Баловень судьбы Николай Федорович Васильев
        Приключения попаданца во времена французской революции и времен Наполеона..
        Николай Васильев
        БАЛОВЕНЬ СУДЬБЫ
        Глава первая. Кандидат в виноделы
        Самолет А-380 заурчал, наконец, моторами, набрался мощи, тяжко двинулся по взлетной полосе и вдруг легко взмыл в предвечернее небо, держа курс на аэродром Орли. Молодой человек лет двадцати пяти прекрасной внешности (рослый, темно-каштановая грива волос, карие глаза под ровными бровями, прямой нос, яркие четко очерченные губы, волевой подбородок, качественная одежда), похожий на кого-то из культовых артистов (на Джонни Деппа?), повернулся к сидящей рядом эффектной зрелой женщине французского типа, улыбнулся ей и сказал:
        - Я было всерьез настроился ночевать в Шереметьево. Вот так хваленая европейская пунктуальность…
        - Экипаж тут не причем, - похлопала его по руке дама и тоже улыбнулась. - Можешь поругать авиадиспетчеров. Или метеорологов…
        - Или техслужбы аэропорта, - подхватил мысль парень. - А может все-таки ФСБ, выловившую очередного шпиона?
        - Не дурачься, Антуан. Хотя нет: дурачься, смейся, можешь даже приволокнуться за стюардессой: вон какая у нее крутая попетта…
        - Маман! Что за неэтичные речи я слышу из твоих уст?
        - Ах, Антоша… Я за эти две недели так настрадалась, глядя на твои терзания, что рада теперь любой твоей улыбке и задорной выходке. А эта глупая Даша еще пожалеет, что пренебрегла любовью моего сына. Мон Дью, дай ей мужа богатого, пожилого и противного!
        - Если бы отец не разорился и не умер, я тоже стал бы, в конце концов, пожилым богачом и, вероятно, противным. А теперь буду просто никчемным бедняком…
        - Твои гран-папа и гран-мама люди не богатые, но и не бедные. Типичный средний класс. Нужно лишь суметь с ними ужиться, стать своим в провинциальной среде. Неужели ты не сможешь, мон фил?
        - Ох, мама… Я готовился к общению с европейскими дельцами, для этого закончил Плехановку и девчачий Инъяз. А теперь моим уделом должно стать виноделие в Бургундии?
        - Среди виноделов встречаются и миллионеры. А также весьма известные личности, которые на склоне лет увлеклись выращиванием винограда…
        - Как же: пример Депардье всем известен. Но мне ведь не 70 лет, а всего 25, я пока хочу жить энергично и в среде подобных мне людей…
        - Увы, Антуан, в Европе гнет обстоятельств очень силен. Впрочем, теперь он набрал силу и в России. Мне нравятся русские поговорки, придуманные на все-все случаи жизни. Вот одна из них: по одежке протягивай ножки. К нам с тобой она относится теперь в полной мере. Если бы Женя остался жив, он обязательно б выкрутился, но грянул этот гадский инсульт. Всего в пятьдесят лет! А я думала, что мое счастье с ним продлится вечно…
        - Отец казался мне самым умным человеком на свете… А он совершил общую ошибку: погнался за быстрой прибылью и вложил все деньги в свой банк, который «вдруг» лопнул! Но лопнул банк вовсе не вдруг, а вполне закономерно: сильные банки периодически поглощают мелкие. Вот ВТБ его и схарчил при очередном обвале рубля. Флегматик или сангвиник пережили бы эту неудачу и стали комбинировать дальше, но отец был ярко выраженным холериком, возводящим неудачи «в квадрат» - сердце его и не выдержало…
        - За флегматика я бы замуж не пошла, - сказала вполголоса дама. - Да и вообще я не планировала оставаться после учебы в России. Но Женя Вербицкий был самым харизматичным студентом на курсе и когда он стал ко мне «кадриться», я все-таки сдалась. В итоге на свет явилась Элен, а после свадьбы уже и ты, Антоша…
        - Хорошо хоть Ленка успела в жизни устроиться, - хохотнул Антон. - Женой консула быть неплохо даже в мексиканском Веракрусе…
        - Мадам и мсье, наш поезд приходит в город Аваллон. Остановка - две минуты. Просьба приготовиться к выходу. Ledy and gentlman…
        Заслышав это сообщение, Флоранс и Антуан Вербицкие поднялись с сидений и, взяв свою поклажу (мадам - милый рюкзачок на спину на манер современных студенток, а ее сын - пару основательных чемоданов на колесиках), потянулись к выходу. Поезд мягко остановился, двери его открылись, и пассажиры вышли из комфортной атмосферы вагона в подобие предбанника - так жарок был воздух на вокзальном перроне, укрытом от яростного июльского солнца крышей. Пройдя насквозь компактное здание вокзала, мать и сын оказались на небольшой привокзальной площади, где укрытия от солнца совсем не было.
        Впрочем, здесь пассажиров из Парижа встречали несколько человек, среди которых оказался и Ролан Дидье, отец Флоранс и дед Антона: совсем седой, но еще крепкий мужчина 70 лет. Увидев дочь, он заулыбался и принял ее в свои объятья. Потом проницательно глянул в глаза внуку, что-то мысленно в нем одобрил и протянул навстречу руку:
        - Бонжур, Антуан. Добро пожаловать на родину предков. Сильно же ты подрос с прошлого приезда.
        - Здравствуй, деда, - сказал Антон по-русски, и дед улыбнулся, припомнив его неизменное приветствие.
        - Бонжур, мсье Дидье, - продолжил Антон по-французски. - Прошло одиннадцать лет, а Вы почти не изменились. Я же закончил два университета, но реальной жизни еще не понял. Буду учиться у Вас - если Вы не против.
        - Отчего не поучить? Особенно при искреннем желании ученика, - промолвил серьезно дед. - А твои знания экономики нам тоже могут пригодиться. При продаже вина, например: цены год от года почему-то разные, хотя вино я делаю одно и то же…
        - Антуан знает еще несколько языков, - напомнила Флоранс. - Английский и немецкий уверенно, а итальянский и испанский на бытовом уровне.
        - И это хорошо, - кивнул головой дед и усмехнулся. - Станет, возможно, нашим коммивояжером в указанных странах. Ну что, поехали на ферму? Я сменил свой старенький «рено» на отличную «мазду» - она домчит нас мигом.
        Глава вторая. Страсти в сельской Франции 21 века
        Пару недель спустя Антон Вербицкий вполне освоился на ферме Дидье и стал участвовать в повседневной работе на виноградниках: выпалывать сорняки, собирать с листьев зловредных гусениц и улиток, поливать периодически рядки, срезать засохшие ветви и прочее. Рядом с ним работали батраки (с десяток) обоего пола из разных стран, за которыми дед просил приглядывать. Антон время от времени и приглядывал - правда, все более за молодыми женщинами числом три: румынкой Ириной Петреску, литовкой Викой Сабонис и особенно за бразильянкой Ритой Гомеш, чья полуобнаженная фигурка состояла, казалось, из пикантных шоколадок. Если учесть, что еще месяц назад Антон ежедневно практиковал с Дашей разнообразные формы секса, а ныне от него оказался отлучен, то немудрено, что в его голове мысли о батрачках занимали все больше места. А вчера Гомеш оказалась в кольце его рук - правда, только во сне. Впрочем, Рита притягивала взгляды и всех прочих мужчин, среди которых был стукнутый в голову Петро из-под Ровно.
        Этот Петро стал, разумеется, прискребаться к негаданному «москалю», используя для этого святое время - обеденный перерыв.
        - Ну що, москалик, - говорил он в промежутках между глотками пищи на смешанной украино-русской мове. - Рази мы зможемо с тобой тут ужитися? Чеши назад, откель приихал. А то я осерчаю да и прибью тебе. Тим бильше, что ты зыркаешь на мою Ритку. А знаешь, що я ее уже шпокал? Да, да, не роби велики очи. И шпокну еще не раз. А всих прочих буду гнати вид нее нещадно. Тебя ж, москаль, погоню першим - палкой вздовж хребта. Розумиешь?
        - Палкой? - медленно спросил Антон и раздвинул губы в ухмылке. - Это мысль. Давай схлестнемся на палках, но не сейчас, а под вечер, за фермой, у ручья. Палки выберем себе сами, по руке. Согласен?
        - Ха-ха, звичайно согласен. Тильки мене визьму не палку, а дубину. Раз уж ти дозволив…
        - Бери хоть две дубины. А я приду с шестом. Ничего?
        - Шаолиней надивився? Твой шест моя дубина видразу поломае. А потим я тебе отхожу вволю…
        Надо сказать, что в подростковом и юношеском возрасте Антон поскитался по спортивным секциям. Начал с гимнастики, перешел на плавание, затем его уговорили заняться пятиборьем и он дошел до кандидата в мастера. Но однажды его жестоко избили из-за девочки, и Антон решил, что надо научиться драться. Ходил сначала в самбо, потом занялся дзюдо и айкидо, а еще освоил нунчаки, шест и метания: ножей, сюрикенов, дротиков и боло. Миниатюрные металлические нунчаки он стал носить в кармане на свидания и однажды они его выручили - вкупе с айкидошными уклонениями. Девочка, которую он тогда провожал, так впечатлилась этой победой, что после пары поцелуев отдалась ему в своем подъезде. Ну, а потом Вербицкие переехали в загородный дом, выстроенный на деньги отца, и проблемы с хулиганистыми горожанами отошли для Антона в прошлое.
        В качестве шеста «москаль» избрал длинную (как раз два метра) ручку от грабель, выструганную из узловато-извилистой дубовой ветки. Граблям было уже лет двадцать, так что шест оказался легким и очень прочным. Антон покрутил его в руках минут пять, посетовал на узлы и извилины, но все же приноровился к ним и решил, что к бою готов. Он вышел с шестом в руках из сарая, где лежали различные инструменты, и почти наткнулся на Риту Гомеш, уже переодевшуюся в цветастое платье с глубоким декольте.
        - Я хотеть с ты говорить, - сказала безапелляционно молодая женщина и почти втолкнула Антона обратно в сарай. После чего заперла изнутри дверь, повернулась лицом к парню, улыбнулась и быстрым движением высвободила груди из теснин платья. Антон уставился на темные соски объемных светлых грудей и ощутил, как кровь приливает к его щекам и еще кое-куда.
        - Ты смотреть на меня как бык на буйволица, - пояснила Рита. - И я говорить: брать меня, утолять свой страсть. Разговор потом.
        Она вновь повернулась спиной, уперлась руками в дверь и выставила навстречу парню классические бразильские ягодицы.
        Антон отбросил шест, прижался к женщине и стиснул ладонями обнаженные тити…
        Когда их быстрое совокупление закончилось, Рита оправила платье и заговорила, с трудом подбирая французские слова:
        - Я иметь в Бразилия три дети и все от разный мужчина. Извинять, но я не терпеть несвобода. Дети воспитывать моя мама, она иметь сорок лет, а я здесь зарабатывать для дети деньги - в три раз больше, чем мочь заработать там. Но в Франция я приехать еще с одна цель: зачать четвертый ребенок от европеец. Сначала выбор у меня быть мал, и я глупить: предложить меня Петро. Но он наложить на меня руки, что я терпеть не мочь. Не знать, чем кончать наша ненависть, но на ферма явиться ты, и я понять: вот европеец, от кто я хотеть родить дитя. Дитя красивый, умный и достойный лучшая жизнь. Ты понять меня, Антуан?
        - Вполне, Рита. Ты замечательная женщина и твои дети заслуживают лучшей жизни. Все дети, а не только будущее чадо. Но денег на воспитание и образование четверых у тебя однозначно не хватит. Так, может, остановишься на трех?
        - Нет, Антуан, хотеть четвертый. Может, он быть мальчик и походить на ты. Не упрямиться, соглашаться. Прошу, Антуан. Я быть как воск в твои руки. И я знать: тебе надо женщина, потому что ты очень страстный… Но ты куда-то собраться идти и с палка в рука?
        - Да так, пустяки, просто шел потренироваться с шестом…
        - Как монахи Шаолинь? - проявила киношное знание Рита.
        - Вроде того. Но учти: я не люблю зрителей и потому уйду в глухое место.
        - Ладно, я не идти за ты. Но вечер мы встретить у меня?
        - Хорошо. До встречи.
        Удаляясь от сарая, Антон стал дивиться себе:
        - Только что пылал страстью к Рите, но стоило услышать, что попал в быки-производители, как половина страсти куда-то улетучилась. Как бы до вечера не испарилась и вторая половина. Получается, что откровенность в отношениях между мужчинами и женщинами совсем ни к чему. Куда лучше интрига, недомолвки, отнекивания - то есть все то, что проделывают обычно русские барышни, дрейфующие тем не менее к постели. Разницу между удовольствиями с доступной женщиной и полудоступной метко описал Пушкин:
        Нет, я не дорожу мятежным наслаждением (…)
        Стенаньем, криками вакханки молодой
        Когда виясь в моих объятиях змеей (…)
        Она торопит миг последних содроганий.
        О, как милее ты, смиренница моя (…)
        Когда склоняяся на пылкие моленья
        Ты отдаешься мне (…) без упоенья,
        Стыдливо-холодна (…)
        И оживляешься потом все боле, боле
        И делишь, наконец, мой пламень поневоле!
        Глава третья. Чудесатый вихрь
        Когда Антон явился к речке, на место предстоящего боя, и очистил голову от лишних мыслей, он поразился перемене, произошедшей в природе. Предвечернее небо было почти сплошь покрыто крупными кучевыми облаками, меж которыми лишь иногда прорывались лучи солнца. И эти облака будто крутятся вокруг фермы Дидье. Вдруг подул низовой ветер, поднявший с земли разнообразный сор, который стал летать тоже по кругу, причем этот круг значительно сузился, избрав центром одинокую фигуру Антона Вербицкого! «Что за чертовщина вокруг меня творится!» - ужаснулся московский гость и решил бежать, но оказалось, что бежать физически невозможно: круговорот ветра уже превратился в натуральный смерч! Антон упал на землю, инстинктивно сжимая шест, но смерч увлек его в воздух и потащил, вращая, вверх, вверх, вверх… На какое-то время очумевший парень потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел, что спускается обратно к поверхности земли, причем стоя и тоже вращаясь по кругу. Вот земля уже совсем рядом, а вот она бьет его в подошвы ног, но не слишком сильно. Антон повалился на травянистую землю и замер на ней, цепляясь за
тот же шест.
        Через некоторое время он ощутил, что страшный ветер совсем исчез. Антон поднял голову, осмотрелся и стал дивиться окрестностям. Нет, речка никуда не делась, и рельеф местности практически не изменился, зато резко изменилась ферма! Она стала значительно меньше и приземистей, лишившись второго, жилого этажа, а также всей деревянной облицовки, под которой, оказывается, скрывались каменные блоки. Исчезли многие пристройки, тарелка спутниковой антенны, теплицы на приусадебном участке и многие другие детали, пока Антоном не осознаваемые. Он встал на ноги, опираясь на шест (они его вполне держали) и пошел к ферме. По мере приближения он понял, что преуменьшил масштаб катастрофы: не было даже гаража и флигелей (где жили батраки) и куда-то исчезла асфальтированная дорога, соединяющая ферму с близлежащим шоссе!
        Вдруг открылась несуразная дверь фермы, и на крыльцо (ну не было его у Ролана Дидье!) выбежал мальчишка в каких-то затрапезных рубашонке и штанах, который живо повернулся и закричал в открытую дверь:
        - Мама! Ветер уже совсем стих! А еще к нам идет странный парень с палкой в руках!
        После чего пацан прикрылся отчасти дверью и стал пристально вглядываться в Антона, подошедшего уже к крыльцу. Тут дверь открылась полностью и на пороге фермы показалась незнакомая женщина лет тридцати, одетая в длинное (до пола!) сборчатое платье и подпоясанная передником. На голове же ее был чепец! Ну, чистый 18 или даже 17 век! Как будто сошла с картины Рембрандта «Шоколадница»!
        - Что Вы хотите от нас, мсье? - спросила она с неуловимым акцентом. Ее недоумение (понял как-то Антон) относилось не столько к факту его появления у фермы, сколько к одежде (то есть стандартным джинсам, майке и кроссовкам) и общему облику.
        - Чья это ферма, мадам? - спросил Антон.
        - Гастона Дидье. Только он сейчас находится в Аваллоне, в рядах муниципальной гвардии и хозяйствую за него я, его жена. А Вы кто будете, мсье?
        - В рядах гвардии? Разве Аваллону кто-то угрожает?
        - Вы с Луны что ли свалились, мсье? Конечно, угрожают. Эти проклятые роялисты, засевшие в Монбарском лесу!
        «Роялисты?!» - мелькнуло в голове Антона. - «Сторонники короля, противостоявшие революционному правительству Франции? Я что, попал в конец 18 века?»
        Хозяйке же он сказал:
        - Простите мне, мадам, мое невежество. Дело в том, что я американский француз и приехал во Францию недавно…
        - А-а, так Вы из Нувель Орлеана?
        - Из его окрестностей, мадам.
        - Вот почему Вы так странно одеты и не по-нашему говорите… Как же Вы все-таки сюда попали? Без вещей, без спутников и в каком-то растрепанном виде?
        - Вы не поверите, мадам, - решился на частичный обман Антон. - Я ехал со спутниками по тракту из Лиона в Париж, но отошел от них на остановке. Вдруг налетел воздушный вихрь, меня закрутило в него, и я потерял сознание. А очнулся на земле возле вашей фермы.
        - Невероятно! Хотя этот вихрь тут бушевал и мы тоже все перепугались. Как же Вы остались живы, пролетев столько лье? Вот нас республиканцы призывают не верить в Бога, а без его вмешательства Вы вряд ли бы уцелели, мсье. Вы-то в Бога и покровительство Девы Марии верите?
        - Не очень верил, мадам. Но теперь свечку Деве Марии поставлю. Когда денег раздобуду…
        - Ну, Вы ведь человек образованный?
        - Я учился в Гарвардском университете в Бостоне, но сбежал из него, желая послужить революционному народу Франции.
        - Очень похвально, мсье. Не знаю, где находится этот Бостон и что это за университет, но нашей республике образованные люди очень нужны. Вот вернется мой муж и Вас наверняка пристроит: или в Аваллоне или в Осере, а то и в Париж умудрится отправить - раз Вы туда ехали. Как Вас, кстати, зовут?
        - Антуан, мадам.
        - Антуан, а дальше?
        - «Что за фамилию себе придумать? Карнэ? Матье?»
        - Фонтанэ, - вдруг сказал Антон.
        - Это хорошо, что Ваша фамилия не похожа на дворянскую, - сказала фермерша, улыбаясь. - А меня зовут Мари. Мари Дидье, урожденная Морен. Я уже приготовила ужин и приглашаю Вас к нему присоединиться. Разнообразия блюд у меня нет, но голодным Вы не останетесь.
        Поздним вечером, умащиваясь под крышей фермы на тюфяке, набитом сеном, Антон горестно вздохнул, вспомнив оставшуюся в далеком будущем мать и весь тот сверкающий огнями мир, но вдруг улыбнулся, предвкушая новые впечатления в старой Франции (шел, как он исподволь выяснил, конец фрюктидора, то есть сентябрь 1795 года), и вскоре заснул.
        Глава четвертая. Бегство с фермы Дидье
        В отличие от Ролана Дидье его предок Гастон выращивал на своем поле преимущественно пшеницу, ячмень и овес. И лишь на одном склоне, укрытом от северного ветра фруктовым садом (яблонево-грушево-сливовым), он холил и лелеял небольшой виноградник. Рядом с фермой был, конечно, огород с обычным набором овощей: капуста, лук, морковь, огурцы, помидоры, салат и несколько грядок все еще новомодного картофеля. Позавтракав с хозяевами (кроме Мари и юркого семилетнего Гийома в семье было три девочки: тринадцатилетняя Рози, десятилетняя Катрин и четырехлетняя Сесиль), Антон, естественно, предложил свою помощь по хозяйству, на что Мари ответила:
        - Вы, верно, не заметили, что у нас есть работники? Их трое, муж с женой и их сын, они живут вон в том домике и с утра уже трудятся в хлеву, а потом станут пасти скотину, подкашивать траву и обихаживать виноградник. Мы сами возделываем лишь огород, который нуждается в прополке и поливке - а с этим мои дети прекрасно справляются. Надо бы, конечно, крышу на доме поправить, которую вчерашний вихрь местами разодрал, но я поручу это сделать Симону и его сыну…
        - Тогда я мог бы заняться виноградником, - сказал Антон. - Мне уход за ним знаком.
        - Коли Вам так хочется, идите. К обеду мы Вас позовем…
        На виноградник батраки, видимо, с неделю не заглядывали, так что работы у Антона оказалось порядочно. Зато ягоды его порадовали: крупные, обильные, уже частично бордово-синие - именно такие идут на изготовление знаменитого бургундского вина. И они совершенно не были затронуты филлоксерой. Только гусениц и улиток на них было изрядно, замучился собирать их в лубяную корзинку.
        Вдруг плети винограда раздвинулись, и меж них к Антону просунулось хмуроватое личико Рози. Она бросила взгляд на корзинку и натурально удивилась:
        - Как много Вы их набрали! И все с этого конца виноградника?
        - Да нет, - усмехнулся Антон. - Этот конец я обобрать не успел, ты мне чуток помешала…
        - Я пришла позвать Вас на обед… - с ноткой обиды произнесла Рози.
        - А давай вместе этот конец обработаем? - предложил вдруг Антон. - Или тебе это занятие незнакомо?
        - Вот еще! - фыркнула Рози. - Я с папа уже здесь работала…
        - Тогда вперед?
        - Вперед!
        И Рози принялась ловко обирать вредную фауну с виноградных листьев.
        Впрочем, Мари их подвиг сначала не оценила и набросилась на дочь:
        - Мы полчаса ждем вас за столом, а ты шла, видимо, нога за ногу!
        Рози тотчас насупилась, но не сказала ни слова. Антон поспешил ей на выручку:
        - Это моя вина, мадам! Я уговорил Рози помочь мне дочистить виноградник - очень не хотелось тащиться туда по жаре еще раз. Вот результат наших трудов…
        И он открыл корзинку, почти полную шевелящихся гусениц и улиток.
        - Ого! - воскликнула хозяйка. - Да из этих улиток мы сделаем вкуснейший паштет! А гусениц скормим свиньям, они у нас всеядные. Гран мерси, мсье Антуан!
        Вторую половину дня Антон провел на огороде, преимущественно снабжая водой из теплой бочки юных поливальщиков, потом пополнял эту бочку водой из колодца, а затем окучивал мотыгой картофельные рядки - этой премудрости на ферме еще не знали. Меж делами он познакомился с Симоном - низкорослым коренастым батраком лет сорока, с буйной неопрятной шевелюрой, крепкими желтыми зубами и коричневой кожей на шее, лице и руках - следствие постоянного пребывания на солнце. Вскоре он заметил, что Симон периодически бросает на Мари взгляды - лишенные как бы выражения, но настойчивые. Мари эти взгляды отражала опущенными ресницами при несколько брезгливом выражении лица. Симон в итоге стал сопеть, бесцельно ходить по двору, но оставался в поле зрения фермерши. Та разрядила обстановку, уйдя в дом. Тогда ушел и он в свою домушку, бросив косой взгляд на Антона. Жены его попаданец так и не увидел. Сын же батрака был рослым молчаливым недорослем с туповатым выражением лица.
        «Ситуация классическая и многократно описанная в романах на деревенскую тему, - стал формулировать Антон. - Деловой муж, скучающая временами жена и вожделеющий ее батрак. Она ему, пожалуй, успела отдаться и успела об этом пожалеть. Или я тут некстати оказался, став антиподом Симону. Получается почти калька с предыдущей ситуации в исполнении Риты, Петра и меня. К черту, надо отправляться в Авалон…»
        Утром он, слегка смущаясь, стал расспрашивать Мари, как пройти в город и где найти там ее мужа. Мари сначала стала его отговаривать («Вас могут там просто забрать в солдаты…»), но потом смирилась с упрямым американцем и написала мужу записку: «Гастон. Памаги мсье Фонтанэ чем сможеш. Он приехал из Америки помочь нашей революции и отстал от дележанса. Мари». Передавая записку, она смутилась:
        - Я училась в школе всего год и не очень-то грамотна. Хотя большинство моих подруг вообще писать не умеют… Но Катрин, Гастона и Сесиль я хочу все же отдать в школу, в Гийоне: республиканцы много школ уже открыли в нашей местности, спасибо им за это. А до Авалона от нас меньше 3 лье: сначала пойдете по этой дорожке на полдень и придете через поллье в городок Гийон. Через него проходит шоссе из Лиона на Париж - вот и пойдете по нему на закат и часа через три-четыре Вы будете в Авалоне.
        - Благодарю Вас, мадам Дидье: Вы мой ангел-хранитель! Пусть Ваша семья не знает отныне ни горя, ни серьезных забот. А я при случае пришлю Вам подарок.
        - Подарок можете не присылать, а вот письмо от Вас я буду ждать, иначе сердце будет не на месте: сумели Вы устроиться во Франции или нет? И вот возьмите с собой в дорогу узелок с едой: по себе знаю, как в дороге есть хочется…
        - Вы очень меня балуете, мадам. Ваш образ навсегда останется в моем сердце!
        - Идите, Антуан и пусть дева Мария хранит Вас в пути!
        - До свиданья, в том числе и с вами, Рози, Катрин, Гастон и Сесиль!
        Антон довольно низко поклонился радушному фермерскому семейству и пошел, положив на плечо шест с висящим на нем узелком, по полузнакомой дороге в Гийон.
        Глава пятая. Явление Антуана в Авалон
        Городок Гийон, в который Антон ездил в 21 веке за покупками или для развлечений почти ежедневно, показался ему на первый взгляд все тем же: в излучине речки - сборище двухэтажных каменных домов под красноватыми черепичными крышами вдоль двух диагонально пересекающихся улиц. Однако вместо асфальта были булыжные мостовые, вместо сверкающих авто - редкие телеги и никаких тебе развлекательных заведений. Совсем мало было и людей на улицах: день-то будничный.
        Стоило Антону пересечь мост через излучину реки, и он вышел на тракт Лион-Париж, который ему сразу не понравился: над его грунтовым покрытием под жаркими лучами сентябрьского солнца прочно висела пыль, периодически подновляемая колесами телег, карет и редких дилижансов. Он порыскал глазами туда-сюда и не зря: сметливые французы проложили метрах в 20 от тракта параллельные ему тропинки - по наветренной из них Антон и пошел к Авалону. Дорогой он поглядывал на копошащихся то тут, то там земледельцев или на проносящиеся по тракту экипажи, а то задирал голову в небо, пытаясь увидеть звонкоголосых жаворонков или других голосистых птах. Меж тем считал и расположенные обочь тракта поселки (бурги по-французски): вот миновал Мезон-Дье, сзади остался Шарбоньер, прошел сквозь совсем крохотный Тюйери и, наконец, увидел вдали значительное скопище домов и башни Авалона, в том числе его центральную 50-метровую башню, где должны быть часы. «Время-то, пожалуй, обеденное, - прикинул Антон. - Да и аппетит я нагулял уже изрядный. А на подходе к городу (по экскурсии помню) ручеек Миним по оврагу как на заказ бежит…
Решено, пообедаю тем, что мне Мари насобирала, и вступлю в город сытый, почищенный от пыли и умытый».
