Нарушители равновесия. Если смерть проснется. Печать на сердце твоём Андрей Валентинов
        Трилогия «Ория» в одном томе.
        Содержание:
        Нарушители равновесия (роман), с. 7-260
        Если смерть проснется (роман), с. 261-518
        Печать на сердце твоём (роман), с. 519-954
        Андрей Валентинов
        Ория
        Нарушители равновесия
        Пролог
        Деревянный идол, когда-то срубленный нечестивой секирой и брошенный наземь, лежал в густой высокой траве. В неярком свете костра, горевшего на поляне, он казался тушей морского чудовища, вынесенного на берег волнами. Деревянная личина, разрубленная крест-накрест, злобно щурилась сквозь темноту, словно пытаясь разглядеть тех, кто посмел нарушить ночной покой старого заброшенного святилища. Но даже более зоркие глаза едва ли могли помочь - пришедшие в это недоброе место старались держаться подальше от огня. Да и сам костер горел странно - ровно, без обычного треска сучьев. Поздние гости сидели на поляне уже не первый час, но никто не Думал подбрасывать дрова, хотя старого хвороста было хоть отбавляй - костров здесь не разводили уже много лет. Но огонь все же горел - высоко, невозмутимо, и время от времени сквозь красноватое пламя прорывались темные малиновые языки.
        Разговор стих, гости сидели молча, не двигаясь. Лица и одежду скрывала темнота. Можно было лишь догадаться, что на обоих надеты плащи - почти одинаковые, темные, только у одного из гостей на голову наброшен капюшон, закрывавший лицо. Тот, кто был без капюшона, казался моложе, хотя и ему уже явно перевалило за пятый десяток. Впрочем, годы не тронули гордую осанку, сильный разворот плеч - казалось, человек сидит на троне, а не на обычном полусгнившем бревне. Его сосед, напротив, слегка сутулился, а его узкие длинные руки явно не находили себе места, то падая на колени, то сцепляясь на груди. Впрочем, в остальном и он выглядел абсолютно спокойным, хотя очень немногие могли чувствовать себя в покое рядом с его широкоплечим спутником.
        Внезапно ночную тишину, нарушаемую только далеким уханьем филина, которому тоже не спалось в эту ночь, прорезал резкий злой вой. Зашелестели кусты - осторожный ночной житель предпочел снастить бегством в поисках более безопасного укрытия. Даже филин умолк, решив переждать опасную минуту. Вой повторился - кто-то, кому было тоже не до сна, подошел совсем близко.
        - Волк? - лениво, словно нехотя, поинтересовался тот, кто был помоложе.
        Его спутник не ответил, голова, укрытая капюшоном, смотрела куда-то в сторону. Снова вой - теперь совсем рядом. Тень, еще более черная, чем затопившая лес темнота, стала медленно проступать на дальнем краю поляны.
        - Не волк, - голосом, в котором проснулось любопытство, констатировал широкоплечий, - кажется, что-то похуже.
        - Похуже, - нехотя, причем без малейшего интереса, отозвался его молчаливый сосед. - Их в этом году много…
        Разговор прервался. То, что стояло на краю поляны, время от времени посвечивая зелеными огоньками глаз, похоже, совершенно перестало интересовать ночных гостей.
        - Ты хотел меня видеть, Патар, - вновь заговорил широкоплечий. Теперь тон был другим - властным и даже суровым.
        - Да, - все так же нехотя отозвался его спутник, - хотел, Светлый…
        Послышался смех - негромкий, почти злой.
        - Не прошло и двадцати пяти лет, о Великий Патар!
        - Двадцать два, о Светлый Кей, - столь же равнодушно откликнулся Патар, - это небольшой срок…
        Вновь послышался смех, хотя тому, кого назвали Светлым, было явно не до веселья.
        - Совсем маленький! Что за срок для двух друзей, которые…
        Он не договорил. Широкая ладонь резким движением разрубила воздух.
        - У Великого Патара, Отца рахманов, не бывает друзей, - тихо и печально ответил его собеседник. - Как не может быть друзей у Светлого Кея. У одного есть ученики, у другого - слуги. Друзья могли быть у Ждана Бродяги и у полусотника Мезанмира. Помнишь, я говорил тебе. Ты, кажется, не верил…
        Черная тень на краю поляны нерешительно шевельнулась, зеленые глаза блеснули, но пришлец не спешил нападать. Странные люди, сидевшие у странного костра, вызывали опаску.
        - Да, не верил, - вздохнул широкоплечий. - Мне казалось, что друзья остаются друзьями. И тот, кто волок одного бестолкового дурака с огрской стрелой в горле по горящей степи, не забудет этого…
        - Я не забыл, - темный капюшон еле заметно качнулся. - Я ничего не забыл, Светлый. Не забыл, как бестолковый дурак отбил другого, не менее бестолкового, у слуг собственного отца, хотя отец его был Светлым Кеем. Мы оба ничего не забыли, Светлый. В Ирии будет время вспомнить…
        - В Ирии! - ладонь, привыкшая сжимать тяжелую рукоять франкского двуручника, вновь взметнулась вверх. - Ну, знаешь, я еще подожду! Ты мне был нужен здесь! Рядом! Понимаешь? Вспомни, я хотел видеть тебя, когда огры шли на Савмат, а у меня почти не оставалось воинов. Я думал, ты поможешь…
        - Но ведь ты разбил огров, - невозмутимо отозвался Патар.
        - Я хотел видеть тебя, когда Змеи стали нападать на столицу. Разве не ты должен был помочь?
        - Но ведь Змеи больше не нападают… Светлый хотел сказать что-то еще, но передумал. Крепкая ладонь взметнулась и с размаху впечалась в старую сухую кору бревна.
        - Рахманы не служат Кеям, - спокойно и неторопливо заговорил Патар. - Они никому не служат. Мы - не чаклуны в твоем дворце. А если огры все-таки разбиты, Змеи не могут пересечь Серые Холмы, а прошлогодняя Черная Хворь остановилась у твоих границ, Светлый, то это уже мое дело…
        Снова смех - горький, невеселый.
        - Значит, твое дело? Эх, Ждан…
        - Меня называют Патаром, - невозмутимо отозвался его спутник. - И не будем больше об этом. Я действительно хотел тебя видеть. Но сначала… Скажи, Светлый, ты доволен тем, чего добился?
        Его собеседник ответил не сразу. Наконец широкие плечи дрогнули, огромные крепкие руки медленно разошлись в стороны.
        - Ну ты и спросишь! - теперь смех звучал весело и добродушно. - Ты для этого меня и вызвал? Нет, ты все-таки молодец! Двадцать два года отсиживаться по чащобам, а потом прийти и поинтересоваться: как, мол, правилось, друг Мезанмир!
        - Ну и как правилось, друг Мезанмир? - отозвался Патар. - Помнишь, мы спорили о том, что Может делать Светлый, и что ему запрещено. Помнится, один из нас считал, что власть - всегда кровь и насилие, золото Змея, которое любого превращает в чудовище. А другой уверял, будто его секира останется сухой. Не помнишь, кто именно?
        Широкоплечий ответил не сразу. Огромные руки опустились на колени, плечи еле заметно ссутулились, и даже в темноте стало заметно, что бывший полусотник уже очень немолод. Тень на краю поляны, осмелев, придвинулась ближе, зеленые глаза жаждуще смотрели на добычу.
        - Когда я, - негромко начал Светлый и тут же поправился, - когда мои кметы вошли в Савмат, город горел. Пожар тушить было некому - все бежали в лес. А за рекой уже стояли огры. Так я стал Светлым, Великий Патар. У меня не было даже огрызка серебра, чтобы похоронить убитых. Дедичи начали требовать дележа власти, вывода воинов из их владений… Впрочем, ты все знаешь сам. Мне некогда было смотреть за тем, чтобы секира оставалась сухой. Потребовались годы, пока я понял, что власть - не добро и не зло. Она - просто власть. И я напрасно винил своего отца, своего дядю и своего…
        - Брата, - тихо подсказал Патар, - Который хотел убить тебя и меня. Да, ты напрасно винил их. Власть - не добро и не зло, Светлый. Она - просто власть. Секира не может оставаться сухой - ее ковали для другого…
        - И поэтому ты держался в стороне, о премудрый Патар! Не хотелось пачкать свой черный плащ кровью?
        - А также не хотелось, чтобы моего старого дружка называли подголоском рахманов. У тебя и так хватало забот. Ведь огры и пустые сундуки в сокровищнице - не самое страшное…
        - Да, - голос Светлого вновь стал спокойным и ровным, - не самое. Есть кое-что и пострашнее. Наша земля потеряла имя. Имя! Мало кто помнит, что се когда-то называли Ория…
        - Ее называли по-всякому. Светлый. Она была Орией, страной Ут, Орихайной…
        - Даже наш народ - кто он? - голос Светлого стал сильнее и громче, черная тень на краю поляны, уже изготовившаяся к прыжку, нерешительно замерла. - Кто мы? Анды? Сполоты? Акалаба? Венты?
        - И ты думал дать земле имя, - Патар медленно покачал головой. - Объединить, собрать всех вместе и назвать землю вновь. Своим именем…
        Широкоплечий кивнул:
        - Когда о таком мечтает простой альбир - это смешно. Но я стал Светлым… Разве это не мое право, не мой долг?
        - И когда ты понял, что такое тебе не по силам? - Патар нехотя поднял руку и щелкнул пальцами. Тень на краю поляны дернулась и неслышно сгинула во тьме, унося в своей темной душе ужас - еще более беспросветный, чем тот, что все годы внушала сама. Светлый взглянул ей вслед и усмехнулся:
        - Вот так бы их всех, правда, Ждан? Наши чаклуны умерли бы от зависти… Понял я недавно - лет пять назад. Вначале было горько, а потом я успокоился. Не мне спорить с богами. Равновесие! Его не изменить - мы и огры, лес и степь, пастух и пахарь. Я не могу собрать войско, достаточное, чтобы одолеть огров. Пришлось бы задушить народ податями, что вызовет мятеж уже через полгода. У нас ведь тоже равновесие - сполоты сильны, но никогда не смогут подчинить всех - и во-лотичей, и улебов, и харпов. И огры тоже не всесильны… Поэтому я помирился с хэйканом. Ты ведь знаешь, он болеет. У него нет сыновей, а младший брат, говорят, хочет войны…
        - В любом случае первые годы будет править не он, а Тай-Тэнгри, - темный капюшон вновь качнулся. - Не волнуйся пока об ограх… Да, ты прав - равновесие. Это установлено не нами, и пока оно существует, земля не получит имени. Каждый, кто торит путь от реки Итль вдоль Змеиного моря, будет звать ее как хочет… Ты ответил на мой вопрос. Светлый. А теперь я скажу, почему попросил о встрече. Вот… Узнаешь?
        Худая узкая рука протянула к свету что-то небольшое, плоское, похожее на неровную каменную табличку. Бесстрастные языки пламени осветили два ряда странных знаков.
        - Да… - в голосе Светлого мелькнуло искреннее удивление, - Конечно! Я прислал тебе эту безделицу полгода назад. Ты ведь любишь подобные загадки… Ну как, сумел прочитать?
        - Сумел… - табличка тут же исчезла под темным плащом. - Но сначала расскажи мне, где и как ты ее нашел.
        Голос Патара звучал строго и повелительно. Тот, кого звали Светлым, уже много лет ни от кого не получал приказов, но на этот раз и не подумал спорить.
        - Эту вещь, - медленно начал он, собираясь с мыслями, - точнее, каменную табличку размером с ладонь взрослого человека и приблизительно такой же толщины…
        Его собеседник одобрительно хмыкнул - видимо, в таком подробном описании крылась шутка, понятная лишь им обоим.
        - …Покрытую двумя рядами знаков, несколько напоминающих древнее письмо лелегов, однако более сложных… Ее переслал мне мой сын, Кей Рацимир, месяцев семь назад. Он нашел ее в городе Стрежне, точнее в той его части, которая называется Старый Детинец.
        - Знаю! - нетерпеливо прервал его собеседник. - Там что-то строили…
        - Но ты же просил подробнее! - похоже. Светлый заметно повеселел.~ Строили новую вежу, каменную, причем строительством ведал Хальг Лодыжка, которого я специально вызвал из земли улебов, где он…
        - Там была яма, - вновь перебил его Патар, - в ней трупы…
        - Истлевшие. Очень давно, века два тому назад. Две женщины и ребенок. Явно убиты, причем с вполне понятной целью. Еще недавно такое проделывали у нас в Савмате, пока мой дед не запретил…
        - Табличка была под трупами?
        - Как и полагается. Рядом - осколки кувшина, знаешь, такого, как делают румы - с двумя ручками и длинной ножкой. В общем, похоже на жертву Косматому… Или кому-либо похуже, не будем поминать ночью… Ждан, да чего ты разволновался? Кости мы похоронили, Рацимир даже принес заупокойные жертвы…
        - Я не о них, я об этом…
        На узкой ладони Патара вновь появилась каменная табличка.
        - Вначале я и сам не придал значения. Светлый. Просто таких знаков я еще не встречал, они похожи на лелегские, и я попытался прочитать. Трудновато, но у меня есть очень способный ученик…
        - Как ты когда-то, - не преминул ввернуть его собеседник.
        - Нет, - Патар явно не принял шутки. - Способнее! Куда способнее того молодого болвана, которого ты помнишь. В общем, он прочитал…
        - Ну и?.. - похоже, рассказ пока лишь забавлял Светлого.
        Патар помолчал, а затем медленно, нараспев произнес:
        Пусть эта кровь сохранит сокровенное в тайне:
        Лунное зеркало. Дверь. Ключ от нее. Акелон.
        Слова отзвучали, и на поляне настала тишина. Вдалеке вновь ухал осмелевший филин, в кустах шумели какие-то юркие зверьки, но у костра повисло молчание. Молчали люди, и по-прежнему беззвучен был костер, странный костер, в который никто не думал подкидывать дрова.
        - Нет, ничего не понял, - наконец произнес Светлый. - Акелон, - Я такого и в сказках не встречал…
        - Зато ты слышал о Двери и о Зеркале, - негромко напомнил Патар, и Светлый умолк, убежденный если не словами, то тоном своего спутника.
        - Вспомни, Светлый, предание о Сдвиг-Земле…
        Послышалось недоуменное хмыканье, широкая ладонь нерешительно поднялась над бревном. крепкие пальцы щелкнули.
        - Ага! Ты же мне рассказывал! Точно, мы были у сиверов…
        - Вспомни - твердо и властно повторил Патар.
        - Ладно… - Светлый вздохнул и начал старательно, словно ученик перед учителем, подбирать непослушные слова:
        - Ну… Считают, что мир сотворен Золотым Соколом. Его еще называют Предком. Он создал мир из морской тины, сначала землю, потом растения, зверей, птиц… Ну и людей… Правильно?
        - Дальше, - бесстрастно произнес Патар.
        - Люди вначале были другие, не такие как мы. Их сейчас называют Первыми. Они были очень сильные, каждый их альбир мог драться двуручником, как кинжалом…
        - Светлый! - голос того, кто носил капюшон, прозвучал укоризненно, словно он и вправду разговаривал с учеником, - Про двуручник я тебе ничего не рассказывал!
        - Ну, это я для убедительности… В общем, они были гордые, боги, естественно, обиделись и обратились к Соколу. Тот подумал и… А, вспомнил! Он посмотрел в какое-то Зеркало и открыл Дверь! И тогда земля стала как вода, каменные волны обрушились на Первых, и они сгинули в пучине. Затем земля стала застывать, трескаться, и одна из трещин позже стала руслом Денора. Потом те немногие, что уцелели, назвали это Сдвигом… Я ничего не спутал?
        - Кое-что. Но в основном верно. Это старое предание. Светлый, сейчас его почти не помнят. Так вот, я слыхал, что Сдвиг вызвали не боги, не Золотой Сокол. Его вызвали сами Первые…
        - Тогда… Тогда они сами должны были быть богами! - недоуменно откликнулся Светлый. - Да о чем ты? Это же сказка!
        - Не сказка, Светлый! И Первые не были богами. Они были сильнее, чем боги. У них была Дверь и было Зеркало.
        - И… Ты думаешь, кто-то знает, где Дверь? - теперь в голосе широкоплечего звучала растерянность. - И можно до этой Двери добраться? Нет, нет! О чем-ты? Если бы кто-то знал, хотя бы хэйкан…
        - Хэйкан не знает, - Патар вздохнул. - Не знаешь ты, не знаю я… Но кто-то знал и написал на табличке. Теперь понял? Две строки - цена равновесия. Если кто-то найдет Дверь и Зеркало…
        - Так…
        Светлый обхватил крепкими руками плечи и застыл, о чем-то напряженно размышляя. Его спутник не мешал, он даже отвернулся, глядя втемную стену подступавшего к поляне леса.
        - Понял… - наконец проговорил тот, кого называли Светлым, - Конечно, это может быть сказкой, но… Ведь такую табличку мог найти и хэйкан, а чаклунов и у него достаточно! Тай-Тэнгри может прочитать надпись?
        - Может, - эхом откликнулся Патар.
        - А ты знаешь, где Акелон?
        - Знаю, - вновь ответило эхо.
        - А~а… А как выглядит Дверь? И Зеркало?
        - Этого не знаем ни я, ни он…
        На поляне вновь наступило молчание, даже лес притих, словно не желая мешать двум странным путникам, решившим провести ночь на древнем капище.
        - Если хэйкан найдет дверь, каменные волны могут обрушиться на Савмат, - наконец заговорил Светлый. - Если найду я… Но найти может и кто-то третий… Слушай, Патар, а может все-таки сказка? Или тот, кто спрятал табличку, ошибался?
        Ответа не было. Широкоплечий вздохнул и выпрямился, словно сразу став моложе.
        - А я-то думал, самое трудное, что мне осталось, - не допустить резни после того, как меня привалят камнем на Кеевой Горе! Ну, удружил, Ждан, старый друг! Ладно, я понял. Где находится Акелон?
        - Скажу, - голос Патара, напротив, звучал устало, словно разговор стоил ему огромных усилий. - Но не тебе. Пусть пока никто не знает всей тайны. Даже я… Я пошлю туда своего ученика. Он найдет Зеркало и, если повезет, узнает, где Дверь. Но о Сдвиге я промолчу - это лишь для нас с тобой…
        Светлый ответил не сразу. Наконец широкая ладонь хлопнула по бревну:
        - Ладно! Но твой ученик пойдет не один. Я пошлю с ним кого-нибудь из самых верных…
        - Лучше пошли кого-нибудь из самых глупых… Светлый помолчал мгновенье, затем тишину разорвал громкий смех.
        - Глупых! Ну, это можно! Глупых как раз хватает! Но тут нужен не просто глупый… Тут нужен очень глупый. Очень глупый - и очень верный. Ничего, найду… Главное, чтобы твой ученик не убежал с секретом к хэйкану.
        - Он не убежит, - Патар встал, поведя узкими плечами. Мои ученики не убегают. Лучше бы ты отпустил его одного…
        - Нет, - Светлый тоже встал, и при свете костра стало заметно, что он выше своего спутника на целую голову. - Ты веришь мне, я - тебе. А твоего ученика я не знаю. Ничего, может они подружатся - как мы с тобой когда-то…
        - У рахманов не бывает друзей, - возразил Патар.
        - Зануда, - вздохнул широкоплечий, - ну почему ты такой зануда, Ждан?
        - А ты очень забавно злишься, - внезапно хмыкнул Патар. - Всегда любил тебя доводить.
        - Ах ты!
        Огромная ладонь рассекла воздух, но тот, чьей шее предназначался удар, каким-то чудом успел оказаться в стороне. Широкоплечий рванулся вперед, но вдруг почувствовал, как его лопатки касаются земли.
        - Изменник, - недоуменно произнес он, глядя в усыпанное звездами небо. - Поднять руку на Светлого Кея! На потомка самого Кея Кавада! На властелина Савмата и победителя огров!
        - Это тебе не двуручником махать, Мезан-дружок, - узкая длинная рука одним рывком подняла огромное тело Кея с земли, - Говорил тебе, учись драться!
        - Говорил…
        Внезапно Светлый обхватил худые плечи Патара своими громадными ручищами и оба они рухнули в высокую траву. Над поляной стоял хохот - теперь смеялись оба. Старый идол недоуменно глядел на незваных гостей, и его разрубленная крест-накрест личина злобно щерилась.
        Глава первая. Войча и Ужик
        Жаркое летнее солнце ударило в лицо, и Войча невольно прикрыл глаза ладонью. Долгий разговор в полутьме маленькой комнаты, освещенной лишь крошечной лампадкой, почти заставил забыть о том, что за стенами сырого неуютного дворца лето. Но солнце - Небесный Всадник - поспешило напомнить о себе, и Войча долго тер глаза кулаком, пытаясь прогнать взявшееся невесть откуда желтое пятно. Наконец проклятая желтизна исчезла, и глазам стало зелено от травы, пробивавшейся сквозь неровные камни старой вымостки. В этот утренний час на заднем дворе Кеевых Палат, что занимали почти половину Савматского Детинца, было малолюдно. Несколько бедно одетых селян сгрудились у стены, разложив перед собой прямо на щербатые каменные плиты нехитрый завтрак - разломленные лепешки и вареную репу. Дальше, у самых ворот, стоял большой воз, а неподалеку от него, прислонившись к каменному столбу, дремал какой-то паренек в черном плаще, смотревшемся в эту жаркую пору достаточно странно.
