Пуповина Александр Варго
        Myst. Черная книга 18+
        Врач Кузнецов возвращался домой после работы. В подземном переходе к нему пристал оборванный бомж с удивительно красивой голубоглазой девочкой лет пяти. Кузнецов дал бродяге крупную купюру. Тот раскланялся. А девочка вдруг сказала «папа». Кого она имела в виду, Владимир понял на следующий день, когда решил проверить, где теперь та странная парочка. Девочка была все там же, а рядом с ней на полу валялся труп бомжа. Владимир вызвал полицию и скорую. Ночью он случайно выглянул в окно и снова увидел на качелях ту же девочку. Выглянувшая из-за туч луна вдруг осветила омерзительное зрелище…
        Александр Варго
        Пуповина
        
        Пуповина
        События, изложенные в этом рассказе, являются вымыслом автора. Любые совпадения случайны.
        «Только дурак может праздновать годы приближения смерти». Джордж Бернард Шоу
        «Все, что мы имеем в этой жизни, мы либо заслужили, либо допустили». Изречение
        19 АПРЕЛЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК, 19.45
        Многие считают понедельник тяжелым днем, но Владимир Кузнецов не был согласен с подобным утверждением. Считаешь, что этот день будет для тебя трудным - он им обязательно будет. Ибо не фиг делать себе психологических установок, самовнушение - вещь заразная.
        Сегодня он успел практически все, что запланировал, но небольшой сбой все же произошел. Последним пунктом в списке дел Владимира числился визит в магазин игрушек (Насте, их дочке, в это воскресенье должно было исполниться пять лет), но у его «Лексуса» неожиданно заклинила коробка передач.
        «Вот попал», - отметил он, ругая себя за то, что в выходные не смог выкроить пару часов, чтобы отогнать автомобиль в сервис. Ведь давно уже собирался!
        После того как машину эвакуировали в сервис, он взглянул на часы. До закрытия детского торгового центра оставались считаные минуты. Владимир подумал о такси, после чего с неохотой был вынужден признать, что с покупкой подарка Настюше придется повременить. По крайней мере, до завтра.
        Ничего, всех форс-мажоров предусмотреть нереально. Главное - не зацикливаться на эмоциях, когда что-то идет вразрез с твоим планом, вовремя принять единственно правильное решение и идти дальше.
        К своим тридцати восьми годам Владимир имел то, о чем многие мужчины его возраста могли бы только мечтать. Работа в сфере пластической хирургии приносила ему хороший доход. Уютная, со вкусом обставленная квартира с загородным домом, строительство которого было закончено этим летом. И конечно же, замечательная семья - обожаемые им жена Иринка и дочка Настюша. Точнее, Настеныш - так он ее любил называть. А скоро их семья увеличится еще на одного человечка. При мысли об этом Владимир улыбнулся - он вспомнил, как Ира, задыхаясь от счастья, сообщила ему о беременности.
        «Володя, этого малыша дарит нам Бог», - выпалила она, смахивая слезу. Он обнял ее, понимая правоту супруги - после рождения Насти все попытки зачать ребенка были, фигурально выражаясь, бесплодными. А Владимир всегда мечтал о сыне. И когда УЗИ подтвердило, что на свет появится мальчик, счастью его не было предела.
        Поразмыслив, Владимир решил не брать такси, тем более до дома оставалось не более трех кварталов. В конце концов, вечерняя ходьба весьма полезна, учитывая, что он и так не особенно балует свое тело физическими нагрузками.
        Кузнецов спустился в подземный переход. Он был почти пустым, не считая нищего побирушки, который сидел в груде тряпья, прислонившись к стене. Владимир инстинктивно ускорил шаг - он презирал бомжей и прочих асоциальных личностей, хотя и не любил затрагивать эту тему. Будучи твердо убежденным, что каждый в своей жизни получает по заслугам, он никогда не подавал милостыню.
        Поравнявшись с бродягой, он все же не удержался и скосил глаза, к своему внезапному удивлению заметив, как из тряпья выглянула детская головка.
        Ребенок. Лет пять-шесть. Мальчик?
        Владимир замешкался. Нищий хрипло закашлялся и приоткрыл заплывшие глаза.
        - Дай десятку, парень, - прокуренным голосом проговорил он. - Хоть засранную десятку.
        - Иди работать, - машинально ответил Владимир. Он смотрел на малыша, кутавшегося в рванину. Боже, он же совсем кроха!
        - Я угробил себе позвоночник на сраном заводе, - без каких либо эмоций, отрепетированным тоном парировал забулдыга, отсекая тем самым любые необоснованные обвинения в свой адрес. Он поскреб заросший подбородок. - Я ведь не прошу у тебя ключи от твоей тачки.
        - И на том спасибо, - усмехнулся Владимир, пряча в карман ключи от «Лексуса», которые он все это время машинально крутил в руке. Он не сводил глаз с ребенка. Громадные глаза малыша, в свою очередь, не отрывались от мужчины. Они были светло-голубыми, словно Бог, создавая эту кроху, передал его глазам частичку небесной лазури. Необычайно красивый цвет глаз резко контрастировал на фоне чумазого, худого личика мальчугана.
        Попрошайка продолжал что-то бубнить про урода-начальника и несовершенство пенсионной системы, смачно вплетая в свою речь непечатные выражения, но Владимир едва ли слушал этот бред - его рука уже потянулась к борсетке.
        - Купи что-нибудь своему сыну, - он положил перед нищим пятисотрублевую купюру. Бомж мгновенно умолк, изумленно таращась на деньги, словно незнакомец вытащил их не из борсетки, а как минимум из заднего прохода.
        - Слышишь? Не пропивай все, - потребовал Владимир. Он еще раз взглянул на малыша. Тот полностью высвободил голову из-под рванья, и Кузнецов изумленно выдохнул. Теперь, когда он увидел волосы ребенка, стало ясно, что это девочка.
        - Не пропью, - энергично закивал бомж, сграбастав купюру своей грязно-мозолистой лапой.
        - Папа…
        Владимир вздрогнул. Девочка с надеждой заглядывала ему в глаза.
        Он повел плечом, словно стряхивая с себя вязкое оцепенение, и торопливо зашагал прочь.
        (папа)
        - Эй, парень! Спасибо! - донеслось ему в спину хриплое.
        Оставшуюся часть пути до дома Кузнецова одолевала только лишь одна мысль.
        Кого имела в виду девочка?
        В эту ночь он плохо спал.
        20 АПРЕЛЯ, ВТОРНИК
        Машина была готова уже к обеду, и Владимир тотчас же отправился в сервис.
        «Открою вам секрет, - понизив голос, произнес мастер, когда Кузнецов усаживался в автомобиль. У парня был такой вид, словно он сообщал Владимиру некую страшную тайну, за распространение которой грозит неминуемая смерть. - У этих моделей все коробки - говно».
        Владимир сдержанно улыбнулся, пообещав, что примет во внимание сей непреложный факт.
        «Нужно заехать за игрушкой Насте», - мелькнула у него мысль. Он потер покрасневшие от недосыпа глаза.
        Конечно. Сегодня он точно это сделает.
        Его выбор остановился на роликах (Настя давно канючила, выпрашивая их) с полной защитной экипировкой к ним - шлемом, наколенниками и налокотниками.
        Проезжая мимо подземного перехода, нога Кузнецова неожиданно нажала педаль тормоза. Зашипели покрышки, «Лексус» послушно остановился. Владимир смотрел на уходящие вниз ступеньки, чувствуя, как где-то глубоко внутри у него что-то царапнуло, и он почему-то подумал о котенке, который случайно зацепился коготочком за диванную подушку.
        Ребенок, девочка.
        Интересно, они так и сидят в переходе? Тот, вчерашний бомж с малышкой?
        «Нужно было позвонить куда-нибудь, - внезапно подумал он и в какой-то момент мужчина испытал нечто похожее на угрызение совести. - В полицию, больницу, например…»
        Перед ним вдруг ясно встала ужасающая картина - этот вонючий алкаш с оплывшей рожей, получив вчера от него деньги (угробленный на заводе позвоночник у него, конечно же, чудесным образом, излечился), наверняка помчался в ближайший магазин за бутылкой, оставив кроху одну в загаженных тряпках. А потом этот козел напился в хлам, начисто забыв о девочке, и она осталась одна в подземном переходе.
        Теперь ему было по-настоящему стыдно. Стыдно и страшно.
        Я пошел домой, даже не обернувшись. В теплую квартиру, где меня ждал ужин и семья. А малолетняя девочка осталась фактически на улице. Полуголая, наверняка голодная. Им и идти-то, наверное, некуда…
        Владимир чуть ли не бегом бросился вниз.
        Из его груди вырвался вздох облегчения, когда он увидел знакомую фигуру вдали. Клошар сидел в точно такой же позе, в которой находился вчера вечером.
        Владимир остановился возле них, выискивая среди рваной одежды девочку. Он приподнял край старого заплесневелого пальто и увидел головку ребенка, обрамленную светлыми волосами. Несмотря на то, что они буквально лоснились от грязи, Владимир не сомневался, что после хорошей ванны и сушки эти волосы будут необычайно красивыми.
        Бездомный и его дочь спали.
        Кузнецов присел на корточки, с трудом преодолевая брезгливость - вонь от тряпок шла несусветная.
        Ему почему-то захотелось дотронуться до щеки девочки, но он боялся реакции разбуженного ребенка.
        (папа)
        Владимир с отвращением взглянул на нищего. Ему даже не хотелось допускать мысли о том, что это спившееся ничтожество является отцом или еще каким-либо родственником малышки.
        Он повнимательнее взглянул на бомжа и нахмурился. Неподвижно застывшее тело и слегка приоткрытый рот мужчины показались ему неестественными. Неестественными для…
        (для живого человека)
        Владимир сглотнул и огляделся по сторонам. Взгляд остановился на разжатой ладони попрошайки, в липких разводах и ссадинах. Преодолев брезгливость, он опустил пальцы на кисть мужчины, нащупывая пульс. Рука была холодной.
        Сзади раздались детские голоса, к которым примешивался женский. Мать с детьми.
        - Мама, а что это дядя делает? - полюбопытствовал мальчик, толкая перед собой самокат.
        - Идем быстрее, - напряженно сказала женщина. Девочка в коляске что-то агукнула, и ее брат засмеялся.
        Вскоре их шаги затихли, и Кузнецов встал на ноги. Они слегка дрожали.
        Нищий был мертв.
        Взор Владимира метнулся к девочке. Улыбаясь, она смотрела на него.
        - Как тебя зовут? - спросил он, ощущая какую-то странную беспомощность. Девочка молчала, лишь на ее губах играла легкая улыбка. Она вылезла из тряпья и теперь доверчиво смотрела снизу вверх на мужчину.
        Мимо прошли два подростка. Громко обсуждая сексуальные достоинства какой-то знакомой девушки, они даже не замедлили шаг.
        (папа)
        Владимир моргнул. Ему почудилось, или кроха снова произнесла это слово?
        Ее нужно забрать отсюда.
        Кузнецов достал мобильный телефон. Стараясь не смотреть на ребенка, который не сводил с него полного надежды взгляда, он позвонил в «Скорую» исообщил о происшедшем. Потом, вспомнив о мертвом соседе девочки, сделал точно такой же звонок в полицию.
        - Папа, - отчетливо прошептала малышка. Откуда-то из лохмотьев она извлекла почерневшего от грязи плюшевого зайца, уши которого тоскливо болтались угрюмо-рваными мочалками. Она прижала игрушку к себе, и Владимир неосознанно подумал о подарке для Насти. Бог ты мой… И это игрушка для девочки?! Драный, вонючий комок плюшевого дерьма?!
        - Это твой папа? - спросил он, указывая на труп.
        «Сейчас она увидит… и очень быстро поймет, что случилось с ее папой».
        Но девочка даже не взглянула на мертвое тело, она вообще вела себя так, словно этого дурно пахнущего мужика никогда и не существовало. Она протянула к нему худую ручку, словно прося о помощи, но Кузнецов непроизвольно шагнул назад.
        «Нет. Если ты возьмешь ее на руки, она ни за что не захочет слезть обратно вниз».
        Кроха потянулась к нему, жалобно похныкивая, и Владимир чувствовал, как в горле у него увеличивается плотный ком, затрудняющий дыхание. При этом в нем росло понимание, что этот случай ничего не значит в его жизни. И вряд ли что-то изменит. Подумаешь, маленькая бездомная девочка… таких сотни по стране, если не тысячи. Сейчас сюда приедут представители специальных служб, и ее увезут в детский приют… А он пойдет домой и через три дня даже не вспомнит об этой истории.
        Он понимал это. Но почему-то глубокий взгляд широко раскрытых глаз крохи, глаз, в которых светилось умытое летним дождем небо, опровергал эти мысли, и Владимир уже знал точно - он не забудет этот случай.
        Так они и стояли друг перед другом. Владимир кусал губы, ежеминутно поглядывая на часы - ну где же эти врачи-оболтусы?!
        Когда приехала «Скорая», девочка заплакала. Горько и безутешно, она размазывала по чумазому личику слезы, протягивая к нему свои тоненькие ручки-палочки. Владимир стоял в стороне, тупо уставившись на спортивные кроссовки одного из санитаров. Кузнецов внезапно подумал, что эти кроссовки выглядят чуждо и странно в этом уныло-грязном переходе, наверняка им было бы больше по душе гонять мяч по траве.
        «Что-то я стал излишне сентиментальным».
        Ни с того ни с сего он почувствовал себя предателем. Развернувшись, он поплелся наверх. Сев в машину, Владимир медленно тронулся с места. В мозгу, пульсируя, все еще болезненно резонировал плач незнакомой малышки.
        Ему казалось, что за эти минуты, которые он провел в переходе, жизнь забрала у него пару десятков лет. Таким разбитым он себя давно не чувствовал.
        Ирине подарок для Насти понравился.
        - Надеюсь, ей все подойдет, - с надеждой сказала она.
        - Ты же мне эсэмэс присылала с размерами, я по ним и выбирал, - произнес Владимир, думая о своем.
        Они поцеловались, и он нежно погладил живот супруги.
        - Как мы сегодня себя чувствуем? - спросил он. - Пока еще не толкается?
        - Утром пихнулся два раза, - улыбнулась Ирина. - А чувствуем мы себя великолепно. Думала, как мы назовем нашего малыша.
        - Во как! Что, уже выбрала конкретное имя?
        - Арсений, - произнесла она немного смущенно, и щеки женщины слега заалели, будто бы она волновалась, что супругу это имя может прийтись не по душе. - Как тебе?
        Владимир обнял жену.
        - Знаешь, самое поразительное, что именно так хотели назвать меня мои бабушка с дедушкой, - сказал он. - Но родители настояли на «Вове». Арсений? Мне нравится. Я - за.
        За ужином Настя все время крутилась - ей не терпелось вернуться в комнату, где ее ждал новый альбом-раскраска. Наконец, запихнув в себя последний кусок котлеты, она убежала, забавно подпрыгивая. Владимир включил телевизор, поймав новостной канал.
        - Ты сегодня задумчивый какой-то, - заметила Ирина.
        - Правда? Устал немного, - рассеянно ответил Кузнецов, ковырнув вилкой остывающее пюре. Из головы не выходило мокрое от слез личико несчастной бродяжки, которую он снова сегодня встретил.
        (папа)
        Помедлив, он рассказал все Ирине. Жена отреагировала предсказуемо, впрочем, по его мнению, как и подавляющее большинство людей.
        - Какой кошмар, - сказала она, начиная собирать посуду.
        И все.
        Началась реклама, по окончании которой стали передавать выпуск чрезвычайных происшествий.
        Владимир с опустошенным видом отодвинул в сторону почти нетронутую тарелку. Затертая до дыр фраза «какой кошмар» как реакция на шокирующую информацию почему-то всегда вызывала у него скепсис. Сейчас же после слов жены по неизвестной причине он испытал глухое раздражение, отчего даже немного испугался. Что это с ним?
        «Ирина, она же ничего не поняла».
        Это правда. Она не видела эту кроху, спящую в провонявших тряпках. Она не могла чувствовать то, что чувствовал он, молча глядя, как она с надеждой в глазах тянет к нему свои тоненькие, как палочки, исцарапанные ручонки.
        «Успокойся. Ты действительно устал».
        Да.
        - Ты ничего не поел, - встревоженно сказала Ира, когда он передал ей тарелку.
        - Перед выездом на работе чаем с тортом угостили, - соврал Владимир. - Лаборантка одна перед отпуском проставлялась. Извини, что сразу не сказал.
        - Ты мне смотри там… тортики с лаборантками…
        Кузнецов уже хотел сострить, но его перебил доносящийся с экрана телевизора голос диктора:
        - …серьезное ДТП на пересечении улицы Лобачевского и Мичуринского проспекта… карета «Скорой помощи» потеряла управление… несколько раз перевернулась, после чего автомобиль загорелся…
        Владимир медленно повернул голову, забыв обо всем на свете. Ира о чем-то спрашивала его, но он не слышал жену.
        - …сидевшего рядом с водителем, выбросило через лобовое стекло. Он скончался до приезда своих коллег… Водитель заживо сгорел в машине…
        На экране мелькнуло распростертое тело погибшего, под которым темнела лужа крови. Очевидно, во время аварии один кроссовок с бедолаги слетел, и Владимир безмолвно взирал на оставшийся предмет обуви.
        Белый спортивный кроссовок.
        Сводки жуткого ДТП сменили новости о родителях-садистах, моривших голодом своих детей, но перед его глазами пульсировал кадр, запечатлевший белый кроссовок.
        Он выключил телевизор, только сейчас поняв, что Ирина давно ушла с кухни.
        Почему ничего не было сказано о ребенке?! О девочке, которую увезла «Скорая»?! Что с ней-то?!
        «Ничего. В смысле, ничего страшного» - успокаивающе произнес внутренний голос. «Они отвезли ее в больницу и поехали по другому вызову»…
        Конечно. Вполне могло быть и так, но отчего-то эта версия казалась Владимиру неправдоподобно хрупкой, словно шаткий карточный домик. Уж слишком мало времени прошло с тех пор, как ребенка забрали врачи.
        Он попытался себя убедить в том, что на каком-то кроссовке свет клином не сошелся (мало ли врачей носят спортивную обувь?), но и это почему-то не успокаивало, все было бесполезно. Так же бесполезно, как и отвечать себе на вопрос, почему его так волнует судьба чужого
        (папа!)
        ребенка.
        - Может, ее никуда и не увозили, - неожиданно вслух произнес он. - Этот колдырь не умер, я просто ошибся, когда щупал у него пульс. Он проснулся и поднял хай, когда увидел, что девочку хотят забра…
        «Бред. И тебе об этом известно», - внутренний голос быстро прервал его раздумья.
        Лежа в кровати, он неожиданно спросил Ирину:
        - Знаешь, мне вот тут недавно подумалось… Если бы мы не могли иметь детей, ты согласилась бы на усыновление?
        Жена удивленно взглянула на него.
        - Почему ты спрашиваешь? У нас прекрасная дочь. И скоро будет сын!
        - Я все понимаю, - мягко сказал Владимир. - И тем не менее. Знаю, ты очень хотела ребенка. Предположим, все эти ЭКО и прочие современные средства забеременеть не дали результата. Как ты думаешь, смогли бы мы?..
        - Не знаю, - после недолгого размышления ответила Ирина. - Да, мне жаль этих несчастных малышей в приютах, но, Володя, чужой ребенок всегда будет чужим. Вспомни, с каким трудом нам далась Настюша.
        Да, Владимир помнил. Еще бы не помнить - роды Ирины оказались неожиданно сложными, настолько, что даже потребовалось его присутствие.
        - Я не уверена, что у меня хватит мужества и силы воли, чтобы относиться к нему как к родному. Не знаю, - повторила она и провела указательным пальцем по груди супруга. - Иди ко мне.
        - Настя спит? - полюбопытствовал Кузнецов, но она уже закрыла его рот поцелуем.
        21 АПРЕЛЯ, СРЕДА, 00.25
        После секса Ирина завернулась в одеяло и мгновенно уснула. Владимиру снова не спалось. Он проворочался в кровати час, сходил на кухню, попил воды, заглянул в туалет, но, поняв, что его мочевой пузырь еще не готов избавиться от содержимого, уныло вернулся в спальню.
        Проклятый кроссовок не выходил из головы.
        Неужели девочка тоже погибла при аварии? А если нет, почему о ней не было сказано ни слова в сводках?!
        Кузнецов задремал лишь к трем часам утра, и ему приснился странный сон.
        Он у себя в операционной комнате. На лице маска, руки в перчатках.
        «Ты готов?» - скрипит чей-то неприятный голос. Как будто кто-то вилкой по стеклу водит, и этот невыносимый звук вспарывал мозговое вещество.
        - Готов, - хочется крикнуть ему, но из глотки рвется сиплый свист, мало чем отличающийся от мерзкого голоса. Пот застилает глаза, но вытереть некому - он один. За дверью какая-то возня - похоже, подвезли пациента для операции.
        Владимир оглядывается на разложенные инструменты, и ему становится не по себе. Вместо скальпеля, зажимов и прочих необходимых приборов для операции на грязном полотенце лежит здоровенный кухонный нож, поблескивая свежей кровью. Владимиру даже чудится, что от крови вьется пар, словно нож только что вынули из еще живой плоти.
        Дверь открывается, и к столу не спеша подъезжает каталка. На ней что-то бесформенное, накрытое простыней, сквозь которую проступают грязно-желтые пятна гноя.
        Владимир хочет возмутиться, но он просто сбрасывает простыню. Среди груды зловонных лохмотьев лежит девочка. Та самая, светловолосая. На ней нарядное голубое платье, из-за спины виднеются полупрозрачные крылышки. Лобик крохи облегает тонкий обруч с двумя усиками-антенками. Бабочка. Милая, сказочная бабочка.
        - Почему ты называла меня папой?
        Девочка улыбается.
        - Потому что ты мой папа, - с присущей детской непосредственностью отвечает она. - Только сегодня я - бабочка. А ты - мой заяц. Иди ко мне, мой зайчонок.
        Владимир хочет улыбнуться в ответ, но улыбка гаснет, не успев появиться. Его пугает белизна кожи девочки, ее остекленевшие, круглые, как шарики, глаза. Лишь только рот открывается и закрывается, словно у послушной куклы. Перед ним живой труп.
        - Мой заяц, - хрипло шепчет девочка. - Мне сегодня уже десять лет, папа. Помнишь?
        Владимиру трудно дышать. Он срывает маску и, ударившись о стол (окровавленный нож с лязгом летит на пол), бредет к выходу.
        - Ты еще успеешь спасти меня, - клокочет сзади труп в платье-бабочке. - Спаси меня. Куда ты?
        У выхода зеркало. Владимир ловит свое отражение и отшатывается. Что это с ним?! Он осматривает себя, потом ощупывает. На нем костюм какого-то дурацкого зайца - подобных анимешных зверьков часто можно встретить на новогодних шоу. Только его костюм был грязным, свалявшимся, скверно пахнущим, как то тряпье, в котором сидит
        (дочь)
        девочка, а свисающие уши все в засаленных колтунах. И кровь, кровь повсюду, словно вместо операции он несколько часов забивал скот.
        - Мой заяц, - поет мертвый ребенок, начиная приподниматься с каталки. Крошечные пальчики с сухим хрустом сжимаются и разжимаются. - Мой милый зайчик.
        Владимир скинул с себя одеяло, тяжело дыша. Рядом сонно повернулась на другой бок Ирина.
        Кузнецов с трудом спустил ноги вниз. Его трясло, как после глубочайшего похмелья. Господи.
        Как он мог забыть об этом?
        Он проковылял в ванную и брызнул на лицо холодной водой.
        Вернувшись в комнату, взял с тумбочки часы. Полпятого.
        Сегодня он уже не заснет, это точно. Тем более все равно через пару часов вставать на работу.
        Тихо, стараясь не разбудить жену, Владимир вышел в прихожую. Ему нужно проветриться.
        «Ты же знаешь, куда собрался. Тебе нужно другое».
        Ему не понравился этот вкрадчивый голос, прозвучавший в его сознании - он был похож на тот, который разговаривал с ним во сне.
        - Я. Я просто покатаюсь, - пробормотал он, заводя «Лексус».
        Через полчаса Владимир был на месте аварии.
        Он поежился, увидев, что осталось от покореженной остановки. Судя по всему, следы страшного ДТП убирали наспех, и кое-где еще валялись осколки стекла. Асфальт чернел от копоти, он все еще источал запах гари.
        Кузнецов бесцельно бродил вокруг, пытаясь привести в порядок свои мысли.
        Нет, ему определенно нужно отдохнуть. В отпуск, да-да, именно в отпуск. И не просто поваляться на диване, задрав ноги перед телевизором, а куда-нибудь на море. Подальше, в Доминикану куда-нибудь. Его нервы уже ни к черту.
        «Мне все показалось. Не было никакой девочки. Никакого бомжа в переходе».
        Он повторял про себя эти слова, как мантру, и настроение его постепенно улучшалось.
        Город быстро просыпался, стряхивая с себя чешуйки ночного сна. Мимо проехала поливальная машина, и Владимир проводил ее ничего не выражающим взглядом.
        Нужно ехать на работу.
        Он уже собирался сесть в автомобиль, как внезапно сердце его совершило невообразимый кульбит, гулко ударившись в грудную клетку.
        Заяц. Идиотский плюшевый заяц, совершенно черный от сажи, он валялся у бордюра.
        «Он полз к машине. Хотел залезть внутрь» - захихикал голос, и Владимир громко выматерился, с силой наподдав ногой по грязной игрушке. Та отлетела в сторону, с чавканьем шлепнувшись на асфальт. Издали этот заяц больше смахивал на дохлую крысу.
        (Ты еще успеешь спасти меня)
        Кузнецова передернуло. Он включил зажигание, и «Лексус» быстро уехал прочь.
        Домой он вернулся в дурном расположении духа. Сегодня было три операции, и две из них могли закончиться весьма плачевно, причем исключительно по его вине. От третьей он отказался сам, ссылаясь на неважное самочувствие. Хотя, по сути, этим отказом он расписался в собственной профнепригодности. Хреново себя чувствуешь - бери больничный и сиди дома. Или завязывай с хирургией. Ты не на почте грузчиком работаешь, цена ошибки на операционном столе может стать заоблачной.
        Кузнецов ненавидел сам себя. Он, опытный хирург, чуть было не запорол такие пустяшные операции?! Это просто везение, что ему ассистировал второй врач, и все обошлось малой кровью. Ха, в прямом и переносном смысле.
        Ирина с Настей были у родителей жены, и Владимир некоторое время машинально бродил по комнатам, шаркая тапками по ламинату. Зайдя в детскую комнату, он обратил внимание на кроватку, которую они приобрели на прошлой неделе для Арсения, и его лицо озарилось улыбкой.
        Ничего, все будет замечательно. Он просто перегрузился на работе. Устал попросту.
        Кузнецов пожарил яичницу с помидорами и без особого аппетита поужинал. Позвонил Ирине, она сообщила, что они уже выезжают.
        Покидав грязную посуду в раковину, он вошел в спальню.
        Весь день он думал о событиях пятилетней давности. Ведь именно то, что происходит с ним за последние пару дней, неразрывно связано с той ночью. Этот жуткий сон… Неожиданно Кузнецова посетила мысль, что он, по сути, не знает никаких подробностей того случая. Правду о котором он не стал бы рассказывать никогда и никому, даже под дулом приставленного пистолета. Клятва Гиппократа, как же…
        Но как узнать все это сейчас?! Ведь прошло почти пять лет.
        (Макс. Макс Логвиненко)
        Точно, Макс. Он как-то оперировал супругу этого крепкого, сорокалетнего мужика с вечно хмурым выражением лица, и тот клятвенно заверил Кузнецова в готовности оказать посильную помощь (разумеется, при необходимости). Сейчас это было как нельзя кстати - раньше Логвиненко трудился в уголовном розыске, после чего организовал собственное детективное агентство. Он-то уж точно сможет посодействовать.
        Кузнецов шагнул к окну и отодвинул штору. Малышни на детской площадке, которая была видна из комнаты, было немного - сумерки постепенно окутывали двор. Молодые мамы не без труда вытаскивали из песочницы и снимали с горок своих карапузов, уводя их по домам, и вскоре площадка опустела. Владимир уже хотел задвинуть штору обратно и включить телевизор, как вдруг его дыхание перехватило, он судорожно вздохнул.
        Качели. Как он сразу не разглядел? На качелях остался ребенок. Взрослых рядом не было, и это было более чем странно.
        Он потер глаза.
        Девочка на качелях. Грациозно изгибаясь, она вытягивала и поджимала ножки в голубых туфельках, раскачиваясь. Вперед-назад, вперед-назад.
        Она сидела спиной к Владимиру, но почему-то у мужчины не было желания взглянуть в лицо ребенку.
        «Это она»
        Он снова потер глаза, так, что ему стало больно.
        Девочка не исчезла. Внезапно ее голова повернулась на сто восемьдесят градусов, как у совы. Нежное лицо словно ланцетом рассекла хитрая ухмылка, столь несвойственная маленькой девочке.
        Кузнецов попятился назад, и, споткнувшись о кровать, больно ударился бедром.
        Кривясь от боли, он направился к выходу. К чертям собачьим. Он выяснит это все и прямо сейчас.
        Он выскочил на улицу, и, обогнув угол дома, оказался на площадке.
        Никого.
        Взгляд остановился на качелях. Они едва вибрировали, словно тот, кто там сидел недавно, ушел буквально за секунду до появления растерянного мужчины.
        Сам не зная зачем, Владимир подошел к качелям и потрогал сиденье. Оно было прохладным, как обволакивающий город вечер.
        «Правильно. Мертвые не дают тепла» - усмехнулся до боли знакомый голос, и он стиснул зубы так, что заныла челюсть.
        В этот вечер он напился. Впервые с той самой ночи. И когда Ирина с Настей приехали, он уже валялся в беспамятстве на диване, даже не раздевшись.
        22 АПРЕЛЯ, ЧЕТВЕРГ
        - Мне сегодня нужно сделать УЗИ, - сказала утром Ирина. Она и словом не обмолвилась насчет того, что Владимир вчера сорвался. Тот, чувствуя себя виноватым перед женой, торопливо сказал:
        - Я отвезу тебя.
        Всю дорогу они молчали, лишь когда подъехали к медицинскому центру, Ирина прильнула к нему:
        - Люблю тебя. Хочу, чтобы в нашей семье все было хорошо. Не делай больше так.
        - Так все и будет, - ответил Кузнецов, но голос его предательски дрогнул.
        Что-то идет не так. Где-то что-то в их размеренной и счастливой жизни надломилось, треснуло. Это как если бы красивое, сильное и высокое дерево начало медленно усыхать - а причиной тому мелкие жучки, поселившиеся под корой. И его вчерашняя пьянка - лишь первая ласточка. Нужно принимать какие-то меры.
        - Я могу присутствовать? - осторожно поинтересовался он, и Ирина кивнула:
        - Вообще-то я в этом и не сомневалась. Это ведь наш сын.
        Полноватая врачиха одарила их формальной улыбкой и предложила Ирине лечь на кушетку, после чего начала обильно смазывать ее округлившийся живот гелем.
        (Люблю тебя).
        Неожиданно Владимиру тоже захотелось сказать Ирине, что он ее любит. Ее и Настюшу. Безумно любит. Он уже открыл рот, но осекся - на экране появилась картинка. Сейчас он увидит своего сына, сантименты будут после.
        Кузнецов вытер лоб, тыльная сторона ладони оказалась мокрой от пота.
        Датчик-излучатель внезапно пискнул. Лицо врачихи переменилось, и она, уже намеревающаяся повернуть экран в сторону беременной супруги, резко подалась назад. Рука ее между тем продолжала медленно водить датчик по липко-блестящему животу Ирины.
        - Что-то не так? - хрипло спросил Владимир.
        - В чем дело? - встревоженно заговорила Ирина.
        Врачиха закричала. От датчика пошел едкий дым.
        Кузнецов еще раз взглянул на экран и замер. Грудь рвалась от дикого, животного вопля, но он молчал, бледнея, как мел. Кричать не было сил.
        Вместо плода на экране копошилось какое-то нечеловеческое существо с тонкими нитями-щупальцами, вроде паука или осьминога. Они плавно извивались, как стебли водорослей под воздействием подводного течения, а шесть крохотных глаз чудовища злобно пялились на Владимира.
        Ирина засмеялась. Владимир поднял на нее глаза. Почему-то на ней оказалось голубое платье, а из-за спины выглядывали полуовальные прозрачные крылышки. И эти усики над головой.
        Бабочка.
        - Мне скоро исполнится десять лет, - сказала его супруга детским голосом, и ее вздутый живот пошел крупными буграми. То, что находилось внутри его
        (дочки)
        жены, отчаянно рвалось наружу.
        Потом все померкло.
        - Проснись! - крикнула Ирина, склонившись над кроватью. Владимир разлепил глаза. Снова сон?!!
        - Фу, ну и перегар, - сморщилась она. - Кузнецов, что с тобой?! Как ты объяснишь вчерашнее?!
        - Все нормально, - едва ворочая языком в пересохшей глотке, выдавил он. Голову словно сунули под громадный пресс. Ему казалось, еще чуть-чуть, и она расколется, как гнилой арбуз. В памяти всплыл шестиглазый мутант с щупальцами. - Ира… У тебя все хорошо?
        - У меня - да, - она сверкнула глазами. - А у тебя, судя по всему, не очень.
        Владимир откашлялся.
        - Позорище… - бросила Ирина. - Настя все видела. Сходил бы в ванну!
        Стоя под ледяными струями воды, Владимир снова подумал о Максиме.
        Вечером он позвонил Логвиненко.
        - Макс, привет! Давно не виделись!
        - Володя, здравствуй! Говори быстрее - я на встрече.
        - Гм… у тебя адрес «мыла» все тот же? - поинтересовался Владимир.
        - Да.
        - Я сегодня отправлю тебе письмо. Необходима твоя помощь.
        - Что-то случилось? - насторожился детектив.
        - Пока нет, - вздохнул Владимир. - Но мне срочно нужна информация по одному делу. Все, что есть.
        - Присылай исходные данные. Я позвоню.
        - Я у тебя в долгу.
        - Ладно, сочтемся, - усмехнулся Максим и отключился.
        Какое-то время Владимир молча изучал трубку, пока экран не окрасился черным.
        Он зашел в комнату к дочери. Настя с увлечением листала «Волшебник Изумрудного города» - она обожала книги из этой серии и могла пересматривать их до бесконечности.
        Глядя на ее затылок со смешно торчащими хвостиками, на ее худенькие плечики, Кузнецова вдруг захлестнуло ни с чем не сравнимое чувство любви к своему ребенку.
        Он осторожно приблизился к девочке и ласково обнял ее.
        - Папа, - улыбнулась Настя, оторвавшись от книжки.
        - Настеныш, - он крепче прижал к себе крохотное тельце дочки.
        - А вы мне приготовили подарок? - хлопая ресницами, поинтересовалась Настя, и отец усмехнулся:
        - А как же. Это ведь твой праздник скоро будет, да?
        - Да, - ответила девочка, и по ее розовым губкам скользнула странная улыбка. Она медленно повернулась к книге, словно давая этим понять, что на этом разговор окончен. Владимир озадаченно потер переносицу. Что-то во взгляде дочери ему показалось… Эти глаза.
        Глаза?
        Он подошел к двери и еще раз посмотрел на дочь. Моргнул.
        В какую-то долю секунды его накрыло жутковатое предчувствие - вот сейчас голова Насти развернется, как у той девочки на качелях в платье-бабочки…
        «Я люблю тебя», - мысленно произнес он, и тихонько затворил за собой дверь.
        Он обхватил голову руками. Похмелье, которое словно консервным ножом безжалостно вскрывало его черепную коробку все утро, только сейчас начало нехотя отступать. Но отходняк был чудовищно медленным и болезненным, будто на открытой ране елозила черепаха, никак не желающая уползать с понравившегося места. Это было предсказуемо - его организм отвык от алкоголя, и принятая вчера доза закономерно привела его к такому результату. Пришлось даже взять отгул.
        Надо все рассказать.
        Да, пожалуй, так будет лучше. Иначе он просто сойдет с ума.
        Он вошел на кухню. Ноздри резанул запах химии - Ирина смывала с ногтей старый лак.
        - Ты ничего не хочешь мне сказать, Володя? - негромко спросила она, не отрываясь от дела.
        - Я… - Кузнецов сглотнул подкатившийся к глотке вязкий комок слюны. - Ира, я хочу с тобой поговорить.
        - Давай, - черты лица женщины затвердели.
        Ее напряженная поза и каменное выражение лица неожиданно натолкнули Владимира на мысль, что… жена подозревает его в измене.
        Он присел на стул и, набрав побольше воздуха в легкие, спросил:
        - Ты помнишь, что случилось, когда ты рожала Настю?
        Ирина едва заметно кивнула, отложив в сторону ватку. Владимир непроизвольно взглянул на руки жены - ногти на правой были ею покрыты начинающим облезать лаком, между тем как ноготки левой руки были нежно - розового цвета.
        - Еще бы не помнить. Шея нашего котенка была обернута пуповиной. Акушерка едва справлялась. И кроме медсестры, которая пять минут назад закончила техникум, и тебя, принявшего на грудь, в больнице никого не было.
        Владимира кольнули слова супруги насчет «принявшего на грудь», но это было правдой. Он вздохнул.
        - В больницу привезли девочку. Одновременно с твоими родами.
        - Я это тоже помню.
        Кузнецов вдруг уставился на живот Ирины. Что?..
        - Привезли девочку… - оцепенело повторил он. Ему показалось, или под материей халата что-то шевельнулось?
        (щупальца)
        - Ну? Продолжай, - тихо сказала Ирина. Она отложила ватку, смоченную раствором, и принялась медленно поглаживать живот. Владимир поднял глаза, перехватив напряженный взгляд супруги. Затем она внезапно расслабилась, хитро улыбнулась, подмигнув при этом, и он вздрогнул, как если бы она выплеснула ему в лицо из бутылочки жидкость для снятия лака.
        «Она все знает» - мысль щелкнула в его мозгу яркой вспышкой. «И всегда знала, что я тогда сделал!»
        - Что с тобой, Володя?
        «Я знаю, какое решение тебе пришлось принимать» - прочитал он в ее глазах. «Но это никогда не оправдает твой поступок»
        - Ты… делала УЗИ? - спросил Владимир, едва слыша собственный голос. Он не знал, зачем решил сменить тему, но желание говорить о событиях пятилетней давности исчезло напрочь.
        - Да, все в порядке, - ответила Ирина как ни в чем не бывало. Она отвернулась от него, принимаясь за вторую руку. Казалось, она совершенно потеряла интерес к мужу. Кузнецов был в смятении.
        «Она какая-то не такая» - заскреб над ухом ненавистный голос. «Она и твоя дочь. Кстати…»
        Да, кстати…
        Он не без труда поднялся со стула и побрел в спальню.
        Там, в детской.
        Тогда, глядя на дочь, которая оторвалась от книжки и внимательно смотрела на него, он был готов поклясться, что смотрит на ту самую девочку из подземного перехода.
        Этой ночью Ирина впервые за долгие годы легла спать отдельно. До этого нечто подобное было только однажды, после какой-то глупой ссоры. Что же произошло сейчас?!
        Она просто легла почитать в гостиной, а когда Владимир, заждавшись, вышел, чтобы позвать ее, то с изумлением обнаружил, что Ирина давно спит, укрывшись одеялом до самого носа. Кровать была приготовлена ко сну.
        Он вернулся в спальню.
        (она изменилась)
        «Может, это с тобой что-то не так?» - холодно полюбопытствовал внутренний голос.
        - Я в порядке, - прошептал Владимир. - Я в полном порядке. Я просто хочу, чтобы у нас в семье все было хорошо.
        Сон не шел. Ему было непривычно одному в этой кровати, которая вдруг стала такой громоздкой и неуютной.
        Нужно пойти к Ирине. Разбудить и сказать, чтобы шла спать сюда.
        Владимир спустил ноги вниз, нащупывая ступнями тапки. Он чувствовал себя идиотом, путаясь в догадках, почему такая мысль не пришла ему раньше, еще когда он увидел жену спящей.
        Кузнецов уже намеревался осуществить задуманное, как с улицы донесся звук, заставивший его похолодеть. Едва слышное звяканье цепей. Словно кто-то, скованный кандалами, медленно приближался к их дому.
        «Это не кандалы» - пронеслось у мужчины. - «Это качели, мать их».
        Взад… Вперед… Вверх… Вниз…
        Коленки задрожали, и ноги моментально превратились в бескостные рыхлые отростки.
        - Я не пойду туда, - глухо проговорил он. - Я лягу спать и закроюсь одеялом.
        «Только вряд ли это поможет» - ворвался в мозг голос из сна. Вилка и стекло, прекрасное сочетание. Скрип-скрип.
        Владимир потащился к окну, и, облизнув пересохшие губы, отодвинул шторы.
        Она была там. Голубая бабочка на качелях. Ее искусственные крылышки излучали фосфорно-зеленоватое свечение, и, как показалось Владимиру, слегка шевелились, будто девочка действительно намеревалась подняться ввысь.
        «Она собирается взять разгон»
        - Убирайся, - процедил сквозь зубы Владимир. - Убирайся, сука. Тебя нет. Ты умерла.
        Девочка засмеялась, и ее некогда голубые глаза неожиданно вспыхнули двумя яркими рубинами, будто бы в ее глазницах были вдавлены потухшие угольки и ночной ветерок вдохнул в них новую жизнь.
        Из-за облаков мертвенно-бледной монетой выглянула луна, осветив детскую площадку, и Владимир зажал рукой рот, чтобы не закричать. На качелях сидел труп. Детское платьице болталось на нем, как тряпка на огородном пугале, крылышки за спиной гулко синхронно хлопали, словно паруса на волнах. Гниющая кожа слезала лохмотьями, безгубый рот-щель был приоткрыт, словно трещина в гнилой доске.
        «Где мой заяц, папа?»
        Владимир отшатнулся от окна. Голос прозвучал прямо над ухом, словно это страшилище незаметно подкралось сзади.
        - Тебя нет, - замотал головой Владимир.
        Качели остановились, и существо тяжело, словно студень, сползло вниз. Кряхтя, оно медленно поволоклось к подъезду.
        (Где? Где мой заяц?!)
        «Я хочу познакомиться с моей сестренкой».
        «Оно растет» - в священном ужасе подумал Владимир. Зрение не обманывало его - тварь постепенно увеличивалась в размерах, отчего нарядное платье затрещало по швам, ее конечности с хрустом вытягивались, а туфельки лопнули, не выдержав давления разросшихся стоп. Только сейчас он разглядел, что в животе мертвеца торчал огромный нож, загнанный по самую рукоятку.
        Оно задрало морду. Глаза-угольки тускло мерцали.
        «Я уже взрослая, папа. Ты не забыл, что мне скоро десять лет? В это воскресенье?»
        Существо вытащило нож из раны, выпуская наружу ворох извивающихся личинок. После этого, освободившись от рваного платья, словно это была отмершая кожа, монстр проковылял в подъезд.
        С губ Владимира сорвался стон. С вытаращенными глазами и ухающим сердцем он понесся к двери. Проверил все замки (руки, еще никогда его руки так не тряслись от страха!), затем приник к глазку. Тихо.
        Позвонить в полицию?
        «И что я скажу?» - Владимир взъерошил мокрые от пота волосы. - «Меня тут же в дурку упекут!»
        Он стал глубоко дышать, пытаясь унять сердцебиение.
        Снова осторожно посмотрел в глазок. Флуоресцентные лампы монотонно гудели, равнодушно освещая пространство этажа.
        - Это бред, - вполголоса произнес он. - У меня галлюцинации. Ничего такого… ничего такого не может быть в принципе!
        «Выпей» - ласково посоветовал ему противный голос. «Выпей, и сразу полегчает, парень».
        Кузнецов провел кончиком языка по шершавым губам.
        Выпить. Отличная мысль, чувак.
        Покачиваясь, он прошел на кухню. Достал из морозилки припасенную бутылку.
        - Я тебе не отец, - бормотал он, срывая крышку. - Ты мне не дочь, а я тебе не отец, так вот.
        Наконец с крышкой было покончено, и он сделал огромный глоток. Живот тут же скрутило, внутри расцвел огненный шар, и спиртное попросилось наружу. Владимира вырвало прямо на пол.
        - Ты сдохла, - давясь рвотой, прохрипел он. - Там, на операционном столе. Пять лет назад!
        (ты не забыл, что мне скоро десять лет?)
        Дерьмо.
        Подождав, пока желудок отпустит, он вздохнул и предпринял еще одну попытку. На этот раз все прошло удачно. Через минуту он повторил.
        Хмель быстро ударил в голову. Кузнецов кое-как убрался на кухне и нетвердой походкой прошлепал в спальню.
        Посмотрел в окно. Конечно же, там никого не было.
        «Там никого и не могло быть, дубина».
        Ага, точно.
        Он пьяно усмехнулся и лег в кровать.
        Все будет в ажуре.
        Однако нормально уснуть ему в эту ночь не пришлось.
        Страшное произошло буквально сразу же. Во рту еще стоял прогорклый вкус водки, тело было ватным, и веки ни в какую не хотели разлипаться, но мозг уже четко зафиксировал: вдоме чужой.
        Владимир подскочил в кровати, словно распрямившаяся пружина.
        - Ира? - спросил он, выйдя в коридор. Его пятка угодила во что-то липкое, и он сморщился. Включил свет и закричал, увидев на полу грязные следы босых ног. Не ребенка, а подростка, неосознанно отметил он, разглядывая подсыхающую слякоть на ламинате.
        Его безумный взгляд метнулся к двери. Распахнута, как орущий в ужасе рот, впуская в квартиру струящийся из подъезда сквозняк.
        Следы вели в комнату к дочери.
        «Нет».
        Кузнецов понесся на кухню, и, схватив разделочный нож, вбежал в детскую.
        (Оно там. В кроватке Настюши, оно хочет утащить ее с собой)
        От этих диких мыслей у него зашевелились волосы. Он включил свет и бросился к детской кроватке. Пуста.
        Владимир в растерянности переминался с ноги на ногу, оглядывая комнату.
        - Настя?!
        Сзади кто-то негромко захихикал, и он развернулся, выставив вперед нож.
        Шкаф, конечно же.
        Рука потянулась к дверце.
        - Я убью тебя, - сквозь зубы сказал он. - Верну тебя туда, откуда ты пришла.
        Смешок повторился, и Кузнецов распахнул шкаф. Слева что-то встрепыхнулось, и он, не думая, взмахнул ножом. Лезвие распороло платье Ирины - ее любимый вечерний наряд.
        Никого нет.
        - Я не сошел с ума, - задыхаясь, произнес Владимир. Он переворошил все содержимое шкафа. Ни Насти, ни…
        (мертвой девочки)
        никого другого там не было. И не могло быть.
        Он тупо посмотрел на руку, с остервенением сжимающую нож.
        (испортил платье жены. Утром получишь п…лей, Кузнецов)
        - Но как же следы?! - он замотал головой, словно пытался отрицать очевидное. - Чертовы следы?
        (когнитивный диссонанс, парень)
        Хихиканье раздалось вновь. На этот раз звук шел из гостиной, и Владимир, не раздумывая, сорвался туда.
        Конечно, как он сразу не подумал. Тварь схватила его дочь и потащила к Ирине, чтобы там всех вместе их сожрать…
        Оно было там.
        Владимир завопил не своим голосом, видя, как разлагающееся существо со спутанными волосами медленно ползет по одеялу к Ирине. Услышав крик мужчины, оно повернулось к нему.
        - Это мое, - прохрюкало оно. - Отдай мне их.
        Ирина открыла глаза и, завидев Владимира, разразилась истошным криком.
        Кузнецов бросился вперед, в неистовстве размахивая ножом.
        Ирина швырнула в него подушку, не переставая звать на помощь. Откуда-то донесся перепуганный голосок Насти.
        Владимир отшвырнул подушку и прыгнул на кровать. Ирина обнимала плачущую Настю, загораживая ее своим телом.
        Он остановился, щурясь от света и удивленно крутя головой по сторонам.
        Тварь куда-то исчезла.
        - Папа, не надо, - судорожно всхлипывала дочь, вцепившись в ночную рубашку матери.
        - Настеныш, - упавшим голосом произнес Владимир. Боже, что происходит? Он поднял глаза на жену. Бледная, с расширенными глазами, она выглядела как привидение.
        - Ты сошел с ума, Володя, - заикаясь, с трудом выговорила она. - Не подходи к нам!
        - Послушай, я просто увидел…
        (что ты увидел?)
        - Я…
        Кузнецов запнулся, с тревогой прислушиваясь.
        Ну да. Как он сразу не догадался?
        - Она под кроватью, - хрипло сказал он, неуклюже спрыгивая вниз. - Я знаю…
        Он опустился на четвереньки.
        - Решила поиграть со мной в прятки? - едва слышно спросил он.
        В темноте чувствовался едва различимый запах пыли и… чего-то нехорошего.
        (запах протухшего мяса)
        Темнота под кроватью студенисто шевельнулась, словно была тающим куском желе. Потом кто-то снова хихикнул.
        В тот момент, когда он, сопя от натуги, начал двигать кровать, Ирина обрушила на его затылок тяжелую вазу.
        23 АПРЕЛЯ, ПЯТНИЦА, 7:22
        - Эй! Кому говорят! Поднимайся, давай!
        Голос был странным, казалось, он был везде, сочился отовсюду, словно клейкий туман, пеленая тяжелым покрывалом.
        Владимир открыл глаза. Он попытался приподнять голову и едва сдержал стон - боль была такая, словно в его затылок по самые шляпки заколотили несколько «соток».
        - Что случилось? - еле ворочая языком, спросил он.
        - Много чего, - насмешливо произнес сержант. Грузный, с мясистыми обвислыми щеками и ноздреватым носом, он напоминал стареющего бульдога. - Тебя посетила волшебная фея.
        - Фея, - глупо повторил Владимир и попытался дотронуться до затылка. Это было ошибкой, так как боль вспыхнула с удвоенной силой.
        Только сейчас до него стало доходить, что он находится в камере, в простонародье именуемой «обезьянник», и его челюсть медленно опустилась вниз.
        Твою налево. Докатился, называется.
        - Послушайте, - начал он, но тут же умолк, увидев появившуюся рядом с сержантом Ирину.
        - Две минуты, - предупредил он, бряцнув связкой ключей.
        Женщина кивнула и шагнула вперед.
        - Ира, - тихо проговорил Кузнецов. Его поразило лицо жены - бледное и осунувшееся, словно она не спала несколько суток. Глубоко запавшие глаза излучали невыносимую усталость. - Ира, прости меня.
        - Ты помнишь, что ты делал ночью?
        Память, как услужливый продавец, мгновенно выдала живописную картину - он с тесаком в руке носится по квартире в поисках девочки, умершей пять лет назад. Ему стало страшно.
        (что со мной?!)
        В горле запершило, Владимир закашлялся, и это не преминуло отразиться на его многострадальном затылке. Он поморщился.
        - Ира… я должен тебе объяснить кое-что. Я был не в себе.
        - Это было заметно.
        Фраза была произнесена с таким презрением, что он оторопел.
        - Это ты меня ударила? - обескураженно спросил он, и Ирина, помедлив, кивнула.
        - У тебя был нож в руках. И совершенно безумное лицо. Я боялась за Настю, она очень испугалась. Потом я позвонила родителям. Приехал мой отец, он и вызвал полицию.
        - Кто бы сомневался, - буркнул Владимир. Он вцепился в решетку.
        - И что дальше, Ира?
        - Ничего, - бросила она. - Я не стала писать заявление. Хотя папа уговаривал меня это сделать.
        Владимир решил, что с огромным удовольствием съездил бы по физиономии столь «замечательного» тестя.
        «Старый мудозвон» - с яростью подумал он. «Все делаешь, чтобы развалить мою семью»
        - Девочки-мальчики, время вышло! - гаркнул из окошка «дежурки» обрюзгший сержант.
        - Тебя скоро выпустят, - сказала Ирина, делая шаг назад. - Не обижайся на нас. Тебе нужно к врачу, Володя.
        - Ира! Мы тогда… - Владимир на секунду запнулся, испугавшись собственных мыслей. - Мы не договорили тогда!
        Неожиданно губы Ирины раздвинулись в безжизненной улыбке.
        - Успеется, - хмыкнула она.
        Кузнецов опешил. Он вновь подумал о том, что, несмотря на прожитые годы, он плохо знает свою жену. Вот и сейчас, у нее совершенно чужое, неузнаваемое лицо.
        (щупальца, парень)
        Мы ждем ребенка.
        «Ребенка ли?» - заскрипела по стеклу до боли знакомая вилка.
        - Я люблю вас, - прошептал он.
        Ирина сделала еще шаг назад, мягко положив свои ухоженные руки на живот.
        «Я знаю» - читалось в ее слегка прищуренных глазах. - «Все знаю, дорогой»
        - Я увезла Настю к родителям, - сказала она на прощание. - Тебе лучше побыть одному.
        Одному?
        «А как же день рождения Насти?!» - хотелось заорать Владимиру. Он чуть не плакал от досады. «Как же наш праздник, который мы так ждали, чертова сука?!»
        (у тебя было безумное лицо)
        Он без сил опустился на облезлую скамью, на которой дремал старый бомж.
        - Сынок, дай два рубля, - прошамкал дед.
        - Что, тоже позвоночник на заводе сломал? - устало спросил Владимир.
        - Чего?! - наклонился к нему ближе старик, обдавая вонью давно немытого тела. - Плохо слышу я, сынок.
        - Ничего. Погода сегодня замечательная, - процедил Кузнецов.
        Он не заметил, как его кулаки сжались сами собой.
        24 АПРЕЛЯ, СУББОТА, 22:06
        Его выпустили только вечером, и пока Владимир добирался домой, наступила ночь.
        «Она даже не спросила, как я себя чувствую» - ожесточенно думал он, вспоминая, с каким холодом общалась с ним супруга. «Чуть не раскроила мне череп долбаной вазой! Наверняка сотрясение…»
        Войдя во двор, он остановился, глядя на пустующую детскую площадку.
        - Ну, где ты? - свистящим шепотом спросил он, глядя на качели. - Где ты, маленькая стерва? Чертова бабочка?!!
        Ответом ему был порыв ветра, от которого Кузнецов поежился. Он подошел ближе и толкнул ногой «сидушку» качелей. Цепи звякнули, словно выражая протест против столь пренебрежительного отношения.
        - Я видел тебя. Видел, как сейчас вижу эти гребаные качели.
        Он дождался, когда качели приняли исходное положение, затем, развернувшись, побрел домой.
        Кузнецов не сразу понял, что дом пуст, и лишь потом в его памяти всплыли слова Ирины:
        «Я увезла Настю к родителям… Тебе лучше побыть одному».
        И в самом деле. Если так продолжится и дальше, ему и впрямь представится шикарная возможность побыть одному, скажем, ближайшие лет двадцать. В сумасшедшем доме. Если он раньше не окочурится от нейролептиков.
        «Мне нужно обратиться к специалисту. К психологу»