        В узелке оказались большая лепешка, пара вареных яиц, изрядный кусок сыра и пара луковиц - более чем достаточно для обеда с водой из ручья. В итоге Антон оставил половину припасов на ужин: вдруг сегодня ему больше никто ничего не предложит? И продолжил было идти по тропе вдоль ручья (под крутым правым склоном, заросшим кустарником и увенчанным на высоте метров в 20 крепостной стеной), но вскоре наткнулся на поперечную тропинку, ведущую вверх по склону. «Раз есть такая тропинка, у нее должен быть выход к стене, а далее в город» - сообразил парень и свернул на нее. Подъем оказался весьма крут, но тропинка сделала несколько витков на склоне и соединилась с укатанной дорожкой шириной в пару метров, окаймляющей подножье стены. Тут же Антон увидел в стене полуоткрытую арочную железную калитку, юркнул в нее и оказался в щелеватом глухом переулке, выведшем его через десяток метров на узкую, но вполне обычную для Авалона улицу: с двухэтажными каменными домиками, стоящими почти впритык друг к другу, с решетчатыми ставнями на окнах и однотипными деревянными дверями без крылечек.
        Вдруг дверь дома, стоявшего напротив упомянутого переулка, стремительно отворилась, и наперерез Антону выскочил некий усач с ружьем (fusil) в руках и грозно вскричал:
        - Не двигаться! (Ne pas se deplacer!) Брось свою палку! Брось, говорю, иначе выстрелю!
        Антон чуть помедлил (он вполне мог резко сместиться в сторону и вышибить шестом хоть дух из неказистого француза, хоть ружье из его рук), но опамятовался и уронил на булыжники и шест и узелок.
        - Во-от! А теперь говори: ты кто такой? И не ври: мне не надо много времени, чтобы распознать аристократа под любой личиной! Думал, оденешься победнее да посмешнее, возьмешь дурацкую палку и сможешь ходить по Авалону как у себя в Монбарском лесу? Да-а, не зря я устроил себе здесь засаду: думаю, по этой тропке от ручья Миним обязательно притащится какой-нибудь роялист. И вот он ты! И какой наглый, средь белого дня в город заявился! Ночи подождать не захотел? Только я и ночью тебя бы тут скрутил, не сомневайся: мне все равно, когда дежурить, меня сон не берет. Ну, что ты молчишь? Или в штанишки от страха наделал?
        - Я иду к Гастону Дидье, члену муниципальной гвардии Авалона. Вы знаете такого?
        - К Дидье? Гастона я знаю и даже хорошо, но что у него может быть общего с таким как ты?
        - Я иду с его фермы с запиской от его жены, Мари.
        - С запиской? А ну, давай ее сюда!
        - Вот записка, - показал Антуан, но в руки усачу не отдал. - Извините, гражданин, это конфиденциальное послание, не предназначенное для чужих глаз. Лучше препроводите меня к Дидье.
        - Все-таки ты явный аристократ. Конфиденциальное послание… Еще год назад не миновать бы тебе гильотины. А нынче ходят себе свободно и записки от фермерши к фермеру носят. И препроводить тебя никуда не могу: вдруг за время отлучки через эту щель еще роялист в город проникнет?
        - Ну, пошлите мальчишку за Дидье, а мы пока посидим с Вами здесь и поболтаем.
        - О чем мне с тобой болтать? О старых временах, когда дворянчики, подобные тебе, над нами измывались? Или ты хочешь послушать, как мы при Робеспьере таскали «ваших» к эшафоту и многие из бывших гордецов слезами обливались?
        - Вы ошибаетесь, я вовсе не дворянин, так как родился в Америке, в штате Луизиана - правда, отец мой приехал туда из Франции и родился, в самом деле, в дворянской семье…
        - Так ты американец? А что же тебя сюда принесло?
        - Мне захотелось помочь своей прародине Франции отстоять независимость. Ведь многие французы приезжали к нам 20 лет назад и помогали биться с англичанами. Вы же слышали про подвиги генерала Лафайета в Америке?
        - Слышал что-то такое, но больше про то, как он прикинулся здесь революционером, а когда Робеспьер прижал ему хвост, то быстро сбежал к австрийцам. А те ему не поверили и в тюрьму посадили. Правда, смешно?
        - Не очень. Тем более что я иду как бы по его стопам: Вы ведь мне тоже не верите…
        - Доверяй, но проверяй - вот мое правило! Эй, Николя, кончай из двери подглядывать! Иди-ка сюда. И быстро, а то ты меня знаешь…
        В ответ на эту угрозу на улицу вышел нехотя босоногий мальчик лет десяти и встал у двери.
        - Сгоняй в мэрию, найди там мсье Гастона и позови его сюда: ему жена письмо с каким-то мутным парнем передала. Все понял?
        - Да-а…
        - Тогда бегом марш!
        Пацаненок ухмыльнулся, повернулся и припустил вприпрыжку вдоль улицы.
        Через полчаса в конце улицы появился еще один усач в мундире муниципальной гвардии, но в местном, малобюджетном варианте: вместо белых лосин - серые мешковатые кюлоты, вместо голубого камзола - темно-синий грубого сукна, треуголка бурая вместо черной, зато к ней подколот трехцветный плюмаж. Белых лент с подсумками на нем не было, не было и ружья, лишь на боку висел тесак в затрапезных ножнах. Он подошел к закончившей необязательную говорильню парочке, оглядел чужака и спросил:
        - Это ты - письмоносец от Мари?
        - Да, мсье, - подтянулся чуток Антон и протянул записку. - Мари Дидье просила сказать, что у Вас на ферме все в порядке и вот написала мне рекомендацию…
        - Вечно она за кого-то просит, - пробурчал усач и стал медленно читать записку, чуть подшевеливая губами («Тоже грамотей невеликий» - мысленно скривился попаданец). Наконец текст был прочитан и осмыслен, Гастон Дидье более пристально вгляделся в чужака и сказал:
        - Американец, значит… Как твое полное имя?
        - Антуан Фонтанэ, - отрапортовал Вербицкий. - Родом из-под Нувель Орлеан.
        - Где и как ты отстал от дилижанса?
        Этот вопрос Антон не раз муссировал по дороге в Авалон и решил, что лучше будет говорить полуправду. Поэтому он сказал:
        - Не доезжая Гийона я отошел по нужде с дороги. Вдруг налетел жуткий вихревой ветер (в Америке он бывает нередко и называется торнадо), который подхватил меня и понес по воздуху. А сбросил на землю рядом с вашей фермой. Как ни странно, на мне даже одежда осталась целой.
        - Вот эта одежда? Очень странная на вид. Да и вся эта история очень странная. У нас, насколько помню, таких вихрей никогда не бывало.
        - Мари может подтвердить. Она с детьми очень испугалась, да и крышу у вашей фермы изрядно потеребило.
        - Ну, чудеса… Но вернемся к тебе: все твои вещи остались в дилижансе и документы тоже?
        - Со мной был небольшой саквояж, так как я считаю, что в путешествие надо брать только деньги, на которые в конечном пункте можно купить все необходимое. Однако и документы и деньги остались там, а я остался голым и сирым. Если бы не помощь мадам Дидье, мое положение было бы совсем отчаянным.
        - Оно и сейчас может стать аховым, - встрял в разговор первый усач. - У меня еще осталось подозрение, что ты - шпион роялистов!
        - Это у тебя ведь третий на подозрении, Жак? - хохотнул Гастон. - Потом один оказался новым помощником нотариуса, а второй - переодетым монашком, шедшим со свидания. Но ты не отчаивайся: позиция у тебя тут хорошая, рано или поздно роялист из леса придет обязательно…
        В ответ Жак пробурчал что-то неразборчивое себе под нос, а Гастон продолжил допрос:
        - Так чем ты хотел помочь нашей революции, Антуан? Какие у тебя козыри?
        - Я закончил экономический факультет университета и мог бы служить по финансовой части. Умею говорить, читать и писать на языках английском, немецком, похуже - на испанском и итальянском. Еще я хорошо владею лошадью, стреляю, фехтую и плаваю.
        - Я же говорю, он из аристократов! - порвало вновь Жака. - Это их излюбленные занятия!
        - Сейчас в нашей армии уже полно бывших дворян, - оборвал Гастон своего соратника.
        - А в Америке дворянские звания вовсе упразднены, - продолжил Антуан, - но умения, перечисленные мной, культивируются во многих состоятельных семьях.
        - Хорошо, гражданин Фонтанэ, - заключил Гастон. - Идем в мэрию. Там, я думаю, твоим способностям найдут применение.
        Глава шестая. Учительский дебют
        Спустя неделю Антон Вербицкий стал жителем городка Равьер (в 42 км к северу от Авалона), а по профессии - учителем старшего (третьего) класса начальной школы, основанной в городке два года назад. Впервые в класс он вошел с изрядным трепетом, но местные ученики его поразили: было их двадцать два в возрасте 10 - 11 лет (в том числе семь девочек), но никакого буйства они не проявляли, а напротив встали дружно с мест и поприветствовали слаженным хором - «Бонжур, гражданин учитель!». Позже он осознал, что никакого чуда здесь нет: дети успели проучиться в данной школе два года и привыкли к школьным порядкам. Меж собой они тоже успели разобраться и расселись группками (мальчики из «верхнего» города и из «нижнего», а также три индивидуалиста из окрестных дворянских поместий, девочки тоже в виде двух стаек) - что Антону стало ясно, конечно, позднее. Пока же он посмотрел в их разнообразные, но одинаково любопытствующие глазенки и сказал:
        - Меня зовут Антуан Фонтанэ. Я буду преподавать вам французский язык, историю Франции и отчасти окружающих ее государств, географию и математику, а также развивать мускулатуру и координацию ваших тел. Первым уроком по расписанию у нас значится французский язык. И вот чтобы мне понять, как вы усвоили в прошлых классах правописание и сложение букв в слова, а слов в предложения, я предлагаю вам написать сочинение на тему: как я провел лето. Доставайте ваши тетради в линейку, чернильницы и перья и попытайтесь, глядя в потолок или внутрь себя, вспомнить и сформулировать свои летние впечатления. Моя подсказка: на первой странице вы можете записать свои воспоминания в виде разрозненных предложений или даже пары фраз вроде «ловил рыбу», а на второй уже выстроить из них вполне связное и даже красивое сочинение…
        И на диво послушные чада заскрипели перьями, периодически почесывая в затылке, вознося очи горе и лишь иногда скашивая их в сторону соседской тетради. И так до завершения урока (служка в коридоре прозвонил в колокольчик), после чего раздалось несколько голосов «а я не успел!».
        - Ничего страшного, - заверил Антон этих учеников. - Мне достаточно будет и неоконченных сочинений. Оставьте тетради на столах и бегите на перемену.
        На уроке географии он первым делом сказал:
        - Вам ребята (les gars) очень повезло: вы живете в самой красивой и благодатной стране Европы. А что такое Европа - вы знаете?
        - Не-ет… - прозвучало несколько голосов, но их перекрыл голос гонористого мальчика с передней парты:
        - К Европе относятся все страны, которые расположены недалеко от Франции.
        - Хороший ответ, - одобрил Антон. - А теперь посмотрите, как выглядят Франция и Европа в целом при взгляде на них с очень большой высоты.
        И он открыл шторки, закрывавшие до поры настенную карту Европы (ее прислали к началу учебного года из министерства образования)…
        Урок истории он начал тоже вопросом:
        - Кто-нибудь из вас бывал под землей, в пещерах?
        - Мы были, - закричало сразу несколько учеников.
        - Только это были не пещеры, а каменоломни, - уточнил один из них. - Они находятся недалеко отсюда, внутри холма. Из камней, которые там добывают, выстроены многие дома нашего города.
        - А еще там иногда живут люди, - добавил другой ученик. - Мы видели их кострище, а также подстилки из сухой травы. Это, наверно, те, которые из своих домов убежали, потому что их хотели притащить на гильотину…
        - Так вот, - сказал Антон. - Похожие пустоты в холмах нередко возникают без человеческих усилий, самопроизвольно, и тогда они называются пещерами. Недавно на юге Франции была обнаружена большая пещера с заваленным входом. Когда вход раскопали и пещеру осветили факелами, то вдруг увидели на ее стенах многочисленные рисунки, сделанные разноцветными охрами. На этих рисунках изображены преимущественно звери - но среди обычных для Франции оленей, быков, медведей и козлов были обнаружены совсем необычные: огромные львы, носороги, бизоны и даже слоны, только покрытые густой длинной шерстью! Нашлись также рисунки, на которых изображены человечки с копьями и луками, нападающие на этих «слонов». А в глубине пещеры обнаружены кострища, а также черепа и кости различных животных, в том числе остатки слоновьих бивней. Какой же вывод можно сделать из этих фактов, ребята?
        - В этой пещере жили люди, которые охотились на слонов и потом нарисовали про свою охоту, - ответил первым гонористый мальчик.
        - А кто такие бизоны? - спросила вдруг одна из девочек.
        - Я расскажу вам об этом позднее, на уроке географии. Сейчас же важно понять, что жили эти люди очень давно - в те времена, когда во Франции еще водились слоны и носороги. Люди же пока не умели выращивать ни пшеницу, ни ячмень, ни капусту с картошкой и также не знали, что диких животных можно приручить для того, чтобы получать от них молоко, шерсть и мясо. Поэтому они просто охотились на зверей, а плоды, ягоды и зерно выискивали в лесах и лугах, в дикорастущем состоянии. От этого периода и принято теперь начинать историю жизни людей во Франции.
        - А что было с людьми до этого? - спросил тот же мальчик. - Откуда они появились?
        - По этому поводу существует несколько мнений, о которых вы узнаете, если пойдете учиться в коллеж…
        На уроке арифметики Антон вспомнил уроки «Радионяни» (которые ему иногда напевал по памяти отец) и сказал:
        - Многие арифметические правила проще запоминаются в виде песенок. Например, вы уже знаете правило «От перемены мест слагаемых чисел сумма не изменяется». Оно вроде бы и не сложное, но некоторые ребята все равно в нем путаются. А вот теперь послушайте, как это правило звучит в виде песенки…
        И странный, но уже очень симпатичный ребятам учитель запел:
        К тридцати прибавить двадцать
        Будет ровно пятьдесят
        К двадцати прибавить тридцать
        Будет тот же результат.
        Ах! Что? Что же получается?
        Ах! Что? Что же получается?
        От перемены мест слагаемых
        Сумма не меняется!
        От перемены мест слагаемых
        Сумма не меняется.
        - Правда, ребята, что так учить значительно проще?
        - Да! Да! - дружно закричал весь класс.
        Но апофеоз популярности Антона пришелся на урок физкультуры, который он провел во дворе школы. Для начала он спросил:
        - Кто-нибудь из вас умеет ходить на руках?
        - Не-ет, - послышались удивленные голоса.
        - А я умею, - сказал Антон, после чего оперся руками на травяной газон, легко вскинул ноги в стойку и пошел, перебирая руками, туда и сюда. Потом сделал колесо, крутнул сальто с места, вернулся в исходное положение и спросил:
        - Хотите научиться делать так же?
        - Да! - совсем дружно сказал класс.
        - Тогда начнем с разминки. Смотрите на меня и делайте похоже…
        Глава седьмая. О чем говорили в салонах Франции в конце 1795 года
        Спустя всего месяц Антуан Фонтанэ стал заочно известен в ряде семейств города Равьер (около 600 жителей), а когда он смог на зарплату приобрести себе приличную одежду и стал выходить на прогулки (жил в той же школе, занимая одну комнату на втором этаже), то его останавливали «для поговорить» уже многие горожане. Однажды в ноябре на его уроке побывал мэр города (гражданин Филип Брока, богатый негоциант), который при прощании долго тряс руку учителя и обязал бывать по четвергам в салоне его жены, Летиции, урожденной де Пюи. «Что ж, жить в обществе и быть свободным от него - плохая альтернатива, - вспомнил Вербицкий заветы классиков. - Надо идти и доказывать свою адекватность. К тому же хоть мне и понравилось возиться с этими ребятишками, но могут возникнуть другие варианты моего влияния на французское общество».
        В очередной четверг в середине ноября (26 день брюмера, pistache, что означает фисташковый) Антон купил на рынке пару ливров (около 1 кг) фисташек, красиво их упаковал и пошел вечером к двухэтажному особняку мэра. Левое крыло его нижнего этажа светилось огнями, в прочих помещениях света не было или горело по свечке. Перед домом стояло около десятка карет. На входной двери висел изящный молоточек, которым следовало ударить по бронзовой пластинке, что Антон и проделал пару раз. На стук почти сразу открылась дверь, в которой появился ливрейный слуга и спросил:
        - Ваше имя мсье?
        - Антуан Фонтанэ, учитель.
        - Добро пожаловать мсье. Пройдите налево по коридору, Вас ожидают.
        Когда Антон вошел в большую, освещенную многосвечной люстрой комнату, почти все присутствующие (десятка три мужчин и женщин) повернулись в его сторону, а одна из дам, похожая в своих изящных одежках на бабочку, разлетелась к нему и сказала утверждающе:
        - Вы - мсье Фонтанэ, тот самый учитель, а я - хозяйка этого салона, Летиция Брока. И я очень рада, что Вы решились пополнить наше давно сложившееся общество. Что это у Вас в руках?
        - Я вспомнил, что сегодня по новому календарю день фисташек и потому решился принести их к Вашему столу.
        - Ох уж этот календарь! Я и месяцы-то новые никак не запомню, а знать, чему посвящен каждый день - выше моих женских сил. Впрочем, очень мило, что Вы оказались столь внимательны и принесли нам угощение. Мадлен!
        - Да, мэтресс, - тотчас оказалась возле нее горничная.
        - Возьмите эти орешки и положите в вазу на боковом столике. А Вы, мсье Фонтанэ, пройдите поближе к моим гостям и для начала расскажите нам о себе. Ведь Вы родом из Луизианы?
        Прошло не менее получаса, прежде чем господа, а особенно дамы удовлетворили свое любопытство по поводу столь занятного новичка. После чего Антон смог поучаствовать в разговорах на городские и общегосударственные темы. Одной из городских новостей стал ожидаемый вскоре приезд бригадного генерала Даву, который был взят в плен в ходе осады австрийцами Мангейма, но фельдмаршал Вурмзер отпустил его домой под честное слово не воевать до заключения мира.
        «Генерал Даву?! - встрепенулся Антон. - Тот самый, будущий маршал Наполеона?»
        - Этот Вурмзер, - говорила меж тем, улыбаясь, статная дама неопределенного возраста (между сорока и пятьюдесятью?), - хорошо знаком с моим братом, Шарлем, и потому он решился отпустить Николя. Вот Вы, Луи, - обратилась она к моложавому господинчику, - наговоритесь теперь вволю со своим пасынком на республиканские темы…
        - Увы, мадам, - заулыбался ее муж. - Ваш аристократизм совершенно неистребим. И как это Вы решились выйти замуж за республиканца?
        - Луи Тюрро! - встряла в разговор по-свойски Летиция. - Вы что, не знаете, что мы, женщины, влюбчивы?
        - Еще раз увы, - дурашливо поник головой Луи. - Ваша влюбчивость проходит обычно так же стремительно, как и появляется. А брачные отношения остаются…
        - Вы недовольны тем, что обладаете самой шикарной женщиной Равьера? - продолжила атаку мадам Брока.
        - По-моему на этот статус в Равьере найдется несколько претенденток, - парировал Луи. - И Вы, Летиция, как раз первая из них.
        - Вы неисправимый льстец, де Линьер! - демонстративно фыркнула хозяйка салона и чуть хлопнула мужа соперницы веером по плечу.
        Меж тем в другом, сугубо мужском кружке разговор зашел о пяти членах Директории, которую сформировали совсем недавно, 2 - 4 ноября (12 - 14 брюмера). Антон тотчас примкнул к нему, да и дамы постепенно прикочевали.
        - Главным там будет, конечно, Баррас, - веско заявил хозяин дома. - Именно он организовал свержение ненавистного живодера Робеспьера, а недавно подавил мятеж роялистов в Париже. Но что мы о нем знаем?
        - Я читал в «Журналь де Марсей», - заговорил Луи Тюрро, - что Баррас происходит из древнего графского рода в Провансе и носил до революции титул виконта. Ему пришлось много поплавать и повоевать в наших далеких колониях, но в 1783 г. он вышел в отставку. Проявил себя в Париже как азартный игрок в карты и волокита. Одно время он был любовником оперной дивы Сори Арну, которая крутила и с Мирабо - так Баррас с этим рьяным революционером познакомился и даже вступил в Якобинский клуб. В 93 году его сделали комиссаром и послали в Прованс на подавление роялистского восстания. Утверждают, что в Тулоне и Марселе он со своим другом Фрероном весьма обогатился за счет имущества репрессированных дворян. За эти подвиги его избрали в Конвент и поставили во главе Парижского гарнизона, который и подавлял сначала якобинцев, а потом роялистов. Теперь этот грабитель и распутник правит нами через Директорию.
        - Луи! - встревожился мэр. - Надо быть сдержаннее в своих оценках…
        - Но ведь здесь все свои? - едко вопросил адвокат и покосился на Антона.
        - Смею заверить почтенное общество, - решился на эскападу Антон, - что я солидарен с Данте, который поместил в самый ужасный, девятый круг ада души людей, обманувших тех, кто им доверился.
        - Благодарю, мсье Фонтанэ, - кивнул мэр. - Но хочу напомнить, что даже у стен могут быть уши. Сколько прекрасных людей в эти несколько лет лишились жизни по наветам!
        Все немного помолчали, но все же опять разговорились.
        - Я недавно получил письмо из Эльзаса, - сказал тучный господин лет пятидесяти, - в котором между прочими известиями содержится характеристика другого члена Директории, Жана Франсуа Рюбеля, который родился в Страсбурге. Это, оказывается, натуральный еврей, хотя по вероисповеданию протестант!
        - Так вот в чем причина его отступничества от Робеспьера! - вновь возбудился Луи Тюрро. - Рюбель просто пошел по стопам своих предков, предавших Христа! И кстати, я слышал, что он тоже присвоил себе немало дворянского имущества…
        - Луи! - возвысил голос мэр. - Ты умолкнешь на время. Договорились? А теперь хотелось бы послушать что-то позитивное про наших правителей.
        - О Ле Ревельере-Лепо ничего не говорят плохого, - сказал худощавый господин лет сорока. - Он тоже был адвокатом, потом занимался биологией, а в революцию стал республиканцем, но террор, развязанный якобинцами, резко осуждал. Потому его и термодорианцы стали уважать. К тому же к его рукам чужих денег, вроде, не прилипло…
        - Хорош и Ле Турне, потомственный моряк, - вставил пару фраз господин неопределенного возраста, к тому же не толстый и не тонкий. - Это он реорганизовал наш флот в Тулоне после изгнания из него роялистов и, тем самым, заслужил место в Директории…
        - И Ле Турне и Левельер-Лепо и Рюбель будут всего лишь пешками в руках Барраса и его приспешников, - не сдержал обета молчания Луи Тюрро.
        - Зато Лазар Карно ему спуску не даст, - возразил самый высокий и молчаливый господин. - Он честен, последовательно революционен и наделен разнообразными талантами: инженер, написавший труд «Опыт о машинах», финансист, составивший мемуар об их пополнении в государственной казне, создатель 14 армий по всему периметру Франции и разработчик почти всех наших военных операций. В качестве комиссара был в Пиринейской и Северной армиях, которые при нем одержали важнейшие победы. И этот деловой человек еще пишет стихи!
        - Вот они с Баррасом друг друга и скушают! - опять встрял Тюрро. - Или их обоих арестует какой-нибудь очень успешный генерал. Их у нас сейчас много развелось.
        - Успешных не так и много, - сказал мэр. - Я слышал лишь о Пишегрю, завоевавшим Голландию.
        - Реально ее завоевали генералы Моро и Журдан, которыми командовал Пишегрю, - вновь авторитетно сказал молчун. - К тому же в этом году Рейнско-Мозельская армия под командованием Пишегрю по всем параметрам уступила австрийцам.
        - Мой сын служил как раз в этой армии и попал в итоге в плен, - вклинилась в мужской разговор жена Луи Тюрро.
        - В плену люди часто умирают, - сказал бывший молчун. - Поэтому Вам, Франсуаза, стоит поставить свечку в храме за здоровье фельдмаршала Вурмзера…
        Глава восьмая. Без женщин жить на свете можно, но…
        С того дня Антон стал регулярно посещать салонные «четверги» у Брока и вскоре перезнакомился со всеми завсегдатаями. Светские разговоры давались ему легко: ведь к ним его собственно и готовили мать с отцом и институтские преподаватели. Он к тому же очень оживил своим присутствием этот узкий мирок городских обывателей, так как вовсю стал использовать анекдоты и прибаутки двадцать первого века (само собой, в видоизмененном виде). Да и суждения его о текущей политике показались равьерской публике хоть и оригинальными, но довольно точными.
        Надо ли говорить, что дамы проявляли к нему особое внимание. Те, что повзрослее, примеряли его к своим незамужним дочуркам, находя в итоге, что он очень хорош собой, но, увы, долго еще будет беден. Дамы в возрасте «около тридцати» примерили уже к себе и, в зависимости от степени их скромности, заключали: «Если бы он обратил на меня внимание…» или «Идеальный кандидат в любовники» или даже «Я отдалась бы ему в любой момент!». Антон тоже приглядывался к этим дамам (глупо бороться со своим темпераментом), замечая их повышенный к себе интерес, и теперь решал в уме задачу из пяти неизвестных. «Прибрать к рукам недавно овдовевшую и прехорошенькую Флору? Но у нее многочисленная и очень настырная родня - вмиг оженят, а мне того не надо. Пойти навстречу пожирающей меня глазами Розали? Но это будет, пожалуй, подобие Риты Гомеш - чур меня, чур! Прокрасться в будуар к Летиции? Сойдет с рук несколько раз, а потом мэру кто-то донесет - и грянет жуткий скандал! Покуситься на Луизу, чей муж служит в Пиринейской армии? Явно некрасивый поступок, хоть в глазах дам и простительный. Пойти на приступ молчаливой „старой
девы“ Констанции? Долгонько может получиться, отвыкла девонька от кавалеров, ожесточилась против кобелей… А если поступить подобно Печорину: волочиться на виду за одной, а шастать втихаря к другой? Еще лучше посещать всех названных особ по очереди, сбивая возможных наблюдателей с толку…»
        Для начала Антон переписал на карточку как можно каллиграфичней часть трогательного стиха Ронсара:
        Когда одна, от шума в стороне
        Бог весть о чем рассеянно мечтая,
        Бездвижимо сидишь ты всем чужая
        Склонив лицо как будто в полусне,
        Хочу тебя окликнуть в тишине,
        Твою печаль развеять, дорогая,
        Иду к тебе, в волненьи замирая,
        Но голос, дрогнув, изменяет мне…
        Затем купил в цветочном павильоне горшочек с фиалками, прикрепил к нему конверт с карточкой и, окликнув отирающегося возле павильона мальчишку на посылках, попросил доставить сию «бомбу замедленного действия» в городскую библиотеку, где служила уже около года Констанс Витри, переведенная в Равьер из Осера. Сам же зашел в книжный магазин и нашел, к своему удовлетворению, роман Жермены де Сталь «Софи или тайные чувства», купил его и пошел читать в своей комнатке.
        В следующий четверг, войдя в салон, Антон первым делом посмотрел в угол, где обычно сидела Констанция, и встретился с ее просиявшим взглядом. Он ей слегка поклонился, изобразил смущение и прошел вперед, в круг самоуверенных дам. Однако спустя некоторое время он, улучив момент, подошел к мадемуазель Витри и сказал:
        - Я недавно прочел книгу Жермены де Сталь под названием «Софи или тайные чувства». Вам как библиотекарю она, возможно, знакома?