        Впрочем, все это Войча заметил мельком, как привык замечать в походе вещи ненужные, скорее для порядка, чем для пользы - Зато посреди двора его глазам предстало зрелище, от которого поневоле заныло сердце. Еще бы! Двое крепких ребят, едва ли ниже самого Войчи, медленно, словно нехотя, подступали к рослому чернобородому парню. Все трое были голыми по пояс, тренированные руки сжимали короткие франкские мечи, и Войча замер, напрочь забыв, зачем он сюда пришел. Походя он заметил, что мечи у всех троих настоящие, нетупленные, и парень замер, ожидая начала боя.
        Чернобородый тоже ждал, его меч был опущен вниз, а глаза смотрели куда-то в сторону. Нападавшие переглянулись и… Первый удар был отбит настолько быстро, что Войча лишь успел моргнуть. Затем удар, еще - и один из парней, заработав две глубокие царапины на руке и боку, отскочил назад - для него бой уже закончился. Второй оказался проворнее, его меч почти достиг груди противника, но тот сделал еле уловимое движение в сторону. Удар, резкий звук металла - и меч нападавшего звонко ударился о каменную плиту вымостки.
        - Плохо! - чернобородый опустил меч и сплюнул. - Марш тренироваться, олухи!
        Парни вновь переглянулись и, опустив головы, поплелись к дверям, ведущим во дворец. Чернобородый оглянулся и наконец-то заметил Войчу. Загорелое лицо дернулось короткой усмешкой:
        - А, Войчемир! Чолом! Видал болванов?
        - Чолом!
        Войча подошел к чернобородому и пожал горячую крепкую ладонь.
        - Надо бы их к Хальгу отправить. Чернобородый кивнул и не спеша подошел к стене, где лежала его небрежно скомканная рубаха.
        - Ты, говорят, у Хальга лучшим учеником был.
        - Говорят, - лицо Войчи невольно расплылось в довольной усмешке. - Мы же с ним в Ольмине…
        - Да знаю, знаю… Надо бы нам с тобой стукнуться, да все некогда.
        - А сейчас? - Войча уже полез к вороту рубахи, но чернобородый покачал головой:
        - Мне к отцу надо. У волотичей что-то неладно… Ты же, кажется, у него был?
        - Ага, - кивнул парень, запоздало вспомнив, что пришел сюда по делу, к тому же важному и чрезвычайно секретному. Впрочем, Войча был твердо уверен, что от Рацимира, старшего сына Светлого, особых секретов у него нет и быть не может.
        - Отец с порученим посылает? - как бы между прочим поинтересовался чернобородый, и Войча вновь кивнул, не заметив острого пристального взгляда, брошенного на него исподлобья.
        - С поручением… Рацимир, ты тут не видал старикашку?
        - Старикашку? - Кей Рацимир на этот раз был удивлен по-настоящему. Оглядевшись, он пожал плечами и вновь внимательно поглядел на Войчу. - А какого тебе нужно… старикашку?
        - Да чаклуна какого-то. Ну, кобника… - Войча тоже оглядел двор и остался весьма недоволен. - Светлый сказал, что этот чаклун здесь меня дожидается!
        - Ну-ну, - Рацимир криво усмехнулся и хлопнул Войчу по плечу, - ищи своего чаклуна, только в жабу не превратись.
        Войча лишь вздохнул в ответ и, махнув рукой Рацимиру, не спеша направился к воротам. Старший сын Светлого проводил его внимательным взглядом, вновь усмехнулся - на этот раз холодно и жестко, и лишь затем быстро зашагал к дверям.
        За воротами старикашки тоже не оказалось. Трудно сказать, почему Войча искал именно старика. Приказ Светлого был несколько иным, но простодушный Войча понял его именно так. Любой колдун - чаклун, кобник или обыкновенный сельский знахарь - в его представлении был дряхлым стариком с нечесанными патлами и мешком сушеных лягушек у пояса.
        Побродив у ворот, Войча вернулся во двор. Бросив унылый взгляд на поедавших репу селян, он скривился и, за неимением ничего лучшего, подсел к пареньку в черном плаще. Тот, похоже, дремал, но как только Войча, тяжело вздыхая, опустился на каменные плиты рядом с ним, тут же открыл глаза.
        - Чолом! - небрежно бросил Войча, решив порасспросить своего случайного соседа.
        - Чолом, альбир! - паренек вновь закрыл глаза, и Войча поспешил обидеться.
        - Чолом, говорю! - повторил он, несколько повысив голос.
        - А? - парень удивленно открыл глаза. - Эсгэни ха? Той альбирно тузлати ха эйчо?
        В первое мгновенье Войча оторопел, затем сообразил что к чему и удивился еще больше. Паренек говорил по-огрски. Рука тут же потянулась к поясу, где висел меч, но Войча вовремя вспомнил, что вот уже десять лет, как Светлый помирился с хэйканом, к тому же надо быть очень глупым лазутчиком, чтобы устроиться прямо на заднем дворе Кеевых Палат у всех на виду.
        - Чолом! - проговорил Войча в третий раз, теперь уже не без определенного уважения. - Огра сы?
        - Я? - похоже, парень весьма удивился. - Нет, я не огрин.
        - Ну, Матушка Сва! - Войча на этот раз разозлился по-настоящему, - Да какого лешего ты по-огрски болтаешь?!
        - Но ты же обратился ко мне по-огрски. Я тоже ответил по-огрски.
        Войча недовольно засопел, готовя достойный ответ, но невольно задумался. Его странный сосед был прав. «Чолом!» означало по-огрски то же самое, что и «Здрасьте!». В последние годы при дворе Светлого начали здороваться на языке тех, кого многие десятилетия считали самыми опасными врагами. Впрочем, невинное «Чолом!» было лишь первой ласточкой. На ногах у Войчи красовались сапоги отменной огрской работы, на правом боку висела огрская сабля, к тому же сам он - думать об этом было вообще странно - с недавнего времени мог считать себя близким родственником самого хэйкана: после того, как его двоюродный братан Сварг женился на сестре огрского владыки. Даже Кеевы кметы с недавних пор предпочитали зваться «альбирами» - по примеру бесстрашных степных наездников.
        - Ладно, - резюмировал Войча, решив обдумать эту неожиданную проблему чуть погодя, - ты вот чего… Давно тут сидишь?
        - Часа три, - последовал равнодушный ответ.
        - Ага! Тогда припомни-ка, не было тут такого, ну… Странного такого… Чаклуна, в общем…
        Сформулировав, наконец, вопрос, Войча почувствовал нечто вроде облегчения. Но радовался он рано.
        - Чаклуна? - темные глаза парня удивленно моргнули. - Это который грозу вызывает?
        - Который, который! - Войча начал терять терпение. - Который грозу вызывает, лягушек варит, зелье приворотное готовит…
        - Такого не видел, - последовал невозмутимый ответ, и Войча мысленно застонал. Он еще раз осмотрел двор, но никого, кроме селян в давно не стираных льняных рубахах, там не оказалось. Оставалось одно - идти обратно в покои Светлого и честно доложить о том, что его поход не удался в самом начале.
        - А кто тебе нужен? - внезапно поинтересовался парень не открывая глаз.
        - А тебе что за дело? - запоздало насторожился Войча, пожалев, что разоткровенничался с этим весьма подозрительным типом в нелепом черном плаще. - Ишь, любопытный, карань!
        - А что такое «карань»? - невозмутимо отреагировал тот.
        Войча открыл было рот, желая объяснить невежде и про карань, и про то, как должно разговаривать с Кеевым кметом, к тому же не простым, а десятником, но осекся. Про загадочную карань он не имел ни малейшего представления.
        - Да это так мой дядька ругался, - неожиданно для самого себя ответил он,
        - который, ну, воспитывал меня. Еще в Ольмине. Чуть что - «карань» да «карань».
        - А чего тебе ругаться?
        Войча вновь, в который уже раз, глубоко вздохнул.
        - Старикашку найти мне надо. Чаклуна. Кобника. Ну, который жаб ловит.
        Насчет жаб у Войчи полной уверенности не было. Более того. Светлый, давая ему приказ, назвал искомого колдуна как-то иначе, но Войча от напряжения ~ - все-таки не каждый день получаешь такое задание - попросту запамятовал.
        Возвращаться во дворец не хотелось. Войча представил себе холодное, невозмутимое лицо Светлого и поневоле почесал затылок. Вот тебе и выполнил приказ! Оставалось в очередной раз осмотреть двор. Увы, никого там не прибавилось. Войча на всякий случай пригляделся к селянам, успешно доедавшим репу, но тут же покачал головой. Грязные рубахи, домотканые портки… Нет, эти даже жабу не поймают! Разве что проклятый чаклун решил переодеться, дабы поиздеваться над ним, Кеевым альбиром…
        - Если тебе нужен Урс, то это я, - внезапно послышалось откуда-то сбоку.
        Войча невольно дернулся, оглянулся - но никого, кроме владельца черного плаща, не заметил.Тот по-прежнему сидел не открывая глаз. Можно было подумать, что странный парень попросту дремлет.
        - Эй! - Войча осторожно пододвинулся ближе, - Ты чего сказал-то?
        - Я - Урс, рахман, - повторил парень не открывая глаз.
        - Ты?!
        Войча был не просто удивлен. Он разозлился. Мало того, что он забыл сложное слово «рахман» - рахман, а не чаклун и не кобник, - так вдобавок над ним все это время издевались! Даже можно сказать, глумились!
        - Урс, значит, - проникновенно начал он. - Рахман, значит… А ну встать!!!
        Голосом Войчу боги не обидели. Перепуганные галки с криком поднялись в воздух. Селяне, доедавшие репу, застыли, не донеся кусок ко рту. Странный парень открыл глаза, пожал узкими плечами и неторопливо приподнялся.
        - Так ты Урс? - вновь рявкнул Войча, но уже потише, - Так чего молчал?
        - Но ты же не спрашивал! - парень удивленно развел руками, - Ты же искал старикашку…
        - Молчать! - Войча перевел дух и вобрал в грудь побольше воздуха. - Да ты с кем шутки шутишь?! Да ты знаешь, кто я есть?' Я есть Войчемир сын Жихослава, Кей и самого Светлого родной племянник! Понял?
        - Понял, - невозмутимо ответил тот, кто назвался Урсом.
        - Чего ты понял, карань? - рыкнул Войча, ничуть этим ответом не успокоенный.
        - Я понял, что ты есть Войчемир сын Жихослава, Кей и самого Светлого родной племянник.
        - То-то! - Войча довольно хмыкнул. - А еще я Кеев альбир, кмет, стало быть и твой начальник. Усек?
        Владелец черного плаща кивнул, что вновь взъярило начавшего было успокаиваться Войчу.
        - Ты мне не кивай! Ты мне словами понятными отвечай! А то развел: кобник, чаклун, рахман! Спрашиваю, так доложись: так и так, мол, я Урс…
        - Я Урс, - сообщил парень на этот раз более смиренным тоном,
        - Так бы и сразу, - Войча хотел было перейти к делу, которое и так началось не особенно удачно, но внезапно его озарило:
        - А чего ты Урс? Урс - это медведь, вроде?
        - Вроде…
        - Медведь! - восхитился Войча. - Тоже мне Медведь! Да какой ты Урс! Ты Уж! Не, ты Ужик! Так я тебя и звать буду - Ужик. Запомнил?
        Последовал покорный кивок.
        - Словами! - скомандовал довольный собственной выдумкой Войча.
        - Запомнил, о Войчемир сын Жихослава, Кей и самого Светлого родной племянник.
        - Гм-м… - услышанное заставило задуматься. - Ты… Да ладно, чего с тебя взять! Зови меня просто Войча. Ты - Ужик, я - Войча. Понял, Ужик?
        - Понял, Зайча…
        - То-то… - Войча расправил плечи, и тут только до него дошло. - К-как? Ты чего сказал?
        - Извини, Войча. Я кажется, перепутал, - парень развел руками и взглянул на грозного альбира наивными темными глазами.
        Мучения Войчи на этом не кончились. Вернее, они лишь начались. Подробно объяснив разницу между волком, в честь которого он и был назван, и каким-то там зайцем, он решил, что пора приступать к делу. Точнее, не приступать, а выступать - приказ Светлого был строг и категоричен. Оставалось узнать, где этот недоумковатый Ужик привязал своего коня - дорога предстояла дальняя. Но тот развел руками, сообщив, что коня у него нет.
        Войча чуть не зарычал и, схватив своего нового знакомого за руку, потащил на конюшню. Знай он заранее, то конечно подобрал бы этому типу какую-нибудь конячку посмирнее. Теперь же приходилось рассчитывать лишь на собственных коней - на огромного черного Басаврюка, с которым Войча не расставался уже третий год, и на недавнюю покупку - рыжего Ложка, уступленного за полторы полновесные серебряные гривны огрским пройдохой-купцом. С Ложком Войчу изрядно надули, и он решил взять его с собой исключительно как вьючного коня. Теперь же приходилось сажать на него недоумка-Ужика. Впрочем, Войчемир рассудил, что худосочный узкоплечий чаклун весит едва ли больше полного вьюка.
        Пока Войча, негромко ругаясь с поминанием все той же карани, перераспределял груз и проверял упряжь, его странный спутник равнодушно глядел в сторону, словно происходящее его совершенно не касалось. Это равнодушие вновь озлило Войчу, но он сдержался, велев Урсу лично проверить седло и проехаться для пробы на Ложке по кругу На это Ужик лишь развел руками, сообщив, что сидеть на коне не умеет, да и не собирается. Войча вновь чуть не зарычал, но ограничился тем, что поинтересовался, где вещи этого недоумка-чаклуна. С тем же равнодушием Урс снял с плеча узелок, в который можно было спрятать разве что средних размеров ежа. Войча молчал сунул ему повод и велел идти за собой.
        Они вышли из конюшни, миновали задние ворота и оказались в пригороде. За спиной остались серые каменные стены Кеева Детинца, а за ними - шумный Савмат, который несмотря на годы, прожитые при дворе Светлого, оставался для Войчи чужим и непонятным.
        Мать умерла, отца убили. Войчемир сын Жихослава, внук Светлого Кея Хлуда и тридцать второй потомок Кея К-авада, вырос в маленьком городке, точнее в обычной приграничной крепости, под названием Ольмин. Почему он, Кей, племянник самого Светлого Кея Мезанмира, очутился на холодной полночи, среди мшистых болот и темно-зеленых хвойных лесов, Войча как-то не задумывался. Он не любил загадок и воспринимал вещи просто - А жизнь его казалась и вправду простой. Был Ольмин - два десятка домов под крышами из темной дранки, окруженных частоколом, был суровый дядька, который воспитывал еще его батюшку - славного альбира Жихослава, была есь - невысокие, одетые в дубленые шкуры воины, то и дело нападавшие на крепость. Это было привычно и понятно. А потом, когда дядьку задрал на охоте медведь, в Ольмин приехал Хальг Лодыжка, которого г прислал Светлый. Жизнь изменилась, но не стал;! сложнее. Просто теперь не есь нападала на Оль-мин, а Кеевы кметы под командой Хальга ходили в долгие походы, сжигая убогие селища врагов. Д в коротких перерывах между походами Хальг учил Войчу рубиться коротким мечом, обращаться с
кривой огрской саблей и даже показывал, как пользоваться великим чудом - привезенным откуда-то из неведомой западной земли двуручником Так шли годы. Мальчик стал крепким рослым парнем, а два года назад гонец привез повеление Светлого. Хальга и Войчу вызывали в столицу - далекий Савмат, который казался городом за тридевять земель.
        Теперь Войча жил в Савмате, который в последнее время все чаще называли Кей-городом или просто Кеевым. Он научился - в пределах, положенных альбиру,
        - придворному вежеству, познакомился с целой толпой родичей, но так и не прижился в шумной столице. Он тосковал по Ольми-ну, по холодным просторам севера, и даже есь, с которой приходилось рубиться каждую неделю. теперь стала казаться какой-то привычной, даже домашней.
        Итак, ВоЙчемир так и не стал до конца своим в Кеевых Палатах. Он чувствовал это кожей, хотя она у Войчи была достаточно толстой. В этом каменном дворце, так непохожем на скромный деревянный терем с резным Змеем на коньке крыши. где он прожил много лет, Войча оставался чужаком. Над ним не смеялсь - пудовые кулаки и слава лучшего ученика Хальга Лодыжки заставляли самых записных острословов держаться на почтительном расстоянии. Однако даже сквозь прочную, закаленную северным холодом шкуру Войчемир ощущал некоторое не то чтобы презрение - до этого, хвала Золотому Соколу, не доходило, - но нечто вроде легкого пренебрежения. Светлый был с Бойчей ровен, приветлив - но не более. Если в Ольмине Войчемир считался, пусть на словах, самым главным, и даже сам Хальг был прислан как бы в помощники, то здесь ему дали десяток молодых необученных кметов - и все. А ведь его двоюродные братья - и чернобородый Рацимир, и пышноусый Валадар, и рыжий Сварг, и даже совсем юный Улад - уже правили каждый в своем уделе, как и надлежит Кеям. Z Не то чтобы это очень расстраивало Войчеми-ра, но все-таки время от времени
хотелось чего-то другого, кроме сторожевой службы в Детинце и редких поездок по ближним селам на полюдье. В Ольмине он слыхал, что на юге настоящему альбиру есть где разгуляться. В степи за полноводным Денором рыщут страшные огры, а от далекого моря то и дело налетают Огненные Змеи, которых не победить никому - кроме, разумеется, настоящего Кея, Кея Победителя, потомка Великого Кавада. Так казалось, но в Савмате выяснилось, что со страшными ограми, вековечными врагами, уже много лет как заключен скрепленный клятвой мир, а Змеев вообще давно не видели - то ли попрятались, то ли сгинули. И, странное дело, оказалось, что среди молодых кметов лишь он один имел какой-то военный опыт. Конечно, белоглазая есь - не огры, но Кеевы альбиры не скрещивали свои купленные за полновесное серебро мечи даже с есью. Все это так, но все же на Войчу смотрели слегка искоса, поэтому молодой альбир был так рад, когда сам Светлый вызвал его для секретного разговора. Наконец-то Бойче поручили что-то важное! Не Змеи, конечно, не огры, но все-таки… Увы, это «все-таки» оказалось узкоплечим худосочным Ужиком, которого следовало
куда-то вести, оберегать и, поскольку недотепа-чаклун не догадался взять с собой припас, еще и кормить.
        Впрочем, Войча привык смотреть на жизнь легко, как и надлежит альбиру. Поэтому он быстро прогнал сомнения прочь и, весело насвистывая, зашагал, придерживая за уздечку брыкливого Ба-саврюка. Недотепа-Ужик шел следом, ведя в поводу Ложка. Правда, оглянувшись через некоторое время, Войча не без удивления заметил, что повод заброшен на шею коня, а Ложок идет рядом со странным парнем сам по себе, как собачонка. Раньше за огрским конем такого не водилось, и Войча решил, что ежедневная выездка сделала свое дело.
        Когда последние дома, точнее грязные, врытые по самую крышу в песчаный грунт землянки, остались позади, Войчемир внезапно сообразил, что не имеет ни малейшего представления о том, куда им следует направляться. Точнее, куда
        - ему было сказано, а вот в какую сторону…
        - Эй! - воззвал он, придерживая Басаврюка. - Не спеши!
        Ужик послушно остановился. Странно, но Ложок сделал то же самое, хотя ему вообще ничего не приказывали.
        - Отсюда верхами поедем. Сам сядешь, или помочь?
        Ужик оценивающе поглядел на Ложка, смирно стоявшего рядом, и покачал головой.
        - Чего? - не понял Войча. - Ты словами говори!
        - Мы не ездим верхом, - все тем же равнодушным спокойным тоном пояснил его спутник. - Нам нельзя.
        - Кому это «нам»? - вздохнул Войчемир, чувствуя, что забот с этим худосочным будет даже больше, чем он боялся.
        - Рахманам.
        - Значит, нельзя?
        - Нельзя.
        Войча почесал щеку, куда его уже успела укусить какая-то наглая комаха, и прикинул, что этого недотепу лучше всего связать и бросить поперек седла. Но, подумав, решил покончить дело миром.
        - Понимаешь, Ужик, нам идти далеко. Очень далеко.
        - Неблизко, - согласился Ужик все тем же тоном.
        - А ты босиком/
        - Босиком, - Ужик мельком взглянул на свои необутые ноги, - мы всегда босиком ходим.