        Неожиданно от этой простой мысли Владимиру стало легче, и на его похудевшем, небритом лице даже возникло нечто похожее на улыбку. Наверное, точно так же чувствуют себя в обществе анонимных алкоголиков - вроде ты еще не избавился от пагубного пристрастия к выпивке, но в тебе уже зреет понимание, мол, ты не один! Мы выстоим, мы сможем! И это заметно успокаивало, придавая уверенность.
        - Да, пожалуй, я так и сделаю, - пробормотал Кузнецов, ковыряясь ключом в замке. - Но…
        (что «но?»)
        - Я сделаю это, как получу информацию от Максима, - объяснил он, глядя в сторону лестничного пролета, словно там кто-то был. - И потом, завтра день рождения моей дочери!
        Последняя фраза прозвучала агрессивно, почти как вызов.
        Он зашел в квартиру. Его внимание тут же привлек белый прямоугольничек, торчащий из рамки зеркала в прихожей.
        «Комосов Эдуард Сергеевич, семейный адвокат. Разводы, дележ имущества, наследство» - прочитал он и с тупым недоумением уставился в собственное отражение. Что это за хрень?!
        «Она специально это оставила» - ядовито ухмыльнулся голос из сна. «Чтобы ты понял сам своей дурацкой башкой»
        - Я не дам тебе развода, Ириша, - ровно произнес Владимир, порвав визитку на мелкие кусочки. Затем, не разуваясь, прошелся по квартире. Беглый осмотр подтвердил его опасения - все вещи жены и дочки, а также ее игрушки были вывезены.
        - Б…дь! - вырвалось у него.
        Снова, как никогда, захотелось выпить.
        «Я не буду. Я не алкоголик».
        (Ты выпивал раньше. Вплоть до того дня, когда привезли…)
        - Заткнись! - взвизгнул Кузнецов.
        (…когда привезли девочку. Помнишь?)
        Он помнил. Такое не забудешь. Странно, что он не вспомнил об этом тогда, когда впервые увидел ее в понедельник. Тогда, в подземном переходе.
        На кухне он увидел мусорное ведро, в котором было вечернее платье Ирины. Платье стоимостью двадцать восемь тысяч валялось среди картофельных очистков, как заблеванная газета. То самое платье, которое он располосовал ножом вчера ночью, роясь в шкафу в поисках незваной гостьи.
        Он вспомнил тот вечер, когда Ира надела это платье впервые. Ее губы были сладкие, как спелая черешня, а глаза светились от счастья. После ресторана они поехали домой и трахались до самого утра, из-за чего он даже опоздал на работу.
        Он ударил по ведру ногой, и оно перевернулось, веером рассыпая по плитке мусор. Этого ему показалось мало, и он снова замахнулся ногой. Бух! На этот раз ведро взлетело вверх, устремившись в окно. Послышался звон - от удара треснуло стекло.
        - Разгон, выход один на один, опасный момент! - воскликнул Кузнецов и засмеялся. Жутковатый смех вязкими кляксами вылетал из его рта, растворяясь в воздухе.
        Ладно. Шутки в сторону, пора звонить Максу.
        - Ты разве не смотрел свою почту? - спросил Логвиненко, когда он набрал его номер. - Я не мог до тебя дозвониться.
        - Я только домой вошел. Дела были, - ответил Кузнецов, решив не посвящать друга в подробности своего сегодняшнего местопребывания.
        - Интересная история, должен тебе сказать. Можно поинтересоваться, какое к этому ты имеешь отношение? - задал вопрос сыщик.
        - Боюсь, сейчас мне не до этого, дружище, - кисло улыбнулся Владимир. Он взглянул на разбросанный по кухне мусор, на разбитое окно, и его улыбка стала шире. - Наверное, как-нибудь потом.
        Он отключился и засеменил в комнату, где у него стоял компьютер.
        - Давай же, - с нетерпением ворчал он, выстукивая пальцами по столу барабанную дробь. - Загружайся, едрить тебя в задницу.
        Когда значок в самом низу экрана, символизирующий статус подключения к Интернету, окрасился в зеленый цвет, он открыл свой почтовый ящик.
        К письму от Макса была прикреплена фотография, и Владимир тут же уставился на нее, не веря своим глазам.
        - Что за бред, - протянул он, увеличивая изображение. Он хотел рассмеяться, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Затем перевел взгляд на текст.
        «Погибшая… Осокина Ксения Владимировна» - прочитал он текст. Хм… Осокина, Осокина… Знакомая фамилия. 25 апреля 2004 года рождения…
        Он почувствовал, как по виску сбегают ручейки пота. Макс что, издевается, что ли? 25 апреля - день рождения его дочери! И фото…
        Он снова взглянул на картинку. Девочка, изображенная на фотографии, была очень похожа на Настю.
        «Не похожа. Они как две капли воды» - шепнул ему внутренний голос, и Кузнецова начало трясти. И это отчество… Владимировна…
        Он снова набрал детектива.
        - Макс, если это шутка, то она очень неудачная, - едва сдерживая себя, рявкнул он.
        Логвиненко полюбопытствовал, в чем, собственно, проблема.
        - Эта девчонка… Она копия моей дочери! И день рождения совпадает! Ты веришь в такие вещи?!
        - В этой жизни много необъяснимых совпадений, - спокойным голосом сказал Максим. - Поверь, я знаю, о чем говорю. И ты не первый.
        - Я не верю.
        - Это твое дело. Ты просил факты, я тебе их предоставил.
        - А ее мать? - не унимался Владимир. - Узнал что-то?
        - Она погибла тогда же. Там очень мутная история, сведения будут завтра. Зато данные матери в письме, ты что, до конца не дочитал?
        Владимир швырнул трубку и снова жадно приник к экрану.
        Осокина Дарья Вячеславовна, 1978 года рождения. Место рождения: Брянская область. Образование: среднее специальное. Специальность - медсестра. Проживала: Брянская область, г. Климово, ул. Коммунаров, д. 17. Скончалась 25 апреля 2004 года…
        Владимир перечитал снова. Потом еще раз.
        Он потер и без того усталые глаза с набрякшими мешками.
        Неужели…
        Он провернул колесико «мышки», вернувшись к фото девочки.
        (А ведь Даша говорила ему, что беременна…)
        Он встал из-за стола, покачиваясь.
        Самое время выпить. Теперь можно.
        Однако морозилка была пуста. Кузнецов принялся обшаривать квартиру буквально по миллиметру, и наконец его поиски увенчались успехом - в стенном шкафу, где Ирина держала в качестве НЗ разные незатейливые подарки на все случаи жизни в красочных пакетиках, он обнаружил коллекционный коньяк.
        Осокина Даша.
        Боже мой. Он и знать не знал, что она погибла. Ведь их связь была такой скоротечной.
        Прежде чем открыть бутылку, Владимир будто вспомнил о чем-то и, достав мобильник, начал листать записную книжку. К его удивлению, номер был сохранен. Затаив дыхание, он набрал номер.
        «Набранный вами номер не используется» - меланхолично сообщил автоответчик.
        - Угу, дебил, разумеется, не используется. Она умерла пять лет назад, - просипел он, открывая коньяк.
        «Не просто умерла» - поправил он сам себя. «Ее зарезали. Выпотрошили, как цыпленка».
        Он сделал глоток прямо из бутылки, чувствуя, как стенки желудка обожгло, словно он выпил раскаленной лавы.
        Это все какое-то недоразумение. И скоро все закончится.
        Утром он примет душ, возьмет подарок Насте и поедет к своей семье. Наверное, будет нелишним купить букет цветов Ире. Хороший такой букет, из белых роз.
        Он не сразу понял, что из его глаз потекли слезы.
        (Клятва Гиппократа, парень. Ты давал клятву, мать твою)
        Проклятый голос вновь дал о себе знать, как незаживающая рана, которую задели при неосторожном движении.
        Он вытер лицо, встал и направился в темную комнату, надеясь, что уж подарок Настенышу (ролики) Ирина не посмела бы забрать с собой.
        Коробка с роликовыми коньками и экипировкой оказались на месте. Он открыл ее
        (заяц, там сидит окровавленный заяц и смотрит на тебя глазами-бусинками)
        и, удостоверившись, что все в наличии, поставил у входа. Затем вернулся на кухню.
        В коридоре его слух уловил звук, заставивший сжаться сердце. Звук раскачивающихся качелей.
        «Где мой заяц?!»
        - Мне мерещится, - сказал он вслух, запрокидывая голову вверх. По потолку скользнули продолговато-пугающие тени.
        Кузнецов взял бутылку и направился в комнату. Долго искал среди дисков нужное, наконец найдя, загрузил его в DVD-проигрыватель.
        Это был день рождения Насти, ей исполнилось три годика.
        (клятва Гиппократа)
        - Пошел ты!!! - заорал он, швыряя пульт в стену. Он разлетелся вдребезги.
        Звук цепей нарастал, звеня и вытесняя все мысли. Когда в мозгу на какие-то тысячные доли секунды образовался вакуум, его тут же заполнила другая картина.
        Та, что была пять лет назад. 25 апреля 2004 года.
        Мужчина пил, плакал и смотрел день рождения дочери. Точнее, смотрели его застывшие глаза, на самом же деле перед ним прокручивался совершенно другой фильм. С совершенно другой концовкой…
        25 АПРЕЛЯ 2004 ГОДА, МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ, ВОСКРЕСЕНСКИЙ РАЙОН, ПОС. СКАТКОВО 21:48
        - Значит, говоришь, дочка будет? - наверное, раз в пятый переспросил его Андрей. Владимир кивнул, посмотрев на часы. Ира наверняка уже начала рожать. Он хотел остаться в больнице, но жена категорически была против.
        «У нас все будет хорошо», - сказала она. - «Езжай и жди хороших новостей».
        Кузнецов и поехал. Теперь он коротал время с двоюродным братом Андреем, расположившись на тесной кухоньке съемной квартиры.
        - Давай, за здоровье, - сказал брат, поднимая рюмку.
        - Я не буду. Может быть, придется к Ире ехать, - отказался Владимир.
        - Ладно тебе, - настаивал Андрей. Его лицо уже раскраснелось от выпитого - в гости к Владимиру он уже пришел слегка навеселе.
        Немного поупрямившись, Владимир наконец сдался. В конце концов, и ему нужно расслабиться.
        Они выпили.
        Кузнецов снова посмотрел на часы.
        - Ты завтра на работу? - поинтересовался Андрей, цепляя вилкой кусок селедки, и тот кивнул:
        - Я специально два отгула взял.
        Видя, как нервничает брат, Андрей похлопал его по плечу:
        - Не ссы, братуха, все бабы это делают. Твоя Ирка здоровая, родит нормально, вот увидишь. Выйдет твоя доча, как пробка из шампанского.
        Владимир ничего не ответил, но почему-то сравнение с пробкой его покоробило.
        Он посмотрел на телефон. И в эту же секунду он зазвонил. Андрей удивленно посмотрел, с какой скоростью Кузнецов кинулся к мобильнику.
        - Да!
        - Владимир Георгиевич, это Наталья, из приемной, - затараторила сотрудница больницы. - Не пугайтесь, но вы должны приехать!
        - Что случилось? Что-то с Ирой? С девочкой?! - закричал он.
        - Небольшие осложнения, и Ирина Алексеевна зовет вас. Тут еще… - девушка замялась.
        - Что?!!
        - Разве вы не знаете? - обеспокоенно проговорила Наталья. - Рядом с Благоево электрички столкнулись, туда сейчас все наши поехали! В больнице сейчас никого нет!
        - Еду, - бросил Владимир.
        Он крикнул, чтобы Андрей включил новости, а сам выскочил на улицу.
        «Лишь бы на гайцов не нарваться» - молился он. Нога так и норовила вжать педаль газа до упора, но он заставил себя ехать с умеренной скоростью.
        (небольшие осложнения…)
        Он выругался, ударив кулаком по приборной доске. Ведь хотел же остаться там! Нет, послушал бабу!
        Вскоре он был в областной больнице, где работал хирургом.
        - Что там за авария? - спросил он, на ходу переодеваясь в халат.
        - Говорят, много жертв. Из других больниц тоже бригады вызвали, «скорых» не хватает, - сообщила ему Наталья.
        Владимир натянул перчатки и прошел в родильное отделение. Его поразила непривычная тишина, царившая в коридорах больницы.
        Он буквально влетел в родильную палату.
        «Небольшими осложнениями» на деле оказалось одинарное обвитие плода пуповиной. К счастью, к его приходу проблема уже была устранена. Девочка вот-вот должна была появиться на свет.
        - Володя… - вскрикнула Ирина, увидев мужа.
        Кузнецов взял ее за руку и тихонько сжал.
        - Все у нас будет прекрасно, - проговорила акушерка. - Ты молодец, Ирочка. Давай, тужься, милая. Давай, чуть-чуть осталось. Малышка уже на свет хочет.
        Владимир наклонился и поцеловал жену в лоб. Он был мокрым и горячим.
        - Я люблю тебя, родная.
        В этот момент в дверь постучали, и Кузнецов чуть ли не с ненавистью посмотрел на нее, словно во всех бедах в его жизни была виновна она.
        Это была Наталья, и лицо ее было белее снега.
        - Владимир Георгиевич… там привезли…
        - Кого еще привезли?! - прорычал Кузнецов. - Китайских туристов?! Ты можешь меня оставить в покое, пока моя жена рожает?! У меня отгул, понимаешь? Я здесь только из-за моей жены и моего ребенка!!
        - Владимир Георгиевич, я все понимаю… но здесь больше никого нет, все уехали, - сбивчиво оправдывалась Наталья. - Пожалуйста…
        - Что случилось? - выйдя из палаты, уже спокойнее спросил он.
        - Привезли девочку, - голос медсестры дрогнул. - Она в приемной. Ножевое ранение. Проникающее.
        Владимир с шумом выпустил воздух сквозь зубы. И это именно сегодня. Авария, раненая девочка. Еще не хватало, на их несчастную больницу свалился метеорит, а потом началось цунами.
        - Насколько тяжело она ранена?
        - Я не знаю. Там все в крови. Нож все еще в теле.
        Девушка прикусила губу, и Владимир понял, что ей страшно.
        - Ее привез какой-то мужчина. Сказал, что ее зарезала мать, вроде она сошла с ума. Я позвонила в милицию.
        Он снова вздохнул.
        - Она еще живая. А этот мужчина куда-то делся, - растерянно добавила Наталья, как будто это сейчас было важно.
        - Ладно.
        Не скрывая раздражения, Кузнецов нацепил на рот маску и зашагал в приемное отделение.
        - Пожалуйста, помогите ей, - прошептала Наталья, с надеждой глядя на его атлетическую спину.
        Владимир втолкнул каталку в операционную комнату и закрыл дверь. Затем повернулся и внимательно посмотрел на ребенка.
        Это была крошечная девочка, лет четырех или пяти. Ее волосы слиплись от крови, и лишь по нескольким прядям можно было судить, что они светлые. И наверное, еще час назад были очень красивыми. На лбу большая вмятина, дырка сочилась кровью. Из живота девочки торчал кухонный нож, погруженный почти наполовину. В ногах ребенка валялся плюшевый заяц, весь перепачканный в крови.
        «Она не жилец» - пронеслась у Кузнецова мысль. Наверняка пробито легкое - изо рта ребенка тоже шла кровь.
        Только сейчас он обратил внимание, во что одета малышка - ее словно привезли с какого-то праздника. На ее разбитой головке каким-то чудом держался измятый ободок с изогнутыми усиками, а платье украшали полупрозрачные крылышки, одно из которых было сломано.
        Бабочка.
        Он осторожно коснулся тоненькой шеи девочки. Она была еще жива и дышала, быстро и прерывисто.
        Владимир вытащил пачку сигарет и направился к окну. Отворив пошире створку, он зажег сигарету.
        Минуты через две-три ее сердце остановится, и тогда он спокойно вернется к жене. Если начинать реанимационную канитель, он провозится тут полночи. Нужно просто не мешать процессу, который уже фактически завершен.
        Владимир вспомнил о жене. Блин, да ведь в эти секунды, которые он торчит здесь, он уже наверняка стал отцом! Он выпустил дым в окно, стряхнул пепел. Одна жизнь зарождается, вторая заканчивается, подумал Владимир философски, мельком бросив взгляд на умирающую девочку. Ничего личного, это закон жизни. Суровой и беспощадной жизни.
        «Нужно будет хоть создать видимость работы» - он затянулся с озабоченным видом. Капельницу приготовить, шприцы…
        - Папа…
        Кузнецов дернулся вперед, будто его в спину ударили чугунной кувалдой. Сигарета выпала из пальцев. Он обернулся.
        Девочка открыла глаза, придя в сознание.
        - Зайчик, - прошептала она. - Где мой зайчик, папа?
        Владимир шагнул вперед, стараясь держать себя в руках. Малышка смотрела прямо на него чистым и ясным взглядом. Он поразился, насколько красивы были глаза девчушки - прозрачно-голубые, словно вырезанные из небесного хрусталя.
        - Папа?
        - Я не твой папа, - кашлянул мужчина. Он снова натянул маску, поймав себя на мысли, что так чувствует себя более защищенным. Ему вдруг сделалось неуютно. Если сейчас сюда зайдет кто-то из руководства больницы и увидит, что он болтает с умирающим ребенком, ему несдобровать.
        - Я люблю тебя, - очень тихо произнесла девочка.
        «Она бредит» - в смятении подумал Кузнецов. Он метнулся в сторону, подкатил к девочке стойку с капельницей.
        - Зайчик…
        Владимир схватил зайца (он был мокрым и тяжелым от набухшей крови) и чуть ли не силой вложил его в руку малышки.
        На ее лице затеплилась слабая улыбка.
        - Не делай больше нам больно. Мне и маме.
        - Не буду, - рассеянно пообещал Владимир. Он принес шприц и некоторое время стоял, раздумывая. Девочка молча смотрела на него, тяжело дыша. Изо рта медленно сочилась кровь.
        (когда же ты умрешь?!!)
        «Сделай ей укол, ублюдок. Просто сделай укол, избавь ее от боли!» - визжал тем временем внутренний голос.
        (она все равно умрет. Вот-вот… уже почти… ее надо в морг…)
        Словно читая его мысли, девочка разлепила губы:
        - Очень больно.
        Ее пальчики легли на рукоять ножа.
        «Если она вынет нож, то смерть наступит мгновенно».
        Глаза ребенка закрылись.
        «Не дай ей сделать это!»
        Девочка потянула нож наверх, из широкой раны потоком хлынула кровь. Она всхлипнула, ее грудь выгнулась дугой.
        Владимир стоял столбом, глядя на нее, как завороженный.
        Когда лезвие вышло полностью, с губ девочки сорвался вздох. Едва слышный, но Владимир сумел его услышать. После этого она прижала к себе зайца, который из белого медленно становился красным.
        Он протянул трясущуюся руку к шее малышки. Затем отодвинул веки. Зрачки неподвижны.
        Девочка была мертва.
        Где-то в коридорах раздались торопливые шаги, и Владимир, будто опомнившись, быстро сделал укол мертвому ребенку. В вену другой руки он кое-как подсоединил капельницу.
        Потом сам открыл операционную и вышел наружу.
        - Поздравляю, Владимир Георгиевич, - улыбаясь, обняла его акушерка. - У вас дочка…
        Кузнецов тоже улыбнулся.
        - Я счастливый отец!
        - Как поступившая девочка? Слышала, у нее ранение?
        Улыбка быстро угасла.
        - К сожалению, ее привезли слишком поздно.
        Акушерка с грустью покачала головой. Она перекрестилась, но Владимир уже этого не видел - он спешил к жене. К жене и дочери…
        …К счастью для него, тогда вся эта история закончилась благополучно. Буквально через несколько минут после смерти Ксюши в больницу хлынул поток раненых во время столкновения электричек, и никому не было дела до какой-то мертвой пятилетней девочки, сжимающей в объятиях плюшевого зайца. Ее просто отвезли в морг, и все. А кто она и каким образом получила страшные раны - Владимир никогда не интересовался…
        Пульт был разбит, и ему пришлось подниматься с кресла, чтобы включить воспроизведение диска с днем рождения Насти заново. Это был уже пятый или шестой раз. Бутылка коньяка, стоявшая на журнальном столике, стремительно пустела, а голова наливалась свинцом.
        Осокина Даша.
        Красивая, стройная девушка. Она ему сразу понравилась, как только он увидел ее. А через неделю они переспали. То ли презерватив был некачественный, то ли еще что-то, но спустя какое-то время она сообщила Владимиру о беременности. Он был непреклонен, к тому же у него к тому моменту уже вовсю раскручивался роман с Ириной.
        «Мало ли от кого ты залетела» - заявил он ей. «Нужны деньги на аборт, ты скажи».
        Она молча проглотила обиду и ушла. Уволилась из больницы и вообще исчезла из его жизни. Больше он ее не видел. И даже не знал о появлении на свет своей дочери Ксюши.
        Ксения Владимировна. Надо же, а ведь она даже отчество дала ей по моему имени…
        Так это или иначе, но, судя по всему, в тот день у него одновременно умерла одна дочь и родилась другая.
        «Ее привез какой-то мужчина. Сказал, что ее зарезала мать, мол, она сошла с ума» - вспомнились ему слова медсестры. Значит, у Даши поехала крыша, и она убила собственную дочь…
        - Пора спать, - объявил он пустой комнате. Его мутило, ноги подкашивались, но он нашел в себе силы доковылять до спальни. И зачем он опять принялся пить?!
        С улицы раздался тихий смех, к которому примешивался звук цепей. Он выглянул в окно.
        Она была там. Призрачная тень, сотканная из лоскутьев тьмы и ночных кошмаров. Злобно хохоча, десятилетняя девочка раскачивалась на качелях, каждый следующий раз поднимаясь выше и выше. Выше и выше…
        Владимир задернул штору.
        - Прости меня, - прохрипел он.
        25 АПРЕЛЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ
        Как ни странно, на этот раз пробуждение было не таким ужасным.
        И тем не менее внутри царило некое гадостное чувство, словно он всю ночь провалялся в навозе. Владимир встряхнул головой. Все, с сегодняшнего дня с выпивкой он завязывает. Ну, разве что пару стопок на дне рождения Насти…
        После душа он почувствовал себя просто отлично. На всякий случай выглянул в окно. Детская площадка была пустой. На качелях тоже никто не раскачивался. Кузнецов широко улыбнулся.
        Он принялся собираться, мурлыча себе под нос какую-то песенку.
        Владимир напевал, но все его мысли каруселью носились вокруг одной-единственной фразы, которую он обдумывал еще сегодня ночью.
        Она сошла с ума и зарезала дочь.
        ОНА СОШЛА С УМА И ЗАРЕЗАЛА ДОЧЬ.
        Ира, его жена.
        Она ведь стала немного другой.
        «Конечно, другой, парень» - с готовностью подхватил скребущий голос-вилка.
        А вся эта история пятилетней давности… Эти странные совпадения, и конец…
        «Мне скоро десять лет, папа»
        Да-да. Если бы тогда он спас Ксюшу, она была бы уже почти взрослой девочкой, с потрясающей улыбкой и формирующейся грудью, от вида которой мальчишки уже спустя лет шесть будут с восхищением оборачиваться ей вслед.
        «Все повторяется. Жизнь, она ведь как спираль» - снова заскрипел голос.
        Он тщательно побрился, надушился одеколоном. Выйдя из ванной, Владимир нахмурился.
        Следы. Снова эти следы.
        Он закрыл глаза и простоял так несколько секунд.
        Потом открыл.
        Следы не исчезли. Словно нечто вылезло из своей поросшей травой могилы, пробралось сюда ночью и шлепало по квартире, пока он спал, вусмерть надравшись.
        - Ксюша?
        Кузнецов прошел в детскую комнату. Кровать Насти была вся в грязных потеках, будто белье использовали в качестве половых тряпок.
        - Ты ночевала тут? У меня дома? - вкрадчиво спросил он. Прошествовал на кухню. Стул тоже был грязным, на Настиной кружке - отпечаток губ.
        - Кто ел из моей тарелки? - пробормотал Владимир, поднося кружку ближе. Понюхал, поморщился. Пахло дохлыми мышами и плесенью. - Кто сидел на моем стуле? Кто спит в моей кроватке? Ау, Ксю-уш!
        Его глаза заблестели нездоровым блеском.
        - Мы скоро увидимся, дорогуша, - усмехнулся он, бросая кружку в раковину. Послышался звон стекла.
        Он надел свой любимый белый костюм, критически оглядел себя в зеркало, после чего стал набирать номер супруги.
        - Увидимся, - уже тише добавил он. - Обязательно увидимся…
        Когда в трубке раздался голос Ирины, лицо Кузнецова преобразилось, и он радостно воскликнул:
        - Привет, солнышко мое! Поздравляю с днем рождения дочки!..
        …Ирина поставила перед дочкой миску с залитыми молоком хлопьями.
        Девочка надула губы:
        - Хочу вареную колбаску.
        - Когда в обед сядем за праздничный стол, тогда и будет тебе колбаска, - сказала женщина. - И много чего другого вкусного.
        Девочка вопросительно посмотрела на бабушку, молчаливо испрашивая у нее поддержку, но Валентина Ивановна лишь улыбнулась:
        - Неужели нельзя пару часов потерпеть?
        - Нет, - сообщила безапелляционно Настя. - У меня сегодня день рождения.
        - Значит, все можно? Мы знаем, что у тебя день рождения, - спокойно кивнула Ирина, отпивая дымящийся кофе. - Скоро придет время поздравлений.
        На кухню вошел пожилой мужчина. Несмотря на годы и взрыхленное морщинами лицо, в нем чувствовалась военная выправка. В его руках было несколько воздушных шариков. Это был дедушка Насти, отставной полковник.
        - Что, лишние остались? - спросила Ирина.
        - Нет, скотч ищу.
        Леонид Александрович взял с холодильника липкую ленту и вдруг спросил:
        - Твой-то не собирается к нам в гости, случаем?
        Ирина на мгновение смутилась. В последнее время с Володей творилось что-то из ряда вон выходящее, и она уже начала побаиваться его.
        «Говори правду. Не просто побаиваться. Я хочу развестись с ним», - мысленно произнесла она, поразившись, с какой легкостью пришла к такому решению.
        - У нас временные трудности, - сказала она, избегая встречаться с тяжелым взглядом отца. - Ему тяжело сейчас. Но… это ведь его дочь. И он наверняка захочет увидеть ее в этот праздник. Он имеет полное право на это, папа.
        - А я не хочу видеть этого человека в моем доме, - отчеканил старик. Было видно, что он едва контролирует себя от кипящей ярости. - Человека, который бросается на своих родных с ножом.
        - Папа!
        - Леня, прошу тебя, - вмешалась Валентина Ивановна, взяв руку мужа в свои ладони. Черты лица Леонида Александровича немного смягчились.
        - Полчаса, - сказал он после секундного размышления. - И это последнее слово. Думаю, ему вполне хватит тридцати минут.
        - А папа когда приедет? - спросила Настя, поняв, о ком идет речь.
        - Скоро, - сказала Ирина.
        - Не обижайся на отца, Ира, - подала голос Валентина Ивановна, когда старик покинул кухню. - Он очень переживает из-за всего этого.
        - Я все понимаю.
        Настя доела хлопья и, прокричав «спасибо», умчалась. Ирина стала собирать посуду, но мать решительно остановила ее.
        - Я сама. Лучше иди, посмотри наряд для Настюши. Ты ведь говорила, что у них скоро какой-то праздник в саду? Мы ей с дедом чудесный костюм приготовили! Отец тебе покажет.
        - Спасибо, ма…
        Телефонный звонок не дал Ирине договорить.
        - Оп. Легок на помине, - с легкой досадой проговорила она, беря мобильник. - Да! Привет.
        Некоторое время она молчала, потом, перехватив пытливый взгляд матери, сказала:
        - Хорошо. Можешь приезжать прямо сейчас. Только времени у тебя будет немного. И это не обсуждается. Пока.
        Владимир плюхнулся в машину. Поймал в зеркале свое отражение и глумливо подмигнул сам себе.
        - Вперед, - скомандовал он, трогаясь с места.
        Если все будет хорошо, через пару-тройку часов он будет у них. Правда, почему-то Ирина сказала, что времени на общение с Настей будет всего полчаса, но он не стал возмущаться по этому поводу. Главное - доехать.
        Уже когда его «Лексус» несся по МКАДу, он неожиданно вспомнил, что забыл взять подарок Насте. Эти сраные ролики с не менее сраными шлемами-наколенниками и прочими нажопниками, хе-хе. Но это не сильно расстроило мужчину - он помнил, что на трассе по дороге на дачу будет несколько точек, где торговали детскими товарами.
        Остановившись возле одной из них, он начал выбирать подходящую, как вдруг его внимание привлек громадный белый заяц.
        - Привет, парень, - прошептал он, не сводя глаз с игрушки. - Давно не виделись?
        Он заплатил продавцу и, усадив тушу зайца на переднее сиденье, двинулся дальше.
        «Цветы» - промелькнула у него мысль. Цветы для Иры.
        Когда он купил розы и вновь сел за руль, ему показалось, что заяц изменил позу. Или ему показалось? А может, у него началась шизофрения?!
        - Дитям мороженое, бабе цветы, - повторил он крылатую фразу Папанова из «Бриллиантовой руки». Исподлобья посмотрел на зайца. Тот ухмылялся, глядя на него своими круглыми блестящими глазами.
        «Все повторяется, парень».
        Владимир чуть не подпрыгнул. Отвратительный, мертвый голос раздавался у него в голове.
        Ухмылка зайца стала шире. Она была отталкивающая. Словно кто-то щипцами раздвинул края гнилой раны.
        - Она убьет ее? - глухо спросил Кузнецов. - Убьет мою дочь?
        - Ранит, - осклабился заяц. Стали видны его зубы - желтые, выпирающе-здоровенные, как у дряхлой кобылы. - Она ее продырявит ножом, а потом твоей девчонке дадут умереть. В больнице. Как это когда-то сделал ты.
        - Нет!!! - заорал Владимир, теряя остатки самообладания. Машину резко вильнуло в сторону, и он чуть не врезался в «Газель».
        - Я успею? - спросил он без особой надежды.
        - Может быть.
        Заяц зевнул, и Кузнецова обдало вонью разложения. Заяц гнил заживо.
        «Как он может гнить? Он ведь плюшевый»
        - Ты не знаешь главного.
        - Что? Что она родит мутанта? Я знаю это!
        - В ее чреве их уже трое. Вечером отпочкуется еще один. Они будут размножаться, как крысы. Они заполонят этот чертов город и уничтожат все живое.
        - Я убью ее.
        Заяц захихикал, и Владимир присоединился к нему. Если бы его лицо могли разглядеть сотрудники ГИБДД, его немедленно остановили бы - совершенно безумный взгляд и пепельный цвет кожи буквально вопили о том, что человеку срочно требуется психиатрическая помощь.
        Владимир протянул руку и поддел ногтем глаз зайца. Оттуда потекла коричневая жидкость. В зловонной глазнице копошились черви.
        - Я в норме, парень, - успокоил его заяц. - У меня для тебя еще новость. Она с ними. Настя, то есть, - понизив голос, сообщил он.
        - Настя? - Владимир был ошеломлен.
        - Они все меняются, парень, - проскрипел плюшевый монстр. - Сожалею.
        Владимир подумал о ноже, который он неизвестно зачем положил в бардачок.
        - Эй. Откуда ты все знаешь? - спросил он, но ответом ему была тишина. Кузнецов скосил глаза. Блестящие искусственные глазки бессмысленно глазели на дорогу. Заяц молчал.
        Да и не мог он ответить. Ведь, по большому счету, это всего-навсего игрушка. Обычная плюшевая игрушка.
        Через сорок минут он был на месте. В салоне машины витал одуряющий запах роз - Владимир купил пятьдесят одну штуку. Не забыл он и о родителях жены: теще приготовил шоколадный тортик, тестю - бутылку виски.
        Когда он уже собирался выйти из машины, ему неожиданно позвонил Логвиненко.
        - Макс, у меня почти нет времени, - сказал он, прежде чем детектив успел открыть рот. - Говори очень быстро.
        - Володя, это касается того дела, насчет убийства. Девочка, Ксюша, помнишь?
        - И что?
        (я сам все уже давно знаю)
        - Ее смертельно ранили на собственном дне рождения.
        Дверь открылась, и они вышли из дома.
        (они все меняются)
        Кузнецов аккуратно положил трубку на сиденье.
        Извини, парень Я потом тебя дослушаю.
        Потом он увидел Настю, и его брови подскочили вверх.
        Бабочка.
        (Она с ними)
        - Папа, папа! - захлопала в ладоши она и побежала к машине.
        Владимир вылез наружу и крепко обнял дочку.
        - Привет, родная, - прошептал он. Глаза его превратились в ледяные осколки. - Смотри, что я тебе привез.
        Он мягко обошел автомобиль и достал с переднего сиденья игрушку.
        Заяц улыбнулся уголком рта.
        «Мы же работаем в связке, парень?»
        Верхняя губа набитого ватой ушастого урода слегка задралась, обнажая громадные зубы.
        И как только они помещаются у него во рту? - почему-то подумал Владимир.
        Губа зайца опустилась обратно, как заслонка.
        Слава богу, никто, кроме Кузнецова, этого не видел.
        - Классный зайчик! - в восторге прокричала Настя. Взвалив его на плечо, она побежала в дом. Владимир видел морду игрушечного чудовища, подпрыгивающую в такт движениям дочери. Заяц злобно ухмылялся, и эта ухмылка предвещала беду.
        - У тебя есть… - начала говорить Ирина.
        - Да, я знаю, милая, - кивнул Владимир, прервав ее на полуслове. - Полчаса. И уж будьте уверены, я использую их на все сто.
        Эта фраза развеселила его, и он издал смешок. Всучив подарки теще и тестю, он передал букет Ирине. Она вдохнула аромат свежих роз, и щеки ее зарделись.
        - Это тебе, любимая, - нежно улыбнулся Владимир. Ирина тоже ответила улыбкой. Настоящей, не фальшиво напряженной, а искренней и лучезарной. Владимир в такие моменты любил ее еще больше.
        Впрочем, это ничего не меняет. Уже слишком поздно.
        - Ты такой нарядный, - заметила Ирина.
        - Пройдемте в дом, - мягко предложил он. - У меня для вас сюрприз.
        От него не ускользнул недоверчивый взгляд тестя.
        «Не верю ни единому твоему слову. И виски твой наверняка полное говно» - читалось на его окаменевшем лице.
        Собственно, сейчас Владимиру было совершенно наплевать, что о нем думают родители Ирины. Главное, чтобы они вошли в дом. И, что самое важное, они не должны ничего заметить.
        (к примеру, гвоздодер и нож, которые были спрятаны у него за поясом)
        Тем временем из его телефона, который все также лежал на пассажирском сиденье «Лексуса», доносился невозмутимый, слегка искажаемый помехами голос Максима:
        - …сначала все думали, что бойню устроила мать девочки, Осокина Дарья. Потом, когда начали копать, выяснилась правда. Ее и девочку зарезал сожитель. А преподнес это, мол, Осокина головой тронулась, дочь свою искромсала, а потом с собой покончила… Его потом поймали, судили. Он недавно на зоне богу душу отдал. Кстати, по тому бомжу в подземном переходе. Он и правда умер, Винеев Игорь его звали. Но у него не было детей, и никаких девочек «Скорая» от него не привозила… Ты слышишь, Володя? Алло? Алло?!
        Первым, понявшим, что происходит что-то не то, был Леонид Александрович. Как только они поднялись по ступенькам наверх, Владимир грубо затолкал всех внутрь, ловко заперев изнутри дверь. Он спрятал ключ в карман, и его рот разъехался до ушей, как у спятившего клоуна.
        - Валя, Ира, наверх! - страшно вскричал Леонид Александрович, видя, как его зять, откинув полы пиджака, словно ковбой, вытаскивает из-за пояса громадный тесак и гвоздодер.
        «Я же предупреждал» - взрыхлила мозг паническая мысль.
        Валентина Ивановна испуганно заголосила, пятясь назад.
        «Ружье» - мысленно проговорил про себя старик. Но Владимир уже шел на его жену.
        Он бросился к ним.
        Первый удар гвоздодера в голову поверг старую женщину на пол. Из проломленного черепа стала толчками хлестать кровь.
        - Мама!!! - взвизгнула Ирина, ее лицо превратилось в отталкивающую маску. - Что ты наделал?!
        - Ира, беги за Настей. Звони в полицию, - прохрипел Леонид Александрович. Он вцепился в пиджак Кузнецова, пытаясь заломать ему руки, но тот, развернувшись, оттолкнул его и всадил ему нож в живот.
        - Я отправлю вас… отправлю, - пыхтел Владимир. - Туда, откуда вы вылезли, твари…
        Он брезгливо толкнул ногой обмякшее тело тестя, и пожилой мужчина, не удержавшись, упал. Истекая кровью, Леонид Александрович медленно пополз в другую комнату. Туда, где находился сейф с охотничьим ружьем. Из глубокого разреза выглянули внутренности, и он прижал их рукой, чтобы они не вывалились совсем.
        - Думала, я не знаю, что ты задумала? - шипел Владимир. Он взмахнул тесаком, срубив Ирине нос и часть щеки. Воздух завибрировал от раздирающего вопля. Держась за болтающийся кусок мяса на лице, Ирина на заплетающихся ногах заковыляла к Насте, но Кузнецов, зверея, ударил ее в спину. Удар был такой силы, что лезвие сломалось, попав в позвоночник, и он отшвырнул непригодное оружие в сторону. Взял со стола новый нож, замахнулся… Еще разок…
        Ирина остановилась, глядя на дочь широко распахнутыми глазами. Потом без звука опустилась вниз.
        - Папа! Папочка, не надо! - закричала Настя. Она зарыдала, в ужасе глядя на дикую расправу, ноги ее подогнулись, и она села на пол.
        - Я не дам тебе родить уродов, - продолжал шипеть Кузнецов, остервенело тыкая им в дергающееся тело жены. После двадцать третьего раза конвульсии стихли.
        Он поднял голову и столкнулся взглядом с зайцем. Тот вальяжно восседал за столом.
        - Хочу увидеть их вживую, - словно оправдываясь, пояснил Владимир. Он начал вспарывать по кругу, словно консервную банку, набухший живот Ирины. Заяц понятливо кивнул и потянулся за конфетой, лежащей в стеклянной вазочке.
        - Ты не будешь разочарован, - проскрипел он, отправляя батончик в плюшевый рот.
        Кузнецов держал наготове гвоздодер. Он не даст им уйти, ни одной твари…
        - Володя… что ты делаешь?
        Кузнецов медленно повернулся. Валентина Ивановна с кряхтеньем встала на четвереньки. - Не убивай нас. Пожалуйста.
        Оскалившись, Владимир взмахнул гвоздодером. Удар пришелся четко между глаз, застряв в лобной кости, и ему пришлось упереть в грудь старухи ногу, чтобы выдернуть его. Больше она не поднималась, и Владимир снова занялся Ириной.
        - Будь аккуратен, - наставлял его заяц, продолжая поглощать конфеты. Его рот был уже весь коричневым от шоколада. - Они кусаются, знаешь ли.
        Кузнецов кивнул, продолжая работу. Когда все было готово, он издал растерянный возглас. Внутри Ирины ничего такого не было. Ни мутирующих пауков, ни осьминогообразных тварей. Ничего. Вместо них его взору предстал скорчившийся эмбрион. Ребенок?
        Владимир медленно выпрямился. Белый костюм был с головы до ног забрызган кровью.
        - Ты меня обманул, - тупо произнес он, вытирая лоб. Вытащил из изуродованного тела жены едва сформировавшийся плод. С него что-то стекало, густое и липкое. Он обрезал пуповину и поднял его на уровне глаз, часто моргая, словно от яркого света.
        (Арсений. Сынок…)
        Потом швырнул на стол. Эмбрион перевернул вазочку с конфетами, липко шлепнувшись прямо перед зайцем влажной тряпкой.
        - Это, по-твоему, похоже на мутанта?
        Заяц снисходительно улыбнулся, как если бы имел дело с тупым ребенком:
        - Ты видишь то, что выгодно им. Я же говорил, они меняются. Вот, гляди!
        С благоговейным ужасом Владимир смотрел, как из кровавого фарша на столе мгновенно проклюнулись тоненькие лапки, покрытые черными волосками. Существо заверещало, с чавканьем отлепив бесформенное тело от стола, и уже хотело было засеменить прочь, но заяц ловко пригвоздил мутанта вилкой. Паук заверещал еще громче, суча мокрыми от крови лапками.
        - Вот так. А ты мне не верил, - самодовольно сказал заяц, накрывая извивающуюся тварь вазой из-под конфет. Он громко рыгнул:
        - Осталось дело за девчонкой. Она у них главная.
        Владимир нащупал пальцами скользкий от крови гвоздодер.
        В этот момент прозвучал выстрел, и он упал, неуклюже взмахнув руками. Лицо приняло недоуменно-капризное выражение, после чего его тело застыло в неподвижности.
        - Сука, - сквозь зубы проговорил бледный, как смерть, старик. - Е…ная сука.
        Трясущейся рукой Леонид Александрович перезарядил ружье и медленно пополз вперед, оставляя за собой багровую дорожку. Рану все-таки прорвало, и мешок внутренностей вывалился наружу, разматываясь и волочась за ним, как поводок собаки, сбежавшей от хозяина.
        Увидев распотрошенную дочь, его запавшие глаза наполнились слезами.
        - Ублюдок…
        Нужно добить его. Он наверняка еще жив.
        Когда Леонид Александрович приблизился к убийце своей семьи на расстоянии вытянутой руки, Владимир открыл глаза. В его левом боку быстро разрасталось алое пятно, внутри что-то истерично дергалось, стегая острой болью, словно кто-то прожигал ему плоть паяльником.
        - Сдохни, - хмуро сказал Леонид Александрович, наставляя в него ружье.
        - Дедушка… - жалобно протянула Настя.
        Старик непроизвольно повернул голову, и в следующее мгновение Кузнецов, поднявшись, с воплем загнал ему нож в плечо. Леонид Александрович застонал. Следующий удар пришелся в рот. Настя завизжала, закрыв лицо руками.
        - Ии… ыыыыыыы, - замычал полковник в отставке, но лезвие неумолимо продвигалось вглубь, рассекая язык, щеки и гортань. Владимир повернул лезвие, и глаза старика потухли. Изо рта вырвался фонтанчик крови, россыпью обрызгав лицо его зятя.
        - Ты никогда не любил меня, старый хрыч, - сплюнул Владимир, вытаскивая нож. Старик замертво свалился на пол. Вытекающая из него кровь быстро смешалась с кровью убитой жены.
        - Настеныш? - позвал Владимир. Шаркая ногами, он направился на второй этаж. - Где мой котенок? Где мой любимый котенок?
        (не котенок. Бабочка)
        - Ладно. Где моя бабочка?! - заорал Кузнецов, и на его виске яростно запульсировала синяя жилка. - Я все равно найду тебя, е…я тварь!
        - Она на втором этаже, - подсказал заяц, гнусно улыбаясь.
        Владимир быстро нашел дочь. Она пряталась под кроватью.
        (она у них главная)
        Бабочка. Тварь в божьей личине.
        - Вылезай оттуда, моя сладкая, - тяжело дыша, прохрипел он.
        - Папа, не надо, - сказала Настя. Она с мольбой смотрела на обезумевшего отца. Глаза ее блестели от слез. - Зачем ты убил маму?
        Скрюченная рука ухватилась за ее ногу и выволокла рыдающую девочку наружу.
        - Папа!!!
        Настя укусила за палец Владимира, и тот, матернувшись, ударил ее гвоздодером. Голова девочки колыхнулась, безвольно свесившись на грудь. Из дырки на лбу стала просачиваться кровь.
        - Закончи все прямо сейчас.
        Владимир обернулся. Заяц стоял в дверном проеме, буравя его своими злобными глазами-пуговками.
        - Ну же, - поторопил он, нервничая. - Она неправильная. Они все не такие, как ты.
        Словно в замедленной съемке Владимир поднес нож к груди бесчувственной дочери.
        - Давай! - брызгая слюной, завизжал плюшевый гоблин. Его уши тряслись, как две грязные пакли, он возбужденно задышал, словно испытывая оргазм. Мех под глазами-пуговками быстро намокал от гноя, сочащегося из мертвых глазниц.
        - Боже, прости меня, - шептал Владимир, нажимая на рукоятку ножа. Детская нежная кожа лопнула, впуская в беззащитно-щуплое тельце заточенную сталь. Настя вздрогнула, и ее веки приоткрылись. Уголки глаз блеснули влагой. Он наклонился и лизнул, чувствуя теплую солоноватость слез.
        - Папа…
        Владимир выпрямился, облизнув губы.
        Господи. Детские слезы. Слезы его дочки.
        Его затрясло от содеянного. Он резко обернулся. Никакого зайца не было
        (и не могло быть)
        - Мне больно, - захныкала дочка, хватаясь пальчиками за нож.
        - Подожди, родная, - запинаясь, произнес Кузнецов. Затмение медленно отступало прочь, плач раненой дочери мгновенно отрезвил его. Что с ним было?! ЧТО ОН НАТВОРИЛ??!!!
        Он застонал, обхватив виски окровавленными ладонями.
        Потом подхватил умирающую дочь на руки и побежал вниз по ступенькам. Его затошнило, когда он увидел растерзанные трупы в холле. Иринка… Его сын…
        Ботинок наступил на плюшевого зайца. Он остался лежать на полу, немигающе глядя в потолок.
        Кузнецов с трудом открыл дверь, и, спотыкаясь, кинулся к машине.
        - Держись, малышка, - шептал он.
        - Папа. Не делай нам больно.
        Владимир до крови прикусил губу.
        - Не буду. Больше никогда не сделаю тебе больно.
        - Где мой заяц, папа? - тихо спросила Настя.
        - Я… привезу тебе его, - вымученно ответил он, но, с дрожью вспомнив ухмылку и желтые клыки, добавил: - Нет… лучше я тебе куплю другого… другую игрушку.
        Он смотрел прямо перед собой. Боже, помоги нам добраться до больницы.
        Дорога была почти пустая, и они ехали очень быстро.
        Дай Бог, чтобы они успели.
        Дай Бог, чтобы им попался хороший хирург. Который никуда не спешит.
        Дай Бог, чтобы Настеныш выжила.
        Боже, дай ей силы.
        Боже.
        Достал
        Детки - радость, детки ж и горе. Поговорка
        «Берегите слезы ваших детей, дабы они могли проливать их на вашей могиле». Пифагор
        Убедившись, что все дети юркнули под одеяла, Елена Борисовна строго сверкнула глазами из-под толстых линз очков:
        - Если замечу, что кто-то балуется или шумит, - то вместо праздника он будет сидеть в спальне! И никаких подарков не получит!
        Семнадцать пар детских глаз неотрывно смотрели на воспитательницу. Карие, серые, темно-зеленые, иссиня-черные, они были похожи на рассыпавшиеся блестящие бусинки, но, невзирая на разницу в цветовой гамме, взгляд этих глаз выражал одну и ту же мысль - мы будем послушными.
        Конечно, кому захочется провести весь праздник в этой противной, душной спальне?! Тем более когда на представление придут твои родители? А подарки?!
        Нет, ради этого дня можно и потерпеть, и даже притвориться спящим во время «тихого часа». Тем более Елена Борисовна и Мария Сергеевна (ее молодая помощница) были лояльны к детям и не заставляли их спать в прямом смысле слова, требуя от них элементарной тишины.
        Взор Елены Борисовны остановился на Павлике, и ее губы плотно сжались. Мальчик, в отличие от своих притихших сверстников, ничуть не смущаясь, с любопытством разглядывал воспитательницу, словно редкое животное в зоопарке.
        «Ничего вы такого не сделаете. И даже если я или кто-то еще будет шуметь - вы никого не оставите в спальне» - читалось на его круглом лоснящемся лице. «Уж я-то знаю».
        Снисходительная улыбка и слегка прищуренные маслянистые глаза ребенка не оставляли сомнений, что слова воспитательницы насчет возможной кары за нарушение тихого часа не были восприняты им всерьез. Более того, каждый раз, глядя на Павлика, у Елены Борисовны неизбежно возникало стойкое ощущение, что этому упитанному засранцу известно о ней, взрослой и неглупой женщине, матери двоих детей, нечто такое, о чем не принято говорить вслух.
        «Смешно, конечно, ведь это всего лишь маленький ребенок» - подумала она, выходя из спальни. - «Хоть и донельзя избалованный».
        Одновременно Елена Борисовна не могла себе не признаться - она до смерти устала от этого мальчишки и была безумно счастлива, что сегодня видит Павла в последний раз.
        (уж я-то знаю…)
        Павел Кашин являлся сыном начальника районного отдела полиции и в свои семь лет вел себя так, словно своим пребыванием в стенах детского сада оказывал окружающему миру несусветное одолжение.
        Несколько раз она и Мария Сергеевна порывались поговорить с его родителями о поведении их сына, но с таким же успехом можно было покричать в небо, призывая к отмене закона земного притяжения, ну, или не расти грибам после дождя. Мать Паши, увешанная золотом крашеная блондинка, с кислым видом выслушивала претензии и, разворачиваясь, молча уходила, оставляя после себя приторный шлейф парфюма. Отец малолетнего хулигана и вовсе бросал трубку, когда ему звонили воспитательницы насчет выходок сына. Заведующая детским садом только разводила руками и что-то бубнила про толерантность.
        «Они просто порешали все вопросы между собой» - возмущалась Мария. «Небось, взятку ей дал, а мы возись с этим всем…»
        Родители других детей знали о ситуации в детском саду, но, несмотря на регулярные жалобы своих чад, не проявляли особой активности, когда Павел выкидывал очередной фортель. «Все равно скоро все это закончится» - рассуждали многие из них.
        Убедившись, что за дверью тихо, Елена Борисовна направилась на улицу, где ее с зажженной сигаретой ждала Мария.
        - Улеглись? - выпуская дым, спросила девушка.
        - Вроде как.
        Елена Борисовна взяла из рук Марии тоненькую зажигалку и прикурила сигарету.
        - Влетит нам как-нибудь за наши перекуры, - озабоченно сказала она, выпуская дым. - Сейчас закон новый приняли, гоняют теперь везде за курение.
        - Обойдется, - беспечно отозвалась Мария. Она стряхнула пепел в свернутый конусом тетрадный листок и спросила:
        - Я забыла тебе сказать, ты ведь вчера после обеда ушла. Знаешь, что Кашин снова отличился?
        Елена Борисовна скривила губы, словно у нее заныл зуб:
        - Опять Кашин? Боже, этот малолетний говнюк меня в могилу сведет. Что он натворил?
        - На вечерней прогулке нашел дохлого воробья. Черт его знает, где он его откопал… И Стрельцовой в шкаф положил, в карман куртки. За ней бабушка пришла, так она аж побелела вся, как только эту пакость обнаружили. Накапала бабуле валерьянки, едва успокоила.
        Изящные брови Елены Борисовны поднялись вверх, а рука, только что намеревающаяся стряхнуть пепел, застыла в воздухе:
        - Ты точно знаешь, что это Кашин?
        - Его Гавриленко Миша видел. Только мне сразу побоялся сказать, говорит, мол, Паша поколотит его, если узнает, - пояснила воспитательница. - А у Кашина куртка вся провоняла, пока он в кармане эту гадость таскал, а к рукаву перо прилипло. Да и потом, кому, кроме Кашина, такая мысль в голову могла бы прийти?
        - Это верно, - согласилась Елена Борисовна. - Совсем парень с катушек съехал. Он хоть признался?
        - Да брось ты. «Я не я, и лошадь не моя». Это, мол, Алексеев Димка сделал. А куртка воняет потому, что в какашку упал. Вот и весь разговор. Ему бы в адвокаты идти.
        - Нет, - не согласилась Елена Борисовна. - Папаша его к себе возьмет, в полицию. Уже сейчас место греет.
        - За ним сестра после обеда пришла, я уж не стала говорить об этом девчонке, - сказала Мария. - А родители Кашина… Сама понимаешь.
        - Понимаю.
        Женщины посмотрели друг на друга.
        - Лен, сегодня последний день. Да хрен бы с ним, этим гаденышем, - сказала Мария, затягиваясь. - Как говорится, нам бы день простоять…
        - Не забывай, что в сентябре в твоей группе может появиться очередной «кашин». Какой-нибудь Булкин, к примеру. А представляешь, если их будет несколько? Сама видишь, какие сейчас дети.
        - Хм, не надо мне такого счастья, - фыркнула Мария.
        - И все равно нужно было сообщить его родным.
        Молодая воспитательница покачала головой:
        - Ну, позвонила бы я его мамашке. Она бы выслушала, да сказала бы - примем меры, а толку? Про его отца вообще молчу. Нам что, больше всех надо?
        Елена Борисовна нахмурилась. С одной стороны, она прекрасно понимала свою юную коллегу. То, что вразумить этого семилетнего зарвавшегося наглеца окажется поистине невыполнимой задачей, стало ясно очень быстро, буквально через пару дней после того, как он переступил порог детского сада. Они оказались бессильны что-то изменить, и Елена Борисовна с трудом смирилась с подобным положением вещей - в ее практике случались похожие случаи, хотя их можно было скорее отнести к исключению из правил. Поэтому куда проще закрыть на вчерашний инцидент глаза, а после выпускного вечера забыть этого несносного Кашина, как дурной сон.
        Но… если оценивать ситуацию с точки зрения педагогики, то рассказанный Машей случай с мертвым воробьем - ЧП и тревожный звоночек для родителей, которые оказались абсолютно глухи и слепы по отношению к проблемам, имеющим место по вине их неуравновешенного и распущенного чада. «Да что там звоночек» - думала Елена Борисовна. «Это уже целый колокол».
        Ребенка, прячущего ради развлечения в карман своей однокашницы дохлую птицу, необходимо срочно показать психологу.
        «А то и психиатру».
        Вслух же воспитательница спросила:
        - А ты обратила внимание, что он только к Ире Стрельцовой клинья подбивает?
        Мария кивнула, осторожно затушив окурок о ступеньку.
        - Это тоже ненормально в этом возрасте, - продолжила старшая воспитательница. - Я не раз видела, как он к ней в постель пытался залезть во время сна. И к себе в трусы руки засовывает.
        Мария бросила потушенный окурок в бумажную пепельницу.
        - Да помню я. За нее еще Алексеев вступился. Прямо любовный треугольник, елки-палки.
        При упоминании Димы Алексеева губы Елены Борисовны тронула легкая улыбка. Ей нравился этот щупленький мальчуган с не по-детски осмысленно-серьезным взглядом. Воспитанием Димы занималась сестра Вера. Кроме нее, у паренька был отец, тихо и неуклонно спивающийся неряшливого вида мужичок лет сорока. Мать у Алексеевых умерла, когда Дима был совсем крохой. Судя по всему, его тоже тянуло к общению с Ирой, хоть он порою и стеснялся подходить к девочке.
        - А что касается постели и трусов… Дети копируют поведение взрослых, - сказала Мария. - Я не удивлюсь, если у себя дома Кашин-младший был свидетелем чего-то такого… Ты понимаешь, о чем я.
        Елена Борисовна фыркнула и тоже погасила окурок.
        - Ладно, пойдем. Тебе еще костюм примерить надо. В роль войти, так сказать. Справишься?
        - Постараюсь.
        Девушка принужденно засмеялась.
        - Я буду самой молодой и привлекательной Бабой-ягой. Баба-яга-2014, встречайте!
        Она открыла дверь и уже без улыбки взглянула на коллегу:
        - Пожалуй, пора перепрофилироваться, Лена. Чувствую, не мое это - воспитывать чужих детей. Особенно когда они в семилетнем возрасте лезут в постель к девчонкам и засовывают им в карман дохлых птиц.
        Елена Борисовна пожала плечами:
        - У человека всегда есть выбор. Решать тебе.

