торопливо ползущие к берегу, десантные суда «чёрных». Но не только тяжёлые, набухшие влагой тучи смогли добраться до берега. С первыми тяжёлыми каплями, упавшими на обожжённую землю из низких долгожданных туч, упали и реактивные снаряды, подняв в воздух с узкой полоски пляжа тонны земли и песка. Впрочем, всё это быстро опало, прибитое начавшимся ливнем. Первым за последние пять лет. Дождь всё усиливался, скрывая за сплошной стеной дымящийся лунный пейзаж на берегу и две фигуры, быстро бегущие вдалеке по мокрой степи.
        «А сменить нас так и не успели», - пронеслось у подхорунжего в голове, когда цепочка разрывов взметнулась прямо перед ними, раскрыв объятия грязно-красных лепестков фугасных цветков и погасив сознание ударом горячей волны скомканного воздуха.
        …Сознание возвращалось к подхорунжему медленно и болезненно. Голова трещала и, казалось, разламывалась, как корпуса судов Старого флота, догнивающие там, где когда-то была Свевастопольская бухта. Приподнявшись на дрожащих локтях, подхорунжий со стоном привалился к шершавому дрожащему борту. В голове гудело. Руки были скованы ржавыми наручниками. Он попытался понять, где находится. Узкая два на два комната, а точнее каюта, освещалась бледными зеленоватыми лучами, проникающими через узкий, расположенный под самым потолком, круглый иллюминатор. Зеленоватым светом иллюминатор был обязан проносящемуся снаружи бесконечным потоком переплетению «чёрных» водорослей вперемешку с тонкими бусинками воздушных пузырей. Было тяжело дышать - спёртый, застоявшийся воздух вонял сыростью и сероводородом гниющих водорослей.
        В оглушённом мозгу всплыла одна-единственная мысль: «плен». Затем его накрыло волной полного равнодушия к происходящему. Всё вокруг уже не имело никакого значения. Попасть в плен к «чёрным» - худшего нельзя было и представить. Его ожидали каторжные работы на одной из плавучих рыбных ферм возле Галлиполи или подводные рудники, а возможно и настоящий ад на одном из бесчисленного количества гнилых островов возле Истанбула или в заливе Грузинского Рога. В обоих случаях протянуть там больше пары месяцев не удастся, а уж о побеге и думать не стоило - кругом вода. Домой-то по теперешним временам пешком не дойдёшь. Но если его нашли на берегу, то они знали, кто он. И всё-таки забрали с собой, а янычары не брали в полон островников из Войска, и те отвечали им взаимностью. Зачем?! Затем…
        Вовка сильно ударил затылком о стену, отозвавшуюся гулким эхом - амба.
        Внезапно, в ровный перестук лениво молотящих где-то вдали дизелей и монотонный плеск волн за ржавым бортом ворвались торопливые шаги, приближавшиеся к его камере. Подхорунжий сглотнул и замер, ожидая неизбежного. Шаги замерли за дверью, сменившись скрежетом несмазанного замка. Изъеденная ржавыми потёками дверь резко отворилась, и оттуда, ослепив подхорунжего, хлынул поток яркого электрического света. В дверном проёме возникли три фигуры. Вовка, щурясь, различил на двух стоящих по бокам стандартный полосатый камуфляж. Воронёные стволы штурмвинтовок глядели в пол. Фигура в центре, в чёрном кителе с золотыми нашивками, шагнула вперёд в полумрак каюты.
        «Секбанбаши корпуса янычар», - мрачно пронеслось в голове у Щербакова.
        Узкое интеллигентное лицо с аккуратно подстриженными длинными усами и сбритой бородой показалось ему смутно знакомым. Вот только те янычары, которых он видел, оставались живыми не больше десятка секунд, и видел он их только в перекрестье прицела. И тут он вспомнил:
        «Стоп! Да это же тот самый офицер с катера… Не может быть!»
        Увидев растерянность на лице пленника, секбанбаши плотоядно усмехнулся, обнажив ряды остро заточенных белоснежных зубов - новая мода в Халифате. И начал расстёгивать тугой воротник ладно сидящего на его поджарой фигуре кителя.
        - Удывился?! Да, там был я… - Секбанбаши медленно оттянул воротник, оголив шею, на которой в переплетении шрамов топорщились, белеющие в полумраке, ряды жаберных щелей.
        Вовка невольно отпрянул к стене. Мутант. Значит всё-таки правду говорят, что в Халифате решились-таки на кардинальный проект трансформации человеческого организма для оптимального использования гидросферы.
        Мутант-янычар осклабился, увидев проснувшиеся огоньки страха в глазах подхорунжего, и, коротко кивнув замершей у входа охране, с усмешкой сказал:
        - Нэ бойся, всё будет хорошо.
        Это отнюдь не успокоило подхорунжего, потому что охранники, метнувшиеся к нему со скоростью торпед, тут же схватили его под руки. Встряхнув подхорунжего как следует, полосатые, приподняв, потащили его по узким коридорам вслед за резво шагающим утопленничком-секбанбаши.
        Через пару минут казавшийся нескончаемым лабиринт затхлых коридоров закончился крутым трапом. Охранники, ничуть не запыхавшись и не сбавляя темпа, потащили его наверх прямо к прямоугольнику голубого безоблачного неба. Вовка, содрогнувшись, догадался, что и эти двое наверняка как-то модернизированы. Тащить его восемьдесят кило так, словно пушинку, могли только наколотые армейским боевым коктейлем быки. Да вот только в Чёрном Халифате эти фармакологические игрушки категорически запрещены и лечатся соответственно - срубанием головы. Его вытолкнули наверх и потащили по накренившейся вбок и в сторону носа палубе к высокой надстройке на корме судна, являвшегося, вероятно, в далёкие мирные времена обычным сухогрузом. Исхитрившись обернуться, он увидел, что слева, у самого носа, в палубе зияет огромный оплавившийся кратер с загнутыми вниз листами металла, размягчёнными жаром. Теперь становилось понятно, почему такой крен и подтопленные иллюминаторы - зацепили союзнички с орбиты своими лазерами. Милое дело, оказывается. А задумывались-то эти лазеры для совсем других целей - погодку людям подправлять, где
дождик сделать, где тучку отогнать. Но получилось как всегда…
        Подхорунжего подтащили к рубке и грубо втолкнули в открытую дверь вслед за шагнувшим внутрь секбанбаши. Он уставился на небольшую группу что-то возбуждённо обсуждавших на своём гортанном языке морских офицеров Халифата. Все они, как и секбанбаши, были одеты в чёрное.
        Его появление прервало оживлённый спор, и обе стороны уставились друг на друга в гробовом молчании, которое прервал пожилой, седеющий янычар. Нашивки его Вовка не разглядел, но, судя по почтительному поклону секбанбаши, доставившего его сюда, он был здесь главным.
        - Приветствую вас на борту «Девширме»*, воин эль-Машрика*. Я сераскир* магрибского экспедиционного корпуса Абдул-Меджид, - с мягким акцентом произнёс офицер стоявшему с отвисшей челюстью подхорунжему. - Ситуация немного изменилась, и вам, наверное, лучше будет самому услышать это. - Он сделал жест в сторону ряда мониторов, моргающих в глубине рубки.
        Один из стоящих услужливо развернул тонкий экран с вмонтированной камерой в его сторону, и Вовка увидел картинку. В узком колодце космической платформы, среди окружающих со всех сторон бесконечных панелей, мониторов и пультов управления плавала затянутая в боевой скафандр, с трёхцветным прапором империи на рукаве, фигура космонавта. В углу монитора мелькал яркий ядовито-жёлтый и быстро меняющийся на разных языках текст. Он гласил, видимо, одно и то же: экстренная трансляция, прекращение всех локальных боевых действий. Затем зазвучал хриплый голос космонавта, вероятно повторявшего одно и то же сообщение в который раз:
        - Всем, всем, всем! Экстренное сообщение! Вооружённым силам в районе черноморско-эгейского конфликта немедленно прекратить военные действия. Повторяю. Немедленно прекратить военные действия! Повторяю. Немедленно прекратить военные действия для тактической встречи враждующих сторон в связи с кардинальным изменением ситуации. - Бледное лицо космонавта исказилось в мельтешении электронных помех. - Земляне! У нас гости. Группа неопознанных объектов из внешнего космоса пересекает сейчас пояс астероидов. Объекты имеют чёткое пирамидальное построение и движутся, не отвечая на наши запросы, в сторону Земли…
        Главный из янычар что-то тихо заговорил, как показалось Вовке, по-русски, склонившись к микрофону и показывая рукой на так и застывшего в дверях подхорунжего, его адъютант услужливо развернул в его сторону камеру. Через несколько минут сеанс связи был закончен и седой янычар сделал жест стоявшему за его спиной, секбанбаши.
        Вовка непонимающе заморгал, уставившись на подошедшего бесшумно сзади секбанбаши, и тихо пробормотал:
        - И что теперь?
        На что, проворачивая ключ в замке его наручников, ухмыльнувшийся секбанбаши весело ответил:
        - У нас говорят: «Близкий сосед лучше далёкого брата». Арабская поговорка.
        На него больше никто не обращал внимания. Все офицеры вновь уселись за свои рабочие места. Камеру с монитором отвернули, и сераскир принялся что-то вновь оживлённо обсуждать на ломаном русском по связи. Подхорунжий только уловил что-то об «обязательствах и обмене пленными» и, не веря ещё своей удаче, широко улыбаясь, обернулся и отступил назад к сияющему свету и жаре раскалённых надстроек, оставляя за собой, словно страшный сон, полутьму, мутанта-секбанбаши и холод кондиционированного воздуха рубки «чёрных» османов. Удар приклада штурмовой винтовки одного из охранников погасил только что проснувшуюся надежду, как и солнечный свет с остатками сознания. Подхорунжий с грохотом, на который, впрочем, не обратил никто из офицеров внутри рубки ни малейшего внимания, упал на глухо зазвеневший, ржавый и весь покрытый облупившимися чешуйками краски трап. К безжизненно лежащему телу не спеша подошёл секбанбаши и с усмешкой снова надел на его запястья наручники, пробормотав себе под нос:
        - Эти русские, такие русские!
        Глава 2
        На станции плохо пахло, а точнее, отвратительно воняло. Воздухоочистительные фильтры исчерпали свой ресурс несколько недель назад, а новые всё не удосуживались прислать - теперь было уже поздно. Толик Ледов с осязаемой злостью в уставших, покрасневших от недосыпания глазах уставился в иллюминатор. Словно ожидая увидеть там нечто волшебное, вроде ответственного за их снабжение генерала, но, кроме бесконечной черноты космоса с жемчужной россыпью звёзд, там ничего не было. Пока.
        Захлопнув бронированные жалюзи иллюминатора, он резко оттолкнулся и поплыл в сторону пульта управления орбитальной платформы, где его напарник, пристёгнутый к креслу уже почти сутки, колдовал над приборами. Подплыв к нему, он с надеждой заглянул через плечо Тимофею. Многочисленные мониторы по-прежнему, как и сутки назад, показывали ту же невесёлую картину, только лишь увеличившуюся в несколько раз.
        Объекты не исчезли - как он, да наверняка и его напарник, тайно в душе надеялись. А судя по показаниям оптического телескопа*, ещё и приблизились, двигаясь по эллиптической, сильно вытянутой траектории, откуда-то со стороны Марса или пояса астероидов подставив лучам Солнца свои корпуса - горящие огнём, словно отполированный металл.
        Толя шумно втянул носом тяжёлый воздух. Напряжение в тесных отсеках станции уже можно было ощутить почти физически. Оно словно накрыло всё вокруг невидимым саваном, в котором, теряя физические и душевные силы, плавал экипаж. Центробежную силу тяжести в 0,3 ж они потеряли ещё сутки назад и сейчас плавали в узких отсеках, словно планктон в Новом Океане. Как только станцию остановили - введя в боевой режим - и врубили реактор на накачку лазерной установки, чтобы помочь союзникам отбить очередной десант Халифата, пропало и искусственное тяготение. Из скафандров они так и не вылезали, вот уже как вторые сутки - после открытия объектов станция перешла в боевой режим. Толя вновь шумно вдохнул спёртый, тяжёлый воздух и, закашлявшись, безуспешно пытаясь спрятать нотки надежды в голосе, спросил коллегу:
        - Есть что-нибудь новое?
        - Нет, - не отрываясь от экранов, жёстко отрезал Тимофей и, немного помедлив, добавил: - С Земли никаких инструкций. Там, похоже, после того, как наши данные перепроверили энное количество раз, началась паника. - Напарник весело хохотнул. - Как в борделе во время пожара. Вот только окон, чтоб выпрыгнуть и убежать, ни у кого нет. Только мы тут на подоконнике сидим. Правда, воды внизу, - он кивнул куда-то в сторону гипотетического низа, - пожар заливать - хоть отбавляй.
        - А союзники и ханьцы как реагируют? - не обращая внимания на его натужные попытки пошутить, спросил Толя.
        Напарник неопределённо хмыкнул и пожал плечами:
        - Пока ещё не ясно, но какое-то движение началось. Это точно. Только толку чуть - все перепугались и в ступор впали. - Он снова нервно хохотнул. - Может, из-за тебя: кручу твою пацифистскую запись через ретрансляторные спутники на всё северное полушарие. Вот только пока трудно сказать, есть ли результат… - Напарник в который раз хмыкнул и наконец оторвался от пульта, повернув к нему серое от недосыпания, вытянутое лицо с живыми, как ртуть, всегда смеющимися чёрными глазами. - После того, что мы пережили и видели с орбиты, никогда не думал, что ты можешь остаться таким… - он замялся, ища подходящее определение, - мягким внутри, что ли. Такой пацифист, как ты, в нашем мире, я сказал бы, является скорее синонимом к самоубийце.
        - Ладно тебе. Османы из Халифата вроде бы от Острова отошли или нет? Вот тебе и результат моего пацифизма, - попытался как-то вяло оправдаться Толя.
        - Ты думаешь, это из-за нашего видео, или нашего лазерного дождика? - Тимофей заразительно захохотал, сверкнув, кажется, всеми своими тридцатью двумя белоснежными зубами.
        Они были уже более полугода вместе на орбите и хорошо сработались, даже если со стороны казалось, что постоянно ссорятся. Хотя это скорее было способом ментального поддержания себя в тонусе. Две полные противоположности: невысокий, темноволосый говорун Тимоха, всегда поднимавший, словно положительный заряд, настроение вокруг себя, и высокий блондин Толя: молчун и пессимист с параноидальной тягой к порядку.
        - Одно другому не мешает, - поддавшись в который раз заразительному веселью напарника, ответил, усмехнувшись, Толя. - Видел, сколько в этот раз судов наскребли - глядишь, и зацепились бы десантом на берегу. Помнишь Новую Одессу? Выжги их потом, попробуй. - Внезапно, словно сжавшись и посерев, он тихо спросил: - Что там с объектами?
        - Летят. Мать их за дюзу, или что там у них. Быстро, и не понятно, как летят: работы двигателей или каких-то видов излучения не заметно. На инерции разгона, похоже, двигаются. Объекты, судя по полученным данным, как-то вытянуты к носу и расширяются к корме. - И напарник ткнул пальцем в один из мониторов. - Их размер больше километра, но определить его точно пока трудно. Плюс очень плотное построение также мешает посчитать этих барашков. Но уже точно можно сказать, что их более пяти десятков. Если б не случайный снимок с орбитального телескопа, который ты нашёл со скуки, то пушной зверёк из внешней темноты «всесвиту» подкрался б незаметно.
        - Ты всё ещё думаешь, что у них враждебные намерения? - спросил напарника Толя.
        - С радостью бы думал иное. Но скажи мне, почему мы должны надеяться, что те, другие, и умнее, и лучше нас, а самое главное - добрее? - резонно возразил ему напарник.
        - «Не суди ближнего своего по своим деяниям», - равнодушно парировал Толя.
        - Да брось ты. Тогда почему они на наши сигналы не отвечают? Обиделись - сюрприз готовили, а мы их раньше времени засекли? Но меня сейчас даже не это заботит. А то, что связь с Красной Республикой пропала.
        - Ну, они и раньше неразговорчивы были. Вспомни их меморандум Спасения - к ним не летать, не трогать и вообще разбираться на Земле самим. Анархисты, что с них взять, да и только.
        - Ну, их можно понять. Хватит и одной загаженной и утопленной планеты, - попытался мрачновато сострить Тимофей. - Хоть бы сейчас уж успокоились, но - не можем, блин! А успокоимся, когда до конца всё развалим, что пока не развалили - как ещё что-то вообще работает?
        Анатолий жадно вдохнул ртом спёртый воздух:
        - Вот так и работает - фильтры нам месяц как обещают. Всё какие-то проблемы, которые сами создаём…
        - Проблемы внизу, по-моему, только начинаются. И в этот раз они могут начаться здесь на орбите и спуститься вниз, где проблем и так предостаточно, - Тимофей поднял указательный палец вверх. - «На шестисотый год Ноевой жизни разверзлись все источники великой бездны и лился на Землю дождь сорок дней и сорок ночей… На пятнадцать локтей поднялась вода и покрылись горы. Лишилась жизни всякая плоть: и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле…» А ты тут о фильтрах!
        - Давно было - неактуально! Всё уже прошло.
        - Все ты о плохом да о плохом. - усмехнулся Тимоха, привыкший к резким переменам в настроении напарника. - Ты вот лучше подумай о том, что ты своим неуёмным любопытством фактически разрешил парадокс Ферми, над которым до Потопа бились тысячи учёных. Ты только представь себе, что тебе задаёт вопрос всё, - он презрительно махнул рукой куда-то вниз в сторону гравитационного колодца, - оставшееся человечество. Является ли человечество единственной технологически развитой цивилизацией во Вселенной? А ты можешь, гордо подняв голову, ответить. Нет. - Видя, что настроение напарника нисколько не улучшилось, он продолжил: - Ты же помнишь, что, с одной стороны, выдвигались многочисленные аргументы о том, что во Вселенной должно существовать значительное количество технологически развитых цивилизаций, - он горько усмехнулся и добавил: - Вроде нашей. С другой стороны - отсутствовали какие-либо наблюдения и данные, которые бы это подтверждали. Ситуация являлась парадоксальной и привела к выводу, что или наше понимание природы, или наши наблюдения неполны и ошибочны. Как сказал сам Энрико Ферми: «Ну, и где они,
в таком случае?» - Он перевёл дыхание. - Вот они перед нами, и величайшая философская загадка трёх поколений решена именно нами. Ну, ладно, тобой одним при моей непосредственной помощи. Теперь-то уж наше понимание природы и всего сущего можно несравненно усовершенствовать и улучшить на благо всех живущих.
        - Хватит юродствовать, - сухо перебил его Толя, - делом займись. А я с ЦУПом свяжусь.
        Он, оттолкнувшись ногой от пульта, поплыл в сторону панели связи. По пути он немного задержался у центрального обзорного иллюминатора, открывавшему вид на Голубую планету.
        Атмосферная видимость с их трёхсот пятидесяти километров поражала и в то же время давала отчётливо понять, что творилось внизу. Перед мысленным взором Анатолия пронеслось всё, к чему он уже успел привыкнуть, все последствия изменения профиля континентов - новые заливы на местах устьев еликих рек, исчезнувшие острова и части стран, новые проливы, соединившие когда-то разделённые моря.
        …………………………………..
        Наверняка ещё через пару десятков лет только немногие выжившие с затопленных территорий и стран будут помнить названия мест, где они родились и выросли. Человеческая память вещь избирательная и хитрая. Она старается защитить своего носителя - сглаживая со временем острые и болезненные углы пройденных этапов жизни.
        Не двигаясь и почти не дыша, словно боясь спугнуть картины опустошения родной планеты, которые теперь, после привычных за годы вахты на низкой орбите видов северного полушария, всколыхнули в нём какое-то давно похороненное и забытое чувство щемящей тоски и безысходности. С ним он с успехом боролся все годы своей взрослой жизни.
        От созерцания печальных последствий дел человеческой цивилизации его отвлёк напарник:
        - Ты уже связался с центром? - всё так же неотрывно мониторя поступающие потоки информации, обратился к нему Тимофей.
        - Нет! - встрепенулся Толя и, оттолкнувшись ногой от «стены», последовал к станции связи. Пристегнувшись в кресле и начав настраивать аппаратуру, он обратился к напарнику:
        - Знаешь, я тут лишний раз вглянул вниз - везде такой кошмар, и в южном полушарии ничем не лучше, чем в северном! И подумалось мне, что мы это всё заслужили…
        - Под «мы» ты, как я понимаю, подразумеваешь все человечество? - всё так же не отрывая взор от мониторов, ответил ему Тимофей и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Ты слишком много думаешь, а это теперь вредно. Там внизу об этом мало кто ещё задумывается. Некогда думать - выживать надо. Всё же нарастало постепенно, из года в год. Постепенная потеря плодородных низменных земель, голод, волнения и целая охапка разраставшихся локальных конфликтов - как следствие. Так что людей там, внизу, сейчас больше заботит банальная проблема обретения куска хлеба и глотка чистой воды. Ты вот знаешь, что ещё до начала Потопа я да жил, а точнее выживал, со своей семьёй в городе с населением в семьдесят тысяч человек? Не знаешь… И в этом городе уже не было воды, электричества, бензина, медицинской помощи, гражданской обороны, системы распределения продовольствия, а муниципальные службы или какие-либо другие формы централизованного управления приказали долго жить ещё задолго до того…
        Он оторвался от мониторов и посмотрел на напарника пустыми глазами, полными боли и темноты, принявшей неизбежное.
        - Наш город был блокирован во время очередного «оранжевого» мятежа в течение долгих двух лет. Жизнь в нём была настоящим адом - плавно перетёкшим в локальную гражданскую войну. Всё случилось не за день и не за два. В вялотекущей жизни сонного городка простому человеку, наверняка, было сложно заметить негативные изменения, происходившие понемногу, но постоянно. У нас не осталось ни милиции, ни армии. Были только успевшие кое-как вооружиться группы самообороны из родственников, и все, по большей части, только пытались защищать свои дома и семьи. Каждый был сам за себя. Когда всё это началось, некоторые из нас были лучше подготовлены, но у большинства соседских семей запаса продовольствия имелось всего на несколько дней. У некоторых были пистолеты, и только у очень немногих - древние АК и ружья. Через пару месяцев в городе начали орудовать банды. Они крушили всё, например, если ты жил один в доме - быть убитым и ограбленным становилось лишь вопросом времени, независимого от того, насколько хорошо ты вооружён. Сила была в количестве. Огнестрельное оружие, патроны, вода, зажигалки, антибиотики, бензин,
аккумуляторы, еда - это то, за что мы дрались, как бешеные звери. В такой ситуации, какая сейчас творится, за редкими островками тающей призрачной стабильности, всё меняется - большинство людей превращаются в кровожадных монстров. Это было просто отвратительно, а ещё хуже, что многие хорошие, в принципе, люди, чтобы выжить, превращались в чудовищ.
        - Могу себе представить… - опустив взгляд и чувствуя на себе вину, которой не было, сказал Толик.
        - Да нет, не можешь, - резко перебил его напарник. - Никто не сможет, пока сам не переживёт такое. Ты же из закрытой карантинной военной Зоны, верно? Там не было такого хаоса. Да, урезанные пайки, беженцы, болезни, теснота, но оставшиеся порядок и закон, державшиеся на солдатских штыках. Знаешь, говорят, что человек умирает столько раз, сколько раз он теряет дорогих и близких ему людей. Чехов, кажется, сказал. Так вот я уже устал умирать… Ты, как и другие, наверняка, видя в новостях лагеря беженцев, даже не понимал, что эти люди, среди которых был и я, всего лишь хотели вернуться домой. Но их дома развеялись прахом, как и надежды на какое-то нормальное будущее…
        Он замолчал, тяжело дыша, отвернулся вновь к россыпи мониторов у своего пульта и уже на тон ниже продолжил:
        - Мне повезло выжить, только потому, что моя семья была в то время многочисленной: десять человек в большом доме, четыре пистолета, три старых АК. Вывод из моего опыта очень прост - никто не может выжить в одиночку. Сила в количестве, в правильном выборе надёжных друзей, в единстве семьи и её подготовке. Поэтому я выжил и сейчас нахожусь здесь. И за это заплатили своими жизнями все мои родственники. Все. Для того, чтобы жил я. Один. И это будет гнести меня всю оставшуюся жизнь - груз того, что мне следует совершить, чтобы их смерти не оказались напрасными. Войне должен наступить конец - рано или поздно. Я надеюсь приблизить его - всеми доступными мне способами. - Он помолчал и продолжил: - Пока мы спали - время шло, пока мы думаем - время также идёт, и ещё быстрее оно идёт, когда ты думаешь, как прокормить семью… Год - как месяц. Месяц как неделя. Неделя как день. День как час, а час как год. И это значит только одно - наше время истекает и уже никогда не вернётся. Будущее мы разрушили - не построив ничего взамен. Основная ценность нашей жизни - это время. Время не вернёшь и не знаешь, сколько его
ещё у нас осталось. Человек определяется делом. Хотя бы попыткой…
        Он, было замолчал, но, передумав, снова начал говорить. И напарник не пытался его остановить, позволяя выплеснуть накопившуюся внутри горечь.
        - Такие, как ты, которые выросли в тепличных условиях и постоянно дают всем вокруг понять, что мир несправедлив и всё катится в тартарары. Это ваше мнение не заслуживает даже опровержения и представляет собой плод не столько заблуждения, сколько себялюбия. Честные отпрыски богатых и могущественных ушедшего мира, которые остались настолько тщеславными, что вообразили себе, будто небо постаралось породить их во времена наивысшего падения, - не хотят согласиться с тем, что и после их смерти в мире всё может обстоять ещё хуже, чем до их рождения. Но не хотят принять ответственность и ношу происходящего конца света. Ваши папаши и мамаши, скрывшиеся в убежищах и за стенами военных анклавов, постоянно жаловались, что природа разрушилась, но они-то тут при чём. Что слышен уже звук шагов в конце туннеля перед Апокалипсисом, с которыми всё неотвратимо приближается к своему упадку. Климат, уверяют такие, как ты, теперь уже не тот, что прежде. А какой другой ты ещё помнишь? Силы природы истощены, её красота и правильность убывают. Как можно жить дальше в таком мире? А люди - это отдельный разговор… Люди
теперь не так крепки и не достигают такого возраста, как раньше. Да и зачем нам это? И этот упадок замечается будто бы не только в естественном устройстве Земли. Он простирается и на нравственное состояние людей. Ты же мне об этом долдонишь каждый день? Старые добродетели отжили свой век, и их место заняли новые пороки. Ложь и обман сменили прежнюю честность. А не спрашивал ли ты себя и своего папашу генерала, кто во всём этом виноват и были ли люди пятьдесят или сто лет назад во время Золотого века кристально честными, умными и порядочными? Сколько сейчас тех, кто готов принести себя в жертву ради других, и тогда, во времена равновесия?..
        Он замолчал, шумно втянул в себя воздух, словно успокаиваясь, и, опустив голову, тихо произнёс:
        - Извини, что-то я совсем расклеился.
        - Я всё понимаю. Только толку с того?! Земля возникла из хаоса и туда же сейчас погружается. Просто немного быстрее, чем раньше, а мы, словно муравьи на её поверхности, пытаемся исправить то, чего даже постигнуть не в силах.
        Тимофей ничего не ответил, и некотором время они молчали, думая каждый о своём. Наконец Анатолий прервал тяжёлое молчание - в любом случае нужно было разрядить обстановку, а оставшиеся на Земле психологи всё же ещё выполняли поставленные задачи по подбору и взаимосовместимости экипажа.
        - Если нам не хватает какой-то одной вещи, не должно останавливаться от того, чтобы наслаждаться оставшимся, - грустно улыбнувшись, сказал он и похлопал по плечу напарника. - Это, вроде бы, тоже кто-то умный сказал. Не раскисай. Принимаемся за работу.
        Они замолчали, но Тимофей уже как будто не старался горящим взглядом прожечь переборку отсека. Трель вызова связи вырвала их обоих из водоворота тяжёлых мыслей, вернув к выполнению служебных обязанностей. Анатолий переключил тумблер на панели, и на экранах появилось изображение центрального поста управления, находившегося где-то в районе Екатеринбурга в подземных бункерах, спрятанных склонах Уральского хребта. Старый центр полётов развеялся ядерным пеплом ещё в самом начале - до Потопа, как стало принято говорить сейчас.
        На экране был их куратор - глава остатков ВКС адмирал Петров. На его худом, осунувшемся от недосыпания лице лежала, впрочем, как и всегда, печать волевой решимости побороть все преграды на своём пути, какого бы масштаба они ни были. Но появилось и что-то, чего раньше не было.
        - Мы рассмотрели полученные вами данные и ещё несколько раз перепроверили, используя данные и телескопы союзников. Поэтому и такая задержка с вводными данными для дальнейших действий. Ваша станция, как и ещё пять других орбитальных крепостей русского сектора, выдвигается на орбиты боевого охранения. Ещё две платформы остаются на своих местах контролировать наш сектор суши. По достижении выделенной вам орбиты выпустите все четыре «Личинки» - построением ромб, выдвинув их в сторону вероятного противника. Соблюдать режим радиомолчания. Главный лазер держать в полной готовности, чтобы моментально запустить накачку, если вдруг потребуется. - Он вздохнул и невесело добавил: - Если будут враждебные действия с их стороны, то сами знаете, что делать. Если вы их не удержите, то вступят в бой наземные установки, когда противник выйдет на околоземную орбиту. Вам самим, как понимаете, помощи ждать не от кого, если что - эвакуируйтесь. Но помните: спасателей в зоны чужой ответственности посылать никто не будет. Лучше нас видите сверху, что тут творится.
        Анатолий, как в школе, приподнял руку и тут же одёрнул себя, но адмирал заметил его нерешительность и, как ему показалось, грустно улыбнувшись, спросил:
        - Желаете обратиться, старший лейтенант Ледов? Не волнуйся, сынок. Давай спрашивай, что там у тебя.
        - Да, товарищ адмирал! Мы только что с напарником обсуждали, что эти корабли, возможно, являются какими-либо транспортниками Красной Республики - ведь они идут со стороны Марса…
        Адмирал поднял руку, остановив его:
        - Я понял вашу идею, но это не могут быть суда колонистов. Я знаю, что уже более десяти лет с марсианскими колониями нет прямой связи. Последнее их сообщение было о создании так называемой Красной Республики и об их нежелании больше иметь с нами всеми контакты какого-либо рода. - Его лицо ещё более посерело, и он с металлом в голосе продолжил: - Вы молоды и не можете помнить, с каким пафосом и надеждой стартовали корабли, как тогда многие верили, к Новой Земле и новой надежде. Но надежда быстро закончилась - испарившись, как и безбрежные мелкие моря Марса, простиравшиеся когда-то, где сейчас расстилается только холодный песок несбывшихся надежд. По нашим данным, там произошло всё то же, что и здесь на Земле - колонии были основаны национальными правительствами. В этом-то, по-видимом, и была суть всей проблемы. Когда начались первые серьёзные военные столкновения здесь на Земле, то они, как в зеркале, но только в меньших масштабах, перекочевали на Марс - окрасив их и без того красные пески ручьями крови родившихся ещё на Земле. Второе же поколение колонистов, которое не видело Земли, но
унаследовало все комплексы и мировоззрение своих родителей, уже ничего не могло исправить.
        - Может быть, они хотят эвакуироваться назад на Землю? Хотя…
        - Нет, старший лейтенант! У них не было и десятой доли кораблей, направляющихся к нам. Мы проверили и этот вариант. Размеры подходят для колониальных барж, но их у колонии на Марсе было всего-то с пяток, и по размерам они всё-таки уступают нашим гостям. Да и скорости такие они развить не смогут… - Он помолчал и добавил: - Фактом является то, что мы не знаем, кто это, и если брать во внимание то, что они не отвечают на наши запросы, то можно с большим основанием подозревать недружественные помыслы. Как сказал давно один еврейский политик: кто не верит в чудо - тот не реалист. Но в данном случае его высказывания, к сожалению, применить нельзя. Удачи вам, ребята, и Бог с вами, если он всё же существует, во что в сегодняшние времена мало кто уже верит.
        Связь оборвалась, и на экране затанцевали хороводы чёрно-белых помех.
        В рубке повисло гробовое молчание. Первым его нарушил Анатолий:
        - Всё ясно, что и им внизу ничего не ясно. Нам просто автоматом выдали исполнять предписания по внешней обороне, которым уже чёрт-те сколько лет. Пять наших станций, даже если подключатся союзники, не больше полутора десятков, - слишком дырявая и разномастная получится сеть. Ты знаешь, я только что подумал, уж больно топорно эти гости, - он махнул куда-то в сторону от Земли, - действуют. Напролом и не сильно скрываясь. Если хочешь, чтобы люди ничего не заметили, не надо осторожничать и что-то скрывать. Всё это очень странно…
        - Время покажет, - пожал плечами Тимофей. - Мы-то всё равно ничего изменить не в силах. А то, что мы сейчас делаем… Этот план, наверняка, рассчитан был на довоенный орбитальный состав ВКС. Тогда, если мне память не изменяет, только у нас было более двух десятков платформ…
        Анатолий кивнул и только сейчас понял, что показалось ему странным в выражении лица генерала - растерянность. Тщательно скрывавшаяся под маской железного вояки, но всё же заметная. Командующий просто не знал, что последует дальше, и это напугало его больше, чем приближение неопознанных кораблей.
        Он поделился своими мыслями и сомнениями с Тимофеем - тот только рукой махнул:
        - Может, уж хватит болтать? Давай выпускать «Личинки», да и лазер подготовить нужно. До рандеву с незнакомцами осталось всего, - он взглянул на экраны, - два часа сорок пять минут.
        Анатолий вздохнул:
        - Чёрт, скорее бы всё это закончилось! И всё равно, как закончится - главное, начать всё заново и получить хоть какую-то надежду на будущее.
        Тимофей зашёлся от смеха в своём кресле:
        - Будет тебе будущее, философ! Ослепительное, как луч лазера, и звенящее, как рентгенометр в эпицентре ядерного взрыва, - светлое, конечно, и быстрое, так как долго нам жить на этом витке эволюции не положено. - И немного помолчав, спросил его совсем другим тоном: - Ты веришь в Бога, Толя?
        - Я верю во всё, - глухо ответил напарник, уткнувшись в пульт.
        - Тогда попробуй помолись за нас и всех заблудших на земле и в небесах. Наступает миг отмщения за все наши прегрешения…
        Станция заняла положенное место. От неё поочерёдно отделились четыре десятиметровых цилиндра, которые, корректируя траекторию полёта редкими всполохами одноразовых ЖРД, расположились неровной стометровой пирамидой со станцией на вершине, обращённой к Земле. «Личинки» являлись их главным козырем в предстоящей и, по всей видимости, схватке. Официально они назывались ЛРОЯНВ-4/4 и расшифровывались как «лазер рентгеновский орбитального базирования ядерной накачки взрывом». Стоит добавить, что, кроме испытаний, они ещё ни разу не использовались в реальном боестолкновении. Орбитальная платформа, завершив маневрирование и выставив перед собой «космических ежей», опустила бронезаслонки на немногочисленных иллюминаторах. Экипаж же перебрался в тесную боевую рубку управления - единственным достоинством которой являлось теоретическое экранирование излучения от тридцатикилотонных зарядов «Личинок». Боевые характеристики позволял применять систему на расстоянии до трёх тысяч километров.
        Сама идея рентгеновского лазера не нова и в теории проста и красива, как колесо, но была отшлифована только перед самым началом войны «всех против всех». Если близко от эпицентра ядерного взрыва находится длинный тонкий металлический стержень, то мощное излучение мгновенно превратит его в плазму, необходимую для образования рабочего тела рентгеновского лазера. Начальный диаметр стержня составляет всего лишь доли миллиметра. Ну а длина определяется плотностью энергии воздействующего излучения. Проще говоря - мощностью ядерного взрыва. Необходимо, чтобы самый удалённый от заряда край стержня был бы полностью ионизован - став прозрачным для излучения. Для ядерного взрыва мощностью тридцати килотонн этим условиям удовлетворяет длина стержня около 10 м. Отсюда и размеры «Личинок». В проекте также были системы с несколькими стержнями для поражения множественных целей, но к счастью или нет, но дальше однострунных установок дело не пошло. Стационарный «Стилет» был намного слабее четвёрки одноразовых «личинок», а и его возможности сильно зависели от атмосферных условий, расстояния и характеристик цели.
Дальность же действия химического лазера даже в идеальных условиях не превышала четырёхсот километров и являлась более средством устрашения, нежели реальной боевой силой, способной переломить ситуацию. Наделать дырок в десантных кораблях Чёрного Халифата они могли, но остановить полномасштабный десант без помощи наземных войск, только с помощью орбитальных платформ, являлось задачей нереальной. Хотя вид огненных и кажущихся бесконечными лучей, наверняка, выглядел для солдат противника впечатляюще. Вот только энергетические затраты на потопление ржавой десантной калоши были сравнимы с затратами на организацию небольшого ядерного взрыва, а топливо к реактору, снабжавшему лазер энергией, не появлялось из вакуума…
        В течение часа доложили о занятии своих мест и другие четыре платформы. Союзники тоже заняли места в оборонном построении. И их стало четырнадцать - настроение немного улучшилось, но напряжение давило всё больше с приближением рандеву с неизвестными объектами. Выше всех разместились такие же, как и их, платформы - несущие лазерные модули. Ниже, словно спрятавшись за их спинами, висели пузатые, массивные «Миротворцы» с ядерным оружием на борту - гаранты в любом конфликте, не дававшие пламени тлеющих многочисленных войн перейти на более серьёзную ступень эскалации. На Земле они помогали. Вот только помогут ли они от внешней экспансии?
        Что это была именно она, у обоих космонавтов уже не осталось никаких сомнений. Ещё час назад они смогли рассмотреть приближающиеся суда - огромные, ничего не напоминающие переплетения резко очерченных форм.
        Глава 3
        Младший урядник Александр Заставский сидел в тени на старом, лысом колесе от БТР, прислонившись к прохладной стене дома, и пробовал на вкус, в очередной раз, чувство того, что остался каким-то чудом жив. Впрочем, привкус его, как и каждый раз прежде, отдавал горечью потерь, таких же неизбежных, как и восход солнца каждым утром. В этот раз погиб его напарник и хороший друг подхорунжий Вовка Щербаков. Тело его, как ему сказали, так и не нашли в переплетении выжженных воронок на месте их дозорного поста. Многие на его месте сказали бы что-то вроде: лучше он, чем я, или он погиб за правое дело. Вот только младшему уряднику было нечего сказать - в душе колыхалась только тягучая, ноющая боль, освещаемая всполохами тлеющего огня ярости, давно сжёгшего всё в душе, превратившего её в пепел, но он всё ещё не желавшего угаснуть. Казалось, что жизнь потеряла смысл.
        Низко висящее над горизонтом солнце неожиданно выглянуло из-за прикрывавшего его до сих пор, выгоревшего и проржавевшего до сквозных дыр, остова сгоревшего автобуса. Лучи немилосердно ударили по глазам - не смягчённые даже малейшим наличием облаков в ярко-голубых облаках. Сашка поспешил отодвинуться дальше в тень и сразу же застонал - забинтованную голову пронзила резкая боль. Как сказал штатный лекарь их феодосийского коша*, ему очень повезло, что после такого артналёта удалось отделаться парой лёгких осколочных ранений и несильной контузией. Прикрыв глаза, младший урядник попытался расслабиться, чтобы унять бьющую в барабаны в самом нутре мозга боль.
        От недалёкого берега потянул живительный бриз, принёсший свежесть и запах недавно прошедшего дождя, тотчас смешавшись с терпкими запахами иссушенного многотравья степи. Дождь, к сожалению, всего лишь прибил пыль вокруг, не сумев напитать иссушенную, растрескавшуюся землю. Недолгий дождь прошёл быстро, унесённый чёрными тучами, всё ещё полными живительной влаги, куда-то в сторону светлого на фоне темнеющего грозового неба моря. Солнце уже почти закатило раскалённый добела лик за иссушенные горы, выбеленные и истрескавшиеся, долгие годы до недавнего кровавого дня не видевшие ни капли воды. Среди в беспорядке рассыпанных зданий коша выделялись несколько сверкавших, словно бриллианты в лучах жаркого солнца, построек. Пяток вертикальных ферм: небольших, всего в четыре этажа, округлых и обтекаемых. Эти стеклянные конструкции снабжали население феодосийского коша скудным пропитанием. Как знал Сашка, на четырёх из них занимались растениеводством, используя гидропонный метод, и всего одна из ферм специализировалась на «животноводстве», что было заметно по скудному белковому рациону его сотни. От ферм, с их
многочисленными солнечными батареями, питались энергией и дома местных жителей, у кого не было своих гелиобатарей или подключения к линии немногих из оставшихся в рабочем состоянии ветряков.
        Позади за стеной во дворе госпиталя раздались тяжёлые шаги. Загородив солнце массивной, уже начинающей полнеть, фигурой, рядом с Александром на коробившееся вылезшими пучками корда колесо присел сотник Хомутский. Привычным движением пригладил длинные свисающие и выгоревшие до белизны усы, знакомо витиевато ругнулся сквозь зубы, что означало приветствие. Он достал не первой свежести платок, вытер от пота круглую, словно шар, и загоревшую до черноты голову. Затем медленно, словно сокровище, достал кисет и осторожно, стараясь не просыпать, свернул из высушенных листьев цигарку. Сотник несколько минут жадно затягивался едким табачным дымом и, лишь докурив, обратился к младшему уряднику:
        - Вернулся ещё один патруль от вашего поста. - Он зло сплюнул. - Не нашли они тело Вовки, только винтовку, осколками побитую, и следы волочения тела до берега.
        Сашка аж подскочил с места и тут же, застонав, опустился вновь назад, схватившись за грохнувшую словно колокол набатом боли голову. Процедил сквозь зубы:
        - Думаете, османы забрали?
        - А шо тут думать? Нема больше хлопца. Он вже либо не живой, либо мёртвый! - Хомутский рубанул свистнувший воздух мощной ладонью. - Як их лазерами жечь почалы, то воны и уплывлы и його забралы. Який козак був…
        Сотник, волнуясь, всегда переходил на малоросский, и даже частые потери, из которых, в принципе, и состояла вся жизнь в войске, не смогли его сделать чёрствым, или ему так просто было легче выжить. И хотя многие люди давно стали принимать потери и лишения как само собой разумеющееся, для Хомутского все его хлопцы были как одна большая семья.
        - Я думал, они не успели высадиться, - отрешённо сказал Сашка. - Мы их передовой отряд побили, и до берега никто добраться не мог.
        Сотник задумчиво пожевал ус и, растягивая слова, ответил:
        - Толмач соседней сотни, шо радиовахту нёс, говорыв, якусь передачу с берега чув. Короткую. Берег мы держим, как я свои дырявые карманы - ни людей, ни техники давно нема. Может, какие-нибудь азапы* и в другом месте смогли высадиться. Как вы их катер жечь начали - их и подозвали помочь. Больно они розумни стали после их низамджедида*. Словно подменили их - совсем спокою вид бисовых дитей немае. И помощи нам тоже не от кого ждать. Слыхал? Имперцы, говорят, опять где-то с ханьцами сцепились. Все платформы сняли и отвели с нашего Чёрного моря.
        Сашка хмуро кивнул. Ещё вчера все в коше видели, как на тёмном небосводе привычное и казавшееся незыблемым кружение ярких орбитальных точек-крепостей изменило свой десятилетиями размеренный ход - оставив небеса над Чёрным морем беззащитно пустынными.
        Сотник в молодости провёл несколько лет у османов в неволе - был рабом на рудных приисках где-то у подножия Кавказского рога. С тех времён у него и сохранилось стойкое пристрастие к табаку и жгучая ненависть к Халифату в целом, а также всем её представителям, как, впрочем, и уважение к имперцам - единственным их союзникам. С тех самых пор у сотника остались и знания сленга Халифата, которые он с успехом применял на практике, допрашивая с пристрастием горячо любимых, но, к сожалению, редких и недолгих гостей с противоположного берега. Методы, которыми он пользовался, объяснял своими мытарствами в многолетнем рабстве. Он вернулся фактически единственным из нескольких сотен захваченных островников. Правда, злые языки судачили, что пустующее ныне место сотенного толмача, которое, походя, занял по совместительству сотник, приносило ему дополнительный доход, с которым он делился с кошевым писарем. Да и запрет курения годовалой давности его как будто и не касался. Хотя чего только не набрешут злые языки, но правда в том, что дело своё сотник знал крепко.
        Стены изнывавшего от духоты городка на самом берегу мутного левого азовского пролива стали понемногу утопать в сгущающихся тенях. За проливом вдалеке виднелся низкий, безлюдный и серый берег Керченского острова, за которым немного южнее простиралась уже невидимая отсюда узкая и такая же бесплодная, как и остров, Кубанская коса. Там были редкие посты и поселения, но банды, рейды «чёрных» и отсутствие питьевой воды не способствовали приросту населения на этой территории. За горами южнее уже простиралась территория Халифата.
        Сотник затянулся очередной цигаркой и устало, медленно заговорил, успокоившись и уже не переходя на малороссийский, глядя куда-то поверх разноцветных и разномастных крыш коша:
        - Знаешь, младший урядник, что я тебе скажу? Вам, молодым, всё едино - хоть воюй, хоть нет. Главное: занят, здоров, поесть дадут, адреналина и приключений хоть отбавляй, а что завтра будет, вас пока что не сильно волнует. - Заметив, что Сашка резко вскинул голову, он остановил его возражения, уже готовые сорваться с языка: - Ты не кипятись тут! Ты меня послушай, а потом скажешь, прав я или нет. Семьи у тебя, да и у покойного подхорунжего Щербакова, земля ему пухом, не было! Бояться за себя самого ещё не умеете. Не то что таким, как я, за мною жёнка с детями один другого меньше. Вот погиб он - потеряли мы ещё одного хорошего хлопца. Ты, да ещё пара-тройка его знакомцев погорюете, горилки выпьете за упокой молодой души - и всё. Кто знает, завтра-послезавтра и вас Господь приберёт. Если не пропадёшь, то через пару-тройку лет надо будет о будущем думать - не для себя, так для детей. Может, тогда меня и сможешь понять. Бог меня спас тогда. Кто знает только, для чего?! - Сотник торопливо перекрестился и вновь затянулся терпким табачным дымом.
        - Ещё ничто и никто не потерян, - проговорил упрямо подхорунжий. - Человека теряешь только тогда - когда он умирает, а идею и будущее - когда перестаёшь в них верить. Пока человек не сдаётся - он сильнее своей судьбы и обстоятельств. А Бог, где он был? Когда нацики с западной вырезали всю мою семью и разбили артиллерией город, где я вырос?! Поверить в Бога нетрудно, когда в безвыходных ситуациях все, кто находится рядом с тобой, погибают, а ты продолжаешь жить, - зло затараторил сотнику Сашка. - Ничего там, на небесах, нет: справедливого, всезнающего, всепрощающего. Есть только мы и наша жизнь, которую мы пытаемся защитить, не правдой, верой или какими-то нашими убеждениями, а силой оружия. Правда никому не нужна и неинтересна, как и вера - только сила чего-то стоит.
        - Да, да, - по-отечески похлопал его по спине сотник. - Я такой же, как ты был когда-то. Идейный. Я не жалуюсь, не подумай, просто никогда по-другому и не было. Ты историю-то хоть знаешь земли этой? - Он отрешённо махнул рукой. - Да, кому она сейчас нужна-то, а лет эдак через десять - то и совсем никому до неё дела не будет. Жили тут наши люди с очень давних времён, с разными другими народами вместе, когда воюя, а когда и как братья неразрывно. Но запомни - все эти камни, горы и песок, да и само море, так сильно сдобрены кровью тех наших предков, которые на этих землях осели, так же, как и мы, себя и семьи свои оборонять пытались, что ты и представить себе не можешь. Реки крови и людских страданий - они неисчислимые, словно песчинки, устлавшие дно нашей истории. Думаешь, раньше до Потопа и войны всё было намного лучше? Лучше немного было, да. Стабильно, как тогда говорили. Вот только для простых людей и тогда жизнь была словно борьба за каждый кусок хлеба, а другие жили как паши в Чёрном Халифате. Да и сейчас для многих в Симферопольской ставке гетмана - кому война тётка, а кому и мать родная. -
Он тяжело вздохнул и продолжил: - Остров-то наш и не остров вовсе раньше был, и кликали его по-другому. Сколько у него названий было? Кто ж уже упомнит? Каждый народ, что здесь жил, его по-разному называл. Войско наше Тмутараканское в честь княжества давнего, что тоже раньше тут было, и названо…
        Сотник махнул куда-то поверх неровных улочек кошевого городища, спускавшегося разномастными крышами к морю, где вдалеке струилось, переливаясь и словно играя, марево над безжизненным, выпаленным равнодушным солнцем языком Керченского острова. Помочав немного и затянувшись самокруткой, он сказал:
        - Больше тысячи лет прошло с тех пор, но считай, мало что и изменилось. Только князи сейчас стали гетманами да кошевыми атаманами, а дальше за проливом беи с пашами. А у союзников не пойми кто - легионеры с рейтарами, напополам с товарищами-господами. Всем только того и дай, чтоб из грязи да в князи. А что потом будет? Никого не волнует - хоть трава не расти. Всё повторяется, и нет ничего нового в этом несправедливом мире. Я вот в плену был, ты знаешь, пошли мы в поход с гетманом Олегом Сумным за кавказский рог - пощупать «чёрные» рудники да городки хотели. А вот не свезло, и нас так там пощупали, что, поди, и не вернулся никто, окромя меня и ещё пары-тройки, кому пощастыло. Также и в давние времена князь, которого тоже Олегом звали, ходил за горы те и сложил там свою голову. Вот только в летописях о людях его ничего не стоит написано. Да, я больше чем уверен, что все они с ним и полегли, как и мои побратимы. Да вот только князя ещё помнят, а безымянных ратников его все позабыли. Как и моих побратимов, которые только как полтора десятка лет сгинули, никто, кроме меня да родни, если выжила без
кормильца, не вспоминает незлым, добрым словом. - Он тяжело вздохнул и продолжил, осунувшись и почернев лицом: - В конце концов - мы живём в век, когда люди уже не представляют ценности. Человек в наше время - как бумажная салфетка: в неё сморкаются, комкают и выбрасывают, берут новую, сморкаются, комкают и бросают. Люди и лица-то своего уже не имеют. Просто не успевают это самое лицо создать, взрастить и выпестовать какую-никакую, а созидательную личность. Времена такие настали - да и давно уже так происходит.
        Он невесело улыбнулся и посмотрел на Сашку своими голубыми выцветшими и кажущимися оттого совершенно бесчуственными глазами:
        - Не бери, отрок, в голову стариковские балачки. Знаешь, когда-то давно, когда я был маленький, и мы жили в большом городе за проливом, которого сейчас уже нет, у меня имелся аквариум с рыбками… - Сотник улыбнулся уже весело и засиял, словно позабыв все проблемы и утраты вокруг. - И когда я менял воду и чистил его, нужно было сперва ловить рыбок, пересаживая их из аквариума в банку, чтобы освободить место. И рыбки каждый раз пытались куда-то спрятаться, улизнуть от неизбежного ловчего сачка, а меня это очень сердило. Столько времени я тратил на поимку этих маленьких и глупых рыбок, когда можно было давно пойти играть на улицу с друзьями. Но как-то раз мой дедушка, уже тогда очень старый человек, наблюдая, как я нервничаю, ловя не сдающихся, вертлявых, как ртуть рыбок, объяснил мне суть происходящего. И те житейские правила, что он мне рассказал, не выходят до сих пор из моей головы. Сопротивление судьбе является главной причиной стрессов. Но всё же если тебе кажется, что судьба обращается с тобой грубо и немилосердно, - это вовсе не значит, что она желает тебе зла. Просто ты занял на данный момент
времени неудобную для неё позицию, и всё может очень быстро измениться. - Он, ещё минуту назад серый и подавленный, весело расхохотался: - Понимаешь? Не нужно никогда опускать руки, а нужно просто увлечённо заниматься любимым делом - за ним и наступивший апокалипсис не таким страшным покажется. Если его заметить сумеешь, за нашей-то жизнью… А вообще, вооружённая борьба - это не вопрос выбора. Я не верю, что нормальный человек может быть сознательным сторонником вооружённой борьбы, войны и насилия. Вооружённая борьба - это просто обязательство, навязанное обстоятельствами. Всё, что можно сделать без насилия, следует делать без насилия. Хотя бы пытаться, - он встал и стал выбивать о колено пепел из трубки: - Ты давай в госпиталь сходи ещё раз - выглядишь словно покойник, а я пойду в сотню. Кошевой передал: готовится всё проверить - и людей, и технику. Да, у нас и готовить-то особо нечего. Зброя и патроны все на руках, - тяжело вздохнул сотник и продолжил: - То, чего не можешь заполучить, - всегда кажется лучше того, что имеешь. В этом состоит романтика и идиотизм человеческой жизни.
