Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Валин Юрий / Выйти Из Боя : " №09 Мамалыжный Десант " - читать онлайн

Сохранить .
Мамалыжный десант Юрий Павлович Валин
        Выйти из боя #9
        Отдел К продолжает работу. Эта книга о рядовом составе Отдела, о людях, которые не выбирали где и как им воевать, а просто выполняли свой долг.
        Апрель 1944-го. Тимофею Лавренко, призывнику полевого военкомата, через несколько дней предстоит вступить в бой. Как сложится его судьба, куда выведут мальчишку фронтовые дороги, можно лишь угадывать и предчувствовать. Но в судьбу и суеверия Тимка не верит, он верит только в Победу…
        На этот раз бойцы опергрупп Отдела «К» действуют на самом южном фланге фронта. Днестровские плацдармы, Дунай, Югославия, далее везде…
        Головокружительных приключений в этой книге нет, есть тяжелая боевая работа и 2 % условной фантастики.
        Юрий Валин
        Мамалыжный десант
        1. Апрель. У Днестра
        (Отдел «К». Рядовой состав)
        Автор благодарит:
        Юрия Паневина - за помощь и советы;
        Евгения Львовича Некрасова - за литературную помощь и советы;
        Михаила Рагимова - за литературную помощь.
        К утру дождь закончился, лужи светились лунным апрельским холодом. Тимофей старался сапоги не мочить, иной раз приходилось обходить разливы луж впритирку к стенам домов. За подслеповатыми окнами царила тишина - невеликий городок Чемручи[1 - Название некоторых населенных пунктов, номера воинских частей и фамилии изменены. Данная книга - художественная, дающая представление о реальных событиях, основанная на воспоминаниях участников и реальных документах, но не претендующая на звание исторического справочника или военно-исторического исследования.] еще спал. Освободили город вчера, особо боев не случилось, только на окраине наши слегка постреляли, наткнувшись на дурных отставших немцев.
        Тимофей обогнул очередную лужу, нервно зевнул и поежился: холод пробирался под вытертый ватный пиджак, словно зима никуда и не девалась. Это от сырости. Дожди шли и шли, землю развезло просто зверски, но это не повод в хате сидеть, задницу греть. Вон - соседний Дубоссарский район еще в марте освободили, люди воюют давно, а тут…
        У Тимофея имелся повод спешить. Сам он был не городским - ну, если Чемручи можно городом именовать - посему пришлось встать едва за полночь и сразу выходить. Печь с вечера не топил, потому запер дверь неуютной выхоложенной хаты, сунул ключ под крыльцо - кому надо найдут - и, не оглядываясь, двинул напрямую через виноградник. Так и не оглянулся на Плешку - село растаяло во тьме, словно и не бывало. В сторону кладбища глянул, это было. Ладно, чего уж теперь. Новая жизнь впереди, знай шагай к ней, петляя между студеных луж.
        Немногочисленные улочки Чемручи были, конечно же, хорошо известны раннему прохожему. В последние месяцы совался Тимофей в город не часто - того и гляди загребут и в Германию угонят. Так что заказчики хоть и ворчали, но сами в Плешку ходили. Хотя и заказов на ремонт ботинок и сапог было с гулькин нос - и городок, и окружающие его села, затаив дыхание, ждали судьбоносного прихода Красной Армии. А как она пришла, так поди заметь, что пришла - промелькнули утром немногочисленные бойцы, да и все. Красный флаг на бывшей управе уже сами горожане вывесили.
        Тимофей остановился и прислушался - на западе рокотало. Не очень грозно, но настойчиво. Будет еще служба засидевшимся в холодке гражданам! Хватит, отдохнул, вдоволь насмотрелся на румын и немцев, натворил от безделья глупостей. На фронт и никаких задних мыслей!
        По-правде говоря, ранний прохожий, несмотря на свою юность и самокритичность, твердо знал, что он не бездельник. И руки откуда надо растут, и сложись обстоятельства иначе, давно бы воевал, и вовсе не в малодушных тыловых рядах. Но против жизненных обстоятельств, хоть как лбом упирайся, а переть напролом не получается.
        Тимофей выбрался на сухое место, вздохнул, поправил кепку, придирчиво осмотрел обувь. Сапоги с виду невзрачны, но рыжеватая кожа надежна, швы прошиты и вощены на славу, в общем, правильная обувка, поскольку сам кожи подбирал, сам шил и берег для вот такого утра.
        «Талант у тебя, Тимотей» - говорил, цокая языком, дядя Илие - «а сапожный талант - он один из наипервейших! Это на скрипке можно пиликать, а можно не пиликать - общество только чуть поскучнее станет. А без обуви - какое общество? То не общество, а чистый голый зоосад!».
        Дядя Илие бывал в Кишиневе, дважды видел в передвижном зверинце льва и обезьяну, чем очень гордился. Может и еще увидит, если не убьют. Дядю Илие румыны мобилизовали еще летом 42-го, не повезло сапожнику - по причине чистой румынской крови загребли только так. Писал жене из Крыма «что жив, здоров, кушаю, как на той свадьбе у Димитру». Тетка Надья плакала - на той памятной свадьбе супруга здорово поколотили и два зуба вышибли. Потом писем и вовсе не стало, а Тимофей, уж давно привыкший отзываться на «Тимотея», все так же исправно сидел в старой крошечной мастерской, возвращал жизнь потрепанной «праздничной» обуви селян и экономных городских обывателей, делил вырученные леи с теткой Надьей, и скрипел зубами, дожидаясь, когда такая проклятая жизнь кончится. Ну, не то чтоб она прямо с утра до вечера была проклятая, случалось в ней порой и очень хорошее, но поминать о том нельзя.
        Вот! На здании бывшей украинской школы висел красный флаг, к двери была пришпилена свежая, но уже промокшая бумажка. Тимофей поднялся по ступенькам, и не без труда прочел: «Призывной пункт воинской части п/п №….». Едва забрезживший тусклый свет сумрачного весеннего утра расшифровке цифр не способствовал, но и не особо требовалось тот номер угадывать. Номер полевой почты - вещь секретная и мало что говорящая, вот призовемся, тогда все узнаем.
        Тимофей сел под дверью и приготовился ждать. Но на крыльце подкапывало, и если по-умному, то имело смысл иное место подыскивать. Призывника с соплями запросто могут и не взять.
        Во дворе было еще мокрее и пахло свежим навозом. Тимофей обошел лужу-трясину и встал под навес дверей сарая. Внутри сонно зафыркали лошади.
        Истошно заскрипела задняя дверь школы, на ступеньки вышел человек в накинутой на плечи телогрейке, посмотрел на небо, поежился и принялся расстегивать военные галифе. Тимофей культурно кашлянул. Человек вздрогнул и потянулся к кобуре.
        - Я свой! - поспешно заверил ранний визитер, почуяв, что служба может и вообще не состояться.
        - Свой? Какой еще «свой» в потемках? - пробормотал военный, держа руку на кобуре, и заорал: - Гончарук, ты часовой или что?
        - Що? - отозвались откуда-то из-за угла школы.
        - Я тебе дам «що»! - возмутился громогласный военной. - Ты, твою… где прячешься?! Почему по двору посторонние гуляют?
        Из-за угла высунулся красноармеец и пояснил:
        - Та я до воды ходил. Завтрак же…
        - А если немцы к нам еще до завтрака забредут? - разозлился военный. - Я сейчас тебе ведро на башку надену!
        - Так, а що опять те немцы? - красноармеец посмотрел на Тимофея: - То пацан!
        - Я не пацан, а призывник, - счел нужным уточнить ранний гость.
        - Во, то призывник! - обрадовался боец Гончарук. - Тока не особо гвардейского объема в пузе и росте.
        Военный на ступеньках в сердцах сплюнул, спустился с крыльца и сказал Тимофею:
        - Жди, раз призывник. Сейчас разберемся.
        Тимофей ждал, когда командир управится с утренними делами и думал, что служба начинается как-то не так. Нужно было до нормального утра выждать, не переться спозаранку.
        Командир вернулся, поправляя телогрейку, уже более спокойно спросил:
        - Так кто такой?
        - Лавренко Тимофей Артемович, одна тысяча двадцать шестого года рождения, прибыл для призыва и прохождения службы! - будущий призывник достал свои справки.
        - Что прибыл, хорошо. С бумагами повременим, все равно ни зги не видно. А чего тебе не спится, Тимофей Артемович? - командир как-то судорожно и болезненно зевнул, прикрывая рот справками призывника.
        - Так вышло, товарищ командир. Я с села Плешки, тут пока дойдешь…
        - Ранний ты призывник, далеко не все на фронт так спешат. Ладно, раз пришел, помоги вон бойцу с водой…
        Тимофей помог с водой, потом с дровами. В школе было не особо уютно, но получше, чем на улице. Неуклюжий Гончарук возился с печью, ставил чайник. Командир - он оказался в капитанском звании - брился, попросил подержать зеркальце ближе к свету - лампа была единственная, да и та глубоко коптильной конструкции. Тимофей держал зеркало, посматривал на погоны капитана.
        - Не привык еще к погонам? Ничего, привыкнешь. Так куда торопишься, ранний товарищ Лавренко? - ухмыляясь углом рта, спросил капитан.
        - А чего тянуть? - угрюмо сказал Тимофей. - Сидел под немцами- румынами как та мышь под веником, пора гадам долги отдавать.
        - Порыв хороший, правильный. А ты, случаем, не сотрудничал тут с оккупантами? Если думаешь на фронте затеряться, то напрасно…
        - Товарищ капитан! - зеркало в руках Тимофея дрогнуло.
        - Спокойно. На полицая ты не особо похож, но вопрос-то правомочный, а? Всяких хитрых граждан мы видели.
        - Понимаю. Готов дать полный отчет, - горько заверил Тимофей. - Я, товарищ капитан, перед войной в комсомол готовился, на «Юный ворошиловский стрелок» сдать успел, гранату на «отлично» метал. Сюда к тетке приехали и вдруг война. Мать болела, уйти не успели. Я бы уже давно был на фронте, вот даю честное слово. А в Чемручи и районе даже партизан не имелось.
        - У всех так, - капитан осторожно отер бритву. - Сплошь «уйти не успели» и сплошь «Ворошиловские стрелки». Просто удивительное количество стрелков и патриотов. Как сейчас мать-то?
        - На Плешковском кладбище. Еще в 41-м умерла.
        - Да, это не у всех. Ладно, про сотрудничество я для порядка спросил. По возрасту и комплекции ты на полицая едва ли тянешь, там хлопчики лихо хари откармливали. Отец воюет?
        - Не знаю. К нам одно письмо в самом начале только и проскочило. Он на заводе. Гальванический цех.
        - Дело хорошее, - капитан продолжал ухмыляться, осторожно и не очень ловко работая бритвой почему-то левой рукой. - А где тут завод-то был?
        - Товарищ капитан, я же говорю - мы из Харькова. У меня справка из школы, там всё…
        - Харьков - это тоже хорошо, - согласился капитан. - Тут у нас дивизия есть, так и называется - Харьковская. Впрочем, это военная тайна. А Харьков - город известный. Говорят, разрушен здорово и народ фашисты сильно изничтожили. Ну, ничего, отстроим. А чего ты, товарищ Лавренко, без «сидора» или иного мешка с пожитками?
        - А чего барахло таскать? Ложка и зубная щетка с собой. Остальным вы обмундируете, - пробормотал Тимофей.
        - Гм, верно, конечно. Только амуниции и тушенки с перловкой сразу не будет, на это не рассчитывай, - капитан принялся промывать помазок, и теперь стало очевидно, что командир ухмыляться и не думал, просто у него угол рта сдвинут, да и кожа до уха неестественно натянута шрамом. Осколок, наверное, задел.
        Капитан продолжил объяснять: - На дорогах видел, что делается? Отстали тылы, а приказ - «Вперед!» и его нужно исполнять. Так что, напрасно ты харчем не запасся.
        - Потерплю. Я привыкший.
        - Тоже верно, - капитан утер лицо, сел за стол и, наконец, развернул справки будущего призывника.
        Тимофей затаил дыхание.
        - Так, по-румынски у нас только одна кобыла понимает, да и та контуженая, - капитан отложил справку из городского отделения жудеца[2 - Жудец - административный округ на территориях оккупированных Румынией.]. - Вот, эта доступнее. «Справка дана Лавренко Т.М. в том, что он успешно окончил…» Что ж ты так документы бережешь? Пятно вон какое.
        - Пожар был, товарищ капитан. Сажа в трубе загорелась, пальто тогда вообще не спас. Обычная справка, там было «успешно закончил шестой класс школы № 36, переведен в седьмой класс». Вон и табель.
        - Табель вижу. Гм, ну допустим, - капитан отложил испятнанную бумажку и посмотрел на призывника. - От чего бежишь, гражданин Лавренко?
        Тимофей взгляд выдержал и четко сказал:
        - От стыда бегу, товарищ капитан. Хватит уже, насиделся в тылу.
        - Темнишь малость, Лавренко. Но не к теще на блины отправляем. Что ж, если сотрудничеством с немцами не замаран, иди, воюй. Но если нагрешил, лучше сразу сознайся, иначе люди знающие найдутся, все равно подскажут.
        - Товарищ капитан, я фашистов не меньше вашего ненавижу! Мне только винтовку дайте.
        - Верю-верю. Иди, скажи Гончаруку, чтобы кипятка тебе налил и жди формирования команды. Ну и помоги ему там, чтоб зря не сидеть.
        Тимофей помог с водой и лошадьми, потом, когда начали подходить призывники, помогал невыспавшемуся писарю-ефрейтору составлять списки. Сам писарь был волжанином, к местным именам и фамилиям еще не приспособился, сам путался, да и многие призывники от вопросов и волнения дар внятности теряли. Национальностями и диковинными фамилиями городок Чемручи и его окрестности были весьма богаты: молдаване и украинцы, поляки и гагаузы, болгары и румыны… До войны и евреев с немцами хватало, сейчас-то, конечно, их в списках не имелось. В военкомат в эти дни шли по большей части без повесток - слух прошел, что забирают, мужчины призывного возраста сами приходили, не дожидаясь бумажек. Хотя, конечно, не все шли, но как сказал капитан, «никого не позабудем, пусть и не надеются».
        По слухам, должны были собрать новобранцев человек пятьсот, это если со всей округи и дальних сел, но Тимофей уже понял, что такого не будет - спешит полевой военкомат. Дивизия ведет бой, преследует немцев и румын, скоро бросок за Днестр, а там и до Кишинева меньше полста километров. Бойцы дивизии нужны позарез, наступление хотя и ходкое - сейчас победный порыв только грязь и сдерживает - но личного состава не хватает. Посему формальности и медкомиссия сведены к минимуму.
        В полдень капитан велел построить новобранцев во дворе, вышел и сказал кратко, но доходчиво:
        - Товарищи! Идет наступление. Враг панически отходит и наш славный Второй Украинский фронт решительно нацелен на скорейшее освобождение столицы Советской Молдавии. Поэтому боевое обучение, освоение оружия и тактику фронтовых действий вы будете осваивать непосредственно в своих подразделениях. Поздравляю вас с вступлением в нашу дружную гвардейскую семью! Иванцов, грузи бойцов и вперед!
        Сержант скомандовал «По двое, становись!», что сделать оказалось затруднительно - лужа посреди двора была глубока как омут. Будущие гвардейцы потянулись со двора. Тимофей оглянулся на капитана, тот кивнул, и, кажется, вздохнул.
        Тимофею полегчало и одновременно стало стыдно. Нехорошо службу начинать с обмана и даже подлога - это же вообще откровенное преступление. Но что делать? В конце концов, не убавил же себе возраст гражданин Лавренко, а прибавил. Простится, если вдруг вскроется. Есть такие надежды.
        Было Тимофею Лавренко шестнадцать лет, и на фронт ему нужно было просто до зарезу. По личным мотивам и из-за полной безнадежности ситуации.
        Куцая колонна шагала по краю улицы, под ногами чавкало. Сержант ободрял зычным голосом. Казалось, уже к дороге на Григориополь пора сворачивать, но прошли еще прямо - напротив амбаров, у кучи зеленых ящиков ждали несколько красноармейцев.
        - Бери, славяне! Ежели кто жадный, можно по два!
        Новобранцы подходили поочередно, забирали боеприпасы. Тимофей тоже получил из свеженького ящика скользкий снаряд. Боеприпас был в смазке, сильно пачкался, новобранцы, хоть и не блистали парадной одеждой, бурчали ругательное.
        - Без гомону! Такое ваше первое боевое задание. Это трехдюймовые, они на батареях сейчас на вес золота! Да и чего порожняком-то ходить? Веселей-веселей, вы ж теперь гвардия! - призывал сержант Иванцов.
        Снаряд - красивый, золотистый, со строго-серой, опасной головкой, показался Тимофею не особенно тяжелым[3 - Выстрел 76-мм с осколочно-фугасным снарядом весит около 6,5 килограмма.]. Но шагов через сто выяснилось, что нести его жутко неудобно. Да еще грязища…
        Не было уже никакой колонны, шли цепочкой вдоль похожей на болото дороги парни и мужчины в разномастных ватниках и полупальто, несли уже не очень золотистые снаряды. Обходили увязшие в грязи выше колес грузовики, обгоняли едва ползущие двуколки с зарядными ящиками, пушки и подводы, грязных, как черти артиллеристов и измученных лошадей. Хотя все вокруг чавкало, фыркало и хрипло материлось, Тимофею вновь казалось, что он один. Шаг, еще шаг; попадешь след в след - плохо, не попадешь - еще хуже. Снаряд лежал на плече, мыслей «а вдруг рванет?» давно уже не имелось. Странно, тут же до Днестра не так и далеко должно быть? Ходил год назад за дешевой кожей, такая даль не помнилась, вроде быстро тогда дошел. Где река-то?
        Реку призывник Тимофей Лавренко увидел уже в темноте. Вернее, плавни увидел, а вода лишь изредка проглядывала. Заканчивался день одиннадцатого апреля 1944 года, а команда все шла и шла, иной раз теряя дорогу и направление, ориентируясь лишь на осипший голос сержанта Иванцова. Наконец куда-то свернули, кому-то отдавали снаряды, потом попадали в сарае на сырую солому. Где-то недалеко стреляли, в нос бил кислый дух овчинного воротника соседа, есть уже не хотелось, только спать.
        Не так Тимофей представлял себе побеждающую Рабоче-крестьянскую Красную Армию, но жизнь приучила к тому, что она - настоящая жизнь - вовсе не такая, как думалось до войны мальчишке Тимке. Привык уже призывник Лавренко и не удивлялся.

* * *
        Завтракали всухомятку - кухня не пришла. Сухари, черные, сытные, странным образом напоминавшие о довоенных детских вкусах-впечатлениях, еще был чай, сладкий, густой как сироп. Кто-то из призывников говорил, что сахар немецкий, трофейный и ненастоящий, ну и ладно, зато его было много. В выбитые ворота амбара заносило влагу моросящего дождя, тянуло холодом и развезенной грязью. Тимофей почувствовал, как от этой стылости и сладкого запаха дымного кострового чая начинает вновь неудержимо тянуть в сон. Но тут пришел офицер, приказал строиться. Командир оказался замполитом полка - теперь так называли комиссаров - он объявил, что сейчас будут занятия по боевой подготовке, потом принятие присяги и распределение по ротам.
        - Далее взводим пружину диска, - объяснял усатый боец в ловкой короткой телогрейке. - Аккуратненько, вот так… Щелчки чуете? Восемь раз щелкнет и хорош.
        Новобранцы наблюдали за возней с магазином. Автомат ППШ многие видели впервые и в больших сомнениях полагали, что винтовка будет понадежнее. Тимофея оружие зачаровало - это ж какое количество патронов вмещается?! Да еще запасной диск!
        … - А потом вставляем патрончики. Опять же аккуратненько, быстро, но неспешно, «ручейком», как и написано в наставлении, - автоматчик ловко вставлял небольшие патроны. - Землю диском не черпаем, солому внутрь тоже не пихаем, автомату она без надобности.
        - Все ж мудрено, - сказал один из новобранцев, тоже с усами, но подлиннее и почернее, чем у инструктора. - А штык к нему полагается?
        - Куда тебе штык? Консерву открывать? Так те консервы и шнапс еще отбить у фрица нужно. Так что, если в рукопашную сойдешься, бей немца прикладом, немец нынче не обидчивый, непременно на штык не особо и претендует.
        Новобранцы начали возиться с диском, а длинноусый тайком пересел к другому кружку, где нормальную винтовку разбирали.
        - Эй, Лавренко, есть такой? - крикнули от ворот.
        Тимофей растерянно поднялся.
        - Чего стоишь? - рассердился худой командир-офицер. - Ко мне бегом!
        Пришлось спешно протискиваться между сидящими на соломе, Тимофей успел поправить ватник, вытянулся перед строгим офицером:
        - Я Лавренко.
        - Вижу, что ты. Идешь со мной - распорядился офицер, вблизи оказавшийся ненамного старше Тимофея. - Тебе в минометчики назначено. Осознал счастье?
        - Осознал. А почему в минометчики?
        - Потому. Живо за мной и без разговорчиков! «Сидор» где?
        - Я без мешка.
        - И кого присылают? - закатил глаза офицер. - В бумагах про него «образованный и грамотный», а у него даже мешка нет. Растяпа! Ничего, оботрешься. В роте и не таких выучивали. За мной, шагом марш!
        Тимофей шел за заносчивым офицером и пытался понять, в каком звании новый начальник. На одном мятом погоне у того имелась звездочка, на другом было пусто. Что бы это значило? А, нет, на втором погоне дырка угадывалась - наверное, просто потерялась звездочка. Младший лейтенант, артиллерист-минометчик. А гонору как у комдива.
        Обнаружилось, что вокруг много войск. Солдаты спешно несли какие-то доски и металлические ящики, вот, кидаясь грязью, прокатила открытая приземистая коротенькая машина. Потом Тимофей увидел танки: две гусеничные машины, тоже короткие и не особо массивные, прятались посреди старого и корявого яблоневого сада. Задняя часть башен этих танков оказалась попросту затянута брезентом, выглядела несерьезно, но орудия вполне солидные, наверное, трехдюймовые[4 - Призывник Лавренко видел СУ-76, но недостаток фронтового опыта не позволил ему верно идентифицировать тип бронетехники.]. Может, для них снаряды и несли?
        - Стой здесь, я в штаб, потом тебя на батарею отведу, - озабоченно распорядился младший лейтенант и свернул к домам, вокруг которых народу было пожиже.
        Тимофей торчал у плетня, здесь было посуше, по дороге - по разбитым вязким колеям - машины и повозки передвигаться уже не рисковали, ехали через угол сада и двор хаты. Недалеко располагался здоровенный пулемет на высокой треноге. Бойцы около него возились с тяжелыми лентами и озабоченно поглядывали в небо. Начинало распогаживаться, уже можно было рассмотреть высокий правый берег реки - нельзя сказать, что особо неприступный, но как туда можно взобраться под огнем противника, Тимофей не особо представлял. Наверное, удобное место для переправы сейчас ищут разведчики и командиры. Вообще стоять в гражданской одежде и без оружия было неудобно - словно пацан-зевака какой-то. Остальных чемручинских новобранцев видно не было, вокруг народ сугубо военный, потрепанный и ободранный, но знающий, что делать, куда что тащить и на кого ругаться. Тимофей снял кепку, и засунул за пазуху, но стало холодно, пришлось опять нацепить.
        Наконец показался младший лейтенант, да еще с начальством - второй офицер выглядел попредставительнее, в фуражке, а не мятой шапке-ушанке, с рыжей красивой полевой сумкой через плечо. Донесся обрывок разговора:
        … - у всех расчеты неполные, - веско говорил красивый офицер. - Не воевать теперь, что ли? Передай, чтобы выделили самых толковых.
        - Так когда тридцать человек осталось, там все толковые. Кто огонь вести-то будет?
        - Младший лейтенант Малышко, вам ясна поставленная задача? - с угрозой отчеканил штабной офицер.
        - Так точно! Передам командиру дивизиона «выделить людей для сопровождения передового отряда и немедленного подбора огневых позиций».
        - Вот и идите. И учтите: будете мешкать и выжидать, перетопят как котят.
        Младший лейтенант раздраженно махнул Тимофею и начал перепрыгивать через вязкие колеи дороги. Призывник запрыгал следом, слушая ругательное бормотание начальства. Ругался младший лейтенант со смешной фамилией Малышко однообразно и не особо умело, наверное, опасности почвы отвлекали.
        Минут через двадцать, преодолев грязнущее кукурузное поле, вышли к рощице, забитой повозками и солдатами. Малышко попытался хворостиной очистить ставшие пудовыми сапоги.
        - Да что у вас, Лавренко, за почвы такие?! Хуже, чем на Украине, черт бы их взял!
        - На Украине почвы разные, товарищ младший лейтенант. У нас в Харькове так и мостовые есть.
        - Не понял, ты харьковчанин, что ли? - удивился Малышко. - А чего здесь призвали?
        - В 41-м у родичей гостил, уехать уже не получилось, - не вдаваясь в подробности, пояснил Тимофей.
        - Ну да, ты же в начале войны совсем еще сопляком бегал, - высокомерно признал младший лейтенант, будто сам воевавший еще с того самого поганого июня. - Ничего, научим, наверстаешь, с медалями вернешься!
        Малышко еще поковырял грязь на подметках, безнадежно швырнул ветку и искоса посмотрел на новобранца:
        - Вот что, как там тебя… Тимофей Лавренко!. Раз ты теперь минометчик, а это специальность сложная, то лучше начинать с азов. А основа в нашем деле - это точный подбор позиций. Сейчас под руководством опытного бойца вы отправитесь на выбор огневой. Потом мы с минометами прибудем и сразу развернемся. Ты парень молодой, подвижный, должен справиться. А тем более, ты местный, все тут знаешь. Подробности задания тебе старший объяснит. Возражений нет? Задача ясна?
        - Так точно, - сказал Тимофей, не особо много понявший.
        - Тогда посиди, передохни, портянки перемотай, сержант к тебе подойдет, - младший лейтенант, пытаясь стряхнуть с сапог оставшуюся грязь, бодро зашагал вглубь забитой войсками рощи.
        Тимофей осмотрелся, прислонил к развилке куста сломанный сук и присел на импровизированную скамью. Портянки действительно требовалось перемотать. Что такое «огневая» у минометчиков и долго ли ее искать - «та бис его знае», как говорят в Чемручи.
        Младший лейтенант Малышко вернулся довольно быстро. С ним был коренастый немолодой боец в каске и с карабином за спиной.
        - Вот - это местный товарищ Лавренко, он условия знает и вообще толковый парень, - лестно отрекомендовал новобранца ловкий Малышко. - А это сержант Бубин, наш разведчик, боец опытный и компетентный. Двигайте в распоряжение старшего лейтенанта Мазаева, они там у плавней готовятся, мимо никак не проскочите.
        Бубин посмотрел в указанную сторону, потом на Тимофея и без восторга сказал:
        - Товарищ лейтенант, это ж вообще дите. Лучше я один пойду.
        - Какое еще «дите», а, Бубин?! - вскипел младший лейтенант. - Призван, значит боец как все, кто с ним тут нянчиться будет?! И хватит разговоров, мы на вас надеемся, с позицией ошибаться нельзя.
        Сержант пожал плечами и кивнул Тимофею - пойдем.
        - Товарищ младший лейтенант, так хоть винтовку дайте! - решился открыть рот Тимофей. - Я вообще на бойца не похож.
        - Там дадут оружие, - Малышко махнул рукой на плавни. - На батарее лишних карабинов нет. Да и зачем тебе винтовка, только отягощать будет. Ваше дело не в бой вступать, а найти толковую огневую и нас встретить.
        - Ну, ясное дело, - несколько двусмысленно сказал сержант, уже совершенно недвусмысленно сплюнул в грязь и неторопливо пошел к реке.
        Тимофею ничего не оставалось, как догонять сержанта. Он на всякий случай оглянулся - младший лейтенант целеустремленно шагал к роще.
        - Тебя как звать? - не глядя, спросил сержант.
        - Лавренко Тимофей. Вопрос можно?
        - Валяй, пока время есть.
        - Мы куда идем?
        - То есть? - сержант посмотрел с удивлением. - К лодкам или чего там подготовили нам товарищи саперы. Кстати, ты плавать умеешь?
        - Умею, - оторопело сказал Тимофей, глядя на дальний высокий берег.
        - Уже хорошо. Э, постой, тебе лейтенант не сказал, что мы от минометчиков первые на переправу? - сержант хмыкнул. - Вот прохиндей, сэкономил, значит, батарейца.
        Видимо, призывник выглядел не особо бодро, поскольку Бубин хлопнул его по плечу и утешил:
        - Не боись. Двум смертям не бывать, а одну обплывешь как-нибудь. Все ж налегке, без плиты или ствола, оно и плыть полегче. А Малышко наш еще тот жук, это верно. Не повезло тебе. Был бы наш ротный, он бы иначе порешал. Но третьего дня ранило ротного. Так что судьба, парень. Не трусь, обойдется. Первыми хлопцы роты Мазаева пойдут, они ох и удачливые. Может, и нам подфартит.
        Шагать стало полегче - под ногами была прошлогодняя жухлая трава, частью залитая водой, но не засасывающая подошву. Тимофей двигался в некотором ошеломлении. Это что, вот прямо сейчас и на тот берег, где сплошь противник? Да нет, наверное, до вечера подготовка будет идти, а уж потом, в темноте…
        Среди зарослей камыша, пристроившись на еще не залитых водой бугорках и обрубках непонятно откуда взявшихся здесь бревен, сидели и лежали бойцы. Клубились облака махорочного дыма, рассеивались над изломанным тростником.
        - О, самоварники! Здорово, Андреич, - приветствовали сержанта. - С нами, что ли?
        - Ну, для связи и пригляда, - сержант Бубин пожимал руки знакомым пехотинцам. - Как там корыта? Не особо щелястые?
        - Нормально, подконопатили, да частью и так вполне надежные лодчонки. А это кто с тобой?
        Бойцы смотрели на Тимофея.
        - Да это вроде как проводник. Огневую поможет выбрать, сведущий парень, - не очень определенно пояснил сержант и подморгнул Тимофею.
        - О как! Вот всегда вам, минометчикам, помощь, охрана и внимание. А нам по-простому - плыви, беги, захватывай, да удерживай, «вы опытные, сами разберетесь», - без особой зависти сказал рыжий курносый сержант-стрелок. - А я, может, тоже желаю поддержку партизанского соединения!
        - Я не партизан, - запротестовал Тимофей.
        - Да мы же тайн не выспрашиваем, - заверил, ухмыляясь, рыжий. - Партизан, подпольщик иль диверсант - мы ко всем с большим уважением. Как говорится, в одной лодке будем, что нам чины и звания. Только вот ты сильно черный в смысле пиджака. Снайпер фрицевский живо приметит, за морской бушлат примет, и амба.
        - Не болтай язычищем, накаркаешь, - заворчал Бубин. - Видишь, у парня первая переправа. Когда начинаем-то?
        - Так вот через полчасика, - сказал кто-то из соседней группки, где имели часы. - У фрицев обед начнется, а тут и мы. Прямо к компоту.
        Бубин покачал головой, знаком показал Тимофею - чего стоишь, присаживайся. Новобранец с трудом пристроился на клочок сухой земли и потянул с ноги мокрый сапог, собираясь перемотать портянку.
        - Вот это верно, - отметил рыжий, - поплотней ступню вбивай, а то смоет. Обувка, кстати, приличная. Мой размер. Может, махнемся? Гляди, у меня тоже недурные, кирза горьковская, высший класс!
        - На вас не налезут, - прокряхтел Тимофей. - У меня левая нога меньше, на заказ ушивали.
        - Во хитрый какой партизан! - подивился рыжий сержант. - Ща расскажет, что у него ноги обе левые, чтоб от карателей понадежнее следы путать.
        Бойцы засмеялись, Тимофей подумал - не попросить ли у них хотя бы пару гранат? - но не решился. Стрелки улыбались, но было видно, что всем не особо весело - о реке думают. Да и как о ней не думать?
        Бубин достал из вещмешка буханку сельской выпечки, неспешно разрезал складным ножом на ломти:
        - И ты бери, Тимофей, тут без стеснений.
        У кого-то нашлась соль в тряпочке. Новобранец жевал ломоть, соленый и вкусный, слушал, как маленький солдат с ручным пулеметом предупреждает - все до крошки сжевать нужно. Верная примета: не доешь кусок - значит, положат ломоть на помин души. Тимофей ничего оставлять и не собирался, но все равно было не по себе. Вон как даже бывалые бойцы нервничают.
        - А что, товарищ Тимоха, храбрый молдаванский партизан, широк ли здесь Днестр? - осведомился рыжий сержант. - А то мы ночью толком и не рассмотрели.
        - Да как сказать, - Тимофей дожевывал хлеб. - Не особо широк, но мог бы и поуже быть.
        Кто-то засмеялся, а минометчик Бубин одобрил:
        - Вот это верно. Так на каждой переправе: вроде и не особо море-море, но можно было и вовсе ручьем обойтись.
        - А я переправы люблю! - заверил рыжий. - Вот сколько у меня переправ случалось и всегда вода под рукой: хочешь пей, хочешь умывайся, хочешь и портянки стирай. Такая приятная закономерность! А еще рыба глушеная сама в руки плывет.
        - Не только рыба, - мрачно заметил мелкий пулеметчик.
        - Не бухти, там уж как на роду написано, - пресек Бубин. - Чего помирать раньше времени. Вон у партизана первый бой, так сидит, не дрожит.
        - Товарищи, я не дрожу, но можно мне винтовку дать? Или хотя бы гранату? - не выдержал Тимофей.
        - Извини, брат, нету, - сказал рыжий сержант. - Запасных винтарей не носим, а гранат перед боем самим мало. Но ты не теряйся - на том берегу что угодно найдется. Парабеллум себе подберешь, на пузо повесишь, станешь толстым и красивым, прекрасные румынки все подряд млеть будут.
        - Румынок мне не надо, а до парабеллумов еще добраться нужно, - пробормотал Тимофей.
        - Ладно, на вот тебе! - рыжий вынул из чехла саперную лопатку. - Она лучше ящика гранат, слово даю! Я ей трех рядовых фрицев уложил и полтора обер-лейтенанта.
        - А почему полтора-то? - удивился пулеметчик.
        - Так когда рубанул, примерно полтора и получилось, - пояснил веселый сержант.
        Тимофей осмотрел лопатку: она была потертая, с хорошо отполированным мозолистыми сержантскими ладонями черенком. Понятно, не автомат, но хоть что-то.
        - Под пиджак засунь, живот от осколков прикроет, - посоветовал Бубин.
        - Пониже запихай, нам, молодым, вовсе и не живот главное! - немедля прокомментировал рыжий.
        С тропинки меж плавней засвистели.
        - Ну вот, а то ждать да догонять, вообще не люблю, - пробормотал рыжий сержант. - Подъем, гвардия!
        - Главное, чтобы не налетел гад, - вздохнул пулеметчик, задирая голову и разглядывая небо.
        - Прикроют, - заверил сержант. - Щас наших соколов, как мух в том варенье. Шевелись!
        Пехота, вытянувшись цепочкой, захлюпала куда-то в камыши, новобранец пристроился за Бубиным. Лопатка, заткнутая черенком за пояс брюк, все же придала уверенности. Можно будет окопаться, хотя как это правильно делать, Тимофей имел крайне смутное представление.
        Плавни ожили: со всех стороны появлялись цепочки пехотинцев, нагруженные оружием и боеприпасами, устремлялись к реке чуть заметно намеченными тропами. Все вроде бы знали, что делать, и это тоже вселяло уверенность. Тимофей в общем-то понимал, с кого брать пример: сержанты - и Бубин, и рыжий весельчак - явно не были новичками. Переодеться бы еще в армейский ватник, а то чернеешь как ворона. Как рыжий там ляпнул… «за морской бушлат примут и амба»… тьфу! дурак он все-таки.
        Неожиданно плавни кончились, дальше угадывался речной простор и дальний, еще бурый в старой траве, высокий берег.
        - Славяне, гребем быстро, никаких заминок! - вполголоса крикнул старший лейтенант - уже мокрый до пояса, с автоматом на шее. - Фашист не ждет, главное - быстрота! Как взлетели на обрыв - всех к награде!
        - Подтверждаю! - откликнулся бас откуда-то из зарослей. - Первой высадившейся лодке - всем ордена! Остальных тоже Родина не обидит!
        - О, комполка лично провожает, - прошептал Бубин. - Что ж, надеюсь, поддержат. Без артподготовки как-то непривычно, но может оно и к лучшему.
        Группа пехоты оказалась у пары лодок: самых обычных, сельских-рыбацких, Тимофею приходилось с таких лещей удить. В лодке уже сидели злые и мокрые саперы.
        - Течет? - с разочарованием спросил рыжий, заглядывая в лодку. - Что ж вы так, братцы?
        - Вычерпаешь, не барин, - буркнул сапер. - Тут пока вас дождешься, все яйца застудишь.
        - И на что тебе тот неуместный мирный орган? - удивился сержант, забираясь в лодку. - У тебя ж руки золотые, а остальное мог и дома оставить, для сохранности и спокойствия жены.
        - Вот сколько я тебя знаю, рыжий, ты бубнишь без остановки. Таким языком грести хорошо, - ядовито заметил сапер.
        Бойцы рассаживались, вычерпывали касками и котелками воду, примерялись к разномастным веслам.
        - И що, обтесать нельзя було? - возмущался один из стрелков.
        - Щас нас и обтешут, - заверил пулеметчик, устроившийся на носу лодки и приспосабливающий «дегтярев» для удобства лодочной стрельбы. - Вот как даст фриц артиллерией, а потом минами зашлифует.
        Пулеметчика пихнули в спину, и он унял свое карканье.
        - Рота, вперед! - послышалось в камышах.
        Сержант Бубин наскоро перекрестился, остальные уже упирались веслами в дно, отталкивались. Зашелестел камыш, и лодки начали выбираться на открытую воду.
        - Навались, славяне! - уже без шуток рявкнул рыжий сержант.
        Тимофею казалось, что лодок в плавнях не так много - пять, может шесть. И стоит им показать нос из камыша, как по ним начнут стрелять. Но лодки выскальзывали из камышей одна за другой, должно быть уже десятка два, а правый высокий берег все еще молчал. От этого становилось только страшнее.
        - Не сиди, подгребай хоть руками, - пхнул в плечо Бубин.
        Тимофей сообразил, что сержант гребет прикладом карабина, выдернул лопатку, принялся подгребать с другого борта. Руки омыла ледяная днестровская вода.
        - О, теперь вдвое быстрей пошла! - прокомментировал рыжий. - Главное, об берег с разбегу не разбиться. А хороша лопата, а, Тимофей-партизан?
        - Сама так и шьет, едва держу, - пропыхтел новобранец, чувствуя, как намокают рукава.
        Десантники одобрительно захмыкали, тревожно прислушиваясь и пригибаясь все ниже. Оказаться на открытой воде, после пусть символической, но защиты плавней, было жуть как неуютно. Вражеский берег, высокий, уходящий за излучину, по-прежнему молчал. Тимофей с изумлением почувствовал, как по спине течет пот, холодит между лопаток. Нервы сейчас лопнут, как самые дрянные нитки. А Днестр сейчас словно нарочно, широко разлившийся, до середины еще грести и грести.
        - Верно сказано «мог бы быть и поуже», - прохрипел рыжий сержант, удобнее набрасывая на плечо ремень автомата. - А фриц-то молчит, неужто подлянку готовит?
        Все думали об одном, все боялись, но лодка шла вперед. И остальные лодки передовой роты тоже шли, бойцы налегали на весла и ожидали первого - может быть, смертельного именно для них - выстрела или разрыва.
        Середина русла… Тимофей оглянулся - плавни отдалились, наверное, если потонет лодка, уже не доплыть. Руки от холодной воды чувство уже потеряли, а пиджак намокнет, ко дну потянет. Он отложил лопатку, чьей-то каской принялся вычерпывать просочившуюся воду.
        - Размереннее, не психуем, - приговаривал рыжий, не отрывая взгляда от заслоняющего уже полмира берегового обрыва. - Главное, не психовать. Еще малость, ребята…
        Лодка, порядком перегруженная, и так двигалась относительно быстро. Казалось, один неловкий рывок весел и черпнет бортом, а там выпрямится ли или нет - кто знает… Сырой ветер норовил снести суденышко правее, но лодку направляли по кратчайшему пути. Берег приблизился, вот уже видны идущие наискось тропинки, промоины. Не такой уж неприступный откос, но скользко будет. Зачем вообще в таком месте переправляться? Правее берег пониже, там куда удобнее. И почему не стреляют? Засада? Или как вот в таком речном случае по-военному называется ловушка?
        - Может, отступил фриц, и нету там никого? - пробормотал пулеметчик.
        Словно в ответ донесся хлопок выстрела, на обрыве вроде бы заорали что-то тревожное - ветер по-прежнему сносил звуки.
        - Сглазил, пулеметная душа, - зарычал рыжий сержант. - Сейчас дадут прикурить.
        Выстрелы на обрыве трещали в разных местах, вступил пулемет - короткая очередь… длиннющая…
        - Не, кажись, просто проспали нас, - прохрипел кто-то из гребцов.
        - Обед у фрицев был, святое дело. С этим угадали. Всё, товарищи, теперь переходим непосредственно к полднику, - процедил рыжий. - Навались!
        До берега оставалось шагов двадцать, лодка шла судорожными рывками, ощутимо заваливаясь на одну сторону. Левее с другой лодки уже высаживались пехотинцы. «Эх, не видать нам орденов» - глупо подумал Тимофей. Под берегом что-то хлопнуло, новобранец с опозданием догадался, что это брошенная сверху граната - совсем даже не страшная. Теперь стреляли повсюду: с высоты, с некоторых лодок. Передовая группа десанта бежала вдоль подножия обрыва.
        - Пошли! - крикнул рыжий сержант, прыгая в воду.
        Хватая лопатку, Тимофей подумал, что рыжий враз изменился: уже не рыжий, а в каске, строгий, хищный, страшный. А ведь может и не «наплел» про то, что троих и обер-лейтенанта вот этой самой саперкой.
        Поднявшаяся в разлив вода Днестра плескала у самого откоса стены. Бойцы с матом прыгали в воду, бежали к намеченным местам подъема. Тимофей, боясь отстать, хлюпал за приметной спиной сержанта с болтающимся пустым чехлом от лопатки. Сзади загрохотало: мелкий пулеметчик, стоя почти по пояс в воде, поливал из «дегтяря» верхнюю кромку обрыва. Лицо его было перекошено от натуги, но, в сущности, спокойно. Да, все дело делают.
        Рыжий сержант, цепляясь за траву, лез на склон. Левее десяток буро-зеленых фигурок наших бойцов взобрался уже до середины. Вновь хлопали гранаты.
        - Но жиденько, жиденько бьет, - пропыхтел Бубин и выстрелил из карабина куда-то вверх. - Однако, крутовато тут.
        - За корягой тропинка вроде, - неуверенно сказал Тимофей.
        - Не стойте дураками! - заорал, оскальзываясь, рыжий сержант. - Рассредоточились и вверх!
        Тропка действительно нашлась. На ней было скользко, но штаны Тимофей щадить не собирался, временами падая на колени, цепляясь за траву, а иной раз и врубаясь-опираясь лопаткой в выступы по краям, упорно лез вверх. Главное, от сержанта не отстать! И так товарищ Лавренко насквозь бесполезный-безоружный, да еще и подумают, что струсил. Со всех сторон стреляли: и винтовочными, и короткими автоматными очередями. Казалось, бойцов на обрыве вдвое больше, чем было в лодках. Так это и хорошо! За спиной закричал Бубин - подгоняет, наверное. Тимофей постарался поднажать, хотя уже и так легкие резало от недостатка воздуха. Теперь понял - весь обрыв кричит невнятное, но грозное «ура!». Но лично у новобранца Лавренко ничего кричать не получалось, только хрипел, воздух хватал. Вот она, верхняя кромка…
        Далеко слева, у излучины, замерло село и серые голые сады, далее торчала колокольня, а правее был лес, рощи. Прямо у ног новобранца извивалась вдоль откоса траншея… уже брошенная, вон каска валяется, еще какое-то барахло… А за траншеей перед Тимофеем тянулось не особо ровное поле, по нему убегали невзрачные фигуры в знакомой противной форме. Румыны, но не то, чтобы много…
        Тут Тимофея сшибло в траншею, сверху спрыгнул задыхающийся сержант Бубин, сходу сбил с новобранца картуз:
        - Стоит он… конный памятник… твою… Пулю ловишь?!
        - Так бегут же гады, - оправдался новобранец, лопаткой вылавливая картуз из лужи на дне траншеи.
        - Они бегут, ты бежишь, потом - глядь, а уже кто-то валяется и мертвым припухает. Ты глухой, что ли?! Я ору - ору, «куда ты лезешь?», а он только шустрее. Балбес, тя в …
        - Да не слышал я, - объяснил Тимофей и сержант тут же повторно вышиб кепку из его рук.
        - А я тебе что говорю?! Слушать надо и слышать надо! В бою уши еще поважнее глаз. Вот - слышишь?
        Над траншеей посвистывало, довольно высоко, там, где начиналось полупрозрачное апрельское небо.
        - Так то мимо, - осторожно предположил Тимофей.
        - Понятно мимо, свою пулю не услышишь. Но ты же соображать должен! Ага, бьют: упал, залег или спрятался. А он стоит как памятник…
        Длинную траншею заполняли измазанные грязью бойцы. Торопливо шел старший лейтенант:
        - Молодцы, подловили засонь-мамалыжников! А теперь рывком, вперед! Вторую траншею возьмем, там отдохнем. Вперед, орлы!
        Бойцы, сопя и оскальзываясь, стали выбираться из траншеи.
        - Все вперед! Пока мамалыжники не опомнились, вперед! Не спать! - ротный пихнул в плечо сержанта Бубина.
        - Товарищ старший лейтенант, мне ж минометы встречать, - пошатнулся Бубин.
        - Что минометы, вот нормальный отхватим плацдарм, так и пушки через час к нам перетащат, - старший лейтенант утер потное лицо. - Ладно, жди минометы, а молодой партизан - с нами. Давай парень, видели, как ты лез, молодчага! Теперь уж не трусь, держи марку до конца!
        - Да я держу, - Тимофей начал выбираться из траншеи.
        - Стой, Тимка! - сержант, поспешно вытащил из кармана гранату. - На хоть эту дуру.
        - Вперед, гвардия! Не ждать! - ротный поднимал из траншеи отставших бойцов.
        Тимофей бежал следом за неровно рассыпавшимися по полю спинами бойцов. Там кричали невнятно и устрашающе, новобранец тоже что-то кричал, сжимая лопатку и увесистое рубчатое яйцо гранаты. Как ее бросать - вроде помнилось, но не то, чтобы очень уверенно. На миг оглянулся: еще была видно изгибающаяся лента реки, крошечные лодочки у густых полей плавней. Грузятся там, скоро подмога будет и минометы переправят. Как все-таки «лимонку» метать? Чеку вырвать и сходу, подальше, чтоб своих не зацепила, а потом упасть, взрыв переждать…
        Метать гранату не понадобилось. Румыны во второй траншее не задержались, драпанули дальше. Преследовать противника у неполной роты людей не имелось, старший лейтенант приказал занимать позиции, укрепляться. Еще строчил где-то в стороне пулемет, но перестрелка затихала.
        - Чудно, прямо «на арапа» плацдарм взяли, - сказал, отдуваясь, незнакомый автоматчик. - Да ты прячь свою партизанскую гранату, а то подвзорвешь всех нас ненароком.
        Траншея оказалась довольно широкой, в нее уже спускали станковый пулемет.
        - Сержант, возьми бойцов, левый фланг живо гляньте, как бы там из деревни не полез кто, - кричал ротный. - Да живей, черти! Сейчас опомнятся, мамалыжники.
        - Щас сделаем! - по траншее бежал рыжий сержант, с ним еще двое автоматчиков.
        - О, партизан Тимка, держи вот, и давай с нами! - сержант сунул Тимофею винтовку, длинную, с примкнутым, упрятанным в ножны, штыком-кинжалом.
        - Спасибо! - пробормотал новобранец.
        - Да незащо, - сержант накинул на шею Тимофея брезентовый патронташ. - Теперь иное дело, а то бегаешь с лопаткой, как дошкольник какой-то, мне аж стыдно за гвардию. Давай, не отставай, а то врежут нам слегонца под ребра, не говоря худого румынского слова.
        Новобранец вновь бежал за солдатами, пытаясь понять, что и зачем они делают, и почему такая срочность. Взяли же траншею, нужно ее держать, бойцов и так совсем мало.
        Перепрыгнули через груду тряпья, брошенную румынскую шинель, далее траншея кончалась.
        - По одному, пригибаясь и не маяча! - скомандовал сержант. - Серега, ты с автоматом здесь, наблюдаешь.
        Один из автоматчиков остался в траншее, остальные побежали к недалекому саду. Тимофей старался пригибаться и держать дистанцию. Винтовка в руке не мешала, вот патронташ болтался, как хомут на шее жутко костлявой лошади.
        У старого плетня бойцы упали, сползлись вместе, переводя дух.
        - Это вроде как хуторок, а само село еще в полукилометре, - рассуждал рыжий сержант. - С той стороны хозяйства дорога должна просматриваться, да и само село, наверное, хорошо видно. На «ш» оно как-то называется, ротный говорил. Но это не важно, а важно то, что этот хуторок и сад нам фланг заслоняет. Накопятся здесь противники, до нашей позиции один бросок, вознамерят контратаку. Нужно тут осмотреться, присмотреться, наблюдателя оставить.
        - Это верно, конечно, - пробормотал автоматчик. - Только ежели что, здесь мы и останемся.
        - Откуда такие настроения?! - поразился рыжий. - Если ухо держать востро, так уйдем и не вспотеем. Главное, сходу не налететь. Мало ли кто в этом дворце сидит. Что думаешь, Тимоха-партизан?
        - Схожу, гляну, раз уж я почти в «матросском», - Тимофей снял патронташ-хомут и поправил ворот пиджака.
        - Подстрахуем, не сомневайся! - заверил сержант.
        Разведчики перебрались сквозь прореху в плетне, отсюда дом сквозь ветви голых слив виден был отчетливо, Тимофей кивнул сержанту и, сутулясь, пошел во двор. Вроде и не успел привыкнуть к винтовке, а без нее как-то неловко. Пальнут сейчас в лоб, даже гранату из кармана не успеешь выдернуть.
        Стоило ступить во двор, из конуры испуганно залаяла собака.
        - Цыц! Свои, не видишь что ли! - по-молдавски прикрикнул Тимофей.
        Пес еще раз неуверенно гавкнул, но высунуть нос из укрытия не рискнул. Ну, да, близкая пальба и пулеметы хоть какого кобеля напугают. Дом выглядел небогатым, признаков присутствия военных сил не наблюдалось. Разве что лопата новая, что у сарая лежит. Наверное, у румынских солдат выменяли хозяева.
        Тут Тимофею пришла мысль применить дипломатический метод, он полез во внутренний карман и вынул остатки денег - почти все гроши дома в ящике стола оставил, тут несколько лей, прихваченных на всякий случай. Разведчик сложил купюры попышнее, веером, подошел к окну, прислушался. И в доме, и над всем плацдармом висела напряженная тишина, только в конуре взволнованно ерзал пес. Тимофей осторожно поскреб в маленькое окно, приложил к стеклу деньги. Подействовало: внутри зашуршало, звякнула щеколда на двери. Высунулась пожилая - лет сорока - тетка:
        - Чего надо?
        - Спасай, хозяйка, промок, зуб на зуб не попадает. Продай цуйки[5 - Цуйка - крепкий фруктовый самогон, аналог сливовицы.], а то насмерть застужусь.
        - Э, нашел время, пьянчужка. А еще молодой такой! - хозяйка прислушалась, хапнула из руки Тимофея леи, скрылась в доме.
        Надо думать, румынских солдат у нее нет, иначе какие вольные разговоры могут быть про цуйку, уже бы давно реквизировали. Но надо бы уточнить.
        Высунулась рука с бутылкой:
        - Бери, да иди, парень.
        - Иду, - Тимофей всунул сапог в щель уже закрывающейся двери. - Спросить хотел…
        - В дом не пущу! - взвизгнули внутри и немедля пнули по сапогу. - Знаю я вас, охочих!
        - Да я не про то, - заверил разведчик. - Солдаты-то в селе есть? А то как бы мне не натолкнуться от греха-то.
        - Нету уже солдат, - поспокойнее сказали внутри. - Третьего дня пришли, начали копать ямы у реки. А нынче как стрельба поднялась, побежали как ошпаренные. Сквозь село, да на дорогу до Спеи. Что за пальба была, не знаешь?
        - Да откуда, хозяйка? Как стрелять начали, я живо в канаву свалился, там пересидел. Только в канаве воды много было.
        - Ну, иди, парень, грейся, бог тебе в помощь.
        На бога Тимофей не особо надеялся, так что обошел дом, посмотрел в сторону недалекого села и вернулся в сад к засевшим разведчикам.
        … - Значит, сбегли румыны, - рыжий кинул окурок цигарки. - Ну, это мы и так знали. - А село нужно брать. За ним позиция куда лучше.
        - Вот ты прямо Суворов! - восхитился автоматчик. - Прямо сейчас прикажете брать, товарищ фельдмаршал?
        - Не, подождем гусар и мортиры, потом я уточню диспозицию, - важно пояснил рыжий.
        Тимофей и автоматчик засмеялись.
        - Чего ржете? Вот увидите, всё по-моему будет, возьмем село, - сержант протянул новобранцу винтовку и отсоединенный штык. - На пояс свинорез подвесь, оно удобнее будет.
        Тимофей хотел сказать, что надо бы ремень найти, но тут в небе зашелестело, бойцы пригнулись. Ближе к берегу Днестра поднялся невысокий фонтан земли, донесся приглушенный грохот взрыва.
        - Во, началось! Опомнились и пристреливаются. Ну, пускай, а то как-то ненормально выходило, смущала тишина. Пошли к роте, доложим, - скомандовал сержант.
        Бойцов в траншее прибавилось, уже рыли ответвления и ячейки-ямки поодаль. С берега подходили все новые пехотинцы, готовились к атаке. Ротный выслушал разведчиков и сказал:
        - Пока удачно. Сейчас третья рота подойдет, комбат уже здесь, минометы подтянут, и ударим на село. Покажете, как там поближе подойти. Готовьтесь, а ты, Тимоха-партизан, пока при мне связным останешься.
        - Товарищ старший лейтенант, я боец Лавренко, - намекнул Тимофей.
        - Фамилий много, а партизан у нас пока один, - улыбнулся ротный.
        - Я не к тому. Просто мне приказано к минометчикам приписаться, - пояснил новобранец.
        - Обойдутся. Не знаю, какой там из тебя минометчик, а бегаешь ты хорошо и не трусоват. Опять же с местным населением контакт уже установил. В общем, ты тут нужнее, - решительно заключил старший лейтенант. - Перекурите, пока бойцы накапливаются.
        Румыны вели артобстрел, но он пока не причинял особого вреда нашим переправляющимся и группирующимся пехотинцам. Тимофею казалось, что обстрел - это куда более страшное дело.
        - Это пока жиденько, возьмутся и по-настоящему, - заверил рыжий сержант. - Что ты зыркаешь?
        - Мне бы ремень, штык подвесить. И вообще вид принять, - вздохнул Тимофей, которому неуравновешенные тяжести неудобного патронташа, гранаты в кармане, штыка за голенищем и бутылки за пазухой причиняли сильное неудобство. Новобранец колебался: может, отдать цуйку кому-то? Или попробовать на ремень выменять? Неудобно, ремень все-таки форменная амуниция. Лучше помолчать.
        - Ремень еще найдешь себе, - сказал автоматчик. - Румынский не бери, уж лучше немецкий. Сточишь бляху, сносу не будет.
        - Нормальный советский ремень тебе найдем, - сказал сержант. - Это все трофейное - накипь на щах. Все будет, Тимоха, нам бы только закрепиться на этом бережке.
        - Так вроде уже закрепились? - осторожно уточнил обнадеженный боец Лавренко. - Отошли же румыны.
        - Румыны - они как то «перекати поле» - дунешь, живо укатятся. Вот если немцы войска перебросят, - вздохнул автоматчик.
        - Не пугай человека. Немец уже не тот, что прежде. Но медом намазано, как с сегодняшней переправой, уж точно не будет, - предупредил сержант. - Сухари есть у кого?
        Едва Тимофей успел сгрызть сухарь, как их позвал ротный. Рядом с ним был комбат - плотный, учительского вида капитан - очень вдумчивый и серьезный. Роты готовились к атаке, следовало выдвинуться к хутору.
        - Село возьмем, и сразу, не останавливаясь, продвигаемся западнее и южнее, - комбат указывал ориентиры. - Как можно быстрее. Связи не терять! Местный-то ваш где?
        - Да вон он - чернеется, - кивнул ротный на Тимофея.
        - Ага, ты лес южнее Шарпен знаешь? - нацелил карандаш капитан.
        - Я же не очень местный, - робея, предупредил новобранец. - Но лесок от хутора виден, мы смотрели.
        - Вот и хорошо. За село зацепимся, отведешь группу к лесу, проверите, что там, и доложите. Доложит, понятно, сержант, а ты смотри, чтобы вообще не заблудились.
        Через два часа рота без сопротивления заняла село Шарпены, а Тимофей и двое бойцов во главе с рыжим сержантом продвигались к леску, что теснился на высоком речном берегу. Все порядком устали, у новобранца Лавренко уже ноги едва гнулись, но бойцы понимали: лучше сейчас побегать, чем днем позже выбивать врага с каждого бугорка.
        Группу обстреляли на подходе к лесу. Тимофей лежал в чахлой траве, слушал короткие автоматные очереди товарищей, сам дважды выстрелил по смутным стволам рощи - винтовка мощно лягала в плечо, а двигать загнутую рукоять затвора оказалось жутко неудобно. В первый и единственный раз из боевого оружия Тимофею Лавренко приходилось стрелять еще до войны, когда батя водил в военный тир, где у старшего Лавренко имелся хороший товарищ по Гражданской. Но там в руках была проверенная и понятная трехлинейка, а тут румынское недоразумение.
        - Отходим, гвардия! - крикнул рыжий сержант. - Тимоха, отползай, не черней! И зад не вздумай поднимать…
        Отползали, брюки на коленях мгновенно промокли насквозь, холодная земля проминалась и пыталась удержать пластуна, лопатка упиралась в живот, горлышко бутылки давило на подмышку. Тимофей волок винтовку «под ремень», думал, что война очень странная вещь: в сущности, тут от любого посвистывания над головой мгновенно ползать начинаешь. Да когда же ту бутылку выбросить удастся?! Мысли порядком путались.
        Потом бойцы перешли на короткие перебежки, скатились в ложбинку.
        - Видать, там какие-то отрезанные румыны колобродят, - объяснил рыжий. - Хорошо, что нервные - могли бы подпустить, да срезать нас вчистую. Вот так тут, на фронте, Тимоха: чуть ослабил внимание - мигом нарвался. Ничего, до хутора дочапаем, там перекурим, да и ужин уж должны переправить. Плацдарм-то мы, как ни крути, взяли, заслуживаем усиленного питания.
        Покурить не пришлось. Когда подходили к хутору, в небе басовито зашипело, автоматчики упали на землю, Тимофей последовал их примеру, и тут жутко громыхнуло, а потом еще раз. Угол хуторского домика исчез в дыму и пыли, на садовые сливы полетели комья земли и перья разлохмаченной дранки. Из дыма вылетел ошалевший пес, волоча веревку с обломком доски конуры, метнулся по дороге…
        Потом ударило вновь и вновь, еще ближе. По спине застучали комья земли, уши заложило. Лежа носом в траву и нашаривая слетевшую кепку, Тимофей услышал, что рядом кто-то кричит от боли. Следующие снаряды ударили по дороге к селу.
        - Не кричи, - громко и оглушенно говорил автоматчик. - Сейчас забинтуем. Да не оторвало, говорю! Так, задело слегка.
        Бойцы лежали около сержанта. Тимофей с ужасом смотрел на ногу рыжего - ниже колена ее перебило осколком почти начисто, голень лежала под неправильным углом, распоротая штанина и голенище сочились темно-красным.
        - Терпи, твою… замотать нужно покрепче, - грубо рявкнул автоматчик, отбрасывая упаковку вскрытого перевязочного пакета.
        Сержант мычал, ему неловко заматывали ногу, а бинт сразу становился красным. Наложили жгут из брючного ремня.
        - Ничего, отлежишься - пропыхтел боец. - Это не в башку, и не в брюхо.
        - Да… ваша… отрежут же конечность, - стонал рыжий. - Я же меньше месяца как из госпиталя, насмотрелся там. Ох ты ж бога душу мать…
        Ругаться он умел здорово. Слушая, бойцы разостлали плащ-палатку, переложили на нее раненого, сержант взвыл.
        - Берись, Тимка, - приказал автоматчик, наматывая на кисть угол импровизированных брезентовых носилок.
        Тимофей поспешно перекинул ремень винтовки через спину, ухватился за плащ-палатку. Снаряды падали отдаленно - в садах у села, идти можно почти спокойно. Сержант громко охал на каждом шаге, бойцы его ругали и успокаивали примерно одними словами. Дошли до почти опустевшей траншеи, оттуда крикнули, что б несли раненого прямо к переправе. Внезапные санитары свернули к Днестру. Сержант уже не охал, а скулил как ребенок.
        - Эх, ты сознанье потерял бы, что ли, - в сердцах посоветовал усатый автоматчик. - Не надрывай душу, мы-то чего сделать можем?
        - Я ж понимаю, Степа. Но не поверишь, терпеть никакой мочи нет, - простонал сержант.
        - Поверим, чего же не поверить - пробормотал второй боец. - Но ты все-таки сдержись. Братцы, передохнем, он же тяжелый.
        Раненого опустили на землю, сели рядом, Тимофей решился, достал из-за пазухи бутылку и спросил:
        - Сержант, тебе хуже не станет?
        - Мне? Хуже?! Что ж ты молчал, спаситель?!
        - В резерве берег, - пояснил новобранец, выковыривая кукурузную пробку-кочерыжку.
        Над запахами крови и сырой весенней земли на миг дохнуло, заглушая, хмельным и крепким сливовым теплом.
        - Ой! - сержант шумно выдохнул, приложился к горлышку еще раз. - Градусов под полусотню. Сразу притупляет и мозг очищает.
        Бойцы тоже приложились, автоматчик протянул бутылку Тимофею.
        - Сержанту оставьте, ему нужнее, - вздохнул новобранец.
        - Вот это верно - рыжий прижал ополовиненную бутылку к груди. - Поехали, славяне! Уж не знаю, донесете ли, но все веселее.
        Действительно, Тимофей хоть и не пил, но почувствовал некоторую бодрость. Может и не отрежут сержанту ногу. Не всем же отрезают.
        Тащившие навстречу ящики с боеприпасами бойцы указали дорогу к удобному спуску. У обрыва саперы успели поработать лопатами, спускаться по расширенной промоине было скользко, но не особо опасно. Распоряжавшийся на берегу лейтенант указал санитарную лодку. Там уже сидела пара подшибленных бойцов, общими усилиями загрузили сержанта.
        - Прощайте, братцы! Нынче навоевал немного, но уж сколько вышло, - пробормотал рыжий и вдруг принялся непослушными пальцами расстегивать ремень. - Тимка, скидай свой бушлат, а то подстрелят тебя, молодого, сдуру.
        С лодки отдали ремень и телогрейку сержанта, Тимофей передал свой пиджак. Подошел еще один раненый в голову боец, ему помогли забраться в лодку.
        - Все, полный комплект, следуем до пристани «Парк культуры и отдыха», - объявил сапер-гребец. - Двиньте катер.
        Автоматчики и Тимофей отпихнули лодку от берега.
        - Будьте живы, гвардия! - слабо крикнул рыжий. - Держись, Тимка, привет от меня передай тому Кишиневу!
        Разведчики поднялись на обрыв, оглянулись. Лодка с ранеными уже затерялась среди других: с левого берега шли и шли лодки со стрелками, пулеметчиками, разгружали патронные цинки и мешки.
        - Надо пойти, комбату доложить, - сказал Степан-автоматчик.
        - Да видели они всё из села - мы же, как на ладони были, - вздохнул его товарищ. - Пошли, конечно, жрать охота, может уже перекинули что из пайка. Слушай, Тимка-Партизан, а ты где такой убойный самогон достал?
        - Там уже нету. Взорвало, считай, первым же снарядом, - объяснил Тимофей.
        - Вот гады, сразу стратегически нас накрывают. Это немецкая батарея, я вам точно говорю, - автоматчик выругался.
        Сержантская телогрейка сидела на новобранце как влитая, только рукава пришлось подвернуть. В кармане обнаружился складной нож и «зажигалка-катюша». Хороший человек был рыжий, пусть его нога быстрее заживает. Хотя, конечно, не похоже, что там быстро зарастет.
        Тимофей повесил на подаренный ремень штык, потуже подпоясался. Почувствовал себя не то чтобы легко, но получше. Протянул автоматчику снятый подсумок с тяжелым диском.
        - Давай лучше наоборот, - усатый гвардеец скинул с плеча ремень сержантского автомата. - Пользуйся! Диски умеешь снаряжать?
        - Так чего там… «ручейком».
        - Именно. А винтовку отдай старшине, может, на медаль зачтется. Или хотя бы добавку сухарей отсыплет.
        Старшины Тимофей не нашел - говорили, что старшина с ужином на том берегу застрял и сегодня случилась постная война. Но голодными не остались, поскольку были захвачены котлы со сваренной румынами мамалыгой, «словно на полк» противник наготовил перед своим героическим отступлением. Холодная мамалыга - яство на любителя, но Тимофей уже давно привык питаться тем, что имеется. Тем более и дожевать толком не дали, был вызван к комбату - «проводишь связистов во вторую роту, а то заблудят в темноте».
        Где, собственно, «вторая рота», новобранец Лавренко и сам не особо знал, но раз надеются на тебя, то нужно соответствовать.
        Вернулся уже ночью, отдал донесение о трофеях. Вокруг штаба батальона окапывались, на окраине Шарпен коротко и дежурно строчил-пугал противника пулемет, иногда над околицей повисала мерцающая осветительная ракета.
        Тимофей завалился на охапку соломы, в изобилии принесенной бойцами, прижал локтем автомат.
        - Э, Партизан, ноги прибери, ишь, раскинул. Подвигайся! - сказал кто-то.
        Тимофей подвинулся, рядом укладывались бойцы, а ракета все висела и светила. Новобранец закрыл глаза и почувствовал, что засыпает.
        Так закончился второй день рядового Лавренко в армии и его первый день на Плацдарме[6 - В тексте упоминаются село Шарпены, но поскольку хронология захвата и удержания плацдармов на Днестре далеко не полна и имеет очевидные пробелы, речь идет о собирательном образе плацдармов у сёл Кицканы, Гура-Быкулуй, Шарпены, Варница и Пуркары-Раскайцы.].
        К исходу двенадцатого апреля на плацдарме было уже два батальона 266-го полка 93-й дивизии, и переброска войск продолжалась. Именно командир 266-го полка подполковник Ухобатов предложил дерзкий план дневного форсирования реки, без артподготовки, в расчете на полную внезапность. План полностью оправдался[7 - В реальности первой на правый берег высадилась рота старшего лейтенанта Мозалева, но подробности высадки автору найти не удалось.].
        2. Май. Сталинградцы
        Сверху, с кручи, виднелись изгибы русла Днестра, переправа, скопившиеся повозки и машины, зеленеющие плавни и рощи левого берега, а подальше раскинулось большое и уже почти мирное село Буторы. Да и вообще вся половина хорошего тылового мира лежала как на ладони. Если присмотреться, да с биноклем и в ясный день, пожалуй, и Чемручи можно разглядеть.
        Нет, Тимофей твердо знал, что Чемручи разглядывать незачем, бинокля у него нет, а день выдался обычный для нынешней весны: влажный и стылый, того и гляди опять дождь пойдет. Но пока жить было можно, и боец Лавренко смотрел, как внизу, над водой, мелькали белые быстрые ласточки. Повыше носились крупные, похожие на «фоккеров», стрижи. Но это природа, ей бомбиться ни к чему, так, нагадит слегка, да дальше полетит.
        Тимофей оперся об автомат, поднялся и двинулся в батальон. Над плацдармом стояла тишина, ее боец Лавренко не особо слышал - в ушах после вчерашнего по-прежнему звенело - но чуял, что тихо. По утрам так иной раз случалось, поскольку немцы завтракали, и своей фашистской гнусности давали перерыв. Хорошие такие моменты, когда можно было лежать и ничего не делать. Сейчас Тимофею очень даже хотелось лечь и лежать.
        Вчера снаряд грохнул так близко, что от сотрясения голова в каске вмялась в стену «лисьей норы», а сверху на Тимофея начали съезжать пласты грунта. С перепугу боец рванулся в траншею, увидел, как Пашка что-то кричит, но не разобрал ни слова. Обстрел вроде бы закончился, никого не убило, но звон в ушах и подташнивание остались. Хлопцы позвали санинструктора, тот что-то говорил, Тимофей кивал, не особо соображая. Контузия наверняка была легкой, но противной. К вечеру слух частично вернулся, но пришел комбат и приказал, чтобы не дурил, двигал в санбат, пусть посмотрят. Это Викторыч-санинструктор настучал. От провожающего Тимофей отказался, поплелся к медицине сам - пусть без слуха и с какой угодно тошнотой, дорога вполне отыщется. Даже нынешний, разросшийся, плацдарм боец Лавренко знал как свои пять пальцев. После взятия Шерпен считался посыльным при штабе батальона, но этот самый батальон почти и не видел: то на КП полка, то к связистам, то на переправу встречать кого, то, наоборот, провожать. С разведчиками трижды ползал на нейтральную полосу в группе прикрытия, а то вообще на сутки приписали к
самому тяжелому вооружению - помогал устроиться и осмотреться батарее дивизионных трехдюймовок.
        Плацдарм ныне составлял более двенадцати километров по фронту, а по глубине доходил до шести с гаком. На юге была освобождена Спея, у северной излучины наши с трудом, но зацепились за село Деллкеу, удерживали плацдарм силами войск двух соседствующих армий, переправа оставалась единственной, что путало и затрудняло снабжение и передвижение. Но постепенно подтягивались подкрепления, командование готовило удар на Кишинев. Немцы тоже нагнали побольше войск, временами пытались нащупать слабину наших позиций, но не преуспели. Днем бомбежки и обстрелы, ночами все двигались-смещались, новые части так вообще располагались почти на ощупь - тут поневоле заблудишься, если петляющий берег Днестра и позиции точно не изучил. Но непрерывно обустраивались новые артиллерийские огневые, пушкари и минометчики пытались копить запас боеприпасов, хотя с подвозом все еще было сложно.
        Доводилось Тимофею встречать и роты вновь призванных: новобранцы еще пестрели гражданской одежкой, неповоротливые и нервничающие, оружие им наскребали по всем сусекам, наверняка кому-то из почти-земляков досталась и та памятная румынская винтовка. Между прочим, «манлихером» именовалась, и считалась хорошим оружием. Штык, конечно, у Тимофея «позабылся»: инструмент нужный, а новобранцы все одно потеряют.
        За эти полмесяца боец Лавренко уже перестал считаться молодым солдатом. На передовой в пехоте вообще всё очень быстро: опыта поднабрался, это если успел, и в госпиталь. Если везучий. Если невезучий, так земля и неопытного бойца примет, земля - она радушная, никому не отказывает. Но хотелось бы, конечно, повоевать. Роты редели ежедневно, пополнялись не особо регулярно, и Тимофей все реже встречал тех бойцов, с кем в первый день на кручу забирался. Зато и все немногочисленные офицеры, да и солдаты взводов, знали Тимку-Партизана - считалось, что он изначально на плацдарме был, может даже специально оставленный каким-то предусмотрительным партизанским соединением. Объяснять, что это вовсе не так, смысла не было - Тимофей уже понял, что народу нравится думать, что ничего случайного не бывает, что не просто так в оккупации люди сидели, а вредили немцам и румынам, неустанно дороги взрывали и загодя готовили плацдармы для армии. Так оно, наверняка и было, пусть и не вот в этих здешних местах.
        Как-то ночью вредные румынские «кукурузники» вместе с бомбами накидали листовок. Бумагу с серым шрифтом разобрали на курево, хотя парторг роты - пулеметчик уважаемый и достойный, сказал, что «от такой заядлой брехни и дерьмовой бумаги у нормального куряги одышка случается». Тимофей из интереса глянул, чего там врут. «Сдавайтесь в плен!» прямолинейно призывала бумажка, а далее подслеповатым шрифтом: «Рiднi братя, украiнцi! Чорнорубашечники! Росiяни гонят вас як скiт на убой пiд дулами своих автоматiв. Вам не довiряют новоi зброi, не обучають современной войне, а также не дають обмундирования - все равно смерть! Повертайте зброю протiв ненависнiх жидiв-комiсаров! Переходьте до нас. Тут ви зустрiнете своiх истиних друзiв - борцiв за самостийную Украiну, незалежну от Радяньской тиранii…”
        Ну и прочая ерунда. Вот кому это немцы пишут? Нет, понятно, что дураки везде есть, но не так уж много. Какая “новая зброя”, если у всех оружие одинаковое, пусть временами и приходится перебиваться трофеями? Да и с формой… вот вам гимнастерки или снаряды в первую очередь на передовую везти? Понятно, что боеприпасы. Когда наладится подвоз, всех переоденут и переобуют. В общем, врут немцы без особой фантазии. Лучше бы чистую бумагу бросали - когда до Берлина дойдем, фрицевым интендантам то могло бы засчитаться.
        Курить Тимофей начал дня через три на фронте. Дым махорки не то чтобы нравился, но давал чуть-чуть уюта. Дожди лили каждый день, в траншеях было мокро, ноги все время сырые. Как-то выдались два дня, так и вообще стало нестерпимо: задувало дико, дождь со снегом бил в рожу, едва высунешься из укрытия, в лесу деревья ветром валило. Как тут не задымишь самокруткой, хотя оно и вредно? Махру выдавали исправно, кормили похуже: утром и вечером, можно даже и не гадать, - только пшенка. Правда, можно ей напихаться вдоволь.
        Жаловаться было глупо: с голоду не помрешь, курево есть, одет и вооружен. Да, а еще был внезапно награжден рядовой Тимофей Лавренко. На второй день после взятия плацдарма прицепили прямо на телогрейку «За отвагу», пусть и без особой торжественности, но с дружескими поздравлениями. Что, как не крути, приятно. Возникла, правда, сложность: пока не имелось у товарища Лавренко красноармейской книжки, да и присягу он не принимал, но, как сказал комбат, «всё дооформится в ближайшее время».
        Жизненный опыт подсказывал, что отсутствие документов может вызвать некоторые сложности. Вот убьет бойца Лавренко где-нибудь на левом фланге или у переправы, а там бойцы только и знают Тимку-Партизана, так и зароют под придуманной кличкой. С другой стороны, какая разница? Похоронку все равно некому посылать, и так сойдет.
        Как обычно, мысль, что похоронки-то и вообще не нужно, вызвала прилив горечи и… да, горечи и печали, больше ничего не вызвала. Неспешно шагая, Тимофей поковырял в звенящем ухе - зенитные батареи открыли стрельбу. Опять летят, гады, закончили кофе пить.
        Боец Лавренко ускорился, хотя контуженый организм протестовал. Успел спрыгнуть в траншею, когда громыхнули первые бомбы…
        Немцы клали по переправе - иногда в высоте над траншеей проплывали силуэты «юнкерсов», вроде бы не особо торопливые. Тявканье и стук зениток, казалось, не приносил им вреда. Это было не так - Тимофей видел, как горели и падали фашистские бомберы. Но выглядела обманчивая вальяжность немцев откровенно оскорбительно.
        По траншее пробежали пехотинцы - из новых гвардейцев, вполовину в домашнем-гражданском, обутые в легких постолы-опиньчи или в самодельных «галошах» из покрышечной резины. Боец Лавренко поджал ноги, а то отдавят сослепу. Необстрелянные мужики, бывает. Эти, кажется, из-под Тирасполя. Кто-то наберется опыта, кто-то не успеет. Во - этот черный уже обратно бежит. Тимофей поймал бегуна за штаны, заставил сесть. Глаза у парня казались белыми от страха, скорчился, двумя руками шапку к башке прижимает. Что-то говорит - говорит, из-за взрывов и звона в ушах ничего не слышно.
        - Не тарахти, все равно ничего не слышу, - по-молдавски сказал Тимофей. - Закурим лучше.
        Стоило достать кисет, как новобранец в овечьем «шлеме» слегка успокоился. Курили, вжимая морды в колени. Громыхнуло где-то рядом, сыпануло комками земли. Тимофей жестом показал - да, вот это рядом. Молдаванин закивал, глаза его слегка прояснились, но пальцы дрожали. Можно понять человека: под бомбежкой чуть ли не в первый раз, да и вообще пока не повстречались на его боевом пути толковые сержанты и умные командиры рот, не научили верным солдатским маневрам. Это Тимофею повезло. А этим хлопцам… В некоторых новых ротах только сам ротный, да взводные что-то фронтовое знают и понимают, а сержантов и командиров отделений прямиком в траншеях из вот таких селян назначают. И много ли с них толку? Впрочем, к бомбежке и обстрелу все равно не привыкнешь. Снаряду или бомбе безразлично, на кого падать: солдатский опыт тут ничего не гарантирует, по большей части от удачи зависит. Хотя, метаться и бегать совсем глупо - так вернее под осколок подвернешься.
        Стихло. Тимофей поднял прикрытый под телогрейкой автомат, похлопал почти-земляка по плечу:
        - Ничего, это фрицы по переправе метили. Сюда не попадут. Будь здоров, товарищ.
        Парень вымученно улыбнулся.
        Мимо пронеслась расхлябанная полуторка, где-то пережидавшая авианалет. Тимофей шел вдоль свежих отпечатков шин, темнеющих на молоденькой зеленеющей травке, у сапога трепетали мелкие лиловые цветочки. Завтра Первомай, праздник. Батя этот день любил, непременно на маевку старался семьей выбраться. Мама еще не болела… И где это всё осталось?
        Две недели… уже больше двух недель плацдарма над Днестром - только это и казалось явью. Все остальное как сном истаяло. Харьков, новый обеденный стол, хитро-раздвижной и пахнущий изнутри свежим столярным клеем, детский сад в светлой комнате на первом этаже, первый класс школы, отцу квартиру дали - даже не верилось, что отдельная, без соседей. Мама всегда была дома, вот как ни прибежишь с нового, еще пахнущего цементом и стружками двора - сразу «Тимка, иди снедать!». В пионерлагерь ездил… Было такое или от звона в ушах причудилось? Потом здесь у тетки в Молдавии в гостях оказались, внезапная война и обострение маминой мучительной болезни. Потом румыны и немцы… и еще…
        Боец Лавренко знал, что нужно поспать. Лечь, накрыться с головой непонятно чьей однополой шинелью и поспать. Помогает.

* * *
        Прошло первое мая, немцы никакой тяги к солидарности трудящихся не проявили, наши тоже особо не настаивали. Дежурные обстрелы, бомбежка «средней тяжести». Из праздничного случился визит комсорга, порядком подпортивший Тимофею настроение.
        - Ага, Лавренко, который Партизан, - долговязый смешной старшина Бутов присел на солому на приступке траншеи. - Как голова? Звенит?
        - Проходит потихоньку. Левым ухом уже почти нормально слышу.
        - Это хорошо. Тогда чего от комсомола прячешься, товарищ Тимофей?
        Звучало несколько странно, и товарищ Тимофей откровенно удивился. С Бутовым, комсоргом батальона, виделись только вчера, правда, по делу совсем не комсомольскому, а когда пилу пропавшую искали и потом ругались с вороватыми саперами.
        - Чего же я прячусь, товарищ старшина? Ты же мне сам вчера толковал, что крыть ворюг можно и нужно, но не матерно.
        - То одно. А на повестке другое. В комсомол почему не вступаешь? Не чувствуешь себя готовым влиться в ряды головного коммунистического резерва?
        - Чувствую. Только я еще присягу не принимал и красноармейскую книжку не получил. Получу, сразу к тебе приду и заявление напишу. Если листочек дашь.
        - Листок я тебе найду, даже три, - заверил комсорг. - Но писать нужно не мне, а в ячейку по месту прохождения службы. Ты у минометчиков числишься, туда и пиши, не жди. С присягой твоей как-то затянулось, это верно, а твоя красноармейская книжка лежит у вашего нового комбата.
        - О, так я заберу книжку, спасибо! А почему я у минометчиков числюсь, если я связной батальона?
        - Да черт его знает. Я сам вчера узнал, когда в штабе полка встретил лейтенанта Малышко. Он теперь назначен комсоргом полка, это если ты пока не знал. Так он конкретно о тебе интересовался, насчет твоего поведения и прочего. У тебя, Тимка, с ним чего такого плохого вышло? Похоже, лейтенант зуб на тебя имеет, а? - Бутов смотрел вопросительно.
        - Да чего вышло… ничего не вышло. Я с ним-то и говорил единственный раз в самый первый день. Он меня мигом приписал к роте старлея Мазаева, и мы двинули через реку. И всё. Потом несколько раз мельком в штабе полка виделись, так он мне и слова не сказал.
        - А ты его часом в тот первый раз не посылал по известному адресу? Похоже, зол он на тебя. Этак остро вопросы ставил… - Бутов в сомнениях покрутил длинной ушастой головой.
        - Старшина, ты хоть раз слышал, чтобы я посылал кого из офицеров?! - потрясенно вопросил Тимофей. - Я дисциплину сознательно соблюдаю и поддерживаю.
        - Вот и я удивился, - признал комсорг. - Тебя, считай, весь полк знает. Комбат, начштаба всегда уверены - если Партизану поручить - дойдет и выполнит. Вон и медаль ты сразу получил и очень заслуженно.
        Оба посмотрели на медаль под раскрытой телогрейкой Тимофея - кругляш и колодка «За отвагу» слегка потускнели, но еще выглядели новыми.
        - А Малышко-то, наверное, ничего за переправу не получил, - пробормотал, осознавая, боец Лавренко.
        - Так они же вошкались, даже позже противотанкистов на правый берег перебрались, за что же им давать? Его в звании повысили, на ответственную должность поставили, - старшина почесал нос. - Не думаешь же ты, что он завидует? Все-таки офицер, комсомолец.
        - Да чему тут завидовать? Ладно бы мне орден дали, а так медаль, совсем солдатская. Наверное, Малышко мне, как бывшему под оккупацией, не особо доверяет, вот тебя и расспрашивал, - высказал нейтральную догадку Тимофей.
        - Ты же не окруженец, не «примак» и не полицай, как возрастом подошел и вас освободили, ты сразу и призвался, - пожал плечами недоумевающий комсорг. - Таких как ты, грамотных и без трусости, нам бы побольше. А то вон в третьей роте - из сорока человек пополнения один единственный комсомолец, остальные или в годах, или вообще политически отсталые, только смотрят, глазами хлопают.
        - Ничего, наверстают.
        - Это конечно, наверстают. Мы с ними работаем, - Бутов, закряхтел и встал. - Вот что, Тимоха, не тяни, подавай заявление. Насчет присяги я в штабе напомню. Развели тягомотину - боец уже почти месяц воюет, награжден, а присяги не принимал. Формализм нас заедает! Ладно, увидимся, бывай жив-здоров!
        Тимофей пожал мозолистую ладонь комсомольского работника и задумался. Маячили неприятности с совсем нежданной стороны. Малышко еще с первой встречи не особо понравился новобранцу. Верно говорил сержант Бубин про младшего лейтенанта - «тот еще жук». Но сержант-минометчик убыл по ранению - говорили, сразу несколько осколков ноги ему разодрали. А Малышко в полку, уже не минометчик, и даже в звании повысился. Положим, из минроты его сдвинули, поскольку толк от него куцый, как тот заячий хвост. Теперь, видишь ли, аж комсорг полка. Утверждать кандидатуры подавших заявление будет, тьфу на него. И, главное, чего взъелся?
        Все это было огорчительно, но не то чтобы особо. Тут фронт, стреляют, на мелочи обращать внимание глупо и некогда. Погибнешь простым автоматчиком или комсомольцем-автоматчиком - Родина на те мелкие различия не обидится.

* * *
        На следующий день по пути из хозроты Тимофей завернул к минометчикам. Новый комбат оказался человеком хорошим, сразу приказал писарю передать бойцу Лавренко красноармейскую книжку, поздравил с новым документом и спросил «правда ли, что в партизанах довелось сражаться?». Тимофей пояснил, что это народ так шутит-смеется, из-за того что посыльному мелькать везде приходится и еще потому, что довелось с первой разведкой в Шерпенах побывать.
        Желтенькое удостоверение красноармейской личности слегка разочаровало Тимофея. Место для фотографии есть, а фото нет, это-то ладно. Но «занимаемая должность - минометчик» как-то уж совсем не по делу: бойцу Лавренко куда чаще свист немецких мин приходилось слышать, чем на свои советские «самовары» смотреть.

* * *
        А еще через день Тимофей вновь оказался в медсанроте. И как раз через те проклятые немецкие минометы.
        Сидели с Пашкой Грибелиным на краю ячейки, завтракали. Еще окончательно не рассвело, над рекой плыли серые клочья тумана. За селом вяло переругивались наши и немецкие пулеметы.
        - А сегодня пшенка лучше, чем давеча, - заметил Пашка, скребя ложкой по дну котелка.
        - Да, и разварилась хорошо, и конины побольше, - согласился Тимофей, облизывая ложку. - Но чай - баранья моча.
        - Это уж как водится, - Пашка отставил опустевший котелок.
        Питаться с Грибелиным было приятно - связист любил чистоту, и не особо чавкал. Стыдно сказать, но Тимофей на такие неуместные мелочи иной раз обращал внимание.
        - Давай, - Пашка покосился на траншею и подставил кружку.
        Тимофей булькнул из румынской широкогорлой фляги прямо в жидкий чай. В посудине было вино, довольно легкое, в голову не шибающее, но скрашивающее вкус едва теплого чая «из трепанных веников».
        - Да, так-то оно лучше. Летом пахнет, - мечтательно сказал Пашка.
        В небе характерно засвистело и бахнуло за первой линией траншей.
        - Чего-то рано фрицы начали, - заворчал Тимофей. - Пошли в блиндаж.
        Встать бойцы не успели. На этот раз свиста слышно не было, только звонко чпокнуло и из ячейки брызнуло густой грязью. Тимофей, еще не соображая, протер заляпанный лоб и глаза. Замерший Гребелин с ужасом смотрел себе под ноги:
        - Прямое.
        Из воды на дне окопа торчал стабилизатор 81-миллиметровой мины.
        Бойцы подпрыгнули, шарахнулись от ячейки и чудом не разорвавшейся мины.
        - А котел? - Пашка обернулся.
        В этот миг ударила третья мина. Метрах в сорока, но все равно достала. Лавренко успел упасть, его вскользь полоснуло по левому боку. Пашке досталось похуже…
        До санроты Тимофей дотащился сам. Там перевязали по новой, обработали поверхностное, но длинное рассечение. Зашивала фельдшер Клава - черноглазая и крутобедрая греза всего рядового и командного состава полка. Боец Лавренко шипел.
        - Да матюгайся, я привычная, - разрешила военфельдшер.
        - Комсорг сказал, что ругаться матом надлежит исключительно на противника, - пробубнил, морщась, Тимофей.
        - Какой ты мальчик правильный. Ладно, я тебе чуточку спиртику налью.
        - Не надо, спирт оставь тяжелым побитым. Клав, а нельзя мне вместо спирту шаровары найти, а? Эти-то того… одна штанина осталась.
        - Ох, хитрый ты, Тимка-Партизан! Поищем тебе портки. Тебе все равно дня четыре у нас отдохнуть придется.
        - Ладно, отдыхать не бегать. А что Гребелин? Ну, тот связист, его передо мной притащить должны были.
        - Плоховат твой дружок. Уже в санбат отправили.

* * *
        Два дня отдыхал боец Лавренко. Как специально, выглянуло солнышко, удалось прожарить гимнастерку и белье, что способствовало временной ликвидации кусачих «броненосцев». Тимофей блаженствовал, слушал, как легкораненые вполголоса обсуждают достоинства великолепной Клавы, но сам в трепе не участвовал, занимаясь подгонкой новых шаровар.
        - А тебе чего, такая краля и не нравится? - пристал языкастый Яша-бронебойщик. - Ты глянь, какие обводы и какова походочка. Эх, сопляк ты еще, Партизан, молоко на губах не обсохло.
        - Прекрасная девушка, но у меня к Клавде чисто сыновье чувство, - объяснил Тимофей. - Во-первых, она действительно малость постарше меня, во-вторых, только мамка такие штанишки подобрать и способна.
        Яшка захохотал. Действительно, шаровары ранбольному Лавренко нашлись, и они оказались строго по росту. В смысле, если надеть, как раз у шеи можно подпоясать. Но иголка и нитки имелись, время тоже, и Тимофей занялся делом. Налеты и пальба зениток от подгонки важного предмета формы не очень и отвлекали. Оказалось, слегка соскучился бывший сапожник по игле.
        Когда прибывали раненые, Тимофей вызывался помогать санитарам, пусть и с задней мыслью - хотелось подучиться оказывать первую помощь. Опыт подсказывал - очень может пригодиться. Доводилось видеть бойцов, истекавших кровью из-за неумело наложенной повязки. Вот взять, для примера, тот первый, памятный бой: не перетяни ловкий автоматчик ногу сержанту, точно бы не донесли рыжего до лодки. Нет, на войне любое знание полезно, очень может выручить!
        Клавдия и старший фельдшер тягой к знаниям ранбольного Лавренко прониклись, объясняли кое-что наглядно. Но штаны уже были ушиты и обношены, бок тянул, но не кровил, после ужина Тимофей собрался в батальон.
        - Держать не станем, бреди, раз ума нет, - вздохнула Клавдия. - А то бы оставался, мы бы тебя в санитары перевели. Да и шьешь ты аккуратно, сшил бы мне юбку путную.
        - Юбки я не умею, а вот сапоги бы тебе хорошие брезентовые на лето и так сошью, если материал найду. Говорят, на отдых полк скоро отведут.
        - Говорят. Только непонятно, когда тот отдых случится. Ты, главное, к нам просто так заглядывай, Тима, без дырок в фигуре, ты и так тощенький, - Клавдия прилюдно чмокнула польщенного юного бойца в щеку.
        Тимофей спрятал два хороших перевязочных пакета, подаренных пожилым старшим фельдшером - известная примета: чем больше бинтов, тем меньше они нужны. В приметы боец Лавренко особо не верил, но с недавними минами вон как получилось: одна чудом не взорвалась, по всем приметам долго жить положено, так ведь другая тут же догнала. Тимофею-то что, только царапнуло, а Пашка выживет ли?
        Возвращался на позицию временно кособокий товарищ Лавренко, отмечал зорким глазом изменения привычного пейзажа. Вот ушла одна батарея, пришла другая, линию связи перекинули, танк проехал, все расковырял. Танков на плацдарме имелось не очень много: несколько чуть подкрашенных, с нарисованными большими звездами, трофейных машин, да батарея легких самоходок - те на окраине села недавно окопались-замаскировались. С самоходными артиллеристами Тимка-Партизан водил шапочное знакомство - показал, где сады погуще, в том краю они рассредоточено и закопались. Вот эти танковые капониры-окопы не на шутку напугали бойца. Тимофей копать не очень любил, но, конечно, памятная лопатка без дела не оставалась - чуть передохнув по возвращению, берешься щель углублять или новый ход сообщения рыть. Понятно, и Большую-Саперную-Лопату применять не возбраняется, ей сподручнее, особенно когда она есть. Но одно дело, когда этак неспешно и каждодневно, и другое, когда нужно срочно этакую бронированную махину зарыть. Нет, танкистам и самоходчикам особенно завидовать не приходилось.
        В батальон Тимофей пришкандыбал уже в темноте, доложился комбату, тот похвалил:
        - Вовремя. Завтра начинаем оборону передавать. Меняют нас. Сворачиваться - задача непростая, придется тебе побегать, чтоб слаженно все выходили, не терялись наши орлы. Ничего, на левом берегу передохнем.
        - Товарищ капитан, а как же наступление? Без нас пойдет? - не удержался Тимофей.
        - Что ты как пацан, Лавренко? Мы с тобой вдвоем оборону прорывать будем? У нас людей сколько осталось? Придут свежие части, без нас справятся. Не спеши, успеешь еще в наступление пойти. Сходи, скажи Сергунцову, чтобы сюда шел, и отдыхай.
        Обратно шли через расположение хозвзвода, там разгружалась машина.
        - Это чего такое? - удивился сержант Сергунцов. - Мины, что ли?
        - Не, вроде бобины с каким-то проводом, - пытался присмотреться Тимофей.
        - Шутят, что ли? Приказано подготовиться к сворачиванию, а тут целую машину нового провода привезли и сваливают как попало.
        Сергунцов спросил у работающих в кузове бойцов, туда ли они сгружают? Из-за полуторки некий командный голос сообщил что «куда приказано, туда и сгружают! Идите, бойцы, к такой-то матери…».
        - Наверное, уже сменщики работают, - проворчал сержант. - Вот это приличная постановка вопроса - они еще на том берегу, а им уже связь ведут. А у нас все через задницу. Ты, Тимка, знаешь, что нас гвардейцы-сталинградцы генерала Чуйкова меняют? Плацдарм теперь полностью Третьему Украинскому фронту передают.
        - Подумаешь, сталинградцы! Мы тоже гвардейцы и плацдарм как раз мы брали, - с некоторой обидой заметил Тимофей.
        - Это верно. Но я про снабжение говорю. Сразу же видно, что обеспечивают их иначе.
        По совести говоря, бойцу Лавренко на новые и старые кабеля было наплевать. К вечеру в ушах снова начало звенеть, побаливала голова и в сон тянуло. Да и свежая отметина на спине давала о себе знать. Тимофей забрался в свою «лисью нору», вытянулся поудобнее, чуть послушал, как моросит дождь, и уснул.

* * *
        Утром, едва успели напихаться пшенкой, как связного вызвали к комбату. Речь почему-то опять шла о кабеле.
        … - Так кто его разгружал? - раздраженно вопрошал комбат. - Вы их точно видели?
        - Видели, полуторка стояла, - неуверенно пояснил Сергунцов. - Правда, уже темно было. Мы спросили, нас послали.
        - Кто послал? - уточнил незнакомый капитан со щегольской трофейной кобурой на ремне.
        - Офицер, командующий разгрузкой и послал, - Сергунцов посмотрел на комбата. - Что ж мне было у него документы спрашивать? Я же не связист.
        - Вот товарищ капитан - тот связист, - комбат указал на гостя. - Они нас меняют и ни про какой кабель не знают. А я не знаю, почему на нашей позиции оказывается столько чужого кабеля. Вы куда смотрите?! Или нам немцы кабель подкинули?
        - Немцы, это вряд ли. Там бирки с английскими надписями, - сказал капитан. - Хороший провод, жаль, что не телефонный, я бы забрал. Но это специфический электрический кабель. Большая ценность.
        - Ладно, я комполка еще раз доложу, уточню - сокрушенно заверил комбат. - Что за безобразие? Нужное теряется, не успеешь глазом моргнуть, зато ненужное прямиком машинами сваливают.
        Батальон потихоньку готовился к отходу на переправу, траншею уже занимали «сменщики». Запаренный боец Лавренко, непрерывно сновавший между подразделениями и КП полка, посматривал на новых бойцов: да ничего особенного, может и остались среди них солдаты, бывавшие в знаменитых сталинградских боях, но нынче такие же бойцы, как в родной дивизии: ободранные, усталые, щедро разбавленные свежим молдаванским призывом. Опять некоторые роты в полугражданской форме, наспех вооруженные.
        К вечеру КП полка уже свернули, к переправе оттягивались последние подразделения полка. И тут Тимофей попал…
        В опустевшем блиндаже батальонного командного пункта спорили офицеры.
        - Я принять не могу! Как я без документов приму?! - горячился черноусый офицер из «сменщиков». - Вам сгрузили, вы и забирайте.
        - У меня стрелковый батальон! - возражал комбат. - На кой черт нам столько кабеля? В пулеметы его заряжать не получится.
        - А наше какое дело? Я отвечать за чужое имущество не собираюсь. Это провод живо растащат, а отвечать кто будет? - вопрошал настырный капитан «сталинградцев».
        - Так я, что ли, отвечать должен? - изумлялся комбат. - Я эти провода не принимал! У меня приказ через два часа быть на правом берегу.
        - А у меня приказ - принять позиции, а не непонятное оборудование и чужие материалы! - отрезал чернявый. - Кинутся искать, у кого кабель, кто присвоил? Ганбидзе присвоил! Забирайте и девайте куда хотите.
        - На чем я заберу?! - поинтересовался комбат. - По карманам рассую?
        - Складируйте, людей для охраны оставляйте. Акт совместный составим, - вмешался старший лейтенант с тремя орденами. - Потом найдется хозяин, передадим вместе с описью.
        Комбат, ругая все кабеля на свете, собрал оставшихся бойцов. Катушки с проводом, небольшие, но увесистые, по счету перебросали-сложили в блиндаж опустевшего продсклада. Тимофей тоже кидал красивые катушки, хотя бок напоминал о себе.
        - Все-все, уходим! - поторапливал комбат. - Тимка, держи лист с подсчетами, сейчас из полка придут с готовым актом, точное количество впишут, передадите экземпляр этим… бюрократам, и догоняйте.
        Тимофей сидел у порога блиндажа, опускались сумерки. Мысли были сложные - а как там, за переправой, в тылу, без этих знакомых мест? Тут каждый окоп и ложбинку знаешь, а на марше и потом… Может, и через Чемручи придется пройти.
        От противоречивых мыслей оторвали бойцы, уже осваивающие соседние блиндажи. Подсели, закурили, Тимофей отвечал на всякие уточнения по поводу здешней обстановки.
        - Лавренко! - окликнули резко и Тимофей понял, что дело плохо.
        Лейтенант Малышко, подсвечивая электрическим фонариком, тщательно изучал бумажку с подсчетами кабеля, наконец, вписал в акт и поставил замысловатую подпись.
        - Хорошо, с этим покончили. Охраняй, Лавренко, головой отвечаешь, кабель непростой. Как сменят, догоняй полк, на переправе «маяк» стоит, направит.
        - Товарищ лейтенант! - оторопел Тимофей.
        - Что за разговорчики, боец Лавренко?! В комсомол вступать не спешишь, а в тыл спешишь как на праздник? Охраняй вверенное имущество, если что пропадет, ответишь по законам военного времени.
        - А приказ?! Мне как догонять без командировочного предписания? А паек? - ухватился за последнюю надежду Тимофей. - Мне что, тут с голоду умирать?
        Малышко фыркнул:
        - Умный какой. Уж ты-то помрешь, как же. Думаешь, мне неизвестно, как ты в село бегал, самогон добывал? И здесь выкрутишься. А приказ я тебе сейчас оформлю.
        Лейтенант вытащил из полевой сумки бланк с печатью, положил на катушку и неловко подсвечивая себе фонариком, что-то бегло начеркал карандашом.
        - Всё! Заступай на охрану и ни шагу без смены. Завтра-послезавтра хозяева провода отыщутся, заберут, тогда полк нагонишь, доложишь лично мне. И не дури! Партизан он, понимаете ли…
        Мылышко бодро выбежал по земляным ступеням и исчез, а Тимофей остался в полном изумлении, окруженный нарядными катушками. Хорошо, коптилку оставили, удалось зажечь.

* * *
        Из катушек получились относительно удобные нары, в блиндаже было не особенно холодно, но к рассвету часовой Лавренко все равно замерз. Видимо, с непривычки, к «лисьей норе» приноровился, а здесь никак. Поразмыслив, Тимофей вышел наружу и ознакомился с изменившейся обстановкой. В блиндаже рядом разместились артиллерийские связисты «сменщиков», передовой НП дивизиона у них сдвинулся к высоте правого фланга. Старожил Лавренко предупредил, что немцы туда долбят чаще, поговорил с старшиной-полтавчанином, обрисовал свою сложную ситуацию. Артиллеристы посоветовали, к кому обратиться.
        К полудню Тимофей несколько успокоился. Дверь кабельного блиндажа теперь украшала крышка снарядного ящика с выведенной химическим карандашом таинственной надписью «Склад КНН», соседи позаглядывали внутрь - боец Лавренко разумно не препятствовал любопытству - народ должен убедиться, что ничего полезного фронтовому быту на складе не имеется. Так случается: вроде и ценность, а никому перед наступлением нафиг не нужно. Сам боец Лавренко теперь состоял на довольствии у артиллеристов - бумажку, оставленную гадом Малышко, и самого неудачливого охранника электропровода отругали, но печать имелась, так отчего честного бойца голодом морить? Тем более, насчет плацдарма Тимофей обладал знаниями весьма полезными, всякое разное всё время спрашивали и уточняли.
        Такова армейская судьба: то ты минометчик в пехоте, то прикомандированный связной-посыльный, то опять же прикомандированный сторож-артиллерист. Тимофей не особо расстроился, хотя на батальон, бросивший бойца, имел некоторую обиду. Вроде ценили, даже наградили, а подишь ты… Впрочем, война, тут особо оглядываться некогда.
        Сидеть без дела Тимофей не любил, приноровился привязывать ниткой на дверь блиндажа бумажку «опечатано», работал с артиллеристами, а потом как-то само собой, опять стал проводником к переправе и на передовые позиции у Шерпен. Черт его знает, как и почему, но прилипшая кличка Тимка-Партизан тоже осталась. А на третий день житья в новой армии на новом фронте приключилось с бойцом Лавренко странная история.