        - Даже зимой? - не поверил Войча, привыкший на севере к тяжелым кожаным сапогам.
        - И зимой.
        - Так ведь холодно! - Войчемир представил себе, как он босиком идет по зимнему промерзшему до дна болоту, и его передернуло.
        - Холодно, - послушно согласился Ужик, - иногда совсем невтерпеж.
        - Ну и Косматый с тобой' - Войча махнул рукой, прогоняя целый рой мошки, слетевшейся на запах пота, человечьего и конского. - Хочешь пешком идти - иди! Только я тебя ждать не буду! Спешить нам надо.
        - Успеем, - все так же односложно откликнулся странный парень.
        Разговор становился уже совсем нелепым. Вдобавок последнее слово заставило Войчу насторожиться.
        - А… А ты знаешь, куда нам?
        - Знаю. В Акелон.
        - Ага!
        Именно это слово, которое Войча с трудом, но запомнил, и произнес Светлый во время их разговора. Следовало, конечно, переспросить, но Войчемир ждал, что Светлый пояснит все сам. Пояснений, однако, не последовало, и теперь Войча поспешил схватиться за спасительную ниточку.
        - Ты вот чего, Ужик… Урс. Давай-ка поговорим…
        Войча отвел Басаврюка к обочине, пристроил в тени ближайшего дерева и повернулся к своему спутнику, спокойно продолжавшему стоять на солнцепеке.
        - Эй! Ходи сюда!
        - Вот чего, - начал Войча, когда Ужик послушно подошел поближе (при этом обычно строптивый Ложок безо всякой команды сделал то же самое). - Я - альбир, Кеев кмет. Воин, одним словом. Это понятно?
        Последовал кивок. Войча хотел было потребовать словесного ответа, но на этот раз сдержался.
        - Мы с тобой получили приказ. От самого Светлого, понял? И приказ наиважнейший. Так что давай думать, как его выполнить, да чтоб точно, неукоснительно и в срок.
        Войчемир остался доволен своей речью.
        - А ты, стало быть, этот… рахман, - продолжал он, заметив, что Ужик и не думает отвечать. Темные глаза растерянно мигнули.
        - Понимаешь, Зайча… Войчемир кашлянул.
        - Войча, извини, - тут же поправился заморыш - - Я, в общем-то, даже не рахман. Я - ученик. К Патару совсем недавно пришел. Три дня назад я только собрался за лягушками, а он вызывает и говорит: пойдешь в Савмат, а потом в Акелон. Ну вот…
        Подумав, Войчемир сумел сделать несколько важных умозаключений. Прежде всего, недотепа служит какому-то Патару, не иначе важной шишке среди этих самых рахманов. Во-вторых, дальше ловли лягушек парня не пускают, и главное
        - с Акелоном получалось совсем плохо.
        - Ты вот чего, Ужик, - начал он как можно мягче, дабы не спугнуть собеседника. - Нам этот Акелон позарез нужен. Давай-ка подумаем, как туда идти.
        - На полдень, - темные глаза вновь мигнули. - Прямо на полдень, а затем к устью Денора…
        - А точнее не знаешь?
        - Нет, я ведь только ученик…
        Войча вновь призадумался. Дело оказалось еще неподъемнее, чем он вначале думал. Правда, по счастливой случайности они вышли из города в нужном направлении - как раз на полдень, но устье Денора находилось в такой дали, что и представить страшновато.
        - Ладно, Ужик, - заключил он как можно веселее, - вечером поговорим, а сейчас ехать надо. Так значит, ты колдовать не умеешь? Ну там грозу вызвать, дождь?
        - Нет, - Ужик развел худыми длинными руками, - Я только дом подметаю. Ну, иногда еще лягушек ловлю, мышей…
        Войча легко вскочил в седло, потрепал по шее заволновавшегося Басаврюка и не спеша, шагом, направился по дороге, которая вела к ближайшему лесу. Ужик двинулся следом, ступая босыми ногами по дорожной пыли. Рядом с ним шел Ложок, по странной случайности почему-то решивший не отступать от нелепого парня ни на шаг.
        В лесу стало прохладнее. Солнце спряталось за вершины могучих дубов, и Войча несколько повеселел. В конце концов, все складывалось неплохо. Мельком он подумал, что Ужик вдобавок ко всему безоружен, но даже эта мысль не могла испортить настроение.
        В этом огромном лесу, почти вплотную подступавшем к Савмату, Войче приходилось бывать, причем неоднократно. Несколько раз он охотился - и со Светлым, и с его сыновьями, чаше всего с Рацимиром, любившим выходить один на один и против медведя, и против тура. Однажды Войчу вместе с другими кметами послали разорить и сжечь какое-то небольшое селеньице, которое то ли упорно не платило подать, то ли, как поговаривали, поклонялось каким-то особо вредным лесным навам. От селения они оставили один пепел, поскольку брать у нищих лесовиков оказалось совершенно нечего. Правда, дрались они отчаянно, и Войча с трудом смог уклониться от удара здоровенной дубины, направленного прямо в голову. Подобное не удивило, ему часто приходилось жечь жалкие поселки, в которых жила есь. Разве что теперь пришлось вырубать не белоглазых уродов, а своих, но на то, как известно, воля Светлого.
        Эти воспоминания заставили призадуматься. Лес тянулся на несколько дней пути. Селений вдоль дороги немало, но останавливаться в них едва ли разумно. Кеев кмет, путешествующий вместе с каким-то подозрительным парнем, мог показаться легкой добычей. Конечно, лесовиков - бортников, охотников и рыболовов - Войча и не думал бояться, но ночью сторожу не выставишь, а сонным могли зарезать даже самого Хальга Лодыжку. Поэтому Войча здраво рассудил, что заезжать в селения они будут днем и только за провизией. Ночевать в лесу, конечно, тоже невесело, но звери, по мнению Войчи, все же менее опасны, чем Кеевы данники.
        Заодно подумалось и о другом. Знай Войча с самого начала, куда им ехать, то не стал бы связываться с неверной лесной дорогой, а потребовал бы себе лодку, лучше всего с румским парусом. Править лодкой Войча научился еще на севере, а потому не особо боялся даже полноводного могучего Денора. Но вспомнив все слышанное о великой реке, понял, что рассчитывать на лодку нечего. Три беды было на Деноре - огры, Змеи и пороги. Если с ограми был мир, пороги можно как-то обойти, то Змеи, по слухам, сделали Денор совершенно непроходимым, сжигая всех, кто спускался по реке на полдень от Серых Холмов. Так ли это, проверять не хотелось, особенно на собственной шкуре.
        Итак, оставалось ехать лесом, затем степью, затем… Но о прочем можно подумать и после - так далеко Войча загадывать не привык.
        Итак, Войча успокоился и даже принялся напевать вполголоса старую песню, слышанную еще на полночи, о глупом охотнике, который сдуру забрался в самую чащобу и повстречал там целый выводок медведей. Одним словом:
        Три медведя справа, Два медведя слева…
        Конца песни Войча не помнил, но догадывался, что охотнику пришлось не очень весело.
        День прошел незаметно и быстро. Они миновали два небольших селения. В одном из них, что было чуток покрупнее и почище, Войча велел позвать местного дедича и распорядился приготовить обед. Приказ был выполнен молниеносно - здесь, поблизости от Савмата, с Кеевыми альбирами предпочитали не спорить. Запасливый Войча прихватил кое-какой припас на дорогу, с удивлением заметив, что Ужик почти ничего не ел, выпив лишь немного молока. Войчемир только вздохнул - людей с плохим аппетитом он не уважал и считал попросту слабаками.
        Место первого ночлега нашлось само собой - огромная поляна, окруженная столетними дубами. Старое кострише и вбитые в землю колышки свидетельствовали о том, что здесь порой останавливаются - то ли охотники, то ли бортники, а то и лихие люди. Впрочем, Войча не боялся - приходилось ночевать и в куда более опасных местах.
        Спать не тянуло. Костер горел весело, светлое пламя освещало стволы огромных, покрытых мхом, деревьев, а над головами светился звездный шатер. Войча привычно нашел Небесного Лося, поискал глазами Лосенка, но вспомнил, что детом, да еще в это время. Лосенок будет виден лишь к утру. Ужик тоже не спал - сидел у костра, обхватив длинными худыми руками острые колени, и глядел прямо в огонь. Внезапно Войче стало жаль парня. Одно дело он, Войчемир, Кесв кмет, другое - этот заморыш, который только и умеет, что пол мести да лягушек ловить. А вот ведь взяли и приказали - иди в этот самый неведомый Акелон…
        - Ты это… - начал он, но слова почему-то не слушались.
        Ужик оторвал взгляд от костра. - Ты не бойся, парень! - Войча даже попытался улыбнуться. - Мы это… дойдем.
        - Конечно, дойдем, - тон никак не соответствовал смыслу: Ужик говорил все так же равнодушно и даже безразлично, словно речь шла не о нем самом.
        - Ты это… драться умеешь?
        - Если без оружия…
        Войча открыл рот, задохнулся воздухом, а затем захохотал. Краешком сознания он понимал, что смеяться над заморышем грешно, но сдержаться все же не мог.
        - Без оружия! Ну, Ужик! На кулачки, да? Ты как, с одного удара быка, наверное, валишь?
        Ужик оставался невозмутим, и Войча наконец немного успокоился.
        - Ты вот чего, парень! - заметил он, придавая своему голосу должную значимость. - Мы с тобой не в бабки играем! Здесь без оружия никак. Вот гляди - это меч. Настоящий, франкский. Он мне от деда, Светлого Кея Хлуда достался.
        Закаленная сталь блеснула в свете костра. Ужик бросил на меч беглый взгляд и еле заметно пожал плечами.
        - Ты слушай! - Воичемир был изрядно раздосадован таким невниманием. - Мужчине без оружия нельзя. Да какой мужчина без оружия! Представь, идешь ты с женой по дороге, а тут есь всякая…
        - А что такое «есь»? - осведомился заморыш самым наивным тоном.
        - Есь - это есь! - отчеканил Войча. - Я эту есь рубал немерянно! Еще когда ты пешком под стол ходил! Понял? Еще когда тебя папка с мамкой не придумали!
        - Я тебя старше, Войча, - вздохнул Ужик, и Воичемир осекся. А ведь действительно - заморыш только по виду казался мальчонкой. Самому Войче недавно исполнилось двадцать пять, а этому «наверно»…
        - Ну тем более! - нашелся он. - Вон здоровый какой, а меча в руках не держал! Не держал ведь?
        - Рахманы не берут в руки оружия…
        Воичемир покачал головой:
        - Ну вот я и говорю, идешь ты с женой, тут есь налетает. Или иные люди лихие. Хватают твою жену…
        - У рахманов не бывает жен…
        Войча сплюнул от возмущения, но решил не отступать.
        - Ну, с сестрой идешь… И не говори, что у тебя сестры нет! Не у тебя, так у другого, это я для примеру. Чего делать-то будешь? Вот-то! Значит, это меч. А вот это - сабля, - сабля была тоже продемонстрирована, причем не без гордости. - Огрская, самая лучшая. Мне ее Сварг, сын Светлого, братан мой двоюродный, подарил. У него жена - дочь самого хэйкана огрского. Из его кладовой сабля!
        - А зачем тебе сразу и меч, и сабля? Войча порадовался вопросу, достойному настоящего мужчины, и принялся основательно пояснять:
        - Это для ближнего боя. Меня так сам Хальг Лодыжка учил. А он знаешь как рубится! У-у! Меч - на левый бок, под правую руку, саблю - на правый бок, под, стало быть, левую. Понял? Беру, значит, меч как обычно, а саблю - обратным хватом…
        - А что значит - обратным хватом? Войча вздохнул и принялся разъяснять. Честно говоря, выходило это у него не самым лучшим образом. Бойкостью слов Воичемир не блистал, да это и не требовалось альбиру, сила которого, как известно, отнюдь не в словах. Но тот же Хальг Лодыжка умудрялся объяснять самые мудреные приемы, используя вполне понятное и доступное слово «Ы-ы-ы!», подходившее буквально ко всем случаям. До таких высот Войча и не пытался подняться, но своим первым уроком остался все же недоволен. Не то чтобы Ужик слушал невнимательно - такого бы Воичемир не допустил. Но все-таки получалось как-то не очень. А когда Ужик после долгих уговоров все-таки взял в руки меч и попытался стать в стойку, Войча вздохнул и решил, что для начала хватит.
        - Ничего! - заключил он самым бодрым тоном. - Я тебя теперь каждый вечер учить буду! Я тебя человеком сделаю, карань!
        Трудно сказать, насколько это обещание пришлось по душе Ужику. Войче даже показалось, что заморыш взглянул на него как-то недостаточно почтительно, можно даже сказать с некоторой насмешкой. Но подобного, конечно, быть не могло, и Войчемир отогнал нелепые подозрения прочь.
        - Ладно, - решил он, пряча саблю и укладывая меч поближе - на случай прихода незваных гостей, - пора спать. Только бы нежить не пожаловала…
        - Нежить не тронет, - равнодушно бросил Ужик. - Главное - не бояться.
        - И все? - поразился Войчемир, слыхавший от бывалых людей нечто совсем противоположное.
        - И все - Мне так Патар говорил. Не бойся - и тебя не тронут.
        Войча принялся раздумывать об этом важном предмете, но внезапно почувствовал, что его тянет спать. На мгновенье мелькнула мысль спать по очереди, но потом он решил, что здесь, в одном переходе от Савмата, опасаться им совершенно нечего. Затем языки костра стали двоиться в глазах, и Войчемир уснул, привычно положив правую ладонь на рукоять меча…
        Рука сжала меч, и Войча, еще даже как следует не проснувшись, перевернулся на бок и вскочил, выставив перед собой клинок. Сработала давняя привычка: просыпаться в походе от первого же . шума, от первого шороха. Войчемир на мог сказать, что именно его разбудило, но чувствовал - на поляне что-то не так. Наконец он проснулся окончательно и разлепил глаза.
        Костер догорал, светя малиновыми углями. Возле него мирно спал Ужик, свернувшись в калачик и укрывшись своим нелепым плащом. Темнота подступила к самому костру, но даже сквозь ночную мглу Войча сразу же разглядел то, что и разбудило его - огромную черную тень, медленно подступавшую от близкой кромки леса. Тень не была беззвучной - ее движение сопровождалось легким шорохом и еле слышным сопением.
        Войча подумал было о разбойниках, но тут же понял: перед ним не человек. Мелькнула и исчезла мысль о медведе, вставшем на задние лапы. Нет, не медведь. Медведей Войча навидался и мог сразу же сказать - то, что шло к ним из темноты, было повыше и пошире в плечах. Именно в плечах - ночной гость чем-то напоминал человека, хотя и ростом, и статью все же больше смахивал на очень большого и очень ловкого мишку, привыкшего почему-то ходить на задних лапах.
        У костра завозился Ужик, и Войча краешком сознания понял, что его недотепа-спутник проснулся. Это не порадовало - такой того и гляди с воплями убежит в лес, а потом ищи его по медвежьим берлогам и волчьим логовам! Но думать об этом было некогда. Войчемир поудобнее пристроил в руке знакомую рукоять дедова меча и решил ждать, пока чудище подойдет ближе.
        Тревожно заржал Басаврюк, ему вторил испуганный Ложок, и Войча подумал, что ко всем бедам им придется искать по ночному лесу коней - если, конечно, будет кому искать. Между тем чудище неторопливо приближалось. Шаг, еще шаг… Тот, что пришел из ночной тьмы, двигался совсем как человек, и Войчемир уже мог разглядеть его - громадного, выше самого рослого из Кеевых альбиров, даже если тот сядет на коня и наденет высокую огрскую шапку. Свет гаснущих углей упал на страшную волосатую морду, на огромные когтистые лапы
        - и впрямь похожие на медвежьи. Тускло блеснули круглые черные глаза, и у Войчи мелькнула нелепая мысль, что они чем-то похожи на глаза его недотепы-спутника, который, похоже, застыл от ужаса возле костра, не в силах даже крикнуть.
        Внезапно ухо уловило странный звук, похожий на тонкий писк. Поначалу подумалось, что это подало голос чудище, но тут же стало ясно - косматая громадина тут ни при чем. Да и не к лицу такому пищать! Пищал, разумеется, Ужик - не иначе как от конечного, последнего страха, когда голос пропадает вместе с разумом.
        Войче тоже было страшно. Вывали сейчас на поляну дюжина грязных разбойников с топорами и кольями, он лишь усмехнулся бы и сотворил в этой толпе улочку, а затем и переулочек. Но это… Короткий меч вкупе с рукой был куда короче когтистой лапы, а о сабле и говорить не приходилось. Был бы двуручник - заветный двуручник, о котором Войчемир мечтал с самого детства! Но прикинув длину лап того, кто пришел к их костру, размах могучих плеч, заметив блеснувшие в неверном ночном свете клыки, Войча сообразил; двуручник тоже ни к чему. Не поможет. Разве что копье…
        Писк повторился. Войча на миг повернулся, заметив, что Ужик уже успел выбраться из-под плаща и сесть у гаснущих углей, поудобнее опершись на локоть. Странно, но вид у него был вовсе не испуганный. Впрочем, Войча знал, что в такие минуты человек коченеет внутри, хотя внешне выглядит вполне даже прилично. Мельком пожалев беднягу - выпало же такое недотепе! - Войчемир вновь повернулся к врагу, заранее расслабляя кисть, чтобы бить сразу, наверняка - и замер. Чудище стояло. Оно было теперь всего в нескольких шагах, и Войча уже отчетливо слышал его дыхание - тяжелое, ритмичное, словно работающий кузнечный мех.
        По лбу лился пот. Войча быстрым движением ладони вытер его, чтобы не затекал в глаза, и чуть не застонал от нетерпения. Лучше любая драка, любой бой, чем такое ожидание! Но, странное дело, чудище вроде бы и не собиралось нападать. Оно лишь стояло и смотрело на умирающий костер и двух людей возле него. В больших черных глазах нельзя было заметить ни гнева, ни голодной жадности, и Войче подумалось, что косматый похож скорее на гостя, а не на ночного охотника.
        - Ты его за орехами пошли. Бредовая фраза ударила, словно обухом. Войчемир дернулся, бросив безумный взгляд на того, кто мог ляпнуть такое и в такую минуту. Ужик по-прежнему сидел возле костра, но смотрел уже не на страшного гостя, а в безмолвное звездное небо. Войча решил было, что парень попросту спятил от страха, но тут же сообразил - нет, так с ума не сходят. Тогда что это значит? Почему за орехами?
        Минуты текли, косматый не двигался с места, по-прежнему разглядывая людей, и рука Войчи, которой он сжимал бесполезный меч, начала потихоньку затекать. Атаковать было безумием, отступать - некуда, и Войчемир решился:
        - Ну ты! - выдохнул он, надеясь звуком голоса пугануть незваного гостя. Получилось не очень страшно. Голос Войчи, обычно громкий и густой, прозвучал неожиданно хрипло, срываясь на писк - совсем как у Ужика. В ответ послышлось рычание. Чудище наклонило огромную круглую голову, прислушиваясь.
        И тут Войчс вспомнились нелепые слова его нелепого спутника - достаточно не бояться, и лесная нежить не подступится. Внезапно мысль показалась не такой уж безумной.
        - Ну чего? - Войча заставил себя усмехнуться, - В гости пришел? Тогда чолом!
        В ответ - снова рычание, но уже погромче. И тут Войчемир подумал, что чудище может не понимать по-огрски.
        - Здоров будь! - повторил он на родном сполотском, - Ежели в гости - так чего без подарков?
        - Орехов! - вновь донеслось сбоку.
        - Во! - окончательно осмелел Войча. - Орехов принес бы, что ли! Сейчас самая пора!
        Оставалось ждать, что будет дальше. Звери часто не решаются нападать, слыша людской разговор. Войча по опыту знал, что кабаны - и те отступают. когда людей двое и они держатся смело. Правда, перед ним стоял не зверь, а нечто иное, но все же… Войча постарался отогнать от себя последние отголоски страха. Не бояться - так не бояться! Ему ли, потомственному Кею, альбиру Светлого, страшиться какой-то лесной нечисти, косматого пугала…
        И тут случилось то, чего Войча менее всего ждал. Ночной гость исчез. Не отступил, не убежал, а попросту сгинул. Не зашелестела трава, не скрипнули ветки - поляна стала мгновенно пуста, словно двум людям привиделся кошмарный сон. Войча протер глаза, но убедился, что зрение не подводит - возле кострища никого нет, кроме, разумеется, его самого, худосочного Ужика и привязанных чуть в сторонке коней.
        Оставалось присесть прямо на траву и произнести что-то среднее между «Уф!» и «Фу!», что Войчемир и сделал. Вовремя - ноги начали предательски подрагивать. Хотелось, конечно, высказаться более определенно, хотя бы проорать привычный боевой клич Кеев, но сил на это уже не было.
        - Он скоро вернется, - Ужик как ни в чем не бывало подкинул в малиновые угли несколько сухих веточек. - Он где-то близко живет. Они редко далеко от своих мест отходят.