        - К чему готовиться-то? - думая о чём-то своём, сухо спросил Сашка.
        - Так кто ж мне, старому хрычу, скажет?! - в тон ему ответил сотник. - Сказали, что зашевелились все вокруг. Имперцы платформы орбитальные куда-то отогнали, а «чёрные» такому только рады будут, сам понимаешь. А наше-то дело нехитрое - обделался и стой. - Отрешённо махнув рукой и кряхтя, поднявшись, сотник сказал: - Ладно, пойду я. Выздоравливай швыдше, а то не сотня стала, а одно название в сорок штыков.
        Сотник поднялся, ссутулившись и, казалось, заметно постарев после разговора, тяжело прошагал пару шагов и, резко остановившись, словно забыв сказать что-то важное, обернулся:
        - Знаю, шо сильно за дружка своего на «чёрных» зло держишь. Но попомни слова старого воя: никогда и никому не мсти. Всё у нас будет хорошо, а у них - как заслужили.
        И так же резко, как и остановился, сотник повернулся и пошагал в сторону центрального плаца коша, но уже уверенно подняв голову и расправив плечи.
        Сашка поглядел вслед сотнику, и, закрыв глаза заляпанной коричневыми йодными пятнами ладонью, прищурившись, посмотрел на садящийся за горы золотой диск солнца. Привстал с горячей шины, попахивавшей резиной, собираясь пойти на смену к вертикальной ферме, но тут где-то вдалеке услышал пение. И присел так же неторопливо, как и все южане, знающие толк в жизни и смерти и не смешивающие эти понятия с суетой и спокойствием.
        Не жди приказа!
        Не сиди, ссылаясь на покой!
        Вперёд! Сквозь ветры, и дожди,
        И вьюги волчий вой.
        Оставь удобства и уют,
        Пока ты молод - в путь!
        Когда отходную споют,
        Успеешь отдохнуть!
        Будь честен, смел, не замечай
        Насмешек и помех.
        А будешь старшим - отвечай
        Не за себя - за всех!
        Тот, кто ошибок не имел, -
        В безделии зачах -
        Он груза жизни не посмел
        Примерить на плечах!
        Каков бы ни был твой удел,
        Удачен или плох, -
        Запомни: меру твоих дел
        Оценит только бог.
        Дослушав, Сашка так же неторопливо поплёлся в сторону фермы, на которой, всем без исключения, даже ему, легкораненому, и сотнику, в том числе, полагалось отрабатывать три дня в месяц. Питание было скудным на засушливом оплоте Войска и всегда оставалось первоочередной проблемой в редкие от войны минуты спартанской жизни.
        Невысокая, сверкающая блесками стекла башенка вертикальной фермы, к которой он неторопливо шёл, разительно отличалась от серых, многие годы не крашенных и ремонтировавшихся абы как, домишек вокруг. Так выделяется сверкающая жемчужина в горстке грязных камней. Такой жемчужиной они и являлись на самом деле. Без пяти башен-ферм даже скудный паёк для жителей коша было бы невозможно получить из сухой и скудной земли Острова. Сегодня по графику у него значилось дежурство на единственной ферме, где производилось мясо. Точнее сказать, оно выращивалось в пробирке. Как это происходило, он не до конца понимал, а из объяснений сивого деда Генриха, главного инженера на ферме, понял только то, что поддон с питательным раствором засеивается мышечными и жировыми клетками, сдобренными гормонами и толикой цианобактерий, отчего в питательной среде они размножаются. Превращаются в тонкие ломтики мясной «эрнте» - так называл урожай старый и согнутый жизнью, но оставшийся живым и резвым дед-инженер.
        Заходящее солнце припекало вовсю, и пока Сашка доковылял до прозрачных ворот фермы, то весь взмок, а его старый, выгоревший камуфляж заодно с нательной тельняшкой прилип мокрой тряпкой к телу. Голова перестала болеть и просто ныла на какой-то невообразимо противной ноте, наполняя тело, словно опалённое электромагнитными колебаниями морских сирен «чёрных», тягучей болью.
        Вблизи башня фермы уже не казалась чем-то потусторонним и лишним, словно стоящий среди развалин стеклянный небоскрёб. Стёкла, опоясывающие бетонные сваи внутренностей фермы, были грязные и запылённые, как можно было теперь заметить - носили следы частых ремонтов. Многие панели были давным-давно разбиты, и их заменяли грубо подогнанные куски обычного стела. От остальных стеклянных башен эту ещё отличала относительная чистота вокруг. Видимо, из-за того, что она единственная использовала аэропонику для выращивания растений, другие же выращивали в основном овощи при помощи гидропоники и минимума ресурсов и возможностей. В реале это означало замену специальных влаго - и воздухоемкого спецматериалов, где прорастали корневища, на обычные квадраты прессованной соломы, точечно поливавшиеся грязной водой из отстойника. На верхних этажах буйно росла зелень, свисавшая водопадом модифицированных лиан укропа и редиса. На верхних этажах громоздились ступенчатые блоки теплиц для выращивания салата с помощью аэропоники. Многочисленные ящики и блоки стояли один на другом соединённые с разномастными трубками системы
орошения, которые распыляли аэрозоли в закрытой среде блоков с растениями, снабжая их питательным и богатым минералами водным раствором. Смесь подавалась к корням непрерывно или через короткие промежутки времени так, чтобы корни не успевали высохнуть. Само растение крепилось опорной системой, а корни просто висели в воздухе, орошаемые питательным раствором. Но это было давно, в годы, когда ферма только начинала работать, а сейчас питательные аэрозоли делали из подручных средств, и они шипели из многочисленных трещин и дырок в системе орошения. Из-за этого все стёкла на верхних уровнях были покрыты влагой, к потёкам которой тянулись и липли многочисленные корневища, висевшие в беспорядке, выбившись из тесных ящиков. Влага стекала вниз струйками в отсвечивающие всеми цветами радуги многочисленные лужи на полу у самых окон. Аэропонное выращивание растений, как говорил бессменный уже которое десятилетие главный инженер проекта дед Генрих, считается безопасным и экологически чистым способом получения естественных, здоровых сельскохозяйственных культур, так необходимых для населения Острова. Также
дополнительными экологическими преимуществами аэропоники являлись экономия вечно недостающей питьевой воды и энергии. На деле сейчас основное экономическое преимущество аэропоники заключалось лишь в том, что для её производства не требовалось земли, которой и так осталось мало после Потопа и нескольких точечных ядерных ударов по всей планете, а пригодной для выращивания сельскохозяйственных культур земли, считай, и вообще не осталось. Такой подход помог решить проблемы ограниченной площади для культивирования растений, а также позволил не умереть с голоду в первые годы Потопа и начала Реконкисты Чёрного Халифата.
        Кое-где в переплетении «чёрных» ветвей виднелись частые россыпи ярких скоплений крупных плодов величиной в голову взрослого человека, которые они звали по старинке помидорами. Нижние же два этажа занимали скопления поддонов с псевдоплотью, как величал мясо дед Генрих.
        Зайдя вовнутрь, Сашка сразу же ощутил живительную прохладу кондиционированного воздуха, но по обонянию тотчас ударили тяжёлые запахи этого самого резво разрастающегося на бактериальном растворе псевдомяса. Стараясь подольше задерживать дыхание, он с несказанным облегчением снял мокрую одежду и облачился в лёгкий пластиковый комбинезон, а на лицо натянул холодную маску респиратора. Вокруг была идеальная чистота и порядок - старый инженер имел насчёт этого особый пунктик. Одевшись, Александр направился искать шефа местного хозяйства. Отыскать его среди нагромождённых на нижнем этаже поддонов с растущей плотью оказалось не таким уж и простым делом. Места здесь было действительно мало, а между горами поддонов в трещинах щербатой и когда-то бывшей стерильно белой плитки струились бледно-розовые потоки из фильтров поддонов с мясом.
        Дед Генрих нашёлся у затерянного между гор поддонов стола с яростно жужжавшим компьютером - монитор которого был накрыт плёнкой, по которой струились потоки кондиционированной влаги. Он яростно что-то набирал на клавиатуре. Рядом стоял огромный книжный шкаф, по закрытым стеклянным дверцам которого тоже стекали искрящиеся струйки влаги, отражая в прозрачных капельках выбитые золотом и серебром полустёртые названия на корешках толстых томов, которые заполняли внутренности шкафа.
        Как-то раз Сашка спросил деда, зачем ему столько книг? И старый агроном, виновато улыбнувшись, ответил: «Помещение без книг - это как тело без души». А затем, словно с какой-то надеждой, обратился к Сашке, буравя взглядом выцветших голубых глаз: «Может, ты хочешь что почитать? Я помогу, если что. Нет же, видишь, совсем никого кроме меня. Кому дело передавать?» Но Сашка отказался тогда, очевидно сильно расстроив старого учёного.
        Правда, когда Сашка в заключение их неловкого и изломанного разговора сказал: «Да ну, какие книги и учёба, когда меня не сегодня-завтра всё равно убьют», старик согласно кивнул и, повинуясь какому-то внезапному порыву, неловко обнял парня.
        После того их разговора прошло почти полгода, и дед Генрих ненавязчиво всё же подсунул ему несколько книг. Которые он, сам для себя с удивлением, прочитал от корки до корки. А затем, после объяснений обрадованного старого агронома, Сашка понемного научился включать и настраивать несложную аппаратуру чанов с протомассой, подготавливающейся для изготовления протоплазмы.
        Увидев Сашку, дед Генрих прекратил терзать клавиатуру и, встав с колченогого стула, радостно улыбнулся уряднику, показав сквозь реденькую и какую-то ржаво-седую бороду щербатый рот. Профессор, как называли деда Генриха в управе коша, ко всем относился дружески и как к своим собственным детям, которых не имел.
        - Здравствуй, Саша! Мне сегодня из управы твой сотник звонил. Этот, как его, толстый такой дядька…
        - Хомутский.
        - Да, он, точно. Просил тебя не нагружать, ибо тебя ранило на заставе. Ты как себя чувствуешь?.. Да сегодня работы не много, да ещё и из второй сотни целых пять легкораненых прислали. Если только поддоны почистить…
        - Я в порядке. Немного контузило только.
        - А дружок твой где?
        - Погиб. Ну, я пойду, почищу…
        И Сашка, потупившись и не слыша причитания деда Генриха, направился к дальней стене теплицы, где стояли пустые поддоны, с которых уже срезали тонкие полупрозрачные простыни розоватого мяса. Их было немного, и через час он уже закончил вымывать очищенной несчётное количество раз водой и вязкой антибактериальной пастой покрытые воняющей жижей поддоны. А после, переодевшись, отправился назад спать в свою комнатушку, полученную им при вступлении в сотню.
        Глава 4
        Два часа ожидания прошли словно мгновенье - возможно, последнее в их жизни. За это время космонавты сумели разглядеть приближающиеся корабли во всех подробностях. Маленькие суда, суетившиеся перед громадинами, плывшими впереди, исчезли, спрятавшись, видимо, за массивными корпусами, и это говорило само за себя, как по-прежнему и отсутствие каких-либо ответов на постоянно передающееся в эфир требование назвать себя и цель приближения. Остальные корабли, которые время от времени можно было наблюдать сквозь плотное построение передней волны, оставались загадкой. В оптику удалось установить только то, что они были куда меньше и многочисленнее впереди летящих гигантов.
        Сигнал вызова вырвал обоих космонавтов из состояния боевой медитации. На экране возник командующий ВКС, но в этот раз сигнал предназначался для всех платформ пояса обороны:
        - Приготовиться к открытию огня! - Лицо генерала заметно посерело, а под глазами набухли чёрные мешки под покрасневшими от утомления глазами. - Первый залп делаем всеми личинками - целеуказания для каждой платформы скинуты в бортовые ЦВК. Наши спецы рассчитали, что для кораблей таких размеров будет недостаточно попадания одной «молнии», поэтому сконцентрируем на каждом по два «ежа». Всё равно на всех нас не хватит. После залпа отходите на низкие орбиты, прикрываясь всеми бортовыми средствами, а вперёд выдвигаются «Миротворцы». Удачи нам всем! Конец связи.
        Толя задумчиво сказал напарнику:
        - Знаешь, мне вспомнилось высказывание: «Мы не можем быть уверены в том, что нам есть ради чего жить, пока мы не будем готовы отдать за это свою жизнь». Но мир под нами скорее не стоит нашей жертвы - просто не поймёт её или вовсе не заметит.
        Напарник Толи, ухмыльнулся и сказал, взглянув на начавшийся секундный отсчёт открытия огня:
        - Наш мир - он такой, какой есть, и видимо, его мы и достойны. Ну, всё, понеслось! Ты готов? - И не дожидаясь ответа, бросил: - Ну, да ладно! Было приятно работать с тобой! Говорят, труднее всего прожить первые семьдесят лет, а дальше дело пойдёт на лад.
        - Значит, по-твоему, мы избежали многих неприятностей в жизни? Кто-то мне ещё говорил, что я неисправимый оптимист. Мне тоже, друг! - одними губами, уже полностью погружаясь в управление, ответил Анатолий.
        Приближающийся флот уже можно было видеть через внешние камеры невооружённым взглядом, и он, по показаниям радаров, сомкнул построение ещё плотнее, совершенно скрыв за двумя десятками огромных бортов то, что происходило в их тылу. Время, казалось, потекло медленнее, но мгновение, когда придётся отдать приказ висящим перед ними «ежам» выпустить свои иглы, неумолимо наступало.
        И оно наступило, как бы они ни пытались оттянуть этот переломный во всех отношениях момент. Огромные корабли приближались, заполнив собой всё пространство на обзорных мониторах. Рука Анатолия зависла на мгновение над кнопкой открытия огня и с силой вжала её - отбросив все сомнения, которым уже не оставалось места.
        Координаты целей уже давно гнездились в недрах бортового компьютера, и после команды экипажа всё произошло автоматически. Четыре личинки, расположенные в нескольких десятках километрах от них, одновременно вспыхнули, исчезнув в жёлтых цветках ядерных взрывов, из которых, словно невообразимо большие пестики, вырвались вперёд тонкие лучи ионизированной плазмы. Каждый из них впился в свою цель, и, как и было приказано, все четыре луча впились в два громадных крайних корабля, находящихся в их сфере ответственности. Они оба как по команде закричали - установка сработала и цели поражены, сомнения нет. Соседние платформы также отработали по своим целям. Хотя никогда прежде ещё не использовалась в реальной боевой ситуации.
        - Да, попали!!!
        Ещё секунду ничего не происходило, и их крики застряли внезапно появившимся комом в горле - корабли не исчезли и не взорвались, как они того ожидали. Напротив, они продолжали движение - немного поменяв направление полёта и как-то едва заметно изменившись.
        Толя первым осознал, что происходит что-то неправильное.
        - Мы попали - это точно! И пробили всё, из чего они могут состоять - для ионизированной плазмы преград нет, но почему они летят дальше?..
        Его прервал напарник, указав на один из экранов, на котором в максимальном приближении их камер был виден неотвратимо приближающийся громадный монстр-корабль:
        - Смотри, он схлопывается и теряет какой-то газ из пробоин.
        В нечётком разрешении из-за дальности на экране было видно, как гигантский корабль, словно надувной шар, съёживался, терял форму, а вся его поверхность начала ходить волнами, стирая ещё мгновения назад ясно различимые острые грани надстроек и технических деталей конструкций.
        - Надувной шарик… - отрешённо пробормотал рядом, наконец-то поняв происходящее, Толя.
        Далее всё произошло стремительно - видимо, большинство целей оказалось поражено. Но, как и их, они всего лишь сошли с курса и стали терять очертания, а из-за их спин вынырнули те самые стаи кораблей, значительно меньшего размера, и рванули к ним, блеснув вспышками форсажных выхлопов обычных водородных движков. Ещё через мгновение количество целей на радаре увеличилось в несколько раз - неизвестные корабли выпустили ракеты, а те, которые имели больший размер и держались позади, - ударили малиновыми лучами лазеров. Сбоку закричал напарник:
        - Соседнюю платформу сбили! Быстро уходим на низкую орбиту под прикрытие «Миротворцев».
        Мельком взглянув на монитор перед напарником, он увидел, как их соседи - платформа ВКС северного сектора - хаотично переворачивается, теряя орбиту, куски конструкций и воздух от пробившего её насквозь и взрезавшего, как консервную банку нож, пурпурного луча лазера. Ещё через мгновенье она исчезла в пелене взрывов настигших её ракет, растерзавших на куски уже агонизирующую конструкцию. Их платформа тоже вздрогнула от близких взрывов, но вовремя выпущенные противоракеты и лазерный импульс, выпущенный в преследователей, прорвавшихся прямо на них, пока что выручили.
        Взревели маневровые двигатели, и сила инерции прижала космонавтов к противоперегрузочным креслам. Голубой шар покрытой безбрежными океанами Земли рванул к ним навстречу, словно пытаясь проглотить покалеченную, лишившуюся почти всего вооружения платформу. Тимофей рядом как заведённый принялся повторять:
        - Каковы стратеги - обманули нас, как детей малых. Теперь меньше половины платформ могут что-то им противопоставить. Неужели это то…
        Очередной удар потряс платформу, и Анатолий звонко клацнул зубами, почувствовал во рту солёный привкус крови. Красная, аварийная лампа яростно заморгала, наполнив тесную бронерубку сполохами аварийного освещения. Резко упало давление, и заломило в висках, а уши забило словно ватой. Но и так был отчётливо слышен шелест уходящего через трещины и пробоины воздуха. Рядом, как показалось в мониторы, почти на расстоянии вытянутой руки, пронёсся на огненном столбе пламени толстый цилиндр, утыканный пусковыми направляющими, один из находившихся во второй линии обороны «Миротворцев», ведя непрекращающийся отстрел своих многочисленных ядерных ракет.
        Их станция падала, явно получив тяжёлые повреждения, разряженный главный лазер не брал накачку, а половина двигателей вышла из строя в попытке остановить падение в атмосферу.
        - Всё, двигатели выбило. Похоже, и лазер с реактором повреждён, - отпрянув, опустив толстые руки в скафандре с пульта, тихо сказал напарник.
        - Эвакуируемся! Быстро! Отстреливай оставшиеся противоракеты, а то и отлететь не сможем…
        Напарник заколдовал над пультом управления, а он отправил последний пакет с информацией вниз в центр управления полётами.
        Воздух улетучивался с потрясающей быстротой, и космонавтам пришлось закрыть забрала шлемов. На их глазах только что взмывший над ними «Миротворец» вспух огненным цветком ядерного взрыва, и, судя по показаниям радара, такое происходило повсеместно. Первая линия обороны была уничтожена - несколько станций, как и они, успели отойти под защиту принявших эстафету боя ракетных платформ. На орбите творился хаос из переплетения лучей лазеров и ядерных взрывов, обрамлённых в кружева из разлетающихся во все стороны обломков. Их противники тоже несли потери - радар показывал, что некоторые корабли уничтожены, другие, получив попадания, отходили под защиту ещё целых исполинов. Несколько не смогли спастись от сумевших выпустить свои смертоносные ядерные жала «Миротворцев», но силы были явно неравны. Теперь, после первого залпа, половина из защитных платформ была попросту разряжена и сильно уязвима, а вторая волна ввязалась в бой на сократившихся, слишком коротких для них дистанциях, где небольшие и маневренные корабли атакующих имели неоспоримое преимущество.
        Отстегнувшись от кресел, космонавты проплыли в жилые помещения - направляясь в сторону пришвартованной аварийной капсулы. Как ни странно, в жилых помещениях повреждений не наблюдалось, и только отсутствие дыхательной смеси по показаниям датчиков скафандров и кружащиеся в беспорядке невесомости незакреплённые предметы говорили о том, что ситуация вышла из-под контроля.
        Капсула располагалась немного ниже жилых помещений платформы, и к ней вёл короткий коридорчик, упиравшийся пряом в круглый переходной люк. Анатолий хотел было пропустить напарника вперёд, в освещённое белым искусственным светом пространство за приветливо раскрытым люком капсулы, но Тимофей грубо пихнул его вовнутрь, и последнее, что Толя успел увидеть, было сосредоточенное лицо его напарника, задвигающего тяжёлый люк капсулы, и тихие слова в наушниках отдавались в голове всё время полёта вниз, вместе с падающими с небес многочисленными осколками.
        - Так нужно, ты сейчас не поймёшь!
        И самое последнее:
        - Просто постарайся выжить!..
        Глава 5
        Разбудила Сашку внезапно вспыхнувшая, как будто со всех сторон, перестрелка. Стёкла в пыльном, давно не мытом единственном окне его комнатушки зазвенели, словно чешский хрусталь в древнем серванте его бабки. Пока он в спешке одевался, несколько далёких взрывов разорвали какофонию оружейной трескотни, и, прекратив хрустальный звон, окно жалобно щёлкнуло, и остроугольные осколки повисли на наклеенных накрест полосках газеты. Выбравшись на улицу, Александр не пробежал и десятка метров, как ему навстречу выскочил из тёмной подворотни перначный их сотни Аскеров.
        - Набег! - заорал тот ему в самое ухо, размазывая по лицу и не замечая сочащуюся из ушей тонкими подтёками кровь. - Дуй к пушкарю - вооружайся и на пляж! Если увидишь подъесаула или ещё кого из наших, собирайтесь вместе и держите валы по периметру коша. Не удержимся, так всех порежут или в неволю скрутят. Я к соседям связь налаживать. Откуда эти акынджи* появились, ума не приложу. Да ещё с бронетехникой.
        Вдалеке, со стороны широкого песчаного пляжа, окружавшего городище, перекрывая суматошные выстрелы боя, раздался свистящий звук завывания турбины. Да, судя по всему, не одной. И тут же резкий, как удар грома, выстрел словно встряхнул сонную пелену с городища. Одна из крыш на окраине, возле самого причала, вспухла оранжевым грибом взрыва, раскидавшего по окрестностям то, что секунду назад было чьим-то домом. Высившаяся прямо перед ним стеклянная башня фермы внезапно окрасилась в красный цвет. А ещё через мгновение вспышка разорвавшегося на уровне второго этажа фугасного снаряда сбросила всё стеклянное покрытие, словно осыпавшуюся стеклянную листву, оголив осиротевшие, голые сваи каркаса и переходные лестницы. Стоявшая у самой воды ферма заполыхала ярким жёлтым пламенем, отбрасывающим острые языки на спокойные воды моря у её подножия.
        Сашка где-то в глубине сознания ещё успел удивиться. Что там могло гореть - в переплетении стекла и бетонных конструкций, оплетённых сонмищем разнообразных растений, каждый день попадавших к ним в скудный рацион?
        По поверхности ночного и чёрного, как и небо над головой, моря скользили множество неестественно быстрых теней. Время от времени эти тени испускали короткие серии вспышек, сея хаос и разрушения в узких скоплениях, притулившихся один к другому домов на берегу.
        Ярость перестрелки нарастала. Стало понятно, что звуки боя неудержимо и быстро смещаются к расположенным возле лимана постройкам, которые уже кое-где пылали. На пыльных улочках, как ни удивительно, не царила паника - немногочисленные дети и женщины, с редкими поклажами необходимых вещей, спешили по главному тракту в сторону близких отрогов гор. Но в большинстве своём население Евпаторийского коша не верило в серьёзность налёта «чёрных» османов Халифата и полагалось на мужество и умение защитников. Огоньки ещё нечастых пожаров стали озарять строения призрачным, беспокойным светом. Возле окраины раздалось сразу несколько взрывов, и дома там запылали, как свечки, сразу наполнив чёрным удушливым дымом узкие улочки городка.
        Сашка нёсся, не чувствуя под собой ног, совсем забыв о ранениях и разламывающейся от боли голове. Выбежав, наконец, на небольшую площадь в центре, он ошарашенно остановился перед зданием управы - полуразрушенным и украшенным языками пламени, с рёвом вырывашимися из-под скатов полупровалившейся крыши. Никто не тушил пожар, да и вся площадь была совершенно пустынной. Неожиданно он увидел, в переулке возле горящего здания, тёмную фигуру, призывно махающую ему одной рукой, а другой сжимающую автомат. Подбежав к затянутому едким дымом переулку, он лицом к лицу столкнулся с взводным урядником, усатым и худым до синевы под запавшими и какими-то колюче-неживыми глазами, дядькой. Он, не церемонясь, схватил его за рукав и потащил за угол, где, как оказалось, царило настоящее столпотворение.
        Там возле заросшей подсохшим бурьяном лестницы в подвал. собралось человек двадцать - вперемешку разномастные камуфляжи и гражданская одежда. Видимо, все, кто мог носить оружие. Звать и уговаривать уже давно никого нужды не было - островники давно поняли, что если сами себя не смогут защитить, то ничего хорошего и не получится. Ни у кого больше хата с краю не стояла. Как говорил покойный подхорунжий: «Добро должно быть с кулаками, а ещё лучше, если с «калашом».
        Бронированная дверь в подвал оказалась открытой, и вверх по ступеням живой цепью передавали оружие и боеприпасы. Цепочка быстро рассасывалась. Урядник куда-то исчез, а Сашке в руки кто-то, натужно кашляя, еле различимый во всё больше наполнявшем переулок дыму, всунул АК-103 с гирляндой подсумков, замотанный в потрёпанный лёгкий бронник. Быстро облачившись в бронежилет Сашка поднял взгляд, ища старших по званию, но переулок уже опустел. В этот момент горящие перекрытия второго этажа, с упавшей на них крышей, видимо прогорев насквозь, обрушились, пробив первый этаж и обвалив подвал. Сашка еле успел нырнуть к стене возле входа, перед тем, как всю улицу засыпало обломками горящих досок и битого кирпича.
        В этот момент из разом плюнувшей дымом пополам с огнём двери подвала вывалились, задыхаясь от кашля и заковыристо матерясь, двое. Один невысокий, но плотный и кряжистый как дуб - незнакомый ему хорунжий, весь запелёнатый в бронекостюм «Ратник», в котором он казался каким-то неуклюжим - громоздким, а отсутствие шлема на голове делало это ещё заметней. Хорунжий в «Ратнике» буквально вытянул на себе из темноты подвала писаря их сотни - худого молодого парня в очках и принялся руками тушить тлеющую у того на спине форму. Сашка подскочил к нему и попытался помочь, но хорунжий, не церемонясь, оттолкнул его, прошипев сквозь зубы:
        - Не лезь. Руки все опалишь - я-то в рукавицах. - И, закончив, принялся, яростно ругаясь, доставать комплект первой помощи, всё не желающий вытаскиваться из ранца-двудневки у него за спиной. Справившись с сопротивлявшимся медпакетом, он быстро и заученно вколол, как теперь заметил Сашка, сильно обожжённому и всё ещё не издавшему ни звука писарю сразу два укола морфия и, проверив пульс, резко встал - посмотрев прямо в глаза уряднику. Хорунжий оказался заметно ниже его ростом, на целую голову, зато раза в два шире в плечах, ещё к тому же и увеличенных защитными броненакладками.
        - Преставился писарь, - сообщил он и, отрешённо махнув рукой на дверь в подвал, плюющуюся дымом и огнём, добавил: - Ещё двое там под обломками остались. Пойдём отсюда, а то скоро тут так рванёт, что и фундамента не останется. Наплечники с другой амуницией так и не успели вынести.
        Внимательнее присмотревшись к уряднику, он спросил:
        - Как зовут, младшой? Тебя уже и ранить успело?
        - Сашкой кличут, а ранило меня ещё пять дней назад на дальней заставе, когда десант «чёрные» высадить хотели.
        Хорунжий улыбнулся и немного повеселел. Видимо, с необстрелянными новобранцами ходить в бой он уже имел удачу и ценил тех, других, которые хотя бы выжили после первого боя.
        - Ну, пойдём, воин! Сейчас вот снова отбивать будем.
        - Вы не из нашего коша?! - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал тому младший урядник. Бывает такой тип людей, которым доверяешь инстинктивно, чувствуя, что нет за ними зла и подлости. Вот таким и был этот хорунжий.
        - Нет, не бойся, не шпион. Только сегодня приехал из гетманского штаба - проследить за подготовкой к обороне. Ну, и как видишь, сейчас и проверю.
        Они быстро побежали сквозь переплетение узких улочек. Ориентироваться было легко, так как звуки боя гремели уже совсем рядом. Несколько зданий впереди горели яркими кострами, не давая разглядеть, что же происходит впереди у самой кромки воды и дальше в скрытой ночной пеленой черноморской глади. Через несколько сотен метров, им навстречу попались бредущие назад раненые. Двое с носилками и нарукавными повязками с красными крестами. Сашка узнал их сотенного фельдшера:
        - Михалыч, где сотник? И что там вообще происходит?
        Пожилой фельдшер, не останавливаясь и тяжело дыша, прокричал в ответ:
        - К крайним домам бегите, а то наших сминают уже! Откуда эти башибузуки тут взялись…
        Они побежали дальше, а Сашка ошарашенно остановился, увидев свесившуюся с носилок и обгоревшую до черноты руку, пальцы на которой продолжали яростно сжиматься и разжиматься, словно они всё ещё сжимали рукоять оружия. Хорунжий на минуту остановился, надевая шлем и включая все многочисленные датчики своего «Ратника». Сашка знал только в теории, что стандартный бронекомбез «Ратник», который теоретически должен был быть у каждого в Войске, оснащён всевозможными датчиками: цифровой радиостанцией с шифрованной связью, дисплеем и навигатором, встроенными в шлем, не говоря уже о терморегуляторе одежды и ботинках с поножами, снабжёнными противоминной защитой. Обо всём этом обычный рядовой мог только мечтать, как и о «Ятагане» со спаренным гранатомётом и прицелом «день-ночь» с выводом и расчётом данных встроенным процессором. Не говоря уж о блокировке излучений во всяких ультрафиолетово-инфракрасных спектрах. Одним словом, можно было только позавидовать обладателю такого чуда. Сашка с унынием потрогал свой видавший виды бронник четвёртого класса, даже не рассчитаный на противостояние пулям, а всего лишь
предназначенный для защиты от лёгких осколков. Когда хорунжий поднялся и защёлкнул забрало шлема, то словно вознёсся над ним бронированной глыбой, Сашка почувствовал себя ещё более неполноценной боевой единицей.
        - Ну что, младший урядник, теперь повоюем?! - глухо донёсся до него откровенно радующийся голос. - Давай держись за мной в пяти метрах, а то, судя по показаниям, впереди уже сплошной хаос.
        Уже через несколько десятков шагов им попался боец с наплечником, сидящий на невысокой, изрытой пробоинами крыше и выцеливающий что-то в тёмном омуте моря.
        - Где старшины? - крикнул ему хорунжий, и боец, не отрываясь от прицела, махнул рукой куда-то в сторону расчерченной трассерами черноты ночи. Они осторожно пошли дальше и, не отойдя ещё и десятка шагов от полуразрушенного дома с бойцом на крыше, услышали визг стартующей ракеты. Сашка, успев оглянуться, - увидел длинный жёлтый факел маршевого двигателя ракеты, через мгновение исчезнувшей в переплетении трассеров над морем. А ещё через мгновение дом с бойцом на крыше исчез в туче обломков, взорвавшись оранжевой вспышкой, тотчас же, словно печать, въевшаяся в сетчатку глаз.
        Ударной волной Сашку повалило на пыльную землю, а сверху, казалось, нескончаемым дождём посыпались обломки. Кто-то потянул его за воротник бронежилета, затащив в небольшой проулок между какими-то сараями и старыми перевёрнутыми лодками. В отблесках взрывов он увидел тёмную, угловатую тень. Хорунжий знаками показал двигаться за ним. Они свернули куда-то на узкую тропинку, ведущую вниз к берегу. Что-то липкое залило лицо. Сашка вытер мокрый лоб порванным где-то рукавом камуфляжной куртки. На выгоревшей ткани осталось тёмное пятно - и Сашка как-то совершенно отстранённо подумал, что это наверняка его кровь.
        Отвлёкшись, он чуть не упал, споткнувшись о лежащий поперёк улицы труп, казавшийся чёрным на фоне светлого песка под ногами и застывший в какой-то неестественной позе с торчащими в разные стороны руками и ногами. Ещё через несколько минут карабканья и постоянного шипения хорунжего, чтобы он пригнулся и не отсвечивал, они оказались возле полуразрушенного лодочного сарая, за которым притаились несколько человек. Ещё несколько, заняв позиции впереди и по сторонам, постреливали изредка куда-то в темноту скупыми короткими очередями. До них им пришлось по-пластунски на животе ползти, прячась от визжащих над головой разноцветных плетей, стегающих сопротивляющийся берег со спокойного и тёмного, как и небо над головой, моря. В одном из людей Сашка узнал сотника, что-то кричащего в переносную рацию.
        Первым к сотнику подполз хорунжий и, не тратя время на представления по форме, просто тяжело и веско доложил:
        - Нема склада. Беспилотник прямо на крышу фугас скинул. Человек десять лёгким оружием успели вооружить, прежде чем крыша в подвал рухнула. Писаря вашего - того, и ещё двоих с ним. Я их и не знаю.
        - И что мне теперь прикажешь делать без тяжёлого вооружения?! - яростно заорал на него сотник. - Сколько раз вас, олухов, в Ставке просил выделить больше? У меня только что последнего бойца с наплечником выбили…
        - Да, видели мы, - заорал на него в ответ хорунжий, пытаясь перекричать шум боя. - Я тебе оружие где возьму? Нарисую?! Что происходит? Их же не может быть много? И танки откуда?
        - С моря! Откель им ещё взяться! - Сотник окинул взглядом собравшееся воинство. - Так, вы трое, - он кивнул полностью экипированным бойцам с потёртыми штурмовыми «калашами», - и ты, Веня, - ещё один кивок на с головы до ног измазанного в пыли мускулистого бойца с «печенегом», пытавшегося как раз прибинтовать себе левую руку, из предплечья которой сочилась тонкой струйкой казавшаяся в темноте чёрной кровь, - пойдёте к северной окраине. Там держится сотня Войцеховского. Идите к ним на линию, а то мне сдаётся, на их стороне пляжи пологие, оттуда они и попрут, уже несколько танков туда как-то притащили. С нашей стороны берег обрывистый - только пловцы шалят немного.
        - Если бронетехнику высадили, то точно большой десант… - перебил его хорунжий.
        - Или показательная высадка, а настоящий десант где-то в другом месте пройдёт… Ну, шо ты мне мозг ешь, советник? Тебя зачем прислали? Вот давай советуй, что нам дальше делать?
        - Сколько у тебя, сотник, народа под рукой? Атаку с той стороны коша отбили?
        - Всех, кого здесь видишь - остальные на позициях. У нас тут две неполные сотни, если ты этого до сих пор не понял. Войцеховский передавал пять минут назад, что атаку они отбили и азапы отошли к дюнам. Подпалили два танка, но откуда они взялись, не поймут никак. Потери большие, и если броня ещё раз попрёт - то сомнут их.
        - Надо отходить, сотник, - серьёзно и безапелляционо, играя мощными желваками, сказал хорунжий. - Без вариантов.
        На мгновение, словно прислушиваясь к их спору, исчезла стрельба, и тишину тут же разорвали гневные выкрики островников, которых быстро успокоил сотник:
        - Отходить, говоришь? А ты шо, не знаешь, где проходит наша единственная дорога? По-над самым морем, и посты на ней с самого начала не отвечают. А в горы - как нам с бабами и детьми бежать? Знаешь, что у местных татар нет слова назад, только вперёд - «агла». Так что у нас сейчас только один выход, если нам надо назад - то разворачиваемся и «агла». Вот тут и будем на укреплённых и знакомых позициях их встречать.
        Хорунжий недовольно покачал головой, что не укрылось от цепкого взгляда сотника:
        - Не нравится?! А мне своих бросать не нравится. Понял? А пробиваться по уже, наверняка, захваченной дороге, где с одной стороны море, а с другой скалы, и семьи вывести? Гиблое это дело. Может, кто и выйдет к Запрудному кошу, да лучше уж тут все ляжем.
        - По лиману могут с тыла обойти… - устало и безнадёжно кинул в ответ хорунжий.
        - Так там воды пару метров. Баржа с танками не пройдёт, а пехоту мы на косе вырежем. Там видимость полкилометра, не меньше. Что ты от меня конкретно ждёшь?
        - Мне кажется, что эта атака в лоб была отвлекающей. Теперь они связали нас боем. Все подкрепления стянуты к берегу - удар же будет нанесён где-то в другом месте.
        - Слушай, стратег столичный! Хочешь помогать - бери легкораненых и прикрой лиман, если тебе там мерещится всякое. Будешь ещё меня учить со своими четырьмя зирками на погонах. Ты тут кто? Главнокомандующий или штабной курьер в звании старшего хорунжего? Всё, разговоры окончены! Всем занять свои позиции.
        Сотник нахлобучил на свою большую голову шлем и, прильнув к инфракрасному биноклю, заговорил в рацию, бесконечно вызывая кого-то:
        - Гвоздика, я Южный Кош, приём! Гвоздика, требуется срочная помощь…
        Хорунжий защёлкнул забрало шлема и безнадёжно махнул рукой в сторону сотника. Пригнувшись, он направился к темнеющим невдалеке строениям. Сашка невольно засмотрелся на то, как тот двигался. Он шёл так легко и бесшумно, что, казалось, даже не касался высохших до белизны пучков травы, раскиданной вокруг. Просто встал и поплыл.
        За ним последовали ещё трое легкораненых, к которым присоединился и Сашка. Над их головами, всё так же шелестя и взвизгивая рикошетами, носились, словно рой растревоженных пчёл, разноцветные струи трассеров. Минут пять они, старательно пригибаясь и кланяясь, пробирались через лабиринт полуразрушенных построек на окраине коша. Перестрелка вяло продолжалась в том же темпе, и ребята, шедшие за хорунжим, прибодрились, стали перекидываться весёлыми шуточками:
        - Дали прикурить черноте! - сверкая в темноте белоснежной улыбкой и такой же повязкой на голове, проговорил, ни к кому конкретно не обращаясь, сутулый молодой казак с древней СВД.
        Настроение в их группе заметно улучшилось, и вся группа прытко побежала за быстро лавировавшим хорунжим между затерявшихся в темноте и прибрежном песке построек. Через четверть часа они добрались к противоположному краю коша, упиравшемуся в полого поднимавшееся предгорье. До языка лимана осталось пройти всего ничего, и хорунжий, видимо, рассудил, что пора познакомиться со своими бойцами поближе. Взобравшись на полузанесённую песком крышу заброшенного сарая, он несколько минут пристально вглядывался в поблёскивающие воды. В ней отражался лишь безжизненным заревом огонь звёзд, висящих над головами. Затем так же резво спрыгнул к терпеливо дожидавшимся его бойцам и поднял забрало:
        - Вроде тихо. Правда, инфракрасный диапазон забит от нагревшегося песка, - ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал себе под нос хорунжий. - Ну, воины, давайте знакомиться и считать, что у нас за зброя в наличии. Хорунжий, головного штаба столичного коша, Иван Шестопал. К вам меня вчера послали для организации и координации обороны. Да видать, поздно… «Ратник» вы мой видите, жаль, он только у меня и командную сеть не построить… У меня полный комплект к «Ятагану» и, - он открыл один из подсумков и достал четыре круглых, как яйца, гранаты, - и четыре импульсные наступательные гранаты. - Он кивнул Сашке: - Ну, давай теперь ты, младшой.
        - Младший урядник второй сотни Хомутского, Александр Заставский. - У меня «весло» и пять магазинов к нему.
        Следующий заговорил стоявший рядом с Сашкой молодой весёлый казак с перевязанной головой и обшарпанной СВД:
        - Гармаш первой сотни Войцеховского, Марк Бергман. СВД, пара сотен набоев к ней и одна лимонка. - Он кивнул на прицепленный к поясу тёмный цилиндрик.
        - Где ж твоя артиллерия, пушкарь? - невесело усмехнулся хорунжий.
        - Нема больше! Вся вышла. - Парень кивнул на свой ремень. - Всё, шо осталось. У нас в сотне всех с наплечниками за десять минут боя выбили дроны, как в тире, - и, зло сплюнув в песок у ног, отвернулся, подтягивая ремни лёгкого бронежилета.
        - Рядовой первой сотни Войцеховского, Семён Тарантуха, - звонким мальчишеским голосом прокричал в наступившей тишине молодой и такой же высокий, как и худой паренёк, закутанный в комплект полной защиты старого образца. От тяжести которого он был весь мокрый и постоянно вытирал блестевший от пота лоб. - Один АК-103 и четыре с половиной магазина.
        - Куда ж тебя в твоём саркофаге достать смогло? - спросил его хорунжий.
        - Да осколок через правый плечевой зазор между латами залетел, - смущённо ответил рядовой.
        - Стрелять можешь?
        - Ну, с левой как-то буду! - мотнул головой парень.
        Последним был коротко стриженный, начинающий седеть, сутулый, мощный и дочерна загоревший дядька с перебинтованной повыше колена правой ногой, неторопливо куривший, пряча огонёк терпко вонявшей козьей ноги в кулак.
        - Бунчужный* первой сотни Хомутского Роберт Тельманов, - неторопливо, словно роняя тяжёлые камни-слова, начал докладывать он. - Имею ПК и три ленты к нему, плюс три эфки.
        - Значит так, бойцы. Занимаем позиции немного впереди крайних построек коша, благо там песчаные дюны намело и обломков скал и заброшенных домов предостаточно. - Что-то тихо пискнуло у него в шлеме, и он глухо ругнулся и продолжил: - Дождались! Слушай мою команду! Рассыпаемся редкой цепью. Расстояние между позициями метров сто. Без моей команды не стрелять и почаще меняйте позицию. Вон гармаш уже знает, как дроны метят огневые точки. - Он достал два продолговатых серых кругляша гранат и передал их Сашке. - Ты, младшой, давай на самый правый край топай, где горы начинаются. Ты, Роберт, самый, видать, опытный, иди на левый фланг, если что - жди и подрежешь их с фланга, когда в атаку втянутся. А вы двое со мной идёте.
        Сашка, не скрывая удивления, спросил:
        - Так вроде ж нет никого ещё?
        - Не было. Радиосканер засёк только что кодированные передачи совсем близко, и это не нашию - Он махнул рукой. - Сотнику я сообщу. Всё, хлопцы, готовьтесь, и удачи нам всем!
        Сашка поспешно стал рассовывать гранаты по кармашкам разгрузки, а когда закончил, вокруг него уже никого не было. Все растворились в вязкой тишине, повисшей над побережьем, скрывшись в ломаных тенях от полной, отливающей серебром, луны. Младший урядник поспешил на свою позицию, подгоняемый осязаемой напряжённостью, разлившейся вокруг. Перестрелка и редкие взрывы на южной окраине совсем стихли. Стояла почти абсолютная тишина, давящая на психику, почище шумной суматохи боя, в которой некогда думать, и чувства отходят куда-то на второй план.
        Выйдя к последним развалинам на краю поселения, Александр остановился и осторожно выглянул из-за угла когда-то, наверняка, большого и добротного дома, от которого сейчас остались только две стены с обломками крыши, рухнувшей между ними.
        Впереди простиралось ярко освещаемое луной и изрезанное тенями, пространство песчаных дюн, кое-где утыканное острыми валунами, скатившимися с крутого склона неподалёку. Ни одного движения, кроме блеска звёзд над головой, заметно не было. Закрывая горизонт своей массивной тушей, появился Кара-Даг.
        Сашка оглядел местность перед собой, выбирая, как приказал хорунжий, позицию немного перед последними строениями Коша. При этом он откровенно недоумевал, зачем искать удобное место для обороны в переплетении камней и песка, если добротные развалины могли дать лучшую защиту и свободу манёвра. Ещё минуту повглядывавшись в спокойный пейзаж перед собой, он решил плюнуть на приказ и остаться в скрывающей его тени. Выходить на освещённое предательским лунным сиянием песчаное поле, ведущее к лиману, он категорически не хотел. Ещё через несколько минут, в тени развалин, он нашёл себе подходящее местечко между домом с рухнувшей крышей и остатками какого-то строения, бывшего, видимо, раньше гаражом или сараем, и от которого теперь остался лишь бетонный фундамент. Сверху его, словно зонтик, скрывал огромный купол дуба, за толстый ствол которого он и прилёг. Темнота кругом стала сгущаться, превращаясь в бархатную и осязаемую всем телом пелену. Звёзды и полная, словно золотой динар Халифата, луна над головой спрятались за гроздьями грязно-серых туч, принесённых откуда-то с востока. Сашка прислонился к
шершавому стволу дерева, стараясь слиться с ним, стать одним целым. Он принялся осматривать рассеянным, не сконцентрированным взглядом поросшее редкими кустами и занесённое песком поле перед собой. Рассеивать взгляд его научил покойный подхорунжий - объясняя, что так его не увидит противник, за которым он наблюдает, даже на уровне древних, как само человечество, рефлексов. В долгой, а скорее бесконечной войне, как казалось молодёжи, не видевшей иного мира и отношений между людьми, в наличии судьбы и чего-то не поддающегося описанию, вроде того же шестого чувства, никто, по большей мере, не сомневался.
        Вдалеке, всё так же лениво, то затихала, то вновь разгоралась перестрелка, чередующаяся с нечастыми взрывами. Всё это Сашка улавливал и фиксировал автоматически, не то, что в первый свой бой, там, за заливом в наскоро сколоченном ополчении. Воспоминания налетели, словно выдернув его из реальности.
        Первые его впечатления: усталые, мельком скользнувшие по нему глаза окружающих, грязных и разномастно экипированных ополченцев, думающих всё время о чём-то своём и машинально едящих тушёнку из помятых банок с помощью штык-ножей. Вокруг стояла тишина - ещё не стреляли. Но у него появилось, словно изнутри, ощущение, что он уже в бою, а в воздухе появился запах какой-то призрачной напряжённости, хотя понять, из-за чего такое, он так и не мог. Просто открылись какие-то новые чувства, а старые обострились до максимума. Оказывается, проезжающий танк можно воспринимать больше осязанием, чем слухом, просто всем телом ловить сотрясение земли и воздуха, создаваемое тяжёлой машиной. А впервые висящий на плече старый, потёртый автомат даёт ощущение спокойствия и чуть ли не всесильности. Которое, впрочем, быстро проходит - после первого же боя, если его переживёшь. Внезапного и такого первого, который он помнил сейчас, как будто бой тот случился пять минут назад, а десятки других, которые произошли после него, роились в голове как невнятные, размазанные картины. Он снова видел себя тогда, в первом бою, как
будто со стороны.
        Пулемётная очередь. Ещё одна. Ещё и ещё. Первый животный страх. Он до боли вжал голову в плечи. Желание упасть на землю, слиться с нею или заползти в какую-нибудь ямку стало почти непреодолимым животным рефлексом, твердящим только одно: спасайся! Остальные же бойцы вокруг него, не моргнув глазом и даже не повернув голову в сторону стрельбы, мирно вели беседу и набивали рожки автоматов. Он тоже попытался сделать вид, что ему всё это - по барабану, но мышцы самопроизвольно сокращались при каждой далёкой очереди. Первая ночь была во сто крат хуже, чем сейчас. Он улыбнулся себе под нос, вроде как не всё потеряно - жив ещё пока. Тогда он не мог и не хотел спать от адреналина, а сейчас - потому что нужно держать позицию, но если бы можно было покемарить - заснул бы через пару секунд. А тогда он вздрагивал от далёких разрывов, всё время ошалело вертел головой, а его соседи спали, сопя носами и похрапывая. Сквозь сон кто-то матерился и просил принести заряды для РПГ, затем кто-то другой начинал невнятно бормотать что-то во сне - и так всю ночь.
        Затем был его первый… Невысокий нацгард в чёрном камуфляже и жёлтыми опознавательными повязками на руках. Он осторожно спускался по лестнице с импортной снайперкой наперевес. Они столкнулись нос к носу в зачищаемом Сашкиной интербригадой подъезде очередного маленького, умершего, но когда-то симпатичного южного индустриального городка. Одиночный выстрел из винтовки, грохнувший в его сторону. осколки битого кирпича вперемешку со старой штукатуркой, ударившие по каске и влетевшие за шиворот. Мимо! И длинная очередь в грудь, выбившая фонтан крови, расплескавшейся на обшарпанных стенах давно покинутого мёртвого дома. Накатившее смешанное чувство облегчения и тревоги, и долгий-долгий не проглатываемый комок горькой слюны в горле, и чувство выполненного долга, как это ни странно…
        Время даёт многое, если успеешь взять. Автоматизм и умение стрелять сменяет необходимость думать. Стрелять и попадать, и никаких сомнений ни в чём. Просто так надо, и не я первый - не я и последний. Чувства и мысли отбросить, вырвать или закопать. Равно как и слёзы, воспоминания о тех, кого больше нет. Остаётся только мстить и жить только ради этого. Слёзы такие, что глаза сухие и только тугой ком в глотке, который не даёт ни вздохнуть, ни сказать ни слова. Так всё началось для него…
        Неожиданно всё резко переменилось. Пропало то спокойствие, царившее вокруг, сменившись натянутым, словно гитарная струна, предчувствием опасности. В полумраке южной ночи терпкий запах высохших трав неожиданно вытеснила прогорклая вонь сгоревшей солярки. На невысоких дюнах замелькали многочисленные тени, которые, то появляясь, то исчезая в складках местности, стали быстро и бесшумно приближаться. Сашка, всё так же отрешённо глядя куда-то сквозь появившегося противника, бесшумно снял своё «весло» с предохранителя и распластался за толстым дубовым стволом. Расстегнув клапаны на кармашках с гранатами, он приготовился к бою. Последнему бою, если судить по количеству воинов Халифата, всё появлявшихся и появлявшихся от тёмных вод моря.
        Они шли плотными рядами, не скрываясь, и казалось, что зашевелилась сама земля. «Чёрные» не захотели или не удосужились образовать правильные цепи, и на него пёрла, именно пёрла, толпа без конца и края. Сашка вскользь подумал, что их тонкая, выбеленная солнцем камуфляжная линия хоть и откована закалённой десятилетиями непрекращающейся войны сталью, но вряд ли выдержит такой напор. Но такие мысли не в первый раз посещали его голову, а возможностей умереть, за всю короткую и тяжёлую жизнь, у него уже было предостаточно. Разум паниковал, а тело делало привычную и отлаженную до автоматизма работу. Оценив, что позицию ему вряд ли дадут сменить, он аккуратно взял одну за другой две гранаты и, вырвав чеку поочерёдно у обеих, - стал во весь рост за мощным, как каменный редут, стволом дерева. Последнюю гранату он оставил себе. Попасть в плен к «этим» он не хотел и желал своему исчезнувшему другу подхорунжему Щербакову того же в подобной ситуации - только смерти. «Лимонки» приятно холодили ладони, а ребристый корпус, отлитый тут, на Острове, из «сухого» чугуна и начинённый двойной порцией тротила, давал
уверенность в том, что враг, вторгшийся на его землю, умоется кровью. Самое главное, что билось в голове, - «Не умереть бессмысленно», как до него многие сотни тысяч его соотечественников, надеявшихся на то, что всё ещё как-то образуется и на пресловутое, хрестоматийное - моя хата с краю. Вот только эти, что с крайних хат, в большинстве своём поплатились первыми, за свою аморфность и бесхребетность. Для всех сторон в этой долгой войне, всех против всех, они были просто мясом и ресурсами, без права голоса, которого они и не имели по своей природе. Точнее, и не хотели оного иметь - слишком сложно, как это ни печально констатировать, для большинства населения заниматься тем, чтобы думать, а ещё труднее совместить этот процесс с осмысленными действиями. Для них всех было слишком поздно думать, созидать и просто жить - они стали смазкой и грязью на равнодушных колёсах войны, бесконечно движущихся уже несколько десятилетий в сторону Ада.
