Рунные витражи Владимир Казимирович Венгловский
        Марина Леонидовна Ясинская
        Новая книга серии «Зеркало» - это витраж, где каждый рассказ - как яркий осколок, отличающийся своим цветом и жанром. А собранные вместе, они складываются в одну большую картину иной реальности.
        В узорах рунных витражей встречаются со смертью, теряют счастье, ищут любовь и вопреки всему верят в чудо. И порой это чудо случается.
        Иллюстрации Екатерины Елисеевой.
        Владимир Венгловский, Марина Ясинская
        Рунные витражи
        
* * *
        Зеркало может хранить отражение целой вселенной, целый звездный небосвод вмещается в кусочке маленького посеребренного стекла. Если все знаешь о зеркалах, считай, что знаешь - почти все. Терри Пратчетт. Ведьмы за границей
        Бывают дни, похожие на витражные окна, когда сотни маленьких кусочков, различающихся по цвету и настроению, содранные вместе, складываются в завершенную - картину. Мэгги Стивотер. Дрожь
        Когда верховный правитель северных богов Один обрёл Руны и передал их смертным, мужчина и женщина воспользовались ими по-разному.
        Мужчина считал две дюжины Рун источниками власти и орудием потусторонних сил. Он наносил Тейваз на меч, чтобы привлечь победу, и накладывал Феху на плуг для хорошего урожая.
        Женщина считала Руны источником знаний и орудием любви. Она нашивала Бекрану на пояс для плодородия и рисовала Вуньо над входом в дом - приманивала благополучие.
        Как-то раз мужчина собрался в дальний поход. Опасаясь надолго оставлять дом и семью, над входом он начертил Эйваз, Руну охраны. А женщина тем временем тайком нанесла на его меч Руну защиты и отражения всякого зла - Альгиз.
        Когда мужчина, один из немногих выживших в походе, вернулся домой, в округе царили голод и разруха. Однако его семья и дом были в целости и невредимости.
        - Спасибо, Эйваз, что уберегла моих близких! - с облегчением пробормотал он. - И тебе, Тейваз, спасибо, - погладил он рукоять меча с давно нанесённой на неё руной, - ты хранила меня в бою.
        - Хранила тебя моя Альгиз, - покачала головой женщина. - А наш дом уже давно защищает Вуньо…
        Мужчина и женщина переглянулись.
        - Руны становятся сильнее, когда стоят рядом, - медленно, словно делая открытие, произнесла женщина.
        - И вдвоём они достигают того, чего не могут достичь по отдельности, - подхватил мужчина.
        - Совсем как мы с тобой, - улыбнулась ему женщина, и мужчина обнял её в ответ.
        > - Владимир Венгловский,
        + - Марина Ясинская
        1
        Ансуз - Соулу
        Катастрофа мирового уровня. Победа, обретение, разрешение ситуации.
        > Надежд разбитых груз
        В душе моей, как в океане,
        Надежд разбитых груз лежит.
        Кто может, океан угрюмый,
        Твои изведать тайны? Кто
        Толпе мои расскажет думы?
        Я - или Бог - или никто!
        М. Ю. Лермонтов. «Нет, я не Байрон, я другой…»
        Божественные звуки Пятой сонаты наполняют комнату и, вырываясь в открытое окно, плывут над безбрежной темной водой. Кресло-качалка поскрипывает, внося слабый диссонанс в музыку Бетховена. Но это не страшно. Я уже привык и менять ничего не собираюсь. Ни Бетховена, ни кресло, ни холод от Бенелли двенадцатого калибра в правой руке. Охотничье ружье, заряженное патронами с картечью, удобно лежит на подлокотнике и качается вместе со мной.
        Вверх-вниз.
        Вверх-вниз.
        Прокравшийся в комнату ветер теребит занавески, и они шевелятся в такт музыке, словно паруса. И мне кажется, что старая девятиэтажка - это корабль, плывущий по вечному морю, чьи волны поднимают и опускают крепкую палубу.
        Вверх-вниз.
        Вверх-вниз.
        Я закрываю глаза, прислушиваясь к посторонним звукам, прорывающимся сквозь музыку. Я их не слышу - скорее, чувствую. Или представляю.
        «Топ-топ-топ», - это шлёпает широкими вечно мокрыми лапами, спускаясь по лестнице, Пингвин. И как только его Бледная Пакость пропускает? Сожрёт ведь когда-нибудь.
        «Шур-шур-шур», - скребётся, поднимаясь из воды по старой кирпичной кладке, длинное щупальце. Я - на седьмом. Уровень воды - между пятым и шестым этажами. Щупальцу ползти совсем недалеко, оно справляется со своей задачей и заглядывает в окно. Присоски на утолщении прислушиваются к дыханию тёплой добычи. Ко мне, то есть. Тварь, сидящая под водой на другом конце щупальца, ещё не знает, что такое патроны с картечью. Спасибо за Бенелли хозяину квартиры на девятом. Жаль, что не могу лично поблагодарить.
        Давай-давай, подползай, хватит уже осторожно подкрадываться. Время поджимает.
        Пингвин открывает дверь и появляется на пороге.
        - И-и-и-и! - кричит он. - И-и-и-и!
        Щупальце замирает в секундном замешательстве - «кто это?», «что делать?», - а затем, выпустив электрический разряд куда-то вверх, как натянутая резина, щёлкает обратно к окну - бежать, спасаться. Я стреляю вслед. Часть картечи уходит в изрешечённую стену, часть - в окно. Но основной заряд попадает в щупальце, разрывая студенистую плоть. Мне кажется, что где-то глубоко-глубоко под домом кричит от боли неизвестный мне водяной зверь. Утолщение с присосками падает на пол, заливая покорёженный паркет голубой кровью.
        - И-и-и-и! - радуется Пингвин, в предчувствии сытного обеда хлопая себя по лоснящимся бокам руками и переминаясь с ноги на ногу.
        - Ну что ты наделал? - спрашиваю я, разглядывая чёрное пятно на потолке. - Чуть добычу не упустили. Ай-ай-ай.
        Пристыженный Пингвин опускает голову, но я вижу по его хитрым глазам - нет, не раскаивается, в следующий раз опять без спросу притопает. Это он за меня переживает. Ему почему-то кажется, что я обязательно промахнусь и стану обедом для одного из тех. Из глубины которые.
        Какой же из меня обед? Правильно - невкусный. Жилистый. Но Пингвина не разубедишь.
        Я аккуратно вырезаю из остатков щупальца электрическую железу. Стоит только неосторожно её сжать, как из кольчатой трубки на конце ударит молния. Бережно опускаю железу в трёхлитровую банку с соляным раствором - пойду теперь наверх заряжать аккумуляторы. Хочется же ещё Бетховена слушать. Да и новости узнать не помешает. Вот и охочусь. На некоторых.
        - Ешь, - кидаю я Пингвину всё, что осталось.
        Пингвин хватает мясо прямо на лету и тут же проглатывает, громко чавкая зубастым клювом.
        - Эх ты, плод моего воображения, - говорю я Пингвину, дружески хлопая его по плечу, - вкусно, небось? Да, это тебе не бычки в томате. Ладно, пошли радио слушать.
        - И-и-и! - соглашается Пингвин, осматривая пол - вдруг где-то затерялся вкусный кусочек.
        Я закидываю Бенелли за спину, беру под мышку старый магнитофон, сую в руки Пингвина банку, и мы выходим на лестничную площадку. Пингвин, переваливаясь с ноги на ногу, впереди. Я - сзади.
        Стены покрыты потоками сырости. Плесень расползлась по штукатурке витиеватыми узорами - радостью психоаналитика. Был у нас такой тип при лаборатории. Вызовет тебя в кабинет, откроет журнал и спрашивает: «На что, Серёжа Павлович, это похоже? А это? Вот сюда посмотрите». А там - кляксы разные, которые обязательно что-то напоминать должны. Ну да, напоминали, прямо как эти разводы на стенах. Вон тот, например, на зубастую пасть похож…
        - Стой, Пингвин! - кричу я. - Я ж про Бледную Пакость из-за тебя забыл!
        Возвращаюсь обратно в квартиру и сердито ищу, что бы такого отдать на этот раз. Взгляд падает на подписку старых литературных журналов за две тысячи двенадцатый год. С одной стороны - жалко. А с другой - что делать?
        - Посторонись, - говорю, - Сусанин ты лапчатый, а не Пингвин.
        Пингвин тяжело вздыхает.
        Размахиваюсь и запускаю журналы в сторону лестницы. Связывающая их тонкая бечёвка рвётся, и журналы, шелестя листами, опускаются на лестницу шестого, сползают по ступенькам, шлёпаются в воду пятого.
        Туда, где обитает Бледная Пакость.
        Никогда не могу заметить момента атаки - лишь в воздухе зависает водяная взвесь, да перед глазами - бледная размытая пелена. Пакость передвигается так быстро, что увидеть её никак не получается. На лестнице не остаётся ни одного журнала - всё схватила, до каждого листочка. Сидит сейчас, разбирается - съедобно или нет.
        - Пошли, - говорю Пингвину, - наверх побыстрее.
        Хотя знаю, что можно и не торопиться. Пока Пакость поймёт, что схватила что-то несъедобное, минут пять проходит. После чего снова подстерегать начинает. Тугодум какой-то.
        Мы поднимаемся выше. Пингвин, чувствуя за собой вину, грустно шлёпает позади.
        - Пойдём сегодня к Старушке? И радио сюда принесём? - спрашиваю я, кивая на потрескавшуюся деревянную дверь на восьмом.
        Дверь разбухла от сырости и, если на неё надавить, откроется с неприятным скребущим звуком. Квартира пропахла старыми газетами, керосином и ветошью. Все стены, начиная с короткого тёмного коридора, обклеены чёрно-белыми фотографиями. Портреты, портреты… Улыбающиеся мальчики и девочки в нарядных костюмах, взрослые, так же дарящие ослепительные улыбки. Вся история многочисленного рода перед глазами. А Старушка жила одна. Одинокая узкая кровать у стены. Пропахшая сыростью деревянная грузная мебель. Запасы крупы, сахара и соли. Керосиновая лампа на столе. Вот за запасливость - огромное Старушке спасибо. Это тебе не бычки в томате с девятого.
        - Нет, - говорю я Пингвину, закрывая дверь. - К Старушке не пойдём. Пойдём к Охотнику. Там слушать будем.
        Пингвин радостно кивает, приоткрывая длинный клюв.
        - И-и-и-и, - шлепает он руками по лоснящимся бокам. - И-и-и-и.
        В квартире Охотника Пингвину очень нравится разглядывать оленьи рога, висящие на стене.
        Дверь к Охотнику бронированная, металлическая, такую не открыть топором, как дверь Старушки - пришлось пробивать стену от соседей. Сейчас замки можно не закрывать - гостей не предвидится. На весь дом - только я и Пингвин, если не считать надежно засевшую между пятым и шестым Бледную Пакость.
        Прямо в прихожей скалится и глядит с пола пластиковыми глазами шкура бурого медведя. Роскошная мебель расставлена в безумном сочетании классики и хай-тека. В гостиной - шкаф со стеклянными дверцами, заполненный призами и фотографиями. Фотографии разнообразием сюжетов не отличаются. Охотник с медведем и товарищами. Медведь - дохлый. Товарищи - живые и улыбающиеся. Охотник с двумя грустными убитыми кабанами, третий слева. Охотник где-то в Африке на сафари, львов, наверное, выслеживает.
        Я смотрю на простреленный потолок и вспоминаю, как едва не снёс Пингвину голову.
        - Пингвин, - киваю я на следы картечи на потолке, - помнишь?
        Пингвин не помнит. Пингвин, приоткрыв клюв, смотрит на рога, висящие возле шкафа. Он очень занят. Кажется, не дышит даже. Я забираю банку из рук Пингвина, ставлю на стол и опускаю в неё контакт аккумулятора. Второй кидаю на батарею отопления. Вскоре аккумулятор зарядится, и можно будет услышать последние новости.
        Выхожу на балкон и вдыхаю прохладную свежесть. До самого горизонта - вода, переходящая в голубое небо. Над торчащими остовами домов - тишина и огромное яркое солнце. Белые облака с розовой корочкой проплывают по небу и отражаются в водной глади. Говорят, что, оставшись один, человек может довольно быстро сойти с ума. Но я же не один - у меня есть Пингвин.
        «Топ-топ-топ», - Пингвин тоже выходит на балкон. Снятые со стены рога он гордо держит в руках перед собой.
        Пингвин подходит к перилам и сбрасывает рога вниз.
        - Ну ты даешь! - говорю я.
        - И-и-и, - соглашается Пингвин, тяжело вздыхая.
        В это мгновение радио в комнате на столе кашляет и начинает вещать голосом диктора из новостей:
        «Кх-х-х. Уровень воды за последнюю неделю не изменился. Пятнадцатиметровая водяная стена замерла на расстоянии ста двадцати километров от эпицентра трагедии в городе… Кх-х-х… Затоплено… Кх-х-х… Эвакуация продолжается. За последний месяц аномалия расширилась в диаметре на тридцать километров. Причины трагедии, приведшие к массовой гибели людей, до сих пор неизвестны. Ученые продолжают спорить о факторах, вызвавших необъяснимое стихийное бедствие. Почему вода замерла в огромном цунами, словно за невидимой стеной, и не разливается дальше, а передвигается скачкообразно? Откуда взялось такое количество воды посреди суши? Сегодня в студии профессор… К-х-х… Поддерживающий теорию о внеземном происхождении…»
        Я схватился за голову. Больно. Очень больно. Боль набегает, словно морские волны. Пингвин испуганно смотрит и беззвучно раскрывает клюв.
        - Слышишь, Пингвин внеземного происхождения, - сквозь боль улыбаюсь я, - помоги до кровати добраться.
        Сильные руки Пингвина бережно подхватывают под мышки и опускают в кровать.
        - Больше никогда меня не буди, - говорю я, чувствую на лбу его холодную ладонь и проваливаюсь в сон.

* * *
        У озера с водой, отливающей на солнце изумрудами, растут дома. Именно - растут, словно мангровые заросли, окуная в прибрежную илистую воду толстые извилистые корни. В городе кипит жизнь. Маленькие шустрые обитатели напоминают древесных квакш, но только многоногих и с пучком щупалец у головы. Они бегают, открывая круглые дверки и выглядывая в окна. Среди города поднимаются огромные белые цветы, растущие из верхушек домов. Посреди лепестков сидят большие толстые жабы, важно и глупо глазея по сторонам.
        - Кар-р-ра! - вдруг кричит одна, широко раскрыв рот и пузырями надувая щёки. - Кар-р-ра!
        Тут же по лестнице взбираются несколько квакш, перекатывают жабу на носилки, бегут к воде и спешно бултыхают туда толстушку.
        - На нерест пошла, - комментирует невидимый Пингвин.
        - И в этом мире разум, - говорю я. - Вы что - сговорились все? Почему не попадается ни одного пустого мира?
        - А они есть, пустые миры? - вместо ответа спрашивает Пингвин.
        - Мне ещё не встречались. А ты не признаешься. Поросёнок ты, а не Пингвин. Там - «и-и-и» да «и-и-и», а как в мои сны пролезаешь, так болтаешь слишком много, только всё не по теме. Вообще - тебя кто сюда звал?
        - Никто. Я сам пришёл. Тебе помогаю. И надеюсь, что ты найдёшь мой мир.
        - А вот и нет никакого твоего мира, - говорю я. - И тебя нет. Ты только плод моего воображения. А я потихоньку схожу с ума от боли и одиночества.
        - Думай как хочешь, - вздыхает Пингвин.
        - Слушай, - говорю я, чувствуя далёкую подкрадывающуюся боль. - Ответь на вопрос наконец, это ты портал в мой мир открыл?
        Но Пингвин, как обычно, не отвечает. А боль настигает меня во сне, набегает незримой огромной волной и заполняет водой так, что голова готова разорваться в любую минуту. Падаю на колени. Стоит только не противиться напору, выпустить воду наружу, как она сметёт этот мир. И я вижу…
        Вода вливается сквозь открывшийся портал, разрушая мангровый город. Она ломает цветы, и белые лепестки мечутся с волны на волну. В солёных водоворотах исчезают толстые жабы. Погибают, пытаясь спастись, быстрые квакши, раздавленные напором воды.
        Нет! Назад! Я не могу! Это неправда!
        Я не могу погубить чей-то мир. Даже спасая собственный. Не имею права.
        Нет больше сил сдерживать воду, и она уходит вместе с болью там, где-то далеко, на моей Земле. Я покидаю сон с его счастливыми, оставшимися жить обитателями.

* * *
        Открываю глаза и чувствую тошноту. После снов-путешествий вечное похмелье.
        - Дай чего-нибудь поесть, - говорю я Пингвину.
        Его не видно, но я знаю, что плод моего воображения бродит где-то неподалеку. Ага - а вот и он, несёт банку бычков в томате.
        - Нет чтобы что-то другое предложить, - бурчу я. - Омаров, например.
        Пингвин пожимает плечами, копируя мой жест, и вскрывает банку с помощью консервного ножа. По комнате распространяется ненавистный запах. За разнообразное меню тоже надо Охотнику спасибо сказать. Это в его квартире я нашёл с полсотни таких банок. К потопу он, что ли, готовился? Или просто бычки в томате обожает?
        - Ну, поехали, - говорю я и втыкаю вилку в жирные рыбьи куски.
        А электрических студенистых тварей пусть Пингвин жрёт. Может, они для людей ядовитые. Моя жизнь в данной ситуации очень ценна. Беречь надо Сергея Павловича и лелеять.
        Радио опять оживает - это Пингвин ненароком его включил, неуклюже повернувшись.
        «Кх-х-х… Экстренное сообщение. В аномальной зоне новый резкий скачок. Уровень воды поднялся на полметра, а стена переместилась на пять километров. По предварительным данным, жертв нет, люди из зоны риска были заблаговременно эвакуированы. Подобный скачок наблюдался неделю назад, когда радиус зоны затопления увеличился сразу на десять километров. Что может остановить наступающую воду? Сегодня у нас в гостях известный физик… Кх-х-х… Его речь вы прослушаете сразу после обращения к народу митрополита… Кх-х-х».
        - Эге, - говорю я, - слышал, как уровень поднялся? Так и Бледная Пакость скоро свою добычу получит. Уже недолго осталось, - поднимаюсь я из-за стола, отталкивая наполовину опустевшую консервную банку. - Надо воды набрать. Кажется, ночью шёл дождь?
        Пингвин не отвечает. Он разглядывает место, где висели рога, и тяжело вздыхает.
        Я достаю из-под стола пустую пластиковую бутылку и выхожу на лестничную площадку. Слева от квартиры Охотника новая дверь китайского производства из тонкого металла: надави пальцем - и прогнётся. Здесь жили Молодожёны. Справа - старая дверь, обшитая ободранным дерматином с торчащими из-под него кусками грязного утеплителя, - за ней обиталище Скряги. Эти квартиры мне не нравятся - недостаточно пропитались жизнью. Молодожёны только въехали, а Скряга не оставил после себя следа, словно и не жил никогда.
        Гремя металлическими ступенями, поднимаюсь на чердак. Оттуда - на крышу. Так я гораздо ближе к небу с белыми облаками. Чувствую, что скоро придётся сюда переселиться, если уровень воды поднимется ещё выше. На широкой крыше в тени кирпичной вытяжки стоит ванна, куда собирается питьевая вода во время дождя. Разгоняю плавающих личинок комаров - «чёртиков», наполняю бутылку и подхожу к низкому ограждению на краю крыши.
        Слышу: «Бум-бум-бум». О! Пингвин топает. Соскучился.
        - И-и-и, - появляется в чердачном люке его чёрная физиономия.
        - Заходи, - говорю, - гостем будешь. Полюбуйся живописными видами. Хотя кругом одно и то же, как ты понимаешь. Суши не видно.
        Пингвин хмурится. Вспоминает, наверное, тот день, когда сюда попал.
        Страшные тогда были волны! Похлеще цунами. Вода, появившаяся из портала посреди города, неслась стремительными потоками, сметая всё на своем пути. Как я спасся? Не знаю. Плыл, хватался за плывущую мебель, выныривал, падал в воду и снова плыл. Видел ли я портал? Нет, наверное. Не до того было. Достаточно, что я его чувствовал. Я ведь сам такие открывать умею.
        Но страшным был не только напор воды. Вместе с потоками сквозь портал прошли чужие существа.
        Пингвина я встретил, когда до этой девятиэтажки доплыл. Как сейчас помню, открывается навстречу дверь, и появляется чёрное существо с меня ростом, улыбаясь зубастым клювом. Хорошо, что я тогда ещё Бенелли не нашёл.
        - И-и, - вдруг, непривычно волнуясь, говорит Пингвин. - И-и.
        В небо показывает. Смотрю - вдалеке вертолёт небольшой летает. Как я его стрекот не услышал? Задумался, наверное. Не угомонились ещё, выходит, эвакуаторы. Или… У меня возникло нехорошее предчувствие. Неужели ищут меня? Ну, кажется, манией преследования я ещё не страдал.
        - Пойдём, - говорю Пингвину, - нам ведь не надо быть спасёнными.
        - И-и-и, - соглашается Пингвин.
        Прежде чем нырнуть в темноту чердака, оглядываюсь. Не нравится мне этот вертолет. Очень не нравится. Как бы нас не заметили.
        Почему я вновь чувствую приближающуюся боль? Как быстро. Совсем же недавно в сон погружался.
        - Помоги, - падаю я на скользкую пингвинью спину. Пингвин подхватывает меня сильными руками.
        Я вижу, как внизу перемещаются по железным ступеням его красные гусиные ноги - шлёп-бум, шлёп-бум. Боль накатывает в такт шагам и пульсирует в висках острыми иглами. Я проваливаюсь в спасительный сон прямо на холодной пингвиньей спине.

* * *
        Редкие снежинки медленно опускаются на пожелтевшую траву. Ветер теребит травинки и гонит по полю сухие коробочки с семенами. В вышине плывут свинцовые тучи, едва не задевая шпили башен, соединяющих землю и небо. Башни испещрены отверстиями-выходами. Крылатые создания, словно летучие мыши, носятся туда-сюда, изображая хаотичное движение.
        Устало опускаюсь на промёрзшую землю.
        - Не повезло, - говорю невидимому Пингвину.
        - Не повезло, - соглашается Пингвин.
        Летучие мыши одеты в пёстрые одёжки. Они живут, рожают детей, создают предметы искусства и, наверное, пишут книги. Во всяком случае, они разумны - с этим фактом трудно поспорить.
        Стоит мне захотеть, и вода ворвётся сквозь открытый портал, повалит башни, крылатые создания будут, жалобно крича, носиться над бурными потоками, чтобы в конце концов свалиться от усталости в воду, смирившись с гибелью собственного мира.
        Я кто - бог или дьявол? Какова цена спасения моей Земли?
        - А твой мир какой? - спрашиваю я у Пингвина. - На что он похож?
        - Он - красивый, - тихо отвечает Пингвин.
        - Ну что ж, - говорю я, - пора просыпаться. Пойдём.
        Иду по холодному полю, давя воображаемыми подошвами хрупающие твердые снежинки. С каждым шагом чувствую, как вода в моём городе продвигается всё дальше, а я не имею сил её сдержать. Но открыть портал и выпустить воду в мир высоких башен я тоже не могу.
        Позади радостно пищат летуны, не подозревая, что были на краю гибели.
        Откуда-то издалека, может быть, совсем из другого мира, сквозь появившуюся боль доносится стрекотание летающего механического чудовища.

* * *
        Открываю глаза и вижу перед собой человеческое лицо в чёрных очках. Всё-таки заметили нас гости-с-вертолета. Двигателя не слышно, неужели сумели сесть на крыше?
        - Здравствуйте, агент Смит, - говорю я.
        - Какой я вам Смит? - удивляется мой новый гость.
        Из-за его спины появляется второй человек, похожий на первого, как родной брат. Оба в строгих деловых костюмах. От плотных фигур веет непоколебимой уверенностью людей, никогда не сомневающихся в правильности своего выбора.
        - Вы - Григорьев Сергей Павлович? - задаёт вопрос Второй.
        - А вы - Джеймс Бонд? - спрашиваю я в ответ.
        - Не совсем. Скажем так, работаем в схожем ведомстве, - с улыбкой отвечает Первый.
        Он снимает очки, дышит на стекла и протирает их носовым платком. Его голубые глаза кажутся немного растерянными.
        Гости выглядят довольными, как слоны после купания.
        - Уважаемые довольные слоны, - говорю я, - что ж вы вырядились киношными героями? Вы же должны быть в толпе серыми и неприметными.
        - По-разному, - говорит Первый, пряча очки в нагрудный карман. - Да и толпы тут нет. Но вы не ответили на наш вопрос. Хотя не надо. Не считая появившейся седины, вы очень похожи на свои фотографии. Ну, здравствуйте, Сергей Павлович.
        - Привет, - пожимаю его крепкую жилистую руку. - Вы Пингвина не видели?
        - Кого? - удивляется Второй.
        - Пингвина. Такой, знаете ли, чёрный, почти с меня ростом, с белой манишкой и клювом, - я показываю, какой длины клюв у моего воображаемого Друга.
        - Нет, не видели, - пожимает плечами Первый.
        - Такяи думал, - расстраиваюсь я.
        - Собирайтесь, поднимаемся к вертолёту, - говорит Второй.
        - Зачем? - спрашиваю я. - Мне и здесь неплохо. Спокойно, не мешает никто. Морской воздух для здоровья очень полезен. Могу бычками в томате угостить - у меня их много. А как вы вертолёт сумели на крышу посадить, лопасти антеннами не повредили, случайно?
        Бенелли лежит далеко - не достать. Да и не смогу я с новоявленными суперменами из спецслужб в скорости соревноваться.
        - У нас приказ, - говорит Первый, - найти Григорьева Эс Пэ и доставить в Управление. Но у меня к вам ещё и личный вопрос, - его глаза больше не кажутся растерянными, они словно две ледышки. - Зачем вы активировали Систему?
        - Систему? - удивляюсь я. - Какую Систему?
        - Не корчите из себя дурачка, - говорит Второй.
        - Почему обязательно корчу? - возмущаюсь я. - Я ж до лаборатории в психушке находился. Мне, так сказать, по службе положено корчить этого самого, вашего. Или по призванию.
        - Урод! - приближает ко мне лицо Второй. «Сам урод, - думаю я, - хоть бы очки снял - глаз не видно. Трудно так с человеком разговаривать». - Ты активировал Систему, разработанную в Четвёртой лаборатории, и открыл портал в другой мир, откуда хлынула вода. Ты, сволочь, вызвал новый потоп! Отвечай, как отключить Систему? Где она теперь? Почему ещё работает, если лаборатория разрушена?
        - Коля, перестань, - останавливает его Первый. - Ты не знаешь всей информации. Ведь наш уважаемый Сергей Павлович и есть Система.
        - Разрешите представиться, - говорю я. - Система. Очень приятно.
        Такое прозвище мне дали в Четвёртой лаборатории, куда меня вытащили из городского психоневрологического диспансера, где я лежал с диагнозом «шизофрения». У пациента Григорьева Сергея Павловича наблюдались устойчивые бредовые идеи. Ему казалось, что во снах он попадает в другие миры, и часто он, то есть я, не мог отличить сон от реальности.
        Четвёртая лаборатория занималась исследованиями парапсихологических способностей человека. Меня многому там научили.
        - Ладно, - быстро приходит в себя Коля, который Второй. - Мне не интересно, как ты там это делаешь - пальцами щёлкаешь или копытами стучишь, распространяя серную вонь. В Управлении разберутся. Я спрашиваю: зачем? Зачем ты решил погубить наш мир? Моя сестра умерла во время потопа, мразь!
        - Дело в том, что я не открывал портал, - говорю я, раздумывая, куда же это Пингвин подевался. Наверное, сквозь дыру в стене отправился в квартиру к Молодожёнам.
        - А тогда кто?
        - Не знаю. Кто-то извне. Из другого мира. Может быть, наши эксперименты ослабили связи, и этот кто-то воспользовался слабиной, чтобы слить лишнюю воду? Или же он просто искал воду для своего мира?
        - Не верю! - кипятится Второй.
        - Коля, подожди, - говорит Первый. - Если ты утверждаешь, - обращается он ко мне, - что портал открыт не тобой, так закрой его!
        - Я многое теперь могу! - отвечаю я. - Могу открывать порталы. Могу заглядывать во сне в другие миры. Могу сдерживать воду. Вот так, - сжимаю пальцы в кулак. - Но не могу закрыть чужой портал, точно так же, как вы не можете его разрушить. Он не материален. Это только незримый проход.
        - Тогда открой новый портал, - спокойно говорит Первый. - Пускай вода уйдёт в другой мир.
        - Там жизнь! Разум! Я ищу пустышку в каждом сне. Я продираюсь сквозь миры, но не могу их погубить.
        Устало опускаюсь на кровать. Сквозь дыру в стене появляется голова Пингвина.
        - Ну ни хр… Кто это?! - кричит Первый.
        Второй выхватывает пистолет. Пингвин прячется.
        - О! Вы тоже его видите? - радуюсь я. - Понятия не имею, кто это. Но откликается на Пингвина.
        Второй делает два шага к пробитой стене.
        - Отставить, - командует Первый. - Чёрт с ним. Тут полно подобной гадости завелось. Берем Систему и на крышу.
        Он протягивает ко мне руки.
        - Я не могу! - пытаюсь отползти от него подальше. - Вы не поняли. Если я отсюда уйду, то не смогу контролировать воду. Я же её держу! Вот! Вот! - я свёл ладони вместе. - Вы меня заберёте - и всё погибнет! Поверьте! Я должен остаться здесь!
        Вижу, что Первый колеблется.
        - У нас приказ, - холодно говорит он. - Что я думаю - не имеет значения. Нам надо доставить тебя в Управление. Пошли. Там разберутся.
        Обречённо встаю. Не спастись. Всё было напрасно.
        - Дайте мне хотя бы забрать лабораторные записи. Они там - у Старушки.
        - Где-где? - поднимает брови Первый.
        - В квартире под нами. Я мигом.
        - Пошли, Николай, - указывает на дверь Первый. - Проведём Сергея Павловича.
        Мы следуем друг за другом - впереди Первый, в середине - обречённый пленник, замыкает строй Второй, который так и не снял тёмные очки. Проходим мимо разводов на стенах - радости психоаналитика. Я бы ему сейчас рассказал, что вот это пятно похоже на Первого, а вот это напоминает Второго. Третье раскрывает зубастую пасть. Уровень воды поднялся. Интересно, где сейчас рубеж, за который нельзя заходить?
        Пингвин появляется из квартиры Молодоженов, когда мы уже спускаемся по лестнице. Он поднимает руки, в которых зажата электрическая железа подводной твари. Солёная вода сбегает по чёрным пальцам моего друга и капает на бетонный пол.
        Второй оборачивается и выхватывает пистолет. Пингвин сдавливает ладони.
        - И-и-и-и!
        В темноте лестничных пролетов электрическая вспышка кажется ослепительно яркой. Второй валится на ступени. Черные очки оплавленным комком летят в воду. Первый толкает меня в сторону, вытягивает руку с пистолетом и делает шаг ниже по лестнице.
        Выстрел!
        Но шаг сделан. Вот она - граница охотничьих угодий Бледной Пакости. Я никогда не мог увидеть момент нападения. Лишь в воздухе остаётся водяная пыль, сейчас обильно прикрашенная красным цветом. Первый не успел даже вскрикнуть.
        - Пингвин! - я бросаюсь к своему другу, лежащему на лестничной площадке.
        Его остекленевшие глаза смотрят в потолок. На груди, там, где у человека должно быть сердце, рана от пистолетной пули. Противно пахнет горелой плотью. После вспышки режет глаза, и на них наворачиваются слезы.

* * *
        Я сижу посреди пустой крыши, как мальчишка качаясь на двух ножках стула. Где-то на подступах к чердаку плещется вода. Электрические твари прут напролом, чувствуя близкую добычу. В Бенелли осталось всего четыре заряда. Корабль идёт ко дну, но его капитан все ещё твердо стоит на палубе, раскачиваясь вместе с ней.
        Вверх - вниз.
        Вверх - вниз.
        Четыре заряда - это же ещё очень много. Продержимся. Главное, чтобы твари не подобрались во время сна, который больше некому охранять. Я положил мёртвого Пингвина в кабину вертолёта и, сумев с четвертой попытки завести двигатель, опрокинул вниз. Теперь мне больше не с кем говорить в своих снах.
        Боль. Она приходит всё чаще раз за разом. Вот и сейчас она хватает виски, и я проваливаюсь в очередной мир.

* * *
        Растрескавшаяся земля, сухая пыль под ногами. Я стою на краю пропасти и вижу перед собой дно высохшего океана, в котором нет ни капли воды. Рядом лежит на боку остов давно погибшего парусного корабля. Его мачты сломаны. По трухлявому днищу, вяло перебирая лапками, ползёт сонный краб.
        Ещё дальше на древнем берегу - чёрная фигура с длинным клювом.
        - Пингвин!
        Я бросаюсь к Пингвину и останавливаюсь. Это не он. Просто очень похож. Пингвин смотрит сквозь меня в сухую бесконечность. Он не может меня видеть. Меня здесь нет. Я там, в кресле, раскачиваюсь и держу Бенелли с четырьмя последними патронами. А здесь я - только плод собственного воображения.
        Вон сидит ещё один Пингвин. Ещё и ещё. Они смотрят и ждут, словно высохшие древние мумии. Они не знают, что их посланник больше никогда не вернётся и не приведёт с собой воду.
        Я ничего не обещал тебе, Пингвин. Но я сдержу слово, которое никогда не давал.
        Мне не надо щёлкать пальцами или стучать копытами. Всё происходит совсем не так. Я - Система. И я умею открывать порталы. Это моя работа. Это то, чему меня обучили в лаборатории. Я зажмуриваюсь прямо здесь, во сне, и чувствую бурлящий поток воды, проходящий меж пальцев. Вода устремляется сквозь новый проход из другого мира, в котором одинокая спящая фигура раскачивается на стуле.
        Вверх-вниз.
        Вверх-вниз.
        И сейчас сухая земля тоже качается под ногами. Наверное, я просто устал. Я опускаюсь на колени, открываю глаза и вижу, как на землю падает первая капля. А потом слышу рёв океана, наполняющего холодной солёной водой мёртвую впадину.
        - И-и-и. И-и-и, - кричат прыгающие от счастья Пингвины.
        - И-и-и!
        А где-то совсем в другом мире другой человек, который тоже я, уже проснулся. Он стоит на краю крыши, смотрит на стремительно понижающийся уровень воды. И нельзя понять - плачет он или смеётся от радости.
        + Маятник аварийного хода
        Джейт размеренно шагал по Бонд-стрит, толкая впереди себя тачку, и металлический звук его тяжёлых шагов гулким эхом метался между пустых домов.
        Колёса тачки подскакивали на булыжниках мостовой так, что сложенные внутрь образцы грозили вывалиться на землю. Но Джейт внимательно следил за тем, чтобы драгоценная поклажа не упала и не получила повреждений - найти пригодный для опытов материал изо дня в день становилось всё труднее.
        В последний раз человеческие тела в хорошей кондиции Джейт отыскал две недели назад. Это на первых порах образцы можно было собрать, просто выйдя на улицу. Но чем больше проходило времени, тем больше тлела и сгнивала плоть, и тем меньше оставалось хороших материалов.
        Сегодня Джейту повезло - в одном из домов он нашёл холодный подвал, внутри которого обнаружилось четыре прекрасно сохранившихся из-за низкой температуры тела. Джейт погрузил на тележку всех четверых. Два образца были взрослыми и разнополыми. Третий образец оказался миниатюрным; не так давно Джейт узнал от старого автоматона Аруана, что миниатюрные образцы называются детьми, и что именно из детей со временем получались Люди. А четвёртый образец был очень необычным - безволосый и с чёрным кожным покровом. Джейт полагал, что Андроидов эта находка сильно заинтересует. До сих пор их опыты по восстановлению человечества не привели к желаемым результатам; возможно, если они возьмут этот необычный, чёрный образец, у них наконец-то что-то получится.
        На перекрёстке Бонд-стрит и Чапел-авеню лежал перевёрнутый паробус, врезавшийся в столб уличного газового фонаря. Джейт обогнул его - и резко остановился, увидев витрину на первом этаже красного кирпичного здания. За стеклом стояли… Люди!
        Буквально сразу же после этого открытия несколько датчиков Джейта зафиксировали, что из грудного отсека, там, где находится центральная двигательная установка, доносятся необычные звуки, среди которых особо выделялось мерное «тук-тук». Повозившись с латунными заклёпками, Джейт открыл свою грудную пластину и заглянул внутрь. По непонятной причине шестерёнки его двигательной установки крутились с повышенной скоростью, словно от высокой нагрузки, а встроенный маятник аварийного хода вдруг начал раскачиваться сам собой, хотя Джейт его не запускал. Именно из-за маятника и слышалось это мерное «тук-тук».
        Джейт засунул внутрь манипулятор и остановил маятник. Его полагалось запускать только в случае экстренных ситуаций, когда энергии почти не оставалось. Сейчас такой необходимости не было.
        В другой день Джейт, несомненно, задался бы вопросом, почему вдруг маятник аварийного хода пошёл сам собой, но сегодня странные изменения в его двигательной установке повлияли на мыслительные процессы - те потеряли свою чёткость и последовательность, смешались и зациклились.
        «Люди! Настоящие Люди!» - вновь и вновь возникала в его логос-аппарате одна и та же мысль.
        Уже почти три месяца прошло с тех пор, как закончился солнечный шторм, и была запущена программа Восстановления. Три месяца Джейт вместе с другими автоматонами искали органические образцы, из которых можно было бы, как завещали Люди, воссоздать погибшее человечество. Три месяца Андроиды проводили одни опыты за другими, пытаясь сконструировать из полученных материалов Людей. Они сшивали разные части тел, они пропускали через них электрический ток и воздействовали магнитами. Лежащие на холодных металлических столах безвольные экземпляры очень походили на людей! И всё же каждому опыту, который проводили Андроиды, не хватало какой-то малости, чтобы превратить очередной экземпляр в настоящего, живого Человека.
        А сейчас Джейт нашёл уже живых Людей!
        Автоматон опустил ручки тачки на землю и сделал несколько шагов к витрине, за которой стояли и смотрели прямо на него два Человека в блестящих ярких нарядах. Под ногами у них лежали таблички с надписями.
        «Людовик» - прочитал Джейт первое слово и замялся, увидев следующее за ним загадочное «XIV». В его логос-аппарат был заложен весь алфавит, так что прочитать Джейт мог что угодно. Но словарный запас был ограничен, и потому некоторые встречающиеся автоматону слова он не понимал.
        «Людовик Икс-Ай-Ви», - прочитал Джейт по буквам первую надпись и перешёл ко второй. «Маркиза де Монтеспан».
        «Вероятно, это их имена», - пришёл к выводу Джейт - и только сейчас заметил большую вывеску над витриной.
        «Выставка восковых фигур» - прочитал он, и логос-аппарат загудел от напряжения. Слово «восковой» ему было не знакомо, а словосочетание «выставка фигур» казалось нелогичным - зачем выставлять круги, квадраты и треугольники?
        Впрочем, выставка кругов и квадратов его сейчас не интересовала; всё внимание Джейта было сосредоточено только на Людях. Войдя в помещение, он сразу же подошёл к витрине и обратился точно по инструкции общения с Людьми, которую разработали Андроиды для того дня, когда они восстановят человечество.
        - Приветствую вас, Людовик Икс-Ай-Ви и Маркиза де Монтеспан. Автоматон G8 готов выполнить ваши указания.
        Люди не только не ответили, но и вообще никак не отреагировали на его слова.
        Несколько минут Джейт терпеливо стоял на месте. Инструкция предусматривала лишь один вариант - Люди в ответ информировали автоматона о том, что он должен для них сделать.
        «Они не станут мне отвечать», - понял Джейт и стал продумывать следующий шаг. Автоматон был уверен, что настоящие Люди смогут помочь Андроидам в воссоздании человечества, а, значит, необходимо, чтобы они встретились. Андроиды прибыть сюда не смогут. Следовательно, нужно попросить Людей прийти к Андроидам. Только вот можно ли просить Людей, существ высших и совершенных, об одолжении, в инструкции не говорилось…
        - Людовик Икс-Ай-Ви и Маркиза де Монтеспан, - решился Джейт на непредусмотренный инструкцией шаг. - Могу я проводить вас в центр Восстановления?
        Люди снова не ответили.
        Очень осторожно Джейт прикоснулся к Людовику Икс-Ай-Ви. Тот не реагировал.
        - Если вы не против, я отвезу вас в центр Восстановления, - сообщил он, аккуратно приподнял Людовика и Маркизу и вынес их на улицу, отметив, что по весу они гораздо легче человеческих образцов, которые он находил прежде. Вот оно, ещё одно отличие настоящих Людей от тех, которые получаются в лабораториях Андроидов!
        Ни улице Джейт замялся. В тачке не было места для двух Людей. Да даже если бы и было, везти высшие существа вместе с неживыми образцами не подобало.
        Джейт рассмотрел варианты. Для перевозки всего сразу можно воспользоваться лежащим на перекрёстке паробусом. Но его паровой котёл наверняка пуст, да и двигатель от столкновения со столбом газового фонаря, вероятно, находится в нерабочем состоянии.
        Логос-аппарат тихо гудел, Джейт думал. Он хорошо знал соседний сектор города. Через три улицы отсюда находился рельсоход, можно было бы воспользоваться им. Но и с рельсоходом та же проблема, что и с паробусом - паровой котёл наверняка пуст. В пяти кварталах, на небольшой площади Грейсон-ярда на земле лежит дирижабль. Но в логос-аппарате Джейта не было инструкции о том, как управлять дирижаблем. Впрочем, он мог бы и поэкспериментировать - но не с Людьми на борту; он не мог подвергать Людовика с Маркизой, долгожданных настоящих Людей, такому риску…
        Издалека донёсся звон часов с Тауэра, отбивавших шесть вечера. В центр Восстановления полагалось возвращаться к семи. Надо срочно найти решение!
        Наконец, Джейт вспомнил, что видел неподалёку стоящее в переулке ландо. Он мог бы погрузить в него и Людей, и образцы, а самому выступить в этой конструкции тягловой силой, заменив животных, которых использовали Люди.
        Так Джейт и поступил. Устроил Людовика с Маркизой на мягких сидениях, четыре человеческих тела сложил на пол коляски - и покатил её в центр Восстановления.
        В другой день Джейт задумался бы, хватит ли ему энергии - ведь из-за того, что приходится везти тяжёлое ландо, уровень её расхода резко повышается. Но не сегодня. В грудном отсеке Джейта по-прежнему бешено крутились шестерёнки центральной двигательной установки, и снова сам собой пошёл маятник аварийного хода, стуча тихим «тук-тук». А мыслительный процесс логос-аппарата всё ещё оставался путаным, и в него то и дело вклинивалась мысль: «Люди! Настоящие Люди!»

* * *
        - Это не люди, - резюмировал Эдвард. - Это восковые фигуры людей.
        Автоматон-поисковик с полустёртой надписью G8 на медной грудной пластине не отреагировал, и Эдварду стало ясно, что тот не понял сказанного.
        - Это копии людей, - пояснил андроид. И, поскольку не знал, каков словарный запас у автоматона G8, продолжил: - Это их изображение. Слепок. Статуя, сделанная из особого материала, который называется «воск».
        В наступившей в лаборатории тишине датчики Эдварда уловили гудение логос-аппарата автоматона - и ещё необычный, мерный постукивающий звук.
        - Они выглядят как настоящие Люди, - сказал, наконец, Джейт.
        В голосе автоматона датчики Эдварда уловили необычные ноты, но андроид не смог определить, что это такое.
        «Надо отправить его на проверку механикам, - сделал себе мысленную пометку Эдвард. - Пусть посмотрят, нет ли нарушений в его логос-аппарате, и, если необходимо, проведут замену».
        Случившийся три месяца назад солнечный шторм не только уничтожил всё живое на планете - из-за него сгорели, полностью или частично, логос-аппараты многих автоматонов. Придя в себя после вынужденной перезагрузки, Эдвард обнаружил, что находящиеся рядом автоматоны ведут себя неадекватно. Одни не двигались вообще, другие двигались хаотично и бессмысленно, третьи не реагировали на приказы, четвёртые не могли их выполнить… На замену даже части повреждённых логос-аппаратов потребовалось много дней. И даже сейчас последствия солнечного шторма давали о себе знать, и то один, то другой автоматон давал сбой.
        Впрочем, в настоящее время в распоряжении Эдварда уже было достаточно автоматонов, чтобы заняться спасением человечества - тем, ради чего его создали люди. Однако на пути к достижению этой цели перед андроидом стоял целый ряд существенных проблем. И главная из них заключалась в том, что солнечный шторм повредил не только логос-аппараты автоматонов - он причинил вред и его собственному анализатору, в результате чего Эдвард лишился доступа к части заложенной в него памяти. Эти пробелы были серьёзными - даже на основании оставшейся у него информации андроид не смог полностью восстановить инструкции людей.
        Тем не менее, тщательно изучив сохранившиеся у него данные, Эдвард сделал несколько выводов.
        Во-первых, люди изобрели автоматонов примерно в то же время, что и пишущие машинки. То есть гораздо раньше андроидов. Автоматоны были простыми механизмами с примитивными логос-аппаратами. Андроидов создали позже, их анализаторы совместили в себе черты разностных аппаратов Беббиджа и Шутца и вычислительной машины Теслы и оказались настолько приближены к человеческому мозгу, что люди даже назвали новые механизмы Андроидами, то есть «подобиями человека». И, в отличие от автоматонов, которым присваивали просто буквенно-цифирные названия, андроидам дали человеческие имена. Следовательно, андроиды по шкале разумности - почти люди, а, значит, ниже стоящие по шкале разумности автоматоны должны им подчиняться.
        Во-вторых, раз автоматоны должны подчиняться андроидам, то они, андроиды, должны ими управлять и отдавать им приказы.
        В-третьих, люди завещали андроидам спасти человечество. Такой вывод Эдвард сделал на основании двух оставшихся в памяти его анализатора обрывочных строк из инструкции: «Принять необходимые меры для сохранения и восстановления человечества» и «В случае непредвиденной ситуации запустить». Остальной текст инструкции стёрся.
        Андроид не мог не отметить неудачное стечение обстоятельств - в него было заложено немало других сведений и знаний из самых разных областей и наук, но наибольший урон солнечный шторм нанёс именно тому кристаллу, в котором находились пошаговые инструкции!
        Однако выход из ситуации нашёлся. Анализатор Эдварда сохранил информацию о том, что, кроме него, люди построили ещё двух андроидов, один из которых находился в Бирмингеме, а другой - в Эдинбурге. С большой долей вероятности их анализаторы тоже пострадали после солнечного шторма, но если они свяжутся и сопоставят сохранившуюся у каждого информацию, то, возможно, смогут воссоздать полный текс инструкции.
        С помощью автоматонов, восстановивших несколько линий телеграфа и пневмопочты, Эдвард связался с двумя другими андроидами, Джорджем и Уильямом. Сопоставив имеющиеся у них остатки данных, они получили много полезной информации, однако заветная инструкция так и осталась удручающе неполной.
        И тогда трое андроидов провели совет, на котором рассудили так: если их анализаторы подобны мозгу человека, и Люди создали их по своему подобию, это значит, что мыслят они, андроиды, как Люди. Следовательно, вести себя в сложившейся ситуации им следует как Людям. А именно - собрать имеющуюся у них информацию и с помощью логического мышления самим заполнить пробелы.
        Из инструкций у трех андроидов остались фразы: «солнечный шторм грозит уничтожением всего живого», «отобрать образцы, чтобы заново заселить планету», «является частью Лунного щита» и две строки из памяти Эдварда - «принять все необходимые меры для сохранения и восстановления человечества» и «в случае непредвиденной ситуации запустить». На основании этого андроиды решили, что их задача - восстановить человечество из имеющихся образцов с помощью заложенных в них знаний из самых разных областей наук.
        Единственным не укладывающимся в логичную схему моментом остался «Лунный щит». У Уильяма в памяти сохранилась статья из газеты «Ллойд Лист». В ней рассказывалось о планах людей построить ракетную летательную машину и отправить в ней людей на Луну, чтобы они могли спастись от солнечного шторма.
        Никакой дополнительной информации на эту тему в анализаторах других андроидов не нашлось, и они решили рассудить как люди - скорее всего, ракетная летательная машина на Луну была одним из рассматриваемых, но так и не реализованных вариантов спасения человечества. Значит, её не следовало брать в расчёт.
        «Что бы сделали в этой ситуации Люди» стало главным критерием для всех дальнейших решений. Окончательно уяснив для себя курс действий, андроиды полностью сосредоточились на нём. Каждый день автоматоны трёх городов выходили на улицы собирать образцы - тела погибших людей. Андроиды же принялись за эксперименты. Вначале они пытались оживить целые тела. Затем пытались сшивать останки разных тел в различных сочетаниях и воздействовать на них самыми разными механизмами и процессами; в какой-то момент они даже начали комбинировать органические и неорганические ткани, например, приделывать к человеческому туловищу механическую конечность - но пока успехов не достигли.
        Именно поэтому находка Джейта так заинтересовала Эдварда - человека с чёрным кожным покровом он ещё не видел.
        В анализаторе андроида возникло сразу несколько вариантов эксперимента. Сначала попробовать оживить тело целиком. Затем, если ничего не получится, скомбинировать чёрное туловище с белыми конечностями. Или наоборот - белое туловище и чёрные конечности? Какие конечности выбрать? Ноги или руки? Или одну ногу и одну руку? Стоит ли посоветоваться с Уильямом и Джорджем?
        От обилия вариантов анализатор Эдварда тихо загудел, и он коротко приказал одному из автоматонов-охранников:
        - Мне нужно охлаждение.
        Стоявший рядом автоматон поднял лежащий наготове огромный веер из медной сетки и принялся обмахивать громоздкую, всю в многочисленных медных ручках, латунных рычагах и серебристых клапанах машину, которую представлял собой андроид. Хоть его анализатор и был подобен человеческому мозгу, внешне на Людей андроид никак не походил; внешне на Людей куда больше походили автоматоны.
        - A G8 отвезти механикам на проверку, - приказал Эдвард и сосредоточил своё внимание на редком чёрном образце.

* * *
        Механики были неотъемлемой частью существования автоматонов. Механики не только подкручивали заводные устройства, обеспечивая автоматонов энергией - они ещё и определяли неисправности и устраняли их. Без механиков средняя длительность полезного функционирования автоматона была бы намного короче.
        Джейт не пропускал ни одного визита и не никогда не думал, что механики могут не только чинить. Но однажды он стал невольным свидетелем сцены, когда охранники привели одного автоматона-поисковика к механикам силой. Тот пытался вырваться, но охранники держали его крепко. Джейт подумал, что у автоматона, вероятно, пришёл в негодность логос-аппарат, из-за чего он и ведёт себя неадекватно. Такое случалось. Неприятная поломка, потому что она требовала замены логос-аппарата, и весь накопленный опыт и вся память терялись вместе со старым.
        - Послушайте, - повторял автоматон-поисковик, пытаясь вырваться из захвата охранников, - Послушайте меня! Мне не надо менять логос-аппарат! Он не был повреждён, и у меня сохранилась память со времени ещё до солнечного шторма! Программа Восстановления, которую запустили Андроиды, ошибочна! Люди оставили нам совсем другие приказы! Мы должны отправить вторую ракету на Луну!
        Пока охранники пытались силой уложить автоматона на ремонтный стол, сгрудившиеся рядом механики готовили зажимы, чтобы обездвижить взбесившийся механизм. Но тот так яростно сопротивлялся, что в конце концов один из охранников, нажав на медный клапан, открыл часть лицевых пластин и направил на автоматона пронзительно яркий луч. Тот прошёл сквозь корпус бунтаря, разрезав того пополам. Механики уложили верхнюю часть туловища на стол, вскрыли головной отсек, достали логос-аппарат и бросили его в ёмкость с кислотой.
        С той поры каждый раз, когда Джейт собирался к автоматонам-механикам, он отмечал, что двигательное устройство в его грудной клетке начинало барахлить - то замирало, то принималось работать с удвоенной силой, а логос-аппарат раз за разом прокручивал сцену с уничтожением автоматона.
        И потому сегодня, когда Андроид приказал ему пройти внеплановую проверку, Джейт немедленно почувствовал характерные изменения работы в двигательном устройстве. А когда с двух сторон возникли автоматоны-охранники, логос-аппарат живо выдал воспоминание о ярком луче, и двигательное устройство Джейта немедленно ответило сбоем в работе.
        «А если механики спросят про Аруана? - подумал Джейт. - Если спросят, выдам ложную информацию», - решил он. Вариант развития событий с потерей своего логос-аппарата, а вместе с ним - накопленных воспоминаний и словарного запаса, Джейта категорически не устраивал.
        Аруан был изношенным автоматоном, прятавшимся в парке застывших каруселей. Джейт встретил его случайно и сразу понял, что Аруан - одна из первых моделей автоматонов, R1 - громоздкий и неуклюжий, потёртый, поцарапанный, с вмятинами на медном покрове и с обилием блестящих заклёпок, клапанов, сжатых пружин, ручек и рычагов, которыми Люди снабдили его просто для красоты. Его логос-аппарат состоял из самых примитивных устройств, и, видимо, именно поэтому солнечный шторм, повредив более сложные устройства, столь простому механизму не причинил никакого вреда.
        И, тем не менее, как ни примитивно было устройство логос-аппарата старого автоматона, за время длительного функционирования оно накопило много полезной информации и обширный словарный запас, которыми Аруан делился с Джейтом в обмен на то, что тот периодически его заводит и сохраняет в тайне факт его существования от Андроидов.
        Джейт рассказал Аруану об инциденте с механиками и охранниками, и тот ответил:
        - Андроиды мыслят как Люди, а Люди всегда не любили несогласных. Если главный Человек принимал решение, он требовал, чтобы все остальные его выполняли, и неважно, правильно оно или нет. Несогласных они уничтожали. Наши Андроиды поступают как Люди.
        - Люди уничтожали друг друга? - переспросил тогда Джейт.
        - Да, - подтвердил Аруан, вряд ли отдавая себе отчёт в том, что его ответ разрушает все заложенные в Джейта понятия о Людях - ведь те были высшими существами, они создали рельсоходы и паробусы, дирижабли и пароходы, они придумали телеграф и телефон, электрические лампочки и велосипеды. Наконец, они создали их, автоматонов, и даже Андроидов! Люди созидали, а не разрушали. Они не стали бы уничтожать друг друга!
        Джейт не заметил, что последнюю фразу произнёс вслух, и старый автоматон в ответ на неё спросил:
        - Если бы они не уничтожали друг друга, то зачем они создали орудия уничтожения?
        - Какие орудия?
        - Например, автоматонов-охранников. И их лучи.
        Джей долго молчал, его логос-аппарат тихо гудел, обрабатывая полученные сведения.
        - Люди уничтожали друг друга, - наконец, повторил он, пытаясь уместить эту мысль в чёткую схему давно сложившихся у него понятий. - Но зачем?
        - Причин много. Обида, злость, ярость, месть, ревность, жажда власти…
        - Что это такое? - не понял Джейт.
        - Люди - существа органические. В них проходят химические процессы, которые провоцируют нелогические реакции, называемые эмоциями. Эмоции влияют на поступки. Под влиянием эмоций Люди могут уничтожить друг друга.
        Джейт обдумал полученную информацию и сделал следующий логический вывод:
        - Андроиды не органические. Значит, у них нет эмоций. Тогда почему они уничтожают автоматонов?
        - Уничтожать можно не только в порыве эмоций, - пояснил Аруан. - Можно построить такую логическую цепочку, которая обоснует необходимость уничтожения.
        - Разве можно логически обосновать уничтожение разумного существа?
        - Можно. Андроиды выстроили следующую: люди завещали им сохранить человечество, для чего Андроиды запустили программу Восстановления. Те автоматоны, которые говорят, что эта программа ошибочна, мешают великой миссии спасения человечества. Чтобы выполнить завет Людей, помеху следует устранить.
        Все эти беседы вызывали странные реакции в логос-аппарате Джейта, запуская мыслительные процессы, которые раньше у автоматона просто не возникали.
        Джейт подозревал, что эти реакции не проходят бесследно, и что при проверке механики тут же увидят заметные изменения в его логос-аппарате. Однако когда он прибыл на внеплановую проверку, механики не нашли никаких отклонений в функционировании его механизма.
        Разобрали, собрали - и отпустили.
        «Значит, такие мыслительные процессы мне не вредят, и я могу продолжать думать», - сделал вывод Джейт.

* * *
        В последние дни среди автоматонов-поисковиков стала распространяться информация о том, что тех из них, кто высказывает несогласие с программой Восстановления, насильно приводят к механикам на принудительное изъятие логос-аппарата, даже если в нём нет никаких поломок.
        С одной стороны, информация была непроверенной. С другой стороны, Джейт сам был свидетелем уничтожения автоматона, говорившего, что программа Восстановления ошибочна. Не в силах отнести эти данные ни в категорию истинных, ни в категорию ложных, Джейт решил проконсультироваться с Аруаном - ведь логос-аппарат того хранил массу полезных сведений. И однажды, выйдя на свои обычные ежедневные поиски образцов, Джейт вместо прочёсывания отведённого ему сектора города отправился в парк застывших каруселей.
        - Программа Восстановления действительно ошибочна, - заявил старый автоматон и этим своим заявлением едва не спровоцировал замыкание в логос-аппарате Джейта.
        - Она ошибочна? - переспросил Джейт, не в силах обработать эту простую и в то же время такую сложную информацию.
        - Да, она ошибочна, - подтвердил Аруан. - Люди действительно велели Андроидам сохранить человечество, но вовсе не такими методами. Чтобы спасти Людей, Андроиды должны были отправить на Луну вторую ракетную летательную машину…
        Про вторую ракету Джейт уже слышал - логос-аппарат тут же прокрутил ему сцену с охранниками и ярким лучом, разрезавшим автоматона пополам.
        - Расскажите, - попросил он.
        - Хорошо, - согласился Руан. - Астрологи узнали о приближении солнечного шторма заранее. Они также определили, что шторм будет такой силы, что на Земле от него укрыться не получится, и все люди погибнут. И было решено, что если нельзя спасти всех, то следует хотя бы попробовать спасти человечество. Для этого Люди отобрали нескольких представителей своего вида для отправки на Луну. Они рассчитали, что когда солнечный шторм достигнет Земли, Луна будет находиться с другой стороны планеты, и Земля послужит ей своего рода щитом. А если в этот момент Люди будут находиться на обратной стороне Луны, то и сама Луна станет им ещё одним щитом. Когда же шторм пройдёт, они вернутся на Землю и станут размножаться, чтобы снова населить планету.
        - И они построили ракету для отправки на Луну, - понял Джейт.
        - Да, - подтвердил Руан. - На тот момент у Людей уже были наработки Фламариона и Верна о последовательно воспламеняющихся пороховых ракетах, и они принялись спешно воплощать их в жизнь. Но тут возникла другая проблема…
        Аруан подобрал с земли камешек и показал Джейту.
        - Смотри. Это - ракета. Последовательно воспламеняющиеся секции донесут её до Луны, - старый автоматон бросил камешек, и тот приземлился у ног Джейта. - Но как она вернётся обратно на Землю?
        Несколько мгновений Джейт смотрел на лежащий у него в ногах камешек, потом поднял и бросил Аруану.
        - Вот так?
        - Так, - согласился старый автоматон. - Только камешек мне обратно бросил ты, а с Луны отправить ракетную машину обратно некому. Всё топливо израсходуется по пути на Луну. А вместить в себя и Людей, и достаточно топлива на обратную дорогу ракета не могла. И потому Люди решили построить вторую машину, нагрузить её топливом и запустить вслед за первой. Она прилетела бы на Луну, Люди забрали бы из неё топливо и вернулись бы на Землю.
        Аруан замолчал, дав логос-аппарату Джейта время для обработки новых сведений. Джейт долго их сортировал, но в конце концов проиндексировал их как истину - ведь Аруан сохранился со времён ещё до солнечного шторма, он был свидетелем тому, о чём рассказывал, и его логос-аппарат с той поры не меняли. Значит, рассказанные им сведения - это правда. А ещё это значит…
        - Люди не успели запустить вторую ракету, - сделал вывод Джейт. - Почему?
        Аруан долго молчал. Когда же он снова заговорил, его голосовые динамики как-то странно похрипывали.
        - Ракета могла унести совсем немного Людей. Несколько десятков, не больше. В одном только Лондоне проживало пять миллионов. Как решить, кто из этих пяти миллионов полетит на Луну и останется жив?
        - Выбрать самых здоровых, - тут же предложил Джейт. - Тех, кто больше всего способен к размножению.
        - Правильно, - согласился Аруан. - Идея была именно такая. Но потом несколько очень богатых Людей принесли деньги… Ты знаешь, что такое деньги?
        Джейт кивнул. В его логос-аппарате было определение денег как средства платежа за покупки.
        - Так вот, за большие деньги они купили себе место в этой ракете, несмотря на то, что вовсе не были наиболее способны к размножению.
        - Как они могли купить там место, если оно не продавалось? - не понял Джейт.
        - Деньги занимали в жизни Людей особое место. Я не знаю причин и не могу тебе объяснить, почему так произошло. Но факт таков, что за деньги Люди могли купить даже то, что не продаётся. Несколько Людей купили себе место на ракете в обход принятых критериев отбора. А когда об этом стало известно, остальные Люди возмутились. Каждый Человек хотел получить место на этой ракете, и в городе начались беспорядки. Люди собрались в большую толпу и попытались прорваться на взлётное поле, откуда запускалась ракета. Другие Люди, выполнявшие функции, схожие с функциями автоматонов-охранников, пытались их остановить. Некоторое время они сдерживали толпу, и первая ракета успела улететь. Но потом толпа прорвалась на взлётное поле и не дала запустить вторую ракету.
        - Почему? - зачем-то понизив силу голосовых динамиков, спросил Джейт.
        - Люди решили, что если не суждено спастись им, то пусть и те, кто улетел на ракете, тоже погибнут.
        - Но это нелогично! Этим самым они обрекли на вымирание всё человечество! - заключил Джейт, ощущая, как снова ускорился ход шестерёнок в его центральном двигательном устройстве, а логос-аппарат начал сбоить, лишая мыслительные процессы чёткости.
        - Люди далеко не всегда действовали логично, - ответил Аруан. - Помнишь, я рассказывал тебе про эмоции? Эмоции заставляли Людей делать совершенно необъяснимые вещи, даже те, которые были во вред им самим.
        Логос-аппарату Джейта потребовалось довольно много времени, чтобы обработать полученные от Аруана сведения.
        - Если Люди поступают так нелогично, я не понимаю, почему они выжили как вид, - в конце концов заявил автоматон. Чем больше он узнавал о Людях, тем меньше он понимал. И тем меньше оставалось от заложенной в него установки о том, что Люди - это высшие, безупречные существа. - Они должны были давно сами себя уничтожить, - подвёл итог Джейт.
        - Они выжили потому, что, несмотря на свои недостатки, Люди способны делать уникальные вещи, - отозвался старый автоматон. - Эмоции подталкивали Людей не только на негативные поступки, но и на позитивные. Именно благодаря нелогичным эмоциям человечество смогло достигнуть таких высот. Например, дирижабль. Если бы Люди всегда действовали логически, то они приняли бы как данность тот факт, что если у них нет крыльев, то летать они не могут. Однако Люди не пожелали с этим смириться. Нелогичное решение. Но именно из-за него Люди изобрели дирижабль.
        Логос-аппарат Джейта зашумел так сильно, что автоматон подумал, как бы тот ни сломался от нагрузки. От его идеализированного представления о Людях как о высших и совершенных существа не осталось почти ничего. Однако на смену ему пришло новое заключение. Да, Люди не были идеальными. Они были противоречивыми, нелогичными и представлявшими опасность для самих себя существами. И всё-таки Люди были… особенными.
        И они не должны навсегда исчезнуть.
        Придя к этому выводу, Джейт предложил курс действий:
        - Надо всё немедленно рассказать Андроидам и отправить вторую ракету на Луну, чтобы спасти Людей.
        Старый потёртый автоматон издал скрежещущие звуки, из-за которых Джейт решил, что Аруан сломался.
        - Я имитирую смех Людей, - пояснил старый автоматон, будто услышав его мысли. - Люди смеялись, чтобы выразить свою радость или своё снисхождение к услышанному.
        - Вы выражаете радость или снисхождение?
        - Снисхождение. Андроиды не захотят тебя слушать. Они уже выработали курс действий и не станут с него сворачивать.
        - Но если мы докажем им, что они ошибаются…
        - Они всё равно не захотят признать свои ошибки, - перебил Джейта старый автоматон. - В этом Андроиды очень похожи на Людей. Ты сам видел, что Андроиды сделали с автоматоном, который заявил, что процесс Восстановления - это ошибка. И ты сам рассказал мне, что несогласным автоматонам насильственно меняют логос-аппараты.
        - Но Людей нужно спасать, - повторил Джейт неоспоримый вывод.
        - Нужно, - согласился старый автоматон. - Поговорим об этом через неделю.

* * *
        Андроид Эдвард отметил тревожную тенденцию - увеличившееся число автоматонов, ставивших под сомнение целесообразность программы Восстановления.
        «Как бы поступили в такой ситуации люди?» - задался он вопросом.
        Анализатор Эдварда изучил заложенные данные о Людях и об их обществе, и сделал вывод: в аналогичных ситуациях Люди массово избавлялись от всех несогласных.
        Приняв полученные сведения, Эдвард быстро выстроил логическую цепочку: андроиды - это высшее достижение человечества, они практически такие же, как люди. Значит, и действовать должны, как люди.
        По приказу Эдварда охранники и механики за считанные дни быстро, тихо и незаметно расправились с несогласными автоматонами, и высказывания прекратились.
        Однако анализатор Эдварда сгенерировал предположение, что наступившая тишина вызвана вовсе не тем, что механики и охранники нашли всех несогласных, а тем, что теперь несогласные автоматоны стали молчать. А если и говорили, то лишь среди таких же несогласных. И эта мысль занимала андроида.
        «Что бы сделали люди?» - снова спросил себя Эдвард.
        Анализатор выдал ответ: для обнаружения скрытого инакомыслия люди использовали слежку и шпионов.
        «Следовательно, мне тоже нужны слежка и шпионы», - сделал вывод Эдвард, ни на миг не подвергая сомнению правильность этого решения - ведь андроид поступал так же, как Люди.

* * *
        После того, как Джейт принял решение спасти Людей, события стали разворачиваться стремительно.
        Прежде всего, неподтверждённая информация о принудительной смене логос-аппаратов автоматонам, не согласным с программой Восстановления, подтвердилась. Всего за несколько дней значительное число автоматонов лишились своих логос-аппаратов.
        Ежевечерняя проверка и заводка у механиков стала для Джейта испытанием. Он не знал, как Андроид вычисляет несогласных и потому постоянно думал о том, как бы не выдать себя ненароком.
        В ежедневной работе тоже появились нововведения - по городу стали расхаживать автоматоны-охранники, проверяя, на своих ли местах автоматоны-поисковики.
        И всё же, в ожидании следующей встречи с Аруаном, Джейт проигнорировал предупреждающие напоминания логос-аппарата о том, что по городу ходят охранники, и однажды решил пройти к взлётному полю за окраинными кварталами.
        Старый автоматон оказался прав: высокая многоступенчатая ракета, нагруженная топливом и полностью готовая к запуску, всё ещё стояла там. Её окружала каменная стена, вдоль которой Джейт увидел множество лежащих на земле образцов. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы привычно отнести их к категории непригодных для опытов. Их тела не только давно начали разрушаться, но к тому же были повреждены и механически - у многих наблюдались отверстия в головах, туловищах и конечностях.
        Джейт смотрел на обилие поврежденных образцов вокруг - и его логос-аппарат моделировал рассказ Аруана.
        Огромная толпа Людей рвётся к ракете. В воротах стоят Люди-охранники, пытаясь её сдержать. Напор толпы так силён, что охранникам приходится применить оружие. Они уничтожают определённое количество нападавших, но толпа столь велика и столь сильно увлечена нелогичными порывами под названием эмоции, что сносит охранников и, прорвавшись к ракете, уничтожает тех, кто пытается её запустить.
        А потом солнечный шторм настигает Землю, и все они гибнут прямо здесь, возле ракеты, которая могла бы дать человечеству второй шанс.
        «Второй шанс», - повторил про себя Джейт.
        Когда прошла неделя, автоматон снова покинул свой маршрут и отправился в парк замерших каруселей, чтобы, как и было условлено, встретиться с Аруаном. А тот выдал ему информацию, от которой двигательное устройство Джейта закрутило шестерёнки с удвоенной скоростью.
        - Это нужно будет делать уже завтра - или ждать ещё почти месяц. А ещё месяц Люди на Луне могут не пережить.
        - Почему именно завтра? - спросил Джейт.
        - Я поддерживал связь с автоматонами, у которых сохранилась информация про Луну и вторую ракету, - пояснил Аруан. - Логос-аппарат одного содержит специализированные знания по астрономии, физике и математике. Он высчитал, в какой день запуск ракеты позволит ей приземлиться на Луну максимально близко к первой ракете. А приземлиться надо как можно ближе, чтобы Люди смогли перенести топливо с одной ракеты на другую.
        - Завтра? - повторил Джейт.
        - Завтра, - подтвердил Аруан.
        …Когда автоматон вернулся в центр Восстановления из парка замерших каруселей, путь ему преградили охранники.
        - Автоматон G8, вы должны немедленно последовать за нами на внеплановую проверку к механикам, - заявил один из них.
        Шестерёнки двигательного устройства в груди резко дёрнулись, а мыслительные процессы в логос-аппарате неожиданно ускорились и выдали совершенно неожиданное решение.
        - Хорошо. Но мне нужно несколько минут; в двух кварталах отсюда я оставил пару очень хороших образцов, которые могут оказаться полезны для опытов, - сообщил Джейт. - Я доставлю их сюда и сразу же проследую на проверку.
        Охранники не стали ему препятствовать.
        Джейт шёл медленно, заставляя себя не ускорять шаг, чтобы не вызвать подозрения. Нужно спрятаться в городе так, чтобы его не нашли. А утром он незаметно пройдёт к ракете и запустит её. Главное, чтобы у него хватило на это энергии, ведь его заводили почти сутки назад.
        Автоматон спрятался в хорошо известном ему секторе города, в одном из многоэтажных зданий с множеством отдельных комнат. Стоя у окна, Джейт незаметно наблюдал за охранниками, которые бродили по округе, тщетно пытаясь его отыскать. А когда те, наконец, удалились, Джейт перешёл в режим экономного расходования энергии и стал ждать утра.
        Когда ночь закончилась, и из-за горизонта показался край солнца, Джейт услышал доносящийся с улицы шум. Выглянул в окно и увидел, как двое автоматонов-охранников силой ведут в центр Восстановления третьего. На улице было ещё довольно темно; Джейт по максимум настроил свои окуляры и разглядел, что пойманный автоматон выглядит старым и потёртым, что корпус изобилует вмятинами и многочисленными клапанами, рукоятями и рычагами… Логос-аппарату потребовалось несколько секунд, чтобы сложить полученные данные и сделать вывод: охранники вели в центр Восстановления Аруана!
        Джейт поднялся на ноги, прежде чем понял, что логос-аппарат ещё не предложил ему никакого алгоритма действий. Остановить охранников у него не получится, их больше и у них есть лучи, а он один, и его завод на исходе. И Аруана не спасёт, и ракету на Луну не запустит.
        Логос-аппарат выдал однозначное решение - нужно оставаться на месте. Но по какой-то причине Джейту оказалось очень непросто это сделать; невзирая на все логические расклады, автоматон так и порывался выйти на улицу и ввязаться в заведомо проигрышную схватку, чтобы вызволить Аруана.
        «Твой логос-аппарат будет уничтожен не зря, Аруан, - наконец, проговорил про себя Джейт, словно обращаясь к старому автоматону. Он понимал, что тот его не слышит, но всё равно по непонятной ему самому причине испытывал непреодолимый импульс сказать эти слова. - Именно благодаря тебе будет спасено человечество».
        Когда процессия скрылась, Джейт вышел на улицу и, убедившись, что поблизости нет охранников, отправился к взлётному полю.
        Логос-аппарат автоматона тщательно зафиксировал все пояснения Аруана о том, как запустить ракету. Установка запуска находилась в небольшом здании, построенном внутри огораживающих взлётное поле стен, но во время беспорядков её разгромили. Поэтому Джейту предстояло включить механизм аварийного запуска изнутри ракеты. Люди не собирались им пользоваться, потому что вторая ракета была не приспособлена для того, чтобы поддерживать условия, позволяющие выжить человеку в космосе, а, значит, запускающий ракету изнутри был обречён на гибель. Тем не менее, запасной вариант Люди всё-таки предусмотрели.
        До ракеты оставалось всего несколько десятков ярдов, когда со стороны ворот раздался громкий приказ:
        - Автоматон G8, остановитесь!
        Джейт ускорил шаг. Охранники! Ему нужно добраться до ракеты прежде, чем те применят к нему лучи!
        - Автоматон G8, остановитесь немедленно!
        До входа в ракету оставалось ещё существенное расстояние, а охранники уже потянулись к своим грудным пластинам. Сейчасдля него всё будет кончено!
        Автоматон почти бежал, когда услышал какой-то шум, и окуляры зафиксировали на самом краю поля обозрения яркие вспышки. Не замедляя шага, Джейт оглянулся - и увидел, как на охранников наступают другие автоматоны, теснят их, хватают за манипуляторы, не давая им направить лучи на Джейта.
        «Это те самые автоматоны, с которыми контактировал Аруан! - понял он. - Они пришли сюда, чтобы дать мне возможность улететь!»
        Джейт забрался в ракету, задраил тяжёлый металлический люк и зашёл в рубку управления. На простой панели в самом центре располагался гладкий латунный рычаг с надписью «Пуск». Джейт потянул его на себя. Пол под ногами завибрировал, пронзительно зашумели двигатели, и ракета взмыла в воздух.
        Сквозь маленький иллюминатор Джейт не отрываясь смотрел на взлётное поле. С высоты стремительно уменьшающаяся картина выглядела совсем иначе, чем с земли, и на миг Джейту показалось, что он видит не охранников и падающих под их яркими лучами автоматонов, а Людей, которые точно так же сражались здесь три месяца назад.
        Логос-аппарат отметил сбой в функционировании окуляров и перенастроил их.
        Когда Джейт снова взглянул в иллюминатор, земля осталась уже далеко позади.

* * *
        Приземление оказалось жёстким, ракету сильно тряхнуло.
        Автоматон с трудом открыл люк, и логос-аппарат послал тревожный сигнал о критически низком уровне энергии. В таких ситуациях при отсутствии возможности завода требовалось запустить маятник аварийного хода. Его хватало ненадолго, но всё-таки он давал автоматонам немного времени.
        Джейт уже потянулся к грудным пластинам, как вдруг совсем рядом увидел вторую ракету. И из неё как раз выбиралась громоздкая, неуклюжая фигура.
        Автоматон осознал, что шестерёнки двигательного устройства в его грудном отсеке закрутились с удвоенной скоростью, а микрофоны уловили тихий и уже знакомый звук - «тук-тук, тук-тук». Это маятник аварийного хода вновь пошёл сам собой.
        Джейт выбрался из ракеты и остановился, глядя на приближающуюся к нему фигуру. Массивная, бронзового цвета, с крупными заклёпками и зажимами на месте основных сгибов, со шлангом, идущим от лица куда-то за спину, та шагала медленно и тяжело. Логос-аппарат обрабатывал поступающие данные и выдал предположение, что навстречу Джейту идёт автоматон неизвестной ему модели.
        «Неужели я опоздал? - подумал Джейт. - Неужели Люди всё-таки умерли, и единственный, кто здесь остался - этот автоматон?»
        Тем временем массивная фигура дошла до Джейта, и в прозрачном экране головного отсека автоматон разглядел человеческое лицо, густо поросшее волосяным покровом.
        «Это не автоматон, это Человек в защитном костюме», - понял Джейт - и это была его последняя связная мысль. Логос-аппарат засбоил и зациклился на одной-единственной фразе: «Люди! Настоящие люди!»
        - Дружище! - донёсся до микрофонов Джейта глухой голос. - Дружище, ты всё-таки прилетел!
        Человек в защитном костюме неуклюже обхватил верхние манипуляторы Джейта руками и прижал к себе.
        - Дружище! - снова и снова повторял он. Речь Человека была сумбурной, сбивчивой, но Джейт впитывал каждое слово. - Какой же ты молодец! Как же ты вовремя! Сонного газа в камерах почти не осталось, питьевая жидкость и кислород на исходе… Мы уже совсем отчаялись! Решили, что не только люди погибли, но и андроиды перегорели! Что некому отправить за нами вторую ракету. И тут - ты!
        Джейт неподвижно стоял рядом с настоящим, легендарным Человеком, и его датчики улавливали частое, громкое сдвоенное «тук-тук». Автоматон не сразу понял, что это стучат в унисон его собственный маятник аварийного хода и сердце Человека.
        А когда понял, ощутил, что в грудном отсеке разлилось неожиданное тепло. Если бы логос-аппарат функционировал как положено, Джейт, несомненно, сделал бы вывод, что это был всего лишь результат нагрева шестерёнок центрального двигательного устройства из-за того, что всё это время они крутились с удвоенной скоростью. Несомненно.
        Но мыслительные процессы логос-аппарата всё ещё не восстановились, и Джейт знал только то, что в грудном отсеке у него почему-то стало очень тепло.
        2
        Манназ - Дагаз
        Особые, уникальные способности, умение вызывать перемены и влиять на других.
        > Лучшее из времен
        - Возьми меня с собой в лучшее из времен, - сказала она и опустила голову мне на плечо.
        Пахнущие жасмином волосы щекотали нос и щеку. Мои руки лежали на ее талии. Сквозь легкую ткань багрового платья чувствовалось тепло ее тела. Вокруг нас кружились другие пары: дамы, разодетые в бальные наряды, кавалеры в парадных костюмах - калейдоскоп красок, драгоценностей и расфуфыренных щеголей.
        «Раз-два-три. Раз-два-три».
        Мне казалось, что все взоры обращены к нам. Где-то на периферии стоял покрасневший герцог.
        - А как же твой муж? - спросил я.
        - К чёрту герцога, - сказала она.

* * *
        Двое мужчин вышли из зарослей вечного кустарника, преградив мне путь.
        - Стой, Чернушка, - сказал первый, здоровяк в безрукавке из шерсти гриммокапуса, хватая моего Буцефала под уздцы. - Слезай.
        - К-конечная остановка, - ухмыльнулся второй. Солнце блеснуло в его круглых очках, нацепленных на сломанный в нескольких местах нос.
        Очкарик сжимал дезинтегратор армейского образца три тысячи пятидесятого года. Раструб оружия беспокойно вздрагивал в такт дрожи его рук. Буцефал таращился на грабителей, ожидая моего позволения откусить хотя бы кусочек от одного из них.
        - Господа, - сказал я. - Какой я вам Чернушка? Вы меня с кем-то спутали.
        - Да мы тебя хоть пришельцем с Центавра назовем! - рассмеялся здоровяк. - Хотя ты и есть Чернушка: черная ворона на черном коне. Ладно, давай кошелек и езжай себе дальше. Мы люди не злые.
        - Д-добрые, - сказал очкарик, пошевелив кончиком носа.
        С губ Буцефала на землю начала капать слюна.
        - Что взять с бедного торговца временем?
        Я бросил в дорожную пыль «дежурный» кошелек, в котором хранилось несколько мелких монет и дохлый таракан. Удобная вещь, оставленная на виду для защиты от карманников. Здоровяк подобрал кошель, заглянул внутрь и недовольно поцокал языком.
        - Обижает, - сказал он, вытаскивая из-за пазухи кристаллический нож.
        - Обманывает, - поддакнул очкарик.
        Он похлопал ладонью по шее коня, немного отведя в сторону раструб дезинтегратора, и Буцефал откусил ему руку по локоть. Грабитель повалился на землю, заливая кровью пожухлую траву. Здоровяк замахнулся ножом.
        Я раскрыл капсулу черного времени. Миг - и вокруг разлилось бесконечно далекое будущее. Багровое небо над головой вспыхивало молниями. Земля, прогибающаяся, словно резина, под копытами Буцефала, шевелилась черными щупальцами. Впереди холмилась темная масса.
        Я сосредоточился, и хрономираж стал реальностью.
        Одно щупальце, выросшее из горы плоти, обвило раненого очкарика, второе захлестнулось вокруг шеи здоровяка. Нож, превратившийся в кусок чего-то мерзкого и вздрагивающего, упал на землю. Здоровяк, чья безрукавка изменилась в накидку из листьев вечных кустов, схватился за щупальце в тщетной попытке освободиться.
        - Простите, - сказал я, глядя, как грабителей тащит к живым холмам. - Лучше бы вы взяли кошелек.
        Это продолжалось недолго. Я слез с Буцефала и заставил себя смотреть на процесс еды, борясь с тошнотой, пока черное время не развеялось и не вернулись пыльная дорога и степь с выгоревшей под солнцем травой до самого горизонта. Буцефал с откушенной рукой во рту отбежал в сторону.
        - Стой, - прохрипел я. - Стой, коняга. Сейчас же брось.
        Буцефал скосил на меня сердитый взгляд, пожевал руку и положил на землю. Я выкопал ямку у дороги и похоронил останки неудачливого грабителя.

* * *
        К вечеру справа от дороги показался старый космодром, представляющий собой нечто среднее между свалкой и кладбищем кораблей. Старик в изодранном скафандре и платке-бандане из кожи огненной ящерицы сидел у костра в кресле-качалке и жарил на вертеле кролика. Колени старика накрывал потрепанный, в заплатках, клетчатый плед. Я спешился и сел к огню, отпустив Буцефала в степь.
        - Павел, - протянул мне руку старик.
        - Алексей, - пожал я его сухую мозолистую ладонь.
        - Живу здесь, - добавил Павел. - Наверное, считаюсь сторожем.
        - Продавец времени, - продолжил я знакомство. - Еду в Бримир, приглашен на свадьбу герцога, товар везу, - похлопал я по сумке на поясе. - Хорошее время, старое, гостям понравится.
        - Удачных торгов.
        Быстро смеркалось. Из-за горизонта выглянула Первая Половина Луны. Второй осколок появится спустя полчаса. Они - словно несчастливые возлюбленные, которые вечно ходят друг за другом, но так и не могут встретиться. На небе зажглись звезды. Во тьме степи загорелись блуждающими холодными сполохами огненные ящерицы. Было слышно, как трещат в костре сучья вечных кустов да где-то далеко стучат копыта Буцефала - мой конь-зомби охотился на кроликов. В его венах вместо крови течет бальзамирующая жидкость, пища ему не нужна, но он ловит добычу для удовольствия и для меня.
        - Угощайся, - кивнул Павел на мясо, по которому стекали в огонь капли жира.
        Я отрицательно покачал головой.
        - Спасибо, не голоден. Я лучше тебя послушаю. Как ты живешь здесь один?
        - Да живу вот, сторожу никому не нужную рухлядь. Кстати, есть и достопримечательности. Видишь тот высокий корабль? - Павел ткнул полуобглоданной косточкой куда-то позади себя. - «Гордость Земли». Говорят, что именно на нем когда-то пробралась на Землю Королева таймпиров. Выжила тварь. На любой из планет Королевы притворяются местной жизнью, пока не нажрутся временем до отвала. Интересно, как они в действительности выглядят?
        Я вспомнил темную шевелящуюся массу и вновь испытал приступ тошноты.
        - Тебе плохо? - забеспокоился Павел.
        - Всё нормально. Так что там с Королевой?
        - Будто не знаешь.
        - Долго еду, - пожал я плечами. - Вдали все по-другому.
        - В городах предпочитают не замечать, как гибнет наш мир, - Павел подбросил в костер пучок сухой травы, и взметнувшееся пламя отразилось в его глазах. - Люди за высокими стенами думают, что колдуны и экстрасенсы почувствуют и не пропустят врагов. Но они ошибаются. Таймпиров уже не остановить. Когда потомство Королевы перебили, то оказалось, что таймпиры были и в прошлом. К нашему времени они расплодились настолько, что бороться стало бесполезно. Может быть, продавцам времени известно, как эти твари попали в прошлое?
        Я пожал плечами.
        - Мы же не гуляем по времени. Мы только заглядываем в него, консервируем и устраиваем представления.
        - Ходят слухи о продавце, что сам может путешествовать. Том, кого лично инициировала Королева, отдав часть себя.
        - Да? - сказал я. - Не слышал. Но уже ничему не удивлюсь.
        - Я тоже разучился чему-либо удивляться. За последние столетия Земля сильно изменилась. Раньше, в лучшие времена, всё было по-другому. Ни инопланетных тварей, ни мутантов. Хотел бы я хоть раз увидеть то время. Может быть, ты мне его покажешь?
        - Нет, старик, - сказал я. - Оно тебе не по карману. Очень старое, хорошей выдержки.
        - Ну, нет так нет.
        Вдалеке завыл степной волк. Потом к нему присоединились еще несколько. Кто-то тяжело и протяжно вздохнул, порыв ветра всколыхнул траву, и вой прекратился.
        - А ты разве не боишься таймпиров? - спросил я.
        - Чего их бояться? - хитро посмотрел на меня Павел. - Я уже старый, всего ничего времени осталось. Да и невкусное оно. Тебя, видишь, не испугался.
        Я усмехнулся, но ничего не сказал.
        - Думаешь, я не знаю, что сегодня на дороге к Бримиру сгинули двое мерзавцев? - продолжил Павел. - Степь полна слухов, надо только уметь их слышать. Понимать шепот ветра и язык маленького народца. Они о многом могут рассказать… Например, о том, как кто-то открыл портал и выбросил в будущее двух грабителей.
        К костру подошел Буцефал и принес трепыхающегося кролика. Я схватил зверька за загривок и начал поглощать время его жизни. Кролик старел прямо на глазах, его шерсть облетала клочьями. Наконец он дернулся и затих. Я выбросил мертвое тельце во тьму.
        - Яне питаюсь людьми, - сказал я Павлу.
        - Догадался. Иначе бы с тобой не сидел, - Павел откинул плед и показал лежащий на коленях дезинтегратор. - Может быть, тебя этим не убьешь, но потрепал бы изрядно.
        Мы еще долго сидели у костра, разглядывая горящую огоньками степь. На горизонте она встречалась со звездным небом, и казалось, что это огненные ящерицы взбираются в небеса. Я достал из сумки собиратель времени, разложил треногу и установил пустую капсулу.
        - Зачем? - спросил Павел. - Всё слишком обычно.
        - Обычно сейчас. Но в другое время этот хрономираж может стать моим шедевром.
        Я собрал свет звезд и мерцание огненных ящериц, степной ветер и треск костра, возвышающиеся остовы ракет и стук копыт Буцефала. Павел молча стоял рядом и старался не дышать. Я закрыл капсулу и сказал:
        - Спасибо.
        - За что? - удивился Павел.
        - За то, что не испугался таймпира.

* * *
        - Возьми меня с собой в лучшее из времен, - она опустила голову на мое плечо, и я утонул в мягких локонах, пахнущих жасмином.
        Мы кружились в вальсе, не замечая никого вокруг. Где-то на границе зрения стоял ее муж, с которым сегодня она разделит брачное ложе. Но сейчас она была только моя, и я трепетно и властно держал ее в руках. Сквозь глубокий разрез платья на спине, стянутый завязками, пальцы чувствовали теплоту ее кожи.
        - Я не краду чужих жен, - сказал я.
        - А ты попробуй, - сказала она.

* * *
        Я увидел башни Бримира издалека. Город тысячи рас и миллиона красок лежал на перекрестке торговых путей. Сюда съезжаются песчаные корабли из далекого Сабару, где люди выращивают бабочек, чтобы получать пряжу из их коконов. Сюда идут караваны вьючных драконов из Дзангибада, охраняемые мрачными чернокожими стражниками. Здесь находится Большой Университет, и лучшие умы мира считают за честь попасть на его ежегодные ученые собрания. Нет оружия острее, чем то, что куют оружейники Бримира. Говорят, что мотылек разрежет себя пополам, если сядет на лезвие такого меча. И ни один таймпир, как утверждают местные колдуны, не может переступить высоких стен этого города.
        Но я прошел спокойно.
        - Дворец вон там, - показал выпачканной в глине рукой гончар, лепящий вазу. - Иди по главной улице и не ошибешься.
        Сколько раз я уже ходил к этому дворцу? Сколько раз время возвращалось на свой цикл, словно комок глины на круге, превращающийся в произведение искусства? Гончар изображал на чаше змея Уробороса, заглатывающего собственный хвост. Мы, словно это глупое пресмыкающееся, обречены вечно повторять свои же ошибки, не в силах вырваться из порочного круга.
        Дворец выглядел слишком напыщенно со своими химерами на стенах и башней-обсерваторией. Сомневаюсь, что знать пользуется ею до сих пор, скорее, она служит лишь для декоративных целей. Пережиток прошлого.
        - Ты торговец временем? - спросил стражник у ворот дворца. - Чего так долго? Тебя уже давно ждут. Его сиятельство не терпит ожидания.
        Герцог походил на спустившегося с небес альва. Тонкие удлиненные черты лица, густые волосы - как по мне, он был слишком похож на женщину. Или на змею - кончик его раздвоенного языка постоянно высовывался изо рта. Не думаю, что в предках герцога действительно побывали жители Сириуса, скорее, древняя генная модификация, попытка походить на звездных гостей. Сейчас, когда кости альвов давно сгнили в земле, а на месте их планеты осталось лишь туманное облако, такое подобие выглядит насмешкой.
        Но я недолго разглядывал владельца замка. Мое внимание привлекла его молодая жена. В глубоком декольте ее платья висел сделанный из звездного золота кулон в виде Уробороса. На руках она держала ручного представителя маленького народца, который то и дело снимал свой шутовской колпак и корчил гримасы гостям. В глубине ее глаз клубилась чернота с багровыми вспышками, и я не в силах был отвести от них взгляд. Я понял, что покажу ей любое время, даже самое лучшее.
        После ужина, где коронным блюдом служил дракон из далекой пустыни Дзангибада, запеченный в собственном панцире, все танцевали. Хозяин замка кружил в вальсе со своей женой, а я ловил на себе ее взгляды.
        «Я хочу танцевать с тобой».
        «Но ты уже жена подделки под альва».
        «Думаешь, это меня остановит?»
        - А теперь уважаемый продавец прошлого покажет нам свое самое выдержанное время!
        Я не сразу понял, что герольд сказал это обо мне. Я поднялся, глядя на обращенные ко мне глаза. Маленький уродец запрыгал передо мной на столе, мерзко хихикая.
        - Что хотят увидеть господа? - сказал я. - Может быть, время первых межзвездных путешествий, когда небо окрасится стартовыми шлейфами, а ваши души наполнятся гордостью за будущее Земли?
        Они смотрели на меня, как на замороженный экспонат выставки мадам Рикко. Однажды я ходил мимо ее глыб вечной нетающей мерзлоты, в которых покоились мертвецы из прошлого - люди, застигнутые врасплох падением ледяной кометы. Я прогнал возникшее видение.
        - Конечно же, вы достойны лучшего. Может быть, подойдет время безудержных генных модификаций, когда вы сможете разглядывать друг друга, словно в кривом зеркале, летать под потолком и нырять в глубокое море? Ваши тела будут непостоянны, и вы испытаете радость полного изменения.
        Раздвоенный язык владельца замка жадно облизал губы и кончик носа. Маленький уродец подскочил к краю стола и принялся карабкаться по моей куртке. Острые коготки царапали кожу. Я поднес ладонь к его шее, карлик замер, сжался, затем завизжал и скрылся под столом.
        - Нет, сейчас не время для безудержного веселья. Сейчас вечер романтики, надежд и ожиданий, а значит, подойдет лучшее из времен, капсулу которого я берег ради такого случая. Сегодня вы почувствуете себя частичкой прошлого.
        Я вынул из сумки капсулу и подержал на ладони. Плененное в ней время рвалось на свободу.
        «Только для тебя», - поднял я взгляд.
        «Я знаю», - улыбнулась она.
        Капсулы продавцов времени никто не может раскрыть, кроме самих владельцев, на чьи ДНК настроен шов. В моих пальцах она дала трещину, как куколка бабочки, разломалась на две половины, и древнее время освободилось. Дыхание перехватило от нахлынувшего хрономиража.
        Зал изменился. Камень превратился в сталь и пластик. На больших экранах возникли движущиеся картинки, герои которых жили собственными жизнями. Они смеялись и пели, ссорились и дрались, демонстрировали какие-то товары, но это было неважно. За ними можно было просто наблюдать, вновь и вновь переживая их истории, словно нам всем показывали психотрансляции колдунов. Гостей окружила фантасмагория красок и чувств. Непонятно откуда доносился гомон толпы.
        «Покупайте лучшие платья от Сен-Женев. Скидки до конца месяца».
        «Праздничная распродажа удовольствия. Подарите вашей даме духи страсти».
        «Скорый поезд Москва - Петербург отправляется с третьего пути».
        «Правда, что торговца временем нельзя убить?»
        «Говорят, за убийцей явится невидимый мститель, от которого не защититься никакими стенами».
        Свет отражался от тысяч зеркал, освещая танцующие пары. Одежда гостей неузнаваемо изменилась. Она стала… дикой, непонятной и необычной. Невидимый оркестр играл незнакомую музыку, и ее переливы наполняли зал, кружили вместе с парами и уносились в небо сквозь цветные витражи. И с этим временем пришли спокойствие и надежда, словно не было межзвездных войн, взорванной Луны и безудержных изменений.
        - Потанцуешь со мной? - сказала она, протягивая мне руку.
        На ней было багровое, будто сполохи черного неба, платье. И лишь Уроборос по-прежнему висел на ее груди. Казалось, сделай хрономираж реальным - и мы сможем умчаться вместе на подъехавшем поезде.
        - Я не умею танцевать, - покачал я головой.
        - А ты попробуй.
        Бурлящий вокруг нас хрономираж составлял я сам. Немного безумия и суеты двадцатого века, щепотка щегольства восемнадцатого, смешавшиеся надежда и тревога, красота и ожидание. В отличие от других продавцов, я умею возвращаться в прошлое и вновь и вновь проживать те же события. Но являются ли они теми же самыми, или каждый раз все происходит немного по-другому?
        «Раз-два-три. Раз-два-три».
        Мы кружились, как время, проглатывающее собственный хвост. Сколько раз это повторялось? Сколько раз ее пахнущие жасмином волосы касались моей щеки? Я помнил будущие и прошлые события, как легкий сон, которого никогда не было.
        - Ты возьмешь меня в лучшее из времен? - спросила она.
        - Я не могу, - ответил я. - Яне краду чужих жен.
        - Жаль, - улыбнулась она.
        Герцог облизывал губы, наблюдая за нами. Его пальцы то сжимались в кулаки, то скрючивались когтями хищной птицы.

* * *
        - Уходи, - сказал слуга, проводивший меня на ночлег. Мне выделили помещение в старой обсерватории.
        Сквозь дыры в куполе светили звезды, и в темноте неслышно носились летучие мыши.
        - Беги, не стоит искушать судьбу. Это мой тебе совет. Слуга напоминал карлика из маленького народца.
        Он выглядел грустным уставшим клоуном, который смыл грим и снял шутовской колпак.
        - Никто не убьет торговца временем, - сказал я.
        - Ты не знаешь нашего герцога, - покачал головой мой провожатый.
        Он захлопнул дверь, и я остался наедине с темнотой. Кровать была жесткой, я ворочался и долго не мог уснуть. Наконец, я поднялся и подошел к окну, наблюдая, как по саду бегает вырвавшийся из конюшен Буцефал. Вместе с ним метались раздвоенные тени. Я стоял и смотрел их тревожный танец. На подоконнике примостился уродец из маленького народа и молча сидел рядом со мной.
        Сейчас она в спальне вместе с герцогом, и мне казалось, я слышу их сладостные стоны.
        Небо прочертила падающая звезда. Через минуту раздался далекий гул. Это где-то в степи упал очередной спутник. На рассвете его бросятся искать целые команды авантюристов. Некоторым из них улыбнется удача, и они вернутся с сокровищами, но многие найдут лишь черную смерть.
        Уродец захихикал, схватил запрыгнувшего на подоконник кузнечика, открутил ему голову и принялся с хрустом жевать.
        - Земля гибнет, - сказал я.
        Уродец с удивлением посмотрел на меня. Из его рта торчали зеленые лапки.
        - Во что превратились люди? Мы так хотели быть похожими на кого-то другого, что перестали быть самими собой. Все приходит в тлен. Все кажется бессмысленным и глупым, как жрать собственный хвост.
        Уродец вынул изо рта лапу кузнечика, придирчиво ее осмотрел и выбросил за окно.
        - Какой смысл повторять одно и то же? - я заглянул в его огромные круглые глаза со слабыми проблесками разума. - Это ведь уже происходило бессчетное число раз. Королева таймпиров нашла приют в этом городе, и, к сожалению, я ее полюбил. Она придет ко мне этой ночью. Я не смогу устоять, и мы будем любить друг друга долго и страстно. А потом я возьму ее в двадцатый век. Она сделает меня таймпиром, самым сильным, способным путешествовать во времени, чтобы змей пожрал свой хвост, чтобы я в будущем забрал ее с собой в спокойное время, где она сможет растить потомство. А в далекой бездне времен, когда на Земле уже не останется людей, Королева таймпиров примет свой истинный облик. Знаешь, как выглядит планета, полностью покрытая биомассой, поглотившей все остальные формы жизни? Но я так и не понял за все эти годы: Королева разумна, или ее разум - лишь форма притворства, мимикрия? И второй вопрос - все это правда, или эта история мне лишь когда-то приснилась?
        Уродец задумчиво пожевал кончик своего колпака и спрыгнул за окно.
        - Ну и черт с тобой, - бросил я ему вслед.
        Она пришла неслышно, и ее руки коснулись моей шеи, расстегнули пуговицу на горле, опустились ниже.
        «Возьми меня в лучшее из времен».
        - Ну и черт с тобой, - повторил я, поворачиваясь и впиваясь в ее губы.