* * *
        - Смотри, каким сыром угостили! - похвастался артразведчик. - Чуть солененький, так на языке и тает. Попробуй чуток!
        «Сыр», конечно, следовало именовать брынзой, но артиллерист-разведчик был откуда-то с северов, кажется, псковской, да еще городской, несведущий в подобном провианте.
        - Хороший продукт, - Тимофей вежливо отщипнул кусочек. - Повезло.
        По правде говоря, брынзы было не очень-то много. Но хорошая, белая, с характерным вкусом, не жирная, завернутая в чистый кусок холстины. Очень правильная брынза.
        - Я и говорю, вкусна - слов нет! Радушный народ молдаване, хоть сами и не богаты, а несут, угощают, - восторгался артразведчик.
        - Это да, хорошие люди везде есть, - согласился боец Лавренко, тщетно пытаясь собрать вдруг засуетившиеся мысли. - А кто такой добрый-то?
        - Да вон дед с палкой. Говорит, ждали освободителей, ждали, вот, наконец-то дождались.
        Тимофей в замешательстве посмотрел в спину местному деду. Судя по спине, старик был еще не очень дряхловатый, вполне бодрый. Но это ладно…
        В последнее время на позиции часто стали заглядывать местные жители. Приносили скромную снедь, подкармливали бойцов и особенно новобранцев-земляков, расспрашивали, что да как теперь пойдет при новой власти, пытались выменять всякое полезное в хозяйстве имущество, вроде керосина или брезента. Офицеры эти брожения не одобряли, иной раз на часовых крепко ругались, но села-то рядом, как запретишь жителям нос наружу высовывать? Насчет спиртного имелся крепкий запрет, но Тимофей знал, что по части вина и цуйки в Шерпенах не особо разживешься - не бездонно село.
        Но тут не вино, а брынза. Слишком правильная, настолько, что даже странно.
        - Толич, а ты этого деда раньше видел? - пробормотал Тимофей.
        - А что, знакомый твой? - удивился артразведчик. - Ты же тут всех знаешь. Из пособников дед, что ли?
        - Не, не всех знаю, - боец Лавренко, не отрывал взгляда от спины деда. Старик, видать, почувствовал, обернулся, приветливо коснулся шапки.
        Тимофей поспешно отвернулся и сказал:
        - Слушай, Толич, а тут рядом кто-то из вашего начальства, толковый и спокойный, есть?
        Толковым оказался старший лейтенант, хитро колдующий над картой у стереотрубы. Выслушал, поскреб подбородок:
        - А что значит «брынза не такая»? Отравленная, что ли?
        - Нет, товарищ старший лейтенант. Брынза как раз очень хорошая. Овечья, дорогая. Ее чабаны по специальному рецепту делают из самого свежего молока. А в здешних местах брынза чаще из коровьего молока, она попроще и пожелтее.
        - Ага, значит дед ее привез откуда-то? - начал догадываться старший лейтенант, оправдывая хвалебную рекомендацию своего артразведчика.
        - Да, но откуда ее сейчас привезешь? Мы за рекой, с рынками тут худо, - пояснил Тимофей. - Разве что заранее прикупил и на угощение хранил. Что немного странно.
        - Согласен. Смотри-ка, Толич, как тебя ценят, даже особым сыром почуют, - усмехнулся старший лейтенант. - Сходите-ка, да проверьте этого деда, пока он еще чего не принес. Только осторожно, вдруг просто показалось, так тоже бывает.
        - Щас расспросим, - артразведчик скинул с плеча карабин. - Что-то мне этот дедок теперь тоже подозрительным кажется. Разговор этакой сладкий завел, вроде поповского.
        - Сапоги у него не особо поповские, качественные сапоги, - сказал Тимофей. - Конечно, сапоги сами по себе не довод, я понимаю.
        - Тут понимать нечего, тут проверять нужно. Но спокойно. Возьмите еще пару бойцов, да побеседуйте с этим добрым дедушкой, - офицер уже вернулся к карте.
        Бойцы выбрались из траншеи.
        - Если что, над головой пальнем, напугаем. Пусть в штаны наложит для начала, тогда разговорчивее станет, - опытный Толич проверил карабин.
        - Так чего сразу пугать, может, просто показалось, - засомневался Тимофей.
        - Ты партизан, у тебя нюх! Мы же его не собираемся сходу шлепнуть. Поговорим душевно, пораспросим… - артразведчик окликнул еще двух бойцов. - Пошли-ка, хлопцы, одного хитрого деда проверим.
        - Да вон он, вдоль дороги тащится, - углядел Лавренко уже знакомую спину в кожухе.
        - Дедуля! Постой, спросить хотим, - громогласно окликнул Толич.
        Дед глянул через плечо, и вроде как не расслышал. Только сразу свернул к ближайшему саду.
        - Подождите, пожалуйста! Разговор есть, - по-молдавски крикнул Тимофей.
        Дед предпочел опять не услышать, ускорил шаг и перестал опираться на палку.
        - Взбодрился старикан, - удивился один из бойцов. - Сейчас деру даст!
        - Стой! - хором закричали ловцы таинственного разносчика брынзы.
        Возможно, дед и был туговат на ухо, но с ногами у него был полный порядок: длинными скачками пронесся к саду, с ходу перемахнул через плетень. Мелькнула отброшенная серая шапка, над плетнем тускло сверкнуло, донесся хлопок, другой…
        «Пистолет!» - не сразу дошло до Тимофей, но он уже падал на землю, вскидывая автомат. Артиллеристы среагировали даже быстрее, залегли мгновенно. Из глубины сада хлопнуло еще раз, над головой Толича вздрогнул сухой прошлогодний чертополох.
        - Да он нас сейчас положит! - завопил артразведчик, утыкаясь носом в траву. - Бей, ребята!
        С перепугу и неожиданности так врезали сразу с двух карабинов и пары автоматов, что сад аж зашелестел едва народившийся листвой. Старик не показывался, зато со всех сторон бежали встревоженные бойцы.
        - Не набегай, славяне, там шпион с наганом, бьет точно! - предостерегая, заорали артразведчики.
        Сад был окружен, со стороны домов выскочили самоходчики с ручным пулеметом. Одергивая друг друга, с разных сторон вошли в сад.
        Старик лежал, обхватив одной рукой ствол сливы.
        - Наповал срезали, - Толич поднял небольшой пистолет. - Вот тебе и дедушкина брынза.
        - Да он вообще не дед! - сказал кто-то из самоходчиков. - Просто щетину седоватую отрастил и портки ветхие натянул.
        - Так а шмакал как достоверно! Я ж честно поверил, - артразведчик в сердцах сплюнул. - Теперь с той нежной брынзы запор случится.
        Подошли офицеры, начали разбираться. Позже боец Лавренко имел пространную беседу с капитаном-особистом. Но обошлось. Понятно, к людям, побывавшим «под немцами», отношение сохранялось осторожное, но тут дело было прозрачным.
        - Бдительность - это правильно, - сказал особист. - Раскрыли шпиона, уничтожили, молодцы. Но в следующий раз желательно брать живьем.
        - Я понимаю, товарищ капитан. Но кто знал, что у него пистолет? В следующий раз будем хитрее, - пообещал Тимофей.
        - Вот именно, товарищ Лавренко. Ты, хоть и не самый настоящий партизан, но бдительный глаз имеешь. Посматривай, ты тут не первый день, - намекнул контрразведчик.
        Вечером на склад пришли артразведчики и начали приставать: как догадался, не может быть, что по брынзе. Тимофей честно сказал, что по брынзе и по сапогам - слишком хорошая обувь, такую в селах только по большим праздникам надевают, да и то далеко не все. Бойцы не поверили, да оно и понятно - какой же партизан все секреты выдавать станет.
        - Противник обеспокоен и сильно интересуется, - молвил Толич. - Засылает разведку, не жалеет отборной брынзы для отвода наших глаз. Ох, ждут нашего наступления, ерзают и боятся.
        - Раз ждут, значит проломиться нам будет сложно, - справедливо сказал кто-то.
        - Да как им не ждать? - удивился Толич. - Понятно, не просто так мы за этот плацдарм уцепились. А что ждут, так и хорошо. Боекомплект до ума доведем, танки перебросят, как дадим всеми дивизионами! Не те уже немцы, драпанут, только в Румынии и опомнятся, когда кальсоны стирать будут. У нас сейчас удар - ого-го! Дай только сосредоточиться.
        Все с этим согласились.
        Но ошиблись бойцы. Немцы опередили и ударили по плацдарму первыми.
        3. Май. Переправа
        Проснулся Тимофей от грохота - блиндаж вздрагивал, подотчетные бобины норовили разъехаться и защемить охранника. Спросонок показалось что бомбят, но это был артобстрел - мощный, работали десятки немецких батарей. Часов у рядового Лавренко не имелось, но по всему чувствовалось, что еще глубокая ночь[8 - Немецкая артподготовка началась 10 мая в 2:50.].
        Ошеломленный Тимофей, нашаривая каску, прислушался - да, били густо, но по большей части по правой части плацдарма - в Пугаченах и Делакеу стоял сплошной грохот разрывов. Ближе к Шерпенам снаряды ложились пореже, но все равно - как осатанели фрицы.
        Встревоженный боец Лавренко попытался улечься на свое ложе, но не лежалось. Сейчас немцы начали класть по прибрежной дороге, Тимофей точно чувствовал, куда бьют. Что вообще это все означает!?
        Не выдержав, Тимофей перебежал в блиндаж к артразведчикам - народу там было уже не густо, часть ушла на ПНП дивизиона.
        - Чего, Партизан, разбудили гады-фрицы?
        - Не то слово. У нас такого ночами еще не было, - признался Тимофей. - А что это значит-то?
        - Да черт его знает. Похоже, немец атаковать вознамерился.
        Это было как-то непонятно. Конечно, Тимофей Лавренко не мог осознавать всю глубину замыслов дивизионного и корпусного командования, но все бойцы знали, что армия готовится к наступлению на Кишинев. Да, слегка припозднившемуся наступлению по причинам бездорожья и медленного накопления сил, но неминуемого. А если наоборот, если немцы решились наступать… быть такого не может.
        Но так оно и было. Минут через сорок, когда интенсивный артобстрел начал стихать, донеслись звуки активного боя с правого фланга.
        А у Шерпен наступило тревожное затишье. Иной раз падали беспокоящие снаряды - по большей части немец метил по дороге. Изредка с неба доносилось тихое урчание двигателей легких румынских бомбардировщиков - эти тоже шли к Пугаченам, не отвлекались.
        Тимофей нервничал. Сгрыз сухарь из личного НЗ, дважды ходил к артиллеристам - но те и сами ничего не знали. Но ощущение, что эта активность немцев совершенно внезапна для всех, не проходило. Вот это было худо! Боец Лавренко стратегом не являлся, но точно знал - к действиям противника нужно быть готовым.
        Забрезжил рассвет, и тут как взревело…
        Дверь блиндажа - не особо бронированную, сколоченную из щелястых досок, пришлось заклинить лопаткой - близкими взрывами распахивало.
        Немецкая артиллерия неистовствовала, в небе постоянно висели фашистские бомбардировщики - подобного Тимофей еще не переживал. В районе переправы творилось нечто жуткое, но сквозь хаос разрывов иной раз доносились выстрелы зениток, на душе рядового Лавренко становилось чуть легче. Потом немец провел артналет на Шерпены, потом вновь по дороге. Тимофей сидел в каске - понятно, от прямого попадания не спасет, но земля сыпалась с потолка на голову и за шиворот, что было неприятно. Самое страшное - оказаться всерьез заваленным - говорят, люди живо с ума сходят. Но тут ничего не поделаешь, сиди и жди.
        Мысли Тимофея неудержимо обращались к Чемручи и Плешке, к последней сельской зиме. Казалось, давным-давно то было, но из памяти не выдавишь. А ведь прилетит фашистский снаряд и ничего там не узнают, хотя, может уже и вообще не помнят.
        Фрицы перешли на минометы, мины шлепались рядом, но это было привычнее. Тимофей достал флягу, и тут обнаружил, что в дверь отчаянно скребутся. Артразведчики что ли проведать вздумали?
        Боец Лавренко выдернул «стопорную» лопатку, в блиндаж скатились двое. Измазанный лейтенант сел, судорожно принялся отряхивать фуражку:
        - Чего запираешься, боец? Перетрусил?
        - Дверь разрывами распахивает. А у меня тут склад ценного имущества, - объяснил Тимофей, не любивший нелепых подозрений в трусости.
        Лейтенант невидяще уставился на катушки кабеля, слишком плотно нацепил фуражку и строго сказал:
        - Мы тут переждем. Фашист головы поднять не дает.
        - Переждите, конечно, товарищ лейтенант. Воды хотите?
        Офицер глотнул, передал флягу спутнику - младший сержант с новенькими необмятыми погонами приложился, закашлялся как от водки. Было видно, что человек первый раз под обстрелом. Лейтенант, наверное, тоже не очень опытный, но держится.
        - А что такое «Склад КНН»? - строго уточнил офицер.
        - Я, товарищ лейтенант, не знаю. Меня поставили охранять, подробностей не сообщали.
        - Понятно. Отсиживаешься, значит, в теньке.
        - Я не напрашивался, - кратко намекнул Тимофей и покосился на погоны гостей со скрещенными пушками. - А вы куда идете?
        - Еще и любопытствуешь со скуки? - лейтенант явно был на взводе.
        - Никак нет. Просто если на дивизионный ПНП, так артразведчики в соседнем блиндаже, а сам их передовой-наблюдательный ближе к селу. А если вы к полковым ПТО-шникам направлялись, так поворот от дороги проскочили, там ровиком и к ходу сообщения нужно, румынской каской на палке обозначено…
        - Вот какой кладовщик осведомленный, - бледно усмехнулся офицер.
        - Я не особо осведомленный, просто на плацдарме с самого начала, - сдержанно объяснил Тимофей, пропуская мимо ушей обидное «кладовщик».
        - Товарищ лейтенант, да скажите вы бойцу, вдруг он знает, - пробормотал младший сержант. - А то еще долго искать будем.
        - Нам к самоходкам нужно пройти, - небрежно сказал лейтенант. - Назначен командиром взвода.
        - О, так они в Шерпенах стоят. Тут с километра полтора будет, прямо по дороге, - Тимофей указал направление.
        - Да были мы в этих твоих Шерпенах. А там говорят «прошли, возвращайтесь, проскочили», - с досадой процедил нервный лейтенант.
        - Вы, наверное, до полкового ка-пэ прошли, нужно было вернуться, и сразу в сады справа. Сейчас немец с минами угомонится, покажу.
        Обстрел слегка поулегся, Тимофей, прихватив котелок и бутылку, пошел провожать гостей. Те на пустые посудины смотрели слегка дико, и на то, как дверь «опечатывал», тоже.
        До Шерпен дошли довольно спокойно, ложиться пришлось только трижды. Тимофей сдал нового офицера самоходчикам, попросил знакомого мехвода поделиться соляркой, если она есть. Сами-то самоходки с неприличным собачьим прозвищем ходили на бензине, который применять для осветительных целей в особо-ценных складах не рекомендовалось - мигом пожар устроится.
        Закупоривая бутылку, Тимофей кивнул в сторону непрерывной стрельбы на севере у Пугачен:
        - Надо думать, серьезно?
        - А то. Навалились фрицы. Готовься, Тимоха, будет дело.
        Мехводу следовало верить - опытный человек, в первый раз еще прошлым летом горел, под Курском.
        На обратном пути, не таком уж длинном, Тимофею дважды угодил под минометный налет. Пришлось сворачивать к ходу сообщения, дополз, с облегчением скатился в траншею. Так оно втрое длиннее, но надежнее. Что-то совсем уж немцы остервенели.
        Бутылка пованивала, вытирая руки и бормоча неодобрительное, Лавренко двигался через позиции третьей роты. Траншеи и блиндажи здесь были надежные - вырытые еще родным Тимкиным батальоном - сейчас их занимала рота новая-молодая, еще не обстрелянная.
        - Да вы бы поправили! - заорал Тимофей, перекрикивая разрывы на дороге и тыча рукой в осыпавшийся задний бруствер. - Самих же посечет.
        Бойцы в пиджаках и рубахах жались ко дну укрытия и смотрели так, будто к ним на японском самурайском языке обращаются. Вторая линия обороны, а страху-то… Между прочим, все вооруженные новенькими карабинами с хитро складывающимися штыками-иглами. А кое-кто здесь с одной саперкой бегал.
        Сердитый боец Лавренко двинулся к своему надоевшему хуже пшенки складу, выглянул из траншеи и увидел горящие на дороге машины.
        Огнеопасную бутылку Тимофей разумно оставил в траншее, перекидывая за спину автомат, добежал до дороги. Мины сейчас шлепались ближе к первой линии траншей, можно было не опасаться. Сначала казалось, что машины подбиты, потом боец Лавренко осознал, что грузовики столкнулись, а подбита только одна. Вот не повезло шоферам. Тент направлявшейся к переправе полуторки уже порядком полыхал, встречный грузовик - сероватый, трофейный - парил пробитым радиатором, в кабине слабо ворочался окровавленный водитель. Тимофей распахнул дверь:
        - Жив?! Вылезай, не сиди.
        - Нога… ногу мне…
        Да, человеку повезло меньше, чем его тупоносому грузовику. Тимофей помог водителю сползти на землю, уложил в кювет. Бедро у шофера порядком кровило.
        - Пережми, я щас.
        - Пакета нет, - стонал раненый.
        Тимофей, не оглядываясь, кинулся к горящей полуторке - в кабине, навалившись на баранку, сидел водила. Стоило распахнуть дверцу, как боец сам безвольно и охотно повалился на руки. Боец Лавренко закряхтел - тяжелый. С трудом оттащил в сторону, еще кобура нагана за бурьян цеплялась, якорем тормозила.
        - Полежи-ка, - прохрипел Тимофей бесчувственному раненому и метнулся к грузовику. Если там снаряды или что вроде того, долбанет, так что… А склад-то КНН в двух десятках шагов.
        Полуторка горела чадно, но это пока только промасленный тент пылал. Тимофей принялся сдирать-срезать со стоек брезент, благо штык висел под рукой. Для начала полыхнуло в лицо так, что боец Лавренко завопил матом. Но клинок штыка был наточен в бритву, горящие клочья поддавались, удавалось вышвыривать их из кузова сапогом.
        - Партизан, там чего? - заорали снаружи.
        - Не ссыте, пустая машина. С той стороны тент дерните!
        Горящий тент с треском пополз на сторону, его оттащили подальше от машины.
        - Ну и где вы… ходите?! - задыхаясь, спросил Тимофей у артразведчиков.
        - Так, а если машина груженая и того…? - справедливо заметил Толич.
        Тимофей, не отвечая на глупые вопросы, свалился с дымящего кузова, принялся неловко расстегивать штаны - левое обожженное запястье жгло немилосердно. Следовало срочно обработать старым народным способом. Боец Лавренко напрягся, замычал от боли, но продолжил, ибо должно стать легче.
        - Что тут? Шофера живы? - вопросил подбежавший офицер.
        - Ранены. Один тяжко, - откликнулись оказывающие помощь раненым артиллеристы.
        - Иван, за руль сядешь, раненых в санбат, а машину обратно. Понял? - распорядился старший лейтенант-корректировщик. - Партизан, ты как?
        - Виноват, товарищ старший лейтенант, - Тимофей пытался застегнуть шаровары.
        - Да ладно, лечи, что я, не понимаю. Молодец, видели, как ты на машину запрыгнул. Спас транспортное средство, проявил личную сознательность. Я скажу, чтобы на тебя наградной написали. Сейчас езжай с Ванькой в санбат, там тебе руку посовременней обработают, а потом сюда вернетесь. И чтоб не заблудились, нам машина позарез нужна. И живее, живее, бойцы!
        - Понял, - Тимофей, кусая губы, укачивал зверски пекущую руку.
        Раненых загрузили в еще дымящий кузов, Лавренко забрался на сидение - крови тут хватало, но шаровары, они, наверное, все равно уже никак не отстираются.
        Иван - щуплый, но ловкий ефрейтор - сразу газанул.
        - Тимка, где санбат, знаешь?
        - Чего там не знать? По дороге, а у двух столбов направо к роще.
        - Ну, покажешь. А ты, брат, отчаянный - мы только глядь, а ты уже в кузове, тент рвешь. Вообще страху нет, а?
        - Ума нет. Был бы умный с рукавицами ходил, - пробурчал Тимофей, баюкая руку. - Не гони так, раненые все ж в машине.
        - Так пусть потерпят, а то догонит нас снарядом, враз все отмучаемся, - но водитель все же сбавил скорость. - А мне еще вернуться нужно, сам слышал.
        - А чего за срочность?
        - Так приказ. Отходим на левый берег.
        - Вот тебе раз. И чего вдруг? - Тимофею стало неуютно.
        - Немец поднапер, уже слишком близко. Батареям работать несподручно. Мы все же дальнобойные. Не боись, с того берега поддержим, нашу работу еще услышишь. Твою ж…
        Машина выкатила ближе к берегу, и с высоты стало видно переправу. Сначала показалось, что там вообще все сплошь горит. Нет, конечно, не все. Черные клубы дыма поднимались от двух бензовозов, разбитых прямо на понтонном мосту. И на левом берегу что-то горело, сквозь дым сверкали вспышки разрывов. В толкучке и дымах пытались разъехаться машины и повозки, мелькали пригнувшиеся крошечные фигурки людей. Снова замигало, донесся стук зениток - орудия, уже не особо замаскированные, среди скопища воронок и развороченных обрывков масксети, открыли огонь.
        - Летят, Ваня, не стой - призвал Тимофей.
        Машина покатила дальше, Лавренко показал где сворачивать.
        - И где тут столбы? - удивился, крутя баранку, водитель.
        - Раньше были столбы. Вон воронка, а вон щепки. Но для меня все равно примета.
        - Верно, ты же местный.
        Благополучно скатились под защиту деревьев. Раненых в санбате было много, трудились медики изо всех сил. Бойцы сдали своих, а сам Тимофей догадался, что со своим пустяковым ожогом будет ждать до морковкиного заговенья. Но удалось поймать сведущего легкораненого, тот вынес целую склянку с мазью и два бинта.
        - Большой у тебя план на награды, - отметил Иван, кивая на банку. - Не иначе, целый автопарк намереваешься затушить.
        - Раз дают, нужно брать, - ответил опытный боец Лавренко. - А что до награды, я же не ваш солдат, позабудет старлей.
        - Этот не позабудет. Каждую цифру помнит! Знаешь, как корректирует: враз в уме считает и на таблицы едва смотрит. Мгновенный он, понял?
        - Я пехота, в таком не разбираюсь. Да я и не за медаль тушить лез.
        - Это понятно. Но геройство проявил. Если что, я начальству насчет твоей медали напомню, - великодушно пообещал Иван.
        Тут вновь показалась переправа, и бойцы враз забыли о наградах. На мосту лучше не стало. Горевшие бензовозы удалось столкнуть в воду, но теперь сами понтоны оказались разбиты, их растаскивало течением по Днестру. Было видно, как лодки саперов пытаются свести края разбитого моста.
        - Этак мы тут и останемся, на этих высотах, - озабоченно сказал Иван. - Точно бомбит, ты смотри как взялся, паразит фашистский!
        - Стянут вам мост, саперы у нас упертые, - заверил Лавренко.
        Руку смазал и замотал сам, уже неспешно. Вновь бомбили где-то рядом, катушки кабеля постукивали от сотрясения. После мази стало легче и Тимофей подумал, что завтрак точно проскочил мимо, а с ужином и вообще неизвестно как сложится.
        До ужина дело не дошло. На «Склад КНН» случайные люди приходили снова и снова - по большей части искали санбат - часть водителей и ездовых были на плацдарме первые дни, а налеты и непрекращающийся обстрел нормальной ориентировке не способствовал. Тимофей подозревал, что ходоков к нему направляют артразведчики, но что ж поделать - нужно помогать. В сумерках боец Лавренко оказался у поворота к санбату. Махал подпаленной рукой, белая повязка указывала направление, раненых везли в рощу, после первой помощи на переправу, все путались, одуревший Тимофей орал куда ехать, столь же одуревшим водителям, вновь пережидал обстрелы, в перерывах, для успокоения нервов, копал ровик надежной сержантской лопаткой. Бой на южном фланге гремел вовсю. Потом там так взвыло, что Тимофей бухнулся в малость недорытый окопчик. Рядом залег водитель, тщетно пытавшийся оживить свою заглохшую колымагу. Дальше по берегу, у дороги Шерпены - Пугачены мгновенно вспыхнул и ревел небывалый бой. В сумеречном воздухе сияли оранжевые хвосты, мчались над самой землей, вспыхивали клубами разрывов.
        - «Катюши». Кажется, прямой наводкой по дороге лупят. Не видал такого? - прокричал водитель.
        - Не. А если по дороге, то значит…
        - Значит, фрицы прорываются. Ох, попали мы!
        Стемнело. Водителя с его рухлядью утащил на буксире «студебекер». На дороге у Пугачен стало потише, зато в селе и западнее стоял сплошной гром разрывов. Тимофей догадался, что это работает наша артиллерия. Видимо, из-за реки, со стороны Григориополя лупят. В темноте и без бомбежки стало легче, начали активно перебрасываться части. К мосту непрерывно шла тяжелая артиллерия, от реки наоборот - пехота и противотанкисты. Пост внезапного регулировщика бойца Лавренко облюбовала батарея 76-миллиметровых орудий. В темноте застучали лопаты и ломы - артиллеристы спешно окапывались. Тимофей поговорил с бойцами, обрисовал обстановку, предупредил насчет санбата и блудливых санитаров. Бойцы поделились хлебом и селедкой.
        Канонада потихоньку стихала, еще доносилась трескотня пулеметов и разрывы мин, но это было уже не то. Тимофей ехал на попутной санитарной бричке и доедал селедку.
        - Кажись, отбились на сегодня, - молвил пожилой ездовой. - Танков у немцев - видимо-невидимо. Говорят, прямо сотнями прутся. И самоходок тьма. Все эти… «фирдинаты».
        Про «фирдинатов» Тимофей ничего не знал, потому спросил в волнующем:
        - А что Пугачены? Держат наши?
        - Это у реки-то? Уцепились, да. А то село, что повыше, отдали. Днем, говорят, просто спасу не было, как жал фриц. Да еще налет за налетом, прям даже не помню, когда такое было.
        Боец Лавренко тоже ничего подобного не помнил. И вообще силы кончились. Если бы не селедка противотанковая, так бы и рухнул. Опять спасла артиллерия, хорошие люди.
        Тимофей забрел к себе на «Склад КНН», импровизированная печать была сорвана, но катушки, вроде бы все на месте. Считать и проверять все равно никаких сил не оставалось. Лавренко допил воду из фляги и рухнул на «нары». От телогрейки несло жженой ватой, кровью, мазью и конским потом. Или не конским. С запахами был полный разброд. Рука болела зверски, надо бы заново помазать. Тимофей хотел достать склянку, но заснул.
        Разок пришлось проснуться - жажда мучила. Тимофей добрел до соседнего блиндажа - осознал, что тот опустел. Съехали артразведчики. Но вода нашлась в большой банке из-под ленд-лизовской ветчины. Во рту остался привкус сала, но на то было наплевать, Тимофей вернулся к себе, положил автомат на место и вновь провалился в сон.

* * *
        Очнулся боец Лавренко на земляном полу - катушки рассыпались. От нового близкого разрыва заложило уши. Казалось, прямое попадание в блиндаж. Не, тогда бы точно убило. Тимофей поковырял в ухе, послушал.
        Бой шел у Шерпен.
        Да, плохо. Боец Лавренко натянул сапоги. Вот что годно в охране складов - в ночную смену можно разуваться и просушиваться. Все остальное плохо. Ничего не знаешь и всё непонятно, команды нет. А что вообще надлежит делать в случае отступления наших? Видимо, в случае невозможности эвакуации, кабель нужно уничтожить. Но, судя по виду, он негорючий.
        Взрывать кабеля Тимофей не умел, да, собственно, одной гранатой это и вряд ли сделаешь.
        Схватив оружие, Лавренко выскочил из блиндажа. Немцы вновь били по дороге, чем-то тяжелым - гулкие разрывы заглушали звуки у села. Похоже, дело там шло жестко: пулеметы, автоматы, выстрелы орудий - все вперемешку. Тимофей заполз осмотреться на скат блиндажа и чуть не ахнул: прямо на него бежали смутные фигуры, цепью или толпой. Немцы прорвались?!
        - Стой! Куда?! Приказываю остановиться! - истошно кричал человек за спинами бегущих. - Все под трибунал пойдете!
        Бегунов это не остановило, пыхтели, неслись спотыкаясь, падая, вновь вскакивая. Темные пиджаки, жилеты, легкие ноги в постолах-опинчах… Стрелки «из свежих».
        Тимофей опустил автомат, растерянно встал:
        - Вэй, вы куда? Позиция же…
        Молча шарахнулись в стороны, оббежали блиндаж темной, многоголовой, тяжко дышащей отарой. Следом бежал, размахивая пистолетом и безнадежно хрипло матерясь, офицер.
        - Стойте, дурьи башки! Постреляют же, вашу бога душу…
        Толпа, почти вся безоружная, ничем не обремененная, пересекла дорогу. Один из беглецов прижимал к животу котел, может, даже не пустой, но скорости не терял. Не, не догонит их ротный.
        Тимофей спохватился. Нужно же сказать командованию - впереди теперь, наверное, вообще никого нет. Просочатся немцы или румыны, зайдут во фланг обороняющим подступы к Шерпенам.
        Рядовой Лавренко заметался, наспех прислюнявил «опечатку» на дверь, кинулся по дороге. Блиндажи артразведчиков стояли пустые, а на дороге Тимофей чуть не налетел на бойцов - эти волокли пулемет, коробки с патронами.
        - Славяне, там пехота драпанула! - завопил Тимофей.
        - Не ори, сопля! Мы сами пехота. Не драпанули, а отходим. Немец танками и бронетранспортеры прет. Соплями их твоими, что ли, удерживать?
        Тимофей пробежал дальше. Должен же кто-то держаться. Не может быть, чтобы отсюда до самого села все деру дали. В Шерпенах же бьются.
        Проскакала бричка, вторая… мучительно стонал от тряски раненый…
        Тимофей свернул на знакомый ПНП - под ногами тянулся телефонный провод, значит, не все ушли.
        От стоящей под сетью машины заорали:
        - Партизан, ты что ли? Тикай! Сейчас все уходить будем! Немцы прорвались!
        При свете недалекой вспышки Тимофей узнал смутно знакомого водилу-артиллериста.
        - А ваши есть кто?
        - Только старший лейтенант Морозов, да мы с телефонистом. Но мы сейчас снимемся…
        Тимофей юркнул в ход сообщения, проскочил до укрытия. Офицер склонился у стереотрубы.
        - Товарищ старший лейтенант! Пехота правее вас отошла! Отрезать могут.
        - А, Тимка-Партизан, - офицер на миг обернулся. - Видел я, как твои земляки в драп-марш ударились.
        - Чего мои-то сразу? - угрюмо сказал Тимофей. - Я вообще харьковский.
        - Тогда чего паникуешь? Занимайте оборону наверху, прикрывайте, случайных фрицев не подпускайте. Отстреляемся, уйдем. Что там?
        Тимофей понял, что последнее относится не к нему, а к скорчившемуся у аппарата телефонисту.
        - Не готовы еще. Не развернулись, - просипел связист.
        - Ждем, не нервничаем, - старший лейтенант не отрывался от стереотрубы.
        Тимофей выскочил наружу.
        - Что там? Едем?! - изнывал нервничающий водила.
        - Приказал оборону занимать. Отстреляетесь, тогда поедете.
        - Оборону?! Это втроем-то?! Там танки!
        - Ты чего орешь? Ты вообще откуда? - уточнил Тимофей.
        - Да курский я. А каким это боком-раком к моменту…
        - Вот почти земляки. Так старший лейтенант так и сказал - «засядьте, прикрывайте, там боец с Курска, психовать не станет».
        Водитель засопел и поправил пилотку:
        - Сгинем мы тут, помяни мое слово, сгинем. И не видно же ни зги!
        Видно все-таки было, если приглядеться. Малочисленное прикрытие ПНП засело справа от блиндажа, траншея глубокая, ячейки вполне себе толково отрытые. На фоне неба лежащее впереди поле относительно хорошо просматривалось. Иной раз замечались какие-то тени, движение, но все это в отдалении. На левом фланге продолжался яростный бой, взлетали длинные трассеры, вспыхивало, казалось, пулеметная трескотня только нарастает, густо лопались мины, порой глуховато били пушки.
        - Это танковые, - прошептал шофер. - Слышишь, как нутряно бьют? Точно, танки. Уже в селе фрицы. Эх, пропали наши ни за что. Целая дивизия эрвэгэка[9 - На плацдарм была переброшена предназначенная для обеспечения наступления на Кишинев 9-я Запорожская артиллерийская дивизии прорыва Резерва Верховного Главнокомандующего (РВГК).], а встали мы врастопырку, ни туда, ни сюда.
        - Что ж вы так? Помочь бы надо пехоте.
        - А каким боком-раком?! Мы дальнобойные, сюда вперлись, а как стрелять, когда немец уже вплотную? Теперь обратно за Днестр оттягивают, может, хоть какой дивизион развернуться успеет. Вот старлей и ждет.
        - Так, а чего не подождать? До нас еще не дошли, можно и пождать, - пробормотал Тимофей, думая о своем складе - ведь точно под трибунал за этот проклятый кабель угодишь.
        - Да чего тут ждать?! Немцы в селе, сам слышишь. Оттуда сколько минут танкам до нас ползти, а?
        - Не дрожи. Ты курский, значит, сиди, выжидай, сохраняй присутствие духа.
        - Тебе хорошо говорить, ты партизан, привычный везде проскальзывать, - с обидой прошептал водитель. - А мое дело - баранку крутить. Я с танками не обучен воевать. У меня и гранат нету.
        - У меня есть, - успокоил Тимофей. - Одна, правда. Но если танки рядышком будут ехать…
        - Еще и ржет! Смешно ему…
        Смешно бойцу Лавренко не было. Внутри, в районе желудка, как чугунной рукой ухватили и давили, давили. Может, оттого что не ужинал, но скорее, со страху. Ну так война тут, кто ж не боится…
        - Партизан, вон он - танк! - помертвевшим голосом вскрикнул водитель.
        - Вижу. Не ссы, он-то нас не видит.
        Несмотря на смелое, и отчасти умное замечание, Тимофею стало сильно не по себе - темная угловатая тень стучала двигателем метрах в ста от ПНП. Танк, наверное, был не очень тяжелым и крупным, но осознание этого обстоятельства не слишком облегчало ситуацию.
        - Это ихний броневик, - прошептал курский земляк. - Значит, и пехота рядом. Заметят!
        - Да как заметят, если мы закопанные?! Жди.
        Водила присел на дно траншеи, снимал и надевал пилотку, смотреть на немцев он вообще не мог. Тимофей следил, но железная рука сдавливала и выкручивала душу все сильнее. Бронетранспортер, или что оно там такое, как нарочно стоял-ждал, словно не зная, куда ему ехать. В общем, и понятно - тут и днем-то не особо разберешь, где и что накопано. Внезапно на машине блеснуло - донеслась дробная очередь пулемета, стальной силуэт вздрогнул, загудел двигателем громче и двинулся.
        - К селу пополз, - прошептал Тимофей. - Наверное, там увидят, встретят.
        - Да кому там встречать? Побило уж всех, - похоронно предрек шофер, сидящий с карабином поперек колен. - Слышь, только танковые орудия работают.
        - Не болтай! Там самоходчики оборону держат, они и бьют.
        - Ну, разве что самоходчики, - согласился курский земляк. - Слушай, ну чего Морозов ждет? Нужно ехать. У нас же машина, стереотруба, да и сами мы очень полезные бойцы нашей армии. Чего зря пропадать?
        - И где ты пропадаешь? Вот где, а?! Сидишь, отдыхаешь, немцы вбок поехали, дождя нет, не каплет. Кстати, у тебя закурить найдется?
        - Вот ты партизан, своего не упустишь, - водитель полез за кисетом.
        Из траншеи потянуло махорочным дымом, Тимофей спустился, взял самокрутку. Водитель выбрался наблюдать и шепотом критиковал местность:
        - Вот берега, сырость, а толку? Рыбу и ту всю поглушило. Не, я тут жить не смог бы.
        - Зато тут вино есть и брынза, - задумчиво сказал Тимофей, дотягивая обжигающую губы махру.
        Водила хихикнул:
        - Это да. Живыми сегодня останемся - с тебя два литра вина и эта вот самая брынза.
        - Договорились. Три литра - вино здесь легкое. И брынзы нормальной достану, не шпионской.
        Из укрытия ПНП долетел напряженный и четкий голос старшего лейтенанта…
        - Координаты передает. Неужто развернулись наши?! - вдохновился водитель.
        Левый берег откликнулся на цепочки переданных цифр минуты через три. В небе зашелестело и правее Шерпен легли первые снаряда. Били кучно, грохот разрывов слился воедино.
        - Видал? Сто пятьдесят два миллиметра! Сила! - гордо в полный голос сказал водитель. - Эх, полным дивизионом бы даванули фрица. А лучше полком!
        После паузы налет повторился, теперь корректировщик направлял огонь за дальнюю окраину села. Непонятно, как старший лейтенант Морозов угадывал ситуацию - тот край обороны даже в стереотрубу невозможно было разглядеть, но опытный же человек, тут сомневаться не приходилось.
        Наступила тишина. Относительная, конечно, у села по-прежнему лопались мины, шла перестрелка, но вроде бы спало напряжение.
        - А если еще бахнуть? - прошептал Тимофей. - Для подтверждения?
        - Думаешь, не бахнули бы? - обиделся курский земляк. - Но снарядов-то в обрез. Вот подвезут, продолжат сполна, не сомневайся!
        Из НП вышел старший лейтенант, присел и закурил:
        - Что там видно, товарищи партизаны?
        - Бронетранспортер крутился, ушел, - доложил Тимофей.
        - Этого я видел. Видимо, немцы тоже не очень знают, что происходит. А что там у нас перекусить найдется?
        Курский водитель сбегал к грузовику, принес банку тушенки и крошечную баночку немецкого консервированного сыра. Хлеба не имелось, артиллеристы устроились перекусывать в НП, боец Лавренко сторожил. Бой у села вроде бы окончательно увял. По дороге торопливо шли брички с ранеными из Шерпен, ощупью катили редкие грузовики. Но уже намечалось предчувствие рассвета, майские ночи короткие.
        - Иди, поешь, - сказал вернувшийся водитель. - Вот же, боком-раком, я Морозову говорю - поедем, товарищ старший лейтенант, все одно там боекомплекта не будет, а он «не суетись, ждем».
        - Он же обстановку лучше знает, - напомнил Тимофей и зашел в блиндаж.
        Есть пришлось тоже почти на ощупь. Боец Лавренко выскребал свинину из жестянки, на второе оказалась печенюшка из офицерского доппайка и сыр, отбитый у немцев. Нормальное печенье Тимофей в последний раз ел, должно быть, еще до войны. Теперь забытый вкус живо в детство вернул. Сыр из смешной баночки тоже оказался недурным, но вот размер консервы… Фрицы и своих вояк голодом морят, фашисты, какой с них спрос!
        - Вызывай-вызывай, - понукал телефониста старший лейтенант. - Черт с ним, что ругаются. Нам знать надо.
        Телефонист крутил ручку аппарата:
        - «Кедр», «Кедр», это «Теплица». Что там у вас?
        Трубка злобно зашипела и забубнила.
        - Без изменений, - пояснил телефонист, кладя трубку.
        - Плохо. Не успеем, - Морозов достал портсигар и дал папироску связисту, и сказал: - А тебя, Тимка, не угощаю. Ты бы вообще бросал дымить, молодой еще совсем, легкие в пару лет скуришь.
        - Я, товарищ старший лейтенант, только для уюта и тепла дымлю, - сказал Тимофей. - Пойду, понаблюдаю.
        Он вышел на пост, зашвырнул пустые банки за бруствер.
        - А если, боком его раком, нас… - обернулся водитель.
        Договорить он не успел - в воздухе взвыло…
        Должно быть немцы долбили всеми батареями. Чуть посветлело, в небе появились «юнкерсы». На Шерпены шли танки, много танков[10 - Противник атаковал крупными силами пехоты при поддержке свыше 150 танков и САУ.]…

* * *
        В бога Тимофей не особенно верил, в ад и рай тоже, но день выдался воистину адским. Наши отходили, местами яростно огрызаясь, отбиваясь, но все равно пятясь к реке. Боец Лавренко побывал в Шерпенах, пытаясь установить связь с начштаба остатков дивизии, привел на ПНП связного, дивизион из-за Днестра попытался помочь пехоте, но артиллерийский налет воздействовал лишь символически - снарядов в дивизионе имели штук по пять на гаубицу.
        От улочек Шерпен мало что осталось, пехота уже отошла с основных позиций, пыталась окопаться вдоль дороги на Спею. Но танков на село шло слишком густо, со стороны кладбища в село уже дважды прорывались. Тимофей видел наши сгоревшие самоходки: одну из машин напрочь разнесло, обломки дымились синеньким пламенем. Немцев отбивали бронебойщики и уцелевшие «сорокапятки», последняя наша «сучка» выползала из-за дома, прикрываясь подбитым немецким танком, торопливо плевала в сторону наседающего врага, пятилась за хату. Немецкий танк стоял буквально в пятнадцати шагах от самоходки - влепили ему в упор. Из люка свешивался немецкий танкист, выбитый глаз вывалился на бледную арийскую щеку.
        Это был первый дохлый фронтовой немец, которого так близко видел Тимофей. До сих пор только румыны-мертвяки попадались. Еще доводилось видеть пленного немца-«языка», но у того на голову был надет мешок, там не особо рассмотришь. Вот танкист этот оказался в самый раз - так и должен выглядеть враг.
        Немцев боец Лавренко ненавидел ровно, упорно, и, видимо, на всю жизнь. Возможно, эта ненависть помогала бегать, не чувствуя усталости, боли в руке и боку - похоже, шов там начал расходиться. Но было не до того.
        Тимофей вернулся из села, пришлось идти по «линии», телефонный провод уже дважды перебивало, с последнего обрыва телефонист вернулся подраненный - осколок прямо в подметку сапога попал, пальцы размозжило.
        Ползти-перебегать вдоль провода было страшно: немец лупил как попало, на село то и дело заходили бомбардировщики, кидали мощно, а над дорогой проносились «фоккеры», целыми ящиками швыряли какие-то мелкие бомбочки, накрывавшие метров по пятьдесят.
        Обрыв Тимофей нашел, скрутил проводки - ничего сложного в том не было, уже показывали, тут главное чтоб руки и голова еще на своем месте сохранились. Здесь, ближе к берегу, оказалось потише, было видно, как бомбят переправу. Да, там не особо легче, где тут тыл - теперь вообще не поймешь.
        На обратном пути бойца Лавренко сшибло с ног, думал - ранило, но особо больно не было - наверное, комьями земли двинуло.
        По дороге отходила пехота, растрепанная, разодранная, бредущая вразнобой, злая и матерящаяся. Наспех занимали позиции в траншеях у ПНП. Тимофей ввалился к корректировщикам: Морозов курил, телефонист в одном сапоге, с замотанной ступней, снимал телефонный аппарат.
        - Все, Тимоха, отходим, - старший лейтенант протянул бойцу едва прикуренную папиросу. - Отстрелялись, больше нечем работать, не подвезли снарядов. Да и неудобно отсюда корректировать.
        - Что ж, товарищ старший лейтенант, оно и так бывает, - Тимофей затянулся легким дымом и закашлялся.
        - Я говорю - не кури! А ты все смолишь! - Морозов вырвал папиросу, сердито швырнул в угол. - Все, пошли, бойцы.
        - Так у меня склад, - заикнулся Тимофей.
        - В жопу твой склад! Если что, на меня сошлешься, я подтвержу - снял с поста в силу сложившегося положения. Бери этого одноногого «сильвера», идите к машине.
        - Я сам допрыгаю. Пусть телефон берет, - проохал раненый.
        Морозов сам подхватил ценную стереотрубу. Загрузились, подсадили охромевшего телефониста. Только вырулили на дорогу, как в несколько голосов завопили со стороны:
        - Братцы, раненых возьмите!
        Расхристанный грузовик вилял между воронок, дребезжал, стонал и ругался на все голоса. Тимофей стоял на подножке, держался за дверцу. Плацдарм было не узнать. Почти со всех сторон к переправе спешили машины и повозки, разрозненные группки солдат, тягачи с орудиями. Порядка в этом движении очевидно, не имелось, и вообще походило на…
        … на панику это походило. Боец Лавренко глазам своим не верил. Ладно новобранцы, драпанули с непривычки, но тут же армия. Разве можно так?!
        Дымились подбитые машины, немцы клали снаряды по дороге и у последней линии траншей - это добавляло нервности. Грузовик обогнул брошенный тягач с огромной пушкой на буксире. С орудия был снят замок. Старший лейтенант Морозов, висящий на другой подножке, отчетливо выматерился, что было несвойственно интеллигентному и аккуратному корректировщику. Понятно, такую большую пушку очень жалко.
        Но Морозов смотрел не на дорогу. Вытянув шею, старший лейтенант высматривал что-то в небольшой лощине, слева за траншеями. Там стояли сгрудившиеся грузовики, кто-то копошился у капониров.
        - Третья батарея не ушла, - Морозов злобно прихлопнул свою фуражку. - Партизан, а?..
        - Я с вами! - Тимофей понял, что старший лейтенант спрыгивает, соскочил сам, не устоял на ногах, перекувырнулся, бок опалило болью.
        Грузовик уходил, что-то невнятно кричал из кабины курский земляк. А Морозов уже бежал к лощинке. Хорошо ему налегке с одним пистолетом. Тимофей, сдвигая на задницу сбившуюся лопатку и кряхтя, кинулся догонять. Ничего, ноги еще бегали. Слева шла стрельба, бахнул разрыв, но это далеко…
        Вместе с Морозовым сбежали к капонирам.
        - Товарищ старший лейтенант! - с облегчением заорал плотный старшина. - А мы тут…
        - Вижу, что вы тут, - задыхаясь, заверил Морозов. - Что с комбатом?
        - Ранен. Плотно отбомбились по нам фрицы. Отправили. Связи нет, приказа нет… Замполит дивизиона был, сказал «ждать».
        - Чего ждать?! Дождались уже. Вон они, немцы, - неожиданно спокойно сказал старший лейтенант. - Орудия к бою!
        Боец Лавренко обомлел: немцы действительно были отчетливо видны. Вот та группа в грязноватых мундирах, за спинами нашей убегающей пехоты, немцы и есть. Рядом же!
        После мгновения паузы артиллеристы кинулись разворачивать гаубицы. Вот эту паузу Тимофей прочувствовал прям до пяток - они - пятки - так и хотели развернуться и драпануть к переправе. Такой у всех солдатских пяток, видимо, инстинкт. Но был приказ, был опытный Морозов, и расчеты у гаубиц были на месте. Немного нервничающие, но решительные бойцы.
        - Партизан, останови нашу «махру», пусть залягут хоть как, - старший лейтенант вроде бы даже не смотрел в сторону Тимофея, сосредоточившись на орудиях.
        Приказ, да. А как останавливать? Товарищ Лавренко даже не ефрейтор, а просто рядовой замусоленный кладовщик никому не нужных кабелей. Но чего ж поделаешь, надо как-то.
        Тимофей выскочил наперерез группке пехотинцев:
        - Братцы, ложись, сейчас артиллерия вдарит! Ложись, говорю!
        Высокий боец молча обогнул размахивающего автоматом Тимофей, тяжело потопал дальше. Остальные оглянулись на немцев и тоже останавливаться не собирались. Лавренко ухватил другого бойца за рукав:
        - Да куда вы?! Побьют же!
        Конопатый солдат попытался вырвать гимнастерку, не сдюжил и обессилено повалился:
        - Щас сдохну!
        - Да чего тут сдыхать?! - завопил Тимофей. - Отобьемся! Батарея рядом!
        - А… ту вашу батарею… - рядом в неглубокий ровик свалился пулеметчик с «дягтяревым». - Не ори, пацан, не удержимся. Отходить к переправе надо.
        - Ты постреляй маленько, потом отходить будешь. Оно ж и легче бежать будет.
        - Во, хитрый какой, - пулеметчик попытался выбраться из ровика.
        - Так пулемет хоть оставь! - в отчаянии воззвал Тимофей.
        - Да я знаешь сколько с ним прошел?! - оскорбился пулеметчик. - Не, славяне, нынче день не тот…
        Рявкнуло орудие батареи. Мгновенно раздавшийся разрыв погасил все звуки. Что-то неслышно орал упрямый пулеметчик, перекидывая ДП на бруствер ровика, залегли бойцы рядом. Было понятно, что отходить поздно, остается только отбиваться до последнего…
        …Тимофей переползал, строча из автомата. Орудия били почти непрерывно, словно там тоже встал некий заряжающий автомат. Шрапнель сносила немцев, да и вообще словно огромной метлой сметало всё подряд перед фронтом «огневой». Чахлое пехотное прикрытие стреляло по флангам немцев - те было пытались обогнуть «огневую», но после двух первых залпов от массы немецких пехотинцев мало что осталось. Тимофей видел, как фрицев буквально рвало в куски, вот вертящаяся в воздухе рука почти долетела до ровиков батареи…
        Должно быть, эта неистовая пальба в упор длилась меньше минуты. Наверняка немцы просто не рассмотрели орудия или рассчитывали, что гаубицы брошены. Как бы там ни было, кто-то из фрицев-счастливчиков бежал назад, остальные валялись грудой мяса, иногда еще стонущей. Но за ними были видны другие, а там - далее - ползли и темные пыльные коробки танков.
        - К моторам! - кричал Морозов.
        Сдавали задом выскочившие из укрытия «студебеккеры», артиллеристы торопливо сводили станины орудий…
        - А нас?! - заорал, спешно меняя диск, пулеметчик. - Мы же прикрытие!
        - Бегом! Сейчас прижмут, - крикнул Морозов. - Двинули, двинули!
        Густо облепленные пехотой и артиллеристами грузовики взревели, рванули с огневой. Но машина, на которую запрыгнул Тимофей так и осталась стоять.
        - Заглохла, проклятая! - в ужасе завопил водитель. - Твою…!
        - Спокойно, старшина! Заводи! - Морозов с подножки глянул назад и соскочил на землю. - Наводчик, заряжающий - к орудию!
        До ближайших немцев оставалось метров сто пятьдесят, было видно, как один фриц приседает на колено, целится из винтовки…
        Спрыгивая на землю, Тимофей выдал в сторону приближающихся немцев длинную очередь.
        - Эх, ходили пешком, так нет, ездить потянуло… - рядом плюхнулся пулеметчик, утвердил сошки «дегтярева».
        - Огонь! - донесся голос Морозова.
        Тимофей нажал на спуск автомата, но очереди не услышал - оглушительно гавкнула прицепленная гаубица.
        Часть фрицев выкосило, словно их и не было. Но чудо таилось в другом - от мощного толчка орудийной отдачи упрямый грузовик дернулся вперед и завелся. Это было ох как вовремя, поскольку немцы открыли пальбу, и точную. Упал Морозов, со стоном опустился на колено наводчик…
        Под очереди ручного пулемета Тимофей помогал поднимать раненых. У старшего лейтенанта оказалась пробита грудь. «Студебекер» дернул вперед, боец Лавренко осознал, что тянуться до кузова уже рискованно, и вспрыгнул на орудие. Оказалось не очень удобно, но держаться можно, и щит прикрывает. Сквозь рев двигателя было слышно, как щелкают по орудию пули, в кузове снова кого-то ранило…
        «Студебекер» несся как незнамо какой зверь, Тимофей, намертво вцепившийся в штангу, крепящую щит и еще какую-то круглую штуковину, подумал что сейчас, кроме бока, ему и еще что-то насовсем отобьет. Но машина уже выкатила к спуску на переправу. Да, поужался плацдарм.
        - Стой! - кричал кто-то на развороченной дороге. - Только артиллерия на мост, остальные на землю! С машины, мать вашу!
        Тимофей отцепился от казенника гаубицы, с твердым намерением на орудиях никогда больше не кататься. Не пехотное это дело.
        Спуск к мосту был забит транспортом. Почти сплошь тяжелые орудия и санитарные повозки. А у заставы перед спуском ходил невысокий свирепый полковник с двумя пистолетам в руках и отделял «чистых от нечистых». Бойцов без оружия отпихивал в одну кучу, остальных посылал в окопы над берегом. Спорить желающих не находилось. Тимофей пошел было к обрыву, но потом осознал, что не просто так здесь бродит, и обернулся:
        - Товарищ полковник, патронов бы? У меня полдиска осталось.
        Полковник все так же свирепо и молча кивнул, указал стволом пистолета на ящики на обочине. Тимофей принялся запихивать за пазуху патронные пачки, тут расслышал крик с машины артиллеристов:
        - Партизан! Эй, Партизан! Тебя раненый зовет.
        Отяжелевший боец Лавренко вспрыгнул на колесо.
        - Вот, шепчет, «позовите да позовите», - раненый наводчик указывал на Морозова.
        Старший лейтенант был бледен как бумага, в углах рта темнели струйки крови. Потянул руку. Тимофей принял подарок и пробормотал:
        - Что вы, товарищ старший лейтенант. Выздоравливайте, да возвращайтесь. Нам без таких артиллеристов так вообще край.
        Тимофей побежал к обрыву, зоркий полковник погрозил пистолетом. Боец Лавренко, оправдываясь, похлопал себя по оттопыренной гимнастерке - боезапас пополнен, готов к бою. Полковник погрозил еще разок, но, скорее одобрительно.
        Боец Лавренко свалился в траншею. Окопов здесь хватало: и старых, еще румынских, и посвежее, и воронок, в которых сейчас тоже залегли солдаты. За спиной изгибалось русло Днестра, местами берег покрывал лесок, до смерти измученный бомбежками и обстрелами. По сути, Тимофей оказался почти в том же месте, откуда и начинал свою первую в жизни атаку в тот памятный апрельский день захвата плацдарма. Ну, тогда чуть левее взбирались, ближе к Шерпенам, но не так важно. Страшно подумать - почти месяц прошел. Вот она, война - воевали-воевали, и опять там же сидим.
        Поглядывая на знакомый и незнакомый пейзаж, Тимофей потрошил пачки и снаряжал диски. Желтые патрончики уже привычно и послушно вставали на место, тек «ручеек» в магазин, стекались на позицию негустые резервы гвардейской стрелковой дивизии. Все понимали, что отступать некуда - попятишься, скинут в реку и расстреляют как уток. Немцы скапливались для решительной атаки. По ним била наша артиллерия, но жиденько. Эх, столько рядом орудий, а толку… Хотя, если присмотреться, не так уж и беззубо получалось. Закрывая диск, Тимофей попытался посчитать горящие танки. Штук десять только на виду, а еще по дороге за скатом дымы угадываются. Впрочем, там и наших грузовиков порядком набило. Но все-таки…
        Слева, возле Шерпен, и справа - в Пугаченах - яростно гремел бой, а здесь все тянулась и тянулась, короткая, но кажущаяся бесконечной пауза перед решительной схваткой за переправу.
        По траншее, бормоча проклятия, пробежали бронебойщики со своим неуклюжим ПТРом. За ним шли офицеры, занимали места в ячейках. Такого количества старших командиров бойцу Лавренко - солдату опытному, но не очень долго служившему - видеть еще не приходилось. Не иначе весь штаб корпуса здесь в траншее.
        Тимофей вновь начал волноваться, снял диск, продул горловину, поставил на место.
        По траншее прошел полковник с автоматом, гулко крикнул:
        - Главное, танки не пропустить! Всем ясно?
        Бойцу Лавренко про танки было ясно, непонятно было, чем их останавливать. Кроме автомата, у него имелась только та самая «лимонка», и вряд ли танк её сильно испугается.
        Немцы уже шли: танки, за ними пехота, но ту из автомата пока было не достать. Нужно было чем-то заняться, пока сердце окончательно в сапоги не скатилось, Тимофей извлек из чехла лопатку, принялся подравнивать стенку ячейки, вырезал нишу-полочку, выложил из-за пазухи остатки патронов, гранату.
        - Зарываешься, Лавренко? - по соседству пристроился офицер, внимательно разглядывал приближающихся немцев.
        Тимофей без особого удивления узнал дивизионного особиста, того, что шпионское дело с брынзой расследовал.
        - Так точно, товарищ капитан, подравниваюсь, - сказал боец Лавренко. - Вам лопатку дать?
        - Ну, давай на секунду, раз такой добрый, - особист ловко срубил кустик бурьяна на бруствере, подровнял скат и честно вернул инструмент. - С рукой-то что?
        Тимофей поправил грязный, торчащий из рукава гимнастерки бинт:
        - Я, товарищ капитан, не самострельный. Грузовик тушили, пожёгся слегка. Не думайте чего плохого.
        - С чего ты взял, Партизан, что о тебе плохо думают? - удивился особист. - Ты боец надежный, инициативный, вот именно так я о тебе и думаю. А вот…
        Договорить капитан не успел. Вроде бы без всякого сигнала, но все одновременно начало стрелять…
        Вставшие на прямую наводку зенитки от опушки и переправы жгли немецкие танки. Две фашистские машины, почти подошедшие к спуску, остановили бронебойщики. Немецкая пехота залегла, ее вовремя пригрели минометчики, сохранившие именно для этого, страшного и решающего момента, «эн-зэ» боекомплекта.
        Тимофей короткими очередями пытался достать отползающих немцев. До гранат и пальбы из особистского пистолета дело все же не дошло. Гвардия удержала переправу, а после подхода свежих батальонов 57-й дивизии, наши перешли в контратаку.
        Далеко продвинуться не удалось. Зацепились за вторую линию траншей, вернули рокадную дорогу Шерпены - Пугачены. На военном языке это называется «стабилизация обстановки». Но дела, конечно, были хреновы. Шерпены оказались потеряны, плацдарм ужался втрое, большая часть тяжелой артиллерии бесполезно сгрудилась в лесу, немцы бомбили нещадно…
        …Столько наших убитых Тимофей еще не видел. На дороге, в траншеях и просто на поле, между воронками, везде лежали мертвые бойцы. Иногда казалось, что лица знакомые. Но уже смеркалось, таяла в сером вечере страшная изрытая земля высокого берега, чернильная тьма залила русло Днестра, и лишь у передовой уходили к звездам трассеры и вспыхивали ракеты. Боец Лавренко брел к себе на проклятый «Склад КНН», реагировать на разрывы мин уже не оставалось сил.
        Печать была сорвана - побывал в гостях кто-то. Тимофей щелкнул зажигалкой - прощальный подарок старшего лейтенанта Морозова - фитиль зажегся ярким огоньком. Были видны следы чужого вторжения: упаковки от бинтов, окурки, забытая пилотка. Пилотка, это хорошо.
        Тимофей повалился на катушки, нащупал спрятанную под стеной телогрейку. Под ватником стало теплее, но болело все, что может болеть. Еще и два ногтя содрал непонятно где. У Тимофея имелось два сухаря - бойцы батальона, с которыми дошел до второй траншеи, поделились - но грызть сил не имелось. И идти за водой сил не было. Боец Лавренко еще разок щелкнул зажигалкой… хороший прибор, наверное, трофейный. Странное дело, вот уходят с плацдарма раненые люди, может, и не доживут они до госпиталя, а что-то стараются оставить… то ли бойцу, то ли самому плацдарму. Огонек погас, Тимофей послушал, как снаружи роют землю: кажется, на месте артразведчиков обустраивались минометчики. Ладно, если до утра доживем, познакомимся.
        День выдался настолько тяжким, что упорствовать и сражаться с памятью никак не получалось. Увиделось лицо Стефэ… вот прямо как рядом сидела. Даже запах как наяву ощутился.
        Боец Лавренко подумал, что контузии даром не проходят, и провалился в сон.
        4. Август. Фрукты
        Жестяное ведро Тимофей подклепывал дважды, сейчас уже не подтекало. С водой на плацдарме имелись проблемы, иной раз пока дождешься подвоза… Можно было, конечно, и к обмелевшему Днестру сходить, но к речной воде боец Лавренко относился с должной осторожностью. Стираться, это конечно, а пить… народ и так болеет всяким разным. По большей части малярия свирепствует, но желудки иной раз тоже слабину дают. Тимофей глянул в пилотку, сейчас выполнявшую роль лукошка - головной убор был полон слив: крупных, сизых, пахучих, с матовой пыльцой. Наверняка сочные, рот сразу слюной наполнился. Но надо помыть, надо!
        Сливами угостил водитель хозроты. Дней десять назад Тимофей ему камешек для зажигалки отдал, теперь вот прибыток с той ерунды получился. Фрукты возили с левого берега, урожайным год намечался, что даже странно, учитывая сухое и жаркое лето. Хотя весна, помнится, была совсем наоборот…
        Плацдарменное лето давно вошло в свою заключительную треть: над берегами Днестра навис август, душный, пыльный, полный предчувствия. Намечалось движение, на этот раз серьезное, решительное и однозначное. Надо думать, по ту сторону нейтральной полосы об этом тоже догадывались и тряслись всеми поджилками. Да и сколько можно?! Войска других фронтов вон уже где, а здесь прикипели, застряли, увязли. Но ничего-ничего…
        Тимофей дошел до своего расположения, поздоровался с соседями-связистами, их наглый часовой по прозвищу Мишка-Гоп немедля попытался сцапать горсть слив, но боец Лавренко, готовый к такой атаке, уклонился и высказался в том смысле, что нахальным мордам ничего не положено.
        Табличка на «Складе КНН» висела новая, аккуратно выжженная на светлой изнанке крышки снарядного ящика, но Тимофей глянул на собственное творчество с глубоким отвращением. Надоело просто до невозможности. Хотя выглядит убедительно.
        На плацдарме вообще царила упорядоченность: везде указатели, направляющие стрелки, на каждом повороте траншеи пояснительная надпись «Хозяйство Васильева», «Хозяйство Сикенко» или какое-нибудь зашифрованное «ЕЖЗЖК-2/4». Никто надписи не читал, но раз положено, то положено. Войска в последнее время не менялись, но ночами по берегам двигалось много техники, моторы гудели так, словно сплошь танковые дивизии понаехали. Это было не совсем так, но рядовой Лавренко умел свои стратегические соображения держать при себе. Собственно, чаще мучили Тимофея мысли не стратегические, а сугубо философские. Во-первых - почему до сих пор жив и даже не ранен, во-вторых - да что это за рок такой с этим кабелиным складом?! Невозможно же всю войну в одном блиндаже просидеть! Терзала еще третья мучительная мысль, но ее думать не следовало, поскольку она личная и ненужная.
        Рядовой Лавренко был уверен, что он на плацдарме самый засидевшийся. Иной раз попадались люди давно знакомые, но определенно уже «летние». Давно сменился поредевший сталинградский корпус, менялись части и позже, а неудачливый боец сидел и сидел при складе. Конечно, не то чтобы безвылазно, поскольку нет такого уставного правила, чтобы одинокий военнослужащий безотрывно гнил на проводах. Но вообще это жуть что такое.
        Тимофей снял печать с двери, прислушался - на передовой застучал пулемет, но сразу умолк. Наверное, проверяли оружие. Продолжалось длительное и томительное затишье. Даже неправдоподобно как-то. Боец Лавренко занес в вверенное помещение ведро, повесил на крюк автомат и занялся хозяйством.
        Тогда - в безжалостном мае - жестокие бои шли до 23-го числа. Гитлеровцы начинали на рассвете, упорно напирали пехотой и танками, наши гвардейцы еще более упорно клали ту пехоту и жгли танки. Приходилось тяжко, но былого напора у фрицев уже не чувствовалось. Теперь над плацдармом хватало нашей авиации - немцев сбивали каждый день, и дымящие хвосты падающих в Днестр или врезающихся в виноградники самолетов вселяли уверенность. Имелся приказ «занять жесткую оборону», и ее заняли. Наверное, решающим был момент, когда немцев остановили перед молочной фермой, чудом успев заминировать подходы. От фермы мало что осталось, сейчас уже и едва опознаешь, где она стояла, а поле потом минировали новыми слоями. Наши попытки контратаковать особого успеха не принесли: удалось выгрызть у противника часть Пугачен, но дальше никак…
        Вспоминать не хотелось. Тимофей сосредоточился на ремонте ватника. Тут не успеешь оглянуться, как осень подкрадется, опять холода нагрянут. Мастер клал ровные стежки на нарукавную латку, рыжая, подгоревшая ткань неспешно скрывалась под свежей, защитной. Последние дни имелось время заняться собой. Ходил на реку купаться, дважды прожарил форму, хорошенько пропитал сапоги, изыскал еще пару приличного белья. Хотелось верить, что стронется фронт, двинется вместе с ним и рядовой Лавренко. Проблема была в том, что склад сам собой за войсками не поползет, он, скотина, не самоходный.
        О «Складе КНН» дисциплинированный рядовой Лавренко напоминал начальству регулярно. Ходил в штаб дивизии, дважды добирался выше. Посылали… Нафиг те провода никому не нужны, уж очень специфическое богатство. По сути, склад уже давно стал мелкой, но привычной деталью тыла плацдарма. Раз есть склад, значит, так задумано, и нечего ходить-бродить, отвлекать по горло занятых людей.
        - Ты, Тимка - круглый дурень, - как-то сказал старшина из штадива. - Приказано тебе сидеть при проводах, сиди и жди. Не понимаешь своего счастья, чудак. Это же тебе не в разведку боем ходить. Парень ты нетрусливый, вот и награды, и знают тебя все. Так чего дергаешься, раз выпала удача и спокойный пост? Успеешь еще в атаку сходить и орден заработать. Тут еще знаешь, сколько до Берлина тех атак!
        Это было верно. В смысле, не про орден верно, а про то, что атак будет много. А кабель не очень виноватый, к нему Тимофей даже как-то привык. После сырой весны поочередно вытаскивал на солнце катушки - для просушки, а то на бобинах уже лак начал шелушиться. Да и в иных военных делах боец Лавренко был вполне полезен. Вот приходили разведчики, расспрашивали про Шерпены - никто из нынешних там не бывал, а Тимофей помнил село еще целым и сохранным. Попросился с разведчиками, не отказали, сползали в «поиск», но не особо удачно - немцы то ли засекли, то ли просто фашистским задним нервом обеспокоились, начался минометный обстрел, вернулись с одним легкораненым. Тимофей надеялся еще разок сходить, но не довелось. Оказалось, наведался к разведчикам особист, намекнул-поинтересовался, а не ходят ли с ними бойцы иных подразделений, для других дел предназначенных? Разведка сползала сама, взяла в селе фрица, потом бойцы приходили к Тимофею, рассказывали, как прошло дело, подарили пачку немецких сигарет. Ну и про интересующегося особиста шепнули.
        Сигареты немецкие оказались так себе, Тимофей их сменял на сахар. А насчет интереса особиста… тут особо опасаться было нечего. Странным образом вторую свою награду боец Лавренко именно через Особый отдел и получил. Приходил старший лейтенант, сменивший того капитана, с которым в памятный день у переправы окапывались, по-простому, без речей, вручил коробочку с медалью «За боевые заслуги», записал о награждении в красноармейскую книжку, и еще благодарность вписал «за бдительность». Медаль прислали из артиллерийской дивизии РГВК, а благодарность полагалась от собственно Особого отдела за давнюю историю с брынзой.
        - Значит, жив старший лейтенант Морозов? - порадовался Тимофей, бережно пряча красноармейскую книжку.
        - Про Морозова ничего не знаю, меня вот просили передать, я передал и записал, - объяснил щуплый и цепкоглазый особист. - Но мой предшественник тебя, товарищ Лавренко, хвалил. Так и сказал: «очень толковый парнишка». Я бы тебя в отдел забрал, да ты, брат, все же на оккупированной территории проживал. Не положено.
        - Да я понимаю, - вздохнул Тимофей.
        - Порядок есть порядок. Но награды тебя не обходят, так что не унывай, Партизан, еще не раз себя покажешь!
        Посидели, покурили, особист отрезал кусочек кабеля, сказал, что в штабе корпуса отдаст, может, найдут все-таки хозяина электрического имущества. Но случилось то месяц назад, а никаких сдвигов не вышло. Зато по совету особиста Тимофей пошел в вещевую службу полка, показал пустые графы красноармейской книжки и поинтересовался: по какому такому порядку бойцу РККА за почти полгода службы вообще ничегошеньки из вещевого имущества не выдали? Понятное дело, зампотыл разорался в духе «какого хрена?! Где числишься, там пусть и выдают!». Боец Лавренко к такому повороту дела был готов, виновато вздыхал, объяснял свою исключительную ситуацию и недавний интерес Особого отдела к девственно чистым графам «Вещевое имущество» в отдельно взятой красноармейской книжке. Подействовало. Выдали не все, но малость прибарахлился. Понятно, не особо тосковал Тимофей по новым шароварам, но пока есть возможность, нужно обмундировываться. Ушил-подогнал гимнастерку и штаны, без излишне модных фронтовых веяний, но аккуратно, как надлежит советскому бойцу.
        Имелась у рядового Лавренко проблема - с уставными правилами он был знаком весьма смутно. Нет, книжка с уставом у Тимофея имелась - выменял у минометчиков. Но брошюра оказалась частично скурена: примерно трети страниц не хватало. И потом, это был строевой устав, а устав караульной службы товарищу Лавренко так и не попался. Ирония судьбы - сидишь, охраняешь, а как это правильно делается, не очень-то известно. Впрочем, тут война, четкость исполнения не так уж требуется, главное - дух службы!
        Опытен был боец Лавренко, но некоторые вещи все равно не понимал. Как раз про дух, настроение, и прочие суеверия. Вот взять лопатку саперную: подарил хороший человек, понятно, и дарил-то на удачу. Сколько раз ее в дело пускал Тимофей, даже не сосчитать, но всегда неизменно выручала. Даже как-то оладьи на ней жарили. Но ведь спасла и в прямом смысле. В памятные дни немецкого наступления, в тот день, когда Шерпены потеряли, сшибло Тимофея с ног. Думал, что кувыркнуло взрывной волной и землей, в горячке не осознал, лишь дня через три разглядел дыру на чехле лопатки. На самом инструменте тоже обнаружилась вмятина, но осколок ее все же не пробил. А ведь шел прямо в основу тела, мог бы разодрать бедро и достать… до центра организма. Вот чувствовал рыжий сержант, фамилию которого Тимофей так и не узнал, что нужна человеку лопатка, отдал, хотя понимал ценность инструмента. Да, бесценным оказался подарок, как знал тогда опытный сержант. Но можно ли назвать это сомнительным словом «предчувствие»?
        Всяких предчувствия и суеверий на передовой гуляло много. Боец Лавренко, как человек начитанный и с приличным образованием, конечно, во всякую ерунду не верил. Нет, на то, что «свою» мину или пулю не услышишь, видимо имелся какой-то физический и акустический эффект. И что-то иное объяснить можно. Но вот как-то давно, еще в середине лета, пошел Тимофей на дивизионный КП напомнить о себе и ценном забытом складе. На дороге встретил знакомого ездового из хозвзвода, подъехал на двуколке, поговорили о новом командире стрелкового полка. Потом дед-ездовой, ему уж лет за сорок пять, вроде серьезный человек, внезапно сказал:
        - А меня, Партизан, убьет скоро.
        Тимофей удивился, кобылка тоже укоризненно голову повернула.
        - Чего смотрите, я же не нарочно, просто чую, - ездовой вздохнул. - Я бы еще пожил, домой тянет вернуться, на детей взглянуть. Но, видать, судьба!
        - Дядь Вить, ты же не в старые времена живешь. Ну какие могут быть сейчас судьбы? Вернешься ты домой, немец-то вон как пятится.
        - Это верно, - охотно согласился ездовой. - Может, и просто мнится мне. Наши уже Вильнюс освободили…
        Поговорили об успехах на более удачливых участках фронта, Тимофей спрыгнул с неспешной телеги и без особых надежд направился в штаб дивизии. Результат там вышел ожидаемый. Отруганный боец Лавренко вернулся на вверенный объект, о разговоре с ездовым напрочь забыл. А дня через четыре узнал, что убит дядя Витя.
        … - Ночью только от нас выехал, тихо было, - рассказывал старшина хозвзвода. - Вдруг - бах! Лошадь ржет, мы выскочили. Прямое попадание в двуколку, колеса разлетелись, кобылу сзади посекло, а ездового наповал. Главное, тот румынский «кукурузник» одну-единственную бомбочку и швырнул, мы его вообще не слышали.
        Случай тот произвел на Тимофея гнетущее впечатление. Не может человек знать, когда его убьет. Это ненаучное суеверие! Но ездовой-то знал, ведь не может быть такого совпадения? А если и сам Тимофей заранее знал, что в Плешке так выйдет? Конечно, там не просто о смерти речь шла, но в каком-то смысле, так даже много хуже.
        Смерти рядовой Лавренко не очень боялся, считая себя человеком одиноким и малоудачливым. Сидел три года под немцами, ждал-ждал, теперь-то чего себя жалеть. Но хотелось погибнуть как-то со смыслом, не просто от случайной бомбы или пули, а с пользой, как надлежит хорошему бойцу. Впрочем, от самого бойца это мало зависит, да и офицер на передовой не очень-то собой распоряжается. Иной раз такая… эх, да чего там слова подбирать… глупейшая дурь людей убивает…
        Было то в июне, да, точно в июне.
        С батарейцами «фрицевской-гаубичной» Тимофей познакомился случайно, когда предупредил разворачивающихся артиллеристов, что рядом с ними опасный объект, известный под названием «румынское-отхожее». Во время майских боев опасное место закидало и присыпало землей, но провалиться там вполне можно было и сейчас. Расчет осознал опасность, несколько подвинул орудие. Сами пушкари были необычными: на вооружении у них стояли мощные высокие дуры, серо-стального противного цвета. Батарею сформировали из 105-миллиметровых трофейных гаубиц, но тяга у них имелась нормальная, механическая - таскали орудия «студебеккеры», вызывающие у бойца Лавренко большую и понятную симпатию.
        Сначала показалось, что так себе батарея - случайная замена нормальной артиллерии, типа той памятной румынской винтовки: что нам попало, тем и воюем. Но батарея оказалась дельной. Тимофей как-то оказался на батальонном КП, когда оттуда работал комбат «фрицевой» батареи. Стреляли пушкари с закрытой позиции, исключительно по вычислениям. Капитан-артиллерист живо черкал в блокноте, заглядывал в таблицы, телефонист передавал сложные числа на батарею. Вот прямо почти не хуже Морозова работали. Гаубицы кинули несколько пристрелочных снарядов, потом раз-два! - буквально в пару снарядов точно накрыли немецкий дзот с жуть каким надоедливым пулеметом. Только и разлетелись бревна, земля и клочки тех пулеметчиков. И это не дивизионом, одной четырехорудийной батареей, и только по цифрам! До дзота было с километр, а до орудий еще два. Вот тебе и трофейное барахло. Если в правильные руки попадет, то пользы не счесть.
        Тимофей ходил мимо пушкарей, здоровался. Как-то разговорились, рассказал, как плацдарм захватывали и расширяли. На момент прихода «фрицевской» батареи бои за расширение еще шли, наша пехота пыталась дотянуться до выгодных высот, но безуспешно. Именно одна из тех высот половину умелой «фрицевой» батареи и погубила…
        …Пришел тогда Лавренко в первый батальон в полдень, привел нового почтальона, думал сразу возвращаться, бахнуться на складе и подремать, пока ничего не случилось. Но на батальонном КП чувствовался шухер, все были на ногах. Из обрывков разговоров офицеров стало понятно, что сейчас гаубицы на прямую наводку будут выходить, засеченные огневые точки немцев изничтожать. Тимофей артиллеристов очень уважал, но тут не понял: открытое же место, с трех сторон простреливается - как туда такие здоровенные орудия думают выставлять? Туда и ползучую «сорокапятку» не выкатишь, мигом по ней долбанут.
        Связные и свободные связисты устроились за изгибом траншеи и задымили.
        - Не пойму, чего они делать собираются, - размышлял рябой пожилой связист. - Зачем гаубицы? Побьют же враз.
        - Наверное, прикроют их, - в сомнении предположил умный ефрейтор Быкевский. - Артналет организуют, гаубицы выскочат, отстреляются, и моментом назад.
        - Ну да, они же вовсе незаметные, - угрюмо кивнул связист.
        Тимофей в сторону немцев не смотрел - пейзаж знакомый еще по маю, третьего дня утром этот первый батальон пытался атаковать, но только метров двести и успели пройти. Огонь немцы открыли такой, что и так жидковатые роты мигом залегли и обратно поползли. Ночью тела вытаскивали, и еще потери случились. Бойцу Лавренко, да и многим другим, было понятно, что от таких слабосильных атак никакого толку, а один вред. Если нужно фрицев беспокоить, так можно и как-то иначе их дразнить.
        - Едут! - сказал ефрейтор.
        Тимофей все же не выдержал. Выбрался на бруствер, как раз увидел, как мимо КП проносятся грузовики с прицепленными орудиями. Моторы надежно ревели, высокие гаубицы воинственно покачивались на рессорах. Здоровенные машины проскочили в полусотне метров от командного пункта: в кузовах были видны пушкари, бодрые, улыбающиеся. Это они на своего комбата смотрят.
        - Одним огневым взводом идут, - связист потушил цигарку. - Второй прикрывать их и станет. Грамотно, этого не отнять.
        Машины, виляя между воронок, живо проскочили метров двести - да, это не пехом с автоматом бежать. Остановились, артиллеристы начали спрыгивать и отцеплять орудия, и тут по ним ударили пулеметы немцев. Было видно, как разом полетели щепки от кузова «студебеккера». Под огнем пушкари все же сбросили ящики со снарядами, начали разворачивать орудия. Грузовики уже неслись назад, задняя машина дергалась и неловко обходила воронки - явно ранен водила. А у орудий…
        У орудий движения уже не было. Туда уже били минометы немцев, подключилась и фрицева артиллерия. Сколько не вглядывайся сквозь дым разрывов - никакого движения, никто назад не ползет, только вздрагивают и содрогаются беспомощные гаубицы.
        - Да что ж так-то… - прошептал Быкевский.
        С КП донесся крик - это в телефон, цифры диктуют.
        В небе просвистело… разрыв, второй… по пулеметам. Еще… Снаряд, следующий… Внезапно прямо из столба разрыва взлетела немецкая противотанковая пушка - станины непотребно раскинуты, болтаются, вокруг все в клочки.
        - А-а, сука! - зарычал связист. - Досиделась, падла!
        Немецкую пушку до этого действительно никто не видел: замаскировали ее фрицы тщательно, еще и щит для незаметности сняли.
        Отомстил второй огневой взвод батарейцев за своих. Но разве так надо было?! Две отличных гаубицы, они же снаряды по немцам словно пятачки в кошелек укладывали - почти каждый в цель. И в расчетах люди такие умелые. Наши же люди…
        …До ночи стояли гаубицы, дымили резиной горящих шин, иной раз ветерком доносило едкий запах до наших траншей.
        Уже в темноте ползали разведчики к погибшим гаубицам, притащили двух бессознательных тяжелораненых и тела погибших. Говорили, что имелся у пушкарей однозначный приказ «выйти на прямую наводку», они и выметнулись. К чему вот такой приказ, зачем взвод погубили… Тимофей как ни думал, догадаться не мог. Но в жизни и смерти такое случается, это понятно.
        Как-то встретил Тимофей комбата той «фрицевской» батареи - все такой же подтянутый, с биноклем на груди. А с лица - лет на десять старше.
        Вспомнился тот эпизод совершенно не ко времени, поскольку сидел в душе смоляной вонючей занозой, а настроение у бойца Лавренко и так было неважное. Тимофей сунул в рот помытую сливу, придвинул к себе чехол лопатки и принялся зашивать дыру, неспешно и аккуратно. В прошлый раз заштопал наспех, а для такого верного инструмента можно и постараться. Лопатка лежала на ящике-скамье, надежная, тускло блестящая, отполированная о плацдарменную землю. Имелось на этом образце главного пехотного вооружения клеймо Днепропетровского "Коминтерна" и указывался год рождения лопатки - далекий и мирный 1940-й. Когда война кончится, нужно будет съездить посмотреть на легендарный Днепр и город - наверняка хорошее место[11 - Город Днепропетровск действительно был красивым и хорошим местом, где делали не только прекрасные малые пехотные лопатки, но и уйму иных совершенных и замечательных вещей. К сожалению, больше этого города нет.], да и от Харькова до него недалеко.
        Отрезая нитку, Тимофей в очередной раз понял, что ехать в родной Харьков уже и смысла нет. Мама умерла, отца, наверное, тоже нет в живых. Квартира вряд ли уцелела - город, говорят, дочиста разрушен - да и какие права у младшего Лавренко на ту замечательную квартиру? На заводе Тимофей не работал, да и вообще в самое решительное время бесславно сидел под немцами и румынами. Незачем ехать, не осталось у бойца Лавренко ничего, только плацдарм, да эти кабельные несчастные катушки.
        Нет, в мире что-то еще оставалось, поскольку катушки даром речи не обладали, а сейчас в дверь блиндажа постучали и осведомились:
        - Есть шо живое?
        - На месте я! - откликнулся Тимофей, несколько удивляясь воспитанности нежданного гостя - обычно, если дверь не опечатана, все гости без затей сходу вваливались.
        В дверь пролез незнакомый сержант - коренастый, длиннорукий, пожилой - придирчиво огляделся и кивнул на коптилку:
        - Отож, тайными делами занимаемся посредь белого дня, а, хлопец?
        - Почему тайными? Вот, ремонтом занялся, штопаю, - пояснил Тимофей, несколько обескураженный странными подозрениями.
        - Оно ж снаружи посветлей. Солнце, га? - прищурился гость.
        - Снаружи мешают. Только сядешь, как немедля чего-то кому-то нужно. Я же тут на проезде давно располагаюсь, - боец Лавренко вывернул налицо зашитый чехол шанцевого инструмента и намекнул: - А вы с проверкой или просто языком потрепать?
        - Отож не угадал, - сержант протянул здоровенную, размером почти с ту лопатку ладонь. - А ну покажь, як оно вышло. Дэ не боись, чисто с любопытству гляну.
        Бояться за потрепанный чехол Тимофею в голову не приходило, да и вообще с какой стати? Подумаешь, сержант приблудный, видали тут начальников и повыше.
        Гость развернулся к приоткрытой двери, оценил работу:
        - Отож, талант. Гармонию чуешь, - вроде бы без особого издевательства пробормотал сержант, вернул чехол, выпрямился во весь свой невысокий рост, резко кинул лапу к пилотке: - Сержант Торчок, Особый отдел фронта! С вопросом по квартированию и расположению.
        Тимофей понял, что уже сам стоит на ногах и застегивает ворот гимнастерки. Умеет гость многозначительно гавкать. Но выселять «Склад КНН» пытались уже дважды, не особо-то вышло.
        - Товарищ сержант, если вы по поводу занятия блиндажа, так приказ о переводе склада требуется. Сами понимаете, тут материальные ценности большой ценности.
        Гость покосился на ряды красивых, но никчемных катушек и махнул лапой:
        - Отож, если двойной ценности, мы не претендуем. И на блиндаж не посягнем. Исключительно на постой, и оченно скоротечный. Держите посланье, товарищ Партизан.
        Гость протянул записку.
        Посланье оказалось коротким:
        «Тов. Лавренко, разместите группу и транспорт на два-три дня. Люди надежные».
        Ниже стояла вполне знакомая Тимофею подпись - у него такая же в красноармейской книжке красовалась - старший лейтенант из дивизионного Особого гостей прислал. Это, конечно, иное дело.
        Сержант с характерной фамилией Торчок извлек из кармана гимнастерки красное удостоверение, многозначительно продемонстрировал открытым. Впечатлило: боец Лавренко впервые видел сержанта с удостоверением СМЕРШа, и вообще не думал, что такое бывает.
        - Что ж, располагайтесь, товарищ сержант. У вас что за транспорт?
        - Погодь, товарищ Лавренко. По-людски ознакомимся, - гость подал руку и представился неофициально: - Павло Захарович, старший группы. Отож, можэ и не день, а три-четыре нам дожидаться выйдет, но не отяготим. Бо приказ нам ждать.
        Хозяин «Склада КНН» пожал ладонь-лопату и сказал:
        - Понимаю, служба есть служба. Места хватит, катушки можно складывать в лежаки, ничего им не делается. А вас много?
        - Не особо, втиснемся как-нибудь, - заверил сержант.
        Гостей оказалось трое: кроме косноязычного, но вдумчивого Торчка, имелся водитель и собственно машина. Вот ею можно было залюбоваться.
        - Додж «три четверти», сотня лошадиных сил. Прямо с завода, - небрежно объяснил шофер, парень возрастом чуть старше Тимофея, в новенькой форме и чистыми погонами рядового. - Тянет как танк, можно гаубицу на буксире таскать или зенитку в кузов поставить.
        С шофером все было понятно: болтун и трепач, на фронте без году неделя. Но вот машина…
        Американский полу-грузовичок действительно был новеньким, пусть уже пропылился, но аккуратненько, а брезентовый тент так и вообще выглядел, словно только утром натянули.
        Тимофей присел, глянул под округлое крыло, на ребристую мощную покрышку.
        - Отож разбираешься? - удивился сержант Торчок.
        - Не, не умею, - вздохнул Тимофей. - Но она того… чуется гармония, как вы говорите. Сильная машина.
        - То да, - согласился Торчок. - Так хороша, что даже с гаком. Давеча пытались с нас тент снять. Андрюха чуток не проспал.
        - Да я не проспал! Я сразу услышал, только добежать не успел, - запротестовал водитель.
        - Отож я говорил: не жри ту прорву слив, брюхо не сдержит, - мрачно напомнил сержант. - А он «до ветерку, на секунду». Тут только отворотись от хозяйства, сразу лезут.
        - Задержали ворье? - счел уместным поинтересоваться Тимофей.
        - Та почти, но без юридических тонкостей, - кратко сказал Торчок, и сжал здоровенный кулак - сразу было видно, что и сержант, и его кулаки имеют немалую фронтовую закалку.
        Машину поставили впритык, благо имелся капонир, еще старый, весенний. Тимофей достал кусок масксети, обретенный по счастливому стечению обстоятельств и забывчивости саперов. Замаскировали «додж», сходил к часовому связистов: с его поста машина была видна, будет поглядывать. Но понятно, что и самим нужно не зевать. Особисты перетащили в блиндаж груз. Насколько понял Тимофей, в основном это были ящики с оружием и боеприпасами, хорошо упакованная радиостанция, да солидный запас провизии. Но о таких вещах знающий жизнь рядовой Лавренко интересоваться, понятно, не стал. Уже вечерело, Тимофей собрался на кухню за ужином, но сержант остановил:
        - С нами повечеришь, не обеднеем.
        У гостей в запасе оказалась специальная печечка, вроде керогаза. Водитель Андрюха показал банку с непонятной красивой надписью:
        - Видал? Яйца Рузвельта - яичный порошок!
        Таких концентратов Тимофею видеть не приходилось. Ушлые гости бахнули в порошковый омлет целую банку колбасного фарша, пахнуло увлекательно. В запасах хозяина склада из достойного дополнения к ужину нашлась только пара луковиц, но и они оказались кстати.
        После великолепного ужина сели перед блиндажом, Тимофей закурил.
        - Отож напрасно дымишь - с неодобрением заметил сержант. - Бо молодой, а через год дыхать толком не будешь.
        - Я для уюта, - пояснил Тимофей. - А год… год - то долго.
        Рассказывал гостям про плацдарм, сержант слушал внимательно, вопросы задавал и большой головой качал, а водитель начал клевать носом и его отослали спать. Остатки прибрежных рощ и дальний берег уже тонули в вечерней дымке. Собеседники доедали сливы.
        - Отож ты везучий, - задумчиво сказал Павло Захарович. - Пять месяцев на передовой, а только маленько покоцало.
        - Я же теперь тыловик, в атаку не хожу, по фрицам стреляю редко, - заметил Тимофей, сворачивая новую «козью ножку». - Только на складе и отсиживаюсь.
        - Та не особо ты домосед. Тебя бойцы знают, разом показали, как до Партизана доехати. Но я не про то думкаю. Просто по итогу у тебя две награды, а присягу не принимал, так? - хмыкнул гость.
        - Разве я уклоняюсь? Напоминал, говорят «потом, когда в свою часть вернешься». Нет, если надо, отвечу. У нас тут рядом штрафбат стоит, тоже живут люди, воюют.
        - Усе воюют, Тимоха. Не в том дело, - сержант потер щеку - он был из тех мужиков, у которых щетина прет как трава после дождя, вроде только что был бритый, а через час рожа сплошь рашпилем. - Ты как с идейной стороны себя ощущаешь?
        - Хорошо ощущаю. Советский я человек. То, что в комсомол не приняли…
        - Погодь с комсомолом, я не про то. Ты как к врагу относишься?
        - А что враг… если про румын, так разогнать, поджопников надавать, чтоб сраки поотлетали, заставить вернуть, что натырили, да и пусть живут. А немцев - под корень!
        - Усю Германщину?
        Вопрос был, понятно, непростой. С особистской подковыркой. Тимофей уже и сам как-то задумывался над этим вопросом. Но сейчас нужно было ответить четко и не особо длинно.
        - Армию и эсэсов уничтожим. А фрау и киндеров придется перевоспитывать. Если получится. Мы все же не фашисты, нужно попробовать из них людей сделать. Правда, я натуральных гражданских немцев еще не видел, только фольксдойче. Черт его знает, что там в головах в той Германщине, они же Адольфом напрочь одурманены.
        - Отож будет нам проблема, - кивнул Торчок. - Ладно, пора бы и отбой делать, пока тихенько тута.
        - Тихо и будет, - заверил Тимофей. - Ждут фрицы и мамалыжники. По всему видать, будет наше наступление.
        - Так не особо они тупы. От Карелии до Польши везде мы давим, а тута курорт? Прямо щас, дожидайся!
        Сержант ушел спать, слышно было, как двигает бобины, - к спанью на них была нужна сноровка. Боец Лавренко сидел в накинутой на плечи телогрейке, смотрел на речные берега и думал о Германии. Наверное, не останется такой страны. Вот как их, таких зверей, на земле оставлять?
        …Случилось то еще в первый военный год. Сентябрь, теплый, душный, и невыносимо сверлящий болью, как воспаленная дыра в зубе. Мама только что умерла, у тетки случился сердечный приступ. Жить мелкому Тимке не особо хотелось, но нужно было кормить тетку и самому кормиться. Ходил работать в сады, урожай случился обильный, совхоз румыны не распустили, просто за сдачу плана теперь перед ними следовало отвечать. Рабочих рук в хозяйстве не хватало. Вообще-то село Плешка было нормальным: добрые люди здесь имелись, помогали чем могли, вот и с похоронами, и с работой поддержали. Еще не навалилась на народ та мрачность и безнадежность, которую позже так густо принесло.
        Тимка таскал на пару с Лукаа Пынзару корзины с виноградом, ставили у дороги - потом корзины телеги забирали. Женщины и девчонки шли по рядам виноградника, срезали тяжелые грозди, перекликались, рядом раскинулось выгоревшее, но все еще яркое поле подсолнечника, свисали тяжкие, полные семечек головы-круги. Казалось, и войны никакой нет. Но война все же где-то шла, изредка проходили через село румынские обозы, проскакивали немецкие мотоциклетки.
        Пынзару был постарше и покрупнее Тимки, корзина вечно норовила скособочиться.
        - Ровней держи, ровней, говорю! - понукал широкоплечий Пынзару. - Э, городской ты совсем хлопец, слабосильный. Глянь, опять германцы катят. Вот же грузовики у них! Силища!
        У дороги, где стоял бидон с водой, собрались женщины. Там и остановились серые пыльные грузовики. Тимка с Пынзару тоже подошли поближе.
        Имелась у Тимофея отчаянная мысль при удачном случае стащить у какого-нибудь зазевавшегося немца винтовку. Или гранату. Лучше, конечно, винтовку, поскольку с длинными и непонятными германскими гранатами Тимка обращаться не умел.
        Немцы с грузовика что-то спрашивали у плешкинских девушек, показывали руками куда-то в сторону виноградника. Работницы улыбались, разводили руками - из собравшихся здесь никто немецкого языка не понимал. Симпатичная большеглазая девчонка, выбрала из корзины две самые красивые грозди винограда, протянула немцам, те засмеялись, свесились через борт.
        Угу, для вас, гадов, виноград и собирали. Тимке захотелось пнуть ближайшую корзину: пусть с пыли жрут, уроды. Некоторые из баб поспешно шмыгнули к подсолнечнику, начали срезать тяжелые круги.
        Особо близко Тимка не подходил - высматривать винтовку удобнее было со стороны. Может, поэтому и осознал с опозданием: в машинах не пехота немецкая сидела. Гражданские, вроде как с детьми.
        Тимофей подступил чуть ближе… Ну да, евреев немцы нахватали.
        Про то, что евреям от немцев нужно тикать и прятаться, в Чемручи и округе отлично знали. Часть еврейского населения успела уйти с Красной Армией, кое-кто не успел. Вот и тут, на виноградниках, работали две еврейки, застрявшие с детьми в Плешке. Переоделись в простые широкие платья, на первый взгляд и вообще от бессарабок и гагаузок не особо отличались. Впрочем, Тимка до войны на национальности не обращал никакого внимания: в Харькове тоже все вперемешку жили, в новом заводском подъезде так на каждой площадке по три разных народа, даже не думаешь, кто есть кто. Но тут все мгновенно сменилось, вот и бабы немцев угощением задабривают - вдруг поотпускают кого из задержанных?
        Долговязый немец спрыгнул с машины, целеустремленно раздвинул селянок и поманил стоящую сзади женщину. Та попятилась. Немец укоризненно покачал головой, кратко, как собаке крикнул. Женщин сжалась, подошла. Длинный солдат взял ее за подбородок, посмотрел в лицо, показал на машину и принялся брезгливо отирать пальцы о штаны. Вот как угадал?! Она же в платке, такая же смугловатая, чернявая как остальные.
        Работницы загомонили с новой силой, протягивали солдатам лиловый крупный виноград, совали подсолнухи. Несколько немцев, спрыгнувших с машины размять ноги, улыбались, кивали. Несчастная еврейка топталась у высокого борта. Старший немец гаркнул, евреи-пассажиры поспешно потянули руки, помогая женщине взобраться в кузов. Все равно не получалось. Пришлось немцам открывать борт. Пленники начали говорить, указывать на землю, просясь сходить по надобности. Немец командир раздраженно махнул рукой. Евреи поспешно спрыгивали, бежали к кустам и бурьяну напротив виноградника. Селянки продолжали улыбаться солдатам, принесли гроздья другого сорта.
        Тимка понимал, что ничего у плешкенских баб не выйдет. У немцев дисциплина, вон с винтовками не расстаются, строго за плечом держат. Довезут они собранных евреев куда приказано, сдадут всех до одного.
        Повеселевшие пленники выбирались из кустов, собирались у машин. Немцы не особо торопили, видимо, самим надоело по дороге трястись, а тут угощение, женщины и девушки улыбчивые. Похохатывали, виноград жрали.
        Мелкая девчонка с машины - лет пяти, совсем еще несмышленая, подошла к веселым людям, потянулась ручонкой к сочной грозди ягод. Стоящий рядом немец ее ударил, сразу, без крика и предупреждения. Прикладом ударил.
        Тимка сначала даже не понял. Голова девочки смялась, словно окованный приклад разбил тонкокожую дыньку. Наверное, и никто из девушек, стоящих рядом с немцем, тоже не понял - просто немыслимо такое понять. Ребенок беззвучно отлетел и упал в пыль, плешкенские девки и бабы шарахнулись в стороны. Стало тихо. Лишь немец-убийца очищал приклад о траву. Гавкнул старший немец, евреи торопливо полезли в кузов, зафырчали двигатели грузовиков…
        Немцы выбросили из кузова едва начатый подсолнух и укатили. А плешкенские работницы и крошечное тело у кювета осталось. Никто так и слова не сказал. Не имелось слов у нормальных людей.
        Тимофей обогнул замерших девушек и сказал:
        - Мешок чистый будет? Или хоть юбку пошире дайте.
        Дали. Все в той же жуткой тишине, Тимка завернул тельце. Девчонка была махонькая даже для своих лет, полголовы нет, а личико как и было, чуть удивленное.
        - Лукаа, да помоги мальчику! - зашипел кто-то из женщин.
        - Так я … не, не могу. Не положено, - пробормотал парень, пятясь. - Ее ж нельзя брать, немцы предупреждали…
        - Сам справлюсь, - сказал Тимофей, заворачивая ткань.
        Девочка и вправду была совсем легкая, ноги чуть из-под ткани торчали, сандалик расстегнулся. Идти было не особо и далеко, если напрямую через виноградник…
        Дорога на Плешкенское кладбище была хорошо знакома. Вообще за последние два месяца тяжелой и безнадежной болезни мамы Тимофей осознал, что смерть не самое тяжкое, и мертвых бояться незачем. Но тут такое… просто совсем необъяснимое. Тот немец, он же даже не зверь, а вообще непонятное.
        Тимка знал, что фашистов нужно убивать. Конечно, и до этого мгновения знал, но теперь это уже не казалось просто знанием. Понимание - тут и выбора нет.
        От юбки пахло пылью и зноем, от того, что в свертке, кровью и чем-то сладким, печеньем, что ли? Думать о том было нельзя, но в голову лезло, да еще о расстегнутом сандалике думалось - определенно ведь свалится.
        - Стэй, поправю, - по-русски, хотя и неправильно сказали за спиной.
        Тимофей остановился, повернул страшный сверток. Девчонка что, оказывается, шла следом, присела и принялась застегивать ремешок крошечной сандалии. Девчонка оказалась та самая, большеглазая, - что первая немцам виноград совала.
        Тимофей понес сверток дальше, меж рядов лозы, мучительно вспоминая, как девчонку зовут. Совсем из головы вылетело. А, Стефэния она, Стефэния Враби.
        - Слушай, надо бы лопату достать. Я сразу похороню.
        - Тэтка Надья в село побежала. Будэ лопаты.
        И точно, были лопаты, и люди пришли, пусть и немного. Даже гроб-ящик успели принести. Все это было не по правилам, но как нужно хоронить евреев в таких случаях, присутствующим было не совсем понятно, а тот, кто знал, на кладбище не пришел. Но Тимка считал, что смерть, она смерть и есть - иной раз просто облегчение для человека. Копали по очереди: сельский могильщик дядько Димитру, хромой Яков, да сам Тимофей Лавренко. И опять все в тишине прошло, бабы плакали, сидела на корточках Стефэ, тоже слезы лила.
        Похоронили безымянную девочку напротив маминой могилы - присмотрит мама. До морозов ходил Тимка поправлять холмики, видел на могилках цветы. Часто одинаковые, иногда разные. Тяжко все это было, но позже иной раз думалось: вот так - с ярких цветов на серой земле и началось новое, совсем уж неправильное.
        Боец Лавренко загасил о землю окурок - земля на плацдарме была иная, не кладбищенская. Пускай лежит здесь в братских могилах людей много больше, чем на сельских кладбищах, но это солдаты, а с оружием в руках умирать куда легче. Плацдарм - то место, где можно ногой опереться, надежно утвердиться для рывка наступления. Ответят фрицы. Скоро уже, скоро. По всему чувствуется, да и знающий Павло Захарович на то намекал.
        Тимофей поразмышлял про расспросы сержанта. Понятно, дивизионный особист не просто так про удобный блиндаж гостям сказанул. Был там и иной разговор, но непонятно о чем. Кто вообще такой сержант Торчок, чтобы сам старший лейтенант Особого отдела с ним беседы вел? Может, Павло Захарович и не сержант вовсе? В Особом отделе всякое может быть. Батя еще до войны несколько раз о чекистах говорил - вроде вскользь, но скрытый смысл Тимка много позже понял: «уважай, да держись подальше». Отец с контрразведкой - ну, тогда еще просто «ЧеКа» - был знаком еще по Гражданской, знал те дела немного изнутри. Но то было уже давно, сейчас война с Гитлером и многое изменилось. Сейчас не ЧК, и даже не НКВД здесь на фронте, а военный СМЕРШ. Но чем простой боец может их интересовать? При всем своем неопределенном подчинении, рядовой Лавренко дезертиром не являлся, в бок себе стрелять не пробовал - даже слепому видно, что там осколком полоснуло. Сам Тимофей на склад не напрашивался, портить дурацкий кабель не пытался. Нет, как не крути, особых грехов в армии не совершал. Значит, до того? Так ведь с румынами и немцами не
сотрудничал, жизнь вел не то что похвальную, но уныло-понятную, сапожную. Ну, лишний год себе прибавил, это было. Так что такого? Не убавил же, воевал как мог, две медали, что тут незаконного? А про тот случай никто не знает, ну - почти никто.
        Весной было. Второй, полный год войны почти миновал. На фронте дела шли смутно: наши вроде бы взяли Харьков, но не удержали, на Кавказе полыхали жесткие бои, румыны заметно грустнели. А в Плешке была Пасха, в тот год поздняя.
        До войны Тимка всякие религиозные пережитки категорически игнорировал. А в военное время оказалось, что церковный календарь имеет некоторое значение - перед Рождеством или Пасхой обувь в починку несли и несли, хоть вообще без сна работай. Примерно так оно и обстояло: сидел в мастерской с утра до ночи, от «лапы» не разгибался. Народ шел все больше местный, небогатый, иным просто опончи зашить требовалось, беднота на новые денег не наскребет. Но иной раз заглядывали и клиенты позажиточнее. Иных Тимофей так бы молотком по темени и приголубил, но приходилось терпеть.
        - Как сапоги-то? - Пынзару вертел ногу, показывая обнову.
        - Хром первого класса, - соглашался Тимофей, скрепя сердце.
        Сапоги и правда были неплохи, скорее всего, командирские. Но портил дело грубый шов на задней части голенища. Похоже, стаскивали обувь с ног уже негнущихся, окоченевших, разрезая сзади.
        - Что «первого»?! Это же люкс! - Пынзару хлопнул по голенищу. - Наведи-ка, Тимошка, лоску! Да по-европейски, ваксы не жалей!
        Пришлось начищать сапоги. О том, что здесь сапожная мастерская, а не чистильная, Тимофей промолчал. За год бывший товарищ по винограду сделал карьеру, поганую, но ох какую высокую. Полиция, да не сельская, а самого города Чемручи. Заматерел Пынзару - харя красная, щекастая, будто сразу дюжину годков прибавил. Даже не уличный полицай, а помощник самого начальника полиции, вроде денщика или ординарца.
        - Чисть-чисть, пущай сияють! - погонял Пынзару.
        - Сразу толстым слоем класть нельзя, потускнеют. Может, оставишь? Назавтра как зеркало будут, - намекнул Тимофей.
        - Оставить? А я босой пойду!? И ты мне еще «потыкай», кацапья сопля, - оскорбился клиент и бахнул кулаком по верстаку. - Сейчас делай!
        - Так бедновато у нас. Тут ведь для блеска одесская вакса нужна, без нее как? - повел льстивый разговор Тимофей, люто ненавидя мордатого гада.
        - Достану и одесскую, привезут мигом, - гордо заверил упырь и согнулся к окну: - О как! Самое то, прямо ко времени. Ладно, Тимошка, некогда мне.
        Горделивый полицай выскочил на улицу, а Тимофей в сердцах сплюнул в мусорное ведро. Понятно, ни единой леи гадюка Пынзару не оставил, не полицайское дело за работу платить. Ладно, унесло, туда ему и дорога, чтоб шею свернул, козел жирный.
        Тимофей мельком взглянул в окошко мастерской и понял, что надо было иного пожелать вслед такому клиенту. Пынзару тяжелой рысцой догнал проходившую по улице девушку, вальяжно зашагал рядом.
        Стекло было пыльное, мутное, да молодая прохожая уже и миновала мастерскую. Но не узнать было трудно - не особо Стефэния в рост пошла, но заметно повзрослела. Изредка видел ее Тимофей на улице, но после того поганого дня и кладбища разговаривать не довелось. Ну, она все ж дочь Враби - человека не только уважаемого, но и солидного. Не то чтобы куркуль, но где-то рядом. Но на саму Стефу даже издали весьма приятно было взглянуть. Сблизи Тимка ее собственно, и не помнил. Только глаза, огромные, блестящие от слез.
        Тимка снял с полки сапоги, требующие срочной набойки, но на душе стало что-то совсем уж скверно. «Самое то, ко времени», вот же, тварь фашистская…
        Почему сдернул фартук и схватился за пиджак, Тимофей объяснить не мог. Вроде белый день, люди на улице ходят, а видно, имелось какое-то предчувствие. Может, оттого, что не особо огромным было село Плешка, чуялось, когда дерьмо на улицу выплескивается…
        Нашел их Тимка во дворе Гречков. Двор стоял брошенный, хозяева еще первым военным летом сгинули, а сейчас калитка чуть пошире распахнута. Нет, наверное, не по калитке нашел. Мычала Стефа глухо, но отчаянно. Пынзару зажимал девчонке рот, заталкивал в дверь амбара, одновременно задирая полупальто. Очень поспешал хваткий парень, видимо, на срочную полицайскую службу торопился.
        Тимофей сзади и ударил гада в голову. От злости и у самого в голове царила неясность, молоток нужно было как следует держать, а не наподобие свинчатки. С Пынзару слетела круглая меховая шапка, он выпустил девчонку, в изумлении обернулся:
        - Ты?! Ах, ты…
        Полицай откинул полу пальто, полез в карман брюк, задергал рукой… Тимка успел ударить его дважды, уже держа молоток за рукоятку. Враг только ухал, дергал головой, из рассеченной головы брызгало кровью, а он всё рвал шпалер из кармана. Сапожный молоток не самое смертоносное вооружение - легковат, но Тимка успел врезать третий раз и добавить кулаком левой в нос. Это оказалось даже действеннее - Пынзару бухнулся на колени, фыркнул кровью, попытался взвыть, но Тимофей со всей дури приложил его молотком по загривку. Полицай упал мордой в истоптанную грязь, молча прикрывал левой рукой башку, а правой все выворачивал карман. Бить его по ладони было явно бессмысленно, Тимка подумал, что напрасно не сунул в карман сапожный нож - ткнуть бы треугольное лезвие под подбородок мордатой скотине. Но пришлось бить ногой. Пынзару ухнул, перевернулся на бок, в руке у него был наган, опутанный клоком карманной изнанки. Тимка ударил по лапе с оружием каблуком, враг упрямо пытался сесть, харя вся в крови, но все булькает матерное. Но тут голова полицая резко клюнула, стукнулась о грудь подбородком…
        Юркнувшая в амбар Стефа уже вернулась. Она держала металлический шкворень, неловко, двумя руками замахивалась вновь. Тимофей выхватил шкворень у девчонки, ударил сам - дважды, метя по загривку - несмотря на зажратость, имелось там у полицая слабое место. Под железом похрустывало. Пынзару, наконец, лег, перестал хрипеть и выпустил наган. Тимка подхватил с грязи револьвер.
        - Брось, бо выпалит, услышат! - прошептала Стефэ.
        - Если бросать, вот тогда и выпалит, - возразил Тимка.
        На друг друга они боялись смотреть. Вот так - не глядя - и затащили тяжеленное тело в амбар, заложили в углу хламом, Тимофей упрятал ноги в блестящих сапогах в корзину… Потом, пятясь, в две старые лысые метлы заметали следы на дворовой грязи. Выбрались со двора через зады, Тимка хотел помочь девчонке, но она отдернула руку, сама лихо перевалилась через плетень. Эх, боится неловкого убивца.
        Но Стефэния Врабу боялась вовсе не руки парня. Боялась, что ее трясти начнет - имелась у девчонки такая нервная привычка. Потом она сидела под плетнем у спуска к реке, дрожала, а Тимофей держал ее за дергающиеся запястья, утешал всякой дурью, шепча, что обойдется, никто не видел, да и вообще забыть нужно. Она кивала, смоляные блестящие пряди падали на лоб из-под платка, и плакала так, словно слез в глазах, как воды в той реке, что под весенним бугром разлилась.
        Довольно жуткий день выдался накануне той Пасхи, и помнился он только местами. Как слезы утирал, околицей до дому провожал, помнилось. Как в мастерскую возвращался - хоть убей, из памяти вылетело. Потом смутно помнил, как клиенты скандалили - вот прямо срочно верни им их обувку в наилучшем виде. Врал, что за клеем ходил. Как-то умиротворилось.
        И вообще все прошло без катастрофических неприятностей, хотя дней пять Тимка почти и не спал, все чудилось, что полицаи или жандармы к двери подходят. Но арестовывать не пришли, наверное, подумали, что Пынзару где-то в Чемручи пропал или по дороге. А после праздника пришла Стефа, для отводу глаз принесла в починку пару башмаков. Но не за тем пришла.
        - Тыма, выкинь пистоль. Бо найдут, повесят тебэ. Христом-богом прошу, выкинь.
        - Да что ты волнуешься? Все в надежном месте, в жизни не найдут.
        Брехал. Вовсе не был «наган» в надежном месте, а лежал в ящике под банкой с клеем. Это было глупо, но Тимофей Лавренко ничего не мог с собой поделать - решил, если придут, будет стрелять, поскольку терять все равно нечего. В барабане имелось шесть патронов, правда, само оружие вызывало сомнение: «наган» был старым, с царским орлом, да и жутко грязнющим - похоже, бравый Пынзару его ни разу и не чистил. Оружие Тимка привел в порядок как смог, молоток тоже отмыл. Но револьвер так и не пригодился, а молоток все время пребывал в деле и неприятных чувств не вызывал. Все тогда правильно сделали, хотя и коряво.
        Тело Пынзару нашли только в мае, когда со двора Гречков стало смердеть столь невыносимо, что хоть по улице не ходи. Приехали полицейские с Чемручи, жандармы, делали опознавание. На амбаре нашли бумажку с надписью «Собаке собачья смерть» и подписью «Партизаны». В подписи имелась ошибка, поскольку писала по-русски Стефэ так себе. Но смелости ей было не занимать - это Тимофей окончательно осознал только осенью, когда Стефа его первая поцеловала.
        Какие же у нее глаза были бездонные! Вот такие глаза и принято именовать поэтическим словом «очи».
        Тимофей встал и прошелся до машины. Ладный грузовичок с иностранным именем отдыхал под сетью. Это верно - нужно отдыхать, пока время есть, а не всякие глупости про очи думать. Даже если кто-то прознает, что рядовой Лавренко причастен к давнишней смерти полицайского помощника, вряд ли по такому делу пришлют целое расследование. Мало ли прислужников сейчас ловят и расстреливают? Как бы там ни было, Тимофей оккупантам не помогал, а наоборот. Конечно, самодеятельно называться партизанами было хвастовством и зазнайством, но Стефа то сама придумала, не советовалась, не те еще были отношения. Конечно, про гражданку Враби все равно никто никогда не узнает, насчет девчачьего хвастовства это исключительно для себя оправдание.
        Тьфу, черт, да что ж опять к тем отношениям мысли сворачивают?! Не в старых делах сейчас суть. В блиндаже спит серьезный сержант, который имеет виды на рядового Лавренко. Но что такого ценного для СМЕРШа имеется в Тимофее? Не особо разведчик, автомобиль водить не умеет, а проводники по плацдарму контрразведчикам вряд ли нужны - скоро наступление. Разве что товарищ Лавренко с местными условиями знаком, по-румынски говорить и читать может. Но это не очень-то великое достоинство, мало ли сейчас солдат с такими умениями, но уже комсомольцев и вообще проверенных, не живших под оккупантами?
        Так ничего и не решив, Тимофей доел две последних сливы и принялся чистить зубы. С передовой донеслись очереди, быстро умолкли. Тишь, словно в тылу. Насквозь складская жизнь. Но скоро это, так или иначе, кончится.
        Дремал Тимофей коротко, да и не очень-то и хотелось. Пробудились гости, Андрюха пошел проверять машину, сержант пристроился на рассветном солнышке скоблить свои мгновенно обрастающие щеки. Хозяин блиндажа крошил лук в скворчащий в сковороде омлет. Интересный продукт этот яичный порошок, ловко придумано.
        - Отож решил ты, чи нет? - невнятно сказал бреющийся сержант. - Ежели согласен, так я тебя живо прикомандирую, будешь при натуральном деле.
        Тимофей помешал штыком омлет. Во как - прямо в лоб вопрошают. И чего отвечать?
        - Павло Захарович, я же в армии, тут согласия не спрашивают. Но если вопрос этак встал, так уточнить бы хотелось.
        - Отож верно, спрашивать не положено, - согласился сержант, подтачивая бритву. - Но у нас тута, как говориться, специфика. Сознательность иной раз важнее умной распределительности с верхов. Що там уточнить желаешь?
        - Делать-то что я буду? Какие обязанности, если в самых общих чертах и без военной тайны?
        - Отож ответственно подходишь, Тимофей! То и обнадеживает. Обязанности теж самые: охоронять, наблюдать, нести бдительную службу. Врываться с гранатой в германский штаб и пленять генералов можэ тоже понадобится, но не особо регулярно. Солдатская, в общем, служба, обеспечиваем мы важную работу руководства, прикрываем тылы. Аккуратность потребна и стойкость.
        - Понял. Только я, Павло Захарович, того… под немцами жил. Мне близко к командованию никак нельзя.
        - Усе мы малость «того». И що теперь, не служить? - пробормотал Торчок, занимаясь своим подбородком. - То не наше дело, Тима. Сочтут возможным - допустят в штат, не сочтут, пойдешь в пехоту. Я тебя только временно прикомандировать могу. Сам понимаешь, генеральских погон и полномочий я не имею. Но нам боец нужен, бо понесли внезапные потери в Раздельной при разгрузке техники. Подранило нашего солдата.
        - Бомбежка?
        - Да кабы бомбежка… Трос сорвало на соседней платформе, его и зацепило. Отож хороший парень, а перелом ноги на ровном месте. Есть, Тима такие хлопцы - усе при них, а не ладится, хоть тресни. А фортуна на нашей службе - первое дело.
        - Да я не особо удачливый, - мрачно признался Тимофей, снимая сковороду с готовым завтраком.
        - Отож с какой стороны глянуть. Вот и куховарить умеешь. А у нас те порошковы яйки через раз сгорают. Прямо рок какой-то погибельный и желудку вредный. Как с нашей сержантки та традиция неловко снедать пошла, так… Э, ладно. Так що, добровольно пойдешь? Скучненько не будет, иной раз рискованно ходим.
        - Я, товарищ сержант, готов хоть куда, мне кабеля до смерти надоели. Только склад-то - вот он, никуда не делся. Бросить не имею права.
        - Отож нашел ты каторгу, за ногу приковался! Решим вопрос. Мне все равно в штаб до связи ехать, переговорю.
        - Да я уж сам сколько раз ходил. Не слушают. Конечно, если по вашей Особой части, да и то вряд ли… Сложная материальная категория эти мои провода.
        - Ох-ох, и що ты будешь делать?! Ну, сиди тогда до победы, плесенью покрывайся. Эх, Тима, просто не так ты в штаб ходил. Нужно не снизу до верху, а крюком, как в сложных положеньях. С кабелем ничего хитростного - он флотский, потому его тут и не знают, как пристроить. Сухопутчики же у вас.
        - Почему он морской? - изумился Тимофей.
        - Отож раз написано на катушках что «фор сеавотер» - «для морской воды», имеем право предположить, что истинно так и состоит по его истинной кабельной жизни.
        - А вы разве читать можете, там же не по-нашему… - боец Лавренко прикусил язык.
        Павло Захарович, утирая полотенцем красное деревенское лицо, подмигнул.
        Комиссия приехала под вечер. В «Склад КНН» провели лампу от аккумулятора автомобиля, шебутной представитель морского флота метался по блиндажу и хватался за голову. Тимофей уж подумал, что за скверную сохранность кабеля определенно отправят в штрафную роту, но оказалось, это моряк от счастья. Быстро пересчитали, рядовой Лавренко передал весенний акт и подписал ведомость. Моряк выразил благодарность от «лица всего ВМФ» и пообещал не забыть, после войны выдать отдельную путевку в дом отдыха в Ялте. Тимофею было стыдно - у моряка имелось четыре звездочки на погонах, но что это за звание и как к нему нужно обращаться, вспомнить хоть убей не получалось - на флоте ведь капитаны как-то особо замысловато называются.
        Майор из штаба дивизии пожал рядовому Лавренко руку и совершенно неожиданно прикрутил на гимнастерку изумленного Тимофея новенький гвардейский значок. Поставил росчерк в красноармейской книжке, после чего начальство отбыло, оставив старшину и двух бойцов для охраны бесценного склада. Остался и старший лейтенант-особист. Тоже пожал руку и напутствовал:
        - Я говорил тебе, Партизан, что найдутся хозяева. Ну, будь жив-здоров, не позорь мои рекомендации. Глядишь, и встретиться доведется.
        Особист переговорил с озабоченным сержантом Торчком и ушел «бдить и предотвращать».
        У Тимофея сложилось впечатление, что внезапная находка склада осчастливила кучу офицеров. Наверное, не только гвардейский знак за проклятые кабеля полагается, получат они на грудь что-то существеннее. Ну и ладно, главное, отделался от проводов рядовой Лавренко.
        Подошел старшина, заступивший на охрану:
        - Слушай, Партизан, а как вообще это «КНН» расшифровывается? Или тоже не знаешь?
        - Оно, товарищ старшина, видимо, как зашифровывается, так и расшифровывается, - пробормотал Тимофей, чувствуя, что его судьба как-то в одночасье круто меняется. - Склад был обозначен как «Кабель Неопределенного Назначения».
        - Тимка, иди жрать готовь, а то у нас опять ужарится! - позвал Андрюха.
        Ужинали совместно: у группы богатого сержанта Торчка имелся приличный запас вместительных банок колбасного фарша. У стрелков был хлеб и кухонная каша, все это смешали, добавили чуть обжаренного лука, молодого чеснока, заново разогрели. Вышло очень даже съедобно.
        Имелись у запасливого товарища Торчка не только консервированные запасы, но и фляжка. Разлили «строго по пятьдесят». Тимофей крепкого спиртного не любил, но тут был серьезный повод. Павло Захарович окропил спиртом знак «Гвардии» на груди нового подчиненного и многозначительно сказал:
        - Отож, если правильно зайти на начальство, воинский порядок случается прям со свистом. Отдыхай, Тимка, в последние разы на этих своих проводах, не сегодня, так завтра покатим встречать руководство группы.
        Поговорили о наступлении, народ пошел спать, а Тимофей чистил керогаз - напрасно новые сослуживцы не ценят столь удобную штуку - и размышлял о переменах жизни. Наверное, теперь далеко уведет фронтовая дорога.
        Спрятав кухонное снаряжение, боец Лавренко прошел ближе к берегу и посмотрел на темное левобережье. Где-то там, километрах в тридцати, это если по прямой, спали Чемручи и Плешка. Можно было бы за день дошагать. Но не положено, да и незачем, сколько уж раз себе повторял.
        Спать пришлось недолго. Еще до рассвета пришла машина с капитаном-моряком. Загрузили, пожелали моряку и кабелям счастливого пути.
        - Готовимся, бо сегодня кататься придется, - приказал сержант.
        Тимофей помогал водителю проверять «додж» - небезынтересное занятие. Солнце уже порядком пригревало, и тут издалека, с юга донесся единый тяжелый вздох. Работала артиллерия - должно быть, тысячи стволов. Бойцы - и здесь, и на дороге, и у блиндажей связистов - замерли. Началось!
        - Как по расписанию, - сказал сержант Торчок, глядя на большие трофейные наручные часы. - Ровнехонько восемь. И нас, хоть мы и далеко, эта канонада вполне касаема. Заводи, Андрей!
        - Так мы туда?! - водитель с ужасом и восторгом прислушался к тяжелому чугунному грохоту.
        - Вот що опять за вопросы?! - возмутился сержант. - Сколько я тэбе втолковывал - коды нужно, вот тоды тебе и скажут. Не беги поперед паровоза, вон - молчи, как Партизан, да запрягай. Тимоха, очепятывай склад, пусть он и пустый, но порядок должон быть!
        Конечно, сержант Торчок был еще тот хитрец - «должон, коды да тоды», а сам по-английски читает. Но Тимофей понимал, что такая с этого дня служба. Наверное, временная, но лицом в грязь бить нельзя.
        Через десять минут «додж» с ревом скатывался к понтонному мосту. Прощай плацдарм, почти полгода рядовой Лавренко тут просидел, а настоящее наступление с этого рубежа совсем другие бойцы начнут.
        5. Август. На запад и обратно
        Ориентиром значился второй поворот от Тунутар. В здешней рощице, видимо, кто-то маскировался перед наступлением, и от подлеска мало что осталось. Но та самая рощица, других поблизости просто нет, поля с остатками кукурузы, да виноградник, если ближе к селу.
        - Отож странно, должен увидеть, - мрачно молвил сержант Торчок. - Пойду, погляжусь.
        Сержант накинул на шею ремень автомата и двинулся к рощице.
        Бойцы остались около машины. Андрюха утер пилоткой пыльное лицо и сказал:
        - А чего тут-то? В селе он мог бы ждать, в теньке бы постояли.
        Тимофей промолчал. Мысль у водителя была правильная, только куцая. Правильно было бы ее продолжить: могли бы в теньке стоять, но раз посреди поля торчим, так имеется тому военная причина. Боец Лавренко не то чтобы назубок знал нравы и привычки СМЕРШа, но пока что конченых дураков в Особых отделах не встречал.
        А солнце действительно припекало, от «доджа» перло горячим металлом и пылью, из-за Днестра докатывалась отдаленная канонада. Андрюха тоже прислушался, и конечно же, немедля вопросил:
        - Как думаешь, куда потом? Туда, а?
        - Не, в тыл поедем. Ташкентский фронт инспектировать, - вздохнул Тимофей. - Вот чего ты спрашиваешь? Я же у вас первый день. Вот командование найдется, сразу даст указание. А я еще не дослужился.
        - Ну, так я так, в порядке размышления, - болтун-водитель полез в машину за флягой и сказал из-под горячего брезента. - Главное, чтобы офицер нам нормальный попался. У нас в автобате один капитан служил, так ух… прямо хоть сразу падай и помирай. Вот я и думаю.
        Для бойца в звании «рядового» Андрюха слишком много думал. Солдатам имеет смысл в работе и бою активно думать, а в промежутках за него начальство размышляет - эту истину Тимофей уже усвоил методом наблюдения и осмысления рассказов опытных бойцов. Но, конечно, некоторое волнение имелось. С хорошим командиром и воевать легче, это понятно. С другой стороны, Торчок с этим начальником знаком, ждет без особой нервозности, следовательно…
        - Ты пить-то будешь? - спросил Андрюха. - Теплая, правда.
        - Слезай. Идут, - предупредил Тимофей, вглядываясь в приближающиеся сквозь марево фигуры.
        Шофер спрыгнул на землю, попытался присмотреться:
        - Они ли? Чо-то слишком молодой. Может, это Павло Захарович с кем-то из местных повстречался?
        Тимофей промолчал. Уж какие местные, тут только над кукурузой птахи и поют. Место-то безлюдное, подходящее для контрразведывательных встреч.
        Офицер действительно выглядел не особо внушительным: погоны старшего лейтенанта, худощавый, лет двадцати - двадцати двух. Из примечательного только круглые очки на носу.
        Жаркий ветерок донес обрывки разговора:
        … - тот поворот, а не этот.
        - Отож кто разберет те повороты-развороты, ежели их так прибавилось после танковых движений. Извиняйте, товарищ старший лейтенант, тут же все напоперек переездили.
        - Ладно, нашлись и хорошо, - офицер поверх очков смотрел на машину и подтянувшихся бойцов. - Здравствуйте, товарищи!
        Он поздоровался за руку с рядовыми и представился:
        - Старший лейтенант Земляков, исполняющий обязанности начальника группы. Пока будем служить вместе. Документики покажите для порядка…
        Тимофей подумал, что начальник не так уж юн. Это вначале показалось, вблизи вроде бы постарше, руку жмет нормально, губу не оттопыривает. Может, и ничего себе.
        Старший лейтенант глянул в красноармейские книжки, особо изучать не стал, вернул и заметил:
        - Вам, Лавренко Тимофей Артемович, нужно будет фотокарточку вклеить при первой же возможности. Служба у нас специфическая, полный порядок должен быть с документами.
        - Вклеит, - заверил Торчок. - Отож он на плацдарме сидел как пригвожденный. Природный пехотинец, как улез, так и не выковыривается.
        - Урегулируем, когда фотографы нам попадутся, - сказал старший лейтенант и пнул покрышку сапогом: - Как «антилопа»?
        - Готова взлететь! - отрапортовал Андрюха. - Отличный зверь, бак полный.
        - Не-не, летать нам не надо, - пробормотал новый командир, обходя автомобиль. - Знаем: сначала летать, потом нырять-купаться, ну его. Но так ничего, хорошая машинка. Павло Захарович, а что там с вещичками? Не утерялись?
        - Все цело. Вояки, рассредоточились и охрану несем! Отож шоб бдительно! - немедля указал Торчок рядовому составу и полез в машину.
        Тимофей стоял по направлению к кукурузе, сдвинув нагретый автомат на грудь. На «додж» не смотрел, но место было голое, можно догадаться - переодевается старший лейтенант Земляков. Заодно они там с сержантом о чем-то беседовали. Похоже, не особо о секретном, просто знакомых упоминали. Это понятно - старые сослуживцы.
        - Все, бойцы, поехали! Заводи зверя, - окликнул старший лейтенант.
        Тимофей скорым шагом направился к грузовичку - новый командир вдумчиво притоптывал о сухую землю, проверяя, как сидят сапоги. Обувь-то зачем было менять? У него же пара хорошая, почти новая была.
        Боец Лавренко напомнил себе, что не солдатской дело офицерскими привычками интересоваться. Андрюха уже заводил «додж» - двигатель молодецки взревел.
        - Так, товарищи, давайте без пафоса и лихачества, - поморщился командир. - Помним, что скромность и неназойливость в нашей службе - это всё и даже больше!
        Земляков раскрыл планшетку и продемонстрировал подчиненным лист карты:
        - Знакомьтесь с задачей. Выдвигаемся к селу Жувгуры - это примерно девяносто с гаком километров…
        - Так это же за линией фронта будет, - немедля влез водитель.
        - Поговори еще! - шикнул Павло Захарович. - Слухай, что тебе говорят, та не болтай.
        - К моменту нашего прибытия противника оттуда должны выбить, - спокойно пояснил старший лейтенант. - Лично штурмовать, по-видимому, не понадобится. И да, ты бы не перебивал старших по званию. Поверь, это нехорошая примета.
        - Виноват. То я от удивления, - сообразил сразу оправдаться Андрюха.
        - Так вот, выдвигаемся и работаем. Там будут пленные, наша задача найти среди них очень нужных лиц и оперативно их допросить. Особого героизма для таких свершений не требуется, а вот аккуратность и точность - обязательны. Вопросы?
        - Нет вопросов! Готовы! - опять же поспешно заверил водитель.
        - Отож намеченный маршрут уже имеет известность? - уточнил Торчок.
        - Имеет, - командир движением карандаша показал путь к реке и дальше, глянул на Тимофея. - Насчет тебя, Лавренко. Пока то да сё, параллельно пойдет проверка твоей личности. Одобрит руководство, войдешь в штат. Лично у меня ты пока сомнений не вызываешь, но служба у нас многоступенчатая, ответственная, ты должен понимать. Если что, вернешься по месту службы.
        - Понимаю, товарищ старший лейтенант. Я же не скрываю, да, был под оккупантами. И от передовой не бегаю, - сказал Тимофей.
        - Об этом и речи нет. Рекомендации у тебя годные, а в оккупации ты не по причинам уклонения или дезертирства оказался, а по возрасту и стечению обстоятельств. Не вижу в этом ничего предосудительного. А вот склонности к конкретной службе лучше все же иметь. Может, ты пехотинец лихой, а у нас только изнывать будешь. Так тоже случается, у нас специфика, - умно пояснил Земляков и запрыгнул на командирское место. - Поехали-поехали, время не ждет!