        Констанция, против ожидания, вдруг усмехнулась и сказала:
        - Я получила в понедельник в подарок горшочек с фиалками. Вам он, возможно, знаком?
        - Разве при нем не было карточки? - отфутболил вопрос соблазнитель.
        - В карточке были стихи Ронсара, но вряд ли это он прислал мне цветы: все-таки со дня его смерти прошло более 200 лет…
        - Я мог бы еще пошифроваться от Вас, но предпочту капитулировать: цветы и стихи прислал я.
        - И что это значит?
        - Это значит, что я хочу познакомиться с Вами приватно.
        - Приватно? Это синоним слова «интимно»?
        - Это более емкое понятие, означающее доверительные отношения, закрытые от других.
        - Чем я вызвала у Вас такое доверие?
        - Той самой закрытостью. Все вокруг Вас лицедействуют, а Вы стоите как бы над схваткой.
        - Вот как? А я считала себя просто робкой девицей среди самоуверенных дам. Причем их самоуверенности я завидовала - до сегодняшнего дня…
        Вдруг их беседу прервала вездесущая Летиция:
        - О чем это вы тут шепчетесь, Констанс? Неужто наш Антуан зовет Вас на свидание?
        - Мы обсуждаем книгу Жермены де Сталь «Софи», - тотчас ответил Антон вместо смутившейся Констанции. - Знаете такую?
        - Книгу я не читала, а о мадам де Сталь, дочери бывшего министра Неккара, наслышана. Ее салон считался в Париже после революции самым модным, а сама она - очень влиятельной дамой. К примеру, она добилась для своего любовника графа Нарбонна поста военного министра. Потом она бежала от якобинцев вместе с Нарбонном в Англию, но там они рассорились, и ей пришлось ехать в Швейцарию, к своему отцу… Но что же она написала в своей книге?
        - О мечтах и затаенных желаниях юной девы, даже подростка, - сказал Антон. - Написано столь откровенно, что мне даже было неловко читать: как будто я подсмотрел за девой в будуаре. При этом многие женские капризы стали мне более понятными…
        - Вы до конца прочли эту книгу? - спросила Летиция. - Тогда я прошу ее сюда принести: у меня подрастает дочь, и многое в ее характере мне стало непонятно. Или Вы, Констанс, уже встали в очередь за этим произведением?
        - Нет, - неприлично коротко ответила дева.
        - Кстати, Антуан, - опять оживилась Летиция. - Пока Вы здесь любезничали с мадмуазель Витри, мы в женском кругу без Вашего остроумия заскучали. Берите свою даму и присоединяйтесь к нам…
        - Я ничья дама, - отрезала Констанция, - и, с Вашего позволения, останусь на уже пригретом месте, здесь.
        - В моем салоне всяк может находиться где угодно и с кем угодно, - уведомила с язвинкой мадам Брока, после чего подхватила мсье Фонтанэ под руку и повлекла к матронам. Однако на полпути, за декоративным лимонным деревом, она остановилась и негромко заговорила:
        - Я понимаю, что молодой цветущий мужчина вроде Вас невольно подыскивает себе женщину, которую можно увлечь на ложе страсти. Однако почему Вы решили, что она должна быть незамужней и к тому же из категории «увядших дев»? Или я не права и у Вас нет никаких тайных планов в отношении Констанс?
        - Планов пока нет, но пару шагов в ее сторону я сделал…
        - Умоляю, развернитесь в другую сторону. Чем, к примеру, я не хороша?
        - Я восхищаюсь Вами с первого дня знакомства…
        - Открою свою тайну: я с первой встречи восхищаюсь Вами. Так почему мы преступно транжирим время? Понимаю: Вас смущает наличие у меня мужа. Но его ложе страсти давно не привлекает и слава богу: мне всегда нравились только молодые мужчины. Когда Филип был молод, то был хорош, теперь же я напрочь его от себя отлучила.
        - И все же он будет вне себя, когда наушники доложат ему о нашей связи…
        - Я сумею подавить его эмоции. К тому же мы сможем встречаться скрытно в соседнем городке Нюи, где живет моя подруга, которая предоставит нам уютный уголок по первой просьбе.
        - Более сопротивляться даме я не вправе. Но желательно создать у равьерцев мнение, будто я бью копытом под другим оконцем или даже сразу под несколькими. Вы не против такой дымовой завесы, Летиция?
        Глава девятая. Обретение гарема в одном лице
        В субботу рабочий день учителей был укорочен и потому Антон смог пойти после обеда в библиотеку, к Констанс. Она подняла голову при его входе, кивнула на приветствие, внимательно посмотрела в глаза и сказала (в зале никого не было):
        - У Вас вид провинившегося пса. Что случилось, Антуан?
        - Моя общительность меня подвела: некоторые женщины решили, что я гожусь им в любовники.
        Глаза Констанс дрогнули и на миг затуманились, но она преодолела свое замешательство и вновь спросила (градусов на десять холоднее):
        - Это Летиция?
        - Не только. Еще Розали и Луиза.
        - Так радуйтесь! - вспылила мадмуазель Витри. - Будете, как турецкий паша, обладать целым гаремом!
        - Что-то мне не радостно, - возразил Антон. - Скорее грустно. А главное, я потеряю право бывать в Вашем обществе…
        - Для чего Вам мое общество? От меня постельных утех Вы не дождетесь…
        - Меня вдохновляет разговор с Вами, на любую тему. Я жажду смотреть Вам в глаза и слушать Ваш тихий ясный голос. Он проникает в мою душу и умиротворяет ее…
        - Вы коварный тип! Мало ему трех наложниц, подайте еще утешительницу, отпускающую грехи…
        - Наложницы пока воображаемые, а много их для того, чтобы сбить с толку ненавистных соглядатаев! Вот я вошел всего лишь в библиотеку, а некий человечек может вообразить, что у меня здесь свидание с Вами и расскажет об этом сегодня же всем и каждому…
        - А! Вы пришли взять здесь книжку? Так берите и уходите поскорей!
        Вдруг Антону стало так тошно от роли постановщика «дымовой завесы», что он чуть не застонал вслух. И неожиданно для себя сказал:
        - Констанс! Возьмите мои руки в свои и скажите: гоните всех прочь, Антуан, я одна утолю твои страсти и согрею душу, одна стану твоей Вселенной! Умоляю, Констанс, скажите это…
        Констанция хотела ему что-то ответить, но ее губы задрожали, а из глаз появились и покатились по щекам две слезинки. Антон стремительно приник к ней и попытался поймать их губами, но добился лишь того, что слезы побежали безостановочно. Тогда он впился в ее уста, ощущая прилив невыразимого блаженства при полной уверенности, что она испытывает то же чувство…
        Воскресное утро мсье Фонтанэ встретил в постели мадмуазель Витри. Сама она, впрочем, была уже на ногах и, судя по великолепному запаху, готовила на кухне кофе. Вот она заглянула в спальню, встретилась глазами с внезапно обретенным любовником, зарделась щеками и спросила:
        - Какой кофе Вы предпочитаете, Антуан: черный или со сливками?
        - Со сливками и Вашими поцелуями.
        - Я полагала, что мы нацеловались на неделю вперед. Тем более что изобразила за ночь целый гарем. Кто из представленных одалисок Вам понравился?
        - Все без исключения. Но этим утром я не прочь вновь посмотреть танец живота в исполнении Фатимы.
        - Ни за что: вчера я опьянела от любви и к тому же танцевала в полумраке. А сегодня у меня настрой деловой да я и не решусь при свете дня демонстрировать Вам изьяны своей фигуры…
        - Нет у Вас никаких изъянов, милая Констанс, все формы тела совершенны и образуют идеальный для мужского глаза ансамбль. А уж в выдумках с Вами не сравнится никакая женщина. Это же надо: вместо трех гаремных девушек предоставила мне пятерых!
        - Это чтобы Вы забыли про Луизу, Розали и Летицию, а думали только о том, какую экзотическую женщину я предоставлю Вам в объятья в следующий раз. Но чур, кофе убегает!
        Пока Констанция была в кухонных хлопотах, Антон с улыбкой стал вспоминать наполненную любовными ласками ночь и удивительных персонажей новой любовницы. Сначала она была в своей ипостаси и отдавалась самозабвенно. Но когда он пошел было на второй приступ, начитанная Констанция попросила несколько минут для перевоплощения и явилась перед ним в образе турчанки: в газовых шальварах и под газовой накидкой на обнаженном теле.
        - Господин! Меня зовут Фатима, - сказала она. - Что Вы предпочтете: увидеть танец живота или позволить мне покрыть поцелуями все Ваше тело?
        - Предпочту сначала танец, а потом можешь перейти к поцелуям, - изъявил милость великодушный господин. И она начала танцевать, сладострастно поводя бедрами или мелко-мелко потряхивая чуть обозначившимся нежным животиком, а также внятными мягкими грудками… В итоге градус вожделения у Антона столь повысился, что когда «Фатима» перешла к обещанным поцелуйчикам, он стал взамен покрывать поцелуями ее тело и далее по списку…
        Третьим персонажем Констанции стала немочка в клетчатом фартучке на голо тело, которая оповестила:
        - Меня зовут Гретхен. Моя мама говорит, что я очень глупая и потому моя жизнь состоит из одних запретов.
        Когда Антон подыграл этому персонажу и предложил полежать немножко в постели, Гретхен всполошилась:
        - Никак нельзя! Мне мама первым делом запретила ложиться в постель с парнями…
        - А можно ли тебе покачаться с парнем на стуле? - спросил Антон.
        Гретхен засунула пальчик в рот, призадумалась и просияла:
        - Про стул она мне ничего не говорила! Значит можно…
        Потом в спальню зашла натуральная англичанка (с волосами, скрученными на затылке и в глухом черном платье) и сообщила:
        - Я леди Бульвер-Сеттер-Спаниэль. Сегодня девять дней как мой муж, лорд и пэр Великобритании, ушел в мир иной. Поэтому прошу Вас, сэр, осуществлять Ваши домогательства пристойно, медленно и очень-очень долго…
        Завершила череду образов японка Сикоку в подобии кимоно: почтительная, пугливая, как бы несчастная, но уступчивая…
        Тут его воспоминания были прерваны приходом в спальню Констанции с подносом, уставленным различной снедью и чашками с кофе.
        После совместного завтрака в постели последовал, естественно, вновь акт любви, а затем Антон попросил у Констанции перо, чернила и лист бумаги и написал записку следующего содержания: «Мадам! Я необратимо связал себя обязательствами по отношению к мадмуазель Витри. Очень признателен Вам за радушие, с которым Вы принимали меня по четвергам».
        Эту записку он дал прочесть Констанции, после чего упаковал ее в конверт и отправил с посыльным Летиции Брока.
        Глава десятая. Новый персонаж в Равьере
        Свои близкие отношения новоявленные любовники не афишировали, но встречались каждый вечер, а воскресенье целиком проводили вместе. Равьерцы быстро узнали об их связи (шустрые - через день, а ленивые - через неделю), но сильно не донимали, полагая, что библиотекарша и учитель - два сапога пара и вскоре придут в мэрию для заключения брака. Однако миновал фример, потом нивоз и плювиоз, наступил вантоз (19 февраля), а пара все не появлялась на приеме у Филипа Брока.
        Антон по молодости лет не стремился, конечно, к брачным отношениям. Но и Констанция, оказывается, искренне полагала, что революция освободила наконец-то женщин и они вправе строить свою жизнь без опоры на мужчин, пораженных в 7 - 8 случаях из 10 заразой неверности. Ведь в юности мадмуазель Витри обожглась в этом пламени - а уж как она любила своего Максимилиана! Антуан сейчас очень мил, но именно как любовник. А вот представить его отцом семейства достаточно сложно. Так что надо ей бдительности не терять и строго соблюдать меры по предотвращению беременности…
        Между тем в Равьере появился новый и весьма значимый персонаж: тот самый генерал Даву, сын Франсуазы де Линьер, урожденной де Велар. Как-то в середине вантоза (начале марта) Антон шел по улице от рынка с грузом овощей, когда возле него остановилась нарядная карета и из ее окна высунулась голова той самой Франсуазы, которая крикнула:
        - Мсье Фонтанэ! Пожалуйте к нам в карету!
        Антон мысленно поежился («Сейчас меня станут допрашивать как да что…»), но улыбнулся хорошо знакомой даме и поспешил к дверце. Войдя в карету и устраиваясь напротив дамы, он увидел рядом с ней сидящего в полумраке молодого плотного господина в штатском платье и слегка ему кивнул.
        - Николя, - обратилась к господину дама, - познакомься с лучшим учителем нашей школы Антуаном Фонтанэ. А это мой сын, Луи Николя Даву, бригадный генерал, о котором я Вам когда-то рассказывала.
        - Рад знакомству, мсье Фонтанэ, - буркнул Даву вовсе нерадостно.
        - Польщен знакомством с боевым генералом, - сказал с пиететом Антон. - Надо полагать, Вас ждут великие дела.
        - Пока что я оказался вовсе не у дел, - вновь буркнул Даву.
        - Сын дал слово австрийцам не воевать против них до формального обмена его на австрийского бригадного генерала, - пояснила Франсуаза.
        - У Вас, значит, будет хороший шанс изучить сражения прошлых лет и найти в них лучшие окончания. Этот прием, вроде бы, лег в основу побед Фридриха Великого.
        - Фридрих тщательно изучил военную историю и заимствовал ряд приемов у полководцев далекого прошлого, - снисходительно сообщил Даву. - В частности, атаку косым строем он перенял у Эпаминонда. Впрочем, рациональное зерно в Вашей подсказке есть. Мне даже будет интересно проанализировать ход сражений на Рейне, а также в Бельгии и Голландии - как за наши войска, так и за противников. Жаль, что разыграть сражения будет не с кем…
        - Ну, если Вы не найдете подходящего соперника, то можете попробовать в этом качестве меня, - предложил Антон. - Я изучал какое-то время военное дело - правда, на опыте войны американских колоний за независимость.
        - Антуан прибыл к нам из Союза штатов Америки, - пояснила сыну Франсуаза. - Хотел воевать, но попал волей случая в учителя.
        - Занятно, - сказал Даву. - Что ж, я, возможно, воспользуюсь Вашим предложением в будущем.
        - Антуан! - вновь вмешалась Франсуаза. - Мы уже подъехали к вашей школе. Скажите, почему Вы перестали бывать в салоне Летиции? Вас там очень не хватает…
        - Мадам Брока не одобрила моей дружбы с мадмуазель Витри, поэтому мы с Констанцией решили ей не досаждать.
        - Это пустяки! Я поговорю с Летицией и она, надеюсь, возобновит вам приглашение в салон. Тем более, что у нее появился новый предмет для обожания…
        При этих словах Франсуаза чуть скосила глаза в сторону сына.
        - Это замечательно, - улыбнулся Антон. - Но я не уверен, что мадмуазель Витри переступит через свое самолюбие…
        - А тут уж Вы с ней поговорите. Со всем мужским шармом… Это ведь Вами высказанный девиз: жить в мире со всеми приличными людьми. Так вернемся к этому миру…
        Перед очередным салонным четвергом посыльный принес Антуану Фонтанэ приглашение от Летиции Брока «почтить своим присутствием круг прежних знакомых». Аналогичную записку получила и Констанция Витри.
        - Я скажусь нездоровой, а ты, мой друг, иди, - предложила Констанс. - Иначе тебя ждет полный ignorer (отторжение). Я, возможно, появлюсь там в другой четверг.
        - Как скажешь, милая. Приглашение это мне кстати: там будет наверняка генерал Даву, с которым я хочу завязать более тесное знакомство…
        - Генерал? Ты что же, собрался идти воевать?
        - Вообще-то именно для этого я во Францию и приехал, - напомнил Антон. - Ты может этого не поняла, но я довольно честолюбивый человек и быть школьным учителем мне не хочется.
        - Я поняла: тебе хочется сделать меня «соломенной вдовой». Я говорила: ты очень коварный тип.
        - При удачном повороте событий ты будешь жена генерала или даже маршала. И когда меня убьют, то станешь безбедно жить с нашими детьми на генеральскую пенсию.
        - Ты что-то не торопишься звать меня замуж…
        - Стану генералом - обязательно позову. Нет, даже если стану простым офицером: офицерская пенсия все равно больше учительской…
        Глава одиннадцатая. Игры воображения в 18 веке
        Вскоре Николя Даву и Антуан Фонтанэ, бывшие ровесниками, оказались в дружеских отношениях. Будущий маршал имел почти одинаковый с Антоном рост, но на этом их внешнее сходство заканчивалось. У французского дворянина д, Аву был властный взгляд, продолговатый нос с горбинкой, плотно сжатые губы и высокий лоб, плавно переходящий в начинающуюся лысину, а полуфранцуз-полурусак Вербицкий взгляд имел открытый (но с затаенной упряминкой), нос прямой, губы слегка сжатые (как у артиста Джуда Лоу), равно готовые к игре словами или страстным поцелуям, а его шикарная шевелюра наверняка вызывала у нового знакомца жгучую зависть. Зато они оба живо интересовались фирменными приемами и хитрушками великих полководцев и потому с удовольствием окунулись в переигровку тех или иных знаменитых сражений, пытаясь найти некие контрходы против атак этих гениев. Реставрацию битв они проводили на картах или схемах, а собирались для этой цели в просторном двухэтажном доме Луи Тюрро де Линьера, где отставному генералу Даву была предоставлена комната для кабинета.
        - А не восстановить ли нам ход недавнего сражения при Флерюсе? - спросил при очередной встрече с Антоном Даву. - В его результате союзники ретировались из Бельгии и дали годичную передышку Франции, но реального перевеса по ходу битвы у нас не было. Более того, был момент, когда войска нашего правого крыла побежали с поля боя, и остановить их удалось просто чудом…
        - Это то сражение, где вы поместили наблюдателей в гондолу воздушного шара? - спросил, улыбаясь, Антон.
        - То самое. И получилось с шаром очень хорошо: Журдан сразу узнал об отступлении дивизий Монтегю и Миллера на своем западном фланге, бросил против корпуса принца Оранского резервную дивизию Клебера и та заставила голландцев вернуться на исходные позиции. В середине дня с шара сообщили о том, что на восточном фланге в бегство ударились солдаты дивизии Марсо, и Журдан отправил адъютанта к генералу Лефевру, чтобы тот помог своему соседу. Его дивизию тоже очень теснили войска эрцгерцога Карла, но Лефевр смог все-таки послать к Марсо полк Сульта, в который затесался комиссар Сен-Жюст. Этот комиссар пошел впереди полка и воодушевил своим примером бегущих дезертиров, которые повернули обратно и обрушились на австрийцев. Тем не менее, это был еще не разгром, а просто наступил баланс сил и постепенный спад битвы. Вдруг фельдмаршалу Саксен-Кобургу сообщили о том, что крепость Шарлеруа, гарнизон которой он шел разблокировать, сдалась еще вчера - и тогда он скомандовал отступление к Брюсселю. А еще через день он сдал Брюссель и ушел в Германию.
        - А какими оказались потери сторон? - спросил Антон.
        - По 3 тысячи убитыми и раненными.
        - Вот так битва, да еще эпохальная! - разулыбался попаданец. - Билось более 120 тысяч вояк и разошлись почти бескровно. Это совсем не Канны, где Ганнибал уложил около 80 тысяч римлян…
        - В наши дни при каждом сражении потери почти такие же. Хотя в недавнюю Семилетнюю войну потери исчислялись с обеих сторон десятками тысяч. Видимо дело в том, что в войсках значительно меньше артиллерии: 1 орудие на 1000 штыков, а тогда доходило до 6 орудий.
        - Вот нам и первая подсказка при переигровке этого сражения: за кого подставим еще пушек, тот и победит.
        - Это не по правилам, - усмехнулся Даву. - Нам надо обойтись наличными силами и средствами. Ну что, разыграем, кому играть за Журдана, а кому за Кобурга?
        - Не надо разыгрывать, - возразил Антон. - За наших мне действовать будет неинтересно, они и так победили. Отдайте мне союзников. Сколько кстати у них было войск?
        - 52 тысячи.
        - Значит, у французов было около 70 тысяч? Приличный перевес. Но великие полководцы всегда воюют не числом, а умением.
        - А Вы наглец, Антуан…
        - Да, я такой. Ну, расстилайте карту…
        Наконец противники закончили анализ позиций сторон и свои возможные ходы и посмотрели в глаза друг другу:
        - Приступим? - спросил Даву.
        - Естессно, - ответил Фонтанэ. - Но у меня готово два варианта победоносного наступления.
        - Даже так? Тогда начинайте Вы…
        - Вариант первый. В ночь на 26 июня несколько конно-егерских и драгунских полков отправляются на восток от Флерюса в окружной путь длиной в 4 лье (16 км). Кавалеристы выходят к залесенному берегу реки Самбр, двигаются вдоль берега, пересекают реку по мосту возле деревни Тамин и располагаются в засаде в большом лесу восточнее деревни Шатле, что находится на правобережье Самбра, в тылу позиций Лефевра и Марсо и тоже у моста. Ждать им придется до середины дня, когда войска эрцгерцога Карла опрокинут дивизию Марсо и этот факт тотчас будет ознаменован высоким столбом дыма возле Флерюса. По дымовому сигналу засадные кавалерийские полки мчатся к Шатле, пересекают реку по слабо охраняемому мосту и обрушиваются с тыла на полк Сульта и бегущих солдат Марсо. После чего они поворачивают на запад и нападают с тыла на дивизию Лефевра. Итогом этого нападения становится прорыв пехоты и кирасиров эрцгерцога к ставке Журдана, его пленение и окружение основных сил французов, которые будут вынуждены сдаться. Как Вы оцениваете этот вариант, Николя?
        - В нем есть слабые места. Например, переход реки по мосту близ деревни Тамин большой массой кавалерии (хоть и ночью) может быть замечен местными жителями, патрулями французов и, конечно, охраной моста…
        - Охрану нужно будет предварительно ликвидировать, на что егеря как раз специалисты. Возможные патрули должно выявить боковое охранение и тоже ликвидировать. Что еще?
        - Движение кавалерии ночью сквозь леса не так просто осуществить…
        - Согласен. Поэтому я подготовил второй вариант атаки.
        - Ну, показывайте.
        - Второй вариант предполагает сосредоточение сил против слабейшего крыла армии, то есть против той же дивизии Марсо. Для этого значительную часть голландского корпуса вместе с его артиллерией следует расположить еще с вечера восточнее Флерюса, за лесным массивом у реки Самбр (с привязанного далеко воздушного шара их в этом случае не заметят), а оставшиеся на западе голландские части должны провести ложную демонстрацию наступления. Удар более мощной группировки войск, сопровождаемый интенсивным артиллерийским обстрелом, дивизия Марсо однозначно не выдержит, да и дивизия Лефевра вряд ли устоит. Ну а дивизия Клебера так далеко на восток (10 км) переместиться не успеет. Повторится тот же вариант, что и с атакой кавалерии, то есть пленение штаба Журдана.
        - Этот ход мне больше нравится. Он не новый, Фридрих Великий часто бил армии соперников с одного фланга. Так что и правда, герцог Кобург мог в этой битве победить. Я кстати тоже придумал фланговую атаку, только уже в исполнении дивизии Клебера, который, выставив заслон против ставших пассивными голландцев, должен был ударить в обход Госсли на ставку Кобурга.
        - Голландцы в этом случае могли вновь проявить активность и ударить уже в тыл Клеберу, - заметил Антон.
        - Да, такой вариант не исключен, - признал Даву. - В общем, можно признать, что Ваши стратегические замыслы сегодня оказались удачнее. Тем интереснее будет разбирать другие сражения…
        В начале мая 1796 г. в Равьер пришли известия о неожиданных победах Итальянской армии, возглавленной генералом Бонапартом. Даву сильно возбудился и поехал в Париж, чтобы в штабе Карно узнать подробности. Вернулся он через декаду, привезя с собой карту Пьемонта с пометками о передвижениях и сражениях Бонапарта. В это же время газеты известили, что король Сардинии Виктор-Амадей подписал с Францией мир, по которому отдал Савойю и Ниццу в ее владение.
        Антон на правах завсегдатая тотчас пришел к Даву и оба склонились над добытой картой, периодически хмыкая и произнося междометия. Наконец, они насмотрелись досыта и Даву спросил Антона:
        - Каково Ваше мнение по поводу этих побед, мсье Антуан?
        - Их вполне можно было предотвратить, но только при активной обороне. Сардинцы же в компании с австрийцами посиживали себе в крепостях, сооруженных в верховьях долин, ведущих к Турину и Милану, и полагали, что легко перебьют здесь любого агрессора. Когда Болье наглухо перекрыл береговую дорогу на подступах к Генуе, молодцы Бонапарта вынуждены были, оставив пушки и лошадей на тыловиков, лезть на хребет, нависающий над побережьем. Вот тут, на горных тропах их и надо было встречать: пушечным огнем, ружейным огнем и, в крайнем случае, штыками. У Колли и Арженто было более 30 тысяч солдат и 50 пушек, да Болье всегда мог прислать из Генуи и Милана пару-тройку дивизий с пушками. У Бонапарта же только 38 тысяч с одними ружьями и саблями, но он победил и с небольшими потерями. За счет чего? Видимо, за счет фланговых обходов по горам, которых его противники страшно боялись и сдавали ему одну крепость за другой. Сколько в итоге они потеряли?
        - Десять тысяч убитыми и ранеными, 15 тысяч пленными и 55 пушек.
        - А французы?
        - Менее двух тысяч.
        - Вот и верь после такого военным теоретикам, утверждающим, что соотношение потерь у наступающих и обороняющихся обычно близко к трем!
        - Ну, с Пьемонтом понятно, их король решил, что стоять в сторонке от битв всегда выгоднее, - сказал с усмешкой Даву. - Но остальная Ломбардия наполнена австрийскими войсками, справиться с которыми этому Бонапарту будет куда сложнее. Тем более, там куда ни плюнь - попадешь в реку, озеро или канал. А их надо суметь форсировать да еще под огнем неприятеля…
        - Если Вы достанете карту Ломбардии, то мы сможем предвосхитить ходы этого нарождающегося гения, - усмехнулся в свою очередь Антон.
        - Я предвидел Вашу реакцию и привез такую карту! - торжествующе сказал Даву. - А также карты предстоящего театра военных действий Самбро-Маасской и Рейнской армий…
        Подустав от кабинетных сражений, приятели выходили иногда во двор дома и состязались в ловкости обращения с оружием. К великой досаде Даву американский шпак оказался искуснее его почти во всем: в фехтовании на шпагах, стрельбе из пистолетов и гарцевании (откуда ему было знать, что Антон достиг значительных результатов в пятиборье). Лишь владение саблей ему не давалось, но он сразу насел на Даву, тот взялся его учить и спустя месяц Антон уже сражался с учителем на равных.
        - Вы вполне готовый офицер, - констатировал Даву. - Но основное Ваше призвание, мне кажется, штабное. Если мне придется командовать корпусом или хотя бы дивизией, то в начальники штаба я взял бы Вас, Фонтанэ.
        В начале июня 1796 г. Самбро-Маасская и Рейнско-Мозельская армии тоже начали наступление на имперцев. В одном из первых боев был взят в плен австрийский бригадный генерал, которого сразу вернули в зачет ранее плененного генерала Даву. Николя тотчас помчался в Париж хлопотать о своем возвращении в армию. Заодно он пообещал любезному другу Фонтанэ замолвить и за него словечко, прибавив:
        - В солдаты Вас хоть сейчас возьмут, но мне желательно оформить Вас офицером. Для этого Вам придется, видимо, держать экзамен экстерном в военной школе. Ну, Вы, думается, не подкачаете и экзамен этот сдадите. А дальше нужно будет отличиться в сражениях и не раз - тогда только Вам откроется дорога в старшие офицеры. Во время революции мы росли быстро: я путь от лейтенанта до бригадного генерала прошел за 4 года. Во время войн тоже можно быстро подняться за счет естественной убыли.