        Сам момент, когда нужно было бросать гранаты, младший урядник даже не уловил, а просто почувствовал каждой клеточкой до последнего предела напрягшегося тела и распрямил, словно звенящие струны, нервы. Отведённая в замахе рука рванулась вперёд и вверх - чёрный кругляш взвился в воздух, а он уже, отпрянув за ствол дерева и перекинув другую гранату в правую руку, вновь на мгновение выглянул из-за ствола и послал по высокой дуге следующий подарок воинам Чёрного Халифата. Когда впереди рванули, один за другим, два резких, как удары грома, взрыва, он уже лежал на пыльной, ещё сохранившей тепло жаркого дня земле, прижав к плечу приклад, отполированный до блеска, несчётным количеством предшественников.
        Два взрыва сверкнули неяркими рыжими вспышками в самой гуще прущих, словно живая волна, накатывающая на берег, «чёрных». «Карманная артиллерия» островников с разлётом до двухсот метров выкосила два кратера в рядах нападавших. И тут же младший урядник вжал с силой курок, выпустив полную, во весь магазин, очередь в тёмную массу, затопившую всё перед ним. Особо тщательно целиться не требовалось - врагов было слишком много. Сашка отлично видел, как его огонь вырубил целую промоину в надвигавшейся неотступным валом орде, но она тотчас же заполнилась новыми тенями. Тёмная масса перед ним взвыла, бросившись вперёд, и ответный огонь хлестнул по толстому стволу, земле и старым стенам - выбивая острые щепки и подняв тучу серой даже в темноте пыли. «Чёрные», в отличие от островников, боеприпасов, как всегда, не жалели.
        Весь пляж перед ним заплясал огоньками ответного огня. Толстый ствол, давший ему защиту, мелко задрожал, принимая на себя удар сотен стальных пчёл, впивающихся в него, разгрызая росший и крепчавший десятилетиями ствол.
        Сашка быстро и не суетясь заменил пустой магазин. Выпрямился во весь рост за толстым стволом, прищёлкнул тускло блеснувший во вновь появившемся свете луны штык. Последний бой, он, оказывается, может быть не таким уж и трудным - мелькнуло в его голове. Может быть, он просто знал, что для него всё закончится быстро, и просто надеялся захватить с собой как можно больше тех в темноте…
        Внезапно над головой раздался вой и поле боя одновременно осветилось сразу тремя красными «люстрами», выхватившими из темноты двигающиеся массы десанта в чёрном камуфляже. Затем сверху, разрывая воздух визгом и шипением, опустились хвостатые кометы реактивных снарядов и всё исчезло - скрытое частыми кустами оранжевых фугасных разрывов.
        Через минуту всё было кончено. Сашка не помнил, как оказался сидящим под дубом, раскинувшим толстые ветви, которые в мрачном и неживом свете луны казались крючковатыми руками, тянущимися в небо в попытке сорвать с него искорки звёзд. С затянутого дымом и пылью берега тянуло кислой вонью тринитротолуола и, как ни странно, свежим запахом моря. Вокруг, как и пару минут назад, стояла, в прямом смысле, мёртвая тишина. Раненых, после обстрела пехоты на открытом пространстве из кассетных ракетометов, не оставалось.
        Справа от него, в развалинах дома, заросшего кустарником, раздался шум. Он напрягся, взяв угловатые в сером лунном свете развалины на прицел. Но уже через мгновение опустил ствол, увидев широкий силуэт, показывающий ему сжатый кулак. Из скопища теней, почти бесшумно, появился хорунжий Шестопал и словно ртуть перелился из стоячего положения, занял позицию рядом с ним. Присел и упёрся на одно колено, прильнув к прицелу своего штурмового «Ятагана». Через мгновение он оторвался от созерцания изрытого мелкими воронками и заваленного трупами пляжа и, подняв забрало шлема, под которым сверкнули в улыбке белые зубы, радостно похлопал его по плечу.
        - Как говорил какой-то древний генерал: «Это великолепно, но это не война». - Хорунжий весело хохотнул, наполнив мёртвую тишину вокруг грохотом своего голоса. - Живой, младшой?! Ну и жук же ваш сотник - миномётную батарею припрятал на чёрный день, про запас. В общем, так, младший урядник, продолжаешь здесь держать позиции, пока не сменят. Ты крайний, дальше только я и двое других. Так что с этой стороны, - он кивнул на полуразрушенные стены, из которых только что выбрался, - только свои. Думаю, больше нас сегодня не побеспокоят.
        - Почему только трое? Вас же там четверо было? - удивлённо спросил Сашка.
        - Рядового, этого, как его, который мальчишка ещё совсем?.. Тарантуха! Достал его всё-таки шальной осколок, в этот раз уже наш. - Шестопал замолчал и, сплюнув сквозь зубы, продолжил: - Война, она, брат, не тётка. Вот тебе от него - пользуйся!
        Он снял со спины ранец-двухдневку и, вытащив из него, передал Сашке три магазина и один тускло блеснувший в темноте цилиндрик импульс-гранаты, всё завёрнутое в изодранную разгрузку.
        - А это от меня ещё подарунок, - добавил хорунжий, ткнув в гранату. - Свои-то, небось, всё растратил? Слышал, слышал, как ты их встретил. Здесь до берега ближе всего, вот они к тебе и подобрались. Думал, что сначала артобстрел устроят, а они только пехоту необученную кинули - надеялись, наверняка, числом задавить. Да не тут-то было.
        Только теперь Сашка понял, что Шестопал был почти уверен в его гибели с самого начала и поэтому его со вторым раненым островником отправил на самый опасный участок. Злости на него не было - хорунжий действовал строго в интересах своего маленького подразделения. Да и какая злость к человеку, отправляющему почти ежедневно людей на смерть? Он был когда-то таким же, как они, и выжил, храня в памяти навсегда выжженные порохом и написанные кровью имена тех, кого он послал на неминуемую гибель. Порядки в Войске поддерживались строгие, и никто, будь он хоть сыном правящего гетмана, не мог получить пост и звание просто так. Жизнь на Острове этому их долго учила, используя как учебники - поражения и тяжёлую повседневность на гране голодной смерти, угон в рабство, и, наконец, выковала стальных людей, которые почти с пустыми руками уже которое десятилетие отстаивали свой родной дом.
        Видимо, заметив, что младший урядник помрачнел и хмуро, сосредоточенно запихивает пластиковые, полные латунных смертоносных цилиндриков подарки в опустевшие после боя карманы разгрузки, он добавил:
        - Знаешь? Не обижайся, младшой. Оптимисты считают, что магазин наполовину полон. Пессимисты - что он наполовину пуст. Стратеги, как ваш сотник, считают, что патронов много не бывает. Реалисты просто знают, что ими нужно хотя бы уметь пользоваться. - Хорунжий дружески хлопнул его по плечу и добавил, выпрямляясь: - Такие, как ты, реалисты, живут дольше.
        Сашку начало колотить от пережитого в шаге от неминуемой смерти, адреналин в крови бурлил. Эту атаку они отбили чудом и хитростью, во многом благодаря запасливости старого сотника. Но было ясно, что «чёрным» не хватило совсем чуть-чуть, чтобы она стала последней для всех в коше, а не только для младшего урядника Заставского. В следующий раз, если ещё хватит сил и отваги, враг, скорее всего, не остановится.
        Шестопал встал, обошёл дерево, за которым прятался Сашка, и удивлённо присвистнул:
        - Ты посмотри, как расковыряли твой дубок!
        Сашка подошёл к хорунжему и удивлённо уставился на странно белевший в темноте ствол. Всё вокруг было усеяно мелкими щепками, а сам дуб - полностью, до белизны, испятнан оспинками от попаданий.
        - Повезло тебе! Счастливо, младшой! Будем живы - не помрём! - Шестопал ещё раз увесисто хлопнул его по спине и бесшумно исчез в темноте.
        Только сейчас Сашка понял причину странной весёлости хорунжего: его неожиданный командир попросту был рад, что хоть один из тех, кого он уже вычеркнул из списка живых, остался каким-то чудом цел и невредим.
        Младший урядник развернул изодранную осколками и залитую уже спёкшейся кровью разгрузку и рассовал всё по своим карманам. В одном из отделений прощупалось нечто твёрдое, прямоугольное, и Сашка с удивлением вытащил измятое, пробитое почти посередине Евангелие от Иоанна. Открыв книжку наугад, он упёрся взглядом в подчёркнутую фразу, высеченную очередной взмывшей в небо осветительной ракетой. На странице, пробитой осколком и залитой кровью только что погибшего паренька, виднелась фраза: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
        Его размышления прервал далёкий рокот грозовых разрядов. Сашка первый раз за долгое время улыбнулся, радуясь тому, что остался сегодня жив, и ещё больше - надвигающемуся, второму за долгое время, дождю.
        Но гром не переставал и всё усиливался, равномерно, разрывая полуночную тишину грохотом и визгом. Младший урядник вскочил и, пробежав с десяток шагов до развалин дома, вскарабкался на одну из стен, скрывавшую часть горизонта, где бушевала гроза. Но увидеть, что там происходит, он не успел - огненные стрелы с воем и визгом рассекаемого воздуха уже падали прямо на него, а от далёкого горизонта, им на смену, поднимались всё новые и новые, освещая спокойную гладь моря жёлтыми росчерками.
        Первая волна ударила с недолётом - взрыхлив податливый песок пляжа перед Сашкой, подняв в воздух тучи песка вперемешку с телами только что погибших. Упругая и жаркая волна сбила его со стены и кинула в переплетение строительного хлама, донося приевшийся до боли запах сгоревшей взрывчатки и крови из растерзанных трупов на берегу.
        Вторая волна, как показалось младшему уряднику, упала прямо на него, и мир окончательно исчез в вое и грохоте. Оставшиеся стены домика рухнули, и Сашку спасло от погребения заживо только то, что упал он между старых брёвен перекрытия, служивших когда-то крышей и полом, провалившись прямо в неглубокий подвал. Едкая пыль от обрушившихся стен вперемешку с вонью взорвавшихся ракет вызвала приступ кашля, от которого младших урядник почти задохнулся. Темнота снаружи уступила место яростным всполохам, превратившим ночь в день - там всё сверкало и грохотало. Земля ходила ходуном словно от частых ударов огромного молота…
        Сколько прошло времени, пока светопреставление закончилось, Сашка бы никогда не сказал. Это могло продолжаться и час, и два, и всего пару минут, показавших, что рукотворный Ад на земле не такое уж невозможное явление.
        Отплёвываясь и протирая запорошенные глаза, он стал выбираться из подпола. Сашке повезло - после ракетной очереди, накрывшей вторым залпом окраину коша, он отделался лишь лёгкой контузией. Голова гудела, но больше проблем ему доставляли многочисленные порезы и царапины, полученные во время падения.
        Вокруг всё радикально переменилось: обе оставшиеся стены дома исчезли, только торчал одиноким зубом остаток угла. Всё пространство окрест было перепахано воронками-кратерами, словно он перенёсся куда-то на Луну, иногда проглядывавшую в разрывах туч. Где-то совсем близко, на самом краю сознания, резко перестукивали частые выстрелы.
        Остаки строений посёлка пылали - все они, в основном возведённые из дерева, высохшего до состояния пороха за десятилетия под палящим солнцем, моментально вспыхнули от попаданий ракет.
        Внезапно из дымной пелены за спиной Сашки выскочили две фигуры, и он даже не успел повернуть в их сторону ствол своего АК, как те оказались рядом с ним. Но это, как и в прошлый раз, оказался хорунжий Иван Шестопал, но теперь ещё и в компании с Робертом Тельмановым. Они были все серые от пыли, а на круглой, как бильярдный шар, голове бунчужного белел свежей перевязкой толсто намотанный бинт - весь в тёмных пятнах крови. За их спинами всё ещё продолжались взрывы, медленно перемещающиеся по периметру их жидкой обороны и отрезая от основных сил, держащих позиции с южной стороны.
        Оба, тяжело дыша, повалились рядом с Сашкой на груду кирпичных осколков. Хорунжий с удивлением округлил глаза, показавшиеся ещё больше на чёрном от копоти лице под изуродованным осколками забралом шлема, и пробормотал:
        - Ну, ты и везунчик сегодня, младшой! Второй раз, считай, с того света возвращаешься.
        Внезапно Шестопал резко привстал на правое колено, с хрустом разломив щитком наколенника кусок шифера, и прицелился в темноту перед собой, пытаясь что-то разглядеть впереди. Через мгновение он резким движением отбросил в сторону шлем и крикнул:
        - Огонь по берегу! Там «невидимки»!
        Они, разом рассредоточившись за развалинами, открыли огонь, испятнав темноту перед собой сверкающими гирляндами трассеров. И сразу же оттуда сверкнули близкие огненные бабочки ответного огня - немного, но они уже вспыхивали со всех сторон, явно беря в полукольцо чудом уцелевших бойцов. Островники дёрнулись в разные стороны, рассредоточиваясь - и вовремя: сразу несколько мелькнувших в начинающем светлеть небе ребристых цилиндриков гранат упали на груду битого кирпича, где ещё секунду назад они укрывались.
        Сашка успел упасть за поваленный бетонный столб, оплетённый ржавой проволокой, но что-то резко ужалило его в уже и так раненую руку, и в разодранный рукав заструилась тёплая струйка крови. Однако времени обращать внимание на очередную рану не оставалось - главное, что рука пока продолжала исправно, хоть и с вязкой, тягучей болью работать. Дав несколько коротких очередей наудачу, он лихорадочно принялся искать новую позицию в нагромождении воронок и развалин. Хорунжий же с бунчужным исчезли где-то в чиркающей штрихами трассеров темноте, и о том, что они ещё живы, напоминал только частый перестук их очередей, резко отличавшийся от лая десантных штурм-винтовок «чёрных».
        Александр, пригибаясь и стараясь целиком сливаться с землёй, переполз ещё подальше и затаился в канаве, заросшей колючими стеблями сорняков. Врага он пока не видел, а перестрелка за спиной стала постепенно стихать. Но в следующее мгновение его привлёк шум шагов по хрустящим осколкам стекла и обломков кирпича, и младший урядник, напрягая до боли зрение, вгляделся в обманчивую предрассветную темноту перед собой.
        Расплывчатые тени выступили из дыма, то появляясь, то пропадая - словно играя с отблесками пожаров, усеявших селение. Их было не много, не больше пяти, и они торопливо, но осторожно двигались на звуки затихавшей перестрелки, видимо рассчитывая ударить в спину оставшихся в живых после артналёта. Сашка до боли в суставах сжал цевьё автомата. Прильнув к прицелу, долгих несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, ждал не дыша, когда расплывающиеся в темноте мимикрическим камуфляжем противники, пройдя его, затихшего в канаве, окажутся на одной линии. И только тогда уже, задыхаясь и боясь выдать себя хотя бы вздохом, он вдавил податливый спусковой крючок, сбив одновременно три, сразу приобретающие человеческие черты, фигуры.
        Темнота, казавшаяся ещё мгновение до этого чёрным полотном, в которую было запелёнато просыпающееся побережье, с треском разорвалась. Патроны закончились с сухим щелчком впустую клацнувшего затвора, и сразу же на Сашку набросились с нескольких сторон, пытаясь повалить и отобрать оружие, но почему-то, не стреляя и не режа. Кто-то сзади вцепился мёртвой хваткой, и младший урядник, перед тем как его свалили на пыльную землю резкой подсечкой, с опозданием успел подумать, что свою единственную гранату он уже не успеет достать. Врезавшись лицом в пахнущую полынью пыль с такой силой, что засверкало от боли в глазах, он всё же умудрился не выпустить автомат из рук. Ударов, сыпавшихся со всех сторон, он уже не чувствовал, и просто продолжал дальше действовать совершенно автоматически.
        Перекатившись, Сашка выбросил вверх и в сторону оказавшийся во время падения под ним автомат и сразу же почувствовал, что его последний удар отчаяния достиг цели: штык-нож вошёл во что-то податливое. Он дёрнул автомат к себе, но тот почему-то застрял намертво, и тут же удар ботинка с металлическими подмётками почти отбросил его в темень беспамятства с разноцветными всполохами, наполнившими взорвавшийся болью мозг. Вокруг стреляли и бегали люди, но он был словно где-то далеко, и только тяжесть почти сразу упавшего сверху тела вернула младшего урядника в реальность.
        От удара и тяжести у Сашки перехватило дыхание - лёгкие, придавленные словно громадным камнем, не могли втянуть ни глотка воздуха. На лицо лилась какая-то тёплая жидкость, заливая уши, нос, рот и глаза липким сиропом. Когда он исхитрился всё же оттолкнуть навалившуюся тушу, то от увиденного его тут же вырвало. То, что лилось на него, оказалось ничем иным, как кровью, всё ещё струившейся из разорванных шейных артерий, опоясывающих белевший в полумраке осколок позвоночника, торчавший, словно стебель невиданного цветка, выросшего прямо из мощного, но всё же поверженного тела.
        После того, как рвотные спазмы отступили, Сашка сумел кое-как сфокусировать зрение и оглядеться. Всё место схватки с пытавшимися обойти их с тыла азапами усеивали тела последних, облачённых по самые глаза в комбинезоны с длинными ятаганами за спинами, которыми враги не воспользовались в свалке ближнего рукопашного боя. Младший урядник с удивлением обнаружил, что всё ещё держит мёртвой схваткой рукоятку своего верного старого автомата. Ствол уходил куда-то в клубящийся и переливающийся всеми возможными тёмными красками ночи бугорок, который при попытке потянуть оружие к себе внезапно застонал и - так как камуфляж-хамелеон окончательно перестал функционировать, - превратился в скорчившееся рядом тело. Огромные карие глаза с мучением и горящей яростью уставились на Сашку под почти ощутимый скрежет ломающихся от судорог зубов.
        Младший урядник сдёрнул с врага чёрную защитную маску и, совершенно оцепенев, увидел под ней лицо совсем молодого парня, изуродованное гримасой страшной боли.
        - Аллах акбар, - тихо прошептал лежащий перед ним.
        - Что-что?.. - тихо проговорил Сашка.
        Лицо паренька вдруг разлетелось серыми ошмётками мозга и брызгами плоти, заляпавшими всё вокруг. Не успел Сашка утереться, как рядом раздались торопливые шаги и откуда-то сверху загрохотал голос:
        - О, смотри, Иван! Кажись, кто-то из наших ещё живой.
        Сашка, ещё не пришедший в себя окончательно, не успел дёрнуться, как его подхватили с двух сторон и, встряхнув, подняли. Тут же он получил ставший уже знакомым мощный хлопок по спине:
        - Ну, ты ж гляди! Младшой - и снова живой! Вот это чудо из чудес, - загрохотал, словно паровой каток под самым ухом, хорунжий. - Смотри, Роберт, - обратился он к бунчужному, стоявшему рядом и придирчиво осматривавшему Сашку, словно какое-то удивительное событие, - вот везёт парню так везёт.
        Видимо не разделяя такого оптимизма, Тельманов скривился и, оставив Сашку в покое, резким движением выдернул из безголового трупа, скорчившегося у их ног, автомат с тёмным от крови штыком. Повертев его в руках, он протянул оружие младшему уряднику и обратился к тяжело дышащему Шестопалу, показывая на обезображенное тело:
        - Да не кричи ты так, хорунжий. Хорошо, видать, тебя приложило?! Контузило, небось? - И, обращаясь уже к Сашке, сказал: - Смотри, парень: азап-то твой - ещё б секунда, и подорвал бы вас обоих! - Тельманов носком разбитого ботинка ткнул в сжавшуюся в предсмертной конвульсии руку с намертво зафиксированным в ней серебристым цилиндриком гранаты. - Проверь оружие, патроны, и гранату тоже прибери. Она ему больше ни к чему. Ты не ранен? Идти сможешь?
        Сашка механически закивал, всё ещё не в силах оторваться от изуродованного тела у ног. Кровь, везде кровь. Такая разная: яркая и тёмная, водянистая и густая, блестящая от полосующих небо трассеров и осветительных ракет, но ни в одном варианте не похожая на те бутафорские лужи, что доводилось видеть в старых фильмах. Кровь имеет запах, который часто более выразителен, чем её вид. А ещё есть другие запахи - ведь люди, да, мёртвые люди, а уже не враги-соперники, перед неминуемой смертью не могут стыдиться. Незачем, да и смысла более нет. Поэтому вокруг висит резкий запах крови, смешанный с другими запахами, высвобожденными скорченными в смертельных конвульсиях телами. Запахи, к которым он привык с детства, но почему-то только сейчас понял их простую суть. Конец для всех один, а после него тебе уже всё равно, как о тебе подумают: вспомнят ли, похоронят с почестями. Просто будет темнота и, возможно, наконец-то, спокойствие.
        Хорунжий что-то пощёлкал в нарукавном компе и через минуту, став вновь самим собой, обратился к ним:
        - Медпакет сработал. Я думаю, на сегодня всё для нас. Отвоевались. Не должны они снова полезть после таких потерь…
        - Накаркаешь! - недовольно пробурчал стоявший рядом Тельманов. - В прошлый раз то же гутарил…
        Он отошёл чуть вперёд и придирчиво осматривал трупы, в беспорядке разбросанные на поле боя, и вдруг резко передёрнул затвор, звонко клацнувший в тишине, и присел, подняв над головой сжатый кулак.
        Шестопал и Сашка тоже затаились, поджидая медленно отступавшего к ним пригнувшегося бунчужного, а когда тот вернулся, то, не обменявшись ни словом, по очереди, короткими перебежками, отошли к дымящимся развалинам на краю посёлка и затаились, вжавшись в пыль и сажу пожарища. Бунчужный громко сопел и напряжённо всматривался в предрассветные сумерки, окутавшие побережье и заполнившие низины редкими клочьями тумана.
        Первым нарушил несколько затянувшееся молчание хорунжий:
        - Ну, что там? Что увидел? - тихо прошипел он от заросших густыми зарослями высохшей виноградной лозы остатков стены, за которыми он и выбрал позицию.
        Тельманов предостерегающе помотал в воздухе указательным пальцем и, всё так же молчал, тяжело дыша и с напряжением всматриваясь в темноту. Ещё через пару минут, когда на горизонте стали возникать первые багряные разводы - предвестники скорого рассвета, он задумчиво сказал:
        - Да странно как-то… Там дальше лежали азапы из первой волны. Вот они-то и вправду азапы - молодёжь с окраин, слабо обученная и вооружённая. Единственная их сильная сторона - количество, но их мы выбили. «Чёрным» их не жалко. У них правило такое: кто выживет после такого - посильнее сотни погибших будет. Вот и гонят ордами на убой - народа у них всегда много было, даже слишком. И сдаётся мне, что прекрасно они понимали, что первая волна обречена. А вот те, с кем мы в рукопашной схлестнулись, - те настоящие янычары, и не просто из янычарского корпуса, там тоже отребья необученного хватает. Нет, эти из штурмовиков. Тех, что первыми, втихую, высаживаются. Хорошая амуниция, вооружение, и все, наверняка, генномодифицированы, как один. Вот только скажи мне, Иван, ты ж в столицах в штабах всяких был, почему они нас не вырезали? Не стреляли, не резали, а мы их как в тире отстреливали.
        - А Бергман как же? Вы ж сказали, что его зарезали, - встрял в разговор Сашка.
        - Он своей единственной «эфкой» подорваться хотел, когда его окружили, - тихо сказал хорунжий. - Вот ему руку и отрубили. Да его и это не остановило - вот они его и прирезали. А мы их всех там же со стариной Бергманом и положили из двух стволов перекрёстным. Видел я всё, видел! - зло сказал он бунчужному. - Ну, и что это должно означать? Радуйтесь, что живы ещё. Повезло… Знаешь, туман войны достаточно туманен. Зачем ещё больше нагнетать?
        - Да всё просто, зачем - чтобы выжить! - зло прошипел в ответ бунчужный.
        - Не пойму я вас. Тут то сотник, то вот ты… - попытался возразить Шестопал, но Роберт перебил его:
        - Мы всю жизнь с этими воюем, - он кивнул на темневшие трупы, разбросанные перед их позицией, - и никогда янычарские штурмовики не воевали без бронетехники или сильной поддержки с воздуха. А то, что мы сегодня видели, просто неправильно… - Тельманов упрямо помотал головой. - И, вспомни, танки они всё же как-то высадили, да только мало… Неправильно это всё.
        Хорунжий присев высыпал прямо на землю у развалившейся кирпичной изгороди из раскрошенных бумажных пачек патроны и медленно защёлкивал тускло поблёскивающие в свете луны цилиндрики в опустевшие магазины, лежавшие горкой перед ним:
        - Я сотнику вашему говорил, шо очень возможен большой десант. Мы с той стороны коша отбились и броню «чёрных» всю спалили. А с этой стороны слишком мелко - ни один корабль не подойдёт к берегу с техникой.
        - Может, просто не успели, - невесело усмехнулся бунчужный. - Они так не воюют, это точно. Да и где это видано, чтоб нас, островников, «чёрные» в плен, не считаясь с потерями, пытались брать. Под Новой Одессой они тоже умные стратегии придумывали…
        Ему никто не ответил, и вокруг повисла гнетущая тишина. Шестопал стал тихо, себе под нос, напевать старую песню:
        Жаль, подмога не пришла.
        Подкрепленья не прислали.
        Нас осталось только два,
        Нас с тобою нае….
        Все братушки полегли,
        И с патронами напряжно.
        Но мы держим рубежи
        И сражаемся отважно -
        Пушка сдохла - всё пи…,
        Больше нечем отбиваться.
        Что ж, закурим, брат боец, -
        Нам от смерти не съе….
        Жаль, подмога не пришла.
        Подкрепленья не прислали,
        Что ж, обычные дела,
        Нас с тобою нае….
        Неожиданно откуда-то со стороны длинного песчаного пляжа, уходившего своим языком к самому морю, далеко врезавшегося лиманом в низменность в стороне от коша, раздалось пение. Островники словно по команде встали и как вкопанные замерли - их как будто поразил гром, так невероятно было происходящее. А чистый юный голос где-то вдали мелодично и с чувством пел, отражаясь эхом от близких скал, словно поющий был не один, а с целым хором.
        Троица разом, как и некоторое время назад, присела, опустив оружие. Ещё минуту они слушали как заворожённые, а далёкий голос приближался и становился всё чётче, а напевы незнакомого языка всё яростнее и громче.
        Неожиданно песня оборвалась, а ей на смену пришли крики и улюлюканье, исторгнутые из сотен глоток, и вой работающих на полную мощность дизелей - предрассветный сумрак разорвали и вбили в выжженный песок отполированными траками гусениц танки, появившиеся со стороны лимана. Стремительные тени, забитые доверху цепляющимся за броню десантом, прошмыгнули сквозь их уже не существующую позицию, явно метя в центр коша. А за первой волной - следовала ещё одна, которая двигалась куда медленнее и, раскинув щупальца стрелковых цепей, просеивала всё вокруг.
        Ошарашенный промелькнувшей возле них, словно молния, первой волной главного десанта, высаженного словно ниоткуда, Сашка, как и остальные, наконец-то опомнился. Танки и густые цепи пехоты были уже близко - словно бескрайнее море затопляя берег Свободного Острова. Хорунжий схватил Сашку за рукав и заорал в самое ухо:
        - Отходим к дороге на Запрудный Кош! Тут мы уже ничего сделать не сможем, только зазря головы сложим. Перехитрили ироды.
        В этот момент Тельманов, выругавшись, сказал:
        - Отходите! - И, издав звериный рык, выскочил на открытое пространство.
        Встав, не прячась, в полный рост, он открыл огонь из своего ПК. Длинное и ярко-красное, словно кровь, пламя вырвалось, засверкав из дульного тормоза, заплясав дикими бликами на сведённом судорогой злости и решимости лице бунчужного. Чёрные силуэты в близкой цепи янычар начали падать, а ответный огонь фонтанчиками песка заплясал у самых ног Роберта. Шестопал громко выругался и, отпустив Санин рукав, бросился назад на помощь решившемуся, по всей видимости, принять здесь последний бой подчинённому, но тут развалина дома сбоку от них разлетелась от мощного удара и прямо на них, волоча на башне остатки стропил крыши, вылетел в облаке пыли танк.
        В этот же момент бунчужный вскрикнул и упал, схватившись за пробитые в нескольких местах ноги, а Шестопал, оттолкнув Сашку с пути мчавшейся на них бронированной громады, уверенным движением, словно метая копьё, резко выбросил руку с импульсной гранатой. Рвануло, и танк испустил резкий вздох заглохшей турбины, и, ещё двигаясь по инерции, с противным скрежетом намотал на оголившиеся катки оборванную ленту гусеницы.
        Взрыв оглушил младшего урядника в который раз за сегодняшнюю ночь, но времени на любование результатами работы хорунжего не оставалось - среди развалин прямо возле них замелькали многочисленные тёмные тени.
        Шестопал открыл огонь по перебегавшим между развалинами чёрным фигурам. А Сашка словил в рамку прицела длинный язык пулемётного огня на крыше тарахтящего метрах в ста от них ещё одного бронированного монстра, плюющийся частыми очередями куда-то в сторону. Светящаяся цепочка трассеров упёрлась в башню и, выбив череду рикошетных искр, сбросила несколько фигурок вниз, прекратив татаканье тяжёлого пулемёта. Последние несколько гильз вылетели веером, и затвор голодно чавкнул, прося добавки.
        Последний магазин автоматически встал в паз - Сашка не помнил, когда расстрелять все остальные. Тельманов, яростно ругаясь и не выпуская из рук пулемёта, всё ещё пытался встать на переломанные пулями окровавленные ноги. Сашка бросился к нему, но тут со звонким лязганьем откинулся один из верхних башенных люков застывшего рядом танка. Младший урядник мгновенно принял решение - инстинктивно втягивая голову в плечи, как будто это могло уберечь от жужжащих над головой пуль, он развернулся и вскочил на измятую гусеничную полку. Из тёмного провала люка как раз высунулась голова в ребристом шлемофоне с налобной нашлёпкой чёрного с белой арабской вязью флага. Запоздалое движение ствола короткоствольного «Хеклера» в его сторону прервалось короткой очередью, плюнувшей огнём и свинцом прямо в лицо врагу. Солёные брызги в который раз за день хлестнули Сашку, а обезображенное тело нысползло обратно в темноту люка, и вслед ему полетела хлопнувшая запалом граната.
        Соскочив на землю, Заставский бросился к всё ещё корчащемуся в луже крови бунчужному, но позади вдруг оглушительно грохнуло, сбивая с ног тугой, горячей волной. Что-то тёмное и огромное странно неторопливо пролетело над ним и с тугим ударом, от которого содрогнулась земля, впечаталось туда, где бился в луже крови истерзанный пулями Роберт. С натугой повернув звенящую голову, Сашка обнаружил в нескольких метрах от себя дымящуюся башню танка, зарывшуюся стволом орудия в истерзанную землю. Из-под раскуроченного погона башни выглядывала дёргающаяся рука. Младший урядник как заворожённый всё смотрел и смотрел на эту руку, она не перестала двигаться, замерев на дымящейся земле безжизненным куском плоти.
        Выстрелы вокруг словно уползли куда-то вдаль, и Сашка начал пониматься на дрожащие и плохо слушающиеся ноги, сзади простучали торопливые шаги, и сознание неожиданно померкло от взорвавшейся в голове вспышки боли.
        Глава 6
        Трюм старой рыболовецкой посудины нестерпимо вонял протухшей рыбой, но вот только подобный груз ржавая посудина не видела, наверняка, последние десяток лет. Другие времена - другие ценности и цари теперь над просторами разросшегося, словно раковая опухоль, Чёрного моря.
        Вовка проснулся от усилившейся качки и опустил грязные, босые ноги в плескавшуюся на полу бурую жижу, состоявшую по большей части из просачивающейся сквозь ржавый корпус забортной воды и испражнений человеческих тел, набитых без счёта в узкий трюм старой посудины. Они телепались второй день куда-то на просторах тихой, к счастью, в это время года Меотиды, так называли Чёрное море после Потопа смуглые греки-румеи на своём новогреческом диалекте. Смуглые потомки ахейцев партизанили где-то на бесчисленных островах дунайского Рога и Великого, как они его сами звали, Ахейского архипелага, существуя, как и века до того их предки, небольшими общинами. Занимались гордые праправнуки Геракла и Афины пиратством - за неимением другой альтернативы для борьбы с превосходящими их во всех отношениях «чёрными». Как, впрочем, и все осколки народов на берегах Чёрного моря. И не без успеха, кстати, так как с запада к Острову Халифат никогда ещё не протягивал свои щупальца. Кроме, конечно, приснопамятного Новоодесского десанта.
        На только что освободившееся место на койке кряхтя скользнул, весь от лица до голого торса в пятнах ожогов, перемотанный грязными бинтами, каперанг-имперец, захваченный вместе с тремя моряками где-то возле самого Истанбула с подлодки, потопленной фейхутдинами береговой стражи «чёрных». Все они были самыми истощёнными, раненными и обожжёнными, но не сломленными, несмотря на частые побои и почти месячное пребывание в плену. Подхорунжий находился в плену всего пятые сутки, а выглядел не лучше имперцев: одежда истрепалась, превратившись в лохмотья, живот постоянно бурлил, требуя что-нибудь съедобное, а не то, что им время от времени кидали словно диким зверям в трюм.
        Кроме четверых имперцев и его самого - все остальные были с других концов воюющего друг против друга мира. Имелось даже несколько африканских исламских сепаратистов, захваченных во время какой-то «раззии» на побережье вечно воюющего Сомалийского Рога, на которых подхорунжий таращился, как на что-то совершенно сказочное. Эта хмурая публика держалась особняком, ни с кем не общаясь без нужды. Они явно чувствовали себя некомфортно, находясь в одном да ещё и закрытом помещении с таким количеством белых неверных и предателей первозданной веры, да ещё и без оружия. Ещё присутствовали тут представители народов с завоёванных в последние годы «чёрными» территорий - сербо-болгары, новоахейцы-клефты, так же, как и имперцы, державшиеся особняком ото всех других пленников.
        Каперанг залез на скрипучие, грубо сколоченные нары, неожиданно придержал за грязный рукав Вовку, собиравшегося как раз подыскать какое-нибудь более-менее сухое местечко, и, притянув к себе напрягшегося подхорунжего, тихо заговорил, в то время как матросы-имперцы неспешно и как бы невзначай встали вокруг, закрыв собой от многочисленных сотрюмников.
        - Не бойся, казачок! - вымученно улыбнулся имперский офицер сквозь пятна воспалившихся ожогов и въевшиеся разводы мазута на лице. - Извини, по званию вашего брата так и не научился распознавать, хоть и союзники.
        - Подхорунжий я. Мне так же и «чёрные» говорили, перед тем как то ли отпустить хотели, то ли так просто шутили, - хмуро кинул в ответ Вовка. - Вот и вы тоже не пойми шо хотите. Зачем твои служивые меня обступили? - Подхорунжий стрельнул глазами на матросов.
        Все в трюме знали, куда их везут, и что их ожидает. Каждый пытался как-то выжить - получше и посуше поспать, поесть. Все знали, что смерть неизбежна и близка. И в преддверии скорой и неизбежной смерти большинство теряло человеческий облик. Примером тому было несколько обезображенных трупов, плавающих посреди трюма и уже начавших распухать в душной жаре затхлой темницы. Три тела валялись там, уже когда Вовку бросили вниз, а ещё два появились после жестокой ночной драки новоахейцев с переметнувшимися, как те считали, в Чёрный Халифат сербо-болгарами.
        Ещё одна драка разгоралась, похоже, прямо сейчас: в середине трюма разгорался конфликт между кучкой сомалийских сепаратистов и многочисленными райа с западного черноморского берега. Драка закончилась так же быстро, как и началась, оставив после себя изрезанное заточенными листами металла и исколотое гвоздями тело одного из чёрных сомалийцев. Его собратья, оттеснённые вглубь трюма, где уже не было даже нар и плескалась почти по колена вонючая жижа, яростно ругались, ощетинившись такими же самодельными железяками. Победители заняли освободившиеся места, потеряв двоих - сразу же забытых и истекающих кровью в грязной воде на дне трюма, под радостный гомон собратьев.
        - Соседи всё же и собратья по вере, как-никак. Ничего нового в мире. Видно, что скучали друг по другу, - изрёк громко, раскатистым басом, разнёсшимся по всему трюму, один из матросов, детина под два метра ростом, старшина Криволапов.
        Каперанг покосился на шумных соседей и прошипел:
        - Не шуми ты так, подхорунжий. Поговорить надо…
        Имперец шумно вдохнул тяжёлый, душный воздух и опустился на скрипучие нары, сделавшись сразу как-то меньше и превратившись в обычного измученного и израненного старика, которым он в свои сорок с хвостиком лет, конечно же, не был. Но для таких, не достигших ещё и двадцати, да и не надеявшихся уже их достичь, он смотрелся настоящим стариком. Мужчина посмотрел прямо в глаза подхорунжему, и тот невольно отпрянул - столько там было боли и решимости, смешанной с отчаянием.
        - Мы тут, считай, одни тебе не враги. Расслабься, казачок! Ты знаешь, куда нас везут?
        Вовка неопределённо пожал плечами и ещё больше напрягся. Чётко и в то же время так же тихо, как и до этого, каперанг продолжил разговор:
        - Думаешь, на какой-то из сотен гнилых островов на отмелях вокруг анклавов «чёрных»? А там, кто знает, может, и сбежать удастся, так думаешь? - Видимо поняв по выражению вовкиного лица, что попал в самую точку, он с нажимом продолжил: - Вот старшина наш немного по-ихнему понимает и слышал, когда нас грузили, что отправят нас на одну из нефтяных компостных платформ возле Босфорского пролива.
        Старшина, подошедший к ним, улыбнулся всеми тридцатью двумя белоснежными зубами, сказал:
        - Когда учишь язык, парень, начинай с ругательств. Хорошая брань может помочь тебе лучше любого разговорника, - Он кивнул на косящихся на них с явной опаской райа.
        Вовка упрямо мотнул головой, тряхнув кудрявым выцветшим на солнце чубом:
        - Ну и шо? Мой сотник сказывал, что он с другого берега колхидского рога домой вернулся. Может, и мне свезёт, раз уж жив остался.
        Каперанг устало и безнадёжно улыбнулся, но в глазах искрился металлический блеск стержня, словно торчащего внутри израненного тела.
        - Ты не знаешь, что такое нефтяные острова, парень?! Ведь так?! - медленно, но с явным нажимом в голосе продолжил говорить каперанг. - Они дрейфуют в проливе вокруг плавучих заводов и платформ, очищая загрязнённые пятна в море. Основной метод очистки нефтяных пятен состоит в установке специальных заграждений и последующей сборке нефтепродуктов с поверхности воды. Из-за пренебрежения к механике и наличия огромного числа рабочих рук это не является для «чёрных» большой проблемой. Однако у этого способа есть два серьёзных минуса: ядовитые примеси в современном топливе, которое производят из всего, что попало, активизируют бактерии, которые используют для ускорения биоразложений в загрязнениях. На первом этапе пятно покрывается специальным составом из растительных масел, который дробит его на мелкие капли, и после чего начинают действовать нефтеядные бактерии. В этой связи основная задача учёных прошлого была в значительной активизации роста этих самых бактерий в загрязнённых акваториях. А дальше - бактерии поедают нефть, их самих жрёт планктон и далее по пищевой цепочке… Вот только в сегодняшних
условиях постоянного изменения экосистем и следующих им по пятам мутаций пищевая цепочка немного продлилась - включив в себя и нас с тобой. Проще говоря, на этих самых очистительных островах люди сгнивают и разлагаются ещё живыми за пару недель.
        Вовка отшатнулся и словно ударился об скалу - отлетел от стоявшего прямо за ним старшины.
        - Не может быть! Мы бы знали, если бы такое было…
        - Вы на своём Острове закрылись и ничего, кроме своих проблем, которых и вправду предостаточно, давно уже не видите, - устало ответил каперанг и тяжело откинулся на грязный ворох тряпок, служивший им всем подушками. Вовке ответил здоровенный старшина:
        - Топили мы их пачками в последнем рейде. Вот, правда, заигрались в этот раз немного, - так же тихо свистящим шёпотом, нагнувшись с высоты своего богатырского роста, прошептал Вовке на ухо здоровяк. - Редко кто мог выжить после торпедирования. Всё и вся сгорало заживо. Вокруг же этих поплавков столько нефти разлито, да и очищенную на самих платформах хранят… Но пару выживших в последнем рейсе подобрали, и они успели многое рассказать, такое, что волосы до сих пор шевелятся. - Он провёл широкой, словно лопата, ладонью по короткому ёжику седых волос. - С этих нефтяных островов никто ещё не возвращался, парень. Вот потому-то о них никто ничего и не знает. Звери они дикие, эти «чёрные»…
        Его перебил каперанг:
        - Все мы, по-своему, хороши. Сыны дальних пустынь и вод не только жестоки и самоуверенны в преследовании своих целей. Их роль в нашей общей истории и культуре настолько позабыта, что до сих пор и специалистов удивляет арабское происхождение таких всемирно известных слов, как адмирал, арсенал, баржа, бизань, галера, кабель, муссон…
        - Шо вы хотите? Сбежать сейчас невозможно… - Вовку не впечатлило историческое отступление каперанга, и он спросил напрямую, что им нужно.
        Каперанг перебил его, сверкнув полными воли к жизни глазами, и тихо, шевеля одними губами, прошептал:
        - Береги силы, казачок. Будь рядом с нами. Будь ко всему готов и просто жди. Ты из наших, и это сразу заметно. Не потому, что ты русский, или как вы там себя называете на Острове - малоросс?! Нет! Просто у тебя, как и у нас всех, - он устало кивнул на обступивших их со всех сторон матросов, - начинается дрожь негодования при каждой несправедливости, и именно поэтому - ты нам товарищ!
        Вовка кивнул, и каперанг устало уткнулся головой в грязное тряпьё в изголовье нар, видимо сразу же отключился, а Вовка уселся рядом с потеснившимися, перемотанными тряпками и чёрными от въевшегося мазута матросами. Старшина в сопровождении ещё одного матроса были, видимо, самые сильные и без ранений - остались стоять. Поговорив несколько минут ни о чём, они направились в тёмную и зловонную глубину трюма - время от времени останавливаясь возле группок пленников, настороженно жавшихся один к другому, и о чём-то с ними коротко разговаривая.
        Скоро наступила ночь, но это можно было понять только по отсутствию ярких полосок света, струящихся в дневное время сквозь многочисленные щели проржавевшего грузового люка, сквозь который их и впихнули вовнутрь. Правда, стало ещё жарче и спёртая духота, от раскалившейся, как жаровня, старой посудины, стала наполнять темноту трюма, отбирая у потерявших всё людей последнюю надежду на глоток свежего и чистого воздуха. В этот раз им даже не приоткрыли скрипучий грузовой люк, как делали это прежде.
        Вовка сидел бок о бок с дремавшими матросами и пытался поспать и в то же время не свалиться в плескавшуюся у ног бурую жижу, заметно поднявшуюся с момента его появления тут. Это не удивляло, так как отхожего места в трюме с напиханными, словно сельди в бочку, пленниками не имелось. Как, впрочем, не было и всего остального, что позволяло бы сохранять приговорённым человеческий облик и надежду на что-то, кроме быстрой смерти. Один из сидевших рядом с ним матросов дёрнулся во сне и проснулся, устало протёр глаза грязными руками и пригладил слипшиеся редкие волосы на голове, посмотрел на подхорунжего:
        - Что, казачок, вон какие у тебя кудри. Думаешь, завидую? Знаешь, что лысина - это способ Господа напомнить мне, что я человек, а не обезьяна! - Он звонко рассмеялся и получил под рёбра локтем от проснувшегося соседа. Тут как по команде начали просыпаться все в зловонной клоаке трюма.
        Каперанг тоже проснулся, и они стали о чём-то тихо перешёптываться со старшиной, присевшим возле него на жалобно заскрипевшие доски нар. Увидев, что подхорунжий тоже проснулся, старшина махнул ему рукой, приглашая сесть на край свободных нар. Вовка стал осторожно, пытаясь не разбудить вновь задремавших моряков, пробираться к ним. Когда он сел рядом, каперанг, неожиданно тепло усмехнувшись, спросил:
        - Ты знаешь, что такое шкала Кардашёва? Нет, и не удивительно. Кто в сегодняшнем хаосе помнит ещё о таких теориях развития будущего нашей цивилизации. Его уже давно многие не видят и на горизонте - это пресловутое будущее. Всех заботит только, как бы выжить сегодня и сейчас.
        Он замолчал, видимо задумавшись о чём-то своём, но резко встрепенулся и продолжил:
        - Мы тут иногда устраиваем диспуты о высоких материях и теориях, чтобы совсем не оскотиниться и помнить, кем мы являемся. Я, знаешь ли, в молодости успел поплавать на одной из последних атомарин в Арктическом океане. Так вот, таких подлодок уже нет. Остались только наши дизельные лоханки, их ещё кое-как собирают, но качество, как и количество, просто кошмарно. На похожих подлодках плавали ещё сотню лет назад - регресс техники и энергетики во всей красе со всеми сопутствующими радостями. Так вот один мой сослуживец-энергетик говорил, что в 2050 году наша цивилизация достигла по шкале Кардашёва значения в 0,90 единиц, заметно превысив прогнозы, которые давали раньше, и всё из-за оптимизации использования ископаемых ресурсов, в то же время продолжая развитие проектов в сфере возобновляемых источников энергии, как-то солнечная, геотермальная, ветра, но не прекращая использовать и энергию атома. Но я хотел сказать не об этом, а поговорить, из-за чего мы сейчас там, где оказались. А для этого надо знать, что представляет из себя эта шкала. Так вот, с индексом в 0,90 двадцать лет назад мы почти достигли
единицы. Поэтому, как следовало из теории Кардашёва, шкала имеет три категории, называемых соответственно тип I, II и III. Цивилизация I типа использует все доступные ресурсы, имеющиеся на её родной планете. Цивилизация II типа - обуздывает всю энергию своей звезды. Цивилизация III типа - своей галактики. Сама шкала является лишь гипотетической и с точки зрения современной цивилизации очень спекулятивной. Но по многим параметрам мы всё же достигли первого типа - криво, косо, но колонизировали Марс и осмотрелись более или менее в Системе. Но сейчас даже не имея возможности получить данные со всех концов нашего многострадального шарика, можно невооружённым взглядом увидеть стагнацию всего, на что глаз ни упадёт, и соответственно падение знаний, умений и энергопотребления всеми сторонами в этой бесконечной войне. О немногих орбитальных платформах я умолчу, так как латать и кое-как поддерживать в строю немногое оставшееся мы ещё в состоянии, но вот создать что-то подобное - уж вряд ли. Так вот - по этой же теории, большинство цивилизаций нашего типа на этой ступени развития самоуничтожаются, так сказать в
процессе сложностей перехода на новый уровень развития. И мы, видимо, пошли по такому пути. Раньше ведь как говорили: «Война - двигатель прогресса». Вот мы и гнали этот прогресс, невзирая ни на что и ни на кого. А теперь имеем то, что имеем, и никто, кроме нас всех, в этом не виноват. Пока учёные искали признаки разумной жизни на других планетах, мы начали терять её на своей собственной. И я боюсь, что процесс уже необратим. Всё слишком затянулось, и мир уже просто невозможно взрастить на отравленных войнами руинах цивилизации.
        В дальнем конце трюма опять завязалась драка. И они напряжённо замолкли, вглядываясь в полутьму, но вскоре всё закончилось. Очередные несколько тел проигравших упали в зловонную воду, а победители разразились диким воем. Каперанг тяжело вздохнул и продолжил:
        - Видишь? До чего мы дожили! - Он устало махнул рукой в сторону только что закончившийся драки. - Мы долго карабкались на эту ступеньку, но ещё быстрее, всего за пару-тройку десятилетий, сумели растерять всё с таким трудом приобретённое поколениями до нас. Мне не долго осталось - да вас, ребята, жалко. Я был такой же молодой, как и вы, идеалист. Хотел что-то изменить к лучшему: поучаствовать, защитить - и из-за этого пошёл добровольцем во флот. Вот только время прошло, а изменить я и такие, как я, ничего не смогли, а только бились в кругу бесконечных проблем, словно не замечая или не желая замечать, что вокруг нас становится всё хуже и хуже… - Каперанг тяжело вздохнул и продолжал: - В русском языке нет названия для некоторых происходящих событий, но в других языках есть. Например, слово «куалункуизмо» в итальянском. Оно означает состояние, когда ты настолько устал от того, что происходит в политике и обществе, да и просто вокруг, что тебе уже нет ни до чего дела. По всей видимости, это-то с нами и произошло. На переднем плане остались только инстинкты выживания, а всё остальное оказалось не
затребованным. Сейчас же я уже ни во что не верю и просто делаю то, что должен, и стараюсь спасти вас, ребята.
        Старшина, шумно вздохнув, поднялся и по-товарищески, аккуратно и стараясь не задеть замотанные грязными бинтами раны, похлопал каперанга по плечу:
        - Не надо, командир! Ты сделал всё что мог и ни в чём ни виноват. - И развернувшись, медленно пошагал, расплёскивая вонючую жижу на дне, куда-то в глубь тьмы, начинающей истончаться от пробившихся сквозь щели в бортах и палубе утренних лучей.
        Никто не посмел его тронуть. А он словно и не испытывал страха, шагая между группками людей, ещё несколько минут назад с увлечением резавших друг друга, о чём свидетельствовали трупы, плавающие в одиночку и сваленные кое-где целыми кучками по всему трюму. От Вовки не укрылось, что, проходя возле греков, старшина, переступая через безобразно распухшее тело, что-то перекинул седому капитану, и того в мгновение ока закрыли спинами его матросы. А старшина как ни в чём не бывало пошагал дальше.
        Трюм стал потихоньку просыпаться: раздались тяжёлые вздохи и ругательства просыпающихся пленников, отпущенных вновь, к их неудовольствию, из сладких, стирающих все горечи и несправедливости жизни, объятий Морфея. Вернувшийся откуда-то со стороны носа судна старшина разбудил всех, кто ещё пытался продлить сон. Он склонился к полулежащему на нарах каперангу и тихо, но так, чтобы было слышно и матросам, сказал одно только слово:
        - Сегодня!
        Южное солнце встаёт быстро, и уже через несколько минут снаружи начался очередной день. В этот раз вместо объедков и заплесневелых кусков чего-то непонятного, прямо на уже распухшее и плавающее под люком тело сомалийца, кожа которого за ночь превратилась из эбонитово-чёрной в пепельно-серую, упала металлическая лестница, пригвоздившая труп к гнилому настилу трюма острыми ножками. Сверху раздались гортанные крики, и старшина, заметно напрягшись, сказал:
        - Вылезать требуют! Приехали! - И мрачно сплюнул в тёмную жижу у ног.
        Каперанг слёз с нар и, застегнув рванный китель, тихо сказал своей «четвёрке»:
        - Время пришло, ребята. Действуем все вместе. Я и старшина начнём. Не мешкать. И помните, что лучше умереть сейчас быстро и по своей воле, чем заживо гнить на нефтяных островах. Лучше нам умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть. Надо биться - волею или неволей. Не посрамим имена прадедов наших и землю нашу. Ляжем костьми, ибо мёртвые сраму не имут.
        Вовка придержал вставшего с нар каперанга и тихо шепнул:
        - Почему вы выбрали меня? Поверили мне…
        Тот грустно улыбнулся:
        - Знаешь, парень, один поэт когда-то сказал умные слова, и я их тебе повторю. «Я видел пьяных с мудрыми глазами и падших женщин с ликом чистоты. Я знаю сильных, что взахлёб рыдали! И слабых, что несут кресты. Не осуждай за то, в чём не уверен. Не проверяй, когда уже доверил. И не дари, планируя отнять». Просто ты свой, и это сразу было понятно.
        В этот момент подхорунжий почувствовал, что всё делает правильно - хотя и сам не знал, поступал ли он в это мгновение так, как нужно. Это решение, наверняка, не казалось бы многим правильным, и многие предпочли бы прожить немного дольше, сохраняя тень надежды на освобождение. Но, увидев в упор лик смерти несколько раз за последние дни, Вовка понял, что цепляться за жалкую жизнь раба куда хуже, чем поиметь несколько минут свободы. Из всего этого он сделал вывод: настоящее доступно и определённо находится только в его собственных руках.
        Под яростные крики с палубы они полезли наверх. Яркий солнечный свет, словно ослепительный серп, ударил по глазам, привыкшим к темноте за дни, проведённые в полумраке трюма, и полуослепших пленников без усилий оттеснили к баку, прижав к ржавым поручням ограждения. Группка имперцев под предводительством каперанга, видимо, как он и задумал, осталась возле оцепления из тонкой цепочки раздетых до пояса и загоревших дочерна, обвешенных оружием магрибских пиратов. Разномастные винтовки и автоматы с прикреплёнными штык-ножами были направлены на сбившихся в кучу пленных - дельцы из Магриба знали своё дело и были спокойны.