        - Он-ни? Вернется? - Войча чуть не подпрыгнул, - Кто? Этот?
        - Чугастр, - Ужик перевернулся на спину и вновь принялся разглядывать созвездия. - Они добрые…
        - Чугастр?!
        О чугастрах Войча слыхал, хотя видеть их до этого не доводилось. В Савмате каждый охотник знал, что страшнее чугастра в лесу никого нет - разве что навы, но о тех и днем-то говорить опасались. О чугастрах же рассказывали одно и то же - злы, беспощадны и крайне умны - умнее всех зверей. Поговаривали даже, что некоторые из чугастров - вообще оборотни, и с такими встретиться - все равно что попасть в конце зимы прямиком в голодную волчью стаю.
        - А… А почему он вернется? - перевел дух Войча.
        - Так ты же его за орехами послал, - Ужик перевернулся на живот и дунул на разгорающееся пламя.
        - Ага… Да… За орехами… - Войчемир ощутил в животе предательский холодок, - А ты, Ужик, ничего, молодец! Не струсил!
        Признаться, Войча так не думал, помня испуганный писк, но считал своим долгом похвалить парня - хотя бы за то, что тот не побежал, и теперь его не надо искать по чащобам. Да и опыт подсказывал: после первого боя воина следует хвалить - в любом случае.
        - Так ты же со мной был! - глаза Ужика наивно мигнули, - Ты же альбир!
        - А! Ну да! Это конечно! - Войча ощутил нечто вроде гордости, - Чего мне этого космача бояться-то! Ты, Ужик, будь спокоен! Я тебя в обиду не дам!
        Войча хотел произнести целую речь о том, кто есть альбир и почему альбиры Светлого - самые храбрые и сильные, но тут сзади послышался знакомый шорох.
        Через мгновенье меч уже был в руке, а заодно - сабля, о которой Войча в первый раз попросту позабыл. Но чугастр был уже рядом - огромный, косматый. Черные глаза смотрели ровно и спокойно, а громадные когтистые лапы тянулись к людям.
        - А! - Войчемир отскочил в сторону, соображая, что бедняге-Ужику, видать, конец - не убежит.
        Чугастр широко шагнул к костру, наклонился, протянул лапы и… положил на землю что-то большое. Войча сглотнул: шкура. Большая шкура, не иначе кабанья, полная… Орехов!
        Меч сам опустился вниз, за ним последовала огрская сабля. Между тем Ужик, как ни в чем не бывало, взял из кучи один из орехов и с хрустом раскусил.
        - Хорошие, - сообщил он, даже не оборачиваясь. - Угощайся, Войча!
        Еще не очень соображая, что делает, Войчемир послушно положил оружие и потянулся к шкуре. Нащупав горсть орехов, он одеревеневшими руками содрал остатки прилипшей к скорлупе зелени и отправил орех в рот. В последний момент он сообразил, что скорлупу глотать не надо, и начал поспешно выплевывать мелкие осколки.
        Все это время чугастр спокойно ждал, стоя в двух шагах от костра. Огромные когтистые лапы смирно висели вдоль могучего тела, а блестящие черные глаза светились ровным доброжелательным интересом.
        - Сыроваты немного, - Ужик попробовал еще один орех и кинул скорлупу в костер. - Не успел подсушить. Ладно, пусть идет!
        Войча в первый миг даже немного обиделся за их ночного гостя. Сперва послали за орехами, а затем прогоняют, даже спасибо не сказав! Однако что-то делать было надо, и он, обернувшись к чугастру, принял как можно более солидный вид, прокашлялся и нахмурил брови:
        - Так что, спасибо…
        Войча чуть было не ляпнул «мил-человек», словно ночное страшилище было обыкновенным купчишкой, поднесшим Кееву альбиру свой скромный дар. Но «мил-человек» никак не подходило к данному случаю, поэтому Войчемир еще раз повторил: «Спасибо!» и, подумав, добавил: «Ну иди, чего стоишь?».
        Вышло плохо - хуже некуда. Будь сам Войча на месте косматого незнакомца, то обиделся бы смертельно - с весьма печальными последствиями для обидчиков. Но чугастр, похоже, оказался куда более покладистого нрава. Он склонил свою круглую ушастую голову, прислушиваясь, и тут вновь раздался писк. Чудище попятилось и - Войча и глазом моргнуть не успел - сгинуло. Там где только что стоял огромный косматый гость, была лишь чуть примятая высокая трава. Облегченно заржал молчавший все это время Басаврюк, ему ответил Ложок, и Войча вновь без сил опустился у костра Ужик между тем уже успел набросать в костер дровяной мелочи и глядел в огонь, время от времени протягивая свою худую длинную руку в сторону орехов.
        - Поспим? - осведомился он, даже не повернув головы. - До рассвета еще часа два.
        Войчс было не до сна. Хотелось спросить о многом - почему Ужик пищит, словно какая-нибудь землеройка, не вернется ли чугастр, а главное - что же это делается на белом свете? Но вопросы все не складывались. Между тем Ужик, прикончив еще несколько орехов, сонно потянулся:
        - Посплю, наверное… Надо было сказать, чтобы меду принес…
        - Меду? - Войча опасливо покосился в сторону леса.
        - Ага. Чего ему, такому дылде, стоит? Нашел бы дупло.
        - А почему… почему он людей слушается? - вопрос наконец-то оформился и скатился с языка.
        - А он не людей слушается, - Ужик накинул на голову свой нелепый черный плащ и стал поудобнее пристраиваться у костра. - Он тебя послушался. Силу чует! Ты же альбир!
        Войчемир почесал затылок и, поразмыслив, решил, что заморыш прав. Почуяло чудище, что перед ним не кто-нибудь, не лесовик вшивый, не купчишка пугливый, а Кеев кмет, да еще Кеева рода! Надо ли говорить, что Войча ощутил нечто вроде гордости. Это уже не есь, которую он гонял под Ольмином! Это даже не лешак пуганый. Чугастр! Войча лишь жалел, что в Кей-городе ему попросту не поверят. Разве что Ужика с собой водить - как верного свидетеля.
        Наутро ночные страхи показались пустыми. Лес звенел веселыми птичьими голосами, ярко светило раннее летнее солнце, и дорога вновь виделась простой и легкой. Так, собственно, оно и было. И этот день, и следующий, и еще целую неделю путешественники шли на полдень без всяких приключений. Точнее, шел Ужик, ступая босыми ногами по дорожной пыли, а Войчемир не спеша ехал на Басаврюке, напевал песенку про трех медведей справа и двух - слева, лениво прикидывая, как уговорить своего бестолкового спутника сесть на Ложка. Но заморыш оставался тверд в своем нелепом упорстве, и Войча, в очередной раз помянув загадочную «карань», оставлял все как есть.
        Временами то сзади, то сбоку небо хмурилось, пару раз до путников доносились отдаленные раскаты грозы, но им везло - непогода обходила стороной, что очень радовало Войчу, Он твердо решил по возвращении посоветоваться с чаклуном - не с Ужиком, конечно, а с настоящим - какому из богов - не самому ли Золотому Соколу? - надо вознести должную жертву.
        Конечно, все это не значило, что они шли, не встречая трудностей. Их как раз хватало. И главной трудностью для Войчи оставался Ужи к. В первые дни села, маленькие, на два-три дома, а то и землянки, встречались каждый день. Войча, не стесняясь, набирал на день провизии, а Ужик пил немного молока, заедая лепешкой - настоящий хлеб в этих диких местах печь не умели. Вечером у костра он съедал несколько орехов, категорически отказывясь от запасов, взятых Бойчей. Оставалось ждать, пока заморыш свалится прямо в дорожную пыль от недостатка сил, но каждое утро Ужик как ни в чем не бывало отправлялся в путь, шагая рядом с Ложком, который за эти дни привязался к нему, как собачонка, хотя странный парень даже не глядел в его сторону. Но вот настал день, когда им не встретилось ни села, ни дома - до Савмата было уже далеко. Войча был готов к такому обороту. В сумках, притороченных ка спине Ложка, хватало припасов, самых разных, но прежде всего мяса - отличного копченого мяса, которое Войча лично выбрал в дворцовой кладовой в вечер перед отъездом, когда гридень передал ему приказ Светлого - готовиться к походу,
а наутро зайти к нему для получения задания. Итак, припасов хватало, но в первый же день, точнее вечер, когда Войчемир не без гордости извлек из сумы отменный кус копченой оленины, из-за которого ему пришлось сказать пару грозных слов холопу, ведавшему запасами (видать, тот и сам примеривался к этакому кусищу) , Ужик проявил характер. К изумлению Войчи, заморыш твердо заявил, что мяса есть не будет. Вначале тот не понял, решив, что парень переел орехов, но Ужик пояснил, что дело не в орехах, а в мясе. Пораженный Войча поспешил принюхаться - не тухлятину ли подсунули? ~ но дело оказалось еще хуже. Оказывается, пояснил Ужик, рахманы мяса не едят. Вообще не едят - ни копченого, ни жареного, ни вареного. Войча не выдержал и, проявив несвойственное ему чувство юмора, поинтересовался, как насчет мяса сырого. Нет, сырое мясо рахманы тоже, как выяснилось, не употребляют. Сообщив эту немаловажную подробность, Ужик достал из сумы горсть орехов и принялся за трапезу.
        Войчемир уже открыл пошире рот, дабы отдать точный и недвусмысленный боевой приказ, но в последний момент передумал. Приказ-то отдать можно, но Войча твердо помнил, что командир должен отдавать лишь такие приказы, которые будут выполняться. А ежели этот придурок упрется? Побить? Войча смерил хмурым взглядом Ужика, спокойно уплетавшего орехи, и молча покачал головой. Такой от одного удара лапти откинет, а что потом делать? Во-первых, в одиночку ему Акелон не сыскать, а во-вторых, жалко. Не для того он, Войчемир сын Жихослава, Кей и самого Светлого альбир, в лоход послан, чтобы подобную мелкоту в Ирин отправлять. А посему, рассудил Войча мудро, Ужика не бить, в споры больше не вступать, а подождать, пока малец оголодает. А вот тогда уж и спорить не придется.
        План был хорош. Оставалось ждать, причем, как был уверен храбрый альбир, совсем недолго.
        И действительно, на следующий день, а точнее - вечер (днем они лишь легко перекусывали остатком сухих лепешек), Ужик не стал доставать из сумки орехи. Заметив это, Войча хмыкнул и предложил попробовать оленины. Однако недот„па-Ужик олениною не соблазнился, а вместо этого полез в седельный мешок и достал оттуда свою котомку, ту самую, в которую как раз мог влезть не особо упитанный еж. Порывшись, Ужик достал из нее тонкую бечевку, к концу которой был привязан крючок, после чего заявил, что сходит порыбачить, благо приметил совсем рядом небольшое озерцо.
        Войча поглядел на потемневшее вечернее небе, прикину, что клев давно кончился, и посоветовал Ужику этим самым крючком наловить комаров на болоте, а уж ими и ужинать. Совет этот свидетельствовал о том, что чувство юмора у Войчемира в последние дни развилось в невероятных размерах - причем именно из-за его нелепого спутника.
        Ужик, даже не улыбнувшись, кивнул и отправился куда-то по узкой лесной тропе. Войча, усевшись поудобнее у уютного костра, принялся за оленину, предвкушая близкую победу. Он начал не торопясь готовить небольшую нравоучительную речь, которая послужит приправой к ужину. Войчино настроение настолько улучшилось, что он вновь затянул любимую песню про медведей и даже вспомнил-таки последний куплет, в котором говорилось о том, что осталось от глупого охотника:
        Один лапоть справа, Другой лапоть - слева, Шапка на березе, А зипун на ели.
        Войча с чувством, хотя и вполголоса, допел эту поучительную песню, поднес ко рту очередной кусок ароматного мяса и… застыл. Из лесу спокойной неторопливой походкой выходил Ужик, неся в руках небольшую ветку, на которую были нанизаны проткнутые сквозь жабры рыбы. Не одна, не две - целых три, причем очень даже не маленькие. Какие именно - лещи или сазаны - Войча от изумления даже не понял. Он уронил кусок мяса, сглотнул и принялся очумело глядеть на Ужика. Тот между тем деловито насадил каждую рыбу на импровизированный вертел из подходящих по размерам веточек и ловко приладил все это над костром.
        Оставалось одно - молчать. Молчать и наблюдать, как рыбы покрываются ароматной корочкой, как недотепа-Ужик аккуратно снимает их с огня… Наконец он поделил рыб пополам, разломив одну из них надвое, причем большая половина была предложена Войче.
        Отважный альбир от рыбы не отказался, но спасибо не сказал и вкуса не почувствовал. Выходило что-то поистине несуразное. Но не спрашивать же сопляка, как он умудрился поймать этих красавцев, да еще в такой срок, за который и жабу-то не изловишь. Однако об этом Войча не спросил, а поинтересовался со всевозможной язвительностью, можно ли рахманам есть рыбу. Ведь рыба, если присмотреться, тоже мясо.
        Ужи к согласился с этим умозаключением, сообщив, что обычно рахманы - и ученики рахманов - рыбу не едят. Но Патар разрешил ему в походе рыбу вкушать. В виде исключения - и только в редких случаях. А тут случай как раз подвернулся - озеро рядом и полно стрекоз. На стрекоз же, а особенно на их личинок, любая рыба ловится.
        Войча плохо помнил, когда стрекозы выводят личинок, но решил не спорить. Он был слишком подавлен, решив больше не заводить разговора о мясоедении.
        Итак, вопрос был если не решен, то отложен, и несколько следующих дней прошли совершенно спокойно. Гроза, в очередной раз прогрохотав на горизонте, обошла стороной, чугастры, равно как иная лесная нежить, в гости не наведывались, а лесная дорога вела прямо на полдень - к загадочному Акелону.
        Крепость появилась неожиданно. Дорога сделала резкий поворот, вынырнув из лесной чащи, и тут же глазам открылась синяя гладь небольшой речушки, а чуть дальше - черные бревна старого частокола. Это была даже не крепость, так, острожек, в котором едва умещалась дюжина кметов. Да и название она имела странное - Кудыкина Гать. Впрочем, насчет Кудыкиной Войча не был твердо уверен, Может не Кудыкина, а Гадюкина. Но что Гать - так это уж точно.
        Про эту Кудыкину-Гадюкину крепость Войча начал рассказывать еще дня за два до того, как дорога привела их к старому частоколу. Гать с ее дюжиной кметов за старым частоколом - последний оплот Кесвой власти на их пути. Более того, оплот важный. Войчемир с видом опытного полководца пояснил, что ценность укрепления вовсе не в размерах. Для окрестных лесовиков и этого за глаза хватит, а главное, Гать - важный сторожевой пост аккурат на пересечении двух дорог. Достаточно послать голубя с красной тесемкой на лапке - и в Кей-городе уже начнут собирать войска. А дюжина храбрецов за частоколом имеет полное право и даже обязанность героически пасть, задержав врага, за что их впоследствии воспоют в песнях и помянут в молитвах.
        В крепости их встретили радушно. Войча уже как-то бывал здесь, когда приводил из Савмата очередную смену, и хорошо помнил старшего кмета - пожилого длиннобородого Нслюба. Несмотря на такое имя, старший кмет встретил гостей из Савмата, как полагается. На обед кроме кувшина настоящего румского вина, что уже само по себе было чудом для здешней глуши, был подан огромный осетр. Развеселившийся Войча подмигнул Ужику, поинтересовавшись, не на стрекозью ли личинку этот осетр попался. К сожалению, и на этот раз Ужик не оценил тонкий юмор Войчемира, оставшись совершенно невозмутимым, зато Нелюб, догадавшись, что гость шутит, громко захохотал, чем отчасти утешил храброго альбира.
        День отдыхали, а на следующий, точнее на следующее утро, Войча умылся до пояса, дабы в голове прояснилось после вчерашнего пиршества, после чего отправился искать своего непутевого спутника. Ужика он нашел на берегу речки
        - парень сидел на коряге и смотрел куда-то вдаль. Вой-чсмир решил, что лучшего места для важного разговора и не придумать.
        - Чолом! - бросил он, усаживаясь рядом с корягой прямо на песок, - Отдыхаешь? Отдыхай, отдыхай, завтра выступаем!
        - Ага…
        Такое равнодушие озлило Войчемира.
        - Ага, ага, Ты хоть подумал, куда нам идти?
        - На полдень…
        Войча хмыкнул - вот тут-то он и прищучит мальца!
        - А какой дорогой? Дороги-то две!
        - Которая на полдень ведет…
        - Да они обе на полдень ведут! - хохотнул довольный Войчемир. - Следопыт!
        - Не обе, - вес так же вяло отреагировал недотепа-Ужик, - одна, которая до переправы, идет между полднем и восходом.
        - Гм-м…
        Войча понял, что Ужика этим не взять, и решил говорить серьезно.
        - Тут вот какое дело получается. Мне Нелюб, который здесь старший, кой-чего рассказал… Дороги две - одна к старой переправе, а от нее потом еще одна ответвляется - прямо на полдень…
        - Это далеко. Недели полторы потеряем…
        - Ага! - вновь вскинулся Войча. - Потеряем! Потому что ты, олух, пешком ходишь! Зато живы останемся. Дорога, которая на полдень, знаешь через что идет?
        - Через лес…
        - Через лес! - возмутился Войчемир. - Да ты знаешь, что это за лес? Это же Навий Лес!
        - Ну и что?
        Действительно, «ну и что?». Конечно, такое мог сморозить только Ужик.
        О Навьем Лесе Войча слыхал еще в Савмате. Поговаривали, что человеку туда лучше не соваться. Одно слово - Навий. Живых людей там почти и не встретишь. А уж насчет неживых…
        - Мне Нелюб вот чего сообщил, - Войча решил говорить строго, по-военному.
        - Места здесь гиблые, В этом году уже двое пропали - прямо на конях и с полным вооружением. Дальше Навьих Полян сейчас никто и не суется. Даже местные, лесовики которые, и те ушли. Было тут село, маленькое, прямо посреди леса, так оттуда уже год как вестей нет. А чего удивляться? Навы - они есть навы!
        - А чего - навы? - Ужик лениво пожал своими узкими плечами. - Тебя чугастр - и тот слушается. Подумаешь - навы!
        Войча только и нашелся, что хмыкнуть. Это уже слишком даже для Ужика. Чугастр, конечно, не подарок, но он хоть из костей и мяса, а вот навы…
        - Жалко их, - как ни в чем не бывало продолжал недотепа. - И помог бы, да как?
        - У пчелки жалко! - рассвирепел Войчемир. - Жалостник нашелся! Да знаешь, сколько людей из-за них погинуло!
        - От страха все это, - Ужик вздохнул и отвернулся. - Ты же их не боишься, альбир?
        «Я?!» - хотел было возмутиться Войча, но прикусил язык. Бояться-то он не боялся - не положено ему бояться, но все-таки… И кроме того, с чего это Ужик его альбиром назвал? Намекал, что ли?
        Вопрос этот оказался слишком сложным, и Войчемир решил зайти с другой стороны.
        - Мне Нелюб говорил, будто село, то что в лесу, не просто так погинуло. Нет от разбойников и не от хвори. Опыр, говорят, там завелся…
        - Упырь? - Ужик даже не соизволил повернуться.
        - Ага! - Войча перешел на шепот, будто зловредный «опыр» мог их подслушать. - Пришел год назад в это село чужак - то ли разбойник, то ли вообще кобник, захворал и помер. А они, дураки, гроб осиной не забили и маком не посыпали. Ну и… В общем, нечего нам с тобой, Ужик, на той дороге делать. В обход пойдем. Посажу я тебя на Ложка…
        - Нет…
        - То есть как это, нет!? ~ возмутился Войчемир уже в полный голос. - Не нет. а да! А не захочешь - привяжу!
        - Змеи…
        - Что?! - не понял Войча, в первый миг подумав о гадюках и прочей мелкой нечисти.
        - Огненные Змеи, - Ужик повернулся, и его темные глаза внезапно блеснули.
        - Там степь, Войча. Раньше Змеи не залетали дальше Серых Холмов, но в последее время что-то случилось. В степи не скроемся…
        Сказано это было веско и строго - словно и не Ужик говорил, а кто-то постарше да и поумнее.
        - Змеи? - Войча даже растерялся, - А ведь верно! И Нелюб мне говорил, что видели Змея. Совсем близко. Вначале думали, зарница… Постой, да ведь нам все равно через этих Змеев идти!
        Эта мысль пришла Бойче только что, хотя не грех было сообразить и раньше. Ведь если направляешься от Савмата на полдень, то как ни крути, а упрешься в Серые Холмы, а за ними - Змеева Пустыня!
        Ужик кивнул - так же серьезно и строго.
        - Да. К сожалению. Но через лес - безопаснее. Чем позже мы их встретим, тем больше надежды…
        На что именно, сказано не было, но догадаться оказалось несложно - даже Бойче.