        - … другие, смотришь, перебиты… - сказал со смешком Антон.
        - Именно так, мой друг, - не принял его тона Даву. - Ну, ждите моего вызова.
        Вызов в военное министерство для Антуана Фонтанэ пришел уже через неделю. Констанция, узнав, что военная химера ее возлюбленного вот-вот осуществится, бурно разрыдалась, Антон же вместо слов утешения сказал:
        - Дорогая, прошу Вас осушить слезы и надеть свой самый торжественный наряд: мы тотчас идем в мэрию и оформляем брак. Вы, надеюсь, не против того, чтобы именно я стал Вашим мужем? И еще: в оставшуюся пару дней предлагаю активно зачинать ребенка…
        - Он уже зачат, - тихо возразила Констанция. - Я на втором месяце беременности…
        - Слава богу! - с искренним воодушевлением принял новость Антон. - Первое свое предназначение я начал выполнять. Дай бог спроворить второе…
        - Это какое же? - подняла недоуменный взгляд на будущего мужа Констанс.
        - Натворить великих дел и попасть в итоге на страницу учебника истории, - заявил совершенно нескромный школьный учитель.
        23 июня Антуан Фонтанэ выдержал весьма пристрастный экзамен в Парижской военной школе, получил чин су-лейтенанта и был направлен в кавалерийский резерв Рейнско-Мозельской армии, базирующийся в Страсбурге. Он прибыл туда через 3 дня с почтовым дилижансом - через день после переправы армии под командованием Моро через Рейн из Страсбурга в городок Кель по только что наведенному понтонному мосту.
        Глава двенадцатая. Добро пожаловать в кавалерийский резерв!
        Выйдя из дилижанса на почтовой станции Страсбурга, Антон пошел было по улице этого типично немецкого города в сторону Рейна, но его так шатало и мотало после почти непрерывной езды и вследствие изрядной голодухи, что он переменил направление и вошел в первый попавшийся ресторан. Впрочем, на ресторан это заведение общественного питания совсем не походило, а выглядело как обычная столовая на немецкий лад. К офицеру (Антон был уже обряжен в зеленый егерский мундир, хоть оружия пока не имел) сноровисто подошел сам хозяин, который на вопрос «Чем Вы, герр ресторатор, можете покормить уставшего солдата?» состроил постную рожу и покачал сокрушенно головой:
        - Увы, герр лейтенант, мои запасы вчистую подъели ваши камрады. Могу предложить только тушеную капусту и хлеб.
        - Представьте, что перед Вами сидит генерал с соответствующим жалованьем и добавьте что-нибудь мясное.
        - Генерал… Тогда другое дело. Для генерала у Марты, моей поварихи, припрятана где-то пара свиных колбасок. Но какими деньгами будет рассчитываться герр генерал: ассигнатами или звонкими сантимами?
        - Что, бумажные деньги в Эльзасе не приветствуются?
        - Отчего же, мы их принимаем, только по курсу 360 к 1. Но генерал, я уверен, может заплатить и монетами.
        - А сколько Вы желаете получить за капусту и колбаски?
        - Пожалуй, десять сантимов меня бы устроили…
        - То есть половина золотого франка? А лицо у Вас не треснет, гражданин ресторатор? Вот Вам монета в пять сантимов и ни су больше. И скажите спасибо, что со мной нет моих егерей, которые очень суровы к нуворишам.
        - Это я-то нувориш? Пластаюсь день и ночь в поисках продуктов, кормлю изрядное число офицеров, сержантов и капралов и я, оказывается, наживаюсь? Грех Вам так на меня наговаривать, мсье генерал-лейтенант…
        - Ладно, признаю, был неправ, - завершил Антон необходимую пикировку. - Так где там знаменитые колбаски с тушеной капустой?
        Лагерь кавалерийской дивизии (ряды палаток и коновязи за ними вдоль опушки прибрежного леса) Антон нашел на южной окраине Келя. Штаб дивизии располагался тоже в стандартной парусиновой палатке (4х4 м), в которой в данный момент пребывал в одиночестве полковник (в сине-белой форме кирасир) лет под тридцать, изучавший лежавшую на столе карту.
        - Мон колонель, - обратился к нему на входе Антон, - су-лейтенант Антуан Фонтанэ прибыл для прохождения службы. Вот распоряжение военного министра.
        - Себастьян Дешамбр, начальник штаба сводной кавалерийской дивизии, - отрекомендовался офицер не вставая, взял протянутые бумаги и бегло прочел. После чего позволил себе поудивляться:
        - В Ваши годы кавалеристы либо уже полковники, либо покойники, а Вы только-только су-лейтенант. Хотя вид имеете вполне бравый. Где прятались от призыва?
        - В Новом Орлеане, мон колонель. Это город на реке Миссисипи, в США.
        - Авантюрист, значит? Экзамен сдали экстерном в Парижской школе, а там раньше поблажек никому не делали. Но все-таки покажите и нам, что Вы умеете…
        И встал из-за стола, обнажив протез вместо левой голени.
        Спустя полчаса, заполненные для Антона гарцеванием на коне, рубкой лозы, стрельбой из штуцера и пистолета с седла и ориентированием на местности по карте, полковник Дюшамбр соизволил радушно улыбнуться и сказал:
        - Добро пожаловать су-лейтенант Фонтанэ в нашу резервную часть. По своим статям Вы вполне годитесь в кирасиры, но раз на Вас зеленая форма, я назначаю Вас командиром пелотона (взвода, кто не знает) конных егерей в эскадроне капитана Перрье. Там пелотонами пока командуют аджюданы и Вы будете первым офицером. Не подведите свое звание, станьте первым среди лучших.
        - Буду стараться, мон колонель, - улыбнулся в ответ Антон. - Если капитан Перрье не будет против…
        Капитан Перрье был далек от образа бравого кавалериста: в своей мешковатой поношенной форме и при бороде он более всего походил на лесника, которым оказывается и был до службы в армии. Возраст его располагался между сорока и пятьюдесятью и потому речь комэска отличалась степенностью. Лейтенанту-новобранцу он первым делом сказал:
        - Наше основное дело - разведка. Поэтому егеря должны уметь пробираться по любой местности, причем скрытно не только для противника, но и для местных жителей. Прошел тихо, увидел все что надо и так же ушел. Если же тебя обнаружили, то твои сведения о противнике будут обесценены: он ведь не дурак и постарается сменить свое местоположение.
        - Тогда в поиске вы, вероятно, маскируете себя и коней накидками? - спросил Антон.
        Капитан воззрился на него с удивлением, потом сказал:
        - Нет, это лишнее. У нас и так форма зеленая, под цвет леса и травы.
        - Но лошади-то бурые…
        - Лошадей видно, это так. Значит, пробирайтесь по глухой части леса…
        - На вооружении егерей стоят штуцеры… - начал опять Антон, но Перрье его поправил:
        - Штуцеров у нас мало, больше обычных фузей…
        - Значит, кроме разведки, егеря должны производить внезапные обстрелы? - продолжил свою линию новобранец.
        - Да, - согласился капитан. - Но штуцеров мало, а из фузей с большой дистанции не попадешь, только попугаешь. Так что от наших обстрелов толку мало.
        - Если мы находимся в резерве, - начал третью песнь Антон, - то нас в любой момент могут кинуть в атаку или заткнуть нами дыру в обороне?
        - Могут, наверно, - равнодушно ответил Перрье. - Но, в основном, бросят кирасир, драгун, шеволежер или гусар. Конных егерей в дивизии мало, всего два эскадрона, поэтому наше дело все-таки разведка. Ну, инструктаж с Вами я провел, с пелотоном своим Вы познакомитесь позже, а пока надо Вас куда-то поселить… Вот что: я живу вдвоем со своим заместителем, Огюстом Клюни, и в палатке еще достаточно места. Вы можете поселиться с нами, но с одним условием…
        - Каким же?
        - Дешамбр сказал мне, что Вы приехали из Америки. Надеюсь, Вы будете рассказывать нам о ней? Например, какие там леса и на кого в них охотятся?
        «Мать твою за ногу! - взъярился в душе Антон. - Я же не был в этой Америке ни разу! Придется теперь припоминать ее флору и фауну, а то и придумывать!»
        Глава тринадцатая. Первый бой Антуана Фонтанэ
        На обживание в эскадроне времени су-лейтенанту Фонтанэ совсем не дали: утром 27 июня кавалерийскую дивизию прикомандировали к корпусу Дезе, а эскадроны конных егерей обязали тотчас провести скрытый поиск в направлении города Раштатт - в то время как гусары на своих резвых конях обеспечат поиск лобовой. В итоге эскадрон Перрье перешел по Кельскому мосту реку Кинциг, достиг по шоссе деревни Корк и свернул на север, к южной оконечности лесного массива. Вблизи этот лес оказался довольно молодым (искусственно насаженным) и состоял из дубов, росших в соседстве с буками, ясенями и грабами, Впрочем, конный отряд он исправно скрывал, а большего от него и не требовалось. Посередине массива была проложена меридиональная просека шириной около 5 метров, но Перрье ехать по ней запретил: разом на вражеский секрет наскочишь. Здесь он велел всем спешиться и замотать копыта лошадей заранее приготовлеными тряпками. Далее один пелотон он пустил вблизи восточной опушки леса, а второй - вблизи западной. От восточного пелотона вскоре прискакал егерь с сообщением, что в большой деревне за озером («Легельсхурст», - сказал
Перрье, изучавший с утра карту) наблюдается конный отряд - по виду австрийские гусары.
        - Это тоже разведка или аванпост, - сказал Перрье. - Черт с ними, едем дальше.
        Вскоре егеря достигли северной опушки леса и здесь разделились: полуэскадрон под командой Клюни двинул на север, к Дирсхайму, а Перрье со вторым (где был и пелотон Фонтанэ) продолжил путь по лесу, но уже на восток, к городку Ренхен. К полудню они наткнулись на речку, протекающую по лесу.
        - Это Ренх, - сказал Перрье. - Всем спешиться и залечь вместе с конями. Жерар и Матье, тихо вперед к восточной опушке леса и не лениться, поползать, поползать там…
        Разведчики отсутствовали около часа, вернулись и доложили две новости: 1) за лесом вдоль опушки разбит большой палаточный лагерь («тысяч на десять»), а между речкой и городком («Ренхен» - буркнул Перрье) возводятся редуты для пушек; 2) по лесу шастают пешие патрули («мы на один чуть не наткнулись»).
        - Что ж, основную задачу мы выполнили, противник найден и отсюда он не уйдет, - констатировал командир эскадрона. - Теперь надо обследовать обстановку в узком перешейке леса, через который мы с вами прошли сюда: в его северной выемке возможно скрытное накопление кавалерии, которая может проскочить в тыл наших колонн, наступающих на Ренхен. Если же засады там нет, то уже через южную выемку, от Легельсхурста, можно проскользнуть нашей кавалерии и ударить в тыл австрийцам…
        Ранним утром 28 июня корпус Дезе в составе дивизий Бопюи и Дельмаса вышел из Келя и ранее взятого Вильштетта и резво двинулся через Легельсхурст и Аппенвайер на Урлоффен и Цузенхофен, имея в качестве цели позиции австрийского генерала Антона Старого у Ренхена. Когда большая часть пути французской пехотой и артиллерией была пройдена (около 10 км и практически без противодействия со стороны австрийских патрулей), в сторону Легельсхурста помчались все разнородные части кавалерийской дивизии, которые углубились в разведанную егерями южную выемку леса, проникли через лесной перешеек в выемку северную и стали ждать приказа от генерала Дезе. Вот с обеих сторон загремели пушки и затрещали ружейные выстрелы - битва началась.
        Антон вдруг начал очень волноваться: вот-вот начнется кавалерийская атака, в которой примут участие и егеря (какой в них прок, сидящих на тихоходных крестьянских лошадях и толком не умеющих владеть саблями?) - а вдруг его в этой атаке убьют? Закончится его столь интересная пока попаданческая эпопея…
        - Что, мандраж начался? - спросил подъехавший к его пелотону капитан Перрье. - В первом бою почти у всех так. Но мы окажемся в самом хвосте атаки, и вряд ли на нашу долю достанутся австрийские кирасиры. Если же выскочат, то не тушуйся и командуй стрелять: наши егеря умеют все-таки это делать. О, кто-то прытко скачет с тыла! Не иначе адъютант Дезе к нашему генералу. Поеду поближе к штабу…
        И вот конная масса зашевелилась и двинулась вдоль опушки на восток: впереди гусары, за ними драгуны, потом кирасиры и в арьегарде немногочисленные егеря. Вот новый поворот, на юго-восток - туда, где белеют палатки и стоят пешие и конные резервы противника. Гусары вдруг повернули влево, намереваясь обойти по дуге городок, драгуны, достигнув палаток, ушли с пути кирасир вправо и влево, ловко спешились и стали дружно стрелять в сторону ошарашенного противника, а кирасиры набрали темп, необходимый для сокрушительного удара. Однако австрийские кирасиры, стоявшие в резерве, дружно повернули коней и погнали их навстречу французам. Две лавы схлестнулись и начали круговерть, поднимая клубы пыли…
        Значительно отставшие конноегеря стали еще больше притормаживать, соображая, где в этом боестолкновении их место. Вдруг из туч пыли стали вырываться им навстречу кирасиры, причем не сине-белые французские, а грязно белые, то есть австрийские!
        - Егеря, к лесу! - громко крикнул Перрье. - Спешиваемся и стреляем из-за деревьев!
        Впрочем, австрийцы стали заворачивать коней с намерением ударить в спину французским кирасирам. И тут в их спины стали вонзаться егерские пули! Уцелевшие кирасиры вновь развернули коней и понеслись в атаку на егерей. Пули полетели им навстречу, но почему-то без особых для большинства последствий. Однако и кирасиры, подскакав к стене леса, в которую углубились егеря, осознали бессилие своих палашей и помчались уже в сторону, прочь из битвы.
        Итог сражения под Ренхеном оказался плюсовым для Дезе: потеряв несколько сот убитыми и ранеными (как и генерал Старой), он взял 1200 пленных, 10 пушек и почти все имущество военного лагеря австрийцев, которые стали отступать к Раштадту. Развивая успех, его дивизии пошли по пятам Старого, но гусарский авангард, выйдя к реке Мург (на которой стоит Раштадт), обнаружил за ней основные силы корпуса Латура, пришедшие сюда из Мангейма.
        Глава четырнадцатая. Поиск на Эберштайнбург
        На другой день после битвы при Ренхене в Кель вошел корпус Сен-Сира, базировавшийся до того под Мангеймом - и началась передислокация частей армии Моро. В итоге через два дня эскадрон конных егерей капитана Перрье оказался в Бадене, где обосновался штаб Сен-Сира, действующего в центре Рейнской армии. Сам штаб разместился в Новом замке маркграфа Баденского, а егеря поставили, как обычно, палатки - в долине реки Оос, под замком.
        Антон внутренне слегка обалдел: как же, он находится в том самом Бадене, где перебывали многие гранды русской литературы (Тургенев, Достоевский, Толстой, Гоголь и, вроде бы, Чехов), а также многочисленные аристократы и великие князья, тратившие огромные деньги в казино. Но все они тусовались здесь в девятнадцатом веке, а пока казино еще не построили, есть лишь термальные лечебницы. Маркграф же Бадена имеет основную резиденцию в том самом Раштатте, куда нацелены войска Моро.
        Он сидел в уже обжитой капитанской палатке и мастерил боло (длинные сыромятные ремни ему дал Жан Пико, аджюдан из его пелотона, а чугунными шариками диаметром в дюйм и весом по 50 грамм разжился у артиллеристов), когда внутрь вдруг вошел Николя Даву!
        - Бонжур, мсье Фонтанэ! - сказал он улыбаясь. - Я о Вас всюду расспрашиваю, а Вы, оказывается, расположились под окнами моего кабинета!
        - Бонжур и Вам, мон женераль, - заулыбался Антон. - Вы что же, служите в штабе Сен-Сира?
        - Нет, Антуан, меня прикомандировали к штабу корпуса Ферино. Сюда я прибыл для согласования действий нашего правого фланга с центром армии. Но Ваше определение моей деятельности очень точное: я не воюю, а именно служу. Одиннадцатой спицей в колеснице, генералом без солдат. В общем, под рукой то начальника штаба, а то и самого командира корпуса. Подсказываю, передаю приказы, наблюдаю, инспектирую. И вспоминаю Вас с той самой присказкой «другие, смотришь, перебиты…». А Вы, я слышал, уже были в деле?
        - Под Ренхеном, - кивнул Антон. - И жутко перепугался, когда на нас выскочили австрийские кирасиры!
        - Но тотчас взяли себя в руки и, будучи мастером стрельбы, их всех уложили?
        - Стрелял, но, кажется, не попал. И слава богу, они от нас отвернули и ускакали.
        - Тогда этот бой не в счет. Вот прольете чужую или свою кровь, тогда крещение боем будет состоявшимся. А что это Вы делаете?
        - Это боло, ременная ловушка для коней или солдат. Срабатывает лучше аркана.
        - Не понимаю как?
        - Вот закончу его делать, тогда покажу. А пока, мсье штабной генерал, не подскажете, когда и где состоится следующий бой?
        - Это по большей части зависит от вас, разведчиков. Вы ведь пойдете завтра в поиск?
        - Вероятно, да. Капитан ушел к вам в штаб за распоряжениями.
        - Тогда желаю Вам, Антуан, досконально разузнать позиции противника на нашем фланге и при этом не попасться в плен и не нарваться на штык или пулю. До встречи завтра вечером.
        Конноегеря вышли в поиск, как повелось, с первыми лучами еще только думающего о восходе солнца. Пелотону Фонтанэ была поставлена самостоятельная задача разведать подходы к северной окраине деревни Эберштайнбург, расположенной на водоразделе рек Оос и Мург, в 5 км от Бадена и в 6 от городка Гаггенау. Карту местности он изучил вчера, но все равно взял с собой кроки с нее. Оглядев неровный строй из 30 егерей и привычно поморщившись на их лядащих лошадей, Антон спросил:
        - Мне напомнить вам наставления капитана Перрье?
        - Не-ет, - вразнобой ответили егеря.
        - Маскировочные накидки на лошадей взяли все?
        - Да-а…
        - Тогда рысью за мной марш!
        Первый отрезок их пути лежал к развалинам замка Хоэнбаден, возвышавшегося над северной окраиной Бадена, в середине залесенного правого склона долины р. Оос. Дорога туда была запущенной, но вполне проходимой. Оказавшись под стенами выгоревшего изнутри замка, Антон обернулся и умилился видом просыпающегося городка: «Картинка, да и только! И правильно, что в эти времена сражения ведутся, как правило, в стороне от населенных пунктов. Проигравший битву не цепляется за них, а спокойно сдает победителю. В итоге и дома и жители остаются как бы за скобками войн. И лишь городам, окруженным крепостными стенами, несладко: их-то прессуют по полной…»
        За Хоэнбаденом было три тропы, ведущие в сторону Эберштайнбурга (одна прямо по водоразделу, а две по северному склону), но следовало идти лесом между ними, и Антон выбрал путь ближе к верхней тропе. Однако сначала егеря спешились, обвязали коням копыта и накинули на крупы и головы сшитые за два вечера тряпочные покрывала, которые стали «инкрустировать» ветками, пучками травы и листьями. Несколькими ветками украсили и себя. Осмотр егерей и лошадей в лесу с дистанции 100 м. Антона удовлетворил: их видно, но только если приглядеться пристально.
        Впереди отряда шло боевое охранение из пяти конных егерей, рассыпанных веером шириной около 100 м. Компаса у Антона не было («Эх, жаль!»), но были карманные часы (подарок Констанции), по которым он и ориентировался: при направлении на восток в 5 часов утра следовало идти на 15 градусов правее солнца, в 6 часов - на него, а в 7 часов - на 15 градусов левее. Пройденное расстояние он тоже брал по часам: по опыту Перрье за час лошади преодолевают по лесу тихим шагом около половины лье (чуть более 2 км). Соответственно, когда отряд стал спускаться по склону, Антон выждал полчаса и скомандовал остановку. После чего передал командование аджюдану Пико и, взяв с собой двух опытных егерей, продолжил путь к деревне пешком, сторожко останавливаясь каждые 50 метров. Вскоре им попалась под ноги тропинка, ведущая на восток. Они пошли вдоль нее метрах в 10 - 20 справа, ориентируясь по просвету. Но вот впереди меж деревьев показались многочисленные просветы - признак близкой опушки. Антон беззвучно маякнул «делай как я» (эти сигналы он разучил с пелотоном вечером), потом лег на траву и пополз. Через 5 минут егеря
достигли опушки и стали обозревать лежащую у подножья горы деревню, вытянувшуюся в южном направлении более чем на километр.
        С первого взгляда стало ясно, что в деревне и ее окрестностях скопилась очень большая масса войск: от 10 до 15 тысяч. Антон достал тетрадь и карандаш и стал бегло зарисовывать расположение австрийских позиций, начиная с батарей. Вдруг он увидел, что из деревни бодрой рысью выскочила группа конноегерей («Пожалуй, полэскадрона» - прикинул Антон) и направилась ровно к тому месту, где расположились французские разведчики. Спутники Антона тревожно посмотрели на него, готовясь порскнуть в сторону, но тот успокаивающе поднял руку, поняв, что отряд целит на рядом расположенную тропу. Переждав, когда всадники проскачут мимо, разведчики продолжили наблюдательную миссию. Но вот Антон закрыл тетрадь и тут в их тылу захлопали выстрелы! Он вскочил, сдернул со спины фузею (штуцер ему не достался) и побежал как можно бесшумно вверх по склону вместе с егерями, придерживаясь просвета над тропинкой. Выстрелы становились громче, ближе и бегуны удвоили осторожность.
        Наконец они увидели скопление австрийских егерей, большей частью спешившихся и стреляющих стоя из-за деревьев вглубь леса, то есть район базирования их родного пелотона. Антон увлек своих солдат за собой к тропинке (вдоль которой видимость была лучше) и тихо скомандовал:
        - На виду как раз трое. Я бью левого, Мэтью центрового, а ты, Пьер, правого. Целимся тщательно, как они будут падать, не смотрим, а сразу бежим на карачках вправо, забирая вверх склона, к нашим.
        Их суматошный бег мог оказаться удачным, но пятеро оставшихся на конях австрийцев пустились в сторону дерзких стрелков и вскоре на них выскочили. Перезарядить ружья разведчики не успели, но и у австрийцев они оказались разряжены. Зато в руках у них были сабли, которые они взметнули вверх для смертельных ударов. Егеря подставили (как их учили) под сабли ружья и отбили первый наскок. Антон же выхватил из-под мышки подвешенный туда пистолет и разрядил в своего противника. Следом он проворно достал из коробочки на поясе боло, крутнул его над головой и бросил в налетающего коня другого всадника. Ремни, увлеченные шариками, оплели передние ноги коня, и он рухнул грудью на землю, выкинув из седла хозяина. Антон же, ухватив свое ружье вдоль, как шест, крутнулся на месте и метнул его прикладом вперед, целя в затылок австрийца, насевшего на Мэтью. Тот кулем свалился с коня, а ловкий су-лейтенант впрыгнул вместо него в седло, выдернул из ножен свою саблю, налетел на противника Пьера и в два приема ранил его в руку. Когда он повернул коня в сторону пятого австрийца, бывшего в тылу своих товарищей, то увидел
его улепетывающим во все лопатки. Ошалелые Мэтью и Пьер стали было благодарить своего лейтенанта, но он вмиг пресек их восторги и приказал взять в повод породистых австрийских коней, а сам стал сноровисто распутывать ноги ушибленного животного (пощадив прикинувшегося ветошью хозяина). После чего они продолжили путь и вскоре вышли к своему отряду, который продолжал перестрелку.
        - Идем к северу, - безапелляционно приказал Антон. - Вряд ли австрийцы станут уходить далеко от тропы. Тем более, что мы их число изрядно сократили. У нас, кстати, потери есть?
        - Двоих пули зацепили, но не слишком серьезно, - ответил Пико. - А вы и конями смогли разжиться? Да еще какими справными…
        - Кони отличные, - согласился Антон. - Всему пелотону бы таких. Ничего, война только началась, отобьем у противника еще, если повезет…
        Глава пятнадцатая. Бои за Швабию
        Ранним утром 5 июля 1796 г. дивизия Тапонье из корпуса Сен-Сира поднялась лесом от деревеньки Гайсбах на водораздел с р. Мург (обойдя с юго-востока мощный австрийский заслон между Эберштайнбургом и Штауфенбергом) и вышла внезапно на южную окраину городка Гернсбах, раскинувшегося по обе стороны Мурга. Два батальона стрелков, оборонявших городок, не смогли противостоять 7-тысячной дивизии и поспешили к городку Гаггенау. Те, кто спешил медленно, оказались в клещах французских колонн и, соответственно, в плену (около 500 солдат). Комендант Гаггенау имел в своем распоряжении тоже 2 батальона и, прослушав рассказ беглецов из Гернсбаха, счел за благо отступить заблаговременно еще ниже по Мургу, к городу Куппенхайм - так что гусарский авангард французов вступил в Гаггенау беспрепятственно. Теперь Тапонье получил возможность заняться тылами Эберштайнбург-Штауфенбергской группировки и, оставив заслон из гусаров, конных егерей, батальона гренадер и десятка пушек на северной окраине Гаггенау, он атаковал австрийцев справа (из Гаггенау) и слева (из Гернсбаха). Бой проходил с переменным успехом и длился до
вечера, когда австрийцы получили приказ от генерала Латура отходить лесами к Куппенхайму.
        Эскадрон Перрье оказался в составе заслона на окраине Гаггенау. Верный своей тактике он уговорил командира заслона отправить конноегерей в разведку в сторону Куппенхайма: а вдруг оттуда готовится атака? Ну, а предупрежден, значит вооружен. Шли опять лесом, густо росшим по левобережью Мурга. Бойцы пелотона Фонтанэ имели в этот раз усиленное вооружение: к седлам были приторочены трофейные ружья или пистолеты, на поясах в коробочках лежали боло (за 3 дня отдыха Антон принудил всех своих бойцов сделать такие ловушки и научил применению их против пеших и конных), а в потаенных местах (за пазухой или в сапоге) хранились ножи. Сам он повесил на грудь что-то вроде газырей, в которых лежали не патроны, а шесть метательных ножей без ручек (их сковал по его эскизам дивизионный кузнец). Под тремя егерями шли трофейные гнедые мерины, а себе Антон забрал 5-летнюю статную кобылу черной масти, которую через два дня общения стал звать «Негра» или «Стерва-негра» - если она проявляла свой взбалмошный норов.
        Капитан Перрье одобрил инициативу Антуана и, поскольку двигался впереди эскадрона, избрал себе в качестве боевого охранения пелотон Фонтанэ. И как в воду глядел: спустя час французские конноегеря наткнулись на конноегерей австрийских, шедших, видимо, краем леса в аналогичный поиск. Затрещали первые выстрелы, и тут сказалось преимущество егерей су-лейтенанта Фонтанэ в вооружении: австрийские егеря валились с коней значительно чаще. Особенно большой урон нанес имперцам сам су-лейтенант, точно и быстро разметавший все свои ножи и четыре пули из ружей и пистолетов. Он же спеленал посредством боло австрийского лейтенанта и привел его на допрос к капитану - после того как противник, потерявший более 30 бойцов, резво повернул вспять.