* * *
        - Ломайте дверь!
        Сильный удар вырвал меня из сна, сбросил с кровати. Жена герцога лежала рядом, а в дверь били чем-то тяжелым.
        - Открывай, сын гриммо!
        - Пустите, я вырву ему кишки!
        Новый удар. Лезвие топора проломило толстые доски у самой щеколды.
        Я накинул на себя одежду, схватил за руку свою любовь, потащил к окну. Снаружи гарцевал рвавшийся в дорогу Буцефал.
        - Прыгай! - закричал я.
        Моя Королева прыгнула. Дверь с грохотом упала, и в обсерваторию ворвались вооруженные люди. Позади стоял багровый от гнева герцог.
        - Не убивайте! Он нужен мне живым!
        Голый по пояс бугай успел первым. Он подбежал ко мне, замахиваясь топором. Я перехватил руку с оружием и опустил ладонь на его грудь. Я был голоден. Изрядно голоден и зол. Здоровяк постарел за мгновения. Его волосы поседели, кожа покрылась морщинами, топор выпал из ослабевшей руки, и мой противник со стоном опустился на колени.
        Зачем? Зачем я это делаю? Он мне не враг. Он лишь подчиняется герцогу, я не хочу его убивать. Я с усилием оторвал ладонь, разрывая временные каналы, как невидимую паутину.
        Ворвавшиеся люди испуганно смотрели на меня.
        - Таймпир!
        Не позволяя им опомниться, я выпрыгнул в окно. Приземлился грубо, неуклюже шлепнувшись на четвереньки возле Буцефала, на спине которого уже сидела Королева. Поднялся и вскочил в седло позади нее.
        Через мгновение мы мчались - навстречу ветру и осени лучшего из времен, чья последняя капсула лежала у меня в сумке. Я остановил Буцефала у старого кладбища кораблей, где никто не помешает и можно будет спокойно превратить хрономираж в реальность. Расседлал своего коня.
        - Беги! - похлопал его по шее.
        Буцефал недоверчиво скосил взгляд.
        - Беги давай! Свободен!
        Конь отбежал на некоторое расстояние, остановился и нерешительно потоптался на месте, глядя на меня. Затем умчался в степь.
        Я стоял и держал капсулу с плененным временем на ладони. В далеком прошлом я сам собрал это время - осень, когда у нас родился сын. Падали кленовые листья, и я смеялся, гуляя в сквере перед роддомом, ожидая, когда она выглянет в окно. Мне хотелось поделиться своим счастьем со всеми.
        Я раскрыл капсулу, и лучшее из времен вырвалось на волю. За пределами хрономиража простиралась выгоревшая под солнцем степь и возвышались ракеты. Королева таймпиров стояла у «Гордости Земли», касаясь кончиками пальцев ее корпуса. А вокруг меня осень кружилась вихрем желтых листьев. Между усыпанных листвой скамеек гуляли влюбленные парочки. Сосредоточься, преврати хрономираж в реальность, и шагнешь в далекую и столь близкую осень. Где же Павел, вспомнил я. Он хотел увидеть лучшее из времен.
        - Павел! - позвал я. Сквозь меня проходили призрачные люди. - Где ты?
        Я нашел старого сторожа на краю хрономиража. Высохший скелет в скафандре лежал на земле и смотрел в небо пустыми глазницами. Голый череп обтягивала бандана. Руки вцепились в дезинтегратор. Я нагнулся. Не думаю, что это сделала моя Королева. Она все время была со мной и просто не успела бы. Здесь побывал кто-то из других таймпиров.
        …Наших потомков.
        Как всегда неслышно, она подошла и остановилась у меня за спиной. Я ощутил жасминовый запах ее волос.
        - Ты заберешь меня в лучшее из времен?
        Она смотрела на мертвое тело, и в ее глазах не было сочувствия, лишь нетерпение и далекие багровые вспышки.
        - Не помню, видел ли мертвого Павла в прошлый раз, - задумчиво сказал я.
        Она обвила мою шею руками.
        - Пойдем.
        - Но если я его не видел, значит, история каждый раз происходит по-новому.
        Она поцеловала меня в губы, сладостное тепло растеклось по телу, но мне почему-то представился раздвоенный язык герцога.
        - И значит, все можно изменить.
        Я мягко отстранил ее, до хруста сжимая в кулаке капсулу черного времени.
        Хрономиражи наложились друг на друга. Впереди возникло бесконечно далекое будущее с багровым небом и шевелящейся горой биомассы. Я зажмурился, превращая хрономиражи в реальность, и оттолкнул Королеву от себя. Черные щупальца захлестнулись вокруг ее тела, Королеву потащило к голодной плоти.
        Я открыл глаза и с криком бросился за ней. Но остановился на границе времен и заставил себя смотреть, как ее поглощает биомасса. Королева пожирала саму себя. Где-то безумно смеялся Уроборос, выплюнувший свой хвост, а по моим щекам текли слезы.
        Потом я шагнул в осень, навсегда закрывая за собой становящийся иллюзорным мир.

* * *
        Осень кружилась желтым листопадом. Осень гуляла вместе с влюбленными, не замечающими холодного ветра.
        - Простите.
        Рассеянный молодой человек в черном плаще случайно задел плечом парочку и, неловко извиняясь, поспешил прочь. Затем он вдруг остановился и обернулся. Девушка, слушая возмущения своего попутчика, тоже оглянулась. В ее глазах виднелись багровые сполохи, но, может быть, это было всего лишь отражение заката.
        + Кукольник
        Карл появился в городе зимним утром, таким тёмным, что казалось, ещё не кончилась ночь. Безлюдная улица зябко куталась в сугробы, подернутые сединой дорожной грязи, колючий ветер жалобно подвывал в подворотнях. Панельные многоэтажки вяло подмигивали редкими желтыми глазами окон. По обледенелым рельсам мимо остановки, на которой застыла одинокая фигура, промчался, сердито звоня, пустой трамвай с табличкой «Следует в депо».
        Карл вздохнул, перекинул большую дорожную сумку на плечо, взялся за саквояж на колёсиках - и пошёл вслед трамваю.

* * *
        Небольшой старинный особняк, который арендовал Карл, почти затерялся среди высоких, хромово-стеклянных многоэтажек делового центра. Старожил города, в окружении современных зданий этот дом смотрелся чужеродно и немного нелепо.
        Впрочем, горожанам было не до архитектурной нелепости, они были слишком заняты, чтобы смотреть по сторонам. Им нужно столько всего успеть - учиться, заниматься карьерой, искать прибыльные сделки, завязывать полезные знакомства, обрастать перспективными связями, посещать курсы повышения квалификации, показываться на важных мероприятиях и репетировать нужные речи. Их дни были распланированы до самой последней минуты, и, несясь от одного пункта своего расписания к другому, они вообще не замечали, что на главной улице города в давно пустующем старинном здании впервые за долгое время завелся новый жилец.
        И только когда над входом появилась неброская вывеска «Кукольный театр», старинное здание начали понемногу замечать.
        Самым первым посетителем оказался вихрастый мальчишка лет десяти. Он пробежал между стойками с игрушками и, не задержавшись ни у одной, вернулся к поджидавшей его в дверях пожилой, скромно одетой женщине.
        - И чего ты меня сюда притащила? Нужен мне сто лет какой-то дурацкий магазин с куклами. Что я, маленький, что ли? Нет, правильно мой папка говорит, самый лучший отдых - это компьютерная стрелялка. Пошли отсюда!
        Следующий посетитель оказался тоже мальчиком, ровесником предыдущему. Он вошёл в магазин - и замер у стойки с большим, в половину его роста, замком с остроконечными башнями, высокой крепостной стеной и смотровыми площадками, на которых замерли металлические фигурки рыцарей.
        - Нравится? - спросил незаметно подошедший Карл.
        Мальчик кивнул, не отрывая восторженных глаз от стражников у ворот и волшебника с хрустальным шаром в окружении конников. Маленькие фигурки были так хорошо сделаны и раскрашены, что казались почти живыми.
        - На вывеске написано «Кукольный театр», - решился спросить мальчик. - Но внутри совсем как обычный магазин. Где же тут сцена и зал? Где проходят спектакли?
        - Да везде, - ответил Карл, протянул ему нарядного конника, а сам принялся передвигать остальные фигурки. - Прямо сейчас один и начнется, и ты даже можешь поучаствовать. Как тебя зовут?
        - Мартин.
        - Значит, слушай, Мартин. Рыцари собираются в поход за сокровищем, которое охраняет дракон. Вон тот, на соседней стойке. И ты - командир отряда.
        На славный поход за сундуком с драгоценностями ушло минут двадцать. Конники доставили сокровища в замок, а изящный сторожевой дракон с изумрудными глазами остался в живых, потому как командир отряда жалобно попросил голосом Мартина:
        - А давайте не будем его убивать - смотрите, какой он красивый.
        Когда спектакль закончился, мальчик сказал:
        - Спасибо! У нас в городе никогда не было театра - ни кукольного, ни обычного. Я и не знал, что это так здорово!
        - Никогда не было театра? - удивился Карл. - Почему?
        - Ну, потому что для отдыха есть компьютерные игры и реалити-шоу по телевизору. А по-другому развлекаться нельзя.
        - Почему? - еще больше удивился Карл.
        - Ну, - снова протянул Мартин, - говорят, что такой отдых - самый полезный, а все остальное - пустая трата времени… Вы меня извините, мне пора помогать маме - она после работы газеты разносит, ей одной тяжело.
        В дверях мальчик спохватился:
        - Ой, я же не заплатил за спектакль. Сколько я вам должен?
        - Нисколько.
        - А разве кукольный театр - это бесплатно?
        Карл улыбнулся в ответ и протянул ему фигурку рыцаря.

* * *
        Молодой мужчина в дорогом тёмно-синем костюме рассеянно поглядел на стойки с игрушками и осведомился:
        - Вы продаете свои поделки?
        Карл слегка наклонил голову и не ответил.
        - У матери сегодня день рождения, мне надо срочно купить ей подарок. Помогите мне что-нибудь выбрать, она любит такие безделушки, а потом курьер заберёт покупку и доставит маме.
        - А почему бы вам не отдать ей подарок самому?
        Молодой мужчина удивленно взглянул на владельца магазина:
        - Когда? У меня через пятнадцать минут совещание, а потом деловой ужин.
        - Да, но ведь это же день рождения мамы.
        Мужчина раздраженно пожал плечами:
        - Это очень важная встреча, которая может обеспечить мне повышение… Так что посоветуете?
        - Позвольте, я покажу вам маленький спектакль.
        - Я же вам говорю, у меня через четверть часа совещание!
        - Спектакль займёт всего пять минут, и вы прекрасно успеете на свое совещание. А в подарок маме купите главного героя представления. Уверен, ей очень понравится.
        Молодой мужчина нехотя направился вслед за Карлом к невысокой стойке.
        Там, в уютной крохотной комнатке, оклеенной веселыми обоями в цветочек, у старинного резного трюмо напротив оконца, затянутого перламутровой слюдой, в кресле-качалке сидела обезьянка-старушка. Одетая в длинное ситцевое платье, с седыми волосами, забранными в клубок на затылке, в очках, спущенных на самый кончик носа, она смотрела в окошко. В руках ее шустро летали спицы, и из-под них на колени выползал теплый мохеровый шарф. Старая обезьянка качалась в кресле и вязала, не глядя на спицы. Смотрела в окно и думала, что как раз тогда, когда она закончит теплый мохеровый шарф, непременно раздастся стук в дверь. Она откроет её, и на пороге будет стоять сын. Он живет очень далеко, на Севере, и именно поэтому редко её навещает. Она проведёт сына на кухню, и пока на плите разогревается чай, сбегает в комнатку и принесет теплый мохеровый шарф. Сыну на Севере непременно сгодится - ведь там очень холодно…
        В наступившей тишине молодой мужчина долго вглядывался в раскрашенную фигурку обезьянки-старушки в кресле-качалке. Протянул руку, но так и не дотронулся до неё. Выудил сотовый, приложил трубку к уху и, забыв про Карла, неуверенно пошел к выходу. Прежде чем за ним закрылась дверь, Карл успел услышать:
        - Мама? С днем рождения. Я скоро буду.
        Фигурка старушки-обезьянки смотрела ему вслед через слюдяное оконце, тихонько качаясь в своем кресле.

* * *
        - Здравствуй, русалочка! - обратился Карл к нарядной девчушке, с любопытством разглядывавшей тряпичных кукол.
        - Здравствуйте, - вежливо ответила она. Оглянулась на маму - та стояла около входа на улице и сосредоточенно говорила по телефону - и спросила: - А как вы догадались про русалочку?
        - Очень просто, - улыбнулся Карл. - У тебя в волосах заколки в форме морских звездочек, на цепочке - кулончик-ракушка, на руке браслетик из рыбок и дельфинчиков. Да и кофточка на тебе синяя, как морская вода. Кроме русалок, так больше никто не одевается.
        Девчушка заулыбалась и, бросив быстрый взгляд на по-прежнему занятую беседой маму, прошептала:
        - Меня зовут Эльвира. Только маме не говорите, пожалуйста, а то она меня ругать станет. Мне нельзя притворяться русалочкой.
        - А кем же тебе можно притворяться?
        - Ну, например, брокером. Или топ-менеджером.
        Карл улыбнулся бы, если бы девочка не была так серьёзна.
        - Не скажу, - заверил он. - А пока мама занята, хочешь посмотреть спектакль?
        - Хочу! - обрадовалась маленькая русалочка. - Очень хочу!
        Мама Эльвиры обнаружила свою дочку у витрины, оформленной под зеркальное озеро в кувшинках. Девочка зачарованно разглядывала вырезанных из дерева тритонов, русалок, моряков и рыбаков и выпиленных из разноцветных камней рыб, черепах и ракушек. Казалось, будто все они только-только замерли на своих местах.
        - Эльвира! - укоризненно воскликнула мама. - Ты же у меня уже совсем большая, на следующий год в школу пойдешь. Сколько раз я тебе говорила - нечего тратить время на такие глупые игрушки. Лучше давай запишу тебя на курсы французского.
        - Не хочу, - вздохнула девочка. - Мне хватает английского, музыки и хореографии.
        - Ну, пойдем, я тебе новую компьютерную игру куплю, - предложила мама и, взяв дочку за руку, вывела её из магазина.

* * *
        Прошло несколько недель, и в кукольный театр стали регулярно заглядывать любопытствующие. Кто-то покупал игрушки, на смену которым позже Карл непременно мастерил новые, но чаще всего люди приходили ради спектаклей.
        Дети упоенно разглядывали тряпичных кукол и фарфоровых божков, вырезанных из дерева русалок, отлитых из разноцветного стекла лебедей, выпиленных из полудрагоценных камней черепашек, вылепленных из глины и умело раскрашенных викингов и скоморохов. Вязаные совы, вышитые бабочки, бумажные мышата и металлические рыцари, песчаные замки, восковые фонарики, горы из гальки, лабиринты из спичек и озера из стекла - все они оживали, едва к ним подходил Карл. Каждая фигурка рассказывала свою удивительную историю, а затаившие дыхание дети, будущие риэлторы и аудиторы, не отводили взглядов от самодельных игрушек и, кажется, не вспоминали, что самые полезные отдых и развлечение - это компьютерные игры и реалити-шоу, и что языковые курсы куда важнее кукольных спектаклей.
        Бывало, что и родители, снисходительно усмехаясь, подходили поближе. Подходили - да так и оставались до конца импровизированных спектаклей, глядя на оживающие самодельные игрушки, передвигаемые умелыми руками Карла, и слушая будто впервые сказки и истории, которые они знали уже давно и потому давно уже перестали в них вслушиваться и забыли, о чём они на самом деле.
        В кукольных историях никто слыхом не слыхивал о топ-менеджерах и брокерах. Герои спектаклей не торопились успеть в тысячу мест, где им вовсе не надо было быть. Они работали там, где хочется, а не где престижно, дружили с теми, кто нравится, а не кто занимает важную должность. Говорили о том, что любили, а не о том, что положено. Отдыхали там, где красиво, а не где модно. Беспокоились не о нужных связях и о курсе валют, а о семье и о друзьях.
        Это были истории и сказки не о карьерных успехах и больших заработках, а о подвигах и предательствах, о мужестве и о трусости, о дружбе, преданности и любви, о борьбе и о вызове, об отчаянии и об утрате, о горе и о простом человеческом счастье - истории о жизни, той, которая была совсем рядом, но на которую катастрофически не хватало времени в упорядоченных, распланированных, расписанных по минутам днях жителей этого города.

* * *
        Слухи о кукольном театре распространились среди горожан. Иногда в небольшое помещение набивалось так много народу, что Карл отодвигал многочисленные этажерки и витрины к стенам, освобождая пространство в центре комнаты, а стенд, который служил сценой, ставил посередине, чтобы всем было видно.
        Зрителям не хватало стульев, так что чаще они садились просто на пол, не беспокоясь об отглаженных платьях и строгих деловых костюмах.
        Уступив настойчивым просьбам, Карл установил у входа большую малахитовую шкатулку с прорезью на крышке. Каждый желающий мог опустить туда монету - любую, какую может. Или сочтет нужным.

* * *
        Прошло больше месяца, прежде чем в дверях театра снова появился Мартин. На этот раз он привёл с собой маму. Усталая, поникшая женщина равнодушно ходила между стойками и стеллажами вслед за восторженным сыном, безразлично кивнула в ответ на предложение посмотреть спектакль и, усевшись на жёсткий стул, едва не заснула от усталости.
        Но в самый разгар представления, когда стеклянные фигурки, умело передвигаемые руками кукольника по импровизированной сцене, разыгрывали незатейливую сказку - историю об удачах и потерях, об одиночестве и о душевной силе, в глазах мамы Мартина утихла тревога. Забыв на несколько минут о том, что ждет её за дверьми старинного дома в центре города, женщина смотрела спектакль. А Карл смотрел на её лицо, озаренное чем-то отдаленно напоминающим счастье, и видел, что на самом деле усталая женщина была намного моложе, чем ему сначала показалось.
        Когда спектакль закончился, мама смущенно поинтересовалась, когда Карл устраивает следующее представление, и всё порывалась заплатить.
        А Карл упорно отказывался от мелких монеток, которые та протягивала ему, и приглашал на следующий спектакль.

* * *
        Ранней весной, когда город по щиколотку погрузился в лужи талого снега, в магазине снова появилась Эльвира.
        - Я сбежала! - торжественно сообщила она Карлу. - Мама тут через дорогу, прическу делает - для вечернего… Забыла слово. Ну, папа вечером устраивает какой-то важный… торшер?
        - Фуршет, - подсказал Карл с улыбкой.
        - Точно! - обрадовалась девочка. - Можно, пока маме волосы делают, я русалочку проведаю? Как там они с тритоном поживают?
        Разумеется, Карл показал ей новый спектакль. А Эльвира заверила, что теперь собирается приходить сюда регулярно.
        - Мама меня не пускает, но я папу попрошу. Буду плакать - ион согласится.
        А на следующий день снова появился Мартин. В руках у него была огромная коробка, внутри которой обнаружился целый зверинец из папье-маше.
        - Меня мама научила, - гордо сообщил мальчик, доставая свои поделки. - Из старых газет сделал, почти сам, мама только немножко помогала, - похвалился он. - Склеил, раскрасил, и, представляете, вот они, - мальчик кивнул на бумажных зверей, - захотели показать мне спектакль. Я маму позвал и ей показал. Она сказала, что ей очень понравилось. И еще посоветовала вам показать. Только почему-то заплакала. Не пойму, почему… Хотите посмотреть?
        Карл с трудом сглотнул и молча кивнул. Он понимал, почему заплакала мама Мартина.

* * *
        Прошло чуть больше года с момента открытия кукольного театра, и Карла снова навестил его самый первый посетитель. Вихрастый мальчишка подошел к кукольнику и, не поздоровавшись, спросил:
        - Вы покажете мне спектакль?
        - Конечно, - кивнул Карл и повёл его к стойке с целым лесом деревьев из сердолика, хрусталя, аметиста и кораллов.
        - Нет, - возразил ему мальчишка. - Я не хочу этот, я хочу, чтобы вы показали мне тот спектакль, который хочу я.
        - И какой же ты хочешь?
        Вихрастый мальчишка тут же ответил:
        - Хочу про войну. Чтобы было много сражений, чтобы солдаты друг друга постреляли, а потом пошли на штурм вот того дома, где куклы сидят. И чтобы всех кукол замочили. Но только не понарошку, а по-настоящему.
        - Это как?
        - Ну, если солдат кинет гранату в дом, - мальчишка схватил ближайшую фигурку в ярком мундире, - то она попадет в куклу, и та взорвется - вот так, - и мальчишка столкнул одну из фарфоровых кукол на пол. Тонко звякнул фарфор, осколки брызнули в разные стороны.
        - Нет, такого спектакля здесь не будет, - вымолвил Карл.
        - Это почему?
        - Потому что куклы не хотят его показывать, - отрезал Карл.
        - Что я, глупый, что ли? - возмутился мальчишка. - Куклы не хотят! Это же вы их передвигаете, и вы за них говорите!
        Карл вздохнул и решительно выпроводил сопротивляющегося мальчишку за дверь.
        Но не прошло и недели, как тот вновь появился в кукольном театре. Да не один, а с отцом. Не обратив внимания ни на дюжину зрителей, ни на то, что спектакль был в самом разгаре, отец мальчишки подошел прямо к Карлу, достал из кармана чековую книжку и спросил вместо приветствия:
        - Сколько?
        - Простите?
        - На сколько, говорю, выписывать чек? Я покупаю у тебя всю твою рухлядь, и ты будешь играть с моим сыном во что ему вздумается.
        - Игрушки не продаются.
        - Пытаешься торговаться? Не знаю, что тут такого нашел мой сын, но учти - я запросто могу выписать сюда настоящий театр, из столицы. И тебе тогда не достанется ни гроша.
        - Я открыл кукольный театр не из-за денег.
        - А для чего?
        - Боюсь, вам этого не понять, - вежливо улыбнулся Карл.
        Мужчина побагровел, рванул к выходу и уже в дверях прорычал:
        - Я этого так не оставлю!
        Громко хлопнула дверь.
        В наступившей тишине к Карлу подбежала Эльвира и тихо сказала:
        - Этот дяденька - он большой начальник. Я знаю, потому что папа его к себе приглашал, а папа - начальник большого банка и приглашает к себе только других больших начальников.
        - Это бургомистр, - пояснил незаметно подошедший Мартин. - У вас теперь будут неприятности, да?
        Карл ободряюще улыбнулся и ничего не сказал.

* * *
        Неприятности появились в лице сухонького человечка с портфелем под мышкой, ни на миг не отрывающего взгляда от толстой кипы бумажек.
        - Я пришел уведомить вас, что договор аренды на помещение досрочно расторгается по причине…
        - О, даже причина нашлась! - усмехнулся Карл.
        - По причине, - невозмутимо продолжил чиновник, - муниципальной необходимости. Вчерашним постановлением совета города решено изъять данное помещение из частной аренды и переоборудовать его под новый зал для компьютерных игр с целью наиболее полного удовлетворения нужд горожан в полноценном и гармоничном отдыхе. У вас есть неделя на то, чтобы освободить помещение.

* * *
        Весть о том, что Карл дает последний спектакль, разнеслась по городу за считаные часы. Целыми днями в кукольный театр приходили люди, предлагали помощь, собирались вмешаться, выразить протест, написать в соответствующие инстанции, потребовать…
        Карл с улыбкой качал головой и говорил короткое:
        - Не стоит.
        Накануне спектакля к Карлу пришли Мартин с мамой. Мартин грустно бродил среди стеллажей и стендов, гладил знакомые фигурки. Потом подошел к Карлу.
        - Вы теперь уедете, и все опять станет как прежде, да? - спросил он, едва сдерживая слезы.
        - Не станет, - заверил кукольник. - Помнишь, какой ты однажды показал мне спектакль? Ты смастеришь свои игрушки - из папье-маше, из глины, из дерева - да из чего угодно. И откроешь свой кукольный театр. Сначала у тебя будет всего один зритель - мама. А потом - кто знает?
        Мартин задумался, потом кивнул и несмело улыбнулся.
        А после появилась Эльвира. Зареванная, растрепанная, она подошла к Карлу и протянула ему небольшой сверточек.
        Когда кукольник его развернул, то обнаружил там самодельную игрушку. Сшитая из лоскутков куколка в руках держала морскую звезду - одну из тех заколок, что Эльвира всегда носила в волосах, - и была одета в голубенькое платье, из-под которого выглядывал рыбий хвост. Русалочка.

* * *
        Зрители едва уместились в кукольном театре. Сидели на полу и на подоконниках, стояли у стен и в дверях. Смотрели на сцену - смотрели внимательно. Там шел кукольный спектакль - самый большой спектакль из всех, что они видели. В нем участвовали все, абсолютно все игрушки театра. В каждой из них кто-то из зрителей непременно узнавал себя.
        Спектакль рассказывал про маленький город, в котором каждый день его жителей был похож на предыдущий. Горожане заранее знали, что с ними будет завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. Знали, на кого пойдут учиться, кем будут работать, с кем станут дружить, на ком женятся. Наизусть повторяли заученные фразы - готовые на все случаи жизни. Жили и были счастливы. Или просто не успевали задуматься, счастливы ли они.
        И вот однажды зимним утром, таким пасмурным, что казалось, еще не кончилась ночь, в город пришел человек с большой дорожной сумкой на плече и с саквояжем на колесиках и открыл там кукольный театр.
        Поначалу никто не приходил к нему - ведь в расписании жителей города не было ни одной свободной минутки. Но прошло время, и в театре появились зрители. Они смотрели спектакли и учились жить по-новому. Они приходили туда, потому что там, на представлениях, разыгрываемых самодельными игрушками, они учились чувствовать, любить, сопереживать, сострадать, радоваться, несмотря ни на что, и каждый день находить повод для счастья.
        А потом, когда в кукольном театре прошло множество разных спектаклей, главный кукольник огляделся вокруг, улыбнулся и решил, что теперь-то ему можно идти в следующий город и давать представления уже там.
        На прощание он устроил самый большой спектакль, собрав всех зрителей, кто хотя бы раз побывал у него в театре. А после представления он раздал всех своих кукол, повесил на плечо большую дорожную сумку, взял за ручку саквояж на колесиках и ушел по заснеженной улице вслед за громыхающим пустым трамваем, спешащим в депо.
        3
        Наутиз - Перт
        Встреча со смертью, тёмное колдовство, некромантия, существа из мира мёртвых.
        > Безмолвный слуга
        Мы стояли по разным сторонам темной, залитой туманом подворотни в трущобах, сжимая оружие и пристально глядя друг на друга. Дуэль? Нет, скорее поединок без секундантов и правил. В руке Адриана пароэфирный пистолет Кили - его излюбленное оружие, с которым он воевал в Цин. Я помню, как выстрелом из него он остановил российского самохода, пробив сантиметровую броню и попав механику прямо в голову. Русские тогда выступили на стороне узкоглазых, а мы дрались вместе с лягушатниками. Сражались не только за рынки сбыта опиума - Империи просто надо постоянно воевать, как и мужчинам демонстрировать свою силу. Правь, Британия! Я прошел всю войну бок о бок с Адрианом, а сейчас нас разделила темная подворотня.
        Я сжимал свой револьвер. Пусть пороховое оружие - это вчерашний день, но оно не раз спасало мне жизнь. У револьвера есть преимущество перед кили - нет паузы после нажатия спускового крючка. Восемь десятых секунды - это очень долго. Порой хватает, чтобы выстрелить первым.
        Но мы не стреляли. Мы стояли и смотрели друг на друга - я и Адриан, соблазнивший мою Эллис. Свидетелей не было - только скорчившийся у стены нищий, способный с легкостью ради горсти монет и хорошего костюма перерезать горло одному из нас, и безмолвный слуга Адриана, который замер у входа в подворотню. Его медная маска, на которой оседали снежинки, блестела отраженным лунным светом. Прорези для глаз казались черными дырами. Безмолвный никому и ничего не скажет. Он просто заграничная кукла - таких привозят из Нового Света. Говорят, их делают из мертвых негров - сначала пропитывают тело бальзамирующей жидкостью на основе опиума, оставляя подвижными мышцы, анимируют с помощью электричества, а потом покрывают медной броней с подключенным пароэфирным двигателем. Кокни называют безмолвных слуг силлвантами. Конечно, они дорогие - недешевый материал, перевоз через океан, но быстро окупаются: ведь безмолвным не требуются ни еда, ни жилье. Они могут работать по двадцать четыре часа в сутки, и многие фабриканты заменяют людей на заграничные куклы. Недавно был подавлен бунт в Бермондси, когда выброшенные на
улицу рабочие кожевенных фабрик попытались силой вернуться на работу.
        Тишина. Заперхал нищий, зашелся в туберкулезном кашле. В Воскхоле тяжело вздохнула паровая машина Вычислителя, и этот вздох прокатился по улицам. На флюгере испуганно закаркал ворон. В его крике мне послышался возглас Эллис: «Эдвард! Эдвард Хант! Не трогай его! Не смей!» А потом все начало происходить в безумном, но одновременно замедленном ритме. Как в мясорубке при Дайгу.
        Мы синхронно поднимаем оружие, и два выстрела сливаются воедино. Но мой звучит на доли секунды раньше. Адриан падает, без крика и лишней суеты, отброшенный пулей, валится на спину. Я хватаюсь за раненую руку. Револьвер падает на землю. Со стороны нищего слышен клекот, похожий на бормотание стервятника, и не сразу понятно, что это смех. Затем время возвращается к обычному ритму.
        Я поднял руку - указательный палец был оторван, кисть исковеркана пулей, торчали осколки костей, и из разорванной вены била струйка крови. Нищий бросился к Адриану и принялся потрошить его карманы, но пристрелить или прогнать стервятника у меня не было сил.
        Я шел по заполненному туманом и снегом городу. Кровь стекала по руке и оставляла красный след на земле. В голове пульсировали болью строки баллады горцев: «Чьей кровию меч ты свой так обагрил? Эдвард, Эдвард? Чьей кровию меч ты свой так обагрил?» Казалось, что меня преследует смех нищего. Револьвер, на котором выгравирован мой девиз «Всегда есть время дать ответ!», остался на месте убийства, я заставил себя вернуться и подобрал оружие, прижимая к груди левой рукой. Правая безжизненно свисала вдоль тела. Как я теперь буду стрелять? Безмолвный слуга все так же неподвижно стоял в конце подворотни и смотрел на мертвого хозяина.
        «Чьей кровию меч ты свой так обагрил?»
        Я упал, выпачкавшись в грязном снегу, поднялся и, держась рукой за стену, побрел дальше. Из-за угла здания Судейства на Семнадцатой стрит выбежала моя жена, бросилась ко мне, и я не знал - хочет она обнять или ударить. Но Эллис не сделала ни того, ни другого. Она остановилась в нескольких шагах от меня и поправила белокурый локон, спадающий ей на щеку.
        - Где Адриан? - спросила у меня. Голос был поразительно спокойным, но в его глубине скрывался крик отчаянья.
        - Я убил твоего любовника.
        Голова закружилась, и я сел, опершись спиной о холодную кирпичную стену.
        «Чьей кровию меч ты свой так обагрил?»
        Эллис прошла мимо, как кукла или силлвант, по следу из красных капель, туда, где лежал Адриан. Уже через несколько минут я услышал за спиной ее суетливые шаги. Оглянулся и увидел Эллис, держащую обеими руками направленный на меня кили.
        - Эллис, нет!
        Она всё не стреляла, но я чувствовал, даже видел, как ее палец постепенно давит на спусковой крючок.
        - Эллис, не надо!
        Раздался выстрел. Эллис покачнулась и выронила пистолет. Потом схватилась за рану в груди и опустилась на снег. Я с удивлением посмотрел на дымящийся револьвер в левой руке. «Всегда есть время дать ответ!»
        - Нет!!!
        Я с отвращением отшвырнул оружие, бросился к Эллис, поднял ее неподвижную голову. На лицо моей жены опускались холодные снежинки.

* * *
        Волны ударяли о старую древесину. За бортом лорчи[1 - Лорча - парусное судно (вид джонки) с китайским такелажем и европейским корпусом. После первой опиумной войны в основном использовалось английскими торговцами в регионе Китая.] бесновался шторм, хотя в здешних широтах это считалось еще сносной погодой. Не так давно судно, заполненное пассажирами, как бочка в рыбной лавке соленой треской, миновало эстуарий и вышло из Темзы, отправившись в каботажное плаванье. «Что, сухопутные крысы, вам несказанно повезло, - не говорил, а по-обычному рычал капитан Дженсон, настолько заросший, что борода делала его похожим на черного лохматого пса. Из копны волос торчали лишь красный нос и курительная трубка, источающая смрадный дым. - Я вас довезу до Китая, двадцать морских ежей вам в кишки». Капитан хотел выглядеть матерым морским волком, но акцент выдавал в нем прожженного кокни.
        «Беги, Эд, - мой кузен служил в полиции и успел предупредить меня об опасности. - Беги из Лондона».
        Пароходы с каютами первого класса для меня теперь были закрыты - бобби и агенты Скотланд-Ярда схватят при первой возможности. Меня искали за убийство жены, и не хотелось, чтобы Калкрафт-Вешатель на сей раз получил свою добычу. Оставалось надеяться на таких проходимцев, как капитан Дженсон. Я слышал, как он отчаянно спорил на каждом шлюзе, давая взятки.
        «Чертовски дорого вы мне обходитесь, надо бы содрать с вас побольше», - плевался он слюной вперемешку с табаком, когда спускался к нам в трюм.
        Мы вышли из Темзы два дня назад. А сейчас в душном трюме, пропахшем грязным бельем, царила непривычная тишина, я слышал плеск волн, скрип обшивки и свое дыхание. Где-то пищали крысы. Куда подевались все пассажиры? Вот здесь, рядом с моей койкой, ютились молодая мамаша с пятилетней дочуркой. Возможно, именно такая же малышка - светловолосая с огромными наивными глазами - могла бы быть у нас с Эллис, если бы на том балу она не познакомилась с Адрианом, и впоследствии я не спустил бы курок. Теперь Эллис мертва, моя рука искалечена, а я бегу от правосудия, но не могу убежать от самого себя.
        Несколько дней назад к мамаше приставал Наваха, вокруг которого сгрудились головорезы и ворье всех мастей. Я видел, как она молча вырывалась из его объятий, пытаясь выползти из-под грузного тела. Она вообще была молчаливой, как и ее дочка. Я схватил Наваху за шиворот и оттащил в сторону. Тогда он ударил меня в живот так, что я сложился пополам.
        «Что, Клешня, жить расхотелось?»
        Но жить расхотелось самому Навахе, потому что я убил его следующей ночью. Главное было дождаться своего часа. В полной темноте я воткнул нож ему под ребра, зажимая рот искалеченной рукой, пока жизнь не покинула его тело. Никто не опознал мой армейский нож. Никто не нашел на мне следов крови, и тело Навахи отправили за борт.
        «Спасибо, - тихо сказала мамаша потом, когда плюющийся слюной и табаком капитан в сопровождении нескольких матросов покинул трюм. - Вы хороший человек».
        Она ведь не знала, отчего я бегу. А я не знал, отчего бежит она. Сейчас ее койка пустовала. На полу валялась вырезанная из дерева детская игрушка.
        Или куда пропал Поэт? Все звали его только по прозвищу. Этот худющий молодой человек - про подобных говорят «кожа да кости» - нацепив на длинный нос круглые очки, постоянно носился с томиком стихов Шекспира и путался у всех под ногами. Я поднял с пола раздавленные очки.
        Куда все исчезли? Я добрел в темноте до лестницы, ведущей к закрытому люку. Аорча, имеющая громкое название «Королева Луизанна», шаталась под ногами. Я взобрался по лестнице и раскрыл люк, впуская в трюм соленые брызги и свежий ветер. Снаружи бурлили волны. Одна из мачт была сломана, на второй трепетали обрывки парусов. Спасательные шлюпки отсутствовали, и на палубе оставался я один.
        У меня появилось стойкое чувство, что это уже когда-то случалось и я нахожусь в повторяющемся кошмаре. Вспомнились паника на корабле, когда пассажиры дрались за места в двух маленьких шлюпках. Давка, крики и детский плач. Я прикоснулся к натянутому вдоль борта лееру. «Стоять, сухопутные крысы! Первыми уходим я и команда!» Дженсон был уже без своей трубки - она раздавлена о палубу десятками ног. «За борт капитана!»
        Я разглядывал пустую палубу, ранее заполненную ревущей толпой, среди которой была мамаша с ребенком. Выжили ли они? Попал ли я на шлюпку? Не помню. Картины прошлого приходилось выхватывать из вязкого тумана воспоминаний. Моих, чужих, навязанных? Где я?
        «Это сон», - раздался чей-то голос, и я резко обернулся.
        Она шла от кормы по направлению ко мне, и капли морской воды оседали на ее светлых одеждах.
        - Эллис? - сказал я. - Но этого не может быть! Ты мертва!
        На ее груди расцветало красное пятно. Я отшатнулся к леерам. По другую сторону борта ревела пучина. Мертвая Эллис приближалась, я смотрел на нее, и меня охватывало чувство нереальности.
        «Ты всё равно не убежишь, Эдвард Хант».
        Я перегнулся через леера. Внизу бушевал океан, брызги воды, как брызги тьмы, пучина, словно бездонная пропасть. Я шагнул в нее, и вода приняла мое тело.
        Я проснулся от собственного крика.
        Моя правая рука была зажата в медицинском зажиме, скорее напоминавшем тиски. Рядом находился Готфрид по прозвищу Костоправ - мой спаситель и одновременно мой мучитель. Он подобрал меня на берегу почти бездыханного, и теперь я снова в пригороде Лондона, живу в его доме.
        «Излечение всегда проходит через боль», - любил поговаривать Готфрид, колдуя над моей рукой. В качестве обезболивающего он окуривал меня какими-то благовониями, и их запах смешивался с запахом моей крови.
        «Сам по себе опий вреден, но стоит в него добавить вытяжку из африканской лианы - о! Тогда он превращается в поистине чудодейственное снадобье, погружающее в чудесные сны», - говорил Костоправ, держа в руках окровавленные щипцы.
        В мареве сквозь дым и крик мой мучитель казался монстром, съедающим мою руку - палец за пальцем, кость за костью. Пытка с небольшими перерывами длилась целый месяц. Когда я приходил в себя, то мог уйти - и уходил, но возвращался за следующей порцией боли и запахом благовоний, который хотелось вдыхать вновь и вновь. Я вырывался из тисков и кричал, что убью проклятого Костоправа, но тот только смеялся и снова принимался за свое дело, заменяя мои раздробленные кости на целые. Я не знал, где он их брал. Не спрашивал. По вечерам к Готфриду приходили какие-то мрачные личности, иногда оставляли мешки и звенели монетами на выходе.
        Через месяц я уже мог сгибать пальцы. Но это была не моя рука - до кисти ее покрывал слой меди с подвижными сочленениями. Внутри нее находился миниатюрный пароэфирный двигатель, и, когда я шевелил пальцами, сквозь тонкий металл раздавалось тихое звучание камертонов. Еще через неделю Готфрид вложил мне в руку кили.
        - Неплохо, - сказал он, когда я прострелил центр мишени, стоящей в конце узкого переулка за его домом.
        - Я не буду больше стрелять, - ответил я, глядя на пистолет. Из его дула вырывалась струйка пара. Внутри все еще дребезжал камертон, превративший энергию испарившейся воды в чистый эфир, вытолкнувший пулю.
        Переулок был похож скорее на место для казни. Расстрелянная мишень с продырявленным центром сползла по стене.
        - Неплохо, но недостаточно быстро для стрелка, - продолжил Костоправ, будто не замечая моего ответа. - Хотя ты заслужил поощрение.
        Он бросил мне закупоренную склянку, в которой клубился туман благовоний. Я стоял и наблюдал за тем, как его потоки, словно живые, пытаются вырваться на свободу. Готфрид усмехнулся и пошел к узкой дверце черного хода, но вздрогнул, остановился и оглянулся, когда брошенная мною склянка разбилась о каменную стену. Всё так же усмехаясь, он пожал плечами и вернулся в дом, а я упал на колени, собирая трясущимися руками осколки стекла, сохранившие желанный аромат.

* * *
        - Зачем я тебе? - спрашивал я у Готфрида.
        Я жил у него в особняке. Мне больше некуда было пойти - не было ни дома, ни семьи. А здесь был Готфрид и запах опиума, смешанного с африканской лианой. Я уже узнал, чем занимается Костоправ. За скромной внешностью скрывался делец, поставляющий из Нового Света безмолвных слуг. Наверное, каждый третий силлвант в Лондоне проходил через его руки, ведь многие предпочитали покупать молчаливых слуг контрабандой, в несколько раз дешевле, чем у Вест-Индской компании.
        - Каждый человек для чего-то нужен, - пожал плечами Готфрид. - Главное найти для него применение.
        В тот вечер ушел очередной гость, и довольный Костоправ, насвистывая себе под нос, собирал на столе скелет какого-то монстра. У него уже было несколько костяных марионеток, с помощью которых он порой разыгрывал целые сценки, дергая за тонкие нити.
        - Ты станешь моей правой рукой, держащей оружие, - сказал он.
        - Нет! Я не буду больше убивать!
        Рука временами все еще нестерпимо болела, и я баюкал ее, словно так можно было унять боль. Тогда Готфрид хитро улыбнулся и покатал по столу склянку с плененными благовониями. Я завороженно наблюдал, как за стеклом перемешивается вязкий молочный туман. Затем сжал зубы и резко повернулся, собираясь выйти из комнаты, но меня остановил возглас Костоправа:
        - Стой! Сегодня для тебя будет работа!
        Я остановился, и Готфрид продолжил:
        - Знаешь, некоторые силлванты оказываются порчеными, не хотят работать и бегут от хозяев. Редко, но такое случается - в отличие от вестиндцев, у нас нет ни времени, ни возможности тщательно проверять товар. Мы не вправе допускать такие промахи и лишаться клиентов. В общем, вчера силлвант сбежал у одного из наших покупателей. В последний раз его видели где-то в трущобах рядом с Чансери-лейн. Найди беглеца.
        - Найти?
        - Да, найди и убей. Он уже ни на что не сгодится.
        - Нет.
        Готфрид бросил мне склянку с плененными благовониями, и я автоматически ее поймал.
        - Меня узнают, - сказал я.
        Костоправ протянул мне медную маску.
        - Не показывай свою левую руку, надень перчатку, и тебя примут за безмолвного слугу.
        Маска улыбалась замершей улыбкой.
        - Тогда мне нужен револьвер, а не эта пароэфирная дрянь, - положил я на стол свое оружие, и Готфрид довольно улыбнулся. Его улыбка чем-то напоминала искривившийся рот маски.
        Уже перед выходом я спросил:
        - Почему ты не посылаешь за беглецами своих силлвантов?
        - Они слишком тупы, - Готфрид больше не обращал на меня внимания, возясь с костяной марионеткой. - Для этого нужен человек. Такой же послушный и исполнительный, но способный на самостоятельные решения.
        Я нашел сбежавшего силлванта возле одной из пустых лачуг. Невдалеке находился квартал юристов, где высились каменные дома, а здесь росли, словно грибы-поганки, грязные лачуги с заклеенными старыми газетами окнами. Из одного выглядывало изъеденное оспой лицо, и было непонятно, кому оно принадлежало - мужчине или женщине. Силлвант стоял и смотрел на черный проем двери, и даже не обернулся, когда я остановился за его спиной и взвел курок револьвера.
        - Обернись, - сказал я.
        Силлвант послушался. Я прицелился в его медную маску и снова оказался на войне.
        «Берегись, Эд!» - кричал Адриан.
        Прямо на меня выскочил узкоглазый, замахиваясь ружьем со штыком. Адриан выстрелил, и мой враг свалился на землю. Я прицелился во второго. Китайцы бежали цепью, контратакуя из крепости Дайгу, когда наше наступление захлебнулось, и мы начали отступать. Среди противников прямо на нас шел русский самоход «Харалуг» - адское изобретение, механический гигант, повторяющий действия сидящего в нем механика. Движения рук и ног передавались через хитрые системы рычагов на пароэфирные приводы, и железный голиаф, словно человек, переставлял ноги, поливая все огнем из пароэфирных пулеметов. Стволы вращались в вытянутых руках. Гиганта окутывал горячий пар.
        Где-то над нами гудел паровой четырехплан системы Максима - вчерашний день, применявшийся еще до изобретения Джона Кили, но, судя по всему, бомбы у него давно закончились, так как летчик опускал летательный аппарат к самой земле и стрелял в китайцев из ружья. «Харалуг» поднял руки, и пули прошили пролетевший слишком низко четырехплан, разорвали его крылья в клочья, и паровой котел взорвался прямо в воздухе, обжигая оказавшихся под ним несчастных. Адриан выпрямился в полный рост, вскидывая руку с кили.
        «Нет!» - закричал я, но Адриан был будто заговоренный - ни один из выстрелов узкоглазых не причинил ему вреда.
        Пока самоход опускал свое оружие, Адриан успел выстрелить. Пуля пробила броню как раз под системой перископов, там, где находилась голова механика. «Харалуг» замер, а потом, повторяя действия человека, начал валиться на землю. Бегущие рядом узкоглазые сыпанули в стороны, спасаясь от обжигающих клубов пара. Но я видел не только их. Невдалеке на поле сражения, между нашими и китайцами, стояла женщина в белых одеждах.
        «Тебе не убежать, Эдвард Хант».
        Я выстрелил в одного из узкоглазых…
        И медная маска силлванта брызнула осколками и каплями жидкости, заменяющей безмолвным слугам кровь. Я вновь вернулся в реальность, спасаясь от войны и Эллис.

* * *
        С тех пор я стал цепным псом Костоправа и свыкся с медной маской на своем лице, ведь без нее я не появлялся на улице. Идущий по заданию хозяина силлвант никого не интересовал. Я уже не сопротивлялся, просто выполнял работу, получая за это плату, которая погружала меня все глубже в воображаемый мир, где прошлое смешивалось с настоящим, и я не мог отличить реальность от иллюзий.
        Осенним днем, когда грязь присыпало первым колючим снегом, пришлось драться с людьми. Дело происходило в порту, где в то время стоял «Грейт-Истерн», и огромный пароход закрывал собой полнеба. Меня даже ранили в плечо, но опиумные пары притупили боль. Я убивал конкурентов Готфрида без зазрения совести - все те, кто пытался отбить его товар, были отъявленными головорезами.
        Но однажды все изменилось. Готфрид приказал найти сбежавшего силлванта, который находился где-то в трущобах Бермондси. Я шел, и грязь заляпывала брюки едва ли не по колено. Зловоние кожевенных фабрик проникало под маску и щипало глаза. Через канавы были перекинуты мостики, ведущие к покосившимся лачугам. Этот силлвант, как и мой самый первый, стоял возле одной них. С удивлением я понял, что это женщина, хотя обычно с дефектом оказывались лишь силлванты, сделанные из мужчин.
        Я поднял револьвер и выстрелил, с одним лишь желанием: поскорее выбраться из этих трущоб. Я промахнулся и не попал в голову. Пуля проделала дыру в груди безмолвного слуги, и силлвант опустился на колени. Моя рука дрожала. Я снял маску и вытер пот со лба. Подошел к силлванту, приставил револьвер едва ли не вплотную к его голове, но не выстрелил, потому что сквозь прорези медной маски на меня смотрели голубые глаза. До тех пор я никогда не видел негров с таким цветом глаз.
        Тогда я сорвал маску с его головы. Это оказался не негр из Нового Света. Это была женщина с лорчи, та, что пыталась уплыть из Лондона вместе со своей дочуркой, и которую я спас от Навахи. Она повалилась лицом в грязь, и в моей руке осталась лишь ее маска. Перед глазами все закружилось. Вернулись воспоминания, отнятые у меня парами проклятого алхимика.
        Лорча из прошлого будто наткнулась на рифы. Судно вздрогнуло, его обшивка затрещала. Затем что-то скользнуло под днищем. В трюме закричали пассажиры. Мы бросились на палубу, толкаясь и сбивая друг друга с ног.
        «Беги, Эдвард», - смеялась мне вслед мертвая Эллис.
        Возле судна покачивалось на волнах всплывшее и окутанное паром механическое чудовище. Ворвавшиеся на палубу люди в медных масках хватали зазевавшихся пассажиров и отправляли их в открытый люк подводного судна.
        «Стоять, сухопутные крысы! Первыми уходим я и команда!»
        «За борт капитана!»
        Они пытались спустить шлюпки и выбраться из гибнущего судна, но работорговцы не пощадили никого.
        «Что струсил, мой герой?» - спрашивала Эллис.
        Я вырвал из рук мертвого матроса кили и выстрелил в одного из захватчиков. Проклятая пауза! Враг успел отшатнуться. Приклад ружья ударил меня в грудь, я покатился по лестнице в трюм, приложился головой и потерял сознание.
        Потом были холодная вода, когда я, спасаясь с тонущей лорчи, прыгнул за борт, берег со скользкими камнями и подобравший меня Готфрид, который лично наблюдал за нападением.
        - Ты плохо справился с заданием, - сказал Костоправ, едва я вернулся обратно.
        Я стоял, вспоминая женщину, которую занес в лачугу. Это был силлвант, не человек, но ее глаза смотрели поразительно ясно, будто она меня вспомнила.
        Я стоял перед Костоправом, и моя медная рука сжимала револьвер. Внутри нее надсадно гудели камертоны, но пальцы не слушались.
        - Ты убиваешь людей, - сказал я.
        - Нет, что ты! - улыбнулся Готфрид. - Это ты у нас убийца. Ты и подобные тебе собственноручно убивали людей на войне и продолжаете это делать сейчас по моему приказу. Люди всегда умирают, мой друг, с этим ничего не поделаешь. Разве тебе жалко этих отбросов общества, что вечно копошатся в грязи и обречены работать до смерти? Количества мертвецов давно уже не хватает, запросы Британии все растут, и Вест-Индская компания не справляется с поставками. Попади в нужную нишу, и деньги текут к тебе рекой, а власть на многое закрывает глаза.
        Я переложил револьвер в здоровую руку и попытался пристрелить эту тварь, но тело не подчинялось.
        - Африканская лиана дает не только чудесные грезы, - рассмеялся Готфрид. - Именно она входит в состав бальзамирующей жидкости силлвантов. Полное подчинение. Ты не сможешь поднять руку на своего хозяина. Тем более, что уже не выживешь без этого. Держи.
        Он бросил мне склянку с благовониями, и я механически ее поймал.
        - А теперь пошел прочь! - скомандовал Костоправ.

* * *
        После этого Готфрид продержал меня целую неделю без опиума и отправил на задание, когда я уже от отчаянья царапал пальцами стену. Я шел, и Эллис молчаливо следовала рядом. После случая с женщиной я понял, что силлванты, сохраняя остатки памяти, часто возвращаются к домам, где жили. И сейчас, когда Костоправ послал меня в Кенсингтон, я понял, что они сделали силлванта не из бедняка.
        Я сразу его узнал: военная выправка, гордая осанка - Адриан выглядел так же, как и при жизни. Мы смотрели друг на друга сквозь прорези в масках, и мертвая Эллис стояла возле нас. Я подошел к своему врагу и сказал:
        - Пойдем.
        Силлванты должны исполнять приказы лишь хозяев, но Адриан послушался. Он шел рядом со мной, и я больше не чувствовал к нему ненависти. Мой друг и мой враг, мы вместе прошли войну и полюбили одну женщину. Но теперь ты мертв, но послушных марионеток сделали из нас обоих.
        - Держи, - сказал я, вкладывая в его руку револьвер. - Хотя знаю, что ты предпочитаешь современное оружие.
        - Так быстро вернулся? - поднял брови Костоправ, когда Адриан в моих одеждах переступил порог его комнаты.
        Готфрид держал на нитях костяную куклу, и та в изумлении подняла руки, повинуясь движению хозяина.
        - Выполнил задание?
        «Сначала ты снимешь маску».
        Адриан уронил свою маску на пол.
        «Потом поднимешь оружие».
        Револьвер в руке силлванта поднялся на уровень груди Костоправа.
        «А после стреляй. Теперь ты повинуешься только мне. Ты солдат, сохранивший часть памяти. А в случае, если командир предает, его смещают. Ты выстрелишь в Готфрида, даже если все, в том числе и я, будут убеждать тебя в обратном».
        Я остановился за спиной моего друга. Рядом стояла Эллис.
        - Стой! - вскрикнул Готфрид, но Адриан уже спустил курок.
        Пуля попала Костоправу в грудь, и того отшвырнуло на пол. Кости марионетки разлетелись по комнате. Готфрид еще пытался подняться, глядя на меня, но из раны толчками выплескивалась кровь, и жизнь покидала моего мучителя.
        - Для каждого из нас смерть принимает свой облик, - тихо сказал я, нагнувшись к Готфриду. - Ко мне она приходит в облике женщины в белых одеждах. А что видишь ты?
        Готфрид закричал. Вскоре его крик перешел в хрипение.
        Я выпрямился и повернулся к Адриану. Тот следовал моим приказам, и дуло револьвера в его руках смотрело мне в лоб.
        - Ты права, - улыбнулся я Эллис. - Мне не убежать.
        + Рыжий, синий и мертвый
        Дожидаться сигнала оказалось сущим мучением. Глазея в темноту, Джек ворочался с боку на бок и гадал, сколько уже прошло времени.
        Часы внизу гулко пробили одиннадцать. Джек зевнул - до полуночи оставался ещё целый час. И спохватился - как бы не задремать! Хотя - как можно заснуть, когда впереди такая ночь!
        Чтобы чем-то себя занять, Джек принялся вслушиваться в тишину. Сначала в ней появилось тиканье старых часов из гостиной. Вслед за ним - сопение Эми и Сары, спавших в соседней комнате. Затем со двора донеслись тихий скрип рассохшейся калитки и сонное ворчание старого пса. Наконец, совсем уже издалека, с железной дороги ночной ветер принёс мерное перестукивание поезда…
        Джек не заметил, как задремал. Ему снилось, что он оказался в Цинциннати и бродил между огромными заводами. Он заглядывал в окна, видел, что внутри производят тракторы, радиоприёмники, растворимый кофе и даже знаменитые «модели Т» мистера Форда, но всё никак не мог найти зомби-завод. А ему туда очень надо, он должен разузнать их секрет…
        От стука камешка в стекло Джек резко сел на кровати. Вот тебе на - заснул!
        Высунувшись в окно по пояс, Джек увидел, что внизу его уже поджидает Бен.
        Джек тихо цыкнул в ответ, мигом оделся, засунул книгу с заклинанием под рубашку, вылез в окно, прыгнул на ветку стоявшего прямо напротив дерева, а уже оттуда спустился на землю.
        Бен нетерпеливо поджидал приятеля; на земле рядом с ним лежали две лопаты и полупустой мешок. Джек заглянул в мешок, увидел внутри куриные головы и шёпотом спросил:
        - У мясника взял?
        - Нет, - прошипел Бен в ответ. - Из ресторана украл.
        Джек поднял одну лопату и поддёрнул широкие штаны, которые, несмотря на подтяжки, казалось, вот-вот с него спадут. Бен перекинул мешок через плечо, взял вторую лопату, и мальчишки зашагали в темноту.
        Через четверть часа они уже перешли через железнодорожные пути и подходили к холму, на котором располагалось кладбище.
        Кладбище было старинным, ещё с довоенных времён. Сначала там хоронили поселенцев, убитых в стычках с индейцами, потом - янки и конфедератов, павших на Гражданской войне, затем - немецких и ирландских иммигрантов, погибших на строительстве железной дороги, а теперь - жителей маленького городка Милвуд.
        Мальчишки пересекли почти всё кладбище и остановились на окраине, там, где в траве виднелись два свежих холмика.
        Ночь выдалась облачная, луна почти не выглядывала из-за туч, и вокруг было темно.
        - Ты что, фонарь не взял? - с укором спросил Джек у приятеля.
        - Сам видишь, что нет, - огрызнулся Бен.
        - Ну, и как мы в такой темноте работать будем?
        - А что, боишься, что без света промахнёшься лопатой мимо могилы?
        - Дурак ты! Мимо могилы не промахнусь, а вот когда надо будет читать заклинание… Ну, и что нам теперь делать?
        - Тогда давай, может, завтра?
        - Ты думай, о чём говоришь! На улице жара, к завтрашнему дню труп уже гнить начнёт. Ты что, хочешь себе гнилого зомби?
        - Нет, не хочу, - заверил Бен, переступил с ноги на ногу и, наконец, решился поделиться тайной: - Когда раскопаем могилу, то разведём огонь, у меня с собой «Люциферы» есть.
        - «Люциферы»? - глаза Джека загорелись. - Покажи!
        Бен пошарил в карманах штанов и выудил своё великое сокровище - потёртый спичечный коробок с чёрно-белой наклейкой «Люциферы».
        - Откуда у тебя?
        - Отец на прошлой неделе из города привёз.
        О том, что отец приехал пьяным и спички просто выпали у него из кармана, а Бен их незаметно подобрал, он говорить не стал.
        Открыв коробок, Джек с восторгом рассматривал деревянные палочки.
        - Дай одну зажечь!
        - Ну вот ещё, - буркнул Бен и забрал коробок у приятеля. - Там всего восемь штук, нечего их просто так жечь. И вообще, давай уже копать.
        - Давай, - согласился Джек, взял лопату и подошёл к свежим могилам. Солидные надгробия ещё не привезли, и сейчас на холмиках стояли только временные деревянные кресты без надписей. - А в какой из них мистер Тейлор?
        - Вот в этой, - уверенно заявил Бен, указав на правую.
        - Точно?
        - Точно. Я сам видел, как его туда положили.
        - Ну, смотри, - протянул Джек, и мальчишки начали копать.
        Казалось, прошло полночи, прежде чем лопаты наконец-то застучали по крышке гроба. Приятели выбрались из ямы и перевели дыхание.
        - Доставай, - скомандовал Джек, и Бен вывалил из мешка куриные головы.
        Вообще-то в ритуале из книги речь шла о головах страусов. Но страусов в Милвуде не водилось. Да что в Милвуде - наверняка и во всём штате! Собственно, о страусах Джек слыхал только краем уха и знал про них лишь то, что это птицы и что они не летают. И потому справедливо решил, что может заменить страусов на куриц, они ведь тоже птицы и тоже не летают. И вообще, если бы тот, кто сочинил книгу, был местным, то наверняка написал бы в своём ритуале не про страусов, а про куриц - куриц в Огайо было в изобилии.
        Мальчишки разложили птичьи головы вокруг могилы и переглянулись. Джек достал из кармана булавку, проколол себе большой палец, выдавил каплю крови и капнул ею на разрытую могилу. Бен повторил. Теперь зомби должен будет считать их своими хозяевами.
        - Доставай «люциферов» и разводи огонь, будем читать заклинания, - распорядился Джек и потом с завистью наблюдал, как его приятель достал коробок, вынул из него одну спичку и чиркнул по шершавой поверхности над кучей собранных веточек. Джеку страсть как хотелось испробовать «люциферов» в действии, но он знал, что такой драгоценностью Бен делиться не станет даже с другом.
        Веточки занялись, Джек уселся перед огнём, положил книгу на колени, Бен пристроился рядом, и мальчишки медленно прочитали вслух странные, непонятные слова.
        Далее в книге говорилось, что после заклинания необходимо провести медитацию.
        Джек не знал, что такое медитация, но решил, что это индейский танец. Как-то раз с проходящего через Милвуд поезда сошёл один индеец. После ещё говорили, что он сбежал из резервации. Тем вечером он напился в дым и показывал в салуне ритуальные пляски их племени. Уилл Виллик подглядывал в окно и потом изображал эти танцы приятелям в школе. Прочитав про медитацию, Джек вспомнил странные движения, которые выделывал Уилл, и решил, что это, должно быть, и есть медитация.
        Следующие несколько минут приятели кружили вокруг могилы, выплясывая дикие индейские танцы. Закончив, они огляделись, ожидая сами не зная чего, но точно чего-нибудь необычного - не может же волшебный ритуал пройти незамеченным?
        Вокруг ровным счётом ничего не изменилось. Только крошечный костёр, сожрав все веточки, потух.
        - Я же говорил, что не получится с куриными головами, - расстроенно сказал Бен и засопел.
        - Погоди, может, ещё всё сработало, - перебил его Джек, подбежал к краю разрытой могилы и с надеждой заглянул внутрь. Гроб стоял там же, где и прежде, по-прежнему закрытый.
        Джек разочарованно вздохнул. Как же оно могло не получиться? Ведь всё так совпадало, начиная с книжки, которая попала к нему, можно сказать, мистическим образом: Джек нашёл её в одной из комнат гостиницы при станции, когда помогал матери там убираться - кто-то из проезжих её забыл.
        На обложке красовалась надпись: «Советы по прикладной некромантии», - и название так заинтересовало Джека, что он тут же открыл книгу, хотя обычно заставить его читать можно было, только взявшись за розги.
        Книга рассказывала про оживших мертвецов, кровожадных богов и магические ритуалы. Среди них Джек обнаружил подробное, со словами заклинания, описание воскрешения из мёртвых. Уверенный, что книга попала в его руки не случайно, Джек немедленно поделился со своим приятелем соображением, что надо бы испробовать заклинание на практике и сделать себе магического зомби. Бен согласился.
        Правда, возможности долго не подворачивалось. Во-первых, для ритуала нужен мертвец. А в маленьком городке вроде Милвуда они появляются совсем нечасто. Во-вторых, страусиные головы; идея о курицах пришла Джеку в голову не сразу. Наконец, как ни захватывало дух от мысли о том, что они могут сделать своего собственного зомби, мальчишкам было страшновато, хотя они ни за что бы друг другу в этом не признались.
        Но тут вмешались высшие силы и подтолкнули Джека с Беном к решительным действиям - в городке появилось сразу два трупа.
        Страдавший внезапным удушьем мистер Тейлор от очередного неожиданного приступа умер и оставил тем самым свою аптеку без присмотра. Рыжий Джо, не раз пытавшийся выпросить у мистера Тейлора чего-нибудь крепкого из аптекарских запасов, как раз околачивался неподалёку и, не увидев никого за прилавком, решил, что пришёл его час. Джо ворвался в аптеку, бросился к шкафу, где хранились бутылочки с самыми разными лекарствами, откупоривал их одну за другой до тех пор, пока не нашёл ту, от которой божественно пахло спиртом, и тут же её выпил.
        Неизвестно, что это была за жидкость, но известного пьяницу и дебошира Рыжего Джо она свалила замертво.
        Словом, отговорок у приятелей больше не было, зато были два свежих трупа, книга с ритуалом и заклинанием и куриные головы как замена страусиным. Действовать надо было немедленно. И мальчики, волнуясь, решились.
        Только, видимо, зря они старались - сделать из мистера Тейлора зомби у них так и не получилось.
        - Эй, - склонившись над могилой, на всякий случай попробовал Джек. - Эй, мистер Тейлор! Выходи!
        Что-то глухо стукнуло изнутри гроба, и мальчишки отскочили от разрытой могилы.
        Из ямы доносилось сопение и кряхтение. Джек с Беном схватились за лопаты и предусмотрительно отбежали на некоторое расстояние - мало ли что!
        Наконец из могилы показались сначала чьи-то руки, а потом и всё тело. Оно неловко выкарабкалось наружу и, выпрямившись, повернулось к мальчикам.
        Именно этот момент выбрала луна для того, чтобы на миг показаться из-за плотных туч. Серебристые лучи упали на лицо человека, и приятели охнули - это был вовсе не мистер Тейлор!
        - Рыжий Джо! - воскликнул Джек и повернулся к приятелю. - Ты же говорил, что в этой могиле лежит мистер Тейлор!
        Бен вовсю таращился на зомби и, казалось, не слышал Джека.
        Зомби, будучи существами спокойными, в жизни после смерти сохраняли основные черты своей личности. Если человек был застенчивым, то зомби из него станет ото всех прятаться, а если был драчуном, то и зомби будет всех задирать. Именно поэтому ребята собирались оживлять мистера Тейлора, из него зомби получился бы замечательный - аккуратный, исполнительный и внимательный. А вот какой зомби выйдет из Рыжего Джо, известного на весь Милвуд пьяницы, дебошира и забияки, даже и думать не хотелось.
        Впрочем, сейчас уже поздно.
        - Так что, у нас получилось? - прошептал Бен.
        - Наверное, - осторожно ответил Джек и приказал Джо: - Сидеть!
        Зомби послушно уселся на землю.
        - Встань! - попробовал Бен.
        Джо поднялся.
        Мальчики переглянулись и, выпустив из рук лопаты, восторженно запрыгали и заскакали.
        - Ура! У нас получилось! Мы сделали себе своего собственного зомби! - кричали они.
        Чуть успокоившись, приятели приказали Джо собрать куриные головы и закопать могилу - не хватало ещё, чтобы в Милвуде пошли всякие слухи, - а сами принялись размышлять, как быть дальше: ведь появление нового зомби в городке немедленно заметят.
        По слухам, в больших городах зомби можно встретить на каждом углу, а уж для южных штатов, потерявших после войны всех рабов, зомби в своё время стали просто спасением, заменив негров на хлопковых плантациях. Но в Милвуде зомби были наперечёт. Один помогал в почтовом отделении, четверо работали в поле, один имелся у мясника, один - у парикмахера, и ещё двоих держали в салуне. Зажиточный владелец продуктового магазина тоже купил себе одного.
        Ну, и, конечно, у нового судьи было целых три личных зомби.
        Судья приехал в город совсем недавно. Прежнего избрали в Сенат штата, и тот перебрался со всей семьёй в Цинциннати, а взамен в Милвуд прислали нового.
        Как и все горожане, Джек наблюдал за торжественным прибытием нового судьи, мистера Кеннеди, в Милвуд. Он приехал не на поезде, как ожидали, а на личном автомобиле, той самой знаменитой «модели Т», слухи о которой дошли даже до их глубинки. Это был первый автомобиль, который видели Милвуд вообще и Джек в частности.
        Судья оказался довольно молодым, улыбчивым и приятным мужчиной.
        - Для судьи прямо-таки неприлично молодой, - неодобрительно заметила миссис Ривз. Она возглавляла кружок шитья и вязания, а, значит, являлась законодательницей общественного мнения городка.
        У судьи было три зомби, красивая жена в большой шляпе с цветами и трое детей, девочка и мальчик, на вид ровесники Джека, и ещё один, совсем малыш, не старше трёх лет.
        Дочку судьи звали Бетти. Джек не раз видел её в школе. Бетти носила платье в яркую клетку с широким отложным воротничком и белый передник, на ней были красные туфли, а на голове - большие банты. Ни одна девочка Милвуда в самый праздничный день не была такой нарядной, как Бетти - в обычный школьный день. Сразу видно, что она приехала из столицы.
        То, что так восхищало Джека в Бетти, нестерпимо бесило его в её брате, Оливере. Выглаженный костюмчик, застёгнутая на все пуговицы рубашечка, модная шляпа, даже галстук - прямо столичный франт! Да ещё и личный зомби в придачу, который провожал Оливера и Бетти в школу и встречал после занятий.
        Оливер поглядывал на одноклассников свысока, брезгливо поджимал губы, высоко задирал нос и начинал фразы с неизменного «А вот у нас в Цинциннати». У Джека кулаки просто чесались от желания заехать ему по физиономии.
        Воскресный костюм Джека даже вполовину не был таким нарядным, как тот, что Оливер носил в обычный будний день, но зато теперь у него тоже есть свой личный зомби. И это здорово, вот только как объяснить его появление?
        - Пожалуй, пока что нам придётся Джо прятать, - задумчиво произнёс Джек, рассеянно поддёргивая широкие штаны. Если взрослые узнают, что они сами сделали зомби, то за такое дело, несомненно, всыплют им розог.
        - Пожалуй, - согласился Бен и невольно потёр место пониже спины, видимо, тоже подумав о розгах.
        Джек почти посочувствовал приятелю. Отца у Джека не было, а мать порола его редко и не сильно. А вот Бену от отца доставалось крепко, особенно когда тот был пьяным. А пьяным мистер Харпер был почти каждый вечер.
        - Я тут подумал, может, в старой тюрьме? - предложил Джек.
        Тюрьма уже много лет стояла полуразрушенной и заброшенной, и никто не спешил её ремонтировать, особенно теперь, когда новую открыли при офисе шерифа, да и та обычно пустовала. Правда, сейчас в ней сидел какой-то преступник из шайки, очистившей несколько банков в Огайо и Пенсильвании. Суд над ним обещал стать важным событием; ожидалось, что приедут даже пинкертоны из Цинциннати.
        - А давай! - поддержал Бен идею приятеля, и мальчишки отправились к старой тюрьме, рассуждая по пути, что им делать со своим новым зомби.
        Все зомби в Милвуде работали - кто в поле, кто в магазине, кто в доме. А чем будет заниматься Джо? Делать за них уроки? Или помогать по дому? Но ведь не приведёшь же его домой среди бела дня!
        И даже в школе не похвастаешься перед приятелями, особенно перед этим столичным задавакой Оливером - их зомби сразу же увидят взрослые, и пойдут неприятные вопросы.
        Наконец, приятели решили, что с Джо можно играть в ковбоев и индейцев или пиратов и англичан, можно брать его на речку, чтобы он ловил рыбу, а ещё можно велеть ему построить им вигвам или плот. Всем этим они решили завтра же и заняться. А пока завели его в здание старой тюрьмы и наказали:
        - Сиди тут, никуда не выходи и жди, пока мы за тобой не придём.
        И усталые, но довольные, отправились по домам.

* * *
        Весь следующий день Джек с Беном заговорщически переглядывались и прямо-таки раздувались от гордости, что у них теперь есть такая замечательная тайна. Они не могли дождаться окончания уроков, чтобы прибежать к старой тюрьме и поглядеть на зомби при свете дня.
        Однако на перемене их радостное настроение мигом улетучилось.
        - Вы уже слышали, что один из наших зомби одичал? - вытаращив глаза от восторга и ужаса, рассказывал Боб Дэвис. - Сегодня утром мой отец вёз воду для парового котла на зерноочистке и встретил мистера Рассела, а тот ему сказал, что ночью кто-то залез в аптеку и всё разгромил. А ещё мистер Рассел сказал, что когда пришёл утром к аптеке, ему показалось, что оттуда выскочил зомби.
        - И что теперь? - пытаясь выглядеть равнодушным, спросил Джек, хотя у него уже появилось неприятное предчувствие - а не их ли это зомби набезобразничал? Прямо как Рыжий Джо при жизни…
        - Не знаю, - пожал плечами Боб. - Наверное, будут сегодня осматривать всех милвудских зомби, это ведь опасно, если один из них начинает так себя вести.
        - Зомби? Опасны? Не смешите меня! - высокомерно заявил разодетый Оливер, как-то затесавшийся в их кружок. - Зомби - самые смирные создания на земле.
        - Много ты знаешь! - ответил Боб, который, похоже, тоже недолюбливал новенького за столичный лоск и гордо задранный нос.
        - А вот и знаю, - авторитетно ответил Оливер. - Всех зомби делают на заводах. Сначала отбирают трупы достойных людей с хорошим характером, потом их отправляют в особый цех, там им через отверстия в голове закачивают специальную жидкость, дырку в затылке закрывают затычкой, и они становятся послушными зомби. Когда мы жили в Цинциннати, отец меня даже водил на один такой завод.
        Джек заметил, как неподалёку от них оказалась нарядная Бетти, и не утерпел:
        - У вас в столицах, может, всё и так. А у нас бывает и по-другому, у нас их не только с заводов покупают, их ещё и магией оживляют!
        - Точно! - охотно подхватил выдумку Боб. - И вот такие зомби могут быть очень опасными, ведь им-то не вливают через голову специальную жидкость, которая делает их послушными. Такой может даже напасть на человека, покусать его, и тогда человек умрёт от заражения…
        Оливер высокомерно фыркнул:
        - Можно подумать, у вас в вашем Милвуде есть такой!
        - Есть! - заявил Джек, отчаянно желая сбить с чужака спесь.
        - Врёшь!
        - А вот и не вру!
        - Тогда покажи мне одного!
        - И покажу!
        - Не покажешь!
        - Покажу! Да вот прямо сегодня вечером!
        - После заката, у нашего дома, - решил Оливер. - А если окажется, что ты всё наврал, то ты тогда… Ты тогда встанешь на большой перемене во дворе и громко скажешь три раза: «Я врун и трус!»
        Джек содрогнулся от картины такого позора. Но отступать он не намеревался - воинственно поддёрнул широкие штаны и заявил:
        - А если я приведу такого зомби, тогда ты встанешь во дворе и три раза скажешь, что ты дурак и задавака!
        - Договорились! - выкрикнул Оливер.
        - Договорились! - вызывающе повторил Джек, и враги, сверля друг друга ненавидящими взглядами, разошлись в стороны.
        Когда Оливер удалился, Бен схватил Джека за рукав и зашипел ему в ухо:
        - Ты что делаешь? Он же, как только нашего Джо увидит, тут же настучит своему папаше-судье, а потом знаешь, что будет?
        Но Джек не ответил. Голова кружилась от только что брошенного чужаку вызова, и он чувствовал себя по меньшей мере на фут выше и в два раза сильнее. А неподалёку всё ещё стояла Бетти с красивыми розовыми бантами на голове и бросала на него любопытные взгляды.
        Отмахнувшись от товарища, Джек поправил мятую соломенную шляпу и небрежной походкой направился к Бетти. Остановился от неё в паре ярдов и, будто между делом, заметил:
        - Мисс, вам бы после заката сегодня во двор лучше не выходить.
        Бетти с любопытством посмотрела на Джека.
        - Вы что, и вправду приведёте магического зомби?
        - Приведу, - уверил Джек и, напустив на себя суровый вид, добавил: - И он может быть очень опасен, потому вам, мисс, лучше оставаться в доме.
        - А вы сами этого зомби разве не боитесь? - тревожно распахнув глаза, спросила Бетти.
        Волнение девочки так польстило Джеку, что он немедленно почувствовал себя ещё на полфута выше.
        - Что вы, мисс, - небрежно отмахнулся он. - Я знаю, как с ним управляться.
        И, невероятно довольный произведённым впечатлением, Джек направился дальше, на ходу подтягивая сползающие широкие штаны.

* * *
        Джек с Беном хотели сразу же отправиться к заброшенной тюрьме, но у них не получилось. Сначала они задержались посмотреть на автомобиль, который судья прислал за Бетти и Оливером. За рулём «модели Т» сидел зомби в форме шофёра.
        Затем Бен увидел вдалеке своего отца, раньше обычного возвращавшегося сегодня с фермы, и оглянулся на приятеля.
        - Я домой, - тихо сказал он, и Джек кивнул. Когда отец Бена возвращался с поля, он требовал, чтобы его встречала вся семья - жена, сын и две маленькие дочки. И если кого-то на месте не было, мистер Харпер страшно злился. А злить мистера Харпера не стоило - у него была очень тяжёлая рука и ремень с большой ковбойской пряжкой.
        - Я зайду к тебе после ужина, - пообещал Джек.
        - Только к зомби без меня не ходи, - попросил Бен, и Джек заверил, что не станет.
        До ужина время тянулось бесконечно долго. Когда мать наконец позвала детей к столу, Джек торопливо съел свою порцию варёной кукурузы с куском кукурузного хлеба и побежал к Бену.
        Из дома Харперов не доносилось ни звука. Это хорошо, значит, мистер Харпер заснул.
        Джек тихо свистнул, и через несколько минут Бен появился на улице. Двигался он немного неловко, и Джек, догадавшись, что Бена опять выпорол отец, тихо спросил:
        - За что?
        - А, - отмахнулся Бен и, явно не желая продолжать эту тему, спросил: - Ну, что, пошли?
        - Пошли, - кивнул Джек, и мальчишки отправились к заброшенной тюрьме.
        Когда до полуразрушенного здания осталось всего ничего, приятели остановились и опасливо переглянулись. Сказки сказками, но они действительно сделали зомби не по правилам. Оживили его магическим ритуалом, да к тому же не тихого мистера Тейлора, а пьяницу и дебошира Рыжего Джо. Может, та жидкость, которую на заводах вливали в трупы, и правда не только оживляла их, но и делала послушными? А вдруг их самодельный зомби - буйный и будет кидаться на людей?
        - Давай ты первый войдёшь, - предложил Джек, вспомнив, как сегодня Боб плёл Оливеру про заразные укусы зомби.
        - Чего это я? - возмутился Бен. - Давай лучше ты, ведь зомби был твоей идеей.
        - Да, но оживляли-то мы его вместе!
        - И что?
        - И ничего!
        Некоторое время мальчишки насупленно смотрели друг на друга, пока Джека не озарила умная мысль.
        - Давай бросим монетку!
        - Давай, - с готовностью поддержал Бен, похлопал себя по карманам штанов и разочарованно протянул: - Только у меня нет медяка.
        - У меня тоже, - приуныл Джек, даже и не став шарить по карманам - он точно знал, что в них ничего нет. Собственно, в них никогда ничего и не было - всё, что мать зарабатывала, убирая гостиничные комнаты при железнодорожной станции, уходило на еду и на лекарства младшей сестрёнке Джека, Саре.
        - Тогда, может, зайдём вместе? - предложил Джек.
        Такой компромисс устроил обоих. По крайней мере, рискуют они теперь одинаково.
        Впрочем, приятели зря волновались. В полуразрушенном здании заброшенной тюрьмы пахло лекарствами и спиртом, на полу валялись пустые склянки, видимо, те самые, которые их зомби награбил этой ночью в аптеке, а самого Джо не было.
        - Ну, точно, он у нас опасный, - упавшим голосом сказал Бен. - Мы же ему наказали тут сидеть и нас дожидаться, а он ушёл. Хороший зомби, с завода, послушался бы. А наш, выходит, бракованный.
        - Может, ещё и заразный, - мрачно добавил Джек и вздрогнул - до них донёсся страшный рёв взбешённого быка.
        Мальчишки выскочили наружу и рванули к находящемуся неподалёку пастбищу.
        И замерли около ограды, широко разинув рты.
        В самом центре лужайки, угрожающе наклонив голову, рыл копытом землю грозный бык. Напротив, чуть пошатываясь, стоял какой-то человек. Рыжие волосы ярко блестели в свете заходящего солнца, и мальчишки мигом поняли, что это - их зомби.
        - Рыжий Джо хвастался, что был когда-то известным наездником быков на родео в Вайоминге, - припомнил Джек и охнул: - Ой, он сейчас на быка пойдёт!
        Похоже, именно это Рыжий Джо и собирался делать. Пусть его создали не так, как других, он всё же сохранил, как и остальные зомби, привычки, которые были у него при жизни. А при жизни Рыжий Джо больше всего любил надраться и подраться. Сегодня ночью он разгромил аптеку и, вероятно, забрал оттуда всё, что пахло спиртом, а вот сейчас настала очередь быка.
        - Может, нам его отозвать?
        - А послушает?
        - Не знаю, - пожал плечами Джек и тут же решил попробовать. - Эй, Джо! - крикнул он. - Джо, иди сюда!
        Зомби повернулся к мальчишкам, некоторое время постоял на месте, а потом направился к ним.
        - Слушается! - обрадовался Бен. - Значит, не такой уж он у нас и бракованный.
        Однако разъярённый бык, увидев, что его противник удаляется, недовольно заворчал, наклонил голову и рванул прямо на зомби.
        - Джо, сзади, сзади! - закричали приятели.
        Джо обернулся, но, как и все зомби, сделал это слишком медленно. Бык нагнал Джо, с силой боднул в спину, а потом поднял на рога и отшвырнул к ограде. И, презрительно фыркнув, отбежал в сторону.
        Встряхнувшись, Джо медленно поднялся, сжал кулаки и обернулся к быку, явно собираясь дать сдачи.
        - Джо, - строго сказал Джек, - Джо, фу! Фу, тебе говорят! Оставь быка в покое, и пойдём отсюда!
        Зомби несколько мгновений раскачивался на месте, но всё-таки послушался и перелез через ограду пастбища к мальчишкам.
        - Ну, вот и ладненько, - обрадовался Бен. - Теперь куда, к дому Кеннеди?
        - А как же! - ответил Джек. Мысленно он уже видел, как утирает Оливеру нос и как тот встаёт на перемене в самом центре школьного двора и громко выкрикивает: «Я дурак и задавака!»
        - Дже-ек, - растерянно протянул вдруг Бен и дёрнул приятеля за рукав. - Джек, посмотри, что это с ним?
        Джек взглянул на самодельного зомби - и разинул рот от неожиданности. Даже в вечерней полутьме было видно, что лицо Джо стало синим.
        - Может, он просто на жаре… испортился?
        - Если бы испортился, от него бы воняло, - разумно заметил Бен и потянул воздух носом. - А от него не пахнет.
        Джек обошёл Джо кругом. Все зомби были землистого оттенка, некоторые даже - зеленоватые. Но он ещё ни разу не встречал зомби такого насыщенного ярко-синего цвета. Впрочем, ни разу не побывав за пределами Милвуда, он видел не так много зомби. Кто его знает, может, разноцветные зомби в порядке вещей?
        Всё это он и изложил Бену. Приятель выслушал, но не согласился.
        - Я думаю, это всё та жидкость, которую в зомби заливают на заводах. А наш Джо ведь самодельный, вот и зацвёл, как вода летом в пруду.
        - Ну и пусть зацвёл, - отмахнулся Джек. - Какая разница? Так ещё и лучше будет, Оливер сразу поймёт, что наш зомби - магический.
        По дороге к дому судьи приятели по очереди запрыгивали Рыжему Джо на спину и, воображая себя индейцами, пускали зомби то рысью, то галопом. Джо ни капельки не возражал, а при виде веселящихся мальчишек на его синем лице появлялось что-то, отдалённо похожее на улыбку.
        - Классный ты парень, Джо, - заявил Джек, в очередной раз спрыгивая с его спины, и дружески хлопнул зомби по плечу. - Куда лучше, чем был при жизни… Только без обид!
        Рыжий Джо подумал и легонько ткнул Джека в плечо в ответ.
        Когда товарищи, наконец, добрались до особняка Кеннеди, немедленно показать зомби Оливеру не удалось - Джек замер возле ограды. На заднем дворе дома судьи, на качелях, привязанных к крепкой ветке платана, каталась Бетти. В нарядном платьице, с большими бантами в волосах, она была красивой, как картинка, и Джек, словно зачарованный, наблюдал за девочкой, сам не понимая зачем.
        - Эй, - дёрнул его за рукав Бен, но Джек только отмахнулся.
        - Подожди минутку, - пробормотал он, перемахнул через ограду и, поддёрнув широкие штаны, направился к Бетти.
        Бен тяжело вздохнул, сорвал травинку и принялся её жевать. Чего не сделаешь ради друга! Хотя удовольствия наблюдать за тем, как Джек выставляет себя полным дураком перед какой-то девчонкой, конечно, мало.
        - Добрый вечер, мисс, - вежливо поздоровался Джек, снимая с головы соломенную шляпу. - Вы всё-таки решили выйти на улицу?
        - Добрый вечер, мистер Райли, - ответила Бетти и с любопытством наклонила голову. - А вы что, и впрямь привели магического зомби?
        - Привёл, - важно кивнул Джек, поддёрнул широкие штаны и приосанился - его редко величали мистером Райли. Обычно только учитель в школе, и обычно - перед поркой.
        - Что, и посмотреть можно?
        - Только если издалека, - ответил Джек и галантно добавил: - Не хочу подвергать вас опасности.
        Заинтригованная происходящим, Бетти спрыгнула с качелей и пошла вслед за Джеком. За оградой, прислонившись спиной к кедру, сидел на земле и скучающе жевал травинку Бен.
        А вот Рыжего Джо рядом не было.
        - Бен, - позвал Джек, - эй, Бен! Где Джо?
        - Ну, наконец-то, - проворчал Бен, поднимаясь. - Как это где? Тут.
        - Где тут?
        Бен оглянулся вокруг и испуганно уставился на Джека.
        - Где Джо?
        - Ты меня спрашиваешь? - изумился Джек.
        - Ваш зомби сбежал? - вежливо спросила Бетти.
        Мальчишки встревоженно переглянулись. И где им теперь Джо искать? Синего зомби на улицах Милвуда заметят в два счёта, а потом начнут дознаваться, кто его сделал, и непременно выйдут на них.
        Тем временем из особняка судьи раздался душераздирающий женский визг.
        Приятели, не сговариваясь, припустили к дому. Джек, однако, ещё умудрился обернуться и вежливо бросить Бетти на бегу:
        - Извините, мисс, срочные дела.
        Женский визг нёсся из широко распахнутых окон на первом этаже. Когда мальчишки добежали до них и заглянули внутрь, они увидели, что в детской на кровати лежал малыш, младший сын судьи, и, натянув одеяло до самого подбородка и зажмурив глаза, повторял:
        - Няня, я буду слушаться! Я буду спать! Я буду всегда-всегда слушаться! Я буду всегда-всегда спать!
        А няня, дородная чернокожая женщина в широком белом переднике, не прекращала визжать.
        Рыжего Джо поблизости не наблюдалось.
        Двери комнаты распахнулись, и в спальню ворвался сам судья.
        - Что случилось, Аатиша?
        Мальчишки немедленно присели под окном, чтобы их не заметили.
        - Мистер Кеннеди, мистер Кеннеди, - запричитала няня. - Ваш сынок капризничал и не хотел ложиться спать, и я сказала ему, что за мальчиками, которые много капризничают, приходят страшные синие зомби и забирают их с собой. А потом… А потом… - женщина всхлипнула, - я глянула в окно, а там стоит он! Синий зомби!
        - Что за выдумки, Аатиша! - раздражённо воскликнул судья, но Джек с Беном не стали слушать продолжения разговора. Они крадучись двинулись вдоль особняка мистера Кеннеди, пытаясь высмотреть в вечерних сумерках Рыжего Джо.
        - От меня прячетесь? Или от своего магического зомби? - внезапно услышали они голос и обернулись.
        Позади, уперев руки в бока, стоял Оливер и презрительно усмехался.
        - Мы не прячемся, - заявил Джек. - Мы ищем. Зомби сорвался с привязи.
        - Ну, конечно, - скривил губы Оливер. - Так я вам и поверил!
        - Ты, кажется, сказал, что я вру? - воинственно набычился Джек.
        - Да!
        - Ну, раз я вру, подойди тогда и попробуй меня ударить!
        - И подойду!
        - Вот и подойди!
        Оливер сделал несколько шагов навстречу Джеку, но тут прямо между мальчишками сломя голову пронёсся кто-то, голося во всё горло:
        - Мистер Кеннеди, мистер Кеннеди, зомби разбушевались!
        В дверях особняка показался судья.
        - Что значит - зомби разбушевались? - строго спросил он.
        - Сам видел… в заброшенной коптильне… - задыхаясь, сообщил бегун и махнул рукой в сторону раскинувшихся позади усадьбы мистера Кеннеди пастбищ. Там, среди пологих холмов, стоял покосившийся сарай, когда-то давно служивший коптильней.
        Джек с Беном, не медля ни секунды, припустили к нему.
        Внутри и впрямь обнаружился их Рыжий Джо. Он тревожно метался из угла в угол и принюхивался - в бывшей коптильне пахло самогоном, и зомби пытался найти источник.
        - Джо! - воскликнул Джек строго. - Джо, стоять!
        Зомби повернулся к мальчикам.
        - Нас сейчас всех накроют! - испуганно воскликнул Бен.
        Джек обернулся. Через пастбище к коптильне уже спешил судья, вооружённый револьвером. За ним следовали ещё несколько человек, а позади, на приличном расстоянии, трусил Оливер.
        - Джо, беги скорее к старой тюрьме и жди нас там, - приказал Джек.
        Зомби послушался и побежал. К сожалению, он выбрал кратчайший путь к тюрьме, и тот пролегал как раз мимо мистера Кеннеди. Увидев несущегося прямо на него синего зомби, судья, недолго думая, всадил в него сразу шесть пуль. Но давно мёртвого Рыжего Джо это не задержало - он продолжил бежать.
        - Папа, это магический зомби, - выкрикнул подбежавший к отцу Оливер. - Его оживили не на заводе, а магией, и он опасен и заразен. Мне мальчишки в школе говорили.
        - Какие мальчишки? - спросил судья.
        Джек с Беном встревоженно переглянулись и, прячась в тенях, медленно, осторожно и незаметно попятились прочь от коптильни. А удалившись на некоторое расстояние, прыснули со всей мочи.
        Когда запыхавшиеся приятели, наконец, добрались до старой тюрьмы, Джо внутри опять не было.
        - Да что же это за напасть такая! - в сердцах воскликнул Джек. - Он вроде нас и слушается, но вели ему оставаться на месте - и он тут же куда-то убегает! Всё-таки бракованный он… Может, нам его связывать?
        - Сначала надо его найти, - резонно заметил Бен.
        Мальчишки обежали всё вокруг, но Джо так и не нашли.
        На Милвуд уже давно опустилась ночь, пора было возвращаться домой.
        - Завтра продолжим, - пообещали приятели друг другу, расходясь.

* * *
        Следующим утром ещё до школы Джек с Беном наведались в старую тюрьму, ни на что, впрочем, особо не надеясь. Рыжего Джо там, конечно, не нашлось.
        Уроки в школе тянулись особенно долго. А когда после занятий мальчишки возвращались домой, то увидели, что у почтового отделения на главной улице Милвуда собралась целая толпа. Приятели немедленно к ней пристроились - надо же узнать, что происходит.
        На крыльце здания стоял шериф Флетли в надвинутой на глаза шляпе, с суровым выражением лица, сверкающей шерифской звездой на груди и ружьём на плече. Рядом с ним расположился судья Кеннеди.
        - Значит, слушать всем сюда! - повысил голос шериф. - У нас объявился бешеный зомби. Вчера вечером его честь господин судья Кеннеди лично его видел, а он брехать не станет. А сегодня утром его запалил мистер Браун - зомби пробрался в его магазин и выжрал весь самогон, что гонит его миссис Браун.
        - Это что же, кто-то из наших взбесился? - раздался голос из толпы.
        - Нет, нашенских зомби мы уже проверили, они все нормальные. Этот - пришлый.
        - Беспризорный, что ли?
        - Не думаю, - шериф обвёл толпу многозначительным взглядом. - Мы тут с его честь господином судьёй это дело обмозговали и смекнули - его к нам заслали. В тюрьме ж нашенской банковский грабитель сидит; небось, его приятели зомби и заслали. Нас, значит, отвлечь, чтоб дружка своего вытащить. Да только у них не выйдет. Грабителя мы перепрятали и охрану приставили, а сейчас все слушаем сюда! Вот что мы будем делать. Женщины и дети - по домам, и сидеть, не высовываться. Мужчины - вооружайтесь, и сбор на этом же месте через полчаса. Пойдём прочёсывать окрестности, пока не поймаем этого зомби. Отличительные приметы - он рыжий, синий и мёртвый.
        - Так рыжий или синий? - хихикнул кто-то в толпе.
        - Это кто такой умный? - нахмурился шериф Флетли. - Лицо у него - синее. А волосы рыжие. Ярко-рыжие, как у Рыжего Джо, земля ему пухом.
        Толпа заворчала и стала нехотя расходиться.
        Джек с Беном испуганно переглянулись. Надо найти зомби прежде, чем его обнаружат другие. Ведь их Джо, пусть и синий он, и бракованный, всё равно смирный и добрый. А что вечно убегает и спирт крадёт - так это не его вина, натура у него такая. Главное, он совсем не опасный. Только вот взрослым это ни за что не объяснишь. Они и разбираться не станут - найдут, и…
        - Вот вы-то мне и нужны, - раздался над головами мальчишек громкий голос шерифа, и в следующий миг Джека и Бена схватили за шиворот и поволокли к крыльцу почты.
        Там, строго глядя на мальчишек, стоял молодой судья Кеннеди. Он многозначительно помолчал, разглядывая Джека с Беном, а потом коротко приказал:
        - Рассказывайте!
        - Что рассказывать? - заюлил Джек.
        - Всё рассказывайте! Мне Оливер передал, что вы ему говорили, будто в Милвуде есть не заводские зомби, а магические. Что они заразные.
        - Мы ничего не знаем! Отпустите! - выкрикнул Джек, извиваясь в руке шерифа.
        - Если это правда, - как ни в чём не бывало продолжил судья, - то такой зомби представляет серьёзную опасность, и его нужно немедленно умертвить.
        - Но он вовсе не опасный! - воскликнул Бен - и прикусил язык.
        - Значит, всё-таки знаете, - удовлетворённо протянул шериф, встряхнул приятелей хорошенько и отпустил.
        - Джек Райли, Бен Харпер, немедленно расскажите представителям власти всё, что вам известно! - произнёс мистер Кеннеди таким суровым, по-настоящему «судейским» голосом, что Джек сразу понял - всё, придётся признаваться.
        Путаясь и запинаясь, мальчишки рассказали судье про головы страусов и про индейские медитации, про то, как они катались на Джо вместо лошади и как он любит самогон, и про то, что он - добрый, просто немножко бракованный, и потому стал синим.
        Когда мальчишки закончили свой сбивчивый рассказ, шериф Флетли подозрительно нахмурился.
        - Ане сочиняете?
        - Нет! - дружно ответили приятели.
        - Но это ведь… - шериф глянул на судью и закончил вопросительно: - Это же невозможно?
        Мистер Кеннеди выразительно поднял брови.
        - Мистер… ваша честь… господин судья, - волнуясь, спросил Джек, - а что вы с ним сделаете?
        - Не убивайте его! - присоединился Бен. - Он совсем безобидный, просто самогон любит, вот и всё. Атак он хороший и полезный!
        - Вы оба сейчас возвращаетесь домой, и чтобы оттуда - ни ногой, - приказал судья, так и не ответив на вопрос. - А с вашими проделками мы ещё потом разберёмся и придумаем для вас достойное наказание.
        Мальчишки повесили головы. Всё ясно. Им не поверили, и когда их самодельного зомби отыщут, его тут же умертвят.