        - А-а-а… Ты сам их видел? - все еще сомневаясь, поинтересовался он.
        - Да.
        - И… И что?
        - Это смерть, Войча! - глаза парня потемнели и стали совсем взрослыми. - Понимаешь? Смерть!
        Больше Войча спрашивать не решился. Дело и так становилось ясным - куда ни кинь, всюду клин.
        Войчемир думал все утро, весь день и весь вечер. Думал за обедом, за ужином и даже после ужина. От непривычного занятия он чувствовал себя совсем скверно, но в конце концов решение было принято. Когда на следующее утро они вывели отдохнувших и отъевшихся на даровом овсе коней из стойла и распрощались с гостеприимным Нелюбом, Войча молча кивнул в сторону дороги, которая вела через лес. Не то, чтобы навы нравились ему больше Змеев. Но недотепа Ужик лесной дороги не боялся - а это уже хорошо, и кроме того, может нежить и впрямь испугается его, славного Кеева альбира? Больше надеяться было в общем-то и не на что.
        Навий Лес встретил путников приветливо. Войча ожидал увидеть мрачную чащу, полную поросших серым мхом столетних дубов, сквозь кроны которых не пробивается солнце. Но ничего такого он не заметил. Громко пели птицы, дорогу ярко освещало веселое летнее солнце, а мрачных старых дубов было ничуть не больше, чем в любом лесу возле Кей-города. Правда, совсем рядом находилось болото - то самое, навье, но дорога вела мимо, и даже вездесущее комарье почему-то, не иначе по забывчивости, оставило людей, а заодно и коней, в покое. Войча повеселел. Вскоре он уже окончательно убедился в собственной мудрости. Лес оказался обычным лесом, а ежели его народ побаивается, так это даже лучше - меньше риска встретить ватагу удалых разбойничков-станичников, которые ничуть не лучше нежити.
        Первая ночевка прошла совершенно мирно, что окончательно успокоило Войчемира. Правда. сквозь сон ему казалось, что он слышит женские голоса, далекую грустную песню и даже плач, но в подобном месте может присниться и не такое.
        На следующее утро дорога внезапно стала уже. перейдя в обычную тропу, по которой и в одиночку ехать было неудобно. Подумав, Войча слез с Басаврюка и повел его в поводу, осторожно вглядываясь в лесной сумрак. Однако ничего опасного заметить было нельзя, разве что птицы смолкли и кроны над головой сомкнулись, образуя мрачный темно-зеленый свод. Пару раз Войча украдкой оглядывался, чтобы убедиться, как дела у недотепы-Ужика, но тот спокойно мерял босыми ногами лесную тропу, а за ним, словно привязанный, трусил Ложок. Успокоившись, Войча совсем уже собрался затянуть песню о трех медведях, как вдруг услышал шепот.
        Шепот возник словно ниоткуда - из воздуха и лесного сумрака. Он доносился со всех сторон - спереди, сзади, с боков и даже, казалось, сверху. Вначале Войче подумалось, что это у него звенит в ушах, но вскоре он окончательно убедился - уши в полном порядке, и он слышит именно то, что есть - мягкие, словно обволакивающие голоса, которые доносились отовсюду и звали, звали, звали… Куда? От такого вопроса кожа сразу же пошла мурашками. Войча дернулся и резко оглянулся, словно пытаясь увидеть тех, кто шептал ему непонятные слова, но никого не заметил. Кроме, конечно, Ужика, который преспокойно шлепал босыми ногами по тропе. Войча хотел было окликнуть недотепу, но постыдился. А ежели ему и в самом деле чудится?
        Но шепот не стихал. Более того, он становился все отчетливее, и Войча уже мог расслышать мягкие женские голоса. Вскоре из общего хора стали доноситься отдельные слова - понятные и ясные:
        - Войча! Войча! Иди! Иди к нам!
        Войчемир рывком сунул руку за пазуху, где на крепкой бечевке висел его давний оберег - громовой камень, найденный у Ольмень-озера, и крепко сжал его в кулаке. На миг полегчало, голоса отступили, слившись в далекий невнятный хор, но затем все вернулось, и вот в ушах вновь зазвучало:
        - Войча! Войча! Иди к нам.
        Войчемир затравленно оглянулся, вновь никого не заметил - кроме все того же беззаботного Ужика - и понял, что дело плохо. Тем более и Басаврюк стал вести себя странно. Он уже давно шел подозрительно смирно, а теперь начал дрожать - мелко, как-то обреченно, словно почуял волчью стаю.
        - Иди! Иди к нам! - не смолкали голоса, и Бойче стало чудиться, что из всех он узнает один - тот, что уже слышал когда-то, но никак не может вспомнить, когда и где. От этого голоса ему становилось не по себе, но одновременно Войча чувствовал, как по телу разливается странная истома. Его ждали… Его хотели - как не хотели еще никого в мире.
        - Войча! Свет мой! Мой сокол! Иди! Иди ко мне…
        - Ужик! - заорал Войча дурным голосом, чувствуя, что еще немного - и он бросится прямо в лесную чащобу. - Ужик! Урс, Косматый тебя побери!!
        - Ау? - послышался сзади ленивый скучающий голос недотепы.
        - Я тебе дам «ау!» - выдохнул Войчемир. - Ты - Ужка - Войче показалось, что он сходит с ума. - Разве ты не слышишь? Зовут!
        - Меня? - Ужик даже остановился, прислушиваясь. - Нет, вроде…
        - Да не тебя! Меня!
        На лице Ужика выразилось нечто, напоминающее удивление.
        - Да кому здесь звать-то?
        На такой вопрос ответить было нелегко, и Войча умолк. И сразу же нахлынули голоса - еше громче, сильнее. И среди них тот, памятный. Он звучал совсем рядом, почти у самого уха:
        - Иди ко мне! Иди ко мне, мой желанный…
        - Урс! - завопил Войча, чувствуя, что быть беде. - Ты же чаклун! Помоги! Пропаду!
        - Ты?! - Ужик вновь остановился и внезапно хмыкнул: - А! Понял! Зеленый шум!
        - Чего? - от неожиданности Войча выронил повод, и Басаврюк испуганно дернулся в сторону.
        - Зеленый шум! Голоса повсюду, женщины зовут…
        - Да! Да!
        Ужик рассмеялся - чуть ли не впервые за все время их путешествия.
        - Это ты, друг Войча, в лесу мало жил. Когда долго в лесу ходишь, то начинает всякое мерещиться…
        - Да не мерещится мне! - обреченно вздохнул Войчемир. - Слышу… Зовет…
        - Значит так… - Ужик на миг задумался. - Зажми нос двумя пальцами и постарайся продуть уши…
        - Как?!
        - Продуть. Ну, как после ныряния, когда вода в уши попадает.
        Войча мог бы, конечно, возразить. И не просто возразить, а доказать этому недотепе-сопляку, что в лесу он бывал часто, иногда по месяцу-два, и никакие голоса ему не чудились, а ныряние тут совершенно ни при чем. Но… Не до спору было Бойче в эту минуту! Он зажал нос двумя пальцами, да так, что больно стало, представил себя на берегу речки, дунул, еще дунул…
        - Ну как?
        Войча осторожно отпустил свой изрядно покрасневший нос, оглянулся, прислушался - и ничего не услышал. Точнее услышал то, что и должно быть - - далекие голоса птиц, шум ветра в высоких кронах и даже громкое дыхание Басаврюка.
        - Не зовут! - закричал он, не помня себя от радости. - Не зовут! Не зовут.
        - Ну конечно не зовут! - рассудительно заметил Ужик - - Кому тут звать-то?
        Но Войча уже опомнился. То, что не зовут - это хорошо, а терять лицо перед Ужиком не должно.
        - И ладно, - заключил он как можно рассудительнее. - Пошли, однако…
        Шагая по лесной тропе и с удовольствием прислушиваясь (и с еще большим удовольствием не слыша ничего,, кроме обычного лесного шума), Войча все же ощущал какое-то неудобство. Подумав, он сообразил - надо было все же поблагодарить Ужика за совет. Конечно, невелика хитрость - уши продуть, но помогло же! Однако благодарить за такую безделицу следовало сразу, и Войчемир решил, что обойдется и так.
        Вечером, у костра, Войче вновь стало немного не по себе. Поляна попалась как раз такая, какой она, по мнению Войчемира. должна быть в подобном лесу: огромная, окруженная молчаливыми старыми деревьями - естественно, поросшими седым, белесым мхом. В высокой траве не было ни следочка - даже звериного. Вдобавок совсем близко оказалось болото. Войча и рад бы найти другой ночлег, но как назло почти до самой темноты тропа шла по узкому проходу между деревьями-великанами, и другого ночлега отыскать не удалось. Бегло осмотрев подозрительную поляну, Войчемир мог поклясться самим Золотым Соколом, что они с Ужиком первые, кто здесь разводит костер, - во всяком случае, за много лет. Итак, люди, да и звери, здесь не бывают. О прочих Войчемир решил пока не думать, но поневоле вспомнил о загадочной Навьей Поляне. Не туда ли они попали?
        Ко всему прочему прибавилось еще одно - Ужик замолчал. Он и раньше не отличался разговорчивостью, а в этот вечер превзошел самого себя. Покачав головой в ответ на очередное предложение не дурить и поесть мяса, на этот раз кабанятины, он вынул из своей котомки все ту же бечевку с крючком и молча направился куда-то в лес. Войча уже не удивился, когда его странный спутник вернулся с парой здоровенных рыбин и в таком же полном молчании принялся печь их на углях. Пару раз Войчемир, которому от всего этого становилось муторно, пытался завести беседу - о дороге, о своем житье-бытье в далеком Ольмине и даже о навах, хотя их-то поминать совсем не следовало. Ужик невозмутимо слушал, а на вопросы лишь молча разводил своими худыми руками, показывая, что сказать ему совершенно нечего. Поев, он завернулся в свой нелепый черный плащ и мгновенно уснул, оставив Войчемира наедине с его невеселыми думами.
        Войча обиделся. Он не ждал от недоростка особого вежества, но такое полное равнодушие все же огорчило. Войчемир решил, что делать нечего, и улегся боком к костру, рассчитывая, что дым хотя бы на какое-то время отгонит комарье с близкого болота. Уже засыпая, он не без удивления отметил, что не слышит поганого писка - не иначе в эту ночь болотные комары оказались почему-то заняты в ином месте…
        - Войчемир… Войчемир… Мы здесь… Мы здесь…
        Странные голоса пришли сразу - вместе с темным забытьем. Сквозь сон Войча слышал знакомый хор. Его звали, его ждали, его желали - и как желали! Причем ждали и желали не просто случайного прохожего, а именно его - храброго альбира Войчемира сына Жихослава. Ждали многие годы, и вот наконец…
        - А?! - спросонья рука привычно схватила меч. Войчемир быстро привстал и оглянулся, опасаясь - или надеясь - увидеть рядом что-нибудь скверное, но знакомое - хотя бы чугастра. Того можно и за орехами послать! Но ни лихих станичников, ни косматого гостя на поляне не было. Был все тот же недотепа-Ужик, спавший, свернувшись под своим черным плащом, кони, привязанные у ближайшего дерева, и, конечно, сама поляна. Сейчас, в неверном свете молодой Луны, она казалась еще больше. Деревья у ее края стали словно повыше, трава светилась чистым серебром, а от близкого болота тянулись легкие клочья тумана. Было Красиво и очень тихо.
        Спать почему-то расхотелось. Войчемир хлебнул воды из полупустого меха и устроился поудобнее у погасшего костра, размышляя о нелегкой доле Кеева кмета. А еще говорят, что Кеевы альбиры зря хлеб едят! Войча вздохнул и совсем уже собрался на боковую, как вдруг почуял - на поляне что-то не так.
        Внешне все было по-прежнему, разве что лунный свет стал ярче и туман - погуще. Но Войча ощутил давнее, привычное чувство опасности. Нет, шалишь! Он поудобнее пристроил меч под правой рукой, саблю - под левой и крепко протер глаза. Спать в такую ночь не следовало…
        Туман становился вес гуще, Луна светила все Ярче, а вокруг стояла тишина
        - полная, мертвая, поистине навья. И вот Войчемиру стало казаться, что клочья тумана медленно двинулись с места, подступая ближе к костру. Он вновь протер глаза. Нет, почудилось! Войча еле успел перевести дух, как вновь застыл - проклятый туман все-таки двигался. Вернее, туман стоял на месте, но что-то двигалось внугри него - сначала медленно, затем все быстрее, быстрее. Войче начало казаться, что он различает призрачные силуэты…
        «Ужик!» - чуть было не позвал он, но в последний момент сдержался. Что толку от недотепы? Пусть спит себе, рыбу переваривает…
        Войча сцепил зубы и решил ждать. Теперь он уже видел тех, кто кружился в странном беззвучном танце. Девочки - совсем маленькие и чуть постарше, точнее их бледные, размытые силуэты, сквозь которые можно различить и высокую траву, и темные стволы деревьев. Десятки теней окружали Войчу, они подступали все ближе, их движения становились все быстрее…
        - Войча! Войча! Войча! Войча!
        Голоса ударили со всех сторон. От неожиданности Войчемир дернулся, закрыл уши руками, но голоса не отставали:
        - Войчемир! Войчемир! Иди к нам! Потанцуем! Потанцуем!
        Призрачные тени подступили совсем близко. Войча уже видел их лица - бледные, светящиеся. Длинные волосы падали на плечи и грудь, горя зеленоватым огнем.
        - Иди к нам! Иди к нам! Потанцуем! Потанцуем! Войча опомнился - Конечно, страх не исчез, но он внезапно ощутил нечто вроде уверенности. Нет, на это его не возьмешь!
        - Эй, вы! - гаркнул он, радуясь звуку собственного голоса, - Подрастите сперва, а потом плясать зовите!
        - Мы не маленькие! Мы не маленькие! - дружно ответил хор, гостьи подошли совсем близко, и теперь не только волосы, но и тела засветились странным зеленоватым светом.
        - Иди к нам, Войча! Иди к нам! А то придет Старшая Сестра и заберет тебя…
        - Еще чего! - Войчемир даже приосанился от собственной смелости. - Идите-ка, детки, к себе в болото!
        - Он не хочет! Он не хочет! - голоса теперь звучали обиженно, круг зеленоватых теней разомкнулся, - Он не хочет! Позовите Старшую Сестру! Старшую Сестру…
        - С кем это ты?
        От неожиданности Войча резко обернулся. Сонный Ужик высунул голову из-под плаща и удивленно глядел на своего спутника.
        - Ы-ы-ы! - красноречиво ответил Войча, тыча пальцем в тех, кто обступил поляну.
        - А! Навы! - Ужик перевернулся на другой бок. - Бедняжки…
        Чувствуя, что недотепа вновь собрался спать, Войча заспешил:
        - Ужик! Ужик! Ты же этот… рахман! Чего делать-то?
        - Ничего. - - послышался сонный голос. - Они не тронут…
        Войча был бы рад разделить эту уверенность, но не мог. К тому же сейчас должна появиться загадочная Старшая Сестра… В голове промелькнуло слышанное еще в детстве, в долгие ольминские вечера.
        - Ужик! Может, круг начертить? Этот… чародейский?
        - Начерти.
        Войча понял, что от недоучки-Ужика больше ничего не добиться. Времени оставалось в обрез. Войчемир вскочил и принялся чертить саблей большой круг. Круг с непривычки вышел неудачным - скорее не круг, а неровный овал, к тому же след сабли был почти незаметен в высокой траве. Но Войча был рад и этому. Сев у костра, он сжал в кулаке оберег - громовой камень - и начал лихорадочно вспоминать подзабытые заклинания от нежити. Как назло, память отказывала, а Луна светила все ярче, туман становился все гуще…
        - Вот он! Вот он! Старшая Сестра! Старшая Сестра, посмотри!
        Войча зажмурил глаза, но голоса ударили вновь - совсем близко:
        - Смотри! Смотри! Он не хочет с нами танцевать! Накажи его!
        - Войчемир. Я здесь!
        Знакомый голос заставил похолодеть. Забыв обо всем, Войча открыл глаза.
        Навы стояли по краям поляны. Их стало больше - во много раз, они выглядывали из-за деревьев, и даже из глубины леса доносился негромкий шепот. Но не на них смотрел побледневший, застывший, словно камень, Войча. Та, что звала его днем, чей голос он не мог забыть, теперь стояла прямо у костра.
        Войча тут же узнал ее - хотя и не видел до этого ни разу, да и не надеялся увидеть. Лунный свет падал на спокойное, чуть скуластое лицо, на полупрозрачное нагое тело, укрытое длинными, ниже пояса, зеленоватыми прядями струящихся, словно вода, волос. Такими же зелеными были глаза - большие, глубокие, под резким разлетом темных бровей. Женщина стояла молча, и ее тонкие, горящие призрачным огнем руки были протянуты вперед, почти касаясь груди Войчемира.
        - Старшая Сестра! Старшая Сестра! - вновь прошестели десятки голосов, и все стихло.
        - Я здесь, Войчемир, - негромко проговорила та, что стояла у костра. - Пойдем!
        Войча послушно кивнул и хотел сделать шаг, но тут рядом завозился под своим плащом Ужик, и Войча опомнился.
        - Нет… - хрипло проговорил он, а затем повторил, уже громче и решительнее: - Нет! Нет! На зеленоватом лице мелькнула улыбка:
        - Чего ты боишься, Войчемир?
        На этот вопрос можно было отвечать долго и обстоятельно - в этом лесу следовало бояться буквально всего. Войча ограничился тем, что помотал головой и вновь повторил «Нет!», но на этот раз не так твердо.
        - Разве ты видел таких, как я? - Старшая Сестра медленным уверенным жестом отбросила в сторону закрывавшие ее тело волосы. - Посмотри!
        - А-а… - только и смог произнести бедняга-альбир, поскольку таких женщин он действительно еще не встречал. Да и вообще, по этой части ему было далеко до самоуверенных сослуживцев, хотя бы до знаменитого красавца Пленка, по которому плакала добрая половина девиц в Кей-городе. Но даже Пленк, подумалось мимолетно, и тот потерял бы и речь, и слух при виде той, что стояла возле погасшего костра.
        - Чего? Чего тебе надо? - Войча с силой дернул себя за чуб, пытаясь отогнать наваждение. Снова смех - легкий, уверенный.
        - Тебя, Войчемир! Я нужна тебе, ты - мне. Сейчас я отошлю этих детей обратно в озеро…
        Войча вновь кивнул и потянулся вперед, но вдруг - совершенно не вовремя - подумал об Ужике. Что будет с недомерком в этом жутком лесу? Ясное дело - сожрут. Сожрут - и костей не оставят. И хорошо, если только сожрут…
        - Я… это… - он затравленно оглянулся, но Ужик как ни в чем не бывало спокойно спал, укрывшись с головой своим дурацким плащом.
        - А ты зеленая! - ляпнул Войча первое, что пришло в голову. - Как жаба!
        Темные брови на миг дрогнули.
        - Я могу наказать за такие слова, Войчемир! Это мой лес, и здесь творится моя воля. Но в тебе говорит страх. Страх виной тому, что у тебя в глазах - зелень. Посмотри! Взгляни внимательно - не бойся!
        Войча хотел отвернуться, но глянул - и только охнул. Зеленый свет исчез. Тело той, что была так близко, засветилось серебром, призрачный свет сгустился, и парень понял, что перед ним уже не тень, а живая плоть. Порозовели губы, глаза блеснули теплым огнем, а в густых волосах неярким старым золотом засветился венец…
        - Прикоснись ко мне… Прикоснись… Соблазн был велик. Это был даже не соблазн. Живая прекрасная женщина стояла рядом, и мешкать было попросту нелепо. Войча затаил дыхание, протянул руку…
        …Пальцы ушли в пустоту. Вместо теплой кожи Войча ощутил ледяной холодный ветер. Исчезло живое прекрасное лицо, в лунный свет превратились густые волосы, а прямо на парня в упор глядел желтый равнодушный череп, скалясь вечной презрительной усмешкой.
        - Нет! Нет! - Войча отпрыгнул назад, схватил меч и начал бешено вращать им в воздухе. - Уйди, нежить! Уйди!
        Снова смех - холодный и злой:
        - Взять его! Быстро!
        Тени надвинулись, закружились в дикой пляске, и Войчемир понял, что деваться некуда. Он бросил бесполезное оружие и упал на траву, закрывая лицо руками…
        - Чего кричишь, Войча?
        Прикосновение было теплым. Войча, еще не веря, дернулся, привстал и открыл глаза. Ужик сидел рядом, потирая заспанное лицо.
        - Приснилось что-нибудь?
        - Приснилось? - выдохнул Войчемир, оглянулся - и замер. Поляна была пуста, рядом лежал меч, чуть дальше мирно стояли кони, а вдали, в лесной глуши, привычно перекликались ночные птицы.
        - А-а… Она где? - Войча вскочил и неверными шагами обошел поляну. - Она же здесь была!