        Из допроса выяснилось, что в Куппенхайме находится штаб генерала Старого, около 4 тысяч пехотинцев, 2 тысячи драгун и конноегерей и две артиллерийские батареи с 15 пушками. А в Эберштайнбург-Штауфенбергском лагере сосредоточено 8 тысяч войск пестрого состава при 20 пушках. Генерал Старой лично отправил полуэскадрон лейтенанта Керля на разведку в сторону Гаггенау и теперь, не получив конкретных сведений, вряд ли отважится пойти в наступление вверх по долине Мурга. «Он до сих пор обескуражен поражением под Ренхеном», - добавил лейтенант.
        - Что ж, его пассивность нам на руку, - сделал вывод Перрье. - Посторожим, пожалуй, австрийцев около Куппенхайма до вечера, но только рассредоточимся по пелотонам. Каждый час я буду ждать здесь от вас донесений. В экстренных случаях мчитесь сюда же всем скопом. Вы, Фонтанэ, оставьте при мне свой самый боевой десяток - зато я дам Вам простой и ближний для наблюдения участок: против Оберндорфа. А Вам, сержант Шарден, я поручаю доставить пленного офицера к генералу Тапонье - ему необходимы полученные нами сведения. Возьмите с собой пару солдат на всякий случай…
        Впрочем, основное сражение в этот день происходило на левом фланге Рейнской армии, где корпус Латура (25 тысяч солдат) атаковал из Раштатта и деревни Нидербюль две дивизии корпуса Дезе. Однако французы укрылись большей частью в Нидервальде (небольшом лесу на юго-запад от Раштатта) и успешно отстреливались до 4 часов дня, после чего дивизия Дельмаса побригадно выступила из леса и контратаковала австрийцев. Бригада Сент-Сюзана попала под плотный огонь артиллерии и понесла тяжелые потери, но бригада Жакопа успела достичь деревни Нидербюль и овладела ей. Под угрозой окружения Латур приказал своим частям отступить за Мург - в Раштатт и его окрестности. Но тут отличился 2 егерский полк: он ворвался на плечах отступающих в Раштатт и завязал в нем уличные бои. Латур решил этих боев избежать (не иначе под давлением маркграфа Баденского, чьей резиденцией и был Раштатт) и отступил вечером в Эттлинген - куда только что подошла кавалерия эрцгерцога Карла (под командованием генерала Хотца), совершившая марш-бросок с севера, от Дюссельдорфа.
        Три дня Моро торчал в Раштадте, и за это время пехота Карла соединилась со своей кавалерией и войсками Латура в Эттлингене. В итоге новая линия обороны австрийцев прошла от Мальша (на западе) до плато Ротенсоль (восточнее реки Альб).
        9 июля Тапонье с 6 батальонами пехоты и эскадроном гусар пошел в обход правого фланга Карла, к Вильдбаду, в долину реки Энц. Дезе атаковал правый фланг Карла у Мальша, бился до 10 вечера (захватывая городок и отступая из него), но безуспешно. Австрийцы при этом пытались атаковать кавалерией между Мальшем и Рейном, но были остановлены дружным огнем пехоты и артиллерии и отогнаны.
        Сен-Сир с утра атаковал позицию имперцев на плато Ротенсоль, которую защищали 6 батальонов пехоты, 4 эскадрона и мощная артиллерия под командованием генерала Кайма. Еще 3 батальона австрийцев были в резерве севернее Ротенсоля (в Фрауенальбе). Французы атаковали плато в лоб двумя бригадами и четырежды имитировали бегство. В четвертый раз австрийцы не выдержали, погнались за ними под склон - и попали в огневую ловушку в долине реки, возле Херренальба. Они хотели было вернуться на исходные позиции, но французские гренадеры твердо перекрыли им дорогу. Пришлось Кайму отступить через горы в Нойенбург (севернее Вильдбада). К этому отступлению вскоре присоединилась Саксонская дивизия Линдта, которую гнала перед собой дивизия Тапонье, и они покатились вниз по долине Энца, к Пфорцхайму.
        К вечеру Сен-Сир занял Нойенбург и подступил к Пфорцхайму, угрожая перерезать австрийцам дорогу на Штутгарт. Эрцгерцог, узнав об этом, грубо выругался и велел покинуть столь дорого доставшийся его войскам Мальш и отступать через Пфорцхайм к столице Швабии. Корпус Сен-Сира шел по пятам за основной массой имперцев, а корпус Ферино вышел к истокам р. Неккар в районе города Виллинген (юго-западнее Штутгарта). В это же время бойцы корпуса Дезе приходили в себя в Раштатте и его окрестностях после кровопролитного боя за Мальш.
        Глава шестнадцатая. Благоволенье Сен-Сира
        Егеря эскадрона Перрье были задействованы в наступлении почти каждый день. Впрочем, в основных сражениях они так и не участвовали, ограничиваясь разведкой в самые утренние часы и дозорными функциями в течение дня. Тем не менее, схватки с боевым охранением и кавалерийской разведкой австрийцев у них продолжали случаться, и к концу месяца пелотон Фонтанэ уменьшился численно на одну треть (три убитых и семь раненых). Зато почти всем оставшимся бойцам удалось пересесть на крепких коней, выращенных на конезаводах Священной римской империи специально для боевых действий. Бока этих коней у передней луки седла обвесили штуцером (для стрельбы издали) и дробовиком (для ближнего боя), а к задней луке были пристегнуты два пистолета. В бою все эти стволы были заряжены и обеспечивали огневое преимущество французских егерей над австрийцами. Более того, Антон скооперировал своих бойцов попарно: один брал на себя функции стрелка, а другой сноровисто заряжал его стволы. В итоге скорострельность и губительность его пелотона резко возросла. К тому же многие бойцы завели себе ножи без ручек и упорно тренировались в их
метании. При случае пускали в ход и боло, особенно по вражеским лошадям (а откуда бы взялось в пелотоне такое лошадиное изобилие?).
        О феноменальной ловкости су-лейтенанта Фонтанэ знали уже все конноегеря. Появились и легенды, в которых эта ловкость была преувеличена: то он в одиночку перебил и рассеял пелотон кавалеристов, то пленил австрийского полковника со всей его охраной, то захватил батарею из 10 пушек. Впрочем, против батареи он действительно совершил однажды удачную вылазку…
        8 июля его пелотону было поручено провести разведку позиции австрийцев на плато Ротенсоль. Используя маскировочные накидки, егеря подобрались к ним весьма близко и зарисовали все в подробностях. Сам Антон много поползал вдоль линии обороны, обращая особое внимание на расположение артиллерии. Левофланговая батарея (из 6 пушек) была установлена на обособленном холме, немного выступающем вперед из линии, благодаря чему ее пушки могли вести особо эффективный, фланкирующий огонь по наступающим колоннам. Помимо артиллеристов на холме располагался взвод егерей для охранения батареи, а через седловину, в 100 метрах - рота гренадеров в общей линии обороны. У Антона возник план по выводу этой батареи из строя перед началом наступления, который он согласовал со своим капитаном.
        Ранним утром 9 июля, за час до наступления, его пелотон скрытно подобрался по известному уже пути к батарейному холму. Артиллеристы и их защитники вполне себе спали, но часовые и кашевары (всех с десяток) бодрствовали. Внезапно перед каждым из них оказался французский егерь с чулочно-песочным кистенем в руках и бедняги повалились на землю. После этого егери сунулись к пушкам, достали из поясных сумок гвозди и молотки, обмотанные войлоком, и стали вбивать гвозди в запальные отверстия (заклепывать пушки). Как ни тихо они били, но звуки эти были кем-то из австрийцев услышаны, и утреннюю тишину огласил истошный крик: «Алярм!». Из палаток, стоявших на обратном скате холма, стали выбегать еще не одетые, но уже вооруженные солдаты и мчаться к батарее. Тут самых шустрых стали встречать меткими пулями все прочие бойцы из пелотона Фонтанэ, успевшие занять бровку холма. Впрочем, клепальщики завершили свое дело, и Антон, бывший среди них, скомандовал отход. Стрелки, продержавшись еще с минуту, сделали последний залп и ссыпались вниз до полосы кустарников, в которых совершили «финт тетерева», то есть резво
побежали на карачках вправо, уходя с линии выстрелов, которые не замедлили последовать. За кустарниками егерей ожидал коновод с их лошадьми, на которых они благополучно ускакали.
        Рассказы о ловком су-лейтенанте конных егерей достигли ушей Сен-Сира, который как-то вечером, будучи в Леонберге (на подступах к Штутгарту), пожелал познакомиться с удальцом-хитрецом Фонтанэ. Антон видел командующего корпусом лишь мельком и ему запомнились его кавалергардская стать и проницательный взгляд. Войдя в дом на Ратушной площади (штаб корпуса Сен-Сир всегда располагал в городской ратуше, а сам селился в доме рядом), Антон преодолел две преграды в виде охраны и адъютанта генерала и, наконец, предстал перед будущим маршалом Наполеона. Когда адъютант отрекомендовал посетителя, дивизионный генерал (32 лет, сын кожевенника по фамилии Гувьон, но по ухваткам истый дворянин) окинул его стати внимательным взглядом, затем вперился секунд на десять в глаза и сказал:
        - Я полагал, что слухи о Ваших подвигах, су-лейтенант Фонтанэ, преувеличены. Однако теперь верю, что Вы все их совершили. И совершите еще больше, если не нарветесь на пулю. Но скажите: Вы сами выразили желание стать конным егерем? Потому что я определил бы Вас сдуру в кирасиры…
        - Это получилось случайно, мон женераль, - спокойно ответил Антон. - Однако я рад выбору судьбы, ибо рубка мяса меня никогда не привлекала, а охотиться в лесах и болотах мне привычно.
        - Рубка мяса… Грубовато Вы оценили красу и гордость любой армии Европы. Впрочем, Вы ведь родом из Луизианы? Не жалеете, что променяли сельские радости вроде охоты и рыбалки на тяготы войны?
        - Защита отечества - самое достойное занятие для мужчины.
        - Разве Ваше отечество - Франция?
        - Луизианцы твердо помнят, что их предки жили в самой прекрасной стране Европы. И в том, что французы решили, наконец, избавиться от сосавших их кровь и плоть аристократов, мы увидели благотворное влияние своей страны, Америки. Как же не помочь освободиться своим предкам и одновременно последователям?
        - Прекрасный порыв, Антуан Фонтанэ. Отныне я буду следить за Вашим продвижением по службе и всячески ему способствовать. Кстати, ведь Вы прослыли среди егерей большим хитрецом? Не подскажете какой-нибудь хитрый ход для бескровного взятия Штутгарта?
        - Думаю, он Вам известен, мон женераль. Ваш противник, эрцгерцог Карл, умелый вояка и мастер обороны. Но прошедшие бои показали, что он очень боится оказаться отрезанным от своих магазинов (складов, если кто не знает). Ближайшие из них находятся, вероятно, в Донауверте, у переправы через Дунай?
        - Разведка сообщает, что так.
        - Значит надо форсировать Неккар выше Штутгарта и начать или просто имитировать наступление на север, к дороге Штутгарт-Донауверт. Поручить это можно дивизии Тапонье, уже привычной к обходам. Тогда имперцы сами покинут Штутгарт.
        - А если Карл решит отрезать Тапонье от Неккара, окружит его и разгромит?
        - Вот потому предпочтительнее вариант с имитацией наступления. Оставив большую часть дивизии у переправы через Неккар, Тапонье сумеет ее отстоять и сможет при этом получать помощь от дивизии Дюгема. Главное организовать больше шума в избранном направлении. И тут было бы уместно использовать нашу резервную кавалерийскую дивизию…
        - …в которой большой хитрец Фонтанэ командует всего лишь пелотоном. Думаю это недоразумение, которое я в состоянии исправить - хотя придется действовать через штаб Моро. В общем, су-лейтенант, быть Вам в ближайшее время лейтенантом и командиром эскадрона егерей. Если же генерал Бурсье не найдет Вам свободного эскадрона, то я заберу Вас к себе в штаб адъютантом - и пусть потом молит меня о Вашем обратном переходе в кавалерийскую дивизию.
        Глава семнадцатая. Дело при Кирххайме
        Таким образом, в поиск на Геппинген (что расположен как раз на той самой дороге) Антуан Фонтанэ отправился во главе второго егерского эскадрона (включив в него путем обмена свой проверенный пелотон), командира которого генерал Бурсье, только что возглавивший кавалерийскую дивизию Рейнской армии, взял к себе адъютантом. Но перед этим Бурсье пожелал познакомиться с новоявленным лейтенантом, которого в качестве комэска егерей ему навязали из штаба армии.
        Антон увидел Бурсье впервые, и он поразил его своим «мальчиковым» обликом - хотя было ему в тот год уже 36 лет. Голос генерала оказался под стать облику (высокий, пронзительный), но взгляд выдавал человека много повидавшего и эксперта в своей области:
        - Спрошу прямо, - почти выкрикнул Бурсье, - кем Вы, лейтенант, приходитесь Лорану Гувьену, именующему себя Сен-Сиром? Кузеном, свояком или другим каким родственником?
        - Все люди - братья, как известно, - улыбнулся Антон. - С Сен-Сиром мы родственники, возможно, в двенадцатом колене, а с Вами, мон женераль, быть может, в одиннадцатом?
        Бурсье продолжил еще секунду гневаться, но вдруг рассмеялся и сказал:
        - Остроумный ответ. И все же он не рассеял моего недоумения. Что заставляет постороннего командира настырно искать для Вас должность?
        - Отвечу Вам в этот раз тоже прямо: мои егеря помогли Сен-Сиру выиграть сражение на плато Ротенсоль и он, вероятно, почувствовал себя моим должником.
        - В чем выразилась эта помощь?
        - Мы заклепали пушки у одной батареи австрийцев перед началом сражения.
        - Часовые проспали ваше нападение?
        - Мы сумели подкрасться скрытно благодаря маскировке.
        - Ну, хорошо. Вижу, что Вы умеете найти уязвимые места у противника и командовать людьми. Берите себе эскадрон и обеспечивайте армии оперативную разведку. Однако я буду за Вами пристально следить…
        Дивизия Тапонье вышла из лесов значительно южнее Штутгарта и атаковала внезапно городок Нюртинген, гарнизон которого был вынужден бежать за Неккар и далее. После этого французы форсировали без помех Неккар по мосту и бродам и изобразили продвижение на Геппинген. Эскадроны Фонтанэ и Перрье в кооперации с двумя эскадронами гусар (под командой капитанов Дорнье и Безе) и с конной батареей (4 пушки, командир лейтенант Пюи) шли в авангарде дивизии. При этом эскадроны егерей двигались краевыми частями леса Тальвальд, а гусары, напротив, мчались вдоль его опушек и лихо налетали на окрестные деревни - получая при нужде штуцерную поддержку от егерей и орудийную от разделенной попарно батареи. Но вот лес кончился и на пути авангарда показался городок Кирххайм, откуда бывших на виду гусар стали довольно густо обстреливать пулями и ядрами.
        Гусары отошли к лесу, а командиры эскадронов собрались (как и было заранее оговорено) на летучку в северной части Тальвальда.
        - Вы их отсюда интенсивно обстреливайте, - предложил Дорнье, - а мы обойдем город с двух концов и ударим дружно вдоль главной улицы.
        - Может получиться, - кивнул Перрье, - только людей своих вы положите немало…
        - Нападите из леса и вы, - пожал плечами Безе, - тогда одолеем их быстрее и с меньшими потерями.
        - Предлагаю применить хитрость, - сказал Антон. - От Тальвальда к западной окраине города доходит почти сплошная рощица. Гусары и эскадрон моих егерей пусть следуют туда, изображая концентрацию войск. При этом гусары должны скрытно вернуться сюда, прячась за рощей, вновь проследовать тем же путем и снова вернуться. Далее они пусть мчатся в обход восточной окраины города, как бы готовясь к атаке. Затем егеря Перрье и батарея начинают интенсивный обстрел городка, к ним присоединятся мои егеря, давая понять гарнизону, что его вот-вот атакуют превосходящие силы противника, но северный путь к отступлению, к Геппингену еще открыт. Как, по-вашему, они поступят?
        - Может, и сбегут, - согласился Дорнье. - Ладно, Фонтанэ, поступим по-твоему.
        Все шло согласно задуманному плану, но Фортуна - прехитрая богиня и любит посмеяться над планами людей. В тот момент, когда на южную окраину Кирххайма обрушилась лавина пуль и ядра, дозорный егерь, ведший наблюдение из рощицы за дорогой от Кирххайма к Ведлингену (что стоит на том же Неккаре), вдруг закричал:
        - Мон лейтенант, с запада по дороге скачет конный отряд!
        Антон обернулся в указанную сторону и увидел не менее двух эскадронов австрийских улан (пикинеров), шедших рысью по дороге, но уже притормаживающих, опасаясь попасть под обстрел.
        - Егеря! - громко скомандовал он. - Прекратить стрельбу, переменить позицию и нацелить ружья на подходящих улан! Пико! Лети мухой к Перрье и проси о передислокации сюда его эскадрона. Только пусть мчит скрытно, под прикрытием рощи, и прихватит конную батарею с зарядами картечи!
        Тем временем от остановившихся улан отделилось несколько всадников, которые стремглав помчались в Кирххайм - на выяснение обстановки. Еще несколько улан поскакали в сторону рощи, откуда совсем недавно раздавались выстрелы.
        - Не стрелять и накрыться маскировочными накидками! - приказал Антон. - Только если они углубятся в рощу, мечите в лошадей боло, а упавших всадников тащите сюда. Пусть австрийцы впадут в недоумение…
        Впрочем, подскакав к роще и никого на ее опушке не увидев, уланы спешились (кроме одного), взяли притороченные к седлам ружья и вошли крадучись в лес. Через пять минут одинокий улан крикнул встревоженно:
        - Was sind die Kameraden? (Что там, товарищи?)
        - Alles in Ordnung, Genosse, - крикнул в ответ Антон.
        Улана слова о порядке почему-то не успокоили, он круто развернул коня и помчался к своему отряду. Егеря же выскочили по команде следом и, сноровисто заарканив брошенных коней, повели их в лес.
        Через десять минут уланы взяли рощу в полукольцо и повели ее ожесточенный обстрел. Он был, конечно, слепым и лежащим за деревьями егерям потерь почти не приносил. Ответный огонь егерей был, напротив, зрячим и настолько эффективным, что командир улан быстро осознал катастрофическую убыль своих людей, прекратил стрельбу и отступил от рощи на несколько сот метров. Зато на рощицу полетели пули и ядра с западной городской окраины. И в довершение неприятностей наблюдатели увидели приближение со стороны Ведлингена большой пехотной колонны…
        Когда в роще появился Перрье со своими егерями (спешенными по случаю обстрела), Антон доложил ему складывающуюся обстановку и спросил:
        - А стоит ли нам здесь так упираться? Свою задачу мы выполнили, нашумели изрядно, теперь можно и отойти, чтобы нагрянуть на имперцев с другой стороны…
        - Пожалуй, соглашусь, - раздумчиво сказал Перрье.
        Вдруг в городке поднялся невообразимый шум и крики, а потом по дороге в сторону Ведлингена побежала австрийская пехота. Спустя еще пару минут стала ясна причина этого бегства: из городка выскочила колонна французских гусар, рубя австрияк направо и налево! Но радость гусарская была недолговечна: уланы встрепенулись, ощетинились пиками и налетели на гусар широкой лавой!
        - Мать перемать! - выругался непонятно для Перрье Антон. - Вот тебе и отступили! Теперь придется и нам рубиться, иначе гусар наших всех переколют!
        Глава восемнадцатая. Визит в замок Хелленштайн
        В начале августа основная часть армии Моро упорно, с многочисленными стычками продвигалась к Донауверту, причем корпус Дезе шел по северной дороге (через Ален и Нордлинген), а корпус Сен-Сира по южной (в 10 км от Дезе, через Геппинген и Хайденхайм). Что касается корпуса Ферино, то он гонял мелкие подразделения имперцев в Верхней Швабии, в районе Фрайбурга и Виллингена. Эскадрон Фонтанэ шел в авангарде корпуса Сен-Сира, обеспечивая оперативные разведданные. Неожиданно его вызвали в штаб корпуса, который разместился в только что захваченном городе Хайденхайм.
        Оставив эскадрон в лесном лагере близ Дишингена на своих заместителей (20-летнего лейтенанта Бельвю из только что прибывшего пополнения и испытанного аджюдана Пико) Антон отправился в путь с комфортом, в недавно отбитой у австрийцев коляске. На козлах сидел его ординарец Мэтью, а за коляской на привязи бежали еще их боевые кони (на всякий случай). Дорога была грунтовая, но ровная, погода прекрасная и настроение у залетного попаданца стало элегическим. Он окинул мысленным взором свой боевой путь от Страсбурга и, в целом, его одобрил. Затем перемахнул в Равьер, к милой Констанции, чуток поулыбался и погрустил. Потом «попал» на ферму Дидье и тут испытал внезапное отчаянье: «Мама, родная, как ты там без меня обходишься? Сжалится ли надо мной Фортуна и даст ли нам снова встретиться?»
        Но вот коляска миновала городок Натхайм и после очередного леса, стала спускаться в долину реки. «Как ее там называют? Вроде бы Бренц?». Когда же дорога пошла вниз по долине, Антон увидел вдалеке на высоком холме приземистый замок с мощными стенами. «Не замок, а натуральная крепость или тюрьма!» - подивился Антон. Под крепостью же вскоре показались и крыши Хайденхайма.
        На северной окраине города дорогу перегораживал свежий шлагбаум, возле которого посиживал на ящиках дозор: трое фузилеров во главе с сержантом.
        - Предъявите документы, мон лейтенант, - обратился сержант к незнакомому офицеру.
        - Извольте, - подал Антон свое воинское удостоверение личности.
        - Куда следуете?
        - В штаб корпуса генерала Сен-Сира. Он расположился, как всегда, в ратуше?
        - Нет, в этот раз он оккупировал замок Хелленштайн. Можете следовать. Хотя у меня есть к Вам один вопрос…
        - Какой именно?
        - С каких пор лейтенанты конноегерей стали разъезжать в колясках?
        - Что с бою взято, то свято (Ce qui est pris a la bataille, c'est Saint) - холодно ответил Антон.
        Дорога в замок оказалась витиеватой, но вот коляска достигла въездной арки (она почему-то не охранялась) и вкатила в обширный двор. Вдоль одной из стен была устроена коновязь, к которой было привязано десятка три лошадей и не стояло ни одной коляски. «Теперь будет, - усмехнулся Антон. - И по моему поводу аборигены позубоскалят». Оставив Мэтью возле лошадей, он спросил какого-то рядового о конкретном местонахождении штаба, поднялся по наружной лестнице на галерею, нашел неплотно прикрытую дверь и вошел внутрь замка. Здесь параллельно галерее шел длинный и довольно широкий коридор, стены которого были сплошь расписаны фресками на военные сюжеты, а освещение их осуществлялось через регулярные застекленные окна в скошенной крыше. Некоторое время Антон шел, глазея на эти фрески, но вскоре они ему примелькались (вроде бы все разные, а по впечатлению похожи) и он постарался быстрее достичь конца коридора, за поворотом которого (как ему сказали) будет лестница, ведущая в одну из башен, где и обустроился штаб.
        Вдруг из-за ожидаемого поворота в коридор вошла темноволосая девушка и пошла навстречу случайному визитеру. Антон мигом охватил взглядом ее фигуру («Статная дева, что видно даже под этим свободным глухим платьем») и тотчас сосредоточился на лице, которое его поразило. Оно было благородных пропорций (удлиненный овал, высокий лоб, дугообразные темные брови, прямой нос, слегка сжатые, прекрасной формы губы, милый подбородок), но главное его украшение составляли глаза (яркие, широко расставленные, большие, то ли зеленые, то ли карие), взгляд которых, направленный на Антона (недоуменный и почти гневный), был предназначен, однако, кому-то другому, только что покинутому… Впрочем, по мере сближения девы с визитером этот взгляд менял свое выражение и, проходя мимо незнакомого молодого высокого симпатичного офицера, она глядела уже с обычным женским интересом.
        В общей штабной комнате Антон увидел более десятка обер-офицеров, в том числе всех командующих дивизиями корпуса (Тапонье, Дюгема, Бурсье), а также самого шефа корпуса и его начальника штаба. Завидев лейтенанта егерей, Сен-Сир обернулся к прочим обер-офицерам и громогласно сказал:
        - Вот, господа, наш сегодняшний награждаемый, лейтенант конных егерей Антуан Фонтанэ - если кто его еще не знает. Или он знаком всем?
        «Знаем уже этого молодца», - послышались голоса, а некоторые сказали «Наслышаны».
        - Он совершил уже много подвигов в составе Рейнской армии, - продолжил Сен-Сир, - а за последнее дело, при Кирххайме, где сводный гусарско-егерский отряд одержал победу над превосходящими силами имперцев и, по свидетельству всех офицеров отряда, основной вклад в победу внесли великолепные егеря Фонтанэ, я просил Моро присвоить ему звание капитана. Вчера это звание было утверждено приказом по армии. Поздравляю с повышением, капитан Фонтанэ!
        - Служу народу Франции! - четко ответил Антон.
        - Все бы так служили, - с прежним чувством сказал Сен-Сир, - и наши лошади пили бы сейчас воду из Дуная напротив Вены. Можете пока быть свободны, капитан, а вечером прошу вернуться в замок, где мы устраиваем по случаю ряда побед офицерскую пирушку. Вы ведь у нас не трезвенник?
        - Уже нет. В школе нам рассказывали про Спарту, где детям показывали пьяных илотов, чтобы воспитать в них презрение к пьянству. Думаю, что во Франции в веселых студенческих компаниях надо показывать трезвенников в качестве образцов тоскливой скуки.
        - Значит до вечера. Впрочем, Вы ведь читаете карту? Да и в стратегии неплохо разбираетесь? Под Штутгартом, помнится, именно Вы подсказали мне идею с глубоким обходом австрийцев. Тогда прошу подойти к столу, на котором мы как раз разложили карты и проигрываем возможные ситуации в наступлении и обороне. Может, подскажете что свежим взглядом?
        - Стоит ли разглашать секретные сведения обычному капитану? - раздался голос неизвестного Антону полковника.
        - Капитан он совсем необычный, - резковато ответил Сен-Сир. - И еще скажу для тех, кто не знает моей истории: еще два с половиной года тому назад я служил в штабе на должности чертежника. Но хорошо читая карты и обладая глазомером, я осмелился подсказывать начальнику штаба наиболее выгодные направления для атак и удачные позиции для обороны. В итоге через полгода мне присвоили звание дивизионного генерала. Еще вопросы есть? Вижу, что нет. Прошу Вас, Антуан, знакомьтесь с обстановкой…
        Глава девятнадцатая. Прекрасная Ингрид
        Оказавшись предоставленным самому себе, Антон попросил Мэтью покатать его по городским улицам. Они оказались застроены однотипными двух-трехэтажными домами с традиционно выпирающими в стенах треугольно сходящимися балками и c крутыми двускатными черепичными крышами. Большинство улиц было замощено булыжником, так что кататься было комфортно. В центральной части города приезжим егерям попался на глаза виртхаус, и вмиг их желудки дали себя знать выделением кислотного сока: пора, пора обедать, воины! Ни Мэтью, ни Антуан упираться не стали и вскоре получали удовольствие, уплетая все те же колбаски с капустой. Но потом им подали на двоих фальшивого зайца, а к зайцу холодное пиво, и жизнь показалась им совсем распрекрасной.