* * *
        Время действительно не ждало. К реке по проселку докатили беспрепятственно, но у переправы начались пробки и заторы. Когда переезжали мост, Тимофей не удержался, высунулся и оценил. Не, хороший мост, не хуже родного-плацдарменного: видно, что латали сотни раз, местами настил плавает-держится на здоровенных винных бочках, но все накрепко, надежно. И здесь саперы работали на совесть, того не отнять. А вот берег иной, перепады вообще не похожи, а накатанных подъема аж три…
        Боец Лавренко твердо знал, что на войне не бывает неглавных плацдармов. Каждый кусочек захваченного берега - главный, поскольку десантники за него всерьез дерутся, насмерть тонут и навсегда в берега вкапываются. Конечно, в штабах что-то планируют, делят плацдармы на «вспомогательные», «основные» и «самые многообещающие», но одно дело планы, а другое как на самом деле получается.
        «Додж» лихо взбирался на крутой подъем, левее выглядывали тонкие стволы зениток. Дальше потянулись опустевшие артиллерийские позиции. Вот тут Тимофей удивился: у огневых высились холмы отстрелянных гильз и горы снарядных ящиков. Это же сколько «бэ-ка» тут разом отстреляли?!
        - Отож оно и громыхало, - пробормотал сержант Торчок.
        С переднего сидения обернулся командир:
        - От души тут «бог войны» отработал. Как, Лавренко, не завидно?
        - Не понял, товарищ старший лейтенант. В каком смысле?
        - Ну, наступление-то отсюда пошло. Ваши Шерпены в стороне остались.
        - Так мы же свое дело сделали. Такая у нас, значит, задача была, - уже не очень уверенно предположил Тимофей.
        - Очень верно говоришь! Есть в тебя задатки стратегического мышления. В училище военное поступать не думал? - внезапно поинтересовался Земляков.
        - Нет. Как-то не до таких мыслей было, - признался Тимофей.
        - Тоже верно, дальше будет видно, - старший лейтенант с интересом вертел головой.
        Вокруг все тянулись и тянулись артиллерийские позиции, капониры для техники, и вновь тускло блестящие россыпи и холмы гильз. Тесно стояли батареи, чуть ли не друг на друге. И как их не разбомбили? Хотя, конечно, воздушное прикрытие было понадежнее, чем весной.
        Свежая, виляющая дорога миновала передовую - Тимофей угадывал повороты траншей, невидимые блиндажи и пулеметные гнезда. Все понятно, прямо как родное. Наверное, была бы нужда - за час здесь обжился. Но фронт рванул на запад, наверное, уже не придется здесь воевать.
        Румынских и немецких траншей рассмотреть не удалось - сплошь все перепахано и срыто, одни воронки и древесная щепа. Вот километра через два, у второй линии, все оказалось взрыто еще глубже, но угадывались в комьях земли и гари не только деревяшки.
        - Страшное дело! - сказал Андрюха, крутя баранку. - Сколько ж здесь набило?!
        Трупный запах над срытыми снарядами и бомбами высотами стоял густой. Вдоль дороги все было утрамбовано гусеницами танков и тягачей, но и здесь из-под колес шел смрад. Жара, ничего не поделаешь.
        Колея дороги вильнула, обходя расплющенную, едва узнаваемую немецкую противотанковую пушку, дальше покатили ровнее. Впереди тянулась длинная колонна грузовиков снабжения - снаряды и опять снаряды.
        - М-да, а летом лучше, чем зимою, - пробурчал командир. - Давай, обгоняй, пан Козлевич!
        Водитель обидчиво дернул ушами.
        - Андрий, ты книжки до войны читал, а? - спросил его в спину сержант. - Отож, похоже, что недосуг было.
        - Что ж я неграмотный, что ли? - еще больше обиделся шофер. - Я хорошистом в школе был. Еще про приключения читал.
        - Пан Козлевич - это знаменитый шофер из главного приключенческого романа, - пояснил старший лейтенант. - Он тоже на дивной иномарке по степям рассекал. Правда, до Бессарабии они не доехали по техническим причинам.
        Торчок ухмылялся. Сроду не подумаешь, что Павло Захарович подобные книги читал. Собственно, он вообще производил впечатление человека сельского, не особо грамотного, с церковно-приходскими тремя классами. Вот он, настоящий СМЕРШ, все наглухо законспирировано!

* * *
        Остановились в небольшом селе, впереди шел бой, но, судя по звукам, не особо упорный. Через само село война счастливо проскочила, только на дороге валялись остатки разнесенной прямым попаданием повозки.
        «Додж» поставили под прикрытием заброшенной мастерской, усталый Андрюха уселся на забор и принялся грызть яблоки. Перед ночью наваливалась духота, по улице вновь и вновь проходили колонны пехоты и батареи свежих самоходок, воняло гарью солярки, а рядом в садах осатанело звенели цикады, не обращая внимания на военное нашествие.
        Тимофей занялся ужином. Наскоро поели порошковый омлет, щедро заправленный консервированными сосисками. Начальство отослало шофера спать, остальные без спешки выпили еще по кружке сладкого чая.
        - Умеешь готовить, - похвалил старший лейтенант. - Определенно, получше, чем в столовой.
        - Научился. Когда всё своими руками, быстрее доходит. Ну и подсказали, как да что, - сдержанно объяснил Тимофей.
        - М-да, печально там у тебя с родней получилось, - вздохнул Земляков. - Но что ж поделать. Наверняка, девушки тебя обожать будут, такого-то домовитого. Но пока вот что, Лавренко, ответь на вопрос - ты спортивное белье носил когда-нибудь? Ну, там футбольные труселя, майки и прочее?
        Тимофей изумился:
        - Шутите, товарищ старший лейтенант? Я ж на разряд сдавал. В кальсонах по стадиону бегать, что ли?
        - Ну и отлично. Павло Захарович, выдай человеку комплект белья и свежую форму, - приказал Земляков. - Мы не обеднеем, а боец с плацдарма, малость того… поизносился.
        - Отож я, конечно, выдам. Но ведь большей частью офицерского назначения та одежка, - неуверенно напомнил сержант. - Що нам потом скажут, ежели недостанет кому…
        - Фигня вопрос, разживемся где-нибудь, - махнул рукой старший лейтенант. - Не жмотничай.
        Торчок полез рыться в машине, а командир негромко сказал:
        - Там за строеньицем кадка с водой, вполне чистой. Приведешь себя в порядок, шмотье поменяешь. Насекомые дело обычное, еще нахватаемся, но лучше это дело отложить. Тебе бритву и фонарик дать?
        - Не надо. Я гигиену соблюдаю, с лобком и вообще. Но из формы их, гадов, разве выведешь, - Тимофей тяжело вздохнул.
        - Это-то понятно. Но мыла у нас хватает. Не жалей, и свежую форму натягивай. Потом сержанта на охране сменишь.
        Бочек оказалось две. Боец Лавренко ни в чем себе не отказывал: дважды вымыл голову, поскоблился без спешки. В ночной темноте было посвежее, но все равно сплошное теплое лето. Тимофей неспешно натянул ситцевые спортивные трусы, синюю майку - прям себе не веришь, как давно городского не носил. Гимнастерка и шаровары оказались не новыми, но очень хорошими: ни прорех, ни следов от ранений бывших хозяев. Пахли какой-то хорошей дезинфекцией. Тимофей перевесил награды и гвардейский значок, запихнул послужившие плацдарменные лохмотья подальше за бочку, и затянулся тяжелым ремнем со снаряжением. Во - как заново родился! Но надо совесть иметь и сержанта менять.
        Торчок сидел на бревне в тени у машины. С переднего сидения доносилось ровное посапывание шофера.
        - А старший лейтенант где? - шепотом спросил Тимофей.
        - До штаба танкистов пошел. Уточняться с обстановкой. Как оно? Сидит новая мундира?
        - А чего ж ей, не сидеть? Спасибо!
        - Длинновата малость, - отметил сержант. - На старую сытую гвардию кроили, а ты современный, мелковатый.
        - Подгоню, как время будет. Вы идите спать, Павло Захарович, я заступлю.
        - Отож, тоже дело, - сержант зевнул. - Укладусь. Чую, завтра навертимся до пупа и выше.
        Торчок, что-то ворча, устраивался в кузове среди багажа. Тимофей, без спешки подкатывая рукава гимнастерки, прошелся вокруг объекта охраны. Задворки заброшенного двора никто пока не беспокоил, но в центре села продолжалась бурная жизнь: чем-то бухали по металлу, ругались, потом принялись заводить непослушный двигатель. А по дороге все шли и шли машины, повозки, снова машины…
        Прогуливаясь около затихшего «доджа», Тимофей думал о всяком разном, об оставшейся уже порядком далеко Плешке, о поворотах фронтовой судьбы, о бессонных цикадах и дорогах. Стрельба на юго-западе вроде стихла. Август и война взяли час короткого ночного отдыха.
        Скрипнул забор под перебирающейся через него тенью, Тимофей вскинул автомат и клацнул затвором:
        - Стой! Кто лезет?
        - Спокойно, Лавренко, это я, - старший лейтенант отряхнул штаны. - И сад вроде не густой, а то и дело ветки в лицо тычутся. Как тут? Все спокойно?
        - Так точно. Личный состав отдыхает.
        - Ладно, можно не так официально. Охраняй. Я вон там сяду.
        Старший лейтенант сидел на пороге сарая, изредка подсвечивая себе фонариком, размышлял над картой в планшете. Тимофей неспешно прогуливался вокруг машины, останавливаясь у плетня, вслушиваясь в трескотню цикадового сада, наведывался ближе к дороге, возвращался, стараясь не ходить по одному месту. Начало светать, ветер донес артиллерийскую стрельбу с севера. Боец Лавренко вновь прогулялся в сторону дороги - судя по звуку, вновь везли боеприпасы. А дальше, с юга, тоже доносилась едва слышная пальба. Воюют, день будет длинным. Часовой вновь обошел «додж».
        - Слушай, Тимофей, а что у тебя за маршрут дозора такой непредсказуемый? - тихо поинтересовался старший лейтенант, застегивая планшетку. - Есть цель в этом броуновском движении или просто слышишь подозрительные шорохи?
        - Не, пока не слышу - смутился Тимофей. - Просто я с разведчиками у нас на Днестре немножко дружил. Они рассказывали, как «языка» берут. Часовые чаще всего в каком-то своем ритме ходят и охраняют, вот их ждут-стерегут и вяжут как по нотам. Я, на всякий случай, затрудняю предсказуемость.
        - Разумно. Ладно, продолжай затруднять противника, а я пока вздремну часок.
        Командир группы забрался в кузов, без церемоний сдвинул вольготно разлегшегося Торчка, и там вновь стихли.
        Спать группе долго не пришлось, уже светало, в селе начали заводить свои машины танкисты, потом на запад пронеслись наши штурмовики, потом где-то впереди немцы вздумали бомбить дорогу. Тимофей, поразмыслив, взялся за керогаз.
        Перекусив, группа устремилась в путь, а рядовому Лавренко было велено «залечь на имуществе и дрыхнуть по мере возможности».

* * *
        Проснулся Тимофей от ругани. В задок «доджа» чуть не въехал обшарпанный грузовик. Старший лейтенант орал на неловкого водителя, грозя штрафной ротой и непонятным «чмом». Очки сползли распаленному Землякову на кончик носа и выглядел командир группы свирепо. Дурной водитель бормотал о «фашистских тормозах».
        Двинулись дальше. Под тентом было душно, солнце висело прямо над головой, пыльные сады тянулись вдоль дороги. Командир утер лицо носовым платком, повернулся к кузову:
        - Выспался, Лавренко? Тогда слушайте суть задачи. Примерно через час будем на месте. Если нас, конечно, не снесет какой-нибудь идиот, спьяну нашедший водительские права в станционном буфете. У Жувгур сборный пункт пленных, румыны сдаются массово и охотно. Что в принципе хорошо, но порядком осложняет нашу задачу. Поскольку нам нужен один единственный тип в звании майора. Вот он, запоминайте хорошенько…
        Фотокарточка оказалась неплохой. Мужчина лет сорока, бритый, серьезный, глаза глубоко посаженные. Фотографировался в гражданской одежде, костюм шикарный, галстук…
        - Тож еще до войны. Мог поистрепаться, - справедливо заметил Торчок. - Печаль в том, шо рост неизвестен.
        Сержант фото явно уже видел, но и понятно - он давно в отделе, много знает.
        - Рост неизвестен и более свежих фото у нас в распоряжении нет, - подтвердил старший лейтенант. - Зовут его Влад Бэлашэ. Уроженец Бухареста. Знаки различия носит, видимо, саперные, но это не точно.
        - Лицо запоминающееся. А вопрос, товарищ старший лейтенант, можно? Для уточнения? - осторожно намекнул Тимофей.
        - Валяй, Лавренко. Вопросы разрешаются, вот с ответами у нас не всегда складывается, - буркнул командир, сердито глядя вперед. «Додж» не особо успешно пытался обогнать повозки с санитарным имуществом.
        - Этот майор Бэлашэ, он из шпионов? Я к тому - будет он сразу стрелять, если поймет, что его ищут? Или наоборот, яд в вороте раскусит? - предположил Тимофей, помнивший один замечательный шпионский довоенный фильм.
        - Стрелять это вряд ли, - сказал старший лейтенант. - Теоретически пленных должны обыскать и изъять оружие. Понятно, вряд ли там всех подряд тщательно обшмонали, но наш Бэлашэ - офицер, а их обычно бойцы обыскивают с большим воодушевлением. В общем, вряд ли он в трусах «парабеллум» прячет для встречи с нами. А вот с ядом… Маловероятно, но такое предположение имеет право на существование. Маловато мы знаем о господине майоре. Но он точно не из сигуранцы или военной разведки. Он - инженер. Но контактировал с лицами, нам очень интересными, и должен кое-что знать. Так что повнимательнее, товарищи. А ворот действительно нужно будет сразу проверить. Были нехорошие прецеденты, это ты, Тимофей, прав.
        - Товарищ старший лейтенант, а почему этот гад именно в Жувгуре должен быть? - спросил Андрюха, яростно крутя баранку. - Мы же только целую толпу пленных проехали. Там их с полк, а то и больше. Вдруг этот инженер там?
        - Ты водитель или наблюдатель? - изумился Земляков. - Тебе уже сто раз сказали - на дорогу гляди, это твое архиважнейшее дело. Если ты нас во что-то вмажешь, я тебя не в штрафную роту отправлю, а прямиком домой. С гербовой справкой «полный клинический идиот, загубил важное государственное дело, безнадежен».
        - Чего сразу-то? Я ж только спросил, - обреченно пробормотал водитель.
        - Так на эту тему должен товарищ сержант спрашивать или вот боец-партизан Лавренко. Но они молчат, поскольку догадались, что имеются насчет искомого майора агентурные разведсведенья. Тебе их полностью изложить в устном или письменном виде?
        - Не надо. Вон, товарищ старший лейтенант, хаты торчат. Наверное, это то Жувгуре и есть? - изящно перевел разговор Андрюха.
        - Проезжаем насквозь, пленных должны у северной окраины собирать. Так, и еще несколько деталей насчет этого майора Бэлашэ. Не очень точные подробности, но что имеем… - старший лейтенант сказал о номере дивизии и полка, к которой был предположительно прикомандирован таинственный румынский майор.
        Пункт сбора пленных оказался не очень-то пунктом, а просто полем на окраине села. Ближе к огородам была натянута символическая веревка, ограничивающая передвижение пленных, но румыны ее обходили, когда собирались пройти к колодцу или еще куда. На них безнадежно покрикивал часовой, но чего тут орать: наших солдат было человек двадцать, а пленных тысячи. Со стороны леска подходили новые военнопленные - иногда подобием взводного строя, а чаще группками, складывали оружие и пытались понять, как тут зачислиться в плен.
        - Отож Содом и Гоморра на затоптанной пейзанщине, - вздохнул Торчок.
        Временная канцелярия располагалась в большом сарае - командовал тут истомленный капитан, а вокруг строения густо сидели и стояли румыны. Старший лейтенант Земляков немедля прошел к начальству.
        Бойцы с подножки «доджа» оценили фронт работ.
        - Да тут до зимы их проверять будем, - немедля заявил Андрюха, деловито накидывая на шею ремень короткого ППСа.
        - Тю, язык у тебя, - вздохнул сержант. - Отож бойцов в помощь нам нынче явно не дадут, ибо нету их. Думкаю, двинем двумя группами. Я с лейтенантом пойду, а ты, Андриан-болтун, будешь Тимоху прикрывать. Мы с тобой все едино языками не владеем. Но то сугубо предварительное размышление. Начальству виднее.
        Начальство вернулось в не самом лучшем расположении духа:
        - Обещали помочь, но это когда людей пришлют. Пока тут хаос и ступор. Работаем сами. Лавренко, получается, на тебя с твоей румынской мовой особые надежды.
        - Понятно, мы по сержантам и старшинам пойдем, а офицеры - ваши? - предположил Тимофей.
        - Видимо, это будет самой правильной тактикой, - признал Земляков, проверяя свой автомат. - Об осторожность не забываем. И если увидите майора Бэлашэ - сами к нему не лезьте. Сразу меня ищите. Господин майор определенно владеет немецким языком, я с ним без спешки побеседую.
        Бойцы обошли веревку, Тимофей оглянулся на воинственного водителя:
        - Андрюх, ты не обижайся, но если не по делу будешь лезть с болтовней, я тебя сам прикладом по загривку приложу.
        - Когда же я без дела лез?! - возмутился шофер. - Допрашивай, я страхую.
        Тимофей кивнул и обратился к румыну в чистой форме:
        - Господин старший сержант, вы из какого полка?
        Странно, но оказалось, что в массе своей румынская пехота пахнет иначе. Не по-советски и вообще чуждо. Раньше боец Лавренко как-то не замечал разности национальных запахов. Впрочем, и нюхать пленных в батальонных количествах раньше не приходилось…
        Часа через два выяснилось, что пленных становится всё больше, а майора Бэлашэ никто не знает. Разговаривали румыны с пытливым рядовым Лавренко довольно охотно, даже с некоторым подобострастием, поскольку принимали за переводчика штабного отдела военнопленных. Но как не крути, не знали солдаты указанного полка того самого майора Бэлашэ. И это было странно: если бы хотели скрыть, говорили бы разное, вроде «да, был, но куда делся, не знаем» или в «клочки разорвало во время русской артподготовки». Ту артподготовку почти все румыны упоминали - большое впечатление произвела на противника, даже не попавшие под обстрел солдаты ужасались. Вторым вопросом у румын шло «что с нами теперь будет?».
        Особой вражды и ненависти Тимофей к пленным не ощущал, они вроде бы тоже. Кончилась для этих солдат война, ну и хрен с ней. Это правильно, но в целом-то ничего утешительного.
        … - Майор Бэлашэ? Не слышал, господин гвардеец. В нашем полку таких не было, - заверил очередной старшина-артиллерист. - Я всех полковых офицеров знаю. И в нашей дивизии такого майора нет. Я служу в этой дивизии с тридцать восьмого года, господин гвардеец. Мне скрывать нечего, я не наци, не кузист[12 - Кузисты - крайняя правая профашистская национал-христианская партия, сторонников которой в Румынии именовали по имени партийного идеолога - профессора политэкономии Ясского Университета Александру Куза.]. Куда нас отправят, господин гвардеец? В Сибирь?
        - То командование будет решать, но в Сибирь это вряд ли. Всех вас туда возить очень накладно выйдет, - мрачно объяснил Тимофей. - Хорошо, господин старшина, будьте здоровы, спасибо за сигарету.
        Сигаретами, котелками и шинелями румыны запаслись с лихвой - подготовка к плену у них была поставлена неплохо. На аккуратных рядовых представителей СМЕРШ пленные посматривали с уважением, вот на “местных” конвойных пехотинцев косились с удивлением и даже некоторым ужасом - выглядела наша «махра» истинно по траншейному - максимальной степени ободранности.
        - И что эти мамалыжники? - с тоской спросил Андрюха. - Всё тоже твердят?
        - Не знают они Бэлашэ. Черт их поймет, не могли же все сговориться.
        - Вот и я говорю - не могли! - обрадовался шофер. - Пойдем, Тимка, начальству доложим. Что-то тут напутано с этим майором. Кто-то нас дезинформировал, вот!
        Андрюха был известный болтун, но тут, похоже, был прав.
        - Двигаем к штабу, по пути еще уточним, - решил боец Лавренко.
        Уточнить ничего особо не получилось - румыны начали обустраиваться, майоров вспоминать не жаждали, больше спрашивали «будут ли пленных кормить?» Дело было плохо: видимо, рядовой Лавренко доверия старшего лейтенанта совершенно не оправдывал. Да и как тут нормально расспросишь в толпе? Несколько раз Тимофей перехватывал недобрые взгляды в спину. Имелись тут враги упорные, истинно фашистские. Тот вон сидит, а шинель рядового явно с чужого плеча. Такими бы всерьез заняться, хотя вряд ли эти гады именно по поводу майора Бэлашэ что-то знают.
        Взгляды в спину порядком нервировали, а тут еще обнаружилось, что какой-то мордатый старшина-аджюдан[13 - Старшина-аджюдан - унтер-офицерское звание румынской армии, промежуточное между главным старшиной и младшим лейтенантом.] вроде как случайно двигается сквозь толпу параллельно, но не подходит. И кто знает, что у него в мешке: по объему там автомат и дюжину гранат запросто можно припрятать. Хотя, скорее, продуктами запасся - вон банки выпирают.
        Тимофей резко свернул, едва не снес раззяву-Андрея, и встал перед упитанным аджюданом:
        - Что-то сказать хотите, господин старшина?
        - А… господин гвардеец, я хотел узнать насчет обеда, - мордатый усиленно дергал глазом.
        Боится своих, ловкач.
        - Пойдемте с нами, спросите у повара, - сказал Тимофей.
        Пошли между солдат, Андрюха, бормоча нехорошее, шел сзади.
        - Я служил в …, - заговорщицким шепотом сообщил аджюдан, - и много знаю по долгу службы.
        Тимофей кивнул - в каком подразделении служил ушлый старшина было не совсем понятно - что-то финансово-бухгалтерское, но нюансов армейского румынского языка боец Лавренко не знал.
        … - Накануне этого ужаса, - продолжал шептать жутко осведомленный румын, - поступил приказ принять на… (вновь непонятное слово, какой-то вид довольствия, очевидно) - двух прикомандированных офицеров, один из них значился майором Бэлашэ. Я очень хорошо запомнил эту фамилию, господин гвардеец.
        - Это вы правильно сделали, что запомнили. И куда девался этот майор? - затаив дыхание, спросил Тимофей.
        - Но он же не успел доехать до штаба дивизии! Русские слишком быстро наступали.
        - Да, вот с этим наши погорячились, нужно было дождаться прибытия. Пойдемте, аджюдан, повторите нашему командованию.
        - А, господин гвардеец…
        - Вам зачтется! - заверил Тимофей.
        Навстречу, порыкивая на пленных, пробивался сержант Торчок - румыны немедля давали дорогу. Выглядел Павло Захарович весьма сердитым.
        - Отож ищу вас, ищу. Велено немедля собраться…
        - Мы нашли аджюдана, он о том майоре знает.
        - Що вы нашли? - удивился сержант. - Ну, все одно, швыдче давайте.
        Старший лейтенант Земляков ждал у машины и пил что-то из красивого стакана:
        - Собираемся. Нет здесь этого поганого майора. Накладка вышла.
        - Вот и аджюдан говорит - не успел доехать тот майор.
        - Точно, не успел, - Земляков сунул стакан шоферу и нацелил взгляд поверх окуляров очков на вздрогнувшего румына. - Ну-ка…
        Тимофей переводил. Как оказалось, командир группы умел ставить вопросы по существу и недурно знал структуру румынских штабов. Вытянувшийся «во фрунт» старшина-аджюдан отвечал и ел глазами начальства. Земляков на миг прервал допрос и неожиданно попросил у подчиненных закурить. Удивленный Тимофей свернул цигарку, дал прикурить. Тут командир едва слышно шепнул:
        - Тут внимательнее, Лавренко. Откуда был командирован майор Бэлашэ - это самое важное. Если почуешь, что юлит аджюдан, или для собственной значимости привирает - сразу дай знать.
        - Понял.
        Румын короткого разговора, видимо, не слышал - сержант Торчок очень вовремя взялся втолковывать пленному, что у Антонеску шансов на победу вообще не имелось. Продолжили допрос по существу. Пленный весьма уверенно сообщил, что майора переводили из Второй отдельной саперно-крепостной роты.
        Земляков смотрел вопросительно:
        - Ничего такого, гладко, - кратко сказал Тимофей.
        - Вижу. Павло Захарович, пленного - к коменданту. Скажешь, что сотрудничал мордатый, но может, еще пригодится, пусть присмотрят. Меня сейчас не трогать, Чапай думать будет, - скомандовал Земляков.
        Сержант повел пленного, Тимофей с водителем отошли в сторону. Старший лейтенант сидел в машине, и не столько думал, как быстро и внимательно просматривал записи в своем блокноте.
        - Во проняло, даже не докурил командир, пальцы обжог, - прошептал Андрюха. - Они, между прочим, знающего офицера еще раньше нас отыскали. Но тот капитан просто знал, что наш Бэлашэ до дивизии доехать не успел. А твой толстяк поосведомленнее. Здорово ты его углядел. Как прыгнешь!
        - Ну да. Толку-то. Тут вопросы сложные.
        Тимофей точно знал, что группа не преуспела. Раз нет здесь майора, значит, и ехали напрасно, только бензин жгли, время тратили и людей отвлекали. Бывают неудачи у контрразведки. Сейчас старший лейтенант пытается оправдание найти и хоть что-то полезное придумать. Кстати, Земляков еще недавно курил, и не особо культурный табак - привычка дымить есть. Наверное, после ранения курить доктора запретили, он и бросил.
        Командир группы выпрыгнул из кузова, обошел машину и вдумчиво, длинно и интернационально выругался - гавкающие немецкие ругательства и мат в плотной интернациональной смеси звучали доходчиво.
        - Где Торчок?
        - Здеся я! - немедля откликнулся подошедший сержант.
        - Отож едем и поспешаем, - скомандовал командир группы. - Можем успеть, есть шансец.
        - А курс? - уточнил Торчок.
        - В штабдив, это километров десять. У них ближайшая толковая связь. Далее по обстоятельствам. Андрей, твою… мы уже стартовать должны!

* * *
        Дальше пошло уж так прытко, что Тимофей и удивляться не успевал. Промчались к другому селу, у затора на перекрестке командир встал в кабине, заорал и так явственно грозил автоматом, что живо рассосалось.
        Подкатили к хатам - штаб дивизии тут не особенно разворачивался, явно собирались двинуться дальше. Земляков скомандовал «с автоматами за мной! Морды грозные!». Группа почти ворвалась в большую хату, здесь старший лейтенант размахивал не оружием, а куда более грозным удостоверением. Сержант Торчок и Тимофей торчали за спиной, держа автоматы на груди. У двух полковников глаза на лоб полезли от такого нахальства. Но прорвавшись к старшим, командир группы мигом сменил тон, обращался к орденоносным начштабу и комдиву доверительно, напирая на «ситуация экстренная». Немедля вызвали шифровальщика. Вообще-то Тимофей и не знал, что в штабе такие должности имеются…
        Командир с шифровальщиком заперлись у радистов, бойцы группы сидели снаружи, не выпуская оружия из рук.
        - Отож думал, постреляют нас с переляку, - качая головой, пробормотал Торчок.
        - Так вы же и напугали - вон, щетина дыбом, из-под бровей так и зыркаете, - пояснил Тимофей.
        - Що, опять? - сержант поскреб подбородок. - От же, вновь на вид поставят. Но воздействие-то я даю чи нет?
        Штабной народ действительно близко старался не подходить - квадратный сержант-контрразведчик внушал серьезные опасения. Наверное, вот так истинный смершевец и должен выглядеть - прямо хоть страшные сказки про него рассказывай. А то берут болтунов вроде Андрюхи - дискредитирует насмерть.
        Тимофей самокритично подумал о себе - вообще сопляк, никакого толку. Но боец Лавренко лишь временно прикомандированный, ему можно.
        Вышел Земляков:
        - Сидите? А дела меж тем улаживаются. Пришлют машинку, и должен я успеть. Выдвигаемся на околицу вдоль дороги. Ориентир - колодец для скота, за ним, говорят, поле ровное.
        Идя к «доджу», Торчок зловеще поинтересовался:
        - А позвольте уточнить, товарищ старший лейтенант. Отож куда «вы должны успеть»?
        - Самолет сядет, мигом забросит в Одессу. Там слегка морем. Крюк далекий, но получается, это самый быстрый вариант, - пояснил Земляков.
        - От гарно-то как, що быстрый. А инструкция?! - грозным шепотом возгласил сержант.
        - Инструкция не догма, а ориентир для надлежащего исполнения, - оправдался старший лейтенант. - Самолет подгонят не «дуглас», а что полегче. Вместе с «доджем» мы туда определенно не втиснемся. Подождете здесь радиограммы, и сразу двинетесь согласно новой вводной.
        - Неможно! - твердо сказал Торчок. - Отож и у меня инструкция. Однозначная!
        - Не шуми. Самолет не резиновый, у него тоже однозначные технические возможности. Да и на кого мы машину оставим? Бойцы молодые, затеряются, - Земляков глянул на Тимофея. - Не обижайся, Лавренко, но опыта у тебя маловато.
        - Опыта у него вдосталь. И карту он понимает, - буркнул Торчок. - Но дело не в том. Вы, поручик, в своем ли уме? Куда в одиночку? Твердо запрещено. И вас не похвалят, а я так точно штрафной ротой не отделаюсь.
        Заговорил Павло Захарович совершенно правильно, без народного акцента, да еще обозвал командира старорежимным «поручиком». Тимофей не понял с какой стати, но осознал, что разговор пошел совсем уж серьезный и на всякий случай отстал. Начальство внимания не обратило, отошло к плетню, Земляков открыл планшетку и стал показывать на карте. Доносились обрывки разговора:
        … - эта дурацкая Вторая крепостная рота сейчас вот здесь… будут выходить к лиману, но майор там в плен определенно не попадет. Убьют, наверное.
        - Черт с ним, другого майора найдем. Там десант и пойдут прямо в бой. Убьют никчемно. Совершенно иное у нас с вами задание, - настаивал Торчок.
        … - и что тогда? Сколько времени потеряем. … нужно рисковать. Десант скромный, в головную группу я лезть не собираюсь. Но перехватить Бэлашэ некая возможность все же есть…
        … - простите, Евгений Германович, но это чисто теоретическая возможность. Где вы его там найдете? В одиночку и без всякого прикрытия.
        … - шутите, что ли? Там батальон морской пехоты и два десятка катеров. Бой планируется достаточно удачный, - пояснял Земляков.
        Торчок перешел на шепот, но так яростно размахивал руками, что казалось, плетень завалит.
        … - да понятно, но придется все заново планировать, это стопятьсот бумажек писать, - замычал старший лейтенант. - Может, майор вышел к дамбе да сдался, но под чужим именем? А может, его шлепнули или наоборот - просто пинка дали и отпустили. Ситуация, с учетом текущего румынского вопроса, самая неопределенная. Я бы вас, Павло Захарович, туда послал, но вы же ни по-немецки, ни по-румынски не в зуб ногой.
        - Я и говорю - всей группой нужно ехать, - настаивал сержант. - Пусть опоздаем на денек, зато без риска, бережком, спокойненько. Выйдем к этой переправе, там пленные все равно будут, чего-нибудь да расскажут.
        - Нужное нам рассказать может только майор, нафиг нам басни его случайных сослуживцев, - проворчал Земляков. - Нет, Павло Захарович, все равно лететь нужно мне. Хотя бы ориентировку десантникам дам, может, отловят гада.
        - Евгений Германович, да кому вы рассказываете?! - всплеснул руками Торчок. - Сядете на монитор какой-нибудь и полный вперед! Вам же не в первый раз, знаю я, чья это школа! Но это прямое нарушение приказа. Даже при всех новых вводных в одиночку работать нельзя! Напишите ориентировку десантникам, мы чуть позже подъедем.
        - Да им та ориентировка… - с досадой отмахнулся старший лейтенант. - Мне с ними нужно плыть. В общем-то, удачно - десант практически туда и идет. Нельзя шанс упускать.
        - А приказ нарушать можно?! - ощерился Торчок.
        Тут несговорчивые начальники задрали голову - над селом зажужжало - разворачивался маленький самолет-биплан.
        - Оперативненько! - Земляков посмотрел на часы. - Должен успеть. В общем, беру ответственность на себя. Спишут, фиг с ним. А бюрократией заниматься еще пару месяцев я не собираюсь - я не железный.
        - А я за вас в «штрафную» идти не собираюсь, - твердо сказал Торчок. - Или вместе слетаем, или автомобильным ходом. Отож последнее всяко будет умнее.
        - Поехали, у самолета разберемся, - схитрил старший лейтенант.
        У-2 сел подходяще - у самой дороги. Машина подрулила к жужжащему аэроплану, летчик из кабины не вылезал, смотрел неодобрительно. Земляков показал удостоверение, пилот указал на заднюю кабину-ячейку. Тут Торчок показал два пальца. Летчик сдернул перчатку, продемонстрировал в ответ доходчивый кукиш, и закричал, сопровождая жестами «некуда!». Земляков чиркнул себе по горлу - «позарез нужно»! Пилот ответил «спятили?! Некуда и вообще перегруз. Не взлетит машина». Торчок подпрыгнул, показывая что он скромного роста и может оставить оружие. Летчик указал, что не в росте дело - фюзеляж у сержанта плотный и увесистый. Обиженный Торчок покрутился, показывая свою сомнительную стройность. Старший лейтенант махнул рукой и ловко полез в заднюю кабину. Тут сержант в отчаянии ухватил за плечо Тимофея. С самолета отрицательно замахали уже двое. Боец Лавренко почувствовал, что с него снимают автомат и выдирают из подсумка запасной диск, потом пихают в спину. С замершим сердцем Тимофей сунул пилотку за пояс и полез в самолет. Сзади подсадили, сверху подхватил матерящийся старший лейтенант.
        Оказалось тесновато, хотя командир был налегке и не особо толстый. Тимофей втиснулся полубоком, старший лейтенант с проклятием поправлял упершуюся куда не надо рукоять саперной лопатки.
        Летчик повернулся и проорал:
        - Побьемся, ответственность на вас!
        - Одесса-мама нужна, тут хоть кровь из носу! - ответил Земляков.
        - Тогда пристегнитесь. Если сможете, - прокричал пилот и знаком показал остающейся группе, чтобы хвост чуток занесли.
        Сержант и Андрюха ухватили легкий хвост и развернули аэроплан вдоль дороги. Самолетик вздрагивал всеми легкими частями и рвался вперед. Тимофей подумал, что только изнутри осознаешь, насколько легок и хрупок учебно-тренировочный биплан. Но было поздно - аэроплан подпрыгивал по полю, набирал ход. «Додж» и бойцы группы остались позади, смотрели, заслоняясь от солнца ладонями. Тени все быстрее бежали под крыльями, угрожающе дергались на неровностях. Потом, вздрагивание прекратились. Летим, а?
        Дорога и ползущие повозки начали уходить вниз и влево. Пилот на миг обернулся, Земляков показал ему большой палец. Летчик закивал.
        Село проплыло уже далеко внизу. Тимофей завороженно смотрел за борт.
        Старший лейтенант окончил возиться с ремнями пристегивания, осторожно поерзал и крикнул в ухо:
        - Слушай, Лавренко, нахрена ты саперку не оставил? Тут окапываться не от кого, все равно от «мессеров» не спрячешься.
        - Счастливый инструмент, товарищ старший лейтенант. Долетим, не разобьемся и не собьют.
        - Ну, разве что на счастье, - Земляков вновь осторожно заерзал. - Тьфу, прямо рок какой-то с этой машинной теснотой. Тоже лопатку на удачу брать, что ли? Ладно, надеюсь, ты боец правильно ориентации.
        Про ориентацию Тимофей не понял, а вот мысль, что СМЕРШ - подразделение непредсказуемое, усвоилась твердо. Надо же - еще час назад ни о чем таком не думал, а теперь в воздухе!
        - Наверное, в детстве летчиком хотел стать? - прокричал догадливый командир. - Понятное дело, впечатляет. И на Одессу сверху глянем.
        Стало прохладно, небесный воздух бил в лицо, ровно свистел в ушах. Промелькнувший, было, страх отступил. Здорово! Вот бы Стефэ рассказать. Может, и над Плешкой пролетит самолет? Не, южнее курс взяли.
        Боец Лавренко с грустью и восторгом смотрел на скользящие под крыльями лоскуты виноградников, шнурки извилистых тропинок, пятна прудиков-ставков, дороги в клубах пыли…
        6. Август. Между водой и песком
        Сверху Одесса авиапассажирам понравилась, хотя посмотреть на нее толком и не довелось. Промелькнули дачные домики, сине-бурая линза моря по правую руку, самолет клюнул носом и через десяток секунд уже прыгал-катился по выгоревшей и пыльной траве.
        - Приехали, товарищ Лавренко, выбирайся, - с облегчением призвал командир. - Вообще, с виду ты гораздо легче, чем в натуре. А инструмент твой, так это вообще…
        Сползая на землю, Тимофей и сам испытал облегчение: все-таки летать на аэроплане мечталось как-то иначе. А тут и снизу, и сверху жутко дует, глаза слезятся, а когда пассажиры углядели среди голубизны небосвода группу самолетов, так и вообще стало не по себе. К счастью, «соседи» по небесам то ли не разглядели жмущийся к земле биплан, то ли вообще были своими краснозвездными летунами. В общем, обошлось, а то на борту из всего оборонительного вооружения имелись лишь пистолеты пилота и старшего лейтенанта Землякова, пустой крюк-вертлюг для пулемета, да та самая малополезная лопатка.
        Земляков свалился с самолета, благодаря летчика, приложил руку к сердцу, и проникновенно сообщил:
        - Спасибо, век не забуду! Извини, спешим, но с меня причитается. Будет случай, будет!
        Командир был прав: следовало поспешать, а то полный «отож» случится. Как оказалось, долететь до славного города Одесса оказалось куда легче, чем добраться до собственно порта. Автомобили на аэродроме имелись, но сугубо технические, давать их даже сотрудникам СМЕРШа никто не собирался, да, пожалуй, на таких раздолбанных бензовозах и бомбовозах недалеко и уедешь.
        Добирались на перекладных, и старший лейтенант порядком нервничал: уже темнело, а где именно те нужные причалы - глубокая военная тайна.
        …Несся Тимофей на подножке трофейного фургончика, вертел головой, пытаясь запомнить славный город Одессу, платаны и дома, что по самые чердаки удушены диким виноградом. Пахло пыльным камнем, бензином, южной приморской ночью, птичьим пометом, а иногда жареными баклажанами, что остро напоминало о мирных временах и категорически пропущенном обеде.
        - Смотри, смотри, Тимофей, - прокричал из кабины старший лейтенант и вновь глянул на слабо мерцающий циферблат часов. - Дорогу запоминай: не успеем, назад пешком пойдем.
        - Я смотрю, - заверил боец Лавренко. - Хороший город.
        - Да, хороший был город Одесса, - пробормотал старший лейтенант. - Был, да усох буквой и умом.
        Вроде добрались: вот они причалы, но пришлось оформлять пропуска на КПП, затем перебираться через завалы каких-то искореженных труб, ибо часовые посоветовали самый короткий путь, который вовсе не оказался коротким. Выскочили к сгоревшим руинам склада - впереди покачивались у пирса боевые катера, там что-то грузили на борт.
        - Кто-то еще не ушел, - обрадовался Земляков. - Хотя, может, это и не те катера.
        - Вот он, бодрый красавец, - неожиданно сказали из темноты от самой воды. - Спешит на всех парах. Товарищ Земляков, вы ли это в столь непотребном виде?
        Старший лейтенант замер на полушаге, потом одернул ремень с кобурой, повернул к краю пирса, четко приставил ногу и вскинул ладонь к пилотке:
        - Товарищ майор, часть командировочной группы прибыла для уточнения обстановки!
        - Для уточнения? - зловеще переспросили из воды - за краем пирса угадывались головы стоящих в лодке людей. - Ну, иди сюда, Евгений Германович, будем уточнять и отвешивать заслуженные награды.
        - Но с учетом сложившейся обстановки?! - воззвал Земляков, спрыгивая в суденышко.
        - С учетом, с учетом, - грозно заверил здоровенный офицер в морской фуражке. - Федор, заводи!
        Фыркнул двигатель катера.
        - А я?! Товарищи офицеры, а я как же? - заорал Тимофей, чувствуя не только обиду, но и намечающиеся бесконечные неприятности, вроде беспризорности и объяснений с местным комендантом.
        К счастью, мотор катера не сразу завелся, и начальство успело переговорить меж собой. Судя по всему, выясняли, кто такой боец Лавренко и какого черта, он вообще тут нужен.
        … - Парень полезный и вообще ко мне приписан, - был слышен оправдывающийся голос Землякова.
        - Твою ж дивизию, ладно, пусть лезет. Будет при штабе тебя, дурака, сторожить.
        - Чего ж меня сторожить, я и сам вполне… - старший лейтенант ободряюще махнул рукой Тимофею. - Садись! А мы, значит, на полуглиссере пойдем?
        Боец Лавренко не без некоторой нервности спрыгнул в суденышко. Катерок казался размером с не очень могучую шлюпку, весь открытый, да еще на носу и в трюмчике ящики с боеприпасами закреплены. Тимофей предпочел бы стоящие впереди боевые катера с пушками, рубками, антеннами, и, наверное, броней. А здесь… дно под ногами так и вихляет, будто на волне стоишь. Но выбирать не приходится, главное, чтоб вообще на берегу не оставили, а то запросто припишут какой-то портовый склад охранять - их тут вон сколько.
        Один из катерников отдал концы, двигатель взревел, и суденышко уверенно устремилось на темный простор. Моторист знаком указал Тимофею на выступ у кормы - садись.
        Задняя часть бойца Лавренко ощутила одновременно жесткость конструкции, вибрации двигателя и мягкое, но грозное покачивание воды. И как к такому приноровиться? Вот жизнь - еще к самолету не привык, а уже как тонуть примеряешься.
        Морской старшина-командир полуглиссера стоял у руля, трое смершевских офицеров сгрудились на ящиках в середине и что-то тихо обсуждали - похоже, старшему лейтенанту Землякову приходилось несладко.
        Рядом с Тимофеем сел матрос, протянул ладонь для знакомства, крикнул в ухо:
        - Федор, моторист-пулеметчик. Будем хорошо знакомы.
        - Тимофей, автоматчик.
        - А я думал, ты сапер, - показал в ухмылке стальной зуб юморист-матрос, кивая на саперку на поясе пассажира.
        - Автомат временно забрали, ограничение по весу нам было назначено, - пояснил Тимофей, сдвигая назад чехол с инструментом, не дававшим никому покоя. - А что у вас - надежный линкор? Я-то в морских делах не особо разбираюсь.
        - Вот тут не сомневайся - надежнее не бывает. Скорость и живучесть имеем, пятнадцать десантников с полным багажом на борт берем, да еще и, поди, попади в нас. Это в «мошку»[14 - Прозвище катеров проекта МО-4 «морской охотник».] влепят парочку трехдюймовых и амба. А у нас катайся спокойно.
        Насчет «трехдюймовых» моторист явно преувеличивал - такую скорлупку, наверное, и отдаленным прилетом снаряда немедля опрокинет. Но полуглиссер шел уверенно, да и не выберет ответственный майор морского СМЕРШа ненадежное транспортное средство.
        Разглядывать начальников старшего лейтенанта Землякова, понятно, было неразумно. Но как не оценить? Майор в армейской форме и морской фуражке производил впечатление: под два метра ростом, широкоплечий, здоровенный, похожий на борца или штангиста. Такой троих фрицев во мгновение заломать способен, даже и не вспотеет. Ремень отягощен оружием, подогнан портупеей, это майор тоже носит явно не напоказ. Его спутник в погонах старлея, тоже крепкий, хотя и чуть поскромнее статью. Определенно на фронте бывали оба, но наград почему-то не носят. Как и Земляков. Ну, да, контрразведка, у них все по-своему.
        - Вон, догоняем! - указал моторист. - Считай, не опоздали, наш конвой едва из порта вышел.
        Тимофей, скорее, не разглядел, а угадал во тьме целую флотилию: темные тени катеров двигались от порта двумя колоннами. Низкие катера с танковыми башнями, и еще какие-то, все с пушками - много! И мелкие полуглиссеры тоже шли[15 - Группа десанта на Жебрияны вышла в 22 часа 15 минут. В ее составе были: малые охотники № 044, 086, 112, бронекатера № 32, 33, 71, 75, 215, 314, 324, 336, 337, 338, два минных катера и три полуглиссера. На борт были приняты 285 человек из 384-го отдельного Николаевского батальона морской пехоты, четыре 82-миллиметровых миномета, десять противотанковых ружей, более двух тонн боеприпасов и полторы тонны продовольствия.]. Это хорошо - не самый распоследний корабль контрразведчикам достался.
        Меж тем, офицерское совещание стало понапряженнее: похоже, майор-великан был готов прихватить за грудки старшего лейтенанта Землякова. Тон беседы явно повышался, хотя угадывать приходилось больше по жестикуляции и мимике спорщиков.
        … - знаешь, что это за десант?! Расклад сил представляешь?! - рычал майор.
        - В общих чертах. Это будет однозначно успешная операция, - защищался Земляков. - И нам итог важнее. Тут шанс есть.
        - Шансы и итоги?! Ты, Евгений…
        Дальше пошло неразборчиво и тихо, но в заключение майор так двинул кулаком по станине пулемета, что весь катер содрогнулся.
        - Товарищи офицеры! - жалобно призвал обернувшийся от штурвала командир судна.
        - Извини, старшина, мы уже завершаем, - показал старший лейтенант и контрразведчики вновь зашептались.
        Моторист со значением покосился на Тимофея, тому было немного стыдно за начальство, хотя по всему выходило, что недолгая служба рядового Лавренко в СМЕРШ подошла к концу. Но нужно было выглядеть поприличнее и перевести разговор на нейтральную тему.
        - Я думал, на море качать сильнее будет, - прокричал Тимофей в ухо мотористу.
        - Полный штиль! - показал матрос. - Луна, полночь, лирика. Романтичных девушек только не хватает.
        Тимофей ухмыльнулся, ткнул в сторону темного берега, в звездное небо:
        - А не засекут нас, не налетят?
        Моторист успокаивающе махнул рукой:
        - Ходим сейчас часто, все спокойно. Не боись, немец уже не тот.
        Тимофей показал, что не боится, а уточняет. Матрос кивнул на награды пассажира:
        - Где заслужил?
        Боец Лавренко счел, что общие подробности в данном случае тайной не являются, и указал вглубь берега:
        - Днестр, на плацдарме.
        - О, речной коллега! - обрадовался общительный Федор-моторист.
        Засмеялись, но тут пришлось смешки прибрать - старший лейтенант Земляков подзывал.
        Расстегивая карман с документами, Тимофей перебрался через ящики, вскинул руку к пилотке и представился:
        - Рядовой Лавренко, временно прикомандированный к группе.
        - Вот, и порядок человек знает и догадливый, - проворчал майор, забирая красноармейскую книжку. - Не то что некоторые.
        Старший лейтенант Земляков отстраненно любовался луной, остальные офицеры изучали не особо-то интересный документ бойца Лавренко.
        - Нормальная военная биография, - молвил майор, возвращая книжку. - Вот только юн, ты, Тимофей Артемович для десанта.
        - Это тоже нормально, - защитил крепкий старший лейтенант. - У нас Мишка еще моложе был, но уж воевал на совесть. Такое время.
        - Тоже верно, - буркнул майор. - Так вот, боец Лавренко. Поступаешь в распоряжение старшего лейтенанта Нероды. Рекомендуют тебя как человека расторопного, неглупого, будешь выполнять обязанности связного и часового. Будете при штабе десантников, вперед не лезть ни при каких обстоятельствах. Основная задача - присмотр за старшим лейтенантом Земляковым. Он обязан аккуратно дождаться конца боестолкновений и аккуратно приступить к своим прямым обязанностям. В случае чего, прострелите ему ногу. Тоже очень аккуратно.
        - Левую, - нагло уточнил Земляков. - Правая у меня толчковая.
        - Подерзи еще, подерзи, - с опасной ласковостью предложил майор. - Прям как сержанточка себя ведешь, нахватался гламура. Не те времена! Запомнил? Или повторить?
        - Запомнил, товарищ майор, - Земляков вздохнул.
        - Не-не, я еще повторю, - нажал майор. - Нерода, ты пока бойца проинструктируй, а мы тут еще пошепчемся.
        Развязывая тяжелый вещмешок, старший лейтенант Нерода заметил:
        - Нарушения установленной дисциплины ведут нас к неизбежным неприятностям. Но мы с тобой это помним, так, Лавренко?
        - Так точно. Ведут.
        - Значит, будем избегать, - старший лейтенант извлекал из мешка чехлы и подсумки, почти все новенькое, пахнущее неношеной кожей и чистым брезентом. - Ты у нас что имел на вооружении в своем славном бытие на прекрасных берегах Днестра?
        - Автомат имел. ППШ. Хороший автомат, надеюсь, вернут, - намекнул Тимофей.
        - Правильно. Доверие к своему проверенному и привычному оружию - основа успешного боя. Но в запасе у нас автоматов нет, так что пока получишь легкую артиллерию. Тем более, ты нынче на должности посыльного-связного, гонять по берегам уместнее налегке. Пистолет системы Токарева в руках когда-нибудь держал?
        - Приходилось. Мне разведчики показывали. Только, товарищ старший лейтенант, пистолет мне не положен. И стреляю из него я не очень уверенно, - честно сказал Тимофей, стрелявший из пистолета единственный раз, да и то из трофейного «парабеллума».
        - Это временно и в виде исключения. По окончанию высадки вернешь, - пояснил Нерода, расстегивая кобуру. - Тьфу, тугая, новая. Смотри сюда…
        Тимофей получил краткий пистолетный инструктаж, потом новый командир заставил снять с ремня пустой подсумок под диск, «ибо болтается как использованный контрацептив и вводит личный состав в недоумение». Боец Лавренко свернул подсумок и упихал в карман шаровар. Нерода хмыкнул:
        - Запасливый. Ладно, навешивай пистоль.
        - Разрешите, товарищ старший лейтенант, с кобурой заняться. Я быстро.
        Тимофей кончиком штыка разработал петлю-застежку пахучей кобуры. Покачивание катера и темнота порядком мешали, но для человека, вдоволь наработавшегося с кожами и обувью, задача пустяковая.
        - Понимаешь - одобрил Нерода. - Теперь о диспозиции…
        Тимофей под рокот двигателя запоминал коротко и точно описываемые детали предполагаемого места высадки - старший лейтенант явно был в курсе подробностей операции. Берег, косу, рельеф, даже ориентир-колокольню в селе описал прямо как на картинке. Опасные направления атак противника тоже оказались понятны.
        - Вопросы, боец? - осведомился Нерода.
        - Пока все ясно, товарищ старший лейтенант. Но мне бы хоть пару гранат, а?
        - Вот с этим не выгорит. Мы с тобой имеем тыловую задачу, присматриваем за товарищем Земляковым. И это важно, поскольку без него наша операция превращается в довольно глупую прогулку. Кстати, и ты со своим румынским уверенным наречием должен быть в целости и сохранности, дабы переводить и истолковывать. Так что, никакого гранатного боя и рукопашных, - Нерода глянул на часы. - Скоро дойдем, передохни пока. Далее остаешься строго при мне и Землякове, без разрешения ни шагу.
        Тимофей сел рядом с мотористом и попытался собраться с мыслями. Получалось, что внезапно стал штабным. Присмотр, уход, допросы пленных. Странный поворот.
        - Я думал, тебе разом и звездочку на погон навесят, - моторист смотрел на кобуру на поясе пассажира.
        - Не, сказали, что бегать много буду, - частично пояснил Тимофей. - Так что пока пистоль, а скипидара плеснут уже на месте.
        Моторист засмеялся:
        - Хорошо вам, пехоте. Всё выдают, да и физкультурой регулярно занимаетесь. А у нас строго: вот двигатель, а вот пулемет, как хочешь, так и развлекайся. Впрочем, лично я не жалуюсь. Глянь вон по правому борту…
        Тимофей с трудом разглядел чужие катера. В смысле, тоже советские, но иной флотилии - те шли малым ходом ближе к берегу, и было их порядком[16 - Группа прорыва в реку Дунай вышла из Одессы в 20:30 и насчитывала 11 бронекатеров, шесть минных катеров, шесть речных тральщиков, 10 полуглиссеров и шесть катеров ЗИС. Командовал группой капитан 2-го ранга Давыдов.]. Сила, однако, вон такие сложные десанты высаживают.
        Все в полуглиссере смотрели на темные тени. Рокотал двигатель, люди молчали. Наверняка офицеры-контрразведчики знали побольше бойцов и матросов, но и так было понятно - очень сложная и решающая предстояла операция. Наверное, какие-то из этих катеров не вернутся на базу. Это ведь море - тут закопаться в траншею не получится, да и в медсанбат не особо доковыляешь. Жутковато.
        Тимофей утешил себя напоминаем, что лопатка при нем, в случае чего она и вместо весла может послужить - то уже проверено, да и вообще не в первый раз нам высаживаться на вражеские берега.
        Офицеры смотрели на берег, о чем-то разговаривали - уже вполне спокойно и деловито. Потом старший лейтенант Земляков перебрался через груз и вручил кормовой команде две плитки шоколада:
        - Подкрепитесь, бойцы, пока не началось.
        Земляков подмигнул бывшему подчиненному и полез назад.
        Шоколад оказался жутко вкусным. С мотористом по очереди отламывали дольки, запивали фляжной водой с алюминиевым вкусом. Матрос удивлялся:
        - Так и тает на языке. Это точно не трофейный, тот пакостный…
        Плитки были в чистой фольге, без всяких надписей. Тимофей подозревал, что шоколад особый, повышенной питательности - в пехоте о таком продукте ходили упорные слухи, наверное, уж в контрразведке с таким питанием хорошо знакомы.
        Дунуло в борт - катера меняли курс. Моторист жестом подтвердил - начинается. Ободряюще хлопнул Тимофея по плечу и полез к пулемету. Офицеры освободили место - наступал момент, когда от действий флота зависело все.
        Росла впереди неочевидная, но угадываемая тьма берега. Ночь молчала, катера приближались лишь в стуке двигателей - впереди ни единого огонька, ни одной вспышки выстрела. Тимофей осознал, что все равно пригибается к борту. Толку никакого - когда начнется - прошьет навылет. Но если вдруг рикошетом или еще как… пехота не гордая, любую защиту ценит.
        Офицеры уже были наготове - с вещмешками за спиной, автоматы на шеях - у всех короткие ППС, даже очень штабному Землякову досталось нормальное вооружение. Всматривались в берег, в низкую нить косы справа.
        Тимофей вновь почувствовал себя напрочь временным и прикомандированным, пересел поближе. Моторист вцепился в направленный на берег пулемет, но там по-прежнему было тихо. А с головных бронекатеров вроде бы уже высаживались. Полуглиссер тоже убавил ход.
        - Пошли! - приглушенно скомандовал майор за миг до того, как катер ткнулся носом в песок.
        Офицеры рванули за майором, Тимофей, стараясь не отстать, сиганул следом и все-таки черпанул левым сапогом воды. Но под ногами уже оказался плотный сыроватый песок, бежать было легко, вот только контрразведчики оказались прыткими. Боец Лавренко двигался налегке, от этого даже как-то неудобно было, но всё равно едва успевал держаться за начальством. Метнулись вдоль берега, к разгружающемуся бронекатеру. Там, в хлюпающей тишине, выбирались из воды тяжко груженые бронебойщики и пулеметчики, по песку быстро шарили саперы.
        - Нет тут мин, сами немцы сняли, - приглушенно сообщил майор-контрразведчик командующему высадкой лейтенанту, и, показывая пример, повел группу вглубь берега.
        По-прежнему не прозвучало ни единого выстрела. Катера высаживали группы рассредоточено и быстро. Тимофей удивлялся организованности и слаженности действий. Помнится, весной на берег Днестра лезли как придется, а тут вон как все натренированно[17 - 384-й отдельный Николаевский батальон морской пехоты действительно был одним из лучших. Но огромную роль в успехе высадки сыграл и опыт командира высадки капитана 3-го ранга Державина П.И., шедшего на головном катере «СКА-044» и отлично знавшего район операции еще по довоенной службе морским пограничником.].
        Майор прощально махнул рукой и рванул куда-то левее, а старший лейтенант Нерода шикнул:
        - Падаем и ждем!
        Со ската крошечного бугорка было видно, как рассредотачиваются и стремятся вглубь берега группы десантников, как лихорадочно разгружаются катера. Групп десантников было около десятка, высаживались они широко, наверное, так оно было и задумано. Вообще все знали что делать, только боец Лавренко оказался как «не прилепи чего».
        Со стороны села, угадывающегося слева и выше, стукнул первый выстрел, через мгновение вступил пулемет и понеслось. С катеров ответили крупнокалиберные пулеметы, бахнули орудия.
        - Женька, охраняй! Лавренко, за мной! - рявкнул оглядывающийся Нерода.
        Налегке рванули назад к берегу, Тимофей несся за мощным командиром, пытаясь понять, как тот вообще видит, куда ступать. Сходу влетели в тихую волну прибоя, проскочили мимо хрипящих от натуги бойцов - выволакивали на берег боеприпасы.
        Тимофей принял спускаемый с борта ящик с минами.
        - Хорош ему, мне парочку скиньте! - скомандовал Нерода.
        Боец Лавренко вынес на песок не особо большой, но увесистый ящик, вернулся к катеру… Стрельба разгоралась, хаотично неслись над морем пунктиры трассирующих очередей, противник палил густо, но как-то суматошно. Десантники выволакивали на берег последний груз, бронекатер отработал машиной, уходя на глубину. На прощание пальнул из орудия - оранжевый факел на миг ослепил бойцов.
        - Живенько, хлопцы! Могут до нас присмотреться! - ободрял Нерода, подхватывая ящики.
        Тимофей волок груз за командиром, задыхался и удивлялся - старший лейтенант, судя по всему, мог бы и в одиночку катер разгрузить. И где таких здоровенных контрразведчиков учат и выкармливают?
        - Все, Тимка, и так мы встряли чересчур, - Нерода свалил боеприпасы. - Где наш подопечный камрад-переводчик Земляков?
        - Там, товарищ старший лейтенант, - указал Тимофей.
        - Верно, ориентируешься, молодец!
        Добежали до слегка окопавшегося рядом с вещмешками Землякова. Бывший начальник вел огонь одиночными - навык к автомату у него явно имелся - по дальним вспышкам и выглядел очень злым.
        - Скучал, штрафник? - осведомился Нерода, падая на песок.
        - Нехороший вы человек, Юрий, сделали из меня бездельника и рады, - сообщил офицер-переводчик и вновь щелкнул из ППС.
        - Ему вольным снайпингом разрешили заняться, а он еще и недоволен, - удивился Нерода. - Фрицев пять уже положил, а?
        - Там, похоже, румыны, очень рахитичные, - Земляков опустил автомат. - Чего у нас? К штабу двигаем?
        - Вы до невозможности проницательны. Командир не мелькал? - уточнил Нерода.
        - Слышно его было разок, с штабом, видимо…
        Офицеры оглянулись на хлопки минометов - развернувшийся взвод огневой поддержки десанта открыл огонь…
        Накал боя нарастал. На фланге атака десантной группы, наступавшей по голой песчаной косе у низкорослого маяка, забуксовала - там напоролись на огонь дзотов и попали под минометный обстрел из Жебриян. Попытка рывка вперед успеха не принесла, навстречу, со стороны села поперли густые цепи противника. Десантники отползали, но особо отступать было некуда - море подпирало. Но тут вдоль берега подошли бронекатера и дали фашистам прикурить…
        Тимофей нес доверенный командованием «сидор», трусил следом за офицерами. От маяка, сквозь яростную пальбу автоматов и катерной артиллерии, донесся яростный крик атакующих десантников. Вот! - там до «полундры» дошло, разозлились наши…
        Контрразведчики миновали засевших в окопчике очень занятых людей - корректировщики и радисты управляли огнем катеров: сейчас флотилия била по огневым точкам противника.
        Далее боец Лавренко оказался задействован как переводчик. Насчет румынского языка у десантником имелись и свои сведущие люди, но пленных оказалось изрядно, сведения насчет линии укрепления в селе требовались срочно. Тимофей переводил вопросы сразу двум перепуганным сержантам-румынам, те с готовностью отвечали, порываясь самолично и подробно нарисовать на импровизированной схеме пулеметные гнезда, суровый старший лейтенант Земляков отпихивал нервные руки пленных и зарисовывал лично.
        … - два кола проволочного заграждения, и опять минное поле, так? Вот напихали. Впереди рогатки, ежи и просто проволока напутана…
        … - шагов двести-двести пятьдесят, снова линия в три кола, опять мины…
        … - третья линия, пулеметные гнезда, траншея в полный профиль. Это уже по восточной окраине, загибается к морю, прикрывает полевой аэродром…
        Румын трясло от требовательного жесткого тона Землякова, от вворачиваемых старшим лейтенантом гавкающих немецких ругательств, из кожи лезли, старались все точно изложить. Тимофей старался все перевести дословно, а сам думал - да как такую линию вообще прорывать? Тут полк нужен, и с танковой поддержкой.
        К шести часам утра три линии были преодолены, румыны и немцы драпанули в село. Причин тому было несколько. Во-первых, как с изумлением узнал боец Лавренко, - Румыния вообще уже не хотела воевать. В смысле - всем государством не хотела. Вроде бы король Михай огласил обращение о выходе страны из войны - пленные об этом в один голос утверждали, да и контрразведчики особого удивления при таких новостях не высказали. Но румынам сложить оружие мешали фрицы, посему главным являлось принципиальное «во-вторых» - а попробуй наш десант останови.
        С пленными случился перерыв. Тимофей закурил, наблюдая работу батальонного КП. Комбат-майор у десантников был такой толковый, что прямо аж завидно. Мелькал у «ка-пэ» и старший смершевский майор - фамилия его оказалась Коваленко - но нынче он вовсе не контрразведывательными делами и пленными занимался, а чисто десантными. Наверное, до СМЕРШа в морской пехоте и служил, фуражка и тельник то определенно доказывали.
        Бой шел уже в селе - румыны сдавались пачками, но отрезанные немцы дрались яростно. Большая часть врага дала деру на Вилково - этот городок стоял в нескольких километрах западнее, на Дунае. Глядя на карту, Тимофей удивлялся, как тут все близко. Дали команду перебазировать КП в саму деревню, там еще шел бой, но комбат стремился быть поближе к передовой.
        До колокольни, где наметили НП, добрались быстро, но теперь бойца Лавренко нагрузили на общих основаниях - временами аж ноги подкашивались. Пальба на улицах и в садах шла густо: фрицы пытались вырваться, наших бойцов-десантников было не так уж много. Село штурмовали лишь четыре группы из десяти - у остальных имелись свои задачи. Но на колокольне уже развевался красный флаг, водруженный геройским батальонным почтальоном, во всем ощущалась полная уверенность в успехе, и даже когда на «ка-пэ» выскочили шальные немцы, их встретили, будто ждали…
        …Тимофей лежал с гранатами за камнями - справа были писаря штаба во главе с громогласным главстаршиной Миронюком, слева контрразведчики. По немцам врезали так дружно и плотно, что покончили в минуту, боец Лавренко только одну гранату и успел метнуть. Тут с фланга ударили и связные штаба, остатки фрицев побежали, кого-то взяли в плен. Обиженный, просидевший короткую схватку рядом с радистами и батальонным знаменем, старший лейтенант Земляков принялся за дело…
        Тимофей обыскивал немцев - сведущий в тонкостях Нерода показал, как это правильно и быстро делать - и приводил к переводчику. Допросы шли краткие - нужных нашей группе немцев не попадалось, а так - 10-й отдельный егерский батальон немцев и солдаты из ошметков 153-й пехотной дивизии. Попутно на всякий случай допросили румын из 380-го отдельного батальона, но те о майоре Бэлашэ слыхом не слыхивали.
        - Ничего, скоро нужные говоруны густо пойдут, - утешился старший лейтенант Земляков. - Минут пять у нас есть, давайте пока перекусим.
        Офицеры с любопытством открыли ленд-лизовский паек - написано было, что американский, специально для десанта. Консервы оказались какие-то крошечные - наверное, американские десантники исключительно в одну харю их жрут. И сигареты в смешной пачке - на пять штук. Земляков отдал красивое, но сомнительное курево Тимофею.
        - Вот это напрасно, Тима, - сказал Нерода. - Организм нужно беречь с малых лет. С нашей беспокойной жизнью словить банальный рак легких будет просто досадно.
        - А я ему уже говорил, - обвиняюще ткнул пальцем сердитый Земляков. - Все равно дымит.
        - Я только попробую из интереса, это ж заокеанские, - оправдался Тимофей, разглядывая пластинку хитроумных спичек - надо же, прямо на бумаге печатают спички союзники.
        - Что этот яд пробовать? Лучше шоколад грызи, он полезнее.
        Попробовали американский шоколад, по питательности и вкусу он оказался несравним с тем, что на катере ели. И сладкий, аж зубы липнут. Пришлось заедать галетами.
        - Да, не нашего размера этот паёк, - решил Нерода и посмотрел на часы. - Ладно, пора нам выдвигаться ближе к косе. Ситуация подсказывает.
        - Нагрузимся? - с намеком спросил Земляков.
        - Возьмем что сможем, но на сам «передок» ни в коем случае! - грозно предупредил командир группы. - Хватит анархии, Евгений!
        Земляков многозначительно огляделся, явно не наблюдая никакой анархии. Нерода погрозил ему кулаком. Тимофей перематывал портянки, ибо демонстрировать, что понимаешь больше, чем положено по званию, не самое разумное дело.
        На Кундукской косе шел бой. Одновременно со штурмом Жебриян группе десантников под командованием старшего лейтенанта Михайловского удалось занять окопы у основания косы. Собственно, это значилось одной из основных задач десанта: запереть отход противника к Дунаю. Коса-перешеек была длиннющей, но узкой - шириной всего метров в двести. По ней и намеревались отходить немцы и румыны из-под Аккермана, Золокар и Татарбунар.
        Десантники спешили, под обстрелом, ведущимся из крошечных рыбачьих поселков Курени и Волчок, атаковали по косе, стремясь вышибить врага из кособоких, крытых камышом хижин. Собственно, ничего иного «опорного» на косе и не имелось, только впереди маячила пара таких же крошечных домишек с колодцем, именуемые хутором Кринички - это уже у самой двойной «прорвы» - проливчика, соединяющего лиман Кундук с морем. Группа нашего десанта насчитывала пятьдесят восемь человек: маловато, зато люди сплошь обученные и упорные. За поселочек удалось зацепиться. Но ситуация тут же резко ухудшилась: на косу начали выходить отступающие части противника…
        … Тимофей думал, что сдохнет. По ним никто не стрелял, но даже просто бежать в таком темпе по песку с тяжелым вещмешком за спиной и патронными цинками в руках было выше сил. Ноги вязли в песке, подгибались, в глазах темнело. Офицеры впереди рысили как заведенные, Землякова тоже слегка пошатывало, а старший офицер группы с трофейным немецким пулеметом на плече вроде как на утреннюю зарядку вышел. Ох, быстрей бы упасть да помереть.
        Приблизились развалюхи с растрепанными крышами - те самые Курени. Россыпи свежих гильз, повисшая на древнем плетне румынская шинель, разбитые патронные ящики… Впереди на песке валялось несколько тел немцев. А дальше шел яростный бой за Кринички - пользуясь растерянностью врага, группа десантников рванула вперед и захватила крошечное хозяйство.
        Контрразведчики рухнули на песок, стук сердец и хрипы заглушали недалекую стрельбу.
        - Юра, давай дальше, - прохрипел Земляков. - Мы здесь «ни два, ни полтора».
        - Нет такого приказа, - напомнил, утверждая пулемет на сошках, старший лейтенант. - Мы - резерв, наши дела после боя начнутся.
        - Это крайне противоречивая постановка вопроса, - объявил главный переводчик, утирая потную рожу. - Начальник-то там, случись что, возвращаться нам будет очень-очень неудобно. Товарищ Шведова нас определенно не простит.
        - Жека, ты сейчас докаркаешься! - разозлился Нерода. - У нас конкретный приказ, и Маринка такие вещи понимает. Сказали быть здесь, мы и будем. До сигнала! А ты ведешь себя как «пиджак» необмятый. Для этого тебя учили, что ли? Вон, Тимка, упал, молчит, приводит в порядок дыхалку и нервы. А ты зудишь и зудишь. Повтори какие-нибудь немецкие склонения, что ли. Они скоро пригодятся.
        Земляков хрюкнул и подмигнул Тимофею. Да, верно, совсем недавно сам переводчик почти такими же словами воспитывал Андрюху-водителя.
        Лежали, прислушиваясь к стрельбе, видно было плохо - солнце слепило. Но по пальбе было понятно: атакуют фрицы. Наш «максим» почти не умолкал: короткими, редко длинными, но лента за лентой, выкипает, наверное, в минуту. Автоматная трескотня, стук винтовок - все густо. Но до гранат еще не доходит.
        - Бинокль нужно было найти, - пробормотал Нерода, глядя вдоль пулеметного ствола. - Ни хрена не видно.
        - Коса с развалюхами и закрывает, - Земляков глянул на часы. - Восемь ровно. Там уж два полка накопилось, даже без учета мамалыжников.
        - Что их считать, иродов? - пробурчал старший группы. - Вот снайперы-егеря, это да. Умелые, суки.
        - Ну, все тот же 10-й егерский, элита пехоты, с позапрошлого века пыжатся и регалии собирают, - вздохнул Земляков и покосился на Тимофея. - Ты нас, Лавренко, не слушай, мы о своем, о стратегическом.
        - Да пусть слушает, ему не повредит. Нормальный парень, не болтун. И бегает шустро, даром что недокормленный, - одобрил Нерода.
        - Чуть не сдох, - признался Тимофей.
        - «Чуть» не считается, - заверил Земляков. - Товарищ старший лейтенант, а давайте все же подтянемся? Прижмем пару снайперов «машингевером», все ж пользы побольше, чем бесцельно загорать.
        - Лежи, «прижимальщик»! Их, гадов, поди высмотри. Скорее уж наоборот получится. Вот как ты сюда перся, не зная деталей? Совсем уж возгордился, а, Жека?
        - Да причем тут гордость? - возмутился переводчик. - Вот так бы мы и лежали, дожидаясь конца боя. В чем разница, если у нас строго тыловое задание?
        - Ага, вляпался бы ты по самые… Молчи и жди сигнала, - обозлился командир группы. - Мне, может, самому невмоготу.
        - Да сколько… - начал Земляков.
        - Ракета! - прервал начальство Тимофей.
        Над Криничками висела едва различимая в солнечном сиянии блеклая звездочка, только по дымному хвостику и угадаешь.
        Нерода уже и сам увидел, был на ногах и с взлетевшим пулеметом:
        - Вперед! Эх, что-то рано. Неважны, видимо, дела. О снайперах все помним?
        Это был какой-то сумасшедший рывок. Тимофей вообще не думал, что можно так бегать, вся мысль и ушла на то, чтоб не отстать. Мимо тел и брошенного оружия, по блестящим гильзам и черным кровавым пятнам, у прибоя скалился солнцу щетинистый фриц, как гильзы блестели в распахнутом рту золотые зубы…
        За немногочисленными строениями Кринички коса слегка изгибалась, Тимофей успел увидеть впереди что-то темное и густое, осознать что это, не успел, контрразведчики упали за стеной домика.
        - Юра, пулемет, живо! - закричал высунувшийся откуда-то майор Коваленко. - А вы сидите, снаряжением патронов занимайтесь.
        Через мгновение донеслась скороговорка вступившего в дело МГ…
        Десантники занимали позицию между домиком и остатками сарая, бревенчатые сваи, вкопанные в песок для непонятных рыбацких нужд, опять же служили недурным бруствером. Огонь велся точно и метко: начинали отражать атаку бронебойщики, настоящих моторизованных целей здесь не имевшие и использовавшие ПТР вроде мощной дальнобойной винтовки, затем вступал «максим» и ручные пулеметы, а уж потом поддерживали автоматы. Немцы перли плотно и бесстрашно, промежутков между атаками хватало только на перезарядку и долив воды в кожух «максима». Тимофей оказался «на подхвате», заряжал диски, ползал к берегу за водой - зачерпываемая котелком соленая вода, казалось, ничего охладить не могла, нагретая солнцем как кухонный суп, но пулемету помогала. Потом вместе со здоровенным санинструктором Василием бинтовали тяжелораненого - в четыре руки со сложными ранениями справляться сподручнее, тут уроки плацдарменного санбата к месту оказались.
        Солнце жарило неистово, немцы не отставали: атака, еще… Трофейный пулемет Нероды давно умолк - патроны кончились. К своему оружию тоже боеприпасов маловато оставалось. Тимофей снаряжал диски «дегтярева» на пару с подраненным пулеметчиком:
        - Тут, Тимка, хоть облизывай каждый патрончик, - едва шевелил растрескивавшимися губами моряк-десантник, - аж душа горит, как их выпускаешь. Да сколько там этих гансов к нам принесло? Ихнее берлинское логово вроде же с другой стороны, а они все прут и прут…
        Действительно, столько дохлых немцев бойцу Лавренко видеть еще не приходилось: коса перед позицией сплошь телами завалена, в воде тоже плавают, в камышах лежат. Но на ногах гадов все равно больше, снова лезут. Дались им те Жебрияны, как будто иных мест где можно сдохнуть, нету.
        Десантный отряд ощутимо поредел. Позиция хорошая, но снайперы достают, да и так случайно цепляет. Убито двое офицеров, старшина и пулеметчик, два десятка раненых… Иной раз противник бросал несколько минометных мин, что было крайне неприятно, хорошо, что фрицы с собой полноценного боекомплекта не несли. Но и у десантников патронов оставалось все меньше. До гранатной драки лучше не доводить, немцам развернуться негде, но если добегут, так просто сметут толпой…
        …Вновь косили пулеметные трассы приближающуюся массу врага, вступали автоматы. Помогали десанту песок и вода - не разгонишься по ним, ноги вязнут, буксуют.
        Тимофей ползал вместе с Земляковым, собирали по цинкам и разбросанным вещмешкам последние патроны.
        - Похоже, скоро дойдет до нашей пистолетной артиллерии, - предрек переводчик, сдувая с патронов вездесущий песок. - Ты, Тимка, бей с пистолета в корпус, наповал не обязательно, главное - остановить.
        - У меня еще лопатка и штык есть, - заверил Тимофей.
        - Нам, людям штабным и интеллектуальным, опускаться до рукопашной схватки просто неприлично. Нет, должны немцы слегка иссякнуть, сесть перекурить и обдумать свое неприятное положение.
        Но перекуры выходили так себе - символические. В затишье десантники успели сползать к трупам, собрать трофейных патронов. Нерода гаркал, чтоб никто не поднимал башки - снайперы не спят. Вместе со старшим лейтенантом ползком тянули набитые лентами фрицевы ранцы - повезло с боезапасом.
        - Чем не курорт? - восторгался старший лейтенант. - Солнце, море, заповедник рядышком. А все благодаря нашему товарищу Землякову. Умеет места выбирать.
        - Чего опять во всем переводчики виноваты? - откликнулся из-за истерзанных пулями свай Земляков. - Такова ирония оперативной обстановки. Пляж, значит, пляж.
        - Башку не высовывай, иронический сатирик, - выругался Нерода. - И ты, Тимка, корму ниже, поплотнее. Пуля в зад не способствует получению наград и хвастовству перед девушками, не порти себе биографию.
        Немцы вновь полезли, вроде даже с удвоенной яростью. Возможно, за отобранные боеприпасы оскорбились. Фрицев положили плотным огнем, но уже перед самой линией обороны. Враг не отползал, лежал, стрелял из-за прикрытия наваленных тел. Еще чуток проползут и гранатами закидают. Стало уже совсем не до шуток, Тимофей лежал за сваей, бил короткими из автомата, взятого у одного из раненых. Патронов было в обрез, а немцев в груде мертвецов и не особо достанешь, разве что головы не позволяешь поднять. В странной тишине, среди стонов и редких одиночных выстрелов, пронзительно заскрипела дверь сарая-цеха по переработке рыбы. Не скрываясь, вышел десантник, помахал перед лицом ладонью, разгоняя рыбную и пороховую вонь. Тимофей замер: чего это он?! Не сдаваться же собрался. Остальные бойцы тоже обмерли, собственно, и фрицы молчали в полном удивлении, никто стрельнуть не вздумал. Боец поправил распахнутый ворот гимнастерки, демонстрируя тельняшку и жестом показал: «хорош палить! Сдавайтесь. Смысла помирать нету».
        Пауза тянулась такая, что аж живот свело. Но вот среди трупов встал один немец, поднял винтовку над головой, взял за ствол, рядом неуверенно поднялись еще двое, и еще…
        - Жека, прими клиентов, - скомандовал невидимый майор Коваленко.
        Сдалось человек шестьдесят, и офицеры тоже имелись. Земляков строго, но спокойно гавкал по-немецки, указывая, куда складывать амуницию и куда отходить. Один из фрицев, обладатель лошадиной злой морды, что-то буркнул. Переводчик усмехнулся:
        - Ругается. Говорит, да вы тут совсем по пальцам считанные. Знали бы, не сдавались.
        Пленных действительно оказалось числом больше, чем боеспособных десантников. Ну, так и чего теперь озираться, башками вертеть? Запросто могли и сходу под пулемет выбежать, раз такие упорные. Тимофей, обадривая-подгоняя пленников движениями горячего еще автоматного ствола, подумал, что и остальные немцы последуют хорошему примеру умных камрадов. Но вышло не так: не конец это был боя, только перерывчик.
        Но пауза вышла как нельзя кстати. Подошла подмога: комбат прислал сводную группу из разведчиков, саперов и пулеметчиков, принесли и патроны. Боеприпасов, как и резерва, оказалось не очень-то густо, но сразу стало веселее. Да и впереди по косе и ее основанию снова начали работать наши штурмовики. Могли бы, конечно, и поближе фрицев прикладывать, но хоть так. На море маячили силуэты бронекатеров - приказ получили поближе подойти. Тоже хорошее дело.
        Но немцев на косе стало еще гуще и с атакой гады не замедлили. Поперло так, что казалось, вся коса в фрицах и румынах, они и вдоль камыша шли, и прямо по воде, морем.
        … Автомат норовил обжечь. Как ни пытайся коротким бить - раз! - и диск пустой. Тимофей вжался в ячейку, наскоро отрытую в песке, строчил в щель между сваями. Позиция была удобной: снаружи то и дело стукали пули, но пробить толстые, выбеленные и просоленные морем бревна не могли.
        Слева немцы почти дошли до нашей позиции - в сиянии солнца завертелись длинные рукояти гранат, захлопали взрывы. Лежащий ближе десантник ответил своими «лимонками». Во метает, лежа, на боку, а как из миномета. Оглушенные немцы выползали из дыма, их срезали из «ручника»…
        Но сколько же их еще?!
        - Сигналь, захлестнут уроды! - закричали у строений.
        - Только осторожно. Координаты точно давай! - предостерег метнувшийся по песку к домам майор-контрразведчик.
        Тимофей подивился тому как умеет ползать по-пластунски командир СМЕРШа - прямо ящерица здоровенная, а не офицер.
        Меняя диск, боец Лавренко оглянулся. Один из десантников прислонился к стене домика, оттуда, заслоненный от пуль, семафорил катерам двумя бескозырками. Тимофей хмыкнул - размахивание руками выглядело малость смешно, но это ж морские ухватки, пехоте их не понять - и вернулся к делу. Куда, сука тощезадая подползаешь?! Автомат выплюнул пару гильз - упорный фриц замер среди предыдущих тел.
        В воздухе засвистело - катера открыли огонь. На косе поднялись фонтаны песка…
        - Точно! - почему-то откровенно возликовал Нерода[18 - Кое-кто из контрразведчиков знает, насколько вероятно было в тот момент накрытие огнем собственных позиций. В реальности первым залпом с катеров был контужен командир группы лейтенант Михайловский. Тогда же был тяжело ранен в живот герой Николаевского десанта Иван Дементьев. (Именно он так удачно «подсказал» немцам вариант сдачи в плен у рыбного цеха). В реальности Герой Советского Союза Иван Павлович Дементьев был эвакуирован в Одессу и, не приходя в сознание, умер в госпитале 5 сентября 1944 года.].
        - Не отвлекайся, Юра. Снайперы, снайперы! - напомнил майор-контрразведчик.
        Плотный обстрел с моря и штурмовка с воздуха порядком поубавила прыти немцам. Десантники успели высмотреть и уничтожить снайпера - засел в камышах этакой незаметной хитрой жабой.
        Тимофей сидел рядом со старшим лейтенантом Земляковым, набивали патронами магазины. Врага на косе толклось еще видимо-невидимо, наверное, разбомбить всех не выйдет, опять к Жебриянам попрут.
        Неожиданно подсел тот шальной десантник, что немцев агитировал сдаваться, и неуверенно сказал:
        - Извиняюсь, товарищ старший лейтенант, за любопытство. Лицо ваше вроде бы знакомо. Вы, случайно, в Николаеве не бывали?
        - Попутно мы шли, товарищ Дементьев. На той лодке, что потом отстала от вас с Ольшанским, - пояснил, почему-то смущаясь, Земляков.
        - А я же вижу, только очки ночью малость смутили, - обрадовался десантник.
        - Очки для штабной работы, а на море и с автоматом я и так справляюсь, - пояснил старший лейтенант. - Рад видеть в добром здравии…
        Старые знакомые вспоминали высадку в Николаеве, а Тимофей прочищал затвор автомата и думал о том, что самые решительные моменты войны просидел в оккупации. Вот люди Николаев освобождали, под Сталинградом и Харьковом героически сражались. А тут Жебрияны… Нет, тоже, конечно, важный населенный пункт, но все-таки не то…
        … - значит, и вы свое дело выполнили, - десантник глянул на пустоватую, без наград, грудь старшего лейтенанта.
        - Не обижен, - кратко заверил Земляков. - Но у нас же уклон другой.
        - Да понятно, я не любопытствую. Разве что в самых общих чертах. Там у вас в группе специалист имелся…
        - Жива-здорова специалист, - успокоил Земляков. - Сейчас далековато отсюда служит, но в полнейшем порядке.
        - Вот это хорошо! - обрадовался десантник. - Тогда такая заваруха пошла, а она с виду рисковая девушка…
        На косу вновь шли штурмовики. Ударили бомбами и реактивными снарядами…
        - Да, прямо курорт - пробормотал старший лейтенант. - То-то всем девушки вспоминаются. Наблюдай, Тимофей, за обстановкой, размышляй о светлоголовой и романтичной красоте, а я к начальству схожу…
        Почему нужно непременно о светлоголовых думать, боец Лавренко не понял. К примеру, Стефэ была вполне темненькой. Думалось о ней здесь - между морем, лиманом и устланным телами песком - совсем иначе, только вспоминать о ней было совсем излишне.
        Над косой прошли удачно разгрузившиеся «Илы», качнули крыльями в знак приветствия над позицией десантников. Хорошо работают летуны, не то что весной. Что ж, закончилась переменка…
        …Странный дальше пошел бой: немцы и румыны безнадежно атаковали, потом группками сдавались в плен, снова атаковали, снова сдавались - на косе их все еще оставалась уймища, туда вновь налетали наши штурмовики…
        Последняя жидкая атака фрицев случилась около шестнадцати часов дня. На руке Тимофея уже имелись часы - старший лейтенант с немецкого офицера снял и отдал, поскольку «мародерство преследует цели личного обогащения, а наличие прибора учета точного времени является не роскошью, а наоборот - военной необходимостью».
        Вообще контрразведчики окончательно употели: пленных была прорва, среди них вылавливали и допрашивали саперов и офицеров. Тимофей охрип, выспрашивая у румын - хорошо хоть эти вояки совсем «дошли» и говорили охотно. Землякову приходилось сложнее - фрицы, особенно егеря, были куда упрямее.
        Имелись, имелись следы майора Бэлашэ! Нашлось шестеро румын из крепостной роты. Майора они знали так себе - командовал ротой он недолго, но по описанию и деталям - точно он. Вот только в последний раз видели его еще ночью, во время отхода, куда дальше делся, непонятно. Один капрал утверждал, что видел господина майора уже на косе, но до начала боя, правда, особой уверенности измотанный румын не испытывал. Это было и хорошо, и плохо. Похоже, что не убило по-глупому во время атаки по песку столь ценную дичь, и разыскивать его среди трупов незачем. Но и спешить сдаваться эта саперная гадюка-майор не желал. Впрочем, пленные шли и шли, прямо во всю косу толпа. Девать их было уже некуда, да и жутковатая обстановка назревала: вздумают рвануть - голыми руками десантников передушат. Приказали пленным срезать с брюк пуговицы и заходить в воду. Когда штаны мокрые и сползают, то житейское обстоятельство ограничивает глупости. Ну и некоторым немцам явно требовалось охладиться.
        - Плохо, товарищи, - объявил измотанной группе майор Коваленко. - Все у нас наперекосяк, товарищ Земляков. Видимо, наш друг решил сдаться армейским частям и повернул с особо умными камрадами назад на Аккерман[19 - Часть блокированного на косе противника - около пяти с половиной тысяч - не рискнула сдаваться десантникам и вернулась в котел, предпочтя попасть в плен к армейским частям Красной Армии.].
        Земляков вздохнул:
        - Вполне могло такое случиться, он, скотина, не из самых тупых. Но там-то он в плен не попал - обстановка у армейцев спокойная, учли бы в документах.
        - Может, ночью успел проскочить? - предположил Нерода. - Коса какое-то время не была плотно перекрыта. Если шустрый, так мог просочиться. Нужно в Жебриянах глянуть, перепроверить.
        - С тем же успехом он мог и в Вилково проскочить и бесславно при переправе утонуть, - мрачно заметил командир контрразведчиков. - Скорее уж здесь где-то раненый валяется, потом его в море смоет, бычки тело приберут, вот и вся тайна. Значит, так. Мы с Земляковым остаемся тут, примем окончательных пленных, осторожно глянем по косе. А ты, Юра, берешь специалиста по румынским диалектам, идете в село, уточняете у пленных. Саперный майор - не иголка, если он там мелькнул, кто-то его должен был видеть. Но осторожно, без прыти и самодеятельности. В полночь в штабе батальона встречаемся. Результатов не будет - выходим на базу.
        Шли по песку, ноги увязали, но в принципе стало полегче - стрельба кончилась, и, видимо, надолго.
        - Так оно, Тимка, и бывает, - вздохнул Нерода. - Шухера много: вскочили, заметались, туда-сюда… А где результат? Нет результата.
        - Война, товарищ старший лейтенант. Непредсказуемое дело, - счел уместным высказаться Тимофей.
        - Это верно. Но у нас в отделе музыкальная тема «война все спишет» не прокатывает. Мы головами думать должны, должность такая. А ты вообще молодец, товарищ Лавренко. По мере сил походатайствую о поощрении и награде.
        - Я же не за то воюю, - пробормотал Тимофей.
        - Естественно. Но воинский порядок никто не отменял: заслужил - получи. Вот товарищ Земляков свое тоже сполна получит, - заверил старший лейтенант.
        Землякова было немножко жаль - хороший человек. Пусть и не получилось у него майора на перехвате взять, так что ж. Впрочем, штрафбат старшему лейтенанту-очкарику точно не грозит. Слишком ценные люди такие переводчики, не будут ими разбрасываться почем зря. И вообще - неизвестно, выдастся ли товарищу Лавренко в жизни еще случай на самолете полетать. Нет, хороший офицер Земляков.
        7. Август. Плавни и дальше
        - Стой! - безнадежно закричал Тимофей, проламываясь сквозь камыш. - Стрелять буду!
        Где-то слева действительно протарахтела автоматная очередь, но это было далеко и звучало неубедительно. Как и сиплые вопли на румынском языке рядового Лавренко. В камышах только усерднее захлюпали, уходя глубже в непролазные дебри…
        Все вышло совершенно неожиданно. Возможно, в контрразведке всегда так, но Тимофей к таким поворотам не привык, да и контрразведчиком считал себя очень условно.
        Дошли со старшим лейтенантом до Жебриян, глянули на новых пленных. Румын сдалось густо, но все какая-то ерунда, званием не выше лейтенанта. Единственный печальный часовой, охраняющий толпу, сказал, что по дороге на Килию взяли еще каких-то офицеров, а по направлению на Вилково подстрелили хитрого фрица, переодевшегося в рядового мамалыжника - может, тот тоже был по шпионской части? Старший лейтенант Нерода приказал Тимофею ознакомиться с дорожными пленными, пока он сам сходит на странного мертвеца глянет, но с выяснениями не задерживаться, сразу в село возвращаться.
        - Давай бегом, потом здесь еще румын-саперов опросишь, оно полезнее будет, - распорядился командир группы. - Автомат оставь, и так ноги едва таскаешь. Живенько и не заблудись, товарищ партизан.
        Вот, опять «Партизан». Да откуда офицеры эту старую кликуху знают?! Не иначе, Земляков разболтал. Переводчики, они сильно разговорчивые.
        Тимофей быстрым шагом вышел на дорогу - навстречу брели кучки румын, уточняли - «куда в плен?». Боец Лавренко указывал на пункт сбора, узнавал насчет офицеров. Как выяснилось, группа офицеров села курить у колодца на окраине. Тимофей двинул туда - идти налегке было непривычно, а особо быстро все равно не получалось: после дождей дорогу развезло, грязь и лужи такие, что не поймешь, где дорога кончается, а лиман начинается.
        Офицеры уже накурились и собирались в путь до нормального плена. Их старший - капитан - отрапортовал «господину гвардейцу», что майора Бэлашэ они не видели, не знают, и вообще не саперы, а честные артиллеристы, еще с довоенных времен твердо настроенные против Антонеску и Гитлера. Ну, это-то было понятно.
        Тимофей вернулся на дорогу, увидел повозку с нашим легкораненым десантником - тот катил на трофее к штабу, забирать имущество - имелся приказ о дальнейшем перемещении. Повозка была кстати: хоть медленная, но пяток минут можно было дать отдых ногам.
        - Всё ищите? - осведомился десантник, давая дотянуть самокрутку. - Да разве сейчас нормального шпиона найдешь? Тут румын на две дивизии, и все одинаковые.
        - Есть трудности, - признал Тимофей.
        - Да уж, не позавидуешь. У них тут и хитрых полно. Я вот еду, смотрю, к камышам лодка-резинка подходит. Крикнул им для порядка. Они в воду как жабы - бульк! Ну, я из автомата дал очередь, хотя далековато было. Двое там таких солидных было, офицерского водоизмещения. Может, и ваш майор?
        - Наш майор не особо выдающийся фигурой. Вот зачем ты мне это сказал? - Тимофей спрыгнул в грязь. - Теперь проверять придется. Это где было?
        Место стрельбы зоркого десантника обнаружилось без труда - автоматные гильзы не успели утонуть в грязи и затоптаться. Лодку Тимофей тоже увидел - ее медленно уносило по мелководью за плавнями. Боец Лавренко плюнул и пошел к зарослям. И по дороге, и от плавней, тащились все новые румыны. Наверное, и с лодки уже выбрались и пошли сдаваться. Но нужно убедиться.
        До камышей было метров с сотню, но того и гляди ноги засосет. Навстречу хлюпали двое пехотинцев-мамалыжников, расхристанные, без оружия, в шинелях, несмотря на жару. Ишь, сами мокрые, а шинельки сберегли, об удобном ночлеге уже думают. Предусмотрительно.
        Румыны сошли с символической тропинки, почтительно пропуская советского бойца. Тимофей мелком глянул в потные, заросшие морды: прав десантник, нынче все мамалыжники одинаковые, только по знакам различия и запоминаешь.
        Отмахиваясь от мошкары, боец Лавренко вышел к изломанному камышу. Здесь они выбирались из воды, ага, вон весло валяется. Тимофей поднял короткое, похожее на лопатку весло, повертел - весло как весло, фиг его знает. Нужно лодку глянуть, да возвращаться.
        Пришлось лезть в воду. Новенький пистолет Тимофей из кобуры достал, дабы не замочить оружие и часы, задрал руку, но воды оказалось чуть выше колен. Лодка мирно ждала, пузатенькая, серо-зеленая. Легкая наверное, такую бы дома иметь, на пруды за сазанами хорошо ходить, особенно если насос заиметь.
        Тимофей ухватил лодку за уключину, притянул поближе - тяжеловатая. Тут мысли о сазанах мигом вылетели из головы: в лодке лежал труп. Однако, не промахнулся ездовой стрелок.
        Мертвых боец Лавренко навидался вдоволь, все они похожи меж собой тем, что мертвые. Определенно это не майор Бэлашэ. Этому чуть за двадцать лет, судя по рукам - работал ими чаще, чем головой. Но почему-то почти голый. Вон на майке какие жирные «автоматчики» копошатся. Наверное, грести запарился, разделся. Винтовка и подсумки валяются под задом, прямо в воде. Нет, не следил за оружием румын.
        Мертвец смотрел в вечереющее небо, полуприкрытые глаза тускло блестели, ничем уже не интересуясь. Плыл, старался, бац и все.
        А как его вообще убило? Наш-то десантник определенно не в раздетого стрелял. О такой детали боец точно бы упомянул. «Они в воду как жабы». Да, белье-то мокрое, высохнуть не успело. Ранило, разделся, обратно в лодку залез и помер? А куда ж его зацепило? Кровь должна быть.
        Тимофей засопел, ухватил теплую вялую руку румына, поднатужился, переворачивая тело… Кровь была, хотя и немного. Залила вещи на дне резиновой посудины, сумку хорошую подпортила. Но…
        Майка под лопаткой мертвеца оказалась пробита на диво аккуратно. Никаких клоков-лохмотьев в ране. Тимофей оттянул влажную ткань, но опыт человека, немало поработавшего с кожами и тканями, уже подсказывал, что увидится.
        На загорелой коже виднелся четкий короткий, чуть наискось, прорез. Ножом или штыком ударили.
        Подозрительно это. В замешательстве Тимофей поднял сумку - хорошая, кожаная, кровь-то и стереть можно. Пустая, только карандаши в специальном кармашке торчат. Отточены-то как - таким ткнуть, и тоже того… в небо будешь смотреть и не жмуриться. А это что? Боец Лавренко поднял два пенальчика, болтающихся на дне лодки рядом с патронами. Легкие, красивые, крышку сворачиваем… ух, каким хорошим табаком потянуло. Настоящие буржуйские сигары, как у Мистера-Твистера.
        Стоп!
        Там, на вязкой тропинке, когда румыны дорогу уступили. Табаком хорошим тянуло, позавидовал ненакурившийся товарищ Лавренко. Шинели у них сухие, недавно были свернуты, складки еще не разгладились… Лица… лица… лица… Второй был грузным, тяжелый такой солдат, ворот не застегивается. Вот первый… Полу шинели этак манерно придерживает, словно пальто на нем. Лицо вообще не помнится. Обычное лицо, щетина, вполоборота… но не исключено…
        Тимофей сунул сигары в карман и рванул к берегу. Пистолет бы не утопить, непривычно в руке скользит…
        У лодки, казалось, проторчал долго, но это обманчиво показалось. Стоило пробиться напрямую сквозь камыш, как вон она - дорога, группка румын уже почти до поворота дотащилась, а эти двое только выходят на дорогу. Не хотят спешить, внимания привлекать. Теперь никуда не денутся!
        И тут от облегчения боец Лавренко совершил непростительную ошибку.
        - Стой! Стрелять буду! - заорал Тимофей по-румынски во весь голос.
        Услышали. И шедшие впереди румыны обернулись, встали, и эти двое оглянулись.
        Тимофей Лавренко справедливо считал себя бойцом опытным, но не особо выдающихся статей. Был бы еще автомат в руках, тогда конечно, был бы убедителен и страшен. Но оказалось, что румынам особо много не надо - и такой контрразведчик напугал. Двое у дороги не сговариваясь побежали. Не по самой дороге, а свернув - к плавням что дальше от села. Пригибаются, в полах шинели путаются, но точно знают, куда тикают.
        Так-так. Майор там или нет, упускать нельзя. Тимофей цикнул-сплюнул сквозь зубы, не отрывая взгляда от убегающих по голому месту врагов, принялся стаскивать сапоги. Воду выльем, портянки перемотаем, не уйдут…
        Рванул наперерез, расстояние удалось сократить быстро, но и плавни - вон они - рядом. Тимофей дважды опускался на колено, прицеливался из ТТ… Нет, не достать - далековато, да и завалишь насмерть, а он потом, как назло, тот самый майор и есть. За такое точно в штрафную отправят, ибо вообще не переводчик, да и поделом будет.
        - Стоять! Убью! - боец Лавренко выстрелил поверх голов.
        Пистолет исправно щелкнул, но разве это убедительность?! Не то оружие, не то! Да и разве напугаешь таких ушлых гадов? Это ж кто-то из них ножом в лодочке поработал.
        Вот вломились в заросли, Тимофей отставал на полсотни шагов. Обернулся - нормальные, нешпионские румыны глазели с дороги.
        - В село! Бегом! Доложить начальству! - хрипло проорал Тимофей и врезался в стену камыша.
        В плавнях боец Лавренко бывал не то чтобы очень часто, но всё же бывал. У шпионов с этим было похуже - трещали-шелестели и хлюпали, как будто их там целый взвод. Впрочем, тут запросто можно и на взвод наскочить: плавни просторные, а нынче в них бродит уйма фрицев и румын. Но думать об этом было нежелательно, и так страшновато.
        Впрочем, особо думать не получалось: тут заставляй себя переставлять отяжелевшие ноги, не слишком шумно раздвигать стебли камыша, да не терять подозреваемых. Да какие они подозреваемые?! Шпионы и есть - вон как удирают.
        Ориентировался Тимофей больше на слух. Преследуемых отчетливо видел лишь дважды - когда чистую заводь пересекали. Шинели шпионы давно побросали, боец Лавренко поднял из воды тяжелую одежку, хотел проверить карманы - вроде так полагается - но времени было маловато. Бросил на островок, если что, потом шансов найти будет больше. Когда увидел на заводи - брели по пояс в воде, мокрые и темные как черти - имелось большое желание стрельнуть. Тимофей даже поднял пистолет, попробовал прицелиться, но руку водило, да и совершенно одинаково со спины оба врага выглядели. Определенно, один - тот, что ненужный - был потолще, но поди, разгляди на воде за секунду, когда их тоже шатает и плещет. Нет, тут наверняка действовать нужно.
        Беглецы все настойчивее уклонялись к западу. Определялось это обстоятельство без труда - садящееся солнце так и норовило ослепить, хорошо лучи уже верхушки камышей цепляли. Тимофей догадывался, что где-то впереди курс бегства преграждает река Дунай и город Вилково. Хорошо, товарищи командиры допустили взглянуть на карту, хоть не шлепает боец вслепую, как это частенько бывает на войне. Много хуже, что у Дуная немцев и румын должно быть просто немеряно - туда они все отходят, вот и шпионы сильно надеются к своим выйти. Вот тут обрывочные мысли бойца Лавренко становились весьма неприятными и трусоватыми. Утешало то, что не вражий сегодня был день: на косе их клали сотнями, а в плен взяли еще больше. И лично Тимофей тоже клал и брал. Так с какой стати тут двоих румын страшиться? Они - вон - сами боятся и тикают из последних сил.
        Слева донеслась перестрелка, быстро угасла. Уже не в первый раз. Беглецы туда не хотят, жизни свои шпионские ценят. Стреляют и дальше к югу, звук тише, но там и пушки. Наверное, наши город штурмуют. Прямиком туда подозреваемые точно не пойдут. А до темноты немного времени еще остается. Боец Лавренко осознал, что нужно рискнуть.
        Семь патронов в пистолете, запасной магазин в кобуре, штук пять патронов в кармане - это еще в Криничке машинально припас. Боезапас не такой уж плохой, вот только к пистолету особого доверия боец Лавренко не испытывал - не для плавней оружие. Имелся, конечно, штык и проверенная саперка, только это инструмент сугубо для работы, в бою на крайний случай оставим. Но на фронте товарищ Лавренко не первый день, есть и серьезный резерв - две «лимонки». На них вся надежда.
        Наверное, будь Тимофей в здравом неутомленном уме и сохраняя силы, никогда бы на такую авантюру не решился. Но ноги решительно отказывались двигаться и вообще подмывало рухнуть в воду и утонуть. У любого солдата есть предел сил, это обстоятельство нужно строго учитывать. Только ничего боец Лавренко сейчас учитывать не мог - просто слушался подсказки того, что «инстинктом» называется.
        Солнце на две трети скрылось за стеной камыша, торчала лишь малиновая макушка. На нее Тимофей и ориентировался, уже не слушая хлюпы и чавканье впереди, беря вправо, напрямую, сосредоточившись на скорости и тишине движения…
        Вот… мелкая протока в десяток шагов ширины, а дальше камыш пониже, а за ним вроде бы намечается возвышенность, торчат деревья, ближайшее похоже на черную корягу, панически раскинувшую руки-лапы в последний отсвет заката, дальше торчат вполне живые деревья. С этим угадал - место удобное, шагов на шестьдесят просматривается.
        Тимофей нащупал коленом что-то вроде кочки, привалился боком к зыбкой опорекамыша. Дыхание со свистом вырывалось из груди, обратно втягивало мошку и камышовую легкую труху. Ух, все равно как хорошо, когда стоишь и двигать ногами не нужно.
        Ну, насчет «хорошо» боец Лавренко поспешил. Стоило остановиться, как комары и мошка осатанели, ноги в воде начали стыть и увязать в иле, в шароварах и трусах наоборот - все поджалось. Южное лето, называется. Впрочем, весной на Днестре бывало и похуже.
        Стрелка на часах слабо светилась - шесть минут. Шпионов не было. Не угадал. Нельзя было бросать и рисковать. Глупо было обгонять, догадки строить, вот же дурак, тупица…
        Тимофей перешел к более бронебойным словечкам, благо фронтовая жизнь делает их боезапас неиссякаемым. Беззвучный мат сдувал комаров с губ, в остальном боец Лавренко не шевелился - пусть жрут, зудящие фашисты, заслужил высшей меры, дурень.
        Словно ватные тампоны из глаз и ушей выдернули: одновременно и плеск услышал, и увидел как из камышей вываливают. На плавни уже опустились скоротечные сумерки, можно разглядеть что идут двое, но без подробностей. Они! Кто тут еще будет шляться.
        Нет, не шлялись, а едва тащились, качаясь, как в дупу пьяные.
        Тимофей с величайшим облегчением потянул кольцо гранаты - уже разогнутые усики чеки легко поддались. Еще раз примерившись, с поправкой на курс подозреваемых, боец Лавренко метнул гранату. Булькнула в камышах, вроде бы удачно - по ходу противника. Тимофей присел, наблюдая.
        Один из шпионов плеск услышал, замер. Второй продолжил брести через протоку. Запросто сейчас зацепит дурака осколками.
        Бахнуло глухо и утробно, вода передала толчок взрыва, закачались стебли испуганного камыша.
        - Стоять! Руки вверх! - по-румынски закричал Тимофей, выстрелил и рванулся на протоку.
        Не поймут. Не крик, а мычание какое-то бугаиное.
        Шпионы на воде замерли, пригнувшись к воде. Все-таки взрыв их малость контузил. Но руки, скоты, поднимать не думали.
        Тимофей понимал, что нужно ошеломлять, не давать опомниться.
        - Руки! Руки, свиньи! Убью …!
        Румынские ругательства как назло выскочили из головы, Тимофей добавил родное. Ничего, это все понимают.
        Один из противников так и стоял, бессильно нагнувшись мордой к воде, второй - толстый - потянулся к запазухе, оружие доставать…
        Тимофей выстрелил, кажется не попал, выстрелил еще и еще.
        Толстый неохотно завалился на спину.
        - Руки поднял! Руки!
        Оставшийся на ногах шпион поднял руки. Ну, не то чтобы поднял, а растопырил по-над водой. Ладно, пусть хоть так.
        - Фонарик есть? - хрипло спросил Тимофей, останавливаясь в двух шагах и держа на прицеле пленного.
        Вот куда ему стрелять, если дернется? Тут пока из плавней выведешь, и любой нераненный сдохнет.
        - Фонаря нет, - прохрипел изумленный пленник.
        - Плохо, - укорил Тимофей и полез в карман. - Выпрямился и руки выше!
        Хорошей зажигалке вода не особо вредит. Дрожащий огонек осветил мокрое лицо, запавшие щеки… Но чуток благородной буржуйности угадывался. Он!
        - Майор Бэлашэ, у вас есть документ, подтверждающий личность? - строго, тоном опытного переводчика-допросчика осведомился Тимофей.
        - Да, в кармане, - изнеможенно признал пленный.
        - Выберемся на сухое, покажете, - отложил окончательную проверку Тимофей и указал на почти утопшее тело. - Это кто?
        - Капитан Бачу-Попа.
        - И с затылка видно, что Попа. Должность?
        - Не знаю, мы случайно познакомились на косе. Кажется, он из штаба дивизии.
        - Вытащите его на бугорок и переверните.
        - Не могу. У меня нет сил, - равнодушно пояснил майор.
        По виду так оно и было. Сапер-то он сапер, но из начальников, не привык в воде бродить. Только ситуация к отдыхам и сочувствиям не располагала.
        - А я вот вам сейчас локоть прострелю, тогда еще труднее мертвецов двигать будет, - посулил Тимофей.
        Пленник со стоном ухватил мертвого товарища за погоны и принялся толкать к заросшему островку.
        - Перевернуть! - приказал боец Лавренко.
        Пришлось помогать - майор действительно едва стоял, вернее, сразу на колени бухнулся, едва до относительной земли дотащились.
        Напарник главного шпиона оказался не особо толстым, просто на солдатскую форму у него был надет странноватый прорезиненный жилет с большими карманами. Тимофей пощупал резину - не оружие, а, кажется, бумаги.
        - Господин майор, у вас оружие есть? - осведомился Тимофей, разглядывая мертвеца.
        Вот так вплотную убитого лично им самим человека боец Лавренко видел впервые. Наверное, нужно было переживать и запоминать, но Тимофей отложил это на будущее - сейчас устал и неотложных дел полно. А вот куда попал - запомнилось. В горло, и жилет диковинный слегка подпортил.
        - У меня пистолет. В кармане брюк, - медленно ответил майор.
        - Доставайте. Вам уже не надо. Только осторожно, - напомнил Тимофей.
        Пистолетик оказался крошечный, дамский. Тьфу, а не оружие.
        - Снимайте с вашего дружка эту штуковину, - приказал боец Лавренко.
        Майор застонал:
        - Зачем?! Там какие-то документы. Зачем вам документы разбитой дивизии?
        - Порядок должен быть с документами. Майор, закройте рот, пока вас не спрашивают, и выполняйте приказ! - вернулся к правильному допросному тону Тимофей.
        Нести проклятый жилет пришлось попеременно - майор Бэлашэ буквально валился с ног. И действительно, вот запросто мог бы сильно умный капитан Бачу-Попа сжечь те бумажки, никто бы ему сейчас дурного слова не сказал. Так нет, тащил, гад, теперь от них попробуй избавься.
        Тимофей конвоировал майора и жилет вдоль протоки, надеясь выбраться к окраинам Вилкова. В той стороне наступила относительная тишина, только иногда доносились отдельные выстрелы - взяли наши город. Имелась, конечно, вероятность, что наоборот. Но боец Лавренко твердо верил в морскую пехоту, да и тащиться назад через плавни… и майор явно не дойдет, и сам прикомандированный временный контрразведчик, того…
        Брели по пояс в воде, иногда проваливаясь по грудь. Майор молчал и вроде не в себе был - буксировал-опирался на резиновый мешок-жилет, а чтобы обойти заросли, требовалось потыкать подконвойного пистолетом в нужное плечо. У Тимофея и у самого сил хватало лишь держать руку с часами и пистолетом над водой, да слегка соображать. Сумерки окончательно утонули, все затопила темнота водяная и небесная, только звезды светили встрявшими в небо давешними трассерами. Протока начала сворачивать обратно в гущу плавней, нужно было выбираться.
        Двинулись камышами - здесь было посуше, но идти труднее. Майор норовил упасть-прилечь на стебли и затаиться. Приходилось пинать его и жилет, не со зла, а для бодрости. Шелестел мир камышей, булькало в сапогах и под ними, в камышах шумно взлетели ночные птицы, но вздрогнуть сил не оставалось…
        …Лежали на крошечном островке. Майор открыл глаза, посмотрел на звезды и прошептал:
        - Зачем я вам, господин гвардеец? Застрелите здесь.
        - Перебьетесь. Вот перекурим и пойдем, - Тимофей нашарил в кармане с документами пачечку американских сигарет. Слегка подмокли, но упаковка хорошая.
        Зажигалка щелкнула, огонек озарил морду пленника - кажется, после заката Бэлашэ вдвое гуще щетиной зарос, прям даже смотреть страшновато. Может, это и не он?
        Пленный затянулся, кашлянул и прохрипел:
        - Двойной навоз? Редкая гадость.
        - Зато упаковка надежная, - защитил союзников Тимофей.
        Дымили сомнительным куревом, потом пленный спросил:
        - Послушайте, а вы вообще кто? По-моему, вам лет пятнадцать. Вы разведчик гвардии?
        - Отчасти. Господин Бэлашэ, не задавайте глупых вопросов.
        - Да, верно. Мне абсолютно безразлично кто вы. Но зачем я вам? Я всего лишь мирный строитель, которого жестокая война заставила нацепить погоны. Если мы выберемся из болот, просто отпустите меня. Я мечтаю об одном - вернуться к семье. Клянусь, я не хочу воевать.
        - А кто тут хочет? Но порядок должен быть. Засчитаетесь военнопленным, все пойдет по порядку, стежок за стежком, перескакивать нельзя, - объяснил обрадованный Тимофей.
        Нет, тот майор, тот самый - солдатскую форму нацепил, но что он Бэлашэ, отрицать и не думает, плавни всё его хитроумие живо утопили. Это хорошо. Плохо, что берег куда-то запропал. Рядом вроде были.
        - Я понимаю, - продолжал наващивать свою мысль-нитку пленный. - Я же добровольно и сознательно сдался. Но нельзя ли сделать исключение? У меня есть деньги и два золотых кольца.
        - Вы, господин майор, их в жопу запихайте, может идти легче будет, - посоветовал боец Лавренко. - Всё, перекурили, подъем! Тут рядышком, выйдем, подсушимся.
        - Вы уверены, что «рядышком»?
        - Я почти местный. Вставайте-вставайте!
        Майор застонал, но упрямствовать не стал. Кое-как поднялись, взяли жилет…
        …Плавни кончились как-то враз, нужно было пораньше правее взять, наверное, вдоль берега перлись.
        - Вот я и говорил! - напомнил Тимофей. - Совсем рядом были.
        Едва ступили на твердое, пленный повалился животом на проклятый жилет и замер.
        - Напрягитесь, - посоветовал конвоир. - Вредно лежать, застудитесь.
        Майор застонал как младенец:
        - Не могу. Я не чувствую ног. Поймите, мне сорок лет и я не разведчик.
        Пришлось опять пинать и сулить что скоро на сухом месте можно будет посидеть.
        Добрели до сарая, пахло козами, но оказалась незанятой халупа. Майор свалился у стены, Тимофей постоял, осматриваясь. За сараем была протока, но уже прямая, чистая, на канал похожа. На другом берегу угадывались дома, довольно густо понатыканные. Надо думать, это уже Вилково. Но где здесь наши, поди, угадай.
        Где-то среди домов стукнул винтовочный выстрел, ему ответила автоматная очередь, вторая… смолкло. Да, не очень спокойный город это Вилково, нужно будет осторожность соблюдать. Подстрелят господина майора - вся тягомотина псу под хвост.
        Тимофей сел под стену и принялся стягивать разбухшие сапоги:
        - Переобуйтесь, господин майор. Нам придется пройти еще немного. До комендатуры.
        Пленный застонал, но зашевелился. Все ж есть в нем офицерская дисциплина, наверное, на допросе сотрудничать будет охотно.
        Тимофей успел выжать и перемотать портянку на одной ноге, разуть вторую, и тут, как всегда на полуделе, начались неприятности. Кто-то шел вдоль канала, вот звякнул металл… прямо к сараю и перлись. Боец Лавренко сунул босую ногу обратно в сапог, ухватил майора за шиворот, и грозя пистолетом, поволок от стены. Понятно, проще было внутрь шмыгнуть, но сарай не дзот, без рытья надежных щелей и пулемета фига с два в нем отсидишься. Да что ж пленный такой тяжеленный?! Тоже разбух, что ли?
        Плетень под боком торчал, покосившийся и короткий, но все ж прикрытие.
        Цепочка пригнувшихся фигур двигалась по берегу. Очертания шлема на головном солдате подсказало - немцы. Не везет. Тимофей оглянулся. До плавней недалеко, но всё по открытому месту, да и шуршание мигом выдаст, резанут по зарослям и конец. Майор сейчас не слишком готов к стремительным перебежкам. Хотя слегка ожил, гадюка, тянет шею, высматривает.
        Встретились взглядами.
        - Я скажу, что вы румын, они не тронут, - прошептал Бэлашэ.
        - Только попробуй пасть открыть, - Тимофей привычным движением извлек из чехла лопатку и показал заточенное ребро «полотна».
        Запавшие глаза пленного расширились.
        Верно бойцы говорят - противник наших лопат опасается посильнее штыков и автоматов.
        Немцы приближались: нервные, озирающиеся, в количестве шести-семи рыл, один, вроде бы подраненный. Но пулемет у них как раз имелся - шедший вторым фриц нес «ручник» наперевес, на манер автомата, на шее лента поблескивала.
        Тимофей жестом показал пленному: лечь харей вниз и ни звука! Движение пистолета майора Бэлашэ вроде бы убедило - уткнулся мордой в траву, но явно не оставил буржуйско-офицерских сомнений. Пришлось тихонько провести ребром лопатки по потному загривку. Пленный замер.
        Немцы приблизились, похрустывал подорожник под подошвами, донеслось тяжелое дыхание. Притомились, так и проходите мимо, не задерживайтесь. Небось, отрезало вас, к своим норовите прошмыгнуть, так и валите, ночи сейчас не особо длинные, незачем задерживаться. Потом вас добьем, успеется с этим…
        Как же, прошли они. Что-то сказал идущий предпоследним раненый - бинты белели под распахнутым кителем. Оглянулся ведущий, фрицы свернули к сараю. Один помог сесть раненому, остальные попадали как попало, пулеметчик с облегчением прислонил свое оружие. Понятно, перекур.
        Усталые немцы коротко переговаривались, пленный рядом с Тимофеем все больше напрягался. Понимает, полиглот образованный. Надо бы его хребет лопаткой потрогать, напомнить о том, что молчание не только золото, но и жизнь. Но у бойца Лавренко рук имелось ограниченное количество: в одной пистолет, в другой последняя граната. Оставалось использовать методы чисто дипломатического убеждения:
        - Не рискуйте. На том берегу русские. Немцам все равно не уйти, - прошептал Тимофей в ухо пленного.
        Майор плотнее вжался лицом в траву, но его зад оставался напряженным. Выгадывает, скотина. Вообще нужно пленным непременно рот затыкать и руки связывать. Конечно, возможностей для этого было маловато, только теперь не легче.
        Немцы взялись за бодрящее средство - звякнула крышечка фляги, долетел запах коньяка. Практически над головой гады сидят - десять шагов, слышно, как фляга булькает, как бурчит в животе у среднего фрица.
        Из города донеслась автоматная очередь, начали стрелять часто, немцы забеспокоились, «зашпрехали», но стихло столь же внезапно, как и началось. И фрицы замолчали. В большой печали гады, так оно и правильно.
        Сквозь плетень было видно так себе: в основном ноги и сапоги, еще руку с флягой. Немецкий раненый не шевелился - так себе ему, силы копит. Да и хорош сидеть, идите уж себе.
        Тимофея волновало то, что противник сидел практически на резиновом жилете. Конечно, не до него немцам, ноги бы унести, но все же… Тут боец Лавренко беззвучно выматерился - один из фрицев не поленился дотянуться до резинового трофея и с недоумением взялся щупать. Вот же мародерская морда, что истинно фашистская сущность делает - подыхать будет, а случай прикарманить чужое не упустит. Ладно, бумаги ему на кой черт, все равно бросит.
        Немец действительно пощупал тяжелую резину и разочарованно оставил. Но тут же, кряхтя, поднялся на ноги. Облегчался он на стену, в шаге от камрадов, только-только не забрызгал. Европа, что с него возьмешь.
        Фриц оказался прямо жуть какой деятельный. Застегивая штаны, шагнул к плетню, принялся озирать плавни. Тимофей успел бесшумно поджать ноги, но сапоги майора торчали как нарочно. Может и нарочно, черт его знает.
        Немец глянул ближе, на лежащие сапоги, не особо поверил своим глазам - брови вскинулись, исчезли под каской. Лапнул себя за погон, ища ремень оружия - ага, а винтовка у стены сарая стоит.
        Тимофей выстрелил фрицу в грудь - с левой руки, но с полутора метров не промахнешься. Тут же врезал гранатой по вскинувшемуся майорскому затылку, вырвал чеку и подбросил «лимонку» через плетень, с тем чтоб под стену закатилась. У сарая молчали в ошеломлении - уж очень внезапно все вышло.
        Боец Лавренко успел выстрелить дважды - в щель рассохшегося плетня, целясь в пулеметчика. Вроде попал, но тут началось…
        …Немцы успели среагировать: частью вскочили, а те, что поопытнее, наоборот - на земле растянулись. Гухнула граната, у сарая завопили-застонали, открыли стрельбу. Тимофей вжимался щекой в помятую траву, прикрывал голову плоскостью саперки. Сверху за шиворот сыпались щепки плетня. Вообще-то фрицы вели бой не с оградой, а с плавнями - не осознали, что почти в упор по ним стреляли, наверное, в то мгновенье пытались рассмотреть, что к ним прилетело. Непоседливый ссыкун подсказать камрадам уже ничего не мог…
        …Поганое длинное мгновение. Сделать ничего нельзя, лежи, жди, когда тебя прошьет. Хорошо, что у немцев по большей части были винтовки, автомат один строчит, да и тот с края, плетень не цеплял. Но близко-то как. Тимофей сжался и для отвлечения попытался вспомнить, сколько патронов осталось в магазине пистолета. Вот же оружие: привыкнуть невозможно, только и толку с него, что легкое…
        … фрицы чуть поугомонились. Перезаряжались, кто-то у них надрывно стонал и задыхающейся скороговоркой вспоминал о боге. Лишь автоматчик короткими, нервными очередями чесал по плавням. Лупи-лупи, здешние болота автоматиком не проймешь…
        … в отдалении хлопнуло, через секунду в небе зажглась осветительная ракета. Прямо над сараем подвесили, как нарочно. Ослепление от вспышек выстрелов прошло, Тимофей разглядел корчащегося, держащегося за живот, раненого немца. Валялся неподвижно еще один, придавленный через грудь пулеметом. Остальные залегли, расползшись вдоль стены, держали оружие наготове и вертели головами. Тут по сараю ударили из пулемета - лупили с противоположного берега канала, патронов не жалели - длинные очереди, трассеры гасли, впиваясь в стену…
        Ракета в небе, наконец, погасла. Тимофей догадался, что сейчас фрицы дернут ползком вдоль берега. К плавням не решатся, а под пулеметом сидеть смысла нет. А прав был рядовой Лавренко - рядом-то наши, вот на том берегу и есть. Но отползая, фрицы запросто могут плетень обогнуть. Стрелять придется в упор.
        Тимофей пополз через пленного, метя к краю ограды, но тут майор Бэлашэ пришел в себя и заворочался. Стукнутость «лимонкой» ума пленному не прибавила: то ли вскочить хотел, то ли срочно на карачках к семье возвращаться. Пришлось ткнуть его куда попало черенком лопаты. А из-за края плетня уже выглядывал фриц…
        Спасло то, что заречный пулемет вновь начал долбить, и ползучие немцы плотно к земле жались. Пока фриц выкидывал вперед ствол своей винтовки и разворачивал, скатившийся с майорской спины Тимофей выстрелил ему в лицо. Даже руку вытягивать не пришлось, ствол ТТ и так почти уперся в переносицу немца. Голова фрица только слегка и дернулась…
        …Зато с другого фланга «заплетневой позиции» кричали и стреляли. Вылетела из рук выбитая пулей саперка. Тимофей судорожно зашарил по своей задней части, выковыривая из карманчика кобуры запасной магазин - пустой пистолет в руке сдвинул затвор в заднее положение и ждал перезарядки. Пальцы не особо слушались, кожа кобуры разбухла и не отдавала магазин…
        … Из-за сарая вынырнула пара быстрых и темных огромных фигур. Запульсировали короткие вспышки на автоматных стволах. Лишь один из ползущих немцев успел вскрикнуть. Стало тихо. Даже пулемет за протокой-каналом угомонился.
        - Только фрицы, - по-русски сказала темная тень, присевшая на колено у сарая.
        - Не, не только, - с облегчением откликнулся Тимофей из-за плетня.
        Смершевское начальство он узнал сразу, но оставались сомнения: уж очень огромными и черными выглядели майор и Нерода. Но голос-то однозначный.
        - Жив, Тимка?! - сбоку плетня возник старший лейтенант, автомат он держал наготове, в этакой характерной косоватой манере.
        - Жив пока, - Тимофей, наконец-то запихал в пистолет полный магазин и затвор встал на место. - Майор вот не знаю, может и зацепило.
        Нерода проверял битых фрицев, майор Коваленко, прикрывая фонарик, разглядывал физиономию пленника - тот болезненно жмурился. Старший лейтенант вернулся, присел рядом:
        - Готовы немцы, один доходит. Так это Бэлашэ?
        - Не знаю. Вроде похож, но с другой стороны… Да я вообще так себе опознаватель, - пробормотал майор Коваленко. - Сейчас Жеку дождемся.
        - Да Бэлашэ это. Майор. Он и не отрицает, - сказал Тимофей. - А харю комары попортили. И вообще он перенервничал.
        - Ты чего, допрашивал его? - изумился майор.
        - Нет, только уточнил имя-звание, когда по плавням шли. Он не особо упертый, если покормить и дать дух перевести, вполне должен разговориться, - предположил боец Лавренко.
        - Вот ты даешь, Партизан, - с чувством сказал майор. - Как же ты его отловил? Ладно, потом расскажешь, сейчас Землякова встретим, а то он запросто потонет при форсировании. Есть у него способность на ровных местах тонуть.
        Старший лейтенант Земляков перебирался через канал на длиннющей лодке - если развернуть, так почти как по мосту можно перейти. Но весел не имелось, греб переводчик прикладом ручного пулемета, что скорости переправы не способствовало.
        - Не мой профиль, - отдуваясь, сообщил переводчик. - Популярны и славны эти гондольеры, но точно - не мое.
        - Зато сухой, - дотягиваясь до носа лодки, напомнил Нерода.
        - Это да. Вот, Тимофей, задал ты нам жару, - переводчик подал немецкий пулемет и ленты. - Побегали. Хотя почти в точку вычислили, где выйдешь.
        - Он не один вышел, - сообщил Нерода. - Иди, опознавай.
        - Да ладно?! Взял Бэлашэ?! Охренеть! - Земляков уставился на бывшего подчиненного.
        - Может, все ж и не он, - смущенно сказал Тимофей.
        - Он-он, - заверил Нерода. - Щетина, комары искусали, но он. Это наш командир, как всегда, насчет мужских рож сомневается. Иди, Жека, поговори.
        Переводчик устремился к вожделенному объекту, сходу что-то гавкнул по-немецки.
        - Теперь раскрутят, пока клиент в шоке и комарах, - кивнул Нерода. - Пойдем, Тимка, охранять и дух переводить.
        Допрос начальство начало в сарае, но потом перенесло на свежий воздух - в сарае блохи мешали.
        Тимофей со старшим лейтенантом слегка очистили окрестности от покойников и приглядывали за окрестностями, лежа у пулемета. За протокой, в плоском, изрезанном узкими каналами и садами городе стояла тишина. Лишь издалека, с севера, доносились неясные звуки артиллерийской стрельбы.
        - Прошла наша флотилия, теперь уже на Дунае оперируем. Большое дело, - пояснил Нерода.
        - Я, товарищ старший лейтенант, в десантах и флотилиях мало понимаю, но вроде бы получилась очень продуманная операция, - рискнул предположить Тимофей.
        - Зришь в корень, Тимка. Ценный ты человек и без понтов. Эх, учиться бы тебе, - Нерода вздохнул. - Только зачем ты румынам у Жебриян кричал «начальству доложите»?
        - Так в спешке же. А что надо было сказать?
        - Надо было уточнить: «русскому командованию». Они-то своим офицерам рассказали, но те уже не очень-то командование. А когда румыны догадались нашим пересказать, идти по твоим следам было поздно, начали гадать, куда ты можешь выйти.
        - Так что ж гадать? Я не иголка, нашелся бы. А убили бы, так что ж… война она война и есть, - неловко сказал Тимофей.
        - У нас иная специфика. Понятно, когда батальон встает в атаку, там каждого бойца не увидишь. А у нас группы маленькие, тут стыдно людей терять, - Нерода поправил ворот сырой гимнастерки. - Моряка, что у рыбного цеха на косе немцев уговаривал сдаваться, помнишь? Сказали, убило его вечером. Уж вроде кончилось всё на косе, а какой-то немец психанул.
        - Жаль. Храбрый боец был.
        - Такие люди после войны легендами станут. А вот сейчас, получается, судьба… - Нерода помолчал. - Ты, Тима, поосторожнее. Тебе еще после войны много дел предстоит, страну отстраивать, детей растить. Что ты головой крутишь? Дома никто не ждет или зарекался?
        Ни о чем Тимофей Лавренко не зарекался, просто устал и при мыслях о «после войны» вновь тоска навалилась. Наверное, потому и распустил язык. Ну, иной раз можно и поделиться наболевшим с умным человеком. Контрразведчики, особенно боевые, склада характера старшего лейтенанта, язык распускать и глупо подначивать не станут.
        … - Прости меня за прямоту, Тимка, - сущий ты дурак. И она не лучше. Такое по молодости случается, ничего страшного, обычное дело. Но такие вещи нужно до конца проговаривать, - шептал старший лейтенант. - Ладно, ты был бы гопник какой, без ума и совести. Ты же серьезный парень. И как ты с такой занозой в душе жить собирался?
        - Я и не собирался. Думал, убьет сразу, - пробормотал Тимофей. - На плацдарме очень даже могло быть.
        - Двойная дурь. И на плацдарме могло, и сегодня, и завтра. Вот это и называется «война». Но глупостей она не оправдывает. Я вот вчера отправил тебя без автомата, а потом… Не найдись ты живым, мне тот автомат и в смертный час вспомнился бы. А может и позже. В рай-ад, я, конечно, не верю, но поговаривают, что и после смертей что-то бывает. Встретишь там свою Стефу, и будете стоять как два идиота, смотреть на друг друга.
        Стефэ она, а не Стефа, но поправлять Тимофей не стал. Во всем прав старший лейтенант, кроме одного - как можно умно сделать, если только глупо и получается?
        - Понятно, там все сложно, - прошептал догадливый Нерода. - Но это ж не повод слепо драпать от ситуации. В сложных случаях иной раз имеет смысл и в лобовую пойти.
        - Да как?! Пойти к ее отцу и сказать? Так он мне живо шею свернет. Он покрупнее вас и взрывается разом, как тот фугас.
        - Ну, нужно как-то исхитриться. Подумай, ты их знаешь, знаком хорошо, тебе виднее. А пока взял бы, да написал ей письмо. Она читать-то умеет?
        - Не хуже нас. По-русски читать-писать я сам ее доучивал, - обиделся Тимофей. - Она хоть и из села, но вовсе не отсталая. Грамотная девушка, сознательная.
        - Да уж, сознательности в вас обоих прямо через край. Но ничего, поумнеете. Так что тогда? Адрес знаешь, пиши.
        - И что я напишу?
        - Это уж личное дело. Сознательная девушка даже намеки вполне понимает. По ходу, ты ее крепко любишь, хотя я вовсе и не специалист в романтике.
        «Любишь»… Слово такое книжное, Тимофей и в мыслях опасался его употреблять. Стефэ была совсем своей… вот СВОЕЙ, и все тут. Странно это чувство «любовью» называть. Хотя, если посмотреть с иной точки зрения…
        Светало… Допрос продолжался. Майор Бэлашэ от ушиба гранатой и встряски отошел, отвечал деловито, много чертил-рисовал в блокноте переводчика. Речь, похоже, шла о каких-то технических деталях. Тимофей с грустью подумал, что из-за проклятых оккупантов важной науки черчения вообще не проходил. Научился выкройки голенищ и союзок делать, вот тебе и все начертательные науки. Теперь уже вряд ли наверстаешь, и возраст не тот, да и как за парту с медалями на груди садиться.
        Между делом начальство и пленный доели остатки сухпая, допили нашедшийся у немцев коньяк. Особых запасов у контрразведчиков не имелось - к Вилково основная часть группы спешила налегке, там путь тоже шел по плавням и грязище, кроме оружия ничего и не тащили.
        Спать не хотелось. Ноги и руки бойца Лавренко отдыхали, и на душе стало как-то легче. Это после разговора со старшим лейтенантом. Опытный человек - ему уж, наверное, за двадцать пять, наверное, женат и дети опять же…
        Нерода лежал, опершись подбородком о потертый затыльник пулемета, смотрел на городок, распластавшийся средь зелени и воды. Тимофей не выдержал:
        - Товарищ старший лейтенант, извиняюсь, а вы женаты?
        - Нет. Не нашлась такая отчаянная. Я же все время в командировках и не особо того… материально обеспеченный и надежный. Собственно, я как-то и сам не собирался.
        Замолчали, глядя на засиявшие солнцем плавни и сады. Тимофей подумал, что разговор каким-то странным вышел. До него чувствовал себя товарищ Лавренко туповатым и несчастным в личной жизни, а сейчас наоборот - впору старшему лейтенанту сочувствовать. А чего ему сопереживать: широкоплечий, сильный, лицо мужественное. Но никого у него нет. А у Тимофея есть, и, как ни крути, даже после смерти кто-то останется. Да и со Стефэ и ее родней все может наладиться. Не убьет же папаня двоих грешников, в самом-то деле? Тимофея, как показывает жизнь, не так-то просто угрохать. Нужно действительно рискнуть и письмо написать. Может и «пошлет» Стефэ по известному адресу, но между строк хоть узнается, как у нее дела. Если ответит, конечно.
        Подошел довольный Земляков:
        - Отдыхаете? А мы поработали. Беспринципен майор, как истинная мамалыжная аристократия, но как строитель - большой профи. Все помнит, все излагает, как по конспекту. Тебе, Тима, лично от меня большое человеческое спасибо. Такого сотрудничающего «языка» еще не попадалось. Гранатой ты его очень вовремя пристукнул - необычайно кристально всё в майорской башке прояснилось. Кстати, он считает, что во время пальбы ты его своим телом от пуль прикрывал.
        - Я прикрывал? - удивился Тимофей.
        - Ну, уж не знаю, как это там вышло, в ваши интимные дела не собираюсь углубляться. Он говорит, что понимает, что ты по служебной необходимости, но все равно тронут и благодарен. Будет с семьей за тебя молиться. Этот его случайный напарник - которого ты шлепнул - весьма странный был тип, напугал бедного майора, особо когда своего солдата прирезал. Нужно будет в «резиновых» документах как следует покопаться. Кстати, товарищи, а у нас пожрать осталось?
        Позавтракать удалось только в городке. Здесь уже настраивалась прифронтовая мирная жизнь, десантники из переброшенных из Одессы подкреплений патрулировали улочки, имелась даже свежесозданная кавалерия - верхом моряки смотрелись странновато, но трофейных лошадей была взято уйма, как не воспользоваться. Развернулся в частных домах госпиталь, прибыли хирурги и медсестры.
        Тимофей сидел на крыльце с миской жареной рыбы, ел и удивлялся скорости изменений. Казалось, всего несколько часов назад прыгали на берег в полную неизвестность, а сейчас, пожалуйста - почти все налажено. Да, сутки на войне - уйма времени!
        Начальство совещалось, истомленный майор Бэлашэ дрых в тени пустой голубятни. По улочке шагала длинная колонна пленных - руководил ею мобилизованный местный житель с суровым посохом в руках, но румыны и сами шли бодро, довольные и полные надежд - война для них кончилась, живы-здоровы, а это почти и есть счастье.
        Боец Лавренко размышлял о возвращении в пехоту. Тут главное, чтоб приличный батальон попался, с остальным разберемся. Автомат жалко, проверенный был, теперь определенно потерялся. Группа будет возвращаться, кажется, ценного Бэлашэ будут в самую Москву конвоировать. Понятно, отдельным рядовым в глубоком тылу делать нечего, им дорога в иную сторону. Но хороший и полезный опыт был получен: и на самолете все-таки полетал, и на катере. Вот только комары, этих могло бы быть и поменьше…
        Тимофей осторожно потрогал щеку - отек от укусов уже спадал. Переживем. Боец Лавренко взял еще кусок рыбы.
        Из дома вышел старший лейтенант Земляков, судорожно потянулся - сверкнул разошедшимся под мышкой швом гимнастерки.
        - Скиньте на минуту, я зашью, - предложил Тимофей.
        - Сойдет - так прохладнее и все равно не видно. Рыба-то еще осталась?
        Земляков сел на ступеньку рядом, выбрал кусок рыбы:
        - Надо же, свежая какая, так и тает. Значит так, товарищ Лавренко. Выдвигаемся мы с тобой в Одессу, переправим ценную задницу твоего пленника. Как ты насчет еще одной морской прогулки?
        - Понял. Вообще я хотел в 384-й отдельный батальон проситься - все ж уже знакомые бойцы - но раз надо, так надо.
        Земляков хмыкнул:
        - Не, с морпехами вряд ли выйдет. Разве что будешь настаивать, оно и понятно - романтика тельников и зычной «полундры» многих влечет. Но вообще тебя хотели при группе оставить. Возражение есть?
        - Нет возражений, товарищ старший лейтенант. Просто думал, вы же туда, - растерянный Тимофей махнул в сторону востока.
        - Это верно. Мы туда-сюда, вечные штабные шныряния. Но сержант Торчок остается курировать южный фланг фронтов, ему нужны надежные кадры. Завершим дела, отправим тебя на краткосрочные курсы, и вольешься в штат группы.
        - Понял.
        - Отлично, - Земляков дожевал рыбу и принялся озираться.
        Тимофей протянул тряпицу для рук и кувшин с яблочным компотом.
        - Незаменимый ты человек, Тима, - сообщил старший лейтенант, вытирая пальцы. - Моя наставница тебя бы оценила. Ну, ничего, может еще сведет судьба. Сейчас приводим себя в порядок, прощаемся с начальством и в порт!
        С подготовкой, как это частенько случается в армии, подзатянулось. Начальство забрало документы и ушло в штаб, Тимофей готовил себя и майора к отправке - пленному пришлось колени на бриджах застирывать, сам-то Бэлашэ… не под те задачи воспитывался, руки из одного места. Но признательный майор развлекал рассказом о дунайской гидрографии и мостах - было довольно интересно.
        Чистые и почти подсохшие сидели в саду, когда вернулось начальство. Довольный Земляков обогатился новым «сидором», остальные командиры сурово хмурились.
        - Что ж, товарищ Лавренко! Пришло время расставаться, возвращайте временно вверенное оружие, - приказал майор Коваленко.
        Тимофей без особой грусти снял с ремня кобуру, передал и заверил:
        - Почистил, магазины полные.
        - Даже не сомневались - кивнул майор. - Давай сюда, Юра.
        Нерода, улыбнувшись, передал черную кобуру. Командир группы открыл, вынул немецкий пистолет:
        - Своей властью правильно и полноценно наградить мы тебя, Тимофей, не можем - не имеем полномочий раздавать государственные награды. Но наградить полезной боевой вещью в наших силах. Вот - «вальтер» Р-38, ствол вполне надежный, не хуже «парабеллума».
        На «щечке» пистолета блестела серебряная пластинка, было заметно, что гравировали и крепили наскоро, но написали красиво, с завитушками: «Тов. Лавренко за отвагу от 384-го ОНБМП и СМЕРШ(К)».
        Тимофей кинул ладонь к пилотке - постарался, чтобы вышло четко, как у старшего лейтенанта Землякова получается - и поблагодарил как положено.
        Майор глянул на переводчика:
        - Вот что за характерная и узнаваемо-аристократическая манера отдавать честь прививается всему личному составу?
        - Инстинктивная традиция, - хитро оправдался Земляков.
        Старшие офицеры остались, а вновь принявший командование группой старший лейтенант Земляков и Тимофей с подконвойным выдвинулись в сторону порта. Майор Бэлашэ нес доверенный командиром нетяжелый «сидор», плечо рядового Лавренко отягощал ППС - вручил Нерода, наказав «даже в сортир с ним ходить, а то опять в плавни утянет».
        - Вот он, наш красавец, ждет! - обрадовался Земляков, видя у шаткого причала полуглиссер.
        Но оказалось, что полуглиссер другой, а группе предстоит идти в Одессу на попутном большом катере.
        Донеслись до Одессы быстро, но двигатели ревели так, что разговаривать невозможно. Общались знаками. В вещмешке у Землякова оказались новенькие тельняшки. Бойцы обновили белье - это было кстати. Вот ведь удивительное дело - всю ночь в плавнях Тимофей усиленно полоскался, размок весь, а все равно чешется, что б им…
        Заодно зашили командиру гимнастерку. Старший лейтенант сам порывался рукодельничать, но талантов к германским диалектам у него имелось побольше, чем к ремонту полевой формы. Тимофей прошил ровно, не хуже, чем машинкой.
        Несся катер-«мошка» по ровному морю, воздух был чист, казалось, и война вот-вот кончится.
        - Будет время в Одессе, выкупаемся, - кричал Земляков. - Мне про Дачу Ковалевского как-то рассказывали. Чудесный пляж и поэтичные виды на монастырь! Некоторым очень помнилось, может, и нам понравится.