        - Приснилось, - равнодушно пояснил Ужик, вновь заворачиваясь в плащ. - Место такое…
        - Матушка Сва! - Войча без сил опустился на траву. Приснилось? Но на траве он нашел следы сабли - круг, который так и не помог ему. Или все же помог? А может, и вправду это все сон?
        - Ужик… - нерешительно начал он. - А кто такая… Эта… Старшая Сестра?
        - Чья? - донеслось из-под плаща.
        - Навья!
        - Понятия не имею… - плащ легко шевельнулся. - Надо будет у Патара спросить. Тебе что, какая-то Старшая Сестра приснилась?
        Объясняться не было сил, и Войча, решив, что хуже не будет, лег прямо на траву и забылся тяжелым сном. Разбудили его веселое утреннее солнце, птичье пение - и Ужик, успевший сходить на зорьку и теперь пекший на углях двух огромных лещей.
        Весь следующий день Войча был мрачен и молчалив - - совсем как Ужик накануне. Его не радовали ни солнце, ни дорога, которая теперь стала заметно шире, ни съеденные за завтраком лещи, оказавшиеся необыкновенно вкусными. Перед глазами стояло одно и то же - бледный лунный свет, хоровод призрачных теней и та, которая пришла за ним. Неужели это был сон? И ее голос, и она сама? Тогда что же такое явь?
        Увы, посоветоваться об этом было не с кем - не с Ужиком же, в самом деле!
        - и Войча молчал. Похоже, его насупленный вид удивил даже равнодушного ко всему Ужика. Во всяком случае, на дневном привале заморыш самым наивным образом поинтересовался, не случилось ли с Бойчей чего такого… Этакого.
        Войчемир поневоле восхитился тоном, да и смыслом, вопроса, но затем обиделся и предпочел отмолчаться. Ужик пожал плечами (похоже, на что-либо иное его плечи и не годились), после чего потерял всякий интерес и к Войче, и к его настроению. Тут уж Войча не выдержал и, перемежая каждое второе слово все той же «каранью», потребовал от бездельника-недотепы-дармоеда-недомерка Ужика подробного и ясного ответа: что случилось прошлой ночью?
        Бездельник-недотспа-дармоед-недомерок улыбнулся, сообщив, что сказать ничего не может, поскольку спал. Правда, пару раз он просыпался и, кажется, один раз что-то видел. Быть может, нав. Но он мог и перепутать, поскольку лунный свет, а заодно и туман способны породить еще и не такие дива. А что касается виденного Войчей, то если это сон, то и волноваться нечего. А ежели и не сон, то волноваться тем более нечего, поскольку если уж Войчу не тронули навы, то иная нежить и подавно обойдет стороной.
        Мысль Войчемиру неожиданно понравилась. А ведь действительно - не тронули! То ли благодаря вовремя начертанному кругу, то ли благодаря камню-громовику. То ли - чем Косматый не шутит! - попросту испугалась нежить зеленая. Ведь он все же не кто-нибудь, а Кеев альбир и самого Светлого племянник!
        Настроение Войчемира резко улучшилось. Разве что в глубине души осталась горечь. Старшая Сестра! Эх, сестренка, что же тебя занесло к этим, зеленым! Войча пытался не думать, забыть, но понял - не забудет. Да и кто пройдет мимо такой? Разве что Ужик, но с него какой спрос?
        Между тем дорога вела дальше, прямо на полдень. Пару раз на пути встречались большие поляны, но Войча предпочел не останавливаться. Из рассказов длиннобородого Нелюба он помнил, что на третий день пути, как раз посреди леса, тропа пройдет мимо небольшой избушки, и Войчемир постарался подгадать так, чтобы заночевать именно там. Лишняя ночь под открытым небом, да еще в таком лесу, не радовала. Под крышей как-то надежнее. Однако часы шли за часами, дорога вела все дальше, а небо над лесом уже начинало темнеть. И лишь в ранних сумерках Войчемир, начавший уже изрядно волноваться, заметил впереди что-то темное. Он ткнул Басаврюка пяткой, тот, недовольно заржав, перешел на рысь, и уже через минуту Войча удовлетворенно скомандовал: «Стой!». Перед ними была избушка - небольшая, вросшая по самые подслеповатые оконца в серую лесную землю.
        - Успели! - резюмировал Войча, поворачиваясь к Ужику. - Тут и заночуем. Интересно, дома ли бабка?
        Он ждал вопроса: «Какая?», но поскольку нелюбопытный Ужик промолчал, пояснил все до конца:
        - Бабка тут живет. Нелюб говорил - не простая бабка. То ли велхва, то ли наузница. Яга, одним словом.
        - Как в сказке? - Ужик зевнул. - А в ступе летает?
        Несмотря на совершенно равнодушный тон, каким это было спрошено, у Войчемира внезапно возникло страшное подозрение - а не шутит ли часом этот недомерок? Шутки Войча не любил, разве что свои собственные, но на этот раз сделал вид, что ничего не заметил. Про ступу он предпочел промолчать, зато обстоятельно пояснил, что сказки - сказками, а бабка самая настоящая, к тому же полезная, лечит травами и никому зла не делает. Во всяком случае, в подобном не замечена, хотя ей в обед все сто лет будет. Значит и им беспокоиться нечего.
        Ужик не возражал, но очень скоро стало ясно, что Войчемир ошибся - причина для беспокойства была. Они поняли это, как только Войча слез с коня и подошел к двери.
        - Матушка Сва! - ахнул он. - Бабка-то… …Все, что осталось от той, которая лечила травами, лежало тут же, у порога - скелет, покрытый потемневшими лоскутьями грубой домотканой одежды. Поломанная клюка валялась чуть в сторонке, рядом с полусгнившими остатками плетеной корзины.
        - Так… - Войча на всякий случай вытащил меч, затем подумал, вложил его обратно в ножны и склонился над останками.
        - Привяжи коней, - бросил он Ужику. - А я погляжу…
        Осмотр занял больше времени, чем думалось. Ужик, привязав коней к ближайшему дереву, пристроился рядом с Бойчей.
        - Темно… - Войчемир встал и размял затекшие плечи. - Завтра еще поглядим… Но, в общем, и так ясно - не своей смертью бабка померла. Не от хвори и не от зверя…
        - Шея сломана, - негромко добавил Ужик, ставший внезапно очень серьезным.
        - Но это не медведь…
        - Точно! Смотри, это у нее под рукой было. На ладони у Войчи лежала небольшая бронзовая бляшка - странный зверь, похожий то ли на льва, то ли на тигра.
        - Такие на одежду нашивают…
        - Соображаешь! - одобрительно кивнул Войчемир. - Думаю, так было: бабку прямо у порога подстерегли. Раз - и шея набок. Только и успела, что в одежду вцепиться и бляшку эту сорвать…
        Внезапно совсем рядом послышался шум - негромкий, но отчетливый.
        - В доме! - Войча выхватил меч и одним движением оказался между дверью и Ужиком. - Урс, назад! Эх, дурни мы, сразу надо было посмотреть!
        Они замерли, прислушиваясь, но в избушке все стихло. Но вот вновь послышался шум, чьи-то легкие шаги. Скрипнула дверь. Войчемир не спеша поднял меч…
        - Ой, дяденька, не надо!
        Рука, державшая оружие, дрогнула. На пороге стояла девчушка - невысокая, простоволосая, в грязном, порванном на боку платье.
        - Фу, ты!
        Войча облегченно вздохнул, но затем нахмурился:
        - А ты кто такая?
        - Я… Я внучка… Внучка… - девчушка испуганно переводила взгляд с мрачного Войчемира на невозмутимого Ужика. - Дяденька, не убивайте! Я на все согласная…
        - Да на что ты нужна! - в сердцах бросил Войча. - А ну-ка, Ужик, огня!
        Покуда недотепа-Ужик возился с кремнями и трутом, Войча успел обшарить избушку и вернулся оттуда с пучком лучинок.
        - А ну-ка… Значит, внучка, говоришь? Ужик, гляди!
        Войча бесцеремонно схватил девчушку за ухо н повернул ее к свету.
        - Видал?
        На тонкой грязной шее болталась потемневшая медная гривна.
        - Беглая… Ну, и от какой бабульки ты бежала? Девчушка всхлипнула, но Войчемир был неумолим:
        - Знаем таких внучек! Что, придушила бабку?
        - Нет! Нет! - в глазах беглянки плавал ужас. - Она… Она была уже мертвая… Я и подойти боялась… Не убивайте, дяденька! Я что хотите делать буду… Я… Я… Я все расскажу…
        - Вот это уже лучше! - удовлетворенно заметил Войча, присаживаясь на старую колоду, служившую, как видно, для рубки дров. - Ужик, затопи-ка печурку…
        Пока молчаливый Ужик занимался этим нужным делом, девчушка, плача, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, рассказывала свою нехитрую историю. Вернее, история как раз оказалась непростой - даже после всего, что Бойче довелось увидеть и узнать за последние дни.
        Беглянку звали Улой. Впрочем, она и не была беглянкой. Всю свою жизнь она, холопка местного дедича, прожила в соседнем селе - именно в том, из которого уже год как перестали доходить вести. И недаром - села больше не было…
        Чужой человек постучался в ворота как раз в день Солнцеворота, когда повсюду горели праздничные костры. Чужак был хмур, молчалив - и болен. Его уложили на солому в сарае, позвали бабку - ту самую, что теперь лежала у собственного порога - но было поздно. Через три дня чужака отнесли на погост, а еще через день пропал первый из жителей маленького села. Затем исчез второй, третий…
        - Он… он и за мной приходил… - Ула говорила быстро, но еле слышно, постоянно оглядываясь на подступавший к поляне лес. - Всех уже сгубил и за мной пришел. Страшный, лицо красное, ногти желтые, кривые…
        - Одет? Во что одет? - быстро спросил Войча.
        - Кафтан… Богатый, с бляшками медными. Когда он помер, думали еще этот кафтан оставить, не хоронить, но потом…
        Войча кивнул. Про одежду он спросил больше Для порядка - все и так было ясно. Войчемиру приходилось допрашивать пленных и он видел, что девчушка не лжет. Да и совпадений было больше чем достаточно - про «опыра» ему рассказывали еще в Кудыкиной Гати.
        Заметил Войча и еще кое-что. Вначале ему показалось, что перед ним - совсем ребенок, лет восьми, не больше. Но при свете лучин - их не пожалели, зажгли сразу с полдюжины - стало ясно, что Ула значительно старше. Оставалось лишь гадать, сколько ей - тринадцать? Четырнадцать? Такую уже и продать можно - и не без выгоды.
        Впрочем, продавать беглянку было некому - не Ужику же! - да и вряд ли Войча мог нажиться на такой сделке. Девчонка была некрасива. И даже не просто некрасива - такую не каждый день встретишь. Лицо покрывали глубокие оспины, вместо носа торчал какой-то бугорок с двумя дырочками, вдобавок ко всему у бедняжки не было передних зубов, отчего она слегка пришепетывала. Такую даже огрским торговцам не продашь, даже ежели отмыть, подкормить и нарядить во что-нибудь пристойное.
        Итак, продавать Улу Войча раздумал, но проблема осталась. И не одна, а сразу несколько. Куда, например, эту Страшилку (именно так Войча стал про себя именовать беглянку) девать? А главное - куда идти? Ведь село - мертвое село, откуда бедная Страшилка бежала - находилось как раз на их пути.
        Об этом Войча решил поговорить с Ужиком попозже, когда Ула заснет. Лишнего девчонке знать ни к чему , да и чем она поможет, Страшилочка?
        Ужик молча выслушал Войчины соображения и задумался. Честно говоря, Войчемир не ждал от недотепы чего-нибудь путного и советовался с ним больше для порядка, чтобы парень не думал, будто с ним не считаются.
        - И чего делать будем? - поинтересовался Войча, ожидая увидеть в ответ все то же пожатие узких плеч.
        - Пойдем в село.
        Сказано это было настолько твердо и уверенно, что Войча даже растерялся.
        - А этот… опыр который?
        - Убьем.
        И вновь поразился Войча - от Ужика ли он это слышит?
        - Ну… да - нерешительно кивнул он. - Надо бы… Ведь он, нелюдь, и дальше народ губить будет! Так ведь как его убьешь? Его же, говорят, и сталь не берет!
        - Убьем…
        Войча вздохнул. План глубокого обхода по лесу, который он хотел предложить, повис в воздухе. Если уж этот недомерок не боится…
        - А и ладно! - Войча покачал головой и зло скривился. - Где наша не пропадала! Знать бы только, как к нему, к опыру этому, подступиться…
        На это Ужик ничего не сказал, и Войча мысленно пожалел о своем скоропалительном решении. Но не бить же отбой - да еще при Ужике! Этого Войчемир позволить себе не мог - пусть даже их поджидает дюжина «опыров» с чутастром впридачу.
        …Ночью Войча почувствовал, как кто-то легко дотронулся до его плеча.
        - Дяденька…
        - А? - Войчемир дернулся, привстал - и тут же его щеки коснулась маленькая теплая ладонь.
        - Дяденька! Страшно мне! Можно я рядом с вами посплю…
        Войча огляделся, но в темной избушке ничего разглядеть было нельзя. Где-то неподалеку тихо дышал во сне Ужик, Ула - Страшилка - не дожидаясь согласия, быстро пристроилась рядом.
        - Дяденька! - шопот стал громче. - Вы… Вы такой сильный… Вы такой…
        Войча начал понимать, что Страшилке совсем не страшно. Худое тело девчушки прижалось к нему, и он ощутил под рукой крепкие, уже совсем не детские груди.
        - Так… - Войча нашарил в темноте сначала голову, затем ухо, кажется, левое. Послышался испуганный писк.
        - Дяденька! Ай! Не надо!
        - Ежели страшно, то иди к дяде Урсу. Вот он точно ничего не боится!
        - Но почему? - в голосе звенела обида,
        - Потому…
        Войча повернулся на бок и постарался храпеть погромче. Ему было жаль бедную Страшилку, но не объяснять же девчонке, что на такую не покусится даже пьяный кмет при грабеже взятого города. Если хотя бы она не пришепетывала!
        …Утром они вышли в путь, уже втроем, а около полудня лес расступился, глазам открылась маленькая речушка, а за нею - приземистые черные домишки мертвой деревни.
        Глава вторая. Мать Болот
        Они! Хвала Соколу, они!
        Сновид Полтора Уха, старший кмет, первым заметил то, что открылось за поворотом - широкий плес, несколько больших лодей, вытащенных на невысокий песчаный берег, и огромный цветной шатер на холме.
        - Они! Кей Улад, они пришли! - Сновид, не удержавшись, сорвал с головы шлем и махнул им в воздухе. Солнечный луч отразился на полированной стальной поверхности, и словно в ответ дружно закричали на лодьях - и кметы, и добровольцы-улебы:
        - Слава! Слава! Кей Улад! Кей Улад! Их услышали. На берег, к черным лодьям со снятыми мачтами, высыпала толпа людей - кто в сверкающих стальных доспехах, кто в белых рубахах.
        - Слава! Кей Сварг! Кей Сварг! - донеслось до стремнины, по которой плыли лодки.
        Улад стоял у мачты и старался сохранять на лице серьезное и даже суровое выражение, хотя его так и тянуло широко, по-мальчишески улыбнуться. Нельзя - ведь он, Улад сын Мезанмира, не просто восемнадцатилетний парень, впервые возглавивший войско. Он - Кей и потомок Кесв, наследников славы самого Кея Кавада. Его предки были избраны богами, чтобы править этой землей - Великой Орией, что протянулась от моря Скандского до моря Змеиного, от Харпийских гор до могучей реки Итль. И ничего, что с непривычки, давит плохо подогнанный румский панцырь, а меч, настоящий франкский меч, слишком уж оттягивает пояс. Это мелочи, о которых настоящий воин не должен и думать. Главное - это его первая настоящая война, первое боевое задание. Это задание он, Кей Улад, выполнил точно и в срок, приведя свое войско к этому низкому песчаному берегу, к этому шатру, над которым развевается Стяг Кесв. Улад уже видел его - громадное красное полотнище с изображением распластавшей крылья могучей птицы - Кеева Орла, когда-то носившего Кея Кавада по небесным дорогам между Небом Синим и Небом Золотым.
        - Успели! Хвала Соколу и Дию! - Сновид, старший кмет, которому собственно и довелось снаряжать войско и следить за порядком в походе, все еще не мог успокоиться:
        - Успели! Не перехватили, хвала богам! Улад не ответил на радостную усмешку своего помощника и чуть брезгливо дернул плечом - жест, позаимствованный у отца. Радость старшего кмета понятна, он и сам рад тому, что успел в срок, но показывать лишнее волнение ни к чему. Кей должен быть спокоен - так учил отец. И тогда воины тоже будут спокойно делать свое дело.
        Да и особых причин для волнения Улад не находил. Кто мог перехватить их лодьи, на которых полсотни кметов в железных латах и триста крепких ребят из Валина? Или Полтора Уха думал, что Сварг опоздает? Но этого вообще быть не может! Сварг - смелый воин и опытный полководец. Да, война, да, мятеж, и отец, конечно, неспроста повелел ему привести войско на помощь брату, но что могут сделать волотичи, эти лесные дикари, против Кеева войска? И Уладу подумалось, что старший кмет, много лет проживший в мирном Валине, слишком привык к спокойной жизни. Уж не потерял ли он свою смелость вместе с половиной уха, когда-то снесенного огрской саблей?
        Берег приближался. Улад уже ясно видел ровный строй кметов на песчаной косе, толпу ополченцев поодаль, а впереди всех - высокую фигуру в красном плаще и остроконечном шлеме. Брат! Забыв обо всем, молодой Кей схватился за канат, поддерживавший мачту, и вскочил на узкую кромку борта. Брат! Сколько же они не виделись!
        Нос лодьи мягко ткнулся в песок - Толчок был еле заметным, и Упада лишь слегка качнуло. От сверкающего железом строя отделились несколько кметов, не иначе чтобы подать сходни, но Улад решил не ждать. Какие сходни на войне! Он воин, а не старец! Красные огрские сапоги вошли глубоко в песок. Улад выпрямился, поправил чуть сбившийся набок шлем и ровным твердым шагом направился к Стягу, под которым стоял брат. Еще пару лет назад он просто побежал бы и бросился брату на шею, но тогда он' был просто мальчишкой, который мог лишь завидовать братану Сваргу, который уже не один год железной рукой правит непокорными дикарями-волотичами. Теперь же они почти ровня - Сварг, наместник в земле волотичей, и он, Улад, повелитель улебов. Кеи, хозяева этой земли…
        В первый миг он не узнал брата. Наверное из-за шлема, который закрывал не только голову, но и щеки, и даже переносицу. Отличный шлем! Улад успел на миг позавидовать брату, но затем все лишние мысли исчезли. Рука в перчатке из оленьей кожи поднялась в приветственном жесте - локоть ровный, ладонь вперед. Короткий быстрый поклон, как равный - равному.
        - Чолом, Кей Сварг!
        - Чолом, Кей Улад!
        Голос брата тоже звучал необычно - сурово, твердо. Но так и должно быть
        - Кей Сварг не дома, не среди близких…
        Сзади заскрипели по песку шаги. Улад знал - это его старшие кметы. Сейчас он представит их брату. Это тоже положено - брат должен знать тех, кого привел Улад. К сожалению, сам молодой Кей успел познакомиться лишь со Сновидом, который помогал ему в Валине последние два года. Остальных - Когута, Прожада и Яскулда - он впервые увидел лишь месяц назад, когда начал собирать войско. Ну, ничего, еще будет время…
        К Стягу подошло несколько воинов в сверкающих дорогих латах - старших кметов в войске брата. К сожалению, их имена как-то проскользнули мимо сознания - наверное, от волнения. Похоже, брат понял и, еле заметно улыбнувшись, кивнул в сторону шатра. Улад обрадовался - наконец-то они смогут поговорить наедине! - но все же не забыл махнуть рукой Сновиду. Этот жест, понятный им обоим, означал многое - выгрузить людей, вытащить лодьи на берег, поставить шатры, сварить кашу из взятых из дому запасов. Собственно, всем этим Полтора Уха и занимался - Улад был командующим, и не его дело вникать в подобные мелочи. Он - Кей, и этим все сказано…
        В шатре оказалось неожиданно темно. Ноги сразу же утонули в мягких огрских коврах. Брат сорвал с гловы шлем, и в полутьме засветились его коротко подстриженные рыжие волосы. Улад невольно улыбнулся. Оба они были рыжие, как их покойная мать, но если рыжинка лишь слегка тронула светлые волосы младшего, то Сварг был огненно рыж, как Солнце, в честь которого и был назван.
        - Ну, здравствуй, братишка! - старший крепко обнял Улада за плечи и прижал к закованной в латы груди. - Вовремя!