* * *
        (Тили-тили-тесто, жених и невеста)
        Дима зажмурился, слова из дурацкого стишка не оставляли его в покое, атакуя мозг жужжащими мухами, заприметившими сладкое.
        (тили-тили…)
        Нет, пора наконец дать отпор этому Паше, который сегодня дразнил его целое утро. А он всего-то нарисовал для Иры красивого дельфина. При чем тут «невеста»?
        Дима лежал в своей кровати, стараясь думать о выпускном вечере. Он пытался мысленно проговорить стихотворение, которое должен был произнести перед собравшимися родителями, но вместо заученных фраз в голове вновь и вновь, словно ржавые карусели, поскрипывал хоровод ненавистных слов:
        «Жених и невеста… тили-тили-тесто… Тесто засохло, невеста сдохла… Тили-ти…»
        Дети какое-то время тихо перешептывались, пока не наступила полная тишина.
        Он еще крепче сомкнул веки, устремив всю свою силу воли на то, чтобы отвратительный стишок стерся из его памяти, растворился, как кубик сахара в чае, и появилось бы лицо Иры, но, как назло, вместо образа нравившейся ему девочки перед глазами ни с того ни с сего замаячила мясистая физиономия Павлика Кашина.
        «Невеста сдохла, червяк» - шипел он в воображении мальчика, его толстые губы поблескивали от слюны. «Тесто засохло, вот так. А невеста…»
        - Дима…
        Паренек вздрогнул, услышав знакомый голос. Знакомый до замирания сердца.
        Он открыл глаза и увидел темные глаза, с любопытством разглядывающие его из-под одеяла. Ира робко улыбнулась:
        - Я думала, ты спишь.
        - Я не сплю, - сказал он, неуверенно улыбнувшись в ответ.
        - Мне скучно. Ты знаешь какую-нибудь сказку? - приглушенно спросила девочка.
        - Ммм…
        Дима взволнованно облизнул вмиг пересохшие губы. Ира просит его рассказать сказку? Да сколько угодно, ведь его старшая сестра Вера каждый вечер читает ему разные интересные книжки!
        - Про доктора Айболита знаешь? - спросил он. Девочка кивнула.
        - А про Буратино?
        - Знаю.
        Пока Дима лихорадочно копался в памяти, в силу возраста хранившей еще не такой уж и обширный запас сказок и историй, Ира вдруг сама пришла ему на помощь:
        - Придумай что-нибудь сам. Ладно? Ты ведь умный.
        - Ладно, - ответил мальчик. - Сейчас что-нибудь придумаю.
        Дима слегка прикрыл веки, представив себе море. Вера как раз недавно ему рассказывала захватывающую историю про одного человека, который оказался на острове и долго там жил. Его звали Робинзон Крузо. И хотя Дима никогда не был на море, сейчас он видел его словно наяву. На чистом небе сияет горячее солнышко, они с Ирой плывут на красивом корабле и весело смеются. Их лица обдувает морской ветер, и он даже чувствует, как соленые брызги волн попадают на их загорелую кожу…
        Он уже знал, о чем будет рассказывать. Но…
        Его взгляд переместился на дверь, которую несколько минут назад закрыла Елена Борисовна. Ира проследила за ним и все поняла:
        - Ты только потихоньку. Никто не услышит.
        Внезапно слева раздался шорох, и краем глаза Дима увидел, как кто-то слез со своей кровати.
        (Тесто засохло, невеста сдохла…)
        Послышалось шлепанье босых ног.
        - Ну, давай, - шепотом произнесла Ира.
        (Павлик, это он, уродский толстяк)
        Тяжело сопя, в проходе между кроватями очутился Павел Кашин.
        - Я все слышал. Давай, рассказывай, - повелительным тоном произнес он. - Я тоже хочу слушать сказку.
        - Тебе я не хочу ничего рассказывать, - сказал Дима, окидывая его неприветливым взглядом.
        - Ха, - усмехнулся Паша, ковыряясь в носу. - Просто ты ничего не знаешь. Ты глупый. Посмотри со всех сторон, тебе в жопу лезет слон.
        - Ты сам глупый, - побледнев, ответил Дима. - Я с дураками не вожусь. Это к тебе лезет слон.
        - Не мешай нам, - попросила Ира тихо. - Он просто мне сказку расскажет. Да, Дима?
        - Сейчас придет Елена Борисовна и тебя накажет, - сказал Дима, обращаясь к Павлу. - Потому что ты не спишь.
        - Эта жирная бочка ничего не сделает мне, - самодовольно хихикнул мальчик. - Она боится моего папу. Ну?
        Мельком глянув на извлеченную из носа козявку, он вытер палец об одеяло Димы и ухмыльнулся, всем своим видом демонстрируя бескомпромиссное превосходство.
        Дима стиснул зубы.
        - Пожалуйста, не надо, - услышал он голос Иры. Ее огромные глаза, казалось, стали еще больше. - Дима, рассказывай. Паша, а ты просто слушай, ладно?
        - Ладно, - с неохотой протянул толстяк.
        - Однажды… Жили-были Дима и Ира, - начал паренек, слегка краснея. Дима говорил, старательно делая вид, что даже не замечает маячившего рядом Пашу. Он должен сосредоточиться на предстоящей истории. Истории, выдуманной им только что, под будоражащим сердце взглядом этих темных глаз. Он сделает все, чтобы Ире понравилась эта сказка.
        - Они захотели поехать на один остров. Погода была хорошая, но однажды ночью пошел дождь. Началась буря. Корабль разломался, и они поплыли. Доплыли до берега. Они попали на остров.
        - Ты что, плавать умеешь? - перебил рассказчика Павлик, прищурившись.
        - Умею, - соврал Дима, еще больше покраснев за ложь. Откуда ему уметь, если он не то что на море - на речке за всю свою жизнь не был. Один-единственный раз Вера вывезла его с подругой на какой-то крошечный пруд, больше смахивающий на болото, в который он пару раз с разрешения сестры зашел по пояс и тут же вышел.
        Но самое паршивое заключалось в том, что Кашин, похоже, уже понял, что Дима говорит неправду.
        - Ничего ты не умеешь. Врушка-хрюшка-обдристушка, - резюмировал Паша, снова засунув палец в нос.
        - Это для сказки, - вступилась за рассказчика Ира. - Специально. Паша, не мешай, пожалуйста.
        Глядя на него, Дима внезапно подумал, что было бы замечательно, если бы палец этого Паши сейчас продырявил его нос, погружаясь дальше, пока не проткнул мозги. Он однажды смотрел с папой передачу про египтян, которые делали мумии из своих правителей и специальными крючками через нос вытаскивали из мертвого фараона мозги и все остальное.
        «Глупости» - подумал он, отгоняя от себя странные мысли. Ира продолжала заинтересованно смотреть на него, явно ожидая продолжение сказки.
        - Они не знали, что на этом острове кто-то был, - продолжил он. - Там было много гор. А в пещерах жили гигантские ящерицы. Они днем спали, а ночью выходили наружу. Ира и Дима устали и уснули, а ящерицы вылезли из пещер. Их было много. Они увидели Иру с Димой и захотели их утащить в свои пещеры. Ящерицы схватили их, но Дима проснулся. Он увидел, как ящерицы тащат Иру, но не смог ничего сделать. Он убил камнем одну ящерицу и прыгнул в воду. Ящерицы плавать не умели. Они забрали Иру.
        - Зачем? - снова прервал его Паша. - Они хотели сожрать ее?
        Толстяк показал перемазанным соплями пальцем на девочку.
        Дима на мгновение задумался. И правда, зачем ящерицы потащили в пещеру Иру? Если бы они хотели есть, то съели бы их прямо на пляже.
        - В пещере у них остались детки, маленькие ящерицы. Они не умели пока ходить. И охотиться тоже, - сказал Дима, морща лоб, пытаясь придумать хоть какой-нибудь предлог.
        - Они потащили меня в пещеру, чтобы накормить деток? - прошептала Ира. Дима, помедлив, кивнул, хотя, признаться, в этот момент он испытал стыд. Как-то неловко вышло у него в истории про собственное бегство. Что ж, пора срочно реабилитироваться.
        - Ночь закончилась, и Дима решил спасти Иру. Он сделал себе копье и лук со стрелами. Он увидел следы ящериц. И пошел по ним. Настало утро, и ящерицы все спали. Дима нашел пещеру и увидел Иру. Хорошо, что она была целая и здоровая. Дима освободил Иру, и они побежали из пещеры. В это время в небе летел вертолет, и Дима стал махать руками и кричать. Вертолет стал спускаться. Тут проснулись ящерицы и стали выползать из пещеры. Ира испугалась, но Дима был храбрым и убил копьем двух… нет, трех ящериц. И вот вертолет спустился. Их спасли, и они улетели домой. И стали жить долго.
        - А потом поженились? - осклабился Паша. - Тили-тили-тесто?
        - Может, и поженились, - осторожно сказала Ира. Щеки девочки покрылись легким румянцем.
        - Дебильная сказка, - подытожил Паша. Он переступил босыми ногами на линолеуме и сказал: - А что стало с ящерицами?
        Дима пожал плечами:
        - Не знаю. Наверное, до сих пор живут на острове.
        - Не-е, - решительно замотал круглой головой Павлик. - Так не бывает. Уж я-то знаю. Туда прилетели военные и разбомбили остров. Вот так. И все ящерицы подохли.
        - Жалко, - произнесла Ира. - Может, не надо их убивать? Они ведь живые.
        - Ха! Жалко тебе. А меня папа на охоту брал. Он зайца ранил, и я видел, как он с него кожу отрезал. То есть шкуру.
        - Это как? - замер Дима, и Паша ухмыльнулся.
        - Жопой об косяк. Вот так и срезал. Ножом. Заяц еще живой был, глазами моргал. А я не боялся. Интересно было.
        - Ты жестокий, - испуганно отпрянула Ира. Она, словно черепашка, втянула голову в накинутое поверх одеяло.
        - А я тоже историю одну знаю, - вдруг сказал Паша и, повернувшись к девочке, подмигнул ей. Дима заметил это и почему-то вновь подумал о древних египтянах. А еще он подумал… что неплохо было бы наказать этого Павлика. Хорошенько наказать. За нескончаемые подножки и пихания исподтишка. За вечные обзывания. За дурацкие шутки.
        «И за воробья в кармане Ире».
        Эта мысль пронеслась в его голове словно мячик от пинг-понга, и Дима понял, что больше он не простит Павлику никаких обид. Никаких.
        - Страшная история? - пискнула Ира.
        - Да, - с важным видом кивнул Павлик. Он уселся на спинку кровати Димы, послышался скрип.
        - Ты кровать сломаешь, - хмуро сказал Дима. Его воротило только от одной мысли, что этот жирный придурок сидит так близко от него. Впрочем, Павлик пропустил его замечание насчет кровати мимо ушей. Как всегда.
        (уж он-то знает, что кровать не сломается)
        - Жили-были Паша, Ира и Димка. Ира с Пашей дружили, а Димка им постоянно мешался, - хихикнул Павлик, очевидно, представляя себе эту ситуацию наяву. - Паша был сильный, он тренировался карате. А Димка был слабаком. Тощий, как червяк.
        Дима почувствовал, как его лицо заливает краска. И зачем Паша все это рассказывает?! Ведь он ничего про него плохого в своей сказке не говорил! Павлика там вообще не было!
        - Однажды они пошли в поход, - продолжал Паша. - В темный лес. Взяли рюкзаки, фонарики. Еще удочки взяли. Они играли, ловили рыбу, потом сделали костер. А потом легли спать. Наступила ночь.
        Он демонстративно умолк, уставившись на Иру, всем своим видом будто намекая, что он не продолжит рассказ, пока не почувствует ответную заинтересованность в своей истории. И это не заставило себя долго ждать.
        - Что же было ночью? - проговорила Ира, и голос девочки дрогнул.
        - В лесу жила Баба-яга. Страшная, с кривым носом. И когти у нее были, как у твоих ящериц, Димка. Она забрала их к себе, в избушку. И затопила печку.
        Ира слушала, будто завороженная. Случайно взглянув на Диму, она вздрогнула - мальчика было не узнать. Лицо Димы побледнело, на лбу выступили крошечные капельки пота. Он смотрел в потолок, его рот был сжат так плотно, что напоминал едва заметный шрам. Что с ним? Он испугался?
        Павлик проследил за взглядом девочки, и его толстые губы изобразили ехидную улыбку.
        - Баба-яга хотела зажарить их в печке. Она связала детей. А потом пошла наружу, чтобы нарубить еще дров. И тогда Паша смог развязать веревку. Уж он-то знал, что делать! Он развязал Иру и Димку. Ведь Паша был самым храбрым и сильным. Они открыли дверь и выбежали наружу. Баба-яга их не видела. Только Димка все испортил. Знаете, как?
        Дима лежал, вытянувшись в кровати в позе «по стойке смирно». Его мышцы были напряжены до предела, а немигающий взор был устремлен в потолок. Он меланхолично вытирал пот со лба, но крупные капли вновь и вновь проступали сквозь поры его кожи, словно под кроватью мальчика на полную мощь работал обогреватель.
        - Димка испугался, - с нажимом сказал Павлик. - Он был трусом и заплакал. Заревел, как рева-корова.
        - Я не хочу дальше слушать, - неожиданно сказала Ира. Ее лицо тоже побледнело, но не от истории Паши. Ей было страшно за Диму - она еще никогда не видела его в таком состоянии.
        - Да ладно тебе, - пропыхтел Павлик. Он поднял ногу и принялся копошиться между пальцами. - Совсем немного осталось. Уж я-то знаю.
        Ира ничего не сказала. Она лишь слегка отодвинулась назад, не сводя глаз с ухмыляющегося мальчика, который сосредоточенно ковырял ноготь на большом пальце мясистой ступни. Когда это ему надоело, он опустил ногу и, понюхав ладонь, продолжил:
        - Баба-яга побежала за ними. Она была старая, но все равно быстро бегала. Но Паша с Ирой тоже быстро бегали. Ира поранила ногу и не смогла бежать. Но Паша был сильный и понес Иру на руках. Только Димка всем мешал. Он плакал и кричал: «Ой-ой, я боюсь! Я устал и не могу бежать!»
        Павлик бросил мимолетный взгляд на Диму, и глаза его торжествующе блеснули.
        Димка боится. Ха-ха. Именно это и нужно.
        Уж он-то, Павлик Кашин, знает.
        - Дима не трус, - пискнула из-под одеяла Ира.
        - Трус, трус, - кивнул паренек, тщательно выговаривая обидные слова, будто получая от этого несказанное наслаждение. - Зря они его с собой взяли в поход.
        Губы Димы начали мелко-мелко трястись. Наблюдая издалека, можно было бы подумать, что мальчик повторяет про себя какое-то длинное стихотворение.
        - Димка спотыкался и падал. Они перепрыгнули через ручей. Баба-яга устала и вернулась домой.
        Дима замер. В мозгу равномерно пульсировала одна и та же мысль:
        «Все закончится хорошо. Все закончится хорошо. Все…»
        (конечно, хорошо. Паша не такой уж и плохой мальчик. Сейчас он скажет, что ребята пришли домой, вот и сказке конец, а Бабу-ягу поймали полицейские и посадили в тюрьму)
        Однако одного взгляда на Пашу хватило, чтобы понять - эта сказка закончится нехорошо. Во всяком случае, для Димы.
        - У Бабы-яги были гуси-лебеди. Только не такие, как в сказке, - понизил голос Паша. - Они были похожи… они… - он на мгновение задумался, - на птеродактилей. Как твои ящерицы, только с крыльями, Димка.
        - Ой, - выдохнула Ира. Ее громадные глаза еще больше расширились, казалось, они заполонили все лицо девочки.
        - Они полетели за ними. Паша с Ирой уже далеко убежали. Только Димка отстал. Он кричал. Потому что был дурак. Паша с Ирой молчали, и птеродактили их не услышали. А Димку услышали.
        Диме неожиданно захотелось заткнуть уши. Эта мысль еще не успела закрепиться в его сознании, как руки сами собой потянулись к ушам.
        (потому что был дурак…)
        Ладони замерли в нескольких миллиметрах от мочек, потом безвольно упали вдоль тела, как влажные мочалки.
        Он не сделает этого. Он не трус. И не дурак.
        Ира не должна видеть, что ему страшно.
        «Скорее бы вошла Елена Борисовна. Тогда все быстро закончится».
        Но ни Елена Борисовна, ни Мария Сергеевна не входили. Даже не было слышно цокота их каблуков. Еще бы, они сейчас заняты, ведь скоро праздник.
        - Птеродактили налетели на Димку. Он описался от страха, - бубнил Паша. Похоже, он выдумывал сказку на ходу - выражение его лица менялось по мере изложения. От флегматично-кислого до напыщенного, от сладостно-издевательского до злобно-веселого. - Они уже хотели нести его к Бабе-яге, как вдруг на помощь Димке пришел Паша. Он занимался карате и был сильным. Он победил птеродактилей, оторвал им головы, и они сдохли. А мы убежали домой.
        После этих слов Павлик снова засунул палец в нос. Вытащил, внимательно осмотрел, и, удовлетворившись результатом, довольно хмыкнул.
        - Ну что, понравилось? - спросил он, непонятно к кому обращаясь - к Ире или Диме. Однако дети молчали, лишь тихое посапывание их однокашников нарушало возникшую паузу.
        - Это нехорошая история, - наконец подала голос Ира. Она с нескрываемым облегчением сняла с головы одеяло, словно оно служило ей некой защитой, пусть и воображаемой.
        - Зато она интересней, чем у Димки, - безапелляционно заявил Паша.
        - Уходи. Иди на свою кровать, - сказал Дима. Его голос дрожал, как струна.
        - Испугался? - прищурился Паша. - Ты испугался. Уж я-то знаю. Димка-глобус сел в автобус и поехал на войну. Дрался-дрался, обосрался и сказал: «Кончай войну!» А войну не кончили, Димочку прикончили.
        - Паша, не обижай его, - вступилась за друга Ира.
        - Пусть скажет, что он испугался, - настаивал Павлик. Он встал с кровати и, наклонившись ближе к Диме, произнес:
        - Ты трус. Ты боишься Бабу-ягу. А еще боишься троллей и вампиров. Ты всех боишься.
        Дима вскочил с кровати.
        - Я ничего не боюсь! - закричал он. Уголки его светло-серых глаз наполнились слезами. - Иди отсюда!
        Рот Паши растянулся в глумливой улыбке - он словно ждал с минуты на минуту эмоционального взрыва паренька.
        - Ты мне ничего не сделаешь, - четко и внятно сказал он. - А я тебе могу дать по морде. Ты трус. И слабак. И твой папа трус и слабак. И пьяница. Мне мой папа сказал.
        - Уходи!!
        Вокруг сонно заворочались дети, начиная просыпаться от шума.
        - Паша, не надо! - взвизгнула Ира, видя, как мальчики бросились друг на друга. Дима вцепился в майку Павлика, но тот, значительно превосходя противника по росту и весу, с легкостью отстранил его от себя и швырнул на кровать, словно куклу. Дима перекатился на спину, майка задралась, обнажая впалый бледный живот ребенка.
        Едва сдерживая слезы, он снова кинулся на обидчика, но Паша ловко перехватил его руку и, выворачивая сустав, толкнул паренька на кровать, после чего навалился на Диму всей тушей. Внезапный треск и грохот прозвучали как гром среди ясного неба, заставив умолкнуть детей, к тому моменту уже почти всех проснувшихся и оживленно комментирующих неравную схватку.
        - Ну, вы даете, - протянул Максим Погорелов. Он наморщил нос, сплошь усеянный веснушками:
        - Теперь вас Елена Борисовна точно на праздник не пустит. Кровать сломали.
        - Это он сломал, - сказал Паша, ткнув своим пухлым пальцем в замершего Диму. Кашин поднялся на ноги. Вид у него был немного обескураженный - впервые все пошло не так, как он планировал. Толстяк наклонился, бегло взглянул на сломанные ножки и торопливо зашлепал к своему спальному месту. - Его кровать, значит, он и сломал, - бросил он.
        Дима с отсутствующим видом начал расправлять скомканное одеяло, стараясь не встречаться взглядом с Ирой. Движения его были вялыми и заторможенными, как у больного.
        За дверью послышались быстрые шаги, и дети, как по команде, нырнули под одеяла, моментально притворившись спящими.
        - Что здесь происходит? Алексеев?
        Елена Борисовна выжидательно смотрела на Диму.
        - Ну? Я жду объяснений.
        - Я не знаю, - с усилием выговорил он.
        - Что ты сделал с кроватью? - всплеснула руками воспитательница, подойдя ближе и увидев накренившееся к полу изголовье. - Ты что?! Зачем ты ее сломал?!
        Дима молча смотрел в пол, словно все, что его интересовало в данный момент - его собственные босые ступни, худые, с неаккуратно подстриженными ногтями. Он хотел сказать, что он тут ни при чем, что кровать сломалась случайно, что он вовсе не ломал ее, но… Слова намертво застряли в горле, царапая плоть, будто шершавые куски сухаря.
        - Елена Борисовна, это все Павлик Кашин!
        Голос Иры, прозвучавший в звенящей тишине, дрожал от возмущения.
        - Она врет! - завопил Паша, поднимая с подушки голову.
        - Что между вами произошло? - потребовала объяснений Елена Борисовна.
        - Я спал. А Димка прыгал на кровати. И сломал, - выпалил Паша.
        - Если ты спал, то как узнал, что Дима прыгал на кровати? - удивилась женщина, но Пашу этот нюанс ничуть не смутил:
        - Он прыгал и разбудил меня. Я проснулся и увидел, как он сломал.
        - Он все врет, - снова вмешалась Ира. - Он приставал к Диме, и они стали драться. А потом упали на Димину кровать.
        После этих слов притворяться спящими было уже глупо, и дети, откинув одеяла, жадно прислушивались к конфликту.
        Елена Борисовна размышляла недолго.
        - Я предупреждала вас, чтобы вы вели себя тихо. Кашин, Алексеев, по стульям. В разные углы. У вас еще есть время подумать перед тем, как начнется праздник.
        Дима молча поплелся к стульям, стоявшим в длинный ряд у стены.
        - Кашин! Тебя что, разве не касается?
        Тон Елены Борисовны стал прохладным.
        - Это все он, - пробурчал Павлик. - Я ничего не делал.
        - Я больше повторять не буду. Быстро на стул. Я жду.
        Кряхтя, словно немощный старик, мальчик сполз с кровати и с нарочитой неторопливостью направился к Диме.
        - Нет. Сядь в другой конец, - велела воспитательница. Кисло улыбнувшись, Павлик подчинился.
        - Подумайте над своим поведением. Я очень хочу надеяться, что вы сделаете правильные выводы, - сухо произнесла Елена Борисовна.
        - Дура, - обронил Павлик, как только дверь за женщиной закрылась. Он поднялся со своего места и как ни в чем не бывало подошел к Диме.
        - Я все равно сильнее тебя. Твой папа в Африке живет и каждый день под кустик срет. Понял?
        - Это твой папа под кустик срет, - выдавил Дима. Он с ненавистью смотрел на свои трясущиеся руки. Почему он так боится этого жирдяя? Почему папа с Верой не отдадут его в секцию карате? Или айкидо?! Тогда бы он показал этому Пашке!
        Потоптавшись на месте, Павлик внезапно наклонился к Диме, и тот отпрянул назад, стукнувшись затылком об стенку. Он чувствовал неприятное дыхание Кашина - запах сыра и кофе с молоком.
        - А я все знаю, - прошептал Паша. - Все-все-все.
        Диме показалось, что его глотку вновь заполонили колючие сухари, которые никак не желали проваливаться в желудок. Все, на что он был способен, - это часто моргать, смотреть на нависающую круглую физиономию толстяка и, помимо своей воли, вдыхать гадостный запах из его слюнявого рта.
        - Мне все папа сказал. Ты боишься страшных сказок. Особенно про Бабу-ягу. Уж я-то знаю.
        Дима сделал глотательное движение. «Сухари» не двигались с места.
        - Ты боишься всего. Ты трус. А я вам сказку не до конца рассказал.
        - Паша! - позвала Ира.
        Толстяк обернулся, его маслянистые глаза недобро вспыхнули.
        - Я все скажу Елене Борисовне, - пригрозила она.
        - Я с тобой потом разберусь, ябеда, - прошипел Павлик и вдруг громко пукнул.
        - Эй, зачем пердишь, Димка? - хрюкнул толстяк, даже не меняясь в лице, словно так и было задумано.
        Дима был настолько шокирован столь вопиющей провокацией, что у него отнялся язык.
        - Это ты! - крикнул он, когда к нему вернулся дар речи. Павлик лишь усмехнулся с хладнокровным видом.
        - Нет, ты. Все слышали.
        «Уж я-то знаю» - красноречиво говорил его взгляд. Дети, угомонившиеся к тому времени, начали хихикать, тыча в Диму пальцами.
        - Димка-вонючка, - добавил Павлик и театрально помахал в воздухе рукой, будто бы разгонял неприятный запах. - Ладно, слушай конец сказки. Мы все убежали домой. Димка думал, что все закончилось. Но ничего не закончилось.
        - Уй… уйди от… от меня, - пробормотал Дима. Окончательно растерявшись, он начал заикаться, перед глазами клочьями взорвавшейся радуги вспыхивали разноцветные пятна.
        - А когда Димка лег спать, к нему ночью прилетела Баба-яга, - все так же тихо произнес Паша. - Она схватила его из кровати и унесла в свою избушку. И зажарила. А потом съе…
        - Уйди!!! - заревел Дима. Он закрыл мокрое от слез лицо своими худыми ладонями.
        Паша презрительно улыбнулся.
        - Тебя сожрали. Вот так. А я пошел спать, - объявил он и зашагал к кровати. Плюхнулся, укрылся одеялом под самую шею.
        - Вот так, - повторил Павлик уже без улыбки. - А ты сиди на стуле. Ты же трус. А я ничего не боюсь.
        Дима не двинулся с места. Съежившийся и сгорбленный, он словно мгновенно усох, уменьшившись в размерах. Судя по вздрагивающим плечам, он продолжал плакать, но только беззвучно. Побледневшая Ира не сводила глаз с его худенькой фигурки, и ее маленькие пальчики медленно сжались в кулачки.

* * *
        После «тихого часа» был полдник. Елена Борисовна вела себя так, словно ничего не случилось, отчего Диме было почему-то вдвойне обиднее. Возможно, это потому, что воспитательница даже не наказала Павлика, когда он ушел спать, вместо того, чтобы сидеть на стуле и «думать над своим поведением».
        Как только с полдником было покончено, тут же началась предпраздничная суета. Вдруг разом нагрянули родители маленьких выпускников, помогая им переодеваться в костюмы (мальчики были мушкетерами, девочки - принцессами). Забежала и Вера, сестра Димы. Она вечно куда-то торопится - то на учебу, то на работу, то в парикмахерскую… Вот и сейчас она тоже куда-то собралась, хотя вид у нее был расстроенный. Помогая застегивать Диме пуговицы на манжетах, она сообщила, что не сможет быть на празднике из-за каких-то неприятностей на работе. Поцеловав брата, она добавила, что на праздник, скорее всего, придет папа. А она сможет освободиться только вечером, и они все вместе поужинают.
        (скорее всего, придет папа)
        Несмотря на юный возраст, Дима уже знал, что это неприметное с виду «скорее всего» означало одно из двух - вероятность появления папы на празднике близка к нулю, либо он не придет вовсе. «Скорее всего» также имело следующий подтекст - папа снова начал пить. И наверное, будет пить до вечера, пока не ляжет спать.
        Дима вздохнул. И без того плохое настроение испортилось окончательно. Сзади его кто-то тронул за плечо. Он обернулся и улыбнулся, увидев Иру.
        - Смотри, какое у меня красивое платье, - гордо сказала она, повернувшись вокруг своей оси.
        - Да. Ты красивая, - выдавил Дима.
        Тем временем Елена Борисовна сказала, чтобы дети построились в ряд.
        - Как только в актовом зале заиграет музыка, начинаем идти, - добавила она. Достав помаду, женщина быстро «освежила» губы.
        Дима робко встал рядом с Ирой.
        - Ты куда пойдешь после детского сада? В школу? - спросила девочка, и Дима кивнул.
        - А ты? - спросил он.
        Ира задумчиво посмотрела в окно.
        - Не знаю. Я живу далеко. Я бы тоже хотела пойти в школу.
        Дима озадаченно почесал затылок.
        - А… кто к тебе придет на праздник?
        - Бабушка, с которой я здесь живу, - сказала Ира.
        Дима неоднократно видел эту бабушку. Он еще был очень удивлен, насколько старой та выглядела. Согнутая пополам, с палкой, старушка ходила так, будто вот-вот упадет, казалось, подуй ветер, и ее унесет, как бумажку. Другие бабушки, приходившие забирать ребят из сада, были хорошо одеты, молодые, стройные и с красивыми прическами. А бабушка Иры была похожа на бомжиху. Так Вера сказала его папе, но заметив, что Дима слушает их разговор, резко сменила тему. Диме было неудобно спрашивать Иру, кто такая бомжиха, и лишь потом он узнал, что это бедные люди в грязной одежде, которым негде ночевать. Но Ирина бабушка жила в квартире, и одежда у нее была не такой уж и грязной. Не совсем новой - да, но не грязной.
        Ира вздохнула. Так жалко, что вторая бабушка не может приехать. Она очень старенькая. Бабушка говорит, что она прабабушка, но я все равно их бабушками называю.
        - Жаль, - посочувствовал ей Дима. Он украдкой взглянул на нее.
        - Ира?
        Они встретились взглядами.
        - Мы будем дружить после праздника?
        Девочка улыбнулась.
        - Давай! Ты приедешь ко мне в гости? Сегодня вечером я уезжаю ко второй бабушке. Я буду там жить все лето. Приезжай ко мне. А сегодня у нас будет вкусный ужин. Мои бабушки лучше всех готовят.
        У мальчика перехватило дыхание. О таком предложении можно было только мечтать!
        - Конечно! Обязательно приеду, - горячо пообещал он.
        - Дима, почему ты так испугался сегодня? - вдруг спросила Ира. - Паша глупую сказку рассказал. А тебе было страшно. Я видела.
        Диме показалось, как где-то глубоко внутри в его теле разрастается вязкий снежный ком, царапая его внутренности колючими краями.
        Пока он соображал, что ответить Ире, внезапно заиграла музыка, и дети встрепенулись, прекратив гомон. Дима почувствовал, как к его ладони прикоснулись прохладные пальцы Иры и… забыл о неприятном вопросе.
        - Дети, идем-идем, - заторопилась Елена Борисовна. - Возьмитесь за руки, как в хороводе!
        - Тили-тили тесто! - услышал Дима позади знакомый ехидный голос, и сердце его тревожно сжалось. - Тесто засохло, неве…
        - Кашин, закрой рот! - прикрикнула воспитательница, и Павлик нехотя умолк.
        Держась за руки, выпускники цепочкой потянулись к актовому залу.
        Праздник начался.