        Дальше они поехали, пожалуй, через час и совсем уже неспешно. Неожиданно слева между домами открылась небольшая площадь, заставленная деревянными лавками и навесами и наполненная народом: рынок, стало быть. Антон попросил Мэтью притормозить и стал раздумывать: не купить ли чего-нибудь для вечерней пирушки? Но потом решил, что это прерогатива корпусной хозчасти и собирался уже ехать дальше, как вдруг из толчеи рынка вышла та самая дева и позвоночник нашего героя вновь оцепенел. «Мне надо с ней заговорить, - понял он, - но как?». Тут взгляд узрел корзину на сгибе ее локтя, Антон тотчас выскочил из коляски, смело подошел к «богине», склонился в изящном поклоне (успев понять, что она его узнала) и сказал по-немецки:
        - Гнедиге фреляйн, я прошу Вас занять место в этой коляске и указать моему кучеру, куда отвезти Вас и Ваш груз.
        - Мой груз не так уж грузен, - возразила с улыбкой девушка. - К тому же я не сажусь в экипажи к незнакомым мужчинам.
        - Представляюсь: капитан Рейнской армии Франции Антуан Фонтанэ. А что касается груза, то знаю по опыту: легкий поначалу, он становится в пути все тяжелее и тяжелее. Если же идти с ним в гору, к Вашему замку, то на его пороге Вы можете оказаться совсем без сил.
        - Замок вовсе не мой, - возразила, еще более улыбаясь, фемина. - Но Вашу речь, офицер Фонтанэ, я сочла убедительной и, пожалуй, проедусь в Вашей коляске. Кстати, почему Вы назвались капитаном, будучи всего лишь лейтенантом? Из желания пустить пыль в глаза неискушенной в воинских регалиях девушке?
        - Я Вами очарован, не скрою, - ответил Антон, забирая корзину и предлагая руку даме для посадки в коляску. - А капитанское звание мною получено лишь сегодня, по ходатайству генерала Сен-Сира.
        - Он такой важный, ваш Сен-Сир. А его адъютант натуральный наглец, - с некоторым пылом сказала дева, усаживаясь удобнее на кожаную подушку сиденья.
        «Так вот на кого ты гневалась», - вспомнил Антон и сказал:
        - Придется мне с ним короче познакомиться и поучить правилам хорошего тона. Но, прекрасная леди, чье имя мне повторять теперь, отходя ко сну и встречая утреннюю зарю?
        - Девы Марии, конечно, - рассмеялась девушка.
        - Мария? Я почему-то решил, что Вас нарекли Лорелеей или, может быть, Брунгильдой?
        - Ваши попытки узнать мое имя неуклюжи, но милы. Пожалуй, я оставлю Вас в неведении и посмотрю, что Вы еще способны предпринять.
        - Если Вы будете присутствовать на сегодняшнем офицерском застолье, то, загадочная дева, я уже буду обращаться к Вам по имени.
        - Ваш генерал настоял, чтобы я изображала из себя гранд-даму с целью не дать его офицерам просто упиться, а говорить цветистые тосты на темы любви, красоты и Родины. Я сначала наотрез отказалась, но потом мне стало любопытно сравнить вас, французов, с австрийскими офицерами, которые совсем недавно тоже гостили в этом замке и устраивали пиры. Их, кстати, возглавлял эрцгерцог Карл.
        - То есть сын императора Австрии? Он, кажется, молод?
        - Ему двадцать пять лет, он хорош собой, жаль что эпилептик. А Вам, бравый херр, сколько лет?
        - Уже двадцать шесть, - вздохнул Антон.
        - И Вы лишь капитан? Это разочаровывает женщин, привыкших иметь дело с 25-летними генералами. Поди еще и не женаты?
        - Жена у меня есть, - чуть напыжился (специально) капитан. - А Вы, сударыня, замужем?
        - Бог миловал, - усмехнулась дева. - К сожалению, быть в статусе девушки в наш век не принято.
        - Поэтому Вы ищете покладистого мужа, с которым можно быстро развестись и жить далее в полной свободе?
        - Выведывать мои желания Вы не вправе, прыткий капитан. Как и прельщать комплиментами и пылкими взглядами, имея в отдалении страдающую в одиночестве жену.
        Антон вгляделся в насмешливые глаза собеседницы и вдруг проникновенно заговорил стихами:
        - Ich errinere mich der wunder Moment (Я помню чудное мгновенье…)
        Vor mir bist du gekommen
        Wie eine fluchtige Vision
        Als Bild der reinen Schonheit
        Mein Herz viel in die Keule
        Und fur ihn wieder auferstanden
        Und Gottheit und Inspiration
        Und Leben, und Trenen und Liebe
        Теперь девушка взяла тайм-аут и стала пристально вглядываться в необычного офицера. Наконец она спросила:
        - Вы в самом деле почувствовали все это при первом взгляде на меня?
        - Да, - сказал, волнуясь, Антон.
        - Но это отдаленно похоже на стихи…
        - Это мой импровизированный перевод одного малоизвестного поэта. Я сделал его сегодня в ожидании новой встречи с Вами.
        - Я польщена, - сказала искренно девушка. - И не нужно расспрашивать людей о моем имени. Я Ингрид фон Паппенхайм, дочь графа Альфреда, владельца замка. А теперь расскажите о себе, Антуан, более подробно…
        Глава двадцатая. Тосты в честь девы
        Офицерский пир был устроен в обеденном гостевом зале. В одном конце длинного стола сидели граф с дочерью (матери Ингрид на свете уже не было) и весь генералитет корпуса (Сен-Сир возле девушки). Соответственно, далее сели обер-офицеры, а в дальнем конце стола младшие офицеры. Антон изловчился и сел в торце, обеспечив себе вид на главных фигурантов застолья.
        Первый тост толкнул (причем по-французски!) граф Альфред: сухопарый немец лет пятидесяти со строгим, но в данный момент сдержанно улыбающимся лицом. Он сказал, что рад принимать в своем замке цвет военной молодежи Франции и желает, чтобы они своими победами принудили императора Священной римской империи к миру. Ибо жить в мире соседям куда приятнее, чем ссориться по малопонятной причине. Тост этот был принят офицерами «на ура», то есть они прокричали «Вив ла Франс!» и дружно выпили по стакану красного вина из Бургундии (в Швабии, как оказалось, вина преимущественно белые, кисловатые, зато пиво!..).
        Тост второй говорил, конечно, командир корпуса. Он перечислил все славные победы этого лета, которые одержала Рейнско-Мозельская армия, и предложил выпить за новые победы, в которых не сомневается. Ибо воины Франции бьются за светлое будущее своей страны, без королей и их клевретов, и желают такой же свободы всем народам Европы. Ответом ему было восторженное «Алонс анфан де ла Патри!» и дружный стук стаканов. Потом пришла очередь командиров дивизий…
        Антон шибко на вино не налегал, а все больше смотрел на невозмутимую Ингрид, которая в свою очередь нередко посматривала на него - хотя Сен-Сир стал после третьего стакана ей что-то упорно говорить. «Вот зараза! - среагировал Антон. - Все как в наши времена: всякий босс позиционирует себя альфа-самцом. А я об адъютантике его беспокоился… Хотя Ингрид пока с генералом не очень ласкова. Может, свежи воспоминания о внимании эрцгерцога? Или наш приватный разговор на нее все же подействовал необратимо?»
        Тем временем Сен-Сир вновь встал над столом и обратился к товарищам:
        - Господа офицеры! Среди нас присутствует прекрасная дева, Ингрид фон Папенхайм, которой я обещал, что многие из вас умеют говорить тосты о романтической любви и будут посвящать их в ее честь. Прошу самых смелых поддержать своего командира.
        Офицеры стали недоуменно переглядываться, но вдруг средь них поднялся невысокий артиллерийский капитан, налил и поднял бокал, повернулся в сторону красавицы и заговорил стихами Ронсара:
        Природа каждому оружие дала:
        Орлу - горбатый клюв и мощные крыла
        Быку - его рога, коню - его копыта,
        У зайца - быстрый бег, гадюка ядовита,
        Отравлен зуб её. У рыбы - плавники,
        И, наконец, у льва есть когти и клыки.
        В мужчину мудрый ум она вселить сумела,
        Для женщин мудрости Природа не имела
        И, исчерпав на нас могущество своё,
        Дала им красоту - не меч и не копьё.
        Пред женской красотой мы все бессильны стали.
        Она сильней богов, людей, огня и стали.
        Завершив стих, он поклонился, выпил и добавил:
        - Я пил это вино в честь Вас, милая дева, ибо Ваша красота, безусловно, победит любого из нас!
        - Браво, капитан! - звучно сказала Ингрид (тоже по-французски). - Ваш тост пролил бальзам на мою душу.
        После такого начала и уже находясь под действием вина офицеры осмелели и стали произносить тосты в честь женской красоты и во имя любви кто во что горазд: тоже стихами, а чаще прозой - простенько, но от чистого сердца. Ингрид каждого одаряла своей улыбкой и словами, но вдруг в упор посмотрела на Антона. Он тотчас встал и сказал:
        - Да, ум дан мужчинам, но дан и женщинам. Тому недавними примерами служат истории правлений мадам Помпадур во Франции, Марии-Терезии в Австрии и Екатерины Великой в России. Но когда речь заходит о любви, мужской ум часто пасует. Об этом я прочту Вам, Ингрид, стихи Ронсара:
        Что ум - любви? Они несовместимы! Все эти выдумки - ничто!
        Любовь сама безмерно велика и слишком благородна
        Чтоб подкрепления искать у громких фраз.
        Поверьте, миг придет, она сама свободно
        Заговорит и скажет все хоть раз.
        Что я тебе скажу? Все то, что было тайной
        Чем озарен мой ум, чем сердце залито.
        Слова любви тебе все сразу брошу
        И, наконец, отдам я сердца ношу!
        Я нес ее один, она мне тяжела
        Мне надо, чтобы ты хоть часть себе взяла!
        Я полон весь тобой, я трепещу, дрожу я
        Твой взгляд, твои слова мне слаще поцелуя.
        Да, вот она любовь и счастлив я любя
        Я растворяюсь весь в том чувстве чистом
        И я перестаю быть мелким эгоистом.
        О, чувствуешь ли ты, скажи мне, дорогая
        Как вся душа моя, томясь, изнемогая
        От силы чувств своих, летит к тебе в ночи
        Слова любви моей - сжигают Вас они?
        Последнюю строфу Антон произнес, впившись взглядом в раскрытые навстречу очи Ингрид и она, презрев приличия, вдохновенно отвечала взглядом: - Да!
        Спустя пару мгновений она опамятовалась и сказала:
        - Вы были очень убедительны, капитан, доказывая мне превосходство чувств над рассудком. Браво!
        - Я тоже хочу сказать тост, - вдруг раздался чей-то пьяноватый голос. Антон обернулся и увидел того самого адъютанта в чине майора, который глядел на Ингрид с явно скабрезной улыбкой. Поняв, что сейчас прозвучит что-то недостойное ушей девушки, Антон резко прыгнул в сторону наглеца (благо, что он сидел на одной с ним стороне стола), схватил его в охапку и стремительно вытащил из комнаты, пережимая горло.
        Глава двадцать первая. Любовь и дуэль
        Далеко оттащить мерзавца не дали его шустрые приятели. Сразу трое вцепились в бешеного егеря и отодрали его от ошарашенного майора.
        - Ты что, лейтенантишка, себе позволяешь?! - проревел гренадерский полковник. - Совсем от чувств любовных лишился разума?
        - Он ее уже раз оскорбил, - пришел в себя Антон. - Второго раза я допустить не мог.
        - А ты понимаешь, что теперь у вас с Лакруа будет дуэль? - все так же яростно ревел полковник. - И он распластает тебя как бог черепаху?!
        - Бог все видит, он поможет, - ухмыльнулся бывший атеист.
        - Р-рас-тер-заю!! - взвыл адъютант. - Буду отрубать части по частям! Сейчас же!
        - Сейчас ты пьян, Симон, - урезонил его полковник. - Егеря этого мы скрутим и подержим в чулане до завтра. Убьешь его к завтраку.
        Антон молча повернулся и побежал по коридору к повороту. За ним он остановился, поджидая яростную погоню и сказал по-русски:
        - Ну, крутите меня, чмошники…
        И стал вспоминать и применять по очереди приемы из айкидо, самбо и дзюдо.
        Уложив на пол последнего противника, он наклонился к уху гренадера и сказал:
        - Не волнуйтесь, мон колонель, я сегодня здесь переночую, а завтра выйду на сабельную расправу…
        Тут, как по заказу, из-за поворота выскочила Ингрид с отчаянным выражением лица. Но оценив диспозицию, разом успокоилась и сказала восторженно-усмешливо:
        - Вас, Антуан, нельзя на минуту без присмотра оставить! Быстро следуйте за мной!
        Антон широко улыбнулся восхитительной деве и поспешил следом, подмигнув напоследок встающему с пола полковнику. Метров через двадцать Ингрид остановилась, толкнула дверь в стене и, подождав своего альфа-самца, втащила в явно женские аппартаменты. После чего забросила руки на его шею и со стоном впилась в столь желанные губы…
        Ночью она лепетала и лепетала, перебирая и поглаживая все части мужского тела, пока не добиралась до самой сокровенной. Антон уже очень хотел спать, но ванька-встанька реагировал по-молодецки, сон отступал на время, чтобы через н-нный промежуток времени навалиться с новой силой. Ингрид же вскакивала с постели, кружилась по комнате и начинала петь, а потом вновь тормошить Богом данного мужчину. Заснул дуэлянт перед самым рассветом - после того, как сон свалил-таки восторженную «Брунгильду».
        Час дуэли он проспал. Секунданты не решились, правда, будить любовников и только ходили рассерженными воронами под окнами их спальни. Наконец, Антона будто кто-то толкнул: он вскочил на ноги, подошел к окну и увидел под ним четырех офицеров. Обернувшись к Ингрид, он полюбовался ее безмятежным сном и тихо вышел в коридор.
        Через полчаса вся компания злоумышленников оказалась в городском саду, устроенном на западной окраине города. Секундантами со стороны Фонтанэ был тот самый артиллерийский капитан и случайно оказавшийся в городе егерский лейтенант из эскадрона Перрье. Антон помахал на пробу своей саблей, прокрутил в голове примерный сценарий боя и сказал:
        - Я готов.
        - Да ну? - осклабился адъютант и резко бросился в атаку, превратив саблю в сверкающий веер. Антон даже не пытался соваться в это облако стали (сабля вылетит в момент!), а стал быстро-быстро пятиться, а иногда просто убегать от бывалого бретера. Закончилось все это закономерно: при очередном отступлении он зацепился пяткой за корень и упал на спину. Майор прыгнул вперед, желая приколоть жука к земле, но вдруг его рука оказалась перехваченной, ноги заплелись за ноги жалкого егеришки и он взлетел в воздух. В момент падения бретера на землю Антон был тут как тут, взял его запястье на излом и выдернул из него саблю. После чего встал над телом с двумя саблями в руках и спросил:
        - Что дальше будем делать?
        - Отдайте ему саблю, - угрюмо предложил полковник-гренадер.
        - С какой стати? Он шел сюда меня убить и почти осуществил свое желание, а я должен перед ним расшаркиваться? Нет, дружок, вставай и убегай - как я сейчас бегал. А чтобы ты не убежал совсем, я тебя подколю…
        И ткнул саблей в колено бретера.
        - Что же это такое? - возмутились секунданты майора. - Вы идете против всех правил!
        - Всех недовольных я тоже готов вызвать на бой. А пока не мешайте мне насладиться местью.
        Он шлепнул саблей по заднице адъютанта и тут же добавил второй, сказав:
        - Следующий удар будет режущий. Беги, тварь.
        И бравый совсем недавно бретер побежал по саду. Антон погонял его минут пять и срезал в итоге с офицера кюлоты.
        - С голым задом, майор, ты выглядишь куда импозантнее, - резюмировал егерь. - Погуляй пока здесь и в следующий раз лучше изучай своего противника.
        Вернувшись в замок, он надеялся еще поспать в объятьях графской дочери, но Ингрид уже металась по всем окрестностям, разыскивая милого друга.
        - Где Вы были, Антуан? - возопила она, увидев его в коридоре, возле своей комнаты.
        - Гулял по росе, - улыбнулся Вербицкий. - Это так меня освежило…
        - А что это за порезы на Вашей рубашке? И кровь!?
        - Влез в терновник, желая полакомиться ягодами, но они оказались еще кислыми.
        - Как ловко Вы врете! Мне уже донесли, что у Вас была дуэль. Это с тем наглым адъютантом?
        - С ним.
        - И что, Вы его убили?
        - Только поучил вежливости с дамами. И знаете что?
        - Что?
        - Он обещал исправиться.
        Глава двадцать вторая. Преступная военная хитрость
        11 августа австрийцы отважились напасть на корпус Сен-Сира (дивизия Тапонье стояла на Дюнстелькингенских высотах, а южнее, в Дишингеме, была дивизия Дюгема), а также на корпус Дезе (дивизия Дельмаса перехватила дорогу на Нордлинген в местечке Бопфинген, а севернее расположилась дивизия, которой временно командовал генерал Газан). У Карла в центре было 19 батальонов и 24 эскадрона (около 18 тыс чел), а у Дюгема и Тапонье 20 батальонов (около 15 тысяч). Битва длилась весь день, потери с обеих сторон составили по 6 - 7 тысяч человек, но французы устояли, и Карл был вынужден отвести свои войска в Меттингенский лагерь (на дороге в сторону Донауверта). В разгар сражения пришло сообщение, что два полка генерала Фрелиха проникли из Ульма в долину Бренца и захватили Хайденхайм, причем штаб Сен-Сира едва успел эвакуироваться в Ален, к северу от Хайденхайма. Встал вопрос о возвращения города, но войск для этого почти не было.
        Егеря Фонтанэ вели в это время перестрелку с австрийскими егерями у Дишингема. Антон проявил инициативу, явился в ставку Сен-Сира на Дюнстелькингенских высотах и предложил направить сводный конный отряд из 4 эскадронов (драгуны и егеря) для освобождения Хайденхайма.
        - Вы полагаете, что 600 всадников для этого будет достаточно? - спросил недоверчиво командующий.
        - Мы применим военную хитрость, мон женераль.
        - Что за хитрость?
        - Я Вам о ней скажу, если она оправдается.
        - Что ж, 4 эскадрона я отдать отсюда могу. Возглавляйте отряд и желаю удачи, капитан.
        Хитрость, задуманная Антоном, в эту пору была под негласным запретом, хотя в войнах 20 века применялась не раз. В тылу корпуса скопилось уже довольно много пленных из всех родов войск. Антон решил позаимствовать их форму, переодев в нее своих бойцов - тем самым его отряд мог войти в Хайденхайм беспрепятственно. И действовать там как рыба в воде. Соотношение 1:5 в таких условиях было вполне терпимым. Тем более, что многие обзавелись простенькими спецсредствами для тихой войны виде чулочно-песочных кистеней и боло.
        Переодевались всадники уже перед самим городом (с его южной стороны), оказавшись австрийскими гусарами, драгунами и егерями. Дополнительным плюсом к переодеванию стало то, что многие егеря обзавелись к этому времени хорошими австрийскими и германскими лошадьми. Да и австрийские карабины были у многих. Оглядев свое воинство, Антон остался, в целом, доволен его видом и дал команду трогаться.
        Дозор на въезде в город они миновали без проблем: Антон показал подлинные документы гусарского ротмистра (изъятые у пленного) и объяснил, что отряд прибыл для дальнейших операций в сторону Алена, которые нужно согласовать с генералом Фрелихом.
        - Его штаб находится в замке, херр ротмистр, - сообщил командир дозора.
        «Кто бы сомневался» - хмыкнул про себя Антон и откозырял. Въехав в город, отряд разделился на пелотоны, пустившиеся каждый по своей улице для тихой «зачистки» от противника. Антон во главе пелотона Пико направился в замок.
        На въезде в замок в этот раз стоял пост. Седоусый вахмистр поднял было руку, останавливая неизвестного гусара, шедшего почему-то во главе егерей, но Пико взмахнул песчаным кистенем, и эта рука повисла как плеть. Два других егеря тотчас повторили его прием, и из рук бывших при вахмистре солдат выпали карабины. Выбрав самого молодого, Антон жестко спросил:
        - Кто сейчас в штабе? Отвечай или…
        И чиркнул себя ногтем по горлу.
        - Все обер-офицеры, херр ротмистр, - сказал дрожащим голосом дозорный.
        - Как зовут командиров полков?
        - Херр Кауниц и херр Росицкий.
        - Связать их, - скомандовал Антон и вошел в замок. Там он показал егерям знаком путь влево и вправо, а сам в сопровождении двух особо доверенных бойцов (Мэтью и Пьера) отправился в знакомую башню. По пути он хотел постучать в дверь Ингрид, но надо было сделать дело, и он пошел дальше.
        В штабной комнате находилось несколько офицеров во главе с генералом. Антон вошел (оставив егерей перед дверью) и постарался оказаться в центре группы.
        - Откуда Вы взялись, ротмистр? - спросил, сдвинув седеющие брови, приземистый генерал.
        - Кто здесь полковник Кауниц? - спросил «ротмистр» в вызывающем тоне.
        - Что Вам угодно? - возмутился лысоватый блондин лет под сорок. Вместо ответа Антон нащупал за спиной заранее подвешенный кистень и нанес в баскетбольном стиле (крюком из-за головы) ошеломляющий удар по незащищенной голове генерала. Тот рухнул на колени как бык и повалился на пол. Антон же произвел еще несколько молниеносных движений кистенем, и все офицеры (кроме полковника Кауница) тоже оказались на полу. У полковника буквально отпала челюсть.
        - Егеря! - крикнул Антон. Те заскочили в комнату и без лишних напоминаний стали вязать бессознательных офицеров. Антон же повернулся к Кауницу и сказал:
        - Сражение под Нересхаймом практически закончилось, и эрцгерцог отводит свои войска в Меттинген. Это значит, что ваше проникновение в долину Бренца потеряло смысл и в ближайшее время вам придет приказ о возвращении в Ульм. Мне пришло в голову отличиться перед своим начальством и как бы «захватить» Хайденхайм. Предлагаю Вам договор: Вы собираете свой полк через заместителя и уговаривайте пойти за ним заместителя командира другого полка. Вечером я отпущу Вас и вот этих офицеров восвояси.
        - Мерзавец! Вы грубо попрали правила войны, переодевшись в нашу форму!
        - Война давно уже не забава рыцарей. На ней все средства хороши и победителей не судят.
        - Еще как судят. Теперь, если Вы попадете в плен, Вас повесят, сударь!
        - Не испытывайте моего терпения, полковник. Едем в полк. И прошу не геройствовать: Ваша жизнь в моих руках, а жизнь обер-офицеров - в руках моих солдат.
        Полковник и «ротмистр» гарцевали по улице рядом, сзади рысил пелотон Пико. Как ни странно, выстрелов в городе пока не было. «Вот молодцы! - порадовался Антон. - Настоящие диверсанты!». Но накликал беду: на восточной окраине началась стрельба! И пока они ехали в северный конец города, где стоял полк фузилеров, эта стрельба все более разгоралась. Полковник взглянул в сторону своего мучителя, хотел что-то сказать, но передумал.
        Полк был расквартирован по домам горожан, а его штаб и хозслужбы обосновались на постоялом дворе. Когда кавалькада всадников въехала во двор, к своему командиру подскочил дежурный по полку в чине капитана и отрапортовал:
        - Херр полковник, в расположении полка происшествий нет. Но на восточной окраине идет, кажется, бой.
        - Где майор Химмель?
        - У себя на квартире, херр полковник.
        - Позовите его сюда!
        Майор появился через пять минут и спросил:
        - Что решили на совете?
        - Неожиданно пришел новый приказ о возвращении в Ульм. Эрцгерцог, кажется, вновь отступает. Готовьте полк к выходу, а я поеду во второй, так как полковник Росицкий получил контузию.
        - Это как-то связано со стрельбой в его расположении?
        - Видимо, да.
        - Быть может, нам следует им помочь?
        - Если полк не может справиться с горсткой диверсионистов, к черту такой полк! - взъярился Кауниц. - Я сейчас поеду туда и разберусь в обстановке! А Вам, Химмель, даю на сборы полчаса!
        - Горнист, играй сбор! - прокричал майор, и воздух огласили тревожные звонкие звуки.
        Когда обманщики отъехали от постоялого двора с полсотни метров, Антон нагнулся с седла к полковнику и сказал тихонько:
        - Браво, херр Кауниц! Если Вас уволят за этот казус из армии, то Вы можете стать актером и каждый вечер срывать аплодисменты публики.
        - Молчать, жалкий карьерист! - сказал полковник и отвернулся.
        Тем временем стрельба на восточной окраине стихла, и кавалькада смогла свободно подъехать к штабу второго полка фузилеров, разместившегося в виртхаусе.
        - Что у вас тут происходит? - спросил Кауниц заместителя командира полка.
        - Наши солдаты подверглись нападению со стороны каких-то егерей, - отрапортовал очередной майор. - Они били их втихую и связывали, херр полковник. Мы стали по ним стрелять и они ответили. Но потом отступили за окраину города. Что за сумасшедшие?
        - Это были французские французы, майор! - прорычал Кауниц. - Неужели не понятно? Но к делу: мы должны срочно покинуть город и вернуться в Ульм. Таков приказ эрцгерцога.
        - Неужели наши основные силы снова потерпели поражение? - огорчился майор. - Но почему приказ идет не через нашего полковника?
        - Росицкий тоже получил удар по голове. Генерал дал нам полчаса на сборы и марш в поход.
        Но прошло не менее часа, когда колонны австрийцев все же покинули город Хайденхайм. Антон же повернулся к полковнику Кауницу и сказал:
        - Вам, херр полковник, придется ехать вместе с каретой, полной побитых офицеров. Надеюсь, кто-то из них сможет все же управлять упряжкой лошадей?
        Глава двадцать третья. Как выходят в обер-офицеры
        После еще одной бессонной ночи с Ингрид Антон наткнулся в коридоре замка на Сен-Сира.
        - Вы что здесь делаете, Фонтанэ? Пришли ко мне по какой-то надобности? Впрочем, для начала мне следует Вас поблагодарить за возвращение Хайденхайма. Вы, правда, провели эту операцию бескровно? Благодаря той самой хитрости? В чем она заключалась?
        - Мы переоделись в австрийскую форму, мон женераль, и я, прикинувшись ротмистром, сообщил генералу Фрелиху о приказе эрцгерцога к отступлению.
        - И он поверил?
        - Я постарался быть убедительным, мон женераль.
        - Вообще-то так не поступают, капитан. Теперь австрийцы везде раструбят, через свои и наши газеты, что мы нарушили неписаные правила войны.
        - Эмигранты тоже надевали нашу форму, пели «Марсельезу», а потом во главе доверившихся им частей наносили удары в тыл. Вспомните генерала Дюмурье…
        - Это да, но при военных действиях переодевание в форму противника никто еще все-таки не применял. Впредь эту военную хитрость я использовать запрещаю, капитан Фонтанэ.
        - Виноват, мон женераль. Но у меня появилось к Вам еще предложение…
        - Слушаю Вас.
        - Обход генерала Фрелиха мы прозевали, а почему? Потому что толком не представляли, где находятся подразделения австрийцев и каков их состав. Скоро нам придется опять наступать, но куда эрцгерцог отводит свои войска? Какими резервами он располагает? Это надо знать не приблизительно, по наблюдениям егерей и гусарских разъездов, а точно: через ежедневное поступление пленных, причем со всех возможных направлений и даже из тыловых частей армии Карла.
