Не та дверь [сборник] Александр Варго
        Михаил Киоса
        MYST. Черная книга 18+
        Все началось с обычного похода в парикмахерскую. Пятилетний Женя привычно сел в кресло напротив зеркала, глянул на свое отражение, затем на парикмахершу и… похолодел от ужаса. Перед ним стояла настоящая ведьма. Отвратительная, злобная, страшная старуха. Остро заточенные ножницы в ее руке лязгнули. Трупный смрад хлынул на ребенка. Но почему его бабушка, Елизавета Петровна, приведшая малыша на стрижку, ничего не замечает? Почему отец Жени воспринял рассказ сына с юмором? Неужели взрослые уже настолько огрубели и ослепли, что не ощущают могильного холода всего в шаге от себя?
        Александр Варго
        Не та дверь (сборник)
        Александр Варго
        Зефир в шоколаде
        «…Давным-давно в одном африканском племени существовал обычай, по которому немощных стариков, уже неспособных выполнять самую простую работу, сбрасывали в ущелье. Причем делали это их собственные дети…»
        Татьяна позвонила около пяти вечера, когда они только выезжали с территории института. Роман чертыхнулся - Татьяна никогда не звонила просто так. Не дай бог, что-нибудь случилось. Управляя одной рукой «Фордом Эскейп», другой рукой он «раскрыл» свой новенький «Самсунг» и прислонил телефон к уху:
        - Добрый день, Татьяна, слушаю вас.
        - Роман, здравствуйте, - послышалось в трубке. Голос был торопливый и извиняющийся, и он сразу догадался, о чем пойдет речь.
        - Мне очень неудобно, Роман, - продолжала тараторить женщина, - мне только что позвонили из Владимира, моей маме стало хуже… Вы слышите меня?
        - Да, - сказал Роман и плотно сжал губы. Сидящая рядом с ним Жанна, высокая шатенка с красивыми ногами и обильным макияжем, потянулась за сигаретами. Глядя на ее непомерно длинные ногти, окрашенные в цвет венозной крови, Рома в который раз удивился, как она вообще умудряется что-либо делать с такими «бритвами», по длине мало уступающими клинкам Фредди Крюгера.
        Татьяна же, сиделка, ухаживающая за их восьмидесятидевятилетним дедом, продолжала на одном дыхании расписывать ужасные болезни своей мамы, судя по всему, подозревая, что в ее словах могут усомниться. Но Рома уже почти не слушал. Три дня, которые он собирался провести на своей даче, погоды не изменят, дед даже не заметит, что он будет один. Так что пусть эта соска катится в свой сраный Владимир.
        - Хорошо, когда тебя ждать?
        - В понедельник, с самого утра! - с явным облегчением в голосе ответила Татьяна и тут же отключилась, словно боясь, что Рома может передумать.
        - Кто это был? - спросила Жанна, закуривая сигарету. По салону автомобиля поплыл легкий аромат мяты.
        - Нянька деда, - ответил Рома, убирая телефон. - Отпросилась на выходные.
        Он выругался про себя - все-таки он дал слабину, не нужно было отпускать с такой легкостью эту лохушку - теперь придется самому заезжать домой, чтобы раздать необходимые ЦУ деду, да и поесть нужно ему чего-то оставить. А это как минимум лишние два часа, включая дорогу. Ну да ладно.
        - Куда это ты свернул? - удивленно спросила Жанна.
        - Заедем ко мне домой, - сказал Рома. - Дед на выходные один остается.
        - Ну и что? - невинно хлопая глазами, спросила девушка. - Ты хочешь захватить его с нами на дачу? Или наоборот, остаться в Москве?
        Рома бросил на нее взгляд исподлобья.
        - Нет, мы поедем на дачу.
        - Тогда поехали сейчас! На дорогах и так уже пробки! - капризным тоном произнесла Жанна.
        - Я взглянул бы на тебя, когда тебе стукнет девяносто, - не глядя на девушку, проговорил Рома.
        - При чем здесь я? - Жанна выпустила колечко дыма.
        Рома хотел сказать, что она ничего не понимает, потому что она совершенно не знает его деда, и что он и так почти совсем не уделяет ему, прошедшему всю войну, времени, и вообще, чтобы она закрыла рот, но он промолчал. Спорить с Жанной было себе дороже, а на критику она обычно реагировала истеричными выпадами. Роман часто задавал себе вопрос, что его держит возле этой красивой, но глупой девушки, но, к собственному изумлению, ответа на этот вопрос у него не было.
        Пока они ехали, Рома вдруг подумал о том, что по большому счету его дед, Андрей Степанович, не очень-то жаловал эту Татьяну. И дело было вовсе не в личной неприязни, дело было в принципе. Он, который дошел до Берлина и на Рейхстаге написал собственное имя, китель которого сверкал от орденов и медалей (их даже было уже некуда вешать), он, который всю свою жизнь ни минуты не сидел без дела и, даже выйдя на пенсию, возглавлял совет ветеранов района и занимался общественной работой, теперь был вынужден пользоваться услугами какой-то шмакозявки, которая ему годилась во внучки. Собственно, положа руку на сердце, его дед и в самом деле не так уж и нуждался в уходе. В свои восемьдесят девять он был в полном рассудке, мог передвигаться по квартире (причем категорически отказываясь от палочки), сам ходил в туалет, даже пытался мыть после себя посуду (которую, конечно, потом за ним приходилось перемывать). Единственное - это зрение. Дед был практически слепым.
        Сегодня утром он поздравил Рому с днем рождения. И это тоже польстило юноше - не каждый старик может похвастаться хорошей памятью, но что-что, у его деда с этим делом никогда не было проблем. Он помнил наизусть телефоны всех своих фронтовых друзей (которых с каждым годом становилось все меньше), телефоны диспетчерских, ЖЭКов, РЭУ, собесов, участкового и так далее, он прекрасно помнил, где и на какой полке у него что лежит, и если его разбудить посреди ночи и спросить, где хранятся саморезы, он без запинки скажет, что на балконе в ящике есть две коробки из-под леденцов «Момпасье», перетянутые резинкой от бигудей, там-то и лежат искомые саморезы…
        Он поздравил его, сунув трясущейся рукой Роме тысячную купюру, и попытался поцеловать внука, но тот мягко и вместе с тем решительно уклонился от этого жеста. Этому было несколько причин. Ну, во-первых, хоть дед и старательно чистил остатки зубов и вставную челюсть, пахло от него далеко не розами. Во-вторых, его щетина. Ему неоднократно пытались подарить электробритву, но упрямый старик признавал только доисторическую бритву с накладными лезвиями (которые уже проржавели до дыр) и облезлый помазок, напоминающий хвост пожилого зайца, и с маниакальным упорством скоблил свое морщинистое лицо. В итоге часть щетины он сбривал нормально, даже резался при этом, а часть оставалась на прежнем месте, как редкий кустарник в пустыне. А в-третьих, ну не хотел Рома испытывать на себе проявления подобной нежности, и уж тем более от старика. Он и матери-то не особенно позволял целовать себя…
        Подаренную тысячу он равнодушно бросил на журнальный столик. Пусть будет «НЗ», когда пиво вечером пить не на что. К слову, он на свой день рождения, который планировал отмечать на даче, потратил в пятьдесят раз больше.
        Они подъехали к подъезду. Парковочных мест, несмотря на вечер пятницы, почему-то практически не было, но Роме все же удалось каким-то непостижимым образом втиснуть «Форд» между мятой «шестеркой» и ярко-желтым «Ниссаном Альмерой».
        - Поднимешься со мной? - спросил он у Жанны, заранее зная ответ. Девушка скривила губки:
        - А ты скоро?
        - Как получится.
        - Тогда я здесь посижу. Где у тебя кондишн включается? - поинтересовалась Жанна, устраиваясь поудобнее на сиденье. Рома включил кондиционер.
        - И радио погромче сделай, - сказала Жанна, томно прикрывая глаза. Она неожиданно икнула, и Рома вдруг обнаружил, что эта девушка начинает раздражать его. Он вышел из машины и аккуратно закрыл за собой дверь.
        Поднимаясь на лифте, Рома вспомнил, что его мать (его родители вот уже четыре года живут в Испании) может позвонить домой на выходные. И если дед скажет, что он один, а его любимый внучек, вместо того чтобы сидеть с дедом, поехал отрываться на дачу, могут возникнуть проблемы. И она (мать) не будет слушать его объяснения по поводу какой-то сиделки, у которой неожиданно заболели родственники. Его мать сказала прямо, когда уезжала в Испанию:
        «Дед никуда с нами не поедет, уговаривать его бесполезно. Так что постарайся сделать так, чтобы его последние дни в России были спокойными и светлыми. Мне без разницы, будешь ли ты лично ухаживать или наймешь гувернантку (деньги, безусловно, я тебе дам), но обещай мне, что дедушка не останется без присмотра»
        И Рома пообещал. Потому что на кону стояло многое - его учеба в МГИМО и последующий переезд к родителям, которые, по предварительной информации, уже приобрели для него в Испании уютный домик рядом с красивым озером. Разумеется, Рома не верил, что он лишится всего этого, если мать хоть на минутку усомнится в его порядочности по отношению к своему отцу, но проверять это Роме почему-то не хотелось. В связи с этим такие случаи должны тщательно скрываться. «Такие» - это как сейчас. Рома подумал, что он мог бы выключить телефон в квартире, а если мать наберет его мобильник, он всегда может сказать, что дед спит. В последнее время он действительно много спал, прямо в кресле, из которого потом поднимался с большим трудом.
        Рома открыл квартиру и вошел внутрь.
        - Это я! - громко крикнул он. Он всегда так делал, об этом попросил его сам дед. Как и многим людям пожилого возраста, ему всегда казалось, что к ним могут забраться воры.
        - Дед, я пришел! - заорал Рома, скидывая туфли. Ответа не последовало. Значит, старик спит. Однако, проходя на кухню мимо туалета, он обратил внимание на включенный свет. Ну ладно, пока дед справляет свои дела, он приготовит ему что-нибудь.
        Рома открыл холодильник. Так, в кастрюле борщ (Татьяна была лохушкой, но готовила отменно), в стеклянной «утятнице» котлеты… так, творожные сырки (дед прямо-таки обожал их), колбаса, сыр… В дальнем углу он увидел коробку зефира в шоколаде. Это деду подарила соседка, Анна Семеновна, глуховатая, но бойкая старушка, знающая все про всех, которую в любую погоду можно увидеть на лавочке под окнами. Зефир в шоколаде дед любил больше всего и с благоговением брал по одной штучке, делил ее пополам, одну половинку ел утром с чаем, другую вечером. И было бесполезно его убеждать, чтобы он ел вдоволь и что этот зефир не такой уж дорогой - деда было не переубедить. Слишком сильны остались воспоминания о войне и голоде. Роме вспомнилось, как однажды, разбирая балкон, он обнаружил заботливо припрятанные дедом жестяные банки с надписями следующего содержания: «горох», «гречка», «рис» и так далее. Судя по всему, все вышеуказанное было старше самого Ромы, и ради интереса он открыл одну из них, сразу отшатнувшись - в крупе была сборная солянка - жучки, тараканы и даже какие-то личинки. Естественно, он тайком выбросил
эти банки. Туда же отправился и мешок с хозяйственным мылом - коричневым, крошащимся и характерно пахнущим. Дед складировал свои запасы по привычке, вряд ли осознавая, что все это когда-нибудь ему пригодится. Получая пенсию, какую-то часть он обязательно тратил на спички, соль, сахар, тушенку, макароны и бережно прятал это на антресоль, под кровать или на тот же балкон.
        Рома налил в хромированную плошку борща, быстро сделал несколько бутербродов, достал чай в пакетиках и поставил это все возле микроволновки. Он улыбнулся, вспомнив, какого труда стоило ему уговорить деда пользоваться печью - тот по старинке упорно хотел подогревать на газовой плите. Но вместо газовой в их квартире уже давно стояла современная электроплита со встроенной панелью, и Рома не хотел рисковать, доверяя ее деду.
        - Дед, ты скоро там? - нетерпеливо крикнул Рома, насыпая в стакан сахар. Стакан бы граненым, с трещинкой, в потемневшем от времени посеребренном подстаканнике с изображением герба СССР, и дед пил чай только из него.
        Молчание. Рома подошел к туалету и постучал. Дверь приоткрылась. Он толкнул ее, чувствуя, как возле сердца что-то неприятно заскреблось. И тут же непроизвольно отшатнулся, ловя себя на мысли, что с днем рождения придется подождать. Дед сидел на унитазе, как-то странно подобрав ноги, будто испытывая сильные рези в животе, руки прижаты к груди, лицо пепельного цвета. Губы сжаты так плотно, что их почти не видно, глазные яблоки выкатились вперед, того и гляди выскочат.
        - Бббб… бббб, - дед качнулся вперед, и если бы Рома не подхватил его, он свалился бы на пол. От старика пахло мочой. На полу тоже была лужа.
        - Что случилось? - спросил Рома, с трудом удерживая деда. Несмотря на свою спортивную форму, поддерживать на себе старика оказалось делом не из легких.
        - Рр… ррр… Ромочка, - выдохнул дед.
        Рома пинком открыл дверь и, ловко перехватив деда за подмышки, стал волочить его в коридор. Задрались старые семейные трусы и мокрые тренировочные брюки, один тапок слетел. Рома тяжело дышал и старался не смотреть в выпученные глаза деда, подернутые молочной пленкой катаракты. Сухие губы шевелились, словно дед пытался сказать что-то важное.
        - Молчи, ничего не говори, - приказал Рома, отдуваясь. Черт, ну и тяжелый же он! - Сейчас вызовем врача…
        Кое-как он дотащил деда до кресла в коридоре и остановился передохнуть. Боже, что с ним произошло? Приступ? Инфаркт?
        Дед, будто угадывая мысли внука, снова забормотал что-то неразборчивое, как если бы пытался объяснить Роме, что с ним стряслось.
        - Н… ноги, - наконец простонал он, хрипло кашляя. - Ромочка, ног не чувствую…
        Рома с трудом усадил деда на кресло, вытер пот со лба и кинулся к телефону. Как только он взял трубку, зазвонил его мобильник. Чертыхаясь, он вытащил его из кармана и взглянул на панель. Жанна, черт бы ее побрал.
        - Чего тебе? - рявкнул он в трубку.
        - Чего мне? - изумилась девушка, чуть не задохнувшись от возмущения. - Долго я буду тут ждать тебя? Ты там что, со своим дедом самогон пьешь?! Или ты передумал ехать на…
        - Я перезвоню, - перебил ее Рома и выключил мобильник. Сучка. Посмотрел на трубку стационарного телефона, оттуда вместо непрерывного гудка уже шли короткие, как всегда бывает, если долго держать снятой трубку, не набирая номер. Затем перевел взгляд на деда. Тот едва заметно вздрагивал, изо рта вылез комок пены.
        Рома положил трубку на столик. Ту-ту-ту, безразлично слышалось из нее. Он шагнул к деду и присел перед ним на корточки. Тот уже не вздрагивал, голова беспомощно свесилась на грудь.
        - Эй, - тихо позвал Рома, боясь поверить в страшное. Он медленно протянул руку и коснулся лба деда. Он был прохладный и слегка влажный.
        - Дед! - сказал Рома громче. Он выпрямился, совершенно растерянный. Похоже, старик умер.
        - Ту-ту-ту, - продолжало доноситься из трубки.
        Если он умер, то вызвать нужно не «Скорую», а труповозку. И в милицию позвонить, участковому, подумал Рома.
        «А умер ли он? - раздался у него в мозгу внутренний голос. - Может, он просто без сознания». Рома кашлянул. Кажется, в таких случаях проверяют пульс. Ему стало не по себе. Да, это был ЕГО дед, которого он знал с самого рождения, который гулял с ним в парке, кормил белок и мастерил для Ромы деревянные мечи, но сейчас, глядя на эту скрюченную, безжизненную фигуру с хлопьями пены на подбородке, он понимал, что никакая сила не заставит его прикоснуться к
        (трупу)
        телу.
        «Зеркало», - шепнул ему тот же голос, и Рома встрепенулся, чуть не хлопнув себя по лбу. Ну конечно, зеркало, как он мог забыть об этом! Он вошел в комнату деда и открыл тумбочку. Какие-то таблетки, капли для глаз, карандашный огрызок, две грязно-желтые пятикопеечные монеты, пипетка… Б…дь, сколько же здесь барахла! Наконец из самого дальнего угла было извлечено небольшое зеркальце с отколотым уголком. Закрыв тумбочку, Рома чуть ли не бегом бросился к креслу, где все так же неподвижно сидел дед. Медленно-медленно, затаив дыхание, Рома поднес зеркальце под его полуоткрытые губы. Через минуту, показавшуюся ему вечностью, он убрал зеркальце и посмотрел на него. Сквозь сжатые зубы с шумом вышел воздух. Зеркало было чистым. Ни пылинки, ни соринки, ни, что самое главное, хоть малюсенького запотевшего пятнышка.
        Умер. «Он умер», - стучало у него в мозгу, как отбойным молотком. На негнущихся ногах Рома прошел на кухню, пытаясь собраться с мыслями. Так, все нормально, держи себя в руках. Взгляд наткнулся на плошку с борщом и приготовленные бутерброды. Внезапно Рома почувствовал огромное желание выпить. Он открыл холодильник и достал стоявшую слева на полочке наполовину опорожненную бутылку «Русского стандарта», машинально вспомнив, что она стоит тут с Девятого мая. Дед пил, как говорится, только по праздникам (если только Рома не соглашался вместе поужинать с ним - тогда тоже с удовольствием опрокидывал рюмочку, но не более), и стояла бы тут до Нового года, если бы… если бы…
        Он плеснул водки в стакан, запоздало вспомнив, что там уже насыпан сахар и лежит пакетик «Липтон». А-а, хрен с ним. Выдернув намокший пакетик, он залпом опрокинул в себя ледяную жидкость. Поперхнулся, проглатывая попавший в рот сахар, и сел за стол. Снова запищал мобильник, но он не обратил на него внимания.
        Итак, что теперь делать? Набирать «02»? Позвонить матери в Испанию? Вот это будет для нее ударом!
        Странно, но водка подействовала почти мгновенно. Страх моментально улетучился, кружащиеся нестройным хороводом мысли выровнялись, как шеренга дисциплинированных солдат, и он стал размышлять. И чем больше он думал, тем больше ему казалось неразумным кому-либо сообщать о крайне неприятном событии. Во всяком случае, именно сейчас. Потому что причина плавала на самой поверхности.
        День рождения. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.
        ЕГО ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. Эти буквы пульсировали перед глазами, как неоновая вывеска в безлунную ночь.
        Черт, все упиралось в это. Если сейчас сообщить о смерти деда, то «похоронный» маховик раскрутится так, что про дачу можно забыть. Деда увезут в морг. Мать, конечно же, тут же вылетит в Россию. Придется звонить в военкомат, выяснять насчет похорон и других нудных формальностей. Далее звонить всем родственникам. Готовить костюм. Точнее, форму, дед ведь военный…
        Был военным, поправил он себя. Боже, какой геморрой! И почему это произошло именно за пять минут до его отъезда на дачу?!
        Рома чуть ли не с отвращением посмотрел в коридор, на темную ссутулившуюся фигуру, застывшую в кресле.
        Так, еще раз. Если он пойдет по этому пути, все его труды по организации собственного дня рождения пойдут к чертям. Не переносить же его на следующую неделю? Что же делать?
        «Ты можешь оставить все как есть, - тихо промурлыкал в его голове голос. - Приедешь пораньше в понедельник и сообщишь…»
        Рома вздрогнул. Эта мысль материализовалась в его сознании совершенно спокойно и ненавязчиво, будто даже не претендуя на воплощение в жизнь. И почему-то сразу на душе стало комфортней. Три дня. Всего каких-то жалких три дня, за это время тело не успеет сильно
        (разложиться)
        ммм… испортиться. Он поднялся из-за стола.
        - Ничего страшного в этом нет, - сказал он сам себе, удивившись, как уверенно звучал его голос. - Вот так. Я любил деда. И сделаю для него все, что в моих силах. Но… чуть позже. За три дня ничего не изменится. Даже за два с половиной. Он… все равно умер!
        Ему показалось, что последняя фраза была почти вызовом, криком, на самом же деле он произнес ее про себя.
        Стараясь не смотреть в сторону сгорбившегося тела на кресле, он быстро прошел в комнату и выдернул из розетки телефонный шнур. Если что, он ничего не знает, может, дед случайно задел. Мать, конечно же, встревожится, почему в квартире никто не берет трубку, и позвонит ему на сотовый, но он скажет, что оставил деду поесть, а телефон у них часто барахлит… Главное, чтобы она ничего не заподозрила.
        Он обулся и открыл дверь. И замер на месте.
        - Ой, Ромочка, здравствуй! - радостно защебетала Анна Семеновна, стоявшая у порога. В руках у нее была упаковка с печеньем. - А я вот Андрея Степановича проведать пришла! Разрешишь?
        И она бочком, по-утиному принялась протискиваться в квартиру. Остолбеневший Рома быстро сориентировался и решительно загородил проход:
        - Анна Семеновна, спасибо, давайте в другой раз. Он спит сейчас, неважно чувствует.
        - Что-то случилось? - Лицо старушки стало испуганным.
        - Нет, пустяки, просто будить не хочу. Давайте ваше печенье, я ему передам.
        - Нет, я лучше попозже зайду. Ты ведь будешь дома?
        Рома неопределенно кивнул и стал закрывать дверь, матеря про себя эту назойливую старуху. Как же не вовремя она приперлась сюда со своим печеньем!
        Из прохладного подъезда он выскочил в жаркий душный двор. Мелькнула припозднившаяся мысль, что следовало бы закрыть окна, ну да ладно, на них все равно сетки. А за выходные запах не успеет появиться. Во всяком случае, ему очень хотелось в это верить.
        Жанна сидела в машине и курила с каменным лицом. Судя по набитой пепельнице, за те полчаса, пока Рома был в квартире, она уничтожила больше половины пачки.
        - Ну и? - не глядя на него, процедила сквозь зубы она, и Роме вдруг с неудержимой силой захотелось схватить эту развалившуюся в его машине девицу и трясти до тех пор, пока с нее не осыплется вся косметика вместе с этими мудацкими накладными ресницами.
        - Что «и»? - глухо спросил он, включив зажигание. Двигатель мерно заурчал.
        - Что ты там делал? - визгливо спросила Жанна, нервно запихивая окурок в пепельницу. При этом она запачкала указательный палец и на ее лице появилась брезгливая гримаса.
        - Дрочил вприсядку, - холодно ответил Рома, резко трогаясь с места. Голова Жанны по инерции дернулась назад, глаза округлились, превратившись в огромные буквы «О»; она хотела набрать в легкие побольше воздуха и разразиться какой-нибудь обвинительной тирадой, но что-то во взгляде Ромы ей показалось таким ненормально-чужим, что она прикусила язык и стала судорожными движениями поправлять прическу.
        Какое-то время они ехали молча, Жанна продолжала дуться на Рому, но, видя, что он и не думает первым идти на примирение, не выдержала:
        - Что все-таки случилось?
        - Голова разболелась, - нехотя соврал Рома, не отводя глаз от дороги. На МКАДе, как всегда в это время, образовались чудовищные пробки.
        - Мм… голова, - протянула Жанна. На ее лице заиграла неуверенная улыбка, и она сказала: - Потерпи, мышонок, скоро приедем, и тогда я сниму твою нестерпимую боль.
        Рома пропустил изысканную, совсем не характерную для Жанны фразу мимо ушей. Зверек, неприятно скребущийся в груди, снова дал о себе знать. Что это, отголоски совести? Или просто водка перестала действовать? Кстати, о водке. Только сейчас он понял, что поступил опрометчиво, хлопнув тогда на кухне стакан, ведь впереди пост ДПС, и не один, а эти ребята с полосатыми палочками, выскакивающие из-за кустов и кричащие взахлеб: «Касса свободна!», вряд ли станут разбираться, по какому поводу Рома устроил поминки. Но чему быть, того, как известно, не миновать.
        Он спросил у Жанны, есть ли у нее жевательная резинка. Ну конечно же, у нашей несравненной Жанны есть все, как он мог усомниться в этом, говорили глаза Жанны, когда она протягивала ему нераспечатанную упаковку «Орбита». Рома меланхолично жевал резинку, чувствуя, как рот наполняется мятой и вспоминая еще об одной смерти, случившейся в их доме меньше года назад. О ней ему поведала, разумеется, Анна Семеновна. Смерть была страшной и нелепой одновременно, и Рома даже не сразу поверил, что подобное вообще возможно.
        На втором этаже проживала некая Таисия Алексеевна, вдова какого-то генерала ракетных войск. Жила тихо, никому не мешая, на улице показывалась редко, а затем и вовсе исчезла. Соседи не сильно удивились этому - бабулька ни с кем не общалась и вела замкнутый образ жизни. И только когда из квартиры потянулся тяжелый душок, спутать который невозможно ни с чем другим, жильцы забеспокоились. Вызвали слесаря, участкового, дверь вскрыли. Как водится, Анна Семеновна была впереди всех, и ей первой открылась дикая картина. А картина была следующей - Таисии Алексеевны в квартире не было. Точнее, она-то была, но то, что от нее осталось, без труда уместилось бы в коробке из-под пряников. Дело в том, что как-то старушка решила принять ванну. И чтобы водичка была, как говорится, погорячей (к такой версии пришло следствие), она, ничтоже сумняшеся, сунула в воду огромный кипятильник. Естественно, произошло короткое замыкание, и ее моментально убило током. При этом на всем этаже вылетели пробки. Когда электриком было все восстановлено, кипятильник как ни в чем не бывало заработал. Заработал в наполненной водой ванне,
в которой покачивался труп мертвой Таисии Алексеевны. И кипятил воду. Это продолжалось почти пять дней, пока от старухи не остались лишь рожки да ножки, а содержимое ванны напоминало огромный, только что сваренный холодец. Когда все-таки жуткое месиво было спущено в канализацию, на дне ванны остались череп, пара костей и комок слипшихся волос. Участковый, как рассказывали соседи, блевал так, ну разве что наизнанку не выворачивался. Так что в гроб положили черный полиэтиленовый пакетик - все, что осталось от бедной старушки.
        Рома уже не верил, что они когда-нибудь доедут - пробка, казалось, никогда не кончится. Словно именно сегодня все автовладельцы решили ехать в этом направлении. И когда он уже всерьез подумывал, а не бросить ли машину посреди дороги и добраться до дачи на своих двоих (благо до нее оставалось совсем немного), впереди неожиданно открылась пустая трасса, и он с наслаждением утопил педаль газа в пол. «Форд» послушно взревел и рванул вперед, моментально взяв критическую скорость.
        Странный зверек, поселившийся у него внутри, неожиданно снова закопошился, и перед глазами Ромы вдруг отчетливо обозначился образ деда. Аккуратно причесанный, гладко выбритый, в своем парадном военном кителе, на котором поблескивают тяжелые ордена, он осуждающе смотрел на него.
        Это было так быстро и внезапно, что Рома чудом сдержал в себе крик, испытывая непреодолимое желание развернуть машину и понестись обратно в Москву, понестись домой, чтобы в последний раз поцеловать холодный лоб деда, закрыть ему глаза, срочно позвонить матери… но он не сделал этого. Вместо этого он смахнул с виска побежавший ручеек пота и увеличил скорость. Вскоре они въехали в дачный поселок, и он немного расслабился. Зверек тоже замолчал, понимая, что эта партия им проиграна. А когда Рома увидел припаркованные возле его дома несколько машин, знакомых ребят с девчонками (ожидая его, они на капоте «Ниссана» устроили импровизированный стол и уже разливали по пластиковым стаканчикам шампанское), воздушные шары в руках девушек и услышал их беспечный веселый смех, зверек скрылся в норке. Тихо и незаметно. Рома улыбался, и эта улыбка была искренней и открытой. Наконец-то он приехал! И его двадцатилетие пройдет незабываемо.

* * *
        Мама позвонила часов в десять. Он ждал этого звонка, несмотря на то, что к тому времени уже едва держался на ногах. Пиво, вино, виски, водка и мартини лились рекой, пустые и наполовину опорожненные банки и бутылки швырялись тут же; некоторые падали прямо в подсвеченный бассейн. Одной пышногрудой девушке с именем Варвара не понравилось пиво «Стела-Артуа», и вся упаковка полетела в помойку. (Вероятно, никто не решился подвергать сомнению ее вкус, раз пиво не понравилось, значит, оно действительно дерьмо.) Шашлыка было столько, что через пару часов его не могли есть даже местные дворняги, которым молодежь швыряла куски через забор.
        Итак, позвонила мама. Рома достал телефон и, с третьего раза нажав на нужную клавишу, поднес трубку к уху:
        - Мамуля, привет!
        - …Празднуете? - сквозь помехи услышал он голос матери.
        - Ага.
        - Сынок, еще раз обнимаем и целуем тебя с папой. Подарок, как я сказала утром, ждет тебя. Ты на даче?
        - Угадала, - сказал Рома и икнул. Шатающейся походкой он направился к гамаку, на котором уже лежало «нечто» с задранной футболкой, изо рта стекла струйка рвоты. Рома злобно пнул ногой «нечто», оно что-то промычало, даже не пошевелившись.
        - …гу дозвониться до дедушки. Ты меня слушаешь? У меня какие-то помехи! Рома!
        - Да, - еле ворочая языком, ответил Рома. Помехи - х. ехи… - У нас… стал в последнее время это… телефон барахлить.
        Он потер лоб, с трудом вспоминая сегодняшний день.
        Дед. Черт возьми, она все-таки позвонила на квартиру, и, естественно, трубку никто не взял.
        - Где Татьяна? Она с дедушкой? - спросила мама, и Рома вздохнул. Врать или не врать? Если врать, то делать это нужно осторожно, а он сейчас не в той кондиции, чтобы сделать это филигранно - маме всегда было очень сложно вешать лапшу на уши, она шестым чувством отделяла мух от котлет, то бишь правду от лжи. Тем более, даже пьяный, он понимал, что проверить его слова не составит большого труда - Татьяна сама скажет, что он ее отпустил к больной матери.
        - У нее… это, мать болеет, - сказал он. - Уехала в свой Владимир. Помахала платочком и упорхнула, тра-ля-ля.
        В телефоне повисла неприятная пауза. Рома подошел к бассейну, там вовсю целовалась какая-то парочка, кавалер старательно слизывал помаду с губ своей подруги, она дразнила его кончиком языка, украшенным пирсингом. Рома сел на бордюр, спустив в воду ноги прямо в обуви. Прохладная вода немного отрезвила его.
        - То есть дед дома один? - уточнила мама, и от ее голоса повеяло холодом.
        - Да, - несколько воинственно ответил Рома. - Я… все приготовил ему, не переживай. Ничего с ним не случится. Завтра или послезавтра я… ик! поеду домой.
        Он знал, что это ложь. Сегодня только вечер пятницы, самое начало вечеринки, и ехать домой он намеревался не ранее чем в понедельник утром.
        - …рошу тебя. Але? Ты понял? Але, Рома?! Ты куда-то пропадаешь!
        - Да, мамуля, я тебя очень внимательно слушаю, - по слогам произнес Рома, как часто в разговоре делают пьяные, пытаясь выдать себя за трезвого.
        - …Завтра. Обещаешь?
        - Ладно, ладно. - Рома заболтал ногами по воде, и это его развеселило. Мимо важно, как плот, проплыл пустой пакет из-под чипсов. - Мамуль, плохо слышно. Пока!
        И он торопливо вырубил телефон, потому что мама опять собиралась о чем-то спросить его. Например, не забыл ли он почистить на ночь зубы и постирал ли свои носки…
        Подумав, он вообще выключил телефон. Ему неожиданно пришло в голову, что впервые он не контролирует сейшн. Все началось так стремительно и сумбурно, он словно попал в мощный водоворот, и, побарахтавшись для приличия, не без удовольствия отдал себя на волю стихии и теперь просто плыл по бурлящему течению. На даче царила самая настоящая вакханалия - стола как такового не было, поздравительных тостов тем более, и все происходящее напоминало пир разбойников в средневековой сказке, только в современной интерпретации. Народу уже было около тридцати человек, и каждый час приезжал кто-то новый, причем, видя, что тут творится, многие хватались за мобильники и торопливо звали в гости на «классную вечеринку» своих друзей и с подругами, их братьями, племянниками и троюродными сестрами с дядями и тетями.
        Девчонки визжали, парни вопили и свистели, откуда-то появилась гитара, но буквально спустя три минуты полетела на траву с порванными струнами, кто-то разжег костер и предложил прыгать через него голыми, но подавляющая часть «отдыхающих» предпочла лучше купаться голыми, и скоро бассейн наполнился обнаженными телами.
        В это время начался салют - Жорик из параллельной группы притащил целый рюкзак с петардами, и начался фейерверк, да какой! Постороннему могло показаться, что началась третья мировая, кругом грохот и дым, небо взрывается сверкающими огнями, озаряясь неземным пламенем.
        Витек, друг Жорика, глупо гогоча, сунул одну петарду в рот и поджег ее, имитируя курение гаванской сигары. Результат не замедлил себя ждать. Ба-бах!
        Витек продолжал улыбаться улыбкой идиота, будто и не замечая двух выбитых зубов и разорванной губы. Вызвали «Скорую» из соседнего поселка, но к тому времени Витек «лечил» себя по-своему, водкой, и забирали в больницу уже бесчувственное тело.
        Потом кто-то из соседей пожаловался в милицию, приехал «бобик» с тремя молодчиками, на боку у каждого притаился грозный «калаш». Проблему уладил Жорик - как самый трезвый, от отвел в сторонку старшего группы и дал чаевые - штуку зеленых, которые ему предварительно дал Рома. Менты уехали довольные, но напоследок все же посоветовали петарды в рот и другие части тела не засовывать. Веселье продолжилось. Самые стойкие утихомирились лишь к семи утра.

* * *
        Рома еще спал (полураздетый - на рубашку у него сил хватило, а вот с брюками вышла заминка), когда к нему в комнату проскользнула Жанна. Глаза ее горели возбужденным огнем. Присев на кровати, она принялась расстегивать брюки юноши. Тот зашевелился и разлепил глаза.
        - О-о, голова… ты обещала избавить меня от боли, - простонал он, шаря рукой внизу в надежде отыскать емкость с какой-нибудь жидкостью, желательно с пивом, но пальцы лишь щупали воздух. Жанна продолжала поглаживать промежность Ромы, чувствуя, как набухает вожделенный бугорок.
        - Этим я и пытаюсь заняться, - жарко прошептала она. - Ведь вчера у тебя было столько дел… На меня даже не смотрел.
        - Принеси чего-нибудь попить, - попросил Рома, облизывая сухие губы.
        Жанна с неохотой поднялась с кровати и вскоре принесла бутылку «Пепси». Рома осушил ее в два глотка, немного придя в себя. К тому времени стараниями Жанны брюки были сняты, и она нырнула в постель к Роме.
        - Давай, возьми меня. - Она прильнула к его губам, но тут же отпрянула - перегар от юноши был смертоубийственным, даже «Пепси» не заглушила его. Но тем не менее девушка не желала отступать от задуманного. Она протянула руку вниз и с удивлением обнаружила, что эрекцию ее молодого человека словно ветром сдуло. Пенис, съежившись, как сонный мышонок, и не думал принимать боевую готовность.
        - Ты что, не хочешь меня? - с обидой в голосе спросила Жанна, и Рома вымученно улыбнулся. Он уже окончательно проснулся и теперь тоже недоумевал, что происходит - вроде бы он не пьян, хоть и голова трещит…
        Жанна, видя, что Рома мнется и не знает, что предпринять, решила взять инициативу в свои руки.
        - Ладушки, попробуем иначе, - она призывно провела по губам розовым, как у кошки, язычком и скрылась под одеялом. Кулаки Ромы сжались, комкая и без того смятую простыню. Он тяжело задышал, вздрагивая, но дальше этого дело не шло. Наконец через минут пять из-под одеяла высунулась голова Жанны, лицо ее было покрасневшим и потным. Она раздраженным жестом вытерла губы.
        - Что с тобой?! - резко спросила она, сдувая с лица упавшую челку. - Я тебе не нравлюсь?
        - Нет, ты что, Жанна, - забормотал Рома, чувствуя, что краснеет. Он ненавидел сам себя - ведь только что он хотел ее, а тут на тебе…
        - Тогда в чем дело? - ядовито поинтересовалась Жанна, слезая с кровати. В полуспущенных колготках и с растрепавшейся прической она выглядела и смешно и возбуждающе одновременно.
        Рома с силой сжал зубы, проклиная и себя, и Жанну. Вот он, извечный женский вопрос, ставящий в тупик любого обломавшегося Казанову: «В чем дело?» Словно все мужики обязаны быть секс-гигантами с вечными батарейками. Как будто это не случается сплошь и рядом, ведь происходящему есть масса причин…
        «Да, но только их нет у тебя. К тому же это произошло с тобой впервые», - услышал он в мозгу чей-то безучастный голос, и ему стало неуютно. Этот голос был прав. Рома вдруг с изумлением подумал, что вместо секса он с удовольствием погладил бы Жанну по щеке, шепнул ей на ушко ласковое слово, ну, максимум, поцеловал бы, да и то в щечку, как в советские времена на улицах…
        - Одевайся, - отрывисто бросил он, потянувшись к брюкам. Жанна открыла рот и тут же захлопнула его, с тревогой отметив, что второй раз за время знакомства увидела на лице Ромы какое-то странное выражение - пустой, безжизненной отчужденности и… какой-то дряхлости. Глаза у Ромы на долю секунды изменились, но она уловила эти изменения - у него был выцветший взгляд беспомощного, старого человека, который потерял всякую надежду. Точно такое же выражение у него было вчера, когда он вышел из подъезда.
        Рома решил сварить себе кофе, но потом передумал, махнув рукой. Хрен с ним, с кофе. Вместо этого он вскрыл очередную упаковку пива и, со щелчком открыв банку, жадно приник к отверстию. День рождения продолжался.
        Происшедшее утром не давало ему покоя, и ближе к обеду он с Жориком и Веней решил прокатиться в соседний городок. Не получилось с Жанной, получится с другой, был уверен он. Просто нужно немного расслабиться.
        Они сняли проституток, и, пока Жорик с Веней угощали одну из них шампанским, Рома включил кондиционер в своем «Форде», отодвинул сиденья, чтобы было удобнее, и стал раздеваться. Проститутка все поняла без слов; мигом скинула не первой свежести колготки, плотно облегающую маечку с изображением целующихся черепашек и лучезарно улыбнулась Роме, продемонстрировав золотой зуб. Роме было все равно, он не обратил внимания ни на зуб с колготками, ни на источавшие запах пота небритые подмышки и даже на черную каемку под ногтями дамы. У нее была великолепная фигура, плоский живот, упругие налитые груди и крепкая задница - а этого было достаточно. Его «младший брат» моментально налился кровью, вызывающе оттопыривая брюки, и Рома уже предвкушал, как он войдет в эту деревенскую шлюху, а утренний случай окажется просто недоразумением, которое быстро забудется, как тающий сигаретный дым…
        Его ждало жестокое разочарование. Как только брюки оказались на полу машины, его член, будто передумав развлекаться, опять вяло повис, словно впав в анабиоз, и поверг этим своего хозяина в пучину отчаяния. Рома пришел в такое состояние, что был готов отрезать к такой-то матери этот «окаянный отросток» и скормить его плешивому псу в репейниках, который околачивался возле их компании, заискивающе поскуливая. Между тем девахе с небритыми подмышками нужно отдать должное - она старалась как могла и даже виду не подала, что что-то идет не по плану. Она вылизала его с ног до головы, разве что до пяток не добралась, но все попытки расшевелить Рому были бесплодными.
        Деньги, разумеется, она не вернула. Зато ее подруге пришлось потрудиться - Жорик и Веня пыхтели минут двадцать, сменяя друг друга, заставляя отработать беднягу каждую копейку. После этого они поехали обратно на дачу.
        Как ни странно, Рома быстро пришел в хорошее расположение духа.
        «Это все стресс», - убеждал он сам себя. «День рождения,
        (дед)
        большая компания,
        (ДЕД)
        куча гостей, фейерверки, все это, несомненно, сказалось на организме», - думал он, когда они возвращались обратно на дачу.
        (МЕРТВЫЙ ДЕД В КРЕСЛЕ!)
        Рома дернулся, чуть не выпустив руль. Боже, а вдруг эта Анна Семеновна после бесплодных звонков решит, что с дедом что-то произошло и вызовет слесаря? Тогда неприглядная правда выплывет раньше намеченного срока, тогда, когда ему совсем это не нужно. Он старался гнать от себя эти мысли, твердо решив даже не думать об этом. У него много гостей, у него день рождения, впереди еще два дня развлекухи, и баста.
        По дороге они прихватили еще спиртного, кое-какой закуски, и гужбан продолжился.
        Дальнейшее он помнил плохо. Кто-то упал на музыкальный центр, выставленный на улицу, залив его пивом. Там что-то зашипело, заискрилось, после чего центр наотрез отказался работать. Не проблема - Жорик «стрельнул» денег у Ромы, и с еще двумя друзьями на ночь глядя уехал в Москву, где в круглосуточном магазине был приобретен другой.
        Потом, кажется, снова приезжала милиция, и Жорику снова пришлось разруливать ситуацию, вернулся Витек с зашитой губой, в доме разбили окно, какая-то парочка трахалась прямо на веранде под восхищенные и подбадривающие вопли окосевшей молодежи, кто-то спьяну мочился в бассейн… Последнее, что он помнил - ему звонила мать, узнавая, не вернулся ли он в Москву, но он нагрубил ей и закричал, чтобы она не лезла в его жизнь. После этого он кинул телефон в мангал, где готовилась очередная порция шашлыка.

* * *
        На этот раз пробуждение было куда тяжелее. Он очнулся на кухне, в луже собственной рвоты. Горло болело, язык казался огромным и неуклюжим и царапал небо, в голове, как маятник, пульсировала тупая боль. Он посмотрел на руки, они тряслись.
        Вместе с ним проснулся крошечный зверек.
        «Уезжай, - ласково сказал он. - Приводи себя в порядок и уезжай, Рома. Ты стал похож на скотину».
        Скотина. Точнее не придумаешь. Он вспомнил, что ему звонила мать. Интересно, не проговорился ли он случайно насчет деда?
        Он попытался встать, но виски сдавило с такой леденящей силой, что он благоразумно решил остаться на четвереньках. Он пополз к туалету. Каждый шаг отдавался всеобъемлющей болью в голове, будто он карабкался на Эверест, испытывая кислородное голодание. Рядом с кухней он наткнулся на храпящего Витька - он лежал на боку, как бомж на вокзальной лавочке, на зашитой губе запеклась кровь. Видимо, он много улыбался вчера, улыбался и ржал как лошадь, вот швы и не выдержали. На полу осколки бутылок, какая-то липкая гадость, недоеденные куриные ножки, раздавленные остатки арбуза и пролитый кетчуп вызывали ассоциацию с лавкой мясника. В дом вошла тощая собака. Трусливо поджимая хвост, она повертела головой и, увидев куриные останки, потрусила к ним, возбужденно повизгивая. Рома хотел прогнать ее, но вместо окрика из глотки вырвался какой-то слабый, едва слышный болезненный писк, как у мыши, которой ударным механизмом мышеловки перебило хребет. Он подполз к туалету и боднул перепачканную шашлычным соусом дверь головой. Скорее, а то он обмочится. Дверь открылась, Рома поднял глаза.
        Он хотел завопить во все горло, но сил на это не было. Ужас парализовал Рому настолько, что он просто тихо вздохнул и повалился на пол, теряя сознание. Однако прежде чем он окончательно окунулся в холодную, обволакивающую и вместе с тем спасительную бездну, в мозгу словно ударили хлыстом: дед. В туалете был дед, он восседал на унитазе в военном кителе и с укором глядел на Рому.
        Его привели в чувство с помощью холодной воды. Ругаясь и отплевываясь, он поднялся на ноги, они предательски дрожали. Брюки были мокрыми - мочевой пузырь отреагировал на стресс по-своему, и Рома, залившись краской, поковылял переодеваться.
        Потом долгое время он даже боялся взглянуть в сторону туалета, с замирающим сердцем вспоминая увиденное. Господи, у него началась белая горячка. Все, с алкоголем хватит, сегодня воскресенье, завтра домой.
        Домой.
        (К деду)
        Какое успокаивающее слово, «домой».

* * *
        Он пришел в себя только к вечеру, после двадцатой чашки кофе и неоднократно принятого душа. Наступала самая тяжелая, самая неприятная, но необходимая стадия любой вечеринки - уборка. Многочисленные «друзья», заранее осмыслив, что их могут на вполне справедливых основаниях привлечь к этому неблагодарному занятию, потихоньку и незаметно рассосались, напоминая всемирно известного Карлсона, который как-то заявил Малышу: «Ты знаешь, мне вдруг как-то домой сразу захотелось… И вообще, задержался я тут с тобой». В итоге с ним остался преданный Жорик и Жанна с какой-то подругой, молчаливой прыщавой особой.
        А уборка, нужно сказать, была знатная. Травы во дворе вообще не было видно - она была полностью скрыта под мусором. Пустые бутылки и банки, пакеты из-под угля, одноразовые тарелки, вилки, стаканчики, размокшие салфетки, обертки из-под шоколада, чипсов, размазанный торт с поломанными свечами и кляксами воска (Рома даже и не помнил, что на его дне рождения присутствовал торт и что его вообще кто-то ел), недоеденные фрукты, арбузные корки, остатки шашлыка, шампуры с засохшими ошметками мяса, над которыми уже кружили мухи, чья-то одежда, женские трусики, вымазанная мясным соусом бейсболка… Вытряхивая мангал, Рома обнаружил в углу спекшийся кусок почерневшего пластика - останки его телефона. Теперь ему нужен новый телефон. Это не проблема, куда больше его расстраивало, что в том, который он сжег, осталась записная книжка с нужными номерами.
        Про бассейн и говорить нечего. Чего там только не было, прямо как в бюро находок! Стул, чей-то вывернутый наизнанку носок, пластиковые бутылки из-под минералки, огурцы с помидорами (!), парик (!!)… но одна вещь убила Рому наповал - прямо в центре невозмутимо плавала куча дерьма. Глядя на эту мерзкую субстанцию, Рома был готов задушить того, кто это сделал. Однако выяснять у Жорика и Жанны, кто этот не в меру остроумный шутник, было бесполезно - эти два дня прошли в таком мощнейшем коматозном кумаре, что никто ничего не помнил и Рома вряд ли удивился бы, узнав, что это сам дьявол вылез из преисподней заглянуть к нему на «огонек» и между делом насрал в бассейн. В доме тоже было не ахти - на первом этаже разбиты окна, кровать сломана, на кухне сорван кран, дверь от ванной мирно стояла рядом с самой ванной, пол на втором этаже залит вином, все кровати перевернуты, как в борделе…
        Чуть позже Жорик, смущаясь, рассказал, что когда Рома спал, ему пришлось дать ментам денег.
        «Сколько?» - тупо спросил Рома.
        «Полторы, - стараясь не встречаться взглядом с Ромой, сказал Жорик. - Своих не хватило, ребята добавляли. Потом нужно раскидать, я записал, сколько кому».
        Вздохнув, Рома пообещал, что вернет все деньги, но только когда приедет в Москву.
        Они убирались до глубокой ночи, и только около половины третьего Рома прилег отдохнуть. Он задремал, и ему снился сон.
        Ему приснилось, что он возвращается домой и входит в квартиру. Дед сидит, скрючившись еще больше и словно уменьшившись в размерах, из ноздрей тянутся слизистые дорожки. Дед «течет», или «тает». В коридоре плавает сладковатый запах разложения. Несмотря на сетку в окнах, над его телом деловито жужжат мухи. Откуда они появились, из вентиляционного отверстия, что ли?
        Он начинает звонить матери, потом в милицию. Мать в шоке и обещает к вечеру прилететь. Приходит участковый. Он долго смотрит на кресло, в котором сидит его почерневший дед, и говорит: «Как вам не стыдно так шутить?! Ведь здесь никого нет!» Рома кричит, как это нет, вот, смотрите, он прямо перед вами, но милиционер усмехается и уходит, предупреждая, что если он еще раз вздумает шутить подобным образом, он упечет его в кутузку на пятнадцать суток. Рома мечется по квартире, а дед как ни в чем не бывало сидит в кресле, будто исподтишка подсматривая за ним. Приходит Татьяна, Рома хватает ее за руку и тащит к креслу. Она делает удивленное лицо и говорит, что не понимает, о чем говорит Рома. Рома орет на нее, хватая ее кисть и дотрагиваясь ею до съежившегося лица деда, мол, потрогай, неужели ты слепая?! У деда оттопыривается нижняя губа, оттуда падает белая личинка. Татьяна вырывается и в ужасе убегает из квартиры, крича, что Рома сошел с ума. Вечером приезжает мама, и с ней то же самое. Она смотрит на кресло, поворачивает бледное лицо к Роме и… говорит, она говорит…
        - …сыпайся, соня, - услышал он над собой знакомый голос. Рома приоткрыл глаза. Жанна, рядом с ней эта подруга, прыщи в потемках напоминают оспу.
        - Пора ехать, Рома, - громче сказала Жанна. Она обеспокоенно взглянула на часы. - У нас сегодня семинар по гражданке, если я опоздаю, Феликс меня порвет, как Тузик грелку.
        (Феликс - преподаватель гражданского права.)
        Рома поднялся, чувствуя себя совершенно разбитым. Жанна глядела на него с некоторым сожалением, сквозь которое проскальзывала чуть ли не брезгливость.
        Подавшись внезапному порыву, Рома обнял девушку. Прыщавая подруга деликатно отошла в сторону и сделала вид, что увлеченно смотрит в окно, где Жорик прогревал машину.
        - Ты изменился, - сказала Жанна тихо, медленно кладя ему руки на плечи. Рома уткнулся лицом в ее плечо, понимая, что слезы вот-вот брызнут из глаз. Он никак не мог взять в толк, что с ним происходит. Он никогда не злоупотреблял спиртным, с потенцией у него все было в ажуре, а тут… как кошмарный сон, который никак не может закончиться.
        - Что с тобой? - шепотом спросила Жанна. Рома молчал, только учащенно дышал, как после пробежки. Жанна машинально взглянула вперед, на огромное зеркало, встроенное в шкаф-купе, где было их отражение, и вдруг, вскрикнув, оттолкнула Рому.
        - Жанна, ты что? - забормотал испуганно Рома, протягивая к ней руки, но девушка, покрывшись смертельной бледностью, опрометью выбежала из комнаты. Ее прыщавая подруга с недоумением посмотрела на Рому и, что-то промямлив, на цыпочках вышла.
        Некоторое время Рома стоял в полной неподвижности, с яростью глядя на свое отражение. Ему почудилось, что за эти два дня он постарел лет на двадцать. Снизу посигналил Жорик, жестом показывая, что пора ехать. Рома побрел наружу. Работы еще оставалось по горло, но сам он не справится, тут нужны рабочие. Но это он уладит в следующие выходные.
        Было шесть тридцать утра, когда матовый от росы «Форд» выполз из полусонного поселка, разрезая фарами туман. Рома обратил внимание, что Жанна села на заднее сиденье, рядом со своей молчаливой подругой.
        - У тебя еще осталась жвачка? - спросил у нее Рома. Девушка бросила на него затравленный взгляд и чуть ли не швырнула ему пачку «Орбита».
        - Жанна, что происходит? - спросил он.
        - Ничего, - едва слышно ответила она, напряженно глядя в окно. Рома подумал, что еще чуть-чуть, и она вывихнет себе шею, так она старалась избегать его взгляда.
        - Между прочим, от жвачек еще больше будет угар, - нарушил паузу Жорик. - Я сам передачу видел, там говорили… У меня есть «антиполицай».
        Он достал из кармана гремящую коробочку и хитро прищурился:
        - Знаешь, как его правильно применять?
        - ?
        - Нужно его незаметно подсыпать в еду полицаю.
        Произнеся эту фразу, Жорик засмеялся, но сразу же замолчал, увидев, что делает это в гордом одиночестве.
        - Как твой старик? - решил он сменить тему.
        - Нормально, - ответил Рома и почувствовал, как рядом с сердцем кольнула холодная спица. Боже, у него совсем вылетело из головы!
        - Никогда не забуду, как мы тогда у Валюхи нажрались. Помнишь? - продолжал весело Жорик. - Тебя еле живого домой притащили.
        Да, Рома помнил. Это был единственный раз (не считая этих выходных), когда он перебрал с водкой и намешал черт-те каких коктейлей. В итоге его, как бревно, занесли домой, где был только дед. Рассудив, что авторитет Ромы не должен упасть в глазах ветерана (да и сердце может не выдержать), Жорик сказал старику, что его внук «просто устал и заснул». Они положили его (Рому) на кровать и тихонько вышли, но дед, полковник в отставке, не поверил, что его внук «просто устал». Бедняга решил, что Рома чем-то траванулся и бросился набирать «03». Необходимо отметить, что пока Рому «кантовали» в квартиру, он по дороге умудрился заблевать весь лестничный пролет. Так вот, приехала «Скорая». Взволнованный Андрей Степанович понесся их встречать, вылетел на лестничную клетку и тут же поскользнулся на блевотине собственного внука. Итог - разъяренные врачи будят ничего не соображающего Рому, при этом раздраженно ставя ему диагноз «алкогольное опьянение», а деда с разбитой головой увозят в больницу. И грех и смех, как говорится.
        - А про грибы помнишь? - сказал Жорик, улыбнувшись. И про грибы Рома тоже помнил, чтоб им пусто было. Тогда это казалось смешным. Жорик как-то принес ему пакет с грибами, попросив их на время подержать у себя, таинственно пояснив при этом, что эти грибочки особенные, и как-нибудь на днях он их заберет, а если Рома изъявит желание, он даже ему их даст попробовать. Рома резонно поинтересовался, какого черта он не может хранить их сам у себя, но Жорик сказал, что так надо и вообще, у него несовременные родители, а Рома живет с дедом и так далее…
        Рома собирался убрать эти грибы в холодильник, но тут зазвонил телефон, и он оставил пакет на кухне. А потом и вовсе забыл про них. Тем временем на грибы наткнулся Андрей Степанович. Ему даже в голову не пришло, что эти грибочки могут оказаться какими-то особенными, и он со спокойной душой начал их жарить с картошкой. Опять же следует упомянуть, что в комнате Ромы на кровати лежали ласты и маска с трубкой (он собирался на днях лететь в Египет).
        Возвратившись, Рома увидел следующую картину. В гостиной перед телевизором сидел дед, в ластах, на голове маска, во рту трубка. А перед ним сковородка с этими злосчастными грибочками. Да, по телевизору передавали программу Жака Ива Кусто про осьминогов.
        Жорик потом чуть по морде не схлопотал от Ромы. Выяснилось, что это были какие-то галлюциногенные поганки, которые он намеревался приготовить с Витьком, но насладиться этим эксклюзивным кушаньем им было не суждено, так как планы Жорика и его друзей изменил несчастный Андрей Степанович. Впрочем, для него все закончилось хорошо (фронтовая закалка - это вам не фунт изюму), и наутро дед почти ничего не помнил, а только пожаловался на легкое подташнивание…
        Да, тогда действительно было смешно, но сейчас, вспоминая застывшее в недоумении лицо деда, скрытое подводной маской, Роме стало по-настоящему страшно. Боже, как он не хотел возвращаться в эту квартиру! Может, плюнуть на все и поехать сразу в институт?! Тем более скоро придет Татьяна…
        Неожиданно рот Ромы наполнился вязкой слюной, ее было так много, что она чуть не капала из уголков рта.
        Зефир. Зефир в шоколаде, черт возьми, миллион долларов за коробку с зефиром в шоколаде!
        Они уже ехали по московским улицам, и Рома, заприметив небольшой супермаркет, резко затормозил.
        - Я сейчас, - бросил он, выскакивая из машины. Жорик проводил его удивленным взглядом. Лицо Жанны стало еще бледнее, и, дождавшись, когда Рома скроется в магазине, она сказала, вылезая из машины:
        - Все, я доберусь сама.
        Молчаливая подруга Жанны незамедлительно последовала ее примеру. Девушки быстро перешли дорогу и зашагали к остановке. Все это произошло так быстро, что Жорик не успел ничего сказать. Он просто молча сидел, слегка наклонив голову и барабаня пальцами по приборной доске «Форда».
        Рома появился через минут семь, держа в руках пакет с четырьмя коробками зефира в шоколаде. Жорик, нахмурившись, вышел из машины и выжидательно посмотрел на него.
        - А где девчонки? - беспечно спросил Рома, закидывая пакет на заднее сиденье автомобиля.
        - Ушли, - чуть напряженно ответил Жорик. Рома подошел к нему.
        - А ты чего вылез? - Он непринужденно облокотился на капот.
        - Я… - начал Жорик и вдруг увидел нечто такое, от чего у него перехватило дыхание, и он отошел на пару шагов от Ромы. Он еще раз посмотрел вниз, затем перевел испуганный взгляд на Рому.
        - Ты чего? - с недоумением спросил Рома.
        - У меня… дела, Ромик, - выдавил тот, пятясь назад. - Извини, спешу… Спасибо за сейшн, все было круто.
        Он резко развернулся и чуть ли не бегом пошел прочь. Рома проводил его изумленным взглядом. Странные они все какие-то…
        Он сел в машину, распаковал одну из коробок и с жадностью запихнул в рот сразу две зефирины. Давясь и кашляя, он проглотил сладкую массу и тут же взял еще. Он не успокоился, пока не съел почти всю коробку. Рома вздохнул, пора ехать. Он повернул ключ зажигания и, сделав погромче музыку, тронулся с места. Буквально через минуту в радио что-то щелкнуло, хит группы «Ногу свело» «Лилипутская любовь» прервался и внезапно заиграла песня «День Победы». На лице Ромы появилась улыбка. Одна из любимых песен деда… Да, это была ЕГО песня. Он начал тихонько подпевать, не замечая, что поет все громче и громче, пока просто не перешел на крик. Он ехал домой.

* * *
        Жорик, хотя и отошел на некоторое
        (безопасное)
        расстояние, все же не выдержал и оглянулся. Ромин «Форд» плавно выруливал на дорогу. Жорик изо всех сил сжал челюсти, на миг закрыв глаза. Он все еще думал, что ему почудилось, хотя видение было уж слишком реалистичным.
        Тень.
        Тень Ромы, ее не было. Когда он подошел к Жорику и встал рядом, тот смотрел себе под ноги и прекрасно видел свою тень, а Ромину - нет. Разве такое бывает?
        И почему была так напугана Жанна? Когда он прогревал машину там, на даче, она вылетела из дома, будто привидение увидела.
        Засунув руки в карманы, Жорик медленно зашагал по улице.

* * *
        «День Победы» закончилась, и началась «Вихри враждебные веют над нами…». Потом «Темная ночь». Без рекламы, без дурацких комментариев типа «а теперь, наши любимые слушатели, послушайте следующую вещь…». Песни шли одна за другой как на пластинке (или патефоне?), Рома ехал и недоумевал - он даже не предполагал, что на волне «Наше радио» крутят такое ретро. Иногда подобные песни передавали по «Маяку», который обожал слушать дед, но чтобы на молодежном радио…
        Он доел зефир и подумывал открыть вторую коробку, но, поразмыслив, раздумал. Кроме того, он почти приехал.
        «Темную ночь» сменил «Синий платочек». Из дорогих динамиков слышался шорох и потрескивание, характерное для качества исполнения песен тех далеких времен, и Рома, подъехав к подъезду, несколько минут сидел в зачарованной неподвижности, слушая песню. Когда она закончилась, он словно очнулся и, торопливо выключив магнитолу, схватил пакет с зефиром и поспешил наружу.
        Он вошел в подъезд, все еще тихо напевая себе под нос «Помню как в памятный вечер…», когда понял, что его обуял настоящий страх. И только сейчас он почувствовал себя настоящим подонком. Неужели его дед заслужил, чтобы его променяли вот на эти два дня, проведенные в ужасном алкогольном мареве? Разве игра стоила свеч? И что он получил в результате? Разгромленную дачу и бассейн с дрейфующей кучей дерьма. Плюс ко всему подозрение на импотенцию…
        Он с трудом достал связку ключей и два раза уронил их в лифте, проклиная свои трясущиеся руки. Интересно, Татьяна уже приехала? Может, будет лучше, если он выйдет на улицу и проследит, пока она первой не войдет в подъезд? Нет, уже поздно, двери лифта открылись, и он оказался на этаже.
        Проснувшийся зверек уже яростно верещал внутри, обсыпая Рому всевозможными обвинениями.
        Ключ долго не хотел попадать в скважину, и сделал это лишь с пятого раза. Клик! Дверь тихонько открылась, и Роме стала видна темная часть коридора. Прежде чем войти, он глубоко вдохнул воздух. Ничего необычного, обычный домашний запах, к которому он привык с пеленок. По крайней мере, разложением пока не пахло… Заметно приободрившись, он толкнул дверь и вошел внутрь.
        Какое-то время он стоял не в силах пошевелиться, приказывая себе взять себя в руки. Глаза не мигая были устремлены на кресло. Оно было пустым.
        Дзынь! Лишь спустя несколько секунд до Ромы дошло, что из ослабевших пальцев выпали ключи. Он включил свет и размеренно, как робот, подошел к пустующему креслу. Несколько раз моргнул, все еще не веря своим глазам.
        Деда не было. Не было, и все.
        Вдруг мозг кинжалом пронзила мысль: Анна Семеновна.
        Анна Семеновна, эта вездесущая старушенция, наверняка она ошивалась тут все время, беспрестанно названивая им в квартиру, и все-таки забила тревогу!
        Почему-то от этой мысли ему стало легко, будто гора с плеч свалилась. Господи, ну конечно! Он словно воочию видел, как эта деловая бабулька, устав долбиться к ним в дверь, в считаные секунды оповестила всех, кого только можно, местную милицию, МЧС и ФСБ, и вот в квартиру заходят санитары, крепкие парни с каменными физиономиями, грузят деда на носилки, участковый составляет акт, понятые перешептываются… дверь запирают…
        Стоп, а вот тут загвоздка. Дверь-то он открыл своим ключом. Дубликат был только у матери, у Татьяны ключей не было. Но если бы приехала мать, то он в любом случае понял бы это… хотя бы по духам, которых у нее бесчисленное множество.
        Какой-то слабенький голосок еще продолжал нерешительно настаивать, что мать могла поехать в морг или еще куда, но Рома уже и так все понял: дверь не открывали ключом. И не вскрывали, иначе осталась бы печать участкового. Он был уверен, что дверь вообще не трогали с тех пор, как он захлопнул ее в пятницу вечером.
        Тогда… Где труп?!
        Шатающейся походкой Рома обошел всю квартиру, про себя догадываясь, что ведет себя как настоящий кретин - в самом деле, можно подумать, что как только он уехал на дачу, дед преспокойно встал с кресла и, насвистывая, пошел уничтожать приготовленные Ромой бутерброды, посмеиваясь над доверчивым внуком, типа, клево я его разыграл?!
        Он остановился перед туалетом, вспоминая видение на даче. Зажмурился, считая про себя до десяти, на ощупь открыл дверь и лишь после этого открыл глаза. Чисто.
        Он зашел на кухню и машинально включил телевизор. Передавали какой-то очередной сериал про бравых оперативников, которые с неутомимой лихостью обезвреживали жестокую мафию.
        Что происходит? Во имя всего святого, что ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ???
        «В тебе нет ничего святого, - усмехнулся знакомый внутренний голос. - Так что даже не заикайся о святости…»
        Может, все это сон? Может, дед и не умирал вовсе? Но тогда где он? Старик не выходил наружу почти три года, даже в гости к этой гребаной Анне Семеновне, хотя дойти до нее было раз плюнуть - всего-то подняться на этаж выше. ГДЕ? ГДЕ ДЕД ИЛИ ЕГО ТЕЛО???!!!
        Он взглянул на часы. Черт, встали. Он отлично помнил, что в Москву они въехали около половины седьмого, сейчас почему-то было шесть. Он уставился в экран телевизора и смотрел до тех пор, пока не почувствовал, как глаза застилает странный туман. Он потер глаза, но туман не исчезал, наоборот, стало еще хуже, и это испугало его.
        Как во сне, он пошел в ванную, по дороге нечаянно скинув на пол зачерствелые бутерброды с колбасой. Пока он тащился к ванной, он почувствовал, что у него стали сильно болеть икроножные мышцы, будто он приседал со штангой.
        Боже, что с ним?
        Он подошел к зеркалу и долго не мог понять, что это за сероватое размытое пятно перед ним. Он потер зеркало, побрызгал на него водой, снова потер, но картинка не изменилась. Паника теплым комком подступила к горлу, и Рома с ужасом понял, что он слепнет.
        Едва сдерживаясь, чтобы не закричать, он вернулся на кухню и посмотрел на экран телевизора. То же самое, что-то расплывчатое и бесформенное, он прекрасно слышал голоса, но абсолютно ничего не видел.
        Слезы потекли по его лицу. Рукой он нащупал коробки с зефиром, которые купил полчаса назад. Сорвал дрожащими пальцами (они почему-то стали плохо повиноваться ему) целлофановую упаковку и, глотая слезы, стал запихивать в рот зефир. К нему постепенно приходило страшное осознание происходящего, и его охватил такой животный страх, что он даже не мог произнести ни слова.
        Он медленно встал, сгорбленная, трясущаяся фигура, и мелко засеменил в комнату, выставив вперед руки, как лунатик; он щупал стены, так как глаза его видели только слабые очертания предметов. Он шел туда, где висел военный китель. Его военный китель.
        Когда он вернулся на кухню, по дороге набив кучу шишек, начались новости, после них - «Дежурная часть».
        Он немного успокоился. Отчасти этому способствовал зефир, который он поглощал с удивительной скоростью. Он ел и слушал новости. Конечно, это все дурной сон. Как тот, что он видел на даче.
        Какой-то мерзавец изнасиловал двух десятилетних девочек. Насильника поймали, он дает показания.
        В Ульяновске за получение взятки задержан мэр города.
        На Ярославском шоссе произошло серьезное ДТП, погибло четверо молодых людей. В семь утра автомобиль «Форд Эскейп» вылетел на встречную полосу и врезался в бензовоз. У водителя и пассажиров «Форда» шансов выжить не было, их тела обгорели настолько, что их едва опознали. Жертвы - студентка МГИМО Жанна Коляева, вторая жертва - водитель, сту…
        Рома не стал слушать до конца, судорожным движением выключив телевизор (он не видел кнопку, но помнил, где она расположена), после чего издал нечеловеческий вопль. Швырнул пульт, услышав звон разбитого стекла. Наверное, он попал в окно.
        Теперь он понял, почему так испугалась Жанна, там, наверху, когда посмотрела в зеркало. Потому что она видела себя в объятьях не Ромы, а… а…
        Он стал задыхаться, сердце колотилось, как смертельно раненная птица, неравномерно и какими-то грубыми толчками. Ему нужны какие-то лекарства. Но какие? Он никогда не интересовался, что принимал дед…
        Рука автоматически нащупала еще одну зефирину, и он медленно отправил ее в сморщенный рот. Зефир в шоколаде, самое лучшее лекарство, мать его… Он с трудом встал, чувствуя, как непрочно держат его ноги. Только сейчас он осознал смысл выражения «ватные ноги». Он словно был мостом с подпиленными сваями, который того и гляди рухнет.
        Резко закололо в боку, и он понял, что пора облегчиться. Шаркая ногами, он зашел в туалет и без сил плюхнулся на унитаз, даже толком не успев до конца спустить штаны с трусами. По ногам потекла горячая моча, стекая на пол. Татьяна будет ругаться. Он всхлипнул, каким-то неосознанным движением сунул в рот измученные артритом пальцы и слизал с них остатки шоколада. Боже, ноги, его ноги, он совершенно не чувствует ног!
        Он попытался встать с унитаза и не смог. Где-то вдалеке раздался странный звук, но он смог разобрать, что это звук открываемой двери. Кто-то пришел!
        Он снова предпринял попытку встать, и снова она не увенчалась успехом. Господи, скорее бы кто-нибудь помог ему! Только вот кто это? Татьяна? Она что-то сегодня говорила про больных родителей… Рома? Он очень любил внука, но в последнее время тот стал избегать его. К тому же сегодня его день рождения, наверняка он убежал к своим друзьям…
        - Это я! - услышал он голос внука. Боже, какое счастье… Поскорее бы…
        - Дед, я пришел! - снова крикнул Рома, и он услышал шаги. Он открыл рот, чтобы сказать внуку, что он здесь и не может подняться на ноги, но у него словно отнялся язык. Вместе с ногами, черт бы их подрал.
        На кухне послышалась какая-то возня, хлопнула дверца холодильника, потом рядом раздался недовольный голос Ромы:
        - Дед, ты скоро там?!
        - Бббб… ббббб, - только и смог произнести он. Дверь слегка приоткрылась, и его ноздри уловили ужасный запах - горелого мяса и бензина. Он пристально вглядывался вперед, в ссутулившуюся фигуру, которая покачивалась в дверном проеме, и на какое-то короткое мгновение зрение вернулось к нему. Перед ним стоял внук, полностью обгоревший, остатки одежды вплавлены в обугленную кожу, от нее все еще шел дым. Голова наполовину скальпирована, в дымящемся черепе застрял обломок железа.
        - Что с тобой? - проскрежетало чудовище, надвигаясь на него, и он провалился в темноту.
        Андрей Степанович сидел на балконе. Он ждал внука. И хотя зрение его было далеко не таким, каким было раньше, он все равно сидел и молча смотрел вниз. Ему показалось странным, что эти выходные он провел в одиночестве, и ему даже никто не звонил, хотя Леночка, его дочь, уехавшая в Испанию, звонила чуть ли не каждый вечер. Может, что-то с телефоном случилось? Его сиделка, Таня, предупредила, что будет в понедельник, но его тревожило другое - куда-то запропастился Рома, его внук. В пятницу он дремал на кровати и сквозь сон слышал, как хлопнула входная дверь, Рома крикнул, что он пришел, потом так же стремительно ушел, и дед даже не успел позвать его. Ему было обидно - в свой день рождения внук даже минуты не уделил деду… Потом он побывал на кухне, вечером съел один бутерброд (с сыром, с колбасой есть не стал - от нее у него болел кишечник), в субботу съел борщ, налитый в плошку, вечером творожные сырки, а больше ничего не было. Хотя в холодильнике он нашел коробку с зефиром, но почему-то постеснялся ее открывать, решив, что дождется Рому и спросит, можно ли ему съесть одну штучку…
        И сейчас, в понедельник, с самого утра он сидел на балконе, голодный и не на шутку встревоженный. Правда, ему послышалось, как хлопнула дверь, и сейчас он намеревался проверить, кто это пришел - Татьяна или Рома.
        Кряхтя, Андрей Степанович поднялся на ноги и медленно двинулся в комнату. И хотя он почти ничего не видел, ориентировался в квартире он прекрасно. Когда он вышел в коридор, неожиданно раздался звонок в квартиру. Он зашаркал к двери:
        - Кто там?
        - Это Таня, Андрей Степанович! - послышался за дверью женский голос. Старик открыл дверь, и девушка проскользнула в квартиру.
        Андрей Степанович, пробубнив, чтобы она не забыла снять обувь, зашаркал к креслу. Татьяна начала уборку.
        Она закричала через пять минут, когда заглянула в туалет. И с выпученными глазами вылетела в коридор.

* * *
        Спустя час тело Романа вынесли из туалета. Перед тем как его погрузить на носилки, санитары сняли с него военный китель, полностью увешанный боевыми орденами. Затем один из них прикрыл лицо Ромы простыней.
        Михаил Киоса
        Волосы
        Хочу поблагодарить мою семью за поддержку и терпение, с которыми они ждали, когда увлечение сочинительством начнет приносить первые зримые плоды. Огромное спасибо друзьям Александру Иноземцеву и Катерине Черкасовой - за серьезную помощь в работе над этим романом. Моя благодарность Елене Викторовне Комиссаровой - за веру в то, что пятиклассник станет автором.
        Пятница
        Женя заходился в крике. Елизавета Петровна хлопотала рядом, пытаясь успокоить его. Только что она увидела в мыслях, как трясет ребенка словно куклу, и оттого сделалась еще ласковее и нежнее.
        Но четырехлетний малыш видел перед собой одни только ножницы. Старинные, тяжеловесные на вид, они лежали на самом краю стола, слегка раскрыв свою жадную пасть. Потемневший от времени металл не рождал бликов, хотя лампы дневного света сияли под потолком все до единой.
        - Женечка, успокойся. Все хорошо, - в который уже раз повторила Елизавета Петровна и погладила внучка по лохматой голове.
        Непослушные вихры соломенного цвета снова торчали в разные стороны, хотя утром она тщательно его причесала, а шапку перед выходом надевала так, словно Женина голова была из тончайшего стекла.
        Внук дернулся, уходя из-под ладони, и заверещал с новой силой.
        Елизавета Петровна всплеснула руками. За последние минут десять-пятнадцать она испробовала, кажется, все, что только было можно: уговоры, угрозы все рассказать маме с папой, мольбы «пожалеть бабушку, ведь она старенькая, у нее слабое сердце». В ход были пущены даже посулы сходить после стрижки в «Детский мир» - средство, доселе считавшееся безотказным в любых ситуациях.
        Тщетно.
        Женя начал орать, стоило только Елизавете Петровне подойти вместе с ним к креслу и заговорить с парикмахершей, полноватой женщиной лет сорока или чуть больше, крашенной под шатенку. Росту она была невысокого, как и сама Елизавета Петровна, и показалась ей заслуживавшей доверия уже хотя бы потому, что даже не подумала встретить Женю наигранным сюсюканьем вроде «ути-пути, кто к нам пришел». Когда Женина бабушка сталкивалась с подобным поведением, ей всегда хотелось плюнуть и уйти, не прощаясь.
        Да и место свое парикмахерша содержала в порядке. С кресла только-только встал предыдущий клиент, а она уже подмела пол, разложила инструменты по отделениям небольшого лотка, похожего на тот, в котором дома у Елизаветы Петровны лежали столовые приборы.
        В общем, видно было, что работает человек не абы как, а на совесть. И тут - такой конфуз.
        - Не понимаю, - пробормотала Елизавета Петровна. - Никогда раньше он так себя не вел.