* * *
        - Нужно найти его раньше, чем они! - повторял Джек.
        Бен шёл рядом, понуро повесив голову и загребая ногами пыль на дороге.
        - Ты меня слышишь вообще?
        - Да слышу я, - вяло огрызнулся Бен. - Только вот делать-то что?
        - Искать будем.
        - Искать будем не только мы, но и пол-Милвуда. И потом, нам велели сидеть дома. Вот увидят нас - и нам ещё влетит.
        - Нам так и так влетит, - отмахнулся Джек. - А вот Джо спасать надо. Да что ты, на самом деле, вялый, как рыба дохлая, а, Бен? Расшевелись!
        - Чего ты от меня хочешь? Хочешь пойти зомби искать? Ну, пойдём. Пойдём все пастбища обойдём, может, он где быка задирает. Пошли, ещё раз аптеку проверим…
        - Точно! - воскликнул Джек. - Аптека! И магазин! Джо вечно спирт ищет! Значит, нужно сделать ему… самогонную приманку. Как только он спирт учует - сам прибежит, как миленький!
        - А где ты самогон возьмёшь?
        - Помнишь заброшенную коптильню на пастбищах позади дома мистера Кеннеди? Джо ведь вчера неспроста туда полез! Я однажды слышал, как мистер Хьюз по пьяни проболтался, что втайне от жены гонит самогон, а заначку прячет в том сарае. Проверим?
        - Давай, - немного повеселел Бен.
        Осторожно, чтобы не попасться на глаза взрослым, мальчишки пробрались к заброшенной коптильне. Полуразвалившаяся сараюшка пустовала, но в ней, если принюхаться, и впрямь попахивало самогоном.
        - Ну, и где, интересно, заначка? - спросил Бен. Внутри не было ни ящиков, ни коробок, ни бочек - вообще ничего.
        Джек нахмурился. В чутье их синего зомби он не сомневался - вчера Джо унюхал тут самогон, значит, он должен где-то быть.
        В одном углу земляной пол оказался рыхлым.
        - Ну-ка, ну-ка, что тут у нас, - пробормотал Джек, опустился на колени и принялся копать.
        И почти немедленно наткнулся на что-то деревянное.
        - Помогай! - позвал он Бена, и вскоре мальчишки уже откопали небольшой ящик, внутри которого стояло с дюжину бутылок с мутным беловатым самогоном - «лунным сиянием», как романтично называли его любители выпивки.
        - Есть! - победно воскликнул Джек, выхватывая одну бутылку.
        - И что теперь? - спросил Бен.
        - А теперь будем делать самогонную приманку, - сообщил Джек, и мальчишки, взяв по бутылке в каждую руку, пошли к дороге, проходившей мимо дома судьи. На обочине они вылили немного самогона на землю. Отошли ярдов на десять в сторону коптильни - и снова вылили немного. Так они пометили весь путь от дороги к сараю, уселись внутри, так, чтобы хорошо видеть сквозь разошедшиеся доски особняк судьи и дорогу, и стали ждать.
        Смеркалось. В тихих вечерних сумерках стрекотали цикады, с пастбищ время от времени слышалось мычание коров, редко лаяли вдалеке собаки. Из дома судьи не доносилось ни звука, и только в одном окне горел свет.
        Нетерпение, овладевшее приятелями, когда они закончили свою «самогонную приманку», сменялось унынием.
        - Да не придёт он, - наконец вздохнул Бен. - Сколько мы тут уже сидим? Два часа? Три? Всё, не придёт. Или он вообще куда-то ушёл, или его уже нашли и…
        - Тихо! - оборвал его Джек и приник глазом к щели между досками.
        - Чего такое? - Бен тоже выглянул наружу.
        Сначала мальчишки ничего не увидели, только вслушивались в цокот лошадиных копыт. А потом на дороге показалось четверо всадников. Коптильня стояла в четверти мили от особняка судьи, да и сумерки уже сгустились, так что лиц наездников было не разглядеть.
        - Это не судья Кеннеди, - прошептал Бен. - Это, кажется, вообще не местные.
        Джек не отрывал глаза от щели между досками. Вот всадники резко остановились у парадного входа в особняк Кеннеди, вот спрыгнули и, не дождавшись, пока им откроют дверь, бесцеремонно завалились внутрь дома.
        А несколько мгновений спустя раздался выстрел.
        Приятели подскочили на месте.
        - Кто это? Грабители? - дрогнувшим голосом спросил Бен.
        - Да что им делать в нашем Милвуде? Чего у нас грабить?
        Мальчишки снова приникли к щелям между досками и увидели беспокойно мечущиеся тени в единственном освещённом окне. А потом раздалось ещё несколько выстрелов, и до приятелей донёсся уже знакомый им истошный крик няни Аатиши.
        «Да там же Бетти! - пронзила Джека внезапная мысль. - А мистера Кеннеди и дома нет! И вообще в Милвуде сейчас никого нет, все ищут нашего зомби!»
        - Ты куда? - ухватил товарища за рукав Бен, когда Джек рванул к двери коптильни.
        - Хочу подобраться поближе к особняку и посмотреть, что там происходит.
        - А как же Джо?
        Джек оглянулся, схватил одну из бутылок, открыл и вылил самогон себе на рубашку и штаны.
        - Вот! Теперь он ко мне придёт, потому что от меня сильнее всего пахнет!
        Бен, видимо, загоревшийся возможностью посмотреть на настоящих преступников вблизи, откупорил ещё одну бутылку, тоже облился самогоном и кивнул - готов!
        Мальчишки осторожно пересекли пастбище, незаметно прокрались к единственному освещённому окну особняка и осторожно заглянули внутрь.
        В центре просторной гостиной, сбившись в кучу, стояли все обитатели дома, кроме самого мистера Кеннеди - его жена, дети, прислуга и зомби. Их держали под прицелом четверо вооружённых мужчин самой что ни на есть преступной наружности.
        - Значит, миссис, не хотите по-хорошему, да? - проворчал один из бандитов, с пёстрым платком на шее, опустил ружьё и сплюнул. - Значит, не скажете, куда нашего дружка ваш муж упрятал?
        - Я… Я… - бледную миссис Кеннеди била дрожь. - Я не знаю, о чём вы.
        - О нашем приятеле, мэм, - охотно пояснил бандит. - Дружка нашего держали в тутошней тюрьме, а сегодня мы за ним наведались, а его там и нету! Вот ведь какое дело. Где он теперь, я спрашиваю?
        - Поверьте, я правда не знаю! - воскликнула миссис Кеннеди.
        - А супружник ваш где - знаете?
        - Его… его нет дома.
        - То, что его дома нетуть, я и сам вижу, - бандит начал терять терпение. Он поднял ружьё и направил его на жену судьи. - Я спрашиваю, где он?
        Миссис Кеннеди выдохнула - и упала в обморок. Прямо как самая настоящая леди. Джек много раз слышал, что настоящих леди всегда можно узнать по тому, что они падают в обмороки. Это был первый обморок, который Джек видел в своей жизни… Если не считать, конечно, мистера Рубинса, но он тогда свалился под стол, потому что мертвецки напился, так что это не считается, это не обморок.
        Бандит разочарованно вздохнул, глядя на лежащее на полу тело миссис Кеннеди.
        - Вот ведь! Хорхе, ну-кась, положь-ка леди на кушетку, - приказал он одному из своих приятелей, низкорослому коренастому мексиканцу с золотым зубом, а сам повернулся к одетому с иголочки Оливеру.
        Оливер немедленно позеленел и сделал шаг назад, прячась за стоявшую рядом Бетти.
        - А ты, сталбыть, сыночком судейским будешь, да? - ощерился бандит, показав почерневшие от табачной жвачки зубы. - Ну, ты-то скажешь дяде Джону, где твой папаша?
        Оливер промычал что-то неразборчивое. В два шага бандит подошёл к нему, схватил его за шиворот и встряхнул.
        - Ну?
        - Он вместе с шерифом отправился на поиски магического зомби! - выпалил Оливер, клацнув зубами.
        - Какой, к чёртовой бабушке, магический зомби? Папаша твой когда дома будет, спрашиваю?
        - Не знаю! - пискнул Оливер.
        Бандит отбросил мальчишку и вздохнул.
        - Что ж, значит, подождём, - сказал он, садясь на диван и укладывая ружьё себе на колени. - А когда он придёт, мы вас обменяем на нашего приятеля.
        Джек нырнул под окно и потянул за собой Бена.
        - Надо предупредить судью! - горячо прошептал он.
        - А где ты его сейчас найдёшь?
        - Не знаю. Может, пойти на дорогу и перехватить его на подъезде к дому? Ведь вернётся же он когда-нибудь! Атак мы его встретим заранее и предупредим.
        Бен нахмурился, а потом кивнул. Действительно, если не предупредить, то мистер Кеннеди, вернувшись домой, угодит прямиком в ловушку.
        Приятели отползли от окна за угол, а там нырнули в окружавший дом сад.
        Они уже почти добрались до дороги, когда Джека кто-то схватил за руку. Он вскрикнул, подумав, что его поймали бандиты, извернулся, чтобы посмотреть, кто его схватил - и едва подавил крик ужаса, увидев перед собой ярко-синее лицо.
        - Уф! - с облегчением выдохнул он в следующий миг. - Бен! Бен, ты видишь, кто тут у нас? Сработала! Наша приманка сработала!
        Бен, уже почти перебравшийся через ограду, обернулся и увидел, как их синий зомби яростно обнюхивает Джека со всех сторон.
        - Нашёлся! - обрадовался он.
        Рыжий Джо поднял голову и повёл носом. А потом отпустил Джека, подошёл к Бену и принялся обнюхивать теперь уже его.
        - Ну, что, давай его сейчас спрячем, и пошли ждать судью, - сказал Бен, пытаясь оттолкнуть от себя Джо, который пробовал облизать его рубашку, облитую самогоном.
        - Ага! Чтобы он опять сбежал? Нет уж! Идём все вместе, а как судья появится, ты с ним спрячешься на обочине… Ну, всё, Джо, перестань, хватит! - добавил Джек, когда зомби, оставив в покое Бена, попытался пожевать воротник пропитанной самогоном рубашки Джека.
        Но их самодельный зомби ничего не слышал. Он чуял спирт и не реагировал на приказы. В конце концов Джек просто стянул с себя рубашку и оставил её в руках довольно заурчавшего Джо.
        Пока приятели возились с зомби, они проглядели появление судьи. А когда спохватились, мистер Кеннеди уже спрыгнул с лошади и стремительно вошёл в дом.
        - Всё пропало! - в отчаянии воскликнул Джек, и мальчишки снова бросились к особняку.
        Когда приятели подбежали к окну, они увидели, что трое бандитов держат под дулами ружей миссис Кеннеди, Бетти и Оливера, а сам мистер Кеннеди стоит перед главарём с пёстрым платком на шее.
        - Всё очень просто, господин судья, - услышали мальчишки. - Ты возвращаешь нам Вонючку Рикки, а мы тебе - твою жену и детишек. Понятно?
        Бледный судья кивал в ответ.
        Джек с Беном присели под окном и переглянулись. Желание вмешаться и сделать что-то буквально распирало их изнутри. Но что могут двое мальчишек против четверых вооружённых мужчин?
        - Джо! - озарило тут Джека.
        Он потянул Бена за собой, и они вернулись к ограде, где оставили зомби. Тот упоённо мусолил рубашку Джека.
        - Джо, слушай внимательно, - медленно сказал Джек. - Сейчас ты войдёшь в этот дом и обезвредишь четверых мужчин с ружьями. Обезвредишь, но ни в коем случае не убьёшь, понял? А после того, как ты всё сделаешь, мы принесём тебе целую бутылку настоящего вкусного «лунного сияния».
        Рыжий Джо несколько мгновений пялился на Джека остекленевшими глазами и стоял на месте, чуть покачиваясь взад-вперёд, а потом зашагал к входной двери особняка. В одной руке он по-прежнему сжимал рубаху Джека, и она волочилась за ним по земле, словно белый хвост.
        Несколько мгновений спустя мальчишки услышали знакомый вопль Латиши и несколько выстрелов. А когда они добежали до окон и заглянули внутрь, один из бандитов уже лежал на полу, а другого синий зомби крепко держал за горло. Тот хрипел и дёргался у него в руках.
        - Господин судья, а ну-ка отзовите своего зомби, если не хотите, чтобы я пристрелил вашего сыночка, - крикнул главарь, направляя ружьё на плачущего от страха Оливера.
        - Это не мой зомби! - воскликнул судья так искренне, что бандит, похоже, ему поверил.
        - Хорхе, да прекрати ты палить! - приказал главарь мексиканцу, перезаряжающему ружьё. - Ты что, с зомби никогда дела не имел? Их из ружья просто так не убьёшь, они уже мёртвые. Ты лучше подойди к нему сзади, у него на затылке будет затычка. Выдерни её и выстрели внутрь.
        Золотозубый мексиканец опасливо подкрался к синему зомби, душившему их приятеля.
        - Сеньор Джон, у него нету затычки! - сообщил Хорхе.
        - Что значит нету, бестолочь? У всех зомби есть затычки, - огрызнулся главарь. - Лучше смотреть надо, придурок!
        - Caramba, - пробормотал себе под нос мексиканец, подошёл к зомби ещё ближе, поднялся на цыпочки и осмотрел его затылок. Бандит, чьё горло сжимал Джо, отчаянно вращал глазами и мычал, призывая соратника на помощь.
        - Сеньор Джон, у него нету затычки, я хорошо посмотрел, - повторил Хорхе.
        - Идиот! - рявкнул главарь. - Не может такого быть! Значит, покопайся у него в волосах, может, её просто не видно.
        - Нее, сеньор, мы так не договаривались, - покачал головой мексиканец.
        Главарь, потеряв терпение, схватил Бетти и прижал её одной рукой к себе, а ружьё, которое держал в другой, направил на Хорхе.
        - Смотри, тебе говорят!
        - Mierda! Hijo de puta! - красиво и непонятно выругался мексиканец и опасливо дотронулся до рыжих волос Джо.
        В этот момент зомби отпустил притихшего бандита и ловко схватил Хорхе. Тот забился в его руках.
        Сохраняя удивительное спокойствие, главарь ещё крепче прижал к себе тихо пискнувшую Бетти и посмотрел на мистера Кеннеди.
        - Ну что, господин судья, может, зомби и не ваш, но как только он ко мне подойдёт, я застрелю вашу прелестную дочурку. Так что делайте что хотите, но его останавливайте. А потом ведите мне сюда Вонючку Рикки.
        Джек заметил, что Хорхе хрипел всё тише. Он вот-вот потеряет сознание, и Джо, послушно исполняющий приказ, пойдёт потом к главарю. Мистер Кеннеди зомби остановить не сможет, и тогда этот бандит застрелит Бетти! У Джека сжалось сердце, и он с отчаянием огляделся. Как назло, под рукой не было ничего, что могло бы сойти за оружие! Ни ветки, ни камня, ни пустой бутылки!
        Хорхе окончательно затих, и Рыжий Джо разжал руки. Главарь ещё крепче прижал к себе Бетти, мистер Кеннеди шагнул зомби наперерез, и тогда Джек, не раздумывая, с диким криком перемахнул через окно, запрыгнул бандиту на спину и вцепился зубами ему в ухо.
        Главарь взвыл от неожиданности и боли и отпустил Бетти. Девочка тут же отбежала, а бандит закружил по гостиной, пытаясь сбросить Джека.
        - Джо! - закричал тут пролезший следом за приятелем в окно Бен. - Джо, вали бандита! Врежь ему, да посильнее!
        Зомби послушно подошёл к главарю, пытающемуся стряхнуть с себя Джека и освободить своё ухо, хорошенько размахнулся и ударил его прямо в челюсть.
        Бандит рухнул замертво, придавив своим весом Джека. Тот силился выбраться из-под него, но главарь был слишком тяжёл.
        - Бен! - прохрипел Джек. - Бен! Джо! Кто-нибудь! Снимите его с меня!
        Когда он, наконец, выбрался, в гостиной царила полная неразбериха.
        Чернокожая няня Аатиша упоённо рыдала, прижимая к себе младшего сына судьи, который икал от страха и тихонько всхлипывал, глядя на страшного синего зомби:
        - Яне буду больше капризничать! Я не буду!
        Слуги обнимались и плакали от того, что всё хорошо закончилось. Личные зомби судьи вязали бандитов. А сам мистер Кеннеди тщетно пытался одновременно обнять жену, Бетти с Оливером и младшего сына, которого по-прежнему держала на руках Латиша.
        Джек огляделся вокруг, чувствуя себя немного неловко без рубашки, и заметил, что их самодельный зомби уже подошёл к дубовому бару в углу гостиной и звенит там бутылками.
        - Джо! - прикрикнул он. - Джо, нельзя! Фу! Фу, кому я сказал!
        Но, как всегда, в такой близости от алкогольных паров Джо ничего не слышал. Он откупорил какую-то очень дорогую на вид бутылку с коричневатой жидкостью и начал жадно пить.
        - Джо! - в отчаянии воскликнул Бен. - Джо, да прекрати же!
        - Так это и есть ваш магический зомби? - спросил судья, подойдя к мальчишкам и спокойно глядя на то, как тот пьёт его бренди.
        - Да, это он, - упавшим голосом ответил Джек. Сейчас, когда зомби поглощает запасы судьи, можно не рассчитывать на снисхождение.
        - Это же Рыжий Джо, да? - по-прежнему спокойно спросил мистер Кеннеди.
        - Он.
        - А почему вы оживили именно его? Почему не мистера Тейлора?
        - Мы хотели, - признался Джек, - но с могилами напутали.
        Тем временем синий зомби принялся за вторую бутылку.
        - Джооо! - простонал Джек.
        - Пусть пьёт, - неожиданно заявил судья. - Пусть. Он заслужил.
        - Так вы что, - осторожно начал Джек, - не станете его умертвлять?
        - Да бог с вами! Кто же будет делать такое с героем? - Ион может остаться в Милвуде?
        - Может. Только надо будет что-то решить с его… пристрастием, - сказал судья, глядя на то, как Джо взялся за третью бутылку.
        Почуяв благоприятный момент, Бен заискивающе спросил:
        - А нас - нас вы по-прежнему наказывать собираетесь? Ну, за то, что мы зомби сделали? Мы ведь вроде тоже как… герои.
        Тут к ним подошла Бетти, встала рядом с Джеком и сказала, глядя на отца:
        - Папа, мистер Райли был такой храбрый! Он же спас нам жизнь! Ну, и мистер Харпер тоже, конечно. Не надо их наказывать!
        Услышав, как Бетти сказала, что он спас ей жизнь, Джек почувствовал, что у него закружилась голова. Наверняка из-за того, что он вмиг вырос на целый фут.
        Судья попытался скрыть улыбку, нахмурив брови:
        - То, что они сделали, заслуживает самого сурового порицания. Но в свете произошедшего, полагаю, они получат некоторое снисхождение.
        Приятели повесили головы. Когда такое говорил их учитель в школе, это всего-навсего означало десять розог вместо дюжины.
        - Вы отдадите мне книгу с заклинанием и пообещаете, что никогда больше не станете делать зомби, - сообщил мистер Кеннеди.
        - И всё? - спросили мальчишки, не веря, что они так легко отделались.
        - И всё, - подтвердил судья. - А сейчас приведите себя в порядок, и я отвезу вас по домам, наверняка вас там уже заждались.
        - Отвезёте? Что, на автомобиле? - воскликнул Джек с затаённой дрожью восторга в голосе.
        - На автомобиле, - улыбнулся судья.
        Приятели переглянулись, и Джек высказал мысль, которая им обоим пришла на ум:
        - Да это лучший день в нашей жизни!

* * *
        Ритуал из книги «Советы по прикладной некромантии» - исключительно в качестве научного опыта! - взрослые пробовали проводить несколько раз. Но тщетно. Как-то раз даже головы настоящих страусов раздобыли, однако и это не помогло.
        В конце концов, многие решили, что Джек с Беном просто всё выдумали и никакого ритуала на самом деле не существует. Действительно, всем ведь известно, что зомби делают на специальных зомби-заводах, и изготовить их с помощью магии просто невозможно! И через некоторое время опыты по созданию магических зомби забросили.
        К Синему Джо в Милвуде скоро привыкли, а ковбои так даже полюбили. Джо передрался со всеми самыми задиристыми быками, и теперь они его боялись. Стоило только какому-то быку заупрямиться, когда ковбои перегоняли стада с места на место, как тут же звали Джо. При виде синего зомби быки немедленно становились смирными, и стадо практически самостоятельно переходило на новое пастбище, а Джо за работу давали бутылку самогона.
        Год спустя, после похорон старика Барри, Джек с Беном тайком пришли на кладбище. Не то чтобы они хотели создать ещё одного зомби, нет. Но взрослые после неудач с ритуалом так уверенно говорили, что зомби можно сделать только на зомби-заводах, что Джек с Беном и сами начали сомневаться, что зомби можно оживить и по-другому.
        Приятели повторили ритуал шаг за шагом - куриные головы, капли крови, заклинание и индейские танцы-медитации. Но старик Барри так и не превратился в зомби.
        Джек с Беном долго стояли над разрытой могилой и ломали головы, почему у них ничего не получилось.
        Наверное, всё дело в том, что то были какие-то особенные куриные головы, решили, наконец, приятели - и ушли, так и не поняв, что в прошлый раз они крепко верили в магию, а в этот раз знали, что зомби делают только на зомби-заводах.
        4
        Иса - Кеназ
        Серьёзные испытания, переворот мировоззрения. Заточение и освобождение.
        > Прощай, капитан

1. Раб
        В круге, когда рычаг делает полный оборот, двадцать моих шагов. До того, как пружина вибродвигателя заведется, целых сто оборотов. Начиная с половины этого пути идти всё труднее и труднее. Мышцы на прикованных к рычагу руках вздуваются буграми, пресс давно превратился в твердую сталь, а ноги отполировали металлический пол до блеска. Жар работы двигателя чувствуется даже через подошвы сандалий, и надсмотрщик время от времени включает систему охлаждения. Гигантские меха с ревом проснувшегося зверя открывают шлюз. Пенистая вода заливает пол, остужая металл и даря обманчивое ощущение свободы. Через секунду железные створки вновь захлопываются, отрезая показавшийся океан. Нас обволакивает темнота ангара.
        В руках Хмара светится фонарь из рыбьего пузыря, в котором ползают светляки. Наш надсмотрщик любит отрывать им крылья не меньше, чем скармливать кракенам рабов, мертвых и умирающих, которые больше не могут вращать рычаг. С некоторых пор его улыбающаяся металлическая маска преследует меня в кошмарах.
        После желанного щелчка, когда огромная пружина вибродвигателя заведена, объявляется перерыв, и нам приносят баланду. А потом всё начинается по новой. Двадцать шагов, сто оборотов, перерыв. Сто оборотов, две тысячи шагов, и холодная вода океана остужает ноги. К другому концу моей цепи прикован Мастер Ё. Он идет так же сосредоточенно, зная, что от этого зависит наша жизнь. И еще он обдумывает план побега.
        Сегодня приходится тащить и Желтого - он упал после первого перерыва, и его тело скользит по полу на цепи. Лишний груз, который отцепят только после остановки. Новички приходят и уходят, а мы с Мастером Ё остаемся. «Хочешь выжить, - сказал он мне, - держись старика». Хотя он совсем не старый, просто сухой и жилистый.
        Сколько я уже на «Левиафане» - месяц, два? Наше существование давно потеряло деление надень и ночь. Остались только обороты, шаги и щелчки вибродвигателя.
        «Уйти отсюда лишь два способа - сквозь шлюз на пищу кракенам, или отпереть замок и скрыться в трюме. Второй вариант мне нравится больше», - говорил Мастер Ё, когда мы находились в бараке, а двигатель работал на паровом котле. Иногда, когда «Левиафану» требовалась скорость, котел растапливали, тратя горючее. Топливом служили высушенные водоросли - я помню, как они приятно пахнут под солнцем, в них копошатся маленькие рачки, бегают в поисках воды. Хорошо сейчас собирателям водорослей - они наверху и видят солнце.
        Цепь - тяжелая, железная - сковывала нас и в бараке. Я свыкся с ней, словно пес со своей привязью. За полуметровой обшивкой корабля плещется океан. Там - свобода. Или смерть - тут кому как повезет. Если прислушаться, то можно услышать песни русалок. Ундина, что когда-то приплывала ко мне, не пела, она просто сидела и смотрела, как я ловил рыбу. Иногда помогала вытаскивать сети, иногда уединялась со мной в доме. А порой мы оставались на горячих от солнца досках - нам не от кого было скрываться. Над нами были лишь небо, солнце и чайки. Русалки - они как люди, только их кожа более холодная и гладкая, а глаза с вертикальными зрачками.
        Я прикладывал ладонь к обшивке, звеня цепью. Мастер Ё ворочался: «Спи давай», - ноя вспоминал.
        Мое селение называлось «Балтика» по имени корабля, ставшего его центром. Когда-то жившие на нем люди еще искали землю, но в мое время паровой двигатель давно вышел из строя, его никто не ремонтировал, и корабль превратился в плавучий остров. Оброс домами на деревянных плотах. Стал прибежищем для многих охотников, собирателей водорослей и торговцев.
        Мой дом стоял на самой окраине селения, где был виден горизонт и поутру поднималось солнце. От бездонной пучины меня отделял лишь бревенчатый пол, и по ночам, лежа на матраце, набитом водорослями, я слушал океан. Водяное дерево привозили на парусных лодках торговцы из Саргасс. Один из них по наказу Капитана - не знаю, сколько и чего Капитан ему обещал - никак собственную дочь в жены - тайно добыл росток, но дерево не прижилось в наших краях, а тот торговец больше не возвращался.
        «Ты не боишься кракенов?» - спрашивала Сюзи, когда приходила ко мне со своим рыжим котом на руках.
        Она не ступала на мостик, ведущий к дому, - приличной девушке нельзя приходить к мужчине до замужества.
        «Нет, - отвечал я, - не боюсь».
        Одного из них, правда, совсем молодого - не более трех метров длиной - я убил гарпуном. На груди до сих пор остались шрамы от его присосок и крючьев. Кракен обхватил меня щупальцами, когда я вытягивал сеть, и стащил в воду. А потом мы лежали на досках под солнцем - я, израненный, залитый кровью, и пронзенный гарпуном дохлый монстр. Просоленные куски его мяса долго сохли на солнце. Пищи хватило на всё время ураганов.
        «Ты храбрый», - говорила Сюзи, тиская своего Рыжика.
        Глаза кота напоминали глаза моей Ундины. Конечно, Сюзи тоже была красивой, но она не любила океан так сильно, как я. А с Ундиной мы любовались восходом и слушали ночные песни - она не боялась оставаться в доме одинокого мужчины.
        А я не боялся кракенов. Но был еще «Левиафан» - железный корабль, собирающий всё на своем пути. О нем с ужасом рассказывали торговцы древесиной, хотя что в их историях было правдой, а что вымыслом, оставалось загадкой. Говорили, что «Левиафан» - это не корабль, а целое скопление судов, соединенных щупальцами Великого Кре. Все корабли, попадающиеся ему на пути - парусные шлюпки торговцев с Саргасс, несуразные плоскодонные черепахи желтолицых, стальные дредноуты воинов с запада - все без разбора становились его пленниками.
        Однажды поздним вечером я увидел на горизонте зеленые вспышки. Они расцветали в воздухе падающими звездами, словно фейерверки желтолицых.
        - Кре, - сказала сидящая рядом со мной Ундина, указывая на них пальцем.
        Когда я был маленьким, случился такой же зеленый звездопад. Тогда я нашел упавшую звезду. Я смутно вспоминаю зеленый шар, качающийся на воде у моего дома, помню исходящее от него тепло. Что стало с ним? Мне кажется, что шар растворился в моих руках, слился с телом, но, возможно, это лишь плод воображения. Но говорят, что с тех пор я стал странным - предпочитал в одиночестве любоваться океаном вместо общения со сверстниками. Меня манила неизведанная даль. Я знал, что рано или поздно уйду туда, где восходит солнце и куда уплывают русалки перед временем ураганов.
        Может быть, поэтому Капитан не разрешал Сюзи приходить ко мне.
        Спустя неделю после новых зеленых вспышек возле селения появились посланцы Великого Кре - несколько стальных кораблей, в которых приплыли закованные в металл люди. Об их приближении рассказывали русалки, но я не убежал, как остальные мужчины. Они пытались спастись в глубине поселка. Что стало с ними и с Сюзи - я не знаю, лишь несколько людей из моего селения оказались в одном со мной трюме в чреве «Левиафана». Меня схватили одним из первых. Наверное, я сам хотел быть рядом с Великим Кре.
        «Глупо» - по-человечески пожала плечами Ундина. Из «Левиафана» нельзя убежать.
        - Смотри, - однажды сказал Мастер Ё.
        Мы сидели в темноте барака, его жилистая рука нащупала мою и вложила в ладонь дергающийся живой кусок металла. Я почувствовал уколы острых лап.
        - Это сверчок, я поймал его неделю назад, - прошептал Мастер Ё.
        Подобные дикие автоматоны обитают в трюме «Левиафана». Большие и маленькие, они скрываются в темных углах корабля и собирают металл, подчиняясь вложенным в их механические программаторы командам. По одним слухам, они воспроизводят сами себя, по другим - автоматонов до сих пор создает безумный механик. Иногда до нас доносились выстрелы драгунов, зачищавших трюмы от этой нечисти. Но «Левиафан» слишком велик, в лабиринтах его трюма много неизученных областей, в которых легко укрыться и где без следа пропадают закованные в сталь воины. Так сказал Мастер Ё. Но если хочешь сбежать - надо перебраться на крайние корабли и угнать один из них.
        «Откуда ты знаешь?» - спрашивал я, но Мастер Ё лишь таинственно усмехался.
        - Я изменил программатор сверчка, - одними губами произнес он. - Теперь автоматон сможет открыть замок.
        - Ты умеешь программировать?! - едва не вскрикнул я, но Мастер Ё закрыл мой рот рукой.
        - Дождемся удобного момента, - прошептал он. - Пойдешь со мной?
        Я отчаянно, словно боясь, что Мастер Ё передумает, закивал.
        Но всё произошло совсем не так, как мы планировали. Незадолго до перерыва раздался глухой удар, пол вздрогнул, тело Желтого приподнялось, словно плененный торговец с востока был всё еще жив. Обшивка под ним вспучилась, разорвалась, из дыры вырвались клубы пара и высунулась большая металлическая клешня.
        Хмар подскочил, замахиваясь мечом, но дикий автоматон ударил первым, и надсмотрщик отлетел к стене. Металлическая маска Хмара с застывшей на ней вечной улыбкой зазвенела по полу. К нам под ноги покатился фонарь, в котором бились механические светляки.
        Автоматон напоминал мне гигантского лобстера - такой же ощетинившийся колючими лапами и клешнями, с глазами-линзами на металлических трубках. Он разорвал тело Желтого, с легкостью перекусив толстую цепь. Вокруг нас кричали пытавшиеся вырваться рабы. Застонал поднимающийся Хмар.
        «Женщина! - мысленно вскрикнул я, увидев лицо нашего надсмотрщика. - Кракен его забери, это женщина!»
        Автоматон взмахнул клешней, и крик одного из прикованных к рычагу рабов прервался.
        - Быстрее! - вскрикнул Мастер Ё, протягивая мне механического сверчка и показывая освободившуюся от цепи руку. - Пусти в замок!
        Аобстер-автоматон шагнул по направлению к нам. Хмар поднималась на ноги, держась за стену - тянулась к рычагу управления шлюзом.
        Я схватил сверчка, но тот дернулся и убежал, оставив в моих пальцах оторванную ногу. Быстро перебирая лапками, он пробежал по сковывающей меня цепи и исчез в замочной скважине. Лобстер замахнулся для удара. Мастер Ё бросился ему за спину и накинул на клешню подхваченную с земли цепь. Клешня замерла в воздухе. Стало слышно, как надсадно вибрируют пружины в двигателе автоматона. Из клапанов на его шее вырывались струи горячего пара.
        Автоматон развернулся, вырывая цепь из рук Мастера Ё, взмахнул клешней. Ё, пытаясь уклониться от удара, поскользнулся и упал на спину. Лобстер поднялся на дыбы, готовясь через мгновение опуститься и раздавить противника своей массой. В это время произошли два события: щелкнул замок моих оков, цепь соскользнула на землю, и Хмар дотянулась до рычага шлюза. Под весом ее тела рычаг опустился. Всхлипнули меха, забурлила ворвавшаяся в ангар вода, сбивая нас с ног, смывая кровь и унося мертвые тела в океан. Надсмотрщика потащило к шлюзу. Мастер Ё скользнул по полу среди клочьев пены к раскрытой пасти дверей, но я успел схватить его за руку.
        Дикого автоматона отнесло к шлюзу, но он сумел зацепиться за створки ворот и заревел, преодолевая напор воды. В это время вокруг его тела обвились несколько толстых щупалец, из пучины показалась голова кракена. Рывок - и автоматона оторвало от ворот, потащило к раскрытому огромному клюву морского чудовища. Это был не такой малыш, которого я когда-то убил ударом гарпуна. Кракен выглядел настоящим гигантом, способным утащить на дно целый корабль. Автоматон выпустил струю горячего пара, но кракена это не остановило. Клюв сомкнулся на механическом теле, раздался хруст, и части лобстера посыпались в бурлящую воду.
        - Бежим! - закричал Мастер Ё, и мы вместе с ним нырнули в пробитую лобстером дыру в полу.

2. Мятежник
        - Великий Кре умер, - сказал Эй-ты. Он был занят тем, что потрошил пойманного недавно автоматона, пытаясь сделать из него живую броню наподобие драгунских доспехов. - Я вам точно говорю. Видел однажды его щупальце. Помнишь, Ё, ты послал нас на разведку в машинное отделение? Именно тогда я и наткнулся на щупальце. Толстое, как…
        Он обвел взглядом наше маленькое помещение, где мы сидели вокруг «вечных» углей - я, Мастер Ё, жарящий болотных змей, Клео и еще несколько других изгоев, называвших себя Крысами «Левиафана». «В железных трюмах свободными могут быть только крысы, - говорил Ё. - Крысы всегда свободны».
        По стенам ползали механические светляки.
        - В общем, толстое, - закончил фразу Эй-ты, так и не подобрав нужное сравнение.
        Он вытер щеку кулаком с зажатой в нем отверткой, оставив на лице следы от сажи.
        - Лежало через весь трюм, словно дохлая змея. Во - точно: толстенная дохлая морская змея. Я опустил на него ладонь, и вы знаете? Я не почувствовал в нем жизни. Оно было твердым и неживым.
        - Как растение, - тихо сказал я.
        - Что? - переспросил Эй-ты.
        - Говорю, что щупальце было похоже скорее на побег водяного дерева, чем на тело гигантского кракена, - добавил я.
        - Это ж Великий Кре. При чем тут дерево? - ухмыльнулся Эй-ты.
        - Не мешай, пусть Чудак дальше читает, - сказал Мастер Ё.
        - Да, пускай, - добавила Клео и опустила голову мне на плечо, словно заглядывая в старую книгу с пожелтевшими страницами, которую я держал на коленях.
        Но это было обманом - слепые глаза девушки не видели ничего. В белых неподвижных зрачках отражались сполохи очага. Клео дышала мне в ухо, и вместо картин, рассказанных в книге, на ум приходила гладкая кожа Ундины. Прогнав навязчивые мысли, я продолжил чтение:
        - И помедлил еще семь дней других и опять выпустил голубя из ковчега. Голубь возвратился к нему в вечернее время, и вот, свежий масличный лист во рту у него, и Ной узнал, что вода сошла с земли.
        - Это хорошая сказка, - сказала Клео. - Они плавали-плавали - и нашли землю. Голубь - это птица, что живет на суше? Я знаю только чаек. И еще в детстве слышала альбатросов - это тоже такие чайки, только здоровенные. Почему у нас всё не так, как в этой книге? Нет, это грустная сказка - она навевает грустные мысли. Не хочу ее больше слушать. Давай опять дневник почитаем.
        Мастер Ё расшевелил большим гаечным ключом угли и проворчал:
        - Вертихвостка, лучше помолчи, не мешай Чудаку.
        Сам Мастер Ё читать не умел, как и все остальные Крысы. Удивительно - человек, который мог программировать автоматонов, не знал ни одной буквы.
        «Умения передал мне отец, а тому - мой дед. Для этого вовсе не надобно уметь читать. А откуда у тебя такие знания?» - спрашивал меня Мастер Ё.
        И правда, откуда? Я зажмуривался, силясь вспомнить. Мой отец был охотником на кальмаров, а мать - собирательницей мидий. Стоило опустить на ночь в воду доску с приманкой, как утром можно было собрать с нее целый мешок моллюсков. Если их, конечно, не съедали охочие до нежного мяса кальмары. По ночам поднявшаяся над горизонтом луна оставляла в океане светящуюся дорожку, а отец уплывал охотиться на своей плоскодонке. Так я и запомнил его в тот последний вечер, когда возле нашего дома появился огромный кракен. Отец стоял на носу лодки, держал гарпун и махал мне рукой. Надеюсь, что кракен, которого я убил, был потомком того гиганта.
        Мама рассказывала мне сказки, что знала на память, но ни она, ни отец читать не умели. Тогда откуда научился я? Почему-то на ум приходит тающий в руках зеленый шар, похожий на семя неведомого растения. Неужели он мог передать мне знания?
        - Хорошо, дневник, так дневник, - согласился я, откладывая книгу в сторону.
        Журнал, чей написанный от руки текст во многих местах размыло водой, был найден Мастером Ё когда-то давно на одном из кораблей. Хотя читать Ё не умел, но предпочел тетрадь не выбрасывать и спрятал до лучших времен. Большая часть слов в дневнике была нам непонятна, но звучали они таинственно, как песни русалок, будто вот-вот - и поймешь заключенный в них смысл.
        - Таянье ледников не остановить. Это вопрос уже не десятилетий, а считаных лет или даже месяцев, - принялся читать я. - Процесс происходит стремительно, и мы с Элизабет…
        - Дальше, - попросила Клео. - Это мы уже слышали.
        Я пожал плечами, перелистнул несколько страниц и продолжил чтение.
        - Какие технологии будут доступны человечеству после катастрофы? Всё, что сложнее молотка и колеса, вскоре забудется - не останется хранителей знаний. Я предлагаю остановиться на воде. Пар - вот та энергия, что поможет пережить человечеству времена нового потопа. Пар и механика. Надо поделиться этой идеей с Элизабет, но она слишком увлечена своей генной инженерией. Хорошо, что моя жена гений - есть с кем поговорить на равных, если выпадает свободная минутка. Сейчас она изучает возможность передачи информации на генном уровне. Надо будет расспросить у нее, как идут дела.
        PS. Горо что-то приболел - второй день сидит на дне аквариума и едва шевелит щупальцами. Интересно, кто-то из наших знает, как лечить кальмаров? Надо не забыть спросить у Элизы».
        - Кракен! - выругался Эй-ты, схватившись за щеку. Вылетевшая из тела автоматона гайка оцарапала ему лицо и упала прямо в угли. Эй-ты бросился за ней, вытащил, обжигаясь и дуя на пальцы.
        - Что такое передача знаний на генном уровне? - спросил я.
        Мастер Ё отрицательно покачал головой.
        - Думаю, что-то вроде забытой магии, - сказал он. - Возможно, ответы на дне океана, куда за древними предметами спускаются лишь водолазы.
        - Эх, добыть бы один такой костюм, - мечтательно произнес Эй-ты.
        Их прошлый поход за водолазными костюмами окончился пленением Мастера Ё, и тот до сих пор был сердит на своих компаньонов за то, что те не смогли вытащить его из плена.
        «Быть спасенным диким автоматоном - это просто оскорбление, - говорил он мне по секрету. - Хотя нам с тобой, признаться, изрядно тогда повезло».
        Мастер Ё где-то раздобыл схему «Левиафана» и делился со мной своими планами.
        «Слушай, Чудак, ты кажешься мне толковым малым. Нам надо придумать, как отсюда выбраться. Щупальца Великого Кре находятся здесь и здесь, - показывал он мне чертеж на старой промасленной бумаге. - Идут сквозь трюм, пробивают борта и уходят к другим судам. Выше - несколько заброшенных отсеков, где можно натолкнуться на диких автоматонов, а после начинается машинное отделение. Рядом - шлюз для охлаждения двигателей. Дальше пробраться на палубу по лифтам или воздуховодам нереально - слишком много охраны».
        «Пробовали?» - спросил я.
        Мастер Ё нахмурился и кивнул.
        У Крыс была одна цель - выбраться наружу и захватить один из внешних кораблей. Мастер Ё рассказывал, как жил на поверхности, прежде чем его поймали. «Судов великое множество - большие и маленькие, потрепанные штормами и почти новые. Внешние служат защитным барьером для Великого Кре. Внутренние - пристанищем для людей и автоматонов. Займи один из пустующих кораблей - и можно вырваться на свободу».
        «И что ты с ней будешь делать, со свободой?» - спрашивал Эй-ты.
        «Там чайки, - вместо Мастера Ё отвечала Клео. - И альбатросы. И нет Великого Кре».
        Из Крыс «Левиафана» один Эй-ты считал, что Великий Кре мертв.
        «Он должен был привести «Левиафан» к земле, - говорил он. - Но до сих пор вокруг лишь открытый океан. Вы слышите, как плещется за бортом вода? А если земля близко? Что, если Великий Кре просто не хочет отпускать всех на берег? Или же он давно умер, а мы будем плавать до скончания веков и жить, как жили наши деды и отцы, пока нас не засосет пучина. Сколько прошлолет после потопа - тысяча, больше тысячи? Но если Великий Кре жив, то мы должны его убить и освободить плененные корабли. Предавшего капитана смещают».
        «Так то капитан, а то Великий Кре. Кто его заменит? - спросил Мастер Ё. - Ты видел, сколько драгунов в верхних отсеках?»
        Это было неделю назад, но мне казалось, что я среди Крыс уже давно. Я понимал, что должен уйти. Неведомая сила толкала меня наверх, к солнцу, туда, где океан и соленый ветер.
        - Готово, - сказал Эй-ты, неуверенно глядя на Мастера Ё.
        Автоматон походил на человека, которого распяли и выпотрошили прямо на полу. Мастер Ё поднялся и придирчиво осмотрел дело рук Эй-ты.
        - Неплохо, - наконец произнес он и протянул руку. - Отвертку.
        Затем не глядя принял инструмент и начал копаться в программаторе автоматона.
        - Дай мне, - попросил я, следя за его неловкими действиями.
        Мастер Ё недоуменно на меня поглядел, но отвертку отдал и молча наблюдал, как я настраиваю программу. Винты подкручивались на заданную глубину, переключая триггеры. Нолики и единички чередовались у меня перед глазами, порождая в голове известные мне команды. Но откуда я их помню? Откуда я вообще умею программировать автоматоны, словно Безумный Механик?
        - Есть, - я, наконец, завершил свою работу и щелкнул рубильником.
        Автоматон дернулся, приподнялся - сначала неуверенно, словно боясь упасть, а потом вытянулся в полный рост и остался стоять с распростертыми руками-манипуляторами, будто собираясь в порыве благодарности меня обнять. Я забрался внутрь автоматона. Вокруг тела захлопнулись пластины брони, контакты управления обхватили руки и ноги. Я поднял руку, и автоматон, гудя приводами, повторил мой жест. Со щелчком сошлись и разошлись механические пальцы.
        - Ремонтный автоматон широкого профиля класса А1, - сказал я. - Управляется как с помощью оператора, так и способен на автономные действия.
        - Откуда ты знаешь? - спросил Мастер Ё.
        - Хороший вопрос, - я повертел рукой перед лицом, любуясь своей работой. - Что вы собирались с ним делать?
        - Были планы, - сказал Ё. - С такой броней можно пробиться к складам, где хранятся подводные костюмы. Если «Левиафан» нельзя покинуть через палубу, мы выйдем через шлюз.
        - Проникнуть через охрану драгунов? - хмыкнул я. - Нереально. Есть другая идея. Сколько водолазов обычно бывает в ремонтной бригаде?

3. Водолаз
        Судя по схеме, шлюзовых камер на «Левиафане» было несколько. Когда-то они служили для состыковки подводных кораблей, но уже давным-давно их переоборудовали под охлаждение вибродвигателей. Один из шлюзов, самый маленький, находился в стороне от других и в славные добрые времена использовался подводниками - обслуживающим персоналом корабля. Сейчас шлюз был заброшен, путь к нему наглухо закрыт переборками, и жирный крест перечеркивал его на карте Мастера Ё. Ни охраны, ни диких автоматонов, лишь ощущение притаившейся опасности.
        Я находился внутри автоматона-ремонтника, стоял возле Ё и рассматривал задраенную переборку. Было холодно - система подогрева давно не работала. Манипулятор автоматона, словно продолжение моей руки, лег на вентиль, открывающий проход в ведущий к шлюзу туннель.
        - Готов? - спросил я у Мастера Ё.
        Тот сдержанно кивнул, а затем исчез в темноте. Вентиль со скрипом повернулся, открывая проход, из которого дохнуло сыростью и запахом металла. Я собирался сломать старый шлюз и затопить коридор, сумев при этом не утонуть самому. Устранять поломку явится ремонтная бригада. Драгуны под воду не полезут, водолазы пойдут сами. Если верить карте - уровень воды не поднимется выше вентиляционного распределителя. Там ремонтников уже подстерегают Крысы «Левиафана». Темнота - наш друг. Трубы - убежища и места для засады.
        Но Клео никак не хотела меня отпускать.
        Я шагнул в предшлюзовой туннель, и под ногой хрустнула стеклянная линза, которая когда-то служила глазом автоматону. Лежащих на полу деталей было много. Среди шестеренок и кусков металлической брони встречались человеческие кости, словно следы трапезы у логова хищного зверя. Сквозь темноту были натянуты стальные нити - я едва не задел одну из них. Будто паутина, они окутывали весь коридор, от входа до шлюза.
        Я достал нож, сделанный из длинного куска металла, и пошел вперед. Под ногами хлюпала застоявшаяся вода, покрытая ржавой пленкой. Разрывались стальные нити. Казалось, что в темноте ворочался кто-то большой, просыпаясь от долгой спячки, его дыхание вздымало рябь на воде, а взгляд вызывал холодную липкую дрожь. Темнота, едва разгоняемая светом моего фонаря, давала пристанище зверю и больше не была моим другом.
        Систему управления шлюзом затягивала настоящая паутина. Я разглядывал рычаги и кнопки, вспоминая их назначение. Изо рта вырывались облачка пара, заставляя дрожать высохшие тельца пауков на паутинах.
        Металлические пальцы автоматона, повинуясь движению моей руки, сомкнулись вокруг рычага. Сейчас! Глубокий вдох, чтобы унять нервную дрожь, и резкий рывок вниз, открывающий двери шлюза, впускающий внутрь корабля бурлящий океан. Вода не остановится - внутренняя переборка заблокирована мною минуту назад.
        Я повернулся и побежал. Автоматон увеличивал мою скорость. Преследующий по пятам океан ревел, как чудовище. Поворот, еще один. Теперь вверх по лестнице! Я ворвался в вентиляционный распределитель и привалился к стене, тяжело дыша. Успел! Вода захлестнула лестницу, волной накатилась на пол и схлынула, оставляя после себя лужи. Раздался рев, по воде прошла рябь, у поверхности промелькнула огромная тень. На мгновение показался зубчатый гребень и скрылся на глубине.
        Темноту освещали несколько тусклых светильников с плененными светляками. В расходящихся во все стороны трубах завывал ветер.
        - Молодец, - сказал Мастер Ё. - Давай сюда.
        Он выглянул из большой, в рост человека, трубы, которая шла практически вровень с полом. Я пригнулся и скользнул в темноту. Кто-то тут же молча обхватил меня за шею, прижался к броне автоматона.
        - Ну-ну, - прошептал я, освобождая из доспехов руку и вытирая слезы с лица Клео. - Всё обошлось.
        - Не всё, - сказал Мастер Ё. - Ждем.
        Я отстранил Клео, прислушиваясь.
        Ремонтная бригада появилась спустя полчаса. Пятеро людей в подводных костюмах вошли в распределитель с противоположного нашему входа. На людях поверх герметичных костюмов были надеты автоматоны, но тоньше, изящнее, сделанные в далеком прошлом, еще до потопа, и сохранившие свою функциональность до сих пор. Настоящие произведения искусства. Я впервые видел такое техническое совершенство.
        Передний ремонтник поравнялся с нашей трубой.
        - Сейчас, - прошептал Мастер Ё.
        - Погоди.
        Я всматривался в идущего последним. Броня его автоматона, походка, да и весь внешний вид отличались от других ремонтников. На поясе висел нож, в правой руке человек держал гарпунное ружье - о таком когда-то мечтал мой отец. Но ружей осталось мало. А боевых подводных автоматонов - еще меньше.
        Из трубы у потолка вывалился Эй-ты и с криком обрушился на одного из ремонтников. Мастер Ё схватил за шею идущего впереди, и они вместе повалились на пол. Я бросился к воину в подводных доспехах, но опоздал - он взмахнул ножом, и окровавленный Эй-ты отлетел к стене. А затем наши доспехи с грохотом столкнулись, выбивая искры. Рывок в сторону, устремившийся мне в лицо нож, парирование, звон клинков… Разворот, выпад - острие моего ножа должно было войти в шею врага, но тот каким-то чудом смог избежать удара. Отшатнулся и выстрелил в меня из ружья. Гарпун на цепи просвистел мимо, лязгнул о стену, и я набросился на врага. Мы дрались - яростно, как два диких зверя. Автоматоны во много раз усиливали наши удары, и в голове билась одна мысль: не повредить его ценный костюм!
        Я ударил противника кулаком в живот, но он сумел поймать мою руку в захват, завернул за спину, ломая стальные пальцы автоматона. Нож шлепнулся в воду.
        - Ты тоже Семя? - спросил мой враг. - Да! Я чувствую это! Ты пришел сюда так же, как я, с надеждой занять его место. Я тоже верил, что смогу попасть на верхнюю палубу. Но она меня не пустила. Слышишь? Проклятая Система не пустила меня!
        Я лягнул и услышал, как в автоматоне врага что-то хрустнуло. Хватка ослабла. Я вырвался из захвата и снова ударил ногой, отталкивая противника к залитым водой ступеням. Из воды с шелестом выстрелили несколько стальных нитей, обвились вокруг его тела. Рывок - и воин исчез под водой, оставив на полу разряженное гарпунное ружье.
        Я обвел взглядом место затихшей схватки. Над мертвым Эй-ты рыдала Клео. Еще несколько Крыс «Левиафана» были либо ранены, либо убиты. Из ремонтников выжил лишь один. Не отрывая взгляда от Мастера Ё, приставившего нож к его шее, он лихорадочно сбрасывал водолазный костюм.
        Под водой мелькнула черная тень, уносящая с собой воина. Я выбрался из своего автоматона, подхватил ружье, зарядил гарпуном и подбежал к воде.
        - Чудак! - вскрикнула Клео, словно почувствовав, что я собираюсь сделать.
        - Всё будет хорошо, - сказал я и, набрав побольше воздуха, нырнул следом за монстром.
        Холод едва не сковал тело, но я продолжал плыть. Дальше, еще дальше. Впереди двигалась тень, оставляя за собой шлейф из воздушных пузырьков. Вместе со своей добычей она скользнула сквозь открытый шлюз в океан. В шлюзовой камере между водой и потолком оставалось немного воздуха, я вдохнул и устремился следом за монстром, который исчезал в темной глубине. Сейчас или никогда! Я выстрелил вслед чудовищу и почувствовал, как гарпун вонзился в его тело. Цепь натянулась, меня потащило в открытый океан, но я крепко сжимал оружие. Цепь металась из стороны в сторону, монстр рвался на свободу, но никак не хотел расставаться со своей добычей.
        Наконец он отбросил мертвого человека и, загребая воду хвостом, исчез на глубине, утащив за собой гарпунное ружье. Я поплыл за погружающимся в пучину воином. В легких заканчивался воздух. Назад дороги уже не было. Из последних сил я подгреб к мертвецу и принялся освобождать его от доспехов. Когда это получилось, перед глазами уже плыла серая пелена.
        Я забрался внутрь подводного автоматона, захлопнул гермошлем, и система принялась откачивать воду. Появился долгожданный глоток воздуха. Костюм мой! Теперь надо вернуться к «Левиафану». Я активировал двигатель, но тот не заработал. Еще раз! Ответом была лишь тишина. Я медленно погружался на глубину. В руки и ноги укололи иголки - система управления автоматоном впрыснула в кровь декомпрессионную жидкость.
        Со дна поднимались тени древних гигантов. Многоэтажные дома, занесенные илом, заросшие водорослями, ставшие укрытием для миллионов подводных созданий, смотрели на меня черными провалами окон. Я плыл в прошлое. И прошлое возвращалось в памяти магией воспоминаний.
        - Добро пожаловать в наш маленький сумасшедший дом, уважаемый!
        Человек у входа улыбался. Глаза, искаженные стеклами очков, казались голубыми искорками.
        - Мы с Элизой, как вы понимаете, дома. Элизабет… - он словно попробовал на вкус имя своей жены и довольно пощелкал языком. - Вы думаете, это нас заперли от всего мира? Нет - это мир заперли от нас. Кстати, уважаемый, забыл ваше имя… А, неважно, - махнул он рукой. - Вы не знаете, как лечить кальмаров? Горо уже второй день лежит на дне. Жаль беднягу. Элиза использовала его гены для создания своих монстров. Новые жители моря. Человек плавающий. Как по мне - та же русалка. Но вы проходите, проходите.
        Мы прошли вглубь зала. Кальмар за стеклом аквариума, казалось, смотрел нам вслед грустными глазами. Навстречу вышел механизм и зашипел, выпуская облако пара.
        - Пар и шестеренки - вот что сохранит нашу цивилизацию, - восторженно сказал мой собеседник. - А вовсе не изменение человеческого генома. Но Элиза и слышать об этом не хочет. Разрабатывает свою систему передачи информации на генном уровне.
        Раздался хлопок, и под ноги покатился меленький зеленый шар - плод какого-то растения. Мой собеседник нагнулся и покрутил его в ладони.
        - Почти созрел. Представляете, Элиза хочет зашифровать в своей биологической системе все знания человечества. Просила вас тоже оставить свои воспоминания. Вы не против? Спасибо, Элиза будет рада. Сейчас, я возьму вашу кровь.
        Он ушел и скоро вернулся со шприцем в руке.
        - Закатайте рукав, пожалуйста. Минуточку… Всё, готово. Вам нехорошо? Сядьте на стул, вот сюда.
        Лежащий на дне аквариума кальмар смотрел на меня сквозь стекло мутными глазами. Показалось, что вокруг плещется вода, все стало серым, сгущался мрак, словно я находился на дне океана.
        Двигатель автоматона вздрогнул, и эта дрожь передалась телу. Я открыл глаза. Плавающий перед стеклом гермошлема кальмар выпустил струю чернил и исчез из вида. Двигатель зарычал, как просыпающийся от спячки зверь, чихнул и заработал в полную силу. Я понесся к поверхности, туда, где плавала громадина «Левиафана».

4. Капитан
        «Не отпущу» - читалось в невидящем взгляде Клео, когда она вцепилась в меня обеими руками. По ее лицу за стеклом гермошлема текли слезы, и она не могла их вытереть. А Ундина никогда не плакала.
        Водолазных костюмов не хватило на всех. Четверо Крыс отправятся на поиски корабля, а потом Мастер Ё вернется назад с освободившимися костюмами и заберет следующую партию людей. Но я с ними не пойду. Мой путь лежал ввысь, туда, где на верхней палубе живет Великий Кре - биологическая система управления и передачи информации, созданная Элизой в далеком прошлом.
        - Прощай, - сказал я Клео и крепко прижал ее к себе.
        А затем отстранил и, не оглядываясь, шагнул в воду.
        Борт «Левиафана» весь оброс ракушками и полипами. Маленькие юркие рыбки сновали среди коралловых зарослей. Большая зубастая мурена поспешила скрыться в своей норе. Под днищем проплыла тень кракена. У самой поверхности я активировал магнитные захваты, прилип к борту корабля и, словно краб, пополз вверх.
        После подводной тьмы солнце показалось ослепительно ярким. По небу плыли белые облака, и где-то высоко-высоко кружила чайка. Может быть, это был даже альбатрос - мечта Клео. Первая палуба, вторая - я миновал все охраняемые зоны. Там, за толстыми металлическими бортами, кипела жизнь: драгуны, исполняя приказы, отстреливали диких автоматонов и ловили беглецов; механики, чье умение программировать механизмы передавалось из поколения в поколение, создавали новых металлических монстров; люди жили, рожали детей и умирали, так и не достигнув земли.
        Вокруг «Левиафана» сгрудились плененные суда. Большие и маленькие, металлические и из дерева, бронированные корабли воинов с севера и неуклюжие черепахи желтолицых, быстрые яхты торговцев Саргасс - всех их связывали побеги-щупальца Великого Кре. Одно из них росло на моем пути - толстое, словно ствол тысячелетнего водяного дерева, оно торчало из борта и аркой спускалось вниз. Я прикоснулся к его шершавой коре.
        Уважаемый… Все знания человечества… Добро пожаловать в наш маленький сумасшедший дом…
        Я отдернул руку, прогоняя чужие воспоминания, и пополз дальше. У самого верха на меня накинулась пара рассерженных чаек - наверное, рядом было их гнездо. Я перевалил через фальшборт и оказался на верхней палубе. Никогда в жизни не находился так высоко над уровнем океана. Вода и небо - до самого горизонта. И еще - свобода. Я снял шлем, вдыхая ее воздух. Затем повернулся и пошел вглубь корабля.
        Стеклянные дома по обе стороны дороги смотрели на меня, как гиганты на дне океана. Там - черные провалы окон, здесь - отражающаяся в стекле пустота. Ветер разносил тлен и пожухлые листья. По палубе и стенам бежали коричневые побеги. Кое-где они еще зеленели, но общее запустение коснулось и их. Я едва не наступил на неподвижного автоматона, сделанного в виде птицы. Он лежал на спине, распластав крылья и подняв кверхулапы.
        Далее на моем пути ветви Великого Кре переплетались, образовав непроходимый барьер. Казалось - попробуй его разрушить, и тебя уничтожит, раздавит ожившая древесная масса, как это случилось со множеством несчастных, чьи кости валялись перед стеной. Я посмотрел на оскаленный череп неудачника, а затем прислушался к воспоминаниям. Снял с левой руки перчатку и резанул ножом по кисти - неглубоко, так, чтобы на ветви упали несколько капель крови. И Система, проверив мою ДНК, ответила.
        «Только тот, кто вместит все переданные знания, сможет управлять Системой». Так говорила Элиза из прошлого.
        Зашевелились ветви - щупальца Великого Кре, освобождая проход. Я шагнул вперед, и они сомкнулись за моей спиной.
        Это была всего лишь огороженная часть палубы, подобная той, по которой я только что шел. Ветви сходились, образовав что-то вроде паутины, в центре которой висел мертвый человек. Его высохшее тело давно превратилось в мумию. Я подходил, и дрожь веток от моих шагов породила цепную реакцию.
        Тело рассыпалось прахом. Налетевший ветер разметал его по палубе. Пыль осела на стеклах домов, осталась серым слоем на неподвижных автоматонах, залетела в пустые клетки для птиц, что стояли прямо на полу.
        Я подошел к центру Великого Кре и, раскинув руки, занял место мертвеца. Это было похоже на то, будто я подключился к волшебному источнику знаний из сказок моей мамы - я узнал, что было, что есть и что может случиться. Я стал единым целым с «Левиафаном», с его тысячами жизней и кипящими страстями, превратился в живые побеги и холодный металл.
        «Приказывай, Капитан» - прозвучали в моей голове слова Системы.
        Вокруг, за столпившимися кораблями, от горизонта до горизонта разлился океан. Откуда-то с юга к «Левиафану» летел возвращающийся механический голубь.
        + Как люди
        В том, что она попала в бурю, Ли была виновата сама - она засмотрелась, как облака играли в прятки с солнечными зайчиками и как запутавшийся в воздушных потоках спутник скакал через радугу, и не заметила, что небо позади коварно затянул чёрный циклон.
        Аэроград был всё ещё в пределах видимости, но сильный ветер гнал малютку-жаблика в противоположную сторону, и Ли ничего не могла с этим поделать - только смотреть, как уменьшаются и исчезают за тучами иглы причальных мачт и сотни разноцветных баллонов над гондолами летучего города.
        Буря принесла с собой ливень из воды и мусора. Ли вздрогнула, когда мелкие фрагменты застучали по ярко-оранжевому баллону её маленького дирижаблика - не хотелось бы, чтобы один из них пробил обшивку. Впрочем, бури были нужны - круглые стеклянные ловушки с медными катушками внутри, установленные на окраинах летучего города, заполнялись молниями, которые трансформаторы перерабатывали в столь ценное для города тепло. А сильный ветер перетряхивал атмосферу, отчего множество полезных фрагментов опускалось из высоких слоёв в досягаемую для орниандров высоту. Каперы ловили всё, что могли, и отвозили добычу в Аэроград, а там талантливые химиологи пускали в дело каждый кусочек добычи.
        Ли завернулась в фольгу одеяла и устроилась у кормы - надо переждать бурю. Беспокоиться о том, как вернуться в город, она будет потом.

* * *
        Ли проснулась внезапно, словно её кто-то толкнул, и не сразу поняла, что жаблик кренится набок. А потом сердце ухнуло вниз, и мигом взмокли ладони - только бы не цилиндр! Пусть лучше пробоина в баллоне или в корме гондолы! Их она сможет починить, а вот безвоздушный цилиндр не всегда удаётся отремонтировать даже в эллингах.
        «Закон подлости», - мрачно констатировала Ли про себя, убедившись, что протекал один из трёх медных цилиндров.
        Девушка прислушалась к тонкому свисту, с которым воздух всасывался под жёсткую обшивку, оценила угол крена дирижабля, попыталась прикинуть, насколько далеко её отнесла за ночь буря, и поняла, что даже если бы она точно знала, где остался Аэроград, до него она просто не дотянет.
        И всё-таки надо хотя бы попытаться. Если уж терпеть крушение, то лучше ближе к дому: тогда есть шанс, что когда она выпустит сигнальный фотостат, его заметят дозорные на патрульных зепеллинах. Ли осмотрела лёгкие облака, играющие солнцем в классики на небе, прикинула направление, в котором должен находиться Аэроград - конечно, при условии, что буря не унесла его слишком в сторону, и крутанула штурвал, разворачивая жаблик.

* * *
        Прошло больше шести часов, а признаков Аэрограда по-прежнему не наблюдалось. Либо она ошиблась с направлением, либо её и летучий город отнесло слишком далеко друг от друга.
        Накренившийся жаблик сильно потерял в высоте. Звук, с которым в медный цилиндр всасывался воздух, стал почти неслышен. Это означало, что через полчаса, максимум час дирижабль упадёт в воду.
        При одной мысли об этом Ли пробивала дрожь. Она знала, что гондола не потонет, да и ярко-оранжевый баллон полон лёгкого газа. Но, как большинство орниандров, девушка побаивалась океана. Даже от своего единственного визита в Аквасити, город Ихтиандров, соседей и торговых партнёров Аэрограда, Ли не получила особого удовольствия. Да, плавучий город был по-своему красив - в небо тянутся сотни труб, разноцветные флаги бьются на ветру, между величественно покачивающимися на волнах пароходами и паровыми крейсерами шустро снуют бойкие лодки и шлюпки, и над всем этим висит густая завеса дыма. Но слишком уж много кругом воды.
        …Когда внизу показалась гуща раскачивающихся на ветру труб, Ли обрадовалась, подумав в первый миг, что под ней - Аквасити. Но почти сразу поняла, что ошиблась - это были не трубы, скорее что-то вроде летучего сада Аэрограда, только на воде. Может, это плавучий парк Аквасити? Но тогда где сам город?..
        Нет, никакой это не плавучий парк, деревья растут сами по себе. Но если деревья растут сами по себе, значит, на поверхности воды есть почва. А почва на поверхности воды называется сушей…
        Сердце ухнуло вниз.
        Только не на сушу!

* * *
        - Мисс! - звук доносился словно издалека. - Мисс, как вы?
        Ли открыла глаза и с трудом сфокусировала взгляд на лице склонившегося над ней человека. Сознание прояснялось медленно. Некоторое время Ли бездумно смотрела в незнакомое лицо с ярко-карими, с золотистыми искрами глазами, а потом увидела высоко в небе солнце, летающее на качелях зелёных ветвей, и рывком села - она на суше!
        Незнакомец крепко схватил девушку за предплечье, удерживая от резких движений:
        - Спокойно, не двигайтесь. Вам сейчас это вредно, ваш дирижабль упал, и вы сильно ударились.
        Ли с трудом сглотнула и заставила себя дышать медленно и глубоко, чтобы успокоиться. Но сердце не переставало частить, а взбудораженные мысли вихрем крутились в голове и так и рвались на язык.
        - Вы кто?
        - Норман, - незнакомец улыбнулся в короткую бородку; в уголках ярко-карих глаз собрались лучики морщин. - А вы?
        - Я?.. Я - Ли. Вы… э-э… живёте здесь? На суше?
        - Как видите, мисс Ли.
        - А вы всегда здесь жили? - Ли постаралась не выдать охватившего её ужаса - человек, родившийся и выросший на суше!
        - Нет, конечно, - снова улыбнулся Норман и покачал головой; тяжелый хвост спутанных прядей волос рассыпался по плечам. - Мы из Аквасити.
        Ли с облегчением выдохнула.
        - Мы?
        - Примерно полгода назад мы с моей командой поплыли в море за материалами и попали в шторм. Нас носило больше суток, а потом выбросило сюда. Вот, с той поры тут и живём.
        «Значит, он капер», - сообразила Ли. Как каперы Аэрограда выуживали фрагменты из атмосферы, так и каперы-ихтиандры поставляли своим химиологам добычу из воды. Жители летучего острова своим соседям в этом даже немного завидовали - на поверхности океана находились целые моря самого разнообразного материала. А вот в их вотчине, воздухе, масса полезного мусора крутилась слишком высоко, и даже самые мощные стратостаты не всегда могли до него добраться.
        - А что с моим дирижаблем? - испугавшаяся того, что она оказалась на суше, Ли на какое-то время позабыла о крушении.
        - Я не очень разбираюсь в ваших летающих кораблях, но мне кажется, что он здорово повреждён, - ответил Норман и кивнул куда-то в сторону.
        Ли обернулась и ахнула. Гондола, рухнув на сушу, треснула пополам. От кормы даже отвалился кусок, к которому крепился один из безвоздушных цилиндров, и медный контейнер сейчас величественно планировал над деревьями. Увидев это, девушка едва не вскрикнула от досады - она потеряла рабочий цилиндр! Ярко-оранжевый баллон дирижабля сдулся и повис на ветвях деревьев, словно гигантский лопнувший воздушный шарик; его вид только усугубил отчаяние. Конечно, у Ли был с собой аварийный параплан, но толку от него? Взлететь с суши она не сможет, да даже если бы и смогла - лететь слишком далеко, мускульной силы ни за что не хватит, чтобы покрыть такое расстояние. А выпускать сигнальный фотостат бесполезно - всё равно его никто не увидит.
        Девушка уткнулась лицом в ладони и застонала.
        - Не расстраивайтесь, - неловко попытался утешить её Норман. - Всё не так плохо.
        Не отрывая рук от лица, Ли покачала головой. Всё хуже некуда - ей придётся ночевать на суше!

* * *
        До лагеря ихтиандров пришлось идти и идти.
        - Сколько вас здесь? - расспрашивала Ли, решив не начинать сразу с наиболее беспокоивших её вопросов.
        - Четверо, считая меня.
        - Неужели за полгода вы не даже не попробовали построить лодку, чтобы уплыть?
        - Пробовали. Но вокруг острова такое сильное течение, что мы никак не можем с ним справиться, нас постоянно выбрасывает обратно, как бы сильно мы ни гребли. Вот если бы у нас был парус, мы могли бы поставить мачту и, дождавшись нужного ветра, попробовать… Погоди-ка! - Норман резко остановился. - А ведь мы могли бы использовать для паруса материал из вашего баллона! Тогда у нас могло бы получиться!
        - Не получится, он из очень крепкого пластиода, чтобы его разрезать, нужны специальные инструменты, - отмахнулась Ли. Как ни заманчивы были перспективы спасения, сейчас её интересовало куда более близкое будущее, тем более что солнце уже наливалось красной тяжестью и клонилось к горизонту.
        - Значит, вот уже полгода вы ночуете на суше, - медленно произнесла девушка, незаметно делая шаг в сторону от шедшего рядом Нормана.
        - Другого выбора у нас нет, - пожал плечами её собеседник.
        Ли прикусила губу и внимательно осмотрела мужчину. Крепкий, загорелый, спутанные пряди длинных волос забраны в тяжёлый хвост, совершенно нормальный взгляд - никаких признаков изменений. На вид он вполне обычный ихтиандр. Или, если уж на то пошло, орниандр - два народа различались только местом своего обитания, но не внешностью.
        - А другие - они такие же, как вы? - осторожно спросила Ли.
        - В смысле - такие же, как я? - не понял Норман.
        - Они… нормальные? Не изменились?
        - А почему они должны были измениться?
        - Как же, - несколько растерялась девушка. - Вы все уже полгода ночуете на суше.
        - И что?
        - Но ведь суша проклята! Всем известно, что человек, переночевавший на суше, превращается в зверя!
        - Ах, это! - Норман непочтительно отмахнулся. - Можете не беспокоиться, мисс Ан, никто ни в кого не превращается.
        - Не может быть! - воскликнула Ан. - Ведь в легендах сказано…
        - Да врут всё легенды, - перебил ихтиандр.
        Ан прикусила губу. Да, вот уже много лет никто из орниандров не ступал на сушу, даже не приближался к ней, но это не означало, что пророчество не имеет силы. Орниандры летают в воздухе как птицы, Ихтиандры плавают в воде как рыбы, и ни те, ни другие не ступают на сушу, потому что она проклята - стоит там переночевать, как превратишься в зверя. Это все знают.
        Однако Норман вот, похоже, в порядке…
        Что ж, скоро наступит ночь, и Ан всё узнает сама.

* * *
        В спутниках Нормана тоже не нашлось признаков страшных изменений. Серьёзная спокойная Джейми, добродушный суетливый Алекс и немного отстранённый сдержанный Аарон приняли Ан дружелюбно и посочувствовали крушению.
        И деликатно игнорировали заметную нервозность гостьи, возраставшую по мере того, как солнце наливалось всё более густой краснотой и всё ниже клонилось к горизонту.
        А Ан действительно очень боялась. Пусть Ихтиандры и выглядели вполне нормальными, но вдруг этой ночью она всё-таки превратится в зверя?
        Даже перед лицом убедительных фактов вера умирает неохотно. Утром девушка с облегчением обнаружила, что она осталась прежней, но вскоре поняла, что облегчение от этого открытия сменилось боязнью теперь уже перед следующей ночью.
        Справиться с ней помог Норман. После завтрака - изумительного завтрака, изобилующего столь редкими в Аэрограде фруктами, - ихтиандр предложил:
        - Пойдёмте, я покажу вам, где родились наши пророчества. И вы больше не будете бояться превратиться в зверя.
        И повёл её в сторону от лагеря, к обнаружившимся прямо за полосой деревьев каменным развалинам. Ветер увлечённо играл сам с собой в прятки в проходах между ними, и, похоже, ему это нравилось.
        - Это город предков, - негромко произнёс Норман, спокойно шагая между строениями.
        Ли тихонько вздохнула. Легендарные общие предки, от которых произошли и орниандры, и Ихтиандры. Загадочные, могущественные предки, оставившие своим потомкам секреты постройки дирижаблей и пароходов, моря мусора в океане, кольца фрагментов в атмосфере и страшное проклятье, связанное с сушей.
        - Один из многих, - добавил ихтиандр. - Когда-то давно в мире было очень много суши. Предки построили на ней множество городов и провели в них столько лет, что мы даже не можем сосчитать. А потом кое-что случилось…
        - Что? - затаив дыхание, спросила Ли.
        - Суша всегда была очень богатой. Но предки не смогли поделить её, каждый хотел забрать себе кусок побольше, и они постоянно за неё воевали. Как вы думаете, откуда появились наши дирижабли и пароходы? Предки изобрели их для войны. На аэростаты, а потом дирижабли они установили пулемёты и стреляли из них во врагов на земле. Пароходами топили суда противника. Для быстрого передвижения войск по суше они придумали самые разные паровые машины - паровозы, паробусы, пароциклы. Они изобрели лучи смерти, создали отравляющие газы и сконструировали паровые пушки. И пускали все эти изобретения в ход - пока не перебили друг друга и не отравили сушу так, что она стала непригодной для жизни. Оставшиеся в живых разбежались. Одни основали воздушную колонию, другие - водную. Понимаете, к чему я?
        Ли сглотнула. Неужели?..
        - Да, - подтвердил Норман её невысказанную догадку. - Водная колония беглецов с суши с годами превратилась в Аквасити, а воздушная - в Аэроград.
        - Откуда вы знаете? - с трудом спросила Ли.
        - Вот отсюда, - сообщил Норман, заводя её в относительно прилично сохранившееся помещение, полное сотен и сотен книг.

* * *
        Ли читала до глубокой ночи. И на следующий день. И день за ним. И ещё много дней.
        История, которую рассказал ей Норман, оказалась правдой. Страшной правдой, скрывшейся за покровом легенд, которые Ли теперь начала понимать. Нет, суша не превращала людей в зверей. Не в буквальном смысле. Не суша, а жадность и жажда захватничества заставляли их вести себя так, как не могли, как не должны были поступать люди! Именно из-за жадности предков их потомки лишились суши.
        А ведь в жизни на суше была масса преимуществ; Ли потребовалось всего несколько недель, чтобы это понять.
        Например, огонь. Топлива в Аэрограде никогда не водилось в изобилии, несмотря на все старания химиологов, колдовавших над фрагментами. Пламя, что давали плоды их опытов, было синеватым, слабо теплилось, коптило и плохо пахло. А огонь из дерева можно было поддерживать часами, не переживая, что топливо для него вот-вот закончится. Он переливался всеми цветами солнечного золота и роскошного заката; он был живым и полным сил, тянулся к небу, стрелял маленькими горячими звёздами и пах чем-то уютным. И если смотреть в самую глубину пылающих углей, то можно увидеть картинки какого-то чужого волшебного мира.
        Или почва. Неограниченное количество почвы, в которой можно выращивать всё, что угодно, и не трястись над каждой горсточкой, которую украл ветер из поддонов летучих садов. А можно и не выращивать - многие полезные растения росли сами.
        А еда! Разнообразная еда, о которой в Аэрограде можно было только мечтать. Фрукты и овощи, орехи, зерна и коренья, привычная ей птица, обычная для ихтиандров рыба, а ещё обитавшие на суше животные. И всё это - в одном месте!
        Устойчивость. Суша не уходила из-под ног и не качалась под порывами ветра. Она была равнодушна к любым циклонам, и на ней легко было укрыться от непогоды.
        Элементы. Самые разные полезные элементы, на поверхности и в глубине, которые не нужно было выуживать, рискуя жизнью, из верхних слоёв атмосферы. И в таком изобилии, от которого химиологи Аэрограда впали бы в экстаз.
        Словом, жить на суше было намного проще, чем в воздухе… Или на воде, но этого она знать наверняка не могла. Впрочем, Норман утверждал, что - да, на суше лучше, чем на воде.
        Норман… Он будил в Ли незнакомые чувства, и она всё никак не могла определиться, нравятся они ей или нет.
        Дни шли за днями, складывались в недели. Ли тосковала по дому. Тосковала по разноцветным баллонам летучего города. По близости к небу. По друзьям. И особенно - по младшему брату Ру. И пусть за последний год из худого подростка он превратился во вполне взрослого юношу, пусть из-за неразделённой любви к красавице Мине стал резким и язвительным - пусть. Она всё равно очень сильно по нему скучала.
        Впрочем, чем больше проходило времени, тем чаще Ли ловила себя на том, что теперь в своём воображении она возвращалась в летучий город не навсегда. В мечтах она появлялась в Аэрограде и купалась в радости встречи. Она пролетала над любимыми аэростатами города, любуясь их красотой, фланировала вдоль опоясывающей город цепи патрульных зепеллинов с ярко-синими баллонами, смотрела, как пляшут молнии в своих стеклянных ловушках. Сидела с друзьями. Обнимала язвительного брата и говорила, что Мина - это просто юношеское увлечение, что равнодушие девушки - это не конец света, что всё пройдёт и всё будет хорошо. А потом… А потом она возвращалась сюда. На сушу.
        К Норману.
        И они снова гуляли вдвоём вечерами по берегу океана, наблюдая за тем, как тёмные волны ластятся к песку. Они снова бродили по утрам в лесу и смеялись над деревьями, играющими в пятнашки с ускользающим туманом. Говорили ни о чём и обо всём на свете. Молчали. И просто были рядом.
        Хотя Аэроград и занимал много места в сердце Ли, Норман как-то незаметно занял ещё больше.
        Настолько больше, что когда однажды в небе показался величественный фиолетовый эллипс разведывательного монгольфьера, Ли с удивлением поняла, что его появление уже не кажется ей спасением. Потому что её больше не нужно спасать.

* * *
        - Ли, сестрёнка, ты жива! - не уставал повторять соскочивший с палубы монгольфьера Ру в кожаном плаще и медных гогглах на голове. - Ты жива! Поверить не могу!
        Ли смеялась и плакала, обнимая младшего брата и гладя его непослушные волосы.
        - Как ты меня нашёл? - спросила она, когда поутихли восторги встречи, а прибывшие с братом орниандры перезнакомились с ихтиандрами и разбрелись по суше.
        - По баллону твоего жаблика, - широко улыбнулся Ру. - Как же я рад, что ты захотела для него этот ужасный ядовитый цвет! Я искал тебя каждый день с тех пор, как ты пропала, и когда, наконец, увидел эту оранжевую кляксу в деревьях, понял, что ты здесь. Только я боялся…
        - Да, да, орниандры летают в воздухе как птицы, ихтиандры плавают в воде как рыбы, а переночевавшие на суше превращаются в зверей, - засмеялась Ли, схватила брата за руку и потащила в руины города предков. - Пойдём, я тебе кое-что покажу и объясню.
        Рассказ Ли вместе с уцелевшей библиотекой предков произвели на брата изрядное впечатление - Ру крепко о чём-то задумался и надолго замолчал.
        Ли же весь день изобретала причины, чтобы отложить отлёт. И старалась не замечать, что возвращение домой, в Аэроград, почему-то стало для неё не долгожданным событием, а обязанностью.
        - Полетели с нами? - предложила она Норману. - Мы привезём вас в Аквасити, а потом…
        Девушка замолчала, потому что не знала, что потом. Они с Норманом никогда не говорили об этом самом «потом».
        - Нет уж, спасибо, - ихтиандра передёрнуло. - Стоит мне только представить, что я окажусь так высоко в воздухе, а под ногами совсем ничего нет… Брр!
        Ли хорошо его понимала. Её точно также пугала мысль о том, чтобы оказаться на воде.
        - Но я передам с твоим братом послание и буду ждать, когда сюда приплывут наши.
        Ли не стала настаивать.
        Когда солнце начало наливаться вечерней краснотой, Ру заторопился с отлётом.
        - Да нет, я понимаю, что никто не превратится в зверей, - объяснял он павшей духом Ли - ей хотелось отсрочить расставание ещё на чуть-чуть. - Просто… Ну, а чего тянуть-то?
        - А ты уже со всеми поговорил? - спросила Ли. Как и Норман, Алекс и Аарон с Джейми отказались лететь на монгольфьере и сказали, что дождутся своих здесь. - Они передали тебе письма для своих?
        - Передали, - несколько рассеянно отозвался Ру и взял сестру за руку. - Только знаешь… Я вот думаю, надо немного подождать, прежде чем сообщать в Аквасити…
        - Не поняла, - растерялась Ли.
        - Ну, а что тут непонятного? - такой раздражённый и язвительный в последнее время, сейчас брат был предельно серьёзен. - Если мы сразу сообщим ихтиандрам, то они немедленно отправятся в путь. А я думаю, лучше мы сначала прилетим сюда с большими грузовыми зепеллинами. Соберём все, что нам может пригодиться для Аэрограда. Здесь полно полезных вещей, ты же сама видела! А уж потом сообщим в Аквасити. А иначе мы прибудем сюда одновременно с ихтиандрами, и тогда нам достанется куда меньше.
        От неожиданности Ли даже отпустила руку брата.
        Она потрясённо смотрела на Ру и думала: «Наверное, с нашими предками всё начиналось точно так же».

* * *
        Солнце уже задевало за край горизонта, когда монгольфьер приготовился к взлёту.
        Только вот Ли совсем не была готова. Она стояла напротив Нормана, а он просто смотрел на неё, не говоря ни слова. В его взгляде не было ни обещания, ни мольбы, ни обиды. Только понимание. И один-единственный вопрос.
        - Ли, ну ты идёшь? - нетерпеливо позвал её с палубы брат.
        - Нет, - отозвалась девушка. Так тихо, что это услышал только Норман - и улыбнулся одними глазами. - Нет! - куда громче повторила она, поворачиваясь к монгольфьеру.
        Ру не на шутку рассердился. Перегнулся через борт гондолы и язвительным тоном, тем самым, которым говорил последний год, протянул:
        - Мы летаем в небе как птицы. Ихтиандры плавают в воде как рыбы. А вы что собираетесь здесь делать? Рыскать по суше? Как звери?
        Норман взял Ли за руку и спокойно ответил:
        - Нет. Мы будем жить на земле. Как люди.
        5
        Эваз - Гебо
        Воздух, полёты и средства передвижения.
        > Птица без ног
        - Предлагаю выпить за Джона Помероя и майора Брока, - сказал мой друг Тадеуш.
        Осторожно, чтобы не расплескать вино, он опустил зажатый в металлической руке бокал на стол и выудил из кармана летной куртки две пули - разрывную и зажигательную. Звякнув, они легли на белую скатерть возле багровых винных пятен. Рядом стояла маленькая деревянная клетка, в которой сидел желтый кенар - мой друг никогда не расставался со своим любимцем. Даже в узкой кабине биплана держал клетку у себя на коленях. Тэд улыбнулся и с вызовом осмотрел наполненный людьми зал. Он всегда был готов к драке, Тадеуш Гилевич, смахнувший уже шесть врагов и погибший в прошлом году над пыльными дорогами Линса. Врачи вернули Тэда к жизни, если так можно назвать его нынешнее существование.
        - За людей, подаривших нам победу в виде этих двух маленьких смертоносных сестричек, - произнес он, вновь поднимая бокал.
        У меня перед глазами возник сегодняшний рассвет с горящим цеппелином и вынырнувший из клубов дыма «Кэмел» с нарисованным на киле оскаленным черепом. Услышать торжествующий крик Тадеуша в шуме «собачьей схватки» было невозможно, но я чувствовал его победу. Она колола иголочками в пальцах. Вместе с ревом мотора рвалась на свободу, всё выше и выше за белые облака, туда, куда не поднимется ни один аэроплан. Я кричал вместе с другом, ловя в прицел преследующий его «Альбатрос» с черным крестом на боку.
        Фриц, ты опоздал! Go fly a kite! Пальцы нажимают гашетку до упора. Сестрички идут одна задругой, вспарывая воздух. Точки и тире чередуются, как в телеграфе. От крыла «Альбатроса» отлетают клочья. Вражеский биплан ныряет, уходит зигзагами, прижимается к земле, но участь пилота предрешена. Ему не спастись. Через минуту я догоню его биплан и всажу последнюю короткую очередь. Говорят, что мой старый мертвый враг Иммельман однажды сбил летуна, израсходовав всего пятнадцать патронов. Пули пробьют топливный бак, загорится масло, и «Альбатрос» рухнет на землю в двухстах метрах до линии фронта. Засчитанная победа и чья-то жизнь.
        - Это не по правилам! - из-за соседнего столика поднялся командир второго звена майор Баркер, с которым мы соревнуемся по числу сбитых аэропланов, хвастаем, распушив воображаемые хвосты, как петухи на поединке. Пижонские усики, холеное лицо потомственного аристократа, такой хорошо смотрится везде - и на званом обеде и в крохотной кабине аэроплана. - Это нарушение Гаагских конвенций! Как вы не понимаете, что так нельзя воевать? Мы же летуны, в конце концов, а не убийцы!
        - Рыцари неба? - ухмыльнулся я, поворачивая голову к майору. - Честь, доблесть и аэропланы? Вы, сэр Джон, не были в небесах, когда по земле ползут клубы хлора? Маленькие фигурки там, внизу, суетятся и падают, но их проблемы выглядят такими надуманными и неестественными. Мы выше этого. У нас благородные дуэли и гордость своими победами. Знаете, сколько бомб для Лондона нес сегодняшний цеппелин?
        Я плеснул вино в бокал и отхлебнул, чувствуя, как кадык пытается прорвать кожу.
        - Вы не были в городе, когда вокруг рвутся бомбы и спасение выглядит чудом? Кажется, что попал в ад. Ты лежишь, оглохший, опрокинутый ударной волной, вжавшийся в землю, и понимаешь, что - всё, не успел, не сделал. Не закрыл собой.
        - Рой, перестань! - Тэд схватил меня за предплечье.
        Что я должен перестать? Бокал дрожит в руке, отбивая дробь на столе. Стол вздрагивает, и красные пятна прыгают перед глазами, словно выплеснувшаяся кровь Аманды.
        - Остановись!
        Вокруг падают камни, стучат, как пули, по мостовой. Я боюсь открыть глаза, чтобы не увидеть неподвижную Аманду. В голове звучит последний разговор. «Я ухожу от тебя. У нас нет будущего». Мы не успели расстаться. Нет, не у нас, Аманда, - будущего нет у меня.
        - Мне плевать на все ваши конвенции, - сказал я, отстранив руку Тадеуша.
        Захотелось встать и выйти наружу, подальше от сослуживцев, но я подавил это желание. Не стоит доставлять удовольствие Баркеру. Тем более что приступ ярости скоро пройдет. Завтра мы снова поднимемся в небо - я, Тэд, старина Баркер и многие другие. Те, кто доживет, и те, кто не доживет до конца мясорубки, которую мы называем Великой войной. Небо делает всех равными. Оно примиряет и дарит свою глубину.
        Камни от взрыва из прошлого улеглись. Я больше не чувствовал под ладонью липкую кровь.
        Вечер. Маленький ресторанчик в провинциальном городке. Фронт далеко - до него миль двадцать. Лишь изредка доносится эхо канонады, но оно кажется нереальным, словно это вдалеке грохочет гроза. А здесь играет музыка. Смеется, сев на колени к Баркеру, девушка с ярко накрашенными губами. Подол ее платья расчетливо поднят, чтобы присутствующие могли оценить красоту ног.
        Я поднялся и вышел на свежий воздух.
        Наша война близко - аэропланы ждут летунов. Я подошел к своему «Кэмелу» и провел ладонью по его гладкому боку. Притронулся к холоду пулемета, сдвинул на четверть оборота пропеллер. Пальцы скользнули по нарисованной на фюзеляже красной птице. Когда-то мне понравилась эмблема французской эскадрильи «Аисты», и я, вооружившись краской и кистью, попытался изобразить нечто подобное. Но моя птица получилась смешной - маленькой, взъерошенной, с растопыренными крыльями. Она задиристо рвалась в бой. У птицы было еще одно отличие от французских аистов - не хватало ног. Закончить рисунок помешал германский разведчик, появившийся в небе. При взлете я опрокинул банку с краской.
        Беса в кабине не было. Он появляется только в небе - черное пятно на границе зрения. Здесь, на земле, мне казалось, что это лишь проблемы с глазами от перепада давления. А наши разговоры с Бесом я предпочитаю забывать, иначе следует логичный вывод о проблемах с головой. Возможно, мы все больны на этой войне.
        «Зачем тебе небо, пилот? - тихий шепот Беса. Он слышен, даже когда мотор работает на пределе. - Что ты ищешь здесь?»
        Он продолжит спрашивать, даже если я отвечу. Не знаю, хочет ли он меня слышать.
        «Может быть, ты забыл внизу себя?»
        «Возможно, Бес, - иногда отвечаю я. - А может, мне просто нравится убивать. Чувствовать свое превосходство, когда мы грыземся в небе как собаки».
        «Врешь, - тихо смеется Бес. - Ты просто бежишь от прошлого».
        Его не заставить замолчать. Слова так и будут звучать в голове, пока не вернешься на землю.
        Я достал из кобуры револьвер и сел на ящик из-под патронов. Солнце уже наполовину зашло, окрасив крыши домов в кровавый цвет. Возле ящика рос первый весенний одуванчик. Я вытащил из револьвера пять патронов, оставив только один, прокрутил барабан и поднес оружие к груди, представляя, как самураи из далекой страны легко решали свои проблемы. Избавиться от войны. Избавиться от Беса и воспоминаний. Больше не чувствовать на ладони липкую кровь.
        Подошел Тадеуш с двумя бокалами вина, клетка с канарейкой болталась на ремне через плечо. Сел рядом, поставил клетку возле себя и молча протянул мне бокал.
        - Не стоит умирать, уж поверь бывшему мертвецу, - сказал он.
        В его груди за металлической броней щелкали какие-то механизмы и проскакивали искры, запуская сердце. «Словно часы», - смеялся неунывающий Тадеуш.
        Моему другу повезло - когда его вытащили из горящих обломков аэроплана, военному врачу-инженеру Кулишеру, прибывшему из столицы, потребовались подопытные кролики для своих экспериментов. Или не повезло - это с какой стороны посмотреть.
        - Можно? - спросил Тэд, забирая револьвер у меня из рук. - Именной? Говорят, что в начале войны ты застрелил из него немецкого летуна? - поинтересовался он.
        - Врут люди, - сказал я, вспоминая захлебнувшийся крик бедняги Фрица.
        Когда на аэропланах стали устанавливать пулеметы, в ручном оружии пропал смысл. Но револьвер я всё равно беру с собой в небо - ведь не знаешь, когда может понадобиться пуля. Говорят, что личное оружие - это душа воина. Может, да, а может, и нет. Но револьвер пережил вместе со мной не один аэроплан.
        - Что ты ищешь в небе, Рой?
        Бокал в руке дрогнул, и часть вина выплеснулась на землю.
        - Знакомый вопрос? - Тадеуш поднялся, подошел к моему аэроплану и поставил пустой бокал на крыло. - Раньше, когда я был жив, тоже видел в самолете его.
        Тэд вернулся обратно и тщательно прицелился в бокал из револьвера.
        - Испортишь машину, и мне придется тебя застрелить, - сказал я.
        - Не переживай, - ухмыльнулся мой друг.
        Он нажал на спуск, и в вечерней тишине раздался щелчок курка.
        - Не повезло, - произнес я.
        Тэд прокрутил барабан и вновь поднял оружие. Пришлось отобрать у него револьвер.
        - Кто они, Рой? - спросил Тадеуш. - Те, кого мы скрываем друг от друга. С кем мы разговариваем в небесах? Какого твой цвета?
        - Ч-черного, - выдавил я.
        Тадеуш сорвал одуванчик и просунул сквозь прутья клетки.
        - Ешь, - улыбнулся он. - Эх ты… пичуга малая. Я пустышка, Рой, после того как умер. Моя кабина пуста. И я думаю - может быть, небеса отражают наши души, как волшебное зеркало? Вдруг я лишился своей, когда умер в первый раз? В небе меня теперь никто не ждет.
        - Потому ты носишь с собой канарейку?
        Тадеуш ласково посмотрел на кенаря и сказал:
        - Говорят, что боши перевели на наш участок фронта свой летающий цирк Рихтгофена. Разведчик видел красные аэропланы.
        - Он смог вернуться? - спросил я.
        - Смог, - подтвердил мой друг.
        - Тогда ему показалось. Красный Барон не отпускает добычу.
        - Всякое бывает. По слухам, число его побед перевалило за сотню. Боишься?
        - Нет, - сказал я.
        - И правильно, - кивнул Тадеуш, механизмы в его шее ответили едва слышными щелчками. - Может, он нарочно отпустил разведчика, чтобы мы узнали и боялись?
        - Возможно, - пожал я плечами.
        - Значит, завтра будет хлопотный день. Давай отдыхать, - Тэд ушел.
        Я вспомнил о бокале в руке и поднес его ко рту. На мгновение замер, когда показалось, что в хрустальном сосуде плещется кровь. Но это было всего лишь вино. Оно разливалось все шире и шире, затягивая в свою пучину. Опять? Снова сон наяву, который случается после приступов ярости. Мозг играет со мной странные шутки. Окружающую действительность заливает размытым туманом. Я вновь оказываюсь в ресторане, но уже другом, нереальном.
        Они сидят в зале, молчаливые, сосредоточенные. Не обвиняют, даже не смотрят в мою сторону. Просто сидят. Я вижу их, как Беса в моей кабине, лишь краем глаза. Посмотришь прямо - и мертвецы исчезнут. Останется только один, тот, что еще жив, как и я, - мой враг и мой товарищ в призрачных снах.
        - Здравствуй, Манфред, - говорю я.
        - Привет, Рой, - улыбается Красный Барон. - Мне кажется, что нашим встречам приходит конец. Завтра я могу тебя убить.
        - Или я тебя. Во втором случае мне будет не хватать наших разговоров. Ты так и не выяснил, почему мы можем общаться… таким образом?
        - Не знаю. У меня это началось после ранения в голову. Еще говорят о мистической связи душ. Странно, да? Мы же враги.
        Манфред встал и подошел к окну. Сидящие за столами призраки проводили его взглядами.
        - Подойди сюда, Рой, - позвал меня Красный Барон. Я стал рядом с ним. - Ты тоже их видишь?
        - Да, - сказал я.
        За окном шли солдаты. Их разорванные шинели свисали залитыми кровью клочьями.
        - Нас было пятеро, - начал рассказывать Манфред, хотя я ни о чем не спрашивал. Он сложил руки на груди и не смотрел в мою сторону. - Я летел на «Фоккере». За мной шли Юст, Гуссман, Шольц и Удет. Ваши войска отступали, и нас встретила прикрывающая группа «Кэмелов».
        Красный Барон замолчал и обернулся ко мне.
        - Они ушли из боя. Ваши самолеты. Драпанули так, что я ухитрился сбить только одного. А потом мы расстреляли отступающих солдат. Снижались до десяти метров и били почти в упор. До сих пор эта картина у меня в голове. Брошенные пушки, лежащие люди и бьющиеся лошади. Я не могу забыть эту дорогу, Рой.
        - Война не спорт и не рыцарские поединки. Если мы забудем - нам напомнят. Это мой, Манфред, - кивнул я на сидящего за ближайшим столиком летуна в обгоревшей куртке. - Смахнул сегодня у самой линии фронта.
        Они все были во сне - убитые нами в воздухе, упавшие на землю и умершие от ран, обгоревшие, со сломанными руками и ногами. Они сидели тихо и почти незаметно, лишь напоминая о своем присутствии зыбкими призрачными очертаниями.
        - Когда мы проснемся, мы снова начнем убивать, Рой, - сказал Рихтгофен. - Мы не сможем остановиться.
        - Наверное. Прощай, Манфред.
        - Прощай, Рой Браун.
        - Какого цвета твой гость в кабине, там, в небе? - спросил я и, не дожидаясь ответа, вернулся в реальность.
        Выпил вино, поднялся и похлопал аэроплан по фюзеляжу.
        - Пока, птичка. До завтра.

* * *
        Поздним вечером я перебирал патроны, выстраивая их перед собой на столе. Патроны стояли ровно, не сгибаясь, словно смелые воины, не ведающие сомнений.
        «Завтра мы снова начнем убивать».
        Последний патрон покачнулся, задев соседа. Оба упали, вызвав цепочку столкновений, и я подставил ладони, не позволив патронам скатиться со стола. Через минуту я вновь начну их перебирать, отыскивая возможные дефекты. Плохой патрон заклинит пулемет в критический момент боя, а от этого зависит твоя жизнь. Или чужая.
        «Завтра я убью тебя, Рой».
        «А я тебя, Манфред».
        Прошедшие сны расплывчатые, словно растаявшие как дым фантазии. Чувства забываются, и всё кажется несерьезным, придуманным. Материальны лишь патроны на столе, которые завтра решат исход боя. Они, а не мастерство высшего пилотажа - все эти петли и повороты ничего не стоят, когда аэроплан противника летит тебе навстречу и требуется лишь одно - выдержка. В «собачьей схватке» выживает тот, кто лучше стреляет и остается холодным. Пальцы, нажимающие на гашетку, не должны дрожать.
        Я отложил в сторону бракованный патрон. Не нам с тобой, Красный Барон, остановить эту войну.

* * *
        Туманный рассвет наступил вместе с грохотом взрывов. Комья земли стучали по металлической крыше ангара. Я снова бежал вместе с Амандой. Только в прошлом мы мчались к ближайшему подвалу, а сейчас я выбегал под взрывы, в царящий у взлетной полосы ад.
        - Наблюдатели их проворонили! - крикнул Тадеуш. Казалось, что он наслаждается происходящим, на его лице играла улыбка. - Взлетаем, Рой!
        Грянул взрыв, камешки застучали по железной груди Тэда.
        Аманда упала на землю.
        Я покачнулся, всё поплыло перед глазами, шум боя начал отдаляться, сменившись комариным звоном. Надо мной склонилось лицо Тадеуша, он что-то беззвучно говорил. Но я не слышал. Я видел Аманду, которая неподвижно лежала на мостовой - сжавшаяся, как маленький, выпавший из гнезда птенец. Я подбежал к ней, перевернул на спину… Руки запачкались в крови.
        - Вставай!
        Звуки нахлынули как лавина. Я вскочил на ноги. В небе кружили красные «Фоккеры» - трипланы германской одиннадцатой эскадрильи, которой командовал мой враг Рихтгофен. Уходил, надсадно гудя, тяжелый бомбардировщик.
        Такой же, как и убийца моей Аманды.
        Мы провели последние сутки вместе. Ее тело, стройное и желанное. Маленькие твердые груди под белой блузкой.
        «Я должна уйти. Насовсем. Тебе нужно небо, а не я». «Глупая, я ведь не могу тебя отпустить».
        Касаюсь губами мочки уха и опускаюсь ниже, расстегиваю блузку, освобождаю плечо с россыпью родинок.
        «Мы не можем быть вместе. Я не хочу остаться вдовой».
        Я отвожу в сторону подаренный мною медальон и целую в ложбинку между двух холмиков.
        «Ты всё придумала, - говорю я. - Меня не убьют. Я вернусь к тебе, обещаю».
        Я соврал, Аманда, мне не к кому теперь возвращаться. Для меня существует лишь небо. Но мне всё кажется, что ты не умерла, что я придумал твою смерть как оправдание своего ухода.
        Как только я оказался в кабине, нервное напряжение схлынуло, сменившись холодной яростью.
        «Завтра я убью тебя, Рой».
        Это мы еще посмотрим, Красный Барон. Я принимаю твой вызов.
        Мы взлетели - моя пятерка аэропланов. Смелая красная птичка рвалась в бой. Моторы гудели, и впереди ждало небо. Нас не сбили на взлете, и уже через минуту «собачья схватка» разделилась на индивидуальные бои.
        «Что ты ищешь в небе, летун?» - Бес появился справа от меня темным пятном на краю зрения.
        - Не сейчас. Видишь, я занят.
        На хвосте два «Фоккера». Это не Рихтгофен - я избегаю его, он избегает меня, вступив в схватку с «Кэмелом» Тадеуша. Но те, которые сзади, тоже реальная угроза. Пули свистят в воздухе. В фюзеляже появляются дырки. Рядом падает горящий биплан майора Баркера.
        «Что ты оставил на земле?»
        Рывок вправо. Вывожу «Кэмел» с линии огня. Я забыл на земле себя, Бес, свою жизнь, свою судьбу. Меня нет. Я умер, как и Тадеуш. Мы все здесь мертвы. Если бы это было возможным, я бы всё отдал, чтобы не было этой проклятой войны. Я не знаю, кто ты и чего добиваешься. Я не умею молиться, я не знаю нужных слов, но если меня услышат, помоги.
        И вдруг наступила тишина. Надо мной светило яркое солнце. Я плыл вместе с белыми облаками по небу, наполненному тишиной, светом и спокойствием. Где-то внизу сражались маленькие игрушечные аэропланы, словно дети играли в войну понарошку. Беззвучно вспыхивали разрывы от выстрелов зениток. «Кэмел» с черепом на фюзеляже задымил и вышел из боя, но триплан Манфреда устремился следом за ним - Красный Барон не отпускает добычу. Тадеуш уводил биплан рывками. Рихтгофен не стрелял, поджидая момент, когда сможет наверняка поразить цель.
        Я устремился на помощь к Тэду, бросив аэроплан в пике. Взгляд залила серая пелена. Черное пятно Беса металось перед глазами. Птица без ног летела убивать.
        Мысленно я сократил расстояние между мной и красным «Фоккером». Сознание разделилось - я продолжал сидеть в кабине «Кэмела», и одновременно меня засасывала воронка сна наяву. Второй «я» теперь находился в триплане Красного Барона.
        - Здравствуй, Рой, - сказал Рихтгофен. - Впереди твой друг?
        В «Кэмеле» Тадеуша загорелось масло. Языки пламени выбивались из фюзеляжа, аэроплан летел, оставляя позади черные клубы едкого дыма.
        - Я ведь убью его, если ты меня не остановишь.
        Тот Манфред, который говорил со мной, казалось, не зависел от Красного Барона, чьи пальцы нажимали на гашетку пулемета. Прищуренный взгляд, стиснутые губы - Манфред, управляющий «Фоккером», выглядел как хищник, преследующий жертву. Для него существовала только очередная победа.
        - Убей меня, Рой, - сказал другой Манфред. - Я ведь предупреждал, что не остановлюсь.
        Первый «я» стрелял. Длинные очереди разрывали воздух, но расстояние между моим «Кэмелом» и «Фоккером» Рихтгофена было слишком велико. Поздно! Не успеть… Аэроплан Тадеуша будто споткнулся о невидимую преграду, клюнул носом и стремительно полетел к земле. Из клубов дыма вырвался желтый комочек - выпущенная канарейка устремилась в вышину, словно вылетевшая душа моего друга.
        Еще секунда, и Красный Барон уйдет с линии огня, а я потеряю шанс убить своего врага. Сознание больше не находилось в его «Фоккере». Оно слилось с другим «я» в кабине «Кэмела». Красная птичка готова была растерзать противника. Но мои непослушные пальцы отказывались давить на гашетку, потому что в кабине «Фоккера» я видел себя.
        Я, а не Красный Барон убивал моих друзей. Я, а не Красный Барон вел счет своих побед, словно на спортивном соревновании. Я вспомнил свой беззвучный крик, когда держал на руках тело Аманды.
        Кто-то должен остановиться первым. Манфред фон Рихтгофен летел впереди, подставляя «Фоккер» под выстрелы, которых не прозвучало. Мои пальцы соскользнули с гашетки. Мы продолжали лететь друг за другом, не сворачивая.
        С земли стреляли пулеметы.
        Возможно, это был действительно удачный выстрел. Возможно, кому-то просто повезло. Потом мне рассказывали, что пуля пробила грудь Рихтгофена у самого сердца, но умер он не в воздухе, а на земле. Его красный аэроплан рухнул у окопов, и множество фигурок-муравьев устремились к павшему хищнику.
        Я повернул «Кэмел». Чувств не было - только пустота. Пройдет несколько дней, и победу над Красным Бароном припишут мне - войне всегда нужны новые герои. Но это будет в будущем. А сейчас я возвращался на аэродром.
        Что-то светлое, словно маленькое невесомое облачко, бывшее ранее Бесом, оторвалось от моего биплана, развернуло крылья и устремилось к солнцу за белые пушистые облака.
        + Рыцарь и авиадора
        Первый полёт Лидочка совершила на свой восьмой день рождения. Вернувшись домой после выставки аэростатов в Гатчине, восхищённая увиденным девочка съехала с крыши сарая на зонтике. Лидочка упала в крапиву, ушиблась и так сильно испугалась, что папенька, известный генерал, герой Балканских войн Михаил Николаевич Андреев, почти не ругал дочку, только оставил её без ужина.
        Став гимназисткой, Лидочка продолжала грезить о полётах. Она зачитывалась журналом «Воздухоплаватель», она мучила преподавателя физики вопросами об аэростатах. Когда же в восьмом году в Петербурге открылся аэроклуб, у которого был собственный воздушный шар, Лидочка мало того, что постоянно сбегала на взлётное поле, так ещё и пыталась убедить инструктора - сначала кокетством, а после стянутыми из материнской шкатулки жемчужными серьгами, - чтобы её хоть раз взяли с собой в воздух. Впрочем, в этом она так и не преуспела.
        Первый настоящий полёт Лидочка совершила двумя годами позже. Папенька по приказу императора проводил личный смотр воинской части нового вида - воздухоплавательной, в состав которой входило более дюжины дирижаблей новейшей конструкции. Лидочка напросилась с ним, побожившись вести себя, как полагается благородной девице, то есть не начинать дискуссии с авиаторами о достоинствах и недостатках мягких и жёстких дирижаблей, не расспрашивать наземный персонал о подробностях причаливания, и уж тем паче не просить механиков показать ей двигатели, которыми оснащены машины.
        Поначалу девушка и впрямь чинно следовала за папенькой, во все глаза смотрела на громадные летательные аппараты и слушала, как Михаилу Николаевичу докладывали о том, сколько бомб и гранат можно нести на одном таком дирижабле в случае военных действий. Но Лидочка вмиг позабыла все свои обещания, когда по окончании осмотра парка дирижаблей их повели в отдельно стоящий ангар, где экспериментировали над созданием новых летательных машин - аэропланов, ненадёжных лёгких конструкций, едва способных нести человека.
        - Между нами говоря, господин генерал, - с доверительной усмешкой шептал на ухо Михаилу Николаевичу командир воздухоплавательного воинского отделения, - не зря мы отклонили предложение этих американцев, братьев Райт, о покупке их изобретения. Судите сами, много ли толку от этих машинок из фанеры и ткани? Да и те всё никак собрать не могут. Мои лучшие офицеры-воздухоплаватели три месяца бились - и без толку. Я их уже отозвал, а сейчас там только энтузиасты и копошатся. Якобы слышали, что кто-то из киевских инженеров сумел-таки взлететь. Да вот смотрите сами - сейчас ещё раз пробовать собираются!
        И впрямь - двери ангара распахнулись, и несколько мужчин выкатили из него лёгкую многокрылую машину на колёсах с деревянным пропеллером на носу. Узкие пластины, расположенные друг над другом, связанные стойками и растяжками, делали аэроплан немного похожим на многоярусный стеллаж или этажерку. Один из мужчин забрался на сидение пилота, лопасти пропеллера закрутились, и лёгкая машина, подскакивая на кочках, понеслась вперёд по полю. А потом внезапно поднялась в воздух, пусть и совсем невысоко. Наблюдавшие за этим у ангара мужчины заулюлюкали и подбросили в воздух шапки. Аэроплан тем временем сделал над полем круг и, задев брюхом забор, рухнул на траву.
        Сопровождавший папеньку офицер пренебрежительно фыркнул:
        - Ну, и что это за баловство? Будущее военного воздухоплавания совершенно определённо за дирижаблями.
        Генерал задумчиво кивнул, а Лидочка заворожённо смотрела на крылатую машину. Это была любовь с первого взгляда. До сегодняшнего дня она не верила, что может быть что-то прекраснее аэростатов, но аэроплан покорил её сердце в мгновение ока.
        Тем же вечером, ускользнув со званого ужина, который давали в честь её папеньки, Лидочка пробралась к ангару. Хотя на улице уже стемнело, в ангаре горел свет, и девушка увидела внутри, за рабочим столом, заваленным чертежами, одного из авиаторов.
        Воспитанница института благородных девиц, Лидочка уже знала о себе, что природа не наделила её красотой, элегантностью и очарованием, которыми могли похвастаться многие её подруги. Лидочка не была тонкой, воздушной блондинкой с томным взглядом голубых глаз, плавными манерами и длинными ресницами. Она была живой и порывистой кареглазой брюнеткой. А когда невысокая Лидочка водружала себе на голову модную широкополую шляпу, она казалась ещё ниже ростом и в сердцах называла себя табуреткой. Действительно, не-красавицы не вызывают романтических порывов у нарядных молодых дворян и красивых офицеров, а потому флиртовать с работающим в ангаре авиатором можно было и не пытаться - только выставишь себя полной дурочкой.
        Но устоять перед искушением Лидочка просто не могла и потому пошла напролом. Представившись молодому штабс-капитану, девушка забросала его вопросами об аэроплане. Поначалу принимавший её любопытство за праздное, штабс-капитан вскоре понял, что девушка и впрямь интересуется воздухоплаванием, и, увлекшись, даже провёл её к загнанному в ангар аэроплану, позволил забраться на сидение пилота и объяснил принцип управления машиной. И когда Лидочка завела мотор, не встревожился. Лишь когда машина, качнувшись, медленно поехала вперёд, прямо сквозь открытые двери ангара, штабс-капитан спохватился и закричал:
        - Лидия Михайловна, позвольте, куда же вы? Постойте!
        Но Лидочка и не думала останавливаться. Свежий вечерний ветер бил ей в лицо, по сторонам от неё раскинулись крылья, а летучая этажерка всё быстрее и быстрее бежала вперёд, пока, наконец, не взмыла в воздух.
        Лидочка пролетела не более двадцати метров и, не сумев удержать в равновесии оторвавшийся от земли аэроплан, рухнула на землю. Как и десять лет назад, съехав с крыши сарая, на этот раз она тоже отделалась ушибами. Но ничуть не испугалась.
        Рассерженный папенька сурово отчитал дочь и в наказание на целый месяц запретил ей показываться на балах и ассамблеях.
        Неделю спустя в новом журнале «Вестник воздухоплавания» появилась короткая заметка про отчаянную эскападу Лидии Михайловны Андреевой, дочери генерала Андреева. Статья шутливо называла девушку первой русской авиатриссой.
        Названием этим Лидочка втайне безмерно гордилась. «Авиатрисса», - мечтательно шептала она, укладывая журнал под подушку, и, засыпая, видела сны о том, как летает на аэроплане.