        Похвала заставила покраснеть, и Улад, сбиваясь и даже слегка заикаясь (этим он страдал с детства и очень стеснялся) принялся рассказывать о том, как собирал войска, как сзывал добровольцев из самых верных селений возле Валина, как доставал по всей улебской земле оружие. Брат слушал, кивал, наконец мягко положил тяжелую латную Рукавицу на плечо младшему:
        - Потом… Остальное расскажешь на совете. Пятьдесят кметов - это хорошо. У меня только сорок…
        - К-как?! - Уладдаже растерялся. Он был уверен, что в войске брата их должно быть не меньше сотни.
        - Потом… - повторил Сварг и устало мотнул рыжей головой. - Плохи дела, братишка…
        Уладу показалось, что он ослышался. Дела не могли быть плохи! Войско Кеев
        - самое мощное от Харпийских гор до Денора. Даже огры - и те признали силу железных латников Светлого, первыми попросив мира. А тут какие-то волотичи, дикари, на которых надо просто охотиться, словно на кабанов…
        Тут в дальнем углу шатра шевельнулась груда мягких покрывал, и Улад к вящему смущению понял, что здесь они не одни.
        - Порада, подойди - негромко, не оборачиваясь, произнес брат, и к Уладу шагнула невысокая простоволосая женщина в светлом легком платье.
        - Это мой брат - Кей Улад…
        - Здоров будь, Кей…
        Голос был низкий, грудной, поклон - почтительный, по чину.
        - Ч-чолом! - совсем растерялся младший, даже забыв кивнуть в ответ.
        - А теперь иди, Порада…
        Женщина, вновь поклонившись, на этот раз им обоим, вышла, слегка задев Улада крепким горячим телом. Молодой Кей только вздохнул - и от близости молодой женщины, и от понятного смущения. Ведь он хорошо знал Челеди - супругу брата, сестру самого Великого Хэйкана. Высокая, не по-здешнему красивая, она была приветлива с Уладом и даже пару раз защищала его во время недолгих ссор с братом. Порада, кто она? Откуда?
        - Не удивляйся… - Сварг, похоже, понял, о чем думал младший. - Порада, она… Я бы без нее пропал.
        Спрашивать Улад не решился, да и не до этого сейчас было. Дела плохи - почему? И что значит - плохи?
        - Я… - нерешительно начал он, - Я думал… Отец велел…
        - Пойдем! - перебил Сварг и устало повел плечами. - Сейчас сам увидишь.
        Они вышли из полутемного шатра и направились вдоль берега, мимо черных лодей, у которых сновали кметы. Улад краем глаза заметил, что его люди уже успели выбраться на берег и споро ставят шатры. Это порадовало - Сновид не зря считался одним из самых опытных кметов, воевавших еще вместе с отцом. Но почему дела плохи? И куда его ведет брат?
        За мысом было пусто, но в отдалении одиноко чернела лодья, наполовину вытащенная на песок. Одного взгляда, брошенного в ее сторону, было достаточно, чтобы понять - что-то не так. Что-то в этой лодье, обычной, такой же, как и все прочие, было зловещее, даже страшное. И запах! Откуда этот запах, этот смрад, который ни с чем не перепутаешь?
        - Вчера приплыла, - старший зло дернул Щекой. - Пустили вниз по течению - от самого Коростеня. Знали, сволочи, что не пропустим…
        Еще ничего не понимая, но чуя беду, Улад быстро подошел к низкому черному борту - и отшатнулся, даже не взглянув - настолько страшным был смрад, идущий оттуда. Но затем, все же пересилив себя, заглянул - и вновь отшатнулся.
        Трупы… Вся лодья была заполнена трупами - голыми, уже тронутыми гнилью. Те, что лежали здесь, умерли плохо - черная застывшая кровь покрывала тела. Вспоротые животы, расколотые черепа, сорванная кожа, черные дыры на месте выжженных глаз. Взгляд зацепился за бесстыдно раскинувшее ноги женское тело. Улад, не удержавшись, вновь поглядел туда - и вздрогнул. Груди у погибшей были отрезаны, из живота торчал деревянный кол…
        - Это те, кто был в Коростене, - негромко проговорил Сварг. - Кметы и их жены. Весь гарнизон. Это уже вторая - первую мы перехватили три дня назад…
        И тут, наконец, Улад понял. Враги взяли Коростень! Значит, земля волотичей уже неподвластна Кеям! Коростень, который захватил еще дед, великий воитель Хлуд, город, который потом вновь пришлось брать отцу. Выходит, снова…
        - В Коростене стояло сорок кметов, - брат кивнул в сторону страшной лодьи. - Там были наши купцы, их семьи… Еще человек двадцать пропало в пути - уже и не скажешь где - Двадцать кметов у Нетвора - он пока держится на полночи, у Струи-озера. Со мной сорок, к сожалению, почти все - молодежь. Вот и все наше войско…
        - А… оп-полчение… - только и мог выговорить Улад. - Дедичи… Должны соб-брать…
        Брат махнул рукой и, не оглядываясь, зашагал прочь от страшного места. Улад растерянно оглянулся и бросился следом, словно боясь оставаться наедине с теми, кто принял смерть в далеком Коростене…
        Совет состоялся вечером, в том же шатре. На этот раз в нем было светло - горели факелы, бросая неровные тени на дорогой полог, расшитый сказочными птицами. Людей собралось немного - вместе с Кеями пришло полдюжины старших кметов: тех, кто служил у Сварга, и тех, кто прибыл с Упадом. Кроме них в шатре оказался толстый старик, напяливший несмотря на лето большую бобровую шубу. Вскоре Улад узнал, что это - знаменитый Антомир, дедич всех волотичей, все эти годы верой и правдой служивший Кеям. Теперь он, чудом спасшийся от мести своих земляков, нашел убежище в войске Сварга.
        Что будет на совете, братья оговорили заранее. Вначале Сновид, как старший в войске Упада, коротко доложил о составе прибывших подкреплений. Затем встал Зван, один из кметов Сварга, и сообщил о том, сколько осталось в войске. Сорок два кмета и пятьдесят наскоро вооруженных беглецов - местные дедичи с родственниками и кое-кто из уцелевших Кеевых людей, сумевших убежать из Коростеня и других мест, охваченных мятежом. Улад уже знал все это, но поневоле ужаснулся - это все? А сколько мятежников - три тысячи? Пять? Об этом не хотелось и думать.
        Наконец встал Сварг. В руке брата был большой берестяной свиток. Улад вначале удивился, но затем вспомнил - мала! Рисунок земли с птичьего полета! Еще в детстве отец учил его понимать мудреные значки, обозначавшие селения, озера, переправы. У него тоже имеется такая, но с изображением его собственных владений - земли улебов. Говорят, полная мапа всей Ории есть только у отца, и показывает он ее далеко не каждому…
        Мапу расстелили прямо на ковре, кто-то поднес факел поближе. Сварг присел рядом, подождал, пока все рассядутся вокруг, и начал:
        - Вот. Мы сейчас здесь…
        Палец в кожаной перчатке указал на изгиб тонкой голубой линии - реки, по которой только что приплыли лодьи Улада.
        - Враги тут, в Коростене… А также здесь-Здесь… Здесь…
        Рука в перчатке указывала на одно селение за другим, на леса, на огромные просторы болот. Только сейчас до Улада дошло, почему волновался Сновид, его старший кмет. Ведь они плыли с заката, а все эти земли уже потеряны! Выходит, им просто повезло! И молодой Кей почувствовал, как по спине пробегают непрошенные мурашки. Ведь они не знали всего этого! Догадывались, но не знали, что дела так плохи! Их отряд легко перехватили бы, встреть они волотичсй! Выходит, Золотой Сокол не забыл своих сыновей!
        - Итак, мы удерживаем полдень и полночь, - продолжал Сварг. - К сожалению, связь с отрядом Нетвора потеряна. Я послал уже пять гонцов, но ответа нет. Если он все же получил мое послание, то мы должны встретиться у Белого Плеса - это здесь…
        Улад взглянул на мапу, но вначале ничего не понял. Выходит, они бросают даже то, что осталось! Белый Плес - это уже на самой границе с землей сполотое. Неделя пешего пути до Савмата! А как же земля улебов - его земля? Ведь там почти не осталось войска!
        - Кей! - похоже, Сновиду пришла в голову та же мысль. - Мы можем потерять Валин…
        И вновь Улад почувствовал, как по спине бегут мурашки. Валик, его город! Вот ты и сходил на свою войну, молодой Кей! Коростень потерян, Валин отрезан
        - выходит, трети отцовской державы уже нет.
        - Да, Валин под угрозой, - негромкие слова брата прозвучали как приговор.
        - Но нам сейчас главное - не пустить врагов на Савмат. У Белого Плеса - если Нетвор подойдет - мы продержимся. пока отец соберет войско… Впрочем, - по мрачному лицу скользнула злая усмешка, - может, они все-таки побоятся перейти старую границу…
        Старая граница! О ней уже никто не вспоминал, кроме стариков. Граница между сполотами и волотичами, давними врагами, еще более давними, чем огры…
        - Антомир, прошу! - Сварг коротко кивнул старику в бобровой шубе. - Объясни нам то, что еще можно объяснить…
        На этом совете Антомир, дедич всех волотичей, смотрелся странно. Еще совсем недавно он, богатый, знатный, окруженный почтительной челядью, был первым человеком на этой земле, не считая, конечно, Кея - наместника Светлого. Его, потомка давнего рода, испокон веков, чуть ли не с времен Сдвиг-Земли, владевшего волотичами, не сломил даже приход победоносного войска закованных в железо сполотов. Он остался - и правил. Даже сам Светлый, и покойный Хлуд, дед Улада, и ныне здравствующий отец, считались с этим человеком, И вот он - жалкий беглец, спасший лишь свою старую жизнь - и бобровую шубу, которая смотрелась на нем как-то шутовски. Густой низкий голос человека, привыкшего повелевать, странно контрастировал с испуганным, застывшим взглядом. Старик боялся. Не понимал, не мог объяснить - и боялся.
        Вначале Улад с трудом догадывался, о чем говорит Антомир - наречие волотичей сильно отличалось и от сполотского, и от уже привычного говора улебов. Но постепенно смысл начал доходить, и молодой Кей весь обратился в слух. Но ясности не прибавилось, скорее все стало еще непонятнее.
        Да, мы ничего не смогли предвидеть, говорил Антомир. Да, еще три месяца назад ничего - абсолютно ничего - не говорило о том, что готовится мятеж. И возможно, его лазутчики не ошибались, поскольку мятеж никто не готовил. Он возник сам - внезапно и страшно, словно пожар в сухом лесу.
        Волотичи роптали всегда - с того дня, когда воины Светлого впервые пришли на их землю. Роптали и сейчас - и на полюдье, и на Кеевых кметов, которые берут лишнее и не очень жалуют невинность здешних девиц. Но ропот ропоту рознь. В прежние годы мятеж начинали дедичи - хозяева сел и полей. Но на этот раз дедичи остались верны Кеям - и верность стоила им жизни. Эти жизни взяла Мать Болот…
        И вновь молодой Кей перестал понимать то, о чем говорил старший дедич - Мать Болот - кто это? Золотая Личина - чья? Почему ничего нельзя было сделать? И тут внезапно вспомнилось - далекий Савмат, детская, брат Рацимир…
        …Тогда, двенадцать лет назад, волотичи тоже бунтовали, и отец сам отправился во главе закованного в железо войска усмирять непокорный Коростень. Война длилась недолго - месяц. И вот отец вернулся, а вместе с ним - и старший брат рацимир, которому тогда уже было восемнадцать и он считался опытным воином. После возвращения Светлый тут же отправился на встречу с хэйканом куда-то на левый берег Денора, а Рацимир, весело отгуляв вместе с друзьями, зашел к младшим братьям. Уладу было всего пять, и чернобородый Рацимир казался ему сказочным альбиром. Старший брат весело смеялся, показывал, как он рубил волотичей (раз-раз - и голова с плеч!), а потом рассказал сказку (что еще поведаешь маленьким братишкам?) о Золотой Бабе. Будто волотичи сполот-ских богов не почитают - ни Золотого Сокола, ни Громовика Дия, ни Матушку Сва. А почитают они какую-то Золотую Бабу, которую называют очень смешно - Мать Болот. Пятилетний Улад и девятилетний Сварг, конечно, посмеялись, а Рацимир добавил, что якобы эта Мать Болот вынырнула, как какая-то лягушка, из самой глубокой топи, и была она вся из золота - и руки, и ноги, и
все прочее. Одним словом, Золотая Личина. И весом эта личина, говорят, не меньше чем четыре быка. А может и больше.
        Тут уж детские рты раскрылись, заблистали глазенки. Столько золота! И где же эта Золотая Баба? Пропала - со смехом отвечал брат - в болоте потопла. Неужели не искали? Искали, да не нашли. Вот вы подрастете и найдете. Вот так-то, братишки!
        Теперь искать не приходилось. Три месяца назад по земле волотичей пронеслось - Мать Болот вновь вернулась к своим детям. Где-то на отдаленном капище вновь объявилось ее золотое подобие. И объявилось не напрасно - быть мятежу. А затем новый слух - призвала Мать Болот некую девушку из Коростеня и дала ей свою силу и свою власть. И объявила свою волю - резать проклятых пришельцев, пока последний из них не погибнет.
        Улад потер от волнения лицо - мысли путались. Значит, им приходится, воевать с богиней? Но ведь их боги - боги сполотов - сильнее! Или они сильнее дома, в Савмате, а здесь, на чужой земле…
        Не все поверили слуху. Когда девушка, а зовут ее Велга, пришла в одно селение под Коростенем и объявила волю Матери, над нею смеялись, а местный дедич хотел схватить ее и отдать своим холопам на потеху, чтоб дура не болтала зря. Но Мать Болот защитила Велгу, а два десятка молодых парней взяли колья и косы - мечи и копья у волотичей давно отобрали - и пошли в ее войско. И это войско на следующий день ворвалось в Коростень, перебив Ксеву стражу. И тогда вся страна восстала…
        Антомир долго рассказывал о том, как один за другим гибли дедичи, пытавшиеся со своими отрядами остановить мятежников, как Велгу пытались подкупить, отравить, напугать… Тщетно - Мать Болот не оставляет свою избранницу, и там, где появляется Велга, ее войска непобедимы. А недавно она передала новую волю богини - освободить родную землю до последней пяди и идти на проклятый Савмат, чтобы сжечь его до основания. По-всюду передавали слова пророчества: «Волку выть на Кеевом Детинце». И новые тысячи пошли в победоносное войско Велги…
        Антомир давно уже закончил свой невеселый рассказ, и в шатре стояла мрачная, тяжелая тишина. «Волку выть на Кеевом Детинце»… Даже огры, вековечные враги, уничтожившие Великий Валин, дошедшие до Харпийских гор, не смогли взять Савмат. Золотой Сокол хранил сполотов. А что же теперь? Неужели Мать Болот и эта сумасшедшая девка сильнее огров?
        Наконец встал Сварг, холодный, невозмутимый. и еще раз повторил свой приказ: завтра же идти по реке к Белому Плесу. Там их должен ждать Нетвор со своим отрядом и несколькими сотнями ополченцев с полночи - тамошние волотичи не очень жалуют сородичей с полдня. У Белого Плеса быть сражению - а там пусть рассудят боги…
        Шатер опустел, и братья молча сидели на дорогих огрских коврах. Неслышно колыхнулся полог, и рядом возникла Порада. Теперь на ней было не скромное белое платье, а цветастое, из дорогой румской ткани. Сварг кивнул, и женщина присела рядом, припав к его плечу.
        - Ты знаешь еще не все, - наконец негромко проговорил старший. - Отец болен.
        - Что? - Улад подался вперед, не веря.
        - Да. Его болезнь скрывают - как и мятеж. Рацимир приехал в Савмат. Если случится беда, он возглавит войско.
        Отвечать было нечего - следовало сначала осознать. Отец! Светлый Кей, надежда сполотов и гроза врагов, владыка Ории…
        - Плохо, Улад. Но может стать еще хуже…
        - Н-нет! - молодой Кей резко выпрямился. - Брат, не может быть! Мы ост-тановим их! М-мы…
        Ладонь Сварга, на этот раз не в перчатке, а живая и теплая, легла на его плечо.
        - Ты уже взрослый, братишка. Совсем взрослый. Ты - Кей. Ты должен знать… То, что происходит - страшно. Но мы, возможно, не знаем еще всего… Я не о Матери Болот. Каждый раз, когда мы приходим на чужую землю, приходится сражаться не только с людьми, но и с богами. Боги сполотов сильны и не оставят нас. Я не пущу врагов в Савмат, если…
        - Если? - Улад вновь подался вперед.
        - Если за мятежом не стоит кто-то из нас. Из Кеев.
        Улад замер, стараясь понять, верно ли он услышал. Слишком много свалилось на него в этот день - встреча с братом, изуродованные трупы в черной лодье, восставшая из топи Мать Болот, болезнь отца… О чем говорит Сварг? Из каких Кеев?
        - Это тоже не ново. Когда-то Жихослав, наш дядя, просил помощи у огров. Понимаешь? Эту Велгу испекли здесь, но замес может быть наш, савматский. Слишком уж не вовремя… Или наоборот, очень вовремя. Для кого-то из нас… Догадываешься?
        Нет, Улад не догадывался и не решался строить догадки. Нет, нет, нет! Ведь их четверо - Раци-мир, Валадар, они со Сваргом. И, конечно, Кледа, сестричка… Ах да, еще Войчемир, двоюродный братан, сын дяди Жихослава, о котором только что сказал брат…
        - Сварг! Объясни…
        Старший дернул плечом - точно как отец.
        - Нет. Не сейчас.
        Улад невольно посмотрел на Пораду, безмолвно сидевшую рядом с братом, но Сварг покачал головой:
        - Не из-за нее. Ей я верю как никому. Все ее родственники убиты. Им не простили,..
        Улад испуганно посмотрел на женщину. Убили? За что? За то, что она - подруга брата?
        - Ее отец и братья жили в Коростене. То, что у них осталось, было в той, первой, лодье… А объяснять не буду просто потому, что не знаю. Пока… Но вспомни, что отец говорил нам о равновесии. Вспомни - и подумай…
        Слева и справа стоял лес, а между зелеными берегами текла река, по которой плыли лодьи. Идти было легко - встречное течение в этих местах еще слабое, а ветер исправно дул в белые паруса из прочного румского полотна. Не пришлось даже браться за весла - лодьи плыли быстро, и до Белого Плеса оставалось не больше двух дней пути.
        Улад стоял у высокой мачты, над которой развевался маленький красный флажок - знак, что эта лодья - Кеева. Стяг развернут позже, перед боем. Пока достаточно и флажка - пусть проклятые дикари, выглядывая из своих лесных укрывищ, Дрогнут, догадавшись, кто ведет войско.
        Теперь младший плыл на лодье брата. Иначе и не могло быть - ведь столько не виделись, о стольком следовало поговорить! Правда, разговора все не получалось. Сварг был молчалив и часами сидел над берестяной малой, разглядывая разноцветные отметки. Улад старался не мешать и просто смотрел на берег. Там было тихо, только как-то под вечер до плывущих донесся отдаленных стук - ровный, мерный, словно кто-то изо всех сил колотил железным билом о толстую доску. Случайность? Или лазутчики проклятой Велги уже узнали об их походе? Ответить было некому, оставалось надеяться на удачу. Пока же лодьи двигались без помех. Ни днем, ни ночью никто не пытался преградить им путь, и берега оставались пустыми. Дважды вдали замечали небольшие поселки, огороженные частоколом, но каждый раз Сварг приказывал не останавливаться. Остановились они лишь однажды - и совершенно случайно.
        Улад, бесцельно глядевший на берег, первым заметил маленькую фигурку. Не заметить было сложно - человек, казавшийся на таком расстоянии не больше паука, бегал взад-вперед по песчаному берегу и размахивал руками - Глядеть на это было смешно, но Улад быстро опомнился. Кто-то подает знак? Может, это друг? Или долгожданный гонец от войска Нетвора?
        Пока Улад думал, человечка заметили и другие. Впередсмотрящий поспешил доложить Кею. Сварг долго глядел на берег, затем махнул перчаткой и велел приставать. На всякий случай десяток кметов взяли луки на изготовку, готовые ударить роем стрел по притаившемуся за деревьями врагу. Но волновались напрасно - человечек был один. Вблизи он казался немногим больше - невысокий, сутулый, лысый, с неровной подстриженной бородой - не черной, не белой, а какой-то пегой. Одет он был в совершенное рванье, такое, что и холоп носить не станет. Поначалу его и приняли за холопа, но человечишка упал в ноги Сваргу, безошибочно найдя его среди кметов, и стал частить скороговоркой, что он не холоп, не беглый челядин, а чаклун, кобник, что он человек полезный, нужный. Просил он об одном - взять его, человека полезного, с собой, потому что ему здесь смерть грозит, и выше по реке - тоже смерть, и ниже - ничуть не легче. Сварг скривился и хотел оставить бедолагу на берегу - народу в лодье и так хватало, - но человечишка обхватил красные огрские сапоги Кея и завыл, запричитал, уверяя, что он пригодится сыновьям Светлого, что
он чаклун опытный, знающий, что он кобник, кобник, кобник, и он поможет, поможет, поможет… В конце концов Сварг махнул перчаткой и разрешил ему плыть с войском. Человечишка вновь упал в ноги, сначала Сваргу, затем Уладу, после чего быстро взобрался на борт Кеевой лодьи.