        Это была чистая правда. Впервые Женю привели подстричься, когда ему еще двух лет не было. До этого обходились своими силами, без затей подравнивали ему челку и обрезали локоны, завивавшиеся на шее. Малыш совершенно спокойно дал усадить себя в кресло. Он с любопытством наблюдал за действиями худенькой девушки, которая показалась Елизавете Петровне едва ли не школьницей.
        - А вы не могли бы на минутку оставить нас вдвоем? - обратилась к ней парикмахерша. - Попробую найти с ним общий язык с глазу на глаз. - Она подмигнула бабушке Жени.
        Та махнула рукой и просто пошла к двери в зал.
        На половине этого короткого пути ее настигла тишина. Нет, конечно, работа в зале кипела по-прежнему. Щелкали ножницы, жужжали машинки, над всем этим стоял неумолчный гул голосов. Просто исчез пронзительный рев внука, и этого оказалось достаточно, чтобы прочувствовать разницу.
        Елизавета Петровна обернулась и увидела, что парикмахерша присела на корточки перед ребенком. Она держала малыша за руки и с серьезным видом на лице что-то говорила ему. Кресло стояло спинкой ко входу, и бабушка не видела лица внука. Но он молчал!
        Мысленно перекрестившись, Елизавета Петровна сделала шаг в обратном направлении. Она хотела поблагодарить женщину и, конечно, проследить за стрижкой. Иначе парикмахерша сей же час обкорнает любимого мальчика!.. Но та, не переставая смотреть на Женю, коротко махнула ладонью от себя.
        Понять жест труда не составляло, однако Елизавета Петровна все же сделала новый шаг к Жене. Да как же это не доглядеть самой, не поправить, если вдруг что?
        На этот раз парикмахерша встала в полный рост, улыбнулась ей и заявила:
        - Не переживайте, все уже позади. Мы договорились. Вам ведь простую стрижку, на пробор, сзади скобку, а виски прямые?..
        Елизавета Петровна машинально кивнула.
        - Вот видите, я все помню. Вы в самом начале сказать успели, когда только подошли. Подождите вон там. - Парикмахерша показала рукой на короткий ряд откидных кресел, стоявших у стены напротив выхода из зала. - Оттуда прекрасно видно, как я буду стричь Женю. - Она взяла с края стола ножницы, и полированный металл сверкнул под яркими лучами ламп. - Если что не понравится, подойдете да скажете. А так стоять незачем. В ногах правды нет.
        Елизавета Петровна не знала, как ей быть. Доводы парикмахерши звучали убедительно. Да и кто, как не она, только что успокоила Женю? Но все же… как же без нее-то?
        - Бабуля, посиди, - раздался голос Жени, по-прежнему скрытого спинкой кресла.
        Бабушка взглянула на отражение в зеркале. Внук выглядел совершенно нормально. Да, не улыбался, но ведь он только что криком кричал - какое уж тут веселье? А то, что бледноватый, так это тоже было объяснимо. Из сил выбился.
        - Все хорошо, правда-правда. - Малыш показал ей большой палец.
        Елизавета Петровна отошла к креслам и присела. Обзор и в самом деле оказался отличным. Два других кресла между ней и Женей пустовали, и она видела внука как на ладони. Парикмахерша, конечно, понимала, насколько это важно, и старалась не загораживать малыша.
        Поджав губы, Елизавета Петровна следила за ее работой, но придраться пока что было не к чему. Женщина свое дело знала. Уверенными движениями она превращала копну волос внука, невероятно густых, за лето в деревне отросших чуть ли не до плеч, в аккуратную короткую стрижку.
        Елизавета Петровна кивнула.
        «Да, все в порядке, - подумала она. - Ей бы еще за собой так же хорошо следить, как за чужими головами. А то что ж такое, молодая еще, всего-то пятый десяток, и уже вон как растолстела. Все потому, что, наверное, без Бога в сердце живет, ест что попало, ни в чем себе не отказывает. Не то что я. Мне вот уже шестьдесят пятый пошел, а до сих пор свои девичьи пояски надеть могу».
        Опомнившись от размышлений, она взглянула на Женю. Внук по-прежнему сидел спокойно. Елизавета Петровна вздохнула и теперь уже осознанно позволила себе немного расслабиться. Похоже, поход в парикмахерскую, начавшийся так скверно, все-таки должен был закончиться нормально. А она-то, грешным делом, уже подумывала увести внука отсюда и дождаться, когда выздоровеет Света, которая всегда стригла Женю.
        «Что же, поделом мне, маловерке. Разве не известно: все, что ни делает Господь - все к лучшему? Усомнилась я, заколебалась, и вот получила новое свидетельство Его правоты. Как знать, быть может, если бы помнила я про это, то и Женечке не пришлось бы так плакать».
        Елизавета Петровна перекрестилась, сильно прижимая кончики пальцев к телу, и склонила голову. Раскаяние должно быть зримым. Так ее учили мать и бабка. Что там у тебя в душе - одно дело, а Господь судит по поступкам. Виноват - накажи себя.
        «Вот придем домой, и я обязательно покаюсь перед образами, - решила Елизавета Петровна. - А там и понятно станет, как дальше с собой быть, искупить грех маловерия. Кстати, заодно и внучку можно будет объяснить, что к чему. Пусть приучается потихоньку, узнает, где истинный свет».
        Она ощутила прилив сил, подняла голову и увидела, что парикмахерша заканчивает работу, состригает с головы внука последние, только ей видимые, волоски, которые не хотели лежать как надо. Женя сидел, закрыв глаза.
        Елизавета Петровна оглядела мальчика и нашла, что Света никогда не стригла его так хорошо. Так, может, и вовсе теперь к этой вот - как ее, кстати, звать-то? - ходить?
        Парикмахерша повернулась к Елизавете Петровне, поймала ее взгляд, улыбнулась и сказала:
        - Все, готов ваш рыцарь.
        Женина бабушка достала кошелек, отсчитала привычную сумму с приятным ощущением, что отдает деньги не зазря, а за хорошо сделанное дело. Она попрощалась, пошла к выходу и у двери глянула на себя в зеркало. Оттуда на нее посмотрела стройная женщина, которой трудно было дать шестьдесят с лишним лет. Кожа на лице не обвисла и не покрылась паутиной морщин. Те немногие, что были, на звание глубоких никак не тянули. Глаза глядели бодро.
        Если бы еще волосы не седели, так и вовсе можно было бы сойти за пятидесятилетнюю. Но Елизавета Петровна считала, что нечего тень на плетень наводить и лукавить, закрашивая седину. Да и не так уж она была заметна среди ее светлых волос.
        По пути домой Женя молчал. Он не откликнулся даже на предложение зайти в «Детский мир». Шел, не пытаясь вынуть ладошку из бабушкиной руки, хотя всегда предпочитал ходить пусть и рядом, но свободным.
        «Я сам!» - говорил мальчик, делая исключение только для перехода через дорогу.
        Несколько раз Елизавета Петровна ловила взгляд внука. Однажды Женя даже замедлил шаг, повернулся к ней и тут же снова уткнулся носом в землю, затопал вперед.
        Но стоило бабушке закрыть за ними входную дверь квартиры, как Женя схватил ее за руки и прошептал:
        - Это Баба-яга!
        О ком идет речь, Елизавета Петровна поняла не сразу. Недавняя детская истерика успела побледнеть в ее памяти и отойти на задний план, заслоненная удовлетворением от хорошей стрижки внука.
        Она взглянула на него и только собралась спросить, о какой такой Бабе-яге он говорит, как Женя затараторил:
        - Я видел, это Баба-яга! У нее нос вот такой и прыщ на нем, а еще зубы кривые, с дырками! И ножницы! Они… они!..
        Теперь сомневаться насчет того, кого внук счел ведьмой, уже не приходилось. А Женя разревелся - громко, судорожно втягивая в себя воздух. Но не как в парикмахерской, где он визжал не переставая. Здесь, в полутемном коридоре квартиры, мальчик плакал так, словно…
        Елизавета Петровна задумалась, как же именно плакал внук, и ей вдруг вспомнились похороны сестры, которая умерла семь лет назад. Рабочие закидывали мерзлой землей могилу. С каждым новым перестуком комьев по деревянной крышке гроба к ней все четче приходило осознание: уже ничего не исправить. Не объяснить, не показать пути истинного, не помочь своим примером сделать по нему первые шаги. Ее вина, недосмотр, что сестра умерла без Христа, со всеми своими грехами на душе.
        Чувство безысходной вины заново овладело Елизаветой Петровной. Это помогло ей понять, что у внука то же самое. Знает, что натворил дел. Но мал еще, каяться не научился, да и боязно ему. Бабу-ягу вот придумал, чтобы на нее свой скандал списать.
        - Ах ты, маленький мой, - прошептала она, опустилась на табуретку, стоявшую в коридоре, и прижала Женю к себе.
        Вот ведь воображение у ребенка. Да еще родители его хороши. Смотрят по телевизору все, что ни попадя, а мальца и не думают отгонять.
        Нет, Васенька, сынок ее, не виноват. Это все жена его, безбожница Алла. Вася рад ей поддакивать. Даже в церковь с матерью ходить перестал, что уж тут про кино говорить.
        Понимание заставило ее крепче обнять внука.
        Поглаживая малыша по спине, Елизавета Петровна подумала:
        «Воистину, все, что ни делается, все к лучшему. Я хотела себя наказать за маловерие и на этом примере начать учить внука, но все обернулось еще удачнее. Мы вместе покаемся, искупим свои грехи. Затем я отвечу на все вопросы, которые появятся у Жени. А они, конечно, возникнут. Ведь мой внук - умный мальчик. Если бы не мать его со своим воспитанием, давно бы уже умел и молиться как следует, и на исповедь с причастием ходил бы со мной.
        Но Вася… ох, Васенька. Нет у него никакой воли, чтобы с женой своей совладать. А та и рада, конечно. Давно ведь уже поняла, что из Васи веревки вить можно, еще со школы, когда он ей все контрольные решал».
        Елизавета Петровна перекрестилась, стараясь подавить досаду, и взялась раздевать внука. Она решила обязательно сегодня поговорить с Васей, показать, до чего они ребенка довели. Еще немного, и покатится по наклонной. А пока надо было заняться собой и внуком.
        Минут через двадцать Елизавета Петровна сидела в кресле, качала головой и молча смотрела на Женю. Мальчик наотрез отказался каяться. Нет, он понял суть действа, но продолжал твердить, что парикмахерша была Бабой-ягой. Правда, перестал плакать, и на том спасибо.
        - Пойдем, - наконец-то сказала она, встала, взяла внука за руку и повела в свою комнату. - Тебе пора увидеть, как поступают те, кто верит в Боженьку и понимает, что провинился перед Ним.
        Женя не сопротивлялся. Бабушку он любил всем сердцем. Мальчик послушно встал на отведенное ему место и засунул руки в карманы домашних шорт. Он знал, что бабушка, уже опускавшаяся на колени впереди него, этого не заметит. Потом ребенок стал ждать, что будет дальше.
        То, что он видел, вскоре наскучило ему. Пришептывания бабушки, время от времени перемежаемые чуть более громкими возгласами, несмотря на все ее объяснения, остались для него непонятными, равно как и частые поклоны до пола.
        Мальчик вернулся в мыслях к тому, что происходило в парикмахерской.
        Бабу-ягу он заметил сразу же, как только они с бабушкой вошли в зал. Женя постарался спрятаться за спиной Елизаветы Петровны. Когда та двинулась вперед, держа его за руку, он зажмурился и загадал: пусть бабушка пройдет мимо!
        Не прошла.
        Открыв глаза, Женя увидел ведьму прямо перед собой, точно такую, как в книжке про Ивана-дурака и Бабу-ягу. Маленькие, глубоко посаженные глазки колдуньи смотрели вроде бы весело, но у Жени мигом засосало под ложечкой. Большой крючковатый нос с бородавкой на переносице, как раз между густыми, почти сросшимися бровями, нависал над тонкими бледными губами. Из правой ноздри торчал пучок жестких на вид седых волос. Подбородок выдавался вперед, пусть не так, как в книге, но достаточно заметно. А когда Баба-яга улыбнулась, Женя увидел желтые зубы, торчавшие во рту старой карги покосившимся дырявым частоколом.
        Но вот о чем в сказке не говорилось, так это о холоде. От Бабы-яги веяло…
        Женя был еще очень мал и не знал нужного слова, но тут же вспомнил, когда чувствовал себя схожим образом. Дело было несколько дней назад, когда он пошел гулять вместе со старшей сестрой Любой и родителями. Из окна погода казалась нормальной, дождя не было, а в облаках мелькали разрывы. Но стоило им выйти из подъезда и отойти от дома, как стало понятно, что долго прогулять вряд ли получится. Ветер, вроде бы и не сильный, дул ровно, не делая перерывов. Он вынимал из осенних луж стылую сырость и без затруднений запихивал ее людям под одежду. Не спасали ни куртки, ни перчатки, да и ушам, скрытым под шапками, тоже доставалось. Женя помнил, как подбежал к маме и пожаловался, что ему холодно. Мама тут же велела всем идти домой, а папа улыбнулся.
        Стоя перед Бабой-ягой, Женя почувствовал себя таким же продрогшим. А потом ему на глаза попались ножницы. Они лежали не в лотке вместе со всеми инструментами, а на светлой столешнице. Вокруг исцарапанного темного металла лезвий медленно расплывалось густо-бордовое пятно.
        «Кровь!» - догадался Женя, который несколько раз успел увидеть ее по телевизору, прежде чем родители переключали канал.
        Это стало последней каплей. Он заорал и замолчал только тогда, когда ведьма взяла его за руки. Пальцы мальчика сразу онемели от холода, вслед за ними в ледяной столб превратился позвоночник. Баба-яга смотрела на него и улыбалась. Потом шевельнула рукой, и Женя ощутил, как крохотные студеные иголки впились ему в правый бок.
        - Знаешь, мальчик, - сказала ведьма. - А ведь я могу отламывать у тебя палец за пальцем. Как сосульки. И никто ничего не увидит, я всем здесь глаза отведу. Такие хорошие, гладкие пальчики. Хрусть. Хрусть. Хрусть. - Она помолчала, махнула рукой и тут же снова обхватила жесткой высохшей ладонью его запястье. - Это хорошо, что ты молчишь и слушаешь. Мне нравятся послушные мальчики. - Женя вздрогнул, и улыбка Бабы-яги стала шире. - Знай, если ты кому-то расскажешь, то тебе не поверят. Посмотри, никто не видит меня - только ты. А если вдруг все же заметят и поверят, то им же хуже, а мне - лучше. - Баба-яга сделала небольшую паузу, внимательно посмотрела на Женю. - И потому я даже не буду тебе запрещать рассказывать обо мне. Говори, мой милый. Но не сейчас. Сиди тихо, а то я отломлю тебе пальцы, так и знай. Я ведь все равно получу свое, мальчик, так что не упрямься. - Ведьма встала, подошла к бабушке и что-то проговорила ей.
        Женя не хотел, чтобы бабушка стояла рядом с Бабой-ягой.
        - Бабуля, посиди, - сказал он.
        Негромкое покряхтывание вернуло мальчика в настоящее. Бабушка медленно поднималась с колен. Разогнувшись, насколько позволила затекшая поясница, она оперлась левой рукой о сиденье стула, нарочно для этого стоявшего рядом, а правой ухватилась за его спинку. Она встала на правую ногу - коленный сустав на ней работал лучше, чем на левой - и, держась уже обеими руками за спинку, распрямилась.
        Возраст давал о себе знать. Стоило женщине постоять на коленях, да еще и в земном поклоне, и подъем на ноги превращался в изрядное испытание.
        Женя поспешно вынул руки из карманов.
        Бабушка посмотрела на него и спросила:
        - Внучек, ты понял, как надо поступать, если Боженьку любишь и знаешь, что виноват перед Ним?
        - Да… - сказал он и осекся.
        Обманывать нехорошо - это ему мама с папой не раз говорили. Он уже знал, как бывает, если сказать неправду. Родители очень огорчаются.
        - Нет… не знаю.
        Елизавета Петровна чуть помедлила, улыбнулась и раскрыла объятья. Женя тут же прижался к ней, обвил руками шею. Бабушка нежно погладила его по спине.
        «Трудно быть честным, особенно когда ты такой маленький, - подумала женщина. - И потом, он ведь тут же исправился, слава богу».
        - Ты молодец, внучек. Вот еще скажи Боженьке правду о парикмахерше, и совсем хорошо будет.
        Женя замер.
        «Тебе не поверят. Я даже не буду запрещать говорить обо мне», - вспомнил мальчик.
        Глаза его обожгло слезами. Он всхлипнул.
        - Это была Баба-яга, - прошептал Женя и заплакал тихо, монотонно, как-то очень в такт ноябрьскому дождю, шелестевшему за окном.
        Елизавета Петровна вздохнула. Она точно поговорит с Васей как следует, да и с невесткой тоже. Где ж это видано, до такого состояния ребенка доводить? Вон уже что ему мерещится. Нет, сказки - дело, конечно, хорошее, но лучше бы они сынку на ночь Библию читали, как она делает, когда внука спать укладывает. Пусть только попробуют сказать хоть слово поперек, когда в следующий раз бабушка в церковь вместе с ним пойдет.
        - Ничего, - пробормотала Елизавета Петровна, продолжая гладить малыша по голове, по спине, по острым, вздрагивавшим плечикам. - Боженька поможет, утешит, защитит. Вот помолимся вместе, и все хорошо будет.
        Часа через полтора настало время идти за Любой в школу. Внук, за которым Елизавета Петровна внимательно наблюдала, вроде бы не только утешился, но и успел забыть о всяких глупостях вроде Бабы-яги. Одевался охотно. В школе ему нравилось, и он уже не раз успел сказать, что скоро тоже будет учиться, как Люба.
        Это самое «скоро» у Жени наступало чуть ли не каждое утро, когда бабушка отводила внучку в школу. Мальчика она, естественно, брала с собой, чтобы не оставлять его одного дома. Про детский сад Елизавета Петровна и слышать не хотела. Мыслимое ли дело - при живой бабушке, которая дома сидит и не знает, чем заняться, внука чужим людям отдавать!
        Второклассница-сестра тут же напоминала, что до школы Жене еще долго, целых три года. Это замечание неизменно вызывало у малыша плач, после чего Люба получала традиционную порцию наставлений от Елизаветы Петровны. Впрочем, через пять минут обиды оставались в прошлом. Дети, дружно взявшись за руки, выходили с бабушкой на улицу.
        На этот раз Люба порадовала Елизавету Петровну двумя пятерками - по математике и по музыке. Бабушка растаяла и - ладно уж, пятница ведь, конец учебной недели - разрешила детям по приходе домой посмотреть мультики.
        - Но только хорошие! - тут же уточнила она.
        Хорошими, по ее мнению, были старые советские сказки в духе «Аленького цветочка». Кое-как она соглашалась терпеть «Кота Леопольда», «Винни Пуха» и сериал про поросенка Фунтика, а вот «Ну, погоди!» вместе с любыми иностранными мультфильмами не жаловала совсем.
        Позже внуку была прочитана сказка на ночь. Женя попросил такую, «где Бабы-яги нет», и в Библии, конечно же, нашлась подходящая история.
        Елизавета Петровна погасила свет в детской, плотно затворила за собой дверь и отправилась в комнату сына с невесткой. Говорить она намеревалась прежде всего с Васей, зная, что какие-то остатки влияния на него у нее все-таки сохранились. А Алла… Бог подскажет, как дальше быть.
        Но разговор с самого начала пошел не так, как ей хотелось бы. Услышав про Бабу-ягу, Вася расхохотался, впрочем, тут же замолк, чтобы не потревожить детей.
        Все ее доводы об опасности, грозящей мальчику, который не ходит к Богу, он встречал с улыбкой, потом сказал:
        - Мама, мы же его окрестили. Значит, все в порядке. Женька пацан честный, добрый, не грешник, в общем. Таких Бог все равно защищает, ходят они в церковь или нет. Сама ведь знаешь.
        Елизавета Петровна поджала губы. Вася говорил совсем не то. Ему бы одуматься. Как-никак, о его сыне речь идет, о родной кровинушке. Ей даже послышались Аллины нотки в Васином голосе.
        «Муж и жена - одна сатана, - всплыло в голове, и Елизавета Петровна поспешно перекрестилась. - Изыди, нечистая сила!»
        Успеха добиться ей так и не удалось. Словечком «посмотрим», брошенным сыном, обманываться не стоило, а ничего более конкретного он не сказал.
        Елизавета Петровна тяжело поднялась со стула, пожелала сыну и невестке спокойной ночи и повернулась, чтобы выйти из комнаты. В душе она понимала, что пустила в ход старый прием, выставила себя жертвой, согласной на все, вынужденной подчиниться силе большинства. Лукавство, конечно. Женщина знала, что за это надо будет себя наказать, но потом, после. Что такое эта небольшая хитрость, если речь идет о душе внука?
        - Давайте я помогу вам дойти, - сказала Алла и поднялась.
        Их взгляды встретились, и Елизавете Петровне почудилось, что невестка смотрела на нее с притворным сочувствием, за которым пряталась насмешка. Ощущение это только усиливалось из-за того, что Алла глядела на нее сверху вниз, будучи где-то на голову выше.
        - Ничего, - помолчав, сказала Елизавета Петровна. - Я дойду. Недалеко идти-то. Вы лучше сына своего доведите до прямой дорожки. Вот ему помощь нужна, да. Но вы же… - Не договорив, она махнула рукой и вышла из комнаты.
        - Холодно было!.. - Женя лежал рядом с Любой в ее кровати, прижавшись к теплому боку сестры. - А потом она сказала, что пальцы мне отломает.
        Люба улыбнулась, прекрасно зная, что брат этого не увидит. Какой он смешной! Бабу-ягу выдумал, а ведь все знают, что ее нет, как и Деда Мороза.
        Хранить эту тайну девочке было труднее всего. Любое упоминание Нового года звучало для Любы как заклинание. Рот девчушки открывался сам собой, и на кончике языка повисали те самые, ставшие заветными, слова: «Никакого Деда Мороза нет. Это все ерунда!»
        Люба прекрасно знала, что последует за этим. Она не раз видела, как зеленые глаза младшего брата широко распахивались и начинали заполняться слезами. Он понимал, что сестра, которой он верил без оглядки, не шутила. Губы мальчика дрожали и кривились, из груди поднимался тихий стон, который через секунду-другую превращался в оглушительный рев.
        Картина эта возбуждала ее до крайности и вместе с тем ужасала.
        Зимой на горке какой-то мальчик, на вид ровесник Любы, толкнул Женю так, что тот отлетел назад, шлепнулся на спину и ударился затылком об утоптанный снег. Брат не захотел уступать ему свою очередь. Женя заплакал не от боли, толстая шапка погасила удар, а от невозможности ответить обидчику.
        Люба в тот момент уже сидела на ледянке, готовилась съезжать вниз. Она поймала взгляд брата и вдруг, сама того не осознавая, оказалась верхом на том мальчике. Пацан, весьма крупный для своих лет, закрывал голову руками и жалко скулил, даже не помышляя о сопротивлении.
        Когда опешившие взрослые подоспели и разняли их, девочка увидела своего врага с расцарапанным в кровь лицом и порванной нижней губой. Она отвернулась и стала искать взглядом брата. Тот, уже успокоившийся, смотрел на сестру круглыми глазами, и девочка ощутила, что краснеет. Столько в них было восхищения и благодарности.
        С того дня Любу еще не единожды подмывало убить Деда Мороза, но раз за разом он оставался жив.
        - Чего же она тогда не отломала тебе пальцы?
        - А я молчал. Очень страшно было.
        Люба вздохнула. Нашел кого бояться - Бабу-ягу. Вот если бы это инопланетянка была, которая человеком притворилась - другое дело. Инопланетяне есть, это все знают. Их то и дело в кино показывают. А Бабу-ягу - только по телевизору, в старых фильмах, где все черно-белое.
        Варя и Наташа, ее лучшие школьные подружки, сказали, что это не взаправду, потому что вокруг все цветное. Но разве брату это объяснишь?
        Она повернулась к Жене, обняла его.
        - Тут только мы. Нет никакой опасности, - сказала девочка, старательно копируя маму и в который уже раз ощущая себя ею.
        Не зря же все вокруг говорят, что Люба - просто маленькая Алла. У нее были такие же густые волнистые каштановые волосы, пухлые губы и прямой аккуратный нос с острым кончиком. Варя как-то раз обозвала ее Буратинкой и тут же завопила, потому что Люба что было сил дернула ее за косичку. Глаза, правда, у мамы были серыми, а у Любы - карими, как у папы и бабушки. Но это же совсем неважно. «Сущие мелочи». Так часто говорил папа, когда мама начинала ругать его за что-нибудь.
        - Спокойной ночи, братик.
        - Спокойной ночи. - Он прижался к ней, поцеловал в щеку. - Я тебя люблю.
        Суббота
        Утром Вася проснулся с хорошим настроением. Рабочая неделя осталась позади, квартальная премия, честно заработанная на юридическом фронте, была, за вычетом заначки, отдана жене, что привело к очень приятному вечеру пятницы. А впереди еще целых два дня отдыха. Конечно, домашние хлопоты никто не отменял, но это не от звонка до звонка в офисе, среди шума, гама и сплетен.
        - Иди погуляй с детьми. Я обед быстренько приготовлю, и поедем в парк Горького, - потянувшись, сказала Алла. - Давно уже обещали ведь, а тут как раз погода хорошая, да и премию кто-то накануне домой принес. Не лежать же ей без дела.
        Она начала перелезать через Васю, чтобы добраться до края кровати, и тут же была поймана. Впрочем, от продолжения им пришлось отказаться. Стукнула дверь детской, по коридору зашлепали босые ноги.
        В ванной Вася изучил свое отражение и в очередной раз вспомнил про гантели, пылившиеся в гардеробе. Если он начнет заниматься с понедельника и не будет отлынивать, то к лету сможет обзавестись неплохой фигурой. Да что там неплохой - очень даже хорошей! В конце концов, широкие плечи пловца никуда не делись, надо только согнать жирок.
        Конечно, живот еще не переваливался валиком через ремень брюк, но до этого оставалось совсем немного. Сидячая работа делала свое дело. Васина любовь к пиву с обильными закусками ей успешно помогала. Вот и второй подбородок уже наметился. Это всего-то на тридцать пятом году жизни! А дальше чего ждать?..
        Вася представил рядом с собой Алю и вздохнул. Да, жена была немного выше. Несколько сантиметров разницы вполне можно пережить. Но вот остальное никуда не годится. Словно это не она рожала, а он.
        На кухню Вася пришел в приподнятом настроении, радуясь тому, что принял сложное решение. С понедельника он садится на диету и каждый день после работы делает комплекс упражнений с гантелями, давным-давно составленный им лично и успешно опробованный. По утрам Вася намеревался качать пресс и отжиматься, ради чего положил себе вставать на двадцать минут раньше обычного.
        Собственная решимость сделала поедание традиционной субботней яичницы особенно приятным.
        Выйдя на улицу, Вася с удовольствием вдохнул свежий воздух и запрокинул лицо. Еще накануне он шел на работу под мелким нудным дождем. Ветер бросал ему в лицо пригоршни мороси, заставлял ежиться и наклонять зонт.
        За ночь ветры изорвали в клочья тяжкое серое одеяло, придавившее город к земле, растащили лохмотья в разные стороны. Теперь легкие перья облаков скользили по бездонной синеве неба хищными ладьями викингов. Но солнце могло не опасаться атаки свирепых северян.
        Моряки, корабли и неспокойное море с белыми барашками волн в мгновение ока промелькнули перед глазами Васи, и он улыбнулся. Хорошо, когда выходные начинаются вот так, словно в детстве.
        - Айда в парк! - сказал он, присев перед детьми. - Там, наверное, уже все качели-карусели высохли, можно кататься.
        Самый короткий путь в районный парк, где Вася собирался гулять с Любой и Женей до прихода жены, лежал через дворы, всего-то минут десять хода. Но Женя неожиданно уперся.
        - Папа, давай там пойдем. - Он показал пальцем на улицу.
        Она, конечно, тоже вела к парку, но в обход, делая изрядный крюк.
        Вася удивился. На его сына, который всегда стремился добраться до любимого парка как можно быстрее, это было совсем не похоже.
        - Почему?
        Женя опустил глаза и промолчал.
        - Эй, богатырь? Что такое случилось?
        Малыш слегка покраснел, бросил на отца короткий взгляд и снова уставился в землю.
        - Там парикмахерская, - протянула Люба. - А в ней Баба-яга. Вот Женечка и боится мимо проходить.
        Мальчик засопел, покосился на сестру, но так и не сказал ни слова.
        Вася встал и сказал:
        - Вот что, сын. Давай прогоним Бабу-ягу. Я помогу.
        Женя вскинул голову. В его взгляде Вася увидел надежду, но за ней прятались недоверие и страх. Кажется, сын здорово сомневался в том, что папа действительно может сделать то, что сказал.
        Вася снова присел, чтобы расслышать, что шепчет Женя.
        - Она прячется. Только я ее вижу.
        Отец улыбнулся. Разве могло быть по-другому? Конечно, Бабу-ягу видит только сын. Значит, он и покажет, кого бравому рыцарю из Ховрино надо будет уничтожить. Потом они погуляют, дождутся Аллу и поедут в парк Горького.
        «Кстати, надо будет купить Жене чего-нибудь вкусного в качестве награды за то, что он преодолеет свой страх, - решил Вася. - Это на самом деле подвиг».
        - Знаешь, сын, у меня есть один секрет, - прошептал он, приблизив лицо вплотную к Жениному. - Давным-давно, когда я был еще маленьким мальчиком, один добрый волшебник рассказал мне про одно заклинание. Оно-то с Бабой-ягой и справится. Но без тебя ничего не получится. Это ты - самый главный герой.
        - Я?
        - Конечно ты. А как я иначе узнаю, где Баба-яга прячется? Ты мне ее покажешь, а я тогда произнесу заклинание, и готово, нет больше Бабы-яги! - Вася не отрывал взгляда от сына и увидел, какой радостью полыхнули его глаза.
        На душе у отца стало тепло.
        «Я молодец, отлично придумал про заклинание. Осталось дойти до этой парикмахерской, а там… - Тут мысли Васи запнулись. А что - там? После того как Женька покажет пальцем на одну из парикмахерш, мне надо будет изобразить что-то, похожее на акт колдовства. На улице, при всем честном народе, изгонять ведьму через окно парикмахерской? Или зайти внутрь и кривляться в зале? Потом придется парикмахерскую менять. В эту после такого номера уже не войдешь».
        Вася поднялся на ноги, взглянул вперед, туда, где за ближайшими высотками стояла многоэтажная новостройка с отделкой «под кирпич». Парикмахерская располагалась на первом этаже.
        А может?..
        Вася тряхнул головой, стараясь избавиться от искушения переиграть все заново, придумать какое-нибудь волшебное МЧС, которому он отправит сообщение через не менее магическое дупло. Привет Дубровскому! По вызову тут же придут бравые чародеи во главе с каким-нибудь командиром и прогонят Бабу-ягу из парикмахерской.
        Сын ждал его помощи. Неужели ему трудно пробормотать какую-нибудь абракадабру себе под нос да махнуть рукой в сторону окна? На это никто не обратит никакого внимания.
        - Ну, вперед - Бабу-ягу побеждать! - Вася широко улыбнулся и протянул детям руки. - Один за всех, и все за одного!
        Ноги сами шли по дороге, нахоженной за многие годы. Этим путем он бегал в Грачевку еще пацаном. Там, в овраге, у них с ребятами было тайное убежище, лагерь партизан.
        Около парикмахерской Вася, который всю недолгую дорогу до нее придумывал слова, похожие на волшебные, притормозил, повернулся к Жене и спросил:
        - Ну и как, готов? Будем Бабу-ягу прогонять или просто мимо пройдем - в парк? А я потом позвоню куда надо, приедут тридцать три богатыря с дядькой Черномором.
        «Позвоню?.. Может, так даже лучше. Правдоподобнее, чем волшебное дупло».
        - Они наведут здесь порядок.
        Ладошка сына в Васиной руке слегка дернулась. Женя посмотрел на отца, и тот заметил во взгляде сына сомнение. Мальчику явно хотелось переложить борьбу с ведьмой на кого-то другого и не показываться ей на глаза.
        Вася усмехнулся. Понятное дело, ведь мальчишке сейчас предстоит ткнуть пальцем в какую-нибудь парикмахершу, которая ни сном ни духом не знает о своей колдовской натуре. А если она заметит, запомнит и потом, когда надо будет стричься, расскажет бабушке или маме с папой про все, что было?
        - Ну что? - Вася потрепал Женю по голове. - Как поступим?
        «Пусть учится преодолевать свои страхи. Это важно, - подумал отец. - Начнет с таких вот пустяков, а там привыкнет и дальше по жизни пойдет сам, не уповая на доброго Боженьку».
        Вася поморщился. Мать сперва не была особо религиозной. Затем в ее сознании будто что-то щелкнуло. Она со школьных лет вбивала ему в голову, что все на свете совершается Божьей волей!.. Мол, нечего даже пытаться прыгнуть выше головы. Это грех, гордыня и алчность. Нельзя желать лучшего, чем есть.
        Глядишь, он добился бы большего, если бы все эти ее заклинания не лежали камнями в подсознании. Конечно, и так жаловаться, в общем-то, не приходилось. Они не бедствовали. Отдыхать за рубеж ездили регулярно, ремонт в квартире отгрохали такой, что хоть экскурсии води, на даче про кусты-огороды давно забыли. Овощи, ягоды и фрукты можно купить. За городом после рабочей недели полагается отдыхать, а не горбатиться над картофельной ботвой. Машина хорошая, не из дешевых.
        - Пойдем, - услышал он тихий голос. - Бабу-ягу прогонять.
        Они подошли к окну парикмахерской и встали слева от него. Не особенно большое, оно тем не менее вполне позволяло разглядеть, что происходит внутри залы. Конечно, взрослому человеку. Таким малышам, как Женя, рассчитывать на самих себя не приходилось.
        Вася подхватил сына под руки и заявил:
        - Ноги выпрями и держи!
        Ему вовсе не хотелось, чтобы Женька проехался грязными подошвами по отцовской куртке.
        Когда сын выполнил то, что было сказано, Вася аккуратно посадил его на плечи. Теперь Женя получил отличный обзор. Он ойкнул и тут же попросил отца прижаться плотнее к стене, так, чтобы парикмахершам их не было видно.
        Вася послушно выполнил просьбу и улыбнулся. Надо же, как сын вжился в роль. Словно там, в парикмахерской, и в самом деле сидела ведьма.
        Женя вдруг подался вперед, наклонил голову, и Вася едва успел принять серьезный вид.
        - Папа, я выгляну и тебе сразу покажу, - по-прежнему шепотом сказал сын, глядя на отца сверху вниз.
        Вася кивнул и чуть-чуть отклонился от стены.
        Люба стояла за его спиной. Пользуясь тем, что ее не видят, она скорчила гримаску.
        - Тоже мне, устроили тут цирк, - пробормотала девочка любимое выражение классной руководительницы Елены Сергеевны.
        Она огляделась, поколебалась пару секунд и быстро забежала на лестницу, которая находилась позади и вела к продуктовому магазинчику, располагавшемуся по соседству с парикмахерской. С широкой площадки перед входной дверью ярко освещенная зала открылась ей почти целиком.
        Люба вытянула шею. Интересно, кого ее глупый братик назовет Бабой-ягой? Отчего-то слегка волнуясь, она заглянула внутрь.
        Справа, у окна, стригла какого-то старого толстяка тощая тетя. Она то и дело улыбалась ему, но в ответ получала лишь хмурые взгляды. Это Люба увидела в зеркале.
        Девочка покачала головой. Нет, не Баба-яга. Ну, то есть она, Люба, эту тетю не выбрала бы на такую должность.
        Взгляд Любы заскользил. Следующая парикмахерша показалась ей слишком уж румяной да добродушной. Как в такой увидеть ведьму?
        Люба посмотрела в самый дальний угол, где почти на стыке двух зеркальных стен стояла третья парикмахерша, отвернувшись от окна. Девочка увидела сутулую спину, на которой туго натягивался светло-голубой халат с синими завязками от передника, и сердце ее екнуло. Сзади казалось, что у парикмахерши вовсе не было головы, хотя, конечно же, она просто нагнулась к тому человеку, которого стригла. Вот из-за колеса спины показался тяжелый узел седых волос, справа вынырнула рука с ножницами.
        Люба увидела ее словно бы совсем рядом с собой. Мучнисто-белая кожа, как будто никогда не бывавшая под солнечными лучами. Темные пигментные пятна и пятнышки, которые делали эту белизну еще более неестественной. Синеватые вены, протянувшиеся к пальцам узловатыми веревками.
        Люба зажала рот ладошкой и отшатнулась. Нельзя, чтобы ее увидели! Она прыгнула влево, к входу в магазинчик, убедилась в том, что из парикмахерской ее больше не видно, и успокоилась. Кажется, все было в порядке.
        - Папа, смотри, - прошептал Женя. - Вон она, Баба-яга.
        Люба взглянула на младшего брата, медленно отступила от двери на один шажок и поняла, что Женя показывает вовсе не на ужасную старуху в углу, а на ее соседку, ту самую бабушку, которая Любе показалась очень хорошей.
        - Это Баба-яга? - услышала она голос отца. - Женя, ты уверен? Может, вон та, в углу?
        Женя замотал головой.
        - Нет! - заявил он и тут же отскочил в сторону, испуганный своим громким возгласом. - Нет, папа! Эта!
        - Ладно. - Вася поднял руки, удивленный горячностью сына. - Тебе виднее, конечно. А теперь…
        Он огляделся. Народу на улице хватало. Утро субботы, отличная погода - понятное дело. Хорошо, что Вася по пути к парикмахерской успел придумать, как быть в этом случае.
        От парикмахерской к тротуару вела короткая дорожка, вдоль которой стоял информационный стенд. Вася ссадил сына с плеч, встал у левого, дальнего от дома края, едва не прижимаясь носом к стеклу, и вынул руки из карманов.
        «Минимум жестов! - сказал он себе. Размахивать руками как ветряная мельница, да еще и читать заклинания завывающим голосом - устаревшая техника. Мы, колдуны двадцать первого века, ведем себя гораздо приличнее».
        Вася прокрутил в голове заклинание, придуманное заранее, представил, какими жестами сопроводит его, и посмотрел на Женю. Сын стоял слева и не сводил с него глаз. Впрочем, про игру в прятки он все-таки не забыл, встал так, чтобы между окном и ним оказался папа, которого было отлично видно из парикмахерской. Васе отчего-то на миг стало неуютно.
        «Будет тут уютно, - заявил он сам себе. - Если надо дурака валять при всем честном народе».
        Вася громко хрустнул пальцами и замер, глядя на сына. Тот враз побледнел, зажмурился, сжал кулачки и засунул их в карманы как можно глубже.
        Таким Женю он еще не видел. Вася полностью повернулся к нему и открыл рот.
        «Просто сделай это, - сказал голос в голове, здорово похожий на его собственный. - Пора уже».
        Вася огляделся по сторонам, снова посмотрел на сына. Тот так и стоял зажмурившись.
        «Он же не увидит, как я тут пальцами буду шевелить, колдуна изображая, и вряд ли много услышит из-за городского шума. Значит, все пройдет впустую. Ведь весь спектакль затеян ради него», - подумал отец, присел на корточки и с удовольствием отметил, что теперь со стороны это выглядит нормально.
        У мальчика какие-то огорчения, а добрый папа пытается его утешить.
        Вася глянул через плечо. В парикмахерской вроде все было как обычно. Клиенты сидели перед зеркалами, мастера приводили их головы в порядок. Никому не было никакого дела до Васи и его детей.
        - Папа, прогони Бабу-ягу, - тихо сказала Люба, стоявшая за спиной у брата - А то нам с Женей страшно.
        - Конечно, егоза. Вот прямо сейчас и прогоню, чтобы ни следа от нее не осталось.
        Он увидел, как Женины глаза чуть приоткрылись, и обрадовался. Похоже, действует!
        Чародей еще раз прогнал в голове заклинание, соединил кончики пальцев и начал произносить его, стараясь помнить про жесты. Вася тут же обнаружил, что говорить вслух несуществующие и просто длинные слова куда труднее, чем мысленно. Ему пришлось замедлиться, чтобы ненароком не сбиться.
        На парикмахерскую Вася больше не оборачивался. Во-первых, не хотел отвлекаться, а во-вторых, куда важнее для него было следить за сыном. С каждым новым словом заклинания тот все больше успокаивался. Глаза из зажмуренных стали просто закрытыми, между веками появились узенькие щелки и начали понемногу расширяться. Женя перестал плотно сжимать губы… но кулаки по-прежнему оставались в карманах.
        - …энергоколлапс! - закончил Вася и посмотрел сыну в глаза. - Вот и все, Женька! Не будет теперь Бабы-яги.
        - Правда?
        - Правда.
        Женя осторожно высунулся из-за Васи и увидел только двух парикмахерш, которые работали справа и слева у самого окна. Никакой Бабы-яги рядом с ними не было.
        - Уже?..
        Вася мужественно поборол соблазн ответить «да», покачал головой и сказал:
        - Женька, пока нет. Нельзя, чтобы другие видели, как Бабы-яги не станет. Люди могут испугаться.
        - Почему? Это же хорошо.
        - Хорошо-то хорошо, да страшно. - Заготовки закончились, и Васе пришлось сочинять на ходу, отчаянно надеясь на то, что кривая вывезет куда надо. - Понимаешь, Женька, Баба-яга эту тетю, которая в парикмахерской работает, как пальто на себя надела.
        Женины глаза стали совсем круглыми, да и Люба подалась вперед.
        - Да-да, как пальто. Она к ней в голову залезла и стала тетей командовать. - Тут Васю осенило. - Женька, помнишь машинку, которую тебе тетя Юля подарила? Ту, с пультом управления?
        - Да.
        - Вот Баба-яга этой парикмахершей как машинкой управляет. Сидит у нее в голове и говорит, что делать. А заклинание Бабу-ягу выгонит. Но она же не захочет просто так уходить, верно? - Женя, чуть помедлив, кивнул. - Она начнет упираться, поэтому тетя будет кричать. Больно ей станет, понимаешь? Вот заклинание и подождет, пока парикмахерша с Бабой-ягой в голове не придет домой или еще куда, чтобы ее никто не видел. - Он полагал, что сказка закончена, но Женя молча смотрел на отца и не спешил радоваться.
        Только через несколько секунд Вася понял, чего от него ждет сын, и продолжил: - Баба-яга снова окажется в своей избушке на курьих ножках, а на двери появится большой-пребольшой замок. Она никогда не сможет выйти оттуда, сынок.
        - А тетя-парикмахерша?
        - А тетя-парикмахерша будет жить долго и счастливо, станет сама решать, что ей делать.
        Женя заулыбался и кинулся отцу на шею.
        - Спасибо, папа! - прошептал он, уткнулся носом ему в шею и затих.
        - Ну что, сын, Бабу-ягу заколдовали, пора и в парк идти? - Вася чуть отстранился от Жени и посмотрел ему в лицо. - А то еще, чего доброго, мама придет вперед нас и станет спрашивать, где пропали. Мы же ей не скажем про ведьму, да? Это будет наш секрет?
        Получив молчаливое согласие сына, Вася подхватил его и посадил на плечи. Он услышал восторженный вскрик Жени и махнул рукой Любе. Мол, пойдем уже, нечего здесь стоять. Ему и правда очень хотелось побыстрее уйти от парикмахерской. Его не покидало ощущение, что он слишком вошел в роль и размахивал руками куда сильнее, чем надо было бы. Того и гляди кто-нибудь мог спросить, все ли в порядке. Те же парикмахерши, например. У них обзор был отличный.
        Остаток дня семья провела в парке Горького и вернулась из него в прекрасном настроении уже вечером. Порог квартиры Вася и Алла перешагнули друг за другом. Люба прижималась к маминому боку, Женя снова сидел на папиных плечах. В прихожей они едва не рухнули друг на друга, что вызвало новый взрыв хохота. Смеялись они всю субботу много и с удовольствием, которому не мешали даже ноющие от этого животы.
        Но в темной квартире смех прозвучал как-то странно. Мрак словно съел всю его звонкость и силу, отрыгнул обратно глухие, безжизненные звуки. Вася с Аллой недоуменно переглянулись. Что не так?
        - Мама! - позвал сын.
        Елизавету Петровну им долго искать не пришлось. Они нашли бабушку в ее комнате и тут же встали на пороге стеной, чтобы дети не заглянули внутрь.
        - Мультики… - абсолютно спокойно сказал Вася, не глядя на Женю с Любой, подошедших к ним. - Идите посмотрите. Бабушка отдыхает.
        Те послушались, хоть и без особой охоты. Дети, то и дело оглядываясь, пошли к своей комнате.
        Дождавшись, когда оттуда донесутся звуки заставки мультсериала, Вася взглянул на жену. Затем все с тем же спокойствием на лице он повернулся к комнате матери, нащупал на стене выключатель и нажал на клавишу.
        Яркий свет, любимый Елизаветой Петровной, залил комнату. Васина мать, совершенно нагая, сидела на полу на коленях, спиной привалившись к кровати, уронив голову на грудь.
        Ее комнатушка представляла собой узкий пенал шириной от силы метра три. У стены справа был комод. На нем и над ним располагались образа. Узкая одинарная кровать стояла вдоль стены слева. Васина мама сидела как раз напротив икон, словно бы захотела пораньше лечь спать, а перед этим, конечно, помолиться.
        Васе она была видна в основном с правого бока. Левую сторону тела взгляд захватывал едва-едва.
        Прежде всего он заметил, что голова мамы, опущенная на грудь, была безволосой. Абсолютно голая кожа под светом люстры казалась белоснежной. Затем его взгляд опустился чуть ниже. Где-то в дальнем уголке сознания чей-то голос прокричал, что ему нельзя смотреть на голую мать, но Вася равнодушно пропустил это мимо ушей.
        С грудью что-то было не так. Правая висела на положенном ей месте, выдаваясь вперед толстой нашлепкой. А вот левой, которой полагалось хоть краешком показываться из-за соседки, видно не было.
        Вася вошел в комнату и услышал, что за его спиной коротко всхлипнула Алла. Ему хотелось рассмотреть все получше. Сделав два-три шага, он остановился. Теперь мама была видна почти что целиком. Во всяком случае, Васе показалось, что этого достаточно.
        Его зрение работало на удивление четко, передавало мозгу всю картинку до мельчайших деталей. На левой стороне маминой груди зияла огромная дыра. Присев, он убедился в том, что она была сквозной. Ее края выглядели очень ровными. Линии плавно изгибались, сходились вверху и внизу. Они образовывали рисунок, который Вася, конечно же, знал, но совместить с телом матери пока не мог. Он снова шагнул вперед.
        Тот голос в дальнем уголке сознания уже не кричал, а визжал тонко, надрывно, умолял о чем-то.
        Вася сел на пол. Теперь дыра в маминой груди оказалась почти что напротив его лица. Он еще раз обежал ее края взглядом. Да, она была именно такой, какой показалась ему сверху. В форме сердечка. Того самого, которое когда-то давно сделали символом любви, а затем безнадежно опошлили миллиардами открыток и прочей праздничной, подарочной хренотенью.
        Вася дотронулся пальцем до края дыры, обрамленного бисеринками свернувшейся крови, и тут же отдернул руку. Его тело пронзил укол холода.
        Он обернулся к Алле, тихо подвывавшей, кусавшей кулак, совершенно незнакомой, как-то ломко улыбнулся. А потом провалился во тьму.
        - Значит, больше вам нечего рассказать? - Следователь потер пальцами виски, нажал кнопку на смартфоне и убедился в том, что шел второй час ночи.
        Он поднял глаза на Васю с Аллой, сидевших слева от него за кухонным столом, вплотную придвинутым к окну. Им было тесновато вдвоем за его узкой стороной, но в этот момент оба, не отдавая себе в том отчета, чувствовали, что только так и надо. Вплотную друг к другу, согреваясь общим теплом.
        - Нет. - Вася не отрывал взгляда от своих рук, лежавших на столешнице.
        Вот этим пальцем он дотронулся!..
        Следователя звали Виктором Степановичем. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока пяти, сутуловатый, с коротко подстриженными русыми волосами.
        Он вздохнул, потер кончиком указательного пальца горбинку на носу и заявил:
        - Тогда давайте повторим все еще раз. Вы говорите, что целый день провели вне дома и все время были вместе, так?
        - Не так, - тихо сказала Алла. - Вася с детьми вышел раньше. Я обед готовила. Мы потом в парке встретились. А после этого да, вместе.
        Виктор Степанович кивнул. Нехитрая уловка, которой он воспользовался скорее по привычке, едва ли не бессознательно, не сработала. Показания остались прежними. Хотя и противный случай вряд ли дал бы что-нибудь полезное. Смерть наступила не утром, когда Алла некоторое время провела наедине со свекровью, а ближе к вечеру. Конечно, оценки были приблизительными, но не до такой же степени, не с разницей в шесть-восемь часов! Вот если бы вдруг выяснилось, что муж или жена оставляли семью днем, да еще надолго. Но на это, похоже, рассчитывать не приходилось. Их перепуганные дети утверждали то же самое, и младшему следователь верил больше всего.
        - Верно. - Он не стал утруждать себя извинениями за якобы случайную ошибку. - Вы пришли домой в начале девятого и обнаружили вашу мать мертвой.
        - Да.
        - Сердце вырезано, - раздумчиво проговорил Виктор Степанович. - В груди дыра в форме сердца, как на открытках рисуют. Кровь не вытекла. Над дырой надпись на коже: «Она не верила». Выжжена тонким раскаленным предметом. Возможно, иглой. Глаза тоже вырезаны. Крови снова нет. На лбу надпись: «Она не видела». Голова полностью лысая, не осталось ни одного волоса. Смерть… - Тут следователь запнулся.
        Это уже не было тактическим ходом ради получения хотя бы крохотной зацепки. Гибель жертвы вызывала вопросы. Если судить по тому, что чудовищные раны не вызвали кровотечения, то можно было предположить, что органы убийца вырезал уже после смерти женщины. Но существовала и другая версия.
        Первым на место преступления добрался наряд полиции, случившийся неподалеку. Коллеги рассказали, что до тела жертвы в области груди и возле глаз почти невозможно было дотронуться. Оно оказалось таким холодным, что прикосновение вызывало боль, словно от ожога. Но ткани при этом сохранили мягкость. Это также означало, что убили старушку уж точно не утром и даже не около полудня, а позже.
        То, что тело в указанных местах чрезвычайно холодное, следователь ощутил и сам, когда прибыл в эту квартиру. Чуть позже судмедэксперт Дима, который приехал сюда вместе с Виктором Степановичем, опером Сашей и криминалистом Денисом, подтвердил, что температура тканей аномально низка.
        Диму Виктор Степанович знал уже далеко не первый год и успел убедиться в том, что этот мужик в своем деле разбирается.
        Однако судмедэксперт только недоуменно развел руками и сказал:
        - Знаешь, ее словно заморозили, а уже потом вырезали все, что хотели. Но как это можно было сделать, не выходя из квартиры? И вот еще что, - помолчав, добавил Дима. - Зуб не дам, но есть у меня ощущение. Да, старуху заморозили, но она была еще жива, когда… - Он сделал выразительное движение рукой, словно нарезал торт. - Только не спрашивай, как такое может быть. Не знаю.
        Будь на месте Димы какой-нибудь желторотый юнец, Виктор Степанович списал бы эти слова на впечатлительность. Даже Денису, матерому мужику, повидавшему за годы службы всякое, стало сильно не по себе. Но Диме можно было верить.
        - Смерть наступила около шести часов вечера, - сказал Виктор Степанович. - Возможно, от переохлаждения. На входной двери следов взлома нет. Окна тоже не тронуты. Соседи ничего не видели и не слышали. - Он обвел супругов взглядом и задержал его на Васе.
        Для того чтобы вот так вырезать кусок человеческого тела, требовалась сила, и немалая, каким бы острым ни был инструмент. Да, конечно, алиби. Но все же Виктор Степанович ждал, вдруг муж отведет глаза. Это, конечно, не стало бы уликой, но могло послужить подсказкой для расследования.
        Вася моргнул, и он напрягся. Ну же! Однако подозреваемый - так Виктор Степанович поначалу называл всех, кто был хоть каким-то боком причастен к преступлению, - не оправдал надежд следователя.
        - Так кто же мог это сделать? - заново собравшись с мыслями, тихо спросил следователь, не дожидаясь ответа, встал из-за стола, вышел в коридор и посмотрел налево, в сторону комнаты жертвы.
        Нет, там больше делать было нечего. Все уже обследовано, собрано, взято. Теперь предстояло работать снаружи. Ну и про родственников не забывать, конечно же. За время работы следователем Виктор Степанович убедился в том, что в этом мире убить человека может кто угодно.
        Проводив его, Вася с Аллой посмотрели друг на друга и молча двинулись в спальню. Мимо двери в комнату Елизаветы Петровны они прошли, не повернув головы, разделись, легли в кровать. Вася протянул руку, чтобы обнять жену… и бессильно уронил ее на подушку.
        Кажется, ему полагалось плакать. Или хотя бы горевать. Но на душе по-прежнему было пусто. Перед глазами, заслоняя собою весь мир, снова встала дыра в форме сердечка и палец, дотрагивающийся до ее края.
        Алла сама прижалась к его боку, обняла, провела рукой по груди. Вася не откликнулся, и она замерла, не делая новых попыток утешить мужа.
        Воскресенье
        Легкий металлический скрежет и позвякивание заполняли темноту вокруг него. Вася таращил глаза, но тщетно. Его окружала тьма, в которой жили звуки. Очень знакомые, совершенно безобидные - когда угодно, но только не сейчас.
        Слева. Справа. За спиной. Вася хотел обернуться, но не мог. Ему оставалось только смотреть и слушать. Вокруг стало тихо. Он затаил дыхание, пытаясь угадать, откуда донесутся звуки в следующий раз, однако скрежета и позвякивания так и не услышал.
        Вместо этого темнота зашагала к нему. Шаги приближались. Вася мечтал увернуться, присесть, спрятаться, но оставался недвижимым. Его тело за исключением глаз не откликалось на приказы. Более того, оно вообще не ощущалось.
        Потом шаги стали отдаляться. Вася начал надеяться, что они и вовсе стихнут, но нет.
        К шагам добавился скрежет, пропавший было на какое-то время. Шаг - вжик-вжик. Шаг - вжик-вжик.
        Васе казалось, что его глаза вот-вот вылезут на лоб от усилий рассмотреть хоть что-нибудь. Шеи коснулось что-то узкое и холодное, и он заорал.
        Нет, только подумал, что заорал, так как из его горла не исторглось и слабого писка. Более того, он даже не ощутил напряжения мышц, ответственных за извлечение звуков.
        Скрежет за спиной длился, длился и длился. Когда он наконец-то стих, Васе еще какое-то время казалось, что он по-прежнему слышит его.
        Сзади донесся тихий смех. Вася рванулся прочь из своего тела, отказавшегося вдруг служить хозяину, и очнулся на кровати. Он задыхался, обливался холодным потом.
        Вася попробовал пошевелиться и тут же обмер, понял, что не в силах даже палец согнуть. Он покосился в сторону окна. На улице занимался бледный рассвет. Мужчина зажмурился и тут же снова открыл глаза. Темнота под веками ничуть не давала ему покоя.
        Он глубоко вздохнул - раз, другой, третий. Сбиваясь, досчитал-таки до десяти. Попытался поднять правую руку. Некоторое время смотрел на пальцы, черневшие на фоне оконного проема. Потом поднял левую руку, повращал кистью. Согнул ноги в коленях. Покачал стопами, поднял голову с подушки.
        Кошмар, еще недавно столь явственный, медленно отступал, растворялся в темных углах спальни. Вася перевел дыхание, повернулся на правый бок. Он с детства любил смотреть в окно, особенно по утрам, когда удавалось застать рассвет, а это с ним, жаворонком, случалось часто. Перед чудом пробуждения мира отступали все заботы и печали, даже контрольная по химии или физике на одном из первых уроков. Рассвет стал его личной хорошей приметой. Если день начался с алеющих облаков и встречи солнца, значит, быть удаче.
        На этот раз яркой картинки ждать не приходилось. Небо над Москвой снова заволокло тучами. Не такими тяжелыми, как в пятницу, но на перелив утренних красок надеяться не стоило. Впрочем, сейчас Вася был рад и такому рассвету.
        Минут через десять он вполне пришел в себя и потихоньку слез с кровати. Ему захотелось пить. Вася вышел из комнаты, сделал шаг и замер возле двери в детскую, которая находилась напротив спальни.
        Накануне они не сказали Любе с Женей ничего определенного. Мол, бабушке нехорошо, ей надо полежать, вот и все. Дети заснули вскоре после прихода наряда полиции. Родители дали им снотворное. Похоже, оно все еще продолжало действовать. За дверью царила тишина.
        Посомневавшись, заглядывать к детям или нет, Вася повернулся и тихонько отправился на кухню. На улице уже рассвело. Можно было не включать свет. Он налил в чашку воды из-под крана и залпом выпил. Потом за один присест опорожнил вторую, перевел дыхание, прикрыл рот ладонью и икнул. Третью порцию Вася пил уже не спеша, получая удовольствие от каждого нового глотка. Последний из них он подержал во рту подольше, погонял воду туда-сюда, чтобы не оставить ни следа от противной вяжущей сухости.
        Вася сполоснул чашку, оставил ее в сушилке и пошел обратно в спальню.
        Стон он услышал еще в коридоре и замер на миг. Затем подскочил к двери в спальню и распахнул ее, уверенный в том, что жена уже проснулась и ей нужна помощь. Должно быть, у нее болит что-то. Сейчас она попросит его принести таблетку и стакан воды.
        Вася оказался прав только в том, что Алле на самом деле требовалась помощь. Стоя на пороге, он смотрел на нее, вытянувшуюся в струнку на кровати, и чувствовал, как немеют руки и ноги. Вот потеряли чувствительность пальцы, окаменели запястья и щиколотки, резануло холодной, бездушной тяжестью живот.
        Вася придушенно вскрикнул и рванулся вперед. Ноги, ставшие непослушными, подвели его, и он рухнул на пол.
        Резкая боль в коленях и подбородке прогнала морок. Вася тяжело завозился, каждую секунду ожидая удивленного возгласа Аллы, проснувшейся от его падения. Но вместо этого сверху донесся новый стон.
        Вася приподнялся и выглянул из-за края кровати. Жена по-прежнему лежала на своем месте, все такая же деревянная. Приглядевшись, он заметил, как подрагивают ее руки, а глаза бешено вращаются под сомкнутыми веками.
        - Аля… Алюша, - тихо позвал муж.
        Она не ответила.
        Вася осторожно залез на кровать и взял ее за руку. Никакой реакции. Тогда он начал мягко нажимать на ладонь Аллы большим пальцем, то сильнее, то слабее, то чаще, то реже.
        «Вот, значит, как я выглядел», - билась в голове мысль.
        Он все-таки пропустил момент, когда Алла очнулась, посмотрел в окно, за которым по небу бешено неслись облака.
        Вася услышал хрип и повернул голову. Аллины глаза лезли из орбит, между губами появилась полоска пены.
        - Тихо-тихо-тихо… - Он склонился над ней так, чтобы ей было легче смотреть на него. - Не напрягайся, расслабься. Это пройдет. Меня уже попустило.
        Васе пришлось повторить это трижды, прежде чем жена услышала его. Он понял это по ее лицу. Оно обмякло, пусть и совсем немного. Да и ладонь перестала бить мелкая дрожь.
        - Вот так, хорошо. Слушай меня. Дыши глубоко и медленно. Я тебе потом скажу, что дальше делать.
        Он смотрел в ее глаза, наполненные слезами, и улыбался, а в душе склизким червем шевелилось: «А вдруг не поможет?..»
        - Так, хорошо, - сказал Вася немного погодя. - Теперь просто подними руку, как будто ничего и не было. Проснулась - и все.
        Во взгляде Аллы надежда мешалась с мукой. Она напряглась, Вася почувствовал это, но ее рука осталась лежать на кровати. Тут же последовала новая попытка, но и ей суждено было остаться безуспешной.
        Вася услышал тихое поскуливание. Его горло ожгло огнем, силуэт Аллы вмиг затянулся полупрозрачной кисеей. Он отпустил руку жены, зажмурился, стиснул кулаки, впился ногтями в ладони. Задышал прерывисто, пытаясь загнать ответный вой так глубоко, как это только было возможно.
        - Ничего страшного, - хрипло сказал Вася, когда наконец уверился в том, что сможет говорить хотя бы относительно спокойно. - Все будет хорошо. Я же говорю, со мной то же самое творилось, пока ты спала. Только помочь некому было. Сам справился. А тебе - есть кому. Я тут, с тобой. Вот увидишь… - Он постарался улыбнуться.
        Алла вдруг резко взмахнула рукой. Левая щека Васи взорвалась болью, на краткий миг стала ею вся, до последней клеточки. Он затряс головой, пытаясь избавиться от тихого звона в ушах, тут же замер, уставился на жену, а в следующую секунду уже сжимал ее в объятьях.
        - Господи!.. - выдохнул Вася. - Ты ожила!
        Алла не ответила. Она плакала тихо, с редкими всхлипываниями. На большее у нее просто не было сил. Руки женщины снова безвольно лежали на кровати, словно и не было той вспышки ярости, которая помогла ей вырваться из плена неподвижности, сковавшей ее.
        Когда Алле с Васей удалось немного успокоиться, они поделились друг с другом тем, что им довелось пережить ночью и утром.
        - Да, - сказала Алла после того, когда он закончил свой рассказ, и вздохнула: - Все то же самое, что и у тебя. Только больше.
        - Больше?..
        - Да. Слушай, принеси воды, а? Там, в шкафчике над мойкой, новопассит. Захвати и его заодно.
        Вася встал с кровати, внимательно посмотрел на жену, решил, что ее уже можно оставить на минуту без присмотра, и помчался на кухню. Вернувшись, он вручил Алле воду и таблетку и принялся ждать продолжения рассказа.
        - Ты услышал смех и проснулся, - сказала она, осушила чашку, поставила ее на прикроватную тумбочку и посмотрела на мужа. - А для меня самое интересное только начиналось. - Алла помолчала. - Этот смех я слушала очень долго. Противное такое хихиканье. Но она не только смеялась.
        - Кто?
        - Она. Неужели ты не понял, что это была женщина? - Алла посмотрела на мужа и вздохнула: - Причем довольно старая. Вот только не такая, которая бездомного котенка домой возьмет, чтобы о нем заботиться. Понимаешь? - Она взяла с тумбочки чашку, заглянула в нее, поставила на место. - Смех - это так, прелюдия.
        Вася смотрел на жену, на ее дрожащие губы и расширившиеся глаза. Он тщетно пытался удержать в сознании их уютный мирок, в котором они жили до последнего вечера. Микровселенная расползалась в разные стороны, как прогнивший саван. Из его дыр тянуло стылой могильной сыростью.
        - А потом она сказала: «Она не видела». «Она не верила». И засмеялась.
        Мир беззвучно умер. Вася сидел на кровати, всей кожей ощущая время, которое в один миг обернулось вязкой смолой и обволокло его с ног до головы, превратило в мушку, застывшую в янтаре. Где-то там, за прозрачной стеной, на расстоянии вытянутой руки и на другом конце света лежала жена. С ней вместе, хоть и не рядом, были дети, а он, Вася, мог только смотреть на это.
        «Она не видела». «Она не верила». Слова, написанные на теле мамы. Рядом с зияющими дырами. Алла услышала их во сне. В точно таком же, который начал сниться и ему. Но он сумел очнуться раньше. Кошмар - совпадение? Последствия ужаса, пережитого прошлым вечером? Ведь говорят же, муж и жена - одна сатана. Они с Алей живут вместе уже второй десяток лет, так почему бы?..
        Этот временный паралич - совпадение?
        «Она не видела». «Она не верила».
        Вася снова услышал тот смех. Прозрачная стена, окружавшая его, начала трескаться, но тонкие ломаные линии не обещали скорого освобождения. Они тут же заполнялись угольной чернотой, рассекали его мир на множество осколков, из-за которых к нему тянулась…
        - Вася!..
        Теперь больно было правой щеке, и куда сильнее, чем недавно левой. Он моргнул, потянулся пальцами к скуле и ощутил во рту привкус крови.
        Алла сжимала пальцами увесистый том в твердой обложке, сборник фантастических рассказов, который он в последние дни читал перед сном.
        - Я пыталась ладонью, но ничего не получалось, - прошептала она, глядя на мужа, и сглотнула. - Мне показалось, что еще немного, и ты… пропадешь.
        Вася подался вперед, покачнулся и рухнул на жену. Кровать неуместно бодро скрипнула, словно приглашала супругов позаниматься любовью.
        Он молча обнял Аллу. Теперь она его спасла. А если бы…
        - Нам нельзя расставаться. - Голос оказался полностью севшим, и Вася прокашлялся. - Надо быть вместе.
        Алла вздрогнула, отстранилась, взглянула ему в глаза.
        - Ты же не про эту свою ерунду? Даже думать об этом не хочу!
        Вася понимал, что она имеет в виду. Он еще раз прислушался к себе и спустя несколько секунд покачал головой. Нет, о мистике, которую Вася так любил читать наряду с фантастикой, думать все же не стоило. Конечно, все это было странно, но не более того. Всему можно найти свое объяснение. Вовсе незачем воображать себе каких-то потусторонних врагов, вполне достаточно реальных, из плоти и крови. Тех, которые убили маму.
        Общий сон - ну и что тут необычного? Они пережили общую беду. После такого кошмара что угодно могло произойти. У них вот с Аллой паралич, у кого другого медвежья болезнь случилась бы. Кто-то мог и вовсе богу душу отдать, сердце не выдержало бы.
        «Ничего особенного тут нет, - сказал себе Вася. - Просто нервы ни к черту, отсюда и все беды. А у кого они были бы в порядке, интересно?»
        «Ты бы сходил, сынок, свечку поставил. За меня, за помин души, да и заступы себе и семье попросил бы заодно».
        Вася услышал голос мамы настолько явственно, словно она стояла за его спиной, на пороге спальни, и едва подавил безумное желание обернуться. Он закрыл глаза, стиснул зубы.
        Ничего. Главное - пережить первые дни. Дальше будет полегче.
        Тут Васе вспомнилось, что на календаре четвертое ноября. Это означало, что понедельник тоже выходной. У них было еще два дня на то, чтобы хоть немного прийти в себя.
        - Я говорю только о том, что какая-то гнида пробралась в дом и… - медленно начал он, но продолжить не смог.
        В горле запершило, по глазам растеклось жидкое пламя. Вася уткнулся лицом в подушку и зарыдал. Впервые за все те часы, которые прошли с момента их возвращения домой.
        Успокоился он не скоро, но когда это произошло, ощутил, что ему стало заметно легче. Слезы не примирили его со смертью мамы. До этого было еще далеко, но первый шаг в нужном направлении все-таки оказался сделан.
        Промокнув глаза уголком пододеяльника, Вася посмотрел на Аллу. Жена лежала рядом, подложив ладонь под щеку. Он пододвинулся и прижал ее к себе.
        - Ничего, - прошептал Вася, вдыхая аромат ее волос. - Все будет хорошо. Самое страшное уже позади. Главное в том, что мы пережили это утро.
        Вася закрыл глаза, глубоко вздохнул. В этот миг он полностью, безоговорочно верил в то, что сказал. Невероятным ему казалось только одно. Отпустить Аллу, разомкнуть объятья. Ведь они - одно целое, навсегда, везде вместе.
        - Я люблю тебя, - борясь с комом в горле, прошептал Вася.
        - И я тебя, - прошелестело в ответ, и небывалое ощущение единения накрыло их с головой.
        В спальне стало тихо. Они лежали неподвижно, не в силах оторваться друг от друга. Потом из коридора донесся звук мягкого удара двери об ограничитель, послышались осторожные шаги.
        «Пусть их!» - подумал Вася и даже не шевельнулся. - В конце концов, мы с Алей имеем полное право заставить детей побыть еще какое-то время в своей комнате. Им это даже полезно. Не будут думать, что весь мир крутится только ради и вокруг них. И так мама то и дело балу… баловала».
        - Надо вставать. - Алла провела пальцами по его щеке и перевернулась на спину. - Скоро звонить начнут, потом приедут, а нам еще детей накормить надо, да и себя в порядок привести.
        - Звонить?..
        - Конечно. Эти, кто похоронами занимается. Агенты всякие.
        Вася ощутил, как в низу живота возник тяжкий ком. Похороны. Мысль о них сегодня даже не пришла ему в голову. А ведь совсем недавно еще лежал, прикидывал, что у них два дня на то, чтобы прийти в себя. Как будто больше не о чем было думать. Дурак.
        Ему стало стыдно. Алла-то вон вспомнила и уже даже выводы сделала. Надо поторопиться, чтобы врасплох не застали, раздетыми да разутыми. А он? Это ведь его мама умерла, ему хлопотать надо.
        Вася скатился со своей стороны кровати, обошел ее, чтобы подойти к шкафу-купе, который стоял у стены напротив окна, и оказался лицом к лицу с детьми, заглядывавшими в спальню через узкую щелку приоткрытой двери. Сегодня они не спешили, как обычно, ворваться в комнату.
        Вася переглянулся с женой. Вот еще одна боль, которую надо пережить. У них давно случился разговор на эту тему. Тогда они сошлись на том, что врать детям о смерти не будут. Никаких «бабушка уехала», «она болеет, к ней в больницу нельзя» или какие-нибудь другие глупости в этом роде. Вася вдруг поймал себя на мысли о том, что в тот раз они рассуждали исключительно о маме, будто сами были бессмертными. Накануне вечером ложь была необходима, но теперь настала пора ее выкинуть.
        Вася набросил на бедра одеяло, всунул ноги в тапки, оставшиеся возле Алиной стороны кровати после его похода на кухню.
        - Женя, Люба, идите сюда.
        Дверь открылась. Сын стоял впереди, дочка за ним, положив руки ему на плечи. Подходить к кровати они не спешили. Стронулись с места, только когда Вася похлопал ладонью рядом с собой, повторяя приглашение.
        Он подхватил Женю, посадил на колени. Люба уселась рядом, и тут же с другого бока на кровать опустилась Алла.
        - Доброе утро, - сказал Вася и поморщился.
        Какое же, к чертям, оно доброе? С другой стороны, надо же было с чего-то начинать.
        Дети вразнобой откликнулись и снова замолчали. Он вздохнул. Оттягивать неизбежное сделалось уже совершенно невозможно.
        - Дети, наша бабушка. Она… ее больше нет с нами. - Говорить правду оказалось тяжелее, чем Вася думал.
        Когда-то ему казалось, что в слове «умерла» или «умер» нет ничего особенного. И вот - не смог произнести.
        Но этого и не потребовалось.
        - Бабушка умерла? - Люба повернулась к Алле, и Вася, стыдясь себя самого, ощутил мгновенное облегчение.
        Жена молча кивнула и притянула дочку к себе. Прошло несколько секунд, и он услышал тихие всхлипывания.
        - Папа. - Женя потянул отца за руку, и Вася опустил взгляд. - А что такое «умерла»?
        Отец замешкался, пытаясь понять, как лучше ответить, чтобы четырехлетний малыш понял его. Все-таки до минувшего дня он думал, что дети впервые столкнутся со смертью гораздо позже, лет так через десять, а то и пятнадцать. Ведь мама была еще совсем не старой, да и на здоровье почти не жаловалась.
        - «Умерла» - это когда человека больше нет. Совсем-совсем, нигде.
        Он помолчал немного, борясь сам с собой, и все же решился. В конце концов, маме это было бы приятно.
        - Но, знаешь, бабушка думала, что когда умрет, то будет жить на небе и оттуда за нами смотреть. А может, и помогать чем-то. Вот нам грустно, а она оттуда как будто улыбнется, и всем станет лучше. - Вроде бы надо было еще что-то сказать, но Вася понятия не имел, что именно.
        - Она мне больше не будет рассказывать сказки про Боженьку? Да? - Не дождавшись ответа, Женька заплакал.
        Вася баюкал сына и отчаянно завидовал малышу, который мог так свободно и естественно изливать свои горе и боль слезами, как только они подступали к глазам.
        Алла оказалась права. Звонки и в самом деле начались, когда они еще только умывались. К этой минуте Вася уже успел решить для себя, что не будет тянуть с выбором. Вряд ли он смог бы серьезно выгадать, если выслушал бы всех тех, кто желал небескорыстно помочь ему. Да даже если бы и мог - не было у него сил на то, чтобы раз за разом превращать свое личное горе в предмет торга, обсуждать похороны мамы с чужими людьми, которые просто хотели на этом заработать. Поэтому Вася позволил первому же человеку, позвонившему им, спокойно изложить все, что тот хотел сказать, заранее согласившись с тем, что примет его условия.
        Мужчина, назвавшийся Анатолием, бодро выразил ему свои соболезнования и тут же перешел к делу. Оказалось, что он владел ситуацией до мелочей.
        - У вас все сложнее, - услышал Вася. - Смерть насильственная, тело сейчас в судебно-медицинском морге. Нужно получать разрешение у прокуратуры. Она доследственную проверку проводила. А сегодня, сами понимаете, воскресенье, завтра - праздник. Мама ваша верующая была? Тогда она, конечно, хотела бы, чтобы похороны состоялись в срок. Вы, разумеется, можете попытаться сами все оформить…
        Несмотря на апатию, владевшую им, Вася усмехнулся. Вот и довелось познакомиться. Раньше он только от других слышал да в Интернете читал, каковы они, такие вот помощники. Что ж, люди не врали. Эти спецы знали, на чем надо делать деньги. Верный доход. С другой стороны, ему и таким же людям, как он, потерявшим близких, было не до беготни по кабинетам. Туда сходи, там подожди, здесь попроси…
        - Сколько это будет стоить?
        Анатолий назвал цену. Вася понятия не имел, дорого ли запросил решальщик - это слово всплыло из подсознания и тут же намертво прилипло к данному типу, - но торговаться не стал. Тот пообещал приехать буквально через полчаса, забрать документы, все сделать в лучшем виде и поспешил распрощаться.
        «Другим торопится звонить», - подумалось Васе.
        Он положил телефон в карман шорт и пошел на кухню завтракать.
        Решальщик приехал даже раньше, когда они еще пили чай на кухне. Анатолий - полноватый мужчина средних лет с крупными залысинами по бокам - взял бумаги, еще раз заявил о соболезнованиях, заверил, что все будет сделано в срок, и поспешил откланяться.