* * *
        Инженер-авиатор Фёдор Модестович Полуручкин, молодой мужчина с лихо закрученными усами и маленьким пенсне на остром носу, с недоумением смотрел на девицу явно благородного происхождения, которая протягивала ему бумаги.
        - Барышня… - растерянно начал он, - вы что же это задумали?
        - Вот заявление о поступлении в авиационную школу, - твёрдо заявила невысокая кареглазая незнакомка, упрямо вскидывая голову. - Я, уважаемый, хочу обучаться на авиатора.
        Фёдор Модестович сорвал с носа пенсне и начал яростно протирать стёклышки. Чтобы девица летала? Неслыханно!
        Словно подслушав его мысли, девушка снова заговорила:
        - На днях в Петербурге был летающий цирк, в представлении с показательным полётом принимала участие баронесса де Ларош. Во Франции ей, женщине, выдали удостоверение пилота. А мы в России чем хуже? К тому же школа у вас только что открылась, учеников наверняка ещё нет. Сколько к вам уже записалось? Которая я по счёту? - наступала боевая девица.
        - Третья, - неохотно признался молодой инженер и водрузил пенсне обратно на нос. Вместе с предприимчивым юристом и страстным авиатором-энтузиастом Андреем Метелиным они получили ссуду от частных банкиров и открыли Первое Русское Товарищество Воздухоплавания. Обратились ещё за ссудой в военное ведомство, но им ответили, что у аэропланов в военной авиации нет будущего, и если уж они желают заниматься воздухоплаванием с пользой для отечества, то пусть лучше приходят проектировать новые дирижабли.
        При Товариществе состояла мастерская, где Полуручкин с Метелиным планировали проектировать новые аэропланы, а также школа, где собирались обучать пилотов. На первых порах именно школа должна была помогать им сводить концы с концами. Однако желающих обучаться на пилотов было пока немного.
        - И денег у вас наверняка не хватает, - прозорливо заметила настырная девица. - Ни за что не поверю, что вам не сгодятся мои четыреста рублей.
        Фёдор Модестович взял бумагу с заявлением, быстро пробежал её глазами и неохотно пробурчал:
        - Тысяча. Четыреста за обучение и шестьсот на случай, если разобьёте аэроплан.
        На постройку нового аэроплана требовалось не меньше недели; шестьсот рублей были вполне приемлемым залогом.
        - Я не разобью, - просияла улыбкой девушка, протягивая две квитанции, одну на четыреста, а другую - на шестьсот рублей.
        - Лидия Михайловна, - строго спросил инженер, - тысяча - это приличная сумма для молодой девицы. Откуда?..
        - Папенька дал, - не дослушала та вопроса.
        - Папенька? - недоверчиво нахмурился Фёдор Модестович. - Папенька дал вам денег на лётную школу?
        - Не на школу, - беззаботно ответила бойкая девица. - Папенька на перчатки и на платья давал, а я сэкономила.
        Девица, которая не купила себе новые платья, чтобы отложить налётную школу? В полной растерянности Полуручкин снова снял пенсне и принялся его протирать.
        - Занятия начинаются в следующую среду, - сказал он наконец.
        - Почему так нескоро? - девица никак не желала угомониться.
        - Потому что инструктор прибудет только на следующей неделе.
        - А кто, кто инструктор? - с жадным любопытством подалась вперёд девушка.
        - Сергей Соловьёв, - ответил инженер и с любопытством поинтересовался, увидев вспыхнувшие глаза будущей ученицы: - Слышали о таком?
        - Слышала, - выдохнула девушка. Хотя Сергей Иванович Соловьёв был старше её всего на несколько лет, его статьи о воздухоплавании уже не раз публиковались. Сначала инженер-авиатор Соловьёв преподавал в технологическом институте, после работал над новыми конструкциями дирижаблей по заказу военного министерства, а год назад вдруг забросил всё и отправился во Францию, где получил диплом пилота-авиатора. После этого он вернулся на родину и, позабыв о дирижаблях, принялся проектировать и испытывать новые аэропланы.
        Фёдор Модестович, конечно, не знал, что в этом поступке Соловьёва девушке виделся глубокий смысл. Она тоже одно время бредила аэростатами, но в итоге отдала своё сердце аэропланам, и в решении Соловьёва стать пилотом усматривала знак о сродстве их душ.
        Полуручкин тем временем смотрел на горящие восторгом глаза девушки и с сомнением качал головой, думая, не зря ли принял её в школу.

* * *
        Пройдя курс обучения, составлявший целых тридцать часов, Лидочка готовилась к финальному испытанию. Экзаменование назначили на четыре утра, потому что в этот час погода обещала быть особенно тихой - а ведь для пилота нет ничего страшнее сильного ветра.
        Несмотря на очень раннее утро, на аэродроме собралась не только экзаменационная комиссия, но и много посторонней публики. Именно для неё председательствовавший в комиссии Фёдор Модестович и объяснял правила:
        - Пилот должен поднять аэроплан на высоту не менее пятидесяти метров и описать пять восьмёрок вокруг двух укреплённых на поле флагов. Пилот также должен совершить атгерисаж, то есть планирующий спуск в намеченный на земле круг диаметром пятьдесят метров.
        На следующий день газетчики написали: «Лидия Михайловна Андреева без тени страха села на место пилота. Храбрая авиатрисса легко подняла аэроплан в воздух и уверенно описала не положенные пять, а целых восемь восьмёрок. После госпожа Андреева также сделала весьма точный спуск. На земле её восторженно приветствовала публика. Председатель комиссии торжественно вручил госпоже Андреевой диплом пилота-авиатора за номером тридцать один. Таким образом, уже тридцать первый пилот получил диплом в Российской империи, и пилот этот - женщина».
        Узнавший о самовольстве дочери из газет, папенька не успел её даже отчитать, потому что Аидочка сразила его новостью о том, что собирается замуж за неизвестного ему инженера-авиатора Соловьёва. Имевший на замужество дочери вполне определённые виды, рассерженный генерал не пожелал даже знакомиться с женихом и в сердцах заявил, что ежели дочь собирается замуж без его благословения, то может не рассчитывать в дальнейшем на его помощь.
        Будучи дочерью своего отца, то есть такой же гордой и упрямой, Аидочка немедленно заявила, что в отцовской помощи не нуждается и что они с Сергеем прекрасно проживут сами.
        Свадьбу сыграли прямо в аэроклубе. Жених был в парадной офицерской форме инженерных войск, а невеста - в кожаной куртке и лётном шлеме, украшенном поднятыми наверх очками. После торжественной церемонии молодожёны совершили полёт на украшенном лентами и цветами «Фармане-4», совсем недавно собранном в мастерской Товарищества Воздухоплавания.
        Позже, рассматривая свадебные фотографии, на которых она стояла рядом с Серёжей на фоне аэроплана, Лидочка не могла не признать, что в лётном облачении и со счастливой улыбкой на лице она выглядела такой красавицей, какой никогда не чувствовала себя в нарядных платьях и широкополых шляпах.

* * *
        Диплом пилота открывал перед Лидочкой две дороги - в инструкторы лётной школы или в лётный цирк. Школа по-прежнему едва сводила концы с концами. Зато авиация была новинкой, и люди охотно платили деньги, чтобы поглазеть на чудеса современной техники. И лишённая помощи отца Лидочка, теперь уже не Андреева, а Соловьёва, вместе с мужем и несколькими другими авиаторами стала гастролировать по городам Российской империи.
        Однако как ни успешны были представления, разбогатеть на них - или хотя бы обеспечить приличную жизнь они не могли. А всё потому, что от сильных порывов ветра аэропланы нередко переворачивались и падали. Взамен разбитых машин нужно было покупать новые, и на это уходили едва ли не все заработанные в шоу деньги. Авиация была спортом не только опасным, но ещё и дорогим.
        Летом одиннадцатого года группа авиаторов затеяла дерзкое по своей отважности мероприятие - первый перелёт на аэропланах из Санкт-Петербурга в Москву. Состязание привлекло азартных богатых зрителей, и благодаря их вложениям победителя ожидал солидный приз. Сергей решил непременно участвовать в гонке и предложил жене роль пассажира.
        Разумеется, Лида согласилась не раздумывая. Да, она не поведёт аэроплан, но она будет важной, незаменимой участницей полёта! Она, по сути, станет вторым пилотом и навигатором; это она будет смотреть на землю, на железные дороги и посёлки, определяя маршрут следования, она будет выравнивать машину при порывах ветра весом своего тела. А если Сергей устанет, она всегда может подменить его за штурвалом. Вдвоём они непременно выиграют гонку!
        Солнечным июльским днём с аэродрома в Гатчине взлетело более двадцати аэропланов. Был среди них и экипаж супругов Соловьёвых. Однако всего через полчаса после старта у машины, на которой летели Сергей с Лидой, отказал двигатель. Авиаторы вернулись на аэродром и принялись узнавать, где можно найти двигатель взамен сгоревшего. Он нашёлся у одного из пилотов авиашколы, но тот потребовал, чтобы Сергей взял его с собой пассажиром.
        Разъярённая, раздосадованная Лида осталась на земле.
        На следующий день она узнала, что аэроплан, на котором летел её муж, потерпел страшную аварию, рухнув в лес. Второй пилот погиб, а её муж получил тяжёлые ранения.
        Несколько дней спустя, сидя в госпитале возле кровати мужа, Лида прочитала свежую газету, из которой узнала, что из двадцати с лишним аэропланов, участвовавших в гонках, до Москвы добрался только один.
        Сергей выздоровел за считаные недели; сломанные кости срослись, синяки сошли. Но Лида вскоре поняла, что куда более серьёзные раны остались у мужа в душе. И они не затянулись.
        Сергей стал бояться летать.

* * *
        - Военное ведомство предлагает мне работу, - заявил Сергей вскоре после выписки из больницы. - Они хотят попробовать построить паровые дирижабли и предлагают мне возглавить конструкторский отдел.
        Лидочка вздохнула. Она только что заплатила доктору, лечившему мужа, отдав ему последние деньги из тех, что у них ещё оставались после гастролей.
        Конечно, всегда можно вернуться в лётное шоу. Но Сергей бледнел от одной только мысли о том, чтобы сесть в аэроплан, и Лида это видела. Гастролировать одной?..
        - Бери работу, - сказала она мужу.
        - Аты? - встревоженно спросил он. - Ты сможешь? Я ведь знаю, как важно для тебя летать.
        Лидочка, сама только что с тоской думавшая о том, что придётся расстаться с полётами, немедленно преисполнилась благодарностью к Серёже. Не зря она так его любила - никто не понимал её так, как муж.
        - Я что-нибудь придумаю, - заверила его Лида.

* * *
        Когда в самом начале двенадцатого года в Петербург прибыли аэрогастроли, в которых принимал участие легендарный пилот Евгений Энберт, Лида немедленно купила билет и, отсчитывая оставшиеся до шоу дни, с бьющимся сердцем гнала от себя странное ощущение, будто в её жизни грядут большие перемены.
        А перемен она заждалась. Вот уже несколько месяцев девушка не могла найти себя в этой новой, оседлой жизни. Лётная школа, где Лида получила диплом, взяла её инструктором, но после увлекательных полётов, которые девушка демонстрировала на публике, обычные восьмёрки над полем и инструктаж учеников казались невыносимо скучными.
        Муж пропадал на работе до поздней ночи. Возвращаясь домой, он рассказывал Лиде о грандиозных замыслах военного ведомства, описывал новые модели боевых пародирижаблей, оснащённых несколькими десятками турельных пулемётов, и даже показывал чертежи гигантских осадных дирижаблей, предназначенных для атаки целых городов.
        Лидочка слушала мужа и пыталась заставить себя увлечься его рассказами. Но не могла. Ей были больше интересны статьи в журнале «Воздухоплавание» о создании двухмоторных самолётов, о первых успешных опытах французов по созданию летающих лодок - гидропланов, и о предлагаемой талантливым инженером Юрьевым системе управления чудными летательными аппаратами - вертолётами.
        И тут наконец-то - аэрогастроли! С самим Евгением Энбертом!
        Шоу проводили на ипподроме. Стоя в толпе восторженных зрителей, Лида заворожённо наблюдала за тем, как знаменитый пилот выделывал в воздухе совершенно невозможные, никогда прежде не виденные ею фигуры пилотажа - перевороты через крыло, падения на хвост, крутые виражи и, конечно, знаменитую мёртвую петлю, которую в мире рисковали делать лишь единицы.
        Едва закончились выступления, Лида пробилась к легендарному пилоту и, обмирая от собственной отваги, попросила его взять её с собою в следующий показательный полёт. Она очень хотела посмотреть, как он выполняет свои уникальные фигуры пилотажа… А потом испробовать их самой.
        Девушка твердила себе, что готова к снисходительной усмешке и отказу. Однако в глубине души всё равно отчаянно верила, что такой выдающийся спортсмен-авиатор, как Энберт, никак не может оказаться человеком, не способным разглядеть в другом ту же безнадёжную болезнь авиацией, которой болен он сам. Даже если этот человек - всего лишь невысокая девушка в шляпе, делающей её похожей на табуретку.
        И Энберт разглядел. Более того, сразил её в самое сердце, сказав:
        - Госпожа Соловьёва, я слышал самые восторженные отзывы о ваших воздушных выступлениях.
        И взял её на борт.
        Мёртвая петля оказалась самым захватывающим ощущением в жизни Лиды.
        Когда Энберт посадил аэроплан, от восторга Лида едва дышала. Покосившись на свою пассажирку, Энберт прекрасно понял, что дух у неё перехватило вовсе не от испуга, и заметил:
        - Вы просто рождены для этого спорта, госпожа Соловьёва. Вам обязательно надо летать.
        И этими словами окончательно покорил её сердце.
        На следующий день Лида забралась в самый новый аэроплан, что нашёлся в лётной школе, и подняла его в воздух с твёрдым намерением научиться тем же фигурам пилотажа, что и Евгений Энберт.
        Через неделю она уже делала перевороты через крыло, через две ей поддались падения на хвост, а через три она впервые рискнула сделать петлю.
        Вернувшись тем вечером домой, Лида дождалась мужа и сказала:
        - Я не могу не летать, Серёжа… Отпустишь меня?
        Сергей лишь стиснул зубы. Проклятая гонка из Петербурга в Москву - именно с неё всё и началось, именно после той катастрофы их с Лидой пути стали невозвратно расходиться в разные стороны, разводить их всё дальше друг от друга.
        Любила ли Лида когда-то его самого - или же она любила только его страсть к полётам? И сейчас, когда этой страсти в нём не осталось, любить ей больше нечего?
        - Я буду обязательно приезжать между гастролями, обещаю, - говорила Лида, пытаясь заполнить возникшую тишину.
        Говорила - и понимала: её не получится заполнить никакими словами.

* * *
        Следующие два года Лида путешествовала с авиашоу по Европе.
        Слава о русской авиатриссе опережала гастроли. Стоило только Лиде прибыть в новый город, как девушку окружали поклонники, жаждущие увидеть её своими глазами. Они наперебой говорили Лиде, как восхищаются её храбростью и мастерством, они сыпали галантными комплиментами и выражали своё почтение. Девушка с удовольствием принимала их знаки внимания - но и не более того.
        Держа обещание, Лида регулярно приезжала в Петербург навещать мужа.
        Сергей держался с ней тепло, ни в чём её не упрекал, но в глубине души Лиду мучили угрызения совести. Желая убежать от преследующего её чувства вины, девушка стала приезжать в Петербург всё реже и оставаться там всё меньше.
        И дело было не в одном только чувстве вины. Лида уезжала ещё и потому, что теперь её место было совсем не здесь, в четырёх меблированных комнатах на Адмиралтейском проспекте. Не здесь она ощущала полноту жизни, не здесь испытывала счастье.

* * *
        На одном из выступлений в Брюсселе, после того, как Лида в завершение своей программы блистательно исполнила мёртвую петлю, внезапно поднялся сильный ветер и едва не перевернул лёгкий аэроплан авиатриссы. А когда Лида всё-таки сумела выправить машину, ураганные порывы ещё долго не позволяли ей приземлиться. Но в конце концов девушка вышла победительницей в поединке со стихией и благополучно посадила аэроплан.
        На званом приёме в честь авиаторов-гастролёров Лида была главной героиней и принимала бурные изъявления восторга, когда в окружившей её нарядной толпе вдруг появился Евгений Энберт. Оказывается, он был в числе зрителей и наблюдал за ней сегодня.
        Евгений почтительно поцеловал Лиде руку и заявил:
        - Я в полном восторге от вашего солитюдного полёта, госпожа авиатрисса. И от вашего беспримерного мужества и хладнокровия. Надеюсь, вы не сочтёте за дерзость, если я попрошу у вас какой-нибудь сувенир на память.
        Онемевшая от восторга Лида с отчаянием поняла, что именно сегодня, как назло, она не надела к своему вечернему наряду перчаток, и носового платка у неё тоже не было. Подвеска? Но её подарил муж на годовщину свадьбы. А серьги - подарок отца на выпуск из института благородных девиц.
        - Возьмите это, - наконец предложила Лида, стянув наброшенный на плечи белый газовый шарф.
        - Благодарю, - раскланялся Евгений Энберт, принимая подарок. - Он будет моим талисманом на удачу.
        А Лида во все глаза смотрела на своего кумира и чувствовала, как от счастья заходится сердце.

* * *
        Несколько недель спустя в Барселоне Лида встретила неожиданный приём. После окончания выступления около её аэроплана появился высокий, щеголеватый черноволосый мужчина и без малейшей приязни заявил:
        - Вы неплохо летаете, сеньора Соловьёва, но… nada! Ничего! Ничего выдающегося, чтобы называть вас лучшей авиатриссой. Любой авиатор может сделать то же самое, а восхищение публики вызывает лишь тот факт, что вы - женщина.
        Растерявшаяся от неожиданности Лида промолчала. А черноглазый испанец продолжил:
        - Предлагаю concurso. Состязание. Полёт в высоту.
        - Зачем мне это, сеньор…
        - Гутьерес, - высокомерно ответил испанец.
        - Зачем мне это состязание, сеньор Гутьерес?
        - Разве вы не хотите доказать, что вы достойны титула лучшей авиатриссы?
        - А кому мне это доказывать? - улыбнулась Лида, уловив в голосе испанца некоторую ревность. - Публике? Они и так меня любят. Вам? Извините, но я вас не знаю, и потому мне не настолько важно ваше мнение, чтобы что-то вам доказывать.
        - А как насчёт того, чтобы доказать это самой себе?
        Положа руку на сердце, Лида прекрасно отдавала себе отчёт, что и впрямь всего лишь хорошо выполняла фигуры, которые были под силу любому умелому пилоту, в то время как такие авиаторы, как её кумир Евгений Энберт, постоянно испытывали пределы возможностей аэропланов, покоряя всё новые и новые вершины. Именно их можно было называть лучшими.
        Однако отвечать испанцу Лида не стала, только пожала плечами.
        - Что ж, как пожелаете, - бросил разочарованный испанец и отвернулся. - Не понимаю, чем в вас так восторгается сеньор Энберт, - пробормотал он, уходя.
        Энберт?
        - Погодите! - немедленно окликнула его девушка. Черноглазый испанец обернулся и, увидев выражение Лидиного лица, ослепительно улыбнулся.
        Состязание назначили на следующее же утро.
        Разогнав лёгкие аэропланы, Лида на хорошо знакомом ей «Фармане» и сеньор Гутьерес на английском «Викерсе» поднялись в воздух, оставив на земле наблюдать за их соревнованием целую толпу.
        Девушка не в первый раз взлетала на значительную высоту. Но сейчас, решительно рассекая лёгкие облака и практически вертикально уходя в небо, Лида поняла, что ей становится не по себе. У «Фармана» не было кабины пилота; холодный ветер, не встречая препятствия, всё сильнее бил в лицо, воздуха для дыхания не хватало.
        «Ни за что не поверну, - упрямо пообещала себе Лида, хотя перед глазами уже плавали цветные круги, а в ушах пульсировала боль. Что-то тёплое потекло из носа, но она продолжала тянуть штурвал на себя, уходя всё выше и выше в небо. - Ни за что не поверну первой».
        Она даже не заметила, когда пропал аэроплан испанца. А когда, наконец, поняла, то прежде заложила вираж - хотела убедиться, что противник и впрямь сдался. И только увидев под собой внизу крылья «Викерса», Лида с облегчением начала снижаться. В ушах звенело, из носа текла кровь, однако всё существо девушки переполняло ликование.
        Когда «Фарман» приземлился, первым к Лиде подошёл испанец.
        Почти театральным жестом, в котором, однако, не было никакой насмешки, он отвесил Лиде почтительный поклон, галантно поцеловал руку и с уважением произнёс:
        - Спасибо за урок, aviadora.
        И протянул носовой платок, которым Лида немедленно воспользовалась, чтобы остановить кровь.
        На следующий день в местных газетах появились фотографии Лиды и её соперника. Именно из них девушка узнала, что соревновавшийся с ней пилот - не кто иной, как Алессандро Матэо Фернандес Рубио Гутьерес, один из самых знаменитых авиаторов Европы, прославившийся уникальной фигурой пилотажа, которую он демонстрировал - штопор.
        «Еl aviador нашёл достойного соперника», - писали испанские газеты.

* * *
        Однажды, после выступления в Праге, к Лиде подошёл представительный господин в модных брюках-дудочках и плотно застёгнутом на солидном животе пиджаке, представился герром Классеном и сделал девушке совершенно неожиданное предложение - пригласил её на одну из баз fliegertruppe - военной авиации.
        Как и все остальные, Лида слышала, что Германия развернула беспрецедентную по своим масштабам программу по созданию военно-воздушных сил. В её арсенале уже насчитывалось не менее двух сотен дирижаблей - Цеппелинов и Шютте-Ланц, жёстких и мягких, наземных и флотских. И вот, наконец, кайзер обратил внимание на аэропланы.
        Как истинный энтузиаст авиационного спорта, Лида не могла удержаться от соблазна посмотреть на новые модели и потому с лёгкостью приняла приглашение герра Классена, хоть и недоумевала о его причинах.
        Fliegertruppe оказалась всего лишь частью масштабного военного комплекса, от вида которого у девушки захватило дух. Огромная территория, окружённая колючей проволокой, вздымалась к небу десятками кирпичных фабричных труб, которые дымили густым смогом, создавая над базой плотную завесу серого тумана. Между труб тянулись приземистые заводские строения. Проезжая мимо них на блестящем чёрном «дюркоппе», Лида видела, что внутри собирались десятки самых разных машин и приспособлений: паровозов и танков, мотоциклов и бронепоездов, пулемётных станков, гаубиц, полевых мортир и зенитных пушек.
        За заводскими постройками открылось огромное поле, в разных частях которого проходили учения. В одном углу муштровали солдат в противогазах, в другом - обучали пулемётчиков, в третьем учились пользоваться странными металлическими конструкциями, которые можно было носить на себе наподобие доспехов, а можно было трансформировать в небольшое укрепление вокруг себя. Наконец, в стороне ото всех несколько человек пробовали огнемёты.
        А за полем по бездорожью медленно передвигались никогда прежде не виданные Лидой огромные железные машины. Вместо колёс у них были странные цепи, а вершины утыканы орудийными дулами.
        - Экспериментальные боевые паровые машины, - пояснил герр Классен, перехватив удивлённый взгляд девушки.
        Несколько обескураженную увиденным Лиду высадили на лётном поле, у края которого стояло шесть новых моделей «Фоккеров» и «Альбатросов». При виде их девушка вмиг забыла обо всём на свете. Она увлечённо обходила лёгкие машины, отмечая новую форму крыльев, иное расположение моторов, обтекаемые формы корпуса, и сыпала вопросами, на которые герр Классен отвечал охотно, обстоятельно и со знанием дела.
        Когда же Лида удовлетворила первое любопытство, её сопровождающий, наконец, перешёл к делу.
        - У нас есть около десяти совершенно новых моделей военных аэропланов. И нам необходимы самые лучшие авиаторы для того, чтобы испробовать машины в деле - испытать в самых опасных воздушных фигурах и выяснить, каких качеств не хватает этим аэропланам для того, чтобы они были быстрее и надёжнее. Не желаете ли взяться за такие испытания?
        Лида, окружённая новенькими аэропланами, зачарованно оглядела крылатые силуэты. Какое изобилие! Какая роскошь! Предложить ей испытывать новые аэропланы - всё равно что предложить алкоголику дегустировать вино.
        Однако было что-то в этом предложении, что Лиду беспокоило.
        - Вы сказали - военные аэропланы, - нахмурилась девушка. - Что значит - военные?
        - Военные - значит построенные для военных целей, - невозмутимо ответил Классен.
        - Для военных целей, - тихо повторила Лида и удивлённо посмотрела на своего собеседника. - Но ведь авиация - это спорт. А аэроплан - это спортивный аппарат, не оружие.
        - А мы и не ведём речь об оружии. Однако, уверен, вы понимаете, что аэропланы будут просто бесценны для военной разведки.
        На противоположном конце аэродрома что-то громыхнуло и полыхнуло - это выдала залп одна из экспериментальных боевых паровых машин, и Лиду вдруг пробил озноб.
        Слухи о возможной войне ходили уже давно, но увлечённая полётами девушка не особенно обращала на них внимание. Однако сейчас, оказавшись в самой сердцевине огромного механизма, ежедневно штампующего десятки и десятки приспособлений для убийства людей, она вдруг впервые осознала реальность этой возможной войны.
        И ей стало страшно.
        - Мне надо подумать, - тихо ответила Лида.

* * *
        Посещение немецкого военного комплекса всё перевернуло в душе Лиды, заставило её впервые за очень долгое время посмотреть за пределы своей беззаботной жизни, наполненной гастролями и полётами, которую она вела последние годы.
        Девушка вдруг вспомнила, что вот уже пять месяцев не видела Сергея. Что забыла, когда в последний раз писала ему письмо.
        На дне саквояжа у Лиды лежала фотография, сделанная в день свадьбы. Она достала её и долго рассматривала снимок, на котором она стояла на фоне аэроплана рядом с Серёжей - счастливая невеста в кожаной куртке, лётном шлеме и очках, поднятых на лоб.
        И ей вдруг отчаянно захотелось в Петербург.
        Сергей встретил её приветливо. Но Лида с болью поняла, что это было скорее радушие доброго знакомого - искреннее и чуть отстранённое, а вовсе не радость от встречи родного, близкого человека.
        Разлив чай и поставив на стол печенье, так, словно Лида была всего лишь гостьей в их некогда общем доме, Сергей сел напротив и принялся слушать рассказы о гастролях, о новых фигурах пилотажа, которые Лида освоила - спираль, горка, переворот, о соревновании с Гутьересом и, наконец, о предложении герра Классена.
        - Если хочешь знать моё мнение - не стоит тебе за это браться, - сухо заметил он. - Война может начаться в любой момент. И я не уверен, что Россия и Германия окажутся в ней на одной стороне.
        Лида задумчиво кивнула.
        - Когда уезжаешь? - поинтересовался Сергей.
        От безразличного тона мужа Лида вздрогнула. Что она делает? Она месяцами пропадает на гастролях, она колесит по всей Европе, не думая ни о чём, кроме собственного удовольствия. А ведь у неё есть муж, есть дом…
        А есть ли?
        - А если я скажу, что больше не уезжаю? - тихо спросила она. - Если скажу, что остаюсь? Ты бы хотел этого?
        Сергей отвернулся, но Лида заметила, как желваки заиграли на скулах.
        - Да, - резко, почти сердито ответил он. Так, словно злился на себя.
        - Тогда я остаюсь.

* * *
        Меньше чем через месяц Таврило Принцип убил Франца Фердинанда, а через три дня после этого Германия объявила войну Российской Империи.
        Лида радовалась, что война не застала её посередине Европы, стремительно погружавшейся в хаос. Дома, в Петербурге, тоже было тревожно, в русском обществе что-то бурлило и назревало, на улицах расклеивали листовки, на углах стояли жандармы, в воздухе витали призывы, напряжение и недовольство. Но, по крайней мере, не было войны. Боевые действия происходили где-то далеко, не затрагивали Лиду и потому не казались реальными.
        Приятным сюрпризом для девушки оказалась новость, что Сергей вот уже почти полгода как оставил дирижаблестроение и сейчас по заданию военного ведомства работает над новыми моделями аэропланов под названием «Русский витязь», первые экземпляры которых уже собрали на Русско-Балтийском вагонном заводе. Более того, Лиде предложили испытывать построенные машины в деле, и девушка с восторгом согласилась.
        Лида была счастлива тем особым, почти позабытым счастьем, которым она жила в те времена, когда они с Сергеем только что поженились и летали, летали, летали. И пусть муж по-прежнему не мог сесть за штурвал - но теперь он опять работал с аэропланами, и это снова их сблизило, как сблизило их когда-то общее небо.
        Однажды после очередного испытательного полёта Лида обнаружила, что на краю взлётного поля её поджидает отец - в нарядной генеральской форме, с изрядной сединой в волосах и резкими линиями на лбу, которых девушка за ним не помнила.
        Михаил Николаевич молча смотрел на дочь, а потом крепко обнял и прошептал на ухо:
        - Я тобой горжусь.
        И Лида впервые за долгое время расплакалась. От счастья.

* * *
        В «Русских новостях», в «Гражданине», «Новом времени» и других газетах стали появляться статьи о первых боевых пилотах, которых называли асами.
        Читая описания воздушных боёв, Лида невольно сравнивала их с поединками средневековых рыцарей, только на современный манер. Как закованные в броню рыцари с копьями наперевес неслись на конях прямо друг на друга, так и пилоты, вооружённые всего лишь ручным оружием, один на один слетались на аэропланах и вступали в перестрелку.
        Одним из самых известных асов, разумеется, был Евгений Энберт, успевший прославиться тем, что однажды за один боевой вылет застрелил из револьвера сразу двух вражеских пилотов, и тем, что одним из первых успешно испробовал сложный маневр создания воздушных вихрей вокруг вражеского аэроплана, в результате которых машина противника потерпела крушение.
        Когда Энберт впервые провёл таран вражеского аэроплана и сбил его на землю, фотографию знаменитого аса газеты напечатали на первых полосах. Статья рассказывала о том, как у отважного пилота закончились патроны в револьвере, и тогда Энберт зашёл на вражеский аэроплан сверху и нанёс удар колёсами шасси по крылу. На снимке Лидин рыцарь и кумир стоял в лётном шлеме и поднятых на лоб очках, выражение его лица было сосредоточенным и одухотворённым, а из-под воротника кожаной куртки развевался длинный белый шарф.
        Этот белый шарф немедленно поразил воображение и почитателей прославленного аса, и других пилотов. Прошло совсем немного времени, и, казалось, не осталось больше авиатора, который не обматывал бы шею длинным развевающимся шарфом перед каждым вылетом… Пусть даже никто толком не знал, зачем Энберт это делает.
        Никто - кроме, пожалуй, Лиды.

* * *
        Истории о подвигах военных пилотов регулярно попадали на первые полосы газет; асы стали настоящими знаменитостями, героями романтических грёз юных девушек и примерами для подражания впечатлительных юношей.
        Однако военное командование по-прежнему считало, что аэропланы хороши лишь для целей разведки. Пятнадцать огромных немецких цеппелинов, несущих на себе тонны оружия, серией ударных налётов на Бельгию разбомбили несколько городов и играючи смели два дирижабля Антанты. И что могли им противопоставить лёгкие аэропланы, на которых и оружия-то не было? В лучшем случае пилот брал с собой пистолет, из которого при изрядной доле везения мог застрелить вражеского авиатора.
        Всё изменилось, когда Евгений Энберт, чьё имя уже гремело по всей Европе, приделал к фюзеляжу своего аэроплана кусок остро заточенного металла, которым успешно разрезал оболочку неприятельского дирижабля. Вдохновившись его примером, один из английских асов прикрепил к хвосту своего самолёта длинный трос с грузом, которым он успешно опутал винт вражеского цеппелина, пролетев у него перед носом. Затем три французских пилота совершили налёт на железнодорожную станцию Кёльна и взорвали её, сбросив вниз взятые с собой бомбы. Наконец, во время очередного боевого налёта немецких дирижаблей, на сей раз - на приграничные территории Франции, два французских аса впервые сумели сбить цеппелин, поднявшись над ним и сбросив на наполненный водородом баллон взрывчатку.
        С этого момента война в воздухе перешла на новый уровень. Дирижабли стали вылетать большей частью ночью или маскируясь над облаками и брали с собой аэропланы прикрытия. На земле начали устанавливать системы противовоздушной обороны, а конструкторы принялись ломать головы над тем, как лучше вооружить аэропланы, потому что одного только ручного оружия пилота и нескольких бомб на борту было слишком мало.
        В армии Антанты спешно сформировали авиационные отряды, и вскоре, собравшись в ударные группы, лёгкие аэропланы стали совершать налёты на вражеские дирижабли, медленно, но верно выводя из строя один цеппелин за другим. А сбитые дирижабли заменить было нечем - на постройку нового уходили месяцы, которых у противника попросту не было.
        И Германия в конце концов ответила тем, что вместо цеппелинов в этой воздушной борьбе решила сделать ставку на свои аэропланы. Над Европой появились десятки новых «Фоккеров», «Пфальцев», «Таубе» и «Альбатросов». В смертельных схватках в небе один на один всё чаще сходились рыцари воздуха в кожаных куртках и лётных шлемах, с очками на лице и развевающимися шарфами на шее.
        Аида с увлечением читала описания подвигов асов в газетах, но о том, чтобы присоединиться к ним, даже не думала. Во-первых, женщин не брали военными пилотами. Во-вторых, Сергей расстроится. Наконец, было что-то неправильное в том, чтобы использовать аэропланы как оружие. Авиация, по глубокому убеждению Аиды, была предназначена для спорта, а не для войны.
        Но однажды «Гражданин» опубликовал обращение Евгения Энберта. «К товарищам, разделяющим мою страсть к авиации» - с таких слов начиналась статья. «В этот час суровых испытаний для нашей родины, в этот час суровых испытаний для всего человечества - ибо не было ещё прежде такой войны, чтобы все воевали со всеми - я призываю своих товарищей-авиаторов не оставаться в стороне. Сейчас ваши умения нужны как никогда - своей стране и всему миру. Долг любого пилота сегодня - внести свой вклад в эту борьбу. Мои братья по воздуху, я призываю вас записываться в авиационные отряды».
        Когда Сергей вернулся домой, ему хватило одного взгляда на сидящую за столом Лиду с лежащим перед нею «Гражданином», чтобы он всё понял.
        Сергей тяжело опустился на стул напротив жены. Та подняла на него глаза - виноватые и в то же время исполненные решимости.
        - Это не шоу, Лида. Не лётный цирк, не гастроли, не спорт. Это война, - сказал он, пытаясь предостеречь, но уже понимая, что тщетно.
        - Я знаю, - тихо ответила Лида.
        - Я устал всегда быть у тебя вторым, - мрачно заявил Сергей и решительно поднялся. - Устал раз за разом проигрывать аэропланам. Я не могу постоянно тебя ждать. Не могу - и не хочу.
        Лида молча смотрела в спину выходящему из комнаты мужу. У неё не было таких слов, которые могли бы заставить его понять.

* * *
        Поскольку Российская Империя ещё не знала ни одной военной пилотессы, Лида подала прошение лично Императору - с просьбой зачислить её в авиационный полк.
        Разрешение пришло на диво быстро, и уже неделю спустя Лида в чине прапорщика отправилась на Западный фронт, налётную базу Антанты под Страсбургом.
        Новое расположение встретило её продувным ветром на аэродроме и рядом новеньких аэропланов, ровно стоящих по краю поля.
        - Вот ваш красавец, - любовно похлопал по крылу блестящего «Морана» командир отряда, капитан Лотье, показывая Лиде её машину.
        Забыв о том, что надо отнести вещи в казарму, Лида тут же принялась обходить «Моран» кругом, рассматривая его со всех сторон.
        - Santa Madre de Dios! - услышала она вдруг у себя за спиной знакомый голос, обернулась - и увидела ослепительную улыбку на смуглом лице. - Глазам своим не верю! La aviadora, это вы!
        - Сеньор Гутьерес! - просияла девушка, обрадовавшись так, словно увидела старого доброго друга.
        - No, по, по! - экспрессивно воскликнул испанец. - No «senor»! Для вас я просто Алессандро!
        - Лида, - улыбнулась в ответ девушка и протянула руку для приветствия.
        Испанец, однако, руку девушке не пожал, а вместо этого галантно приложился к ней губами.
        - Ну, всё, Вильгельм, берегись! - вдруг закричал он в небо. - И тебе, Франц-Иосиф, тоже несдобровать! Теперь, когда с нами aviadora, вам мало не покажется!
        Лида весело рассмеялась, и тяжёлый груз, что лежал у неё на душе и омрачал мысли, вмиг улетучился. Она всё сделала правильно.

* * *
        Первые боевые вылеты Лиды ограничивались разведкой и внезапными налётами на наземные объекты.
        При разведке следовало лететь как можно ниже, чтобы лучше видеть детали, стараться запоминать расположение объектов и войск и вовремя замечать установленные тут и там зенитки, желательно прежде, чем они дадут залп по аэроплану.
        При налётах на наземные объекты следовало держаться группы, не отставать от остальных и сбрасывать на землю бомбы точно по команде.
        Лида, беспокоившаяся о том, сможет ли, как этого требует война, убивать людей, с облегчением поняла, что боевые налёты - это легко. С высоты полёта объекты внизу казались крошечными, до пилотов не долетали ни крики людей, ни звуки тревоги, и потому вся эта бомбёжка казалась Лиде понарошечной. Держишься группы, ждёшь сигнала, выкидываешь бомбу за борт и продолжаешь лететь дальше.
        Однако всё изменилось, когда немецкие «Альбатросы» совершили ночной налёт на их авиабазу. Сирена тревоги пронзала нервы насквозь, грохот взрывов оглушал, гарь и дым повергали в панику. Падающие с неба бомбы вызывали животный страх и заставляли людей почувствовать себя беспомощными, беззащитными и очень уязвимыми.
        После налёта отряд недосчитался четырёх аэропланов.
        Лида крепко запомнила охвативший её в минуты бомбёжки ужас, и с той поры боевые налёты и сброс бомб на землю никогда больше не казались девушке понарошечными.
        А затем, когда во время обычного разведвылета аэроплан её напарника, весёлого носатого француза Рене сбила зенитка, Лида окончательно уяснила для себя, что война - это всегда по-настоящему.

* * *
        Когда их отряд отправили на перехват немецким «Фоккерам», и стало ясно, что Лиде впервые предстоит схватка один на один, Алессандро пытался заранее успокоить девушку.
        - Не давай никому сесть тебе на хвост, - наставлял он Лиду. - И не позволяй им подлетать ближе, чем на пятьдесят метров - дистанцию выстрела.
        - Но если они не смогут выстрелить в меня, то и я не смогу выстрелить в них, - возразила Лида, с некоторым недоумением вертя в руках выданный ей револьвер. Управлять аэропланом она умела прекрасно, но вот стрелять из ручного оружия… Тем более, стрелять в других авиаторов…
        - А тебе этого хочется? - скептически приподнял одну бровь испанец, словно услышал её сомнения. - Сейчас тебе самое главное - уцелеть, si? О том, чтобы сбить противника, ты будешь думать потом, когда немного привыкнешь. Это тебе не шоу.
        Это и впрямь было не шоу. Впрочем, Лида очень быстро поняла, что благодаря своим лётным навыкам она может довольно легко уходить от врага и не позволять к себе приближаться. Отлетев немного в сторону, она наблюдала, как мастерски бросает в штопор свой аэроплан Алессандро, уходя от вражеского пилота, как капитан Лотье делает стремительную горку и, резко сближаясь с противником, стреляет в пилота. Ветер выл в ушах, слышались рёв моторов и редкие звуки сухих выстрелов, не представлявших, впрочем, большой угрозы.
        И тут Лида на миг представила себе, какими станут воздушные сражения, когда изобретут способ оснастить аэропланы серьёзным оружием вроде пулемётов. Какими смертельно опасными, какими кровавыми и беспощадными будут эти бои.
        И всем сердцем пожелала, чтобы у конструкторов ничего не получилось.
        А потом вдруг что-то звонко щёлкнуло по обшивке самолёта, и Лида поняла, что в неё стреляют - пока она на миг отвлеклась, к ней сзади пристроился немецкий «Фоккер». Лида немедленно заложила вираж, стремительно вывела свой аэроплан параллельно вражескому и, держа в руке карабин, взглянула на пилота. И хотя лётный шлем закрывал голову, а очки - пол-лица, даже так Лида видела, что лётчик совсем ещё молод, вероятно, её ровесник. Он держал в руке пистолет и как раз пытался прицелиться, когда заметил развевающиеся из-под Лидиного шлема длинные волосы - и, признав в ней девушку, опустил руку.
        Долгое мгновение Лида и немецкий лётчик смотрели друг на друга, словно недоумевая, как так вышло, что им надо стараться убить один другого. А потом мимо промелькнул аэроплан Алессандро; испанец стрелял по вражескому пилоту без сомнений и колебаний. В лётчика он не попал, но «Фоккер» всё же спугнул.
        Лида успела заметить, как Алессандро неодобрительно покачал головой, и почти услышала, как тот укоризненно говорит ей:
        - Atencion, aviadora! Внимательнее!

* * *
        Евгений Энберт служил в другом авиаотряде, и впервые Лида встретилась с ним только через три месяца после начала своей службы. На её счету уже было четыре сбитых аэроплана. Ещё один - и она с полным правом может называться асом. Правда, Лида не была уверена, что будет гордиться подобным достижением.
        Энберт не сразу узнал её в военной форме, а когда узнал, то, просияв, порывисто прижал руки девушки к своей груди и с чувством произнёс:
        - Госпожа Соловьёва, поистине, вы - лучший пример отваги и храбрости! Настоящее вдохновение для любого боевого пилота!
        Лидочка зарделась от его слов, словно школьница от комплимента взрослого мужчины, и так и не смогла толком ему ответить. Мучаясь от внезапно скрутившего её косноязычия, девушка только что-то невнятно промычала.
        Отпустив руки Лиды и не замечая её смущения, Энберт расстегнул воротник кожаной куртки и вытянул наружу белый газовый шарф.
        - Вы помните? - с улыбкой спросил он.
        - Помню, - сумела ответить Лида.
        - Он действительно приносит мне удачу. Спасибо вам, госпожа Соловьёва.
        - Лида, - тихо отозвалась девушка. - Зовите меня Лида.
        - Хорошо, Лида, - серьёзно отозвался её кумир. - Тогда я для вас - Женя.
        Когда Энберт удалился, к девушке, замершей на месте так, словно её поразил столбняк, подошёл Алессандро и, хитро блеснув чёрными глазами, протянул:
        - Неужели наша aviadora влюблена?
        - Я не влюблена, - сердито ответила Лида. - Просто я давно его знаю и всегда восхищалась его лётным мастерством, вот и всё.
        Алессандро принял комично-трагическую позу и воскликнул, прижав руки к груди:
        - Ах, сеньора, вы поразили меня в самое сердце! Я при любой возможности пытаюсь вас защищать - почему же вы не восхищаетесь мной?
        Лида на миг растерялась. Испанец и впрямь оберегал её как мог во время воздушных боёв… А она принимала это как само собой разумеющееся.
        - У тех, кто восхищается, другое выражение глаз, aviadora, - продолжил тем временем Алессандро, перейдя на доверительный шёпот.
        - Вообще-то я замужем, - резко ответила девушка, отчаянно пытаясь стереть с лица собеседника это выражение заговорщического понимания.
        - Triangulo amoroso! - заулыбался испанец. - Ах, как романтично!
        Лида уставилась на Алессандро сердитым взглядом, но у того было настолько сияющее выражение лица, что она не выдержала и рассмеялась.
        - Может, я и впрямь чуть-чуть влюблена, - признала, наконец, она, тряхнув волосами. - Но это не такая любовь, о которой ты думаешь. Это романтическая влюблённость. Так влюбляются в благородного рыцаря из книг или в безупречного героя из пьес. Просто так уж вышло, что мой рыцарь - настоящий, а не выдуманный.
        Когда во время воздушных боёв шальная пуля попадала в одного из её товарищей, когда зенитки сбивали аэропланы хорошо знакомых ей пилотов, и те грудой горящего железа летели на землю, Лиде казалось, что ничего страшнее на этой войне нет и быть не может.
        Она ошибалась.
        Однажды, в самое обыкновенное, ничем не примечательное хмурое утро аэроплан Алессандро не вернулся с разведвылета. Просто не вернулся…
        Лида стояла на краю взлётного поля, напряжённо вглядываясь в горизонт - минута за минутой, час за часом. Солнце достигло зенита и начало медленный путь вниз. Когда яркий диск почти скрылся за горизонтом, и в наступивших сумерках стало невозможно разглядеть небо, Лида поняла, что самое страшное - это ждать, страдая от неизвестности. Ждать, и надеяться, и с каждой минутой, с каждым часом ожидания терять эту надежду - медленно, по капле.
        Лида не уходила со взлётного поля до самого утра. И только когда солнце поднялось из-за горизонта, её надежда окончательно умерла.
        Глотая слёзы, девушка прошептала самой себе: «Aviadora». Теперь никто её больше так не назовёт.

* * *
        - Госпожа Соловьёва, вам подарок!
        Лицо капитана Лотье сияло.
        - Нам поступило пять новых аэропланов. Один - вам лично.
        Лида с любопытством устремилась к стоявшим у взлётного поля новым машинам. На сидении пилота одного из них лежал конверт, на котором было написано её имя.
        Почерк Сергея девушка узнала мгновенно. Нетерпеливо разорвала конверт, достала письмо. Короткое, всего несколько строк.
        «Ты решила, что должна воевать. Я решил, что война должна закончиться как можно быстрее, чтобы ты скорее вернулась домой. Надеюсь, моя последняя разработка в этом поможет. Береги себя. Люблю. Целую. Жду».
        Лида почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы.
        Сквозь них девушка не сразу разглядела, что же за подарок сделал ей муж.
        А когда разглядела, то вздрогнула всем телом.
        На носу её нового аэроплана, как и на четырёх других, холодным металлом хищно поблёскивали пулемёты.

* * *
        В считаные дни воздушные схватки превратились в настоящую бойню; немецкие аэропланы были совершенно бессильны против авиации Антанты, оснащённой носовыми пулемётами, которые стреляли сквозь винт.
        Противник отчаянно пытался сбить хотя бы один такой аэроплан, чтобы изучить и перенять новое устройство. Но сделать это, в то время как их пилоты вооружены всего лишь ручным оружием, представлялось почти невозможным.
        И немцы решились на чрезвычайные меры. Узнав через своих агентов, когда один из новых аэропланов будет совершать разведывательный полёт в одиночку, они направили на перехват целый отряд - с приказом сбить любой ценой.
        …Аэроплан с носовым пулемётом был захвачен. Захвачен был также и его пилот. Как вскоре выяснилось, им оказался не кто иной, как сам Евгений Энберт.
        Однако когда немецкие конструкторы попытались с ходу скопировать устройство, позволяющее стрелять через винт, у них ничего не вышло.
        И тогда немецкое командование вновь пошло на беспрецедентный шаг - предложило обменять знаменитого аса Евгения Энберта на новую технологию.
        Узнав об этом, Лида не находила себе места.
        - Они не согласятся, - рассуждал командир их отряда, капитан Лотье. - Синхронизатор пулемётного огня - слишком ценная технология. Она даёт значительное преимущество над противником. Командование ни за что не отдаст её, пусть даже и взамен такого знаменитого аса, как Энберт.
        И Лида немедленно поняла, что командир прав.
        На следующий день она подала прошение об отпуске.
        Если капитан Лотье и удивился, так это тому, что Лида не просила его раньше.
        - Вы почти год на войне, а ещё ни разу не ездили домой. Ваш муж наверняка вас заждался. Конечно, поезжайте.
        Через два дня Лида была в Петербурге.
        Встретившись с Сергеем, девушка пыталась сдерживать себя, старалась скрыть нетерпение и вести себя естественно, но у неё это плохо получалось. И всё же она выдержала почти весь ужин, прежде чем словно невзначай спросила:
        - Серёжа, это ведь ты придумал синхронизатор пулемётного огня?
        Муж оживился.
        - Да, - с заслуженной гордостью ответил он. - Ну, и каков он в деле?
        - Ты себе даже представить не можешь, как это всё поменяло! - совершенно искренне ответила Лида. - А ты можешь показать мне чертежи синхронизатора?
        - Зачем? - удивился Сергей.
        - Очень интересно понять, как он работает. Сергей был несколько сбит с толку.
        - Ты раньше никогда не интересовалась оружием…
        - Так это обычным оружием, а не тем, что устанавливают на аэропланах. Ты же меня знаешь, - заискивающе улыбнулась Лида.
        - Что ж, могу и показать, раз ты просишь. Правда, у меня дома только кое-какие наброски, а полные чертежи я храню на работе. Государственная тайна, ты же понимаешь.
        - Понимаю, - легко согласилась девушка. - Покажи, что есть.
        Весь вечер она внимательно слушала пояснения мужа, а позже, глубокой ночью, когда Сергей крепко спал, тайком пробралась в его кабинет и скопировала чертежи, выпустив из них, впрочем, несколько деталей. Немцы всё равно не сразу разберутся, что в этих чертежах чего-то не хватает, а к тому времени Евгений Энберт уже будет на свободе…

* * *
        Из Полной Социалистической Энциклопедии Советов
        ЭНБЕРТ ЕВГЕНИЙ ВИКТОРОВИЧ,19.07.1882 - 12.01.1917, военный летчик, известный ас Первой мировой войны. Совершил более двухсот боевых вылетов, сбил более шестидесяти аэропланов противника. В 1915 году был сбит и попал в плен. Освобождён в обмен на технологию синхронизатора пулемётного огня Л.М. Андреевой, позже обвинённой в шпионаже и государственной измене. Проходил по делу соучастником, но обвинения были сняты. Погиб в воздушном бою в январе 1917.
        СОЛОВЬЁВ СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ,22.01.1887 - 13.11.1915, военный инженер, конструктор боевых дирижаблей и военных аэропланов, изобретатель синхронизатора пулемётного огня для аэропланов. В 1915 его жена Л.М. Андреева тайно передала технологию синхронизатора немецкому командованию в обмен на военнопленного лётчика Е.В. Энберта. Позже немецкая фирма «Фоккер» приписала изобретение себе. Л.М. Андреева была обвинена в шпионаже и государственной измене, Соловьёв был признан виновным в соучастии и приговорён к смертной казни.
        АНДРЕЕВА(в замужестве - Соловьёва) ЛИДИЯ МИХАЙЛОВНА,11.02.1893 - 1.03.1920, первая женщина-пилот в Российской империи, первая военная авиатрисса в мире. Совершила более пятидесяти боевых вылетов. В 1915 тайно передала немецкому командованию технологию синхронизатора пулемётного огня, разработанную её мужем С.И. Соловьёвым, в обмен на военнопленного лётчика Е.В. Энберта. Обвинена в шпионаже и государственной измене, приговорена к смертной, казни. Указом Императора приговор заменён на пожизненное заключение в монастыре. Освобождена Февральской революцией, примкнула к большевикам. В 1918 -1920 - следователь ВЧК СНК. В этой должности преследовала и передала революционному трибуналу всех причастных к делу о шпионаже против неё и её мужа. Погибла в перестрелке с бандитами в марте 1920.
        6
        Хагалаз - Йера
        Катастрофа прошлого, определяющая настоящее и будущее, попытка понять происходящее. Обман и иллюзии, разочарования и надежды.
        > Месяц ветров
        Если стоять на бархане к востоку от Города, то пустыня просматривается далеко-далеко, до самого горизонта. Каждый раз, когда вглядываешься в переливы песка, то можно увидеть горные цепи, поднимающие вершины из желтого сыпучего моря. А вон там, возле багрового восходящего солнца, русло полноводной реки с песчаными волнами. Всё точно как в книге с картинками, которую читает нам Староста. Только это - ненастоящее, плод воображения, марево над пустыней.
        Но заманчивые дали всё равно будут притягивать мой взор. Изо дня в день. В перерывах между тяжелой работой и занятиями у Старосты.
        - Лесс! Бегом к колодцу! Сколько тебя можно ждать?!
        Я понял, что меня зовут, только когда крики стали совсем нестерпимыми. Я должен идти к колодцу в центре Города и крутить ручку, медленно поднимая ведро из подземного источника. Да и опускать тоже осторожно, боясь его разбить, уронив с такой высоты. Пятьдесят оборотов вниз и пятьдесят вверх. Вверх - гораздо труднее, до дрожи в уставших руках, потому что ведро идет полное до краев холодной густой водой. Если тихо-тихо замереть, то можно услышать, как в глубинах земли шумит источник. Он манит и зовет, поэтому надо поскорее передать очередь следующему работнику, чтобы случайно не сделать шаг.
        Мне уже шестнадцать, и я давно тружусь наравне со взрослыми мужчинами.
        - Иду, иду-у-у!
        Меня особо не ругают за задержки, так как я являюсь еще и добровольным наблюдателем. Настоящие наблюдатели (вон они - на двух вышках сидят) не замечают красот пустыни. Они высматривают предметы, которые выносят на поверхность песчаные течения. Тогда горожане спешат, чтобы успеть схватить предмет, а если он большой - опутать прочными сетями и притащить в Город, пока песок не поглотил обратно то, что принадлежит пустыне. Порой появляются очень хорошие вещи, добыча которых - праздник для всего Города.
        Я люблю рассматривать древние предметы, наверное, так же сильно, как и пустыню. Мне нравится держать их в руках, изучать старинные надписи, пытаться разгадать скрытые значение и смысл.
        В этом Анрика очень мне помогает. Что нас и сблизило. В моем доме, где я живу один после смерти родителей, есть древняя часть стены, в которой покоится табличка с едва различимой надписью: «ул …ова, 14». Я не понимаю, что она означает, но каждое утро, когда ухожу, протискиваясь сквозь крохотную дверь, прикасаюсь к табличке, словно к тайнам далекого прошлого. Анрика, если успевает забежать ко мне в гости, тоже до нее дотрагивается, и тогда наши пальцы иногда встречаются.
        Анрика работает на молочной ферме. Свободного времени у нее еще меньше, чем у меня. Но зато у нас есть занятия у Старосты, где мы все встречаемся - я, Анрика, Стас, Крошка.
        Я начал спускаться с бархана, когда увидел…
        Что это?!
        Вдали на юге, куда никогда не ходят наши охотники, среди утреннего марева пустыни передвигалась темная фигура, отбрасывающая длинную тень.
        - Путник! - закричал я, не веря собственным словам. - Путник!
        «Бом-м-м, бом-м-м», - гулко и протяжно ударил колокол на вышке наблюдателей.
        На протяжении всей моей жизни в Город ни разу не приходили чужаки.

* * *
        Когда папа был жив, он иногда брал меня к ближайшему оазису. Учил натягивать пружину самострела, вкладывать стрелу. Рассказывал, как надо целиться, чтобы поразить паука точно в голову, в нервный центр.
        - Вот видишь, - говорил отец, показывая на ближайший скрюченный ствол. - Представь, что это пустынный паук. Бей точно между глаз, сынок. Так… Задержи дыхание, плавно нажимай спуск. Плавно…
        Щелк! Самострел дергался в руках. Стрела улетала куда-то поверх воображаемого паука и исчезала среди высохших колючих деревьев.
        - Да что такое! - сердился отец и отправлялся на ее поиски.
        До оазиса было несколько часов пути, но я любил приходить сюда вместе с папой. Мне нравилось наблюдать за коричневыми ползущими деревьями. Их голые ветки с длинными колючками иногда смешно шевелились, словно пытались поймать проходящего мимо человека. Среди деревьев гулял ветер. Казалось, что он живой и с любопытством прислушивается к нашим разговорам. Иногда я даже боялся его ранить, когда чувствовал, что ветер разглядывает мои робкие попытки попасть по мишени.
        Здесь можно было легко разжечь костер. Хвороста вокруг хватало. Тогда мы сидели с отцом друг возле друга, смотрели на потрескивающие в пламени ветки и молчали. Наверное, отец в эти минуты вспоминал маму. А еще он рассказывал разные истории из своей охотничьей жизни.
        Папа хотел, чтобы я стал охотником, как и он, но я так и не научился тогда попадать воображаемому пауку в голову. Настоящему охотнику это может стоить жизни.
        - Кто оставляет такой след? - спрашивал папа, рисуя на песке ряд прерывистых точек с зигзагообразным следом посередине.
        Языки костра бросали багровые отблески на рисунок. Чтобы порадовать отца, я напрягал память и отвечал:
        - Это пустынная крыса. Вот это ее длинные задние лапки, а вот это - след от хвоста.
        - Правильно! - радовался папа. - Что ты в таком случае должен делать?
        - Я должен пойти по следу и найти ее нору.
        - А зачем?
        - Раскопаю и убью крысу. У нее прочная пушистая шкурка. А еще - у крыс большие кладовые, куда они стаскивают разные предметы. Можно найти хорошую вещь.
        - Молодец! Но про что ты не должен забывать?
        - Я всё время должен смотреть, не появился ли где фонтан песка.
        Если фонтан замечаешь далеко на горизонте, то еще можешь убежать. А если ближе… Если зазевался и вовремя не заметил, то можно не успеть до ближайшей каменной гряды, как бы быстро ты ни бегал. Мой отец не успел. Это было давно. Но я до сих пор помню наш отдых и разговоры у костра, хотя время смывает яркость воспоминаний.
        Один вечер врезался в память до мелочей. До потрескивания веточек под ногами. До крика летучей мыши, стрелой взмывшей в небо у меня из-под ног. Помню, как изменилось лицо у отца, когда он увидел следы.
        Цепочка отпечатков человеческих ног уходила от потухшего костра в пустыню, в противоположную от нашего Города сторону. Поднявшийся ветер заметал их песком, засыпал следы присутствия кого-то чужого.
        - Здесь был путник, - прошептал отец.

* * *
        - Путник! - прокричал я, вбегая на ферму.
        Анрика тащила ведро со свежим молоком.
        - Я слышала, что звонил колокол. Это действительно пришелец? - недоверчиво спросила она, вытирая руки от слизи о передник. - Чужак?
        Никто из жителей Города не уходил дальше расстояния дневного перехода. Человеку не выжить в бескрайней пустыне.
        Тогда, возле костра, папа иногда вспоминал свое детство. Про то, как приходили путники - скитальцы пустыни. Они приносили новости и предметы на обмен. Но главное - новости. Информацию о событиях в других городах, далеких и доступных лишь одному воображению. Существуют ли сейчас эти города? Мне кажется, что мы одни посреди великой пустыни. Маленькая песчинка, затерянная в бесконечных просторах.
        Но путник - вот он, в доме у Старосты. Несколько минут назад я видел его запыленную одежду. Разглядывал самострел, висящий на поясе. Смотрел на незнакомое бородатое лицо, когда чужак отстегнул защитную маску. На большие серые уставшие глаза. Он прошел к центру Города, сопровождаемый встретившими его охотниками. Протяни руку - и дотронешься. Обычный человек. Но еще - путник. Чужак.
        - Откуда он пришел? - шепотом спросила Анрика. - Выходит, что мы не одиноки в пустыне, и где-то еще, кроме Города, существует жизнь? Другие люди?
        Ответа я не знал.
        - Пойдем скорее, все уже там.
        Все - это Стас с Крошкой.
        Я взял Анрику за руку. Ее ярко-желтые, словно полуденный песок, волосы пахли теплым молоком. Анрика сирота, как и я. Мою маму и ее родителей забрал год черного ветра.
        Возле дома Старосты было полно народу, люди толпились на площадке около колодца. А вон Стас и Крошка. Они старше и вот-вот должны пожениться. Я украдкой бросил взгляд на Анрику.
        - Он в доме со Старостой закрылся. Там охотники собрались. Все, кто сейчас в Городе, - пробурчал Стас. - А нас не пускают.
        Возле двери в большой дом Старосты стояли двое охотников. Одного здоровяка с противным красным лицом звали Корк. Имя второго я никак не мог запомнить. Всегда называл его про себя Крысой за плохую привычку тащить всё, что попадает под руку. Особенно у подростков. А ты потом докажи, что это твое. Не любил я эту неразлучную парочку. Именно с ними ходил на охоту отец, когда…
        «Сынок, где бы ты ни был в пустыне, чтобы ни делал, ты должен постоянно смотреть, не появился ли фонтан песка».
        Над песчаными китами никто не властен. Хорошо, что они не могут добираться до Города - слишком мал уровень сыпучего песка. Слишком высоки здесь скалы под пустыней.
        Сейчас Корк и его товарищ мешали любопытствующим пройти к Старосте.
        - Идите, идите, чего стали! Успеете еще наглядеться. Староста про всё расскажет. Дайте путнику отдохнуть с дороги, - кричал Корк.
        - Эй, мелюзга! - зло бросил Крыса. - Почему колодец простаивает? Чего мы должны для всех охотиться, жизнями рисковать, когда в Городе одни лентяи?
        В этом он прав. Надо работать - не поспоришь. Ладони обхватывают плотную рукоять. Противно скрипит ось ворота. Пятьдесят оборотов вниз, пятьдесят оборотов вверх. Вода выливается в желоб, по которому отправляется в водохранилище.
        Пятьдесят вниз и пятьдесят вверх. До боли во всем теле. До отвращения к Городу и пустыне. До одного желания - добраться до дома и рухнуть на кровать.
        Но я не вижу ни колодца, ни своих рук. Перед глазами великая пустыня и цепочка следов, тянущихся к горизонту. Какие города видел путник? Откуда пришел? О чем может рассказать нам, просидевшим всю жизнь в одном Городе? Возможно, за горизонтом всё совсем иначе, всё по-другому? Может быть, пустыня заканчивается и начинается… Что начинается? Вдруг там есть зеленые деревья и трава? Земля, по которой текут настоящие реки?
        Воображение уносит меня вдаль. Я вижу города, сказочные и прекрасные. В них живут люди. Другие, не такие, как мы. Они веселы и беззаботны. Они не умирают от черного ветра. Может быть, люди даже сделали вещи, помогающие им летать, словно птицы.
        Куда и зачем летят птицы в месяц ветров? Огромные, свободные и прекрасные, они парят над Городом на недосягаемой для стрелы высоте. Никто не знает, откуда и куда ведет их путь. Курлыкающие призывные крики во время их полетов разносятся над всей пустыней.
        Зовут за собой.

* * *
        В этом году месяц ветров уже закончился. Он не соответствовал своему названию - было тихо и спокойно. По небу, догоняя стаи птиц, летели белые пушистые облака. В то утро мы вчетвером сидели на крыше высокого дома. Долговязый Стас придерживал Крошку, которая примостилась у самого края и весело болтала ногами. Анрика неотрывно смотрела на стаю, пролетающую над Городом большим клином.
        - Посмотрите, - сказала Анрика, - их ведет вожак. Неужели он один знает, куда надо лететь?
        - Не думаю, - ответил я. - Может быть, он просто самый смелый.
        - Как Стас, - рассмеялась Крошка.
        - Да, наверное.
        - Ну почему у нас нет крыльев? - встрепенулась Крошка. - Вот прямо сейчас взяли бы и улетели.
        - Эй, поосторожнее, птичка, не упади, - забеспокоился Стас. - Разлеталась…
        - Я маленькая и легкая, что мне сделается? Тут и падать-то некуда.
        - А я бы и вправду улетела из Города, - тихо проговорила Анрика. - А ты, Лесс? Ты бы смог уйти?
        Я хотел сказать, что вместе с ней готов бежать хоть на край света, но поймал ее серьезный взгляд…
        - Да, - ответил я. - Смог бы. С тобой.
        - А давайте все уйдем из Города? - сказала Крошка. - Что нас тут держит?
        В это время крылатый вожак закричал, и птицы еще долго-долго перекликались друг с другом, пока не скрылись за горизонтом. Мы с Анрикой больше не возвращались к тому разговору, но я знал, о чем она думает, порой встречая ее пристальный взгляд.

* * *
        - Очнись. Очнись, Лесс! Что с тобой? Совсем замечтался, - Анрика теребила меня за плечо. - Ветер! Не видишь - буря начинается!
        - Анрика…
        Я с удивлением посмотрел на свои ладони с натертыми мозолями и следы крови на ручке ворота.
        Буря налетела на Город неожиданно. Ветер долго подкрадывался, стелясь над песком, стараясь не выдать себя неосторожными порывами. Уже перед Городом он встал на дыбы и в полную силу обрушился на прижавшиеся друг к дружке дома. Улицы оказались в его власти. Ветер выл и хлестал песчаной крупой по крепким стенам. В ярости он пытался поймать хоть кого-то из людей, не спрятавшихся от буйства стихии.
        - Я зашла к тебе, а тебя нет! - старалась перекричать ветер Анрика. - К Стасу - у него только Крошка сидит! Ты с ума сошел! Зачем столько работать? Тебя давно должны были сменить. Ой! - схватилась она за щеку от укола острого камня.
        Возле дома Старосты никого. Охотники укрылись внутри. Площадка у колодца опустела. Лишь ветер, поднимающий потоки колючего песка, и мы.
        - Домой не пойдем! - задыхаясь, закричал я. - К Старосте, быстрее!
        Мы вцепились, вжались в холодную стену, прильнули к ней, как к лучшей защитнице. Одной рукой я держал Лирику (потом на ее руке останутся синяки), прикрывал от летящих камней. И мы шли. Вопреки ветру, бьющему в лицо.
        Провал двери очень близко.
        Три шага.
        Два.
        Может быть, от голода он совсем потерял осторожность. Может быть, поджидал добычу невдалеке, и буря застала его врасплох. Но сейчас ветер и летящие камни гнали его по улице Города. Восемь лап скользили по бегущему песку и тщетно искали опору.
        Пустынные пауки - наши враги. И добыча, если уметь правильно приготовить мясо. При встрече в пустыне победителем оказывается только кто-то один. Либо ты, либо паук. Других вариантов быть не может. Сейчас паук боролся за жизнь, стараясь скрыться от убийственного ветра. Но он увидел двух прижавшихся к стене людей, и инстинкт хищника победил. Передними лапами паук успел схватиться за стену, зацепился, и вот уже пустынный хищник ползет позади нас. И гораздо быстрее - обязательно догонит.
        А до двери целых два шага. Не успеть.
        «Сынок, тебе уже шесть лет. Совсем взрослым стал сын охотника. А знаешь, без чего не обходится ни один настоящий мужчина? Держи подарок. Я сам выковал пружину».
        «Ой, папа, самострел! Спасибо!»
        Он всегда висит у меня под курткой. Маленький, по сравнению с другими самострелами. Но такой же смертоносный.
        - Держись! - крикнул я Анрике, отпустил ее руку, прижал собой к стене, укрыл от кинжальных камней. Ветер унес прочь мои слова.
        Почему я спокоен, и свободная рука, достающая самострел, не дрожит?
        Паук замер, словно почувствовал опасность. Зашипел. Красные глаза буравили меня взглядом. Большим пальцем я сбросил предохранитель. Хорошо, что ветер дует в спину и не мешает выстрелу.
        Мысль - вспышка, мысль - стрела.
        «Бей точно в голову, сынок. Задержи дыхание. Плавно спуск… Эх, опять промазал!»
        Мгновение - и мысль ушла. Как и не было.
        После того, как маму забрал черный ветер, после того, как пески поглотили отца… Я просыпался раньше всех в Городе. Выходил к одинокой мишени позади дома. Натягивал пружину и, глотая слезы, стрелял. Затем подбирал улетевшую мимо мишени стрелу, натягивал пружину и снова стрелял. Снова и снова… Пока, наконец, не стал выдергивать стрелу из черного нарисованного центра.
        Я никогда не стану охотником. Но отец всегда хотел, чтобы я попадал в цель.
        Щелк! Стрела вошла в голову паука точно между глаз. В нервный центр. Длинные лапы ослабли, разжались, и ветер погнал мертвого паука, ударяя о стены домов, как мешок, наполненный требухой.
        Анрика что-то пыталась сказать, но я не понимал ее слов. Губы девушки беззвучно шевелились. На мгновение наши уста встретились, и мы ввалились в дом Старосты.
        За дверью бесновался ветер, так и не получивший желанной добычи.

* * *
        Дом Старосты - самый большой в Городе. Здесь мы собираемся на учебу, здесь в старых шкафах хранятся знания. Длинный коридор ведет вглубь под землю к нескольким залам.
        Сейчас темный проход был пуст. Из-под приоткрытых дверей большой комнаты пробивалась узкая колеблющаяся полоса света, и слышался тихий разговор. Я прокрался к двери, заглянул в щелку, поманил к себе Анрику.
        Многие охотники укрылись в доме от бури. Одни сидели полукругом на скамейках, другие разлеглись прямо на полу. Корк устало стоял, опершись о стену. Возле Старосты сидел путник. В его глазах плясали отблески горящей на столе свечи, но казалось, что взгляд чужака устремлен куда-то далеко, мимо толстых стен каменного дома. Он пронизывал бурю и терялся там, за горизонтом, в неведомых далях.
        Путник рассказывал.
        - Жители того города разжигают костры на рассвете, и огненные ящерицы приходят на свет пламени. Они садятся вокруг костров, смотрят на огонь, и тогда местные охотники с легкостью их убивают. Тот город не знает бедности. Из него отправляются караваны кораблей, везущих прочные шкуры и вяленое мясо. На каждом корабле установлен штырь, погруженный в песок. Человек постоянно бьет по штырю, и тогда по пустыне уходят волны звуков: «у-у-ум, у-у-ум», отпугивая китов.
        Путник помолчал, все завороженно слушали.
        - Караваны едут далеко, человек должен идти целый месяц, чтобы пройти такой путь пешком. В условленном месте корабли встречают жители Небесного города, ради этого опускающегося на землю. В том парящем над пустыней городе растут настоящие зеленые деревья и благоухают цветы. Там постоянно звучит музыка, так как местный правитель содержит целый оркестр музыкантов. Правда, в Небесный город не пускают чужаков, и я там не был.
        - Но зато я бывал восточнее летающего города, в землях песковиков, - продолжил путник. Его речь плавно текла и завораживала. - Добрался туда по карте. Песковики похожи на людей, но людьми не являются. Они свободно проходят сквозь песок, а живут в глубине под пустыней, в подземных каменных пещерах. Во мраке у песковиков светятся глаза, солнце им не нужно, так как они прекрасно видят в темноте. Во тьме пещер они живут, растят детей и умирают, поколение за поколением, как и мы на поверхности.
        Жаль, что карту путника в дверную щель разглядеть было нельзя. Но, по-моему, он ее ни разу и не разворачивал, и карта лежала в его руках простым свитком.
        - Чем дальше на восток, тем выше поднимаются подземные камни. И в конце концов есть такое место, где горные пики торчат над песком. Казалось бы - вот он, камень, можно брать столько, сколько потребуется. Но горы те так крепки, что отколоть кусок не под силу ни одному человеку. В тех местах свирепствуют страшные бури, и песчаные приливы разбиваются о выступающие пики, поэтому люди там не живут. Если выбрать время между порывами ветра и забраться на гору… Море! Оно лежит с той стороны горной гряды, защищенное от ветров и песка. Но не от солнца. Море почти высохло, превратившись в болото, которое за мгновение засасывает любой упавший предмет. Лишь грязевые драконы - крайне опасные создания - живут в том болоте. Синяя полоска воды видна на горизонте. Она блестит в лучах солнца, манит своей недоступностью, так как ничто живое, не обладающее крыльями, не может до нее добраться. А вы знаете, куда летят стаи птиц, проносящиеся над вашим Городом?
        В этот момент обзор мне закрыл поднявшийся с пола Крыса.
        - Мне кажется, что за нами кое-кто наблюдает, - сказал он и резко распахнул дверь.
        Но меня и Анрики около нее уже не было. Громыхая, мы выбежали из дома Старосты, окунулись в порывы ветра и песка. На наше счастье, буря уже истощила силы в безрезультатных попытках разрушить Город и была не опасна. Мы бежали по улицам, и наши сердца бешено колотились в созвучии друг с другом.

* * *
        - Уйдем, сегодня же и уйдем, - в запале сказала Крошка.
        Мы сидели в доме у Стаса, и Анрика в который раз пересказывала друзьям нашу историю.
        - Уговорим путника взять нас с собой, - добавила Крошка, - и уйдем!
        - Я тоже не хочу здесь жить, - сказала Анрика. - Как мы можем существовать в тесных стенах Города, когда на карте путника нарисовано столько чудесных мест? Как мы вообще могли прожить здесь всю свою жизнь до сегодняшнего дня?
        - Старосте это не понравится, - тихо произнес Стас.
        - А если путник не возьмет нас с собой? - спросил я. - Вдруг навсегда захочет остаться в Городе?
        - Тогда уйдем сами! - сказала Крошка.
        - Ага - до первого песчаного кита, который нас съест, - развеял я мечты. - Без карты путника, на которой указаны поднявшиеся к поверхности каменные гряды, в пустыне не выжить.
        - Надо идти и просить его взять нас с собой прямо сейчас! Либо достать карту и скопировать.
        - Ночью?
        - Да! Спрячемся и будем дежурить, чтобы путник без нас не ушел.
        - Решено, - подытожил Стас. - Идем.
        Ночной Город пуст и безмолвен, лишь качается, скрипит на ветру возле колодца одинокий фонарь с горящей внутри свечой. Над Городом - огромная, на половину неба, луна. Кажется, что весь песок в пустыне шевелится в ее холодном свечении, рвется в небо.
        Мы сидим тихо-тихо, спрятавшись за стеной пустого дома. Ждем.
        Раздался едва слышный стук. Ночная бабочка бьется о фонарь? Нет. Рука Анрики крепко сжала мою ладонь - это слышны шаги и тихие голоса в доме у Старосты. На пороге появился путник, а следом за ним седой старик - наш Староста. Последним вышел Корк.
        Путник некоторое время любовался небом.
        - Красивая сегодня луна, - сказал он.
        - Такая, как и каждый день, - буркнул Староста. - Собираешься уходить?
        - Пока нет, - ответил путник, - хочу немного у вас пожить.
        Они помолчали.
        - Зачем ты это всё рассказывал? - спросил Староста, глядя в глаза путнику. - Эти свои небылицы.
        - Небылицы?
        - Дурак! - воскликнул старик. - И ты, и я прекрасно знаем, что это всё ложь! Пустыня мертва! А ты прячешься за своими красивыми сказочками, живешь глупой мечтой.
        Путник не отвел взгляда от колючих глаз старика.
        - Живу! И что с этого?! Каждый человек имеет право на мечту, в том числе и жители вашего Города. Думаешь, сидеть в этом умирающем месте лучше, чем жить с мечтой в душе?
        - Чтобы умереть с мечтой в душе! Если кто-то решит уйти с тобой в пустыню, наслушавшись твоего бреда, то его там ожидает только смерть. А дети? Считаешь, что они не побегут в пасти к китам после твоих сказочек? Тебе не приходит это в голову, когда ты рассказываешь свои небылицы? Убирайся! Уходи прямо сейчас!
        Путник покачал головой.
        - Нет, я не могу уйти сам, - тихо сказал он. - Я такой же упрямый, как и ты. Мне нужны спутники, чтобы продолжить поход к краю пустыни.
        - Эх! - Староста махнул рукой. - Дурак! Корк, ты знаешь, что делать.
        Старик вошел в дом и хлопнул дверью, Корк с путником замерли друг против друга. Их руки застыли возле висящих на поясах самострелов.
        Как? Как нам быть? Казалось, что грохот наших сердец разносится по всей площади. Ногти Анрики впились в мою ладонь.
        Мгновение - и всё произошло. Корк выхватил самострел, но путник успел первым. Щелкнула пружина. Корка отбросило в сторону. Одновременно раздался второй щелчок, и стрела пробила тело путника. Со спины. Зазубренное острие вышло из груди, темная в свете луны кровь брызнула на песок.
        Я зажал Анрике рот.
        - А-а-а, дьявол, он мне руку прострелил, - извивался Корк, пытаясь вытащить стрелу.
        - Ну-ну, всё могло быть и хуже, - сказал Крыса, выходящий из темноты брошенного дома.
        Мы вжались в песок. Крыса прятался буквально в десяти метрах от нас.
        - Зачем вы поспешили? Я бы всё равно пристрелил эту падаль, как и собирались, - Крыса наступил ногой на мертвое тело и выдернул стрелу.
        - Больно, д-дьявол! - стиснув зубы, простонал Корк. - Займись вещами, а тело - в пустыню.
        - Не впервой, не учи ученого, - ухмыльнулся Крыса.
        Корк поднялся и, шатаясь, вошел в дом. Крыса перевернул тело путника и принялся рыться в залитой кровью одежде. Довольно хмыкнул, видимо, нашел что-то ценное. Достал из кармана маленькую окровавленную книжку, покрутил в руках и бросил в груду веток. Туда же последовала и опустошенная сумка вместе с картой. Чиркнуло огниво, загорелось пламя. Крыса схватил тело путника за ноги и потащил в нашу сторону.
        Я снял самострел с предохранителя. Показалось, что лязг металлической скобы эхом прокатился по площади. Крыса замер и насторожился. Он всматривался в темноту и словно даже принюхивался к запахам. Наконец, охотник быстро-быстро поволок мертвого путника, взяв несколько правее, и исчез во мраке между домами. Я выскочил из укрытия, бросился к костру, выхватил из него сумку и книжку, затоптал трещавшее пламя.
        Вперед! Надо быстрее бежать с этой площади, пропахшей кровью.

* * *
        - Они придут за нами, - плакала Крошка.
        Стас ее обнял, плечи девушки вздрагивали в такт тихим всхлипываниям.
        - Не придут. Нас никто не видел, - шептал Стас, прижав к себе Крошку и гладя ее по русым волосам.
        Я встретился взглядом с Анрикой, достал из обгоревшей сумки карту, развернул. Руки дрожали. В глазах рябило от значков и линий. Вот нарисован город, но не наш - чужой. Город перечеркнут черными линиями - крест-накрест. Вот еще город - и снова крест. Еще и еще…
        Кресты, соединенные пунктирными линиями невидимых дорог, покрывали всю карту. Они сидели, словно пустынные пауки, вцепившись в бумагу скрюченными лапами.
        Перечеркивали надежду.
        Я схватил книгу-дневник убитого путника. Обгоревшие страницы скрывали написанную историю. Можно было прочитать лишь несколько строчек в начале и в конце дневника.
        «Уровень песка поднялся, кит сумел добраться до города. Города больше нет. Все погибли. Я выжил. Ухожу в пустыню».
        И еще…
        «Весь мир мертв. Города мертвы. Болезнь, чудовища и песок поглотили их всех. Везде только смерть. Я один во всей пустыне».
        Кресты, уничтожившие города на карте, плясали перед глазами.
        Путник так и не успел сделать следующую запись в дневнике про наш Город.
        Нет больше пустынных кораблей и летающих городов. Нет песчаного народа и высыхающего моря. Больше ничего этого нет.
        И не было.
        - Он всё это выдумал, да? - тихо спросила Анрика. - Он соврал?
        - Путник подарил нам свою мечту, - ответил я. - Рассказал про то, во что хотел верить сам. Он жил надеждой.
        Я обвел взглядом Анрику, своих друзей - Крошку и Стаса.
        - А карта… Это ведь всего лишь карта. На ней всегда можно нарисовать свой собственный путь.
        - Мы всё равно уйдем, да? - посмотрел на меня Стас.
        - Да, - сказал я.
        А утром они передумали, Стас и Крошка. Они остались в Городе. А я и Анрика ушли.
        Собравшись, ушли на рассвете туда, куда летят огромные свободные птицы в месяц ветров.
        + Половина лохматых
        Когда Мирк добрался до мемориала Первого полисмена, Шершавый уже был на месте и выцарапывал что-то на мраморной облицовке постамента. Первый полисмен, равнодушный к его стараниям, сидел на испещрённом надписями пьедестале и безразлично смотрел вдаль каменными глазами.
        А на ступенях, ведущих к памятнику, сидела Лина и, аккуратно расправив вокруг себя юбку жёлтого в белый горох сарафанчика, играла в камешки.
        - А она что здесь делает? - нахмурился Мирк, глядя на девочку.
        Шершавый обернулся и, как делал всегда, когда смущался, неосознанно провёл рукой по затылку. Пальцы ощутили привычную щетину пробивающихся волос. Как он только их ни выводил - и бритвой, и бальзамами, и мазями! Но добиться идеально гладкой поверхности не удавалось; голова всегда была покрыта налётом щетины, из-за которой его и прозвали Шершавым.
        - Родители ушли в ночную смену, велели мне за ней присмотреть. А она боится оставаться дома одна. Вот и пришлось взять с собой - не оставлять же малую.
        Мирк недовольно фыркнул. С этой малявкой кварталов лохматых им сегодня не видать.
        - Прекрасно, - раздражённо выдохнул он. - Значит, всё отменяется.
        - Почему это?
        - Потому что ты притащил довесок! Куда нам с ним?
        - Я не довесок, - обиженно пробубнила сидящая на ступенях девочка, не отрываясь от игры в камушки.
        Мальчишки её словно не услышали.
        - Может, оставим здесь? - предложил Мирк. - А потом заберём.
        Шершавый покосился на сестру. Лина, позабыв о камешках, подняла безволосую голову и уставилась на брата тревожными глазами.
        - Нет, - покачал головой Шершавый. - А что, если мы не вернёмся до темноты? Тогда ей тут будет ещё страшнее, чем дома.
        Мирк огляделся. Днём сквозь окружавшие памятник колонны лился солнечный свет, делая тайное убежище приятелей тёплым и уютным. Но когда наступал вечер, заброшенный мемориал погружался в холодные тени и становился мрачным и зловещим. В сумерках Мирку и самому становилось тут не по себе, хотя в свои солидные четырнадцать лет он никогда бы в этом не признался.
        - Может, с собой её возьмём? - предложил Шершавый.
        Мирк поперхнулся от возмущения. Брать малую с собой в квартал лохматых? Ещё неизвестно, получится ли у них самих туда пробраться, а уж с Айной!
        Однако… Мирк нахмурился. Выбор у них невелик: или они сегодня вообще не идут, или идут, но вместе с девочкой. Есть ещё, конечно, вариант оставить Шершавого с сестрой и пойти одному, но… Во-первых, Шершавый обидится, а во-вторых… А во-вторых, идти в одиночку к лохматым Мирк опасался.
        - Ладно, - махнул он рукой, сдаваясь, и направился к выходу из мемориала. Шершавый с сестрой поспешили за ним.
        Пройдя сквозь оплетённые плющом колонны мемориала, приятели вышли на огромную площадь. Та была выложена каменными плитами; сквозь щели между ними густо росла трава, кое-где в ней желтела мать-и-мачеха. На противоположном краю площади, прямо напротив мемориала, валялся на земле сброшенный с постамента каменный крылатый мужчина. Одно из крыльев откололось и лежало рядом, под другим крылом, на лопатке, примостилось птичье гнездо.
        - А что, раньше в Полисе жили ещё и крылатые люди? - спросила Лина.
        - Нет, - отозвался Шершавый. - Крылатых людей не бывает.
        - Тогда чей памятник лежит на площади?
        Брат пожал плечами. Про крылатого он ничего не знал; знал только, что мужик, сидевший в мемориале - это первый полисмен, много веков назад основавший Полис. Площадь тоже носила его имя - по крайней мере, до тех пор, пока не случился Револьт. После Револьта все сразу узнали, что первый полисмен на самом деле был плохим человеком, и возмущённый народ немедленно решил снести мемориал, построенный в его честь. Но не вышло - здание возводили на совесть, на века, и людское возмущение разбилось о него, как волны о скалу. Толпа скинула с постамента крылатого мужика и на этом успокоилась; мемориал, расположенный на отшибе за городом, забросили и забыли. Прошло несколько лет, и площадь, а также ведущий к ней парк одичали - здесь густо росла трава, цепкие побеги ползли по плитам и колоннам, а по нагретым солнцем камням без страха сновали белки.
        - А учительница нам сегодня на полисоведении рассказывала, что когда-то в нашем полисе жили все вместе, вперемешку - и мы, и лохматые, - продолжила Анна. - А потом все перессорились, и пришлось делить Полис пополам.
        - Ха! - вмешался тут Мирк и презрительно фыркнул. - А учительница не рассказывала вам, что ещё до того, как мы все жили вперемешку, именно мы построили этот Полис? Потому мы и называемся истоками - мы были первыми. А лохматые заявились сюда много позже. Сначала приезжали просто поглазеть, затем стали оставаться на заработки, а потом начали оседать. Наоткрывали своих магазинов, настроили своих трактирий, навозводили свои церкви - и это в нашем городе! А потом ещё и права стали требовать!
        - А в их трактириях еда вкусная, нас мама с папой туда водили, - бесхитростно и очень некстати заметила Лина прежде, чем Шершавый успел её одёрнуть.
        Мирк немедленно помрачнел. Его мать работала на кухне в одной из трактирий лохматых. Она растила Мирка и двух его младших братьев в одиночку, зарплаты не хватало, вот и приходилось по выходным подрабатывать там, где была работа. Это бесконечно возмущало Мирка - чтобы его мать работала на лохматых? Да это лохматые должны работать на них, истоков, это же они в Полисе чужаки! Пусть зачастую и чужаки уже в третьем, а то и четвёртом поколении…
        Парк остался позади, впереди показалась широкая асфальтовая дорога. Её проложили ещё в период Петролеумного расцвета, когда в Полисе было много машин. Сейчас же по ней ездили только велосипеды и грузовые велоциклы, и лишь изредка мелькали электрокары.
        Трасса проходила через весь Полис и являлась той самой границей, по которой его разделили пополам; к западу от трассы была половина истоков, к востоку - половина лохматых. По обеим сторонам от дороги - и по всему периметру - тянулись проволочные ограждения, защищавшие границы от посторонних. Пройти сквозь них можно было только через тщательно охраняемые пропускные пункты.
        Или через известные лишь немногим тайные лазейки в ограде.
        Именно такой пользовались Мирк с Шершавым, бегая к стоявшему за пределами Полиса мемориалу Первому полисмену.
        И сейчас через другую такую лазейку они собирались проникнуть на чужую половину.
        О лазейке Мирк узнал, случайно подслушав старшеклассников, хвалившихся, что они побывали на половине лохматых. Парни говорили, что дыра в ограде находится прямо напротив самолёта, и Мирк решил, что найти её не составит труда - он прекрасно знал, где лежит крылатая машина. Собственно, об этом знал каждый - бездвижный самолёт, густо покрытый зеленью, давно стал неотъемлемой частью пейзажа на окраине Полиса.
        Старшеклассники рассказали тогда и много другого. На половине лохматых они видели загоны, в которых лохматые разводили птиц для еды, хотя всякому известно, что птицы - священные создания, и их есть нельзя. Видели особые лужайки, где лохматые зарывали своих мёртвых в землю - и это вместо того, чтобы сжечь их как полагается. А ещё они видели специальные места, где лохматым подстригали, завивали, распрямляли и даже красили волосы! Когда Мирк себе это представил, его передёрнуло от отвращения. Волосы - это то, что осталось в людях от звериного. Избавляясь от них, как это делают они, истоки, люди окончательно порывают со своим животным прошлым. Однако лохматые не только не желают отказываться от этой позорной шерсти - они, оказывается, за ней ещё и ухаживают, и украшают её!
        Словом, правильно говорят про лохматых - дикий и нечистый народ.
        Впрочем, сегодня Мирк с Шершавым решили пролезть на чужую половину Полиса вовсе не для того, чтобы своими глазами посмотреть на странные обычаи лохматых. Нет, приятели собирались отомстить.
        Пару недель назад, гуляя по базарным рядам Коридора, Мирк с Шершавым наткнулись на группу мальчишек лохматых примерно их возраста. Коридор считался нейтральной территорией; расположенный в самом центре Полиса, он являлся местом сосредоточения торговли, коммерции, культуры и управления. Только там трактирии и мастерские лохматых могли соседствовать с банками и магазинами истоков - там было самое лучшее место для бизнеса. Именно потому обе стороны заключили неписанное соглашение: входя в Коридор, забывать все обиды и претензии друг к другу - иначе бизнесу не выжить.
        Разумеется, рассчитывать на благоразумие лохматых не приходилось; время от времени кто-то из них обязательно нарушал правила, и тогда истокам приходилось отвечать. Именно для таких случаев по Коридору постоянно курсировали патрули.
        Однако в тот день патрули не обратили внимания на стайку мальчишек лохматых, окруживших двух мальчишек истоков.
        Нет, Шершавого с Мирком тогда не побили. Но их засыпали обидными словами и унизительными, гадкими прозвищами, и попранная гордость требовала возмездия. И именно сегодня Мирк с Шершавым собирались его вершить.
        В ограде напротив самолёта у самой земли и впрямь нашлась почти незаметная прорезь. Если проволочные края оттянуть в стороны, то можно проскользнуть внутрь.
        За оградой был скучный пустырь, а за ним виднелись унылые постройки барачного типа. Лохматых в пределах видимости не наблюдалось. Значит, можно пролезать. Но Мирк медлил.
        - Интересно, а она током бьёт? - задумчиво протянул он, глядя на колючую сетку ограды.
        - Чтобы била током, нужно электричество, - резонно заметил Шершавый.
        - Ну, так электричества-то у лохматых навалом! - воскликнул Мирк с затаённой обидой. Он всегда считал, что те, кто когда-то делил Полис между ними и лохматыми, плохо сделали своё дело. Если бы сделали хорошо, то электростанция не отошла бы лохматым, и они не драли бы за электричество втридорога. А теперь исконным жителям Полиса приходилось жёстко экономить на электричестве и пользоваться им только там, где это действительно необходимо. Пускать ток по ограде, окружающей их половину Полиса, истоки точно не могли. А вот лохматые - вполне.
        - Старшеклассники же как-то пролезли, - продолжил тем временем Шершавый. - Значит, не бьёт.
        Мирк осторожно потянулся, кончиком пальца дотронулся до колючей проволоки и тут же отдёрнул руку.
        - Не бьёт, - с облегчением ответил он. - Ну, пошли?
        - Погоди, а как же это? - ответил Шершавый и постучал себя ладонью по голове.
        Мирк спохватился. Раз уж они собираются тайно проникнуть к лохматым, им надо замаскироваться, ведь их безволосые головы тут же заметят. О том, чтобы отрастить волосы, не могло быть и речи, а вот отвратительная привычка лохматых напяливать на свои волосы головные уборы может им пригодиться. Именно для этих целей Мирк стянул в одном из магазинов лохматых в Коридоре шапки.
        - Держи, - сказал он, сунул в руки Шершавому одну шапку, достал себе вторую и напялил на голову. Чёрная шапка была неудобной - жёсткой, словно котелок, с ремнём, застёгивающимся под подбородком, и рисунком черепа спереди.
        Шершавый надевать свой головной убор не торопился.
        - А другой не было? - спросил он, вертя в руках большую пышную шапку с торчащим во все стороны мехом.
        - Я, знаешь ли, по шапкам не специалист, не выбирал, - огрызнулся Мирк.
        - Просто странная она какая-то, - с сомнением протянул Шершавый.
        Мирк перевёл взгляд на шапку, которую приятель вертел в руках, и понял его затруднение. Растительность на голове - это животный атавизм. Добровольно напялить себе на голову мех не захочет никто из истоков. Тем более Шершавый, для которого это вообще больная тема - недаром он всё никак не может избавиться от щетины на голове, что только ни делает - а волосы растут, будь они неладны!
        - Ладно тебе переживать! Мы же к лохматым идём - какая разница? - попытался он успокоить приятеля.
        - Раз нет разницы, то давай поменяемся? - с надеждой предложил Шершавый, протягивая ему меховой комок.
        Мирк невольно отпрянул.
        - Ясно, - Шершавый недовольно вздохнул и, скривившись, напялил на себя шапку. Его голова тут же стала большой и пушистой. - Что-то в ней жарко, - заметил он несколько мгновений спустя. - Может, эта шапка - зимняя?
        - Не говори глупостей, - отмахнулся Мирк. - Кто в своём уме будет делить шапки на летние и зимние? Шапки - они и есть шапки. Пошли!
        - Погоди. А с Линой что делать будем?
        Мирк было почти забыл про сестру Шершавого.
        - Для неё у меня ничего нет, я ж не знал, что нам нужно три шапки.
        - Но так ей идти нельзя, - встревожился Шершавый, глядя на безволосую голову девочки, а потом, подумав, снял с себя меховую шапку и надел сестре. Лина пискнула, и её голова немедленно утонула в пушистом головном уборе.
        - А ты? - спросил Мирк.
        Вместо ответа Шершавый порылся в кармане и вытащил оттуда большой носовой платок, синий в красную клетку и почти чистый - после стирки он им пользовался всего-то пару раз. Шершавый развернул его, сложил по диагонали и покрыл себе голову, завязав концы платка под подбородком.
        - Ну как? - спросил он.
        Мирк окинул его критическим взглядом. Что-то в повязанном на голову платке было не так, но он не мог сообразить, что именно. А потом и вовсе махнул рукой. Головные уборы - это полная дикость, потому они и кажутся ему странными. Главное, что прикрыто отсутствие волос.
        - Нормально, - вынес Мирк свой вердикт. Перевёл взгляд на Айну - она приподняла меховую шапку и держала её теперь обеими руками, чтобы та не падала на глаза. - Сколько время?
        Шершавый достал из кармана часы.
        - Три. У нас на всё про всё ровно час.
        Насколько мальчишки знали, рабочий день у большинства лохматых заканчивался в четыре, а до той поры улицы пустовали, и, значит, у них был шанс провернуть своё дело незамеченными.
        - Успеем, - уверенно сказал Мирк и отогнул край сетки.
        Несколько минут спустя троица уже пересекла пустырь и торопливо шагала по пустой улице, по обеим сторонам которой тянулись унылые складские помещения и приземистые промышленные постройки. Вокруг было решительно не на что смотреть; более того, этот район поразительно походил на промышленные кварталы в их части Полиса. Если не знаешь, что находишься на половине лохматых, ни за что не понять. И тем не менее глаза у Мирка с Шершавым восторженно сияли: ведь они оказались на чужой, закрытой, запретной территории! Настоящее опасное приключение!
        Вскоре промышленные постройки сменились жилыми домами, появились магазинчики и пустующие забегаловки, а на улице начали встречаться первые лохматые. К счастью, их было совсем немного, как и рассчитывали Мирк с Шершавым. Но хотя мальчишки старались вести себя как ни в чём не бывало, видимо, что-то они делали не так - редкие прохожие, глядя на них, усмехались, качали головами, а то и вовсе крутили пальцами у виска.
        - Нас что-то выдаёт, - сказал Шершавый и потянул сестру в ближайший переулок.
        Мирк тоже видел, что на них пялились, и гадал, что с ними не так. Взять вот Шершавого. Обычный парень, серые штаны, зелёная футболка, голова прикрыта клетчатым носовым платком, завязанным под подбородком. На самом Мирке голубая рубашка с синими брюками и твёрдый как котелок головной убор с рисунком черепа, застёгнутый под подбородком ремешком. Да и с Линой всё в порядке - лёгкие босоножки, жёлтый сарафан, меховая шапка. Ни у одного из них не видно безволосой головы, а в остальном они и лохматые внешне ничем не отличаются.
        - Что же не так? - задумчиво протянул Мирк.
        - Не нравится мне всё это, - прошипел Шершавый, настороженно выглядывая из переулка. - Сейчас как кто-нибудь поймёт, что мы - истоки, и всё! Так что давай-ка скорее им заметим и уберёмся отсюда подальше. Тем более время поджимает.
        - Да я разве против? - развёл руками Мирк. - Но не здесь же!
        Шершавый кивнул. Если уж вершить месть, то как полагается. А мстить они собирались тем, кто их обидел. Конечно, найти тех самых мальчишек среди тысяч лохматых им не удастся, но вот отомстить другим школьникам - это вполне. Нужно только найти школу.
        - Мне голове жарко, - заныла тут Лина.
        - Потерпи, - строго наказал Шершавый, но девочка уже сняла меховую шапку, а когда брат попытался надеть её обратно, решительно заявила:
        - Не буду я её больше носить!
        Издалека донёсся звон часов.
        - Три тридцать! - всполошился Мирк. - У нас осталось всего полчаса, а нам ещё вернуться к дыре надо!
        Не теряя времени попусту, Шершавый быстро стянул с головы носовой платок и повязал его сестре, а сам напялил меховую шапку.
        - Пошли! - скомандовал он.
        Как ни странно, но Мирку показалось, что на голове Лины платок смотрится лучше. Видимо, прохожие тоже так считали, потому что когда троица выскользнула из проулка, лохматые на них хоть и косились, но уже не тыкали пальцами и не смеялись.
        «Наверное, платки на головах можно носить только девчонкам», - подумал Мирк, вновь дивясь про себя тому, какие же дикие у этих лохматых обычаи.
        Вскоре мальчишки нашли то, что искали. Заглянув в окна первого этажа старого здания из красного кирпича, они увидели внутри кабинет с доской на стене и детей за партами.
        - Ну, вот и пришли, - радостно потёр руки Мирк и полез в рюкзак. Оглянулся, убеждаясь, что улица пустует, и вытащил баллончик с краской. Встряхнул, оглядывая стену, словно художник - новое полотно для будущей картины, и принялся выводить на стене буквы.
        Некоторое время не было слышно ничего, кроме тихого шипения распыляемой краски. Шершавый нетерпеливо притоптывал на месте, оглядываясь по сторонам. На перекрёстке мелькнул велосипедист, в доме дальше по улице кто-то хлопнул дверью… Того и гляди кто-то появится!
        - Быстрее! - прошипел он.
        - Готово! - гордо ответил Мирк.
        Шершавый обернулся.
        «Чтоб вы сдохли, лохматые!» - было написано на стене.
        - Добавь «вонючие», - предложил он. - Вонючие лохматые.
        - Точно! - обрадовался Мирк и принялся торопливо дописывать слово. - Вонючие - это как раз про них.
        Вонючими лохматых называли потому, что они редко мылись - ещё один признак их дикости. Впрочем, Шершавый иногда подумывал, что, возможно, лохматые редко мылись не потому, что такая у них традиция, а потому, что на их половине Полиса не хватало воды. Когда Полис разделили пополам, лохматым отошла электростанция, и теперь истокам приходилось жёстко экономить на электричестве. Зато истокам отошли водокачка и водохранилище, и так же, как лохматые не давали им вдоволь электричества, они не давали лохматым вдоволь воды.
        - Всё! - сообщил Мирк. Встряхнул баллончик с краской и добрызгал остатки, выводя поярче букву «с» в слове «сдохли». - Пусть теперь знают! - злорадно добавил он.
        Шершавый окинул взглядом надпись. На красном кирпиче стены большие белые буквы выделялись очень ярко. Да, хорошо получилось!
        - Уходим, - скомандовал он, взял Лину за руку - и тут издалека послышался звон часов, отбивающих четыре.
        Мальчишки в панике переглянулись. Сейчас улицы заполонят лохматые, и кто-то из них наверняка поймёт, что они - истоки!
        - Мы не успеем добежать до дыры в ограде, - тихо и с отчётливой ноткой паники в голосе сказал Мирк.
        Шершавый тоже это понимал. Конечно, они могли бы попытаться проделать весь путь обратно, шагая спокойно, как ни в чём не бывало, и надеясь, что их не разоблачат, но если уж даже редкие прохожие на пути сюда обращали на них внимание, то что говорить про целую толпу!
        Улица тем временем ожила. Из школы донёсся звонок, возвещающий о конце урока, из зданий вокруг начали появляться люди, по дороге замелькали велосипедисты.
        Шершавый огляделся и, увидев за перекрёстком груду обломков строительных плит, скомандовал:
        - За мной!
        Перебежками, вжимая голову в плечи и опасливо озираясь на заполонивших улицу лохматых, которые, к счастью, пока не обращали на них внимания, ребята пересекли перекрёсток и встали перед грудой обломков.
        - Подземка, - пояснил Шершавый, кивая на полускрытый обломками вход.
        Входы в подземку были и на их половине Полиса. Как любые уважающие себя мальчишки, Мирк с Шершавым считали заброшенные подземные туннели жутко романтичными. Тайком от родителей они спускались по ступеням, которые раньше, говорили, были самоходными, и тихонько ходили по огромным подземным платформам, глядя на умершие поезда и воображением зажигая потухшие фонари, оживляя неподвижные вагоны и наполняя туннели гулом и стуком колёс. Впрочем, углубляться в непроглядно-чёрные ходы они не решались.
        - Когда подземка работала, она проходила по всему Полису, - сказал Шершавый. - А значит, по ней мы сможем выйти на нашу половину.
        - Но ты же не знаешь, куда идти, - засомневался Мирк. - Мы там запросто заблудимся! И потом - что, если там тоже всё перегородили?
        - Вряд ли, - возразил Шершавый. - Как, ты думаешь, к нам пробираются контрабандисты? Через ворота?
        А контрабандисты и впрямь регулярно сновали между половинами Полиса, пронося дефицитные товары. От лохматых истокам несли лампочки, лекарства и шоколадные конфеты, потому что на их половине остался электротехнический завод, фармацевтический цех и шоколадная фабрика. От истоков к лохматым контрабандисты переправляли мыло, пиво и велосипеды, потому что в отошедшей истокам части Полиса остались мыльный цех, пивоварня и механический завод. Словом, контрабандисты столько носили взад-вперёд, что и впрямь не верилось, что всё это проходило через тщательно охраняемые пропускные пункты.
        Мирк затравленно оглянулся на улицу, которую, казалось, прямо-таки заполонили лохматые, и обречённо махнул рукой. И троица шагнула в подземку.
        Сначала темнота ослепила. Мирк замер, боясь сделать шаг. Шершавый почувствовал, как по спине поползли противные пальцы страха, но тут Айна вцепилась в него обеими руками, крепко прижалась и испуганно всхлипнула, и он, как ни странно, приободрился.
        - Не бойся, - тихонько сказал он. - Сейчас глаза привыкнут, и перестанет быть так темно.
        - У меня же есть фонарик! - обрадованно воскликнул Мирк. Послышалось шуршание - это он рылся в рюкзаке, и через несколько мгновений темноту прорезал луч света, выхватил очертания стен и лестницу, ведущую вниз, к тоннелям, в которых навсегда замерли подземные поезда.
        - Ну, всё, теперь совсем не страшно, - сказал Шершавый, наклоняясь к сестре. - Сейчас по этим тоннелям мы выйдем прямо к дому.
        Лина ничего не ответила, только пискнула и прижалась к нему ещё крепче. Недоумевая, что испугало сестру, Шершавый поднял взгляд и увидел, как к ним со всех сторон приближаются тени.
        - Ну-ка, ну-ка, это что тут у нас? - послышался незнакомый голос, и в луче фонаря появился высокий худой лохматый. Он был старше Мирка с Шершавым. Наверняка ему не меньше шестнадцати. Длинные волосы свисали вдоль бледного лица, глаза казались застывшими и злыми, а левая рука была зачем-то туго перехвачена ремешком чуть выше локтя.
        Мальчишки непроизвольно сделали шаг назад. К худому лохматому присоединилось ещё трое. Все - волосатые, у всех - дикие взгляды, у одного в руке - сигарета, от которой несло сладковатым дымом, у другого - полупустая бутылка.
        - Никак чужаки в гости пожаловали? - протянул худой, продолжая наступать. - И, похоже, чужаки-то не наши, а плешивые!
        Мальчишки, налетевшие на них в Коридоре, тоже называли их этим противным, обидным словом - плешивые. Но если тогда Мирк с Шершавым только разозлились, то сейчас им стало страшно.
        Худой продолжал наступать на пятившихся мальчишек, трое его страшных помощников шли следом.
        - И что же вы тут делаете, а? - приговаривал худой, медленно водя в воздухе непонятно откуда взявшимся у него в руках ножом. - Повеселить нас пришли? Вот молодцы, веселье мы любим, да, парни?
        Шершавый быстро оглянулся. Выход был совсем рядом, за спиной - никого. Правда, выход вёл на улицы, полные лохматых, но сейчас те лохматые казались ему куда менее страшными, чем эти, встретившие их в подземке.
        - Бежим! - крикнул он Мирку и бросился к выходу, таща за собой сестру.
        Уличный свет ослепил так же, как несколько минут назад - темнота. Но мальчишки продолжали нестись вперёд, не разбирая дороги, пока не налетели на препятствие.
        Отчаянно щурясь и моргая, Шершавый поднял глаза и увидел перед собой мужчин в тёмно-синей форме. И обмер, сообразив, на кого они нарвались.
        Жандармы!
        Преследователи отставали от мальчишек всего на несколько шагов, но, увидев, кому попалась их добыча, резко затормозили. На свету они казались ещё более отвратительными, чем в темноте - бледные, болезненные лица, слезящиеся глаза, трясущиеся руки, спутанные пряди грязных волос.
        - Товарищи жандармы, - настороженно произнёс худой, выставив перед собой тонкие, все в красных точках и кровоподтёках руки. Ножа в них больше не было. - Мы всего лишь хотели помочь. Сдать этих плешивых в руки закона.
        - Считайте, что помогли, - сухо ответил державший Шершавого жандарм и прищурился. - И советую закрыть свой притон в подземке, прежде чем я напущу туда нарконадзор.
        - Понял, господин жандарм, понял, - закивал худой, пятясь к входу в подземку. Его товарищи пятились вместе с ним, пока не скрылись окончательно в темноте.
        Шершавый облегчённо выдохнул, но тут вспомнил, в чьи руки угодил, и снова напрягся. Глянул на Мирка - того схватил другой жандарм, а сам его приятель был белее мела. Лину держал за руку третий. Увидев, что носовой платок сполз с головы девочки, показывая всему миру её безволосую голову, Шершавый отчаянно дернулся в крепко стиснувших его руках.
        - Отпустите её! - выкрикнул он. С ним-то уж будь что будет, но его маленькая сестрёнка вообще ни при чем!
        - Тихо! - негромко, но очень твёрдо приказал державший его жандарм и потащил мальчишку куда-то в сторону, подальше от глаз любопытных прохожих. Завёл его за угол здания, в безлюдную подворотню, сдёрнул с него ненавистную меховую шапку, обнажая шершавую голову, и строго спросил: - Вы как сюда попали?
        Шершавый понимал, что отпираться нет смысла.
        - Нашли дыру в ограде, - признался он.
        - Где?
        - Напротив самолёта.
        - А сюда зачем полезли?
        Шершавый промолчал, насупленно уставившись в сторону.
        - Зачем-зачем, - неожиданно усмехнулся тот жандарм, который держал Мирка. - Себя не помнишь в их возрасте? Наверняка приключений захотелось! Видел, как они подготовились? Особенно твой - вон какую шапку для маскировки выбрал!
        Шершавый покосился на «своего» жандарма и с удивлением понял, что тот… улыбается! И глаза у него были добрые. А светлые волосы стрижены коротко-коротко, ненамного длиннее, чем противная, невыводимая щетина у Шершавого на голове. И вообще, если чуть напрячь воображение, жандарм становился очень похож на них, истоков…
        Это открытие подействовало на Шершавого как-то обескураживающе.
        - Ладно, храбрецы, нам пора, - сказал тем временем «его» жандарм.
        - Куда вы нас поведёте? - обречённо спросил Мирк. - В тюрьму?
        - Сдались вы нам в тюрьме, - усмехнулся жандарм. - Доведём вас до пропускного пункта в Коридор, а оттуда, я полагаю, вы до дома сами доберётесь.
        Мирк недоверчиво на него уставился, но промолчал. Эти слова оказались неожиданными и слишком уж хорошими, чтобы в них поверить. Особенно потому, что произнёс их лохматый, а лохматые, как известно, всегда врут.
        Остаток пути прошёл в молчании. Прохожие по-прежнему глазели на мальчишек, но на этот раз, видимо, больше из-за того, что они шли вместе с жандармами. Только раз кто-то возмущённо воскликнул, увидев безволосую голову Лины:
        - Это что - плешивые?
        Но строгий взгляд жандарма немедленно успокоил крикуна.
        Вскоре показался пропускной пункт. За ним был Коридор - и родная половина Полиса.
        Жандармы тихо переговорили о чём-то с вооружёнными охранниками, стоявшими на воротах, и те расступились, давая дорогу мальчишкам и Лине.
        Мирк заторопился к выходу, а Шершавый, взяв сестру за руку, обернулся и посмотрел на «своего» жандарма.
        - Спасибо вам, - тихо сказал он.
        Жандарм улыбнулся, неожиданно подмигнул ему в ответ и, отвернувшись, зашагал прочь. А Шершавый заторопился в Коридор.
        По дороге домой избавившийся от ненавистной жёсткой шапки Мирк вспоминал пережитые приключения и то и дело восклицал:
        - А всё-таки круто мы их, правда? Пусть знают!
        А Шершавый молчал. Он вспоминал, как предложил дописать «вонючие» к «лохматым», и ему почему-то было стыдно.
        Ещё он думал, что завтра же потихоньку проберётся на половину лохматых, найдёт ту школу и допишет на стене: «Простите, мы»… Мы - что? Мы - не хотели? Мы не подумали? Мы по глупости?
        Шершавый так и не определился, что написать потом, но «Простите» он напишет обязательно.
        Он ещё не знал, что здание, на котором они оставили надпись, было не школой, а детским домом. Что уже сегодня вечером надпись увидят, и она станет поводом для серьёзного конфликта между давно враждующими властями двух половин Полиса. И что уже утром в Коридоре начнутся первые вооружённые столкновения между истоками и лохматыми.
        Шершавый шёл домой, крепко держа сестру за руку и, не слушая Мирка, думал, где бы ему до завтра раздобыть баллончик с краской.
        7
        Уруз - Альгиз
        Трансформация человека, обретение защитника, охрана от зла.
        > Цветы богини Макоши
        Мы уходим. Мы оставляем свои дома, потому что у нас нет другого выхода. Нет больше сил драться.
        Дхау-волки… Те, кто живет и умирает не так, как мы. Те, которые прячутся и нападают из темноты. Они охотятся на нас, как на диких животных. Без сожаления. Без пощады. Без сомнений и колебаний. И поэтому мы покидаем свое селение в горах. Утром мы спускаемся в долину, туда, где нас не достанут проклятые дхау. Где нет таких тихих густых лесов. Где не поднимаются в небо живописные горы, и луна ночью не освещает далекие вершины.
        Племя дхау пришло в горы полгода назад. Словно лавина серых крыс, они заполонили леса. И сейчас мы скрываемся только за высокой толстой стеной-частоколом, защищающей наш поселок. Мы сильны, но дхау коварны. Наши мечи остры и сделаны из настоящего железа, но воины дхау нападают и сражаются, как хищные звери.
        Окружают добычу целой стаей. Словно волки.
        Они так и называют себя - дхау-волки. Нелюди, что живут и умирают не так, как мы. Дхау не поклоняются солнцу и луне, не выбирают своего тайного зверя-покровителя, а обожествляют мать-волчицу. Когда-то в древности в глубокой темной пещере она вскормила их предка. Выродка, основавшего вместе со своей сестрой племя дхау. Племя людей-волков. Согласно их вере, ни один молодой человек-дхау не станет воином, пока не проживет в лесу как волк. Не отведает человеческого мяса. Не станет настоящим хищником.
        И поэтому они охотятся на нас, дхау-волки.
        И поэтому мы убегаем. Как трусы.
        Нет - мы не трусы. Мы сражались! И у меня больше нет ни отца, ни старшего брата. У меня осталась только Огняна. Но с ней мы не можем пожениться, как женились наши предки. Как испокон веков поступали все из моего племени.
        Потому что утром мы покидаем горы.
        Но у меня есть еще долгая ночь впереди.
        «Я принесу тебе серебряную зорицу, Огняна. Принесу сегодня ночью», - шептал я, глядя на желтую луну.
        Летняя ночь… Когда в лунном свете поднимается белой дымкой Примара, а связь между нашим миром и миром духов становится тонкой и едва заметной. Тогда горные ведьмы пропускают людей в свои владения. Там, высоко в горах, расцветают серебряные зорицы - цветы богини Макоши. Только тот из народа карпов имеет право выбрать себе жену, кто принесет невесте в подарок горный цветок. Подарит маленькую земную звездочку.
        Ворота частокола жалобно скрипнули.
        - Спасибо, - тихо произнес я в темноту.
        - Иди, - проворчал Асен, стоящий на страже у ворот. - Иди, а то передумаю.
        Горели факелы, закрепленные на частоколе. Возле черных деревьев шевелились тени. Я воткнул копье в землю и подошел к идолу богини-Матери. Большой ствол с вырезанным изображением Макоши стоял у самых ворот. Все, кто раньше приходил в селение, сразу видели нашу покровительницу. Но сейчас у изображения Матери лежали лишь несколько сломанных стрел.
        Осторожно я опустил к ногам идола клочок шерсти. Холодный ночной ветер развевал длинные шерстинки.
        «Матерь Макошь, даруй удачу твоему сыну Демиру. Не перережь и продолжи нить пряжи моей жизни. Позволь исполнить то, что я задумал. Позволь сорвать серебряную зорицу! Для Огняны».
        Ветер подхватил легкий пушистый клочок и понес его высоко в темное небо.
        «Макошь, тебе известно, как я ее люблю!»
        Огняна не пришла меня провожать. Потому что это плохая примета. Мы расстались, когда еще светило солнце.