* * *
        Пока сдавали Бэлашэ для этапирования в Москву, переводчик неспешно побеседовал с ценным пленным, уточняя технические детали и остальное сугубо секретное. Тимофей разведал насчет питания. Кормили в управлении контрразведки неплохо, с этим проблем не имелось, правильно там организовано.
        Только избавились от надоевшего румына, как во двор вкатил «додж» с тыловой частью группы и из машины вывалился сосредоточенный сержант Торчок. Вот четко связь и координация работает - всегда бы так.
        Вечер выдался теплым, вовсю сопел в кабине спящий без задних ног Андрюха. Остальные сходили вниз на пляж и искупались. Вода была прохладной, но в самый раз. Как выяснилось, Павло Захарович плавать не умел, за что подвергся критике командования. Потом сидели на обломке чего-то военно-морского, разглядывали знаменитый прибрежный монастырь, и старший лейтенант Земляков изложил план тыловой операции. Вот тут бойцу Лавренко стало не по себе.
        - Воевать нужно с надежным тылом, - категорично припечатал Земляков. - Завершим, сразу направишься на курсы специализированного младшего комсостава. Будет операция, тебя сдернем или успеешь доучиться, там уж как выйдет. Но сначала завернем в твои Плешки. Меня начальство специально направило проконтролировать. И даже не вертись!
        - Отож верно - не вертись! - подтвердил Торчок, у которого никакого семейного тыла не имелось, что пожилому сержанту и не особо мешало.
        Но Тимофей знал, что верно приказано. Надо убедиться. Или так, или этак. Почти полгода прошло: уже или убило бы, или позабылось то былое. Другая же жизнь. Но если жжет, как и прежде…
        - Не боись, разрулится, - заверил старший лейтенант. - Если что, поможем отбиться. Фугасу пистоль покажем, или еще чего, не менее грозное.
        Подошел береговой патруль, ему показали удостоверения и намекнули насчет «проводящегося следственного действия».
        Обсудили некоторые детали, глотнули вина, припасенного Торчком - совершенно не разбирался в хорошем вине сержант, но Тимофей вкуса сейчас ино не чувствовал. Волнение, как не отгоняй, все равно накатывало. Может, оттого и заснул мигом, как только в машину завалился.

* * *
        Проснулся Тимофей на ходу, ехали уже, должно быть долго. Сослуживцы негромко беседовали.
        … - Ну, в тяжести она и в тяжести, это обычное дело, - рассуждал, крутя «баранку» Андрюха. - Время военное, случается. Не идти же им было в румынскую комендатуру или что там за администрация, да отношения регистрировать? Такой брак все равно не считается!
        - Мне бы твою чудную легкость мысли, я бы по заданиям без самолета летал, - проворчал Земляков. - Молчи уж, чудило!
        - А вот что я неправильно сказал, товарищ старший лейтенант?! - возмутился неисправимый шофер.
        - Да не в «залете» дело, не в родителях, и уж точно не в румынах, - фыркнул Земляков. - Есть два человека и им нужна уверенность в друг друге. Полная и абсолютная уверенность. Это ответственный момент. Я вот со своей девушкой тоже далеко не сразу принял бесповоротное решение. Но мне вовремя подсказали способ: открывай записную книжку и классифицируй - тут Маша, Вера, Анжелика а тут просто - «Моя». Есть такая однозначность? В принципе, приходит нужный момент и это осознаешь мгновенно и наглядно.
        - Сержантка, небось, так классифицировать учила? - предположил всезнающий Павло Захарович.
        - Это значения не имеет. Каждый разумный человек до понимания и своим умом дойдет. Хотя иногда и поплутает, - проворчал Земляков. - У меня, может, довольно пухлая записная книжка была.
        - Да понятно, вы человек образованный, столичный, - заметил Андрюха и его снова пихнули в шею.
        - Трепло ты неисправимое, - вздохнул старший лейтенант. - Придется тебя с машиной у околицы оставить, иначе всю дипломатию нам испортишь. А ведь прост вопрос. У меня с моей Ириной все правильно вышло. От волнений осознание и переход на следующий уровень не избавляет, но то тревоги иного, высшего порядка. За них не стыдно. Моя сейчас на тыловой, можно сказать, комендантской службе, а недавно личное оружие применяла. Прямо на улице! Я как узнал, думал, на месте рухну.
        - Да когда же эта говенная война закончится?! - на редкость здравомысляще возмутился Андрюха.
        Группа заговорила о войне и разумном, но запоздалом повороте курса опомнившейся Румынии, а Тимофей малодушно притворялся спящим и думал, что его-то личная ситуация совершенно иная. Позорная…
        Поссорились тогда впервые и сразу насмерть. Насчет своей беременности Стефэ не сразу поняла, а Тимофей… Нет, теоретически знал, как оно бывает, а на практике не очень. Вроде как… умозрительной такая возможность виделась, что ли. Ну и «доумозрились»…
        Но против «собрать гроши, да до бабки сходить» Тимофей возражал изо всех сил. Убьет бабка, она же о современной медицине только из сказок знает! Стефэ напомнила, что если не сходить, то папаня всех подряд убьет. Это тоже было верно - суров старый Враби. Там еще и за обман родительской доверчивости причиталось, эх…
        Безобразный вышел разговор. С криком, слезами, проклятьями… Вспоминать невозможно - сразу в грудь как очередь разрывных попадает: пусто, черно и требуха разлетелась.
        И ведь знала Стефэ, что вот-вот уйдет «обманщэк бэссовестный», и наша армия уже на подходе, и непременно должен Тимофей долг фашистам отдать. Да и просто нет у человека иного пути - война же!
        Надо было попрощаться. Нужно. Пусть бы снова кричала-плакала. В отличие от столичного старшего лейтенанта у Тимофея записной книжки вообще не имелось. Некого туда вписывать: Стефэ и всё - никого больше. Ну, может, батя все-таки жив, но вряд ли. Война давно идет, а старший Лавренко всегда считал нужным на переднем крае находиться.
        Земляков обернулся:
        - Что там наш Тимофей Артемович, глаза продрал?
        - Отож очнулся. Слухает и переживает, - не замедлил сообщить Павло Захарович.
        - Не страдай, Тимофей. Всё образуется, - заверил командир. - Лучше скажи - ты в Харькове где обитал? Я город поверхностно знаю, был всего дважды и коротко, но все же.
        - Так я же Артемович, - сказал, садясь и вытирая заспанное лицо, Тимофей. - На улице Артема и жил. Батя еще любил пошутить насчет этого совпадения. Вернее, мы по переулку числились, ну да все равно - переулок Артема, так и назывался.
        - Да ладно?! - старший лейтенант поднял совсем ненужные ему очки на лоб. - Он же короткий, тот переулок. Вы в частном секторе или в пятиэтажке жили?
        - На пятом. Лифт нам перед войной поставить собирались, - пробормотал Тимофей, понимая, что командир группы действительно знает переулок.
        - Однако, какие совпадения, - пробормотал Земляков. - Мы же прямиком в вашем доме фрицев сдерживали. Нет, Катерина наверное бы, ничуть не удивилась, а я поражаюсь узости дорог судьбы…
        Старший лейтенант рассказывал о памятных событиях далекой годовой давности на переулке Артема, потом в целом о безнадежной, но отчаянной обороне Харькова. Тимофей слушал названия знакомых улиц и площадей, держал в руках хлеб и брынзу, подсунутые Торчком, но тут не до завтрака было.
        Земляков оглянулся и скомандовал:
        - Останови, Андрей. Ноги разомнем, спины выгнем.
        Командир группы отвел Тимофея в тень акаций и сообщил:
        - Теоретически ты еще не в нашей службе и детали я разглашать не могу. Но в виде исключения и поскольку мы почти земляки, слегка нарушу. Запрос по твоей проверке пришел, ничего там особо криминального. Но одна деталь тебе, наверное, очень даже интересна. Хотел тебе уже после Плешек сообщить через сержанта, но лучше тебя сейчас ободрить. Вот, прочти…
        Часть строк на бланке были густо вымараны чернилами, потому нужное сразу бросилось в глаза:
        Отец - Артем Николаевич Лавренко, член партии, участник Гражданской войны, с 1935 и по настоящее время начальник цеха завода № 00351, место проживания город Харьков, ул. Чернышевского 79…
        Тимофей молчал.
        - Он-он, точно, - сказал Земляков. - Завод частично вернулся из эвакуации, отстраиваются на довоенных площадях. А дом ваш, наверное, позже восстановят. Порядком его побило.
        - Я думал, батя на фронте был, - прошептал Тимофей.
        - Шутишь, что ли? Начальник цеха такого завода и под снаряды?! Нет, у нас перегибы случались, но все же и разум сохраняли. От таких цехов пользы побольше, чем от танковой армии, - старший лейтенант забрал бумагу, чиркнул спичкой. - Ладно, поехали. Видишь, всё налаживается. А то трусишь больше, чем тогда на косе…

* * *
        Да, трусил боец Лавренко. Поскольку дело было не военное, а… Страшно, в общем.
        Покатили к дому Враби уже в сумерках. Тимофей спрыгнул с машины, на негнущихся ногах двинулся к знакомым воротам. Сапоги и медали гостя были начищены, открытый ворот гимнастерки демонстрировал новенькую тельняшку. Лопатку и вернувшийся автомат сослуживцы отобрали, посему даже с большой кобурой на ремне Тимофей чувствовал себя жутко легковесным. За забором залаял Бук. Окликнуть собаку, да и открыть калитку, гость конечно мог, но сейчас вышло бы неуместно, да и рот открыть не удавалось. Тьфу, онемел, кажется. Нужно было автомат взять, плечо без него перекашивает и вообще надежнее.
        Ой, какая дурь в голову лезет! За забором Бук перестал гавкать, только поскуливал и цепью звякал. Узнал, наверное. Тимофей постучал повторно. Должны дома быть.
        Тут за спиной рявкнул-гуднул «додж». Но Тимофей шаги, кажется, и до этого расслышал…
        Распахнулась калитка, распахнулись черные глаза…
        Стефэ была все такой же красивой. Нет, наверное, еще красивее стала. И животик, угадывающийся под передником, ее ничуть не портил.
        Совсем по-взрослому схватилась за сердце, а потом повисла на шее:
        - Ай, Тыма!
        Вот так и получилось. Оказалось, ничего решать не надо, просто к воротам подойти.
        Звенел цепью, вертелся у конуры Бук, а честный как оглобля Андрюха в машине довольно явственно сказал: - «ух ты, какая!».
        А Стэфэ висела на шее, и всё было понятно.
        Из глубины двора надвигался старший Враби.
        - Так, явился все-таки, - тут могучий хозяин углядел стоящих рядом с машиной старшего лейтенанта и короткого, но солидного Павло Захаровича, и перешел на русский: - Мимоходом, воды напиться, э?
        Приветливо улыбающийся Земляков немедля отозвался:
        - Вы, товарищ Враби, ругайтесь, врежьте парню пару раз, но умеренно, с учетом острой военно-политической обстановки. Нам Тимофей нужен, ценен, у командования на него большие планы и серьезные надежды. Товарищ Лавренко необходим фронту и штабу армии! Так что, попрошу без членовредительства.
        - Вот жэ как, оказывается, политичэское дэло, - зловеще подивился старший Враби. - И што там штаб армии планируеэ до этого мэлкого кабеля? Допустим, бэз пары зубов он штабу сгодится или нэт?
        Стэфа попыталась заслонить ненаглядного гостя, Тимофей ее осторожно отодвигал, но опытный Земляков уже ужасался:
        - Как без зубов?! Мы его на командирскую учебу направляем и без зубов?! Нет, давайте там по заднице воспитывайте, или слегка по шее. Да и сами подумайте - он, похоже, в зяти проныривает, а зачем потом семейный бюджет на зубника и вставные зубы тратить? Это же сейчас откровенное разорение и морока. Да и увольнительная у нас только до завтра, на зуботычины времени маловато.
        Павло Захарович уже вдвигался в калитку, тянул лапу хозяину для приветствия, затряс. Через мгновение они с Враби распахивали ворота для проезда «спецмашины», как не замедлил отрекомендовать транспортное средство многозначительный сержант Торчок.

* * *
        Что ели-пили за ужином, и что говорила мама Стефэ, совсем не помнилось. Никто молодых не трогал, сидели на крыльце, тут Тимофея сто раз назвали «дурнем» и столько же раз поцеловали. Слова на язык шли все какие-то глупые, разве что про будущие имена дитенка по делу и поговорили. Потом Стэфа очень-очень просила, чтобы не убили, а если ранят, так чтоб возвращался «хоть каким». Тимофей обещал, что в ближайшее время вряд ли что с ним случится, на учебу поедет, там, может, и одуреешь от наук, но точно не до смерти. А так будет писать, может и не каждый день, но как возможность выдастся, так сразу и всё честно.
        Вот последнее обещание оказалось очень правильным. Про то они с Стефэй позже поняли, но всю жизнь так и соблюдали.
        8. Сентябрь-октябрь. Тыл
        Первые дни Тимофей дурел от нагрузки - голова вообще отказывалась соображать. Понятно, время военное, да и совсем отвык от уроков и занятий, уже и не верилось, что в школу когда-то ходил. Но больше всего сбивала сумятица занятий: карты с топографией, сразу стрельба, потом «тактика», тут же строевая подготовка. Словно специально в кучу сваливают, и перекуры буквально минутные. Где-то на третий день товарищ Лавренко осознал - да, именно специально.
        Учебный взвод был крошечным - текущие шесть-десять человек, считай, неполное отделение. Считалось, готовят «комендантскую службу». Конечно, учебный батальон, при котором «комендантские» числились, был куда многочисленнее: рядом занимались полноценные взводы, пулеметчики и снайперы, там понятное и строгое - сержантов готовят, одновременно переподготавливая отозванных из дивизий бойцов на нужные специальности. Фронт уходил все дальше, учебный батальон оставался в тылу, подготовку форсировали. Но так, как «комендачей» - никого не гоняли.
        Одурение первых дней Тимофей все же преодолел, и уже мог после ползанья на полосе препятствий, едва умыв рожу и руки, плюхнуться за стол и осваивать мерзко заедающую пишмашинку. Ветхая гимнастерка-подменка еще не высохла на спине, а бойцы сосредотачивались на регистрах, выстукивали под диктовку, на серую бумагу ложились скачущие буквы «исходя из вышеизложенного, считаю необходимым…». Опечатки сыпались как из пулемета, диктовал безликий старший лейтенант то быстро, то с паузами, непредсказуемыми, как все занятия «комендантского».
        Тимофей понимал, что берут «на слабо». Народ во взводе менялся: кто-то получал сержантские лычки и возвращался в свою часть, кого-то переводили в основные учебные роты. Но думать и анализировать было некогда - курсантов поднимали ночами, иногда через час после отбоя, причем на стрельбища или на спецподготовку в классе, угадать было невозможно. «Спец» - это вообще непонятно что. Сначала думалось, что ведению допроса и всяким дедуктивным методам будут учить, так ничего подобного. По большей части на людей учили смотреть: в каком настроении, как себя ведет, какие склонности характера, одежда… Насчет последнего боец Лавренко и сам несколько раз выступал в краткой роли лектора - рассказывал про приемы ремонта обуви, признаки дорогих, пусть и ношеных штиблет и дамских туфель. А Володька Станович о зубах растолковывал - до фронта успел поработать зубным техником. Прикус, пломбы, коронки, как фальшивое золото от настоящего отличить…
        Наверняка в хаосе занятий скрывался какой-то смысл. И оба офицера, проводившие теоретические занятия, и старшина, учивший работать с оружием, были большими специалистами - уж это однозначно. Тимофей как-то напортачил с чешским пулеметом - «ручник» заклинило после первого выстрела. Боец Лавренко попытался передернуть затвор - не вышло - продолжил упражнение без пулемета, зашвырнул керамические болванки-гранаты, ускоренно залез на крышу полуразрушенного склада, изображавшего всякие нужные по условию упражнения мирные и оборонительные сооружения. Полагал, что выскажут нехорошее, но, оказалось, действовал по обстановке. Инструктор напомнил, что учат тут не на оружейников, раздутая гильза или утыкание патрона причиной гибели бойца, и, как следствие, невыполнения задания, служить никак не могут: дешевенький невыгодный размен получается. Так что мысль о целесообразности - поважнее пулемета.
        Трофейного и отечественного оружия на занятиях использовали уйму, все не новое, все с характером. Проверяли его перед упражнениями лично, подходили ответственно, отказы случались чаще по вине боеприпасов, и, надо думать, тоже не совсем случайно. Может, в каких-то иных сержантских школах и была простая понятная жизнь, но в «комендантском» ставились совершенно иные цели.
        Тимофей впервые сел за руль: полуторка, немецкий «опель», «виллис»… Сдача на полноценные водительские права не грозила, но проехать десяток километров обязан уметь. Для города и культурного вождения серьезная практика нужна, это понятно. Но понравилось и так. Живы будем, доучимся.
        С радиоделом шло похуже. Задачи работать «на ключе» не ставилась, но должны знать принцип и типы радиостанций. «Север»[20 - Радиостанция телеграфная, переносная, с батарейным питанием, предназначенная для оснащения разведывательных подразделений и партизанских отрядов. Выпускалась с 1941 года.], «Белка»[21 - Радиостанция для разведывательных подразделений, состоявшая из приемника, передатчика, телеграфного ключа и набора антенн. Выпускалась с 1944 года.], А-7[22 - Радиостанция с механическим полудуплексом «А-7», предназначалась для стрелковых полков и артиллерийских дивизионов. Выпускалась с конца 1942 года.] немецкие «чемодан-радио»[23 - Радиостанции семейства SE, замаскированные под гражданскую ручную поклажу выпускались для Абвера и иных разведывательных служб с 1938 года.] и «Торн-Фу»[24 - Многочисленное семейство радиостанций Torn.Fu. Выпускались под самые различные военные задачи с 1937 года.]…
        Личного времени курсантам давалось сорок пять минут в сутки, это с учетом подшивки воротничка и иных гигиенических процедур. Тимофей успевал написать письмо с главным смыслом «жив-здоров, готовимся к окончательной победе над Германией». От Стефэ успело прийти аж два письма. У нее все было хорошо, во втором письме имелась строка-намек - отец слегка отмяк. Вот это было совсем хорошо. Наверное, сигары подействовали - вовремя Земляков и Павло Захарович подсказали. Понятно, вот что такое сигара - тьфу! - буржуйский дым, а не подарок. Но если вовремя достать и проявить уважение… Нет, это очень вовремя подсказали. Стефэ все ж полегче.
        Сам Тимофей курить бросил. И инструктор намекнул, да и самому стало понятно. Куда тут дымить, если легких на дыхание и так не хватает? Боец Лавренко по старой памяти считал себе человеком спортивным, но тут оказалось, что сильно преувеличивал. Что на полосе препятствий, что на занятиях по рукопашному бою - едва дух не вышибало. Вот марш-бросками взвод не изнуряли: время экономили, да и знакомы были бойцы-курсанты с этим развлечением.
        Время поджимало. Тимофей уже понимал, кто из товарищей по учебе пойдет по «комендантскому» направлению, а кто в других частях повоюет. Но толковые люди через учебный взвод проходили, даст фронтовая судьба, еще доведется встретиться.
        Было понятно, что взвод дает самую поверхностную подготовку. Есть специальные училища, где офицеров СМЕРШа готовят, есть части НКВД, там тоже специфика. А здесь наскоро, для усиления младшего состава армейских отделов. Но учили дельно.
        Неожиданно дали увольнительную - на троих, дабы «башки проветрили, гражданской жизни дохнули».
        Городок под боком был тихий, почти село, но с рынком. Понятно, туда и пошли. Кормили в школе сытно, но чего-то вкусного солдату вечно не хватает. Решили молока купить, коржиков каких, если попадутся. Станович и Гуха зубоскалили с торговками, Тимофей брынзой интересовался. Но наверное, все трое настороже оставались - уж очень внезапным увольнение выглядело.
        Конфликт вышел глупым - без выдумки, попросту «да ты мне, вояка, нарочно на ногу наступил!». «Местные» парни выглядели крепкими, но явно ряжеными. Станович на правах старшего пытался утихомиривать забияк, те напирали. Курсанты отступали к прилавкам, заваленным надежным тыквенным тылом. От первых ударов в нос Станович уклонился, курсанты успели сбить на землю одного из «местных», тетки-торговки подняли визг, тут как по команде патруль появился и пресек намечающееся безобразие. Тимофей пытался углядеть, кто проверку контролирует, но никого из наблюдателей не вычислил - не хватало умения. Впрочем, в школе скрывать цель «увольнительной» не стали, подробно разобрали действия бойцов, где шероховатости имелись и какие выводы нужно сделать. Оно и понятно - в контрразведке выходных не бывает.
        До конца сентября учился боец Лавренко. Не выгнали, не перевели, не из худших оказался. Инспекция приезжала в генеральском звании, кажется, из самой Москвы. Обманчиво грузноватый, добродушный проверяющий генерал коротко понаблюдал за занятиями, потом поговорил со скороспелыми курсантами. Без церемоний, прямиком в оружейной комнате, но туда по одному заходили.
        - Жалобы и предложения есть? - генерал, близоруко щурясь, глянул в журнал перед собой. - Как вообще учеба, товарищ Лавренко?
        Тимофей отрапортовал, что учеба идет в целом успешно, жалоб и не имеется…
        Генерал поощряющее кивал, лицо его было на редкость невзрачным, лишенным всяких примет - такое лицо через минуту не вспомнишь. Тимофей терялся в догадках: из рабочих, крестьян или интеллигенции этот человек в генералы вышел? Нет, вообще не угадаешь. Вот он, центральный СМЕРШ, о котором никто не говорит, ибо неумно о том болтать.
        … - жалоб не имеется. Если разрешите, товарищ генерал-майор, предложение по поводу формы одежды имеется. Техническое.
        - Техническое, это хорошо. Выкладывай, боец, что удумал, - вновь закивал проверяющий.
        Тимофей изложил, стараясь быть предельно кратким и понятным. Вряд ли столичный генерал в обувном деле глубоко разбирается, тут нужно на смысле идеи сосредоточиться, изложить понятно.
        … - И тогда разношенный сапог слетает в самый ненужный момент, - задумчиво повторил генерал. - Верно, замечалась за нашей неплохой, но не до конца сознательной обувью, такая вредная манера. Но твое толковое предложение по текущему ремонту обуви требует наличия службы специалистов-сапожников, коими мы сейчас располагаем в недостаточном количестве. А вот для подготовки обмундирования полевых групп мы можем что-то этакое сделать. Ты сам-то себе шил?
        Боец Лавренко глянул на свои ноги: сапоги были начищены, но тут чисть не чисть, а видно, что заслуженные.
        - Так точно. Сам, еще с допризыва ношу.
        - Ладно сидят, - уже без улыбки и добродушия признал генерал-майор и сразу стал другим человеком. - Мысль о текущем обслуживании обуви передам специалистам, подумают, что можно сделать. А вы, товарищ Лавренко, будьте любезны, остаться живым и здоровым. Это и намек, и прямое указание. Вопросы?
        - Никак нет! Разрешите идти?
        - Ступайте, Тимофей Артемович, ступайте. При случае, товарищу Торчку передавайте от меня поклон и наилучшие пожелания.
        - Так точно, передам! А…
        - От генерал-майора Попутного. Записывать не нужно, ты уж, братец, так запомни. Оно пригодится.
        Тимофей четко кинул руку к пилотке и вышел. Гимнастерка на спине малость промокла от пота. Да, под конец короткой беседы дал генерал понять, о чем речь. В смысле, умный догадается, а дурак мимо ушей пропустит. Тут уж подумаешь - а не лучше ли дураком остаться? Но не те сейчас времена, чтобы в дураках отсиживаться.
        Впрочем, через день впечатления от встречи с генералом крепко подзабылись. Занятия никто не отменял, крутились день-ночь: от основ шифровального дела до знакомства с минометами и практическими стрельбами. Кстати, курсант Лавренко свои шесть мин из 50-миллиметрового положил недурно - наверное, первая плацдарменная специальность, пусть на практике и не закрепившаяся, сказывалась.
        А потом, прямо с занятия по саперному делу, вызвали к командиру взвода. На столе лежали проездные документы и пара сержантских погон.
        - Сегодня выезжаешь, - сообщил старший лейтенант. - Ознакомься.
        Тимофей глянул в командировочное предписание «гв. сержант Лавренко Т.А… следует для рем. работ… станция Враца…».
        - До аэродрома добросим, там встретят, - пояснил начальник школы и вручил погоны. - Поздравляю с новым званием, товарищ сержант! Толковый ты парень, было бы время, мы тебя по-настоящему подготовили. Пять минут на сборы. Нет, стоп, тебе еще сумка полагается и методическая литература. Генерал приказал.
        Полевая сумка оказалась не новой, но приличной. Внутри лежали уставы и самоучитель иностранного языка. Почему-то английского. Это было не совсем понятно, но догадываться было некогда - успеть бы попрощаться с ребятами.

* * *
        Всё сержант Лавренко успел, и на аэродром прибыл вовремя. Двухмоторный самолет уже загружался.
        - Если укачает, ведро хватай, пол не пачкай, - летун с сомнением смотрел на одинокого сержанта с трофейной кобурой на поясе. - И, если что, не паникуй.
        - Я уже летал, товарищ капитан, - заверил Тимофей, не вдаваясь в подробности.
        На этот раз в воздухе болтало посильнее, но в целом терпимо. Самолет был полон командировочными офицерами и важным грузом, из рядового состава только борт-стрелок, сидевший на насесте у пулемета. Но когда укачивает, звания не так важны. Сержанта Лавренко тоже слегка мутило от запахов. Сидел бы у окна, было бы полегче, да и вниз удалось бы посмотреть. Насчет этого жаль.
        Сели благополучно. Тимофей почти сразу увидел знакомый «додж» и стоящую на подножке коренастую фигуру.
        - Отож вовремя, прям по расписанию, - отметил Торчок, крепко пожимая ладонь командировочного. - Щас поедимо, завтра начальство встречать.
        - Понял. А Андрюха где? - спросил Тимофей, издали глянувший на сидящего за рулем бойца, солидного и усатого.
        - Зацепило того шебутного Андрейку. По глупости и слегка. Мы чуточку на севере поковырялися, там он и сунулся куда не надо. Вот же человек: если не языком лезет, так ляжкой, - сердито пояснил сержант и вздохнул. - Ну, может, оно и к лучшему. А то болтал, как та сломанная радиоточка.
        Нового водителя группы звали Сергеем Никаноровичем Сергеевым, для краткости он на Норыча отзывался. Имел солдат единственную медаль «За оборону Сталинграда» и нашивку за тяжелое ранение. Все это, вкупе с солидным возрастом - уже за тридцать - вызывало понятное уважение. И водил он хорошо.
        Дороги Болгарии весьма отличались от родных. Было бы время, Тимофей поудивлялся бы такой далекой загранице. Но имелось много новостей, еще больше вводных. Сидели в кузове с Торчком, разглядывали карту.
        - Отож здесь спокойно, болгары-братушки вроде как в восторге, что война для них повернулась. Угощают, обнимают, прям браты навек, словно и не воевали за Гитлера-поганца, - ворчал Торчок. - Оно бы и ладно. А вот там, далее, будет полная невнятность. Сложная страна Югославия. Имелись на то намеки от нашего командования.
        - Да, я думал, прямо на Германию двинем, - вздохнул Тимофей.
        - То успеется. Отож для разминки нам Белград или що-то рядом сойдет. Укажут завтра.
        - Лично у меня возражений нет, - заверил Тимофей. - Пойдем по порядку, важно везде гадов бить. Иное волнует. Павло Захарович, а что там с моими вещичками? Не утерялись?
        - Отож странные подозрения, - возмутился Торчок, а потом вспомнил. - Вот, Тимка, и память у тебя! Слово в слово, по-переводчески, значит? Щоб мне прозреть, как тому Гомеру, ты и сам прямиком в офицеры курс взял.
        - Еще подумаю. Когда немцев добьем. Но на курсах о тебе, Павло Захарович, вспоминали…
        Тимофей передал сослуживцу генеральский привет. Торчок помолчал и сказал:
        - Лестно. Отож серьезный человек. Прям даже и не скажу, до каких верхов серьезный генерал. А шмотье твое - в полном порядке, покаталось, но сохранилось. Автомат маленько попрацювал, был случай, диска два из него выпуляли. Но отчистился и убаюкался.
        Торчок открыл стоящий сверху ящик: имущество отбывшего на учебу бойца хранилось в полном порядке, даже телогрейка, еще плацдарменная, ждала хозяина.
        Вот он - автомат - знакомый до последней царапины, памятный, и ни разу не подведший. Пахнет свежей смазкой и дезинфекцией от телаги, видать, всю форму группы регулярно обрабатывали-прожаривали. Тимофей навесил на себя инструмент и боекомплект, разом почувствовал себе почти по-фронтовому, и окончательно успокоился.
        - Надежный ты человек, Павло Захарович. Спасибо.
        - Так що-ж, на то я и нужен, - кивнул польщенный сержант. - Трудно до войны возвращаться, а, Тима?
        - А чего тут легкого? У меня, может, вот-вот народится кто-то. Хотелось бы хоть узнать - мальчик или девочка. С другой стороны, повидался, подучился, передохнул, так чего еще? Хорош по тылам отсиживаться!
        Торчок хлопнул младшего товарища по плечу:
        - Истинно так. К передку всегда с сомнением возвращаешься. Но того нашего непостижимого везенья, может, и не отменилось. Ладно, давай еще на карту воззримся…

* * *
        Встречали начальство на развилке дорог. Фронт был вроде бы недалеко, но стояла тишина. Здесь в Болгарии, в соседней Румынии, война стала совсем странной - иной раз сотни километров наши шли как на прогулке. Понятно, довольно опасная и нервная прогулка получалась, но с берегом Днестра, где за каждый метр дрались, не сравнить. Хотя граница с Югославией рядом, наступление намечается, надо думать, немцы опомнились и ждут в подготовленной обороне. Да и не только фрицы - там, по слухам, полно всякой местной дряни, что Гитлера истово под хвостом облизывает. С другой стороны, и союзных партизан там хватает, подсобят наступлению.
        Бойцы стояли у машины, размышляя о малоизвестной Югославии и поглядывая на не особо загруженную дорогу. Норыч, подняв капот, проверял двигатель - чисто для профилактики, «додж», хоть и поколесил порядком и новым уже не считался, но пока не подводил.
        Кто прибудет в группу для выполнения задачи, было неизвестно. Специфику службы Тимофей понимал сполна, гадать было незачем. Но было бы недурно, если старлея Землякова пришлют - переводчик столичный, сведущий, и имелся к нему у Тимофея один тонкий вопрос, войны не касающийся, но этакий… нужный на будущее. Ну и под командой Нероды неплохо было бы оказаться. Проверенный офицер, боевой и без лишнего запала. Но загадывать Тимофей, конечно, не собирался. Так, надеялся самую малость.
        Хочешь загадывать, не хочешь - само получается. Оказалось, угадал наполовину. Вдоль кювета шел старший лейтенант Нерода, а с ним двое незнакомых.
        - Здорово, товарищи бойцы! - еще издали приветствовал старший лейтенант, видимо, тоже обрадованный встрече и тому обстоятельству, что искать машину не пришлось.
        Автомобильная группа ответила как положено, откозыряла, Торчок доложил «отож усе в порядке, исправно и в готовности!»
        Спутниками Нероды оказались старший лейтенант Бушуев и старшина Мурзоев, оба, вроде бы, спецы по технической части.
        С задачей группу ознакомили после перекуса - сержант Торчок заготовил два поздних арбуза - оказались слегка переспелыми, но вполне ничего. Потом старший лейтенант Нерода разостлал на капоте карту.
        - Предвидится наступление. Основное направление удара - освобождение Белграда. Есть и несколько вспомогательных. Противник основную нашу цель вполне осознает, готовиться, стягивает силы. Противостоят нам фрицы из оперативной группы «Сербия». Район стратегически важный - здесь единственный проход через горы по направлению к столице. Противник серьезно укрепился на рубеже Радуевац - Неготин - поселок Прахово. Видимо, операция пойдет неравномерно, местами сложно и непредсказуемо. Непосредственная задача группы: 28 сентября сего года, выйти в район дунайского порта Прахово вместе с нашими передовым частями. У Прахово противник располагает несколькими нефтеналивными баржами с солярой. Вероятно, увести вверх по реке эти посудины враг уже не успеет, и мы их захватим. Но нас интересуют не сами лоханки, а их команды. Одна из барж привлекалась немцами к работам по очень интересующих наше командование проекту. Какая именно баржа - мы не знаем. Придется ловить и трясти речников с барж.
        - На самом судне, возможно, имеются следы от установки дополнительного оборудования, - добавил старший лейтенант Бушуев. - Оборудование, наверняка, демонтировали, но команда может описать, кто руководил работами. Ну и прочими деталями. Проблема в том, что часть судов противник затопил на фарватере, с целью преградить путь катерам нашей Дунайской флотилии. Не исключено, что и эта баржа уже на дне. Тогда команду отловить будет сложнее - рассосались моряки. Но судно должно быть не из худших, будем надеяться, что его намеревались сохранить.
        - Да, все верно - баржу и команду немцы выбирали понадежнее. Шанс перехватить этих матросиков есть - они не военные, ничего военно-преступного сами не совершали. Определенно они не из немцев, а вот румыны, болгары или югославы, мы пока не знаем. Ближе к району операции нам должны дать переводчика - из югославских партизан, обещали самого надежного. Ну, если команда из румын, Тимофей поможет.
        - Так точно, - заверил сержант Лавренко. - А большие команды на этих судах?
        - Вряд ли, человек пять-шесть, иногда меньше. Это в зависимости от типа баржи, - сказал новенький старшина, все поглядывавший на медали на груди Тимофея. - Главное, найти людей, работавших с немецкими моряками. К ним есть вопросы.
        - В общем, придется с поисками поспешить, пока команды окончательно не разбежались, - Нерода вновь покосился на Тимофея. - Возможно, наши будут высаживать отвлекающие десанты. Накала уровня боев у Жебриян не предполагается, противник здесь пожиже и имеет возможность отхода. Но вероятность упорных боев остается.
        Намек Тимофей понял. Но что тут скажешь? Будет нужно с десантниками идти, так сделаем, не в первый раз. Главное, чтобы бронекатера поддержали и рулевые не сплоховали - фрицы, похоже, тут всю реку загадили.
        Группа обсудила район предстоящей работы. На карте особых подробностей не имелось, но офицеры явно заранее изучали местность, возможно кто-то там и до войны бывал, мелькали такие недомолвки. Сержант Лавренко, естественно, наводящих вопросов не задавал. В целом, задача была ясна, непонятности и сложности уже на месте возникнут, без них не бывает.
        Пора было пообедать, да и в путь. Тимофею вручили знакомый примус, продукты. Провизия шикарная: Торчок с Норычем на рынок заезжали, частью прикупили, частью болгары жратвы понадарили.
        Колбаса уже поджаривалась, когда рядом присел Нерода.
        - Как вообще жизнь, Тимофей?
        - Нормально. Поучился. Курить вот бросил.
        - Это хорошо. А там как? - старший лейтенант кивнул в сторону тыла.
        - Хорошо. Жена в порядке, ждем, - Тимофей осознал, что впервые сказал «жена», но ведь так оно и было. Пусть и неофициально, что нужно будет поправить, только непонятно когда.
        - Молодцы! Земляков рассказывал, просто сказочно красивая у тебя Стефания. Да и папаша у нее, суров, но не такой уж дубовый. А что твой батя? Откликнулся?
        - Тут пока глухо, - признался Тимофей. - Трижды написал на адрес, ответа нет.
        - Наверное, переехал или в командировке, они же там в полном напряжении сил работают, заводы восстанавливают, - утешил старший лейтенант. - Ну, майор наш и Земляков тебе привет передают, велели продолжать быть целым и лопатку не терять.
        - Вон она - на месте, - сержант Лавренко ткнул локтем надежный инструмент и продолжил резать лук. - За приветы - спасибо. Стефэ пишет - вспоминают гостей, товарищ Земляков на отца большое впечатление произвел - приличный воспитанный офицер, прямо как в старину, до революции..
        - Не то слово, таких приличных еще поискать, - согласился Нерода. - Наш Земляков, кстати, с собой в Москву малярию прихватил. К счастью, в легкой форме, быстро изгнали тот недуг. Может, он и нарочно - от взыскания хитро уклонялся. Слушай, готово уже вроде?
        - Горячее сырым не бывает, - поддержал командира Тимофей.
        Пообедали солидно и с аппетитом. Сержант Лавренко получил коллективную благодарность, совершенно незаслуженную. Чего же не сготовить по быстрому из хороших продуктов? Стефэ памятной зимой учила как резать-жарить, те занятия так в душу запали, что вспомнить в удовольствие…
        За едой водитель Норыч - как выяснилось, человек вежливый и обстоятельный - намекнул, что недурно было бы получить общие разведсведения о тамошних дорогах и машину подготовить. Выяснилось, что о состоянии дорог мало что известно, кроме их общего направления и протяженности. Зато к подготовке машины новые бойцы группы отнеслись с энтузиазмом - оказалось, и старлей и старшина в шоферском деле понимают, да похоже, «додж» им и просто нравился.
        Повозились, двинулись к пункту назначения. В машине стало теснее, Тимофей пристроился полулежа на ящиках, было не особо удобно, но не пехом идти, всё одно благодать. Мысли в голове крутились разные, но сержант Лавренко сосредоточился на боевых - солярные баржи искать еще не приходилось, но баржа довольно крупный объект, и нащупав его, можно до матросов и шкиперов дотянутся. Это проще, чем на узкой косе среди тысяч врагов одного хитрого майора отыскивать. Хотя, может и наоборот - страна-то впереди совсем непонятная.
        Задремывал Тимофей, и мысли от барж снова на Стефэ дрейфовали - как там у нее пройдет? Страшно ведь. А война… ну, тут как получится. У командования группы план имеется, с обстановкой все хорошо знакомы.

* * *
        Пошло, конечно, вовсе не по плану. На войне всегда так - она же баба сумасшедшая, рожает чего попало, никаких сроков и порядков не блюдет.
        9. Конец сентября. Дунай
        е
        От близкой воды тянуло осенним свинцовым холодком. Странно: глубина точно известна, а кажется - бездонная прорва и есть. Тимофей удерживал лодку, уперев весло в непонятную хреновину под водой: что там за посудина и как ее притопили старательные враги, даже опытные разведчики не могли понять. Тьма нынче стояла густая, чувствовалось, что вот-вот октябрь навалится. Да еще тянуло дымом с полузатопленных, но все еще вяло горящих барж
        - Эта тоже с камнями, - просопел старшина, прощупывающий затопленное суденышко шестом.
        - Ну и хорошо, корыта небольшие, ложатся на грунт плотно, а глубины здесь увеличиваются, - отметил Мерзоев, черкая в блокноте.
        На берегу отдаленно затарахтело - над водой прошла пулеметная очередь, посверкивающая редкими бледными трассерами. Немцы били наугад, лодки разведчиков оставались незамеченными. Работали на загражденном фарватере третий час. На берег, куда предстояло высаживаться, группа уже посмотрела, к подходам и удобству десантирования «приценилась», оставалось помогать разведчикам флотилии. Сержант Лавренко в фарватерно-заградительном деле ничего не понимал, сказали держать - держим, сказали отпустить - отпускаем.
        Русло враг преградил старательно, но как-то неаккуратно. Затопленных барж - югославских, болгарских и румынских - было много, а посередине русла торчали надстройки какого-то относительно крупного корабля. Но среди заграждения имелись прорехи - лодки разведчиков нащупали косо затопленную здоровенную баржу: нос ее ушел глубоко, корма задиралась, но позади оставался проход шириной метров в шесть, приличной глубины - бронекатер вполне может проскочить. И ориентиры хорошие - тот немецкий транспорт рядом лучше всякого бакена.
        Пока разведчики лазили по борту транспорта, бродили по пояс в воде по скользким палубам барж, Тимофей, остававшийся в относительной лодочной сухости, тоже порядком озяб. Так всегда бывает, когда бездельничаешь.
        Переждав пущенные немцами ракеты, разведчики двинулись ко второй линии подводных заграждений. Тут пошло легче…
        Возвращались довольные. В смысле, разведка флотилии совсем довольная - проход отыскался и довольно надежный, а у группы старшего лейтенанта Нероды оставались неразрешенные сомнения. Уже на причале, когда флотский офицер двинулся в штаб флотилии докладывать о результатах, у катерников появилась фляга.
        - Э, нам, пехоте, только по глотку, нам еще мысли думать, - предупредил Нерода.
        Пить спиртного не хотелось, Тимофея познабливало, сейчас лучше бы чаю горячего. Глотнул чего-то крепкоградусного и сладковатого - старлей Бушуев сказал, что имеется «карамельный привкус». Так-то ничего, согревает, но слипается в глотке.
        Наконец сели в доме, отведенном под расположение группы. Торчок немедля разлил по кружкам чай, груда аппетитных ломтей хлеба и словно топором нарубленной колбасы уже ждала. Новый член группы - югослав проводник-партизан Сречко Кандич принес огромную сковороду с яичницей.
        - Итак, решаем, - командир указал кружкой на висящую на стене карту. - Сутки или двое?
        Берег и порт Прахово, да и сам одноименный городок контрразведчики уже изучили. В смысле, офицеры и раньше имели о населенном пункте недурное представление, а теперь и сержанты прониклись. Приметных ориентиров немного, югослав про них рассказал, про пристани тоже объяснил. Но главное оставалось непонятным - где располагаются команды барж и остались ли они вообще в городе? Группе было ясно, что не сегодня, так завтра будет высажен наш десант и начнется бой за город. В этом и вопрос: идти в город до атаки или дождаться высадки и заняться поиском важных свидетелей в относительно благоприятной обстановке?
        - Отож, мне, товарищи командиры все одно не идти, но я за обстоятельность, - немедля сказал Павло Захарович. - Впопыхах разве шо отыщется? Забьются по щелям речники, признаваться не станут. Гам, ор, шум, можэ, и вообще постреляются те команды без всякой пользы дела.
        - Вполне может и так быть, - старший лейтенант Нерода глянул на югослава. - Что скажешь, брат Сречко?
        Лично на Тимофея партизанский представитель производил благоприятное впечатление. Югославы вообще оказались своими хлопцами - и язык легко найти, и помочь всегда готовы. Но Сречко выглядел поспокойнее других, может, потому что уже немолод - под тридцать человеку. Серьезный, обстоятельный, малость заросший-лохматый, не очень-то по уставу, зато опытный. Воевал с фрицами и местными предателями чуть ли не с июня 41-го. Понятно, партизанская война здесь малость иная шла, но делали люди что могли, не дожидались когда Красная Армия к порогу подступит.
        Югослав посмотрел на карту:
        - Давайте я пойду в город ранише? Все узнаю и людей найду? Не сомневайтесь, справлюсь.
        Говорил по-русски Сречко Кандич просто прекрасно, разве что с ударениями иной раз смешно получалось.
        - Мы не сомневаемся, - заверил Бушуев. - Только там неизбежно возникнут технические проблемы. Разобраться, кто нам нужен и что именно он знает, будет трудновато. Придется опрашивать и уточнять, а что именно, мы и сами пока сформулировать не можем.
        - Если команды сербские, они помогут, - пообещал партизан… - Главное, объяснить нужду…
        Разговор вновь пошел о деталях, которые только техники и понимают. Тимофей долил себе кипятка, в горле першило, словно яичница там всё ободрала. Видимо, простыл малость. Совсем уж не вовремя. Нужно высаживаться, брать речников за жабры, пока не разбежались и вести внятный допрос-опрос.
        - Что морщишься? - спросил вроде и не глядевший Нерода. - Застудился на реке?
        - Чуть-чуть, - сипло признался Тимофей. - Сейчас чаем прополощу.
        - Отож как малый, сразу в сопли, - рассердился Торчок. - Сейчас меда разыскую.
        - То потом, - замотал головой Тимофей. - Товарищ старший лейтенант, может нам с Сречко действительно раньше пойти? Высадиться незаметно вполне возможно, плотной обороны нет, городок приграничный. Найду гражданскую одежду, сойду за румына. Кто там сейчас разбираться будет? Главное, войти незаметно, а в Прахово фрицам уже не до скрупулезных проверок. Наши катера оборону прощупывали, немец чует, к чему дело идет. Сречко провести сможет, так?
        - Так, да, - югослав соглашался, но смотрел с недоверием.
        Понятно, Тимофей знал, что впечатления особо-жуткого диверсанта он не производит. Так оно и неплохо - мелкий человек не так в глаза бросается.
        - Чистая авантюра, - проворчал Нерода. - В стиле нашего переводчика и его ярких предшественников. - Что вы в городе будете делать без полномочий, подтвержденных советской униформой и оружием? Не факт, что речники готовы к сотрудничеству. Мы о них почти ничего не знаем.
        - Почему без оружия, товарищ командир? - удивился югослав. - Все будет, пронесем. Легко пройдем. Немцы растянутые, всё не видят.
        - Ну, если растянутые… Тогда предварительно осмыслим вариант, попробуем завтра ночью. И под моей командой, - уточнил Нерода.
        - А говорить вы там как будете? - удивился Тимофей.
        - Помолчу. Молчание - золото, а золото везде ценится, - проворчал старший лейтенант. - Детали продумаем. А сейчас будем сообща Лавренко лечить, у него солидный партизанский опыт, он нужен будет.
        Лечили Тимофея чаем с медом и ракией, да еще лекарством, оказавшимся в аптечке группы. Крупные таблетки следовало растворять в воде - они шипели и булькали, делая из теплой воды натуральную газировку. Запивать ракию шипучей микстурой оказалось вполне ничего, хотя офицеры и сомневались, что такое полезно для желудка. Ну, насчет этого сержант Лавренко ничего сказать не мог, поскольку совмещенное лекарство крепко подействовало - заснул мигом.

* * *
        На вражеском берегу все пошло неплохо, вот только было прохладно в гражданском пиджаке. Отвык, пробирает ночной холодок, все о телогрейке вспоминается, которая отбыла в тыл на лодке прикрытия под охраной бдительного Торчка. А насчет зябкости, конечно, мнится, пиджак вполне хороший, шерстяной. Нет, никакого разворота к простуде уже не выйдет, а голова побаливает и в животе «не очень» по понятной причине. Случалось такое иногда. Вот на Рождество - праздник устаревший, но довольно веселый - с хлопцами чуток перебрали. Стефэ тогда весьма правильно вгрызлась. Но Стефэ сейчас…
        Тимофей волевым усилием перевел стрелки мыслей на нужную колею боевого задания.
        Разведчики высадились вполне благополучно. Лодка ушла незамеченной, Дунай вяло нес свои широкие воды, ночь выдалась темной, комаров уже не было - все условия для успешного выполнения задания. К городку вышли по широкой дуге, с час блуждали между садами и сараями. Без проводника, наверное, до утра бы бродили, даром что населенный пункт до звания «городка» дотягивает, скорее, поселок, разве что пристанью гордый. Бывавший здесь Сречко и сам ругался - все ж ночами, да по задворкам ему тут лазить не доводилось. Но посты обошли удачно, разок только шпрехенье немцев и слышали.
        Пахло цветами и яблоками, под прикрытием невысокой изгороди не дуло, вообще почти лето. Хотя в телеге все равно было бы уютнее. Разведчики жевали яблоко - Нерода беззвучно нарезал финкой сочно белеющий во тьме кругляш. Проводник наводил справки в «знающем» доме, да что-то задержался - наверное, что-то полезное про проводников нащупал.
        - Плохо без знания языков, - прошептал Нерода. - Сидим, ждем, вон - шестой фрукт уже сжираем.
        - Зато вы английский знаете, - заметил Тимофей, стараясь не хрустеть сочной мякотью. - Да и не в языке дело. Тут знакомства важны и доверие. Хозяева малость знают Сречко, а нас не очень. Чужие доверия не вызывают. Пока еще сознакомимся, то да сё.
        - Это конечно. Не совсем по моему профилю работать приходится, - покачал головой командир. - Да еще ряженым бродить отправился. Глупо себя чувствую.
        - Так мне, товарищ старший лейтенант, без автомата тоже не по себе, - вздохнул Тимофей.
        Группа была вооружена пистолетами и гранатами. Нет, нельзя сказать, что шли налегке - распиханное под одежду малогабаритное вооружение вполне имело вес, но все равно казалось каким-то незначительным. Главное, что маскировка гражданской одеждой особого смысла не имела. Нерода и в серой рыбацкой куртке выглядел откровенно военно-офицерским человеком, только переодетым. Склад фигуры у него такой, что ли? Еще и шляпа как-то неестественно ровно на голове сидит.
        Нерода сунул огрызок под забор, разведчики прислушались к ночи. Над Прахово стояла тишина, только изредка собаки перегавкивались: коротко, настороженно, словно сериями морзянки. Нет, война-то рядом, никуда не делась, сука бесхвостая.
        В соседнем дворе скрипнула дверь, стукнули чем-то деревянным. Звук был мирным, но Тимофей взялся под пиджаком за теплую рукоять «вальтера». За забором покашляли, потом тактично постучали по столбу. Разведчики переглянулись, Нерода пожал плечами, держа оружие наготове, вместе привстали…
        Во дворе стоял дед весьма почтенных лет - борода даже во тьме белела густой сединой.
        - Не смерзли? - приглушенно осведомился дедок. - Може, в дом зайдете?
        Говорил он по-сербски, но угадать смысл было проще простого.
        - Спасибо, но мы передохнуть присели, нужно дальше идти, - по-румынски ответил Тимофей.
        Дедок явно разочаровался:
        - А тот, плечистый, тоже румын? Я думал вы с Црвеной Армии лазутчики.
        Особо выдумывать и изворачиваться было глупо:
        - Вы же человек опытный, небось, и сами воевали. Не на всякий вопрос ответ возможен, - сказал Тимофей.
        - То верно! - дед шагнул к забору, хлопнул Нероду по плечу: - То друже капитан! Или я русского офицера не узнаю! Живела майка Русия!
        Проницательный дед с чувством тряс руку Нероды, так же тряслась и булькала солидная бутыль, которую непонятно откуда извлек фокусник-хозяин.
        - Нам же нельзя, мы на задании, - прошептал Нерода.
        Дед понимающе закивал и показал стаканчик:
        - Кап! Един кап! За Црвену Армию!
        Появились две женщины, шустрый парнишка-подросток, миска с виноградом и здоровенные сливы. Беседовали шепотом, но довольно бурным и праздничным. Тимофей понимал, что в разведке так себя не ведут, но что было поделать? Радуются люди. Командир тщетно призывал к тишине - поселок-то еще не освобожден. Местные уверяли, что до ближайших гитлеровцев «почти улица», и расспрашивали всякие разности. Понимать сербский не составляло труда, дело было в «лингфигических нюансах», как когда-то объяснял образованный, но сейчас отсутствующий старший лейтенант Земляков.
        Когда наконец появился Сречко, под забором сидело человек двенадцать, а во рту Тимофея царил душистый вкус сливовых градусов. Этак по капле, чисто из вежливости, а живо назюзюкаешься.
        Партизан призвал граждан к порядку, намекнув, что задание секретное и еще не выполненное. Разведчики распрощались и с некоторым облегчением покинули гостеприимный двор.
        - Вот это союзники так союзники, это я понимаю, - пробормотал Нерода, потирая щеку.
        Тимофея тоже чмокнули в обе щеки, но умереннее - полу-румын здесь встречали чуть хуже, чем «русия».
        Разведчики, усилившиеся еще одним проводником - коренастым носатым пареньком в большой кепке - пересекли улочку и перебрались через очередной забор.
        - Все вызнал, идем прямо к экипажам, - объяснял Сречко. - Их держат у рыночных складов. Они вроде как мобилизованы немцами, но почти не охраняются. Часть разбежалась.
        - Вот это нехорошо, - огорчился старший лейтенант.
        - Там еще много осталось, знающие люди, - утешил Сречко. - Вот и парень знает, кто вам нужен. Ну, приближно знает. Его Тась зовут.
        - Так, - закивал носатый паренек. - Знаю, кто с немцем на баржах ходил. Их заставили!
        - Это понятно. Нам бы подробности узнать, - пояснил Нерода. - Есть там технические моменты.
        - Все узнаем! - заверил партизан. - Раз они здесь, все расскажут. Тут все симпатизери Црвеной Армии.
        - Это здорово. Только фрицы еще здесь и нужно поспокойнее отработать, - напомнил Нерода.
        - Выведем речников, спрячем. Вот Тась поможет, - уверенно сказал партизан.
        Ни фига Тась не помог. На немцев группа наскочила мгновенно и бесповоротно…
        …Тимофей повис на ветви, спрыгнул с очередного забора и угодив практически на спину местному проводнику. Вел разведчиков Тась очень уверенно, но сейчас вдруг замер на полусогнутых, нелепо растопырив в стороны руки.
        Фриц стоял буквально в четырех шагах, с нацеленным автоматом, и страшно кривил морду. Сейчас срежет…
        Рядом с Тимофеем мягко спрыгнул старший лейтенант и тоже замер. Выхватывать оружие было попросту невозможно - не успеешь. Скрыться, залечь тоже абсолютно негде - каменная стена вплотную подпирает. Разве обратно на этот забор запрыгнуть, но человек не воробей. Кажется, идущий замыкающим Сречко осознал, что дело плохо и остался по ту сторону. Немца он, конечно, свалит из пистолета, только остальным это уже не особо поможет…
        А немец все страшно морщился и никак не стреляя. За его спиной Тимофей разглядел бричку и запряженных лошадей - оглядывались с интересом, сейчас их автоматная очередь напугает. Эх, не вовремя они остановились в темном проезде, понятно, вон колесо соскочило, к повозке прислонено…
        Отчетливо щелкнуло - это фриц с затвором своего автомата совладал, вырвал из зацепа. Странное оружие: с магазином, торчащим вбок. Эх, вот так и застрелят непонятно из чего. А ведь был шанс, был!… пока гад с затвором возился.
        Краем глаза Тимофей видел, как плавно поворачивается боком командир, лицо у него было бледное, но пытается уменьшить себя как цель. Умно, вот только фриц одной очередью в упор всех и положит.
        - Господин фельдфебель! Нас к вам послали! Их бин вир раумбот. Сказали «шнель, шнель, арбайтен!», - Тимофей суетливо заразмахивал руками, указывая в сторону пристаней, реки, себе за спину, на бричку, путая румынские и не особо правильные немецкие слова, больше всего опасаясь ляпнуть с перепугу что-то матерное. Всем понятное-русское в это мгновение было явно неуместно.
        Упоминание о раумботе[25 - Собирательное название катеров-тральщиков типа Raumboot,построенных для Кригсмарине и использовавшихся для самых разных боевых задач.] явно удивило фрица. Что-то переспросил про этот малопонятный корабль.
        - Да, так и сказали! - Тимофей очень надеялся, что немец знает румынский, примерно на том же уровне, как остальные присутствующие знают немецкий. - Вот, бумагу, аусвайс дали! Ордер, приказ, ан-ордунг, фирштейн?
        Немец очень хотел стрелять - он и сам от внезапности встречи обделался. Понятно, когда на тебя ночью с забора падать начинают… Но порядок есть порядок. Если о приказе говорят, сначала узнать, потом стрелять.
        Тимофей предупреждающе выставил правую руку, намекая что автомат и подождать может, а левой очень осторожно вытащил из бокового кармана пиджака свернутую бумагу. Попытался встряхнуть, чтобы раскрылась, но лист не желал. Тимофей с виноватой улыбкой, показал пустую-безопасную ладонь правой, взял лист обеими и развернул. Бумага подрагивала в напуганных руках, заслонялась растопыренными пальцами. Немец пытался всмотреться.
        - Герр фельдфебель, вот же, подсветите. Эх, фонарь бы, - Тимофей взмахнул руками, не давая рассмотреть лист, указал на повозку, в сторону пристани, зачастил по-румынски: - Грузить нужно. Арбайтен! Очень шнель! Фирштейн?
        Немец, не опуская автомата, гавкнул что-то нелестное по поводу болтливого дурака, протянул руку за бумагой, повелительно качнул стволом.
        - Нихт шиссен! - перепугался Тимофей. - Бумажечку извольте глянуть!
        Свернутый лист выскочил из трясущихся рук и порхнула на землю. Только вот именно сейчас развернулся, зараза такая, прямо как назло. Фриц глянул вниз, глаза его округлились…
        Текст разобрать было трудно, но карикатура с ошеломленным, скорчившимся под нависающими танковыми гусеницами фюрером, выглядела и так доходчиво. Умеют рисовать наши художники, этого не отнять.
        Ударить по стволу Тимофей все же успел. Правда, и на спуск фриц успел нажать. Тимофей полагал, что сейчас ногу прошьет, а то и что-то похуже. Но короткая очередь ушла в землю. Боец Лавренко изо всей силы боднул врага лбом в лицо. Ослеп от боли и от того, что кепка на лицо съехала, тут же двинул еще разок…
        …Пришел в себя сидя на земле. Кто-то тянул за шиворот, рядом стреляли. Тимофей тупо смотрел, как присевший на колено командир лупит из «парабеллума» куда-то за повозку, перепуганные лошади пытались драпануть, бричка шла косо, с нее валились ящики. Нужно командиру помочь…
        Тимофей осознал, что его пытается поставить на ноги наконец-то оживший Тась. Да, убираться нужно.
        На ноги встать оказалось непросто, а пистолет вытащить вообще не получалось. Колени норовили подогнуться. Тась, что-то крича, тянул к забору. Там наверху вспыхивало - Сречко стрелял из пистолета вдоль проезда…
        Тут боец Лавренко взлетел в воздух, только затрещали брюки. Перекинутый через стену Тимофей благополучно плюхнулся вдоль древесного ствола с другой стороны. Как ни странно, это слегка привело в чувство. Тут же с забора соскочил Нерода, сорвал кольцо с «лимонки», закинул на улицу. Там заорали по-немецки…
        Набегают фрицы. И порядком их там…
        Бабахнуло. По забору хлестнули осколки.
        - Идти можешь? - крикнул, нагибаясь, командир.
        Тимофей попытался вскочить, что, в общем-то, удалось.
        …Удирали довольно прытко, проводник вел по задворкам. Немцы особо настойчиво преследовать не пытались, но пальбу подняли страшную. Осветительные ракеты повисли над крышами, но до разведчиков было уже далековато. Тимофей чувствовал себя странно: ноги-руки двигались, а голова тормозила, думала со сбоями. Его хватали за плечо, направляли куда надо. Ладно, бежится и то хорошо. Еще бы кровь глаза не так заливала…
        Бинтовали бойца Лавренко в каком-то полуподвале, пахнущем мышами и вином.
        - Никогда не слышал, чтобы башку в каске пытались прошибить голой головой, - ругался командир.
        - Так что ж мне, у фрица требовать, чтобы каску снял? - оправдывался Тимофей.
        - Нет, ты и так чудо сделал! - запротестовал Сречко. - Разыграл, прямо даже я поверил. Думаю, откуда у вас пропуск и что за погрузка такая? Протягиваешь бумагу, весь такой просительный, попуганный. Как не поверить?! О, актер, да?
        - Действительно, прямо Малый Художественный театр, на бис можешь играть Достоевского с Островским. Но я думал, ты череп себе размозжишь. Это ж сталь, Тима. Стальная тупая фашистская голова в каске. А ты со всей дури! - ужасался Нерода. - Раз автомат уже отвел, тут уж и цивилизованно процесс завершить можно. Ножи есть, да и из пистолета… Гад этот обозный уже все равно нашумел.
        - Я слегка растерялся. А когда второй раз бодал, так вообще уже ничего не видел, - признался Тимофей.
        - Ты растерялся?! - югославы и Нерода переглянулись, потом Сречко вздохнул. - Я немца на прицеле держал. Но как стрелять? Он даже падая, вас посечет. Я там за забором вовсе…
        Некрасивый, но очень точный термин «всрался» был понятен всем. Действительно, так оно и вышло.
        - Расслабились, - с горечью констатировал Нерода. - Я как командир… Э, ладно. Это потом. Как голова, Тима?
        Голова гудела, лоб зверски саднило под бинтом, но в целом разум контуженного бойца Лавренко приходил в норму. Начали совещаться о дальнейших планах. Оперативная ситуация оказалась сильно подпорчена неуместным столкновением. Немцы встревожены, сейчас к речникам пройти нечего и думать.

* * *
        День тянулся медленный, вялый. По очереди спали, беседовали и планировали продолжение операции. Сречко рассказывал о местной партизанской войне, командир возился с трофейным автоматом. Тимофею «обозный» автомат вообще не нравился: похож на ППШ, но боковой магазин и непривычный центр тяжести все портит. Да и вообще… вон, штанину паршивое оружие успело прострелить, чудом ногу не задело. Хорошо, конечно, что не задело, только подпалило слегка, но штаны теперь не особо опрятные, а кругом все же мирное население, надо выглядеть прилично. Зато старший лейтенант автомат изучал вовсю. «МР28[26 - МP28 (нем. Maschinenpistole 28), - немецкий пистолет-пулемёт, усовершенствованная модификация старого MP18 системы Луиса и Хуго Шмайссеров.] - редкий зверь, не попадался никогда». Тоже, музейный экспонат нашелся, у фрицев всякой такой дряни хоть завались. Было бы еще патронов вдоволь, а то два неполных магазина. Ну, успел Нерода забрать, что было на немце, чего уж тут придираться, все ж не с одними пистолетами сидеть.
        Сидеть было уж совсем тоскливо. Изредка доносился гул отдаленных артиллерийских выстрелов, но в Прахово и округе было тихо. Судя по намекам командира, скоро и здесь начнется. Но «скоро» понятие растяжимое, а уточнять неудобно. Тем более, все равно сиди и жди - такое самое обыденное солдатское дело.
        Сидели у приоткрытой двери. Дважды приходил Тась, приносил поесть и воды. Жить было можно - рыбу в Прахово умели коптить просто замечательно. Но во второй раз Тась, помявшис, сказал, что слух по всему поселку гуляет - русские речниками интересуются. Вот это было плохо. В каждом поселке свой полицай-доносчик имеется, без этого редко бывает. Вдруг немцы прознают или матросы сами деру дадут? Они же не в курсе, что их как свидетелей разыскивают. Да, такие поиски - дело тонкое, на практике пехотинцами не очень изученное, пусть те бойцы и числятся при СМЕРШе, но опыт не тот.
        Казалось до ночи так и сидеть, но в начале шестого началось! Ударили орудия - били с реки по берегу. Катера подходят!
        - Десант наши высадят, скоро здесь будут, - пояснил довольный Нерода. - Драпанут фрицы.
        - Так помогать надо! - вскинулся Сречко. - Тут с крыши обзор хорош.
        - Из пистолетов с крыш палят только очень большие снайперы, - справедливо отметил Нерода. - Наша задача была тихой, а уж если ее провалили, сидим на попе ровно и ждем.
        Нет, не высидели ровно. Сначала выбрались во двор, потом на крышу пристройки. Нарастала трескотня наших автоматов и пулеметов, артиллерия прикрывала солидно: орудия катеров и батарей Берегового отряда[27 - Береговой отряд сопровождения флотилии.] клали снаряды непрерывно. Судя по звукам, высадились десантники прямо на окраине…
        Немцы драпанули почти сразу. Тимофей видел, как бежали по улочке фрицы, один все отставал, суетливо выдергивал из-за пояса и голенищ «колотушки», не глядя швырял за заборы - на боевой взвод не ставил, для легкости разгружался.
        - Тима, прикрой! - командир сунул автомат, беззвучным колобком скатился с крыши.
        Ничего объяснить Нерода не успел, но особо и не надо - не первый день рядом воевали, характер и образ мысли командира вполне понятен. Вон на тех фрицев старший лейтенант нацелился - отстали, видимо, заплутали в улочках, теперь улепетывают изо всех сил, оглядываются. Близко наши. А командиру хоть как-то себя реабилитировать хочется. Не перед начальством, которое далеко, а перед собой, от себя-то никуда не денешься. Немножко позорно ночью с тем обозником вышло, чего уж скрывать.
        Тимофей понимал замысел командира, но не догадывался, что тот этак… нагло все сделает. Немцы больше назад смотрели: в конце улочки уже мелькала родная для большинства разведчиков вылинявшая форма. Но при отступлении фрицам не стоило о флангах забывать.
        Казалось, Нерода вынырнул прямо из забора: как там можно незаметно оказаться, черт его знает - травы-то по щиколотку. Явилась серая неопределенная фигура, враз свалила двоих ближних, кольнула ножом третьего, только после этого дважды щелкнул командирский «парабеллум». Немецкий пулеметчик, едва начавший поворачиваться, бухнулся на неровную мостовую, только тяжелые хвосты лент устало взмахнули. Остались двое головных фрицев, эти что-то успели завизжать, вскидывая винтовки…
        Стрелять приходилось осторожно, стараясь не задеть командира. Тимофей выпустил короткую очередь, сразу добавил. Во, оба завалились, Нерода в ближнего две пули добавил. Интересная новая манера, сразу пару патронов выпускать, на курсах тоже так учили…
        - Отлично! - закричал Сречко. - Ты снайпер!
        - Стараюсь, - ответил боец Лавренко, несколько удивляясь своему везению. А ничего так автомат, уводит ствол, конечно, но в меру.
        Командир между тем вразумлял одного из сшибленных фрицев. Тот, видимо, вовсе ошалел, все порывался вскочить и бежать куда-то. Второй пленник догадливо замер, лежа на спине и растопырив приподнятые руки-ноги на беззащитный и покорный черепаший манер. Нерода заключительным ударом утихомирил беспокойного немца, подхватил трофейную винтовку.
        - Бежим к командиру, Тимотей! - покатился к краю крыши резвый партизан.
        - Ты помоги, я прикрою, - ответил Тимофей, с некоторой тревогой поглядывая в конец улицы.
        Набегала своя пехота, а пехота, она того… сгоряча может и не разглядеть деталей.
        Предусмотрительно убрав автомат под ноги, разведчик Лавренко махал кепкой, показывая безвредную забинтованную голову.
        - Що семафоришь? Германцы дэ? - завопил запыхавшийся боец.
        - «Дэ, дэ». Да повтэикали уже, - пояснил Тимофей. - Не суетись. Положили мы замыкающих фрицев. Перекури, мы тут разведка.
        - Вот же швыдкий фриц пошов - не успели высадиться, уже втек, - без особого расстройства высказался боец, доставая кисет. - А що тут за мисто? Гостинно чи как?
        Пленных разведчики сдали ротному десантников, и тут очень своевременно появился Торчок, приволокший оружие и форму, и основные силы группы в лице Бушуева и Мерзоева. Переодеваться пришлось практически прямо на ходу - неслись к базе речников. Возрастной Павло Захарович отстал, но иных сложностей не возникало. В городке еще постреливали, но бой затихал. Опергруппа дала несколько очередей в ответ на выстрел из темноты - случайный или нет, сложно сказать - осенняя тьма уже ложилась на Прахово. Взлетели на короткий подъем, навстречу, от ангаров предупреждающе закричали, Сречко ответил. Из темноты выскочил Тась, с ним двое местных подпольщиков, вооруженных антикварными охотничьими ружьями.
        - Здесь! - закричал парнишка. - Все здесь морнари барж! Мы предупредили, нико не убежал!
        - Очень хорошо, - Нерода с облегчением поправил пилотку. - Представь нас, скажи: надолго не задержим, но сведенья нужны как воздух.
        - И скажи - ужин-завтрак обеспечим, всё как положено, - подсказал Тимофей.
        Насчет «все здесь» Тась, конечно, погорячился. От команд барж осталось человек двенадцать, остальные еще в предыдущие дни рассосались. Но оставшиеся вроде бы кое-что знали. Командир немного послушал расспросы специалистов группы - Сречко переводил толково, разговор сразу пошел больше технический. Собственно, с той - с самой важной, работавшей по немецким приказам баржи - здесь никого и не имелось. Но один из механиков работал на «немке» прежде и хорошо был знаком с командой. Другой механик помогал чинить какую-то хитрую спец-лебедку. Нормальному человеку детали понять трудно, но явно будет польза от допроса-беседы.
        Нерода кивнул подчиненным не обладающим специфическими судовыми познаниями, вышли на свежий воздух.
        - Так, товарищи сержанты, построения не будет, но объявляю благодарность, - возвестил старший лейтенант. - Павло Захаровичу - за своевременное подтягивание тылов, вооружений и офицеров-специалистов. Товарищу Лавренко - за находчивость и мгновенно принятые оперативные решения. Но с головой все же поосторожнее. У командования на твою голову серьезные виды.
        - Отож сильно задело? - обеспокоился Торчок, глядя на повязку.
        - То я сильно задел, - признался Тимофей. - Мысли иссякли, и как врежу! Очень неосмотрительно. Но сейчас нужно нас и баржевых свидетелей ужином обеспечить - правильно я предполагаю?
        - Гроши сербские есть, закупим цивильного продукта, - Павло Захарович похлопал по пухлой полевой сумке.
        Закупать ничего не пришлось - Прахово праздновало освобождение, на улице уже было полно народу, тащили угощение и цветы…
        10. Октябрь. Дворы и парашюты
        Проснулся Тимофей, оттого, что настойчиво толкали в подошвы сапог, требуя поджать ноги и дать проход. Что они там - протиснуться по траншее не могут, что ли? Тут в заспанную голову пришло понимание, что никакая это не траншея, не плацдарм, и вообще боец Лавренко давно в СМЕРШе служит и в далекой Югославии воюет. А что тогда такое?! Тимофей рывком поджал ноги, хватаясь за автомат, осознал, что рядом стреляют, а пихается в ноги шаткая деревянная перегородка. Это от взрывов снаружи. Но почему никто не разбудил?! Где Торчок, командир?
        Орать «тревога! Немцы!» было, видимо, бессмысленно. Все снаружи, и уже воюют. Тимофей скатился с узкого лежака - то ли нары, то ли верстак какой-то - ночью в потемках, когда заваливался, не рассматривал. Снаружи тоже царила темнотища, только выстрелы сверкали. Сжимая в одной руке автомат, в другой ремень со снаряжением, сержант Лавренко ткнулся в дверь - оказалась не та, а шкафа с инструментами - входная рядом. Голова соображала туго - похоже, едва в сон успел провалиться, как вот оно…
        Спать Тимофей залег после ужина и приказания старшего лейтенанта. Торчка с партизаном-проводником командир тогда отправил искать запропастившееся отрядное транспортное средство - «додж» давно уже должен был прибыть к группе, но, видимо, заблудился где-то на окраинах Прахово. Тимофею было велено поспать, сколько будет возможно, потом заступать на охрану расположения. Допрос-беседа с командами барж продолжалась, технические специалисты собирались сидеть до утра и выспросить все, что возможно. Поспать действительно требовалось - две предыдущие ночи группа напряженно работала, сидение в подвале в окружении немцев полноценным отдыхом назвать было сложно. Особых удобств Тимофей изыскивать не стал, каморка в мастерских вполне подошла. Но со сном опять не сладилось.
        Двор складов и мастерских представлял собой букву «П», замкнутую оградой с широкими воротами. Ящики и рассохшиеся бочки, части старых корабельных машин загромождали углы двора, но у склада, где квартировали подневольные команды барж, было относительно свободно. Там, под стеной, сейчас копошились гражданские. Наверное, моряки и есть: выскочили с перепугу, не знают куда драпать…
        На крыше склада-общежития снова треснул взрыв, сверкнуло оранжевое пламя. То ли бомбят чем-то легковесным, то ли гранатами забрасывают. Диверсантов фрицы заслали, что ли? Или все же бомбежка ночная?
        Тяжелый ремень Тимофей успел застегнуть, автомат взвести. Но в кого строчить, было абсолютно непонятно. Немцев не видно, только присевшие гражданские. По крыше снова стукнуло взрывом, изнутри доносились крики - кого-то уже ранило.
        Чего-то совсем заспался сержант Лавренко. Чего тут происходит-то? Кто-то же стрелял во дворе? Не могло такое присниться - опытному бойцу автоматные очереди и во сне вполне понятны.
        Тимофей, припав на одно колено, прятался за ящиком, воняющим смолой и смазкой. Опыт подсказывал, что вскакивать и бегать, пытаясь понять, что происходит и где начальство, не стоит. Погодим…
        Снова долбануло по крыше. Вот же кладет, как часы, пауза секунд в пять…
        Тимофей начал злиться на себя за тупость, но тут все начало разъясняться. Возможно, оттого, что глаза к темноте попривыкли. Сначала Тимофею показалось странным, что речники под стеной сидят большей частью как-то одинаково. Ага, оружие у них на коленях. Партизаны югославские? Одного или двух, видимо, подшибло. Лежат у дверей допросного склада и не шевелятся.
        Один из сидящих под стеной резко махнул рукой, сразу трое как болванчики, подброшенные единой пружиной, выпрямились, одновременно что-то закинули внутрь склада. Гранаты же! В ответ изнутри дали очередь, свалив одного попрыгунчика-гранатометчика. В складе тускло засверкали разрывы гранат, заскрипело, задымило, кто-то протяжно закричал от боли…
        Когда гранатометчики вскинулись, последние сомнения сержанта Лавренко рассеялись. Плащи у гостей гражданские, а под ними форма, во тьме различимая смутно, но не иначе как камуфляжная. Фрицы-диверсанты!
        Тимофей ударил очередью патронов в пятнадцать. От склада ответили почти мгновенно, но позиция бойца СМЕРШа была выгоднее: и ящик прикрывал, и внезапность огня сказалась. Свалил или зацепил сразу троих, вынырнул на миг из-за соседнего ящика, дал очередь покороче… Во - тут не хуже траншеи, даром что ящичная, надежная, знай, меняй позицию…
        Пятнистые в плащах свою уязвимость тоже осознали - согласованно, двумя крысиными стайками метнулись от склада в углы двора. Ну уж кукиш вам. Тех что влево рванули, Тимофей срезал двумя очередями, по правым ударили из склада: очередь оттуда долбила длинная, не особо ровная, нервная. Но точная - ряженые фрицы падали, Лавренко осталось достать самых шустрых-головных, что потребовало еще десяток патронов. Фрицы упали уже в груде старинных запчастей, последняя пуля звонко щелкнула о чугун. Тимофей без промедления закинул в запчасти «лимонку»: грохнуло, зазвенели осколки. Ничего, там и так металлолом, ему не повредит.
        - Тимох, что там? - не особо внятно закричал из склада старший лейтенант Нерода.
        - Вроде покоцаные. Без шевеления.
        - А в другом углу?
        - Там чисто, - Тимофей добавил две пули в одного, вроде заворочавшегося врага.
        - Осторожно, миноме…
        Предупреждение старшего лейтенанта заглушил очередной разрыв. Теперь короткий свист мины Тимофей расслышал, успел свалиться между ящиков, рвануло близковато, на спину посыпалась всякая дрянь и щепки, но от разящих осколков мины хлам защитил. Вот же гад - теперь во двор кладет, да метко как!
        - Не высовывайся, они с конторы видят, - кричал Нерода.
        Видимо, подранен старлей, слишком многословен и голос сбивается. Контора, значит…
        - Минуту! - заорал Лавренко, на четвереньках отползая к стене знакомой мастерской.
        Ощутимо задел теменем какую-то железку, хорошо, повязка удар смягчила. Ну, понатыкали тут. Тимофей с четверенек запрыгнул на гулкую бочку у стены, сходу перевалился через ограду. За спиной хлопнул минометный разрыв, казалось, взрывная волна в задницу подтолкнула. Ничего, главное не осколки…
        На улице оказалось оживленно: с одной стороны бежала наша встревоженная пехота, даже станкач волокли, с другой подруливал запропавший «додж».
        - Фрицев во дворе побили! - заорал Тимофей, вталкивая в автомат свежий диск. - Может, во дворах еще лазят. Осторожней, братва, у них там миномет!
        Тимофей кинулся к машине, вскочил на капот:
        - Норыч, к той стене подрули! Захарыч, Сречко, подсадите!
        Подбросили от души, осталось царапнуть пальцами по камням стены - оказался на крыше. Сдвигая на грудь автомат, и скача по неудобной черепице, крикнул:
        - Машину уведи, миномет у гадов!
        Черт его знает как получалось, но действовал сержант Лавренко с некоторым опережением собственных мыслей. Словно и был готов к таким ночным поворотам. Хотя во дворе, нет, не был готов. Но сейчас все понятно: чердак или как он тут называется, прикрывает от наблюдателя, до конторы тут метров тридцать. Главное врасплох застать, не дать уйти…
        Откуда знал, что «контора» - вот то зданьице, когда именно осознал что фрицев, хоть кровь из носа, но нужно брать живыми - сам бы объяснить не смог. Да и некогда было объяснять. «Лимонка» в руке, кольцо уже сорвано…
        Разрыв минометной мины за спиной и бросок гранаты почти совпали. Минометчики лупили уже не по Тимофею, наверное, думали, что боец просто драпанул, а улочка с конторы просматривается плохо. Гранату сержант Лавренко метал вслепую, лишь бы чуток глушанула и ослепила…
        Прыгать с крыши на дерево пришлось опять сходу, благо ветви почти на черепице лежали. Балансируя на невидимом суку, Тимофей мельком увидел спрыгивающую с крыши конторы фигуру - этот немец был без гражданского тряпья, в комбинезоне типа танкового, за спиной длинный автомат. Этого уже не достать, но минометчики с ним рядом, в том дворике, больше негде…
        Граната сержанта Лавренко рванула в дальнем углу - чисто для психики, едва ли всерьез заденет. Сам Тимофей пробежал по ветви, сиганул на забор - точно знал, что не удержится, свалится и ногу сломает. Это как минимум…
        …Устоял. Щедро полосовал из автомата по двору, над головами, прижимая гадов к земле, и снова устоял на гребне. Почти две трети диска, для страха. Лежащих немцев и миномет, похожий на толстую лягушку, разглядеть сложно, но вот они, вот…
        … Когда прыгаешь, продолжать стрелять-пугать никак не получается. Приземляясь, на ногах Тимофей устоять не пытался, перекатился как учили, лежа на боку вскинул автомат… И навстречу вскинули - немец лежал почти в такой же позе, доводил ствол…
        …Тут уж делать нечего. Тимофей нажал на спуск, увидел, как вспарывается пулями лицо под странноватой круглой каской - получилось почти в упор стреляя - брызги на раскаленный кожух автомата упали…
        … Дальше. Поднимаясь на колени, Тимофей увидел, как пялится второй, уцелевший, минометчик, как лапает расстегнутую кобуру и всё никак не ухватит рукоять пистолета.
        - Хальт! Хенде хох! - заорал сержант Лавренко изо всех сил.
        …Не слушался фриц, уже скребли ногти по рифленой рукояти «парабеллума». А убивать нельзя.
        Тимофей ударил автоматом. Разворачивать оружие некогда, бил прямиком стволом, как штыком, целя в лоб под срезом каски…
        Словно в дубовую колоду засадил, аж хрустнуло. Сержант Лавренко испугался: сначала за автомат, потом за потенциального пленника - тот безмолвно опрокинулся на спину…
        Не опуская оружия и поглядывая одним глазом в сторону дальней ограды, Тимофей попытался нащупать пульс на шее фрица. Пульс не находился, спрыгнувший с крыши наблюдатель тоже не появлялся. Не, не вернется он за камрадами. Сразу в другую сторону драпанул, прыткий и соображающий, не иначе фельдфебель. Нет, того уже не догнать. А этот, похоже, тоже… того…
        На ощупь немец был потный, противный. Ощупывая его шею, Тимофей уж совсем пал духом, но тут фриц отпихнул руку и застонал. Ага, жив!
        - О, майн гот! О, майн гот! - хрипло выл немец, держась за голову. Шлем он сбросил, свалявшиеся светлые волосы торчали между вздрагивающих пальцев.
        - Тимотей, ты уживой?! - с ограды спрыгнул Сречко.
        Тут же захрустела калитка - вламывался Павло Захарович:
        - Тож жива та гадюка германская?
        - Частично. Но болтать пока способен, - заверил Тимофей.
        - Берем! Отож аккуратнейшее!
        - У мертвяка документы нужно забрать, - Тимофей без охоты потянулся к фрицу с размозженным лицом, но тут с улицы засигналил клаксон «доджа» и закричал Сергеев:
        - Мужики, там наших офицеров побило! Командир вызывает. Чтоб срочно!
        - Сречко, немца приведи. Только целенького! - Тимофей кинулся к калитке.
        Старшина Мурзоев был убит наповал - осколки гранаты изрешетили всю левую сторону тела. Старшему лейтенанту Бушуеву повезло чуть больше - в живот осколки поймал, еще дышал. Над ним возился не особо умелый санитар-пехотинец.
        - Сюда давай! - Тимофей упал на колени среди осколков стекла и досок, отобрал бинт. - Лампу выше!
        Окровавленный и обсыпанный пудрой-пылью болгарин-моряк из баржевых команд поднял керосиновую лампу. В покачивающихся тенях Тимофей срезал клочья гимнастерки и тельника, накладывал тампоны на вздрагивающие петли сизо-алых кишок рассеченного живота, прихватывал витками бинта. Подали еще вскрытый пакет, и еще…
        Вокруг стонали раненые, пахло вонью взрывчатки гранат, кровью, матюгались пехотинцы, помогающие пораненным местным матросам.
        - Шустрее, Тима, шустрее, - невнятно говорил согнувшийся и зажимающий бок Нерода. - Главное, чтоб все в полости осталось. На месте почистят.
        - Тебя бы тоже перевязать…
        Краем глаза Тимофей видел, как качает командира. Кроме пулевого ранения, у старшего лейтенанта оказалось рассечено лицо, кровь заливала щеку, ворот стал черным.
        - Со мной нормально. Выносим, - просипел, сплевывая кровавую густоту Нерода.
        - Носилки бы - заикнулся Сергеев. - Он в тяжелом…
        - Выполнять! - хрипнул старший лейтенант.
        Павло Захарович отпихнул водителя, в руках у сержанта была снятая дверца шкафа. Переложили на нее раненого, Бушуев пришел в себя, попытался потрогать живот, страшно застонал.
        - Держись, Саша. Сейчас помогут, - обнадежил Нерода. - Сейчас считать начнешь, все нормально.
        Тимофей с водителем ухватили переднюю часть скользкой дверцы-переноски, кряжистый Торчок поднял изножную. Мигом вынесли носилки во двор, к машине…
        - Не туда, - зарычал-захлюпал Нерода. - В конторку, живо.
        Занесли в узкую дверь, ощупью поставили на пол.
        - Тима, помоги, - командир не мог справиться с кнопкой электрического фонарика.
        Запрыгал желтый луч света. Осветил искаженное лицо Бушуева - глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит.
        - Сейчас, Саша. Захарыч, ты поможешь. Лавренко - оказать помощь раненым речникам, доставить в госпиталь. И записи там… собери, что уцелело.
        - Есть! - Тимофей ухватил водителя за рукав телогрейки, потащил к двери. - Мы немца взяли. Из диверсантов.
        - Дело. Ждите, приказ будет.
        На улице было посвежее. Пехота выносила раненых из общежития, одновременно за ноги оттаскивали с дороги трупы немцев.
        - А как же… - в растерянности начал Сергеев.
        Тимофей и сам ничего не понимал, но приказ был однозначен.
        - Грузи побитых, езжайте в санбат. Вернешься, как раз приказ будет.
        Тимофей переговорил с ротным пехоты, вернулся в общежитие. Тела старшины Мурзоева и троих матросов лежали, накрытые одеялами, вокруг был хаос, развезенная по пыли кровь. И бумаги с записями техников. Лампу к счастью никто не забрал, Тимофей подвесил ее повыше, принялся собирать документацию. Появился Торчок, протянул фонарик.
        - То командирский, - заметил Тимофей.
        - Тебе даденен. И ничего не спрашивай, - мрачно сказал Павло Захарович.
        - Не собираюсь. Я про другое спросить хотел. Записей-то сколько было? Я же не видел, а тут все вдрызг порастрепало.
        - Отож две тетради. А може и три? - задумался Торчок. - Много писали вроде.
        Рылись, собирая раскиданные листки. Бумага была обычная, в тетрадную клеточку, но хорошая, плотная, и даже с нумерованными листами. Исписаны бегло, но четко, рисунки-чертежики оборудования… Грамотной была техническая часть группы, покойный Мурзоев, видимо, тоже образование имел, даром что не в офицерском звании.
        - Хоронить-то его где? - пробормотал Тимофей, всовывая в стопку лист номер «18».
        - Подумаем. Отож сначала записи. За ними шли. Старшина подождет, он с понятием, - пробурчал Павло Захарович, выковыривая из-под балки клок бумаги - оказалось, кусок местной газеты.
        Наконец появился Сречко с пленным. Немец со скрученными за спиной руками как-то неловко привалился боком к поставленному на ножки столу.
        - Бош - истинный магарац[28 - Осел (серб.)], - пояснил партизанский проводник. - Идти не хотел, вырывался, я всю ногу о его зад отбил.
        Сречко приступил к поискам и оказался удачлив по канцелярскому делу - отыскал целиковую тетрадь, ее взрывом под топчан закинуло и к стене прилепило.
        Тимофей проверил стопку - трех листов так и не нашли, может, вдрызг растрепало, а может и сгорели. Ладно, фрицем нужно заняться, пленный обязан быть в бодрой форме.
        Пока промывал ракией гаду рану на лбу, сволочуга морщился, шипел и дергался. Потом расслабился, ухмыльнулся с вызовом, расселся вольно, нагло раздвинув ноги в массивных ботинках. Тимофей тоже улыбнулся и вполсилы задел фашиста прикладом автомата промеж наглости. Фриц молча бухнулся на пол, поджимая колени, скорчился зародышем.
        - Отож верно, - одобрил Торчок. - Ишь, идейный какой.
        - То парашютисты. Отъявленные гады - пояснил Сречко. - Дерутся насмерть. И как ты его свалил в одиночку, Тимотей?
        - В лобовую и свалил, - проворчал сержант Лавренко, приседая и щупая ворот почти обеспамятевшего пленника.
        - Отож повезло, что лоб такой. Бычий! - отметил Павло Захарович.
        В вороте ничего не нащупывалось, но имело смысл срезать. На всякий случай.
        Пришли местные югославы от подпольщиков и городской администрации, стали решать, где хоронить погибших. Торчок сказал, что технический старшина СМЕРШа вместе с матросами будет лежать - дисциплина контрразведки и дружба между народами вполне такое дозволяет. В одном бою пали в борьбе с фашизмом.
        Под шум беседы кто-то из югославов заехал пленному немцу по шее, пришлось ценную добычу защищать от неучтенного рукоприкладства. На дворе уже светало. Тела павших забрала городская повозка. Фрица оставили под охраной Сречко, а остатки группы пошли обыскивать трупы немцев - может, что-то нужное для дознания найдется.
        Торчок мертвецов не боялся, выворачивал карманы, ссыпая мелочи в один сухарный мешок и передавая бумаги Тимофею. Собственно, бумаг было не так много - солдатских книжек фрицы не имели, только жетоны на шее, да всякие немногочисленные личные памятные фото.
        - Отож такая наша война, - рассуждал Торчок. - Город взяли, в пехоте ни единой потери, а мы в тылу шли, и вот… Правду наш партизан сказал - парашютники. Ишь как подобрались: командира ножом и сразу в гранаты.
        - И как он гадов подпустил? - сокрушался Тимофей.
        - Так с ними вроде югослав шел. Вон тот - в кепке. Может и хорват, бесы их разберет - народностей как на базаре. Этот заговорил издали, вполне мирно, подозрений не вызвал: оно и понятно, тут кто только не ходит, гражданское же место. Хотели отвлечь, да тишком вплотную подрезать, - Торчок фыркнул. - Понятно, командир отбился, хотя и зацепили. Этих завалил, но их-то вон сколько. Между нами - не иначе как цельнонаправленно шли. Моряков этих зачищать.
        - Очень может быть. Но я, Павло Захарович, лучше о тщательном обыске подумаю. А то слегка распирает на вопросы.
        - Отож понимаю. Сдавись, Тиматей, держи язык на месте. Ответить-то я все одно не могу.
        - Понимаю, - Тимофей достал штык и принялся осторожно расковыривать ворот комбинезона мертвого немца.
        - А що там? - заинтересовался Торчок.
        Тимофей показал ампулку-стекляшку.
        - Отрава! - обеспокоился Павло Захарович. - Убирай ее осторожно, как бы не лопнула. Цианиды, они такие… вреднючие. Я-то думаю, что ты форму пленного уродуешь, не иначе для снижения его форсу и фанаберии.
        Пришлось распотрошить немецкий перевязочный пакет, завернуть ампулу и убрать в портсигар, так кстати оказавшийся в кармане у одного фрица. Прощупали всех немцев - ампулы зашиты у каждого. А у минометчика не было. Возможно, их с минометом в последний момент придали в усиление ряженой группе. Да, неслучайная диверсия случилась.
        - Толковый из тебя контрразведчик получается, - вздохнул Торчок. - Отож талант, непонятно кем дарованный: от бога или от дьявола?
        - Ты меня не подначивай, - запротестовал Тимофей. - Таланты мои скромные, но даны нашей страной, школой и советским городом Харьковом. И никакой мистики. Слушай, нужно у этих гадов нашивки спороть. Мы в них не понимаем, но полагаю, найдутся знающие люди.
        - То верно. Заодно и ботинки сымем. И редкостные, и добротные. У вот этого ганса почти и не ношенные.
        - У того что с краю лежит, тоже неплохие. Всегда можно сменять на жратву у пехоты или горожан, мало ли сколько нам тут сидеть, - напомнил Тимофей. - И защиту с ног поснимаем. Годная вещь.
        Контрразведчики освободили тела от ненужной амуниции и обуви, подивились хитроумной защите колен: парашютисты надевали на колени округлые щитки из кожи и резины, видимо, оберегающие от ударов при прыжках.
        Трофеи отнесли в машину, тут Тимофей вспомнил, что еще одного не осмотрели - второй минометчик-то во дворе так и валяется. Двинул туда.
        Знакомый дворик оказался многолюдным: труп фрица мирные обыватели оттащили к стене и накрыли драным ковром, а вот миномет тронуть опасались. Орудие зловещего ночного обстрела так и стояло, похожее на короткую ядовитую жабу, окруженную распахнутыми лотками с минами. Тимофей объяснил, что немедля ничего тут не взорвется, закрыл ополовиненный лоток: мины, рыжеватые, миниатюрные, лежали в нем аккуратненько, словно сардины в банке. Сержант Лавренко намекнул местным теткам, что сейчас можно не смотреть, обыскал тело. Никаких документов, из личного только колода неприличных карт, яда в вороте нет. Столько мертвецов, а даже не поймешь, кто у них командиром был. Может, удрал их старший? Эх, криво все этой ночью пошло, совсем нехорошо. А стрелять в этого минометчика нужно было экономнее - не лицо, а жуть какая-то.
        Карты Тимофей вручил местному дедку: пусть уничтожит или сменяет на что-то полезное. Сопровождаемый подростками, гордо несущими ящики-лотки с боезапасом, сержант Лавренко двинулся обратно. Миномет, не такой уж габаритный и снабженный ручкой для переноски, имел ощутимый вес[29 - 5-см лёгкий миномёт образца 1936 год (5cm leichter Granatenwerfer 36) весил 14 килограммов.]. Все-таки хитро продуманное оружие, пусть без колес и прочих лафетов.
        - Отож чего ты припер?! - запротестовал Торчок. - Они через раз подрываются.
        - Мы осторожно. А там пацаны, они-то точно учудят. Народ просил забрать от греха подальше.
        Народная благодарность не заставила себя ждать - принесли блюдо с пирогами. Называлась выпечка смешно - «буреки», а на вкус была просто бесподобна. Тесто слоеное, похрустывающее, а начинка: хочешь с мясом, хочешь с сыром, хочешь с грушами.
        - Расформируют нас, - сказал Тимофей, беря четвертый пирог.
        - Отчего?! - запротестовал Сречко. - Мы немцев побили, пленного узяли.
        - Ага, и все командование потеряли.
        - Не разгонят, - сумрачно заверил Торчок. - Отож всех разгонять - никаких резервов не напасешься. Этих гадов в бутсах ночью наскочило щедро, а у нас все ж не полноценная рота при усилении из «станковых». Так что укрепят нас и дальше искать пойдем.
        - Все же накажут. Тут как назло все специалисты и офицеры выбыли. А мы сидим, жрем, все целые. Ну, кроме головы у Тимки, - Норыч глянул на последний пирог.
        - Доедай и на часы заступай, - сказал Торчок. - Потом я сменю. Ехать нам до приказа некуда, а хлопцам отдохнуть трэба. Которую ночь воевали.
        Это было верно. Тимофей едва на ящиках в кузове вытянулся, так и в сон провалило.