        Вася закрыл за ним входную дверь, вытер правую ладонь о шорты и остановился. Он обнаружил, что не знает, чем ему заняться дальше. От бюрократической волокиты их с Аллой избавили, мамину комнату они прибрали еще ночью, как только ушел следователь. Что теперь?
        Есть еще что-то очень важное. Нужно начинать делать это уже сейчас. Но Васе никак не удавалось уловить мысль, плавающую на самой границе с подсознанием. Возможно, потому, что не очень-то и хотелось.
        Он дошел до спальни и лег на кровать. Вид белого потолка над головой успокаивал, обволакивал душу пеленой впечатления, что все хорошо, кругом полный порядок. Если полежать еще немного, то и вовсе никаких забот не останется, даже самых мелких.
        Вася лениво подумал, что теперь его некому укорять в праздности, как это водилось за мамой, которая с утра до вечера хлопотала по дому, почти не давала себе отдыха. И вот она умерла.
        Остался ее родной брат Иван. Этот майор МВД на пенсии без тени стеснения делился своим мнением по любому вопросу, особенно когда считал, что надо поучить молодежь жизни. Так он думал почти всегда, но все же был не в счет, так как не жил с ними. Дядя Иван регулярно приезжал в гости к сестре.
        Будет ли он появляться столь же часто после ее смерти? Вася в этом крепко сомневался, несмотря на то, что внучатых племянников дядя искренне любил. В общем, теперь можно было спокойно, без этого вечного чувства вины, прилечь на диван после работы.
        Ему вспомнилось, как менялась Алла, когда в доме были мама и ее брат. Она словно становилась меньше. Вася, как мог, утешал и подбадривал жену, но она все равно успокаивалась и оживала только после отъезда дорогого гостя.
        Потом всплыло и закачалось на мягких волнах безмятежности, баюкавших Васю, еще одно слово: «поминки». Он не обратил на него особого внимания, не понял значения и снова распахнул свое сознание навстречу белизне потолка, желая как можно скорее вернуться в блаженное забытье. Но ощущение уюта уже покидало душу, неудержимо просачивалось ручейками в разные стороны.
        Вася попытался ухватить хоть тень былого ощущения тепла, однако вместо этого тут же наткнулся на леденящий укол непонятного слова, которое никак не хотело покидать его память. Наоборот, оно с каждой секундой вело себя все более беспардонно, то и дело лезло на глаза, своими острыми углами превращало остатки грез в бесполезную драную ветошь.
        Тогда Вася наконец-то вспомнил, что же означает это слово.
        Надо было вставать, теперь он это знал, но полежал еще какое-то время. Перспектива обзвона родни придавливала его к кровати огромным прессом.
        «Кто из них действительно огорчится, по-настоящему ощутит потерю, узнав о смерти мамы? - спросил себя Вася. - Дядя Иван? Да, пожалуй. А еще? Кто из них интересовался ею, ее делами, здоровьем, пока она была жива?»
        Вася знал маму. Звонки родственников ее очень радовали. О каждом из них она спешила рассказать сыну и всегда улыбалась при этом. Сколько раз это было за последние годы? Пять? Семь? Вася не думал, что больше десяти.
        Теперь ему предстояло обзванивать этих людей и звать их на поминки по маме, которую они похоронили в своих сердцах задолго до этого.
        Он смог собраться с духом только через несколько минут борьбы с внутренним голосом. Тот весьма красноречиво убеждал его в том, что если Вася полежит еще полчаса или даже час, то ничего страшного не случится и на поминки никто не опоздает.
        Кое-какие номера родственников он в последние годы забил в телефон на всякий случай, но этого было мало. Полный перечень хранился в маминой телефонной книжке, толстой, в темно-коричневой обложке из искусственной кожи. Между страниц в ней во множестве лежали рецепты, рекламные листовки и какие-то памятки, оставшиеся еще с советских лет. Собственно, и сама книжка сохранилась с той эпохи. Вася помнил, как листал ее, будучи еще ребенком. Ему было чрезвычайно интересно все, что находилось внутри.
        Книжка лежала в маминой комнате на прикроватной тумбочке, где стоял и сам домашний телефон.
        Оказавшись перед нужной дверью, Вася потянулся к ручке… и замер. Входить ему не хотелось. Вечерний кошмар встал перед глазами как живой.
        Из-за двери донесся шорох. Вася вздрогнул и уставился на светлую филенчатую поверхность, покрытую лаком.
        По полу в маминой комнате зашуршали подошвы тапочек. Но эти звуки тут же затихли.
        Вася судорожно перевел дыхание и тут же обругал себя:
        «Идиот! Дебил! У тебя совсем крыша поехала! Да нет там никого и быть не может».
        Тут кто-то неспешно пошел к двери: шлеп, шлеп, шлеп, шлеп.
        Васе почудилось, что из-за тонкой деревянной преграды доносится знакомое дыхание с легким присвистом. Он шагнул назад и врезался спиной в шкаф-купе, стоявший в коридоре.
        Дверь открылась. На пороге стояла Алла с телефонной книжкой в руке.
        На составление полного перечня родни у них ушло где-то полчаса. Елизавета Петровна не утруждала себя непременной записью по фамилии, вносила людей в книжку то по именам, то по их функциям. На глаза Васе попался «мясник Жора» из магазина, которого не стало еще в начале девяностых. Затем они на пару принялись обзванивать людей.
        Ответили не все. Кто-то был в отъезде, кто-то давным-давно сменил место жительства.
        - Восемнадцать человек, не считая нас, - подытожила Алла.
        - Это если все придут.
        - Да, - согласилась она. - Но исходить придется из этого.
        Вариант с поминками дома они отмели сразу. Где в их квартире усядутся двадцать человек? Да еще и дети. Девать-то их все равно некуда, а столько часов смотреть мультики - это явный перебор. А ведь на родственников еще надо было сперва наготовить, потом убрать за ними.
        Словом, оставался один вариант: идти в ресторан. Благо долгих поисков тут не требовалось. Было у них одно место, где они не раз успели справить свои дни рождения, да и просто так заходили, от случая к случаю. Им обоим пришлись по душе уютная атмосфера, вежливые официанты и привычка шеф-повара кормить гостей заведения не только вкусно, но еще и такими порциями, переваривать которые можно было, кажется, еще пару дней.
        - Только в другом зале, не в нашем, - сказала Алла и посмотрела на Васю.
        Он тут же понял жену и кивнул. Воспоминания следовало разделить, чтобы не омрачать будущие посещения ресторана.
        - Да, вот еще. А дети?
        - Что дети?
        - Их куда? - пояснила Алла. - С собой на похороны брать?
        Вопрос застал Васю врасплох. О том, как быть с детьми, он и не думал. Ему тут же представились Люба с Женькой. Они стоят и смотрят на бледную бабушку, лежащую в гробу, видят, как ее опускают в могилу. Потом сын с дочкой сидят за общим столом и слушают непонятные им речи, всякие соболезнования, от вполне нормальных до совершенно идиотских.
        Васю передернуло. Ну уж нет, только не это. Он встретился взглядом с женой и почувствовал, что она разделяла его мнение. Но как же тогда?..
        - Может, Юлю попросим?
        Юля была их давней подругой, не со школьной скамьи, но немногим меньше. Познакомились они с ней и ее мужем Сашей на отдыхе в Крыму сразу после окончания института, и только под самый конец отпуска узнали, что живут в одном районе. Никто не ждал продолжения курортной дружбы, однако оно все-таки состоялось. Поначалу они время от времени перезванивались. В первую очередь жены, естественно. Вася с Сашей в этом плане оказались заметно позади. Затем как-то раз договорились встретиться и обнаружили, что им по-прежнему интересно вместе.
        Вася кивнул сам себе. Да, вариант с Юлей со всех сторон выглядел вполне подходящим.
        Поход в ресторан супруги решили не откладывать. Ведь поминкам следовало состояться уже во вторник. Заведение находилось в получасе ходьбы от дома, учитывая темп детей и их способность застревать на каждом шагу. Почему бы не прогуляться всем вместе, не проветриться?
        «Совсем как вчера, - промелькнуло у Васи в голове, когда они вышли на улицу. - Мы тоже гуляли, а маму в это время…»
        Мысль была горькой, но едва он представил, что они остались дома и то и дело ходят мимо маминой комнаты - на кухню, в туалет, в ванную, обратно, - как прогулка тут же стала казаться ему не самым плохим способом убить время. Тем более что дело все равно надо было делать. По телефону перечень блюд для поминок толком составить не вышло бы, пусть даже они с Аллой и знали меню едва ли не наизусть.
        После визита в ресторан домой они не пошли. Вася поглядел на жену и понял, что ее одолевают мысли, схожие с его собственными. Поэтому все отправились в парк Дружбы на «Речном вокзале». На подходе к нему семейство завернуло к палатке, где на совесть трудилась семья южан, уже ставшая им знакомой, и накупило там всяких-разных пирожков.
        Гуляли они долго, но домой в итоге вернулись все-таки заметно раньше, чем накануне. На улице было еще светло. Люба с Женей, которые только-только разыгрались, конечно, надулись, но им пришлось подчиниться.
        Остаток дня у Васи прошел в тщетных попытках занять себя хоть чем-нибудь. Книги, телевизор, почти бездумный бег по сайтам. Он даже сел поиграть вместе с сыном в какие-то компьютерные гонки. Долго, впрочем, не выдержал. Это занятие, как и все остальные, не смогло увлечь его по-настоящему.
        Не клеился и разговор с Аллой. Похоже, они оба не знали, о чем сейчас можно было бы поговорить.
        Когда дети угомонились и в квартире стало тихо, Вася обнаружил, что готов хоть икебану учиться составлять, лишь бы не ложиться спать. Он стоял на пороге темной спальни, он почти что воочию видел себя, проснувшегося парализованным. Выкаченные глаза, безумный взгляд!..
        В кармане завибрировал телефон, который Вася по привычке перевел на беззвучный режим, как только вышел из детской, где рассказывал Любе с Женей сказку. Номер на экране был незнакомый, но он не раздумывая ответил.
        - Василий Андреевич? - В отличие от номера, этот голос Вася точно знал, только не помнил, откуда именно.
        - Да.
        - Это Виктор Степанович, следователь. Тут кое-что известно стало, вот решил рассказать. Вы слушаете?
        - Да…
        - Хорошо. Так вот, вашу мать действительно каким-то образом заморозили, перед тем как органы удалить. Способ нам пока не удалось выяснить. Это что-то очень странное. Но есть и кое-что совсем необыкновенное. Волосы.
        - Что волосы? - тупо спросил Вася.
        В голове его пронеслась совсем уж несусветная мысль:
        «Выросли они, что ли?»
        - Их не просто сбрили начисто, а удалили вместе с волосяными луковицами.
        Когда молчание затянулось, Виктор Степанович прокашлялся и спросил:
        - Василий Андреевич, вы здесь?
        - Да.
        - Вы слышали, что я вам сказал?
        - Да.
        - В общем, такая вот ситуация.
        - А подозреваемые есть? - спросил Вася и удивился сам себе.
        Следователь поперхнулся.
        - Василий Андреевич, вы слишком торопите события, - ответил он. - Дела так быстро не делаются. Тем более такие. Как что-то будет, вы узнаете об этом. До свидания.
        Вася кивнул, выключил телефон и убрал его от уха.
        - Какой кошмар! - услышал он, обернулся и увидел жену, стоявшую возле входной двери, там, где коридор делал поворот на девяносто градусов и шел к кухне. - Не понимаю, как можно волосы с луковицами удалить. - Алла заметила недоуменный взгляд мужа и пояснила: - Ты по громкой связи общался. Я уж думала, детей разбудишь сейчас.
        Вася взглянул на телефон, пожал плечами и убрал его в карман.
        Часа через полтора они все-таки пошли спать. Оказавшись в кровати, супруги обнялись. Алла положила мужу голову на грудь.
        Он уже начал было засыпать, когда жена встрепенулась.
        - Что? - Вася посмотрел на нее, приподнявшуюся над ним.
        - Я тут подумала… а она больше сюда не придет?
        Кто такая эта «она», Васе пояснять не потребовалось.
        - Мы же их тут одних оставим во вторник. Юля ничего не сможет, если…
        «Да как убийца сюда войдет? - едва не брякнул Вася и прикусил язык. - Он сумеет. Уже вошел один раз. Если маньяк, зная о похоронах и поминках, подкараулит момент, когда дома будут дети, а с ними всего одна хрупкая женщина!..»
        Ужасная картина прыгнула ему в мозг. Но тут же пришло и понимание того факта, что маньяк больше не появится у них дома. Вася не раз читал про таких психов и не встречал упоминаний о том, что они возвращались, выбирали своей целью какую-то конкретную семью. Многие убивали, руководствуясь какой-нибудь безумной системой, но то здесь, то там.
        Он с удовольствием набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил его. Потом Вася улыбнулся Алле и в слабом свете, проникавшем через окно, увидел, как ее лицо немного расслабилось. Но тревога все же еще оставалась на нем.
        - Нет, любимая. Она больше не придет. Такие снаряды в одну воронку дважды не падают, я знаю. Теперь стоит бояться кому угодно, только не нам.
        Алла еще несколько секунд внимательно смотрела на Васю, затем доверилась мужу-юристу и со вздохом опустила голову обратно ему на грудь. Пусть он работал не в органах, а в обычной коммерческой компании, но образование получил своими мозгами и упорством, без всякого блата, и не где-нибудь, а на юрфаке МГУ.
        Так они и заснули, обменявшись перед этим признаниями в любви. Васе снова показалось, что слова, привычные им обоим, уже очень давно не звучали так искренне.
        Понедельник
        Утром, едва осознав, что уже не спит, Вася со всей дури взмахнул рукой и едва не взвыл, когда ударился большим и указательным пальцами о стену. Но, растирая ладонь, он улыбался. На этот раз никаким параличом не пахло. Да и снов не было. По крайней мере, Вася не помнил, чтобы ему что-то снилось, а разве такое можно забыть?
        Он повернулся к жене и застыл. Ее место пустовало. Вася поднял руку, посмотрел на циферблат часов, мягко светившийся в сумраке. Семь семнадцать. Чтобы Алла взяла и проснулась в такую рань?
        Первым его побуждением было позвать ее. Вася уже открыл рот, но вовремя остановился и вздрогнул. А если она лежит где-то там?..
        Ему представилось, как дети, разбуженные его зовом, бегут и… находят Алю. В ванной. В туалете. На кухне.
        В маминой комнате.
        Нащупав тапочки ступнями, враз ставшими чужими, Вася вышел в коридор и остановился. С чего начать? Детская? Нет, это в последнюю очередь. Он повернулся и пошел к комнате Елизаветы Петровны.
        Шлеп, шлеп, шлеп…
        Вася поежился и изменил походку, принялся поднимать ноги повыше, чтобы избежать шарканья, действовавшего на нервы. Он остановился у двери, пару раз глубоко вздохнул и повернул ручку.
        Комната была совершенно пуста. Вася на всякий случай заглянул в стенной шкаф, но Аллы, конечно же, не оказалось и там.
        Он вышел в коридор. Оставались туалет, ванная и кухня. Еще детская, но о ней Вася пока что думать не хотел.
        «Алла и дети. Она сидит на стуле возле их двухэтажной кроватки, они лежат на своих местах. У каждого из них нет…»
        Вася усилием воли прогнал жуткое видение и постарался сосредоточиться на простой мысли. Надо действовать по порядку. Он дошел до прихожей, где под прямым углом соединялись два коридора. Длинный вел ко всем трем комнатам. Коротенький, с антресолью над ним, шел мимо ванной и туалета к кухне.
        Вася остановился и тут же услышал слабый звук, который шел из-за закрытой двери ванной комнаты. Там, внутри, очень тихо журчала вода.
        Он замер.
        «Алла там? Почему не разбудила меня, ушла потихоньку? Зачем пустила воду? Не надо входить в ванную. Лучше взять мобильник, который остался в спальне на тумбочке, и позвонить следователю. Зачем мне видеть то, что внутри?»
        Вася закусил губу, мягко нажал ручку и медленно потянул дверь на себя.
        Алла, живая и здоровая, сидела на краю ванны и держала правую руку в раковине, под тонкой струей воды. Запястье было бледным, но чистым. Через образовавшуюся щель Вася не заметил на коже никаких порезов.
        Он привалился к стене, хватая ртом воздух. Голова его закружилась. Ему тут же пришлось напрячься, чтобы подавить приступ медвежьей болезни, жестокий, но, к счастью, совсем короткий.
        Когда организм перестал бунтовать, Вася отлепился от стены и распахнул дверь.
        - А, это ты, - тихо сказала Алла отражению мужа в зеркале, висевшем над раковиной, и опустила взгляд на руку. - Замерзла я. Холодно очень. Вот и…
        Вася, шумно дыша, стоял на пороге. Он нашел жену, прорвался к ней через череду кошмаров, и что теперь? Все позади?
        Левую сторону груди закололо, словно где-то там проснулся котенок и решил поиграть с этим забавным мешочком с трубочками, который то раздувается, то опадает.
        Вася наплевал на боль и одышку, шагнул внутрь и бросил взгляд в зеркало. Оттуда на него дико смотрел двойник, рожа которого была перекошена от последних переживаний.
        Когда-то Алла подмечала малейшее изменение выражения его лица и тут же принималась расспрашивать, что случилось.
        Он присел на угол стиральной машинки и дотронулся до ее руки.
        Нет, так, как в субботу с мамой, теперь не было. Кожа просто холодная. Как будто Алла, пока они все спали, вышла погулять в летней одежде с короткими рукавами.
        Вася сунул пальцы под струю и тут же отдернул. Оттуда лился едва ли не кипяток. Он уставился на Аллину руку. Та была по-прежнему бледной.
        - Напугала я тебя, - все так же тихо сказала жена. - Прости. Не хотела. Не подумала.
        Она повернулась к Васе. По ее лицу, как по пластиковой маске, безостановочно текли слезы. Кажется, одни они оставались пока что не замороженными.
        - Я…
        Вася подался вперед и стиснул ее в объятьях.
        - Мне сегодня ничего не снилось, - сказала Алла где-то через час, отпила кофе из чашки, уже вроде бы третьей подряд. - Совсем.
        Теперь они сидели на кухне. Краем уха Вася слышал шум, доносившийся из детской. Люба и Женька, отправленные после завтрака с твердым наказом занять себя самим, с задачей, похоже, справлялись.
        - Я проснулась и так обрадовалась. Все закончилось. - Ее голос звучал очень ровно. - Даже хотела тебя разбудить, поделиться. А потом дотронулась до шеи, цепочку поправить. Рука двигалась, понимаешь. Она и сейчас живая. - Жена сжала пальцы в кулак, разжала. - Но холодная.
        Да, холодная. Вася знал это так же хорошо, как и она сама. Рука жены оставалась прежней. Он сидел напротив Аллы за кухонным столом и все пытался увидеть, отыскать во что бы то ни стало за маской ту, прежнюю женщину, мать их детей. Любимую. Живую.
        Пока не получалось. Слезы в ванной ни к чему не привели, ничего не растопили.
        - Мне вообще холодно. - Алла сидела, одетая в теплый домашний костюм, на который сверху была накинута шаль. - Я знаю, что в квартире тепло. Это, наверное, рука. Холодит. Вот согреется, и все пройдет. Правда.
        Вася потряс головой. На какой-то миг ему представилось, что проходят минуты, часы, а Алла все так же сидит за столом, пьет кофе и повторяет: «Вот согреется, и все пройдет. Правда». Он рядом с ней, но ждет ли? Верит ли?
        Морок рассеялся. Алла и ее маска остались.
        - Конечно пройдет, - с трудом выговорил он.
        Вдруг Вася понял, что надо выпить. Срочно. И ему, и ей. Чего-то крепкого. Да коньяку же, конечно! Он ведь… согревает.
        Ни слова не говоря, он встал и подошел к бару, которому они отвели место в подвесном шкафчике над плитой. Муж достал оттуда бутылку коньяка, дорогого, подарочного, сберегаемого еще с прошлого лета для особого случая, прихватил два пузатых бокала и вернулся к столу, к жене.
        - Вот. Это лекарство. Согревает.
        Алла равнодушно смотрела на то, как он открывал бутылку, разливал коньяк по бокалам и вынимал из холодильника початую плитку пористого шоколада, купленную детям.
        - За здоровье! - Вася поднял свой бокал, адресовал жене ободряющий взгляд.
        Алла поднесла бокал к губам. Коньяк медленно перелился ей в рот, затем она спокойно проглотила его. Маска даже не дрогнула.
        «Надо повторить!» - решил Вася.
        - Между первой и второй промежуток небольшой. Вот сейчас!.. - Он старательно улыбался, наполняя бокалы.
        - Не надо. Ни к чему. Я посплю пойду. Может, лучше станет. - Алла поднялась и вышла из кухни.
        Вася преодолел короткое оцепенение, сорвался вслед за ней и нашел жену в спальне. Она уже лежала на боку, с закрытыми глазами. Он хотел было лечь рядом с ней, обнять, прижать к себе и остановился, завис над кроватью в неловкой позе.
        Аля показалась ему бесконечно далекой. Да, можно было обнять ее, прижать к себе. Но Вася подозревал, что сейчас жена так и не ощутит этого по-настоящему.
        Он вышел в коридор, осторожно закрыл дверь и вернулся на кухню. Там Вася взял бокал в руку, думая перелить коньяк обратно в бутылку, и залпом выпил содержимое. Та же участь постигла и Аллину порцию.
        Как и полагается крепкому напитку, коньяк ожег горло, на миг полыхнул жидким огнем в желудке и вдруг пропал. Никакой волны блаженного тепла, раскатывающейся по телу до самых кончиков пальцев, ни малейшей истомы. Словно и не было его, коньяка этого.
        Он сел за стол, подпер ладонями голову. За окном копошилась самая обычная жизнь с поправкой на праздничный день. Меньше машин, больше людей на улицах, особенно с детьми.
        Вася не заметил, как его руки опустились на стол, друг на друга, словно на уроке в школе. Отяжелевшая голова легла на них.
        Он по-прежнему ничего не видел. Вокруг царила все та же кромешная темнота. Оставалось только слушать, как и в первый раз.
        Знакомый металлический скрежет раздался и оборвался почти сразу. Наступившая тишина показалась особенно глубокой. Вася отчаянно прислушивался, пытаясь уловить хотя бы тень звука.
        - Она не видела, - сказал скрипучий голос.
        Его обладательница едва ли не касалась губами Васиного левого уха. Ему показалось, что он даже ощутил кожей слабое дыхание. Васю передернуло, будто он стоял под жарким летним солнцем, и вдруг по спине прошелся когтями ледяной ветер январской Арктики.
        - Она не верила. - Эти слова почти сразу же раздались возле правого уха.
        Вслед за ними послышался тихий шелестящий смех со всех сторон разом. Так мог бы смеяться зыбучий песок, затягивая в свои объятья новую жертву.
        - Это прошло.
        Снова стало тихо. Вася стоял, лежал, сидел, висел?.. Ощущение тела, как и в первом сновидении, пропало полностью. О нем теперь оставалось только вспоминать.
        Он попытался увидеть себя бегущим по траве. Приезжая на дачу, они с детьми часто гуляли на давным-давно заброшенном колхозном поле, располагавшемся по соседству, расстилали покрывало и устраивали пикник, играли в прятки и догонялки. Но теперь его черепную коробку заполняла та же тьма, что клубилась вокруг.
        - Она не слушала. Она не думала… не слушала… не думала…
        Призрачный голос неожиданно породил гулкое эхо.
        Вокруг Васи закружился дикий хоровод голосов, которые взялись спорить друг с другом о том, что же было главным: «не слушала» или «не думала».
        Эхо вело себя вопреки всем законам, с каждой секундой становилось все громче.
        - Вот же ты соня! Ну, вставай уже, что ли! Дети устали мимо тебя на цыпочках ходить. Им, в конце концов, обедать давно пора.
        Вася открыл глаза. Рядом с ним стояла Аля, улыбающаяся, бодрая. Живая и настоящая, не то что утром. Одетая в тонкую футболку и легкие бриджи.
        Он оторвал голову от стола и тут же охнул. Шея затекла так, что даже думать о попытке повернуть голову не хотелось.
        Вася уперся ладонями в бедра и распрямился. Сколько же он тут проспал? И что ему снилось?
        «Она не думала. Она не слушала».
        Он вздрогнул. Что это было? Вот это, только что мелькнувшее и снова канувшее в темноту, словно рыба, на миг показавшаяся из толщи воды? Вася напрягся, пытаясь проникнуть в подсознание, ухватить за хвост сновидение, прячущееся от него.
        Горстью скомканных бумажек, брошенных с размаха и покатившихся по полу, возник в его голове тихий смех и пропал.
        - Ты заправский алкоголик. - Жена усмехнулась. - С утра выпил - весь день свободен, можно и поспать. Да не бойся, дети не слышат, а бутылку с бокалами я уже убрала. Что, шея болит?
        Шея была его слабым местом. Вася иногда мог просто неудачно повести головой, и где-то там внутри защемляло нерв. Каждый раз после этого он пару дней поворачивался к тому, что хотел рассмотреть получше, всем корпусом, а за дружеский хлопок по плечу готов был убить.
        Не дожидаясь Васиного ответа, Алла вышла из кухни. Он посмотрел ей вслед, невольно сравнивая нынешнюю походку с утренней. Небо и земля. Сейчас жена шагала упруго, красиво покачивая бедрами. Утром было совсем не то. Алла напоминала мертвеца, до предела уставшего от нечаянного посмертного бытия. Он тащился к своей могиле, и боясь ее, и желая.
        Все прошло?
        Вася ощутил, как та самая волна, которой полагалось появиться после коньяка, родилась в груди сейчас и, набирая ход, покатилась по телу. Даже шея, кажется, стала болеть чуть меньше.
        Все прошло?
        Алла выглядела живой, такой… обычной. Вася не знал, что и думать. Ему хотелось обрадоваться, не беспокоиться ни о чем, просто захлебнуться этим счастьем вместе с женой. Еще несколько секунд назад он был полностью на это способен. Теперь…
        - Где там твоя шея? - Алла вывернула из-за угла коридора и вошла на кухню. - Давай лечиться! - Она открутила колпачок у тюбика с мазью, выдавила на ладонь немного прозрачной субстанции, подошла к мужу.
        А Вася все смотрел на нее, пытаясь отыскать на лице черты утренней маски.
        - Переживаешь, да?
        Он не сразу понял ее вопрос, сосредоточившись на изучении лица.
        - Все думаешь, а не начнется ли снова? Что тогда делать, как спасать жену от напасти, а детей - от матери?
        Вася забыл о шее, дернул головой влево, желая удостовериться, его ли вторая половинка сказала последние слова, и едва не заорал в голос. Прострелило так, словно кто-то вонзил ему в позвоночник раскаленную стрелу. Все вопросы тут же утонули в облаке боли, на несколько мгновений окутавшем мозг.
        Вася зажмурился и стиснул кулаки. Он мимолетно обрадовался тому, что так и не подстриг ногти, хотя уже несколько дней собирался это сделать. Теперь отросшие кончики сослужили ему добрую службу, от души впились в мякоть ладоней.
        Шеи коснулось что-то прохладное. Тонкие пальцы начали распределять мазь в стороны от позвоночника и еще немного вниз, к лопаткам. Потом Алла взялась втирать ее, заодно стараясь размять шею мужа.
        Вася сидел молча и ждал. Он хотел спрашивать и видеть ее глаза при этом. Впрочем, один ответ муж уже получил, когда жена взялась его лечить.
        - Вот, хорошо. Сейчас руки вымою и вернусь. А ты, может, пока накроешь на стол?
        Вася успел крутануться на стуле и схватить жену за край футболки. Он поймал ее взгляд и открыл рот, чтобы наконец-то вывалить на Алю свое возмущение ее словами насчет «спасать». Да что она там вообще думает, если говорит такое!
        - Не надо. - Жена улыбнулась, и Васин порыв негодования иссяк. - Ну, сказала. Бабы - дуры, известное дело. Я у тебя такая же. Накатило и прошло, расслабься. Все в порядке. - Алла наклонилась к Васе и ощутимо куснула его за кончик носа.
        Она хихикнула, глядя на мужа, развернулась и отправилась в ванную.
        Вася еще несколько секунд стоял столбом, потом повернулся и полез в шкафчик за посудой. Аля шутила, улыбалась, только что откровенно заигрывала с ним. Все в порядке.
        Вася достал с полки тарелки, затем вынул из ящика столовые приборы. Он замер и ударил кулаком о ладонь. Хватит! Мякоть, только что поврежденная ногтями, отозвалась резкой болью. Это помогло.
        Вася разложил все приборы на столе и вынул из шкафчика кружки. Кажется, тот компот, который они пили вчера, еще не закончился. Он заглянул в холодильник - точно, кастрюля с вкусным напитком стояла на средней полке. Вася вынул ее, сдвинул крышку, поставил чашки в ряд и начал наливать компот прямо через край.
        - Половник - это, конечно, не наш выбор. Зачем нам делать аккуратно? Нет, супергерои не боятся трудностей, они всегда готовы вытереть стол, который сами же и залили.
        Вася не выдержал и заржал, едва успев перед этим поставить кастрюлю на стол. Компот, само собой, выплеснулся наружу. Теперь засмеялась уже и Алла. Они обнялись.
        Он вдыхал родной запах ее волос и с особенной силой захотел поверить в то, что дела, кажется, пошли на лад. Думать так было легко и приятно…
        Вот только Алла растирала его одной рукой, а раньше делала это обеими. Большими пальцами - позвоночник, остальными - все вокруг. Получалось быстро. А тут коснулась правой рукой и убрала ее, оставила только левую. Да, конечно, ей, левше, и этого хватило, но…
        - Дети, обедать! - крикнула жена, снова лишая Васю возможности погрузиться в размышления, чему он даже немного обрадовался.
        - Рука не прошла. Во всяком случае, не полностью. - Алла, которая после обеда взялась мыть посуду, отвернулась от мойки и теперь в упор смотрела на мужа, сидевшего за столом.
        Вася, застигнутый врасплох ее откровенностью, молчал.
        - Но я чувствую себя гораздо лучше, чем утром. Когда я проснулась днем, то поняла: это была хандра. А еще я испугалась. Сиди, пожалуйста.
        Вася, начавший было вставать из-за стола, замер, а потом опустился обратно на стул.
        - Да и кто не испугался бы? Вчера сны и паралич, сегодня - это. Но я поняла, что после похорон мне станет лучше. Сразу! А знаешь, когда все совсем пройдет?
        Вася поднял брови.
        - Когда в полиции поймут, кто убил твою маму, и поймают преступника! Это ведь все нервы, Вася.
        Он слушал не перебивая.
        - Конечно, а как же иначе? Такое произошло! Расскажи кому - не поверят. Вот у нас с тобой стресс и случился. Но все пройдет. Надо только отпустить боль и страх. Слышишь, Вася?
        Он кивнул.
        - Видишь, мне уже стало лучше, как только я поняла, в чем дело. А завтра нам станет еще легче. Вот похороним, помянем, и мы сами почувствуем.
        Вася смотрел на жену и пытался вспомнить, когда он последний раз видел ее такой возбужденной. Перед свадьбой, когда все вдруг пошло наперекосяк? Тогда в ресторане прорвало канализацию, и им пришлось спешно искать другое место. Затем позвонили из прокатной компании и обрадовали новостью, что сломался лимузин. Чуть ли не накануне бракосочетания свидетельница подхватила расстройство желудка и боялась на метр отойти от туалета.
        Да, конечно, им с Аллой тяжко пришлось в те дни, но они не опускали рук. Вася до сих пор помнил, как она тогда вскинула к потолку сжатый кулак с оттопыренным средним пальцем и крикнула: «Хрен вам! Мы поженимся завтра, и точка!».
        Они поженились. Гости еще не раз звонили им потом, чтобы сказать, как все было круто. Молодожены в кабриолете с открытым верхом, празднование на прогулочном кораблике и все остальное.
        Но все-таки тогда, перед свадьбой, Алла была другой. Вася попытался найти сравнение, и ему пришло на ум такое: она была как улыбка спортсмена, знающего, что эти соревнования принесут ему победу. Еще ничего не решено, на старте все равны, но он уже знает. Не разумом, но нутром.
        А сейчас Вася внутренним взором увидел бойца на соревнованиях по смешанным единоборствам. Скоро ему выходить на ринг, истекают последние минуты. Он один в раздевалке, готовится к бою.
        Вот боец поворачивается к Васе лицом, и тот видит оскал зверя, загнанного в угол. Он будет грызться до последней капли крови, но не потому, что живет уверенностью в победе. У него просто нет другого выхода. Позади в спину стыло дышит смерть. Спортсмен, как тот зверь, накручивает сам себя, готовится выложиться до конца в поединке с соперником, который заведомо сильнее. Если есть в душе бойца надежда на победу, то она выражается словами: «А вдруг?»
        - Конечно, любимая, - сказал Вася, - Тебе уже лучше. Это сразу видно. - Он почувствовал, что начинает фальшивить, и замолчал.
        Так случается в мыльной опере, где родственники вместе с врачами, сияя всеми своими голливудскими зубами, уверяют смертельно больного дядюшку в том, что он через пару дней встанет на ноги.
        Алла, похоже, этого не заметила.
        Она улыбнулась, шагнула к мужу и сказала:
        - Знаешь, я рада тому, что поняла, в чем проблема, и знаю теперь, как ее решить. Скоро все станет по-прежнему.
        Он встал из-за стола и обнял жену. По-прежнему…
        Сквозь тонкую ткань футболки Вася ощущал холод, идущий от Аллиной правой руки. Стоит только похоронить маму и найти ее убийц. Это все нервы, и ничего больше.
        Неужели все действительно так просто?
        Вторник
        Комья земли выбили глухую дробь на крышке гроба. Слева кто-то заскулил, завыл тихонечко. Вася не стал поворачиваться. Он смотрел в могилу сквозь дерево и слой земли, растущий на глазах, которые не могли отгородить от него маму. Посторонние шумы доносились до него слабыми отзвуками.
        В ритуальной службе хорошо сделали свое дело. Елизавета Петровна выглядела нормально. Вася не знал и не хотел знать, что ей положили в опустевшие глазницы. Главное, что все получилось как надо. Мама просто спала, крепко-крепко. Ее голова была повязана платком, который надежно скрывал под собой бледную кожу, ставшую по воле неведомого маньяка безволосой. Спала в своем любимом коричневом платье, почти без украшений, которые и при жизни надевала крайне редко, только по самым торжественным случаям.
        Кто-то тронул Васю за плечо и, не дождавшись ответной реакции, слегка сжал его пальцы.
        - Пойдем. Пора уже. - Голос был очень тихим. - Теперь помянуть надо, Вася.
        Он моргнул. Над могилой возвышался аккуратный холмик, из которого вырастал деревянный крест. Они с Аллой как-то сразу поняли, что только такой его маме и нужен. Венки, прислоненные к нему боками, сходились друг с другом вершинами. Между ними, на верху холмика, Вася увидел свечу в специальной высокой баночке с прорезями в виде крестов и кругов на боковой стороне крышки. Огонек, надежно защищенный от ветра, горел ровно и сильно.
        Он огляделся. Все, кто приехал на похороны, теперь стояли возле микроавтобуса, ждавшего их на небольшой площадке у самой кладбищенской ограды. Рядом осталась только Алла. Вася посмотрел на жену. Ее лицо было бледным, а глаза лихорадочно блестели.
        «Все ждет, когда ей станет лучше», - промелькнула мысль, и Вася ощутил жгучий укол гнева. - Она только об этом и думает, - не унимался внутренний голос. - А на твою маму ей уже наплевать. Померла так померла, понимаешь?»
        Он закрыл глаза, чтобы справиться с этим приступом. Чушь собачья! Так нельзя. Если везде и всюду выискивать какие-то там признаки, то и с ума сойти недолго. Даже если где-то в душе Алла ждет, что ей станет лучше, то что, казнить ее теперь? Это ведь не значит, что ей наплевать на его маму. Просто… любой больной хочет выздороветь.
        Вася уцепился за это соображение. Точно. Алла заболела и хочет выздороветь. Только и всего.
        - Да, - хрипло сказал он. - Пойдем, конечно.
        Вася повернулся к могиле, склонил голову, постоял так несколько секунд и пошел по дорожке к микроавтобусу.
        До ресторана, где был заказан зал для поминок, они доехали куда быстрее, чем на кладбище, по пути к которому пришлось постоять в пробках. Вася сидел у окна микроавтобуса и вспомнил вдруг разговор с начальником. Узнав о произошедшем, тот отпустил его на целых две недели.
        «Пока похороните, потом девять дней. Вот в себя придешь, тогда и возвращайся», - сказал Алексей Петрович.
        Алле пришлось сложнее. Ей выписали вольную только до конца этой недели. Узнав об этом, Вася удивился. Не та у жены была должность, чтоб заменить ее никто не мог. В конце концов, ведь справляются же они как-то, когда она в отпуск уходит.
        «Наверно, решили, что нечего так долго страдать по свекрови», - усмехнувшись, ответила Аля.
        За окном мелькали деревья, которые вскоре уступили место многоэтажкам. Вася глядел в окно, но не замечал ни того ни другого.
        Когда все расселись за столом и настало время что-то сказать в память о маме, Вася обнаружил, что слов у него нет. Ему уже случалось бывать на поминках. Он успел похоронить двух однокурсников и одного приятеля из числа тех, с которыми рос в одном дворе. Тогда никаких проблем не было, он вставал и говорил не задумываясь. Вася делился воспоминаниями, сокрушался, что слишком мало общались в последние годы, выражал уверенность в том, что ребята ушли слишком рано и могли бы еще многого достичь.
        Теперь же в голове было пусто. Два слова: «Мамы нет». Вот и все. Васе этого хватало с лихвой. О чем еще говорить? Да и зачем? Если тут есть люди, которым что-то не ясно, то правильно ли они сделали, что приехали сюда?
        Но говорить все же было надо.
        «Приличия», - всплыло в сознании странное слово, смысл которого Вася понимал сейчас с трудом.
        Эти самые приличия требовали, чтобы люди говорили много слов о том, о чем следовало молчать. Он не понимал этого раньше, должно быть, просто не задумывался.
        Вася оглядел людей, собравшихся за столом. Все они смотрели на него.
        Он медленно отодвинул стул, встал.
        - Мама… - Горло перехватило.
        Вася взял со стола стакан с морсом, глотнул.
        - Мама… она была…
        Ласковой, заботливой, нежной, любящей? Все так, да, но не то.
        Вася даже приблизительно не представлял себе, как можно объяснить словами потерю человека, который когда-то был для него целым миром и, как только что выяснилось, все еще оставался таковым. Детство нахлынуло внезапно, без спросу, девятым валом накрыло Васю с головой.
        Вот он бежит на кухню, чтобы взять из большой вазы яблоко. Открывает дверь, и в ноздри ему ударяет умопомрачительный запах жарящихся котлет. Яблоко забыто сразу же. Сглатывая слюну, Вася топчется возле мамы, стоящей у плиты в красивом переднике. Он ждет, когда будет готова хотя бы одна котлетка. А мама не гонит его, несмотря на то, что до обеда еще далековато. Она поворачивается к сыну, наклоняется, и ее улыбка заполняет собою весь мир.
        «Погоди немножко, - говорит мама. - Скоро пожарятся. Так кушать хочешь?»
        Вася кивает и улыбается в ответ.
        Что-то вторглось в светлый мир воспоминаний. Картинки поблекли, отдалились. Сквозь них постепенно проступила зала ресторана. Вася опустил взгляд. Алла держала его за правую руку. В глазах жены он уловил тень того тепла, которое только что окутывало его там, с мамой.
        Вася мягко высвободился, взял со стола рюмку, медленно поднял ее на уровень глаз.
        - Я люблю тебя, мама, - сказал он, поднес рюмку ко рту, выпил и сел обратно на место.
        Алла склонилась к нему, положила голову на плечо. Вася нашел ее руку, легонько сжал.
        Все остальные традицию нарушать не стали. Каждый сказал какие-то слова. У кого-то их оказалось больше, у кого-то - меньше. Говорила и Алла, причем очень коротко, за что Вася был ей безмерно благодарен.
        Больше всего ему хотелось уйти домой. Еще только войдя в залу и сев на свое место, Вася представил, как они с Аллой встают и оставляют за спиной всех этих людей. Пусть сидят себе дальше, если считают, что именно так - за столом, с рюмками и вилками в руках - надо чтить умерших.
        С каждой минутой, проведенной в ресторане, желание уйти становилось только острее, а раздражение от того, что сделать это до окончания поминок никак нельзя - все более жгучим. Вася нашел выход. Если нельзя уйти, да еще и с женой, то к его услугам есть другой путь, на который он сегодня имеет полное право. Главное, не налегать на закуску, а то долго идти придется. Организм у него очень крепкий.
        Спиртное подействовало далеко не сразу. Должно быть, потому, что он сильно переживал. Где-то в Сети ему однажды попалась статья, автор которой утверждал, что люди, испытывающие стресс, могут пить и не пьянеть, хотя в нормальном душевном состоянии им хватило бы четверти этой дозы на то, чтобы упасть под стол. Помнится, там было даже предупреждение. Не пейте, мол, если сильно волнуетесь, а то так и до смертельной дозы добраться можно.
        Припомнив прочитанное, Вася усмехнулся. Напугали ежа голым задом. Он свою норму знает.
        Опьянение пришло, когда, по подсчетам Васи, он успел выпить где-то пол-литра водки. Вот только оказалось оно не таким, как он ожидал. Голова не закружилась, желудок остался спокойным. Просто Васю с неимоверной силой потянуло в сон. Удерживать глаза в открытом состоянии стало совершенно невозможно. Голоса людей, сидевших за столом, слились в трудноразличимый гул, который начал мало-помалу отдаляться от Васи. Наверное, он мог бы прогнать сонливость, если бы захотел. Но такого желания у него не было.
        «Это даже лучше, чем надраться» - эта мысль намертво увязла в холодной тяжелой ноябрьской глине с кладбища, которой оказалась заполнена Васина голова.
        С ней он и ушел из мира бодрствующих людей туда, где, как ему казалось, его ждал покой и тепло, пусть хотя бы ненадолго.
        Оказалось, что надеялся Вася зря.
        За порогом реального мира его ждали тьма и тишина, уже знакомые ему. Но на этот раз неведомая насмешница не спешила давать о себе знать. Секунды - минуты? часы? кто знает - текли одна за другой, а он продолжал стоять лицом к лицу с темнотой, вглядывался в нее до рези в глазах, вслушивался в тишину до звона в ушах.
        «Она не слушала. Она не думала».
        Тень воспоминания скользнула мимо, задела Васино сознание холодным крылом и исчезла, заставив его гадать о том, что же это такое было. Спустя какое-то время Вася понял, что на этот раз ждать больше нечего. Он так и будет стоять в темноте, пока не закончится сон.
        «Если он вообще закончится, - с иронией прошептал кто-то внутри Васи. И вообще, с чего ты взял, что это все тот же сон? А может, это нечто иное? Вдруг ты просто умер? Все, приехали, конечная. Пить меньше надо было».
        При чем тут выпивка, Вася не понял. Он держал себя в руках уже много лет, всегда останавливался задолго до того момента, после которого спиртное могло бы взять над ним верх. Так что совет насчет умеренности был явно…
        Запоздалый?
        Слово сверкнуло в голове молнией и исчезло, оставило после себя еще более густой мрак, чем был раньше.
        Запоздалый?
        Если бы только можно было хоть как-то опровергнуть бредовую идею о собственной смерти, невесть откуда взявшуюся в его голове! Но Вася не знал, как это сделать. Здесь, во сне - а это ведь всего лишь сон! - не имело никакого значения, есть ли у него руки-ноги, бьется ли сердце, на месте ли прочие органы.
        В реальной жизни все было совершенно иначе. Вася понял, что надо было проснуться как можно скорее. Однако время пробуждения, похоже, зависело не от него.
        - Конечно, столько выпить. Вот и заснул наш Вася-Василек, - услышал он голос дяди Ивана, по праву ближайшего родственника сидевшего слева от племянника. - Ничего, дело такое. Оклемается скоро, он парень здоровый. Мать схоронил сегодня, дело понятное. Да еще смерть такая…
        «Значит, я и в самом деле спал», - понял Вася.
        Он тут же вспомнил, как радовался, найдя способ избавиться от всех этих людей хотя бы на время. Как опрокидывал в себя одну рюмку за рюмкой, а Алла, сидевшая справа, так ни слова ему и не сказала.
        Алла… Вася ощутил, как щекам стало жарко. Получается, что он оставил ее здесь одну. О себе позаботился, а на нее наплевал. Сбежал, а там хоть трава не расти, словно жене было намного легче, чем ему. Да, хорош гусь.
        Вася открыл глаза и увидел собственные ноги, а над ними - край стола. Он понял, что все это время просидел, опустив голову на грудь, и ужаснулся. Ему предстояло разгибать шею, затекшую, больную с прошлого дня.
        Вася вздрогнул всем телом, дернул головой, тут же осознал свою ошибку и сжался в ожидании вспышки боли. Она, конечно, пришла, но оказалась далеко не такой сильной, как Вася думал. Ему доводилось переносить и кое-что похуже. Уж до дома-то он точно мог дотерпеть.
        - Как ты, Василек? - В поле его зрения возник дядя Иван. - Живой? Может, на воздух выйдем, подышим?
        Краем глаза Вася увидел, что прочие гости старательно не замечают его, держатся так, словно ничего не произошло. Ну да, еще бы - те самые приличия. Сын покойной хватил лишку, ну и ладно, ничего такого. Не буянил, не рыдал на весь ресторан, а просто тихо поспал. Не о чем говорить.
        Он хотел было покачать головой в ответ на слова дяди, но передумал. Ни к чему было испытывать терпение собственного организма. Вася подозревал, что стоит только закончиться действию алкоголя, и боль навалится на него с троекратной силой.
        - Нет, все хорошо, - сказал он, борясь с искушением опять начать пить, чтобы уж точно не протрезветь до окончания поминок. - Устал жутко за эти дни. А так я в порядке.
        Должно быть, Вася сказал именно то, что нужно было, то, что все хотели услышать. Мол, не извольте беспокоиться, продолжайте заниматься своими делами.
        Дядя Иван, соблюдая приличия, окинул племянника еще одним взглядом, положил себе на тарелку мясной нарезки и вернулся к разговору с соседом.
        Вася достал телефон и посмотрел на экран. Оказалось, что он проспал не так уж и долго. За стол они сели около половины второго, в начале третьего он точно еще не спал, а теперь часы показывали шесть минут четвертого. Выходило, что отключка продлилась с полчаса.
        Стоило ради этого так налегать на водку?
        Вася сжал губы. У него возникло желание немедленно извиниться перед Аллой, но с этим приходилось подождать. Место жены справа от него пустовало.
        - Дядя Иван, а где Аля?
        Тот замолк на полуслове, повернул голову, недоуменно посмотрел на Аллин стул, затем перевел взгляд на племянника.
        - Да вышла куда-то, наверное. Знаешь, я не заметил. Заболтались мы тут. - Он пожал плечами и улыбнулся: - Да в туалет отправилась, куда же еще. Сейчас наведет марафет и вернется. А ты чего, повиниться хочешь?
        Вася припомнил, с каким трудом Алла держала себя в руках на кладбище, и кивнул. Да, конечно, в туалет пошла. Только дело не в макияже. Ей скорее всего надо было побыть одной, как и ему со своей водкой, может, всплакнуть немного, выпустить все, что накопилось, и жить дальше.
        Он поискал взглядом графин с морсом, нашел и потянулся за ним. Вася твердо решил больше сегодня не пить, по крайней мере здесь, в ресторане. Пусть с опозданием, но он поможет жене продержаться остаток этого дня. Эгоист несчастный.
        Вася выпил бокал и налил себе второй.
        «Одно хорошо, детей здесь нет, дома сидят, - подумалось ему. - Или гуляют, если Юлька решилась выйти с ними на улицу».
        Он представил себе эту картину и посочувствовал подруге. Саша был на работе, и ей пришлось взять с собой Машу с Викой - близняшек четырех лет от роду, которые никак не могли дождаться очереди в садик. Женя с Любой и сами отлично умели буквально за несколько минут превратить мир, окружающий их, в форменный бардак. А уж если они играли вместе с Юлиными дочками!..
        Вася поежился и дал себе еще одно обещание. Он самостоятельно приведет квартиру в порядок. Пусть жена отдохнет.
        Где-то через четверть часа официантки стали спрашивать, не пора ли нести жульен, и тут Вася забеспокоился. Сколько можно сидеть в туалете? Хрен с ними, с приличиями, но что там было делать столько времени? Даже если рыдать навзрыд, чего он ни разу не видел в исполнении Али, и потом в себя приходить, то все равно хватит уже. Тем более что она никогда не была любительницей наносить на лицо тонны макияжа.
        Он положил телефон перед собой и решил, что через десять минут встанет и сходит к женскому туалету. Дверь открывать, естественно, не будет, но постучится и крикнет Алле, чтобы она выходила.
        Однако через семь минут принесли жульен, и Вася решил, что еще пяток минут ничего не изменит. Вот съест и сразу сходит. От горшочка поднимался дивный аромат, и он позволил себе насладиться им как следует.
        Когда горшочек опустел, Вася взглянул на часы. С момента, когда он решил проведать жену, прошла четверть часа. Все-таки это уже ни в какие ворота не лезло. Ему даже на миг захотелось оставить все как есть, не ходить никуда. Пусть она потом краснеет да извиняется за столь долгое отсутствие.
        А вдруг ей там плохо стало?
        Вася встал и торопливо зашагал к туалетам. Как же он сразу об этом не подумал? Все на свой лад мерил, о себе беспокоился.
        В коротком коридорчике с дверьми, на одной из которых был изображен джентльмен в цилиндре и с тросточкой, а на другой - леди в узком платье и туфлях на высоком каблуке, никого не было. Вася подошел к входу в женский туалет и прислушался. Он надеялся, что из-за двери донесутся всхлипывания, но внутри было тихо.
        Она лежит на полу, а возле головы расплывается кровавая лужа. Потеряла сознание, ударилась виском об раковину?
        Даже не оглянувшись на залу - вдруг кто-то из женщин решил сходить припудрить носик? - забыв о намерении постучать и крикнуть, чтоб выходила, Вася толкнул дверь и ввалился в женский туалет.
        Алла сидела на длинной каменной столешнице с тремя раковинами, между двумя из них, спиной прислонившись к зеркалу. Ее голова склонилась к левому плечу так, словно жена просто забралась сюда, чтобы поспать в тишине. Она выглядела настолько обычно, что Вася, сбитый с толку, замер на миг. А вдруг и в самом деле ничего страшного? Алла просто чудит, потому как на нервах все эти дни?
        Но тут его взгляд опустился ниже. На каменной поверхности, светло-серой с темными прожилками, Вася увидел несколько капелек крови. Он рванулся к Алле, протянул к ней руку и тут же остановился.
        С натугой, будто глазные яблоки стали весить по тонне, Вася обвел взглядом фигуру жены. Ее длинные густые каштановые волосы свешивались набок. Большая часть - вокруг левого плеча, еще несколько прядей струились по правой стороне головы. Никаких надписей на коже Вася не заметил. Конечно, жена была полностью одета.
        Он перевел дыхание, оперся рукой о край столешницы, постоял так с десяток секунд, отер пот со лба и позвал:
        - Алюша, просыпайся. Там жульен…
        Название их с женой общего любимого блюда здесь, в тишине туалета, прозвучало странно, заставило его оборвать себя. Поминки, гости, все, что осталось за дверью, сразу отдалилось от него и поблекло.
        Вася вгляделся в лицо Аллы, надеясь на то, что она отреагирует на его голос, но жена продолжала сидеть без движения.
        - Любимая, пойдем, я… мне плохо без тебя.
        Она снова не услышала его. Вася уже хотел позвать ее в третий раз, но закрыл рот, посмотрел на левую руку жены и медленно потянулся к ней пальцами. Когда до цели остались считаные сантиметры, он зажмурился и резко ткнул ладонью вперед. Рука Аллы оказалась теплой.
        Живая.
        Вася открыл глаза. Жена по-прежнему сидела, безразличная к внешнему миру. Он погладил ее по щеке.
        - Алюша, это я. - Его голос дрожал, Вася не мог поверить, что ничего страшного не случилось, что все позади. - Пойдем отсюда.
        «Как Спящую красавицу бужу», - подумал он и, повинуясь импульсу, поцеловал ее в губы.
        Алла дернулась, застонала, не открывая глаз. Пряди дрогнули, заскользили по лицу, а затем вся шапка волос упала на столешницу.
        Вася с сипением втянул в себя воздух, достал рукой до воротничка рубашки, рванул со всей силы. Пуговицы запрыгали по плитке пола, издавая при этом сухой костяной звук.
        Кожа на голове жены выглядела особенно белой под лучами светильников, установленных над зеркалом. Словно вместе с волосами тот негодяй, который сотворил это, снял и скальп, оставил лишь голый череп. Сходство с ним усиливалось одним обстоятельством, которое Васины глаза заметили сразу, а вот мозг забуксовал, не желая принимать невероятное за очевидное.
        Алла открыла глаза, пьяно повела ими по сторонам. Она увидела мужа, потянулась было к нему и остановилась, когда он отшатнулся. Женщина схватилась руками за край столешницы, выпрямилась, повернулась к зеркалу. Оттуда на нее смотрела белая голова с двумя дырами по бокам, обрамленными неровными кольцами плоти, лишенной кожи - то, что осталось на месте ушных раковин.
        Когда в туалет, грохнув дверью о стену, влетел охранник, Алла еще кричала. Ее монотонный визг прерывался только на тот краткий миг, который требовался организму, чтобы сделать новый вдох.
        Охранник оказался из настоящих. Крепкий мужчина лет тридцати, а не заплывший жиром пенсионер, в лучшем случае способный нажать на тревожную кнопку, с ходу уложил Васю лицом в пол и заломил ему руку за спину. Стараясь не смотреть на Аллу, он достал из кармана форменных брюк телефон, набрал номер.
        Полиция приехала быстро, минут через десять, благо отделение находилось неподалеку. К этому времени Аллу и Васю отвели в отдельную комнату. Остальным участникам поминок и прочим посетителям ресторана велели оставаться в зале, а вход в заведение закрыли.
        - Что не поделили? - вразвалочку войдя в комнату, спросил старлей, который после беседы с дежурным знал только то, что в ресторане муж напал на жену.
        Он сделал еще шаг вперед, пригляделся к Алле, встал как вкопанный и коротко, но сочно выругался.
        Где-то через час, много позже врачей, появившихся почти одновременно с нарядом полиции, приехал Виктор Степанович. Следователь начал с опроса гостей, а когда с этим было покончено, пришел в комнату к супругам. Версию о виновности Васи, в которой были убеждены охранник и старлей, он отмел с порога. Те люди, которые были на поминках, обеспечили мужу жертвы железное алиби. За считаные минуты, что Вася провел с Аллой наедине, проделать с ней все это не смог бы никто.
        Да и за более долгий срок - как? Кто?
        Перед уходом маньяк кое-как нахлобучил на голову жертвы парик. Зачем? Виктор Степанович не мог найти ответа на этот вопрос, кроме дикого «просто пошутил». В пользу этой версии говорила и почти полная схожесть цвета волос Аллы и парика, теперь лежавшего на столе в полиэтиленовом пакете.
        Виктор Степанович не больно-то надеялся найти на нем отпечатки пальцев или иные следы, которые позволили бы узнать о преступнике хоть что-нибудь. Тем более после того, как парик успели подержать в руках, кажется, все, кто был сейчас вместе с ним в этой комнате, кроме разве что самой Аллы. Но вдруг?
        Показания врачей «Скорой», приехавших на вызов, его не удивили. О сосудах, которые были заморожены вокруг ушей и почему-то даже не собирались оттаивать с течением времени, Виктор Степанович знал не хуже медиков. Как и о волосах, удаленных с корнями.
        - Это как там, на Петрозаводской? - улучив удобный момент, тихим голосом спросил его врач.
        О первом нападении знали, кажется, уже все.
        Следователь кивнул.
        Врачи, к слову, никуда не собирались уезжать. Несмотря на возражения Аллы, впрочем, довольно вялые и быстро прекратившиеся, после беседы со следователем ей предстояло отправиться в больницу на обработку ран.
        - Значит, снова. - Виктор Степанович, сцепив руки, сидел за столом. - Всего через два дня.
        Ему представилось, как он входит в кабинет к начальству, докладывает о новом нападении маньяка, а потом разводит руками в ответ на вопрос о том, есть ли подвижки по делу. Кажется, плакала премия по итогам года. А если так оно и дальше будет, то как бы чего похуже не случилось. Илья Георгиевич церемониться не умеет. Ему самому перед верхами отчитываться, а тут такое!
        Следователь взглянул на Аллу и отвел глаза. За время работы в органах ему случалось видеть вещи гораздо хуже, но сейчас Виктора Степановича не покидало ощущение, что перед ним сидит живой труп. У мертвеца билось сердце, он дышал и даже отвечал на вопросы, пусть и скупо, односложно. Но все это значения не имело. Дело было не во внешности Аллы.
        «Не жилец» - так сказал бы его отец, Степан Алексеевич, будь он еще жив.
        Виктор Степанович не знал бы, что тут можно возразить. Шок? Безусловно. Кого угодно на ее месте шарахнуло бы так, что мозги киселем стали бы. Но… хорошо бы, чтобы только к шоку все и сводилось.
        - «Она не видела». «Она не верила». А теперь «Она не слушала», - сказал следователь. - Выжжено над каждым ухом.
        Алла вскинула голову, и он тут же замолчал, понадеявшись, что жертва наконец-таки скажет что-то дельное. Но глаза женщины, заблестевшие было, погасли, она медленно вернулась к прежней позе.
        - Конечно, никто никого не видел и ничего не слышал.
        Вася молчал, не обратив никакого внимания на случайный страшный каламбур. Все, что он пережил на поминках, следователь от него уже узнал, а больше ему добавить было нечего.
        Если бы он не пил и не заснул!.. Пошел бы искать жену сразу, как обнаружил, что ее нет рядом. Не ждал бы и не ел этот гребаный жульен. Если бы…
        Вася вздохнул и приобнял жену, сидевшую слева от него, за плечи, желая, чтобы их поскорее отпустили. Тогда останется только больница, где Алюше помогут с этими ужасными ранами, и потом - домой, домой!
        «Хорошо, что есть парик. Не придется ничего объяснять детям. Да и как тут можно хоть что-то растолковать?» - подумал он.
        Вася представил себе, как они с Аллой открывают дверь. Она без парика. К ним бросаются Женька с Любой и останавливаются, не веря своим глазам. Эта тетя - наша мама?
        Есть парик?!
        Осознав свою ошибку, Вася скривился. Есть, да только не у них. Парик сейчас следователь с собой заберет, следы искать будет. А как же тогда быть им с Аллой?
        Он украдкой покосился на жену и усмехнулся. Мог бы и не прятаться. Алла сидела, уставившись в пол. Вася был готов поклясться, она вряд ли осознавала то, что видела перед собой. Еще совсем недавно Аля отвечала на вопросы, пыталась отказаться от поездки в больницу, но с каждой канувшей в прошлое минутой все глубже погружалась в себя.
        «А что же дома? Неужели и там Аля будет точно так же смотреть мимо детей, сквозь них? - спросил себя Вася и тут же махнул рукой. - Этот вопрос может и подождать. Кто знает, какой она станет после больницы? Вдруг врачи смогут растормошить ее хотя бы отчасти? А вот вопрос с париком следует решить как можно быстрее. Дети не должны видеть маму… такой.
        Жалость к жене, смешанная со страхом за нее, себя и Любу с Женей, настоянная на горе от гибели мамы, нахлынула на Васю, забила стеклянной крошкой глотку, колючей проволокой скрутила нутро. Он заморгал, пытаясь унять резь в глазах.
        Господи, еще только в пятницу Вася ехал домой с работы в отличном настроении! Он получил премию, впереди их ждали замечательные выходные.
        Они на самом деле начались прекрасно. Дружный семейный завтрак за одним столом, чудесная погода за окном, потом все вместе на прогулку.
        Теперь они сидят здесь, с врачами и полицейскими. Мамы нет, Алла покалечена. Что же с ними будет дальше?
        - Ладно. Здесь, похоже, все. - Виктор Степанович встал из-за стола, подошел к Васе, протянул руку: - Как обычно, жду ваших звонков, если будет что рассказать. Всего хорошего.
        Вася автоматически пожал узкую сухую ладонь следователя, кивнул. Он в тот же миг забыл о Викторе Степановиче, достал телефон, зашел в Интернет, вбил в поисковике «Москва Ховрино купить парик» и нажал на ввод. Экран моргнул и отобразил результаты запроса.
        Вася пробежался по ссылкам. На первой странице ничего подходящего не было. Он на всякий случай заглянул на вторую. Та же история. Все хорошие салоны, торгующие париками, находились слишком далеко.
        Хотя…
        Что лучше, потратить еще несколько часов, но приехать домой с женой, которая будет выглядеть относительно нормально, или отправиться туда сразу после больницы и перепугать детей до смерти? - спросил он себя. - Может, все-таки домой? От подъезда позвонить Юльке, сказать, чтобы с ребятами закрылась в детской. Быстро провести Аллу в спальню, помочь раздеться, и пусть себе отдыхает, в себя приходит.
        Утром можно что-нибудь придумать. Например, пока жена будет спать - а я подозреваю, что встанет она очень поздно, - взять да съездить быстренько за париком. Дети… в конце концов, их можно и с собой взять. Оставить машину за пару домов от салона, сунуть им в руки планшет да сбегать в салон.
        Алла просыпается в полном одиночестве. Зовет меня, потом детей, но никто не откликается. Она встает, обходит квартиру - никого. Мертвая тишина.
        Жена возвращается в спальню и на прикроватной тумбочке находит записку, на которую раньше не обратила внимания. Там написано, что я с детьми уехал по делам и скоро мы вернемся.
        Зачем так спешно? Почему было не подождать, пока она проснется?
        Алла глядит на свое отражение в зеркальной двери шкафа-купе, и по ее щекам скатываются первые слезы».
        Видение оказалось настолько ярким, что Васю передернуло. Господи, так как же все-таки быть? Он еще раз просмотрел закладки, открытые на телефоне. «Тимирязевская», - бросилось в глаза название. Станция метро?
        Вася перечитал раздел «Адреса наших салонов». Да, ошибки не было, один из них в самом деле находился неподалеку от «Тимирязевской». Выходит, он просто проглядел его в спешке. А это всего-навсего полчаса на машине, даже с учетом пробок. Плюс еще минут десять на то, чтобы заказать такси и дождаться машину - сущие мелочи.
        «Это еще куда ни шло. Значит, когда врачи нас отпустят, мы с Аллой сядем в такси и съездим туда. Все-таки не другой конец города. Жена посидит в машине, а я схожу и куплю парик. И все, дело в шляпе, - решил Вася. - А если она не захочет ждать? Я пойду за париком, Алла выйдет из такси и побредет куда глаза глядят?»
        Вася взглянул на жену, сидевшую рядом. С момента нападения прошло уже несколько часов, а она всего только раз проявила собственную волю - когда пыталась отказаться от поездки в больницу, чтобы как можно быстрее оказаться дома.
        Дома.
        Вдруг и там, в автомобиле, Алла захочет домой? Васе представилось, как она выходит из машины. Таксист решает, что его пытаются надуть, выскакивает из-за руля и бросается в погоню. Он хватает жену за руку и рывком поворачивает к себе. С ее головы падает капюшон.
        Таксист - тучный усатый дядька с крохотными глазками, мясистым носом, испещренным красными прожилками, и толстыми губами, влажно блестящими под лучами уличного фонаря. Его лицо искажается от ужаса и отвращения. Он непроизвольно заносит руку для удара, чтобы отбросить от себя это существо.
        Ведь перед выходом из автомобиля нельзя будет просить таксиста не выпускать из салона жену. Он просто-напросто пошлет Васю куда подальше и вообще не станет ждать. На кой ляд ему связываться с такими странными клиентами?! Так и в историю влипнуть недолго.
        Взять Аллу с собой в салон? Вася затряс головой. Нет, это совсем не вариант. Если ее попросят снять капюшон…
        Собственно, почему бы не поступить именно так? В салоне станут настаивать, требовать? Это вряд ли. Никто не захочет обижать потенциальных покупателей. Они платят, им лучше знать. Выбрали, довольны, отдали деньги. Ну и на здоровье, всего хорошего.
        Это было похоже на выход. Надо держать жену все время при себе. Тогда риск осложнений сведется к минимуму.
        Если бы только Алла не была так измучена, опустошена всем произошедшим.
        Вася вздохнул. Никто не знает, сколько они в больнице просидят. Хорошо, если недолго, а вдруг наоборот? После всего тащить ее еще и за париком?..
        Но, похоже, этот вариант все-таки был меньшим из зол.
        Найденное решение немного приободрило Васю.
        Он повернулся к жене и тихо сказал:
        - Аля, пойдем. Давай одеваться. Съездим с врачами, они тебе помогут, потом сделаем одно небольшое дело и отправимся домой.
        Жена не шевельнулась.
        - У нее теперь слух хуже стал, - помявшись, сообщил кто-то из бригады «Скорой». - Раковины, они…
        Вася открыл рот, хотел повторить все сказанное громче, но вместо этого слегка сжал пальцы левой руки, лежавшей у Аллы на плече.
        Она наконец-то подняла голову и посмотрела на него.
        - Пойдем, Алюша. Полечимся, потом кое-что купим и домой поедем. Женька с Любой нас уже заждались, наверное, - сказал Вася и с радостью увидел, как в ее глазах вспыхнули крохотные искорки, слабое подобие того жизненного огня, которым они были наполнены ранее.
        Похоже, он правильно сделал, что упомянул имена детей.
        Алла встала и пошла к выходу.
        - Погоди. - Вася обогнул жену и встал перед ней. - Я сейчас принесу твою дубленку. Не выходи никуда.
        Конечно, родственники знали, как умерла мама. Еще тогда, в субботу, Виктор Степанович посоветовал Васе с Аллой не устраивать тайны мадридского двора.
        «Все равно просочится, - сказал он. - Вот увидите. Уже завтра утром, а то и этой ночью по Интернету раззвонят. У нас ведь теперь люди беду видят и снимать бросаются, а потом рассказывают, поганцы чертовы. Сам себе репортер, мать их!.. Так что говорите как есть. Да, убил псих какой-то. Без подробностей. Потом голова меньше болеть будет».
        Так оно и вышло. В воскресенье Вася зашел в Сеть и из любопытства спросил поисковик об убийствах в Ховрино или Москве. Он увидел кучу свежих ссылок, под которыми отрывки текста сообщали о бесчеловечном преступлении на севере столицы. Оставалось только удивляться, что их мобильники все это время молчали. С того часа они с Аллой, не сговариваясь, решили не отвечать на вызовы, если номер абонента был им незнаком.
        Но Вася считал, что признавать правду и позволять каждому глазеть на его жену - разные вещи. Он понимал, что журналюги очень скоро узнают и об этом нападении. А может, они уже в курсе. Долго ли позвонить и слить информацию или выложить запись в соцсети?
        Хорошо, что на похороны она надела дубленку, опасаясь, что иначе на кладбище продрогнет до костей, пока все не закончится. А у дубленки был капюшон, хороший, глубокий, который мог спрятать в себе Аллину голову так, что никто на свете не разглядел бы, что там на ней есть, а чего нет.
        Выйдя из комнаты, Вася увидел дядю Ивана, который одиноко стоял посередине залы.
        - Василек! - Тот торопливо подошел к племяннику. - Как там? Отпустили вас уже? Что стряслось-то? Да не молчи, расскажи уже! Я ж тут извелся весь. Остальных-то разогнали всех. Допросили по всей форме и велели расходиться. Следствие у них, видите ли, место преступления!.. Насилу уговорил меня оставить. Корочка помогла, хорошо, что взял. А толку все равно шиш. Следователь этот не мог сказать, что с вами стряслось. Даже мне, представляешь! Не понимает, что я от вас все узнаю. Щенок!.. Так что там, скажи уже!
        Вася оглянулся на дверь. Она была закрыта.
        - Аля пострадала, дядя… - Вася замолчал, попытался сообразить, что лучше сказать, и тут же бросил это бесполезное занятие. - На Аллу в туалете напал какой-то маньяк. Он… - Слова застряли в глотке.
        Васе невероятно хотелось послать дядю куда подальше с его расспросами. Нашел время, дебил старый! Там Аля одна в комнате, совершенно никакая, а ему рассказы подавай. Совсем из ума выжил, мать его!
        Вася даже успел увидеть, как с упоением вываливает на дядю все, что накопилось, как меняется его лицо. Удержался он только по одной причине. Родственничек мог легко устроить скандал или вовсе встать на пороге комнаты, не давая племяннику вернуться. Мол, нет, ты скажи, тогда и пущу! Больше всего на свете Вася желал как можно быстрее оказаться с Алей дома.
        - Он сделал ей больно. Уши… поранил, а сам сбежал. Дядя Иван, мы сейчас с врачами поедем. Алле подлечиться надо. Я потом позвоню.
        Он не стал слушать, чего там бормочет дядя, и едва ли не бегом отправился к гардеробу. Вася получил их с Аллой одежду, вернулся в залу, увидел, что с дверью в комнате все в порядке, жена не вышла, сбавил шаг.
        Алла стояла на том же самом месте, где он ее оставил, в двух шагах от двери, лицом к ней. Бригада «Скорой» держалась в сторонке.
        - Вот, смотри, твоя дубленка, - сказал Вася и бросил свою куртку на стул. - Давай оденемся.
        Алла послушно дала просунуть ее руки в рукава. Вася накинул дубленку ей на плечи, обошел жену спереди, застегнул пуговицы, затем взялся за капюшон с обеих сторон, аккуратно надел его ей на голову. И замер, глядя на каштановый локон, появившийся неизвестно откуда.
        Когда оцепенение прошло, Вася засунул руку в капюшон и выудил оттуда парик. Он был бы полным двойником того, который увез с собой Виктор Степанович, если бы не одно отличие, бросавшееся в глаза. С левой стороны одна прядка была выкрашена в ярко-зеленый цвет, с правой - в ярко-красный.
        Гадать, кто оставил этот подарок, не приходилось.
        Вася скрипнул зубами. Он едва ли не воочию видел широкую ухмылку на лице той твари, которая начала уничтожать его семью.
        «Нет, любимая. Она больше не придет. Такие снаряды в одну воронку дважды не падают, я знаю. Теперь стоит бояться кому угодно, только не нам», - вспомнил Вася свои слова.
        «Бери, - говорила эта ухмылка. - Пользуйся на здоровье! Ведь твоя жена жутко устала, ей так нужно как можно скорее оказаться дома. Ну же, смелее. Или ты все-таки повезешь ее за париком? А может, оставишь завтра дома одну? Воля твоя, но зачем? Ведь вот он, парик. Смотри, цвет один в один как у ее волос, которые мне захотелось забрать себе на память. Прядки? Право, это такие мелочи. Ты готов и дальше мучить любимую женщину, только бы взять парик без моих украшений? Пусть она трясется в такси, стоит в салоне париков под прицелом любопытных взглядов. Зато ты все сделаешь по-своему. Или ты просто трусишка? Боишься взять мой парик? Ну, признавайся же, страшно тебе?»
        Вася так ничего и не решил. Он, поблагодарив всех богов за то, что Алла взяла одну из самых больших сумочек в своей коллекции, открыл ее и положил туда парик. Вот заберут жену врачи, чтобы раны обработать, и тогда он снова все обдумает как следует, не на бегу.
        Женя! Люба!
        Что будет, если маньяк пошел к ним? Вдруг Аля - это отвлекающий маневр? Потому-то он и оставил ее в живых. В то, что такое могла учинить какая-то старуха, которая смеялась в их кошмарах, Вася не верил ни секунды, хоть и не говорил об этом жене.
        Он выхватил телефон из кармана, разблокировал экран, активировал список последних вызовов и ткнул пальцем в строчку «Юля Крым». Пока шел набор номера и в трубке раздавались длинные гудки, Вася старательно гнал от себя назойливое: «Уже поздно, раньше надо было».
        - Да, Вася, привет. - Голос подруги звучал совершенно нормально.
        Похоже, она была очень рада его слышать.
        - У вас там уже заканчивается? Скоро придете?
        Вася услышал детский гомон. Вот засмеялась Люба, что-то пропищал Женька. В ответ прозвучал хор близняшек.
        - Вася, ты здесь?
        - Здесь, - просипел он, чувствуя, как подгибаются ноги, враз ставшие ватными.
        - У нас тут все в порядке.
        Вася глотнул воздуху, закрыл глаза. Дома все хорошо.
        Он прислонился спиной к двери и спросил:
        - Вам никто не звонил?
        - Нет, а что? Вы какую-то доставку заказывали?.. Вася, ты меня слышишь?
        - Слышу. - Ему казалось, что его язык весил с центнер, а то и тонну. - Мы тут еще немного задержимся. Чуть-чуть. И приедем.
        В трубке раздался хорошо различимый вздох.
        - Ладно. Конечно, я понимаю, - проговорила подруга и нарочито бодрым голосом добавила: - Мы читали, мультики смотрели, отдыхали после обеда, а теперь вот играем. Нам очень весело, правда!
        - Спасибо, Юля. Ты молодец. - Вася прекратил разговор.
        Значит, нападение на Алю не было отвлекающим маневром, иначе разговаривать ему было бы уже не с кем. Облегчение, огромное, как океан, качало его на своих волнах. Он сжал руками голову, зажмурился изо всех сил, постоял так какое-то время и распахнул веки.
        Головокружение прекратилось.
        Из ресторана они вышли без проблем. Вася опасался, что снаружи их будет ждать толпа зевак, которых хлебом не корми - дай поглазеть на чужую боль, но обошлось. Полиция оцепила площадку перед входом и никого за ограждение не пускала, тогда как карета «Скорой» стояла почти у самых дверей заведения.
        В кузове Аля без возражений позволила уложить себя и уставилась неподвижным взглядом в крышу. До больницы они доехали быстро, а там их уже ждали. Аллу тут же окружили белые халаты, оторвали от Васи, зачем-то положили на каталку и повезли по коридорам. Вася кое-как натянул бахилы и, на ходу снимая куртку, бросился вслед за ними.