* * *
        У нас сегодня праздник и грустный и веселый! Мы все чуть повзрослели, пора идти нам в школу!
        Дима рассеянно слушал вступительное слово Елены Борисовны и, щурясь от вспышек щелкающих фотоаппаратов, которыми вооружились родители, пытался выискать среди взрослых дядь и теть своего папу. Его не было.
        «А может, он вообще не придет» - вспомнил мальчик слова сестры, и ему снова стало грустно. Вон, у всех пришли родители! А у этого дурацкого толстяка Павлика вообще и мама, и папа - оба явились!
        Дима чуть ли не с ненавистью посмотрел на отца своего врага, полного мужчину лет сорока пяти с коротким «ежиком» на голове. Рубашка на его громадном животе была натянута так туго, что, казалось, одно неверное движение и она лопнет, а пуговицы пулями разлетятся по актовому залу, как рассыпавшийся горох.
        Глядя на обвислые щеки отца Павлика, Дима неожиданно подумал про хомяка Васю, который жил у него на кухне в аквариуме пару лет назад. От него постоянно воняло, и он вечно просился наверх, и хотя Вера запрещала ему вытаскивать Васю наружу, Диме было жалко грызуна и он частенько нарушал этот запрет. Так вот, перед тем как проситься «гулять», Вася набивал свои щеки под завязку едой. После того, как Дима отпускал хомяка побегать, тот, виляя задом, семенил куда-нибудь за шкаф, где в укромном уголочке вываливал все свои запасы. Там он, кстати, в один прекрасный день и сдох, среди кучек засохших фекалий, семечек и орешков.
        «Ты хомяк. Ты и твой папа. Вонючие хомяки», - с нарастающим гневом думал Дима, переводя взгляд с Паши на его отца. Наверное, когда Паша вырастет, он станет таким же жирным, как его папа. И у него будут такие же толстые щеки, будто он туда наложил про запас не орешки, как это делал его хомяк Вася, а сосиски с котлетами.
        Кашин-старший самодовольно улыбался, с гордостью показывая сыночку большой палец. Другой рукой он держал большой планшет, снимая праздник на видео. А вот у них в семье нет такого планшета. У них даже компьютера нет. И если папа все-таки придет, то единственное, что он сможет, так это снимать на свой сотовый телефон, который все время барахлит и отключается, так как папа постоянно на него что-то проливает или роняет на пол.
        Заметив, что Дима смотрит на него, Павлик показал ему язык и засмеялся.
        Дима вздохнул.
        Его взор случайно переместился на картонную саблю, болтавшуюся на его бедре. Жаль, что она не железная, как, например, у Д?Артантьяна (Вера как-то рассказывала ему про этого храброго мушкетера). Тогда бы он подкараулил где-нибудь этого Павлика и проткнул бы шпагой его толстое пузо. Нет, за это могут забрать в тюрьму. Лучше врезать ему стулом по башке, чтобы у него искры из глаз полетели (по правде говоря, Дима не был свидетелем подобного явления, но слышал об этом неоднократно).
        Впрочем, нет, это все только мечты. Папа и мама Паши не дадут ему этого сделать. Вдобавок, Павлик со своим папой еще отлупят самого Диму, и даже его папа (будь он здесь) вряд ли смог бы помочь ему. У их семей слишком разные весовые категории, в свои семь лет Дима уже прекрасно понимал это. Как ни горько это осознавать.
        (…ты трус. И слабак. Как и твой папа…)
        Дима до боли сжал челюсти, стараясь переключить мысли на что-нибудь другое.
        Ира.
        Лето. Тепло. Вот о чем он будет думать.
        Ира ведь звала его в гости!
        Он снова посмотрел на гостей и вдруг увидел, как между рядами, спотыкаясь, осторожно пробирается бабушка Иры. Родители с равнодушным спокойствием игнорировали ее бормочущие извинения, когда она случайно наступала кому-то на ногу, очевидно, воспринимая бедно одетую старуху как вынужденную необходимость.
        Пожилая женщина трясущейся рукой надела очки и внимательно уставилась в зал.
        Диме стало жалко ее.
        Она была похожа на старое деревце, у которого перерубили все корни. Высушенная, сморщенная, поблекшая и бесцветная, как старая сонная моль, на фоне нарядных гостей она смотрелась так же органично, как в элитном салоне штор выглядели бы ободранные, заляпанные жиром кухонные занавески.
        К этому времени Елена Борисовна указала им на стулья, расставленные по периметру зала, и они расселись. Тетя Женя стала играть на пианино, и на середину по очереди стали выходить дети, читая стихи про сад и первый класс. Дима быстро прогнал в памяти свое четверостишие. Вроде ничего не забыл. Самое главное - не испугаться.
        «Нет» - поправил он сам себя. - «Самое главное - не заикаться».
        Он вспомнил, что раньше заикался очень часто, когда ему было около двух-трех лет. Потом все прошло, но смутные воспоминания о заикании почему-то прочно увязывались со сказкой «Гуси-Лебеди». Наверное, именно поэтому сегодня он снова начал заикаться, как только Павлик рассказал свою глупую историю про Бабу-ягу.
        Дима нервно вытер об колени вспотевшие ладони.
        Он не должен заикаться. И он не будет заикаться. Он расскажет стихотворение лучше всех, и все ему будут хлопать. Может быть, даже папа придет, когда будет его очередь выступать…
        - Ой, кто это тут у нас? - воскликнула Елена Борисовна.
        Дети с любопытством закрутили головами. Дима вытянул шею, чтобы рассмотреть, о ком идет речь, и тут же сел на место.
        (ты же знал… воспитательницы говорили, как будет проходить праздник и кто будет в нем участвовать)
        Да, он знал. И все остальные знали.
        Но все равно, когда в актовый зал проковыляла Баба-яга, Диме вдруг как никогда захотелось закрыть глаза и не открывать их до тех пор, пока она не исчезнет.
        - Ты что? - шепотом спросила Ира.
        - Ничего.
        Дима попытался улыбнуться, но вместо этого его лицо исказилось в болезненной гримасе.
        - Кто это у меня тут собрался? - скрипучим голосом проговорила Баба-яга. Она трясла лохматой головой, медленно обходя замерших детей, и принюхивалась, шмыгая длинным крючковатым носом.
        - А это, Баба-яга, наши детки, наши юные выпускники. Мы к школе готовимся, - ответила Елена Борисовна. - Правда, ребята?
        - Да-а-а, - нестройным гулом прокатилось в ответ.
        - К школе? - изумилась Баба-яга. - А что это такое, «школа»?
        Кто-то из мальчиков вышел в центр и начал с выражением читать стихотворение про школу, но Дима почти не слышал слов. Не отрываясь, он смотрел на Бабу-ягу.
        Кто это? Мария Сергеевна? Или их няня, тетя Даша? А может, это уборщица? Неулыбчивая, тихая тетенька с раскосыми глазами, кажется, ее зовут Лейла…
        Определить это было проблематично, так как на женщине, изображавшей Бабу-ягу, была маска. Хрипло-скрипучий голос тоже значительно затруднял опознание.
        - Ты боишься, Дима? - все тем же тихим голосом спросила Ира. Некоторое время мальчик тупо смотрел куда-то в сторону, словно его сознание находилось совершенно в другом месте, оставив на детском стульчике только физическую оболочку в виде худенького тела Димы Алексеева. Потом он медленно повернул голову:
        - Нет. Это же Ма… Мария С… Сергеевна?
        - Наверное, - неуверенно протянула девочка. - А почему ты заикаешься?
        - Потому что я р…… раньше много б… болел, - с трудом проговорил Дима.
        (потому что ты трус)
        (Гуси-Лебеди)
        «Они были похожи на птеродактилей» - всплыли в памяти слова из сказки Паши.
        - Бабы-яги не бывает. И подземных троллей тоже. И Кощея Бессмертного, это все сказки. Разве тебе папа с мамой не говорили? - поинтересовалась Ира. Ее красивые глаза с пушистыми ресницами внимательно смотрели на мальчика.
        - У м… меня только папа. Мама…
        Елена Борисовна шикнула на них, и дети замолчали.
        - Она ненастоящая, - едва слышно сказала Ира, когда Елена Борисовна отвернулась. - Это переодетая тетя.
        «Да знаю я» - хотел с досадой ответить Дима, но решил промолчать.
        Все он знал. Все-таки ему семь лет.
        И все же…
        - А теперь, детишки, я проверю, как вы готовились к школе, - прокряхтела Баба-яга. Она начала бродить вдоль сидевших детей и каждый раз, когда край ее разлохмаченной юбки из мешковины касался ноги Димы, внутри у него все сжималось, и ему как никогда в жизни хотелось стать невидимым.
        - Ну, начнем. Сколько пальцев у вас на руках?
        - Десять, - выкрикнул Максим Погорелов.
        - Правильно. А на руках и ноге? - прищурилась Баба-яга.
        - Двадцать!
        - А вот и нет, - захихикала старуха, неуклюже приплясывая.
        - Пятнадцать, - негромко сказала Ира. Родители зааплодировали, бабушка Иры улыбнулась, смахнув слезу.
        Баба-яга хлопнула в ладоши:
        - Верно! А на одной руке и двух ногах?
        - Тринадцать! - проорал Паша, и лицо его расплылось в идиотской улыбке. Дети рассмеялись.
        - А вот и нет! - повернулась к Павлику Баба-яга. - Ты ошибся!
        - Я не ошибся, - все так же глупо улыбаясь, ответил Паша и ткнул пальцем в сторону Димы. Тот сидел ровно, словно к его спине была привязана палка, взгляд застывший. - У него тринадцать пальцев. Такой родился. И еще один палец между ног висит. Самый маленький.
        - Павел! - процедила Елена Борисовна. Женщина сохраняла спокойствие, но ее глаза метали молнии. Кто-то из родителей прыснул и тут же замолчал. Отец Паши осуждающе покачал головой, но выражение его лица и глаз оставалось прежним, он словно всем своим видом мысленно говорил сыну: «Потерпи уж немного этот балаган, а потом можешь делать все, что вздумается»
        - Ну, хорошо, - заговорила Баба-яга после неловкой паузы. - А загадки вы умеете отгадывать?
        - Да-а-а-а, - оживленно загалдели дети.
        - Тогда слушайте. Хорошо его заточишь и вперед - рисуй что хочешь! Небо, море, солнце, пляж. Вот такой он…
        Она выразительно оглядела детей.
        - Баклажан, - хохотнул Паша, прежде чем кто-то успел открыть рот.
        - Карандаш, - сказала Ира. - Вот правильный ответ. Какой еще баклажан?
        - Обыкновенный, - пояснил Паша. - Вот эта старая бабка им на полу рисует.
        Выпускники грохнули со смеху. Не улыбались лишь Дима с Ирой.
        Елена Борисовна переменилась в лице и шагнула вперед, чтобы осадить Кашина, но Баба-яга ухватилась за локоть воспитательницы:
        - Это кто же такой у вас хулиганистый? А, мальчик? Как тебя зовут?
        - Я - Павлик Кашин. А тебя нет. Тебя не бывает, уж я-то знаю! - выпалил Паша. - Ты переодетая Баба-яга. И твой нос на баклажан похож!
        Баба-яга погрозила мальчику пальцем:
        - А я вот тебя с собой заберу. Дети, отдадите своего дружочка мне? А то мне, бабушке старенькой, скучно-о!
        - А вот и не заберешь! - задиристо выкрикнул толстяк.
        - А вы его не съедите? - с опаской спросила Аня. Эта девочка с желтыми бантами была самой маленькой в группе. Родители начали посмеиваться.
        - Нет, - покачала головой старуха. - Я ем кашу и картошку. Зато я его научу, как нужно себя правильно вести.
        - Забирайте! - вдруг выкрикнула Ира, и лицо Паши стало лиловым от злости.
        Родители засмеялись. Баба-яга тоже издала гортанный смешок.
        - А вот и заберу.
        Она вытянула вперед руки. И хотя они были в перчатках, Диме почудилось, что даже отсюда он видит острые когти, которые сейчас прорвут материю и вцепятся в горло Павлика.
        - Не заберешь, - заявил Паша, однако в глазах его мелькнула тревога, и он нервно заерзал на стуле.
        Несколько секунд Баба-яга молча изучала малолетнего наглеца. Елена Борисовна махнула рукой тете Жене, и та, понятливо кивнув, заиграла на пианино. Девочки сорвались с места и закружились в незатейливом танце.
        «Ира танцует лучше всех» - подумал Дима, и, неожиданно для самого себя, начал хлопать в ладоши. Мальчики подхватили, за ними и родители. Не участвовал в этом, разумеется, Павел Кашин. Он ковырялся в ухе, что-то недовольно бормоча себе под нос, время от времени вытирая желтый от серы мизинец об мушкетерский камзол.
        Баба-яга мягко отступила и встала у выхода, глядя на Пашу. Когда танец закончился, ее уже не было.

* * *
        Праздник близился к концу. Многие родители уже выключили свои гаджеты с фотоаппаратами и просто смотрели выступление. Бабушка Иры задремала, свесив седую голову. Дима смотрел на старушку со смешанным чувством любопытства и тревоги. Интересно, с ней все в порядке? А вдруг она умерла, прямо тут?! Что тогда будет с Ирой?
        «Тогда мы с Верой заберем ее к себе. Папа только обрадуется и перестанет пить», - подумалось ему. Пианино умолкло, и несколько мальчиков, поднявшись со стульев, вышли на середину зала.
        - Дима! - вполголоса позвала его Елена Борисовна, и он, спохватившись (ведь сейчас его очередь читать стихотворение!), понесся к ребятам и встал с самого краю.
        Его лицо радостно вспыхнуло, когда он наконец разглядел среди взрослых отца. Поскольку свободные места были заняты другими родителями, папа встал у выхода, слегка покачиваясь. Радостное выражение Димы померкло. В мятой рубашке и запятнанных брюках, с многодневной щетиной и двойными мешками под глазами он выглядел ужасно некрасиво. Словно какой-то голодранец-попрошайка.
        (твой отец слабак…)
        Дима сглотнул слюну, ощутив, как пересохло во рту.
        Отец подмигнул ему, но он лишь плотнее сжал губы.
        Внезапная тишина повисла в воздухе, и Дима не сразу понял, что подошла его очередь читать стихи.
        - Дима? - зашептала где-то сзади Елена Борисовна.
        - Э… гм…
        В какое-то мгновение его охватила жуткая паника.
        «Я забыл стихотворение!»
        Отец снова качнулся и сделал подбадривающий жест рукой, словно дирижер, старающийся вытянуть нужные ноты из оркестра.
        - Праздник грустный и веселый… - шепотом заговорила Елена Борисовна, напоминая Диме текст.
        Снаружи подул сильный ветер, и первые крупные капли дождя застучали по окнам, оставляя на стеклах кривые дорожки.
        Дима зажмурил глаза, и, когда открыл их, лицо его было спокойным.
        Вздохнув поглубже, он начал:
        Праздник грустный и веселый, Но пора идти нам в школу. Жаль, уже прощаться надо С нашим милым детским садом! Добрый сад наш, будем помнить Все, что сделал ты для нас…
        Дима вдруг запнулся. Слова застряли в глотке, когда он увидел, как мимо отца, словно тень, бесшумно кралась Баба-яга. Она перехватила взгляд мальчика и многозначительно хихикнула.
        С улицы донеслись утробные раскаты грома.
        Дима разлепил губы:
        Воспитателям - спас… спасибо! Не забудем м… мы о… о…
        Он снова начал заикаться и ненавидел себя за это. Заключительные слова, которые уже были готовы вылететь наружу, неожиданно застряли где-то посреди горла, они словно передумали присоединяться к своим ранее произнесенным товарищам, ставя под угрозу успешное завершение стихотворения.
        В тишине раздался смех Павлика. Но радости в голосе мальчика было столько же, сколько яблок на березе.
        - Не забудем мы матрас! - прокудахтал он.
        - Павел! - Елена Борисовна предостерегающе поднесла к губам указательный палец.
        Дима побледнел.
        За окном сверкнула молния, где-то далеко-далеко снова пророкотал гром, и одно окно распахнулось настежь. Ворвавшийся ветер закрутил занавески, словно танцуя с ними какой-то безумно-гротескный вальс.
        - Не за… забудем мы о… о… - Дима все силился закончить фразу, но Паша его вновь перебил:
        - Я за тебя все сказал! Мы не забудем матрас! Обкаканный матрас!
        - Кашин! - рявкнула Елена Борисовна, теряя терпение. У нее так и чесались руки влепить пощечину этому неисправимому ублюдку.
        Ветер ударил с удвоенной силой и распахнул второе окно, створка которого смахнула на пол горшок с кактусом.
        Кто-то бросился закрывать окна, путаясь в занавесках, кто-то побежал за веником, тетя Женя выскочила из-за пианино и начала собирать осколки с пола. На Диму уже никто не смотрел.
        - Не забудем… не забудем мы… мы… о вас, - с несчастным видом продолжал шептать мальчик. Он увидел, как изменилось лицо отца, и, развернувшись, медленно побрел на свое место.
        Он плохо помнил, как Елена Борисовна принесла подарочные пакеты, как их начали по очереди выдавать детям, как его о чем-то спрашивала Ира, настойчиво всовывая в руки подарок в хрустящей упаковке.
        За окном стремительно темнело, и в актовом зале включили свет.
        Некоторые родители начали фотографироваться с Еленой Борисовной, кто-то ушел курить. Фактически, праздник подошел к концу.
        - Ну, привет, - услышал Дима голос отца. Он поднял голову.
        - Привет, - отозвался он без каких-либо эмоций. От отца шел стойкий запах перегара.
        - Не обращай внимания на этого полудурка, парень, - сказал папа, очевидно, имея в виду Павлика.
        Мальчик послушно кивнул. Говорить и комментировать ничего не хотелось. Все, чего он сейчас желал, - поскорее очутиться дома и забыть об этом позоре. Впрочем, он лгал самому себе. Еще Дима жаждал проучить Павлика. Этого проклятого жирного дурака. Как никогда в жизни.
        Жаль, что он не волшебник. Он бы заколдовал кирпич, чтобы тот упал на голову противному толстяку. Хотя, нет, кирпича будет мало. Пожалуй, подъемный кран будет в самый раз. Или чтобы в него врезался грузовик. Чтобы уж раз и навсегда.
        Дима не сразу увидел Бабу-ягу. Она незаметно подкралась к группе ребят, которые разбирали подарки, остановившись в паре метрах от Павлика. Пыхтя от напряжения, он торопливо распаковывал свой подарок. Когда обертка была сорвана, (оказавшись, естественно, на полу), его маслянистые глаза, поблескивающие в предвкушении сюрприза, внезапно потухли. Уголки пухлого рта опустились вниз.
        - А где трансформер? - капризно заголосил он, вытряхивая на пол тетрадки, пенал, линейку, фломастеры и цветные карандаши. - Я это не хочу! Мне папа обещал трансформера!
        Павлик с вызовом посмотрел в сторону взрослых, кучкующихся у двери, но его родителей там не было - отец курил, а мама о чем-то раздраженно спорила с заведующей в коридоре.
        - Где мой робот? - спросил он у Елены Борисовны, наподдав ногой по пеналу. Он покатился по полу, переворачиваясь как миниатюрный автомобиль во время аварии.
        - Павел, прекрати, - едва сдерживаясь, приказала воспитательница. - Как тебе не стыдно?!
        Паша фыркнул и надулся. На его плечи легли руки в темных перчатках, и он присел от неожиданности.
        - Наверное, таким, как он, не бывает стыдно, - скрипучим голосом произнесла Баба-яга и повернула остолбеневшего паренька к себе лицом. - Наверное, я все-таки заберу тебя с собой.
        - Пусти меня. Бабка старая, - засопел Павлик, пытаясь освободиться, но Баба-яга держала мальчишку крепко. Дети умолкли, с интересом глядя на разворачивающуюся сцену. Елена Борисовна улыбнулась краем рта, хотя глазами детей, вероятно, это смотрелось немного страшновато. За окном сплошной стеной льет дождь, сверкает молния, и такая натуралистичная Баба-яга пытается утащить непослушного мальчика в свою лесную избушку…
        «Ну, Мария! Станиславский отдыхает!» - изумилась воспитательница.
        - Я заберу тебя. Поживешь в моей избушке, - бормотала тем временем Баба-яга. - Идем, там на улице моя ступа с метлой.
        Аня всхлипнула и побежала к маме. Желтые банты двумя одуванчиками хлопали по ее хрупкой спине.
        Баба-яга сделала еще шажок к двери, понемногу подтаскивая за собой Павлика. Тот заныл и брякнулся на колени, выкручиваясь и извиваясь.
        - Папа-а-а! Мама-а-а!! - басом заревел он, дрыгая ногами.
        «Заберите его» - мысленно проговорил Дима. «Заберите и киньте в печку!»
        Едва ли он сам верил, что произойдет что-то подобное.
        «Ведь Бабы-яги не бывает, и ты это знаешь».
        Конечно, он знает. Не бывает Бабы-яги. Как и прочих сказочных героев.
        Паша уже орал вовсю благим матом, и Баба-яга разжала пальцы. Не дожидаясь, когда в зале появятся родители хулигана, она попятилась к выходу и вскоре растворилась в темном коридоре.
        Павлик быстро успокоился. Пришел его папа и при всех пообещал трансформер. Мама дала Паше толстую плитку шоколада, которую тот сразу принялся жевать. Обрывки фольги он кинул на стул, после чего заявил, что хочет какать. Разбросанные им школьные принадлежности так и остались валяться на полу.
        Постепенно все стали расходиться.
        Выпускной вечер старшей группы детского сада №1339 был окончен.

* * *
        Елена Борисовна устало вздохнула. Новые туфли сильно натерли ноги, и она мечтала скинуть неудобную обувь.
        - Евгения, вы Машу не видели? - спросила она у пианистки.
        - Нет. Наверное, переодевается, - предположила женщина, закрывая крышку пианино. И добавила:
        - А она здорово Бабу-ягу изобразила! Талант прямо!
        - Несомненно, - кивнула Елена Борисовна, вспомнив, как испугался Павлик. Конечно, Маша немного переусердствовала, когда стала тащить за собой Кашина, но втайне воспитательница даже немного позлорадствовала - в кои веки и на распоясавшегося засранца нашлась управа. Пусть и в виде переодетой Бабки-ежки.
        Она собрала раскиданные Павликом фломастеры с карандашами.
        «Ну и тип. Неужели родители не понимают, что из этого «малыша» растет самый натуральный монстр?!»
        В поисках Марии Елена Борисовна заглянула в помещение своей выпускной группы. Там никого не было. На всякий случай она посмотрела в спальне, там тоже было пусто. Она закрыла дверь, сделав себе мысленную пометку в мозгу:
        «Вызвать слесаря для ремонта кровати Димы Алексеева».
        Елена Борисовна вышла в раздевалку, ничего не понимая. Где Маша? Не могла же она вот так уйти!
        Ее взгляд неожиданно остановился на синем пакете, сиротливо лежавшем на подоконнике. Женщина медленно подошла и взяла его в руки.
        Внутри была маска Бабы-яги. Воспитательница задумчиво покрутила ее в руках, вспоминая, что сегодня утром Женя передала им с Машей эту маску для выпускного вечера. Маша даже примерила ее, после чего снова положила в пакет. Но…
        Почти целую минуту Елена Борисовна сосредоточенно разглядывала резиновое лицо лесной ведьмы. Маска сильно отличалась от той, что была на Марии сегодня. Эта маска - комичная пародия на чумазую старушку с чуть нахмуренными бровями, лицо скорее строгое, чем злое. То, что было сегодня на Маше, выглядело намного реалистичней и страшней, и, глядя на бескровную, жуткую физиономию с длинным носом, даже ей в какой-то момент сделалось не по себе.
        «Ну и что, значит, Маша взяла другую маску».
        Допустим, но где она?!
        (и Маша ли вообще играла Бабу-ягу?)
        Ей не понравилась эта мысль. Почему-то на память пришел какой-то дурацкий роман, который на днях подсунул ей сын. Там был один момент, как на Новый год в школу пришел Дед Мороз и увел с собой одну девочку, якобы для того, чтобы вручить подарок, которого ей не хватило. Потом эту девочку нашли мертвой, а настоящий Дед Мороз и Снегурочка приехали на полчаса позже. А лже-Дед Мороз оказался маньяком.
        Елена Борисовна вышла в коридор и торопливым шагом направилась в медицинский кабинет. Может, она там.
        Однако кабинет оказался заперт. Елена Борисовна еще раз проверила актовый зал и окончательно растерялась. Мария как сквозь землю провалилась.
        «Столовая» - пронеслась у нее мысль.

* * *
        Павлик прошел в туалет и закрыл за собой кабинку.
        - В траве сидел кузнечик, - пробормотал он, снимая брюки и плюхаясь на унитаз. - Чесал свой огуречик. Уроки не учил, по сраке получил…
        Он скорчил недовольную физиономию, вспомнив, какие им вручили подарки. Офигеть можно. Додумались, чего дарить. Какие-то козлячьи фломастеры с такими же козлячьими карандашами. Кому эта порнуха нужна?
        Паша не знал смысла этого незнакомого слова, но он часто слышал его от своего папы, особенно когда тот разговаривал по телефону с кем-то.
        Судя по всему, папе нравилось это слово.
        «Это все порнуха, ты мне дело говори!» - кричал он в трубку, и глаза его наливались кровью. Или: «Сами разбирайтесь с вашей порнухой!»
        Наверное, порнуха - это что-то вроде какашек. Ведь если заменить слова в папиных предложениях, то смысл будет примерно таким же…
        Он услышал, как где-то снаружи открылась дверь. Наверное, кто-то из его группы забыл что-то из своих вещей.
        - Шик-блеск-в жопе треск… Тили-тили точки, - Паша стал напевать следующую песенку, - ехал хрен на бочке.
        Он слез с унитаза, подтерся и бросил использованную бумагу прямо на пол. Смывать за собой он не стал - на это есть уборщица Лейла. К тому же он сегодня здесь последний день. Никто не узнает, а если узнает - ему ничего за это не будет.
        - Ехал хрен на бочке, - повторил он, застегивая брюки. - А писька на тележке, щелкала ореш…
        Он замер, услышав, как кто-то вошел в туалет. Тихими, шаркающими шагами.
        Ручеек пота потек по виску мальчика, когда он посмотрел сквозь щель между дверью. Мимо него что-то проскользнуло. Что-то темное…
        Вошедший остановился напротив кабинки, где находился Павлик, и издал хриплый смешок.
        «Кто тут?» - хотел спросить Паша, но все, что он смог из себя выдавить, - чуть слышный писк.
        В дверь заскребли.

* * *
        Елена Борисовна еще раз прошлась по коридору. Тихо. Потом она спустилась на первый этаж, попутно проверяя двери в других группах. Все были заперты, что неудивительно - их представление закончилось около половины седьмого вечера, когда всех детей уже обычно забирают домой.
        Дверь в столовую была приоткрыта.
        Воспитательница зашла внутрь и замерла.
        Мария
        (Баба-яга)
        стояла у окна, плечи ее ритмично вздымались, она прерывисто дышала, как если бы только что пробежала стометровку.
        - Маша? - нерешительно позвала Елена Борисовна.
        Женщина у окна медленно повернулась. Ее голова с неряшливо торчащими седыми паклями выглядела по-настоящему жутко. Крошечные глазки исподлобья смотрели на воспитательницу.
        - Я тебя обыскалась везде, - продолжила Елена Борисовна. Ей определенно не нравилось, как на нее смотрит Мария - было что-то голодное в этом взгляде. И еще она не решалась подойти ближе к переодетой коллеге, оставаясь возле двери.
        - Может, вместо мальчишки я тебя с собой заберу, тетя? - хрипло полюбопытствовала Баба-яга и сделала маленький шажок вперед. Ее рука потянулась к разделочной доске, на которой лежал нож.
        - Перестань, это не смешно, - проговорила женщина. Она не узнавала голос Маши - клокочущий хрип не имел ничего общего с голосом ее молодой коллеги.
        Ее охватил самый настоящий страх, когда она увидела, что рука в черной перчатке схватилась за нож.
        - У меня там хорошо. В моей избушке…
        Елена Борисовна попятилась назад.

* * *
        Дождь уже прекратился, но небо все еще было затянуто серыми, набухшими влагой тучами.
        - Ну, и где уже Павлуша? - взволнованно спросила у мужа Диана Романовна. - Я думала, он за нами идет!
        - Он в туалет пошел, - степенно ответил Олег Михайлович, отец Павлика.
        - Так что ты сразу не сказал? - всполошилась Диана. - Он все еще там?
        - Где ж ему быть, - пожал плечами мужчина. - Да что ты психуешь? Он уже взрослый парень!

* * *
        Елена Борисовна в ужасе смотрела на приближающуюся старуху.
        Она придвинулась к воспитательнице еще на пару шагов, затем неожиданно выпрямила плечи и сорвала маску.
        - Фу, запарилась… - выдохнула Маша, вытирая мокрый от пота лоб. Она положила нож на стол и стала снимать перчатки.
        - Ты… дура ты эдакая, я чуть не умерла со страху! - воскликнула Елена Борисовна.
        - Прости, Лен, - виновато посмотрела на нее девушка. - Не думала, что так в роль вживусь, и правда напугала тебя… Увлеклась немного. Наверное, мне нужно было в театральный поступать. А что, правда страшно?
        - Не то слово, - призналась Елена Борисовна. Она все еще не могла прийти в себя. - А уж Кашин точно запомнит этот выпускной надолго.
        - Вряд ли, - не согласилась Мария. - Такие говнюки, как он, - толстокожие. И в прямом и в переносном смысле. Как и его предки.
        - Где ты такую маску нашла? Кошмар.
        - Это мне младшая сестра маску подогнала, они на Хеллоуин баловались, - ответила Маша. - Она ведь куда оригинальней, чем та, что Женя принесла, верно?
        Женщины вышли из кухни.
        - У меня шампанское есть. Отметим? - спросила молодая воспитательница.
        - Я только «за».

* * *
        Павлик выскочил из туалета. Перепачканные шоколадом губы мстительно искривились.
        Он осмотрел помещение группы, выбежал в раздевалку.
        Кто это был?!
        Странный человек, пытавшийся пробраться к нему в кабинку, вдруг замолчал и быстро исчез. И только спустя несколько минут Паша отважился выйти наружу.
        Он чувствовал страх, и это его пугало и раздражало одновременно. За свою короткую жизнь он очень редко испытывал подобные чувства. Папа всегда говорил, что настоящий мужчина никогда ничего не боится. И если что - всегда бей первым! Не ударишь - тебя затопчут. Сейчас такое время. Да.
        Он быстро сбежал по ступенькам к выходу и толкнул перед собой дверь.
        - О! А мы уж потеряли тебя, - облегченно вздохнула мама, стоя на крыльце. - Пойдем, там папа нас возле машины ждет.
        Она зашагала к супругу, который деловито расставлял на капоте своего черного «Инфинити» закуску и пластиковые стаканы. Из пакета он достал вино и коньяк, после чего включил музыку, открыв все двери автомобиля. У иномарки уже собралось несколько взрослых, дети, смеясь, носились вокруг, пуская в небо воздушные шары.
        Паша, уже намеревавшийся последовать за мамой, вдруг остановился. Он увидел, как у скамеечки остановилась бабушка Иры. Кряхтя и охая, она пыталась завязать на стоптанном кроссовке болтающийся шнурок. Ей было тяжело, и, присев на корточки, Ира стала ей помогать.
        «Ябеда» - с нарастающей ненавистью подумал Павлик. «Сраная ябеда!»
        Он быстрым шагом приблизился девочке и, когда она, завязав шнурок, выпрямилась, с силой ударил ее в живот. Ира качнулась, согнувшись вдвое. Она судорожно хватала ртом воздух, к лицу прилила кровь.
        - Ты что? - заголосила бабушка. - Что ты творишь, негодник?! Где твои родители?
        - Катись колбаской, старая дура, - огрызнулся Павлик и опрометью кинулся к родителям. Если они придут и будут на него жаловаться папе с мамой, он скажет, что они первые начали. И вообще, они все навыдумывали, он тут ни при чем.
        (так кто же стоял возле туалета?)
        Отбежав на безопасное расстояние, он обернулся. Ира кашляла, держась за живот, бабушка что-то встревоженно говорила, гладя ее по голове.
        Нет, это не они. Если бы это была эта старуха, он бы ее догнал на лестнице - она еле-еле ходит, самая настоящая развалина.
        Ну и ладно. Наверное, это Мария Сергеевна, переодетая в Бабу-ягу, пошутила. Ничего, он папе на нее потом нажалуется, и ее выгонят с работы.
        Уж он-то знает.

* * *
        Дима потянул отца за рукав.
        - Мы идем домой? - спросил он. Мальчик старался не смотреть в сторону огромного автомобиля папы Павлика, где уже полным ходом шел праздник.
        - Да. Сейчас… Только одну вещь надо сделать.
        Вид у отца был несколько отстраненный, и Дима задумался, чего бы это значило. У него разболелась голова, одной ногой он нечаянно наступил в лужу и отчаянно хотел домой. Подальше от этого места, где за последнее время испытал столько унижений от Кашина.
        Отец молча направился к празднующим.
        Помешкав, Дима зашагал следом. Интересно, что сейчас будет?
        - Можно вас на минутку? - поманил отец пальцем Олега Михайловича, который разливал коньяк. Он делал это быстро и ловко, каждый стаканчик наполняя ровно наполовину, ни больше ни меньше. После вопроса папы Димы он бросил на мужчину короткий взгляд, в котором сквозило брезгливое презрение. Это не ускользнуло даже от Димы, и он с замиранием сердца ждал, что предпримет папа.
        - Какие-то проблемы? - сухо поинтересовался Олег Михайлович.
        - Нет. Пока, во всяком случае, - уточнил папа.
        Толстяк нехотя подошел к нему. Он был в одной рубашке, под мышками расплывались темные полукружья пота. Павлик наблюдал за происходящим из-за спины матери.
        - Вы неправильно воспитываете своего сына, - сказал отец. Олег Михайлович усмехнулся.
        - Ты откуда вылезло, чучело? С какой помойки?
        У папы нервно задергалось веко. Дима помнил, что так было всегда, когда папа испытывал сильные переживания.
        - Я вас не оскорблял. Ваш сын…
        - Да пошел ты, - равнодушно оборвал его Олег Михайлович. - От тебя воняет. Уползай, пожалуйста. Ладно?
        Он повернулся, всем своим видом показывая, что разговор окончен, но папа положил ему руку на плечо. Резко развернувшись, Кашин-старший нанес папе короткий удар прямо в лицо, и он упал, не удержавшись на ногах. Кто-то из женщин испуганно ахнул.
        Дима оцепенело смотрел, как папа поднимается. Его и без того чумазые брюки теперь были измазаны грязью, из носа струилась кровь, пятная рубашку.
        «Сейчас он побьет папу Павлика!»
        - Олежа, не надо. Тут дети, - подала голос Диана. В интонации не было и капли сочувствия, лишь констатация факта.
        «Тут дети…»
        Дима с горечью подумал, что если бы здесь были только взрослые, папа Павлика вообще мог бы избить его отца до полусмерти.
        Между тем Олег Михайлович подошел вплотную к папе и отчеканил:
        - Вали отсюда. Пока я не сделал из тебя отбивную. Не заставляй это делать на глазах у детей.
        Пока он говорил, Дима совершенно случайно увидел, как на крышу автомобиля Кашиных бесшумно приземлился ворон. Он был черным, словно его окунули в деготь, и очень большим. Сложив крылья, птица уставилась прямо на него.
        Тем временем Олег Михайлович подтолкнул папу, и тот, словно сомнамбула, нелепо перебирая ногами, двинулся к выходу. Дима засеменил следом за ним, крепко сжав его руку. Мальчика душили слезы, но он держался из последних сил.
        Они вышли за пределы детского сада.
        - Я убью его, - спокойно сказал папа. Он коснулся разбитого носа, вытер кровь о засаленную рубашку. Затем его лицо исказила ярость, и он заскрипел зубами. - Убью, тварь.
        Дима с трудом сглотнул вязкую слюну. Папа собрался убить этого толстого сильного дядьку? Папу Павлика?!
        Что-то заставило его обернуться и посмотреть на черную машину. Ворона на ней уже не было.
        Они пришли домой. Веры еще не было.
        Шатаясь, отец побрел в ванную и умылся. Вытер небритое лицо полотенцем, оставив на нем пару розовых пятнышек - нос все еще немного кровоточил.
        Дима молча следил за ним. Наверное, папа просто пошутил. Вряд ли он на самом деле решил убить папу Паши. Потому что еще неизвестно, кто сильнее. По крайней мере, этот короткий недавний бой (хотя один-единственный удар, которым отец Павлика сбил с ног его папу, назвать боем можно было только с большой натяжкой) значительно поколебал веру мальчика в физические возможности своего родителя.
        И вообще, если папе удастся все же убить гадкого толстяка, то папу могут посадить в тюрьму!
        Отец прошел на кухню. Вынул из холодильника бутылку водки и сделал длинный глоток. Сморщился, подцепил вилкой слипшиеся макароны из сковородки и, наспех закусив, поковылял на балкон.
        Меньше чем через минуту он вышел, сжимая в руках небольшой топор. Большим пальцем руки попробовал лезвие. Снова приложился к водке, сел за стол, положив топор перед собой.
        - Не прощу… Семейка уродов, - процедил он, глядя опухшими глазами в окно. - Я знаю, где вы живете. Зарублю. Как скотину.
        Он с силой стукнул топором по столу, отчего бутылка подпрыгнула и упала, покатившись к краю стола. Она бы наверняка разбилась, но папа успел перехватить ее. После этого папа обхватил виски руками и долго сидел в полной неподвижности. Затем с трудом поднялся и, ругаясь вполголоса, сходил в спальню и вернулся с упаковкой таблеток. Закинул в рот несколько белых кругляшков. Снова сел, поглаживая топор.
        Дима на цыпочках прошел на балкон. Там папа держал инструменты.
        Мальчик открыл большой пластмассовый ящик. После недолгих раздумий он выбрал молоток.
        Он пойдет вместе с папой. Он не оставит его одного и будет помогать ему.
        Он убьет Павлика, а папа убьет его папу.
        Мальчик почувствовал легкую дрожь в пальцах от накатившей волны адреналина. Страх был, но это был необычный страх. Сладковатый, приятный страх. Он отомстит этому придурку Паше. Накажет его за все.
        Дима засунул молоток за ремешок в джинсах. Было неудобно, рукоятка упиралась в ногу, но это пустяки, он потерпит.
        Он сел у подоконника, наблюдая, как солнце медленно скрывается за крышами домов, окрашивая их в золотой багрянец.
        Наверное, они пойдут убивать ночью. Ночью их никто не увидит, надо только придумать, что сказать Вере, а то она, чего доброго, их не пустит.
        Скоро в квартире стало темно, но папа не включал свет. Так они и сидели, каждый думая о своем.

* * *
        Очередную ступень в жизни сына, то есть, выпускной вечер Павлика, было решено отметить на даче Кашиных. Будучи начальником отдела полиции, Олег Михайлович Кашин принадлежал к той категории людей, которые к подобным событиям относятся с гипертрофированным чувством ответственности. Так же, к примеру, как и очередному повышению по должности (или званию). Получил «звезду» - проставляйся. Получил «ксиву» - проставляйся. Уходишь в отпуск - проставляйся. У сына выпускной вечер - проставляйся. И так далее.
        Примерно к десяти часам вечера на даче Кашиных собралось порядка десяти человек. Олег Михайлович вытащил на подоконник массивные колонки, открыл настежь окно и включил сборник блатных песен, после чего занялся шашлыком. Его жена Диана с подругами сидела на мягких подушках, женщины курили кальян. В воздухе плавала густая мешанина из дорогих духов, ананасовой табачной смеси и дымящегося на углях мяса.
        Павлик сидел в гостиной, пялясь осовелым взглядом в огромный экран телевизора, на котором шла ожесточенная битва трансформеров - Оптимус Прайм никак не мог одолеть главу расы десептиконов Мегатрона. Вокруг мальчика валялись обертки от конфет. Пухлыми, перемазанными шоколадом пальцами он рассеянно теребил подаренный родителями трансформер Бамблби. Перед ним стояла пластиковая миска с сырными чипсами, которые он время от времени грыз с вялым равнодушием, уже скорее рефлекторно, чем осознанно. Он уже давно наелся, но тем не менее с настойчивым упорством запихивал в себя соленые хрустящие ломтики, чередуя их с конфетами.
        Зевая, Павлик раздраженно потер руками глаза. На веках и ресницах остались крошки от чипсов. Он взял еще одну конфету. Смятый фантик привычно полетел на пол.
        В комнату заглянула мама.
        - Павлуша, может, спать пойдешь? Уже поздно. Я тебе уже постелила.
        - Щас. Досмотрю только, - ответил Паша, прожевывая конфету. - Мегатрон победит Оптимуса. Уж я-то знаю.
        Он засунул в рот указательный палец. Сковырнув ногтем налипший комок шоколада, он слизнул его, продолжая сонно таращиться на экран. Глаза паренька то закрывались, то открывались, он начал клевать носом.
        Когда Диана зашла в гостиную через пятнадцать минут, ее сын спал на диване, храпя в окружении конфетных оберток и рассыпанных чипсов. Она не без труда подняла его и бережно понесла наверх. Женщина аккуратно раздела сына, вытерла влажной салфеткой его пухлое лицо и руки.
        - Спокойной ночи, роднуля, - улыбнулась она, поцеловав на прощание мальчика. Павлик повернулся лицом к стенке и засопел.
        Мама на цыпочках вышла из комнаты.

* * *
        Вера поднялась из подземного перехода и, проворно перебирая стройными ногами, заспешила в сторону дома. Уже давно стемнело, и девушка на все лады проклинала свою нелюбимую, но вынужденную работу, из-за которой ей сегодня пришлось пожертвовать выпускным вечером младшего брата. Но у нее не было выбора. Не подмени она сегодня свою сменщицу Лиду, на следующий день ее вышвырнули бы без каких-либо объяснений. Так что можно считать это неудачным стечением обстоятельств.
        Куда больше девушку беспокоило то, что она не могла дозвониться домой. По городскому телефону звонить не было смысла - он был давно отключен за неуплату. Да и разговаривали по нему очень редко. А мобильник отца молчал. Впрочем, она надеялась, что папа, приняв очередную дозу спиртного, просто уже давно спит. Вот только успел он покормить Димку? Сполоснул в душе перед сном? Помог ли уложить спать?
        Вера вздохнула. В последнее время отец становился неуправляемым. С тех пор как погибла мама, вся их размерная жизнь словно сошла с рельсов и покатилась куда-то вниз под откос, больно раня всю их осиротевшую семью острыми камнями бытовой реальности. Отец не выходит из запоев, она пашет на нелюбимой работе, умудряясь при этом учиться, но денег все равно не хватало, а Димку еще к школе готовить надо…
        Невидимая иголочка кольнула где-то глубоко внутри, и девушку охватило дурное предчувствие. Словно дома произошло что-то очень нехорошее. Да не просто нехорошее, а плохое, очень плохое. Она еще раз набрала номер отца, но тот не отвечал.
        Вера прибавила шаг и вскоре перешла на бег.
        До дома оставалось совсем немного.

* * *
        Олег Михайлович снял с мангала шампуры и отнес их к столу. После чего ненадолго поднялся в дом и вынес оттуда стопку отпечатанных листов и швырнул ее прямо на тлеющие угли. Бумага стала быстро съеживаться, чернея и похрустывая.
        - Теперь это уже не нужно, - хмыкнул он, глядя на поднимающийся в небо сизый дым. - Эти нищеброды с Павлом в одной школе точно учиться не будут.
        - Что это? - спросила Диана. Она начала снимать мясо с шампуров и раскладывать его по пластиковым тарелочкам.
        - Детсадовские приятели нашего сына, - объяснил муж. - Выпускники.
        Женщина понятливо кивнула. Муж как-то говорил ей, что собрал досье на всех детей, которые были в одной группе с их Павлушей.
        «Я должен знать, с кем общается Павел, - говорил он. - Вплоть до их дедов и бабок».
        Благодаря должности и необходимым связям Олегу удалось получить подробную информацию о родителях всех детей.
        - Как ты думаешь, этот алкаш, которому ты сегодня врезал, не будет жаловаться? - поинтересовалась Диана, протягивая руку за кетчупом.
        - Пусть жалуется, - беспечно отозвался Олег. Он подошел к колонкам и прибавил звук, после чего стал разливать водку. - Я даже могу тебе сказать, что будет с его заявлением.
        - Ты вроде говорил, у этой семьи нет матери.
        Олег кивнул.
        - Ее убила собственная мамаша. То есть, бабка пацана.
        - Ого! - поразилась пухлая женщина, сидящая рядом с Дианой.
        - Я читал уголовное дело. Мать с пацаном поехали в деревню к бабке. А она какой-то сектантской хрени начиталась. Короче, зарезала дочь и закопала прямо на огороде. А мальчишку на чердаке держала. Почти полгода. А ментам сказала, мол, дочь с внуком вообще к ней не приезжали, где-то по дороге потерялись. Ладно, все это в прошлом.
        - Тост? - улыбнулась накрашенными губами Диана.
        - За дальнейшие успехи Павла! - провозгласил Олег Михайлович. - Ну, вздрогнем!
        Гости чокнулись стаканами, выпили и накинулись на мясо.
        - Как все это вскрылось? - с набитым ртом спросил мужчина с намечающимися залысинами, двоюродный брат Кашина-старшего. - Ну, то, что она собственную дочь мочканула?
        - Старуха взяла мальчишку и вышла с ним из дома, - пояснил Олег. - Черт знает, что у нее на уме было. Добралась до станции, села на лавку и отдала богу душу. Потом у нее обыск провели, а в огороде труп нашли.
        - С ума сойти, - протянула Диана, окуная кусочек мяса в кетчуп. - Мне этот мальчик сразу показался каким-то ненормальным.
        - В уголовном деле была выписка детского психолога, - сказал Олег, хрустя соленым огурцом. - Прикиньте, все эти полгода сбрендившая карга читала парню «Гуси-Лебеди». По двадцать раз на дню. А ты говоришь - ненормальный. Ясен пень, ненормальный. Да и папаша у него того, - он повертел пальцем у виска. - Поэтому я Павла сразу предупредил, чтобы не давал спуску маленькому шизику.
        Гости с напускным сочувствием покачали головами и тут же перешли на другую тему.
        Через пять минут о случае с мальчиком и его убитой матери никто не вспоминал.

* * *
        Подходя к подъезду, Вера бросила взгляд на окна. Темные, как наступившая ночь. Может, папа с Димой спят?
        Девушка споткнулась о бордюр, чуть не вывихнув ногу. В сердцах чертыхнулась и заспешила к подъезду.
        Лифт с гудением поднялся на пятый этаж и открыл двери, выпуская ее на лестничную клетку. Она ринулась к квартире. Ключ все время выскальзывал из рук, со звоном падая на пол. Наконец Вера открыла дверь и с колотящимся сердцем зашла внутрь.