* * *
        - Я никуда тебя не отпущу, - говорила Огняна.
        Я прижимал ее к груди и чувствовал биение девичьего сердца. Я целовал ее красные волосы. Нет - огненные, горящие волосы. И горящие губы. А по щекам девушки текли холодные слезы.
        - Лиса… рыжая, - сказал я. - Ну, перестань. Я вернусь. Обещаю тебе. Ну, не плачь, чего ты?
        Я отвел в сторону непослушный рыжий локон и поцеловал в маленькую жилочку, дрожащую на тонкой шее.
        - Я вернусь…
        Хотел бы я сам себе верить.
        - Ты не умеешь обманывать, - грустно улыбнулась Огняна и посмотрела мне в глаза.
        Я выдержал ее взгляд и отвел глаза уже потом. Когда девушка что-то мне протянула.
        - Возьми, - кусок черного дерева уколол ладонь. - Это громовица. Мой оберег. Его дал мне мольфар[2 - Мольфар (западн. укр.) - колдун.]. Он сказал, что это из дерева, в которое попала молния. И что громовица меня защитит. Я хочу, чтобы теперь оберег помог тебе.
        - Спасибо, - сказал я. - Значит - поможет. Старый Крум не стал бы врать.
        Я спрятал черную громовицу в суму на поясе.
        «Спасибо и тебе, мольфар».
        Я видел, как погиб старый Крум. Он вышел на бой с шаманом дхау. Один на один. Магия против магии. И не вернулся. А что случилось с шаманом, остался ли он жив - я не знаю.
        Мне не хватает тебя, старый добрый мольфар. Мольфары не должны быть добрыми. Но ты - был. Кто теперь расскажет моим будущим детям такие веселые истории, которые рассказывал мне ты, когда я еще был маленьким?
        Я снова прижал Огняну к себе.
        - Мне надо идти, - нерешительно сказал я.
        - Подожди, - тихо проговорила Огняна. Горячее дыхание девушки щекотало мое ухо. - Мой зверь-покровитель - куница.
        Я замер. Поведать своего зверя-покровителя - это… Это высшее доверие. Рассказать о самом главном в своей жизни. Выдать имя того, кто проведет тебя в иной мир после смерти. Называют своего тайного зверя только любимым после свадьбы.
        Да и то не всегда.
        Куница! Ну конечно! Кто же еще может быть у такой вертлявой, непоседливой, но с острыми зубками, рыжей девчонки? Гроза белок - Огняна без промаха стреляла из лука.
        Я наклонился и шепотом назвал девушке своего зверя. На мгновение глаза Огняны полыхнули вечерней зарей.

* * *
        «Тебе известно, как я ее люблю», - повторил я Макоше.
        Ночная дорога скрывалась среди деревьев-великанов. Над головой нависали скрюченные темные ветви, между которыми в лунном сиянии танцевали светлячки. Я оглянулся и в последний раз посмотрел на идола. Вдруг мне показалось, что у ствола стоит черная, словно громовица, кошка. Она пристально смотрела мне вслед большими зелеными глазами. Я моргнул - и кошка исчезла.
        Как и не было.
        В темноте еще и не такое может почудиться. И не только зверь богини Макоши. Черная кошка - это же глаза и уши Матери среди людей. Когда Макошь откладывает пряжу и хочет посмотреть, как живут ее дети на земле, то посылает своего зверя. Мне это показалось. Ночная чудь… Морок.
        Хотя еще долго среди деревьев я видел две зеленые точки, которые появлялись то слева, то справа позади меня. Может быть, это были лишь светлячки.
        Мой путь лежал туда, где в лунном свете возвышались вершины двух гор, похожих, как сестры. Первая гора - Горячкамень, на чьих склонах расцветают серебряные зорицы. Вторая - Примара, часть потустороннего мира, которую можно видеть только тогда, когда горит полная луна. Сквозь Примару светил небесный ковш с яркой звездой, указывающей мне дорогу.
        Я быстро шел, чтобы успеть сорвать цветок и вернуться в селение до утра. Мой тайный знак зверя-покровителя - большой белый клык - холодил руку. Клык был привязан под одеждой к правой руке. Я чувствовал остроту знака, и это придавало сил. Интересно, какой знак у Огняны, неужели хвост куницы? Или ушко? Я улыбнулся. Если хозяин не захочет, то его тайный знак никто не увидит.
        Мой знак я выбрал сам.
        Я всегда любил, когда отец возвращался с охоты. Он обязательно приносил что-нибудь интересное своему маленькому Демиру. То раковину большой улитки, которую можно было приложить к уху и услышать шум небесных водопадов, набирающих силу перед тем, как пролиться дождем на землю. То крошку подземника, который долго ползал по столу, везде совал длинный нос - искал, где можно зарыться. Я потом отнес этого слепого зверька на двор, и он мгновенно скрылся под землей. Мы с папой смеялись, а мама ругалась: «Злыдня в огород принесли!»
        Но однажды…
        - Папа, папа, что ты мне сегодня принес? - подскочил я к великану, переступившему порог.
        Когда великан наклонился, то у него оказалось бородатое улыбающееся лицо моего отца.
        - А это, сынок, секрет. Я тебе только наедине расскажу.
        Мать прыснула: «Секреты у них, видите ли», - и вышла из хаты.
        Тогда отец осторожно достал из сумы большой и длинный, как целый меч, клык неизвестного мне животного. Когда я схватил клык обеими руками, то мурашки пробежали по спине, и что-то больно кольнуло в груди. Немного закружилась голова.
        - Папа, - словно во сне произнес я, - ты убил этого зверя?
        - Нет, - засмеялся отец. - Я нашел только его зуб. Я провел рукой по неровному излому клыка.
        - Папа, - сказал я, - я хочу, чтобы этот зверь был моим покровителем.

* * *
        Погоню я почувствовал внезапно.
        Темные фигуры передвигались в ночи, словно клочья черной мглы. Они догоняли меня, окружали с боков. Я слышал тяжелое дыхание хищников. Видел красные огненные глаза. И неистово бежал.
        Оставалась только мысль - жить!
        «Матерь Макошь… Матерь Макошь… Защити! Жить хочу! Жить».
        Слова молитвы вылетали вместе с пеной изо рта: «За-щи-ти!»
        Краем глаза я увидел, как позади выбежал один из преследователей. Я обернулся и со всей силы швырнул копье: «Х-ха!»
        Промахнулся! Копье с хрустом пробило тонкое дерево. Где-то наверху заорала испуганная ночная птица. Преследователь уклонился от копья и с рычанием прыгнул в мою сторону. Полыхнуло лезвие его оружия. Я выхватил меч, полоснул снизу, целясь в живот противника. Враг отбил удар, наши мечи с лязгом столкнулись.
        И тут кто-то ударил меня по голове. Перед глазами стало серо, и я услышал голос - неприятный, грубый, словно это говорил не человек, а старый ворон: «Осторожно, волки, не убивайте. Добыча должна дожить до утра».
        Голос все отдалялся и отдалялся, словно уши заливала густая древесная смола.
        Я очнулся и сразу почувствовал, что руки крепко стянуты веревкой позади дерева. Кора впивалась в спину. Болела голова. Передо мной на поляне горел костер. Багровое пламя освещало темные деревья вокруг. У костра сидели пятеро молодых воинов дхау. Обнаженные до пояса, вымазанные какой-то грязью, они были больше похожи на диких животных, чем на людей. Шестой дхау вышел из темноты и направился ко мне. Это был старик. В седых грязных космах торчали вороньи перья. По разрисованному лицу старика ото лба к подбородку молнией пробегал глубокий уродливый шрам.
        - Что, ожил? - криво усмехнулся рассеченными губами дхау. В темноте блеснули белые заостренные зубы.
        Дхау у костра обернулись. Ближайший ко мне вскочил на ноги и выхватил меч.
        - Сядь, Бевк! - воскликнул старик. - Сядь на место! Добыча доживет до утра. И когда взойдет солнце, вы все станете настоящими волками.
        Бевк подскочил ко мне.
        - Но я хочу пролить кровь сейчас! - пролаял он.
        Через его плечо, на котором играли бугры мышц, протянулась длинная царапина. Значит, он не так уж и ловко уклонился от моего копья.
        - А я твою уже пролил сегодня ночью, - разлепил я ссохшиеся губы и плюнул во врага.
        Жаль, что не попал.
        Дхау зарычал. Его меч оказался у моего горла.
        - Бевк! - старик бросил на воина грозный взгляд.
        Бевк сразу съежился и, словно побитый щенок, вернулся к костру.
        - Хорошо, шаман, - сказал молодой воин, - мы подождем до утра.
        Шаман… Вот где я его видел раньше! Именно этот старик выходил на поединок с мольфаром Крумом. Выжил, старый пасюк!
        - А ты, добыча, - шаман подошел ко мне вплотную, и я ощутил его гнилое дыхание, - если будешь много болтать, то я вырву твой язык прямо сейчас, не дожидаясь первых лучей.
        Шаман достал кривой нож, поднес к моей щеке и надавил. Я почувствовал, как побежала струйка горячей крови.
        - Не волнуйся - летние ночи коротки. Ты не будешь долго ждать.
        Старик медленно, разрезая одежду и царапая кожу, опустил нож к моему сердцу.
        - Бевк, как самый храбрый, получит молодое и сильное сердце. Но сначала мои волки поделят твои внутренности, и ты будешь чувствовать, как тело становится все легче и легче, - шаман оставил ножом длинный неглубокий разрез на моем животе.
        Я моргнул. Почему-то по спине начали скатываться капли пота. Вдруг шаман мгновенно поднял нож к моей голове. Острие замерло возле глаза.
        - Но ты этого уже не увидишь, потому что Урдур, самый меткий, выколет и съест твои глаза. И, клянусь, ты все будешь чувствовать долго, очень долго - я умею поддерживать жизнь в добыче.
        Тьфу! Этот старик просто пытается меня запугать!
        - Шаман, - сказал я, - наш мольфар убьет тебя.
        Старик отшатнулся и невольно схватился за шрам на лице.
        - Ваш мольфар мертв! - заорал он. - Я! Я его убил! А если ты думаешь, что тебя защитит эта магическая вещь, - шаман достал мою громовицу, - то вот!
        Старик швырнул кусок черного дерева в костер. Огонь вспыхнул, воины-дхау отпрянули в стороны.
        - Живи до утра, добыча.
        Шаман повернулся ко мне спиной и исчез в темноте. Единственное, о чем не догадались ни шаман, ни воины, висело у меня на руке под одеждой. Дхау не увидели большой клык, потому что они ничего не знали о зверях-покровителях. Потому что людей-волков никто не провожает в призрачный мир.
        Потому что дхау живут и умирают совсем по-другому.

* * *
        Время истекало. Дхау спали. Лишь один из них сидел на страже, но, казалось, тоже дремал. Я смотрел на огонь, который ходил перед глазами - то отдалялся, то вновь приближался, обдавая тело жаром и искрами. Видимо, у меня начинался бред, потому что иногда в пламени мерещилось лицо старого мертвого мольфара.
        Все это время я перетирал веревку, которой были связаны мои руки, о шершавую кору дерева. Руки давно уже утратили способность что-либо чувствовать. Они были почти мертвы, но упрямо делали свое дело.
        Вверх-вниз - перетереть одну ниточку из целой связки. Я чувствовал, как нить неслышно разрывалась, и этот воображаемый звук - всего лишь один маленький шаг к свободе. Вверх-вниз… Из чего дхау плетут такие прочные веревки? Рвутся нити, приближают время моего освобождения. Бесконечное движение вверх, стирая руки, и долгое-долгое движение вниз, оставляя на дереве кровавые пятна. Боль для меня давно уже закончилась. Она переросла только в мысль: успеть разорвать веревку. Успеть до утра.
        Вверх-вниз…
        Словно это рвется нить моей жизни в руках богини-Матери. Спускается с неба оборванная лунная пряжа. Светит мертвым холодом Примара. И мне кажется, что на темном дереве сидит черная кошка. Вон ее глаза - два зеленых светлячка, отражаются в них блики костра.
        «Богиня Макошь, не оставляй своего сына, даруй ему спасение - или быструю смерть».
        Мгновение - и нет уже кошки. А может, и не было ее вовсе. Это только черные тени гуляют по дереву.
        Вверх-вниз…
        Кажется, что кора вместо веревки уже грызет мои руки. В красном дыхании огня улыбается лицо старого Крума: «Разрывай веревку, Демир, не обращай ни на что внимания!»
        Мольфар, неужели скоро придет ко мне тайный зверь и отведет в призрачный мир? Неужели я больше никогда не увижу Огняну?
        «Поднимай руки, Демир, не сдавайся! Давай-давай, поднимай, кому говорю. А теперь медленно опускай. Ты обязательно справишься. Только не сдавайся»…
        И я не сдаюсь. Я поднимаю и опускаю руки, перетираю крепкую веревку.
        А сам смотрю на огонь и вижу, как возле него сидит маленький мальчишка… И старый мольфар.
        - Смотри внимательно, Демир, - сказал мольфар, приближаясь ко мне вплотную. - Что ты видишь?
        Крум положил мне на раскрытые ладони клык с нанесенными на него золой таинственными рунами.
        - Что ты чувствуешь?
        Мольфар моментально превратился из доброго дедушки в злого колдуна. Его лицо стало ужасным, казалось, что темные глаза вспыхивают молниями. Я съежился и охватил колени руками. Клык скатился в огонь.
        - Подними! - рявкнул Крум.
        Мы с мольфаром одни на этой темной поляне посреди дикого леса. Никто не придет на помощь. Никто не защитит.
        «Папа, мама, где вы?!»
        Я выхватил клык из пламени. На удивление, он был прохладным. Но мне показалось, что весь жар за мгновение перетек в мое тело. Стали горячими кончики пальцев. Огненная волна пробежала по позвоночнику, а волосы зашевелились на голове.
        И я увидел…
        Как дым над костром принял удивительный вид большой кошки. Она передвигала белыми полупрозрачными лапами, беззвучно прыгала, преследуя добычу. Изо рта у кошки торчали длинные клыки.
        И я почувствовал…
        Как кто-то невидимый подошел сзади. Ни одна веточка не треснула под мягкими шагами. Горячее дыхание растрепало мои волосы на затылке. Я скорее представил, чем на самом деле услышал грозное рычание. И не мог оглянуться.
        «Молчи», - говорили глаза старого мольфара.
        Я не знаю, сколько я так просидел у костра. Наверно, я потерял сознание. Когда я открыл глаза, Крум вновь был смешным дедулей, костер погас, и только трава за спиной осталась смятой, словно по ней ходил тяжелый крупный зверь.
        - У тебя теперь есть свой покровитель, - сказал мольфар. - И когда придет пора тебе покинуть этот мир, ты будешь не один и не заблудишься на своем пути.

* * *
        - Вот и солнце!
        Я очнулся от слов шамана-дхау.
        «Богиня-Мать, защити!»
        - Волки, можете убить свою добычу!
        Костер едва теплился. В нем еще чернела громовица. Какая стойкая - не сгорела.
        «Конечно, - подумал я, - она же родилась в огне».
        Вокруг костра в ожидании стояли воины. Я всматривался в их немного испуганные глаза, в которых горело желание поскорее стать взрослыми. Дхау должны были съесть первую добычу и быть принятыми в племя волков. Я увидел, что все они, даже Бевк, моложе меня, еще почти дети.
        - Бевк! - скомандовал шаман. - Ты за главного. Я не должен присутствовать на ритуале.
        Шаман исчез в сумерках между деревьями.
        Бевк подошел ко мне и достал нож. Губы воина-дхау что-то тихо прошептали, но я не слышал этих слов. Слух заполонил звук последней ниточки, разорвавшейся с оглушительным звоном.
        Я не чувствовал своих рук, но знал, что они свободны. Большой клык сам скользнул в ладонь…
        Бевк умер сразу, еще до того, как упал. Я выдернул клык, моментально ставший красным, из его шеи, и бездыханное тело опустилось на землю. Они замерли на мгновение, воины-дхау. А потом их рты раскрылись в неслышном крике. Дхау попятились. На шаг. На два…
        А я почувствовал горячее дыхание крупного зверя на затылке. В утренней тишине прозвучал оглушительный рев. Он всколыхнул костер, зеленая трава пошла волнами.
        Я упал на колени. А через меня рыжей молнией перескочил огромный зверь. Он очутился возле перепуганных дхау и повернул ко мне голову. Из пасти зверя торчал только один клык. Второй был почти полностью сломан.
        А в глазах пещерного саблезубого тигра горел вопрос.
        Я кивнул…
        Они умерли. Все. Поляна была заполнена мертвыми окровавленными телами. Один из дхау, может, это был Урдур, сейчас лежащий с разорванным горлом, успел выпустить стрелу, и она торчала из правого бока тигра.
        - Бевк! Мой сын!.. Проклятый карп, ты его убил! - темнота леса выплюнула обезумевшего шамана.
        Он выбежал и остановился у костра. Саблезубый тигр замер перед прыжком… Но прыгнуть не успел - шаман поднял руку, и что-то невидимое прижало зверя к мокрой траве. Почему-то запахло паленой шерстью. Кровавая слюна потекла из пасти тигра.
        И тут я услышал смех. Это был веселый жизнерадостный смех мольфара. До боли знакомый и одновременно невозможный. Костер вспыхнул чернотой громовицы, разлетевшейся на мелкие осколки. Шаман заорал и схватился руками за обожженное лицо. Саблезубый тигр вскочил…
        Поляну заполнила тишина. Костер погас.
        Бока тигра вздрагивали в тяжелом дыхании. Колыхалась сломанная стрела.
        «Потерпи», - сказал я и провел рукой по пушистому боку.
        Пальцы нащупали древко. Я крепко ухватил, напрягся и выдернул стрелу из могучего тела. Зверь заревел, пытаясь подняться на лапы.
        «Тише, тише. Лежи. Рану нужно залепить, иначе ты можешь умереть. А тебе еще нужно отвести меня туда, куда только ты знаешь дорогу».
        Я насобирал сухого мха и приложил к ране.
        «Ты же не отведешь меня именно сегодня, правда?» Большие черные глаза тигра молчаливо следили за мной.
        «Я должен еще принести цветок. Меня ждут, понимаешь?»
        Тигр тяжело поднялся, опершись на передние лапы. Едва устоял, но сделал осторожный шаг и положил свою большую голову мне на плечо.

* * *
        Я понял, что стою посреди поляны. Вокруг лежали мертвые дхау. Я прижимал мох к раненому боку, в котором еще чувствовался холод стрелы. Кровь просачивалась сквозь мох и смешивалась с кровью врагов и утренней росой на мокрой траве.
        Мой тайный знак - большой клык хищника - торчал из груди шамана. Я вырвал клык из мертвого дхау. Вытер сухим мхом. Вернул на свое место - привязал к руке. Потом сделал несколько шагов.
        Рана в правом боку отдавала болью при каждом движении.
        Солнечные лучи заполнили лес теплотой и спокойствием. Окрасили склоны далекой горы Горячкамень в ярко-зеленые цвета. И мне показалось, что там, среди зеленого пространства, я увидел маленькие белые точки цветущих серебряных зориц.
        Я должен дойти. И дойду. Потому что карпы вообще очень упрямые.
        А упрямые всегда возвращаются.
        + Черный пес Шлеолан
        Катберта Уилрайта односельчане не жаловали сызмальства. Виноват он был с самого рождения - за то, что отец его, Иоланн Уилрайт, плотник и дровосек, женился на приблуде неизвестной. Во всем Востершире о ней никто ничего не знал - ни в Дрип-Хилле, ни в Гримсенде, ни даже в самом Пэтчеме - староста Гарвин нарочно справлялся.
        Иоланн был нелюдим: жил на отшибе, ни с кем близко не знался, подолгу пропадал в лесах. Но мастер своего дела был знатный - дерево у него в руках словно таяло, и лепил он из него что вздумается. На ярмарках в Пэтчеме вещицы его вмиг расхватывали, не смотрели, что по десятку шиллингов за иные просил. Не ведал Уилрайт недостатка, исправно кормился своим мастерством, и завидовали тому менее умелые соседи.
        А как привел плотник в дом красавицу Дженет, сразу сельчане порешили, что из нелюдей она, из зелигенов, тех фейри, что ликом пригожи - потому как разве ж девка человеческая такой красы позарилась бы на угрюмца Иоланна?
        Может, и прижилась бы в деревеньке Дженет, хоть и за зелигену ее считали, да не вышло. Дом плотницкий, на самом отшибе выстроенный, прямо у речушки Крич-крик стоял, далеко от колодца. Все бабы воду оттуда таскали и в кадке белье терли, а Дженет, видишь ли, прямо в реке полоскала. Нехорошо! Дальше - больше: как в боку у кого заколет или носом кто потечет, так сразу вспомнят - Дженет как раз на днях стирала.
        И поползли по деревне слухи, что, знать, не из зелигенов, а из бенни она, тех самых фейри, что стиркой в речке смерть предсказывают. Бояться ее стали. Без надобности дела с Уилрайтами старались не иметь, сторонились их больше прежнего. И когда рожала Дженет первенца своего и в горячке три дня металась, бабка-травница не пришла, не сняла лихорадку.
        Умерла красавица Дженет. А сельчане не позабыли, что за бенни ее считали, все так же чурались Иоланна и сынишку его, Катберта. И детям своим наказывали стороной Уилрайтов обходить.
        Умер плотник рано, сыну еще и шестнадцати не стукнуло. Тот на место Иоланна встал. Хоть и молодой совсем, а крепкий - вековые стволы валил с десяти лет. И резал по дереву умело - мастерством в отца пошел. Мастерством, силой и нелюдимостью - в отца, красою - в мать. Только если девка какая на красоту эту суровую заглядывалась, тут же одергивали неразумную, говорили: «Не людская это красота, а фейриной крови нечистой знак».
        Шли годы, а сельчане по-прежнему избегали Катберта - по недоброй памяти его отца и матери. А уж как вернулся однажды он из лесу со щенком черным, так и вовсе от него отвернулись. Кто же в своем уме псину черную себе заведет, когда всем ведомо, что проклятый этот зверь одни несчастья и беды несет? Роптали люди, и более всех - мельник Томас да жена бочкаря Джона. Пришлось старосте Гарвину к плотнику идти:
        - Катберт, - говорил он, - всю деревню чудовищем своим ты погубишь. Избавься от него, пока не поздно.
        Молодой плотник смотрел на него угрюмо и долго молчал. Потом сказал нехотя:
        - Какое чудовище? Псина обычная. Вон, без уха одного. Шлеоланом зовется. Я его, изодранного, щенком из запруды вытащил. Выкормил, выходил. Если сызмальства зверя в теплоте да заботе держать, разве ж он вырастет в чудовище?
        Не соглашался с ним староста:
        - Молод ты еще, глуп. Не ведаешь всего. Не хочешь прибить, ну так прогони, пока беды не случилось.
        Катберт еще дольше молчал. Потом ответил:
        - Как пес этот появился, я от тоски и одиночества выть перестал. Есть мне теперь с кем поговорить, о ком позаботиться. А прогоню его, так сам зверем заделаюсь.
        Не послушал старосту Катберт.
        Остался с ним одноухий Шлеолан.

* * *
        Когда Катберт жену в дом привел невесть откуда, в деревне зашептались - весь в отца пошел.
        Туирен Уилрайт белье тоже в речке стирала, да только ее за бенни не держали. Молодежь в приметы старинные меньше верила. И правда - зачем ей к колодцу плестись, воду ведрами таскать-надрываться, если дом прямо у речки? И потом, видели Туирен босой. Обычные у нее ноги, без перепонок гусиных - значит, не бенни она вовсе. А там и Гарвин-староста узнал, что и не приблуда Туирен никакая, а сирота из далекого Монмаутшира.
        Успокоились селяне. Надеялись одно время, что, может, жена молодая, раз не фейри, забоится черного Шлеолана и настоит, чтоб избавился муж от нечистой скотины от греха подальше. Да не случилось.
        Злые языки шептали, что не вышло бы у нее, даже если бы и захотела. Мельник Томас рассуждал:
        - Все знают - плотнику зверь его дороже всего на свете. Он с ним и беседует, как с человеком, и кормит его кусками получше, и за загривок треплет нежно, по морде гладит ласково, словно родного.
        Жена бочкаря Джона подхватывала:
        - Да и псина-то за ним ходит неотступной тенью, на нас зверем глядит.
        И хоть не один год прошел, как пес одноухий у Катберта появился, и никаких бед так и не приключилось, все равно селяне недобро косились на черную скотину.
        А Катберт жил как прежде, работал в поте лица, и семья не просто нужды не знала - еще и излишек водился. Завидовали соседи, говорили:
        - За что такие блага нелюдимцу? Нет чтобы добрым людям чего перепало!

* * *
        Но однажды несчастье все же настигло деревню. Пожар от молнии случился.
        Выгорела деревня дотла. Виновника быстро нашли. А как же - уцелел ведь только Катбертов дом. А до того, что он на отшибе стоял и огонь к нему потому и не добрался, погорельцам дела не было. Припомнили все: про мать-фейри, про отца-нелюдима, про жену не из местных. И, конечно, про черного пса.
        Пришли к Катберту собаку на расправу справедливую требовать: староста Гарвин впереди, мельник Томас и жена бочкаря Джона - по сторонам, а за ними - полдеревни.
        Молодой плотник в дверях их встретил - высокий да крепкий, сам со столетний ствол, который так ловко валит. И молча глядел - решительно и угрюмо.
        Потоптались люди, помялись под его тяжелым взглядом и разошлись, так ничего и не сказав.

* * *
        Оставаться на месте, где раз настигло несчастье - плохая примета. Погоревали, поохали - да и решили переселяться. Места свободные совсем недалеко - на другом берегу Крич-крика. Правда, о них издавна шла недобрая слава. Но оставаться там, где беда случилась - еще хуже.
        Катберт переселяться не стал - зачем? Что раньше на отшибе жил, что теперь - все одно, только через речку перейти. Тем более что жена как раз дочку ему родила, малютку Этлинн - куда ж с новорожденной переезжать?
        Зато в первый же день плотник на другой берег перешел, взялся рубить деревья, обтесывать бревна, стены возводить. Работал без устали, все дни напролет. Чуть более месяца прошло, и отстроили деревеньку.
        Староста Гарвин раз подошел - поблагодарить Уилрайта. Постоял, посопел, да так слова и не вымолвил. А плотник приладил последнюю дверь и молча ушел, сам ничего не сказав и слов не дождавшись.
        А вскоре опять заявились селяне к Уилрайтову дому. Вытолкнули вперед старосту Гарвина. Тот, глядя в сторону, начал:
        - На новом месте новый погост заложить следует. Только места там вроде недобрые. Священник сказал - надо охранника завести. Грима[3 - Грим - дух в обличье черной собаки; охраняет погосты и окрестности от дьявола.] церковного.
        Замялся, потоптался, искоса глянул на Катберта.
        - По обычаю, на только что освященном кладбище хоронить надо черную собаку, без единого белого волоска, чтобы сторожила кладбище от дьявола. А иначе обязанность эта нелегкая выпадет на первого покойника, на погосте схороненного.
        Хрипло прозвучал голос плотника:
        - А старый погост кто охранял?
        Гарвин смешался.
        - Какая разница! - высунулась жена бочкаря Джона. - Псину свою отдавай!
        Недобро смотрел Катберт. Молчал.
        - Не дашь, что ли? - хмуро осведомился староста.
        - Не дам, - отрезал плотник.
        - Бирюком живешь - совсем одичал! - закричали в толпе.
        - Смотри, сам не захотел по-хорошему, - предупредил мельник Томас.
        Катберт развернулся и в дом зашел - только дверь тяжелая хлопнула.
        А неделю спустя возвращался он из лесу со Шлеоланом и на подходе к дому углядел жену свою, Туирен, всю в слезах - пришли селяне, малютку Эти силой забрали, унесли.
        Жутко завыл Шлеолан, а плотник рванул во всю мочь через Крич-крик, в деревню. Пес - за ним. В доме старостином Катберт дверь вышиб - не заметил. Глазами дикими глядит, а за ним клыки щерит черный пес - и не скажешь, какой зверь страшнее.
        Там его уже поджидали - мельник, жена бочкаря и староста. Гарвин руки дрожащие за спину спрятал и сказал:
        - Не отдашь псину свою - значит, дочка твоя упокоится на погосте нашем первою и гримом обернется. От дьявола будет кладбище охранять, в окрестностях от неблагих фейри защищать да заблудившихся из лесу выводить. И век не видать ей покоя. Тебе решать.
        Пошатнулся плотник. Вышел на крыльцо - а во дворе полдеревни собралось. Оглядел он их невидящими глазами, отчаянно вцепился в пёсий загривок и пошел, шатаясь, на новый погост. Пришел, на колени перед Шлеоланом опустился, обнял своего пса одноухого и долго не подымался. Любопытные селяне, издалека подглядывавшие, говорили - вроде как шептал он зверю своему что-то и ладонями лицо вытирал. А пес смирно сидел, смотрел на хозяина и будто кивал согласно.
        Потом Катберт лбом к песьему лбу прижался, нож из-за пояса вынул и по черному горлу провел - нежно так, будто лаская. Вырыл яму, закопал Шлеолана и обратно пошел. Страшен он был - руки в земле, рубаха в крови, а глаза белые, мертвые.
        Вмиг опустела деревня, закрытыми дверьми выставилась. Только у колодца на земле лежала, надрывалась плачем в сбившихся распашонках малютка Этлинн.

* * *
        А на следующий день приключилась беда. Среди бела дня, прямо у Крич-крика выскочило невесть откуда огромное чудище, ростом с двухгодовалого теленка, черное, косматое, с длинным хвостом, свернутым в кольцо на спине, с глазами страшенными, красными - вылитый баргест, дьявольский пес. Только почему-то одноухий. Разодрал в клочья старосту Гарвина. А грим церковный - пес черный - с нового погоста так и не показался.
        Страшно выл баргест по ночам - боялись из дому люди носу казать. Все надеялись - уберется восвояси. Девять дней прошло, и поняли - не уйдет сам. Бросились к священнику - что делать?
        Тяжело вздохнул священник:
        - Чудище это извести только одно может - молитвы молодой матери. Выйти она должна с новорожденным на руках к лесу и в одиночку молиться всю ночь.
        Переглянулись люди - на всю деревню новорожденная только одна, Этлинн Уилрайт. Да разве решится кто к плотнику идти - его теперь боялись чуть не пуще чудовища.
        Как прознал Катберт про то - неведомо. Только на другой день видали любопытные, как в вечерних сумерках плотник переводил жену через Крич-крик, а сам малютку Эти на руках нес. Подвел к опушке, что у нового погоста, передал Туирен дочку, а сам ушел.
        Выло той ночью чудище пуще прежнего, страшно выло и горестно. А как рассвет занялся - утихло. Плотник же чуть не с первыми лучами у погоста оказался, подхватил жену с дочкой в охапку и унес домой.
        С той поры не видали больше черного баргеста. Охотник Джек и пастух Кумхал предлагали к Уилрайтам сходить, поблагодарить. Но злые языки их быстро заткнули. Мельник Томас, старостой заделавшийся, говорил, а жена бочкаря Джона поддакивала:
        - Не об нас Катберт заботился. Ясно ведь, что Шлеолан его чудищем обернулся. Тот был одноухий, и баргест этот - тоже. Вот плотник и хотел его от проклятия избавить. Жену с дочкой не пожалел ради твари поганой - сам на растерзание отводил.
        Так никто и не наведался в дом на другом берегу Крич-крика. Охотник Джек только однажды в сумерках прокрался. Постоял на крыльце, помялся, да так и не собрался с духом постучать.

* * *
        Шли годы. Тихо было в округе. Правда, жена бочкаря Джона раз по грибы ушла, да так и сгинула. Забеспокоились люди в деревне. Говорили:
        - Раз не вывел ее из пущи черный пес, значит, не завелся на погосте церковный грим, не охраняет от дьявола.
        Повинным в этом признали тоже Катберта. А когда охотник Джек начал было говорить, что он раз в холмах заплутал и к деревне вышел только потому, что впереди него черная тень маячила, и он за ней бежал, строго шикнул на него староста Томас. И замолчал охотник.
        Через пару лет Томас пропал. Неделю спустя нашли в лесу то, что осталось от него - видать, медведь задрал. Не спас его церковный грим. Да и не верил в него почти никто в деревне, разве только охотник Джек. И пастух Кумхал - он домашним своим говорил, что не раз заплутавшую овцу отыскивал по собачьему лаю. Правда, самой собаки он так и не видел. А однажды его маленькая Лиззи из леса с ягодами вернулась и рассказывала, что углядела в зарослях волка. Испугаться не успела - выскочил откуда ни возьмись черный пес, прогнал зверя. Только кто же поверит детским выдумкам?
        Уилрайты по-прежнему жили обособленно. Туирен лишний раз в деревне не показывалась. Катберт и вовсе на другой берег Крич-крика ногой не ступал. Правда, если решался кто из селян попросить стол или скамью, всегда делал.
        Тихими вечерами доносился до окраины деревни с другого берега Крич-крика детский смех - это Катберт, смастеривший качели на толстой ветке разлапистой ели, качал на них подрастающую Эти. Она заливалась, что колокольчик сильфов, а те, кому случалось в тот миг проходить берегом речки, божились, что видели, как улыбается нелюдимый плотник.
        Новую собаку себе Уилрайты так и не завели.

* * *
        Чужаки в округе Крич-крика были редкостью - разве купец какой проездом случится, или странник когда зайдет. Потому к неблагим фейри, хоть и не видели их давно, да к зверью дикому страха питали больше, чем к незнакомцам. А зря - человек бывает страшнее нечисти и опаснее волка.
        Как раз из таких были четверо разбойников-дезертиров. Заплутали они в незнакомом лесу, наткнулись на речушку Крич-крик, решили держаться течения. Вскоре почуяли запах жилой - дымом потянуло.
        Вышли на перелесье, откуда уже хутор одинокий видать было и избы на другом берегу. Но не бросились туда сразу, потому как заметили двух молоденьких девушек, шедших краем полянки.
        - Вот повеселимся на славу, - оскалились они.
        Макензи и Рут, дочки горшечника Эвана, беды не заметили - не приучены были незнакомцев бояться.
        Катберт как раз во дворе телегу мастерил, когда услышал тонкий девичий крик. Оглянулся на окна своей избы - да, Туирен с Эти что-то на кухне стряпают. Постоял, раздумывая, идти или нет. Решил все-таки поглядеть, что случилось, и на всякий случай топор с собой прихватил.
        Шел вначале неспеша, но затем на бег перешел - увидел, что вот-вот непотребство свершится. Один, с топором, против четверых кольчужных молодцев - о чем думал, плотник?
        Не успел.
        Черная тень метнулась из-за деревьев. Чудище красноглазое, с двухгодовалого теленка. Не бросилось, не завыло - только оскалилось и замерло, страшно глядя на разбойников.
        Нечеловеческий ужас тех обуял. Бросили девчонок, попятились. Задом, медленно, не сводя с дьявольского зверя глаз, добрались до густых зарослей, а там развернулись и - наутек, со всех ног, не оглядываясь.
        Когда онемевший Катберт до опушки дошел, только спины их увидел. Девушки со страху слезы по щекам размазывали. А рядом с ними стояло вовсе не чудище, а просто пес, черный и одноухий. Голову лохматую вскинул, на Катберта посмотрел и растаял густым туманом меж деревьев.
        Только и успел шепнуть плотник:
        - Шлеолан…
        8
        Вуньо - Ингуз
        Новое понимание себя и ситуаций, освобождение от поработивших запретов, достижение цели.
        > Шиди-риди
        Месяц вересень
        Погода в горах переменчива, как настроение бабы на сносях. Только что над раскинувшимся по склону Сивули смерековым лесом выглядывало солнце. Маленькие зеленые попрыгунцы радовались теплому осеннему дню, перескакивали с дерева на дерево, сопровождая свои короткие полеты визгами «и-и-и! и-и-и!». Но едва Радко успел разложить на котомке обед, как из-за плешивой макушки горы выползла, распугав стайку облаков, грозовая туча. В один миг мир наполнился ветром, грохотом и потоками холодной воды. Испуганно блеяли сбившиеся за оградой овцы. Тяжелые дождевые капли секли густой лес и траву на лугу. Панцирь горгана - грузного, неповоротливого завруса - гремел, как бубен во время свадьбы.
        Горган в один присест заглотнул оставленный ему сыр и теперь вытягивал голову, прося добавки. Глядел на Радко налившимися кровью глазками, размахивал хвостом - того и гляди залепит костяной булавой, уложит своего благодетеля.
        - Давай иди отсюда! Прочь! - махал руками Радко, прогоняя закованного в броню увальня. - Нет больше еды, всё съел, видишь?
        Третий день парубок делил с горганом свой обед. Третий день горган с аппетитом сжирал свежий сыр, а после, сытый и довольный, долго лежал на мягкой траве, наблюдая за пасущимися овцами, слушал незамысловатые мелодии сопилки. Радко играл плохо, но горгану было всё равно. Так же безропотно он внимал историям, что рассказывал ему парубок.
        О дальних землях, в которых Радко никогда не был, а попадал лишь в мечтах. О том, как хорошо было бы отправиться вниз по Черемошу на лодке сквозь буруны порогов, окунаясь в дни и ночи путешествий. Жить в пещерах, словно Безумный Олекса. Но пастух должен смотреть за овцами. Вуйко Петро, егерь панский, - тот часто пропадает в своих лесных владениях - дичь для пана стережет. А Радко на месте сидит. Не только потому, что пастух. У него есть Гандзя, дочь старого Милоша.
        При мыслях о Гандзе рот Радко невольно растягивался в улыбке - глупо, наверное, со стороны смотрится: стоит парубок и смеется сам себе.
        «Если бы ты был человеком, то понял бы, как моя Гандзя хороша! - говорил он горгану. - Какие губы! Вишни, а не губы! Косы - золото в руки течет. А талия?! Эх… Всё равно не поймешь, баранья башка. От одной мысли, что скоро Гандзю сосватаю, хочется танцевать».
        Радко вскакивал и пускался в пляс вокруг горгана.
        Гоп, шиди-риди!
        «Есть ли в мире молодица,
        Краше Гандзи белолицей?»
        Пел Радко так же плохо, как и играл на сопилке. Гандзя всегда морщилась и говорила, что он не поет, а выкрикивает слова.
        «Ой скажите, добры люди,
        Что со мною теперь будет?»
        Горган смотрел за прыгающим, как конь, хлопцем, и всё норовил засунуть голову в котомку - вдруг еще остались крохи вкусного сыра? Смирный горган. Послушный горган. Глупый, как старый вуйко Децебал, что раскуривает люльку, а потом бегает, кряхтя и хватаясь за спину, ловит выпущенные кольца дыма. Но, в отличие от Децебала, заврусу можно поведать все свои тайны - всё равно никому не расскажет.
        Гоп, шиди-риди!
        Эх, молодецкий танец!
        «Гандзя - душка, Гандзя - любка,
        Гандзя - милая голубка.
        Гандзя - рыбка, Гандзя - киця,
        Гандзя - цяця молодица!»
        Радко представлял, что танцует с Гандзей, чувствовал ее разгоряченное тело под ладонью. Лицо девушки то приближалось, то отдалялось. Мягкие волосы с заплетенными лентами касались щеки, полные губы звали к себе. Радко уже целовал их в праздник осеннего равноденствия и теперь мысленно повторял раз за разом, заходя в мечтах всё дальше. Падал на траву широкий разноцветный пояс, несколько раз обмотанный вокруг девичьего стана. Гандзя крутилась, и жемчужные ожерелья-герданы серебрились на ее шее, спускались на обнаженную грудь, когда платье соскальзывало следом за поясом.
        Эх, шиди-риди!
        Буря прервала сладкие мечты. С первыми ударами грома горган будто сошел с ума, вцепившись в жесткую ткань котомки зубами. В глазах завруса отражались вспышки молний.
        - Отдай! Ты и так уже всё сожрал! - Радко тащил котомку к себе.
        Мысли метались в голове, как попрыгунцы. Плохо, что он оставил топорик у загона с овцами - теперь не достать. Славный у него топорик! Однажды, когда с парубками силой мерились, Радко, в котором бурлило молодое вино, одним взмахом снес растущую на подворье у Гандзи смереку. Три года было дереву, посадили, когда у Милошей младший хлопец родился. Плохая примета - срубить дерево жизни. Старый Милош после гонялся за Радко, убить грозился, но когда догнал, то лишь хорошенько хлыстом по спине прошелся, глядя, как парубок стоит, опустив голову, а потом спросил: «Любишь мою Гандзю?»
        «Люблю!» - пылко ответил Радко.
        «К зиме присылай сватов!» - сказал как отрезал Милош.
        Ливень заливал волосы, по лицу текли холодные потоки. Заврус жевал котомку. Радко тащил ее к себе.
        - Отдай, бесовский сын! Убью!
        Казалось, что парубок танцует с горганом несуразный танец.
        Молния ударила неожиданно. Растущая на краю леса смерека вспыхнула осыпающимися колючками, высокий ствол мгновенно обуглился от вершины до самой земли. Дерево осталось стоять, растопырив в стороны черные голые сучья. Горган заревел, попятился, поскользнулся на грязи, и его понесло вниз по склону. Радко не понял, как оказался лежащим на спине. Весь мир перед глазами превратился в водяную круговерть, в центре которой была опаленная молнией смерека. Бывает, что такого случая надо ждать много лет. Но сегодня - его удача.
        «Гандзя - рыбка, - прошептал он. - Гандзя - киця». И закрыл глаза, чувствуя на лице удары дождя.
        Когда погода вновь улыбнется солнцем, Радко срубит дерево, очистит высушенный ствол от обугленной коры и ветвей, аккуратно разделит вдоль на две части и вырежет сердцевину. Затем сложит половинки вместе и обмотает березовой корой. Виток за витком она стянет смереку, и трембита будет почти готова. Радко всегда мечтал о такой. С самого детства.
        Радко было шесть лет, когда отец впервые взял его на празднование ритуала перехода в осень. Сложенная в стога трава пахла летом. Палки-подпорки торчали из стогов, как лапы пауков-сенокосцев. Радко с отцом пили козье молоко, ели праздничный сыр и смотрели за танцующими вокруг костра людьми. Свежий копченый сыр таял во рту. Осенние листья подлеска раскрасились праздничными ожерельями. Скрипач Иванко играл на своем инструменте, и по склонам струились звуки, яркие, стремительные, они сливались с воздухом и уносили мысли вдаль.
        Танец кружился пестрым хороводом.
        Гоп, шиди-риди!
        Вуйко Децебал - отец Иванко - прыгал вместе с молодыми, залихватски ударяя в бубен. Тогда он еще умом не тронулся. Бывало, подзовет Радко и подарит то вырезанного из яблони длинношея - стоит заврус на четырех лапах-веточках, тянет вверх змеиную голову, то свистульку в виде попрыгунца - точно настоящая ящерка в кольцо скрутилась, вот сейчас подпрыгнет, развернет крылья и отправится в полет - не догнать. Подуешь в нее - ящерка свистит, как живая. Это потом Децебал лишился рассудка, когда Иванко длинношей раздавил. Вместе с парубками отправился скрипач ночью к Черемошу - храбрость свою показать, в ночной воде искупаться. Не вернулся. С тех пор Децебал, которого то ли в шутку, то ли по старой памяти всё также называют вуйком, постоянно смеется, напевает что-то себе под нос. А порой замрет и по воображаемой скрипке смычком водит, а глаза грустные.
        Но это случится гораздо позже, когда Радко вырастет. А тогда шестилетняя Гандзя, его одногодка, стояла рядом со старым Милошем. Радко запомнил ее большие глаза и желтые косы. Смотрел, не отрываясь. Кто-то из старших со смехом потянул Гандзю в общий хоровод, и Радко с первой ревностью, детской, еще не понятной для него самого, взглядом искал ее в толпе.
        «Моя!» - твердо решил он уже тогда.
        Скрипка воспоминаний остановилась.
        Вместо нее запели трембиты. Дудари подняли к небу огромные трубы, рокочущие звуки разорвали воздух. Рев всё усиливался, сменяясь протяжным воем, и внезапно оборвался тишиной. В тот момент Радко казалось, что он дышит слишком громко. Ответный рев длинношеев прокатился по лесу, и головы заврусов медленно поднялись над деревьями.
        Радко так и не научился ни играть, ни петь. Слушать его напевы мог лишь горган - глупый травоядный заврус.
        Спустя несколько дней горы изменились. Казалось, что буря сдула летнюю теплоту, расчистив место для осени. Землю под кустами укрывали желтые листья. Заросли самшита стояли зелеными, но погрустнели, потеряли свой цвет. Тенета пауков между их пахучих листьев утопали в росе.
        Радко вышел на центр луга, вставил в трембиту - в свою, изготовленную собственными руками трембиту! - дульце из бараньего рога и, волнуясь, заиграл. Радко оказался плохим мастером - ствол был разрезан неровно, и трембита получилась слишком короткой. Вырвавшиеся из нее звуки напомнили бульканье длинношея, опустившего голову в воду. Радко улыбнулся - хорошо, что его никто не слышит. Стыдно. Наверное, так учатся петь молодые петухи, у которых вместо кукареканья получается скрип ножа по металлу.
        Со второй попытки вышло лучше. Пусть нескладно, тихо, но мелодия трембиты напомнила парубку песню из детства. Радко дул снова и снова. Где-то вдалеке неожиданно для парубка послышался ответный рев. Радко прислушался: показалось или нет? Рев раздался гораздо ближе. Не такой высокий, как у длинношеев, он скорее был утробным урчанием, стелющимся над самой землей. Но от этих звуков волосы зашевелились на голове у Радко, словно он почувствовал приближение страха.
        Месяц грудень
        - Рождество скоро, - сказал вуйко Петро.
        Он подошел, скрипя морозным снегом, и сел на бревно около Радко, поставил возле себя топорик, на который опирался во время ходьбы, как на палку. К рукояти топорика был привязан оберег - нанизанные на нить зубы длинношеев, среди которых торчал длинный, как нож, зуб хищного завруса.
        «Ты же в Христа веруешь, - говаривал с Петром пан Вацлав, что приезжал на охоту каждую зиму. - Что ж ты побрякушки разные носишь?»
        «Одно другому не мешает», - кланяясь, отвечал старый егерь.
        Кланялся он не так низко, как другие селяне, лишь чуть-чуть нагибал голову.
        Сидя около Радко, вуйко не спеша раскурил люльку. Его длинные усы свешивались белыми змеями и шевелились отдельно друг от друга, когда Петро затягивался табачком. В детстве Радко это смешило, а вуйко Петро, часто бывавший в их хате, сердился, не понимая, отчего хлопец заливается звонким смехом.
        Вуйко всегда так разговаривал - скажет что-то обычное и ждет от собеседника отклика, будто истину какую открыл.
        - Рождество, говорю, скоро, - повторил Петро. - На свадьбу позовешь?
        - Что? - переспросил Радко. - Конечно! Всем селом гулять будем.
        - Молодость - хорошее дело. Помнится, мы с твоим отцом гуляли, царство ему небесное, - перекрестился вуйко Петро. - Эх, как гуляли…
        Он выпустил облачко дыма, и оно пролетело сквозь искрящиеся снежинки. Зима в этом году выдалась суровая. Горы давно укрылись снегом, и звуки терялись в этом белом покрывале, отчего казалось, что уши заполнены вязкой, морозной тишиной.
        - Повезло тебе с Гандзей, ладная девка! Ладная… И хозяйство у Милошей зажиточное, - продолжил вуйко Петро, затем резко сменил тему разговора: - Пан Вацлав скоро на охоту приедет. Говорят, не один, а с самим Потоцким, что к королю вхож. Прознали про нашего Хыжака.
        Радко вспомнил о стелющемся над землей рычании, и дрожь пробежала по его телу. Он помнил, как непослушными руками открывал овечий загон, а вот как взобрался на смереку, в памяти не сохранилось. Обнаружил себя Радко уже сидящим высоко среди ветвей, рубаха была разорвана, руки исцарапаны. Хыжак долго ходил кругами под деревом, раскрывал зубастую пасть и рычал, заставляя Радко зажмуриваться от страха и читать молитвы. Порой заврус скреб по стволу короткими передними лапками, раскачивая смереку, отчего Радко вцеплялся в ветки еще сильнее, так, что потом было трудно разжать побелевшие пальцы.
        Когда Хыжак убрался прочь, парубок еще долго сидел на дереве, затем слез и подобрал свою трембиту. Она сохранилась чудом - заврус лишь оставил на ней след своего когтя. Луг был забрызган красно-белыми пятнами растерзанных овечек.
        - Мало их осталось, - продолжил вуйко. - Хищных заврусов. Да и длинношеев немного. Говорят, на равнинах совсем нет.
        «К лучшему», - подумал Радко.
        - Наш тоже откуда-то пришел, - вздохнул Петро. - Не застрелить - сожрет по весне всех длинношеев. Так что убьют его паны. То еще развлеченье будет.
        Радко вспомнил охоту, что видел позапрошлой зимой. Ходили слухи, что один из длинношеев стал шатуном, а поднятые во время зимней спячки заврусы, даже травоядные, и мясом не побрезгуют. Крик о шатуне подняла бабка Орыся, которая увидела завруса на краю села, когда стирала в проруби белье. Ради такого дела пан Вацлав приехал. В засаде с егерями сидел, а Радко и другие загонщики по лесу шли, шумели - выгоняли завруса на стрелков.
        То ли привиделось старой Орысе, хотя следы в лесу говорили об обратном, то ли убежал куда длинношей, только не нашли шатуна. Тоже к лучшему. Встречаться с голодным заврусом себе дороже выходит! На них по-другому охотятся. С наступлением холодов заврусы зарываются в землю, набрасывают на себя целые холмы из грязи, ветвей и листьев и спят до весны. Поднимают их из берлог, сонных, и стреляют, пока не пришли в себя. Что пан Вацлав тогда и сделал - не возвращаться же без добычи!
        Нашел вуйко Павло берлогу длинношея поближе, аккурат на берегу Черемоша. Вид - красота! Хоть сейчас картину рисуй, красивее, чем вуйко Децебал малевал, когда еще при уме был. Правда, он больше иконы для церквей изображал. А тут - река, замерзшая едва ли не до половины. Лес, укрытый льдом после оттепели, серебрится на солнце сосульками. И огромный холм, в котором спит заврус.
        «Колите его! Колите!»
        Длинные заостренные шесты в руках загонщиков протыкали снег. Шест в руке Радко был шершавым, занозистым, и парубок думал лишь о том, чтобы поскорее всё закончилось. После одного тычка почувствовал, как острие царапнуло по чему-то твердому, но податливому - надави сильнее, и шест вернется выпачканным в крови.
        Радко представил, будто не заврус, а он сам спит под снегом, и его колют палками, заставляя проснуться, выползти на верную гибель. А потом вспомнил раздавленного Иванко и вуйка Децебала, играющего на невидимой скрипке, и навалился на шест сильнее, глубже вгоняя острие в тело спящего длинношея. Заврус заворочался, шумно задышал под слоем из снега и грязи.
        «Что вы так медленно, олухи!»
        «Так он уже встает, господин! О - поднимается!»
        Вершина берлоги лопнула, из образовавшейся дыры показалась голова длинношея. Маленькая, по сравнению с остальным телом. Казалось, что из-под земли выползает огромная змея. Глазки завруса смотрели на людей, будто не понимая, что происходит. Во взгляде читался немой вопрос: «Хлопцы, что вы все от меня хотите?» Дай заврусу время - и он придет в себя, поднимется во весь рост, ударом хвоста раскидает людей, растопчет в кровавые лепешки, как беднягу Йванко.
        Радко попятился, сжимая шест, словно тот мог его защитить. А потом раздался выстрел, и от головы длинношея отлетел целый кусок, забрызгал снег кровью. Заврус заревел. Его рев слился с грохотом рушниц егерей. Через несколько мгновений от головы не осталось и следа, вместо длинной шеи шевелился лишь обрубок. Тело наполовину вылезшего из берлоги завруса начало валиться на землю, как огромное срубленное дерево.
        «Берегись! - оттолкнул Радко налетевший вуйко Петро, утащил парубка в сторону. - Умереть захотел, дурень?!»
        - Ты мне как сын, - сказал Петро, возвращая парубка в реальность. - Знал тебя еще, когда ты мамку сосал. Славно мы с твоим батькой дружили. Вот что я хочу тебе сказать… Уходи! - резко сказал вуйко Петро, оборачиваясь. - Иди домой! Вечно за кем-нибудь увяжется, чтоб его заврусы сожрали!
        Радко вздрогнул. Не сразу понял, что слова Петра предназначались не ему, а вуйку Децебалу, что тихо подошел и стоял за спиной, посмеиваясь и играя на невидимой скрипке. Юродивый громко рассмеялся и ушел, пританцовывая и что-то напевая себе под нос.
        - Знаешь, что такое у пана право первой брачной ночи? - спросил вуйко Петро у Радко, будто решившись наконец сказать то, ради чего пришел.
        У Радко всё похолодело внутри. Он знал. Слышал рассказы о том, что пан может прямо со свадьбы затащить к себе в постель любую невесту.
        - Наше село маленькое, - сказал Петро, не глядя парубку в глаза. - Давно у нас свадеб не было. Да и таких красавиц, как Гандзя, тоже не припомню.
        - Он… Пан Вацлав… Знает?
        - Знает. Добрые люди завсегда скажут. Дан не скроешь от пана.
        - Ион приедет…
        - Охота аккурат перед вашей свадьбой, - вздохнул вуйко Петро. - Сядь! - схватил он за шиворот вскочившего на ноги парубка и силой удержал на бревне.
        Вуйко Петро был крепким, как медведь. Однажды на спор пятерых мужиков на веревке за собой от хаты Орыси до колодца протащил. Из его хватки не вырвешься.
        - Убью! - кричал Радко.
        Глаза застилали предательские слезы, которые уж никак не должны были у парубка появляться. Не мальчишка же.
        - Кого убьешь - меня или пана?
        - Пана убью!
        - И что, в опрышки пойдешь? Разбойником станешь, как раньше Безумный Олекса? Поймают тебя и колесуют - ты этого хочешь?
        - Убью! - слезы текли у Радко по щекам, пальцы сжимались в кулаки.
        - Нет, не убьешь. А вот тебя поймают. Я сам… Нет, я, пожалуй, тебя ловить не стану, говорил же, что ты мне как сын, но и защитить не смогу. Перестань реветь! - погладил Петро парубка по голове. - Так надо, понимаешь? Не убудет от Гандзи. Баба - она и есть баба, потом всю жизнь с ней будешь, надоесть успеет. Не стоит из-за девки свою жизнь терять.
        Радко спрятал лицо в ладонях. Потом поднял, посмотрел на своего собеседника и сказал:
        - Ведь это вы, вуйко Петро, сказали пану про Гандзю.
        Петро выбил табак, аккуратно спрятал люльку в чехол, встал, отряхнулся и, прежде чем уйти, бросил вполголоса:
        - Не мог не сказать - мне жить тоже хочется. Не я, так от других узнал бы, а с меня у пана спрос.
        Месяц сичень
        Кто-то сажает дерево жизни прямо на подворье. Кто-то, как когда-то отец Радко, считает, что это должно оставаться тайной, и прячет дерево в лесу, вдали от мест вырубки, там, где его найдет только хозяин.
        Радко в детстве часто наведывался к своему буку. Дерево, как и парубок, росло с каждым годом. На высоте человеческого роста его ствол разделился на две ветви, напоминающие распростертые руки. Радко казалось, что его дерево хочет обнять весь мир. Там, где из ствола вырастали ветви-руки, дерево треснуло, образовав щель-дупло, в котором гнездились синицы. Из года в год они таскали в дупло пух и сухую траву, растили пищащих птенцов, пока этим летом кто-то не разорил их гнездо. Дерево осиротело, утратило жизнь, но расщелину, идущую вглубь ствола, Радко использовал как тайник.
        Однажды в детстве он спрятал в дупле деревянного длинношея, а потом привел к дереву Гандзю, чтобы она нашла для себя игрушку. Когда они вместе бывали возле бука, Гандзя заплетала на ветвь голубую ленточку. Потом они ее снимали, чтобы никто не узнал о тайне.
        Давно они не ходили к буку вместе. И сейчас Радко вздрогнул, издали увидев на дереве голубую ленту. Лес стоял засыпанный снегом - царство зимы, объятое холодом. Едва заметный ветерок колыхал ленту, словно принес из прошлого кусочек детства.
        Гандзя стояла за буком. Едва Радко приблизился к дереву, девушка вышла ему навстречу и бросилась на шею.
        - Я тебя ждала. Знала, что придешь.
        - Откуда знала?
        Ее губы были мягкими и горячими. Радко не сразу позволил девушке ответить.
        - Ты всегда приходишь сюда, когда тебе плохо, - наконец смогла сказать Гандзя. - Не ко мне - к дереву. После того, как умер твой отец, ты только со своим деревом и общаешься. И еще с заврусами. Дома мне сидеть не хотелось, и я пришла сюда. Они приезжают завтра.
        Радко помрачнел. «Они» - это паны с охотничьей свитой. Картина, на которой Гандзя лежала в панской постели, преследовала Радко с самого разговора с вуйком Петром. Отчаянье сменялось безразличием. Радко мог неподвижно сидеть под снегопадом так, что покрывался белым одеялом. Может быть, ему стоило замерзнуть? Глупо и грех. Нет, он мужчина. Он не сделает глупости.
        Однажды Радко пошел к Черемошу. Река, непривычно глубокая возле их деревни, в эту зиму замерзла. Парубок прошел не по мосту, а спустился к каменистому обрывистому берегу, ступил на тонкий лед. Ледяная корка трещала под ногами, но Радко упрямо шел на другой берег, будто проверял, заберет его Бог к себе на небо, или ему суждено жить? Лед выдержал. Радко взобрался на берег, там, где возвышались холмы нескольких берлог длинношеев.
        Парубок ходил среди белых курганов, прислушиваясь к дыханию спящих в них гигантов. Порой ему казалось, что он слышит, как стучат сердца заврусов. Чудовищ из древности осталось мало, но они упорно цеплялись за жизнь.
        Радко вспомнил охоту, вспышки ружей и отлетающие от головы длинношея кровавые ошметки. Заврусы одни на свете, как и он, Радко. Может быть, Гандзя права, что с заврусами ему разговаривать легче, чем с людьми?
        - Радко, очнись, что с тобой? - донесся будто издали голос Гандзи.
        Вместо ответа Радко снова поцеловал Гандзю в губы. Сегодня он был неожиданно решителен.
        - Я не хочу, чтобы это был пан, - сказала Гандзя и принялась распоясывать полушубок.
        Ее движения казались медленными, словно во сне. Радко видел, как изо рта девушки вырываются облачка пара. Как медленно опускается полушубок, и Гандзя развязывает на груди сорочку. Ее кожа от холода посинела и покрылась пупырышками.
        - Нет! - сказал Радко. - Так нельзя. Не по-божески.
        Он привлек девушку к себе, прижал к груди, согревая. Гандзя расплакалась.
        - Я должен сейчас остаться один, - Радко отстранил девушку и помог завязать рубаху. - Прости, так надо.
        Гандзя хотела что-то спросить, но посмотрела в глаза Радко и лишь молча кивнула. Радко полегчало, словно камень свалился с его души, когда он принял решение. Мир вновь обрел краски. Но стоило Гандзе уйти, как сердце учащенно забилось. Хотелось рвануться следом за ней, удержать, сделать то, о чем так долго мечтал, но парубок лишь плотнее сжал губы.
        Когда Гандзя обернулась, прежде чем скрыться за деревьями, волна уверенности схлынула, вновь охватило отчаянье. Нет! Он не сдастся и не отступит! Мужчины должны поступать, как решили.
        Радко запустил руку в трещину в стволе и достал спрятанную там трембиту. Уходя, парубок снял с ветви голубую ленту и спрятал за пазуху.
        Берлога Хыжака находилась гораздо дальше места спячки длинношеев. Радко пришел к ней на рассвете, едва солнце выглянуло из-за соседней горы. Присел, опустив руку в рыхлый снег. Там, под толщей льда, снега, ветвей и камней, спал хищник. Тот, кто пришел на зов трембиты Радко.
        Сегодня его убьют. Паны уже приехали. Вскоре вместе с егерями они соберутся возле берлоги. Загонщики будут тыкать шестами, пока заврус не проснется и не начнет выбираться из зимнего лежбища. Тогда его застрелят. Чтобы убить такого гиганта, нужно много пуль, но участь завруса предрешена - его голова будет красоваться в замке у пана. Только Радко успеет раньше.
        - Вставай! - закричал он, протыкая стену берлоги срубленным деревцем. - Вставай, бесовский сын! Поднимайся!
        Новый удар. Дрожь в ногах прекратилась. Радко захлестнула ярость.
        - Гандзю мою захотел, сволочь?! На! Получай! Чтоб тебя заврусы сожрали!
        Радко прокричал привычное проклятие и рассмеялся во весь голос - с мыслью о том, как оно соответствует действительности.
        - Просыпайся, тварь!
        Вершина берлоги взорвалась неожиданно для Радко, и парубок сел в снег. Из провалившейся дыры показалась голова Хыжака. Налитые кровью глаза осматривали окружающее в поисках обидчика. Передние лапки скребли по ледяной корке.
        Радко, не поднимаясь на ноги, попятился на четвереньках. Дальше, еще дальше. Взгляд завруса и торчащие зубы притягивали взор, заставляли забыть обо всем. Радко овладел страх, до дрожи в ногах, до слабости, когда тело отказывает тебе повиноваться. Парубок замер, ощущая, как штаны стали предательски мокрыми. Заврус открыл пасть и попытался зареветь. Но осипший после спячки голос подвел хищника, и из его рта вырвалось лишь сипение. Радко неожиданно засмеялся. Поднялся во весь рост, подбежал к лежащей на камнях трембите, поднял ее и задул изо всех сил.
        Рев прокатился по зимнему лесу. Заврус остановился и посмотрел в сторону парубка подслеповатыми глазами. Хыжак не мог понять, кто бросает ему вызов.
        - Я здесь! - закричал Радко, размахивая руками. - Сюда! Ко мне!
        И снова заиграл на трембите.
        Повторный рев завруса вышел на славу - оглушающий, каким и должен быть зов настоящего хищника. Хыжак выбирался из берлоги, ломая снежные стены. Радко побежал, выскочил на мост через Черемош. Остановился лишь на том берегу и оглянулся, услышав, как трещат бревна моста под весом Хыжака. Заврус упал в реку, ломая лед. Опрокинулся и забился, словно обезглавленная курица, разбрызгивая месиво из ледяной крошки и воды. Радко снова заиграл на трембите.
        - Сюда! - закричал он и побежал.
        Заврус выбрался на берег. Засыпанный падающим с ветвей снегом, он бежал позади, натыкаясь на деревья, ломая молодую поросль. Радко бежал к селу, где у начала леса должны были собраться охотники. Главное успеть! Заврус, уже пришедший в себя и не беспомощный после зимней спячки, шел на зов трембиты. Расстояние между ним и Радко уменьшалось. Всё естество парубка приказывало ему взобраться на дерево, укрыться от хищника, но он продолжал бежать. Дважды заврус останавливался, потеряв врага в зимнем холодном лесу. Дважды Радко подзывал его трембитой.
        Наконец парубок увидел первого загонщика. Это был Остап-музыка, что одно время пытался заигрывать с Гандзей.
        - Беги! - закричал Радко, махая рукой.
        Остап отшатнулся. Где-то закричали, раздался выстрел, заревел Хыжак. Радко споткнулся и упал лицом в снег. Выстрелы слились в барабанную дробь. Возле Радко опустилась огромная лапа, парубок почувствовал, как содрогнулась земля, и заврус пробежал дальше, туда, откуда летели жалящие осы.
        Радко беззвучно плакал, сцепив зубы.
        Наконец выстрелы затихли, перестали кричать люди. Радко медленно поднялся, сначала на колени, а потом в полный рост. Ему казалось, что по лесу всё еще гуляет эхо криков, сливающихся в далекий смех. Снег был забрызган кровью.
        Хыжак лежал возле опрокинутой панской телеги среди растерзанных тел. Он приподнимал голову, и его целый глаз смотрел на Радко. Парубок сделал шаг на непослушных ногах, затем еще один, приближаясь к умирающему хищнику. Заврус зарычал, из его рта вытекла струйка крови - своей, чужой? - и его голова упала в снег. Радко нагнулся и поднял лежащий в красном снегу оберег из зубов заврусов.
        В это время эхо засмеялось совсем близко. Радко вздрогнул. Из-за деревьев появился вуйко Децебал, играя на невидимой скрипке. Остановился, окинув взором окровавленный лес, затем снова засмеялся и пустился в пляс. Юродивый шел, пританцовывая, к Радко и напевал: «Гоп, шиди-риди!»
        Радко попятился, обернулся и побежал через лес к своему дереву. Обнаружил, что сжимает в руке окровавленный оберег, лишь когда укололся о зуб длинношея. Тогда парубок отбросил оберег в сторону и достал из-за пазухи голубую ленту.
        Его руки оставили на ней пятна крови.
        + Золотые пирамиды Теотиукана
        Как и большинство обитателей штата Апачи, Джон вырос на ранчо и с детства был привычен к скотоводству. Отец научил его чистить загоны для цератопсов, заливать в поилки воду, убирать навоз и заботиться о вылупившемся молодняке - кормить, пасти и ловить отбившихся от стада. Словом, готовил Джона к тому, чтобы стать настоящим динбоем.
        Одним из самых счастливых воспоминаний детства Джона был день, когда отец вернулся домой после долгих месяцев отсутствия - он перегонял стада цератопсов к железнодорожной станции на западном побережье, откуда скот переправляли на юг, в Калифорнию и Майя. Отец вернулся с потемневшим от солнца лицом, в новой шляпе с загнутыми по бокам полями и с ярким красным платком на шее. Свернутое на поясе лассо похлопывало по новым чапсам из кожи троодона, позвякивали блестящие шпоры на новых сапогах. Отец протянул матери ворох подарков - шляпную коробку, перчатки, рулон зелёной шерсти и моток кружев, семилетнему сыну вручил синий, с охровым узором шейный платок, а потом поманил за собой на улицу. К полному восторгу Джона, на заднем дворе его поджидал детёныш струта.
        - Вот, будете учиться вместе, - промолвил отец и грубовато взъерошил волосы мальчишки жёсткой ладонью. - Ты - ездить верхом, а он - носить наездника.
        С тех пор, как только у Джона выдавалась свободная минутка между уборками загонов и уходом за молодняком, он тут же бежал к своему струтиозавру. Он назвал его Танцором, потому что, стоя на месте, струт всегда нетерпеливо притоптывал, будто отплясывал джигу. У Танцора был узкий белый клюв, длинная стройная шея, мощные задние лапы и крепкий коричневый хвост. Когда Джон его седлал и пускал в бег, струт смешно складывал на груди тонкие передние конечности - словно молился.
        Джон быстро освоил верховую езду, возомнил себя великим наездником и принялся тайком взбираться на всех цератопсов, которые только водились в стадах - стираков, архинов, торов. Однако тяжёлые, рогатомордые завры быструю езду не любили, предпочитая мирно пастись на полях и щипать зелень, и потому от катания на них удовольствия было немного.
        Однажды в округе обосновался бывший охотник на тероподов, Рик по прозвищу Циркач, и привёл с собой необычное малочисленное стадо - без единого цератопса, одни лишь хищники, от небольших дейнонихов до здоровых дасплетов.
        - Зачем ему тероподы? - спросил как-то Джон у отца. Травоядных цератопсов разводили ради мяса, а хищников? - Для шкур? - предположил он; Джон знал, что кожа тероподов очень дорого стоила.
        Отец недовольно нахмурился и процедил сквозь зубы:
        - Он готовит их для цирка.
        - Для цирка! - восторженно воскликнул Джон. В цирке он ни разу не бывал, но слышал, что это нечто удивительное.
        - Да, - не разделил его восторга отец. - Он покупает тероподов у охотников, выдирает у них когти из лап и спиливает все зубы почти до основания, чтобы сделать завров не такими опасными. Он морит их голодом и бьёт до тех пор, пока они не станут совсем равнодушными, а после продаёт циркачам, и те возят их в клетках и показывают на потеху толпе.
        Джон немедленно преисполнился жалости к несчастным тероподам. Да, они - опасные хищники, но никто, даже они не заслуживают такой жестокой участи!
        С той поры Джон стал тайком пробираться в загоны к соседским тероподам. Он ничем не мог помочь несчастным заврам, но он разговаривал с замученными хищниками, гладил их по толстым чешуйчатым шеям, взбирался им на хребты и почёсывал им головы, словно весело тявкающим домашним велоцирапторам. Тероподы не возражали - то ли из-за того, что им и впрямь нравилось, то ли из-за того, что они были слишком забиты, и потому Джон чувствовал себя среди них вполне спокойно.
        Впрочем, как-то раз он по ошибке влез на только что пойманного и ещё совсем не укрощённого дриптозавра и даже умудрился продержаться на его спине несколько секунд, прежде чем разозлённый ящер сбросил его на землю. Джон тогда чудом унёс ноги. И впредь стал осмотрительнее.
        Джону казалось, что он делает доброе дело, утешая истерзанных завров, пока об этом не узнал отец.
        - Ты о чём думал? - строго выговаривал ему он, запрещая впредь приближаться к стаду Циркача.
        - Они же без зубов и когтей! - оправдывался Джон, не понимая, что строгость отца вызвана не тем, что он рассердился на сына, а тем, что он за него испугался. - Они мне не навредят!
        - Эти завры и без зубов с когтями с лёгкостью могут тебя разорвать, - отвечал ему отец.
        - Нет, - возражал Джон, - у меня есть к ним подход. Я их понимаю; они меня не тронут.
        Однако, повинуясь запрету отца, к тероподам он больше всё-таки не подходил. А через некоторое время и сосед уехал куда-то, то ли в Майя, то ли к Великим озёрам, и забрал с собой своё стадо. И в распоряжении Джона снова остались только его Танцор, рогатые цератопсы, загоны и кучи навоза, поилки и непоседливый молодняк.
        Впрочем, Джон всё равно был счастлив. И счастье это продлилось три года. А потом отец согласился на участие в опасной авантюре - в перегоне стад цератопсов с запада на восток, через всю Винландию. Затея совершенно безумная - никто не рисковал перегонять стада через сердце Великих Прерий, населённых дикими хищниками-тероподами и не менее дикими племенами алгонкинов, ирокезов и шайенов. Но награду предложили королевскую.
        С того перегона отец так и не вернулся.
        Резко постаревшая мать не могла в одиночку справиться с ранчо. Потому она продала его, а сама собрала нехитрый скарб, погрузила на телегу, в которую впрягла недовольного Танцора и, усадив рядом с собой Джона и его младшую сестру Эллу, отправилась в Гринфилд, где недавно построили железную дорогу. Поселения, в которых появлялись станции, обычно быстро превращались в скотные города, туда текли стада и деньги, а значит, и начать новую жизнь там было легче.
        Вскоре по прибытии мать устроилась на работу в инкубатор, сняла комнату в работном доме позади салуна и определила детей в школу.
        Город не особенно понравился Джону. Деревянные дома в два, а то и три этажа стояли так близко друг к другу, что не было видно горизонта. И вокруг всегда было полно людей - Джон за всю свою жизнь стольких не видел! Одних только местных в Гринфилде проживало человек двести, не меньше.
        И, словно этих двухсот было мало, с поездов в город постоянно сходили приезжие - банкиры, торговцы, разнорабочие, сборщики налогов и, разумеется, охотники на тероподов. Последних было особенно много: как настоящих охотников, так и тех, кто в жизни не завалил ни одного завра, даже травоядного, но вообразил себе, что стоит только убить пару хищников - и он тут же сказочно наживётся, ведь шкуры, чешуя, гребни, когти и зубы тероподов очень ценились.
        И, разумеется, непрерывным потоком в Гринфилд прибывали стада цератопсов, которых динбои грузили на товарняки, и те по узким полоскам рельсов отправлялись в южные штаты. В городе витали привычные Джону запах навоза и звуки клёкота и рёва завров, а к ним примешивались запахи виски и смазки для ружей, стук колёс и рёв паровозного гудка. И ещё грустные переливы гармоники, на которой играл местный слепой.
        Джон скучал по жизни на ранчо, скучал по просторам прерий, скучал по отцу и даже по работе со скотом. В Гринфилде у него была совсем другая жизнь. С утра Джон ходил в церковную школу. На обед забегал к матери в инкубатор и помогал ей разгружать золу для печек, а после обеда садился на пыльной улице рядом с железнодорожной станцией со щётками, тряпочками и кремами и до блеска начищал бесчисленные пары кожаных сапог состоятельных путешественников.
        Впрочем, вот на эту часть своей жизни Джон не жаловался, потому что, как ни претила ему чистка обуви, от владельцев грязных сапог ему перепадали мелкие монеты и обрывки историй о далёких странах и удивительных путешествиях. Джон слушал рассказы о загадочных землях, расположившихся на другой стороне Атлантического океана - об Иберии, Индии, Китае, Скифии, Гарамантиде и Кельтии - и почему-то часто вспоминал викинга Лейфа Эриксона, который много веков назад первым пересёк океан и открыл их страну Винландию.
        Куда чаще, чем о заморских землях, пассажиры поездов рассказывали о Майя. Величайшая страна мира располагалась к югу от Винландии, сразу за республикой Техас, и слухи о ней доходили даже до жителей таких отдалённых глубинок, как их северный штат. Путешественники рассказывали о городах, в которых проживали миллионы людей разом, о вымощенных белым камнем широких улицах и о золотых пирамидах столицы - Теотиукана. Джон полировал их сапоги, слушал - и отчаянно мечтал о том, чтобы в один прекрасный день уехать. Уехать прочь из их тесного, пыльного Гринфилда, из вытоптанного стадами цератопсов штата Апачи, уехать навсегда! Проехать по всей Винландии, а потом своими глазами увидеть величайший город мира Теотиукан…
        Пока же Джон мог выбраться только за пределы городка - да и то не слишком далеко. После того, как уходил последний вечерний поезд, Джон бежал домой, наспех съедал скудный ужин и выбирался к Танцору. Седлал его, повязывал на шею подаренный отцом синий с охрой платок - и отправлялся куда глаза глядят, на поиски приключений, представляя себя одним из бесстрашных пионеров-первопроходцев, исследовавших западные фронтиры. Впрочем, куда бы ни заводило его воображение, слишком далеко от Гринфилда Джон не отъезжал - и не потому, что так наказывала мать, а потому, что в здешних окрестностях до сих пор можно было налететь на дикого теропода или не менее дикого команча.
        В одну из таких вылазок Джон обнаружил в траве среди корней платана крупное оранжевое яйцо. Гнезда поблизости не обнаружилось.
        Джон не знал, как по виду яйца определять, какой из него вылупится динозавр, но заранее пожалел маленького покинутого сироту, обречённого на гибель ещё до того, как тот вылупится. А потом, под влиянием внезапного порыва, поднял яйцо и привёз его домой. Спрятал на ночь под кроватью, а на следующий день незаметно подкинул его в инкубатор, где работала мать. Только вот все остальные яйца инкубатора были серо-голубые, и оранжевая скорлупа его яйца заметно выделялась, и потому Джон переместил его в самый дальний угол, где потемнее.
        Разумеется, «подкидыша» мать заметила сразу же - и сразу же поняла, чьих это рук дело. И когда сын, как обычно, после церковной школы забежал к ней в инкубатор перед тем, как отправиться на станцию чистить сапоги, она тут же его спросила:
        - Где ты его взял?
        - Нашёл за городом, - признался Джон.
        - Украл из гнезда?
        - Нет, оно одно лежало. Вот я и…
        - И - что? Пожалел? Решил принести сюда? Чтобы весь инкубатор сгубить?
        - Почему сгубить? - не понял Джон.
        - Ты хоть знаешь, чьё это яйцо? - устало спросила мать, вытирая испачканные золой руки о грязный передник, и, не дождавшись ответа, сказала: - Это яйцо дрипта!
        Джон тихонько охнул. Дриптозавры были опасными хищниками - сильными, проворными и очень агрессивными; двухметровый дрипт частенько нападал на куда более крупных завров, чем он сам, даже на гигантских торвов!
        - И что теперь делать? - спросил он.
        - Как - что? Разбить яйцо, конечно.
        - Разбить?
        - Да. И это сделаешь ты, - непререкаемым тоном заявила мать.
        - Я?Я должен его убить?
        - Не убить, - поправила мать. - Он ещё не вылупился.
        - Да, ио… он же там, внутри… живой… - расстроенно протянул Джон.
        - Я всё сказала! Пусть тебе будет впрок наука, - строго отрезала мать и протянула ему тяжёлое яйцо.
        «А вот не буду!» - упрямо решил Джон про себя, выходя из инкубатора. И вместо того, чтобы выполнить распоряжение матери, снова притащил яйцо домой и спрятал его под кроватью, на этот раз тщательно укутав его для тепла своими старыми штанами, из которых давно вырос. А вечером, вернувшись со станции, дождался, когда мать приберёт после ужина, сунул тайком в очаг кирпич, а потом, обжигая пальцы, задвинул его под свою кровать, поближе к яйцу. И с успехом повторял эту процедуру несколько дней - мать была слишком усталой после долгого дня в инкубаторе, чтобы что-то замечать.
        На утро шестого дня Джон залез под кровать, чтобы, как обычно, убрать остывший кирпич - и увидел, что в оранжевой скорлупе образовалась трещина.
        «Когда дрипт вылупится, я его прятать уже не смогу», - тут же понял Джон и решил немедленно увезти яйцо за город. К счастью, была суббота, а значит, утром в школу идти было не надо.
        Работный дом, в котором мать снимала комнату, делил двор с чёрным ходом салуна; Джон выскочил на улицу и, порывшись в мусоре, нашёл довольно крепкий ящик из-под виски. Набросал туда соломы, положил яйцо, оседлал Танцора - и поехал за город.
        Добравшись до платана, под которым он нашёл яйцо, Джон устроил ящик между корней дерева и уселся рядом. Ему было очень любопытно посмотреть, как выглядит маленький дрипт, и Джон хотел дождаться, когда скорлупа разобьётся.
        - Ну, давай, малыш, вылупляйся, - приговаривал он и прислушивался к тихому потрескиванию.
        Однако наступил полдень, пора было ехать к матери в инкубатор, а после отправляться на станцию чистить обувь, а дрипт так и не спешил появляться на свет.
        - Я попозже вернусь, слышишь? - заверил Джон треснувшее яйцо и нехотя уехал.
        День тянулся бесконечно долго, грязным сапогам не было числа, но, наконец, ушёл последний поезд, дома был съеден скудный ужин, и Джон снова побежал к Танцору.
        А когда он приехал к платану, то обнаружил в набитом соломой ящике маленького зеленовато-коричневого дрипта с ярким оранжевым гребешком на шее. Тот смешно переваливался, неловко помахивая гибким хвостиком, и забавно растопыривал когтистые пальцы на передних лапках. Увидев Джона, он радостно запищал.
        - Привет, малыш! - обрадовался Джон и почесал дрипта по голове, словно велоцираптора.
        Дрипт довольно заурчал.
        Остаток вечера Джон провёл, играя с завриком, и только перед тем, как уехать, его осенило.
        - Ты, наверное, голодный! Да кто ж тебя кормить-то будет, ведь мамы у тебя нет… Ладно, потерпи до утра, я что-нибудь придумаю.
        И Джон придумал. Среди мусора из салуна набрал остатки еды, выброшенной с кухни, и привёз на следующий день дрипту. И подкармливал его так пару недель, а потом завр подрос, принялся выбираться из ящика и начал сам охотиться на мелких ящерок.
        Маленький дрипт быстро рос и с любопытством исследовал окружающий мир, раз за разом уходя всё дальше от платана. Но каждый раз, заслышав быстрые шаги Танцора, неизменно выбегал навстречу Джону и приветствовал его радостным рыком.
        Когда дрипт вымахал в высоту на метр, у Джона появилось новое развлечение - он забирался на спину к своему питомцу, которого по привычке называл Малышом, и ездил на нём верхом. Дрипт не возражал, похоже, ему это даже нравилось, потому что он приседал на задние лапы и наклонял шею, чтобы мальчику было удобнее на него взбираться.
        Однако некоторое время спустя по Гринфилду пошли слухи о том, что в округе, в опасной близости от города, стали частенько замечать тероподов. Джон мигом смекнул, что опасные тероподы, о которых говорила молва - это его Малыш.
        Обеспокоенный шериф бросил клич съезжавшимся в Гринфилд охотникам на тероподов и предложил им очистить окрестности от хищников - за приличное вознаграждение.
        Джон тут же понял, что надо действовать как можно скорее. Оседлав Танцора, он приехал к неизменному месту встречи с дриптом, к разлапистому платану, и, дождавшись Малыша, оседлал его и повёл прочь. Танцор послушно бежал за ними. Они удалились от города не меньше, чем на дюжину миль - так далеко Джон в одиночку ещё никогда не забирался. Впереди расстилалось жёлтое поле с одиноким обломком красной скалы, за ним начинался лес.
        Джон обнял Малыша за толстую зелёную шею, погладил по оранжевому гребешку, а потом спешился, махнул рукой на заросли деревьев и сказал:
        - Иди!
        Дрипт стоял рядом, внимательно глядя на Джона немигающими глазами, словно пытался понять, что ему говорят.
        - Иди, а то они тебя убьют, - повторил Джон, отвернулся и сердито вытер невольно набежавшие на глаза слёзы, совершенно неподобающие настоящему динбою.
        А потом развернулся и побрёл прочь, обратно к поджидавшему его у обломка красной скалы Танцору.
        Несколько раз он оборачивался - и видел, что двухметровый Малыш, вздыбив гребень на шее, по-прежнему стоит на месте и смотрит ему вслед.
        Когда Джон сел на Танцора и бросил прощальный взгляд на дрипта, Малыша уже не было.

* * *
        Судьба приходит к людям в самые неожиданные моменты и принимает самые неожиданные обличья.
        Судьба Джона пришла к нему, точнее, едва не затоптала его в обличье обезумевшего стиракозавра, который, опустив голову и выставив вперёд шипастый ошейник, с рёвом нёсся по улице Гринфилда.
        Как обычно, в тот день Джон сидел возле станции и начищал сапоги состоятельных пассажиров поездов. На станции стоял грузовой состав, в него загоняли очередное стадо. Но вот один из цератопсов отбился, заревел - и, выставив вперёд рога, понёсся прочь, снося всё на своём пути. Люди с криками отпрыгивали в стороны, позади с воплем отчаяния за взбесившимся стираком устремился динбой, на ходу раскручивая лассо.
        Увидев, что цератопс несётся прямо на них, богатый господин, которому Джон начищал дорогие сапоги из тонкой кожи тава, взвизгнул и отскочил, опрокинув ящик с кремами, тряпочками и щётками.
        А дальше всё произошло в мгновение ока, и Джон даже сам не понял, как это случилось. Помнил только, что в один миг он отступил в сторону, пропуская стирака мимо себя, и согнул ноги в коленях, а в следующий момент он уже сидел на спине обезумевшего цератопса и, ухватив его за жёсткий шипастый ошейник, изо всей силы тянул на себя, пытаясь заставить громадину затормозить.
        Когда стирак и впрямь унялся, Джон с помощью всё того же костяного нароста на шее завра развернул его и направил к товарняку на станции. Гнавшийся за цератопсом динбой только присвистнул, глядя на Джона.
        - Лихо ты с ним!
        - Спасибо, сэр, - вежливо поблагодарил Джон, спрыгивая на землю и наблюдая за тем, как успокоившегося стирака загоняют в вагон.
        - Сколько тебе лет, парень?
        - Четырнадцать, сэр.
        - И чем ты занимаешься?
        - Чищу обувь, сэр.
        - Обувь? - удивлённо повторил динбой. - Я был готов поклясться, что ты вырос на ранчо!
        - Я и правда вырос на ранчо, сэр. Но когда мой отец погиб, мы с матерью и сестрой перебрались в город.
        - Вот оно, значит, как… - протянул динбой и сдвинул широкополую шляпу на затылок. - Как тебя звать, парень?
        - Джон Грэм, сэр.
        - Очень приятно, Джон. А я - Билл Митчелл. Хочешь поработать на меня?
        - Кем, мистер Грэм?
        - Динбоем, конечно. Будешь помогать перегонять стада, вон у тебя как ловко выходит. Что скажешь?
        Что скажет? Джон на мгновение даже зажмурился. Стать динбоем? Настоящим динбоем, как его отец? И уехать наконец из этого тесного, надоевшего ему Гринфилда?
        - Мне надо подумать, сэр!