        Старшина, обернувшись к каперангу, возле которого стоял Вовка, тихо, одними губами прошептал:
        - Это обычные магрибские пираты - не регулярные войска Халифата! Приготовились, ребята…
        В следующее мгновение он ринулся на охранников, одним ударом размозжил огромным кулаком голову ближайшему и исчез в мельтешении начавшейся суматохи. Первые ряды магрибских пиратов успели, однако, открыть огонь, и пленные начали падать, словно скошенные стебли травы, но фактор неожиданности всё же оказался на стороне нападавших. Прорвав ограждение, толпа хлынула дальше по палубе, убивая всех на своём пути, хотя и платя по десятку жизней за одного «чёрного». Двое матросов, с которыми подхорунжий коротал ночь, и имена которых так и не успел спросить, накинулись на загоревшего до черноты охранника, но тот успел ударить первого прикладом. Правда, другой уже вцепился в штурмовую винтовку и повалил пирата на палубу, скрывшись в клубке вцепившихся друг в друга тел.
        Рядом другой магрибский осман сумел откинуть нападавших. Обессилевшие от ран и плохого питания пленные не могли в рукопашной противостоять ему на равных. Одним мощным рывком пират вывернул цевьё винтовки из вцепившихся в него рук и в упор разрядил оружие в упавшего матроса из группы каперанга. Палуба окрасилась кровью. Но сзади на охранника навалился, нанося удары огромным ржавым гвоздём, уже кто-то другой.
        Вовка не успел ещё ничего понять, как толпа, ринувшаяся на оцепление, понесла его с собой, словно взбесившаяся река. Люди, забыв о недавних сварах между собой и обретя общего врага и надежду на спасение, дрались, кто чем мог. Как он успел заметить - неоахейцы, так же как и матросы каперанга, первыми атаковали охрану и почти все полегли. Но они дали возможность остальным смять цепь пиратов, завалив при этом всю палубу своими трупами. Магрибские пираты опытные в таких делах - всегда держали оружие на автоматическом огне и успевали, как правило, опустошить магазин перед своей гибелью.
        Такой осман оказался и на пути подхорунжего - загоревший дочерна, голый по пояс и перепоясанный поперёк груди кожаными ремнями с пришитыми карманами под магазины старой германской штурмовой винтовки G-3, валявшейся теперь с пустым магазином у его ног. Выхватив длинный, сверкающий в солнечных бликах наточенным лезвием тесак, он ловко уклонился от кинувшегося на него перемазанного до неузнаваемости грека и молниеносно перерезал тому горло. Моментально развернувшись, магриб полоснул тесаком по груди подбежавшего райа-болгарина и ощерился на уже кидавшуюся на него плотную толпу почувствовавших шанс вырваться на свободу райа. Внезапно остановленная толпа выдавила вперёд Вовку, столкнув лицом к лицу с замершим в боевой стойке, словно взведённая пружина, пиратом.
        Магриб ещё одним быстрым, словно сверкнувшая в солнечных бликах кровавая молния, ударом клинка поразил прямо в сонную артерию ещё одного приблизившегося слишком близко к нему пленника. Ярко-алый фонтан тёплой крови вывел подхорунжего из ступора, и следующий удар загоревшего до черноты уроженца Магриба не достиг цели - только ужалил Вовку в левое плечо, а затем тело само, вспомнив многочасовые тренировки, принялось действовать на уровне вбитых в подкорку рефлексов. Перехватив руку пирата со здоровенным ножом, он пальцами другой руки быстрым ударом вбил острый кадык в заросшую жёсткой чёрной щетиной потную шею магриба.
        Затем всё смешалось в голове подхорунжего. Опомнился он, только стоя на невысокой надстройке, расположенной на задах капитанской рубки, пытаясь выдернуть длинное лезвие того самого сверкающего тесака, застрявшее в костях мосластого, плотного военного в чёрной форме Халифата с серебрёными нашивками штурмана.
        Кругом раздавались стоны раненых и умирающих - словно адская какофония погребального хора, стелющаяся над безмолвными просторами Чёрного моря уже которое десятилетие. С трудом, пытаясь восстановить сбитое дыхание, вырвав на окровавленное тело жгучий комок слизи из пустого желудка, он сумел кое-как, повиснув на ржавых поручнях, подняться и рассмотрел палубу. Всё пространство от самого носа до рубки было завалено кучами трупов - магрибы дорого продали свои жизни. Да они и не питали никаких сомнений: при мятеже груза - смерть, это издержки работы, и они её выполнили вполне профессионально. Не учли только одного, что груз пойдёт в самоубийственную атаку ввиду места прибытия. Невдалеке, вся окутанная ярко-сверкающим в штиль покрывалом моря, возвышалась громадная башня компостной платформы. Море вокруг неё было усеяно плавающими понтонами и десятками мелких, как мошкара, на фоне громадного столба нефтеперерабатывающих заводов катеров. Там царила суматоха и несколько судёнышек уже отчалили от причалов, неся, к медленно дрейфующему тюремному кораблю, привёзшему взбунтовавшееся подкрепление, абордажные,
вооружённые до зубов команды карателей.
        Вовка зло выругался и выбил ударом правой руки невесть каким чудом единственное уцелевшее - все остальные топорщились зубастыми осколками - и весело сверкавшее бликами стекло рубки. Неожиданно из рубки его окликнул знакомый и спокойный голос каперанга:
        - Не шуми, казачок! Мы сражались, как и должны были настоящие солдаты, а не дали себя повести на убой, как скот. Это, можешь мне поверить, достойное завершение жизни. Просто для себя самого моральное удовлетворение, так сказать. Правды в этой жизни нет, и это правда. Есть только чувство достойного завершения жизни. Всё-таки в смерти есть что-то успокаивающее. Мысль о том, что завтра тебя может не стать, - позволяет ценить жизнь сегодня, какой бы она ни была.
        С подходящих катеров, начали нестройно стрелять, и пули засвистели рядом, а некоторые начали впиваться с сытым чавканьем в борта и надстройки корабля. Сашка пригнулся, присел на ржавый трап и приладил ствол подобранной рядом винтовки на такие же проржавевшие поручни, собираясь открыть ответный огонь. Пуля свистящая - не твоя, но попробуй это для начала самому себе объяснить, а лучше, на всякий случай, пригнуться. Себя успокоить, да и стрелкам работы добавить.
        - Не стой там, как мишень, - зайди в рубку. Что толку в них стрелять - далеко ещё… - сказал глухо каперанг.
        Вовка пригнулся, продолжая наблюдать за приближающимся противником, а каперанг всё более ослабевавшим голосом продолжал говорить:
        - Знаешь, наша жизнь - словно парусная лодка, на которой слишком много парусов, так что в любой момент она может перевернуться. Вот так мы и жили - не готовясь к завтрашнему дню, а когда он всё-таки наступал - не знали, что с ним делать… Наверное, нужно радоваться, что я не умер молодым. Одно это уже должно быть хорошо. Но проблема в том, что всё не так, как могло быть. И от этого тяжело на душе. Я пожертвовал семейной жизнью ради своей страны и народа, которые защищал. У меня не было возможности воспитывать собственных сыновей. Я был мужем, которого никогда не было рядом. Я сожалею об этом, но это цена, которую мне пришлось заплатить. И если бы была возможность выбора, то я бы вновь так и сделал.
        Подхорунжий, вполуха слушая каперанга, поспешил последовать совету - укрылся в рубке. Там царил разгром: возле кресел лежали вповалку сразу несколько тел, изуродованных до неузнаваемости, а кровь, вытекшая из них, залила пол, словно розовое желе, начинающее чернеть на глазах. Ещё одно тело висело, перегнувшись через выбитое смотровое окно, а воткнутый в грудь, пробивший тело насквозь АК всё ещё в такт покачиваниям звонко бил в железное нутро корабля, как будто пытаясь отсчитать этой пародией колокольного звона последние мгновения их жизней. Каперанг, раненный в обе ноги, сидел возле тела старшины, которого Вовка узнал только по обрывкам окровавленной тельняшки. Всё огромное тело было изъедено, словно оспой, ранами, как от огнестрельного, так и холодного оружия, а ещё из развороченной груди и разбитой головы торчали блестевшие металлом имплантанты. Увидев побелевшее Вовкино лицо, каперанг, невесело усмехнувшись, проговорил:
        - Совсем вы там, на Острове, ископаемые идеалисты! Ты думаешь, как мы могли выжить так долго в этой войне?! Как смогли помогать вашему Войску, которое не знает, что делать дальше, кроме обороны своего бедного клочка земли и ещё десятка таких же анклавов? Только противопоставив качество - количеству. Только благодаря старшине мы и сможем с тобой умереть достойно, а не сгнить заживо - производя топливо для новых десантов Халифата. Куда всё катится? Чтоб выжить - мы превращаем лучших и достойнейших в чудовищ. Мы не выбирали ни страну, где родились, ни народ, с которым выросли, ни время рождения, но смогли, к счастью, выбрать одно: быть людьми или не людьми.
        Каперанг устало привалился к измазанной кровавыми брызгами стене, подтянув за ремень к себе валявшуюся в красной луже на полу укороченную штурмовую винтовку:
        - Я не жалею ни о чём из того, что совершил. Но жалею только об эволюции современного мира… Очень жаль уходить, понимая, что ничего не смог изменить здесь к лучшему.
        Вовка защёлкнул дополна набитый магазин и согласно кивнул:
        - Мы хотя бы попробовали, а это тоже немало. Где-то я слышал такую фразу: делай что должен и будь что будет.
        Каперанг утвердительно махнул рукой и прислушался к звукам, доносившимся снаружи.
        Катера приближались. Уже стало ясно слышно тарахтенье моторов с частым перестуком выстрелов, пули от которых с хаотичным перестуком цокали по облезлым бортам старого корабля. С судна начали стрелять в ответ, но, судя по частоте ответного огня, выживших и готовых оказать хоть какое-то сопротивление, после бойни на палубе осталось не так уж много.
        Подхорунжий проверил прицел винтовки и, зло прищурившись, повернулся к утыканному частоколом осколков иллюминатору. Внезапно башня нефтеперегонного завода и все плавучие понтоны с многочисленными судёнышками вокруг исчезли в яркой вспышке, казалось, пронизавшей белым светом всё вокруг и ослепив до рези в глазах. Вспышка погасла так же неожиданно, как и появилась - всего через пару миллисекунд, и ей на смену пришла ударная волна, увесисто боднувшая корабль в его ветхое, жалобно застонавшее в предсмертной агонии тело. В днище как будто ударили огромным кузнечным молотом, сбив тех немногих, кто ещё оставался на ногах, и окончательно добив оставшиеся целыми стёкла. Ещё через пару секунд, когда Вовка только-только сумел подняться, поскальзываясь на влажном от крови полу, корабль жалобно застонал и резко поднял нос от накатившей на него с бешеной скоростью многометровой волны, состоявшей, казалось, сплошь из белоснежной пены, сверкавшей в ярких солнечных лучах, как гора сверкающих жемчужин.
        Подхорунжего вновь бросило на залитый кровью пол рубки, Корабль, опасно раскачиваясь и скрипя всеми переборками, смог всё же каким-то чудом, не перевернуться, перевалить через пенящийся гребень и, ухнув вниз, закачался уже на спокойной, усеянной обломками и пеной воде. Башня, как, впрочем, и весь понтонный городок, и катера с карателями, спешившие к мятежному судну, просто исчезли.
        Совсем рядом с Вовкой закашлялся каперанг. Волоча простреленные ноги, он выглядывал сквозь проём сорванной двери и улыбался.
        - Сверхмалым ядерным зарядом кто-то побаловался. Пару килотонн, не больше, - весело заметил прибодрившийся каперанг, - хлопушка! Излучения, как теплового, так и светового, считай, и не было - вода хорошо поглощает свет и тепло. На суше-то было бы хреновее. А так, видишь грибок, какой махонький - даже и не гриб вовсе, а так, фонтан воды напополам с обломками. Да и вспышки, считай, не было - так бы глаза выжгло сразу. Любители! Тут бы и пяток обычных торпед хватило. Одни растраты с такими воинами. Хотя побережье рядом, глядишь, гравитационные волны дойдут до берега и последствия будут куда большие, чем уничтожение одной вшивой платформы…
        Корабль начал стонать и скрипеть почти человеческими голосами, затем заметно накренился на правый борт и стал явно погружаться в уже сверкавшую нетронутой синевой спокойную поверхность моря. На палубе раздались слабые крики выживших, кто-то кинулся к корме, видимо в поисках средств спасения, но все шлюпки с бортов бесследно исчезли после удара волны. Сашка обернулся к каперангу и, ещё не веря в спасение от, казалось бы, неминуемой гибели, спросил:
        - Кто ж их торпедировал? И где они? - Горизонт вокруг корабля оставался по-прежнему чист, если не считать сонмище усеявших успокаивающуюся морскую гладь обломков.
        - Кроме Имперского Флота, в акватории Черноморского бассейна тактическим ядерным оружием владеет лишь флот Халифата. Так что это, наверняка, наши, казачок. Расслабься, салага, и жди. Может, они всплывут - плыть к берегу нам, как сам понимаешь, смысла нет. А подводная ударная волна является очень эффективным поражающим фактором для подводных плавсредств. Скорее всего, они затаились где-то в расщелине, пережидая. Тут мелко, шельф кругом. Я бы так и сделал…
        Корабль, видимо, приняв внутрь воды в качестве балласта, вновь встал на ровный киль, и медленно погружался - поскрипывая разбитым корпусом. Они остались в рубке, и, как оказалось, правильно сделали - спасательных средств на борту не наблюдалось. И теперь внизу горстка выживших, израненных людей, моментально забыв, что всего лишь несколько минут назад они сражались плечом к плечу за свободу, вцепились друг в дружку, пытаясь поделить пару изодранных пробковых спасательных жилетов.
        В это время, практически бесшумно, не подняв даже брызг, из тёмной глубины вынырнула чёрная, как ночное небо в безлунную ночь, субмарина. Только на округлой зализанной нашлёпке рубки выделялось светлое пятно, и, увидев его, каперанг удивлённо присвистнул и, заскрежетав зубами от боли, приподнялся на поручнях, опоясывающих ржавым ограждением избитую пулями и лишившуюся всех стёкол рубку.
        - Гетайры диадоха Нептуна пожаловали! Далеко же их занесло! С самого дальнего края Леванта как-то доплыли.
        На чёрном теле рубки вспыхнули отблески - их пристально разглядывали в бинокли. Каперанг приподнялся и призывно помахал столпившимся на узком мостике фигурам - помахавшим ему в ответ.
        Через пару минут чёрные надувные моторные лодки с увешанными оружием такими же чёрными фигурами, быстро преодолев отделявшее их от корабля расстояние, причалили к уже сильно осевшему в воду и вновь начавшему крениться ржавому кораблю. Брань и шум драки внизу стихли, когда на палубу высыпали полтора десятка чёрных фигур. Раздались гортанные крики на разных черноморских языках и диалектах, но чёрные горбоносые и бледные гетайры не разбрасывались словами и быстро начали по каким-то только им ведомым критериям сортировать выживших - время от времени задавая отрывистые вопросы. Тяжело забухали сапоги, и к ним поднялись, медленно ступая, двое - один из которых, увидев залитые кровью и еле различимые нашивки каперанга, удивлённо козырнул ему и знаком остановил прицелившегося в Вовку здоровенного парня, всего изъеденного чёрной затейливой вязью татуировок.
        - Вы имперский субмаринкэптэн? - с трудом, делая паузы, применяя, наверняка, уже давно не используемые полузабытые навыки чужого языка, произнёс грек с усеянной серебром короткой бородкой, сверля карими пронзительными глазами каперанга.
        - Так точно! Все мои люди погибли при попытке захватить судно. Остался только подхорунжий с Острова - наш с вами союзник. Мы рады вас видеть. Даже не представляете как… - тихо, теряя, видимо, последние силы, произнёс каперанг и привалился к поручням.
        Грек понял его состояние и что-то приказал стоявшему за его спиной верзиле. Тот поспешно козырнул и принялся поднимать уже отключившегося каперанга, сползающего на пол в лужу крови. Подхорунжий бросился к ним и попытался, оторванным рукавом своего камуфляжа перемотать израненные ноги офицера.
        - Надо перевязать, а то изойдёт кровью…
        - Быстрее! - поторопил Вовку горбоносый грек. - Надо скоро уходить на наш субмарин, там есть эскулап и кровь для него.
        Они, помогая друг другу, спустились на палубу и быстро перебрались на чёрные надувные лодки, и только после отрывистой серии коротких очередей Вовка понял, что лодки так и не наполнились спасшимися пленниками. Кроме них двоих и матросов-гетайров, в лодки спустили только одного сильно израненного грека-румея из компании седого пирата-ахейца, помогшего им начать штурм и, видимо, оставшегося единственным выжившим греком. Больше с палубы не спустилось ни одной живой души. Уже отплывая и делая всё ещё не пришедшему в сознание каперангу скорую перевязку услужливо поданным одним из матросов перевязочным пакетом, Вовка бросил взгляд на накренившийся корпус тонущего корабля.
        Во время плавания на нём подхорунжего окончательно покинули юношеские идеалы и вера в какое-либо светлое будущее. Корабль, скрипя и стоная, словно смертельно раненный человек, начал ложиться бортом в их сторону, и в этот момент на грязно-серую краску борта медленно полились потоки красной крови, такой же, как и только-только вставшее над горизонтом солнце. Вовка вдруг сообразил, что день лишь только начинается, а ведь ему казалось, что с рассвета прошла уже целая вечность. Избитое тело корабля, словно достигнув какой-то предельной точки, быстро опрокинулось - подмяв палубой многочисленные истерзанные тела, остававшиеся там, окутав их ржавым металлом, словно погребальным саваном. Исчезнув, словно его и не было, унеся за образовавшейся воронкой всё - не оставив на поверхности ни одной новой могилы, а только солнечные блики, весело мельтешащие на безмолвных волнах.
        Заметив выражение Вовкиного лица, офицер-грек, разговаривавший с ним, безразлично, с паузами, подбирая слова, сказал:
        - Они нам были не друзья и не союзники, а простые воры и убийцы, осуждённые нашими же с вами врагами на смерть. Раскаяние - самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в храме… или в музее. Особенно в наши времена. Не мне вам говорить, что убивать не трудно, а вот жить с этим куда сложнее.
        Глава 7
        Холод ночи цеплялся за проснувшийся утренний свет, падающий на обожжённые, голые кроны деревьев, словно не желая выпускать их из своей власти, хотя небеса на востоке уже украсились кроваво-красной полосой - предвестницей скорого и неизбежного поражения ночи.
        Сашка Заставский очнулся, среди нескольких десятков израненных и полуживых инфантеристов Войска, согнанных к разрушенной, но всё ещё лениво горящей прибрежной ферме, той, что возле самого берега. Голова гудела набатом боли, а одним глазом он ничего не видел. Как он сюда попал в таком состоянии, Сашка не мог вспомнить, как не понимал и происходящего вокруг. Морщась от бьющей в виски боли и вытерев веки от запёкшейся крови, он попытался осмотреться.
        Вопрос о том, как он попал сюда, разрешился, когда встретился взглядом с понуро сидевшим невдалеке хорунжим. Тот уже не казался таким огромным и мощным, потеряв свой бронекостюм, но мощное телосложение и сейчас вызывало уважение. Паутина снежно-белых бинтов украшала его от головы до ног - обе ноги и правая рука были плотно обмотаны в коконы марли с проступившими кровавыми разводами. Сашка, попытавшись встать, охнул от грохнувшей, словно разряд грома прямо в его голове, боли и тут же опустился возле Шестопала. А со стороны плотного кольца одетых в чёрное, обвешанных угловатыми броненакладками янычар-штурмовиков раздался резкий окрик. Хорунжий отрешённо покосился на Сашку и снова принялся буравить взглядом только ему видимую точку где-то на горизонте светлой, словно небеса над головой, глади моря. Вокруг них так же, не издавая ни звука, сидели и лежали защитники догоравшего за спинами Феодосийского коша. Их было не много - не более полусотни, и почти все раненые и покалеченные. Но всё же происходящее выглядело, как понял Заставский по знакомым лицам вокруг себя, да и для него самого, каким-то
сюрреалистическим.
        Такого не могло происходить, потому что этого не могло быть в принципе. Пленных с обеих сторон, после кровопролитных боёв, не брали почти никогда, не то чтобы их ловили целенаправленно, не считаясь с потерями, да ещё оказывая медицинскую помощь. К тому же здесь у кромки прибоя сидели почти исключительно пленные солдаты - гражданских было мало, и это вселяло надежду, что их смогли вовремя эвакуировать в соседний кош. Но, наверняка, у всех, согнанных теперь на белый песок у разрушенного главного пирса, был один и тот же вопрос: что на этот раз придумали османы? Какая изуверская казнь предназначена для них? В неизбежности оной ни у кого не было особых сомнений.
        Хорунжий, наконец, оторвал свой отрешённый взгляд от морской глади и так же бесцветно и тихо сказа, обращаясь к Сашке:
        - Зря, парень, ты опять остался жив! Поверь мне! Да и мне в этот раз не свезло, - зло добавил он.
        - Будь что будет. Мы все сделали всё что могли, - сказал Сашка и, помолчав, спросил хорунжего, вновь углубившегося в изучение сверкавшей от солнечных бликов морской дали: - Здесь все, кто остался в живых? И что теперь, как думаете?
        Шестопал ответил, не отрывая взгляд от горизонта, словно всё ещё пытаясь насмотреться на родные просторы перед неизбежным концом:
        - Ты хочешь спросить, кому позволили остаться в живых? Прав был Ромка, земля ему пухом: впереди нас ничего хорошего, видимо, не ждёт. - Он замолчал, только нервно подёргивались желваки на щеках. - Послушные умрут! Остальным - как карта ляжет…
        Отвернувшись, он зло сплюнул и вытер губы обмотанной бинтами кистью, сразу же ещё больше окрасившейся ярко-красными пятнами.
        - Гражданские и остатки твоей сотни вроде отходили к перевалу - может, кто и уцелел. Когда меня взяли, то бой на прибрежной дороге ещё шёл, но со стороны Запрудного коша тоже канонада началась, так что сам понимаешь… Правда, там всё ещё постреливают, но похоже, дело уже закончилось, и не в нашу пользу.
        Внезапно на берегу началась какая-то суета, и скоро на горизонте появились десятки точек, которые очень быстро стали расти и скоро превратились в тандемы бешено несущихся почти что над поверхностью воды катеров с плотно облепившим их десантом и, невиданное дело, танком посредине. Вскоре катера подошли к берегу и чёрный янычарский десант посыпался во вспенившуюся от сотен тел прибрежную воду. Пленники заволновались, некоторые приподнялись, пытаясь увидеть чудо-технику, с помощью которой их этой ночью переиграли и выбили, но пинки и крики янычар заставили всех вернуться на места. Особенно активных искололи джидами - копьями, которые янычары виртуозно пользовались. Но и в этот раз элита Халифата, понёсшая существенные потери при штурме, вновь никого не убили, хотя многие раненые островники явно на такое рассчитывали.
        Хорунжий, наблюдавший за происходящим вместе с Сашкой, зло выругался и сказал:
        - Перехитрили они нас, мать их. Зря мы в живых остались! Не зря они нас с такими потерями брали - выдумали шо то, сволочи. - Он кивнул в сторону окруживших их плотным кольцом чёрных фигур. - Это «Копья Аллаха». Я видел их нашивки, когда нас тащили сюда. Элита из элит войск Чёрного Халифата. Обычно после них остаются только пепелища и горы трупов, как под Новой Одессой.
        - Но их же выбили тогда…
        - Они взяли город и ушли, а выбивали мы уже обычные соединения…
        - С такими потерями - это для них не победа, это бойня… - зло проговорил младший урядник.
        - Нет такой цели, которая была бы неуязвима для тех, кто готов на любые жертвы. Они готовы на всё ради захвата новых земель, а мы только отбиваемся, стараясь просто выжить. В этом-то и вся разница!
        Буквально через несколько минут танки, натужно рявкая дизелями, выползли с мелководья на пляж и, погрузив десант, двинулись в направление всё ещё еле слышной канонады где-то в стороне соседнего коша. А десантные катера, освободившись от ноши, резко набрав скорость и приподнявшись на подводных крыльях, сбились в стаю и исчезли за горизонтом.
        Прошло ещё полчаса, проведённых пленниками, впрочем как и их охраной, в напряжённой тишине. Далёкие раскаты канонады где-то в горах почти затихли, и только время от времени удавалось уловить трескотню перестрелки, которая явно удалялась вместе с надеждой на освобождение. Ещё через полчаса подошли несколько старых грузовых пароходов - все утыканные наскоро оборудованными огневыми точками, - и пленных начали грузить в тёмные трюмы. Но снова то, на что надеялись многие, и хорунжий в том числе, не произошло, и тот, зло выругавшись, сплюнул в окровавленный песок под ногами.
        Подошедшие ещё в большем количестве янычары окружили их плотным кольцом и стали вырывать из рядов измученных пленных по одному. Их тонкой цепочкой волокли к пирсу, грузили в трюм, и не было никакой возможности вырваться, а погибнуть, бросившись на охрану, им не давали янычары и потеря сил пополам с ранами. Первым схватили, несмотря на ранения, яростно отбивавшегося хорунжего - двое заломили ему руки за спину, а третий подсёк и подхватил ноги.
        В трюме, куда их скинули через грузовые ворота, царила полутьма и стоял затхлый, нездоровый, горячий воздух, нагревавшийся всё больше по мере того, как всходило солнце. Стоны раненых и нескольких, сломавших при падении в трюм конечности, не давали забыть, где они очутились. Сашка встал и, оглядевшись, нашёл у дальней стены хорунжего, пытающегося перемотать растрепавшиеся на ногах перевязки. Пробравшись к нему, он помог обновить окровавленные и все перемазавшиеся жёлтой ржавой трухой с бортов бинты и всё так же молча прислонился рядом к борту. Говорить было, в сущности, больше не о чём. Всё самое плохое, что могло с ними произойти, - уже произошло.
        Неожиданно кто-то протолкался к ним через серые, угрюмо сидящие в тишине тени вокруг, и по невнятным извинениям и блеснувшим треснувшими линзами, каким-то чудом сохранившимся очкам Сашка с удивлением узнал старика агронома с вертикальной фермы - деда Генриха. Тот, по-старчески кряхтя, присел рядом. Лицо его было разбито: нос, как и губы, сильно распух, но дед, кажется, даже улыбнулся:
        - Какая встреча, Саша! Вы тоже здесь. Как нам, можно сказать, повезло!
        За его спиной кто-то зло выругался, и старик устало покачал головой:
        - Да, да, именно удача - ведь мы ещё живы. А кто этот молодой человек рядом с вами?
        Сашка кивнул на хорунжего:
        - Хорунжий из головного штаба столичного коша Иван Шестопал. Мы вместе дальний пляж пытались удержать…
        Его прервал раздавшийся дикий крик боли и яростные османские ругательства, перемешанные с нашими, чтобы точно не осталось сомнений в происходящем там, на верхней палубе. Этот шум тотчас же прервало улюлюканье и топот в такт десятков закованных в ботинки ног по палубе. На них посыпалась хлопьями ржавчина вперемешку со скрутившейся в высохшие трубочки когда-то белой краской. А крики на верхней палубе всё продолжались - крики боли перешли в захлёбывающийся рёв и странное бульканье, а толпа сверху взревела и ещё больше затопала по палубе. Все в трюме с нескрываемой злостью, ещё больше разгоревшейся от безвыходности и отчаяния, смотрели на светлые квадраты вверху, где на палубе пытали кого-то из их знакомых или сослуживцев - по-звериному наслаждаясь процессом. И каждый прекрасно понимал, что он мог оказаться на том самом месте, а ещё вероятнее - там в скором времени и окажется.
        Ещё через несколько минут на палубе возникла какая-то возня, а затем вниз скинули тело, повисшее на привязанных к рукам и ногам верёвках наподобие летящей окровавленной птицы. Пленные как один встали и заорали проклятия, а сверху заулюлюкали. Старый агроном тихо произнёс:
        - Сотника твоего казнили…
        Сашка с ужасом присмотрелся к висящему под сводами ржавого трюма искромсанному телу. Видимо тоже услышав слова агронома, хорунжий, вскинув голову, прикрыв глаза перемотанной кистью руки от бьющих сверху ослепительных лучей, стараясь получше рассмотреть казнённого. И тут же зло, от запылавшей с новой силой горечи бессильной мести, выругался:
        - Твари, кровавого орла вырезали. Твари, твари…
        Тут и Сашку скрутило. Он узнал застывшие, искажённые в гримасе смертельной боли черты лица сотника. Ещё он увидел, как он умер. Даже отсюда было видно топорщившуюся на спине изрезанную складками кожу и белевшие развороченные обломки вырванных рёбер. Но страшнее этого были свисающие красные мешочки лёгких - болтавшихся в такт с мерно покачивавшимся под потолком телом. Сотник умер, наверняка, от кошмарного болевого шока. Умер, но остался верен себе и присяге - израненное тело и чистая его душа тому свидетели.
        Хорунжий устало опустился на ржавую подстилку из трухи под ногами - произошедшее окончательно выпило все хоть какие-то остававшиеся после долгой ночи силы. Сашка со старым агрономом тоже присели. Говорить было больно - всех душила осязаемая животная жажда мести. Только один старый агроном казался как всегда спокойным. Внезапно хорунжий, вновь исподлобья глядя на раскачивающийся вверху труп, произнёс:
        - Он весь в чём-то белом. Что это?
        Старый агроном, не поднимая глаз, тихо кинул в ответ:
        - Соль…
        Присевший хорунжий грязно выругался и ударил перебинтованной рукой в борт бесчувственного корабля, заскрежетал зубами от боли. В трюме повисла тяжёлая, просто осязаемая тишина.
        Старый агроном почувствовал их состояние и прицепился к молчащим или отвечающим односложно соседям с расспросами - пытаясь разговорить совсем впавших в уныние людей.
        - Вы знаете, молодые люди, что человеческий мозг способен выполнять операций в секунду больше, чем любой современный компьютер. Хотя при этом человеческий мозг является крайне ненадёжным устройством. Самый обыкновенный калькулятор может решать математические вычисления в тысячу раз вернее, чем человеческий мозг. Именно поэтому наши воспоминания субъективны, обрывочны и изменчивы, и обработка информации об окружающей действительности подвержена множеству мелких помех. Эти самые неточности и погрешности в нашем восприятии называются когнитивными искажениями. Правда, они появились не на пустом месте - каждое из этих так называемых когнитивных искажений вызвано суровой эволюционной необходимостью. Для того чтобы выжить, нашим предшественникам нужно было мыслить как можно быстрее и эффективнее. Именно поэтому наш разум до сих пор сохранил тенденцию выбирать самый короткий путь к оценке новой информации. Такие сокращения мысленного пути называют эвристиками. С одной стороны, эвристики помогают нам быстро принимать решения в трудных жизненных ситуациях, но с другой - каждая из эвристик приводит к тому,
что мы сосредотачиваемся лишь на одном аспекте сложной проблемы и оказываемся не в состоянии трезво и адекватно оценить окружающую обстановку.
        - И нам эти самые эвристики помогут выжить, выбраться из этого вонючего трюма и не попасть под ятаганы янычар? Забыть то, что эти твари сделали с сотником и сотнями наших там на берегу? О чём ты, старик?! - устало и зло отмахнулся от него хорунжий.
        - Просто послушайте, что я вам скажу. Кто знает! Может, это и поможет вам, молодым, понять, как сложна и безжалостна кажущаяся вам сейчас простой как палка жизнь, и вы сможете выжить. Настоящее скользит и уходит, словно песок между пальцами, и определяет свою материальную весомость лишь в воспоминании о нём. Да, мы не люди даже - мы бесполезные заготовки. Но только нам самим решать, кем мы можем стать. Или Богу, если он всё же есть там в небесах.
        Его перебил хорунжий, усмехнувшись, буркнув:
        - Как там было в священном писании?! Простить врага?! Бог простит, а вот как раз наша задача организовать поскорее их встречу.
        Старик молча, внимательно разглядывал окруживших его израненных земляков, но тут же встрепенулся и ответил:
        - Да, да, все мы сильно озлоблены, но… Не правда ли, мы охотно соглашаемся с теми людьми, которые столь же охотно соглашаются с нами. Мы ходим на встречи, на которых преобладают близкие нам взгляды, а наши друзья, скорее всего, разделяют наши вкусы и убеждения. Мы стараемся избегать отдельных людей, групп и взглядов, которые могут заставить усомниться в правильности нашей жизненной позиции. И в сегодняшние времена это достигло просто гигантского размаха - целые страны, или то, что от них осталось, и города не хотят знать и видеть о других более того, что они уже знают. Люди не любят, когда в их сознании сталкиваются конфликтующие представления: ценности, идеи, верования, эмоции. Чтобы избавиться от конфликта между установками, мы бессознательно ищем те точки зрения, которые уживаются с нашими взглядами. Мнения и взгляды, угрожающие нашему мировоззрению, - игнорируются или отвергаются.
        - Мне что нужно - понять этих, наверху?! Почему они нас убивают, режут, мучают?!! - вокруг раздалось глухое ворчание пленников и возгласы, что старик спятил от пережитого.
        Открыто посылать куда подальше старого и уважаемого агронома не хотели - всё бывало на этой страшной войне, но потерять сострадание к своим раненым - телом и душой - означало, наверняка, проиграть, и бесповоротно.
        - Вы все согласны, как я вижу, с мнением моего более пессимистичного соседа, - словно не замечая возгласов вокруг, продолжил агроном. - Но это не правильно. Искажение в пользу своей группы - древний рефлекс, такой же древний, как и вся наша цивилизация, и, по всей видимости, неискоренимый. Мы склонны соглашаться с мнением людей, которых мы считаем членами своей группы, и отвергать мнения людей из других групп, и это нормально. На кого ещё можно рассчитывать в этом мире, кроме как на людей, которые живут рядом с тобой: воюют и разделяют ценности и надежды на будущее. Это проявление наших самых первобытных тенденций. Мы стремимся быть заодно с членами нашего племени. На уровне нейробиологии такое поведение связано с нейромедиатором окситоцином. Это гормон гипоталамуса, оказывающий мощное воздействие на психоэмоциональную сферу человека. Сразу после родов окситоцин участвует в формировании отношений между матерью и ребёнком, а в более широком плане помогает нам формировать крепкие связи с людьми из нашего круга. В то же самое время окситоцин вызывает в нас подозрительность, страх и даже пренебрежение
по отношению к посторонним, как, например, не без основания и отношение к нашим нынешним тюремщикам из Чёрного Халифата. Это как раз и демонстрирует тот странный продукт эволюции, в которой выживали лишь те группы людей, которые успешно взаимодействовали друг с другом внутри племени и эффективно отражали нападения извне. И хочу заметить, что наша группа, да, что уж скрывать - народ, является замечательным примером выживания и взаимодействия. Но, как и прежде, когнитивное искажение в пользу своей группы заставляет нас неоправданно высоко оценивать возможности и достоинства людей рядом и отрицать наличие таковых, преуменьшать их у лиц, нам лично незнакомых. И это как раз тот же случай, поэтому мы и оказались здесь и сейчас.
        - Что вы хотите этим сказать? - равнодушно спросил его хорунжий.
        - Хорошо, я попытаюсь объяснить это немного по-другому. Этот эффект также известен как стокгольмский синдром. Это встроенный в каждого из нас защитный механизм, заставляющий искать аргументы оправданности своих действий. Бессознательно мы стремимся доказать, что что-то, всё равно что: деньги, работа, усилия, - были потрачены не зря. Особенно если они были большими. Социальная психология объясняет эффект рационализации просто - человек готов пойти на что угодно, лишь бы избежать когнитивного диссонанса. Сделав что-то ненужное, мы создаём конфликт между желаемым и действительным. Чтобы снять психологический дискомфорт - действительное приходится долго и тщательно выдавать за желаемое.
        - Вы имеете в виду, что все наши потуги на Острове не имели перед собой будущего? - перебил старика кто-то из сумерек трюма.
        - Можно и так сказать. Но это было бы не совсем правильным выражением. В научной литературе это называется ошибкой игрока или ложным выводом Монте-Карло. Мы склонны предполагать, что многие случайные события зависят от случайных событий, произошедших ранее. Классический пример - подбрасывание монетки. Мы подбросили монету, скажем, пять раз. Если орёл выпадал чаще, то мы будем считать, что в шестой раз должна выпасть решка. Если пять раз выпала решка - мы будем думать, что в шестой раз обязан выпасть орёл. На самом же деле вероятность выпадения орла или решки при шестом броске такая же, что и при предыдущих пяти: 50 на 50. Каждый последующий бросок монеты статистически независим от предыдущего. Вероятность каждого из исходов всегда 50 %, но на интуитивном уровне человек не в состоянии этого осознать. На эффект игрока накладывается недооценка возвращения величины к среднему значению. Если решка всё-таки выпала шесть раз - мы начинаем верить, что с монетой что-то не так и что экстраординарное поведение системы продолжится. Далее начинается эффект отклонения в сторону позитивного исхода, если нам
долго не везло - мы начинаем думать, что рано или поздно с нами начнут происходить хорошие вещи. Так и с нашими потугами выжить, построить справедливое общество. Мы не одни такие - все вокруг хотят что-то построить и достичь, но идеи у всех по отношению к этому довольно разные, как и методы их достижения. И если мы очень пытаемся что-то изменить к лучшему, то это совсем не значит, что результат наших усилий будет положительным - сколько монетку ни кидай. Сходные чувства мы испытываем, заводя новые отношения. Всякий раз мы верим, что в этот раз у нас всё будет лучше, чем при предыдущей попытке. Мы не в состоянии правильно оценить риск или опасность того или иного занятия. Для упрощения процесса вероятность риска или игнорируется полностью, или ей приписывается решающее значение. Это приводит к тому, что мы считаем сравнительно безобидные виды деятельности - опасными, а опасные - приемлемыми. Я просто хочу, чтобы вы включили в своих головах так называемые рамки восприятия и расширили их. Внезапно мы начинаем обращать внимание на появление какой-то вещи, феномена или объекта, которых не замечали ранее.
Скажем так - вы купили новую вещь и вдруг всюду на улицах вы видите людей в таких же вещах. Мы начинаем думать, что эта вещь вдруг стала более популярной. Хотя на самом деле мы просто включили её в рамки своего восприятия. Этот эффект известен в психологии как феномен Баадера - Майнхоф. Термин придумал в 1994 году безымянный посетитель форумов газеты Pioneer Press в городе Сент-Пол. Дважды за сутки он услышал название немецкой радикальной «Фракции Красной Армии», основанной Андреасом Баадером и Ульрикой Майнхоф. Мало кто способен поймать себя на избирательном восприятии действительности. И из-за данного когнитивного искажения нам очень трудно признать какое-то явление простым совпадением… хотя это именно совпадение.
        - Да о чём вы?! - попытался перебить его хорунжий.
        - О том, что люди не любят перемен. Мы склонны принимать решения, которые приведут к сохранению текущего положения дел или к самым минимальным изменениям…
        - Вы предлагаете нам просто смириться и быть рабами у «чёрных»? Понять и принять то, что они делают? Вы хоть сами понимаете, что говорите? - повысив голос, обратился к нему кто-то из глубины трюма.
        - Человек - существо коллективное. Нам нравится быть как все - даже если мы сами это не всегда осознаём или открыто выражаем свой нонконформизм. Когда приходит пора массово выбирать фаворита или победителя - индивидуальное мышление уступает место групповому. И вы сами знаете, что многие будут рады принять муки рабства - взамен избавления от смерти и мучений. Мы странные и необъяснимые существа - недостойные нашего мира. Это называется эффектом присоединения к большинству или эффектом подражания… Вы понимаете, к чему я клоню?
        - Не совсем, если честно, - пробубнил хорунжий, пытаясь перебинтовать повязку уже на голове.
        Старик тяжело вздохнул:
        - Да, разболтался я… Просто нужно понять одну простую вещь: нужно научиться никогда ни от кого ничего не ждать. Действовать, думать, работать, стремится сделать что-то, изменить вокруг себя хоть мелочь, но к лучшему, и тогда, уходя, мы сможем сказать, что хотя бы попробовали. Вы все должны жить дальше…
        Они уже давно, судя по звукам заработавших дизелей и мерному покачиванию, отплыли. Но через несколько часов дизеля вновь замолчали. И сверху на палубе раздался шум голосов, а затем и скрежет причаливания. Их сильно тряхнуло от жёсткого удара, а сверху кто-то яростно матерился на смеси арабского и диалектов райа с западного берега Чёрного моря. Вниз тут же сбросили раскладную лестницу и, подстёгивая заартачившихся пленников, кинули вниз пару слезоточивых гранат - за долгие годы всё было давно просчитано, и все попытки бунта расчётливо пресекались в самом начале - ломкой пленным психики и воли к самой попытке сопротивления. Газ сделал своё дело: находиться внизу стало просто невозможно, и волны тяжёлого жёлтого дыма гнали людей прямо к спущенной лестнице.
        Пленные торопливо начали карабкаться по узкой алюминиевой лестнице. Когда подошла очередь Сашки, он уже почти ничего не видел от слёз, лившимся сплошным потоком из глаз. Правда, поднявшись на пару метров, где жёлтый стоячий дым немного поредел, - он сумел немного оглядеться. Лучше бы он этого не делал: прямо напротив него висел на расстоянии вытянутой руки казнённый сотник. Кровь залила всё его тело и, свернувшись, стала тёмного, почти чёрного цвета. Всё лицо было синюшного оттенка, оно представляло собой сплошную изорванную рану, а рот, застывший в последнем немом предсмертном крике, топорщился осколками раздроблённых зубов. Глаза остались открыты, сверкая закатившимися белками. Вырванные лёгкие, пропитавшись струившейся из ран кровью, превратились в грязно-багровые лохмотья, свисающие с плеч от топорщившейся, изрубленной до белизны раздроблённых рёбер спины.
        Сашка замер, поражённый тем, во что превратили нелюди из Халифата хорошо знакомого ему человека. Но снизу напирали, и он полез выше, до последнего не отводя взгляда от истерзанного тела своего командира.
        Возле края люка его схватили и, скрутив, туго затянули на заломленных за спину кистях рук пластиковую петлю, после чего бросили в груду пленников, выбравшихся ранее. Вскоре рядом приземлился, громко ругаясь, хорунжий, а ещё через мгновение тут же очутился теперь уж точно потерявший очки и подслеповато щурящийся старик-агроном.
        Минут через десять всё закончилось, их подняли пинками и по грубо сколоченному трапу согнали на берег. Когда-то давно широкий причал, на котором оказались пленники, был, видимо, пирсом для посудин куда большего класса, чем привёзшее их корыто, но время не прошло для него даром. Бетонные блоки покосились и оплыли, съехав в серые, словно покрывшиеся бесчувственной свинцовой плёнкой от страданий людей, воды. Далеко в море уходили затопленные бетонные змеи множества пирсов, и только бурление волн в тех местах, где они скрывались под водой, выдавало их присутствие. Вдалеке у самого входа в узкую бухту, накренившись и утопив корму в воду, словно пытаясь выползти носом на песчаную отмель с развалинами башни маяка на ней, застыл корабль, покрытый коростой ржавчины до неузнаваемости. Его военную принадлежность пустые направляющие для ракет и несколько орудийных башен. Шестопал толкнул Сашку в плечо и, кивнув в сторону умершего на выходе из порта корабля, шепнул:
        - Вот и всё, что осталось от нашего флота! По-моему, я знаю, куда нас пригнали…
        Развалины на полузасыпанном длинными барханами песка берегу, к которому они пристали, ничего не говорили Сашке. Он здесь ещё не был, но когда-то здесь, наверняка, стоял большой портовый город. Мёртвые бетонные коробки таращились на них давно выбитыми пустыми глазницами окон. Всё пространство между развалинами занимали плавные изгибы песчаных барханов, наметённых за годы после того, как люди покинули это место. Возле песчаных барханов вдалеке виднелись несколько таких же групп пленников, сидящих на светлом теле пляжа в окружении чёрных фигур конвоя. Но хорунжий узнал место, куда они прибыли:
        - Проклятый порт Боспора. Вот, значит, что осталось от Баты.
        Сашка пытался оглядываться, спросил:
        - Где мы? Наверняка Тамань.
        - Нет, Бата, которая раньше звалась портом Новороссийск. Базой флота была, которого у нас давно уже нет. Как и надежды на будущее, раз нас тащат в рабство через бывшую базу нашего же флота.
        - Ты тут был? Я даже и не знал, что тут есть такие развалины…
        - Лет пятнадцать назад. Я был такой же сопливый, как ты сейчас, только в Войско вступил. Пытались мы его отбить. Вроде как расширить плацдарм. За ним дальше и земли ничего, и вода есть. Да толку, если война кругом. Не отбили, как видишь, а народу положили тогда кучу, хоть и «чёрных» потрепали так, что они забились аж в залив Золотого рога и не высовывались пару лет.
        Его рассказ прервало появление последних еле передвигающихся раненых и почти ничего не видящих от газа пленников, спустившихся на причал. В недрах трюма, видимо, кто-то ещё оставался. Но пара янычар, подошедших к створкам грузового люка, закрывая лица платками от волн всё ещё струящегося газа, начали методично добивать одиночными выстрелами лишившихся сил пленников. Плохой, бесполезный товар, от которого нужно сразу избавляться. Народ в Халифате был расчётливый и деловой. Они и со своими-то не сильно церемонились - не то что с неверными-чужаками.
        Несколько раненых, еле передвигавшихся, в том числе и растрёпанного, без очков старика-агронома, отобрали, оттеснив от основной массы пленных, и выстроили возле ржавого борта корабля. Оставшихся оттеснили и окружили всё те же молчаливые янычары, что грузили их на борт в разрушенном порту Феодосийского коша. И Сашка чуть не задохнулся от захлестнувшей волны ненависти, осознав, что как раз эти-то молчаливые здоровяки в чёрной униформе и с лицами, замотанными в песчаного цвета защитные повязки-чалмы, зверски убили его сотника.
        А ещё он понял, что они собираются сейчас сделать. То же почувствовал, наверняка, не он один. И на двинувшуюся в едином порыве массу пленных обрушились удары прикладов и сверхболезненные джидов. Их буквально умыли их же собственной кровью, исколов и избив, бросив всех на шершавые плиты старого пирса.
        Цепочка янычар, стоявшая перед шеренгой раненых и старых пленников, спокойно достала из наплечных чехлов джиды и без слов двинулась вперёд. Поваленные на землю пленники видели, как их беззащитных товарищей хладнокровно, с выдумкой, одного за другим убивали и сбрасывали с пирса прямо в пенящийся яростной злобой прибой. Старик агроном, дед Генрих, был последним. Прежде, чем он упал с пробитым джидом глазом, Сашке показалось, что он махнул ему рукой, как будто прощаясь с ними всеми, и улыбнулся.
        Затем избитых и искалеченных пленников под присмотром ещё более увеличившихся в числе за счёт подошедших с берега янычар погнали с пирса куда-то в сторону развалин, полузанесённых песчаными дюнами. Хорунжий, скрипя зубами, но кое-как перебирая ногами и опираясь на Сашкино плечо, пробормотал:
        - Янычары как конвой и охрана для горсти изувеченных пленников. Что, чёрт их дери, тут происходит?!
        - Какая разница?! Для нас скоро всё закончится, так или этак, - устало кинул в ответ Сашка.
        Их гнали, нещадно подгоняя, мимо утопавших в белых песчаных горах мёртвых коробок домов старого города, пустые глазницы окон которых безмолвно наблюдали за вереницей пленников. Молодой офицер-янычар, посмотрев на наручные часы, что-то громко прокричал, обращаясь к своим подчинённым. Те принялись ещё интенсивнее подгонять растянувшуюся колонну, в которой почти каждый, кто мог идти самостоятельно, помогал товарищам, с трудом переставлявшим ноги. Но хватало и таких, кто уже совсем не мог идти, и сзади раздались крики командира янычар, после чего десяток отстающих тут же без жалости забили словно скот, окрасив темнеющий в предзакатных тенях песок потоками тёмной крови. Хорунжий только в очередной раз заскрежетал зубами от бессилья.
        Дорога вела сквозь наметённые ветром невысокие желтовато-серые дюны, которые, словно волны песчаного моря, раскинулись до самого горизонта. Кругом простиралась новообразованная пустыня, в которую превратилась эта местность после Потопа. Климат не умеет шутить, или просто шутки у него получаются гнусные - такие, что заставили миллионы людей покинуть насиженные места из-за чудовищных изменений в экосистеме. Из растений кое-где попадались только пожухлые заросли колючего кустарника и комки перекати-поля. Какой-то живности не было видно совсем.
        Через полчаса, оставив ещё десяток трупов на песчаной, явно протоптанной до них многими ногами дороге, пленники достигли места назначения. Перед ними встали обвитые спиралью Бруно изломанные, низкие стены, некогда ограждавшие какое-то предприятие, теперь же служившие временным концлагерем. За стенами не было ничего: ни палаток, ни бараков, только песок и зловоние от сотен, если не тысяч людей, собранных на клочке земли без каких-либо удобств. В услужливо открытый охранниками-янычарами проход сквозь густое переплетение колючей проволоки их впихнули внутрь лагеря. Сотни людей молча смотрели на них - пленных из Войска было совсем мало - здесь находились в основном дети, женщины и подростки, и все смотрели на новоприбывших с немым вопросом и укором, что не смогли защитить их. Пленники, стараясь не встречаться ни с кем взглядами, разбрелись кто куда. Большинство сразу же повалилось на песок там же, где стояли - ранены были почти все.
        Сашка с хорунжим доковыляли до полуобвалившегося куска стены, торчавшей из песка, и, тяжело дыша, привалились к кирпичной кладке. Думать не хотелось. Жить дальше тоже - ничего хорошего впереди их явно не ожидало. Сашку кто-то осторожно потеребил за рукав, и он неохотно открыл глаза. Перед ним стоял мальчишка лет четырёх: босоногий, в разорванных штанах и грязной до неузнаваемости цвета футболке, над которой светились голубые искорки глаз на таком же чумазом лице.
        - Дядька, вы с какого коша? - смущённо произнёс мальчуган, шмыгнув носом.
        - С Феодосийского… - тихо ответил Сашка.
        Из-за стены выглянула молодая девушка и, встав, подошла к ним, погрозила пальцем мальчишке, произнесла приятным грудным голосом:
        - Лёшка, сколько можно тебе говорить. Не отходи далеко от меня, - и, взглянув, такими же бездонными голубыми глазами, как и у мальчишки, на Сашку, спросила: - Вы ж все израненные. Надо вас перевязать?
        - Нет, не нужно… - попытался отказаться Сашка, но девушка уже отрывала длинные полоски ткани от своего изодранного платья, и мелькнувшие под ним стройные, загорелые до черноты ноги смутили Сашку.
        Он весь залился краской от смущения, но было поздно. Умелые и сильные руки светловолосой красавицы уже туго бинтовали его пробитое плечо.
        - Вы с Феодосийского коша, да?! И на вас напали? - и не дожидаясь его ответа, затараторила дальше.
        Сашке осталось только кивать в ответ и смотреть на это красивое, правильное лицо, белозубую улыбку и тонуть в бездонных озёрах голубых глаз.
        - Мы с имперских колоний на берегу Ростовского пролива - с этой стороны, начала рассказывать девушка. - Вчера утром налетели эти, как черти. Никто и не понял, откуда их столько взялось. Даже оповещения не было. Береговая стража и гарнизон все полегли, да без толку. Они ещё с тылу зашли и всех, кто отходил вглубь берега, половили. Вот с тех пор тут и сидим. - Она закончила с Сашкой и принялась за хорунжего, который совсем побледнел и сам не смог даже приподняться. - Не кормят совсем. - Девушка кивнула на игравшего в песке с камушками мальчишку. - Лёшка, братик мой. Всё кушать просит. Ждут чего-то все, и пленных, как вы, постоянно приводят. Ой, - она запнулась, - а меня Настей зловут. А вас?
        - Саша, Александр то есть… - Сашка с чего-то засмущался и залился румянцем.