        - А теперь посидите здесь, - сказал ему один из врачей, когда каталка с Аллой поднялась на лифте на четвертый, кажется, этаж и скрылась за очередными дверьми. - Дальше не ходите. Там у нас после операций люди лежат, им покой нужен. Мы вам все расскажем.
        Возразить он не успел. Медик вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
        Вася шагнул вперед, схватился за ручку, постоял так немного, отпустил ее. Он повернулся, нашел взглядом продавленное кресло, стоявшее у стены и обшитое порядком облезшим коричневым дерматином, дошел до него, медленно сел, почти сразу же снова встал и подошел к окну.
        Снаружи расстилался парк. Голые кроны деревьев чернели смутной массой в сгущавшихся сумерках. Городское освещение еще не зажглось, от чего возникало странное ощущение, что там, на улице, парк тянется до самого горизонта. А если он все-таки заканчивается там, где ему и положено, то только потому, что дальше просто ничего нет.
        Вася дернул щекой и посмотрел в другую сторону, но там обзору здорово мешала стена корпуса. Поколебавшись, он забрался на широченный подоконник, сел, прислонился спиной к откосу и стал ждать.
        Ему мельком вспомнился вопрос с париком. Вася решил обдумать его чуть позже. Вот посидит он еще немного в тишине, отдохнет и обязательно все сделает. Так даже лучше будет. Голова разгрузится, все сразу станет ясно.
        Вдали один за другим начали загораться фонари, вывески, окна в домах. Васе представилось, что сейчас их с Аллой жизнь похожа на эту больницу, парк и свет вдали. Сейчас страшно, но безопасно. Пока они здесь, а рядом врачи, готовые спасать и лечить.
        Впереди темный хищный парк, только и ждущий, чтобы неосторожные путники заплутали среди его деревьев и сгинули навек. Через него им с Аллой предстоит идти вдвоем.
        Вася вдруг очнулся и заморгал. Перед ним стояла Алла.
        Немного в стороне ждала с дубленкой в руках пожилая женщина в белом халате.
        - Все, можете уезжать, - сказала она, не глядя на пациентку. - Ей нужен покой. Держите, это рекомендации по уходу. Мы предлагали ей остаться хотя бы на ночь. Но ваша жена отказалась. Берите! Неужели мне тут до утра с вами стоять?! - Женщина впихнула лист бумаги и дубленку в руки сонному Васе, развернулась и скрылась в отделении.
        А он все стоял и смотрел на жену, такой же неподвижный, как и она. Измятая блузка, криво сидящая юбка, голый череп, квадраты марлевых повязок на месте ушей, приклеенные к коже пластырем.
        Вася ждал, но чудо не происходило. Морок, изуродовавший его любимую жену, упорно не хотел развеиваться. Наконец муж смирился с этим, вздохнул и зашел Алле за спину, чтобы надеть на нее дубленку.
        Лифт - не тот, в котором Алла ехала на каталке, а обычный, пассажирский - мягко качнулся, встал и открыл двери. Вася вывел жену наружу, остановился и огляделся. Куда теперь? Когда он бежал вслед за врачами, запоминать дорогу было некогда.
        С площадки было три выхода, два по бокам и один - напротив лифтов. Коридоры, в которые они вели, выглядели до ужаса одинаковыми. Вася встал возле входа в один из них и попытался понять, как же все-таки найти путь к выходу из корпуса.
        Соображал он плохо. После короткого забытья на подоконнике голова стала тяжелой. Обрывки мыслей, словно свежая каменная осыпь, еще не успокоившаяся после обвала, слабо ворочались в сознании. Вася чувствовал, что решение где-то рядом, надо только немного напрячься, чтобы выудить его из этой кучи, но ничего не получалось.
        Он развернулся, намереваясь еще раз заглянуть в остальные коридоры. Аллы на площадке не было. Вася кинулся к выходу, который был напротив лифтов, и увидел ее метрах в тридцати от себя. Алла шла с жуткой плавностью хорошо отлаженного и смазанного механизма. Ничего общего с ее обычной упругой походкой.
        - Алла, стой!
        Жена продолжала идти как ни в чем не бывало.
        - Да стой же, тебе говорю! Подожди меня! - Эти слова он проговорил уже на бегу.
        Оказавшись в паре метров от жены, Вася перешел на шаг, поравнялся с ней и аккуратно взял ее под локоть.
        - Ты куда, Алюша, без меня пошла? Мы же вместе.
        Алла продолжала молча вышагивать по коридору. Вася сжал свободную руку в кулак. Старые ссадины, оставленные длинными ногтями, тут же заныли, помогая ему справиться с собой.
        Он взглянул вперед. Навстречу им шел какой-то мужчина в белом халате.
        Вася выдохнул. Наконец-то! Теперь им - ему то есть - больше не придется гадать, куда идти. Скоро они будут дома.
        Он посмотрел на часы. Стрелки показывали половину девятого.
        - А где выход? - спросил Вася, когда медик оказался метрах в двух от него.
        Тот молча показал рукой себе за спину.
        Вася покосился на жену. Случайность? Конечно. В этом состоянии она могла пойти куда угодно. Мимо него, по другому боковому коридору, а то и вовсе вызвать лифт. Кто знает, что там у нее в голове сейчас творится.
        Последнюю мысль Вася тут же прогнал. Быстрая ходьба разогнала в жилах кровь, освежила его. Представлять жену сумасшедшей - хорошо, пусть всего лишь слегка тронутой - теперь казалось ему чем-то несусветным.
        Они вышли из коридора и оказались в просторном холле с передней стеной из стекла от пола до потолка. Выход был в правой части - прозрачный куб с дверьми друг напротив друга, устроенный таким образом для того, чтобы пускать внутрь здания как можно меньше холода с улицы.
        - Погоди, дай оденусь. - Вася сжал Аллину руку.
        «А вдруг не остановится?» - мелькнула в голове мысль.
        Но жена послушно замерла на месте.
        Он торопливо влез в куртку, сунул в наружный карман бумагу, которую ему дала санитарка. Вася шагнул к Алле, чтобы застегнуть ей дубленку, и увидел, как она проталкивает пальцами в петлю последнюю, нижнюю пуговицу.
        Он перевел взгляд на ее лицо. Нет, все та же маска. Даже те искорки в глазах, которые привиделись ему в ресторане, сейчас были неразличимы.
        «Женька с Любой нас уже заждались, наверное», - подумал отец.
        - Пойдем, на улице такси подождем. - Вася набросил Алле на голову капюшон, распахнул первую дверь кубика, пропустил жену вперед и пошел вслед за ней.
        Легкий ветер, встретивший их на улице, показался ему лучшим моментом этого дня. Вася закрыл глаза и позволил себе несколько секунд постоять вот так, подставив лицо потоку воздуха, после духоты больницы показавшемуся ему ласковым, прохладным.
        Он забылся, отпустил Аллину руку и когда открыл глаза, увидел ее уже в нескольких метрах впереди, шагавшей по тротуару. Вася чертыхнулся, догнал жену и остановил ее.
        - Не беги, сейчас машину вызовем, - сказал он, заставляя себя смотреть ей в глаза. - Так быстрее будет.
        Ее лицо не дрогнуло, но Вася доверился ощущению, возникшему у него, убрал руку и полез в карман брюк за телефоном. Алла так и стояла на месте.
        Приложение, которое он установил совсем недавно, выручило его. Такси появилось минут через десять. Вася скользнул взглядом по иномарке, выкрашенной в желтый цвет, и распахнул заднюю дверцу. Когда машина тронулась и поехала в ту сторону, куда пошла было Алла, он этому уже почти не удивился.
        Почти с самого начала поездки Вася отчаянно боролся со сном.
        «Все позади, - нашептывал ему все тот же голос. - День закончился, можно расслабиться и отдохнуть. Алле помогли, она скоро выздоровеет. Ты славно держался весь этот день и заслужил награду. Так получи же ее, наконец».
        «Все думаешь, а не начнется ли снова? Что тогда делать, как спасать жену от напасти, а детей - от матери?» - вдруг припомнил он, и сон как рукой сняло.
        Кого Вася вез сейчас домой, к детям? Любимую и любящую жену, заботливую и ласковую маму Любы и Жени?
        Муж покосился на жену и тут же отвел глаза в сторону.
        Не получится ли, что он сам впустит в дом?..
        Вася гневно оборвал мысль, формировавшуюся неведомо где, подвинулся к Алле, обнял ее за плечи, притянул к себе.
        «Родная моя, досталось тебе, - старательно громко произнес он в собственном сознании. - Ничего, все наладится, любимая. Я рядом, помогу».
        Из машины он вылезал, ощущая себя древним стариком, которому почему-то никак не дают спокойно умереть в любимом кресле. Весь минувший день, переполненный жуткими проблемами, наконец-то навалился на Васю всей своей тяжестью. Все, чего ему хотелось - просто дошагать до кровати. Он попытался вспомнить, сколько заплатил таксисту и взял ли с него сдачу, и плюнул. Ладно, главное, что доехали.
        Муж обернулся к жене и сказал:
        - Пойдем. Мы уже почти дома.
        Возле двери подъезда Вася коротко выругался. Он вспомнил, что так и не позвонил Юле, не сказал ей, чтобы она увела малышню в детскую, да и парик на Аллу не надел.
        Вася взглянул на жену и покачал головой. Даже без повязок она не смогла бы сойти за нормальную маму, пусть и смертельно уставшую. А эти нашлепки довершали жуткую картину. Спрятать их под искусственными волосами - по крайней мере прямо сейчас, на скорую руку - было невозможно.
        Нет, дети должны были сидеть в комнате и носа в коридор не высовывать.
        Юля ответила после первого же гудка:
        - Вася, это ты? Вы где? Я уже обзвонилась!
        Он отнял телефон от уха и посмотрел на экран. На верхней панели среди прочих значков пряталась перечеркнутая трубка. Вася напряг память и сумел-таки вспомнить, что включил беззвучный режим еще в ресторане, вскоре после приезда следователя.
        - Юля, мы возле подъезда, - сказал он. - Посидите все в детской, не выходите пока.
        Телефон взорвался вопросами, но Вася оборвал связь и убрал его в карман.
        Когда лифт тронулся, он отсчитал пять секунд, затем остановил его. Вася достал из Аллиной сумки парик, расправил его, стараясь не смотреть на разноцветные прядки. Он нашел перед и надел парик жене на голову, постаравшись обойтись как можно нежнее с местами, закрытыми повязками. Марля показалась ему очень холодной на ощупь. Потом Вася убрал волосы с Аллиного лица и снова надел ей на голову капюшон.
        Как он и думал, жена не стала выглядеть нормально. Во-первых, повязки все равно были видны, особенно их передний край. Но это полбеды. Можно было бы сказать детям, что мама упала и ударилась…
        Да, если бы она при этом была бы в себе.
        Вася вздохнул и нажал на кнопку седьмого этажа.
        Дома их встретила тишина. Если бы не полоска света из-под двери детской, можно было бы подумать, что в квартире никого нет.
        Вася нагнулся к ботинкам и застыл, глядя на грязные, порванные бахилы, до сих пор державшиеся на его ногах. Он снял обувь, усадил Аллу на табурет, стоявший в прихожей, и занялся ее сапогами. Потом муж повел жену в спальню.
        Вася закрыл за ними дверь и тяжело привалился к ней спиной. Они наконец-то вернулись домой. Больше не надо никуда идти или ехать, ни с кем разговаривать. День остался позади, там, за дверью.
        Вася шагнул вперед и крепко обнял Аллу. От парика шел чужой запах, и он отвернулся, уткнулся лицом в дубленку.
        - Мы дома, - севшим голосом сказал Вася.
        Перемены в состоянии Аллы он уловил кончиками пальцев. Тело жены едва ощутимо задрожало. Вася поднял голову, и тут эта тихая вибрация в один миг превратилась в дикую тряску. Алла впилась в его спину пальцами, ее голова запрокинулась, на губах показалась пена. Из горла вырвался сиплый писк.
        Вася хотел было мягко уронить ее на кровать. Вдруг она так рванется, что он не удержит ее, и ударится обо что-нибудь? Но в его сознании тут же вспыхнула картинка. Алла хрипит, захлебывается, тонет, а он ничего не может с этим сделать.
        Вася оглянулся через плечо, увидел, что дверь совсем рядом, и шагнул к ней вместе с женой. Их повело в сторону. Он с трудом удержал общий вес их тел, стиснувших друг друга, но тут же снова потерял равновесие и начал заваливаться спиной назад.
        Толком испугаться Вася не успел. Он впечатался загривком в стену, скользнул по ней направо, ударился правым плечом о торец шкафа-купе и остановился.
        Алла засипела. Вася только теперь осознал, насколько сильно стиснул жену, и чуть ослабил объятья. Мыслей, еще совсем недавно мучивших его, не осталось. Теперь все внимание он уделял тому, как удержать жену и не дать ей навредить себе.
        Приступ закончился не скоро - по крайней мере, так показалось Васе, обливавшемуся потом в теплой куртке, - зато внезапно. Только что Алла сотрясалась в кольце его рук, а в следующий миг обмякла, уронила голову ему на плечо. Ее руки безжизненно повисли вдоль тела.
        Вася подождал с минуту, убедился, что приступ не возвращается, потом осторожно дотащил Аллу до кровати и уложил на нее. Он расстегнул дубленку, затем вытащил из широких рукавов руки жены и аккуратно вытянул из-под нее тяжелую одежду.
        Вася, склонившись над ней, постоял какое-то время, гадая, стоит ли снимать остальную одежду. Он решил, что делать этого не надо, перевернул Аллу на бок и накрыл свободной половиной покрывала.
        Парик сбился набок. Вася сел на кровать рядом с женой и снял его. Он рассудил, что так будет безопаснее. Мало ли, сползет на лицо, волосы в рот попадут. И вообще, это же был парик того маньяка. Так что пусть он лучше лежит себе пока в шкафу, от греха подальше.
        «А утром посмотрим», - сказал себе Вася.
        Больше всего ему хотелось лечь рядом с женой и вырубиться, окончательно отправить день в прошлое, чтобы наутро кошмар стал всего лишь воспоминанием, потерял большую часть своей власти над ним и Алей. Но там, за дверью, были дети. Они весь день и вечер ждали маму и папу, а дождались пленения в комнате с чужой тетей и торопливого топота в коридоре.
        Вася попытался найти в себе силы встать и выйти из спальни. Сперва его хватило только на то, чтобы сползти задницей на самый край кровати и сидеть там. Собственные ноги казались ему диванными подушками, пришитыми к туловищу, такими же большими и несуразными, бессильными перед его весом.
        Когда, спросил себя Вася, когда же этот чертов день уже закончится? Ну почему он такой длинный?..
        Через несколько минут он все же встал и прислушался. До него донеслось тихое, ровное дыхание Аллы. Оборачиваться Вася не стал. Это вполне могло убить на корню всю его слабенькую решимость выйти из спальни.
        Стоило Васе оказаться в коридоре, как на него удушливой волной нахлынул страх. Алле плохо! Вот в эту самую секунду, когда он стоит здесь, за дверью, она задыхается на кровати, не в силах позвать на помощь. Он закрыл глаза, сделал несколько глубоких вздохов и тут же, пока полученный эффект не исчез, схватился как за соломинку за ручку двери в детскую.
        Отец стоял на пороге комнаты, смотрел на детей и пытался отыскать в голове хотя бы несколько подходящих слов. Сидя в такси, Вася был уверен, что все будет просто. Сначала он скажет, будто мама приболела, сильно устала после похорон да поминок. Потом обнимет Любу с Женей, скажет спасибо Юле.
        В ответ на ее вопросы он скажет, что Алла на самом деле очень плохо себя чувствует, ей нужен отдых. Вася узнает, ужинали ли дети, если да, то чем, и выпроводит Юлю из дома. Потом он нальет ванну, чтобы сын мог поплескаться. Ему обещали, что вечером будет настоящее купание, а не споласкивание под душем. Вася уложит Женьку, может, даже почитает ему на ночь сказку.
        Потом он поможет Любе. Восьмилетняя дочь уже считала себя совсем самостоятельной, но ей все еще очень нравилось, когда после душа папа заворачивал ее в большое мохнатое полотенце и нес в кровать.
        А после этого можно было бы сходить на кухню и выпить чаю, горячего, очень сладкого, с куском сыра. Посидеть, ни о чем не думая, просто отхлебывая любимый напиток глоток за глотком, и пойти спать.
        - Привет, - наконец-то сказал он. - Это я.
        Дети молчали, как его, так и Юлины. Они сидели на полу вокруг нее и смотрели на Васю. А потом Люба с Женей вскочили, бросились к отцу, облепили его, вцепились, повисли. Он услышал всхлипывания.
        - Они тут извелись все. «Где папа с мамой, когда они приедут?» Только об этом и говорили. Днем еще ничего, пока гуляли, пока потом Женька поспал пару часов. Мультики смотрели, а вечером напридумывали себе черт знает что, чуть ли не хоронить вас с Аллой начали.
        - Понятно, - выдавил Вася, глядя в пол. - Спасибо тебе, выручила.
        Юля промолчала. Вася макушкой ощущал ее взгляд и стоял, не поднимая головы.
        В конце концов подруга издала сухой смешок, встала на ноги и сказала:
        - Пойдемте, девчонки. Нам пора домой.
        Вася шагнул в сторону, увлекая за собой детей, и она прошла мимо. Обида вилась вслед за ней длинным густым шлейфом.
        «Глупо все вышло, - подумал он. - Очень даже. Она нам помогла. Без нее мы…»
        Но Вася остался стоять на месте.
        Из коридора слышалась возня. Юля одевала близняшек. Вася, опытный отец, понимал и видел все по звукам, доносившимся до него. Вот одна за другой взвизгнули молнии. Это, должно быть, она застегнула штаны от комбинезонов. Раздались негромкие хлопки. Резинки, вшитые в низ штанин, легли на сапожки. Снова донесся визг молний, а вслед за ним - несколько звучных клацаний. Вот и все. Куртки застегнуты, дети готовы к выходу на улицу.
        - До свидания!
        - До свидания… до свидания, - повторили вслед за мамой близняшки.
        Дверь открылась и захлопнулась.
        Вася поднял голову, взглянул в окно. Там плескалась темнота, слегка подсвеченная мягким зеленым сиянием банковской вывески. Значит, одиннадцати часов вечера еще не было. В это время вывеску гасили, чтобы не мешала людям спать.
        «Что теперь?.. Ах да, дети. Надо спать». - Мысли тяжело ворочались в голове.
        Вася ощущал себя куском парного мяса, засунутым в морозилку. Поход в ванную выглядел настоящим подвигом, и с каждой секундой шансы на его свершение казались отцу все более призрачными.
        Он повернулся к двери в коридор. Когда Вася уложит детей, он сможет лечь сам. Вернуться к Алле.
        - Папа, а что с мамой? - спросила Люба.
        «Мама очень-очень устала, ей надо отдохнуть. Завтра утром все будет в порядке. Давайте ложиться спать, шустрики».
        - Мама заболела.
        - Заболела? - Дочкины глаза расширились. - А сильно?
        Он кивнул.
        «Но она скоро поправится, честно. Ей надо отдохнуть. Все будет в порядке».
        - Ей надо отдохнуть. У нее уши болят.
        - А когда мама поправится?
        - Не знаю.
        «Что я говорю?»
        - Мы вызовем врача. Он скажет и…
        - Поможет? Да, папа?
        Вася молча посмотрел на дочку, потом тихо сказал:
        - Врачи всегда стараются помочь, изо всех сил. - Он постарался улыбнуться, но увидел, как изменилось выражение лица Любы, и тут же оставил эту идею. - Устал я, дети. - Эти слова дались ему совершенно свободно. - Очень. А мама еще больше. Давайте умываться.
        Где-то минут через сорок Вася вошел в спальню и закрыл за собой дверь. Он шагнул вперед, наклонился и затаил дыхание. Алла дышала ровно, спокойно. Похоже, действительно спала.
        На всякий случай Вася зажег на телефоне фонарик, вытянул руку вверх и направил свет на свою половину кровати. Жена оказалась на самом краю освещенной области, в густых сумерках. Мужу этого вполне хватило. Он увидел, что ее глаза под сомкнутыми веками не двигались. Значит, никаких кошмаров не было. По крайней мере пока.
        Вася выпрямился и выключил свет. Он подумал, не стащить ли все-таки с Али хотя бы юбку, раз она так крепко спит, но решил не делать этого. Хрен с ней, с юбкой. Главное - не беспокоить.
        Усталость едва не сшибла его с ног. Вася кое-как дошел до своей стороны кровати, плюхнулся на нее, начал стягивать брюки, но почти сразу же завалился на бок.
        Ему все-таки удалось вытащить ноги из штанин, прежде чем он провалился в сонное беспамятство.
        Среда
        Когда Вася открыл глаза, за окном было уже совсем светло. Еще несколько минут он плавал в блаженном полусне. Телу было хорошо. Оно так благодарило Васю за полученный отдых, что нарушать это состояние ему казалось чем-то едва ли не кощунственным.
        Из-за спины донесся тихий всхлип. Вася мигом вырвался из сладкого плена остатков сна и перевернулся на другой бок. Алла еще спала. Он подложил руку под голову и стал смотреть на жену.
        Марлевые нашлепки и лысая голова плавно уплыли за границы видимого. Перед Васиным взглядом осталось только лицо любимой. Спокойным оно не было. Брови чуть сошлись к переносице, лоб прорезала небольшая морщинка. Глаза двигались из стороны в сторону, и Васе вспомнилось, какой он нашел Аллу утром в воскресенье, когда ночной кошмар парализовал ее. Нет, на этот раз все было иначе, далеко не так бурно.
        Она снова всхлипнула, и Вася задумался. Может, разбудить ее или хотя бы легонько тряхнуть за плечо, чтобы неприятный сон сменился другим? Ему уже не раз случалось так делать, и это, как правило, срабатывало. Он протянул к Алле руку… и медленно убрал ее обратно.
        Сейчас, когда Аля спала, она была совсем прежней. Плевать на то, что сделал с ее внешностью тот урод. Перед ним была его любимая жена. Живая, прежняя. Настоящая. Та, на которую он начал заглядываться еще в школе. Мать его детей. Страстная любовница и мудрая советчица. Острая на язычок, готовая без промедления пускать его в ход, если речь шла о каких-то бытовых мелочах, и бесконечно терпеливая, когда масштаб проблем становился иным.
        Вася не знал, кто откроет глаза. Алла? Или та особа, которая проникла в ее тело еще в понедельник и поселилась в нем после нападения? Повлиять на это он не мог. А вот отсрочить получение ответа было в его силах.
        Сколько они так пролежали, Вася не знал. Он просто глядел на жену, и в какой-то момент ему открылась истина. Самая пронзительная и искренняя молитва Богу - та, что без слов.
        Должно быть, он лежал бы и дальше, если бы не естественные потребности. Вася тихо встал, надел шорты и вышел из комнаты. Уже стоя на пороге туалета, он замер. Ему показалось, что из коридора донесся какой-то звук. Но он так ничего и не дождался, закрыл дверь и занялся своими делами.
        Люба с Женей стояли у приоткрытой двери детской, переглянулись и вышли в коридор. Они проснулись уже давно, но остались лежать, как-то сразу поняли, что этим утром лучше не бежать стремглав будить маму и папу, а подождать, пока те сами проснутся.
        Люба попробовала было поговорить с братом о том, что же такое случилось с мамой, но беседы не получилось.
        - Папа говорит, что у мамы уши болят, - сказал Женька и замолчал.
        Да и самой Любе тоже нечего было добавить. У нее самой уши еще ни разу не болели. Один раз было такое у Димки, ее одноклассника. Мальчик поправился и сказал ей, что их продуло. Мама его сильно накажет, если он снова снимет шапку на продленке.
        Но все это было скучным. А мамины больные уши почему-то представлялись Любе чем-то совершенно особенным. Она чувствовала, что их не могло просто продуть. Ведь мама уже взрослая, знает про шапку.
        Вот только внятно объяснить самой себе это ощущение тайны у девочки не получалось. Ей оставалось лежать и мучиться от любопытства, которое заставляло ее то и дело ворочаться с боку на бок. В конце концов она не выдержала и спустилась с кровати за книжкой.
        Читать Люба не очень-то любила и предпочла бы поиграть на планшете. Но он лежал в спальне родителей, которые справедливо полагали, что отдавать его в полное распоряжение детворы рановато. О дисциплине, в частности о хорошо сделанном домашнем задании, тогда придется забыть раз и навсегда.
        Девочка глянула на Женьку, увидела, что он увлеченно играет с фигурками черепашек-ниндзя, и на миг позавидовала ему. Вот уж кто нисколько не думал о планшете.
        Где-то через полчаса читать ей окончательно наскучило, и Люба присоединилась к Жене. Игра в солдатики показалась ей в тот момент куда более увлекательным занятием. Брат обрадовался и с готовностью отдал ей Шредера с Бибопом. Теперь старинные враги сражались друг с другом по-настоящему, будучи у разных хозяев.
        Вскоре они услышали, как папа выходит из спальни. Походку родителей брат и сестра научились различать давным-давно. Дети уставились на дверь, ожидая, что она вот-вот откроется. Но папа прошел мимо. Тогда Люба с Женей решили, что раз он проснулся, то и мама уже не спит.
        Перед тем как открыть дверь, Люба посмотрела на брата и прижала палец к губам. Малыш радостно заулыбался в ответ, сделал большие глаза и повторил ее жест.
        Когда папа скрылся в туалете, дети на цыпочках пересекли коридор и вошли в спальню. Мама лежала на боку, повернувшись лицом к окну. Поступить так, как не раз бывало до этого - с визгом прыгнуть на кровать и забраться на маму, Любе с Женей на сей раз почему-то и в голову не пришло. Они обошли кровать и все так же осторожно залезли на нее со стороны папы.
        Безволосая голова с марлевой нашлепкой на месте левого уха детей не испугала. О том, что у мамы болят уши, они уже знали, а голова - ну и что тут такого? Они уже не раз видели на улицах и по телевизору лысых мужчин и женщин. Папа с мамой рассказывали им, что люди порой бреют головы просто потому, что им так захотелось. Вот и у мамы, значит, появилось такое желание.
        Так думала Люба, хоть, конечно, ей и стало жалко маминых волос, таких густых, длинных, красивых. Женька к вопросу подходил еще проще. Вот мама, она рядом, а все остальное неважно.
        Куда больше их беспокоил другой вопрос. Мама спит или просто лежит с закрытыми глазами?
        Люба понимала, что лучше всего было бы просто подождать и посмотреть. Но вдруг мама так и останется лежать, а в это время вернется папа?
        Конечно, родители никогда не запрещали детям прибегать к ним по утрам, но ведь мама заболела, а это уже совсем другое дело. Люба знала, когда болеешь, тебя оставляют лежать в комнате. Мама заходит время от времени, чтобы дать лекарство или померить температуру, а папа - чтобы почитать сказку, если у него есть время. Даже Женька, если Люба простужалась, днем был с бабушкой, а ночью спал с мамой и папой.
        «Значит, будет лучше, если мама проснется прямо сейчас, - рассудила Люба. - Вдруг она скажет, что уже поправилась? Тогда папа не расстроится, что мы к ней пришли».
        - Мама, - тихо позвала Люба. - Ты спишь?
        Мама тихо вздохнула, но не шевельнулась. Тогда девочка склонилась над ней и осторожно поцеловала в щеку.
        Вася вышел из туалета и услышал радостные детские голоса. Люба с Женей громко разговаривали, то и дело перебивали друг друга. Он покачал головой. Как бы Алю не разбудили.
        Отец вывернул из-за угла и пошел по коридору. Он собирался заглянуть в детскую и попросить малышню вести себя потише. Но Вася понял, что голоса доносятся совсем с другой стороны.
        Он зашел в спальню и увидел три головы на одной подушке. Люба с Женей лежали по бокам от Аллы. Они взахлеб делились с ней тем, как у них прошел вчерашний день. Мол, мы очень по маме-папе соскучились.
        Вася нашел взглядом лицо жены, прислонился плечом к стене возле дверного проема и зажмурился. Аля внимательно слушала детей, переводила взгляд с Любы на Женьку и обратно. Она улыбалась!
        Вася справился с диким стуком сердца, шагнул в спальню.
        - Доб… доброе утро, Алюша.
        Жена повернулась к нему. Он молча смотрел на нее и видел, как дрожат ее ресницы, блестят глаза. Вот на их-то мягкое сияние, как на маяк в ночи, Вася и пошел, медленно переставляя ноги. Когда наконец-то добрел, то встал на кровати на коленях, протянул руки жене, успевшей сесть, и принял ее в свои объятья.
        Они долго молчали. Дети так же тихо сидели рядом.
        - Как же я по тебе соскучился, любимая, - хрипло сказал он.
        Алла тихо плакала у него на плече.
        Завтрак был обильным. Детвора потребовала яичницу и получила ее против всех Аллиных правил, гласивших, что детям можно есть такую вредность не чаще раза в неделю.
        Потом они снова пошли гулять. Так захотела Алла, и у Васи не возникло даже мысли о том, чтобы попробовать ей возразить. Он и про парик не вспомнил, свято уверенный в том, что с его женой все в полном порядке. Вот она смеется очередному Женькиному афоризму, щекочет Любу, произносит шутливый тост и поднимает чашку с кофе.
        Алла, конечно, парик надела. Разноцветные прядки очень понравились детям. Сыну - красная, а дочке - зеленая. Они даже взяли маму за руки именно так, чтобы оказаться с «правильных» сторон.
        На улице Вася с Алей переглянулись, поймали такси и поехали в парк Горького. Там они и прогуляли до самого вечера, пообедали в одном из местных ресторанчиков. К выходу из парка все шли, переполненные свежими впечатлениями и нагруженные мягкими игрушками, большими и маленькими.
        Вася попробовал было подсчитать, сколько же раз они подходили к тирам-палаткам, чтобы посоревноваться друг с другом в меткости, и понял, что ничего у него не получится. Дело было вовсе не в том, что он не мог - с его-то профессиональной памятью! Просто не хотелось.
        Ему было вполне достаточно знать, что это было. Как и многое другое, чем оказался наполнен их новый день, который вдруг представился Васе в виде мягко сиявшего китайского фонаря.
        Вот он висит наверху, тянет к глазам разноцветные лучи, согревает душу теплым сказочным светом. Но только пока целый, если не протянулись к нему не в меру беспокойные руки, желающие во что бы то ни стало разобрать волшебный светильник и узнать, каков он внутри. Стоит тронуть хрупкие стеклянные панели, и добрая магия, наполняющая фонарь, улетучится без следа. Включай его потом или нет, все будет без толку. Свет останется, а сказка исчезнет.
        Вася водрузил себе на плечи огромного белого пушистого медведя и, придерживая его рукой, погнался за Женькой. Хохоча во все горло, они бегали вокруг каменных колонн на выходе из парка, пока Аля с Любой не поймали их.
        - Кушать хочу! - заявил Женька, тут же занявший место медведя на папиных плечах.
        В руках сын держал маленького плюшевого котенка, временно ставшего его фаворитом вместо черепашки-ниндзя.
        Семья отправилась ужинать. Конечно же, в «Макдоналдс». Они выбрали тот, что был на Большой Бронной, первый, открывшийся в России. Благо до него от «Октябрьской» было всего-то три станции метро.
        Несмотря на вечерний час, народу в зале было не так уж и много. Ждать столика им не пришлось.
        За едой Вася вовсю смешил детей, разыгрывая с картошкой фри целые представления. Вместе с ними, позабыв о дисциплине, смеялась и Аля. Тем не менее напоминать Любе с Женей об их порциях не пришлось. Они съели все сами, и куда быстрее, чем обычно.
        Домой семья возвращалась не спеша, выбралась из метро и потихоньку двинулась к дому пешком. Дети уже не бесились. Им, похоже, передалось умиротворенное настроение, которое за время поездки в подземке овладело родителями. Брат с сестрой смирно шли рядом, взяв Васю и Аллу за руки.
        Дом встретил их мягкой тишиной, в которой не ощущалось ничего угрожающего. Вася картинно приложил ладонь к уху и предложил всем завести котенка, чтоб встречал хозяев у порога и шуршал в квартире чем-нибудь в их отсутствие. Эта идея была встречена семьей с восторгом.
        Родители и дети удобно устроились за чайным столиком, который отец поставил в детской перед большим креслом-диваном. Вася с Алей сидели рядом, дети - у них на коленях.
        Они включили «Один дома». До Нового года, конечно, было еще далековато, но фильм пришелся как нельзя кстати. Когда на экране Кевин побежал к своей маме и они обнялись, Вася сглотнул комок, взглянул на жену и тут же отвернулся со смущенной улыбкой. Он ощутил себя школьником, подглядывающим за родителями.
        После фильма родители обнаружили, что Люба и Женя засыпают прямо у них на коленях.
        - Умываться?.. - одними губами спросил Вася, и в глазах жены прочитал ответ.
        Мол, фиг с ними, пусть так ложатся. Уж как-нибудь не помрут с зубами, не чищенными на ночь.
        Они помогли детям переодеться в пижамы. Вася подхватил Любу на руки и поднял ее прямо к кроватке. Дочке оставалось только аккуратно перевалиться на мягкий матрас. После чего отец укутал ее одеялом и заботливо подоткнул его под бок. Внизу Алла делала все то же самое для сына.
        Закончив с этим, они замерли и прислушались, а потом, уже не особо таясь, вышли из детской. Опыт подсказывал им, что в ближайшие несколько часов вряд ли что-нибудь разбудит Женю и Любу.
        Вася с Аллой начали раздевать друг друга еще в коридоре. Он резким рывком сорвал с нее футболку и ощутил, как им овладевает давно, казалось бы, забытое, похороненное вместе с юностью, состояние. По телу быстро распространялась дрожь, от которой перед глазами вставал туман, а дыхание пускалось вскачь галопом.
        Алла не осталась в долгу. Стоило им ввалиться в спальню, как она стянула с него шорты и трусы, в тот же миг расстегнула молнию юбки и одним движением выскользнула из нее. Нижнего белья на Алле не было. Она обхватила Васю руками за шею, оплела ногами поясницу и рывком поднялась наверх.
        Голова у него кружилась, перед глазами танцевали разноцветные точки. Дыхание вырывалось из груди с присвистом.
        Он развернулся, увидел стул, стоявший возле двери на балкон, и осторожно зашагал к нему. Но Алла нетерпеливо куснула его за ухо и резко наклонилась влево. Вася потерял равновесие. Они рухнули на кровать, и жена тут же оказалась сверху.
        Она положила ладони ему на грудь, медленно улыбнулась и, дразня, стала плавно опускаться на Васю. Он не выдержал, схватил ее за бедра и опустил вниз. Муж поднял руки, обхватил груди жены с затвердевшими сосками и закрыл глаза, стал растворяться в ее запахе, прикосновениях.
        Ему казалось, что он горит и плавится. Жар накатывал волнами, распространялся от паха по всему телу. Яркими искрами вспыхивали на груди и животе места, в которые Алла впивалась ногтями. Кажется, он что-то шептал, задыхаясь и хрипя. А может, кричал. Она что-то отвечала. Или Вася слышал ее мысли.
        Потом внутри них взорвалась сверхновая. Вася ощутил, что падает в этот слепящий, всепожирающий свет, корчится от судорог, сотрясавших их. Он желал, чтобы это никогда не закончилось.
        На землю они вернулись не скоро. А когда заново осознали себя, не стали нарушать тишину, воцарившуюся в комнате. Просто лежали, по-прежнему друг в друге.
        Вася смотрел на жену и тонул в ее глазах. Там, в бархатной черноте, рождались и танцевали звезды, возникали и кружились галактики. Он потянулся навстречу этой вселенной, стремясь быть поглощенным ею без остатка, стать ее жителем, вечным пленником по доброй воле и странником, год за годом познающим эти бесконечные глубины.
        Тьма укрыла его своим шелковистым пологом.
        Четверг
        Васино тело куда-то шагало. Куда - трудно было сказать, поскольку его окружал все тот же мрак, непроницаемый для глаз. Он попробовал остановиться и после нескольких бесплодных попыток понял, что от него снова ничего не зависит.
        Звуки шагов были глухими, словно Васины ноги ступали по бетонному тоннелю, где голым был только пол, а все остальное - обито войлоком. Зачем понадобилась эта прогулка, чем стояние на одном месте было хуже? Вася не стал ломать голову над этими вопросами.
        Эхо донесло звуки чужих шагов. Кто-то был впереди, шел там, укрытый мраком. Вася прислушался. Незнакомец не больно-то торопился. Во всяком случае, Васино тело явно его догоняло. Кажется, он знал, кому принадлежит эта семенящая походка.
        Вася таращился в темноту. Ближе… еще ближе. Теперь некто шел прямо перед ним… хотя нет, уже левее. Вася напрягся, попытался повернуть голову и, конечно, ничего не добился. Он по-прежнему мог смотреть только вперед.
        «Она не видела». «Она не верила».
        Мама шагала рядом, бок о бок. Она не могла ходить так быстро и должна была бы уже отстать, но этого все не происходило.
        Пустые глазницы с крошечными каплями крови, повисшими на ресницах. Веки должны были бы захлопнуться, ввалиться внутрь, но вместо этого почему-то остались снаружи, приоткрытыми. Между ними, за ними - багровая тьма.
        Невероятно аккуратная дыра в груди. Вместо горячего, живого сердца - карикатурная пустота. Вася мог бы всунуть туда кулак, и все равно еще осталось бы место.
        Сын тогда запомнил мать именно такой.
        Мама шагала рядом и молчала, невидимая в темноте. Вася весь обратился в слух. Почему она здесь? Зачем пришла к нему? Неужели он ее обидел чем-то? Ведь когда мертвецы снятся, то это потому, что им там, за чертой, неуютно. Вот они и тянутся обратно, в мир живых. Так он слышал не раз.
        Что она сейчас делает? Просто идет? Но разве стоило приходить к нему, чтобы просто шагать рядом? Где ее руки?
        Слева донеслись странные звуки. Вася не сразу понял, что он слышит. А потом постарался разобраться в этой мешанине. Слова плохо давались маме. Она глотала согласные, шипела и шепелявила. Какие-то слоги тянула, казалось, бесконечно, другие выплевывала изо рта, будто обжегшись ими как печеной картошкой, только что вынутой из углей.
        Шипение, пауза. Затем все сначала. Как старая скрипучая шарманка, бессмысленно повторяющая то, что в нее когда-то вложили. За годы работы инструмент изрядно поизносился, его начинка дышала на ладан, но пока еще работала.
        Мама стала отставать. Шаги и голос оказались у Васи за спиной и начали отдаляться. Спустя какое-то время после того, как все стихло, он понял, что хочет, чтобы мама вернулась. Тогда ему не пришлось бы гадать, где она сейчас. Вдруг уже снова рядом?
        Словно откликаясь на его желание, шаги раздались вновь. Теперь кто-то очень быстро догонял Васю. Он затаился внутри себя, не зная, чего ждать от новой встречи. Дробный топоток, в котором Вася никак не мог уловить хоть какой-то походки, нарастал с каждой секундой. Когда шаги зазвучали прямо за его спиной, он внутренне сжался, но удара сзади не последовало. Источник звука разделился надвое, промчался мимо него слева и справа, тут же, снова слился воедино и стал удаляться.
        Вася понял, что еще немного, и он догадается, кто обогнал его, но тут же запретил себе об этом думать.
        Звук шагов не изменился и тогда, когда Вася ощутил, что там, впереди, его кто-то ждет. Стоит на месте, готовый к встрече, чего нельзя было сказать о самом Васе.
        Его тело пошло медленнее.
        Шаг, еще один. Тот, впереди, ничем не проявлял себя.
        Васе стало холодно. Волны студеного воздуха одна за другой накатывали со спины, подталкивали его, обтекали с боков. Он любил зиму и мороз. При минус двадцати градусах с удовольствием выходил на улицу, гулял часами и дышал полной грудью, посмеиваясь над домашними, которые предпочитали отсиживаться в квартире.
        «Мороз и солнце, день чудесный», - раз за разом напоминал им Вася, но переубедить пока что не смог.
        Маму - уже не сможет.
        Но сейчас это был не тот чистый мороз, который дарил ему бодрость, блеск глаз и бурный ток крови в жилах. Васю обволакивала болезненная стылая сырость. Та самая, что возникает во время зимних оттепелей, прилетает вместе со сквозняками, пробирается под куртку зябкой водяной взвесью, заполнившей воздух.
        Мама снова была рядом, шла позади. Судя по звуку шагов, она могла бы поднять руку и дотронуться до Васиного плеча. Он все ждал, что мама снова будет пытаться что-то сказать, но она молчала.
        Ощущение присутствия того, стоявшего впереди, резко усилилось, и в этот момент Васино тело замерло. Невидимка стоял впереди, столь же близко, сколь и мама к самому Васе. Его рука поднялась. Он понял, что сейчас произойдет, мобилизовал всю свою волю, чтобы заставить ее опуститься. Тщетно.
        Пальцы потянулись вперед.
        «Не слушала». «Не думала».
        Воздух вокруг заполнился звучанием призрачного голоса. Бормотание сменилось смехом. Он словно щекотка залезал под кожу, заставлял душу корчиться в муках тщетных попыток избавиться от этого ощущения.
        Мама вторила голосу все тем же шипением.
        Потом все смолкло.
        В наступившей тишине Вася услышал дыхание того, стоявшего впереди. Ровное, размеренное. Затем он почувствовал, как воздух возле лица всколыхнулся слабыми волнами. В тот же миг кончики чужих пальцев коснулись его щеки, скользнули по коже, пробежались по губам.
        От мест на лице, до которых дотронулись тонкие пальцы незнакомца, под кожей неспешно поползли в разные стороны стылые червячки, испражняясь на ходу склизким холодом.
        Но еще холоднее стало у Васи на душе. Зачем этот неведомый встал перед ним? Чего хочет? Где его вторая рука? Что в ней? Почему держит ее при себе?
        Тем временем Васины пальцы тоже не оставались без дела. Они наконец-то дотянулись до незнакомца и принялись исследовать его голову. Сначала он ощутил под подушечками гладкую и ровную кожу, а под ней - кость. Лоб?.. Затем настала очередь глаза и носа, губ, подбородка. Пальцы двинулись к ушам.
        Вася проснулся.
        По потолку скользил луч света. Там, внизу, по дороге ехала машина. Какая-то легковушка, судя по звуку работавшего двигателя, едва доносившемуся через приоткрытую форточку.
        Он посмотрел в окно. На улице было еще темно.
        Алла спала рядом, на боку, подложив руку под голову. Одеяло сползло, позволив Васе увидеть, частью угадать очертания ее обнаженного тела. Видимо, сон сразил ее так быстро и незаметно, что надеть ночнушку жена не успела. Впрочем, другая версия, возникшая следом, понравилась ему куда больше. Алла просто не захотела ее надевать, чтобы остаться как можно ближе к нему.
        В памяти ожили ощущения, которыми закончился их вечер. Вася улыбнулся и подумал, что утро может оказаться ничуть не хуже. Если дать Алле поспать еще немного, а затем нежно разбудить, то…
        Главное, не опоздать, а то еще дети проснутся, и плакало тогда их утро на двоих.
        Он снова обвел взглядом ее фигуру. Да, такого секса, как вчера, у них давно уже не случалось. Да и был ли вообще? Может, только в первую брачную ночь. Да и тогда, кажется, все было немного не так, не в такой степени. Не хватало того чувства родства, той близости друг к другу, которая появилась у них с годами.
        Вася ощутил возбуждение и принялся смаковать вечерние впечатления, перебирать их в памяти. Жене будет приятно проснуться и увидеть, насколько она желанна.
        Не прошло и нескольких минут, как он плюнул на благие намерения дать Алле еще поспать и поцеловал ее в губы. Вася подождал немного, но жена никак не отреагировала. Тогда он коснулся ее щеки кончиками пальцев, повел их к подбородку.
        Возбуждение, только что владевшее всем его телом, вдруг растаяло без следа. Вася замер. Что-то было неправильно.
        Нет, не так. Стало неправильно, стоило ему начать ласкать Аллу пальцами. До этого все было хорошо.
        Проснулся Вася легко. В душе его царило уютное тепло, которое лучше всяких слов сообщало, что прямо сейчас с ним все в порядке. В том числе и потому, что он отлично выспался.
        Прикосновение вызвало в душе странное ощущение. Так уже было. Когда? Вася понятия не имел.
        Первым делом он вспомнил о минувшем вечере. После оргазма они с Алей еще долго лежали, даря друг другу легкие, воздушные ласки.
        Вася мотнул головой. Нет, не то. Вечером он таял, растворялся в жене без остатка и мечтал только об одном - чтобы это не кончалось. Сейчас все оказалось со знаком минус. Стоило ему коснуться жены, как тут же захотелось убрать руку.
        Повинуясь неясному импульсу, Вася снова дотянулся до Аллиного лица и закрыл глаза. Ощущение дежавю тут же усилилось в разы. Тьма. Рука. Лицо. Прикосновения. Кончики чьих-то пальцев на его лице.
        Вася, отдернув руку так резко, словно обжегся, вынырнул из темноты, царившей под сомкнутыми веками, и встретился взглядом с Аллой. Она все так же лежала на боку и внимательно смотрела на него.
        Вася выдавил из себя улыбку.
        - Доброе утро, Алюша.
        - Доброе.
        Он заставил руку снова коснуться ее щеки, а губы - продолжать улыбаться.
        - Все вспоминаю, как нам было хорошо вечером. Проснулся, ты спишь. Вот и размечтался. Тогда ведь совсем темно было. Я закрыл глаза. Хотел тебя пальцами ощутить.
        По мере того как Вася это говорил, ложь становилась правдой. Ощущение дежавю уходило на задворки сознания, растворялось среди густых теней, царивших там, становилось одной из них. На душе у Васи полегчало.
        «Разве не с этого все началось сегодня утром? Я ведь на самом деле проснулся и стал мечтать», - сказал он себе.
        Поверить в то, что все одними грезами и ограничилось, оказалось не так уж трудно. Было бы желание забыть все остальное, а его хватало с избытком.
        Вася пододвинулся поближе к жене и обнял ее.
        - Я люблю тебя, Алюша.
        Алла ничего не ответила, но он предпочел великодушно не заметить этого. В конце концов, и так ведь известно, что любит.
        Вася вздохнул, покрепче прижал жену к себе и принялся поглаживать ее спину. Его ладонь постепенно соскальзывала все ниже.
        Алла проснулась, когда ощутила его поцелуй на своих губах, но не стала открывать глаза. Ей хотелось еще понежиться, вдобавок было интересно, как Вася будет ее будить. Она мгновенно представила, как муж продолжает историю с поцелуями. Сначала шея и плечи, потом ложбинка между грудей. Его губы скользят по коже к самому соску…
        Помечтать еще она не успела. Вася дотронулся до ее щеки кончиками пальцев, повел их к подбородку, как делал это вечером. Тогда Алла чувствовала, как с каждой секундой все меньше остается собой, смешивается с мужем, прорастает в каждой его клеточке, и рвалась навстречу этому ощущению.
        Теперь точно такое же нежное касание сотрясло ее душу электрическим разрядом. Она не понимала, в чем причина, знала только, что это не ласки, а угроза, разведка боем, за которой последует атака.
        В ее голове никак не укладывалось то ощущение, что эта опасность исходила от Васи. От любимого и любящего мужа, за которым она все эти годы прожила как за каменной стеной. Он даже голоса ни разу на нее не повысил, а ведь было за что, особенно в первое время после свадьбы, когда Алла взялась лечить его от неумеренной, с ее точки зрения, религиозности и вытаскивать из-под юбки Елизаветы Петровны.
        Когда Вася убрал пальцы, неприятное ощущение тут же исчезло, и Алла обрадовалась.
        «Мне показалось. Мало ли что может почудиться. Тем более после всего, что произошло за последние дни. Кто-то на моем месте мог бы и вовсе ума лишиться, так что я еще молодец».
        Но не успела Алла перевести дух, как Вася снова дотронулся до нее. На этот раз чувства, которые ей только что довелось испытать, оказались еще сильнее. Не выдержав, она открыла глаза и увидела мужа. Он лежал рядом с ней, зажмурившись, с отведенной рукой, готовый обрушить на жену тяжелый кулак.
        Вася как ни в чем не бывало хотел заняться с ней любовью. Он не заметил, что чуть не ударил ее, то ли так хорошо притворялся. Алле не нравился ни один из вариантов.
        Первый, впрочем, был все-таки чуть лучше. По нему выходило, что у Васи произошел какой-то нервный срыв, а так он все тот же, что и раньше. Если таких кризисов больше не будет, то опасаться, наверное, нечего.
        Второй вариант выглядел куда более страшным. Если муж поднял на нее руку сознательно…
        Она зажмурилась, ее губы задрожали. Кошмар, оказывается, ничуть не закончился, как ей показалось вчера, после замечательного дня, проведенного с Васей и детьми. Да и, разумеется, вечера, в финале которого у Аллы даже промелькнула мысль, невозможная еще неделей ранее. Если она забеременеет, то так тому и быть. Но нет, кошмар просто затаился. Сейчас, когда она размякла, взглянула в будущее с надеждой, он напал, ударил ее по одному из самых слабых мест - по доверию к мужу.
        Вася все гладил ее по ягодицам, прижимал жену к себе.
        Алла закрыла глаза. Может, все, что сейчас произошло, не на самом деле? Вдруг ей все-таки показалось? Ведь вот же он, Вася. Обнимает, шепчет слова любви, и она сердцем чувствует - это правда.
        Но из темноты под закрытыми веками неумолимо, как таран, надвигался на нее Васин кулак. Из-под него выглядывало лицо мужа, перекошенное ужасом и злобой.
        - Вася, не надо. - Она перекатилась на спину, натянула одеяло на грудь.
        Алла чувствовала, что муж смотрел на нее, и не поднимала глаз.
        - Я не хочу заниматься любовью при зрителях. Дети вот-вот проснутся и прибегут.
        Тело, уже разбуженное ласками, запротестовало. Оно хотело получить обещанное удовольствие. Алла проигнорировала тянущую боль в низу живота. Не в первый раз. Сперва надо разобраться с тем, что же произошло сегодня утром. Как можно забывать себя с человеком, готовым ударить ее?..
        Вася сверху вниз смотрел на жену. Алла лежала под броней из одеяла, и ему никак не удавалось поймать ее взгляд. Это было странно. Ей не хотелось быть застуканной детьми. Такое можно понять. Но она передумала очень уж резко. Он ведь чувствовал, как ее тело отвечало на ласки. Почему Алла прячется? Даже когда они, бывало, ругались, она смотрела прямо ему в глаза.
        Не доверяет?
        Этот вопрос показался Васе настолько диким, что он тут же отмахнулся от него. Бред собачий!
        Вася послал все сомнения куда подальше, опустился на подушку рядом с Аллой, забрался к ней под одеяло, обнял за талию. Он открыл было рот, но так ничего и не сказал.
        Так, в молчании, они пролежали несколько минут. Потом Вася не выдержал и встал. Все это время он отчаянно старался ощутить то, что ранее приходило само, чувство уюта, слияния друг с другом.
        Но этим утром граница между ним и Аллой оставалась незыблемой. Женщина, лежавшая рядом, была где-то далеко. Надевая шорты, он вспомнил, как в детстве пытался прижать магниты друг к другу одинаковыми полюсами.
        Вася вышел из комнаты, отправился на кухню, налил себе воды из очистителя, выпил залпом, подошел к окну. На улице шел снег, густой, красивыми хлопьями. Жизнь снежинкам была отведена короткая, только до падения на землю, еще слишком теплую для них, которая тут же превращала сказку в воду и грязь.
        «Вот так и мы», - мелькнуло в голове у Васи.
        - Что - мы? - тут же пробормотал он себе под нос, пытаясь ухватить за хвост ту мысль, которая оставила ему эти слова. - Кто - мы?
        Ответа не было. Лишь смутный зуд в сознании, который Васе никак не удавалось расшифровать.
        «А может, это из-за поминок? Вспомнилось ей что-нибудь, вот и скуксилась, - предположил Вася. - А я тут переживать решил, от нее ушел. Не сказала ничего? Так мне хорошо бы сначала себя на ее месте представить и только потом уже выводы делать.
        И все же…
        Ладно, во вторник она никакой была. - Васю передернуло, когда он вспомнил, как Алла шагала по коридору больницы. - Разве что о детях помнила. И тогда, в ресторане, когда я про них сказал, и в больнице все к ним рвалась. О детях думала, а обо мне - нет.
        Поведение жены во вторник было делом понятным, но теперь-то она с какого перепугу отвернулась? Только-только на человека стала похожа, у нас все наладилось, да еще как - любо-дорого повторить! - и вот на тебе.
        Если я огорчил ее чем-то, испугал ненароком, обидел, так можно же было сказать. И все, не стало бы проблемы, потому что мы с Алей вместе ее решили бы. Ведь именно так у нас всегда и было. Но вместо этого она почему-то предпочла молчать и носом крутить.
        Неужели Аля не понимает, как обижает меня? За что? За то, что дотронулся до нее, что ли? Разбудил не вовремя? Ничего же не сделал такого, чтоб со мной так поступать!»
        Сами собой всплыли, ожили в душе ощущения, возникшие, когда он трогал жену кончиками пальцев. Вася сжал губы. Не до этого сейчас. Ему бы с женой разобраться.
        Пойти и объяснить ей все как есть? Вася развернулся к выходу из кухни, шагнул вперед и остановился, когда в нем заговорила память.
        «Ягода малина нас к себе манила, - напевала мама, жаря на кухне мясо на ужин. - Ягода малина летом в гости звала. Как сверкали эти…»
        Вася знал, если мама поет эту песню, значит, она недовольна. Поскольку, кроме них, никого в квартире не было, стало быть, провинился именно он. Но чем?
        Семилетний мальчик, сидящий в кресле, отложил книжку и задумался. Первое, что пришло ему на ум - сходить и извиниться. Но Вася тут же отверг эту идею.
        Мама ведь непременно поинтересуется, за что он просит прощения, и что тогда? Плохо получится. Он уже как-то раз сказал «извини», не зная, за что именно, и был наказан.
        «Сначала пойми, что натворил, потом уже за прощеньем приходи», - сказала ему мама.
        Спросить, в чем его вина?
        Мама в ответ поднимет брови: «А с чего ты взял, сынок, что провинился? Все нормально».
        Дескать, мало того, что не понял, так еще и думать не хочешь.
        Оставалось сидеть и гадать, где же он напортачил. Вася выпрямился и стал вспоминать, что делал с утра до того момента, как уселся в это кресло. Мальчик наскоро прогнал в памяти события дня в первый раз и не нашел, чем мог бы огорчить маму. Но она же расстроилась, значит, что-то было. Мама просто так сердиться не стала бы.
        Понять, в чем дело, ему удалось, только когда он взялся за дело по-настоящему. Мама после магазина, с тяжелыми сумками, зашла забрать его из школы, а Вася ей еще и сменку свою кинул. Мол, неси.
        Все потому, что ему очень уж хотелось по пути домой с Колькой бумажные самолетики попускать. Они их всю последнюю перемену делали.
        Тут Васе заодно вспомнилось, что Колька-то сменку своей бабушке не отдал. Правой рукой он сжимал завязки мешка, а левой - пускал самолетик.
        Вася вздохнул, сполз с кресла и отправился на кухню просить прощения…
        «Сначала пойми, что натворил…»
        Да, этот мамин урок Вася запомнил на всю жизнь. А вот Алле, похоже, ничего такого родители не объясняли.
        «Пойти и выложить ей все как есть, на блюдечке с голубой каемочкой? - Он покачал головой. - Тогда в следующий раз все повторится. Нет, пусть сама догадывается, что не так, с моими подсказками. Спасибо, мама, за науку».
        Оставшись в спальне одна, Алла свернулась клубком, засунула ладони между ног. Почему все так? Он хотел ее ударить, кулаком грозил да еще и обижаться вздумал, когда она не ответила на его ласки. Даже не задумался, в чем дело, не спросил. Встал и ушел, словно это Алла была виновата.
        «А ведь Вася ни разу так не делал за всю нашу супружескую жизнь, - подумала она. - Сколько раз я его ругала, жизни учила. Он выслушивал, а потом как-то умудрялся найти такие слова, чтобы дальше ссориться мне уже не хотелось. Теперь же…
        Встал и ушел.
        Что же изменилось, если он так поступил? Что стало другим? Да, конечно. Умерла его мама, притом - страшной смертью. Это причинило мужу сильную боль. Я видела, как ему тяжело. Все эти дни была рядом и старалась поддерживать его, как уж могла. Вася видел, чувствовал, откликался. Был благодарен. Я это знала. Да и сам делал все то же самое для меня».
        Алла еще плотнее сжалась в комок.
        А потом этот маньяк напал на нее. Обрил и отрезал уши. В один миг превратил в уродину, в мутанта какого-то.
        Алла глухо застонала. До и после.
        До появления тени она была здоровой, красивой женщиной. Счастливой женой и матерью. Никто не давал ей ее тридцать четыре года - максимум двадцать семь, а то и меньше. Заместитель генерального директора Павел Андреевич не раз с глазу на глаз и во всеуслышание называл ее одним из лучших сотрудников.
        Ее любили дети и муж, она обожала их.
        После появления тени Алла стала инвалидом. Весь остаток жизни ей придется ходить в парике, прикрывая лысую голову и шрамы на месте ушей.
        Работа? Конечно, маньяк не лишил ее разума, не украл память. Она была все той же Аллой Хромовой и хоть сейчас могла подтвердить делом, что все поощрения заслужила по праву. Но готовы ли были в образовательном центре снова принять ее, видеть каждый день и мириться с тем, что посетители станут откровенно глазеть на нее, по крайней мере в первое время? Она не знала ответа на этот вопрос.
        Алле вспомнилось, как весь прошлый день им с Васей названивали всякие люди с разных номеров. Они не отвечали на вызовы, но вечером во время просмотра «Один дома», когда муж отлучился в туалет, она зашла в Интернет с телефона и вбила в поисковик запрос: «Ховрино Хромова маньяк уши».
        Сайт выдал множество ссылок с кричащими заголовками, один краше другого. Были там и фотографии. Кто-то успел снять, как они с детьми гуляют в парке Горького. Кажется, в подписи ее назвали сильной женщиной.
        Услышав, что Вася вышел из туалета, Алла отложила телефон и постаралась забыть о том, что увидела. На какое-то время она смогла это сделать, но нынешним утром ей напомнили. И кто - муж!
        Думая о причинах такого его поведения, Алла уже не смогла, как накануне, отмахнуться от вопросов, режущих душу. Вдруг он не сможет смотреть на ее уродство, примириться с ним? Ему придется заставлять себя не отводить взгляд. Смотреть и понимать, что это навсегда.
        Пусть даже Алла станет носить парик днем и ночью, не снимая. Вася все равно будет знать, какая она там, под ним. Он станет тихо ненавидеть себя за то, что так относится к ней, потом и ее, потому что на другого злиться куда легче, чем на свою собственную персону.
        Какое значение имело то обстоятельство, что вчера все было замечательно с самого утра и до позднего вечера? Это был всего лишь один день. Вася убедил себя, что все в порядке, ради того, чтобы поддержать ее.
        Из жалости.
        Алла невидяще смотрела в окно. Выходит, правы были те женщины, которые говорили: «Им от нас только тело нужно, ну и чтоб за домом смотрели». А ведь она еще дешево отделалась. Парик на самом деле скрывает все, что надо. При желании можно вообще забыть, что с ней что-то не так. Ведь это по-прежнему она, совершенно такая же, там, внутри, в душе. Вот что самое главное.
        Для нее. А для него?
        Алла уткнулась носом в подушку. Глаза жгло огнем. Она закрыла их в надежде на облегчение, но слезы так и не пришли.
        Тогда появилось робкое:
        «Может, все было не так уж плохо? Не жалость двигала Васей вчера? Если даже она, то порожденная любовью?»
        Алла уцепилась за эту мысль. Она ведь и в самом деле всегда чувствовала, когда Вася изредка пытался сказать не всю правду или даже слукавить по какому-нибудь пустяку. В серьезных вещах муж всегда был абсолютно честен, не позволял себе ни слова лжи. Если бы его отношение к Алле изменилось, то разве осталось бы это без ее внимания?
        Ей отчаянно хотелось крикнуть самой себе: «Конечно же нет! Я бы обязательно почувствовала! А раз так, то Вася меня любит как раньше!»
        Но она не могла. Все, на что ее хватило, так это на угрюмое «посмотрим». Алла решила подождать. Пусть время покажет. Она даст Васе понять, что не все в их жизни хорошо, жена не всем довольна. А дальше его ход. Начнет беспокоиться, расспрашивать - это один вариант. Тут Алла изо всех сил зажмурилась и загадала, чтобы так оно и оказалось. Не начнет…
        Женя лежал в кроватке и смотрел в окно. Он проснулся уже давно, когда в комнате было совсем темно, и с тех пор стискивал в руке фигурку черепашки-ниндзя по имени Микеланджело.
        Темнота в комнате не испугала Женю. Еще недавно он, бывало, боялся оставаться в детской без света, особенно если сестра ложилась спать позже его. Между торцом шкафа и стеной с окном было достаточно места, чтобы там кто-нибудь мог спрятаться. Например, Шреддер или Крэнг. Тогда Женя клал рядом с собой на подушку всех черепашек и их учителя Сплинтера. Это помогало.
        Как-то раз папа потихоньку рассказал ему, что игрушки только прикидываются неживыми, а на самом деле это совсем не так. Стоит только людям выйти из комнаты, как они тут же начинают играть друг с другом. А ночью, когда все спят, уж тем более. Если в комнату проберется враг, то ему не поздоровится. Те же черепашки вмиг вырастут и разделают его под орех.
        В последние дни о том, что в комнате кто-то может прятаться, Женя забыл целиком и полностью. Просыпаясь по ночам, он радовался этой темноте, такой привычной и спокойной.
        Другое дело - та темнота, которая ему снилась. Женя помнил далеко не все свои ночные видения, но ему хватало и того, что оставалось в памяти после пробуждения.
        Сегодня он снова очутился в том темном месте, где уже не раз успел побывать. Видел, как папа шел куда-то и оказался рядом с мамой, стоявшей лицом к нему. Для Жени беспросветный подземный мрак, окутывавший его отца, выглядел скорее как туманная ночь с ясным небом, на котором где-то там, за призрачным пологом, светили луна и звезды.
        До этого мальчик видел бабушку и себя с сестрой. Они пробегали мимо папы, а он даже головы не повернул, не окликнул их.
        Отец и мать поднимали руки и тыкали пальцами в лица друг другу. Они не слышали криков сына, не смотрели на него, не искали.
        А еще Женя слышал голос, знакомый, страшный.
        «Смотри, мальчик, они не видят тебя. Ты один раз уже попробовал, рассказал им все. И что же вышло? Тебе поверили, помогли? Тебя спасли?» - проговорил тот.
        Еще, конечно, холод. Всякий раз, как Жене снилось это место, ему становилось очень зябко. Пар изо рта не шел, но, проснувшись, он еще долго дрожал под своим замечательным теплым одеялом в пододеяльнике, по которому бежали, летели и ехали герои любимых мультиков.
        Теперь Женя понимал, что папино волшебство не помогло. Баба-яга никуда не исчезла. Может, папе и удалось выгнать ее из головы той тети в парикмахерской, но в свою избушку на курьих ножках Баба-яга не вернулась. Она все еще была рядом и, кажется, очень-очень разозлилась.
        Женя не знал, что ему делать. Если уж папа не справился с Бабой-ягой, то кто же тогда мог всех их спасти?
        Вопросом о том, а есть ли оно, это спасение, он не задавался. Во всех сказках добро побеждало зло. Конечно же, так должно было произойти и на этот раз. Оставалось только найти героя.
        Женя услышал, как папа вышел из комнаты, встрепенулся, но из кровати вылезать не стал. Сегодня ему хотелось, чтобы кто-то из родителей пришел будить его, а лучше - оба вместе.
        Вообще-то Жене куда больше нравилось делать по-другому - прибегать к маме и папе в спальню, еще в ногах зарываться под одеяло и так, в темноте, ползти вперед, чтобы вынырнуть на свет уже возле подушек, прямо между родителями. Они улыбались, и от этого сыну становилось очень тепло и уютно.
        Но сегодня все было иначе. Почему - Женя не мог себе объяснить. Он просто знал, что если мама с папой вместе придут будить его и сестру, то все будет хорошо. Поэтому теперь мальчик лежал вместе с Микеланджело и ждал.
        Папа прошел мимо, даже не задержавшись возле двери в детскую. Женя вздохнул, посмотрел на черепашку-ниндзя и перевернулся на другой бок. В конце концов, мама-то еще не выходила, да и Люба спит. Так что у чуда пока что было время на то, чтобы все-таки случиться. Женя, готовый ждать его, сколько потребуется, но все равно снедаемый нетерпением, закрыл глаза в надежде на то, что так время пойдет быстрее.
        Волшебный снегопад почти закончился. На мокрую землю падали последние редкие снежинки, уже ничем не напоминавшие те невероятные хлопья, которые заполняли воздух за несколько минут до этого.
        Вася отвернулся от окна и пошел в ванную. Проснувшееся тело требовало еды, а перед завтраком полагается умываться и чистить зубы. Он знал это с раннего детства.
        Покрывая щеки пеной, Вася прислушивался. Не раздадутся ли шаги Аллы? Ему все казалось, что жена вот-вот подойдет и извинится. Она знает, за что. В ответ он тоже попросит прощения за то, как вел себя в больнице и после нее, за свои подозрения. И все сразу наладится.
        Но за порогом ванной было тихо. Вася побрился, а жена так и не пришла. Он приблизил лицо к зеркалу, придирчиво осмотрел себя со всех сторон, сделал еще пару движений станком, подождал несколько секунд, пожал плечами и закрыл дверь. Пора было включать воду как следует, хорошей струей.
        Конечно, утро уже перестало быть ранним, и детям по-хорошему пора было вставать, но Васе хотелось еще немного побыть одному. Чуть-чуть тишины и покоя. Малость дополнительного времени на то, чтобы Алла пришла, и они поладили между собой.
        А там можно будет и к детям вместе прийти, доброго утра им пожелать. Он знал, что Люба с Женькой любили, когда их так будили, и порой даже специально оставались лежать, дожидаясь родителей.
        Умывшись, Вася прошел на кухню, открыл холодильник, достал кастрюлю с овсянкой, посмотрел на нее и поставил обратно на полку. Обычно он спокойно и даже с удовольствием ел кашу на завтрак, но сегодня нутро требовало чего-нибудь другого, по-настоящему вкусного, такого, чтобы исчезла горечь во рту.
        Память услужливо подсунула ноздрям запах яичницы, но Вася покачал головой. Они ели ее только вчера. Нет, он-то, конечно, мог и снова, ему бы плохо не стало, но тогда огорчились бы дети. Им-то уж точно два дня подряд такое счастье не светило. Дать Любе с Женькой кашу, а самому сесть перед ними с тарелкой яичницы? Вася представил себе глаза детей и даже поежился.
        Выход нашелся быстро. Все они уже давно, навскидку недели две, а то и больше, не ели другого любимого семейного блюда - вермишели с сыром.
        Холодильник начал издавать резкий писк. Вася торопливо взял с полки кусок сыра, закрыл дверцу и тут же, кляня себя за забывчивость, снова дернул за ручку. Ведь хотел же взять еще и пакет молока.
        Он понятия не имел, когда вся семья соберется за столом, а живот уже совершенно отчетливо требовал еды. Стакан молока должен был успокоить его хотя бы на какое-то время.
        Семейное утро, общий завтрак. Все, как полагается. Почему бы ему не приготовить его на всех, раз он встал так рано.
        Вася достал вермишель, положил пакет на рабочий столик рядом с варочной панелью, вынул из ящика кастрюлю, наполнил ее водой из очистителя и поставил на огонь. Теперь оставалось только ждать. Он снова подошел к окну. На улице моросил дождь.
        Из коридора донеслись легкие шаги. Вася мигом забыл про погоду и застыл в ожидании. Ну же!
        Алла вошла на кухню, налила себе воды. Он вернулся к плите и заглянул в кастрюлю - не кипит ли? - прекрасно зная, что этого просто не может быть. Потом Вася снял крышку и чуть наклонился, якобы пытаясь разглядеть пузырьки, предвестники кипения.
        Жена допила воду, вышла из кухни и отправилась в ванную. В это время Вася как раз открыл рот, чтобы сказать ей «доброе утро».
        «Она ведет себя так, словно это я виноват в чем-то. Ну что же».
        Он закрыл кастрюлю и пошел будить детей.
        Весь остальной день стал бесконечным продолжением утра. Вася всячески пытался намекнуть Алле, что обижен на ту ее реакцию в постели и последующее поведение. Он разве что мамину песню не напевал, но только потому, что жена была не в курсе этой истории. Однако в ответ муж получал совсем не то, что ожидал. Жена упорно гнула свою линию.
        Ближе к вечеру, когда дети смотрели какой-то мультик, Вася подошел к жене, чтобы сделать перевязку, и натолкнулся на спокойное:
        - Не надо, я сама справлюсь. Чего тебе себя насиловать, с этим уродством возиться.
        Он, совершенно ошеломленный, молча посторонился, дал ей выйти из спальни, сел на кровать и скрипнул зубами. Это уже ни в какие ворота не лезет! Алла будто бы не только ушей лишилась, но и зрения или даже разума. В противном случае не заметить его намеки, не понять их было невозможно.
        На миг у Васи возникло желание пойти и поговорить в открытую. Пусть расскажет, какая ей вожжа под хвост попала. Потом наступит его черед выложить свои карты на стол. Он даже вскочил с кровати, но тут же остановился.
        Нет, так не пойдет. Если сейчас самому все объяснить, то потом, когда жене снова что-то взбредет в голову, можно будет даже не пытаться что-то там ей намекнуть насчет извинений. Она не захочет думать, и все тут.
        «Нет уж, если начал, то надо закончить», - сказал в голове голос, в котором он узнал мамин.
        Вася кивнул, соглашаясь. Иначе и браться не стоило. Ничего, в конце концов прошел только один день. Его самого мама в свое время тоже не сразу научила, а ведь Алла - взрослая женщина, со своими привычками и устоявшимся характером.
        Вечером они долго лежали в кровати. Вася смотрел на ноутбуке «Чужого», Алла с планшета зашла на какой-то свой форум.
        Фильм, десятки раз виденный, изученный до последней секунды, на этот раз вызвал у Васи новые ассоциации. С той самой сцены, как Чужой проломил грудь одного из астронавтов и выбрался наружу, его не оставляло ощущение, что лента Ридли Скотта снята про их семью. Они одни в этом мире, окруженные другими людьми, словно экипаж «Ностромо» - космосом. Так же, как в фильме, внутрь дома проникла какая-то гадость. Если не поймать ее, пока она еще маленькая, то…
        Васе представилось, как Чужой вылезает из Аллы и пронзительно кричит, глядя на него и детей. Это ведь она утром все начала, неизвестно с чего встала в позу обиженной. А ведь мог бы быть такой замечательный день!..
        Досмотрев фильм, он повернулся к жене. Вася решил сделать еще один шаг навстречу Алле, пожелать ей спокойной ночи, поцеловать и обнять. В конце концов, то, что он на нее обижен, не отменяет его любви к ней. Да и потом, вот как раз шанс Алле. Она может откликнуться на его тепло и ласку. Тогда они сначала вместе исправят это сегодняшнее утро, а там, глядишь, и до взаимных извинений дело дойдет.
        Вася повернулся на бок, склонился над женой и поцеловал ее, лежавшую спиной к нему, в щеку. Алла еле заметно вздрогнула, и он обрадовался. Не спит! Значит, сейчас все станет хорошо.
        - Доброй ночи, любимая, - тихо сказал он и накрыл ее ладонь своей. - Хороших тебе снов. Но время-то еще детское, а?
        Ему почудилось, что пальцы Аллы дрогнули, чуть сжались и тут же снова расслабились. Вася подождал еще немного, но жена продолжала делать вид, что спит.
        Он опустился на свою подушку, повернулся лицом к окну. Из нутра поднималась к самому горлу горечь, и как с этим бороться, Вася не знал. Рядом лежал человек, который давным-давно стал для него самым родным на свете после мамы. Теперь он упорно пытался доказать Васе, что они, оказывается, едва знакомы.
        Пятница
        Женя снова шел за папой. На этот раз он попробовал дернуть его за футболку, но тот не обернулся, даже ухом не повел. Тогда Женя забежал чуть вперед и посмотрел ему в лицо. Глаза у папы были вытаращены, прямо как у кота Тома, когда он увидел большую собаку.
        Женя взглянул в ту же сторону, ничего такого не заметил, и все-таки ему стало не по себе. Ведь папа чего-то боялся. Он взял отца за руку, но это оказалось не лучшим решением. Шагать так почему-то было еще страшнее, чем самому по себе.
        Женя, конечно, был еще слишком мал, чтобы понять, отчего самый сильный из всех супергероев на свете вдруг перестал дарить ему ощущение покоя и безопасности. Он просто отпустил папину руку и пошел рядом с ним, вглядываясь в туман. Если где-то там затаились чудовища, то надо будет предупредить папу. Уж про чудовищ-то он точно услышит.
        Никаких монстров видно не было. Зато из тумана проступила фигура бабушки. Она была в коричневом платье, стояла с закрытыми глазами и улыбалась.
        Папа встал перед ней, поднял правую руку и, как в прошлый раз с мамой, стал ощупывать бабушкино лицо. Его растопыренные пальцы коснулись ее глаз и погрузились в них так, как будто он решил забраться ей в голову. А бабушка продолжала улыбаться.
        Жене очень захотелось отвернуться и не видеть этого, а еще лучше - проснуться. Но не получилось ни того ни другого. Кто-то обхватил его голову тонкими холодными пальцами и заставил смотреть на папу с бабушкой.
        Папа вытянул левую руку и коснулся бабушкиной груди. Его пальцы снова ушли вглубь, увлекая за собой ткань платья.
        В воздухе зазвучала чья-то тихая речь. Женя прислушался.
        - Я могла бы быть жива, оставаться с тобой, сынок.
        Женя посмотрел на бабушку. Ее губы едва заметно шевелились.
        - Все могло бы быть хорошо. Но ты слушал не меня, а только ее. Что же теперь, Васенька? Где ее любовь? Она отвернулась от тебя.
        Папа опустил руки. Несколько секунд они с бабушкой стояли друг напротив друга, а затем она исчезла. В тот же миг отец пошел вперед.
        Жене он показался похожим на черепашку-ниндзя. Микеланджело и его друзья шагали по полу точно так же, когда им передвигали ноги. Мальчик пошел за папой, но тут и его ноги стали чужими.