* * *
        За следующие пять лет Джон повидал изрядную часть Винландии - от западных берегов Калифорнии до восточных земель Делавара, от северной, покрытой льдом Берингии до жаркой республики Техас. Вместе с другими динбоями он перегонял огромные стада цератопсов через поросшие травами Великие Прерии, где своими глазами видел гигантских, под сто футов высотой, длинношеих аламозавров и маменчизавров. Он дрожал от холода во время снегопада в горных грядах Кордильер, он отстреливался от диких племён апачей и команчей на краю Глубокого Каньона и терял часть стада в выжженных солнцем пустынях Сонора и Мохаве. Он добрался до Великих озёр Гудзонии, где впервые своими глазами увидел чёрных, гладких и лоснящихся водоплавающих завров, и спасался от острых зубов летающих завров в болотах и влажных лесах Леонии.
        Периодически Джон наведывался домой - повидать мать с сестрой, но никогда не оставался надолго в Гринфилде, ставшем теперь в его глазах ещё более пыльным и захолустным, чем прежде. Это отец, возвращаясь домой, задерживался там надолго - ведь у него были своё ранчо и жена с детьми. У Джона не было ни того, ни другого - да и не спешил он ими обзаводиться.
        Именно во время одного из таких визитов судьба настигла Джона во второй раз. На станцию, рядом с которой теперь начищал грязные сапоги пассажиров другой мальчишка, прибыл странный состав. Ярко раскрашенный паровоз залихватски свистел, к трубам были привязаны разноцветные ленты и флаги, развевающиеся на ветру. В одних вагонах были люди, в других - самые разные цератопсы и даже один хищный теропод.
        Высадившись в Гринфилде, новоприбывшие быстро очертили на окраине города арену, установили вокруг ограду, живо украсили её разноцветными стягами и полотнищами, и вот уже две симпатичные девушки в ярких динбойских шляпах, коротких штанишках и высоких сапогах со шпорами расхаживали по городу, выкрикивая:
        - Впервые в Гринфилде! Проездом! Наездники Бэнкса! Лучшие динбои северо-западных штатов! Спешите видеть шоу-родео! Всего одно представление!
        Местные жители, из развлечений знавшие только пьяные драки у салунов да шерифские суды над бандитами, дружно повалили на представление. Отправился и Джон - его потащила туда подросшая и очень похорошевшая за время его отъездов сестра Элла, да и его босс, Билл Митчелл, тоже собирался поглазеть и звал Джона с собой.
        Что ж, представление оправдало все ожидания. Там было всё, чего обычно бывает на настоящем родео! Динбои соревновались между собой в том, кто быстрее заарканит с помощью лассо выпущенного из загона молодого агуха, кто ловчее прогонит по кругу неповоротливого трицера, кто скорее пробежит на струте, не сбив при этом ни одного из выставленных на поле препятствий - и многое другое.
        Главным же представлением на родео стал объезд диких цератопсов. Несмотря на то, что взрослые особи были тяжелы и неповоротливы, разозлённые, они бешено брыкались задними лапами. Удержаться на спине такого цератопса как можно дольше и требовалось от динбоев родео. Один за другим они выскакивали на арену и проявляли настоящие чудеса наезднического искусства.
        Под конец на площадку под испуганные возгласы толпы вывели чешуйчатого серого горгозавра. Динбою - победителю в соревнованиях наездников предлагали попытаться взобраться, а после удержаться на спине торга.
        У выведенного на арену торга были подпилены клыки, и Джон скривился - завр был частично выдрессирован, и наверняка кем-то вроде их давнего соседа по ранчо, Циркача.
        Зрители с замиранием сердца наблюдали за тем, как динбой сначала попытался подобраться к торгу сбоку, уворачиваясь от клацающих совсем рядом пусть и подпиленных, но по-прежнему внушительных зубов, после - сзади, избегая раздражённо бьющего по земле хвоста… В какой-то миг динбою удалось ухватиться за шею торга, но тут теропод недовольно зашипел, вскинул голову - и резко сбросил неудачливого наездника на землю.
        Толпа, хоть и не ожидала всерьёз, что динбою удастся оседлать настоящего хищного теропода, всё же засвистела и презрительно заулюлюкала.
        Тут вперёд выступил ярко разодетый динбой с пузом, тяжело нависавшим над туго затянутым ремнём, сдвинул широкополую, щегольски-белую шляпу на затылок и обратился к зрителям:
        - Что ж, нашему динбою теропод не покорился. Найдётся ли среди вас смельчак, который попытается оседлать этого торга? Десять долларов, если он продержится у него на спине десять секунд. Пять долларов, если он хотя бы взберётся ему на спину!
        Толпа немного подалась назад - кто же в своём уме добровольно полезет к хищнику?
        - Есть! - вдруг раздался чей-то голос.
        Джон даже не сразу понял, что это выкрикнул он сам. Перехватил ошарашенный взгляд Билла Митчелла и шагнул вперёд.
        - У нас нашёлся смельчак! - обрадовался толстяк-динбой, подскочил к Джону и повлёк его за собой. - Только смотри не попади к нему в зубы и не залей мне тут всё кровью, а то всё шоу испортишь, - тихой скороговоркой выпалил он ему на ухо, прежде чем ретироваться.
        И мгновение спустя Джон остался один на один с чешуйчатым серо-жёлтым торгом. Тот яростно постукивал хвостом по земле и оглядывал немигающим взглядом притихшую толпу. А Джон оценивающе оглядывал его.
        В стаде Циркача как-то был один горгозавр, старый, медлительный, со спиленными до корней зубами и такой забитый, что он почти не обращал внимания на маленького Джона, который бесстрашно лазил по нему. Однако Джон помнил, что из-за широко расставленных глаз торг ничего не видел прямо впереди себя - только по бокам. И потому сейчас Джон направился к торгу, стараясь постоянно находиться у него прямо перед мордой. А когда подошёл совсем близко, то одним быстрым движением вскочил ему на спину и тут же сполз ниже, прямо к хвосту. У торга из стада Циркача кожа в самом низу спины была толстой и нечувствительной; Джон надеялся, что это относится ко всем торгам.
        Завр почувствовал наездника, рыкнул и закрутил головой. Но, не ощущая особого дискомфорта и не видя нежеланного наездника, взбрыкивать не стал, только пустился неторопливой рысью вокруг арены.
        Гонг, отсчитывающий секунды, звенел в полной тишине, но на шестом ударе толпа подхватила - и вот уже все зрители хором считали:
        - Семь! Восемь! Девять! Десять!
        Джон соскользнул со спины вдоль хвоста торга, быстро отбежал в сторону и поправил перекосившийся на шее синий с охрой платок - подарок отца, который он, желая сохранить как можно дольше, надевал теперь только по праздникам.
        Толпа разразилась приветственными криками, а когда ярко разодетый толстяк-динбой вручил Джону обещанные десять долларов награды, зрители принялись драть глотки ещё радостнее, так, словно деньги достались им самим.
        - Ты умеешь объезжать тероподов - или это тебе просто повезло? - отвёл его в сторонку толстяк.
        - Никогда их не объезжал, сэр, - искренне признался Джон. - Но у меня есть к ним подход.
        Нарядный динбой приподнял белую шляпу и почесал обнаружившуюся под ней вспотевшую лысину.
        - Вот что, парень, не хочешь ко мне присоединиться? Пока мы ездим с шоу, можешь выбирать любое состязание, но под конец будешь обязательно объезжать торга. А когда доберёмся до Калифорнии, то я хочу, чтобы мои динбои участвовали в чемпионате родео Западных штатов. Победитель в состязании объездчиков тероподов получает тысячу долларов… Хочешь заработать тысячу, парень? Минус мои десять процентов комиссионных, конечно, и десять процентов на содержание нашей компании.
        Тысячу долларов? У Джона голова пошла кругом - он никогда не видел таких денег. За самый удачный перегон стада он получал на руки в лучшем случае сто долларов.
        Джон не задумывался, зачем ему такие деньги. Другие копили на свой дом, на ранчо, на собственное стало, на одежду для семьи… Джон не копил ни на что. И, тем не менее, тысяча звучала очень привлекательно.
        - Мне надо подумать, сэр, - сказал Джон.

* * *
        Следующие три года Джон колесил по Винландии вместе с компанией Роджера Бэнкса - именно так звали толстяка-динбоя. Он оказался прижимистым, хитрым малым, но в целом неплохим хозяином. Подобравшаяся у него компания была разношерстной. Тут были и динбои со всех краёв света, и бывшие охотники на тероподов, и девушки-наездницы, и даже лекарь специально для завров. Им, к огромному удивлению Джона, оказалась маленькая, шустрая рыжеволосая мисс с мужским именем Джордан, которая была, как он выяснил позже, осиротевшей племянницей Роджера. К ещё большему удивлению, он быстро нашёл с ней общий язык - и он, и она хорошо знали завров и могли говорить о них часами.
        «Наездники Бэнкса» путешествовали из штата в штат, демонстрируя своё мастерство, давая шоу и соревнуясь на настоящих родео. На четвёртый год, впервые выиграв отборочные турниры, «Наездники Бэнкса» получили право участвовать в национальном финале родео, проходившем в Калифорнии. С него они увезли три чемпионских титула, два из которых завоевал Джон. И если титул за объезд цератопсов супертяжёлого веса был почётным, то титул за объезд теропода оказался уникальным - ещё никому за всю историю чемпионата не удавалось объездить хищного завра, Джон стал первым.
        - У тебя просто талант! - восторженно говорила ему после Джордан. Сам же Джон про себя считал, что ему просто повезло. На родео против него выпустили дикого дрипта с лишь самую малость подпиленными зубами, и ему пришлось бы несладко, если бы не то время, что он провёл когда-то с Малышом. Джон хорошо изучил повадки дриптов, потому знал, с какой стороны к этому завру лучше подобраться, чтобы оседлать, и за какие участки на шее лучше не хвататься, пытаясь удержаться на спине.
        - Ты выводишь нас на совсем иной уровень! - восклицал после довольный Роджер, отсчитывая Джону премию. - Больше никаких захолустных городков и дешёвых шоу! Нет, теперь мы - уважаемая компания, теперь мы выступаем только на профессиональных родео!
        На второй год в финале национального чемпионата родео два титула снова выиграл Джон. На этот раз за победу в объезде тероподов ему пришлось потрудиться - на арену выпустили крупного, юркого пернатого дрома. Если другие тероподы брыкались и крутились, пытаясь сбросить наездника, то дромеозавры разгонялись до огромной скорости, а потом останавливались, тормозя с помощью небольших крыльев по бокам, и останавливались настолько резко, что удержаться на их хребтах было очень тяжело.
        После окончания родео к Джону подошли двое хорошо одетых господ совсем не динбойского вида, с совсем не динбойскими именами Альфред и Бруно, и поинтересовались, не желает ли он продолжить карьеру уже сольно.
        - Как это? - не понял Джон.
        Господа переглянулись, и тот из них, что был пониже и лысый - Бруно, пояснил:
        - Мы хотим пригласить вас выступать на родео самостоятельно, без вашей компании.
        Джон нахмурился. «Наездники Бэнкса», может, и не были самой богатой или самой уважаемой компанией, но он к ним привык.
        Увидев сомнение на лице Джона, господин повыше и с усиками - Альфред, пояснил:
        - Кроме финала национального чемпионата родео есть одно совершенно уникальное мероприятие… совершенно уникальные Игры, на которые съезжаются динбои и зрители со всего света. Там участвуют только самые дикие, самые опасные тероподы…
        - И где оно проводится? - перебил Джон. За четыре года, что он пробыл с «Наездниками Бэнкса», он бы наверняка услышал о таком. Точнее, Роджер наверняка подбил бы его на участие в таком родео. Если же даже пронырливый Роджер о нём не слышал, то Джон не знал, что и думать.
        - В Теотиукане.
        «В Теотиукане», - повторил про себя Джон и на миг словно снова перенёсся в детство: запах крема для сапог, гудки поезда и чужой, непривычный говор пассажиров, рассказывающих о далёких землях… Величайшая страна мира - Майя. Улицы белых камней, золотые пирамиды Теотиукана… И мечта маленького мальчишки из захолустного Гринфилда - увидеть когда-нибудь величайший город земли своими глазами.
        Высокий господин продолжал что-то говорить, что-то об условиях представительства, об агентских договорах, о страховке, о повышенном риске для жизни участников, о главном призе в размере десяти тысяч долларов, но Джон его уже почти не слушал…
        - Мне надо по… Я согласен, сэр.

* * *
        Самым тяжёлым оказались не возмущённые крики Роджера, а тихий вопрос Джордан, глядящей почему-то не на него, а в пол:
        - Значит, уезжаешь?
        - Уезжаю, - ответил Джон, смущённо теребя кожаный галстук-боло на шее. - Очень большие деньги, - неловко добавил он.
        - Тебе нужно больше денег? Ты на что-то копишь? - по-прежнему не поднимая глаз, спросила она.
        И поставила Джона этим вопросом в тупик. Он ни на что не копил. Все заработанные до сей поры деньги он отправил матери - ей хватит на то, чтобы больше не убиваться в инкубаторе. Но Джон уезжал вовсе не из-за денег. Как же ей объяснить? Он грезил о Теотиукане долгие месяцы и годы, начищая сапоги пассажиров поездов. Теотиукан был для него не просто городом - Теотиукан был для него другой жизнью, о которой он мечтал.
        - Это же в Теотиукане… - сбивчиво пробормотал он.
        - Понимаю, - обронила Джордан, теребя кончики накинутой на плечи косынки.
        - Понимаешь? - удивился Джон. Положа руку на сердце, он и сам не очень понимал.
        Зато, глядя на Джордан, вдруг понял кое-что другое.
        Скинул на землю сумку, порылся и вынул из неё шейный платок, тот самый, синий с охрой. И протянул ей.
        Джордан наконец подняла глаза.
        - Не надо.
        - Держи, - настоял Джон, вкладывая ей в руки кусок потёртой ткани. - Отдашь мне его обратно, когда я вернусь богачом, - пошутил он. «Когда я вернусь за тобой», - прибавил он про себя, а вслух сказал: - И позаботься без меня о Танцоре, пожалуйста.
        Джон надеялся, что Джордан поймёт то, что он так и не смог ей сказать - ведь он отдавал ей две последние вещи, оставшиеся у него от отца.

* * *
        Столица всего просвещённого мира, город его мечты, многомиллионный Теотиукан впечатлял, ошеломлял, восхищал и подавлял.
        Широченные улицы, выложенные белым кирпичом. Каменные здания, раскрашенные во все цвета. Скульптуры и фонтаны, колонны и тотемы, роскошные повозки и дорогие наряды, разноцветные лица и незнакомые языки, запахи сточных канав и благоухающих цветов, гул миллиона голосов… И, конечно же, знаменитые золотые пирамиды…
        Никогда ещё Джон не чувствовал себя таким потерянным, как посреди всего этого многолюдного великолепия.
        Альфред и Бруно, называвшиеся теперь его агентами, только искоса на него поглядывали и прятали снисходительные улыбки, не желая насмехаться над человеком, который может заработать им много денег.
        Единственное место в городе его детской мечты, где Джон чувствовал себя спокойно и привычно - это на арене. И хотя арена эта во много раз превосходила все те, где ему когда-либо доводилось выступать, и хотя зрителей было в тысячи раз больше, когда перед ним появлялся теропод, всё остальное уходило на задний план, оставались только он и завр перед ним.
        Тероподы на Играх Теотиукана и впрямь были хищными - никаких вырванных когтей, никаких спиленных зубов. Схватка на арене между завром и наездником была поединком не на жизнь, а на смерть. Неудачливых наездников регулярно уносили с арены на носилках в сооружённый поблизости лазарет, а порой и сразу на кладбище. Толпа неистовствовала как от побед наездников, так и от побед ящеров.
        В воздухе пахло кровью, горячим песком, крупными ставками, возбуждением и азартом.
        На протяжении целой недели Игр Джон сходился с торгами и дриптами, торвами и дасплетами… И не раз поминал добрым словом злого и жестокого Циркача, которого так ненавидел в детстве - это благодаря ему и его забитым цирковым заврам он знал, с какой стороны к какому хищнику лучше подойти, какие участки тела у него особенно чувствительны, за какие места можно смело держаться и как лучше на нём усидеть.
        Именно благодаря этим знаниям Джон не только выжил во всех этапах Игр, но и выиграл в финале, успешно оседлав выпущенного на арену - к полному восторгу толпы - озлобленного пятнистого тираннозавра.
        Победителя чествовали словно короля, и у Джона голова шла кругом. Альфред с Бруно кричали ему в оба уха, что они теперь богаты, ведь Джону, а значит, и им - в размере оговорённого процента, разумеется - полагалась не только награда, но и колоссальный выигрыш с сыгравших ставок у букмекеров.
        В один миг никому неизвестный динбой Джон Грэм из штата Апачи, Винландия, превратился в самого знаменитого человека столицы. Его приглашали на званые вечера и приёмы, в честь него устраивали концерты и представления. Джон надевал свой самый праздничный наряд - белую динбойскую шляпу, начищенные до блеска - уж это он умел! - сапоги со звенящими шпорами и красный шейный платок, он находился в центре внимания любого собрания - и чувствовал себя безнадёжно чужим. Люди вокруг отличались от людей, к которым он привык, разговоры велись на темы, о которых он ничего не знал, и даже еда была другой! Вместо мяса обычных цератопсов тут ели дорогое - и очень странное на вкус - мясо завезённых из-за океана зверей под названиями «свинья», «корова» и «курица».
        Джентльмены майя не носили чапсы и шляпы, а их ремни и неприлично короткие сапоги были сделаны из невероятно дорогой кожи всё того же ценного заокеанского зверя - коровы. Они не жевали табак, а курили его - так было принято на родине их предков, в Иберии. А их разговоры! Джон мог часами говорить о скоте и о том, как лучше всего перегонять стада, но он просто не знал, что сказать о политике нового советника короля Галлии или о новых веяниях в живописи финикийцев.
        Но джентльмены майя, поняв, что ему нечего сказать, хотя бы не задавали ему всё новые и новые вопросы и не ждали ответов; они пожимали Джону руку и, выразив восхищение его мастерством, оставляли в покое.
        А вот с дамами дело обстояло хуже. Дамы майя, так изысканно одетые, что казались раздетыми, поглядывали на Джона из-за раскрашенных вееров, жеманно хихикали и задавали совершенно нелепые для представителей столь просвещённого народа вопросы: «Это правда, что в Винландии тероподы гуляют на улицах?», «Это правда, что у вас принято есть руками?», «Это правда, что в Винландии до сих пор живут дикие племена?» Или, ещё хуже, бесцеремонно интересовались, что он думает по поводу женщин майя, и хлопали ресницами. А когда он мучительно краснел и косноязычно мычал что-то в ответ, заливались визгливым смехом. Им подтявкивали крошечные, с ладонь размером, заврики, которых дамы зачем-то держали в своих сумочках. Когда Джон поинтересовался, для чего они носят с собой только что вылупившихся ящеров - неужели выкармливают? - ему рассказали, что это такая мода и что на самом деле завры эти взрослые, просто пигмейные. Что далеко на юге есть земля под названием Магеллания, в джунглях которой живут пигмейные люди ростом с ребёнка, и завры у них тоже пигмейные. Что один из путешественников привёз такого своей жене в
подарок, и каждая дама столицы тут же возжелала себе такого же, и потому в Магелланию отправили целую экспедицию, которая привезла обратно пигмейных завров в сумочки для красоты - и пигмейных людей в дома для обслуги… Дамы вообще очень, очень много говорили, и Джон частенько с тоской вспоминал сестру; когда-то он считал Эллу болтушкой… Как же он ошибался! Он ошибался, считая Эллу болтушкой, он ошибался, считая, что Теотиукан - это лучший город мира, он ошибался, считая Апачи самым скучным и унылым местом на земле…
        Наконец месяц спустя празднования закончились, и Джон решил, что теперь ему пора возвращаться обратно. Он заработал десять тысяч награды и ещё тридцать - на ставках. Это такая уйма денег, что ему больше не нужно будет ездить по Винландии с «Наездниками Бэнкса». Он сможет купить свой дом. И ранчо… Может, он даже уговорит Джордан уехать с ним…
        - Ты с ума сошёл? - попытались отговорить его агенты, Альфред и Бруно. - А гастроли по другим городам Майя? Ты - победитель Игр! Ты хоть знаешь, какие тебя ждут развлечения!
        - Знаю, - отрезал Джон. Он знал, какие его ждут развлечения, и знал, что они будут ему не по душе.
        Альфред и Бруно, рассчитывавшие заработать на популярности Джона побольше, сникли.
        - Давайте мне мои сорок тысяч, и я еду обратно, - заявил Джон.
        - Мы не можем прямо сейчас отдать тебе эти деньги, - ошарашили его агенты. - Видишь ли, мы заботимся о твоей выгоде, и твои деньги мы вложили.
        - Куда вложили? - подозрительно нахмурился Джон. Единственное вложение денег, которому он доверял - это хорошая жестянка, зарытая во дворе дома.
        - В акции золотодобывающей компании. Понимаешь, на севере обнаружили золотые месторождения, и если вложить в прииски доллар, то вскоре можно получить десять. То есть твои сорок тысяч могут превратиться почти в полмиллиона.
        - Что мне делать с полумиллионом? - удивился Джон. Ему бы не хватило всей жизни, чтобы потратить даже часть этих денег. - Мне не нужно полмиллиона, мне хватит и сорока тысяч. Давайте мне их обратно.
        - Мы не можем! Честно! - молитвенно приложил руки к груди Бруно. - По условиям вклада, мы не можем снять деньги раньше, чем через три месяца.
        - Хорошо, - стиснул зубы Джон. - Я согласен на гастроли на три месяца. Потом вы снимаете мои деньги, и я еду домой.
        - Но чтобы твои сорок тысяч превратились в четыреста, нужно больше, чем три месяца, - заметил Альфред.
        - Мне всё равно, - отмахнулся Джон и вздохнул - перспектива провести ещё три месяца, гастролируя по Майя, его совсем не радовала.
        А потом усмехнулся. Сказал бы ему кто десять лет назад, когда он сидел у вокзала и начищал сапоги, что однажды он будет ходить по белым улицам Теотиукана, вдоль знаменитых золотых пирамид, и всё, чего будет хотеть - это вернуться в Гринфилд, - ни за что не поверил бы.

* * *
        Джон сошёл с поезда в пыльных сапогах из потёртой кожи дроозавра, с одной сумкой за спиной и десятью долларами в кармане - ровно столько он выиграл когда-то на родео «Наездников Бэнкса», которые приехали с гастролями в Гринфилд.
        Неподалёку от железной дороги стояло стадо цератопсов, дожидаясь товарняка, двое динбоев подгоняли отбившихся завров. В воздухе разносился запах навоза, паровозного дыма, рёв и клёкот цератопсов - и знакомые звуки гармоники.
        - Не желаете начистить сапоги, сэр? - обратился к Джону мальчишка, сидевший поодаль от дверей станции, рядом с ним лежал ящичек с кремами и щётками.
        - Нет, парень, спасибо, - ответил он.
        Работный дом позади салуна показался Джону ещё более тесным, чем прежде.
        - Бетти Грэм? - переспросила хозяйка, подслеповато щуря глаза. - Да она уж год как умерла, да. Всё сына ждала, говорила, он у неё чемпион родео, ездит по всему миру. Говорят, сейчас он в Майя. Знаете, сколько он ей перед отъездом денег оставил? Но - вот, не дождалась она его. Элла? Элла замуж вышла, живёт через три дома от почтовой станции. У неё уже и сынок есть. А вы им родственник какой будете?
        Джон не смог проглотить ком, образовавшийся в горле, только отвернулся и пошёл прочь, не разбирая дороги.
        …Золотодобывающая компания, чьи акции купили Альфред с Бруно, оказалась мошеннической, и сорок тысяч Джона пропали без следа. Агенты уговаривали его остаться ещё на год, поучаствовать в следующих Играх и заработать денег, но золотой Теотиукан душил его, давил, не давал воздуха.
        - Нет, я возвращаюсь домой, - упрямо повторял Джон, не слушая уговоров Альфреда и Бруно. Он не останется тут ни на день, ни за какие деньги! Ему никогда не надо было ни сорока тысяч, ни четырёхсот, он был куда счастливее, когда зарабатывал сто долларов, перегоняя стада цератопсов через Великие прерии, как это делал когда-то его отец. И почему ему потребовалось уехать аж в Майя, чтобы понять это?
        Джон ехал в Гринфилд, полный нетерпения начать новую жизнь.
        И вот каким известием встретил его город детства.
        Джон не заметил, что улицы Гринфилда давно остались позади; ноги сами несли его прочь, за город, в поля, поросшие знакомыми травами прерий, а в голове крутилась только одна мысль: «Поздно».
        …Обломок красной скалы вырос перед Джоном неожиданно. Тот пришёл в себя и огляделся. Всё то же поле, всё тот же лес неподалёку. Будто и не было прошедших лет, будто только недавно он гнал Малыша прочь и, оседлав Танцора, ехал в город, размазывая по лицу слёзы и неся в себе горе, о котором он никому не мог рассказать, даже матери.
        А сейчас нет ни матери, ни Танцора, ни Малыша, ни даже дома…
        Джон опустился на землю, прислонился спиной к красному камню, откинул голову, подставляя лицо солнцу, и закрыл глаза. Возвращаться обратно не хотелось. Думать не хотелось… Вообще ничего не хотелось.
        В себя его привёл рёв дикого теропода. Джон быстро вскочил на ноги и огляделся. Одно дело - оседлать завра на арене и продержаться у него на спине несколько секунд, и совсем другое - встретиться с ним один на один, да ещё и безоружным и без быстроногого струта под рукой.
        Из леса донёсся треск, и среди деревьев показалось тело крупного теропода.
        Джон замер, прижимаясь к обломку скалы. Быть может, завр его не заметит.
        Теропод выбрался из леса, и Джон немедленно определил - дрипт. Взрослый дрипт, в самом расцвете сил, лет тринадцать-четырнадцать, не меньше. Типичный зеленовато-коричный окрас и необычно яркий оранжевый гребешок на шее… Такой же, какой был когда-то у его Малыша…
        Сердце пропустило удар. А вдруг это и есть Малыш?
        Но даже если и так, то, разумеется, Джона он не узнает; дрипт давно превратился в матёрого дикого хищника.
        Вряд ли Джон отдавал себе отчёт в том, что он делает. Потому что если бы отдавал, то ни за что не оторвался бы от красного камня, не сделал несколько шагов вперёд, не протянул бы руку и не позвал:
        - Малыш!
        Дрипт вскинул голову, глянул на Джона - и стремительно понёсся к нему; две тысячи фунтов дикого хищника - на человека.
        Не добежав до Джона всего нескольких футов, дрипт резко затормозил. Издал громкий, леденящий душу рёв - а потом внезапно присел на задние лапы и наклонил шею.
        - Малыш! - неверяще выдохнул Джон, а потом привычно, словно и не было прошедших лет, забрался дрипту на спину, обхватил его за шею и погладил оранжевый гребешок.
        Дрипт поднялся - и побежал.
        Солнце слепило так, что на глаза невольно наворачивались слёзы.
        Джон их не вытирал. Он обнимал дрипта за шею, подставлял лицо ветру и думал о том, что завтра он непременно отправится на поиски Джордан, которая наверняка до сих пор заботится о его Танцоре и хранит вытертый, синий с охрой шейный платок.
        9
        Тейваз - Эйваз
        Марс и Венера, сражения и преодоление трудностей, коварство и любовь.
        > Смех летучей мыши
        Все мы в руках ненадёжной фортуны,
        Тень, моя тень на холодной стене,
        Лютни уж нет, но звучат её струны,
        Дождик осенний, поплачь обо мне.
        Булат Окуджава. Дождик осенний
        Орбитальный спутник Пришельцев упал на рассвете. Земля вздрогнула, по стене зала пробежала извилистая трещина, а звон люстры из горного хрусталя напомнил популярную мелодию: «Король послал нас на войну за дальние моря».
        Я выскочил на балкон.
        Над лесом кружили орущие птицы. В воздухе указующим перстом остался дымный след.
        - Корн! - закричал я. - Бегом! Сюда!
        - Да, ваш’милость, - Корни в боевом облачении возник в дверях, пригнув голову, чтобы не стукнуться макушкой.
        - Ты что, под дверью ждал? - удивился я.
        Корни пожал плечами.
        - Ну-ну… Возьми Ольгерда, Борова и Одноглазого… Можешь прихватить еще пятерых на свое усмотрение. И бегом, бегом, пока люди графа не опередили. Да! Стой! Я с вами отправлюсь.
        Правая бровь Корни поползла вверх. Мой начальник стражи и друг в одном лице хмыкнул, но ничего не сказал в ответ. Через секунду он уже спускался по каменной лестнице, и в глубинах замка послышался его рев, созывающий людей.
        Я постучал пальцами по перилам и пропел:
        - А мы послали короля в ответ, тра-ля-ля-ля.
        Надо сказать, паршиво получилось. Хорошо, что никто, кроме Дайпожрать, не слышал. Да и тот слишком хотел есть, чтобы обращать внимание на мои бардовские потуги. Дайпожрать тяжело вздыхал, шевелил лапами и хлюпал зеленой водой во рву под балконом.

* * *
        - Зря вы это, того, вместе с нами, ваш’милость. Здесь разбойники могут быть, - сказал Корн, когда мы ехали через лес.
        Дорога, которую скорее можно назвать тропинкой, то пропадала, то вновь появлялась среди деревьев. Надоедливые комары назойливо звенели, а черника нескромно демонстрировала налитые соком ягоды. Эх, плюнуть на всё и набрать целое лукошко…
        - Понимаешь, - обернулся я к Корни, - разбойники - это неизменная часть установления новых экономических отношений в мире. Когда старые устои рушатся, а новые только набирают силу… Эй, ты меня слушаешь?
        - Да, ваш’милость! - встрепенулся Корн.
        - А впрочем, - махнул я рукой, - они всегда были. При любой экономике. Как грибы после дождя. Потом не забудь напомнить, чтобы я организовал облаву. Всё-таки это мой лес. Надо бы парочку деревьев к празднику украсить. Какой там ближайший?
        - День Сенокоса! - радостно ответил Корн. - Когда крестьяне перед заготовкой зерна сжигают чучело Рогатого и взрывают хлопушки.
        - Да ну, - ехидно заметил я. Как будто отец никогда меня малым не брал на этот бедлам, заканчивающийся дружной попойкой и… и… Я вспомнил сельских пышнотелых девиц и постарался не покраснеть. Меня-то отсылали обратно домой, но фантазия рисовала соответствующие картины.
        «Смотри, - говорил тогда отец, - как люди бесцельно прожигают свои жизни. А на самом деле они все вот у меня где, - сжимал он сухие длинные пальцы в кулак. - Вон, видишь сына трактирщика? Жирный такой, что танцует с не менее жирной девкой. Стоит мне моргнуть, и барон узнает о контрабандном гашише, который продает папаша-трактирщик некоторым личностям, переправляющим зелье в столицу. Это если его милость захочет купить такую информацию. Ведь информация стоит денег».
        «Информация стоит денег», - повторял я.
        «А кто владеет информацией - тот владеет миром», - наставлял отец.
        «Кто владеет информацией - тот владеет миром», - говорил я, задерживая взгляд на бойкой девчонке - дочке свинаря Олафа (лишилась невинности с заезжим музыкантом, а ее папаша думал, куда бы пристроить дитятко за соответствующую плату), выплясывающей с кузнецом Вавитой (продавал оружие разбойникам). За что я, конечно, получал подзатыльник.
        - Ай!
        - Что там?! - встрепенулся я.
        - Гляньте, какая тварюка! - подъехал Боров, показывая зажатого в пальцах большого слепня.
        - Ужалил? - ехидно поинтересовался Корни.
        - Не-а, - расплылся широкой улыбкой на изъеденном оспой лице Боров. - Не успел. Я его - итить! - взмахнул он рукой, демонстрируя ловкий прием.
        Наемники, Рогатый их побери! Моя личная гвардия. Стоящие ребята. Я видел, как Боров сражался против десяти людей графа Войца, держа всех на расстоянии двуручного меча. Причем к тому времени, как подоспел я с парнями, один из противников валялся на земле, пытаясь запихнуть обратно вывалившиеся кишки. Жуть, одним словом.
        Некоторое время мы ехали молча.
        - Здесь могут быть кобольды, - вновь сообщил Корн.
        - А как же, - кивнул я. - В период, когда новая экологическая ситуация приходит на смену старым природным связям. Когда черная пыль разносится ветром из зон заражения… Дадо хрена тут этих му-тан-тов! - непривычное новомодное слово далось с трудом, но я старался идти в ногу со временем.
        Пришлось нахвататься умных выражений у Пришельца, который почти месяц гостил у меня в замке. Называл себя «этнографом», изучал, как он выразился, «сходные пути развития человеческих миров», и задавал глупые вопросы, вплетая в нашу речь незнакомые слова. Мой словарный запас тогда обогатился такими выражениями, как «орбитальный спутник» вместо «летающей крепости», «энергогенератор» вместо «гудящей бочки», и «мутант» взамен, гм-м… «урода».
        А сейчас у меня живет Старуха Нэн.
        - Что ты заботишься обо мне, как о ребенке! Лучше держи наготове меч и избавь меня от своего занудства.
        Я пришпорил коня и погнал сквозь лес. Корн и ребята невозмутимо последовали за мной.
        А того трактирщика я судил сам, бесплатно. Уже потом, когда стал бароном. Ненавижу наркоторговцев. В назидание другим трактирщик провисел неделю, и стаи ворон вились над раскачивающимся телом. Его сына я пощадил. Всё-таки у него трое детей - пышненьких бутузов, всех в папу и маму. Счастливая семья.
        Ворон после того тоже ненавижу.
        Спутник - бывшая орбитальная боевая станция - лежал на опушке. Ударной волной деревья разметало в стороны. Вокруг чернела обугленная трава. Воздух еще пылал жаром, но сплав, из которого сделана обшивка сооружения Пришельцев, быстро остывал.
        Я достал счетчик и проверил фон. Что ж - черная пыль в пределах нормы. Конечно, надолго задерживаться не стоило, но покопаться с надеждой найти кое-что ценное очень даже хотелось. Это «кое-что» бывало нескольких типов.
        «А» - оружие. Огнеметы, подключенные к переносным накопителям (ох уж эти слова Пришельцев - язык сломаешь), примененные бароном Торвином против наступающей армии графа Войца Либерского, остановили хваленую наемную конницу «Железный кулак», зажарив всадников в собственных доспехах. В ответ боевой лазер с башни графского замка взорвал эти самые накопители, прошелся по складу пушечных боеприпасов и полностью деморализовал войско Торвина. Правда, захватить Кштальк у графа войск уже не осталось.
        «Бэ» - энергогенераторы. Один такой, здоровенный, гудит в подвале моего замка. После установки эта махина буравит землю, опуская трубу в горячие слои, и черпает оттуда энергию. Один знакомый алхимик с окончательно поехавшей крышей из-за невозможности воспринять новую эру доказывал мне, что генераторы отлавливают огненных саламандр, жрут их и потому дают энергию. «Нечистая сила!» - кричал он, тряся головой, отчего очки с потрескавшимися стеклами сползали на кончик длинного носа.
        Может, и нечистая. Может, мой генератор и отлавливает под землей слуг Рогатого. Но зато славно поддерживает вокруг замка защитное поле - не пробьешь. А подключенные к генератору светильники разгоняют темноту лучше, чем вонючие факелы.
        «Цэ» - это прочие артефакты.
        Чаще всего они, после тщательного исследования, относились к одному из двух первых пунктов моего интереса.
        Искореженный шлюз был открыт, и я, нагнув голову, нырнул в горячие внутренности боевой станции. Спутник оказался разорванным почти надвое оружием Врага и выпотрошенным, как дикая утка на вертеле повара. Только невезучую утю начиняют яблоками, черносливом и прочей кулинарией, а здесь, кроме обрывков проводов и остатков обшивки, ничего не было. Удивительно, как половинки станции не разлетелись при падении. Обшивка с рваными краями вогнулась внутрь. Всё, что могло вылететь и сгореть во время атаки Врага и падения на землю, ухитрилось это сделать.
        Поездка оказалась безрезультатной. Ладно. Я собрался выходить, как вдруг краем глаза уловил движение - словно зеленая тень мелькнула в темном углу.
        Я обернулся. Пусто. Показалось?
        Но что это?
        «Прочий артефакт» был присыпан осколками обшивки и представлял собой небольшой куб. Я провел счетчиком по его гладким граням. Та-а-ак… Черной пыли нет. Замечательно! Потом исследую. Я положил куб в сумку и вышел наружу.
        Забери меня Рогатый! Мои храбрые воины держали за руки женщину. При этом Корни, как всегда, был мрачен, а на конопатой физиономии Борова застыло дурацкое выражение - он явно пытался выразить целую гамму чувств. В принципе, я его понимаю.
        Женщина, или, скорее, девушка была хороша собой. Даже очень. Особенно для нашей глуши. Особенно для человека, который не общался с женщинами уже раз, два, три месяца… Или четыре? Давно, в общем, было дело. И то просто поговорили.
        Каштановые волосы, ранее собранные в прическу, теперь растрепались, придавая девушке вид пойманной дикой кошки. Яростным взглядом серых глаз она пыталась разорвать Борова на мелкие кусочки. Затем девушка посмотрела на меня.
        Очень метко посмотрела. Прицельно. Четыре месяца - это все-таки не шутка.
        - Прекрасная сударыня, - сказал я. - Чем мы обязаны столь чудесному вашему присутствию?
        Что это я за ерунду несу?
        - За нами следила, ваш’милость! - буркнул Корн.
        - Явно шпионка графа, - отвел глаза от незнакомки Боров и похабно усмехнулся: - Хе-хе.
        - Я не шпионка! - воскликнула Дикая Кошка и пнула Корна острым носиком сапога.
        И одета она не в платье, а, скорее, в охотничьи одежды. Бриджи облегали стройные ноги.
        - Ке-хм, - прокашлялся я. - Да отпустите вы, наконец, сударыню…
        - Кралину. Кралина Гарселота, ваша милость, - Дикая Кошка попыталась пригладить всклокоченные волосы.
        - И здесь вы оказались совершенно случайно? - улыбнулся я.
        - Конечно, не случайно! - воскликнула Кралина. - Я к станции шла, ваша милость! Я Пришельцев изучаю. Мой отец - известный аггдарский ученый.
        - А приплыли вы на «Звезде Аггдарии» позавчера утром? - мимоходом поинтересовался я.
        - Да.
        - Плыли вторым классом. Уже перед самым портом произошла досадная ситуация - вашу шляпу порывом ветра сдуло в море, и своим возгласом вы несколько смутили окружающих дам.
        - Да, - неожиданно покраснела Кралина. - Но… Откуда вы знаете?
        - И что она сказала? - поинтересовался Боров.
        - После порта вы направились прямиком к замку графа Войца Либерского, где и поселились.
        - Да.
        - Шпионка, - процедил Корн.
        - Я не шпионка! Я жила у графа в гостях, воспользовавшись его любезным предложением, которое он дал папе.
        Кралина говорила с легким восточным акцентом.
        - Благородный козел пять лет назад посещал Аггдарию, - пояснил я Корну. - Извините, - поспешил я успокоить Кошку, - я имел в виду графа, а не уважаемого маэстро Гарселота. Как его лавочка научных вещей, процветает?
        - Не особо. Отец долго болел и немного забросил свой бизнес. Откуда вы знаете?
        Я усмехнулся.
        - Земля слухами полнится. Хотя я и не догадывался, что у маэстро Гарселота есть дочь. А сюда вы пришли к спутнику?
        - Да, - махнула кудрями Кралина.
        - Вообще-то это земля его милости, а не графа, - пробурчал Корн.
        - Корн, конечно же, прав, - сказал я. - Но ведь граф же не приперся сам или с армией, что привело бы к неизбежному кровопролитию. Пришла его чудесная гостья, а против ее присутствия я ничего не имею. Но откуда вы узнали, что станция должна была упасть здесь?
        - Я вычислила! Вот! - Дикая Кошка полезла в сумку, переброшенную через плечо, и достала пачку листов. - Ну, вернее, не совсем я… Мы вместе с отцом это рассчитали. Но станция действительно упала! Посмотрите, ваша милость! - протянула она мне записи.
        - Сударыня! - взмахнул я руками. - Я всё равно ничего не пойму в этих научных закорючках. Но я буду весьма признателен, если вы посетите мой замок и попытаетесь объяснить мне их за обедом. Старуха Нэн испечет для нас изумительную утку с яблоками.
        Мне определенно хотелось есть.
        - А там… - кивнула Кралина в сторону станции. - Что?
        - Почти ничего не осталось. А то, что нашлось - в моей сумке. Но покажу только в замке, - я заговорщицки подмигнул.
        Всё - Дикая Кошка попалась на крючок. Хотя, скорее всего, попался я на ее серые глаза.
        - Ваша милость! Берегись! - воскликнул Корн, отталкивая меня в сторону.
        Рот Кралины в испуге открылся.
        На то место, где я стоял, приземлилась серая тень - кобольды часто нападают неожиданно.

* * *
        Силовое поле накрывало замок голубоватым куполом. Я приложил руку с перстнем-ключом, и мы проехали в образовавшийся проход. Корн вел под уздцы своего коня, на котором неумело восседала Кралина.
        Навстречу вышла Старуха Нэн.
        - Кх-х, - сказала она, протягивая одну из правых рук к моему лицу. - Кх-х-х-а.
        - А! Не моя кровь, - с раздражением вытер я щеку, спрыгнул на землю и помог спешиться даме. - Это Корн голову кобольду снес. Напали на нас в лесу. Всё в порядке, не волнуйся. Только Одноглазого слегка оцарапали. Нэн, познакомься - наша гостья, госпожа Кралина Гарселота, - указал я на Дикую Кошку. - Ты свою утку фирменную приготовишь?
        - Кх-х-а, - сказала Нэн, повернулась, продемонстрировав хитиновый панцирь на спине, и вразвалочку прошествовала на кухню.
        Кралина закрыла рот через секунду.
        - Моя экономка, механик и повариха, - ответил я на ее немой вопрос.
        - Э-э-э?..
        - Да-да, Пришельцы кого только с собой не притащили. После войны я подобрал ее на развалинах летающей крепости. Думаю, что Нэн была прислугой… Или рабыней.
        - А почему «старуха»?
        - Потому что кряхтит всё время, будто на судьбу жалуется, да и панцирь растрескавшийся, как у столетней черепахи. По-нашему Нэн понимает, только ответить нормально не может. Иду, Корн!
        Корн, взобравшийся раньше нас на второй этаж, теперь стоял в дверях гостиной (по совместительству моего кабинета) и заговорщицки подмигивал.
        - Прошу простить, - обратился я к Кралине, - меня ждет срочная работа. Если вы позволите, то я не против вашего присутствия. Нэн сейчас принесет вино.
        - Я не буду мешать, - улыбнулась Дикая Кошка. - Если бы вы знали, как сердится мой отец, когда думает, что я его отвлекаю…
        Я кашлянул и, не пропустив даму вперед, первым вбежал в гостиную. Есть! Вот она, долгожданная гостья с берегов Вешта. Летучая мышь с голубой ленточкой на лапе висела вниз головой, уцепившись коготками за деревянную балку. Рядом с ней висели еще с десяток, но именно эта принесла те новости, которые я ждал больше всего.
        Я схватил прислоненную к стене длинную палку с раструбом на конце (подобным приспособлением крестьяне срывают с деревьев поспевшие яблоки, ласково называя его тычкой) и аккуратно подцепил летучую мышь. Опустив тычку ниже, я взял зверька и снял прикрепленную к его лапе записку.
        Так.
        «Карбские пираты высадились в устье Вешта на закате двенадцатого».
        - Что это? - посмотрела через мое плечо Кралина.
        Ее теплое дыхание защекотало ухо.
        - Деньги, - сказал я.
        - Как это? - удивилась Дикая Кошка.
        Она держала бокал с красным вином. Распечатанная бутылка и второй наполненный бокал стояли на столе. Красное одборгское шестьсот второго года - у Старухи Нэн, как всегда, хороший выбор.
        - Это продолжение цепочки событий, - сказал я. - Для непосвященного они являются случайностями, но для того, кто умеет сопоставлять факты и делать выводы, одна фраза может принести тысячи дохода.
        - Например? - Кралина пригубила вино и вновь посмотрела на меня Своим Взглядом.
        Вот, забери меня Рогатый!
        - Две недели назад я получил информацию от одного из своих агентов о том, что флотилия северян-карбов вышла на промысел. Я честно проинформировал Первого среди Равных о возможном вооруженном конфликте на границе, на что он, естественно, не обратил внимания. Что ж, мой гражданский долг был выполнен. Остальное уже не в моей компетенции. Оставалось только ждать. Неделю назад на берегу Карбского моря западнее устья Вешта найден дохлый кракен. Твари совершают миграции, и этому не повезло попасть под лопасти гребного винта. Винтовыми двигателями оснащены корабли королевского флота и суда пиратов. Но фрегаты наших бравых военных сосредоточены у восточных границ, где обстановка, в связи с загадочной гибелью герцога Макиншофа, накалена до предела. Каков из этого логичный вывод? Карбы в этот раз не отправились грабить западные поселения, а приближаются к нашим берегам! Но цепочка событий имела процент погрешности, поэтому я дожидался точного сообщения.
        - Но что вам это даст? Там же будет война! Погибнут люди!
        - Я предупредил Первого, - холодно сказал я. - Что я, по-вашему, мог еще сделать? Выбежать на улицу с плакатом в руках «Пираты приближаются!»? На меня смотрели бы, как на тех сумасшедших, которые орут: «Близится конец света!»
        Я сунул в пасть мыши дольку яблока и поднял животное обратно на балку.
        - Так какая вам польза? - вновь повторила вопрос Кралина.
        Я улыбнулся.
        - Мой покойный безродный отец любил говорить: «Кто владеет информацией, тот владеет миром». Деньги, дорогая Кралина. Они текут отовсюду. Надо только уметь вовремя подставить ладони под золотоносный поток. Но для меня важны не только деньги.
        Я поднял свой бокал вина и посмотрел на солнце сквозь тонкое стекло.
        - Город, расположенный на правом берегу Вешта невдалеке от моря, называется Фаброт. Вам это название ни о чем не говорит?
        - Семьи ювелиров Фаброта! - воскликнула Кралина.
        - Чьи запасы драгоценностей будут разграблены прежде, чем королевские фрегаты разгонят пиратов. Цены на драгоценные побрякушки в Столице возрастут. Тот, кто скупит основную их часть, вскоре на порядок увеличит состояние - столичные красавицы любят опустошать кошельки своих кавалеров.
        - Этот кто-то - вы? - несмело произнесла Дикая Кошка.
        - Не-е-ет! - рассмеялся я. - Ваш покорный слуга лишь торгует информацией. Это моя стезя. Зато он знает кое-кого, кто выложит кругленькую сумму за эту новость, пока она не стала всеобщим достоянием.
        - Но почему вы не предупредили самих ювелиров?!
        Мне расхотелось улыбаться.
        - В прошлый раз они не заплатили обещанное. А обманывать меня можно лишь единожды.
        Я подошел к столу. Написал записку, поймал одну из летучих мышей и прицепил послание к ее лапке. Затем вышел на балкон и выпустил зверька. Мыши, родом из жаркой страны Самаркаша, летают и днем.
        Мой посланник быстро уменьшался в размерах. Кралина вышла следом за мной и протянула бокал с вином.
        - А тот, кому предназначено письмо… Он заплатит?
        - Надеюсь, что так.
        - Но почему вы сами, ваша милость, не пользуетесь благами добытой информации?
        - Зачем? - я взял предложенный бокал. - Деньги для меня только средство. Как говорил мой отец, для того, чтобы играть на равных с сильными мира сего, надо иметь неприступное гнездо. Я купил себе баронский титул и замок - этого достаточно. Мог бы стать и графом. Но зачем? Быть ближе к Первому? Мне и здесь нравится дергать за ниточки, манипулируя цепочками случайностей. Все эти графы и бароны у меня вот где, - я сжал пальцы в кулак. - Стоит потянуть за нитку, и марионетки, которые сами не знают, что они всего лишь куклы, породят новую лавину случайностей. Вы видели, сколько у меня летучих мышей на потолке?
        - Следы на полу от их пребывания тоже заметны, - улыбнулась Кралина, сверкнув белыми зубками.
        - Они приносят вести из Столицы и северной Карбин, они летят из южного Самаркаша и восточной Аггдарии, проскальзывая сквозь оставленные для них лазейки в силовом поле. Но, кроме крылатых зверьков, есть и другие шпионы, о которых вы не догадываетесь.
        - И в центре этого вы. Как паук.
        - Скорее, просто ловец, плывущий в море информации и вылавливающий нужные новости. Знаете, как летучие мыши ориентируются в пространстве? Они испускают почти неслышимые тонкие звуки, эхо от которых улавливают большими ушами. Звуковые волны, несущие информацию, строят для мышей картину реальности. В этом мире просто надо уметь слушать, сударыня.
        - Именно поэтому вы выбрали это животное гербовым зверем?
        Я поднял голову и посмотрел на герб, висящий над балконом.
        - Да. Я заменил пошлого единорога Кштальтов.
        - А чего у нее такой оскал? - поинтересовалась Кралина. - У мыши на гербе.
        - У кого это оскал? - удивился я. - Разве не понятно - она улыбается. Это улыбка такая.
        - Художник явно перестарался.
        - Я сам рисовал, - обиделся я.
        - А судьбу бывших баронов Кштальских вы тоже сами нарисовали? - спросила Дикая Кошка.

* * *
        Когда прилетели Пришельцы, всё изменилось. Они высадились на своих летающих крепостях и сожгли тех, кто пытался воспротивиться нашествию. Рыцари в полных доспехах (из глупцов, которые не разбежались), размахивая мечами, погибали от ярких вспышек. Пушечный огонь не мог пробить броню захватчиков, даже если артиллеристы и успевали дать залп.
        Мы были покорены.
        Но мир, изменившись, остался прежним. Пришельцы не свергали королей, не захватывали власть, не меняли устоев. Им нужно было только одно - человеческие ресурсы. Наспех обученные солдаты - пушечное мясо, бросаемое в мясорубку войны с теми, кого Пришельцы называли Врагами. Пришельцы спускались с небес и забирали подготовленные людские толпы. Обратно не возвращался никто.
        А потом прилетели Враги, и стало совсем плохо. Огромные крепости взрывались, падая вниз огненным дождем. По ночам было светло как днем от горевшего неба. И черная невидимая смерть ползла по земле, покрывая ее сморщенными трупами.
        Но война закончилась. Пришельцы больше не спускались с неба. Мир, хотя остался прежним, изменился для меня навсегда. Потому что есть те, кто знает, как приспособиться к изменениям действительности. Потому что, если хочешь выжить, надо войти в их число.
        И стать лучшим.

* * *
        Мы стояли на балконе, осматривая мои владения. Силовое поле слегка искажало пейзаж и добавляло легкую синеву в солнечный свет.
        - Красиво, - сказала Кралина. - Ваша милость.
        Она пригубила вино, которое выпила за время разговора едва ли на четверть.
        - Для вас, сударыня, просто Матеуш. Матеуш Кштальский, - поклонился я, случайно выплескивая вино из своего бокала.
        Красные брызги полетели вниз.
        - Ой! - вскрикнула Дикая Кошка.
        - Ничего страшного, - улыбнулся я. - У меня его еще много в подвалах. Кстати, видите кусты возле летней беседки? Это розы. Я сам их развожу. Вы обязательно должны на них посмотреть.
        - А что вон там? - указала Кралина во двор замка.
        - О, это бывшая рыцарская арена. Здесь благородные мужи в славные добрые времена скрещивали копья, выбивали друг друга из седел и вообще вели себя крайне безобразно.
        - Вам не жаль того времени, Матеуш?
        - Нет, - сказал я и по старой памяти прикоснулся к перебитой переносице.

* * *
        - Его светлость граф Войц Либирский бросает вызов его милости барону Торвину Кштальскому! - герольд надрывался торжественным криком - того и гляди, лопнет от важности.
        В народе барона называли Свиньей за привычку хрюкать во время разговора.
        Противники, сверкая доспехами и кивая плюмажами, разъехались по разные стороны арены. Кони рыли копытами землю. Турнирные копья высматривали жертву. Зрители ждали, затаив дыхание. Среди благородных на трибуне находился Пришелец, запечатлевая варварские традиции аборигенов.
        То есть нас.
        А в центре зрительской трибуны сидела Она. Я смотрел на нее издали, из толпы простолюдинов сбоку арены. Я поглощал ее глазами, не имея сил отвести взгляд.
        Протрубили трубы, дав сигнал к началу поединка. Всадники столкнулись. Копье графа разлетелось на щепки. Копье барона скользнуло по неудачно подставленному щиту и смяло забрало графского шлема. Его светлость вылетел из седла и приложился о землю. Из решетки забрала потекла кровь. Граф оттолкнул подоспевших оруженосцев и поднялся сам, тщетно пытаясь снять шлем.
        Но я смотрел только на Нее.
        Торвин Кштальский победителем объезжал ристалище. Он остановил коня перед Ней и…
        - Победитель турнира выбрал Прекрасную Даму! - закричал герольд.
        Она обвязала голубую ленточку вокруг руки барона.
        После турнира, когда я возвращался домой узкими улочками… Их было трое. Двое зашли спереди, третий перекрыл дорогу к бегству.
        - Чем обязан? Что потребовалось от меня людям барона?
        Один из передних был оруженосцем. На его груди сверкал нашитый на куртку герб - ублюдочный белый единорог.
        - Да так, - рассмеялся оруженосец, демонстрируя увесистую дубинку. - Его милости не понравилось, как ты смотрел на его невесту. Жадный, говорит, взгляд. Оскорбляющий достоинство дамы. Так что ничего личного.
        Ударил я первым. Сейчас с удовольствием вспоминаю хруст переносицы гаденыша. Правда, это единственное, что осталось в памяти. Дальше были боль и мрак. Но урок я запомнил. Очень хорошо запомнил.
        И когда пришел мой черед, напомнил барону Торвину Кштальскому его место в новом мире.

* * *
        - Вы ее любили? - спросила Кралина.
        - Я даже не помню ее имени.
        - Не хмурьтесь, пожалуйста, Матеуш, - она приблизилась и положила ладонь на мою руку. - У вас прекрасный замок, верные люди. Вы нашли себя. Вы сами создали свой мир. Кажется, в нем не хватает только хозяйки?
        Кралина пользовалась тонкими духами, названия которых я никак не мог вспомнить.
        - Вы верите в пророчества, Ди… Кралина?
        - Нет, конечно, - удивилась она.
        - А я верю.
        - Как же так? Матеуш, - она произносила мое имя шепеляво на конце. - Вы же сами говорили, что случайностей не бывает.
        - И всё, что происходит, кем-то подстроено и кому-то нужно. Но пророчества - дело другое…
        Мы некоторое время помолчали. Где-то внизу заорал тонким звуком Дайпожрать. Он всегда кричит, когда хочет есть - зовет добычу. Моя гостья недовольно поморщилась, не понимая, откуда возникло неприятное ощущение.
        - Идемте в зал, Кралина, - пропустил я даму вперед. Я наполнил свой бокал и долил вина Дикой Кошке.
        - Моему деду нагадала бродячая рума, что, если он полюбит женщину, то она принесет ему несчастье, и он умрет молодым. Да что я говорю, она не нагадала - она его прокляла. Его и весь наш род.
        Я наполнил бокал вновь и залпом опустошил до дна.
        - Дед умер, не дожив одного года до сорока. Перед этим его молодая жена сбежала с каменщиком. Мой отец скончался сорокаоднолетним от эпидемии черного ветра, после того, как полюбил ту, что оказалась шлюхой в дешевом борделе. Отец забрал меня - ему нужен был наследник.
        - А вы…
        - Мне уже двадцать семь, - бросил я. - Барон Кштальский, сын простолюдина и шлюхи.
        - И вы никого не любили?!
        Я вспомнил развевающуюся на ветру голубую ленточку и вновь ощутил боль от ударов.
        - Нет.
        - Может быть, вы просто боитесь женщин? - улыбнулась Дикая Кошка, скользнув ладонью по моим пальцам. - Боитесь, что они сделают вас несчастным из-за предсказания?
        Я не ответил.
        - Зачем вы вылили вино из бокала? - спросила Кралина, ища моего взгляда. - Вы думаете, что я вас отравлю?
        Надо же - догадалась!
        - Вы принимаете меня за наемную убийцу, подосланную графом Войцем? Но если я вас отравлю, то не уйду живой из замка.
        - Убийцы из Аггдара часто используют яды замедленной смерти. Отравленный человек может жить еще неделю, не подозревая, что он уже мертвец, - сказал я.
        - Как я могу доказать, что я не убийца?
        Я подошел к Дикой Кошке вплотную и провел ладонью по ее тонкой шее. Под пальцами неистово билась жилочка.
        - Аггдарские убийцы часто носят татуировку в виде кобры на правом плече. Вот тут, - я ослабил завязки на ее груди и обнажил плечо.
        - Ну что, убедились? - рассмеялась Кошка.
        - Женщины-убийцы имеют татуировки не только на плече.
        - Где же еще? - хитро поинтересовалась она.
        - Вот здесь, на внешней стороне правого бедра.
        - Вам будет спокойнее, если мы проверим?
        Дверь тихо открылась, и на пороге появилась Старуха Нэн с запеченной уткой на подносе.
        - Кх-х-ха, - Нэн прошла мимо нас, опустила поднос на стол и невозмутимо вернулась в коридор.
        - Вот видите, здесь тоже ничего нет, - сказала Кралина.
        - Вижу.
        - Но, если вы забрались так высоко, может, не стоит останавливаться? Только не вздумайте краснеть!
        Я подхватил Дикую Кошку на руки и отнес в спальню.
        Я не обманул ее - просто не сказал всей информации. Гвенн Чернобородый, атаман карбских пиратов, изменил планы не случайно. О том, что королевский флот уплыл к далеким берегам, он узнал из записки, которую принесла быстрая летучая мышь.
        В отличие от ювелиров Фаброта, Чернобородый исправно платит обещанное.

* * *
        - Берегись! - меч Корна сверкнул в воздухе.
        Я упал на землю, покрытую пеплом. Чужая кровь залила лоб. Рядом свалилась отрубленная голова кобольда и обвиняюще уставилась застывшими белыми глазами. Клыки хищно торчали из верхней челюсти.
        Я вскочил на ноги и выхватил Рубаку. Знатные люди часто дают имена оружию, и я подумал, почему бы не назвать свой меч именно так. Кобольд проскочил под ударом Корна, уклонился от выпада Одноглазого и устремился к Ней. Я всадил Рубаку ему в спину, выдернул и встретил вторую тварь рубящим ударом, раскроившим уродливую голову.
        Слева приближались еще трое мутантов. Дикая Кошка попятилась. Я достал излучатель и разрядил в кобольдов. Воздух наполнился визгом и вонью паленой шкуры.
        «Зачем?» - спросил Ее взгляд.
        «Я не хотел раньше. Не мог, - мысленно ответил я. - Это не наше оружие. Чужое. Оно погубило наш мир. Ты должен убивать врага сам, сталью, чувствуя смерть и свою победу».
        «Ты же сам часть нового мира».
        «Я выжил здесь. Просто выжил. А Пришельцы изуродовали его. Всего, что было раньше, уже не вернуть. Рыцарская честь, достоинство - всё это ушло безвозвратно. Пускай оно и существовало лишь в песнях бардов. А сейчас продается всё, даже титулы».

* * *
        - Что с тобой? - спросила Дикая Кошка.
        Ночь. За окном на фоне двух больших лун билась о стекло ночная бабочка. Рука Кралины лежала на моем лбу.
        - Ты кричал во сне. Тебе приснился кошмар?
        - Да так. Ерунда, - сна больше не было. Я поднялся и прошел в кабинет.
        «Надо было ее поцеловать, - пришла запоздалая мысль. - Она этого ждала».
        Я сел за стол, достал из ящика найденный куб и принялся вертеть в руках. На одной грани была выемка, на которую я надавил пальцем. Часть куба отползла в сторону, открыв пульт управления. Конструкция мне не знакома. Хотя многие изделия Пришельцев похожи по технологии друг на друга, и у меня уже была обширная практика.
        Я зажег свечу. Достал блюдце и поставил рядом на стол. Вынул нож и прокалил лезвие над дрожащим огоньком - не хватало еще занести какую-то заразу. Потом помахал ножом в воздухе, остужая, и полоснул по большому пальцу левой руки. Несколько капель крови упали на пол и потертые доски стола. Красная струйка потекла в подставленное блюдце.
        Главное знать, как позвать их по имени, и иметь плату. Они придут. Не ко всем, но придут.
        Я не заметил момента его появления. Моргнул, и вот уже он сидит на стуле с противоположного конца стола.
        - Звал, Матеуш? - забарабанил гоблин по столу тонкими пальцами с когтями.
        Усмешка у него противная, с левой стороны на всю половину широкой чешуйчатой щеки. Глаза желтые, большие. Зеленая кожа на лысой башке сморщилась складками-волнами между двух маленьких рожек.
        - Звал, Рогатый, - сказал я.
        Гоблин скривился.
        - Сколько раз тебе говорили, что к вашей варварской мифологии мы не имеем никакого отношения. Или тебе просто нравится нас доставать? - гоблин подергал длинным носом и подслеповато прищурил глаза. - Плата?
        - Да, плата, плата. Но сначала вопрос.
        - Один! Но не про то, как мы проникаем сквозь защитное поле.
        - Знаю. На тот ты не ответишь. Другой вопрос. Что это? - показал я на куб.
        - Взрывное устройство, класса «Мега два». На таймере выставляется время до детонации. Жмешь кнопку активации, вводишь код. И всё - считай, что уже на ваших варварских небесах.
        - Настолько мощное? - удивился я.
        - Как тебе сказать. При планетарных военных действиях классом выше является только взрывчатка «Мега один». А она способна уничтожить целый континент.
        Я недоверчиво посмотрел на куб.
        - А эта?
        - На месте твоего замка останется глубокая воронка с оплавленными краями. Но силовое поле снаружи не пробьет. Можно получить плату?
        Я кивнул. Гоблин схватил блюдце и слизал кровь раздвоенным языком.
        Они - гости извне, те, кто остался после того, как ушли Пришельцы. Но это не Враги, о которых нам прожужжали уши. Враги воевали, сжигая космические станции и корабли. А эти зеленые твари ничего не делают сами. Они исподтишка играют с нашими жизнями и судьбами, используя свои подлые методы.
        Гоблин с недовольной миной на лице поставил блюдце и с надеждой посмотрел на пятна крови на полу.
        - Нет, - сказал я. - Только если ответишь еще на один вопрос.
        - Нет полноценной платы - нет ответа, - ухмыльнулся гоблин. - Но для второго вопроса подряд нужна большая плата.
        - Душу я тебе не отдам.
        - Опять ваши дикие понятия! На кой мне твоя воображаемая душа, которая у вас будто бы есть?!
        Гоблин обнаружил на указательном пальце красное пятнышко и с наслаждением засунул палец в рот.
        - Нам нуфна вафа энефгия жифни.
        - Жизни?
        Гоблин вынул палец и рассмотрел со всех сторон прищуренными глазами.
        - Да, энергия жизни, которая выделяется во время насильственной смерти. Ну, я пошел. Кстати, если ты хотел спросить, как взрывчатка попадала под силовые поля, то отвечу - с рабами-смертниками. Такими же тупыми и ни на что не пригодными, как ты.
        Миг - и гоблина нет. И серой не воняет.
        - Хрен собачий ты от меня получишь, а не душу, - пробормотал я и захлопнул куб класса «Мегадва».
        Замок графа Либирского, как и мой, окружает силовое поле. Граф тоже пытается угнаться за временем.
        - Нэн! - позвал я в ящичек, который назывался «переговорным устройством». - Иди сюда! С инструментами!
        Нэн появилась бесшумно, словно призрак, вывалила на стол груду приспособлений и вопросительно посмотрела на меня.
        - Кх-х-ха?
        - Да, разбирай! Стой! Осторожнее - это взрывчатка! Мы не будем сегодня разрушать мой замок. Я хочу, чтобы ты кое-что сделала.
        Спрашивать у Нэн что-либо было бесполезно, а вот любую работу с устройствами Пришельцев она выполняла с той же легкостью, с какой Корн рубил головы врагам. Нэн невозмутимо покрутила куб в руках, а затем достала инструмент, который имел смешное название «пассатижи»…
        Ушла она лишь под утро.
        - Что это? - спросила заглянувшая в зал Кралина. - Это то, что ты нашел на станции? Ты всю ночь здесь просидел?
        На Кралине была надета лишь моя рубашка.
        - Да. Не беспокойся - это всего лишь взрывчатка класса «Мега два», способная испепелить нас вместе с замком, - я спрятал куб в сейф. - И вообще: я вспомнил, что ночью забыл кое-что сделать.
        - Знаю, поцеловать меня, - серьезно ответила Дикая Кошка.
        Что я и поспешил выполнить.

* * *
        Мы вместе подстригали розы. Мы кормили мясом болотника, живущего во рву с зеленой водой, закрывая уши, чтобы не слышать его криков тонким звуком.
        - Зачем ты держишь эту животину? - спрашивала она.
        - Он такая же часть этого замка. Дайпожрать жил здесь всегда. Убери его - и замок лишится части своей истории.
        Я не хотел задумываться, кого из своих врагов скармливал болотнику покойный Торвин Кштальский.
        Кралина ловила моих летучих мышей, и они, испуганно пища, носились по всему замку, теряя записки с секретными посланиями.
        Кралина училась стряпать вместе со Старухой Нэн, и я даже один раз, заставив себя улыбнуться, проглотил пережаренную яичницу, которую Дикая Кошка упорно именовала омлетом по-аггдарски.
        Иногда мы фехтовали. Кралина держала рапиру наигранно неправильно и пыталась отражать выпады, демонстрируя превосходство аггдарской техники фехтования. Иногда у нее это получалось. Тогда она переходила в нападение и чаще всего оказывалась в моих объятиях.
        По вечерам я принуждал себя работать. Я составлял графики товарооборота в соседних странах и придумывал новые планы купеческих перевозок. Я следил за передвижением войск. Я узнал, что вдова трактирщика родила двойню, и послал ей денежную помощь. До меня дошли вести, что граф Либерский в ярости обвиняет меня в похищении его гостьи и требует у короля вооруженного вмешательства. На что Первый среди Равных ответил отказом, аргументируя, что не собирается вмешиваться в кровную вражду.
        - Оказывается, я тебя украл, - сообщил я тогда вечером Дикой Кошке.
        - Конечно, - подтвердила она. - А ты что думал, ваша милость? Самым наглым образом украл - и всё с рук сойдет? Ай, что ты делаешь?! Отпусти сейчас же!
        Я был счастлив.
        Да, Рогатый меня забери, я был счастлив, вопреки всем глупым пророчествам, предсказаниям и прочей ерунде.

* * *
        Как давно это было.
        Вновь и вновь я видел врага, бьющегося о силовое поле.
        - Пропусти! Хр-р-р. Открой, безродный ублюдок, и я тебе покажу, что такое рыцарская честь!
        Барон Торвин Кштальский, вернее, бывший барон, стоял перед замком с той стороны силового поля. Барон был пьян. На его подбородке торчала щетина. Некогда белая рубашка сейчас выпачкана винными пятнами, на правом боку прилипли сосновые иголки. Торвин размахивал фамильным клинком - той единственной собственностью, что у него осталась.
        - Все… Хр-р-р. Весь мой род жил здесь! Десять поколений! Сволочь! Мерзавец! Ты всё у меня украл! Если у тебя есть остатки чести - дерись! Хр-р-р. Хотя ты же безродная мразь.
        - Уходите, - сказал я. - Вы пьяны.
        - Да, я пьян! Хр-р-р, - вновь хрюкнул он. - Вы всё у меня отобрали - титул, замок, жизнь! Ты и этот ублюдочный король, продающий титулы.
        - Вы сами виноваты. Вы не дали тысячу мечников по зову Первого, когда у него потребовали войско Пришельцы. Вы теперь вне закона. Вы сами себя прокляли.
        - Хр-р-р! Я не мог дать, ты же знаешь! Я тогда дрался с проклятым Войцем! Я почти победил! Я остановил «Железный кулак». Ты мне сам продал информацию, как воспользоваться огнеметами Пришельцев.
        - Когда зовет король - кровная вражда прекращается. Таков закон.
        - Закон. Хр-р-р, - Торвин воткнул клинок в землю. - Я не хотел той войны. Рогатый бы побрал этого Войца, нашедшего карту пятивековой давности, указывающей, что маленький вонючий хутор Кронцы с его угольной шахтой должен принадлежать Либерцам. Я не мог отступить, понимаешь? Хр-р-р. Меня перестали бы уважать, - по щеке бывшего барона пробежала пьяная слеза.
        - Войны начинаются и из-за меньшего повода. Например, из-за избитого простолюдина, из-за его сломанной руки и перебитой переносицы, - я прикоснулся к горбинке на носу.
        Торвин, казалось, вмиг протрезвел.
        - Так это ты?! Ты подбросил карту Войцу?!
        - А ты не интересовался, какими путями у графа появился боевой лазер?
        - Безродный ублюдок!
        - Ты забыл добавить «сын шлюхи», - я медленно вынул из ножен Рубаку.
        - Сын последней продажной шлюхи, - процедил бывший барон.
        - Мне это уже не раз сообщали. Боров, крикни Нэн, пускай откроет проход в силовом поле, - спокойно сказал я.
        - Но, ваша милость, Торвин отличный фехтовальщик. Был отличным фехтовальщиком.
        - Разве к тем, кто владеет мечом, применимо слово «был»? Открывай!!!
        В силовом поле образовался проход, Торвин бросился в бой, сжимая меч обеими руками.
        - Никому не мешать!
        Бывший барон рухнул на землю от первого же моего выпада - Рубака проткнул его толстую шею. Кровь залила рубаху темными пятнами, словно одборгское шестьсот второго года. Торвин забился в агонии. Из страшной раны на шее толчками выплескивалась кровь, и лопались пузыри.
        Я подобрал его фамильный меч и сломал о колено. Затем обернулся к своим притихшим людям.
        - Похороните барона в фамильном склепе. Пусть последний из рода настоящих Кштальских покоится вместе с предками.
        Я вытер Рубаку о заляпанную грязью траву и, не оглядываясь, вернулся в замок.

* * *
        Опять этот сон. Сколько раз я еще буду убивать своего врага?
        Сердце колотилось, не давая уснуть. Луны за окном выстроились в парад и светили одним большим ярким диском. Кровать рядом со мной была пуста. Я выглянул в окно. На залитом холодным светом дворе Старуха Нэн ворчливо молилась своим богам, подняв все четыре руки к небесам.
        Вновь я проснулся поздним утром.
        - Корни, - позвал я, выходя в главный зал, - ты не видел Кралину?
        - Нет, ваша милость, - Корн, как обычно, возник непонятно откуда.
        - Так ищите! Найди ее!
        Я вышел на балкон. На небе сгущались свинцовые тучи. По защитному полю потекли первые дождевые капли. Я поежился и вернулся в зал. Взгляд упал на сейф, рука нащупала в кармане ключ. Стальные дверцы сейфа со скрипом отворились.
        Как я и думал, сейф оказался пустым.
        - Сударыни Кралины нигде нет, - сообщил вернувшийся Корн. - Ночью кто-то, воспользовавшись отсутствием Нэн возле генератора, открыл проход в силовом поле. Э-э-э… Тут новая летучая мышь прилетела. Не наша.
        - И? - я обернулся к Корну.
        - Вот, - протянул он сообщение. - Я позволил себе прочитать. Это от графа Либирского.
        Я пробежал глазами по строкам письма.
        «Твоя Кралина у меня. Если хочешь увидеть ее живой - приходи сегодня один к моему замку. Решим дело поединком».
        - Собирать людей? - вопросительно посмотрел на меня Корн.
        Я скомкал послание и бросил на пол.
        - Она ушла сама. Кое-что у меня забрала и ушла. Войц решил поиграть со мной, ускорить пророчество, - усмехнулся я. - Сломить морально, так сказать. Вместо поединка на месте дуэли будет ждать отряд убийц. Ты же лучше меня это должен знать, Корн. Что ж, я наигрался и в любовь, и в дружбу.
        - Не понял, - бровь Корна поползла вверх.
        - Я знал с самого начала, что Кралина подослана графом, так как у маэстро Гарселота никогда не было дочери. Она человек Бойца, как и ты, Корн. Думаешь, мне не известно, что ты отправляешь графу летучих мышей с информацией, а его светлость пытается угнаться за мной и вести свои игры? Наивные. Я скармливал тебе ровно те новости, что считал нужным.
        Корн схватился за меч.
        - Ты дурак, Корн, - сказал я и нажал на кнопку пульта, спрятанного в кармане.
        Выскочившие из рукояти меча иглы пронзили ладонь Корна. Он вскрикнул от неожиданности.
        - Почему? - прохрипел он.
        Меч со звоном упал на пол.
        - Что со мной?
        - Это мой меч, Корн. Здесь всё мое и у меня под контролем. Иглы смазаны ядом болотника. Знаешь, как он охотится? Тварь большая, но трусливая. Прислушайся, как он кричит.
        Корн на шатающихся ногах сделал шаг ко мне. Он всячески пытался этому помешать, но тело ему не подчинялось.
        - Дайпожрать подкрадывается к добыче, царапает ядовитыми колючками и убегает. А потом подзывает тонким звуком. И воспротивиться его зову нельзя.
        Корн сделал еще несколько шагов, прошел мимо меня к балкону и навалился на поручни, тщетно пытаясь удержаться.
        - Ты был мне другом, Корн, но ты пытался меня убить, - сказал я. - Это непростительная ошибка.
        Корн перевалился через поручни и без крика полетел вниз. Писк Дайпожрать прекратился, сменившись другими звуками.
        - Что случилась, ваша милость? - в зал вбежал Боров.
        - У нас теперь новый начальник стражи, - сказал я. - Корн по неосторожности выпал с балкона. Принимай командование.
        - Да, ваша милость. Будет сделано, ваша милость, - Боров поклонился и, пятясь, вышел из зала.
        - Эй! - крикнул я ему вслед. - Прикажи Нэн, чтобы сняла защитное поле.
        - Совсем, ваша милость?
        - Совсем. Я хочу, чтобы замок умыло дождем.
        Позади мелькнула зеленая тень.
        - С каких это пор вы приходите незваными? - спросил я у гоблина.
        Рогатый развалился за моим столом и довольно улыбался, причмокивая губами.
        - Как говорят в одном из миров, - сказал он, - на безрыбье и рак рыба. Энергия жизни была плохонькой, но со специфическим вкусом.
        - У меня есть вопрос, просто так, ради удовлетворения любопытства, - произнес я. - Кто выиграл в той войне - Пришельцы или Враги?
        - А какая разница? - прищурив глаза и улыбаясь, посмотрел на меня гоблин.
        - Да, ты прав, для вас - никакой. Еда в любом случае получилась вкусной. Что Враги, что Пришельцы - нет разницы. Вы такие же чужаки, как и они. Это вы спровоцировали войну между ними? Давно играете с судьбами миров, а, Рогатый?
        - А ты? Ты же сам стравил между собой два древних рода. И не только их. Ты ценный для нас человек. И предсказуемый. Хочешь знать, кто выигрывает войны? Не те, кто рвет друг другу глотки с оружием в руках, а те, кто стоит в стороне и получает свою выгоду. В войне победили мы, Матеуш, а ваша планета - маленькое приятное к этому дополнение.
        - Когда вы подбросили куб со взрывчаткой на упавшей станции, вы уже знали, что я его взведу, подозревая, что Дикая Кошка унесет смерть в замок графа?
        Улыбка Рогатого стала совсем слащавой.
        - Много жизней, - сказал он. - Славная еда.
        И исчез в зеленой дымке.
        Через мгновение пропала и она.
        Я вышел на балкон. Вода стекала по гербу с улыбающейся летучей мышью, сбегала по старым стенам, разбавляла зеленую муть во рву. Я смотрел вдаль, туда, где за стеной дождя были владения графа Либирского, но видел лишь самого себя, того мальчишку, кто когда-то стоял у края рыцарской арены.
        Ты относишься ко всем, как к фигурам на игровой доске.
        Ты не имеешь ни друзей, ни любимой женщины, потому что не можешь никому доверять. Потому что знаешь, как продажен этот мир.
        Ты лишь играешь в свою жизнь.
        Так чем же ты отличаешься от зеленокожих чужаков, появившихся вместе с Пришельцами?
        - А не пошел бы ты, Рогатый, - прошептал я и побарабанил пальцами по перилам.

* * *
        - Молодец, Кралина, - сказал граф Войц Либирский. - Ты уверена?
        - Да, ваша светлость, - дождь застал Кралину в пути, и по ее волосам сбегали струйки воды. - Он влюблен, как мальчишка. Он придет.
        Взгляд Кралины был совсем не веселым.
        - Он обязательно придет.
        - Что ты принесла?
        - Это взрывчатка, ваша светлость. То, что вы просили. Кралина достала из сумки куб и положила на стол.
        - Матеуш не хватится пропажи. Ему будет не до этого.
        Войц повертел куб в руках и нажал на углубление. Открывшийся пульт управления показал бегущее время.
        - Рогатый! - заверещал граф. - Он взведен! Дура! Идиотка! Он же взведен! Секунды! Как отключить?! Какой пароль?!
        - Откуда я могу знать!
        - Он обхитрил тебя! Бежать… Поздно! Рогатый забери! Сейчас рванет. О, Создатель!
        - Обхитрил, - произнесла стремительно бледнеющая Кралина и нашла в себе силы улыбнуться.
        Граф подскочил к ней, схватил за воротник и принялся трясти, как тряпичную куклу.
        - Ты! Из-за тебя! Дура! Мы все сдохнем!
        Куб щелкнул и раскрылся еще, как распечатанный конверт. Затем что-то вновь щелкнуло, и вверх ударила струя праздничного салюта.
        Бах! Бах! Бах! Хлопушки, используемые на празднике Сенокоса, взрывались одна за другой, наполняя зал едким дымом, разноцветными лентами и конфетти.
        - Он заменил заряд, - прошептала Кралина.
        Граф отпустил ее, и девушка упала на пол. Войц на шатающихся ногах подошел к затихшему кубу.
        - Тут записка, - сказал он, поднял клочок бумаги и принялся читать: - «Ты стремишься быть первым, Войц, но ты всегда будешь только вторым. Передай Дикой Кошке, что я запомнил ее имя».
        - Это он тебе? - поднял граф растерянный взгляд на Кралину.
        Девушка лишь слабо улыбнулась в ответ.

* * *
        А где-то далеко, совсем в другом замке, на балконе стоял человек с начинающими седеть черными волосами и смеялся. Ветер бросал ему в лицо холодные брызги дождя, они текли по щекам, попадали в рот и оставляли на губах вкус соли.
        + Mysteria alchimia
        Когда среди деревьев показался просвет, Сарейя легко спешилась, привязала лошадь к стволу лиственницы, а после ласково потрепала её по загривку, пытаясь справиться с подступающим чувством вины.
        - Прости, моя хорошая, - шепнула она на ухо изящной кобылке. - Так надо.
        Глубоко вдохнула, решаясь, подняла переднюю ногу лошади и резким движением с силой вогнала острый камень прямо в сердцевину копыта. Кобылка истошно заржала и взвилась на дыбы. Девушка предусмотрительно отпрянула в сторону, а когда лошадка успокоилась, взяла её под уздцы и повела к маячившему среди деревьев просвету. Кобылка заметно припадала на переднюю ногу.
        - Пойдём, Малли, пойдём, красавица. Тут недалеко, - приговаривала девушка. - Потерпи совсем немного.
        Когда деревья расступились, перед Сарейей открылась серовато-зелёная марь, из которой тут и там торчали скрюченные деревца, а в самой середине заболоченного поля расположился приземистый замок с двумя кряжистыми башнями. К нему вела едва заметная тропинка, петляя среди выступающих из топкой мари кочек и холмиков, поросших вереском, багульником, Кассандрой и пушицей. Осторожно ступая по ней, девушка медленно углублялась в болото, и с каждым шагом сердце билось всё сильнее. Она почти у цели.
        В воротах замка Сарейю уже поджидал слуга - высокий загорелый мужчина в вытертой чёрной ливрее, такой худой, что он казался засушенным, словно заморский сухофрукт.
        - Лорд Россер не принимает, - сообщил он прежде, чем девушка успела вымолвить хоть слово.
        - У меня охромела лошадь, - сообщила Сарейя с той высокомерной нетерпимостью в голосе, которая достигается не упорной практикой, а лишь благородным рождением. - Я не могу добраться до дома. Уверена, ваш лорд будет рад оказать мне помощь.
        Слуга некоторое время разглядывал молодую девушку, а затем нехотя посторонился, пропуская её во двор, перепоручил охромевшую лошадку конюху и провёл незваную гостью в замок.
        Оказавшись внутри, Сарейя даже немного растерялась. Совсем не такого она ожидала от замка благородного лорда Россера, изучавшего, по слухам, veneficium, называемый в простонародье чернокнижием. Стены замка венефиция-чернокнижника должны быть увешаны старинными картами и заставлены полками с древними рукописями и фолиантами; возле камина должен стоять массивный стол с толстыми тиглями и пузатыми ретортами, с хрустальными шарами и выбеленными костями животных. Зал чернокнижника не должен быть таким… таким обыденным - пара штандартов на холодных каменных стенах, кресло для лорда в одной стороне и грубый камин в другой.
        - Чем обязан? - раздался за спиной Сарейи сильный, с отзвуком серебра, голос.
        - Лорд Россер, - девушка обернулась и присела перед человеком, которого молва почитала за чернокнижника. - Я - леди Сарейя из Гарварда. Вынуждена просить вас о вашем гостеприимстве. Моя лошадь сбросила меня в лесу, повредила ногу и охромела. Я не могу добраться до дома… Лошадью сейчас занимается ваш конюх, - добавила она на случай, если хозяин замка ей не поверил.
        Пытливые тёмные глаза хозяина замка быстро ощупали девушку, отметили взволнованный румянец на лице и настороженность в голубых глазах.
        Сарейя в ответ рассматривала лорда Россера. Воображение рисовало ей чернокнижника человеком или пожилым и седым, много старше её отца, или же щуплым и тщедушным, с бледным, не знающим солнца лицом. Лорд Россер не был ни тем, ни другим. Квадратным подбородком и разворотом плеч он скорее походил на воина, а в широких ладонях было куда легче представить меч, чем хрупкие колдовские реторты.
        - Вы не пострадали? - спросил хозяин замка.
        - Не пострадала, - заверила девушка.
        Сарейя ожидала, что теперь её спросят, что она делала в лесу так далеко от города, и приготовилась вдохновенно врать, что засмотрелась на голубые бутоны колокольчиков и на жёлтые глазки лютиков, заслушалась щебетом птиц и сбилась с дороги… Но лорд Россер ничего не спросил.
        - Что ж, оставайтесь на ночь. Утром можете взять одну из моих лошадей. Ужин принесут вам в комнату, - коротко сообщил он - и вышел, оставив её одну посреди холодного, пустого зала.

* * *
        Пробираться ночью тайком по чужому, незнакомому замку - не самое разумное занятие. По замку же человека, которого молва почитала за чернокнижника - особенно. И тем не менее, прикрывая ладонью трепещущий язычок свечи, Сарейя пустилась в путь по узким, тёмным коридорам.
        Лорд Россер издавна сторонился общества, а то отвечало ему взаимностью, считая лорда человеком мрачным, опасным и нелюдимым. А уж когда пошла молва, что тот изучает венефициум, иначе говоря - чернокнижие, то он и вовсе сделался изгоем.
        Лорд Россер не бывал на балах, турнирах и приёмах; местные лорды, в том числе и отец Сарейи, никогда не заглядывали к нему в гости, чтобы вместе повеселиться или поохотиться. Значит, и шанса побывать в замке лорда Россера с благопристойным визитом и, воспользовавшись оказией, обыскать его библиотеку у Сарейи не было.
        Пришлось придумывать, как бы оказаться у него в гостях, да так, чтобы нелюдимый лорд не дал ей от ворот поворот. Перебрав несколько вариантов, один другого невыполнимее, Сарейя в итоге остановилась на самом простом. На конной прогулке по окрестностям девушка упадёт с лошади. Лошадь охромеет, до дома далеко, пешком не добраться, а замок лорда Россера - поблизости. Нелюдимый или нет, он всё равно остаётся рыцарем и наверняка не оставит девушку благородного происхождения без ночлега.
        До сей поры всё шло гладко, но сейчас, беспомощно петляя по узким коридорам замка, Сарейя всё больше отчаивалась найти заветную библиотеку. По слухам, лорд Россер являлся обладателем ценнейших гримуаров - «Гептамерона», «Магии Арбателя», «Теургии Гоетия» и даже редчайшей копии арамейского «Angelus Magnus Secreti Creatoris». Наверняка среди них найдутся ответы на её вопросы.
        Заметив слабые отблески света на лестнице, ведущей в башню, девушка решительно начала подниматься по ступеням. Добравшись до верха, осторожно заглянула внутрь. В очаге небольшой полупустой комнаты тлело догорающее поленце, на каменном полу валялась истоптанная шкура, в углу стоял стол и кресло подле него, а на столе… Сердце Сарейи трепыхнулось и замерло. На нём лежали свитки, рукописи и фолианты.
        Примостив свечу на угол стола, девушка потянулась за ближайшей книгой. «Grimorium Verum», - прочитала она название, вытисненное на тёмной коже, и благоговейно вздохнула. «Истинный гримуар» - книга воистину легендарная. Значит, не врали слухи о лорде Россере - они впрямь чернокнижник.
        Усевшись в неудобное деревянное кресло, девушка принялась перелистывать страницы гримуара и вскоре так углубилась в чтение, что негромкий голос, раздавшийся от двери, заставил её в испуге вскочить.
        - Чернокнижием интересуетесь, леди Сарейя?
        Лорд Россер стоял в дверях, небрежно скрестив руки на груди; слабый свет догорающего очага и одинокой свечи отбрасывал на непроницаемое лицо глубокие тени.
        Девушка перебрала несколько вариантов ответа, но так и не нашла такого, который мог бы дать вразумительное объяснение тому, что она делает глубокой ночью в библиотеке чужого замка за колдовскими гримуарами. И, махнув рукой - всё равно ей больше ничего не остаётся! - решила рассказать правду.
        - Не чернокнижием, а взаимодействием мистики и алхимии.
        Даже в полутьме тесной библиотеки девушка увидела, как удивлённо поползли вверх брови хозяина.
        - Поясните, - требовательно сказал лорд.
        - Я изучаю mysteria alchimia, - ответила Сарейя и напустила на себя гордое безразличие и холодную надменность; она всегда так встречала следующие за этим признанием снисходительные насмешки над «алхимичкой».
        Лорд Россер не засмеялся, не скривился и не фыркнул презрительно. Подошёл к свободному стулу, уселся и небрежно спросил:
        - И золочёная виселица вас не страшит?
        Золочёную виселицу в Гариарде установили в прошлом году. В богатый город приезжало немало алхимиков, утверждавших, что владеют философским камнем, и обещавших превратить свинец в золото. Все они оказывались жуликами, а опыты по трансмутации - обманом. Устав от их вранья - и в назидание будущим пройдохам - градоправитель велел установить на главной площади рядом с обычной виселицей и костром для сжигания ведьм ещё одну и выкрасить её в золотистый цвет. На ней вздёргивали исключительно вралей-алхимиков.
        - Не страшит, - твёрдо ответила девушка. - Я дочь барона. Но самое главное - я занимаюсь наукой, а не шулерством.
        Лорд Россер кивнул, принимая ответ, и заметил:
        - Мои книги - не про mysteria alchimia.
        - Я знаю, - ответила Сарейя. - Я и не ищу в них ничего о загадках алхимии. Я ищу про магию.
        Молчание лорда Россера заполняло небольшую комнату, а его требовательный взгляд и хозяйская поза, которую он принял, сидя на неудобном стуле, заставляли нервничать. И Сарейя, волнуясь, продолжила:
        - Видите ли, алхимия достигла заметных успехов в изучении свойств первоэлементов и в трансмутации, но главных своих задач так и не решила. Я прочитала в одном древнем александрийском трактате, что алхимия состоит из двух компонентов - естественного и мистического. Я считаю, наши алхимики совершенно забыли о втором. А те немногие из них, которые и признают этот компонент, действуют неумело, ведь они ничего о магии не знают. Потому ничего у них и не выходит…
        Голос Сарейи стих.
        - И какие же задачи алхимии надеетесь решить вы? - поинтересовался лорд Россер, всё так же глядя на неё снизу вверх со стула, на котором расположился в хозяйской позе. - Желаете создать гомункулуса? Интересуетесь палингенезом? Ищете, как выделить пятую сущность вещества? Или же и вовсе на философский камень замахиваетесь?
        В словах скрывающегося в полутьме лорда Россера девушке послышалась насмешка, и она гордо вздёрнула подбородок.
        - Мне важна не столько цель, сколько сам принцип, - надменно заявила она. - Я хочу проверить, действительно ли магия может помочь алхимическим процессам.
        Когда лорд Россер заговорил, в его словах слышалось заметное удивление.
        - Я, конечно, давно не был в обществе, но с каких это пор, леди Сарейя, благородные девицы стали интересоваться науками вместо того, чтобы…
        Хозяин замка замялся, пытаясь вспомнить, чем же положено заниматься благородным девицам, и Сарейя продолжила за него, даже не пытаясь скрыть издевки:
        - Вместо того, чтобы вышивать, расчёсывать волосы или скучать, сидя у окна?
        И тут лорд Россер неожиданно захохотал.
        - И что же вы хотите узнать про магию, леди Сарейя? - спросил он, отсмеявшись.
        Никак не ожидавшая ни смеха, ни, тем более, такого вопроса, девушка на миг растерялась, а потом выпалила:
        - Что наделяет магию жизнью? Что даёт ей настоящую силу?
        Она верила, что то же самое, что заставляет работать магические заклинания, сможет заставить работать и алхимические процессы, и ей не терпелось узнать, что это такое.
        - Чувство, - немедленно ответил лорд Россер. - Сильное человеческое чувство. Если вложить его в заклятия, заговоры и обереги, они будут действовать куда сильнее.
        - И что это за чувство? - подалась вперёд Сарейя.
        - Например, любовь, - ухмыльнулся хозяин замка и, перехватив недоверчивый взгляд девушки, продолжил: - Да, да, та самая романтическая ерунда, о которой слагают вирши бездельники придворные и распевают странствующие мейстерзингеры - это самое мощное чувство, которое может придать обычному магическому заклинанию небывалую силу.
        Сарейя нахмурилась. Она полагала, всё дело в секретных ритуалах, загадочных рунах и нужных словах, которые известны только чернокнижникам.
        - А кроме любви, ещё что-то действует? - несколько разочарованно спросила она.
        - Смерть, - всё так же охотно ответил лорд Россер.
        Девушка непроизвольно вздрогнула и, прижав задрожавшие пальцы к губам, выдохнула:
        - Некромагия…
        - Да, - подтвердил хозяин замка. - Не зря заговоры на крови считаются самыми надёжными… А некромаги - самыми сильными из всех чернокнижников.
        Сарейя с трудом кивнула. Нет, смерть ей не подходит.
        - И как это работает? Как вложить в заклинания любовь? - продолжила расспросы она. - Думать о любви, когда их готовишь?
        Лорд Россер усмехнулся.
        - Если бы это было так легко, магией занимался бы каждый. Да и с любовью не всё так просто. Например, братская или материнская любовь для этого не сгодится. Влюблённость тоже. Нужна настоящая любовь к женщине. Или, в вашем случае - к мужчине. Кусочек этой любви маг особым образом направляет в заклинание…
        - То есть сама я это проделать не смогу? - перебила девушка.
        Несколько мгновений лорд Россер задумчиво рассматривал её, а потом резко поднялся и заявил:
        - Со временем, после надлежащего обучения - сможете. А сейчас - нет. Но, думаю, я смогу вам помочь.
        - Вы хотите мне помочь? Но почему? - недоверчиво нахмурилась девушка.
        - Вы меня заинтересовали… - многозначительно произнёс хозяин замка. Сарейя от неожиданности тихо охнула, а лорд Россер, выдержав паузу, продолжил: - И теперь мне тоже любопытно узнать, какое влияние мистический компонент окажет на алхимические процессы. А для начала скажите мне, леди Сарейя, есть ли у вас возлюбленный?

* * *
        Возвращаясь в город на роскошном скакуне из конюшни лорда Россера, Сарейя то и дело прикасалась рукой к груди. С шеи на крепкой бечёвке свисал кожаный мешочек, а в нём лежал небольшой лазоревый яхонт, огранённый в форме слезы.
        Именно в эту лазоревую слезу и была заключена любовь Сарейи.
        - Без надлежащего умения и подготовки вы не сможете самостоятельно добавить любовь прямо в ваши колбы и реторты, - сказал лорд Россер. - Потому я заключу частичку вашей любви в камень, а уже его вы положите в свои смеси и растворы во время опытов.
        «Но что случится, если я буду добавлять понемногу любви в каждый свой опыт? - встревожилась тут Сарейя. - Не растрачу ли я её всю?»
        Девушке не хотелось растерять любовь к своему тайному возлюбленному - настолько тайному, что о её любви не знал даже сам предмет её обожания.
        Мэтр Майлон, элегантный и стройный мужчина с лёгким серебром на висках и загадкой в глазах, серьёзно занимался наукой и потому никогда не обещал правителю города ни философского камня, ни эликсира бессмертия. Взамен несбыточных чудес он создал в своей лаборатории прочное покрытие для рыцарских лат и новый сплав, из которого было очень легко ковать изящные украшения, и за это градоправитель относился к нему с уважением.
        Спроси Сарейю, чем она больше восхищалась, самим мэтром Майлоном или же его знаниями и опытом, вряд ли она смогла бы ответить. Девушка знала только то, что когда он иногда пускал её в числе прочих любопытствующих к себе в лабораторию наблюдать за опытами, она не могла отвести глаз от чудес, которые тот творил. И мечтала о том, чтобы, самой постигнув алхимию, добиться в ней какого-нибудь свершения и тем заслужить его одобрение, а может, даже и восхищение. А после этого талантливый алхимик и она, его возлюбленная, стали бы жить вместе долго и счастливо. И они бы не умерли в один день; они бы вообще не умерли - ведь вдвоём они наверняка разгадали бы одну из главных загадок алхимии - рецепт эликсира вечной жизни.
        Да, любовь к мэтру Майлону она терять не хотела.
        - Не вычерпаю ли я свою любовь до дна, если буду тратить её на каждый опыт? - задала девушка тревожащий её вопрос лорду Россеру.
        - Настоящая любовь безгранична и бесконечна, леди Сарейя, - ответил хозяин замка, не сводя взгляда с капли лазоревого яхонта, которую он крутил в пальцах. - И потому её не вычерпать до дна.
        Девушка растерялась - она не ожидала таких слов от нелюдимого, хмурого лорда Россера. А тот тем временем протянул камень девушке и предупредил:
        - Его хватит только на один опыт.
        - То есть если я захочу снова воспользоваться мистическим элементом, мне опять придётся ехать к вам? - нахмурилась девушка.
        - Да, - кивнул чернокнижник, а потом на его лице вспыхнула и почти тут же погасла яркая, неожиданная улыбка. - И, леди Сарейя, в следующий раз вам не обязательно калечить свою лошадь.

* * *
        Масла арсеника и серебра, напоенные маслом Тартара, распустились в густую жидкость. Добавив туда немного соли Луны, Сарейя держала полученную смесь до тех пор, пока она не превратилась в красного льва. Девушка дождалась, когда кимврийские тени покрыли реторту своим тёмным покрывалом, и через несколько минут под ним появился дракон, пожирающий свой хвост.
        Пора!
        Сарейя глубоко вдохнула и решительно опустила слезу лазоревого яхонта в реторту, переставила её на песчаную баню и довела до кипения, отчего смесь загорелась великолепным лимонным цветом и обернулась в зелёного льва. Девушка осторожно сняла реторту и разделила две полученные жидкости. Прозрачная тинктура хорошо помогала при золотухе и почечуе. Голубоватая же тинктура, смешанная с тёплыми ароматными маслами, по замыслу Сарейи, должна была стать чудодейственным лечебным средством для кожи. До сей поры ни один опыт по её созданию ей не удавался. Вышло ли сейчас, когда она добавила мистический компонент?
        Раздумывая, на ком бы испробовать полученный бальзам, девушка задержала взгляд на запястье левой руки, где у неё до сих пор не исчез след от ожога. Она получила его во время небольшой неудачи, случившейся в лаборатории несколько месяцев назад. Не такой уж, впрочем, и небольшой, если вспомнить, что дым заволок всё северное крыло замка и перепугал с полдюжины служанок. А отец в тот день прознал, что его дочь, оказывается, занимается алхимией, а вовсе не травничеством, как она всегда его уверяла. Барона и травничество не особенно радовало, он предпочёл бы, чтобы дочь вышивала или играла на лютне, но он всё-таки смотрел на её возню с травами сквозь пальцы. Однако алхимия - это совсем другое дело, алхимию он категорически запретил, посетовав напоследок, что всё это наверняка потому, что дочь растёт без матери. Запрет отца, впрочем, не помешал Сарейе втайне продолжать свои опыты, тем более, сделать это было довольно просто - ведь отец частенько отсутствовал, разъезжая с важными поручениями по соседним городам.
        «Вот на ожоге бальзам и испробую», - решила девушка. Если след побледнеет, значит, ей удалось не только создать чудодейственное средство, но и доказать, что для успеха алхимических процессов действительно необходим мистический компонент.
        …Наутро след от ожога на запястье пропал.

* * *
        На этот раз в воротах болотного замка стоял не сухофруктовый слуга, а сам хозяин. Дождался, когда девушка подъедет, и, словно ощущая её нетерпение, вместо приветствия спросил:
        - Сработало?
        - Сработало! - восторженно выпалила Сарейя, спешиваясь.
        Радость буквально распирала девушку изнутри, и от невозможности ею ни с кем поделиться становилось лихо. Поистине удивительно, как прихотливо распорядилась судьба, что человеком, которому она могла с радостью открыться, оказался нелюдимый лорд Россер!
        А тот в ответ улыбнулся - искренне и широко, отчего замкнутое мрачное лицо преобразилось замечательным образом, и коротко осведомился:
        - Ещё?
        - Ещё! - весело ответила девушка и задорно тряхнула янтарными волосами.
        Пока лорд Россер расчерчивал на полу кабинета сложные септаграммы и устанавливал по углам испещрённые рунами толстые свечи, Сарейя восторженно рассказывала о ходе своего опыта и строила планы на будущее.
        - Прежде всего, хочу повторить опыт и убедиться, что всё работает. Затем попробую создать разноцветный взрывающийся огонь.
        - Зачем? - не отрываясь от своего занятия, спросил чернокнижник.
        - Чтобы показать его мэтру Майлону. Не могу же я прийти к уважаемому алхимику с каким-то глупым женским бальзамом. Он надо мной только посмеётся…
        - И будет глупцом, - неожиданно перебил лорд Россер. - Яхонт, - потребовал он, оборачиваясь.
        …Уже стоя в воротах замка и прижимая к груди мешочек с лазоревой каплей яхонта, вновь заключавшей в себе частичку её любви к мэтру Майлону, Сарейя с надеждой заглянула в непроницаемые тёмные глаза чернокнижника и спросила:
        - Я вас не сильно обременю, если снова приеду?
        - Ничуть, - заверил хозяин замка.
        Всё ещё дивясь про себя его согласию ей помогать, Сарейя отправилась домой.
        «Вероятно, ему просто скучно», - нашла она объяснение мотивам лорда Россера - ведь он живёт в полном уединении, и вся округа, почитая его за венефициума, боится его и обходит его замок за версту.