        Вскоре они, все усталые, задремали прямо под стеной. Особо говорить никому не хотелось - все были подавлены и погрузились в тяжёлые раздумья.
        Когда уже почти стемнело, через ворота затолкали очередную партию пленников, оказавшихся остатками тех, кто пытался вывести гражданских к соседнему кошу. Всего новеньких оказалось пара сотен - в большинстве своём женщины и дети, среди которых очень редко встречались все поголовно раненные бойцы из второй сотни.
        Сашка, превозмогая слабость, протолкался к новоприбывшим. Сразу встретились знакомые лица: ординарец сотника Ивана Лыкова и других из их коша. Ординарца как раз перевязывала дородная тётка, всё время одёргивавшая его, норовящего обожжённой до черноты правой рукой с остатками камуфляжа, пригоревшего к потрескавшейся и вздувшейся пузырями от ожогов коже, что-то показать обступившим его островникам:
        - Как только поняли, что не удержим берег, сотник приказал нам со второй линии прикрывать гражданских на дороге. Да, не помогло. Ждали уже на скалах снайперы и заслоны везде. Наши дозорные и передать ничего не сумели - выбили их враз. Заняты уже были все дороги - когда только успели! Потом и нас зажали с двух сторон. - По его изодранным царапинами и грязным до черноты щекам скатилась скупая слеза. - Себя не жалко положить, а с ними как? - Он кивнул на плачущих рядом грудных детей. - Осталось нас с десяток - все израненные и патронов по полрожка… Может, кого из них пощадят, подумали. Хотя и знаем, что напрасно, да там легли бы все без вариантов. Да как увидели, шо там одни янычары, да ещё с «Копий Аллаха», то лучше б сами всех порешили, да поздно было…
        Стоявший перед Сашкой хорунжий сказал тихо:
        - Не вы одни попались. Перехитрили нас басурмане - танки прям с катеров на подводных крыльях высадили с тыла и столько народа пригнали, что патронов у нас не хватило бы их всех отбить, - и со злостью махнул рукой, скривившись от боли. - Сотника вашего казнили у нас на глазах… Вот десятка два человек, - он кивнул на собравшихся вокруг них, - и все, кто от двух сотен остался. - Вокруг повисло тяжёлая тишина.
        - Хоть кто-то сумел отойти вглубь Острова?! - спросил Шестопал. - И со ставки гетмана подмога почему не пришла?
        Ординарец покачал головой и тихо ответил, не поднимая головы, пытаясь скрыть скупые мужские слёзы, тяжело стекавшие по морщинистому, покрытому пылью, кровью и копотью лицу:
        - Может, и ушёл кто, да их единицы. А со ставкой радист смог связаться, как раз перед тем, как его миной в клочья разорвало. Бой там был жестокий, и всё точно клали, басурмане. - Он замолчал, стыдливо вытирая скупые мужские слёзы. - Ставки и нет, небось, уже, как и коша нашего. Подмоги они сами просили. Сказали, что весь центр города горит и огромный десант прямо в порт «чёрные» высаживают.
        После этого разговор сошёл на нет и люди снова стали молчаливы и подавлены. Лучше бы и не приносили никаких новостей, чем такие, что забирают последнюю надежду.
        Ночь проходила неспокойно: плакали дети, повсюду стонали раненые. Соорудив себе спальное местечко возле потрескавшейся кирпичной стены, которая хоть как-то спасала от опустившейся ночью прохлады Заставский попытался закутаться в свой изодранный камуфляж и забыться, но сон никак не приходил. Хорунжий же, словно и не было ужасов прошедшего дня и его ранений, почти сразу богатырски захрапел, сотрясая окрестности.
        Тогда Сашка окончательно отбросил эту затею - уснуть, и присел, облокотившись о шершавый кирпич стены. Пустой желудок заурчал, прямо намекая на пропущенный приём пищи. Но терпеть осталось не долго. Всем им. Пустые животы так же, как и ему, не давали заснуть и тем немногим, кто пытался это сделать, но нашлось и много таких, как хорунжий. Да и не имело смысла спать в последнюю ночь в своей жизни. Раны принялись ныть - на них словно плеснули соли, а в голову залили раскалённый свинец. Правда, боль в ранах была всего лишь физической, привычной в такой жизни, но свербела и другая боль, куда более острая - боль в сердце, в душе. И она становилась всё черней и черней, наливаясь жгучим гноем прямо в воспалённом мозгу, не давая вздохнуть, думать о чём-то другом, убивая желание жить дальше…
        Неожиданно возле Сашки кто-то присел, обдав песком и окутав горячим дыханием, а в свете молодого месяца блеснули бездонные глаза со словно тонущими в них мириадами звёзд раскинувшегося в небесах Чумацкого Шляха. И он понял, что утонул в этих глазах бесповоротно. Её тёплый платок накрыл их, словно полупрозрачная броня, скрывшая, возможно, последний глоток их счастья от взглядов других. Время застыло, освободив от творившегося вокруг, хоть на мгновенье, показавшись вечностью и запечатлевшись в памяти на весь остаток жизни…
        Утро наступило внезапно - красные всполохи усеяли горизонт, разорвав тьму и разбудив окоченевших от предрассветной росы людей. Окончательно вырвали Сашку из тревожного, тяжёлого сна крики охранявших их янычар, раздавшиеся за оградой из «колючки», маслянисто блестевшей сейчас от влаги под лучами молодого солнца. Янычары засуетились возле песчаного цвета палаток их лагеря - они строились в шеренги в полном снаряжении, офицеры что-то гортанно кричали.
        Младший урядник поднялся, пытаясь разогреть замёрзшее тело и оглядеться. Рядом с ним никого уже не было, правда, вкус сладких, словно мёд, губ всё ещё чувствовался, и от этого на душе как-то само собой стало теплее.
        За невысокой стеной примостилась та самая девушка, которая перевязывала вчера их с Шестопалом. Всё произошедшее ночью казалось теперь Сашке просто примарившимся сном, но из-под шерстяного платка его словно погладила по разодранной душе сверкнувшая чистая улыбка и блеск озорных глаз.
        Хорунжий, застонав, стал просыпаться. Сашка присел рядом - выглядел Иван сегодня ещё хуже: лицо распухло, под глазами набрякли тёмные мешки, а израненные осколками конечности явно плохо повиновались. Взглянув устало на Сашку, Шестопал, тем не менее, твёрдо спросил вместо приветствия:
        - Ну, что, казачок, готов встретить нашу тяжкую долю?!
        - Да куда уж деваться… - почти равнодушно ответил Сашка.
        - Деваться всегда есть куда, вопрос-то не в том. Главное - как мы жили и как уйдём из этого мира! О другом-то даже и не вспомнят, поди. И ещё запомни - крысы в крысоловке способны на самые неожиданные хитрости, если только раньше не сойдут с ума. Мы пока живы… - И, заметив суету за ограждением, добавил: - Что это они всполошились? Никак ждут чего-то?
        И вправду, вскоре с юга раздались громовые раскаты и небо, где-то в районе развалин города, заволокли клубы дыма, тянувшегося ввысь и в сторону. Янычары ещё больше загомонили, а в небе над ними появились несколько пар ударных штурмовиков Халифата, принявшихся ходить ножницами над городом. Хорунжий тяжело приподнялся и зло сплюнул на песок:
        - Что-то тяжёлое приземлилось. Никак дополнительный десант высадить надумали…
        Ещё через десять минут ожидания, во время которого все пленники инстинктивно собрались в плотную толпу у самой колючей проволоки, чтобы лучше видеть, показались чёрные точки, росшие на глазах и тащившие за собой длинный шлейф золотистой песчаной пыли. Колонна была большой и необычной. Знакомой бронетехники Халифата не наблюдалось, зато ехало много бронемашин на широких шипованных колёсах, увешанных странным вооружением, сопровождавших такого же вида, по всей видимости, грузовые тягачи с закрытыми большими кузовами. Ещё какая-то еле различимая, но явно гусеничная техника прикрывала колонну с верхушек дюн, откуда вертела во все стороны толстыми короткими стволами и батареями ракет. Колонна резко затормозила перед самым лагерем янычар, и из неё высыпался такой же необычный десант. Высокие, все как один на голову выше самого здорового янычара, закованные в незнакомую броню бойцы рассредоточились, настороженно поводя странного вида оружием. Закрытые шлемами полного профиля лица казались поблёскивавшими в утренних лучах солнца масками. Солдаты, чётко рассредоточившись, быстро заняли позиции.
        Что-то в них показалось Сашке неправильным. То, что они не походили ни на одну армию враждующих сторон Черноморского конфликта, сразу стало понятно. Ещё немного понаблюдав, он понял, что его беспокоило: движения солдат, быстрые, чёткие, словно у машин, но в то же время какие-то слишком уж плавные и… как бы это сказать?… неестественные.
        Из нутра одной из пепельных бронемашин на песок спрыгнул одетый во всё серое человек. В отличие от остальных, на нём красовался только серый с металлическим отливом китель, коротко остриженные волосы демонстрировали заметную седину, а рост, хотя и превосходил средний, но всё же был «нормальным». Человек, приветливо улыбаясь, пожал руки офицерам-янычарам, замешкавшись на мгновение, и о чём-то с ними заговорил.
        Разговор, начавшийся вроде бы совершенно мирно, вдруг стал закипать. Седой командир молчаливых, словно статуи, великанов, пытался явно что-то выяснить у сильно помрачневших лицами янычар, указывая в сторону берега, откуда они только что приехали. Двое, стоявших перед ним, с откровенной ненавистью уставились на человека в сером кителе, но продолжали стоять перед ним почти навытяжку, односложно отвечая и отрицательно мотая головами.
        Переминавшийся с ноги на ногу рядом с Сашкой седобородый старик в изорванной тельняшке проговорил, удивлённо обращаясь к соседу, такому же плотному, как и он, бородачу, но помоложе - похоже, сыну или родственнику, держащему на руках мальчика лет пяти, закутанного в грязное одеяло:
        - Вроде спрашивает, зачем столько народа по пути повыбивали! Какой-то у них договор был, а они его нарушили…
        - Кто это, чёрт меня дери, такие? И что тут вообще происходит? - тихо проговорил за спиной у Сашки хорунжий. - Чтобы янычары, да ещё из «Копий», пресмыкались перед каким-то неверным… Не может такого быть! - Он хлопнул Сашку по плечу. - Может, ещё и не всё у нас потеряно, а?..
        - Какие-то они странные… - проговорил себе под нос Сашка, но хорунжий его расслышал и так же тихо ответил:
        - Было бы ещё хуже для нас, но понятнее увидеть здесь ещё больше головорезов из «Копий». Тогда уж наша дальнейшая судьба точно была бы предрешена…
        В конце концов, видимо до чего-то договорившись с приезжим, халифатские офицеры отдали команды, и в ворота лагеря ворвалась толпа янычар, за которыми следовали серые солдаты. Пленников оттеснили к самому дальнему ограждению и окружили. Прямо сквозь извивающийся терновник заграждения, переваливаясь на высоких колёсах, в импровизированный концентрационный въехал один из грузовых транспортёров. В него сразу же начали запихивать пленных, выдергиваемых янычарами из толпы по указанию высоких серых солдат.
        Большинство пленников решило, что их просто продали, как скот, и все надежды оказались напрасными. Над лагерем вновь поднялся плач женщин и детей, а хорунжий тихо сказал в самое ухо Сашке:
        - Вот и всё. Помни, младший урядник: душу - Богу, сердце - женщине, долг - Отечеству, честь - никому!
        Раненые островники, ещё раз собравшись, попытались оказать сопротивление, напав на плотные ряды окруживших их янычар. Сашка, как и все, ринулся из последних сил, пытаясь прорвать оцепление - перед ним мелькнуло искажённое злобой загорелое молодое лицо: удар кулаком достиг цели, и янычар отшатнулся, мотая головой. Тут же рядом, несколько израненных пленников сбили с ног дюжего янычара, но стоявший за его спиной, во второй шеренге ограждения, молниеносно выхватил джид. Двое островников упали на холодный утренний песок, окрасив его ярко-красной в лучах всходящего солнца, кровью. Сашка в последнем порыве кинулся на отшатнувшегося, но уже пришедшего в себя янычара, хлястко передёрнувшего затвор штурмовой винтовки - и тут же повалился на отказавшихся держать его ногах.
        Песок мягко ударил Заставского в лицо. Рядом с ним, прямо глаза в глаза, упал тот самый молодой янычар, собиравшийся только что выстрелить в мятежника. Глаза его яростно вращались, на подбородке набухала заметная ссадина от Сашкиного удара, а из открытого в гримасе рта капала на слюна, но тело, как и Сашкино, по всей видимости, не слушалось владельца. Боли не было, но словно чесалось и совершенно не слушалось.
        Где-то сверху послышалась яростная перебранка. Ещё через мгновение Сашку кто-то перевернул и, взяв под руки, стал перетаскивать, хотя голова всё так же не слушалась, мотаясь из стороны в сторону на безвольной шее. Но он всё же смог разглядеть, что весь песок вокруг устлан вцепившимися друг в друга, вяло пытавшимися шевелиться и нервно вздрагивавшими телами янычар и островников. Среди них высились серыми колоннами чужие пехотинцы, а ещё дальше, нервно ощетинившись стволами, расположилась рваная шеренга явно не знающих, что предпринять, янычар. Серые незнакомцы стояли словно статуи, не издавая ни звука, но красноречивее любых команд были стволы, направленные на беснующихся и орущих «чёрных».
        Вперёд из серой и высокой, словно стена, шеренги солдат выступил тот самый седой офицер и заговорил. Его арабский был, как понял даже Сашка, просто идеальным - слова лились из-зо рта, словно прозрачный мелодичный ручей, и чёрные ряды верных слуг «Копий Аллаха» стали успокаиваться. Стволы, направленные на серых пехотинцев, опустились вниз, стали смотреть в песок своими мёртвыми зрачками. Серые начали снова отбирать пленных, и они, похоже, они в первую очередь забирали людей с серьёзными ранениями, женщин и детей. Отобранных быстро загрузили в просторные чрева четырёх грузовых бронемашин. Но серые действовали совсем не так, как минуту назад янычары - отгородив плотные ряды сбившихся в толпу пленников от янычар, они словно прикрывали их собой. Сашка увидел, что лежащего без сознания рядом с ним хорунжего бережно подняли двое серых солдат и понесли к одной из машин. На ней виднелся такой знакомый, но уже давно полузабытый символ - красный крест, тёмный, почти не выделяющийся на серой, смазывающей очертания странной краске.
        В оказавшиеся очень вместительными машины погрузили большую часть пленников, находившихся в лагере. Серая колонна, вместе с прикрывавшей её бронёй, развернулась и исчезла столь же быстро, как и появилась.
        Сашка, оклемавшись, смог сесть и с удивлением увидел, что точно - забрали именно всех тяжело раненых, женщин, людей с детьми и стариков. Пропал и тот бородач, который что-то понимал по-арабски, да и его родича с пацаном среди нескольких десятков молодых парней и мужчин видно не было.
        Это было совсем не правильно по янычарским меркам - они бы так уж точно не сделали. Ведь продавали сначала крепких рабов и женщин, а от стариков и детей пытались поскорее избавиться. Здесь же всё случилось как раз наоборот. Оставшиеся, так же как и он, озадаченно огладывались, видимо так же удивляясь случившемуся. Янычары оставили их и расположились поодаль, время от времени бросая в их сторону пленников яростные взгляды, но никаких враждебных действий не предпринимали.
        В небе всё так же наматывала круги появившаяся четвёрка ударных штурмовиков «чёрных». К Сашке подсели двое молодых ребят в изодранном песчаном камуфляже. Коротко стриженный парень, весь щедро усыпанный веснушками, сказал:
        - Здорово, а я тебя знаю. Ты с Феодосийского коша на кордоне службу нёс, верно? - Голос его оказался каким-то ломким и в то же время грубым, как скрежет старого движка. Заставский подумал, что пареньку явно ещё и восемнадцати, нет, а второму, схожесть с которым выдавала в них родственников, и того меньше. Второе поколение после Потопа.
        - Да, я с Феодосийского. А вы откуда? - задал встречный вопрос Сашка.
        Пацаны сели рядом и переглянулись. Ответил ему в этот раз младший, с ярко-рыжим ёжиком волос и тоже испятнанный веснушками, словно перепелиное яйцо:
        - Мы со стороны Таврийского пролива. Кош Сивашский, может, слышал?!
        Сашка присвистнул.
        - Далеко же вас занесло. И как вы тут оказались? - не скрывая удивления, спросил он.
        - Да так же, как и все остальные, наверное. Напали неожиданно - ещё позавчера ночью. Кого перебили, кого словили и сюда привезли. Меня Сеней кличут, а брата моего Яшей, - ответил бойкий младший.
        Сашка внимательнее на них посмотрел: новенькая, ещё не затёртая до неузнаваемости форма и ботинки. Да и так было видно, что пацаны ещё слишком молодые для Войска.
        - А вы кем служили?
        Вопрос заставил обоих раскраснеться. В этот раз отвечать стал вновь старший:
        - Нас только месяц как приняли. При штабе мы были. Писарь я, а Ленька, - он кивнул на брата, - порученцем бегал туда-сюда.
        - И как у вас это случилось? Тоже десант большой и танки из ниоткуда появились?
        - Нет, танков не было, - замотали головами оба. - Просто ночью появились они из ниоткуда и давай всех, кто попался, резать, но и в плен многих взяли.
        - Газом нас каким-то усыпили, - пояснил его рыжий, как разгорающееся в зените солнце, брат.
        - Да, а когда очнулись, то уже плыли связанные по рукам и ногам. Наших много в полон взяли, но их уже всех дальше отправили. - Он кивнул на кучку оставшихся людей: - Из нашего коша тут уже больше никого и нет.
        - А что, и раньше эти… - Сашка задумался, пытаясь подобрать слово, - серые забирали людей?
        - Нас вчера из другого лагеря пригнали. Тот возле самого берега был - рядом с проливом где-то… Оттуда тоже людей забирали - у нас много в плен взяли.
        - Да возле самой воды держали, а пить нечего было… - зло сказал младший. - Детей и стариков много померло за два дня, шо мы там были. Потом они что-то запаниковали и всех нас пешим маршем сюда пригнали. Половину по дороге перебив - те, кто идти быстро не мог.
        - Так наши близко - не могли нас союзники оставить, - тихо сказал им Сашка и с надеждой посмотрел в лазурные небеса над головой. Но там на удивление было пусто, яркой точки орбитальной платформы не оказалось на привычном месте. Он принялся вертеть головой в надежде отыскать искру залога защиты Острова, вот уже которое десятилетие парящей над Чёрным морем орбитальной платформы.
        - Нет её - можешь не искать, - оборвал его поиски старший, а когда Сашка повернул к нему голову и встретился взглядом, то тот виновато опустил глаза в песок и принялся сыпать струйки песка сквозь пальцы.
        Ответил за него младший брат:
        - Позавчера ночью снялись они и ушли куда-то. Потом под самое утро такое светопреставление началось, что ночь днём стала. А ты-то, как такое не заметил? - с удивлением спросил он его.
        - Нас как раз атаковали, - хмуро ответил ему младший урядник, - с самого вечера и до утра. К утру смяли нас, да времени на небо глядеть тогда не было - нам своего светопреставления хватало.
        - Понятно! У нас всё быстро произошло. Они как из ниоткуда появились и ещё газом каким-то забросали всё селение… все тут же и поотключались.
        Неожиданно в небе к северо-востоку, куда только что в очередной раз с монотонностью маятника пролетела пара штурмовиков «чёрных», что-то резко грохнуло и защёлкало, словно рвущиеся фейерверки. От дальних, выжженных жаром холмов на бреющем, почти цепляя крыльями чахлые, низкорослые деревья и повторяя ландшафт местности, нёсся оставшийся в одиночку штурмовик. Но тут с гребней холмов ударили засверкавшие серебром трассеров очереди, прошедшие, правда, мимо, а несколько точек ракет, поднявшихся откуда-то из-за них протянули свои быстрые дымные щупальца к ускользавшему противнику. Штурмовик попытался уйти от них на вертикаль, чтобы оторваться, но тут же влетел в боевое поле ещё одной ракеты, шедшей немного выше. От близкого взрыва он потерял управление, и оставшаяся пара ракет настигла его - разорвав буквально в клочья.
        Слонявшиеся за оградой без дела возле почти опустевшего лагеря янычары загалдели и стали разбегаться по закопанным вокруг лагеря укреплениям. Несколько загнанных в капониры по самые башни бронетранспортёров тут же развернули свои кургузые башенки, увенчанные тонкими стволами автоматических пушек и противотанковых ракетных комплексов. Янычары из «Копий» всё же были элитой войск Халифата, и это стало сразу заметно. Ещё минуту назад ленивая и, казалось, безалаберная с первого взгляда суета в лагере превратилась в чётко работающий военный механизм. Около двух рот янычар быстро рассредоточились по раскиданным вокруг наскоро возведённым укреплениям.
        С недалёких холмов, расположенных на северо-востоке километрах в пяти от них, уже спускались нападавшие. И их было много. Десятки танков и БТР неслись с максимальной скоростью, на которую они были способны, в их сторону, а немного позади передней волны атакующих, не отставая от них по скорости, двигались ряды пехоты. Неестественно быстрые волны пехоты передвигались за и между бронированных машин.
        Сашка, как и оставшиеся пленники, как по команде встал. Уже утраченная надежда получить свободу - засияла в их глазах вновь.
        После первых бронированных цепей на равнину выплеснулись ещё несколько, затопив всё поднявшейся гусеницами и колёсами плотной стеной серого песка. Затем на самый гребень выскочили кургузые гусеничные машины и через мгновение открыли артиллерийский огонь прямой наводкой, пытаясь поддержать наступающих. Откуда-то из-за холмов поднялись красные веера ракетных залпов, подняв тучи пыли и песка, смешивающиеся с дымными струями сгоравшего топлива.
        Через мгновенье позиции янычар затопил стальной ливень, упавший на землю каплями разрывов. Пленные кинулись кто куда, попрятавшись за остатками старых стен - пытаясь не попасть под дружественный огонь нападавших, что само по себе было бы вдвойне обидно.
        Сразу два янычарских броневика рванули, разбросав вокруг капониров обломки сорванных бронелистов и испустив в лазурное небо клубы чёрного дыма. Огнём атакующих были поражены сразу несколько огневых точек янычар, но ответный огно не заставил себя ждать - плотные ряды нападавших проредили снопы неуправляемых снарядов, а над сжавшимися за обломками стен пленниками пронеслась с рёвом пара штурмовиков, выпуская противотанковые ракеты. Несколько бронированных коробок, мчавшихся к ним, остановились, выпустив дымные столбы. Фантастически быстрые фигурки пехотинцев тоже попали под удар, и стало заметно, как они покатились по твёрдой, почти лишённой растительности серой земле.
        Десятки трассирующих, словно живых струй перечеркнули небо - со стороны нападавших по самолётам открыло стрельбу, казалось, всё, что имелось в наличии, и в воздухе образовалась самая настоящая огненная завеса. Однин штурмовик задела пульсирующая струя, и он, выпустив чёрный дым сразу из обоих сопел двигателей, стал резко снижаться, а через мгновенье пилот катапультировался - отстрелившись от быстро теряющего высоту и скорость подбитого самолёта, которых рухнул в самую гущу развалин города, над которыми ту же вспух огромный огненный цветок.
        Несмотря на яростный ответный огонь янычар, нападавшие быстро сблизились с ними - танковые пушки точно накрывали огневые точки, и вскоре уже все бронемашины «чёрных» горели, заволакивая дымом позиции и лагерь пленных. Тяжёлое вооружение, немногочисленное у конвойного отряда янычар, было уничтожено - отстреливались теперь только оставшиеся пехотинцы из стрелкового оружия.
        Сжавшись за огрызком старой стены, Сашка время от времени выглядывал из укрытия. В очередной раз он с удивлением заметил, как подошедшие уже примерно на сотню метров танки и бронемашины неожиданно остановились. С проутюженных позиций янычар кто-то попытался достать один из танков из РПГ, но граната срикошетила от сильно скошенных передних бронелистов, а в следующее мгновение танковая пушка звонко выстрелила, смешав с землёй стрелковую ячейку. Из-за бронированной техники уже выныривали на нереальной скорости фигурки атакующих солдать с каким-то странным вооружением. Им навстречу, ничуть не мешкая, выскочили редкие чёрные фигурки янычар. Как бы о них кто ни думал, но трусами боевая элита Халифата никогда не была.
        Тут же Сашка заметил, как от горящих корпусов машин и разрушенных дотов, прямо к ним сквозь разодранные взрывами заборы из колючей проволоки метнулись несколько тёмных фигур - видимо, надеясь отойти через территорию лагеря пленных. А на позициях янычар уже вовсю кипела рукопашная, правда быстро превратившаяся в избиение. Нападавшие словно прошли через ряды противника, не заметив их - буквально разрывая на части руками и расстреливая из тяжёлых штурмовых винтовок, косивших контратакующих словно косой. Фигуры нападавших были какими-то неестественно широкими и высокими, облачёнными словно в подобия скафандров с закрытыми забралами шлемами. И, судя по всему, это были имперцы - Сашка заметил у атакующих трёхцветные стяги на подкатившей броне.
        Сбоку раздались короткие, отрывистые очереди, и несколько затаившихся за расположенными неподалёку обломками здания пленников покатились по песку, отброшенные из укрытия впившимися в них пулями. Только сейчас Сашка понял, что те мелькнувшие недавно янычары не пытаются бежать, а уничтожают то, что не должно попасть в руки врагов, - ведь если успеть добить всех, хоть и немногочисленных, пленников, тогда победа имперцев окажется во многом напрасной.
        Вскрикнув, завалился на песок младший из рыжих братьев, Сенька, пытаясь зажать фонтанирующую кровью рану в горле. Старший сноровисто оттащил его под защиту огрызка стены, стараясь оказать хоть какую-то помощь. Сашка попытался перебежать к другому укрытию, но по песку прошлось несколько длинных очередей, подняв серые фонтанчики пыли, и ему пришлось вжаться в шершавую стену. Янычары не жалели патронов, в последние для них мгновения жизни, пытаясь забрать с собой на тот свет как можно больше пленников.
        Заставский напряг слух, выжидая момент, когда стрелок начнёт менять магазин - шанс слабый, но лучше так уйти, чем забитым, как скот на убое. Но с противоположной стороны внезапно появился ещё один «чёрный» в драной одежда, всей залитой кровью из многочисленных осколочных ранений. Янычар плотоядно оскалился, но вместо того, чтобы нажать на спуск, выронил из рук короткую штурмовую винтовку, вытянулся, напрягаясь, и засучил руками и ногами, словно игрушечная кукла - из его груди торчало огромное лезвие.
        Через мгновение из-за угла развалин выступил имперец, орудовавший неким подобием короткого широкого меча. Одним мощным рывком он отбросил уже безжизненное тело, ударившееся о стену рядом с ним, оставив на ней кровавые разводы. Сашка заметил, что имперский пехотинец закован в странную броню с необычными выступами на всех сочленениях. Всё это дополнял небольшой горб на спине, а движения сопровождались странными повизгиваниями. На груди у солдата красовалась нанесённая под трафарет красной краской, эмблема - всадник с пикой на гарцующем коне. То есть, это были имперцы, да не совсем - младший урядник был о них наслышан, так как им на Острове больше приходилось иметь дела с союзниками союзников, окружавшими сжавшиеся границы Империи, словно буфер. «Красные уланы» - полулегальное подразделение на самой границе, солдаты удачи, которые действовали больше сами по себе, чем по указке из Первопрестольной. Удобные, во многом из-за своей полулегальности, во времена частых, но недолговечных перемирий, они играли роль третьей силы, в принципе, ничем не отличаясь от множества схожих иррегулярных подразделений в
войсках Халифата. Хотя нет - кое чем они сильно отличались: в уланы шли только те, у кого был опыт службы в войсках Империи, да ещё к тому же кровные счёты с «чёрными». Неоплаченные счета без срока давности. И уланы платили их сторицей - поражая зверствами даже самих «чёрных».
        Улан наконец-то заметил людей, прижавшихся к обломку стены, и ткнул в их сторону внушительного калибра стволом, больше подходящим к догоравшим невдалеке броневикам, чем к ручному оружию. Голос его оказался под стать всему облику - мощный, словно паровозный гудок:
        - Вы кто такие? - сурово поинтересовался он.
        - Пленные с Острова, - ответил за всех Сашка.
        - А, союзнички. Топайте к нашей технике, там вас примут. - И, развернувшись, взвизгнув сервомоторами, улан слишком быстро и плавно для такой массивной фигуры, исчез в развалинах.
        Сашке пришлось оторвать от трупа брата оставшегося кошевика с северного берега Острова, и, таща почти что на себе плачущего навзрыд парня, побрёл к остановившимся среди горящей техники янычар танкам уланов. Те больше контролировали зачистку и прикрывали пошедшую дальше более лёгкую технику и пехоту.
        Невдалеке они наткнулись на растерзанный до неузнаваемости труп, вцепившийся оставшейся рукой в штурмовую винтовку без магазина. Туловище оторвало от ног, разбросав вокруг внутренности. Сашка понял, что это тот самый янычар, на которого он рассчитывал напасть во время замены расстрелянного магазина. «Серьёзно уланы вооружены - не чета нам», - со злостью на самого себя подумал Сашка.
        Уцелевшие начали выбираться из укрытий, но было их не много. Пара десятков человек, не больше - больше половины успели перебить янычары. Снующие вокруг уланы не обращали на бывших пленников никакого внимания, и те сбились в кучку возле разрушенной изгороди, не зная, что дальше делать. Но вскоре полускрытой массивным угловатым корпусом танка штабной командной машины им замахал рукой один из уланов, подзывая к себе.
        Двери-распашонки в штабной машине были открыты, и внутри возле пультов и мониторов по бортам сидел всего один старший лейтенант в лёгкой броне, а ещё один фенрих курил возле машины, весело о чём-то разговаривая с двумя громадными в своих доспехах пехотинцами.
        Сашка, оказавшийся старшим по званию, неуверенно представился:
        - Мы пленники с Острова. Спасибо, что отбили нас, - тихо проговорил он и перекрестился.
        Сидящий за пультом старлей кивнул:
        - Не за что, парень. Трудно быть верующим, если знаешь, что вера и бог находятся у религий в заложниках, - не отрываясь от мониторинга, сказал старлей, грустно улыбнулся и тут же пояснил: - Мы тут по другой части, ребята. Вы пытаетесь выжить и сохранить осколки старого мира - мы же стараемся дать ему будущее. Так что спасение ваше - это скорее незапланированный бонус.
        Фенрих спросил у вновь погрузившегося в работу у пульта старшего лейтенанта:
        - А что нам с ними делать? Разведка вернётся, нам дальше двигать надо будет, а их куда?
        На что, офицер пожал плечами, окинул пленных равнодушным взглядом и ответил:
        - В один транспортёр они влезут, вот и запихай их туда, плюс легкораненых наших для сопровождения. Пусть отвезут к временной базе на побережье. Был же приказ: всех местных туда собирать.
        Старлей махнул рукой, и двое роботоподобных пехотинцев повели группу счастливо освобождённых куда-то в лабиринт рассредоточившейся мехгруппы. Напоследок офицер бросил им в спины, словно ругнулся:
        - Мужчины, которые ходят в церковь, не настоящие мужчины. Они не верят сами в себя.
        Сашка сжал зубы, но промолчал. Анархисты чёртовы. Союзники, но они их, как ни крути, спасли от неминуемой гибели. А то, что уланы себе на уме, - он знал давно. Полнокровную армию, да ещё союзническую, с железными правилами, дисциплиной и длинным списком побед - не стоило осуждать, когда твоя разгромлена. Нужно учиться брать предложенную помощь.
        Оставшийся в живых рыжий паренёк, перестав уже всхлипывать, спросил Сашку:
        - Куда нас повезут? - Он посмотрел вокруг и добавил: - Как-то они нам не рады…
        - Им просто всё равно! Не бойся врагов своих! Ты знаешь, чего они стоят! Бойся равнодушных! При их молчаливом согласии происходят все подлости в мире! Если бы мы им мешали в выполнении поставленной задачи, они бы тут нас и оставили, а то бы и прибили. Их главные цели - победа, месть, восстановление порядка, и ради них они не считаются ни с какими моральными принципами. Война всё спишет. Нам в очередной раз просто повезло.
        Их посадили в БТР, которому повредило башню, запихав в пышущее холодом кондиционированного воздуха нутро, словно селёдок в банку, на броню же залез десяток пехотинцев, перемотанных бинтами и в испятнанных пулями и осколками доспехах. Ещё двоих, на носилках, положили, привязав ремнями сверху. БТР рыкнул турбированным дизелем и сорвался с места почти одновременно с мехгруппой, продолжившей свой рейд.
        Глава 8
        Ветви разросшихся плотной стеной деревьев больно хлестали по лицу, а тяжёлое дыхание разрывало лёгкие, отдаваясь терпким и едким привкусом во рту. Поэтому, перепрыгнув через очередную, сверкающую от солнечных лучей прогалину, полную собравшейся в низинке родниковой воды, Ян остановился передохнуть. Мягкие, покрытые пушистым мхом края прогалины словно притягивали, зовя отдохнуть на своих пушистых тёмных перинах рядом с кристально-чистой родниковой водой, которая весело искрилась под лучами полуденного солнца, косо падавшими сквозь плотные кроны.
        Ян нагнулся над прозрачной гладью родника и принялся жадно пить показавшуюся сладкой и приятно освежающей воду. Затем спешно снял с пояса и наполнил пустую флягу. Рукав потёртой бритской куртки оказался разорванным прямо на месте споротой когда-то нашивки юнион-джека, где теперь был пришит алый флажок старой империи. Теперь эмблема окрасилась ещё и кровью из глубокого пореза, который, видимо, оставила пропоровшая куртку ветка. Плохой знак. Хотя куда уж хуже сейчас?!
        Ещё минуту Ян подождал, пока сбитое долгим бегом дыхание восстановится, поднялся и вновь побежал в сторону уже недалёкого Авачинского поселения. Слева от него замелькало открытое пространство речки Налычева, и он ещё больше ускорил бег.
        Так он бежал к родному поселению уже с самого раннего утра. Это ж надо было оказаться в такой момент на самой дальней, затерянной среди торфяных болот охотничьей заимке, со злостью подумал Ян, сцепив до скрежета зубы, Он кинулся назад, как только услышал по УКВ о вторжении ханьцев, о которых уже давным-давно никто и слыхом не слыхивал. Короткий сигнал тревоги и невнятные от шума помех обрывки приказов - вот и всё, что он сумел услышать прежде, чем связь совершенно прекратилась, погрузив эфир в дикий визг и скрежет глушащих помех. И это говорило само за себя, так как на Восточном побережье радиоэфир всегда был заполнен огромным числом передатчиков: военных, промышленников и рыбаков. Ханьцы начали как всегда в своём репертуаре технического превосходства, судя по рассказам немногих живых ещё ветеранов войн смутного десятилетия во время Потопа.
        Лес стал заметно крепчать, здесь рядом с поселением уже не попадались тощие и чахлые, кривые, словно их погнул сам ветер, стволы берёз Эрмана и лиственницы, росшие в основном на бедных песчаных и торфянистых почвах в глубине разраставшихся с каждым годом болот. Вокруг него сделалось просторнее, и в то же время тёмные крепкие дубы, подняв ввысь могучие разлапистые ветви толщиной с руку, образовали вверху сплошной шатёр. Висящий за спиной потёртый дедовский, но ухоженный до блеска тяжёлый «Бушмастер» в очередной раз больно ударил Яна в спину, когда он перескакивал через поваленный ствол трухлявого дуба, и парень вынужденно остановился поправить ослабевший ремень. Бережно погладив верного Бура, как почему-то всегда называл винтовку покойный дед, он примкнул тридцатипатронный секторный магазин из ударопрочной пластмассы с тускло блеснувшими в окошке расхода боеприпасов цилиндриками патронов и передёрнул затвор, после чего проверил снайперский прицел, прикреплённый на планке Пикатини. С удовольствием погладил шершавый пластик выдвижного приклада, словно благодаря старого друга за годы надёжной службы,
и легко, словно и не устал, побежал дальше.
        До поселения оставалось всего ничего, и в переплетении мощных стволов впереди стали попадаться просветы. Неожиданно над головой раздался протяжный гром, повторившийся несколько раз, и Янн, напрягая последние силы, устремился к близкой опушке леса. Гром мог означать только одно - это ханьские штурмовики, сеявшие хаос и опустошение ещё в первую войну. Если они объявились так глубоко над территорией протектората, то дела у сил самообороны были совсем плохи. Хотя какая самооборона - так, милиция из местных и малочисленные гарнизоны бритов, которые были кое-где ещё и хуже вооружены, чем сами местные. Федералы вели долгую и непонятную местным, то разгорающуюся, как сейчас, то затухающую войну на своём континенте с латиносами, так они с пренебрежением звали своих противников. Там всё кипело, уже которое десятилетие, сметая всё оставшееся катком часто меняющейся линии фронта, протянувшейся от западного к восточному побережью на многие тысячи километров. Здесь же на Каме, как они именовали Камчатку после договора с ханьцами, воцарилось затишье, длившееся уже почти три десятилетия. Сейчас там, на материке,
снова что-то разгорелось, а у них на Каме остались только наземники, так что никто, кроме ханьцев, летать больше не мог. Перехватив поудобнее любимый «Бушмастер», Ян всё же с сожалением подумал, что зря бриты не разрешали им, местным, покупать новые типы оружия, а просто выгребли старые арсеналы и продали втридорога нечаянно свалившейся на их шеи Рашенайлендтеритори. И сейчас эта их политика получит положительную или отрицательную оценку, подписанную, как и всегда в таких случаях, кровью тех, кого должна была в идеале защищать.
        Густой покров над головой начал редеть, уступая место густотравью и тёплому свету солнца, а ещё через несколько десятков шагов Ян выбежал на опушку леса. В полукилометре от кромки леса, где он находился, раскинулся в беспорядке Авачинский городок: несколько десятков разномастных домишек, собранных в три кривоватые улицы, которые венчала выглядывающая на противоположном краю радиомачта. Было заметно, что в городке, всегда полусонном и с пустынными улицами, сейчас царит суета. По широким улочкам бегали в одиночку и целыми группами люди, а у здания управы собралась даже небольшая толпа. С запада, со стороны порта, располагавшегося километрах в десяти от городка, были слышны глухие раскаты взрывов и сливающаяся в жужжащий стрёкот оружейная стрельба.
        Совершенно неожиданно ударившая воздушная волна кинула в душистое переплетение трав, прокатив парня по мокрой от росы зелени, забрасывая поломанными ветками от прижавшихся на мгновение к самой земле деревьев. Ошарашенно перевернувшись на спину, Ян успел заметить две пронёсшиеся, серыми молниями над самыми кронами деревьев, быстрые тени с красной окантовкой острых крыльев, усеянных карандашами ракет с малиновыми вспышками реактивных факелов в корме. Несколько казавшихся игрушечными ракет тут же отделились и, оставляя за собой серые дымные дорожки, понеслись к посёлку. Штурмовики тут же, отстрелявшись, круто взмыли вверх, выпустив из сопел ослепительно белые струи форсажного пламени, оставившие, в прозрачной ясности утреннего воздуха, белые, медленно рассасывающиеся конденсационные струи. Через мгновенье центр посёлка утонул в оранжевых взрывах: накрывших управу со столпившимися возле неё людьми и несколько домов в центре, которые тут же вспыхнули словно свечки. Одиноко стоявшая ажурная мачта радиовышки, медленно накренившись, с визгом раздираемого металла, завалилась набок, рухнув на ржавый ангар
старого аэродрома. Центр города, подвергшийся бомбёжке, затянуло чёрным дымом запылавших зданий, в большинстве своём построенных после Потопа из дерева. Ян поднялся и поспешил в городок.
        А с запада уже приближался глухой рокот десантных коптеров, идущих от побережья.
        Развороченные улицы тонули в густом покрывале дыма, словно старавшемся укрыть выглядывавшую отовсюду ветхость, помноженную сейчас ещё и на хаос разрушений, оставшийся после налёта ханьских штурмовиков. Дым тёк по широким улицам, распространяясь от горящего центра городка, и, как обалдело заметил Ян, пожары никто не тушил, да и, похоже, не собирался тушить. Немногочисленные женщины, старики и дети спешили тонкими ручейками к той самой опушке леса, из которой он несколько минут назад выбежал.
        В затянутом едким дымом переулке, через который Ян хотел срезать дорогу к центру городка, он нос к носу столкнулся со своим соседом Иванычем. Старый инвалид, потерявший правую руку ещё во времена первого конфликта с ханьцами, торопливо вёл за собой группу женщин и детей, покрикивая на самых нерасторопных.
        - Где самооборонцы собираются? - выпалил, чуть ли не налетевший на него, Ян.
        - В районе складов. Степаныч собирает всех рейнджеров. Дуй туда! - задыхаясь о гари и спешки сообщил Иваныч, придерживая левой рукой массивную кобуру со стечкиным, и уже в спину Яну крикнул: - Удачи тебе! Если что - отходите к болотам…
        Ян лишь нетерпеливо махнул рукой в ответ, уже несясь дальше по задымлённым узким улочкам.
        Ополчение, или, как их именовали федералы, рейнджеров, он нашёл возле вросших в землю по самые окна древних и мощных стен старых пакгаузов, используемых как склады или просто стоявших пустыми со времён всеобщего развала. Под защитой толстенных, потрескавшихся и покрытых налётами тёмно-зелёного лишайника стен с узкими, тёмными как бойницы окнами было прохладно и чувствовалась какая-то уверенность, передающаяся от простоявших уж лет двести строений. Здесь собралось около сотни человек, записанных в милицианты, как говорил их главный рейнджер Семёныч.
        Сейчас Семёныч возвышался над толпой, взобравшись на невысокую погрузочную рампу, всю увитую зелёными побегами вьюна, усыпанного девственно-белыми цветочками. Громкий голос главного рейнджера отскакивал от могучих стен и разносился с эхом по длинному проходу между пакгаузами. Далеко в вышине невероятно голубого неба, усеянного ошмётками облаков, кружил, время от времени пронзительно крича, огромный чёрный ворон. Широко раскинув крылья и паря над людьми, как гласили легенды, древнее божество Ворон-Кутха - создатель Камчатки, словно пытался защитить их.
        Со стороны порта вставали над лесом громадные клубы жирного дыма - горел нефтеперегонный терминал. Стрельба с той стороны уже почти прекратилась - похоже, участь боя там уже решилась в чью-то сторону.
        Ораторствовавшего Семёныча прервал резкий рокот, и из-за близкой стены леса, наступавшего на заросшую травой аэродромную полосу, вынырнули несколько десятков полосатых камуфляжных коптеров. Впереди неслись, словно хищные звери, вынюхивающие добычу, низко опустив носы, поводя хоботками автоматических пушек и поблёскивая вращающимися, словно огромные лезвия, винтами и выпуклыми блистерами кабин пилотов, штурмовые коптеры. За ними плотным строем медленно, словно боясь упасть от явной перегрузки, ползли десантные «бегемоты».
        Исход предстоящего боя был понятен для всех, собравшихся у пакгаузов - слабо вооружённая кучка народной милиции, да ещё к тому же разбросанная по заросшим дремучими лесами поймам рек и берегам многочисленных заливов, не сможет надолго остановить серьёзный десант ханьцев, а союзников-федералов на Каме осталась лишь горсточка. И сейчас, скорее всего, те, наверняка, пытаются не защитить союзную территорию, а смыться подобру-поздорову. Никакой веры в стойкость федералов, при столкновении с численно и качественно превосходящим противником, Ян не питал, хотя им на обязательных семинарах который год подряд постоянно вдалбливали, что после заключения Амурского пакта любой конфликт будет чрезвычайно невыгодным для обеих сторон. Правда, в обещания любой власти местные верили и прислушивались так же, как и ранее их предки - одним ухом, а руками и головой готовились, как всегда, к самому худшему сценарию из возможных.
        Но Ян ошибался. Через мгновенье за их спинами из серой болотной дымки вынырнуло звено боевых самолётов федералов - сотрясая землю рёвом форсируемых двигателей, они пронеслись в десятке метров над столпившимися людьми. Рейнджеры-ополченцы с радостными криками кинулись кто на крыши зданий, кто в проходы между пакгаузами, чтобы увидеть разгром вертолётного десанта.
        Пара серебристых «Рапторов» почти сразу же открыла огонь - дымные стрелы ракет испятнали все небеса перед ними. Над растянувшимся строем ханьских десантных коптеров встал целый частокол противоракет, и около половины снарядов атакующих, к великому огорчению собравшихся зрителей, отклонилась от захваченных целей, не нанеся ханьцам никакого ущерба. Но остальные всё-таки достигли цели, и в пушистые «чёрные» объятья леса посыпались пылающие обломки вперемешку с обезображенными частями тел десантников. В красных цветках взрывов исчезли пять грузовых коптеров и ещё два ударных, к тому же - несколько, видимо, были повреждены близкими взрывами и, дымно зачадив, отваливали в сторону над самыми кронами деревьев. Но они уже были возле взлётно-посадочной полосы, и один дымящий и горящий, словно факел, грузовой коптер, свалив корпусом толстый ствол сосны, рухнул на полосу, разбрызгав волны пламени на таких же пылавших, словно лучины, людей, выпрыгивавших из него на лету.
        Звено федералов, не удовлетворившись своей работой, решило повторить заход. Так же снизившись, как и в прошлый раз, и, видимо, не став придумывать новой тактики, они открыли огонь из носовых пушек. Смертоносный дождь обрушился на разомкнутый плотный строй, но коптеры ханьцев успели рассеяться в редкую цепочку. Ещё три машины рухнули на кроны деревьев возле самой взлётной полосы старого аэродрома, но в этот раз перехватчикам не удалось безнаказанно уйти - оставшиеся ударные коптеры повели ответный огонь, и две машины федералов были сбиты. Один из исребителей федералов, не успев отвернуть, нанизался на противотанковую ракету, выпущенную одним из ударных коптеров - ракета проткнула его навылет словно картонный воздушный змей. «Раптор», оставив короткий дымный хвост, замысловато вильнул и с рёвом воткнулся в опушку леса рядом с множеством полыхающих сбитых коптеров. Два собрата сбитого истребителя, уходя из-под обстрела, сделали резкие петли и почти встав на жёлтых языках пламени нещадно ревущих двигателей, поспешили покинуть поле боя на бреющем полёте.
        Укрывшись за углом пакгауза, Ян заметил, как из дымки болот со стороны, откуда прилетели вражеские десантные коптеры, вынырнули две пары серых теней. Ускоряясь, они издали резкие хлопки, переходя на сверхзвук, и последовали по пятам только что ретировавшихся «Рапторов». Ян даже, кажется, узнал хищные корпуса перехватчиков восьмого поколения возрождённой Империи Хань, так что шансов уцелеть у престарелых во всех отношениях «Рапторов» оставалось немного. А на потрескавшееся и поросшее травой и тонкими стволами молодых берёзок поле аэродрома уцелевшие ханьские транспортники уже сбрасывали десантников. Через минуту-другую коптеры, даже не коснувшись шасси земли, набрали высоту, пряча свои пузатые, уязвимые тела за кронами леса, а тройка оставшихся штурмовых коптеров исчезла примерно в той же стороне, куда сбежали штурмовики федералов.
        Поняв, что поддержка с воздуха закончилась, рейнджеры рассыпались по линии обороны. Они заняли позиции во вросших в землю зданиях пакгаузов, которые словно стеной редутов окружали уже несколько десятилетий никому не нужный аэродром. Яну вместе с его отделением достался подвал одного из зданий, стоявшего в центре. Внутри воняло плесенью и запустением, а мощные полукруглые арки густо запеленала паутина, серебристо отсвечивавшая в неярком свете, пробивавшимся из маленьких грязных окошек у самого потолка.
        Высаженный десант, рассредоточился у опушки леса на самом краю взлётно-посадочной полосы, где и залёг, скрывшись в густой поросли трав и кустарника, опоясывающих со всех сторон аэродром. Над полем предстоящего боя повисла напряжённая тишина, которую словно пологом прикрывал тяжёлый чёрный дым от сбитых машин, нёсший запах горелой резины и топлива вперемешку с вонью сгоревшей человеческой плоти.
        Ян прильнул к прицельной рамке, стараясь не пропустить момент начала атаки, и когда из травы вынырнули полосатые фигуры и понеслись прямо на него, он почти одновременно с товарищами начал стрелять, и всё вокруг загрохотало. Но ханьцы действовали умело - часть продвигалась вперёд перебежками, а часть вела ответный огонь по позициям обороняющихся, и, отстреляв всего пяток патронов одиночными, Ян вынужден был, выругавшись, отпрянуть от окна: пуля, ударив в старую, трухлявую рамку, выбила её, засыпав ему глаза пылью и древесной трухой. Уже почти не целясь, он выпустил оставшиеся в магазине патроны в сторону перебегающих и заметно приблизившихся фигурок ханьских десантников.
        Рассыпавшиеся по подвалу бойцы яростно стреляли, и всё поле перед ними усыпало фонтанчиками пуль, выбивавших из сухой земли клочья пыли вперемешку с травой и снопы искр - из старого бетона. Однако, пока Ян менял магазин, бешеный огонь ополченцев начал редеть, и в какофонии выстрелов всё реже звучали очереди, но всё более заметно стали выделяться одиночные выстрелы - ополченцы экономили патроны. К тому же нападавшие развернули пулемётные расчёты, и на узкие бойницы обрушились длинные очереди свинцового града. Сосед слева от Яна, пожилой усатый дядька в латаном-перелатаном камуфляже, беззвучно упал, брызнув фонтаном крови из пробитой навылет головы.
        Десантники, осмелев под прикрытием пулемётов, заставивших защитников заметно реже стрелять, уже не пригибаясь, ринулись вперёд. Ян быстро выглянул, успел выпустить короткую очередь по множеству в открытую бегущих на него пятнистых фигур и даже увидел, как сразу двое врагов покатились по бетону старого аэродрома.
        Откуда-то с крыши пакгауза стартовали сразу несколько ракет, и лупившие не прекращая по позициям оборонявшихся пулемётные струи прекратили дробить старый кирпич и податливые человеческие тела. Но тут же здание содрогнулось от множества взрывов и прямо перед бойницей Яна упал истерзанный до неузнаваемости труп одного из ополченцев-рейнджеров, занявших позиции на верхних этажах и крыше. Сверху посыпались дождём обломки черепицы вперемешку с трухлявыми щепками деревянных перекрытий, тут же прибитых к земле мощными воздушными струями от прошедшего над самой крышей ударного коптера, расстрелявшего верхние этажи.
        С дальнего края посёлка послышались вперемешку частая стрельба, взрывы, и несколько жирных, чёрных как смоль столбов дыма, выросшие из самой земли, перечеркнули светлое небо и ещё недавно такую тихую и мирную жизнь, оставшуюся теперь в прошлом. Стрельба явно перемещалась к центру, и стало очевидно, что даже атака самолётов федералов не смогла качнуть чашу весов в их сторону.
        Ренджеры стали менять позицию, отходя под огнём десанта к промышленной зоне посёлка. Там, у распахнутых ворот их собралось всего десяток, и ни одного из командиров. Ян с трудом узнал в тяжело дышащем рядом с ним закопчёном и обожжённом ополченце своего соседа Лёшку Купорева. Остальных он знал только в лицо. Плотненький дядька, с коротко подстриженной бородкой, сжимавший в руках затёртый карабин, быстро протараторил, обращаясь ко всем собравшимся:
        - Нужно отходить, а то сейчас эти и сюда нагрянут… - Он махнул рукой в сторону полыхавших складских зданий и, не дожидаясь ответа, рванул вдоль бетонного забора в сторону близкого леса.
        Остальные остались стоять как вкопанные, а седобородый дед с хриплой одышкой заорал вслед быстро убегающему толстяку:
        - Куда побежал? А семьи и всех остальных просто бросим и кинемся спасать свои шкуры?