* * *
        Павлику снился странный сон. Будто он - трансформер. Нет, не полностью, а только снаружи. Внутри он оставался Пашей Кашиным, а внешне - Оптимус Прайм. А против него - Бамблби. Причем тоже не настоящий, а с лицом этого червяка Димки, любителя говенных сказок про несуществующих ящериц. Вот только вместо привычных пушек и пулеметов у его соперника правую руку заменяла какая-то уродская грабля, а левую - огромный топор в зазубринах.
        «Ты меня дразнил» - рычит Димка-Бамблби. Павлик выпускает в него очередь из пулемета, отрывая выстрелами «граблю». Однако вместо ампутированной конечности у его противника тут же вырастает другая. Паша делает еще серию выстрелов - то же самое. Потерянные конечности Димки-Бамблби восстанавливались со сверхъестественной скоростью, быстрее, чем оторванные хвосты у ящериц.
        «Тебе не убить меня» - хохочет Димка и вонзает «граблю» вплечо Паши. Слышится скрежет покореженного металла, перед глазами Павлика проносится сноп искр. Павлик кричит от боли и страха - грабля пробила металл, глубоко распоров его плечо. Димка, хохоча, подтягивает визжащего Павлика к себе и замахивается топором…
        Паша проснулся, хныча и комкая простыню. Ему было страшно. Что за дурацкий сон?!
        Он сел в кровати. Мотнул головой, как вылезшая из воды собака, стряхивая остатки сна. Интересно, сколько времени? Судя по всему, уже глубокая ночь. Он прислушался. С улицы доносилась музыка. Значит, гости еще веселятся. У них там, как сказал бы папа, наверняка сейчас сплошная порнуха.
        Мальчик слез с кровати, наступив ногой на трансформер, и ойкнул, когда в подошву впилась острая деталь игрушки.
        «Надо пописать» - подумал он, чувствуя, что еще вот-вот, и он надует в трусы.
        Сунув ноги в тапки в виде пушистых собачек, Павлик неожиданно вспомнил случай в туалете. Тот самый, в детском саду. Тогда, когда к нему в кабинку кто-то собирался войти и скребся в дверь. Обливаясь потом, Паша держал дверь (внутренних замков в кабинках не было), а потом он услышал слова, смысл которых до него дошел только сейчас.
        «Ты все напутал в сказке. Поменяй местами себя и Диму. Тогда будет правильно».
        Надо же, он до сих пор все помнит. Только кто все-таки прошептал эту ерунду? И что значит «поменять»?
        «Сказку, которую ты рассказывал в тихий час, Павлуша» - прозвучал в его мозгу чей-то ласковый и терпеливый голос.
        Паша почесал затылок. Получается, если он поменяет, то тогда Димка спасает Иру, а его, Павлика, забирает Баба-яга… Наверное, у туалета была та самая Баба-яга, в которую переоделась Мария Сергеевна. Вот дура! Хотела его напугать! Ха!
        Паша не хотел себе признаваться, что в то мгновение он действительно очень испугался.
        «Это не Мария Сергеевна» - вдруг подумал мальчик, и по его спине заскользил морозный ручеек.
        Правильно. Уж он-то знает. Мария Сергеевна не могла слышать сказку, которую он рассказывал Ире и Димке. Ее слышали только эти двое дураков. Ирка-пипирка и Димка-пердинка. Значит…
        Паша поежился, чувствуя, как кожа покрылась пупырышками. Все это ему не нравилось. Ох, как не нравилось…
        Может, рассказать об этом маме? Он, правда, пытался донести эту историю маме еще тогда на улице, но они с папой были слишком заняты в тот момент. Особенно папа - он как раз надирал задницу этому пьянице, папе Димки. Жаль, только нос расквасил. Надо было еще по яйцам хорошенько врезать, чтобы знал на будущее.
        Пожалуй, он все-таки расскажет о том, что произошло в туалете. И папе и маме. Причем прямо сейчас. Вот только пописает и пойдет рассказывать.
        За окном что-то мелькнуло. Как будто птица пролетела.
        Мальчик влез на подоконник. Вдруг это сова? Папа говорил, что здесь часто можно увидеть сов.
        Лужайка во дворе освещалась голубоватым светом ночных фонариков, установленных по периметру дома. Никаких сов и вообще каких-либо птиц мальчик не увидел. Там вообще никого не было - родители и гости находились по другую сторону участка. Зато музыку он слышал отчетливо. Какой-то придурочный дядя громко вопил про непонятный «централ» и «северный ветер».
        Павлик приоткрыл окно и высунулся наружу. Повертел головой, посмотрел наверх. На крыше, на фоне звездного неба сидела птица. Крупная.
        - Улетай отсюда, какашка! - приказал Паша. В ответ раздалось хриплое карканье.
        Что тут делает дурацкая ворона?
        Павлик закрыл окно. Надо сказать папе, чтобы он пристрелил ее. У папы есть пистолет и ружье. А то своим карканьем эта дебильная ворона будет мешать ему спать.
        Павлик уже намеревался слезть с подоконника и наконец-то пойти в туалет, как вдруг снова почувствовал за окном едва различимое движение. Ночь будто ожила, тяжело опустившись на землю. Словно в угольно-вязкое болото плюхнулся камень, на мгновение взбаламутив зловонную жижу, и теперь это месиво приближалось к нему, как цунами.
        Прямо на него из темноты к дому надвигалось что-то бесформенное, черное, намного чернее самой ночи. И двигался этот предмет по воздуху, как ракета.
        Мальчик дернулся назад, чуть не упав с подоконника. Шагнул назад, наступив на очередного робота, краем уха уловив, как под ногой что-то треснуло.
        Через секунду окно буквально взорвалось, осколки стекла, сверкая в лунном свете, шрапнелью разлетелись по комнате. Раздался грохот, пол под ногами Павлика завибрировал, словно в дом на огромной скорости влетел тяжеленный сейф. Небольшой кусок стекла рассек щеку ребенка, и от неожиданности он упал. Мимо что-то гулко прокатилось, обдав Павлика неприятным запахом. Паша заплакал, но больше от страха, нежели от боли. Выломанная оконная рама повисла на одном шурупе, свесившись на подоконник.
        Прямо над мальчиком возвышалось что-то большое и темное, и ребенок пополз вперед. Предмет не двигался.
        «Метеорит» - пронеслась у Павлика мысль. Он пытался унять сердцебиение и осторожно дотронулся до предмета. Поверхность была холодной, почти ледяной и очень шершавой.
        - Точно, метеорит, - вслух сказал мальчик, приходя в себя. Он как-то смотрел передачу про метеориты, это такие летающие камни в космосе. Вот это да!
        Павлик встал на ноги, и, подойдя к столу, включил лампу. Он был так возбужден и поглощен происшедшим, что совершенно забыл о кровоточащей щеке. И он совершенно не видел, что в комнате, кроме него, был кто-то еще, тихо притаившись у двери.
        Вспыхнувший свет заставил Пашу с непривычки сощуриться. Сгорая от любопытства, он подошел к странному предмету ближе. Однако по мере того, как он его изучал, в нем росло разочарование. Никакой это не метеорит. А всего-навсего деревянная коробка, сужающаяся в самом низу. Эта штуковина была похожа…
        «Она похожа на нижнюю часть матрешки» - догадался Павлик. Только эта часть была очень большая и сделанная тяп-ляп, как будто ее вырубали топором. На дне коробки лежал грязный и вонючий мешок. Паша брезгливо сморщился. Он шагнул к разбитому окну, ночной ветерок лениво колыхал занавески с изображением космических войн. Рядом с батареей лежал какой-то продолговатый предмет, которого раньше не было. Павлик нагнулся, с удивлением узнав в нем метлу. Похожей метлой у них в саду всегда убирался дворник, который почти не говорил по-русски. Откуда тут метла? И вообще, что это за коробка?
        За спиной послышался протяжный вздох, кто-то сипло задышал. Павлик почувствовал, как у него зашевелились волосы. Ноги почему-то стали ватными и непослушными, он хотел кинуться под кровать, но словно какая-то неведомая сила развернула его в сторону двери.

* * *
        В квартире было темно. Вера включила в коридоре свет и заглянула в комнату брата. Из груди вырвался вздох облегчения - свернувшись калачиком, Дима спал на покрывале в неразобранной кровати, прямо в одежде. Она тихо подошла к нему, потрогала лоб. Дима что-то пробормотал во сне, поджав под себя ноги. Вера обратила внимание на пакет у кровати, подарок из детского сада. Внутри лежали тетрадки и пенал с карандашами. Там также лежала яркая открытка, и девушка взяла ее в руки. Из нее, плавно кружась, на пол опустился бумажный квадратик.
        Вера прочитала поздравительные слова в открытке, улыбнувшись. Потом подняла с пола клочок бумаги. Удивленно покачала головой, повторно перечитав странную записку. Детским, аккуратным почерком на листке было выведено:
        ЖДУ В ГОСТИ. ЛЮБЛЮ И.
        Ну надо же… Неужели у ее братика появилась тайная поклонница? Интересно, кто эта загадочная «И»? Дима ничего не говорил об этом.
        Она поправила подушку брату и вдруг нахмурилась, нащупав что-то твердое. Медленно извлекла наружу молоток.
        «Как он тут очутился?» - в недоумении подумала она.
        Она убрала молоток обратно в ящик с инструментами и решила проверить отца. В спальне его не было, туалет и ванная тоже были пусты. Растерявшись, Вера заглянула на кухню, и от увиденного у нее задрожали колени.

* * *
        У двери сидело горбатое существо в рваных лохмотьях. Это было даже нельзя назвать одеждой - просто дырявые обрывки старой, грязной ткани, давно выцветшие и потерявшие свой естественный цвет. Сидящее на полу «оно» принялось неторопливо подниматься, продолжая натужно и сипло дышать, и охваченный паникой Павлик увидел, что это какая-то очень древняя женщина. Ее тело вздрагивало в такт страшному дыханию, булькающему и клокочущему, как больное, умирающее сердце. От «гостьи» исходили волны мерзкого запаха, будто она разлагалась заживо. Из-под засаленной тряпки на голове свисала спутанная грива.
        «Это все шутка» - бледнея, думал Павлик. «Прикол. Это Мария Сергеевна решила надо мной пошутить и снова переоделась в Бабу-ягу»
        Ведьма заковыляла к нему. Верхняя часть тела была сильно скрючена вперед, будто однажды ей переломали хребет и согнули буквой «Г», но каким-то неизъяснимым образом она все равно могла передвигаться. Уродливый горб, казалось, в свое время пророс прямо сквозь лохмотья, которые старуха, не снимая, носила всю свою жизнь. Черные босые ноги с непомерно длинными и кривыми ногтями больше смахивали на обугленные коряги. Она равнодушно шаркала по осколкам стекла заскорузлыми подошвами, медленно, но неуклонно сокращая расстояние между собой и Павликом. Толстые ногти оставляли на паркете царапины.
        - Мария Сергеевна? - пискнул Паша. Он попятился назад, упершись затылком в подоконник.
        Старуха вплотную приблизилась к мальчику и нависла над ним.

* * *
        Отец, распластавшись, лежал на полу. Цвет кожи был восковым, из приоткрытого рта тянулась ниточка слюны. Страшась самого наихудшего, Вера дрожащей рукой дотронулась до шеи папы. Пульс был, но едва прощупывался.
        Судорожно набирая «Скорую», Вера бегло осмотрела кухню. Вокруг беспорядок, на столе, кроме пустой бутылки водки и тарелки с желто-заветревшимися макаронами, лежал топор.
        «Димка с молотком спит, на кухне топор… Что они тут затеяли?!»
        Еще одна пустая бутылка лежала у ног отца. Вокруг рассыпанные таблетки. Боже, он пил, одновременно принимая лекарства?!
        - Девушка, срочно, человек умирает! - закричала она, когда в трубке послышался усталый голос диспетчера.
        …«Скорая» приехала через полчаса. Врач сделал отцу какие-то уколы, после чего его увезли в реанимацию.
        Вера поднялась в квартиру, чувствуя себя совершенно разбитой и опустошенной.
        Она зашла к брату. Мальчик не спал и смотрел на нее своими красивыми глазами. Взгляд брата был серьезен, как никогда.
        - Я нечаянно уснул. А где папа?
        - Он… он заболел, Димочка. Когда ему будет лучше, мы навестим его.
        - Понятно.
        - Дима, зачем ты спал с молотком? Рядом с папой валялся топор. Что тут произошло?
        Дима замялся, после чего рассказал все, как было. Он не умел врать, к тому же сестра видела его насквозь и всегда чувствовала, когда он говорит неправду.
        Вера с потрясенным видом выслушала брата.
        «Отец умрет, если продолжит пить», - в смятении подумала она. «Или окончательно сойдет с ума»
        - Ложись спать, - сказала она брату. - И запомни, что с помощью оружия еще никто никогда не решал свои проблемы.
        - Хорошо.
        Помедлив, он спросил:
        - Вера, а когда мальчикам и девочкам можно жениться?
        Девушка крепко обняла брата. Она решила отложить разговор о странной записке на утро.
        - Тебе придется немного подождать, жених. Спокойной ночи.
        - Спокойной ночи.

* * *
        - У тебя маска, - замотал головой Паша, все еще отказываясь верить в происходящее. - Маска, маска, - как заведенный повторял он, пытаясь загородиться руками от склонившейся над ним старухи.
        Она старательно обнюхивала ребенка, беззвучно шевеля губами. Ее застывшее в безумной ухмылке лицо было грязно-серым, как талый снег у обочины, сплошь покрытое бородавками и паутинками трещин. С ужасом глядя в злые глаза-угольки, Павлик наконец-то понял, что никакая это не переодетая Баба-яга. Это не Мария Сергеевна, и вообще, ни одна из Бабок-ежек, которых он видел на праздниках и елках, и рядом не стояла с этим кошмарным страшилищем!
        Это не маска. Она настоящая.
        «Но Бабы-яги не бывает!» - вопило его сознание.
        Он инстинктивно протянул руку, коснувшись щеки страшной гостьи. Подушечки пальцев нащупали крупнозернистую кожу, покрытую чем-то клейким. Как будто он трогал дохлую лягушку. Павлик попытался ухватиться за свисающий нос, но старуха неожиданно открыла
        (пасть)
        рот, зловонную пещеру с частоколом клыков, и мертвой хваткой впилась в безымянный палец ребенка.
        Павлик завизжал, заходясь в истошном крике, по руке побежала струйка крови. Одновременно намокли его трусы, мочевой пузырь не стал дожидаться туалета.
        Лесная ведьма с хрустом сжала челюсти.
        - Сколько теперь у тебя пальцев? - хитро подмигнула она, проглотив фалангу. Ее желтые клыки окрасились детской кровью. - Тринадцать? Или девятнадцать? Мне сказали, ты сегодня хорошо считал…
        От голоса старухи веяло могильным холодом, слова выталкивались из отвратительного рта будто комки гноя из незаживающей раны.
        Оторвав с рукава кусок заплесневелой тряпки, она заткнула им орущий рот мальчика. После чего, крепко держа его за руку, вынула из ступы мешок и, словно котенка, ловко засунула Павлика внутрь. Он отчаянно дрыгал руками и ногами, но старуха с легкостью подавила его сопротивление. Оставив снаружи лишь растрепанную голову мычащего паренька, ведьма обвязала мешок веревкой, и Павлик стал напоминать большую извивающуюся гусеницу.
        - Что же ты? Правнучку мою стукнул. Мою дочку старой дурой обозвал… - прошамкала Баба-яга, заботливо укладывая «гусеницу» вступу. Она ловко залезла в ступу и подняла метлу. - Всех достал.
        На подоконник опустился громадный ворон. Старуха погладила его своей коряво-грубой ладонью. Птица негромко каркнула и с многозначительным видом мотнула головой в сторону леса.

* * *
        Когда свет был выключен, а дверь за сестрой захлопнулась, Дима нежно разгладил записку. Она пахла Ирой. В том, что она от этой девочки, он не сомневался. И когда она успела подложить ему записку?
        Ладно, это не важно!
        (люблю)
        «Я тоже тебя люблю» - подумал он и улыбнулся. «И я обязательно приеду к тебе в гости».
        Через минуту мальчик крепко спал.

* * *
        Метлой старуха смахнула со стола включенную лампу, и та грохнулась на пол, разлетевшись вдребезги. Комната погрузилась в липкую темноту.
        - Не люблю свет.
        Прохладная луна засеребрила очертания готовящейся к вылету лесной ведьмы. Легкий ветерок лениво шевелил ее слипшиеся волосы. Старуха еще раз жадно пощупала вздрагивающее в конвульсиях тело мальчика. Она облизнулась, изо рта на костлявый подбородок потекла слюна.
        Жирный, мясистый. Это хорошо.
        Баба-яга напоследок взглянула в выпученные от беспредельного ужаса глаза ребенка. Он уже не мычал, а только тихо стонал. По толстому лицу ручьями струились слезы и сопли, из ноздри вылез зеленый пузырь. Теперь он знал, кто тогда стоял у туалета, притаившись. Маленькая худенькая девочка Ира, в которую был влюблен Димка.
        - Я расскажу тебе «Гуси-Лебеди», - пообещала Баба-яга. Она наклонилась и лизнула соленую от слез и крови щеку Павлика. - Дорога долгая.
        Первым в ночное небо взмыл ворон. Хлопая крыльями, он стремительно полетел к лесу. Через мгновение ступа с ведьмой последовала за ним. Ветер продолжал безмятежно колыхать занавески в детской комнате Павла Кашина, выпускника московского детского сада №1339.

* * *
        - Ты видел? - с изумлением спросила Диана, толкнув мужа в бок. Тот, увлеченный беседой с братом, неуклюже повернулся на стуле.
        - Что там еще?
        - Только что в небе что-то огромное пролетело… Со шкаф размером!
        Диана смотрела в сторону леса. Нет, ей не могло показаться!
        - Кашина, ты что в кальян сегодня насыпала? - захохотал Олег. - Летающие шкафы уже мерещатся…
        Он привлек к себе супругу и поцеловал ее.
        - Мне показалось, в доме что-то упало, - озабоченно сказала женщина, отстраняясь от супруга. - Сделай музыку тише, ты Павлушу разбудишь!
        Олег послушно встал со стула и убавил звук.
        Когда он вернулся к столу, водка вновь была разлита по стаканам. Он пьяно улыбнулся. Еще бы, скоро его сын пойдет в школу. В школу! Разве это не здорово? Разве это не повод веселиться всю ночь?!
        Он гордо выпрямился, готовясь произнести очередной тост.
        Конечно, за сына.
        Береги голову
        «Рука согрешит, а голова в ответе». Поговорка
        - Куда ты меня притащил?
        Водитель, коренастый здоровяк, заглушил двигатель и с недовольством взглянул на пассажира.
        - Макс, я предупреждал, - отозвался брюнет лет тридцати, вылезая из автомобиля. - Я предложил тебе халтуру, ты согласился. Че ты кипятишься? Расслабься.
        - Расслабься, - проворчал Макс. Шумно дыша, он тоже вышел из забрызганной грязью «Дэу Нексиа», хлопнув дверью. - По ходу на камень налетели, в подвеске стук появился.
        - Если сейчас все пройдет хорошо, я тебе новую тачку куплю.
        Макс покосился на приятеля:
        - Да ну? Серег, ловлю на слове.
        - Отдохни пока. Если она дома, это надолго. Можешь поспать.
        Макс кивнул, с озабоченным видом присаживаясь перед автомобилем.
        Сергей зашагал к покосившемуся дому, с трудом вынимая из чавкающей грязи ноги.
        «Туфли заколебусь отмывать».
        Глядя на жидкую слякоть, он подумал, что после подобной прогулки обувь проще выкинуть на помойку.
        А еще он вспомнил о своей бабке и замызганных калошах, в которых она прошлепала в деревне всю сознательную жизнь, с утра до вечера занимаясь огородом, дойкой коров и прочей дребеденью.
        Чем ближе Сергей подходил к дому, тем сильнее колотилось его сердце.
        «Дома она или не дома?»
        И вообще. Прошло почти тринадцать лет.
        - Ты это? Или не ты? - вслух произнес мужчина, пригладив взлохмаченные порывом ветра темные волосы. У него были хорошие волосы, вьющиеся, без намека на перхоть и такие густые, словно за свои тридцать два года он не потерял ни единого волоска.
        «Она там».
        Иначе вся его задумка полетит к чертям собачьим.
        И он не получит обещанные деньги. Не купит себе дом в Крыму. Не купит себе новые туфли взамен этих, покрытых липким слоем деревенского дерьма. В конце концов, не починит Максу тачку
        (подвеска, Серег, мне не нравится стук в подвеске!)
        В общем, эти непривлекательные мысли он старался гнать из своей головы, как сливают в унитаз прокисший суп. Желательно после этого пройтись ершиком, чтобы ни одна зловонная капля не осталась на белой поверхности нашего верного друга из сантехнической керамики.
        Перед тем как постучать в дверь, Сергей огляделся. Пасмурное небо давило набухшими от влаги тучами, которые, казалось, вот-вот с плюханьем упадут на землю, словно гигантские капитошки, заливая все в округе холодной водой. Разбитые, перепаханные трактором дороги, одинокая ворона, сонно тащившаяся в сторону леса, старая изба чуть ли не посреди поля - все это вызывало у молодого человека чувство сюрреализма. Словно он не в 2015 году, в ста километрах от Москвы, а где-то в начале прошлого века, в умирающем захолустье Сибири.
        Внезапно Сергею почудилось, что стоит ему встряхнуться, поморгать глазами, и все это - унылый пейзаж, утонувшая в бурьяне избушка с черными от многолетней грязи окнами, сонная ворона - исчезнет, как прокатившееся эхо. А он окажется в своей уютной квартире, на мягком удобном диване перед телевизором…
        Его рука протянулась к двери.
        - Есть кто живой? - громко спросил он и постучал.
        Тихо.
        Сергей обернулся.
        Макс открыл капот и возился во внутренностях автомобиля.
        «Нет там никого».
        Сергей перевел озадаченный взгляд на дверь и снова постучал.
        За спиной каркнула ворона.
        - Эй! - позвал он уже не так уверенно.
        Молодой человек вдруг захотел оказаться рядом с Максом.
        Может, стоит взять его с собой?
        Он решил, что постучит еще раз, и если ему не откроют…
        - Кто?!
        Сергей вздрогнул, скрипучий голос, казалось, раздался у него в голове.
        - Добрый день. Пустите, пожалуйста, - сказал он осторожно, пытаясь представить себя в образе замерзшего путника, который сбился в пути и уже не ел три дня. Нет, шесть дней. Месье, же не манж па сис жур…
        - Что вам надо? Я не буду ничего у вас покупать. Черт-те что, - пробурчал за дверью старческий голос, и по лицу мужчины скользнула легкая улыбка. Видать, промоутеры добрались даже в эту глухомань.
        - Мы заблудились, - жалобно заговорил Сергей. - У моего приятеля спустило колесо. Будьте так добры, откройте!
        За дверью послышалась возня, потом в щель просунулся багровый, как свекла, нос. После минутного изучения он услышал неохотное:
        - Вы не похожи на обманщиков. Входите.
        Нос исчез, и Сергей потянул на себя отполированную до блеска металлическую ручку. Шагнув внутрь, про себя он неожиданно подумал про открытую пасть диковинного чудовища, которое только и ждет, чтобы захлопнуть ее, когда внутри окажется какой-нибудь легкомысленный идиот. Вроде него, к примеру.
        Сумерки, в которые окунулся молодой человек, оказавшись внутри дома, были густыми и почти осязаемыми, словно заплесневелая начинка старого матраса.
        Он прошел в крохотную, бедно обставленную комнатенку и с изумлением уставился на хозяйку.
        «Твою мать. Это какая-то ошибка»
        - Что вам нужно? - проскрипела старуха. Вздохнув, она села за покосившийся стол. Ее правая рука нервно подрагивала, искривленные темные пальцы в потемках напоминали корни умирающего дерева.
        Сергей сглотнул.
        «Охренеть. Ей сейчас тридцать, не больше».
        А может, это не она?
        - Что с вашей машиной? Что вы молчите?
        Она подняла голову. Изрытое глубокими морщинами лицо смахивало на гниющее полено с отслаивающейся древесиной.
        Он молча достал из небольшой папки прозрачный файл, в котором находилась сложенная вчетверо газета. Вынул ее наружу, развернул, положил на стол.
        - Почитайте.
        Пожилая женщина равнодушно взглянула на статью, в название которой уперся ноготь указательного пальца гостя.
        - Я почти ничего не вижу, сынок. Что это? Новости? Я не читаю новостей.
        - А жаль. Олеся Викторовна? Это статья об убийстве ваших одноклассников.
        Цепкий взгляд сразу отметил, как вздрогнула старуха, будто один из ее уродливых пальцев ненароком наткнулся на кончик булавки.
        Сергей мягко наклонился к ней.
        - Вы постарели, но черты лица не изменились.
        - Негодяй, - выдохнула старуха.
        - Посмотри на меня, Олеся, - ласково произнес он, переходя на «ты».
        Хозяйка с ненавистью подняла трясущуюся голову. На подбородке виднелась крупная родинка, из которой торчали черные волоски.
        - Я не знаю никакой Олеси, - клокочущим голосом пробулькала старуха. - Я Слесарева Анна Федоровна. Убирайтесь отсюда.
        - В юности ты была красивее, - заметил Сергей. - Но сейчас это уже не важно.
        - Уходите!
        Он не обратил внимание на слова женщины. Сейчас, после того как он разглядел ее ближе, все сомнения отпали. Плюсуй сюда родинку и ее реакцию на настоящее имя - и вуаля! Фокус раскрыт. И если вначале он чувствовал себя неуютно, словно рак, которого вот-вот швырнут в кипящую кастрюлю (хотя, наверное, в этой ситуации рак, в силу своего интеллекта, наверное, до самого конца не въезжает, что с ним собираются делать), то сейчас по его напряженному телу прокатилась волна облегчения.
        - Тебя зовут Олеся Викторовна Келлер. Ты родилась двадцать второго сентября тысяча восемьдесят третьего года. У тебя была сестра, правда, сводная - от отчима, Маргарита Андреевна Келлер. У вас одна фамилия, но разные отчества. Бред, правда? Но отчим настоял, чтобы ты взяла его фамилию, отчество его не интересовало. Твоя сестра исчезла без вести в тысяча девятьсот девяносто шестом году.
        - Прекратите, - прозвучал надтреснутый голос старухи. - Это… это все неправда.
        - Правда, - кивнул Сергей. - Ты училась в одном классе с Евгением Сбежневым, Денисом Власенко и Антоном Хлебниковым. Теперь никого из них в живых нет.
        - Не надо…
        - У тебя были натянутые отношения с отчимом, Андреем Алексеевичем. Он не раз поднимал руку на твою мать, так? И исчезновение твоей сестры усугубило ваше общение. А потом произошли эти убийства.
        - Послушайте…
        - Об этом писали все СМИ. Куда делись головы, Олеся? Ты наверняка должна знать. И что стало с твоей сестрой?
        Старуха закричала, и Сергей, перегнувшись через шаткий стол, ударил ее по лицу. Его глаза выражали брезгливость.
        - Заткнись. Я не закончил.
        Пожилая женщина дотронулась до губ и с ужасом посмотрела на кончики загрубело-искривленных пальцев. Они блестели от крови.
        - Не убивай меня, - прошептала она.
        - Не убью, - успокоил ее Сергей. - Во всяком случае, это сделаю не я. И не сейчас.
        - Не сейчас, - заторможенно повторила хозяйка дома.
        - Я знаю, что тебе есть что рассказать. Иначе ты не пряталась бы в этой дыре под вымышленным именем.
        С этими словами Сергей направил в сторону Келлер указательный палец, словно дуло пистолета. Старуха испуганно съежилась, будто пытаясь уменьшиться в размерах.
        - Я хочу услышать всю историю, - промолвил он. - От начала до конца.
        - Какую… историю? - с ошалевшим видом спросила старуха. Она выглядела так, словно из подвала ее несчастной полуразваленной избушки вылез самый натуральный черт, который, усевшись за стол, начал перечислять все ее грехи перед тем, как утащить в бездну ада.
        - Такую историю, - терпеливо проговорил Сергей. - Про Дениса и Антона. Про Женю. Про пьянку в твоей квартире. Про то, как из-за тебя парни били друг другу морды. Я хочу услышать об убийствах, наконец. - Он перевел дух и прибавил тише: - А еще ты расскажешь мне от тсансе.
        Внезапно губы старухи растянулись в ухмылке.
        - Ты сошел с ума, сынок. Я ничего не поняла из того, что ты сказал. Какой Женя? Какая пьянка? Какая тс… самса?
        - Не самса, дура, - скривил губы Сергей. Старуха начала раздражать его. - Самса - это вонючая рыба. Меня интересует тсанса. И не притворяйся, что не понимаешь, о чем речь.
        Старуха молча смотрела на мужчину, вальяжно расположившегося за столом. Теперь он чувствовал себя в роли хозяина.
        - Бабуля, у меня мало времени. Если ты будешь упорствовать, мне придется тебе сломать что-нибудь. Для начала руку, потом ребра. Мы оба знаем, что ты не та, за которую себя выдаешь. Я не в курсе, зачем ты себе придумала новое имя, да и хрен бы с ней. Ты Олеся Келлер. Хотя…
        Он с отвращением смерил взглядом осунувшееся лицо старухи, обрамленное спутанными седыми патлами.
        - Такое нежное имя, Олеся… И такая гнилая тыква тут, передо мной. Что с тобой произошло? Такое ощущение, что в твоей жизни у тебя год за пять шел.
        Сергей посмотрел на часы.
        - У тебя есть час. Шестьдесят минут, детка.
        Старуха облизнула губы, и он почувствовал легкую тошноту.
        - Я расскажу тебе, сынок. Все, как было, - прошелестела она. Усмехнувшись, она предложила:
        - Может, чайку?
        - Из твоих рук я не приму ничего. Даже спасательный круг, если буду тонуть, - хмыкнул Сергей.
        Олеся Викторовна покачала головой.
        - Грубые. Какие же вы грубые… Господи, спаси и сохрани…
        Она поставила мятый, потемневший от грязи чайник на забрызганную жиром плиту и вернулась за стол.
        - Говоришь, заблудился, сынок? Верно?
        Сергей рассмеялся, но смех прозвучал неестественно.
        - Не называй меня сынком. Время пошло. Не забывай о своих старых костях, грымза.
        - Я помню, - кивнула старуха. - Я помню. Это очень больно, когда ломают руки. И ребра тоже…

* * *
        …Антон был красавчиком. В полном смысле слова. Высокий, стройный, с широкими плечами и узкой талией. Кажется, он занимался плаванием. Как только он перевелся в наш класс, девчонки тут же зашушукались, бросая на него оценивающие взгляды, хотя многие из нас тогда уже имели партнеров. Представляешь? Нам, козявкам, еще только шестнадцать исполнилось, а больше половины из нас уже перетрахались. Но он не особенно реагировал на всякие там смешочки и вздыхания за спиной. И сразу положил взгляд на меня.
        Ни для кого не секрет, что в каждом классе, как и в любой молодежной группе, есть свой лидер. Был такой и у нас, Власенко Денис. Причем его лидерские качества с приходом в наш класс Антона заметно побледнели, с чем он, разумеется, не захотел мириться. Он был неплохим парнем, этот Денис, а точнее, Дэн (ему нравилось, когда его так называли), но уж слишком импульсивный. Как бомба с тлеющим бикфордовым шнуром - никогда не знаешь, в какой момент жахнет. Впрочем, тут я лукавлю, Дэн был предсказуемым, во всяком случае, для меня.
        Уж я его хорошо знала.
        Коль в школьных классах всегда существовала подобная иерархия, должен быть какой-нибудь затюканный ботаник, вроде «гадкого утенка». Похожий рохля был и у нас. Помнишь фильм «Чучело», с Орбакайте в главной роли? У нас была примерно аналогичная ситуация.
        Женя Сбежнев, унылый тюфяк, не в состоянии самостоятельно извлечь из степлера застрявшую скрепку. От которого вечно несло потом и который редко менял носки. У которого всегда блестели волосы - он все время забывал их помыть. Он постоянно носил растянутый свитер с протертыми локтями, словно только что снял его с огородного пугала, а его стоптанные ботинки буквально умоляли выбросить их в мусоропровод, так им хотелось на пенсию…
        Но при этом у Жени была феноменальная память. Несмотря на сальные вихры, в черепушке этого увальня, побулькивая, варились золотые мысли. Все школьные, а также межрайонные олимпиады выигрывал он, унося с собой связки медалей и кипу грамот. Мы однажды были у него дома (когда он заболел и учительница пинками погнала нас навестить его), так этими грамотами в Арктике можно неделю зимовку отапливать…
        Кроме всего прочего, у него была неполная семья. Ходили слухи, что мать ушла от них по собственной воле. Отец - шизанутый профессор какого-то несчастного, разваленного НИИ, который ходил в таком же задрипанном свитере. Как два барда с похмелья, ей-богу.
        Несмотря на светлую голову Евгения, над ним постоянно издевались. Тут подножку поставят, там клеем стул обмажут. Однажды Женя отказался дать списать геометрию Вардану (лучшему другу Дэна), и тот, выкрав на перемене рюкзак своего «обидчика», отнес его в сортир и наложил туда огромную дымящуюся кучу. Прямо в учебники и тетрадки, в которых всегда красовались упитанные пятерочки.
        К слову сказать, Женя никогда не возмущался. Он просто молчал, засовывая свою нелепую голову поглубже в свой лоснящийся от грязи свитер, как старая черепаха прячет голову в панцирь, и уходил в тень. Поэтому о том, что творилось в нашем коллективе, учителя не были в курсе.
        А еще он прекрасно лепил. Такое у него было хобби, и мне довелось увидеть несколько его работ. Могу сказать, что у парня настоящий скульпторский талант. Помнится, после случая с рюкзаком в туалете он как-то слепил этого Вардана. Была физкультура, на которой Женя практически никогда не бывал (как я уже говорила, он был рохлей в прямом смысле этого слова и каждый год носил физруку какие-то справки об освобождении). И пока весь класс, потея и матеря сквозь зубы физрука, носился по стадиону, Сбежнев сосредоточенно лепил, или, точнее будет сказать, ваял Вардана.
        В итоге он израсходовал примерно две пачки пластилина, но наш школьный товарищ получился как настоящий. Кроме собственно размера, различие между живым Варданом и его пластилиновой копией состояло в том, что к вылепленной фигурке Женя приделал сиськи, да еще так, будто Вардан родился с ними. Вероятно, Сбежнев заскучал (до конца урока оставалось еще несколько минут), и в нем вдруг взыграла фантазия, иначе чем объяснить, что он сконструировал громадный член, прилепив его таким образом, словно Вардан делает минет самому себе.
        И все бы ничего, но вскоре Жене приспичило, и он ушел в туалет, оставив свой «шедевр» враздевалке, на который, естественно, наткнулась сама натура, то бишь Вардан.
        Мне думается, позже Женя сильно пожалел о своем творении. Как только закончились уроки, Дэн с Варданом подкараулили легкомысленного скульптора и вставили ему таких арбузов, что тот не появлялся в школе всю следующую неделю. Не ограничиваясь расквашенной физиономией, его заставили сожрать свою оригинальную поделку. То, что не влезло в его орущий, слюнявый рот, с легкостью поместилось в трусы. Мне трудно сказать, как отреагировал отец Жени на это. Допускаю, что Сбежнев-старший даже не узнал об этом. Он не особенно интересовался сыном, и в последнее время, судя по россказням, у него, как говорится, начал подтекать чердак. Скажу более. Я уверена, что Женя попросту умолчал об этом факте. И это, в свою очередь, делало ему честь. Что-что, а стукачом он не был.
        Одному богу было известно, сколько продолжались бы над ним издевательства, если бы к нам в школу (и в наш класс) не пришел бы Антон…

* * *
        - Олеся, - позвал старую женщину Сергей.
        Она вскинула голову, взметнув сальными волосами, и молодой человек поморщился, будто отхлебнул чай, куда вместо сахара по ошибке насыпал соли.
        - Твоя грива еще хуже, чем у бедного парня, который лепит из пластилина сиськи с членами, - сообщил он. - Твоими волосами даже полы противно мыть.
        - Тебе доставляет удовольствие оскорблять меня? - негромко спросила старуха.
        - Мне по хрену. Я хочу знать ответы на свои вопросы, а не слушать твои долбаные воспоминания юности, - отчеканил Сергей. - Не забывай о времени. Его у меня очень мало. Переходи к делу. И кстати, твой чайник давно вскипел.
        - Спасибо, сынок.
        - Еще раз назовешь меня сынком, я раскрошу тебе рожу.
        Вместо вспышки гнева старуха одарила его грустной улыбкой. Улыбкой человека, обладающего неким тайным знанием, постичь которое сидящий перед ней наглец не способен по определению. Никогда.
        Олеся Викторовна налила себе чай.
        - Жаль, что ты отказываешься от чая, сы… - Она вовремя спохватилась. - Он хороший. Я сама заваривала.
        По комнате медленно поплыл густой аромат лесных трав.
        - Давай дальше, - приказал Сергей.
        Старуха вздохнула, сделав маленький глоточек.
        - Дальше я буду рассказывать не только то, что видела и знаю сама. Но и то, что говорили мне другие. То, что я слышала. Чувствовала…

* * *
        - …Ты не должен быть размазней. Там, где я жил, не принято проглатывать обиды, - говорил Антон. Уроки уже закончились, и они стояли на ступеньках у входа в школу. Мимо них проносились учащиеся младших классов, закидывая на ходу на свои худосочные спины ранцы, распухшие от учебников.
        Антон отхлебнул фанты из маленькой бутылочки:
        - Один раз дашь слабину - тебе сядут на шею. Насрут, как сделали это с твоим рюкзаком. Засунут тебя за плинтус, смешают с дерьмом.
        При этих словах одутловатое лицо Жени приняло угрюмое выражение.
        - Я не умею драться, - промямлил он.
        - Я покажу, как нужно держать удар. Но ты должен запомнить главное. Тут даже не важно, умеешь или не умеешь ты дать отпор. Ты должен показать, что не смиришься с таким отношением к тебе. Понял? Не умеешь драться - бери в руки палку. Нет палки - бери кирпич. Вообще ничего нет - грызи зубами, понял?!
        Женя испуганно посмотрел на нового знакомого, и Антону, перехватившему этот взгляд, хватило всего секунды, чтобы понять: этот парень ничего такого делать не будет.
        И не потому, что он слаб или не умеет. Его второе «я», спрятанное где-то глубоко под слоем бледной, рыхлой плоти, просто не в состоянии дать команду своему телу дать адекватный ответ каким-то зарвавшимся уродам. Он скорее даст себя прирезать, как барана, нежели вступит в противостояние. Тут уж ни кирпич, ни острые зубы не помогут…
        - Ладно, идем.
        Евгений обвел взором пустеющую школьную площадку. В его памяти яркими всполохами искрились события еще недавнего избиения и унижения - он, с разбитым лицом, выплевывая ошметки пластилина, пытается тщетно уползти от своих мучителей. У него полуспущены штаны, и он с ужасом чувствует, как в его штаны толчками запихивается отвратительная мягкая субстанция. Размягченный руками пластилин подозрительно напоминал дерьмо.
        «Ничего, толстяк» - пыхтел Вардан. - «Просрешься и слепишь еще чего-нибудь».
        «Например, самого себя» - гоготал Дэн.
        Он мотнул головой, прогоняя ненавистные воспоминания.
        - Ну, чего ты? - позвал его Антон.
        Он специально идет со мной до остановки, - промелькнула у Жени мысль. Эта мысль была неприятна, как содранный до крови мозоль от неудобной обуви. Словно скользкая дрянь, застрявшая мутным желе в раковине.
        «Он защитит тебя, если что» - попробовал убедить его внутренний голос, но Сбежнев проигнорировал его.
        Мы похожи на педиков, вот что крутилось у него в голове. Безостановочно крутилось. У него никогда не было друзей (и вряд ли будут), поэтому втайне Женя был безмерно рад опустевшему двору - мало кто видел, что они идут вдвоем. Иначе потом все будут говорить, что Сбежнев слабак.
        (а разве это не так?)
        С другой стороны, возразил все тот же голос, уж лучше пускай вы смахиваете на гомиков, нежели тебя снова накормят каким-нибудь дерьмом (возможно, на этот раз самым настоящим).
        Но поскольку рядом Антон, этого не случится. Он уже однажды вступился за него, когда Дэн хотел вылить на него зеленку на перемене. Тогда все происходило в школе, и Власенко побоялся довести свой план до конца. Между ним и Антоном просто возникла небольшая потасовка и все.
        Но теперь они на улице, и учителей, способных вмешаться в случае чего, рядом нет.
        «Рви зубами» - вспомнил он слова своего товарища и непроизвольно оскалился.
        Они поджидали их в небольшом сквере, дорожка которого вела к автобусной остановке. Их было трое. Дэн, Вардан и Владимир, их приятель из параллельного класса, крупный парень с пробивающимися усами.
        - А вот и наш Церетели, - воскликнул Дэн, и Женя почувствовал, как внутри у него все оборвалось. - Что ты слепил на этот раз, говнюк? Писающего мальчика? Которому дядя-омоновец разрывает пасть за отсутствие регистрации?
        - Парни, завязывайте с этим, - сказал Антон. Его голос звучал спокойно, почти дружелюбно. Именно с такой интонацией произносят, улыбаясь:
        «Эй, у тебя к губе прилипла крошка от печенья»
        - Что ты с ним все таскаешься? - полюбопытствовал Вардан, подходя к Антону вплотную. Владимир, словно невзначай, попытался обойти их сзади, но Антон тоже шагнул назад, держа в радиусе видимости всю троицу.
        - Вы случайно это… Не того? - с невинным выражением поинтересовался Дэн, но в его синих глазах сверкнули издевательские огоньки.
        - Не «того», - спокойно и миролюбиво ответил Антон. Женя придвинулся к приятелю, чувствуя, как колотящееся сердце буквально разрывает его впалую грудь.
        - Просто дайте пройти.
        Парни рассмеялись.
        - Иди, тебя никто не держит. Можешь посидеть на лавочке, - отсмеявшись, сказал Дэн. - У нас важный разговор с дизайнером половых органов.
        - Хотим сделать ему заказ, - подхватил Вардан. - Пару голых задниц с изображением задниц.
        Они снова грохнули от смеха. Женя стиснул зубы, прилагая последние усилия, чтобы не выдать своего страха.
        - Ладно, Антоша, можешь послушать, - великодушно разрешил Дэн и перевел взгляд на трясущегося от страха Женю.
        - Видишь ли, зурабушка, - начал Власенко. - Как ты знаешь, на эти выходные у Олеси родоки смахивают куда-то в деревню. У нее день рождения и она позвала весь класс к себе в гости. Она очень добрая девушка.
        - Добрая, - зачем-то подтвердил Вардан. - И красивая.
        - Настолько добрая, что не стала тебе отказывать, хотя лично я бы тебя даже на порог не пустил бы, - продолжил Дэн.
        - Почему? - хлюпнул носом Женя. Троица заулыбалась, будто только и ждала провокационного вопроса.
        - Потому что тебе с нами не место, - пояснил Вардан. - Эй, придурок! Ты, типа, ничего не понимаешь? От тебя воняет! Ты портишь всю картину своим видом!
        - Как прокаженный калека среди нормальных членов семьи, - вставил Дэн. - Отсюда вывод: даже не суйся к ней домой. Сиди в своей дыре и лепи из своих какашек шарики. Или кубики.
        Лицо Жени побледнело.
        - Пошли, - коротко сказал Антон, и, схватив его за руку, сделал шаг вперед. В его локоть тут же вцепились пальцы Дэна:
        - Я же сказал, дурак. Ты свободен. А мы еще не…
        Договорить он не успел, так как в следующую секунду кубарем полетел на заплеванный асфальт. Вардан с Владимиром изумленно таращились на своего заводилу. В столь неприглядном виде они созерцали своего лидера впервые.
        - Сс-сука, - прошипел Дэн, трогая саднящую челюсть. Изо рта текла кровь.
        - Не надо, - сказал Антон, видя, как к нему двинулся Владимир.
        - Придавлю, - хрипло пообещал он. Женя ощутил запах сигарет и какой-то кислятины. Наверное, недавно они пили пиво.
        Парень успел только замахнуться, после чего взвыл, схватившись за гениталии. Евгений даже не успел проследить за ударом ноги товарища. Пошатываясь, Владимир с ошалелым видом прислонился к дереву.
        - Вардан, уходите, - посоветовал Антон. - Хватит.
        - Урод отбил мне все яйца, - заныл Владимир, но Антон даже не взглянул на него.
        Они ушли. Вардан не решился повторить подвиг своих приятелей и просто молча провожал взглядом удаляющихся ребят.
        Пока не решился. Как и его двое приятелей.

* * *
        Скажу сразу, что Антон мне нравился. Как только он перешагнул порог нашего класса. И это невзирая на то, что официально (бог ты мой, какое слово-то забавное!) я считалась девушкой Дэна.
        А Женя… Мне было жаль его, если честно. Хотя, как мне кажется, во всех своих неудачах этот неуклюжий тюфяк должен винить в первую очередь себя. И он обязан благодарить небеса, что его дрябло-рыхлый зад решил спасти Антон. При этом мне совершенно не приходило в голову, что, задевая Сбежнева, мы делаем что-то не так. Понимаете (постараюсь быть максимально объективной), Женя выглядел так, словно у него на лбу цвела радужная татуировка: «Я ЖЕРТВА». Усекли?
        В этом мире либо ты, либо тебя. Это факт. Наш школьный скульптор, или, как его называли, «лепильщик», выбрал второе. Поэтому винить кого-то в том, что он одним своим поведением провоцировал на себя наезды, было бы глупо и бессмысленно.
        Как я уже сказала, Антон произвел на меня впечатление, и Дэн это, бесспорно, заметил. Так что даже если бы тогда Антон не накостылял им по шее в парке, он все равно нажил бы себе врага в лице Дениса. Жаль, что Антон понял это слишком поздно.
        Да, насчет гостей. По большому счету, нам было всегда плевать, был бы рядом Женя или нет - мне, например, вообще фиолетово. Он никогда никому не мешал (разве что иногда расскажет какую-нибудь занимательную байку, связанную с Африкой или индейцами). Единственное, через Антона я просила передать, чтобы он хоть немного привел в порядок свою внешность и принял душ, прежде чем прийти. Антон улыбнулся, пообещав передать мое пожелание своему новому другу.
        Мы были уверены, что рано или поздно конфликт между Дэном и Антоном будет исчерпан - как никак, все уже взрослые, и решать вопросы столь примитивным способом с помощью кулаков уже как-то не комильфо. Кроме того, на носу выпускной вечер, поступление в вузы, и все такое прочее.
        Как оказалось, я глубоко ошибалась.

* * *
        Женя пришел на встречу минута в минуту.
        - Молодец, - похвалил его Антон, бросив взгляд на часы. - Если бы ты во всем был так же пунктуален, цены бы тебе не было.
        Женя промолчал, прекрасно понимая, что имел в виду его товарищ.
        - Ты знаешь, где живет Олеся? - спросил парень, и Сбежнев кивнул. Он обратил внимание на букет цветов в руке Антона, а также большой пакет.
        «Подарок для Олеси», - решил он. По телу пробежала противная дрожь. Его новый приятель абсолютный псих, если решил приударить за этой девчонкой. И если Дэн что-то почувствует - начнется мясорубка. В последнее время у Власенко конкретно крышу сносит, он ревнует Келлер к любому столбу. При этом не замечая, что девушка охладела к нему.
        - Ты что-то смурной сегодня, - заметил Антон и пытливо взглянул на юношу. - Что случилось-то?
        «Не нравится мне эта затея, вот что» - хотел выпалить Женя. «Особенно после той встречи в парке».
        Вместо этого он пробурчал что-то невнятное.
        Он и правда боялся. На следующий день после того случая в парке Дэн с Варданом вели себя так, будто ничего не произошло. Антон тоже предпочел сделать вид, что забыл об инциденте. Лишь Женя трясся, как осиновый лист, хоть и старался держать марку.
        «Они не хотят, чтобы я пришел в гости».
        Эта мысль выжигала ему мозг, будто раскаленный паяльник. И чем ближе маячила суббота, тем чаще он с содроганием вспоминал предупреждение Власенко.
        - Ты боишься? - вдруг спросил его Антон.
        - Нет, - выдавил Женя.
        - Не ври. Даже слепой поймет, что тебя всего колбасит.
        Антон помолчал немного, потом добавил:
        - Возможно, в ближайшие два-три дня все прояснится. И если ты не пришел бы сегодня, тебя продолжили бы травить. Если придешь и дашь понять, что не испугался, перед ними встанет выбор. Или идти на компромисс и оставить тебя в покое, или попытаться взять реванш и продолжать тебя гнобить.
        (взять реванш)
        Спасибо, сыт он по горло этим реваншем. Ему до сих казалось, что во рту все еще остались частички пластилина. И в заднице, черт возьми, тоже.
        Похоже, Антон понял, о чем размышляет Сбежнев, и усмехнулся:
        - А здорово ты тогда Вардана слепил! Никогда бы не подумал!
        - Ну да, - сказал Женя и вымученно улыбнулся.
        - Я бы на его месте гордился, что ты ему такой перец здоровенный приделал, - продолжал Антон. - Он просто не понял шутки. И кстати, ты забыл ему присобачить яйца. Может, он из-за этого на тебя обиделся?
        Они рассмеялись. На душе Жени неожиданно стало легко.
        Хрен с ним. Будь что будет.
        - Только яйца тоже должны быть огромными, - с серьезным видом сообщил Антон, будто делясь с Женей сокровенной тайной. - Чтобы он на них мог укатить при шухере.
        Молодые люди снова прыснули. Они не заметили, как за их спинами метрах в пятидесяти возникло две фигуры.
        - У него маленькие яйца, - сказал Женя и вдруг покраснел. - Я… видел в раздевалке.
        Антон бросил на друга вдумчивый взгляд.
        «Интересно, с каких пор ты стал интересоваться мужскими гениталиями, парень?» - прочитал в этом взгляде Женя и покраснел еще больше.
        Антон заметил это и проговорил:
        - Не нужно смотреть на него раздетого, чтобы понять это. Будь он крепким, позавчера он вписался бы за своих друзей. Даже зная, что получит по морде.
        - Знаешь, у кого самые большие яйца? - спросил Сбежнев, желая сменить тему.
        Парень наморщил лоб.
        - Я слышал про каких-то папуасов, у которых мошна вырастает до гигантских размеров.
        - Ага, именно, - подхватил Женя. - Это африканское племя Бубал, живущее в районе Кении. Их мошонки вырастают до восьмидесяти сантиметров в диаметре.
        Антон присвистнул.
        - Аборигены этого племени употребляют менструальные выделения коров. Из-за этого у них возникают различные паразитарные болезни. Все это ведет к нарушению лимфотока в нижних конечностях. Оттого у них так растут мошонки.
        - Тьфу, - скривился Антон. - На хрена им это нужно?!
        Женя пожал плечами.
        - Они считают, что это делает их сильнее и выносливее. Африканцы также уверены, что это приносит пользу самой корове - она даст больше молока, и оно будет вкуснее. Между прочим, итальянские ученые пришли к выводу, что менструальные выделения коров являются источником разных витаминов, к примеру B^6^, B^12^ и E. Поговаривают, что выделения коров восполняют дефицит магния, железа и кальция в организмах туземцев. Впрочем, существует и другое мнение, которое сводится к тому, что огромные яйца бубальцев - следствие бругиоза[1 - Бругиоз (лат. brugia - род гельминотов филярий) - паразитарная болезнь, вызываемая нитевидными глистами - филярами, личинки которых циркулируют в крови, а взрослые особи поражают лимфатическую систему.]. А еще эти африканцы принимают душ из коровьей мочи. Это помогает спастись от гнуса и прочих насеко…
        - Все, достаточно, - прервал Антон увлекшегося друга. - Я сейчас сблюю.
        Женя сконфуженно умолк, и Хлебникову стало жаль его.
        - Не дуйся. Но твои рассказы про негров уж слишком… специфичны, ты не находишь? Представь, что с тобой рядом девчонка. Ты что, будешь ей на свидании про коровьи месячные рассказывать?
        Женя потупился.
        - Но это ведь правда. Это их жизнь. И она по-своему интересна и уникальна. И я тут не при чем.
        «Еще как причем» - промелькнула у Антона мысль.
        - Кстати, почему ты до сих пор себе подругу не завел? - полюбопытствовал он.
        Женя медлил с ответом. Действительно, почему?
        Ответ пришел сам собой:
        Потому что ты валенок. Слабак. Мочалка. Ходишь в драном свитере и носишь грязные носки.
        Сбежнев открыл рот, чтобы выдать какой-нибудь уклончивый ответ, как вдруг за спиной послышались торопливые шаги. Почти бег.
        Лицо Антона стало хмурым.
        - Иди отсюда, - приказал он. - Встретимся у Олеси.
        К ним приближались двое - Дэн и Вардан.
        - Ну?! - прикрикнул он, и Женя вздрогнул.
        - Привет, - широко улыбаясь, произнес Денис. Его глаза возбужденно блестели, а лицо раскраснелось, и Сбежнев понял, что он нетрезв.
        - Парни, разойдемся по-хорошему, - сказал Антон.
        - Конечно, - хохотнул Вардан. - Куда хоть идете, можно узнать?
        В следующее мгновение в их руках появились газовые баллоны. Женя стоял на пару метров дальше и успел отскочить от тугой струи газа. Антон не успел. Держась за лицо, он вскрикнул.
        «Ты… не должен быть размазней».
        Женя облизнул мигом пересохшие губы. Где-то глубоко внутри ему слышался тихий голосок, уговаривающий его броситься на помощь товарищу
        (ведь он неоднократно выручал тебя),
        но этот призыв был слишком слабым и нерешительным.
        Бери палку…
        Кирпич…
        В своем воображении он набросился на этих ненавистных уродов, раскидывая их в стороны, как облезлые кегли. В реальности же его ноги не сдвинулись и с места. Он просто стоял, с беспомощным видом глядя, как Вардан с Дэном, нацепив респираторы, избивали Антона. Букет с розами был безжалостно растоптан, лепестки усеивали асфальт, словно крупные капли крови.
        «Сейчас они закончат с ним и примутся за меня» - с нарастающей паникой подумал Женя.
        В ноздри уже стал закрадываться отравленный запах распространяющегося вокруг газового облака.
        Когда он на подгибающихся ногах отошел за мусорный контейнер, в руке Дэна тускло блеснул нож.