* * *
        День выдался мрачный, поскольку начался с похорон. Тимофею пришлось сказать прощальное надгробное слово от контрразведки, поскольку, как высказался Павло Захарович, «отож и кому еще?». Над могилой дали залп из личного оружия. От советских вооруженных сил представителей было немного - только от стрелков, что временно порт охраняли. Уходил фронт дальше, не задерживался. Но оставались местные подпольщики, собственно контрразведчики, так что и сказали все правильно, и громыхнули разными стволами едино. Место упокоения для погибших горожане выбрали отдельное: над рекой, на возвышенности. Обещали памятник очень быстро поставить.
        - Отож судьба, - молвил Торчок, оглядываясь на берег с братской могилой. - Татарином был наш товарищ Мурзоев, а лег за Дунаем, рядом с сербом, болгарином и иным водным народом.
        - Так уж получается. Европу нужно совместно отчищать, что и делаем. А место неплохое, открытое и широкое, - ответил Тимофей.
        - Место, да. Отож я не про само место, - пробормотал Павло Захарович.
        Думать следовало не о печальных событиях, а о деле. Принялись обсуждать, откуда взялись парашютисты, да кто их так точно навел. В обороне Прахово участвовали самые обычные фрицы, пехотные. Эсэсовцев, тем более парашютистов не наблюдалось. Но откуда-то же они взялись? Тимофей с Сречко сходили к местным подпольщикам, попросили разузнать: может, видел кто-что той ночью? Не могли же немцы совсем уж незамеченными в город проскользнуть.
        Павло Захарович указал, что в подобных случаях расследование ведется и теоретически, то есть по карте. Учитываются удобные подходы, ловкие маршруты, просчитывают время выхода противника на рубеж атаки, а уж потом ищут следы на земле. Где-то у этих прыгунов должны быть парашюты припрятаны, а может и лодки - это если Дунаем прибыли. Идея была очень правильная, Тимофея на его кратких курсах таким расчетам научить не успели, но раз знающих офицеров нет, надо хоть как-то попробовать.
        Карта Прахово и окрестностей имелась: нашли в разгромленном общежитии - от старших группы осталась. Листы были в чьей-то крови, но разглядеть окрестности вполне можно. Начали разбираться, и многое стало понятнее. Направления, по которым наступали наши войска, сразу отсеяли - вряд ли фрицы оттуда рискнули сунуться.
        - Отож, здесь или здесь, - Торчок на диво бережными штрихами очертил два района в глубине берега. - С воды они едва ли высадились - шибко заметно. Где-то на берегах воздушную амуницию нужно шукать.
        - Похоже на то, - согласился Сергеев, ставший некоторым экспертом по дорогам у Прахово. - Но я, мужики, не совсем понимаю - а что нам толку в тех парашютах? Разве что местным гражданкам отдать. В благодарность. Кормят-то нас, ого, как.
        - С парашютами могут быть всякие упаковки и укупорки, а на них опознавательные знаки. Нас учили каждую мелочь собирать и осматривать, - пояснил Тимофей.
        - Они могли не прыгать, а приземляться на джедрилице. Как это… планерах! - вдруг сказал Сречко. - У бошей есть такие. Бесшумные и точно садятся.
        Это было несколько неожиданно. Про диверсионные планеры остальным бойцам группы слышать не приходилось.
        - Это же как? Он же без динамы, - удивился Торчок. - Сядет, а потом шо?
        - Потом они выбегают и идут в напад с пулеметами, - пояснил югослав. - Трусливых эсэсов в десантники не берут.
        - А я вообще планеры только в Доме пионеров видел, - признался Сергеев. - Неужели в них целую банду фрицев запихать можно?
        - С планером это лишь один из вариантов. Но если его учитывать, то вот отсюда поиски нужно начинать, - Тимофей указал на карту. - Тут что-то вроде лощинки, относительно плоской. Наверное, в нее сесть можно. Съездим, осмотрим. Только я сейчас фрица до ветру отведу.
        Водить пленного в сортир контрразведчики не любили. Фриц даже в штанах со срезанными пуговицами норовил наглость показать. Всякие воздействия по загривку и тыльным частям тела воспринимал с нордической стойкостью. С сержантом Лавренко был, правда, поскромнее - то точное и внезапное касание прикладом нордичность превозмогло.
        Павло Захарович остался для охраны вещественных доказательств и пленного: пока только это и являлось единственно ценной добычей остатков опергруппы.
        «Додж», выбираясь на простор, катил по узким улочкам.
        - А ты вообще откуда про планеры и парашютистов знаешь? - спросил Тимофей у югославского проводника. - Доводилось сталкиваться?
        - Ого! Как мы весной с ними сцепились! Они прямо с неба и на наш штаб. Прямо батальонами сыпались.
        - На штаб отряда? - удивился, крутя баранку, Норыч. - Видно, здорово вы им досадили?
        - Что ты, брат, боши Верховный штаб атаковали. Самого маршала хотели захватить! Я тогда туда на школу пришел и в самый раз угодил. Это в Дрваре случилось…
        - Надо же. Давай-ка ты потом расскажешь, пусть и Захарыч послушает. Мы про парашютистов почти ничего и не знаем. А сейчас не отвлекаемся, а то поворот проскочим, - предупредил Тимофей.
        Поворот и правда был того… двукозлиная тропа, а не поворот. Додж взобрался повыше, повернул от реки, и тут контрразведчики увидели бегущих навстречу парней-югославов - один размахивал винтовкой…
        Планеров оказалось два. Лежали почти открыто, кое-как замаскированные ветками. Длиннокрылые, с распорками и угловатыми фюзеляжами. Черт его знает как летают, но сразу видно, что аппараты откровенно гадские, вражеские. Тимофей залез в один из планеров… жесткие сиденья, штурвал у пилота - и на штурвал-то не похож. Патроны автоматные второпях рассыпаны. Ничего особо интересного, да и понятно - кто секретные документы так запросто позабудет.
        Смершевцы пожали руки гордым подпольщикам: что и говорить, молодцы хлопцы, нащупали вражий транспорт мгновенно.
        - Добро, войинци. Теперь ищем. В смысле, тражим.
        Поиски особых результатов не дали. Нашли неплохой, наверное, парашютный, складной нож - отдали парням. Клочки окровавленных бинтов - это еще при посадке кто-то из фрицев нос себе расквасил или еще какое ранение получил. Были находки и интереснее: газету нашли, судя по дате, свежую, и какие-то листы в планере - похоже, забытая техническая инструкция. Возможно, специалист со знанием немецкого что-то из этих бумаг и выжмет.
        Обратно ехали с югославами, те планировали организовать облаву на удравших парашютистов. Дело хорошее, но малообещающее. Фрицы тренированные, если кто имелся, кроме корректировщика, уже драпанул. Сплошной линии фронта нет, как пить дать, ушли.
        Оставалось ждать приказа или какого-то начальства. Сречко организовал: выкупались в странноватой бане-мойке, веселые хозяйки постирали форму. Остатки оперативной группы сидели под навесом в накинутых на белье телогрейках. Хозяин дома принес бутыль с вином, тут же подошел сосед с другим солидным сосудом.
        - Да хорош нам уже, наверное, - Тимофей неуверенно посмотрел на Торчка.
        - Отож шо на меня смотреть? - возмутился Павло Захарович. - Ты сержант, я сержант, оба сознательные. Никанорыч у нас спокойный до спиртного. Сречко к местному меню привычный.
        - Ну да. Значит, по стаканчику и все, - согласился Тимофей.
        Все закивали и принялись разливать.
        Под некрепкое вино и бутерброды с острым айваром[30 - Айвар - густая паста из красного сладкого перца, баклажанов и чеснока, хорошо мажется на бутерброды и идет в качестве закуски.] беседовали о прошедших событиях и ходе расследования.
        - Надо было и того корректировщика брать, - сожалел Тимофей. - Два «языка» - это не один. Развести, допросить по отдельности, сличить что наболтали…
        - Да как того поймаешь? Тьмы же. Нырнул и нет его, пацови[31 - Крыса (серб.)], - ругался Сречко. - Ты и так по дереву прыгал, я думал, сорвешься, разобьешься.
        - Отож точно - прямо гамадрил. В хорошем смысле того зоологического слова, - подтвердил Торчок. - Обережней надо. Фрицев много, а группа у нас невеликая.
        - Так! Эти десантники - сплошь эсэсовцы. Даже те кто не эсэсовцы, все равно как эсэсовцы, - объяснил югославский партизан. - Как мы с ними весной бились!
        - Ну, давай рассказывай! Оно сейчас как раз к пользе дела.
        В мае месяце бойца Сречко Кандича откомандировали из отряда на офицерские курсы. Прибыл в Дрвар[32 - Дрвар - город на западе Боснии и Герцеговины.] без приключений, хотя учиться особой тяги не испытывал. Здесь у реки, около городка, зажатого лесистыми хребтами Осьеченица, было людно: здесь дислоцировался и Верховный штаб НОАЮ[33 - Народно-Освободительная армия Югославии.], и ЦК, и Инженерная бригада, всякие курсы, школы, отделы. Ну и конечно, располагался сам Тито и миссии союзников. Охранялось сердце армии неплохо: в самом городке и рядом охранный батальон, усиленный бронетанковой ротой 1-го Пролетарского корпуса и зенитчикам. До немцев было не то что очень далеко, но в том направлении по склонам гор располагались части двух боевых корпусов, бойцы отдельных партизанских отрядов, артиллерия. Отбить наступление немцев - поговаривали, что оно непременно случится - сил прикрытия вполне хватало. Еще месяц назад появились сведения, что боши могут вспомогательный десант выбросить. Для его отражения создали зенитную роту. Но немцы как-то помалкивали, и все слегка расслабились.
        25-го мая был день рождения Тито. Может поэтому, а может от хорошей погоды, настроение у всех было праздничное. А в шесть тридцать утра налетели немцы: сначала штурмовики, потом пикировщики… Громыхали тяжелые бомбы, загорелась целлюлозная фабрика, пикировщики чуть ли не первым ударом уничтожили радиостанцию Верховного штаба. Немногочисленные зенитчики партизан пытались отбить налет. Еще до окончания бомбежки появились «юнкерсы» с десантниками…
        Сречко не знал, сколько выбросили парашютистов. Но их было «до черта», сотни и сотни[34 - В первой волне было высажены 314 парашютистов 500-го десантного батальона СС.]. Выбрасывались с малой высоты, густо и точно, и вот это оказалось совершенно неожиданно для защитников Дрвара. Зенитчики и пулеметчики партизан продолжали вести огонь по воздуху, но в остальных подразделениях откровенно растерялись. Началась путаница и беготня.
        В 7.10 на поле начали приземляться первые планеры фрицев[35 - Немцы задействовали в высадке сорок пять десантных планеров DFS-230.], из которых высыпались новые сотни эсэсовцев. Некоторые планеры удавалось сбить, другие теряли управление и уходили за город, но наглые бесшумные «птицы» садились и садились. На земле по бошам огня никто не вел, десантники беспрепятственно выгружали боеприпасы и минометы, готовились к атаке. Пикировщики немцев продолжали ходить по головам партизан, подавляя зенитные пулеметы и загоняя в траншеи и окопы пытавшихся перегруппироваться защитников города.
        Немецкие цепи двинулись к назначенным целям. По пути они уничтожали всех: партизан, местных жителей, детей и женщин. Начался хаос, в коротких уличных боях и на окраинах Двара гибли группы партизан, пытавшихся оказывать сопротивление…
        - Но тут мы опомнились и к нам вернулось мужество, - сумрачно вспоминал Сречко. - У реки роты охранного батальона держались стойко, им удалось прижать и задержать бошей…
        Бойцы Инженерной бригады и кавалеристы, сохраняя некоторый порядок, отошли из города и заняли оборонительные позиции на склонах горы Градина. Бесстрашная танкетка 1-го Пролетарского атаковала немецкие цепи и даже заставила десантников попятиться. Ее сожгли, но еще какое-то время было выиграно. В Шиповлянах местный отряд самообороны и несколько курсантов офицерской школы, имея по винтовке на троих, отбивались у госпиталя, оттеснили немцев, прорвались к одному из планеров и захватили пулемет. Другие группы партизан пробивались к позициям охранного батальона и усиливали оборону. У реки вновь удалось остановить переправляющихся немцев.
        Дрвар уже был захвачен, боши осознали, что штаба Тито здесь нет и рвались на другой берег реки. Атаку от центра города поддерживали батареи 8-см минометов и безоткатных орудий. Под разрывами мин и снарядов охранный батальон и примкнувшие к нему партизаны держались отчаянно и усиливали огонь. Немцев остановили в считанных шагах от реки…
        … Сречко прорвался к реке с тремя парнями из интендантской школы. У него имелся итальянский автомат, но патронов оставался неполный магазин. Было около десяти часов утра. Город остался за спиной, думалось, что там погибли все. Казалось, это полный разгром. Но подходили резервы, спешили на помощь роты 3-й Ликской и 1-й Далматинской бригад. Уже в 11:30 героические бойцы Ликской бригады с ходу атаковали немцев у железнодорожной станции Ставковице. Удар и ближний бой был яростен - немцы попятились к кладбищу. Но и к бошам высаживалось подкрепление: вторая волна планеров садилась на поле, выскакивающие десантники немедля вступали в бой.
        У Каменице непрерывно шли атаки и контратаки. Полного успеха никто не добился, но немцы начали иссякать. Их спасала авиация - налеты штурмовиков следовали один за другим.
        Около часа дня к Дрвару подошел батальон 6-й Ликской дивизии. Им командовал сам комдив и партизаны атаковали сходу. Бойцы подтащили минометы и это здорово помогло: некоторые пулеметные точки десантников удалось подавить. Партизаны зацепились за город, бой вернулся в Дрвар. К пяти часам удалось пробиться до здания городской управы…
        … - Я их слышал, как вас сейчас. Мы бросаем гранаты, и они бросают, - рассказывал Сречко. - Слышу ругаются, стонут. И наши ругаются, стонут. А в воротах девушка лежит убитая. Я ее как сейчас помню - такая красивая, что даже не поверишь. Только ухо обожженное. В ухо её эсэс застрелил…
        Управа несколько раз переходила из рук в руки. Немцы отошли к Шобича-Главица, в бой непрерывно втягивались подходящие силы партизан. К десяти часам вечера последние немецкие заслоны были вытеснены из города…
        … - Они окопались на кладбище. Нам бы тогда артиллерию, мы бы бошей в могилы забили и наши мертвые их бы додушили. В ту ночь такое грехом не посчиталось… - Сречко скрипнул зубами.
        Кладбище на холме Шобича-Главица с двух сторон огораживали крепкие каменные стены. Саперы десантников успели пробить в них амбразуры. Со стороны поля, куда приземлялась вторая волна десанта, согнанные местные жители вырыли окопы и траншеи. Надгробия и каменные кресты оказались надежными укрытиями. Немцы были окружены и знали, что терять им нечего.
        Около 23 часов, после минометной подготовки, партизаны атаковали со всех направлений. Осветительных ракет и автоматического оружия у немцев хватало - атака захлебнулась. В час ночи партизаны начали повторную атаку…
        … - Мы шли с бойцами 3-й Ликской бригады. Минометчики не жалели мин, у меня было семь ручных гранат и я их все расшвырял. Светло было как днем, немцы лупили как сумасшедшие. И нам немножко не хватило. Совсем чуть-чуть. Начали отходить, а боши выскочили вслед за нами. Нас поддержали огнем, загнали немцев обратно, но мы все равно отошли…
        В два часа ночи атаковал 1-й батальон 1-й Пролетарской Ликской бригады. Безрезультатно…
        В половину четвертого партизаны вновь атаковали. Удалось прорваться за стену, но остатки эсэсовцев контратаковали и партизаны были отбиты…
        … - Едва рассвело нас начали бомбить пикировщики. И пришел приказ отходить. Боши начали наступление по всем дорогам от Бихач и Босански-Петровац. Там шли тяжелые бои и мы снова оставили Дрвар, - Сречко плеснул в стаканы. - По глотку, братья. То были тяжелые бои, мы многих потеряли. Немцы тоже. Эти парашютисты… Они умеют воевать.
        Тимофей глотнул чересчур сладкого вина и сказал:
        - Бывает такое. У нас на плацдарме случалось. Атакуешь-атакуешь, а никак. Прямо даже необъяснимо. Но ваши партизаны - молодцы. Прямо как наши в Белоруссии. Мне как-то командир чуток рассказывал. Он с партизанами там по тылам ходил. А фрицевых десантников мы всех добьем. И эсэсманов, и прочих. И не-десантников, тоже.
        - Вот это верно, - сказал Сергеев. - Закупориваю? Пойду машину гляну. Кто его знает, когда выдвигаться будем.
        Бледноногий шофер двинулся осматривать «додж», а Тимофей с Павло Захаровичем снимали с веревки подсохшие гимнастерки и шаровары.
        - Отож, Тима, ты вот шо… - пробормотал Торчок, встряхивая ценный предмет формы. - Скачи как гамадрил, но под пули лишний раз не сувайся. Ты человек спокойный, основательный, но молодой. Опыта не хватает. В лихость не впадай, чуешь?
        - Чую. А шо делать-то было?
        - Не шокай. Уже сержант, скоро звезды на погоны заимеешь, так гутарь литературно. И послухай. В тот раз може и ничего иного и нельзя было сделать. Может и еще такие разы случатся. Но они должны редко случаться. А то не доживешь до своего отцовства.
        - Ну, это я понимаю. От безвыходности прыгал.
        - Отож! Случай, да. Пущай другой такой случай через год случится. Или попозжей. К лихости особый талант иметь трэба. Была у нас в группе одна девушка. Очень того… везучая. Вот скакать, стрелять, рубать и пья… колобродить - истинный талант! Но она тоже исключение.
        - Слыхал. А она чего, правда, вся из себя… этакая?
        - Отож нашел кого спросить. Она меня на полторы башки рослее, с такой диспозицией особо не оценишь. Но так да… красивая. Весьма и даже чересчур. Засматриваются на нее. Только строга, руки и остальное живо пообрывает, не глянет что полковник или генерал. Но дело не в том. Я тебе про талант толкую. Талант к ближней войне. Евгений как-то говорил что она ножом враз трех фрицев положила. Или четырех. Я верю. Но то - редкое счастье. Или несчастье. Нам с ней равняться не надо. У нас таланты пожиже. И опыта нет.
        - Вот ты скажешь, Захарыч. Она что, с пеленок на фронте? Или в Гражданскую еще рубилась?
        - Да бес ее знает… может и в Гражданскую, - неуверенно пошутил Торчок и рассердился: - Я тебе про талант говорю, а ты не веришь!
        - Почему не верю. Верю. А чего ее из группы отчислили? По беременности?
        - Сопля ты и баран! Говорю же - она без амуров-лямуров служила. Ну, может, в отпуске шо себе позволяла… Живая же. И не отчислили ее, а перевели. Думкаешь, у нас тут самое-рассамое по важности задание?
        - Не, так не думаю. И о талантливых красавицах не особо думаю, - заверил Тимофей. - О десантниках думаю, о том, когда приказ и командира нам пришлют. И еще малость о Стефэ думаю. Даже не малость. Что-то мне беспокойно.
        - Какое тут спокойствие? Понятны волнения. Но все ладно пройдет. Я уйму разных дамочек на сносях повидал. Особенно по молодости. Там же сразу узришь - гладко или нет всё пройдет, у меня глаз наметан, - тоном опытнейшего акушера-ветерана поведал Павло Захарович.
        Тимофей вздохнул и спросил:
        - Захарыч, а ты ведь рисовать действительно мастер. Чего тебя в штаб не взяли?
        - Анкетой не подходил. Теперь вот доверие получил, но случай взяться за карандаш не выдается. Но начальство знает, что могу и малевать, - объяснил Торчок.
        В калитку стукнули, немедля сунулась фигура в погонах и с пухлой полевой сумкой в руке. Блеснули очень знакомые очки.
        - Хороший городок. Полторы улицы, все приветливы, найти вас проще простого, - одобрительно объявил старший лейтенант Земляков. - Приветствую, товарищи сержанты!
        - О, начальство прибуло! - обрадовался Торчок. - Здравия желаем!
        - Отож взаимно, - вернувшийся офицер пожал бойцам руки. - Первым дилижансом к вам, командование суетилось, подавало тапки и требовало поспешать. Излагайте последние события, время не ждет.
        11. Октябрь. Столица
        Да, собственным глазам не веришь. Масштабы великанские: светло-серые, поросшие цепкими деревьями и кустами, скалы до самого неба и темная вода, тесно стиснутая, почти задушенная неохватным камнем, но злобно и упорно стремящаяся только вперед. Не доводилось еще такого видеть сержанту Лавренко. Природа, да…
        Бронекатера шли вверх по течению Дуная. Место здешнее считалось самым опасным для дунайского судоходства - так и называлось - Железные Ворота. Сречко много порассказывал про здешние горы, а про фарватер и опасные подводные скалы говорил опытный югославский лоцман, помогавший вести катер. Идти навстречу течению было сложно. Для нормальных кораблей в мирное время устроили специальный канал, с железнодорожными путями вдоль берега и паровозом-бурлаком. Но катерники шли сами - мощные двигатели позволяли. Добротно сделаны наши «речные танки» - везде пройдут.
        Сейчас все на борту были заняты и напряжены, только Тимофей сидел за кормовой башней и красоты разглядывал. Вот как такое описать и подробно рассказать Стефэ? Тут и слов-то не подберешь.
        Пятна неяркого солнца скользили по береговым кручам, зажигая и гася золото и багрянец цепкой растительности. Осень здесь не осень, зима не зима… иной мир. Как в сказках. Пролетали, кружили над катерами непуганые птицы. Может быть, такие же стрижи и чирки, как над Днестром, только здешние страху не знают. Пушки и пулеметы бронекатеров наготове, но молчат пока. Пусть оно так и идет-плывет мирно.
        Почему-то казалось, что непременно всё пройдет благополучно, ни на какие камни катер не сядет, на мину не наскочит, никто не обстреляет, да и вообще не такой нынче день. Вот дальше да, дальше придется работать.
        Тимофей и боец-партизан Сречко Кандич попали на катер неожиданно для себя и команды, считались прикомандированными пассажирами. Но в боевых походах совсем уж пассажиров не бывает. За воздухом присматривали, на высадках дозор и охрану обеспечивали. Народ на катере служил вполне нормальный, так чего не помочь. Тимофей заодно ознакомился с устройством зенитного пулемета. Друг-югослав смеялся: жаден сержант до крупного оружия, то миномет таскает, то пулемет крутит, того и гляди пристроится из башенного орудия палить. Ну, Сречко пусть ржет - он-то, при всей своей сербской храбрости, на плацдармы с одной саперкой в зубах не высаживался. Опыт заставляет ценить любое оружие - мало ли как ситуация повернется.
        Трофейный миномет плыл с командировочными. Старший лейтенант Земляков особого восторга по поводу усиления вооружения группы не испытывал, тоже высказался насчет того, что фрицевское орудие не особо надежно, мины чересчур чуткие, легко могут рвануть в стволе или руках. Высказалось опергруппой и предложение фашистское железо и мины одним разом утопить в Дунае. Хотя, с другой стороны, раз уж есть миномет, то выкидывать оружие как-то предосудительно. Пусть пока прокатится.
        Миномет Тимофей испытал, Сречко подсказал, как и что - у них в отряде трофейные 5-сантиметровые вполне использовались. Результат испытаний оказался удовлетворительный. Стреляли по лощине, пыль разрывов наглядно указывала попадания. Таблиц и прочих научных наставлений фрицы не оставили, но и так прилично учившемуся в советской школе человеку вполне понятно: нажал защелку, сдвинул втулку - это грубое наведение. Поточнее вертикаль ловишь уже подкручивая муфту на станине. Горизонтальная наводка еще проще: рукоять на опорной плите, да две фиговины для окончательного подкручивания-наведения. Мину в ствол, на рычаг спуска нажать. Наверное, так для новичка даже поудобнее, чем в наших «самоварах», откуда мины сами собой вылетают, как только в ствол опустишь. В общем, устройство немецкое, но не очень-то заумное. Опыт в эксплуатации нужен, это верно. Тимофей шестую мину положил точно куда метил. Нет, вполне может пригодиться дармовая артиллерия, чего ее сразу топить-то?
        Миномет, часть груза и сопровождающие неспешно путешествовали на катере, поскольку Земляков на «додже» укатил в штаб армии сдавать пленного парашютиста и решать неотложные вопросы по координации действий группы. Для охраны машины и командира достаточно было бдительного сержанта Торчка, да и облегчить «додж» требовалось. Имелись планы у товарища Землякова «выбить» у командования отдельного радиста для опергруппы. Ибо, судя по всему, предстояло контрразведчикам идти в город Белград, и, возможно, еще до начала его штурма. Без постоянной связи с передовыми частями в такой ситуации действовать не очень удобно.
        Кое-что нужное паршивец-парашютист все же сказал - беседовал Земляков с пленным долго, конспектировал и переспрашивал. Надо думать, в штабе армии, а то и в самой Москве эсэсовца до конца наизнанку вывернут. Но, как уже давно понял сержант Лавренко, сведения к начальству стекаются из самых разных источников, где-то там - наверху - их собирают воедино, систематизируют, осмысливают и намечают опергруппам новую цель. Далеко не все детали сержантам положено знать, от переизбытка информации намного лучше ловить врага не станешь. Вот и в Прахово гораздо больше пользы принесли сведения, что успели записать техники группы. Такая уж служба в СМЕРШе - иной раз ценнее тетрадный лист, выковырянный из пыли и грязи, чем «язык», взятый в рукопашной. Но и «язык» нужен, куда без него. Понятно, что-то успел рассказать и раненый старший лейтенант Бушуев. Оказалось - жив, выходят в госпитале, поставят на ноги, хотя ранение тяжелое. Все ж, столичные госпитали - это не санбат прифронтовой. Наверняка, сплошь профессора и новейшие способы лечения.
        В том, что начальство в самой Москве сидит и нити операций в руках держит, Тимофей не сомневался. Вот Земляков прибыл - весь полевой, непарадный, но что-то столичное все равно в нем оставалось. Даже духами чуть-чуть попахивал, дамскими, конечно. Женатый человек, между командировками успевает домой заскочить. Вот тут чуть завидно.
        Имелось у сержанта Лавренко некоторое непонимание деталей работы вышестоящего управления СМЕРШ, но задумываться об этом не имело смысла. Секретность есть секретность. Да и думалось в основном не о том. О Стефэ думал. Должно уже там случиться. Сосчитать трудно, но должно. Но почты всё нет, и непонятно, когда будет. Служба подвижная, это не на плацдарме месяцами сидеть. Вот черт, нервов уже не хватает..
        Где-то, уже прорвав приграничную оборону фашистов, с боями пробивались через горы войска нашей 57-й армии и помогающий им югославским партизанский корпус. Рвались к реке Морава. Много севернее давил и грозил Белграду 10-й гвардейский стрелковый корпус и отдельные бригады НОАЮ. Немцы реагировать не успевали. Уже рассекли их силы советские быстрые танки и дерзко действующие партизаны. У фрицев оставались корпусные группы «Штеттнер» и «Шнекенбургер», пусть и разъединенные, но боеготовые, сдаваться они, конечно, не собирались. Но до Белграда оставалось полшага.
        Диспозицию и общее направление наступления поведал перед расставанием старший лейтенант Земляков. Понятно, особых секретов он на оперативной «политинформации» не раскрывал, но простым бойцам и такое обычно не рассказывают. Контрразведка - тут пусть не каждый день в атаку ходят, но и личная ответственность много выше.
        Все это Тимофей осознавал, но пока отдыхал, подсунув под спину телогрейку. Стучал двигатель БКА, слева возвышалась стена гор-Балкан, справа гор-Карпат. Между прочим, очень знаменитые горы и не каждому их доводится увидеть. А тут прям со всех сторон. Сколько на свете имеется всякого разного, аж тесно на земле, горы не помещаются. Что ж там у Стефэ? Прямо хоть молитву какую вспоминай, временно забывая, что душой комсомолец.

* * *
        Немцы откатывались, и 4-го октября прикрывающие фланг армии катера Дунайской флотилии без боев вошли в румынский порт Оршова. Было уже темновато, но еще с палубы Тимофей и Сречко углядели - встречают!
        - Здравия желаю! - заорал Тимофей, не скрывая радости. - Уже?!
        - А чего ж, валяться, когда Белград перед нами? - усмехнулся старший лейтенант Нерода. - Воюем заново.
        Усмехался старший лейтенант теперь по-новому: щеку, ближе к шее перечеркивал еще розовый, не особо длинный, но убедительный шрам.
        - Хорошо лечат! - цокнул языком югослав. - А шрам - это ничего. Шрам не трусость, шрам девушки прощают.
        - Не то слово, - мрачно подтвердил Нерода. - Прямо как в киноактеры записался. Медсестры мимо не проходят. Только чушь это все. Вон полуторка ждет, загружаемся, и к группе. Сроки поджимают, товарищ Земляков бушует и торопит.
        Загрузились и попрощались с катерниками очень ускоренно. Наблюдая как закидывают на борт грузовика вслед за ящиками лягуху-миномет, Нерода хмыкнул:
        - Тот, значит?
        - Он. Мы проверили, исправен, вдруг пригодится, - оправдался Тимофей.
        - Ничего не говорю. Я в фашистский характер железа не верю. По нам из него крыли здорово, вполне, может, и обратное воздействие недурно пойдет. Только ты, Тима, про чуткость мин не забывай.
        Пока тряслись к пристани и перегружались на обшарпанный местный катерок, старлей рассказывал всякие общие новости. Про нынешнюю ситуацию на фронте, о раненом Бушуеве, который в «общем-целом» оклемался и шлет привет. Потом пересекали реку, пыхтел катер, чужих ушей уже не было и старший лейтенант обрисовал - пока в общих чертах - предстоящее задание.
        Особого азарта Тимофей не испытал. Опять в маскарад играть и отдельно от своих ходить не очень-то хотелось. С другой стороны, надо так надо. Да и продумано на этот раз поглубже, чувствуются напряженные усилия штабного товарища Землякова и его начальства.
        «Додж» встречал на пристани, довольный возвращением боевых товарищей Норыч Сергеев докатил мигом. База группы располагалась в стоящем на отшибе хуторке.
        - Отож, едете, наконец! - закричал Торчок, стоявший на часах в воротах. - Ох, не торопишься ты, Тимотей. Как верно гутарят - с очей долой, с сердцу вон.
        - Это чего такое? - насторожился сержант Лавренко.
        - Так письма тебе. Аж пара! И еще одно товарищи старший лейтенант со штабу принес, то совсем заблукавшее.
        …Разворачивал Тимофей, разворачивал, а треугольник все не поддавался. Потом строчки перед глазами так и прыгали…
        Не, вроде всё хорошо. Может, пропустил что?
        - Ну? - спросил Сергеев.
        Тимофей осознал что все стоят в напряженном молчании и смотрят на него.
        - Так это… мальчик, - с трудом пробормотал Тимофей, словно в жизни это странное слово на языке не держал.
        Все заржали, а старший лейтенант Земляков возмутился:
        - Так чего ты так неуверенно? Девчонку хотел, что ли?
        - Да мне… Мне все равно было.
        - Товарищ Тимофей стоек, непритязателен и довольствуется малым, как надлежит настоящему гвардейцу! - провозгласил Нерода. - В обморок чуть, правда, не рухнул. Но превозмог. Поздравляем!
        Все начали поздравлять и накрывать на стол. Тимофей и правда был как-то не в себе. Отвечал путано - а ведь Торчок и Земляков расспрашивали про обстоятельства - им, знакомым с обитателями Плешки - действительно было интересно. Имело смысл вслух зачитать фрагменты писем - вот тут почему-то и самому стало куда понятнее.
        Тимофей, выпив полстакана вина за здоровье новорожденного, вкуса не почувствовал. Дальнейшие возлияния офицеры живо свернули, указав, что хороший чай - тоже отличный напиток. В самом скором времени предстояло работать, до вина дело по окончанию дойдет. Поужинали, Земляков объявил, что молодому отцу сегодня от мытья посуды выдано освобождение, вывел Тимофея во двор и секретно сказал:
        - Тут тебе еще одно письмо. Но как бы сформулировать… оно по служебной связи пришло и не совсем письмо, а скорее, телефонограмма. Записывал я впопыхах, и не очень сформулировано. В общем, был удобный случай, и я из штаба армии с твоим батей связался. Застал его в служебном кабинете, что редкость. Повезло…
        Земляков пересказал короткий, но такой нужный разговор. Получалось, что Лавренко-старший письма получал, но с катастрофическим опозданием, писал в ответ, но не доходило…
        … - Безобразие, конечно. Найти человека на фронте не могут, понимаете ли, - критиковал работу почтовиков Земляков. - Но в данном случае почтарей можно понять - кидает тебя по европам изрядно. Ничего, главное - все живы и здоровы. Вот - даже больше стало на свете мужчин Лавренко.
        - Спасибо, товарищ старший лейтенант.
        Земляков похлопал по плечу:
        - Можно бы и без чинопочитания в такой момент. Ладно, покури пока тут, осмысли. То есть, подыши свежим воздухом и осмысли.

* * *
        Дунай и линию фронта опергруппа перешла за Земуном.[36 - Земун - в 1944-м году город недалеко от Белграда, на правом берегу Дуная. В настоящее время район столицы Сербии.] Ниже по течению громыхало и ухало - наши уже штурмовали Белград. А здесь было тихо, темно, немцы даже ракет не пускали, лишь колыхалась стылая речная вода, да из-за ближних домов доносился неясный механический шум. Бойцы оперативной группы вернули плащ-палатки сопровождающим морякам и лодка ушла в речную тьму - низкая, бесшумная и «быстрорастворимая», как выразился старший лейтенант Земляков.
        Собственно, он - Земляков - и командовал группой до прибытия на место выполнения задания. Или до боя. Нужно признать, в звании обер-штурмфюрера начальник несколько преобразился: наглость так и перла, нос надменно задран, даже очки появились иные - позолоченные, надо думать, особой германской модности. Впрочем, пятнистая камуфлированная куртка, огромная кобура и изобильно распиханные за поясом и везде где можно, гранаты-колотушки, делали старшего лейтенанта донельзя воинственным и лихим. Остальные члены группы были попроще. На Тимофее и Сречко была довольно отвратительная форма - полу-югославская, полу-власовская: шинели из невнятного буро-коричневого материала, под ней - вроде гимнастерки, но клапаны на карманах «трезубые», старинного, еще австрийского образца, этакая дрянь - с непривычки сразу внутрь кармана и не залезешь-то. Документы соответствующие - рядовые чины Русского охранного корпуса[37 - Русский охранный корпус (нем. Russisches Schutzkorps Serbien) - корпус, сформированный в Югославии из русских эмигрантов и граждан СССР, действовал на стороне гитлеровской Германии. В обороне Белграда
деятельного участия не принимал, поскольку в конце сентября был переброшен в Боснию для борьбы с партизанами.]. На пилотках белогвардейские кокарды, шевроны… тьфу, короче. Тут кто бы ни поймал - враз расстреляет. Фрицы шлепнут из мнительности, наши и югославские партизаны - из понятных и определенных чувств. Для убедительности и поддержки элегантного камрада Землякова часть группы была в эсэсовской форме: приданный оперативникам сержант-радист Шелехов немецким языком владел свободно, ему форма шарфюрера вполне подходила, с Неродой было сложнее - «шпрехал» он на траншейном уровне «хенде хоха», посему пришлось театрально маскировать. Способ вызывал сомнения, сам Нерода считал, что «как дурик в кино» выглядит. Тимофею кинофильмов с такими эффектами смотреть не доводилось: старшему лейтенанту забинтовали щеки и шею, испятнали бинт какой-то пахучей мазью, а на лоб прилепили волдырь - этакий, назревший, страшноватый, очень натуральный, но, видимо, из крашенного целлулоида. Как взглянешь, так и вздрогнешь. Фурункулез, вот он, натуральный и однозначный. Понятно, в таком состоянии даже отъявленный эсэсман
лишний раз на вопросы отвечать не станет, промычит что-нибудь. Вроде бы, достоверно.
        Эффектнее всех выглядел Торчок. Надевать белогвардейскую форму Павло Захарович наотрез отказался, сообщив что его «три раза под оту статью подводили». Несознательный сержант имел суровый отдельный разговор с Земляковым и Неродой, но внушение не повлияло. Но шестой человек в группе нужен был позарез, брать из войсковой разведки было бессмысленно - вводить в курс дела некогда, да и профиль у боевых хлопцев иной. Пришлось временно увольнять Торчка из армии. Гражданскую одежду отыскали, но выглядел в ней Павло Захарович странновато. «Упырь упырем», справедливо отметил Нерода. В пальто и черной шляпе, с затасканным саквояжем, Торчок казался то ли замаскированным мастером пыточных дел, то ли казначеем-ворюгой, который за пачку паршивых рейхсмарок семью продал и в бега пустился. Земляков в отместку за упрямство выдал Захаровичу документы на имя штабс-капитана-гаупатмана Русского охранного корпуса господина Протасова аж 1882 года рождения. Павло Захаровичу пальто и штиблеты действительно порядком прибавили возраста. Торчок посопел, проглотил бранное, и сообщил, что штабс-капитану полагается два «нагана».
С оружием проблем не было - Земляков сказал несколько прочувственных слов о жадности и вписал в офицерскую книжку «штабс-капитана» еще один ствол.
        Вообще с документами все было просто. Тимофей хоть и стал нижним чином, но остался при своем имени-фамилии, только место рождения на Кишињев-Kischinjow поменялось. Надо думать, где-то наша контрразведка захватила уйму вражеских чистых документов и печатей, и теперь использовала направо и налево. Но это была тема секретная и не очень интересная. Тимофея больше волновало вооружение и снаряжение. Автомат остался свой, испытанный ППШ - у предательского беляцкого корпуса они на вооружении тоже имелись. Штык, лопатка-саперка оказались дозволены, но вот гранаты въедливый Земляков потребовал заменить на немецкие. Ну ладно, начальству виднее.
        Идти ряженым было не очень приятно, но в целом сержант Лавренко чувствовал себя уверенно. Группа проверенная, радист Шелехов хоть и новенький, но опытный, орден и две медали зазря не дают. Полноценное оружие есть, над заданием командование поработало тщательно, многое предусмотрели. Правда, до Белграда через вражеские тылы добираться далековато, но это тоже запланированная трудность. Совладаем. Непонятно, насколько удачно дело на месте обернется, но там до своих уже недалеко, связь будет, с армейской стороны обещали в случае чего поддержать, будут танковую роту с десантниками держать наготове. В общем, война как война. Хотя, помирать именно в беляцкой форме как-то еще больше не хочется.
        На самом деле все оказалось и сложнее и проще одновременно. Когда благополучно обогнули крайние дома и вышли к дороге, впереди замелькал смутный свет, явно донеслась немецкая речь. Обер-штурмфюрер Земляков ободряюще махнул своим, уверенно двинулся на звук. Группа, вытянувшись цепочкой и стараясь сделать шаг утомленнее, последовала за командиром. Тимофей шел вторым, и вот сейчас выходить под взгляды фрицев и держать руки подальше от оружия, оказалось ох, как непросто. Казалось, немедля разгадают и стрелять начнут. Глупость, конечно. Нижний чин Лавренко напомнил себе, что в проклятой оккупационной жизни ходил среди немцев совершенно «голый», и не особо давно то было. Нужно вспомнить и превозмочь.
        Обер-штурмфюрер Земляков что-то спросил у фрицев, те устало, но без тревог указали дальше по улице. Группа поплелась в темноту, немцы продолжали возиться у прикрытого жестью костерка, на проходящих глянули без особого любопытства, разве что на черного и мрачно-гражданского Торчка слегка подивились.
        Оперативная группа вышла к перекрестку, несмотря на темень, движение оказалось интенсивным. Больший поток двигался от Белграда: повозки, машины, частью гражданские - и пешком, и на авто - понятно, всякие местные буржуи, полицаи и прочие четники тикают от наших, пока мост цел и не бомбят. В другую сторону - к столице - тоже двигался транспорт, но пожиже. Особых резервов и запасов у гитлеровцев не имелось, поскольку основная часть немецких сил оказалось отрезанной к юго-востоку от Белграда.
        Без патруля и проверки, понятно, не обошлось. Земляков сам двинулся навстречу четверым фрицам с бляхами-ошейниками полевой жандармерии. Те глянули на документы, особо придираться не стали. Деловитый обер-штурмфюрер о чем-то поговорил, приказно махнул своим в смысле «не спать! Шире шаг!». Догнал уже на ходу и озабоченно сказал:
        - Так-то без проблем. Они больше на отток из города нацелены - дезертирство пресекают. Но удивлялись, почему мы пёхом. Я соврал что машина сломалась, но в целом… В ту сторону пеших паломников действительно мало. Юра, нам бы какой экипаж раздобыть, а?
        - Это можно. Но как с путевыми листами или как там они называются? - отозвался Нерода.
        - Не похоже, чтобы в ту сторону особо проверяли. На выезд они сосредоточены, - пробормотал Земляков. - Давай бричку присмотрим, а?
        «Бричка» оказалась полноценным грузовиком, да еще с прицепом. Стояла у обочины, водитель доливал воду в парящий радиатор, рядом с кабиной разминали ноги двое фрицев. В смысле - один разминал, а другой штаны рассупонивал с задачей «отлить». Незаглушенный двигатель грузовика исправно урчал.
        Офицеры группы переглянулись, Земляков немедля свернул к водителю, что-то издали грозно вопросил. Нерода, коротко глянув на Тимофея - «страхуй!» - свернул к пассажирам. Шелехов не терялся, двигался с другой стороны, дружелюбно спросил - тут и перевода не требовалось - насчет «сигаретен» было понятно. Фрицы ответили, глянули на забинтованную рожу Нероды - волдырь над повязкой даже в темноте отсвечивал. Немцы буркнули что-то насмешливо-сочувственное, «шарфюрер» печально нечленораздельно мыкнул. Прикрытый его широким плечом, Тимофей скинул петельку-предохранитель с ножен штыка. Земляков у тупорылой морды грузовика проверял документы водителя, подсвечивая фонариком с синим фильтром. Грузовик был с открытым кузовом - какие-то ящики под брезентом - но стоило убедиться, что там никто не спит и лишнего шума случайно не наделает. У кормы машины звучно харкнули - заглянувший в машину Сречко подавал сигнал. Погас фонарик у капота…
        «Шарфюрер» Нерода сработал ножом мгновенно и безошибочно - словно всю жизнь вот так и резал фрицев на обочинах. Оба немца еще стояли, Тимофей, оставив в ножнах ненужный штык, подхватил первого немца, рывком убрал-уложил под защиту машины.
        - Там канава. Сверху брезент кинем, - прошептал Нерода, держа в объятиях второго фрица.
        Раздраженно засопел Земляков, волочащий за машину водителя:
        - Блин, мне поможет кто?!
        «Обер-штурмфюреру» немедля помогли. Сречко уже сдернул ткань с ящиков в кузове. По дороге мимо дребезжали неуклюжие повозки, но опергруппа справилась с экипажем незадачливого грузовика так стремительно, что заметить неладное было сложно.
        - Будем считать, справились, - Земляков лишний раз отер клинок кинжала и спрятал в ножны - работать вручную ему явно приходилось реже, чем Нероде. - Кто за руль - ты или я?
        - Тебе по званию не положено, - сказал Нерода, сбрасывая с плеча штурмовой автомат и забираясь на водительское место.
        - Я и не настаиваю, - объявил Земляков и распорядился: - Садимся на ящики, оружие держим наготове. У моста могут быть проблемы. Шелехов, если заговорят, уныло посылай камрадов к черту. Тут настроения такие, сплошь упаднические. Да, Захарыча спрячьте. Все ж выбивается он из гаммы.
        - Отож я и вовсе не консерваторский, - заворчал, забираясь в кузов и путаясь в полах пальто, Торчок, но запрыгнувший в кабину командир его уже не слышал.
        Поехали. Грузовик шел не особо ровно - видно, водители к управлению привыкали. Потом покатили ровнее.
        - Ехать - то не идти, - очень верно отметил Сречко.
        - Не шуткуйте до времени, - предостерег Торчок, скорчившийся у борта и придерживающий коленями ящики. - Спохватятся фрицы. Или вообще меня тута грузом додавит.
        - Ты дремай и не волнуйся. Мы держим, - успокоил Тимофей. - А ты чего молчишь, Шелехов? Про финки думается?
        - Чего о них думать? Лихо сработано, - не очень охотно признал радист. Видимо, ему было не по себе. Оно и понятно, вплотную видеть, как люди - пусть и фашисты - умирают, не особо приятно. А чуять, как тело в руках обмякает, вес прибавляет, ничуть не лучше.
        Автомобиль, как известно, не роскошь, а военное средство передвижения. До переправы докатили быстро, только дважды останавливались, доливали радиатор. Теперь впереди была «пробка», скопившаяся из-за рвущихся из города беженцев. Желающих двинуть в Белград было маловато, но дорога все равно забита. Вот никакого порядка: не дают камрадам побыстрее к передовой проехать, за фюрера героизм проявить.
        Из кабины на миг высунулся Земляков:
        - Спокойно, бойцы. Документы надежные, подозрений не вызываем. В общем, огонь открывать в самом крайнем случае. В самом!
        - Отож будем дожидаться, - заверил невидимый Торчок.
        «Опель-блиц» продвинулся к мосту, вновь притормозил. В толпе уходящих беженцев истерично рыдала женщина. Заорал немец - похоже, поддатый - наверное, заткнуться плакальщице приказывал. С дальнего берега невидимого, но угадывающегося города, доносилось безостановочное громыхание канонады - штурмовые бои не прекращались.
        Тимофей поставил автомат стволом вниз. Затвор взведен, подхватить и полоснуть можно и одной рукой. Сречко и Шелехов тоже наготове, оружие на виду не держат, но на открытие огня потребуется доля секунды. Проще было Павло Захаровичу: лежал на спине - в обеих руках гранаты-колотушки.
        - Ты хоть поодаль бацанай, - прошептал югослав. - Чтоб нас не посекло.
        - Не ерзай. Я сяду, метну с оглядкой, - пообещал сержант, почесывая гранатой зарастающий подбородок.
        Шелехов только вздохнул.
        Грузовик дернулся вперед, остановился, снова дернулся… Засиял луч фонарика - вот она, проверка.
        Земляков открыл дверь, уверенно гавкнул и помахал мятым листком. К нему даже не подошли, фриц, слепивший фонариком, глянул в кабину, что-то сказал водителю - наверняка по поводу чудовищного чирья над бровью. Нерода только мученически замычал. Второй фриц на мгновение встал на колесо прицепа, отдернул брезент. Тут же поспешно соскочил. Немцы перегавкнулись с Земляковым, грузовик покатил вперед.
        Опергруппа дружно выдохнула, Торчок принялся убирать шнурки запалов гранат.
        - Товарищи, а что мы вообще везем? - спохватился Сречко и попытался рассмотреть ящик, на котором сидел. - Бош от нас шарахнулся, как черт от тимиана. Тимотей, дай фонарик.
        - Сейчас не нужно светить, - предупредил радист. - После моста разбираться будем.
        Мост оказался так себе - простой, но крепкий. Его немцы возвели взамен старому красивому мосту, взорванному югославской королевской армией еще во время боевых действий в 41-м. Да, армия здешнего короля была так себе, без особой сознательности, но как могла сопротивлялась. А ведь тут и король совсем недавно был - смешно сказать, двадцатый век, Советский Союз совсем рядом уже социализм построил, а у них тут короли. Экое мракобесие. Ну ничего, наладится и у югославов.
        Старый мост Тимофею разглядеть не удалось, переехали реку Саву, сходу проскочили немецкий пост, обер-штурмфюрер Земляков звучно обложил гадкими немецкими словами наглую легковуху, вознамерившуюся объехать затор по встречной.
        Остановились, миновав пока пустующую баррикаду. Впереди - пока еще далеко - громыхало, вспышки разрывов подсвечивали крыши домов. Земляков, стоя на подножке, заглянул в кузов:
        - Поздравляю, мы в столице! Только тут нифига не разберешь, да и карта не особо помогает. Товарищ Кандич, давай-ка в кабину пересаживайся, будешь туристические достопримечательности указывать и актуальные объезды.
        - Готов! - Сречко спрыгнул за борт.
        - Товарищ старший лейтенант! - подскочил радист. - У нас груз-то… Может, хоть прицеп отцепить?
        - Груз, это да, - признал Земляков. - Как пропуск срабатывает на раз, но малоприятен груз. Надо бы где-то разгрузиться. Но без свидетелей и ненужных вопросов. А прицеп не принципиален. Что с ним, что без него рванет здорово… Хотя мне говорили, что Sprengkorper-28 вполне безопасная ерунда. Если без детонаторов, разумеется.
        - Так вон они, детонаторы! - указал Шелехов. - Давайте хоть их сбросим?
        - Сбросим. Все сбросим, все грехи и тяжести, небывало облегчим душу, это уж непременно, - философски заверил Земляков. - Но позже. Тут разгрузка будет смотреться немного подозрительно.
        Грузовик двинул по темным улицам, а Торчок подозрительно уточнил у радиста:
        - Отож, этот ваш как его… сприн-куплер, вроде тротила или тола будет?
        - Вроде как, только немецкой системы, - признал Шелехов.
        - Так сказать ранее можно было. Отож он сидит тишком, только бляднеет, - заворчал Павло Захарович.
        - Да и правильно молчал. Спокойно ехали, не ерзали, - заметил Тимофей. - А щас нервно стало. Ну и чем лучше?
        - А перелечь мне было возможно?! - возмутился Торчок. - Отож лучше детонатор в ногах, а не в головах!
        Сержант принялся переворачиваться, ему пришлось помогать. Грузовик остановился у немецкой самоходки, Земляков начальственно уточнил, «как проехать к улице Короля Петра?» Фрицы, чинившие свою броневую гадину, проезда не знали, но тут подскочил какой-то местный добровольный полицай, принялся объяснять на ломаном немецком. Земляков сказал ему «данке», поехали, но вновь свернули не туда, пришлось разворачиваться. Город, перекрытый баррикадами и иными разрушениями, узнать было сложно даже не раз бывавшему здесь Сречко. Наконец, осознали, что уже рядом - вон она улица Короля Петра - по ней повозки прутся. Собственно, этот очередной король опергруппе был ни к чему, просто служил подходящим ориентиром. Улочка нужна была потише, но тоже с ненормальным названием - Чубрин-Венац[38 - До наших дней улица таинственным образом не сохранилась, но район действий опергруппы понятен каждому читателю, бывавшему в славном городе Белграде.].
        Мигом свернули, остановились.
        - К машине! - шепотом скомандовал Земляков. - Только потише, а то перебудим раньше времени, - он глянул на часы. - Точно, даже раньше приехали. Но клиент должен быть на месте. Товарищ старший лейтенант, принимай командование.
        Нерода кивнул, раздраженно потрогал фальшивый чирей и скомандовал:
        - Минуту на осмотр позиции и обмен мнениями.
        Бойцы из-за прикрытия машины смотрели на дом. Ничего особенного: светло-сероватый, двухэтажный, высокий-старинный, с характерной башенкой над углом - она немножко похожа на обсерваторию, но тут таких архитектурных украшений хватает. Подъезд один, второй этаж на виду, все очевидно.
        Вообще город Тимофею нравился. Понятно, в мирное время Белград понаряднее, да и рассмотреть в темноте сложно, но немножко похож на Харьков. Но вот этот конкретный дом совершенно не внушал доверия. Сидит там один гад, и кто его знает: дрыхнет перед тем, как в бега податься, или ждет с «парабеллумом» наготове, а вокруг автоматчики из абвера засели? Нет, автоматчики это навряд ли, а вот пистолет у него точно есть, и если фриц вздумает пулю в висок пустить, считай, провалила группа задание.
        Сержант Лавренко не знал, как и почему полковник Нойман окажется в этом доме, в квартире - второй этаж слева - именно сегодня, в ночь с 14-го на 15-е октября. Возможно, фамилия у немца не единственная, усы он сейчас сбрил или отрастил бородку, но он здесь точно будет, и его нужно взять, причем непременно живым. Тимофей осознавал, какая сложная и длинная работа предшествовала началу операции. В распоряжении СМЕРШа имелось единственное фото Ноймана и описание несколько личных примет. Сопровождение, охрана, боевые навыки самого полковника оставались неизвестны. Ну, так для этого и берем, чтобы все разузнать.
        - Кандич - прикроешь со двора. Торчок - на тебе дверь парадной, изнутри встанешь. Поднимаемся, я интеллигентно вхожу, старший лейтенант и Тима прикрывают, Шелехов остается на лестнице, рацию не подставляет, - напомнил Нерода и глянул на тихий дом… - Стучать точно не будем пробовать?
        - Не поможет, - вздохнул Земляков. - Клиент пуглив, аки сернистая лань, открывать незнакомым даже и не подумает. Лучше уж сразу ты займись. Но говорим только по-немецки.
        Говорить по-немецки не пришлось, да и вообще говорить, поскольку группу ждала неудача. Входную дверь вскрыли без проблем - имелись припасенные инструменты, включая кувалду, но хватило и тихого ломика. Втянувшись внутрь парадной, опергруппа приняла атакующий порядок и забуксовала: путь на второй этаж преграждала перегородка из кирпича, не особо красивая, видимо, недавняя, но крепкая, снабженная такой толстенной, окованной железом дверью, что ее только прямым попаданием 76-миллиметрового и выбьешь. Было понятно, что выломать такую преграду быстро и без особого шума не получится. Нерода прошипел единственное краткое и не немецкое, что и можно было сказать в такой момент.
        - Да, неожиданно, - согласился Земляков. - Никаких упоминаний о данных архитектурных усовершенствованиях, и вдруг на тебе. Красуется.
        - Отож ее гранатами зарушить? - высказал напрашивающееся предложение Торчок.
        - Шума выйдет с перебором. У нас же не только клиент наверху, но и фрицы по соседству. Придется ждать, когда наш полкан сам выйдет. Тут час-полтора и осталось-то, - прошептал Нерода.
        - Зачем ждать? У нас же целая машина взрывчатки, она кое-чего стоит, даже и без детонаторов. Подкатим, полковник сам выскочит, а? - предположил Тимофей.
        Идею оценили.
        Грузовик подкатил к подъезду, фыркая двигателем и газуя, остановился, бойцы с грохотом откинули борт, обер-штурмфюрер Земляков отдавал приглушенные, но довольно звучные распоряжения. Хрустнули уже и так взломанной дверью, принялись сгружать ящики. Подействовало - на лестнице живо лязгнул замок, послышались торопливые шаги…
        Оказалось, никакой не полковник, а толстенький белобрысый лейтенант в наспех наброшенном мундире с фонариком и автоматом подмышкой. Суровый эсэсовец Земляков очень удивился такому явлению, господа офицеры начали препираться. Растрепанный и никому не нужный лейтенант был оттеснен в подъезд, голоса там звучали гулко, надо думать, до второго этажа вполне доходили. Для большей части группы спор оставался понятен в самых общих чертах: лейтенант протестовал против срочного минирования дома, напористый обер-штурмфюрер ничего и слушать не хотел - у него имелся приказ. Нужно признать, у Землякова в полевой сумке хранилась уйма всяких бумаг, коими он давил на оппонентов с силой танковой бригады, хотя и не особо давал прочесть. В подъезд шагнул Нерода, после короткой паузы, диалог продолжал уже только обер-штурмфюрер, хотя его голоса и одного вполне хватало.
        Тимофей кивнул радисту - оставили ящик с взрывчаткой, заскочили в подъезд. Белобрысый лейтенант сидел под стеной, голова свесилась на грудь, из носа капала кровь, но жив. Его Торчок проконтролирует - по новой диспозиции Павло Захарович оставался приглядывать за грузовиком и всем низовым хозяйством.
        Бойцы проскочили наверх в распахнутую лестничную дверь: на втором этаже было тихо, видимо, без стрельбы обошлось, дверь квартиры нараспашку. Встретил отдувающийся Земляков:
        - Взяли. Даже охнуть не успел, скотина.
        Скотина лежал на животе, бессильно раскинув ноги, на одной оставался тапок-шлепанец. Нерода сидел верхом, защелкивал наручники.
        Тимофею видеть настоящие наручники еще не доводилось. Удобная вещь.
        Нерода без особой нежности, но по-хозяйски бережно повернул харю пленника, Земляков посветил фонариком и удовлетворенно закивал в смысле «йа, йа! он».
        Захваченный ошеломленно моргал и жмурился, но все равно было видно - солидный чин, не лейтенант, и все приметы сходятся. Земляков кивнул - бойцы, оставив Нероду охранять ценного фрица, бросились в соседние комнаты. Спальня, кабинет, лампа горит… Земляков занялся бумагами, Шелехов распахнул один из чемоданов. Тимофей сходу обнаружил китель с полковничьими знаками различия, помахал трофеем. Обер-штурмфюрер ухмыльнулся, ответно показал найденное удостоверение - что там значилось, издали было непонятно, но судя по реакции начальства - он, Нойман.
        Земляков указал на мундир - да, надо бы одеть пленника, в халате, даже теплом, полковник не такой выразительный. Тимофей схватил одежду, отыскал второй, закинутый под кресло сапог - вот же фриц, аккуратность хваленая, а обувь как попало расшвыривает.
        Пленного уже посадили на стул - зыркал из-под кустистых бровей, приходил в себя. Да, этот хваткий, даром что на знаках различия красноватый цвет «опушки», змейка и готическая «А», указывающие отношение к ветеринарной медицине. Тимофей прощупал ворот и карманы кителя, свалил одежду перед пленником, тот цепко глянул на бойца в форме охранного корпуса и шевельнул скованными кистями.
        Одевался полковник в молчании. В квартире было тепло, почти жарко, потрескивал огонь в печи, пахло хорошим углем, сытостью и еще чем-то душистым. Вот последний день у фрицев в городе, а как уютно ночуют гады.
        Полковник протиснул лапу с временно расстегнутым браслетом наручников в рукав кителя, застегнулся, поправил серые негустые волосики на башке и протянул кисти - заковывайте. Практически спокоен, скотина такая. Тимофей с радистом стояли в коридоре, ближе к входной двери, держали автоматы наготове. Что-то все слишком гладко шло…
        Офицеры тоже хранили молчание. Нерода со своей забинтованной, гниющей мордой нависал над пленным, Земляков вдумчиво изучал документы. Наконец, полковник кашлянул и что-то сказал.
        - Говорит «готов сотрудничать», - прошептал Шелехов.
        Тимофей кивнул. Тот еще прохиндей этот герр Нойман, угадывается характер.
        Земляков коротко гавкнул в ответ.
        - «Надеемся, что вы благоразумны», - перевел радист.
        Полковник, видимо, обнадеженный, зашпрехал длиннее и даже слегка улыбнулся.
        - «Вы же русские? Неужели вы оттуда, обер-штурмфюрер? Всегда мечтал посмотреть на гостей. Я могу говорить свободно или ваша команда не полностью в курсе обстоятельств?» - перевел Шелехов и недоуменно уточнил: - «Команда» - это мы с старлеем. А почему…
        Тимофей хотел сказать, что переводить и вникать вовсе не обязательно, допрос - дело тонкое, там дна смыслов с наскока не достичь, но тут осознал, что дело плохо - в глубинах квартиры кто-то есть - стекло там звякнуло…
        Тимофей несся по широкому коридору, готовя одновременно автомат и выдергивая из ножен штык. Но Нерода опередил, безошибочно вычислил дверь, одновременно нажал-оттянул ручку, коротко ударил в филенку, почти беззвучно вынес дверь-преграду целиком и отставил в сторону. Тимофей, припав на колено уже целился из автомата. Внутри пискнули…
        Сортир. Тоже теплый, только сквозит. На подоконнике у приоткрытого окна сидит дамочка: коленки поджала, руки вскинула над головой - полный капитулирен!
        Нерода потрогал «чирей» и укоризненно взглянул на подчиненного. Тимофей повел стволом автомата - да, не обыскали всю квартиру, так ведь она здоровенная, и сортир… кто мог знать?
        Нерода взял за шею новую пленную, снял с подоконника. При ближайшем рассмотрении ненужная дамочка оказалась пронзительно рыжей, и возрастом едва ли не школьница. Но так-то ничего себе, если на рыжесть не смотреть.
        Тимофей закрыл фрамугу окна, махнул успокаивающе: окна выходили во двор, был виден Сречко - стоял с вскинутым автоматом у угла. Ага, это югослав шуструю девицу пуганул-остановил, она и нашумела. Вообще-то отчаянная - за окном карниз довольно широкий, но ведь не каждая девица решится…
        Пленная верхолазка помалкивала, хотя под лапой Нероды не особо и зашумишь. Ввели в гостиную - полковник поморщился, кивнул в сторону лестничной двери и что-то пояснил Землякову. Обер-штурмфюрер меланхолично пожал плечами и глянул на девицу - та дрожала плечиками и беззвучно плакала. Полковник вновь что-то сказал и презрительно поджал губу.
        Земляков, оставив «прыщавого эсэсовца» охранять пленников, вышел в коридор к бойцам.
        - Клиент говорит, что это подружка его адъютанта, «молодость неразборчива». Предлагает ее вышвырнуть. Кстати, он надеется, что имеет дело не «с убийцами потаскух».
        - Так девчонка здесь причем? - изумился Шелехов. - Гулящая, конечно, но пусть с ней сами югославы разбираются.
        - Я ее что, удушить предлагаю?! - рассердился Земляков. - Свяжем и пусть сидит.
        - Бомбить будут, да и печка остынет, - неуверенно сказал Тимофей. - Может, ее пока с собой прихватить? Для страховки?
        - Хороша страховка - полуголая и рыдает, - скривился Земляков. - Хотя, конечно, и оставлять связанной не особо… мало ли что тут. Наши сегодня к реке будут прорываться, бои усилятся, запросто может сгореть с домом. Тьфу, навязалась. Нет, конвоирование красоток в задачу группы не входит. Командование нас не поймет. Нам еще лейтенантика волочь - вдруг он тоже что-то ценное знает. Девчонку отпустим в последний момент - все равно она только про машину может немцам рассказать. Спускай ее вниз, Шелехов, пока в подъезде подождете. Старший лейтенант полковника бережно отведет. А мы, Тима, взглянем острым взглядом - не забыли ли что из документации…
        Радист повел стройненькую задержанную, та умоляюще оглянулась, распахнула огромные влажно сияющие глаза, обхватила свои плечики. Тимофей цыкнул зубом, задерживая конвоира, догнал в прихожей, снял с вешалки женское пальто - от него пахнуло духами - машинально прощупал ворот и карманы, отдал девке. Та благодарно схватила, сделала буржуазную фигню - «реверанс», кажется, называется. Нерода провел пленного.
        Земляков рылся в ящиках кабинетного стола и ворчал:
        - Доброта нас погубит. Девицы, старушки, которых нужно через дорогу переводить, одноногие собачки… Вот к чему это все? Надавать бы ему по морде, этому Нойману. Хапнем мы еще с ним горя, со скользким этаким. В былые времена раскололи бы на месте, имелись резкие спецы… Ладно… Нет тут ничего толкового, если полковник тут и бывал, то редко. Сплошь сербские бумаги, перья и карандаши, записи мемуарные какие-то.
        - В спальне глянем? - предложил Тимофей. - Если он вчера приехал, мог вещички не распаковывать.
        Спальню среди комнат еще требовалось отыскать. Протопленной оказалась одна. Документов не имелось, только пепельница с окурками, бутылка водки - вполне себе русской и хорошей, довоенной. Еще кружевная подвязка для чулок нашлась.
        - Гм, недурно адъютанты ночуют, - удивился Земляков. - Или мы напутали?
        Контрразведчики одновременно откинули пышные подушки на постели: под одной обнаружился небольшой пистолет, под другой дамская сумочка.
        - А ведь наш полкан на красотку излишне презрительно косился, - пробормотал фальшивый обер-штурмфюрер, подхватывая теплый пистолет.
        Тимофей вытряхнул из сумки документы: паспорт оказался необычного цвета, с фото смотрела знакомая девичья мордаха, тут рыжая уж совсем кукольной выглядела.
        - Португальская ксива?! Да ладно, быть не может! - ахнул Земляков. - Ну-ка…
        Контрразведчики бросились на лестницу, Тимофей на ходу запихивал в карман шинели дурацкую сумочку.
        Грузовик уже тарахтел. Полковник и пришедший в себя адъютант сидели в кузове под стволами автоматов. Девки, понятно, не было. Земляков подскочил к кабине, шепотом завопил:
        - Красотка где?!
        - Только что отпустили, - недоуменно пояснил Нерода. - Как дунула по улице, аж туфли скинула, в руки подхватила. Наши в кузове ржали. Вон она - на углу…
        Земляков и Тимофей разом бросились к смутной фигурке, удирающей по тротуару, но тут произошло довольно внезапная неприятность: с кузова сиганул полковник, довольно ловко сшиб обер-штурмфюрера, да еще пытался достать подножкой Тимофея. Сержант Лавренко увернулся, добавил хода. Девки уже не было видно - свернула, шалава португальская, или кто она там на самом деле…
        Тимофей не оглядывался, но слышал, что следом кто-то бежит. Наверное, Сречко - он поживее…
        За углом ждала фига. В смысле, на перекрестке метрах в семидесяти ковырялись окапывающиеся фрицы, а беглянки не было. Дворов и дверей рядом в избытке, юркнула, поскольку не дура.
        Бойцы попятились за угол.
        - По-крайней мере, бошей звать она не кинулась, - прохрипел Сречко.
        Тимофей кивнул. Видать, тревога со стрельбой и самой рыжей дряни не особо были нужны. Умыла СМЕРШ и исчезла.
        Земляков всё понял издали, сплюнул и продолжил тереть ушибленный локоть. Остальные молчали, поскольку команды говорить по-русски не было, да и что тут скажешь, кроме того самого, уже упоминавшегося. У полковника Ноймана добавилась ссадина на подбородке, но улыбался, гадюка. Тимофею захотелось задеть гада прикладом, хотя бы по копчику, но то желание выглядело откровенно непродуктивным.
        - Ладно, упустили, черт с ней, - прошептал Нерода сгрудившимся контрразведчикам. - Уходим живенько, пока немцы не пожаловали.
        - Она немцев не приведет. Они ей и самой не очень нужны. Но девка вернется. Может, засаду оставим, а, товарищи командиры? - предложил Тимофей.
        - С какой радости ей возвращаться? - удивился Земляков. - Говорят же, улепетывала так, что туфли теряла.
        - Так куда ей бежать? Этот… опекун у нас, документы она в квартире оставила. Денег и другой квартиры у нее здесь нет, я же карманы щупал. Чемодан-то ее наверху был. Это тот, что побольше и духами пахнет.
        - Когда ты успел чемодан обнюхать? - изумился Сречко.
        - Да чего там нюхать? Он просто пахнет и женственный, - объяснил Тимофей. - Вот только доходит до меня долго.
        - Не-не, думаешь ты живо, это мы тупим, - пробормотал Нерода и взглянул на расстроенного фальшивого обер-штурмфюрера. - Делимся? Я с парнями остаюсь, ты с Торчком захваченных конвоируешь?
        - Да что ж опять я сматываюсь? - возмутился Земляков. - Это вообще…
        - Это целесообразно, - пресек дискуссию Нерода.
        - Так может девица нам вообще не нужна, что с нее взять-то, кроме экстерьера, - продолжал упрямиться обер-штурмфюрер. - Сомнительная, да, и как хороший «рычаг» на полкана подходит, но это же только навскидку. Если еще доводы есть…
        - Есть, товарищ старший лейтенант. Но объяснять долго. Но интуиция диктует, - попытался объяснить Тимофей.
        Нужно признать, Земляков хотя и был штабным, соображать-доверять умел. Хотя и не особо восторженно. Скрипнул зубами:
        - Ладно, верю. Герр штабс-капитан, выгружайте задержанных для подготовки!
        - Отож я опять в тыл? - обозлился Торчок, сгребая за шиворот полковника. - До коих пор?!
        - Молчать, рюсский живодерец! - немедля вошел в эсэсовское состояние Земляков. - Забылся, старый хрыч?!
        - Виноват, ваше благородие, - Торчок в сердцах попытался уронить пленного на мостовую, но того внизу поймали и мигом уложили мордой на тротуар. Занимался экзекуцией Нерода, пленник забился в его суровых руках, но был мигом прижат и утихомирен. Тимофей не очень понимал, что с полковником собираются делать - он же и так в наручниках, да еще с заткнутой пастью. Но тут в руках Нероды оказался небольшой шприц - с виду совсем как игрушечный. Игла прямо сквозь галифе ткнула немца в задницу, надо думать, игла была настоящей - пленник содрогнулся и замычал.
        - Ничего, на месте подуем, «бо-бо» мигом пройдет, - пообещал Нерода, принимая второго фрица. У несчастного лейтенантика глаза от ужаса под кепи закатились. Земляков ему что-то успокаивающе сказал и перевел:
        - Говорю, что всего лишь снотворное. Для расслабления.
        Действительно, полковник Нойман уже обмяк и ровно дышал в старинный камень мостовой.
        Бесчувственных немцев закинули обратно в кузов.
        - Сейчас вернусь, - пообещал Нерода, запрыгивая за руль. - Сгиньте пока.
        «Опель» зафырчал, Павло Захарович успел спустить саквояж с излишками гранат и иных боеприпасов, прощаясь, вскинул руку.
        - Скрылись, товарищи! - приказал Тимофей, временно принявший на себя обязанности командира. Бойцы немедля заскочили в дверь парадной.
        - Так, а как они поедут вообще без прикрытия? - обрел дар речи Шелехов.
        - Они коридор знают, - сказал Тимофей, пытаясь тактично обойти подробности и детали, коих и сам не знал.
        - Подземный ход? - в один голос изумились Сречко и радист.
        - Слушайте, мне-то откуда знать? Да и что за вопросы? Наша задача какая? Устроить хорошую засаду. Вот и давайте думать, - призвал товарищей сержант Лавренко.
        Нерода отсутствовал буквально пять минут. Скользнул в дверь распаленный, но бесшумный:
        - Отвез, машину во двор загнал. Может, еще пригодится. Так, славяне, план есть?
        Во, отвез он. Видимо, прямо до штаба фронта. И грузовик этот проклятый никак не исчезнет. Ладно, не до того сейчас. План уже имелся. Пока приблизительный, но все необходимое для воплощения в распоряжении опергруппы имелось, остальное во время работ приложится.
        12. Октябрь. Прорыв
        Сидели не так и долго, но стало зябко. По нетопленному первому этажу прогуливались сквозняки, кресло, накрытое пыльным чехлом, тыльную часть тела еще прикрывало, но в целом неуютно. И время подпирает. Похоже, ничего не высидит опергруппа. Успели наскоро перекусить трофейным эрзац-медом и хлебом, как обычно в сытости и скуке ожидания, зашел разговор о женщинах (сначала о тех, которые откровенного бабского толка) и об их коварстве. Старший лейтенант поведал о забавном случае, когда Земляков и одна опытная смершевская сержантка «пытали» эсэсовца при помощи консервированных помидоров и иных театральных эффектов. Получилось у них ловко, но для такого воздействия уж определенно артистический талант нужен. Потом Сречко рассказал о двух пулеметчицах, что были у них в партизанском отряде - те вообще страха не знали…
        Тихий шепот югослава, сидевшего у окна, выходящего во двор, легко проходил сквозь череду полупустых комнат, призрачным эхом отзывался в распахнутом зеве печи, смешивался со вздохами ветра и гула артиллерии. Наши танки пробивались к центру города - старлей намекал, что это еще не полное взятие, займут только опорный плацдарм, потом уж остальные силы и партизаны подтянутся, «зачистят» фрицев под ноль. Правильное слово - «зачистка». Окончательная чистка и уборка как раз на долю контрразведки и придется. Тут, наверное, сами югославы будут дочищать, советский СМЕРШ дальше пойдет…
        Тимофей понял, что нервничает все сильнее. Рыжая уже должна прийти. По не очень обоснованному представлению сержанта Лавренко, беглянка должна была проследить, когда машина с гостями и захваченными фрицами отъедет, и сразу в дом сунуться. Ну, не сразу, а осмотревшись и принюхавшись. Оттого и засела группа на первом этаже: углядеть снаружи невозможно, пусть хитрая рыжая свободно наверх проходит, там она себя выдаст. Но нету же её. А казалось, наверняка вот так действовать и будет.
        … - Все же храбрость у женщин не самое нужное качество, - шептал Нерода. - У меня как-то очень бесстрашная знакомая имелась. Пожениться собирались. Но вот только как-то возвращаюсь домой, а замок сменен. Стою как дурак с ключом. Позвонил по телефону, говорит: «ты сам виноват, опять в командировке, а я одиночества не выношу. Встретила человека, он и преданный, и постоянный. Прощай, сумку с вещами я твоим сослуживцам выслала курьером».
        - Вот же… храбрая, - подивился Шелехов. - А что соседи? Так ничего ей и не сказали?
        - Соседи? А, понял. Не было соседей. Мы в такой квартирке маленькой жили, в отдельной. Частный сектор, можно сказать, - пояснил Нерода.
        - Дура, - констатировал Тимофей, думая о другой, о рыжей, дуре.
        - Ну, видимо, я тоже не особо-то гигант мысли, раз связался, - пробормотал Нерода и глянул на светящуюся стрелку часов. - Через пятнадцать минут уходим, товарищи бойцы. Не придет эта лиса. В данном случае дала сбой твоя интуиция, Тима.
        - Да кто ж ее поймет. Интуиция, она молчаливая, обещаний и расписок не выдает, - вздохнул Тимофей.
        - Тоже женского полу деводжка, - отметил Сречко, осторожно меняя позу у окна. - Откуда у тебя вообще уверенность? Эта црвенокоса - балована, курва, да еще не нашей крови. Мне вообще португалок видеть не приходилось. Они же совсем другачие, как их умом понять.
        - Сдается, не очень она португалка, это она удобный паспорт выцыганила. А так на наши паршивые нашивки глаз метнула, сдается, знает, что за корпус. И еще всякое… - Тимофей смешался. - Да тут трудно объяснить.
        Громыхнуло где-то вблизи, застучали малокалиберные зенитки, в вышине над крышами проревели двигатели.
        - Наши штурмовики уже работают, - сказал Нерода. - Надо уходить. Жилец-то запропал, непонятно: машина за ним должна прийти или сам он куда-то с лейтенантом подойти обязан, но начнут беспокоиться. Полковник все же, а не ефрейтор. Возможно, рыжая и ждет, когда фрицы заявятся.
        Да, с этим было непонятно. Прошло достаточно времени, хотела бы девица немцев привести, сразу бы за ними кинулась. Но тишина. А почему? Может, рыжая на партизан работала, просто нестыковка случилась и нет у начальства об этом информации? Нет, маловероятно, полковник Нойман к ней нежные чувства питает, вон как с машины кинулся, не жалея собственной арийской хари.
        Много оставалось непонятного, но старший лейтенант прав - уходить все равно нужно.
        - Еще пять минут, а, товарищ старший лейтенант? - попросил Тимофей. - Я наверх поднимусь, гляну.
        - Да не могла она проскочить. Вон - на улице ни души, только разок фрицы проехали, - сказал Шелехов, следящий за улицей. - Страшно нынче гражданским, понять можно.
        - Вряд ли она улицей сунуться решится, скорее, двором. Или по крышам, раз определенную склонность к карнизам имеет, - объяснил ход своих мыслей Тимофей.
        - Все равно бы услышали, - заметил старший лейтенант.
        - Да, но я все ж гляну. Я мигом…
        Лестница была пуста и глуха, оно и понятно. Дверь в квартиру приоткрыта, но под нижний косяк двери осколок стекла подложен - взвизгнул бы, если для прохода открывали. Не было никого. Тимофей поднялся повыше. Дверь на чердак… замок не заперт, но сюда бутылку с водой поставили - если изнутри открыть, бутылка опрокинется, вода капать вниз начнет. Не открывали…
        Поколебавшись, Тимофей открыл дверь на чердак, беззвучно ступая носками сапог, двинулся по пыли. Здесь теплее, но звуки стрельбы слышнее. Правы хлопцы - как девке здесь шнырять, она все ж не из разведроты, практики не имеет.
        Сержант Лавренко подошел к приоткрытому слуховому окну - сквозняк в лицо мигом засвистел. Город уже накрывал неяркий утренний свет, скорее, не утро, а предчувствие утра. Видно было не то чтобы панорамно, но крепость Калемегдан вполне очевидна - до нее недалеко, фашистов там полным полно. А наши, значит, вот оттуда пробиваются… Тимофей навалился локтями, высунулся подальше, заглянул за выступ и тут же спрятался.
        Однако! Показалось, что ли?
        Тимофей высунулся снова, на этот раз держа наготове автомат.
        Сидит. Вполне очевидная, только прическа разлохматилась. Похоже, замерзла всмерть.
        Сержант Лавренко осторожно выбрался на крышу - кровля тут была не очень удобна для прогулок, крутовато. Тимофей сделал пару шагов и миролюбиво сказал:
        - Хорош мерзнуть. Не ворона по крышам отсиживаться.
        Ворот пальто был поднят, спиной к трубе прижалась, глазеет безмолвно. Отчасти полковника можно понять - глаза красивые.
        - Совсем что ли одеревенела? Пошли, мы тебе глоток водки нальем.
        Пришлось помогать, брать под локоть. Тимофей поддержал рыжую пленницу, и тут дошло - из холодной трубы доносился неразборчивый, но вполне отчетливый отзвук голосов. Вот Сречко что-то пробухтел. Тьфу! Как ее, эта… акустика, значит, опергруппу подвела.
        - Пошли-пошли, считай, почти обхитрила.
        От столь догадливой девицы стоило ждать любых сюрпризов, но наверное, не сейчас. Промерзла - изящное пальто и тонкие чулочки рассветным посиделкам на крыше не способствуют. В слуховое окно едва забралась, вновь пришлось помогать.
        - Все ж ты тоже дура, - с некоторым сочувствием сказал сержант Лавренко. - Тут и до полного капута досидеться можно. Понимаешь, что такое «капут»?
        Молчит. Или не понимает, или голосовые связки насквозь промерзли.
        - Это мы, - сказал Тимофей на лестнице.
        Снизу высунулись разом двое.
        - Все-таки как везет тебе по девушкам, - с некоторым возмущением сообщил командир.
        - Это ей на меня повезло, - оправдался Тимофей. - Еще пяток минут и с крыши бы соскользнула - ног не чует, едва спустились. Она нас по дымоходу подслушивала.
        - Через трубу? Не, ну не курва ли?! - возмутился Сречко.
        - Потом разберемся, кто и какая. Сейчас уходим. Шелехов, грузись живо! - распорядился Нерода.
        Радист принялся закидывать на спину свой не очень громоздкий, но увесистый агрегат. Девица дрожала и смотрела сквозь рыжие блестящие пряди.
        - Ничего, сейчас согреешься, - утешил Тимофей. - На вот…
        Нахлобученная на густую рыжесть плотная суконная пилотка девку не особо обрадовала - умоляюще показала наверх, в сторону своих ночевочных апартаментов.
        - Нет уж, никаких чемоданов, - отрезал Нерода, подталкивая к двери подъезда радиста. - И так тепло будет.
        Шелехов, проскакивая мимо задержанной, показал ей не очень чистый кулак. Красавица и бровью не повела - то ли и мимику отморозила, то ли нервы железные.
        - Главное, через улицу Царя Душана проскочить, - напомнил старший лейтенант у двери. - Дальше тихонько, осторожненько.
        Вот «тихонько» не получилось сразу. Тимофей и радист выскочили первыми, и Шелехов тут же зашипел:
        - Немцы!
        По улице, со стороны крепости пыхтел немецкий грузовик, увешанный вооруженными до зубов фрицами, следом катила легковая машина, на ее крыле тоже стоял какой-то озабоченный немец, фуражку придерживал. Понятно - срочно перебрасываются на новую позицию, поскольку жмут наши.
        Нерода с югославом и задержанной успели задержаться в подъезде. Тимофей счел уместным стоять столбом и не светить свои сомнительные знаки различия, камуфляжный радист жестом поприветствовал «камрадов». Несколько пехотинцев с машины глянули, остальные казались слишком утомленными и безразличными. Ладно, проехали и проехали. Счастливого пути под наши танки.
        Не, не ладно. Легковая машина, этакая гладкая и черная, определенно вздумала притормаживать. Похоже, она не с грузовиком едет, а отдельно. Офицер на крыле машины смотрел на Тимофея - вот только на него, и даже если точнее, на нарукавный шеврон. Судя по выражению лица, фриц относился к Добровольческому корпусу сугубо неодобрительно. Точно - лапу к кобуре дернул…
        …Сержант Лавренко не подозревал, что из застегнутой кобуры можно извлекать пистолет столь стремительно, да еще одной рукой. Немец умел…
        …Машина, кажется, ускорилась. Фриц впился взглядом в лоб Тимофея, сейчас пулю меж глаз и всадит…
        … - Нихт шиссен! - завопил Шелехов - с перепугу у него получилось визгливо и проникновенно…
        …Все ж смутил этот вопль немца, на миг сместил взгляд на фигуру в немецкой форме. Грозно открыл рот для команды…
        …Стрелял Тимофей прямо с ремня, одной рукой, едва успев вскинуть ствол автомата. Может поэтому первые пули порвали ногу немца чуть выше колена, потом очередь ушла в машину. Автомобиль вильнул, резко встал, начали распахиваться дверцы…
        …Тимофей втолкнул обратно в подъезд радиста, опускаясь на колено, повел стволом. Немецкий офицер, хоть и подбитый, резко оттолкнулся от дверцы, падая на бок снова вскинул пистолет. Ловок, гад…
        …Вторая очередь сержанта Лавренко, если и зацепила фрица, то слегка. Ответная пуля вышибла крошку из стены. Фрицы, выскочившие из-за вставшей почти поперек улицы машины, тоже норовили открыть стрельбу. В их сторону над головой Тимофея пролетела, кувыркаясь, «колотушка», исчезла за машиной. Смотреть на результат было некогда, как и оборачиваться. Успел толкнуться посильнее…
        …дверь придержали. Спиной вкатился в сумрак, живо поставили на ноги.
        - Двором! - рявкнул Нерода.
        Рыжая задержанная уже неслась в квартиру. Соображала она все же живо. Югослав нагонял. Все верно, с такой быстротой мышления тиканет девица, только её и видали…
        … На улице бахнул взрыв. Нерода вышвырнул на улицу еще одну гранату.
        - Живо!
        …Ввалились в знакомую прихожую. Сречко и девка в четыре руки уже рвали шпингалеты с рамы. Окно распахнулось… тут же в косяк снаружи стукнула пуля…
        - сам у дворишту! - закричал югослав, от спешки путая слова, и выстрелил, выгибая руку. - Изпод стеной!
        - Черт! Не проскочим - скрипнул зубами Нерода. - В нашу машину не стреляй!
        - Она у пролазу, ее не видна, - ответил югослав. - Что делать?
        - Не подпускай!…
        …Было слышно, как орут немцы на улице. Что-то их много. Тимофей подлетел к знакомому уличному окну, глянул в шелку у портьеры…
        …По мостовой бежали пехотинцы. Это с того грузовика. От легковой машины, уже порядком попорченной осколками, им что-то истошно кричали-командовали.
        - Грузовик остановился, фрицы из него сюда бегут.
        - Занимаем оборону, - приказал Нерода.
        Терять уже было нечего. Тимофей, стараясь не задевать пыльную ткань, прицелился и дал очередь прямо сквозь стекло. Посыпались осколки, порезали руку, но очередь легла удачно - троих, а то и четырех свалил…
        Пришлось сразу отойти на второй этаж: держать все окна первого и входную дверь никак бы не получилось…
        …Тимофей метался между окнами. Брандмауэр был глухим, оттуда не лезли, но целую уличную сторону в одиночку прикрыть все равно сложновато. Сержант Лавренко попугивал немцев куцыми очередями, старался не позволить к двери свободно проскакивать. Фрицы оказались не тыловые, ушлые, особенно досаждал их пулемет и какая-то гадюка, возомнившая себя снайпером - фриц бил действительно точно, тут только задержись на месте.
        Лестницу держал Нерода - немцы лезли туда, словно медом намазано, дважды фауст-патроном засаживали, но старшего лейтенанта этак просто не возьмешь - проявлял полную бдительность и чуткость, немцы там и сами потери несли, то и дело раненых отволакивали. Дворовую сторону прикрывал Шелехов - враг с той стороны не особо напирал, больше вел огонь по окнам, оказывал психическое давление. Югослав оказался в подвижном резерве, поддерживал, если где требовалось, и за крышей приглядывал. Рано или поздно фрицы заберутся на соседнюю крышу и атакуют поверху. Сречко успел пробить дыру в кровле, какое-то время их сдержит. Но в целом положение было аховым. Рацию не разворачивали: во-первых, некогда, во-вторых - поздно. Тут бою и патронов осталось на полчаса, никакие танки с десантом подойти не успеют.
        Пока выручали гранаты и то, что фрицы не знали численность гарнизона. Видели-то двоих, а тут явно больше, может, целый взвод диверсантов-автоматчиков засел? Разумно опасаются лезть на рожон. Но упорные, это их офицеры науськивают - слышны крики. Тимофей подозревал, что это тот эсэсман, что на машине подкатил. Звание рассмотреть тогда не удалось, но очень уж целеустремленный фашист. Эх, что стоило его точнее завалить?
        …Короткая строчка в четыре патрона - по диагонали, достаем ту сторону улицы. Простенок прикрывает, от шикарных - в четыре цвета - обоев уже порохом несет, портьера вся дырявая. Теперь к дальнему окну… беззвучная пуля отшибла еще кусок зеркала с трюмо. Бдит снайпер-сволочуга, улавливает мелькание внутри. Ну, снайпера не достать, а тех, кто у двери возится, попробуем…
        Тимофей поспешно отвернул колпачок на рукояти, дернул шарик, выждал на «раз-два-три» и тихонько толкнул «колотушку» за проем окна. Бахнуло… видимо удачно - внизу застонали, зашпрехали с яростью.
        - Тим, ты экономь. Пусть поднакопятся, - призвал из глубин около-лестничного коридора командир.
        - Понял.
        Проскакивая почти на четвереньках к другому окну, сержант Лавренко глянул в раскрытый саквояж. Не, еще есть «колотушки», Торчок напихал под завязку, спасибо ему. Патронов бы побольше, может и продержимся. Хотя вряд ли, конечно.
        Чуть стихло - фрицы придумывали новую каверзу. Паузу имело смысл использовать, Тимофей открыл второй диск, стал дозаряжать… Было слышно, как короткой очередью отгоняет радист дворовых немцев.
        - А сколько там вообще фрицев? - вопросил Тимофей у сжавшейся у печки рыже-задержанной, поскольку душевно поговорить все равно было больше не с кем. - В легковухе было человека четыре, если вместе с эсэсманом. Грузовик… ну, человек двадцать. Их там густо сидело… Может, и еще подтянулись?
        Рыжая глазела, только ресницы вздрагивали. Да, о тактике рассуждать, когда все мысли о том, как в трусы не уписаться, сложновато.
        - Тимотей, леви угол… копошатся! - донеслось с чердака.
        - Понял!
        Тимофей разглядел четверых немцев, с какой-то поклажей, дал очередь - кажется, никого не задел, фрицы мышами шмыгнули за угол, не гранату туда нельзя, там грузовик, сдетонирует - весь дом снесет. А может и не сдетонирует, но все равно не докинешь…
        … по окнам прошлась ответная пулеметная строчка. Что-то застучало под стеной у двери парадной. Тимофей перебежал к другому окну, споткнулся о саквояж, с матом проехался на четвереньках, порезанная рука опять закровоточила. Прижимаясь к стене, выглянул - ни фига не видно, осторожничают немцы.
        - Товстарлейнат, там слева у двери!
        - Слышу, жду, - заверил Нерода.
        Тимофей обтер липкую руку о штаны. Замотать бы, еще случится какое заражение крови. Не, не успеет заражение случиться.
        Сержант Лавренко с раздражением глянул на капающую с ладони кровь, перехватил взгляд рыже-задержаной.
        - Вот что смотришь? Саквояж бы под стол сдвинула, что ли. Видишь, люди спотыкаются, работать им трудно.
        Девица насупилась, но, поддерживая полы пальто, доползла до саквояжа, и поаккуратнее задвинула под стол.
        - Вот, есть же в тебе капля сознательности! - одобрил Тимофей. - Тебя вообще как зовут? Имя, говорю, есть? Мария, Полина, Изабелла?
        - Лиз.
        - О, понимаешь? Это хорошо. Только как-то по-детски и укорочено именуешься. Лиз - это, наверное, будет Лизавета по-нашему?
        - Можно, - признала задержанная, пытаясь трясущимися руками убрать с лица локоны.
        Надо же, дрожит, а о наведении красоты не забывает.
        Тут внизу громыхнуло, и Тимофей о наблюдениях за рыже-задержанными временно забыл…
        Немцы, видимо, подорвали проем между окнами первого этажа и забрались внутрь дома. Собственно, это ничего не меняло, они и раньше туда проскакивали. Попытка подняться по лестнице на второй этаж, пользуясь прикрытием облака пыли, ничего не дала - фрицы напоролись на автомат Нероды - расстрелял гадов, как в тире.
        Тимофей, кашляя, вернулся на основную позицию. Рыже-задержанная тоже кашляла, утирала нос крошечным платком.
        - Ты бы тряпку побольше взяла, да лицо замотала, - посоветовал Тимофей. - Снизу что-то дымом прет. Разгорится, совсем несладко будет.
        - Немцы потушат. Думают, полковник здесь, - вполне внятно и чисто по-русски прокашляла задержанная.
        - Значит, понимаешь по-нашему, - без особого удивления кивнул Тимофей.
        - А что мне еще остается, дурак ты такой?! Мне ж амба теперь. Вот с чего вам бриттами или греками сюда не прийти, а?! - зачастила рыжая.
        Изумиться странным требованиям к национальностям Тимофей не успел: раму окна стукнуло разок, сразу другой и по полу покатилась «колотушка». На звуки болтовни немцы с улицы очень ловко закинули.
        Нужно признать, болтливая задержанная медлить не стала - в коридоре под стену упали уже вместе. Сержант Лавренко счел, что прикрывать автоматом обе головы в данной ситуации будет не никчемным донжуанством, а логичным контрразведывательным маневром…
        …громыхнуло. На головы посыпалась штукатурка и куски лепнины.
        - Ты лучше шепотом болтай. Целей будем, - посоветовал Тимофей в ухо разнервничавшейся задержанной. Та согласно закивала.
        - Во двор лезут! - крикнул Шелехов.
        - Да и тут тоже, - откликнулся Тимофей, торопясь к окнам.
        Немцы атаковали с двух сторон, вздумав прощупать гарнизон и со стороны дворового тыла. Открыл стрельбу с крыши Сречко, старший лейтенант удержал лестницу. Тимофей с болью в сердце швырял гранату за гранатой - саквояжик уже показывал дно. Подползая к боезапасу за очередной «колотушкой», Тимофей увидел задержанную - та выудила из саквояжа «наган» и пыталась взяться за оружие поосмысленнее.
        - А ну-ка положь! - строго сказал сержант Лавренко.
        - А иди-ка ты на…! - зашипела девица. - Вас мало, а мне из-за этого мальства подыхать задешево?! Боши не пожалеют. Раз наполовину русская, да с вами… на лоскуты раздергают.
        Она поползла на коленях к окну, двумя руками взвела курок «нагана», не глядя пальнула за подоконник. Ну, все же относительно вниз целила. Ладно, в спину контрразведчикам стрелять ей теперь действительно резону нет…
        …Отбились. Немцы настрой потеряли - у них раненый кричал просто жутко, безостановочно, наверное, живот разодрало. Прошелся по окнам пулемет, наступила пауза.
        - Патроны давай! - деловито потребовала красавица, выбивая из револьвера пустые гильзы.
        - Папаня небось из белых? - догадался Тимофей, роясь в саквояже.
        - Еще чего. Меня мамка учила. И она не из белых. Мы всегда были вне политики!
        Патроны нашлись - их экономный Торчок в тряпицу завернул.
        - Ты, Лизавета, экономнее - сказал Тимофей, дозаряжая в запасной диск последние автоматные патроны. - Наверное, тебе действительно к фрицам попадать совсем ни к чему. Извини, сложилось уж так.
        - Да… они меня… опять заловят, я их… - рыже-задержанная раз уж заговорила, то крыла хриплым матом через слово.
        - Тима, чего ты там так расходишься? - удивился с лестницы старший лейтенант. - Отбились, переведи дух, подумай о хорошем. Или с автоматом что?
        - Да это не я. В смысле, с автоматом нормально, а ругается задержанная, - пояснил Тимофей. - Она наполовину русская, и…
        - Я, товарищи, тоже сейчас материться буду, - сказал из дальней комнаты Шелехов. - Меня, кажется, задело.
        Ранен радист был не то чтобы тяжело, но неудобно. Пробило левую кисть, рука вышла из строя. Тимофей быстро наложил повязку, остатком бинта замотал собственные порезы.
        - Значит, так. Вы прорываетесь по крышам. Я прикрываю, - безапелляционным тоном сообщил Нерода.
        - Одному прикрыть не выйдет. Нужно и дворовых прижать… - начал Тимофей.
        - Рот закрой, Лавренко! Распустился рядом с этой сомнительной девицей. Все у меня выйдет, и даже с лихвой. Если вы успеете, - намекнул старший лейтенант.
        - Собьют нас с крыши, - справедливо предрек югослав. - Нужно тут држать.
        - Не собьют. Будет отвлекающий маневр. Я детонаторы поставил, те, что в грузовике. Заряд в кузове серьезный, фрицам мало не покажется, - сказал Нерода.
        - Так и вас убьет же, - пробормотал радист.
        - Это мы еще посмотрим, - рявкнул командир группы. - Лавренко, принимай командование. Остальные на чердак. Бегом!
        Бойцы подчинились. Тимофей принял штурмовой автомат[39 - Здесь и далее «штурмовым автоматом» именуется StG 44 (нем. Sturmgewehr 44) - 7,92 миллиметровая штурмовая винтовка образца 1944 года.] от командира и прямо спросил:
        - Шанс есть? Уйдешь?
        - Сильно постараюсь. Ты нафига девке «наган» дал?
        - Ей все равно деваться некуда. Пусть обозначает бойца. Прорвемся, я ствол заберу. Не прорвемся… так какая разница.
        - Смотри, баба с наганом это… Впрочем, ты с слабым полом получше меня умеешь обращаться. Пошли наверх…
        У слухового окна обсудили последние детали. Нерода напомнил, что при выходе к своим нужно быть поосторожнее - запросто положить могут, запаренных стрелков хоть как предупреждай, что на них своя разведка может выходить. Твердая уверенность, что до своих хоть часть группы, но дойти непременно сможет, подействовала. Тимофей и сам подумал «чем черт не шутит?». Наступила томительная пауза - теперь приходилось дожидаться действий фрицев.
        Наконец в парадной грохнула граната, застрочили автоматы…
        - Минута и вперед! Ни пуха! - напутствовал Нерода.
        - К черту! - ответила подобравшаяся рыже-задержаная. - Живите, не болейте, не гноитесь.
        - А, это? - старший лейтенант ухмыльнулся, отколупнул «чирей». - Держи на память.
        Лизавета изумилась, немцы, наконец сходу захватившие опустевшую лестницу, наверное, тоже порядком изумлялись. А вот бойцам опергруппы удивляться было некогда.
        Первой из пролома вытолкнули девчонку, следом пошел отягощенный недействующей рукой радист, потом Сречко, взявший себе на горб рацию. Тимофей отходил последним. Снизу по крыше уже стреляли, штурмовой автомат в руках непривычно колотился - сержант Лавренко, отвлекая на себя внимание, на миг засел за трубой, дал еще очередь. Дальше пришлось драпать почти не глядя, и стрелять тоже почти не глядя. Всё - магазин пуст, вот следующая крыша, передние бойцы запрыгнули за невысокий парапет. За спиной, казалось уже далеко-далеко, стрелял с двух пистолетов Нерода. Перелетая через разграничительный парапет, Тимофей зацепился за какой-то провод. Сапог чуть не слетел, хорошо что самошитый, проявил сознательность, удержался. Удалось проскочить еще пару шагов, и тут весь мир вздрогнул…
        … Пришел в себя Тимофей среди пыли и мата. Что-то тяжелое давило в бок - ага, рация. Большая часть группы оказалась на чердаке - тут, видимо, раньше жил кто-то - в пыли кровать угадывалась, раскачивались перевернувшиеся на стене часы-ходики.
        - Замолчали! - прокашлял Тимофей.
        - Не пускает, хребет, вероватно, перебило - простонал Сречко, с которого только что скатился Тимофей. - Устати не могу.
        - Ты ремнем за стол зацепился, - подсказал радист, тряся головой.
        Действительно, всех оглушило взрывом - звуки доносились приглушенно. Но пока живы. Над головой проломы кровли: разошлась почти на всю длину, светит тусклое небо, всё в пыли и дыме. Стрельба разом смолкла.
        - Живей! Живей, хлопцы! Рыжая где?
        - Вон… убило, кажется… - Сречко слабо потянул лежащее тело за полу пальто, ставшее в момент серым.
        Нет, не убило - стоило всунуть в рот горлышко фляги, как рыжая судорожно заперхала.
        - Гадость же! Как пьете?!
        - Не пьем. Лечимся, - поправил Тимофей, закупоривая флягу. - Бегать или ползать способна?
        - Да я… вашу… - рыже-задержанная, видимо, хотела сказать, что помирает, но опомнилась и начала подниматься.
        Тут повезло - дверь от сотрясения соскочила с петель, дальше лестничная клетка вывела к провалу в растрескавшейся внешней стене. Облако пыли все еще прикрывало, к пыли добавлялся дым - остатки разнесенного дома-цитадели горели. Группа благополучно перебежала подворотню, залезла в кучу пустых ящиков, далее через разбитое окно внутрь другого дома… Тимофей полагал, что вот сейчас на немцев налетят, но оказались в длинном темном коридоре, заваленном опрокинутой мебелью и бесчисленными корзинами. Немцев не было, в одной из комнат кто-то оглушенно стонал и невнятно молился-ругался… Дальше, дальше…
        Передохнули в полуподвале. Фонарик у Тимофея не зажигался, наверное, контакты от встряски отошли. От бега и контузий упарились, Тимофей сбросил шинель, ощупью сел, посадил раненого. Опытный Сречко нащупал бутыль - то ли винцо слабенькое, то ли компот консервированный. Пилось приятно. Дали запить радисту пилюли - после ранения и нервно-боевых напряжений они очень помогали, как заверил старший лейтенант Земляков, выдававший медикаменты.
        - Что далье? - спросил югослав, когда ковырялись с фонариком.
        - Понятно что. Вылезем, осмотримся по обстановке и выйдем на связь, - перечислил порядок действий Тимофей. - Мы где-то у улицы Любицы… Да не гни ты так контакт, сломается.
        - Я осторожно, - заверил Сречко. - Мы точно у Княгини Любицы, но южнее. Прва гимназия рядом должна быть.
        - Эй, гиды, а со мной что? - подала голос из тьмы рыже-задержанная.
        - С тобой ничего, - успокоил Тимофей. - Расскажешь начальству, как со своим полковником встретилась, всякие детали и адреса. Потом решат.
        - Вот, оцим-поцим, «они потом решат»?! Это к стенке поставят, что ли?! - заблажила рыжая.
        - Да чего тебя ставить? Ты злодействовала и в расстрелах участвовала, что ли? Понятно, за амуры с фашистом медаль не дадут. Ну, так и что… пойдешь работать. А вообще я не знаю, я же только сержант, - признался Тимофей.
        Помолчали, потом задержанная пробормотала:
        - Перестаньте сказать за злодейства. Я в лагерь попала. Случайно. Этот Равенсбрюк, чтоб ему… А там меня на опыты отправили. А потом Генрих себе оставил. Сказал, «на его дочу похожа».
        - Вот фашист. Дочь, понимаешь ли, на матрас тянет. А ты тоже хороша, - справедливо сказал Шелехов.
        - А что мне было, подорваться, как той бомбе?! Меня глянули, всё: шею мой - иди досюда, - со слезами, надо думать, наработанными, вспоминала Лизавета.
        - Ты одесская, что ли? - спросил Тимофей, ставя батарею на место.
        - С чего вдруг одесская? Я вообще не русская. Просто мамка так говорила, - пояснила рыжая и зажмурилась, поскольку упрямый фонарик, наконец, зажегся.
        При свете подвал стал теснее. Тимофей посветил на радиста - тот был бледен, но в порядке. Наверху периодически громыхало, видимо, бой продвигался. Куда сейчас идти, и не лучше ли остаться на месте и подождать, пока свои не подойдут? Жратвы маловато, но так-то вполне вариант.
        Размышляя, Тимофей продолжил светскую беседу - всё сказанное рыжей задержанной сгоряча и необдуманно, вполне может пригодиться позже. Лизавета - по первому взгляду девка неплохая, но с характером. Упрется, потом на допросах горя сполна хапнет.
        - Одесские словечки чувствуются. Если не ты, значит, родители в Одессе уж точно не чужие.
        - Я вас умоляю, понятно, мамка в Одессе бывала. Мне рассказывала. Но сама она не оттуда, - пояснила рыжая.
        - А откуда? Ты на чешку похожа, - сказал Сречко.
        - Может и похожа. Но мамка не чешка была. Из города… на «в» он как-то, точно не помню, - отперлась хитрая задержанная. - Мы по всей Европе ездили. Неаполь, Париж, Вена, Лугано…, всё даже уже не вспомню.
        - Надо думать, все языки знаешь? - восхитился Тимофей.
        - Все не все, а что-то знаю. По детству само запоминается. Только вы мне шпионство не шейте. Мамка всегда принципиально вне политики была, и меня тому учила.
        - «Не шейте»… уголовницей твоя родительница была, что ли? - проворчал Шелехов.
        - Сейчас как бахну из нагана, вообще безрукий будешь! - пообещала дочь аполитичной уголовницы. - Мамка хорошей была, пачкать никому не позволю!
        - Не шуми, он не со зла. Просто непонятно, - сказал Тимофей.
        - Да что тут непонятного, штоб вы сдохли? Революция, мамочка одна, как тот ваш перст, без семьи и родных. Закрутило… С красными была, потом наоборот. Кидала жизнь как хотела. Из Одессы в Константинополь, кажется, уплыла.
        - А отац кто был? - поинтересовался Сречко.
        Рыже-задержанная помолчала, потом со слезами в горле спросила:
        - Ты, сербская рожа, что, меня допрашивать вздумал? Да еще самым хамским образом. Эй, сержант, он какое право пытать имеет?
        - Да какой допрос, так просто… - Тимофей почувствовал, что что-то не так, потянулся к автомату, но было поздно.
        От прохода ударил луч фонаря, кто-то цыкнул зубом и негромко сказал:
        - Сидеть! Руки фферх!
        Тимофей зажмурился от слепящего луча и медленно поднял руки. Свет резал глаза, но очертания поганой каски можно рассмотреть. И ствол ручного пулемета, направленный прямо в живот. Немцы. Да как же они смогли так тихо подобраться?!
        Соображать нужно было мгновенно. Тимофей подскочил, выше задрал руки и перепуганным шепотом заорал:
        - Нихт шиссен! Нихт коммунист, нихт юде! Не стреляйте! Нихт шисс…
        На миг удалось уйти лицом от слепящего луча, разглядеть. Пулеметчик сидел в распахнутой двери, опершись о пыльный сундук, рядом автоматчик со "штурмовым" наготове, еще один без шапки, светит и целится из пистолета…
        … опергруппе хвататься за оружие было поздно. До автоматов не дотянуться, пистолет за пазухой, но до него, как до того непонятного Лугано. Сречко вообще спиной к двери сидел. Прошляпили.
        … - ихт шиссен!
        - Не орать! Фройляйн? - фриц стволом пистолета поманил рыжую. - Спокойно идти до нами.
        - Идем, идем! Мы же всегда… Хайль Гитлер! Уже идем! - заверил сержант Лавренко, панически широко раскидывая руки и заслоняя остальных.
        Тимофей чувствовал, как напрягся Шелехов - у радиста под курткой на ремне две намертво прикрученных лимонки. Вообще-то они для того, чтобы вместе с собой рацию и шифроблокнот рвануть, но тут уж как придется. Тимофей полуобернулся к своим:
        - Не стреляем, идем с геррами солдатами!
        Понятно, ряженый сержант, югослав, да и радист в нынешнем положении фрицам без всякой надобности. Девчонка им нужна. Этот, без каски, мелькнул в легковухе у дома полковника - форма общевойсковая, амуницией не обвешан. Но, сука, нюх же у него! Как выследили? Но сейчас стрелять не будут: с такого расстояния - почти в упор - прошьет пулемет товарища Лавренко, а за ним хоть двух девиц ставь, и их поубивает. А фрицы с рыжей очень-очень хотят поговорить…
        Краем глаза Тимофей видел девчонку - та была бледна как мел. Оно и понятно: кроме предчувствия мучительной «беседы», приходится еще и второй раз за сутки руки задирать. Она с гонором - не любит руки поднимать. С подолом попривыкла, бедняга, а это иное…
        … - Уже идем, герр офицер! - лепетал Тимофей, топчась на месте. - Все идем с господином офицером! Нихт шиссен!
        Фриц, теряя терпение, шагнул вперед, «вальтер» - такой же как у Тимофея, но, надо думать, без наградной плашки - держал наготове, но все же шагнул вперед, смельчак.
        - Мы идем, идем - перепуганно повторял сержант Лавренко. - Шинелечку, шинелечку только, герр гауптман…
        Отмахиваясь от лежащих автоматов, Тимофей, умоляюще глядя на пленителя, ухватился за шинель. Лицо фрица брезгливо скривилось, не любит ссыкунов, волчара…
        …Подхватил с ящика шинель трус Лавренко, тут же швырнул ее вперед, сам упал на колено в сторону. Лежавший под шинелью ремень со снаряжением остался в руках. Может, штык был бы и уместнее, но ладонь сама легла на рукоять саперки. Выпрямляясь, ударил без промедления - лопастью снизу вверх, под кисть с пистолетом. Рука немца задралась - «вальтер» бабахнул в потолок… это не важно, оставляя немца за спиной, Тимофей кинулся на следующего врага. Тени от фонарей вихрем метнулись по подвалу - лицо фрица с вытаращенными глазами рядом - лопаткой в переносицу. Пусть в чехле, зато от души. Хрустнуло. Сшибая плечом фрица, отводя в сторону его автомат, Тимофей продолжил движение… вместе завалились в проход… если пулеметчик у них спец, сейчас сапогом в лицо встретит…
        …За спиной палили из пистолета. Фриц под Тимофеем пытался вздохнуть, тщетно вхрипнул воздух. Колотя его лбом в разбитое лицо, сержант вырвал лопатку из чехла - разворачивать некогда - с маху вонзил черенком под ребра - в почку…
        … теперь пулеметчик…
        …Пулеметчик уже сам падал, цеплялся за свой «МГ», барабан пулемета царапал косяк. В щеке фрица пулевое отверстие. Готов…
        …Сзади гологоловый немец встретил ударом ноги прыгнувшего на него Шелехова, вновь нагнулся за выроненным пистолетом…
        …К Тимофею немец успел обернуться, даже защитно выставить побитую руку. Глаза цепкие, холодные, точно волчара. Но тут тебе не лес, тут пехота с плацдарма…
        …удар отточенного ребра саперно-днепропетровского "Коминтерна" почти отсек предплечье, фриц пошатнулся. Продолжая движение, сержант Лавренко шагнул мимо врага, уже разворачиваясь, рубанул по шее еще раз, и дважды по уже по падающему…
        …Стискивая ставший скользким черенок саперки, Тимофей наконец, дотянулся до автомата. Строчить вроде смысла не было: немцы лежат, из подвального коридора никто не бьет…
        Всё, что ли?
        Валявшийся на полу фонарик продолжал светить. Сидящие с пистолетами наготове рыжая и Сречко, лежащий на полу Шелехов - все смотрели на сержанта Лавренко…
        Тимофей осознал, что продолжает рычать. Сквозь зубы, глухо, и, наверное, страшно. Выдохнуть и утихнуть удалось с трудом.
        - Извиняюсь, малость пересрал. Сречко, коридор!
        В коридор выскочили вдвоем, держа автоматы наготове. Немцев не было. Югослав выругался - по-своему, но вполне понятно.
        Переходили на другое место поспешно. Пулемет не взяли, только затвор вынули. Но патронов к штурмовому автомату добавилось, да и иное полезное у немцев позаимствовали. Документы убитых Тимофей тоже забрал.
        Сидели в пристройке вроде голубятни, но к счастью, без птичьего дерьма. Узкий, заваленный хламом двор хорошо просматривался, за спиной была глухая стена - врасплох больше не застанут. Перебинтовали сержанту Лавренко руку - во время рукопашной проклятый порез вновь открылся. Шелехов наконец развернул рацию. Сречко залез, закинул провод антенны повыше.
        «Плато» ответило сразу. Радист расшифровал: «к 18:00 выйти угол Царя Дюшана и Господаря Фомы[40 - Видимо, зашифрованные координаты - улицы Господаря Фомы в Белграде обнаружить не удалось.]. «Пятый» будет встречать. Не рисковать. Обстановка неопределенная».
        Насчет неопределенной обстановки и так было понятно: начали крыть из пулеметов где-то рядом - за квартал, потом разом стихло. Активно воевали ближе к реке, отчетливо доносились выстрелы танковых орудий, потом начинали лупить минометы. Над крышами тоже периодически ревело, но бомбили где-то дальше. Еще не хватало, чтобы на голубятню чего-нибудь уронили.
        Шелехов дремал, остальные обсуждали, как там - в подвале - вышло и почему. Получалось, что фрицы подошли неслышно и спокойно, прям как к детсадовцам несмышленым. Тьфу, поверить невозможно. Рыжая подтвердила, что один немец был из знакомых полковника Ноймана. Что-то вроде охраны, привозившей-отвозившей. Те были эсэсовцы, хотя сам полковник действительно из медицины: из ветеринарной или человеческой, сложно сказать. Лизавета вообще уверяла, что немцы к людям много хуже, чем к скотам, относятся. Вот в концлагере лошадей мыли вдвое чаще, чем заключенных. А уж насчет питания и сравнивать нечего.
        Вообще это было странным. Тимофей лежал рядом с хорошенькой девушкой, может быть даже красивой или очень красивой, но ничего такого не чувствовал. Ну, кроме жалости и некоторого сочувствия. Вот что ее угораздило на глаза тому Нойману попасться? Жила бы себе и жила. Так-то отнюдь не безмозглая, соображает живо. В подвале она первая из «нагана» по пулеметчику и пальнула. Не попала, правда, поскольку «я вас умоляю, разве это взвод у шпалера?!», но отвлекла. Фрицы такой прыти именно от нее не ждали. Потом уж Сречко пулю в немца всадил поточнее…
        Сейчас югослав заснул, да и у самого Тимофея глаза слипались. Но нужно было дать личному составу отдохнуть, да и рыжую успокоить.
        … - Ты лучше честно скажи: в тюрьму, или помурыжат и хлопнут? - шептала Лизавета. - Я же не специально с Генрихом спала. Он меня, можно сказать, принудил и изнасиловал. А? Чего мне будет? Может, взятку кому дать? У меня немного денег и побрякушек найдется. Могу и натурой, я сладко-распутная.
        - Вот про это лучше и не заикайся. Взятки у нас не берут. Может, в тылу где-нибудь, там может быть. А здесь нет, не тот случай. Мой совет: рассказывай все без утайки, помогай следствию. Со своей стороны характеристику дам командованию: «помогала и содействовала, участвовала в бою».
        - И на том спасибо. А если, Тимочка, наоборот? Без канцелярии, а? Я тебе сейчас тихонечко так вкусно сделаю, что на седьмом небе будешь. Даже два раза. И преступать тебе ничего не надо, я паспорт сама вытащу, ну заснул с усталости, а?
        - Руку убери, Лизавета. Я же ясно говорю - не тот случай. А со мной уж точно не тот. Я женатый, и сын у меня недавно родился.
        Бессовестная девица вздохнула:
        - Поздравляю. Да, тут мне вообще, отцым-поцим, не повезло.
        - Слушай, Лизка, ну куда ты вообще денешься? Наши же везде будут. Не завтра, так послезавтра. Все равно найдут.
        - Так уж и везде? Ты, Тимочка, щедро преувеличиваешь.
        - Везде и будут. Везде, где надо, - твердо сказал сержант Лавренко, отпихивая не спешащую убраться ладонь задержанной. - Так что думай о будущем. И лучше без распущенности.
        - Я вас умоляю, да я только о том и думаю. Время нервенное: то в тюрьму, то на опыты, постели грязные, да еще мужчины нездоровы через одного…
        Тимофей понимал, о чем она. В сумке Лизаветы, кроме паспорта, помады, да нескольких несчастных рейхсмарок, хранилось изрядное количество презервативов. Собственно, там в основном резинки и были. Если вдуматься, ужасная жизнь у девки.
        Пригревшаяся Лизавета умолкла и задремала, Тимофей, видимо, тоже ненадолго уснул, поскольку, когда открыл глаза, вздрогнул:
        - Вот ты дура!
        Задержанная налепила на щеку подарок старшего лейтенанта, и с фальшивым чирьем выглядела просто кошмарно. Хихикнула:
        - Я вас умоляю, шикарная ж вещь. Пригодится, спрячу, не нашмонают…
        - Только не говори, куда прятать будешь, - Тимофей посмотрел на часы. - Пора нам готовиться, скоро на исходную выходить.
        Перекусили взятым у битых немцев безвкусным шпиком и невкусным хлебом. Все слегка отдохнули, радисту было так себе, но бодрился. Прислушивались - перестрелка в паре кварталов от опергруппы то разрасталась, то стихала. Ближе к реке продолжали серьезный бой. Но то в отдалении, а что на Господаря Фомы - фиг угадаешь. Фрицы со стороны крепости вели жидковатый, но упорный обстрел. Наверное, просто из вредности, чем с тактическими устремлениями.
        - Так, товарищи. Судя по поведению мирного населения - мелькнули тут тетеньки через двор пару раз - рядом с нами спокойно, - объяснил обстановку сержант Лавренко. - Просачиваемся, соблюдая предельную осторожность. Порядок движения: Сречко ведет, за ним пораненный специалист эфира, гражданка Лизавета, я замыкаю.
        - Чего ж за мной не замыкать, я с тыла ничего себе, - ядовито подтвердила рыже-задержанная.
        - Мы это уже обсудили, - напомнил Тимофей. - Иди культурно, в случае чего поможешь подраненному человеку.
        - Что я, вовсе подорванная? Помогу, - пробурчала девица, любящая, чтоб последнее слово за ней оставалось.
        Начали выбираться из надоевшего курятника, шинель Тимофей оставил, надел лямки неудобной коробки с рацией, расстегнул верхние пуговицы ворота гимнастерки - позже пониже её раскроем, пусть тельник сияет. Выход к своим - еще тот маневр, могут и обознаться.
        Не угадал. Оказалось, не выход к своим, а проход через улицу будет поопаснее. Улица-то плевая, узкая - полтора десятка шагов. Сречко глянул за ворота - пусто, а только выбрались, как в небе засвистело. Тимофей, чувствуя, что свист нехорош, гаркнул «Ложись!» и толкнул задержанную. Упали под стену, югослав присел на другой стороне. Долбануло почти прямо над головой. Тимофея сильно двинуло в спину, повернуло на бок. В дыме и бело-красной пыли услышал, как разом вскрикнули радист и Лизавета. Сам боли не почувствовал…
        Задержанную два мелких осколка клюнули в бедро, Шелехов получил металла в правый бок. Мина легла на край крыши, иначе еще похуже было бы.
        - Спокойно! Слегка задело, сейчас замотаем, - ободрял Тимофей - они с югославом под руки тянули радиста обратно во двор. Лизавета ковыляла сама, зажимая под полой пальто пораненное место, кровь капала сквозь тоненькие пальцы с яркими ногтями.
        Завалились обратно в «голубятню», Тимофей ногой раскинул шинель, уложили раненого.
        - Да что за невезение, - стонал Шелехов. - Сильно там?
        - Не, неглубоко, но ребра позадеты, - пояснил Тимофей, вспарывая ткань вокруг раны. - Но больно будет, брат, уж терпи. Характер ранения такой мерзкий: болит и дергает сильно, зато заживает быстро. Нам на курсах объясняли.
        На самом деле рана была так себе - проникающее, на курсах о том не очень-то объясняли, больше по плацдарменному опыту понятно.
        Тимофей наложил повязку, обтирая руки, повернулся к задержанной. Та тихо, но безнадежно рыдала, зажимая ногу косынкой:
        - Всё, покалечило меня. Теперь только пристрелиться!
        - Да чего тут такого, даже и не ной. Затянется, не видно будет.
        Бинтов, к счастью, хватало. Раскупоривая темный немецкий пакет первой помощи, сержант Лавренко оценил повреждения. Крупные артерии не задеты, жить, наверное, будет, но жгут нужно наложить.
        Перетянули залитое кровью бедро ремнем, снятым со штурмового автомата. Кровотечение сразу пресеклось, обработал наскоро, бинтом накрыл.
        - Вот! Чулком как раз прикрывается. Не трясись, Лиз, не в ляжках твоя главная красота. Вот глаза, это да. Едва устоял.
        - Та шоб ты сдох, Тимочка, - отблагодарила чуть успокоившаяся раненая.
        - Не, я погожу. Пока за помощью слетаю, - сказал Тимофей.
        - Можда я пойду? Я все же лучше град знаю, - напомнил югослав.
        - Ты быстрей дойдешь, спору нет. Но и разбираться с тобой наши дольше будут, мало ли кто там встретит… - пояснил Тимофей, подхватывая автомат. - Рацию пока спрячь. А я мигом.
        Он выскочил за ворота. Ребра и плечо и у самого побаливали: рация приняла осколки на себя, спасла, но сама… того. Придется отчитываться за потерю связи. Ну, такова война: или ты, или техника, или вместе, но кого-то уж точно побьет.
        Думать следовало о главном. Тимофей сосредоточился на улице: довольно узкая, чуть изгибающаяся, выведет к Французской, о том Сречко сказал, да оно и угадывается. Фрицев нет, иной раз из окон жители выглядывают, вот во двор отбежали. Оно и понятно: бежит человек без знаков различия и головного убора, автомат русский, за поясом пара «колотушек» - кто такой, сам черт не разберет…
        Угол… Слева оказались немцы. Пятилась задом самоходка или еще что-то гусеничное, трусили рядом фрицы-пехотинцы… Пришлось и сержанту Лавренко пятиться: с неполным диском не особо повоюешь.
        Свернул во двор с целью проскочить на соседнюю параллельную улицу, а лучше через две, обогнуть фрицев. Почти налетел на двоих гражданских: старикан и мальчишка-подросток прислушивались к происходящему, а сейчас уставились на незваного гостя во все глаза. Неудобненько получается. Нужно что-то сказать.
        - Армейская разведка! Смрт фашизму! - Тимофей для убедительности вскинул сжатый кулак.
        Оба местных мгновенно просияли.
        - Живео! - заорал пацан.
        - Живео! - разом откликнулся двор и окна.
        Ой, сколько же здесь народу затаилось?!
        Через мгновение сержанта Лавренко обнимали, хлопали по плечам, гладили тельняшку на груди. Тимофей больше жестами и показывая «раненые! Раненые у меня!» - пояснил, что времени в обрез, к Господарю Фоме выйти нужно. Сербы мигом выделили двух провожатых…
        …Вот тут прошло легче. Проскакивали дворами, проходными парадными, иной раз прямо через квартиры и балконы с ящиками для угля. Голоса мальчишек «Смрт фашизму! Рус изванич-войник!» открывали любую дверь. Мелькали лица и победно вскинутые руки. Перебежали через сквер, за домом злобно и длинно строчил немецкий пулемет, а здесь снова «живео! Живела майка Русия! Слава!».
        …Мальчишки вели через зал ресторанчика - пахло чем-то жутко вкусным. Усатый мужик приоткрыл дверь на улицу, выглянул, бдительно огляделся, выпустил Тимофея с провожатыми, хлопнул по плечу:
        - Смрт швабам!
        От быстрого бега кололо в груди. Тимофей удивлялся, почему они все так безоговорочно верят? Ни красной звезды, ни наград. Только тельник и автомат. Может, на морде написано, что русский сержант? Наверное, так и есть…
        …В дворике многоголосо спорили-объясняли, где удрали боши, а где еще остались. Кружка холодной воды… хорошо. «Живео!» - это точно…
        …Через подвал со сводами, как в кино о средневековье, задами лавки… За большим домом размеренно, через четкие интервалы, било орудие…
        …Выскочили почти под гусеницы «тридцатьчетверки». Хорошо, стоял танк, только двигателем рычал. На броне танкисты, с ними югославские бойцы с большими красными звездами на пилотках, карту глядят…
        - Товарищ командир, на минуту! - заорал Тимофей мелкому коренастому танкисту - чумазому, с большим маузером, заткнутым прямо за ремень на промасленном пузе.
        - Разведка? С реки? Чего там за рынком? - ответно закричал танкист.
        Пришлось лезть на танк - орать пароль вроде бы не полагалось.
        - Москва-три-семь? - в изумлении переспросил танкист. - А это чего такое? Адрес, что ли?
        - Это код, товарищ броневой командир. Может, у начальства уточните? - стараясь сдерживаться, намекнул Тимофей.
        - Уточню. Это запросто, связь есть, - танкист полез в башню.
        Тимофей свесился в люк, слушал как орут в рацию. Изнутри танк оказался не совсем таким как представлялось. Ну, на бронекатер похож, только еще теснее и шумнее.
        - Тьфу, так я ж спрашивал - из разведки? А пароль я того… тут позывных уйма, запутаешься, - танкист выбрался на броню. - Приказано оказать полное содействие. Только у меня три машины и фрицы сейчас контратаковать будут. Как помогать-то?
        - Там у меня двое раненых. Эвакуировать бы побыстрее.
        - Танк могу послать. «Тридцать третий», у них все равно снарядов в обрез. Это далеко? Партизан на броню посадите…
        - Нафига мне автоматчики с танком?! - в отчаянии закричал Тимофей. - Раненых потом тоже на броню, что ли? А если их добьют? Важные же люди, говорю. Вывезти нужно, быстро и без боя!
        - Если просто вывезти, так там за вами «додж» послали и охрану. В арке он прячется, - танкист махнул куда-то за второй танк.
        - Так сразу бы сказали!
        - Про содействие же разговор был, - оправдался танкист и развел закопченными руками. - Мы ж ваших дел не знаем.
        Тимофей спрыгнул с танка, пожал руки мальчишкам-проводникам, побежал в указанном направлении, обернулся, крикнул партизанам:
        - Парней поблагодарите. Герои! Помогли несказанно!
        Машина действительно стояла в арке, четверо незнакомых автоматчиков общались с местными, Норыч Сергеев нервно пинал баллоны.
        - Никонорыч, куда пропал?! - завопил Тимофей. - Заводи живо! Наши там пораненные!
        Водитель ахнул, тут же запрыгнул за руль.
        - Стоп! Кто такой? - шагнул к машине старший из автоматчиков.
        - Сержант Лавренко. Вы - сопровождение?
        - А пароль, товарищ Лавренко? - строго вопросил бдительный старшина, многозначительно сбрасывая с плеча ремень автомата.
        - Москва-три-семь. С нами или пока код осмыслите? - злобно уточнил Тимофей, заваливаясь на командирское место.
        - С вами, с вами, - старшина кивнул своим, автоматчики - крепкие, почти одинаковые - запрыгнули в машину. - Какая ситуация, товарищ Лавренко?
        - Да по пути уясним, товарищ старшина, - спешащий Сергеев уже выруливал из арки. - Говорят же - раненые. А кто там, Тима?
        - Радист и задержанная подбиты, Сречко их охраняет, целый. Земляков с Торчком пленных фрицев другой дорогой повели. Нерода… не знаю, что с ним. Прикрывал.
        Сергеев покачал головой, старшина, проявив тактичность, сказал:
        - Выберется, если жив. Мы за задержанной, конвоировать. Бронеприкрытие нам точно не нужно?
        - Тут недалеко. И немцы вроде бы отошли уже, - пояснил Тимофей. - Надо побыстрее - радиста дважды задело. Норыч, смотри: здесь налево улочкой, потом сходу площадь проскакиваем, там слева памятник с лошадью.
        - Площадь знаю, там фрицы еще простреливают. Лучше в обход двинем, время не потеряем, - решительно сказал водитель.
        «Додж» круто, перескакивая через бордюр, развернулся.
        Пролетели мимо танков и партизанской пехоты, Сергеев, видимо, время даром не терял, район изучил. Тимофей бегло объяснил, где именно застряли остатки группы, вроде бы стало понятно, как добираться колесами. Миновали горящий дом - горожане бегали, тушили. Далее на перекресток… Сквозь рев двигателя постукивали выстрелы - лопнуло стекло на втором этаже.
        - Бьет немец, не успокаивается, - нервно сказал усатый автоматчик.
        - То издали, от бессилия, - заверил Тимофей.
        Проскочили бульвар - на перекрестке стояла подбитая, еще чадящая «тридцатьчетверка». Сержант Лавренко не сразу понял, что такое с машиной: бело-красная какая-то. Цветы, уже много… лежат прямо на почерневшей броне, дым сквозь нежные лепестки просачивается. Две девушки метнулись от подъезда дома, в руках букеты роз…
        - Вот шальные! - с восхищением сказал один из автоматчиков. - Зацепит же!
        - А люки-то закрыты. На месте весь экипаж, - пробормотал Сергеев.
        Свернули, Тимофей определился по знакомому высокому дому, чуть успокоился. Улицы широкие, истинно столичные - по таким переть на скорости в самый раз. У магазина часов «додж» обстреляли откуда-то сверху. Автоматчики открыли ответный огонь, сержант Лавренко свой неполный диск берег - мало ли как дальше пойдет…
        …Ага, знакомая улочка, обломки кирпичей от поганой мины.
        - Стой! Здесь должны быть! - Тимофей слетел с еще не остановившейся машины, метнулся за ворота. Тихо, пусто - хороший признак.
        - Целы мы, Тимотей, - из «курятника» выбирался радостный югослав.
        Один из автоматчиков оказался санинструктором, наскоро осмотрел пораненных - ничего, до санбата явно дотянут. Осторожно загрузили в кузов Шелехова - тот был без сознания. Хромоногая Лизавета запрыгнула самостоятельно. Рыжие локоны привела в порядок, даже пальто частично отчистила, «наган» заранее югославу отдала. Молодец. Но нос можно так не задирать.
        - Ишь какая. Сразу видно. Овчарка фрицева! - процедил один из автоматчиков.
        Тимофей ухватил его за тяжелый ремень с диском и гранатами, рывком оттянул за капот:
        - Я-те-дам «овчарка»! Старшина, идите сюда! Что-то у вас подчиненные того… болтливее баб на завалинке.
        - Спокойно! - старшина попытался отодрать забинтованную руку сержанта от пояса побледневшего подчиненного. - Не психуй, Лавренко. Боец в СМЕРШе новый, не вникает еще. Объясним.
        - Вот и объясни. Пока у него зубы целы. По возвращению доложу командованию, а пока так: задержанная оказывала полное содействие группе, проявляла боевую сознательность. Принимала личное участие в отражении атак фашистов, ранена при прорыве. Мы, между прочим, трое суток в операции. Сказать про нее плохое не можем, только наоборот. Так и передайте.
        - Так и передадим. Говорю же - не психуй. Вы с нами? - спросил старшина, наконец, освободивший подчиненного.
        - Куда тут влезешь. И еще рацию нужно забрать, - вспомнил Тимофей. - Везите скорей в госпиталь.
        - Ладно, мы быстро. Радиста прямо к хирургу, задержанную высадим, и потом вас заберем, - пообещал старшина.
        - Главное, машину пришлите. И пусть водитель один не ездит.
        - Ждите, не задержимся, - старшина запрыгнул на подножку, сдернул с себя пилотку. - Держи, Лавренко. А то на беспризорника похож.
        «Додж» умчался, остатки опергруппы вернулись во двор.
        - Довезут нашего радиста, - заверил Сречко. - Он только сейчас сомлед. А тако держался, молодец.
        - Да уж, пусть дотянет. И девчонка тоже. Лихая, в сущности, оторва, эта Лизавета, - Тимофей сел на доски у «голубятни». - Уф, что-то я забегался. Имелись смутные дурные предчувствия. Хорошо, что обошлось. Как вы тут пережили?
        Югослав сел рядом, рассказал, как сидели. Рыжая всякие басни рассказывала, про Париж и иную разгульную жизнь. Себя отвлекала, радиста болтовней утешала.
        - Терпеливая. Надо бы ей удачи пожелать, - решил Тимофей, надевая чужую пилотку. - Остался у нас там бошевский шпик и еще чего-нибудь?
        Спирт пить не стали, поскольку появились обитатели дома, вынесли вино и что-то овощное, фаршированное, но жутко вкусное. Перешли в соседний двор, здесь прямо на улицу столы выволокли. Белградцы наперебой спрашивали: когда бошей окончательно выбьют из Белграда, правда ли, что по Дунаю корабли Черноморского флота идут, и всякое прочее. Бой продолжался не так уж далеко: у Дуная и подступах к мостам, но считалось, что город почти освобожден, о чем и кричалось белградцами многоголосое «живео!». Прошли по улице партизаны, тоже кричали и смеялись.
        Окончательно стемнело, рядом встали наши минометчики, но огонь не вели, ждали подвоза боеприпасов. Продолжали изредка падать немецкие снаряды среди кварталов - фрицы гадили как могли, но руки у них были коротковаты. Легкое опьянение от единственного стакана вина прошло, ночная зябкость бодрила. Машина вот-вот должна вернуться, надо бы делом заняться.
        - Пойду, рацию заберу, - сказал Тимофей. - Вы ее в углу спрятали?
        - Испод тазом. Давай я схожу, - привстал Сречко, болтавший с какими-то «знакомыми знакомых» - довольно симпатичными - дивчинами.
        - Не, я заодно и шинель прихвачу, а то этак и замерзнуть недолго.
        «Голубятня», понятно, стояла на месте, рядом отдыхали 120-миллиметровые «самовары», минометчики жгли костер, смеялись с местными жителями. Тимофей зашел в сарай, посветил фонариком, извлек из-под худых тазов многострадальную рацию, поднял и принялся отряхивать сомнительную шинель. Оборвал окончательно нашивки - а то точно не так поймут.
        - Эй, а ты что тут шныряешь? Фонариком кому сигналишь? - в сарай сунулся минометчик - подозрительный, лопоухий, пилотка поперек головы.
        Тимофей хмыкнул:
        - Тебе и сигналю. Не видишь - вещички собираю.
        - Да уж вижу. А ты вообще кто таков? Опа, и рация-то фрицевская? - тут взгляд бойца упал на валяющиеся в тазу трехцветные нашивки. Уши минометчика от хищного прозрения аж зашевелились, прям хорек долгоухий. - Ребя, я власовца поймал! Гад, ты с кого пилотку снял?! Ах ты, сука… - минометчик схватился за оружие.
        - Постой, я с контрразве…
        Все вышло так внезапно и глупо, что среагировать сержант Лавренко успел только частично. Удар приклада пришелся не в челюсть, а в подставленное предплечье. Треснуло… Тимофей не сразу понял, что это кости, потом взвыл…
        …Минометчик замахивался снова - широко, смачно…
        Тимофей ударил его в голень, как учили, заставил пошатнуться.
        - Ты… б… баран!
        Автомат вскидывать одной рукой было трудно, но он взведенный… Очередь пропорола крышу так верно послужившей «голубятни»…
        - Убью, гад! Работает СМЕРШ!
        Каждое движение отдавало такой болью в перебитой руке, что в глазах темнело. Тимофей на ощупь дал еще очередь - повыше, чтоб никого не задеть. От отдачи вовсе поплохело…
        …В себя пришел, стоя на коленях. Автомат-то где? Рядом Сречко и Сергеев били минометчика - били ногами и всерьез. Орал встревоженный двор.
        - Хорош, убьете дурака! - промычал Тимофей.
        Появился старшина из конвойных, дал очередь вверх:
        - Стоять! Работает СМЕРШ!
        Этот подавляющий, парализующий крик, которому учили на мимолетных курсах, неизбежно срабатывал. Дурдом во дворе утихомирился…
        …Потом к сломанной руке приматывали шину-дошечку, Тимофей хотел сказать, как ее лучше уложить, но малейшее касание отдавало такой болью, что кроме мата и рычания ничего и не вымолвишь. Вроде Сречко в машину подсаживал, но это помнилось мутно и слабо…
        15 октября 1944 года 36-я танковая Нижнеднепровская бригада прорвала оборону немцев, прошла центром города и закрепилась на берегу Дуная. Танкисты сдерживали контратаки немцев трое суток. 13-я Новобугская бригада и югославские бойцы прорывались к железнодорожной станции и мосту через Саву. Силами 38-го гвардейского танкового полка был взят Главный вокзал.
        Жестокие бои за предмостные укрепления на Саве продолжались четыре дня. Немцы упорно дрались за высотное здание «Албания», гостиницу «Москва», крепость Калемегдан. Эту цитадель над Дунаем на рассвете 20 октября атаковали наши танки и партизаны 1-й Пролетарской дивизии НОАЮ.
        Поздним вечером 20 октября 1944 года Белград был окончательно освобожден.
        Во всех этих нелегких, но славных событиях сержант Лавренко участия не принимал. В госпитале был Тимофей.
        13. Октябрь-ноябрь. Тылы
        Жизнь ранбольного не то чтобы веселая, зато чистая и размеренная. Многим кажется скучной, но товарищу Лавренко так не показалось. Сначала было больно и процедуры шли мучительные, потом конечность под гипсом вознамерилась зверски чесаться, но Тимофей отвлекался иными делами, поскольку был ходячий, и, в сущности, легкораненый, а так далеко не всем везет.
        - Заживет, как на щенке-кобельке, - предсказала остроносая военврач, начальник отделения: - Гуляй в палату, мальчоночка. Повезло - раскололись кости как по заказу - аккуратнее не бывает.
        В палате было нудновато: засунули почему-то в почти отдельную, трехместную - сосед, тоже сержант, но авиационный - спал как сурок круглые сутки, еще одна койка стояла пустая. Для начала Тимофей тщательно ознакомился с ситуацией на фронтах, делами тыла и текущим международным положением - о взятии Белграда ничего не писали, поскольку газеты имелись лишь недельной давности. Рука ныла тупо и неустанно, но пальцы слушались, если осторожненько лист газетный придержать или еще что-то легко-тренировочное. Видимо, заживет. Ужас, когда думалось, что руку вообще отчикают, очень даже помнился. Ну, то от шока, последствий контузии и внезапности. Раз миновало, следует оздоравливаться и провести разведку расположения.
        Шелехов лежал на первом этаже. К нему не пустили, но Тимофей успокоил горластую нянечку, заверил, что лезть внаглую никуда не собирается, но о состоянии боевого товарища узнать обязан, поскольку то и по-солдатски, и по-божески справедливо. Смирение, вежливость и не особо глубокие, но очевидные! медицинские познания няньке понравились - пояснила что и как, велела заходить попозже, дня через два. Из неприятного: пожалела, что такой сопляк и уже воюет. Тимофей сознавал, что без автомата и формы выглядит младше, но не настолько же?! Ладно, зато глюкозы нянька дала.
        Как раз через два дня ранбольного навестили Торчок с Сергеевым. Павло Захарович был мрачен и неразговорчив, сказал лишь, что выбрались и «сдали гадов как положено». Остатки опергруппы завернули к госпиталю проездом, отдали Тимофею форму и телогрейку - что было немаловажно - больничный халат и маячащая по выписке выдача неизбежно жутко застиранной и залатанной формы «пятого срока» ранбольного Лавренко ничуть не радовали. Контрразведчики наказали выздоравливать побыстрее, «отож будут ждать в группу», и укатили.
        Там-то жизнь продолжалась, а тут… И писем опять не будет, это пока отправленное Тимофеем уже из госпиталя письмо до Плешки дойдет, да ответ вернется… Писал насчет ранения осторожно, хорошо хоть левую переломило, почерк прежний остался, не так напугает новость. Вообще Стефэ не трусливая и стойкая, но сейчас ее волновать никак нельзя. Нет, нужно как-то организм мобилизовать на скорейшее сращение костей. Тимофей ежедневно уговаривал организм, в воскресенье посмотрел кино «Большая земля» (очень даже ничего фильм, жизненный[41 - «Большая земля» художественный фильм о жизни уральского городка, после начала войны принимавшего заводы и людей, эвакуированные с запада страны. Фильм вышел в прокат в августе 1944 года. Автор сценария и режиссер Сергей Герасимов.]), одноруко помогал санитаркам, узнавал всякое полезное о хирургии. С одним воронежцем-противотанкистом приноровились шить «в две с половиной руки». Собственную форму подправили - воронежец был опытен, в третий раз в госпиталь попадал, несмотря на распоротое осколком плечо, уговорил на складе свои почти новые шаровары и прочее сохранить, не сдавать по
инстанции. Ну, везде живые люди, если подойти как надо, то и суровая кастелянша в положение войдет. Кроме всяких госпитальных премудростей воронежец очень толково рассказывал о борьбе с танками, что тоже было полезно. Тимофей хоть и побывал разок на боевой машине, но всецело осознавал пробелы в знаниях по бронетанковой части.
        Через неделю в госпитале обнаружился еще один знакомец. Рассаживались для просмотра кинофильма, а тут шум, базар, «с нижними битыми конечностями в первый ряд, то всем известно!».
        - Опять боевую бдительность проявляешь, несправедливости прямиком на месте кладешь? - не без некоторого злорадства поинтересовался Тимофей.
        - Ух ты, разведка?! - без обиды восхитился лопоухий минометчик, ухватил за рукав, прытко отшкандыбал на костылях к стене. - Не поверишь, извиниться хотел, совесть так и изгрызала. Дурак был, вот точно дурак. Но сам посуди: рация, нашивки, пилотка на два размера больше! Как тут не заподозрить? Прости окаянного торопыгу, братан. У меня после твоих земляков два зуба шатаются.
        Минометчик действительно выглядел покоцаным донельзя, но бодрым. Зацепило его осколками едва ли не последнего выпущенного фрицами по Белграду снаряда, клялся, что «еще недельку передыха, и на батарею сбежит». В сущности, нормальный парень, только слишком торопыга.
        Ранбольной Лавренко сделал себе заметку в памяти, что нормальные парни в определенных обстоятельствах бывают еще и поопаснее фрицев. Специфика службы, как любит повторять ученый старший лейтенант Земляков. Нужно делать выводы, стараться улучшать и предугадывать обстановку, использовать обстоятельства и не давать по пустякам ломать себе кости. Имелась мысль у Тимофея, что службу в СМЕРШе нужно продолжать, ведь есть же польза от сержанта Лавренко. Задание, как ни крути, выполнили. Вот старлей Нерода…
        О судьбе прикрывавшего отход командира никаких точных вестей не имелось. По здравому размышлению, не так и плохо. Если бы погиб, наверное, знали бы в опергруппе. А так все как-то уклончиво пояснили. Возможно, засекречено. Ну, когда-нибудь узнаем. О задержании гражданки Лизаветы и отходе группы от дома полковника Тимофей постарался изложить в рапорте подробно и правильно, накалякал сразу, как оклемался. Понятно, писать подобные бумаги еще не приходилось, но некоторые формулировки и обороты доводилось слышать от офицеров группы, так что поднатужился и написал. Не все гладко, ну, все ж из госпиталя излагал, дадут снисхождение. Гм, наверное, дадут. Рыже-задержанную старался не выгораживать, но изложил четко и ясно: содействие оказывала, пусть воспитания не советского, но может быть полезна и востребована для дальнейшей работы. Эх, самонадеянно для сержанта, едва ли одобрят, но не пропадать же рыжему человеку из-за малодушия и нерешительности отдельных военнослужащих? Пусть у нее шанс остается.
        Рапорт передал особисту госпиталя, тот никаких удивлений не проявил - определенно знал, что подломанного сержанта сюда не из пехоты привезли. Через несколько дней особист зашел проведать, задал несколько дополнительных вопросов. Ничего прямо не сказал, но Тимофей уже слегка умел между слов читать: начальство в общем-целом довольно, рвать и метать пока не думает. Ну и хорошо.
        Через день товарищ Лавренко был принят в комсомол. Без всяких формальностей и торжественностей, принесли билет, да поздравили. Тимофей не думал, что станет комсомольцем прямиком в больничных тапочках, но жизнь, она такая.
        - Gentleman sat down at the table and picked up a newspaper, - бормотал ранбольной Лавренко, одним глазом подглядывая вучебник. Рука в гипсе удобно устроилась на застланной полотенцем спинке кровати, здоровая рука работала шилом, готовя туфлю к починке. Предмет обуви лежал на разостланной газете - нога у хирургической сестры узкая, мается, бедняга, подобрать новую пару туфель времени нет, а в сапогах неудобно. Как тут не помочь? И не потому, что брови черные вразлет, а чисто по-товарищески и для пользы общего медицинского дела.
        Шило, учебник английского и прочие личные вещи больному оставили заезжавшие товарищи. Учебник пришелся очень кстати, поскольку читать было нечего - книжки из тощей госпитальной библиотеки шли нарасхват. Язык британцев оказался интересным, хотя и сложноватым, с румынским или сербским не сравнить. Тимофей подозревал, что после одоления книги произношение все равно останется молдавско-харьковским, но хоть так. Попадутся документы на языке союзников, суть-то уловить уже удастся.
        Сосед спал без задних ног, госпиталь готовился к отбою, было слышно, как нянечка гонит по палатам непоседливых легкораненых.
        - Man was filling out a postcard…, - пробурчал Тимофей, уже не глядя вкнигу.
        Гм, открытку… А если, допустим, заполнял шифровку? Отчего в учебнике нормальные слова-то не упоминаются? Мало ли что англичане пока союзники, впереди может и иначе все повернуться, буржуйский характер проявят…
        В коридоре внезапно все затихло, только уверенные неторопливые шаги постукивали. Обход уже, что ли? Тимофей насторожился, сунул газету с сапожной работой под койку, заслонил тапками. Угадал, дверь распахнулась…
        - А что у нас тут? - вяловато поинтересовался офицер в накинутом на плечи белом халате.
        В первый момент Тимофей его не узнал - уж очень лицо неприметное и голос бесцветный. Но нервность стоящих за спиной гостя дежурного врача и начальника госпиталя, присутствие незнакомого красавца-капитана, подсказало - высокое начальство пожаловало.
        Тимофей слетел с койки, вытянулся, прижимая гипсовую руку к груди:
        - Сержант Лавренко с излечением левой верхней конечности! Здравия желаю, товарищ генерал!
        - Бдительность это хорошо, - закивал генерал Попутный. - И что не горланишь на весь госпиталь, тоже похвально. Вот верхняя левая - это крайне огорчительно. Как так? А, товарищ Лавренко? Как же так нехорошо вышло?
        - Виноват, товарищ генерал. Элемент внезапности. И моей личной расслабленности.
        - Самокритично. Выводы? - прищурился Попутный.
        - Будут сделаны!
        - Уже, товарищ Лавренко. Уже должны быть сделаны, осознаны, и применены на практике. И босым не надо стоять, простудишься.
        Тимофей выковырнул ногой из-под койки шлепанцы.
        - Но в целом не так плохо. И действовали, и лечитесь, - генерал окинул палату снисходительным, но все замечающим взглядом. - Ура кричать не будем, раненые отдыхают, поздравим по-простому. Капитан, вручай бойцу. Дырявить халат тоже не надо, Тимофей Артемович поймет, он толковый.
        Высокий капитан в золотых парадных погонах, улыбнулся - вроде бы искренне - пожал руку слегка растерявшемуся Тимофею и вложил красную коробку:
        - За образцовое выполнение боевого задания, от лица 3-го Украинского фронта и Управления…
        - Служу трудовому народу и Советскому Союзу! - брякнул сержант Лавренко.
        - Не по уставу, но в сущности верно, - ухмыльнулся генерал, на миг мелькнув собой истинным - стремительным, цепким и насмешливым. - Товарищи военврачи, покажите капитану столовую и красный уголок, а мы тут с товарищем Лавренко о компоте побеседуем. Докладывают ли сушеных груш, Тимофей Артемович?
        Госпитальное начальство исчезло, дверь неслышно притворили.
        - Хвалить не стану, раз награжден, сам понимаешь. Но это… - перешедший почти на шепот генерал постучал ногтем по гипсу на руке Тимофея, - непростительно! Понял?
        - Так точно. Досадно, слов нет.
        - Именно. Но ничего не поделаешь, выздоравливай. Дела ждут. Вопросы, пожелания?
        - Не имею. Вот только… Товарищ генерал, наш командир группы…
        - Вопрос понятен. Но тут, Тимофей, мы сами в затруднении. Ситуация прояснится, но позже. Надеемся. Полнее сказать не могу.
        - Понял, товарищ генерал.
        - Да уж, бывает у нас и такое. Неопределенное. Вот что, Лавренко. После госпиталя - в офицерское училище, а? Как смотришь? Получать образование по нашему профилю, обстоятельно и профессионально?
        Вот это было неожиданно.
        - Так война же, - промямлил Тимофей. - Довоевать бы. Я же группе нужен, а, товарищ генерал? Если выбор есть, разрешите в группе остаться.
        - Ответ правильный, психологически обоснованный, - кивнул генерал. - Значит, отложим до победы? Но в принципе, есть желание учиться?
        - Конечно, образование, это же… Только я того… отстал сильно. И потом, у меня семья, сын, как я учиться-то буду?
        - Усидчиво будешь учиться. Семья это хорошо, перевезешь в Москву, дадут жилье. Ибо стране и службе такие люди нужны, - Попутный указал на учебник английского. - Продолжай. Кстати, под кроватью что храним?
        Тимофей смутился:
        - Обувь в починке. Пальцы тренирую, ну и вообще. Для пользы медицины.
        - Судя по изящности ступни, не только в медицинской пользе дело, - отметил умеющий все видеть генерал.
        - Вот тут никак нет, - твердо отрекся Тимофей. - Человек симпатичный, приятный, но чисто дружески. Меня жена ждет.
        - Верю. Может, тебе по партийной линии пойти? - проникновенно вопросил генерал. - Ты, Тима-Партизан вообще безупречной чистоты человек.
        - Не надо по партийной. То не мое. И я не особо безупречный, - испугался ранбольной Лавренко. - Меня и в комсомол-то только недавно приняли, да и то заочно.
        - Тогда ничего не поделаешь, придется идти по нашей неприметной службе. Но обязан остаться живым. Еще раз поздравляю с наградой, - Попутный пожал руку. - Бывай, Тимофей Артемович, конечности и прочее береги.
        - Так точно!
        Уже у дверей генерал остановился и глянул через плечо:
        - За рапорт отдельно поощрим. Удивил. В хорошем смысле. Формулировки точные. И с той рыжей особой угадал. Будь здоров!
        Тимофей, переводя дух, опустился на койку. Однако, как все повернулось. И орден…
        «Красная звезда» лежала в коробке, блестящая и строгая. Надо думать, авансом дали.