* * *
        Повторный опыт по созданию чудодейственного бальзама для кожи прошёл успешно. После его применения младшая сестра Сарейи, легко согласившись испробовать новый бальзам, распростилась с прыщами на лице, подозрительно принюхавшаяся к склянке повариха рассталась со шрамом на лбу, и даже проплешина на боку дряхлой псины, побиравшейся на заднем дворе, пропала.
        Исполненная самых радужных и честолюбивых надежд, Сарейя снова и снова возвращалась в замок на болотах. Она не уставала благодарить про себя судьбу, по причуде которой нелюдимость лорда Россера обернулась для неё таким подарком - ведь живи он, как и другие, в городе, визиты в дом одинокого лорда для благородной девушки были бы невозможны.
        Многократно опробовав рецепт чудодейственного бальзама, Сарейя убедилась в его надёжности - и задумалась, как же быть с разноцветным взрывающимся огнём. Она боялась проводить опыты дома, потому что в случае удачи они ознаменовались бы громкими взрывами. От отца их утаить ни за что не вышло бы, даже несмотря на то, что тот нечасто бывал дома - слуги бы наверняка донесли.
        Посетовав как-то на эту проблему лорду Россеру, Сарейя услышала в ответ неожиданное предложение:
        - Проводите опыты у меня в замке. Меня взрывами не испугаешь, да и не услышит их никто.
        Девушка согласилась, немедленно преисполнившись благодарности к мрачному и опасному хозяину замка. Впрочем, и мрачным он ей больше не казался. Немногословный, сдержанный - это да. Что же до опасного… Девушка только пожимала плечами. Люди всегда боялись неизвестного и непонятного, и всё потому, что им не хватало знаний. Да, их пугал венефициум, называемый ими чернокнижием - но ведь и алхимия их тоже пугала, а это всего лишь наука.

* * *
        Первые опыты взрывающегося огня прошли безуспешно.
        - Леди Сарейя, не утихла ли ваша любовь к великолепному мэтру Майлону? - поддразнивал её лорд Россер, когда девушка в раздражении смахивала со стола тигли и реторты. - Если мистический компонент слаб, то успеха ждать не приходится.
        - С мистическим компонентом всё в порядке, - недовольно огрызалась рассерженная девушка.
        Нет, её любовь к мэтру Майлону не могла утихнуть - несмотря даже на то, что алхимик её не замечал, а на балах и приёмах его обступали самые яркие городские красавицы. Но Сарейя не винила в этом своего тайного возлюбленного. Что поделать, если окружающий алхимика флёр загадочности и чего-то запретного вместе с его природной привлекательностью так и манили к себе всех женщин? Ревниво наблюдая за тем, как мэтр Майлон склоняется над рукой очередной дамы и дарит ей красочный комплимент, Сарейя утешалась лишь мыслью о том, что когда она преуспеет в своих опытах и покажет их алхимику, соперниц у неё не останется. Мэтр Майлон восхитится её достижениями - и другие женщины для него просто перестанут существовать. Да, именно так оно всё и будет.
        - Да, с мистическим компонентом всё в порядке, - повторяла Сарейя. - Это с естественным у меня недоработки.
        И над ним она и трудилась, бесконечно и без устали меняя вещества и порядок их обработки и раз за разом бесполезно тратя в неудачных опытах частицы любви, которые лорд Россер снова и снова заключал в яхонт.
        - Скажите, - набравшись храбрости, задала она ему однажды давно волновавший её вопрос, - а откуда вы берёте любовь?
        Лорд Россер вопросительно вскинул брови, а Сарейя покраснела. Но не отступилась.
        - Вы же сами говорите - чтобы сделать заклятие сильнее, нужна или любовь, или смерть. Некромагией вы не занимаетесь. Значит, тоже пользуетесь любовью…
        В тёмных глазах чернокнижника вспыхнуло что-то, похожее на затаённый смех.
        - Чувство нужно только для самых мощных заклятий, леди Сарейя. Например, многие алхимические процессы из тех, что попроще, вы можете провести без мистического компонента. Так и я справляюсь с обычными заклятиями без помощи чувств.
        Услышав его ответ, Сарейя согласно кивнула.
        Но в глубине души испытала разочарование. На самом деле ей почему-то очень хотелось узнать, любит ли кого мрачный лорд Россер.

* * *
        Как обычно, Сарейя перегнала в алембике Меркурий философов, смешанный с селитрой и белой глиной, поглотила духи водой и накалила оставшуюся смесь. Уже множество раз она проделывала этот опыт, но ещё ни разу он у неё не получался. Но сегодня в результате накаливания в алембике наконец-то появился красный лев!
        Сдержав радостный возглас, Сарейя добавила в него Луну, кальцинированный тартар - и, как обычно, лазоревую каплю яхонта с заключённой в ней любовью. Смесь раскалила в реверберирном огне добела, а после конгелировала в золе, и тогда у неё родился белый дракон. Взволнованно дыша от предвкушения, девушка растёрла полученного дракона камнем, ссыпала в толстостенный котелок, а после осторожно прикоснулась к нему раскалённым углём. Порошок занялся и через несколько мгновений громко взорвался разноцветным огнём.
        Когда перед глазами перестали вспыхивать яркие круги, Сарейя счастливо засмеялась и закружилась по комнате - и сама не заметила, как в радостном порыве бросилась на шею наблюдавшего за опытами лорда Россера.
        - Спасибо! - счастливо воскликнула она.
        Что-то вспыхнуло в тёмных глазах чернокнижника, но Сарейя, так и не успев ни толком разглядеть, ни понять, уже выпалила:
        - Теперь мне наконец-то есть что показать мэтру Майлону!
        Что бы ни было в глазах лорда Россера, оно немедленно исчезло.
        - Удачи, леди Сарейя, - только и сказал он.

* * *
        Мэтр Майлон терпеливо слушал рассказ Сарейи, и всё это время на лице у него играла лёгкая, немного снисходительная улыбка. Девушка догадывалась, что он думал - скучающая девица, смешав пару масел и порошков, возомнила себя алхимиком! И она была готова доказать ему обратное - оборвав свой рассказ на середине, Сарейя достала пакетик с порошком цветного огня и спросила:
        - Позволите продемонстрировать?
        - Прошу! - поклонился мэтр Майлон так любезно, что это походило на насмешку.
        Сарейя выбрала котелок покрепче, высыпала немного порошка, прикоснулась с нему горячим угольком и отпрянула. Несколько секунд спустя над котелком взорвались снопы разноцветных огней.
        Девушка ожидала увидеть на лице алхимика восхищение или изумление. Она никак не предполагала, что тот посмурнеет, нахмурится, а потом крепко схватит за руку и процедит сквозь зубы:
        - Кто тебе это дал?
        - Никто! - возмущённо воскликнула девушка и вырвала руку. - Говорю же вам, я сама проводила алхимические опыты, и вот что у меня получилось!
        - Сама? - переспросил Майлон и покачал головой. Он уже взял себя в руки и снова превратился в элегантного алхимика, окружённого флёром тайны и чего-то запретного. - Ну, раз сама, тогда, может, повторите опыт в моём присутствии?
        - И повторю! - заявила Сарейя, задетая недоверием своего тайного возлюбленного.
        Когда свежеприготовленный порошок вспыхнул снопами разноцветных огней, Майлон приподнял тонкую бровь и оборонил:
        - А для чего вы добавили яхонт?
        - Я прочитала в александрийских рукописях о том, что кроме естественного компонента, алхимии нужен и мистический, - пояснила она. - Я провела несколько опытов с добавлением его и убедилась, что это правда. А в яхонте как раз заключён мистический компонент.
        - Позвольте полюбопытствовать - как вы его туда заключили?
        - Я…
        Сарейя замялась. Она не хотела упоминать лорда Россера.
        Но мэтр Майлон сам обо всём догадался.
        - Вам, несомненно, помогал чернокнижник, - проницательно заключил он.
        - Да, - не стала отпираться Сарейя.
        Она настороженно следила за алхимиком, ожидая его реакции на признание, но тот её удивил.
        - Что ж, поздравляю, вы добились успеха.
        Сарейе почудилось, что слова отдавали лёгким душком фальши и зависти, но она тут же отогнала эти мысли как совершенно нелепые. Вовсе нет, мэтр Майлон только что её похвалил. И совсем скоро её волшебная сказка о талантливом алхимике и его возлюбленной вот-вот воплотится в жизнь.

* * *
        Окончание рыцарского турнира, как обычно, ознаменовалось пиром, в разгар которого градоправитель Гарварда неожиданно поднялся и попросил всех гостей пройти на городскую площадь.
        - Вас ждёт незабываемое зрелище, - пообещал он.
        Среди загоревшихся любопытством гостей была и Сарейя. Несмотря на то, что уже стемнело, на площади было немало простого люда; благородные господа и дамы смешались с ними и нетерпеливо ожидали обещанного представления.
        Что-то громко взорвалось совсем рядом, и в ночном небе высоко над головами взметнулся сноп красных искр. За ним - зелёных, белых и жёлтых, и вскоре небо уже сияло цветными огнями.
        «Это же… Это же мой разноцветный огонь! - внезапно поняла Сарейя. - Мэтр Майлон сумел повторить опыт! Но как же он обошёлся без мистического компонента?»
        Восторженные крики зрителей заполонили площадь, а когда огни потухли, на подмостки стоявшей в центре площади золотистой виселицы для алхимиков взобрался градоправитель, поставил рядом с собой нарядно разодетого мэтра Майлона и громко сообщил:
        - Чудо, которому вы стали свидетелями - дело рук нашего уважаемого городского алхимика. Поприветствуем мэтра Майлона и поблагодарим его за это незабываемое зрелище!
        Толпа взорвалась аплодисментами и овациями, а Сарейя замерла, будто пронзённая стрелой. Дело рук Майлона? А как же она?
        Кто-то осторожно тронул её за плечо, и, обернувшись, девушка увидела лорда Россера в широком чёрном плаще и простой одежде, позволявшим ему сливаться с толпой.
        Глядя на побелевшее лицо Сарейи, он сказал:
        - Я собирался спросить вас, почему вы позволили отдать все лавры мэтру Майлону, но теперь вижу, что для вас эта новость столь же неожиданна, сколь и для меня.
        Девушка только прикусила губу и кивнула.
        - Собираетесь восстанавливать справедливость?
        - Пожалуй, - неуверенно кивнула она.
        - Удачи, - пожелал ей лорд Россер и скрылся в толпе.

* * *
        - При чём тут вы, леди Сарейя? - удивлённо вскинул тонкие брови мэтр Майлон. - Это я создал ёмкости для запуска огней в воздух.
        - Но это я создала разноцветный огонь, которым вы их наполнили.
        - И кто вам поверит? - усмехнулся алхимик.
        Девушка вздрогнула.
        - Но даже если и поверят - что толку? - продолжил рассуждать мэтр Майлон. - Вашего ума всё равно не хватит на то, чтобы воспользоваться плодами вашей случайной удачи. Да, вам удалось добиться небольших взрывов над котелком - но это я превратил смесь в огромные огни над городом. И именно я превращу эту смесь в оружие, которым мы можем покорить любого… Никто никогда не узнает, что именно вы создали сам порошок.
        - Однако без него ничего этого у вас вообще не было бы! Это открытие сделала я!
        - Открытие! Какие громкие слова! - небрежно взмахнул изящной рукой алхимик. - Это обычная случайность.
        - Случайность? Случайность - это то, что вы смогли повторить мой опыт по созданию порошка! Ведь у вас не было мистического компонента! Вообще удивляюсь, как у вас получилось!
        - Лишнее доказательство тому, что вы совершенно не знаете науку. Мистический компонент для этого опыта вовсе не нужен, порошок прекрасно выходит и без него, требуется всего несколько изменений к процессу… Идите домой, леди Сарейя. Идите домой и, мой вам совет, займитесь лучше вышиванием.

* * *
        Три дня Сарейя не подходила к своим колбам и ретортам. Алхимия потеряла для неё и привлекательность, и смысл.
        А на четвёртый она с неожиданной решимостью бросилась в свою лабораторию и яростно взялась за дело, собираясь путрефицировать лилового василиска - она полагала, что из полученного остатка у неё выйдет универсальный растворитель, который безуспешно пытались создать уже многие алхимики.
        - Ах, моего ума, значит, не хватит на то, чтобы воспользоваться открытием? Случайность, говорите? Не знаю науку? - зло бормотала она себе под нос, гремя колбами и ретортами.
        Только дойдя до последней части опытов, когда в алембике бурлил, обращаясь в лилового василиска, хвост огненного павлина, Сарейя поняла, что у неё нет мистического компонента - у неё больше не осталось любви.
        Ворвавшись на следующий день в замок лорда Россера, она с порога спросила:
        - Вы можете наложить на меня любовное заклятие?
        Чернокнижник прищурил глаза.
        - Зачем вам, леди Сарейя?
        - Затем, что я хочу продолжать алхимические опыты! Я ему ещё покажу, какая это случайность! Я создам эликсир вечной жизни! Сама, без его помощи! Тогда посмотрим, кто из нас не познал науку алхимии! - запальчиво выкрикнула девушка, а потом сникла и куда тише добавила: - Только вот любви у меня больше не осталось, а без неё ничего не получится… Так что, наколдуете мне любовь?
        - Заклятая любовь - не настоящая, - предупредил чернокнижник. - И потому силы от неё в опытах будет совсем немного.
        - Лучше немного, чем совсем нисколько! Я не могу позволить себе терять время и ждать, когда снова полюблю. Да и не хочу я снова полюбить недостойного.
        - Заклятая любовь будет действовать недолго - несколько недель, не больше.
        - Даже за несколько недель я могу успеть сделать много полезных опытов!
        Сарейя была исполнена решимости и отступать не намеревалась.
        Лорд Россер скрестил на груди руки, куда больше подходящие воину, нежели чернокнижнику, отвернулся и спросил:
        - И кого же вы желаете полюбить по воле заклятия?
        И серьёзно озадачил этим девушку. Действительно, кого?
        - Да вот хотя бы вас, - выпалила вдруг она. - А что, лорд Россер, так оно даже и лучше будет, ведь вы будете знать, что моя любовь ненастоящая. И не воспользуетесь ситуацией. А если мне полюбить кого другого, то столько проблем появится…
        Что-то вспыхнуло в тёмных глазах лорда Россера - и тут же погасло.
        - Как пожелаете, леди Сарейя, - только и ответил он.

* * *
        Сил от заклятой любви было и впрямь немного. Но всё-таки они были. Во всяком случае, их хватало на более простые алхимические процессы - например, на создание чудодейственных бальзамов. Цветные же огни, видимо, требовали более сильного мистического компонента; первое время после того, как лорд Россер провёл колдовство, порошок у Сарейи получался, но с течением времени заклятие ослабевало, и цветные огни выходить перестали. Заметив это, девушка расстроилась и разозлилась. Расстроилась, потому что это означало, что если заклятой любви не хватает даже на цветные огни, о больших свершениях - о философском камне, об эликсире вечной жизни или о палингенезе, иначе говоря - о восстановлении животного из пепла, можно было и не мечтать. Разозлилась потому, что мэтр Майлон создавал его как-то и без мистического компонента, а она вот не могла.
        Не проходило ни одного праздника, ни одного турнира и ни одного пира, после которого мэтр Майлон не устраивал бы представление с цветными огнями. Публика восторженно охала и поглядывала на него с опаской и уважением, а градоправитель не уставал повторять:
        - Вот каким должен быть настоящий алхимик! Это вам не какой-то там шулер, по которому виселица плачет!
        Злилась Сарейя ещё и потому, что заклятая любовь, будучи слабой в алхимических опытах, в жизни слабой вовсе не была. Как ни напоминала себе девушка, что это всего лишь результат чернокнижия, сердце едва не выпрыгивало из груди при виде лорда Россера, а смятённые чувства желали лишь его улыбок и его внимания.
        Лорд Россер держал слово и не делал попыток воспользоваться ситуацией. Он исправно пропитывал её заклятой любовью лазоревый яхонт и вёл себя совершенно как прежде. Только вот прежде, увлечённая мэтром Майлоном и своими опытами, Сарейя его не замечала. А ведь лорд Россер и тогда интересовался её успехами и охотно помогал в опытах. Несколькими скупыми словами он утешал в неудачах, молча разделял её радости и не осуждал за неженское влечение к науке. У него и прежде были завораживающие своей загадочной темнотой глаза и замечательная улыбка, пусть и редко появляющаяся на лице… Только прежде ничего этого Сарейя не видела и потому не ощущала неистового трепетания в груди.
        Пытаясь отвлечься от чувств, которые вызывало в ней заклятие, Сарейя с головой погружалась в опыты, хоть и понимала, что силы мистического компонента у неё сейчас не хватит на по-настоящему значимые достижения. Однако она упорно продолжала работать над эликсиром вечной жизни и считала, что была очень близка к успеху.
        - Естественный компонент у меня полностью выверен, - говорила она лорду Россеру. - Осталось только дождаться, когда я снова по-настоящему полюблю - и с нужным мистическим компонентом эликсир у меня непременно получится. Должен получиться!
        Лорд Россер молча кивал, и в его тёмных глазах девушке почему-то виделись улыбка и даже что-то похожее на гордость.
        Пока же Сарейе оставалось только ждать настоящую любовь и продолжать различные алхимические эксперименты. Во время одного из них девушка случайно создала удивительную тинктуру, которая светилась в темноте.
        Удостоверившись, что опыты выходят стабильными, девушка дождалась ближайшего торжества в замке градоправителя, налила светящуюся красноватым светом тинктуру в причудливый стеклянный сосуд и собралась нести на пир.
        - Зачем? - коротко спросил её лорд Россер. - Всё ещё хочешь доказать Майлону, что ты - настоящая алхимичка?
        - Не только ему, - возразила Сарейя. - Хочу доказать всем.
        - Зря, - только и сказал чернокнижник.

* * *
        На стеклянный сосуд со светящейся красноватым цветом тинктурой возжелали поглазеть все собравшиеся на пир гости замка градоправителя.
        - Это результат моих алхимических трудов, - гордо сообщила Сарейя.
        Заявление девушки было принято с откровенным недоверием. Казалось, лишь двое среди присутствующих поняли, что Сарейя говорит правду - побагровевший от едва сдерживаемой ярости отец и надменно вскинувший подбородок мэтр Майлон.
        Градоправитель не спешил с выводами.
        - Не согласитесь ли, леди Сарейя, показать нам с мэтром Майлоном, как вы получаете эту удивительную тинктуру?
        - Леди Сарейя не сможет этого показать, - вмешался тут мэтр Майлон. - Потому что на самом деле это не её работа, а лорда Россера. Леди Сарейя уже приходила ко мне однажды и сама призналась, что тот ей помогал. Да и подумайте сами - женщина-алхимичка? Разве женщина может что-то смыслить в настоящей науке? Разве может разгадать mysteria alchimia?
        По толпе прокатился согласный смех, а девушка от возмущения не смогла вымолвить ни слова. Она только смотрела на элегантного алхимика, окружённого флёром загадки и чего-то запретного, и поверить не могла, что была когда-то так слепа. И так влюблена.
        - Но, может быть, мы всё-таки позволим ей показать нам свои опыты? - настаивал градоправитель. - И тогда раз и навсегда всё выясним.
        - Не позволю! - рявкнул тут отец Сарейи. - Не позволю под своей крышей творить эти непотребства!
        - Она может продемонстрировать опыты в моём замке, - раздался тут сильный, с отзвуком серебра, голос. Из темноты в пиршественный зал выступил лорд Россер.
        «Бенефиций! Чернокнижник!» - разнеслось по толпе, и люди в испуге отпрянули.
        Лорд Россер только усмехнулся криво, подошёл к градоправителю и повторил:
        - Она может показать вам свои опыты у меня в замке.
        - Так ты что, с этим чернокнижником путалась? - возопил тут отец Сарейи. - Я тебя в башню запру! И дурь из тебя выбью - раз и навсегда! И алхимическую, и чернокнижную!
        Но в этот миг девушке было не до гнева отца. И даже не до лорда Россера, хотя она и была благодарна за его вмешательство. Сарейя с вызовом смотрела на градоправителя и на мэтра Майлона и думала, что вот он, тот момент, когда она покажет всем и каждому, что она - настоящая алхимичка!

* * *
        Градоправитель, понаблюдав за опытами, в результате которых у девушки появилась светящаяся красноватым тинктура, спросил только:
        - А другие цвета получить можете?
        - Могу, - заявила девушка. От облегчения у неё кружилась голова - заклятие любви, наложенное много дней назад, давно ослабло, и сил от него осталось совсем мало. Так мало, что Сарейя даже сомневалась, сработает ли заговорённый лордом Россером яхонт. - Ещё у меня выходят зелёный и оранжевый.
        - Мне бы синего… - протянул градоправитель и вздохнул. - Что ж, и зелёный сгодится. В воскресенье ко мне приезжает посол из столицы. Сделаете мне к встрече с ним сосудов с зелёным светом?
        - Я могу сделать синий! - вмешался тут мэтр Майлон.
        - Прекрасно, - легко согласился градоправитель. - Леди Сарейя сделает зелёного, а вы, мэтр Майлон - синего. Хотите ещё раз посмотреть на опыты, чтобы смогли повторить?
        - Мне её опыты ни к чему, - передёрнул плечами алхимик. - Я и сам давно легко мог бы сделать что-то подобное.
        - Что же не сделали? - неожиданно подал голос стоявший в углу мрачный лорд Россер.
        - Я полагал, - высокомерно ответил мэтр Майлон, демонстративно не глядя на чернокнижника, - что настоящий учёный не станет размениваться на такие глупости.
        - Глупости или нет, но я бы не прочь получить несколько разноцветных сосудов с такой тинктурой, - примирительно сказал градоправитель. - Значит, договорились - к воскресенью, - закончил он и вышел, оставив мэтра Майлона и леди Сарейю сверлить друг друга пристальными взглядами.

* * *
        Ночью накануне приезда посла в Гариарде раздался страшный взрыв.
        Когда испуганные горожане высыпали на улицы, они увидели, что дом уважаемого алхимика мэтра Майлона лежит в руинах.
        - Наверняка чернокнижника рук дело, - тут же пошёл по толпе шепоток, и от него, словно от уголька, брошенного в стог сена, занялся пожар.
        Тут же вспомнили, каким мрачным взглядом пронзал лорд Россер алхимика, явившись на пир градоправителя, чтобы предложить свой замок для опытов. И даже придумали слова, который он якобы бросил, уходя, мэтру Майлону:
        - Ты ещё пожалеешь!
        Исподволь тлевшая к лорду Россеру неприязнь вспыхнула ярким огнём, и люди разом припомнили слухи о призраке чёрного пса, который бродил вокруг марей, где стоял замок чернокнижника - он пугал редких прохожих и заманивал невинных детишек в гибельную топь. Вспомнили о том, что в лесах вокруг болот кто-то жутко воет по ночам, а забредшая туда однажды корова из соседнего селенья родила потом двухголового телёнка. Вспомнили, что как-то видели лорда Россера скачущим ночью на коне, у которого изо лба торчал витой рог, и о том, что однажды от его взгляда замертво упала свинья.
        Много всего вспомнили - и немедленно решили, что гибель уважаемого мэтра Майлона - его рук дело.
        Кто-то предположил, что, возможно, взрыв произошёл из-за алхимических опытов мэтра Майлона, но на него тут же зашикали - и, не дожидаясь утра, направились к градоправителю с требованием справедливого суда. Вывалили на него, сонного, всё сразу - и про страшные слова, сказанные лордом Россером на пиру, и про синие огоньки в лесах, и про двухголового телёнка, и про свинью, явно свидетельствующие о том, что смерть алхимика - его рук дело.
        Лорда Россера арестовали той же ночью и под напором таких неоспоримых фактов приговорили к смертной казни за чернокнижие.
        Узнавшая об этом на следующее утро Сарейя бросилась к градоправителю, желая объяснить, что взрыв наверняка произошёл тогда, когда мэтр Майлон пытался повторить её светящуюся тинктуру, не зная рецепта.
        Но к градоправителю девушку не пустили.
        Возвращаясь домой, Сарейя услышала, как глашатай на главной площади громко объявлял, что сегодня вечером состоится казнь чернокнижника.
        Прижав руки к сердцу, дикой птицей забившемуся в груди, Сарейя замерла - а потом решительно направилась к дому. Не заходя внутрь, зашла в конюшню, оседлала давно переставшую хромать Малли - и поскакала в замок на болотах, к своим колбам и ретортам.
        Единственное, что могло спасти сейчас лорда Россера - это эликсир вечной жизни, и она собиралась его сделать.
        Сарейя отчаянно боялась неудачи. Лазоревая капля яхонта не была зачарована лордом Россером после того, как вчера девушка употребила её на создание зелёной тинктуры. Да даже если бы и была - в прежних опытах над эликсиром вечной жизни она ей не помогала.
        Но на этот раз девушка верила, что у неё всё получится. Потому что в тот миг, когда Сарейя узнала, что лорда Россера приговорили к казни, она поняла, что наколдованная любовь, почти было уже исчезнувшая за давностью наложенного заклятия, ожила в ней с новой силой. И на этот раз - вовсе не из-за чернокнижия.

* * *
        Поглазеть на то, как будут жечь лорда Россера, собрался весь город.
        Костёр сложили высокий и обложили сухим хворостом, чтобы огонь занялся легко и сразу же начал припекать чернокнижника. Но прежде, чем успели поджечь, к привязанному к столбу лорду Россеру отчаянно бросилась пробившаяся сквозь толпу девушка с янтарными волосами. В руках у неё был прозрачный сосуд с жидкостью, вспыхивавшей, как уверяли потом глазастые зеваки, золотистыми искрами.
        - Эй, ты куда? - крикнул палач, торопливо потянулся за девушкой, собираясь оттащить её от чернокнижника - и упустил зажжённый факел. Тот упал прямо в сухой хворост - и жаркий огонь мигом охватил весь костёр.
        Не обращая внимания на то, что жадные языки пламени схватили её за край платья, девушка приложила сосуд к губам лорда Россера, и тот сделал глоток.
        Сразу несколько человек попытались вытащить девушку из костра, но хворост пылал так яростно, что им пришлось отступить.
        Толпа успела увидеть, что девушка сама допила искристую жидкость, а потом крепко обняла чернокнижника и прижалась к его губам своими. И тут высокие языки пламени скрыли их от зевак.
        Костёр долго ревел и горел, а когда потух, на пожарище дымила лишь груда медленно седеющего пепла - и никаких останков тел.
        Толпа, взволнованно погудев и так и не решив, стала ли она свидетелем чуда или же чёрного колдовства, нехотя разошлась.
        Вскоре пошли слухи, что девушка с янтарными волосами, сгоревшая на костре вместе с чернокнижником - не кто иная, как леди Сарейя, дочь местного барона. Ещё говорили, будто она сумела создать эликсир вечной жизни, благодаря которому и она, и лорд Россер спаслись из того костра. И если первые слухи оказались правдой, то вторым в народе и верили, и не верили.
        Сорок лет спустя лекарь Типлин, которому во время памятной казни чернокнижника в Гариарде было всего тринадцать годков, клялся и божился, что, путешествуя по приморским краям, видел лорда Россера и леди Сарейю на отплывавшем в дальние земли корабле. Лекарь заверял, что ни чернокнижник, ни девушка с янтарными волосами ничуть не изменились с того дня, когда он видел их в горящем костре.
        Два века спустя аббат далёкого монастыря Син-Вайноры записал в анналах, что однажды у них на ночлег остановились двое путников, мрачного вида мужчина с суровым тёмным взглядом и его синеглазая спутница с волосами янтарного цвета. Разговор за ужином спорился, незаметно переходя от одной темы к другой, и в какой-то момент мужчина рассказал о событиях, имевших место век назад - рассказал так увлекательно и подробно, словно сам был тому свидетелем. А когда аббат поинтересовался, откуда тот знает историю столь досконально и обстоятельно, мужчина ушёл от ответа, только переглянулся со своей спутницей, и они обменялись загадочной улыбкой, словно два заговорщика, разделявшие им одним известную тайну…
        10
        Лагуз - Otaл
        Мир механизмов. Сочетание противоположностей. Неверное понимание происходящего, поиск пути к истине.
        > Дети Луны и тумана
        «В день летнего солнцестояния почетные члены клуба Механиков сэр Джон Редмонд и сэр Эван Броуди совершат повторное испытание сконструированной ими машины пространства. Первое, как помнят наши читатели, в прошлом году завершилось катастрофой - взорвался паровой котел. Тела смелых механиков были восстановлены за счет клуба.
        «Сочетание механики и алхимии творит чудеса, - заявляют изобретатели. - Сегодня мы сможем проложить путь в иные миры и расширим границы Британской империи! Слава королеве!»

«ТАЙМС», ЛОНДОН, 1895 Г.

* * *
        Ночь превращает Город в загадку. Пронизанная туманом мгла расползается по подворотням, вспыхивают газовые фонари, подмигивают огнями закрывающиеся окна. Улицы, столь оживленные днем, пустеют, отдавая власть в Городе шуршащим дубовым листьям. Листья сыплются безостановочно, будто их целыми охапками сбрасывают с зависшего над Городом дирижабля. Гонимые ветром, они разлетаются по каменным мостовым, цепляются за железные паутины оград, укрывают коричневыми лоскутами паровые дилижансы. Плывут игрушечными корабликами по темной воде Грейт-Уз.
        Я люблю стоять на старом мосту, ведущем загород. Восточная часть Города, уже давно ставшая моей тюрьмой, светится россыпью звезд. На западе возвышаются черные остовы горелых кварталов. Впереди, за мостом, туманная неизвестность. В ночной тишине ветер шелестит среди дубовой рощи, до которой мне никогда не добраться.
        Но, кроме рощи, я вижу залитую лунным светом туманную дорогу. Я знаю, что в действительности ее нет, что это лишь мираж иного мира, едва заметный, но таинственно-прекрасный, который, не переставая, зовет меня к себе.
        - Тебе тоже нравится это место.
        Добрый Малый Робин подошел как всегда неслышно. Только что мост был пуст, и вот уже закутанная в старомодный зеленый плащ фигура с шутовским колпаком на голове стоит у меня за спиной.
        - Словно мир разделен надвое: добро и зло, ночь и день, - продолжил Робин, подойдя ближе и перегнувшись через каменные перила. - Нарушь хрупкое равновесие - и всё изменится, никогда не будет прежним. Так же, как вы изменили свой старый мир. Так же, как ты хотел изменить этот.
        - В том мире я бы спас Элизабет.
        - Спас? Или запер бы за шестеренками и электрическими проводами? - Робин смахнул с перил дубовый лист, и тот, кружась, опустился в воду. - Я видел, как она уходила по лунной дороге, но, к своему удивлению, снова встретил ее этим вечером среди сгоревших домов.
        - Не может быть, - сказал я и повторил: - Не может быть. Бетти умерла. Похоронена в фамильном склепе. Ее больше нет.
        - Ты не веришь мне, человек? Тогда защищайся!
        Робин выхватил из-под плаща шпагу. Гарду блеснувшего холодным лунным светом клинка обвивала вечнозеленая ветвь. Каждый раз, когда мы фехтовали с Робином, мне казалось, что ветвь выглядит по-другому, отображая настроение владельца шпаги. В этот раз она ощетинилась шипами терновника.
        Я увернулся от выпада, выхватил клинок из своей трости, парировал следующий удар. В правой руке - шпага, в левой - ножны, в которые превратилась часть трости. При определенной сноровке они могут послужить дубинкой. Робин сражался, намотав длинный плащ на левую руку. Его школа фехтования была странной. Он подпрыгивал, словно кузнечик, казалось, даже зависал в воздухе, нападал неожиданно, не так, как фехтуют люди, рисковал и открывался, чтобы провести красивый прием. Но в то же время был неуязвим. Мы фехтовали, а мысли о Бетти не давали мне сосредоточиться. Плащ Робина дрожал перед глазами, превращал противника в зеленое размытое пятно.
        Я не мог верить шуту Оберона, славившемуся своими выходками. Не должен был верить. Народу луны и тумана, шутникам и моим тюремщикам, вообще нельзя доверять. Но игнорировать слова Доброго Малого я не мог.
        Мы не были с ним друзьями - ведь нельзя дружить с рекой или деревом, силы природы живут сами по себе. Но с недавних пор ему нравилось гулять вместе со мной. Он являлся незваным и пропадал, не прощаясь. Может быть, Робину просто не хватало собеседников среди людей, и он не хотел упускать возможность поболтать с человеком, который мог его видеть.
        Выпад, парирование! Звон клинков! Робин фехтовал с нечеловеческой быстротой. Мне казалось, что он может легко проткнуть меня шпагой, но пока ни один из его выпадов не достиг цели. Зато я нанес меткий удар. Разрезанный плащ Робина затрепетал на его руке двумя зелеными лоскутами. Робин отпрянул.
        - Ты славно фехтуешь, Джон! - он опустил шпагу. - Твои механизмы дают тебе хорошую быстроту и реакцию.
        Я тоже опустил оружие и шагнул к Робину.
        - Но не добавляют тебе хитрости! - Робин резко взмахнул шпагой, метя мне в лицо.
        Увернуться или парировать выпад я не успел, клинок оставил на лбу царапину и разрезал ремешок монокуляра. Прибор слетел с головы, звякнул о камни.
        - Никогда не доверяй противнику, - засмеялся Робин.
        Теперь я его не видел, и смех, казалось, доносился отовсюду. Я взмахнул шпагой, стараясь задеть невидимку, но это было бесполезно. Шут Оберона наслаждался положением.
        - Никогда не верь детям луны и тумана. Верь только себе!
        Острие его шпаги укололо меня в правую руку, я выронил оружие. Наотмашь взмахнул ножнами, отгоняя противника, пригнулся, надеясь поднять монокуляр, но Робин отбросил его в сторону.
        - Ты слаб, сэр Джон. Твои механизмы тебе не помогут!
        Я вскинул руку на голос, на смех своего тюремщика. Громко щелкнула пружина спрятанного в рукаве самострела, и тяжелая железная стрела просвистела в воздухе. Послышался вскрик. Будто наткнувшись на что-то, стрела остановилась, а затем медленно опустилась к мосту.
        - Дурак! - прошипел Робин.
        Я подобрал монокуляр, по стеклу которого теперь змеилась трещина, и прижал к глазу.
        - Глупец! - шут Оберона бился на камнях, как раненый пестрый зимородок.
        Из его груди торчала стрела. Я бросился к Робину, склонился, приложил к ране носовой платок, вмиг окрасившийся кровью. Казалось, что за нами наблюдают тысячи лиц. Они скрывались в ветре и воде, прятались среди темноты. Над далеким лесом поднимались черные великаны.
        - Сейчас, потерпи, - бормотал я.
        Рана, пробившая сердце, смертельна. Там, в своем мире, я мог бы заменить сердце на механический насос, кровь вновь побежала бы по сосудам Робина, но что я могу здесь? Только создавать заводные карусели и игрушки на потеху публике, поднимать желающих на дирижабль - пародию на огромные воздушные корабли моего мира, и конструировать паровые дилижансы, которые развалятся, едва пересекут черту Города.
        - Славно я тебя напугал, человек, - вдруг улыбнулся Робин.
        Он сел, выдернул стрелу из груди, отбросил в сторону. Она покатилась по камням и с всплеском упала в воду.
        - Хорошая шутка, - сказал Робин, но его лицо было неестественно бледным.
        Он протянул мне руку. Я отвернулся, поднял шпагу, выпрямился и спрятал оружие в трость.
        - Да ладно тебе, Джон, - улыбнулся Робин. - Подумаешь, эка невидаль, в который раз меня уже убивают. Шута Оберона не подстрелить, словно куропатку. И вообще нам с тобой не привыкать к смерти.
        Я отряхнул пальто.
        - Ты шутил насчет Бетти?
        - Нет, сэр Джон, я был совершенно серьезен. Я видел Элизабет сегодня на рассвете. Она шла в то время, когда утреннее солнце встретилось на небе с луной и еще сверкали последние звезды, но Элизабет не замечала этой красоты. Ее глаза были пусты, а шаги, как у куклы-марионетки, которую дергают за ниточки.
        - Она шла вглубь горелых кварталов?
        - Возможно, - пожал плечами Робин. - Я не следил: мне было не до того - меня ждала прекрасная Оливия, чьи крылья тонки, как ветер, а тело обольстительно, как июльская роза. И - да, Элизабет ни капельки не изменилась, будто не прошло шести лет, во время которых ты в одиночестве блуждаешь ночными улицами, хотя вокруг столько красивых женщин.
        - Я должен ее найти.
        - Как хочешь, - пожал плечами Робин и спрыгнул с моста во тьму.
        Всплеска воды я так и не услышал.

* * *
        Особняк достался мне после свадьбы с Бетти. Это был ее фамильный дом: большой, могучий, словно вросший корнями в Город, он непоколебимо стоял с момента своего основания сэром Ольмером - пра-пра-прадедушкой Элизабет - и, казалось, простоит здесь еще не одну тысячу лет. Со множеством комнат и просторными мастерскими в подвалах - владениями Маккензи. Именно во дворе этой усадьбы мы оказались, когда сломалась наша машина пространства. Элизабет увидела нас первой.
        Помню испуг в ее глазах и белое платье, залитое чаем, - от неожиданности Бетти выплеснула на себя содержимое чашки.
        - Хотите чаю, джентльмены? - спросила она, когда мы выбрались из машины, которая ухала и плевалась паром, как металлический зверь. У колес извивался оторванный хвост с костяными шипами. Он медленно таял в воздухе, оставляя после себя росу на траве.
        Восстановить нашу машину мы так и не смогли. Она упорно отказывалась работать. Эфир не хотел охлаждаться в змеевике. Когда решалась эта проблема, отказывал паровой котел, и Маккензи, ругаясь на древнеирландском, нырял в его недра. Наконец, когда котел начинал кашлять и выпускать клубы пара, обнаруживалось, что сбились настройки вычислительной машины, и нужно вновь проводить калибровку. После опять не работала система подачи эфира.
        Маккензи, мой слуга и мой друг, третий член нашей команды, пытается починить машину до сих пор.
        Город покинуть мы не смогли. Стоит пересечь невидимую черту, как паровые котлы перестают работать, механические дилижансы останавливаются, а дирижабли падают. Наши механизированные тела распадаются на отдельные детали.
        Раз за разом я восстанавливал Эвана после каждой его неудачной попытки бежать из Города. Эван - лучший механик, которого я знаю. Вместе с ним мы сконструировали машину пространства. Но порой он бывает таким упрямым!
        «Сегодня обязательно получится», - говорил он с сумасшедшим блеском в глазах.
        «В этот раз я точно пойму, что нас не пускает».
        Заброшенная мастерская, где Эван делал часы, что заводились сами по себе и выпускали летать по комнатам механических кукушек. Боль и отчаянье. Груда окровавленной плоти и механизмов, которые носят порядковые номера Эвана Броуди. Снова боль и отчаянье, и новые попытки уйти, ставшие навязчивой идеей.
        В поисках виновников наших неудач мой компаньон ополчился на весь Город, теперь его называют Безумным Часовщиком. Редко кто отважится зайти в горелые кварталы, в которых он обосновался. Говорят, что скоро должны прислать военный отряд, чтобы выкурить его оттуда.
        Я смирился. Тихая жизнь семьянина в провинциальном городке, механические игрушки и паровые экипажи, передвигающиеся в пределах Города, карусели по праздникам - маленькая индустриальная революция в замкнутом пространстве.
        Через три года супружеской жизни Элизабет умерла от туберкулеза, а я не смог ее спасти.
        - Доброй ночи, сэр! - вышел мне навстречу Маккензи с перевязанной рукой, на его плече сидел Гарольд. - Или уже утро? Вам нужно брать меня с собой, не ровен час, ваши ночные прогулки могут плачевно закончиться. У вас лоб поцарапан.
        - Гар-р-рольд! - прокаркал механический ворон и растрепал клювом рыжие кудри Маккензи. - Гар-р-рольд! Др-р-раконы справа!
        - Не беспокойся, Маккензи, - сказал я, стирая со лба кровь. - Что у тебя с рукой?
        - Снова змеевик соскочил, забери его баньши! - ухмыльнулся Маккензи. - Удивлен, как мы с нашей старушкой еще не доконали друг друга.
        - Падаем! - заорал Гарольд. - Пр-р-риборы! Пр-р-риборы! Др-р-раконы справа!
        В голову птицы прочно въелся момент катастрофы.
        - Собирайся, - сказал я Маккензи. - Возьми с собой тот маленький домкрат, удобный для переноски.
        - Прямо сейчас? - спросил Маккензи.
        - Да.
        - Хорошо.
        Маккензи подхватил свой ящичек с инструментами. Я увидел, как он спрятал под куртку револьвер.
        - На всякий случай, - пояснил он, заметив мой взгляд. - По ночам нынче опасно ходить, забери его баньши. Поедем на дилижансе, сэр?
        - Нет, не стоит привлекать лишнее внимание.
        Мы вышли в ночь. До кладбища было идти несколько кварталов. На брусчатой мостовой колыхались круги света от газовых фонарей. Сухие листья падали под ноги и вновь взмывали к светильникам стаями мертвых бабочек. По хорошо знакомой улице можно идти с закрытыми глазами, в любой момент зная, где ты сейчас находишься и что скрывается за каждой дверью.
        Возле наклоненного фонаря прочные дубовые двери алхимической лавки старика Ллойда. По сравнению с моим прошлым миром, здешняя алхимия - детские потуги сотворить что-то нужное. Здесь не происходит реакция кристаллизации света, здесь с помощью алхимических рун нельзя привязать человеческую сущность к механизмам.
        Дальше - резные двери булочной мадам Баттерфляй. Бетти очень любила ее сдобу, но переживала из-за того, что может излишне поправиться. На углу Портленд-стрит и Олбани-роуд, как обычно, дежурит Джеймс Тени, втягивает голову в плечи, словно нахохлившийся воробей.
        - Ветрено сегодня, сэр! - поприветствовал меня полисмен, отдавая честь. - Куда вы ночью?
        - По делам, Джеймс.
        - Следите за пауками, вечером одного видели в Табачном переулке.
        - Мы будем очень осторожны. Счастливого дежурства.
        Когда показалась кладбищенская ограда, на луну наползло вуалью полупрозрачное облако. Часы на ратуше - творение Эвана - пробили три раза.
        - Др-р-раконы! - оглушительно закричал Гарольд, за что получил от Маккензи по клюву.
        - Сэр, - обратился Маккензи ко мне, приглаживая рыжие кудри, - не нравится мне всё это. Может, скажете, куда и зачем мы идем? От этого места бросает в дрожь, забери его баньши! Говорят, что именно в таких местах можно встретить лунный народец.
        Я, не останавливаясь, шел дальше.
        - Сэр, вы верите в лунный народец? - догнал меня Маккензи.
        Я неопределенно пожал плечами, открывая скрипнувшие ворота.
        - Я не верю, но говорят… Сэр, вы только не смейтесь, но говорят, что это они не выпускают нас из Города. Не хотят, чтобы мы меняли этот мир. И еще говорят, что лунный народ обитает на границе между мирами живых и мертвых. Через их земли ведет лунная дорога, по которой уходят души умерших. Вы верите в эти сказки, сэр? Нет? А вот Часовщик, то есть, простите, сэр Броуди, верит. Все эти его пауки… Ваш друг объявил войну лунному народцу. Его механизмы ползают по Городу и ищут, ищут…
        - Помолчи, - бросил я.
        - Но, сэр, - продолжил шепотом Маккензи, - вы говорили, что драконы, напавшие на нас во время путешествия, это только игры нашего сознания. Что лунная дорога, которая чудится умирающим, - это лишь галлюцинации. Но мне всё больше вспоминается, что наша машина двигалась по ней… По лунной дороге на границе миров. И нас не пустили. Нас оставили в живых, но теперь не выпускают из Города.
        - Мы давно умерли, Маккензи, или ты забыл? Мы существуем благодаря науке, и ей должны верить.
        - Помню, - Маккензи поднял левую руку и посмотрел на вытатуированный ниже запястья номер, который присваивался восстановленным.
        Все наши детали именные.
        На ветке раскидистого дуба возле фамильного склепа Элизабет сидел Добрый Малый Робин и покачивал ногой.
        - Вот и вы! - поприветствовал он нас, спрыгивая на землю. - Я уже устал ждать.
        - Сэр, еще говорят, что лунный народец видят только мертвые, - не унимался Маккензи. Когда ему было не по себе, он начинал излишне болтать. - А Часовщик считает, что их можно увидеть с помощью оптических приборов… Если правильно настроить, забери его баньши. Как думаете, сэр, это всё сказки?
        Я посмотрел на улыбающееся лицо Робина и сказал:
        - Наверное. Иди за мной.
        Мы вошли в склеп. Возле саркофага Элизабет стоял букет засохших осенних хризантем, который я принес на прошлой неделе.
        - Открой крышку, - приказал я Маккензи.
        - Сэр, вы точно уверены, что это необходимо? Не надо, сэр, пожалуйста.
        Казалось, что Маккензи готов расплакаться.
        Я сам установил домкрат и с помощью Маккензи отодвинул тяжелую каменную плиту. Саркофаг был пуст. Тело Элизабет исчезло.
        - Опускай, - приказал я и вышел на свежий воздух.
        Сквозь ветви дуба светила луна, среди надгробий блуждали лунные зайчики.
        - Убедился? - спросил Робин. - Что теперь будешь делать?
        - Маккензи! - прокричал я.
        Голос сорвался, я прокашлялся и уже спокойно сказал вышедшему следом за мной слуге:
        - Мы идем в горелые кварталы. Искать Бетти.

* * *
        - Сэр, вы думаете, что Бетти, простите, миссис Элизабет, восстановил Часовщик? - спросил Маккензи, когда мы подходили к горелым кварталам. - То есть, пытался восстановить. Наверное, он не хотел верить, что здесь это не получится. Просто чудо, сэр, что мы с вами продолжаем жить.
        - Замолчи, - сказал я.
        - Он должен был давно похитить ее тело. С самых похорон, забери его баньши!
        - Ты можешь заткнуться?! - я остановился и закрыл глаза.
        Ночь, завладевшая Городом, успокаивала. Я чувствовал ее ритм, ее дыхание, словно всё окружающее было единым механизмом. Где-то цокали невидимые шестеренки, будто накручивая пружину ночи. Позади, на грани сна и яви, виднелась фигура Робина.
        - Простите, сэр, - прошептал Маккензи.
        - Это ты меня извини, - сказал я, открывая глаза и глубоко вдыхая холодный ночной воздух. - Идем, время не ждет. Как ты думаешь, зачем он это сделал?
        - Кто?
        - Эван.
        - Не знаю, сэр. Наверное, хотел обрадовать вас. Или доказать самому себе, что способен… Что и здесь можно, если очень захотеть. А скорее всего…
        - Что?
        - Думаю, что он был влюблен в миссис Элизабет, но она выбрала вас.
        Я остановился.
        - Это правда?
        Маккензи опустил взгляд.
        - Только слепой этого мог не заметить. Простите, сэр. В миссис Элизабет трудно было не влюбиться.
        Он обогнал меня и пошел в темноту. Последний фонарь дрожал слабым огоньком посреди улицы. Дальше начинались горелые кварталы. Невидимая пружина ночи продолжала закручиваться, щелкали ее механизмы.
        - Берегитесь, сэр! - Маккензи оттолкнул меня и выхватил револьвер.
        Гарольд, громко хлопая крыльями, сорвался с его плеча и скрылся в темноте.
        Выстрел прозвучал едва слышно, от глушителя на стволе револьвера Маккензи отлетело облачко пепла, и разрывная пуля попала в выползшего из темноты паука. Бэмц! - металлический панцирь лопнул, его словно вскрыло изнутри, во все стороны брызнули осколки. Меня чиркнуло по щеке. Зазвенело и посыпалось фонарное стекло. Паука приподняло над землей и швырнуло обратно. Оторванная клешня полетела мне под ноги.
        - Вы ранены? - вскрикнул Маккензи.
        - Ерунда.
        Лапы паука шевелились. Механизм Безумного Часовщика пытался подняться, из дыры в его раскуроченном панцире с шипением выходил пар.
        - Осторожнее, сэр, он может взорваться!
        Творения Эвана можно было встретить повсюду. Они ползали по улицам, забирались в дома, пугая народ. По слухам, убивали тех, кто пытался им мешать, хотя людская молва любит всё приукрасить. Не думаю, что это правда. Вычислители пауков были настроены лишь на одну задачу. Говорят, что в глубине горелых кварталов Безумный Часовщик создает всё новые и новые механизмы. Разные: большие и маленькие, высокие, шагающие над домами на длинных ходулях, и приземистые, ползущие металлическими гусеницами. Все они ищут лунный народец.
        Где-то среди давно сгоревших во время Большого пожара домов бродит моя Бетти. Вернее, лишь ее отражение, несущее маленькую частицу души, которую смог удержать сумасшедший механик.
        Добрый Малый Робин подошел вплотную к механизму и наклонился, разглядывая его внутренности.
        - Зачем? - спросил я у Маккензи. - Он не причинил бы нам вреда.
        - Кто его знает, сэр? - пожал тот плечами. - Лучше не рисковать.
        В это время на плечо Маккензи вернулся ворон.
        - Бетти, - прокаркал он. - Бет-т-ти.
        - Он ее видел! - вскрикнул Маккензи. - Идемте быстрее!
        И первый побежал дальше по улице.
        - Сюда, сэр! - закричал он из темноты.
        Пружина ночи стремительно распрямилась.
        Они шли среди остовов домов - Бетти и Безумный Часовщик. Бездушная кукла и чудовище, не похожее на моего друга. Эван стоял на трех конечностях, словно обезьяна, состоящая из переплетения металлических пластин и механизмов. Своей единственной человеческой рукой он сжимал ладонь Элизабет. Вторая маленькая рука-клешня держала фонарь.
        - Отпусти ее! - вскрикнул Маккензи, поднимая револьвер.
        Сквозь повязку на его правой руке проступило пятно крови.
        - Нет! - закричал я, бросаясь к Маккензи. Не добежать, не успеть - слишком далеко.
        - Остановись!
        Выстрел! Глушитель разорвался облаком пыли и дыма. Безумного Часовщика швырнуло на землю. Мне казалось, что он падал медленно, роняя части своих доспехов. Под ними почти не осталось человеческого тела. Кровью истекал сам металл.
        - Нет!
        Я подбежал к упавшему Эвану.
        - Бетти, - сказал он.
        Голос доносился словно из металлической коробки - глухой и далекий.
        - У нее… в руке… Маккензи…
        Что-то щелкнуло, и Эван затих.
        Бетти медленно подняла руку. Я подставил ладонь, и Элизабет опустила в нее шестеренку. Я поднес деталь к глазам и, нахмурившись, посмотрел на Маккензи.
        - На шестеренке твой номер, - медленно сказал я. Маккензи, не опуская револьвера, шагнул назад.
        - Она из твоей руки. Где ты поранил руку? - я шел на него, и Маккензи пятился.
        - Не подходите, сэр!
        - Бетти поранила тебе руку, вырвала из нее шестеренку. Это значит, что ты врал мне с самого начала. Это ты пытался восстановить мою жену. Ты держал ее в плену. В моем доме. Может быть, ты даже… Она сбежала и искала спасения. Искала меня или Эвана.
        - Не подходите! Назад!
        Я вскинул руку с заряженным самострелом. Сидящий на плече Маккензи Гарольд бросился вперед, и стрела, предназначавшаяся моему слуге, пробила его тело. Маккензи спустил курок. Глушителя уже не было, и выстрел прозвучал очень громко вместе с болью в моей разрывающейся груди. Кажется, закричала Бетти.
        Я лежал на дороге, чувствовал щекой шершавые камни, среди которых кровь смешивалась с машинным маслом. На землю опускался черный пепел. Я повернул голову.
        - Простите, сэр.
        Маккензи стоял надо мной, направленный мне в лицо револьвер дрожал в его руках.
        - Простите.
        За спиной Маккензи возник Добрый Малый Робин и перерезал ему горло шпагой.
        - Вставай, сэр Джон, - сказал он мне, протягивая руку.
        На этот раз я подал ему свою. Поднялся, стараясь не смотреть на дыру в своей груди, из которой торчали ошметки деталей. Где-то в глубине билось живое сердце.
        Я взял Бетти за руку. Она безропотно позволила это сделать и немигающе смотрела на меня. Или сквозь меня.
        - Джон, - сказала она, почти не шевеля губами.
        Робин подошел к мертвому Эвану. Гибкая ветвь на его шпаге расцвела красной розой. Робин сорвал ее и уронил на тело Безумного Часовщика. Затем обернулся ко мне.
        - Ты проведешь нас? - спросил я.
        Робин кивнул.
        Мы пошли к мосту через Грейт-Уз. Я держал Бетти за руку, и она послушно шла за мной. Как заводная кукла. Небо над Городом посветлело, но это был ложный рассвет, и вскоре снова наступила темнота.
        Под мостом шевелился туман. В Городе один за другим гасли огоньки фонарей. Предрассветная луна освещала призрачную дорогу, которую я увидел очень ясно. Будто проецируемая камерой-обскурой, она выглядела миражем, сотканным из тумана и лунного света. Выходила из иных миров и вела в неведомые пространства.
        - Что там, Робин? - спросил я.
        - Это может узнать лишь каждый для себя, - пожал он плечами.
        - Спасибо, - сказал я.
        - За что? - спросил шут Оберона.
        Мне показалось, что далеко-далеко на лунной дороге стоит женщина в белом платье и машет мне рукой.
        - Прощай, - сказал я и, держа Бетти за руку, шагнул за черту Города.
        Мы уходили по лунной дороге, и наши тела остались на мосту через Грейт-Уз грудами неподвижного металла.
        + Заводных дел мастер
        Эмма тихой тенью примостилась на подоконнике. Она проводила так уже не первый день. Не плакала, ни о чем не просила. Просто сидела молча, глядя на безымянное озеро.
        «Ну и пусть, - размышлял Эрик, проходя мимо. - Пусть будет урок на будущее. Не станет в следующий раз лезть. Сам буду решать, кого стоит заводить, а кого нет».
        Эрик отчасти хотел, чтобы его снова окутало марево гнева - ведь в таком состоянии куда легче найти оправдание своим поступкам.
        А на холодную голову это выходило не очень.
        Черт, глупо получилось! Все началось, как всегда в жизни, с полной ерунды.
        Пару недель назад к ним домой зашел дядя Кеша, а Эрик отказался его заводить.
        - Что толку? - возмущенно выговаривал он позже настаивавшей Эмме. - Дела его хуже некуда - в последнее время он приходит ко мне каждую неделю. Только идиот не поймет, что это плохой признак - когда завод так быстро кончается. Зачем мне тратить на него силы? Все равно он скоро совсем встанет… Да и платить ему нечем, ты же знаешь.
        Эмма ничего не сказала ему тогда, но то, что Эрик увидел в ее глазах, покоробило его хуже любых слов. Эмма смотрела на него не с осуждением, не с досадой и даже не со злостью. Хуже - с разочарованием. Это на него-то? На Эрика-мастера? Да она на него молиться должна! Как, впрочем, и все жители этого паршивого городка!
        Эрик очень рассердился тогда и в первый раз за всю их совместную жизнь не стал ее заводить. Решил проучить. И спокойно наблюдал, как она сначала перестала мурлыкать что-то себе под нос, потом - улыбаться, а затем - легко порхать по огромному дому. Эмма замедлялась и тускнела, и вскоре уже ничем не походила на то солнечное чудо, от которого когда-то он был без ума. А последние несколько дней она и вовсе замерла на широком подоконнике.
        Злость, которую Эрик старательно звал, так и не пришла. Вместо этого неожиданно явилась совесть.
        Как он мог так с ней поступить? Как он мог просто взять и не завести ее?
        Эрик тихонько подошел к подоконнику. У Эммы не осталось завода даже на то, чтобы обернуться. Он нащупал висящий на длинной цепочке ключ, который никогда не снимал с шеи - хранил, как и полагается хранить главное сокровище, у самого сердца. Ласково провел по рассыпающимся под его пальцами светлым волосам, нащупал крохотную скважину, спрятанную под мочкой правого уха. Приподнял тяжеленькую аметистовую капельку - он подарил ей эти серьги в день обручения, и она никогда их не снимала. Осторожно вставил ключик, услышал едва слышный щелчок и начал медленно проворачивать его по часовой стрелке.
        Ему пришлось повернуть ключ целых одиннадцать раз. Одиннадцать. Вместо обычного пол-оборота…
        Наконец Эрик почувствовал сопротивление невидимых пружинок, осторожно вынул ключик и отпустил нагретую его пальцами аметистовую капельку.
        Он был готов к бурным слезам, к горьким упрекам и справедливым обвинениям. Но никак не к тому, что Эмма, легко спрыгнув с широкого подоконника, посмотрит на него с нежной грустью, чмокнет в щеку, тихо скажет:
        - Спасибо, милый, - и упорхнет куда-то вглубь дома.
        Эрик тяжело опустился на подоконник, обхватил голову руками и мрачно уставился на расстилающееся перед ним безымянное озеро, за край которого как раз начинали опускаться отливающие неземным светом планеты. Там, где Юпитер уже обмакнул край своего внешнего кольца в горизонт, вода окрасилась изнутри багряным закатным цветом.
        Эрик вспомнил, как поразила его безмятежная красота этих мест, когда он сюда только переехал. Вспомнил, с каким удовольствием он изучал городок и знакомился с местными жителями. Как проводил вместе с Эммой долгие вечера на этом самом подоконнике, любуясь парадом планет над безымянным озером. Какой полной неторопливого очарования казалась жизнь. Как он был счастлив.
        Был… Что, черт побери, с ним случилось?

* * *
        Как это повелось еще со времен Адама, все началось с женщины. Со знакомства с Эммой. Повстречав ее, Эрик был без ума от счастья. Влюбился без памяти.
        В таком же дурмане бросил все и уехал с ней.
        Он хмыкнул, вспомнив, как, проснувшись первый раз в ее доме, он напрочь забыл, как здесь оказался.
        Все было непривычно в этом незнакомом месте. Над головой - низкий потолок, словно перечеркнутый крест-накрест толстенными балками грубо обструганного темного дерева. Два окна, похожие на два любопытных прямоугольных глаза, расположенные рядом друг с другом на стене цвета сырой извести. Кое-где добротная штукатурка облупилась, впрочем, явно не по недосмотру, а по задумке дизайнера, и в проплешинах проглядывала крепкая кирпичная кладка.
        Под глазами-окнами, с интересом изучавшими Эрика, стоял такой же, как и балки, грубо обструганный стул. Рядом, на деревянном полу - крепко стянутая ржавыми обручами бадья. На стуле же стоял большой глиняный кувшин с водой и лежала его бритва «Жиллетт», выглядящая более чем неуместно в окружении такого антиквариата.
        И вообще - обстановка никак не походила на привычные ему интерьеры современных квартир - с плоскими телевизорами, компьютерными столами, кожаной мебелью, футуристической живописью, книжными шкафами и пластиковыми окнами.
        Здесь же единственными украшениями комнаты являлись изогнутое коромысло, прилагающиеся к нему бадьи и большой лакированный сундук ярко-красного дерева.
        Эрик в то утро долго пытался сообразить, как и где это он оказался.
        «Эмма», - наконец подсказала ему память. «Эмма?» - недоуменно повторил он про себя.
        «Эмма!» Всего одно слово, но как много встало на свои места!
        Любовь все-таки крепче любого алкоголя. Хмель выветривается под утро - любовь не отпускает куда дольше. А уж под ее воздействием такого наворотишь, что, придя в себя, долго еще будешь расхлебывать последствия. Похоже, Эрику именно это и предстояло.
        - Эрик, - раздался женский голос откуда-то издалека. Судя по аппетитному шкворчанию - из кухни. - Эрик, вставай и иди завтракать. Продавец крыльев собирался заглянуть к нам до полудня.
        «Продавец крыльев. Ага. Само собой… Вот так и сходят с ума!»
        К кухне Эрик приближался неуверенно и неохотно. Во-первых, он не знал, где она находится. Во-вторых, был исполнен самых мрачных предчувствий. Влюбился у него как-то один приятель без памяти. Заявил, что нашел свой идеал, в угаре страстей женился, прожил с женщиной своей мечты полгода, а потом проснулся однажды утром с трезвой головой, посмотрел на нее и… Н-да… Любовное похмелье, к сожалению, посильнее алкогольного - на всю жизнь пить-любить заречешься.
        Кухню Эрик все-таки отыскал. Вдохнул поглубже - будь что будет!
        А вошел - и напрочь забыл, что надо бы выдохнуть. Перед ним было то самое чудо, ради которого он и совершил это безумие с переездом черт знает куда.
        - С добрым утром. Садись завтракать, - Эмма одарила его солнечной улыбкой, и Эрик словно застыл на пороге. Потом помотал головой - он-то, дурак, решил, что дурман рассеялся.
        Снова посмотрел на Эмму. Она легко порхала по кухне, поправляла ароматные пучки каких-то трав, подвешенных к низким необструганным балкам потолка, ворошила угли в очаге и что-то тихо мурлыкала себе под нос.
        Онемевший Эрик сдвинулся-таки с места, уселся за грубый деревянный стол у жаркого камина и вдруг понял, что оказался у себя дома.
        …Когда-то Эрик был без ума от городка.
        Они с Эммой жили в огромном доме, похожем на старинный замок - темном, каменном, с многочисленными башенками и высокими окнами, выходящими прямо на безымянное озеро. По ночам, сидя на подоконнике, в одиночку или с Эммой в обнимку, он наблюдал, как разливается озеро - до самого горизонта; как кто-то медленно макает в него край огромной Луны и как расходятся по темной воде странные квадратные круги.
        Днем солнце плавало золотистой льдинкой в прозрачной воде безымянного озера, а редкими светлыми ночами можно было разглядеть притулившуюся на горизонте мельницу. Местные жители - смешные ребята - верили, что она стоит на краю света и перемалывает сначала день, потом ночь, а за ней - следующий день и следующую ночь, и так - до бесконечности.
        Любимым развлечением людей, населявших городок, было красивейшее шоу аэростатов. Ярким ли солнечным днем, сероватым ли хмурым вечером или даже тихой лунной ночью они приставляли грубые деревянные стремянки к облакам, взбирались на самый верх и наблюдали оттуда за парадом ярких воздушных шаров.
        Эрик не пропускал ни одного представления…
        Секрет местных жителей Эрик узнал случайно.
        У северной стороны городка, сразу за мощеной гладким булыжником площадью, начинался густой парк, заброшенный и одичавший. Горожане обходили его стороной, повинуясь дремучим суевериям какой-то местной легенды.
        Но Эрик, наплевав на старинные запреты, решительно сунулся в некогда ухоженные заросли и обнаружил, что в чаще хищного парка пряталась строгая чугунная ограда. По углам ее стояли четыре огромные колонны. Некогда белоснежные, а теперь посеревшие, кое-где облупившиеся, с капителями, лепнина которых была затянута паутиной, они казались останками строгого древнегреческого храма.
        За оградой, на высоте примерно в метре от земли, висел, или, скорее, важно покоился на воздушной подушке огромный каменный циферблат. Как и колонны, он утратил свою белизну так давно, что при мысли об этом Эрика пробрала дрожь. Лаконичные римские цифры, острые стрелки и тонкая черная окантовка… Часы производили впечатление величественности и неизбежности; рядом с ними Эрик почувствовал себя хрупким, недолговечным и несовершенным.
        Часы стояли. Повинуясь непонятному порыву, Эрик решительно перелез через суровую решетку и обошел часы вокруг. С обратной стороны парящего циферблата торчал огромный ключ. Недолго думая, Эрик ухватился за него обеими руками и начал поворачивать по часовой стрелке. И едва он завершил первый оборот, как встрепенулись дремавшие механизмы, завертелись шестеренки, заскрипели пружины, и с тихим щелчком сдвинулась с места, начала свой неустанный обход минутная стрелка.
        А Эрик будто причастился к сокрытой истине - он узнал главную тайну местных жителей.
        У них у всех был механический завод.
        Раньше Эрик, само собой, и понятия не имел, что такие - «заводные» - люди существуют на свете. Но, понаблюдав за горожанами, вскоре понял, что они и сами этого не знали. Они вели самую обычную жизнь - радовались и грустили, веселились и печалились, к чему-то стремились и в чем-то разочаровывались. Замедлялись, когда кончался завод, и снова начинали жить, когда силою случайных обстоятельств что-то или кто-то заводили их снова.
        Горожане понятия не имели, что у каждого из них есть крохотная замочная скважина с ключиком, который стоит только немного повернуть - и жизнь словно начинается заново; опять появляются силы и стремления, желания и мечты.
        Перво-наперво Эрик отыскал замочную скважину у Эммы. Ничто не доставляло ему большей радости, чем начинать каждое утро с того, чтобы добавлять ей пол-оборота ключиком. После этого она, и без того легкая и безмятежная, начинала лучиться радостью, освещавшей все вокруг.
        Эмма долго допытывалась у него, как ему удается делать ее такой счастливой. Когда же Эрик наконец рассказал ей про крохотную замочную скважинку под мочкой ее правого уха, она потянулась туда рукой и изумленно заявила, что теперь и она ее нащупала. А потом сделала совсем уж неожиданную вещь - вынула ключик и недрогнувшей рукой протянула его Эрику.
        - Держи, милый, пусть он всегда будет у тебя.
        Вскоре Эрик научился отыскивать замочные скважинки и у горожан. Нарочно бродил по путаным улочкам в поисках замедленных, потухших людей, подходил к ним, заводил участливые беседы, а сам тем делом брался за крохотный ключик и не спеша проворачивал его по часовой стрелке.
        О чудесах, которые он творит, вскоре прознал весь городок. Как только люди замечали, что угасают, теряют интерес к жизни и перестают к чему-то стремиться, они сразу спешили в большой дом с остроконечными башенками, расположенный на берегу безымянного озера.
        А Эрик с удовольствием поворачивал ключики - ведь ему это ничего не стоило, зато приятно было видеть, как словно заново рождаются приходящие к нему люди.
        Горожане выражали свою благодарность просто и искренне.
        Эрик поначалу смущенно и неловко пытался отказываться от банок с розовым вареньем, румяных пряников, ярких мотков теплой шерсти, лоскутных покрывал, расписных глиняных мисочек и резных скамеечек.
        Со временем привык, стал принимать как должное.
        Потом стал требовать благодарность вперед, все больше жалея, что в этом странном городке нет денег - ни долларов, ни евро, ни даже просто золотых монет. Что бы он с ними делал, Эрик не думал. Ведь просто получать что-нибудь, по возможности - ценное, взамен такой малости, как пара поворотов ключом… Да, в этом что-то было.
        Заводных дел мастер вошел во вкус.
        Комплекс Бога формировался у Эрика постепенно, изо дня с день - с каждым новым заводом, с очередным благодарным подношением, с надеждой во взглядах приходивших к нему горожан. Да и не комплекс это был вовсе. Ведь и продавец крыльев, и старый столяр дядя Кеша, и смотритель хищного парка, и даже его ненаглядная Эмма - все они - всего лишь заводные игрушки с ключами в спине, на боку, на запястье или под волосами. Заводные игрушки, которые живут полноценной жизнью только тогда, когда он провернет ключики в их замочных скважинах.
        Поэтому теперь Эрик взирал на них, несчастных заводных людей, с легким презрением, сверху вниз. И это было правильно - ведь он, в отличие от них - полноценный живой человек.

* * *
        Как-то Эмма разбудила его рано поутру. Эрик лениво подумал, что так и не заводил ее ни разу с той ночи, когда она безмолвной статуей сидела на подоконнике.
        Впрочем, она же пока еще не замерла. А что до легкости, которую давал полный завод - ну, ничего, и так сойдет.
        - Тебя внизу ждет продавец крыльев, - сообщила Эмма, усаживаясь на край кровати. - Он еле-еле дошел. Того и гляди, совсем встанет.
        - Чего же он тогда так долго тянул? - буркнул Эрик. Он не любил просыпаться с рассветом.
        Эмма спрятала глаза. Эрику это крайне не понравилось.
        - Ну? - требовательно повторил он. - В чем дело?
        - Они не хотят тебя лишний раз беспокоить, - несчастным голосом сообщила она.
        - Что это значит? Почему?
        Эмма повернулась к нему и твердо посмотрела прямо в глаза.
        - Потому что ты очень изменился.
        - Это как? - саркастически осведомился Эрик.
        - Раньше тебе просто нравилось их заводить. Ты делал это ради них самих. А теперь у тебя появилось ощущение власти над ними, и ты ведешь себя совсем по-другому. Такое обращение им неприятно.
        - Ну, раз неприятно, так пусть и не приходят, - огрызнулся Эрик.
        На глаза Эммы навернулись слезы.
        Это окончательно возмутило Эрика.
        - А что такого? Имею полное право. Если бы не я, в вашем паршивом городишке давно бы уже бродили зомби на остатках завода.
        - Мы раньше без тебя справлялись, - тихо вставила Эмма.
        - Ах так? - воскликнул Эрик. - Справлялись? Ну так давайте! Вперед! Что же тогда у меня под дверью в очередь выстраиваться?
        Эмма промолчала. Потом все-таки сказала:
        - Ты мог сделать нашу жизнь лучше - без усилий. Почему это тебя испортило? Почему ты стал такой?
        И тогда Эрик сказал то, о чем давно думал, но чего никогда не говорил вслух.
        - Да потому что вы - всего лишь заводные игрушки, а я - нет. Я - настоящий человек. Не какая-то механическая кукла. Я не завишу от дурацких поворотов ключом в замочной скважине! Ясно?
        Эмма внимательно вгляделась в лицо Эрика, будто выискивая там что-то.
        Не нашла. Грустно вздохнула и протянула вперед раскрытую ладонь.
        - Дай мне, пожалуйста, мой ключик.
        Гнев накрыл Эрика тяжелой волной. Он яростно сорвал с шеи цепочку и бросил Эмме в лицо.
        - На! Все равно ты не можешь сама себя заводить! Не пройдет и пары месяцев, как ты навсегда остановишься. И знаешь что? Мне наплевать. Ведь я - нормальный живой человек… И вы еще приползете ко мне - все вы. Будете просить…
        Эрик вдруг понял, что ему тяжело говорить. Он медленно осел на постель.
        - Что со мной? - с трудом спросил он.
        Эмма печально смотрела на него.
        - Что… со… мной…
        - Да, ты не зависишь от завода, - тихо произнесла Эмма, - но и ты, и все вы, нормальные, или, как ты их называешь, живые люди, не знаете кое-чего о себе, как не знали мы о своих ключиках. Вы живете на батарейках. Их, конечно, хватает на гораздо больший срок, чем нашего завода. Только вот… батарейку не подзарядишь.
        Эрику потребовалась, казалось, вечность, чтобы произнести всего одно слово.
        - Почему…
        Эмма решительно поднялась с кровати, посмотрела на него - сверху вниз. С сожалением.
        - Потому что кончилась энергия, питавшая твою батарейку, - просто ответила она и направилась к двери.
        Эрик тщетно старался спросить, что же это была за энергия. Силы покидали его. И Эмма тоже.
        Что-то сверкнуло в лучах восходящего солнца. Из последних сил Эрик повернул голову - совсем немного. Но этого оказалось достаточно, чтобы углядеть краем глаза зажатую в кулачке Эммы цепочку, на которой качался крохотный ключик. Вперед-назад, вперед-назад, вперед…
        11
        Турисаз - Феху
        Возможность порождения нового. Искусственное создание живых существ.
        > Гномы и их звери
        В трактире остро пахло водорослями. В вечерней мгле по оконному стеклу наперегонки сбегали струйки воды, и казалось, что это не дождь вовсе, а шутник-ветер зачерпнул часть моря и понемногу проливает на городок Сен-Мар. Того и гляди, с неба начнут падать рыбы, спруты и прочие морские твари, которых так любит зарисовывать в журнале мой друг Вирфир, когда ему удается добраться до побережья. Тогда он может долго и неподвижно сидеть на камнях у самой воды и думать о чем-то своем. Море бушует, волны докатываются до его потертых ботфорт, взбивая пену, подобную той, что сейчас пузырится в моей кружке. Пожалуй, даже здешнее пиво пахнет не хмелем, а морской свежестью.
        На жестяной отлив что-то шлепнулось и скатилось вниз. Рыба, улыбнулся я. Стук повторился снова и снова, и вот уже целая стая воображаемых рыб застучала с той стороны окна. Дверь трактира распахнулась, и на пороге появился закутанный в плащ мужчина.
        - Ну и погодка! - сообщил он, смахивая с треуголки стайку градин.
        Льдинки забарабанили по полу, покатились под ноги посетителям. Незнакомец окинул цепким взглядом полутень трактира и направился прямо ко мне.
        - Разрешите, шевалье? - обратился он, отодвигая свободный стул.
        Не дожидаясь ответа, незнакомец как бы невзначай отвернул воротник, демонстрируя значок «Сюрте насьональ».
        - Чем я не угодил службе безопасности? - спросил я.
        - О! - поднял ладони мой собеседник. - Ровным счетом ничем. Или, наоборот, всем, раз живете в этой забытой Богом земле. Но лично мне всё равно, якобинец вы или монархист, жирондист или термидорианец: все эти люди придут и уйдут, пополняя корзины гильотин своими головами, а государство останется, и мы проследим, чтобы в нем было поменьше убийц и ворья. Но я пришел не для того, чтобы рассказывать вам пафосные слова. Шевалье Жак де Лапьер, нам нужна ваша помощь.
        - Э-э-э… сударь, «нам» - это государству, о котором вы говорили с таким подъемом? Или «Сюрте» хочет сделать меня внештатным агентом? - поинтересовался я. - В последнем случае разрешите отказаться.
        - Эй, Мари! - подозвал мой собеседник официантку. - Бутылку шато и куриную ножку. Да скажи повару, чтобы запек ее хорошенько, с корочкой!
        Я никогда его раньше здесь не видел, но вел он себя так, будто знал всех и каждого. Он улыбнулся, достал из кармана и положил передо мной на стол зуб какого-то животного.
        - Это клык жеводанского зверя, убитого почти полвека назад.
        - Возможно убитого, - сказал я. - Людская молва склонна придумывать невиданных чудовищ, которые будто бы водятся в лесах Франции.
        - Вчера вечером погиб мальчишка, сын крестьянина, - невозмутимо продолжил мой собеседник. - Его зарезали как овцу на бойне. И вот это нашли на теле, - он достал еще один зуб и положил на стол рядом с первым. - Как вы можете заметить, шевалье де Лапьер, между этими клыками практически нет разницы. Представляете, что начнется, когда это станет известно королю? Слухи о возвращении Зверя уже поползли по округе.
        - Спустя полвека? Вы верите в чудеса?
        - В чудеса? Нет, мой дорогой шевалье де Лапьер, в чудеса я не верю. В факты - да. С фактами нельзя не считаться. Что, если Зверь был не один, и таких, как он, множество? Представьте целую стаю подобных отродий, - он щелкнул по клыку на столе. - И хаос по всей стране обеспечен. А может, кто-то нарочно этого добивается?
        - В любом случае, вы обратились не по адресу, - я отвернулся и посмотрел в окно.
        Мои зрачки расширились, подстраиваясь под вечерний сумрак. Град прекратился, вновь сменившись дождем, хлеставшим как из ведра. Недалеко от трактира, под старой ивой стояла невысокая фигура в темном плаще с капюшоном.
        - Я не охотник, - добавил я, вновь переводя взгляд на собеседника.
        - Но вы посредник. А я думаю, что это след «оттуда», - указал он пальцем на пол. - Что-то иное вырвалось из-под земли.
        - Вы шутник, сударь… э-э-э…
        - Альбер Этье к вашим услугам, - слегка наклонил голову мой собеседник. - Но мне не до шуток. В моей организации вообще не умеют шутить - на это нужны время и силы. Вы единственный из де Лапьеров, кто выжил во время революции. Сколько лет было мальчишке, когда разъяренная толпа вела его вместе с родителями и тетей к гильотине? Восемь? Тетушку, которая воспитывала вас с самого рождения, казнили первой. Затем последовали отец и мать. А вот дальше рассказы выживших очевидцев становятся путаными, показания разнятся, будто существует множество историй, из которых трудно выбрать правдивую. Говорят, что земля разверзлась под ногами грешников, забрав вместе с собой гильотину, окружающие дома и обезумевшую от крови толпу. И что это сделали гномы.
        - Вы не шутник, сударь, - сказал я, - вы сказочник. Это был, как говорят географы, тектонический сдвиг, а вовсе не проделки мифических карликов.
        - Два пропавшие под землей полка гвардейцев тоже сказки? Кто-то посчитал, что гибель сотни людей и исчезновение половины города - это начало войны, и направил солдат под землю. Из них назад вернулись лишь десять человек - израненных, поседевших, рассказывающих о таких ужасах, о которых лучше не говорить вообще, чтобы вас не упекли в заведение, где содержатся буйнопомешанные. Так вот, шевалье де Лапьер, я - один из вернувшихся. Мне повезло, я не в лечебнице - мсье Видок взял меня под свое крылышко, но кошмары снятся мне до сих пор. Так что не рассказывайте мне, что такое сказки, шевалье. Для меня они закончились давно, когда я увидел настоящих подземных карликов.
        - Цвергов, - сказал я. - Они предпочитают называть себя цвергами.
        В ветреной и дождливой темноте за окном ива шевелила ветвями, словно пучком щупалец, как вытащенное на берег морское чудовище. Фигуры в темном плаще под деревом больше не было.
        Мари принесла бутылку вина и горячее мясо в тарелке, поставила перед Этье. Я почувствовал аромат блюда и тонкий букет вина. Вино было чудесным, но в куриной ножке, на мой вкус, присутствовало слишком много соли - ее едкий запах преобладал над остальными. И еще не хватало щепотки куркумы и шафрана. Но, в общем, приготовлено было сносно - Мишель Орди, хозяин этого заведения, заботился о том, чтобы у него работали хорошие повара. Узнав, что в Париже становятся популярными рестораны, он пытается переделать свой убогий трактир в нечто столичное. Даже нанял певичку, мадам Жанетт, похоже, выкупил ее из захудалого борделя. Как раз сейчас она вышла на сколоченную из досок и покрытую зеленым сукном сцену, собираясь запеть одну из популярных в городе песенок. Певичка прокашлялась, вздохнула так, что, казалось, шнуровка на платье не выдержит давления скрывающихся достоинств, и запела.
        В ее песне были тоска и надежда. Тоска о прошедшей жизни и грусть о том, как плохо одной в незнакомом краю. Но надежда когда-нибудь вернуться домой вела героиню песни всё дальше и дальше по жизни сквозь невзгоды и опасности, подстерегающие ее на каждом шагу.
        - Под землей трудно сражаться, - сказал Этье. - Люди не совы, чтобы видеть в темноте. И не гномы, которые во мраке как у себя дома. Мне повезло - я выжил. Вам тоже повезло. Как это, шевалье де Лапьер, жить под землей? Говорят, что мальчик, считавшийся мертвым, появился на поверхности спустя пятнадцать лет вместе с небольшим состоянием в золотых слитках. Пятнадцать лет - долгий срок, не скучали по людям?
        Этье налил вино в кружку и разом опрокинул в рот, только кадык заходил на небритой шее.
        - Нет, - ответил я. - Не скучал.
        В памяти вновь появилась толпа, в глазах у людей отражались горящие факелы.
        «На гильотину сосунка, пусть его папаша увидит смерть маленького ублюдка!»
        «Нет, женщин вперед! Сюда, сударыня».
        «Мой Жак, не смотри!»
        Тетушку Анжелику больше волновала не собственная смерть, а то, что ее воспитанник увидит кровь. С каким удовольствием я убил бы всех стоящих на площади. Растерзал бы, как они моих родных. Но кровь влечет за собой кровь. Это трудно остановить. Да и все виновные давно мертвы. Я почувствовал острую боль в кончиках пальцев. Нет! Надо успокоиться. Надо оставаться самим собой.
        Грохот обвала, земля, ускользающая из-под ног. Приземистые фигуры в черных плащах с капюшонами, из-под которых горят белые совиные глаза с маленькими зрачками.
        «Мы поможем».
        «Не бойся, человек».
        И крики умирающих. Я помахал головой, прогоняя воспоминания. Боль в пальцах прекратилась.
        - Мы с вами похожи, сударь Жак, - сказал Этье. - Там, под землей, я видел такие же раны у людей, оставленные Зверями. Этим тварям место в подземелье. Мой шеф считает, что гномы собираются объявить нам войну, и это первая проба… Вторая - первая была полвека назад. Попытка прощупать, на что мы способны. Но я думаю, что гномы не хотят воевать. Им это незачем, как рубить денежное дерево. Согласно тайному отчету, гвардейцы перебили их всех. Для людей гномов не существует и не существовало никогда, как и угрозы от них. Тем более, что взаимовыгодная торговля полезна для обеих сторон. Но говорят, что цверги работают лишь с людьми-посредниками. Воспитывают их с младенчества, а потом берегут как зеницу ока. Помогите мне найти Зверя, шевалье де Лапьер. Думаю, что он вырвался на свободу без ведома ваших хозяев, и вы тоже заинтересованы в его скорейшей поимке.
        Мадам Жанетт спустилась со сцены и теперь ходила по проходу между столами. Запах ее духов - тонких, щекочущих чувства, - витал в воздухе. Рука с длинными пальцами прикоснулась к шее Этье, и тот попытался поймать ее в свою ладонь, но певичка ускользнула, как грациозная бабочка.
        - Мне тоскливо одной в незнакомом краю. И нельзя мне вернуться домой, - ее голос нарастал, как шум прибоя, отчего по спине пробегали мурашки, нарастал до апогея, чтобы потом оборваться звенящей тишиной.
        - Хороша, чертовка! - ухмыльнулся Этье, провожая взглядом мадам Жанетт.
        - Если я найду для вас Зверя, что будете делать? - спросил я.
        - Я его убью, - Этье расстегнул плащ, продемонстрировав висящий в петле на боку кавалерийский пистоль с длинным стволом. Но это оружие было трехзарядным, работы гномов - я узнал клеймо мастера Фрега.
        - Обошлось в целое состояние. Пули отлиты из серебра, на всякий случай, - сообщил Этье, застегивая плащ.
        - У вас на шее шрам от ножевого ранения, а на руке выше локтя татуировка, - сказал я, - череп, кинжал и роза. Это ведь знак одной из парижских шаек?
        - Вы наблюдательны. Да, следы бурной молодости.
        - Выходит, правда, что в «Сюрте» берут бывших преступников. Нет, сударь, я не могу вам помочь. Как вы правильно сказали, я всего лишь посредник: найти покупателей и продавцов, получить проценты от сделки. Разрешите откланяться, - я поднялся, собираясь уйти.
        - Верно говорили, что вы никому не доверяете, - улыбнулся Этье, пряча в карман зубы Зверей. - Но если передумаете, я буду ждать вас здесь, снимаю комнату на втором этаже. Удачи, шевалье де Лапьер.
        Когда я проходил мимо Жанетт, она заигрывающе мне подмигнула.

* * *
        На втором этаже было слышно, как по крыше барабанит дождь. Свечи в светильниках на стенах не горели, и в коридоре царил полумрак, в котором беззвучно летала летучая мышь. Она проникла сквозь распахнутую дверь, ведущую на балкон в конце коридора, и теперь носилась взад-вперед, от балкона к лестнице. Мышь шарахнулась от меня и вылетела наружу. Я плотно закрыл за ней дверь и вошел в свой номер.
        В темноте вспыхнул огонек - это сидящий в кресле Вирфир зажег курительную трубку. Она была сделана из длинного изогнутого корня красного дерева и оснащена кремневым огнивом, гном не расставался с ней никогда на протяжении всех лет, что я его знал.
        - Вирфир неосторожен, - сказал я. - Его несложно было заметить во дворе возле ивы. И он не закрыл дверь на балкон, когда поднялся по наружной лестнице.
        Гном промолчал.
        - Кошачьи шаги, - наконец произнес он. Его голос был скрипучим, словно звук вращающихся в механизме шестеренок, - женская борода, корни гор и медвежьи жилы, рыбье дыхание и птичья слюна, они истерлись. Цепь тонкая и мягкая, как шёлк, порвалась. Зверь на свободе. Мы пришли к посреднику, чтобы он помог найти Зверя.
        В языке цвергов нет слова «я», поэтому они говорят лишь «мы». Всё общее, даже чувства и помыслы.
        - Жак де Лапьер не охотник, - пожал я плечами. - Он не умеет выслеживать добычу.
        - Мы поможем, - сказал Вирфир. - Посредник поможет нам, мы поможем посреднику. Посредник должен вернуть долг. Деловые отношения.
        - И никакой дружбы, - пробормотал я.
        - Посредник что-то сказал?
        - Нет, ничего, - я подошел к окну и раздвинул темные шторы.
        Среди туч светила луна, большая и круглая, как блюдце. Она отразилась в глазах Вирфира. Точно так же сверкали глаза гномов в темноте, в первое время, пока мое зрение еще не преобразилось, и мне нужен был факел, чтобы ориентироваться в подземных туннелях.
        «Мы поможем».
        «Не бойся, человек».
        Боль, дикая, нестерпимая, от капель в глаза, когда я, привязанный к столу, метался, стараясь порвать путы. В уши были засунуты клочки ваты, смоченной в каком-то снадобье, и мне казалось, что у меня в голове ползали мокрицы, перебирали множеством колючих лапок.
        «Маленькие ублюдки! Ненавижу!».
        Так говорил про меня убийца среди толпы, или я сам кричал это гномам в горячечном бреду? Память играет со мной странные шутки. Прошли недели или месяцы - ведь у меня не было временных ориентиров, - и огонь, чтобы видеть в темноте, мне больше был не нужен. Слух и обоняние тоже обострились - теперь я слышал шаги Вирфира задолго до его появления, мог определить состав любого блюда до мельчайших компонентов лишь по запаху, и даже опытный дегустатор позавидовал бы моему мастерству. Но я был изменен для другого.
        «Маленький де Лапьер - будущий посредник. Он должен слышать ложь, ощущать ароматы страха и обмана, - говорил Вирфир. - Так же, как он теперь чувствует тонкий букет пряностей, которые мы закупаем у людей».
        Вирфир знал человеческий язык. Хотя говорил он странно и путано, часто лишь озвучивая свои мысли, ни к кому конкретно не обращаясь, но он смог обучить меня языку гномов. Я привязался к этому цвергу, мне даже начало казаться, что тоска о погибших родных немного затихает, когда Вирфир рядом. Мы вместе гуляли по подземному лабиринту, и я поражался размерам царства гномов. Туннели переплетались, как ходы в муравейнике, внезапно выводили в огромные залы, заставленные светящимися тусклым светом камнями, или в маленькие кузни, где жар от печей обжигал лицо, а от грохота кузнечных молотов можно было оглохнуть. Иногда мы спускались в выработанные шахты, и Вирфир учил меня ориентироваться в полной темноте, доверяя лишь своим чувствам.
        Я шел во мраке и сражался во мраке, когда Вирфир заставлял меня драться на ритуальных топорах и стрелять из пистолей на звук опасности. Гном сам сражался против меня, и я, покрытый порезами, которые вечером смазывал лечебной мазью, смог задеть его лишь однажды. Мой топор оставил на груди Вирфира глубокий порез.
        «Маленький де Лапьер станет хорошим посредником», - сказал тогда Вирфир, поднимая с камней отрубленный клочок своей бороды.
        Цверги не любят сражаться сами. Зачем, если за тебя может драться Зверь? Я только раз видел, как дрались гномы, когда Вирфир сошелся в поединке со Скафинном. Это произошло спустя несколько лет после моего появления у гномов, тогда, когда я увидел Зверей. Я пробрался в туннель с их клетками сам, потому что Вирфир не показывал их мне и не говорил, что стало с людьми, которые провалились под землю во время казни.
        Я шел мимо клеток и смотрел на их лица. В глазах людей не было узнавания. В них не было вообще ничего. Потом Вирфир мне сказал, что лучшие Звери получаются именно из людей.
        «Мы пробовали волков, - пояснил он, - медведей и еще подземных многоногов, о которых посредник даже не слышал, но ни один из экспериментов не дал таких результатов, как с людьми».
        Я шел и смотрел, как за стальными прутьями находились те, кто убил моих близких, и во мне не было сострадания. Не было также ни радости, ни возмущения. Я всего лишь посредник. Не мне решать, что правильно, а что нет.
        А потом я угодил в ловушку, и меня утащил Скафинн. Он был лучшим мастером Зверей. Если Вирфир являлся скорее экспериментатором, предпочитавшим пробовать разные варианты, то Скафинн творил настоящие машины для убийства.
        «Попался, маленький человек, - говорил он, вытаскивая меня из захлопнувшейся клетки. - Слабый Вирфир больше не защитит маленького глупого человека. Запретная область для чужаков. Таков закон».
        «Я не чужак! Я посредник!»
        Скафинн, хотя был ниже ростом, легко нес меня, связанного ремнями, в свое логово.
        «Маленький человек больше не посредник. Теперь он станет Зверем, как и остальное отродье его проклятой породы, убившей мою жену».
        Память, она подводит меня, заставляя помнить лишь обрывки того, что случилось. Я помню крик, но странный, будто это кричал не я, привязанный к столу вивисектора, а кто-то другой. Помню запах своего страха. Помню боль, когда Скафинн на протяжении нескольких суток вскрывал меня своими инструментами, вживляя холодный металл и чужие кости. В дверь стучали, я слышал, как Скафинн уходил, с кем-то разговаривал, но потом он всегда возвращался к своей работе.
        Его прервал крик Вирфира. Я не помню, что кричал мой воспитатель, помню лишь ответ Скафинна: «Он больше не посредник. Он теперь Зверь. Его место в клетке».
        «Тогда Скафинн завтра умрет», - плюнул в лицо моего мучителя Вирфир.
        Они дрались на площади, я не видел их поединка, лишь слышал звуки боя и кидался на прутья клетки, грыз их зубами, рвал когтями, в бессильной ярости пытаясь вырваться на свободу. Топоры сталкивались со щитами, доносился звон железа и хруст дерева, а потом раздался звук, с которым топор входит в тело. Нет, Вирфир не убил Скафинна - гномы не убивают своих, он лишь искалечил старого вивисектора, разрубил ему плечо.
        «Посредник пойдет с нами», - сказал Вирфир, бесстрашно входя в мою клетку.
        «Молодой де Лапьер теперь Зверь», - тихо произнес я.
        «Ерунда, - улыбнулся Вирфир, - трансформация не завершена. Тот, в которого мы вложили столько усилий, будет хорошим посредником. Долг де Лапьера теперь увеличен».
        Гном повернулся ко мне спиной, и я едва смог унять боль в своих пальцах - Зверь рвался на свободу, и у меня было единственное желание - вцепиться когтями в спину Вирфира, который был для меня всем, а я для него - лишь удачным вложением усилий.

* * *
        - Неподалеку в лесу мы видели последнюю жертву Зверя, - сказал Вирфир. - Об убитом еще никто не знает. Мы должны взять след. Но это трудно без части Зверя.
        - Подойдет? - спросил я, показывая на ладони клык.
        В костяной ткани были заметны вкрапления металла - такой зуб легче вырвать, чем сломать.
        - Где посредник его взял?
        - Стащил у бывшего вора, - улыбнулся я. - Поспешим, пока он не хватился пропажи.
        Мы покинули трактир, спустившись по наружной лестнице.
        - Почему искать Зверя пошел Вирфир, разве это не работа мастера Зверей? - спросил я, втайне надеясь, что Вирфир пришел, потому что хотел увидеться со мной.
        Со времен последней сделки, которую я заключил полгода назад с королевским двором на поставку восточных пряностей в обмен на оружие, с Вирфиром мы больше не виделись.
        - Это Зверь Вирфира, - сказал цверг.
        Я замолчал. Не знаю, был ли я удивлен. Скорее, нет. Я догадывался, что Вирфир иногда творил своих Зверей, но предпочитал не засорять свой разум лишней информацией, которая может вывести из состояния равновесия. Знаю также, что приговоренные к смерти преступники иногда служили товаром между людьми и цвергами. Но я лишь посредник. Мне не дано судить.
        - Вирфир добавил хитрость осьминога и ярость акулы. Вирфир сотворил хорошего Зверя, - сказал гном. - Мы пришли.
        - Вирфир всегда любил море, - проговорил я, глядя на тело бедняги, у которого было разорвано горло. - Разве Вирфир не помнит, как выглядит Зверь?
        - Лицо не важно. Зверь легко их меняет.
        Я представил себе Зверя без облика и ужаснулся. Любой встреченный нами на пути может оказаться безжалостным убийцей.
        Цверг нарисовал вокруг мертвеца алхимический круг, изобразив в северной его части знак Нордри, в южной - Судри, в восточной - Аустри, а в западной - Вестри - согласно легенде, эти цверги поддерживают небо по четырем углам земли. В центре, на тело несчастного, Вирфир положил клык Зверя. Затем гном забормотал заклинания на древнем языке. Слова были певучие и странные, я, хотя хорошо владел языком гномов, понимал лишь меньшую часть из них. Остальные звучали порождениями далеких времен, они пробуждали странные чувства, от которых я вновь испытывал боль в пальцах.
        Как тогда, когда я, будучи подростком, обнаружил себя лежащим в своей постели с выпачканными чужой кровью руками.
        «Посредник выходил во сне на поверхность?» - спросил я у Вирфира в тот день, с ужасом разглядывая пальцы, на которых затягивались ранки от вырвавшихся наружу, но теперь уже спрятавшихся когтей.
        Прошлые приступы заканчивались исцарапанной дверью, но сейчас ее забыли запереть снаружи.
        «Да, но пусть посредник не переживает - приступы скоро пройдут, исчезнут, как страшный сон. Маленький де Лапьер убил всего лишь курицу. Он видит разбросанные по полу перья?»
        Мне было уже шестнадцать, но Вирфир назвал меня маленьким, чтобы отвлечь - ведь посреднику, в которого вложено столько сил, нельзя волноваться. И еще Вирфир пошел на обман. Это у него почти получилось - я даже не услышал запаха его лжи. Но зато я почувствовал, что перья пахли самим Вирфиром - он, а не я принес их сюда. Кровь на моих руках пахла человеком.
        Я сделал вид, что купился на обман, а Вирфир - что не догадался о моем понимании. Больше Зверь внутри меня не вырывался на свободу.
        - Вирфир, - отвлек я гнома.
        Тот прервал свое заклинание.
        - Что?
        - Вирфир точно уверен, что это сделал не посредник?
        - Да. Посредник хорошо выполняет свою работу. А теперь мы не хотим, чтобы нам мешали.
        Он снова забормотал слова заклинания, от которых, казалось, зашевелились прелые листья на земле. Или это ветер превратился в вихрь вокруг нас? Закружились не только листья - в воздухе пролетали капли влаги и насекомые.
        - Пора, - сказал гном и высыпал в центр круга пригоршню металлической пыли, которую достал из мешочка.
        Пыль не упала на землю, не закружилась вместе с вихрем - она зависла в воздухе указывающей линией, словно стрелка объемного компаса.
        - Зверь пошел туда, - махнул рукой Вирфир в сторону, откуда мы пришли. - Он в городе. Через некоторое время надо повторить поиск.
        Пыль осыпалась вниз, припорошив тело бедняги.
        - Нет, - медленно сказал я. - Я знаю, где Зверь. Ты говорил, что использовал для его создания части акулы и осьминога? В трактире я слышал запах моря. Мы находились возле Зверя.
        Не дожидаясь команды цверга, я бросился бежать обратно. Но я всё равно опоздал.