* * *
        Часовая стрелка замерла в миллиметре от цифры 7 вечера, но гости все еще подтягивались.
        - Может, начнем уже? - в третий раз спрашивал Виктор, невысокий юноша с вечно торчащими рыжими вихрами. Он сглотнул слюну, с вожделением поглядывая на накрытый стол. Потом посмотрел на меня.
        - А ну да. Дэна-то нет еще.
        Он понимающе подмигнул, отчего я испытала раздражение. Порою складывалось ощущение, что мы находились в средней группе детского сада, когда, к примеру, слово «поцелуй» неизменно вызывало у детишек хихиканье.
        - Дэн тут совершенно не при делах, - спокойно отвечала я.
        Вновь понимающий взгляд.
        «Да-да, Олеся. Мы не дураки и все прекрасно понимаем», - смеялись его поблескивающие глаза.
        - Витя, иди, покури. Или помоги девчонкам - нужно вилки разложить. А нам с Олесей поговорить надо, - приказным тоном сказала Инга.
        Когда Витя, выпятив нижнюю губу, ушел, подруга спросила:
        - Уже то, что вы с Дэном пришли не вместе, наводит на определенные вопросы.
        Я пожала плечами:
        - Если есть что спросить - спрашивай. Догадки оставьте при себе.
        - Леся, не чуди. Вы разбежались?
        Я задумалась. У нас с Денисом были странные отношения. Да, мы гуляли вместе, ходили в кино и даже три или четыре раза переспали с ним. А на 8 марта он подарил мне сережки из серебра. В общем, мы делали вместе то, что делают сотни и тысячи пар старшеклассников нашей страны. Ни больше ни меньше. Можно это назвать чувствами? Не знаю. По крайней мере, ничего особенного к Дэну я не испытывала. Ни привязанности, ни тем более каких-то более глубоких чувств. Так, мимолетный интерес. На тот момент мне очень хотелось верить, что он тоже придет к пониманию - мы не пара. И рано или поздно обязательно разбежимся.
        - Я знаю, тебе Антошка понравился, - вдруг заявила Инга.
        - Он симпатичный, - не стала скрывать я.
        - Да брось ты. Симпатичный неудачное слово. Красавчик, - улыбнулась подруга. - Так что смотри, если тебе все равно, я не упущу своего шанса. Если, конечно, тебе Дэн надоел.
        Я усмехнулась.
        - Мы как будто с тобой кочан капусты выбираем. Что ж, если у тебя такое влечение к мальчику, вперед.
        Мы немного поболтали о всякой ерунде, потом Инга спросила:
        - Ты прости, но я слышала, как ты говорила по телефону с отчимом. Вы опять поругались?
        Я отвела взгляд. Для меня это была больная тема.
        - Проще перечислить те дни, которые мы провели в тишине и спокойствии. После того как пропала Маргарита, я просто не могу его выносить. Не могу понять, как с ним мама под одной крышей живет. Он вроде бы спокойный, но лицо такое, будто придушить хочет.
        - Он тебя не любит? - сощурилась Инга. Я вздохнула.
        Игорь Алексеевич женился на моей маме одиннадцать лет назад. Не могу сказать, что он ко мне плохо относился, но во всем его поведении чувствовалась фальшь. Словно ты вынул из красивой упаковки шоколадку, а внутри оказалась глина. Или, того хуже, дерьмо. Фу.
        - Иногда буквально вижу, что на его роже написано: «Почему она? А не ты? Уж лучше бы ты исчезла, сучка», - призналась я.
        Это было правдой.
        Но моя мать любила этого стареющего козла с обвисшим пузом. И после того как исчезла моя сводная сестра, она окружила его такой заботой, о которой могли мечтать восточные шейхи при всех своих гаремах и обслуге с опахалами.
        - Забей на него, - махнула рукой Инга. - Ты уже не малолетняя ссыкуха. Сама можешь о себе побеспокоиться. И старый пердун тебе не указ.
        - Этот старый пердун будет оплачивать мою учебу, - напомнила я. - У меня нет другой возможности, и мне приходится мириться с этим. Когда-нибудь я стану независимой. Но пока…
        Дверца балкона открылась, и в комнату ввалились ребята, Анатолий и Виктор. За ними потянулся шлейф табачного запаха.
        - У вас, наверное, никотин уже из задниц капает, - язвительно заметила Инга.
        - Еще нет, но все идет к тому, - отозвался Анатолий. Он многозначительно посмотрел на часы.
        Замявшись, я набрала номер Дэна. Он не брал трубку.
        - Кого еще нет? - спросила Инга.
        - Вардана. И Антона, - сказал Виктор. Он шмыгнул носом, обведя присутствующих долгим взглядом: - Правда, нет и Сбежнева, но у меня большие сомнения, что он припрется. На фиг бы он сдался, вонючка.
        - Припрется, - уверил его Анатолий. - Они с Хлебниковым неразлейвода стали в последние дни.
        При упоминании об Антоне я ощутила, как моим щекам стало жарко. У меня возникла мысль позвонить ему, но в последний момент я отказалась от этой идеи. Присутствующие могут расценить это по-своему, а мне бы не хотелось слушать за своей спиной пересуды и сальные шуточки.
        - Предлагаю начать, - сказал Виктор и принялся открывать шампанское.
        Немного подумав, я согласилась. В конце концов, все были предупреждены о вечеринке. С меня взятки гладки.
        - Дорогая Олеся, - откашлявшись, торжественно начал Анатолий. Он огляделся: - Несмотря на то, что мы сегодня не в полном составе, позволь от лица нашего класса поздравить…
        Его голос потонул в возбужденном гудении молодежи, послышался звон бокалов.
        Через полчаса мы вышли на балкон. Инга вытащила сигарету.
        - А ты хоть сама скучаешь по сестре? - поинтересовалась она, прикуривая. Я затянулась и, выпустив в вечернее небо дым, ответила:
        - Не могу тебе ответить откровенно. Потому что просто никогда не задавала себе этого вопроса. Мы были очень разными и почти никогда не играли вместе. Правда, она мне снилась недавно.
        Инга стряхнула пепел в пустую пивную банку.
        - А представь себе, она рано или поздно объявится? Как в сериалах.
        - Ага, - влезла в разговор Лена, которая с интересом прислушивалась к нашему разговору. - Особенно когда начинается дележка наследства.
        - Знаете, девчонки, - промолвила я. - Не сочтите меня пессимисткой, но я уверена, что Маргариты давно нет в живых.
        Подруги деликатно промолчали, словно предоставляя мне самой озвучить столь жесткое, но закономерное и логичное предположение.
        «Конечно, ведь прошло столько лет», - подумала я. «А внезапные и счастливые встречи, как в этих дурацких передачах типа «Жди меня», - это из области фантастики»
        - Мне отец говорил, что каждый год пропадают без вести больше ста тысяч, - сказала Лена. Она открыла накрашенный ротик, зачарованно наблюдая за струйкой дыма, которая быстро растворялась в вечернем воздухе. - Но одно дело - пропадают алкаши, наркоманы или должники там всякие… Но чтобы из нормальной семьи вот так просто исчез человек! Сколько ей лет было?
        - Кажется, пятнадцать, - сказала я. - Они с друзьями были в кино, прогуливали урок. Ей захотелось в туалет посреди сеанса, она вышла. И больше ее никто не видел.
        Подруги притихли. Лена докурила сигарету и вышла с балкона. Я задумчиво глядела на цилиндрик пепла, который медленно рос на моей недокуренной сигарете. Почему-то мне расхотелось курить. Вообще.
        - Инга, можешь считать меня чокнутой, но мне кажется, что вот уже вторую неделю я вижу возле школы какого-то странного мужика. И когда я на него смотрю, его лицо становится… - я тщательно подбирала слова, - такое… словно он знает обо мне что-то такое, о чем даже не догадываются родители. Понимаешь? Будто меня с ним связывает какой-то секрет.
        - Секрет, - эхом отозвалась Инга. Она, в отличие от меня, добросовестно выкурила всю сигарету чуть ли не до фильтра и аккуратно протолкнула окурок в банку-пепельницу. - Сфоткай его и расскажи нашей Сергеевне (это наша классная учительница). Или предкам, пусть примут меры. Сейчас кругом полно извращенцев, педофилов и прочих уродов. Вдруг он один из них?
        Поразмыслив, я возразила:
        - Он не похож на педофила.
        - Ой ли? И много ты их встречала в своей жизни?
        Я усмехнулась, отчасти признавая правоту одноклассницы. К счастью, пока мои дорожки с больными ублюдками не пересекались. И все же что-то во мне говорило, что этот странный незнакомец разглядывает меня с другой целью. Только с какой, вот вопрос?
        - Зачем ты Сбежнева позвала? - неожиданно спросила Инга. - Не хватало здесь этого вонючки. С его историями про негритосов.
        Я улыбнулась. Не могла же я сказать, что когда приглашала на днюху Антона, он уговорил меня взять с собой Женю! И даже клятвенно пообещал, что тот помоет голову и наденет свежие носки для этого случая.
        Правда, почему-то их все нет и нет…
        - Ой, гляди, - заговорила удивленно подруга, глядя куда-то вниз. - Легок на помине…
        Я высунулась наружу. На детской площадке, сгорбившись, сидел Женя.
        - Он что, забыл адрес? - спросила Инга.
        - Вряд ли. Только не Сбежнев, - ответила я, помня о его педантичной памяти.
        Вначале я хотела окликнуть его, после чего, передумав, вышла в прихожую.
        - Я схожу, узнаю, в чем дело, - пояснила я Инге. - Они с Антоном должны были вдвоем прийти.
        Я накинула на плечи свою любимую белую курточку и быстро сбежала по ступенькам вниз.
        В тот момент мне даже в голову не могло прийти, что могло произойти что-то неладное.
        Женя сидел совершенно неподвижно, и в какую-то долю секунды у меня закралось безумное по своей сути подозрение - он мертв.
        Ну да. Еле доплелся до моего двора, сел передохнуть на лавочке и тихонько умер. Незаметно, как никому не нужный одинокий старичок.
        - Эй! - позвала я, тронув одноклассника за плечо.
        Мой взгляд непроизвольно остановился на волосах юноши. Они были чисто вымыты, и от них шел едва различимый запах шампуня.
        - Женя!
        Он посмотрел на меня, и я чуть не попятилась назад. Такой всепоглощающий ужас на лице я видела первый раз в жизни. Как если бы Сбежнев смотрел «Зловещие мертвецы» инеожиданно оказался среди главных героев картины в старом доме в лесу. И именно в тот момент, когда к нему уже со всех сторон тянулись костлявые руки.
        На белом лице глаза зияли черным дырами, губы мелко дрожали, словно парень испытывал ледяной холод и его бил озноб.
        - Ты что? Женя! Але, очнись!
        Мой взгляд сместился вниз, и я оторопела. В правой руке он сжимал длинный осколок стекла, обернутый носовым платком. Рука тоже тряслась, будто ее и губы соединяли одни и те же контактные проводки.
        - Что случилось?!
        (Антон! Где Антон?)
        - Они… они…
        Он с шумом выдохнул воздух и расширенными глазами уставился на меня.
        - Они дома? Они пришли? - чуть слышно спросил он.
        - Кто? - спросила я, ощущая себя полной идиоткой. Ясен пень, кого он имеет в виду. Дэна с его неразлучным другом Варданом.
        - Ты о Денисе с Варданом? Нет, не пришли.
        Он продолжал таращиться на меня, словно у меня проклюнулся второй нос.
        - У меня сел мобильник, - вдруг сказал Женя. - Я не мог. Не мог, понимаешь? Не мог позвонить.
        - Зачем тебе стекло? Брось и пошли в дом.
        - Антон… Антон у тебя? - тихо спросил он.
        Я отрицательно качнула головой, и стекло выпало из его разжатых пальцев.
        Женя зашевелил губами, и мне послышалось, будто до меня донеслось слово «били».
        (или «убили»?)
        Я встала с лавочки.
        - Пошли в дом, все расскажешь.
        Сбежнев закряхтел и, с трудом выпрямившись, поплелся за мной, то и дело оборачиваясь назад.
        Однако никакого разговора не получилось. Гулянка была в самом разгаре, играла музыка, многие уже танцевали, Анатолий взрывал хлопушки, и Женя сразу затерялся, словно бумажный кораблик, угодивший в водоворот. Помню, он подходил к кому-то, выпрашивая телефон для звонка, но от него все отмахивались.
        Примерно через час в дверь раздался звонок. Открывать пошла Инга, так как я в тот момент была занята тем, что убирала осколки разбившейся тарелки. Но звонок я слышала и, как только подмела стекла, поспешила в прихожую.
        На пороге стоял Дэн, и по его виду я сразу поняла, что он пьян.
        - Детка-а-а-а…
        Раскачиваясь взад и вперед, будто маятник, он глупо улыбался мокрым от слюны ртом. В его руках был довольно мятый букет хризантем, в другой - он держал косметический набор в плотном прозрачном пакете на «молнии». Судя по свеженалипшей пыли на пакете и джинсах, он неоднократно падал, пока добрался до моего дома.
        - Поздравляю, Олесечка-а-а, - растягивая слова, произнес он, подавшись вперед, и я отступила, пропуская его. Про себя я с досадой подумала, что нужно было бы хлопнуть дверью перед его носом.
        - Когда успел нажраться? - спросила я, не скрывая брезгливость.
        - С Вар… ик! С Варданчинком в кафе посидели, - сообщил он и протянул мне цветы. - Отмечали твое… ик! День варенья. Вот так. Прости, что опоздал.
        Я молча забрала букет, который больше смахивал на веник.
        - Это тоже тебе.
        Помедлив, я забрала и пакет, хотя в этот момент у меня не было никакого желания принимать от него подарки.
        - Где Вардан? - спросила Инга. - Он разве не с тобой?
        Дэн взглянул на девушку так, словно видел ее впервые в жизни.
        - Ему стало… ик! Перепил парень. Ему поплохело, и он ушел домой спать. Извините, - с этими словами Власенко развел руки в стороны.
        Он качнулся в мою сторону, и я сморщила нос - разило от него непередаваемо. Словно его вымачивали в бочке, в которой намешали коньяк с пивом. Дэн предпринял попытку поцеловать меня, но я отстранилась. Он не стал обижаться.
        Сняв с плеч рюкзак, он небрежно швырнул его на пол, к обуви.
        - Я помою руки и за стол, - объявил он.
        Когда он скрылся в ванной, мы с Ингой обменялась взглядами.
        «Пора гнать его поганой метлой» - красноречиво говорил ее взгляд, и я была полностью солидарна с этим мнением.
        - Да. Но только не сейчас. Я поговорю с ним потом, когда он протрезвеет, - сказала я вполголоса. - Иначе он разгромит мне всю хату, и предки меня в асфальт закатают.
        Мы прошли в комнату. Если бы я была бы внимательнее, то заметила бы, как Женя, бледный словно полотно, взял на кухонном столе чей-то оставленный мобильник и принялся кому-то звонить.
        Я рассеянно раскладывала тарелки, решив, что вряд ли буду устраивать подобные мероприятия. Я имею в виду день рождения. Хватит, наигралась. Одна только уборка займет
        (Антон)
        полдня.
        Я замерла на полдороге к ножу, которым намеревалась резать торт. Посмотрела на часы. Полдесятого. Где Антон?
        «Ты так и не поговорила с Женей».
        Мне стало не по себе. Как я могла забыть?!
        В комнату, качаясь, вошел Дэн.
        - Ты сегодня видел Хлебникова? - задала я вопрос, стараясь, чтобы мой голос звучал равнодушно.
        - А что? - процедил Дэн. - Соску… ик! Соскучилась?!
        Я не успела ничего ответить, потому что он заметил шмыгнувшего на балкон Женю и грубо отпихнул меня в сторону, словно мешавшую ему швабру.
        - Стой, толстяк! - заорал Власенко. Оскалившись, он кинулся за ним. У меня подкосились ноги, и я вцепилась в Анатолия.
        - Не дай им сцепиться, - взмолилась я.
        На балконе раздался истошный крик.
        Ребята бросились к дерущимся.
        - Не убивай!! - вопил Сбежнев. Он забился в угол, с ужасом глядя на разъяренного Дэна.
        - Ты все-таки приперся сюда, говнюк?! - прорычал Власенко. Он схватил парня за шиворот его новой рубашки и с силой потянул к себе. Затрещала материя, и Женя заголосил еще громче.
        - Парни, брейк! - рявкнул Анатолий (он единственный в классе после Антона, кто мог соперничать с Денисом в физической силе). Но здесь ему не повезло. Дэн резко повернулся и точным ударом свалил одноклассника с ног. Изрыгая ругательства, Анатолий барахтался на полу.
        - Не лезь, Толечка, - прошипел Дэн и снова повернулся к Жене.
        - Помогите!!! - завизжал тот. Он закрыл лицо руками, неуклюжим тестом сползая вниз.
        - Дэн, остановись! - заголосила я.
        Он обернулся, тяжело дыша.
        И в этот момент в квартиру снова позвонили.
        - Кто вызывал милицию? - поинтересовался тучный сержант. На плече висел укороченный «калашников».
        Мы растерянно переглянулись.
        - Где взрослые? - хрипловатым голосом поинтересовался второй милиционер. - Кто из вас…
        Он взглянул на клочок бумажки.
        - …Сбежнев Евгений?
        Через минуту взъерошенного Женю, словно прокаженного, буквально вытолкали наружу. Как жертву на алтарь.
        - Ты звонил?
        - Да, - хрюкнул он.
        Сбежнев смотрел в пол, нервно теребя оторванный лоскут рубашки.
        А он подготовился, внезапно посетила меня мысль. Помыл голову, надел новую рубашку… И носки чистые.
        В следующее мгновение он произнес слова, которые долго мне снились после всей этой истории:
        - Власенко убил Антона. Власенко Денис и его друг, Вардан. Они зарезали его.
        Милиционеры переглянулись, после чего прошли в квартиру.
        - Они убили бы и меня, - прошелестел сзади Женя. - Но я… убежал.
        Брыкающегося Дэна выволокли с балкона - он, услышав разговор в прихожей, намеревался спрыгнуть с четвертого этажа.
        - Сука!! - орал он, брызгая слюной. - Я никого не убивал! Отпустите, твари!!
        В кармане куртки Власенко нашли нож с выкидным лезвием. Сержант что-то сообщил по рации, пока второй милиционер держал бьющегося в истерике Власенко. Мы сгрудились в комнате, притихшие, испуганные и мигом протрезвевшие. Еще я обратила внимание, что Женя так и остался стоять в прихожей, упершись невидящим взглядом в пол.
        Вернувшись с кухни, сержант поинтересовался, есть ли в квартире другие вещи, принадлежащие Дэну. Я указала на рюкзак, валявшийся среди ботинок и женских туфель.
        - А это что? - спросил патрульный, в упор глядя на Власенко. Он уже перестал бесноваться и затравленно глядел на извлеченную из рюкзака куртку. Она была вся в красных пятнах. За курткой последовали хозяйственные перчатки, совсем новые.
        - А где старые? Выбросил? - задал вопрос сержант.
        - Я не убивал, - тупо произнес Дэн.
        Сержант кивнул напарнику, и тот заковал Власенко в наручники.
        - Ты тоже собирайся, - сказал он, обращаясь к Жене, и тот послушно кивнул, начиная обуваться.
        - Нет!! Нет, нет! - снова заверещал Дэн, но, получив ощутимый удар в бок, тут же умолк, закашлявшись.
        Пока милиционер переписывал наши данные и телефоны, он тихо поскуливал, с надеждой выискивая меня среди ребят. Но я делала вид, что не замечаю его. Мне было очень страшно.
        Мы ошалело смотрели на происходящее. Если бы в тот момент треснул потолок и сверху на нас шлепнулся бы Человек-паук, это вряд ли бы поразило нас сильнее.
        - Извини… - пропыхтел Женя. Глядя куда-то в сторону, он сунул мне пакет:
        - С днем рождения. Прости… что так получилось.
        - Почему ты молчал? - с трудом выдавила я.
        Он удрученно сгорбился, ничего не ответив.
        - Расходитесь по домам, - приказал сержант, подхватывая рюкзак Дэна вместе с курткой. - Вечеринка окончена.
        Обмякшего Дениса потащили наружу, и Женя заковылял следом.
        Мой день рождения был завершен.

* * *
        … - С чем я тебя и поздравляю, - сообщил Сергей, когда старуха перевела дух. - Ты что, на «ручнике», Олеся?
        Пожилая женщина с недоумением и даже с обидой посмотрела на незваного гостя.
        - Хочу тебе напомнить, что у тебя осталось полчаса. Пока что я не услышал ничего полезного.
        Он наклонился ближе к застывшей старухе:
        - Ты хорошо меня понимаешь, ведьма?
        Она с трудом выбралась из-за стола и пробормотала:.
        - Я хочу курить.
        - Ты же вроде бросила? Там, на балконе.
        - Бросила, - подтвердила Олеся Викторовна. - А вот теперь захотела.
        Она сняла с полки какую-то блеклую коробочку, из которой извлекла сигарету. Открыла заслонку в печке, ловко прикурив от уголька.
        - Ну, сынок, продолжим?
        Сергей, не меняя выражения лица, ударил ее по уху. Голова старухи беспомощно вильнула, как надломленный подсолнух.
        - Бей, бей, - закивала она, с наслаждением затягиваясь. Олеся Викторовна зашлась сухим кашлем, в покрасневших глазах показались слезы. - Можешь сразу меня убить, сынок.
        Он побагровел.
        - Издеваешься, сука? - зашипел Сергей. Схватив за тонкую кисть старухи, он вывернул руку. Она закричала.
        - Я тебя слушаю. Очень внимательно, - сказал он.
        Олеся Викторовна поднесла ко рту дрожащую руку с сигаретой и продолжила рассказ.

* * *
        Женя вернулся только под утро. Его до сих пор трясло от пережитого. Кто бы мог подумать!
        Сразу после его показаний их вместе с Денисом повезли на место драки. Однако, кроме нескольких капель крови и рассыпанных цветов, полицейские ничего не обнаружили. Да, еще нашли пакет, в котором был раздавленный домашний фонтанчик. Подарок для Олеси.
        Кинолог пустил служебную собаку, и крупная овчарка по кличке Джесс, обнюхав место происшествия, кинулась в глубь парка. Оперативная группа ринулась за псом. Джесс остановился у набережной, под мостом, вопросительно глядя на кинолога. Тот посветил фонариком, выхватывая желтым лучом из темноты засохшие пятна крови. Рядом валялись окровавленные хозяйственные перчатки.
        - Утонул? - спросил уставшим голосом следователь и повернулся к Денису. - Или утопил?
        Дэн разрыдался.
        Поскольку тело Антона так и не было найдено, к реке вскоре прибыла водолазная бригада.
        А Женю с Власенко повезли обратно в милицию. В кабинете следователя он уговорил оперативников дать ему возможность подзарядить мобильник.
        Женя молча глядел на мокрые от росы туфли. Отец наверняка будет орать на него. А может, и не будет. В последнее время он стал очень странным.
        Сбежнев снова прокрутил в памяти прошедшую ночь. Пожалуй, самую длинную в его жизни. Но ему не в чем себя упрекнуть. Единственный его прокол - то, что он испугался. Да-да. Испугался и бросил друга. Но попробуй не испугаться, когда у Власенко нож!
        По правде говоря, он не видел, что делали хулиганы с его другом. Он только успел заметить, как Вардан держал Антона, а Дэн поднес к его лицу нож, что-то говоря при этом. Он не расслышал, что именно, да это и не важно. Что может говорить этот дебил, у которого всего одна извилина, да и то, прямая?!
        Как только он увидел, как нож касается лица Антона, он кинулся наутек. Не разбирая дороги.
        Вот, собственно, что он и рассказал оперативникам.
        Он открыл дверь и на цыпочках проскользнул внутрь.
        Отец сидел на кухне, устремив потухший взгляд в стену. На столе стояла чашка с давно остывшим чаем и стопка исписанных листов.
        - Ты…
        Женя проглотил подступивший комок, про себя подумав о недожаренно-«сопливой» яичнице, которая никак не желала проваливаться в желудок.
        - Ты что, не спал?
        - Я ждал тебя, - ответил Петр Георгиевич. В голосе прозвучал мягкий укор. Мол, посмотри на меня. Я волнуюсь, мой мальчик. Очень волнуюсь.
        - Я был в милиции. Я тебе звонил, - сказал Женя, скидывая ботинки.
        - Да. Я это знаю.
        Юноша снял куртку, повесил ее на крючок и уставился на отца. Он даже не повернулся к нему. Небось, все о своих травах думает. О травах и температурных перепадах. Блин.
        - Девочке понравился подарок? - вдруг спросил Петр Георгиевич.
        - Я не знаю, - нехотя произнес Женя. У него глаза слипались - так он хотел в уютную постель. Но спать нельзя, у него дел невпроворот. - Сам понимаешь, в такой ситуации не до подарков.
        - Да, - бесцветно отозвался отец. Он подвинул к себе наполовину исписанный лист и взял в руки ручку. - Надеюсь, этот мерзавец больше не будет тебя доставать. Он и его дружок.
        Женя подумал о Вардане. Наверное, его тоже задержали. Он ведь, кажется, соучастник.
        - Приготовишь что-нибудь? - словно извиняясь, спросил отец. - У тебя хорошо получается, Женя.
        Парень кивнул.
        Готовить он умел и любил.
        - Я сделаю харчо. Будешь?
        Отец кивнул.
        Взгляд Жени переместился на раковину, вернее, на кран, из которого текла струйка воды. Он плотно сжал губы. Как он сразу это не увидел?
        Он закрыл кран.
        В прошлый раз отец тоже оставил включенную воду на кухне. Поздно вечером.
        Черт знает, что у отца в башке творится. Однажды его ночью разбудил какой-то шорох. Будто кто-то стоял за дверью. Решив, что ему померещилось, Женя просто повернулся на другой бок. А где-то через час он захотел в туалет. И когда он открыл дверь, увидев перед собой неподвижную фигуру отца, его мочевой пузырь едва не опорожнился прямо на месте. Петр Георгиевич был полностью одет, словно вот-вот собирался уйти на важную встречу. Только зашел на секунду поцеловать сына.
        - Папа? - прошептал Женя, с потаенным страхом заглядывая в его пустые глаза.
        Отец стоял, слегка ссутулившись. Он ничего не ответил. Просто стоял и невидящими глазами смотрел на Женю.
        Ему сделалось страшно, и он, невзирая на мучительное желание облегчиться, юркнул обратно в комнату, накрывшись одеялом с головой. За дверью послышался глубокий вздох. Отец «проснулся». Об этом свидетельствовали шаркающие шаги, и они удалялись. Лишь спустя несколько минут Женя решился снова выйти из комнаты.
        Иногда отец смотрел в окно. Он мог смотреть в окно часами, особенно когда идет дождь. Его можно называть старым очкариком и мудилой, и он бы не обернулся. Женя проверял. Будто в окно пялилась телесная оболочка его отца, а его начинка, душа с мозгами, парила где-то в другом полушарии. Например, в районе экватора. Там, где непроходимые джунгли и мошкара. Там, где среди лиан можно услышать злобное шипение габонской гадюки. И…
        - Ты не обращал в последнее время внимания на странных людей? - тихо поинтересовался отец.
        Женя, уже намеревающийся подняться к себе в комнату, нахмурился. Почему папа интересуется этим?
        - Что ты имеешь в виду?
        «Скажи ему».
        Нет, про себя проговорил Женя.
        Ну да. Как же, ведь на днях он видел какого-то мужика, который следовал за ним от школы до самой остановки и даже проехал немного с ним в одном автобусе, но это еще ничего
        (Скажи! Это может быть важным!)
        не значило.
        - У меня нехорошее чувство, - глухо сказал отец, растирая грудь своей костлявой ладонью. - Нехорошее… Сегодня ночью я видел человека во дворе. Он смотрел на наш дом. Долго смотрел.
        Женя незаметно вышел из кухни.
        - Не выходи без надобности наружу! - услышал он голос отца.
        Как только он поднялся в комнату, зазвонил его мобильник.
        Глянув на определившийся номер абонента, Женя почувствовал, что его сердце от волнения сейчас выскочит наружу эдаким плюющимся кровью мешочком.
        Олеся.
        Самая красивая девушка в их классе.
        (Наверняка она захочет что-то узнать про Антона)
        Он задумчиво глазел на разрывающийся телефон, чувствуя странную робость. Наконец его палец с неаккуратно подстриженным ногтем нажал на кнопку принятия звонка.
        - Женя? - услышал он девичий голос.
        - Привет, Олеся, - хрипло произнес он.
        - Я хотела тебя поблагодарить за подарок. Это… настолько необычно! Обалдеть! Я понимаю, что сейчас не время прыгать от счастья, но ты меня поразил, честно! Ты сам это сделал?
        Сбежнев сказал, что сам.
        - Из чего? Что за материал? Глина?
        - Да. Будь с ней аккуратна, изделие хрупкое.
        - Немного смахивает на шоколад. И запах такой необычный…
        Женя скромно молчал, и о том, что ему приятно слушать похвалу, говорил легкий румянец, проступивший на его щеках.
        - Ты очень талантлив. Не занимайся ерундой, посвяти себя этому искусству.
        - Я обязательно подумаю над этим, - неуклюже проговорил Женя.
        - Ну ладно, - вздохнула Олеся. - Новостей об Антоне нет?
        - Пока нет. Его не нашли еще.
        - Я очень надеюсь, что все образуется.
        - И я, - ответил Женя, едва ли веря в собственные слова. Когда тебя пинают ногами, а потом суют нож под нос, вряд ли что-то образуется. Кроме мертвого тела, разве что.
        Они распрощались, и Женя поплелся в комнату.

* * *
        Я выключила телефон и вновь посмотрела на подарок Жени Сбежнева. Вчера, когда он чуть ли не насильно впихнул мне пакет в руки, я машинально положила его на стул, через мгновение забыв о его существовании. И вспомнила лишь глубокой ночью, когда захотела попить.
        Это была точная копия моей головы, не превышающая размер апельсина. Тяжеленькая, увесистая такая. И что самое удивительное, со всеми морщинками и родинками! Поразительно, как ему это удалось! И вообще, интересно, с чего он лепил этот «шедевр»? Наверное, с какой-нибудь фотографии. Я обратила внимание, что вместо зрачков Женя использовал крохотные стеклянные шарики зеленоватого оттенка. Надо же, даже цвет глаз разглядел…
        К макушке крепилась веревочка с петлей на конце. Пожалуй, это было единственное, что не вызвало у меня восторга. Мне не хотелось вешать голову на какой-нибудь крючок - это выглядело бы словно некий жутковатый трофей. Может, попросить Женю, чтобы он сделал какую-нибудь подставку, что-то типа бюстика?
        Я вертела в руках копию собственной головы, одновременно вспоминая вчерашние события. Антона так и не нашли, Денис за решеткой. Вардан вроде пока только под домашним арестом. Все это сегодня рано утром мне протарахтела Инга - у нее мать работала помощником прокурора в нашем районе, отчего все самые свежие новости стекались к моей подружке.
        Я не могла поверить, что Дэн с Варданом могли убить человека. Да, Власенко не умеет себя контролировать и в порыве ярости может кинуться в драку (особенно когда выпьет), но чтобы хладнокровно зарезать человека! Своего одноклассника!
        «Не просто одноклассника», - поправила я себя. «Соперника. Более того, он видел, какими вы обмениваетесь взглядами».
        В какой-то момент у меня возникло настолько поганое ощущение, что захотелось разрыдаться. Ведь именно я, по сути, явилась косвенной причиной конфликта между мальчишками…
        Пока я раздумывала, чем бы заняться, зазвонил телефон.
        Это была Инга, и когда она начала говорить срывающимся голосом, я почувствовала, что пол уходит у меня из-под ног.
        Нашли Антона. То есть нашли его тело. Выловили в реке в трех километрах от моста.
        Без головы.

* * *
        Похороны прошли как во сне. Помню, что плакали все - и взрослые, и подростки. Гроб был по понятным причинам закрыт. Собственно, гроба практически не было видно из-за горы цветов. Где-то в изголовье стояла большая фотография Антона, и я не могла на нее смотреть. Он казался мне живым на ней.
        «Ну что же ты, Олеся?» - мягко вопрошал он. «Посмотри на меня. Запомни меня таким, каким помнишь. Прости, что я так и не дошел до тебя и не поздравил с днем рождения. Прости, что мой букет растоптали Денис с Варданом, а мне отрезали го…»
        Я сжала виски, зажмурившись, но тихий, ничего не выражающий голос Антона, казалось, просачивался сквозь поры кожи. Почерневшие от горя родители Антона держались друг за друга, словно щенки, которых застала гроза. В их безвременно постаревших лицах читался один немой вопрос «За что?».
        После похорон мы немного посидели в кафе. Почти никто ничего не говорил. Анатолий осторожно предположил, что рано или поздно должна найтись… ну, вы сами понимаете. Недостающая часть Антона. Кажется, Инга сказала, что в прокуратуре по поводу убийства Антона мнения разделились. Вроде появились какие-то улики, свидетельствующие, что Дэн с Варданом не при делах. Однако ничего конкретного она пояснить не смогла.
        Потом у меня разболелась голова, и я сказала, что пойду домой.

* * *
        Я зашла в подъезд и направилась к лифту. Погруженная в свои мысли, я не заметила мужчину в темно-синей куртке, неподвижно стоявшего у почтового ящика. Но в тот день окружающий мир воспринимался мною через призму шока и полнейшей растерянности, и этот человек показался мне размытым бесформенным пятном. Я вызвала лифт, и, дождавшись, когда матово-стальные двери откроются, шагнула внутрь. В ту же секунду я почувствовала сильный толчок в спину и по инерции врезалась в стену лифта. Я закричала.
        - Замолчи, - прошипел за спиной мужской голос.
        Я прикусила язык, ощущая во рту солоноватый привкус. В голове раскатисто выстукивали клавиши:
        «Маньяк».
        Маньяк. Насильник. Он сейчас меня изнасилует, а потом отрежет голову. Или наоборот. Все это пронеслось в моей голове меньше чем за тысячную долю секунды.
        - Не надо кричать, - сказал незнакомец. На нем была серая кепка, надвинутая на глаза. Одного взгляда в его худощавое лицо было достаточно, чтобы убедиться - это тот самый человек, что разглядывал меня у школьных ворот.
        Двери лифта закрылись, и лифт с тихим урчанием потащил нас наверх. Он приподнял козырек кепки.
        Когда его палец нажал на кнопку «стоп», у меня потемнело в глазах. Очевидно, он увидел захлестнувший меня ужас и тихо сказал:
        - Я ничего тебе не сделаю. Только не кричи.
        «Боже, он убьет меня».
        - Повторяю, я не трону тебя, - сказал он, словно читая мои мысли. - Всего пять минут, и я тебя отпущу. Что ты знаешь о семье Сбежневых?
        - Я… Я ничего. Ничего не знаю, - пролепетала я. - Я была у него… То есть у Жени, всего один раз. Он учится у нас в классе.
        - Что он тебе рассказывал?
        Я моргнула. Лицо незнакомца нависло надо мной, словно инопланетный корабль межгалактических агрессоров над тихим, сонным городком, который ничего не подозревает о нависшей опасности.
        - Ну… он хорошо учится. Он любит лепить. Он…
        - Любит лепить? - повторил мужчина. Он издал нервный смешок. - Он постоянно ошивается у твоего дома. Ты в курсе?
        - Я не заметила, - выдохнула я. У меня начали дрожать коленки. Я скосила взгляд на панель с кнопками. Успею ли я дотянуться?.. А если даже успею, как он поведет себя после этого?!
        - Что ты знаешь о его отце? Ну?
        На его красном от напряжения лице выступили капли пота, они поблескивали в свете ламп как стеклянные шарики. Как те шарики, что Женя впихнул в мое «лицо» вместо зрачков.
        - Я с ним мало знакома. Он…
        Я сглотнула.
        - Он работает в каком-то научно-исследовательском институте. И все. Я никогда не разговаривала с папой Жени.
        Мне показалось, что мужчина издал расслабленный вздох. Черты его лица выровнялись. Он протянул ко мне руку, и я в ужасе закрыла глаза.
        - Не бойся, - он поправил мне воротник на куртке. - Просто… держись от них подальше. Поняла меня?
        Я с такой силой закивала, что еще немного, и я вывихнула бы себе шею.
        На его лице появилась ухмылка, от которой моя кровь смерзлась в лед. Изловчившись, я резко выбросила руку вперед, метя в кнопку вызова диспетчера. Незнакомец нахмурился.
        - Дура, - хмыкнул он, нажимая на кнопку четвертого этажа. Моего этажа.
        - Держись от этой семьи подальше, - повторил он. Подождал, пока я выйду, точнее, вывалюсь наружу. - Я говорю совершенно серьезно.
        - Да пошел ты! - закричала я, когда двери за ним закрылись. - Чтоб ты сдох, придурок!!!
        Лифт с характерным гудением поехал вниз, а я, едва сдерживая слезы, побрела в квартиру.
        Я рассказала о произошедшем матери и отчиму. Мать позвонила в милицию, но те, равнодушно выслушав ее, посоветовали в следующий раз никуда не отпускать меня одну. Можете себе представить?!
        Отчиму же вообще было все до лампочки. Впрочем, как всегда, когда дело касалось меня.

* * *
        Ночью я видела ужасный сон. Будто я еду в автобусе и рядом со мной сидит Дэн. В залитой кровью куртке, пьяный, ухмыляющийся. Искаженное, злобное лицо тоже в кровавых брызгах.
        «Ты же в тюрьме!» - говорю я. «Ты что, сбежал?!»
        Он смеется, показывая желтые зубы. В его руках большой рюкзак, судя по всему, внутри что-то круглое.
        «Они не нашли самое главное, детка» - шепчет он, нежно поглаживая рюкзак, будто он был живым. Я с ужасом вижу, как сквозь материю проступают алые пятна.
        Он неожиданно наклоняется ко мне и облизывает мою щеку. Я с отвращением отстраняюсь назад. Он смеется, показывая язык - он коричневого цвета.
        «Некоторые делают их из глины» - хрипит он. «А я делаю из шоколада. Хочешь попробовать? Оглянись!»
        Я верчу головой по сторонам и замираю - у всех пассажиров крошечные головы, а вместо глаз мерцают искусственные шарики из стекла. Затем, как по мановению волшебной палочки, их гротескные головки с шуршащим звуком скатываются вниз, но безголовые тела продолжают стоять, как ни в чем не бывало.
        Дэн хохочет, начиная открывать рюкзак. Я закрываю глаза и визжу, как ненормальная…
        …и просыпаюсь.
        На полу какое-то движение, и я, затаив дыхание, долго вглядывалась в темноту. Я видела стол, который тускло освещала лунная дорожка из приоткрытого окна. На лампе висел подарок Евгения, в безжизненных стеклянных глазах кукольной головы отсвечивались серебристые блики луны.
        Крик снова рвется из глотки - мне кажется, что глиняная копия моей головы слегка покачивалась. Покачивалась и подмигивала мне своими прозрачными глазами.
        Тихий шорох, и по ковру бесшумно проскользила Масяня - наша персидская кошка.
        «Елки-палки».
        Значит, Масяню привлекла поделка Жени. Вероятно, она тронула «мою» голову лапкой.
        (нет)
        (голова живая)
        Мне стало жутко. Будто чьи-то ледяные руки затаскивали меня в сырой, заброшенный колодец.
        Я вышла на кухню и вдруг разрыдалась. Приготовила себе кофе и легла спать только под утро. И уже спала без сновидений.

* * *
        Дэна выпустили из-под стражи через неделю после похорон Антона. Его родители наняли одного ушлого адвоката, который сутками рыл землю, пытаясь опровергнуть выдвинутые против Власенко обвинения. Ему удалось запросить информацию с камер наружного наблюдения. На одной из записей было видно, как Вардан с Дэном помогают Антону дойти до автобусной остановки. Усадив его на лавку, они быстро шагают прочь. Через некоторое время Антон, не дождавшись автобуса, уходит куда-то, пошатываясь и качаясь.
        Следователь возразил, что убийство могло произойти после этого эпизода, но адвокат парировал этот выпад убийственным аргументом - сразу после ухода с остановки подозреваемые пошли в кафе, где просидели почти час. И свидетелей этого факта было как минимум десять человек, не считая персонала заведения.
        Более того. Как мне потом объяснила Инга…
        (боже, не могу об этом говорить без содрогания!)
        в общем…
        голова…
        голова Антона была даже не отрезана, а отрублена. И предмет, которым это делали, был чрезвычайно острым, как скальпель. Тем жалким ножичком-ковырялкой, который обнаружили у Дениса в моей квартире, можно было разве что с яблочка кожуру снять. Но никак не перерубить шейные позвонки человеку. К тому же на ноже не было обнаружено ни капли крови. Дэн, конечно, мог бы вымыть нож, но тогда за каким чертом он не избавился от куртки? Зачем он притащил такой опасный компромат с собой, да еще сразу после расправы?!
        Сам же Дэн неустанно твердил на допросах:
        Да, напали.
        Да, брызнули баллоном.
        Да, били, и даже ногами.
        Зачем нож? Хотели напугать. И даже порезали брюки Антону.
        Порезали, разумеется, на заднице. Кстати, съемку унизительного действия запечатлел на телефон Вардан, и сейчас этот короткий ролик приобщен к уголовному делу.
        Ко всему прочему Дэн с Варданом прошли проверку на полиграфе, результаты которого показали, что подростки говорят правду.
        Все это легло в основу защиты наших одноклассников, и следствие пошло на попятную. Расследование дела оказалось запутанней и сложнее, чем предполагалось в самом начале. По всему выходило, что настоящий убийца на свободе.
        Собственно, оставался последний, самый болезненный вопрос - где голова?!
        Оперативники облазили каждый квадратный сантиметр в округе, но все поиски были тщетны. Водолазы тоже ничего не нашли.
        Все это мы обсуждали с Женей, сидя в «Бургер-Кинге». Я смотрела на его стильную прическу, на чисто вымытые волосы, на аккуратно подстриженные ногти без разлохмаченных, как раньше, заусенцев, на свежий, модный свитер, я вдыхала исходящий от него приятный аромат мужского одеколона и не могла поверить, что еще месяц назад этот парень смахивал на бомжа, спустившегося с чердака за опохмелом. Мне даже показалось, что у парня изменилась фигура - грудь выпрямилась, плечи расправлены, в глазах уверенность, а не страх быть заклеванным и побитым.
        Я с изумлением разглядывала чудное превращение из гадкого утенка в лебедя, а в моем мозгу неприятно зудели слова странного незнакомца:
        «Держись от этой семьи подальше»
        - Меня сегодня опять к следователю вызывали, - сказал Сбежнев, помешивая трубочкой колу. - Надоели со своими расспросами, хоть на стенку лезь.
        - Да уж. Не повезло, - сочувственно произнесла я. Взяла из пакетика картофелину-фри и отправила ее в рот. - Мне почему-то кажется, что если бы вы с Антоном поехали ко мне в тот день раздельно, ничего бы не случилось.
        Женя окинул меня внимательным взглядом, и я почему-то подумала о стеклянных шариках в глазницах.
        - Ты так считаешь? - спросил он. - А я думаю, что вряд ли. И Антона бы они достали, а потом за меня взялись бы.
        Я пожала плечами. Мне было неприятно снова вспоминать тот вечер. Но весь ужас заключался в том, что абсолютно все последующие дни рождения я буду прокручивать в памяти именно это. Это как пить дать. Так уж устроен человеческий мозг.
        - Знаешь, что меня беспокоит больше всего? - вдруг спросил он. Нервно отпил колу, закашлялся, вытер рот и уставился в окно. - Куртка. Чертова куртка, она мне снится, - сдавленным голосом проговорил Женя.
        Я сразу поняла, что он имел в виду.
        Куртка Дэна. Испачканная кровью Антона.
        - Ходят слухи (которые, конечно же, распустила Инга), что куртка не является доказательством. Понимаешь? Вся в крови и не является доказательством, это как, по-твоему?
        - Я не знаю, - призналась я.
        - А я догадываюсь, - понизив голос, сказал Женя. - Якобы пятна на ней расположены так, словно кто-то специально пытался ее испачкать. Чувствуешь?
        Я медленно перевела взгляд на него. Лицо юноши было бледным и серьезным.
        - Ты хочешь сказать, что Дэна кто-то хотел подставить?
        Он молчал.
        - Но после той драки домой пришел ты, потом Дэн.
        Сбежнев усмехнулся, хотя в его глазах появилась тревога:
        - Хорошо соображаешь. Мне кажется, поэтому меня и дергает следователь.
        «Они думают, что это я» - прочитала я на его напряженном лице.
        Я на мгновение замерла с картофелиной в руке.
        - Но это же бред!
        Женя с кислым видом отодвинул от себя колу.
        - Я уже ни в чем не уверен.
        Я не знала, что ответить.
        (что ты знаешь о семье Сбежневых?)
        (что ты знаешь о его отце?)
        Я поправила цепочку, подаренную мне на день рождения матерью, и Женя это заметил. Его губы тронула легкая улыбка, черты лица разгладились:
        - Тебе очень идет, Олеся.
        - Спасибо, - ответила я, слегка покраснев.
        - Знаешь, глядя на эту цепочку, я вспомнил о женщинах племени Падаунг. Их еще называют женщины-жирафы, - сказал Сбежнев. - Они живут в высокогорьях, на востоке Мьянмы. По древним обычаям женщины этого племени вытягивают с помощью специальных колец свои шеи.
        - Я как-то видела передачу про это, - промолвила я.
        - Количество колец является показателем статуса женщины, - продолжил Женя. - Их начинают надевать, когда девочке еще пять лет. И каждые пару лет добавляют по кольцу. У некоторых количество колец достигает двадцати, это порядка пяти килограммов. Но интересно не это. Поговаривают, что за измену женщины эти кольца с нее снимают. И тогда она обречена на ужасное существование - после ношения стольких лет колец шейные позвонки деформируются. Женщина попросту сломает себе шею, если попытается вести обычный образ жизни без этих колец.
        - Кошмар, - меня передернуло. - А еще я слышала, как они вставляют в рот тарелки.
        Женя с готовностью кивнул.
        «Оседлал своего обожаемого конька» - пронеслась у меня мысль. Это было поразительно. Казалось, мой собеседник напрочь забыл, что три минуты назад обсуждал жестокую смерть своего одноклассника. И между прочим, единственного друга.
        - Это племя Мурси. Молодые девушки и незамужние женщины носят деревянные тарелки, а замужние - глиняные. Для того, чтобы нормально питаться, они вышибают себе передние зубы…
        - Женя, давай о другом, - я принужденно улыбнулась.
        - Давай, - меланхолично согласился парень. Он вытер салфеткой рот.
        Признаюсь, в этот момент с моих губ был готов сорваться вопрос о семье Евгения,
        (что… он тебе рассказывал?)
        но спустя мгновение лицо моего визави буквально перекосило от страха, и от неожиданности я чуть не опрокинула на себя стакан с фруктовым коктейлем.
        - Ты что? Привидение увидел? - оправившись, спросила я.
        - Мне показалось…
        Он пристально вглядывался в окно.
        - Я…
        - Что?
        Я в упор смотрела на него.
        - Кого ты видел, Женя?
        Он весь как-то скукожился, словно увядший на солнце куст.
        - Это мужчина? Высокий, худой, у него неаккуратно подстриженные волосы? С проседью?
        - И кепка, - прошептал Женя.
        «И кепка» - подумала я. Точно, кепка.
        - Кто он?
        - Не знаю, - с усилием выговорил Женя. - Но этот человек уже несколько недель следит за нами. Точнее, за моим отцом.
        Он поднял на меня испуганные глаза:
        - Их что-то связывает. Но папа как воды в рот набрал. Мол, сиди дома. Как будто речь идет о грозе, мы ее переждем, и все вернется в прежнее русло. Но ничего просто так не бывает. Этот человек принесет в наш дом беду. Я чувствую каждой порой кожи, Олеся.
        Он умолк, а я, после секундной паузы, рассказала Жене о встрече с незнакомцем в лифте.
        - Мне кажется, тебе надо пойти в милицию. Или твоему отцу, - предложила я.
        - Он не пойдет, - махнул рукой Сбежнев. - Да и меня никто слушать не будет. Этот мужик ведь не убил пока никого, верно? А наши милиционеры начинают шевелиться, когда уже все произошло.
        Он посмотрел на часы, висевшие над кассой:
        - Мне пора. Тебя проводить?
        - Да, - сказала я, про себя удивившись, что даже не раздумывала над ответом.
        Еще больше меня поразила другая мысль.
        Женя начинал мне нравиться.