        - Кто же будет добывать нам этих пленных?
        - Специальные подразделения егерей, умеющие проникать через позиции противника и скрытно там действовать. Мои егеря, например, этому обучены. Рассылать же их должно разведывательное управление при штабе армии, которое надо создать незамедлительно.
        - Хм, идея лежала на поверхности, но почему-то никто ее не высказал. Кроме Вас, Антуан. Я сейчас же поеду в штаб Моро и мы ее там обсудим. Действительно, лучше быть полностью зрячим, чем полуслепым. Вы большой молодец, капитан Фонтанэ! Впрочем, это в нашей армии известно почти каждому. Готовьтесь встать во главе этого управления - если меня поддержат в штабе. Соответственно, звание у Вас будет повыше, а какое - решит Моро. Кстати, почему у Вас такой вид, будто Вы не выспались? Обдумывали эту идею?
        - Примерно так, мон женераль.
        Сон все-таки одолел Антона, он едва добрался на Негре до постоялого двора (где снимал комнату) и проспал до вечера. Его разбудил денщик с вестью о вызове в штаб корпуса. Через полчаса умытый и побритый (денщиком), в свежем мундире Антон прискакал в замок и предстал перед Сен-Сиром молодец молодцом.
        - Что ж, капитан Фонтанэ, быть Вам отныне майором и возглавлять то самое разведуправление. Моро, оказывается, о Ваших подвигах тоже наслышан, а планом этим просто впечатлен. Вам предписывается сдать дела в эскадроне заместителю и явиться в Нордлинген, куда переместился штаб армии.
        - Чего там сдавать… - сказал Антон. - Мой заместитель - капитан Перрье, а он егерскую службу знает не первый год. Единственная просьба: мой пелотон с аджюданом Пико пусть останется в моем распоряжении. Команды разведчиков в каждом эскадроне я сам подберу, и в дальнейшем буду иметь дело только с их командирами.
        - Моро первой задачей разведотдела поставил обеспечение связи с подразделениями Самбро-Маасской армии.
        - Давно пора. А то мы узнаем, где воюет Журдан, из немецких газет и задним числом. Абсурд! Притом, что Вену мы можем взять только вместе.
        - Это будет далекий поиск. Кого думаете послать?
        - Сам пойду, со своим пелотоном и, конечно, скрытно. В чужую форму переодеваться не будем, но крестьянами-то прикинуться можно?
        - А у вас получится?
        - У моих егерей - да, они сами почти все из крестьян. Ну, а мне придется, наверно, щеку благородную платком подвязывать и треух с головы не снимать. Да гнуться, гнуться побольше.
        - Ха, ха, ха! - развеселился Сен-Сир. - Интересно было бы на Вас посмотреть в этой личине…
        Вечером Антон постучал к Ингрид условным стуком, и она тотчас открыла дверь. Войдя в комнату, он сказал:
        - Я пришел проститься с Вами, комтессе. Мой путь далек, хоть и не опасен. Впрочем, через неделю я могу оказаться здесь.
        Я не ропщу, Антуан, хотя сердце мое болит. Вы воин, а мое дело Вас ждать. Я буду ждать Вас всегда: через неделю, месяц, годы… Даже если выйду замуж, я отдамся Вам при первой встрече.
        - Боже, Ингрид! Я не заслужил такой любви…
        - Заслужили, Антуан. Так говорит мое сердце. И еще: я сочту за счастье делить Вас с Констанс, и если нам с ней будет суждено встретиться, я назову ее своей сестрой. Вот так. Но у меня еще вопрос: Вы уезжаете сейчас же?
        - Нет, утром. Но сейчас мне надо отдать необходимые распоряжения своим солдатам.
        - После этого Вы вернетесь ко мне?
        - Как Вы можете сомневаться, мон амур?
        Глава двадцать четвертая. Поручение Моро
        Около десяти часов утра Антон в сопровождении своего пелотона подрысил к городку Нордлинген, окруженному округлой и полностью крытой крепостной стеной - правда, невысокой. У подбашенного въезда в город стоял караул из четырех солдат в егерской форме. Антон стал было доставать свои документы из кармана, как вдруг караул стукнул прикладами ружей о землю, вскинул их вертикально к груди и рявкнул единодушно:
        - Вив ле капитен Фонтанэ!
        Антон оторопел, вгляделся пристальнее в лица караульных и, наконец, опознал егерей из эскадрона Перрье. После чего все дружно рассмеялись: и караульные, и «капитан» и Пико с товарищами.
        Штаб Рейнско-Мозельской армии расположился стандартно, в здании ратуши. Когда Антон вошел в приемную командующего, то поморщился: в ней сидело на стульях около двух десятков человек - преимущественно, офицеры. У двери в кабинет Моро, за бюро пребывал адъютант в чине майора (невысокий, щуплый, быстроглазый), который и определял очередность приема. Он бросил на вошедшего капитана быстрый взгляд, и Антон, поймав момент, состроил умоляющее лицо, чуть кивнув в сторону кабинета. Бывалый адъютант дернул пальцем и спросил мигом подоспевшего Антона:
        - Фамилия?
        - Фонтанэ.
        Адъютант кивнул и юркнул в дверь кабинета. Через минуту он появился и прошел за бюро с невозмутимой миной. Но когда очередной проситель вышел от командующего, адъютант произнес:
        - Майор Фонтанэ.
        Антон благодарно ему улыбнулся и открыл дверь.
        В кабинете навстречу ему поднялся с улыбкой среднего роста блондин в генеральском мундире лет чуть более тридцати (33, если быть точным) и, протянув руку для пожатия, сказал:
        - Наконец, я увидел легендарного бойца своей армии! Добро пожаловать в мой штаб, майор Фонтанэ. А почему Вы небриты?
        - Так нужно по роли, которую мне скоро предстоит сыграть, - ответил, улыбаясь чуть виновато, Антон. - Я намереваюсь сам пойти в поиск армии генерала Журдана под личиной крестьянина, едущего торговать в Нюрнберг.
        - Один?
        - Нет, возьму пелотон своих егерей. С ними я отобьюсь при случае от любого разъезда.
        - Что ж, Вам виднее, Фонтанэ. Но эти сведения мне нужны в течение 3 - 5 дней, пока мы будем зализывать раны последней битвы. А там я должен определиться: либо идти, согласно прежнего плана, на Мюнхен для принуждения курфюрста Баварии к миру, либо пойти на север для помощи Самбро-Маасской армии и потом совместно идти к Вене.
        - Мне понадобятся деньги, чтобы приобрести у крестьян десяток телег, а также минимум каких-то товаров…
        - Да, для того чтобы успешно воевать, всегда нужны в первую очередь деньги. Ладно, скажите об этом моему адъютанту, он вправе выдавать небольшие суммы.
        - Тогда у меня все, мон женераль.
        - Буду ждать Вашего благополучного возвращения. Желательно с письмом от генерала Журдана.
        Два дня Антон занимался отбором егерей в свой разведотряд (кого по личным контактам, а кого через тестирование) и, наконец, набрал 3 группы по 20 человек и командиров (два сержанта и аджюдан). Все они занялись изготовлением «тихого» оружия по образцу егерей пелотона Пико, а командиры стали прорабатывать на картах маршруты ближайших разведок: на юг (в сторону Мюнхена), на юго-восток (в сторону Ландсхута) и на восток (в сторону Регенсбурга). Сам же он стал готовиться к маршруту в Нюрнберг.
        Утром 15 августа небольшой торговый караван из десяти телег выехал из ворот Нордлингена по дороге в Нюрнберг. На каждой телеге сидело по три «торговца» и каждую тянули две лошади. В связи с тем, что егеря практически не знали немецкого языка, решено было изображать швейцарцев из Базеля, которые захотели с большой выгодой продать сыры, часы и шерстяные ткани в самом известном торговом городе южной Германии. Естественно, сыры и штуки тканей присутствовали на телегах в минимальном количестве, а карманные часы имелись только у самого Антона - все остальное место занимали пустые ящики, накрытые парусиной. При этом в некоторые ящики егеря засунули свое оружие и обмундирование.
        Дорога была торная, шла по плоскогорью и потому ехали споро: километров по 8 в час. Попутчиков, впрочем, почти не было, только местные крестьяне иногда выезжали на тракт, но вскоре сворачивали в сторону. Первое испытание ждало разведчиков перед Эттингеном, занятом еще австрийцами. С боковой дорожки к каравану выскочил гусарский разъезд (численностью со взвод), командир которого (молоденький фенрих) обратился к сидящим в передней телеге:
        - Вы кто такие и куда едете?
        - Мы торговцы из Базеля, херр официр, - с ноткой подобострастия стал отвечать Антон. - Едем в Нюрнберг, самый известный торговый город.
        - То есть вы французы?
        - Мы франкоговорящие швейцарцы, херр официр. Мирный народ.
        - Слышали мы, какие вы мирные: у папы в Риме гвардия сплошь из швейцарцев и у бедняги Луи тоже были они. Только вот всех их перебили подлецы парижане. Что же вы везете на продажу?
        - В основном, шерстяные ткани, херр официр. У нас самые теплые ткани в Европе. Везем также сыр, очень хороший. Одного круга на весь ваш отряд хватит. Вот заберите и в обед проверьте, херр официр.
        - Солдаты империи подношение (гешенк) не берут и за все платят.
        - Какой гешенк? Это от чистого сердца, для удовольствия солдатского желудка. А мы от одного круга сыра не обеднеем.
        - Ну, ладно, коли так. Проезжайте. Вот вам ярлык на право проезда…
        С ярлыком ехать стало спокойнее. Когда под Гунценхаузеном их вновь остановил патруль во главе с капралом, то ярлык сыграл ожидаемую роль - не пришлось даже отдариваться. Антон тотчас задал сокровенный вопрос:
        - Скажите, херр капрал, далеко ли французы? Они, я слышал, не брезгают грабежом торговцев?
        - В Нюрнберге их нет точно, но они захватили крепость Ротенбах и движутся к востоку, на Амберг.
        - Тогда мы успеем попасть в Нюрнберг, Большое спасибо, херр капрал.
        Отъехав от Гунценхаузена, Антон скомандовал:
        - Мэтью и Пьер, распрягайте лошадей из своей телеги и мчите назад, в Нордлинген - но не по дороге, а перелесками и с оглядкой. Линию фронта лучше пересечь ночью. Я передам с вами записку для генерала Моро.
        И набросал карандашом: «Мон женераль! По непроверенным сведениям армия Журдана ведет бои восточнее Нюрнберга, под Амбергом. Иду проверять. Майор Фонтанэ».
        Глава двадцать пятая. Визит к Журдану и Бернадотту
        К Амбергу Антон решил двигаться в обход Нюрнберга, через Ноймаркт, что тоже стоит на торговом тракте в Нюрнберг, только из Регенсбурга. Для этого, достигнув деревни Вассермунгенау, они свернули на менее укатанную дорожку, шедшую в восточном направлении. В лесу за городком Рот решили переночевать: разожгли пару костров, сварили похлебку, а спать улеглись кто на телегах, а кто под телегами - благо, что ночи августовские в Германии на высоте 300 м. еще теплые. Ну, а ночное дежурство майор, конечно, не отменял.
        16 августа в 10 часов утра отряд «торговцев» был уже перед Ноймарктом, где вновь подвергся проверке. На беду командир милицейского патруля (десяток верховых с саблями и карабинами за спинами) оказался очень дотошным. На ярлык он посмотрел и кивнул, но проверку груза продолжил, для чего распотрошил одну телегу полностью. Когда на свет явились пустые ящики, Антон сказал сквозь зубы «Сука!» и громко скомандовал:
        - Фас!
        Уже готовые к такому повороту событий, егеря не сплоховали и взвихрили над головами свои боло. Враз оказавшись спеленутыми, милиционеры лишь хлопали глазами и бессильно ругались, а командир еще и пену изо рта стал пускать.
        - Все, - сказал мрачновато майор Фонтанэ. - Кончился наш камуфляж. Едем к ближайшему лесу (благо он всего в четверти лье), там распрягаемся и превращаем себя обратно в егерей.
        - А этих куда?
        - Кладите их на телеги, в лесу бросим связанными, а там они или сами смогут освободиться или судьба спасение подбросит.
        - А может их того? - предложил один из егерей и провел ребром ладони по горлу.
        - Пленных нельзя предавать смерти - таково правило войны, - возразил Антон. - Да и не люблю я убивать людей, вы же знаете…
        Оказавшись на конях (недостающий десяток им кстати предоставили австрийцы), в форме и при оружии, егеря приобрели бравый вид и помчались к Амберу размашистой рысью - но придерживаясь опушки леса, на фоне которого их маскировочная одежда и накидки на лошадей были эффективны. Перед началом этого бега Антон тщательно изучил карту и наметил примерный азимут движения в переводе на стрелку часов. Леса перемежались с перелесками, но достаточно короткими, средняя скорость продвижения (судя по привязке к карте) составляла около 15 км, и через два часа с опушки последнего леса отряду открылся вид на город Амберг.
        - Обычный германский городок, хоть и был резиденцией курфюрста Пфальца, - резюмировал вслух Антон. - А что это там за люди и повозки шарятся по полю?
        Задав себе этот вопрос, он достал из-под полы подвешенную туда подзорную трубу и стал осматривать поле. Наконец заключил:
        - Похоже, что это похоронная команда и мародеры из местных жителей. Не иначе накануне здесь была битва. Тогда нам нужно к ним.
        И первым поскакал вперед.
        Остановившись возле ближайшей повозки, в которую два цивильных мужика грузили голых покойников, а два меланхоличных солдата во французской форме волокли по земле мешок, набитый снятым с покойников обмундированием, Антон резко спросил, обращаясь к военным:
        - Когда здесь происходила битва?
        - Вчера, мсье офицер (эполеты Антона были прикрыты маскировкой).
        - Где находится штаб вашей дивизии и кто ее генерал?
        - В Амберге, - с ноткой удивления ответили ему. - Здесь штаб генерала Бернадотта, но и сам Журдан пока находится тут.
        - Удачно, два в одном, - пошутил с хохотком майор Фонтанэ и скомандовал своим егерям:
        - Маскировку снять и марш-марш в город!
        В Амбере в качестве штаба дивизии майору егерей указали дворец курфюрста. Прогарцевав без препятствий по крытому «двухочковому» мостику через тихую речку Фильс (по ней будто бы сплавляли ранее барки с железной рудой в Регенсбург, а оттуда завозили соль), конные егери оказались возле «дворца», похожего формой на все окрестные здания, но покрупнее и повыше их (три этажа плюс два уровня мансард) и к тому же окрашенного в розовый цвет. Впрочем, во дворец майора так просто не пустили, хотя он предъявил мандат, подписанный Моро. Наконец, к нему вышел адъютант, ознакомился с мандатом и приветствовал посланца соседней армии. После чего они пошли рядом внутрь дворца, делясь по-свойски новостями.
        Штаб разместился в просторном зале и прилегающих к нему комнатах на втором этаже. Адъютант сначала вошел сам в этот зал, а потом выглянул и пригласил туда егеря. Войдя, Антон увидел в зале двух молодых генералов («Черт, все они едва за тридцать!»), черноволосого и светловолосого, которые стали его разглядывать - ну, а он их, конечно (пока его язык говорил слова представления). Черноволосый выглядел эффектно, а наиболее эффектным был его торчащий из физиономии длинный, с горбинкой нос. Блондин был пониже и поплоше, но держался так заносчиво, что сомнений в том, кто здесь командующий армией у Антона не осталось: это, конечно, Журдан, а брюнет - Бернадотт, чья звезда вспыхнет лет через 20 и он станет королем Швеции.
        - Значит, Вы, майор присланы к нам для связи? - сказал Журдан, снисходительно улыбаясь. - То есть Моро засомневался, что мы выполним свой план кампании? А сам-то он как, справляется с эрцгерцогом?
        - Пока дела наши идут неплохо, - сказал Антон, осторожничая. - Правда, последнее сражение, под Нересхаймом, было очень напряженным, и мы потеряли более 6000 тысяч убитыми и раненными. Но в итоге все войска имперцев ушли на правобережье Дуная, остались только местные милицейские подразделения.
        - Ну, а мы загнали Вартенслебена за реку Нааб и сейчас готовим его полный разгром. После чего пойдем, конечно, на юг, к Регенсбургу - как и предусмотрено планом Карно.
        - Хорошо, что все хорошо, - скаламбурил, улыбаясь, Антон. - Теперь я могу с легким сердцем вернуться в свою армию. Только желательно с автографом от Вас, мон женераль.
        - Шустрый Вы офицер, майор Фонтанэ. Ладно, я напишу письмо Моро в Вашем присутствии.
        Журдан кивнул адъютанту, тот мигом принес чернильный прибор и лист бумаги и приготовился писать. Журдан же прошелся перед столом туда-сюда и стал диктовать текст.
        Тем временем Бернадот увлек симпатичного майора в сторону и спросил:
        - Вы что же, не останетесь погостить у нас день-другой? Моим офицерам было бы интересно послушать рассказы о действиях смежной армии. Тем более, что у многих есть в ваших рядах приятели. Моим, например, является Сен-Сир…
        - Мне, мон женераль, дан категорический приказ как можно быстрее вернуться в Нордлинген после установления контакта с вами. От этого зависит принятие нашим командующим правильного решения по развитию кампании. Сожалею.
        - Долг, конечно, прежде всего. Передайте мой привет Лорану. Надеюсь увидеться под стенами Вены.
        - Если мы возьмем Вену, это будет, кажется, впервые в ее истории? Хотя ее осаждали множество раз…
        - Ее брать нам не нужно. Надо только склонить Габбсбургов к миру, майор.
        - Тогда конечно, мон женераль.
        Глава двадцать шестая. Кто кого перехитрит?
        Обратно в Нордлинген то мчались (в стороне от селений), то крались. При этом Антон сознательно избрал другой путь: вдоль тракта Амберг-Регенсбург, который мог быть использован противником для похода на север (и подлежал разведке). Разведывать же его было удобно, так как большая часть тракта проходила вдоль цепи лесных массивов, а городков на нем было лишь три: Швандорф, Хайдорф и Регенстауф. Через 6 часов (и 50 км) кавалькада егерей, не обнаружив по пути имперцев, вышла лесом на крутой левый берег Дуная чуть ниже Регенсбурга, где расположилась на отдых и обед с одновременным визуальным обследованием этого крупного речного порта.
        Тут Антон поздравил себя за выбор маршрута: в порту с плоскодонных барж на конной тяге явно разгружалась крупная пехотная часть. «Пожалуй, трехбатальонный полк перебросили, тысячи под две, - решил Антон. - А вон там на берегу и пушки полковые стоят. Кавалерии нет, но она копытами может припылить. Хороший презент получил эрцгерцог. А может и не один? Ох, не хочется снова в седло садиться, а придется: такие сведения командиры горячими любят получать…»
        Таким образом, пелотон вернулся с километр назад, перескочил, улучив момент, через дорогу и речку (название которой на карте было потерто) и порысил на запад по придунайским перелескам. Ночь застала их на переправе через Альтмюль у Риденбурга, которую они преодолели вплавь, и на другом берегу, в достаточно густом лесу, обиходив лошадей и набив свою утробу, улеглись спать. Чтобы утром после завтрака продолжить бег к Нордлингену, которого они достигли без вооруженных столкновений (патрули встречались, но егеря замечали их раньше и тотчас маскировались) к вечеру 17 августа.
        Превозмогая усталость и боль в натертой седлом промежности, Антон поднялся в ратушу и предстал перед знакомым адъютантом, который тотчас юркнул в кабинет командующего и вскоре позвал туда майора. Моро сидел при свечах над картой в компании со своим начальником штаба, полковником Монришаром. Антона он встретил широкой улыбкой и сказал:
        - Ваши разведчики уже прекрасно себя зарекомендовали, Антуан Фонтанэ! Я получил полное представление о размещении всех подразделений имперцев на уровне дивизий, а в ряде случаев и полков. А чем закончился Ваш вояж?
        - Журдан блокировал своих противников близ границы с Богемией и надеется в ближайшие дни ее частично рассеять и частично пленить. После чего он пойдет на Регенсбург. Вот в подтверждение его письмо к Вам, мон женераль. Но…
        - Что еще за но, майор?
        - Я возвращался через Регенсбург и видел выгрузку пехотного подкрепления в количестве полка с артиллерией, но их могло высадиться и больше. Кроме того, части, расквартированные в Ингольштадте, явно готовятся к переброске. И, похоже, на север… Все это необходимо проконтролировать, мон женераль. Во всяком случае, я, на месте эрцгерцога, получив подкрепления, напал бы именно на Журдана, который этого удара совсем не ожидает.
        - Если эрцгерцог пойдет на север, то против нас останется только Латур с 30 тысячами солдат и его поражение станет лишь вопросом времени. Курфюрст же Баварии однозначно выйдет из коалиции.
        - А если Карл вместе с Вартенслебеном разгромят беспечного Журдана? Мюнхен мы возьмем и тут же уйдем из него, так как идти с 50 тысячами бойцов на Вену никак не получится…
        - Это так… - признал, скривив губы, Моро. - Получается, что нам обязательно надо идти за эрцгерцогом, если он пойдет на север. А Вы неплохой стратег, Фонтанэ! Но к делу: удвойте свои усилия по разведке противника. Нам нельзя его упустить. Делайте доклады мне дважды в течение дня!
        Два последующих дня наблюдений за войсками эрцгерцога (достигшими с пополнением 30 тысяч чел, в том числе 10 тыс. кавалеристов и 50 пушек на конной тяге) подтвердили тезис об их нацеленности на Амберг и Нюрнберг. Соответственно, корпуса Дезе и Сен-Сира плюс кавдивизия Бурсье стали готовиться к их преследованию. Впрочем, им пришлось выделить несколько полков для противостояния Латуру на рубеже реки Лех, а полкам этим - изображать из себя корпуса (лишние костры по ночам, много перемещений с места на место и т. п.). Таким образом, сводный ударный кулак ограничился численностью в 25 тыс. чел (в том числе 5 тыс. кавалеристов и 50 пушек). Одновременно полнокровный корпус Ферино (15 тыс. чел) готовился для удара по самому амбициозному и самому слабому корпусу имперцев под командованием принца Конде. Принц сформировал его из французских дворян-эмигрантов, основная цель которых заключалась в победоносном возвращении во Францию. Поэтому тяжелых сражений с многочисленными смертями они не выдерживали (если меня убьют, кто же тогда будет восстанавливать власть короля?) и всегда отступали. Именно за их спинами
находился Мюнхен, а в нем трепещущий курфюрст Баварии - но кого смущает чужое горе?
        Утром 20 августа подразделения Карла двинулись по двум дорогам: от Ингольштадта на Ноймаркт (65 км) и от Регенсбурга на Амберг (50 км) в расчете через двое суток достичь этих городов. Через час и полтора часа штаб Моро об этом выступлении узнал (разведчики держали у себя голубей родом из Нордлингена и тотчас выпустили двух с записками) и дал отмашку своему отряду, шедшему под временным командованием Сен-Сира единой массой: чтобы в возможном встречном бою иметь подавляющее численное преимущество. Дорога для марш-броска была выбрана та же, по которой егеря Антона прошли несколькими днями ранее, то есть на Ноймаркт через Гунценхаузен и Рот (110 км).
        Соответственно, французы должны были двигаться в необычно быстром темпе, и тут Антон подсказал (при обсуждении в штабе) выход: пересадить хотя бы четверть пехоты на телеги! Скорость телеги, запряженной парой лошадей и везущей десяток солдат, все равно будет (по здешним отличным дорогам) раза в два, а то и в три выше скорости пешего бойца. Соответственно, одну и ту же телегу можно будет использовать на суточном перегоне (35 км) дважды и перевезти к месту ночлега половину пехоты. Значит, понадобится найти 500 телег: 300 взять, разгрузив обоз, и еще 200 конфисковать у жителей окрестных городков и деревень (с их же лошадьми). А в итоге за двое суток к Ноймаркту можно будет доставить 15 тысяч человек (считая и 5 тыс. кавалерии). С ними можно будет вступить в полноценный бой, затянуть его на день, а переломить ход сражения назавтра - при подходе еще 10 тысяч бойцов. Впрочем, пехотинцы, плетущиеся сзади, тоже могут подсуетиться и конфисковать у жителей попутных деревень еще 500 телег… Майора сначала назвали фантазером, но отставание по времени от армии эрцгерцога как-то надо было преодолеть. Неугомонный
майор и тут вылез: тогда можно выйти на сутки раньше, дойти до Эттингена (как раз 30 км) и там подождать известия о выходе Карла. На него дружно зашикали, потом сами покрякали и махнули рукой: черт с ним с обозом, освобождайте телеги…
        Глава двадцать седьмая. Бой при Ноймаркте
        В конце дня 21 августа измученных Антона, Мэтью и Пьера остановил на окраине Ноймаркта разъезд французских гусаров. Их еще более измученных лошадей взяли под уздцы три гусара и стали водить по кругу, постепенно успокаивая. Ну, а прочие гусары подхватили курьеров за руки и за ноги, вкинули в седла освободившихся гусарских коней, и вся кавалькада порысила на Рыночную площадь, в штаб генерала Бернадотта.
        - Это опять Вы, майор Фонтанэ? - заулыбался Бернадотт. - Надо же так замучить себя! Видно, новости Вы привезли сверхсрочные?
        - Так точно, мон женераль. 20 числа из Ингольштадта на Ноймаркт вышел корпус под командованием эрцгерцога Карла, а по шоссе Регенсбург-Амберг идет колонна под командованием генерала Вернека. Общая численность австрийцев около 30 тыс. человек.
        - Это верные сведения? - встревожился генерал.
        - Вы должны их проверить, выслав навстречу австрийцам конные разъезды. Думаю, что уже завтра Карл навалится на Вашу дивизию. Но…
        - Слава богу, у Вас есть спасительное для меня «но».
        - Половина нашего корпуса (а это около 15 тыс. чел. под командованием вашего друга Сен-Сира) идет сюда со стороны Рота и будет ночевать в лесу за 1,5 лье от Ноймаркта. Когда сражение начнется и Карл обозначит свои позиции, Сен-Сир нанесет ему удар в тыл. Ваше дело - выдержать первый натиск. Выдержите?
        - Вообще-то при соотношении 1:4 я предпочитаю отступать, потому что не люблю бессмысленного кровопролития. Но ради возможности разгрома эрцгерцога буду держаться за город зубами.
        - Не забудьте послать гонца к Журдану: его части в Амберге тоже будут под ударом.
        - Давайте я все же дождусь доклада своих разъездов?
        Доклад гусар, высланных на юг и юго-восток от Ноймаркета и вернувшихся через 3 часа, ошеломил и Бернадотта и Антона: на дороге в Ингольштадт разъезды австрийских гусар встречены у Зенгенталя (в 1 лье от Ноймаркта), а голова колонны пеших австрийцев втягивается в Мюльхаузен (2,5 лье) - и колонна эта о-очень протяженная. Но и на дороге в Регенсбург ситуация очень похожая: гусары Карла уже в Дайнинге (1,5 лье), а пехота дошла до Зойберсдорфа (3 лье) и ее тоже очень много.
        - А есть ли противник на дороге в Амберг? - задал мучительный вопрос Бернадотт, глядя пристально в глаза горе-разведчику.