        Передёрнув, с хрустом, затвор своей старой М16, дед, казалось не целясь, от бедра дал короткую, на три патрона очередь по бегущему сломя голову дезертиру - этого хватило. Тот, взмахнув руками, повалился в густую, высокую по пояс траву, сомкнувшуюся над его телом словно зелёный саван. Повернувшись к остальным, дед с застывшим, словно маска, перекошенным, опалённым лицом - отрывисто выдёргивая слова, словно сухие стебли из неподатливой земли, заговорил:
        - Разбиваемся на три группы. Одна, - он кивнул на Яна и ещё двоих, - идёт впереди всех. Остальные рассредоточиваются и двигаются по сторонам за ними. Попытаемся обойти тех, что атакуют с другой стороны, и одновременно оторваться от десанта. Ударим в тыл и попробуем помочь тем, кто обороняет центр города, и отойти с ними к болотам - там они нас не достанут и… - Он не успел договорить, как прямо над ними, почти цепляясь за крыши, пролетел коптер. К его коротким крыльям были прицеплены контейнеры, из которых на землю падали тяжёлые облака серого газа.
        В следующее мгновение Ян неожиданно упал на землю, успев заметить, что и все остальные повалились рядом.
        Глава 9
        Ян очнулся со страшной головной болью. Вокруг него сидели и лежали, ещё не придя в сознание, другие камчадалы. Множество народа: молодёжь, старики, раненые рейнджеры и совсем маленькие дети. Большой металлический зал был ярко освещён. Встав и оглядевшись, Ян пошёл искать выживших знакомых, но появившиеся невесть откуда крепкие люди в незнакомой серой форме приказали пройти с ними. Акцент их был очень странным, но решимость, с которой незнакомцы отдавали приказы, не позволял особо перечить.
        Его повели по длинным металлическим коридорам, ярко освещённым и слегка вибрировавшим от работы какой-то скрытой за стенами техники. Подойдя к одной из дверей, которая при их приближении открылась автоматически, сопровождающие жестом приказали Яну войти внутрь, а сами остались снаружи.
        Помещение, куда он вошёл, оказалось уютного вида кабинетом со столом и креслом перед ним, а все стены были уставлены полными книжными шкафами. За столом сидел седеющий человек в такой же форме, как и солдаты, конвоировавшие Яна. Располагающее к себе лицо военного выглядело осунувшимся и уставшим. Он привстал и неожиданно протянул Яну руку. Рукопожатие оказалось под стать внешнему виду - твёрдым и холодным.
        - Я понимаю, что вопросов у вас сейчас много, - сказал военный, - но попрошу немного подождать с ними. Как и все остальные, вы скоро всё узнаете. А пока попрошу ответить на несколько вопросов. Кто вы и откуда? Звание? Профессия?
        Ян немного стушевался, но постарался отвечать как можно увереннее:
        - Ян Шажко. Двадцать три года, с Камчатского острова. Звания нет - состою в рейнджерах, это милиция или самооборона такая у нас. Профессия?.. Не знаю. Охотник я на заимках в болотах. Всё что можно добываю для общины.
        - Понятно. Ты-то нам и нужен, как и многие другие. Хочешь начать жизнь заново? Там, где нет вечной войны, но тоже опасно. Где мир, возможно, ещё можно построить таким, - он кивнул на пропитанный кровью и ставший наполовину чёрным алый флаг на рукаве Яна, - каким его видели наши предки.
        От самой неожиданной постановки вопроса Ян опешил, а незнакомец, не дожидаясь ответа, продолжил:
        - Столетие назад совершенно чуждые обществу идеи были подняты из помойного бака общественного презрения, отмыты и, в конце концов, законодательно закреплены. И последствия этих действий мы воочию наблюдаем и чувствуем сейчас. Виноваты те, кто продвигал одурманивание общества идеями бесконечного потребления никому в принципе не нужных продуктов, все эти генные модификации, однополые браки и тому подобную дрянь. Выросло несколько поколений пассивных потребителей, отучившихся думать и привыкших, что за них это делают идеологи государства и средства массовой информации. Так и в самом деле жить проще. Оптимизм, как правило, присутствует у тех, кто наименее проинформирован о происходящем вокруг. Так вот, вряд ли ты слышал об «окне Овертона», но, согласно этой теории, для каждой идеи или проблемы в обществе существует так называемое окно возможностей. В пределах этого окна идею могут широко обсуждать, открыто поддерживать, пропагандировать, пытаться закрепить законодательно - или не могут. Это окно двигают, меняя тем самым веер возможностей, от стадии «немыслимого состояния», то есть совершенно чуждого
общественной морали, полностью отвергаемого и не принимаемого, до стадии состояния «актуальная политика», то есть уже широко обсуждённого, принятого массовым сознанием и закреплённого в законах. Это было даже не промыванием мозгов как таковым, а технологиям куда более тонкими, которые изуродовали общество до неузнаваемости. Эффективными их делало последовательное, системное применение и незаметность для общества - главной жертвы самого факта такого воздействия. И сейчас остались лишь островки былого нормального человечества, если таковое вообще когда-то существовало. Все остальные группировки поражены этой заразой без возможности когда-либо в обозримом более чем туманном будущем чт-то осознать и исправить. Все заняты войной и завоеванием ещё оставшихся территорий и ресурсов, ничего, по сути, не планируя в долговременной перспективе. Здесь всё зашло слишком далеко, и выхода как такового уже не осталось…
        - К чему вы рассказываете это мне?! - вставил холодно Ян, который не вполне понимал, куда клонит этот неожиданный лектор. - Мир был таким всегда. Не хуже и не лучше… Ничего не изменилось. Просто сейчас более откровенно видно, что выживают только сильнейшие. Вот ханьцы выбили бритов, а мы, как всегда, будем пытаться жить дальше. Кто вы такие, и где мы вообще находимся?
        Военный покивал.
        - Да, простые люди даже не задумываются и не видят искусственных изменений социума, происходящих вокруг, - словно не заметив вопросов Яна, продолжал он. - Все как сейчас, так и раньше заняты борьбой друг с другом за выживание и обогащение. Но ещё столетие назад такое понятие, как каннибализм, в государственных масштабах казалось каким-то диким этапом истории и единичными эксцессами. Сейчас же это довольно распространённая практика во многих новых государствах по всему свихнувшемуся миру, особенно в Южном полушарии.
        Вообще же манипулирование общественным сознанием, о котором я начал говорить, уже в прошлом столетии начали использовать соперничающие государства, чтобы подорвать противника изнутри, не ввязываясь в военные конфликты, и использование этой технологии неизменно приводило к желаемому результату. В качестве оружия для уничтожения стоявших у кого-либо на пути человеческих сообществ такая технология стала куда эффективнее термоядерного заряда. Вот только проблема, видимо, в том, что все использовали это оружие друг против друга, и все стороны достигли результатов. Нельзя сказать, что люди, использовавшие технологии «окна Овертона», были плохими или маньяками с нарушенной психикой. Они просто хотели достичь максимального перевеса для своей страны или группировки, являясь для «своих» вполне прогрессивными и передовыми личностями. Вот только, как говорится, хотели, как лучше, а получилось - как всегда.
        Я хочу привести вам пример о том, как было передвинуто «окно Овертона» в вопросах генотехнологий и каннибализма. Казалось бы, два совершенно не связанных явления, но это как раз в настоящее время и неверно. Тема каннибализма, как и генномодифицирующих технологий, была в начале столетия ещё неоднозначной, во многом отвратительной и совершенно не приемлемой в обществе. Существовал целый сонм законов, запрещающих и карающих за этот вид, скажем так, деятельности. Рассуждать на эту тему было нежелательно ни в прессе, ни, тем более, в приличном обществе. Это было немыслимое, абсурдное и запретное явление - пока оно им оставалось. А вот когда оно становилось как бы «новым» и «прогрессивным», то всё менялось! Соответственно, первой задачей применения принципа «окна Овертона» было перевести тему каннибализма из области немыслимого в область радикального. Ведь мы все как сейчас, так и тогда стремимся к всевозможным свободам, не так ли? Можно обсудить на каком-нибудь научном семинаре историю предмета, ввести её в научный оборот, и получим факт авторитетного высказывания о каннибализме. Видите, о людоедстве и
геномодификации человеческого вида, оказывается, можно предметно порассуждать и как бы остаться в пределах научной респектабельности. Ну, и сначала ввели обсуждения, мало-помалу разрешили кое-где эксперименты, и всё затихло. «Окно Овертона» уже сдвинулось с начальной, так сказать устаревшей морально, точки. То есть уже обозначился пересмотр позиций, тем самым был обеспечен переход от непримиримо отрицательного отношения общества к отношению более позитивному, нейтральному. А в многогранном обществе всегда найдутся последователи самых отвратительных и странных течений. Появились общества и закрытые клубы шейперов или биомеганов. Всё это начинает муссироваться в средствах массовой информации, развиваются дискуссия, споры, критики бушуют. Следующим шагом является переведение нужной формы из области запретного и радикального в область возможного, а уж если этому способствуют такие предпосылки, как недостаток продовольствия и загрязнение окружающей среды, то, считай, дело уже сделано. Нужно продолжать дискуссии среди учёных или тех, кто каким-то боком к оным относится. Ведь нельзя же отворачиваться от
знания? Любой, кто откажется это обсуждать, - должен быть заклеймён как ханжа и лицемер. Ведь кто сможет осуждать новые смелые решения застарелых проблем? И, осуждая противников, обязательно нужно придумать элегантное название для продвигаемого изменения социума. Так и появились ныне уже успешно забытые биомеганы и шейперы. Ведь для легализации немыслимой идеи просто необходимо подменить каким-то новым, завуалированным, её подлинное название, так как с ним связаны пласты отрицательных наслоений памяти многих поколений. И вот вам - нет больше каннибализма и мутантов! Самая живая часть общества ещё как-то будет сопротивляться законодательному закреплению не так давно ещё немыслимых вещей. Но в целом общество уже сломлено. Оно уже согласилось со своим поражением. Вы на острове, да ещё некоторые пока ещё остались почти не затронутыми порчей и из-за этого считаетесь как в стане противников, так и у немногочисленных союзников отсталыми и недалёкими дикарями с края обитаемой ойкумены.
        - Откуда вы всё это знаете? По вашим словам, мы остались одними из последних «нормальных», но почему вы говорите «вы», а не «мы»?
        - Потому, что я сам принимал участие в создании одной из программ по легализации генномодифицированных образцов «Новых Адама и Евы», как мы их тогда с пафосом называли. Я был молод, как и большинство моих коллег, принимавших участие в проекте создания будущих колонистов для освоения Солнечной системы. Мы хотели сделать мир лучше, и, как ни печально, мы же его и помогли разрушить. И во что мы превратились теперь? Радиоактивные осадки от целой цепочки так называемых малых ядерных конфликтов, фактически неконтролируемая череда всевозможных генетических изменений, помноженных на взрывной рост человеческой популяции с уменьшением ореола существования - мы подошли к черте, за которой ничего нет, ни будущего, ни надежды! Один пепел и забвение.
        - Вы не ответили на мой вопрос! Почему мы здесмь, якобы остались не затронуты порчей всеобщего разложения?
        - Описанное Овертоном «окно возможностей» легче всего движется в так называемом терпимом, толерантном обществе, то есть, в том обществе, у которого нет идеалов и, соответственно, нет чёткого разделения понятий добра и зла. Нет никаких «табу». Нет ничего святого. Нет сакральных понятий, обсуждение которых запрещено, в принципе. Вы думаете, что в одиночку не сможете ничего изменить? Да, вы совершенно правы - в одиночку человек не может ни чёрта. Но лично каждый из нас должен решить сам для себя - обязан ты оставаться человеком или нет. Хотя, такие решения приносят только боль и проблемы. А человек способен найти решение любой проблемы, поверьте мне. И что не сумеет один - сделают люди, объединённые общей идеей. Вот только идея теперь на Земле у всех и каждого одна и крайне примитивна - выжить любой ценой. Оглянитесь по сторонам, спору нет - генномодифицированные продукты решили проблему голода на планете. Однако мало кто знает и задаёт себе следующий, вполне конкретный вопрос - о будущем человечества. Кто задумывается, что ГМО оказывают угнетающее воздействие на репродуктивную функцию. Такое
воздействие, допустим, понизит на 5 % рождаемость способного к размножению потомства в десятом поколении. Пока что всё в порядке - на Земле даже тесно, но что будет дальше? Из-за эффекта мультипликации через 20 поколений 10 % рождающихся не смогут иметь нормальных детей. Когда такая тенденция будет обнаружена, да ещё помножена на неизбежные мутации, изменить будет уже ничего нельзя, так как не употреблявших «новые» продукты людей просто не останется. Численность населения Земли постепенно и со своей собственной помощью, но с ускорением, будет приближаться к нулю. Мы в Красной Республике хоть и избежали многих земных проблем, сохранили технологии, клонировали новое поколение и воспитали его, но хотим помочь тем из вас, которых ещё можно спасти. Теперь мы пришли, чтобы забрать вас туда, где сможем начать всё заново.
        Военный замолчал, а Ян с удивлением, совершенно ничего не понимая, уставился на него…
        Глава 10
        Посадочная капсула падала, казалось, на сплошную жёлтую равнину, но чем ближе становился момент открытия тормозных парашютов, тем отчётливее виднелось место, куда, если повезёт, удастся приземлиться. Что происходило за его спиной на орбите, видно не было, поскольку каких-либо средств для наблюдения из кормовой зоны в посадочном модуле не предусматривалось. Правда, представить то, что сейчас творилось на низкой орбите, капитан Ледов вполне мог представить - всё ещё стоящая перед глазами картина боя не отпускала ни на мгновение.
        Пронзительно запищал датчик радиационной опасности, и он понял, что в дело вступили «Миротворцы» с их ядерными ракетными кулаками, предназначенными для уничтожения целых континентов. Приборная панель вспыхнула и погасла, сменив успокаивающее свечение датчиков с показаниями тонкими струйками седого дыма, принявшимися причудливо завиваться над ней, словно какие-то дивные растения. Приборы были уже не нужны, двигатели отработали своё ещё пару минут назад, а тормозные парашюты можно выпустить и вручную, спасибо старым техникам, придумавшим практически безотказную технологию возвращения на бренную землю - всё так же исправно работающую, несмотря на более чем вековой возраст с момента изобретения.
        Усмешка судьбы. Он снижался как раз над своей зоной ответственности в северо-восточном районе Причерноморья. Южные степи, выжженные жарким и сухим летом, в это время казались жёлтой пустыней, испятнанной частыми проплешинами больших и малых городов, ещё каких-то полсотни лет назад цветущих, как сады, и наполненных спешащими по своим делам трудолюбивыми людьми, а теперь опустошённых и сожранных всепоглощающим пламенем долгой череды войн и конфликтов.
        Капсула падала явно за линию фортов севернее Славянского укрепрайона, который прикрывал поселения Республики, разросшиеся под его защитой. Её организовал жёсткие люди, выжившие в суровые времена, не променяв совесть и убеждения предков на сиюминутную выгоду и дешёвые бумажки. В общем, это союзная территория, такая же, как и Остров за Мелитопольским проливом…
        Кружащийся жёлто-серый водоворот стремительно приближался, и Анатолий вдавил кнопку отстрела парашютов. Тотчас же сила торможения выбила из измученного тела сознание, почти вырвав и остатки израненной души.
        Когда капитан пришёл в себя и выбрался наружу, стало видно, что капсула приземлилась посреди иссушенной серо-жёлтой пыльной степи. Кругом, на сколько хватало глаз, расстилались пологие, перетекающие один в другой холмы, местами переходящие в балки. Недалеко к востоку виднелся узкий и синий, как небо над головой, рукав речки. Взглянув с опаской на синеву, из которой он недавно свалился, Анатолий опешил, и сердце, казалось, замедлило свой бег от увиденного: на самом краю горизонта, в противоположной стороне от заходящего солнца, всё небо покрывали беззвучные вспышки и росчерки лазерных копий, казалось время от времени впивающихся в землю где-то там на вечернем горизонте. Бой всё ещё не закончился, а это говорило только о том, что их первоначальный план полетел ко всем чертям, а все немногочисленные орбитальные силы, собранные из враждующих остатков военно-космических сил былых сверхдержав, сейчас, по-видимому, методично добивались на низких орбитах.
        Понаблюдав ещё несколько минут мельтешение вспышек на небосводе, Анатолий достал из потрескивающей, остывающей, но всё ещё раскалённой спасательной капсулы рюкзак со спецкомплектом и укороченную штурмовую винтовку, завёрнутый в лёгкую разгрузку - бронежилет 10-го класса с шестью запасными магазинами и парой гранат. Подогнав амуниция на себе и закинув нетяжёлый ранец за спиной, он, бросив прощальный взгляд на почерневшие от нагара бока его спасительницы, неторопливо зашагал в сторону весело синеющей невдалеке реки.
        Вся одежда быстро пропиталась потом - Земля встретила навалившейся вечерней жарой: пекло, Донбасс, пустыня. На орбитальной станции иногда наступала духота, как в турецкой бане, да ещё и сдобренная запах замкнутого пространства, в котором живут люди, а тут стояла совершенная сушь с запахом трав. Всё же лучше, чем духота, если честно. Для него - по крайней мере.
        Но жара стала давить уже через какую-то сотню шагов, и вскоре Анатолию пришлось снять верх комбинезона и завязать его на поясе, подставив под палящие лучи жёлтого солнца промокшую насквозь майку. Терпкие запахи высохшей полыни и ещё сотен незнакомых трав ударили по обонянию, отвыкшему за полгода от такого острого букета запахов в затхлой атмосфере тесных отсеков орбитальной платформы. Вспомнив, как Тимофей как-то сказал ему, глядя на жёлтые, выжженные просторы под ними: «И кто бы знал, что мне просто не будет хватать запаха полыни и бескрайности степей…», он подумал, что эта обонятельная палитра понравилась бы погибшему напарнику, Но Анатолий тут же отогнал от себя воспоминания - последние минуты на станции он до сих пор не мог для себя самого осознать до конца.
        За полдня он сумел прошагать десяток километров по хоть и кажущейся ровной и плавно переливающейся из одного холма в другой степи, но всё же обильно изрезанной всевозможными оврагами и руслами пересохших ручьёв. Литровая фляга уже заметно опустела, булькая оставшимися глотками, и уже пару раз приходилось себя одёрнуть от рефлекса промочить горло, першащее от жары и пыли.
        Он шёл всю ночь, не останавливаясь, и когда начало светать, прикинул, что находился где-то в районе ничейных земель, так называемого Дикого поля, вновь образовавшегося юго-западнее после долгих лет кровопролитной гражданской войны, уничтожившей в этих местах всю инфраструктуру и разогнавшей по большей части всё население. Теперь здесь простиралась ничейная земля. К югу - за линией пограничных укреплений последней была Донецкая Республика, а на северо-западе злобный конгломерат союзных нацистских территорий, который донецкие по привычке именовали Хунтой; они так же, по сложившейся за десятилетия привычке, лениво отбивались от наскоков нацистских террорбатов.
        Километра через четыре Анатолий почувствовал резкий запах горелой резины, металла и ещё чего-то, сладковатого и настолько неприятного, что пустой желудок неприятно содрогнулся. Запах гари был узнаваемый - так может пахнуть только сгоревшая техника, а вот что там было ещё, он сначала не сообразил, а когда сообразил, то содрогнулся, хотя и понимал, что в нынешние времена один запах без другого редко встречался.
        Впереди был холм с опоясывающим его руслом высохшей речушки, и из-за холма-то как раз и поднимались слабеющие клубы серого дыма. Остановившись, капитан внимательно осмотрел местность через прицел - было бы слишком глупо попасть в кровавую переделку после того, чего он чудом избежал на орбите. Но вокруг всё оставалось спокойным, только высохшую до желтизны траву перечёркивала паутина колёсных и гусеничных следов, шедших прямиком на холм перед ним.
        Обходить неприятности впереди, а в том, что там были именно оные, он был уверен, - было слишком долго, да и с невысокого холма впереди всё вокруг просматривалось как на ладони. Что на холме, мог находиться наблюдатель, сомневаться не приходилось, а в тёмном комбинезоне, космонавт был заметен в степи, как кусок угля в сахарнице. Уйти же на своих двоих от моторизированного дозора в степи, если за ним погонятся, - гиблое дело. Если же его пока не засекли, оставалось только просочиться мимо тех, за холмом, по руслу и пойти дальше. Правда, была ещё вероятность, что там находится какое-то подразделение Конфедерации, но надеяться на это сильно не стоило: слишком далеко, судя по тому, куда он приземлился, оставалось ещё до их границы.
        Анатолий направился к высохшему руслу, решив попробовать обойти холм. Пробираться пришлось по скрывавшим его от вероятного наблюдателя лощинам, заросшим переплетениями разросшихся, как кустарник, зарослей полыни и амброзии.
        Твёрдая, словно камень, земля неожиданно осыпалась, и он полетел кубарем в русло, неглубокое, но усеянное камнями и заросшее твёрдыми, словно настоящие деревья, стеблями сорняков. Клубы пыли поднялись - накрыв с головой, а острый камень ударил прямо в коленную чашечку, выбив невольный стон, но он тут же вскочил, преодолевая боль и усталость, вскарабкался наверх - огляделся. Всё, к счастью для него, по-прежнему оставалось безжизненно и тихо.
        Небольшое поселение открылось его взору всего через сотню шагов по извилистому руслу ручья. Поначалу можно было подумать, что местные совсем безалаберно относились к охране прилегающих к посёлку территорий, но две искусно замаскированные растяжки из простых Ф-1 с натянутой по самому низу и почти невидимой рыболовной леской говорили совсем о другом. Его спасли только намётанный на бесчисленном множестве тренировок взгляд, зацепившийся за леску, почти сливавшуюся с потрескавшейся квадратами глиной на дне русла, и рефлекс - остановившие уже занесённую над ней ногу. После этого ещё удивительнее было, что местных он всё же застал врасплох, но увиденное на другом скате холма всё объяснило.
        Десяток домишек и старый, ещё допотопного вида кирпичный ангар ютились на самом подоле склона, точнее, там располагалось всё, что от них осталось. Лет тридцать назад на этом месте, вероятно, стоял небольшой городок, но теперь о нём напоминали лишь остатки фундаментов да редкие зубья полуразобранных стен. То, что сегодня составляло поселение, где половина строений больше напоминала покатые, полуврытые в землю доты с маленькими окошками-бойницами, выгорела дотла и уже лениво чадила струйками дыма. Загадка, как местные могли пропустить нападение, раскрылась сама собой, просто, по всей видимости, он не услышал боя, который бушевал здесь сравнительно недавно. Местных не застали врасплох - их просто задавили массой. Въехав в один из крайних домов и выставив всё ещё дымящиеся задние колёса, чадил, испуская сладковатый запах горелого мяса вперемешку с вонью горелой резины, БТР. Тип бронемашины определить было пока сложно, так как башню скрывала обвалившаяся кровля. Ещё одна единица бронетехники, сбросив башню, валявшуюся словно диковинный гриб с тонким стеблем пушки, застыла на склоне холма, размотав
сорванные траки гусениц. Ещё несколько машин догорали с другой стороны селения, плохо видимые с того места, откуда смотрел Анатолий, а вот скопление людей в центре селения на своеобразной площади было как на ладони, как и оставшаяся невредимой техника захватчиков. Уцелевших местных присутствовало явно немного, и почти всё были дети и женщины, а раненые как раз заканчивались. На глазах притаившегося возвращенца с орбиты от кучки перемотанных бинтами раненых оттащили одного и один из победителей тут же прострелил ему голову, затем, пнув ещё стоящее на коленях тело чёрным, как и вся форма, шнурованным ботинком, тут же махнул пистолетом, приказывая тащить следующего. С пленными, по всей видимости, уже раньше успели поработать, и ни один не мог сам стоять на ногах.
        Капитан вспомнил учебку и наставления в школе, да что там наставления - всю свою жизнь. Всё это требовало только одного - умереть с честью и исполнить долг перед израненной родной землёй и такими же опалёнными жаром войны соплеменниками. Пусть и цеплявшимися за жизнь на территориях, неподконтрольных новой Империи, но они были свои. Долг и честь - без них нет жизни, а всего лишь её пресная иллюзия. Этим всё было сказано.
        Следовало спешить. Он удобно пристроил обмотанную ремнём винтовку на удачно оказавшемся рядом куске трухлявого бревна, постарался перевести дух, унять заколотившееся сердце, и подумал, что в смерти есть что-то успокаивающее. Мысль о том, что завтра тебя может не стать, позволяет ценить жизнь сегодня - какой бы та ни была, и ещё не позволять себе попросту растрачивать драгоценное оставшееся время. Его давно уже не пугал вид крови, да и не пугали мёртвые тела с самого детства. Когда он видел мёртвого человека, появлялась мысль лишь о том, что совсем недавно тот тоже был живым. А ещё некоторые были недостойны и такой суровой жизни, как сейчас, превратившись в чудовищ. Они не чувствовали боль других, точнее им было всё равно - главное, чтоб им самим было комфортно. Без боли нет страдания, а без страдания мы никогда не научимся извлекать уроки из собственных ошибок. Вот только многие это позабыли.
        Анатолий приложился к уже раскалившейся от жары винтовке - переводил прицел, оценивая происходящее в разгромленном посёлке. Из трёх оставшихся одинаковых, как братья, испятнанных безликим цифровым камуфляжем БТР-7, только на ближайшем, раскрывшем боковые люки словно недоразвитые крылья, сидел дозорный пулемётчик. Ещё один гусеничный БМП стоял чуть поодаль, почти скрывшись за стеной разрушенного дома - лишь длинный ствол с квадратным набалдашником дульного тормоза торчал наружу, выдавая его расположение. Ещё кое-какая техника располагалась за остатками строений - отчётливо виднелся только грузовик с мощным КУНГом из сваренных труб и пристроенной в кузове ЗСУ, у которой, лениво куря, развалился расчёт из двух человек. Большая группа людей в чёрном камуфляже перед грузовиком так же лениво наблюдала за происходящим на площади. Но ими он займётся потом, если это «потом» успеет для него настать. Все были заняты происходящим на площади, по сторонам не посматривали. С чего они такие смелые стали? Сколько раз их столицу бывшую адовцы брали - три или четыре раза?! Так что пришлось её переносить вглубь своих
территорий, пока пшеки с запада и их не урезали. Опять, наверное, бывшие союзнички между собой грызутся.
        Анатолий навёл прицел на пулемётчика. На такой дистанции, да с оптикой не должен промахнуться, хотя, конечно, практики у него давно не было, и это вызывало определённое беспокойство. Те, кто в оцеплении пленных справа от него, тоже не слишком далеко. Должен успеть дотянуться и до них. И до тех, кто слева, тоже дотянется, а если нет, то они дотянутся до него. Но главный противник - ближайший БТР-7 со своей неслабой автоматической пушкой, и если там, кроме фривольно рассевшегося на башне пулемётчика, есть кто-то ещё, и он сумеет засечь позицию капитана, то последнему не поздоровится: тридцатимиллиметровки пробить полено, за которым он залёг - плёвое дело. А вот пробить мим девятимиллиметровым винторезом броню БМП, если в неё кто-то успеет заскочить, - задача невыполнимая.
        Всё остальное, чем располагает противник, не страшно. Главное - вовремя снять прислугу и пулемётчиков. Не достанут - просто так должно быть и будет. Не с обвешанного противокумулятивными сетками с торчащей рогаткой ЗСУ в кузове древнего КамАЗа, направившего торчащие рога спарки куда-то в сторону далёкого горизонта, усеянного тёмными горами осыпавшихся от древности терриконов. Не успеют развернуться, если всё пройдёт, как запланировано. А что он может сделать с сотней прекрасно экипированных карателей с опытом и при поддержке бронетехники?! Умереть достойно, прихватив с собой как можно больше врагов и доказав самому себе то, что жить без чести и совести не сможет. Но просто пройти втихую мимо, пока там расстреливают, насилуют и всячески измываются над, считай, соотечественниками, которые разговаривают на одном с ним языке, - он не мог. Лучше уж смерть в безнадёжном бою, чем жить дальше с таким грузом на душе.
        Самый близкий пулемёт его не достанет - он первая цель, а все остальные ведут себя слишком халатно, даже охраны по периметру нет, кроме пары-тройки человек у ЗСУ и вольготно курящего на башне БТР пулемётчика. Для РПГ, которые могут быть у бандитов и которых он пока не заметил, расстояние великовато - не попадут так сразу, а он попадёт, и не раз. Хотя опыта воевать даже у этих должно быть с излишком - одна надежда, что они расслабились и не ждут нападения.
        Перекрестье прицела послушно упёрлось в потную шею сидящего на башне пулемётчика. Тот явно скучал, и происходящая на площади расправа над захваченными в пограничном поселении людьми его мало волновала. Неяркие цифры в прицеле податливо выдали расстояние и практически нулевую скорость ветра, на данный момент совершенно отсутствовавшего. Он заметил на предплечье закатанных по локти рукавов пулемётчика несколько красных нашивок под скрещёнными рунами - ветеран эсэсов. Понятно теперь, что этот и не такое видал, да и сам творил, наверняка, дела пострашнее. «Сичови стрельци», сокращённо эсэсы, были одним из подразделений Западной Хунты, которые пытались «освободить» территории Республик, собравшихся в Федерацию, раскинувшуюся от горла разлившегося Днепра и Меотидским проливом отделяющего бывшее Каспийское море от тоже видоизменившегося моря Чёрного. Хозяева их вооружили давно, вот только победить они быстро не смогли, хотя, видимо, те и знали задолго до Потопа о чём-то, недаром же они располагали все свои военные базы по всему миру не менее чем в 100 метрах над уровнем моря. Почему-то они пересмотрели и
конструкции подводных лодок в пользу универсальности перевозимого груза. Но штормы и ураганы, землетрясения и тайфуны, наводнения и жестокая засуха - всё это одинаково тяжело ударило по всем, сведя все приготовления, если таковые и были, практически к нулю. Хотя на тех землях, где господствовала Хунта, с наводнениями бороться не пришлось, вот только всё остальное ударило по ним ещё сильнее, чем по потерявшим свыше половины территорий Республике Федерации.
        Герои, как они сами себя называли, а на деле - дикари и безмозглые машины для террора и убийства всех, на кого им укажут вожаки. Обосновывать что бы то ни было им не требовалось - смерть ворогам, а это все те, кто не такие, как они, тех всех можно уничтожить, ну и конечно же, пограбить и понасиловать, чтоб скучно не было. Приезжая же из кровавых рейдов домой, они сразу становились верующими христианами, ходили в церковь, видимо считая, что боженька простит их, вымазанные по локти в крови невинных жертв руки… Мрази и живой пример извратившейся человеческой цивилизации, почему-то очень плохо учащийся на своих ошибках. «Чёрные» - те хоть реально чужие, а эти, которых и язык не поворачивается назвать людьми, когда-то не так уж и давно жили с нами вместе, а сейчас расстреливают и насилуют - без зазрения совести. Хотя о какой морали и совести по отношению к эсэсам можно вести речь вообще? Это как ненавидеть собаку за то, что тебя укусила - своего мышления, мнения у них давно уже нет, только то, что вкладывают в головы стоящие наверху кукловоды.
        Винтовка в Толиных руках тихо кашлянула и толкнула в плечо, а пулемётчик беззвучно осел на полку под башней, чуть брызнув фонтанчиком крови на броню. Пока это вряд ли даже кто-то заметил, так что стоило поспешить - Анатолий тут же перенёс прицел на грузовик, ещё два толчка в плечо, и прислуга около рогатки ЗСУ свалилась на дно кузова.
        А на площади к палачу с пистолетом притащили очередного пленного. Расстреливал их, видимо, командир, собственноручно, так сказать, расправляясь с пленными сепарами, как нацики называли республиканцев. Рубленное словно топором лицо не излучало совершенно никаких эмоций: седые волосы торчали длинными прядями из-под чёрного, как и вся форма, берета с той же самой руной и трезубом на околыше, показывавшем звание - оберштабспастер. Несколько фигур в чёрном выволокли женщину из толпы пленных и, выкручивая руки и срывая на ходу одежду, потащили в полуразбитый дом. Оставшихся пленных конвоиры, видимо ради профилактики возражений, принялись бить прикладами и колоть штык-ножами. Убивать никого не стали, видимо оставив для развлечения своему командиру. Все их захватчиков и само их деловитое поведение говорили только об одном: ничего личного, просто работа. Да и не люди вы, пленные, а просто сопротивляющаяся помеха на пути у нашей нации.
        Прицел лёг перекрестьем прямо на чёрный берет, и палец плавно нажал на курок. Выстрел и в этот раз достал палача, и тот повалился на окровавленную его жертвами землю - добавив в этот раз и свою кровь. Притащившие очередного пленного каратели ошарашенно уставились на повалившегося предводителя, и в этот момент вдруг неожиданно взорвалась БМП, стоявшая за испятнанной снарядными пробоинами стеной, вызвав недоумение у капитана, уже прицелившегося в очередного карателя.
        Боекомплект в БМП взорвался так сильно, что у неё башню сорвало и словно пушинку забросило на стоявший невдалеке КамАЗ, проломив крышу кабины и смяв ЗСУ с уже мёртвым расчётом. Сам низкий, широкий и острый корпус боевой машины пехоты зачадил чёрным дымом и дохнул пламенем из всех щелей. От этого взрыва досталось и стоявшим возле грузовика карателям. Несколько повалились словно куклы, остальные же бросились врассыпную - вот чего-чего, а стойкости им никогда не хватало. Воевать со слабо вооружённым ополчением, грабить, насиловать и расстреливать пленных - это всегда пожалуйста, но всерьёз с настоящим упёртым противником, на равных - кишка была тонка.
        Четверо бросились прямиком к сиротливо стоявшему БТР с мёртвым дозорным, развалившимся, словно уснувшим у башни с другой, не видимой ими стороны. Но каратели не пробежали и двух десятков шагов, как повалились один за другим на иссушенную землю. Последним упал самый прыткий, оказавшийся всего в метре от спасительно раскрытого люка. Гильзы из винтовки Анатолия, скатились по иссушенной земле.
        Вокруг всё взорвалось от начавшейся перестрелки. К выстрелам пушек с оставшейся брони карателей присоединился ровный перестук тяжёлых пулемётов и трескотня стрелкового оружия. Ухнула где-то неподалёку танковая пушка, разворотив один из пытавшихся огрызаться огнём БТР. Очереди из КПВТ стали прошибать насквозь стены, выискивая затаившиеся чёрные фигурки, пытавшиеся оборонятся от внезапного нападения.
        Очередная очередь из КПВТ прошила корпус одного из размалёванных цифровым камуфляжем БТР с такой силой, что тот закачался на рессорах, а из бронированного борта фонтанами вышибло снопы искр, как от электросварки. Три фигуры в чёрном разом повалились на траву, забрызгав кровью и внутренностями бока изрешечённой машины, а остальные бросились наутёк. Вот только бежать было поздно, да и некуда.
        Вторая «семёрка» ловко прикрылась корпусом горящей БМП, а уцелевшие эсэсовцы перебежками начали подтягиваться к машине. Анатолий навёл на них прицел.
        Все в новых чёрных арамидных шлемах. Сначала показалось, что таких же, как и у имперской лёгкой инфантерии, но нет. У этих явно другое производство - по форме он, вроде, с бритских островов, а имперский вообще ни на какой не похож. Чёрная разгрузка штурмового типа, с принайтованными сзади рюкзаками-двухдневками. Карманы под шесть автоматных магазинов, кобура на животе. Карман для рации, ну и прочее. Для штурма разгрузка, для захвата, а не для долгого боя. Да ещё и чёрная в такое-то пекло. Даже невозможно приблизительно понять, для чего, с какой мазохистской целью они их на себя напялили. Наверное, просто для тупого подражания, как символы СС, вольфхагены и тому подобное. Как их после этого понять?! Правда, таких и не стоит понимать - просто нужно точнее целиться. Каратели-бандеровцы - не люди, и понять их уже никто и не пытается, как когда-то. Просто молча действуют и искореняют. Животная их дикость, суть этого тлетворного движения, вырвалась на волю - и поздно их перевоспитывать, да и недосуг уже.
        Ещё один каратель пытался спрятаться в клубах дыма за бронёй и выскочить из атакованного селения. В очередной раз приклад боднул плечо, и очередной эсэс повалился в пыль и пепел возле сгоревшего дома. Пуля пробила навылет шлем и оставила на броне крадущегося в пелене дыма БТР красную кляксу. Впрочем, этот выстрел наконец выдал и его позицию - один из стоявших рядом с повалившимся словно сноп эсэсом что-то закричал, указывая в сторону холма, и почти сразу на Анатолия обрушился ответный огнь. От трухлявого бревна полетели щепки, и снайперу пришлось скатиться на дно высохшего ручья. Сверху несколько раз серьёзно грохнуло, забросав его, почти закопав, землёй и камнями из развороченного берега, служившего ему ещё пару секунд назад бруствером.
        Где-то сверху грохнуло ещё раз, но уже в отдалении, и накал перестрелки стал спадать. Отряхнувшись, протерев засыпанные песком глаза, Анатолий, отбежав с полсотни метров дальше по руслу, вновь выглянул. С этого места было видно, что исправной брони эсэсов больше в селении не было. Та последняя «семёрка», рядом с которой он снял очередного эсэса и которая влепила из своей тридцатимиллиметровой скорострелки по его позиции, развалилась на неряшливые куски дымящейся брони с исковерканным кубом двигателя. Изломанные тела пытавшихся прорваться эсэсов валялись вокруг. Тут капитан заметил наконец-то и нападавших: десяток фигурок, экипированных в песчано-серый камуфляж, слаженно передвигались между развалин. Впереди крались легковооружённые пехотинцы, сзади их прикрывали обвешанные трубами гранатомётов товарищи. Где-то позади огрызалось редкими пушечными выстрелами и порыкивало движками и их прикрытие - танки. Несколько чёрных фигурок даже не успели выстрелить в ответ, изрешечённые сразу с нескольких ракурсов подошедшими незаметно штурмовыми группами. Раненых тут же добивали - жалости к ним нападавшие явно
не питали. Оставшиеся эсэсы забаррикадировались в одном из домов в центре и яростно отстреливались.
        Засевших в доме сразу же обложили со всех сторон и принялись методично добивать. Сначала по дому откуда-то со стороны холма отработала автоматическая пушка, но достаточно толстые стены и узкие бойницы окон выдержали стальной дождь снарядов. В ответ полетела стрела ПТУРС, и увернувшийся БТР нападавших выскочил из-за крайних домов, резко тормознув, закачался на рессорах, словно кланяясь опалённой земле под своими толстыми колёсами. Где-то за домом бахнула слабым хлопком разорвавшаяся впустую ракета, и тут же за дело взялись штурмовые группы.
        Разложив лёгкую трубу одноразового ручного гранатомёта, один из появившихся пехотинцев вскинул её на плечо, наведя в окно. Бахнуло, граната перечеркнула прозрачным дымным шлейфом расстояние между крайними домами, из окон которых отстреливались последние тербатовцы, и рванула внутри здания, выбросив клуб штукатурной пыли. Грохнуло последовательно ещё три раза - вызывая крики за окнами и слабую ответную стрельбу. Одна из залетевших гранат рванула с такой мощью, что у дома слетела половина крыши - наверняка, нападавшие ударили боеприпасом объёмного взрыва. Вскоре атаковавшие ворвались внутрь дома, последовали отдельные выстрелы, и наступила тишина.
        Капитан навёл прицел на стоявший неподвижно БТР атаковавших - требовалось понять, кто это такие, хотя вариантов было не так уж и много. На броне всё ещё стоявшего возле крайних домов БТР в песчаной окраске серело пятно опознавательной метки, и, припав к окуляру, он рассмотрел запылённую эмблему и облегчённо вздохнул - свои. Чёрное солнце, восходящее из моря, а под ним угадывались выведенные затейливой старославянской вязью буквы АД, Армия Донбасса. Вездесущие ДРГ донецких, доводящие до истерики уже которое десятилетие эсэсов на севере незалежной Руины и тех за днепровской затокой, которые всё не могут определиться, с кем они хотят двигаться дальше.
        Анатолий осторожно положил винтовку на спёкшийся от жары песок и выглянул из своего укрытия - можно было уже и выходить, но осторожно, чтобы ненароком не словить свинцовую пилюлю от своих. Но в этот момент сзади неожиданно громко на дно посыпались камни, и кто-то соскочил вниз прямо за его спиной. Толя напрягся как струна, но сразу поворачиваться не стал. Рука заученно легла на ремень с прикреплённым карманом, где лежала пара гранат, и одна из них скользнула в покрывшуюся липкой испариной ладонь. Чека упала под ноги. Оставалось только успеть забрать с собой того, кто сумел как-то его выследить.
        Сзади раздался насмешливый голос:
        - Не делай глупости. Мы наблюдаем за тобой с самого начала боя. Ты имперский пилот? Только как-то ты слабо экипирован. Повернись и гранату смотри не урони, союзник.
        Капитан последовал совету и медленно обернулся. На дне стоял, прислонившись к вымытой когда-то давно водными потоками кладке из плоских камней - пластунов, пожилой мужик с уже серебрящейся на висках сединой под грязно-жёлтым беретом. Богатая экипировка, штурмовой бронник, старый, но хорошего имперского качества и ухоженный АК-120 с подствольником и наростом прицела дополняли картину. Как и нашивка с тем же самым рисунком чёрного солнца, идентичная той, что красовалась на борту запылённого БТР в разгромленном пограничном поселении. Цепкие голубые глаза внимательно следили за ним, а поза только казалась расслабленной. Профессионал, сразу видно. Они осмотрели друг друга, и Толя ответил на вопрос:
        - Я не пилот! - спокойно и уверенно, как и следовало человеку, давно уже привыкшему к смерти вокруг, сказал он.
        - Но ты имперец, так ведь?! - Адовец кивнул на его рукав с пришитой нашивкой имперского стяга. - Если не пилот, то как оказался на самой границе? Не волнуйся, мы заметили, как ты валил нациков, тут вопросов нет. Просто интересно. Это самая Окраина - до куйского укрепрайона нациков сотня камэ всего…
        Анатолий поднял упавшую чеку и не спеша вставил её обратно, загнул усики потуже и вложил гранату в кармашек пояса. Потёр похолодевшие и неприятно липнущие руки о раскалившуюся на солнце тёмную ткань комбинезона. Сержантские лычки на запылённом камуфляже его неожиданного соседа он сумел разглядеть только сейчас.
        - Я космонавт с орбиталки! Видели, что творилось в небе? - так же тихо и спокойно добавил он.
        Их разговор неожиданно прервали - сверху полился целый водопад из камней и затвердевших до состояния камня кусков глины, и на бруствер сразу вышли, открыто во весь рост, трое в таких же камуфляжах, как сержант, но существенно помоложе его. Один из них что-то бубнил в переносную рацию и поглядывал с интересом на капитана, как, впрочем, и оба рядом стоящих.
        Круглолицый парень, бубнящий в рацию, наконец, оторвался и кивнул в сторону посёлка:
        - Комбат приказал возвращаться и прихватить с собой нашего неожиданного гостя.
        Тройка, отойдя на пару шагов, легко одновременно перескочила через высохшее русло на другой берег и скрылась из виду. Анатолий с сержантом, который так и предпочитал держаться немного сбоку и позади него, тоже вылезли осыпающего речного русла и не спеша направились к разгромленному поселению. Там уже царила деловая суета: дома один за другим обыскивали группы бойцов, подошла и остальная бронетехника.
        Сержант вскоре пошёл рядом.
        - Что там на орбите? - жадно спросил он. - Мы пятый день в рейде. Патрулируем ничейную зону и проверяем, как дела у диких колонистов. Отчаянные они, - он с укором кивнул вперёд, - но знают, на что шли. А этим просто не повезло, слишком большая группа эсэсов наскочила. Да и разведка их тоже прохлопала, а мы не успели вовремя на маяк прийти.
        - Вы действовали очень профессионально! - заметил Анатолий. - Жертвы и так были неизбежны, но хоть кого-то удалось спасти. - Он указал на нескольких бойцов, делающих перевязки людям, лежащим вповалку на площади, где всего несколько минут назад их забивали как зверей.
        Тут же он с удивлением увидел лежащего под присмотром пары солдат раненного в голову оберштабспастера. Того самого, что расстреливал пленных. Всё лицо и форма его были залиты кровью, всё ещё струящейся из длинной раны на виске. Всё же промазал, с досадой подумал Анатолий.
        Сержант, как и двое охранявших эсэса солдат, жёг того полным ненависти взглядом. Капитан же просто поднял винтовку и снёс ему голову. Пуля развалила череп, а в месте, где вышла из него, выбила фонтан крови и мозгов. Фактически обезглавленное тело расплескало по пыльной земле смявшееся лицо с остатками разбитой черепной коробки.
        - Извините, не люблю оставлять дела незаконченными, - сухо сказал он стоявшим вокруг бойцам. - Эта сволочь людей расстреливала, уже пленных.
        Никто не проронил ни слова.
        - Вы позволите? - спросил Анатолий сержанта, кивая на труп офицера. Сержант лишь махнул рукой - валяй, мол.
        Тогда Анатолий нагнулся и осмотрел разгрузку эсэса - трофеи есть трофеи, а брезговать чем-то в его ситуации себе дороже. К тому же они ещё не на базе адовцев и далеко не за Имперской железной стеной. В кобуру был вложен новенький «Форт», рядом, в отдельных карманах, два запасных магазина к нему. Он достал пистолет, осмотрел. Патроны новые, бронебойные 7Н21, с торчащими вперёд из плоских головок остриями сердечников. Неплохо, можно броники дырявить, особенно такие хреновые, как у эсэсов. Подделки западных хозяев для послушных вассалов. «Сто пятый» старый, но исправный, опять подделка, но лишним тоже не будет, и шесть магазинов к нему на трупе. Да ещё и с коллиматорным «белком», которому тоже очень обрадовался - у этого прицела рамка такая, что вообще ничего не закрывает. Его винтовка была всё же хороша на средних дистанциях, но в скоротечной близкой схватке лучше был старый добрый калаш, снабжённый к тому же и каким-никаким плохеньким прицелом. А вот в специальном кармане хранился ночной монокуляр, и на шлеме убитого, прикреплённого к ремням разгрузки, размещалось съёмное крепление под него. Тоже
может пригодиться, даже очень, сами поносим. Кто знает, что впереди ждёт, и хотя надежда на возвращение за родной железный занавес после встречи с адовской группой быстрого реагирования сильно укрепилась, но, как говорится, нужно всегда надеяться на лучшее, а готовиться к худшему.
        Разглядев получше экипировку лежащих возле здания, вытащенных из него нацбатовцев, он всё же пришёл к неутешительным выводам: экипировка и снаряга тех, показавшаяся ему сначала дешёвыми подделками, как и оружие, оказалась при ближайшем рассмотрении довольно сносного качества, и всё было западного производства. Ничего не меняется, уже какую сотню лет - эти господа чаще пытаются воевать чужими руками.
        Затем он открыл карман для документов на разгрузке убитого. Там и вправду нашлось какое-то закатанное в пластик удостоверение с фотографией, стопка бумаг и фотографий. На фото в удостоверении был, без сомнения, убитый - это даже сейчас не трудно было заметить, хоть ему и снесло пулей полголовы. Ага, Зымчук Арсен Николаевич, а под уже известной эмблемой с рунами было отпечатано: «Прыкордоный нацбат «Бандерштат». Ну, теперь уже никаких сомнений, кто это такие, не осталось. И заодно понятно, откуда деньги на такую экипировку, потому что ни в какой армии Республик всё это и не снилось. Но оружие само, к счастью, не умеет воевать.
        Он подумал о том, что здесь происходит уже который десяток лет. Хотя везде одно и то же. Ему ли не знать - видел всё с орбиты. Здесь на границе эти скоты озверели от власти и безнаказанности. Озверели настолько, что сомневаться начинаешь, неужели мы с подобными тварями по одной земле ходили и, типа, братьями были?
        Нет, неправильно, поправил себя Анатолий, озверели они не от власти и не от безнаказанности. От этого они только проявили свою истинную сущность, до поры скрытую или прикрытую ширмой нормальности. Ну, ничего, эти у нас допрыгались, и остальным недолго осталось. Именно этим и займусь, как только на орбиту вновь попаду, в свободное от несения вахт время. Вот только бы платформа уцелела.
        Ещё несколько израненных пленных карателей приволокли из разных мест посёлка, и теперь все они сидели и лежали посреди площади. До них стало доходить, что правила игры радикально изменились, и жертвы теперь станут их судьями, а они, ещё четверть часа назад чувствовавшие себя сверхчеловеками, вершителями судеб и непобедимыми воинами, лежали в пыли у ног тех, кого они ещё несколько минут назад считали возможным безнаказанно расстреливать и пытать.
        Над всем этим грозовой тучей висело тягостное, недоброе молчание - люди стояли молча вокруг нелюдей, и в глазах всех читался один приговор: смерть.
        Когда капитан вошёл в круг, все уставились на него, словно ожидая сигнала или команды. Но всё закончилось быстро, наверняка быстрее, чем того требовала месть, разгоревшаяся в глазах и душах людей. Послышался рокот мощного дизеля, и из-за разбитого дома с торчащей из него обгоревшей задницей БТР появился танк, притащивший за собой тучу воняющей дизельным выхлопом пыли. На башне танка красовалась всё та же эмблема с чёрным солнцем и надпись: «ГБР Спарта - Армия Донецка» - группа быстрого реагирования - сборная солянка из подразделений адовцев.
        С танка спрыгнуло несколько человек. Один из них, невысокий, но широкоплечий и мощный, выделялся среди всех и явно был главным - похоже, это и был уже упомянутый комбат. Он протолкался сквозь толпу, а вслед ещё несколько бойцов растолкали народ, оттеснив от пленных. Новоприбывший командир громко объявил:
        - Никакого самосуда! Мы не они! Всё по закону сделаем. Они нарушили демаркационную линию, напали на поселенцев и по законам военного времени приговариваются к расстрелу.
        Большинство пленных начавших выть и орать, что они не виноваты, и что их заставили эсэсы, но бойцы, не обращая на это внимания, отащили всех к стене одного из зданий. Здоровяк в запылённом камуфляже произнёс короткую речь, больше для народа, зароптавшего от того, что палачей вырвали из их рук.
        - Мы их всех туда отправим! - Он ткнул грязным пальцем в небо. - И пусть там он, если, как говорят, он взаправду есть, и разбирается, кто праведник, а кто грешник. Нам тут недосуг в тонких материях нацистов рыться. Руби дрова!
        Очередь из ручного пулемёта скосила стоящие съёжившиеся фигурки, разбрызгав на побелённые стены кровавые клочья и выбив куски штукатурки с осколками кирпича. Солдаты, не говоря больше ни слова и не оглядываясь, помогли оставшимся поселенцам забраться в нутро захваченного бэтээра. Раненых уже перевязали санитары, а тех, кто не мог двигаться, загрузили со всей осторожностью в кузов подъехавшего грузовика, в котором пришлось освободить место от патронных цинков и множества канистр с топливом.
        Комбат, разобравшись со срочными делами и о чём-то переговорив с сержантом, подошёл к Анатолию.
        - Командир сводной патрульной бригады майор Иловайский. Мы всегда рады союзникам на нашей земле. Как только сможем, то переправим вас за Занавес.
        - Капитан ВКС Российской Империи Анатолий Ледов. Спасибо! Если есть возможность, то сообщите о моей посадке. Пусть передадут дальше - это очень важно.
        Комбат отрицательно покачал своей большой бритой головой.
        - Связи нет уже почти сутки, - он кивнул в небеса, - с того самого момента, как началось это светопреставление. Все спутники, похоже, отключились. Нет даже сигналов джи-пи-эс и глонас. Так что только по старинке передадим до границы в целости и сохранности с курьерами. Не впервой такое…
        Комбат не выглядел сильно расстроенным или растерянным из-за потери связи - он, как и его люди, крепко знал своё дело. Проблемы со связью тут случались всегда, а ещё недавно её и подавно не было. Но всё же происходившее на орбите, да ещё приземлившийся далеко от спасательных зон космонавт заставили его насторожиться. Происходило что-то действительно странное, и он должен понимать - что, чтобы в случае изменения ситуации принять правильные решения. Поэтому, помолчав несколько секунд и внимательно разглядывая Анатолия, словно ожидая каких-то разъяснений, он спросил напрямую:
        - Так, что там у вас наверху стряслось, что такой фейерверк в небесах устроили?
        - Нападение извне. Платформа, та, на которой я был, видимо, сбита или сильно повреждена. Мой напарник погиб. Во всяком случае, эвакуироваться он не успел, - не особо желая вдаваться в странные и для него самого непонятные подробности, ответил космонавт. - Потому меня и следует поскорее доставить к нашим. Может, чем-то смогу помочь…
        - Платформа, та, что над нами висела?! Плохо, - помотал головой комбат и что-то тихо заговорил в ларингофон, отвернувшись.