* * *
        Он позвонил мне на следующий день и извиняющимся голосом произнес, что хотел бы видеть меня на своем дне рождения.
        «Мне очень приятно, что ты пригласила меня» - тараторил он. «Хоть праздник и был омрачен этими событиями… Теперь я очень жду тебя у себя в гостях»
        Женя не пояснил, кого он еще позвал, а я решила не расспрашивать его об этом. В конце концов, это его личное дело.
        Вечером я села за компьютер - мне предстояло собрать информацию для реферата по литературе. Во время просмотра интересующих меня статей в комнату зашел Андрей Алексеевич, мой отчим.
        - Как успехи? - спросил он сухо. С такой же интонацией говорят: «Не обижайся, но этот разговор не для твоих ушей».
        Он редко называл меня по имени. «Госпожа Келлер», «сударыня», но по имени - никогда.
        Я ответила, что все нормально.
        Он мне не нравился. Если до исчезновения Маргариты у нас с ним были натянутые отношения, то сейчас я воспринимала этого человека как соседа по коммуналке. «Здрасте - до свидания». Вот и все общение. Мать сильно переживала из-за этого, волей-неволей оказавшись между двух огней. Она прилагала немыслимые усилия для сохранения в нашем доме мира и согласия, пусть и хрупкого, как истлевший пергамент.
        - В школе нормально?
        Андрей Алексеевич встал рядом, уставившись на экран монитора, и я испытала раздражение. По мне это равносильно подглядыванию в ванной.
        - Да, все отлично, - стараясь держать себя в руках, ответила я. Он заметил скульптуру моей головы, висевшей на лампе, и его брови поползли наверх.
        - Ого, - протянул он. - Это тебе подарили?
        Я промычала что-то нечленораздельное, мысленно приказывая ему как можно быстрее убраться из моей комнаты.
        - Надо же… как живая, - бормотал Андрей Алексеевич, вертя в руках поделку. Зачем-то понюхал волосы, после чего сморщил нос и чихнул.
        Я демонстративно положила руки на тетрадь и посмотрела на отчима.
        «Разве ты не видишь, что мешаешь мне?»
        Я надеялась, что выражение моего лица красноречиво свидетельствовало о моем настроении, но Андрей Алексеевич словно не замечал меня, продолжая с завороженным видом поглаживать волосы кукольной головы.
        - Как настоящие, - выдохнул он.
        - У меня реферат завтра, Андрей Алексеевич, - вежливо напомнила я, и он словно очнулся.
        - Ну да. Конечно. У тебя всегда какие-то дела, когда с тобой хотят пообщаться родные. Да, сударыня?
        Я с трудом сдержалась, чтобы не выдать ответную колкость.
        Отчим фыркнул и протянул руку, пытаясь повесить мой подарок на место. То ли из-за недостатка освещения (в комнате горела лишь настольная лампа), то ли от невнимательности «моя» голова выскользнула из его пальцев и с глухим стуком упала на пол.
        Я стиснула зубы, от всей души желая отчиму испариться или раствориться. Что угодно, но чтобы глаза мои его не видели в моей комнате.
        - Какой я неуклюжий, - хмыкнул он, поднимая с пола глиняный сувенир. - Это вышло… случайно. Оно не разбилось.
        «И оно мне не нравится» - светилось в его глазах.
        - Мне надо заниматься, - холодно произнесла я, и он, недовольно бурча, направился к выходу. Перед тем как выйти, он бросил взгляд на мой стол. Точнее на «мою» голову, которую я вешала на лампу. К счастью, обошлось без повреждений (так мне казалось в тот момент), и стеклянные глаза-бусинки тоже были на месте. Если бы я пригляделась повнимательнее, то обратила бы внимание, как со стороны шеи откололся крохотный кусочек глины.
        …Спустя час, когда все было закончено, я с наслаждением потянулась, чувствуя, как похрустывают позвонки. Сейчас попью чайку и спать.
        Перед тем как выключить компьютер, я открыла новостную ленту в Яндексе. Рассеянно пробежавшись по малозначимым событиям, я вздрогнула.
        «Подозреваемый в убийстве одноклассника объявлен в розыск».
        Я кликнула «мышью», открывая полный текст статьи, который прочла меньше чем за минуту. А прочитав, впала в ступор.
        Судя по всему, вчера Дэн должен был явиться на очередной допрос. Но не явился, в связи с чем его отсутствие посчитали бегством от следствия.
        Я посмотрела на часы. Одиннадцать вечера.
        Инга вряд ли еще спит, и я стала торопливо набирать ее номер.
        Однако моя подруга оказалась не в курсе, но клятвенно пообещала добыть свежую информацию к утру.
        Впрочем, все выяснилось и без ее помощи. Я включила телевизор, и уже в ночной программе «Чрезвычайные происшествия» узнала, что Власенко исчез не один.
        Их было трое: он, отец и мать.
        И все они бесследно исчезли. Вместе с автомобилем.

* * *
        - И что?
        Сергей буровил рассказчицу пытливым взглядом.
        - Что дальше? Я сгораю от нетерпения, - процедил он. - И время, кстати, подходит к концу. Но от твоей истории больше вопросов, чем ответов.
        - Всему свое время. Потерпи, немного осталось, - успокаивающим тоном промолвила хозяйка дома. Она зажгла вторую сигарету, выпустив дым чуть ли не в лицо Сергею.
        - Я не курю, старая сука, - бросил он. - Дыми в другую сторону или сожрешь всю пачку своих вонючих папирос.
        - Извини, сынок.
        Сергей кинул в нее чашкой. Она попала Олесе Викторовне в лицо. Пожилая женщина с молчаливым упреком вытерла остатки заварки со своей морщинистой кожи.
        - Какой же ты все-таки грубиян. Бог накажет тебя.
        С этими словами она открыла покосившуюся форточку с треснувшим стеклом.
        - Так будет лучше, - сказала она, впуская внутрь свежий воздух.
        - У тебя осталось десять-пятнадцать минут, - предупредил Сергей, разгоняя дым рукой.
        - Конечно, конечно.
        Старуха улыбнулась, и эта улыбка не понравилась ему.
        Она не боялась его. Вот это ему совершенно не нравилось.

* * *
        …Реферат я защитила на «отлично». Больше за эти два дня ничего интересного не происходило. Впрочем, если не считать загадочное исчезновение всей семьи Дэна, то да, ничего запоминающегося не было.
        Тем не менее у меня совершенно вылетело из головы, что в воскресенье Женя звал меня на свой день рождения. С утра мы поиграли с Ингой в теннис, после чего я, прибежав домой, приняла душ и села за комп. Пока он грузился, я с рассеянным видом поглядывала на глиняную копию своей головы.
        Тогда-то я и заметила, что от нее откололся небольшой кусочек, и от образовавшегося отверстия во все стороны паутинкой расползлись трещинки.
        - Спасибо большое, Андрей Алексеевич, - пробормотала я. - Козел горбатый. И безрукий к тому же.
        Я направила свет лампы на поврежденное место. Я немного удивилась, заглянув в образовавшуюся дырку. Там виднелось что-то грязно-желтое. А я-то думала, что голова полностью из глины…
        Может, попросить Женю «залатать» пробоину? Как бы трещины не увеличились, тогда всей композиции придет кирдык. Как лобовому стеклу автомобиля с увеличивающейся трещиной с каждой новой поездкой, если его вовремя не поменять.
        Я повесила голову на место, как вдруг раздался телефонный звонок. И лишь увидев мерцающее на дисплее имя «Женя» яспохватилась - как я могла забыть?!
        - Привет! - сказал он.
        - Привет. Прости, закрутилась. С праздником, Женя!
        - Спасибо. Ты приедешь? - с надеждой спросил он.
        Неожиданно меня охватила странная неуверенность, хотя со рта уже готово было сорваться утвердительное «да».
        Скоро стемнеет, а Сбежнев жил за городом. Тащиться в такую даль в воскресенье было так неохота!
        Видно, парню через телефон передалась моя заминка, и он торопливо произнес, словно заранее боялся, что я могу ответить отказом:
        - Прошу тебя. Я еще никогда не отмечал свой день рождения. Пожалуйста.
        - Женя…
        - Тебе не надо напрягаться и самой куда-то ехать, я заказал такси. Машина у твоего подъезда, меня уже предупредили, - умоляюще сказал он. - Обратно доедешь тоже на такси. Прошу.
        Перед глазами пронеслись кадры последних лет. Жене изрисовали спину мелом. Жене каждую перемену только ленивый не делал подножки. Жене на школьном дворе высыпали за шиворот жуков. На первых уроках физкультуры (когда он еще не был освобожден от занятий) над Женей все в открытую смеялись, показывая на его обвислый живот и нескладное тело. Наконец, Жене нагадили в рюкзак. Хотя сам он мухи за свою жизнь не обидел.
        - Да. Я еду.
        Скользнув взглядом по циферблату часов, я добавила:
        - Дай мне десять минут на сборы.
        Уже на пороге, с наведенным наспех макияжем и благоухая мамиными духами, я неожиданно вспомнила о подарке. Блин, самое главное!
        Я обвела комнату лихорадочным взором, и мой взор остановился на малахитовой шкатулке, на крышке которой, сложив кольца, отдыхала сверкающая бронзой кобра. Змея была словно настоящая,
        (почти как глиняная копия моей головы)
        так что Сбежневу должно понравиться. Тем более что я никогда особенно не пользовалась этой шкатулкой.
        Предупредив маму (отчиму я никогда не отчитывалась, где и с кем я провожу время), я вылетела наружу.
        И лишь только когда такси тронулось с места, кто-то хрипло шепнул мне под ухо:
        «Держись… подальше от них».
        Я издала смешок. Все это ерунда.
        Худощавый незнакомец в дурацкой кепке казался мне сном. Не очень приятным, но и не слишком значимым, для того, чтобы помнить о нем дольше, чем он того заслуживает.
        Мы отметим день рождения Жени, а потом я засветло вернусь домой.
        Тогда я даже не предполагала, что этот вечер изменит мою жизнь.

* * *
        Женя встретил меня у ворот своего частного дома. Улыбающийся, в фартучке с изображенным на нем смешным медвежонком-поваром, вкусно пахнущий домашними пирогами.
        Он галантно подал мне руку, помогая выбраться из машины, расплатился с водителем и повел меня к крыльцу.
        - Женя, мы будем одни? Или еще кто-то будет?
        Эта мысль вертелась у меня в мозгу всю дорогу, и лишь сейчас я осмелилась ее озвучить. Хотя была уверена в ответе на девяносто девять процентов.
        Сбежнева тем не менее мой вопрос обескуражил. Или, по крайней мере, застал врасплох.
        - Я думал, нам будет интереснее вдвоем, - сказал он виновато. - Послушай, Олеся… У меня, кроме Антона, никого не было. А звать этих… - он пренебрежительно махнул рукой, перепачканной в муке, куда-то в сторону, - я не хочу. Ты уж прости. Зачем я буду приглашать эту толпу, если за все время, кроме пинков и щелбанов от них не видел?
        Я решила, что это вполне резонно, и мы закрыли эту тему.
        Женя проводил меня в гостиную, а сам помчался на кухню, пропыхтев, что у него горит духовка. Я уселась на диван, потрясенно разглядывая накрытый стол. Мама дорогая, и это он все сам приготовил?! Да тут не то, что весь наш класс накормить можно, здесь целая дивизия солдат может неделю питаться! Стол буквально весь заставлен угощениями, от вида которых у меня тут же началось обильное слюноотделение.
        Одних салатов было пять видов, помимо этого - нарезка из ветчины, бастурмы, буженины, балык, грибы в сметане, усыпанная укропом форель, запеченная в фольге, мясные и рыбные рулеты, язык в желе, баклажаны с тертым сыром и чесноком, фаршированный перец и многое другое. В конце стола громоздилась массивная ваза, доверху заполненная фруктами.
        - Женя, возвращайся скорее, а то я захлебнусь слюной, - пробормотала я, включая телевизор. - Или съем собственную руку.
        Вскоре он вернулся с кухни, неся на широком подносе вишневый пирог. Я всучила ему шкатулку и, приняв ответный поцелуй за подарок, стала накладывать салаты.
        - Ты не перестаешь меня поражать, - сказала я, пробуя «Цезарь». - Просто супер, очень вкусно!
        Женя робко улыбнулся. Сам он почти не притронулся к еде. Откупорив бутылку с красным вином, он разлил его по бокалам на длиннющих ножках.
        - За тебя, - сказала я.
        Женя сделал крошечный глоточек, застенчиво пояснив, что алкоголь в больших количествах ему противопоказан по здоровью.
        Наевшись, я поинтересовалась:
        - А почему твой отец не с нами?
        Женя смутился. Ковырнув вилкой развороченное тельце форели, он ответил:
        - Мы с ним уже посидели. Просто он… ну, не очень любит компании.
        «Даже когда компания - твой собственный сын и его знакомая девушка?» - хотела съязвить я, но вовремя удержалась. Женя мог воспринять это как обидную шпильку.
        - Он сейчас работает, - словно оправдываясь, проговорил юноша. У нас в сарае… нечто вроде лаборатории.
        - О, - оживилась я. - Он тоже скульптор? Лепит что-то?
        - Вроде того, - уклонился от прямого ответа Женя.
        - Ты покажешь мне свои работы? Мне жутко интересно, - призналась я, и он с улыбкой кивнул. Я давно обратила внимание, что он весь преображался, когда речь заходила о его хобби. Как давно заброшенная картина, которую освежили новыми красками. Или затухающий уголек, который вспыхнул пламенем от дуновения ветерка. И пусть этим ветром (или красками) буду сегодня я. Ведь, по сути, все это время парень жил, как отшельник, наедине со своими учебниками и глиной с пластилином…
        Мы сидели, оживленно болтая о всякой чепухе, и все было замечательно.
        Пару раз мне позвонил отчим, но вызов постоянно срывался, а я не стала перезванивать. Пошел он на хрен.
        - Теперь пирог, - объявил Женя. Он быстро организовал чай, а я, лениво развалившись на диване, пялилась на экран телевизора.
        «Сегодня ты обожралась, корова» - подумала я и хихикнула. Да, после такого плотного ужина мне придется неделю в фитнесс-центре потеть. Или сесть на диету.
        Снова затренькал мобильник, и я, увидев, что снова звонит отчим, рявкнула с неприкрытой яростью:
        - ЧТО?! Что вам надо? Я в гостях!!
        - …жай! - услышала я едва различимое сквозь помехи. Казалось, этот долбаный Андрей Алексеевич находился не в двадцати километрах от меня, а как минимум в Антарктиде.
        - Что?!
        - …скорее! Быстро домой!!! Олеся! Ты где?! - ревел он, и я, скривившись, отодвинула руку с телефоном - его мерзкий голос спицей впивался прямо в мозг.
        - Я отпросилась у мамы. И я приеду тогда, когда сочту нужным, - отчеканила я, сбросив разговор. Подумав, я перевела входящий сигнал на бесшумный режим.
        - Что-то случилось? - с беспокойством спросил Женя, но я покачала головой.
        - Это происходит постоянно. Не бери в голову.
        Сбежнев начал раскладывать куски пирога по блюдечкам.
        Я молча отхлебывала ароматный чай. К тому времени закончилась реклама, которую сменил вечерний выпуск новостей.
        - Олеся, я все хотел тебя спросить… - заговорил Женя. - Знаешь…
        «…Как сообщили в пресс-службе прокуратуры города Москвы, сегодня утром был найден исчезнувший накануне автомобиль, в котором была обнаружена семья Власенко… Его извлекли из реки…»
        Я поперхнулась. Вытерла рот, уставившись круглыми глазами в телевизор.
        Женя с заторможенным видом проследил за моим взором. Его рот раскрылся, словно ковш экскаватора, только вместо земли или щебня там был кусок непрожеванного пирога.
        «…Все трое были убиты и обезглавлены. Напоминаем, что Денис Власенко фигурировал в уголовном деле по факту убийства Хлебникова Антона в качестве подозреваемого… Но на днях Власенко выпустили из-под стражи, оставив под подпиской о невыезде… В настоящее время обвинение в убийстве Хлебникова никому не предъявлено…»
        Я почувствовала, что все чудеса кулинарии, включая вишневый пирог, так и просятся из меня наружу. Словно тоже хотят послушать, что же там такого случилось с Денисом и членами его семьи…
        Я встала из-за стола.
        - А… где их головы? - неизвестно зачем брякнул Женя. Он дожевал пирог и облизал пальцы.
        - Мне… мне надо идти, - пробормотала я, понимая, что еще немного - и меня вывернет наизнанку.
        Карман в джинсах ожил от вибрирующего телефона, и я вытащила его. На этот раз звонила мама. Если она хочет предъявить мне претензии по поводу наших отношений с отчимом, то это напрасная трата времени, решила я.
        - Да, мама, - каменным голосом проговорила я.
        - Олеся… Олеся, доченька.
        Услышав ее задыхающийся, преисполненный паники голос, я похолодела. Что там произошло?! Что-то с отчимом? Или, не дай бог, с мамой?!
        - Олеся, папе плохо… Андрею… Приезжай скорее, дочка… У него пена изо рта…
        Я выдохнула, чувствуя невероятное облегчение и вместе с тем укор совести.
        «Главное - мать в порядке, а эта развалина пусть катится на свалку…»
        - Олеся, что… что это за голова? Которую… тебе подарили? - запинаясь, спросила мама.
        Я медленно перевела взгляд на Женю. Он сидел, развернувшись всем корпусом к телевизору, и с увлечением смотрел Задорнова.
        «…американцы… бедная нация, им ни за что, понять нас…» - сочилось с экрана. Смех в зале.
        - Это подарок. Из глины, - негромко ответила я, отойдя к окну. Непроизвольно отметила, что солнце уже скрылось за темнеющей полоской леса. - Мне Женя подарил. Что случилось? Ты можешь не кричать, а нормально объяснить?
        - Олеся, Андрей сломал ее. Он…
        Мать заплакала.
        Я ощутила закипающую ярость. Урод.
        - Пожалуйста, выслушай меня, - жалобно хныкала мать. - Он считает, что… я даже не знаю как сказать… он сказал, что волосы на этой голове принадлежат его дочке! Маргарите! Слышишь меня? Олеся!
        - Слышу, - на автомате откликнулась я.
        - Андрей сказал, что он чувствует запах! Запах волос своей дочери! Я не могла ничего с этим поделать! Он звонил тебе, но ты не брала трубку! Он разбил молотком эту штуку, а под глиной…
        Я зачарованно смотрела на зарождающийся месяц. Серебристая улыбка на стремительно темнеющем небе. Мертвая улыбка.
        - …под глиной обнаружилась голова! Не твоя! Это точная копия Маргариты! - закричала мама. - Олеся! Как он это сделал?!! Она маленькая, как… как яблоко! И это не глина, это кожа! Андрей говорит, что это настоящая кожа!! Только высушенная и набитая, как чучело!! О боже… Олеся?! Ты слышишь, дочка? У папы удар, сейчас приедет «Скорая»! Он хотел вызвать милицию, но ему стало плохо!!
        Мне вдруг стало трудно дышать. В отражении окна, как в зеркале, я видела, как Женя продолжал уплетать пирог, тихонько хихикая над шутками известного сатирика.
        - …приезжай, дочка. Мне страшно. Это… эта голова… она такая жуткая… и правда, похожа на Маргариту…
        Снова плач.
        - От нее начало вонять… Олеся? Ты где?
        Я открыла рот, но тут же закрыла его. Слов не было. Были только мысли, нагромождающиеся друг на друга тяжеленными плитами. Сорвись одна вниз - и ты вместе с ней скатишься в ущелье безумия.
        - Дочка… ты… у него? - шепотом произнесла мама.
        В следующее мгновение телефон отключился.
        Я не стала набирать ее номер.
        Молча повернулась, не сводя глаз с Жени.
        - Что там случилось у вас? - не отрываясь от экрана, поинтересовался он. - Все в порядке?
        - Да, - хрипло отозвалась я.
        «Наружу. Выйти наружу и позвонить в милицию»
        - Ты хотела посмотреть мои работы, - сказал парень, обиженно оттопырив нижнюю губу.
        (…Андрей говорит, что это настоящая кожа…)
        (Только высушенная и набитая, как чучело…)
        - Женя…
        - Ты уходишь.
        Это прозвучало не как вопрос, а скорее как констатация факта. Не очень приятного для хозяина дома. Который приложил столько усилий, чтобы встретить желанную гостью на высшем уровне.
        - Вы все уходите, - тихо произнес он, выключив телевизор. Развернулся вместе со стулом ко мне. - Рано или поздно уходите.
        - Я… мне нужно подышать свежим воздухом, - с принужденной улыбкой сказала я.
        Маленькое движение в сторону двери.
        - Открой окно, Олеся, - мягко предложил Сбежнев. - И подыши здесь.
        Он поднялся, скрипнув стулом. - На улице прохладно. Ты простудишься.
        - Мне надо…
        - Я тут подумал, может, ты вообще сегодня останешься у меня ночевать? - спросил Женя, подмигивая мне. Он шагнул ко мне, и тут мои нервы не выдержали. Взвизгнув, я швырнула в него стулом и бросилась вниз по ступенькам. Задыхаясь от ужаса, кинулась к двери, про себя возблагодарив бога, что не стала разуваться, надев на туфли бахилы, которые мне предложил именинник…
        В дверном проеме высилась сухопарая фигура. Щетинистое лицо было наполовину закрыто козырьком кепки.
        Ухмыляясь, незнакомец размахнулся и нанес мне сильный удар в лоб. Внутри что-то вспыхнуло переливающимся калейдоскопом красок, и я потеряла сознание.

* * *
        - Эй. Детка, просыпайся. К тебе прилетела фея. В ночной рубашке в горошек, - услыхала я чей-то голос.
        Я разлепила глаза и с усилием подняла голову. Она казалась мне тяжеленной, будто была…
        (из глины).
        В глаза бил свет, словно я лежала на операционном столе. Я моргнула.
        - Ну, вот и замечательно, - обрадовался сидящий передо мной мужчина. Он снял кепку, вытирая влажный от пота лоб.
        - Я ведь предупреждал тебя, - сказал он и покачал головой, как если бы перед ним сидел несмышленый малыш. - А ты не послушалась.
        Я попыталась встать, но руки мои, впрочем, как и ноги, не шевельнулись. Бледнея, я огляделась. Мое тело было привязано к стулу настолько плотно, что затрудняло дыхание и больно стягивало конечности. Животный, первобытный страх захлестнул рассудок, и я закричала.
        Незнакомец ударил меня по щеке. Потом еще раз. Крик заглох, перейдя в плач.
        - Прости, - произнес он, и, - невероятно! - в голосе мужчины зазвучали сочувствующие нотки. - Я стараюсь не поднимать руку на женщин. Но иногда приходится делать исключения.
        - Отпустите… отпустите, пожалуйста, - заканючила я, но он просто приложил указательный палец к губам:
        - Шшш…
        Я умолкла.
        Только сейчас я обратила внимание на Женю.
        (хочешь посмотреть мои работы?!)
        Он сидел в другом конце стола, также связанный по рукам и ногам. Но больше всего меня потрясло выражение лица моего одноклассника - он выглядел так, словно через минуту его поведут на эшафот. Странно, но меня это немного успокоило.
        «Этот мужик что-то имеет против Сбежневых», - пытаясь привести в порядок хаотичные мысли, рассуждала я. «Как говорят, я просто оказалась не в то время не в том месте. Может, меня и не тронут, оставив в качестве зрителя. Вот только у меня нет никакого желания смотреть это представление»
        Впрочем, это было слабым утешением. Что бы ни замыслил этот псих, сидящий передо мной, сделать с Женей и его отцом, я была свидетелем. О том, что в таких случаях делают со свидетелями, мне почему-то не хотелось думать.
        Откуда-то справа послышался стон, и я, повернув голову, увидела отца Жени. Связанный, он лежал на диване, его рот был заклеен липкой лентой.
        - Вся компания в сборе, - засмеялся незнакомец и потер ладони. - Ладно. Пора открыть карты. И если Петр с сыном в курсе, - он, не меняя позы, направил большой палец в мою сторону, - то для тебя все происходящее наверняка является полным сюрпризом.
        - Меня зовут Влад, - продолжал он. - Владислав Ирбе. И бог свидетель, я искал этой встречи почти восемь лет.
        Он встал и взял с тарелки кусок буженины.
        - Чего отмечаете, ребята? А?
        Женя что-то пробурчал, но Влад смотрел на меня. Совершенно круглыми, сумасшедшими глазами.
        - У Жени день рождения, - пискнула я. Я поймала себя на мысли, что теперь прекрасно понимала, что чувствует кролик, когда к нему неспешно подбирается удав.
        Влад фыркнул.
        - Лажа. Это он так сказал? У него день рождения зимой, в январе.
        Я непонимающе посмотрела на Евгения, но он отвел взгляд.
        - Я все знаю про эту семью. Мне пришлось узнать о ней то, что, вероятно, они сами о себе не догадываются. А может, просто делают вид, что не знают. У вас есть коньяк?
        Женя помотал головой.
        Влад заметил вино на столе, которое еще час назад мы пили, весело чокаясь бокалами. Взял в руки бутылку, осторожно принюхался:
        - Так я и думал. Ты много выпила этого вина, Олеся?
        - Нн… не помню… - промямлила я, от испуга начиная заикаться.
        - Ты видела, чтобы твой кавалер пил с тобой?
        Я уставилась на бокал Сбежнева. Почти полный.
        - Там снотворное. Судя по бутылке, ты выпила немного. Так что уснешь где-то через час, может, раньше. Не знаю, хорошо это или плохо для тебя.
        Он шагнул к дивану и, склонившись над Петром Георгиевичем, сорвал с него скотч.
        - Узнаешь меня? Старый мухомор, - губы Ирбе растянулись в широкой улыбке, но глаза напоминали наконечники отравленных стрел.
        - Владислав, - задыхаясь, проговорил отец Жени. - Послушай… Остынь… отпусти ребят, и мы поговорим. Я очень прошу тебя!
        - Конечно, поговорим, - закивал Влад и погладил по голове мужчину. У него был такой вид, словно он успокаивал неизлечимого больного, уговаривая его прекратить истерику и наконец вернуться в постель.
        - У нас вся ночь впереди. Олеся, твои родители в курсе, где ты находишься? Только не ври.
        - Да, - хрипло ответила я.
        - Они знают этот адрес?
        Я на мгновение задумалась.
        «Я могу соврать, что знают, и будут беспокоиться, но как он на это отреагирует?!»
        - Нет, не знают.
        - Я рад, что ты откровенна со мной, - засиял Влад. - На перспективу, скажу тебе по секрету: яумею распознавать ложь. Поэтому не советую вам рисковать.
        (перспективу?)
        У меня затеплилась надежда. Значит, нас (меня в частности) не будут резать на куски прямо сейчас.
        - Владислав, - зашевелился на диване Петр Георгиевич, но Влад рявкнул:
        - Захлопнись.
        Он сел прямо передо мной.
        - Что он тебе подарил?
        Я с недоумением захлопала ресницами.
        - Я имею в виду Женю, - терпеливо пояснил Влад и провел своими пальцами по моей щеке. Я вздрогнула, и он ухмыльнулся.
        - Я следил за каждым вашим шагом, малыши. Так-то. Малыши-карандаши…
        - Он подарил… - у меня внезапно пересохло горло.
        (Андрей сказал, что он чувствует запах! Запах волос своей дочери…)
        - Это был сувенир, - вмешался Женя. Странно, но голос его был спокойным и немного усталым. - Я сделал копию головы Олеси. Из глины.
        - Из глины, - повторил Влад и почесал небритую щеку. - А ты знаешь, что этот сувенир с сюрпризом?
        Я покачала головой.
        - Девочка, ты когда-нибудь слышала о тсансе? - тихо спросил он.
        - Влад… - застонал отец Жени. - Не надо… Пожалей их…
        - Петр Георгиевич, вам вообще я бы посоветовал молчать. От ваших слов уже ничего не зависит, уважаемый коллега.
        Он снова переключил внимание на меня.
        - Я расскажу тебе. В сельве Амазонки в древние времена жили индейские племена. Их было несколько, шуар, агуарумо, уамбис… Испанцы дали им общее название «хибаро». Между племенами долгое время существовала кровная вражда. За убийство одного воина следовало убийство его убийцы, и так продолжа…
        - Прекрати! - взвизгнул Петр Георгиевич, и Влад опрометью кинулся к нему.
        - Я вытащу твою печень, если ты не замолчишь, - прошептал он. В руке безумца оказался нож, и он несильно ткнул лезвием в грудь отца Жени. Показалась кровь, и связанный пленник зашелся в крике.
        Влад заклеил ему рот.
        - Он будет мешать нам, - сообщил он.
        - Вы убили его?! - ахнул Женя.
        - Нет. По крайней мере, сейчас.
        Влад вновь опустился на стул.
        - У поверженных воинов отрезали головы. Для того чтобы дух убитого не мог отомстить, из головы изготавливалась кукла. Ее хранили прямо в доме. Тсанса была устрашающим символом племени, чем больше подобных трофеев было у воина, тем сильнее боялись его враги. Но существовал маленький нюанс. Отрубленную голову подвергали специальной обработке, в ходе которой она уменьшалась в три-четыре раза. При этом сохраняя формы лица, вплоть до маленького шрама или родинки. Я доступно объясняю, Олеся?
        «Вполне» - с возрастающим страхом подумала я. Вместо того чтобы ответить «да», я просто кивнула.
        - Шло время, и постепенно тсансы стали вызывать интерес у европейцев. Туристы, охотники и просто любопытные с удовольствием приобретали эти «сувениры». Сушеные человеческие головы начали клепать, как на заводе, их производство было поставлено на конвейер.
        Правда, сейчас вряд ли вы найдете настоящую тсансу. На том же Ебэе за пятьсот долларов вам всучат куклу из коровьей кожи, уверяя, что это самая что ни на есть настоящая тсанса. Хотя на некоторых рынках Эквадора вам, может, и повезет.
        Он выдержал небольшую паузу, взглянув на Женю. Его лицо было непроницаемым, и я в очередной раз поразилась, насколько резкие и непредсказуемые перемены происходили с этим парнем.
        - А теперь я расскажу вам другую историю, - нарушил тишину Влад. - Про одного ученого, сотрудника института Африки РАН. Он изучал культуру и историю африканских народов, но его также интересовал и другой континент - Южная Америка. Так вот, жил себе он жил, не тужил. И однажды приспичило ему отправиться в составе экспедиции в Эквадор, в самую глушь тропических лесов, возраст которых, если мне не изменяет память, насчитывает более пятидесяти миллионов лет. Целью поездки было изучение племен, населявших Амазонию. Вместе с ним был его приятель с женой. Они были его коллегами и работали в Центре истории и культурной антропологии.
        Петр Георгиевич замычал, умоляюще глядя на Влада, но тот и ухом не повел.
        - Проводник племени уамбис доставил их в глухую деревеньку Тукупи. Было принято решение остаться там на ночлег. Однако ночью на племя был совершен набег воинов шуар. Была жестокая схватка, начался пожар. В живых из экспедиции остался лишь ученый с женщиной (ее супруг был тяжело ранен и находился без сознания).
        Ирбе встал и принялся расхаживать по комнате.
        - Раненого выходили обнаружившие его индейцы. К счастью, его не стали ни убивать, ни делать из его головы тсансу. Они выходили его и даже хотели оставить в племени, но человек ушел сам, как только поправился. Он пытался найти свою жену самостоятельно, но его поиски не увенчались успехом. В одиночку это было невозможно сделать. Лишь через несколько месяцев ему удалось добраться до российского посольства в Эквадоре.
        Он перевел дух.
        - На поиски пропавшей экспедиции были отправлены спасательные группы. Однако ученый с женщиной как сквозь землю провалились. Прошло еще шесть лет, когда объявился мужчина. Заросший, как дикарь, в одной набедренной повязке и с бусами на шее из зубов каймана. Никто бы не поверил, что это существо - уважаемый профессор вуза с тремя высшими образованиями. У которого была прекрасная жена и рос маленький сын, хоть и болезненный. Но это было так.
        Он повернулся к Петру Георгиевичу:
        - Я прав, коллега?
        - УУУУУММММММММ, - затряс головой связанный.
        - Будем считать, что ты не возражаешь. К сожалению, известий о женщине, которую тогда тоже забрали индейцы, не было. Этот человек сказал, что однажды ночью она просто исчезла. Ушла и не вернулась.
        Женя кашлянул.
        - Этот человек очень быстро оклемался и вскоре снова вернулся к своей работе. Вот только жена не смогла жить с ним. Он стал другим после стольких лет в джунглях. Они развелись, и супруга уехала в неизвестном направлении. При этом оставив сына своему бывшему мужу.
        Влад налил в стакан яблочный сок. Понюхал и подмигнул Жене:
        - Спасибо, хоть сюда гадости не насыпал.
        - Это неправда, - несмело возразил Женя. - То, что вы рассказали. Вы… вы лжете.
        - Зачем? - искренне удивился Влад. Он махом выпил сок и возвратил пустой стакан на стол. - Мне казалось, отцу нечего скрывать от сына… Он наверняка долгими вечерами рассказывал тебе, что пришлось ему пережить в тропических лесах с индейцами. Как они охотились. Как готовили пищу. Как делали… Ну, в общем…
        Влад сделал в воздухе витиеватый жест.
        - Разве нет?
        - Нет, - бросил Женя.
        - Врешь, - улыбнулся Влад. - И очень топорно.
        - Что вам надо? - спросила я, стараясь вложить в свой голос максимум решимости. - Если у вас какие-то проблемы с этой семьей - решайте их сами. При чем тут я? Я не имею никакого отношения ко всему тому, что тут происходит!
        Влад щелкнул пальцами в воздухе.
        - Справедливо. Но разве я виноват, что именно в этот день, когда я намеревался нанести визит своему старому другу и коллеге, в доме появляешься ты?
        Я молчала не в силах противопоставить убедительного аргумента против столь по-идиотски безупречно железной логики.
        - К тому же, - по губам Ирбе скользнула странная улыбка, - я нисколько не сомневаюсь, что мальчик подарил тебе тсансу. Замаскированную под глиняную безделушку. Если бы сковырнула кусочек, то обнаружила, что внутри совершенно иная консистенция. Как по цвету, так и по содержанию. Правда, Женя?
        Сбежнев-младший ничего не ответил, а лишь хмуро исподлобья разглядывал Влада.
        Перед моими глазами материализовалась трещина в глиняной голове - результат падения на пол. Этот темно-желтый слой под глиной…
        (он разбил ее молотком!!!)
        - Я предполагаю, Женя действовал из лучших побуждений. Вероятно, он хотел, чтобы тсанса оберегала тебя. Ведь индейцы также считали тсансу амулетом удачи. Вопрос только в том, на чьих плечах был раньше этот… эээ, подарочек.
        Влад снова потер руки, будто это телодвижение придавало ему дополнительные силы.
        - Это он отрубил голову твоему однокласснику. Я следил за ним.
        Я потеряла дар речи.
        «Женя?! Женя убил Антона?!!»
        Сбежнев устремил взгляд на меня, и мне почудилось, будто на меня уставилась акулья морда.
        - После того как Антона избили, твой лже-именинник отвел его под мост, мол, нужно смыть кровь перед тем, как идти в гости. Там Женя оглушил его. Через несколько минут приехал его отец. Твой дружок отсек Антону голову, как цыпленку. Его папаша, которого ты сейчас видишь на диване, уложил голову в переносной холодильник. Потом они скинули в воду тело, и отец уехал домой. А Женя направился к тебе.
        Влад снова налил себе сок.
        - Не люблю долго говорить, пить всегда хочется, - извиняющимся тоном промолвил он. Отпил половину.
        - Женя слил в пузырек кровь Антона, и на дне рождения незаметно выпачкал куртку вашего товарища. Как там его, Денис?
        - Он сумасшедший, Олеся, - прокряхтел Женя. Он говорил тяжело, выплевывая слова, будто они были кусками гранита. - Я не делал этого.
        - Разумеется, делал. Ты убил его. А потом ты и отец расправились с семьей этого мальчишки. Прихватив с собой три свежесрезанные головы. Небось, слышали, что машину уже нашли?
        Влад принюхался.
        - Как мне знаком этот запах.
        Он повернулся ко мне.
        - Даже здесь я ощущаю, как пахнет сваренная человеческая кожа. Тсансу нужно готовить сразу, не откладывая. Иначе кожа может испор…
        - Прекратите! - взмолилась я. - Пожалуйста!! Развяжите меня!!
        - Как ты думаешь, зачем он хотел тебя усыпить, Олеся? - ласково полюбопытствовал Ирбе. - Спорю на что угодно, что пока ты тут кушала салаты, нахваливая кулинарные способности Жени, его папа готовил скальпель и кипятил воду. Я прав, Петр Георгиевич?
        Я заплакала.
        - Ты хочешь убедиться в том, что я говорю правду?
        Я не ответила, продолжая всхлипывать.
        Влад подошел ко мне и начал распутывать веревку.
        - Я оставлю тебе связанными руки, - предупредил он, делая узелки. - И немного ограничу твой шаг… Вот так.
        Он связал мои ноги так, что расстояние между ступнями не превышало двадцати сантиметров. Даже находясь в превосходной физической форме, я не могла убежать в таком состоянии, шансов не было совсем.
        - Идем, девочка. Сейчас я покажу тебе нечто, о чем ты будешь помнить очень долго. Если, конечно, выживешь этой ночью, - добавил Влад, и у меня задрожали коленки.
        - Вперед, - сказал он, мягко подталкивая меня. Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться.
        - Олеся…
        Я не стала оборачиваться на голос Жени.
        - Не верь ему. Я…
        Он икнул.
        - Я люблю тебя.
        Я так и не обернулась.
        Мы вышли наружу и направились к сараю.
        На небе вспыхивали далекие звезды, а серебристая улыбка месяца стала ярче. Ветерок приятно охлаждал разгоряченную кожу лица.
        - Почему… почему вы не позвоните в милицию? - спросила я, мелко семеня. Одновременно я искоса поглядывала по сторонам - может, несмотря на высоченный забор, у меня появится хоть какой-то шанс быть увиденной? Хоть кем-то?!
        - Зачем? - удивился Влад. - Не нужно сюда вмешивать правоохранительные органы. Этого мухомора признают психом и засунут в дурку. А я останусь с носом. И моя заживо съеденная жена не простит мне этого.
        - Заживо… что?
        Взгляд мужчины посерьезнел.
        - Ты думаешь, я псих? Что ж, твое мнение скоро изменится. Ну, для начала - тебе не приходило в голову, что для обычного сарая это помещение уж слишком велико?
        Из кармана потертых джинсов он извлек белую пластиковую карточку. В окружении деревянных строений, в пожухлой траве по щиколотку, под открытым звездным небом этот белый прямоугольничек смотрелся так же гармонично, как микроволновка в пещере первобытного дикаря.
        «Может, закричать? - неожиданно подумала я. - Ведь рядом дома, в них живут люди!»
        (у него нож)
        Мой едва приоткрытый рот тут же закрылся. Я хорошо помнила, как Влад с невозмутимым видом ткнул в грудь отца Жени ножом.
        Влад с помощью ключа открыл дверь сарая, и у меня перехватило дыхание - за ней тусклым металлом отсвечивала вторая дверь. Мой похититель прислонил карточку к считывающему устройству, после чего раздался тихий щелчок.
        - Милости прошу, - проскрипел он, и я ни жива ни мертва на цыпочках зашла внутрь.
        - Где-то тут должен быть выключатель…
        Я услышала, как сзади возился Влад. Спустя мгновение в помещении вспыхнул мерный голубоватый свет флуоресцентных ламп.
        - Это их лаборатория, - пояснил он, окидывая взором окружающее пространство. - Рабочий кабинет, другими словами.
        Несмотря на гложущий меня страх, у меня от изумления отвисла челюсть.
        Слева располагалась электрическая плита, на одной из конфорок стояла громадная кастрюля из нержавеющей стали.
        - Чувствуешь запах? - тихо спросил Влад и повел носом. - Если есть желание, сними крышку.
        Я протянула трясущуюся руку к кастрюле, но на полпути остановилась.
        - Там мама этого твоего одноклассника Дениса, - сказал он. - Я застал старшего Сбежнева за варкой. Кожа до сих пор плавает в воде. Из нее уже не получится хорошей тсансы. Волосы слезли, и кожа расползлась. Иди сюда.
        Спотыкаясь, я поковыляла следом за ним. За плитой прямо на полу стояло огромное деревянное корыто, наполненное песком. Из него торчали две палки, концы которых были увенчаны какими-то серыми заскорузлыми тряпками, с которых спускались слипшиеся пакли, отдаленно напоминающие пряди волос.
        - А это Денис с папой.
        Мне стало дурно. Эти вонючие тряпки раньше были лицами?!!
        - Где… где Дэн? - хрипло спросила я, и Влад наклонился ближе и показал пальцем:
        - Вот. Ты разве по цвету волос не определила?
        Он выпрямился.
        - Головой Антона занимался сынок моего коллеги, твой ухажер Женя. Он тоже кое-что умеет. Но, как я понял, он не до конца удалил мясо с внутренней стороны кожи, и она сгнила. Ничего, это дело практики…
        Я представила себе Женю, с напряженным выражением лица (которое бывает у него всегда, когда он занят ответственным делом), ковыряющегося в отрезанной голове Антона, и зажала рот ладонью.
        Боже, это сплошное безумие.
        - Кипяток уничтожает бактерии и микробы, - вещал между делом Влад. - Кожу варят строго определенное время, иначе она разварится и порвется, как размокшая бумага. Во время варки кожа сжимается, постепенно уменьшаясь в размерах. Потом ее насаживают на кол, чтобы она остыла. Видишь?
        Я кивнула, с трудом сдерживая тошноту.
        - Затем разрез, который был сделан во время сдирания кожи, зашивается. Внутрь помещаются раскаленные на костре камни, они должны быть круглой или овальной формы…
        - Послушайте, не надо, - я едва ворочала языком.
        - …камень засовывался внутрь, и его катали, чтобы он выжигал оставшиеся волокна плоти. Вместе с этим изнутри прижигалась кожа, она дубела, становясь жестче. Когда камень остывал, его снова клали на угли, а внутрь засовывали следующий, нагретый. Смотри!
        Влад развернул меня, словно я была манекеном, в сторону стеклянного шкафа. На полочках были аккуратно расставлены коробки, доверху заполненные круглыми камнями. Я почему-то подумала о море, как я ступала по обкатанным волнами камушкам-голышам, ойкая, когда какой-нибудь из них слишком больно впивался в кожу моих нежных ступней…
        - Вон жаровня. На ней Сбежневы нагревают камни. А это…
        Влад пихнул меня еще дальше, там освещение было хуже. Я остановилась еще у одного шкафчика, тоже со стеклянными дверцами. Он был закрыт на хромированный замочек.
        - Это их рабочий инструмент, - как во сне, услышала я за спиной ровный голос Влада. - Прямо как в доме охотника. Только вместо ружей… Ну, ты сама видишь.
        Я потерла глаза. Нет, нет и нет…
        За стеклом на специальных подставках, словно в музее, «красовались» предметы, от вида которых у меня зашевелились волосы.
        Топоры, штук пять. Все разной величины. Три громадных ножа мачете. Пилы, штук шесть-семь. Даже проволочная струна, как у хирургов… Я в одной передаче видела. О, боже…
        - Продолжим?
        Мне хотелось кричать от этого спокойного, но вместе с тем страшного голоса. Он словно зачитывал диагноз больного, обреченного на смерть.
        - Пожалуйста…
        Он проигнорировал мои всхлипы.
        - Для непосредственного уменьшения головы индейцы использовали раскаленный песок. Его нагревали в горшке на огне, потом засыпали внутрь будущей тсансы, примерно наполовину. После этого голову переворачивали, чтобы песок, перемещаясь внутри тсансы, стер, словно наждак, остатки сухожилий и мяса. Песок также помогал удалить жир в труднодоступных местах - у носа и губ. В перерывах внутренняя поверхность головы скреблась ножом, после чего песок засыпался вновь. Это действие проделывалось много раз, пока тсанса не приобретала нужный размер. Голова становилась, словно у карлика.
        - Я хочу наружу, - сипло произнесла я, и по моему лицу ручьем хлынули слезы.
        Влад положил мне на плечо руку. Несмотря на его худощавое телосложение, рука у него была большая и крепкая. Словно на меня взвалили небольшое бревно.
        - Ты должна еще кое-что увидеть, - сказал он. - И тогда у тебя больше не будет вопросов.
        Он потащил меня в самый конец помещения, где горела всего одна лампа. Мы остановились у крохотной дверцы, размером едва ли превышающей канализационный люк.
        - Это… что? Запасной выход?
        - Нет. Это их святая святых. Сакральная комната. Как алтарь или капище для верующего. Но тебе уже можно туда. Ты избранная.
        - Я… не хочу туда, - забормотала я. Влад легонько толкнул меня.
        Протянул руку с уже знакомой мне карточкой.
        Щелк!
        Дверь со скрежетом отворилась, словно пасть гротескного существа. Внутри царила полнейшая темнота.
        - Нет! Не надо, я не пойду!! - завопила я. - Помогите! На помощь!!!
        Сильная оплеуха заставила меня ошеломленно замолкнуть.
        - Еще один писк, девочка, - зашептал Влад над ухом, - и ты останешься здесь навсегда. Вползай!
        - Там… темно, - захныкала я, тщетно упираясь, но он с легкостью протолкнул меня в каморку. В ту же секунду вспыхнул луч фонарика.
        - Тсансы любят покой и темноту, - благоговейно зашептал Влад. Он осветил помещение, и я почувствовала, что разум начинает покидать меня. Как наполненный гелем воздушный шарик, он отпочковался от моего мозга и тихонько полетел куда-то вверх, в небеса.
        Головы.
        Кругом одни головы. Крохотные, не больше обычного яблока. На стенах, на потолке, они свисали кошмарными гроздями, словно связки чеснока. Луч фонарика уперся в пол, и я взвизгнула. Казалось, волна карликовых голов, похожих на сотни зловещих нарывов, вот-вот захлестнет ноги. Тсансы высились на кольях ровными рядами, будто рота вымуштрованных солдат.
        - Если бы не я, через три недели их коллекция пополнилась бы еще на одну, - проскрипел Влад. Он погладил меня по волосам:
        - Ты бы выгодно отличалась от этой серой массы. У тебя очень красивые волосы.
        Он вздохнул.
        - Жаль, что со временем они бы потускнели и ты бы растворилась в этом болоте.
        - Я… мне плохо, - выдавила я. Только сейчас я ощутила, что в этом помещении, по сравнению с сараем, стоял ледяной холод.
        - Мы сейчас уйдем, - отозвался Влад. Он неторопливо водил из стороны в сторону фонариком, пристально вглядываясь в застывшие мертвые лица.
        «Он как будто что-то ищет»
        - Если ты заметила, губы протыкаются специальными палочками. Каждая из них по пять сантиметров. Их делали из пальмы уви, - сказал он, продолжая рассматривать страшные амулеты. - Видишь, палочки расположены параллельно. Если ты посмотришь внимательнее, то заметишь, что глаза у тсансы тоже зашиты. Считалось, что дух убитого воина теперь не сможет отомстить тому, кто его убил.
        Я посмотрела на дверь. По сравнению с этой безумной каморкой, заполненной высушенными человеческими головами, лаборатория Сбежневых показалась мне райским садом.
        «Может, я успею вылезти и закрыть его здесь?» - внезапно осенило меня.
        Я сделала маленький шажочек в сторону.
        - Не пытайся бежать, - донесся до меня голос Влада. Он стоял боком ко мне, внимательно изучая сморщенную голову с коричневыми волосами. - Лучше не зли меня, детка…
        Я остановилась. Ноги подкашивались. Я хотела опереться на стену и тут же коснулась чьей-то головы. Раздалось тихое шуршание, и я, вскрикнув, отшатнулась. Мне уже начало казаться, что тсансы покачиваются, словно цветы в поле во время сильного ветра. А еще…
        (останься с нами…)
        (боже, боже!!!)
        Они наблюдают за мной.
        Даже несмотря на то, что у них зашиты глаза.
        Я сомкнула веки.
        В темноте послышался глубокий вздох Влада, и я приоткрыла глаза. Он сорвал с потолка тсансу, которую только что рассматривал, и зашагал к выходу. Прямо по крошечным высохшим головам. Они хрустели под его ногами, как чипсы в пакетике, если их мять.
        «Меня сейчас стошнит»
        - Выходи, - скрипучим голосом скомандовал он. Я повиновалась.
        Наконец он закрыл люк. Раздался характерный щелчок.
        - Взгляни, - промолвил он. Превозмогая страх и рвотные позывы, я медленно подняла глаза. В руках у Влада на просмоленной веревочке висела голова женщины. Маленькая, сморщенная голова, с проколотыми губами и сшитыми веками.
        - Познакомься, - глухо произнес Влад. В уголках его глаз блеснули слезы. - Это Дарья, моя жена.
        Я отвела взгляд, кусая губы.
        - Мне очень жаль, - только и смогла выдавить я из себя.
        - Ничего тебе не жаль, - каменным голосом сказал Ирбе. - Ты ее не знала. И меня ты тоже не знаешь. Ты просто так говоришь, чтобы меня успокоить.
        - Я… мне правда…
        - Все, проехали.
        Он прижал к щеке голову. Потом нежно поцеловал в губы. Пригладил растрепанные волосы. Я не смогла всего этого вынести, и меня вырвало.
        Прямо на палки, на которых сушились лица Дениса с его отцом.
        - Я любил ее, - сказал Влад. Слезы скатывались по его щекам, но он не обращал на это внимания. - Любил больше всего на свете.
        Он прижал тсансу к сердцу.
        - Слышишь, родная? - шепотом проговорил он. - Мое сердце помнит тебя. И все еще не забыло тебя и твои поцелуи.
        Наконец его взгляд прояснился, и он сказал:
        - Они убили ее на следующий день. Поджарили на углях. Еще живую. Понимаешь?
        Нет, я уже ничего не понимала. Желудок настойчиво взрывали спазмы, и я закрыла рот ладонью. Ноздри щекотал кисловатый запах рвоты.
        - Они проткнули ее вертелом, и обжаривали, как кусок мяса. А она звала на помощь. Звала меня. А потом ей отрубили голову, а тело съели.
        Бережно убрав тсансу во внутренний карман, Влад добавил:
        - Отец Жени не стоял в стороне. Он знал язык шуаров и каким-то немыслимым образом убедил их в своей востребованности. В свою очередь, индейцы, которые оказались людоедами, предложили ему пройти испытание. Показать, что, мол, ты наш. Ты свой.
        Я убрала руки от рта. Тошнота отступила. Даже не знаю, почему.
        - Для этого они зажарили мою Дашу. И отец твоего приятеля самолично жрал ее плоть. Получив в подарок тсансу. И все шесть лет, что он там находился, он видел, как делаются эти трофеи. Пока не начал делать сам.
        Мы вышли наружу. Небо заволокло тучами, и серебряная улыбка-месяц исчезла. Меня почему-то расстроило это. Как будто я потеряла старого друга.
        - Откуда… откуда вы все это знаете? - нерешительно спросила я. По неизвестной мне причине я начала думать, что после этой «экскурсии» Влад развяжет и отпустит меня. А зачем я ему?
        Но он не развязал и тем более никуда не отпустил. Ирбе долго молчал, глубоко вдыхая ночной воздух, потом обронил, словно между прочим:
        - Потому что я тоже делаю тсансы.
        У меня помутнело в глазах.
        - Кстати, в сарае есть подвал, - прибавил Влад. - Там у них небольшой крематорий, где они избавляются от тел.
        Засмеявшись, он ухватил меня за локоть и потащил в дом. Я зарыдала.