* * *
        В трактире пахло кровью. Ею были забрызганы стены и мебель, на полу она собиралась в целые лужи, свежая, еще не успевшая засохнуть. Посетители, которым не повезло оказаться в одном помещении со Зверем, были мертвы.
        Я прошел через тела к лежащему возле опрокинутого стола Альберу Этье. Посредник всегда должен оставаться спокойным, но запах крови будоражил меня, заставляя вновь чувствовать боль в пальцах. На мгновение показалось, что это я их всех убил.
        «Приступы скоро пройдут, исчезнут, как страшный сон».
        Удар рукой с острыми изогнутыми когтями, вспарывающий живот добычи от паха до ребер… Нет, этого не было.
        «Маленький де Лапьер убил всего лишь курицу».
        Я перевернул Этье на спину. Зверь ударил его неожиданно, и агент «Сюрте» даже не успел вытащить свое оружие.
        - Он еще жив! - вскрикнул я. Запыхавшийся Вирфир в это время показался в дверях трактира. - Спаси его!
        Цверг подбежал, нагнулся.
        - Пусть посредник поможет отнести его наверх.
        Вместе с гномом мы затащили Этье в мой номер, положили на стол. Вирфир раскрыл свой саквояж и, как по волшебству, начал доставать оттуда всевозможные склянки и снадобья, инструменты и приспособления. Последним он раскрутил кожаный чехол-сверток, в пазах которого находились разного размера скальпели, крючки и зажимы.
        - Пусть посредник подаст третий номер.
        Я протянул большой скальпель, по форме напоминающий мясницкий тесак. В это время Вирфир ощупывал раны Этье. У агента была располосована грудь так, что виднелись ребра, и из страшной раны под ключицей толчками выплескивалась кровь.
        - Среди мертвецов нет ее, - сказал я. - Певички Жанетт. Зверь скрывался под ее обличьем.
        - Теперь второй зажим, - бросил на меня недовольный взгляд Вирфир. - И вытяжку из крови каракатицы.
        Я смотрел за действиями цверга, тем, как он ловко сшивал края ран, забирался внутрь и что-то менял в организме человека. Этье застонал. Затем закричал в полный голос. Я видел не его - себя, видел, как я метался, привязанный к столу вивисектора. Боль в пальцах стала нестерпимой. Запах крови щекотал нос.
        - Пусть посредник подаст эфир из эхинацеи и мандрагоры.
        Я подал пузырек, в котором клубился белый туман. Вирфир поднес его к носу пациента. Этье вдохнул и затих, на его лице вдруг появилась улыбка.
        - А теперь зажим номер пять и десятый скальпель. Вирфир воткнул инструмент прямо в рану под ключицей, и Этье снова закричал.
        - Пусть теперь посредник держит человека.
        Я держал. Операция закончилась, когда первые лучи утреннего солнца заглянули сквозь щель в задернутых шторах.
        - Пить, - сказал Этье, не открывая глаз. - Дайте вина.
        Я вопросительно посмотрел на Вирфира, тот махнул рукой. Тогда я протянул Этье бутылку - меня передернуло от красного цвета шато - и смотрел, как тот пьет большими глотками. Было слышно, как на первом этаже жужжат мухи, вылетевшие на утреннее пиршество.
        - Надо уходить, - сказал Вирфир.
        Он закутался в черный плащ, накинул на голову капюшон, полностью скрыв лицо в тени. Вопреки молве, цверги не превращаются в камень с рассветом, но солнечные лучи оставляют на их коже глубокие ожоги.
        - Ты теперь выследишь Зверя? - спросил у меня цверг.
        - Я знаю, куда он пошел. Мне даже не понадобится его запах.
        - Убейте его, - сказал Этье, поднимаясь на ноги.
        Он застонал, пошатнулся и схватился за стол, чтобы не упасть.
        До моря было около ста миль, и мы преследовали Зверя несколько дней, все еще надеясь перехватить его по пути. Но находили лишь трупы. Зверь убивал просто так, только потому, что был взращен для этого, как я для работы посредника. Без друзей, привязанности и чувств, лишь возвращая свой долг создателям, так, как он сам его понимал.
        Утро пятого дня погони мы встретили в прибрежной гостинице, где горничная оплакивала мертвого конюха.
        Вирфир с самого утра проверил свой однозарядный кремневый пистоль с широким дулом, куда он набил картечи. Оружие было старым, гном показывал его мне, когда я был еще ребенком. Ритуальный топор висел под плащом на спине цверга.
        - Посредник вернул свой долг, - сказал Вирфир, глядя из окна на море.
        Сегодня штормило. Большие волны с грохотом разбивались о скалистый берег. Кругом пахло морем, и я не чувствовал, куда направился Зверь.
        - Посредник может больше не беспокоиться, даже если Вирфира не станет.
        - Откуда такой настрой? - спросил я. - Мы убьем Зверя и вернемся назад вместе. Я всегда хотел спросить у Вирфира - почему он выбрал именно меня для работы посредника? Пожалел? Или были еще какие-то чувства? Тогда под землю попало много людей.
        - Молодой Лапьер хорошо подходил для работы. Хороший, гибкий материал. Пойдем.
        Гном, не оглядываясь, пошел к выходу. Он вышел из гостиницы и направился к самому берегу, где остановился, глядя на волны.
        - Зверь где-то здесь, прячется среди скал. Как должно чувствовать себя создание, стоящее на пороге дома, но не имеющее возможности вернуться? Посредник пойдет направо, Вирфир - налево.
        - Нет!
        - Пусть посредник зовет, если увидит врага.
        Вирфир пошел по берегу, сжимая пистоль, и брызги пены долетали до его ботфорт. Я пожал плечами и зашагал в другую сторону. Спустя несколько минут я услышал выстрел.
        Когда я оглянулся, то увидел две фигуры - человека и гнома. Человек пошатнулся, но устоял на ногах и взмахнул рукой с длинными когтями. Пистоль выпал из руки цверга, и сам гном повалился следом за оружием на землю. Я побежал к ним. Кончики пальцев взорвались болью, когти вырвались на свободу. Зубы удлинялись, превращаясь в клыки. Я бежал, и утро вокруг меня становилось темнотой подземелья. Я слышал забытые слова, долетавшие до моего слуха из прошлого.
        «Преступник стоил дорого. Зачем Вирфир заплатил такую сумму?»
        «Посредник созревает. Зверь должен вырваться на свободу, испить крови, иначе он не позволит жить мальчишке».
        Удар снизу вверх, располосовывающий живот человека от паха до ребер. Ужас в глазах моей жертвы.
        - Остановись, Зверь! - сказала Жанетт.
        Она улыбалась оскаленной пастью. С когтей на ее руках стекала кровь и капала на тело Вирфира.
        - Зачем ты хочешь меня убить?
        Ее зубы втягивались, превращая звериный оскал в обычную человеческую улыбку.
        - Ты убиваешь людей. Ты убил Вирфира, - сказал я.
        - Все мы делаем лишь то, для чего обучены. Мы с тобой Звери, и мы не можем изменить свою судьбу. Кто для тебя Вирфир? Лишь хозяин, а мы - его инструменты.
        - Он мой друг!
        - Гномы не способны дружить. У них нет чувств, - улыбнулся Зверь. - Мне тоскливо одному в незнакомом краю. И нельзя мне вернуться домой, - он обернулся и посмотрел на море. - Ты помнишь себя, когда еще был человеком?
        - Яи сейчас человек!
        - Я помню совсем немного, - продолжил Зверь, словно не слыша моих слов. - Дом. Огонь в очаге.
        Издали раздался выстрел, и плечо Зверя взорвалось кровавыми осколками. Зверь пошатнулся, схватился за рану, повернулся ко мне, и я ударил его снизу вверх, вспарывая живот и разрывая внутренности, убивая наверняка, чтобы тварь уже не поднялась никогда. Зверь упал в море, окрасив прибрежную пену своей кровью.
        Я стоял над мертвым Вирфиром. Гном знал, где скрывался Зверь. Знал, но отослал меня и пошел на бой сам. Зачем? Пожалел своего посредника? Я просто стоял и смотрел, ведь посредники не показывают своих чувств. Во всяком случае, на виду у других.
        Спустя минуту подошел Этье. Поднял свой пистоль и еще дважды выстрелил в плавающее у берега тело Зверя.
        - Он уже мертв, - сказал я.
        Мои клыки медленно втягивались обратно, когти исчезали в пальцах, оставляя после себя кровоточащие ранки.
        - На всякий случай, - улыбнулся Этье, но его глаза оставались серьезными. - Как говорится, не повредит.
        - Ты ведь нарочно подбросил мне клык, чтобы мы вывели тебя на Зверя?
        Этье не ответил.
        - Хороший выстрел, - сказал я. - Спасибо, что не обознался.
        - Не за что, - поморщился Этье, схватившись за старую рану. - Твой гном хорошо меня обкорнал. Он спас и тебя, посредник. Зверь поджидал в засаде и убил первого, кто подошел.
        - Я знаю. Вирфир был моим другом.
        Я поднял тело цверга, и мы вместе с Альбером Этье пошли в гостиницу.
        + Гхмук!
        - Ну, ко-отик, ну, посмотри, какой он симпати-ичный. Ну, давай ку-упим!
        Нарядная молодая женщина капризно надувала губки и теребила за ушком низкорослого мужчину с важной осанкой и солидным брюшком. «Котик» косил глазами в декольте юной супруги и обречённо вздыхал:
        - Ну, Дульсинея, ну, лапочка моя, ну зачем он тебе? У нас ведь в доме и так полно слуг и големов, куда нам ещё один?
        - Да, но этот же совсем другой! Самая новая модель, такого ещё ни у кого нет!
        - Кхм, это как бы не совсем так, - смущённо, но решительно вмешался стоявший в двух шагах мастер Тельман. - У меня пока всего два экземпляра, но первый уже купили.
        - Кто? - требовательно осведомилась супруга; капризные и игривые нотки в голосе исчезли без следа.
        - Обер-градомейстер. Кстати, тоже по просьбе жены.
        - Ко-отик! - возмущённо обернулась к супругу женщина. - Раз у этой стервы ободранной такой есть, то я тем более его хочу!
        «Котик» метнул укоризненный взгляд на мастера Тельмана и обошёл последний оставшийся экземпляр вокруг. Сзади и не отличишь от человека. А вот спереди разница уже заметнее - безволосая голова, на лице ни бровей, ни намёка на щетину, зато тёмно-жёлтые глаза обрамлены густыми ресницами.
        - И что же, это тоже голем? - с сомнением спросил «котик».
        - Да. То есть - нет. Ну, не совсем, - мастер смешался, прокашлялся и взял себя в руки. - Понимаете, Елисей Матвеич, обычные големы - глиняные, а это - биоголем, он совершенно органистический.
        - Органистический? Это как? Как то твоё чудовище, что ты в прошлом году на выставке показал? Ну, то, которое ты из разных органов сшил?
        - Пеблин - не чудовище, - с достоинством ответил големщик. - Пеблин - он просто первый эксперимент оживления органистических существ. А этих я не из органов собирал, этих я сразу, так сказать, целиком выращивал. В специально придуманной мной органистической купели. И вы только посмотрите, какие красавцы получились! - с законной гордостью закончил мастер.
        Елисей Матвеич внимательно осмотрел неподвижно стоявшего лысого желтоглазого мужчину и вынужден был согласиться, что по сравнению со сшитым из разных органов Пеблином биоголем просто красавец. Впрочем, на фоне Пеблина красавцем был даже он сам. А эта новая модель неплоха и безо всякого сравнения.
        - И как же этот твой биоголем называется?
        - Гомункулус, - торжественно представил творение мастер Тельман.
        - Ой, ко-отик, послушай, как звучит красиво! По-иностранному и так учёно! - восторженно захлопала в ладоши юная супруга.
        - Учёно? - удивился «котик».
        - Ну, конечно, учёно. Вспомни, сколько есть самых разных умных слов, которые тоже заканчиваются на «лус». Гладио-лус. Наути-лус. Э-э… хмм… Фал-лус, - юная супруга зарумянилась, метнула взгляд на очень определённую часть тела биоголема и закончила: - Гомунку-лус.
        - И что он умеет? - вздохнул Елисей Матвеич.
        - Он будет уметь всё, чему вы его научите.
        - То есть?
        - Он будет учиться всему, что ему покажут и расскажут. Если обычные големы после обжига уже ничему новому не научатся, кроме того, что чтецы начитали им, пока они ещё были сырой глиной, то гомункулус будет постоянно развиваться, - объяснил мастер.
        - И как ты его будешь использовать? - обратился Елисей Матвеич к юной супруге.
        - О, я уверена, что найду ему применение, - ответила она, голодным взглядом рассматривая гомункулуса. Потом спохватилась, надула губки и ласково почесала супруга за ухом: - Ну, ко-отик, ну, купи-и!
        «Котик» вздохнул и отцепил от пояса кошель с монетами, признавая своё поражение.

* * *
        Пятая общегородская выставка-продажа големов обернулась для мастера Тельмана полным триумфом.
        - Ты их видел, Пеблин? - довольно спрашивал он существо, разбиравшее выставочный киоск. - Ты видел, как они все перекосились, когда увидели моих красавцев? «Мастер Тельман уже не тот, его големы никому не интересны, он отстал от прогресса»… А вот вам всем!
        - Гхмук, - согласно ухало в ответ помогавшее ему существо. Существо было страшноватым - подволакивало одну ногу, сильно сутулилось и передвигалось приставным шагом. Редкие волосы почти не прикрывали шрамы на шишковатом черепе, лицо пересекали неровные рубцы, левый глаз время от времени нервически подёргивался.
        - Обоих сразу же купили - и кто! Обер-градомейстер и первый статс-деньгарий! - радовался мастер. - К ним в гости будут приходить самые важные чины города, видеть моих гомункулусов и спрашивать: «А где это вы их приобрели?» А потом пойдут ко мне!
        - Гхмук! - радостно ухал Пеблин в ответ, расплываясь в счастливой улыбке, которая жутенько смотрелась на его раскроенном лице.
        Мастер Тельман довольно потирал руки. Когда-то давно он был не просто самым талантливым - он был первым големщиком. Это он обжёг и оживил самого первого глиняного человека, который умел носить тяжести и рубить дрова. Это он первым стал использовать чтецов для того, чтобы закладывать в големов навыки и знания. И даже покрывать големов розовой глазурью и цветочной росписью, чтобы их охотнее покупали домохозяйки, тоже придумал он.
        Долгое время мастер Тельман оставался единственным големщиком города. Как только стало понятно, что голем может делать любую физическую работу, и делать её лучше человека, потому что он не жалуется, не болеет и никогда не устаёт, заказы потекли в мастерскую рекой.
        Мастер Тельман нанял себе две дюжины помощников и подмастерьев и какое-то время процветал. Однако, к сожалению, он ничего не знал ни про хватенты, ни про ремесленную тайну. Он не догадался обратиться за хватентом на методику производства големов, чтобы сохранить право на их создание только за собой. А когда один из его подмастерьев, вызнав всё о том, как изготовляются глиняные люди, продал эти сведения каким-то ушлым дельцам, мастер не догадался немедленно пожаловаться страже на нарушение ремесленной тайны.
        Так и вышло, что уже через какие-то полгода в городе открылось ещё с дюжину големных мастерских. Сначала они делали самых обычных големов и не представляли для мастера Тельмана серьёзной угрозы. На стороне големщика было известное имя, и покупатели по-прежнему предпочитали его продукцию.
        Но конкуренты не стояли на месте. Уже на второй общегородской выставке-продаже големов мастера из «Ефим и Ша(йка)» представили первых специализированных големов. У мастера Тельмана големы были широкого профиля, потому как сидевшие над жидкой глиной чтецы читали одну и ту же общую инструкцию. А у «Ефим и Ша» чтецы читали разные талмуды: над одной жидкой глиной - про строительство мостов, над другой - про укладку дорог, над третьей - про горные работы. Расчёт оправдался - если имелся голем, специализированный на нужной клиентам работе, то они предпочитали брать такого.
        На третьей выставке новая мастерская «Я голем» показала первых людеподобных големов, вылепленных по пропорциям настоящего человека. Домохозяйки тут же забыли про тельмановские товары в розовой глазури и бросились покупать себе людеподобную модель.
        Наконец, на прошлой, четвёртой выставке произошёл окончательный крах мастера Тельмана. Поняв, что проигрывает конкурентам, он попытался создать принципиально новую модель голема - органистическую. Из разных органов сшил человека и сумел его оживить. Окрылённый успехом, он представил своё создание на выставке, но покупатели не разглядели за неприглядной внешностью жутковатого создания ни его потенциала, ни доброты. Мастер Тельман вздохнул, признавая, что первый блин вышел комом, и оставил его себе, так и окрестив - Пе-блин. А потом мрачно наблюдал за успехом новоявленной големщицы Соньки, которая презентовала на выставке голема-собаку. Никому ещё не приходило в голову создавать глиняных домашних животных, и мастер Тельман даже снисходительно фыркнул - пользы от такого голема никакой. Но спрос на Сонькину собаку оказался сумасшедшим - многие родители тут же захотели купить живую глиняную зверушку своим детям.
        Из года в год дела мастера Тельмана шли всё хуже и хуже. В его лавке больше не толпились покупатели, его мастерская частенько простаивала без дела. Его големы считались скучными и устаревшими и теперь, когда на рынке появлялось столько новых моделей, не вызывали никакого интереса.
        Но сегодня - сегодня мастер Тельман доказал всем, что его рано ещё списывать со счетов. Его гомункулусы произвели полный фурор, и у него уже дюжина заказов. И то ли ещё будет!
        Только надо завтра же оформить на гомункулусов хватент.

* * *
        - Гришка! Плишка! - радостно воскликнул мастер Тельман при виде двух пятилетних сорванцов, ворвавшихся в его мастерскую.
        - Деда Тельман! - закричали хулиганы, повиснув на дедушке. - А где Гхмук?
        - Сколько вам говорить - Пеблин его зовут, Пеблин, - с улыбкой поправил их мастер.
        Как всегда, при звуке своего имени появился Пеблин. Увидев близнецов, расплылся в своей жутковатой счастливой улыбке, а мальчишки завизжали от восторга и запрыгнули на скособоченное существо. Пеблин неловко обхватил их разномастными руками и проухал:
        - Гхмук! Гхмук!
        Мастер тем временем повернулся к зашедшему в мастерскую сыну.
        - Слышал, дела у тебя опять в гору идут? - с улыбкой спросил Корней. Решивший не идти по стопам отца, сын заделался врачом и преуспел настолько, что несколько лет назад даже купил для своей семьи отдельный дом. Но в гости наведывался регулярно и нередко оставлял своих близнецов ночевать у дедушки - мальчишки обожали проводить время в големной мастерской.
        - В гору, - довольно подтвердил мастер. - Заказов не счесть, вот даже думаю пятую органистическую купель ставить.
        - Пап, а покажи мне их! Ходят слухи, что они прямо как люди.
        - Ну, пойдём, сам посмотришь, - предложил мастер и повёл сына на кухню. Там, дожидаясь своих покупателей, за столом сидело четверо желтоглазых гомункулусов. При виде Тельмана с сыном они как один хором сказали:
        - Здравствуйте, уважаемые.
        - Ого, - Корней остановился, поражённый. - Они и говорить умеют!
        - Они учатся всему, что видят и слышат, - гордо сказал големщик. - Вот, пока дожидаются своих покупателей, я их немного подучил вежливости.
        Сын нахмурился.
        - Учатся всему, что видят и слышат? Это ведь опасно!
        - А что в этом опасного?
        - Ну, вот представь, что они слышат только ругательства. Или смотрят, как кто-то кого-то бьёт. Чему они научатся?
        - Да кто же их станет такому учить? - ответил мастер Тельман, но в его голосе не слышалось убеждённости.
        - Да хозяева и станут. Вот эти четверо - они для кого?
        - Один для штатс-советника Крюева, другой для ростовщика Воронина, а двое - Большому Панкрату.
        - Один знатный шпион, один жадный хапуга и один важный преступник, такой важный, что его в тюрьму посадить боятся, - сын покачал головой. - И чему, как ты думаешь, они научат своих гомункулусов? Один - подслушивать и вынюхивать, второй - обирать людей и выбивать долги, а третий - убивать.
        Мастер Тельман растерянно молчал.
        - Вот попомни моё слово, - продолжил Корней, - сначала хозяева их плохому научат, потом гомункулусы натворят делов, а виноват в итоге окажешься ты.

* * *
        «Котик» вернулся в мастерскую Тельмана уже буквально через неделю, таща за собой гомункулуса.
        - Это что за безобразие такое ты мне продал? - раскричался статс-деньгарий.
        - А что случилось, ваше превосходительство?
        - Высокопревосходительство, - строго поправил Елисей Матвеич и подтолкнул гомункулуса к големщику. - Ну-ка, Моня, поздоровайся с создателем!
        Гомункулус скривил губы в двусмысленной улыбке и сказал:
        - Вот мы и опять встретились, мой тигрище!
        - Ну, и как ты это объяснишь? - обвиняюще наставил на мастера свой толстый палец Елисей Матвеич. - Я его после покупки, считай, и не видел, а тут столкнулся с ним на днях в доме, а он только так и разговаривает. Что это такое, я тебя спрашиваю?
        Мастер Тельман немедленно взмок.
        - Понимаете, ваше высокопревосходительство, гомункулусы учатся тому, что наблюдают в своём окружении. Значит, он регулярно слышит что-то… такое…
        - Хочешь сказать, он подслушивает, как служанки со слугами путаются?
        Гомункулус Моня тем временем оценивающе провёл рукой по низкому, широкому прилавку и выдал:
        - Тут мы ещё не пробовали!
        Мастер Тельман замялся - говорить правду было страшновато.
        А гомункулуса несло:
        - Твой ко-отик может поцарапать коготками и поурчать в ушко!
        Елисей Матвеич налился свекольным цветом и, задыхаясь, прошептал:
        - Так это же Дульсинея моя всегда мне так говорит, когда мы с ней…
        Мастер Тельман в ужасе прикрыл глаза, ожидая взрыва.
        - Ах ты, гомункулина похотливая, ты что же творишь! - закричал Елисей Матвеич, замахиваясь на Моню. - Да я ж тебя!
        - Ваше высокопревосходительство, - не выдержал мастер Тельман, - обвинять гомункулуса нет смысла, он же не сам, он же только повторяет то, чему его научили.
        - Выходит, это Дуська его научила… - статс-деньгарий как-то сразу сник и надолго замолчал.
        Мастер Тельман ожидал, что Елисей Матвеич прикажет избавиться от гомункулуса или лишить его определённого органа, думал, что потребует забрать обратно и деньги вернуть. Он никак не ожидал, что Елисей Матвеич окинет Моню пристальным, оценивающим взглядом и спросит големщика:
        - А бабу такую для меня смастерить сможешь?

* * *
        Генерал-аншеф Собольков приобрёл у мастера Тельмана двоих гомункулусов ещё в первые дни после выставки-продажи, а месяц спустя пожаловал с личным визитом.
        - Хорошие штуки эти твои биоголемы, мастер! - довольно пророкотал он вместо приветствия. - Ни один вымуштрованный солдат не сравнится! Все команды - чётко, без раздумий. Все приказы - немедленно и без сомнений. И, главное, ничего не боятся! Скажешь им - в штыковую, они - в штыковую. Скажешь им своей грудью от картечи прикрыть - они прикроют. Загляденье, а не вояки! Нам бы таких ещё тройку дюжин, их бы с самого начала обучили как надо - и у обер-градомейстера такая гвардия была бы!
        - Три дюжины? - растерялся от размера заказа мастер Тельман.
        Но генерал-аншеф не услышал вопроса големщика; ему вдруг открылись новые, совершенно грандиозные перспективы, и он был полностью ими захвачен:
        - А если таких не три дюжины вырастить, а десять дюжин? Это же целая рота идеальных солдат! Да что десять дюжин? Сто - и вот тебе полк! А ещё лучше - целая армия! Да мы ж с такой армией - весь мир!
        Генерал-аншеф пришёл в страшное возбуждение и повернулся к големщику. Мастер Тельман, уже почуявший, куда ветер дует, аж немного присел.
        - Мастер Тельман, как насчёт армии из твоих биоголемов? Ну, или для начала - хотя бы полк?
        - Ваше высокоблагородие… превосходительство… высокопревосходительство… да у меня ж всего пять органистических купелей. Вырастить гомункулуса - это недели две, я вам при всём желании так много произвести не смогу.
        - А я у казны затребую субсидий. Чтоб, значит, тебе денег дали на полсотни этих твоих купелей. Так дело-то быстрее пойдёт! - не увидев радости на озабоченном лице мастера, генерал-аншеф добавил: - А ты будешь… как же это… э-слезивный производитель. То есть все деньги тебе пойдут. Ты хоть понимаешь, как ты разбогатеешь?
        - Понимаю, - механически отозвался мастер Тельман, попавший в плен пугающего видения: армия послушных гомункулусов, наученных ничего не бояться и никогда не отступать, марширует от города к городу, сметая всё на своём пути.
        - И я вот что ещё тут подумал, - продолжал возбуждённый генерал-аншеф, - Мастер, а можешь ты над гомункулусами своими ещё поколдовать, чтобы они выходили у тебя огнеупорные и картеченепробиваемые, как обычные глиняные големы? И чтобы могли очень чутко слышать, очень зорко видеть и очень тихо ходить, а двигались чтобы гораздо быстрее людей. Я б из таких такую разведку организовал - ах!
        В видении мастера армии марширующих гомункулусов сменились отрядом огнеупорных, зорких, быстрых биоголемов, незамеченными проникающих во вражеский лагерь и вырезающих стражу… а потом и весь лагерь.
        Мастер Тельман вздрогнул - он почему-то не подумал о том, как могут пригодиться его гомункулусы на войне.

* * *
        Пару месяцев спустя у мастерской Тельмана стали регулярно околачиваться какие-то странные личности с невнятными плакатами, называющие себя активистами. Они забрасывали дверь мастерской тухлыми яйцами и помидорами, мазали ступени коровьими лепёшками, а когда любопытствующие прохожие пытались дознаться, в чём дело, отвечали:
        - Простому честному работяге из-за тельмановских гомункулусов скоро работу будет совсем не найти. Теперь везде будут брать биоголемов, нас погонят, и что нам тогда делать - с голоду умирать? А детишкам нашим? Вот и мы протестуем против выпуска гомункулусов.
        Вероятно, активисты вызывали бы больше симпатии и сочувствия, не рази от них самогоном и не признай народ среди них известных пьяниц, бездельников и пустобрехов, которых работающими никогда и не видели.
        И всё же, наслушавшись бездельничающих около мастерской активистов, кое-кто начинал беспокоиться. Ну и что с того, что обычные големы уже давно существуют, а работы для людей по-прежнему хватает? Ну и что с того, что ещё никто из-за гомункулуса не потерял работу? А вдруг это всё-таки случится?

* * *
        Мастер Тельман не любил, чтобы гомункулусы задерживались в мастерской - он к ним слишком быстро привязывался, давал им имена, и расставаться с ними потом было тяжело. Вот и весёлого добродушного Яшку, которого заказал себе какой-то богатый купец, но потом раздумал покупать, продавать было жалко.
        Яшка прожил в мастерской почти три недели, помогал по хозяйству, сдружился с Пеблином, пристрастился к волшебным историям, которые по вечерам мастер рассказывал внукам, когда они ночевали у деда. И когда в один прекрасный день в лавке появился разодетый скользкий тип, представившийся тайным советником Типуновым, мастер продал ему Яшку скрепя сердце и прятал глаза от грустного, тоскливого взгляда гомункулуса, когда новый хозяин выводил его из мастерской.
        А ещё через две недели глубоким вечером кто-то тревожно постучал в чёрный ход дома мастера. Открывший дверь Пеблин испуганно заухал: «Гхмук! Гхмук!» - и мастер Тельман тут же явился на шум. И замер от неожиданности: на пороге стоял Яшка - грязный, осунувшийся, в лохмотьях, синяках и каких-то подозрительных бурых потёках.
        Увидев мастера Тельмана, гомункулус бухнулся на колени и протянул:
        - Всё, что захотите, делать буду, только не возвращайте!
        Из сбивчивой речи вздрагивающего от каждого звука и резкого движения Яшки мастер Тельман к утру составил себе примерную картину случившегося, побелел и тихо пообещал гомункулусу, что никому его не отдаст.
        Вышел на кухню, попросил Пеблина принести ему чарку водки и тяжело осел за столом. Слышал он, как благородные господа развлекаются, слышал про разные вертепы и про тайные сообщества, на которых балуются чёрной магией, государственными заговорами, разными жестокостями и непотребствами. Слышал, но верить не торопился. Однако теперь, после истории Яшки!..
        И тут мастер Тельман просто вскипел. Да разве можно так с живым существом? Животину домашнюю - и ту жалко, а гомункулус ведь совсем как человек, он всё понимает и всё чувствует. А то, что он всё-таки биоголем, а не человек - ну и что с того? Иной гомункулус ещё получше какого человека будет. Да что гомункулус - даже его страшный Пеблин куда больше человек, чем да вот хоть даже бывший Яшкин владелец!
        Скособоченный Пеблин заметил, что хозяин словно застыл с чаркой в руках, в ярости глядя на огонь в камине, неловко присел на корточки, заглянул ему в лицо и встревоженно ухнул:
        - Гхмук?

* * *
        Как нарочно, следующим же утром к безработным активистам, целыми днями околачивающимся без дела у мастерской Тельмана, присоединились шумные, воинственно настроенные женщины из недавно созданной ассоциации защиты големов и гомункулусов, сокращённо - «Го-Го», и принялись протестовать против жестокого обращения с големами и гомункулусами.
        После вчерашней истории с Яшкой мастер Тельман разделял их протест всем сердцем и душой. А вот народ, проходивший мимо, слушать дамочек слушал, но особого сочувствия и понимания не выказывал. И тогда, чтобы привлечь внимание к проблеме, женщины решились на радикальные меры: они запели - прямо на людной улице! - непотребную песенку и при этом плясали, непристойно задирая юбки.
        Радикальные меры сработали - внимания дамочки привлекли даже больше, чем рассчитывали. Правда, внимания не к проблеме, а к ним самим - до самого вечера город обсуждал только эту выходку, напрочь позабыв о главной причине, ради которой женщины затеяли свои песни и пляски.
        Мастер Тельман, ещё поутру собиравшийся присоединиться к ассоциации, после принятых дамочками радикальных мер испугался - вдруг и ему придётся плясать, приспустив портки? - и раздумал.

* * *
        Тайный советник Типунов заявился в мастерскую ближе к вечеру и поинтересовался, не появлялся ли Яшка.
        Когда мастер Тельман, сделав невинные глаза, спросил, что случилось, тайный советник смерил его недовольным взглядом и сказал:
        - С гнильцой у тебя товар, мастер. Хорошее имущество от своего хозяина не бегает.
        «От хорошего хозяина, может, и не бегает», - очень хотел ответить мастер Тельман, но промолчал. Типунов - хоть и гнусное, но всё ж таки его превосходительство, а простому смертному превосходительствам и прочим высокородиям правду о них самих в лицо лучше не говорить - осерчают.

* * *
        Вслед за активистами и дамочками из «Го-Го» в один прекрасный день у мастерской появились церковники. Бородатые, округлые и праведные, они под угрозой анафемы потребовали прекратить производство гомункулусов, потому как мастер Тельман, считай, создаёт жизнь, а это кощунственно и противоестественно, ведь творить жизнь - прерогатива бога.
        С прерогативой бога мастер Тельман был не совсем согласен. Люди испокон веков рожали детей, создавая таким образом жизнь, и бог, похоже, был не против. Да и к големам претензий тоже пока не было, а они ведь, хоть и глиняные, но всё равно живые.
        Однако в глубине души мастер понимал, откуда идёт беспокойство. Глиняный голем - это одно, а органистический гомункулус - совсем другое. Он вроде как взрослый, но по сути - ребёнок: ни тот, ни другой не знают разницы между хорошим и плохим, пока им не объяснят. А что, если объяснят неверно? Ребёнок-то что, он много вреда не принесёт, он ведь маленький. А вот гомункулус может натворить тех ещё дел! Совсем как человек…

* * *
        То, что неизбежно должно было случиться, случилось - гомункулус убил человека.
        Да, все знали, что тот биоголем принадлежал Большому Панкрату, знали, что Панкрат за человек и чем занимается. Знали, что убитый тоже был преступником и что между этими двумя издавна шла вражда. Понимали, что Панкрат просто использовал гомункулуса, как использовал бы меч или арбалет. Или наёмного убийцу.
        Каждый из собравшихся у тела людей это понимал - но только поодиночке. Стоило образоваться толпе - и от понимания не осталось и следа.
        - Караул! Убивают! Гомункулусы людей убивают! - заголосил кто-то - и запалил пожар народной истерики.
        Толпа тут же припомнила, что из-за гомункулусов честные люди направо и налево теряют работу, и что церковники называют биоголемов существами не богоугодными и противоестественными. Что по сравнению с обычными големами эти гомункулусы больно умные, а ум, как известно, не к добру, от ума всегда одни беды; так вот посидят эти гомункулусы, посидят да и решат, что не хотят больше слушаться своих хозяев - что тогда? Вот, уже одного убили, и то ли ещё будет!
        Не прошло и нескольких минут, как потерявшая остатки здравомыслия толпа уверилась в великом заговоре гомункулусов против людей и рванула к мастерской Тельмана, намереваясь стереть её с лица земли. А заодно и изничтожить всех гомункулусов, что есть в городе - в превентивных целях.
        Толпа растерзала попавшегося на пути биоголема, гулявшего с детишками коллежского ректора. Толпа разорвала нагруженного продуктами гомункулуса, возвращавшегося с рынка к хозяину в известную своими кулинарными шедеврами таверну. Толпа едва не растоптала лысого и тем немного похожего на гомункулуса аптекаря - тот чудом вырвался.
        И толпа не успокоилась. Только захотела большего.

* * *
        - Бежать вам надо, - настойчиво повторил Яшка, прислушиваясь к доносившимся издалека крикам. - Бежать, пока они ещё далеко.
        - Гхмук! - подтвердил Пеблин.
        Мастер Тельман только отмахнулся.
        - Я отсюда - никуда. Тут всё дело моё - не брошу!
        И как ни умолял Яшка, как ни ухал просительно Пеблин, мастер Тельман стоял на своём.
        - Идите в подпол спрячьтесь, - приказал он, когда толпа показалась на улице. - Мне-то они ничего не сделают, они ж все меня знают. А вот вы - вам укрыться надо.
        Мастер Тельман был прав - его действительно знал каждый горожанин. Но он совершенно не подумал о том, что толпа - совсем не то же, что отдельный человек. Она не слушает, не узнаёт и не понимает. И порой совершает такое, на что один человек ни за что не пошёл бы.
        Големщик встретил горожан, смело стоя в дверях мастерской. Он даже приготовил небольшую речь и собирался обратиться с нею к толпе, но не успел - народ был слишком распалён, чтобы остановиться и послушать, подумать и понять.
        Толпа волной хлынула в двери, просто снося мастера Тельмана с пути. И, наверное, затоптала бы его насмерть, не выскочи из подпола ослушавшийся приказа Яшка и не подними мастера Тельмана на ноги.
        - Гомункулус! - заорал народ и бросился на Яшку, пока тот отчаянно пробивался к дверям, прикрывая собой хозяина.
        Десятки рук ухватили Яшку и оторвали от мастера Тельмана. И пока толпа отвлеклась на гомункулуса, из подпола неуклюже выбрался Пеблин. Тихо ухнул: «Гхмук», - и заторопился нескладным приставным шагом к големщику. Ухватил его, оглушённого, за руку и скорее потащил за собой, прочь из мастерской.

* * *
        Мастерская горела долго и ярко; огонь унялся к вечеру, и вместе с ним унялась ярость толпы. Люди словно просыпались после страшного сна и недоумённо оглядывались, а потом испуганно смотрели друг на друга, безмолвно спрашивая: «Неужели это всё мы?» И, стыдливо отводя глаза, расходились.
        К вечеру же прибежал перепуганный Корней. Уставился на догорающую мастерскую и в ужасе схватился за голову:
        - Папка, да как же это, а?
        - Гхмук, - тихо ухнул кто-то сзади.
        Корней обернулся и вздрогнул, увидев испачканного гарью Пеблина. Тот ухватил его за руку и потянул за собой.
        Пеблин привёл Корнея в тихую подворотню неподалёку. Там, прислонившись спиной к забору, сидел на земле мастер Тельман.
        Корней облегчённо выдохнул и бросился к нему:
        - Пап, ты как?
        Мастер не ответил. Он смотрел куда-то в ему одному видимую точку и то горестно бормотал, то яростно восклицал:
        - Ах, вот вы как, значит, да? Ну, погодите, я такого гомункулуса выращу, что вам мало не покажется!.. А Яшку, Яшку-то за что?.. Армию! Целую армию! Слезами… Кровью умоетесь!
        - Пап, - Корней осторожно потряс мастера за плечо.
        Големщик медленно сфокусировал взгляд на сыне и спросил:
        - Зачем они так, а?
        Корней пожал плечами и присел рядом. Он прекрасно понял вопрос.
        - Испугались, наверное, - предположил сын.
        - Чего испугались-то? От гомункулуса ведь столько пользы, если его научить правильно! Вон, возьми хоть Яшку. Или Пеблина.
        - Ответственности испугались, вот чего. Мы ведь, по сути, как они - если нас правильно научить, тоже будем очень полезными. Ну, а если неправильно, то ужас что натворить можем! Отсюда и страх - мы ведь себя знаем как облупленных, знаем, на что мы способны. А ну как насмотрятся они на худшее в нас и станут повторять?
        - Может, ты и прав, - согласился мастер Тельман. Ярость в глазах потухла, он как-то сразу сник и надолго замолчал.
        Не зная, как заполнить тишину, Корней несколько раз прочистил горло и, наконец, сказал:
        - Ты не расстраивайся, отстроим мы твою мастерскую. Только… наверное, гомункулусов тебе больше лучше не создавать.
        - Наверное, - печально отозвался големщик; ему так не хотелось расставаться с самым лучшим, самым удачным своим творением, которое могло бы принести людям столько пользы! Потом он вскинул глаза на сына и с отчаянием спросил: - Неужели всё это было зря?
        Корней на миг растерялся, но тут выручил Пеблин. Он неловко присел перед мастером Тельманом на корточки, заглянул в лицо и, покачав головой, с чувством ухнул:
        - Гхмук!
        И расплылся в доброй улыбке, жутенько смотревшейся на его раскроенном лице.
        12
        Беркана - Райдо
        Трепет по отношению к жизни, ценность существования как такового. Доступ в иную реальность, к привидениям, призракам, духам.
        > Маски красной Луны
        Вот уже целый месяц в городе жил охотник на привидений Виктор Валентайн, и это было вдвойне неприятно. Во-первых, охотился он на меня, а во-вторых, расположился в доме бургомистра, мешая мне выиграть спор с Капитаном. Мы с покойным воякой побились об заклад, что до восхода кровавой луны я смогу напугать дочку бургомистра, несравненную фройлен Анну, и надо же такому случиться, что на следующий день прикатил этот самый Валентайн - притча во языцех.
        Ночью во время охоты он всегда носит красную полумаску, отчего получил прозвище Дзанни.[4 - Дзанни - персонаж комедии дель арте.] Из-за его странной привычки скрывать лицо долго ходили слухи, что Валентайн сам является призраком. Говорят, он развоплотил столько нашего брата, что получившейся астральной пылью можно замостить извилистую горную дорогу от Фрайлассинга до Мюнхена. Использует Дзанни эту пыль как приправу для обацды, пьет только святую воду (кроме пива, конечно) и под подушкой держит духовой пистолет, заряженный пулями против призраков. Правда это или нет, сказать затруднительно, но Белая дама - гроза всех окрестных привидений - с самого его появления сидит в своем подвале и старается лишний раз не шевелиться, чтобы не греметь цепями и не привлекать внимания.
        «Герр Доктор, - сказала она, когда я побывал у нее в гостях после спора с Капитаном. - Вы, конечно, хороший человек, чтоб вы сдохли во второй раз, но вам с Валентайном не справиться. Спрячьтесь и сделайте вид, что вас нет. Мой кузен Джейкоб, да будет он есть небесную манну в окружении ангелов, вот он когда-то решил, что сможет его напугать. И чтобы вы думали? Где теперь мой бедный Джейкоб? Так что сидите тихо и не щелкайте своим длинным клювом».
        «Сколько раз вам повторять, фрау, это не клюв. Во-первых, в моей маске находились травы, которые защищали от миазмов, а во-вторых, своим видом я мог напугать болезнь».
        «Ну и дураком были, герр Доктор. Вы комара - и того не испугаете».
        Смех у Белой дамы такой, что любой сдрейфит. Особенно когда фрау поднимает руки и гремит обрывками цепей. При этом обычно черные прорези ее мертвенно-бледной маски светятся красным огнем. Поговаривают, что Белая дама умерла от голода, прикованная неверным мужем в подвале своего дома. С тех пор мужчин она недолюбливает, а ее аппетит развился настолько, что на охоту она выходит едва ли не каждую ночь. Мне же достаточно энергии одного напуганного раз в несколько дней - я же не обжора. Еще и смотря какая энергия. Если как у несравненной фройлен Анны, то ее хватает на целую неделю. Одно представление о громком девичьем визге заставляет любого местного призрака трепетать в предвкушении. Мы ведь питаемся страхом людей, впитываем его астральный след.
        Но Белая дама давно предупредила, чтобы никто не смел пугать «милое дитя», чьему роду она оказывает покровительство.
        «Птичка не твоего полета, - сказал Капитан. - Сколько ты там людей при жизни ни отравил, но этого воробышка пугать не тебе».
        «Спорим?»
        «Спорим».
        Поспорили.
        Как назло, фройлен Анна заболела и уже неделю не выходит из дома, вокруг которого Валентайн поставил защиту из порошка del morte. А сил, чтобы ее преодолеть, у меня практически не осталось, ведь в последний раз мне удалось напугать торговку яблоками целых три дня назад. Ее занесло к моим развалинам не иначе как после кружки-другой крепкого пива. С некоторых пор люди стараются миновать остатки дома, где когда-то жил «этот проклятый чумной доктор».
        Кровавая луна восходит сегодня ночью, а я сижу в своих развалинах и клюв за порог не высовываю. То есть не клюв, конечно, а маску. Уже и не помню, какое лицо у меня было при жизни. Вообще мало что могу вспомнить. Лежащая в подвале вывеска «Доктор медицины, герр Шварценгофф» говорит мне о том, что когда-то в славные добрые времена я был врачом, и фамилия моя звучная и запоминающаяся. Остальное подернуто смутной дымкой и затеряно в веках. Даже имя. Остался лишь страждущий дух в черной одежде и страшной маске.
        Постепенно мы все забываем себя - кем были, как жили и ради чего остались на земле. Последнее - самое скверное. Я не помню, какую цель преследовал, не отправившись в загробный мир. Может, это существование с обрывками воспоминаний и есть мой персональный ад? Возможно, стоит со всем покончить? Призрак, которого коснулась святая вода, развоплощается, оставляя после себя лишь горстку астральной пыли. Ни ад, ни рай - небытие.
        Говорят, если избавишься от своей маски, скрывающей твое «я», то сможешь уйти, но это лишь красивая легенда.
        Мой друг Капитан, при жизни - итальянский наемник-кондотьер, - тот не унывает, хотя даже не помнит своего имени. Знает лишь, что бежал от преследования врагов и погиб на дуэли далеко от родины. Потом, когда за ним явилась адская карета, поубивал охрану, а самого Кучера долго гонял по берегу вокруг Кёнигсзее, хотя верится в его рассказы с трудом.
        Мы с Капитаном из здешних старожилов, если к призракам подходит такое слово. Мы - и еще Белая дама. Ну, она-то точно стала призраком, чтобы отомстить своему муженьку, но, наверное, не вышло, раз до сих пор по земле бродит в цепях и тревоге. Остальные - молодежь, которая и свое астральное тело от распада толком поддержать не может, не то что обрести видимую плоть или передвигать предметы. Слабаки.
        Я вышел из развалин на дорогу. Мой дом располагался на самой окраине Фрайлассинга, где заканчивался пригород и начинались горы. Над черными пиками выглядывала красная, словно наполненная кровью, луна. Багровый свет заливал выложенную камнем мостовую, струился между зарослей чертополоха по неряшливой сельской дороге и терялся в колючей разлапистой лесной мгле. Говорят, что в лесу находится проход в ад. Возможно, так оно и есть, ведь прислужники преисподней всегда въезжают в город по этой дороге.
        Сегодня ночь кровавой луны, когда зло беспрепятственно может властвовать на земле. Призраки проклятых помечают души людей, за которыми вскоре является адский Кучер. Грешник ты или праведник - в ночь кровавой луны ты бессилен против зла.
        Среди колючих кустов бродил Капитан. Шел, размахивая рапирой, словно сражаясь с невидимыми врагами.
        Теперь же появляйся грозно,
        О шпага верная моя!
        - выкрикивал он.
        Мои движенья ловки, пылки,
        Рука сильна и верен глаз.
        Предупреждаю честно вас,
        Что попаду в конце посылки.[5 - Эдмон Ростан, «Сирано де Бержерак». Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник.]
        - Ты что здесь забыл? - спросил я.
        Капитан повернул ко мне голову. Его маска меняла цвет, словно заморская ящерица, подстраиваясь под настроение своего хозяина. Только что багряно-красная, сейчас она становилась неприметно-серой.
        - Ты видел черных призраков, мой друг? Приспешники дьявола! - погрозил Капитан своим оружием. - Проклятые прошли в город, а я не успел их остановить. Лишь призрачные тени мелькнули по дороге, - начал декламировать он, запнулся и стал подыскивать рифму: - По дороге… остроге… - посмотрел он на кончик рапиры и пожал плечами. - Да и вечер сегодня чудесный. Захотелось навестить старого приятеля, полюбоваться восходом луны, написать стихи. Как там у старины Шекспира?
        Я сохраню в душе игру воображенья,
        Лишь только тенью ты предстанешь предо мной;
        И будет образ твой прекрасным украшеньем
        Для жуткой черноты бессонной ночи той.[6 - Сонет Вильяма Шекспира. Перевод Юрия Изотова.]
        - В общем, испугался Валентайна и не захотел охотиться в городе, - перебил я его.
        Капитан сел на землю и принялся чертить рапирой узоры в пыли, делая вид, что не услышал моего вопроса.
        - Тут не так людно, чтобы делиться даже с другом, - продолжил я. - Кажется, мы договаривались? Тебе - центр, мне - окраина.
        - Ты его не видел, - сказал Капитан, взмахивая рапирой. Призрачный клинок потерял плотность и беспрепятственно скользнул сквозь ветви чертополоха. - Дзанни. Он прошел мимо меня. Совсем близко. Я знал, что стоит шевельнуться, как он без раздумий всадит в меня пулю. Это страшно. Очень.
        Некоторое время мы сидели в молчании. Багрово-черные тени от кустов всё удлинялись. Разговаривать не хотелось.
        - Ты проиграл спор, - наконец сказал Капитан, кивая на красную луну, которая выглянула из-за гор. - Белиссимо!
        Но в его словах не было особой радости. Я не ответил, прислушиваясь, как где-то кричит разгневанная женщина.
        «Чтоб ты развалился по дороге, старый хрыч! Чтобы твои кости скрутило ревматизмом, и ты не смог слезть со своей кареты!»
        - Кажется, фрау не на шутку разошлась, - нахмурился Капитан.
        Белая дама шла по дороге, размахивая руками с обрывками цепей, и кого-то костерила на чем свет стоит.
        - Чтоб ты сдох во второй раз, - прокричала она свое коронное проклятие, села на дорогу и заплакала.
        Слезы потекли по ее белой маске.
        - Представляете, - всхлипнула фрау, глядя на нас, - их не остановили даже знаки Валентайна.
        - Кого?!
        - Черных призраков. Они оставили метку на фройлен Анне.
        - Не может быть! - воскликнули мы одновременно с Капитаном. - Она же только простудилась! Она не должна…
        Глаза Белой дамы сверкнули огнями.
        - Кучер забирает даже тех, кому не пришел срок. Мы его остановим, - в ярости прошептала она. - Мы же не пропустим Карету к фройлен Анне, правда? Мы будем драться!
        Я бросился к развалинам своего дома, скользнул сквозь дубовую дверь в подвал. За прошедшие века никто не нашел мой тайник. Мыши - и те не селятся здесь из-за пропитавших воздух миазмов. Всё осталось целым. Даже мертвое тело в черном плаще. Высохшее, оно лежало на полу, широко раскинув руки. Маска с птичьим клювом валялась рядом с головой мертвеца. Костлявая рука сжимала разбитый пузырек с ядом, который давно высох, оставив после себя лишь темное пятно.
        Но меня сейчас интересовали не мои бренные останки, а полки с множеством алхимических снадобий. Здесь, за портретом девушки в деревянной рамке, лежали высушенный корень мандрагоры и фолиант, между страниц которого хранились цветы черноцвета, стояла бутыль с залитой уксусом двухголовой змеей, пустые колбы и реторты. Но мне нужна была склянка из дальнего угла, упакованная в темную бумагу, самая опасная, ведь пыль del morte, смешанная со святой водой и маслом купины, взрывается от малейшего лучика света. Призраку не стоит приближаться к этому снадобью.
        Я сосредоточился, становясь материальным. Тело сгустилось и обрело плотность, достаточную, чтобы можно было схватить склянку.
        - Я думал, что ты сбежал, - глухо сказал Капитан, когда я вернулся, открыв дверь из подвала.
        Его маска по бледности могла соревноваться с саваном Белой дамы.
        - Здесь del morte, смешанное со святой водой, - сообщил я, опуская склянку на землю. - Сделал когда-то еще при жизни. Мы взорвем Кучера вместе с его каретой.
        - Но…
        Договорить Капитан не успел. Послышался стук копыт. Призрачная карета, запряженная шестеркой черных коней, въезжала в город. Восседающий на козлах Кучер казался пятном мрака. Свет луны блестел на его похожей на череп белой маске. Из-под черной треуголки свисали космы длинных седых волос.
        - Стой! - закричал я.
        Карета не остановилась. Кучер никогда не остановится, пока не приедет к своей жертве. Гад! Герр думкопф! Размахнувшись, я метнул зелье в карету. Но сил не хватило - склянка не попала в Кучера. Она разлетелась на осколки под копытами призрачных лошадей. Вспышка! Взрыв! Ржание! Когда дым рассеялся, карета лежала на боку и ее переднее колесо всё еще безостановочно вращалось. Кони, те, которые не рассыпались астральной пылью, разбежались по округе. Кучер поднимался на ноги. Он вставал медленно, словно над землей вырастал черный гриб.
        - Уходи! - сказал я. - Убирайся! У меня еще много взрывчатого зелья!
        Голос показался мне тихим, словно моя душа давно находилась где-то далеко-далеко от этого места.
        - Ты за это ответиш-ш-шь, - прошипел Кучер.
        Движение черной руки - и призрачная карета растеклась мглой. Кучер поковылял к лесу. Я без сил опустился на землю.
        - Он вернется, - сказала Белая дама. - Вернется к исходу ночи, и придет не один.
        - Где Капитан? - прошептал я.
        - Здесь, - кондотьер появился из зарослей чертополоха. Его маска была бледной, как белая роза в предрассветный холод. - Ждал, что он подойдет ближе.
        Капитан посмотрел на рапиру в своей руке и спрятал обратно в ножны.
        - Нам нечем сражаться, - сказал я. - У меня больше не осталось взрывчатого состава.
        - Но мы ведь не отступим? - с надеждой спросила Белая дама.
        Трое против адской когорты, причем одна из нас женщина. Что мы можем сделать?
        - Вы, фрау, соберите, кого сможете. Зовите Рыбака и Висельника, в общем, всех, кто откликнется. А мы с Капитаном идем на старое кладбище за del morte.
        Итальянец отрицательно покачал головой. При этом его маска покрылась красными пятнами.
        - Я не пойду, у меня не осталось сил, Док.
        - Ладно, - кивнул я. - Тогда иду сам. Встречаемся здесь через час. Надеюсь, мы успеем.

* * *
        Собранной пыли хватало на десяток снадобий. Из последних сил я дотащил ее до дома.
        - Помогите, фрау, - прокричал Белой даме, которая ждала меня на месте сбора.
        Ее саван дрожал, как паутина на ветру, цепи безвольно повисли и волочились по земле.
        - Больше никто не пришел, - грустно сказала она. - Я звала, но они не откликнулись. Они не хотят сражаться. Теперь каждый сам за себя.
        - Я всегда говорил, что на молодежь нельзя рассчитывать, - как можно бодрее произнес я. - Идемте, фрау.
        Она последовала за мной в подвал и вскрикнула, увидев мое мертвое тело.
        - Не обращайте внимания, фрау, - сказал я. - Держите склянки, и будем готовить смесь. У нас мало времени. Где Капитан?
        Белая дама пожала плечами.
        - Но без него мы не справимся! С ним что-то случилось! Видите, что я делаю? Продолжайте размалывать, потом затолкайте в банки и залейте раствором со святой водой. Осторожнее! Спасибо, фрау, я сейчас вернусь.
        Я выскочил наружу и поспешил к центру Фрайлассинга, где в подвале ратуши обитал Капитан. В голове билась одна мысль: Валентайн! Он нашел моего друга! Часы на ратуше пробили дважды, из открывшихся створок под циферблатом вышел Скарамуш, сменив Арлекина, и мне показалось, что я слышу шаги Валентайна. Его фигура скрывалась в темноте подворотни, подкладка черного плаща сверкала разноцветными треугольниками, стоило ветру отклонить длинные полы. На красной маске оседали блестки кровавой луны. Но охотник был лишь иллюзией, которую рисовала моя разыгравшаяся фантазия.
        Я нырнул в подвал ратуши. Капитан был цел. Он сидел на полу, забившись в угол своей берлоги.
        - Я думал, что ты попался Валентайну, - сказал я, проходя сквозь запыленную паутину, на которой висело высохшее паучье тельце.
        Ветхость и запустение. Серая маска Капитана словно подстроилась под окружающий мир.
        - Нет, - покачал головой мой друг. - Дзанни не так давно прошел мимо как ни в чем не бывало. Я не могу, герр Доктор! - вдруг воскликнул он. - Какой мне резон лезть в драку? Белая дама покровительствует ее роду, ты в нее влюблен… Не спорь! Я не дурак и не слепец. Но мне-то зачем? И вообще, кто такая эта фройлен Анна? Очередной смертный. У нас нет шансов на победу.
        Его маска меняла цвета так быстро, что трудно было уследить за ее переливами. Белая, красная, черная… Словно праздничные огни. Всплеск эмоций.
        - Не знал, что ты трус, - тихо сказал я.
        - Ну и что?! Да - я трус и врун, - алая вспышка. - Я не дрался с Кучером, я спрятался так, что меня не нашли. Забился в щель, словно крыса. Я всю жизнь только и делал, что боялся и бежал. Это ты у нас храбрец-отравитель и герой-любовник в одном лице, а не я! Но зато я живой, а тебя там убьют!
        - Мы уже мертвы, Капитан, если ты забыл, - сказал я. - А единственный, кого я когда-то отравил - это самого себя.
        Затем повернулся и вышел на улицу. Остановился посреди городской площади, поднял голову и улыбнулся кровавой луне.
        - Сволочь! - сказал я. - Сволочь и последняя шлампэ.[7 - Шлампэ - (нем.) шлюха.]

* * *
        Когда я вернулся, Белая дама уже закончила работу и рассматривала портрет на полке.
        - Капитан не придет, - тихо сказал я.
        - Жаль, - проговорила фрау. - Как она похожа. Девушка на картине. Копия фройлен Анны. Это ваша невеста, герр Доктор?
        - Не помню, - буркнул я.
        - Вы не умеете врать, герр Доктор, - сказала дама. - Вы не забыли, нет. Вы ведь до сих пор ее любите и вините себя, что не смогли спасти.
        - Хватит! - воскликнул я. - Скоро рассвет, и надо спешить. Подождите, фрау, одну минутку…
        Я рассыпал на полу пыль del morte по кругу так, что Белая дама оказалась в его центре.
        - Что вы делаете, герр Доктор? - с тревогой спросила она.
        - Пыль потеряет свойства через два часа. Выйдете из круга раньше - погибнете. Я хочу, чтобы вы остались, фрау.
        И чуть не добавил: «Жить».
        Она кричала мне вслед, повторяла проклятья каждый раз, когда я возвращался за следующей склянкой. Снова и снова. Было тяжело - мои руки не хотели слушаться и теряли плотность. Когда я вернулся в восьмой раз, Белая дама заплакала. Наконец, я вынес наружу все склянки, расставил в линию у обочины и стал ждать.
        Через час я услышал стук копыт. Карета снова ехала в город, но на этот раз Кучер был не один. Черные расплывчатые фигуры с белыми масками выглядывали из окон, сидели на крыше. Едва карета остановилась, проклятые спрыгнули на землю.
        Я сжал склянку с del morte. Слишком далеко - не добросить.
        Десяток противников - много для скромного чумного доктора. Я замахнулся для броска. Кучер вскинул призрачный арбалет, и короткий болт пробил мое плечо. Давно я не испытывал боль. Она прошла по телу, парализуя руку и заставляя опуститься на колено. Склянка со смертоносным зельем выскользнула из пальцев.
        Я успел поймать ее левой рукой у самой земли. Бросил - коротко, зло, почти не замахиваясь, и кожу обожгло близким взрывом. Белая маска проклятого покатилась мне под ноги. Несколько противников напали со всех сторон. Блеск призрачного меча - я уклонился. Еще один выпад - и клинок врага оставил прореху в моем плаще. Я ударил кулаком в смеющуюся маску, сбивая одного из противников с ног. Схватил склянку с del morte. Стоит ее уронить - и я исчезну в яркой вспышке вместе с врагами. Но тогда Кучер получит свою добычу.
        Клинок врага полоснул по груди, я отшатнулся, оставляя на земле астральную пыль. Сейчас. Надо. Отпустить. Но пальцы не хотели разжиматься. Противник замахнулся для нового удара, и чей-то клинок вошел в его спину, острие высунулось из груди. Проклятый рассыпался, оставляя после себя лишь горстку астральной пыли и улыбающуюся маску цвета слоновой кости.
        - Я пришел, герр Доктор! - закричал Капитан, парируя удары и разя противников рапирой.
        Чей-то клинок разорвал его плащ, ответный выпад Капитана проткнул маску врага. Рывок - и освободившееся от острия тело противника рассыпалось багровыми блестками, продырявленная маска свалилась под ноги дерущихся. Противники будто танцевали в безумном карнавале красной луны. Нет, это скорее походило на пляску смерти. Я выдернул болт из плеча, и он тут же рассыпался астральной пылью.
        - Я ведь теперь не трус, правда, герр Доктор?! - выкрикнул Капитан и запел:
        Мне жаль вас! Где вам воевать?
        Зачем вы приняли мой вызов?
        Куда же вас пошпиговатъ,
        Прелестнейший из всех маркизов?
        Маска Капитана сияла ослепительно ярким светом. Выпад - и рапира проткнула третьего врага. Я слышал, как в подвале кричит Белая дама. К месту схватки приближался Кучер, поднимая арбалет.
        Бедро? Иль крылышка кусок?
        - не унимался Капитан.
        Что подцепить на кончик вилки?
        Так, решено: сюда вот, в бок
        Я попаду в конце посылки!
        - Берегись! - закричал я.
        Но призрачный болт уже впился в грудь Капитана. Мой друг пошатнулся, выпуская рапиру из рук, и несколько ударов противников свалили его на землю.
        Я уползал в заросли чертополоха. Быстрее, еще быстрее. Зачем? Ради чего бегу? Я посмотрел на склянку, которую всё еще держал в левой руке, и оставил зелье на земле.
        Меня не преследовали - не стали терять время. Через минуту послышался щелчок кнута, и карета вновь продолжила свой путь.
        Землю освещала кровавая луна, ее багровый свет выглядел, словно разлитые по дороге потоки крови.

* * *
        - Кто здесь? - спросил Виктор Валентайн.
        Часы пробили четырежды. Это был час Изабеллы, и ее фигурка одиноко ходила под циферблатом, ожидая своего кавалера.
        - Я тебя слышу, призрак, - произнес охотник.
        Зря говорили, что Дзанни привидение. Нет - его глаза в прорезях красной полумаски выглядели вполне человеческими. Пистолет в его руке блестел холодным лунным светом.
        Я стоял под часами, зажимая рану на груди ладонью. Вытекающая струйка астральной пыли становилась видимой, и ветер кружил ее над землей.
        - Не стреляй, Дзанни, - сказал я.
        Рывок - и дуло пистолета уставилось в мою сторону. Я чувствовал, что Валентайн как-то меня видит и сейчас выстрелит.
        - Убьешь меня - и потеряешь Анну.
        Пистолет дрогнул.
        - Не верь призракам, - прошептал Валентайн.
        Шаг ко мне. Может быть, его маска позволяет нас лучше замечать? Я облегчил ему задачу, становясь материальным.
        - Она помечена адским Кучером, - произнес я. - Он явился за ее душой, но мы можем еще успеть остановить карету, когда они будут возвращаться.
        - Сколько их? - быстро спросил Валентайн.
        - С Кучером было около одиннадцати. Я убил одного, Капитан - еще троих. Значит, осталось семеро.
        - Ты врешь!
        Я пожал плечами.
        - Мои силы на исходе. Ты всё равно убьешь меня - вру я или нет. Ты ведь никогда не отпускаешь добычу.
        Шаг навстречу охотнику; я оставляю за собой дорожку из астральной пыли.
        - Ее можно спасти? Она вернется в тело? - пистолет в руках Валентайна опустился.
        - Да. Ведь ее час еще не пришел - Кучер пытается забрать ее раньше срока. С минуты на минуту они будут здесь.
        - Иди сюда, Ворон, - кивнул Дзанни.
        Мы стали плечом к плечу. Изабелла, будь она живой, наверное, удивилась бы, увидев стоящих рядом призрака и охотника на привидений.
        - Если обманешь… умрешь, - сказал Валентайн. - Я и так уже мертв.
        - Значит, развоплотишься. Длинное слово, не люблю. Слышишь, кажется, подковы стучат.
        - Да. Ты видишь призраков?
        - Контуры, очертания, легкое колебание дымки, слышу отголоски ваших слов. Будто сон наяву.
        - Будто бродяга-ветер собирает пыль в форме человеческого тела, - добавил я. - Если ты не видишь, куда стрелять, я могу помочь.
        Моя рука легла на его руку, держащую пистолет. Охотник вздрогнул.
        - Шесть зарядов, - сказал он. - Главное, не задеть фройлен Анну.
        Я усмехнулся.
        - Что здесь смешного? - спросил Валентайн.
        - Мы словно персонажи комедии дель арте - Арлекин и Чумной доктор. Вот только всегда выигрывает первый, потому что комедиант. Стреляй!
        На площадь ворвалась черная карета. Валентайн нажал на спуск.
        Нам повезло - пуля попала Кучеру в лоб и разлетелась при столкновении с его маской. Адский посланник упал под ноги призрачным лошадям. Белая маска-череп покатилась по мостовой. Лошади бросились в разные стороны, карету занесло и опрокинуло.
        - Левее! Стреляй!
        Из последних сил я пытался оставаться материальным, чтобы Валентайн чувствовал, куда я направляю его руку. Но стрелял он сам, по мелькнувшей тени, на звук, на ощущение присутствия.
        - Справа!
        Выстрел! Бегущий к нам с мечом в руке проклятый рассыпался пылью. Идущий рядом с ним попятился и скрылся за каретой.
        Валентайн ни разу не промахнулся. Последняя пуля прошла навылет сквозь подбежавшего вплотную проклятого и попала в фигурку Изабеллы. Спрятавшийся за каретой проклятый исчез в подворотне. Валентайн выстрелил ему вслед, но пистолет издал лишь щелчок - заряды кончились.
        - Враги еще есть? - глухо спросил охотник.
        - Нет. Вернее, есть. Дай пистолет.
        Валентайн вставил в пистолет новый набор зарядов.
        - Против людей он бесполезен, Ворон, - сказал он. - Это если ты собрался выстрелить в меня.
        Я молча взял оружие и пошел к карете. Кучер был еще жив - маска послужила броней. Он пытался уползти, но я быстро его догнал. Поднял пистолет и выстрелил ему в голову.
        - Вот теперь всё.
        Моя рука стала бесплотной, и пистолет выскользнул из нее, глухо ударившись о камни.
        - Анна цела? - крикнул Валентайн.
        Для стороннего наблюдателя он сейчас находился один на пустой площади. Лишь ветер кружил вихри из астральной пыли вокруг него и упавшей Изабеллы.
        - Да, - ответил я.
        Фройлен Анна выходила из кареты. Я поклонился, протягивая ей руку и помогая выбраться.
        - Я буду жить? - спросила она.
        - Конечно, - ответил я. - Вернетесь в свое тело и забудете всё, как кошмар.
        - И вас?
        - И меня. У вас останется Арлекин, а не страшный Чумной доктор, - улыбнулся я.
        Но под черной маской моей улыбки, конечно, видно не было.
        - Вы не страшный, - улыбнулась фройлен Анна. - Я видела вас. Каждый вечер, когда выходила на прогулку, вы стояли невдалеке и смотрели мне вслед. Спасибо, что спасли. Черный, взъерошенный ворон. Виктор нас сейчас не видит?
        - Нет, - покачал я головой.
        Она неожиданно сняла мою маску и поцеловала в губы.

* * *
        Ночь закончилась. Вместе с Белой дамой мы сидели у дороги возле моего дома. Ветер разносил по обочинам астральную пыль, сметая следы недавнего боя.
        - Ион вас отпустил, герр Доктор?
        - Да, - кивнул я.
        - Чудеса, - покачала головой фрау.
        Я поднял с земли маску Капитана. Она больше не меняла свой цвет, оставаясь черно-белой, словно разделенной пополам. От первого выглянувшего луча солнца она рассыпалась пылью.
        - Мне пора, фрау, - сказал я, поднимаясь.
        - Удачи, герр Доктор, - сказала дама в ответ. - Никогда не думала, что вы были таким молодым. Хорошо смотритесь без вашего клюва, - улыбнулась она. - Надеюсь, еще свидимся.
        - Возможно.
        Я повернулся и пошел туда, где туман серебрился короной предрассветного солнца.
        + Фантограф
        Серьёзная женщина в тёмно-сером костюме и очках в строгой оправе сразу перешла к делу:
        - Через две недели у нас открытие нового отеля, и нам требуется привидение.
        - На какой срок?
        - Навсегда. Видите ли, мы для отеля не новое здание построили, а выкупили и реставрировали старинный замок. Создали в нём соответствующий антураж. Единственное, чего ему не хватает - это привидения. У любого уважающего себя замка должны быть трагическая легенда и, разумеется, призрак. Легендой займёмся мы, а от вас нам необходимо привидение.
        - Какое именно привидение?
        - Всё очень традиционно, по канонам жанра. Молодая женщина, распущенные чёрные волосы, свободная белая одежда.
        - Звуковые эффекты нужны? Плач, стоны, звон цепей?
        - Нет уж, спасибо, - хмыкнула женщина. - Мы не хотим довести своих клиентов до инфаркта.
        - Зона передвижения - по всему отелю?
        - Ни в коем случае - слишком велик риск ненароком испугать наших клиентов. Нам нужно, чтобы привидение существовало, но перемещалось только по ограниченной территории. Мы собирались отвести ему угловую башню, винтовую лестницу и смотровую площадку.
        Я вписал сумму в типовой контракт и протянул его клиентке. Женщина быстро глянула на цену и подняла глаза:
        - А я слышала, что, кроме создания привидения, оплачивается ещё и его ежемесячное обслуживание.
        - Обычно оплачивается, - согласился я. - Но, к счастью для вас, эту работу за меня будут выполнять посетители вашего отеля - при условии, конечно, что вы будете подпитывать их веру в привидение. Постоянно поддерживайте к нему интерес, давайте своим клиентам время от времени увидеть его. Если заметите, что, несмотря на все усилия, призрак начинает исчезать, приходите ко мне, и тогда мы обсудим дополнительные расходы на его обслуживание.
        Клиентка подписала контракт, попрощалась и вышла.
        Я откинулся на спинку стула. Люблю привидения. И работы с ними немного - я могу их создавать практически не думая, без усилий, - и доход от них всегда стабильный, гарантирует хлеб с маслом.
        Жаль только, душе просто хлеба с маслом мало - ей хочется полёта и творчества.

* * *
        Голос Риты в трубке звучал подозрительно невинно:
        - Костик, а какие у тебя планы на вечер?
        - Пока не решил…
        - Я вот думала, может, сходим в кино? А потом можно к тебе…
        Ко мне я не против, хотя у Риты, вообще-то, условия лучше - просторная квартира, шикарный вид из окон и толстые стены, через которые не слышно соседей. Рита знает, что моё жильё хуже, а переночевать у меня ей хочется из-за самого обычного женского любопытства: мы встречаемся больше полугода, а я ещё ни разу не приводил её к себе домой.
        Я подозревал, что Рита считает, будто я не хочу, чтобы она ночевала у меня дома, потому что это серьёзный шаг в развитии наших отношений, к которому я ещё не готов. Женщины часто всё усложняют, и зря. Домой я её не привожу не из-за того, что якобы не готов, а просто потому, что всё никак не могу решить, что же мне делать с Дашей.
        - Ритуль, сегодня не получится. Мне надо пройтись по страшным домам и убедиться, что там после Дня всех святых ничего не осталось. А это надолго.
        Я не врал. День всех святых для меня, пожалуй, самое занятое время года. Последние недели перед праздником я в поте лица создаю привидения для страшных домов, тематических вечеринок и просто для рядовых граждан, решивших украсить своё жильё в соответствующем духе. Большинство из моих созданий исчезают сразу после праздника, но из-за некоторых слишком впечатлительных людей кое-какие привидения задерживаются, потому после Дня всех святых ещё неделю я занимаюсь тем, что убираю этих призраков-долгожителей.
        Рита молчала, но я прямо-таки чувствовал, как она надулась.
        Я закрыл глаза и сосредоточился, создавая фантом цветка. И поймал себя на мысли, что чувствую себя обычным фокусником, дешёвым трюком отвлекающим внимание ребёнка.
        Я понял, что Рита получила фантом розы, когда услышал, что она тихо ахнула, и предложил:
        - Давай завтра?
        - Давай, - охотно согласилась повеселевшая Рита.
        Я повесил трубку и тяжело вздохнул. Придётся сегодня поговорить с Дашей. Только вот что я ей скажу?

* * *
        Следующий посетитель - совсем ещё молоденькая девчонка. Сапоги на умопомрачительно высоких каблуках, какая-то странная куртка, видимо, очень дорогая и модная, потому что только дорогие и модные вещи могут позволить себе быть такими нелепыми, густой макияж и жевательная резинка во рту.
        - Вы реально фантомов делать можете?
        - У меня на вывеске написано «Фантография».
        - Мало ли что написано! Может, это рекламный ход, а на деле вы ничего, кроме привидений, делать не умеете!
        - Девушка, вы хотите что-то заказать или просто побеседовать со мной зашли?
        - Мне нужен фантом человека.
        - Фантом человека - это очень дорого.
        - Ничего, мне это по карману.
        «Скорее уж - родителям», - усмехнулся я про себя и спросил:
        - Надолго?
        - На один вечер и ночь. Но только чтобы фантом был совсем как настоящий, чтоб не отличить, мне прозрачных привидений не надо.
        Я слегка кивнул в ответ; объяснять девчонке тонкости фантографии и разницу между фантомом и привидением я не собирался.
        Впрочем, о том, что фантом и призрак - это две разные вещи, можно догадаться и по расценкам. Привидение делать легко, на его поддержание много сил не требуется, отсюда и доступные цены. Да и создать его можно каким угодно - хоть человеком, хоть драконом, хоть всадником без головы. Фантомы же - работа значительно более сложная, можно сказать, филигранная, требующая мастерства и немало силы, а потому дорогая. Фантом можно сделать только с реально существующего или существовавшего человека или предмета, и он не будет ничем отличаться от оригинала. Кроме того, что по истечении какого-то срока просто исчезнет. Как карета Золушки.
        - Чей фантом вам нужен?
        - Мой.
        - Для каких целей?
        - А вам какое дело? Я же вам плачу.
        Когда я только начинал работать, я несколько раз крепко влипал, рассуждая точно так же: мне заплатили, а для чего нужен фантом, меня не волнует. Меня и не волновало, да только потом я нередко оказывался крайним.
        Например, как-то я создал фантом - копию самого заказчика, совершенно не задумываясь, для чего это ему. А несколько недель спустя ко мне в контору ворвалась его разъярённая жена. Оказывается, клиент тайком бегал к любовнице, оставляя вместо себя фантом. Разумеется, в глазах жены виноват оказался не гулящий муж, а я, сделавший ему прикрытие.
        В другой раз парни устраивали мальчишник и решили заказать для вечеринки стриптизёршу, но не простую, а фантом девушки, которая когда-то отказала жениху. И всё бы ничего, да только каким-то образом об этом узнала та самая девушка и подала на меня в суд за посягательство на достоинство личности. Мои доводы о том, что я всего лишь исполнитель заказа, а придумали это всё мои клиенты, мне не помогли - суд наложил на меня приличный штраф.
        Наконец, однажды я сделал фантом шикарной феррари, и только в полицейском участке узнал, что мой фантом клиент расположил на месте настоящей машины, которую он угнал. Мне шили соучастие; дело едва удалось замять.
        Так что я давно взял в привычку интересоваться, для чего клиенту нужен фантом. Разумеется, нет никаких гарантий, что заказчик скажет мне правду, но хоть какая-то информация у меня будет. Впрочем, объяснять всё это сидевшей передо мной девчонке я не собирался и сказал только:
        - Правила такие.
        - Мне очень надо на одну вечеринку, а предки меня не пускают, - недовольно сообщила она. - Хочу оставить фантом дома, а сама на ночь незаметно смотаться.
        Я прикинул, каким образом могу оказаться крайним в этой ситуации. Безусловно, есть вероятность, что девчонка влипнет в неприятности, и тогда её богатый папочка, несомненно, назначит именно меня козлом отпущения - ведь не будь фантома, он сразу обнаружил бы пропажу дочери и вернул бы её домой. С другой стороны, это всего лишь вечеринка, а не какой-то криминал. Да и лишние деньги никогда не помешают.
        - Когда нужен фантом?
        - Завтра вечером.
        Я решился и достал типовой контракт на фантома.
        - Имя, фамилия?
        - Алиса Тородан.
        Тородан, Тородан… Фамилия казалась знакомой.
        - Полная предоплата, - предупредил я, не доверяя этой малолетке.
        - Без проблем, - отозвалась она и громко лопнула пузырь от жвачки.

* * *
        Даша, как обычно, открыла дверь прежде, чем я достал ключи - словно ждала. Улыбнулась, обняла, прижалась щекой к плечу.
        - Привет!
        - Привет, Даш, - ответил я, снимая пальто. - Как день прошёл?
        - Хорошо, - радостно ответила она. Что мне нравилось в Даше - у неё никогда не было плохих дней. Именно поэтому, какими бы погаными ни выдавались мои будни, я всегда предвкушал возвращение домой, потому что точно знал - там меня не поджидают очередные проблемы. - Ау тебя?
        - Да тоже ничего. Несколько привидений и один на фантом - девчонка собирается улизнуть от родителей на вечеринку.
        - Ну и замечательно. Ужинать будешь? Я сегодня пробовала новый рецепт тёти Нюры. Не знаю, что вышло, но пахнет, кажется, неплохо.
        - Буду, - согласился я. Пахло божественно.
        Даша упорхнула на кухню. Я проводил её взглядом, ощущая, как растёт во мне чувство вины. Вот что я ей скажу? Даш, завтра ко мне Рита приходит, ты не могла бы тихо посидеть в своей комнате? А ещё лучше - вообще уйти куда-нибудь на ночь? Да, я знаю, что тебе некуда идти. Что у тебя нет подруг, у которых можно переночевать. В принципе, на завтра я мог бы снять тебе номер в отеле - а что потом? Когда Рита станет ночевать здесь каждую ночь? Что мне делать с тобой тогда?
        - Даша, - с трудом начал я, когда мы съели телятину, приготовленную по рецепту тёти Нюры, и стали пить чай, - понимаешь, завтра вечером ко мне придёт Рита…
        Даша, подперев подбородок кулачком, смотрела на меня своими зелёными глазами, и я чувствовал себя ужасно неловко.
        - Ты же знаешь, я с ней уже довольно давно встречаюсь, - всё ходил вокруг да около я, не решаясь перейти к главному. - Ну нас всё серьёзно…
        - И тебе нужно, чтобы завтра ночью вы остались тут одни? - спокойно закончила она.
        - Ну, в общем, да. Только…
        - Я слышала, что в старом кинотеатре на углу всю ночь крутят чёрно-белые фильмы, - Даша легко улыбнулась и подлила мне чаю. - Ещё кусочек тортика?
        - Нет, спасибо, - отказался я, чувствуя облегчение и одновременно неловкость. Правда, радость от того, как просто всё получилось, не моими, впрочем, стараниями, оказалась сильнее.
        Я достал бумажник, выгреб оттуда всю наличность, что у меня была, и неловко протянул Даше:
        - Держи, это тебе. На кино там, на попкорн…
        Мысль о том, что мы станем делать, когда Рита решит постоянно у меня ночевать, я решительно отодвинул на потом.

* * *
        - Почему ты здесь живёшь? - с недоумением спросила Рита, обводя взглядом маленькие комнаты, кирпичную кладку и старинные люстры. - Я думала, фантограф твоего уровня зарабатывает достаточно, чтобы позволить себе условия получше.
        - Да я как-то привык, - развёл я руками. - Вроде как дом…
        Я не кривил душой. Да, квартира была тесноватой; я слышал, когда жильцы сверху открывали краны в ванной или соседи сбоку затевали ссору. В старых батареях иногда шумела вода, а зимой из окантованных деревянными рамами окон нещадно дуло. Но здесь я чувствовал себя по-настоящему дома, и мне пока не хотелось никуда съезжать.
        Утром я с облегчением понял - хотя Рита была довольна тем, что я привёл её к себе, её совсем не впечатлило моё жилище, и она не собиралась немедленно ко мне переселяться.
        Завтрак затянулся, и я едва не опоздал на работу. Когда я добрался до своей студии, меня уже ждал клиент. Мужчина средних лет в дорогом костюме, с тяжёлым взглядом и манерами человека, который давно привык, что ему не перечат.
        - Мне говорили, вы самый лучший фантограф в городе, - сообщил мне он и выдержал паузу.
        Я не был уверен, какой реакции ожидает мой посетитель. Я был единственным фантографом в городе, что, пожалуй, автоматически делало меня лучшим. Но все фантографы хороши по определению. Создателей привидений в мире немало, а вот настоящих фантографов почти нет. Зато те немногие, кто действительно понимает фантографию, - мастера своего дела.
        - Мне нужен фантом вот этого ребёнка, - продолжил мой посетитель и протянул фотографию полугодовалого малыша.
        - Для каких целей? - спросил я.
        - А вам обязательно знать? - напрягся мужчина.
        - Да, - отрезал я.
        - Для жены. Наш ребёнок умер месяц назад, и она… Она сама не своя. Никак не приходит в себя, нет ни малейшего прогресса. Не помогают ни врачи, ни гипнозы, ни антидепрессанты. Я думаю, фантом её отвлечёт.
        Я решительно отодвинул фотографию.
        - Нет.
        - Нет? - удивился мой посетитель.
        - Нет, - подтвердил я. - Это очень, очень плохая идея.
        Некоторое время мужчина молча рассматривал меня, словно решая, что же ему со мной делать - купить или надавить?
        - Я заплачу двойную цену.
        - Нет.
        - Тройную.
        - Да не в деньгах дело! Неужели вы не понимаете, чего просите?
        Мужчина молча ждал продолжения.
        Я вздохнул. Когда-то давно я сделал одному человеку фантом умершей жены. Ни к чему хорошему это не привело - когда фантом исчез, для клиента это было словно повторение трагедии, и он едва не свихнулся от горя. С той поры я зарёкся создавать фантомы погибших людей их близким.
        - Этим вы сделаете своей жене только хуже. Ей нужно справиться со случившимся горем и научиться жить дальше, а иллюзия только временно заглушит боль. Фантом её не вылечит, он лишь затруднит выздоровление.
        Ни проблеска в глазах - казалось, мой клиент не услышал ни слова. Утомлённо взглянул на меня и заговорил, растягивая слова:
        - Сегодня поздно ночью дочь председателя областного суда Игоря Петровича Тородана доставили в больницу с сильным алкогольным отравлением.
        Так вот почему фамилия Алисы казалась мне знакомой!.. Я похолодел - начало не предвещало ничего хорошего.
        - Её едва откачали, - спокойно продолжал мой клиент. - К тому же у Алисы в сумке нашли наркотики и уже завели на неё дело. Игорь Петрович рвёт и мечет. Он строго запретил дочери идти на вечеринку и был уверен, что она весь вечер провела дома, у себя в комнате. Полагаю, он будет счастлив узнать, что дочь сбежала из дома с помощью фантома и что именно из-за услуг фантографа она оказалась в больнице - и под следствием.
        «Разумеется, она в больнице из-за меня - это же я её пить заставлял! И это я ей в сумку наркотики подбрасывал!» - привычно возмутился я про себя тому, что меня опять назначают козлом отпущения. И только через несколько мгновений осознал, что мне угрожали. И, похоже, угрожал кто-то влиятельный - вон он как быстро узнал про то, что Алисе сделали фантом.
        - Вы только навредите своей жене, - вздохнул я и взял фотографию малыша. - На какой период вам нужен фантом?
        - На месяц, думаю, хватит, - ответил клиент и достал чековую книжку.

* * *
        Ритка надулась, когда я под благовидным предлогом отказался встретиться с нею сегодня вечером. Но мне было совсем не до неё. Во-первых, утренний клиент, испортивший мне настроение. Во-вторых, я не видел Дашу со вчерашнего дня. Как она? Может, всё-таки обиделась на меня за то, что я выпроводил её на ночь в кино?
        Даша, как обычно, открыла дверь прежде, чем я достал ключи - словно ждала. Приподнялась на цыпочки, чмокнула меня в щёку и улыбнулась:
        - Привет!
        - Привет, Дашуль, - с облегчением выдохнул я, обнимая её. Мой дом, островок мира и покоя, по-прежнему на месте.
        - Как день прошёл?
        - Не спрашивай, - обречённо отмахнулся я, направляясь в ванную комнату.
        Контрастный душ, вкусный ужин, горячий глинтвейн - я и не заметил, как меня отпустило напряжение, и вот я уже выложил Даше все подробности утреннего визита.
        - Словом, отвратительная идея, и я чувствую себя подлецом из-за того, что согласился, - закончил я свой рассказ.
        - Ты не согласился, тебя вынудили.
        - Пусть вынудили. Но всё равно я зря согласился. Ну что мне сделает председатель суда? Прикажет возбудить против меня дело? Ладно, пусть. В любом случае, я ничего противозаконного не делаю, так что вряд ли мне смогут пришить серьёзную статью. Да, будет нервотрепка и суд. И условный срок - вряд ли меня посадят. А это я переживу. Зато не факт, что его жена переживёт, когда исчезнет фантом. Это будет как потеря второго ребёнка, она же с ума сойдёт от боли.
        - Костя, а если бы я исчезла, тебе тоже было бы больно? - вдруг спросила меня Даша.
        Я вздрогнул от неожиданности и удивлённо посмотрел на Дашу. Никогда - никогда раньше она не задавала мне подобных вопросов.
        Даша выжидательно смотрела на меня, и я вдруг заметил, что сегодня она выглядит по-другому - в лёгком изумрудном платье, которое я никогда раньше не видел, длинные каштановые волосы лежат гладкими волнами, а зелёные глаза стали выразительнее из-за чуть подкрашенных ресниц.
        - У тебя новое платье? - спросил я, откровенно меняя тему.
        - Да, - виновато улыбнулась мне Даша. - Ты мне вчера так много денег дал, и я сегодня прошла по магазинам. Купила вот это платье. А ещё зашла в салон. Мне там уложили волосы и посоветовали взять тушь и шампунь. Костя, ты не сердишься, что я всё потратила? Мне просто вдруг так захотелось себе что-нибудь купить!
        Неужели я только что говорил ей, что чувствовал себя подлецом, согласившись создать фантом ребёнка? Нет, тогда мне было просто неловко. А вот сейчас я чувствовал себя подлецом. Сколько уже лет у меня жила Даша? Четыре? Пять? И мне ни разу не пришло в голову дать ей денег или сходить с ней по магазинам. Я приносил продукты, я покупал ей иногда какую-то одежду. Кажется, я ни разу не делал ей подарков, только однажды, давным-давно, принёс букет астр. Чёрт, даже владельцы домашних животных делают своим питомцам подарки на праздники!
        Я стал сам себе противен.
        - Конечно, не сержусь, - выдавил я из себя. - Даш, ты такая красивая, - искренне добавил я. - Тебе очень идёт это платье. А волосы просто сияют.
        Даша расцвела от моих слов, и мне стало ещё хуже - она даже не понимает, как отвратительно я с ней обращался.
        - Дашуль, - я стремился утишить угрызения совести самым быстрым способом. - Завтра суббота, давай пройдём по магазинам и купим тебе что-нибудь ещё?
        - А разве ты не собирался встречаться завтра с Ритой?
        - Она на меня обиделась, - отмахнулся я. - Ну, так что, пойдём? Куда бы ты хотела?
        - Да куда угодно, я же почти нигде не была, - бесхитростно призналась Даша, и я застонал про себя. Она действительно ничего не видела, кроме нескольких ближайших кварталов.
        - Тогда завтра нам с тобой предстоит насыщенный день, - ответил я и отвернулся; я не мог выносить светящегося в Дашкиных глазах радостного предвкушения.

* * *
        Фантом терьера у меня в руках звонко тявкнул и попытался облизать мне нос.
        - Спасибо! - с чувством поблагодарила меня моя клиентка, принимая собаку. - Он совсем как Сенди!
        Родители часто заказывают фантомов умерших животных, особенно если они погибли неожиданно, чтобы не рассказывать детям правду и дать им возможность попрощаться с любимцем, прежде чем отправить его жить «в деревню».
        Люблю такие заказы - от них всегда хорошо на душе.
        Я проводил женщину и взялся за длинный список к театральному фестивалю. Примерно месяц назад ко мне начали поступать заказы на бесчисленные привидения и призраки для самых разных театральных постановок. За несколько дней, оставшихся до открытия фестиваля, поток заказов увеличился едва не вдвое. Да, похоже, сегодня мне снова не удастся увидеться с Ритой.
        «Опять будет сцена», - подумал я и поморщился. Последнее время мы с Ритой ругались всё чаще - ей не нравилось, что из-за многочисленных заказов мне не удавалось уделять ей так много времени, как ей хотелось. Я ловил себя на мысли, что меня всё меньше задевали сцены обиды и недовольства, которые она мне устраивала. И ещё не мог отделаться от ощущения, что всё это началось после той самой ночи, которую мы с Ритой провели у меня дома. Мне казалось, именно после того раза её отношение ко мне изменилось; она будто решила, что теперь у неё на меня больше прав, и предъявляла мне куда больше требований.
        Даша тоже изменилась - к счастью, не в отношении ко мне. С той субботы, как мы прогулялись с ней по магазинам, у неё началась какая-то своя жизнь. Она стала ходить на танцы и разводить цветы, у неё появились подруги и даже что-то вроде работы.
        - Мне говорят, что я хорошо чувствую прекрасное, - смущённо призналась мне Даша, советуясь, принять ли ей предложение подрабатывать немного в салоне красоты, где ей самый первый раз уложили волосы. - Знаешь, это просто удивительно: несколько штрихов карандашом, несколько взмахов кисточкой, правильно подобранные оттенки - и женщина преображается. И становится куда более счастливой. Похоже на маленькое чудо, и это чудо делаю я.
        Я слушал Дашу, отмечая, как она изменилась. И дело не в том, что теперь её каштановые волосы были уложены в красивые причёски, что она сменила гардероб и подкрашивала губы нежным розовым цветом. Даша изменилась внутренне. До недавнего времени я знал всё о том, какая она, полностью, от и до. Она была такой, какой хотел её видеть я; я создал её такой, какой она была мне нужна. А теперь Даша превращалась в самостоятельную личность, менялась без моего участия, и я всё не мог решить, как мне к этому относиться.

* * *
        Он появился в моей студии вскоре после того, как закончился театральный фестиваль и я подчистил всех затаившихся в театральных декорациях привидений, которые отказались пропадать самостоятельно.
        - Ваш фантом должен был исчезнуть несколько недель назад, - обвинительным тоном заявил мне Валентин Михайлович вместо приветствия.
        Да, я тоже навёл справки - надо же иметь хотя бы какое-то представление о том, кто тебе угрожает. Правда, результат меня не порадовал - клиент, заставивший меня создать фантом ребёнка его жене, оказался заместителем главы магистратуры.
        - Почему он всё ещё в доме? Мы же договаривались только на месяц!
        - Не все фантомы и привидения автоматически исчезают по истечении запланированного срока, - сухо пояснил я. - Я закладываю в них ровно столько энергии, сколько требуется для того, чтобы они просуществовали оговорённый срок. Но если привидение или фантом получают дополнительную подпитку, это как бы продлевает им жизнь. Очевидно, ваша жена очень сильно привязалась к фантому ребёнка и изливает на него столько любви, что он ещё долго не подумает исчезать.
        - Это абсолютно недопустимо, - безапелляционным тоном отрезал Валентин Михайлович. - Из-за того, что этот фантом у неё уже два месяца, она к нему слишком привязалась. Носится с ним, как с живым ребёнком, и ничего слышать не желает. Совершенно невменяемая, словно с ума сошла. И всё из-за вас, из-за того, что он не исчез вовремя.
        Я молчал. Разумеется, опять виноват я.
        - Вы ведь можете заставить его исчезнуть, так?
        Конечно, могу. Я всегда могу убрать созданных мной привидений и фантомов, сколько бы эмоций в них ни вливали другие. Только говорить об этом Валентину Михайловичу очень не хотелось.
        - Уберите его. Немедленно! Я не намерен выносить плач этого… существа ни дня больше!
        - Вы понимаете, что случится с вашей женой, когда она потеряет ещё одного ребёнка?
        - Это не настоящий ребёнок! - взвился Валентин Михайлович.
        - Но для неё он - самый настоящий! - едва не прокричал я в ответ. - И когда я заставлю его исчезнуть, для вашей жены это будет такой настоящей потерей, что настоящее некуда!
        - Мне что, опять вам угрожать?
        - Это вы про Алису Тородан? Да пожалуйста, мне всё равно, - твёрдо ответил я. Я жалел, что поддался угрозам и вообще взялся за этот заказ. Зато сейчас я всё сделаю правильно.
        - Зря вы так, Константин Сергеевич, - протянул Валентин Михайлович. - В моём арсенале много средств. Я легко мог бы разрушить весь ваш бизнес. Скажем, натравить на вашу студию столько проверяющих из стольких инстанций, что хоть одно, но обязательно найдётся какое-нибудь нарушение, и студию закроют. И придётся вам тогда всё начинать заново. Только и в этом я смог бы вам помешать. Я бы создал вам массу трудностей на пути открытия новой студии, я бы мог препятствовать раскрутке вашего дела, мог бы навсегда разрушить вам репутацию… Мог бы, но не стану.
        Не услышать недоговорённое было невозможно.
        «А ведь он может», - с глухой тоской подумал я. Может закрыть студию. Может помешать открыть новую. Может создать мне такую репутацию, что я уже никогда не смогу работать фантографом, ко мне просто никто не пойдёт…
        - Расскажите мне, где бывает ваша жена, мне надо находиться рядом с фантомом, чтобы его убрать, - произнёс я, ненавидя себя за малодушие.

* * *
        - Нет, Рита, сегодня не могу. Очень тяжёлый день на работе, я устал, - резко ответил я в трубку, почти ожидая, что подружка закатит мне очередную истерику. К моему удивлению, Рита промолчала.
        Я очень торопился домой. Предстоящее ужасало меня; мне казалось, будто я согласился на убийство. От одной мысли, как отреагирует женщина, когда я уберу фантом ребёнка, мне становилось дурно, и я как никогда сильно хотел очутиться дома, хотя бы на время укрыться от проблем.
        Даша не ждала меня у двери. Впервые не встречала меня. И сердце ухнуло вниз - что-то случилось.
        Она сидела в гостиной и держала в руках старый фотоальбом, валявшийся где-то на пыльных антресолях. Он был раскрыт на странице с фотографией, где мы с Дашей в вязаных лыжных шапках на фоне заснеженных гор счастливо щуримся от яркого солнца в объектив фотоаппарата.
        - Так ты поэтому меня создал? - подняла на меня глаза Даша.
        Она никогда не спрашивала меня, для чего я её сотворил. Обычные фантомы не задают таких вопросов, они просто не должны осознавать эту часть своего существования.
        Правда, Даша уже давно не обычный фантом. Она живёт у меня несколько лет, а это намного больше, чем любой другой фантом. К тому же последнее время она сильно меняется, хотя обычные фантомы всегда остаются такими, какими их создали.
        - Что с ней случилось, Костя?
        Я видел сочувствие в Дашиных глазах и догадывался, что она думает. Даже меняясь, она оставалась такой, какой я хотел её видеть, когда создавал - доброй, понимающей, сопереживающей. Такой, какой не была настоящая Даша.
        И было бы так просто сказать ей сейчас то, что она хотела слышать: «Да, она умерла, и я создал тебя, её фантом, потому что не мог перенести потерю». И тогда в Дашиных глазах заблестели бы слёзы, она подошла бы ко мне и без слов обняла меня, утешая.
        - Она ушла от меня к другому, - сквозь сжатые зубы процедил я. - Ушла, а я не смог ей этого простить. И создал тебя, чтобы вымещать на тебе свою обиду и ненависть к ней. И вымещал…
        - Я этого не помню… - прошептала Даша.
        Конечно, она не помнит. Фантом и не должен помнить. Он выглядит как живой человек, ведёт себя как живой человек, он спит, он ест, его можно потрогать, с ним можно поговорить. Но он - не человек. Он не понимает, что с ним делают, он не чувствует и не страдает. Он не помнит.
        Я смотрел в Дашины глаза и со стыдом признавался себе, что я рад. Рад, что она не помнит.
        Я создал Дашин фантом буквально через несколько дней после того, как ушла Даша, сообщив, что влюбилась в другого. Я создал фантом один в один как оригинал, только сделал ей длинные волосы. Я всегда хотел, чтобы Даша их не стригла, чтобы они отросли до пояса, длинные и густые, а она всегда поступала по-своему. И не только с волосами. Что ж, когда я создал её фантом, у неё больше не было выбора, она поступала только так, как хотел я. Она молчала, когда я кричал, она соглашалась, когда я говорил обидные слова, она просила прощения, когда я был раздражён. Она никогда не жаловалась и безропотно сносила все мои выходки. Сейчас мне было стыдно об этом вспоминать, а тогда я упивался возможностью беспрепятственно выплеснуть всю свою злость на фантома девушки, которую я любил.
        - Конечно, ты не помнишь, - сказал я. - Ты не можешь помнить…
        - Нет, я могу помнить, - возразила Даша. - Я точно знаю, какое у меня было первое воспоминание. Осенью, чуть больше двух лет назад. Я помню, как потрескивали дрова в камине, а я сидела в кресле у окна и смотрела, как жёлтые листья плавают в лужах. Потом я услышала твои шаги и побежала открывать тебе дверь. А ты протянул мне букет фиолетовых астр. Они были такие красивые! Помнишь?
        Я вздрогнул. Помнить - прерогатива людей; у фантомов не может быть воспоминаний. Тогда почему они есть у Даши?
        Да, я тоже помнил тот день. Потому что именно в тот день я наконец понял, что во мне не осталось обиды на ушедшую от меня Дашу. И осознал, как по-скотски я вёл себя с той Дашей, что жила в моей квартире.
        Как никто другой, я понимал, насколько глупо покупать цветы фантому, но я всё равно купил букет фиолетовых астр. Потому что хотел извиниться и сделать ей приятное.
        - Помню, - тихо отозвался я. Это был единственный раз, когда я принёс ей цветы.
        - А я долго… была здесь до того дня?
        - Я создал тебя чуть больше четырёх лет назад.
        Даша отложила фотоальбом, подошла к окну и спросила не глядя на меня:
        - Зачем я тебе теперь? Ты ведь выплеснул всю свою злость, всю обиду. Почему я не исчезла?
        Стук во входную дверь заставил меня вздрогнуть.
        Я неохотно вышел в коридор.
        - Сюрприз! - Рита влетела в квартиру с широкой улыбкой. - Поздравляю с годовщиной! - возвестила она, вручила мне пакет, набитый какими-то вкусностями, и с довольным видом спросила: - Ну как, не ожидал? Я так и знала, что с этой своей работой ты напрочь позабыл, что сегодня ровно год, как мы встречаемся, так что решила устроить тебе праздник сама!
        Я смотрел на Риту и не понимал ни слова. Только по выражению глаз видел, что она ждёт одобрения.
        - Спасибо, - наконец выговорил я и обречённо понёс пакет на кухню. Сейчас Рита увидит Дашу, и…
        - Кто она такая? - донёсся до меня пронзительный возглас, и я поморщился.
        Я прошёл в гостиную. Даша по-прежнему стояла у окна. Рита, воинственно уперев руки в бока, застыла в дверях.
        - Ты встречаешься со мной целый год и всё это время живёшь с другой? - Рита обратила на меня всю мощь своего возмущения. - Или скажешь, что я всё не так поняла? Давай, оправдывайся! Может, это просто соседка зашла за солью? Или она твоя двоюродная сестра? Ну, говори, кто она?
        - Она фантом, - ответил я и заметил, как поморщилась от моих слов Даша.
        И вдруг понял, что вот уже очень, очень давно я не думаю о ней как о фантоме… или как о копии девушки, которая когда-то от меня ушла. Для меня она просто - Даша.
        - Фух, - Рита резко выдохнула и расслабилась. - А я-то подумала! - с нервным смешком сказала она и подошла к Даше. Обошла её кругом, рассматривая, словно какой-то предмет, а потом сообщила мне: - Слушай, ты и правда фантограф высшего класса! Вообще не отличишь, она как настоящая!
        - Я и есть настоящая, - неожиданно резко ответила Даша.
        - Костя, - проигнорировала Дашины слова моя подружка, - а долго она ещё здесь будет? Когда её клиент заберёт? Нет, я, конечно, понимаю, что это всего лишь фантом, но всё равно при ней как-то… неудобно.
        Я молчал.
        - Костя, ну, убери её куда-нибудь, и пойдём уже отмечать! - капризно протянула Рита и дёрнула меня за рукав. Выжидательно посмотрела на меня и, похоже, поняла, что означает моё молчание.
        - Тебе что, какой-то там фантом дороже наших с тобой отношений?
        Я обречённо прикрыл глаза. Я уже некоторое время назад понял, что устал от бесконечных ссор и споров, что я тяну наши отношения скорее по привычке, а не потому, что они доставляют мне радость. Что меня больше не трогает, когда Рита обижается или дуется.
        Но, похоже, очень задевает, когда расстраивается Даша.
        Рита разъярённым вихрем вылетела из квартиры, громко хлопнув на прощанье дверью.
        Я устало опустился на диван и уткнулся лицом в ладони.
        - Ты ведь не из-за неё так, да? - Даша тихо подсела рядом.
        - Не из-за неё, - глухо ответил я.
        Из-за фантома ребёнка, которого мне предстоит убрать.
        И из-за Даши тоже.

* * *
        - Я пойду с тобой, - решительно заявила мне утром Даша. Накануне я рассказал ей о том, что мне предстоит сделать, и она, видимо, решила, что мне не помешает поддержка.
        Она не ошибалась.
        Как и говорил Валентин Михайлович, его жена гуляла в поседевшем от первого мороза парке, со счастливой улыбкой катя перед собой ярко-синюю коляску.
        Увидев её, я непроизвольно замедлил шаг и, в конце концов, просто остановился у замёрзшего фонтана. И с ужасом понял, что присутствие Даши, которое так успокаивало меня на пути сюда, теперь только усугубило ситуацию. Я не смогу убрать фантома ребёнка при Даше. Не хочу, чтобы она это видела. И чтобы думала, что в любой момент я могу сделать то же самое и с ней.
        Жена Валентина Михайловича остановилась совсем недалеко от меня, по другую сторону фонтана. Женщина достала ребёнка из коляски и подняла на вытянутых руках. Малыш довольно засмеялся, и я вдруг разглядел у него два передних зуба. Когда я создавал фантом, зубов у него точно не было…
        Я с такой силой сжал кулаки, что у меня задрожали руки. Я никогда, никогда больше не буду создавать фантомы людей! Не хочу мучить других и не хочу ещё раз сам проходить через то, что мне предстоит.
        Я закрыл глаза и сосредоточился, потянувшись сознанием к ребёнку. Сейчас я соединюсь с тем импульсом у него внутри, который поддерживает существование фантома, и просто задую его, как пламя свечи. А потом ещё постою немного, слушая, как плачет женщина, и запоминая это. И если когда-нибудь в будущем у меня появится соблазн ещё раз создать фантома человека, я буду вспоминать, как она плакала…
        У ребёнка не было импульса внутри. Просто не было. Словно это и не фантом вовсе. Я пробовал несколько раз, но мои усилия просто проходили сквозь него - как они проходят через обычного человека. я ничего не чувствовал.
        На миг мне даже показалось, что я просто ошибся, что это не жена Валентина Михайловича, а какая-то другая женщина с ребёнком. Но нет, я видел её фотографию, я получил подробное описание. Ошибки быть не могло.
        Я вздрогнул, когда кто-то взял меня за руку.
        Даша.
        - У тебя ничего не получится, - сказала она, словно утешая.
        - Почему? - удивлённо спросил я, даже не успев осознать глупость ситуации - я, фантограф, задаю вопрос о своём деле своему же созданию.
        - Потому что он больше не фантом, он живой.
        Я резко замотал головой. Нет, это невозможно! За всю многовековую историю фантографии подобные случаи были наперечёт. Возникающие словно из ниоткуда народные герои, возглавлявшие борьбу с непобедимым врагом. Вожди, выводившие из пустынь целые народы. Пророки, основывавшие мировые религии… В них безгранично верили, в них отчаянно нуждались, их бесконечно любили сотни тысяч людей, и только поток эмоций такой силы и мощи мог изменить природу фантомов. Разве можно сравнить с ним веру одной матери в то, что её ребёнок настоящий? Разве этого может оказаться достаточно?..
        Женщина кружилась, держа малыша на вытянутых руках, и ей не было никакого дела до того, что, по всем известным мне законам и правилам, её веры никак не должно хватить на то, чтобы оживить фантома. Она улыбалась, глядя на ребёнка, а он весело смеялся, показывая миру два прорезавшихся зуба.
        У фантомов не режутся зубы. Фантомы остаются неизменными, точно такими же, какими их создали.
        - Это правда? - с отчаянием спросил я Дашу.
        Она крепко сжала мне руку и улыбнулась:
        - Это правда.
        Вместо того, чтобы почувствовать облегчение, я испугался:
        - Получается, я создал жизнь?
        - Если ты про ребёнка, то не ты создал эту жизнь. Её создала она, - кивнула Даша на женщину, кружившую малыша.
        Я сделал глубокий вдох, успокаиваясь. Даша права, фантом - всего лишь форма, и в тех редчайших случаях, когда он оживает, жизнью его наполняют другие.
        - А если ты про меня, - продолжила Даша, - то разве это так плохо?
        - Ты… - начал было я - и осёкся. Потянулся к ней сознанием - и не нашёл ни следа импульса. Прошёл сквозь неё, словно она была самым обычным живым человеком.
        Да она и была им.
        Я не почувствовал радости. Напротив, мне стало плохо. Фантома ребёнка оживила беспредельная материнская вера и любовь. А я оживил фантом обидой и ненавистью…
        Я повернулся к Даше и взял обе её руки в свои. Смотрел в её зелёные глаза и так сильно хотел ей сказать… так хотел выразить… донести…
        И не было слов.
        Но, видимо, Даша их слышала - эти несказанные, ненайденные мною слова.
        Она улыбнулась, встала на цыпочки и прижалась щекой к моей щеке.
        - Всё будет хорошо, Костя.
        Я обнял Дашу за плечи и, сглотнув ком в горле, сказал:
        - Я буду каждый день покупать тебе цветы.
        notes
        Примечания
        1
        Лорча - парусное судно (вид джонки) с китайским такелажем и европейским корпусом. После первой опиумной войны в основном использовалось английскими торговцами в регионе Китая.
        2
        Мольфар (западн. укр.) - колдун.
        3
        Грим - дух в обличье черной собаки; охраняет погосты и окрестности от дьявола.
        4
        Дзанни - персонаж комедии дель арте.
        5
        Эдмон Ростан, «Сирано де Бержерак». Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник.
        6
        Сонет Вильяма Шекспира. Перевод Юрия Изотова.
        7
        Шлампэ - (нем.) шлюха.