        Затем он махнул Анатолию рукой - то ли прощаясь, то ли просто прося подождать, и споро пошагал прочь в сопровождении пары бойцов, умело прикрывающих его и беспрестанно вертящих головами в запылённых шлемах. Кругом царила деловая суета - собирали трофеи и всё, что можно было унести с собой. Уцелевшие жители и защитники тоже собирали свой нехитрый скарб - у кого он остался, возвращаться сюда вряд ли кто-то планировал.
        Анатолий обратил внимание, что в группе быстрого реагирования кроме крепких молодых парней хватало и людей старшего возраста, и даже попадались совсем уж седые деды.
        Вместо ушедшего комбата к нему подошёл тот самый сержант, что выследил его позицию, и, закурив сигарету, Толя поинтересовался:
        - У вас даже старики лямку тянут?
        - Мы, что с Донбасса, до смерти военнообязанные. Судьба, видно, такая. - И, сплюнув в покрытый гарью песок под ногами, спросил в свою очередь: - Теперь с нами до Донецка?!
        - Да, и чем скорее, тем лучше. - Анатолий в очередной раз посмотрел на давно успокоившееся и безмятежно голубое небо. - Надо скорее к своим, меня, наверняка, уже ждут. Жаль, связи нет.
        - Связь - это у нас тут больное место. Одни глушилки вокруг. Уже и не поймёшь, кто кого глушит. А сейчас ещё и сателлиты все отрубились… Так там у вас всё серьёзно? - Он, как и комбат дёрнул небритым подбородком в сторону синих небес.
        - Более чем, - лаконично ответил Анатолий и, помолчав, заметил: - А вы тут хорошо организовались. Сколько висели над вами, ни одного крупного прорыва на ваши внутренние территории не заметили, помощь вам не слишком часто приходилось. Я сам, вообще-то, с сибирских территорий, которые ханьцы оккупировали. Не слишком много о вашем конфликте знаю - только в общих чертах, там своих проблем хватало. Да и длится всё уже столько времени… Как так, что вы с ними такие разные? Вроде ж один народ раньше был…
        - Один, да другой. Разные мы с ними. У нас свобода и равенство, видимо, в крови, а им всё подачки да перекладывание вины на других подавай. Давний у нас конфликт. Столько крови пролито за последнее время, что век нам больше братьями с ними не быть. Эти-то, говоришь, братья наши? - Он ткнул сапогом лежащий возле стены труп, весь залитый кровью. На рукаве был заметен пришитый шеврон с эсэсовскими рунами. - Братья, которые уже сколько лет бомбят наши города, расстреливают мирное население. Нет уж, не нужны нам такие родичи.
        Капитан печально кивнул в ответ:
        - Знакомое дело. Заморочили им голову пропагандой, настроили против нас. Кровь пролилась, а теперь уж и все границы перейдены. Гражданская война, одним словом, - без конца, а начало мы уже и сами не помним. Сошедший с ума мир…
        - Глупые они. Сами думать не умеют. Всё хотели чего-то сразу, и много, и чтоб другим соседям всем хуже жить было. Нет в них стержня, только податливость, как в глине мокрой, из которой всё что захочешь лепить можно.
        - Кто знает, куда нас наш общий стержень приведёт… - задумчиво сказал Анатолий.
        - Куда-нибудь, да и приведёт! Главное, что мы хоть пытаемся учиться на своих ошибках и стараемся жить, как мы хотим, и не навязывая нашу точку зрения другим. Знаешь, как мне сказал один мой знакомый, земля ему пухом, в чём разница между нами и ними?! Мы смогли восстать против подонков, кто рассчитывал обращаться с нами, как с быдлом, а они продолжали пресмыкаться. Вот и вся разница!..
        Его прервала команда на погрузку, и они направились к головному БТР уже сформировавшейся на окраине небольшой колонны. Вся техника у союзников, в основном, была своя: да, в основном по имперским чертежам сделанная, но на своих заводах, как и вооружение. У Новороссийской Федерации не было другого выхода после начавшейся уже более чем шестьдесят лет назад гражданской войны, кроме как внедрять самые передовые и новаторские технологии в строительстве, инфраструктуре, энергетике и транспорте. Трудные времена требовали рискованных решений для выживания, и они были приняты. Существует такое понятие, как закрывающая технология. Это инновационная категория, которая в результате своего внедрения сокращает потребность в ресурсах. Именно эти нововведения и помогли союзникам лучше других перенести Потоп и всемирную резню за оставшиеся ресурсы. Обычно внедрение таких технологий затруднено инерцией существующего технологического и сырьевого укладов. А также интересами элит, чьё могущество основывается на использовании конкретных технологий, которыми они владеют, поэтому сохранение действующего статуса-кво и
является одним из главных тормозящих подобный процесс условий. Оно было изменено на территории Федерации задолго до того, как исчезло в остальном мире, и это обеспечило определённые преимущества. В Новороссийской Федерации сложилась уникальная во всех смыслах ситуация: появились лидеры, которые осознали ответственность перед соотечественниками и хотели как можно скорее и эффективнее наладить жизнь в молодых государственных образованиях. Экономическое пространство стало безолигархическим, а значит, максимально свободным в своём экономическом и технологическом выражении от факторов монополизма и корпоративной солидарности, выражающейся в сознательной обструкции угрожающих олигархам прорывных разработок и идей. Родившаяся менее века назад Федерация уже давно стала идеологическим и мировоззренческим явлением, как место, где заново сформировалась новая идентичность и ментальность. Всё это стало фактически отправной точкой, давшей толчок развития или, по крайней мере, помогшей выжить и не потерять всё.
        Капитан, как и остальные, забрался на броню покатой, словно черепаха, покрашенной светло-зелёной и серо-жёлтой краской имперской БМП старого образца. Кубики активной брони делали её неким подобием странного зверя с пупырчатой железной кожей и ощетинившегося на башне, помимо автоматической пушки ещё и противотанковым ракетным комплексом. Короткая колонна, не мешкая более и оставив за собой пепелище, двинулась в путь на юго-восток. Их БМП шла впереди, таща за собой пышный шлейф рыжей пыли, укутавшей следовавшие сзади пару танков и пять таких бронемашин сопровождения, а также тащившиеся в середине колонны три грузовика снабжения, принявших спасённых поселенцев. Ещё один танк и БТР в середине колонны тащили на жёстких сцепках два колёсных броневика разгромленных карателей. Трофеи святое дело - с ними адовцы долгое время выживали и не брезговать ничем привыкли с тех пор. Со всех трупов карателей на месте боя тоже сняли всё, что было возможно. Имперцы помогали своему союзническому буферу, но только в той мере, чтоб он не загнулся раньше времени. Поэтому такие контррейды часто приносили больше толку, чем
помощь союзников с востока.
        Сидящие на броне бойцы дружно затянули песню, явно радуясь, что они, наконец-то, возвращаются в пункт постоянной дислокации. Вот только песня была не весёлой, как и вся жизнь вокруг:
        Донбасс, Донбасс, страна моя,
        Горишь ты вся в огне!
        Под деревом развесистым
        Задумчиво шахтёр сидел.
        О чём толкуешь, старина,
        Чего задумчив ты?
        Тоскую я по родине,
        И жаль родной земли.
        Сынов всех девять у меня,
        Троих уж нет в живых,
        И за свободу борются
        Шесть юных остальных.
        А старший сын - старик седой
        Убит был на войне:
        Он без молитвы, без креста
        Зарыт в чужой земле.
        А младший сын, тринадцать лет,
        Просился на войну.
        Решил я твёрдо: нет и нет -
        Малютку не возьму.
        Но он, нахмурясь, отвечал:
        «Отец, пойду и я!
        Пускай я слаб, пускай я мал,
        Верна рука моя!»
        Я выслушал его слова,
        Обнял, поцеловал,
        И в тот же день, и в тот же час,
        На поле брани взял.
        Настал, настал тяжёлый час
        Для родины моей.
        Молитесь, женщины,
        За ваших сыновей.
        Донбасс, Донбасс, страна моя,
        Шахтёр седой сказал:
        За кривду бог накажет нас,
        За правду наградит…
        Глава 11
        Через несколько часов Сашка и остальные спасённые прибыли на базу, хотя это место скорее больше походило на временный лагерь, устроенный на берегу широченного в этом месте Ростовского залива и раскинувшийся трепещущимися на постоянном ветру, поставленными в ряд палатками. У другого берега залива, правда, уже плохо видимого отсюда, должны были располагаться южные острова с базами имперского флота. В лагере находились и другие отбитые пленники, и в немалом количестве. И все с Острова, что больше любых разведданных говорило о масштабе катастрофы, накрывшей островников, катастрофы, давно маячившей на горизонте, но ставшей не менее неожиданной для многих.
        После такого же быстрого и немногословного медицинского обследования больше половины отсортировали, а оставшихся, в основном молодых и не слишком израненных, накачали какими-то стимуляторами и медикаментами. После десятка уколов и капельниц все провалялись в лазарете почти целый день, не имея сил встать и мучаясь с кошмарными головными болями и ломкой. Правда, на следующее утро всё прошло, как будто ничего и не было, а осколочные раны удивительным образом затянулись молодой и нежной розовой кожицей. Правда, так повезло не всем из их группы, и около десятка окоченевших тел вынесла немногословная и до зубов вооружённая охрана, чётко контролировавшая периметр базы.
        В качестве кого они здесь оказались, Анатолий так и не смог понять - охраняли их словно пленных, но медицинское обследование в таких случаях было бы слишком накладным. Да и имперцы же эти были, союзники. Когда Сашка сказал это своему соседу, пожилому уже хорунжему с северного берега Острова, то тот ответил, задумчиво потирая свежий рваный рубец от черканувшего скулу осколка:
        - Та имперцы разные теж бувають. - Он задумчиво посмотрел на трепыхавшиеся на ветру пологи палатки. - У них на шевронах стоит «Красные уланы», а это вроде как самостоятельная армия. Союзная Империи, но, как и мы, вроде рубежи охраняющая, и с «чёрными» они уж больно серьёзно рубятся. Даже когда мирные договоры подписывали - они-то как бы имперскому центру не подконтрольны. - Он усмехнулся в усы. - Удобно так очень. Ну и Халифат со своими башибузуками то же делает: вроде как, если что, то и они - ни сном ни духом.
        - Но они ж нас отбили от янычаров! - удивлённо сказал сидевший на соседних нарах рыжий парнишка.
        - Ну и тех, кого увезли те «серые», тоже вроде как отбили у янычар? Или нет?! Во всяком случае, так это выглядело. Что-то тут происходит странное. А нас для чего-то готовят, потому и подлечили.
        - Может, Остров назад отбить хотят? Наверняка ещё наши в горах держатся - вот уланы «чёрным» с тыла и ударят… - равнодушно сказал ему Сашка.
        - Не знаю, - тяжело вздохнул его сосед. - Нам теперь только месть и осталась. Семья кто знает, жива ли ещё, а товарищи все полегли…
        После обеда они смогли даже выйти наружу из палатки. Силы в организме появились словно ниоткуда, и всё выздоровевшее тело прямо тряслось от переизбытка энергии.
        В лагере царила сосредоточенная суета. В небольшом заливчике, на берегу которого лагерь стоял, появилось множество судов. От всплывшей невдалеке подводной лодки как раз отошла ярко-оранжевая надувная лодка, и среди матросов, одетых в чёрное, выделялась одинокая фигурка в изорванном пехотном камуфляже старого образца.
        - Ещё одного счастливца привезли греки. Тоже, видно, как и нас, где-то подобрали, - равнодушно, ни к кому не обращаясь, произнёс пожилой бунчужный.
        - Почему греки? - удивился рыжий.
        - Герб у них на рубке. Откуда-то с самого Леванта пожаловали гейтары, тоже союзники наши. Вот только я думал, их давно уже всех перетопили и перерезали на их островах. А ты погляди ж, ещё и плавают!
        Резиновая лодка с одиноким уцелевшим островником исчезла среди мельтешения возле берега. С подошедшего к лодке небольшого корабля стали с помощью крана споро перегружать серые карандаши толстых баллистических ракет, которые сразу заряжали в открытые пустые шахты.
        - Заряжаются. Будет что-то, и скоро. Всех союзников тут собрали.
        - А имперцев много… - Хорунжий кивнул в направлении дальнего пляжа, где выгружались с заехавших на воздушных подушках на самый берег десантных кораблей бронированные колонны морских пехотинцев. - Они тут, как правило, все уланам доверяли и не лезли в войну на Роге.
        - Значит, что-то поменялось. Вон Остров «чёрные» взяли на пику, теперь и до имперских коронных территорий недалеко. Плацдарм и непотопляемый авианосец в одном флаконе. Точно будем отбивать. Мы же потеряли - нам и отбивать.
        Стоявший рядом худой и загоревший до черноты молодой капрал добавил:
        - Говорили, шо поселения конфедератов в устье Борисфена и на побережье Меотидского пролива тоже успели пощупать и много людей увезли.
        - Смотрите, что тащат, - взволнованно прервал капрала и показал в сторону Ростовского пролива рыжий.
        Со стороны каспийского залива появились два плюющихся дымом буксира, натужно тянувшие огромные конструкции. Словно поднявшиеся из океана, изъеденные ржавчиной истуканы, они возвышались на десятки метров над водой.
        - Буровые платформы зачем-то тащат. Понтоны продули, чтоб на местном мелководье на мель не сели. Зачем они тут, интересно?
        Сашка, внимательно рассматривавший появившихся исполинов, резко ответил ему:
        - Не буровые это, а стартовые платформы для ракетных пусков. Они раньше на орбиту всякое этакое выводили. Вон и ракеты лежат на верхней палубе!
        И вправду, на огромной верхней палубе виднелись несколько цилиндрических конструкций, полускрытых надстройками и жгутами антенн, похожих на всеми уже полузабытые орбитальные ракеты. Там, на платформах и ракетах, копошились словно муравьи человеческие фигурки. А со всех сторон к ним спешили десятки судов - некоторые шил к берегу, чтобы высадить десант или сгрузить снаряжение, другие, военные, быстро скрывались из вида, уходя в сторону ставшего неспокойным Чёрного моря.
        - Будем отбивать наш Остров! - твёрдо сказал Сашка стоявшим вокруг товарищам по несчастью. Но он ошибался, хотя и не намного.
        Через час после обеда их всех - несколько тысяч спасшихся и освобождённых из плена островников - собрали на плацу позади палаток… Всех разбили на подобия сотен, которые у улан и имперцев именовали ротами. Немного поодаль расположились только что десантировавшиеся имперские части и красные уланы, которые, впрочем, не слишком отличались друг от дщруга.
        Выступивший перед ротой прапорщик в сопровождении лейтенанта, затянутого в бронекомбинезон, сухо поприветствовал их:
        - Воины острова Крым, вас приветствует доблестный краснознамённый штурмовой корпус «Красные уланы». - И, не дождавшись мощного троекратного ура, продолжил: - Итак, вам предстоит использовать новейшую разработку ВКС - десантно-штурмовой каркасный модуль, защищённый модульной бронёй и снабжённый портативным энергоблоком, с помощью которого приводится в движение гидравлико-механические усилители конечностей. Проще говоря - экзоскелет. Но сама инновация заключается не в этом - аналоги таких бронекостюмов есть и в других армиях. Наша разработка позволяет использовать этот костюм, даже если из строя выйдут источники энергии, которые, к сожалению, являются очень недолговременными и капризными, именно поэтому системы такого типа пока не получили широкого распространения в армиях других государств. Сейчас я познакомлю вас с технической стороной вопроса, а затем сразу займёмся практикой - времени у нас не так уж и много осталось.
        Увидев нерешительно поднятую руку в середине строя:
        - Я вас слушаю, рядовой.
        - Я хотел спросить, - прапорщик при этом скривился, как будто проглотил лимон, - сколько весят эти скафандры и на какое время хватает заряда в них? И каковы наши дальнейшие действия?
        - К старшему по званию положено обращаться по форме, но сейчас у нас нет времени на такие мелочи. А мы ещё успеем поговорить с вами всеми о дисциплине, - криво ухмыльнувшись, сообщил прапорщик. - Итак, вес всего комплекса включая 20-мм автоматическую пушку и боеприпасы к ней составляет порядка 340 килограммов. Время работы источников энергии примерно, я подчёркиваю, примерно около 2 часов, но они очень ненадёжны и капризны. Поэтому и был разработан комплекс физико-фармацевтических процедур для того, чтобы боевая единица и после выхода из строя энергосистемы могла оставаться в строю и производить дальнейшее выполнение поставленных боевых задач. Но и для этого будут выбраны только подходящие под определённые физические параметры индивидуумы. Остальные же выступят в роли обычной пехоты. Но и для этого вы все слишком изранены и пока слабы. Потребуется довести вашу величину максимальных силовых способностей до уровня, позволяющего выполнять управление данной боевой единицей. Под максимальной силой понимают то усилие, на которое способен человек, мобилизовав все внутренние ресурсы нервной и мышечной
системы. Максимальная сила определяется величиной внешних сопротивлений, которые могут быть преодолены и нейтрализованы. В данном конкретном случае это вес боевого модуля и силы, способные воздействовать на него снаружи. Мы увеличим абсолютную силу ваших тел, которые не равнозначны максимальной силе и являются всегда больше. Например, при предельном волевом напряжении человек может активизировать не более восьмидесяти пяти процентов своего потенциала силы. С помощью дополнительной стимуляции мышц как то: электростимуляции, гипноза и специальные препараты, - можно добиться включения в работу всей мышечной массы. С вами уже провели ускоренные комплексы таких процедур, так что представление уже умеете… Продолжу. Одним из главных факторов, влияющих на проявление силы, является мышечная масса. Именно поэтому среди отобранных для использования бронекомбезов нет доходяг. Только с более-менее тренированными образцами можно достичь результатов. Цель всей этой машинерии проста: создание боевой единицы, которая совместила в себе огневую мощь и бронирование танка, подвижность и скорость человека, в разы
увеличивающей силу того, кто использует экзоскелет. - Он помолчал, а затем медленно и раздельно сказал так, чтобы всем было слышно: - Мы не хотим, чтобы вы все полегли, ребята. Но у нас нет такого количества сил, чтобы отбить и ваш Остров, который и вы, и мы прозевали, не заметив концентрации сил противника. Если сейчас не отгоним «чёрных», то потеряем всё побережье, поставив под удар уже глубинные наши территории, густо заселённые, и на которых расположены наши последние технические мощности.
        К лейтенанту подошёл унтер-офицер и, отдав честь, что-то сказал. После этого лейтенант склонился над нарукавным тактическим компом и, что-то внимательно в нём почитав, чертыхнулся:
        - Вводные задачи поменялись! Брать Остров и дальнейшее наступление в район ближайших опорных пунктов Халифата будут проводить наши силы. Вам же предстоит кое-что специфическое. Вооружение и технику вам сейчас выдадут. Инструктаж же проведут ближе к началу вашей операции.
        После сказанного он развернулся и двинулся к штабным модулям, расположившимся около песчаных дюн.
        Островников, мало что понявших из всех этих разговоров, отправили строем к берегу, где в пышущем жаром нутре выскочившего на берег десантного корабля стали одевать и вооружать. Тут-то и началось самое интересное. Поначалу выдали оружие - автоматы на базе старого и надёжного АК, но, как оказалось, гасящие отдачу и выглядящие как-то странно, хоть и знакомо. Выдававший им оружие и боеприпасы сержант лишь коротко сказал, кивнув на измазанные в пушечном сале ряды разложенного на брезенте оружия:
        - Почистите оружие. Оно со складов длительного хранения. Что я вам объясняю, не впервой замужем, как вижу. Воробьи вы все стреляные. Стрелять только очередями по три патрона или одиночными - тогда отдача совсем гасится и перегрева не будет. Там, куда вас пошлют, сказали, отдача вам будет смерти подобна. Потом кэп вам всё ещё раз подробно объяснит.
        Через час с оружием было более или менее покончено, правда из оружия кроме стрелкового не было ни единицы тяжёлого вооружения или хотя бы наплечников. И это наводило на нехорошие размышления. Затем им принесли одежду или что-то, что можно было так назвать. Молодые солдаты-срочники внесли связанные охапки белых облегающих, словно зимнее термобелье, тонких костюмов. Затем начали выдавать, предварительно спросив размеры, тонкие, хрустящие слежавшимся пластиком костюмы с лежащими на них шлемами с прозрачными забралами и загубниками. Кто-то невесело заметил:
        - Нам под водой плавать, что ли придётся?
        Стоявший рядом с ним старый хорунжий веско сказал:
        - Под водой, не под водой, а что скажут, то и будем делать. Пути у нас иного нет.
        Рыжий паренёк, что так и жался к ним, с отчётливо слышимым страхом в голосе сказал:
        - Я и плавать-то не умею…
        На что Сашка шепнул:
        - Ничего, дышать сможешь! Видишь, регенератор есть, - он указал на небольшой горбик рюкзака, который был намертво пришит к костюму, - дышать сможешь, а там посмотрим.
        Ещё через несколько минут к ним подошёл офицер в звании капитана третьего ранга, что Сашка определил, напрягши память с впечатанными со времён учёбы знаниями. Инструктаж, впрочем, продлился не больше десятка минут. Во время короткого и отрывистого объяснения они узнали, что их костюмы являются одноразовыми спасательными скафандрами. Что, конечно, заметно увеличило скептическое мнение о предстоящей операции. Запаса дыхательной смеси в них было на два часа, а затем… Затем не было. Или выполнение поставленных задач, или смерть. Затем он приступил к оружию. Тут-то начались ещё большие странности. По части этих странных костюмов они не сильно разбирались и лишь кивали, пытаясь понять и запомнить как можно больше, а по части оружия островники были сызмальства очень даже подкованны.
        - Как вы, ребята, заметили, оружие выглядит хоть и знакомым, но вы такой модернизации никогда не видели, верно? Да и не могли видеть. Эта опытная партия лежала на складах лет тридцать - оно предназначено для использования в условиях вакуума.
        Сашкин сосед толкнул в плечо молодого островника, что недавно волновался по поводу неумения плавать, и сказал, невесело хохотнув:
        - Вот, а ты волновался - плавать не надо уметь, а летать будем все вместе учиться.
        Сашка приподнял руку и спросил:
        - А насчёт космоса можно поподробнее! Мы тут все в теориях не сильны, оружие-то выстрелит, и притом запросто, ведь сама идея выстрела - механика - ударное воздействие бойка на капсюль. Вот только стрелка, то есть меня или его, - он кивнул на соседа, - как ловить после этого прикажете в невесомости-то?
        - Любое огнестрельное оружие в вакууме будет стрелять многим лучше, чем в атмосфере. Почему? Да потому - что никакого падения давления пороховых газов в стволе не будет. Почему? Да потому - что для горения пороха не нужен кислород. Кислород, необходимый для поддержания процесса горения, вырабатывается в ходе самой реакции окисления, то есть это самоподдерживающийся процесс.
        - А как же с температурой там? Вакуум и… - задал вопрос кто-то из самой гущи собравшихся.
        - Стрельба из старого доброго АК в вакууме и при той же невесомости вполне возможна даже очередями, но осторожно. А насчёт температуры - в процессе выстрела температура окружающей среды роли не играет, так как необходимую температуру для горения пороха мы получаем в самом процессе горения пороха. Насчёт того, что в вакууме температура близка к абсолютному нолю, - это заблуждение. Для начала, вспомним, что такое температура веществ. Так как вакуум, в идеале, пространство, в котором НЕТ вещества, то и температуры в самом вакууме нет как таковой, ни высокой, ни низкой. Вообще характеристики стрелкового оружия даже улучшиться должны.
        - А с перегревом как и с отдачей? - опять спросил Сашка.
        - Автомат даже в вакууме будет-таки нагреваться, как минимум от самих выстрелов. А остывать он в вакууме не будет, так как ему нечему будет передавать тепло. Как раз по этому принципу построен обычный термос. Его внутренняя колба является как раз тем нагретым предметом, который не остывает, так как нет агента, который бы перенёс тепло. Да, он остывать будет, но очень медленно, а нагреваться - очень быстро, ты прав. Так что он там скорее заклинит не от замерзания, а из-за перегрева. Именно поэтому оружие обработано специальными средствами и снабжено поглощающими тепло модулями, которые можно сменить, - он указал на решётчатый нарост под стволом и быстро снял и вновь вставил его назад. - Быстро и эффективно. Вот и всё, ребятки. Осваивайте оружие и подгоняйте костюмы. Тяжёлой пехоты у вас в десантном модуле не будет - не хватило их на всех…
        В конце, спохватившись, капитан сказал на прощанье:
        - Удачи, и не обедайте сейчас. Совсем. Кого стошнит там, - он почему-то ткнул пальцем в низкий потолок десантного трюма, - тот задохнётся в своей же блевотине.
        После его ухода повисло тяжёлое молчание, Все сосредоточенно и отрешённо копались в снаряжении и чистили оружие. Теперь дальнейшее зависело не от них - от них же зависело только то, как получится уйти из этого мира и, возможно, всё же что-то изменить.
        Глава 12
        Конвой въехал на окраины столицы Федерации - Донецка к вечеру следующего дня. Предыдущую ночь они провели в одном из десятков укреплённых городков северной защитной дуги федералов, откуда Анатолий смог наконец связаться со штабом ВКС в Новомосковске. На связь сначала вышел один из дежурных офицеров, но узнав, кто с ним говорит, сразу переключил на генерала Иванова, командующего космическими войсками империи.
        Генерал выслушал рассказ подчинённого и посочувствовал сообщению о гибели напарника.
        - Хорошо, что хоть ты смог уцелеть после такого ада, что на орбите творился. Из четырёх платформ вашего сектора осталась только одна. Да и то хромает полуразбитая на низкой орбите. До сих пор не знаем, чья она. Не отвечает, и сигналов никаких нет. Все системы и сенсоры отказали после ядерного фейерверка. Пытаемся связь с ними наладить - может, ещё кто живой там.
        - А как нападавшие? - сжав зубы, спросил Толя. - Мы так и не поняли, насколько были эффективны наши удары.
        - Да ни насколько! Передовые корабли у них были просто муляжами. Мы, - он кивнул куда-то в глубь полутёмного зала за спиной, - посовещались. Так вот специалисты говорят, что это, возможно, надувные конструкции. Пузыри. И вы в них выпустили основные заряды. В тени от них шёл весь их флот. И они, по нашим неполным данным, не понесли существенных потерь, в отличие от нас. Потом выпустили целый рой десантных судов. Но как-то странно в такие регионы садятся, которые никому не нужны. Граничные, спорные. Прямых огневых контактов с их десантом у нас ещё не было.
        - И что теперь? - угрюмо спросил его Анатолий.
        - Для тебя есть дело. Раз уж ты оказался в этом районе, то успеешь к началу операции. Отправляйся с рейдовиками до Донецка, куда они и направляются. Там тебя встретят.
        Теперь он добрался до Донецка, и в штаб обороны, где его должен был ждать офицер связи с транспортом, его подбросили дружелюбные адовцы. По пути Анатолий смог немного рассмотреть город, вольготно раскинувшийся заново отстроенными жилыми районами и заводами до самого берега Чёрного моря.
        Военных действий вблизи уже давно не велось, но следы былого всё ещё попадались на окраинах - взломанный асфальт старых улиц, разбитые артиллерией нацистов дома и заводы. Старые раны некогда прекрасного города - жемчужины Донбасса. Ею он и оставался, или, вернее, снова стал. Изменившись. став ещё суровее и получив какой-то новый, печальный налёт своеобразной, горделивой красоты.
        На занятиях они проходили историю до Потопа. Историю войн в том числе. В ней были и главы о долгой войне здесь на территории Федерации, тогда ещё не бывшей федерацией, а лишь областями в несуществующем теперь гособразовании. В учебных файлах нашлось много фотографий города, которые он почему-то запомнил, и теперь наяву увидел, как тот изменился. Город не потерял свой грубый шарм - улицы, или, как их тут называли, линии, особенно три первых линии, были широкими и ухоженными, засаженными поливающимися индивидуально деревьями. Дальше от центра, как и раньше, начинались спальные районы с недавно отстроенными домами, с блестевшими на крышах гроздьями солнечных батарей. Весь новострой был серым, но некоторая унылость цвета зданий оттенялась частыми детскими площадками, зелёными деревьями и клумбами. Восставший из пепла оазис надежды среди покрытых пеплом войны развалин. Тут же Анатолий понял, почему неофициально столицу федералов называли «городом миллиона антрацитовых роз»: на каждой клумбе, а ближе к центру и всё в более впечатляющих количествах везде росли чёрные розы. Специальный сорт, выведенный во
время войны за независимость и ставший, фактически, символом долгой и кровавой борьбы за свободу. Цветы и впрямь были удивительными - большие чёрные бутоны словно отдавали блеском золота здешнего края, скрывавшегося под землёй. Антрацитовые розы, несмотря на тёмные тона, словно озаряли только вставший на ноги, после десятилетий войн, город. Придавали ему по-своему мягкий и в то же время своеобразный шарм.
        В центре всё так же, как и сотню лет назад, высились старые памятники - никто их не сносил и не убирал. Местные помнили свою историю, и потому будущее у них, в отличие от забывших её соседей, было. Будущее тяжёлое - с потом, кровью и бескрайними проблемами, но оно было. И местные жители сами строили и решали, как жить дальше. И восставший из гари боёв, словно феникс, город служил тому примером.
        Проехав через полный людей центр, они вскоре оказались у штаба, где Анатолия и высадили. Он тепло попрощался с попутчиками, с которыми успел уже немного сдружиться. Всё взятое вооружение с трупа эсэсовца, а также свой современный «Вал» с прицелом последнего уровня он отдал ребятам, оставив только кобуру с пистолетом. Оружие ему тут уже не понадобится, а если и нужно будет, то ему его выдадут.
        В координационном штабном центре, а точнее в одном из его отделов, его направили к офицеру ВКС. Им оказался молодой парень - очень худой. Из-за этого форма на нём сидела словно что-то совершенно лишнее. Парень оказался офицером связи, да ещё и флотским:
        - Лейтенант Алёхин, отдел связи ВКС при штабе Черноморского флота, - чётко отрапортовал тот.
        - Из центра управления полётами мне отдали приказ явиться к вам в отдел для получения приказа о дальнейшем прохождении службы. - Толя ещё раз оглядел лейтенанта с ног до головы. - Разрешите поинтересоваться, а почему вы из флотских?! Здесь вроде армейские должны быть.
        - Да, это правильно! - немного засмущавшись, затараторил лейтенант. - Так раньше и было, но когда Донецк почти до береговой линии дошёл - их нам передали. Вроде как у армейских и так работы хватает на центральных участках границы. Да и тихо тут уже давно. В основном столкновения на границе происходят. Да и нашей помощи давно уже не требовалось… - Он с завистью посмотрел на притороченную к поясу кобуру и запылённую форму. Теперь стала ясна его неуверенность - он считал Толика ветераном, да ещё и космонавтом, а себя несправедливо забытым на пыльной, фактически канцелярской работе. - Население ушло с затопленных территорий подальше вглубь из буферных зон. Вот тут и сформировался новый мегаполис…
        - Куда меня дальше направят? Мне сказали, все данные получу у вас на месте, - перебил его Анатолий.
        - Да, конечно! - засуетился лейтенант, ища какие-то бумаги на своём рабочем столе. - Вот приказ! Вас срочно прикомандировывают к флотской группе.
        Он передал ему серый пакет с приказом и, всё ещё смущаясь, добавил:
        - Только сегодня утром доставил спецкурьер. Можете прочитать здесь, а затем уничтожить. - Он указал на служебный утилизатор бумаг у стола. - Я выйду, пока вы читаете. Нужно приготовить транспорт для вашей доставки.
        Анатолий вскрыл плотный конверт, только когда за молодым лейтенантом закрылась дверь. Не сказать, что он ему не доверял - просто привычка. В конверте оказался машинописный лист с приказом и куча схем, которые он сначала отложил в сторону. Короткий и сухой приказ он прочитал на одном дыхании. В нём ничего особенного не было: его прикомандировывали к флотским для выполнения какой-то операции, которую после фактического поражения на орбите срочно разработал генштаб. А вот схемы, приложенные к приказу, он просматривал, наверняка, не один десяток раз - всё стараясь понять, шутка это или правда, что они на такое решились. Точнее, что это ему предстояло выполнить подобный приказ.
        Когда через четверть часа в комнату вновь вошёл лейтенант, то застал Анатолия задумчиво сидящим возле окна и курящим запрещённые в Империи сигареты. Впрочем, вполне свободно употреблявшиеся и продававшиеся здесь - с ним поделились ребята-рейдовики. Лейтенант вытянулся у двери:
        - Всё готово! Вертушка ждёт уже. Отвезёт вас прямо на базу флота на Ростовских островах. Там вас передадут группе, участвующей в операции.
        Лейтенант проводил Анатолия до посадочной площадки, расположившейся прямо во дворе П-образного здания. Машина тёмно-синей флотской раскраски уже прогревала двигатели - старый товарищ ещё со времён учёбы в академии, Ми-43. Правда, на этом по бокам топорщились короткие крылья, увешанные пилонами с ракетами. Лейтенант довёл его до самого люка и, крепко пожав руку, что-то прокричал. Из-за работающих двигателей расслышать слова было практически невозможно, да это и не требовалось - уже. Из узкого десантного салона Толя видел, как лейтенант стоял, превозмогая рвущие одежду воздушные потоки, и с ясно видимой завистью смотрел на удаляющейся вертолёт. Лейтенант прекрасно понимал, что никогда не увидит то, что увидел мимолётно встреченный космонавт. Не сделает то, что делал тот. Толя всё это видел в его взгляде, но не желал ему того, что сам успел пережить в своей жизни. Не очень долгой, но уже полной смертей, а ещё тяжести, ложащейся на человека, убивающего по приказу. Ложащейся даже тогда, когда делаешь это, защищая свою жизнь или действуя по зову совести.
        Полёт занял всего около часа, но за это время он успел поспать и, как ни странно, выспаться. Его разбудил один из пилотов, сунувший в руки пакет с армейским рационом и флягу с водой и сообщивший, что посадка состоится через десять минут. Пилот тут же исчез за дверью кабины, а капитан засунул пакет в один из ящиков под сиденьями. Задания по его прямой специализации были всегда связаны с проблемами для желудка, и лучше было уговорить уже бурчащий желудок. От голода он уж точно не умрёт, а вот проблем от приёма пищи могло быть куда как больше.
        Они сели в военном порту одного из внутренних Ростовских островов. На удивление, во всегда полных бухтах, к которым он привык за долгие месяцы вахт на орбите, было совсем пусто. За исключением нескольких обшарпанных посудин непонятного предназначения, единственным военным кораблём оказался небольшой фрегат, стоявший у пирса. Корпус его покрывали почерневшие пробоины, а вокруг громоздились ремонтные леса. Отсутствие кораблей говорило о том, что происходило что-то серьёзное.
        Особо осмотреться Анатолию не дали, и почти сразу пересадили на брата-близнеца вертолёта, привёзшего сюда. Его ждали, об этом он догадался по прогретым двигателям и взлёту, произошедшему сразу, как только он пристегнулся. Машина с максимальным ускорением понеслась возле самой поверхности моря в сторону Краснодарского полуострова.
        Пропавший флот вскоре нашёлся - по крайней мере, его часть. Пролетая через пролив, он увидел множество кораблей, спешащих в сторону Чёрного моря. А возле побережья в узкой горловине пролива собралось огромное количество судов, а ещё больше было техники и людей на пологих пляжах, уставленных палатками и штабелями боеприпасов.
        Кроме десантных ржавых калош и зашедших на самый берег судов на воздушной подушке, вдалеке на тёмном глубоководье стояли громады ракетных крейсеров. Четыре-пять штук - все оставшиеся за десятилетия не прекращавшихся войн козыри в поредевшей колоде Южного Флота. И среди них возвышались громады двух пусковых платформ, на фоне которых более чем двухсотметровые убийцы континентов казались не такими уж и внушительными. Он сразу заметил, что платформы уже начали приталивать для запуска ракет. Сами ракеты уже стояли, уставившись в небо своими белыми носами - готовые к старту, по четыре на каждую платформу. По бокам у ракет были прицеплены ещё какие-то агрегаты, но отсюда ему не было видно, что это такое.
        Его вертушка села на ближайшую платформу, всё ещё возвышавшуюся на добрую пару сотен метров над поверхностью воды. Стоявшая в километре от неё такая же махина с надписью на ржавом борту «SeeStart-8», палубы уже освободились от персонала - судя по всему, она была готова к стартам. На платформе, куда его высадили, всё царила суматоха.
        Вертолёт, выпустив его из шумного чрева, тут же взмыл в воздух, и капитан оказался среди толпы людей, торопливо делающих одним им известные дела.
        Некоторое время он стоял, осматриваясь и прикидывая, куда нужно идти в этом плавучем городе. Из масс людей, снующих вокруг, выделялись медленно двигающиеся к стартовым позициям шеренги людей в странного вида костюмах и с оружием в руках. Они исчезали где-то в надстройках возле вознёсшихся в небеса колонн ракет. Сам внешний вид людей тоже удивлял не менее, чем их количество. Заросшие щетиной, угрюмые, многие с синяками и ссадинами на лицах, а то и с забинтованными головами.
        Анатолий недоумённо покачал головой и, определив, где находится командный центр, поспешил туда. Путь указывали полустёртые надписи на палубе и на стенах - центр располагался несколькими палубами ниже. Протолкавшись туда, он столкнулся с невысоким седым подполковником, у которого на рукаве выделялась нашивка «ВКС».
        - Капитан Ледов, - представился Анатолий. - Прибыл для дальнейшего прохождения службы.
        - Кто вас прислал, капитан? - устало спросил ему подполковник.
        Толя заметил чёрные мешки под глазами, совершенно скрытыми красной плёнкой лопнувших сосудов. Подполковник, судя по всему, не спал уже несколько дней.
        - Генерал Иванов. Я прибыл пять минут назад на вертушке с базы Флота. Совершил вынужденную посадку на границе у федералов, встретил их рейдовую группу и был доставлен в Донецк. Оттуда, следуя приказу, был отправлен сюда для выполнения срочного задания.
        Подполковник нетерпеливо перебил его:
        - Ты с одной из сбитых платформ, сынок?!? - спросил подполковник и, не дожидаясь ответа, обернулся к офицерам, столпившимся у столов с картами и панелей мониторов. - Пилот последнего шаттла прибыл! Кто был ответственен за его встречу и подготовку? - У дальнего стола вытянулся старший лейтенант.
        - Я, господин подполковник!
        - Почему не встретили, не ввели в курс дела, не обмундировали? Быстро! Вылет через два часа. - И повернувшись снова к Анатолию, устало сказал: - Полнейшая неразбериха. Хоть и не удивительно, такой проект за пару дней поднять на-гора, не шутка. Идите готовьтесь, капитан! - Он хмуро посмотрел на подошедшего старшего лейтенанта, который слегка съёжился от взгляда подполковника, но промолчали уже совсем негромко сказал Анатолию: - Хорошо, что успел прилететь. Опытных пилотов на все шаттлы не хватило. Не хотелось бы зелёного новичка отправлять на такое задание. А так хоть какая-то надежда на успех. Идите, времени, считай, уже и не осталось.
        Анатолий проглотил рвавшиеся с языка вопросы и поспешил за старшим лейтенантом, который уже тянул его за собой. Когда уже в коридоре капитан попытался его остановить, то тот только отрывисто бросил на ходу:
        - Нет времени. Господин капитан! Старт запланирован через час с небольшим, а мне вас ещё к заданию готовить.
        Через пару минут он втащил его в просторную каюту, заваленную разнообразным снаряжением, среди которого в глаза сразу бросились несколько совершенно древнего вида скафандров. Посредине свободного пространства прямо на баулах с какими-то военными костюмами сидел пожилой мужик уже облачённый в один из раритетных скафандров. Возле него крутился молодой лейтенант технической службы, что-то настраивая в костюме при помощи ручного тестера. Космонавт, подняв голову, посмотрел на вошедших холодными, словно ледяные кристаллы, голубыми глазами. Коротко усмехнулся:
        - Приветствую брата по несчастью! Полковник Погребняк Семён Иванович, ВКС Империи. Полковник в отставке, - помедлив, добавил он.
        - Капитан Ледов! - Толя посмотрел на напарника внимательнее, заметил старый белеющий шрам, уходящий со лба по прямой вниз через висок и щёку и скрывавшийся в застёжках горловины скафандра. - Меня ещё не ввели в детальный план операции. Вы будете моим непосредственным командиром?
        Полковник усмехнулся, словно сверкнув озорным огнём, пробившимся сквозь кристаллики ледяных глаз.
        - Нет, капитан! Как раз ты-то и будешь всем заправлять, а я буду на подхвате на всякий случай. - И увидев непонимающий взгляд Анатолия, добавил: - Я на пенсии уже восьмой год как. После аварии при посадке левая рука работает не ахти как. - Он неловко пожал плечами в скафандре как бы извиняясь. - Мы, пилоты, как оказалось, вымирающий вид: молодёжь повыбили, а старики уже ни на что не годятся.
        Анатолий повернулся к старшему лейтенанту, приведшему его сюда:
        - Так кто введёт меня в курс операции?
        Офицерик ещё не успел открыть рот, как его опередил полковник:
        - Я введу его в курс, старлей! Можете отправляться на свой пост, у вас там и так народа не хватает. - Старший лейтенант козырнул и с нескрываемым облегчением исчез в коридоре.
        За Анатолия взялся расторопный техник. Надевание старого скафандра оказалось довольно длительной и кропотливой процедурой, во время которой его напарник-полковник монотонно и спокойно, словно автомат, вещал ему о предстоящем задании.
        - Почему выдали такие старые скафандры? - с нескрываемым неудовольствием в голосе спросил Анатолий.
        - Потому что других нет! - криво усмехнулся полковник. - И других уже, очень может быть, будет некому производить. Развал кругом. - Он немного сквозь ткань скафандра помассировал повреждённую руки и, заметив взгляд напарника, как бы оправдываясь, тихо пояснил: - Рука немеет, зараза.
        Толя про себя чертыхнулся: судя по всему - и по старому скафандру, и по напарнику - это, похоже, последний полёт.
        Полковник продолжил, словно подтверждая его мысли:
        - Судя по всему, у нас тут наметилась последняя атака мертвецов. Хотя мне бы и хотелось сказать, что она крайняя. Но я всё же реалист, а не оптимист. Мы поведём последний из десантных шаттлов. - Заметив удивлённый взгляд Толи, он предупредил его вопрос: - Переоборудованные старые шаттлы, с десантом. Десант вы, наверняка, видели на верхних палубах, но не смогли понять сразу, что к чему. Они в основном с Острова или другие союзники. В первой волне идут ещё, правда, штрафники - уланы и другие иррегулярные, которые могут сражаться в броне. Они, как предполагается, будут ударным кулаком нашей абордажной группы. - Увидев округлившиеся глаза напарника, он добавил и невесело засмеялся: - Да, да, мы на абордаж идём! Все собранные в заливе корабли и ещё куча всего в нашей зоне дадут нам ядерный барраж, и после него, как считают наши аналитики после анализа боя на орбите, мы сможем к ним приблизиться. Наземные же части атакуют их союзников.
        - Союзников?! Каких союзников?!
        - Да, а как же без них, - устало ответил полковник. - Халифат и наши старые «друзья» китайцы. Правда, есть и хорошие новости. На западе у нас теперь сильно развязаны руки - одна из ядерных платформ бриттов упала прямо в центр их европейских территорий. Пара сотен килотонн рванула - не меньше. Так что теперь там филиал ада в самом центре Европы!
        Он посмотрел на капитана внезапно ставшим жёстким, словно осязаемым взглядом:
        - В нескольких местах у нас тут на побережье были высажены десанты. В основном на пограничных территориях этих самых, так сказать ещё раз, наших врагов. При этом было захвачено, или, точнее сказать, передано им, по предварительным данным, большое количество гражданских и военных, которых захватили вояки Халифата. Наши «десантники», кстати, тоже из тех, кого «чёрные» собирали в лагерях, и кого успели отбить уланы. Командовать этой, так сказать, операцией назначили флотских, и они на своём военном совете решили использовать освобождённых островников как десант. И вроде как для мотивированного освобождения захваченных - не чужие ж вроде друг другу. Там, на Острове, каждая же собака друг друга знает. А если по правде, пожалели они своих штурмовиков со спецами - операция-то самоубийственная, но обо всём по порядку.
        - Так, вроде видел на палубе нескольких в броне…
        - Штрафники, - коротко пояснил полковник, который своей чёрноватой весёлостью и в то же время твёрдостью напоминал ему Тимофея.
        - Так вот возвращаемся к смыслу всей этой беготни. Коротко и ёмко: поднимаемся на орбиту, нас должны прикрыть, а дальше идём на сближение. Шаттлов восемь штук - старой модели, предназначенной для захвата орбитальных конструкций. Ты молодой - не помнишь тогдашней новомодной тактики. На практике до такого не дошло - всё больше ядерными зарядами принялись баловаться. Лючки там всякие, захваты магнитные, на этих шаттлах. Всё как полагается! Главная наша задача выяснить, кто они такие. Что им надо - уже и так понятно. Плюс освободить захваченных, но…
        - Их нечем будет вывезти, - глухо вставил Анатолий.
        - Правильно мыслишь. И этот пунктик только для десанта, так сказать для мотивации. Им всем всё равно каюк. - Он улыбнулся одними губами. - Но шанс, хоть маленький, но есть. Если что, отчалим и сразу в атмосферу нырнём. Старых калош не жалко. А в общем в целом, я так скажу, всё писано вилами по воде. Сплошные «может» и «если».
        - Они хоть взлетят - эти шаттлы? - с сомнением в голосе спросил капитан. - Лет-то им сколько?
        - Взлетят - куда ж им деваться. Ты не рефлексируй раньше времени - все системы проверяли, всё, что могли, после консервации поменяли.
        Оба их техника закончили со скафандрами и направились к взлётной палубе. Коридоры уже заметно очистились от снующего персонала. В большинстве своём они покинули платформу, выполнив все приготовления, и погрузились на суда снабжения. На борту остался лишь небольшой обслуживающий персонал, который располагался в самых недрах многоярусной стартовой платформы на случай взрыва топливных баков устаревших ракет.
        На палубе их встретили всего несколько человек и торопливо провели к шатлу - ничем не примечательной короткокрылой конструкции, напоминавшей мультяшную пародию на самолёт, принайтованный к боку вдвое большей ракеты. Не слишком впечатляющая птичка, пронеслось у Анатолия в голове. Хотя явно военная конструкция - всё оптимально, грубо и даже, на первый взгляд, кажется надёжным и неубиваемым. Так оно, наверняка, и есть - для военных по-другому никогад не делали.
        Из динамиков, установленных на площадке, доносился монотонный голос, ведущий отсчёт времени до старта и сообщающий о выполнении отдельных операций для каждого корабля на завершающем этапе перед пуском. По причальным трапам они поднялись к шлюзу, расположенному в середине шаттла и служившему одновременно, судя по складывающимся гармошкой стенам, и как абордажный переход. По пути наверх капитан успел заметить несколько расположенных вдоль корпуса магнитных захватов, снабжённых к тому же гидравлическими крючьями. Видимо, спецы, готовившие операцию, хотели быть уверенными на все сто процентов, что абордажные шаттлы сумеют прикрепиться к поверхности кораблей непонятно откуда появившейся армады. Данные радарного контроля были очень странными, как помнил и сам капитан, так что идея выглядела вполне разумной.
        Перед входом в освещённый красным светом аварийного освещения шлюз он напоследок окинул взглядом уже безжизненную платформу. Суда обеспечения также отошли и расположились поодаль. Солнце уже стало заходить за горизонт, бросив на всё вокруг тёмные, словно погребальный саван, тени.
        Внутри шаттла было тесно, словно в переполненном штурмовиками-адовцами бэтээре, в котором он добирался с ничейных территорий. Так же темно и, наверняка, душно. Это он понял, увидев первого десантника, принайтованного ремнями к противоперегрузочному креслу и просто обливавшегося потом под прозрачным забралом простейшего ремонтного скафандра. По сравнению с ним его костюм казался верхом совершенства технологий, хотя и был минимум в два раза старше его самого. В очередной раз в голову прокралась мысль: а что будет, если все эти привычные вещи, которые давно никто не производит, исчезнут? Ведь кое-что уже и производить-то не умеют, а пользуются только запасами. Но он отогнал навязчивые мысли - то, что не сможешь изменить, не стоит твоих нервов. Всё равно бесполезно. Есть всего три вещи, принадлежащие человеку: душа, тело и время. И этого последнего слишком мало, чтобы изменить что-то вокруг. Ничего не бывает поздно - бывает просто уже не нужно. На загаженных, фонящих родных берегах всё было напрасно и не нужно уже несколько десятилетий. Все вокруг, как и он, по инерции просто делали то, что должны,
стараясь защитить свой дом, семью, страну. Правда, в глубине души, уже никто не надеялся на лучшее будущее для своих детей. Его погибший на орбите напарник как-то сказал: «Всё, от чего ты бежишь, - находится в твоей голове». Вот только бежать от того, что находилось в его голове и вокруг, было уже некуда, да и поздно.
        Десантники висели вокруг по всему коридору, словно гроздья невиданных фруктов, утыканных руками и ногами, стволами винтовок, в плотных белых оковах одноразовых скафандров с тускло поблёскивающими пузырями шлемов. Они с полковником торопливо задраили люк под молчаливые, сверлящие их со всех сторон взгляды десантников и прошагали к пилотской кабине. Анатолию почему-то бросился в глаза и отпечатался в памяти, висевший на самом потолке у самого шлюза десантник, с которым он, проходя, встретился взглядом. Ледяной взгляд словно отражал застывшую душу. Почти мёртвую, без надежды и веры в будущее. В которой ещё слабо теплился только огонёк надежды на месть, а надежда выжить их давно покинула. Но самым удивительным выглядел свесившийся через ворот старый, окислившийся серебряный крестик, покачивавшийся и скребущий по плексигласу прозрачного забрала. Словно безмолвный символ потерянной надежды, бессмысленность которого давно понятна, но отбросить который просто рука не поднимается.
        Рубка управления, как и всё вокруг, оказалась совсем крохотной, а приборная панель выглядела немного анахронизмом. Они уселись, пристегнулись ремнями, а затем начали проверку систем - приборы, хоть и несколько устаревшие, были знакомы: в Империи всегда конструировали технику так, чтобы было можно управлять ей при минимальных навыках.
        Прямо перед стартом космического корабля, когда объявляется пятиминутная готовность, у Анатолия всегда возникали признаки эмоционального напряжения, проявляющиеся в учащённом сердцебиении. В самый первый раз когда-то он, впрочем, как и все, испугался, смотря на показания датчиков, но врачи объяснили, что это вполне нормально. Ему рассказали, что даже у спокойного и, казалось бы, невозмутимого первого космонавта планеты в момент старта 12 апреля 1961 года частота пульса возросла до 180 ударов в минуту. Как тот мог оставаться спокойным в такой ситуации - для Толи оставалось загадкой по сей день. Правда, с опытом пришло понимание, что так говорят всем новичкам, чтобы успокоить и отвлечь от неизбежного. Всё происходило, как и десятки раз на тренажёрах до того и три раза в реальности за его жизнь.
        Они должны были стартовать последними - тех, кто имел хорошие навыки управления космическими аппаратами, осталось не так уж много, и их шаттл решили отправить в последний момент, найдя на роль пилотов старого израненного отставника и его - неожиданно восставшего из мёртвых. Судя по всему, больше никто из их орбитальной группировки не спасся.
        Полковник, проверив в очередной раз системы древнего шаттла, с радостью даже, как показалось капитану, заёрзал в ложементе, устраиваясь поудобнее.
        - А вы до этого где служили? - поинтересовался Анатолий. - Ведь после серьёзного ранения списывают подчистую…
        - В наши времена списывают только сразу на кладбище, как сейчас… - Полковник, как бы извиняясь, похлопал тяжёлой перчаткой по плечу Анатолия. - Ты уж не серчай, парень, мне себя не жалко. Вас жалко, молодых, их вон… - Он мотнул головой в сторону десантного отсека. - Шанс всегда есть - на него уповать и будем, а ещё на вашу молодость и мой опыт, - опять весело зарокотал его смех в ларингофоне. Напарник помолчал и продолжил уже серьёзно: - А служил я до этого на самой последней линии нашей обороны, а точнее сказать возмездия. Ты о системе «Рука из гроба» слышал?