        «Баба-яга этой парикмахершей, как машинкой, управляет. Сидит у нее в голове и говорит, что делать», - вспомнил Женя папины слова и обмер.
        Он понял, что Баба-яга теперь добралась и до них.
        Вскоре папа остановился. Женя осторожно выглянул из-за его спины и увидел Любу. Сестра громко и весело рассмеялась, потом захрипела, потянула руки к лицу. Папа остался неподвижен. Люба засунула руку в рот и достала оттуда что-то, похожее на очень толстого червяка. С него на землю падали темные капли. Сестра протянула червяка папе. Тот поднял руку и принял его на раскрытую ладонь.
        Женины ноги тихо-тихо шагнули вперед, туловище наклонилось. Но в слабом свете, которым был наполнен туман, он так и не сумел понять, что же видит перед собой. Может быть, потому, что очень не хотел.
        - Она смеялась. Она смеялась. Она смеялась, - зачастила мгла вокруг них, то присвистывая, то шепелявя, а потом захихикала со скрипом.
        Папа поднял вторую руку и положил ее сестре на голову. Его пальцы зарылись в густые волосы, которыми, как Женя знал, Люба очень гордилась, принялись перебирать локоны. Те один за другим заструились как ручейки вниз, к плечам, а оттуда разлохмаченными веревками стали падать на землю. Вскоре под папиной ладонью осталась одна голая кожа.
        Люба подошла к нему вплотную и обняла его крепко-крепко. А папа так и стоял, даже не обнял ее в ответ. Сестра подняла голову и замычала, глядя ему в лицо. Женя понял, что она хотела что-то сказать, но почему-то не могла этого сделать. Люба поперхнулась, закашлялась и стала оседать на землю. Женя думал, что сестра исчезнет так же, как бабушка, но она распростерлась возле папы и лежала неподвижно. А он поднял ногу и просто перешагнул через нее, как через дерево в лесу. Вторая нога отца зацепилась мыском за Любин бок и дернула тело за собой. Сестра глухо застонала, но папа не остановился.
        Жене очень хотелось закричать, но у него ничего не получалось. Тогда он попробовал повернуться и убежать. Но Баба-яга не позволила ему этого сделать и отправила следом за папой.
        На этот раз они шли долго, когда остановились, Женя встал бок о бок с отцом. Из тумана к ним уже шла неясная женская фигура, вокруг которой вихрились, обтекая ее, белесые завитки. Они словно хотели удержать пришелицу у себя, не пустить ее к Жене с папой, но каждая новая попытка пропадала зазря, подобно предыдущей.
        Женя признал в ней маму только с расстояния в десяток шагов. Все потому, что шла она той же походкой черепашки-ниндзя.
        На этот раз повязок на ее голове не было. Женя увидел, что у мамы нет ушей. На их месте уродливо бугрилась кожа.
        Папа с мамой стояли друг напротив друга, совсем как в прошлый раз. Женя посмотрел на родителей и захотел убежать еще сильнее, чем совсем недавно, когда на его глазах умирала сестра. Папа дышал громко, и в груди у него странно клокотало. Совсем как у той собаки, которую Женя видел летом на даче, когда проходил с мамой мимо какого-то забора. Лохматая псина стояла с той стороны штакетника, касаясь досок кончиком черного носа. Мама сжала Женькину руку и пошла быстрее.
        Папины пальцы, которыми он трогал мамино лицо, тряслись, а губы растянулись в оскале. Мамины, наоборот, сжались в тоненькую полоску. Рукой она держала папу за горло.
        Убежать Женя по-прежнему не мог, но руки у него пока что оставались свободными.
        Он дотянулся до папиной ноги обнял ее что было сил и закричал:
        - Папа, перестань! Проснись!
        Отец ничего не заметил.
        Вася очнулся моментально, без обычного перехода от сна к яви. В висках стучало, скулы ныли так, будто он ночь напролет сжимал челюсти что было сил.
        Вася перевернулся на правый бок и едва не заорал от боли. Его левая рука резко вывернулась. Оказалось, что пальцы намертво вцепились в простыню.
        Вася кое-как разжал их, рывком сел на кровати, спустил ноги на пол. Потом он обхватил ладонью правой руки левое плечо и принялся массировать его.
        Когда боль поутихла, Вася отправился на кухню. Первый же глоток воды заставил его замереть. Зубы нестерпимо заломило.
        «А все из-за нее», - подумалось Васе.
        Он вскинул голову. Из-за кого еще?
        Вася дернул уголком рта. Какая только чушь не приходила ему на ум в последнее время. И откуда она бралась? Взять хотя бы эти снежинки, которые вчера весь день не выходили у него из головы.
        По сознанию вспышкой ударило видение. Алла стоит перед ним, он зачем-то ощупывает пальцами ее щеки и лоб, а она сжимает пальцы у него на горле. Ее лицо поразило Васю больше всего. На нем отразилась такая ненависть и жажда крови, словно перед ней не муж стоял, а…
        «А тот маньяк, который маму убил и Аллу покалечил», - услужливо подсказал тихий голос в Васиной голове, точь-в-точь такой, как его собственный.
        Вася сплюнул в мойку. Достало! Сел за стол, подпер кулаком подбородок. Мысли тяжко ворочались в голове. Думал он, конечно, о последних днях, начиная с субботы.
        Почему эта тварь выбрала их семью? Чем они заслужили такое?
        Ответов, разумеется, не было. Вася догадывался, что они могут и вовсе не появиться, даже когда маньяка поймают. Не факт, что он все расскажет или что его слова окажутся правдой.
        И вообще… как он ухитрился? Вася еще мог представить себе, как появились надписи. Убийца накалил иглу на огоньке зажигалки или каким-то образом приладил ее к детскому набору для выжигания. Но чтобы взять и вырезать!..
        Васю передернуло. Он сжал челюсти и тут же, казня себя за забывчивость, зажмурился от боли. Когда ему полегчало, он продолжил размышлять, в который уже раз пуская мысли по кругу, ставшему привычным.
        Вырезанные органы Вася, посомневавшись, все же оставил в покое. Как знать, не исключено, что это можно было сделать и скальпелем. Но вот все остальное… Как он ни бился, ничего, похожего на разгадку или хотя бы приемлемую версию, не появлялось.
        Чем можно было удалить все волосы с головы, да еще сделать это так быстро? Как маньяк заморозил маму и Алю? Ладно бы дело происходило в больнице, где имелось необходимое оборудование, а так - чем?
        Следователь не звонил. Значит, у него тоже не было ответов на эти вопросы. Конечно, Вася понимал, что тот вовсе не был обязан докладывать ему о том, как продвигается его работа. С другой стороны, появись у Виктора Степановича какие-то новые зацепки, Вася об этом, наверное, узнал бы. Ясное дело, не потому, что следователь решил бы позаботиться о потерпевших. Просто ему понадобились бы какие-нибудь новые показания, встреча или опознание из-за зеркала, как в фильмах.
        Вася вспомнил, как попробовал осторожно расспросить жену о том, что она видела в туалете ресторана. Он надеялся, что без полиции, успокоившись, ей удастся что-то припомнить. Но все, что рассказала жена, муж и так уже знал. Она стояла у раковины, краем глаза заметила какой-то темный силуэт, а потом - все. Алла открыла глаза и увидела Васю, а потом - себя в зеркале.
        «Не понимаю, откуда он взялся, - снова зазвучал голос жены в его голове. - Дверь-то не открывалась, это я точно знаю. Из кабинок никто не выходил, я бы услышала… наверное. Там только на ручку нажмешь, сразу щелкает. Да и двери скрипят».
        «Чушь какая-то. Словно Фантомас сошел с экрана, - подумал Вася и криво усмехнулся. Этому сине-зеленому такое как раз по плечу. Он смог бы и заморозить маму и Аллу с помощью очередной разработки своих ученых-рабов, взять все, что захотел, и уйти, не оставив следов. Да только это жизнь, а не французское кино.
        Почему владельцы ресторана не поставили камеры наблюдения в туалетах?! Будь они там, следователь прямо во вторник уже знал бы, кого надо искать и брать за горло».
        Вася моргнул, занес кулак над столом, только в самый последний момент опомнился и напряг мышцы, чтобы остановить руку. Этого ему сделать уже не удалось, однако удар все же вышел куда более слабым. Он затаил дыхание и некоторое время прислушивался. В квартире царила прежняя тишина.
        Вася разжал пальцы - память тут же услужливо подсказала ему, что он уже делал это совсем недавно, в кровати, - и постарался успокоиться. Получалось плохо. Гнев бродил в крови, не давал голове остынуть. Мысли, подогретые им, неслись вскачь.
        А ведь Алла на самом деле изменилась. Нет, конечно, о ненависти речь не шла. Но как назвать ее поведение? Чем она занималась с прошлого утра? Весь день ходила, строя из себя оскорбленное величество, словно это он перед ней провинился, хотя было-то все совсем наоборот.
        Все Васины попытки намекнуть жене, что она не права и ей стоит извиниться, пропали втуне. Какое там! Даже когда вечером он решился сам сделать первый шаг и, считай, напрямую заявил ей, что было бы хорошо поговорить, чем Алла ответила? Правильно, притворилась спящей. За дурака его вздумала держать!
        Вася задышал тяжело, с хрипами. Жена ведет себя с ним так, как будто она - его мама, а он - маленький ребенок.
        Неожиданное сравнение еще больше распалило Васю. Мама - единственная. Она учила его, воспитала, помогла ему сделать первые шаги на жизненном пути. Самые важные, те самые, без которых все остальное не имеет смысла. Мама могла его поучать.
        У Аллы такого права не было и быть не могло. Они оба сошлись, уже будучи взрослыми людьми, которые должны уважать друг друга.
        О собственном желании заставить жену понять, в чем она перед ним виновата, Вася не вспоминал.
        Ему с трудом удалось подавить порыв пойти и прямо сейчас выяснить с Аллой отношения - от и до. Выложить ей все, что накипело, чтобы до нее как до жирафа дошло наконец, как она не права. Остановила его мысль о детях. Спят ведь еще. Не разбудить бы.
        Он подошел к окну, открыл его, оперся руками о раму. Холодный ноябрьский воздух обнял Васю, положил ледяную ладонь ему на лоб. Он закрыл глаза и принялся старательно делать глубокие медленные вдохи и выдохи.
        Вот ведь… чуть не сорвался. Стыдно ему не было. В конце концов, он что, не человек? Тем более когда вокруг такое творится.
        «Что будет, когда Алла проснется? Сумею ли я вовремя остановиться, если у нас вдруг вспыхнет? Или нет?» - Ответа в душе не нашлось.
        Но Вася уже достаточно успокоился для того, чтобы отдавать себе отчет в другом. Будь жена несколькими минутами ранее рядом с ним, скандала избежать не удалось бы. Он не успел бы взять себя в руки. Стало быть, днем может и полыхнуть. Хватит малейшей искры, и тогда…
        Он кинул взгляд на настенный календарь, висевший над столом. Городские огни давали достаточно света, чтобы можно было разглядеть крупно написанные числа месяца и дни недели. На дворе была пятница. Рабочий день.
        Решение оформилось в голове быстро. Что будет на выходных, никто не знает. До них еще дожить надо. А сегодняшний день лучше всего было бы провести на работе, подальше от Аллы.
        «Молодец, Васенька, правильно, - одобрил его решение мамин голос. - Пусть посидит одна, подумает над своим поведением. А вечером, глядишь, встретит тебя так, как подобает той женщине, которая помнит, что она - замужем. Только не вздумай утром с ней разговаривать и что-то объяснять. Зацепитесь языками, да так и останешься дома».
        На душе у Васи стало заметно спокойнее. Да, так будет хорошо. Работа позволит ему отвлечься, какое-то время не думать о том, что творится дома. Может, этого и хватит для решения всех их с Аллой вопросов.
        А не хватит, так можно и сверхурочные придумать. Хотя бы на субботу. Жена не поверит? Может, это к лучшему окажется. Поймет, что муж неспроста так себя ведет, и бросит ерундой маяться.
        В спальню Вася вернулся с улыбкой на лице, сел на кровать, взял с тумбочки телефон. Оказалось, что шел всего-навсего третий час ночи. До подъема на работу в полседьмого еще спать и спать. Он активировал будильник, с наслаждением опустил голову на подушку и тут же заснул.
        Там, впереди, был тот, кто убил Васину маму и превратил ее, Аллу, в урода. Стоял во тьме. Ждал. Она это знала наверняка. Не видела, но чувствовала. Ледяная улыбка, такие же глаза.
        Он не торопился, не шел ей навстречу. Знал, рыбка поймана на крючок, и теперь уже можно не спешить - сама придет. Главное, не ослаблять леску.
        Алла чувствовала эту тонкую нить, которая связывала ее с мучителем. Натянутая как струна, она тихо звенела в ее душе.
        Алла все еще пыталась сопротивляться. Она напрягала всю свою волю, старалась заставить ноги если не встать на месте, то хотя бы шагать медленнее. Женщина представляла себе, как они все неохотнее сгибаются в коленях, пальцы перестают пружинить, а икры расслабляются, отказываются работать вместе со ступнями. Наконец-то она спотыкается, падает лицом на землю, со всего размаха, и лишается сознания. Уж лучше так, чем по-прежнему идти вперед.
        Однако ноги продолжали размеренно совершать шаг за шагом. Тот, в темноте, ждал и отменять свидание не собирался.
        Алле казалось, что она идет вот так уже целую вечность. Менялось только одно. Холодное дыхание, которое поначалу было почти что незаметным, становилось все более осязаемым. Вскоре это ощущение стало нестерпимым. От волн холода, катившихся на нее, начали слезиться глаза. Тут-то все и исчезло.
        Аллино тело остановилось. Она стояла, окруженная мраком. Вокруг ни звука, ни слабого дуновения ветерка.
        Женщина пребывала в полном ничто и в нигде, не имела возможности отличить одну секунду от другой. Поэтому она не смогла бы сказать, сколько прошло времени, прежде чем раздался смех.
        Где-то на дне памяти, как камбала из-под песка, показался на миг краешек воспоминания. Раньше - когда именно? - смех был другим. Каким? Тише или громче? Веселее или злораднее? Выше или ниже? Раскатистым или отрывистым?
        Вопросы роились в голове, но ответа на них у Аллы не было. Память подразнила ее и затихла. Она уже не знала, было ли недавнее ощущение правдивым или являлось миражом.
        А тот, неведомый, все смеялся как заведенный, но по-настоящему, без натуги. Смех искрился весельем. Алле казалось, что то существо, которое его издавало, наслаждалось самой возможностью хохотать, радовалось этим звукам, вылетавшим из его рта.
        Алла почувствовала, как кожа на руках покрылась пупырышками, а по спине - от лопаток к пояснице - побежали мурашки. Все оттого, что смех показался ей весьма знакомым. Да, она хорошо знала человека, который смеялся точно так же, причем не только тогда, когда слышал удачную шутку. Ему было вполне достаточно хорошего настроения.
        Смех оборвался.
        Алла застыла в вернувшемся безвременье и размышляла. Это был единственный способ убедить себя в том, что она еще жива.
        Смех был ей знаком, все так. Но совместить его обладателя с тем маньяком, который открыл сезон охоты на ее семью, у Аллы не получалось. Потому что тогда надо было бы признать жуткую вещь. Мир, который она столько лет назад выстроила вокруг себя и с тех пор уютно в нем жила - одна большая иллюзия. Мечта о безопасности и доверии.
        «Но разве не пошла эта иллюзия трещинами, Алька?» - раздался в голове голос, и на душе в тот же миг стало теплее.
        Этих лукавых ноток с ехидными искорками она не слышала уже очень много лет, но до сих пор прекрасно их помнила.
        Леша, старший брат.
        Ей завидовали все подружки. Между Аллой и Лешей была разница в восемь лет, но это не помешало им стать лучшими друзьями.
        Она помнила, как бежала по коридору, прижимая к груди любимую куклу. У Василисы беда - температура высокая. Куклу надо срочно лечить. Алла открывает дверь в комнату брата и видит его за столом. Наверное, уроки делает.
        Он поворачивается к сестре, на его лице нет ни следа раздражения. Узнав, в чем дело, Леша идет с Аллой в ее комнату.
        «Давай будем лечить Василису. Ее надо положить в кроватку, укрыть одеялом, дать таблетку, а на лоб положить компресс», - говорит он.
        Таблеткой служит самая обычная пуговица, белая, маленькая, скорее всего от какой-нибудь детской рубашонки. Но для Аллы это - лучшее лекарство для куклы. А вот компресс почти как настоящий. Это кусок марли, сложенный в несколько раз и смоченный водой.
        Алла смотрит на старшего брата, и внутри у нее становится тепло-тепло. Она крепко обнимает Лешу, стоит так, прижавшись щекой к его боку, и смотрит, как он заканчивает лечение и укрывает Василису пеленкой.
        Шли годы, а брат и сестра продолжали дружить. Когда за Аллой стали вставать в очередь ухажеры, именно Леша взялся советовать ей, как поступать и понимать, что говорят поклонники.
        «Они такие же обормоты, как и я, Алька, - сказал он, когда они сидели на диване в ее комнате. - Кто же еще тебе расскажет все как есть?»
        Леша был прав. Мать и отец, конечно, тоже старались. Они любили дочку и желали, чтобы у нее все сложилось хорошо. Алла это знала. Просто… родители были другими.
        Наверное, им мешало воспитание. Мамины беседы в конечном итоге сводились к советам сохранять целомудрие до самой свадьбы. Папа тему секса подавал в виде пространных рассуждений о том, что настоящие парни, которые достойны его дочки, даже и не подумают лезть к ней под юбку, пока не получат на это официальные права, то есть кто-нибудь из них не станет ее мужем.
        Много позже Алла признала, что в их словах была доля истины. Вот только годились родительские поучения скорее для того времени, когда они сами были подростками, а Советский Союз еще крепко стоял на идеологических ногах. Во второй половине девяностых эти советы уже не работали. Мир изменился. Со всех углов людям рассказывали про секс и наглядно показывали, что это такое. Ленты с жесткой эротикой и откровенным порно можно было взять в любом видеопрокате. Разговоры о том, кто кого трахнул или хотел бы это сделать, вели не только студенты и старшеклассники, но и ребята помладше. Из карманов модных джинсов нарочито торчали уголки упаковок с презервативами.
        Аллины родители этот мир видели только отчасти и признавать за ним право на долгую жизнь не собирались. Леша, в отличие от них, был свободен от шор и потому мог откровенно разговаривать с младшей сестрой обо всем том, что ей хотелось узнать.
        «Пусть лучше это буду я, чем твои пустоголовые подружки. Они-то уж точно ничему хорошему тебя не научат, уже одной ногой на панели стоят», - сказал он.
        Тут же у Аллы в голове эхом прозвучали слова, очень похожие на Лешины, только сказанные ранее мамой с отцом. Они тоже считали, что надо рассказывать дочке об этом, но в итоге так и не поделились с ней ничем толковым. А вот брат свое обещание сдержал и снова здорово помог ей.
        Леша научил сестру видеть золотую середину и держаться ее.
        «Ты хотя бы помни о ней, Алька, - сказал он тогда. - Это уже хорошо будет. - Брат помолчал, хмыкнул и добавил: - По крайней мере, наутро поймешь, какой дурой была. Может, в следующий раз пригодится».
        Она помнила. Конечно, гормоны и дурной пример подружек сыграли свою роль. Несколько раз Аллу все-таки занесло на поворотах. Можно вспомнить хотя бы те же вечеринки с ночевкой в общаге или пикники на природе. Но ей повезло, и эти приключения остались без последствий. Не случилось ни беременности, ни дурной болезни.
        А потом, весной второго курса, они с Васей столкнулись нос к носу на улице. После полудетской влюбленности в восьмом-девятом классах парень и девушка разбежались по разным вузам и не общались. Теперь они взглянули друг на друга совершенно по-новому. Соблазны, погубившие многих их сверстников, стали для них благом.
        А Лешу его свобода в конце концов подвела. Брат уже давно жил самостоятельно, в однушке, оставшейся от бабушки с дедушкой, и однажды просто пропал. Алла приехала к нему в гости, открыла дверь своим ключом и нашла квартиру пустой. В холодильнике кисло молоко и покрывался совсем не благородной плесенью сыр. Возле своей миски лежал обессилевший от жажды Пират, здоровенный черный котяра, которого Леша лет за семь до этого подобрал в подъезде совсем крохотным.
        Пирата Алла взяла домой. Вместе с Васей они выходили кота. Он прожил еще довольно долго, умер, когда Женьке пошел уже третий год.
        А вот о брате ей так и не удалось ничего разузнать. Там, в квартире, она нашла использованный шприц, закатившийся под кровать, в самый дальний угол. Но в милиции ей и родителям сказали, что ничего такого внутри шприца нет и не было. Обычное лекарство, только и всего.
        Бывали дни, когда Алла верила в это. Случалось и наоборот, когда она вспоминала, как Леша с вечной озорной улыбкой на губах рассказывал сестре о своем знакомстве с «травкой». В такие минуты ей казалось, что в отделении просто не захотели возиться. Может, и экспертизу даже не делали.
        С того дня в пустой квартире прошло уже девять лет. И вот сейчас, потеряв в темноте едва ли не всю свою жизнь, Алла заново обрела брата. Он опять был с ней, по обыкновению собирался что-то рассказать, посоветовать или просто побыть рядом, молча, обняв ее за плечи. Так не раз бывало, когда Алле казалось, что мир рухнул и дальше жить незачем.
        Она даже увидела его и не смогла понять, изменился ли он или остался таким же, каким был незадолго до своего исчезновения. Леша сидел на подоконнике, висевшем в черной пустоте, болтал ногами и улыбался.
        «Не надо обниматься с иллюзиями. Это вредно, сестренка, - сказал брат. - А уж цепляться за них, когда они рушатся - тем более. Сама посуди, помог тебе твой Вася там, в туалете? Может, прискакал на белом коне и прогнал дракона или хотя бы попытался? Что? Вот-вот. Наш рыцарь напился и дрых, а потом жульеном себя потчевал, пока тебе в туалете эта скотина уши резала. Крутой, ничего не скажешь. Надежа и опора, ага».
        Алле едва ли не впервые в жизни отчаянно, до дрожи внутри захотелось возразить брату. Вот только что она могла сказать ему?
        Мол, Васе было очень тяжело. Он нашел мать убитой, да еще таким способом. Муж переживал за жену и перепугался чуть не до обморока, найдя ее сидевшей в ванной с рукой, засунутой под струю горячей воды? Все, чего он хотел после похорон, так это поехать домой. Она это поняла, почувствовала там, на кладбище.
        «Верно, сестренка. А знаешь, почему так? - Леша легко спрыгнул с подоконника и подошел к Алле вплотную. - Потому, что в конце Вася твой послал все подальше, решил остаться один и залился водкой, чтобы его не тревожили. Попросту сбежал. Удрал, понимаешь? Труса спраздновал. Дескать, пусть там женушка как хочет, так и выгребает, а моя хата с краю, ничего не знаю».
        Алла опустила голову. Прямо сейчас она не выдержала бы его взгляд.
        «Так что я не стал бы вот так зуб давать, что Васенька твой маньяком быть не может. Еще как! В тихом омуте… дальше сама знаешь. - Леша помолчал. - А вот он ли это на самом деле?.. Трудно сказать, Алька. С одной стороны, алиби у него железобетонное, это факт. В первый раз с тобой и детьми был, никуда не отлучался. Во второй за столом слюни во сне пускал. Все так, да.
        С другой стороны, кому было легче всего пробраться в вашу квартиру, пока свекровушка твоя одна дома сидела, с Боженькой тет-а-тет общалась? Кому было знать, где поминки будут, как в туалет пройти. А ведь там окошко есть, помнишь? Может, муж твой наружу вышел, вроде как воздухом подышать, а потом через него и залез к тебе?».
        «Это все чушь, - хотелось сказать Алле. - Не мог Вася быть тем чудовищем, которое взялось преследовать мою семью».
        Тут снова возник тот, впереди, и засмеялся с неприкрытой издевкой. Маньяк наслаждался своей безнаказанностью и Аллиной беспомощностью, собственной верой в успех и ее сомнениями.
        Аллина рука поднялась, пальцы снова коснулись его лица, скользнули ниже, к шее. Кожа, ставшая невероятно чувствительной, передала в мозг картинку. Какой-то неровный бугорок под подушечками пальцев, из которого торчит короткий волосок.
        Алла проснулась с ощущением, что ее кто-то резко потряс за плечо, открыла глаза и какое-то время лежала неподвижно. Над ней смутно белел потолок, и сумрачной тенью парила под ним люстра. Слева у стены, возле входа в спальню, стоял шкаф-купе. В его зеркальных дверцах отражался кусок окна. Алла видела это краем глаза.
        Ей почудилось движение, и она повернула голову. Темное зеркало шкафа медленно пересекал мерцающий огонек. Там, в небе, летел самолет.
        Алле вспомнилось, как они с Васей решали, каким будет этот шкаф. Это она тогда предложила обе дверцы сделать зеркальными. Когда муж спросил, зачем - мол, хватило бы и одной, - жена ответила: «Чтобы вместе с тобой смотреть в небо».
        К этому времени они уже смирились с тем, что Васе надо было непременно засыпать на правом боку и возле окна, а ей - на левом, ближе к двери. Получалось, что они отворачивались друг от друга. Первое время супруги пытались с этим бороться, менялись местами или переворачивались на другой бок, но каждую ночь рано или поздно сдавались. Потому-то Аллина идея насчет двух зеркальных дверей шкафа привела Васю в восторг.
        Она перевернулась на правый бок. Вася лежал рядом. Его дыхание было ровным и глубоким. Все обыкновенно, как многие годы до этой ночи. Вот ее любимый мужчина набирается сил перед новым днем.
        Там, за двумя дверьми и коридором, спят дети. Когда настанет утро, они прибегут сюда, в спальню, чтобы встретить новый день вместе с мамой и папой, или, наоборот, будут ждать, когда те зайдут их разбудить.
        Ей захотелось завыть. В ее жизни не осталось ничего, что можно было бы назвать «как всегда». Ощущение невосполнимой потери заставило тело вытянуться в струнку, а затем скрутиться в клубок. Алла зажмурилась, по-детски надеясь, что сейчас все пройдет. Вот-вот, еще немного, и гроза, закрывшая небо, исчезнет, разорванная ветром на безобидные клочки.
        Вышло иначе. Лежа с закрытыми глазами, Алла особенно отчетливо услышала дыхание спящего Васи. Под это ровное сопение ей самой столько раз так хорошо засыпалось. Все в порядке, кругом безопасно, мир именно таков, каким она хочет его видеть. Теперь этот звук заставил ее распахнуть глаза.
        Алла повернула голову, чтобы не видеть мужа, но лучше ей не стало. Она почти сразу же поймала себя на том, что напряженно прислушивается, не изменился ли ритм его дыхания? Может, он уже не спит? Вдруг прямо сейчас?..
        Память тут же подсунула Алле вчерашнюю картинку, Васин кулак, занесенный над ней. Воображение показало, как он опускается на ее голову и она отправляется во тьму беспамятства.
        Алла снова уставилась на мужа. Тот продолжал спать как ни в чем не бывало, и ей стало стыдно. Понапридумывала себе черт знает чего. Какой из Васи маньяк?
        Она замерла. «Маньяк». Откуда в ее голове взялось это слово? Нет, само по себе - пожалуйста, ничего необыкновенного. Вон сколько маньяков в мире было, есть и еще будет. Взять того же Чикатило, Пичушкина…
        Васино сопение стало громче. Теперь оно походило на шипение и заполнило всю комнату. Алла увидела перед собой кобру с раздутым капюшоном, задрожала от внезапного озноба, и тут же все прошло. Дыхание мужа снова стало тихим. Облако стужи, окутавшее ее, рассеялось без следа.
        Алла постепенно вернула себе способность размышлять и подхватила ниточку, едва не оборванную приступом страха. Да, в том, что само слово «маньяк» пришло ей на ум, не было ничего особенного. В конце концов, кто сделал все это? Ее пальцы коснулись шва на левой стороне головы.
        Странно было то, что в сознании Аллы маньяк оказался по соседству с Васей. Выходит, она вообразила, будто ее муж - вот такой сумасшедший убийца?
        Такая мысль выглядела столь же безумной, какими являлись все эти монстры в человеческом обличье. Но получалось, что все было именно так. У нее в голове Вася на миг стал маньяком.
        Она села, скрестила ноги по-турецки и засунула руки под бедра ладонями вниз. Такая поза всегда помогала ей сосредоточиться.
        «Ведь это он хотел ударить тебя, - прошептал внутренний голос. - Уже был готов это сделать. Нет, может, и неосознанно, просто на миг потерял контроль. Но что-то в это не очень верится».
        Алла замотала головой. Это ерунда, чушь дичайшая. Ее Вася просто не мог быть маньяком. Она знала его с детства, со школы.
        «Ты лучше вспомни, как он себя вчера вел после этого, - продолжал голос. - Прикинулся, будто не знает, почему ты отодвинулась. Да еще и несправедливо обиженным себя выставил. Мол, я к тебе со всей душой, а ты меня отшила. Весь день потом ходил надутый. По-твоему, это нормально? Похоже на него?»
        Алла хотела было возразить, но не успела. На тумбочке ожил Васин телефон. Знакомая мелодия будильника - кто в здравом уме ставит на него песню под названием «Театр боли»?! - трубным гласом разорвала тишину.
        Васино сопение прервалось. Он перевернулся на спину, медленно потянулся, достал пальцами до стены за балясинами изголовья кровати, открыл глаза, взял мобильник и выключил звук. Какое-то время муж лежал не двигаясь, а затем сел спиной к жене.
        Алла наблюдала за ним молча, со все возраставшим удивлением.
        «Он даже не пожелал тебе доброго утра, не говоря уже о всяких там нежностях», - не преминул заметить внутренний голос.
        Вася обернулся. Против слабого света, лившегося из окна, его голова казалась черной дырой. Где-то там, знала Алла, должны были быть глаза. Они сейчас внимательно смотрели на нее.
        Взгляд из темноты. Холод. Дыхание. Смех.
        Короткая серия ощущений - так уже было? - вихрем промчалась по Аллиной душе, вздымая с ее дна тяжелые хлопья страха. Эта черная фигура. Почему Вася смотрит на нее и молчит, сидит как истукан? Где его руки? Зачем он поставил будильник?
        Увидев жену, Вася застыл. Голова Аллы отчетливо белела в предрассветной мгле. Повязки по бокам сливались с кожей, придавали очертаниям черепа необычный вид. Бледное лицо с черными провалами глаз будто плавало в воздухе без тела.
        Конечно, все дело было в ночнушке, темно-красной, одной из самых любимых у Аллы. Но на какой-то миг Вася про нее и думать забыл. А когда вспомнил, то облегчение, которое он испытал, оказалось мимолетным, потому что его внимание переключилось на руки жены.
        Он не видел ее ладоней, и ему это не нравилось. Вася помнил, что Алла часто сидела так, когда хотела что-нибудь хорошенько обдумать. Но не в седьмом же часу утра!
        Ему представилось, что он спит, а жена сидит рядом, скрестив ноги, и смотрит на него долго, пристально. Она думает, а потом тихо вытягивает ладони из-под бедер. Сначала левую. Она пустая, с ней все в порядке. Затем правую. Тут вслед за пальцами на свет появляется лезвие кухонного ножа, тонкое, уже порядком сточенное, но очень острое.
        Он спит, а Алла смотрит на него, зажав в руке нож.
        Вася вздрогнул и резким движением поднялся на ноги. Алла дернулась, но он этого не заметил и вышел из спальни, краем глаза продолжая следить за женой.
        Оставшись одна, Алла распрямила ноги, повернулась к своей тумбочке, нащупала телефон, нажала кнопку. На вспыхнувшем экране высветились цифры: 06.32. В это время Вася обычно вставал на работу, но почему сегодня? Его ведь отпустили.
        Она не знала, как ответить на этот вопрос. Вечером муж ни словом не обмолвился о том, что ему утром надо будет вставать. Впрочем, они вообще за прошлый день сказали друг другу очень мало слов. Все же о такой перемене в своих планах он должен был сообщить.
        Алла задумалась, как ей поступить. Пойти на кухню и спросить, что происходит, или дождаться, пока это само собой не выяснится? А если Вася сейчас уйдет?
        Несколько минут она колебалась, потом решила все-таки пойти и поговорить. Накинув халат, уже стоя перед дверью, Алла поймала себя на мысли о том, что еще неделю назад ей и в голову не пришло бы размышлять на эту тему. Такой ситуации не возникло бы. Они с Васей всегда делились всем, что было на душе.
        Муж был в ванной. Оттуда, из-за неплотно прикрытой двери, просачивалась в коридор полоска света.
        Алла заглянула в узкую щель между дверью и косяком и увидела, как Васина рука поднесла к струе воды станок, покрытый пеной. Он убрал руку, закрыл кран.
        Она знала, что должна была услышать шум воды, а после того как он стих, может, сумела бы различить и легкий скрежет, с которым бритва идет по коже. Раньше у Аллы были все основания гордиться своим слухом. Но тишину, которая окружала ее, так ничто и не нарушило.
        «Так, как раньше, слышать вы не будете», - вспомнились Алле слова, сказанные доктором в больнице.
        Он как раз заканчивал зашивать рану, оставшуюся на месте правого уха.
        Это на самом деле оказалось так.
        «Нет. Не так, черт побери, - сказала она себе. - Это все повязки, которые как подушки на ушах. А вот когда швы снимут!..
        Я проснулась и так обрадовалась. Все закончилось».
        Новое воспоминание заставило ее, уже сделавшую шаг к кухне - не хватало еще под дверью стоять, ждать его! - остановиться. А ведь на самом деле совсем недавно, в ночь на воскресенье, им с мужем снились одинаковые сны.
        Она попыталась вспомнить, что же было в тех кошмарах.
        «Для меня самое интересное только начиналось».
        Эти слова, сказанные ею тем воскресным утром в кровати, прозвучали в памяти четко и ясно, потянули за собой целую цепочку воспоминаний.
        Она лежит на кровати и может только дышать. Тело стало чужим, оно не откликается на ее приказы. Ах да, еще Алла может двигать глазами и стонать.
        Рядом хлопочет Вася, пытается успокоить ее, дает советы насчет того, как ей победить этот паралич, не пойми откуда взявшийся. Она честно пытается делать так, как он говорит, глубоко дышит, старается забыть про кошмар, случившийся с ней. Вот ведь и Вася говорит, что с ним только что такое же было, а теперь двигается как ни в чем не бывало.
        На подгибавшихся ногах Алла добрела до стула на кухне, плюхнулась на него и тяжело привалилась к спинке. События и переживания, сохранившиеся в памяти, оказались такими яркими, что она заново пережила то утро.
        Алла кое-как вынырнула из воспоминаний, сжала пальцами виски, принялась массировать их. Когда кухня перестала покачиваться, она уронила руки на колени. Путешествие в прошлое высосало из нее все силы. Больше всего ей хотелось лечь и забыться прямо здесь, за столом, так как она отнюдь не испытывала уверенности в том, что сможет дойти до спальни.
        Дверь ванной комнаты отворилась. Алла повернула голову и увидела Васю, вышедшего в коридор.
        - Тебе снятся сны? - спросила она.
        Муж, услышав ее голос, вздрогнул. На несколько кратких секунд Алла увидела прежнего Васю, давно ей знакомого, родного до последней частички души. С такой любимой крупной родинкой на шее.
        Он был явно сбит с толку ее неожиданным вопросом, пожал плечами и буркнул:
        - Не помню. Неважно.
        Муж прошел мимо нее на кухню, открыл холодильник и принялся изучать его содержимое. Он нашел пластиковый судок с макаронами по-флотски, кусок грудинки, пакет сливок, вытащил все это и закрыл дверцу.
        Алла смотрела на мужа, как ни в чем не бывало готовившего себе завтрак, и пыталась совладать с собой. Вот решила поговорить, пошла навстречу и что получила в ответ? Спину, похожую на стену.
        Она поняла, что не о чем говорить, да и не с кем, поднялась, потом все-таки остановилась на пороге кухни, обернулась и спросила:
        - Ты куда в такую рань?
        - На работу.
        «Конечно, на работу, больше некуда. А вызвали его, понятное дело, ночью, срочно-пресрочно. Странно, что прямо сразу не убежал, в трусах и тапочках».
        Она усмехнулась и пошла в спальню. На работу.
        В переводе с нормальный язык это означает: «Отвали! Я хочу оказаться как можно дальше от тебя».
        Ну и хорошо. Ей это уже давно стало понятно.
        Права была Юля. Мужикам женщины нужны, только пока они здоровы да красивы. А стоит растолстеть, заболеть или… как у нее - все, пиши пропало. Может, и есть исключения из этого правила, да вот ей, видно, такое не встретилось.
        Но если Вася надеется, что она станет бегать за ним да ноги целовать, лишь бы не бросил одну с двумя детьми, то его ждет сюрприз. Пусть он не думает, что будет играть в одни ворота. Да, она найдет, чем его удивить.
        Вася тщательно вымыл за собой посуду - он может все делать сам, ни от кого не завися! - вышел из кухни в прихожую и начал одеваться. Он взял с галошницы высокие черные ботинки с острыми мысами, критически осмотрел их, надел и принялся полировать губкой для обуви.
        - Папа, доброе утро.
        Вася поднял голову и увидел сонного Женьку, стоявшего в метре от него. Он автоматически перевел взгляд на его ноги и качнул головой. Сын опять забыл надеть шлепки.
        - Привет, малыш! - Отец подхватил Женьку на руки, прижал к себе.
        Тепло маленького тела, только что нежившегося в кровати, приятно согрело шею и щеку.
        - Ты чего так рано встал?
        - Папа, это Баба-яга.
        - Баба-яга?
        - Да, - прошептал сын ему на ухо. - Она опять управляет. Только теперь тобой и мамой. Еще мной чуть-чуть и Любой.
        Вася аккуратно поставил Женьку на пол и выпрямился. Его шею тут же проняло сквозняком, взявшимся невесть откуда.
        - Сын, Баба-яга тю-тю, - спокойно сказал он. - Мы же ее вместе прогнали, помнишь? Она теперь сидит в своей избушке…
        - Нет. - Мальчик мотнул головой и уцепился за его ногу. - Она здесь, папа! Она управляет! Я сам видел во сне!
        Вася снял с вешалки куртку, всунул руки в рукава. Он не сразу попал молнией в замок, а когда сделал это, резко дернул бегунок вверх.
        - Сын, Бабы-яги больше нет. Ты понимаешь?! - Отец повысил голос.
        Сколько же еще Женька будет цепляться за эту историю? Вася сделал все, что только мог, настоящий спектакль разыграл. Неужели мало?
        Вася нахлобучил на голову кепку, взял в руку портфель, еще раз взглянул на сына и медленно разжал пальцы, стиснувшие пухлую кожаную ручку.
        Он шагнул к малышу, присел на корточки, обнял его и сказал:
        - Прости, сын. Я…
        «С мамой поругался, вот и бросаюсь на всех подряд». - Вася едва успел поймать себя за язык, чтобы не озвучить слова, сказанные самому себе.
        Черт побери, снова Алла!
        - Прости. Я плохо сделал, что крикнул. Я люблю тебя. Вот что, давай договоримся так. - Вася чуть отстранился и посмотрел на сына. - Сейчас я на работу опаздываю, а вечером приду, и ты мне все-все расскажешь про Бабу-ягу. Знаешь, это, наверное, другая. Подружка той, которую мы с тобой прогнали. Тогда мы ее найдем и тоже зададим ей перца. Ну что, идет?
        Женька чуть повеселел, кивнул и по-взрослому протянул папе руку, чтобы скрепить договор.
        - Вот и здорово! Тогда я пошел, сын.
        - Только давай быстрее, - вмиг вернувшись в свои четыре года, попросил Женя. - Пожалуйста.
        Выйдя из дома, Вася остановился возле подъезда и с удовольствием вдохнул свежий воздух. Вот чего ему все это время не хватало. Воздуха и одиночества, чтобы можно было насладиться этим богатством без помех.
        Бледной тенью по самому краю сознания скользнуло воспоминание. Почти неделю назад все было точно так же, только рядом стояли дети, а впереди ждала поездка в парк Горького. Он покачал головой. Так, да не так. Все иначе, когда никто из близких не смотрит на тебя с ожиданием и ты принадлежишь только самому себе.
        Вася с наслаждением потянулся всем телом, поднял руки над головой, а затем с силой развел их в стороны. По телу прокатилась пряная теплая волна, кожу закололо иголками.
        Постояв так несколько секунд, он опустил руки, взглянул на свой автомобиль, припаркованный в нескольких метрах, затем повернулся и пошел по тротуару в другую сторону. Ему совершенно не хотелось садиться за руль. Тело требовало движения.
        Посмотрев на часы, Вася прикинул, что вполне может дойти пешком до метро «Речной вокзал». Ему даже не было необходимости торопиться, поскольку в офисе его никто не ждал. Все знали, что их юрист выбыл надолго, на неделю как минимум. Другое дело, что Васе хотелось идти как можно быстрее.
        Он припомнил, что когда-то путь от дома до метро занимал у него двадцать минут. Интересно, а сейчас получится?
        На работе его появление ввело коллег в ступор. Вася улыбался, здоровался, пожимал руки, дамам адресовал легкий поклон и раз за разом говорил одно и то же. Дескать, да, тяжело, скорбим. Ужасная история. Жене тоже очень трудно. Но потому-то она и отправила его на работу. Сидя дома и глядя друг на друга, они так и кисли бы с тоски. Нужно было вырваться за пределы их сжавшегося мирка, хотя бы кому-то одному. Это поможет встряхнуться и… перезагрузиться.
        Найдя удачное сравнение, Вася обрадовался. Да, перезагрузиться и принести это состояние домой.
        Должно быть, не всем коллегам такое объяснение показалось убедительным, но возражать не стал никто. Неприлично указывать человеку, у которого маньяк убил мать и изуродовал жену, как ему скорбеть и справляться с этим.
        - Хорошо, что ты пришел, - сказал Алексей Петрович, когда они столкнулись нос к носу возле входа в туалет. - Тут после праздников этих черт знает что творится. Всем от нас что-то надо и почему-то кажется, что мы должны были это сделать еще вчера. А спорить с ними, сам понимаешь…
        Вася понимал. Фирма, где он работал, была не такой уж и крупной. Терять заказчиков, когда доллар и нефть поменялись ценниками, уж точно не стоило.
        Слова Алексея Петровича Васю обрадовали. Ему предстояло много работы, а это означало, что всем другим мыслям придется выйти вон. Объяснение, которое он подсунул коллегам, хотя бы отчасти начинало походить на правду.
        Придя в свой кабинет, Вася сел за стол, включил компьютер, и пока тот загружался, переговорил с помощницей Сашей, которая все эти дни работала за них двоих. Девочка была способной и трудолюбивой, но опыта ей, четверокурснице юрфака, пока еще не хватало. Какие-то моменты она могла и проглядеть.
        - Я подготовила контракты и договоры. Они у вас в почте, - сказала Саша, сидевшая за своим компьютером, вполоборота к Васе.
        Одета она была в светло-серый костюм и белую блузку. На ногах - Вася успел это заметить, когда Саша подходила к принтеру, - черные туфли на низком каблуке. Ничего необычного, все в строгих офисных традициях.
        Но Вася почему-то никак не мог оторвать взгляд от помощницы. Он все смотрел и смотрел на нее, пока она вводила его в курс дела, и наконец-то понял, в чем дело.
        Уши и волосы.
        Саша зачесала светлые волнистые волосы назад и стянула их в хвост, спускавшийся ниже лопаток. Это открывало ее уши, совершенно обычные, не оттопыренные, небольшие, округлой формы. Ничего такого, на чем стоило бы заострять внимание, но Вася смотрел на них и ощущал странное возбуждение в самом низу живота.
        Он не видел женщину с ушами и волосами… ну да, с самого вторника. Разве что в среду, когда гуляли, но тогда Вася не обращал внимания на других. Алла вела себя нормально, они были счастливы. А потом она все испортила.
        Вася знал, что Саша ни с кем не встречается. Как-то в октябре на праздновании дня рождения главбуха зашел разговор о его семье, и он долго, со вкусом, рассказывал, как школьные ухаживания спустя годы обернулись любовью и женитьбой.
        Потом Вася подмигнул и спросил ее:
        «Ну а ты-то когда начальника на свадебный пир пригласишь?»
        Саша покачала головой и с обезоруживающей откровенностью ответила:
        «Это, Василий Андреевич, еще не скоро. Не с Маркизом же мне под венец идти».
        Маркизом звали ее кота, громадного, почти черного мейн-куна, которого ей подарили родители два года назад после сессии.
        Знал Вася и то, что Саша приезжая, из Новосибирска. Она указала это в резюме.
        Девочка не простая, ее вот так с наскоку, в лоб, не возьмешь. С разбегу, по первому свистку в койку не прыгнет. Такое впечатление о ней сложилось у Васи с самого начала.
        Тут, как на охоте, лучше всего поначалу действовать незаметно, потихоньку, чтобы не спугнуть дичь. Она уйдет, и поминай как звали. Сперва надо расставить кругом красные флажки.
        «Работать! - сказал он себе. - Берись за дело!»
        - Саша, а какие… - «у тебя планы на вечер?» - договоры от нас ждут в первую очередь?
        Помощница принялась отвечать. Он слушал ее краем уха и автоматически делал пометки в блокноте. Воображение никак не хотело успокаиваться и уступать место рабочему настрою, рисовало ему этот самый вечер с Сашей.
        Остаток рабочего дня Вася совершенно честно пытался сосредоточиться на работе и даже отчасти преуспел в этом. В какой-то момент он взглянул в окно и замер. Там, в медленно сгущавшихся сумерках, снова шел снег крупными хлопьями.
        «Вот так и мы с Аллой, - возникла в голове мысль. - Как снежинки. Летим всю жизнь вроде бы рядом, но в то же время разве вместе? Хорошо было держаться за руки, пока все гладко получалось, а вот пришла беда, и что? Разбежались по углам так, словно не знаем друг друга. Это не я все начал. Я, наоборот, давал Алле шанс все исправить, даже не один. А она?
        Да, вот так и летим сами по себе. А что потом?.. Краткий миг прозрения и сожаления о бездарно растраченном времени полета?»
        Вася ощутил прикосновение к плечу, вздрогнул и повернул голову. Рядом с его столом стояла Саша, протянув к нему руку.
        - Вам плохо? У вас такое лицо было. - Девушка слегка покраснела. - Вот я и подошла. Может, вам нужно чего?
        Тут на столе зазвонил мобильник, и оба вздрогнули. Вася знал, что это Люба. На вызовы жены и дочери он поставил отдельные мелодии.
        - Папа!..
        Услышав ее голос, Вася мигом забыл про Сашу. Позвоночник превратился в ледяное копье, расколовшее спину. От него в разные стороны побежали морозные трещинки.
        - Папа, там мама!.. Приезжай скорее!
        - Что мама? - тупо переспросил он, а сам уже слышал сразу несколько вариантов ответа.
        Люба зашла в комнату, а там на кровати пузырек из-под снотворного и мама.
        Люба зашла в ванную, а там мама.
        Люба зашла в спальню. Дверь на балкон открыта. Вышла туда. Окно распахнуто. Она выглянула, а там мама.
        - Мама заперлась и не открывает!
        - Где заперлась?
        - В спальне. Мы с Женькой стучали-стучали, звали, а она не открывает. Папа, мне страшно! - Дочка замолчала.
        Теперь Вася слышал только ее возбужденное дыхание. Он понимал, надо что-то сказать, как-то успокоить, отвлечь детей, но на ум не приходило ровным счетом ничего.
        - Папа? Ты здесь?.. - и уже криком: - Папа! Хоть ты не молчи!
        - Я здесь, дочка. Сейчас еду. Скоро буду. Слушай, как там Женька?
        Дочка еще не ответила, а Вася уже понял - хороший вопрос. То, что надо.
        - Женька?.. Он плачет, - проговорила Люба капельку спокойнее. - Сидит на кровати со своими черепашками и ревет.
        В ее голосе снова зазвенела истерика, и Вася поспешил вмешаться:
        - Так, дочка, я еду. Вот прямо сейчас одеваюсь и лечу к вам. А ты пока к маме больше не стучи. Вдруг она просто крепко спит? Ты же знаешь, она заболела, ей отдыхать надо. Ты лучше Женьку успокой. Ему, кроме тебя, никто не поможет сейчас.
        Люба молчала, и Вася позволил себе осторожно сделать глубокий вдох. Кажется, дочка вспомнила, что она еще и старшая сестра.
        - Да, папа. - Люба шмыгнула носом. - Только давай скорее, ладно?
        «Только давай быстрее. Пожалуйста».
        Услышав призрачный голос сына, Вася вздрогнул и чуть не выронил телефон. Он кое-как совладал с собой и еще раз заверил дочку в том, что очень постарается приехать поскорее. Вася, дождавшись, чтобы она первой прекратила разговор, принялся засовывать мобильник в карман брюк. Сначала промахнулся и чуть не выронил его, затем все же положил телефон куда надо.
        Он обернулся к шкафу с одеждой и наткнулся взглядом на Сашу, державшую его куртку подкладкой к нему.
        - Бегите скорее, - прошептала она. - Там ведь дети. Я тут все выключу.
        Вася кивнул с отсутствующим видом. Мыслями он уже был дома, успокаивал детей. А дальше будет видно. Представлять, что может скрываться за запертой дверью спальни, ему не хотелось. Вася старательно гасил в себе эти мысли.
        Он застегнул куртку, выбежал в коридор и постучался в соседний кабинет.
        - Войдите, - раздалось оттуда.
        Вася распахнул дверь и выпалил, стоя на пороге:
        - Алексей Петрович, я домой! Там!..
        Шеф замахал на него руками:
        - Беги, не трать время!
        Вылетев на улицу, Вася шагнул к обочине, чтобы поймать машину. Он стоял одной ногой на бордюре и размахивал рукой. Перед ним затормозил автомобиль, вынырнувший из волны белых огней, катившейся по Ленинградскому проспекту.
        Вася распахнул дверцу, плюхнулся на сиденье и заявил:
        - Недалеко от «Речного». Петрозаводская улица. Я покажу.
        Водитель тронулся с места и кивнул. Мол, хорошо.
        Вася достал телефон, открыл приложение с картами, повел пальцем по экрану сверху вниз, просматривая Ленинградку. Как он едет? Оказалось, что довольно неплохо. Вася мог быть дома минут через двадцать-тридцать.
        «Только давай скорее, ладно?» - Отец снова услышал дочкин голос и взмолился: «Пожалуйста, без пробок».
        Он зажмурился, пытаясь, как раньше, представить себе лицо Иисуса. Но образ Христа, несмотря на все старания, не приходил.
        Вместо этого через какое-то время Васе показалось, что в темноте под веками рядом с ним есть кто-то еще. Некто, кого он здесь уже… слышал? Чувствовал?.. Как еще можно узнать о чьем-то присутствии, если разглядеть его невозможно?
        Ему тут же вспомнился утренний разговор с Аллой, если, конечно, можно назвать так те несколько реплик, которыми они перебросились.
        « - Тебе снятся сны?
        - Не помню. Неважно».
        Нашла о чем спросить. Будто ничего более серьезного в жизни нет. Лучше бы о них самих разговор завела. А то услышала, что на работу идет, и спать пошла. Ну да, ведь все нормально. Просто муж ни с того ни с сего решил в офис поехать, где его вообще-то никто не ждет.
        Он снова разблокировал телефон и набрал Аллу. Подносить мобильник к уху не стал. С экрана на него глядела Алла, счастливая, улыбающаяся во весь рот.
        Вася прекрасно помнил, где была сделана эта фотография - на Селигере, куда они приехали всей семьей, чтобы встретить новый, две тысячи пятнадцатый год. Васе повезло поймать момент, когда небо за спиной жены озарилось залпами фейерверков. Как же хорошо тогда было!
        Алла не ответила. Почему?
        Оставила мобильник где-нибудь в квартире, и теперь он звонит себе, скажем, на кухне? Нет, вряд ли. Люба увидела бы, что это папа, и взяла бы аппарат.
        Выключила звук? Возможно, конечно. Хотя Алла если и переводила телефон на беззвучный режим, то только когда детей укачивала, а эти времена уже миновали.
        «Папа, мне страшно!»
        Теперь, когда горячка, возникшая во время звонка дочери, отчасти прошла, Васе пришлось приложить определенное усилие, чтоб произнести в мозгу слово «самоубийство», а затем представить его рядом с именем жены. Да, ей, конечно, круто досталось во вторник, никто не спорит. Но руки на себя наложить? В это Васе все-таки не верилось. Он припомнил, как в среду, когда шок наконец-то прошел, перед ним предстала почти что прежняя Алла.
        Или нет?
        Васе тут же вспомнилось и то, как жена сидела в ванной, пытаясь отогреть заледеневшую руку. Тогда ему в самоубийство верилось. А ведь это случилось еще до нападения. Уши были на месте…
        Вася тряхнул головой, избавляясь от нахлынувших мыслей. Все пустое. Вот он приедет домой, узнает, в чем дело…
        «Она опять управляет. Только теперь тобой и мамой…»
        Голос сына стих, прежде чем Вася собрался его прогнать. Не до сказок было сейчас.
        Воображение показало ему детей. Они, обнявшись, сидели на кровати. Рядом с ними валялись Женькины любимцы - черепашки-ниндзя. Вася вспомнил, как сын потешно обижался, когда он называл его супергероев чебурашками.
        Он бросил взгляд в окно. Такси подъезжало к «Соколу» и собиралось нырять в тоннель, ведущий к «Войковской».
        Так что же, черт подери, случилось с Аллой? Ладно он. На его звонки можно и не отвечать, дело понятное. Но дети-то при чем?
        «Да напилась она и лежит теперь в спальне бревном, - прошептал внутренний голос. - Куда там детей услышать. Она и третью мировую проспит, не заметив».
        «А ведь точно, Васенька, - согласилась мама. - Взяла и с горя-то приняла. Ты ее не ругай, она такое испытала, да еще у вас разлад пошел».
        «Не ругать? - Правый угол Васиного рта пополз вверх. Ну, конечно. Забила, значит, на все болт, залезла в бутылку с головой, оставив детей за дверью, и не ругать. Похвалить, может быть? Тут, мама, ты не права. Так что если она и в самом деле напилась!..»
        На выезде из тоннеля автомобиль притормозил. Вася посмотрел вперед и увидел, что шоссе забито машинами, медленно ползущими вперед.
        - Теперь до моста так будет. Это уж точно, - сказал водитель. - Здесь по жизни торчим, мать его. На хрена только бабки всадили, не понимаю. Расширяли там, дальше, мост второй переделывали. Надо было эстакаду захреначить на всю трассу, вторым этажом, да и точка. Кому в область, тот по ней до кольца, и нет проблем. Правильно я говорю?
        Вася, занятый своими мыслями, автоматически кивнул, среагировав на вопросительную интонацию в словах водителя.
        «А вдруг это маньяк? Пришел докончить то, что начал во вторник?
        Нет, какой еще маньяк. Дети ему дверь открыли бы? Ерунда. Люба и так девочка осторожная, а сейчас тем более.
        А если он полицейским прикинулся или врачом, который маму пришел полечить? Много ли надо, чтобы восьмилетний ребенок поверил в обман? Белый халат можно купить где угодно. Стетоскоп на шею повесить - тоже не проблема».
        Машину тряхнуло. Должно быть, она проехала по канализационному люку.
        Вася очнулся, повел мутным взглядом по сторонам и не сразу понял, где они сейчас находятся. Ему почему-то показалось, что на МКАДе, хотя что им там было делать? Он пригляделся внимательнее и понял, это эстакада около «Водного». Значит, дом был уже совсем близко.
        «Только бы возле Флотской не встать. Там это часто бывает».
        Недавний кошмар никак не хотел уходить, плавал перед глазами, застилал собой Ленинградку, видимую через лобовое стекло. Должно быть, так было потому, что видение оказалось очень уж реальным.
        «Это могло случиться на самом деле, - подумал Вася. - Если Алла напилась, то обмануть ее можно без проблем, как пару пива опрокинуть. И тогда!..»
        Все-таки с кошмаром что-то было не так. Какие-то детали царапали сознание, не давали поверить в правдоподобность привидевшегося. Вася попробовал разобраться в своих ощущениях, но почти сразу же махнул рукой. Да какой там на хрен анализ!
        Такси ощутимо замедлило ход.
        - Сворачиваем, - бросил водитель, заметив Васин взгляд. - Пробка, мать их так, строителей! Будем объезжать. - Он перестроился в крайний правый и вскоре свернул на Флотскую.
        Вася полез в телефон. А там-то что? Приложение слегка обнадежило его. Впереди, до поворота на улицу Лавочкина, как обычно, был затор. Зато она сама до перекрестка с Фестивальной и после него, до поворота на родную Петрозаводскую, приятно зеленела, обещала дать пролететь по себе со свистом.
        Он снова набрал Аллу, взглянул на фото, сжал губы и поднес аппарат к уху. Смотреть на улыбавшуюся жену уже не осталось никаких сил.
        Слушая гудки, Вася не то взмолился, не то выругался: «Отвечай же, мать твою!»
        Ничего не дождавшись, он набрал Любу.
        Дочка ответила после первого же гудка:
        - Папа, ты где?
        - Я уже совсем рядом, доченька. - Вася старался говорить как можно спокойнее.
        Он пытался внушить Любе то, в чем сам совершенно не был уверен. Мол, все в порядке, волноваться не о чем.
        - Я уже минут через пятнадцать буду. Скоро-скоро, вот увидишь. Мама проснулась?
        - Я не знаю. Она не открывает!
        В трубке раздался плач, тут же оборвался, сменился короткими гудками. Но Вася почти ничего не слышал, занятый догадкой, родившейся только что.
        Ну конечно. Заперто! Вот что было не так с его кошмаром. Если бы маньяк пришел и ушел, то кто бы после этого запер дверь в спальню?
        «Он бы и запер, - возразил внутренний голос. - Что, не знаешь, как это делается, или сам никогда не отпирал? Вставляешь отвертку в прорезь, и готово. Уж, наверное, у него есть отвертка специально для таких случаев. А нет, так можно и скальпелем, тупой стороной лезвия».
        Но Васе этот вариант показался натянутым. Нет, не было никакого маньяка. Алла жива и здорова, все в порядке. Надо только прийти домой, успокоить детей и выяснить, почему же она тогда ничего не слышит.
        Ничего не слышит…
        Вася сел прямо. Может, вот она, разгадка? Какие-то проблемы начались? Инфекция или посттравматический синдром? Заснула, во сне слух отказал, вот и не открывает Любе.
        «Конечно, Васенька, и так тоже может быть, - согласилась мама. - Вот только одного не пойму. Дверь-то она зачем заперла? Если спать легла, так чего закрываться? От детей? Им просто сказать можно было. Да вы ж всегда так и делали, если днем ложились, разве нет?»
        Вася не мог не признать тот факт, что внутренний голос, с недавних пор ставший очень похожий на мамин, прав. В самом деле, они с Аллой никогда не запирали дверь, даже если им не терпелось прямо посреди дня заняться любовью. А такое по выходным случалось куда чаще, чем дневной сон.
        Родители сажали детей смотреть мультик, делали звук погромче, закрывали - не запирали! - обе двери или бежали в ванную. Вот и все. Краснеть, будучи застигнутыми в самый неподходящий момент, им не пришлось ни разу.
        «А ведь Алла делала это далеко не тихо», - с удовольствием вспомнил Вася.
        «Вот и я о том же, сынок».
        Сразу за этим голосом раздался другой:
        «Я плохо себя чувствую… ощущаю».
        «Так что же? - спросил себя Вася. - Все-таки напилась?»
        По всему выходило, что именно так. Это объясняло и то, что Алла не слышала, как Люба стучалась к ней, звала маму, и то, что дверь вообще была заперта. У жены хватило мозгов. Она закрылась, чтобы дети не видели свою мать в таком состоянии.
        Вася сжал кулаки. Два дня выкобенивалась, вместо того чтобы понять, в чем виновата, и извиниться. Теперь вот взяла и надралась. Да хрен бы с ней, пусть пьет, если ни на что другое не способна, но детей-то зачем до такого доводить? Неужто не могла сказать, мол, буду спать долго, устала очень, не беспокойте? Как проснусь, так и выйду.
        Когда наконец такси подрулило к подъезду, Вася уже едва сдерживал себя. Помогала только мысль о Любе с Женькой. Что бы там ни натворила его женушка, а их втягивать в это было нельзя. Он разберется с Аллой, но так, чтобы они этого не поняли.
        Вася заплатил таксисту, выскочил из машины и ринулся к двери подъезда. Он достал из кармана связку ключей и едва не уронил ее в грязь. Нашел домофонную таблетку, дернул ее вверх - остальные ключи при этом, разумеется, растопырились в разные стороны, - приложил к круглому гнезду контакта. Домофон, как водится, с первого раза не отреагировал, вынудил Васю чертыхнуться и попробовать снова.
        Пока лифт ехал на седьмой этаж, он пытался хотя бы немного успокоиться, чтобы не сорваться при виде запертой двери в спальню и не разнести ее на хрен.
        Дети встретили его возле двери. Стоило ей распахнуться, и они повисли на нем, обняли, замерли.
        Вася прижал их к себе и какое-то время стоял, смотря в дальний конец коридора, туда, где справа виднелась дверь в спальню.
        «Как ты могла?! Посмотри на них!.. Взгляни! Что ты натворила, мать твою?!»
        Ощущение крушения мира, безвозвратной потери той семьи, которую Вася давно привык считать чем-то незыблемым, на миг потушило всю злость, горевшую в нем. Словно кто-то плеснул водой на костер. Однако его сердцевина оказалась слишком горячей, угли уцелели, и вскоре злость вспыхнула с новой силой.
        «Как ты могла?!»
        Вася закрыл глаза, глубоко вздохнул, досчитал до тридцати.
        - Так, дети, идите в комнату. Я сейчас разденусь и пойду к маме. - Голос отца оказался севшим.
        Может, из-за его попыток держать себя в руках.
        «Все хорошо. Мама просто спит. Она очень устала и плохо себя чувствует». - Эти слова так и остались непроизнесенными.
        Люба взяла Женю за руку и пошла к детской.
        На пороге она обернулась.
        - Папа…
        Вася в это время расшнуровывал туфли. Надо делать вид, что все в порядке. Дети замечают любую мелочь.
        Он поднял голову и услышал:
        - Женька говорит, что мамы больше нет. - У Любы прыгали губы, она разревелась.
        Женьку, стоявшего рядом с сестрой, но уже в комнате, Вася не видел, зато услышал. Сын тоненько завыл, впервые на его памяти. Обычно малыш плакал, как и все дети, громко, с шумными всхлипами, вскрикиваниями.
        «А тут… словно бабка на похоронах, - подумал Вася и стиснул зубы. - Довела детей! Полюбуйся, красавица! Это ты такое сделала!»
        - Все хорошо, - выдавил он из себя, даже не пробуя ободряюще улыбнуться.
        Вместо слов из его горла рвалось хриплое рычание.
        - Я уже иду. Ждите. - Вася стащил туфли нога об ногу и пошел вперед по коридору.
        Люба взглянула на его лицо, как-то особенно резко всхлипнула, схватила брата за руку, втащила его в детскую и закрыла дверь.
        Вася, который видел перед собой одну только дверь в спальню, едва ли заметил это. Дойдя до цели, он дернул ручку вниз, и та очень легко поддалась его напору. Заперто. Вася стоял какое-то время перед дверью, пока наконец-то в его мозгу, затуманенном яростью, не возник образ отвертки с широким плоским жалом.
        Инструменты лежали на маленькой антресоли в прихожей. Вася, встав на табурет, распахнул дверки, вытащил наружу ящик, опустил его на пол, сорвал крышку. Один из пластиковых запоров, удерживавших ее, сухо хрустнул и отлетел в сторону.
        Вася схватил отвертку и ринулся обратно к спальне. Вставлять инструмент в прорезь замка пришлось, держа левой рукой правую.
        Механизм коротко щелкнул, дверь приоткрылась. Он так сильно крутанул шайбу замка, что заодно и полностью убрал язычок в дверь. Вася толкнул ее. Створка отлетела в сторону, ударилась об ограничитель, глухо задребезжала и стала отъезжать обратно.
        Алла лежала на кровати, повернувшись к окну и прикрыв ноги одеялом. Над ее головой горел ночник. Картина была настолько знакомой, своей, родной, что Вася, уже занесший ногу, чтобы ринуться внутрь, опустил ее на прежнее место.
        Вот сейчас, как бывало уже не раз, если он задерживался допоздна на работе, Аля повернется на спину, потянется, посмотрит на него и улыбнется.
        «Ты пришел, - скажет она очень теплым и чуть хриплым голосом. - А я вот ждала-ждала и задремала. Что стоишь на пороге? Целоваться будем?»
        Голова у Васи закружилась. Он схватился рукой за косяк и безотчетно взмолился о том, чтобы видение стало явью.
        Форточка с громким стуком ударилась об откос, и наваждение исчезло без следа. Порыв сквозняка заставил Васю поежиться. Воздух показался ему каким-то особенно студеным.
        Он вошел в спальню и аккуратно закрыл за собой дверь. Ярость никуда не делась. Она была по-прежнему в нем, но сквозняк помог отцу вспомнить о детях.
        «Потихоньку, - сказал себе Вася и улыбнулся. - Нельзя пугать детей. Я не она, о них думаю».
        Он обошел кровать, посмотрел на жену, моргнул, пригляделся внимательнее.
        Повязок на месте не было. Аккуратно расправленный парик лежал рядом, на его подушке.
        Ночник безжалостно высвечивал рану на месте левого уха во всем ее безобразии. Вася видел шов, стянувший ее края, неровную дыру, которую тот опоясывал. Чуть повыше по бледной коже тянулась тонкая горизонтальная темно-красная линия, которая, похоже, опоясывала всю голову. Во всяком случае она пересекала лоб и дальше скрывалась за подушкой, а с другой стороны уходила на затылок.
        Эта линия рассекала надвое буквы, выведенные на лбу Аллы. Васе они показались черными. Еще не веря себе, тому, что увидел, он забрался на кровать, встал на колени и склонился над женой.
        Только теперь до его сознания дошло то, что он мог бы заметить сразу, но был слишком занят своей злостью. В комнате совсем не пахло перегаром.
        Вася протянул правую руку к Алле и тут же отдернул. Он тупо уставился на отвертку, которую до сих пор сжимал в пальцах, выронил ее на одеяло и снова повел руку к жене.
        Кожа Аллы была еще теплой. Вася повел указательным пальцем по этой линии, и она вдруг раздвоилась, впустила тьму между своими краями. Какое-то время Вася не двигаясь смотрел на узкую щель, появившуюся на левой стороне головы Аллы, затем медленно улегся на бок, очень осторожно обнял жену за талию и замер, глядя ей в лицо.
        «Она не слушала. Она не думала». - Призрачный шепот появился сразу же.
        Вслед за ним цепочкой, шествуя с издевательской неторопливостью, перед Васей стали разворачиваться его сновидения последних дней. То, что он лежал с открытыми глазами, им совсем не мешало.
        « - Тебе снятся сны?
        - Не помню. Неважно».
        Теперь он вспомнил, как раз за разом шел в темноте, сопровождаемый живыми детьми и мертвой мамой. Или шагал в полном одиночестве, гадая, где сейчас мать, не крадется ли следом? Впереди его ждал неведомый враг. С каждым пройденным метром Вася все больше укреплялся в мысли о том, что это Алла.
        Укреплялся? Вспомнил? Сам?
        «Она не думала. Она не верила».
        Вася распахнул глаза, но голос, тот самый, который он услышал в своем первом кошмаре в ночь на воскресенье, а потом так легко забыл про него, продолжал хихикать у него в голове.
        Алла по-прежнему лежала рядом. Васе показалось, что та самая щель даже стала немного шире.
        Из детской донесся пронзительный крик и тут же оборвался. Вася вскочил с кровати. Люба!
        Отец спрыгнул на пол, вылетел из спальни и ворвался в комнату напротив. Он наткнулся взглядом на распахнутую дверцу шкафа, общего для Любы и Жени. Из-под нее виднелись дочкины ноги.
        Вася совершенно четко ощутил, что ему не хочется подходить к дочери.
        «Ей ничего не угрожает, она там одна, - тут же прошептал внутренний голос. - Может, девочка полезла в шкаф да увидела там шального паука, только и всего?»
        Он бросил взгляд на кровать. Женька был там, сидел, забившись в угол и накрывшись одеялом до самых глаз. Сын и не подумал вылезать из своего убежища при появлении отца. Какое там!.. Он даже не посмотрел в его сторону, продолжал таращиться на шкаф и сестру за дверью.
        «А если там маньяк?!» - пронеслось в голове у Васи.
        В следующий момент он уже стоял возле Любы и сжимал кулаки. Пара метров, разделявшая их с дочкой, осталась позади.
        Она замерла перед зеркалом, висевшим на внутренней стороне дверцы. Обе Любины ладошки были прижаты к темечку. Похоже, дочка не заметила появления папы. Рядом с ней, кроме Васи, никого не было, но он на всякий случай распахнул среднюю дверцу шкафа и поворошил одежду, висевшую на вешалках.
        Теперь из всех возможных причин Любиного испуга осталось одно только зеркало.
        «Как заколдованная», - подумал Вася, глядя на дочь, которая за все это время так ни разу и не пошевелилась.
        Он остановил взгляд на ее ладонях. Что они скрывали? Вася не горел желанием узнать об этом.
        Он медленно протянул руки к Любиным ладоням, накрыл их своими и едва не отдернул. Ее кожа казалась ему заледеневшей. Отец, закусив губу, слегка сжал пальцы.
        - Доча, это я, - тихо сказал он, склонившись к самому ее уху. - Я с тобой.
        Стараясь действовать максимально мягко, Вася начал отводить ее ладони от головы. Поначалу дочка уперлась, и он остановился, не желая ломать ее сопротивление, но через несколько секунд Люба неожиданно поддалась.
        На темечке дочки красовалась широкая улыбка, искусно выстриженная и выбритая. Пухленькие губки, белые, отменно крепкие и крупные зубы, дразнящий кончик языка между ними.
        Васе не потребовалось много времени, чтобы узнать эту улыбку. Он видел ее каждый день по много раз, его Люба была смешливой девочкой.
        Виктор Степанович не стал долго слушать Васю по телефону. Он уловил суть, выругался, бросил: «Едем», отключился, но тут же перезвонил и потребовал ничего не трогать.
        Вася положил телефон в карман брюк и покрепче прижал к себе Любу. С той самой минуты, когда он ворвался в детскую, сын и дочка оттуда так и не выходили. Эта комната будто стала для них самым безопасным местом на свете, чего, конечно же, и близко не было. Рисунок, возникший на голове Любы, являлся более чем убедительным доказательством этого акта.
        Но куда им было идти? В спальню? В комнату мамы? Детская осталась единственным местом в их квартире, где никого не убивали.
        «Пока что», - тяжело проронил внутренний голос, и Вася не нашел, что ему возразить.
        Еще, конечно, была кухня, но что там делать?
        Это сын сказал Васе, что надо связаться со следователем. Сам он и не вспомнил о дяде полицейском. Увидел выстриженную улыбку, подхватил Любу на руки, сел с ней в огромное мягкое кресло-диван, да так и сидел, чуть покачиваясь вперед-назад, то ли дочку баюкал, то ли себя, а скорее всего обоих сразу. Женя пристроился рядом, забрался на широкий подлокотник и уселся на нем.
        В детской было так тепло, уютно и тихо, что через какое-то время Васе показалось, будто ничего не случилось. Это был просто дурной сон, не более того. Вся последняя неделя - одно долгое тошнотворное забытье. На самом деле на дворе пятница, второе ноября. Он пришел с работы. Мама и жена ходят по магазинам. Они специально ему позвонили и попросили прийти пораньше, чтобы дети дома надолго одни не оставались, а то беспокоиться будут.
        Еще немного, и он непременно вспомнил бы и звонок Аллы, и все то, о чем они говорили, слово в слово, со всеми интонациями. Но тут справа зашевелился Женя, до того сидевший неподвижно.
        Он схватился рукой за Васино плечо и сказал:
        «Папа, позвони дяде полицейскому».
        После разговора с Виктором Степановичем Вася посидел еще несколько минут в кресле, ссадил Любу с колен и встал. Надо было кое-что сделать, притом непременно сейчас, до прихода следователя. Какой-то части его «я» это намерение казалось донельзя странным, неуместным, даже неправильным. Но ее голос был слишком тих, на него можно было не обращать внимания.
        «На память, - сказал себе Вася. - Чтобы…»
        Его разум старательно пытался найти приемлемое объяснение поступку, наконец-то признал свое бессилие и выдал:
        «Чтобы всегда помнить».
        Вася этим вполне удовлетворился.
        Виктор Степанович стоял перед уже знакомой ему дверью и медлил. Судмедэксперт при нем оказался тем же самым, по имени Дима, и следователь чрезвычайно радовался этому обстоятельству. А вот криминалист и опер на сей раз были другими. Они молча стояли за его спиной.
        Только накануне он разговаривал с Горынычем. Так они за глаза звали начальника, Илью Георгиевича. Тот ясно дал понять, мол, хватит воду в ступе толочь, результат давай! Вот он, получите, да только не тот, который нужен.
        Виктор Степанович уже знал, что увидит внутри. Новый труп. Жена этого Василия Андреевича. Эх, красивая была баба, даже без волос и ушей, а уж с ними и подавно.
        Опять надпись. Интересно, где и какая? Ему почему-то представилось, что на грудях, а точнее, вокруг того места, где они были.
        Все та же холодная до одури кожа трупа.
        И ни малейшего намека на то, кто бы мог все это натворить.
        Хотя…
        Нет, от мужика, который позвонил ему, Виктор Степанович не надеялся узнать что-нибудь путное. С ним еще в прошлый раз - в ресторане - все стало ясно. Этот тормоз был бесполезен, даром что оба раза оказался на месте преступления первым.
        «Да и сейчас снова, - сказал следователь сам себе. - Такие фрукты смотрят и ни черта не видят. Но, может, дети смогут рассказать что-нибудь интересное. Они всегда замечают больше взрослых. А этим все карты в руки. Они находились в квартире от начала и до самого конца».
        Следователь вдавил кнопку звонка, подержал немного и отпустил.
        Дверь распахнулась. На пороге стоял муж.