* * *
        Вызвали к начальнице отделения внезапно. Тимофей подумал, что наконец просьбу выполнят - соседа выписали, лежать одному невмоготу, просился в палату для легкораненых. Но оказалось, речь об ином пойдет.
        - Так, Лавренко… - военврачиха вынула из сейфа документы, Тимофей углядел собственное удостоверение, втиснутое в надежную самодельную обложку из трофейной кожи. - Получай, расписывайся и выметайся.
        - Как, уже?! - не поверил своему счастью ранбольной.
        - Уже, хотя и не совсем, - медицинский майор вздохнула. - Как рука-то?
        - Отлично! Почти не чувствуется.
        - Именно что «почти». Лично я была категорически против. Но приказ есть приказ, езжай домой, проведай своих. Может, действительно, на пользу пойдет. Впрочем, вам, молодым, все на пользу…
        Тимофей онемел. Домой?! Да это же почти сказочное поощрение, так почти и не бывает с легкоранеными.
        - Эй, ошалел от счастья?
        - А?
        - Спрашиваю - правда, сын у тебя?
        - Сын. Уже второй месяц пошел.
        - Господи, и что в мире делается?! - ужаснулась остроносая майор. - У самого-то молоко на губах, а у него уже сын такой великовозрастный. Ладно, зайдешь к физиотерапевту, он тебе упражнения назначит. Чтобы выполнял в обязательном порядке! Гипс на месте снимут. Больничка или хоть амбулатория у вас там хоть есть?
        Вылетел сержант Лавренко из госпиталя, как та мина из миномета. Наскоро попрощался со всеми, и вперед! Четырнадцать суток, не считая дороги, - не так много. Хорошо, что держал себя в форме и готовности - видимо, имелось предчувствие. Насчет того, что не просто так генерал отпуск дал, тоже имелось обоснованное предчувствие. В пакете, сопровождавшем документы о выписке, литеры на проезд и прочее, значилось, «по прибытию явиться в комендатуру, поставить отметку и приступить к прохождению практики в отделе № 13-130. С учетом ограниченной годности». Тимофей примерно представлял, что скрывается под служебным грифом 13-130. Особо бездельничать не придется. Ну и ладно, главное, хоть коротко Стефэ увидеть, и этого… Интересно, как мальчика назвали?

* * *
        Путь домой всегда короток, а для бойца, имеющего проездные документы с определенными скоростными пометками, награды и очевидное доказательство бесстрашного пролития крови в борьбе с фашизмом, так и вообще мгновенен. Через трое суток сержант Лавренко спрыгнул с поезда, без остановки проходящего через малолюдный вокзальчик Чемручи. Было прохладно, кружились и таяли крупные влажные снежинки, липла к сапогам грязь, но несло отпускника домой со скоростью хорошо разогнавшегося «доджа». Но имелся у Тимофея опыт, определенная склонность-способность анализировать и выбирать лучшие маршруты. Потому вовсе не на дорогу к Плешке побежал, а свернул в комендатуру.
        Чутье не подвело, а во времени даже выиграл. Через полтора часа влетал в Плешку, сидя в коляске трескучего мотоциклета.
        - Давай, Лавренко, радуй семью, - лейтенант-контрразведчик, уполномоченный по городу, пожал руку. - Завтра на службу не выходи, хоть отоспись как человек. Я хоть и зашиваюсь, но понять могу. Послезавтра жду!
        - Спасибо, товарищ лейтенант! - Тимофей пошел к калитке, а тут та сама открылась.
        - Тыма… А я с утра как знала, - прошептала Стэфа, стремительно бледнея.
        Тимофей неловко взял ее за щеки.
        - В отпуск. И рука целая, только срастается.
        - Та шо рука… мне же все равно… - пролепетала Стэфэ.
        За спиной засмеялся лейтенант:
        - Да обними его, не рассыплется герой. Эх, стеснительные какие…
        Лейтенант газанул и укатил, а в калитке еще долго стояли и молчали. Стэфэ вцепилась так, будто и вправду боялась, что рассыплется и исчезнет. Наконец, зашли…
        Странно, прямо даже…
        - Так что? - прошептала Стэфэ.
        Мать и отца она мягко, но решительно выдавила в соседнюю комнату, за что отпускник был безмерно благодарен.
        Тимофей оглянулся на жену - особо сказать было нечего, что тут выдумаешь? - и вновь принялся разглядывать Тимофеевича. Тот был удивительно мелкий - прям как снаряд сорокапятки - но серьезный. Тоже разглядывал отца, временами тактично интересуясь звездой и медалями на гимнастерке.
        - Не возьмешь разве? - тревожно прошептала Стэфэ.
        - Еще как возьму! - заверил Тимофей. - Но после мытья и приведения себя в порядок. Дорога есть дорога, а с санитарией нас в госпитале очень строго ознакомили. А ты не глупи. Что, разве были сомнения?
        - Одно. Только не сомнение, а страх. Вдруг бы убили? - всхлипнула Стэфэ. - Оно же могло быть?
        - Война, там всякое возможно. Но мы же не очень фронтовые, можно сказать, соединение второй линии. Выживем. А это, - отпускник тряхнул загипсованной рукой - досадный несчастный случай. С другой стороны, вот - отпуск получился. Не плачь, война к концу идет, все хорошо будет. Как назвали-то Тимофеича?
        - Да как без тебя его назвать? Писем-то нет. Не дала я называть и крестить не дала. Кроме того…
        - То понятно. Я уже договорился. Послезавтра зарегистрируемся и полноценные документы этому малому выпишем. Обещали без очереди оформить. А свадьбу после войны справим.
        - Договорился он… А меня спросить?
        - Сутки есть, возможность передумать имеется. Но не надо передумывать, - попросил Тимофей. - Я о тебе, а потом о вас, через каждую минуту думал.
        - А почему «через»? - уточнила Стэфэ.
        - Ну, о войне тоже нужно помнить. А то ведь и действительно стукнет чем-нибудь. Ты не представляешь, какие там немцы злохитрые.
        - Дурак!
        - Точно.
        Они поцеловались и пошли к родителям. Тимофей подозревал, что немедленно начнут пытать насчет крестин и прочего устаревшего, но как-то обошлось. Имелось понимание, что человек из госпиталя и вообще…

* * *
        Ходил, а чаще ездил сержант Лавренко на службу-практику, носил на ремне кобуру с именным оружием, но в ход пистолет пускать не приходилось. Дела все больше шли бумажные и мыслительные, непосредственно ловили банды и шпионов пока без отпускника. Тимофей полагал, для того и прислали подучиться: как немецких диверсантов брать в принципе понятно, а вот как документы составить, догадаться «где тонко и где толсто», как работу организовать - тут нужен иной опыт. Понятно, за две недели многого не успеешь. Но принцип, ход мысли - вот что важно. Приноровился одной рукой писать бумаги, составлять акты, иной раз вместе с лейтенантом и планы операций разрабатывали. По правде говоря, у лейтенанта Васи опыта по контрразведке и образования тоже было не густо: до войны семь классов, два фронтовых ранения, одно тяжелое, потом уж после госпиталя в СМЕРШ. Но ничего, учиться лучше на практике. Вот и учились. По делопроизводству и возврату в памяти орфографических премудростей помогала секретарша Ангелина Марковна - она и комендатуре, и военкому, всем помогала. Незаменимая женщина, была бы не на пенсии, точно бы до
полковничьих погон взлетела.
        … - Тим, а разве так положено? - спросила как-то Стэфэ, подавая полотенце. - Ты же все-таки на оздоровление отпущен, а не на круглосуточную службу.
        - Как тебе сказать… - Тимофей бережно отирал руку - после снятого гипса она была какая-то не такая и вяловатая. - Мне отпуск вообще не положен. Заслали для поднятия квалификации. Я же еще недавно даже писать почти разучился. Нужно восстанавливать навыки. Не, сейчас-то еще рано о том задумываться, но ведь после войны неплохо бы выучиться на кого-то толкового. Ты подумай над этим. Тебя-то это тоже касается.
        - Так у меня же Юрок. Куда же мне за парту?
        - Не за парту, а в аудиторию. Поднатужимся. А малый не пропадет, у нас родичей хватает, да и детсады скоро откроют.
        Тимофей уходил в темноте, возвращался в темноте, но времени пошептаться, обсудить будущее, подержать младшего Лавренко на руке, хватало. Назвали пацана Юрием. Никто не возражал - раз был такой достойный командир и хороший человек, так отчего и еще одному хорошему человечку с тем же именем не вырасти? Да и вообще Юрий Тимофеевич - красиво звучит.
        С родителями, в общем и целом, примирились. Старый Враби иной раз поминал нехороший момент, но этак, для порядка. Тимофей рассказывал про Белград и Дунай, вместе вспоминали солидных сослуживцев зятя. За починкой обуви шел вполне взрослый и умный разговор.
        Но две недели учиться и отдыхать в тепле не вышло. Промелькнуло двенадцать дней, пришла шифрограммам. «Срочно прибыть в группу. П/н Сегед п/п, № 72536/3»
        - Жаль - вздыхал лейтенант Вася. - Еще чуть-чуть и мы все бы прорывы ликвидировали. Ну, служба есть служба. Видимо, намечается у вас что-то. Пиши, не пропадай.
        Промчались в последний раз на громогласном мотоциклете через Чемручи к вокзалу. Младший Лавренко сидел в коляске, глазел из своей пеленальной формы одежды, мотора не боялся. Привыкает к миру помаленьку.
        Запрыгнул сержант Лавренко на ступеньки вагона, проводник сильно возмутился, но ему было строго сказано «сейчас». Доставая удостоверение, Тимофей смотрел на платформу: лейтенант махал ушанкой, жена рукой, а Тимофеич ничем не махал, поскольку твердо знал дисциплину и из тепла пеленок не высовывался. Зима наступила, последний месяц трудного, но побеждающего 1944-го.

* * *
        Таинственный венгерский город Сегед оказался весьма крупным и промышленным, высился со своими многочисленными бронзовыми памятниками над рекой Тисой, мельницы и базарчики ничуть не разрушены, только интенсивное армейское движение и напоминает что война недалеко. Почти два месяца, как взят нашими город, все тут успокоилось, по крайней мере, внешне.
        Встречал и подвозил сержанта Лавренко водитель местного ОКР, угостил огромной хурмой, предупредил, что городское спокойствие малость обманчиво: днем тишь и любезности, а ночами вражеская агентура вылезает и начинает водить своим ядовитым рылом. Насчет этого Тимофей и сам догадывался: Венгрия - это не Югославия, с коммунистическими настроениями и партизанскими соединениями тут куда как пожиже. Это если говорить мягко.
        «Виллис» прокатил мимо очередной церкви, свернул на улочку поменьше и Тимофей увидел у магазинчика знакомую личность. Старший лейтенант Земляков любезничал с эффектной дамой в модном пальто, украшенном красно-бело-зеленой нарукавной повязкой. Увидев машину, былой командир опергруппы галантно раскланялся с красавицей, пошел встречать:
        - Здоров будь, товарищ Лавренко! Ждем, ждем, надеемся на проверенные кадры. Обстановка сложная, лингвистическая в том числе, объясняемся больше на пальцах, - сходу начал вводить в курс дела старший лейтенант. - Как руки-ноги-дети?
        - Все в полном порядке. К службе готов. А домашние вам с Павло Захаровичем бутылочку передают, - Тимофей тряхнул «сидором». - Как для себя делали, только еще лучше.
        - Будет к месту, но позже. У нас тут непредвиденные технические трудности, - озабоченно признал Земляков.
        Следующие три дня сержант Лавренко занимался сугубо дипломатически-техническими вопросами. Опергруппа осталась без транспорта: надежный великолепный «додж» выбыл из строя, был отправлен с Сергеевым в срочный ремонт. Вот только «срочный» ныне было понятие растяжимое. Фронт вел наступательные бои, все запчасти и прочее шло на обеспечение передовых войск. И будь ты хоть трижды из контрразведки, ремонтники тебе ничего ленд-лизовского вне очереди не выродят. Начальство, конечно, изыскало резервы, выделило группе трофейную машину, но доводить ее до пристойного состояния приходилось уже на месте. Павло Захарович с задачей не очень справлялся - не имелось у него таланта к решению авторемонтных задач. Пришлось гонять по городу и разыскивать те проклятые амортизаторы. Тимофей провел дипломатические переговоры с венграми-соседями, взял в аренду за тушенку велосипеды. Временно выделенный молодой водитель, изъятый из полка ПВО, крутить педали умел, в запчастях разбирался, но с местным населением контактировать никак не мог. «Да я вообще ни слова не разберу, что говорят-то». График службы получался следующим:
на рассвете малонадежная машина везла офицеров на литейный завод - там разбирались с документами и вели расследование по тонким техническим вопросам. Земляков и техники - лейтенант с капитаном - оставались там. Тимофей с водителем отводили машину в рембат, где «все было договорено», и вели активное прочесывание города в поисках запчастей. По-венгерски сержант Лавренко, понятно, не заговорил, но знание румынского делу слегка помогало. В общем, удавалось кое-что выменять, особенно на зерновое кофе, которое где-то достал опытный Земляков. Деньги имелись, но местное население брало деньгами не очень охотно - времена не те.
        Приходилось еще и ужин готовить. Павло Захарович, охранявший расположение опергруппы, продукты заготавливал, чистил картошку, но самой готовки избегал, ибо съедобно у него получалось не всегда. Кстати, имел теперь на погонах товарищ Торчок единственную ефрейторскую лычку: за былое упрямство был разжалован в рядовые, но за выполнение задач на Даугаве слегка реабилитирован в звании.
        - Вот вас мотало, - с некоторой обидой заметил Тимофей, чистя вареные яйца. - А я вроде как в отпуске прохлаждался.
        - Отож успеешь, - Павло Захарович залил в рукомойник свежей воды. - Война еще длинная, Тима.
        Приезжали усталые офицеры, умывались, накидывались на ужин. Разговор шел малопонятный, технический, но было ясно, что успехи имеются. Тимофей разливал чай, вешал для просушки шинели - служба малопочетная, но тылы тоже нужно обеспечивать, это товарищ Лавренко точно знал.
        Грузовичок все-таки довели до ума, ездить на нем можно было без опаски. Офицеры-техники спорили, какой он все-таки марки: больше «пежо» или «опель» - средство транспорта и до попадания в опергруппу было весьма немолодо и сочетало признаки «разных кровей.» Но так-то ничего: кабина просторная, а короткий, но вместительный кузов подремонтировали. Вполне себе средство. Тимофей слегка освоился и на водительском месте. Понятно, истинным шофером не стал, но в случае чего пару километров вполне мог прорулить.
        Война шла дальше. Все вокруг говорили о Будапеште. Наши на фронте жали, неуклонно охватывая столицу клещами прорывов. Взяты Марлин, Страка, уже взят Мишкольц… Да, сержантам названия этих географических мест по большей части неведомы. Но понятно, что дело будет, и будет там. Планы города, фото, нелегкие названия улиц и площадей, замков и дворцов… Наверное, какие-то опергруппы уже там внутри - в огромном городе, готовящемся стать крепостью, набитом эсэсовцами и салашистами, что клянутся разгромить наступающие силы Красной Армии. Ничего, пусть обманывают себя.
        На этот раз группа старшего лейтенанта Землякова должна идти во втором эшелоне. Задача: по горячим следам захватить и исследовать материалы одного хитрого завода, разрабатывавшего специальное оборудование для секретных экспериментов. Уничтожить следы за собой гитлеровцы уже не успеют, но на месте будет важен каждый час. Мародеры, ворье, да иной раз и наши чересчур хозяйственные бойцы проходящих частей или инициативные старшины АХЧ[42 - АХЧ - административно-хозяйственная часть.] иной раз наносят следствию не меньше вреда.

* * *
        Из Сегеда группа выдвинулась 6 декабря. Тимофей с удобством сидел на тщательно уложенном имуществе, в оснащении группы теперь имелись ватные спальные мешки - роскошь, до сих пор не встречавшаяся сержанту Лавренко. Даже сидеть на таких пухлых чехлах-валиках - удовольствие. Катили по широкому асфальтированному шоссе, ничуть не разбомбленному. Указатели… Субботица, Ходмезевашархель, что б ему, корявому… и крупное понятное - Будапешт. А за дорогой грязища, чахлые редкие деревца, дома нескончаемых хуторов и предместий. Низко висит зимнее небо, словно умытое отражение той бесконечной грязи. Что, в сущности, хорошо - все ж и налететь могут немцы.
        Но войны будто и нет.
        Есть, как не быть… вот сразу два разбитых немецких танка, мятые орудийные гильзы, воронки… Сбили здесь гитлеровский заслон, наверное, и наши кто-то в землю лег. Вон там - на бугорке - холмик угадывается.
        - В этих Буде и Пеште будет жестко, - сказал вроде бы дремавший под надвинутой на нос фуражкой, старший лейтенант Земляков. - Упрутся немцы накрепко, и в самой столице и по флангам. Да, есть такое обоснованное стратегическое подозрение. Поосторожнее там, товарищи, побдительнее.
        - Жень, мы же в тылах, да и о возможностях маневра противника знаем. И командование знает, - заверил разглядывающий серый пейзаж техник-лейтенант. - Хорош накручивать. Все всё знают.
        - Я, может, не тебе говорю, а товарищам бойцам, - пояснил Земляков. - Они, пусть контрразведывательная, но пехота. Должны быть готовы и сами своевременно маневрировать, отходить на заранее подготовленные позиции, сохраняя матчасть группы и стратегические запасы тушенки. Ибо без ужина нам те ухищрения и головоломки фрицев с драгами и несущими поплавками решить будет крайне сложно.
        - Отож очень верно. Без своевременного питания любой парадокс пуст и поверхностен, - подтвердил Торчок.
        - Будем иметь в виду те сложности и парадоксы. Товарищ старший лейтенант, давайте я вам окуляры подправлю. А то не доедут ваши очки до Будапешта, развалятся, - предупредил Тимофей.
        - Точный у тебя взгляд, Тима! - восхитился Земляков, передавая помятый предмет оптики. - Ничего не упускаешь, а мы, кроты близорукие… эх.
        Технический лейтенант засмеялся. Звали его Николай Тесликов, иногда казалось, что он прямо со школьной скамьи в инженеры и попал. Не, так-то спец, это видно, но малость легкомысленный. Технический капитан - по фамилии Жор - был куда посолиднее, видимо, из довоенных гражданских специалистов, спокойный, обстоятельный. Иной раз смотрит на армейскую колонну - словно в первый раз бойцов и офицеров видит. Наверное, такая техническая особенность сознания и созерцания у капитана.
        Уже доносилась отдаленная орудийная стрельба, многоствольно вздыхал фронт. Плыли сквозь туман машины и повозки - колес не видно, звуки во влаге глохнут. На окраине городка регулировщица: флажки желтый и красный будто уже одного промокшего цвета, сама как русалка - невидимый хвост в тумане плещет, петлицы на шинели монистом краснеют. Не, есть еще яркости в этом мире, только по большей части они бойцов дома ждут. А здесь торчит из пелены острый и черный церковный шпиль, вокруг стоят каменные распятия, палисадник темнеет как проволочное ограждение…
        Далеко ушли фронты, а Европа еще большая-большая…
        - Воздух! - завопили сразу несколько голосов с машин и повозок.
        Тимофей сгреб автомат и вещмешок, старший лейтенант Земляков, придерживая разбухшую полевую сумку, уже переваливался через борт, командуя:
        - Шустрее! Рассасываемся!
        Снизу Тимофей принял у Павло Захаровича мешок с НЗ, вместе побежали в поле - сапоги немедля стали вязнуть в чуть прихваченной холодом, но цепкой как капкан земле. Левее трусил от дороги капитан Жор, задирал голову, пытаясь рассмотреть вражеские самолеты. Видно ничего не было, только нудящий звук нарастал - определенно «юнкерсы», несет же их, гадов, в такую погоду.
        Бухнулись с Торчком в какую-то ложбинку, на дне, понятно, была вода. Тимофей закряхтел, чувствуя, как промокают шаровары.
        - Отож и я говорю - никакого покою! - согласился Торчок. - Не, ты глянь, - вышагивает, как на том параде.
        Лейтенант Тесликов действительно, очень неспешно, соблюдая достоинство, отходил от шоссе. Выбирал место посуше, куда ногу поставить, поглядывал налево на дорогу - там громыхнула первая бомба…
        С бомбежкой у фрицев не очень вышло - из поселка ударили зенитки, немедля появились наши истребители. В небе тут же и бешено взревело и застрекотало. Буквально через какие-то секунды один из «юнкерсов», вынырнул из дымки, перевернулся через подломившееся крыло, запылал, понесся к земле, тускло сверкнул колпаком кабины и под ликующие крики многочисленных наблюдателей ахнул в самую середину размокшего кукурузного поля. Взорвался тяжко, словно жаба обожравшаяся. Среди небесных туч стихло почти так же быстро, как и началось. Мелькнули призрачные быстрые тени истребителей, пустившихся в погоню за драпанувшими фашистами, и вновь повисла, казалось бы непроницаемая облачность.
        - Слаженно там на небесах усё, прямо по точному графику, - отметил Торчок, поднимая вещмешок.
        - Да уж, - согласился Тимофей, пытаясь отряхнуть вымокшую штанину.
        Лейтенант Тесликов уже стоял у машины с распахнутыми дверцами кабины, насмешливо улыбался.
        - Вот что ты лыбишься? - приглушенно, но грубо, поинтересовался Земляков. - Самый умный? Ну, садись в кабину, если такой храбрый и дисциплина не указ. Отдыхай в безопасности. А то вдруг простудишься или шапку уронишь. Отвечай за тебя потом, за …
        Ругательство было малоизвестным, наверное, московским, сугубо интеллигентным. Но лейтенант все равно обиделся, молча сел в кабину и бахнул разболтанной дверцей. Остальные полезли в кузов, в том числе и лишившийся теплого места техник-капитан. Злиться на нахальство распоряжавшегося Землякова капитан не стал, только негромко заметил:
        - Напрасно так, Жень. Просто нет опыта у человека.
        Переводчик, видимо, хотел ответить грубо, но воздержался. Лишь пояснил:
        - С такими понтами у него фронтового опыта и не будет. Только и похороним дурака. А оно нам надо?
        - Я объясню лейтенанту, - примирительно сказал Жор. - Он вовсе не дурак, талантливый спец, интуиция в металловедении прекрасная, ты же знаешь. А недостатки изживаются. Молодость, да. А что там, товарищ Тима, нет ли у нас чего сладкого перекусить в дороге?
        Сладкое имелось - снабжались доппайком офицеры-специалисты щедро. Печенье было в хрустящих, будто накрахмаленных, бумажных упаковках без названия, и само этакое хрустяще-рассыпчатое, во рту так и тает. Старшие группы считали правильным делиться - ну, Земляков вообще всегда считал, что паек общий, видимо, правильные у него политруки в училище были. Капитан придерживался тех же принципов. Ехали, жевали, запивали холодным чаем и рассуждали о необходимости приобретения компактного кофейно-чайного термоса. Тимофею таких приборов видеть не приходилось, а ведь непременно нужно такую флягу при случае выменять или затрофеить.

* * *
        Штаб фронта стоял в Тиссафальдваре, офицеры группы ушли передавать добытые материалы, получать дальнейшие указания и оформлять фронтовые пропуска. Тимофей и Сашка - водитель «опель-пежо» - пытались отрегулировать зажигание, Павло Захарович сидел в кабине и прогнозировал:
        - Будапешт фрицы просто так не отдадут. Там мосты и отож всякое иное, очень стратегическое. Опять же заводы…
        Офицерская часть группы вернулась неожиданно быстро, Земляков обескураженно объявил:
        - Отзывают нас. Временно, но срочно. Тимофей, остаешься пока за старшего. Завтра-послезавтра пришлют офицера из резерва, он примет группу и транспорт, двинетесь к Будапешту, а там и мы подтянемся.
        Земляков передавал бумаги и только что полученные фронтовые пропуска на машины и людей:
        - «Додж» наш вот-вот должен вернуться. Передали: «уже убыл к вам». Машины содержать как следует, никому не отдавать, как бы на вас не жали. Если что, выходи прямо на фронтовой отдел СМЕРШ, жалуйся, не стесняйся. Вежливо, но непреклонно, как ты умеешь. О переводе водителя этого шарабана «опель-пежо» в группу я договорился. Две машины лучше, чем одна. Что ты киваешь? Прояви свойственную тебе проницательность: возражай и предлагай. Водитель-то как?
        - Вполне человек. Подтянуть можно, осознает где служит, втянется. Уф, товарищ старший лейтенант, не очень у меня поворачивается язык. Но раз уж речь зашла…
        - Давай. Насчет Тесликова?
        - Точно. Как сказать… Не вписывается он.
        - Да я уж понял. Специалист годный, но не фронтовой, - вздохнул Земляков. - Ходит как в кино, еще на Захарыча наехал за небритость.
        - Небритость - ерунда. Захарович к таким претензиям как к тем снятым лычкам - очень философски относится, - сказал Тимофей. - О другом речь. Я не особо суеверный, но ведь убьют лейтенанта. Смерть таких любит. Может, он в Москве, или где еще, стране большую пользу принесет, раз в металлах и алюминиях так разбирается. А здесь он на что? Только похоронить.
        - Угу. Моя бы инструкторша выдала ему пару раз под дых, да по яйцам, живо бы проникся. Но мы так не можем. Как понимаешь, не всё от меня зависит, но доложу начальству. Должны отозвать, бесцельные потери нам не нужны, - обнадежил Земляков. - Так, я тебе карту передаю. Понятно, группу новый офицер поведет, но ты знай на всякий случай. Маршрут строгий, приказано не отклоняться ни под каким видом. Смотри: Монор, Чепель… далее вот сюда…
        Распрощались. Лейтенант Тесликов отсутствующе разглядывал проходящую по дороге длинную колонну понтонеров. Остальные офицеры пожали руки рядовому составу, капитан Жор оставил две пачки шикарных папирос, подаренных ему в штабе - наказал выменять на что-то нужное и полезное.
        - Всё. Не суйтесь куда не надо, будьте в целости и сохранности. Нас ждут глубокие научно-технические изыскания в прекрасном городе Будапеште. До скорого! - пообещал Земляков. - Офицера должны прикомандировать опытного, надежного, наверняка сработаетесь.
        Офицеры ушли - Тесликов, не оборачиваясь, махнул на прощанье рукой.
        - Вот и ладно, - пробормотал водитель-Сашка. - Без интеллигенции как-то надежнее. А то спрашивает: не пора ли мне гимнастерку постирать? А когда я стирать-то буду? Или в ремонте, или за баранкой, сплю урывками.
        - Разные люди бывают. На интеллигенцию наезжать не станем, - сказал Тимофей. - Вон, старлей тоже из интеллигентов: по-немецки шпрехает - сами Гете с Шиллером ему позавидуют, почерк, как у моей учительницы «по-русскому», весь из себя столичный. Но и если с автоматом заляжет - ого! Интеллигенция - она разная.
        - Отож сказал, правду-матку как лопаткой рубанул. По слухам, вы с саперкой тож шибко интеллигентные. Средь сербов о вас такие байки ходят, лечь да трястись, - ухмыльнулся Торчок.
        Тимофей похлопал по чехлу с «коминтерном»:
        - Мы не нарочно. Просто деваться было некуда. А уж ты бы, Захарыч, помолчал насчет интеллигентности.
        Торчок лишь вновь ухмыльнулся. Ну, предпочитает не показывать, что и сам не чужд интеллигентному воспитанию, так и ладно. Он конечно, из творческо-поповских слоев, но тогда время такое было, мракобесное, что человеку поминать былое, он же не виноват.
        Занялись делом: в машине следовало навести порядок, оружие перепроверить и смазать, патроны и иной боекомплект пересчитать. Отругали Сашку за отвратительное состояние карабина - дубина доисторическая, а не оружие. Водитель оправдывался, действительно продыху у него последнее время не было. Ничего, как раз вычистит, и остальные стволы пришло время в порядок привести. В ящиках с запасами резервного оружия опергруппы хранилась самозарядная винтовка. Торчок намекнул, что «отож вроде талисмана», и сел чистить сложный ствол. Тимофей помог, беседовали о всяких фронтовых случайностях и необъяснимых явлениях. Сашка рассказал о летчике, выпрыгнувшем из подбитого самолета - парашют не открылся, летун упал без него, но удачно - на склон горы. Прокатился вниз, ободрался, но даже ничего не переломал.
        - Подъезжаем, думаем, сейчас кости собирать придется. А он сидит, смотрит ошалело: братцы, а я куда упал? Лицо красное, как ошпаренное! - красочно описывал водитель.
        - Бывает, - согласился Тимофей, думая о старшем лейтенанте Нероде - вот бы повезло и старлею.
        Остаток дня прошел с толком, а вечером Тимофей сварил настоящий кулеш. Павло Захарович сходил на продпункт, получил свежего хлеба на всю группу. Поужинали как люди.
        - Отож я бы тебя командиром группы поставил, - сулил наевшийся Торчок. - Нет, как задание, так пусть специалисты указуют, а в маршах и переформированиях тебе руководить и командовать. Оно спокойнее выходит.
        - Во сказал, - засмеялся Тимофей. - Где это видано, чтобы командир группы кашеварил? Лучше уж я на старшинских правах останусь.
        Временно-подчиненные похрапывали в спальных мешках, Тимофей сидел, пригревшись с автоматом, думал о жене с сыном, о Будапеште. Ну, и о будущем. Может, доведется когда-нибудь группой командовать и офицерские погоны носить? Чем черт не шутит, пока начштаба спит.

* * *
        Позавтракать не успели, Павло Захарович ушел за водой, только развели огонь, как к сараю-развалюхе, у которой расквартировались на ночлег остатки опергруппы, подкатил «додж». Тимофей сразу оценил залатанный капот - осколки машину порядком посекли - но все равно красавец-автомобиль, даже подкрасили его частично. Из кабины высунулся Сергеев, улыбнулся, хотя и несколько напряженно:
        - Уже на месте, товарищ Лавренко?
        Тимофей осознал - не один водитель, в кабине под тентом кто-то еще белесый ворочается.
        На землю молодцевато соскочил невысокий офицер, покачнулся, и тут Тимофей осознал, что дело плохо. Но следовало соответствовать моменту:
        - Смирна! - подал команду сержант Лавренко.
        - Вольно, товарищи бойцы! - звонко ответил вновь прибывший.
        Сергеев с подножки грузовика корчил многозначительные гримасы. Собственно, и так было понятно - новое начальство привез.
        Офицер был немного странен. Дело не в невеликом росте - в постоянном составе опергруппы особых богатырей не имелось. Но этот белый новенький полушубок, оранжевая портупея, перехватывающая мощную грудь-броню… Нет, хороший, конечно, полушубок, но Тимофей такие, только шибко поношенные, разве что прошлой весной видел, да и то пару раз. А нынче на зимнюю форму одежды далеко не все части успели перевести, да полушубков не особо и требовалось - все ж не в Подмосковье война сейчас шла.
        - Греетесь? - распаренный офицер неодобрительно покосился на костер. - Назовитесь, товарищ боец.
        Тимофей назвался и попросил предъявить документы. Офицер, хмыкнул, показал новенькое удостоверение СМЕРШа. Лейтенант Ким Саламонов 1924 года рождения…
        - Прекращаем перекуры! - немедля возвестил суровый товарищ Саламонов, убирая документы. - Назначен к вам командиром группы. Докладывайте о состоянии дел и техники, товарищ Лавренко. Кстати, вы комсомолец? Еще комсомольцы в группе есть?
        - Я комсомолец, товарищ лейтенант, - признался Сашка, тоже чувствовавший неладное.
        - Когда проводили собрание организации? - напружинился новый командир группы. Сверху он был зимний и широкий, в нахлобученной новой шапке-ушанке, а внизу еще очень летний: в тонких брезентовых сапогах и не особо новых тесноватых галифе. На цыпленка похож.
        - На марше ни минуты не было, вот сейчас собирались за газетами сходить и провести политинформацию, - доложил Тимофей, уже немного паникуя.
        - Запустили работу! - немедля осудил Саламонов. - Стой! Куда?!
        Вернувшийся с водой и пытавшийся незаметно шмыгнуть за грузовик Торчок, поставил ведро и смиренно сказал:
        - Отож я не комсомолец, товарищ лейтенант.
        - Это я догадываюсь. Но почему в таком виде?! - ужасался Саламонов.
        Павло Захарович начал застегивать телогрейку.
        - Да я не о том! - звонко заверещал лейтенант. - Что у вас с лицом? Почему так давно не бриты? Вы старообрядец, бандит или советский солдат?!
        - Советский, - безошибочно выбрал нужный вариант опытный Торчок.
        - Сержант Лавренко, постройте личный состав! - грозно скомандовал цыплячий лейтенант.
        Речь лейтенанта Саламонова была горяча, ярка и длинна. Личный состав опергруппы слушал, переминаясь с ноги на ногу. Лица водителей, да и Павло Захаровича были сосредоточены, вдумчивы и абсолютно отстутствующи. Всем хотелось позавтракать, и желательно у костра. Лейтенант прохаживался перед строем, взмахивал блестящим красно-синим карандашом, указывая то на костер, то на машины, то в сторону предполагаемого фронта и Будапешта, пламенно призывая мобилизоваться и не оставить шанса врагу. Тимофей еще раз осознал, что многого о службе не знает - обошло как-то и на плацдарме и после. Но вспомнился один жук-лейтенант на плацдарме, чтоб ему…
        - Вам, ефрейтор Торчок, два наряда вне очереди и немедля бриться! - приказал подуставший лейтенант. - Разгильдяйства и расхлябанности я не допущу! Всем ясно?
        - Отож еще как, - заверил Павло Захарович.
        - Выполняйте! Остальным заняться осмотром оружия и машин. Выдвигаемся через час. Приказ быть в Орчаре[43 - Орчар - настоящее название городка-пункта сбора группы засекречено по понятным причинам.] точно в срок до всех доведен?
        - Доведен. Будем. Только это… а завтрак? - напомнил Сашка.
        - Завтрак это само собой, - снизошел новый командир. - Где питаемся?
        - Питаться уже не получится. Мы на продпункт ходили, но там прикомандированным только до восьми завтрак выдают, - сообщил Тимофей.
        Теперь личный состав с ужасом глянул на него. Группа рассчитывала на само-питание, поскольку у сержанта Лавренко получалось значительно лучше, чем у продпункта. Но раскладываться для возни с завтраком при новом командире явно не получится. Вон и костер уже погас.
        - А сейчас сколько у нас оперативного времени? - насторожился лейтенант.
        - Восемь тридцать четыре, - доложил Тимофей, отвернув рукав телогрейки.
        - Мародерствуем? - дернул узким носом Саламонов.
        - Никак нет. Трофейные.
        - С немца сняли, так, а Лавренко? - проникновенно вопросил лейтенант. - И не противно? Вы же боец Особого отдела! Должны показывать пример, а вы пленных раздеваете…
        - Отож не пленный был, - сообщил Павло Захарович. - Он у тракту лежал, мы вышли, думали, может помочь. Все ж человек, хотя и гад фашистский.
        - Да, подходим, а он того… - поддержал Сашка. - Совсем уж готовый.
        - По истине говоря, там одна рука и лежала, - доверительно пояснил Торчок. - Видать, танком отдавило. Вот тута одни лохмы, а часы как новенькие. Тикают! Не пропадать же «котлам»…
        Лейтенант Саламонов заметно побледнел. Подробности происхождения часов ему явно не нравились.
        - Всё, хватит разговоров! Оружие к чистке! Водители, проверить машины.
        Тимофей передавал новому командиру документы и карту, показывал оружие. К автоматам лейтенант не особо придирался - да и к чему там придираться, для себя же чистили. Возникли вопросы к трофейным сверхштатным гранатам, и особо прицепился к миномету.
        - Вот зачем он, а, Лавренко? Кто из него стрелять будет? Я или вы? Или этот Торчок-дикобраз?
        - Я буду. Поскольку по первой фронтовой специальности я минометчик. Прям сразу туда приписали, такая судьба, - пояснил Тимофей.
        - Но вы же теперь в контрразведке. Пора перестраиваться, товарищ Лавренко, менять образ мысли, совершенствоваться. А вы миномет таскаете, да опять же немецкий.
        - Вы, товарищ лейтенант, дайте приказ, мы миномет и лотки с боезапасом прямо здесь оставим. Прежний командир группы говорил «пусть будет на всякий случай», но раз есть иная свежая директива, так сразу бросим негодное оружие, - сказал Тимофей, которого вся эта бодяга с минометом и новым командиром начала изнурять.
        - Бросать оружие не положено! Нужно сдать надлежащим образом. Но раз прежний командир не возражал… Под вашу ответственность, Лавренко.
        Тимофей поставил 5-сантиметровый «корень претензии» обратно в кузов, накрыл плащ-палаткой. С новым командиром все было ясно. Не было ясно, откуда он такой своеобразный взялся. Просто удивительно. До сих пор опергруппу укомплектовывали тщательно, офицеры прибывали пусть и нелегких характеров, но подготовленные по своему профилю: техническому или боевому, это уж как задача стоит. И вдруг эта цыпля в полушубке… Явно никакого понятия не имеет о специфике и задачах группы. Напутали чего-то наверху.
        - Этот Саламон прямиком с Красноярской школы[44 - Красноярской школы СМЕРШ не существовало. Была Новосибирская школа ГУКР НКО «СМЕРШ», начавшая свою работу в январе 1944 года. Несомненно, товарищ Саламонов не оттуда. Откуда вообще берутся такие товарищи - большая загадка.]. Секретарь-комсомолец там был, - успел сказать Сергеев. - Болтун невыносимый.
        Насчет последнего было вдвойне понятно. Только загрузили имущество и завелись, новый командир вновь приказал построить личный состав, произнес речь о важности освобождения Венгрии, происках фашиста Салаши, сознательном отношении советских солдат к несознательным и угнетенным венгерским гражданам.
        Лейтенант сел в головную машину, Тимофей с облегчением забрался в кабину «опель-пежо».
        - Жуть! - сказал Сашка, бережно заводя норовистый двигатель. - Еще и напоминает - задание неотложное, быть на месте обязаны как штык! А мы тут полдня потеряли.
        - Чего уж… Поехали - уже хорошо. Вроде бы меньше стучит, а?
        Обсуждали двигатель, это помогало отвлечься от неприятных мыслей. Понятно, любые построения и лекции по международной обстановке боец обязан выносить стойко и мужественно. Как и пропущенный завтрак. Но как с таким лейтенантом вдруг на задание и захват идти? Гарантированно не вернешься. Да нет, быть не может, пришлют кого-то толкового.
        Ехали так себе. И дорога была плотно забита войсками, и грязища жуткая после танков, да еще Саламонов все время направление движения уточнял. Понятно, не привык к венгерским названиям, их-то и по буквам попробуй прочти-запомни. Мог бы у поездивших сержантов спросить, так нет - уткнется в карту и мыслит, пальцем водит.
        Ночевали, как говорится, «ни два, ни полтора» - в поле, на ветру, среди растерзанных гусеницами скирд. Торчок, оставленный часовым на всю ночь, порядком замерз. Под утро Тимофей его самовольно сменил, за что получил выговор. Пришлось врать, что желудок от сухомятки свело, все равно проснулся. Завтракали опять без чая. «Ничего, товарищи, у Будапешта будет время, отдохнете».
        Опять тыркались по заторам, у переправы три с гаком часа простояли. Верил лейтенант Саламонов в очередность и дисциплину проезда, что очень верно, но нужно же понимать, что во фронтовой очереди бывает и своя первоочередная внутренняя очередность.
        - Слушай, я не пойму - у него же две нашивки за ранения. Он был на фронте или нет? - тайком спросил Тимофей.
        Сергеев, поневоле ставший экспертом по части нового командира, пожал плечами:
        - Не пойму. Наград нет, нашивки есть. Трендит без остановки, но про фронт и ранения - молчок.
        - А он не того… может, от немцев заслали? - полушутя спросил Тимофей.
        - Вряд ли. Я же когда заехал спросить про ваше расположение в Отделе армии, мне его там и подсадили. Сам Григорьев и привел, усадил, на прощание руку пожал.
        Майор Григорьев группе был хорошо известен - из армейского СМЕРШа, офицер суровый, но дельный. Надо думать, вполне проверен «наверху» этот несчастный Саламонов. Но отчего такой дурак?!
        Поужинали нормально, с горячим, поскольку сухомятка уже всех доводила. Развели костер в траншее, откуда-то пованивало, но нахохлившийся лейтенант насчет чая и каши таки снизошел, возражать не стал. Ночью было холодно, выпал мокрый снег, охранявший машины сержант Лавренко грелся, мысленно ругая командира. Чего стоило в деревне или ферме встать? Полно же кругом жилья.
        День выдался еще мрачнее и сырее. Тимофей спал в тряской кабине, снилось, что едут куда-то с Стефэ и Юриком, а рельсы как нарочно ребристые, не иначе диверсанты нагадили. Сержант Лавренко с трудом выпутался из глупого сна, долго приходил в себя, а придя, удивился. Катились проселком, довольно безлюдным, не разбитым. Навстречу прошла одинокая полуторка с пустыми бочками.
        - Сашка, мы куда вообще едем?
        - Так вон «додж», за ним и двигаемся. Спи дальше, сдается, обеда все одно не будет, а как встанем чтоб поссать, толкну.
        - Это, конечно, спасибо, но, похоже, мы заблудились. Мы же на север едем?
        - Так объезд, наверное. Лейтенант останавливался, уточнял. Раз десять уточнял. То Чарнаберне, то Сике-Пасек какие-то.
        Никаких Сике-Пасеков сержант не помнил. Нет, так-то маршрут помнился, но не все подряд деревни и развилки в памяти остались. Хотя ощущение, что не туда поперлись, оставалось.
        - Точно, на север свернули, - пробормотал Тимофей.
        - Вот у тебя компас беспокойный. Ну, север так север. Лейтенант с картой, наблюдает, спрашивает, высчитывает.
        Тимофей открыл дверь, прислушался. Вроде бы стреляли, но где-то далеко. Ладно, к немцам вряд ли заедем.
        На остановке, когда заливали воду в радиаторы и сами сливали ненужное, Тимофей все же попробовал обратиться к новому командиру.
        - Не надо умничать, Лавренко, - отрезал Саламонов. - О намеченном маршруте я прекрасно знаю, но раз дороги забиты, целесообразно проявить инициативу, обогнуть заторы и прибыть точно в срок. Опаздывать группа не имеет права!
        - Так, а бензина же в обрез…
        - Мы СМЕРШ или банно-прачечный отряд?! Заправят где угодно, - тонко усмехнулся лейтенант. - Идите и следите за водителем. Будет дремать за рулем - мигом отчислю. Здесь контрразведка, а не непойми-что! Вас это тоже касается.
        Тимофей пошел обратно к машине. Тьфу, «контрразведка» он, как же.
        Снова катили по проселкам, у развилки с каким-то то ли намогильным, то ли церковным памятником чуть не увязли, но выбрались. Тимофей еще подремал, проснулся уже в темноте, машины медленно двигались почти ощупью.
        - Завел нас лейтенант, - судорожно зевая, сказал Сашка. - Не поверишь, но это уже вроде как Словакия.
        - Как Словакия?!
        - Ну, вроде как она. А может Чехословакия, просто мы с другой стороны в нее заехали? Сейчас на какой-то Левице премся. Наши танки туда уже прошли, фрицев нету, проезд свободный. Оттуда уже на Будапешт повернем, надо думать.
        Никакого Левице на карте точно не было. Это чего вообще: город, село или вообще озеро? Тимофею стало нехорошо. Ладно, поворотом или дорогой ошибиться. Но целой страной?! С придурошного Саламонова какой спрос - у него опыта нет. А вот сержанта Лавренко очень даже спросят за сорванное задание. Но дело даже не в этом. Ждать же на месте группу будут, а тут… «ой, да мы там в Словакию заехали».
        - Сашка, я в кузов перелезу. Послушаю что снаружи, да с Торчком посоветуюсь.
        - Поговори, Тима, а то действительно как-то… Явно же не туда едем. И стреляли где-то слева, вроде…
        Павло Захарович, закопавшись в пухлые свертки спальников и вещмешков с офицерской формой, преспокойно дрых. Растолканный, философски посоветовал не нервничать.
        - Отож целый лейтенант, ученый и политически грамотный. Пускай ведет и отвечает.
        - Ты чего говоришь, Захарыч?! Мы же вообще в Словакию заехали. Будапешт вот в той стороне.
        - Ночь, тута куда дланью не тыкай, везде тьма и сплошная неизвестность. На войне география своенравная, поди угадай, какой путь короче, - сказал сонный Павло Захарович. - Чего волнения волновать? Лейтенант - дурень, так то его личные горестности и ответственности.
        - А вот то чьи проблемы будут? - зловеще поинтересовался Тимофей. - Уши свои мохнатые прочисть. Слышишь?
        - Уши, що уши… зато не мерзнут, - Торчок сдвинул шапку и прислушался. - Не, тут ты прав, то нехорошо…
        Звуки относило ветром, но временами слышалось очень явственно: пулемет. Бьет настойчиво, явно не дежурную ленту жжет.
        Тимофей вовсе снял шапку, пытаясь расслышать.
        - Туды глянь! - толкнул Павло Захарович.
        С левой стороны мелькал красный огонек фонарика, что-то кричали издали.
        … - той! …уда… уй?!
        Тимофей заколотил по крыше грузовика:
        - Стой, Сашка!
        Из кустов машине бежали бойцы с оружием:
        - Куда претесь, вашу…?! Там немцы!
        «Додж» впереди тоже остановился, оттуда спешило свирепое белесое пятно и вопило из глубин полушубка:
        - Почему встали? Лавренко, я тебя предупреждал?!
        - Немцы впереди, товарищ лейтенант!
        - Какие немцы?! Кто сказал?!
        - А вы вообще сами кто? И откуда? - с подозрением поинтересовался местный боец. - Немцы же дорогу за вами перерезали. Приказано занять круговую оборону. Ну-ка, кто у вас старший?
        Все это ночное происшествие, недалекий бой и прорвавшиеся немцы было очень неожиданно, но сержанту Лавренко показалось, что он чего-то подобного и ждал. С утра чудилось, прямо хоть верь в самое суеверное предчувствие. Впрочем, какие предчувствия, если такой лейтенант командует? Уверенность была.
        14. Декабрь. Станция на маршруте
        Ситуация складывалась крайне неприятная. 22 декабря наши части продолжали наступление. Дивизии 27-го стрелкового корпуса совместно с передовыми частями 6-й гвардейской танковой армии достаточно успешно продвигались на северо-запад в междуречье Ипель - Грон. Но в ночь на 23 декабря спешно переброшенные из Польши танковые дивизии немцев нанесли встречный контрудар. Удар у гитлеровцев получился довольно хаотичным, но совершенно неожиданным.
        Наша 303-я стрелковая дивизия готовилась наступать вдоль железной дороги от Хорватице и станции Томпа. Немецкий удар отсек дивизию от действовавших с районе Ленице танкистов. Одновременно оказалась перерезана и единственная дорога, связывающая с тылами наши передовые части. Мгновенно образовался дефицит горючего и боеприпасов.
        Немцы наносили сходящиеся удары с трех направлений - 303-я стрелковая оказалась окружена в районе деревни Семоровицы. Паники не было, стрелки и артиллеристы заняли круговую оборону. Хуже пришлось штабу дивизии, оказавшемуся восточнее - на станции Томпа - немцы, видимо, точно знали местонахождение штаба и атаковали целенаправленно…
        … - Товарищ капитан, мы ведь проскочим? Прикажите показать, где можно проскочить! У меня приказ срочно быть в Будапеште, - наседал Саламонов.
        - Так а чего вы сюда ехали? - изумился капитан. - Слышите, что творится? Где же тут проскочить?
        Стрельба усиливалась - по большей степени на севере, но и со стороны дороги, по которой только что беспрепятственно прошли машины опергруппы, доносились очереди.
        - Но мы же проехали! Можно же проехать! - возмущался Саламонов.
        - Да черт вас знает, как вы проехали! - обозлился капитан. - Прячьте технику, занимайте оборону. Немцы подходят!
        - Лавренко, прячь машины! Немцы рядом! - немедля переключился лейтенант, как будто Тимофей не стоял рядом и ничего не слышал.
        Станция[45 - Исчерпывающих документов и воспоминаний о подробностях боев у станции Томпа штабных подразделений 303-й сд пока найти не удалось. Здесь излагается общая картина событий, дополненная авторскими предположениями и допущениями.] была не особо значительной: несколько складов, короткая платформа, запасной путь… Уходила мимо станционных строений насыпь, тянулись во тьму рельсы единственного пути. По другую сторону насыпи стояли дома железнодорожных служащих - одноэтажные, крытые черепицей. Еще дальше - во тьме - пряталась деревня Харватици, там уже были немцы и готовились к атаке на станцию.
        Скучившаяся под защитой оград, немногих домов и пакгаузов автотехника штаба дивизии стояла густо. Водители суетились, пытаясь замаскировать автомобили. Тимофей понимал, что пожгут тут технику, но деваться попросту было некуда. Местность для обороны не подходила: вокруг станции лишь поля, луга, а склоны пологих холмов, высоты подальше - то уже под немцами. Особо окапываться некогда, только за строения и можно обороне зацепиться. Если у фрицев танки и артиллерия… Впрочем, народ тут опытный, не новобранцы, устоят. Но машинам по любому конец…
        Тимофей стукнул прикладом в стену - ага! - так себе выложили.
        - Здесь!
        - Так устоит же камень-то, - заныл Сашка.
        - А ты с разгона. Нечего жалеть!
        Водитель запрыгнул в кабину «опель-пежо», газанул задним ходом - грузовик бахнул кормовым бортом в стену. Заскрипел лопнувший кузов, полетели щепки. Но и стена пошатнулась.
        - Еще раз! - скомандовал сержант Лавренко.
        Грузовичок было жалко, прям очень. Столько делали его, за рулем успел посидеть, попривыкнуть. Ну что теперь-то.
        Бах! - машина повторила самоубийственный маневр.
        Пробегавший мимо боец крикнул:
        - Что творите, ироды?! Да погодьте, сейчас немцы сами все порушат.
        - Беги, хохмач! - обозлился Тимофей. - Еще о непременном сохранении культурных словацких ценностей речь толкни.
        С третьего толчка стена обрушилась.
        - Отож с краю подчисть! - указал Торчок, спешно роющийся в вещах в кузове «доджа».
        Подвисшие камни Тимофей обрушил толчком - левая рука заныла. Вот все так не вовремя, черт бы его… Изнутри - из пролома - пахнуло тыквами, яблоками, мирной жизнью. Здоровенные тут сараи, это хорошо.
        «Додж» загнали вовнутрь, снаружи загородили побитым «опель-пежо». Стрельба нарастала - немцы открыли огонь из чего-то скорострельного, видимо, зенитного. Легкие снаряды пока особого вреда не причиняли, лишь сшибали черепицу с крыш. Но вот и мины от фрицев засвистели. Это уже хуже…
        - Значит, так. Мы в оборону, Сергеев за машинами приглядывает, - сказал Тимофей, обозревая арсенал опергруппы. - Ну, «катюши» у нас нету, но все же и не с пустыми руками.
        - Давай я с вами пойду, - вызвался Сергеев. - Захарычу бегать уже сложно.
        - Отож добегу, - заверил Торчок. - То разумнее. Поскоку, ежели на прорыв идти, то я твою заокеанскую колесную гордость точно не заведу.
        - Всё! Беремся! - распорядился Тимофей.
        Когда отягощенная оружием боевая часть опергруппы выбежала на крошечную площадь перед станцией, на них накинулся какой-то майор:
        - Куда драпаете? А ну-ка стой!
        - Виноваты, товарищ майор. Не разобрались. Где позицию занять поудачнее? - Тимофей плюхнул на раздолбанную мостовую свой «жаб»-миномет.
        - Блудливые контрразведчики, что ли? И даже с полутяжелым вооружением? - ядовито восхитился майор. - Тогда туда давай, сержант. Дом с флюгером видишь?
        Группа двинула к дому, на котором вроде бы виднелось что-то похожее на флюгер. Несущий два лотка мин Торчок проворчал:
        - В самую дупу послал майор. О тож мы чужие, шо нас беречь.
        - Да тут щас везде эта ваша дупа, - справедливо заметил Сашка, которого кренило под неуравновешенностью трех минометных лотков.
        Нет, позиция оказалась не из самых дурных - между домами и колодцем бойцы комендантских подразделений успели слегка окопаться, расковырять стены. Командовал тут немолодой грузный подполковник. Подивился незнакомым бойцам:
        - Ладно, сержант, занимай позицию. Ты из этой дряни вообще стрелял-то?
        - Обижаете, товарищ подполковник. Неказистое устройство, но вполне рабочее.
        - Ну давай, выбирай огневую. Только по своим не вздумай пульнуть, - подполковник неспешно двинулся в темноту, донесся его спокойный бас.
        - От то солидный командир, вдумчивый, - одобрил Торчок. - Не то, що наш.
        Лейтенант Саламонов куда-то запропал, но опергруппа об этом не особо жалела. Некогда было. Тимофей спешно зарывался в землю - «коминтерн» так и мелькал, с хрустом перерубая корни и выбрасывая из словацких недр всякие осколки и черепки.
        - Богата тут эта археология, - попыхтел сержант Лавренко.
        - А у меня само идет, - сообщил Сашка, копавший у другого угла строения. - Сортир, наверное, стоял.
        - Отож удобрения - сплошная польза для росту, - позавидовал сверху Торчок.
        Павло Захарович изыскал лестницу и устраивался в разворошенной крыше невысокого строения. Выбрали позицию наспех, но вроде бы удачно. Пристройка малозаметная, вид на подходы к крайним домам имеется. Только вот закрепиться по-настоящему не дадут.
        Немцы уже атаковали. Справа вовсю разгорелось: пулеметы, разрывы мин, перестук легких немецких зениток. Вспыхнули в небе осветительные ракеты, стрельба сразу усилилась, дошло до автоматов. Но и у наших имелся сюрприз - вдарила сразу пара крупнокалиберных пулеметов из зенитного штабного прикрытия. Проскочил за дома юркий связной броневичок, затарахтел из башенного пулеметика. Через секунды пулей вылетел назад уже через другой проезд - немцы перенесли огонь на мелкую бесстрашную бронетехнику и заборы разлетались от частых попаданий снарядов автоматической пушки.
        Тимофей на миг спрятался в окопчике - сержант скромный и не бронированный, но ведь заденут ненароком. Но броневичок уже тарахтел из пулемета левее - туда немедля влупили немцы.
        - Отож мелок танк, да отвлекает ударно, - крикнул сверху Павло Захарович. - Ты, Тима, забирайся сюда на миг. Приценись. Идут фрицы-то…
        Приценились. Видно было не то что плохо - вообще никак. И ориентиров мало. Но опыт ночных боев на плацдарме имелся, угадать ситуацию худо-бедно можно. Вспышки выстрелов, направления по которым точно пойдут…
        - Захарыч, у тебя глаз верный, я знаю, - пробормотал Тимофей. - Направляй внятно, лучше без лишних «о тож». Тут каждый слог и градус важен.
        - Можно и так. Ты там, главное, поосторожнее с бомбами. Все говорят, что заряды «шибко чуткие».
        - Соблюду аккуратность. Стежок за стежком, дело привычное.
        По полю ударили наши «ручники», за ними карабины и автоматы связистов, и иных штабных вояк. В ответ немцы тоже усилили огонь - светляки трассирующих пуль и снарядов, казалось, летели со всех сторон. Тимофей скатился по лестнице.
        - Чего молчим, особисты? - поинтересовалась большая фигура, появившаяся из-за угла.
        - Рановато, товарищ подполковник, - не глядя, пояснил скорчившийся над «жабой» Тимофей. - Мы маломощные, разброс большой, а эшелона мин в запасе нету. Подпустим - накидаем.
        - Ну-ну, - только и сказал подполковник и исчез.
        Приличный человек. Если расстреляет или под трибунал отдаст, то потом, а не «до того как».
        Стрельнул из карабина Сашка, залегший в окопчике на противоположном краю пристройки.
        - Как? - поинтересовался Тимофей, подправляя горизонтальную наводку «жаба».
        - Нормально. И затвор плавный, - похвалился водитель и пульнул еще разок.
        - Тима, подходят. По левому штриху, - предупредил сверху Торчок.
        Что ж, «жаб» был готов: плита-опора наклонена чуть вперед и подкопана, белая метка наводки на стволе видна четко. Тимофей протер крышку лотка с минами, открыл… Минометные снаряды, в темноте схожие цветом на запекшуюся кровь, ждали.
        - Давай, Тимоха! - спокойно сказал Павло Захарович с крыши. - С Богом!
        Сержант Лавренко нежно вынул первую мину. Конечно, без пристрелки не полагается, но мы не особо минометчики, а штаб дивизии не ротная траншея.
        Мина ушла в ствол мягко, чисто. Тимофей толкнул рычаг спуска. «Жаб» с готовностью хлопнул.
        - Добре! - сообщили сверху. - На ноготь правее…
        Подправили, ушла вторая мина…
        … Лоток, еще… уходили мины… «Правее штрих!», «туда еще одну!», «ближе два пальца!», «еще дай!» - командовал сверху Торчок. Понятно, указания смехотворные, но Тимофей человека на крыше знал давно, точное понимание имелось.
        Сунулся подавать мины Сашка - был послан - тут нужны нежность и сосредоточенная механика движенья. Кто-то кричал за спиной, что-то требовал - сержант Лавренко не отвлекался, слушал только Захарыча. Мины ложились в ладонь с готовностью, чуть шероховатые, одновременно лоснящиеся. Аккуратненько - не быстро и не медленно - в ствол, мягкий удар ладони по спуску, хлопок… Следующая… «Ближе на палец»… это нехорошо, предпоследняя отметка - это сотня метров…
        И лоток предпоследний…
        - Тимка, рядом уже! - кричал Сашка, лихорадочно клацая затвором. - Отходить надо!
        - Сворачивай, Тимоха, - сказал сверху Павло Захарович. - Драпаем, ибо зажмут.
        - Понял! - сержант Лавренко закрыл начатый лоток.
        Торчок бахнулся-скатился сверху, схватили манатки, побежали. Лежали убитые штабные бойцы, горел дом. Вроде огонь вели всего минуту, а как оно все… «Жаб» покачивался в руке, словно старался полегче стать - не хочет назад к фашистам.
        - Ложись! Ложись! - яростно кричали из-за разбросанных шпал.
        - Падай! - крикнул Тимофей, роняя «жаба» и перебрасывая из-за спины автомат.
        За изгородью мелькнули каски - до боли знакомые, вечно-чужие. Тимофей открыл огонь, целясь по едва угадываемому движению во тьме. Ствол ППШ искрил, давал плотного огня - все ж хорошее, удобное оружие. В ответ вроде тоже стреляли, сержант Лавренко инстинктивно вминался подбородком в землю за опорой опрокинутого «жаба».
        Из-за ограды вылетела, кувыркаясь, «колотушка». Запрыгала по земле, рванула. Не задело, наверное, чудом. Но и рядом кто-то был - полетели ответные гранаты, за оградой забабахало, там присмирели…
        Тимофей отползал, волоча за неудобный ствол «жаба». Над головой посвистывало, низко, вплотную, прямо аж жуть. Откуда бьют, непонятно.
        - Сашка, дурак, чем прикрываешься?! - закричал Тимофей. - Разорвет же!
        - Так хоть разом! - сипло ответил водитель, заслонявший башку лотком с минами.
        - А мы?!
        Сашка матюгался, но лоток теперь двигал перед собой…
        Минометно-оперативная группа проползала под колесами горящей полуторки. Вполне может и рвануть машина - наверняка не матрасами груженная - но тут попробуй встань, оглядись…
        Добрались до станционных строений - здесь закреплялись отошедшие бойцы штаба. За насыпь оттаскивали раненых.
        Падая под относительное прикрытие и пытаясь отдышаться, Тимофей подумал, что теперь обе вверенные машины пропали. За такую службу уж точно не наградят. Лейтенант все одно пропал, с него-то не спросишь. Ладно, в штрафной роте тоже люди воюют, это товарищ Лавренко лично видел. Переживем как-нибудь. Или не переживем, так война, она вот такая. Будем надеяться, Сергеев вовремя от «гаража» драпанул. Хороший водитель, толковый. И человек приличный.
        На часах была почти полночь. Шли вдоль насыпи офицеры, распределяли отошедших бойцов по местам - следовало укреплять фланги. Фрицы то ли подвыдохлись, то ли пытались обойти насыпь пошире, ударить с боков.
        - А, контрразведчики? Живы? Молодцы! - рядом присел знакомый капитан. - Хорошо крыли. Вот дрянной же миномет, но если с умом взяться, то дает жару.
        - Это ты, сержант, клал как из пулемета? Чувствуется специалист, - еще двое офицеров приостановились. - Изванцев, забирай их к себе.
        - Понял. Пошли, контрразведка. Будете как положено за тылами приглядывать, в резерве ждать.
        - Товарищ капитан, а случаем мин для нас не найдется? - с трудом поднимаясь, Тимофей ухватил рукоять-переноску «жаба». - У нас полтора десятка осталось.
        - Чего нет, того нет, - сказал капитан. - Мы и своё почти все расстреляли. Не самый зажиточный сегодня бой. Ну, не в первый раз.
        - О тож, может танк какой вызвать? А лучше два. Пусть боеприпас подвезут, им, танкам, чего, они железные, прорвутся, - намекнул Торчок.
        - Вот хитрый дед! - засмеялся капитан. - Будут танки, будут. Связь есть, подойдут на выручку. Но им для того заправиться и доползти нужно, а нам додержаться. Понятно, бойцы?
        - Так точно. Будем держаться, - заверил Тимофей.
        С ситуацией все было понятно. Немногочисленную бронетехнику, охранявшую штаб дивизии, повыбило: геройский броневичок лежал на боку у переезда, горел штабной - из трофейных - бронетранспортер, на котором вывозили раненых. От зенитчиков тоже мало что осталось. Боеприпасы на исходе. С рассветом, наверное, авиаторы поддержат. Но до того рассвета… И главное, что обидно - загибаться приходится из-за того, что где-то пары бочек соляры не нашлось.
        Фронт обороны остатков штаба порядком сузился: насыпь, станционные склады и платформа, несколько домов, кучи щебня… На правом фланге еще несколько строений. Далее всё - голый луг, даже кустов нет. Туда выбьют - конец.
        Но силы еще оставались: и бойцов порядком, и опытные по части обороны командиры, пулеметов изрядно. Немцы пока не лезли, чисто для беспокойства швыряли мины.
        Опергруппа окапывалась единственной лопаткой и ругала Сашку - водитель при отходе забыл полноценный автомобильный шанцевый инструмент. Провинившийся оправдывался - мол, все мысли о боезапасе были. Тоже верно - удирали в таких чувствах, что и штаны могли позабыть.
        Рядом ковыряли землю касками и чем придется солидные люди: писаря, парикмахеры и прочие непривычные к окопным работам штабные должности. Но трудились с полной сосредоточенностью, понимание ситуации имелось у всех.
        - Думал, уже не придется закапываться, - рассуждал пожилой старшина с огромными пышными усами. - Последний раз окопчик рыл еще до госпиталя, в 43-м. Там попрохладнее было. А нынче… взмок. Отвычка явная.
        - Вспомнишь, - тощий очкастый сержант передал единственный лом. - Вот же дегенератская сущность у этих фрицев. Отступаешь, ну и отступай, как того политическая логика диктует. Нет, контратака у них, видите ли, в рот их, паскуд, разъ…
        Работающий «коминтерном» Павло Захарович уважительно крякнул - штабные задохлики умели проникновенно выражаться.
        Тимофей протирал «жаба». Мин осталось с гулькин нос, но выпустить их желательно поточнее и с пользой.
        - Слышь, минометчик, ты бы сдвинулся куда, - сказали бойцы, прикапывающие вместо бруствера шпалы. - Демаскировать будешь, да и того… сдетонировать может.
        - Чего волноваться, земляки? Видите же - боевую не трамбую, не подкапываю. Капитан ваш сказал - выкинуться расчетом в нужный момент в нужную сторону, помочь огнем хоть символически, - пояснил Тимофей, продувая механизм наводки.
        - Тогда совершенно иное дело, прочищай агрегат, - одобрил пышноусый старшина. - Капитан Изванцев стратегическую мысль вполне имеет, не то что некоторые.
        - Это сразу видно, - согласился Тимофей. - А что там, товарищи штабные знатоки, с патронами? Принесли или нет?
        Пополнять диск пришлось уже лежа - немцы подтянули минометы и усилили обстрел, снова начали лупить их неугомонные зенитки.
        - Таинственное дело, - очкастый сержант торопливо докуривал папироску. - Вроде танками нас давить должны, а понатащили зениток. Форменное издевательство!
        - Да уж лучше зенитки, - заметил Тимофей и поинтересовался: - А ты, случайно, не из переводчиков?
        - Бери выше! - важно заявил очкастый, проверяя затвор карабина. - Мы - финчасть!
        Немцы принялись класть мины по станционным домам, там что-то вонюче загорелось.
        - Товарищи! Ни шагу назад! Держаться! Ни шагу назад! - донеслось от насыпи. Там мелькало белесое пятно, рысящее за спинами залегших бойцов. - Товарищи, стоять насмерть! За Родину!
        Торчок пригнулся за бруствером мелкого окопчика, Тимофей осознал, что и сам присел, словно близкая мина угрожающе засвистела.
        - Во какой пылкий! - заметил старшина-усач. - Ваш, что ли?
        - Какой наш?! Прикомандированный! - малодушно отперся Сашка.
        Развоевавшегося лейтенанта Саламонова перехватил кто-то из командиров. Стихло, только рвались на фланге немецкие мины. Но всем полегчало. Вот отчего так бывает: вроде и правильные слова, возразить нечего, а как ляпнут те правильные мысли в неправильное время, да во всеуслышание… Стыдно, честное слово.
        Неприятности на этом не кончились. Порыв ветра донес рокот моторов, тут же кто-то закричал «Танки!». Навстречу лязгу уже бежали расчеты бронебойщиков со своими длинными, но не очень солидными инструментами.
        Немцы надвигались окраиной луга, вдоль насыпи. Оказалось, все же не танки, а бронетранспортеры и поддерживающая их пехота.
        - Отож, я как знал. Противотанковую припас, - с удовлетворением сообщил Торчок.
        - На них одной мало, - сказал очкастый финансист. - А что, можно из миномета остановить бронетранспортер, а, товарищи?
        - Можно. Если закинешь мину вовнутрь, они же сверху открытые. Попал, считай, кончено с броневым тараканом. Но я вряд ли попаду, - пояснил Тимофей. - Может, ты хочешь попробовать? Ты человек образованный, сразу уравнение составишь и решение фрицам вышлешь.
        - У меня курс математики с иным уклоном, - сообщил финансист. - Просто так спросил, из академического любопытства. Не ершись.
        - Да я тоже просто так. Нервно себя чувствую. Слушай, оставь дотянуть папироску.
        - Я тебе новую дам. Чего их беречь, - правильный финансист полез в карман шинели.
        - Не успеете докурить. Отож, и вредно, и фриц не даст, - предрек Торчок.
        Докурить успели. Потом началось. Немцы жали с двух сторон, их бронетранспортеры близко не подходили - то ли бронебойщики их удерживали, то ли трусоваты были броневики. Но пехота лезла агрессивно, а хуже всего были минометы - просто житья не давали…
        …Своих минометчиков капитан Изванцев выбросил навстречу прорыву, когда фрицы уже зацепились за здания на окраине крошечной пристанционной площади.
        Тимофей полз навстречу пулеметным очередям, скрывая голову за «жабом». За спиной кряхтел Павло Захарович с лотками. Укрытий практически не имелось. Стрельбу открыли, лежа за рельсами, Тимофей задрал ствол миномета почти вертикально, на минимальную отметку «ноль». Обзор под платформой оставался символический, проще угадать чем рассмотреть. Сержант Лавренко нежно опускал мину в ствол, еще нежнее давил рычаг. Осталось десять… семь… Порой цель подсказывал Павло Захарович, залегший с автоматом метрах в пяти. Тимофей поправлял прицел. Спешить не следовало. Убьют так убьют, а вот самолично подорваться будет вдвойне обидно. В грохоте стрельбы и звучном визге солидных немецких мин собственных разрывов видно и слышно не было. Нет, слышались крики немцев, но чего они там орут, не понять. Да, переводчик не помешал бы.
        Последняя… эх, пошла, красноватая фройляйн…
        - Тикаем, Тима, тикаем! - уже почти в голос кричал Торчок.
        Тимофей с облегчением отпихнул опустевший лоток, развернулся на животе, волоча за собой «жаба».
        - Брось, Тима! Ну его в дупу! Рядом фрицы! - Торчок выпустил длинную, почти в «рожок», очередь.
        - Да щас! - Тимофей пихнул обиженного «жаба» в воронку, свалил сапогом на миномет комья земли…
        Теперь ползлось куда живее. Блистала от близких и далеких выстрелов тьма, оглядываться было незачем - и так чуялось, что вот-вот…
        …Позиции штабного резерва опустели. Лежали убитые, дымились воронки, только в стороне строчил «дегтярев», оттуда что-то крикнули…
        Ждал капитан Изванцев с последним прикрытием.
        - Вот же… спокойные вы, как та черепаха. Отходим! Живо, живо!
        Тимофей все же оглянулся. Лежал навзничь штабной сержант, очки зацепились за одно ухо, отблески вспышек в стеклышке играют. Отсчитал свои финансы парень…
        К трем часам ночи станция была сдана. Наши держались лишь у трех крайних зданий железнодорожных служб. Минометы немцев, бьющие прямой наводкой зенитки не давали поднять головы. Обнаглевшие бронетранспортеры открыто катались по лугу, особенно досаждал один с малокалиберной автоматической пушкой.
        Дело было совсем худо. Ползая за патронами, Тимофей видел лежащего в окопчике с автоматом генерал-майора - если комдив в цепи, значит от всей обороны полдыха и осталось. Главное, и люди пока есть, и патроны с гранатами, но позиция такая, что… Остается только ругаться и держаться.
        Но было и хорошее: у пункта боепитания столкнулись с Сергеевым - тот набивал вещмешок пачками патронов. Обрадовались.
        - Родичи, что ли? - поинтересовался раненый в ногу боец, вкручивающий запалы в «лимонки».
        - Почти!
        Немцы вновь усилили минометный огонь - понятно, сейчас атакуют. Тимофей забрал у убитого бойца винтовку и три обоймы, тщательно целясь, стрелял по вспышкам. Остальная опергруппа берегла патроны, кратко переговариваясь, готовила гранаты и прикидывала, как оно будет в конце. Было понятно, что немцы сомнут. Отступать было некуда, за соседним полуразбитым домом сидели радисты с рациями, дальше раненые, а немецкий бронетранспортер подъезжал метров на двести, нагло лязгал, строчил из двух пулеметов.
        - Самое дурное - у нас же в машине гранат полно, - сожалел Сашка. - Надо было их побольше брать. А то «миномет, миномет». А что толку? Хлоп-хлоп и все.
        - Отож не канючь, - заворчал Павло Захарович. - Миномет свое дело сделал. На том свете сполна зачтется и райскую медаль Тимке навесят. А гранаты шо… Можно подумать, тебе их вдоволь дадут нашвырять.
        - Вот чего вы спорите? Все одно сгорели наши машины, - сказал Сергеев. - Там как даст по крыше миной! Стропила обрушило, дым, искры. Я аж ошалел, а тут кричат «отходи! отходи!». Раненого тащат, я вроде с ними. У кочегарки на немцев выскакиваем. Я как полосну навскидку, попадали вроде. Надо думать, тоже зачтется. Пусть и без святой медали.
        Тимофей безмолвно согласился, приложился и выстрелил по мелькнувшей вспышке. Нечем немцев сдерживать. Вот это обидно. Неплохая опергруппа сложилась, пусть и технический состав, но надежный. Понятно, заменят, найдутся и другие дельные солдаты и сержанты, но в Будапеште работать СМЕРШу будет непросто.
        Заныли и засвистели очередные мины, но тут в неровный шум боя вписалось и еще что-то. Глуховатые выстрел орудия, еще…, сразу третий… Вроде со стороны дороги…
        - Кажется, и танки ихние пришли, - со вздохом сказал Сашка.
        Но танки были не «ихние», а совсем наоборот. Подошли «тридцатьчетверки» 6-й гвардейской. Горючего у них было в обрез, да и самих машин не так много, но вся обстановка у станции мгновенно изменилась. Еще пытались уцепиться за платформу немцы, частили по нашим танкам скорострельные зенитки, но их начали сшибать одну за другой, немцы не выдержали и побежали. На склоне фрицев накрыл залп батареи «катюш».
        Вот это было красиво: короткие оранжевые росчерки, несущие разящую вспышку пламени среди панически мелькающих крошечных теней…
        - Отож люблю я такую технику, - разглагольствовал Торчок. - Большой убедительности оружие. И имя красивое. Хотя порой экстравагантностью перегибает…

* * *
        Утро выдалось победным, но мрачным. Выручившие штаб дивизии двенадцать танков пошли от Томпы дальше, прочищать дорогу к передовым частям. По станционному поселку бродил штабной люд: собирали убитых, пытались завести те из машин, что относительно уцелели. Раненых было много, требовалась срочная отправка в санбат.
        Опергруппа занималась своими делами. «Опелю-пежо» здорово разворотило радиатор, а на кузов и вообще жалко было смотреть. «Додж», как ни странно, уцелел, хотя и лишился тента - придавило рухнувшей крышей и пожгло, но одновременно и спасло. Видимо, пожар сам собой погас.
        Бензин из «опель-пежо» слили и отдали для штабного грузовика. Начали разбирать завал в амбаре-капонире, и тут Тимофей осознал, что упустил нужное.
        - Народ, я пойду Саламонова поищу. Все ж командир. Чего потом говорить-то начальству?
        - У склада шпал ищи, - сказал Сергеев. - Я его там видал - бежит, полушубок распахнут, наган в руке. Прямо пулю так и ищет. Вон - там до сих пор горит чего-то.
        - Не, мы его позже видели. У насыпи, - припомнил Сашка. - Наверное, там и лежит. Иди, Тимка, и правда - офицер, свежий, новый. Надежды на него возлагали, будут интересоваться.
        К насыпи сержант Лавренко пошел на всякий случай мимо шпал, что оказалось не особо хорошим решением. Вонючий дым прибивало к земле, прямо не пожар, а какая-то газовая атака. Преодолев заграждение, Тимофей вышел к рельсам, поговорил с бойцами. «Лейтенанта в полушубке» они не видели, но уже «воскресили» пробитый водопровод у водокачки, можно было умыться. Сержант Лавренко ополоснул физиономию непредсказуемо брызгающей ледяной водой. Тут к «водопою» подошло начальство. Генерал-майор - уже без автомата - тоже решил умыться. Мельком глянул на Лавренко.
        - А, минометчик из Особого. Наблюдали. Молодец! Наглядно показал, как нужно знать и уметь действовать трофейным вооружением. Майор, фамилию сержанта запишите. Представим к награде.
        Комдиву подали белоснежное полотенце - странно было видеть такую чистоту в это закопченное и грязное утро - и генерал-майор ушел заниматься своими генеральскими делами.
        Слегка польщенный Тимофей назвал адъютанту свою фамилию, заодно спросил - не видели ли лейтенанта Саламонова? Оказалось, столь выдающуюся личность уже все знают.
        - Ранен. Ноги ему, кажется, перебило. У медиков ищи. Это там, за окраиной.
        Найти лейтенанта труда не составило - белый полушубок, наверное, имелся один-единственный на всю дивизию.
        - Тимофей?! Жив? - лейтенант пытался приподняться на локте.
        - Вы лежите, лежите, товарищ лейтенант. Я проведать и доложиться.
        Раненые, лежащие по соседству, косились. Видимо, неугомонный Саламонов успел им чего-то этакого наговорить.
        - Личный состав цел, машины - одну побило, другую сделаем. До места доберемся в срок, вы не волнуйтесь. Карту маршрута вы бы отдали на всякий случай, - осторожно намекнул Тимофей.
        - Карту? Да, карту! - лейтенант потянул полевую сумку. - Вы осторожнее, Лавренко, видишь, как получается.
        - Да уж, нехорошо. Ну, ничего, в госпитале подлечат, живо на ноги встанете. А мы немного вернемся, и доберемся как приказано.
        - Нет, Лавренко, ты не понимаешь. Я же третий раз на фронте. Первый раз еще в эшелоне зацепило, высадиться не успели. Бомбежка, будь она проклята! Вылечили, на формировку… Я там такую работу в комсомоле вел, у ребят глаза горели! Только полк позиции начал занимать, меня осколком… Да еще в спину! И сейчас… Это же у меня первый полноценный бой был. Один барабан отстрелять успел. И опять… - лейтенант изнемог от своей горячечной речи и неожиданно заплакал.
        - Ну что вы, честное слово… - Тимофею стало жутко неловко. - Сделали, что могли.
        - Да! Да, что мог, - Саламонов утирал глаза рукавом полушубка, развозя грязь. - Но мало, мало я сделал!
        - Так еще наверстаете. Вы бы, товарищ лейтенант, не по комсомольской линии шли, а по военной. Может, больше повезет?
        Саламонов кивал, закрыв лицо рукавом, но наверное, ничего не слышал. Тимофей и сам знал, что говорить бесполезно. Такой уж человек лейтенант. Ему ноги хоть совсем отшибай, в голове все то же останется - вихрь свистящий. Слишком уж разум светлый, теней сомнения в нем совсем не бывает.
        - Выздоравливайте. А мне там… к машинам…
        Тимофей спрятал карту, пошел между раненых. Смотрели, помалкивали. Только санитар с немецким автоматом на шее, кивнул, отзывая в сторону. От санитара попахивало.
        - Будешь?
        Тимофей глотнул из алюминиевого горлышка. Не спирт, а что-то немецкое. Из негодной фотопленки они пойло гонят, что ли?
        - Ох и дурак, а? - санитар кивнул в сторону Саламонова.
        - Дурак. Но честный.
        - Я и говорю. И как это на свете так дубово и встречно складывается? - санитар приложился сам. - Не волнуйся, сержант. Доставим в лучшем виде, побило лейтенанта средненько, подлечат, вернут.
        Дым слегка поразвеялся. Тимофей спешил к амбар-капониру, размышляя - уцелело ли в «додже» что-то из провизии? Нет, должно уцелеть. Нужно позавтракать или хотя бы пообедать и готовиться в дорогу. Времени не так много, придется далеко возвращаться, крюк солидный…
        Но мысли о Саламонове не оставляли. Прав санитар - самая беда с такими людьми. Они дубово-встречные: вреда от них не счесть, но сами они честные и говорят правильные глупости. С дураком-вредителем проще: пресечь бурную деятельность, поставить землю копать или воду носить - вреда будет поменьше, а в крайнем случае можно отправить копать мерзлое и воду из-под льда добывать. Но это с вредителем. А с правильным дураком что делать? Он же не виноват ни в чем и только хорошего хочет, старается изо всех сил. Вон - кровь героически проливает. И как от него увернуться?
        Догадывался сержант Лавренко, что даже после войны проблем в стране и мире останется море. Но об этом придется потом думать.
        Оперативная группа уже докопалась до «доджа», от сержантской помощи отказалась, намекнув, что начальство должно питанием обеспечивать.
        Варил Тимофей концентрат, запас воды имелся, спереть продукты фрицы не успели. Гороховый суп, щедро сдобренный тушенкой, уже вовсю побулькивал. Кашевар одним глазом поглядывал на котел, другим на карту. Местоположение группы было понятно, но как выбираться, чтобы на немцев не напороться? Разумнее будет к кому-то прицепиться, лучше, конечно, к танкам с десантом. Но они на север идут, а нужно наоборот.
        Пообедали усиленно, сготовленного харча и двум приблудившимся связистам хватило. Тимофей не без задней мысли подкормил голодающих - дивизионная связь иной раз побольше офицеров знает об обстановке.
        Посоветовались опергруппой - решили «опель-пежо» на буксир взять. «Додж» мощный, упрет, а второй грузовик, если радиатор поменять, станет вполне годный. Радиатор подобрать можно, когда с первым ремонтом возились, убедились. А расшибленная корма и борта - пустяковое дело, неспешно можно будет сделать.
        Водители пошли готовить технику, негодный к механике Торчок остался, живо помыли-прибрали посуду и продукты, и тут Павло Захарович внезапно сказал:
        - Тима, я до тебя хочу служебную тайну выдать.
        Тимофей удивился:
        - Вот нафига мне служебная тайна, Захарыч? Ты бы сказал, как нам к Будапешту по-быстрому и безопасному выйти, вот это я понимаю.
        - Отож и так выйдем. Ты, Тимофей, разумный и аккуратный. Вон как мины клал - загляденье! Возрастом - сопля, а башкой сугубо взрослый.
        - Спасибо за оценку, Захарыч, но к служебной тайне то отношения не имеет. Тайны - они должны на своих местах ждать, без разглашения.
        - Все верно, - Торчок помолчал. - Но нас сегодня вполне могло убить.
        - Вот тайна-то! Война же.
        - Тоже верно. Но если ты, Тима, живой останешься, тебе теми делами заниматься придется. Тебя, конечно, допустят, подписку возьмут. Там, - Павло Захарович показал большим пальцев вверх на дымное сырое небо, - в людях разбираются, никуда ты не денешься, нужен будешь. И это правильно. Но я тебе обязан сказать со своей невысокой колокольни. Иначе тебе мысль живо собьют, а ты наш, местный, и должен строго отсюда смотреть. Значит так: все дело в технике. Ее и наши сделали, и немцы. Не то чтобы машина времени, но похоже. Ты частью уже догадываться должен…
        Тимофей выслушал, вопросов не задавал. Захарыч был прав и не прав одновременно. Удивляться существованию разных линий-миров, которых «кальками» именуют, не приходится. О такой возможности фантастика еще до войны писала. Понятно, упрощенно все в художественных книжках - ведь не каждый читатель пожелает в физику и математику вникать. Но так-то - обычное дело, наука на месте не стоит, изобретает. Жаль, конечно, что и немцы до такого прорыва додумались, но следовало ожидать - не глупы, гады. То, что в некоторых линиях-кальках Советский Союз не устоял, тоже не удивительно. Враг не дремлет, силен, с ним только допусти ошибку. Нужно это учесть и поправить дело на месте. Они-то там - в мире Землякова и Нероды - осознали, пусть и сбитые с основного плацдарма, зацепились и устояли. В целом взаимопомощь и обмен опытом - очень правильное дело. Республиканской Испании вон как помогали, а здесь вообще свои. Это нормально. И имеющиеся опасения - тоже нормально. Дело не в том, что тот мир накосячил и больше нет ему доверия. Вероятность ошибки всегда есть, тут только перепроверка, осторожность, и снова
осторожность. У Павло Захаровича возраст и наследие нелегкой дореволюционной молодости - ему во всем видится вероятность умышленного обмана.
        … - Вот я и смотрю вчера, ведь такие как Саламонов, с их чистыми глазами, пустой головой и звонким криком, нас в ад и заведут. Там завели, и у нас туда же тянут, - приглушенно бубнил Торчок.
        - Ты, Захарыч, правильно опасаешься. Но это ведь вообще не секрет. Понятно, что чистосердечный горлопан-активист ничуть не лучше откровенного диверсанта. Работать по ним нужно, это да. Но и у нас, и в той «кальке», да и в любой доисторической и пещерной эпохе их - неугомонных дураков - хватает. Какая тут связь с нашими боевыми товарищами? Земляков вовсе не такой, а про Нероду даже не говорю. Понятно, есть и такие как Тесликов. А куда же без них? Судя по результатам, с процентом человеческой глупости у них не лучше чем у нас, скорее, похуже. Согласись, ни с того ни с сего повернуть обратно в буржуинство - признак не самого высокого ума. Ну, теперь делают что могут.
        Торчок фыркнул:
        - Что повернули, как раз не удивляет. Человек по большей части - существо грешное, жадное и себялюбивое. У меня опасения про иное. Теперь усложнится всё, даже не знаю, до какой степени усложнится. Это ж такая политика…
        Понятно, о чем думал Павло Захарович. О генерале не упомянули ни словом - это даже в столь личном разговоре было лишним. Да, высотные там маневры, наверное, ни один истребитель так высоко не взлетит, разве что ракеты, которые скоро начнут запускать в космос. Но Тимофей знал генерала Попутного лично, побывал на краткосрочных курсах переподготовки, имел представление, как дело происходит и совершенствуется. Генерал Попутный готовил людей здешних, работал на Советский Союз, поскольку видел в нем основную опору и для своего родного мира. По сути, а есть ли разница, раз и тут и там люди вполне родные и понятные? Опасность ошибок и злоупотреблений это не снижает, но нельзя же от своих отказываться?
        - Тут, Захарыч, нужно хорошенько думать и все учитывать. Ситуация непростая, так а когда она простой была? Будем думать. Как ни крути, сначала фашиста нужно добить. Я с командировочными в десант ходил, повоевал порядком. В наших, оперативных, вообще сомнений нет. Собственно, ты и сам знаешь. Об остальном будем думать.
        Торчок одобрительно крякнул:
        - Отож того и хотелось. Ты, Тима, головой обстоятельный не меньше, чем минометной сноровкой. Даже не верится, что от горшка два вершка.
        - Но-но! Я, между прочим, отец семейства. Там уж Тимофеич скоро на горшок сядет рулить. Расскажи лучше про эту свою знакомую, что туда попала.
        - Отож можно…
        Павло Захарович рассказал о своей сослуживице, которую тяжело ранило во время боев во Львове. Вроде как совсем голову девчонке разнесло разрывной пулей, но эвакуировали в ту «кальку», там медицина все же заметно вперед продвинулась, спасли и вылечили. Пришла в себя, успела осмотреться, теперь переписывается с Торчком. Жить там определенно можно, хотя первое время она сильно ругалась. Понятно, комсомолка, здешнего воспитания, тяжело в капиталистическое прошлое возвращаться. В смысле, в капиталистическое будущее, или… Не суть важно. Старший лейтенант Земляков во время своих регулярно-нерегулярных командировок исправно доставлял корреспонденцию. Вроде как без всяких вычеркнутых цензурой мест.
        … - Отож я тому подивился, - шептал Павло Захарович. - Но нет, не скрывают своих червивых мест. Маринка иной раз шибко несдержанна бывает. Так нет, вроде вообще письма не читают.
        - А чего от нас скрывать? Мы птицы невеликого полета, из всех возможностей - вон - только автомат. Не буду же я в Землякова палить только оттого, что он из буржуйского мира и пионерский галстук не носил?
        - Тьфу на тебя, Тима! Земляков-то каким боком? Он у нас так часто бывает, что уж скорее наш, чем тамошний. Интеллигентного воспитания человек, а упахивается, как тот стахановец. Хотя есть тут, конечно, парадокс с поправкой на время.
        Насчет этого «парадокса» Павло Захарович не очень понимал, но возможно, его и ученые люди не до конца понимали. Время командировок подстраивалось: тут неделя прошла, а там две - чтоб подготовиться к операции успевали. Или наоборот - как обстоятельства складываются. Вроде понятно и логично, но если вдуматься - мозг набекрень съезжает.
        - Ну его к черту! - решительно отказался от таких теоретических вдумчивостей Тимофей. - Мы с тобой не физики. Корректируют и пусть корректируют. У меня для такого анализа образования не хватает. Я вон пытаюсь сосчитать, хватит ли нам бензина до Будапешта, и то без бумажки не могу.
        Торчок ухмыльнулся:
        - Отож бензин мы изыщем. А тут смехотворность получается. Маринка уже родила, а по моим подсчетам должна была еще попозже твоей разродиться. Эх, молодежь вы молодежь, разве вас, пылких, на какой бумажке просчитаешь?
        Тимофей несколько смутился:
        - Ты бы, Захарыч, лучше для костра досок набрал, чем чужие сроки рассчитывать. А я пойду шоферам помогу.
        С подготовкой завозились. У натерпевшегося «доджа» спустили два колеса, потом в электропроводке неисправность обнаружилась. Заканчивали уже во тьме, батарея фонарика катастрофически садилась, пришлось факел делать.
        - Наверное, уже утром двинемся, - сказал Тимофей, грея руки о кружку с чаем. - Сейчас схожу в штаб, узнаю, нет ли оказии. Одним, да еще «с прицепом», ехать неразумно.
        - Надо нам пулемет с собой возить, - предложил Сашка. - Хотя бы трофейный достать, они шпарят со страшной силой.
        - Возьмем при случае. Там, конечно, еще и с патронами вечно ерунда получается. Кидай потом железяку пустую. Да сейчас и вообще не до этого.
        Миномет из воронки Тимофей вечером все же принес. Восторга от минометной стрельбы сержант Лавренко не испытывал, но помог же давеча «жаб». Заслуживает уважения. Хотя ползать под огнем с этой корягой… ну его к черту. Да и боятся его все. В общем, и ни к чему в группе «жаб», и жадность заедает.
        Поставив вариться кулеш и велев чаще помешивать, Тимофей отправился в штаб. Но не дошел. В стороне холмов поднялась стрельба, причем сразу густо, со стрекотом автоматических пушек. У водонапорной башни кто-то заорал:
        - Немцы!
        Тимофей побежал к своим. Здесь тоже матерились.
        - Это что, правило такое у фрицев - чуть все сделаешь, переться и портить?! Вот Гитлер, маму его… - возмущался Сашка.
        - Заводи машину! За станцию уйдем, пока не накрыло! - торопил Тимофей.
        «Додж» двинул пристегнутый тросом «опель-пежо», поволок юзом по разбитой земле. Сашка продолжал чертыхаться в кабине битого грузовика, крутил баранку, пытаясь выровнять непослушную машину. Тимофей вскочил на подножку «доджа». Немцы кидали мины все гуще, видимо, подвезли им, уродам, боекомплект. С неба вместе с минами срывался невидимый снег, только лицом его и чувствуешь. Всё через ту дупу.
        - Отож, а кулеш?! - Торчок соскочил с машины, побежал обратно к костру.
        - Да брось его, Захарыч, все одно пожрать не дадут, - закричал Тимофей.
        Павло Захарович все же сдернул рукой в шапке с огня котелок, косолапо нагнал «опель-пежо», подпрыгнул на подножку.
        По переезду, и так вдребезги разбитому, немец клал мины все гуще. Приходилось огибать сожженные прошлой ночью штабные машины, Тимофей инстинктивно приседал на подножке от близких разрывов, кричал Сергееву чтоб «прибавил».
        - Зацепим, трос оборвем! - отвечал водитель, руля между препятствий.
        Лохмотья тента хлопали по голове, норовили сбить шапку. Вновь рвануло за кормой. Тимофей оглянулся - нет, тащится «опель-пежо»…
        И тут екнуло сердце: Павло Захаровича на машине не было.
        - Двигай без остановки! За щебнем направо, там стена - крикнул Тимофей, спрыгивая.
        Имелась мысль, что Торчок изловчился и на ходу в кузов завалился. Остатки борта защита так себе, но лучше чем никакая. Тимофей вспрыгнул на подножку грузовика-доходяги. В кузове пусто, только ведра, да дрова, прихваченные для костра на марше, перекатываются.
        - Он в кювет, кажись, спрыгнул, - крикнул Сашка, налегая на руль. - Стекло разбило, он и…
        Тимофей побежал по дороге, обогнул черную, еще слабо дымящую полуторку. В кювете, да… Сапоги Тимофей увидел издали, сам ефрейтор лежал в наполненной вязкой водой впадине.
        - Захарыч!
        Дышит вроде. Тимофей перевернул широкое небольшое тело, оно намокнуть почти не успело.
        - Куда тебя?!
        Торчок открыл глаза, глянул в небо, на снежинки, хотел что-то сказать. И всё… Взгляд угас, вспышка дальнего разрыва в зрачках не отразилась.
        - Эх…
        Тимофей, бормоча матерное, ухватил тело за ремень и ворот телогрейки, взвалил на спину. Автомат Торчка качался, норовил стукнуть по подбородку. Тяжело… все тяжело.
        Шагов через десять Тимофей чуть не наступил на котелок. Вон, даже часть кулеша не выплеснулась. Котел нужно взять, пока опергруппа существует, ей нужно что-то варить и жрать. Нагнуться было непросто, но сержант Лавренко совладал. Покачиваясь, поплелся дальше. Вновь ахнули две мины - нет, ложиться не будем, потом поди, заново встань. Захарыч прикроет, ему уже что… Где тот щебень? Вроде рядом было…
        Машины стояли под относительной защитой, навстречу кинулись водители.
        - Всё, убило, - прохрипел Тимофей. - Пошли в оборону. Сашка, автомат Захарыча возьми, к нему патронов больше. Подсумок тоже…
        Свежими силами немцы атаковали станцию Томпа около полуночи. Бой сразу принял ожесточенный характер. Из штаба дивизии успели вывезти раненых, частично пополнить запас боеприпасов, но резервных сил не имелось. Комдив, вновь возглавивший оборону, был в первые минуты же тяжело ранен в ногу и живот. Бой шел на короткой дистанции, иногда гранатный, упорный…
        …Патронов можно было не жалеть, но Тимофей по привычке бил короткими, меняя автоматы. Сашка «поливать» из ППСа умел, но это же получался один шум-звон и никакого толку. Водителя посадили набивать магазины, Сашка скорчился на манер древнего человека, заряжал диски и рожки, ругал первые и хвалил вторые, по мере надобности расшвыривал «колотушки», в общем, участвовал вовсю. Остатки оперативной группы удерживали узкий проход между пакгаузами, немцев сюда словно кто тянул. Тоже умные, гранатами норовили кидаться. Но куча щебня оказалась глубокой, зарылись в нее по полному профилю, две шпалы перекрытием успели приспособить. Ничего так - только пушкой возьмешь. Тимофей часто сдвигался, ползал по щебню, тот уж и оттаял, под сапогами сыпался. Немцы разглядеть автоматчика не могли, пытались из-за складов достать, но левый пакгауз уже давно чадил, прикрывал дымом, в общем, держаться было можно.
        Несколько раз пытался накрыть фашистский миномет, но точности ему не хватало, гарнизон щебень-дзота успевал закатиться под шпалы, камнями сверху колотило здорово, но от минных осколков сберегло. Станционный поселок немцы опять взяли, за нашими оставались все та же окраина и кусок насыпи. Вдоль насыпи фрицы наседали ожесточеннее, но сейчас, похоже, иссякали и там. Вот пить хотелось, это да. У сержанта Лавренко мелькала мысль доползти до «доджа»: там и фляга, и целая канистра воды, только мысль эта была вредная, поскольку самоубийственная.
        В паузах перекликались с соседями. Народ держался, просто счастье, что вечером машины с боеприпасами к штабу успели проскочить. Успели сюда и зенитный взвод перебросить, но оба крупнокалиберных пулемета разбило еще в начале немецких атак. А старый «максимка» все валил немцев. Судьба: одно вооружение уже какой бой живет, а другого, новенького, на несколько минут и хватает.
        О судьбе Тимофей старался не думать, да и времени не было.
        …Кувыркаясь, летели через провалившуюся крышу гранаты, казалось, прямо из дыма рождаются, но сержант Лавренко такие моменты уже чуял. Скатился по щебневой дюне, захрипел Сергееву «товсь!», прикрыл башку автоматом и лопаткой. Взорвалось, шрапнелью засвистели камни. Ой, сука, опять по рукам!
        Застрочил Сергеев - у него была резервная позиция, бил прямо из амбразуры под шпалами, когда немцы меж складов особо густо совались. Фрицев там уже валялось изрядно, но все равно лезли, упорные…
        В паузе приползли капитан Изванцев с четырьмя бойцами - думали подстеречь бронетранспортер, приноровившийся выкатывать из-за строений и скоротечно, но неприятно лупить по насыпи. Тимофей заверил, что не выйдет: сюда немцы сунуться не могут, но и за пакгаузы носа не высунешь. Капитан видел трупы немцев, ситуацию уже и сам понял.
        - А хорошо устроились, контрразведка.
        - Стараемся. А что там, товарищ капитан, воды там не нашли?
        - Чего нету, того нету. Из машин вон в пулеметы сливали…
        …Лежал Тимофей на спине, открыв рот и закрыв глаза. Снег под утро стал ощутимее, холодил лицо, иной раз и на язык попадал. Но мало. Вот она - Европа - во всем подряд жадная, кроме смерти.
        Воевали сейчас у насыпи, у пакгаузов стихло. Вообще будет тут какая подмога или так и воюй? По слухам, от соседей должны резервы подойти, должны. Или хоть авиация какая. Не 41-й же на дворе, в самом-то деле…
        Наши танки подошли только в 10 часов утра. Кое-как наскребшие топлива и «бэ-ка», но на этот раз никуда не спешащие «тридцатьчетверки» с пехотой на броне. Атаковали с толком. Чуть зазевавшиеся, а может не поверившие в угрозу немцы драпанули с опозданием. Сквозь редкий мокрый снег было видно, как танковые снаряды прошивают бронетранспортеры, как «тридцатьчетверки» нагоняют, давят гусеницами бегущих. Да, это был уже другой расклад. Загремело и севернее - там от деревни с красивым названием Дярмотка наши наносили отсекающий удар, громя отходящих фрицев. Вдали взвыли «катюши» смешивая с землей немцев, все еще пытавшихся нажимать на севшие в оборону полки 303-й стрелковой.
        Но то было уже не дело опергруппы.
        Первым делом пошли с Сашкой за водой. Водопровод у башни окончательно добили, бойцы снизу из трубы черпали. Но машины никто не тронул, только у «опель-пежо» добавилось дыр в борту, да колесо спустило. Напились, Тимофей пробормотал:
        - Схожу, узнаю, что и как.