        Толя неуверенно кивнул. Полковник, правильно истолковав его ответ, продолжил:
        - Секрета в этом никакого нет, да и знают о том многие. Это система управления ракетными войсками. В документах она у нас именуется «Периметр», а неофициально «Мёртвая рука» или «Рука из гроба». Система создана с помощью таких технических средств и программного обеспечения, чтобы позволить нам в любых условиях, даже самых неблагоприятных, довести приказ о пуске ракет непосредственно до стартовых команд. По замыслу создателей, ещё той первой развалившейся империи, «Периметр» мог производить подготовку и запуск ракет даже в том случае, если бы все погибли и отдавать приказ было бы уже некому. Так сказать, наш последний козырь, к использованию которого мы уже вплотную подходили пару раз.
        - Потоп и кровавое десятилетие после?!
        - Да и не только. Многие, и не один раз, пытались исключить нас из игры, но как видишь, мы ещё живы. Техников туда набирают только проверенных. Работы хватает всегда. Например, система предполагала регулярный сбор и обработку гигантского объёма сведений. От всевозможных датчиков поступала самая разная информация, ну и тому подобное. Например, о состоянии линий связи с вышестоящим командным пунктом: есть связь - нет связи. О радиационной обстановке на прилегающей местности: нормальный уровень радиации - повышенный уровень радиации. О наличии на стартовой позиции людей: есть люди - нет людей. О зарегистрированных ядерных взрывах и так далее и тому подобное. Но сам понимаешь, сейчас и ядерные взрывы, и радиационный фон - всего хватает. Балуются все, кому не лень, тактическими погремушками. Потому, правда, половину отключили, сосредоточившись на основных параметрах. Как шутил мой товарищ - когда тараканы подохнут, тогда мы шарик в шлак сожжём. Чтоб, так сказать, все следы преступлений человеческих скрыть. Стыдно хоть не будет, что до такого докатились.
        - Да куда уж нам дальше катиться-то?! - проверяя повторно системы, отозвался капитан. - У нас на орбите вон несколько месяцев воздушные фильтры доставить не могли. Воняло, как в уборной…
        - Вот видишь, а мы всё последнее на защитные системы тратили. Склады военные огромные, да и они полупустые уже. Да ещё там искинов целый пучок, а они капризные, хоть и нужные. Так что система обладает способностью анализировать изменения военной и политической обстановки в мире, оценивать команды, поступавшие за определённый период времени, и на этом основании могла сделать вывод, что в мире что-то не так. Когда система поймёт, что пришло её время, она активизируется и запустит команду подготовки к старту ракет. А мы как бы помогали ей в этом, чтоб ненароком не ошиблась.
        Его прервал слышимый даже сквозь корпус их корабля рёв стартовавшего с соседней направляющей ракеты, и оба, как по команде, повернули лица к узким смотровым иллюминаторам рубки. Видно в них было немного - только расползшийся после старта дым, окутавший всю платформу. Полковник, бросив взгляд на экран бортового компьютера, сказал:
        - Первый с нашей платформы пошёл! - и чему-то улыбнувшись, посмотрел сквозь забрало на напарника, добавил: - Забыл тебе сказать, что стартуем двойками - по одному с каждой платформы. Мы в последней паре.
        За первым запуском прошли с интервалами всего в пару минут ещё два запуска. Направляющая соседней ракеты с оседлавшим её шаттлом находилась как раз перед смотровыми щелями их рубки.
        Вот пришла и очередь соседей. Ракета окуталась дымом и медленно стала подниматься, словно паря на струе красного пламени. Каждый старт по-своему завораживает и остаётся в памяти, не важно, сколько ты наблюдал их в своей жизни или принимал непосредственное участие. Этот же, возможно последний для всех них, словно замер. И они заворожённо наблюдали за начавшимся полётом соседнего корабля. Тот приподнялся и начал подниматься, удаляясь. Первым заметил что-то неладное полковник и, выругавшись, принялся вызывать центр управления полётами по внешней связи. Толку с этого было мало, но надо же что-то делать. Теперь и Анатолий увидел причину беспокойства напарника - один из двигателей вспыхивал частыми вспышками, словно тухнущий факел. Через несколько секунд и два расположенных рядом с ним перестали работать, а корпус выше них почернел, превратившись в тёмное пятно на белом корпусе ракеты. Сам же модуль явно стал терять высоту, к тому же начал валиться набок. Прямо перед их глазами полёт перестал быть управляемым, и ракета гигантской пылающей тенью упала на один из стоявших в отдалении кораблей конвоя. На
поверхности гладкого как стекло моря взметнулся громадный гриб взрыва, скрывший корпус корабля. Поверхность воды зарябила, как будто треснув от взрыва полных танков рухнувшей ракеты. Огненная шапка быстро спала, оставив на поверхности лишь небольшие, горящие дымным пламенем обломки. В гробовой тишине голос полковника ударил, словно раскат грома:
        - Как корова языком слизала ударный ракетный эсминец, - и тише добавил: - Но лучше их, чем нас! Покойтесь с миром, ребята. Вера в будущее, кровь и шрамы - вот из чего мы все сделаны. Мы выдержим и отомстим, не впервой!
        Порхнувшие в разные стороны корабли начали сползаться на место катастрофы. Хотя найти выживших после такого взрыва было мало нереально, но для предписаний действий в чрезвычайных ситуациях логика чужда. Главное успокоить свою совесть или надеяться на чудо.
        Отсчёт до их старта никто и не подумал отменять. Старые и проверенные на скорую руку реанимационные мероприятия не могли на сто процентов дать гарантию полной исправности кораблей. Как не было её, впрочем, и в более благополучные для космонавтики времена. «Зажигание!» - и почти тотчас всё вокруг вздохнуло, а затем заходило ходуном, как будто просыпаясь. Неожиданно воздух уплотнился и придавил барабанные перепонки, словно они попали в камеру с избыточным давлением или нырнули на глубину. Все органы чувств стали воспринимать начало старта, и, прежде всего, глаза. В темноте, сквозь узкие бойницы иллюминаторов, появилась сначала белая вспышка, а затем её сменил образовавшийся ярко-алый ореол, который стал светлеть, превращаясь в гамму радужных красок. Они стартовали: рёв где-то в корме поглотил всё вокруг, а постоянно усиливающееся ускорение вдавило тела в противоперегрузочные кресла, впечатав ненужные мысли в дальние уголки мозга. Больше от них ничего не зависело.
        Осталось только наблюдать, как постепенно атмосфера истончалась, растрачивая своё голубое сияние, и они неотвратимо приближались к темнеющему вакууму. Анатолий автоматически отчитывался в ларингофон: «26-я секунда - системы работают нормально… 48-я секунда - системы работают нормально… Выведение идёт нормально и устойчиво…» И тут, вспомнив о приказе радиомолчания, чертыхнулся. Правда, тут же остыл, увидев, что тумблер связи стоит на «ВЫКЛ», а его напарник понимающе взглянул на него и поднял кверху палец: всё в порядке, полковник обо всём позаботился.
        Вскоре они поднялись на геоцентрическую орбиту, где ждали поднявшиеся ранее шаттлы, пять штук. Связь была запрещена - радиомолчание. Хотя толку от него при таком противнике, разобравшем за считанные минуты всю их совместную с союзниками орбитальную группировку, вряд ли могло быть много.
        Анатолий спросил полковника:
        - Где ещё один? Нас же семь должно быть!
        - Не смог выйти на орбиту - провалился с пятнадцати камэ назад. Шесть скорлупок осталось. Я по радару видел. Он хоть и пассивный, но картинку даёт осязаемую.
        Они перегруппировались в растянувшуюся на несколько километров цепочку. Противник находился в тени планеты, скученно передвигаясь всем своим флотом. Эта его странность в перемещении на орбите, видимо, и вынудила штаб попытаться провернуть столь неадекватную операцию, отдававшую всё больше каким-то отчаянием и надеждой, ни на чём в принципе не зиждившейся. Ожидание тянулось, словно горькая патока - дурно пить и жалко бросить. От тягостного ожидания атаки их внезапно оторвал неуклюже влезший в пилотскую рубку десантник. Он плохо передвигался в невесомости, постоянно ударяясь головой о гипотетический потолок, на который он и сейчас пытался ориентироваться, цепляясь руками за многочисленные петельчатые скобы и задевая, за что попало, стволом пристёгнутой винтовки.
        Капитан с полковником разом повернулись. Молодой парень с тёмными мешками под глазами и с исцарапанным лицом под покрывшимся испариной забралом старого ремонтного скафандра. Внутренняя связь, к счастью, работала, и им не пришлось в тесноте прислонять разномастные скафандры шлемами друг к другу, чтоб поговорить:
        - Там с товарищем моим что-то. Помоги, командир, - обратился он к седому полковнику, которого принял за главного.
        - Ты чего отстегнулся, казачок?! Нам с минуты на минуту стартовать команду дадут. Тебя тогда с кормовой переборки соскребать придётся.
        - Посмотрите - будьте людьми, - неожиданно жёстко сказал парень. - Он дышать не может. Пацан молодой совсем. Я с ним ещё у «чёрных» в плену был, и брата там его убили…
        Толя перебил открывшего было рот полковника:
        - Я схожу, Иваныч! Пара минут у нас есть, - сказал Толя отстёгиваясь. - Если что, действуй без меня.
        Он поплыл в полумраке дежёрного освещения сквозь строй висящих на ремнях десантников, отталкиваясь от торчащих рук, ног и стволов оружия. Они пробрались почти до самого конца отсека, там на «стене» висел десантник - руки и ноги медленно плавали, прозрачный шлем упал на грудь мягкого скафандра.
        - Вот он. Опять сознание потерял. Дышать не мог и во время старта всё отключался. - Парень приподнял голову своего друга. - Яшка…
        Под запотевшим пластиком в тусклом свете, вместо лица шевелилась тёмная масса. Медленно перетекавшая словно желе, подчиняющееся силе Кориолиса. Десантник испугался, начал трясти своего друга и принялся отстёгивать забрало шлема. Капитан вцепился в его руки, предварительно уперев ноги, чтоб не потерять точки опоры. Десантник попытался вырваться, а ему на помощь уже начали отстёгиваться остальные. Прижав десантника к телу его друга, он крикнул, включив переговорщик так, чтоб его все слышали:
        - Он уже мёртв. Задохнулся. Тошнота в состоянии невесомости у неподготовленных… - он замялся, - космонавтов к такому приводит. Липкая масса, оставаясь во рту и носовой полости, не даёт дышать, а убрать её невозможно, так что ты умираешь. Если отстегнём шлем, то всё разлетится по отсеку и залепит вам, да и нам, весь обзор. А вам ещё в бой идти, если повезёт.
        Он отпустил приведшего его сюда десантника:
        - Извини. Ничем не могу помочь твоему другу. Как тебя зовут?
        - Сашка.
        - Меня Анатолий. Я вас на Острове прикрывал с орбиты. Жаль, что так вышло, что не смогли отбиться в этот раз. Удачи нам всем! Удача нам всем очень понадобится.
        Он развернулся и поплыл назад по отсеку под угрюмо сосредоточенными взглядами десанта.
        Вернувшись назад в рубку, он молча пристегнулся и уставился окаменевшим взглядом куда-то в глубину мёртвого, равнодушно мерцающего звёздным светом космоса. Полковник хмуро смотрел на него некоторое время, а затем тихо спросил:
        - Как там?
        Толя равнодушно, не отрывая взгляда от осязаемо холодного пространства за бортом, ответил:
        - Преставился казачок! Молодой пацан совсем. Задохнулся, потому что им даже основных инструкций не давали. А скафандры у них старые, аварийные, в наших-то шлемах есть специальная продувка, а у них нет. Вот ему этого-то и не хватило. Задохнулся, а мог бы жить дальше. - И помолчав, добавил: - Я их с орбиты больше года прикрывал от Халифата, и вот где встретились…
        Полковник треснул его перчаткой по забралу, заорал:
        - Ты чего сопли развесил?! Я, что ли, шаттл поведу со своей раскрошенной рукой? Соберись, ты! У нас одна надежда, как-то из этого выбраться. Ты их с орбиты охранял, вот и сейчас давай доведи дело до конца, а они тебя тоже не подведут. Пока тебя не было, передали готовиться к атаке. Их флот что-то над Дальним Востоком завис на геосинхронной орбите, а теперь вот вновь тронулись с места.
        - Мы значительно ниже их. Как будем атаковать, они сказали? Огневые возможности их кораблей я видел воочию.
        - Сказали, наши с низу атакуют их и поставят помехи. - Он невесело улыбнулся. - Вы тоже, небось, их тогда ставили?! - Толя угрюмо кивнул в ответ. Полковник продолжил: - Затем мы на полной тяге выходим к ним, с нашей низкой орбиты, по гомановской траектории, и там уж действуем по обстоятельствам. Бортовое оружие у нас курам на смех: противоракеты, управляемые против малых целей, и всё. Так что сближаться и высаживать десант наш единственный шанс…
        Его прервал пискнувший сигнал о появлении противника. Анатолий потянулся к переключателю для внутрикорабельной связи:
        - Надо десанту скомандовать, чтоб готовились, - ответил он на вопрошающий взгляд полковника.
        - Лучше пусть в неведении поживут ещё пару минут, - глухо сказал тот ему.
        Ещё через несколько секунд из светлеющего серпа планетарной атмосферы в черноту космоса стали выплывать многочисленные сверкающие под солнечным светом точки. Их было много - значительно больше, чем видел он тогда, перед первым боем на экранах орбитальной платформы. Большие корабли куда-то исчезли, хотя нет, он поправил себя, несколько всё так же шли перед россыпью точек, всплыв огромными сверкающими каплями над горизонтом. Их стало намного меньше, но россыпь малых судов впечатляла.
        Увидев количество всплывающих из-за горизонта противников, полковник грязно выругался.
        - Мать твою, сколько их?.. - пробормотал он.
        - На всех хватит. Атакуем один из больших кораблей, - ответил ему бесцветным голосом капитан.
        Он уже погрузился в предстоящий бой, отключив все мешающие чувства. Их редкая цепочка шаттлов разошлась, растянувшись в линию, и как только из глубины атмосферы стали появляться многочисленные искорки ракет, они все вместе рванулись вперёд, выпустив громадные языки огня из дюз. Экономить топливо им не требовалось нужно - шанс на возвращение на Землю живыми, а не в виде сгоревших в атмосфере обломков, выглядел исчезающие малым.
        Ускорение вновь прижало к креслам, а перед ними весь, мгновение до того безмятежный, космос взорвался ядерными взрывами, режущими глаза даже сквозь опущенные фильтры. Ракеты с Земли шли потоком, испятнав всё пространство впереди фонящим фейерверком. Полковник резким движением отключил на пульте датчик радиационного контроля, сказав:
        - Лучше нам с тобой не знать, сколько рентген наши с тобой бренные тела сейчас словят.
        Анатолий помолчал, и через несколько секунд, оторвавшись от изучения показаний приборов, српосил:
        - Как будем подходить к ним? Я так понимаю, без связи с другими, каждый стратегию для себя сам выдумывает?! Меня хоть старшим и назначили, но у тебя опыта поболее, наверное…
        - Ты прав! Я так думаю, подойдём на расстояние залпа к большой тушке - выпустим ракеты, чем больше, тем лучше, и сразу подныриваем под него и цепляемся десантными захватами. А как получится, посмотрим…
        Толя кивнул соглашаясь. Больше им с полковником поговорить времени не дали. Впереди них всё ещё вспухали вспышки ядерных взрывов, а всё пространство забили какие-то обломк, создающими невообразимые помехи на экране пассивного радара. Видимо, с Земли, кроме ядерных подарков, на орбиту забросили и какие-то устройства для ухудшения обнаружения десанта. Поможет ли это, они прямо сейчас и выяснят.
        Прямо перед ними из облака ядерной плазмы, только что рванувшей боеголовки, выполз корпус громадного корабля. Среагировать первым, несмотря на его покалеченную руку, успел полковник - ракеты выпрыгнули вперёд и, оставив короткие следы сгоревших топливных элементов, ударили в громадный корпус. Первые взрывы расцвели яркими цветами, и внезапно тот стал ломаться, комкаться, а из-под него вылетал острый и хищный корпус странного корабля, а пространства для манёвра, как они рассчитывали, не осталось.
        Так же, как и они, хотел поступить и ещё один шаттл, уже подныривавший под огромный корабль. Он успел выпустить несколько ракет, но те, как заметил капитан, разорвались невдалеке от корпуса, нарвавшись на мелькнувшие точки противоракет. В следующее мгновенье хищный корабль протаранил шаттл, словно проглотив его своим узким вытянутым корпусом, и открыл огонь по оставшимся кораблям. Корпус корабля прямо перед ними всё продолжал съёживаться, словно пробитый воздушный шар, и, перехватив управление, полковник повёл шаттл прямо вперёд. Позади гибли их товарищи, уже наплевав на радиомолчание, пытавшиеся скоординировать атаку, быстро перешедшую в оборону, а затем и в простое избиение.
        Из струящегося, словно водная поверхность, корпуса в них ударили струи трассирующего огня, и носовые пилотские иллюминаторы брызнули разбитыми панелями, засыпав мелкой крошкой осколков всю кабину управления. Корпус мелко задрожал, и тут же взвыла аварийная сирена. Звук её почти сразу же пропал с улетучившейся в пробоины воздушной смесью - смерть в вакууме беззвучна.
        Толя успел дать тягу на двигатели и вдавил гашетку казавшейся бесполезной автоматической пушки, стараясь нанести как можно больший урон противнику. Они ударили в струящийся корпус перед собой. И ничего не произошло. Их шаттл качнуло, что-то громко треснуло внутри, и они оказались вновь в свободном пространстве, среди десятков или даже сотен кораблей чужих. Анатолий, ругнувшись, вывернул штурвал, и их шаттл, полыхнув пламенем маневровых двигателей, завис возле разваливавшейся на глазах конструкции, раньше бывшей громадным кораблём.
        Бой ещё не закончился, и нечастые вспышки всё ещё кидали всполохи теней на съёжившийся корпус атакованного ими корабля. Толя заметил, что сквозь разрывы в тканевидной поверхности кое-где проступают нечастые элементы жёстких конструкций, скрученных и торчавших рваными кусками металла сквозь изорванный верхний слой. Почти тут же он заметил двигатель, прожёгший огромную дыру во всё том же тканевидном корпусе. Теперь всё стало ясно - большие корабли были своего рода приманкой и одновременно защитой для флота интервентов. Пока атакующие впустую тратили на них боезапас, другие корабли могли атаковать их, что и успешно делали, используя преимущества своего положения.
        - Похоже, мы пробились, а всем нашим каюк… - сказал он в переговорник полковнику, но то не ответил.
        Обернувшись, Анатолий застыл - на месте второго пилотского кресла была кровавая груда мяса, изрешечённого, разорванного до неузнаваемости, перемешанного с раскуроченной панелью управления. Тело полковника невозможно было опознать. Голова исчезла, а одна из оторванных рук на его глазах, медленно кружась, пролетела через отверстие и исчезла в черноте космоса. Из рваных остатков комбинезона торчали белые осколки раздроблённых костей и словно отпочковывались красные шарики крови, которыми наполнялась кабина. Они понемногу стали расплываться, улетать наружу сквозь изрешечённый пробоинами корпус, а те, что остались, стали распределяться по поверхности внутренних помещений.
        Толя сглотнул подкативший к горлу комок. Полковника он знал всего несколько часов, но он был настоящим, таким, как и подобало быть человеку и офицеру. Будет ещё хуже, если он погиб зря, как и те ребята, пилоты и десант, которых расстреляли только что.
        - Покойся с миром, Иваныч, а я попробую довести наше дело до конца, прошептал Толя.
        Корпус повреждённого корабля-приманки пошёл волнами, захлестнув их шаттл и тем самым совершенно скрыв их от проходящего сверху основного флота. Несколько малых кораблей отделились от строя и направились к ним. Анатолий, не дыша, ждал завершающей атаки, но её не последовало - корабли противника направились к противоположной, наиболее повреждённой части, пройдя буквально в нескольких сотнях метров от них. Стало заметно, что это не боевые корабли - множество манипуляторов и уродливые корпуса, снабжённые непонятными приспособлениями, однозначно указывали на их ремонтное предназначение. Капитан подумал, что при желании он мог бы даже догадаться, для чего нужны все эти мачты и манипуляторы. Да и тупой нос наверняка предназначен для буксировки более крупных кораблей.
        Эскадра чужаков проплывала прямо над ними, скрываясь за корпусом разбитого полого корабля-приманки от огня с поверхности. Немного дальше ещё несколько таких же громадных кораблей прикрывали проход эскадры. Правда, и те настоящие корабли, что сейчас проходили опасный район орбиты под прикрытием своих пустых собратьев, были по сравнению с их шаттлом, да и с орбитальной платформой, на которой он служил, просто великанами. С поверхности начали опять стрелять - вспышки ядерных взрывов просто разорвали в клочья одного великана, не оставив от него и следа. С оставшихся нетронутыми кораблей ответили, но как-то невнятно, просто несколько светящихся белым светом копий лазерного пламени исчезли в атмосфере, казалось, не причинив никакого видимого вреда пусковым установкам на поверхности - ракеты так и продолжали всплывать из дымки атмосферы. Вскоре и кораблю, возле которого они спрятались, досталось: он вздрогнул от взрыва и в сторону проходящих судов полетели оторванные обломки и куски обшивки. Да и сам громадный корпус получил дополнительный импульс ускорения.
        Действуя по какому-то наитию, Анатолий врубил тягу двигателей, маневрируя среди обломков, и всплыл к днищу одного из проплывающих над ними более мелких кораблей. Когда до врага оставалась сотня метров, он выстрелил магнитно-гидравлические болванки захватов. Спецы на Земле оказались правы - захваты плотно прицепились к корпусу, и за пару секунд шаттл подтащило туда же тросами. Через обшивку послышался скрежет металла о металл, и корабли оказались плотно принайтованы друг к другу.
        Отстегнув ремни, Анатолий всплыл над креслом, окинул взглядом разбитую рубку и тело полковника. Этот шаттл уже никуда больше не полетит - оставшиеся исправными датчики мигали предупреждающими красными сигналами. Топливо стало где-то просачиваться, и даже вернуться на низкую орбиту им было просто нечем.
        В тесноте десантного отсека царила бестолковая суета - островники, конечно, не успели освоиться в невесомости. Всё свободное пространство заполнили отстегнувшиеся десантники, ещё пару дней назад составлявшие основы сил самообороны Войска Тмутараканской республики.
        Где-то в переходнике рванули заряды, пробивавшие им путь внутрь корабля чужих, и тут же мощный воздушный поток сбил всех с ног. Но воздушная волна быстро истощилась, видимо сработали системы защиты и закупорили потерявший герметизацию отсек или воздух весь вышел. Десантники рванулись вперёд, постепенно освобождая пространство грузового отсека.
        Капитан последовал за ними. Сразу же бросилось в глаза, что около десятка покачивающихся с правого борта измочаленных тел, так и висевших там, где их, как и Толиного напарника, застала смерть. Их достали чем-то скорострельным - всю правую сторону испятнали небольшие, частые отверстия. Всё нутро отсека испятнали снующие кругом шарики чёрной, от света ламп аварийного освещения, крови. Окровавленные тела медленно двигались, шевеля обрубками рук и ног, разбитыми головами, и ему показалось, что они всё ещё живы. Волосы под промокшей насквозь шапочкой зашевелились, а тело начало трясти от хлынувшего избытка адреналина. Только усилием воли удалось отогнать от себя бесполезное на данный момент чувство страха. Он отстегнул от одного из изуродованных трупов штурмовую винтовку и простой, старый подсумок с магазинами и гранатами. Старый потёртый кожаный подсумок смотрелся в творящемся вокруг кровавом аду совершенно ирреально, но это почему-то придало ему уверенности в своих силах. Он словно дал понять, какой мир вокруг, а это очень важно усвоить в нужный момент времени. Очень важно понять, насколько огромен
на самом деле мир вокруг, настолько же беспощадный к себе самому и ошибкам тех, кто его населяет.
        Возле шлюза взгляд упал на ремонтный пневмопистолет, и он прихватил и его с собой. Капитан беззвучно передёрнул затвор и последовал за десантом в темноту изодранного осколками переходного шлюза.
        Глава 13
        Сашка отлично усвоил за свой короткий век, что как только он переставал следовать интуициям и начинал действовать сообразно логике, то тут же попадал в неприятности. Сейчас же всё вокруг не поддавалось никакой логике - они каким-то чудом сумели добраться до корпуса корабля, который им придётся брать на абордаж, да ещё в невесомости, какая уж тут логика! Так что осталось только слепо следовать интуициям.
        Кроме его знакомого по концлагерю «чёрных» паренька, погибло чуть ли не четверть всех остальных, когда по корпусу их шаттла прошлось что-то очень схожее с бесшумным и незаметным дыроколом. Он даже не успел заметить, как это произошло: просто в одно мгновение половина стены напротив превратилась в мелкое решето вместе с находившимися там людьми, и всё пространство заполнили сгустки крови - всё как и предсказывал тот молодой пилот, когда осматривал Яшку. Последние капли жизни его погибших побратимов, растекающиеся по забралу его скафандра. В силу молитв Сашка никогда не верил, но тут принялся повторять давно забытые слова, и молился до того самого момента, как они с ощутимым скрежетом не пристали к чужому кораблю.
        Десантники, как по команде стали отстёгиваться. Сашка, оказавшийся в самом начале отсека возле шлюза, с двумя другими островниками начали неуклюже продвигаться к шлюзовой трубе, но здоровый, словно медведь, капрал с западного берега Острова притормозил их и протиснулся вперед устанавливать пробивающие заряды. Десантники притормозили за углом переходного рукава, и не зря - после взрыва осколки посекли всю противоположную стену, хотя заряд и был направленным. Из пробитого отверстия внутрь рванул поток воздуха, такой плотный, что всех сбило в одну плотную массу. К счастью, поток быстро иссяк, и десантники рванули вперёд.
        Пробитое отверстие оказалось неровным с острыми краями во втором очень толстом слое обшивки. Кое-как протиснувшись, стараясь не порвать скафандры, Сашка, а затем и громадный капрал сразу рассредоточились в тёмном помещении. Включили нашлемные фонари и огляделись, одновременно в случае чего пытаясь прикрыть протискивающихся товарищей.
        Они попали в небольшой зал, очевидно - склад, уставленный закутанными в брезент вполне земного вида машинами, ящиками и коробками, разложенными на стеллажах. Некоторые машины были расчехлены, и Сашка с удивлением узнал в них те самые, на которых пленных забирали из лагеря «Копий Аллаха», а ещё внезапно обнаружил, что вновь уверенно стоит на полу. Он даже топнул несколько раз по металлическому покрытию, проверяя, не улетит ли словно пушинка вверх. Все десантники протиснулись внутрь - последним через пролом пролез тот самый пилот, которого он просил помочь пацану с Сивашского коша. Он тащил с собой винтовку и ремонтный пневмопистолет из ремкомплекта, расположенного возле шлюза. Внутрикорабельная связь здесь не работала, и им приходилось общаться знаками. И тут у него на маленькой панельке внутри шлема заполыхали красные сполохи, а стрелка давления дыхательной смеси стремительно поползла вниз. Выскочив из-за укрытия, он заметался, ища прореху, к нему подскочили ещё несколько островников, стараясь помочь, а оставшиеся рассредоточивались по складу. Порез вскоре нашли, и не один - рукав и коленный
шарнир были пропороты и сильно травили воздух. Видимо, спешное пролезание через абордажное отверстие оставило ему эти отметины. Ремонтного пластыря не было, а попытки как-то прикрыть отверстия большого эффекта не давали. К тому же ещё несколько человек, так же как и он, пробили костюмы - скафандрами их язык не поворачивался назвать. Потеряв ещё половину людей, десант был явно обречён в любом случае.
        Тут принялся действовать пилот. Сашка не расслышал его имя во время их разговора, запомнил только, что он их прикрывал с орбиты на той самой платформе, висевшей, словно счастливая звезда, над Островом. Взяв себе на помощь нескольких десантников, он сдёрнул брезент с одной из машин и принялся прибивать его из своего пневмопистолета к пробитой при абордаже переборке, а затем поливать стыки из взятого аварийного пенотушителя, напылявшего на стены уродливые белые потёки. Закончив, он о чём-то переговорил с подбежавшим капралом, и все укрылись и вцепились кто во что мог. Пилот подбежал к Сашке и ободряюще улыбнулся, показав на металлическую конструкцию стеллажей, за которую и вцепился. Сашка сделал то же, но воздуха стало мало, и он дышал мелкими частыми глотками, уши заложило, сознание уходило. Всё же он услышал ещё один взрыв, скорее почувствовал его - всё вокруг задрожало, и удар ворвавшейся воздушной волны чуть на бросил их на пол, и дальше Сашка перестал соображать.
        Очнулся он от ударов по щекам - очень чувствительных. Над ним высился пилот в скафандре, улыбаясь через открытое забрало, а того подобия скафандра, что носил Сашка, на нём уже не было и в помине. Правда, как ни странно, он ещё был жив и даже мог дышать. Вот только в воздухе чувствовался какой-то словно химический запах.
        Пилот сказал:
        - Вставай, казачок, вперёд надо идти! Сделаем всё за всех тех, кто полёг.
        Взрыв высадил закрытую гермодверь, и туда в нутро вражеского корабля уже проходили освободившиеся от скафандров десантники. Сашка оглянулся - его скафандр раскромсанными тряпками валялся рядом. Кое-как залатанная пилотом переборка, сквозь которую они попали внутрь, теперь топорщилась, выгибаясь под давлением воздуха наружу. Пока брезент, усиленные герметизирующей пеной, ещё держался, но стоило поспешить.
        Поднявшись, Александр перво-наперво нашёл свою винтовку и подсумки с патронами и спросил пилота:
        - А ты почему не снимаешь это с себя? - Он ткнул в скафандр пилота, ещё более громоздкий, чем те, которые выдали десанту. - Воздух вроде ж есть. Дышать можно.
        Тот отмахнулся и пошёл за остальными:
        - Инструкции, вбитые в кору головного мозга, и обычная предосторожность.
        За взорванной переборкой их встретил длинный извивающийся коридор, в котором то и дело попадались закрытые с массивными гермозажимами двери. Островники осторожно крались вперёд, прижимаясь к стенам. На две группы делиться не стали - как сообщил ему пилот, решили идти всем небольшим оставшимся личным составов к центру корабля. Где-то там должен был находиться центр управления, а это означало возможность добыть какую-либо информацию, и уже потом думать, что делать дальше.
        Перед ними возле самого изгиба мелькнули тёмные тени и сразу же загрохотали выстрелы, засверкав на стенах частыми вспышками. Они все бросились вперёд, но за резким изгибом никого не оказалось - только несколько кровавых пятен.
        Внезапно впереди идущие начали без звука падать на пол. Сашка успел посмотреть на пилота, замершего с побелевшим под забралом лицом, перед тем как упасть замертво. Газ из вентиляционных отверстий расползался, словно утренний туман на Черноморском побережье. Пружинящее покрытие пола приняло его в свои объятия, давая покой и спокойствие, освобождая от выбора, который он сделал по своей воле. А умереть или получить новую жизнь - это уже зависело не от него.
        Глава 14
        Анатолий, оставшись один, крался вдоль пустынного коридора. Он проверил - островники вроде бы дышали, значит, были живы, но полностью отключились под воздействием неизвестного газа, и как капитан ни пробовал поднять кого-либо - успехом это не увенчалось.
        Впереди в тоннеле снова появились какие-то тени, и он поспешил отступить к помещению склада, откуда они начали движение. Вернувшись туда, он задумался. Пока его никто не преследовал, но что делать дальше? Возвращаться на корабль не имело смысла - шатл не пригоден к обратному полёту, и Анатолий решил пройти в другую сторону коридора. Вскоре он оказался перед перекрёстком, таким же безмолвным, как и все вокруг, и двинулся влево, просто исходя из того, что так ему удобнее будет стрелять в изогнутом тоннеле, не выставляясь полностью.
        Ещё через несколько шагов тоннель неожиданно изогнулся под девяносто градусов, и капитан нос к носу столкнулся с четырьмя одетыми в странного вида серую униформу. Они стояли возле полуоткрытой створки очередных шлюзовых ворот, доставая и складывая штабелями какие-то длинные, обёрнутые материей предметы. На секунду Анатолий опешил - встретить тут хоть и странно одетых, но явно людей он совсем не ожидал. Один из них, быстро отойдя от неожиданности, вскинул ствол короткого оружия, висевшего на плечевом ремне, но капитан оказался проворнее, и первым открыл огонь. Пули продырявили стоявших перед ним людей - старый добрый АК действовал, как всегда и везде, безотказно. Противники повалились на пол у обильно забрызгавшихся кровью ворот и стены. Эхо от гулких, словно удары молотка по железу, выстрелов прокатилось по тоннелю.
        Один из упавших пошевелился и застонал. Анатолий подошёл поближе и, не отводя ствол, откинул подальше его оружие. Незнакомец был ранен в плечо и грудь - пули пробили его куртку, кровавая пена выступила на губах.
        Внезапно в глубине извивающегося коридора возникло какое-то движение, и Толя, схватив за ворот раненого, потащил его в открытое помещение, из которого чужак со своими теперь уже мёртвыми товарищами выносил какие-то предметы, слишком уж напоминающие самые обыкновенные носилки.
        В скафандре давно уже мигал индикатор подачи кислорода - запас воздуха заканчивался, и, Анатолий открыл забрало шлема, Всё равно деваться было некуда. Собственно, его пленник был без каких-то дыхательных приборов, значит, газа в этом помещении пока не было.
        Помещение оказалось небольшим, с четырьмя круглыми люками на противоположной стороне и стеллажами с явно медицинским оборудованием внутри. Об этом говорил и очень знакомый красный крест, нанесённый на двери рядом с ещё каким-то символом. Затащив раненого внутрь, капитан выглянул в тоннель, сразу заметил осторожно крадущиеся у стен тени и открыл огонь. Кто-то упал, вскрикнув, в ответ по Анатолию стали тоже стрелять, и в приоткрытые ворота ударило несколько взвизгнувших при рикошете пуль.
        В туннеле послышались громкие команды на незнакомом певучем языке, и стрельба прекратилась. Оглянувшись на пленника, он увидел, что тот, привалившись к стене, разговаривает по некому подобию планшетника, закреплённого на предплечье. Капитан кинулся к раненому и разбил прибор прикладом, а чужак зашипел от боли и повалился на пол. Не теряя ни секунды, Анатолий вновь бросился ко входу и, выглянув, остолбенел - к нему шёл, показывая пустые руки, его вроде бы погибший напарник Тимоха в такой же, как и раненый пленный, серой форме. Он улыбался Толе и что-то говорил, но капитан уже захлопывал люки и с ожесточением завинчивал аварийные вентили на нём. Всё внутри чужого корабля выглядело до боли знакомым: техника, оборудование, да и люди, как оказалось, тоже.
        Анатолий без сил привалился к стене и выдохнул:
        - Как же так, пробормотал он. - Тимофей - предатель? Не может быть…
        - Скорее патриот, - неожиданно на чистом русском подал голос раненый серый чужак. - И ты к нему тоже можешь присоединиться.
        Пилот яростно замотал головой, что, впрочем, нисколечко не удивило серого:
        - Я так и думал. Твой бывший напарник помог нам пройти ваш с бывшими англоамериканцами рубеж обороны и выполнить то, что планировалось. С минимумом потерь с обеих сторон. Он был внедрён давно, вот только договориться с вами было тогда, невозможно. Да и сейчас, как вижу, не просто - у вас свои приоритеты, от которых вы не отступитесь. Да и мы, как бы странно это ни звучало, являемся бывшим вашим проектом, только, к счастью, вышедшим из-под контроля.
        - Кто вы такие и что вам тут вообще надо?! - зло выкрикнул капитан.
        - Нашу форму правления, наверное, правильнее будет назвать социализмом с уклоном в сторону технократии, но имеющей строгую и, возможно, недостижимую цель - сохранение человечества как вида и достижение им новых, высших ступеней социально-технического уровня. Анархический трансгуманизм как таковой и создание постчеловечества, как цель развития нашего социума, если вы вообще можете понять, о чём я говорю. Пока есть государство, власть - не может быть свободы в полной мере. Вот когда все индивидуумы в социуме будут свободны и равноправны согласно вкладу в общество, тогда и не станет государств, в том плане, в котором вы подразумеваете их сейчас. Но это долгий путь и, к сожалению, видимо, бесконечный. Совершенство недостижимо, но зачем тогда жить, если в него не верить?!
        - Чёрт, не надо мне тут лекции читать! - воскликнул Анатолий и саркастически усмехнулся. - Так вы, значит, сверхчеловеки?
        Его собеседник криво усмехнулся в ответ и, сказал, сплюнув на пол кровавую пену:
        - Нет, конечно, хотя смысл в чём-то и является схожим. Может, для тебя это и трудно понять, но мы действуем во благо всех - для этого нас и готовили. Фактом является то, что человек эволюционирует значительно медленнее, чем приспосабливает к своим расширяющимся и усложняющимся потребностям окружающую среду при помощи технологии. Так вот наша цель - это ускорить данный процесс, но не только за счёт технологий, а ещё и за счёт самого человека, т. е. его физических и умственных возможностей. Иначе, что и так уже заметно многим даже у вас - неизбежное вымирание. Вот только мы действуем последовательно, чётко видя впереди себя поставленные цели - вы же реагируете спонтанно, всё время следуя на поводу у быстро меняющейся обстановки. Мы пытаемся отвечать на вопросы, будоражащие умы человечества ещё с незапамятных времён: на вопросы бессмертия и мира без войн. Одна из наших целей - это приближение эпохи идеального мира, в котором люди не будут служить инструментом эволюции, а станут ведущей силой исторической парадигмы.
        - Ни черта не понимаю! - зло рявкнул Анатолий. - Да чем же вы тогда отличаетесь от модифицировавших свой геном османов из Чёрного Халифата?!
        - Многим отличаемся, и в то же время да, мы в чём-то похожи. Наша система стремится к утопическому социализму - правда, и с некоторыми оговорками. Например, к нему можно применить такое понятие в русском языке, как «народоправство», помноженное на эффект трансгуманизма, с помощью которого мы попытались изменить направление нашей ветви земной цивилизации. Человеческие особи могут, если пожелают, выйти за пределы самих себя, и не эпизодически - один индивидуум каким-то способом в одном месте, другой индивидуум - иным способом, - но полностью, как человечество. Нам нужно было имя для этой новой идеи. Возможно, что старое название «трансгуманизм» подойдёт как нельзя лучше: человек остаётся человеком, но при этом трансформирует себя, осознавая новые возможности своей человеческой природы. У нас в Республике традиционные и привычные для вас институты власти отменены. Повсеместно сформированы народные комитеты и народные конгрессы. Наше государство разделено на множество коммун, представляющих собой самоуправляемые и самодостаточные мини-государства в государстве, которое вы, земляне, знали как Красная
Республика. Коммуны обладают всей полнотой власти в своём округе, включая распределение бюджетных средств. Управление коммуной осуществляется первичным народным конгрессом. В народный конгресс входят все жители, члены коммуны. Каждый человек имеет право высказать своё предложение на заседании народного комитета. Каждый участвовал в принятии решений и реализации власти. Государство представляло собой федерацию коммун. Каждый первичный народный конгресс избирал своих представителей в городской народный комитет и Всеобщий Народный Конгресс. Но это всё было давно, хотя общий смысл нашего управления и остался тем же, как и стремления, с которыми мы отправились в путь четыре десятка лет назад.
        - Но у нас вы убиваете мирных граждан. Чужими руками, но по вашей воле…Для чего? Достижение высшей цели и стремлений всё спишет?! Вы всего несколько десятков лет назад покинули Землю и уже считаете, что так сильно изменились и всё вам дозволено…
        - Это с какой точки зрения на это посмотреть - покинули или вернулись. Время очень интересная штука, а метрика Гёделя выкидывает иногда странные коленца, в которых мы ещё и сами плохо разобрались. - Он как-то странно посмотрел на собеседника. - Ведь уже давно все стороны в этой войне «всех против всех» не гнушаются или закрывают глаза, во имя достижения целей, на потери вообще, и мирного населения, в частности. - Он грустно улыбнулся. - Мы внешняя сила, и наше вмешательство, словно булавочный укол, не вызовет каких-либо кардинальных изменений ситуации ни в лучшую сторону, ни в худшую. Будущее у вас всё равно очень туманно. На данном этапе человечество можно сравнить с котом в эксперименте Шрёдингера в его интерпретации на множество миров: представьте себе, что человечество - это кот, который находится в закрытом ящике с названием Земля. Всё происходящее насилие можно сравнить с адской машиной - вашей войной, которая должна быть защищена от прямого вмешательства кота. Ведь человечество уже не один десяток лет не может прекратить своё медленное самоубийство. В том мысленном эксперименте есть внутри
ящика счётчик Гейгера, в котором находится крохотное количество радиоактивного вещества, столь небольшое, что в течение часа может распасться только один атом, но с такой же вероятностью может и не распасться, если же это случится - считывающая трубка разряжается и срабатывает реле, спускающее молот, который разбивает колбочку с синильной кислотой, и кот умирает…
        - И к чему вы это мне рассказываете? Я не понимаю… - устало покачал головой Анатолий.
        - Это и не удивительно. Вы тут давно живёте, словно катясь с горки вниз по накатанной колее, не думая, да что уж там, боясь подумать о том, что случится завтра. Так вот ситуацию эту на Земле можно сравнить, как я уже говорил, с этим экспериментом. И он уже начался - таймер запущен десятилетия, если не века назад, и каков будет исход, зависит уже не от нас с вами. Человечество стоит на данном этапе где-то посередине между понятиями «жив» и «мёртв».
        - Мёртвых нельзя убить ещё раз?! Так вы считаете?! И можно делать всё что пожелаешь во имя высших целей и идеалов?
        - Нет, конечно, и мы не будем больше приоткрывать «крышку ящика», чтобы удостовериться, живо ли ещё человечество или нет. Это всё-таки ваша модель действительности. Какое мы имеем право в неё вмешиваться? - всё так же без страха и как-то равнодушно ответил Ледову пришелец, оказавшийся, по сути, таким же, как и он, землянином.
        - Но вмешались же! - зло бросил в ответ капитан.
        - Только для того, чтобы взять нужное нам для жизнеобеспечения нашей действительности, у которой, в отличие от вашей, возможно, ещё есть будущее.
        - Вы так говорите, как будто вы сами не с Земли и имеете к нам какое-то отдалённое отношение. Вы же колонист с Марса, так? Наверняка вы ещё и родились на Земле, ведь колониям и сорока лет нет. И что же вам понадобилось в нашем разорённом войнами мире? Что такое мы можем ещё дать вам? Регрессирующие остатки технологий? Природные ресурсы? По вашим же словам, у нас нет будущего! Что с нас можно взять? Скажите честно, что просто решаете свои проблемы за наш счёт. Что вам не хватало на вашей Красной планете?
        - Вы давно сталкивались с честностью в вашем мире, особенно на уровне правительств? - вопросом на вопрос ответил тот. - Им правят такие силы, которым даже подобное слово незнакомо. Они так долго манипулировали обществом, строя свои воздушные замки могущества, что теперь в наступившую эпоху кровавого хаоса совершенно потеряли берега. - Он замолчал, лишь бросая пронзительные взгляды на своего собеседника. - Что нам от вас нужно? Если скажу, что спасти вас, то ведь не поверите. Да это и не так, точнее это часть правды. Нам, по большому счёту, нужен лишь генетический материал, чтобы уменьшить «эффект основателя». Генетический дрейф, знаете ли, дело серьёзное. Мы уже переступили порог, за которым осталось ваше человечество. Нашим детям, которые уже больше принадлежат к давшей первые ростки постчеловеческой цивилизации, чуждо многое из того, что для тебя является неотъемлемой частью социальных отношений. В то же время такие, как ты, не смогут понять и десятой доли того, что знают, умеют и чувствуют новые люди, выросшие в странных условиях, видевшие странные и необъяснимые вещи. Каким бы путём ни пошло
дальше человечество, не может всё больше быть сведено к пошлости, комфорту для избранных и возне у пирамиды золотого в прошлом миллиарда - без долгосрочных целей на будущее. За изменения и защиту простого человеческого достоинства можно и пожертвовать жизнями. Пора бы уже начать думать о массах, а не об индивидуумах. Об отдельных личностях, индивидуумах, так сказать, на данный момент думать у вас даже преступно потому, что интересы отдельно взятого человека ничего не значат перед лицом решающейся судьбы всего озлобленного, истекающего кровью и стремительного теряющего остатки знаний человечества. Хорошо это или плохо, покажет только время. Как говорил Ницше почти три века назад: как от обезьяны произошёл человек, так из человека должен произойти сверхчеловек. И этот момент уже настал. Вы же в своём ящике его даже не заметили. И постараюсь ответить на ваши вопросы - всё равно конспирацию уже нет смысла соблюдать, хотя, конечно, трудно понять то, что кажется непостижимым и самим нам, видавшим и пережившим это воочию. Так вот, я родился не на Земле, как, впрочем, и все, кого вы тут видели. И не на Марсе.
Но наши предки были отсюда, десятилетия назад - почти мгновение по галактическим меркам. - Он жестом остановил вопросы, рвавшиеся с уст ничего не понимающего Ледова. - Пространство и время вытворяют, оказывается, интересные вещи. Мы, правда, до сих пор не на сто процентов уверены в том, что это прошлое нашего мира, а не какой-то параллельный виток реальности, хоть и необычайно схожий с нашей историей. Мы не хотим с вами конкурировать, тем самым не оставляя вам ни единого шанса на выживание. Мы просто пойдём своим путём дальше, и будь что будет. Мы не освободители. Освободителей не существует - люди Земли сами должны освобождать себя. Проблема в том, что когда две или более цивилизации вступают между собой в контакт, то они чаще всего обладают разными потенциальными силами. Притом большая часть эволюционных изменений связана с появлением новых видов, а тут у вас их уже появилось в избытке. - Он помолчал, видимо подбирая тяжело дающиеся слова, и продолжил: - Человеческой природе свойственно пользоваться своим превосходством, и почти всегда тот, кто слабее, но хочу заметить, часто умнее или с более
высокой моралью, проигрывает более сильному, жестокому и беспринципному… Поэтому и цивилизация, осознавшая своё превосходство над соседями, не преминет прибегнуть к силе, пока эта сила есть. А у вас к тому же все ваши современные социальные и другие проблемы настолько переплелись с религией и старыми распрями, замешанными на крови миллионов невинных жертв со всех сторон, что какой-либо компромисс найти фактически невозможно. Только вмешательство третьей силы… Да ещё ваши многочисленные и деградировавшие до абсурда религиозные течения. Правда, и вы, и те из Халифата ещё способны прощать, и это оставляет надежду, хоть и слабую. Христианская церковь не раз на деле доказала искренность своих претензий на универсальность. Пренебрегая дистанцией в социальных отношениях, допуская смешанные браки при условии добровольного принятия христианства. Но, в принципе ничего за столетия и не изменилось кардинально. Так, и сейчас адепты Халифата массово обращают завоёванные народы в свою веру, попутно увеличивая экономическую и военную составляющие, так, впрочем, и Империя охотно помогает своим полузависимым союзникам,
стоящим словно буфер на границах с агрессивными соседями, тем самым пытаясь выиграть время и ресурсы для попыток поднять с колен былую мощь.
        Он помолчал, глядя на забрызганную своей кровью сталь переборки.
        - Мы уходим, забирая с собой тех, кто не захотел меняться и подстраиваться под ставший чудовищным мир вокруг них. Они и так бы не смогли выжить - обречённые или приспосабливаться, или бросаться в омут техногенного усовершенствования тел, как вы, имперцы. Ваших десантников мы тоже заберём. Откровенно говоря, то, что вы смогли зайти так далеко, говорит очень о многом. Они ещё потом и рады будут - ведь те, кого мы возьмём с собой, - смогут выжить. Свобода, раз она пустила корни, быстро вырастает.
        - Ах, так всё ради человеколюбия? И ядерные бомбардировки тоже? Слишком высока ваша мораль и идеи, чтобы их поняли аборигены скатившейся в варварство планеты-праматери?!
        - Это шанс для вас всех, хотя вы это и не поймёте. Убийства?! И да, и нет. А можешь предложить какой-нибудь другой способ прекратить этот древний конфликт? Отгородить враждующие стороны одна от другой? Мы просто переведём проблему выживания в другую плоскость, не в военную, а скорее в социальную. Когда на войну не будет ресурсов и сил, а потом, после прекращения ядерной зимы, мы надеемся, старые счёты будут позабыты и войны сойдут на нет. Мы ошиблись в выборе союзников - это наш грех и кровь на наших руках. Отрицать не буду. Я был там внизу в лагере «чёрных», как вы их называете, и видел, как они обращаются с пленными с Острова. Животная дикость, но и у вас всё не слишком уж и лучше. Не так ли?! Хотя с вами мы хоть договориться смогли бы. Что случилось, того уже не исправишь. А те, кого мы забрали и дадим шанс начать новую жизнь, - смогут выбрать свой путь, возможно ещё более кровавый, но у них есть шанс. У всех нас должен быть шанс, и только от нас зависит, как мы им воспользуемся.
        И мы искренне надеемся, что от уродливого, больного дерева, окутанного клубком проблем земной цивилизации, политого кровью и взращённого на страданиях и лжи, может появиться что-нибудь светлое и достойное будущего. Что-то, что сможет показать нам всем путь, по которому следует пойти…
        - Разве не вы тот идеальный отросток, почка и венец нашей кровавой цивилизации?!! Свободные и идеальные! - с сарказмом спросил Анатолий.
        - Вы даже не представляете, на что нам пришлось пойти, чтобы выжить и сейчас пытаться как-то всё это изменить… Мы могли бы просто всё там, - он кивнул в сторону закрытого бронежалюзи иллюминатора, - стерилизовать, но всё же дали всем вам шанс… - Он усмехнулся и закашлялся, вытерев ребром ладони кровавую пену с губ. - Самые глубокие противоречия между людьми обусловлены именно их пониманием свободы. Не правда ли?! И вы, имперцы, и те, из Халифата, которых уже язык не поднимается именовать людьми, как и истинно верующие нацисты, ваши соседи, хотите свободы и сражаетесь за неё. Только в том-то и проблема, что вы понимаете её по-разному. И, возможно, мы нашли решение этой проблемы. Для того, чтобы ваши осколки народов обрели истинную свободу, нужно, чтобы ими управляли мудрые лидеры, отбросившие шелуху былых обид и распрей.
        Он, посмотрев прямо в глаза Ледову и сказал:
        - Уходи! - Марсианин кивнул на ряды гермолюков в стене. - Это спасательные капсулы. Управление там простое, есть запас хода - ты разберёшься, если уж долетел сюда на такой скорлупке, и сядешь у своих. Передай, что мы исправим то, что натворили. Иди!
        Анатолий замешкался, обдумывая сказанное, но раненый поторопил его, кивая дверь в коридор, от которой потихоньку начинал подниматься дымок. - Наши скоро вскроют замки.
        Капитан, у которого не оставалось выбора, попятился к люками спасательных капсул, всё так же держа серого под прицелом, залез в узкий лаз и захлопнул за собой тяжёлую крышку. Это могла быть ловушка, а могло быть спасение - в жизни рано или поздно приходится выбирать.
        Процедура старта оказалось быстрой - на то она, видимо, и была рассчитана для спасательной шлюпки, и перегрузка вдавила его в сиденье. Полёт до атмосферы занял всего десяток минут, во время которых он каждое мгновение ожидал попадания ракеты или того урагана снарядов, изрешетившего их шаттл, но ничего не произошло.
        Уже войдя в верхние слои атмосферы над полузатопленным Дальним Востоком, он увидел несколько ярких вспышек. Ядерные взрывы, и немаленькой мощности - их ни с чем не спутаешь. Вот только в этот раз была целая серия - по территории ханьцев и где-то на юге самой границы Империи с Халифатом.
        Ядерная децимация! Вот, значит, о каком прощальном подарке говорил ему раненый марсианин. Или всё же не марсианин? В россказни его Анатолий не особо поверил - верить нужно только фактам, а он их видел недостаточно, чтоб принять всё на веру.
        Вторая экстренная посадка за несколько дней завершалась - до земли оставался всего десяток километров. Всё изменилось там, внизу, а вот к лучшему ли, он узнает через несколько лет. Если сумеет их прожить…