        «Вдовец», - поправил себя следователь.
        - Проходите, - сказал Вася. - Алла… она в спальне. По коридору и налево.
        Виктор Степанович внимательно посмотрел на него, кивнул, поманил за собой Диму и пошел в спальню. Опер Андрей отправился вслед за ними, тогда как криминалист остался на пороге и занялся дверным замком.
        - Мать твою! - вырвалось у Димы, когда они приступили к осмотру тела. - Да чем же это он ее, а?
        Маньяк вскрыл черепную коробку так, словно она была яйцом из киндер-сюрприза. Он разрезал кость чем-то невероятно тонким и острым. Дима приложил верхнюю часть черепа к нижней, и они совпали идеально.
        Мужчины переглянулись. Они прекрасно понимали друг друга без слов. Ладно глаза и уши. В конце концов, если долго мучиться, то, наверное, можно было заточить лезвие так, что оно стало резать плоть как масло. Но кость? Здесь маньяк рассек череп, у бабки - ребра.
        Тот же самый холод снова был на месте.
        Дима снова снял крышку черепной коробки.
        - Как в кабинете биологии, - буркнул Виктор Степанович, заглядывая ему через плечо. - Хоть сейчас учеников зови.
        Маньяк не только забрал мозг с собой. Он не оставил внутри черепной коробки ни следа плоти. При свете люстры кость казалась желтоватой, старой. Виктор Степанович отвел взгляд. В сочетании с нетронутым лицом это производило сильное впечатление даже на него.
        - Закрой, пожалуйста, - сдавленным голосом попросил он. - Там, у себя, еще насмотришься.
        Дима с готовностью выполнил просьбу.
        Следователь вздрогнул от легкого стука, с которым крышка черепной коробки встала на место, и снова посмотрел на жертву.
        - «Она не думала», - вслух прочитал Дима.
        Буквы были такими же тонкими, как и линия разреза.
        - Видать, одним инструментом работал, - сказал судмедэксперт, имея в виду вскрытие черепной коробки и надпись. - Только здесь он его накалил.
        Виктор Степанович кивнул и подумал:
        «Все так же, как и в прошлые разы. Такой характерный, яркий почерк, столь сложное преступление. По-прежнему никаких следов и свидетелей. Нонсенс, небывальщина, чертовщина какая-то!»
        Когда новая жертва после первого нападения осталась жива, у него появилась было надежда на зацепку, но вскоре угасла. Ничего толкового узнать не удалось.
        - Ладно, - сказал он, вставая на ноги. - Ты пока тут повозись, а я с ними пойду поговорю.
        Виктор Степанович вышел из спальни, остановился, прислушался и толкнул дверь напротив. Вся семья оказалась там. Вдовец сидел на кровати, дети примостились у него на коленях, обняли за шею. Никто не плакал.
        Следователь взял раскладной детский стульчик, стоявший возле такого же столика, и осторожно опустился на него. Почти такая же мебель стояла и в комнате у его Макса. Он по собственному опыту знал, что стул выдержит, если, конечно, не скакать на нем по комнате.
        - Привет, - без улыбки сказал он детям. - Вашу маму убил нехороший человек. - Мальчик и девочка вздрогнули, но не заплакали, только крепче прижались к отцу. - Я хочу его поймать, чтобы наказать. Тут мне нужна ваша помощь. Вы же здесь были оба?
        Девочка кивнула, мальчик просто продолжал смотреть на Виктора Степановича. Каждый раз, когда следователь встречался взглядом с малышом, у него появлялось ощущение, будто тот что-то знает.
        - Вот и… - Он чуть было не сказал «хорошо», но вовремя осекся. - Ладно. Расскажите, что вы тут делали, пока папа с работы не пришел.
        Слушать пришлось не так уж и долго. Говорила в основном старшая девочка, которую звали Любой. С ее слов Виктор Степанович понял, что до обеда все шло как обычно. Они вместе позавтракали, затем Люба села делать уроки, которые без нее проходили в школе, а Женя потихоньку играл со своими фигурками.
        - Он молодец, сегодня старался мне не мешать, - гордо сказала девочка.
        Еще они попросились погулять, но мама сказала, мол, нет, сегодня с вами не пойду. Она была очень печальной. Мама вообще грустила в последние дни, но сегодня совсем сильно. После обеда сказала, что пойдет отдохнет. Попросила сидеть тихо и не мешать, а если захотят посмотреть мультики, то можно, но чтоб громко не делали.
        - Мама легла, а мы к ней зашли почти сразу. Нам спросить надо было, можно «Ледниковый период» посмотреть, ведь он длинный. - При этих словах девочки ее отец дернулся, и Виктор Степанович не преминул это заметить.
        - Потом мы сидели и смотрели мультик, когда он кончился - еще поиграли, - сказала Люба. - После этого я попробовала заглянуть к маме. Вдруг она уже не спит? Но дверь оказалась заперта. Я подумала, это потому, что мы тогда про мультик спрашивали, и пошла играть с братом. Время шло, а мама все не выходила. Тогда нам с Женькой стало страшно. Я начала стучать, а мама не отвечала. Там вообще было очень тихо, в спальне. Я позвонила папе, а потом мы сидели и ждали, когда он приедет.
        - Ваша дочь говорила про длинный мультфильм, - сказал Виктор Степанович, внимательно смотря на вдовца. - Вас это удивило?
        - Не это, а то, что они зашли. Люба мне звонила и говорила, что дверь заперта. Но она уже все объяснила вам.
        Виктор Степанович кивнул.
        - Это ваше? - Он достал из кармана прозрачный пакет, на дне которого лежала отвертка.
        Вася вздрогнул и ответил:
        - Да, моя. Дверь открывал. Выронил, наверное, где-то.
        - Давайте теперь послушаем вас, Василий Андреевич. Как прошел ваш день?
        - На работе, - обронил тот. - Я был там с самого утра.
        - Вы всю эту неделю работали?
        - Нет. Только сегодня.
        - Понятно. А почему решили выйти?
        На этот раз Виктору Степановичу пришлось подождать ответа. Он напрягся. Неужели лед тронулся? Или хотя бы затрещал?
        - Мы… нам тяжело вместе было. - Вася тщательно подбирал слова. - Мне надо было встряхнуться. Вот я и пошел.
        - Ясно. Что было дальше?
        Тот снова ответил не сразу:
        - Работал. Я юрист, вы знаете. Проблем много накопилось за эти дни. Разгребал. А потом позвонила Люба, и я поехал домой.
        - На чем ехали?
        - На такси.
        - Вызывали?
        - Нет. Голосовал.
        - Когда вышли с работы?
        Вася вспомнил, как зазвонил телефон. Он взял его и увидел на экране время - 15.53.
        Виктор Степанович заметил, как взгляд вдовца поплыл, стал отсутствующим. Потом Вася зажмурился, и его лицо исказилось.
        - Около четырех часов дня, - ответил он, наконец-то справившись с собой.
        Столь бурная реакция показалась Виктору Степановичу интересной. Конечно, это могло быть и просто следствием пережитого за день… и все же.
        Следователь наказал себе как можно скорее наведаться на работу к этому типу и осведомился:
        - Долго ехали?
        Он тут же наткнулся на обжигающий взгляд.
        - Целую вечность! - прошипел вдовец. - Или вы ждали другого ответа? Вы должны понимать, почему я так сказал!
        Виктор Степанович кивнул:
        - Понимаю. Я спрошу иначе. Когда вы приехали домой?
        Вася задумался.
        - Сложно сказать. Наверное, после половины пятого где-то. Точнее не скажу.
        - Было четыре сорок две, - сказала дочка Василия Андреевича. - Я часто на часы смотрела.
        - Значит, шестнадцать сорок две. Спасибо, Люба. А позвонили вы мне… - Виктор Степанович достал телефон, посмотрел. - Да, позже. Уже в семнадцать двадцать пять. Немало времени прошло. - Он почему-то был почти уверен в том, что Василий Андреевич необычно отреагирует на это, и не ошибся.
        Взгляд вдовца метнулся к дочери. Та неловким, ломаным движением поднесла руку к рисунку, выбритому на темечке, но так и не коснулась его.
        Девочка отдернула пальцы так, будто он мог ее обжечь, посмотрела на следователя и спросила:
        - Вам нравится?
        Виктор Степанович вежливо приподнял уголки губ и сказал:
        - Веселая улыбка.
        - Это моя. Потрогайте.
        Он встретился с девочкой взглядом, и шутка о малолетней кокетке умерла в его душе, так толком и не оформившись. Следователь посмотрел на ее отца.
        - Страшно? - совершенно спокойно спросил тот. - Понимаю.
        Виктор Степанович от души выругался про себя, протянул правую руку и дотронулся до одного из «зубов» улыбки-рисунка. Холод пронзил подушечки пальцев, схватил ледяными клещами кисть, тонкими сверлами ввинтился в предплечье до самого локтя. Следователь уронил руку на колено и застыл, глядя на пальцы, скрюченные от холода.
        - Эта улыбка появилась, когда я ненадолго прилег рядом с Аллой, - ровным голосом проговорил вдовец. - Люба закричала. Я очнулся. Прибежал сюда, а она…
        Виктор Степанович очень захотел, чтобы этот тип немедленно, сию же секунду замолчал. А еще чтобы это дело передали кому-нибудь другому. Плевать он хотел на премию и на очередное звание, которое ему по идее должны были присвоить к концу года! Пусть расследуют без него. Справятся - честь им и хвала. Не выйдет у них, он не осудит.
        На какой-то миг Виктор Степанович даже представил, как встает со стула, выходит в коридор, одевается и покидает эту квартиру и злосчастную семейку на веки вечные, без права на возврат. Но он, конечно, остался сидеть на месте.
        - Давайте вернемся на землю, - сухо сказал он, изо всех сил удерживая внутри себя стремительно растущее раздражение. - Если вы будете рассказывать мне сказки, то это ничем хорошим не закончится. Так откуда взялась улыбка?
        Отец и дети переглянулись и снова уставились на него.
        - Папа все правильно рассказал, - заявила девочка.
        - Это Баба-яга сделала. Я ее видел, - проговорил мальчик.
        - Хватит! - Виктор Степанович вскочил на ноги. - Довольно! Еще кого сюда приплетете?
        Кровь бросилась ему в голову. Лицо закололо крохотными иголками, щеки запылали. Мало ему Горыныча - ничуть не сказочного! - который что ни день обещает с него три шкуры содрать и все на стене в кабинете повесить. Ему хватает страха за собственную семью. Он вынужден жить в одном районе с маньяком и каждый день, уходя на работу, оставлять ее без своей защиты. Так еще и эти выпендриваются! Понавыдумывали, мать их так!
        Следователь с трудом взял себя в руки и прошипел:
        - Дело ваше. Хотите комедию ломать - воля ваша. Но следующее представление будете давать у меня в кабинете. Повесткой вызову, ясно? И попробуйте только не прийти. - Он обвел их взглядом. - Ну? Так откуда взялась эта чертова улыбка?
        Отец с детьми никак не отреагировали на вопрос, сидели молча и смотрели на него. Виктор Степанович скрипнул зубами, выскочил в коридор и с грохотом захлопнул за собой дверь. Из спальни тут же выглянул опер. Он увидел следователя, замер, затем закрыл рот и аккуратно скрылся за дверью.
        Виктор Степанович ощутил, как пересохло в горле, отправился в ванную, открыл холодную воду, наклонился и принялся пить. Утолив наконец жажду, он ополоснул лицо, сел на край ванны и задумался.
        Раздражение в адрес этой сумасшедшей семейки никуда не делось, но теперь его, притушенное водой, по крайней мере можно было держать в узде. Следователь сцепил пальцы, тут же вздрогнул и крутанул кран горячей воды. Он сунул правую руку под струю, ничего не почувствовал, проверил воду указательным пальцем левой руки и отдернул его. Из крана лился сущий кипяток.
        «Баба-яга, - подумал Виктор Степанович. - Ну, конечно, кто же еще. А Кощеюшка на стреме стоял».
        Но прежней иронии, которую ему хотелось бы ощутить в себе по отношению к словам мальчишки, не было. На ум следователю пришли прошлые подвиги маньяка - вырезанное сердце и глаза, уши, отхваченные в туалете. Как маньяк туда вошел и вышел? Почему его никто не видел, даже жертва?
        «Еще, конечно, сегодняшнее нападение. Что там этот сопляк молол про стрижку сестры, дело одно, а вот то, что с головой их матери сделали…
        Может, их тут на самом деле двое было, а то и трое? - Он помотал головой. - Нет, чутье говорит мне обратное. Не такие это убийства, чтобы их толпой совершать. Тут явно псих-одиночка работал.
        А если сатанисты какие-нибудь, - спросил себя Виктор Степанович? - Вроде тех, что в недостроенной ховринской больнице сидели одно время? Снова нет. Где следы ритуала? Нет их и не было. - Вода все лилась, а следователь по-прежнему ничего не чувствовал. - Собственно говоря, со следами у нас пока вообще очень туго. Ни криминалисты, ни судмедэксперты ничего не нашли.
        Не удалось даже понять, чем орудовал маньяк. Раны оказались совершенно чистыми, инструмент не оставил внутри ни единой своей частички. А ведь он не только кожу с мясом резал, но и ребра раскроил. Уж там-то, в костях, неминуемо должно было что-то да застрять. Но нет, не случилось ничего такого. Словно все раны возникли сами по себе. По мановению волшебной палочки, блин.
        Кстати, - продолжал размышлять следователь. - Как маньяк вообще проник на седьмой этаж, если дверь ему никто не открывал? Через соседский балкон? Возможно. Форточка-то была открыта, а много ли человеку надо, чтобы пролезть внутрь, при должной-то сноровке?
        А как быть с этой долбаной стрижкой? Там-то балкона нет…»
        Дверь в ванную распахнулась. Виктор Степанович вскинул голову и увидел вдовца, стоявшего на пороге.
        - Это вы, - сказал следователь и вздрогнул, увидев, как перекосилось лицо Васи. - Готовы рассказать мне что-то действительно стоящее?
        Тот откашлялся и проговорил:
        - Женя может описать ее.
        - Бабу-ягу? - Виктор Степанович поднял брови. - Спасибо, я и сам могу это сделать. Нос крючком, на кончике - большая бородавка, изо рта кривой зуб торчит, и ведьма им страшно цыкает. На голове платок. Ну и так далее.
        Вдовец молча развернулся и скрылся в коридоре.
        Следователь несколько секунд смотрел на пустой дверной проем, затем обругал себя и выскочил наружу - извиняться и спрашивать. Конечно, скорее всего, ему не светило услышать от этого малыша и его родни хоть что-нибудь полезное, но мало ли, всякое бывает. Виктор Степанович покосился на свою правую руку.
        Рассказ малыша о ведьме и о том, как его отец ее прогонял, вызвал у следователя скуку. Все так, как он и ожидал. Сказки для детей дошкольного возраста. Разве что Баба-яга оказалась не в деревянной избушке, поставленной на какой-нибудь игровой площадке, а в парикмахерской.
        Виктор Степанович тут же припомнил, как орал его собственный сын Макс, стоило только усадить его в кресло перед зеркалом. Кстати, в той же самой парикмахерской. Никаких ведьм следователь там не видел.
        - Нам с Аллой снились одинаковые сны, - сказал Вася. - Теперь я это помню. Она разрешила… - Лицо вдовца задрожало, но он взял себя в руки и продолжил: - Мы тогда не поняли, что это за звуки. Там темно было, понимаете?.. А это ножницы. - Он взял с детского столика помянутый инструмент и пощелкал им. - Там потом много чего было, в этих снах. Но началось все с ножниц. А еще она смеялась.
        Виктор Степанович встал, задвинул стул на место.
        - Если у вас появится что-то настоящее, звоните.
        - Она не слышала. Она не думала. Ведьма сказала мне это еще до поминок. Понимаете, раньше!
        - Да-да, конечно, - пробубнил следователь и посмотрел сквозь этого фрукта.
        Господи, ну за что ему такое наказание?! Мало самого преступления, так еще и потерпевший оказался редкостным дебилом со съехавшей крышей. Да и отпрыски у него, похоже, тоже с конкретным приветом. А какие еще дети могут быть у такого отца?
        - Понимаю. Пророческий сон. - Следователь не сдержался и добавил: - Когда убийца в следующий раз приснится, попросите его, пусть с повинной придет. Ему зачтется.
        «Да и вам тоже», - чуть было не добавил Виктор Степанович, но все-таки смог оставить при себе эти слова.
        Он вышел в коридор. Ему предстояло навестить соседей. Вдруг они заметили что-нибудь? В прошлый раз все жильцы этажа как один тут же заявили, что никого не видели и ничего не слышали. И вообще их по случаю субботы днем дома не было, вот только недавно пришли.
        Дело привычное. Добиться от кого-то показаний следователю удавалось нечасто. Люди, как правило, упорно верили в то, что стражи порядка должны все делать сами, а их хата с краю. А тут, конечно, еще и боялись. Никому нет охоты высовываться, когда речь идет о маньяке.
        Но шанс на зацепку все-таки оставался, и следователь не собирался его упускать.
        - Могу я вас попросить?.. - проговорил Вася, встал рядом и поймал взгляд Виктора Степановича. - Мне вряд ли скажут, а вам - тут же. Узнайте, пожалуйста, в парикмахерской адрес этой женщины, которая у них работает.
        Следователь резким движением одернул пиджак. Ага, конечно, разбежался. Спешит и падает исполнить просьбу, даже шнурки гладить не станет. Это чтобы неутешный вдовец, стало быть, пришел домой к этой парикмахерше и… что? Да что угодно. Может с собой священника прихватить для проведения обряда экзорцизма. Среди батюшек тоже нездоровых на голову хватает, могут и поверить. Особенно если заплатить хорошо. А то и сам попробует ведьму изгнать, так сказать, подручными средствами.
        Тут Виктор Степанович, который в этот момент засовывал под мышку пухлую потертую кожаную папку коричневого цвета, очень внимательно посмотрел на вдовца.
        «Сам, подручными средствами. А что, если?..»
        Такая мысль была не то чтобы совсем неожиданной, но в этом направлении следователь перестал работать еще на прошлой неделе, когда понял, что у этого типа железное алиби. Однако если разобраться, то кто ему его обеспечил? Жена и дети.
        «Так, может, это и в самом деле была групповуха, хотя бы вначале? - подумал Виктор Степанович. - Почему нет, если они тут все с приветом? Сначала сообща убили свекровь, единственного нормального человека. Или просто не поделили чего-нибудь. Потом этот Вася вошел во вкус и уже в одиночку принялся за жену. Она же вдобавок была еще и соучастником, который мог заложить его с потрохами. Может, тогда в туалете он просто не успел закончить, только и всего? А теперь вот и за собственных детей взялся. Запугал их так, что они пляшут под его дудку и несут всякую чушь о ведьмах, и развлекается себе спокойненько…»
        Виктор Степанович одним махом оборвал поток мыслей, рожденных не в меру разыгравшимся воображением. Так можно было много чего напридумывать. Но он-то работал не писателем, а следователем, которому полагалось выяснять суть событий, а не создавать их ради красивого сюжета.
        Хотя, конечно, было что-то в этой гипотезе такое… рациональное. Например, становилось понятно, как маньяк проник в дом, чтобы убить свою мать. Он просто вошел внутрь, открыв дверь своим ключом. Ведь было же установлено, что никаких следов взлома нет.
        Да и ситуация со смертью жены тоже отчасти прояснялась. Никто ласточкой не взлетал на седьмой этаж, не перебирался с одного балкона на другой. Убийца снова вошел через дверь.
        Правда, как быть с туалетом в ресторане, Виктор Степанович по-прежнему не знал. Вася все время сидел за столом, а непосредственно в момент совершения преступления и вовсе спал, будучи пьяным. Но если у него были сообщники…
        Хватит! Следователь ударил кулаком по бедру. Надо же, как привязался к нему этот бред! Да, чушь полная, потому что доказательств пока что не было никаких. Не стоило больше об этом думать. Надо работать, идти к цели шаг за шагом, и тогда все станет ясно.
        - Это невозможно, Василий Андреевич. Вы пытаетесь подменить собою следствие, а может, еще и суд. Вам лучше остановиться. - Виктор Степанович улыбнулся и продолжил: - Иначе закон будет уже не защищать вас, а преследовать.
        Не тратя времени на пустые споры, он вышел на лестничную клетку.
        Вася еще какое-то время постоял в прихожей, потом развернулся и пошел в детскую.
        «Что ж, значит, будем все делать сами».
        Эта мысль литым кулаком ударила его под дых. Он прислонился к стене, прижался затылком к ее прохладной поверхности. Перед глазами закружились черные точки.
        «Все сами. Одни. Навсегда.
        Гулять по выходным. Садиться ужинать перед телевизором, если там идет что-то интересное. Придумывать, куда поехать в отпуск. Лечиться от простуды, готовить обеды, украшать квартиру перед праздниками, играть на даче в вышибалу - сами, сами, сами». - Вася сполз по стене, обхватил руками колени, опустил голову и застыл.
        Грудь жгло на вдохе, в горле клокотало, но слез почему-то не было.
        Когда к нему подбежали дети и принялись тянуть за собой, он позволил им увести себя. Для того чтобы пойти, достаточно было согласиться с чужой волей, а для того чтобы остаться, требовалось принять решение самому.
        В квартире побывала бригада, которая забрала Аллу. Следователь и его коллеги ушли в десятом часу вечера. Вася выпроводил их из квартиры под бодрый звон вилок, доносившийся с кухни, где сидели дети. Выйти из растительного состояния ему помогло чувство долга. Сына и дочку надо было готовить ко сну.
        Его заслуги в том, что Люба с Женькой поужинали как следует, не было. Очнувшись, Вася обнаружил, что остался в детской один, а когда пришел на кухню, то увидел, что дочка уже все сделала сама. Она достала из холодильника котлеты и жареную картошку, разложила их по тарелкам и погрела в микроволновке. Его порция дожидалась там своего часа.
        Вася достал тарелку и не смог сдержать удивленного возгласа.
        Люба заметно порозовела и сказала:
        - Ты же на работе, наверное, не успел пообедать.
        Вася закрыл за незваными гостями дверь и вернулся на кухню. Люба, умница, не стала зажигать верхний свет. Вместо этого на стене горело бра, делая пространство вокруг стола уютнее.
        «Хотя какая разница теперь-то, после всего, что случилось», - тут же подумал он.
        Поели они в молчании.
        Когда с ужином было покончено и на столе появились чашки с чаем, Вася взглянул на Женю и спросил:
        - Сын, а избушка Бабы-яги тебе не снилась?
        Тот помотал головой.
        - Понимаешь… - Вася задумался, пытаясь понять, как лучше объяснить малышу то, о чем он сейчас подумал. - Это ведь не обязательно такая избушка, какую ты в мультиках видел. Это может быть и такой большой дом, как наш, а в нем - квартира. Баба-яга, она тоже… хочет жить как люди.
        Женя задумался. Вася следил за выражением на его лице, затаив дыхание. Появился бы хоть маленький хвостик! Надо понять, с чего можно начать поиски! Ведь там, в парикмахерской, никто не даст ему адрес ведьмы.
        - Нет, папа, - ответил сын, подняв на него взгляд. - Она не показывала мне избушку. Только тебя, бабушку, Любу и ма… и ма… - Женя начал всхлипывать, и Люба, сидевшая рядом, поспешила обнять брата.
        Вася обошел стол и прижал к себе их обоих.
        - Нет так нет, - откашлявшись, сказал он немного позже и добавил, стараясь изобразить воодушевление: - Мы ее все равно найдем и убьем.
        Женя перестал хныкать.
        - Убьем? Насовсем?
        - Да, сын, насовсем. На этот раз не будет никаких заклинаний. Я обещаю.
        «Горазд ты обещать, - с усмешкой выдал внутренний голос. - А силенок-то хватит? Ты хоть понимаешь, с чем дело имеешь? Маму и Алю эта тварь в бараний рог скрутила и даже не вспотела. Никто ничего не заметил. Да и тебе голову заморочила. Снежинками себя с женой вообразил, отрезанным ломтем почувствовал».
        - Ты уже обещал, - с детской прямотой выложил сын то, что было у него на душе. - А она не ушла.
        - Да… тогда не получилось.
        «Получилось. Только не то, что было нужно. Не поверил, вот тебе и результат».
        - Прости, сын. Я все исправлю.
        Женька не ответил. Он просто прижался к отцу еще крепче, схватился пальцами за его запястье.
        Вася высвободил вторую руку, поднял сына и понес в детскую.
        - Я помою посуду, - услышал он голос Любы, и на душе у него стало теплее.
        В коридоре Женя, которого уже со страшной силой клонило в сон, засучил ногами, попробовал выкрутиться из отцовских объятий.
        - Зубы надо почистить, - объяснил он Васе.
        Тот попробовал было переубедить сына, мол, сегодня не нужно, поздно уже, но вскоре сдался и вместе с ним отправился в ванную.
        В детской Женька снова удивил его, когда пожелал раздеться и улечься самостоятельно. Собственно говоря, в том, что он мог это сделать, ничего особенного не было. Управляться с одеждой сын уже умел весьма неплохо. Но он предпочитал, чтобы родители ему помогали, а сам при этом с удовольствием изображал маленького.
        На этот раз Женя насупил брови, стянул с себя дневную одежду и сложил ее, как уж мог, на стульчике. Потом мальчик влез в пижаму и забрался в постель.
        - Бабушка говорила, что если она дома без вас, мы ей помогать должны, сами все делать. А ты теперь один, - объяснил он отцу.
        Вся серьезность, которая в другой ситуации выглядела бы весьма комично, тут же слетела с него, как шелуха с луковицы.
        - Папа… - Женино лицо сморщилось. - Я тебя люблю. И Любу, и маму.
        «И я тебя», - хотел сказать Вася, но горло у него перехватило.
        Он сел на кровать, взял лицо сына в ладони, большими пальцами вытер выступившие слезы. Женя рванулся, вскочил и обхватил отца за шею.
        Вася слушал захлебывающийся плач сына. Он закрыл глаза, тихонько покачивался взад-вперед и привычно поглаживал малыша по спине.
        «Она опять управляет. Только теперь тобой и мамой…»
        Утром у Жени были слова, чтобы снова попытаться предупредить его, а у Васи имелся шанс сохранить Алле жизнь. Теперь у них остались одни слезы.
        Сын постепенно успокаивался. Плач сменился всхлипываниями, которые мало-помалу становились реже и тише.
        Вася ощутил рядом чье-то присутствие и тут же распахнул глаза. Страх, поднявшийся было к самому горлу, сразу отступил. Возле них стояла Люба. Отец обнял ее левой рукой.
        Женька положил голову ему на плечо и начал тихонько посапывать. Вася подождал еще немного, а затем осторожно уложил его в кровать на бок, спиной к стене. Носом к ней малыш спать не любил. Вася поискал вокруг себя глазами, нашел на коробке с игрушками фигурку черепашки-ниндзя и аккуратно вложил ее Жене в руку.
        - И я тебя, сын, очень-очень люблю, - тихо прошептал он. - Спи, малыш. Все будет хорошо.
        Вася чуть было не добавил что-то насчет добрых снов, но осекся. Не надо. Уж лучше вовсе без них. Он уже знал, что именно снилось сыну все эти дни. Они успели поговорить перед тем, как к ним пришел следователь.
        Отец подоткнул одеяло под бок сына, выпрямился и обернулся к дочке, которая отошла на пару шагов назад и теперь стояла возле столика.
        - Папа, мне страшно. - В тишине, висевшей в квартире, шепот девочки прозвучал весьма громко.
        Вася дернулся и посмотрел на сына. Женя спал, приоткрыв рот.
        «Не надо бояться, Любаша. Все будет хорошо, вот увидишь. Мы поспим, наберемся сил, завтра обязательно найдем эту ведьму и расправимся с ней».
        - Мне тоже, дочка. Но…
        «Утром станет легче. День нам поможет. Ведь ты же знаешь, что днем всякая нечисть сидит в своих норах слабая-слабая. А мы, наоборот, сильнее становимся».
        - Мы же вместе. Нам уже не так страшно. Понимаешь, Любаша?
        - Мама, - простонала девочка. - Мамочка.
        Вася шагнул к дочке, прижал ее к себе. Наконец-то к нему пришли тихие слезы. Они катились по скулам одна за другой. Вася постоянно сглатывал комок в горле, а тот только рос, словно хотел разорвать плоть, удерживавшую его.
        Из горя родилась ярость, обожгла нутро вспышкой пламени, заставила закаменеть мышцы живота, изломала губы.
        «Не отдам, - свирепо пообещал Вася. - Подавишься, сука!»
        Знакомый смех заполнил детскую. Горе и гнев тут же отступили, по спине потянуло холодом.
        Вася поежился. На сей раз хохот ведьмы звучал как-то иначе, не так, как раньше. Он поймал себя на том, что прислушивается, пытается найти различия, и в тот же самый миг понял, в чем дело.
        На этот раз смех раздавался не в сознании. Он слышал его реально. Если уши Васю не обманывали, ведьма была совсем рядом. В коридоре? Он повернулся к двери, сжал кулаки. Люба тихо пискнула, разомкнула объятья и исчезла у него за спиной.
        - Кто же это у нас стал такой храбрый? - спросила тьма, плескавшаяся за порогом детской.
        Слабый свет ночника, висевшего на стене рядом с изголовьем двухэтажной кровати, проникал в нее едва-едва.
        - Неужели Васенька больше не боится тети-парикмахерши? Он не будет кричать, когда сядет в кресло, чтобы добрая бабушка Зоя его подстригла? Васенька теперь хороший мальчик, смелый? - Ведьма снова засмеялась, а потом сказала: - Тогда иди ко мне и дочку свою приводи, красавицу писаную. Я уж вас подстригу - залюбуетесь! Никто не работает так хорошо, как я. А может, вам еще чего модного надо? Моддинг, пирсинг, шрамирование? Или, допустим, отрезать что-нибудь лишнее? Только скажите, мои хорошие, и я все для вас сделаю.
        Вася шагнул вперед, и тут на его ноге повисло маленькое горячее тельце.
        - Папа, не ходи! Нельзя тебе туда!.. Стой!
        Вася остановился. Сердце его колотилось, перед глазами все плыло. Дверной проем то казался совсем близким, как ему и полагалось, то в один миг оказывался в немыслимой дали. В ушах рокотал океанский прибой. Он играючи ворочал громадные камни, обточенные водой, пересыпал из волны в волну мелкую гальку, шуршал ею в свое удовольствие.
        Вскоре Вася успокоился и осознал, что в коридоре стало совсем тихо и пусто. Он почувствовал это всем своим естеством. Ведьма ушла. Почему, оставалось только догадываться.
        «Возможно, - сказал себе Вася, - она и не хотела, чтобы мы пришли прямо сейчас. Не исключено, что ведьма еще не наигралась».
        Он опустил голову. Женька по-прежнему висел на его ноге, но уже не так, как раньше, когда изо всех сил старался остановить отца.
        Вася погладил сына по голове и сказал:
        - Спасибо, малыш. Похоже, ты меня спас.
        Женя что-то пробормотал, но Вася не смог разобрать ни слова и попросил повторить.
        - Она очень хотела, чтобы ты вышел, - задрав голову, сказал сын. - А тебе нельзя было туда идти.
        - Нельзя, - согласился Вася, поднял сына на руки и совершенно серьезно спросил: - А спать нам можно?
        Женя немного подумал и ответил:
        - Можно. Только вместе.
        - Тогда ложись скорей. Ты сегодня герой, Женька. Теперь тебе надо отдохнуть, чтобы завтра снова было много-много сил. - Он опустил сына на кровать.
        Тот завозился, устраиваясь поуютнее, и наконец-то успокоился, но не раньше, чем разложил рядом с собой черепашек-ниндзя, теперь уже всех, во главе с их учителем. Вася накрыл его одеялом, хотел было погладить по голове и поцеловать, но вместо этого протянул руку и осторожно пожал детскую ладошку. Он ощутил ответное усилие маленьких пальцев, выпрямился и повел взглядом по комнате. Где дочка?
        Люба нашлась в дальнем от него углу, в проеме между шкафом и стеной. Она сидела на полу, сжавшись в комочек. Глаза зажмурены. С ресниц на острые коленки одна за другой падали слезы.
        Вася присел перед ней, осторожно дотронулся до ноги и сказал:
        - Она ушла, Любаша, ее нет здесь.
        Дочка подняла голову. Вася взглянул ей в лицо и задохнулся - такая на нем была написана безысходность.
        - Ну и что, - ровно сказала она.
        Слезы продолжали скатываться по ее щекам, но Люба их не замечала.
        «По ее лицу как по пластиковой маске безостановочно текли слезы. Кажется, одни они оставались пока что не замороженными».
        Вася до боли прикусил губу. Ванная комната. Рука Аллы, на которую падает струя горячей воды. Видение поблекло и растаяло среди ночных теней.
        - Это уже неважно, папа. Она вернется. За нами.
        Вася понимал, надо сказать что-то ободряющее, как-то встряхнуть дочку, вывести ее из этого состояния. Тут же перед его внутренним взором одна за другой замелькали сцены из фильмов, где женщин приводила в чувство хорошая пощечина. Он подался вперед, схватил пальцами мочку уха дочери и не сильно, но резко дернул.
        - Ой! - вскрикнула Люба. - Больно!
        Вася услышал в ее голосе живую обиду, заулыбался во весь рот, взял дочку за руку и проговорил:
        - Пойдем, маленькая, спать пора. Утро вечера мудренее. Давай, забирайся на свой насест, а я пока себе белье принесу. - Не дожидаясь ее ответа, отец помог девочке встать на ноги, подтолкнул ее к кровати и вышел из детской.
        Раньше, когда Люба была маленькой и спустя несколько лет после этого, когда совсем крохотным в их семье был уже Женя, они с Аллой по очереди спали в детской, на кресле-кровати, купленном специально для этого. Эта штука была не такой уж удобной. Ребра подушек норовили впиться в бока, а скрип сочленений, проявившийся вскоре после покупки, с годами стал возникать едва ли не при любом движении и звучал невероятно ехидно. Но у Васи остались весьма теплые воспоминания о тех ночах, благодаря детям, конечно же.
        Нет, ни Люба, ни Женя не были ангелами ни сейчас, ни в те дни, когда бегали по дому в подгузниках. Если Вася с Аллой слышали рассказы других родителей - да той же Юли, например - о том, как дети спят всю ночь напролет и просыпаются только ближе к девяти утра, то каждый раз удивлялись. Неужели такое возможно?
        Их малыши спали по-разному. Бывало и так, что они засыпали вечером вовремя, вскоре после девяти, а поднимались достаточно поздно, где-то в половине восьмого. Случалось и иначе. Родители вскакивали к детям по несколько раз за ночь, поднятые пронзительным плачем - покормить, поменять подгузник или просто покачать, потому как дочке или сыну что-то приснилось.
        В то время Вася с женой только и мечтали о том, чтобы они наконец-то смогли спать вдвоем, на широкой постели. А вскоре после того, как это случилось - как о в первый раз, с дочкой, так и во второй, с сыном, - они поймали себя на том, что с какой-то грустью вспоминают о ночах на кресле-кровати.
        Тишина в детской, где спал ребенок, набегавшийся за день, казалась Васе особенной, живой, доброй и очень теплой. Обоих детей он сначала укачивал на руках.
        Алла то и дело критиковала его за это. Она считала, что детей не стоит вот так плотно приучать к этому кайфу.
        Затем отец перекладывал малышей в кроватки, и вот тут возникали сложности. Каждый раз он медлил, оттягивал этот момент.
        «А вдруг они еще плохо заснули?» - говорил Вася в свое оправдание.
        Но сам-то он прекрасно знал, что дело было вовсе не в этом, а в том, что ему не хотелось снимать с рук тихо сопящего, мягкого, бесконечно милого человечка. Такого ребенка было особенно легко и приятно любить. Едва ли не каждый вечер, глядя на расслабленное лицо Любы или Женьки возле сгиба его локтя, Вася давал себе слово в том, что будет вести себя сдержаннее, терпеливее, не станет то и дело окорачивать ребенка, даже если тот расшалится. Конечно же, он раз за разом нарушал это обещание.
        Были и еще два момента, которые Вася вспоминал с удовольствием.
        Ему нравилось засыпать под детское сопение, перед этим на цыпочках входить в детскую, осторожно раздеваться, подходить к кроватке, чтобы поправить одеяло и посмотреть на малыша. Улегшись, Вася поворачивался к окну, незаметно для самого себя переходил границу между явью и сном.
        А утром, проснувшись, он первым делом прислушивался, спит ли еще? Если убеждался, что да, то с наслаждением вытягивался. Можно было не спешить и на законных основаниях поваляться вволю, дожидаясь пробуждения ребенка. Если, конечно, это был выходной день. В будни Вася с сожалением вставал, сгребал одежду в охапку и тихонечко уходил, искренне завидуя беззаботно дрыхнувшему малышу.
        Постельное белье лежало в шкафу в спальне. Войдя в комнату, Вася не стал зажигать свет. Мол, незачем. Я и так прекрасно знаю, на какой полке лежат наволочки и простыни с пододеяльниками.
        Тем самым он надеялся заглушить мысли о второй причине, по которой предпочел оставить комнату в темноте. А состояла она в том, что ему совсем не хотелось видеть перед собой оголенную кровать. Все белье следователь с коллегами унесли с собой.
        Пока Вася доставал из шкафа свежий комплект белья, ворох теплых воспоминаний снова успел накрыть его с головой. Вот он берет с полки аккуратную сложенную стопку, а из ванной комнаты доносится шум льющейся воды. Аля купает Любу. Жена взвизгивает, а дочка хохочет. Должно быть, она брызнула на маму водой.
        Вот он выходит в коридор, а слева к нему приближается Алла, на руках у которой уютно устроился Женька, завернутый по самые уши в мохнатое полотенце.
        Вот он надевает на маленькую Любу пижамку с разноцветными лошадками - кажется, это пони из ее любимого мультсериала, - а из спальни доносится томное:
        - Ты там только не засни, а то все вкусное проспишь.
        Вася улыбнулся, закрыл шкаф, начал поворачиваться к двери и остановился. Он краем глаза заметил движение возле балконной двери, скрытой за плотной занавеской.
        - Почему ты оставил меня сегодня утром?
        До него донесся шорох, словно смутная тень - чуть более густая, чем та, которую могла бы отбросить занавеска, - переступила с ноги на ногу. А может, сделала шаг вперед?
        - Тебе ведь не надо было на работу, правда?
        От окна на Васю дохнуло холодом. Его руки тотчас покрылись гусиной кожей.
        - Но ты ушел. - Снова шорох, на этот раз не оставлявший места для догадок.
        Это был шаг вперед. Его сделали ноги, обутые в мягкие домашние тапочки.
        В Васином мозгу вспышкой промелькнуло воспоминание. Он лежит под вот этой самой кроватью, которая сейчас рядом с ним, и смотрит, как в спальню входит Аля. Муж видит только ее ноги, на которых как раз те самые тапочки, бледно-розовые, отороченные по краям широкой полосой из короткого искусственного меха. Далеко не новые, но жене они очень нравятся.
        Как раз перед этим Вася позвал Алю отсюда, из спальни, а затем спрятался. Он решил поиграть в игру, которая им обоим очень нравилась в первые годы супружеской жизни, когда Любы не то что в проекте, а и в мыслях даже не было.
        Вот Аля подходит к кровати. Ее нога оказывается совсем рядом с Васей. Он осторожно высовывается и слегка кусает жену за щиколотку. Она взвизгивает, а он, лежа под кроватью, хохочет во все горло. В промежутках между взрывами смеха Вася пытается завыть по-волчьи, но сил хватает только на короткое «у-у». Затем его сотрясает новый приступ хохота.
        - Это потому, что я стала такой, да? Но разве я виновата?
        Вася услышал новый шаг. Его жена, которая сейчас говорила с ним, должно быть, уже дошла от окна до кровати.
        - Неужели ты любил только мое тело? - Раздался короткий смешок.
        Вася стоял не двигаясь, судорожно прижимая к груди стопку постельного белья, о котором он и думать забыл.
        - Как странно. Мы разговариваем только сейчас. А надо было еще вчера утром, после того как ты захотел меня ударить.
        Вася дернулся, белье посыпалось на пол.
        - Да-да, любимый. Ты хотел меня ударить.
        В ту же секунду Вася увидел себя глазами жены. Он приподнялся на локте, навис над ней. В глазах злоба, порожденная ужасом, губы трясутся. Рука отведена назад и в любой миг готова обрушиться с ударом.
        - Да, мне надо было прямо тогда поговорить с тобой, любимый, но я очень испугалась. А ты сделал вид, что ничего не произошло, начал приставать ко мне да еще обиделся, что я не ответила так, как ты хотел.
        Вася задрожал, дернулся, чуть-чуть повернул голову в сторону окна, тут же опомнился и остановился. Аля мертва. Он сам видел ее вот тут, на кровати. Лежал с ней рядом.
        - Ты снова молчишь. Даже сейчас. А ведь поговори мы вчера, пусть сегодня - ведь я же пришла к тебе утром! - и все было бы иначе.
        Вася скосил глаза и на фоне светлых обоев различил темную фигуру. Внизу по улице проехала машина. Лучи фар повели по потолку светлый прямоугольник. Он, конечно, не сделал ночь днем, но помог увидеть, что голова пришелицы заканчивалась плоским срезом.
        - Так кто же виноват, что я теперь такая? Баба-яга? А может, останься ты дома, мы сейчас лежали бы тут и занимались бы любовью?
        Каждое услышанное слово заставляло Васю опускать голову все ниже. Кто бы там ни стоял в паре метров от него, он говорил правду. Да, конечно, ведьма запудрила ему мозги, но ведь он говорил Але, что любит ее. Вася пятнадцать лет твердил ей это. Три до свадьбы, пока институт не закончили, и еще двенадцать - после. В школе тоже, а потом вот взял да забыл. Учить вежливости начал, наставлять на путь истинный. Обиделся и дверью хлопнул. Получалось, что это были только слова, раз он вот так позволил обвести себя вокруг пальца?
        - Что ты делал на своей работе? Тебя же там никто не ждал.
        Вася вздернул голову. Алла стояла прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, полностью перекрывая путь к двери в коридор. Теперь она стала такой, какой была до поминок, ослепительно красивой, невероятно манящей в темноте спальни.
        - Расскажи, и пойдешь к детям. А то им с бабушкой, наверное, скоро станет скучно. Нельзя же так долго играть в жмурки, это надоедает.
        Мама с сомкнутыми веками, ввалившимися в пустые глазницы, расставив руки, входит в комнату и останавливается возле порога. Голова ее поворачивается из стороны в сторону, уши стараются уловить пусть даже самый тихий звук, который может подсказать, где сейчас находятся дети. Вот она делает шаг, за ним другой, оказывается рядом с кроватью и останавливается.
        Там, на втором этаже, сидят дети. Сестра помогла брату забраться наверх. Оба вжались в угол, Женя у Любы на коленях, подобрали под себя ноги и замерли.
        Мама поворачивается лицом к кровати, смотрит на детей темными провалами с неровными краями. Должно быть, она что-то почуяла, а может, просто решила проверить кровать целиком и полностью.
        Вот она подходит к кровати вплотную, там, где в деревянном бортике сделан проем над лестницей, поднимает руки. Положить их плашмя на второй этаж кровати у нее не получается, мешает небольшой рост.
        Тогда мама сгибает руки в локтях, чтобы все-таки постараться дотянуться до дальнего угла, но этого ей сделать не удается. Растопыренные пальцы шарят по одеялу в каком-то десятке сантиметров от детей.
        Женя с Любой молчат уже не потому, что так надо. Они потеряли голос.
        Все-таки мама понимает, что добыча здесь. Она раскрывает веки, и дети видят черные дыры на месте глаз.
        Мама улыбается и шипит тем самым голосом, хорошо знакомым Васе по недавним снам:
        - Наш-ш-ш-ла.
        Встает на цыпочки, и это позволяет ей протянуть руки немного дальше. Она цепляется левой ладонью за бортик, подтягивается еще выше. Самыми кончиками пальцев правой руки нащупывает Любину ступню под одеялом. Пытается схватить, но пальцы скользят по пододеяльнику, срываются.
        - Ах… - Бабушка вздыхает.
        Добыча так близко, она в западне, осталось только дотянуться. Не хватает считаных сантиметров.
        Охваченная вожделением, Васина мама переступает ногами по полу, поочередно сгибает их в коленях. Она ударяется о ступеньку лесенки, ведущей на второй этаж кровати.
        Потом бабушка опускает голову так, будто бы глаза все еще при ней, и она может увидеть, что же ей помешало. Женщина снова поднимает ногу, нащупывает нижнюю перекладину, неловко толкает тело наверх. Утвердившись на новой высоте, она улыбается. Теперь дети полностью в ее власти.
        Женька закричал высоко и протяжно. Секунду спустя раздался и Любин визг.
        Вася не понял, не смог вспомнить, как оказался в детской. Он только что был в спальне, а перед ним стояла Аля. Теперь отец уже смотрел на Любу с Женей. Они сидели на втором этаже кровати и глядели на него.
        Естественно, никакой мамы в комнате Вася не увидел.
        Дочка первой отреагировала на его появление.
        - Папа, ты никуда не ушел? - спросила она.
        - Ушел?.. - Он бросился к окну, чтобы заглянуть в проем между стеной и шкафом.
        Там никого не было. Вася распахнул дверцы шкафа, но и там не увидел ничего, кроме одежды.
        - Куда ушел? - Вася опустился на колени, заглянул под кровать.
        - С мамой. К Бабе-яге.
        Отец медленно выпрямился и, стоя на коленях, спросил:
        - С мамой к Бабе-яге?
        Люба кивнула и пояснила:
        - Ну да. Так бабушка сказала.
        Вася молча смотрел на детей.
        Значит, его мама все-таки была здесь? Интересно, в каком же виде? Но отец не стал спрашивать об этом сына и дочку.
        - Она пришла, стала загадывать нам загадки и сказала, что если мы отгадаем их, то Баба-яга вернет тебя и маму. А если нет, то мы вас больше не увидим. - Люба всхлипнула. - Нас отдадут чужим дяде и тете. А потом ты побежал к нам, и бабушка исчезла.
        Вася поднялся на ноги, поискал взглядом Женькин стульчик, нашел и тяжело опустился на него. Иллюзия. Эта стерва опять заморочила им всем головы.
        «А ведь поговори мы вчера…»
        Как правдоподобно!
        - Ну так что, доблестный рыцарь, ты еще не передумал сражаться с бедной старой женщиной? - спросила тьма в коридоре. - Расскажи мне, как ты собираешься это делать, если даже не можешь понять, когда я вожу тебя за нос?
        Вася вскочил на ноги и повернулся лицом к двери, стараясь закрыть собою детей.
        - Твои фокусы тебе больше не помогут. - Его голос постыдно сорвался и дал петуха.
        - Не помогут эти, возьму другие, - безмятежно отозвалась ведьма. - У меня их много накопилось, пока всяких-разных охотников уму-разуму учила. Ты им, кстати, не чета. Неужто на самом деле думаешь, что это поможет? Спасет?
        Вася не сразу понял, что ведьма имеет в виду. А потом ощутил, как в мякоть ладони впивается что-то острое, и опустил взгляд. Его рука забралась под футболку и стискивала нательный крестик.
        - Бедный рыцарь. - Ведьма поцокала языком. - Не очень-то это похоже на оружие, да? Но если тебе так нравится, то на-ка вот, лови. Теперь ты сможешь думать, что у тебя вооружены обе руки.
        Вася успел заметить, как из тьмы коридора вылетело что-то маленькое, а вот уклониться уже не смог. Неведомый снаряд слегка ударил его по лбу, кожа на миг ощутила леденящее касание, а затем с тихим звоном упал на пол.
        - Напиши-ка лучше завещание, доблестный рыцарь. Есть у тебя, кому все оставить? Дети не в счет. - Голос нечисти осыпался на пол сухими потрескивавшими смешками.
        Этот звук отворил в Васиной памяти еще одну маленькую дверцу в детство. Летом ему нравилось ловить всяких-разных жуков, собирать их в коробку, а затем наступать ногой: хрусть! Там, в коридоре, словно кто-то семенил по настоящему ковру из дохлых насекомых. Хрусть-хрусть-хрусть!
        А потом наступила тишина. Вася еще какое-то время стоял, прислушиваясь. Ноги его противно дрожали в коленках. Ему то и дело казалось, что в дверном проеме возникает чей-то силуэт, то ли мамин, то ли Аллин. Но прямоугольник выхода в коридор оставался пустым и темным.
        Наконец-то Вася справился с собой, шагнул к двери, закрыл и запер ее. Умом он понимал, что смысла в этом было немного. Новый морок мог возникнуть где угодно, в том числе прямо посередине детской или даже в кроватке. Ему вспомнилась Аля, ложащаяся рядом с Женькой, обнимающая его. Порой сын очень просил об этом, и жена без особого сопротивления уступала ему.
        Но все же с запертой дверью было спокойнее. И ему, и детям.
        Он развернулся, присел на корточки и принялся искать предмет, которым ведьма кинула в него. Вася увидел слабый отблеск возле кровати, шагнул туда, протянул руку и схватил находку. Пальцы тут же сообщили ему о форме снаряда, который метнула в него погань. Похоже, это был небольшой крестик, скорее всего нательный.
        Вася поднес руку поближе к глазам, раскрыл ладонь, задрожал и едва не уронил то, что на ней лежало. Он пошатнулся, ударился плечом о поручень лесенки и, скользя по нему боком, сполз вниз. Его руки бессильно легли на пол.
        Мамин крестик. Не точно такой же, не чей-то другой, а именно ее. Серебряный, потускневший от времени. С такой знакомой царапиной, косо пересекавшей нижнюю часть. Мама надела его на крещении, когда Вася учился в шестом классе, и с тех пор ни разу не снимала. Совсем простой, ничего лишнего. Гладкая поверхность и надпись «Спаси и сохрани» на тыльной стороне.
        «Это, Васенька, защита наша - если вера сильна и чиста», - прозвучал в его голове мамин голос.
        Они похоронили ее во вторник, и крестик был на ней. Начитавшись рассказов о жадности работников похоронной службы, Вася это проверил лично, хоть и сильно сомневался, что кто-то положит глаз на такую дешевую для неверующего вещь. Ведь не золотой даже. С другой стороны, курочка по зернышку клюет, а сыта бывает.
        Выходит, не спас и не сохранил, даже после смерти. А может, это снова было наваждение, только еще более искусное?
        Васина ладонь резко сжалась. Острые углы крестика тут же врезались в кожу. Нет, реальность. По крайней мере, он не слышал о таких наваждениях, которые были бы настолько вещественными.
        Пустое кладбище. Ветер гонит по дорожкам опавшие листья, покрывает большую лужу у самой ограды морщинами маленьких волн, уныло шепчет что-то из ветвей огромного дуба. Под сенью его раскидистой кроны, в нескольких метрах от ствола - яма. Вокруг по краям раскиданы щепки и деревянные обломки покрупнее.
        Вот яма приближается, уже можно заглянуть внутрь. Там, внизу - гроб. Вася помнит, каким он был в день похорон. Гладкое дерево темного цвета, в верхней части крышки изображение распятия. Просто, ничего лишнего. Как мамин нательный крестик, вся ее жизнь в последние два с лишним десятка лет.
        Теперь распятия нет. Вместо него в крышке зияет дыра, ощерившаяся острыми зубцами. Видно лицо мамы. На лбу, в седых волосах и в глазницах земля, просыпавшаяся в гроб.
        Кое-как можно рассмотреть и плечи. Платье разодрано, на шее лежит оборванный конец цепочки, на которой все эти годы висел крестик.
        Слышатся шаги. Кто-то подходит сзади, с удовольствием шурша листьями на каждом шагу.
        Вася поднял голову. Мыслей в голове не было никаких. Он тяжело завозился, пытаясь подняться, наконец-то ухватился рукой за перекладину лесенки и встал на колени. Отец остановился, собираясь с силами, поднял голову и наткнулся на взгляды детей, свесившихся со второго этажа.
        «Все в порядке», - хотел сказать он и не смог.
        Ему казалось, будто его губы превратились в сущий кисель, непонятно каким образом удерживавшийся на своем месте. Вася лишь вяло махнул рукой, надеясь, что детям этого хватит.
        Он поднялся на ноги и прислонился к кровати, чтобы хоть немного прийти в себя.
        «Сейчас ведьма, появись она в квартире, могла бы взять нас голыми руками», - мелькнула в голове мысль.
        «А до этого разве не могла? - тут же проснулся внутренний голос. - Скажешь, что прежде ты мог дать ей отпор? Не смеши, пожалуйста».
        Вася все так же вяло послал голос по адресу, и тот вдруг смолк. Вдовец не удивился и не обрадовался этому. Он просто отметил данный факт, и все.
        Он нашел в себе силы отлепиться от кровати и сказал, глядя в окно:
        - Пора спать. Ложитесь. Баба-яга сегодня больше не придет.
        В его словах не было ни силы, ни веры. Сказанные мертвым голосом, они тем не менее возымели нужное действие. Должно быть, просто потому, что дети устали не меньше его самого и уже не имели сил бояться дальше. Будь что будет.
        Люба разомкнула объятья, Женя встал на четвереньки, подполз к краю кровати, нащупал ногами верхнюю перекладину лестницы и стал осторожно спускаться к себе на первый этаж. Наверху его сестра в это время уже легла и накрылась одеялом.
        Вася дождался, чтобы Женька сделал то же самое, поглядел на детей и сказал:
        - Спокойной ночи.
        - Спокойной ночи, папа, - вразнобой откликнулись они.
        Мальчик и девочка закрыли глаза и в тот же момент выключились как игрушки с вконец севшими батарейками.
        Вася еще какое-то время стоял перед их кроватью. Потом в пустоте, завладевшей всем его естеством, наконец-то возникло короткое: «Спать!» Он повернулся, подошел к креслу-кровати и разложил его неосознанными, давно отработанными до автоматизма движениями. Дальше программа дала сбой. Не хватало подушки, одеяла и белья.
        Вася оглянулся через плечо на дверь и застыл в этой позе. Через десяток-другой секунд он отвернулся, подошел к шкафу, распахнул створки, вытащил с полки груду детских свитеров, бросил ее в изголовье дивана.
        Из ящика слева Вася достал покрывало. Когда с детьми спала Алла, она всегда стелила его на диван под простыню. Как Вася ни бился, постичь логику объяснения «так обивка меньше стирается», он так и не смог. Какая разница, что будет тереться о ткань, простыня или покрывало?
        Дети давно уже спали вдвоем, без родителей, а покрывало все так же лежало в ящике. Теперь оно пригодилось.
        Мысль о том, чтобы раздеться, даже не пришла ему в голову. Вася опустился на диван в чем был, лег головой на свитера, кое-как натянул на себя покрывало. Ноги тотчас же высунулись наружу, но он этого уже не заметил. Сон сразил его в один момент, стоило ему только закрыть глаза.
        Суббота
        Он проснулся оттого, что в глаза ему били солнечные лучи. Ощущение было родом из детства. Вася лежал, не поднимая век, и наслаждался этим нечаянным теплом, ласкавшим кожу. Он вспомнил, как здорово было валяться вот так по выходным и на каникулах, зная, что не надо вскакивать и быстро собираться в школу.
        Тогда Вася спал в соседней комнате, в которую потом, после рождения Любы, переселилась мама. Она сказала, что ей и такой достаточно, а ребенку нужно помещение побольше, чтобы было где поползать и поиграть.
        В годы Васиного детства в той комнате вдоль длинной стены, слева от входа стоял его любимый диван. Просыпаясь, он мог видеть, как из-за домов на другой стороне дороги разливается по небу розовое свечение, как ватные подбрюшья облаков загораются алым, сверху оставаясь холодно-лилового цвета. Мир медленно пробуждался, готовился к новому дню, полному хлопот. За окном слышался слабый шум автобусов, проезжавших мимо, а в квартире было еще совсем тихо.
        Васе это казалось особенно уютным. Будто тут, в этих стенах, все по-другому, по его собственным правилам. А они таковы, что он и мама - бессмертные и будут жить вечно. Эта сказка пришла ему на ум классе в пятом, когда он нашел на книжной полке «Легенды и мифы Древней Греции». Истории о героях и богах, которым вовсе не обязательно умирать, восхитили мальчика до крайности.
        Должно быть, именно тогда он навсегда полюбил встречать рассветы. Каждый из них служил очередным доказательством его правила о вечной жизни для избранных, то есть для него и мамы.
        Мама…
        Вася открыл глаза и тут же зажмурился. Он забыл, как ярко светит солнце с этой стороны дома, поморгал, смахивая навернувшиеся слезы, и попробовал снова, на этот раз очень осторожно, взглянуть на мир. Сквозь узенькую щелку между веками Вася увидел на подоконнике черную фигуру с дырой в виде сердца на груди. Через нее Васе в лицо били снопы солнечных лучей.
        Он резко втянул в себя воздух, смял и стиснул пальцами покрывало, но почти сразу же расслабился. Это всего лишь очередное наваждение. Плавали, знаем.
        - Ну, подходи, мама, - тихо сказал Вася. - Поговорим. По-твоему, тоже я во всем виноват?
        Морок не ответил и не шевельнулся.
        Вася пожал плечами и проговорил:
        - Не хочешь, как хочешь. Или просто не придумала еще, как и в чем меня обвинить?
        Молчание ведьмы, которая наверняка стояла за всем этим, приободрило его. Похоже, колдунья и в самом деле не знала, что бы такого сказать ему через мамин призрак. А значит, она далеко не всесильна.
        - Найдем на тебя управу, - проворчал он, сел на диване, замер, пригляделся внимательнее, затем встал и медленно подошел к окну.
        Это был не морок, а силуэт человека, довольно искусно вырезанный из бумаги. Ведьма отлично схватила характерные детали облика Елизаветы Петровны и вполне точно воспроизвела их в своем творении. Во всяком случае, у Васи, спросонок смотревшего против света, не возникло и тени сомнения насчет того, кого он перед собой видит.
        Он протянул руку, колупнул ногтем возле плеча фигуры и отдернул руку. Вася до последнего надеялся на то, что ведьма наклеила силуэт на стекло снаружи. Значит, не появлялась в квартире. Например, эта нечисть подлетела к окну в ступе. Не зря же сын ее Бабой-ягой назвал. Но нет, она снова вполне реально была здесь.
        Дети спят. Женька лежит внизу и тихо посапывает, окруженный своими талисманами. Люба - над ним, отвернувшись носом к стенке и обняв подушку, как принца, мечтать о котором ей вроде бы еще рановато, хотя кто знает. А на диване, зарывшись лицом в свитер, спит он, Вася.
        Ведьма появляется в дверном проеме, останавливается, смотрит на них и улыбается. Может, даже тихонько смеется. А почему бы и нет, если ей весело? Она подходит к кроватке, поправляет одеяло, сбившееся с Женьки.
        Возле Васи нечисть стоит куда дольше, и лицо ее на этот раз почти бесстрастно. С таким выражением женщины в мясном отделе выбирают кусок получше. Наконец-то она проходит к окну и берется за дело.
        Ведьма одета в униформу парикмахерши. Она вытягивает из-за фартука лист бумаги, свернутый в тонкую трубку, из кармана достает баночку с канцелярским клеем. Точно такая стояла на Васином столе, когда он был младшеклассником, с крышкой-кисточкой, вечно покрытой сверху донизу прозрачными крошащимися каплями.
        Погань принимается покрывать клеем силуэт мамы. Закончив с этим, она аккуратно закрывает баночку и прилепляет бумажную фигуру на стекло. Нечисть уходит, на этот раз не задерживаясь возле людей, спящих в комнате.
        Вот ведьма уже в коридоре. Она делает шаг, другой и тает в густой тени. Напоследок раздается короткий смешок.
        Теперь квартира снова принадлежит только Васе и детям. Надолго ли?
        Вася невидяще смотрел сквозь дыру, вырезанную в силуэте, и раз за разом спрашивал себя, как можно победить ведьму, если у него даже не получается от нее защититься? Тварь приходит, когда ей вздумается, делает все, что хочет, а он и дети просто зрители в театре одного актера.
        «И все-таки ее можно одолеть. Ведь побеждали же раньше, - сказал он сам себе. - Те же костры инквизиции… неужели среди их жертв не было ни одной ведьмы?»
        Еще недавно он так и думал. Жгли кого попало, особенно тех, кто мешал. Но не теперь.
        А если так, раз ведьмы прямиком с костра отправлялись в ад, значит, люди были в курсе, как с ними нужно управляться. Знали, умели и делали.
        Верили.
        «Это, Васенька, защита наша - если вера сильна и чиста».
        Он залез в карман шорт и достал мамин крестик. Она тоже верила, но ее это не спасло. Ведьма пришла и…
        Вася отвернулся от окна, не в силах более смотреть на ее силуэт.
        «Все же, может, именно вера поможет мне и детям? Вдруг мама просто не успела прочитать молитву? Ведьма напала сзади, внезапно, постаралась тут же лишить ее защиты? - Его мысли потекли живее. - Да, так не только могло, но и должно было быть. Ведьма не дура, она знала, чего надо бояться. Что ей стоило взять и обездвижить маму. - Тут Вася вспомнил, как не мог даже моргнуть по своей воле в ночных кошмарах и в самый первый раз проснулся парализованным. - Вот и все. Нельзя ни молитвы сотворить, ни осенить себя крестным знамением.
        Но мама не знала, что ей грозит, не подозревала, что ведьма решила поохотиться на их семью. Тварь застала ее врасплох и потому победила.
        А Аля не верила ни в Бога, ни в черта, ни во что-либо иное сверхъестественное. Ей и книжки, которые Вася читал, были скучны. Попробовала пару раз после долгих уговоров с его стороны и отложила. Хорошо, если прочитала хотя бы с десяток-другой страниц.
        Ведьма, наверное, даже не стала нападать на нее исподтишка. Аля была беззащитна перед ней.
        Значит, вера».
        «На-ка вот, лови. Теперь ты сможешь думать, что у тебя вооружены обе руки».
        Голос ведьмы столь явственно раздался в его голове, что Вася вздрогнул. Эта погань сама отдала ему мамин крестик. Взяла и кинула, словно он был не символом веры, смертельно опасным для любой нечисти, а ничего не значащей безделушкой.
        «Вера?
        Как же тогда ведьмы?.. - Мысли Васи сталкивались, смешивались. - Они горели на кострах. Люди верили в Бога, шли на бой и побеждали. Но ведьма спокойно взяла в руки крест…
        А такое точно было? Я это видел? Может, она заклинанием каким-то его мне кинула?
        Как бы то ни было, она держалась совершенно спокойно, будто бы совсем ничего не боялась.
        Символ веры».
        Эти два слова ярко вспыхнули в сознании Васи, и все встало на свои места. Сам по себе крест был ничуть не опасен для ведьмы, этой самой или любой другой. Бери его, ломай, хоть на шею себе вешай. Она могла делать с ним все, что хотела.
        Но если бы крест взял человек, который живет с верой в Бога. Нет, даже не так - живет верой в Бога. Если бы он взял крест и пошел против ведьмы, то тогда…
        Вася сжал пальцы, наслаждаясь болью, которую причиняли ему острые углы и грани маминого крестика.
        Значит, вера.
        Впервые за долгие дни на его губах появилась чистая, светлая улыбка, свидетельство радости освобождения, родившейся в душе. Но миг счастья оказался краток. Он наступил и тут же миновал. Улыбка погасла, Вася нахмурился.
        Да, вера - это метод борьбы против ведьмы. Крест в правильных руках станет могучим оружием. Но при чем здесь он?
        Вася ходил с матерью в церковь только потому, что не хотел ее огорчать. Он не вспоминал о молитвах перед сном, на исповеди рассказывал священнику о всякой ерунде, но вовсе не о том, о чем следовало бы. Вася переминался с ноги на ногу в течение каждой церковной службы и то и дело посматривал на часы. Долго ли еще? Он ставил свечки перед иконами, а в голове его при этом было пусто, хоть шаром покати.
        Вася с радостью, тщательно скрываемой от мамы, принял помощь жены, чтобы наконец-то перестать таскаться в церковь. Он был счастлив, когда они мало-помалу добились своего.
        Где Вася теперь мог отыскать веру, хотя бы с то самое горчичное зернышко? Надо взять и приказать себе срочно поверить в Бога, да?
        Вася помотал головой. Нет, так дела не делаются.
        Он хорошо понимал, что настоящая вера должна, как воздух, заполнять всю душу до самомалейших ее уголков. Она возникает у человека вовсе не потому, что ему срочно понадобилось что-то сделать, и он взял веру так же просто, как, к примеру, тот же плотник берет инструмент, подходящий ему в данном случае.
        Но если не вера в Бога, то что? Есть ли иное оружие, способное помочь победить ведьму? Имеется ли у Васи время на то, чтобы его найти?
        Вася осторожно подошел к детской кровати. Люба и Женя крепко спали. Сын раскинулся на спине, скомканное одеяло валялось у него в ногах. Дочь свернулась клубочком, по-прежнему лежала на боку, носом к стенке.
        Вася сунул крестик обратно в карман, укрыл Женьку. Он легонько провел рукой поверх одеяла от груди до поясницы ребенка. Потом отец поднял голову и еще раз проверил, не надо ли и Любу укутать получше. Он невольно залюбовался ее густыми, длинными волосами, разметавшимися по подушке, и наткнулся взглядом на небольшое белое пятнышко, проглядывавшее сквозь локоны. Накануне вечером его не было.
        Особого потрясения Вася не ощутил. Должно быть, сказывалось то обстоятельство, что эффект новизны уже прошел. Вася успел принять как данность очевидный факт. Да, ведьма следит за ними и продолжает вести свою игру. Она то и дело будет напоминать о себе. Новое свидетельство ее желания уничтожить их, перед этим натешившись вволю, не стало для него шоком.
        Вася бросил еще один угрюмый взгляд на кожу, лишившуюся волос, и кивнул. Вот и ответ на вопрос о времени, которое есть у него для того, чтобы понять, как бороться с ведьмой.
        «Нет, не так, - тут же старательно поправил он себя. - Для того чтобы победить ее. Этого времени остается все меньше и меньше. Можно ли рассчитывать на то, что новый день обязательно наступит для каждого из нас троих?»
        Он обернулся к окну. Ему очень хотелось содрать с него мамин силуэт. Но Вася подозревал, что ведьма постаралась на совесть и приклеила бумагу так, что на очистку стекла ушло бы полдня. Не этого ли она и добивалась, хотела, чтобы они дружно теряли время, соскребывая со стекла бумагу, вместо поисков оружия против нее?
        Если ей были важны эти несколько часов, то чего стоило ждать потом?
        «Она смеялась. Она смеялась. Она смеялась».
        Улыбка на темечке Любы. Смутное видение. Дочь протягивает ему некий темный продолговатый предмет, обвисший на ее ладошке, с концов которого срываются вниз тяжелые капли.
        Господи!
        Вася отступил на шаг, поднял руки, словно отгораживаясь от картины, возникшей перед его глазами. Боже мой, нет!
        Наверное, последние слова он сказал вслух. Дети заворочались. Люба тихо застонала во сне. Вася прижал руки ко рту.
        Нет, нет, нет!
        Знание, которое он до сих пор старательно не пускал в голову, заполняло его сознание неудержимым стылым потоком, словно сель, сошедший со склона. Значит, вот чего стоило ждать потом. Выходит, эта улыбка вовсе не означала, что ведьма смеется над ними, как Вася предпочитал думать все это время. А он-то, дурак набитый, понадеялся вчера какой-то частичкой души, что она довольна всем тем, что уже учинила. Нечисть еще немного попугает их и отстанет.
        Вася понял, что он больше не оставит детей одних, не ляжет спать даже рядом с ними. Будет бодрствовать, да и все тут. До тех самых пор, пока все не закончится.
        «Пока я не уничтожу ведьму, - снова мелькнула мысль, но оказалась весьма слабой, бледной и тут же исчезла. - Ну и пусть. Я все равно буду на ногах. По крайней мере не дам мерзкой твари застать нас врасплох. Если она только сунется к Любе!..»
        Мысль оборвалась, так и не дав Васе представления о том, что же будет, если ведьма на глазах у него нападет на дочь. Возможно, потому, что он отлично понимал, какого исхода скорее всего стоит ждать на самом деле.
        «Нет, - сказал он себе. - Нельзя так думать. Искать какое-то иное оружие, кроме веры в Бога, тоже нет смысла. Я не успею.
        Сколько я смогу не спать? Сутки, двое, трое? Разве этого хватит, чтобы найти во всем том мусоре, который валяется в Интернете, крупицы знания об истинных способах борьбы с ведьмами? Да и есть ли они, другие методы?
        Кстати, что стоит ведьме взять да усыпить меня? Неужели не сможет? Запросто. Если, конечно, захочет. Ведь ей не составит труда просто парализовать любого человека, сделать так, чтобы он все видел и ничем не мог себе помочь».
        Вася задрожал. Он будто бы уже въяве увидел, как просыпается на этом же самом раскладном кресле, поднимается на ноги, подходит к детской кровати. Отец видит, как на первом этаже, рядом с Женькой, лежит бледная лысая Люба. По ее лицу с одной щеки на другую тянется надпись: «Она смеялась».
        Нет!
        Вася сунул правую руку в карман, левой несколько неловко залез под футболку и нащупал свой собственный крестик. Пусть это было неправильно - поверить ради цели, а не просто так, потому что Бог есть. Пусть. Он не видел другого выхода.
        Если надо, то он поверит по-настоящему, крепко. Да и как иначе поверить, если вот оно, наглядное свидетельство того, что нечисть существует? А раз она есть, значит, существует и Бог. Его просто не может не быть, потому как у всего на свете имеются две стороны.
        Например, жизнь и смерть.
        Силы внезапно оставили его. Твою мать!.. Ровно неделю назад они все были живы и знать не знали, что на свете есть ведьмы и что одна из них с чего-то вдруг взъярилась на них. Вася добрел до дивана и почти что рухнул на него.
        «Иди гуляй с детьми, а я обед быстренько приготовлю, и поедем в парк Горького».
        Вася кинул взгляд на часы. Ну да, все правильно. Как раз примерно в это время в прошлую субботу они собирались завтракать, а затем хотели отправиться гулять. Он с детьми вышел раньше. Перед встречей с Алей они успели завернуть к парикмахерской, где…
        «Давным-давно, когда я был еще маленьким мальчиком, мне рассказали про одно заклинание. Оно-то с Бабой-ягой и справится…
        - Папа, смотри… вон она, Баба-яга.
        - …Энергоколлапс! Вот и все, Женька! Не будет теперь Бабы-яги.
        - Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
        - Да. Кто смеется последним. Но она не только смеялась…»
        Вася стиснул ладонями голову.
        «Так кто же виноват, что я теперь такая? Баба-яга?..».
        Воспоминания, нахлынувшие на него, отступили, оставили после себя только призрачный смех колдуньи. Это тихое хихиканье никак не хотело смолкать. У Васи возникло ощущение, сходное с щекоткой, только в мозгу. А потом оно все-таки стихло, и он остался наедине с женой и мамой.
        Они ничего не говорили ему, не бросали на него обвиняющих взглядов. Просто висели в паре метров от него полупрозрачными силуэтами. Солнечные лучи, попадавшие в комнату через сердце, дыру в бумажной фигуре, пронизывали их насквозь.
        Вася знал, что это не ведьмин морок. Мама и Алла и в самом деле пришли к нему. Конечно, они ждали от него… чего? Слов раскаяния? Клятвы во что бы то ни стало защитить детей? Обещания не забывать? Наверное.
        Васе упорно казалось, что все это правильно, но не совсем. Не хватало чего-то еще. Нет, все кусочки были на своем месте, мозаика вроде складывалась. Однако картинка получалась… неживой, что ли?
        Как дитя Франкенштейна. Части друг с другом сложили и сшили, затем током подняли монстра на ноги, а оживить не сумели. О том, что создание надо снабдить душой, попросту не подумали. Да если бы даже вспомнили об этом, догадались бы, то как?..
        Потом нужные слова сами собой пришли на ум. Те самые, в которых было все, о чем он только что подумал, и даже гораздо больше.
        - Я люблю вас, - прошептал Вася.
        Глаза слезились, души его любимых женщин дрожали и расплывались, то и дело сливались друг с другом в одно целое.
        - Я люблю вас.
        Теплое дуновение огладило его щеки, скользнуло по шее, и призраки растаяли без следа.
        Вася с силой провел ладонью по лицу, сморгнул и посмотрел на влажные следы на коже.
        Всего неделя? Да. Целая вечность? Три раза да.
        Неделя, за которую он успел потерять, конечно, не все, но очень многое. Как знать, кто из них троих останется?..
        Вася щелкнул зубами и тут же застонал от боли, пронзившей череп. Когда она стихла, он пошарил во рту языком, едва не порезался об острый край зуба и выплюнул на ладонь небольшой обломок.
        «Надо будет сходить к стоматологу, когда все закончится», - пришла ему на ум странная мысль, и он хихикнул: - Ага, в самом деле, что может быть проще. Пойти лечить зубы после победы над ведьмой. Да как пару пива выпить. Что одно, что другое».
        - Папа, с тобой все в порядке?
        Вася поднял голову.
        Люба приподнялась на локте и смотрела на него.
        - Тебе больно? Это… Баба-яга?
        Вася криво усмехнулся, когда заметил, что дочь и не вспомнила про «доброе утро», с чего когда-то всегда начинался их день. Те блаженные времена миновали. Похоже, только от него зависело, чтобы они вернулись.
        - Папа?.. - Люба села на кровати, спустила ноги вниз.
        - Все нормально, дочура, - поспешил ответить он.
        А то еще, чего доброго, девчонка сиганет вниз, чтобы побыстрее добраться до него.
        - У меня просто зуб сломался. Было больно, но сейчас уже ничего. Можно терпеть.
        Вася встал, подошел к кровати, взял Любу за руки, улыбнулся. Вышло, наверное, не очень убедительно. Зуб ныл, и вообще… но это все же было лучше, чем ничего.
        - Ну что, вставайте потихоньку, а я пойду завтрак готовить. Яичница, да? - сказал Вася и тут же вспомнил, как с тем же вопросом пришел в детскую утром в четверг, один, оставив Алю в ванной.
        Усилием воли он прогнал это воспоминание.
        - А может, оладушков… ой, - пискнула Люба.
        Оладьи всегда жарила Аля.
        Какое-то время отец и дочь молча смотрели друг на друга.
        Потом Вася нашелся и сказал:
        - Оладушков? Почему нет. Если ты поможешь, конечно.