* * *
        Похоронили Павло Захаровича Торчка завернутым в новую плащ палатку. Лежал ефрейтор со спокойным, как обычно, щетинистым лицом, смерть была быстрой, помучаться не успел. Сразу три осколочных в спину, один насквозь прошел. Доставая из окровавленной гимнастерки покойного удостоверение и красноармейскую книжку, Тимофей нащупал блокнот-тетрадку. Довольно хороший, в кожаном переплете, наверное, трофейный. Кровь внутрь не затекла, торчал заткнутый в специальное отделение огрызок карандаша. Листы блокнота были почти полностью заполнены рисунками: портреты, четкие, как фотографии. Нет, что там говорить - куда четче любого фотоснимка. И доходчивее. Потому что искусство.
        Люди в военной форме. Без знаков различия, с пустыми погонами и петлицами. Осознанно оставлял чистое место художник. Может, потом хотел дорисовать, когда в военной тайне необходимости не будет, а может, уравнивал всех в одном звании - солдатском. Но узнать каждого с полувзгляда можно. Вот Земляков в поднятых на лоб окулярах, вот Нерода - еще без шрама. Сердитая девушка в надвинутой на лоб пилотке… судя по лямке широкой сумки - санинструктор или почтальон.
        - Тонкая работа, - прошептал Сергеев. - Вот, это ж я!
        - Да ладно, неужто это сам Захарыч рисовал?! - не поверил Сашка. - Да когда? Это ж надо как это называется… позировать? А чего я, правда, такой курносый?
        - Не, то тебе польстил Захарыч, - пробормотал Тимофей, листая блокнот.
        Чуть не пропустил. Обычное лицо, только уж совсем-совсем не прорисованные погоны задержали взгляд. Генерал Попутный… Вот как столь верно можно вечно ускользающий генеральский взгляд уловить?
        - А это кто? Знакомый какой, а, Тима? - спросил Сергеев.
        - Сложно сказать. Эх, Захарыч… Такое искусство, и на тебе, - вздохнул Тимофей. - Ладно, чего уж теперь.
        Могила уже была отрыта. Рядом намечали широкую яму бойцы комендантской роты, но опергруппа с делом справилась быстрее: «коминтерн» и вернувшаяся «доджевская» лопата делу помогли. Рядом со стрелками будет лежать Павло Захарович, он бы не возражал: из пехоты вышел, с пехотой лег.
        Закопали, поставили на холмик колышек с прибитой дощечкой. Короткое «ефр. Торчок П.З.» вырезалось аккуратно - не теряла рука сапожника профессиональной четкости реза.
        - Давайте, - Тимофей достал пистолет. Водители подняли автоматы. Стукнул короткий залп. Сурово повернулся на беспорядок офицер, руководивший комендантскими работами. Тимофей приложил шапку к сердцу, капитан осуждающе покачал головой, но откозырял первой советской могиле у станции.
        В молчании сидели в «додже», доедали холодный кулеш. В горло мерзлое месиво лезло плохо, два глотка спирта трапезе не особо помогли. Ну, день такой.
        - Спим три часа. Потом едем.
        На войне мертвым сном засыпают не только мертвые. Поганое это занятие - воевать, уж настолько поганое, что и описать невозможно.
        15. Декабрь. Разделенный город
        Добрались благополучно, хотя и со сложностями. Недалеко от переправы попали под бомбежку, но немцы налетели слабенько и были сразу отогнаны. Больше хлопот доставляли проверки документов. Физиономия сержанта Лавренко, побитая во время боя среди проклятого щебня, порядком распухла, из телогрейки лезла клочьям вата, выглядел боец откровенно пропитым и бродячим, что вызывало закономерное подозрение - не старший, пусть малой, но колонны, а черт знает кто. Поколебавшись, Тимофей рискнул позаимствовать среди запасной формы что-то поприличнее. Кожаный летчицкий реглан очень даже подошел. Щеголеватый сержант СМЕРШа, пусть и с пострадавшим лицом - иное дело. Приходилось и за рулем буксируемого «опель-пежо» сидеть, дороги сугубо фронтовые, последние дни у группы выдались суровыми, выматывались водители быстро.
        Ближе к Будапешту хутора и поместья в окружении голых садов пошли гуще. Дорога вела по склонам холмов, то и дело показывались новые поселки с прямыми, как по линейке выстроенными улицами, сходящимися к обязательной церкви. Начались пригороды: Мадьород, Чемер, Киштарча… Тут чуть зевнешь указатель, не туда свернешь, запутаешься. Войск движется много: артиллерия, тылы, снова артиллерия. Тянутся навстречу колонны пленных венгров в светло-зеленых шинелях. Девушки-регулировщицы, замерзшие на нездоровом, бесснежном холоде, сердито машут на всех флажками…
        Все же прибыла транспортная опергруппа в срок, пусть и не с утра, но и не припозднились. Оргар[46 - Настоящее месторасположение опергруппы не указано по понятным причинам.] - дальний пригород Пешта, оказался довольно пуст и безлюден - вот дальше, в самом городе громыхало, тучей стояло дымовое облако. Штурмовали уже не первый день, и было понятно, что бои сложные. А здесь - в Оргаре - располагались тылы, местные жители в основном поразбежались, было спокойно, полевая прачечная развешивала в голых садах бесконечные веревки с солдатским бельем - казалось, снег наконец выпал.
        Тимофей сразу направился в отделение комендатуры. Оказалось, ждут, даже уже расквартировали, дом выделили. В сопровождении комендантского бойца доехали до места.
        - Ночами беспокойно. Лазят, шпионят, гранаты кидают, - рассказывал автоматчик. - Будьте начеку. Глянь, дверь-то вскрыли!
        Оставили Сергеева за машиной страховать, открыли кованую калитку, двинулись во двор, держа автоматы наготове, но из дома тут же крикнули:
        - Отставить, свои!
        Тимофей уже и сам понял - диверсанты вряд ли печку станут растапливать.
        Вышел старший лейтенант Земляков:
        - Вовремя, мы сами только-только… - Тут Земляков оценил состояние бойцов и техники. - Тима, где это вас так?
        Тимофей кратко изложил суть событий, сбили с ворот замок, загнали-затащили во двор технику. Потом доложил уже обстоятельно. С Земляковым прибыли двое офицеров: уже хорошо знакомый капитан Жор, и незнакомый старший лейтенант. Этот поджарый послушал и молча вышел с автоматом к воротам. Остальные тоже молчали. Земляков прошелся по комнате, подсыпал угля в малопонятный очаг-полу-камин и пробормотал:
        - Словакия… Это при таком-то проработанном маршруте?! Слов нет.
        - Жаль Захарыча, - вздохнул капитан Жор. - Хороший был человек. Надежный.
        - Слов нет, - повторил Земляков.
        - Разрешите водителям выспаться, - попросил Тимофей. - Они уже не соображают ничего, вымотались.
        - Отдыхать безотлагательно. Ты тоже иди, падай. Так, товарищ капитан? - глянул Земляков на старшего по званию.
        - Распоряжайся, Евгений. То по вашей с Ивановым части, я вот - техническими проблемами займусь, - капитан кивнул на дымящий камин.
        - Надо бы сразу радиатором заняться. И продукты там промерзли, - сказал Тимофей.
        - С этим успеем. Иди, спи. Или официально приказать нужно? - проворчал Земляков.
        Тимофей все же вышел к машине, проверил, как накрыто имущество, Земляков и молчаливый старлей Иванов помогли занести внутрь дома продукты.
        - А еще спальники жутко дымом провонялись, - сказал Тимофей, чувствуя, как даже в относительном тепле мгновенно слипаются глаза.
        - Переживем. Иди спи, сказано же.
        Сергеев с Сашкой уже храпели на просторном диване, завалившись в сапогах и телогрейках. Культурный Сергеев, правда, под ноги портьеру подстелил. Тимофей придвинул к стене стулья, выбрав угол, за которым камин, развернул спальник. Словацким станционным дымом действительно шибало крепко, да и венгерские дороги ароматов прибавили. Сапоги снимались с трудом, да и сил уже не имелось. Тимофей заполз в мешок, нащупал локтем автомат. В спальнике было сыровато, но сейчас согре…
        На войне любая безопасность - относительная. Но если боец ее чувствует, то организм и сознание могут отключиться полностью. Редкая роскошь, но случается…
        Просыпался сержант Лавренко вроде бы единственный раз - пришлось отодвигаться от прогревшейся стены.
        Окончательно пробудился Тимофей в темноте - должно быть, уже глубокой ночью. Никто не будил, хотя, наверняка дел было полно. Ну, начальства тоже хватает - надо было бы, растолкали. Хотелось пить, а еще помыться. Сворачивая спальник, Тимофей печально подумал, что о бане мечтать не приходится - в наступлении она вещь редкая, придется ждать стабилизации фронта. Видимо, уже после взятия Будапешта мыться будем.
        У камина по-буржуйски обустроился Земляков: стоял на столике подсвечник с тремя свечами, переводчик обложился немецкими бумагами и изучал вражескую документацию.
        - Выспался? Вовремя. Подступают насущные дела. Пей чай и будь готов.
        - Так точно.
        Земляков глянул поверх бумаг.
        - Не выспался, что ли? Иди, еще подрыхни. До утра резерв есть.
        - Да нет, выспался. А где народ?
        - Машиной занимаются. А «додж» с Ивановым в Особый отдел армии укатил - там нам переводчика-мадьяра отыскали. Наливай вон чай, еще не остыл, и каша «по-горному», тоже вроде теплая еще.
        Земляков углубился в чтение поганых документов, Тимофей налил чаю, наковырял себе густой каши. Пахло хорошо. На вкус…
        - Ого! - не сдержался сержант Лавренко.
        - Именно. Определенно объявился у тебя конкурент по кулинарной части. Весьма талантлив по части кормления старлей Иванов, будете опытом обмениваться.
        Каша была вроде обычная пшенка, понятно, что с тушенкой, но и еще что-то. Вроде орехи, и сухофрукты какие-то. Надо же.
        - Доедай там всё, - пробормотал Земляков, отчеркивая карандашом особо нужные строки. - Завтрак тоже будет полноценный. Ну, если успеют вернуться. С хлебом, правда, пока непонятно. Эх, как Захарыч хлеб наламывал. Вот же… случай.
        - Виноват. Нужно мне было следить, куда едем. Проспал, - вздохнул Тимофей.
        - Сон человеку необходим. Это и с медицинской точки зрения доказано. А так все виноваты. Особенно фашисты. И глупость. Откуда этот Саламонов вообще взялся? Я точно знаю - отбирают же придирчиво. Ничего, разберемся кто в кадрах такую непростительную ерунду нам нарисовал.
        Тимофей вспомнил:
        - Я у Павло Захаровича документы забирал, там еще блокнот был. Сейчас принесу.
        - Доешь, принесешь. Куда уж нам с его документами торопиться.
        - Так точно.
        Земляков глянул искоса, но ничего не сказал.
        Тимофей выпил вторую кружку - еще послаще, пошел за документами. Тут не удержался, еще раз открыл блокнот с портретами. Было понятно, что рисунки заберут и засекретят, а на себя интересно глянуть…
        Молодой. Вот вообще мальчишка. Тимофей Лавренко - боец Красной Армии, ощущал себя много взрослее. Наверное, это в самом начале рисовалось, когда только познакомились. Сейчас-то уже опыта больше, и вообще уже сын растет. Хотя, конечно, глупости. Может и не весь опыт на физиономии остается? Выглядит Тимофей Артемович вот этак юно, ну и хорошо.
        Тимофей, подсвечивая садящимся фонариком, пролистнул остальные рисунки. Да, порядком бойцов по страницам прошло за недолгий век блокнота. Наверное, в пехоте не до рисунков было Торчку. А здесь характеры вон какие. Девушка… понятно кто. Действительно, красивая была эта переведенная сержантка, прямо даже, похоже, чуть приукрашенная. И с нимбом. Наверное, тогда Захарыч еще не до конца богомазные привычки изжил.
        Присмотревшись, Тимофей сообразил, что никакого нимба у девушки нет. Ну какие нимбы у сержантов? Не мог Захарыч так куражиться. Просто изображена на фоне полукруглого окна или какого-то крепостного свода. На остальных портретах фона вообще нет, вот и показалось. Хотя и подшутить мог художник - чувство юмора у Торчка имелось, пусть и своеобразное.
        Тимофей выключил окончательно сдохший фонарик и вздохнул. Прямо не верилось, что хриплое «отож» больше никогда не услышишь. Когда же эта проклятая война кончится? Командировочные, наверное, знают. Хотя у них все чуть иначе, но общий-то срок войны…
        Вспомнилось, как Захарыч сроки детских рождений высчитывал. Не, так нельзя, какой смысл интересоваться и выспрашивать о конце войны. Всему свое время, забегать наперед незачем. Отдавать нужно блокнот, а жаль - такой бы рисунок в рамку, да на стену дома повесить. А то видели сержанта Лавренко только в отпускном не боевом виде. Э, глупости, конечно.
        - О, знакомая канцелярия, - сказал Земляков. - На Херсонесе блокнот попался, я Захарычу для писем отдал. Натуральная телячья кожа переплета, между прочим.
        - Кожа отличная, только Захарыч немного того… нарушал. Видимо, уничтожить придется, - Тимофей передал блокнот-альбом.
        Старший лейтенант открыл и замер. Медленно листал. Где-то на середине галереи - видимо, знакомых было много - пробормотал:
        - Нет, он и нам рисовал по необходимости. С фотоаппаратом вечно что-то… Но там было добротно, правильно… здесь же совсем иное. Какой талант, а?
        - Мне себя - в смысле, где я нарисован, забрать нельзя? Я же не очень секретный, а рисунки все одно ликвидировать будете, - не удержался сержант Лавренко.
        - Нет, Тима, наверное, нельзя. Да и куда ты рисунок денешь? У тебя и планшетки нет, затрется мигом. Но я тебе копию сделаю. Такое вполне возможно, я полагаю. А блокнот мы уничтожать не станем. Я сдам куда следует, а после войны пригодится.
        - Вот это хорошо будет. Может, на выставку в части, на какую-то Доску почета пойдет. В смысле, меня не нужно на Доску, но там же и погибшие есть.
        - Я понял. Тут главное, сохранить, а там видно будет. Давай-ка…
        Тимофей помог уложить блокнот в пакет, Земляков тщательно опечатал сургучом.
        - М-да, трудно поверить, что и Павло Захаровича нет, - Земляков вздохнул. - Совсем уж неожиданно получилось, все же рассчитано было, по маршруту шли почти безопасному. Это, конечно, Венгрия, тут всякое может быть. Но все равно… Я же ему приветы должен был передать, всякое разное…
        - От Марины, наверное, письмо было? - спросил Тимофей, внутренне холодея.
        Земляков глянул прямо в глаза:
        - Поговорили, значит, с Павло Захаровичем?
        - Я, товарищ старший лейтенант, не особо контрразведчик и игры вести не умею.
        - Угу, не умеешь. Учишься быстро. Только тут что нам играть. Знаешь и знаешь, болтать не станешь. У нас вон - работы полно, только отсутствие переводчика-венгра и сдерживает. Остальное после Победы проясним. Ставь-ка лучше чай, у меня еще список на сотню фамилий, - Земляков нехорошо глянул на документы.
        - Что, чай и всё? - мрачно спросил Тимофей.
        - Нет, можно с галетами. Там есть, не особенно деревянные. А чего еще, Тима? Полагаешь, я тебя сейчас коварно зачищу выстрелами из бесшумного пистолета? Или в чай яду сыпану?
        - Не, яд не надо, - запротестовал Тимофей. - Может, я подписать неразглашение должен или под перевод из группы попадаю?
        - Какой еще перевод, если у нас и так недокомплект рядового состава? А подписать ты конечно, должен, но допуск к сведениям такого уровня могут иметь только офицеры, а ты еще не дослужился. Хрен знает, что в таком случае делать, после операции уточню, а пока оно терпит. В плен нам попадать нельзя, это да. Но мы, вроде и не собирались. Воюй как воевал. Тебя, между прочим, никто за язык не тянул, мог бы и помолчать для простоты ситуации. Все равно тебя бы в штате оставили, в свое время узнал бы официально.
        - А прокололся бы где, так не в штат бы попал, а наоборот, - намекнул Тимофей.
        - Я же не говорю, что не надо было разговор начинать. Просто не ко времени получилось. У меня вон… - Земляков показал на бумаги. - Да и с Захарычем… Я же его с мая месяца знаю. Считай, целая жизнь на войне. Я тогда еще и офицером не был, так, переводчик на птичьих правах. Тяжело, короче, про гибель старых знакомых узнавать.
        - Наверное, я потому и сказал, - признался Тимофей. - У Захарыча никакой родни, он только вашей Марине и писал. Я бы ей сам написал. Про обстоятельства, место могилы. Это можно?
        - Это нужно. Но не сейчас, Тима. Сейчас у нас вон там здоровенный город, - старший лейтенант указал в сторону окна, - и как бы там не было, какие бы временные парадоксы на нас ни наезжали, фрицев и упоротых мадьяр нужно добить. А нашей группе не только добить, но и разобраться в нюансах, как технического, так и прочего характера. А для этого нужно дочитать прорву документов, поставить на ход технику опергруппы и получить снаряжение.
        - Понял, - сержант Лавренко взял чайник. - Иду за водой, потом думаю насчет радиатора и прочего.
        - Давай, вот за это тебя СМЕРШ-К и ценит - пробубнил Земляков и придвинул подсвечник. - «Ваннай», значит, опять…

* * *
        Дни шли, можно сказать, тыловые, но насыщенные. Сержант Лавренко мотался по пригороду и поселкам: отыскивал запчасти для машины, получал амуницию и снаряжение, встречал и провожал людей и депеши. Будапештская погода оказалась хуже некуда - сыро, промозгло, да еще несколько дней трепал сильный штормовой ветер, снесший понтонный мост и по сути разрезавший наши группировки на берегах Дуная. Но дела все равно делались: штурмовые группы потихоньку прогрызали оборону немцев и мадьяр, углублялись в Пешт, расковыривали оборону в Буде, а тыловики тоже не дремали.
        Опергруппа усиливалась: прислали троих саперов для охраны и обеспечения грядущих операций по минно-противоминной части, ну и переводчик прибыл. Толмач, к удивлению Тимофея, оказался не проверенным матерым венгром-антифашистом, а совершенно русским дедом Егором Дмитриевичем Лабодским, оказавшимся в Венгрии еще во время Первой Мировой и прижившимся в Будапеште. Понятно, мадьярский язык дед знал, русский тоже не забыл, но какой толк в таком переводчике? Ему уж и порядком за пятьдесят годков, да и какое доверие к несоветскому человеку? Впрочем, тут Тимофей себя живо одернул - в армейском СМЕРШе едва ли спустя рукава к подбору переводчика отнеслись. Так-то этот Лабодской вполне нормальное впечатление производил: электрикой занимался, в мастерской работал, не аристократ какой-нибудь. Но надо будет поглядывать.
        «Опель-пежо» отволокли в ремроту, но там механики зашивались, радиатор пришлось менять практически собственными силами, благо инструментом обеспечили, а в нужный момент ротные сварщики помогли. Машину воскресили, вернулись своим ходом, за что получили благодарность.
        Офицеры опергруппы чаще работали на месте: документов навезли мешков десять, дед-переводчик уже жаловался, что глаза слепнут, но все рыли и рыли. Общий смысл стоящих задач Тимофей понимал. Несколько заводов и мастерских Будапешта выполняли заказы из Германии: в основном по деталям и конструкциям из дюралюминия. Основным предприятием, интересующим опергруппу, значился завод «Лампарт». Делали там официально всякие лампы, светильники и эмалированные миски-кастрюльки, но это было «для вывески». Имелось там производство посерьезнее. Сам завод находился еще в тылу противника, приходилось ждать, когда наши его возьмут, а уж потом разбираться на месте. Но опергруппа вела широкую подготовительную работу, нащупывая связи «Лампарта» с местными мелкими производителями и намечая особо интересных людей из инженерного персонала. Один из цехов-смежников уже был на нашей территории, документацию там не уничтожили - видимо, фрицы не считали предприятие особо ценным, а интересное для контрразведки там нашлось. Работа шла тонкая, жутко сложная как с технической стороны, так и по части переводов. Офицеры и переводчик
только для еды и сна прерывались.
        Тимофей гонял по штабам и тыловым службам, добыл мадьярскую пишмашинку, привозил фотографа из штаба армии, а в дороге думал: какое все-таки сложное дело эта контрразведывательная деятельность.
        Частенько с машиной ездил и старший лейтенант Иванов. Было сказано, что старлею «нужно присмотреться и втянуться». Молчуном новый офицер группы оказался знатным - иногда за полдня слово-два и выдаст. Сидит, смотрит, о чем-то своем думает. А может, и вообще не думает. Хлопот и проблем, впрочем, Иванов рядовому составу не доставлял, с погрузками-разгрузками в случае нужды в меру подсоблял, когда переделывали электропроводку грузовика, тоже помог - в проводах и клеммах вполне разбирался. Ну, молчит и молчит - разный характер у людей. Орал бы и командовал, было бы хуже.
        Что скрывать, любопытство Тимофея немножко мучило - не мог догадаться, точно ли Иванов - Оттуда, или все же местный. Как-то про старлея с водителями парой слов перемолвились - Сергеев считал, что после госпиталя вернулся старший лейтенант, возможно, крепко контузило. Ну, вполне могло быть и так. На ненужные загадки у сержанта Лавренко времени не имелось, опять ехать, теперь на сторону Буды, толстый пакет в Особый отдел армии сдать.
        Сашка завел «опель-пежо», Иванов тоже пристроился сопровождать, покатили к переправе. Обсудили поведения отремонтированного грузовика, при старшем лейтенанте разговор шел не особо легко, но насчет этого уже попривыкли.
        - О, опять снег пошел, - сказал Сашка, руля. - А завтра уж Новый год! Вот зуб даю, в следующем году война кончится.
        - Да, добьем гада. Только у контрразведки и после войны дел хватит, - вспомнил давний разговор Тимофей. - Но там, конечно, иная работа начнется. А Новый год нужно как-то отметить, если командование возражать не будет.
        Иванов по своему обыкновению не возражал. Костистое лицо оставалось отвлеченным, опять о своем думает.
        У переправы было все знакомо. Катера таскали мелкие баржи и прочие буксирующие средства на ту сторону, стояла очередь, зенитчики приглядывали за вяло снежащим небом. У полуразбитого причала стояли бронекатера.
        - О, так это ж наш номер! - обрадовался Тимофей, разглядев «речной танк». - От Румынии на нем шли. Жди, Сашка, мы скоро будем.
        Давний военный попутчик все равно что земляк. Пока реку пересекали, успели с командой и Железные Ворота вспомнить, и бои в Белграде - катерники там попозже в дело вступили, по реке штурм поддерживали, когда товарищ Лавренко уже в госпиталь отправился отдыхать. Но ведь помнили, даже старую кликуху - Партизан - не забыли.
        На стороне Буды с пакетом управились быстро - штаб стоял на месте, продвижения у наших войск практически не было.
        Обратно переправлялись на каком-то самоходном венгерском корыте, команда здесь была незнакомая, Тимофей сел на корточки спиной к холодной рубке, открыл подаренную моряками бронекатера газету «Дунаец». Иванов тоже косился на мутные фото, но снег и ветер норовили лист из рук вырвать.
        - Я вам, товарищ старший лейтенант, на месте газетку дам, - пообещал Тимофей. - Тут и про Белград есть, отличный город.
        - Угу, почитаю, - кивнул Иванов. - Не знал, что у катерников своя газета есть.
        - Как же. Это же флот. У них порядок, раз есть флотилия, так как без газеты? - удивился Тимофей.
        Старший лейтенант неопределенно пожал плечами и внезапно спросил:
        - Слушай, а тебя правда, именным стволом наградили?
        Тимофей показал «вальтер». Иванов поразглядывал наградную пластинку, вернул пистолет:
        - Ты стрелять из него пробовал? Всерьез?
        Тимофей, удивляясь неожиданной разговорчивости офицера, признался:
        - Всерьез не особо. Только на курсах пострелял немножко. Автомат больше использую. А то вообще миномет оказался нужнее.
        - Миномет - это хорошо. Наслышан. Но пистолет иной раз тоже полезен. Могу показать. Если желание имеешь.
        - Если есть возможность, так я всегда готов. От учебы вреда не бывает, - сказал Тимофей.
        Доплыли благополучно, но на серую тяжелую воду реки смотреть не хотелось. Форсировать такую… ух! Хорошо, что приличные плавсредства имеются.
        Сашка завел двигатель - тарахтел «Опель-Пежо» вполне исправно - рассказал последние новости - наши взяли аэродром Матиас! Ну, насчет этого посыльные в штабе уже слышали. Вот пробиться на насыпь железки опять не удалось. По рассказам - просто проклятое место.
        Залпы батарей и дивизионов стали уже давно привычны слуху. Казалось, ни на минуту не смолкает артиллерийский обстрел. Медлительно, но неуклонно перемалывала Красная Армия оборону немцев и венгров. Красив был город Будапешт, многое здесь заново отстраивать придется. А кто виноват? Гаубицы и пушки РККА или мадьяры, своими бодрыми дивизиями до Сталинграда дошедшие? Думать надо было, а не Гитлеру подгавкивать.

* * *
        - Надо все-таки прерваться - сказал Земляков. - Глаза уже не видят и бунтует разум утомленный. Тем более, завтра Новый год. Нет, надо передохнуть. Кстати, я этот дивный праздник на фронте еще не встречал.
        - С этим у нас всех как-то не сложилось. Тыловые мы крысы, - капитан Жор не отрывался от чертежей. - Вон, разве что Тима новогодний боевой опыт имеет.
        - Не, я же недавно воюю, - напомнил Тимофей.
        - Гм, верно, это мы уже засчитались - усмехнулся Земляков. - Ты вроде как с самого начала в южной опергруппе. Так как отмечать будем, не имея опыта и тяги к алкоголю?
        - Опыт у меня есть, - внезапно подал голос Иванов, подсыпающий в печку уголь. - Елку присмотрел, принесу.
        - Уже кое-что. Торжественную часть и возлияния предлагаю заменить помывкой в бане. Ну, или чем-то похожим. Как, Тима, можно такое организовать? - капитан глянул на сержанта Лавренко.
        - Так точно. Уже продумывалось, - заверил Тимофей.
        Приказ по возможности в одиночку не ходить исполнялся, пошли с Сергеевым - человеком опытным, помывочное дело знающим, и переводчиком.
        - А чего эта тетка - вообще спокойная? Скандалить не станет? - вдумчиво уточнял Сергеев. - Понятно, мы с чистыми намерениями, но мало ли. Мы все же особисты, неудобно будет потом оправдываться. Слушай, Егор Дмитрич, а какой-то нормальной бани тут нет? Или не работают?
        - О чем говоришь?! - махнул рукой переводчик. - С водой сплошь перебои: частью разбомбило, частью германцы стараются, а уж салашисты… Хорошо еще, иприт по трубам не пустили.
        - Хлопцы-связисты к этой тетке ходили, две буханки хлеба отдали, она выварку воды нагрела, в ванную пустила, - пояснил Тимофей. - Говорят, холодновато, но помыться можно.
        - Да, за продукты сейчас некоторые здешние дамочки и спину помыть могут, - вздохнул Егор Дмитриевич.
        - Не, мы не по этой части, - поморщился Сергеев.
        С продуктами в городе было откровенно плохо. У наших армейских кухонь имелся приказ подкармливать местное население, но мадьяры не особо шли - то ли не доверяли русским поварам, то ли пшенкой и борщом брезговали.
        Тетка оказалась приличной, от испуга отошла, говорила вежливо. Дом был старинный, двухэтажный, ванная комната большая, в плитке, с отдельной печкой. Вполне можно протопить и помыться как людям. Договорились о деталях, Тимофей разгрузил «сидор» с авансовым пайком и отправился добывать дрова.
        Рубили во дворе доски, любезная госпожа Вереш руководила процессом подготовки. Прогрели ванную до африканских температур, Тимофей разложил запасы нового белья, мыла, отдал хозяйке еще две пачки чая.
        - Как в лучших домах! - восхищался Сашка, раскалывая последнюю доску. - Это же не ванная, а мечта бойца! Да и хозяйка в накладе не останется - вон ей дров заготовили сколько.
        Пользуясь удачной тактической ситуацией, хитрый Сашка первым заскочил мыться, Тимофей помогал хозяйке накрывать стол и вел светскую беседу - по-мадьярски кое-что уже понималось, но больше на пальцах разговаривали. Ну, «война - плохо, бомбежки - ужас, Гитлеру - капут» - тут все и так понятно.
        Вывалился распаренный счастливый Сашка, выхлебнул чаю, побежал звать остальной личный состав. Первым прибыл Сергеев, «перепроверил» ванную и воду, одобрил. Потом пришла научно-офицерская группа. Хозяйка поспешно поменяла посуду, поставила чайные пары особой изящной строгости, с тонкой синей полоской, истинно европейской лаконичности. Товарищи офицеры, с чувством вымывшиеся и побрившиеся, надели чистое и теперь, неспешно остывая, пили чай.
        - Тимофей, буду ходатайствовать о награждении! Как минимум, повышении в звании! - торжественно пообещал капитан Жор.
        - Вот это правильно! Госпожа Вереш, мы вас не слишком стеснили? - перешел на немецкий язык культурный Земляков.
        Хозяйка поняла, изобразила, что рада видеть столь вежливых «товарищей гауптманов».
        Воды оставалось еще полно, Тимофей вызвал саперов - все же приданные силы, пусть прогреются и сил наберутся. Труженики тротила и лопаты вымылись вмиг, сели пить чай, ефрейтор-крепыш, моргнул в сторону хозяйки:
        - А что баба-то, спробована уже? Ничего, гладка.
        - Уймись. Она уже почти пенсионерка.
        - Так и что того? Тяни ее на перины, Тимоха, пока подмытая.
        Тимофей накрыл крышкой сахарницу и молча показал на дверь. Бойцы живо поднялись, было слышно, как товарищи в дверях сулят крепышу нехорошее. Это верно - дурак, он дурак и есть.
        Замыкающим пришел Иванов, этот мылся энергично. Хозяйка, бдительно следящая за званиями гостей, вновь живо поменяла посуду. Угодливые они тут все же. Не особо любят, но угождают. Впрочем, госпожа Вереш - тетка одинокая, никаких портретов на стенах, кроме литографии чего-то божественного, да и вообще никакого мужского духа в доме. Понятно, опасается солдат.
        Одевался Иванов неспешно - распарился. Тимофей успел увидеть длинный шрам на левой руке, звездообразные следы на ребрах - осколочные - порядком где-то зацепило старлея. Здешний, значит. Ну, оно и проще.
        - Давай, Тима, там уж остывает, - кивнул Иванов.
        Действительно подостыло, но все равно было хорошо. Бриться товарищу Лавренко еще нужды не было - не росло пока, это снисхождение природы Тимофей вполне ценил. Эх, Павло Захарович, уж тот скоблился-скоблился.
        Полегчавший и непривычно свежий Тимофей сел за стол.
        - Хороший чай, - кратко сказал Иванов, наливая себе еще.
        Обстановка в комнате была того… напряженной. Хозяйка стояла в дверях, но видно, что напуганная.
        - Вы ей что сказали? - осторожно спросил Тимофей.
        Иванов пожал плечами:
        - Ничего. Что ей говорить? Видно же, что фашистская порода.
        - Да ладно, просто тетка в годах и нервничает малость. А фашизм у них все одно навсегда кончился.
        - Фашизм у них никогда не кончится, - худое лицо Иванова не изменилось. - Он вообще бесконечный. Вот именно такие тетеньки его и разводят.
        - Преувеличиваете, товарищ старший лейтенант. Перевоспитаются. А она вообще безвредная.
        - Думаешь? Оптимист. Просто не видишь. Допивай, потом решим.
        Допивал чай Тимофей в размышлениях. Что такого Иванов видит, чего сержантам не видно? Ладно, вот еще отметки от гвоздиков на стене - висели фото или картины, но поснимали Может, служил кто в армии у тетки Вереш, а может, распятье или еще что религиозное красовалось. Многие мадьяры думают, что Советы всех верующих мигом расстреливают.
        - Допил? - осведомился Иванов, надевая фуфайку.
        - Так точно.
        - Попроще, Тима. У нас неофициальная политинформация. Что увидел?
        - Портреты она, наверное, сняла. Служат родичи. Но не факт, что против нас воюют.
        - Может. Верим в лучшее. Не воюют и не фашисты, - Иванов взял опустевшую чайную чашку и перевернул на блюдце.
        «РСФСР Дулевский госзавод» - значилось на зеленоватом штампе на донышке.
        Уж точно не в ТОРГСИНЕ сервиз покупался. Слали домой посылочки с награбленным сыновья-победители, а может и муж-герой, чьи следы с гвоздиков старательно прятали.
        Тимофей глянул на хозяйку - та попятилась и исчезла в соседней комнате.
        Вот гадина! Сержант Лавренко запахнул ватник, подпоясался, взял оружие и пошел за Ивановым. Но у двери плюнул, вернулся и прикладом автомата смел посуду со стола - только и хрустнул ворованный фарфор.
        Иванов ничего не сказал, даже когда Тимофей каблуком сапога от души пнул-захлопнул дверь фашистского дома.
        Уже подходили к расположению опергруппы, когда Тимофей спросил:
        - Как узнали-то?
        - Нюх у меня, - Иванов хмыкнул. - Нет, не ведись. Не нюх. Просто до-войны мама фарфором увлекалась, а я стили росписи легко запоминаю. Зря побил - красивая вещь, скоро большой редкостью станет.
        - Да что там… Вот же гадина - и ставит прямо на стол, совсем совести нет.
        - Она просто уже не помнит, что это чужая посуда. По праву же взяли, честно у нечеловеков отняли. Значит, свое, законное. У фашистов всегда так.

* * *
        Новый год встретили как положено: елка стояла небольшая и малость однобокая, но пахучая, имелись припасенные для такого случая трофейные консервы, банки с мадьярскими компотами, а из печенья и масла с джемом Тимофей сделал «пирожные». Запасом «горючего» озаботился офицерский состав - припасли на всех только три бутылки вина, но отборного.
        В традициях опергруппы офицеры и рядовой состав садились за стол вместе. Старший лейтенант Земляков, глядя на часы, торжественно отсчитал последние секунды уходящего года. Подняли разнокалиберные бокалы - капитан Жор душевно поздравил личный состав.
        Сидели в тепле, беседовали о мирной жизни и всяком отвлеченном. Капитан рассказывал о вине - оказалось очень интересно. В Плешке вроде бы тоже в вине толк знали, но тут и про французские вина, и про немецкие с итальянскими, белые, красные, полусухие… Целая винно-географическая наука. Слушая, действительно глоток смакуешь, «Серый монах» от «токайского» отличаешь. Целая наглядная лекция получилась. Похоже, капитан Жор по мирной жизни был как-то с виноделием связан. Водители и саперы тоже заинтересовались, вопросы задавали.
        Старший лейтенант Иванов сидел со стаканом, снова помалкивал. Тимофей тоже молчал, на языке вкус вина баюкал, думал, как оно дальше будет. Будапешт оказался городом упертым и малоприятным. На нервы действовал - Тимофей, пока посуду по всему дому собирал, перепроверил по клеймам - ворованного вроде не было, но кто его знает.
        Взяв автомат, сержант Лавренко вышел подменить часового - пусть в тепле чаю выпьет, послушает про разницу между «Эгерской бычьей кровью» и «девичьим-красным».
        Вновь вздыхал и трещал город разрывами снарядов и пулеметными очередями - притих чуть в полночь, но ненадолго. Холодало, лужи почти вымерзли, но где-то даже в новогоднюю ночь было жарко. Отбита атака наших штурмовых групп на район Керестур, но взят Матиасфельд и восточная часть Сашалома[47 - Ракоскерестур, Матиасфельд и Сашалом - восточные районы Пешта.], уже достают наши снаряды поле ипподрома, где фрицы запасной аварийный аэродром оборудовали. Говорят, немцы дали приказ обозных лошадей резать.

* * *
        - Пойдем, Тима. Работа есть, - негромко позвал Иванов.
        - О, наконец-то, товарищ старший лейтенант, - Тимофей поспешно завязал мешок с собранными для стирки вещами.
        - Ну. - Согласился Иванов.
        Задачу ставил старший лейтенант Земляков. Дело было понятным, не то чтобы простым, но боевым. В здании больницы Яноша сидела группа наших пропагандистов, через громкоговорители вещали врагу насчет «сопротивление бесполезно, хорош за фюрера воевать, гарантируем жизнь». Понятно, не только наши политработники пропаганду вели, но и привлеченные венгерские пленные и известные горожане. Видимо, венгерских фашистов бубнеж громкоговорителей крепко допекал. По данным разведки, салашисты готовили ночную вылазку с целью уничтожить громкоговорители и политработников. Наши готовили встречную засаду.
        - Разведрота пойдет, гостей встретит и положит, - пояснял Земляков. - Ваша задача как раз в том, чтобы они не всех положили. Венгры туда полезут из батальона «Ваннай» - это так называемый «ударный штурмовой университетский батальон», набран из особо оголтелых студентов-добровольцев. Так-то не особенные боевые спецы, но дерзкие и местность отлично знают. Взять бы одного, а лучше двух, побеседовать. Сам «Ваннай» нас не очень интересует, но активные студенты-фашистюги могут и по нашей теме кое-что знать. Понятно, в темноте интересного студента от неинтересного отличить трудновато, но вы все же сходите, попробуйте. Переводчики на месте имеются, первичный допрос провести можно будет. Потом сюда переправите. Главное, не зарываться, нас основные дела попозже ждут.
        - Понятно, тованачштаба, - буркнул Иванов.
        - Попрошу без двусмысленностей! Есть желание, так сам делам координации займись, - намекнул Земляков. - У меня и так бюрократии завал.
        Шел к передовой сержант Лавренко со смешанными чувствами. С одной стороны, поотвык, с другой - надоело на тыловых работах ошиваться. Все ж не больной, не раненый, не специалист по диалектам и сложному распознаванию чертежей и сплавов. Но погибать сейчас уж совсем не хотелось: и дел у опергруппы прорва, и дома ждут. Противоречивые мысли Тимофей отмел, начал раздумывать насчет Иванова.
        Все же Оттуда он или наш, местный? Когда человек молчит, ничего не поймешь. Понятно, на фронте бывал: на мины и близкие снаряды реагирует, вовремя сесть-лечь под стену не брезгует. Но есть и странности. Вот курит довольно много - а Тамошние командировочные дымить избегают - но курит почему-то немецкие и венгерские дрянные сигаретки. Подозрительно. В смысле, не подозрительно, а сомнительно. Нет, «сомнительно» тоже не то слово. Тьфу, вот же ситуация…
        В странной манере курева и неопределенном происхождении Иванова ничего плохого не было. Раз уж сводная опергруппа, так пусть и будет. Но вот то, что новичок трофейный автомат Нероды забрал - то как-то неприятно. Особо не придерешься: форму Иванову отдали из мешка лейтенанта Тесликова - вот уж по кому скучать не будем. Ну, а автомат… Вот чего они к этому штурмовому фрицевскому оружию такую тягу имеют?
        Иванов шел впереди, шагал резво, но без спешки. Шапка, фуфайка, сапоги - обычные-солдатские, разве что кобура… Впрочем, сейчас многие рядовые пистолеты таскают - полно трофеев.
        - Тима, ты во мне дырку не прожги, - сказал Иванов, не оборачиваясь. - Когда будут отзывать, автомат верну в целости и сохранности. Нерода, когда вернется, не обидится.
        - Да уж наверное, не вернется, - машинально брякнул Тимофей.
        - В опергруппу может и не вернется, но даст о себе знать, это уж точно, - уверенно сказал Иванов.
        - Ладно, обнадежили, - пробормотал Тимофей и спохватился. - Я, товарищ старший лейтенант, на автомат смотрю с иными соображениями. Он чем хорош-то, этот «немец»? К нему же и патроны с трудом найдешь.
        - Мне патронов много не надо, я не пулеметчик. Лучше вообще без стрельбы. Прогулялись - вернулись - сели чай пить. Мы особисты, а не штурмовая группа. А автомат… Патрон помощнее, баланс, магазины вполне удобные, - исчерпывающе объяснил Иванов.
        С разведротой встретились у штаба дивизии. Снова шел мокрый снег, бойцы дремали в полуподвале, впереди продолжалась бесконечная перестрелка, нечасто, но постоянно лопались разрывы мин. Разведчиков было всего двенадцать человек, да сам ротный. Вопрос, отчего рота меньше взвода, задавать было неуместно - крепко истаяла и так негустая дивизия за эти штурмовые дни.
        Двинулись. Дорогу разведчики знали, шли вдоль стен, уже стемнело, снег ложился с гарью уже затухших пожаров и свежим дымом. Иванов переговаривался с ротным разведчиков - общий язык нашли сходу. Собственно, старший лейтенант уже не выглядел угрюмым молчуном, да и вообще изменился. Перебираясь через полуразрушенную баррикаду из брусчатки и разбухшей под дождем мебели, Тимофей сообразил - улыбается Иванов. Нет, точно улыбается. Малость псих? Впрочем, на войне все такие.
        Переждали под прикрытием высокого дома. Валялся на тротуаре немец-фельдфебель: одна нога странно и картинно уперта в стену, шея свернута под углом, приоткрытые глаза на бордюр косятся. Пятнистая куртка задралась, кобура пуста - озаботился кто-то из наших пистолетом. Садится на город нетерпеливая зимняя полутьма, расплывается, тает камуфляж в пятнах замерзшей крови…
        Уже в темноте поочередно перебежали улицу, на перекрестке переговорили с артиллеристами, сторожащими своей «сорокапяткой» сразу две улицы. Далее до больницы святого Яноша было рукой подать. Ротный предупредил:
        - Подходим осторожно, тихо, чтобы не засекли. А то вспугнем.
        Больница оказалась просторной: целый комплекс зданий из красного кирпича, на старинную крепость похоже. У ворот торчал бронеколпак дота, лежали тела. Бойцы туда не пошли, на территорию проникли через разбитые окна соседнего здания. Спереди доносился невнятный глас громкоговорителей - агитаторы вели свою пропаганду, частенько прерываемую пулеметными очередями.
        На лестнице под ногами захрустели бесчисленные битые пузырьки, перила во тьме едва нащупаешь, все больничным барахлом завалено. Казалось, уже годы больница в разрухе.
        - Tisztek es katonak, Gondoljatok a csaladotokra![48 - Офицеры и солдаты, подумайте о своих семьях…(венгр.)] - гулким призрачным голосом взывал громкоговоритель, укрепленные повыше на больничной башне.
        Жизнь наверху все же теплилась: сидели вокруг костерка закутанные гражданские, тянулись провода, чиркали в блокноте и что-то обсуждали наши озабоченные офицеры-пропагандисты, спал на голой койке пленный венгр, накрывшисьразодранной немецкой шинелью. Пахло дымом, соляркой и лекарствами.
        - Nem a nemet fasizmus utjan jarsz…[49 - Вам не по пути с немецким фашизмом…(венгр.)] - продолжал громкоговоритель в угловой комнате.
        Пришествию разведчиков агитационная группа сильно удивилась.
        - Случилось что-то? - встревожился майор, старший в команде бубнежа.
        - Пока ничего. Но вы бы, товарищ майор, хоть часовых и наблюдателей выставили, - упрекнул ротный разведчиков.
        - Кого я поставлю?! - возмутился майор. - У меня единственный радиомеханик. Был еще электрик, так его днем ранило. Мне этих с винтовкой ставить прикажите?
        Указанная группа у костра занервничала. Ставить наблюдателями там действительно было некого: сплошь солидные мужчины в мятых пальто и шляпах, наверное, уважаемые горожане, но без способности к дозорной службе. Из относительно молодых только дамочка, пухлощекая, миловидная, но опять же, какой из нее часовой.
        - У нас вообще-то спокойно, - заверил майор. - Дом впереди наши крепко держат, слева артиллеристы на позиции.
        - Артиллеристы это хорошо, - согласился разведчик. - Вы продолжайте эту… трансляцию. А ситуацию сейчас объясним.
        Агитационный майор явно был на фронте не первый день, суть быстро ухватил. Лейтенант-переводчик обратился к венграм, те поднялись и их перевели в комнату подальше от лестниц и окон. Разведчики пытались определить откуда появятся предполагаемые диверсанты. Фонари не включали, лазили почти на ощупь.
        - Да неоткуда тут, - ворчал разведчик-крепыш. - Одна лестница заколоченная, по другой бесшумно не подняться. Стены метровой толщины.
        - Когда диктор бубнит, он все заглушает, тогда хоть на бронетранспортере подъезжай, - справедливо сказал другой разведчик. - А что, сведения, что придут «гости», верные?
        - Откуда ж у нас верные? - удивился Тимофей. - Не поверите, нам все подряд наврать норовят. Кого за жабры ни возьми, так и начинают крутиться. Настолько неискренний пленный пошел, прямо даже удивительно.
        Разведчики засмеялись
        - Хорош веселиться, не в кино, - призвал ротный. - Позиции занимаем. Головных гостей кладем, тех, что драпанут, контрразведка берет. Иванов, тебе точно людей не надо?
        - Управимся. У меня опытный партизан в напарниках, - усмехнулся Иванов. - Пойдем, товарищ Лавренко.
        Спустились на первый этаж.
        - Побегут, тут и возьмем, - объяснил план Иванов. - Самые умные - они и самые шустрые. Идут в середине, стартуют на отход первыми.
        - Командир у них вряд ли в середине пойдет, - неуверенно сказал Тимофей. - Вторым или третьим пойдет.
        - Нам командир не очень нужен. Студенты нужнее из этого их «Ваннайя», и потрусливее, чтобы «колоть» легче было, - напомнил старший лейтенант. - Ждем.
        Ждали, сидя в полной темноте. Спина начала стыть. Наверху взяли паузу, потом недолго вещала женщина - голос вздрагивающий, проникновенный, что-то насчет «ценности юных жизней и бесполезного сопротивления» говорила.
        - Все беды от баб, - чуть слышно прошептал Иванов.
        К чему это, Тимофей не понял, а наверху завели патефон - громкоговорители выбрасывали в январскую ночь что-то зажигательное, веселое. «Чардаш» вроде называется. В холодной темноте, на фоне отдаленных взрывов, на нервы давило здорово.
        - Умеет майор работать, - шепнул Иванов и было понятно, что он улыбается.
        Все ж псих, непонятно откуда родом, но псих. Хотя как на голову здоровым под этот чардаш воевать?
        Что-то изменилось. Наверху сменили музыку на что-то более мягкое, но дело не в том. Тимофей осознал, что стягивает рукавицы, а только потом расслышал звуки - за стеной что-то проскребло.
        - Слышал? - качнулся невидимый Иванов.
        - Так точно.
        - Я беру - ты страхуешь.
        - Понял.
        План был прост, а вот как диверсанты на первом этаже оказались и сейчас наверх поднимаются, Тимофей так и не сообразил. Неужели действительно по канализации, как наши бойцы рассказывают? Но на второй-то этаж разве просочишься?
        Вновь поставили чардаш - вроде чуть другой, но вслушаться не получилось. Стрельба наверху вспыхнула мгновенная, короткая: сплошь очереди наших ППШ, стреляли ли в ответ даже и не понятно.
        - Угадали, - шепнул уже погромче Иванов.
        Двигался он неслышно - Тимофей едва угадал черную тень, на миг закрывшую выход на лестницу. Наверху гремели торопливые шаги, лопались склянки. Бегут гады.
        Тимофей успел дыхнуть на ладони и ловчее взять холодную шейку приклада.
        Торопливый топот сапог пронесся вниз по пролету - удирали мадьяры молча. Так же без возгласов грохот шагов перешел шум падения: темные сгустки катились по лестнице, ударяясь друг о друга, стуча оружием. Над этим обвалом вновь мелькнул едва угадываемый Иванов, подсек прикладом ногу еще держащегося на ногах венгра. Тот рухнул в общую кучу. Вот тут кто-то из мадьяр завопил от боли. Иванов выдернул из клубка долговязую фигуру, мощно толкнул-ударил о перила. Человек беззвучно осел на склянки. Еще один венгр от толчка старшего лейтенанта вылетел на карачках в другую сторону, ударился лицом о стену. Иванов уже выламывал руку с пистолетом другому лежащему, тот взвизгнул как поросенок…
        Повыше по лестнице силилась встать со ступеней фигура, пыталась вскинуть автомат. Тимофей выпустил по гаду короткую очередь, страшно боясь задеть еще кого-то.
        - Так! - Иванов с коротким выдохом ударил еще сопротивляющегося под ним венгра.
        Хрипели лежащие, кто-то из них обморочно мычал.
        - Эй, как там внизу? - спросили со второго этажа. - Подмогнуть надо?
        - Посветите, а то у нас руки заняты, - попросил Иванов.
        Взяли живыми троих, еще одного застрелил Тимофей, пятый беглец сам собой помер: то ли шею во время падения свернул, то ли врезал ему старший лейтенант слишком сильно. Бить Иванов умел жутко, это да.
        Еще пятерых диверсантов положили разведчики наверху. Там в истерике выла дамочка-пропагандистка - видимо, порядком перенервничала.
        Пленные оказались так себе: двое вообще в полувоенной форме с повязками на рукаве, и все молодые, сопливые, несерьезные, особенно тот, что нос сломал и скулил да хлюпал безостановочно. Наград за таких «языков» не дождешься, но опергруппе не награды были нужны, а заказанные студенты из «ударного Ваннайя». С виду вполне подходят, ну а уж точно ли они - на месте разберемся, со своими переводчиками.
        Потерь среди разведчиков не было, обошлось. Вот что значит правильная засада и элемент внезапности[50 - Эпизод, случившийся в реальности 28 декабря, закончился гораздо печальнее. Проникшие в больницу святого Яноша солдаты «Ваннайя» застигли пропагандистов врасплох. Советские бойцы и офицеры погибли на месте, венгерских пропагандистов увели за линию фронта, где казнили по приговору салашисткого суда.].
        Вели пленных осторожно. Не то что опасались попытки бегства, просто обстрел усилился - то ли противник обозлился за гибель диверсантов, то ли просто совпадение. Присаживались переждать близкие разрывы, пленные тоже послушно садились: держали руки в карманах, чтобы штаны со срезанными пуговицами не сползали, парень с разбитым лицом все еще задирал физиономию, из носа подтекало.
        - Жалеешь, что ли? - поинтересовался Иванов с непонятной интонацией.
        - Чего его жалеть - жив, пусть радуется. А морда заживет. Я вот думаю - а кто из них охотнее говорить станет?
        - Тот, что без шапки, - сразу сказал Иванов.
        - Это почему? Вот тот что потолще, по-моему, вообще обоссался. Ну и разбитый… у него контузия, вялый-мягкий.
        - Да, с этим я перестарался, - признался старший лейтенант. - Вроде и ткнул слегка. Легкие они стали на той военной диете. Что-то толкового после сотрясения из него будет сложно выдавить. А про обоссанного ты не думай. Тот крепкий. Мочевым пузырем управлять сложно, но просохнет, начнет упираться. Идейный.
        - Ну, наверное. А почему который без шапки сразу «выдавится»?
        - Очень жить хочет. Взгляд его запомни. Это же самое партизанское дело - запоминать.
        - Постараюсь. А вы там, на лестнице, ох и быстро управились.
        - Опыт. Ничего, подучишься, освоишь.
        Любопытно было - прав ли Иванов. Допрашивали венгров не то чтобы очень долго, потом их на пункт сбора военнопленных Тимофей отконвоировал. Вечером не удержался, поинтересовался. Земляков слегка удивился вопросу, но рассказал все в подробностях. Оказалось, бесшапочный и вправду самый болтливый оказался. Но ценное как раз «расквашенный» рассказал - просто он лично знал людей, о которых спрашивали.
        - Полезен ваш рейд оказался, и весьма полезен. Только вы следующий раз не по морде бейте, а в иные места лупите. А то у этого без трех передних зубов дикция жуткая, да еще гундосит. Замучались переспрашивать, - разворчался Земляков.
        - Там темнотища была, - оправдался Тимофей.
        - Не в упрек говорю, а для пользы дела, - пояснил старший лейтенант. - Я сам-то нечасто допросы веду. Но вот приходится. Учимся на ходу. Ты, Тима, спрашивай, то тоже идет для пользы дела.
        Тимофей раздумывал, чего бы еще такого полезного спросить, но пока в голову не лезло. Нужно было поспать малость, да съездить за продуктами. Опять же сулили подкрепление опергруппе прислать, имеет смысл в штаб корпуса заехать, уточнить.
        А небо и земля все вздрагивали. 3 января наши сумели продвинуться между Пестуйхели и Кишпештом[51 - Пестуйхели - район на северо-востоке города, Кишпешт - район на юго-востоке, ближе к набережным Дуная.], немцы при поддержке самоходок пытались контратаковать, но успеха не имели. Нашим не везло в гористой Буде - холм Матьяш, семь раз переходивший из рук в руки, по итогам дня остался за противником.
        За день было отбито около 200 кварталов. Для снабжения города немецкая авиация привлекала Не-111 и Ju-52, совершивших 93 вылета.
        Немцы усиливали попытки пробиться в Будапешт. Наше командование было вынуждено перебросить на внешнее кольцо 2-й армейский механизированный корпус, 86-ю и 49-я гвардейские стрелковые дивизии.
        16. Январь. Сардины
        … - И контрольный. На автомате! - подсказывал Иванов.
        Тимофей вскинул «вальтер» - раз, два… три.
        Третья пуля догнала, расколола, донышко уже разлетевшейся бутылки.
        Стреляли в подвале длинного дома. Наверху была мастерская со здоровенными швейными машинками, вся заваленная штуками ткани, размотанными и затоптанными, будто целый полк здесь к портянкам примерялся. Двери в мастерскую сержант Лавренко заколотил, а подвал вроде стрельбища использовали. Иванов тоже стрелял, чаще не из своего штатного ТТ, а тоже из трофейного «вальтера». Навык у него чувствовался огромный, вот действительно «на автомате».
        Патронов хватало, набивая магазины, разговаривали о текущем моменте, а иной раз и на отвлеченные темы. В последнее время Иванов стал поразговорчивее. И даже вполне понятно, что повлияло - тот ночной захват в больнице
        - Первую пару пуль еще быстрей выпускай, - посоветовал старший лейтенант. - Теперь давай смену магазина.
        Скорость перезарядки Тимофею пока не очень давалась - к мгновенности, демонстрируемой Ивановым, приблизиться оказалось очень непросто.
        - Подвалы, коридоры, квартиры - совсем иное дело - стрельба тесная, думать некогда, - пояснял старший лейтенант. - Это у вас на плацдарме простор имелся. А здесь вздохнуть не успеешь. Мгновенный урбанизм.
        Тимофей защелкнул последний патрон. У Иванова опять много быстрее получилось. Ну ничего, дело навыка. Вот пробовал старлей автоматный диск снарядить, там малость забуксовал. С «рожками» ППС у него, правда, опять вдвое быстрее получилось.
        - Про городской бой я понимаю, - сказал Тимофей. - Просто не было возможности опыт получить. В Белграде почти в первый день я и поломался.
        - Тоже повод для грусти. Много еще городов. Буда, Вена, Берлин и Прага… далее везде. Ставим мишени, - призвал Иванов.
        Бутылки уже почти все побили. Тимофей расставил крупные шпульки с нитками. Бесхозяйственно, конечно, но чего поделать.
        - А что вот, допустим, Прага. Там ведь легче должно пойти? - предположил Тимофей, возвращаясь к стрелковому рубежу.
        - Определенно. Не Ржев, и не Сталинград, - согласился Иванов.
        - Товарищ старший лейтенант, а если не секрет, вы сами-то откуда родом?
        - Не секрет. Из Сталино[52 - Так назывался город Донецк в 1929-61 годах.].
        Прозвучало лаконично и вполне понятно, что Иванов эту тему не особо хочет обсуждать.
        Выпустили по магазину, поочередно вбивая пули в шпульку, не давая коварно затаиться в потемках под стеной. Мишень разлохматилась, и Тимофею опять стало жалко хорошую вещь. На рынке в Чемручи за такую большую катушку много бы чего отдали. Нет, нужно для стрельб что-то подходящее подобрать.
        Иванов извлек пустой магазин и неожиданно вернулся к разговору:
        - Почти земляки мы, Тима, а вот не совсем. В том-то и дело.
        - Плохо там, значит, - пробормотал Тимофей.
        - Не то слово, - однозначно подтвердил старший лейтенант.
        Иванов был Оттуда, и теперь не особо свое происхождение скрывал. Понятно, в детали не вдавались: секретность есть секретность, в неудобное положение сослуживцев ставить незачем. Но подтверждалось то, что Тимофей и так уже знал со слов Торчка, пересказа писем угодившей в иной мир Марины Шведовой, да и разговоры с Земляковым то нехорошее косвенно подтверждали. Непросто там - в соседнем будущем. И большой войны нет, а все равно нехорошо.
        Да, не очень-то прямые дороги у будущего. Собственно, а могло ли быть иначе - вот вопрос.
        - Эй, пистолетная батарея, чего примолкли? - в подвал спускался Земляков. - Дайте писарчуку утомленную руку размять.
        - Сейчас бутылок принесу, по ним нагляднее, - двинул к двери Тимофей.
        - Вот еще. Меня учили без денщиков обходиться, - заворчал штабной переводчик и вынул из кармана полдюжины гильз от ракетницы.
        Без очков зоркость старшего лейтенанта окончательно возродилась - высадил магазин - только гильзы-мишени со звяканьем разлетались. Понятно, похуже чем у Иванова получилось, но наравне с сержантами.
        - Помнят-то еще руки, - с законной гордостью отметил Земляков. - А что, товарищи, вы тут часом заговор не устраиваете? Колитесь. Если без протокола и с уходом в десятиминутный отдых без чинов и званий? Полагаю, ты, Тима, товарища старшего лейтенанта уже просчитал и раскрыл?
        - Чего меня раскрывать, я не шпион, от своих не скрываюсь, - хмуро сказал Иванов.
        - Мы больше о тактическом говорим. Вот стрельба опять же, - дипломатично пояснил Тимофей.
        - Это понятно, первым делом бомбы-пистолеты, ну а лирика, лирика - потом, - кивнул Земляков. - Но какие-то вопросы должны возникнуть. Безотложные. Так что давайте сообща обсудим, пока чего срочного не приключилось. Сегодня-завтра начнем в город перебазироваться, поближе к объектам. Там уже некогда философствовать будет. Что наболело, Тима? Есть такое?
        - Да, в общем, нет. Если про происхождение, то если вдуматься - какая разница? - Тимофей неспешно снаряжал магазин и старался подбирать слова. - Сначала, конечно, непривычно. Умом трудно охватить, фантазия нервничать заставляет. А если по сути - разве место происхождения что-то меняет? У нас вот родственники в Якутске, мама с ними два раза в год переписывалась, да открытки к праздникам отправляла. Я их вообще ни разу не видел. Но все равно же родственники. Встретимся, быстро привыкнем.
        - Да, так оно и есть, - согласился Земляков. - Сначала думается - вопиющий парадокс и несопоставимая разница взглядов. А как до дела доходит, так уже и не до отвлеченных парадоксов. Но непонимание по отдельным вопросам все равно может возникать.
        - Наверное. Но у меня непонимание не по отдельным вопросам, а стратегическое, - Тимофей неопределенно указал магазином в сторону подвального окна. - Но это, наверное, секретный вопрос.
        - Нас учили, что секретных вопросов не бывает. Бывают глупые, - пробурчал Земляков. - Но ты-то вряд ли глупость будешь спрашивать. А вот секретные ответы вполне бывают, тут отрицать не будем. Чего гнетет-то?
        - Если вы знаете, что будет в будущем, значит, можно и масштабную операцию провести? К примеру, ударить в слабое место фрицев и город в два дня взять. Или вообще Гитлера подстеречь и разбомбить. Или взорвать. Ведь известно, где и когда он бывает?
        Земляков вздохнул:
        - Все можно. Теоретически. А на практике не получается. Поскольку едва мы сделаем что-то серьезное, как бронепоезд истории перескакивает на иной путь, уводящий в такие ебеня, что и представить невозможно. Вероятности множатся, варианты расходятся в плоскостях и измерениях. И мы оказываемся абсолютно бессильны.
        - Слишком обще говоришь, Женя, - вмешался Иванов. - Правильно, но слишком математично. Ты, Тимка представь: передок, траншеи, ты комбат, есть данные разведки, наблюдатели, и пленный говорит что на ужин к их говнюку-майору приедет штабной генерал. Командир дивизии, а то и корпуса. Батальон у тебя потрепанный, резервов немного. Но что-то наскрести можно. Будешь атаковать?
        Сержант Лавренко поразмыслил над тактической задачей и ответил:
        - Вряд ли. Генерала наш батальон может и возьмет, но фрицы мигом опомнятся и контратакуют. Могут и опрокинуть оборону. Нет, без подготовки нельзя. Я бы с комполка связался, он с комдивом, может, танки подбросят…
        - Прямо сейчас танки, - заворчал Земляков. - Мы вторую неделю обещанный бронетранспортер получить не можем. Все бронемашины заняты, все при деле. В лучшем случае по твоей наводке артналет произведут, а если очень повезет, штурмовики отработают. Скорее всего, тот немецкий генерал испугом отделается.
        - Да, может и так, - признал Тимофей. - Но снайперов я бы точно выдвинул, артиллеристов предупредил. Попробовали бы.
        - Именно. Снайперы и корректировка. Это все, что мы можем, - сплюнул Иванов. - А здесь сила нужна. Дивизии и армии. Но взять неоткуда.
        - Это если там генерал. А если Гитлер? Мы бы все рванули. Пусть бы и полег батальон, но фюрера кончили, - тихо пробормотал Тимофей.
        Офицеры помолчали, потом Земляков сказал:
        - Да мы бы тоже… Что мы, в атаку не ходили, что ли? Но Гитлер не очень-то большой охотник по передовым ездить. Значит, только диверсия в тылу. В глубоком политическом тылу. А политика такое топкое дело, там только ступи… Ты вот знаешь, что на Гитлера сами немцы покушение устраивали? Неудачное, но последствия в случае успеха наши специалисты просчитать пытались. Ладно, мертв фюрер. Но нацизм - это такая туша, что даже без главного чирья вполне способен существовать. А ведь за ним и иные туши маячат. Выкинут быстренько дохлого фюрера и живо сговорятся против нас всей стаей. Свастику уберут, новую морду ляп на портрет Рейха, и война с фашизмом закончена. Но закончена ли война вообще - вот в чем ключевой вопрос. Тут Иванов соврать не даст.
        - Верно, - глухо сказал Иванов. - Опять. Прямо у нас дома.
        - Прямо в Сталино?! - не поверил Тимофей. - Да быть не может! Откуда там-то?
        Офицеры молчали.
        - Да, как-то не думалось, что такое может быть, - упавшим голосом признался Тимофей. - Это ж какое оно живучее?!
        - Справимся. Там приостановили, здесь вот работаем, - Земляков поправил ремень с кобурой. - Но что скрывать, дело сложное. Одним выстрелом, одной атакой - пусть и самой победной - проблему не решить.
        - Понял. Эх, я думалб еще лет пять, ну, десять, - прошептал сержант Лавренко.
        - Не, ты не сокрушайся. Через десять лет куда лучше будет, - заверил Иванов. - И победим, и отстроимся. Но и поздние обострения болезней непременно будет.
        - Увы. Но мы предупреждены, - Земляков хлопнул сержанта по плечу. - Жизнь, Тима, довольно противоречивый процесс, и ты это знаешь. Ладно, тренируйте плавный спуск, а я в корпус. Нужно же и нам вперед двигаться. Пусть и через глубокие армейские тылы. Кстати, противогазы у вас не скучают?
        Тимофей без восторга посмотрел на сумки с противогазами. На фронте этот защитный предмет снаряжения товарищу Лавренко попадался нечасто, разве что пустую удобную сумку, бывало, использовал. Но вот пришло время. Вообще стрельба в условиях плохой видимости и с резиной на морде - еще то удовольствие. Но надо так надо.
        5 января под угрозой окружения немцы оставили район Сороксар. В районе Кабанья растрепанные боевые группы венгров отошли раньше, чем их успели сменить немцы, что содействовало успеху наших войск.
        Погода оставалась сложной, днем наши «бостоны» и «илы» отработали по целям, а ночью люфтваффе перебросить грузы осажденной группировке не смогло.
        За сутки советские войска заняли 250 кварталов.
        К западу от города продолжаются тяжелые бои. Немецкая группировка, массированно используя танки и САУ, пытается прорвать фронт в направлениях от Дунапентеле, Таварош, Банхида и пробиться к осажденному Будапешту.

* * *
        Переезжали вдумчиво. Потратили с Ивановым два дня на выбор места расквартирования: с учетом безопасности, близости интересующего опергруппу района, удобства подъезда машин и отсутствия постоянных обстрелов, все было непросто. Выбрали здоровенный угловой дом. Глубокий двор-колодец должен прикрыть от дальнобойных снарядов, одно крыло здания порядком пострадало - оттуда выкуривали обороняющихся фрицев и крепко раздолбили фасад. В другом корпусе уже разместился штаб батальона связи - такое соседство не помешает. Себе опергруппа наметила отдельный нежилой подъезд, где располагалась какая-то контора - банковская или юридическая - квартирьеры так и не поняли. Главное, не очень разграбленная, пустая и с относительно целыми окнами. Можно располагаться аж на четырех этажах, что опергруппе не очень нужно - одного третьего хватит. Местные жители в доме имелись, но сидели по подвалам, поскольку передовая ушла недалеко: отчетливо доносились пулеметные очереди и разрывы мин.
        - Это на Кабаньи окруженные фрицы упираются, - сказал Иванов. - Ничего, к вечеру увянут.
        - Такой город, а ткнись, пристроиться негде, - осуждающе покачал головой водитель Сергеев. - Но здесь двор подходящий. Вот сюда транспорт поставим, часовому все видно будет, а с той стороны связисты подопрут - от них просматривается.
        - Нам бы чего поменьше и на отшибе, - вздохнул Тимофей. - Но тут сплошь такая застройка, откровенно буржуйская. Придется осваивать.
        Он написал на двери мелом «Занято» и литеру «К», квартирьеры сели в «додж» и покатили за саперами.
        Проверка ничего опасного не обнаружила. Только у двери на чердак нашли два фаустпатрона, но те просто брошенные валялись, без сюрпризов. Тимофей с саперами остался готовить помещение, машина ушла за начальством. Успели заколотить двери на чердак, затопили печь, сержант Лавренко сходил к соседям-связистам для представления и установления контакта. За углом торчала разбитая баррикада, окруженная надолбами, дома рядом выгорели, набили салашистов там порядком, невзирая на холод, из-под камней уже попахивало. Мимо опрокинутого реактивного миномета шмыгали гражданские с ведрами и бидонами - с водой в городе было туго, набирали в затопленном коллекторе, а то и прямо в воронках.
        Пришли машины с офицерами и имуществом, начали размещаться. Как обычно выяснилось, что не все забрали. Тимофей взял «опель-пежо», покатил за забытым, заодно остатки угля загрузили.
        - И как оно там, Тима? Я глянул - ох и богато живут! - Сашка принимал в кузовепачкающиеся мешки.
        - У нас конторское помещение, без излишеств. Часы на камине есть, бронзовые, с оленями, тикают вроде. Вот и вся роскошь. Да укладывай плотнее, высыплется же, - поторапливал Тимофей.
        Разместились, начали вживаться. Офицеры и переводчик сидели над картой в штаб-конторе, Тимофей разбирался на кухне в квартире на другой стороне лестничной клетки - плита была все же замысловатая. Пришел старший лейтенант Иванов, принялся приглядываться к кастрюлям.
        - Чего там, забуксовали с планами? - догадался Тимофей.
        - На месте смотреть придется. По карте район вполне понятен, а как и куда входить - никаких догадок, - пояснил Иванов. - И все уже жрать хотят. Ставь, Тима, ставь.
        Надымили, но начало вариться. Иванов в кастрюлях разбирался куда лучше - опыт городских готовок имел широкий, тут и правда глупо одним котелком обходиться.
        - Крутой офис, - сказал Иванов, красиво нарезая финкой луковицу. - Егор Дмитриевич говорит - здесь нотариус по наследственным делам обитал. Неслабо жил. Ты спальню на третьем этаже видел?
        - Видел. Мы под кроватью на взрывоопасность проверяли. Но такое ложе снизу и фугасом не пробьешь.
        Иванов ухмыльнулся:
        - Мысли у тебя служебно-железные. Там когда на кровать любовались, так даже наш товарищ капитан лирическое о спящей королеве сказанул. Тут на улицах мадьярки пару раз мелькнули - вполне аристократических достоинств.
        - Меня дома ждут. Пусть и не очень аристократических фамилий, но мнелучше и не мечтается, - пробормотал Тимофей, поднимая тяжелую крышку и проверяя воду.
        - Наслышан. Меня красавицы не ждут, но подрываться на чем-то венерическом нет никакого желания. Что там? Закладываем?
        Обед вышел недурным, после приема пищи провели инструктаж рядового состава, напомнив о бдительности, происках «Немзетура»[53 - «Немзетур» - фашистская организация, созданная военным министерством в 1944 году для тылового содействия регулярным войскам. Во время боевых действий занималась шпионажем, диверсиями, грабежом мирного населения.] и вежливом отношении к честному мадьярскому населению. Научный состав опергруппы уже вовсю занимался подготовкой операции, Иванов осматривал «укрепрайон» на случай всяких внезапностей, а Тимофей поехал заправлять машину и изыскивать керосин для запасов освещения.
        - А новый старлей - вроде ничего мужик? - спросил Сашка. - Не орет, спокойный, без истерик. Не пойму, он из поваров, что ли?
        - Угу, из ресторанных-столичных. Я видел, как он одним толчком венгра-автоматчика уложил.
        - Правда, что ли?
        - Не, я же вру всегда. Ты под керосин обе бутыли взял?
        Спалось на новом месте как всегда - без снов. Имелась мысль пойти и глянуть еще раз спокойно - да что там за кровать такая королевская? Но не осилил сержант Лавренко, завалился прямо в кухне, развернув спальник на вытащенных из шкафа пустых мешках. Запасливая кухарка здесь работала, пусть у нее мирная нормальная жизнь будет хорошей и без всяких господ.
        8 января наши войска зацепились за Неплиге[54 - Неплиге - самый крупный парк Будапешта.] и подошли к станции Ракешрендозо. Контратаки немецко-венгерских боевых групп в парке и со стороны Зугло[55 - Зугло - густонаселенный центральный район Пешта.] были безуспешны. Окончательно очищен ипподром.
        Люфтваффе сделало 25 транспортных рейсов на город.
        За сутки советскими войсками взято 160 кварталов.
        Западнее Будапешта противник продолжает напирать. После ожесточенных боев нашими войсками оставлен Эстергом.

* * *
        Ночью что-то гремело, Тимофей спросонок подумал, что фрицы дальнобойными кидаются, но утром оказалось, что авианалет был. Утром приходил лейтенант от связистов, рассказал, что ночью бойцы видели «искры и мигания» на крыше дома. Возможно, сигнальщики работают. Нужно было проверить, ходили с Ивановым и саперами на чердак и крышу: следов полно, но гильз, тайных фонарей и раций не обнаружилось.
        - Может и показалось, - пожал плечами старший лейтенант. - Бомбы все равно вдалеке легли.
        - Хорошо, что мы чердачную дверь над нами забили, - сказал Тимофей. - Оно спокойнее. Но лазит же кто-то.
        - Следы смутные, снег подтаял, а наши и сами в самой разной обуви. Вон какая выставка, - Иванов кивнул на саперов.
        Действительно, бойцы были обуты разнообразно: тут и сапоги кирзовые, и ботинки с обмотками, и просто гражданские штиблеты, позаимствованные ловким маленьким сапером Жорой вместо развалившихся сапог.
        - Да не поджимай копыта, - махнул рукой Иванов. - Я не в упрек, а с чисто следопытской точки зрения. Но бдительность нужно усилить.
        С крыши опергруппа полюбовалась на наши взлетающие штурмовики: казалось, «илы» взмывают прямо с дворов домов - от придвинувшегося аэродрома до передовой были считанные километры, ох и рисково летуны работают.
        Днем съездили в штаб корпуса. Работать предстояло на стыке 30-го стрелкового и 18-го гвардейского стрелкового корпусов - чьи войска первыми выйдут к объекту, пока было не совсем понятно, а подход опергруппы согласовывать желательно было заранее.
        - Вроде все готово, считанные сутки остаются, но все равно томительно и нервно. Накануне всегда что-то непредсказуемое случается, - предупредил Земляков и как в воду глядел. Едва «додж» вкатил во двор, как выяснилось, что произошло ЧП.
        - Да как он пропасть мог?! - наседал старший лейтенант Земляков. - Белый день во дворе, наших бойцов кругом полно. Это ж часовой, а не девочка младшего школьного возраста!
        - Не знаю, товарищ старший лейтенант, - оправдывался Сашка. - Я с баллоном возился, руки замерзли. Зашел, согрелся, выхожу - нету его. Буквально минут двадцать прошло. Ну, может, полчаса. Шума не было никакого, я бы услышал.
        Часовым стоял ефрейтор-сапер. Особой симпатии к нагловатому бойцу Тимофей не испытывал, но понятно - не ребенок, успел повоевать, такого крепыша беззвучно спеленать и утащить «языком» вряд ли выйдет даже у самых дерзких фрицев.
        - Сам, что ли, гулять отправился?! - бушевал Земляков. - Ну дисциплинка!
        - Не шуми, Женя - попросил капитан Жор. - Искать нужно.
        Искали. Проверили соседние подъезды, хозяйственную пристройку, переводчик Лабодской расспрашивал венгров-жильцов, нечасто рискующих высунуть нос из подвала. Никаких следов. Вернулся капитан Жор от связистов - там, понятно, пропавшего ефрейтора тоже не видели.
        - Так, придется всерьез расследовать и сообщать в армейский Отдел, - мрачно признал Земляков. - Мог сбежать ваш боевой товарищ, а, бойцы?
        Саперы мялись, потом маленький Жора сказал:
        - Да куда ж он побежит? К немцам, что ли? Не, при случае пошуршать по квартирам он мог, чего уж там. А к фашистам - нет, не верится. Да и «сидор» его на месте.
        - Я глянул, - признался Тимофей. - Барахло на месте, бритва хорошая. И полфляжки коньяка. Вряд ли бы оставил.
        - Понятно. Ищем по второму кругу. Мы с товарищем старшим лейтенантом и водителями по улице пройдем. Ты, Тима, с бойцами по подвалам. Егор Дмитриевич содействие окажет. Возможно, венгры наших офицеров опасаются, а с вами, попроще, поговорят, - Земляков мельком, но многозначительно глянул на Тимофея. - Но поосторожнее!
        Намек ясен. Не только в венграх дело.
        У подвальных ступеней Тимофей попросил:
        - Егор Дмитриевич, вы идите сзади, сразу на глаза не лезьте. Мы сами поговорим, пусть на пальцах, но граждане напрягаться не будут. А вы послушайте, может, ляпнут что-то между делом.
        - Можно и так. Только я не очень прозрачный, Тима. Ничего они не скажут, - печально предупредил дед. - Эх, пропал парень. Ладно бы ночью, но день же на дворе. Беда…
        В подвалах следовало сначала придышаться. Жильцы теснились здесь уже третью неделю, а несколько дней, когда наверху шел бой, так вообще на белый свет не высовывались, дух в подвале стоял соответствующий. Коптилки, сырые одеяла и одежда, моча и прочее.
        Луч фонарика выхватывал из полутьмы грязные бледные лица, смотрели-жмурились без всякой приязни, даже те, кто улыбаться пытались, лучше бы и не пытались. Барахла натащили… Тимофей посветил на сидящего на высоком комоде пацанчика лет пяти, тот сердито замахал чумазой пятерней, заплакал.
        Тимофей вздохнул:
        - Вот что ты, мелкий, паникуешь? Черти пришли, а? Нету на мне рогов, нету.
        Сержант Лавренко снял шапку, похлопал себя по макушке, показал пальцами рога и развел руками. Мнительного дитенка демонстрация не особо убедила, хлюпал носом напряженно. Рядом возникла молодая мама в нарочито криво повязанном платке, с тревогой обхватила малыша за плечи.
        - Вот неужели тронем? - огорчился Тимофей на всякий случай по-румынски, вынул из кармана галету, обдул и вручил малому. - Эх, никакого доверия. Значит, не видели нашего бойца? Ферштейн? Пропал, говорю, солдат у нас.
        Мамашка отрицательно покачала головой, пацанчик, стискивая галету, повторил ее движение. Из углов, с тесно составленных кроватей смотрели, тоже качали головам.
        - Что ж такое, куда он делся? - печально бормотал Тимофей, двигаясь по проходу. - Не видели, а? Вот такой боец, убедительный. Пропал, а?
        Сержант Лавренко надувал щеки, разворачивал плечи, демонстрируя, каким был потерявшийся боец, указывал в сторону двора. Пользы от этого было мало, но Тимофей особо и не надеялся, что скажут-подскажут. Смотреть вокруг нужно, как правильно учат старшие товарищи. Смотреть и соображать. Самое партизанское и следовательское дело, это да. Сколько здесь жильцов набилось? Человек шестьдесят, если считать с детьми?
        Чего остановился - Тимофей и сам бы не объяснил. Печка, наверное, привлекла внимание. Такая одна на весь подвал: чугунная, литая, с завитушками. Тонкая ровная труба выведена в заложенное кирпичом окно - толково делали. Кровати стоят потеснее, несколько человек под пальто и одеялами лежат, делают вид что спят. Рядом с печкой бодрствующие: солидного вида, немолодые, в испачканных, но хороших пальто. Под потолком лампа приличная. Буржуи, наверняка лучшие квартиры в доме занимали. Вон на толстой тетке шуба откровенно барская.
        - Граждане, у нас солдат потерялся. Вот такой…
        Смотрят вежливо, даже учтиво, страх прячут. Но напряжение вокруг печечки погуще тепла сгустилось, над кроватями аж висит. Тимофею захотелось перекинуть автомат под руку, но сдержался. Вынутый из кобуры пистолет за борт телогрейки заткнут, достать легко. Да и кто тут дернется? На первый взгляд, даже и те «спящие» не особо бодрого солдатского возраста.
        … - Такой он… круглолицый. Ефрейтор, одна полоска здесь. Видели, а?…
        Господин снял шляпу, показал благородную, в венчике седины, лысину и указывая головным убором в сторону выхода, заговорил. Ох как размеренно и спокойно тон держит. Ну да, с дикарем же беседует. Понятно, «мы не выходим, наверху все еще обстреливают».
        - Эх, дедушка, я же не понимаю ничего, - печально сообщил Тимофей. - Что, не было здесь нашего бойца, нет?
        Что-то не так. Понятно, ненавидят, но и еще… Может, это просто собственное сержантское предубеждение? Против этих шуб, печек с завитушками, вокруг которых избранные сидят? Классовое мировоззрение, оно всегда классовое. Вон дамочка лежит, с головой укрылась, на ногах башмаки «сорок третьего растоптанного», а щиколотка сияет точеная, в чулке хорошем. Под койкой боты припрятаны, каблучок модный.
        - Егор Дмитриевич, идите сюда, расспросите народ по-мадьярски, - позвал Тимофей. - Бабуля, я присяду на минутку? Устал, спасу нет, ноги не держат.
        Тимофей пристроился между пожилой венгеркой и толстячком в щегольском полупальто, достал мятую пачку немецких папиросок. Курить вредно, кроме тех случаев, когда по службе полезно.
        Прикурил от раскаленной трубы, слушал, как переводчик расспрашивает подвальных жильцов. Можно бы и не переводить. «Мы не выходим, только за водой. Русских солдат много, они одинаковые». Понятно. А живут здешние буржуи и в подвале по-буржуйски - вон как печку щедро топят. Дров под койками полно, в размер напилены…
        - Что ж, пойдем, Егор Дмитриевич. Нет, так нет, - Тимофей бросил окурок в печь, аккуратно прикрыл дверцу.
        Саперы, присевшие на пустующую койку, с готовностью встали. Да, не тот подвал. Не для нашего бойца.
        Вышли на свежий воздух. Переводчик развел руками:
        - Извините, братцы. Я и так, и этак - нет намеков. Боятся вас.
        - Чего же нас любить. Пусть боятся. Вот что не уважают, это хуже… - Тимофей хмыкнул. - Да, нехорошо. Что ж, спасибо, Егор Дмитриевич. Идите в группу, мы здесь еще чуток глянем, снаружи окинем взглядом.
        Переводчик пошел к «штабному» подъезду.
        - Ты чего там курить уселся? Ты же не куришь? - вполголоса спросил сапер.
        - Я, Коля, в задумчивости иной раз дымлю. По старой памяти.
        - Во, аксакал какой, - прищурился сапер Жора. - Было там чего? Они ведь, похоже, знают, да?
        - Что-то было, и что-то знают, - согласился сержант Лавренко. - Но за что конкретное ухватиться? Не за что.
        - А если вывести пару их мужчин помоложе, да к стене поставить? - мрачно предложил Николай. - Они-то с нашими не церемонились.
        - Мы не они. Не эсэсы и не гестапо, - напомнил Тимофей.
        - Можно просто пугануть, - неуверенно сказал Жора. - Знают же, вот точно знают.
        - Пугать обождем. Даже если знают. А мы-то сами что знаем? Давайте, пока вас командование за жабры не взяло, выкладывайте.
        - Да чего нам скрывать?! - возмутился Николай.
        - Чего было, то и говорите. Или дело дальше крутиться пойдет, папку откроют и начнется запись под протокол. Лучше между нами порешать.
        - Тима, да чего тут решать? Мы же не предатели какие, не мародеры. Так, случается мелочь всякая, у кого ее не бывает, - малость заюлил Жора.
        - Давай уж конкретней, - в сердцах сказал Тимофей. - Сам видишь ситуацию.
        - Ну стоял я вчера часовым. Подваливает такая… - Жора изобразил руками нечто изящное, воздушное, но бедрастое. - Улыбается шалавно. О, товарищщ капрал, консерв айн банка - любое удовольствие.
        - И ты пошел?
        - Не. Она-то… ого. А я - того… - трезвомыслящий сапер красноречивыми жестами отобразил достоинства сомнительной мадьярки и собственные приземленные реалии. Ростом он действительно был чуть ниже сержанта Лавренко, который хоть и был гвардейцем, но очень траншейным.
        - Спугнулся малость? - уточнил Николай.
        - Вроде того, - не стал отпираться его товарищ. - Думаю, шибко сочная, чего она именно ко мне, а не к офицерам? Не иначе как «сифоном» наградить вздумала. Хотя мысль рискнуть была, чего скрывать.
        - Не рыжая? - с подозрением уточнил Тимофей.
        - Чернявая. Волос вот этак зачесан, - Жора показал на себе и отдернул руку. - Генеральского уровня дама. Не, серьезно, генеральского. И этак улыбается… сахар с медом. Я сразу подумал…
        - Ты думаешь, она улыбается - все при деле. А доложить, что сомнительная личность клеилась?
        - Да кто знал? Часовому вообще разговаривать не полагается. Но она вроде как местная, не стрелять же в нее.
        - А она точно из этого дома? Ты ее раньше видел? В чем была одета?
        Насчет одежды Жора затруднялся. Глаза и локоны помнились, а вот насчет остального… Вроде меховой воротник имелся. Когда пальто распахнула, так и вообще все из памяти часового повылетало. Нет, не голая была, но в чем-то таком… тоненьком, почти прозрачном. Но какие формы!
        - Тима, найти бабу по сиськам будет трудно. Венгры нас точно не поймут, - справедливо отметил Николай. - Да скорее всего, и не причем она. Наш ефрейтор на бабу ни в жизни не купится. Он по другой части. Часы там, или шнапс.
        - Это точно, - согласился морально стойкий Жора. - Малость куркуль, на что ему дамочки. Что-то иное с ним стряслось.
        - Да ну вас к черту, - обозлился сержант Лавренко. - У вас боевой товарищ пропал, а вы сообразить не можете, куда его утянуло.
        - Может, еще вернется? - неуверенно предположил Николай. - Встретил кого из сослуживцев, приняли винца с перебором.
        - На посту-то?
        - Мало ли. Народ разный. Он недавно с госпиталя, в нашем корпусе воевал, но мы-то его плохо знали.
        Тимофей пересказал результаты неудачного расследования начальству.
        - Что-то шлют нам в последнее время кого попало, как в обозную конюшню, - с тоской сказал Земляков. - Прямо хоть докладную генералу пиши, только некогда. Что делать, до утра ефрейтор не появится, придется сообщать в армейский Отдел. У нас же специфика, секретность. Тут и операцию могут отменить.
        - Да что он знал? - буркнул Иванов. - Мы с Тимой и сами-то ничего толком не знаем. Не сгущай, Женя.
        До темноты Тимофей и Иванов с водителями и саперами проверял соседние дома и дворы, особенно развалины трехэтажного дома - подозрительное место. Нашли припрятанные немецкие гранаты, но этого добра кругом хватало, вряд ли арсенал к делу относился. Пошел снег, обугленные балки перекрытий и груды кирпича стали скрываться под свежей белизной. У улицы Ваци продолжался упорный бой, было слышно, как наши крупнокалиберные орудия прямой наводкой крушат здания.
        Группы вернулись в расположение. Земляков сел за сочинение донесения о пропаже.
        Нашелся часовой уже в темноте. В штаб-контору влетел Сашка:
        - Там он! Наверное, он!
        Водители пошли по нужде за хозстроение у тыльной стороны двора - туда большая часть населения бегала по причине тотальной остановки городской канализации. Раздетое тело лежало среди заснеженных гадостей, почти такое же белое, как свежий снег.
        Сержанту Лавренко доводилось видеть всякое, но тут стало не по себе. Лицо убитого и на лицо не было похоже: нос, уши, губы - все отрезано, глаза выколоты. В паху тоже… ножом покромсали.
        Иванов, присев на корточки, бестрепетно светил фонариком:
        - Он? Или похож просто?
        - Наколка должна быть. На левой кисти, - с трудом выговорил Жора.
        Наколка была - две корявые буквы, едва рассмотришь.
        - Он, значит, - констатировал Иванов. - А во рту что-то блестит. Он же, вроде, без фикс был? Бойцы, дайте пассатижи.
        Пассатижи у саперов имелись, но пришлось помогать старшему лейтенанту. Тимофей держал окровавленный ледяной подбородок трупа, с трудом выдернули предмет, вбитый в самое горло покойного.
        - Ложка, - Иванов попытался обтереть находку о штаны. - Серебряная, а может, даже с позолотой. Это что, ритуал какой-то?
        - Вряд ли. Это наш косяк по части комплектования, - зло сказал Земляков. - Видимо, не на бабу он купился, а на ценные металлы. Давайте шинель или что-то. Завернуть нужно.
        - Сашка, сходи, плащ палатку возьми - приказал Тимофей. - Товарищи офицеры, вы бы не топтали? Следы все же…
        Следы на свежем снегу, конечно, уже успели затоптать. Много разглядеть не удалось, а что удалось… Уверенности не было. Этак иной раз версию под свои догадки подгоняешь, а надо бы наоборот. Много непонятного оставалось.
        Тимофей с бойцами отнес покойника к связистам, там потери несли ежедневно, похоронят и сапера со своими бойцами. Документы подписал Земляков, возвращались на квартиру вместе.
        - Надо поймать, - кратко сказал старший лейтенант.
        - Поймаем, - кивнул Иванов. - Здешние ведь это сволочи.
        - Есть у меня подозрение, - признался Тимофей. - Надо бы проверить. Но достоверные доказательства вряд ли будут.
        - Они сами придут. С исчерпывающими доказательствами, - голос Иванова звучал спокойно. - Чуть убедим и придут.
        - Вы поосторожнее. Операцию вряд ли отменят, работать будем по-полной, - напомнил Земляков. - И отвлекаться нам никак нельзя.
        - Это понятно. Но мы отдохнувшие, ночью поработаем. Так, Тима?
        - Для начала напиться нужно, - предложил Тимофей.

* * *
        Перед подвалом сделали по глотку, обрызгались коньяком, с грохотом ввалились в вонючее тепло. Тимофей чуть покачивался, держа под мышкой большую банку американской консервированной колбасы. Иванов ухарски сбил ушанку на затылок, шел следом, размахивал сигаретой.
        К ночи обитателей подвала, конечно, прибавилось - смотрели со всех сторон с тревогой и страхом. Сержант Лавренко доперся до знакомого комода, бахнул банку и схватился за штык на поясе. Ближайшие венгры отшатнулись. Заскрежетала вспарываемая жесть, Тимофей взмахнул штыком:
        - Вот! Киндерам и фройляйн! Русские зла не помнят! Мы не эсэс! Не фашисты. Угощайтесь!
        Наваливаться на колбасу мадьяры не спешили, но Тимофею было не особо и нужно. Размахивая руками, мешая румынские и русские слова, рассказывал о коварстве немцев: подкрались, убили боевого товарища, лучшего друга, раздели, бросили как собаку! Ничего, боши за все ответят! Такого парня убили!
        Тимофей утер нос, пьяновато улыбнулся ближайшей отдаленно симпатичной тетке, пошатываясь, двинулся дальше по подвалу, плюхнулся на край койки у буржуйской печурки. Здесь все было по-прежнему, разве что место уступили поспешнее - выступление с пьяными надрывными криками подействовало.
        Сержант Лавренко сосредоточенно закуривал - пальцы не слушались, выронили папироску, но успел подхватить, довольно хмыкнул… Иванов упал рядом, Тимофей дал ему прикурить…
        Все те же морды вокруг… лысый, толстуха меховая, суслик-франт… На той кровати тоже опять спят, судя по ногам, та же дамочка, но боты валяются у другой ножки. Понятно, вставала, это не криминал. Но похож каблук, вот похож и все тут. Сравнить бы по отпечаткам, да с фото и размерами, как в правильных детективах. Но не то время и место. Нынче война. Да и отопрется дамочка сразу - ходила гадить, что такого. Пальто, конечно, другое, может, и вообще не брюнетка. Жора ее вряд ли узнает, да и ничего не доказывает узнавание. Заигрывала и все. Но здесь война…
        Иванов достал из-за пазухи флягу:
        - За помин души!
        Глотнули. Коньяк Тимофей не любил, а сейчас уж и совсем противно стало. Поднялся, неуклюже задев кровать.
        - Все одно Гитлеру капут!
        На морозце полегчало. Тимофей душевно сплюнул:
        - Ну и гадость!
        - Коньяк как коньяк. И вообще ты и вкусом вживаться должен. По методу Станиславского.
        - Я не про коньяк и Станиславского, а вообще.
        - Не томничай. Отлично сыграл, - Иванов нормально надел шапку. - После войны, если пропадет желание в контрразведке оставаться, в театральный поступай. Умеешь, я даже не ожидал.
        - Что там уметь…, надо, значит надо. Думаю, клюнут. Хотя, может и нет, - Тимофей вынул из-за пазухи пистолет, поставил на предохранитель и убрал в кобуру. - Делом-то займемся?
        - Займемся. Только ты сначала скажи - чего именно эту деваху заподозрил? Не спорю, вполне сомнительная. Но как ты ее угадал? Ее же и не видно под тряпьем.
        - Да черт ее знает. По обуви, наверное. И еще как-то, - Тимофей неопределенно покрутил рукой. - Она отличается.
        - Верно. Вроде как ждет красавица, когда окликнут. И без особого страха, хоть с напряжением, - Иванов хмыкнул. - Нет, я тоже не могу объяснить. Они там все напряженные и боятся, так почему именно эта барышня… Нет, то не по моей части. Пойдем лучше, займемся чем я умею.
        Обход подъездов много времени не занял. Поднимались наверх, поочередно светили фонариком: сначала Тимофей прибивал на дверь чердака листок объявления на мадьярском «Выход запрещен! Опасно!», потом старший лейтенант ставил за порогом ловушку. Ничего сложного - «лимонка», тонкая проволочка внатяг - элементарное минирование, но Тимофею с подобным сталкиваться не приходилось. Мины, понятно, видел, но тут даже еще проще. Оставшиеся объявления присобачили на дверях подъездов:
        - Старательно писал Дмитриевич, - сказал Тимофей. - Опасается, что сдуру жильцы полезут. Я вот тоже… Рванет кого-то не того - ой, погано будет.
        - «Не те» ночью в тепле сидят, а не по крышам лазят, - напомнил старший лейтенант.
        В кабине «опель-пежо» согрелись, тихо обсуждали план на завтра. У улицы Андраши бахало и воевало, порой всполохи разрывов озаряли двор. Небо тоже оставалось неспокойным: наши штурмовики «ушли спать», но гудело невидимо - немцы норовили сбросить грузы осажденным, да и про ночные бомбы на головы русских не забывали. Сержанту Лавренко было сказано «покемарить», возражать глупо, следующий день, да наверное, и не один, будет напряженным.
        Вроде глаза только закрыл, как пихнули в бок:
        - Нарвался кто-то. Второй подъезд, кажется.
        Тимофей выпал из машины, старший лейтенант уже беззвучно шмыгнул через двор.
        Холодный, гулкий подъезд, кованые ледяные завитушки перил, смутные звуки наверху…
        - Не гони, Тима, а то успеем не туда, - шипел Иванов.
        Дверь на чердак оказалась распахнута, побита осколками, еще витал в воздухе характерный дым и запах гранатной взрывчатки. Иванов ужом заскользнул внутрь. В темноте, под скатом крыши, хлопнул пистолетный выстрел - старший лейтенант мгновенно ответил очередью, Тимофей из-за косяка двери добавил. Вспышки на автоматном стволе порядком слепили…
        Тишина… только порохового дыма стало погуще.
        Тимофей осторожно обошел кирпичную колонну, Иванов двигался с другой стороны.
        - Здесь он. Подсвечу, - прошептал старший лейтенант.
        На миг вспыхнул луч фонарика…
        Человек в темной куртке и мешковатых ватных шароварах лежал на спине. Пистолет в руке, рядом длинный белый зигзаг размотанного бинта, кровью все залито…
        - Зря патроны жгли, этот-то самоизлечился, в башку себе пальнул, - догадался Иванов.
        - Еще должны быть, - шепнул Тимофей.
        Следы на пыли были очевидны: раненого успели оттащить от двери - борозды от каблуков тянулись. Куда остальные ушли, тоже понятно - скрипела створка распахнутого ближайшего слухового окна.
        - Тот тоже подраненный, - Иванов показал на пятна крови. - Один…
        Снаружи было светлее, следы на снегу очевидны.
        - Как бы не встретил, - намекнул Тимофей.
        - Я здесь пошуршу, а ты к тому окну…
        Сержант Лавренко выполз на снег и почти сразу увидел согнутую фигуру:
        - К пожарной лестнице уходит!
        Пригнувшийся человек обернулся, вскинул руку с пистолетом. Очередь штурмового автомата опередила - диверсант сделал неловкий шаг вбок, еще больше согнулся и беззвучно исчез за краем крыши.
        Прошли по следам, глянули вниз… Лежало черной закорючкой тело упавшего диверсанта рядом с крышей хозпостройки, рядом уже стояли, задрав головы, остальные бойцы опергруппы - Земляков вывел своевременно. От связистов тоже подходили встревоженные стрельбой солдаты.
        Иванов мигнул фонариком, крикнул:
        - Всё уже, очистили.
        У слухового окна нашли хитрый сигнальный фонарь: мощный, с цветными фильтрами и кнопкой для мигания.
        - Редкая вещь, вообще не знал, что такие делали, - подивился Иванов.
        - Пригодится. А я у того мертвяка пистолет заберу, Сашке отдам.
        - Отдавай. Машина в порядке, гоняет хорошо, чего бойца не поощрить.
        Гранату на дверь Иванов поставил свежую, а когда спускались, заметил:
        - Второй-то прямо туда же свалился - куда они ефрейтора выкинули. Судьба.
        - Он-то с носом и ушами упал - пробормотал Тимофей. - А так да, сортирная война, говняная.
        - Дальше только хуже будет, Тима. Может, во времена Наполеона почище воевали: сабли блестящие, каре на просторном поле, пленные, сидящие в трактире «под честное слово», бокал шампанского перед расстрелом. Благодать!
        - Как говорил Захарыч, «отож какой нам выбор даден»? Никакого. Обойдемся без шампанского.
        9 января советские штурмовые группы, усиленные огнеметчиками, успешно атаковали железнодорожную станцию, вынудили немцев отводить войска из района Рпкашполота. Удалось выбить немцев из парка, начался штурм казарм на улице Хэс.
        В ночь на 10-е января разведгруппа штаба Дунайской флотилии под командованием старшего лейтенанта В.А. Калганова вышла в тыл противника по системе канализационных труб и проникла в здание Управления Дунайского пароходства. Разведгруппе удалось захватить карты минной обстановки на Дунае и мест затопления судов на фарватерах.
        За сутки занято 350 кварталов. Люфтваффе выполнило 38 полетов с грузами для окруженной группировки.
        К западу от города продолжаются ожесточеннейшие бои. Северо-западнее Секешфехервара противник атакует упорно, крупными силами, вводя в бой до 200 танков и штурмовых орудий одновременно.