        - Надо было оповестить 3 часа назад Журдана, - парировал скрытую нападку Антон. - Вскоре ответ на этот вопрос у нас мог быть. Но и сейчас еще не поздно: вряд ли Карл решится на ночную атаку, а утром здесь может быть как ответ, так и подкрепления со стороны Журдана.
        - Верно! - воскликнул Бернадот и стал быстро отдавать распоряжения.
        Антон полагал, что ему предстоит выдержать бессонную ночь, однако родной организм так намучился за два предыдущих дня, что стоило ему только снять сапоги, прилечь на деревянную лавку и накрыться одеялом от запасливого Мэтью, как сон окутал его целиком. Во сне ему много чего снилось, но он все позабыл, кроме самого последнего сновидения: четкого красивого лица улыбающейся кому-то Констанции. Он искрутил всю шею, пытаясь извернуться и посмотреть: кому же она так нежно улыбается? Под конец отчаялся, и тут она повернулась к нему спиной, и он увидел в ее руках голенького ребенка. Он тотчас проснулся и вдруг пожалел, что не успел рассмотреть: мальчик это был или девочка? В общем, видел что-то вроде телепатической передачи; вот только никого Констанс родить, конечно, не могла, прошло ведь лишь 4 месяца.
        За окнами было вполне светло. Вдруг утреннюю тишину прорвали орудийные залпы - хоть и далекие, но очень грозные. Им начали вторить залпы других орудий - на этот раз близкие, свои. Битва под Ноймарктом началась. Антон в темпе оделся, вооружился и выскочил на крыльцо ратуши. Под ним сидели на корточках оба его егеря, держа в руках уздечки трех коней, стоявших рядом. Антон привычно сунул руку в карман камзола, достал сушеную курагу и, сбежав с крыльца, сунул ладонь в губы Негре.
        - Ешь, черная, ешь, нас ждут сегодня великие дела, - сказал он, щурясь на солнце. Солнце было вполне ярким, а небо - голубым и ясным. «То, что надо для моей новой выдумки» - решил попаданец и скомандовал:
        - Егеря! На-а… конь!
        И Мэтью и Пьер взлетели в седла сразу из положения сидя. Но Антон от них не отстал, тоже махнув в седло без использования стремян. Они тотчас сжали шенкелями бока лошадей, встряхнули легонько поводьями, и обученные уже лошади пустились с места в галоп, целясь к западному выезду с рыночной площади.
        Противник, как и ожидалось, охватил город пологой дугой с южной стороны. Там было установлено несколько батарей пушек, которые вели обстрел наскоро отрытых французами реданов и флешей, внутри которых были установлены тоже орудия, а вокруг кучковалось пехотное прикрытие. Шеренги нападающих выстраивались в стороне от пушек, но пока не активничали, ждали конца собственной артподготовки. Еще дальше и на флангах ходили кавалерийские массы. Антон поскакал вокруг северной окраины города и, к удовольствию, увидел то, на что надеялся: с северо-востока к городу подходили колонны пехоты и кавалерии; везли и пушки, десятка два. «Пожалуй, подкрепление в виде целой дивизии, - оценил уже привычно массу людей Антон. - Да у нас в лесу две дивизии прячется. Повоюем на равных. А если я еще сумятицу в ряды неприятеля сумею внести, то и победим».
        Дальше егеря поскакали на восток и уже перешли на рысь, а достигнув лесистого холма, перешли на шаг. Холм был занят пешими егерями из дивизии Бернадотта, и вскоре Антон отыскал их командира, тоже майора.
        - Бонжур, камрад, - фамильярно приветствовал Антон равного по званию и роду войск. - Покажи, где здесь наилучший обзор неприятельского фланга.
        - Вон у той сосны. Я оборудовал там свой командный пункт.
        - Полежим вместе?
        - Отчего же нет? Тем более противник пока в атаку не идет…
        И накликал: вдали прогундели горны, и из леса вдоль всей опушки СВ простирания выступила шеренга фузилеров и пошла на северо-запад, к городу, а за ней точно так же показалась шеренга вторая…
        - Научились фрицы в лесу тихариться, - чуть хохотнул майор. - Что ж, подождем, пока они не войдут в зону надежного поражения, на 300 шагов.
        - У вас же есть штуцеры в батальоне, из них и сейчас ведь можно дострелить? - полувопросительно заметил Антон.
        - Дострелить можно, а вот попасть трудновато, - возразил майор. - А пули у нас не дармовые, побережем пока.
        - Ну, а мы, пожалуй, сейчас их будем отстреливать, - сказал Антон и снял с плеч свой штуцер. Ему тотчас последовали Мэтью и Пьер, наклонили штуцеры, заправили в дула бумажные пороховые заряды, а сверху пульки Минье (сделали сами штук по 50), мгновенно протолкнули их шомполами внутрь и стали выцеливать в цепи офицеров. Все то же проделал на глазах изумленного майора и Антон.
        - Но как вы смогли так быстро зарядить пули? Мы их толкаем-толкаем…
        - Это пока секрет. Вот обкатаем в своей части, и вы сможете потом применять.
        Тем временем егеря выстрелили один за другим и довольно гоготнули: значит, пара офицеров ткнулась носом в землю. Антон же цепью пренебрег, а стал озирать панораму в поисках холма, похожего на тот, где они лежали. О, вроде есть такой! И обзор города с него должен быть неплохим. Он достал свою подзорную трубу, припал к окуляру и стал шарить усиленным взглядом по этому холму и не ошибся: на его СЗ скате он нашел группку обер-офицеров, следящих за ходом сражения. Они были почти в километре от данного «командного пункта», но их белые и голубоватые камзолы неплохо выделялись на фоне зелени леса и травы. Антон вжал приклад штуцера в плечо, упер локти рук в землю и припал глазом к мушке, напаянной им на конце ствола, выводя ее в центр крошечной фигурки. Потом задержал дыхание и плавно нажал на спусковой крючок. Выстрел грянул, облако дыма изверглось из дула, а когда оно рассеялось и можно стало посмотреть в трубу, Антон понуро вздохнул: офицеры суетливо крутили головами, переговаривались, но в наличии были все пятеро. Что ж, наше дело служивое: чисти дуло, заряжай и стреляй снова. Оптические прицелы к
штуцеру изготовлять пока не умеют… И он стрелял, смотрел в трубу, хмыкал и опять стрелял. Впрочем, после четвертого выстрела офицеры быстро покинули удобный склон: пули, прилетающие незнамо откуда, их стали, видимо, очень нервировать. Больше он их обнаружить не смог, как не старался.
        Тем временем, егерский батальон вовсю вел стрельбу по шеренге, которая была уже метрах в 100.
        - Беглый огонь! - скомандовал Антон своим двум егерям и те тотчас бросили отстрел офицеров и стали очень сноровисто заряжать ружья и стрелять из них. Точно так же стал стрелять и Антон, а к майору вдруг кто-то прибежал и он уметелил за прибежавшим. Но вот австрийские гренадеры все-таки добежали до стрелков, только поднять их на штыки не успели: трое егерей разрядили в них дробовики, потом по два пистолета (все со 100 % из-боя-выводящим результатом) и стали стремительно метать ножи… А когда егеря схватились за сабли, воевать стало не с кем: иные бежали от смертельно опасных бойцов, а прочие образовали вал из пораженных тел.
        Глава двадцать восьмая. Победа под Ноймарктом
        Перезарядив ружья, вернув в разгрузки ножи и подняв с травы своих лошадей (а они так и лежали у подножья холма, в 200 м от места побоища), егеря пустились обратно в город, намереваясь попасть оттуда в центр обороны. Но тут они выехали на площадь с церковью и Антону торкнуло: к церкви притулилась невысокая (метров 30) колокольня, с которой можно, тем не менее, прекрасно обозревать окрестности и стрелять из штуцеров. Церковь была, конечно, наглухо закрыта по случаю ведения военных действий, а вход в колокольню осуществлялся только из нее - но разве могли эти обстоятельства стать серьезным препятствием для удалых егерей? В седельной сумке у Мэтью нашлась веревка с крюком, которую он ловко закинул в нижнее окно колокольни (бывшее на высоте около 5 метров) и зацепился крюком за подоконник, а Пьер не менее ловко «прошагал» по стене до окна, перебирая руками по веревке. Через пять минут дверь в церковь отворилась, и Пьер махнул из нее приглашающе рукой. Ничтоже сумняшеся, нечестивые егеря завели в храм своих коней и велели присмотреть за ними трясущемуся (от страха или негодования?) служке. Сами же стали
подниматься по лестнице внутри колокольни, держа в руках штуцеры.
        Обзор городских окрестностей с верхней площадки кирпичной колокольни осуществлялся через несколько окон размерами 1х0,5 м - то, что надо для наблюдателей и стрелков. Антон предложил Мэтью и Пьеру поискать пока себе цели, но огня без разрешения не открывать. Сам же принялся наблюдать картину боя.
        В данный момент имперцы наступали на город с трех сторон, базируясь во всех случаях на лесные массивы. Больше всего войск роилось на юге: атакующая пехота шла в несколько шеренг, кулисно выступающих одна из-за другой, то есть классическим со времен Фридриха Великого косым строем, и с высоты было понятно, что основной удар батальонов будет нанесен по правому флангу французов. Для усиления мощи флангового удара в перелеске хоронился до времени кирасирский полк. Огневую поддержку атаки осуществляли две пушечные батареи (30 пушек), стоявшие вдоль лесной опушки и стрелявшие через головы наступающих солдат. Впрочем, огневое противодействие французов было мощным (и ружейное и пушечное), отчего первая шеренга наступающих редела, редела и вдруг вся попадала, уступая дорогу шеренге второй.
        С юго-запада наступление австрийцев велось от лесистой горы Тирольсберг на пригород Ноймаркта, деревню Пеллинг. Здесь, кроме пехоты, они ввели уже в дело с десяток гусарских эскадронов, некоторые из которых ворвались в деревню и пытались вместе со своей пехотой изгнать из домов французских стрелков. Другие же гусарские части ввязались в рубку с гусарами Журдана, которые только что примчались с северной окраины Ноймаркта. Вслед за ними поспешали и гренадеры - так что Пеллинг отстоять, вероятно, удастся. Тем более что к западному подножью Тирольсберга уже подходили с ночевки три пехотных колонны Сен-Сира, еще не замеченные австрийцами. Кавалеристы же Бурсье резво мчали по дуге к южной оконечности Тирольсберга, откуда они могли нанести удар в тыл как частям, атакующим Пеллинг, так и левофланговой группировке основных сил эрцгерцога.
        Атака, предпринятая австрийцами с юго-востока, в сторону высоты Хоэнберг (той самой, на которой только что бились Антон и его товарищи), уже практически затухла и сменилась пушечной перестрелкой. Но до вечера еще далеко и вряд ли эрцгерцог удовлетворится вялыми действиями своей правофланговой дивизии…
        Тем временем, в атаке с юга наступил решительный момент: австрийские шеренги сумели все-таки охватить правый фланг Бернадотта и стали методично его «сворачивать». На помощь из города бросилась очередная колонна гренадеров Журдана, а также два эскадрона кирасир. Но из перелеска уже накатывал на мощных лошадях австрийский кирасирский полк, который, казалось, враз мог разметать и гренадеров и их хилое кирасирское прикрытие…
        - Работаем быстро по кирасирским коням! - вскричал Антон и выстрелил в грудь коня (целясь в район сердца), мчавшего переднего всадника, сверкавшего эполетами. Конь рухнул на колени, пустив хозяина в недолгий полет, под копыта других коней. Через пару секунд почти одновременно упали лошади еще двух кирасиров, затем вновь попал Антон и снова Мэтью с Пьером. Были у них и промахи, но все же около двадцати кавалеристов они сумели сверзить на землю, прежде чем они доскакали до гренадеров, которые тоже в них дружно выстрелили и многих повалили. Главное же, что пыл кирасирский был притушен быстрой и массовой гибелью их товарищей, и разметать гренадеров с лета у них не получилось. Получилась же бессмысленная толчея возле ощетинившегося штыками каре и обмен ударами палашами с кирасирами Журдана.
        Именно в этот момент с запада в тыл австрийским кирасирам ударил кирасирский же полк из дивизии Бурсье. Бег их лошадей был ничем не застопорен и удар сомкнутой колонной привел к массовому выкидыванию австрийских всадников из седел или травмам их ног. Минут через пять австрийские кирасиры стали по одному, по двое, а вскоре и массово покидать поле боя. Ну, а кирасиры Бурсье и Журдана вместе с гренадерами навалились на пехотные австрийские батальоны, совсем недавно считавшие, неприятеля круша, что жизнь хороша.
        Со стороны австрийских позиций донеслись пронзительные звуки горнов, призывающие войска к отступлению. Для этого они должны были построиться в каре и отходить, отстреливаясь, но французские гренадеры и кавалеристы, ощутившие вкус победы, вцепились в противников по-бульдожьи и, не дав им перестроиться, погнали перед собой как стадо, все уменьшая и уменьшая их количество. Вероятно, преследование могло продолжаться до артиллерийских батарей, но тут с флангов налетели многочисленные австрийские кавалеристы (гусары, драгуны и пристыженные эрцгерцогом кирасиры), и в каре пришлось срочно строиться уже французским пехотинцам…
        К полудню боевое противостояние австрийцев и французов выровнялось: в центре поле было завалено убитыми и ранеными (большей частью австрийцами), по нему никому уже не хотелось наступать, и здесь велась только артиллерийская дуэль. Активничали фланги: то австрийская кавалерия предприняла глубокий обход горы Хоэнберг, но была густо обстреляна в узком перелеске егерями и артиллеристами (стремительно переместившимися к опушкам благодаря своевременной информации наблюдателей с колокольни) и едва унесла ноги. То несколько колонн Сен-Сира атаковали со стороны Тирольсберга деревню Штауф (расположенную в опасной близости к командному пункту Карла), вытеснили оттуда австрийцев и стали реально угрожать захватом артиллерийских батарей - в итоге эрцгерцогу пришлось переместить свои пушки и командный пункт на километр восточнее и ввязаться с авангардом Сен-Сира в рукопашные схватки. Но реального перевеса ни та, ни другая сторона не получила.
        Тут Антон увидел с колокольни, что к лесистой горе Бухберг, расположенной южнее Штауфа и в тылу австрийских позиций, едет длинная вереница телег. Усилив зрение позорной трубой, он разглядел на телегах по десятку пехотинцев - то прибыли еще два полка из корпуса Сен-Сира. Со стороны Штауфа к ним примчал всадник, о чем-то переговорил с командиром и поскакал назад. У опушки леса солдаты сошли с телег, образовали несколько колонн и скрылись в лесу. Телеги же поехали назад - за оставшимися пехотинцами?
        С этого события прошло около часа. Вдруг в районе артиллерийских позиций австрийцев началась густая ружейная стрельба. Тотчас из Штауфа и Ноймаркта выдвинулось несколько пехотных колонн, которые, чередуя шаг с бегом, стали быстро сближаться с австрийцами. Те открыли пальбу из ружей, но без пушечной поддержки ее эффективность была недостаточной. Вскоре войска сблизились совсем, и началось то, что Антон называл про себя «штыкаловкой». Сначала эта куча-мала шевелилась на месте, но подкрепления к французам шли и шли (а кавалерия австрийцев не желала идти на их перехват во избежание очередного расстрела) и схватка стала смещаться к юго-востоку. Здесь она сомкнулась с той махаловкой, что давно шла в районе батарей, а потом ускорилась и вдруг рассыпалась на множество локальных столкновений все дальше от города. Имперские кавалеристы попытались вмешаться в эту толчею, но их связали боем кавалеристы Бурсье, выскочившие из-за горы Хоэнберг. В какой-то момент вновь прозвучали горны эрцгерцога Карла, кавалеристы быстро сбились в колонну и порысили по дороге на Регенсбург. Пехота же стала бросать ружья на
землю.
        Глава двадцать девятая. Пир победителей и их планы
        Когда Антон вошел вечером в ратушу, в ней было полно радостно оживленных офицеров, успевших переменить свою повседневную форму на праздничную. Сам он «парадки» при себе не имел и потому несколько смутился. Солдаты таскали столы в большой зал, где генералами было решено провести пир по случаю небывалой в данной кампании победы: полного разгрома австрийского корпуса.
        На пир в ратушу были приглашены, конечно, только офицеры. Рядовые и сержанты гулеванили прямо на площади, под открытым небом - благо, что погода стояла ясная. Ну, а охрана вокруг города привычно бдила: а вдруг эрцгерцог узнает про пир и налетит на город со своей уцелевшей большей частью кавалерией? Впрочем, два французских эскадрона (гусарский и конноегерский) шли по пятам за отступающими австрийцами и повернули назад только от окраины Регенсбурга.
        Наконец, офицеры расселись за столы: привычными компаниями, по батальонам и эскадронам; Антон подсел к конноегерям Бурсье. Во главе стола поднялся генерал Журдан с бокалом шампанского и заговорил:
        - Господа офицеры! Сегодня мы одержали знаменательную победу! Тридцатитысячный корпус хваленого эрцгерцога Карла Габсбурга разгромлен нами наголову. На поле боя осталось около 8 тысяч убитых и раненых австрийцев, а в плен к нам попали еще 14 тысяч - небывалое число! Наши же потери вдвое составили не более 4 тысяч человек. Так выпьем за сегодняшний успех и за нашу конечную победу! Вив ла републик! Вив ла Франс!
        Все дружно подхватили этот клич и осушили свои стаканы. Журдан же продолжил:
        - Наш успех произошел только благодаря объединению усилий двух армий: Самбро-Маасской и Рейнско-Мозельской. Я предоставляю слово дивизионному генералу Лорану Сен-Сиру, командиру корпуса Рейнско-Мозельской армии.
        Сен-Сир молодцевато поднялся с места и сказал:
        - Узнав о броске Карла в ваш тыл, мы помчались на помощь изо всех сил, используя все подручные средства передвижения, и успели к самому бою. Даже наш арьегард подтянулся напоследок и нанес решающий удар по артиллерии австрийцев. Мой тост будет за взаимовыручку и пусть она станет теперь для нас не счастливым исключением, а правилом. Вив ла камарадери!
        И вновь офицеры единодушно поддержали этот тост. А из-за стола поднялся еще один генерал: Бернадотт. Он обежал взглядом весь стол, нашел Антона, чуть ему кивнул и начал свой спич:
        - По замыслу Карла моя дивизия должна была стать его легкой добычей. Действительно, что могут противопоставить 7 тысяч бойцов 30 тысячам? Но ко мне примчался добрый вестник, сообщил, что помощь близка, и уговорил устроить Карлу под Ноймарктом ловушку. Имя этого вестника - Антуан Фонтанэ, он майор конно-егерского полка генерала Бурсье. Прошу Вас, Фонтанэ, встаньте, покажите себя обществу!
        Антон встал и залился краской смущения. Вдруг из-за стола раздался громкий голос одного из офицеров:
        - Да это тот самый майор, который помог мне отразить атаку гренадеров на горе Хоэнберг! Он с двумя егерями положил около трех десятков австрийцев, а прочие побежали вспять!
        - А позже он забрался на колокольню, - добавил с улыбкой Бернадотт, - и подсказывал мне, куда направлять резервы. Очень полезный офицер, очень! Потому этот тост я пью за самых удалых и смекалистых бойцов сегодняшней битвы, без которых не случилась бы наша победа. Вив ла кураж э руж де гер!
        Наутро Журдан собрал военный совет по поводу дальнейших действий самостийно образовавшейся группы войск, численность которой составила уже 35 тысяч. По рекомендации Сен-Сира и Бернадотта на совет был приглашен и майор Фонтанэ. Впрочем, разногласий относительно следующей цели у собравшихся обер-офицеров не было: громить следовало 20-тысячный корпус Вартенслебена, растянувшийся на 3 лье по восточному берегу реки Нааб. Спор зашел о том, как это сделать с наименьшими потерями сил и времени. Журдан настаивал на одновременной атаке австрийцев по всему фронту, а Сен-Сир предлагал ударить с флангов. Бернадотт пока молчал, но вдруг повернулся к Антону и спросил:
        - Майор, у Вас ведь есть свое мнение? Предлагаю его озвучить…
        Журдан неприязненно покосился на внезапно спевшийся дуэт своего генерала и егерского майора, но все же кивнул, разрешая говорить. Антон же начал с вопроса:
        - Как до сих пор поступал Вартенслебен при мощном давлении на него? Отступал?
        - Пятился он от реки к реке, - сказал Бернадотт. - Но сейчас у него за спиной только горы Богемии.
        - В которые все равно можно отступить? - продолжал гнуть свою линию Антон.
        - Можно, только придется раздробить свои силы, - уточнил Бернадотт.
        - То, что можно раздробить, можно и соединить и вновь угрожать нашим тылам, - резюмировал Антон. - Поэтому я предлагаю корпусу Сен-Сира перейти за Нааб и обойти с востока позиции австрийцев. Потом начать их обстрел со всех сторон: с фронта, с тыла и с флангов, показав Вартенслебену, что он в полном окружении. Затем послать к нему парламентеров и предложить выбор: либо плен, либо гибель части его войска и потом все равно плен.
        - А если он сконцентрирует свои силы и мощно ударит в сторону Богемии?
        - Надо будет резво перед ним отступать, одновременно стягивая резервы к его авангарду. И накопив свои силы, разгромить или остановить этот авангард.
        - План вроде бы неплохой, - согласился Журдан. - Главное, что нам не надо будет терять своих людей в битве. Если только Вартенслебен не станет жертвовать людьми во имя сохранения своей чести…
        - Неплохой-то он неплохой, но обход поперек хребтов и долин - та еще морока, - скривился Сен-Сир. - Может, пошлем в обход дивизию Бернадотта, чьи бойцы уже повоевали в бассейне Нааба?
        - Дивизии для надежного блокирования противника будет мало, - возразил Журдан. - Впрочем, если Ваш корпус, любезный Лоран, не готов к такому испытанию, я попытаюсь набрать нужный контингент из своих солдат…
        - Ладно, мон женераль, - сдался Сен-Сир. - Мои люди сделают все что надо.
        Глава тридцатая. Взятие Мюнхена
        1 сентября два корпуса Самбро-Маасской армии под командованием Журдана вышли к Дунаю в районе города Регенсбург. Австрийцы спешно взорвали один пролет единственного на всю округу каменного моста, но французские саперы под прикрытием артиллерии быстро восстановили его, и три дивизии перешли на правый берег реки. Баварский гарнизон города не стал сопротивляться, а полк австрийцев спешно ретировался вниз по долине Дуная. Две французских дивизии остались на левом берегу - для полного контроля долины и фарватера. Впрочем, далее Журдан наступать не стал, ожидая известий от Моро.
        Корпус Сен-Сира тоже вышел к Дунаю, но в 15 лье выше, в район Ингольштадта, где был легко разводящийся наплавной мост (на плашкоутах). Разводу воспрепятствовал конноегерский эскадрон, который вышел к мосту вечером предыдущего дня, захватил оба въезда и удерживал до подхода корпуса. Антон и его телохранители были, естественно, в составе этого эскадрона. В результате опроса пленных баварцев и просто жителей города Антон узнал, что армия Моро даже в усеченном виде смогла еще 24 августа захватить город Ландсберг, оборонявшийся эмигрантами принца Конде, и открыла себе путь на Мюнхен. Впрочем, генерал Латур тотчас перебросил от Аугсбурга дивизию генерала Старого, которая ударила во фланг корпуса Ферино и приостановила его движение.
        С этими сведениями Антон уже собирался идти в штаб Сен-Сира (разместившийся, разумеется, в герцогском замке), как вдруг к нему в сопровождении Мэтью явился командир егерей-разведчиков, назначенный полмесяца назад самим Антоном «работать» в районе Ингольштадта. Выслушав его доклад о передвижениях неприятеля (все их он уже знал), Антон спросил о самом насущном:
        - Штаб Моро находится сейчас в Донауверте?
        - Так точно, мон коммандан.
        - Ты голубей оттуда прихватил?
        - Конечно.
        - Я схожу сейчас в штаб и принесу тебе записку от Сен-Сира, а ты ее отправишь Моро. Жди здесь.
        Замок, в котором разместился штаб, оказался не похож на другие немецкие замки и (как потом узнал Антон) был построен во франко-готическом стиле: в виде трех высоких четырехугольных белых башен под крутыми черепичными крышами. Адъютант у Сен-Сира к этому времени был уже другой (жуткая участь - прослыть бесчестным), но майора Фонтанэ он успел хорошо запомнить и пропустил в зал совещаний без препон. В нем были сейчас Сен-Сир, Дезе и их начальники штабов, созерцавшие повешенную на стену карту Баварии.
        - А вот и наш самый информированный офицер, - приветствовал Антона с поощрительной улыбкой Сен-Сир. - Что Вам удалось узнать, Фонтанэ?
        - Корпус Ферино взял Ландсберг, но его продвижение к Мюнхену блокировано несколькими полками Конде и дивизией Старого. Прочие части Рейнской армии стоят вдоль левого берега Леха против других дивизий Латура и ждут нашего возвращения.
        - Мы примерно этого и ожидали. Но наши мнения о дальнейших действиях разделились: Дезе предлагает идти напрямую на Мюнхен, а я считаю, что надо соединиться с Моро. Что по этому поводу думаете Вы?
        - Я согласен с генералом Дезе: нашего появления противник пока не ожидает и этим надо воспользоваться. Если же мы пойдем за Лех, то Латур об этом наверняка узнает.
        - Ну и что? Помешать он нам не сможет и последующего удара не выдержит, побежит на восток.
        - Он и так побежит, когда узнает о взятии нами Мюнхена - причем, заметьте, без потерь с нашей стороны. А мы вцепимся ему в филейную часть и будем откусывать от нее по частям. Начнем же с дивизии Старого.
        - Отчего не с эмигрантов?
        - Они очень скользкие господа: увиливали от нас раньше, увильнут и сейчас.
        - Вы всегда рассуждаете очень убедительно, Антуан. Хорошо, поступим по плану генерала Дезе.
        - Мон женераль, прошу Вас написать записку для генерала Моро. Мой разведчик отошлет ее с голубем.
        - Это ведь тоже Ваше изобретение, майор? Очень полезное, очень. Какой-то час - и донесение уже на столе у командующего. Поразительно!
        Вечером 3 сентября кавалерийская дивизия Бурсье ворвалась в Мюнхен и, почти не встречая сопротивления, оккупировала центр города и в первую очередь резиденцию курфюрста. Антон был в свите генерала, вошедшего под своды великолепно расписанного художниками Антиквариума и потребовавшего у слуг проводить его к курфюрсту Баварии Карлу Теодору.
        - Его высочество изволит жить в Нимфенбурге, - робко сообщил наглым французам церемонимейстер резиденции.
        - И где находится этот Нимфенбург? - грозно спросил Бурсье.
        - В западной части города, возле пруда, - ответил церемонимейстер.
        - Фонтанэ, - оборотился генерал, - у Вас отличная лошадь, возьмите этого холуя к себе в седло, пусть покажет нам Нимфенбург.
        - Негра нас двоих может и выдержит, - рассудил Антон, - но в резиденции, я думаю, найдется экипаж и для церемонимейстера и для Вас, мон женераль.
        - Мне еще не пятьдесят лет чтобы ездить в экипажах, - отрезал Бурсье. - Впрочем, транспорт может пригодиться на обратной дороге: курфюрсту, вроде бы, уже много лет?
        - Семьдесят два, херр генераль, - всунулся церемонимейстер.
        - Ну, так командуй, обалдуй, чтобы тебе подали коляску или карету. Но учти, мы долго ждать не любим, будешь волокитить - назначим другого церемонимейстера. Ферштеен ду?
        - Я, я, - закивал слуга.