        Дочка, раскрасневшаяся от своей неловкости, заулыбалась и кивнула. Она не раз помогала маме жарить оладушки и уже хорошо знала, как это делается.
        - Тогда договорились.
        Вася посмотрел вниз. Женя, похоже, еще спал.
        - Брата не буди. Вот завтрак приготовим, тогда вместе и поднимем его.
        Он вышел из детской, шагнул в сторону кухни, но тут же остановился. Постельное белье на полу в спальне. Конечно, это были мелочи. До тряпок ли сейчас? Их можно было убрать потом, после.
        Но Васе упорно казалось, что это неправильно - оставлять все так, как оно есть. Ведь тем самым он будто подписывал капитуляцию, еще даже не начав толком поход против ведьмы. Вася открытым текстом признавался в том, что она так его напугала, что он до сих пор боится пустой комнаты. О какой же тогда победе над ведьмой можно было мечтать и говорить?
        Конечно, ничего не стоило сделать вид, что это вовсе не страх. У него просто нет времени на такую ерунду. Вот только кого Вася сумел бы обмануть? Себя?
        В спальне никого не было. Ни призраков, ни ведьмы, ни еще одного - на этот раз Аллиного - силуэта на окне. Пусто, тихо. Вася глубоко вдохнул и шагнул в глубь комнаты, каждую секунду ожидая… чего-нибудь.
        Ничего не произошло.
        Он приободрился, сделал еще шаг. Дверь за спиной, на которую Вася косился через плечо, не захлопнулась, даже не дрогнула. Он присел, собрал белье, старательно подавляя желание одним движением смять его в большой ком и пулей вылететь в коридор.
        Потом Вася встал и еще раз оглядел спальню. Теперь почти все здесь было как всегда. Да, присутствовал легкий беспорядок, но он выглядел так, словно семья собралась уезжать на курорт по горящим путевкам и вела поспешные сборы. Отец и мать пытались ничего не забыть.
        Главное, не смотреть на кровать, труп его семейной жизни, с которого содрали кожу.
        Вася развернулся, вышел из спальни и аккуратно закрыл за собой дверь. Оказавшись на кухне, он подошел к шкафчикам и остановился, гадая, в каком из них может быть упаковка со смесью для оладушек. Вася открыл первую попавшуюся дверцу, наткнулся взглядом на ряд баночек разных размеров. Он заглянул за них, не увидел знакомой коробки и перешел к следующему шкафчику.
        Эта самая смесь где-то точно должна была быть. Он это знал. Во время последней их поездки в супермаркет жена купила сразу несколько таких упаковок.
        Когда Люба вошла на кухню, Вася стоял у окна и читал инструкцию по приготовлению, напечатанную на обороте коробки. Вроде бы ничего сложного не было. Требовалось всего лишь развести готовую смесь водой да жарить потом получившуюся массу на сковороде.
        Воодушевленный отец обернулся к дочери и спросил:
        - Ну что, устроим пир?
        После того как большая глубокая тарелка, хранившаяся на полке специально для таких случаев, наполнилась оладушками, они разбудили Женю.
        Наблюдая за детьми, которые с видимым удовольствием поглощали пышущее жаром угощение, Вася ощутил, как на душе у него становится спокойнее. Похоже, Люба с Женей так наслаждались оладушками, что на какое-то время и думать забыли про ведьму, бабушку с мамой, убитых ею, и даже про то, что им самим грозит смертельная опасность. Вася от души позавидовал этому легкомыслию, свойственному всем детям, которых жизнь не била год за годом.
        Потом он задумался о том, что же ему потребуется для борьбы с тварью. В его памяти один за другим всплывали отрывки из фильмов, герои которых отправлялись сражаться с подобной нечистью. Везде шла речь об одном и том же классическом наборе - осиновые колья, оружие из серебра, Библия, святая вода да распятие - или как минимум о каких-то его составляющих. Вася крепко подозревал, что гоняться за полным арсеналом нет никакой надобности. Главное ведь не количество символов веры, а то, какова она у человека. Все же он не был готов искать встречи с ведьмой с двумя крестиками в руках.
        - Это оружие ближнего боя, - пробормотал отец.
        Дети как по команде уставились на него, но Вася не заметил этого и никак не отреагировал. Они подождали немного и вернулись к поеданию оладушков.
        - А нужно и что-то другое. Такое, чтобы било на расстоянии.
        Серебряные пули по вполне понятным причинам рассматривать не стоило. Колья… Вася покачал головой. Пусть даже он нашел бы осину, что было маловероятно. Как отличить ее от других деревьев, таких же голых по осеннему времени? Конечно, Вася запросто выстругал бы кол и прикрутил его к какому-нибудь древку, той же самой палке от швабры, например. Но этого было недостаточно.
        Кол требовалось воткнуть в тело ведьмы, а Вася не считал себя способным на это. Вдобавок колья все-таки годились именно для вампиров. Они хорошо пронзали трухлявую мертвую плоть, которая имела только видимость жизни. А ведьма была хоть и старая, но вполне деятельная. Она уж точно не стала бы ждать, пока Вася соберется ее проткнуть. Тем более что кол увидела бы издалека.
        Все эти соображения по большому счету прошли мимо Васи, остались где-то в глубинах его подсознания, которое и проделало всю работу. Просто при мысли о кольях в душе вдовца возникло четкое ощущение - нет, это не вариант, и спорить тут не о чем.
        Что же оставалось?
        Святая вода. Вася, кажется, знал, как метнуть ее хотя бы на несколько метров вперед. Он не глядя пошарил рукой в своей тарелке, не обнаружил там ни единого оладушка, глотнул чая из чашки, украшенной надписью «Семья - это звучит клево!», поднялся и отправился в детскую за Женькиным водяным пистолетом.
        Это грозное оружие ему удалось найти без особых проблем. Оно обнаружилось уже во втором из четырех пластиковых ящиков, в которых хранились игрушки.
        Вася взял пистолет в руки и только теперь понял, что вариант, казавшийся ему отличным, на самом деле никуда не годился. Игрушка была слишком велика. Ее не получилось бы положить в карман, чтобы спрятать от посторонних глаз, а он как раз этого и хотел, опасаясь, что в противном случае ведьма тут же его разоружит.
        Класть же пистолет в полиэтиленовый пакет тоже особого смысла не имело, но уже по другим причинам. Слишком долго было доставать его оттуда. Вася не сумел бы достичь эффекта внезапности.
        Стоя в детской, он пожал плечами. Значит, надо будет купить другой водяной пистолет, поменьше, только и всего.
        В кармане зазвонил телефон.
        - Василий Андреевич, здравствуйте, примите мои соболезнования.
        Он узнал голос. Это был тот самый решальщик, который помог им с похоронами мамы.
        - Анатолий вас беспокоит. Я…
        - Приезжайте, - вертя в руках Женькин пистолет, отстраненно откликнулся Вася. - Сколько это будет стоить? Как в прошлый раз?
        Анатолий поперхнулся, некоторое время молчал, затем назвал цену и поспешил распрощаться.
        А Вася просветлел лицом, положил игрушку на место и вышел из детской. Он понял, что не надо ничего покупать. Маленький водяной пистолет выглядел предпочтительнее большого, но все равно был не тем, что требовалось.
        Во-первых - Вася прекрасно знал это как отец, купивший сыну не один и не два водомета, - он мог оказаться слабеньким, не способным выстрелить так далеко, как это было бы нужно. Во-вторых, пистолеты часто подтекали. Во всяком случае, с Жениными такое приключалось не единожды. Не было бы ничего более глупого, чем оказаться перед ведьмой с пустым оружием в мокром кармане.
        Но существовало другое приспособление, лишенное всех этих недостатков. Да и в кармане оно помещалось куда лучше, чем даже маленький водяной пистолет.
        Вася зашел в комнату мамы и присел на кровать возле изголовья. Он открыл верхний ящик тумбочки, заглянул в него, увидел на дне две упаковки шприцев, улыбнулся, взял одну из них, перевернул. Десять кубиков.
        Ну что ж, это было неплохо. Хотя двадцатка, конечно, подошла бы лучше. Как замечательно они брызгали друг в друга из таких шприцев в детстве! Благо добыть их - ясное дело, использованные - особого труда не составляло. Рядом с домами находилась больница. Медики, у которых в середине девяностых хватало своих проблем, не обращали никакого внимания на пацанов, ошивавшихся возле мусорных контейнеров.
        Мальчишки, конечно, не думали о том, кому врачи делали уколы этими шприцами и какая там может быть зараза. Точно так же нисколько не волновала их и чистота воды в окрестных лужах. Главным было то, что один точный выстрел из двадцатки растекался по одежде противника прямо-таки огромным мокрым пятном.
        Но Вася припомнил, что десятка наполнялась куда быстрее. А главное состояло в том, что и стреляла она быстрее. Ее поршень было легче нажимать, чем у двадцатки.
        «Важно не количество, - в итоге сказал он себе. - Если ты искренне веришь, то хватит и одного кубика. Недаром же говорят, что капля святой воды преображает все содержимое бутыли, пусть даже в ней два десятка литров».
        Вера.
        Вася сжал упаковку шприцев в кулаке. Как же легко представить себе такое. Взял и поверил истинно и глубоко. Как же еще может быть после всего, что случилось? Казалось бы, вера должна была прийти к нему сама собой. Тогда слова молитв, которые он зазубривал, чтобы не огорчать маму, обретут смысл и силу.
        Как бы не так.
        Все, что Вася ощущал в душе, к вере отношения не имело. Страх, злость, чувство потери и вины, тоска по маме с женой, любовь к детям. Была и мечта о том, чтобы ведьмы не стало. Но как-нибудь без его участия, пожалуйста.
        А вот веры не было.
        Посомневавшись, Вася опустился на колени лицом к окну, поднял взгляд к небу, видневшемуся за стеклом. Он выбрал молитву, которая, как ему казалось, подходила для его ситуации лучше всего.
        Вася начал читать ее. Где-то на середине молитвы он остановился, вскочил на ноги, заорал, треснул кулаком по стене и пнул стул, стоявший возле окна. Резкая боль в костяшках отрезвила его, по крайней мере отчасти.
        Вася прислушался, не заплачет ли Женя? За Любу он переживал чуть меньше, почему-то думал, что раз ей уже целых восемь лет, то она понимает больше брата и сейчас знает - все в порядке, ничего плохого не случилось.
        За дверью было тихо. Гнев тут же остыл. Вася выскочил в коридор и обругал себя последними словами. Отец вдруг вспомнил о своем решении ни на минуту не разлучаться с детьми, все время быть вместе с ними. А сам!.. Не прошло и часа!
        Люба с Женей все так же сидели за столом перед недопитыми чашками с чаем. Когда Вася вывалился в короткий коридор, ведущий к кухне, дочка подпрыгнула и ойкнула, сын открыл рот.
        - Папа!
        - Все нормально. - Вася перешагнул порог и поднял руки ладонями вперед. - Теперь уже хорошо. Я просто сильно разозлился. Но это прошло.
        Дети молчали, и Вася решил последовать их примеру. Не объяснять же, в самом-то деле, этой малышне, что он бесится, так как у него ни хрена не выходит в плане борьбы с ведьмой.
        «Все равно пойду, найду и урою эту суку, - решил он. Искуплю… и ничего она мне не сделает, не успеет. Нужно только найти, где эта тварь прячется. Не на глазах же у всех ее убивать. - Вася забрал у детей пустые тарелки и шагнул к мойке. - Как можно отыскать ее логово? - размышлял он, моя посуду. - Просидеть у парикмахерской весь день, чтобы дождаться, когда она домой пойдет? А если ведьма затаилась, взяла больничный и на работу не ходит? Я потеряю время, а она этим воспользуется. Если бы можно было… - Вася аккуратно поставил только что вымытую тарелку на сушку, оперся руками о край мойки. - А ведь это вполне реально. Уж попытаться точно стоит. Не получится - будем пробовать что-то другое».
        В дверь позвонили. Вася оторвал бумажное полотенце от рулона, торчавшего на длинном металлическом пруте возле сушки, и пошел открывать. За порогом обнаружился Анатолий.
        - Сейчас. - Вася коротко кивнул, сделал приглашающий жест, а сам отправился в спальню за документами.
        Он собрал все необходимое, вернулся и сказал:
        - Есть одна просьба. Чтобы место жены было рядом с матерью. - Вася протянул решальщику папку с бумагами.
        - Это вам очень недешево обойдется.
        Вася пожал плечами.
        - Ага, что ж, хорошо. Как будут результаты, звоните. Мы встретимся.
        - Да. До свидания.
        Вася захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и закрыл глаза. Если бы только он мог сам! Тогда никакие решальщики и на километр не подошли бы к их дому. Вася лично оформил бы все бумаги, получил бы место на кладбище. Только так, по его мнению, надо было провожать родных в последний путь, все решать самостоятельно, допускать к делу чужих только там, где без них уж совсем нельзя обойтись.
        Но шансов на это у Васи не имелось. Займись он последними проблемами Али, и вскоре кому-то пришлось бы хоронить их троих.
        Вася по-прежнему стоял с закрытыми глазами и прикидывал, что, как и когда ему предстоит сделать. По всему выходило, что сначала надо было отправляться в церковь. Кажется, она оставалась последней возможностью обрести веру.
        Вася не больно-то жаловал все эти обряды. На священников же он и вовсе смотрел недоверчиво. Ему хватало новостей о том, как они лихачат на дорогущих иномарках, сбивают прохожих и пытаются замять дело. Люди не просто так часто обвиняли попов в мздоимстве и растратах.
        Тем не менее просто быть в церкви ему нравилось. Там можно спокойно поразмышлять о чем-то своем, найти ответы на какие-то вопросы, просто передохнуть, отвлечься от вечной будничной круговерти. Полумрак и огоньки свечей, дрожащие в нем, всегда настраивали его на мечтательный лад.
        «Ладно, - сказал себе Вася. - Будем считать, что теперь я на правильном пути. Тогда сначала церковь, а затем все остальное».
        Люба шла рядом с папой, взяв его за руку. Женька шагал с другой стороны. Вообще-то Люба полагала, что она уже взрослая и ходить за руку - это не про нее. Ну разве что только через дорогу можно, а так - конечно, сама.
        Но сегодня она взяла папу за руку сразу, не дожидаясь его просьбы. Он большой и сильный, защитит от всего-всего на свете. Даже от кошмаров. Например, от такого, какой приснился ей минувшей ночью.
        Любу передернуло. Видение до сих пор стояло перед глазами, не желало забываться, как это бывало раньше.
        Ей снилось, что все они - Женька, папа и она - спят в их комнате.
        Потом Люба просыпается, лежит на спине с закрытыми глазами и повторяет про себя: «Я сплю, я сплю».
        Ей кажется, что если она будет хорошо притворяться, то все обойдется. Прежде чем зажмурилась, Люба успела увидеть смутную тень с глазами, горящими ядовитой зеленью, и длинными скрюченными пальцами на руках. Сейчас она стояла у двери. Девочка надеялась, что эта тварь не заметит ее и пройдет мимо.
        К кому тень тогда подойдет, Любе было неважно. То есть она, конечно, очень любила папу и маленького братика, но главное - чтобы ее не тронули.
        «Если меня не тронут, то и их тоже», - уговаривала Люба свою собственную совесть.
        А тень уже возле кровати. Она стоит, сопит потихоньку. Люба скрещивает пальцы под одеялом. Чур меня, чур меня!
        Все стихает. Нет больше сопения, едва слышимого шороха. Тень ушла? Девочка лежит, ждет и слушает. Она хочет уловить хотя бы малейший звук, который подскажет ей, что тень по-прежнему здесь, просто затаилась, чтобы поймать ее, Любу.
        Но в комнате тихо. Вот во сне кашлянул папа, потом Женька внизу что-то пробормотал. И снова тишина. А ведь если бы тень все еще была в комнате, то после этих звуков она обязательно решила бы проверить, спят ли другие люди.
        Время тянется и тянется. Наконец Люба не выдерживает. Должно быть, тень точно ушла, ведь прошло уже никак не меньше часа. Она открывает глаза и тут же слышит то самое сопение. Тень никуда не делась. Все это время она стояла возле кровати. Люба чувствует, как ее голова сама собой поворачивается набок, и видит пылающие глаза.
        Баба-яга.
        Вот кто пришел к ним в комнату. Лицо ведьмы то и дело меняется. Люба узнает парикмахершу, на которую показал Женя. Тут же сквозь эти черты проступает облик самой настоящей Бабы-яги, как в старых сказках, которые есть у них на дисках, только куда страшнее.
        Люба остается наблюдателем в собственном теле. Она со стороны видит, как сама приподнимается на локте и садится на кровати. Ведьма протягивает руку и помогает ей спуститься на пол. Затем она достает что-то из-за пазухи и передает Любе.
        Девочка опускает взгляд. На ее ладони лежит тонкая круглая палочка. Люба знает, что такое сантиметр, ей мама однажды рассказала. Этих сантиметров в палочке будет семь или восемь.
        - Сожми, - шипит Баба-яга, и Любина ладонь послушно стискивается в кулачок.
        Теперь она знает, что палочка только кажется простой. На самом деле это оружие - прекрасное, жутко острое. Им можно колоть или резать, и защиты от него нет. Лезвие такое тонкое, что его почти не видно. Зато Люба слышит, как оно, подрагивая, тихо-тихо звенит.
        - Иди! - слышит она и шагает к папе, лежащему на диване.
        Девочка идет, хотя больше всего хотела бы убежать отсюда как можно быстрее. Но все, что может Люба, это слышать, смотреть и чувствовать.
        Папа спокойно спит, лежа на боку. Но когда Люба подходит вплотную, он открывает глаза и резко садится. Дочка смотрит на него и понимает, что это он не сам проснулся и сел.
        Люба стоит перед ним. Ее ладонь немного зудит оттого, что палочка едва заметно вибрирует. Оружию не терпится взяться за дело.
        - Это он виноват в том, что я пришла к вам, - говорит Баба-яга, и папа вздрагивает. - Дразнил меня, смеялся надо мной. Иначе ваши мама и бабушка были бы живы.
        Люба понимает, что это правда. Она видит ее в папиных глазах, которые он не может опустить.
        - Ты хочешь сказать ему что-нибудь?
        В голове у Любы раздается тихий звон струны. Она чувствует, что рот снова становится ее собственным. Она может говорить. Люба набирает в грудь воздух.
        Ей хочется, чтобы папа сказал: «Это все неправда, доченька. Баба-яга врет, я не виноват».
        Сейчас он проговорит это, и она обязательно поверит ему.
        Люба открывает рот и не может ничего сказать. Только мычит что-то, и все. Она пытается снова и снова, но слышит то же самое. А папа смотрит на нее, вытаращив глаза.
        - Это тоже он виноват.
        Любина рука поднимается. Оружие касается папиной шеи, и на коже набухает капелька крови.
        - Нет, это слишком просто и быстро. Он не успеет раскаяться. Надо начать с другого.
        Люба послушно отводит оружие немного назад.
        Тут ее рука вдруг резко дернулась, плечу стало больно. Люба вскрикнула и заморгала, в первый миг не узнавая ничего вокруг.
        Она стояла на самом краю тротуара, светофор на другой стороне дороги горел красным. За ним Люба увидела забор с кирпичными столбами и пролетами из железных прутьев. Из-за деревьев, растущих за оградой, торчали купола с крестами.
        Наваждение рассеялось. Она поняла, что находится у той самой церкви, в которую часто ходила бабушка.
        Девочка посмотрела на папу. Тот ответил ей взглядом, в котором светилась мягкая укоризна. Любе стало стыдно. Похоже, она так… задумалась - да, только и всего, не хватало еще кошмарам всяким верить! - что шла, ничего вокруг не замечая. Если бы папа не держал ее за руку, то девочка оказалась бы на дороге, по которой ехали машины.
        - Прости, папа. - Люба прижалась к его руке. - Я…
        - Ничего, дочка. - Папа, всегда очень жестко требовавший от детей внимания на дороге и соблюдения правил, на этот раз не стал читать нотаций. - Мы все устали. Соберись, пожалуйста.
        Напротив них вспыхнул зеленый человечек. Над ним пошел отсчет секунд, которые отводились людям на переход дороги. Папа потянул Любу за руку, и они пошли по «зебре».
        Сестра вытянула шею и посмотрела на брата. Женька шагал с совершенно спокойным выражением лица, словно и не случилось с ними ничего. Люба от души позавидовала ему. Вот ведь везет. Небось малышу и не снились никакие кошмары - хотя бы сегодня. Не то что ей.
        А Женя шел и смотрел на церковь, куда ему порой случалось заходить вместе с бабушкой. Она говорила, что там легче всего разговаривать с Боженькой. Он особенно хорошо слышит, когда Ему что-то говорят.
        Поначалу Женя считал, что Бог похож на Деда Мороза. В зимнего волшебника он верил со всем возможным пылом и искренностью. Правда, прошлый Новый год Женя помнил плохо, но когда осенью Люба рассказала ему о Деде Морозе, принялся ждать его с нетерпением. Женя уже знал, что попросит большой дом для черепашек-ниндзя, совсем как тот, который то и дело показывали по телевизору, когда он смотрел мультики.
        Однажды Женя сказал бабушке, что Боженька - это Дед Мороз, а та огорчилась и отчитала его. Мол, глупости какие. Потом она долго-долго пыталась объяснить внуку, что это совсем не так.
        Женя тогда так ничего толком и не понял. Он запомнил только одно. У Боженьки нельзя просить подарки. Можно лишь пожелать, чтобы их меньше хотелось, и тогда они почему-то появятся. Может быть, когда-нибудь. Потому что подарки - это вообще не главное.
        Женя вошел внутрь с папой и сестрой, огляделся и потянул их к небольшой скамеечке, стоявшей у стены. Там он обычно дожидался бабушку, пока та молилась, а потом шел с ней ставить свечки. Ему нравилось их зажигать.
        Правда, бабушка сразу же отбирала у него свечку и втыкала ее в одну из тех больших штуковин, которые стояли перед иконами. Это короткое слово, услышанное от бабушки, было простым, Женя сразу же его запомнил.
        Но папа не пошел вслед за мальчиком.
        - Ты куда, сын? - услышал Женя и постарался объяснить.
        Папа выслушал его, покачал головой и сказал:
        - Нет, Женька. Нам сейчас все время вместе надо быть. Чтобы Баба-яга нас по одному не победила. И в церкви тоже.
        Это Жене было понятно. Черепашки-ниндзя тоже становились сильнее, если сражались вместе. Тогда даже страшный Шредер ничего не мог с ними сделать, не говоря уже о Бибопе и Рокстеди.
        Мальчик послушно остался стоять рядом с папой, продолжая думать о своих любимых героях. Черепашки были смелыми и сильными, а еще добрыми и веселыми. Особенно Микеланджело. Его Женя, конечно же, взял с собой. Они всегда спешили на помощь, бежали побеждать тех, кто обижал других.
        Совсем как Дед Мороз и Боженька. Бабушка рассказывала, что тех, кто плохо себя ведет, Он рано или поздно больно-больно накажет, а тем, кто Его слушается и не жадничает, поможет.
        Ну а Дед Мороз тоже был добрым и веселым. Так ему, Жене, говорила Люба. Он тоже помогал людям и любил поиграть с детьми, а потом дарил им подарки и радовался, получая письма.
        «Вот бы и нам черепашки помогли, - подумал Женька. - Прибежали бы да побили Бабу-ягу так, чтобы она удрала далеко-далеко. А может, лучше попросить Деда Мороза? Пусть это будет подарок на Новый год, только пораньше, прямо сейчас».
        Он задрал голову. Наверху, над огромной люстрой, была небольшая круглая башня с окошками, совсем как в замке для рыцарей. За ними виднелось небо и облака. Бабушка говорила, что Боженька живет на небе, а Люба рассказывала, что Дед Мороз летает на санях, которые везут лошадки.
        «Наверное, если смотреть вверх, то они скорее меня услышат», - подумал Женя и беззвучно зашевелил губами.
        Так всегда делала бабушка.
        Когда он спросил, почему так, она ответила: «Чтобы другим людям своим голосом не мешать, внучек. Они ведь тоже о чем-то с Боженькой разговаривают».
        Говорил Женя недолго. Он всего-то попросил, чтобы Боженька и Дед Мороз рассказали черепашкам про Бабу-ягу. Пусть они ее накажут. А он им обязательно поможет, потому что тоже умеет драться, как ниндзя.
        Женя знал это совершенно точно. Однажды он целый день повторял удары за черепашками, а вечером показал маме с папой, чему научился. Родители улыбались и говорили, что он молодец и настоящий ниндзя.
        И вообще, во всех сказках Бабу-ягу обязательно побеждали, причем не только взрослые дяди и тети. Женька сам видел, как в одном мультике Бабу-ягу наказал мальчик Ивашка, а в «Гусях-лебедях» - девочка Маша и ее брат Ваня. Значит, и они с папой тоже справятся с ней.
        Вася стоял посередине зала, держал детей за руки и думал, как ему быть дальше. Вот он пришел в церковь с пакетом, в котором лежала пол-литровая бутылка со святой водой - мама всегда держала ее в шкафу про запас - со шприцами в кармане, и что теперь? Как ему наконец-то обрести веру? Снова попробовать помолиться?
        В поле зрения Васи оказался священник. Он вышел откуда-то сбоку и теперь неспешно пересекал залу, направляясь к дверям, через которые только что вошел сам Вася. Церковник, на вид его ровесник, еще не наживший объемного живота на службе Господу, был одет в черную рясу и шел, держа голову прямо. На губах у него играла легкая улыбка.
        - Простите… - поддавшись импульсу, сказал Вася. - Можно вопрос?
        Священник повернулся, посмотрел на него, улыбнулся немного шире, подошел и заявил:
        - Конечно, спрашивайте.
        «Как мне поверить в Бога? Только чтобы прямо сегодня?»
        Вопрос, конечно, остался непроизнесенным. Вася замялся, подыскивая подходящую формулировку.
        - Не переживайте так, говорите, как на душу легло. Знаете, у нас всякое спрашивают.
        Вася встретился взглядом со священником и вдруг успокоился. В самом деле, а что он теряет? Ну, сочтет его этот поп таким же идиотом или одним из тех, кто кругленькие суммы отваливает и после этого мнит себя праведником - да на здоровье. Невеликий вред. Хотя, конечно, хотелось бы все же, чтобы помог.
        - Понимаете… - Вася посмотрел на детей и снова ощутил неловкость.
        Как-то при них… а, да пошло оно все!
        - Понимаете, я очень хочу поверить в Бога по-настоящему. Это… это вопрос жизни и смерти. Я серьезно говорю. Знаю, что рецепта нет, но…
        - Извините, что перебиваю. Вы ведь сын Елизаветы Петровны?
        Вася так и смолк с открытым ртом.
        - Я вас помню. Вы раньше вместе с ней приходили, а потом перестали. Давно уже. Теперь вот и ее не видно, с прошлой недели, если не ошибаюсь. Что-то случилось?
        «Он не знает, что мама умерла, - понял Вася. - Ну да, конечно. Отпевали-то ее при морге, а Интернет священник, должно быть, не очень жалует. Уж во всяком случае за жареными новостями не охотится».
        - Случилось. - В горле у Васи запершило, и он откашлялся. - Мама… умерла. Ее убили. А потом жену. Вчера.
        Некоторое время священник молча смотрел на него, потом осторожно коснулся предплечья и проговорил:
        - Вот оно что. Как все это больно. Знаете, может, присядем? Беседа наша, чувствую, долгой будет. А вы, дети, сядьте вон там, на соседней скамье, подождите немного. - Священник сел, сложил руки на коленях, посмотрел на Васю, но не произнес ни слова.
        Молчал и Вася. У него сработала привычка мысленно редактировать себя перед исповедью. Он пытался решить, о чем стоит рассказывать, а что лучше опустить.
        - Значит, вы хотите поверить в Бога, - нарушив молчание, раздумчиво произнес священник. - Это, конечно, хорошо. Тем более когда веры жаждут душой. Но каждый ведь по-своему ее понимает, у любого человека она для своих целей.
        Вася вздрогнул и поднял голову.
        - Одни ищут утешения, - продолжал его нежданный собеседник, глядя куда-то перед собой. - Другие, устав от необходимости все время что-то решать, хотят получить избавление от сложностей нашего мира. Мол, все свершается по воле Божьей, стало быть, можно смириться и плыть по течению. Третьи думают, что вера поможет им заслужить прощение. Не перед другими людьми, а в собственных глазах. - Он помолчал несколько секунд, затем продолжил: - Есть даже и такие, кто думает, будто вера в Бога непременно поможет им разбогатеть или не чувствовать вины за достаток, которого они добились ранее. А чего ищете вы?
        Глядя перед собой так же, как и священник, Вася тихо ответил:
        - Помощи.
        Он собрался с духом и начал рассказывать. Вася говорил и постепенно забывал о том, где находится. Он описывал прошлую субботу, оставленную в другой жизни, и в его ушах снова звучал смех Али и визг детей, пытающихся повалить отца на газон парка Горького. Вася переходил к возвращению домой и ощущал стужу, сковавшую его при виде тела мамы. Похороны, поминки, нападение на жену…
        Он напрочь забыл о том, что хотел утаить часть истории. Слова выливались из него неудержимым потоком, сами по себе. Они превратили его в такого же слушателя, каким был этот священник, сидевший рядом.
        Долгий вечер в больнице и после нее, дома, с детьми. Попытки не замечать их вопрошающих взглядов. Возрождение в среду. Светлый миг счастья, когда Вася поверил было, что ужас остался позади. Тусклый четверг, когда они оба умирали, но не понимали этого. Пятница…
        Слова закончились, и это стало неожиданностью для Васи. Собственное молчание показалось ему оглушающим. Он попытался вспомнить, что же конкретно рассказал, но память лукавыми струйками ускользала сквозь пальцы, не давала сосредоточиться на деталях.
        Совершенно четким было только ощущение опустошенности, хорошо знакомое Васе. Ему не раз случалось доверительно беседовать с друзьями, когда они делились друг с другом всем, что наболело. Вот только той легкости, которая наполняла его душу после тех бесед, теперь не было и в помине. Сомнения, страхи - все осталось с ним.
        - Вот оно что. - Голос священника был все так же спокоен и тих.
        Вася не верил своим ушам. Неужто поп все прослушал или просто не понял, что ему рассказывали? Он как раньше, так и сейчас твердил одно и то же: «Вот оно что». При этом оставался таким спокойным, будто программу телепередач на завтра обсуждал.
        Вася рывком встал со скамьи. Он хотел немедленно уйти отсюда на воздух, подальше от этого приторного запаха, искусственного света и таких же людей, привыкших равнодушно выслушивать тех, кто приходит к ним со своей болью.
        Кстати, а могут ли они, отрешившиеся от земных забот, по-прежнему считаться настоящими людьми? Интересный вопрос.
        - Нечисть сильна и коварна. Тяжело тебе будет.
        Вася, собиравшийся шагнуть к детям, услышал это и замер.
        - Ты прав, без веры здесь никак не обойтись. Только с нею в сердце можно победить ведьму.
        Вася оглянулся, медленно сел обратно на скамью и встретился взглядом со священником. Тот опять улыбнулся ему, но не так, как вначале. Губы священника дрогнули едва заметно, зато в его глазах Вася увидел нечто, враз напомнившее ему те самые посиделки с друзьями.
        - Принять Бога тогда, когда легче всего разувериться в Нем на всю оставшуюся жизнь. Ведь если Он есть, то как допустил все это? Непростая задача, не так ли? Ты уже пытался поверить, но ничего не получилось. Теперь вот пришел сюда и встретил меня.
        Вася слушал, и переход на «ты» со стороны священника ничуть его не смущал.
        - Я ведь и сам не так давно поверил. Что такое несколько лет по сравнению с целой жизнью, которая была до них? Знаешь, мы тогда крепко дружили: Дима, Леша и я. Все хорошо было, кроме одного. Всем нам очень хотелось денег. Вот мы их и добывали самыми разными способами. Нас, конечно, скоро поймали. Да и могло ли быть иначе, если мы понятия не имели, как все это делается. Точнее сказать, взяли меня. Тут-то я и стал предателем. Мне предложили, мол, сдай своих дружков-подельников и получишь условно. Это я, который сам все придумал, а потом подбил их!.. Я согласился. Теперь они там, а я здесь. - Священник усмехнулся: - Скажешь, грехи замаливаю? Нет, не так. Ты ведь знаешь про Гефсиманский сад. Он мог не ходить туда, знал, что Его ждет. Но пошел и принял свою участь, которую Ему назначил Бог Отец. Вот и я… готовлюсь. Они ведь выйдут скоро, друзья мои. Я хочу видеть их. Написать им письма заранее, встретить здесь. И будь что будет. - Священник пожал плечами: - Понимаешь, Он милостив и, наверное, простит меня… рано или поздно. Может, уже отпустил мне грехи. Но я хочу искупления. От кого его получить, если
не от них? Не слишком-то похоже на христианское смирение, да?
        За Васиной спиной Женя нагнулся и потянулся за Микеланджело. Черепашка-ниндзя упал на пол после очередного прыжка, который он сделал, чтобы уйти от атаки Шредера, ставшего в воображении мальчика невидимкой.
        Женя лег животом на скамью и наконец-то дотянулся до фигурки, которая была наполовину скрыта нижней доской, находившейся в нескольких сантиметрах от пола. Он схватил Микеланджело за ногу, потянул к себе. Тот выскользнул наружу, прихватив с собой большущий комок пыли, прицепившийся к руке.
        Одновременно с этим Женя услышал легкий не то скрежет, не то шорох. Ему показалось, что в тени, сгустившейся под доской, что-то мягко блеснуло.
        Мальчик зажал в кулаке нечаянную находку и выпрямился. Не разжимая пальцев, он засунул руку в карман куртки, искоса поглядел на сестру и облегченно выдохнул. Та старательно прислушивалась к беседе папы с дядей и в сторону брата даже не смотрела.
        Женя держал руку в кармане и оглаживал пальцами находку. Он знал, что это такое, не раз видел на улице, и когда спросил у папы, тот сразу же рассказал. Мальчик прекрасно понимал, что отец не разрешит ему оставить находку у себя, а потому решил так. Он немного поиграет с ней и вечером отдаст.
        Женя решился. Не отрывая взгляда от сестры, которая по-прежнему была целиком и полностью увлечена подслушиванием, он осторожно вытянул руку из кармана, разжал пальцы и быстро глянул на находку, лежавшую на ладони.
        Она действительно была так красива, как ему показалось, когда мальчик вытаскивал ее из-под скамьи. Глубокий и мягкий золотой блеск, скругленные ребра, приятная тяжесть.
        Сестра пошевелилась. Женя опомнился и засунул дивную находку обратно в карман.
        - С другой стороны, если вера помогает мне становиться лучше, разве не это главное? Я борюсь сам с собой и знаю ради чего. - Священник замолчал.
        Вася тоже обдумывал услышанное.
        - Спасибо, - сказал он через пару минут, встал и протянул священнику руку.
        Вася тут же смутился и хотел было убрать ее, но собеседник уже сжал его ладонь в своей.
        - С Богом!
        - С Богом, - повторил Вася, ощущая, как на душе у него становится спокойнее.
        Отец обернулся к детям и сказал:
        - Люба, Женя! Пойдемте, нам пора.
        Вася вышел из церкви, взял детей за руки и зашагал, соображая на ходу, как бы побыстрее добраться до Юли. Конечно, будь они на автомобиле, этого вопроса перед ним и вовсе не стояло бы. Но он сознательно оставил машину у подъезда.
        Во-первых, никто не знает, где живет ведьма. Вдруг на другом конце города или в центре? Тогда лучше было бы ехать на метро. А во-вторых, Вася вообще не был уверен в том, что ему можно садиться за руль, тем более с детьми.
        Без автомобиля вариантов оставалось не так уж и много. Можно было, конечно, дойти до остановки и сесть на автобус, но Васю снедало нетерпение. Маршрутки ездили быстрее, однако вплотную к Юлиному дому не подходили.
        Теперь, когда вопрос с верой, кажется, обрел решение, Васе хотелось как можно быстрее…
        Тут он остановился и, не сдержавшись, притопнул ногой. Забыл! Вася обернулся к церкви, медленно осенил себя крестным знамением, постоял несколько секунд, склонив голову.
        Потом отец снова взял Любу за руку, чтобы продолжить путь. Он уже знал, как поступит - поймает попутку. Ехать не так уж и далеко, много платить не придется. Зато так получится куда быстрее.
        Вася с детьми перебрался на другую сторону Клинской, прошел по Фестивальной немного вперед, в сторону «Речного вокзала», встал на обочине возле въезда во двор и поднял руку. Он увидел, как маршрутка, вывернувшая с Клинской, замигала поворотником, и замахал, чтобы та ехала себе дальше. За нею Вася уже заметил притормаживавшую белую «Шкоду».
        Только отдав водителю полторы сотни и выйдя из машины, он вдруг подумал, что Юли с мужем может не быть дома. Они, конечно же, на работе, а дети - в садике. Спустя миг Вася вздохнул с облегчением. Сегодня суббота, конечно же. Как он мог забыть об этом?
        Вася кинул взгляд на часы и принялся переживать снова, на этот раз из-за того, что друзья могли попросту пойти гулять с детьми. Он мог бы предупредить их о своем приходе заранее, даже думал об этом, но не стал так делать.
        Просьба, с которой Вася решил обратиться к друзьям, вроде бы не была из ряда вон, но ему не хотелось давать им шанс на обсуждение. Вася по себе знал, что время делает с мыслями. Все начинается с какого-нибудь безобидного вопроса, а закончиться может чем угодно.
        Юля ответила почти сразу же. Домофон успел издать всего две-три трели.
        - Привет, - сказал Вася. - Это я. Можно нам зайти на минутку?
        - Вася? - охнула Юля. - Ой, мне так жаль!.. Это ужасно!
        - Ты о чем?
        - Как это о чем? - Теперь уже она оказалась сбитой с толку. - Я об Але, конечно. Ее же убили вчера.
        Вася прикрыл глаза. Конечно, об Але. Ему представился монитор, на котором каждая открытая вкладка браузера кричала о новом преступлении Ховринского маньяка - или как там говорят эти журналюги, которые ни хрена не понимают, что происходит?
        - Вася?
        - Да, я здесь, - глухо откликнулся он. - Спасибо, Юля. Так мы можем войти?
        - Мы?..
        - Я с детьми.
        Юля снова ойкнула, а затем раздался писк домофона.
        Она встретила их у лифта, первым делом обняла Васю и зашептала:
        - Прости, я ж не знала, что они с тобой. Говорила, что ее убили. Ведь не надо было, я понимаю. А что ты им сказал? Что мама уехала?..
        - Юля, они все знают. - Вася чуть отстранился и посмотрел на подругу.
        Та замерла, а потом осторожно глянула на Любу с Женей.
        - Ну как знаешь, - протянула она. - Ты отец, тебе виднее, конечно. - Она хотела обрести почву под ногами и снова затараторила: - А сейчас чего хочешь? Чтоб я с ними посидела? Так это запросто.
        «Пойдемте, девчонки. Нам пора домой. До свидания!»
        Видимо, тень воспоминания промелькнула в его глазах, потому как Юля снова стушевалась.
        - Вася, тогда вечером, ну, во вторник…
        Ее извинения Васе были ни к чему. К тому же он понимал, что и не была она виновата. Просто не знала, только и всего. То ли в Сеть с телефона не залезла - еще бы, с четырьмя-то детьми, - то ли о нападении на Алю еще написать не успели, хотя это-то как раз вряд ли. То ли просто не наткнулась. Могло ведь и такое случиться. Как бы то ни было.
        - Все нормально, Юля. Не переживай. - Вася улыбнулся.
        Если судить по тому, как расслабилось ее лицо, у него все получилось так, как надо.
        - Мы все тогда устали, а ты не знала.
        - Вот-вот, не знала, конечно! Я с ними туда-сюда, то поесть, то на горшок, то поиграть…
        Вася положил ей руки на плечи, слегка сжал пальцы.
        - Юля, успокойся, все хорошо.
        В душе его всколыхнулось раздражение. Какого черта он ее еще и утешает? Вася постарался не давать ему воли. Надо было покончить с этим делом, и чем быстрее, тем лучше.
        Вася вдруг увидел свои руки у Юли на горле, ее багровеющее лицо, сморгнул и отвел взгляд.
        Он старательно досчитал до десяти и сказал:
        - Нам собака твоя нужна.
        Юля молча посмотрела на него.
        Вася вздохнул и пояснил:
        - Помнишь, ты говорила, что Марта лучше любой полицейской ищейки по следу ходит? Она еще мальчика какого-то нашла, ты тогда хвасталась.
        - Помню. - Подруга помолчала, нахмурилась, затем спросила: - А вам-то она зачем? Вы же все…
        «Здесь», - закончил за нее Вася.
        Он взглянул на враз покрасневшую Юлю. Ему стало жарко и душно, в ушах застучало.
        - Я сейчас приведу, - выпалила она и в тот же миг скрылась за дверью. - Марта, ко мне! - крикнула Юля, и ее голос сорвался на писк.
        За дверью раздался звонкий лай.
        - Хорошая девочка, самая лучшая. Вот так, умница. Ну, пойдем.
        Вася шагнул вперед и, когда дверь открылась, протянул руку за поводком. Марта - пегая собачка размером чуть больше шпица - уже обнюхивала его ноги. Этот человек был ей хорошо знаком, и доброе животное вовсю радовалось новой встрече.
        - Спасибо, Юля, - сказал Вася, глядя ей в глаза. - Ты очень выручила, честно.
        Та дернула плечиками, отвела взгляд, побарабанила пальцами по косяку, покосилась на Васю, наконец-то решилась и спросила:
        - Так ты ведь детей здесь оставишь, да? Сходишь, куда там тебе надо, вернешься с Мартой и заберешь, правда?
        Женька с Любой тут же вцепились в Васю изо всех сил.
        Что греха таить, как только Вася понял, что ему понадобится Марта, он то и дело думал, не оставить ли ребят у Юли с Сашей. В самом деле, неужели же тащить их с собой в логово ведьмы? А здесь, с близняшками, под присмотром, они могли бы спокойно дождаться его возвращения. Или нет. Но тогда они по крайней мере остались бы живы.
        Ведь этой твари был нужен именно он, тот человек, который смеялся над ней. Ему следовало идти в одиночку. Как знать, что сделает ведьма, увидев рядом с ним Любу с Женей? Вдруг она решит сначала поиздеваться над ними у него на глазах?
        Все это вполне могло случиться. И тем не менее…
        Вот гостиная в квартире Юли и Саши, она же их спальня. Детской в двушке попросту неоткуда взяться. На полу возятся дети. Они то ли пазл какой-то складывают, то ли в «ходилку» играют. За спинами и головами, склоненными друг к дружке, этого не видно. Юля сидит рядом на диване с телефоном в руках и вполглаза наблюдает за детской возней. Звенит смех, горит под потолком яркая люстра, батареи под окном так и пышут жаром. Все хорошо, безопасно. Всем уютно и весело.
        В следующий миг свет тускнеет. Его лучи становятся безжизненными, мертвенно-белыми как перед грозой. По комнате прокатывается волна холода, оседает на стеклах инеем. Детский смех смолкает.
        На пороге гостиной стоит парикмахерша. В ее внешности нет ничего страшного. Вася отлично это видит. Обычная женщина, каких везде полно. Но почему тогда Женя с Любой примерзают к полу, а Юлины близняшки стремглав бросаются к маме?
        Ведьма улыбается, входит в комнату, присаживается рядом с Любой.
        - Красивую я тебе сделала улыбку, девочка, - говорит она. - А хочешь, я еще что-нибудь?..
        Вася с силой провел по щеке ногтями, уже немного отросшими, избавляясь от видения. Кожу ожгло и начало сильно саднить.
        «Вот и хорошо, - подумал он. - Зато никаких кошмаров. Хватит уже.
        Нам нельзя разлучаться. Каждый раз ведьма нападала тогда, когда кто-то из нас оставался один. Сначала мама, потом два раза Аля. Любе она выстригла улыбку, пока я лежал рядом с женой. Правда, Женька был близко. Но он, наверное, не в счет, еще совсем мал.
        Что со мной будет, если я с помощью Марты найду логово твари, но там никого не окажется? Вернусь сюда, а здесь…»
        - Нет, мы вместе пойдем.
        Побледневшая Юля кивнула.
        - Ага, - буркнула она и заторопилась, затараторила: - Ладно, идите. А то Сашка вот-вот из магазина вернется, вопросов не оберетесь. Ты же его знаешь.
        Вася кивнул. Юлин муж - вообще-то отличный мужик и надежный друг, обладатель отменного чувства юмора - и в самом деле отличался исключительной въедливостью и занудством, чем порой до крайности бесил окружающих. А уж сейчас, с учетом всего, что произошло, он отпустил бы Васю с детьми совсем не скоро и не факт, что с Мартой. Или пошел бы с ними.
        Ни один вариант развития событий с участием Саши - пусть даже им повезло бы и это оказалась бы просто долгая беседа - Васю не устраивал. С самого выхода из церкви ему упорно казалось, что время стоит за спиной и подгоняет его, торопит. Мол, давай, скорей, ноги в руки!
        - До свидания, Юля.
        Дверь тут же захлопнулась. Застучал, заскрежетал замок, а затем Вася услышал, как там, в квартире, Юля прошлепала тапочками по коридору, выстланному дубовым паркетом, предметом чуть наивной гордости ее и мужа.
        «Словно ей приспичило в тот же момент, - подумал Вася, усмехнулся и нажал кнопку вызова лифта. - Боялась, что не добежит. А может, и в самом деле понадобилось позарез? Вон даже побледнела как».
        Впереди, у окна, открылись двери лифта. Вася подошел к нему, придержал детей, шагнул в кабину первым и застыл, глядя на свое отражение в зеркале, висевшем на задней стенке.
        «Нет, причина столь поспешного бегства Юли крылась не в слабом кишечнике, - подумал Вася. - Хотя могло и прихватить, на такое глядя».
        В зеркале отражался небритый мужик, по правой щеке которого сверху вниз шли ярко-красные полосы. Кое-где на них виднелись капельки крови. Взгляд удивил Васю больше всего. Ему показалось, что зазеркальный двойник вот-вот заорет как оглашенный и набросится на него.
        Да уж.
        Он скривился, вошел в лифт, втянул следом за собой детей. Марта вбежала в кабинку первой и теперь переминалась с лапы на лапу, ожидая скорого выхода на улицу.
        Собственно говоря, Васе было наплевать на то, как он сейчас выглядит. Не на бал к английской королеве собрался. Взгляды прохожих его тоже мало волновали. Но ему было нужно, чтобы к ним не цеплялись, не оборачивались, не пялились вслед, не трогали и вопросов не задавали.
        Подумав, Вася накинул на голову капюшон и снова посмотрел в зеркало. Стало лучше. Большая часть царапин скрылась в тени. Если не приглядываться - а кому это надо? - то выглядел он вполне сносно.
        Вася вышел на улицу и повернул направо. До парикмахерской, откуда он хотел начать поиски, было не так уж и близко. С детьми, должно быть, полчаса ходу. Это немало.
        Время можно было бы сократить. Остановка находилась недалеко, но лезть в общественный транспорт ему совсем не улыбалось. Там капюшон мог и не спасти от любопытных взглядов досужих пассажиров.
        Нет, Вася не боялся внимания полиции. Что она могла ему сделать? Но вызов наряда какой-нибудь излишне подозрительной бабкой означал бы непременную трату времени. Хорошо еще, если бы полицейские поговорили бы с ним на месте и этим ограничились. А вдруг они оказались бы не в меру бдительными и решили доставить его в отдел?
        Васе представилось, как бабка показывает на него пальцем и кричит:
        «Это он, тот самый маньяк, который уже убил двух женщин! Я точно знаю. Вон, гляньте, волком смотрит!».
        Он невольно улыбнулся. Это было бы даже забавно - являясь главным пострадавшим по делу, стать подозреваемым, пусть и ненадолго. Прямо доктор Джекилл и мистер Хайд какой-то.
        Улыбка тут же погасла. Смешно. Да.
        Вариант с такси тоже рассматривать не стоило. Теперь с ними была Марта. Далеко не каждый водитель захочет сажать к себе пассажиров с собакой. Стоять и ждать, пока кто-то согласится их подвезти, у Васи не было никакого желания.
        «Что же, - сказал он себе. - Значит, прогуляемся».
        «В последний раз», - добавил внутренний голос, заставив его скрипнуть зубами.
        «Вот уж нет, - тут же воспротивился он. - Хрен вам! Теперь все по-нашему будет!
        Вася еще какое-то время старательно накручивал себя, пока не почувствовал, что гаденький холод, стылыми удавьими кольцами обвивший нутро, отступил. Он огляделся. Оказалось, что пока в нем шла эта внутренняя борьба, они успели оставить за спиной парочку домов. Марта спокойно бежала впереди, не проявляя даже тени озабоченности по поводу того, что с ней гуляют не хозяева.
        В кармане джинсов ожил телефон. Вася достал его и посмотрел на экран. Звонил Саша, Юлин муж.
        Вася помедлил секунду-другую, нажал «отбой», а затем перевел аппарат на беззвучный режим. Он прекрасно знал, что Саша не успокоится, хорошо представлял себе, какой должна была получиться их беседа, и в доказательствах своей правоты не нуждался. Только бесконечных Сашиных вопросов ему и не хватало!
        Телефон завибрировал. Джинсы облегали ноги довольно плотно, и Вася хорошо это чувствовал. Прошагав метров двадцать - телефон за это время успел на несколько секунд успокоиться и тут же задрожал снова, - он остановился, решил переложить аппарат в карман куртки. Пусть хоть обзвонится после этого!
        Вася перехватил поводок Марты левой рукой, полез в карман джинсов и остановился, глядя на полиэтиленовый пакет, болтавшийся на запястье. Про святую воду он и думать забыл.
        Ругать себя Вася не стал.
        «Хорошо хоть, что до сих пор пакет на землю не поставил, все в руке держал. Не превратил святую воду в бесполезную питьевую, и на том спасибо», - сказал он себе.
        Оглядевшись, отец повел Любу с Женей за собой на небольшую детскую площадку с новенькими качелями и горками. Там он привязал Марту к дереву, росшему рядом со скамейкой, сам сел, поставил возле себя бутылку и достал из кармана первый шприц.
        Вася открутил крышку, прижал торец шприца к горлышку, наклонил бутылку. Когда носик оказался в воде, он начал плавно вытягивать поршень.
        - Папа, а зачем шприц с водой? - спросила дочка.
        - Это, Люба, наше оружие, - не отрывая взгляда от бутылки и шприца, сказал Вася. - Это же не простая вода, а святая.
        Дочь с пониманием дела кивнула. Про то, что нечисть надо уничтожать святой водой, она уже знала из мультиков и фильмов. Правда, это все не по-настоящему.
        - Вот, дочка, держи. - Отец протянул ей шприц. - Осторожнее, смотри, чтобы не вылилась вода! - воскликнул Вася, увидев, как Люба не очень-то аккуратно стала засовывать оружие против ведьмы в кармашек куртки.
        Он оттянул его край и держал так, пока шприц не скользнул внутрь.
        - Теперь постарайся не трогать его и не задевать. Сама по себе вода не выльется, но если нажать ненароком, то все, пиши пропало.
        Вася поглядел на поршень, который наполовину высовывался из кармана, и покачал головой. Лучше бы ему было спрятаться там целиком. Впрочем, выбирать не приходилось. Он, конечно, мог оставить шприцы себе, но это было бы глупо. Вася все равно не успел бы воспользоваться ими всеми. Важно было другое - нанести удар по ведьме с разных сторон.
        Дома, собираясь, Вася хотел дать один из шприцев Женьке, но теперь передумал. Все же парень был еще слишком мал. Пока он достал бы оружие да прицелился!.. Нет, тут надо было действовать им с Любой вдвоем, а Жене лучше всего постоять у них за спиной.
        - Папа, дай и мне шприц.
        Глаза сына умоляли позволить ему встать в строй наравне с папой и сестрой, и слова отказа замерли у Васи на языке.
        «В конце концов, разве мы с Любой сможем вылить на ведьму больше чем два заряда? Ладно, пусть три при очень большом везении, - устало подумал он. - Если святая вода подействует, то этого будет вполне достаточно. А если нет, то… Если!.. - Вася сжал кулаки. Не дождетесь! У нас все получится, мы сможем.
        Господи, спаси и сохрани. Направь руку и мысли мои».
        - Да, сын, конечно. Сейчас дам.
        Он рассовал свои два шприца по карманам и оглядел детей. Дочка и сын были очень серьезными, притихли, кажется, только сейчас полностью осознали, что еще немного, и они встретятся со своим ночным кошмаром лицом к лицу. На душе у него вдруг стало очень тепло.
        «Моя семья.
        Эта сука, поганая тварь, сделала все, чтобы уничтожить ее. Она убила маму, которой еще повезло, что все произошло так быстро. Ведьма издевалась надо мной и Алей, резала наши души на кусочки и заставляла нас ссориться».
        «Да брось, - с усмешкой проговорил внутренний голос. - Разве не ты решил поучить жену жизни, когда не хотел разговаривать с ней?..»
        Он осекся, пропал, потому что Вася безоговорочно признал его правоту.
        «Ведьма подняла руку на детей и ясно дала понять, кого выбрала следующей жертвой.
        Но семья осталась. Мама и Аля погибли, а она выжила», - подумал Вася, опустился на колени, раскрыл объятья, и дети тут же приникли к нему.
        «Мы победим», - хотел сказать он и не смог.
        Просто прижал их к себе еще крепче, закрыл глаза, вдохнул запах волос. Почему-то слегка цветочный - у дочки, все еще сладкий, совсем детский - у сына.
        - Мы победим, папа, - очень уверенно сказал Женька и даже похлопал его ладошкой по спине.
        Где только этот шкет увидел такое?
        Вася судорожно кивнул. Размыкать объятья ему не хотелось. Словно пока они вот так держались друг за друга, любое зло было бессильно перед ними.
        - Пойдем. - Он встал и положил им руки на плечи. - Пора уже.
        Дети сунули ему свои ладошки.
        Вася обернулся и прикинул путь, остававшийся им. По всему выходило, что к парикмахерской они подойдут минут через двадцать.
        Сделав несколько первых шагов, Вася прислушался к себе и с радостным удивлением понял, что внутри у него разлилось спокойное тепло. Словно он после долгого, нервного рабочего дня вернулся домой, разделся, влез в любимые шорты, футболку и тапочки, бросил где-то в портфеле, а то и вовсе за порогом маску главного юриста компании, остался мужем, отцом и сыном. Просто любимым, тем самым человеком, которого дождались его близкие и обрадовались.
        До парикмахерской они дошагали в полном молчании, крепко держа друг друга за руки и не обращая внимания на встречных прохожих, которым порой приходилось их обходить. Вася старался ни о чем не думать. Он просто шел, желая как можно дольше сохранить в себе это волшебное состояние покоя и полную уверенность в том, что ведьме не устоять.
        Вскоре Вася увидел перед собой вывеску. На густом синем фоне бледно проступали розовые буквы с завитушками. Мужское лицо слева от надписи, женское справа.
        Только теперь Вася очнулся, остановился, нашел глазами место, на котором стоял с детьми неделю назад.
        «Энергоколлапс!.. Вот и все, Женька!»
        Да, все. Только не закончилось, а началось. Хотя та счастливая жизнь, в которой они не подозревали о том, что на свете существуют ведьмы, действительно вся вышла.
        Вася ощупал карман. Там лежал локон от парика. Все остальное забрал следователь. Прошлым вечером Вася отстриг его, сам толком не понимая, зачем это надо.
        «На память», - сказал он себе тогда, хотя разве ему требовались напоминания?
        Понимание пришло утром, когда Вася задумался о поисках ведьмы. С тех пор он старался не притрагиваться к локону.
        Через плотную ткань куртки тот не прощупывался. Вася забеспокоился, расстегнул молнию и запустил руку внутрь. Он нащупал полиэтиленовый пакетик, в котором лежала прядь от парика, с облегчением выдохнул и в тот же самый миг понял, какой на самом деле невероятный бред весь его план, от начала и до конца.
        С чего это он взял, что Марта станет искать след и сможет взять его? Откуда ему ведомо, что собака среагирует на запах ведьмы, а не его собственный или, что еще вероятнее, Али, которая носила этот парик? Если даже Марта все сделает правильно, то где гарантия, что им удастся выполнить задуманное?
        «Только тебе! При чем тут дети? Зачем ты их, малышей, впутал во все это? - прошептал внутренний голос.
        Вася, видите ли, в церкви побывал и святую воду, даже не им набранную, по шприцам разлил. Неужели он в самом деле считает, будто теперь его веры достаточно для того, чтобы ее символы получили силу?
        Вася содрогнулся всем телом, словно увидел себя на краю пропасти. Вот из-под его ноги выворачивается булыжник и, вращаясь, летит себе беззаботно вниз, где пропадает в облаке, проползающем по ущелью. Он отшатнулся и сделал шаг назад.
        «Бежать надо, пока еще не поздно! - мелькнула в голове вполне здравая мысль. - Заскочить домой, взять все самое необходимое и уехать как можно дальше отсюда. Пусть ведьма потеряет наш след, забудет о нас. Ведь вокруг так много других детей. Они каждый день приходят в парикмахерскую. С моей семьи она и так уже получила более чем достаточно, выпила все соки.
        Почему мне сразу не пришла в голову эта мысль, чего ради я стал думать о том, как можно убить ведьму? Даже в церкви не опомнился. А ведь священник мне почти открытым текстом все объяснил. Мол, пока не будешь готов, не суйся, как я не лезу, не еду к бывшим друзьям на зону, а здесь их жду».
        Вася сделал еще один шаг назад. Одно было хорошо. Все-таки он пришел в себя раньше, чем переступил черту. Локон еще лежал в кармане, и до дома было рукой подать.
        Сейчас они вернутся, соберут вещи, сразу поедут на вокзал или в аэропорт, купят билеты все равно куда. Главное, не думать заранее о месте. Вдруг ведьма и мысли читать может? Отец и дети сядут в поезд или в самолет, и поминай как звали. Не поедет же нечисть за тридевять земель только ради того, чтобы и там прижать их к ногтю?
        Эх, если бы он понял, что надо делать, хотя бы вчера утром.
        - Так… - Вася присел на корточки, повернул детей лицом к себе и замолчал.
        Он вдруг сообразил, что не знает, как сказать им о смене планов, объяснить, что с Бабой-ягой нельзя сражаться, ее невозможно победить. Надо просто убежать от беды как можно быстрее и дальше.
        Дочка ладно. Вася чувствовал, что с ней проблем не будет. Она только обрадуется, узнав, что можно уехать и обо всем забыть. А вот Женька…
        Конечно, можно было ему соврать. У Васи уже даже появился подходящий вариант. Он якобы прямо сейчас вспомнил, что Бабу-ягу лучше, надежнее всего бить мечом-кладенцом. А хранится этот меч за тридевять земель, в тридесятом царстве. Например, в Турции или Египте. Там аниматоры хорошие, с ними можно договориться и устроить сыну отличное приключение под названием «Найди меч-кладенец».
        Вася зажмурился, ощущая, как стыд и вина кислотой обжигают его душу. Он дождался, чтобы приступ прошел, отдышался.
        - Люба, Женя, я боюсь, - сказал отец и ему вмиг стало легче.
        Слова, до этой секунды застрявшие в горле, царапавшие его, теперь сами просились наружу.
        - Я боюсь, что мы можем не победить. Баба-яга убьет нас. Мне кажется, что прямо сейчас мы не готовы сражаться. Не знаю, сможем ли хоть когда-нибудь. - Он смотрел в глаза Жене и в его ответном взгляде черпал силы говорить дальше.
        Пока что сын слушал отца внимательно. Той обиды и боли, которой так боялся Вася, видно не было.
        Он понизил голос:
        - Нам сейчас лучше всего уехать подальше. Туда, куда Баба-яга за нами не отправится. Мы передохнем, подготовимся получше.
        Тут Люба потянулась рукой к любимой беретке ярко-голубого цвета, которую надела утром, почесала темечко.
        - Быть может, там нам удастся найти еще какое-нибудь оружие против нее, такое, с которым мы уж точно победим.
        Дочка снова почесала голову. На ее лице начало проступать недоуменное выражение.
        - А может, Баба-яга просто про нас забудет. - Вася совсем не собирался этого говорить, но слова сами собой продолжали вылетать из его рта. - Ведь она и так вон уже как… - Он поперхнулся, покрутил головой, пытаясь избавиться от кома, забившего глотку, и совсем тихо проговорил: - А вокруг столько других…
        Женя молча смотрел на Васю, и ему показалось, что сын все понимает, соглашается с его словами. Он развел руки в стороны, чтобы обнять детей, и тут Люба, которая все это время продолжала чесать темечко, рывком стащила с себя беретку.
        С дочкиной головы клок за клоком падали волосы - прямо в беретку, которую она теперь держала в руках.
        «В добрый путь!» - прочитал Вася над улыбкой, выстриженной ведьмой накануне.
        Под ней на его глазах уже появлялись новые буквы: «Встречу на месте». - Отец мог бы поклясться, что слышал еле различимые щелканье ножниц и жужжание машинки над головой дочки.
        Хватая ртом воздух, Вася сел на землю. Он увидел, как дети открывают рты, как шевелятся их губы, понял, что они ему что-то пытаются сказать, но не услышал ни звука.
        Вася закрыл глаза в надежде на то, что мир пожалеет его и оставит одного во тьме хотя бы ненадолго. Но сознание, трепещущее как свеча на ветру, упорно оставалось с ним.
        - Папа!.. - Любин голос звучал тихо, хотя она, наверное, кричала. - Что с тобой?
        - Папа!.. - Это уже был Женька, который, кажется, гладил Васю по щекам. - Папочка, проснись!
        - Мужчина, вам плохо? «Скорую» вызовите!
        Вася открыл глаза. Рядом с детьми стояла грузная краснолицая тетка в нелепом розовом пальто, синих полусапожках и белой шапке. Мужчина лет пятидесяти, проходивший мимо, посмотрел на Васю и скривил губы. Потом он бросил взгляд на детей и достал телефон.
        - Не надо «Скорую». - Вася опустил ладони на землю и вздрогнул, ощутив, как они погрузились в воду.
        Он что, все это время сидел в луже? Вася осторожно, чтобы, не дай бог, не вернулось головокружение, опустил взгляд, и мокрые джинсы вместе с бельем наконец-то дали о себе знать.
        - Мне уже лучше, - пробормотал он, перевернулся и встал на колени.
        Вася передохнул секунду-другую и тяжело поднялся на ноги. Как ни странно, но остатки головокружения тут же прекратились. Он действительно почувствовал себя гораздо лучше.
        - Не вызывайте никого.
        - Скотина! - услышал он, повернул голову и увидел, как мужчина, на ходу засовывая телефон обратно в карман брюк, уходит прочь.
        А тетка осталась. Она не спускала с Васи глаз и, похоже, никуда не спешила.
        - Далеко живете-то? Может, я провожу? А то мало ли, вдруг снова поплохеет.
        - Спасибо вам. - Вася постарался посмотреть на женщину как можно более уверенно. - Но я в самом деле пришел в себя. Должно быть, спазм какой-нибудь или что-то в этом духе. - Он поглядел под ноги, шагнул в сторону и вышел из лужи. - Нам тут недалеко, дойдем потихоньку. Да и дочка у меня вон какая большая, поможет, если что.
        Тетка с подозрением оглядела Васю, затем Любу.
        - Ну, если недалеко. Но тогда вот что. Запишите мой номер телефона. Я ваш себе оставлю. Как дойдете, обязательно скажите, что с вами все в порядке. А нет, так я сама звонить стану, пока не ответите.
        Вася посмотрел женщине в глаза и почувствовал, что щекам его стало жарко.
        - Спасибо, - повторил он, затем набрал номер, продиктованный ему, дождался, когда теткин телефон оживет, и сбросил вызов. - Я позвоню. Когда с нами все будет в порядке.
        - Вот-вот, в порядке, - проговорила та, похоже, не обратив внимания на замену местоимения. - Так я пойду тогда?
        Вася улыбнулся в ответ. Женщина ушла. На ходу она пару раз обернулась.
        Вася подождал, пока тетка не скроется за углом дома, посмотрел на детей. Люба уже надела беретку на голову, и ему на миг очень захотелось поверить, что на самом деле ничего не было. Все померещилось. Мало ли он видел кошмаров за эту неделю? Одним больше, только и всего. Стало быть, они могут уехать и переждать.
        Чтобы побороть искушение, Вася опустил взгляд к земле и под ногами у дочки увидел состриженные клоки волос.
        «Не пытайтесь убежать от снайпера. Умрете уставшим», - вспомнилась Васе шутливая надпись на футболке какого-то мужика, встреченного летом на улице.
        Он усмехнулся. Все так. Ведьма дала ему понять, что способна дотянуться до них и на расстоянии. На любом? Этого Вася не знал, но выяснять, ставить эксперимент на детях и себе самом не собирался.
        К тому же в попытке убежать на край света смысла уже не осталось. Теперь эта сука была настороже и вряд ли отпустила бы их далеко.
        Его утешало одно обстоятельство. Похоже, мысли она все-таки читать не умела. Иначе среагировала бы раньше, когда идея как можно скорее покинуть город только-только появилась у Васи.
        Он нащупал в кармане шприц, наполненный святой водой - вещественное доказательство безальтернативности их положения. Тонкий пластиковый цилиндр с поршнем внутри молчаливо указывал на единственный путь, оставшийся у Васи с детьми. Что он им сулил?
        «Нетрудно догадаться, не правда ли? - пробудился внутренний голос. - Что там у тебя есть, святая вода и якобы вера, которой час от роду? Это против древней твари, которая хрен знает сколько лет назад наловчилась таких, как ты, на завтрак жрать? Ну-ну, герой, давай, скачи навстречу подвигу. А может, проще было бы здесь ведьму дождаться? Летай или ползай, конец известен, зато хоть отдохнешь перед смертью. Все равно ты слабак, ни на что больше не годен».
        Вася выслушал этот монолог своего второго я с усталым равнодушием. Его двойник, конечно, был по-своему прав во всем, даже насчет слабака, но это ровным счетом ничего не меняло. Все равно им надо было идти в ведьмино логово, делать то, чего тварь от них и ждала, но иметь при этом козырного туза в рукаве, о котором ей знать не полагалось.
        Вася принял решение и почувствовал себя немного лучше. Время колебаний осталось позади.
        - Люба, Женя! - Вася оглядел детей, присел на корточки, притянул их головы к своей и прошептал: - Давайте постараемся говорить поменьше. Баба-яга нас подслушивает. Поэтому обо всем важном надо молчать. - Он чуть отстранился от них, убедился в том, что дети вроде как поняли его правильно, поднялся на ноги.
        Потом Вася вынул из кармана пакетик, достал из него локон и дал собаке обнюхать.
        - Ищи, Марта! - сказал он, почему-то ничуть не сомневаясь в том, что этого хватит.
        Собака коснулась носом каштановой пряди, села на асфальт, подняла морду и завыла глухо и однотонно. Вася разом вспотел и едва не выронил петлю поводка, которую сжимал в ладони. Марта оборвала вой, повернула голову к нему и коротко тявкнула, будто спрашивала о чем-то.
        - Ищи, Марта! - повторил Вася, потому как ничего другого ему на ум не пришло.
        В голове было пусто, хоть шаром покати. По спине скатилась стылая капелька пота.
        Марта вскочила, натянула поводок, оглянулась на него через плечо и снова тявкнула.
        - Ну так что, идем? Пора убить ведьму, - просто сказал Вася.
        Отец посмотрел на детей, просунул кисть в петлю поводка, дал руку Любе. Другую протянул Жене. Ладони детей оказались влажными и холодными, и Вася немедленно сжал их, чтобы согреть.
        Собака дернулась вперед, и они пошли за ней.
        Через несколько десятков шагов Васе захотелось опустить руку в карман и взять шприц. Вдруг ведьма поджидает их где-то по пути, чтобы напасть неожиданно?
        Чуть поразмыслив, Вася решил, что вряд ли стоит этого опасаться. Нет, ведьма ждала их в своем логове, где ей никто не смог бы помешать получить удовольствие по полной программе.
        - Папа, смотри!..
        Вася, ушедший в свои мысли, вздрогнул, возвращаясь к реальности. Они поворачивали на узкую косую асфальтовую дорожку, ведущую к их родной девятиэтажке.
        Ему стало не по себе. Это что же получается?
        - Там, дальше, есть еще дома, - сказал Вася, стараясь поверить в то, что они и в самом деле сейчас пройдут мимо своего дома.
        Марта добежала до их подъезда и, повизгивая от нетерпения, ткнулась носом в дверь. Тут Вася понял, что все это время собака вела их не по следу ведьмы, а по его собственному или, скорее всего, Аллиному.
        Случилось то, чего Вася и опасался. Марта не учуяла запаха ведьмы. Если даже и уловила, то не захотела идти по нему. Ему тут же вспомнилось, как она завыла, и объяснение само пришло в голову. Это Марта плакала по Алле. Конечно, ведь именно его жену собака знала лучше всех.
        - Марта, иди сюда. - Он потянул за поводок, чтобы оттащить ее от двери и дать еще раз понюхать парик.
        Собака не тронулась с места, только оглянулась на Васю. Потом она встала на задние лапы и заскребла передними по грубо покрашенному железу входной двери.
        - Марта! - повторил Вася, а затем тихо засвистел, но и это не помогло. - Ну, хорошо. - Он достал ключи.
        Стоило ему отнять руку, Люба тут же вцепилась в его куртку и не отпускала, пока он снова не дал ей ладонь.
        Вася приложил домофонную таблетку к панели. Пусть собака дойдет до конца этого следа. Может, потом она очнется и наконец-то приведет их к ведьме?
        Вася поднимался по ступенькам коротенькой лестницы, ведущей к лифту, и думал, как быть дальше, если Марта добежит до их двери, а потом откажется брать новый след? Где искать ведьму? По всему выходило, что единственной ниточкой оставалась парикмахерская. Им предстояло вернуться к ней и там пытаться дождаться ведьму. Если она, конечно, еще работала на прежнем месте.
        Вася хотел было нажать на кнопку вызова лифта, но Марта сильно дернула поводок и потащила его в сторону, к площадке справа. Решетки, отгораживавшей пятачок перед двумя квартирами от лестничной клетки, там не было. Собака тут же подбежала к входу в трешку, точно такую же, как Васина, только расположенную в другом крыле подъезда.
        Вася замер. Ни ему, ни Але бывать в этой квартире не приходилось, так что по их следам Марта прийти сюда не могла. Блин, он ведь даже не знал, кто там живет! День за днем проходил мимо, садился в лифт и уезжал на родной седьмой этаж.
        Значит, все-таки пришли?
        Отец отпустил руки детей, достал из кармана заранее заготовленную записку, развернул ее. В полутьме, царившей на пятачке, слова, написанные на обрывке бумаги были плохо видны, но Вася знал их наизусть: «Я - Марта, у меня есть хозяева. Пожалуйста, помогите мне к ним вернуться. Мы живем по адресу: улица Лавочкина…».
        Когда он писал это в квартире, то ему казалось, что прикрепить бумажку к поводку, а его привязать к чему-нибудь крепкому, будет легко, куда проще, чем все остальное, что предстояло им сделать в этот день. Только теперь, взяв в руки бумагу и самую обычную цветную резинку для волос, чтобы выполнить задуманное, Вася осознал, как ошибался.
        Он смотрел на смутно белевший клочок и понимал, что на самом деле эти слова были не чем иным, как завещанием, общим для него и детей. Последней волей проигравших.
        Если им суждено было победить, то это произошло бы быстро. Зашли, облили ведьму святой водой - прямо как Бастинду, мелькнула мысль, - убедились в том, что она сдохла. В таком случае они, скорее всего, вышли бы обратно еще до того, как кто-нибудь взял Марту, чтобы отвести ее домой.
        Он смял записку, размахнулся, чтобы закинуть бумажный шарик куда подальше, опустил руку и аккуратно расправил бумажный клочок. Ломая себя, Вася обвернул им поводок пониже петли, сложил резинку вчетверо, надел на кожаный ремешок поверх записки. Оказалось, что этого было мало. Резинка свободно ездила по поводку. Вася задумался, потом просто-напросто разорвал ее и обвязал записку как обычной веревочкой.
        Оставалось привязать сам поводок к перилам, что он и сделал, а затем, тяжело дыша, отступил на шаг. Сердце сошедшим с ума молотом гулко бухало в груди.
        Марта спокойно смотрела на Васю и помахивала хвостом. Кажется, на этот раз у собаки не было никаких особенных предчувствий вроде того, которое заставило ее завыть возле парикмахерской.
        «Что ж, может, это и к лучшему?» - заявил себе Вася.
        Он повернулся, обнял детей, стоявших рядом, и закрыл глаза.
        - Если вы хотите что-то сказать Богу или попросить Его о чем-то, то сейчас самое время, - хрипло проговорил он, поднял голову и замолчал.
        Цепкая память юриста держала в себе множество молитв, но сейчас ее заполняла какая-то каша из их обрывков. Вася отчаялся подобрать текст, подходящий к такому случаю - да и был ли он? - хотел было остановиться на первой попавшейся и тут вспомнил.
        Он лежит в кровати, повернувшись к Алле. Жена спит, порой тихо всхлипывая.
        Это утро среды, и Вася не знает, кто сейчас живет там, за опущенными веками, проснувшись, взглянет на него этими родными серыми глазами? Аля, его любимая? Или бездушная кукла, в которую ее превратила эта мерзкая тварь?
        Он лежит и совсем ничего не может сделать. Только ждать и смотреть. А еще - желать. Молча, стискивая зубы так, что скулы сводит, хотеть возвращения Али.
        Тогда это помогло. Он вернулся из туалета, и увидел…
        Вася ударил кулаком по стене, чтобы не дать водовороту воспоминаний утянуть себя на самое дно, где он превратился бы в беспомощный студень, который мог бы только дрожать да истекать слезами.
        Помогло тогда, значит, сработает и сейчас.
        Вася постоял еще немного, открыл глаза, взглянул на детей. Люба до сих пор стояла зажмурившись, Женя вертел головой, разглядывая надписи на стенах. Читать он еще не умел, но знал кое-какие буквы и, видимо, занимался тем, что отыскивал их в подростковых художествах.
        Вася слегка подтолкнул детей к двери в квартиру, где, если верить Марте, жила ведьма. Люба споткнулась и ойкнула. Отец выругал себя за оплошность - мог бы сначала сказать дочери, чтобы глаза открыла! - и помог ей восстановить равновесие.