* * *
        - Я сейчас тоже зарыдаю, - заметил Сергей. Он нетерпеливо барабанил пальцами по грязному, покрытому жирными пятнами столу. - От жалости к самому себе. Что же дальше, сказочница ты моя ненаглядная?
        Старуха прикурила еще одну сигарету.
        - Сильно дует, - сказала она и, закрыв форточку, села за стол.
        Сергей собирался что-то сказать, но его опередил телефонный звонок.
        - Ты куда пропал? - послышался в трубке раздраженный голос Макса. - Я уже поссал два раза и поспать успел. Я жрать хочу!
        - Умница. Возьми на полке пирожок, - издал смешок Сергей.
        - Ты там что, трахаешь ее, что ли?
        - Нет, не трахаю, - ответил мужчина, улыбаясь. Он встретился взглядом с хозяйкой дома, и она, поняв, о чем идет речь, улыбнулась в ответ, после чего выпустила плотную струю дыма прямо ему в лицо.
        - Блядина, - процедил Сергей, разгоняя рукой мутные клочья дыма.
        - Кто блядина? - не понял Макс.
        - Я не тебе.
        - Ты скоро? - с надеждой спросил мужчина.
        - Да. Мы скоро, - уверенно заявил Сергей. - Еще пять минут.
        - Почему ты не позовешь своего друга сюда, сынок? - спросила Олеся Викторовна, стряхивая пепел прямо на стол. Зачем-то размазала его подушечкой мизинца.
        - Потому что это не твоего поросячьего ума дело, вешалка, - ответил Сергей. - Заканчивай свою сказку.
        Рот старухи раскрылся, выпуская очередное облако никотиновой завесы.

* * *
        Мы поднялись наверх.
        - Ты посмотри на этих голубков! - с веселым изумлением воскликнул Влад. За то время, пока мы отсутствовали, Жене удалось подобраться к дивану. Стоя на коленях, он безуспешно пытался разгрызть веревку, которой был опутан его отец.
        Влад за шиворот оттащил скулящего парня обратно. Словно щенка от миски с молоком, подумалось мне.
        - Сядь на стул, - приказал он мне.
        - Вы ведь не убьете меня?
        Я слышала свой голос как будто со стороны - жалкий писк обреченного на смерть. И хорошо, если она будет быстрой и безболезненной.
        Я тихо присела.
        - Сейчас ты увидишь небольшое представление, - сообщил Ирбе, вновь привязывая меня к стулу.
        Петр Георгиевич что-то промычал. Его лицо стало багровым, будто вся кровь его тела устремилась к голове.
        - Отпустите папу, - тихо попросил Женя.
        Влад даже не оглянулся. Закончив со мной, он вышел куда-то, а когда снова вернулся, в руках его была ножовка.
        - Все очень просто, Женя, - начал он, пробуя большим пальцем полотно. - Если хочешь жить, отпили своему папе голову. И можешь катиться на все четыре стороны.
        Женя с обалделым видом воззрился на Влада, который с непроницаемым лицом сорвал виноградинку с фруктовой вазы и с ловкостью фокусника закинул ее в рот.
        - Вы сошли с ума, - наконец ответил Сбежнев-младший. Его отец выгнулся дугой, лоб прорезали морщины. В глазах показались слезы.
        - Кажется, он что-то хочет сказать, - предположил Влад.
        Он отлепил скотч, закрывавший рот ученого.
        - Просто убей меня - заговорил он, прерывисто дыша. - Я ненавижу тебя! Не… ненавижу! Убей, а их отпусти!
        - Я так и думал, - с грустью покачал головой Влад. - Ничего интересного эта голова не скажет. Только какие-то глупости. Твоя башка годится разве что для тсансы.
        Он повернулся к побелевшему, как бумага, Жене:
        - Ну? У тебя минута на размышление.
        - Я никогда… - он всхлипнул, - никогда не смогу убить папу.
        - Да ну? - не поверил Влад. - Хорошо, представь, что это просто рабочий материал. Ведь твой отец научил тебя изготавливать тсансы?
        Женя молчал.
        - Я обещаю, что потом пришлю тебе его голову, - утешающе произнес Влад. - Можешь не оставлять адреса. Я вышлю до востребования, хе-хе.
        - Не надо… - прошептал Женя.
        - Надо. Время пошло. Если ты откажешься, я отпилю ему голову на твоих глазах. А потом займусь тобой. И твоей киской, что сидит напротив. Хочешь?
        - Нет. Нет, нет, - как заведенный, повторял Женя. - Нет!!
        Влад сунул ему ножовку чуть ли не под нос:
        - Наверное, ты хотел сказать «да».
        - Женя, сделай это, - прохрипел Петр Георгиевич.
        Я закрыла глаза.
        Боже, боже, боже.
        (займусь… твоей киской…)
        (это сон?)
        Нет. Все это происходит на самом деле.
        «Моя мама».
        Она наверняка уже сообщила в милицию, особенно после того, что произошло дома с отчимом! - попробовал меня успокоить внутренний голос, но это не очень-то вселило в меня надежду. Мама ведь не знает ни адреса, ни телефона Сбежневых. Разве что у нашей училки Сергеевой узнать? Но уже ночь, кто сейчас меня будет искать?!
        - Время вышло. Пора принимать решение, парень. Пожалуй, самое ответственное в твоей жизни, - раздался голос Влада.
        - Хорошо.
        Я открыла глаза, не в силах поверить в то, что только что услышала. Как?!
        - Ну и замечательно, - расплылся в улыбке Ирбе. Он начал развязывать Женю. Один узел был затянут слишком туго, и Владу пришлось воспользоваться ножом.
        Сбежнев встал на ноги. Его слегка покачивало, и он с рассеянным видом растирал покрасневшие от пут запястья.
        «Он сошел с ума. Они все тут свихнулись».
        Ирбе протянул парню пилу, и Женя взял ее.
        - Режь сонную артерию. Она возле трахеи, ты знаешь, - прокаркал его отец, видя, как его сын с ножовкой в руках приближался к дивану. - Запомни, я люблю тебя. Чтобы ты не сделал.
        Женя наклонился над отцом. Они оба плакали.
        - Я тоже тебя люблю, папуля, - сквозь слезы улыбнулся Женя. Приставил полотно к тонкой, бледной шее отца и провел сверху вниз. Кожа моментально разошлась, как орущий, красный рот, и Петр Георгиевич забился, словно пойманная рыба.
        Разрывающий воздух пронзительный вопль раздался буквально рядом со мной, и только через мгновение я осознала, что кричу я.
        Влад, ругаясь, направился ко мне. Не переставая исступленно кричать, я тем не менее успела заметить, как рука Жени метнулась к ножу, которым Влад резал веревки.
        - Я что тебе говорил, детка? - зашипел Влад. Он схватил лежащий на столе моток липкой ленты. - Ты начинаешь меня раздражать…
        Он успел только подцепить ногтем край ленты, как сзади бесшумно возник Женя.
        - Это последнее предупреждение. Ты…
        Договорить он не успел. Тело Влада как-то странно вздрогнуло и приподнялось, словно он хотел поближе рассмотреть некое подозрительное пятнышко на потолке. Затем он медленно, как в замедленной съемке, повернулся ко мне спиной. Под лопаткой торчал нож, вогнанный почти под самую рукоять.
        - Смелый… мальчик, - выдохнул Ирбе. Женя испуганно попятился назад.
        На диване, визжа и хлюпая, разбрызгивал кровь Петр Георгиевич.
        Левая рука Влада опустилась на стол. Опрокидывая бокалы, переворачивая салатницы и тарелки, пальцы наконец наткнулись на штопор.
        - Иди… ко мне.
        Женя споткнулся о стул, и Влад склонился над ним.
        - Не надо!!! - умоляюще закричал парень. - Простите!!
        Спиралевидное хромированное жало мягко вошло в глаз. Из раны маленькими толчками стал вытекать кровавый кисель. На брюках Жени тут же начало расползаться темное пятно, только уже не крови. Он медленно опустился вниз, рука потянулась к торчащему из глазницы штопору, но, замерев в нескольких сантиметрах от ручки, безвольно упала. Его тело обмякло, распластавшись на полу.
        - Маленький… гаденыш, - подытожил Влад. Он посмотрел на меня. Лицо искажено в гримасе. - Ты… сможешь вынуть… нож? Только… не шути.
        - Я… я… не знаю, - пролепетала я. - Позвоните в «Скорую»…
        - Нет, - подумав, сказал он. - Я… истеку кровью. Пусть… все останется.
        Влад потерял ко мне интерес. Он быстро слабел.
        Взяв пилу, он на подгибающихся ногах поплелся к дивану. Лицо Петра Георгиевича стало бледным. Кровь из раны вытекала мерным потоком, с каждой каплей забирая жизнь профессора.
        - Я все равно… закончу дело.
        Я вновь закрыла глаза. Про себя я молила бога, чтобы этот ад закончился как можно быстрее.
        Захлебывающиеся крики перешли в хрип. Потом я услышала, как Ирбе выругался.
        - Полотно… сломалось. Извини… Петя, - прошелестел он.
        Я приподняла веки. Бордовое пятно на спине Влада растянулось до самого пояса, кровь начала пропитывать джинсы. Он раздраженно швырнул в сторону испорченную ножовку и потянулся к столу. Его рука вцепилась в край скатерти, и он потянул ее на себя. Послышался звон битой посуды.
        - То, что надо, - шепотом произнес Влад и засмеялся. Держа в одной руке нож, он сунул его в развороченную шею отца Жени, начиная колотить тяжелой салатницей по обуху лезвия. Петр Георгиевич булькал и хрипел, я видела, как он дрыгает ногами, его стоптанные подошвы домашних тапочек.
        Самое ужасное было в том, что жизнь все еще теплилась в его агонизирующем теле. Ноги и руки все еще тряслись, но с каждой секундой движения становились тише.
        Я сомкнула веки. Крепко-крепко.
        «Когда я открою, ничего этого не будет».
        Я очень хотела верить в это.
        Прошло минут пять. А может, час.
        Тело охватила слабость, оно казалось мне невесомым. Казалось, развяжи меня, и я взлечу наверх, паря, словно птица…
        Клокочующие звуки прекратились. Я только слышала, как кряхтит Влад.
        Медленно-медленно я приоткрыла глаза.
        Ирбе сидел на полу, в луже крови. Посеревшее лицо напоминало старую гипсовую маску. В руках он держал голову отца Евгения. Глаза и рот были широко открыты, словно в последний момент Петр Георгиевич был чем-то сильно удивлен.
        - Надрез… делается от темени… до шеи, - голосом известил Влад. Голос плавился, как желе на солнцепеке. - Самое главное… осторожно снять кожу… отделить ее от мышц… не повредив… ее…
        Вздыхая и кряхтя, он принялся за дело.
        Меня снова вырвало. Желчью, прямо на колени. Зловонная жижа текла по подбородку, капая на грудь.
        Я посмотрела на лужу крови вокруг этого безумца.
        (он должен уже давно умереть!)
        На полу зашевелился Женя. Он вращал уцелевшим глазом, и, увидев меня, слабо улыбнулся. Постанывая, поднялся на ноги.
        Влад поднял голову. Взгляд не выражал ни удивления, ни ненависти. В нем была просто усталость.
        - Не подходи, - сварливо сказал он.
        Женя, покачиваясь, подошел к серванту, где стояла громадная ваза, в которой находились какие-то засушенные растения.
        - Ложись. Ложись, Женя, - зачем-то сказал Ирбе, снова сосредоточившись на голове. Он уже снял половину лица. Разлохмаченные края кожи болтались, как тряпка, которой вытирали разлитый борщ.
        Вытряхнув из вазы гербарий, Женя заковылял к Владу.
        - Я сделаю… из тебя самую… лучшую…
        Сбежнев встал за спиной Ирбе. Подошвы его тапочек влажно чавкали в загустевшей крови.
        - Самую… лучшую… - бубнил Влад.
        Ваза с хрустом опустилась на его голову, и Влад выронил нож. После второго удара он выпустил голову. Она покатилась по полу, остановившись в метре от меня.
        Третий удар повалил мужчину вниз. Ваза раскололась на две части, и Женя, подхватив дно, продолжал им кромсать лицо Ирбе.
        Он бил молча, закусив губу. Штопор продолжал торчать из его глаза, как ручка какой-то замысловатой шарманки.
        «С рождения Боби пай-мальчиком был!..»
        Живая шарманка. Голова.
        Тсанса.
        «Из Влада не получится тсансы» - раздался в мозгу внутренний голос, и звучал он озабоченно. «Вон, кожа вся испортилась…»
        Я визгливо засмеялась.
        «Ты не попробовала фаршированный перец», - раздался в моей голове голос папы Жени. - «Мой сын отлично готовит!»
        Голова Петра Георгиевича ухмылялась. А глаза…
        (все это в твоем воображении!)
        хлопали, как у дурацкой куклы.
        Меня клонило в сон.
        (…как ты думаешь, зачем он хотел тебя усыпить?…)
        Я не заметила, как погрузилась в ночь, черную и вязкую, как смола.

* * *
        - Олеся?
        Я все еще в липкой смоле. Она не отпускает меня из своего черного густого плена.
        - Олеся, проснись.
        Голос мягкий, знакомый. Я знаю этого человека?
        (Женя)
        Я вскрикнула, выныривая из забытья.
        Передо мной сидел Женя и смотрел на меня ласковым взглядом. В окно пробивались солнечные лучики.
        - Я… не трогай меня! - заверещала я.
        - Я ничего тебе не сделаю. Езжай домой. На улице ждет такси, - спокойно сказал он. Его правый глаз был заклеен пластырем. Ровно и аккуратно. Так, как Сбежнев всегда был приучен делать.
        Я сползла с дивана, растерянно оглядываясь по сторонам. Диван был совершенно чистым, как и пол. Стол был накрыт скатертью, в центре в гордом одиночестве стояла ваза с фруктами.
        - Где… - у меня запершило в горле, - где… Влад?
        - Какой Влад? - искренне удивился Женя. - Ты что?
        - Влад! Он убил твоего отца! - закричала я. - А ты раскроил ему череп! Вазой!
        Лицо юноши приняло испуганное выражение.
        - Ты что, Олеся?! Какой еще Влад?! Мой папа в порядке. Он утром уехал в город, нам нужно в банкомате деньги снять. Он скоро придет!
        Меня начало трясти. Я оглядела свою одежду. Следов рвоты не было.
        - Что у тебя с глазом?!
        - Мне попала стружка, - ответил он, ничуть не смутившись. - Я работал ночью, делал одну статуэтку. Тебя…
        Он покраснел.
        - Собирался в травмопункт ехать, болит сильно.
        - Женя, - зашептала я. - Я не сошла с ума.
        На улице послышался гудок автомобиля.
        - Тебя ждет машина, - терпеливо сказал Сбежнев.
        - У тебя на улице сарай. В нем засушенные головы. Их там сотни. Они…
        Женя оторопело смотрел на меня.
        - Тебе что-то приснилось, Олеся. Наверное, это был какой-то кошмар.
        Он почесал затылок.
        - Ты пришла вчера ко мне в гости, потом сказала, что у тебя болит голова, и прилегла поспать. Я тебя укрыл одеялом. Вот и все.
        Я посмотрела на сервант.
        - Там стояла ваза. С какими-то сухими ветками.
        Женя наклонился ко мне вплотную. Единственный глаз буровил меня, словно новенькое сверло.
        - Не было там никакой вазы. Никогда.
        Мне захотелось ударить его. Сорвать пластырь с глаза. Посмотреть, что там за стружка такая.
        - Тебе пора, солнышко.
        Словно больная старуха, я потащилась к выходу. Обернулась.
        - Я ненормальная?
        - Нормальная, - ответил Женя. - Абсолютно нормальная. И… очень мне нравишься.
        На ватных ногах я спустилась по ступенькам и вышла за ворота. Бросила короткий взгляд на сарай. Пожала плечами.
        Сарай как сарай.
        - Наконец-то, - недовольно буркнул водитель такси. Я села в машину и посмотрела на дом. В окне маячило лицо Жени. Он счастливо улыбался и махал мне рукой. Такой искренний и добрый. Мой талантливый скульптор.
        Когда я приехала домой, мама почему-то не ругала меня. Но глаза у нее были опухшие.
        - Где? - спросила я.
        - Что?
        - Ты вчера звонила. Кричала, чтобы я приехала, - устало сказала я. - Что… мой подарок не в порядке. И что Андрею Алексеевичу стало плохо.
        - Да, ему было плохо, - сказала дрогнувшим голосом мама. - У него случился приступ, когда мы ужинали. Я вызвала «Скорую», он в больнице. Я как раз сейчас собираюсь к нему.
        Откуда-то из глубины рвался вой, дикий, нечеловеческий вой раненого зверя.
        - Где мой подарок? - свистящим шепотом спросила я. - Моя… голова?
        - Прости. Вчера Масяня с ней играла. Она упала и разлетелась на кусочки, - ответила мама, но в ее глазах я видела полное равнодушие. - Я выбросила их.
        - Куда? - сквозь зубы проговорила я.
        Брови мамы сделались домиком.
        - Как куда? В мусоропровод.
        Я выскочила на улицу. Нашла дворника.
        Он покивал, выслушав мою сбивчивую просьбу, почесал нос и сообщил, что утренний контейнер с мусором уже давно отправился на свалку.
        Я вернулась домой и заплакала. Потом я уснула.
        Прошло какое-то время. Мы с Женей не общались. Однажды из новостей я узнала, что их дом сгорел, а сам Сбежнев куда-то исчез.
        Через несколько дней я приехала на это место. Там были одни развалины. Я бродила по ним, вспоминая ту ночь. Сарай тоже был уничтожен. Был ли там под землей крематорий, я так и не узнала. Зато… перед тем как покинуть это место, я нашла в траве шарик. Стеклянный шарик, точно такой же был в глазнице глиняной поделки, которую мне подарил Женя. Только голубого цвета.
        Он хранится у меня до сих пор.

* * *
        Старуха залезла в карман своего замызганного халата и, затаив дыхание, извлекла наружу стеклянный шарик.
        - Вот он, - торжественно заявила она, словно демонстрировала не кусок стекла, а редкий бриллиант.
        - Старая идиотка, - покачал головой Сергей, видя, как Олеся Викторовна приставила шарик к глазу, словно пенсне.
        - Почему ты сменила имя? - задал он вопрос.
        - Я хотела забыть о всей этой истории. Я мечтала начать новую жизнь. Но… судя по всему, прошлое тянет меня назад, - с готовностью ответила пожилая женщина, словно репетировала эту фразу десятки раз на случай подобных вопросов. Она убрала шарик в карман.
        - Это бред, - отрезал Сергей. - А теперь я расскажу тебе правду.
        Он многозначительно посмотрел на притихшую старуху.
        - Ты все знала. Ты помогала Жене убить Антона. И семью Дэна. Ты знала, что в эту ночь к Сбежневым придет Владислав Ирбе, который мечтал убить отца твоего дружка! И сделать из его головы тсансу. Поэтому ты и отпросилась на ночь к ним. Вы вместе убили Влада, а потом отца Жени, после чего ты уехала домой, а Сбежнев-младший сжег дом и свалил в неизвестном направлении. Кстати, его труп через несколько лет выловили в реке. Правда, с головой на этот раз. Не так много в России охотников за головами.
        - Господь с тобой, сынок, - перекрестилась старуха. - Ты ошибаешься!
        - Собирайся, - сказал Сергей. - Тебя очень хочет видеть твой отчим, Андрей Алексеевич Келлер. Кстати, он намного лучше сохранился, в отличие от тебя. Хоть и наполовину парализован. Но мозг у старика работает что надо.
        - Отчим? - глупо переспросила старуха, снова потянувшись за сигаретой.
        - Вот именно. Он считает, что это ты со Сбежневым тогда убили его дочь. Ты ненавидела Маргариту. Вы отрезали ей голову, которую потом тебе на день рождения подарил Евгений. Он облепил тсансу Маргариты глиной, придав ей форму твоего лица. Экспертиза и ДНК показали, что это действительно была дочка твоего отчима. Ты ведь тогда так ловко сбежала от него с мамашей. А он тебя искал.
        - Я не убивала свою сестру, - голос Олеси Викторовны стал хриплым. Она нервно затянулась сигаретой.
        Сергей коснулся виска, чувствуя легкое головокружение. Пора на воздух.
        - Зачем я буду тебе что-то доказывать, - сказал он. - Мне заплатили, чтобы я привез тебя к старику Келлеру. Вот и все. Мне просто было интересно послушать эту историю из первых уст, сечешь? Поэтому я и сижу с тобой в этом свинарнике уже больше часа. Давай, вставай. Андрей Алексеевич ждет не дождется встречи с тобой.
        Облако дыма вновь окутало Сергея, и он ухмыльнулся:
        - Ладно. Можешь выкурить свою последнюю сигарету.
        Старуха безмолвно уставилась в грязное окно. Окурок подрагивал в ее узловатых пальцах.
        - Женя действительно меня любил, - сказала она, и голос ее затрепетал затухающим пламенем.
        Сергей достал мобильник. Воспоминания этой развалины уже мало его интересовали. Нужно предупредить Макса, чтобы он был готов к отъезду. Однако его приятель не брал трубку.
        - Опять дрыхнешь, придурок? - бормотал он, слушая длинные гудки. - Или на этот раз срать ушел?
        Он подождал минуту, после чего позвонил снова. Макс не отвечал.
        Сергей встал из-за стола и, с трудом подволакивая ноги, шагнул к окну. В ступнях ощущалась странная тяжесть, словно за ними волочились привязанные гири.
        Мужчина попытался разглядеть автомобиль, но увидеть что-то сквозь слой многолетней грязи было невозможно.
        - Ты докурила? - спросил он, опираясь на стол руками. Тяжесть от ног переместилась в область поясницы. Ему вдруг захотелось лечь.
        - Может, приляжешь, сынок? У тебя лицо бледное, - произнесла Олеся Викторовна.
        Еще одно облако дыма.
        Сергей сел, точнее, буквально рухнул на стул. В глазах двоилось, очертания предметов менялись, сжимаясь и растягиваясь, как теплый пластилин. Или глина…
        - Что… что ты сделала со мной? - всхлипнул он. У входной двери кто-то завозился. Потом стали слышны тяжелые шаги.
        Старуха неторопливо затушила окурок.
        - Заходи, Олеся, - мужским голосом проговорила «хозяйка». - Подслушивать нехорошо.
        Сергей с неимоверным трудом приподнял голову, оглядываясь. На пороге, словно сутулый истукан, стояла неряшливо одетая женщина. Толстая, с обвисшими грудями, с одутловатым землистым лицом и выпуклым животом. Удивленно приоткрытый рот делал ее похожей на слабоумную, с нижней губы тянулись нити слюны. Изжеванное платье сплошь в красных разводах. В левой руке женщина держала большую корзинку, в которой виднелся некий предмет шарообразной формы. С корзины на половицы капала багровая жидкость.
        - О… Оле… Олеся? - прохрипел Сергей. - Кто… кто вы?
        «Это кровь. Твою мать, у нее все руки в крови… И… что лежит в корзине?!»
        Команды его мозга игнорировались телом. Он хотел вскочить, схватить за шею страшную бабку и избить ее до полусмерти, и то же самое проделать с этой беременной теткой с дауновской рожей, но Сергей не мог пошевелить даже пальцем.
        «Старуха» засмеялась.
        - Олеся, иди в комнату.
        - Мама, - гнусаво сказала женщина и послушно зашаркала калошами. Корзинка размеренно покачивалась в ее руке, как маятник, орошая пол кровью, темной, как сырая нефть.
        - Бог ты мой, как я вспотел… Что только не сделаешь ради любви, - пожаловалась «старуха», начиная осторожно снимать с лица маску. - Тяжело быть матерью и мужем одновременно для своей избранницы. Согласен, сынок?
        Сергей сполз на пол. Перед тем как потерять сознание, он успел заметить склонившееся над ним потное, ухмыляющееся лицо незнакомого мужчины. В его правом глазу поблескивал голубой шарик.

* * *
        Сергею снилось, как он, маленький, снова приехал на лето к бабушке. Той самой, что чавкала по грязи в своих грязных калошах. Но это осенью. Летом в деревне можно было бегать босиком. И он бежал, радуясь солнышку, небу, мягкой траве, мелькающему вдали озеру… Наконец, устав, он укладывается в тень. Рядом слышится протяжное мычание.
        «Корова», - улыбается Сережа. Он не открывает глаз, чувствуя, как корова медленно приближается к нему.
        «Мммммм».
        Как-то странно она мычит, озабоченно думает он. На его щеку капает липкая слюна. Ну, это уж слишком!
        - Мммм.
        Сергей просыпается. Под ним - жесткая, твердая поверхность,
        (лавка? стол?)
        а не трава, как в сладком сне детства.
        На него смотрела рыхлая женщина. Лицо ровное и гладкое, как у безмятежно спящего младенца, но в пустых глазах столько же жизни, сколько в смятой обертке от конфеты, втоптанной в грязь. С мокрого подбородка тягучими каплями падали слюни. Прямо на него. В правой руке она держала ножницы. Большие ножницы.
        - Пошла на хрен, - потребовал Сергей, щурясь от яркого света. Одна капля упала ему в глаз, и он зажмурился, чертыхнувшись.
        Он хотел встать, но его тело даже не шелохнулось. Холодея, он скосил глаза, стараясь получше рассмотреть, что с ним делают. Толстая женщина аккуратно срезала с него одежду, складывая обрывки в таз, стоящий на полу. Когда все было готово, она сняла с него туфли и носки, которые также последовали в таз.
        «Я не связан. Тогда почему я не могу пошевелить даже пальцем?!»
        - Эй! Тебя зовут Олеся?
        Женщина подняла голову. Глаза по-прежнему пусты, рот все так же открыт, словно забитый доверху мусоропровод.
        - Только не ешь меня, - попробовал пошутить Сергей.
        (она голодная)
        (поэтому у нее началось слюноотделение)
        Эта мысль вызвала у него панику. А еще он заметил на ее влажном подбородке родинку.
        Точно. Родинка. Вот настоящая Олеся.
        За головой раздался негромкий щелчок, и он услышал, как внутрь кто-то вошел.
        - Молодец, - тепло сказал незнакомец, глядя на женщину. Ее рот раздвинулся в идиотской улыбке, а в глазах впервые появились какие-то отдаленные отблески понимания.
        - Зэня, - прогундосила она.
        - Пушистая, иди, дальше я сам, - произнес мужчина.
        - Зэня, - повторил тихо Сергей и скосил глаза на вошедшего:
        - Это ты? Ты Евгений Сбежнев?
        Мужчина усмехнулся.
        - Не похож?
        - Ты… слышишь, тебе крышка! сейчас сюда придет мой человек! Я…
        - Это который в машине спал? - перебил его Евгений. - Так он уже давно в кастрюле, твой человек. Зачем только потащил его в такую даль. Приехал бы сам, на электричке. У нас такой воздух!
        Сбежнев шагнул к Олесе и поцеловал ее прямо в слюнявые губы. Несмотря на охвативший его страх, Сергей подумал, что более мерзкого зрелища в своей жизни он еще не видел. Женщина радостно замычала, обнимая его.
        - Иди, - мягко сказал Евгений.
        - Гриботьки, - залопотала она, будто вспомнив о чем-то.
        - Конечно, грибочки. Собери их и помой. Поняла? А вечером супчик сварим. Я почищу картошку с морковкой. Нашему малышу не помешает грибной супчик.
        Олеся радостно закивала и, переваливаясь по-утиному, покинула помещение.
        - Прикинь, пошла в лес за грибами, - сказал Сбежнев, поворачиваясь к остолбеневшему Сергею. - Возвращается, а там твой друг в машине спит.
        Он вздохнул.
        - Не удержалась. Грибы высыпала, а в корзину голову положила. Она всегда с собой джильи?[2 - Пила Джильи - хирургическая проволочная пила, предназначенная для распиливания костной ткани.Изобретена в 1894 году хирургом Леонардо Джильи, который предложил ее для латеральной пубиотомии (рассечения лобковой кости) при дистоции во время родов. Позже Джильи применял свое изобретение для других остеотомических операций.] носит. Даже когда за водой в колодец идет.
        Он подмигнул Сергею.
        - Голова не болит? Я ведь не случайно курить начал, сынок. Мы-то с Олесей к дыму привыкли. А вот наши гости в обмороки падают. Нам нужно быть готовым к таким незапланированным визитам.
        Сергею показалось, что весь этот непрекращающийся кошмар происходит с кем-то другим.
        - Почему я не двигаюсь? Помоги мне встать!
        - Я тебе укольчик сделал.
        Сбежнев потрогал лицо неподвижно лежащего мужчины, помял пальцами щеку, зачем-то погладил лоб, оттянул в сторону мочку уха.
        - Хорошая кожа. Не ноздреватая, гладкая. Ты некоторое время так полежи, ладно?
        - Эй…
        Сергей не мог собраться с мыслями. Его рассудок никак не хотел брать в толк, насколько кардинально изменилась расстановка сил. И если еще час-два назад (сколько он провалялся в отключке?) он чувствовал себя королем, в уме подсчитывая, на что он потратит вырученные от столь удачной сделки деньги, то теперь их роли поменялись.
        - Я удовлетворю твое любопытство, сынок, - сказал Евгений. Сергей видел только его широкую спину и слышал, как он гремит чем-то на столе.
        (будто что-то раскладывает…)
        - Тебе понравилась моя история? - спросил Сбежнев.
        Сергей молчал, тяжело дыша. На лбу выступила испарина.
        - Я кое-что поясню. На самом деле Олеся мне давно нравилась. Я влюбился в нее еще с третьего класса. Как раз тогда нашли моего отца. Я знал, какие у Олеси трудности в семье. Ее сестре Маргарите доставалось все, ей - ничего. Мы с отцом выкрали ее из кинотеатра. Этим же вечером ее кожа с черепа уже варилась в котле. И Олеся ничего не знала. Она была невинным цветком, сынок. Я сам все делал. Я также не стал ей говорить всю правду наутро, когда она проснулась после той мясорубки. Да, я насыпал ей снотворного. Но только для того, чтобы она осталась у меня на ночь, понимаешь?! Я любил ее!!
        Единственный глаз Сбежнева вспыхнул такой прожигающей яростью, словно кто-то намеревался поставить под сомнение его чувства к этой женщине.
        - Ты понял, ты, урод?! Это ее ты бил по уху и по губам за столом час назад! Не меня! Ты бил Олесю! Мою жену! Оскорблял ее! Называл старой сукой! Вешалкой!!
        - Я не хотел, - забормотал испуганно Сергей. - Прости!..
        Несколько секунд Евгений с нескрываемой ненавистью разглядывал Сергея.
        - Ладно… Итак, когда Олеся пришла утром домой, ее жестоко избил Келлер, - немного остыв, продолжил он. - Мать попыталась вмешаться, но досталось и ей. Олесю увезли в реанимацию, а ее отчима арестовали. Он считал, что его падчерица причастна к смерти его дочери Маргариты. Не знаю, догадывалась ли Олеся, что я подарил ей в тот день рождения. Ты уже понял, что тсанса делает человека сильнее и увереннее. Я желал только добра Олесе. Кто знал, что ее отчим, этот старый придурок, разнюхает мой секрет?!
        Сбежнев помолчал, словно пытаясь в памяти досконально воссоздать события тех дней.
        - После побоев Олеся впала в кому. Все это время я разрывался на части. Я навещал Олесю, приходил в гости к матери, мы много разговаривали. Она полюбила меня как родного. Она поняла, что из себя представляет Андрей Алексеевич, и уже не испытывала к нему прежних чувств. Параллельно я наводил порядок в доме. Я тщательно вымыл дом, выбросил все, что бы было связано с той ночью. Тела отца и Влада Ирбе я сжег в крематории. Туда же отправилась и семья Власенко.
        Сбежнев куда-то отошел, а когда вернулся, на нем был белый халат, застегнутый на все пуговицы.
        - После этого я засыпал крематорий землей. Все, что находилось в сарае, я демонтировал и уничтожил вместе с нашей лабораторией. Я решил сжечь дом, чтобы он не напоминал мне о смерти папы. К сожалению, также пришлось сжечь все тсансы. Даже голову моей мамы. Между прочим, она ведь никуда не уходила от нас. Просто как-то они поссорились с отцом, и он слишком сильно ударил ее. Я видел это. Отец добил ее, после чего у нас с ним был долгий разговор. Я не винил папу. Она гуляла на стороне и мало занималась мною. Когда он был в джунглях, она каждую неделю приводила нового мужика. Но я отвлекся.
        - Зачем… - Сергей с трудом сглотнул застрявший в глотке вязкий комок, - зачем ты надел халат?
        - Отец почти ни с кем не общался, и его исчезновения практически никто не заметил, - пропустив вопрос пленника мимо ушей, продолжал Евгений. - Всем, кто интересовался его отсутствием, я говорил, что папа просто ушел, ничего не сказав. Когда сгорел дом, я переехал жить к матери Олеси. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я продал участок, добавил немного из средств, что остались на счету отца, и купил дом в области.
        «Халат, - вертелось в мозгу Сергея. Он почти не слушал Евгения. - Меня раздели, и он надел халат… для чего?!!»
        Он предпринял еще одну попытку сдвинуться с места.
        Тщетно. Его тело будто приклеили к этому огромному столу из нержавейки.
        - Я не забывал об Олесе, - мечтательный голос Евгения плавал и растекался в пространстве, словно густой сладкий сироп. - Ее выписали из больницы, но она вернулась домой совершенно другой. Пока она была в коме, какие-то клетки ее головного мозга погибли безвозвратно. Она слушала, кивала, но говорить не могла, только мычала или улыбалась. Но я любил ее и такой. А ее мать любила меня за это. Единственное, чего мы опасались, это Келлера. Проклятый старый пень поклялся убить всех нас, как только выйдет на свободу.
        - Зачем тебе халат??! - крикнул Сергей, теряя контроль над собой.
        Усмехнувшись, Евгений наклонился и укусил его за нос. Ополоумев от боли и страха, Сергей завизжал, чувствуя, как на лицо брызнула кровь.
        - Не бойся, - сказал Сбежнев, отстраняясь. Он вытер губы. - Твой нос на месте. Я же не хочу испортить тебе лицо, сынок. Ты будешь меня слушать? Или я откушу тебе кое-что другое. То, что мне когда-то предлагал взять в рот Денис Власенко.
        - Буду… буду слушать, - проблеял Сергей. Нос горел, словно его ткнули в горячую батарею.
        - Я уговорил мать переехать с Олесей в мой новый дом. Понятное дело, Олесю уговаривать было не нужно - весь ее мир ограничивался мною и ее мамой. Не скрою, я хотел убить Келлера. Сразу, как только он вышел на волю. Об этом я поделился с мамой Олеси, но неожиданно она оказалась категорически против.
        «Бог все равно воздаст каждому за содеянное», так она сказала. Я не стал ей перечить. Потом она умерла. Глупой, нелепой смертью. Меняла занавески и упала со стула, сломав шею.
        Евгений вздохнул.
        - Я бы мог сто раз убить ублюдка. Но я пообещал Олесе и ее маме.
        - Тебя считали умершим, - тихо сказал Сергей. - Келлер… он даже сказал, где ты похоронен!
        - Мне пришлось инсценировать мою смерть, - пояснил Евгений. - Труп одного одинокого бомжа нужные люди опознали как мой. Я сделал это не из-за Келлера, я не боялся его. Понимаешь, наше с Олесей хобби…
        Он широко улыбнулся, демонстрируя крепкие зубы:
        - Оно очень специфично, сынок. Появилось очень много людей, которые хотели моей крови. Мы постоянно переезжали, пока не очутились здесь. Поверь, в последнее время мы ведем себя очень тихо… Пока тут не появился ты со своим приятелем. Вы сами нарвались. Знаешь, есть такой термин в криминологии: «виктимологическое поведение». Это когда сама жертва провоцирует преступника на нарушение закона. Ну, к примеру, девушка в короткой юбке и с ярким макияжем идет гулять ночью в подворотню. Разумеется, ее обязательно трахнут. Или ты идешь по центральной улице, а у тебя из заднего кармана торчат сто баксов. У тебя их сопрут. Так и здесь. Моя Олеся просто не удержалась, увидев твоего храпящего друга в машине с открытой дверью.
        Сбежнев выдвинул из стола ящик и, достав из него резиновые перчатки, стал напяливать их на руки.
        - Несмотря ни на что, я по-прежнему люблю ее. Я решил, что не брошу ее. Ведь это из-за меня она стала такой, какой есть. И ей нельзя сейчас испытывать стресс. Мы ждем малыша. Моего наследника.
        - Евгений… - жалобно начал Сергей, но тот повелительно махнул рукой.
        - Я не закончил. Как я уже сказал, мама Олеси умерла. У моей жены случился еще один приступ. Она плакала сутками, скучая по матери. Я не мог этого вынести.
        Сбежнев протянул руку и, взяв какую-то тряпку со стола, помахал ею перед лицом Сергея:
        - Я сам изготовил лицо своей тещи. К тому времени я умел делать и более сложные вещи. Я даже не забыл о родинке, которая ввела тебя в заблуждение при нашем первом знакомстве. Ведь у Олеси и у ее мамы одинаковые родинки на подбородке.
        Сергей с ужасом глядел на мертвые глазницы и поблекшие седые волосы маски.
        - Теперь ты понял? Днем ее муж на работе, так думает Олеся. Она рядом с любимой мамой. Каким образом мама вернулась с того света - ей невдомек. Да это и неважно, у Олеси все равно мозг трехмесячного ребенка. Главное - она не одна. Вечером мама уходит на ночное дежурство - сторожить овощной склад. А ее горячо любимый муж возвращается домой. Завтра будет так же. И так будет всегда.
        - Вы психи, - вырвалось у Сергея.
        - Почему? Мы совершенно нормальные. А ты разве не псих? Когда намеревался отвезти несчастную женщину на расправу к злому, гадкому старику? Кстати, свою тещу я похоронил как положено. С головой. У нас в огороде. Видал, какой у нас огород? Картошка - ням-ням! Редиска - ням-ням! Помидорчики…
        - Отпусти меня! - завопил Сергей. - Келлер это так не оставит! Он знает, куда я уехал, и ждет от меня новостей!
        - Я думал об этом, - рассудительно сказал Евгений. - Поэтому собираюсь сегодня ночью проведать этого неугомонного пердуна. Вставлю ему, пожалуй, пару клизм. А потом…
        - Я все скажу. Мы… можем поехать вместе, - Сергей заискивающе заглядывал в глаза Сбежневу. - У старой клячи есть деньги! И почти никакой охраны!
        - Деньги? - переспросил Евгений. - Разве я похож на человека, которому нужны деньги?
        Он скрылся из зоны видимости Сергея, и тот заволновался.
        Евгений вскоре вернулся. В руках он сжимал громадный топор.
        - Когда есть любящая жена и любимое увлечение, никаких денег не надо, - с философским видом усмехнулся он. - Тсансы помогают нам во всем, они заряжают наши силы, как топливо двигатель! Как электричество аккумулятор! Они помогают нам! Не веришь?! И знаешь, мы не стоим на месте. Скоро у нас будет прибавление. А прогресс бывает лишь тогда, когда ты стремишься к совершенству! Олеся тоже делает большие успехи. Хотя до поры до времени я доверял ей только черную работу. Так, недавно мы сделали тсансу из головы пятилетнего ребенка. Представляешь, голова уменьшилась до размера грецкого ореха! Мы можем делать брелоки! Вот как!
        Он тщательно осмотрел лезвие топора, и Сергей заскулил.
        - А из тебя мы сделаем не просто тсансу, а самую настоящую куколку, - с доверительным видом сообщил Женя. - Мы уменьшим все твое тело. Выварим кожу, просушим ее, она сядет, после чего мы набьем ее опилками и зашьем. Ты превратишься в плюшевую игрушку и будешь весить не больше трех килограммов. Эдакий потешный мишка-топтышка ручной работы.
        Сергей издал надрывный вой. Он кричал, выпучив глаза, срывая глотку, чувствуя, как где-то внутри рвутся голосовые связки, он кричал и кричал, беспомощно глядя, как топор поднимается над его головой, и в последнюю секунду своей жизни он вдруг отчетливо увидел свое отражение. Его миниатюрное, обезумевшее лицо едва заметным бликом скользнуло на стеклянной поверхности искусственного глаза. Который был очень похож на стеклянный шарик голубого цвета.
        notes
        Примечания
        1
        Бругиоз (лат. brugia - род гельминотов филярий) - паразитарная болезнь, вызываемая нитевидными глистами - филярами, личинки которых циркулируют в крови, а взрослые особи поражают лимфатическую систему.
        2
        Пила Джильи - хирургическая проволочная пила, предназначенная для распиливания костной ткани.
        Изобретена в 1894 году хирургом Леонардо Джильи, который предложил ее для латеральной пубиотомии (рассечения лобковой кости) при дистоции во время родов. Позже Джильи применял свое изобретение для других остеотомических операций.