* * *
        Шагал Тимофей, притоптывая замерзшими ногами, до угла, потом обратно до штабного подъезда, скучал и раздумывал над тем, что стоять настоящим часовым ему не приходилось. В траншеях или на охране машин - сколько угольно, а вот так торчать, прогуливаясь на виду - не случалось. В шинели вроде и тепло, но не совсем. Сменил Жору - к мелкому саперу подкатывать точно не будут, поскольку уже пробовали, да и утро было - народу кругом много. А вот сейчас самое время - машины опергруппы разъехались, с этой стороны двора пусто, лишь часовой одинокий и скучающий. Имелась, правда, мысль, что вообще не рискнут в том же месте гадить, сразу после вчерашнего и ночной стрельбы. Могли к связистам сунуться, но там предупреждены, посты удвоенные, шансов мало. Рискнут повторить здесь или нет?
        Сам сержант Лавренко считал, что непременно рискнут. Злы диверсанты, да еще запомнили наглого, сопливого и крепко пьющего сержанта. Зря что ли вчера в подвале спектакль разыгрывали? Не, подойдут, подойдут. В крайнем случае Иванов на посту сменит. Правда, рядовой часовой из него так себе. Вчера по дому лазил без знаков различия, но это погоны можно пустыми оставить, а с офицерским лицом такой номер не пройдет. Черт его знает, как на физиономии командный опыт и звездочки отпечатываются, но ведь отпечатываются. Пусть лучше к легкомысленному товарищу Лавренко подкатывают. Он как раз малость с похмелья. Должны рискнуть, должны, в другом месте им опять долго наблюдать и высчитывать придется. А они местные, есть в этом уверенность.
        Тимофей воровато оглянулся, вытащил флягу и принялся «подкрепляться». Глупо, конечно, любой бы нормальный пьянчуга укрылся от начальства под стеной или в подъезд на миг зашел. Но там не видно будет, приходится еще большим дурнем выглядеть.
        Ощущение, что следят, имелось. Понятно, в таких вещах быть точным сложно - воображение даже с опытным бойцом шутки играет. Но все равно… Тимофей поморщился - коньяк во фляге был разведен, теперь и греть не грел, и вкус еще хуже, чем у настоящего.
        Ага… клюнуло на запашок.
        Очень уж красивой мадьярка не показалась. Холененькая, это да. Пальто хорошее, только на рукаве следы от кирпичной пыли. Шла вроде бы мимо - к центральному подъезду - но замедлила шаг, приостановилась, словно в нерешительности. Что-то сказала… губы яркие, накрашенные, в такой хмурый день вообще ягодными кажутся. Глаза выразительные… как они там правильно называются?
        - Не понимаю, гражданочка, - честно ответил очень честный часовой. - Проходите, не положено тута.
        Заговорила, уже просительно, чуть воркуя, одновременно жалобно вскидывая узкие бровки. Жест понятен - на рот яркий, жевать, кушать хочется, голодное время.
        - Так война, - развел руками Тимофей. - Нас-то тоже не перекармливают. Гитлер, гад, виноват.
        Да, Гитлер - капут, тут она очень согласная, но она - «не капут, нет», она жить и кушать хочет, пусть товарищ солдат поможет, а уж она-то…
        Э… Сержант Лавренко слегка обалдел, и в целях следственной целесообразности, и просто так, естественным путем. Жора был прав - под пальто мадьярка была очень выразительной. И не скажешь, что особо исхудала и поизносилась.
        Искусительница запахнула пальто и умоляюще сложила ладони.
        - Так вот… разве что, - Тимофей полез за пазуху, показал банку сардин, выставил горлышко фляги.
        Да-да, то, о чем мечтала. Показала пальцами - две банки можно?
        - Двух нету. Не то что я жадный, просто уже сожрали, - оправдался добрый сержант Лавренко.
        Пусть так. Солдат не пожалеет, она очень-очень вкусная.
        - Ну, не вкусней сардинок, - пробормотал робкий и колеблющийся часовой.
        Ухватила под локоть, увлекла мягко и цепко, как кошка мышку. В глаза заглядывает моляще, а в изгибе неприличных губ презрение. Ладно, как человеку против такой красы устоять? Куда идем-то…
        В средний подъезд и идем. Тьфу, там же вроде всё осмотрели.
        Все же оглянулась исподтишка, но локоть не отпускает, пахнет чем-то сладким: цветочное пополам с печной гарью. Распахнула дверь.
        - А не засекут нас? - демонстрировал законную неуверенность сержант Лавренко.
        Впихнула внутрь как паровоз-толкач, правда, с улыбкой манящей. Теперь куда?
        Оказалось, первый этаж, и даже дверь заранее приоткрыта. Квартиру опергруппа проверяла, но то тогда, сейчас, понятно, здесь все иначе. Присутствие людей Тимофей ощутил сразу, да они особо и не скрывались - разом надвигались из углов прихожей, хари злые, предвкушающие. И знакомые есть, а как же.
        - Родичи, что ли? - удивился туповатый сержант, поворачиваясь к красавице. - Так мало на всех будет.
        Мадьярка двумя руками вцепилась в автомат на плече жертвы, блокируя оружие. А Тимофей все не понимал, потянул флягу:
        - Коньяк…
        Смотрели, как на жука-вонючку, уже почти дохлого, раздавленного. И пухломордый суслик, с которым у подвальной печки сидели, презрительно челюсть выставил. Кепку надел, куртку рабочую, в руке что-то тяжелое, в тряпку завернутое. Предусмотрительно-то как…
        … - и сардинки. Ферштейн? Рыбка…
        Консервную баночку сержант Лавренко доставать все же не стал, толкнул подальше за пазуху, чтобы брать рукоять снятого с предохранителя «вальтера» не мешала. Стрелял сквозь шинель, резко повернувшись полубоком…
        …Ближайший словно и не понял, что в него пулю всадили - так и стоял столбом. Уходя от удара слева, Тимофей рванулся, висящая на автомате соблазнительница взвизгнула, повисла всей тяжестью нежного буржуйского тела. Все ж помешала - пистолет выхватить удалось, но вторая пуля только обои на стене попортила. Пришлось стряхнуть с плеча автомат, шагнуть почти под нож, заслоняясь ближним нападающим от других. Трещали крючки шинели, но сержант Лавренко не терял концентрации: очередная пуля вошла снизу вверх под подбородок «ножовщику». Затылок венгра лопнул, остальные убийцы в растерянности отшатнулись. Тимофей продолжал двигаться, вжимаясь плечом в стену, рассылал веером пули, стрелять приходилось от бедра - уж очень близко придвинулись…
        …Мгновенье частых выстрелов, заглушающих крики, хрипы, падение тел, грохот шагов в подъезде…
        …Стрельбы здесь никто не ждал - собирались прирезать дурака втихую, по-культурному. Огнестрельное оружие, понятно, и у них имелось, но пистолет успел выдернуть из-за пояса только один венгр. Тимофей свалил ловкача пулей в лоб. Еще стоял-шатался первый подстреленный, удирали в глубину квартиры двое - толстомордый суслик шустрым оказался. С визгом выскакивала на четвереньках в входную дверь искусительница - экие икры у нее тугие, прям бутылки «игристого»…
        Тимофей достал пулей спину суслика. В квартиру уже влетали свои. Иванов сходу свалил прикладом торчащего столбом раненого.
        - Этот нафиг! - крикнул Тимофей, доставая запасной магазин. - В глубину еще один драпанул.
        Из дальней комнаты, подтверждая, пальнули из пистолета. Это гад больше от нервности палит, не достанет. Оперативники все же отшатнулись к стенам, коридор просторный, может и срикошетить.
        - Здесь всех положил? - уточнил Иванов.
        - Вроде, - Тимофею приходилось орать. На лестничной площадке саперы сражались с извивающейся соблазнительницей, там летели пуговицы с пальто, матюгались и визжали так, что уши резало.
        Иванов мимоходом всадил две экономные пули в ворочающегося на полу венгра, шмыгнул на лестницу - визг и возня там мигом стихли. Саперы заволокли обмякшую красавицу в квартиру - вытаращенные глаза у той совсем уж стали… тьфу, да как же называются такие глаза?
        Тимофей опомнился:
        - Да бросьте вы ее! Того брать надо, с пистолетом.
        - Тима, переведи дыхание, - призвал Иванов. - Некуда гаду деваться.
        Точно, по плану Земляков с Сашкой уже со двора сторожат, капитан Жор с Сергеевым с улицы перекроют.
        В глубине квартире истерично и непонятно кричали, снова выстрелили. Похоже, последний мадьяр сдаваться не собирался.
        - Товарищи, да ну его к черту, а? - вопросил Жора, снимая с ремня гранату.
        - Очень правильная мысль, - согласился Иванов, уже выдергивая кольцо своей «лимонки».
        Зашвырнули сразу две - громыхнуло, на саперов завалилась высокая вешалка.
        - У, тварь рогатая, - возмутился ушибленный Николай.
        Продвинулись по коридору, не пожалели еще одну гранату…
        Венгр, уже без пальто, лежал у камина - похоже, пытался в дымоход улезть.
        - Да, местные они, все щели знают, - покачал головой Иванов.
        От гранатных действий оконные стекла окончательно высыпались, Тимофей крикнул во двор, что окончена операция.
        Квартиру обыскали, оружия хватало: в ванной нашли хитро спрятанный арсенал, там и ефрейторский автомат нашелся, и карабины, и даже фаустпатрон.
        - Хорошо, что они не ждали, а то полноценно штурмовать пришлось бы, - отметил Земляков.
        Боевая часть операции закончилась, но в СМЕРШе захват лишь часть дела. Тимофей с переводчиком сходили в «гражданский» подвал. Егору Дмитриевичу было не по себе - все же очень давно он так рядом со стрельбой бывал. В подвале выбрали четырех мужчин покрепче, приказали вынести во двор трупы. Артобстрела вокруг не было, сказали местным обитателям чтоб детей оставили, вышли на воздух.
        Земляков кратко сказал жильцам о упорных сторонниках фашизма, их пособниках и полной обреченности Гитлера. Переводчик переводил, лежащие тела служили наглядным подтверждением. Потрепанную искусительницу придерживал за шиворот Сергеев - та порывалась что-то сказать и красиво пускала слезу. Думала, что ее сейчас к стене засранной пристройки поставят, но марку держала.
        Несомненно, стоило красавицу к стенке прислонить. Такие не одумаются. Но опергруппа имела свою узкотехническую задачу, а прав выносить приговоры ей не давали. В смысле, права может и были, но капитан Жор и товарищ Земляков отдавать приказ на расстрел баб не жаждали. Тимофей офицеров очень хорошо понимал.
        Соблазнительницу в наручниках посадили в «додж», и главный переводчик опергруппы отправился сдавать сомнительную добычу в армейский Отдел, благо туда все равно следовало ехать за свежими шифровками.
        Тимофей пошел мыться. Шинель была чужая, не жалко, но гимнастерка пропахла паленым сукном и этим самым… цветочным. Надо бы постираться. Тимофей догадывался, что сисястых баб любить никогда не будет, да и когда кто-то стоит вплотную, тоже уже никогда не понравится. Как не крути, а могло дурно кончиться.
        - Иди, новую гимнастерку в запасных вещах возьми, - посоветовал Иванов, сливая на шею сержанта кружку ледяной воды. - Потом новые комплекты закажем.
        - Чего там брать, обойдусь. Я и так куртку временно заимствовал.
        - О, большое дело. Вещи-то мы всегда найдем. Не мрачней, Тима. Разнообразная у нас война, ничего не поделаешь.
        - Да я не того. Слово забыл.
        - Это какое? Про эту секс-бомбу? Так Женька культурно ее обозвал «шмонда салашисткая».
        - А это точно культурно? Что-то я сомневаюсь.
        Слово Тимофей вспомнил только вечером. Волоокие глаза были у искусительницы. Черт знает почему, но именно так. Шмонда волоокая, да.
        10 января наши штурмовые группы пересекли бульвар Хунгария, зацепились за центральный городской парк. Отбиты контратаки боевых групп 13-й танковой дивизии и полицейской роты. Отбита контратака со стороны кладбища Керепеси.
        Люфтваффе выполнило 20 транспортных рейсов - посадочных площадок не осталось, грузы сбрасывались осажденным.
        Судьба Будапешта продолжала решаться к западу от города. У Секешфехервара противник безостановочно атаковал крупными бронетанковыми силами.
        17. Январь. Задача
        Писем было аж три: два из Плешки и одно от тылового, но отнюдь не бездельничающего лейтенанта Васи. Стефэ рассказывала о домашних делах и успехах Тимофеевича, готовящегося первый раз в жизни встретить Новый год, ну и всякое прочее, домашнее. На листочке имелась и обведенная карандашом пятерня младшего Лавренко - действительно вырос, да еще вертелся, когда запечатлевали. Вася писал об окончании всяких следственных мероприятий - естественно, иносказательными намеками, передавал приветы от недолгих сослуживцев (особенно от Ангелины Марковны) и уже прямым текстом намекал что если что, то «ждут на продолжение службы, звание и жилье будет». Это были хорошие письма, в самый раз, чтобы человеку на фронте настроение поднять. Но одного Тимофей не понял. Стефэ восторгалась полученными посылками: «все замечательное, а за мануфактуру и папиросы родители отдельный поклон шлют, рады безмерно. И мыло просто чудо чудное!».
        Тимофей в недоумении уточнил у бойцов: может, их домашние тоже из какого фонда помощи фронтовикам посылки получают? Сапер Николай сказал, что у него точно ничего не получают и вообще дома довольно хреново: немец туда хоть и не дошел, но живется так себе. Жора рассказал, что по слухам, посылки с трофеями домой посылать всем разрешено, но нужен специальный талон-квитанция, а их от командования фиг дождешься. Может, когда на переформирование отведут…
        - Что ты, Тима, удивляешься? Может, из фонда, а может, американские граждане решили семье героя-сержанта помочь, мало ли как бывает, - рассудительно заметил Сергеев, зашивающий подкладку порвавшегося кармана. - Главное, помогают, а не наоборот. Ну и дома у тебя все хорошо. Вон Сашка-дурак, домой вообще не пишет, говорит, «если убьют, так чего нервы мотать, а живой останусь, лично приеду». Ты бы, Тима, на него воздействовал по комсомольской линии, и просто по товарищеской. У него, у дубины, мать одна, на старшего сына похоронку еще в 42-м получила.
        Бойцы осудили дурного шофера, Тимофей пообещал мозги человеку сразу после операции вправить. Выход на объект намечался под утро, все слегка нервничали.
        Начали ставить задачу. Карта сегодня была открыто пришпилена к стене конторы, старший лейтенант Земляков выглядел официальным и сосредоточенным, показывал карандашом-указкой:
        … - Таким образом, маршрут движения нам ясен. После выхода на исходную, водители отводят транспорт и ждут сигнала. Примерно в этих домах - вот длинный, четырехэтажный - там располагается КП полка, они в курсе. Основная часть опергруппы движется сюда - это завод. Мадьярское название и формальное подчинение завода значения не имеет - оно фальшивое. Завод настоящий, делает всякие несерийные штуковины из дюраля и иных легких сплавов, работал до последних дней, пока продукцию могли вывозить. На данный момент предприятие не взорвано и не разрушено. Наша основная задача - проникнуть в конструкторское бюро и изъять интересующую командование документацию. Что именно нужно брать - укажет товарищ капитан.
        - Документы и чертежи чрезвычайной важности, - подчеркнул капитан Жор. - Есть подозрение, что этот архив может погибнуть: сгореть или еще как-то его уничтожат. Работать предстоит быстро, если найдем что намечено, срочно загоняем машину в заводской двор и загружаем.
        - Работать будем двумя машинами, это не тот момент, чтобы технику жалеть, - продолжил Земляков. - Задача саперов проверить зону работ на предмет мин, потом подготовить подъезд техники. На первом этапе помогут полковые саперы - договоренность есть - ворота и подъезд они осмотрят. На заводе работаем уже сами, малыми силами.
        Сапер Николай кашлянул:
        - Вопрос можно?
        - Само собой, для этого и обсуждаем, - пояснил Земляков.
        - А там что, серьезно заминировано? Или охрана эсэсовская? Я к тому, что завод-то не особо большой. Чего там этакого, если по карте: три цеха, заводоуправление, да склады или что-то вроде них, - показал на карту сапер.
        - Это он на плане небольшим кажется. Этажи вниз идут, - пояснил старший лейтенант. - Насчет минирования сведений нет. Собственно штурм в нашу задачу не входит. Выбивать противника будет стрелковый батальон - мы у них гостили, взаимодействие наладили, комбат с опытом, бойцов у него не густо, но толковые, артиллерийской поддержки хватает. Собственно сами заводские строения в узел обороны фрицев включены лишь краем - вот здесь и здесь они крепко держатся. Мы идем сразу за нашей пехотой, в бой не ввязываемся, как с угла завода фрицев выбьют, сразу занимаемся делом. Полноценной обороны на самом заводе быть не должно. Может, кто-то случайный из немцев или салашистов задержится, этого исключать нельзя. Так что осторожно, но быстро, спускаемся вниз и ищем.
        - А сколько же там этажей? - не без тревоги поинтересовался Жора.
        - Сведений нет. Но вряд ли больше трех «в минус». Река недалеко, затапливала бы, - пояснил Земляков. - Саперы и боевое прикрытие - это старший лейтенант Иванов и сержант Лавренко - обеспечивают проход, на месте выставляют охрану и наблюдение. Далее товарищ капитан, товарищ Лабодской, ну и я, работаем. Да, все присматриваем за Егором Дмитриевичем - он все же большого опыта штурмовых и следственных действий не имеет.
        Переводчик закряхтел:
        - Верно. Вот возраст я имею. Но постараюсь соответствовать.
        - Все постараемся, - Земляков взглянул на сержанта. - Тима, противогазы, каски, наколенники и кирасы в обязательном порядке. Не растеряли имущество?
        - Все готово, - заверил Тимофей.
        - Не забываем надевать и иметь при себе. Смысл в этом есть. Водителей тоже касается.
        - Я, если в каске, головой в кабине упираюсь, - попытался отвертеться Сашка.
        - Перетерпишь, - однозначно сообщил Земляков. - Там не сто верст ехать. Но бронетранспортер нам не выделили, приходится личными панцирями обходиться. Инструктора политотдела у нас тоже нет, потому говорю кратко и лаконично: товарищи, это ответственный момент. Родина на нас очень надеется.
        Тимофей вышел раздавать дополнительное снаряжение. Последние слова старшего лейтенанта внезапно произвели впечатление. Если уж Земляков так формулирует… Не в привычках старлея впустую комиссарить, это все бойцы знают.
        Лишнее имущество с машин было снято - еще накануне сдали в штаб связи под опечатанное хранение. На улице было темно, стоял морозец, похрустывал свежий снег под сапогами, от капотов заведенных машин шло тепло. Отягощенные не очень привычными кирасами-жилетами, саперы загружали свое минно-противоминное хозяйство.
        - И вправду как черепаха, - пыхтел Жора.
        Тимофей помог поднять мешки с шашками, к машине подошел Иванов:
        - Готовы? Идем головной, Тима, будь настороже.
        Вырулили на улицу. Машины осторожно объезжали остатки баррикады. Тимофей сидел на свеже-сколоченной лавке в кузове «опель-пежо» и размышлял над тем, что нужно было найти доску пошире. Не, это нервы, нормальное же сидение. Впереди шла перестрелка, немцы кидали снаряды, видимо, из-за Дуная - вразброс громыхало. Уже начал проявляться серый и дымный январский рассвет. Тимофей держал наготове автомат, следил за верхними окнами домов.
        - Солнце осветило горизонт.
        Утро оборвало мой сладкий сон,
        Ощутил годам урон.
        Словно в первый раз я увидел свет.
        Словно в первый раз я был им согрет![56] - улыбаясь, неожиданно пропел-продекламировал Иванов.
        - Это чего? - с любопытством спросил сапер Жора. - Небось, Есенин?
        - Почти. Но не он. Просто утренняя песня.
        Я рукой нащупал свой карман,
        Он мне намекнул что я буду пьян.
        Говорит мне: «День держись, братан!
        Лучше протирай стакан!» - продолжил бодрящий стих старший лейтенант.
        Саперы засмеялись, Тимофей тоже улыбнулся. Песенка была хулиганской, наверняка дореволюционной.
        - Чего ржете? - усмехнулся Иванов. - Да, песня политически сомнительная, зато оптимистичная. Не удержался я чего-то, забудьте. Мне вообще не положено петь, эх, совсем опозорился.
        Машина резко остановилась. Впереди разрасталась стрельба, наши минометы активно клали мины куда-то на соседнюю улицу.
        - Вроде и ехать было недалеко, а приехали даже раньше, - удивился Иванов. - К машине, хлопцы!
        У «доджа» Земляков уже беседовал с местным офицером в замурзанной кубанке. Долбануло недалеко, ощутимо тряхнуло.
        Оказалось, фрицы вздумали по свежести утреца контратаковать. Крайне не вовремя, пытаются потеснить фланг батальона, отбить захваченный вечером квартал и перекресток.
        Машины опергруппы загнали под обращенную к противнику стену. Земляков ругался, призывал не высовываться. Мины сыпались густо, уже не поймешь с какой стороны бьют. Немцы оказались совсем рядом - в сером доме на соседней улице, оттуда обстреливали наши позиции. Дальше по улице рычал фрицевский танк или самоходка - разглядеть было сложно, танк не особо высовывался: пальнет и назад за угол пятиться. Основная стрельба шла у дома поближе: немцы пытались его взять, наседая со двора, и видимо, пролезая по подвалу - стены фундаментов домов и коллекторы здесь все были пробиты и прокопаны.
        - Что-то это вообще не по расписанию, - возмущался старший лейтенант Земляков. - Дайте проехать, потом уж воюйте.
        Спокойный капитан Жор сказал, не отрывался от изучения вынутого из полевой сумки чертежа:
        - Оставь, Женя, сейчас утихомирятся.
        Действительно, у немцев не очень заладилось. Наша пушка, упрятанная в магазин на первом этаже того самого серого дома, немецкий танк все же подстерегла. Даже сквозь стрекотню автоматов отчетливо было слышно, как звонко звякнуло-стукнуло по броне. Видимо, танк все же не совсем сразили - уползти с глаз долой сил ему хватило, но больше не показывался. Контратака немцев увядала - оказавшиеся на этажах над головой артиллеристов немецкие автоматчики встретили отпор на лестнице и отошли, обычный в уличных боях «слоеный пирог» слегка упорядочил свои начинки. Еще стрекотал невидимый «максим», но стихало…
        Машины опергруппы продвинулись еще через квартал, миновали сквер с переломанными деревьями, протиснулись мимо густо врытых каменных надолб.
        - Вон он - объект, - указал уже бывавший здесь Иванов.
        За проездом, заваленным сшибленными голыми ветвями деревьев, виднелись невыразительные строения. Но забор и ворота выглядели солидно. Мимо объекта катили ободранную «сорокапятку» не менее ободранные артиллеристы - передвигалась линия фронта еще на квартал в нужную сторону.
        Земляков и Иванов разговаривали со стрелковым офицером и несколькими пехотинцами, те указывали куда-то за проезд, в сторону.
        Иванов вернулся к машине:
        - Тима, труженики кайла и тротила, - пошли! Обойдем слева, там забор раздолбило, потом уж ворота вскроем.
        Нагрузившись, группа перебежала улицу. Перебрались через воронки и выкорчеванные кусты, открылся рухнувший кирпичный забор.
        - Теперь вдвойне осторожнее, - напомнил старший лейтенант.
        Группа перебралась через груду кирпичей. Двигаться в бронежилете, в не очень привычных парашютистских наколенниках и с увесистым вещмешком за плечами было не особенно удобно, но в остальном ничего. Открылась территория, заставленная ящиками и трубами не особо ценного и секретного вида - живого противника не наблюдалось.
        Стена склада прикрывала фланг, оперативники и саперы поочередно продвигались к воротам с внутренней стороны. За забором легла пара снарядов, стена вздрогнула, но то было в отдалении, явно не по группе целили.
        Караулка, пропускной пункт, вываленный прямо на проезд ящик гаек - новенькие, блестящие. Болтались над дверью оборванные провода.
        - Вроде, просто телефонные, - озабоченно присмотрелся Николай. - Открываем ворота?
        - А чего на них смотреть? Только вы уж проверьте повнимательнее, - предостерег Иванов. - Похоже, батальонные минеры сюда завернуть позабыли.
        Саперы осматривали ворота, Тимофей со старшим лейтенантом отволокли в сторону обмотанное «колючкой» заграждение, приглядывали за окружающей обстановкой. Завод - и вправду не особо большой - выглядел вымершим-брошенным.
        - Чисто. Подрываем? - крикнул Жора.
        - Давай!
        Саперы укрепили пару шашек на солидном замке на воротах - не иначе как еще со здешних дремучих королевских времен сохранился. Не особо громко бухнуло, в караулке осыпались и так битые стекла. Николай обухом топора сшиб с петель остатки искореженного замка. Пришлось навалиться всем четверым, но высокое полотно ворот, скрежеща и упираясь, пошло вбок.
        - Тима, колпак на всякий случай глянь, - скомандовал Иванов.
        Бронеколпак - довольно высокий, почти в рост человека, торчал слева от ворот. Тимофей спрыгнул в короткую траншею, толкнул стволом автомата тыльную тяжелую дверцу. На ступенях лежал, поджав ноги, немец в темной куртке, зажимал живот. Мертв. Видимо, заполз раненый и помер. За мертвецом поблескивал клубок пулеметной ленты, но самого пулемета не было. Ушли фрицы отсюда видимо, заранее.
        - Брошено! - крикнул Тимофей, расстегивая на трупе ремень с подсумком - магазины для штурмового автомата, довольно дефицитная штука, пригодятся.
        Иванов замахал тыловой части группы - оттуда наблюдали, немедля выкатил «додж». Через минуту уже вкатывал в ворота. Живо сбросили с кузова остальное снаряжение, Сергеев увел машину обратно.
        - Ну и как тут? - озираясь, поинтересовался, Земляков.
        - Пусто и грустно, некому гранату подать, - сказал Иванов. - Пока ничего живого и вредного.
        - Очень хорошо, продвигаемся…
        Продвинуться оказалось не так просто: как всегда, реальность отличалась от карт, планов, и тщательно продуманных предположений. Определились по железнодорожному пути - почти незаметные рельсы рассекали территорию, уводя в короткий тупик. Но пандус было довольно трудно не заметить. Если большая часть завода казалась почти заброшенной, то тут повсюду были видны следы поспешной эвакуации: валялись детали и запчасти, в угол была сдвинута целая груда новеньких, но частью разбитых ящиков.
        - Вот они - поплавки! - отметил капитан Жор, ковыряя отверткой в фанерной щели.
        - Значит, здесь и лифты. Тима, зови трудяг, тут все хорошенько проверить на вход нужно, - приказал Земляков.
        Тимофей побежал к заводским воротам, где ждали саперы с грузом.
        Когда шли к главному зданию, у пути-железки оказались под обстрелом - начало посвистывать, стукнуло о рельсу. Успели залечь, никого не зацепило. Откуда стреляли, ни сержант Лавренко, ни саперы понять не успели. Огонь прекратился. Пришлось ползти вдоль насыпи, толкая неудобные мешки с инструментом, фонарями и взрывчаткой. Навстречу полз обеспокоенный Иванов:
        - Откуда били?
        - Да черт его знает. Может и снайпер, но не особо близко.
        Иванов взял один из мешков, двинулись побыстрее. Офицеры и Лабодской у здания тоже залегли, разумно остерегаясь внезапной пули.
        - Бойцы, быстренько с калиткой разбираемся, - призвал Земляков. - Внутри, может, не особо спокойнее, так хоть не дует.
        Штабной переводчик был прав: морозец слабел, опять все стало сыро и гадостно, особенно если переползать приходится. Но наколенники - это вещь!
        Саперы наскоро перевели дух и занялись проверкой входа. Мина обнаружилась почти сразу, потом вторая - фрицы и ворота, и широкую боковую дверь зловредно испоганили. Жора разминировал ворота, перепроверил:
        - Здесь только одна стояла. Обычная, ничего такого.
        - Бдительнее, товарищи. Здесь мастера работали изобретательные, вполне могут быть и серьезные сюрпризы, - напомнил капитан Жор.
        Тимофей помогал откатывать ворота - они оказались высокими, но удивительно легкими.
        - Вот она - драгоценная дюраль. Покрасили для маскировки, но она самая. В начале войны не особо экономили, - с удовлетворением констатировал капитан.
        Внутри оказалось не особо темно: крыша наполовину стеклянная, серый свет вполне пропускает. Наверное, когда строили, так и вообще получилась курортная оранжерея, а не цех. Но сейчас часть стекол повыбивало бомбежкой, переплеты наскоро зашиты фанерой, а в некоторые так и вполне свободно снег задувало.
        Иванов охранял, остальные готовились, разбирая инструмент и прочее.
        - Всё взяли? - поинтересовался Земляков, поудобнее сдвигая противогазную сумку.
        - У меня того… пластина выпадает, - пожаловался Николай.
        На бронированной груди сапера действительно лопнула ткань, вылезал край пластины защиты.
        - Да, ползать в них нужно осторожнее, - признал старший лейтенант. - Тима, можно чего сделать?
        Шнурочки и обрезки строп у сержанта Лавренко всегда имелись, прорезал ткань на жилете сапера, наскоро прихватил стропой. Хорошо, имелся случай парашютом немецким разжиться - фрицы заботились, ночами накидали в достатке.
        - Иванов, проверяйся! - окликнул Земляков.
        - Готов, - Иванов закинул за плечи трофейный рюкзак. - На мой взгляд, пуст завод. Что наличия мин, конечно, не исключает.
        - Все повнимательнее, - призвал Земляков. - Егор Дмитриевич, вы бы фонарем ограничились, инструментальное вооружение мы и сами дотащим.
        - Я к инструменту привык, не отягощает, - сказал переводчик. - Притомлюсь, отдам, не волнуйтесь, Евгений.
        К лифтам вышли сразу же - две огромные клети было сложно не заметить. Капитан посветил вверх - на тяжелую ферму с электродвигателями и катушками тросов:
        - Солидно. Этажа четыре. Это если на первый взгляд.
        - Солидно - это хорошо. Не халупа какая, сразу на голову не завалится, - ободрил группу Земляков.
        Было понятно, что все думают об одном: объект серьезный, минировали или нет - сказать трудно, но вполне могут и рвануть заряды фрицы. Прямо вот сейчас или через минуту.
        Нормальная лестница отыскалась рядом с лифтами, двинулись вниз: впереди Иванов с маленьким сапером, за ними на дистанции капитан и оба переводчика, Тимофей со вторым сапером замыкали.
        Ступали все вроде бы осторожно, но сваренные из толстого металла ступени и перила вздыхали и грюкали - звук разносился, будто «тридцатьчетверка» вниз перлась.
        - Чего ж они тут делали? - прошептал Николай, освещая крупные белые и желтые надписи на стенах. - Танки или подлодки?
        - Какие танки из дюраля? И вообще, ты лучше потом спрашивай. Когда вылезем.
        Сержант Лавренко подвалы и раньше не очень обожал, а с недавних времен так и вообще невзлюбил. Вот же непривычная обстановка. Уже казалось, что сзади кто-то крадется. Наверное, просто лестница вибрировала, но все равно. А следующего этажа все не было. Уже шестой пролет…
        …Следующий этаж все же появился. Станки, столы для сборки, цепи для подвесной транспортировки… Офицеры совещались, читая надписи на стене. Тимофей присел на лестнице, фонарь выключил, слушал. Сверху вроде бы доносились отзвуки разрывов: бомбят или обстреливают? Или это вообще кажется? Словно уже в глубокую шахту спустились…
        Группа продолжила спуск. Фонарь сержант Лавренко так и не зажигал, хватало света от Колькиного прибора. Непонятно, сколько тут ходить придется, запасные батареи есть, но лучше поэкономить. Демаскировка опять же…
        - Слышь, Тима, а может, оно прямо в метро ведет? - прошептал Николай. - Чо-то глубоко слишком.
        - Не, старлей рассказывал - тут метро старинное, крошечное. Как её… система мелколежания. На московское совсем не похоже. И здесь метро вроде как под бульваром идет.
        - Жаль. Я бы хоть на какое метро глянул. А то только в кино и видел, - пожалел, но не особо искренне, сапер…
        Минус третий этаж… Командиры, после некоторого колебания, двинулись налево по этажу. Тимофей, проходя замыкающим, глянул на пролет, уходящий в нижнюю тьму. Сколько там еще?
        Зал, довольно просторный, воздух относительно теплый - стало даже жарко, набитый «сидор» и особенно жилет-кираса здорово грели. Сквозняков здесь не было, пахло маслом, химией и еще чем-то техническим. Лучи фонарей выхватывали верстаки, металлические шкафы, жестяные колпаки ламп, инструменты. Тимофей видел станины аккуратных сверлильных станков, токарный станок - небольшой, изящный как игрушка. Эх, как тут все оборудовано, просто зависть берет.
        Миновали зал, полный массивных ящиков и емкостей, здесь стояли небольшие печи в переплетении вытяжных труб и коробов.
        Далее перегородка из множества стекол в легких переплетах… письменные столы, чертежные доски с замысловатыми вертикальными линейками. В стеллажах рулоны бумаги, калька, и еще более хитрые линейки и лекала. Кто-то из идущих впереди оперативников наступил на брошенный карандаш - хрустнуло, словно из пистолета пальнуло. Идущий впереди Николай вздрогнул, крепче взялся за автомат. Это да - ничего вроде бы страшного, пусто кругом, одно оборудование и канцелярия, а жутковато. Это от темноты и глубины.
        Лучи фонарей скрестились на табличках над дверями - впереди были кабинеты, видимо, самые начальственные.
        - Здесь где-то, - вполголоса сказал капитан Жор. - Внимательнее, ребята!
        Большая часть кабинетов стояла с распахнутыми дверьми. Взламывать пришлось одну комнату, да и там дверь саперному топору не особо противилась. В кабинетах царил беспорядок: с первого взгляда было понятно - собирались в спешке, несгораемые шкафы нараспашку, ящики из столов выдвинуты, местами сплошной ковер из бумаг и чертежей.
        - Бардак откровенный, - вздохнул Земляков. - Что ж, приступаем. Иванов, вы вокруг осмотритесь-присмотритесь?
        Офицеры занялись бумагами и шкафами. Для охраны процесса оставили Николая, остальные двинулись на до-разведку этажа.
        - Нехорошо - задумчиво сказал Иванов. - Похоже, вывезли все секретное. И не жгли ничего, и минных сюрпризов нет. Давайте прочешем тот край и коридор, далеко не расходимся, смотрим бдительно…
        Много здесь было всего самого разного, порой малопонятного сержанту Лавренко. Приборы с проводами и ручками для кручения, циркули и иные чертежные штуковины, таблицы в рамках, без рамок, на крученых пружинках, книги-справочники и журналы с неприличными женщинами, кофейники и даже трость с монограммой. Да, как много для заводских исследований нужно. В некоторых шкафах оставался порядок - аккуратно висели рабочие халаты, над каждым красивая бирка с фамилией. Интересно, немцы здесь командовали или венгры по собственному разумению на рейх прилежно трудились?
        Тимофей потыкал тростью в халаты - за ними ничего секретного не прощупывалось. Собственно, если и увидишь что-то важное и секретное, то как узнать, что оно именно важное? Тут капитана и двух переводчиков маловато, сюда какой-то следственно-научный батальон нужно засылать.
        Было слышно, как шепотом ругается за стеллажами Жора - сапер наступил на разбитый флакон чертежной туши, и теперь переживал за свои военно-гражданские штиблеты, которые и так уже к последнему издыханию пришли. Мелка нога у бойца, ему бы тоже на заказ обувь шить, но совершенно не те нынче обстоятельства.
        Тимофей посветил на стол у прохода: опять разбросанные чертежи и кальки, карандашница, портсигар под бумагами, хороший, кожаный. Не, не портсигар… этот как его… канцелярский несессер: карандаши в кармашках, перо, ножнички с ножичком. Мародерствовать желания не имелось, но ведь достойная вещь, годный инструмент…
        Тимофей увидел дверь за ширмой. О, да тут ее сразу не угадаешь.
        - Товарищ старший лейтенант! Тут проход.
        - Осторожней, Тима. Ты вообще где?
        Двигался Иванов без спешки, тщательно освещая пол и стены, в основном понизу. Да, мины очень поганое дело. Впрочем, проход оказался недлинен. Площадка чуть пошире, две двери…
        - Чего там? - осведомился Жора, оставшийся прикрывать канцелярские тылы.
        - Особо секретная часть. Под шифром «00», - пояснил Иванов, освещая внутренности сортира. - Да, если все транспортные документы туда слили, уже вряд ли достанем.
        Оперативники повернули назад, уставший сапер сидел на столе и вдумчиво трогал разбросанные бумаги:
        - Сходить, что ли, опробовать, раз уж рядом?
        - Давай, только по-быстрому, - разрешил Иванов. - В проверку расчетов не углубляйся.
        - Я мадьярской математикой не увлечен, - заверил Жора, комкая листы и направляясь в разведанное место.
        Тимофей смотрел вглубь конструкторского цеха - у кабинетов было неярко освещено, иногда доносились шорохи.
        - Аварийное освещение включили, - пояснил старший лейтенант. - Но что-то ценное едва ли найдем. Вывезли архивы, это понятно. И транспортную документацию в первую очередь, понимают, что она важна, не дураки же.
        - Но в сортир-то ее вряд ли могли спустить? Сжечь и то удобнее, а? - пробормотал Тимофей.
        - Не смеши. Там сотни килограммов.
        - Да я не смешу. Просто думаю, что могли в уборную возить.
        Луч фонарика сержанта Лавренко освещал пол - сейчас выбоины на бетоне были видны даже отчетливее - прочапал по ним Жора, узкая подошва саперного ботинка ступила на колею, половину отпечатка, измазанного черной тушью, словно отрезало.
        - Хм, вот у тебя разностороннее зрение. Пойдем, еще раз глянем, - поднялся Иванов.
        Колея - вернее, колеи, поскольку ездили здесь ни один раз - до сортира не доводили, на площадке оканчивались.
        - Люк, - сказал Иванов, глядя на теперь уже совершенно очевидные прямоугольные очертания на полу. - Видимо, канализационный, но возились тут совсем недавно.
        - Ага, раздолбили тележкой, пыль еще свежая, - согласился Тимофей, доставая из чехла верную саперку.
        Люк был только на вид бетонный, но по краям стальная рама. При попытке поддеть, металл о металл взвизгнул неслабо. Из сортира вылетел Жора: одна рука шаровары поддерживает, в другой автомат наготове.
        - Тю, я уж думал…
        - Штаны оправляй да помогай, мыслитель, - пропыхтел Иванов.
        У сапера имелся удобный ломик-фомка, поддели с двух сторон, отвалили массивную крышку. Иванов посветил в колодец: по круглой бетонной стене уходили нечастые скобы-ступени, но дна особо не увидишь.
        - Метров десять, может, двенадцать, - оценил старший лейтенант. - Вроде лежит что-то.
        - Я не полезу, у меня обувка скользкая, - быстро предупредил сообразительный Жора.
        - Так быстрей вниз съедешь, - фыркнул Иванов. - Ладно, посветите мне.
        - Вот светить и освещать - то самое командирское дело, - пробормотал Тимофей, освобождаясь от лямок «сидора». - Автомат оставлю, все равно с ним не развернуться.
        - Ладно. Только ты слушай, если что - мухой наверх! - приказал старший лейтенант.
        Тимофей подумал, что наверх возвращаться всяко будет быстрее чем спускаться, но говорить не стал. Повис бронированным животом на краю колодца, нащупывал сапогом ступеньку. Вот же фашисты - такой завод отгрохали, а лишнюю скобу поставить пожадничали.
        Следующая скоба оказалась еще дальше, пришлось повисать на руках, поржавевший металл резал пальцы.
        - Стой, Тима, перекури минутку, - сказал сверху Иванов.
        Тимофей оперся спиной о стену шахты, стоять было нормально, не то что висеть.
        Сверху спустили веревку с петлей. Сержант Лавренко продел ее под мышки - веревка была не очень толстой и удобной, но определенно подстрахует…
        К ступеням, оказалось, можно приноровиться, Тимофей сползал все ниже, стараясь не думать о глубинах и иному дурном, но крепко жалея, что пистолет из кобуры не переложил за пазуху. Гранаты под рукой, но тут получится, что прямиком под себя их и кидаешь…
        Фонарь опергруппы горел уже где-то в немыслимой высоте, дна все не было, а собственный фонарик, закрепленный за шнурок на бронежилете, освещал в основном стену колодца, наглухо серую, влажную и неутешительную. Наконец, нижней части сержанта-исследователя стало попросторнее - ноги краев колодца уже не нащупывали, скобы для опоры тоже не было. Разглядеть, что внизу, уже никак не получалось. Тимофей повис, расслабил тело, вспомнил, как учили прыгать на курсах, и отпустил руки…
        Готовился лететь, потом падать на бок «по-парашютному», но опора стукнула в пятки почти сразу, сержант повалился, чуть съехал по относительно мягкому и замер. Тьфу, довольно глупо получилось.
        Тимофей для начала выковырял из кобуры «вальтер» - непривычный жилет-кираса очень мешал - а уж потом отцепил фонарик и огляделся.
        Коридор, весьма широкий, уходил в обе стороны - луч фонарика только стены освещал, далеко не доставал. Надпись на стене со стрелкой - но это только для мадьярски-грамотных. Тут вообще всё для них.
        Тимофей сидел на мешках с бумагами. Вернее, с пухлыми журналами типа амбарных книг. Открыл который потолще - все исписано, с датами, вот август месяц прошлого года, остальное не разберешь. Может, сантехнический журнал смен? Нет, сантехники едва ли так с документами морочились, слишком много всего написано. Понятно, бросали документы в спешке, наскоро, но некую важность они должны иметь.
        Тимофей помигал фонариком колодцу, сложив руки рупором, крикнул:
        - Тут еще коридор! И бумаги есть!
        - Бу-бу бу? - отозвались сверху.
        Понятно, не та акустика. Сержант Лавренко снял с себя петлю, закрепил стопку журналов, сигнально подергал. Трофеи с готовностью ушли вверх. Это хорошо, но без веревки чувствуешь себя… не так уверенно.
        Было понятно, что наверху понадобится время, дабы оценить документы и их нужность. Тимофей вздохнул, поправил каску - нужно было ее снять, легче было б цирком в трубе заниматься. Двинулся по коридору в сторону, где по подозрениям разведчика таился еще один - нижний - этаж завода. Метров через тридцать открылся поворот коридора, за ним Тимофей довольно чувствительно бахнулся головой. Не, каску лучше не снимать - вон какие ловушки-карнизы коридор пересекают.
        Присев, сержант Лавренко продвинулся под связкой кабелей и осветил преграждающую путь дверь: широкую, металлическую, бронированную, со штурвалом-задвижкой посередине, запорами по углам. Вот здесь настоящие ловушки и ждали, сердце аж стукнуло…
        Заряд был вполне очевиден - ящик с шашками установлен прямо под дверью, проволочки шли к запорам. Понятно, на гостей с той стороны ориентировались - начнут открывать, и громыхнет на совесть. Вон и второй ящик. Наверное, всю штольню завалит. Тимофей дал задний ход, вдвойне осторожнее пролез под поперечными кабелями. Да, так себе местечко для прогулок, на «вальтер» с гранатами тут нужно рассчитывать строго в меру.
        В другую сторону туннель вел поспокойнее, Тимофей продвинулся шагов на сто с гаком, нашел боковую запертую дверь, дальше угадывались еще похожие. Наверное, хранилища какие-то. На полу было натоптано, виднелись следы узких колес, валялись окурки, затоптанные бумажки, стояла бутылка. Сержант Лавренко принюхался - крепкое, яблочное, кальвадос, кажется, называется. Еще не выветрилось. Совсем недавно тут фрицы были, спешили.
        Подобрав несколько бумаг почище - на некоторых явно виднелись подписи и резолюции - Тимофей пошел обратно. Вовремя: в вертикальной шахте пыхтели, там прыгал луч фонарика - спускается кто-то. На груду журналов упал старший лейтенант Земляков, снял с себя веревочную петлю и сообщил:
        - Последние метры - это вообще!
        - Да, как в пропасть бахаешься, - согласился Тимофей. - Ноги не подвернули?
        - Что ж я - совсем инвалид штабного труда? Нормально. Показывай.
        - Так под вами.
        Земляков вытащил из-под себя журнальную книгу, вчитался:
        - Смены. Это за май месяц. Уже ближе.
        - Годно?
        - Вполне. Можно изучать и высчитывать. Не предел мечтаний, но вполне.
        - Там еще вот такое, - Тимофей протянул собранные в туннеле листочки.
        - Угу, посвети. Опять расход материалов… дата свежая… стоп! Это немецкое, полковник Зидлер подписывал!
        - Это хорошо? - уточнил Тимофей.
        - А чего ж плохого? Заместитель генерала Пфеффер-Вильденбруха[57 - Командующий будапештской группировкой генерал СС Пфеффер-Вильденбрух.], курирует вопросы эвакуации, - старший лейтенант резво подскочил. - Это где валялось?
        - Там дальше по туннелю. Но двери заперты, надо хотя бы ломик. И еще тут кое-где мины.
        - Вот мины - это точно хуже Зидлера. Не люблю я их. А лом мы сейчас организуем, - Земляков почиркал карандашом на клочке бумаги, привязал к веревке, подергал - послание ушло в дыру вертикального колодца.
        Спустились Иванов, потом инструменты, потом Жора, видимо, как-то договорившийся со своей несознательной обувью.
        Осмотрели двери, обсудили ситуацию.
        - Насчет лома, ты, Тима, большой оптимист, - заметил Иванов. - Тут ломиком не управиться. Солидная дверь.
        - Да я сразу не рассмотрел, - признался Тимофей. - Больше мин опасался.
        - Понятно, сразу всё тут умом не охватить, - сказал сидящий на корточках и продолжавший изучать затоптанные бумажки, Земляков. - Минимум журналы передачи смен нужно поднимать. Но в этот вертикальный «дымоход» мы их замудохаемся протаскивать. Сверху их свалили в спешке, но наоборот вознести так ловко не выйдет. Как насчет выхода на завод? Разминировать и пройти там можно?
        - Попробуем, - не очень уверенно пообещал Жора. - Если там без особых ухищрений…
        - Вместе посмотрим. Я слегка в фугасах понимаю, - сказал Иванов. - Товарищ переводчик, ты бы наверх лез. Тут лингвистика пока без надобности.
        - Чего лазить-то? Вы же не собираетесь подрывать себя и документацию, - забурчал Земляков, не жаждущий карабкаться вверх по неудобным скобам.
        - Ага, тогда хоть очки надень, подстрахуйся от контузии. Не дури, Жека.
        Земляков сказал что-то немецкое и неприличное, его подсадили, уцепился за нижнюю ступень, полез вверх, сверху ему помогали страховочной веревкой.
        Тимофей показал заряд у двери.
        - Вроде доступно нашим умам. А, Жора? - спросил Иванов.
        - С виду просто ставили, - согласился сапер.
        - Собственно, все равно нужно пробовать. Тима, ты прикрой тыл, отойди подальше, осмотрись. Но особо не увлекайся. Мало ли кто там, - намекнул старший лейтенант.
        - Понял, гляну.
        Тимофей осторожно шел по туннелю. После ряда дверей с предположительно спрятанным заводским архивом, потянулся скучный проход. Темнела вдоль потолка связка кабелей, а в остальном просто путь в никуда, только пятно света под ногами и напоминает что-то живое. Пустота была нехорошей. Черной тесной пустоты Тимка с детства опасался. Как-то, еще когда на Совнаркомовской жили, соседские мальчишки в старом сундуке закрыли. Ревел, колотил руками как бешеный. Когда выпустили, мама уж до вечера утешала. Потом еще отец объяснял. Понятно же - чего в сундуке такого страшного? Все равно же выпустят. Да и темнота, подумаешь, темнота… Но собственно темноты Тимка никогда не боялся. Мимо кладбища на улице Артема ходил в темноте бестрепетно. Но вот когда узко… узко, это хуже.
        «Хуже-лучше» - то на войне бессмыслица. Нужно, значит нужно.
        Неуместные размышления очень вовремя завершились - решетка путь преграждала. Тимофей потрогал замок: старый, но недавно смазывали. Темнота за преградой шевельнулась, сержант Лавренко вскинул пистолет… Тьфу, крысы. Сразу три, наглые, упитанные. Уходят неспешно.
        Понятно, туннель уводит к соседнему военному объекту, в данном случае, наверное, под реку, в Буду. Куда именно - поди угадай. Фашисты, у них же крысиная тактика запасных ходов на самом главном месте.
        В лицо пахнуло сыростью. Это не от крысюков, это сквозняк. Наверное, дверь открыли. Тимофей еще раз посмотрел на крысиную решетку и пошел назад.
        У разминированной двери сержанта ждали:
        - Без сложностей обошлось, - пояснил Иванов. - Заряды убирать не стали, но сейчас безопасно, проход свободный. Жора, иди зови начальство. Они у лифтов ждать должны.
        - Дык я там заблудюсь, - засомневался сапер, вглядываясь в темный просторный зал за дверью.
        - Эх, шланг ты копательный, - Иванов накинул на плечо ремень автомата. - Пошли, Тима, глянем где там лестница.
        Прошли мимо стальных баков и машин - Иванов считал, что это насосная станция. Вокруг и правда было сыровато, на бетонном полу стояли глубокие лужи. К лестнице и лифтам вышли легко - сверху окликнули, капитан Жор и остальные успели спуститься цивилизованным путем.
        Двери в хранилища пришлось подрывать. Пытались поаккуратнее, двумя шашками по петлям, получилось со второго раза. Пылищи взрывы подняли - ужас! Пришлось пережидать, но результат того стоил. Капитан Жор сказал «в яблочко!».
        Тимофей бегал по всему заводу: сначала разыскивал тележку - гады-салашисты ее на втором этаже оставили - потом искал пустые мешки. Подключить лифты не представлялось возможным без нормального электропитания. На лестницах удалось нащупать запасное освещение - слабенькое и тусклое, но хоть как-то. Офицеры в туннеле отбирали нужные документы, тележка-зараза тут ездила плохо, приходилось тащить неудобные мешки в насосную, а уже там грузить на подсобное транспортное средство и везти к лестнице. «До хренищи этих бумаг» - справедливо заметил сапер Николай.
        Иванов поставил гранату-растяжку на «крысиную» решетку в тоннеле, работали в относительном спокойствии, но все равно было тяжеловато. А ведь дальше предстояло и остальной архив исследовать.
        Подорвали вторую дверь - тут прошло попроще, но содержимое разочаровало. Только ящики с какими-то ценными сплавами и порошками. Капитан Жор сказал «большой ценности, но не по профилю группы». Со следующими дверьми пошло еще хуже: сплошь барахло.
        - Что-то в мещанство уклоняемся, - молвил Земляков, оценивая стеллажи и мешки, забитые вазами, блюдами, шубами и чемоданами. - Это что за манера использовать заводские помещения для укрытия посторонних буржуазных ценностей? Кстати, тут уже кто-то рылся.
        - Заначка заводского руководства, слегка проверенная последними уходящими, - прокомментировал Иванов. - А эти чемоданы можно было вместо мешков использовать. Не оттуда мы начали.
        Оказалось, что и заканчивали не в том порядке. Вскрыли еще три двери: опять с барахлом, с харчем - здесь взрывы порядком побили бутылки, было трудно продохнуть от вони спиртного. Потом обнаружился склад, набитый картинами в шикарных рамах. Вот нужная вторая часть архива обнаружилась лишь за последней дверью. Здесь папки с накладными, требованиями и чертежами свалили прямо на пол, в лужу. Офицеры опергруппы в один голос ругались.
        - Бардак прямо как у нас, - горестно сказал Земляков. - Ладно, нужно передохнуть, силов уже нет. Перекурим, потом начнем разбираться. Тима, что там из годного на ужин?
        Хлеба, понятно, не имелось. Фашисты же, у них всегда так. Можно было сходить к машинам, там паек на три дня, буханки вчерашней выпечки, но желания лишний раз взбираться по лестницам у опергруппы не имелось. Так обошлись.
        Сидели на мягком: запорошенные пылью шубы жалеть было незачем.
        - Варвары мы, с раскосыми и запыленными очами, - вздохнул Земляков, беря с фарфорового блюда ломоть щедро нарезанного окорока. - Эх, нет с нами Павло Захаровича - его стиль сервировки.
        Заговорили о задаче - вытаскивать канцелярскую добычу будет сложно. Но нужно превозмочь.
        - Вот это в первую очередь, - капитан Жор указал жирным пальцем на последние подмокшие груды найденных бумаг. - Здесь определенно полные чертежи понтонов с полной спецификацией, техзадание, переписка на немецком.
        - Да, это сразу берем. Вы, Егор Дмитриевич, не обижайтесь, но немецкий язык первоочередной. Все же они заказчики, - сказал Земляков.
        - Даже не думаю расстраиваться, - заверил венгерский переводчик, подцепляя ножом из банки мелкие пахучие кусочки. - Вы, Женя, лучше переведите, что я такое ем.
        - Это не немецкое, а французское, - объяснил столичный полиглот. - По-моему, улитки в винном соусе. Или устрицы. В общем, моллюски.
        Егор Дмитриевич поспешно отставил банку:
        - Господи ты боже мой! Дайте же запить!
        Запивали легчайшим вином - пахло летом и то ли лимоном, то ли апельсином. Капитан Жор признал, что этого сорта не знает, но главное, что не крепкое. К вину сапер Николай принес огромную плитку шоколада - размером не меньше полуметра, упакованную в плотный пергамент.
        - Вот она, мечта любой девушки! - провозгласил Земляков. - А еще говорят, что размер не имеет значения.
        - Не пошлите, Женя. Вы не в Москве, а в приличном обществе, - капитан Жор принялся вытирать руки обо что-то нежно-бархатное, женское, свисающее из распахнутого чемодана. - Давайте упаковываться и браться за дело. Судя по часам, уже почти полночь. Водители нас заждались, и вообще этот андеграунд утомляет. Лично я сказал бы…
        В тоннеле громыхнуло, мигнули фонарики, на головы посыпалась пыль. Сработала растяжка на «крысиной» решетке.
        - Немцы! - Иванов скатился с шубы-подушки уже с автоматом в руках…

* * *
        Одиннадцатого января советским войскам удалось пробиться к кладбищу Керепеси с востока, занять железнодорожную станцию Йожефарош. На площади Орчи контратака венгров при поддержке штурмовых орудий увенчалась частичным успехом.
        Полеты люфтваффе были неудачны - лишь одному самолету удалось сбросить груз осажденным.
        За сутки нашими войсками были заняты 214 кварталов.
        К западу от города продолжались ожесточенные бои. Наши войска были вынуждены оставить городок Замой в 15 километрах севернее Секешфехервара. Войск 3-го Украинского фронта оказались в крайне сложной ситуации.

* * *
        Работали по-стахановски: Иванов вышвыривал из чемоданов вещи, перебрасывал подходящую пустую кладь в канцелярскую кладовую, там Земляков набивал в чемоданы и мешки бумаги. Саперы и Тимофей тащили багаж в насосную, где укладывали на тележку. Рулил норовистым транспортным средством Егор Дмитриевич, наскоро сваливал груз у лифтовых лестниц, возвращался за новой порцией. Спешили как могли, Тимофей дважды врезался головой в капкан из свисающих кабелей - ловушка похуже минной, черт бы ее взял. На посту оставался капитан Жор, сидящий за баррикадой поперек туннеля: там дверь уложили, подкрепили всяким разным из склада барахла. Немцы, или кто там по туннелю шастал, пока не приближались - подрыв «растяжки» остановил. Может и совсем не придут, но идти проверять по прямому коридору было опасно, там первую же пулю словишь. Оставалось поспешать и таскать.
        - Да сколько же там еще?! - прохрипел Жора, норовя прислониться к стене.
        - Давай-давай, потом передохнем, - призвал Тимофей, которого и самого уже шатало.
        - Чемоданы - всё, - сообщил Иванов, выскакивая к баррикаде. - Есть портьеры, а может, скатерти. Давать?
        - Давай! - отозвался Земляков. - Тут не так много осталось, но важное.
        - Дмитриевич уже тоже закончился, - сказал Тимофей. - Впору самого на телеге возить.
        - Сразу за дверью насосной сваливайте, потом перебрасывать будем, - решил старший лейтенант.
        Работать приходилось почти в полной темноте. Земляков еще чуть подсвечивал себе фонариком, дальше носили на ощупь, благо туннель уже знали. Тимофей помог увязать узел, взвалил на плечо. Повело вбок… врезался узлом в дверной проем.
        - Не снеси! Завалит нас нафиг, - хриплым шепотом зубоскалил Земляков.
        Ага, очень смешно. Ткань узла, дорогая, плотная и гладкая, так и норовила выскользнуть из рук. Черт, хоть бы рядно какое-то нормальное нашлось. Тимофей преодолел ровную часть туннеля, повернул, машинально наклонил голову, уклоняясь от кабельной ловушки - где-то здесь должна быть - разминулся с сапером.
        - Да сколько там?
        - Чуток, - выдохнул Тимофей, на миг прислоняясь спиной к стене и перехватывая неподъемный узел.
        Очередной раз споткнулся о ящик с взрывчаткой, но вот она, дверь насосной, горит пристроенный фонарик, задыхающийся переводчик нагружает тележку.
        - Сейчас поможем, Дмитрич…
        В туннеле застрочили автомат старлея, ему разом ответили два немецких, дробный грохот влетел в зал насосной, рассыпался о бока высоких цистерн…
        …Теперь до поворота таскали ползком. Баррикаду удерживал Иванов, его штурмовой автомат выдавал короткие очереди, отвечали ему густо, но больше из винтовок, что выходило даже хуже - казалось, пули рикошетят от бетона раз десять, не меньше. К тасканию бесконечной бумаги подключился капитан Жор, силы у него были, но навыка не имелось. Тимофей послал капитана за угол, здесь управлялись вдвоем с Жорой, ползком толкая перед собой тюки, передавая за поворот.
        - Немного осталось, но не во что упаковывать, - Земляков передал корявый узел из увязанных в собственную телогрейку проклятых бумаг. - Тимка, изобрети что-нибудь.
        Тару сержант Лавренко отыскал на «продскладе»: высыпал бутылки из деревянных ящиков, колбасы из бумажного куля.
        - Самое то! - Земляков запихивал бумаги в благоухающий копченостями мешок…
        По туннелю несло дым, рвались гранаты, осыпая со свода пыль. Кричали упорные немцы, теперь Иванов огрызался длинными очередями, видимо, поджимало…
        - Всё! - Земляков подтолкнул к двери переполненный папками ящик, начал поспешно застегивать на себе ремень с кобурой и прочим.
        Помещение и вправду было пусто: ни единой бумажки, только куча ветоши и одинокая пустая бутылка. Всё-таки большой педант столичный переводчик.
        - Голову только не поднимай, - предупредил Тимофей, волоча к двери неподъемный ящик.
        - Угмы! - старший лейтенант сунул в зубы папочку с чем-то особо важным, отключил фонарик, навалился на ящик…
        В коридоре стало уж совсем сурово. Рванула близкая граната, звонко зазвенело пропоротое осколками серебро - два сервиза укрепляли левый фланг баррикады.
        - Товстаршлейтенат, завершили мы! - крикнул Тимофей, толкая головой в шлеме ящик.
        - Понял, - кратко ответил Иванов.
        Со свода сыпались уже вполне солидные шматки бетона. Да что фрицы упорствую-то так?!
        Тимофей помог переставить ящик через порог двери насосной. Пальба в тоннеле разом изменила характер.
        - Пулемет включился, - прохрипел Земляков. - Шустрее, товарищи! Тима, отзывай старлея. Разнесут сейчас его.
        Тимофей двинул коридор, но Иванов уже полз навстречу.
        - Тикай! Там фаусты!
        Сержант Лавренко дал задний ход, едва успели уйти за поворот, как сзади рвануло…
        Тимофею показалось, что даже над полом подлетел, уши мигом заложило.
        - Задраивай! - издалека кричал Земляков.
        - Без суеты, - очень глухо отвечал Иванов, перебрасывая за порог ящик с взрывчаткой.
        Саперы бегом подогнали тележку, сообща бахнули на нее заключительный груз бумаг. Иванов в тоннеле скорчился на боку, протягивал поперек прохода проволочку для растяжки. Пулемет в тоннеле неистовствовал, потом разом смолк. Уже у баррикады фрицы…
        Иванов запрыгнул в насосную, вместе задраили дверь.
        - Все, поднимаем ценности. Иванов, сколько у нас в резерве?
        - Минут пять, пока подойдут. Начнут вскрывать, тут уж ждать не будем. Я послушаю, спешить не стану. Но и нас тряхнет, - Иванов аккуратно вставлял детонаторы…
        Тимофей и Земляков подхватили остатки малость рассыпавшихся бумаг, побежали к лестнице.
        - Не война, а сплошные канцелярско-такелажные работы, - заметил старший лейтенант. - Тима, вон еще подними утерянное - похоже на спецификацию, может быть важным…
        Насчет засилья канцелярской работы у сержанта Лавренко пока как-то обходилось, но вот такелажные, это да. Снова таскали, выстроившись цепочкой передавали вверх по ступеням, народу было маловато, приходилось бегать. Тимофей понимал, что ему-то еще ничего, вот капитану и Егору Дмитриевичу - оба уже в возрасте, переводчик так и вообще старик. Но продвигались, продвигались вверх с грузом.
        Внизу пока было тихо. То ли немцы одумались, то ли особую каверзность проявляли. На месте врага Тимофей бы точно напрямую к двери поостерегся бы сунуться, там ведь и колодец на этаж есть…
        Да, немцы могли в любой момент появиться из цеха, а может и еще откуда - едва ли тут единственный вертикальный колодец. Но делать было нечего - людей для охранения в опергруппе попросту не имелось. Приходилось громыхать сапогами вверх-вниз по металлическим ступеням и рисковать. Ну, немцы тоже обстановки не знают, может, обойдется.
        Груз и опергруппа достигли «минус-второго», тут Тимофея послали за транспортом.
        За дюралевыми воротами было холодно и темно, стреляли, но не очень близко. Пригибаясь и держа автомат наготове, сержант Лавренко бежал к въездным воротам. Ноги подгибались, подошвы сапог норовили проскользнуть на прихваченной морозцем мостовой - отвык. Но вообще-то быть на свежем воздухе - уже счастье.
        Вот они, ворота и местная «караулка». Тимофей помигал в темноту улицы желтым светом, перебросил фильтр, дважды мигнул красным и отскочил под прикрытие стального столба. Мало ли кто пальнуть может. Нет, не стреляли, но и машин не было. Наверное, бежать придется. Хотя они еще завестись должны.
        Тимофей попытался откатить ворота… то ли обессилил, то ли намертво примерзли. Уперся спиной… вот черт, если осколком не шлепнет, так от натуги помрешь. Ага, пошли!
        Со слухом по-прежнему было не особо хорошо, звук двигателя услышал с опозданием. Первым шел «опель-пежо».
        - Живы? Мы уж думали… - закричал из кабины Сашка.
        - Да хрен его знает, насколько живы, - признался Тимофей, запрыгивая на подножку. - Там того… сплошь жопа бетонная.
        «Додж» шел следом, норовили во тьме к другому строению свернуть, но Тимофей перенаправил.
        Часть груза была уже поднята, первая документация полетела в кузов и тут бетон под ногами дрогнул. Все замерли.
        - Работаем! - закричал Земляков. - Все по плану.
        Из недр цехов густо перло сухой пылью и гарью. Лестница вибрировала, аварийное освещение погасло, света фонаря хватало на два метра. Тимофею казалось, что прямо в гущу воды бежит, только на зубах не булькает, а скрепит.
        Прибытие двух резервно-погрузочных сил процесс заметно ускорило. Водители разом включились в работу, да и ближе к вольному небу всё шло легче. Кузова машин быстро наполнялись, а тут еще одна тележка обнаружилась.
        - А Иванова все нет, - сказал Тимофей, бахая на телегу очередной мешок.
        - Да, нехорошо, - признал Земляков, наваливая следующий. - Надо идти, глянуть.
        - Давайте я сам посмотрю, товарищ старший лейтенант.
        - Угу, а я сейчас догружу, сяду тут перекуривать, вас дожидаться, - сердито пообещал переводчик. - Товарищ капитан, командуйте и догружайтесь. Если что, сразу отъезжайте за ворота и к штабу полка. Помните где?
        - Женя, я не уверен, что… - начал капитан Жор, как все технические специалисты, не всегда умеющий хаотично переключаться между разноплановыми задачами.
        - Да кто тут в чем уверен? Мы быстро! - пообещал Земляков, поправляя каску.
        Спускаться вниз по лестнице было не особо весело: дышать стало ощутимо сложнее, кое-где от сотрясения перила разошлись, лязгали-покачивались.
        - Если лестница обвалилась, так и вообще… - пробормотал старший лейтенант. - Собственно и без этого как человека найдешь?
        - Ну, хоть как глянем, - сказал Тимофей.
        - Это, конечно, верно. Осторожно!
        Ступени под ногами прогибались - сварка на стыках совсем разошлась. Последний пролет пришлось, как выразился столичный переводчик, «по-балетному порхать».
        Насосную было не узнать: с потолка свисали куски бетона, едва удерживаемые жилами арматуры, откуда-то журчала вода, размывая пыль и обломки на полу, лучи фонарей гасли в пыльной пелене. Пыль и дым разъедали глаза. Оперативники одновременно раскашлялись, Земляков показал - противогазы надеваем.
        Тимофей натянул пахучую резину, одно ухо больно придавило, пришлось ерзать маской. Старший лейтенант указал направление, махнул в сторону, куда сам пойдет. Да, нужно искать. Понятно, убило Иванова - вон какой завал. Но может, в сторону отшвырнуло, тело-то нужно забрать…
        Почти ощупью продвигался сержант Лавренко. Воды под ногами стало больше, аж водоворотами у сапог закручивалась. Огромные баки насосной сдвинуло с места, но многовато воды для баков. Похоже, из-под завала хлещет, оттуда, где выход в тоннель был. Вроде крепко строили, а подрыв вон чего наделал…
        Тело Тимофей заметил случайно - старший лейтенант полулежал, прислонившись спиной к смятой железной балке, ноги опирались на сухое, почти как у живого, но поза странная.
        Тимофей приподнял хобот противогаза, закашлялся и заорал:
        - Здесь он, товарищ старший лейтенант!
        - А? - глухо откликнулись из дымной пыли.
        Оказалось, Земляков и был-то метрах в пяти. Возник из пелены:
        - Живой он?
        - Вроде убило.
        - Чего орете? - неожиданно внятно отозвался Иванов.
        - Ты чего сидишь?! - возмутился Земляков, нагибаясь, - мы там…
        Тимофей уже осознал, почему старший лейтенант так сидит и почему странно руки на автомате держит. Оторвало ему кисть напрочь. Перетянул предплечье ремнем, тут силы и оставили.
        - Твою ж мать… - дошло и до Земляков.
        - Да. Не успел малость. Куском балки резануло, - так же ровно пояснил Иванов. - Уходите.
        - Вот прямо щас! - взорвался Земляков. - Ты чего тупишь!? Сейчас тебя выдернем, через пять минут в операционной будешь.
        - Нахрен я безрукий нужен? - спокойно спросил Иванов.
        - Вот дебил! Отдай автомат и железо! Уходим!
        - Тебе нельзя. За бумагами и координатами мы шли, - прерывисто вздохнул раненый. - Думаешь, я сам Прыгнуть не могу? Только незачем. Я на этой войне остаться хотел. Если бы руки были.
        - Да ты… - начал Земляков, но сержант Лавренко его прервал тем манером, что воинской дисциплиной не одобряется, но иногда случается.
        - Хорош болтать. Автомат я сохраню. А ты и с одной рукой воюешь, получше, чем я с полным комплектом. Жень, забирай его. Он от боли глупит.
        - Вот, еще и Тимка на меня голос повышать будет, - пробормотал Иванов. - Совсем уже…
        Тимофей выдернул «штурмгевер» из-под рук раненого, потянулся к ремню с остальным снаряжение:
        - Сохраню все в целости.
        - Я сам, - старший лейтенант зашевелился, пытаясь расстегнуть ремень. - И сам Прыгну. Я в сознании. Валите отсюда.
        С его колен шлепнулось что-то странное.
        Земляков осветил и взвыл:
        - Вот же ладонь! Ты спятил?! Пришить же могут! Там все условия!
        - Да какое тут…
        Тимофей снял с раненого ремень с оружием, стянул бронежилет. Переводчик торопливо возился с какими-то бумагами, мял-крутил - оказалось «фунтик» сворачивает. Положил в пакет оторванную кисть, завернул.
        - Живей, Ваня! Тут каждая секунда на счету, а ты… Сам пойдешь?
        - Сам. Я в полном сознании. Уходите, - четко сказал Иванов.
        - Ладно. Все помнишь, это легко. Бумаги скажи, чтоб не выбрасывали! - Земляков ухватил сержанта за плечо, поволок в сторону. - Давай!
        Иванов неловко полез здоровой рукой под телогрейку.
        - Надо бы помочь… - начал Тимофей, но тут в дымной пыли что-то случилось. Похоже, Иванов просто исчез с того места, где сидел. Не, на Прыжок это похоже не было. Это вообще ни на что не похоже.
        - А он…
        - Ушел. Куда и точно ли - только потом узнаем… - Земляков судорожно закашлялся, принялся опускать противогаз, махнул рукой в сторону лестниц. Да, следовало поспешить: черт с ним, с дымом - воды уже было выше колен, давно залила сапоги.
        Прохлюпали до лифтов, полезли вверх - лестничный пролет кренился, норовил сбросить назад. Земляков дотянулся до более устойчивых прутьев ограждения шахты, взобрался, протянул вниз автомат. Цепляясь за ремень оружия, Тимофей выбрался на основательное сухое место. Здесь тянуло сквозняком, дым и пыль словно по трубе утягивало.
        - Вовремя! - сказал Земляков, стягивая резиновую защиту. - И контуженного психа вовремя нашли, и выбрались вовремя. Вон какой потоп.
        - Да он не псих, просто от боли, - Тимофей упихивал противогаз в сумку и смотрел на прибывающую на глазах воду - уже шахту лифта заливала.
        - Естественно от боли. От счастья психуют куда реже. Только вот взял бы да и помер прямо здесь. А ему нельзя. И нам нельзя. Поскольку войн…
        Договорить проклятое слово Земляков не успел - наверху началась стрельба…
        …Длинная автоматная очередь, отчетливо-матерное, крики по-немецки, снова стрельба - уже в несколько стволов. На «минус-втором» явно шел бой.
        Земляков метнулся вверх, Тимофей чуть замешкался, закидывая за спину штурмовой автомат. Догнал у поворота лестницы, старший лейтенант присел на колено, автомат наготове - повел стволом, указывая…
        Уцелевшая красноватая лампочка и вспышки выстрелов подсвечивали: из-за колонны у станков кто-то лупил довольно длинными - по темпу стрельбы явно «немец», в опергруппе таких стволов не было. И у станины фриц валяется, камуфляжная куртка отчетливо видна на фоне крашеного металла. На ступеньках лестницы наш… каска, знакомая дыра на плече фуфайки - Николай. Похоже, убит. Вон еще фриц - из винтовки вверх выцеливает…
        Земляков уже снимал с ремня гранату, глянул вопросительно. Тимофей кивнул, показывая «по две». Было понятно, что немцы засели только справа, видимо, столкнулись с нашими на лестнице, пытаются наверх прорваться. Ладно…
        Оперативники приготовили четыре «эфки». Слаженно замахнулись, две…, тут же еще пару… - за колонны и станки… рвануло почти одновременно. Через мгновение - казалось, еще осколки визжат, портят оборудование - оба бойца оказались на площадке. Договориться не успели, но оно само получилось: старший лейтенант уже хватал подмышки лежащего сапера, Тимофей качнулся к крайней колонне, взревел:
        - Работает СМЕРШ!
        Вот в таком бою нашему автомату цены нет - длинными, почти не прерываясь, не жалея ствола и патронов… по встречным вспышкам и теням, угадывая и не угадывая…
        …Уже проскочив лифтовую площадку, сержант Лавренко зашвырнул за станки еще гранату, кинулся догонять старшего лейтенанта. Наверху Землякову уже помогал Сашка, а маленький сапер лежал за парапетом, стрелял вниз. Тимофей упал рядом, перекинул на руку штурмовой автомат. Не пустой?
        Внизу шевелились, стонали, вот застрочили из-за лифтового ограждения…
        Конечно, автомат Иванова оказался в полном порядке. Не тот был человек, чтобы незаряженное оружие оставлять. «Штурмгевер» мигом заткнул стрелка внизу.
        - Граната осталась? - прохрипел Тимофей.
        - Во! - Жора протянул «лимонку». - Только они шибко ниже упрыгивают.
        - Башку отодвинь!
        Тимофей отсчитал «и раз-и-два» столкнул рубчатый кругляш вниз. Не особо далеко улетела, осколки хорошо разошлись, нижнюю площадку плотно задели.
        - Уходим! Живо! - орал Земляков от ворот.
        Бойцы рванули к воротам, Жорка хоть и коротконогий, не отставал. Сквозняк разносил листы чертежей и списков, эх, не все успели загрузить.
        - Запрыгивайте! - рыкнул Земляков, выпуская очередь по лестнице у шахты. «Опель-Пежо» уже двигался, Тимофей с разбегу слетел с пандуса на задний борт, рядом упал сапер. Быстроногий переводчик уже был рядом, сиганул на машину как заяц. Водитель тут же дал газу, машина рванула вдоль путей - разумно, напрямую к воротам сворачивать опасно - накроют из цеха.
        Тимофей пытался держать на прицеле выход из здания, но там никого не было. Снова кружился вялый снег, не очень яркий дневной свет больно резал глаза, громыхало артиллерией где-то западнее заводской территории. Сержант Лавренко осознал, что сидит на чьей-то неподвижной ноге.
        - Ох, Егор Дмитриевич…
        - Наповал. Первым же выстрелом, - вздохнул сапер. - Они с фрицами нос к носу столкнулись.
        - Это на лестнице? - угрюмо спросил Земляков, менявший «рожок» в автомате.
        - Ну. Немцы, видать, тоже не ждали. Колька за автомат успел схватиться, а Дмитрич вот…
        - А капитана нашего тяжело? - спросил Земляков, не скрывая тревоги.
        - Да как там рассмотришь… крепко задело, наверное. Он прикрывал, когда мы последний ящик волокли. В бок и ногу, кажется. Мы сразу на машину, орем - к воротам отъезжай. Сергеев и рванул. Вон они…
        «Додж» прятался в проезде у заводских ворот. Водитель склонился в кузове, белел вскрытый бинт…
        - Тима, займись. У тебя ловко выходит. Если капитана тяжко, мы сразу уйдем, - торопил Земляков.
        - Понял.
        Капитана действительно задело тяжело: дважды в ноги, руку, сбоку под кирасу тоже пробило. Тимофей бинтовал, перетягивал жгутами - очень удобная резиновая штука из столичных запасов, только один жгут сразу порвался, пришлось ремень от автомата использовать. Капитан был без сознания, на губах кровь - легкое определенно задело.
        - Мы сразу в госпиталь, - раздавал беглые распоряжения Земляков. - Сашка, Жора - вы к штабу полка, там ждите «додж». Если какой умник документацию на самокрутки потянет - лапу прострелите, я за то охотно отвечу.
        - Что ж мы, без понятия, что ли? - сказал Сашка.
        - Потому и доверяю. Всё - езжайте. Тима, что там?
        - Тяжелый, но вытащите. Наверное, вытащите. Только побыстрей надо.
        - Постараюсь. Спускаем, бойцы.
        Капитана положили на холодную мостовую, прямо очень не хотелось, но было понятно, что так и надо. Земляков сделал укол, принялся разоружаться, кидать в кузов стволы и амуницию.
        - Ждите, скоро буду. Тима…
        - Все сохраним, уберем в сухость и целость.
        - Именно. Всё, езжайте. Если что - сразу в Армейский отдел!
        «Додж» выкатил за ворота и Тимофей сказал:
        - Стой. Подождем пять минут, мало ли… Вдруг там чего-то не получится.
        - Подождем, - согласился водитель.
        Сидели в тишине, Тимофей набивал диск - поглядывал за ворота на заводские здания - там движения не наблюдалось. Закрыв крышку магазина, сержант Лавренко проверил оружие и сходил за ворота.
        Пусто. Только валялся изящный перочинный нож. Не иначе как товарищ Земляков в заводской канцелярии тоже прибарахлился. Хорошо хоть не забыл в кармане. Тимофей забрал нож и вернулся к машине.
        - Потеряли? - спросил Сергеев, глядя на сувенир.
        - Угу. В следующий раз передам. Поехали, Сергеич.
        У штаба полка встретили машины с прицепленными тяжелыми минометами - меняла позиции минометная артиллерия
        - Продвигаемся всеж потихоньку, - пробормотал Сергеев. - Тима, спросить-то можно? Товарищ Иванов - что? Убило?
        - Не, ранен. Но как оно обойдется, я не знаю.
        - Ну, и то слава богу. Я уж думал… Тут ведь и не спросишь лишний раз.
        - Да ну, ты уж совсем… Спрашивай. Как говорит командование: «умные вопросы можно задавать». Ответ на них получаем раз через десять, так никто и не обещал в полном курсе держать. Слушай, вода-то у нас есть?
        - Чего ж нет? Я хоть и водитель тыла, но необходимости боя знаю.
        Тимофей пил, поглядывал на кузов, доверху заваленный бумагами, узлами и ящиками. Порядком помятые и растрепанные, припорошенные снегом, солидного впечатления они не производили. Нужно как-то подсушить и упаковать поприличнее. Наверное, какие-то правила и наставления на этот счет имеются, но таким тонкостям товарища Лавренко пока не обучили.
        12 января продолжались бои за кладбище Керепеси, и здесь, и у Народного парка, контратаки противника достигли частичного успеха. У Артиллерийских казарм удалось окружить немецко-мадьярскую боевую группу. В Буде, южнее Орлиной горы, наши наконец прорвали оборону противника. Попытка атаковать вдоль набережной Лагимаманьоша к успеху не привела.
        Люфтваффе произвело 17 транспортных вылетов для снабжения окруженной группировки (два «юнкерса» сбито). За сутки нашими войсками занято 126 кварталов.
        Севернее Секешфехервара танки противника остановлены, продолжаются тяжелые бои.
        18. Эпилог
        Тогда старший лейтенант Земляков прибыл в Будапешт ровно через двое суток. Остатки оперативной группы успели перенести бумажную добычу в контору, самые мокрые документы Тимофей развесил на веревке, остальное разложили поаккуратнее. Хлопотное дело - бумаг, как ни крути, уйма, некоторые чертежи и кальки сугубо неформатного калибра, вообще не знаешь, как их пристроить.
        Убитых бойцов опергруппы похоронили вместе с погибшими связистами. Могила была, наверное, временная, в сквере рядом с разбитым памятником и сожженной венгерской самоходкой. Сержант Лавренко тщательно записал координаты, на всякий случай включил в донесение в Москву. Как и когда после войны будут переносить захоронения, Тимофей представлял смутно, но как-то обмолвились-намекнули об этом факте командировочные офицеры, нужно учитывать.
        Три десятка прекрасных картонных коробок удалось добыть в разбитом книжном магазине, остальную трофейную документацию решили упаковать в снарядные ящики - набрали совсем новеньких, изнутри свеже-чистых, пахучих. Жора выбивал перегородки из ящиков, педантичный Сергеев собирал ровные пачки бумаг, сам Тимофей пытался сортировать документы по датам и хоть какой-то общей «внешней направленности». Получалось так себе - наполовину угадывать приходилось. Да еще часовых опергруппа меняла почаще: погоды установились холодные, по слухам, на Дунае уже встал вполне надежный лед…
        - Здравствуйте, товарищи канцеляристы! - раздалось от двери.
        Тимофей увидел старшего лейтенанта Землякова, с ним еще каких-то офицеров, и на всякий случай подал команду «смирно!».
        - Вольно, - разрешил высокий майор. - Амнистия по работам вам пришла. Сейчас живо порядок наведем.
        - Свежие силы из Москвы переброшены, - намекнул Земляков. - Специалисты! Вот товарищ майор командует.
        - Мы немного знакомы, - рискнул признаться Тимофей.
        Майор - в смысле, тогда капитан - помнился по госпиталю. Все-таки не так часто ордена вручают, запоминаешь подробности. Тогда этот офицер генерала сопровождал, весь такой блестящий и парадный. Сейчас сугубо полевой, зато уже майор.
        - Точно, - московский майор крепко пожал руку. - Вручал награду с удовольствием, был уверен, что не последнюю, что и подтвердилось. Но об этом потом, пока к делу.
        Все мигом закрутилось. С майором прибыла группа спецов - такие волки по бумажным делам, что аж глазам не верится. И аж два переводчика! Рассортировывали, упаковывали, опечатывали, - только шуршало и шелестело.
        Документации на немецком языке имелось немного, Земляков часа за триуправился, кивнул «выйдем».
        Вышли на лестничную площадку.
        - И как? - не удержался Тимофей.
        - Да нормально. Капитана привели в порядок, еще лежачий, но порывается работать. Товарищ Иванов эвакуировался очень точно, длань ему присобачили на место, пальцы вроде шевелятся, но полностью ли восстановится - только время покажет.
        - Что, неужели быстро так?! - не поверил Тимофей.
        - Да как сказать. Немного лишнее выболтаю, но ты скоро нюансы все равно узнаешь. У нас двадцать дней прошло, я там и сам в госпиталь угодил, - с досадой признался штабной переводчик.
        - Да где ж вас задело?
        - Угу, «задело». Простыл нелепо. Все ржут: «самострел соплями». А у меня, между прочим, никакого насморка, только кашель был. По подозрению в карантин и влетел. У нас там, понимаешь ли, типа эпидемии. Пока тест взяли, пока перепроверили…
        - Понятно.
        - Вот чего тебе, Тима, понятно? Нам там еще и самим ничего не понятно.
        - Я про "понятно" в общих чертах. Напрасно вы в одной гимнастерке бегали.
        - В общих, это да. Не май месяц. Пока в палате грелся-лечился, специалисты успели толком подготовиться и коррекцию командировки провести. Жор и Иванов тебе горячий привет передают. Иванову, балбесу, конечно стыдновато за тот подвальный миг…
        - Зачем вы про него так говорите? Понятно же, не в себе человек был. Я бы без руки тоже подумал насчет стрельнуться.
        - Подумывать можно о чем угодно, а задание нужно до конца доводить. Так нас учили. И вообще, Тимофей Артемович, - зловеще зашипел Земляков - разговор у нас сугубо неофициальный, можешь ты меня хотя бы сейчас не на «вы» и не по званию будешь именовать?
        - Могу. Просто…
        - Не скромничай. Ты нюансы службы четко различаешь. За то тебя и ценят. Генерал отдельно упомянул, что тов. Лавренко «не забудет». Особых наград не светит, ты уже по другой линии идешь.
        - Понял. Как и ты…
        - Именно. Не скажу, что это обстоятельство чрезвычайно осчастливливает, но кто-то должен. Зато безработица нам явно не грозит. Еще и лечат усиленно, - Земляков фыркнул и раскрыл полевую сумку. - Но не будем о грустном. Вот обещанное…
        Портреты… Тимофей с восторгом смотрел на свой лик, упакованный в прозрачный тонкий пластик. Нет, здорово все же умел отображать Павло Захарович. А еще портрет Нероды, самого Землякова, даже шоферов Норыча и Сашки есть…
        - Себя я самонадеянно присоединил. Все же сослуживцы, буду рад украшать стену вашей домашней гостиной. Водителям потом отдашь, домой передадут.
        - Спасибо, Жень. А это…
        Вместе смотрели на портрет красивой девушки в форме.
        - Надеюсь, твоя Стефания отнесется с пониманием, - пробормотал Земляков. - Ты с этой шикарной особой воочию не встречался, но передаю сей неземной лик отнюдь не для украшательства стен. Возможно, пересечетесь по службе. Глаз у тебя - алмаз - узнаешь сразу. Тут в чем дело-то…
        …Смело, если не сказать нагло, раздвигал рамки служебных допусков товарищ Земляков, несомненно, нарушая многие инструкции. Но инструкции на каждый отдельный случай придумать сложно, а тут как раз очень особый случай.
        Ситуация была странноватая: нашелся старший лейтенант Нерода, но не совсем нашелся, а лишь смог передать весточку. Послание шло столь окружными путями и через такие руки и лапы, что представить сложно.
        … - нащупать где он, собственно, сейчас находится, и вытащить - пока не представляется возможным. Собственно, мы не работаем по этому профилю. Это как раз Катерине ближе, она и занимается. Но уж очень запутанная и парадоксальная ситуация сложилась. Взрыв-толчок в сочетании с Прыжком это только начало. Там такие перспективы и такие угрозы виднеются, что голова кругом идет, - пояснял Земляков.
        Тут позвали из конторы - требовалось подписать акты приемки-передачи.
        Картонные коробки столичные профессионалы забраковали, все было упаковано в снарядные ящики, намертво закрыто и опечатано. Тимофей принялся организовывать ужин и чай, но тут оказалось, построение будет. Лейтенант из командировочных пошел сменить стоявшего на часах Жору.
        Тимофей едва успел предупредить своих, чтоб чуток в порядок себя привели.
        Водителям вручили по «Красной Звезде», Жоре - орден «Славы». Столичный майор сказал несколько слов каждому награжденному отдельно - было понятно, что штаб знает меру участия бойцов в «заводской» операции.
        Сержант Лавренко обойден не был - торжественно вручили старшинские погоны. И командировочные, и бойцы опергруппы с трудом скрыли удивление, но Тимофей систему уже понял и разочарован не был. Все ж очень полезно в друзьях штабных переводчиков иметь - вовремя намекают.
        Груз и командировочных отвезли на аэродром. Колонну сопровождали мотоциклисты из армейского Отдела. Такова уж правда фронтовой службы: в момент собственно боевой работы даже загрузить трофеи некому, зато потом сопровождает чуть ли не полноценная рота конвоя. Тут ничего не поделаешь, специализация разная: на мотоциклах гонять умельцев много, а по туннелям лазить - спецов куда меньше.
        Земляков тогда в Москву не полетел, задержался еще на сутки. Взяли комендантских бойцов из штаба дивизии, съездили на завод и собрали остатки документации у лифтов - не очень много там осталось, но все-таки. Обошлось без стрельбы, подземные немцы исчезли и своих битых уволокли. Вода в шахте стояла чуть ниже «минус-второго». Да, пропал бы архив, наверное, и с водолазами уже бы не вытащили.
        Потом завершили всякие организационные дела. Техническая часть опергруппы выводилась в резерв. Ставилась задача быть полностью готовыми к первым числам февраля, ждать прибытия офицерской группы, а пока пополнить рядовой состав и «вылизать» технику.
        Успели заехать к вдове Егора Дмитриевича Лобадского. Вот это было тяжело. К некоторым делам, хоть сто лет воюй, привыкнуть невозможно.
        Ушел старший лейтенант Земляков, а старшина Лавренко остался и особо от безделья не скучал. На войне, и кроме гранатного боя в туннелях, уйма забот.

* * *
        - Что-то запчастей у нас уже больше, чем в рембате, - задумчиво сказал Тимофей, озирая шоферские запасы.
        - Лучше лишнее иметь, чем наоборот, - напомнил Сергеев.
        - Это понятно, но нам и людей сажать куда-то нужно. Давайте-ка сократим объемы.
        - Да где мы потом еще американским железом запасемся?! - возмутился Сашка. - Ладно мой «Пежо», баллоны хоть сейчас выкину, все одно его никому не жалко. Но для «доджа»-то?
        - Жалко. Все жалко. Но не блажи, равновесие нужно соблюдать.
        - Ладно, переберем еще раз, - вздохнул Сергеев. - Слышь, Тима, ты вот теперь старшина, это понятно. А с наградами чего обошли? Сказали почему, или как?
        - Намекнули. Обойденным себя не чувствую, - кратко пояснил Тимофей.
        - Вместо ордена посылки, так что ли? Не, я бы в жизнь не согласился на такой размен, - сообщил Сашка и осекся.
        - Болтун ты, - покачал головой старшина Лавренко. - Вот отчислят тебя из группы за трепотню, посадят на какую-нибудь обозную полуторку, будешь знать.
        - Чего сразу на обозную? И вообще я ничего такого…
        - Ты домой когда писал? - сурово спросил Сергеев.
        - Так третьего дня…
        - Иди еще пиши, раз задолжал. Дубок бесчувственный, - наехал Тимофей.
        Сашка пошел калякать послание, а Сергеев спросил:
        - Ты когда догадался-то? Или старлей признался?
        - Не, я сам поразмыслил. Моя-то насчет небывалых сосок в посылке восторгалась. Штампики стоят «Мосторг». Имелись подозрения.
        - Вот она у тебя наблюдательная, - покрутил головой водитель. - Моя бы ни в жизнь.
        - Твоим еще не дошли?
        - Куда же, сколько тут времени прошло-то.
        Посылочные талоны на группу Земляков в штабе корпуса получил, передал теперь уже без всяких сюрпризов. Что ж, раз имелась возможность, то грех не воспользоваться. Отослали родным бойцов по посылке, пусть много в те разрешенные солдатские пять «кэгэ» не влезло, но все же помощь. Вместе вкручивали мозги Сашке, что именно нужно матери отослать - вот странное дело, водитель хороший, а соображение совершенно бесхозяйственное.
        Упорные бои за город продолжались, и хотя опергруппа не участвовала в штурмах кварталов, но это не значит, что без дела сидела. Вызвали старшину Лавренко в армейский Отдел - имелось одно деликатное задание. С генералом было согласовано, пришлось поработать.
        На неделю поменял «Тимотей» фамилию, вспомнил второй язык, влился в ряды румынского 7-го корпуса. Румыны были отведены на отдых - штурмовали Пешт[58 - Румынский VII армейский корпус был выведен из города 15 января. Его потери за время штурма составили около 2500 человек.] они неплохо, но умения и напора этим союзным воякам все же не хватало. Впрочем, заниматься Тимофею пришлось не боевыми делами, а скорее уголовными. Что поделаешь, большой богатый город полон искушений, а в армиях беспорочных ангелов редко встретишь. Ничего, управились, ликвидировали нездоровые явления. Кстати, Сашка на своей безродной таратайке неплохо связным отработал.
        Румынская «командировка» кончилась, с облегчением надел старшина Лавренко родную фуфайку с обязывающими погонами. Доводили готовность опергруппы до качественного уровня. Познакомились с одними венграми, нормального пролетарского происхождения. Помогли семье окна в квартирке заделать, теперь с «искупаться-постираться» проблем не было. Ох, хорошая девчонка Илона там жила. Не в том смысле что девушка, а просто хороший человек. Хотя Сашка и смотрел на ситуацию чуть шире, но внял голосу рассудка и дисциплины. Общими силами перешили жилеты-кирасы, теперь-то пластины защиты вываливаться не будут.
        Тыловая жизнь, да. Стрелять приходилось лишь дважды: некие деятели машину вечером поджечь пытались, но удрали, оставив одного убитого - Жора был бдителен. Ну и имелся случай с группой переодетых в гражданское «Скрещенных стрел»[59 - Партия скрещённых стрел - национал-социалистическая партия Венгрии, основанная в 1937 году Ференцем Салаши в 1937 году. После прогерманского переворота в октябре 1944 года пришла к власти в стране, до конца поддерживала Гитлера.], пришлось засаду устраивать. Ничего особенного, управились.

* * *
        Пошла в настоящее дело опергруппа лишь 10 февраля. Прибыли ударные силы, возглавлял группу знакомый по Жебриянскому десанту майор Коваленко. Часть остальных командировочных офицеров тоже была знакома, конечно, и Земляков прибыл, опять в очках и совершенно столичный.
        Оборона немцев и салашистов в Буде агонизировала, фрицы готовили прорыв из города, это Тимофей знал, потому и задача опергруппы не оказалась внезапной: взять нескольких интересных гадов, в том числе полковника Зидлера. Взять бережно и осторожно, поскольку очень нужно с ними побеседовать. Да, ничего удивительного, старшина Лавренко примерно такое и предполагал. Удивительнее было иное.
        Уже после общего совещания с постановкой вводных старшину Лавренко отозвал командир группы.
        Все же вблизи майор казался просто гигантом. Тимофею еще раньше хотелось спросить у Землякова: может, в будущем бойцов чем-то особенным откармливают? Но такие вопросы задавать было неловко, к службе они явно не имели отношения.
        - Марии Шведовой ты писал? - прямолинейно спросил майор.
        - Так точно, я.
        - Ответ, - майор вручил конверт без надписей.
        - Спасибо, товарищ майор. А вы как-то… - не удержал недоумение Тимофей.
        - Я муж Марины, - огорошил здоровяк. - Мы с ней покойного Павло Захаровича давно знали, а я вот с тобой в десанте пересекся. В общем, тесен мир. Пиши ответ, передам прямо в руки. Мы с Мариной не так давно поженились, а малого усыновили. В смысле, всем Отделом усыновляли, но формально папка - я. Как твой-то наследник?
        - Ого! Лапа - вот такущая! - показал Тимофей.
        Опергруппа отработала хорошо - из потерь имели только двух легкораненых. Оно и понятно, воевали бок о бок с армейцами, немцы прямо в мышеловку вышли, тем тяжелее оказалось «нужных» фрицев от ненужных отсечь. Уж очень дофига полковников и генералов кучей шло[60 - Командующий немецко-венгерской группировкой генерал СС Пфеффер-Вильденбрух вместе со своим штабом сдался в плен при довольно странных обстоятельствах - так было и в нашей исторической реальности. Вот о полковнике Зидлере не осталось никаких документальных свидетельств - всё засекречено.]. Но нужные нашлись.
        Отправили пленных, ушли к себе на базу командировочные. Задание было выполнено, и тыловые старшины и водители к этому тоже приложили руку.

* * *
        Окончательно пал Будапешт 13 февраля. В полдень катил «додж» по проспекту Андраши и казалось, что снова слегка оглох старшина Лавренко - не улавливало ухо привычного рокота артиллерии, замолчали уставшие гаубицы и пушки. Еще слышались кое-где отдельные автоматные перестрелки, но в целом всё уже кончилось. Здесь кончилось. А южную опергруппу СМЕРШ-К ждала дорога…

* * *
        Гонял машины со снаряжением опергрупп старшина Лавренко по разбитым дорогам Европы, а потом уже и не Европы. Отгремели салюты Победы, а потом еще одной Победы - с ликом узкоглазым, но не менее светлым, - а поиски и захваты все продолжались. Последний боевой выстрел в работе СМЕРШ-К прогремелстрашно сказать в какой далекой заокеанской дали - на полмира увели Тимофея боевые пути от давно уж мирного села Плешка. Но и в войнах опергрупп все-таки иногда наступают перерывы.

* * *
        - Пух! Пу-пу-пу! - Тимофеич накрыл беглым огнем артбатарею и, стуча коленками, своевременно отполз по истертому ковру под надежную защиту стула.
        - Хорош маневрировать, сквозит там, - Тимофей подхватил сына, тот протестующе заверещал, извернулся, силясь еще разок пальнуть по врагу из деревянного браунинга, но был посажен на диван. Пара пушек с блестящими стволами из пулеметных гильз перекочевала туда же, младший Лавренко тут же засопел, принялся расставлять новую диспозицию вдоль жесткого диванного валика.
        Вообще Юрий Тимофеевич был бойцом нешумным, покладистым, с соседкой оставался охотно, и вообще помогал родителям чем мог. Но если хватал в руки пистоль, пушки и взвод из четырех облезлых бойцов-солдатиков, то тут только держись! Прям как комдив Чапаев, только бурки не хватает.
        - Портки ему подтяни, - скомандовала Стефэ, наводя красоту перед зеркалом.
        Форма одежды младшего Лавренко была приведена в порядок, Тимофей отряхнул собственные парадные галифе. Выходить уже скоро. Мероприятие торжественное, а опаздывать учащийся Военно-Гражданского института товарищ Лавренко-средний не любил. Впрочем, Стефэния Лавренко опаздывать тоже страшно не любила, наверняка вовремя доберемся. Тут и не очень-то далеко - через Крымский мост, а там еще минут десять. Правда, погодка того…
        Снег за окном валил все гуще. Утопала в сугробах Москва, на этот новый 1947-й год каждый столичный прохожий - вылитый Дед Мороз. Квартировали Лавренко в Хвостовом переулке, выделили две комнаты как семейным, да и квартира отличная - все свои, спецучащиеся и спецслужащие. Кто-то все время в командировках, свобода на кухне и в иных местах, но и с квартирной взаимопомощью полный порядок. Сейчас вон - одна МариСергеевна с детьми на хозяйстве остается, Тимофей им елку укрепил, а то пацаны два раза опрокидывали, силясь звезду на верхушку водрузить. Стефэ великолепный кукурузный пирог спекла, но то уже будет после собрания-концерта, чисто домашняя часть.
        Хорошая квартира, повезло с жильем, тут ничего не скажешь. Батя уже трижды из Харькова в командировки приезжал, ночевал с удобством, с внуком возился, портреты на стене смотрел. О войне много говорили, о будущем…
        В коридоре сокрушительно засигналил дверной звонок. Сигнальную систему сосед-Армен поставил, он флотский, привычки тамошние. Тимофеич на диване залег за валик, бдительно выставил пистоль.
        - Сейчас открою, - сказал Тимофей, накидывая китель.
        Жена от зеркала смотрела слегка встревожено: у своих жильцов ключи, гостей не ждали, случайно или… Нет, для вызовов на службу телефон имеется, едва ли посыльные бегать будут.
        Тимофей прошел по коридору, машинально крутанул колесо висящего на стене велосипеда - отличный у капитана транспорт, летом цены такому нет.
        В дверь снова позвонили. Тимофей переждал оглушительное дребезжание и поинтересовался:
        - И к кому это?
        - К Лавренко! У вас туточки не указано, кому сколько трезвонить, оцим поцим. Передайте: знакомая, сослуживица, проездом, жаждет видеть, соскучилась зверски.
        Тимофей хмыкнул и убрал ладонь с заткнутого на спине за пояс галифе «вальтера». Не узнала. А саму узнать просто: та же томность в голосе, уж не говоря о словечках неистребимых.
        Тимофей снял цепочку и открыл дверь:
        - Заходи, гостья дорогая, сослуживица.
        - А я думаю: он, не он? Заматерел! - ослепительно улыбнулась гостья.
        Выглядела Лиза-Лизавета шикарнейше: шуба, сияющая снежинками-бриллиантами, лицо киноактрисы, локоны уложенные, но все те же - дерзко-рыжие.
        Шагнула в облаке холода и духов, перестукнула каблучками, сбивая снег:
        - Как твоя? Можно сунуться?
        - Чего же нет? У моей нервы железные.
        Показывал фарватер по коридору, Лизавета с любопытством вертела головой, но накрашенную губу не оттопыривала. Слухи до Тимофея доходили - работает старая знакомая, да так успешно, что уже и слегка легендой успела стать. По той линии службы, что совсем уж закрытая, но косвенно догадаться кое о чем можно. Уж точно не в московских коммуналках Лизавета воевала, не тот профиль.
        - Здесь, значит? - гостья сделала малопонятное движение, прихватывая полу шубы.
        В следующее мгновение она впорхнула в комнату, сходу упала на одно колено и простерла руки:
        - Прости! Прости шалую, неприличную девушку! Да, искушала, соблазняла, был грех. Но я же не знала и не ведала!
        Тимофей подозревал нечто вроде этакого, но чтоб так вопиюще и театрально, во весь голос… У Тимофеича от изумления аж браунинг из рук вывалился, у Стефэ тоже вид был ошарашенный.
        - Сдуру то было. Эх, божечки, оцим-поцим, не в себе была, - продолжала каяться гостья. - А он говорит - «я женатый». Весь такой железный, сплошь сталь с металлом. Меня потом совесть так мучила, так мучила. Да как никогда больше в жизни, вот крест даю…
        Коленопреклоненная красавица крестилась изящно и истово. Вся эта ерунда в сочетании с шубой, орденом на платье и искренне сияющими слезами глазами выглядела так странно, прямо не передать. Но Стефэ уже пришла в себя, засмеялась:
        - Вставайте, гражданочка. Незнание прощаю. Тем более, Тимофей иной раз и дурит, но уж точно не по части красавиц. А если что, так у меня сковорода есть. Чугун дореволюционный, весу, как в том «тигре».
        - Учту, но тут я уж точно мимо, - Лизавета поднялась. - Рада вас видетьздоровыми и бодрыми. Повзрослел Тимофей Артемович, что да, то да.
        - Сама-то тоже уже не девчушка, - парировал Тимофей. - Расцвела, почти и не узнать.
        - Ой, оцим-поцим, сходу же признал. Не утерял цепкости глаза. А это, значит, Тимофеич? Дадите рассмотреть? Чаем напоете?
        - Мы бы с радостью, но уходить нужно - замялась Стефэ.
        - У меня машина на улице. Водитель - бывший летчик. Подвезем. И если вам в клуб на Хамовники, так и вообще будет по пути, - невзначай упомянула хитрая рыжая гостья.
        - Удивительное совпадение, - подивился Тимофей. - Пойду, чайник поставлю.
        Сидели, пили чай. Гостья держала на коленях Тимофеича, тот изучал орден на шикарном платье - у папки «Красного Знамени» не имелось.
        - Тима, тут все свои. Посоветоваться думаю. А ты вроде мой «крестный», - сказала Лизавета.
        - Ну уж и «крестный». Бегали-воевали, ты из «нагана» тогда тоже давала жару, - усмехнулся Тимофей.
        - Что говорить, там все хлопцы славные подобрались. Но пендаля в нужную сторону той шалаве именно ты отвесил. Вспоминала часто. Собственно, у меня все равно никого не осталось, шоб о личном посоветоваться. Ты умный, все знаешь, обо всем догадываешься.
        - Да откуда же «всё»? К слухам прислушиваться привычки не имею, - заверил Тимофей.
        - От то шоб я околела! Какие слухи?! Просто скажи, что думаешь.
        - Да ты все наверняка и сама решила. Что тут скажешь? Высотный полет - та еще штука. Тут и личные способности нужно иметь, и склонность к виртуозному пилотированию. У тебя вроде как все имеется. Про него даже и не говорю, - очень обще сказал Тимофей.
        - Верно. Но и еще кое-что прошу учесть, - уже без всякого южно-одесского устарелого акцента продолжила Лизавета. - Хочу изловчиться и отпуск взять. По семейно-личным обстоятельствам. Года на полтора.
        Гостья чуть заметно качнула на колени Тимофеича, увлеченного кусманом мамалыжного пирога.
        - Извини, я в ваших службах мало понимаю, но это - самое нужное. Тут и думать нечего, - очень вовремя сказала Стефэ.
        Тимофей кивнул.
        - Вот я тоже к тому очень склоняюсь, - вроде бы с облегчением призналась Лизавета. - Но потом на службу! Жиреть дома мне никак нельзя!
        - Это я что ли жирею? - возмутилась Стефэ.
        - Ты-то здесь причем? - всплеснула холеными руками гостья. - Ты же поступать в институт на следующий год собираешься, готовишься. И вообще такая куколка, оцим-поцим, даже втрое красивее, чем рассказывают. Кстати, вам письмо поручено передать. Тоже от красавицы, только та нравом еще построже товарища Лавренко.
        На конверте угадывался округлый почерк Марины Шведовой.
        - Как там, в их городке? - не удержался Тимофей.
        - Да как… Непросто. Как и везде. Но поможем, а как же иначе, - Лизавета улыбнулась.
        Нужно будет ей сказать, чтобы пудрилась и губы красила чуть иначе. Понятно, разницу только очень наблюдательный человек уловит, но все же моды раскраски дам здешние и Тамошние - разные. Но это потом, сейчас ехать нужно. Какие бы гости не приходили-приезжали, а опаздывать на торжественную часть нехорошо. Сам Генерал в клубе будет, а это обязывает. Особенно некоторых.
        Уже выходили из квартиры, когда Лизавета узрела стоящую у дверей саперку.
        - Та щоб мне щас сдохнуть! Та самая?!
        - Ну, а чего же, мы с Тимофеичем снег на крыльце чистим, там на ступеньках скользко. Пусть малый привыкает. Ну и вообще лопатка в хозяйстве нужна, мало ли… Пошли-пошли, опаздываем…
        Каждое мероприятие должно начинаться в свое время и идти строго по плану. Вот уже снимают Птушко[61 - Александр Лукич Птушко (1900 - 1973) - советский кинорежиссёр, сценарист, кинооператор, режиссёр-мультипликатор, художник-мультипликатор. Был режиссером фильмов «Новый Гулливер», «Алые паруса», «Сказка о потерянном времени», большой мастер комбинированных съемок.] и Вайншток[62 - Владимир Петрович Вайншток (1908 - 1978) - советский кинорежиссёр и сценарист. Наиболее известен фильмами «Дети капитана Гранта» (1936), «Мертвый сезон» (1968), «Всадник без головы» (1972).] первую серию очень художественного кинофильма «Загадочная телеграмма», радио транслирует популярную песню Дунаевского «Песенка часовщика», попадаются в газетах образовательные заметки о теории времени, только что вышла научно-фантастическая повесть Казанцева «Шпион из прошлого». Но не один десяток лет минует, прежде чем слияние эпох перейдет к реальному воплощению. Не такая уж фантастическая это задача, скорее, политическая. Вернее, военно-политическая, поскольку желающих помешать соединению времен много и на вооружении у них отнюдь
не деревянные браунинги. Но сближение и пересечение эпох и технологий, это такая задача, что дух захватывает…
        Впрочем, в предновогоднюю ночь так далеко заглядывать незачем. Год-то предстоит мирный, насколько мирными вообще случаются года у контрразведчиков, есть смысл сосредоточиться непосредственно на учебе и подготовке к решению будущих задач.
        КОНЕЦ
        notes
        Примечания
        1
        Название некоторых населенных пунктов, номера воинских частей и фамилии изменены. Данная книга - художественная, дающая представление о реальных событиях, основанная на воспоминаниях участников и реальных документах, но не претендующая на звание исторического справочника или военно-исторического исследования.
        2
        Жудец - административный округ на территориях оккупированных Румынией.
        3
        Выстрел 76-мм с осколочно-фугасным снарядом весит около 6,5 килограмма.
        4
        Призывник Лавренко видел СУ-76, но недостаток фронтового опыта не позволил ему верно идентифицировать тип бронетехники.
        5
        Цуйка - крепкий фруктовый самогон, аналог сливовицы.
        6
        В тексте упоминаются село Шарпены, но поскольку хронология захвата и удержания плацдармов на Днестре далеко не полна и имеет очевидные пробелы, речь идет о собирательном образе плацдармов у сёл Кицканы, Гура-Быкулуй, Шарпены, Варница и Пуркары-Раскайцы.
        7
        В реальности первой на правый берег высадилась рота старшего лейтенанта Мозалева, но подробности высадки автору найти не удалось.
        8
        Немецкая артподготовка началась 10 мая в 2:50.
        9
        На плацдарм была переброшена предназначенная для обеспечения наступления на Кишинев 9-я Запорожская артиллерийская дивизии прорыва Резерва Верховного Главнокомандующего (РВГК).
        10
        Противник атаковал крупными силами пехоты при поддержке свыше 150 танков и САУ.
        11
        Город Днепропетровск действительно был красивым и хорошим местом, где делали не только прекрасные малые пехотные лопатки, но и уйму иных совершенных и замечательных вещей. К сожалению, больше этого города нет.
        12
        Кузисты - крайняя правая профашистская национал-христианская партия, сторонников которой в Румынии именовали по имени партийного идеолога - профессора политэкономии Ясского Университета Александру Куза.
        13
        Старшина-аджюдан - унтер-офицерское звание румынской армии, промежуточное между главным старшиной и младшим лейтенантом.
        14
        Прозвище катеров проекта МО-4 «морской охотник».
        15
        Группа десанта на Жебрияны вышла в 22 часа 15 минут. В ее составе были: малые охотники № 044, 086, 112, бронекатера № 32, 33, 71, 75, 215, 314, 324, 336, 337, 338, два минных катера и три полуглиссера. На борт были приняты 285 человек из 384-го отдельного Николаевского батальона морской пехоты, четыре 82-миллиметровых миномета, десять противотанковых ружей, более двух тонн боеприпасов и полторы тонны продовольствия.
        16
        Группа прорыва в реку Дунай вышла из Одессы в 20:30 и насчитывала 11 бронекатеров, шесть минных катеров, шесть речных тральщиков, 10 полуглиссеров и шесть катеров ЗИС. Командовал группой капитан 2-го ранга Давыдов.
        17
        384-й отдельный Николаевский батальон морской пехоты действительно был одним из лучших. Но огромную роль в успехе высадки сыграл и опыт командира высадки капитана 3-го ранга Державина П.И., шедшего на головном катере «СКА-044» и отлично знавшего район операции еще по довоенной службе морским пограничником.
        18
        Кое-кто из контрразведчиков знает, насколько вероятно было в тот момент накрытие огнем собственных позиций. В реальности первым залпом с катеров был контужен командир группы лейтенант Михайловский. Тогда же был тяжело ранен в живот герой Николаевского десанта Иван Дементьев. (Именно он так удачно «подсказал» немцам вариант сдачи в плен у рыбного цеха). В реальности Герой Советского Союза Иван Павлович Дементьев был эвакуирован в Одессу и, не приходя в сознание, умер в госпитале 5 сентября 1944 года.
        19
        Часть блокированного на косе противника - около пяти с половиной тысяч - не рискнула сдаваться десантникам и вернулась в котел, предпочтя попасть в плен к армейским частям Красной Армии.
        20
        Радиостанция телеграфная, переносная, с батарейным питанием, предназначенная для оснащения разведывательных подразделений и партизанских отрядов. Выпускалась с 1941 года.
        21
        Радиостанция для разведывательных подразделений, состоявшая из приемника, передатчика, телеграфного ключа и набора антенн. Выпускалась с 1944 года.
        22
        Радиостанция с механическим полудуплексом «А-7», предназначалась для стрелковых полков и артиллерийских дивизионов. Выпускалась с конца 1942 года.
        23
        Радиостанции семейства SE, замаскированные под гражданскую ручную поклажу выпускались для Абвера и иных разведывательных служб с 1938 года.
        24
        Многочисленное семейство радиостанций Torn.Fu. Выпускались под самые различные военные задачи с 1937 года.
        25
        Собирательное название катеров-тральщиков типа Raumboot,построенных для Кригсмарине и использовавшихся для самых разных боевых задач.
        26
        МP28 (нем. Maschinenpistole 28), - немецкий пистолет-пулемёт, усовершенствованная модификация старого MP18 системы Луиса и Хуго Шмайссеров.
        27
        Береговой отряд сопровождения флотилии.
        28
        Осел (серб.)
        29
        5-см лёгкий миномёт образца 1936 год (5cm leichter Granatenwerfer 36) весил 14 килограммов.
        30
        Айвар - густая паста из красного сладкого перца, баклажанов и чеснока, хорошо мажется на бутерброды и идет в качестве закуски.
        31
        Крыса (серб.)
        32
        Дрвар - город на западе Боснии и Герцеговины.
        33
        Народно-Освободительная армия Югославии.
        34
        В первой волне было высажены 314 парашютистов 500-го десантного батальона СС.
        35
        Немцы задействовали в высадке сорок пять десантных планеров DFS-230.
        36
        Земун - в 1944-м году город недалеко от Белграда, на правом берегу Дуная. В настоящее время район столицы Сербии.
        37
        Русский охранный корпус (нем. Russisches Schutzkorps Serbien) - корпус, сформированный в Югославии из русских эмигрантов и граждан СССР, действовал на стороне гитлеровской Германии. В обороне Белграда деятельного участия не принимал, поскольку в конце сентября был переброшен в Боснию для борьбы с партизанами.
        38
        До наших дней улица таинственным образом не сохранилась, но район действий опергруппы понятен каждому читателю, бывавшему в славном городе Белграде.
        39
        Здесь и далее «штурмовым автоматом» именуется StG 44 (нем. Sturmgewehr 44) - 7,92 миллиметровая штурмовая винтовка образца 1944 года.
        40
        Видимо, зашифрованные координаты - улицы Господаря Фомы в Белграде обнаружить не удалось.
        41
        «Большая земля» художественный фильм о жизни уральского городка, после начала войны принимавшего заводы и людей, эвакуированные с запада страны. Фильм вышел в прокат в августе 1944 года. Автор сценария и режиссер Сергей Герасимов.
        42
        АХЧ - административно-хозяйственная часть.
        43
        Орчар - настоящее название городка-пункта сбора группы засекречено по понятным причинам.
        44
        Красноярской школы СМЕРШ не существовало. Была Новосибирская школа ГУКР НКО «СМЕРШ», начавшая свою работу в январе 1944 года. Несомненно, товарищ Саламонов не оттуда. Откуда вообще берутся такие товарищи - большая загадка.
        45
        Исчерпывающих документов и воспоминаний о подробностях боев у станции Томпа штабных подразделений 303-й сд пока найти не удалось. Здесь излагается общая картина событий, дополненная авторскими предположениями и допущениями.
        46
        Настоящее месторасположение опергруппы не указано по понятным причинам.
        47
        Ракоскерестур, Матиасфельд и Сашалом - восточные районы Пешта.
        48
        Офицеры и солдаты, подумайте о своих семьях…(венгр.)
        49
        Вам не по пути с немецким фашизмом…(венгр.)
        50
        Эпизод, случившийся в реальности 28 декабря, закончился гораздо печальнее. Проникшие в больницу святого Яноша солдаты «Ваннайя» застигли пропагандистов врасплох. Советские бойцы и офицеры погибли на месте, венгерских пропагандистов увели за линию фронта, где казнили по приговору салашисткого суда.
        51
        Пестуйхели - район на северо-востоке города, Кишпешт - район на юго-востоке, ближе к набережным Дуная.
        52
        Так назывался город Донецк в 1929-61 годах.
        53
        «Немзетур» - фашистская организация, созданная военным министерством в 1944 году для тылового содействия регулярным войскам. Во время боевых действий занималась шпионажем, диверсиями, грабежом мирного населения.
        54
        Неплиге - самый крупный парк Будапешта.
        55
        Зугло - густонаселенный центральный район Пешта.
        56
        Песня группы «Сектор газа».
        57
        Командующий будапештской группировкой генерал СС Пфеффер-Вильденбрух.
        58
        Румынский VII армейский корпус был выведен из города 15 января. Его потери за время штурма составили около 2500 человек.
        59
        Партия скрещённых стрел - национал-социалистическая партия Венгрии, основанная в 1937 году Ференцем Салаши в 1937 году. После прогерманского переворота в октябре 1944 года пришла к власти в стране, до конца поддерживала Гитлера.
        60
        Командующий немецко-венгерской группировкой генерал СС Пфеффер-Вильденбрух вместе со своим штабом сдался в плен при довольно странных обстоятельствах - так было и в нашей исторической реальности. Вот о полковнике Зидлере не осталось никаких документальных свидетельств - всё засекречено.
        61
        Александр Лукич Птушко (1900 - 1973) - советский кинорежиссёр, сценарист, кинооператор, режиссёр-мультипликатор, художник-мультипликатор. Был режиссером фильмов «Новый Гулливер», «Алые паруса», «Сказка о потерянном времени», большой мастер комбинированных съемок.
        62
        Владимир Петрович Вайншток (1908 - 1978) - советский кинорежиссёр и сценарист. Наиболее известен фильмами «Дети капитана Гранта» (1936), «Мертвый сезон» (1968), «Всадник без головы» (1972).

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к