        - Шприцы достаньте, - прошептал он, стараясь говорить совершенно обычно, будто они собирались перекладывать покупки, сделанные в магазине, в пакеты, которые и требовалось вынуть.
        Вася подождал, пока дети сделают это. Люба немного заковырялась. Ее шприц зацепился за что-то внутри кармана.
        Потом он поднял руку к кнопке звонка и проговорил:
        - Как ведьма откроет, высовывайтесь из-за меня и стреляйте в нее. Поняли?
        Дети кивнули, и Вася позвонил. За дверью раздалась красивая музыкальная трель, вариация на тему легендарной «I just called to say I love you». Вася опешил. Уж такого он никак не ожидал услышать.
        Тут на пятачке вспыхнул свет. Дверь распахнулась.
        - Заходите, гости дорогие. - На пороге, широко, добродушно улыбаясь, стояла та самая парикмахерша, одетая в серый домашний костюм с какими-то узорами розового цвета, вившимися по бокам штанов и рукавов.
        Вася опомнился, поднял шприц и резко нажал на поршень. Он услышал легкое шипение справа и увидел тонкую струю. Люба среагировала едва ли не быстрее его.
        Заряд отца угодил ведьме прямо в лицо, а дочкин - в грудь, закрытую тканью костюма. Да, конечно, он же так и не сказал ей, что целиться надо туда, где открытая кожа, идиот!
        Вася возликовал. Он уже видел, как ведьма опрокидывается назад и хватается руками за лицо, а между ее пальцами начинают просачиваться струйки дыма. В ушах его зазвучал пронзительный визг агонизирующей твари.
        - Спасибо вам, милые мои, - весело сказала ведьма. - Вы меня умыли да постирали. Ну-ка, маленький, брось мне свою игрушку. - Шприц, который держал Женя, успел испустить из себя короткую хилую струйку, упавшую на коврик у двери, а затем вылетел у него из рук. - Да входите уже наконец, раз в гости пришли.
        Вася увидел, как его ноги перешагивают через порог и несут хозяина по коридору, услышал, как за спиной с мягким лязгом закрывается дверь. Он попытался засунуть руку в карман, где лежал мамин крестик, и не смог. Краем глаза отец видел детей, стоявших рядом.
        - Тебе так хочется достать игрушку? - Ведьма смотрела на него, склонив голову. - Все никак не вырастешь, не набалуешься, Васенька. Зря только так много времени потратил. Как был мальчиком в мокрых штанишках, так им и остался. Может, мне надо было тебя еще тогда подстричь как следует? До конца?
        А он уже почти не слышал, что говорила ведьма. Перед ним вставал зал парикмахерской, не этой, где стригли Женьку, другой. Той, в которую его водила мама, а позже он уже стал ходить туда сам. Там всегда было много света и замечательные мягкие кресла, которые он очень любил. Особенно после того как парикмахерши перестали ставить на сиденье небольшой ящичек, чтобы было удобней стричь малыша. В этом заведении работали добрые тети и один толстый дядя, который Васе никогда не нравился, так как шумно сопел и всегда выглядел грязным. Но одна из парикмахерш…
        - Да-да, вот и свиделись, Васенька. Вижу, ты теперь помнишь бабушку Зою. А как описался на нашем первом свидании, помнишь? Мама твоя очень переживала, что сыночек так опозорился. Да и Аля тоже меня вспомнила бы, будь она еще жива.
        Вася услышал, как ведьма походя произносит ласковое имя жены, и его замутило.
        - Дочка твоя, красавица писаная, тоже. Тебе понравилась стрижка, Любушка? Да ладно, не гляди так, я ж и заплакать могу. Про сыночка, Васенька, я и не говорю. Ты им гордиться должен. Он у тебя умный мальчик, и глазки у него ой какие острые. Во всяком случае пока. - Ведьма отошла на пару шагов назад, осмотрела пленников. - Нет, не нравится мне, как вы тут стоите. Некрасиво. Ну-ка…
        Вася ощутил, как его тело немного повернулось и прислонилось к стенке коридора между двумя комнатами. Дети встали напротив отца.
        - Вот теперь хорошо, славно, - с улыбкой проговорила ведьма. - Вы друг друга видите. Что может быть лучше?
        Женя почти не смотрел на Бабу-ягу. Он стоял у стены и глядел себе под ноги. Подошвы его черных осенних сапожек почти полностью утонули в волосах. Русые и черные, золотистые, каштановые и седые, вьющиеся и прямые - они покрывали собою весь пол, переплетались друг с другом. Этот диковинный пестрый ковер был живым. Волосы едва заметно шевелились. Некоторые прядки ненадолго приподнимались над поверхностью, и тогда они казались Жене волшебными змеями, ищущими жертву, или щупальцами осьминога, а затем снова опускались вниз.
        Волосы росли на стенах и на потолке. Куда бы, до боли напрягая глаза, ни посмотрел Женя, он видел волосы.
        - Ага, я вижу, тебе нравится моя квартира, - заметила ведьма и присела перед ним на корточки.
        Женя посмотрел ей в глаза, и она засмеялась.
        - Красиво, правда? Такое не каждый день увидишь, мальчик. Так что смотри, запоминай. Может, будешь как-нибудь в своей квартире ремонт делать, вспомнишь бабушку-парикмахершу, да что-нибудь похожее сотворишь. Хочешь? Ладно-ладно, можешь не отвечать.
        Вася огляделся, насколько это было возможно. Они стояли в самой обычной квартире, которой, по-хорошему, не помешал бы серьезный ремонт. Нет, обои не свисали клоками со стен. Линолеум, уложенный на пол еще при советской, должно быть, власти, не пошел пузырями, не истерся до дыр. Все было опрятно и чисто, но… так люди жили именно в Советском Союзе. Двери со стеклом посередине, занавешенным какой-то тряпкой, выцветшие бледно-коричневые обои с безыскусным, бесконечно повторявшимся орнаментом. Мебель, о которой когда-то, наверное, мечтала его мама или даже бабушка с дедушкой.
        - А они не понимают, - сказала ведьма, по-прежнему сидевшая на корточках спиной к нему, и хихикнула: - Нет, мальчик, не понимают. Не видят, вот в чем вся штука. А еще хотели меня победить.
        Ведьма встала на ноги. При этом она каким-то змеиным движением, которое Вася даже не смог толком уловить, успела заодно развернуться и теперь смотрела ему прямо в глаза. Нечисть протянула руку и вытащила из его кармана мамин крестик. Потом ведьма расстегнула Васину куртку, достала из-за шиворота джемпера его собственный крест, резко дернула, и тонкая золотая цепочка лопнула в тот же миг.
        - Я же тебя предупреждала, Васенька. Я же тебе говорила, что не очень-то это похоже на оружие. А ты разве послушал меня? Нет, в церковь пошел, святую воду с собой взял, детям ее раздал. Ну и что? Грош цена твоей вере, вот что, воин ты мой ненаглядный. - Тут ведьма опять заулыбалась. - Но ты не вини себя. Не всем же быть воинами. Хорошо хоть, что сам ко мне дошел да детей довел. И на том спасибо. А то я уж стала бояться, что ты отложишь свидание, или доктора, эти коновалы, тебя к себе в больничку утащат.
        Вася моргнул. Вместо парикмахерши перед ним оказалась та самая краснолицая сердобольная тетка, которая так заботливо предлагала ему помощь.
        - Вижу-вижу, все в порядке с тобой. Так и быть, можешь не звонить, верю. А мокрые штанишки я сейчас с тебя сниму, пусть посохнут пока. Тебе же не привыкать без них передо мной щеголять, не так ли? - Ведьма в мгновение ока вернулась к облику парикмахерши, расстегнула Васины джинсы и стащила их ниже колен вместе с бельем. - Уж извини, гость дорогой, с ботинками твоими возиться не стану, недосуг мне. Как-нибудь так посеменишь. Да ведь и недалеко ходить-то, дружочек.
        Люба очень хотела закрыть глаза. И дело тут было, скорее, не в том, что ведьма заставляла смотреть ее на отцовские гениталии, и не в том, что она при этом говорила. Смысл слов все равно ускользал от девочки.
        Квартира плыла перед ее глазами. Вот возле папиной руки сквозь обои проклюнулся короткий пучок жестких седых волос, похожий на толстую кисть. Совсем как те, которыми ее родители летом красили шпалеру для цветов на даче. Пучок слегка шевелился, будто на него дул ветер. Еще миг, и он исчез без следа, оставил после себя совершенно целые обои.
        Другой клок волос, на этот раз длинных, светлых, высунулся у папы над самым плечом. Волосы медленно поползли вниз, легли на кожу и, извиваясь, заскользили по ней. Папа будто бы ничего и не замечал, а волосы вскоре растаяли в воздухе.
        Люба опустила взгляд. Пол показался ей похожим на тот, который был в парикмахерской. Иногда мастера одновременно стригут там очень много людей, а убираться им некогда. То тут, то там возникали островки волос, держались какое-то время на своем месте, а затем пропадали.
        Менялась и ведьма. Люба видела перед собой самую обычную тетю. Потом у нее вдруг отрастал длинный крючковатый нос или седели да редели волосы. Сквозь них была хорошо видна розовая кожа, покрытая коричневыми пятнами. После этого все становилось нормальным и оставалось таковым какое-то время.
        Люба уже знала, что такое галлюцинации и кто их видит. По всему выходило, что у нее крыша поехала. Так как однажды сказала мама, глядя на тетю в автобусе, которая громко разговаривала сама с собой, размахивала руками, а потом принялась ругаться неизвестно на кого.
        В горле у Любы запершило, глаза начало жечь. Она ощутила, как по щеке скатилась первая слеза, попробовала моргнуть и не смогла.
        Ее макушке стало щекотно. Любе вспомнилось, как весной ей на голову села божья коровка. То, что это именно она, стало ясно позже, когда жучка удалось поймать. А поначалу Люба просто зарылась пальцами в волосы, пытаясь избавиться от этого ужасного ощущения, когда что-то маленькое перебирает лапками по коже. Сама она так и не смогла изловить божью коровку, помогла мама.
        Сейчас происходило что-то очень похожее. Нечто медленно ползло от макушки ко лбу. Вот только мамы рядом не было, а папа ничем не мог помочь дочери, хоть и стоял совсем близко. Любе казалось, что у нее в голове не одна божья коровка, а целый десяток. Щекотка распространилась на области головы возле ушей, подалась к затылку, а спереди уже почти достигла лба.
        Люба снова с отчаянной силой попыталась закрыть глаза, и опять у нее ничего не вышло.
        Щекотка переползла на лоб, начала подбираться к бровям. Люба закатила глаза, пытаясь наконец-то увидеть, что же такое происходит с ее головой, кто там ползает по ней.
        А щекотка вдруг исчезла. Только что Люба, будь на то ее воля, была готова разодрать кожу на голове ногтями, чтобы избавиться от этого чувства, и вот она стояла, не ощущая ровным счетом ничего. Кто бы там ни ползал в ее волосах, он затаился.
        Любе представилось, как она смотрит в зеркало и видит среди темных прядей красные точки. Возле лба, на макушке. Над ушами что-то едва-едва шевелится под локонами. Потом божьи коровки все как одна поворачиваются к зеркалу и смотрят на нее своими крохотными черными глазками.
        Лбу снова стало щекотно. Люба устремила взгляд вверх и увидела, как из-за края бровей, сквозь их короткие волоски, не спеша спускаются вниз тонкие рыжие нити. Вот они оказались напротив глаз, и она поняла - это волосы. Точно такие же, как и те, которые ползали по папе.
        Вася смотрел на дочку. Люба была белее снега. Она глядела прямо перед собой, и если бы он не видел, что там никого нет, то непременно решил бы, что ей угрожает смертельная опасность.
        «Господи, она, похоже, даже в обморок упасть не может!» - подумал отец.
        - Что-то ты исхудал совсем, - сказала ведьма, окинула взглядом его ноги, улыбнулась. - Тощенький какой. Не кормила Аля, что ли, мужика своего? Ай-ай-ай, какая плохая хозяйка. Вот ты, дочка, не стала бы так поступать, верно? Уж ты бы расстаралась, наготовила разносолов всяких, правда? - Ведьма подошла к Любе, дотронулась кончиком указательного пальца до ее носа. - Пип! - сказала она. - Есть кто дома? Ай джаст кол ту сэй, ай лав ю. Какая же хорошая песня, хоть и не наша. Ты угостила бы папу на славу, да, дочка? «Кабы я была царица… То на весь крещеный мир приготовила б я пир». Знаешь, кто написал? Пушкин. Хороший был мужчина, обходительный. А уж ненасытный-то до чего! - Она визгливо захихикала, но почти сразу же оборвала смех. - Он, конечно, и не посмотрел бы на меня настоящую. Я уже тогда в летах была. Но ведь на то и сила моя. Кому надо, она глаза отведет, а других приманит. Волосы у него хорошие были, у поэта нашего. Сильные, вкусные. - Ведьма немного помолчала. - Зашутилась я тут с вами. Что поделать, давно гостей не принимала, переволновалась. Так что, доченька, попотчуешь отца как полагается?
Изысканным блюдом, нежным мясом? С кровью, как благородным господам кушать подобает. А? Угостишь, конечно, я знаю. Ты же добрая девочка, заботливая. Не захочешь, чтобы папа от голода помер.
        В глазах у Васи потемнело. Мир вокруг странно выцвел, а затем погрузился в сумрак, в котором едва проглядывали контуры детей, стоявших напротив. Тьма продолжала сгущаться, и вскоре Вася перестал различать хоть что-нибудь вокруг себя. Кроме ведьмы. Карга словно бы стояла отдельно, вне мрака, окруженная бледным сиянием.
        Она обернулась к нему и подмигнула. Затем эта нечисть встала где-то сбоку, должно быть, в дверном проеме, так, что он уже не мог ее видеть.
        - Не правда ли, что-то напоминает? Только не говори, что не помнишь. Ведь не забыл. Уж я-то знаю. Сама тебе память вернула, когда время пришло.
        В горле у Васи пересохло. Одна тьма вокруг, и он в ней бесконечно одинокий. Тем более что рядом - рукой дотянуться можно - последние из близких ему людей.
        - А помнишь, как я тебе свидание с детьми устроила? - В темноте прозвучал призрачный смех, так хорошо знакомый Васе смех. - Ох, и теплым же оно вышло, сочным.
        Вокруг зазвучали голоса - Женькин и Любушкин. Говорили дети неразборчиво, то и дело перебивали друг друга.
        Потом остался только один голос - сына. Но Вася все равно не понял, что тот хотел ему сказать. Удалось уловить только настроение мальчика. Женя боялся. Причем почему-то больше не за себя, а за него, за своего отца.
        - Ладно, хватит воспоминаний. Грезами сыт не будешь.
        Мир одним рывком вернулся на место.
        Люба и Женя по-прежнему стояли перед ним. Дочка все такая же бледная. Сын показался Васе ушедшим в себя, отгородившимся от всего, что его окружало. Он невольно позавидовал малышу. Тот хоть так сбежал от всего этого ужаса.
        - Попотчуешь, значит. Вот и ладушки. Тогда пойдемте-ка на кухню, гости мои дорогие. У меня там, конечно, не так роскошно, как у вас, но все, что нужно доброй хозяйке, найдется.
        Вася оторвался от стены, повернулся и бодро засеменил на кухню. Он свернул налево, в короткий коридор, успел рассмотреть, что двери в туалет и ванную были обклеены пленкой под дерево, заметно ободранной по краям, и перешагнул через порог кухни.
        Она оказалась под стать коридору. У окна стоял простой стол, плита ДСП на четырех деревянных ножках, покрашенных на фабрике в белый цвет и с тех пор облезших едва ли не наполовину. Возле него - табуреты в том же кондовом советском стиле. Васе достаточно было бросить на них один короткий взгляд, чтобы услышать в сознании резкий скрип старой, рассохшейся мебели, давным-давно заслужившей покой. На потолке, где по побелке змеились тонкие трещины, висела трехрожковая люстра под огромным красным абажуром с желтой бахромой по нижнему краю.
        В углу справа виднелся край мойки, тускло поблескивавший алюминием. Слева от нее вдоль стены стояла встроенная мебель - тумбочки темного цвета со светло-серой столешницей сверху. Выше была голая стена, выкрашенная в бледно-желтый цвет.
        У самого окна, вплотную к тумбочкам, Вася увидел газовую плиту. Краска вокруг конфорок была сплошь покрыта царапинами, побуревшими от времени.
        У стены напротив, почему-то посередине, а не в углу, боком к Васе стоял белый холодильник, который показался ему очень знакомым, вплоть до формы ручек на дверях. В голове тут же всплыло название: «Минск». Вася ничуть этому не удивился. Вот встретить в такой кухне, например, «Самсунг» или «Электролюкс» было бы действительно странно.
        Пол покрывал все тот же линолеум, только другого цвета, вдобавок испещренный дырками с черными, как будто обугленными краями. Вася постарался переключить внимание на что-то другое, чтобы не думать о том, откуда здесь могли появиться такие следы.
        - Присаживайтесь, мужчины. А ты, девочка, погоди, тебе же готовить.
        Вася послушно устроился спиной к окну на табурете, стоявшем возле плиты и, конечно же, немилосердно заскрипевшем. Его правая рука легла на стол. Голой коже на ногах и ягодицах тут же стало холодно.
        Напротив него, возле холодильника, уселся Женька. Тут-то отцу и стало понятно, почему холодильник стоял посередине стены. Рядом с ним, в углу, торчал скелет, точно такой, какой был в кабинете биологии у Васи в школе.
        - Это мой Кощеюшка. Живу-то одна, а так сядешь за стол, и вроде как компания. Он, правда, неразговорчивый, зато слушает замечательно. Да и пользу приносит, цветочек мой поддерживает.
        Вокруг костяка обвивалось какое-то ползучее растение. Тонкие бледно-зеленые стебли с острыми узкими листьями поднимались по ногам к тазобедренному суставу, оплетали руки, застилали ребра, укрывали их от постороннего взгляда. Одна плеть уже добралась до черепа, зацепилась за нижнюю челюсть.
        Гадать о том, настоящий ли это скелет или нет, Васе не хотелось, и он перевел взгляд на стол. Совсем рядом с его рукой стояла массивная прямоугольная пепельница, сделанная то ли из какого-то камня коричневого цвета со светлыми крапинками, то ли из пластика, сработанного под горную породу. Глядя на нее краем глаза, он мечтал о том, как схватит эту хреновину, бросит ее в окно, а затем заорет во все горло: «Спасите! Вызовите полицию!»
        Рука лежала неподвижно.
        «Ну же! - завопил Вася внутри себя. - Двигайся, мать твою! Шевелись, сука! Сейчас же!»
        Ему показалось, что от усилий даже потемнело в глазах, но все оказалось без толку.
        Тем временем Люба подошла к холодильнику и открыла дверцу.
        - Так, что тут у нас?..
        Васина голова повернулась, чтобы ему было лучше видно содержимое полок.
        Посередине нижней полки стояло большое блюдо, на котором лежало что-то странное, похожее на здоровенный кусок торта. Ровный срез открывал взгляду темно-красную поверхность, на которой виднелись белесые продолговатые пятна.
        Люба протянула руки и сдвинула блюдо.
        - Пришлось поколдовать немного, чтобы не пропало. Я же не знала, когда вы ко мне придете. Так что не переживайте, все очень свежее и вкусное. Мы с доченькой вам все приготовим в лучшем виде, сами убедитесь. Верно, девонька?
        Люба, конечно, не ответила. Стоя спиной к Васе, она подалась вперед. Раздался негромкий лязг стекла о металл, дочка сделала шаг назад, повернулась, и он увидел у нее в руках небольшую плоскую банку с завинчивающейся крышкой. В точно таких же продавалась икра минтая. Женька очень ее любил, как и сам Вася.
        - Праздничный обед - дело особое. Это не просто чего-то там быстро проглотить и дальше по делам побежать. На такой праздник вся семья собирается. Вот как сейчас. Значит, и угощение должно быть правильным. С закуски начинаться, десертом заканчиваться.
        Люба, продолжая держать банку обеими руками, повернулась к ведьме. Та поставила на крышку пластиковую цилиндрическую коробочку с зубочистками, затем открыла холодильник, достала оттуда сыр и банку с оливками.
        - Первым делом родным людям надо легкие закуски подать, чтобы не скучали в ожидании основных блюд. Ну и поговорить опять же можно, пока суд да дело.
        Люба подошла к столешнице, Васина голова при этом повернулась вслед за ней, встала возле раковины, поставила свою ношу и спиной заслонила ее от Васи. Слева пристроилась ведьма. Она сняла с крючка разделочную доску, вынула из сушилки нож, торчавший там ручкой вверх.
        - А ведь нам же надо, чтобы было красиво, а не абы как. Ну-ка, дочка, достань зелень, а я пока тут поколдую над закуской.
        Люба пошла к холодильнику.
        Вася отвлекся было на нее, но тут же - «Блин! Дебил!» - перевел взгляд обратно к тому месту, которое она занимала. Конечно же, он опоздал.
        - Чур, не подглядывать. - Ведьма успела загородить собой разделочную доску и все, что на ней было, обернулась через плечо, погрозила пальцем: - Весь сюрприз испортите. Вежливые гости так не поступают, хозяйку да помощницу ее, умницу-разумницу, не огорчают.
        От холодильника вернулась Люба, держа в руках пучок петрушки. Ведьма подвинулась влево, после чего они, словно настоящие подружки, занялись готовкой.
        - Нет, ты погляди, какой невоспитанный, - спустя несколько секунд, не оборачиваясь, сказала ведьма. - Все смотрит, никак не уймется. Вот что, давай-ка ты отворачивайся. Не бойся, не пропустишь наше с Любушкой угощение. Всему свое время.
        Васина голова рывком повернулась направо, и дочка с ведьмой оказались за пределами его поля зрения.
        Он посмотрел на сына. Женя сидел тихо.
        «А как еще он, интересно, мог сидеть?» - подумал отец.
        Со стороны могло показаться, что мальчику очень интересно то, чем занимаются сестра и ведьма.
        Вася отвел взгляд, ощущая, как саднит в груди. Он сам привел их сюда как барашков на заклание. А ведь мог оставить у Юли или передать тому же Виктору Степановичу. Хотя нет, ему не стоило.
        Васе показалось, что картина, возникшая перед его глазами - Саша играет с детьми на ковре, - сведет его с ума. Голову пронзила острая боль, в глазах помутилось. Он ощутил, что падает куда-то в себя, внутрь, летит во тьму. Его резко тряхнуло.
        Вокруг снова была кухня ведьмы. Сама эта тварь стояла перед ним. Она спокойно опустила руку, склонила голову, оценивающе посмотрела на Васю.
        - Так-то лучше. Ишь чего удумал. В себя сбежать захотел. Снова, как и тогда в ресторане, решил, что не телом, так разумом? Не выйдет, Васенька, не получится у тебя ничего, маленький ты мой. Раньше надо было думать, а теперь чего уж, сиди да помалкивай. Вся семья в сборе. Мы с твоей дочкой только-только угощение готовить взялись, а ты в бега подался. Некрасиво получается.
        Голова Васи гудела, левая сторона лица горела огнем. Он понятия не имел, чем ударила ведьма, ладонью или кулаком, но, судя по последствиям, досталось ему крепко.
        Отец скосил глаза направо и встретился взглядом с сыном. Ему показалось, что тот едва не плачет.
        «Эх, Женька», - подумал Вася.
        Ему показалось, что с рукой сына, лежавшей на столе, что-то было не так. Он пригляделся внимательнее. Нет, пустое. Видно, зрение шалило, что, в общем-то, было совсем неудивительно.
        - А вот и закуска. Легкая, чтобы аппетит разгулялся. Ешьте спокойно, не торопясь. Кто еще вас таким угостит? Никто и нигде не поднесет.
        Вася попытался сфокусироваться на блюде, которое Люба двумя руками несла к столу, но пелена, плававшая перед глазами, не давала ему этого сделать.
        - Жаль, конечно, что Любе не хватит, но она очень вежливая девочка. Главное, чтобы мужчины были сыты да довольны. Верно, доченька?
        Вася снова попытался поймать Любин взгляд, напрягся. Он может разогнать хотя бы эту чертову муть, дерьмо немощное?! Мир перед ним наконец-то прояснился. Это позволило ему увидеть, что дочка не смотрит на него. Ее глаза были опущены вниз, к тарелке, которую она несла к столу.
        У мамы были совершенно особенные глаза. Вася так считал с самого детства. Будучи маленьким, он не сомневался в том, что его мама - волшебница. Оттого-то у нее они были такими, не просто карими, а с золотистыми искорками, вспыхивавшими в глубине, особенно когда мама смеялась.
        Вася вырос и перестал верить в сказки столь безоглядно. Теперь ему понравилось представлять, что однажды он напишет свою книгу. Главной героиней там будет добрая чародейка с глазами цвета воды в торфяном озере, пронизанной косыми лучами вечернего солнца.
        Мамины глаза лежали на тарелке, пронзенные зубочистками. С одной стороны на тонкие деревянные палочки были нанизаны оливки, с другой - тонкие кусочки сыра. Вокруг глаз кто-то - Вася предпочитал думать, что это сделала ведьма, а не Люба - разложил листья петрушки.
        Сверху на тарелку упала капля, скатилась по наклонной части вниз, на дно. За ней последовало еще несколько. Люба беззвучно плакала, но руки ее, когда она ставила ведьмино угощение на стол, не дрожали. Потом дочка встала рядом с отцом.
        - Ты, Васенька, конечно, первый. Сын твой еще не знает, как правильно есть канапе, так что покажи ему пример.
        Васина рука уцепила зубочистку за кончик со стороны сыра. Там он был длиннее, чем возле оливки. Она осторожно подняла чудовищное угощение, повернула к Васе другим концом.
        Никогда и ничего он не желал в своей жизни так страстно, как в эти секунды - просто закрыть глаза. Это ведь не так уж и трудно. Не потолок обрушить твари на голову.
        Мамин глаз, радужка и зрачок которого пронзила зубочистка, приближался. Вася ощутил, как его рот открылся. В следующий миг он почувствовал на языке вкус оливки, а за ним - прикосновение чего-то прохладного, скользкого.
        Когда все, что было наколото на зубочистку, оказалось внутри, Васин рот закрылся ровно настолько, чтобы можно было ее высвободить. Его рука аккуратно положила палочку на край тарелки. Язык уже заботливо подсовывал глаз так, чтобы его бок оказался между челюстями. Наконец-то шар занял нужное место. Вася ощутил, как его зубы смяли упругую оболочку. Та недолгое время противилась этому грубому напору, а затем сдалась и лопнула. Рот наполнился чем-то студенистым, а челюсти принялись пережевывать все вместе - оболочку глаза, оливку, сыр.
        - По глазам вижу, что нравится, - восторженно сказала ведьма. - Смотри, доченька, твой папа доволен. Наша закуска пришлась ему по вкусу. То ли еще будет! Вот сейчас аппетит разыграется как следует, и наши мужчины все сметут со стола. - Она повернулась к Жене: - Теперь твоя очередь.
        Тонкие пальцы сына ухватились за зубочистку. Тут Вася, голова которого уже повернулась к Жене, осознал, что недавнее желание закрыть глаза, минутку назад казавшееся ему столь острым - ничто по сравнению с тем, как ему захотелось этого сейчас.
        Сын поднес руку ко рту. Все целиком туда не влезло. Пальцем другой руки он пропихнул оливку за щеку, но этого все равно оказалось недостаточно. Тем не менее рот мальчика начал закрываться. Оболочка глаза чуть выгнулась и лопнула. По нижней губе и подбородку Женьки медленно потекла прозрачная струйка, затем его рот наконец-то закрылся.
        Когда Женя все прожевал и проглотил, ведьма заставила его улыбнуться и сказала:
        - Вот и мальчику понравилось наше угощение… постой-ка! - Она хлопнула себя ладонью по лбу. - У меня ведь и для тебя, доченька, кое-что припасено, уже готовое. Все ж таки ты тоже гостья. Хоть и помогать мне взялась, а держать тебя впроголодь нельзя, невежливо это. Сейчас-сейчас!.. - Карга принялась шарить в одном из шкафчиков. - Ага, нашла! Ты ведь любишь чипсы? Я и то балую себя порой, а уж ты, должно быть, часто у мамы с папой просила купить пакетик, да не всегда получала. А? Ну вот я и сделала кое-что. Знаешь, заходила тут как-то раз в один магазин, там пивом торгуют. Увидела особые чипсы. Покупать, правда, не стала. Кушала их на прошлой неделе, хватит пока. А вот на днях вспомнила и думаю, дай-ка попробую сама сделать. Интересно же, что у меня получится? - Ведьма развернулась и поставила на стол плетеное блюдечко.
        «Не смотри! - приказывал себе Вася. - Отвернись, кретин! Не надо тебе этого видеть. Ничего хорошего там нет. Разве тебе еще не достаточно того, что уже случилось?»
        Ведьма заставила его повернуть голову к Любе, но он упрямо держал взгляд прикованным к собственным ногам, рассматривал свои джинсы.
        Со стороны дочери донесся легкий хруст. Этот звук повторился и затем уже не прекращался.
        - Жестковаты малость, конечно. - В голосе ведьмы послышались извиняющиеся нотки. - Но тут уж ничего не поделаешь. Это не вырезка. Зато я постаралась, чтобы вкусными были - пальчики оближешь! Получилось, Любушка?
        Услышав имя дочери, Вася невольно поднял взгляд и увидел ее с потемневшим высушенным ухом, зажатым между пальцами. Челюсти Любы медленно двигались, пережевывая то, что оказалось между ними. На его глазах губы девочки растянулись в улыбке. Он перевел взгляд выше и увидел, как где-то там, за глазами, блестевшими от слез, в жутких муках корчится душа.
        - А ведь всего этого могло и не быть, - тихо сказала ведьма, все это время стоявшая за спиной Любы. - Ты понимаешь, я вижу. Вы могли бы и дальше возиться со своими делишками, воспитывать этих детей и строгать новых, бабке задницу подтирать, когда она в маразм впадет. Я ведь не охочусь возле своего логова. Раз уж выпало нам соседями оказаться - что ж, вам повезло, живите себе на здоровье. Тем более что я все равно получала с вас то, что мне нужно было.
        Она щелкнула пальцами, и Вася на одно мгновение увидел обиталище ведьмы иным - покрытым волосами почти что полностью. Эта призрачная картина - или, наоборот, совершенно реальная? - тут же скрылась, уступила место обычной кухне с линолеумом и крашеными стенами.
        - Десяток волосков с твоего щенка, Васенька, столько же - с этой вот дурищи. Раз за разом, год за годом. Мне хватало, в общем-то. Но тут ты решил стать героем. Ведьму изгнать захотел. Посмеялся надо мной. - Все это карга говорила совершенно спокойно. - Мальчик мой, если бы ты знал, скольких я сожрала за мои годы, и кто был среди них, ты продал бы свою конуру за гроши и уехал бы куда угодно, рабом бы там назвался, только бы оказаться от меня за тридевять земель. - Ведьма помолчала, глядя на Васю, потом продолжила: - Хорошо смеется тот, кто смеется последним, да еще и с пользой. Вот сейчас поставим запекаться основное блюдо, и я вас подстригу. А будете себя хорошо вести, так, может, и до десерта доживете. Как вы там говорите, когда вам позубоскалить охота? Слабые падают лицом в салат, сильные дожидаются десерта? Что ж, проверим. Дочка! - Она положила Любе ладонь на плечо. - Давай-ка, открывай холодильник. Будем готовить мясное.
        Когда из холодильника появилось на свет блюдо с тем, что Вася принял за кусок торта, он понял, что его сейчас должно вырвать. По-другому просто не могло быть. Однако этого так и не произошло. Более того, Вася не ощутил ни малейшего позыва к рвоте, и с горечью понял, почему так. Из собственного тела ему принадлежали только глаза да уши. Всем прочим сейчас распоряжалась ведьма. Она желала, чтобы жертвы чувствовали себя нормально.
        Кусок в форме сердца. Неправдоподобно ровные края даже у костей, которые неведомое лезвие рассекло, судя по всему, играючи. Сверху кожа, на правой стороне сморщенная, словно ее там почему-то оказалось больше.
        «Это грудь», - шепнул внутренний голос.
        А под ней, внутри…
        - Я думаю, целиком запечем, с пряностями. А, доченька? Одобряешь? Вот и хорошо, вот и ладушки. Давай тогда, ставь сюда, рядом с мойкой, и лезь за специями. Они вон в том шкафчике. На табуретке только осторожнее, шатается она. Что поделать, мужика-то в доме нет и давненько уже не было.
        Люба достала из шкафчика все, что ей было сказано, спустилась с табуретки на пол.
        Тут ведьма всплеснула руками и заявила:
        - А про красоту-то я забыла! Это ведь праздничный обед. Ну и хороши же мы! Вот подали бы угощение, как оно есть, и что сказали бы о нас мужчины? - Ведьма якобы задумалась, склонив голову к плечу, но долго ломать комедию не стала. - Вставай, - велела она, и Вася поднялся на ноги. - На, держи.
        Он не сразу смог рассмотреть то, что уверенно схватили его пальцы. Потом пригляделся как следует и увидел, что между его руками туго натянулся волос.
        - Так, хорошо. Пока погоди. Мне еще кое-что сделать надо. - Она приложила ладони к щекам Любы, а когда рот девочки распахнулся, слегка подула в него. - Вот так. Теперь давай.
        Дочка шагнула вперед и встала перед ним. Вася увидел, как наружу показался язык.
        «Господи, пожалуйста, молю Тебя!»
        Ведьма ловко подставила Любе под подбородок стеклянное блюдце. Васины руки приложили волос к языку снизу, почти к самому его кончику, затем поднялись выше. Пальцы ловко передали друг другу концы волоса, замкнули петлю вокруг плоти. Вася ощутил холод, которым дышал Любин рот.
        - Нам нужны тонкие дольки, такие, знаешь, чтобы на просвет видно было. Ими выложим края запеканки. Сначала кончик отсеки, мы его в центр поставим, а потом уже нарезай остальное.
        Глаза в глаза. Это было все, что мог сделать Вася, пока его тело выполняло волю ведьмы. Глаза в глаза с Любой. Он приказал себе не отрываться, смотрел, желая вобрать в себя всю ее боль и страх, спасти от того, что происходило с ними всеми. Мир за пределами дочкиных глаз исчез, растворился.
        Слов не было. Прощение? Вася не молил о нем. Он просто держал взгляд, не отводил его.
        - Отлично!
        Вася услышал резкие хлопки и вздрогнул. Кухня вернулась на место. Но не та, что была вокруг него все это время, а иная, которую ведьма показала ему на один краткий миг, заросшая беспрестанно шевелящимся волосом.
        - Просто прекрасно! Ты справился даже лучше, чем я думала. Надо же, какие у тебя ловкие и послушные руки.
        Остатки Любиного языка - где-то половина, как показалось Васе, - кровь из которого и не думала течь, втянулись в рот, и он закрылся.
        Теперь ведьма изменилась. Вместо пожилой, но вполне еще крепкой и опрятной женщины Вася видел самую настоящую Бабу-ягу, рядом с которой все киношные казались обычными ряжеными.
        Она поставила на столешницу блюдце, на котором возвышалась небольшая кучка тонких красных ломтиков, и сказала:
        - Ну, доченька, теперь давай раскладывать, специями нашпиговывать. Потом и в печку поставим. И так вон сколько наших мужчин ждать заставили. Они же голодные. Нехорошо это. Иди сюда… - Ведьма оборвала себя, прислушалась. - Да что ты будешь делать! Еще один гость пришел. Незваный, да не нежданный, хоть и раньше, чем я думала. Не утерпел, касатик, не высидел. Конечно, когда тут такое веселье, да стол накрыт. Хороший гость, правильный. Вы пока тут посидите, а я его встречу да сюда провожу.
        Она вышла из кухни, оставив Васю наедине с детьми. Стоило ей скрыться в коридоре, как он изо всех сил попытался вырваться из пут, удерживавших его.
        «Господи, да помоги же наконец-то! Я же пришел к Тебе!»
        Вася впился взглядом в свою правую руку, приказывая пальцам сжаться в кулак. Они даже не дрогнули.
        Вася попытался скосить глаза направо и увидеть Женю, который по-прежнему сидел за столом. Тщетно. Сын оставался вне поля его зрения. Васе показалось, что он услышал легкий шорох. Но это, конечно, были волосы, которые живым ковром покрывали все вокруг.
        Вася вернулся взглядом к Любе и постарался передать ей, что он обнимает ее, гладит по голове, прижимает к себе, шепчет что-то ласковое, нежное. В глазах закипели и вылились на лицо слезы. Вместе с ними словно бы истекли наружу остатки его воли и сил. Он ощутил себя опустошенным. Да, проиграл, вчистую, и поделать тут уже ничего было нельзя.
        - А вот и мы, встречайте! - раздался в коридоре голос ведьмы.
        Вася увидел, как на кухню входит человек, фигура которого расплывалась перед его глазами, но все равно была очень знакомой. Вслед за ней появилась и хозяйка квартиры.
        - Ну уж нет, так дело не пойдет, - воскликнула она, едва переступив порог, протянула руку к столешнице и положила на нее какой-то темный предмет.
        Вася услышал глухой стук.
        - Что за похоронные лица? Быстро исправляемся, а то я обижусь, - заявила ведьма.
        Вася ощутил, как слезы в его глазах высохли, а губы растянулись в широкой улыбке. Он посмотрел на дочь и увидел, что и она активно изображает радость от встречи. Потом его взгляд метнулся к человеку, появившемуся на кухне, и Вася понял, что его предположения оказались верными.
        Это был Виктор Степанович. Следователь стоял возле самой стены, протянув вперед руку с раскрытой ладонью. Он, конечно же, тоже улыбался.
        - Так-то лучше. Поздоровайтесь, пообщайтесь, а я пойду стул принесу. Столько гостей, с ума сойти!
        Их тела шагнули друг навстречу другу, обменялись рукопожатием. Вася посмотрел следователю в глаза и увидел там ярость, сквозь которую пробивалась растерянность.
        Интересно, что он видит вокруг себя? С чем вообще ожидал встретиться в ведьмином логове? Подозревал ли, что его здесь ждет? Может, считал, что мы с ней сообщники?» - подумал Вася.
        Все эти мысли не рождали в его душе никакого отклика. Они неспешно, как мусор по реке после наводнения, проплывали мимо и исчезали, так и не дождавшись, чтобы Вася начал искать ответы на поставленные вопросы.
        Но гул, появившийся из-за них в голове, все же мешал. Чтобы избавиться от него - какой смысл задавать себе вопросы, если ответы на них все равно ничего не изменят? - Вася прибег к испытанному средству. Он начал считать, выбрав в качестве объекта для этого тонкие полоски на брюках Виктора Степановича.
        - Я смотрю, вы уже подружились. Это хорошо. - Из-за угла длинного коридора вышла ведьма, державшая в руках стул с широкой спинкой. - Люблю, когда гости находят общий язык. - Она шагнула на кухню, ногой подвинула табурет, стоявший посередине длинной стороны стола, к его углу, опустила рядом стул. - Доченька, на чем мы остановились? Ах да, на украшении да специях. Надеюсь, больше нам никто не помешает. Теперь-то уж точно я никого не жду.
        Вася держался спиной к столешнице, на которой стояла посуда с маминым сердцем и с ломтиками Любиного языка, зато у Виктора Степановича был отличный обзор. Вася смотрел на него и видел, как в глазах следователя полыхнуло понимание, смешанное с ужасом. Затем он перевел взгляд на Васю, и тот уловил нечто, показавшееся ему раскаянием.
        - Вы так, чего доброго, еще телепатии обучитесь, мальчики, - вполне добродушно проскрипела ведьма, вставая между ними. - Мне это ни к чему. Не люблю, когда мои гости что-то делают, а я проследить за этим не могу. Я бы разрешила вам тихонечко разговаривать, это было бы даже интересно. Да тут ведь как - один узелок ослабишь, а за ним и другие потянутся. Так уж лучше молчите. Дольше проживете.
        Вася повернулся лицом к детям. Рядом с ним встал Виктор Степанович. Люба как раз заканчивала раскладывать ломтики собственного языка по краю бабушкиного сердца. Рядом лежали пакетики со специями, стояла мельница с перцем.
        Вскоре все было закончено. Ведьма лично поставила блюдо в духовку, закрыла дверцу и установила температурный режим.
        Она обернулась к пленникам и заявила:
        - А теперь прошу пожаловать в залу на стрижку. Под ноль очень модно в этом сезоне. Но не переживайте, денег по дружбе не возьму. А как всех обслужу, так пойдем и пообедаем. Конечно, на сладкое будет тортик. - Нечисть подмигнула Васе: - Я его еще утром украсила, решила вас не ждать. Уж больно не терпелось начать. Надеюсь, вам понравится. Я очень старалась.
        Первыми к выходу из кухни потянулись Люба и Женька. Вася пристроился вслед за ним. Со штанами на лодыжках он шагал почти что в ногу с детьми. Идя за сыном, Вася увидел, как тот залез правой рукой в карман курточки, и задумался. Зачем это было нужно ведьме? Что еще она им приготовила?
        «Скоро узнаем, - с покорной ноткой сказал внутренний голос. - Похоже, все, что нам еще осталось пережить, произойдет уже очень скоро».
        Если ведьма и делала когда-нибудь ремонт в своей квартире, то мысль о том, чтобы разделить две самых больших комнаты, ей в голову не приходила. Из длинного коридора ее пленники попали в помещение, которое у Васи с Алей служило детской, и остановились.
        Слева он увидел дверь в третью комнату и спросил себя:
        «А там что? Спальня, как и у нас, или еще что-то?»
        Воображение тут же нарисовало ему комнату с плотно занавешенными окнами, вдоль дальней стены которой штабелями громоздились трупы. Два из них показались ему странно знакомыми.
        Вася перевел взгляд на окно. С карниза, достигая самого пола, настоящим золотым водопадом стекали волосы. Он невольно задумался. Сколько же лет потребовалось на то, чтобы их отрастить.
        - Да ты никак прозрел. - Перед ним возникла ведьма, всмотрелась в его лицо, обернулась к окну. - Ну да, точно. Надо же. Способный, что ли, или просто детство вспомнил? Впрочем, какая разница. «Летай иль ползай, конец известен». - Она захихикала и отошла.
        Посередине комнаты Вася увидел самое настоящее кресло. Точно такие стояли в парикмахерской в годы его детства. Оно выглядело очень старым. Дерматин во многих местах протерся или прорвался, наружу торчали куски обивки. На сиденье стоял хорошо знакомый ему ящичек - подставка для малышей.
        - С кого же мы начнем? Есть желающие стать самым модным среди нас? - Ведьма обвела взглядом короткую очередь «клиентов» - Вася вдруг заметил, что в комнате они выстроились по росту, - и остановилась на Женьке. - Возьмем самого маленького, раз уж и приступка на месте. Хотя… - Она повернулась к следователю: - А ведь ты опоздал к праздничному обеду. Как нехорошо. Но мы же здесь, в матушке-Руси, добрые, за такие грехи не наказываем, наоборот, награждаем. Так что давай, садись в кресло. Это тебе будет первая штрафная. А потом, за обедом, и вторую налью - для аппетита. Закуску-то ты пропустил.
        Виктор Степанович подошел к креслу, составил на пол приступку, уселся, положил руки на подлокотники.
        Вася почему-то ждал, что ведьма сейчас возьмет в руки ножницы и повернет кресло к зеркалу, которое висело на голой стене напротив двери в коридор. Но карга обошлась без всего этого. Она даже не стала вставать сбоку от Виктора Степановича, как это полагалось бы сделать любой парикмахерше. Держась метрах в полутора от него, ведьма высоким скрипучим голосом произнесла несколько слов. Волосы на голове следователя зашевелились. По лохматому ковру, устилавшему пол и стены, прокатилась хорошо заметная волна.
        Прическа Виктора Степановича встала дыбом. Затем все его волосы поднялись в воздух и в один миг разлетелись в разные стороны.
        На лице следователя - Вася смотрел на него не отрываясь - не дрогнул ни один мускул. Уже совершенно лысый, он спокойно встал с кресла и занял свое прежнее место в их коротком строю.
        - Ну вот, посмотри, какой ты стал красавец! - Ведьма цокнула языком. - Все аккуратненько, чистенько. Ни волосинки не осталось, уж будь уверен. Все забрала. Мне они нужнее, чем тебе. Ты теперь постой пока, посмотри, как я остальных обслуживать буду. Это тебе не глупые фокусы в цирке. Больше нигде такого не увидишь. Давай! - Это уже относилось к Васе. - Шагай сюда. Ты следующий по росту.
        Васины ноги шагнули вперед. Он отрешенно подумал, что на то, чтобы подстричь их всех, ведьме хватит несколько минут. Потом им предстояло вернуться на кухню. А может, и нет. Если ей уже надоело играть в гостеприимную хозяйку, то карга закончит с ними сразу же после стрижки, не станет кормить тем, что осталось от мамы и Али.
        «Это было бы хорошо, - решил Вася. - А то устал я что-то. Да и дети… сколько еще можно им мучиться».
        Его тело тем временем шло прямо к ведьме, стоявшей возле кресла.
        Тут за его спиной раздался звук, который Вася даже не опознал, настолько он оказался неожиданным и неуместным. Негромкое металлическое клацанье, сухой скрежет. Очень знакомый. Конечно же, он слышал его сотни, тысячи раз.
        Вася смотрел на ведьму и потому заметил, как она вздрогнула. Нечисть вмиг забыла о нем и вытянула шею. Она стремилась заглянуть ему за спину, туда, где, скрытый отцом от ее глаз, стоял Женька.
        Оттуда снова донесся тот самый скрежет.
        - Ах ты, гаденыш! - завопила ведьма и ринулась мимо отца к сыну.
        Васина рука вскинулась как раз вовремя, схватила тварь за тощую шею и отбросила назад. Он, не веря сам себе, посмотрел на ладонь, покрутил ею перед лицом.
        - Папа!
        Вася обернулся. Женька ползал на коленях по полу и ревел в голос, пытаясь отыскать что-то в густом ковре. Он бросился к сыну, запутался в штанах и упал рядом с ним.
        - Женька, что случилось?
        - Зажигалка упала! Надо поджечь!..
        Других объяснений Васе не потребовалось. Он зашарил ладонями по ковру, кривясь от омерзения, пробудившегося в душе. Волосы пытались схватить его, удержать руки и ни в коем случае не дать отыскать то, что скрылось под ними.
        Позади раздалось злобное шипение.
        Вася бросил взгляд через плечо. Ведьма стояла на четвереньках и, скалясь, смотрела на них. Он с усилием отвел глаза и ощутил, как стремительно немеют руки и отнимаются ноги. Вася зарычал, двинул ладонью вбок и ее ребром ощутил что-то твердое, прохладное.
        Сын тут же заметил это, метнулся к руке отца, накрыл ладошками ковер, повел кругами.
        - Чрево! - выкрикнула вдруг ведьма.
        Женька завизжал, скорчился, схватился за живот и упал на бок.
        Вася услышал шорох. Ведьма приближалась. Вот в поле его зрения появились голова и руки, вслед за ними показалось и тело. Карга не стала вставать на ноги, предпочла добраться до своих врагов на четвереньках. Вася понадеялся было на то, что ей плохо.
        - Рана! - завопила она.
        Женькин визг прервался. Теперь он беззвучно разевал рот, как бывало с ним, да и с Любой, пока не подросла, всякий раз, когда боль оказывалась слишком сильной. Пальцы, прижатые к курточке, окрасились красным. Малыш обмяк, его ноги вытянулись, тело безвольно перевернулось на живот.
        Ведьма добралась до Васи, оперлась на него, чтобы встать.
        - Крысята!
        В голове у Васи с оглушительным звоном лопнула струна. Он заорал, не услышал самого себя, вцепился в ведьму, сбросил ее на пол, подмял под себя и вбил колено в живот. Карга раззявила рот, из него вылетел какой-то сгусток и залепил ему левый глаз. Не обращая внимания на противную теплую слизь, Вася вцепился ей в горло и принялся душить что было сил.
        Ведьма засмеялась, глядя на него своими крохотными глазками-бусинками, утонувшими в темных провалах. Он заметил это по тому, как задергалась ее нижняя челюсть, растянулись губы, выставив напоказ все зубы, остававшиеся у карги. Вася сжимал пальцы все крепче, но ведьма, казалось, ничуть от этого не страдала. Вот она спокойно набрала воздуху в грудь…
        Вася нутром понял, что сейчас произойдет. Он кое-как поднялся на ноги и швырнул в ближайший угол ведьму, показавшуюся ему почти невесомой.
        Даже не посмотрев в ту сторону, Вася снова бросился на пол и принялся шарить руками под Женькой. Он почти сразу же наткнулся на руку, стиснутую в кулачок, в которой, кажется, что-то было.
        Вася не стал тратить время на то, чтобы разжать окостеневшие в хватке Женькины пальцы, и вытащил из-под живота всю его руку. Из кулака сына торчала хорошо знакомая верхушка бензиновой зажигалки.
        Вася крутанул колесико и прижал их с Женей руки к волосяному ковру. Огонь лизнул его раз, другой. Затем волосы затрещали и занялись. Язычки пламени побежали по переплетениям коричневых, седых, русых нитей, пожирая их поразительно быстро. Вася замер будто детская игрушка, у которой сдохли батарейки.
        Он зачарованно смотрел на это, пока ведьма не упала на пол напротив него и не принялась хлопать ладонями по огню. Вася очнулся, схватил тварь за запястья, сжал их до хруста. Но было поздно. Волосы потухли.
        Он едва не выпустил ее, решил, что все пропало, они проиграли. Но тут карга вскинула голову, резко дернулась, и Вася рефлекторно сжал пальцы. Ведьма в ответ задергалась сильнее, распахнула рот в беззвучном крике. Однако предательский миг слабости уже миновал, Васина хватка окрепла.
        Проследив за ее взглядом, он увидел Виктора Степановича. Следователь присел на корточки и держал руки у самого ковра, словно на сильном ветре давал прикурить кому-то, лежавшему рядом. Его ладони защищали огонь так, что язычка пламени видно не было.
        Ведьма неистово рванулась в сторону всем телом раз, другой. Вася тут же и думать забыл про Виктора Степановича. Ему показалось, будто он весь стал собственными руками, чувствовал, как кровь бежит по жилам, каменеют мышцы, стремящиеся удержать ведьму во что бы то ни стало, как борется с ноющей болью, угнездившейся в пальцах.
        Краем глаза Вася увидел, как огненная полоса ползет к ним, другой ее край забирается на стену, занимается занавеска. Пламя окрепло, поднялось на пару ладоней над полом.
        Вася перевел взгляд на ведьму. На ее лице вспыхнули крохотные искры. Они росли, превращались в небольшие очаги пламени. Один такой появился над верхней губой, левее носа, середина которого тут же выгорела. Огненное кольцо стало расширяться, стремясь соединиться с другими такими же.
        В центре дыры Вася увидел желтый зуб, а над ним, на десне - язычок пламени. На его глазах зуб зашатался, вывалился из своего гнезда и скрылся за нижней губой. Вася тут же увидел его летящим к полу. Видимо, челюсть в том месте уже успела прогореть дотла. В следующий миг огонь вспыхнул прямо под его ладонями, и он разжал пальцы.
        Ведьма рухнула головой на волосяной ковер, перекатилась на спину, заскребла ногтями пол. Огонь теперь не спешил. Он пожирал ее тело далеко не так быстро, как в первые секунды, словно понимал, что нечисть уже не в силах оказать сопротивление.
        В ноздри ударила вонь паленой плоти, смешанная с резким запахом горящих волос. Вася закашлялся, прикрыл рот ладонью. Дышать стало немного легче. Он ползком обогнул ведьму и сел сбоку от нее, так, чтобы видеть лицо.
        На глаза ему попались собственные джинсы, по-прежнему болтавшиеся на ногах возле самых ботинок. Вася поднялся на ноги, натянул штаны, стоял и глядел на ведьму.
        С этой стороны обзор был гораздо лучше. Сквозь дыру в правом боку колдуньи можно было рассмотреть, как огонь трудится над большой темной массой, должно быть, печенью. Искорки вспыхивали то тут, то там, огненные линии уверенно двигались навстречу друг другу, с одинаковой скоростью пожирали плоть и кости.
        Вася опустил взгляд ниже и увидел, как пламя полностью переело правую руку твари в локте. Предплечье и кисть упали на пол. Ведьма выгнулась и затряслась в судорогах.
        Вася поднял голову и увидел, что пламя поглотило в комнате все волосы без остатка и ринулось в коридор. Со стен и потолка мельчайшими черными пылинками осыпался пепел.
        Кто-то сзади подхватил его под мышки и потащил прочь из комнаты. Вася заорал, начал вырываться, двинул локтем назад. Его тут же отпустили. Перед ним появился Виктор Степанович и ткнул рукой в сторону коридора.
        Вася выглянул и увидел там густые клубы дыма. Ему все стало ясно. Надо было уходить, пока не начался большой пожар. Они находились в дальней комнате. Огонь в любую минуту мог преградить им путь к отступлению. Уже сейчас дым грозил серьезно осложнить людям путь наружу, а при промедлении - удушить неосторожных.
        Вася покачал головой.
        - Забирай детей, - сказал он и осекся, не услышав собственного голоса.
        Но Вася плюнул на это, решил, что с такой проблемой можно было разобраться позже, и продолжил:
        - Я остаюсь. Хочу увидеть, как эта тварь сдохнет.
        Следователь внимательно посмотрел на него, потом на ведьму за его спиной. Он вернулся взглядом к Васе, кивнул, а затем подошел к парикмахерскому креслу. Виктор Степанович обернулся, сказал что-то, потом махнул ему рукой, подзывая к себе. Дождавшись Васю, он показал ему на кресло и на окно.
        Они вместе подняли эту тяжеленную штуковину, подтащили к окну. Вася то и дело оглядывался через плечо на ведьму, но та оставалась на своем месте. Мужчины раскачали кресло и бросили его вперед.
        После этого Вася тут же обернулся, снова нашел взглядом ведьму и подошел к ней поближе. Как оказалось, вовремя. Огонь уже заканчивал свою работу.
        В следующую секунду тело погани рассыпалось по полу угасающими угольками. Ее домашний костюм прогорел так, что от него почти ничего не осталось. Он осел вниз, превратился в старую драную ветошь, которой место только на свалке.
        Вася еще немного постоял над прахом ведьмы, а затем принялся топтать пепел. Мало-помалу он вошел в раж, прыгал, бил обеими ногами по месту, на котором сгорела карга, раскидывал пепел в разные стороны и, кажется, что-то орал.
        Приземлившись на пол после очередного прыжка, Вася увидел Женьку. Сын, по-прежнему без сознания, лежал у стены. Его голова покоилась у Любы на бедре. Дочка придерживала ее рукой.
        Вася остановился, сбросил с ноги ведьмин костюм и ринулся к детям.
        Эпилог
        Ветер, должно быть, шуршал листьями. Те густо летали вокруг, то тут, то там. Наверное, Вася смог бы расслышать их шелест, если бы захотел. Для этого надо было снять шапку или хотя бы приподнять ее, чтобы высвободить правое ухо, которое, как заверяли медики, сохранило слух процентов на двадцать.
        Вася полагал, что у него нечто вроде контузии. Он сразу спросил, сможет ли в будущем слышать лучше, чем сейчас, и что для этого надо делать.
        Пожилой лечащий врач Иван Юрьевич в ответ развел руками и проговорил: «Да кто ж его знает. У вас ведь уши-то в порядке, все проблемы в мозгу. Что-то там такое произошло, вот слух и пропал. Будем надеяться на лучшее. Это все, что нам остается».
        Впрочем, сейчас Вася не хотел быть здоровым. Его полностью устраивала тишина. Она не мешала слушать голоса.
        Он снял перчатки, присел и стал разгребать землю руками. Яма перед ним постепенно росла, становилась глубже. Вася не останавливался до тех пор, пока, даже улегшись, не смог достать со дна новую порцию грунта. Тогда он вынул из кармана крестик, опустил его в яму, встал на колени, не спеша ссыпал землю обратно.
        - Вот, мама, держи.
        Сын поднялся на ноги. Оба крестика - свой и мамин - он отыскал в остатках кармана ведьминых штанов, вспомнив об этом каким-то чудом. Собственный крестик теперь висел у него на груди, на той же цепочке. Ее удалось починить без особых проблем в ближайшей же мастерской.
        Стоя возле могил, Вася снова вернулся в мыслях к субботе, оставшейся в полутора неделях позади, и тому, что случилось после.
        Они выбрались из квартиры через окно. В коридоре было слишком дымно, рисковать никто не захотел. Тем более что было непонятно, где искать ключи от двери, если изнутри она отпирается именно ими, а не обычной вертушкой.
        Первым наружу вылез Виктор Степанович. Вася помог Любе забраться на подоконник, а следователь подхватил спрыгнувшую девочку. Затем мужчины передали с рук на руки Женьку, так и не очнувшегося. После чего логово ведьмы покинул и Вася.
        Виктор Степанович потянул их всех за собой, к подъезду дома. Женьку он держал на руках, Люба уцепилась за Васю. Следователь уселся на ступеньки перед подъездом и стал набирать номер на телефоне.
        Он, тщательно артикулируя, сказал Васе:
        - Своих вызвал. Сейчас приедут. «Скорая» тоже. - Все это Виктор Степанович повторил несколько раз, пока Вася не понял по губам.
        Те и другие и в самом деле приехали очень быстро. Одни врачи осмотрели Любу, другие занялись Женькой. Отец успел увидеть, как медики разрезали на сыне одежду, а потом они оттерли его в сторону.
        Вася попытался было протиснуться к ребенку, но тут Виктор Степанович оттащил его к подъезду и по слогам объяснил:
        - Ме-ша-ешь.
        Их всех доставили в больницу, даже следователя, который, за исключением абсолютно лысой головы, выглядел совершенно нормально. Оказалось, что с ним, единственным из всех, действительно все было в порядке.
        «Отделался легким испугом», - сказали врачи Виктору Степановичу.
        Позже он передал эти слова Васе и усмехнулся.
        От языка у Любы осталось около половины. Врачи обнадежили отца, сказали, что дочка худо-бедно сможет говорить, но этому понадобится долго учиться. Многие звуки, конечно же, стали ей недоступны, но и с оставшимися можно было прожить.
        Еще врачи сказали, что сделают девочке пластику языка, нарастят его за счет других тканей ее тела. Конечно, прежним ему уже было не стать, но в больнице уверяли, что разницу с нынешним обрубком дочка точно заметит и оценит.
        У Женьки оказалась рассечена кожа на животе и совсем чуть-чуть - мышцы под ней. До внутренних органов заклинание ведьмы не дотянулось. Врачи сказали, что останется шрам, чем сын, похоже, очень гордился.
        Виктор Степанович рассказал, что тоже увидел квартиру, покрытую волосами, когда Вася в первый раз вернул себе власть над собственным телом.
        - Эта мерзавка Женьку испугалась, - предположил он. - Вот и все. Обделалась, сука, только про него и думала, а про нас забыла.
        О природе огня, зажженного от самой обычной зажигалки, они с Васей немного поспорили, а затем оставили эту тему в стороне. Разумных объяснений тому, как все волосы, даже те, что были у них под ногами, сгорели вместе с ведьмой, а люди остались целы и невредимы, у них все равно не было.
        Дело об убийстве еще не закрыли. Государственная машина неповоротлива, да и времени прошло слишком мало. Но следователь, с которым они перешли на «ты», был уверен, что за этим дело не станет.
        Всем непосвященным, и в первую очередь журналистам, рассказали правду. Начальник Виктора Степановича, Илья Георгиевич, пришел на пресс-конференцию и сообщил следующее. Маньяком оказалась парикмахерша. Она едва не расправилась с последними своими жертвами, в том числе со старшим следователем Виктором Побелкиным. После смерти преступницы в квартире начался пожар. Пострадавшим во второй раз кряду удалось уцелеть только чудом, а убийца сгорела.
        Журналисты, конечно, спросили про останки парикмахерши.
        «Они захоронены», - ответил Илья Георгиевич, и это тоже было правдой.
        Криминалисты тщательно собрали весь пепел и угольки с того места, на которое им указал Виктор Степанович, а также в радиусе еще полутора метров - так, на всякий случай, - и закопали за городом, на берегу небольшой тихой речки, у самой воды. Перед тем как прах в запаянном оцинкованном стальном ящичке с выбитым на нем крестом был опущен в яму, священник, которого порекомендовал Вася, отчитал особую службу.
        Одному особо настырному журналюге удалось-таки пробраться в палату, где лежал Женя, и поговорить с ним. В тот же день в Интернете появилась новость под заголовком «Ховринским маньяком была ведьма!». Ниже приводились слова Жени о том, что на них охотилась Баба-яга, поймала и почти что убила. Перед этим она пыталась накормить отца и детей органами мамы и бабушки, убитых ею раньше. Но им удалось поджечь ее волосы, и она сгорела.
        Читатели не поверили журналисту. Они сочли, что в сознании перепуганного насмерть четырехлетнего малыша парикмахерша-маньяк как раз и предстала в образе ведьмы, которая любит ловить и кушать маленьких детей. Все остальное придумал сам борзописец для красного словца.
        Под текстом новости сотни комментаторов убедительно и едко доказывали автору, что ему лучше бросить журналистику и пойти в дворники. Больше пользы принесет. По крайней мере будет убирать грязь, а не плодить ее.
        После этого случая Вася поговорил с детьми. Больше никто и никогда не слышал от них ни слова о Бабе-яге.
        Понятное дело, коллеги Виктора Степановича не сразу приняли версию о ведьме. Некоторые так и вовсе не поверили. Горыныч оказался среди них, но ему было важнее услышать, что новых убийств не будет, и отрапортовать об этом наверх.
        Сомневающихся хватало, несмотря даже на абсолютно лысую голову следователя - врачи сказали, что волосы удалены вместе с луковицами, - и жуткие находки на кухне. Виктор Степанович не стал никого убеждать. Он пожалел о том, что рассказал о Бабе-яге почти сразу же после того, как на эмоциях выложил коллегам правду. С той минуты он ждал только одного - чтобы эта тема наконец-то всем наскучила.
        «Запеканка» в духовке, конечно, сильно обгорела. Но и ее остатков хватило для того, чтобы досконально выяснить, из чего ее собиралась готовить парикмахерша. А еще в холодильнике был мозг, изысканно украшенный клубничным вареньем и взбитыми сливками. Любин язык, порезанный на ломтики, вогнал экспертов в состояние, близкое к ступору.
        На похороны Али в понедельник дети пошли вместе с Васей. Врачи хотели было оставить в больнице хотя бы Женю, но им пришлось сдаться под коллективным напором всех членов семьи. День выдался тихим и солнечным, очень прозрачным. Решальщик не подвел, выбил для Аллы место рядом с Васиной мамой.
        Он не стал заказывать заупокойную службу по жене. Аля была некрещеной. Но когда гроб опускали в землю, он молился своими словами, не теми, которые остались в памяти после нескольких лет хождения в церковь.
        Поминки устроили прямо там, возле могил. Впрочем, «устроили» - громко сказано. Разлили по пластиковым стаканчикам водку, выпили, закусили черным хлебом. Постояли, думая каждый о своем, и все - об одном и том же. Потом разъехались кто куда. Родня расселась по такси и отправилась по домам.
        Виктор Степанович с Васей и детьми поехали к ним. Тогда-то, после того как Люба с Женей легли спать, они вдвоем и засиделись на кухне за разговором, первым с субботы, потому как раньше просто некогда было.
        - Тебе, конечно, интересно, чего это я к ведьме приперся, когда вы там были, - без обиняков начал Виктор Степанович, не забывая тщательно выговаривать каждое слово.
        Он усмехнулся и посмотрел в окно, за которым по дороге одна за другой ехали машины.
        - Следил я за вами.
        Вася прислушался к себе и понял, что признание следователя его не особо удивило и совсем не обидело. В конце концов, это ведь Витина работа - искать преступников и при этом подозревать всех. Раньше, когда Аля была еще жива или сразу после ее гибели - да, он взвился бы на дыбы. Но не теперь.
        Оглядываясь назад, Вася видел, что выглядел он и в самом деле подозрительно. Особенно для человека, который ничего не знал о его семье.
        Потому он налил им еще по одной и сказал шепотом:
        - Понятно. Давно начал-то, Витя? - Вася поднял рюмку. - Давай выпьем за жизнь.
        Они чокнулись.
        - Если бы давно, - сказал следователь, дернул щекой и отвел взгляд. - Тогда, глядишь, живых было бы больше. Нет, Вася, я только в пятницу вечером об этом подумал, когда от вас вышел. Уж больно все складывалось. Да еще эти ваши рассказы. Я ж целую схему выстроил. Мол, вы тут все с приветом были, кроме матери твоей. Так вы с женой сначала ее убили, чтобы жить не мешала, а потом ты за Аллу взялся. Понравилось тебе такое занятие, понимаешь?
        Следователь рассказывал, а Вася молча сидел напротив него и не перебивал. Спустя несколько дней непрерывной практики он уже куда лучше умел понимать сказанное по губам. Конечно, кое-какие слова проскакивали нерасшифрованными, но общий смысл ему все-таки удавалось улавливать.
        Тем же пятничным вечером Виктор Степанович распорядился информировать его обо всех сигналах, поступавших в полицию, которые могли быть связаны с делом Ховринского маньяка. Просто сообщать, и точка. Самим на место не выезжать, шум не поднимать, чтобы не спугнуть подозреваемых.
        Горыныч после нового убийства получил от начальства, как сказал следователь, втык по самые гланды. Он махнул рукой и закрыл глаза на такое самоуправство. Дескать, делай, если считаешь, что это поможет.
        Так вот и вышло, что Виктор Степанович с раннего утра сидел в своей личной машине недалеко от Васиного подъезда. Он прокручивал в голове разговор с сыном, который в субботу проснулся ни свет ни заря и пришел к нему на кухню. Сначала Макс снова, в который уже раз спросил, ловит ли еще папа дядей-преступников?
        «Конечно ловлю, сын, - ответил Виктор Степанович. - А почему ты спрашиваешь?».
        Тогда Макс попросил его поймать Бабу-ягу.
        «Она в парикмахерской. Вся такая холодная», - сказал сын.
        Следователь признался Васе, что едва-едва удержался от того, чтобы не сорвать на пятилетнем сыне свое дурное настроение.
        - Я уже рот открыл, знаешь ли, и тут увидел его глаза, а в них - себя, - сказал он, глядя в стол.
        В итоге Виктор Степанович просто промолчал и сделал все, чтобы выйти из квартиры как можно скорее. Он боялся, что точно сорвется, если Макс снова заговорит об этом. Потом, сидя в засаде у дома Васи, отец никак не мог выкинуть из головы слова сына о Бабе-яге, которая была очень холодной.
        Впрочем, когда Вася с детьми вышел из дома, все это разом забылось. Виктор Степанович вылез из машины и не спеша пошел за ними. Поначалу он старался держаться на довольно большом расстоянии от них, но вскоре убедился в том, что подозреваемые и не думают оглядываться по сторонам, и немного приблизился к ним, чтобы уж точно не потерять их из виду.
        Визит Васи с детьми в церковь его ничуть не удивил. Почему бы нет? Вот сейчас папаша замолит грехи, а потом… Виктор Степанович был почти что убежден в том, что их всех ждет поездка в ближайший лесопарк на левом берегу.
        «Там-то маньяк и будет прятать концы в воду, так как развлекаться дома стало слишком опасно. Они ведь, психи эти, как звери, опасность за километр чуют», - думал он.
        Когда Вася поймал попутку, следователь возликовал. Вот оно! Он оказался прав, и скоро этот сукин сын будет пойман за шкирку. Ему повезло. Следом за машиной, в которую сели подозреваемые, ехало такси.
        - Как ты меня не заметил после церкви, до сих пор не понимаю, - сказал Виктор Степанович, опрокинул рюмку в рот и хрустнул соленым огурцом.
        Вася достал с антресоли банку из числа тех, что они закатывали летом на даче.
        - Мне пришлось встать метрах в десяти от тебя. Правда, я иначе одет был, конечно, и все такое, но близко же совсем.
        Вася пожал плечами, не видя никакого смысла в том, чтобы что-то объяснять. Тут уж либо пережил, либо нет. Так что не дай бог, чтобы Витя понял когда-нибудь.
        Когда он с детьми и Мартой вышел из Юлиного подъезда, Виктор Степанович ощутил себя сбитым с толку. Собака-то им зачем? Она совершенно не укладывалась в его стройную схему.
        Продолжая гадать о Васиных мотивах, следователь отправился за семьей. Он с недоумением наблюдал за тем, как они на детской площадке разливали воду по шприцам. Когда отец и дети обнялись, Виктор Степанович отвернулся.
        Что происходит, следователь понял уже на подходе к парикмахерской. Все-таки этот гад решил расправиться с Бабой-ягой. Детей порадовать захотел, значит. А потом, наверное, и их…
        Вот только здоровье предполагаемого маньяка его немного обескураживало. В таком-то состоянии надо до дома добраться и радоваться, что смог, а не на охоту отправляться.
        «Впрочем, может, это была только игра на публику», - сказал себе Виктор Степанович.
        Следователь увидел впереди дом, уже хорошо знакомый ему и пошутил сам с собой. Мол, знал бы прикуп, сидел бы в теплой машине, слушал музыку и ждал, когда подозреваемый вернется.
        Вася с детьми зашел в подъезд, и Виктор Степанович слегка занервничал. Как быть дальше? Где их искать потом, в какой квартире?
        Но тут ему повезло. Почти сразу же дверь открылась и выпустила на улицу пожилую семейную пару. Он проскользнул внутрь. Хотел было уже открыть и вторую дверь, и тут из-за нее донесся тихий голос Васи. Отец что-то говорил детям.
        - В общем, встал я там, в тамбуре, и ждал, чтоб вы зашли. Потом поднялся по лестнице. Вижу, собака ваша стоит, привязанная. А там и следы разглядел. Твоих особенно много было. Натекло с тебя, будь здоров!
        А дальше в один прекрасный момент дверь отворилась. Следователь, сидевший в это время за углом на лестнице, ведущей на второй этаж, ощутил, что не может пошевелиться. Все остальное они с Васей пережили вместе.
        - Так что был ты у меня главным подозреваемым, Вася. Больше скажу. Я тебя уже и обвинить, и осудить успел.
        - Работа у тебя такая. Не переживай, Витя. Не ты один в ведьм не верил.
        Они выпили, не чокаясь.
        - Парень у тебя молодец, - сказал Виктор Степанович. - Если бы не он… - Следователь замолчал.
        - Не зря, выходит, мама моя ему про Боженьку рассказывала да в церковь водила. Я вот не смог тогда поверить. Да и сейчас, знаешь, как-то не очень. А Женька вон как лихо вырвался из лап этой твари. Еще немного, и малый сам спалил бы ее.
        - Да оставь ты Бога в покое, - отмахнулся Виктор Степанович. - Нет, вера - это хорошо, ничего не скажу, да только думаю, не в Нем дело было. - Он посмотрел на Васю и улыбнулся, видя его растерянность. - На Бога надейся, а сам не плошай. Помнишь такую поговорку? Прадеды у нас не дураки были, а уж о ведьмах куда больше нашего знали. Ты все пытался в палочку-выручалочку поверить, а сын твой в это время на полном серьезе считал, что он и есть эта палочка, понял? Он не заморачивался насчет Боженьки. - Это слово следователь произнес с легкой ехидцей. - Он просто верил, что ведьму можно победить. Ведь так во всех сказках пишут. Хорошо, что вы их ему рассказывали. Я Максу теперь тоже буду и Насте своей накажу, чтоб не отлынивала.
        Стоя перед маминой могилой, Вася поежился. Порыв ветра каким-то образом пробрался под его куртку и показался ему невыносимо холодным.
        Он повернулся к совсем свежему холму, под которым лежала Аля, и сказал:
        - Ты знаешь, а я уволился. Да, вот так. Теперь ищу новое место. Скоро найду, не переживай. Без денег не останемся. Еще лучше будет. А пока с Любой и Женей летим в Израиль. Надо операцию Любе сделать, язык нарастить. Она после этого куда лучше говорить станет, да и чувствовать себя тоже. Ну и в море поплаваем заодно, раз уж такое дело.
        Он вспомнил, как плакал Женька, когда Люба в первый раз пришла к нему в палату. Братик обнимал ее и просил прощения, а Вася с Любой никак не могли понять, за что. Потом Женя наконец-то успокоился и объяснил, мол, это он виноват в том, что ведьма Любе язык отрезала. Если бы сумел пораньше освободиться, то ничего такого не случилось бы. Но у него поначалу никак не получалось. Когда он увидел, что вода из папиного и Любиного шприцев не помогла, то так испугался!..
        Вася закрыл глаза и дал слезам спокойно вытечь. Женька спас их всех после того, как они наплевали на его слова о Бабе-яге, и после этого еще переживал, что он виноват. Хорошо хоть, что им с Любой удалось довольно быстро убедить сына в том, что он - герой.
        Тут, конечно, дочка главным образом постаралась, молодец. А на следующий день и Витя от себя добавил. К словам следователя, пришедшего в больницу в форме, Женя отнесся с большим вниманием.
        Именно там, в палате сына, Вася и сам смог прошептать свое «прости». За то, что не верил, не видел, не думал и не слышал. Еще, конечно, за то, что смеялся. За бабушку и маму. А Любе - еще и за то, чем все это закончилось лично для нее.
        - Выходит, снова Женька мне пример показал, - сказал Вася и посмотрел на Аллин холмик.
        Потом он шагнул вперед, опустился между могилами на колено, положил на них ладони.
        В его голове снова зазвучали голоса.
        Он вспомнил, как, уже провожая Виктора Степановича в тот понедельничный вечер, поделился с ним тем, что никак не давало ему покоя:
        - Одного еще не пойму. Вот смотри. Ведь получается, что я ни во что толком не верил - ни в Бога, ни в себя. Вот и попался, поделом мне. Так почему же тогда на кухне вдруг прозрел? Увидел волосы, да и ведьму тоже.
        Виктор Степанович помолчал какое-то время, а потом медленно сказал:
        - Я не знаю, есть ли на свете человек, у которого останется хоть одна, пусть даже самая паршивая, иллюзия насчет нашей дерьмовой жизни после того, как его заставят собственными руками сделать больно своему любимому ребенку.