        Имя свое человечишка, конечно, назвал - как без этого, - но для всех он сразу же стал Кобни-ком. Поначалу его хотели отправить к холопам, что кашеварили на привалах, но случилось так, что Кобник умудрился о чем-то коротко побеседовать со Сваргом, после чего, ко всеобщему удивлению, бродягу переодели во все чистое и велели работой не утруждать. Более того, эти беседы повторялись, а однажды, где-то на третий день, Улад заметил, что Кобник о чем-то говорит с Порадой, которая все это время ни с кем словом не перемолвилась, за исключением, конечно, Сварга. Итак, Кобник пришелся ко двору, но чем эта милость вызвана, никто, даже Улад, не мог понять. Впрочем, о пришлеце говорили мало - не до него было кметам. Река казалась бесконечной, но их путь скоро завершится, а вот победой или чем иным - про то ведают лишь боги.
        Итак, молодой Кей стоял у мачты и смотрел на берег. Конечно, отсюда ничего не увидеть. Река стала шире, и теперь даже Кобника заметить было бы затруднительно, случись ему вновь оказаться на пустынном берегу. Зато глядя на безмолвный зеленый простор, начинавшийся прямо за узкой полосой серо-желтого песка, хорошо думалось. А поразмышлять молодому Кею было о чем. Не о бое - о таком лучше заранее не гадать. Равновесие - то, о чем напомнил брат, то, о чем когда-то говорил отец…
        Улад, младший в семье, никак не мог дождаться четырнадцатилетия - дня, когда ему торжественно выстригут клок волос у левого виска и опояшут мечом. Его старшие братья уже считались взрослыми и правили своими уделами, выполняя повеления отца. Рацимир управлял волотичами, затем в Коростень послали Сварга, а Рацимиру отец велел ехать к сиверам. Валадар вначале правил в Валине, но потом отец послал его в далекий Ольмин, а оттуда вернулся Войчемир, которому нового удела почему-то не досталось. Улад не очень понимал все эти перемещения, но все равно завидовал братьям - сильным, веселым, носившим сверкавшую на солнце стальную броню, настоящим альбирам, Кеям, потомкам великого Кся Кавада. И когда, наконец, Уладу исполнились заветные четырнадцать. И он получил право носить меч, молодого Кея вызвал Светлый.
        Улад уже знал, что отец посылает его в Валин, к улебам, и думал, что речь пойдет о делах скучных, хотя и очень важных - о сборе и доставке податей, о местном ополчении, о правах дедичей, то есть о том, чем и должен заниматься наместник. Но вместо этого отец заговорил совсем о другом. Тон его был необычным. Он не приказывал, как надлежит Светлому, и не шутил, как порою шутит отец. Он скорее размышлял - неторопливо, негромко, делая долгие паузы. Отец говорил о том времени, когда сам был не старше Улада. Тогда было хуже - огры то и дело нападали на Савмат, полдень был в огне из-за почти ежедневных налетов Змеев, и он мечтал быстрее вырасти, чтобы взять меч и рубить, рубить, рубить врагов, как положено альбиру. Ему казалось, что в этом и состоит долг Кея, хозяина этой земли. И только через много лет, потеряв отца, потеряв брата, став, наконец, Светлым и отбив натиск с восхода и полдня, он понял, что долг Кея совсем не в этом. Альбиры рубят врага, и это их обязанность. Но Кей - не просто рубака. Он обязан владеть и мечом, и копьем, и боевым топором, должен уметь водить войско, но все это лишь средство
для главного - для поддержания равновесия.
        Очевидно, по лицу сына Светлый увидел, что тот не понял, поэтому терпеливо пояснил. Свет держится равновесием. Это равновесие во всем - между богами, между миром живых и миром мертвых, между зверьем, населяющим леса и степи. Равновесие должно быть и между державами. Ему пришлось много воевать, чтобы такое равновесие установилось, наконец, между ними и ограми.
        Наверное, все мысли младшего были написаны на его лице, поскольку отец усмехнулся и сказал. что и сам в детстве мечтал сокрушить огров. Не просто разбить - уничтожить, втоптать копытами боевых коней в серую степную землю. Но представим себе, продолжил он, что огрской державы больше нет. Равновесие нарушено, и тогда на место огров придут другие, те, кого войска хэйкана сдерживают у своих границ. С полдня, из-за Змеиного моря - румы, с восхода, от берегов Итля -пайсенаки. Начнется новая схватка, а ведь чтобы разбить огров, понадобятся все силы! Кто тогда станет хозяином степи?
        Ответить было нечего, а отец заговорил об ином. Такое же равновесие должно быть в семье, особенно если эта семья - Кеева. Они - владыки Ории, и если начнется разлад, то погибнет и держава. Да, все они братья - и Рацимир, и Валадар, и Сварг, и Улад. Но только один из них станет Светлым. А чтобы это случилось по праву и обычаю, а не в результате кровавой войны, один брат не должен быть сильнее другого. Поэтому он, Светлый Кей, и меняет уделы, чтобы никто из сыновей не смог создать себе маленькое царство.
        Улад, совсем растерявшись, начал горячо уверять отца, что ни он, ни Сварг, ни Рацимир… Отец остановил его повелительным жестом широкой ладони и продолжил. Равновесие в семье - это мирно бывает всякое. Уже сейчас ясно, что старшие сыновья, дети Неды, его первой жены, не в ладах со Сваргом. И эта неприязнь перейдет на него, Удала. С этим ничего не сделаешь, надо лишь следить, чтобы неприязнь не переросла во вражду. В Валине найдутся те, кто начнет нашептывать Уладу про его права, про зависть братьев, про необходимость иметь свое войско - пусть маленькое, но свое. Да, это возможно. Можно утаить часть подати собрать новых кметов, но что дальше? Такое не скроешь - другие братья сделают то же самое. д потом? Рацимир пытался сделать такое у волотичей, Валадар - на полдне, у бродников. Их удалось остановить…
        Да, об этом говорили в Савмате - тихо, на ушко. Рацимир собрал три сотни кметов в Коросгоне, Валадар подружился с бродягами-бродниками даже усы отрастил, чтобы стать похожим на этих разбойников, прячущихся по прибрежным камышам да песчаным балкам. Улад такому не верил - просто не желал слушать…
        А отец почему-то заговорил о хэйкане. Не о том, что сейчас правит за широким Денором, а о его отце. У старого Ишбара было пятнадцать сыновей от четырех жен. Трудно было найти достойного наследника, но отец и не стал делать этого. Он поступил согласно степному обычаю, как и его отец, и его дед. Умирая, он оставил Белый Шатер сильнейшему - тому, кто выживет. Выжило двое - нынешний хэйкан Шету и его младший брат. Все остальные легли среди степного ковыля, и волки растащили их кости. Таков степной обычай. И если Улад, как и его братья, не будет выполнять волю отца, такое же случится у сполотов. Равновесие все равно установится, но цена будет слишкой высокой…
        В далеком Валине Улад часто вспоминал этот разговор. Но потом дела - множество дел - заставили думать совсем о другом. Тем более, опасаться было нечего. Никто не нашептывал молодому наместнику коварных советов, не искушал урвать пару мешков с серебряными гривнами собранными с покорных улсбов. Разве что угощали молодого Кея от души - кормили, поили допьяна а порою приводили молоденьких черноглазых красавиц из горных селений. Вначале Улад стеснялся, но потом дружеские советы старших кметов и намеки, что хлебосольные дедичи могут обидеться, сделали свое дело, и Уладу даже понравилось ездить в гости. Но большего он себе не позволял и был уверен, что во всем покорен воле отца. И вот теперь - этот мятеж. Если Сварг считает, что за этим стоит кто-то из своих, из Кеев… Зачем? Но слова отца не забылись, и ответ рождался сам собой - ослабить Сварга, ослабить его, Улада, разорить их земли. А потом? А потом Рацимир собирает войско и… Нет, отец не позволит! Но ведь отец болен! А есть еще брат Валадар со своими бродниками… Что же делать? Конечно, поговорить со Сваргом! Но брат сказал, что пока не желает
обсуждать это…
        Резкий крик впередсмотрящего заставил Улада вздрогнуть. Ну конечно! Задумался и не заметил, как из-за поворота появилось село. Даже не село - острожек с земляным валом и частоколом, перегородившим высокий мыс. Такой взять будет нелегко - если придется атаковать. Но надо ли? Ведь они спешат к Белому Плесу…
        - Готов, братишка? - Сварг незаметно оказался рядом, и Улад заметил, что старший уже надел кольчугу со сверкающим зерцалом и привесил к поясу тяжелый позолоченный чекан. Сердце екнуло - быть бою!
        - Мы… атакуем?
        - Как выйдет. Если они согласятся дать нам припасов… Антомир говорит, что здешний дедич богат - самый богатый в округе…
        Рядом уже суетились кметы, деловито, привычно. Сигнальщик влез на мачту и начал передавать мудреные знаки на соседние лодьи. Две из них ускорили ход и на веслах пошли к берегу. Улад понимал, что происходит. Приплыви они ночью или в тумане, то можно было рискнуть и высаживаться с ходу. Но теперь их, конечно, заметили, а значит, придется действовать по всем правилам. Передовой отряд высаживается на берег, если удастся - начинает переговоры…
        Все это тянулось долго, слишком долго для Улада, сгоравшего от нетерпения. Ведь если бой - это будет его первый бой! Но приходилось ждать, молча наблюдая, как лодьи пристают к песчаному берегу, как навстречу им выходят какие-то люди, не поймешь, с оружием или без, как вновь передает свои мудреные знаки сигнальщик. Наконец Сварг удовлетворенно хмыкнул и хлопнул себя по поясу.
        - Что? - не понял младший. - Они…
        - Согласились… - в голосе Сварга проскользнула нотка разочарования. - А может, оно и к лучшему - нам силы на Велгу нужны…
        - Не верь им, Кей!
        Голос раздался неожиданно. Братья удивленно переглянулись, а затем посмотрели на того, кто посмел вмешаться в беседу Кеев. Кобник! А ему-то что здесь надо?
        - Не верь им, Кей! - пегая борода нахального человечишки возбужденно топорщилась, маленькие глазки светились. - Видел я птиц, что слева пролетали
        - быть предательству. Закат вчера красной кровью налился - быть бою…
        - Что? - Сварг брезгливо поморщился. - Тебя не спросили! Плетей захотел?
        - Бей меня, Кей! Бей, но выслушай! Ты меня от верной смерти спас, одел, накормил, поэтому долг мой - тебе служить. Сон мне был - встречают тебя в воротах, а над воротами - смерть… Девица молодая да красивая кубок золотой подает, а в том кубке - тоже смерть…
        - Б-брат… - Улад растерянно поглядел на старшего, но и Сварг явно не знал, как отнестись к услышанному. Уж больно складно говорил Кобник…
        - Так… - старший на миг задумался. - Понял. Будешь прав - награжу. Нет
        - плети за мной. Все, иди!
        Сварг еще немного подумал, окинул внимательным взглядом близкий берег и подозвал старшего кмета…
        Ворота были широко раскрыты, а перед ними столпилось с полсотни людей в белых праздничных одеждах. Впереди стояли двое - высокий старик в расшитой серебром безрукавке и высокой шапке с богато украшенным деревянным топориком в руке и девушка с длинными косами, перевитыми цветными лентами. В руках она держала большое блюдо, на котором стояло что-то, сверкавшее ярким золотом. Остальные находились чуть поодаль, молча глядя на приближающихся гостей.
        Улад шел рядом с братом. Теперь тяжелый панцирь сидел как влитой - перед высадкой один из опытных кметов помог разобраться с непослушными ремнями. Пояс с мечом был также на месте. По совету того же кмета Улад удлинил ремень ножен, чтобы рукоять находилась как раз под рукой. Теперь он чувствовал себя настоящим воином, и душа жаждала одного - боя. Но пока ничего не говорило об этом. Напротив, люди у ворот были безоружны - не считать же оружием деревянный топорик у старика! Девушка с подносом - дочка или внучка - казалась настоящей красавицей, и Улад невольно вздохнул. Нет, похоже, бродяга-Кобник ошибся. Боя не будет, болтун испробует плетей - и поделом - а их будут угощать старым медом и жареной кабанятиной. Ворота были уже близко, и молодой Кей заметил в проеме небольшую площадь, на которой стоял сбитый из грубых досок стол. Да, так и положено - гостей встречают у ворот, а после сажают за стол. Что это на подносе у девушки? Кубок? Кубок!
        На миг вспомнились слова Кобника, но тут девушка улыбнулась, и подозрения мгновенно рассеялись. Так и должно быть - знатным гостям подносят мед, а то, что кубок золотой, то и это верно. Гости не простые, не каждый день и не каждый год в подобную глушь приплывают Кеевы лодьи!
        Сварг сделал еле заметный знак рукой, и отряд остановился. Старик, шагнув вперед, отвесил низкий поклон:
        - Здоров будь, Кей Сварг, наш повелитель!
        Улад ждал, что старик поприветствует и его, однако этого не случилось. Но молодой Кей понимал, что обижаться нечего - Сварга знали, а его не только никогда не видели, но вероятно и не слыхали о том, что у наместника есть брат. Но все же было досадно. Сейчас Сварг выпьет из кубка, затем поцелует девушку… Или нет, девушка поцелует его… Улад вновь вздохнул - уж больна хороша длиннокосая!
        В бок что-то толкнуло, и Улад не сразу понял, что это брат подает какой-то знак. Он быстро обернулся, но ничего подозрительного не заметил. Старик что-то говорил на своем малопонятном наречии, а девушка уже склонилась в поклоне. Сейчас брат возьмет кубок…
        - Хорош ли твой мед, старик?
        Голос Сварга звучал резко и насмешливо. И словно по команде - а может действительно по команде - кметы сомкнули высокие красные щиты.
        - Этот мед пил еще твой отец, - лицо дедича оставалось спокойным и невозмутимым, - Но если хочешь, моя дочь выпьет первой. Тумила…
        И в этот миг на лице красавицы что-то дрогнуло. Большие светлые глаза потемнели, чуть заметно дернулись губы. Но тут же все исчезло. Девушка улыбнулась и взяла кубок…
        - Не утруждай дочь! - рука Сварга в тяжелой латной рукавице легла на поднос. - Выпей сам! Старик замешкался, и теперь даже Улад понял, что Кобник не отведает обещанных плетей,
        - Обычай, господин-.. - голос дедича прозвучал хрипло и нерешительно, - Если гость не пьет первым…
        И тут толпа, до этого спокойно смотревшая на гостей, начала быстро расступаться, освобождая путь. Кто-то уже побежал вдоль частокола к ближайшему лесу…
        - Взять! - голос Сварга прозвучал, как удар бича. Двое кметов схватили старика, еще один один взял за руку Тумилу…
        - Вперед!
        Отряд, ощетинившись копьями, быстро подошел к раскрытым настежь воротам. Площадь за ними была пуста, лишь накрытый стол манил яствами.
        - Двоих сюда!
        Кметы вырвали из разбегавшией толпы двоих молодых парней и поставили перед Кеем. Глаза Сварга зло сверкнули.
        - Идите! В ворота, быстро.
        Уладу вновь вспомнилось: «Над воротами - смерть». Неужели Кобник угадал и это? Или не угадал - знал?
        Один из волотичей дернулся, но острия копий заставили его попятиться. Медленно-медленно, озираясь на каждом шагу, парни пошли к воротам. И тут Улад заметил в проеме между створками что-то тонкое, почти неразличимое. Нить? Волос?
        Внезапно один из волотичей резко обернулся, что-то крикнул и бросился бежать. Второй замешкался, но удар копья подтолкнул его прямо в ворота. Дальнейшее произошло слишком быстро. Что-то огромное, темное на миг заслонило солнце, и тут же послышался отчаянный крик, который подхватили десятки голосов. И лишь в следующее Мгновенье Улад понял - громадная надвратная балка лежала на земле, придавив обоих. Тот, кто бежал, был еще жив, ему отдавило ноги, и парень отчаянно выл, скребя ногтями землю. Второй, раздавленный насмерть, лежал неподвижно, словно майский жук, попавший под сапог.
        - Стрелы!
        И вновь Улад опоздал. Стрелы ударили со всех сторон - из-за частокола, из ближнего леса, из большого бревенчатого дома, выходившего высокими окнами на площадь. Те, кто стрелял, знали свою цель - стрелы летели прямо в Кеев. Но кметы уже успели поднять щиты. Нижний ряд стал на колено, верхний шагнул вперед - и перед врагом выросла непробиваемая стена. Улад растерянно оглянулся, рука легла на рукоять меча. Брат! Что делает брат?
        Сварг стоял, не двигаясь, рука сжимала чекан, а тонкие губы презрительно кривились. Кей ждал. Улад вспомнил, что рассказывали опытные воины. Стрел никогда не бывает много, важно переждать первую минуту, в крайнем случае - две… Удары о щиты стали реже, сзади послышался сдавленный крик - одна из стрел попала в цель, но Сварг уже поднял руку.
        - Сокол! Сокол!
        - Сокол! - подхватили десятки глоток. Древний боевой клич сполотов заглушил нестройные крики врага. И тут Улад почувствовал на свом плече тяжелую руку в железной рукавице.
        - Давай, братишка!
        Кровь ударила в голову. Давай! Брат доверяет ему! Доверяет возглавить приступ!
        - Сокол! Сокол! - Улад выхватил меч и обернулся к воинам. - За мной! Слава!
        - Слава! Слава! - красные щиты дрогнули, мерно шатнулись копья - Улад хотел броситься вперед, но вовремя вспомнил - на приступ не бегут, на приступ идут, спешить нельзя, иначе строй распадется…
        Нога уткнулась во что-то мягкое, и молодой Кей запоздало сообразил, что наступил на мертвого волотича. На миг стало не по себе, но тут горячая кровь застучала в висках. Он на войне! Это его первый бой! Его бой!
        - Обходи дом! Слева! Окна! - команды рождались сами собой. Впрочем, кметы и сами знали, что делать. Улад как-то не обратил внимания, что четверо воинов из личной охраны брата обступили его со всех боков, высоко поднимая красные щиты. Откуда-то сбоку послышался свист, один из кметов молча рухнул на пыльную землю, но его место тут же заступил следующий.
        Остальное запомнилось плохо. Из большого дома, что выходил на площадь, выскочили люди, над головой взметнулось что-то тяжелое, и Улад, не глядя, взмахнул мечом. Затем еще раз, еще… Нападавший куда-то исчез, но тут сбоку подскочил высокий парень в белом, Улад на миг растерялся, но один из кметов сделал резкий выпад копьем. Затем… Затем наступило странное забытье. Время словно остановилось, звуки исчезли, остался лишь меч, ставший почему-то необыкновенно легким, и фигуры в белом, которые появлялись то справа, то слева, то возникали прямо на пути. И оставалось одно - рубить, рубить, рубить… Перед глазами замелькали ступени, и Улад понял, что поднимается на крыльцо. Из темного дверного проема вылетело копье. Улад ощутил сильный толчок в грудь, но устоял на ногах и в следующий миг был уже в сенях. Меч с размаха вошел во что-то мягкое, ноги скользнули, но молодой Кей вновь удержался и рванулся вперед. Потом были комнаты, ему показалось, что их очень много - десять, а то и двадцать, и в каждой были какие-то люди, которые хотели убить его, Улада. По щеке текла кровь, ныла грудь, но думать об этом было
некогда. Вперед, вперед! В последней комнате - самой большой - путь ему преградили двое. Сильный удар по руке едва не заставил выронить меч, но Улад вовремя успел отскочить и ударить наотмашь. Ответный удар по шлему был силен, но прочная сталь выдержала, а еще через мгновенье враги были мертвы, и молодой Кей так и не понял, кто убил их - то ли он, то ли кметы, не отстававшие ни на шаг.
        - Слава! Слава! - крик ударил в уши, и Улад понял, что вновь слышит. Кричали со всех сторон, и эти крики сопровождались другими звуками - воплями, стонами, отчаянным женским визгом…
        - Не трогать! Еду не трогать! - голос брата донесся откуда-то издалека. Улад, тяжело пошатываясь, перешагнул через неподвижные тела и подошел к окну. Двор был полон кметов. Сварг стоял у стола, высоко подняв чекан.
        - Воины Кеев! Вы победили!
        - Сокол! Сокол! Слава! - откликнулись десятки голосов, и Улад понял, что кричит вместе со всеми.
        - Здесь нас ждало предательство! Ничего не ешьте и не пейте в этом проклятом гнезде!
        - Смерть! Смерть! - кричали воины, и Улад ощутил то же желание - убивать, убивать тех, кто хотел их смерти.
        - Да будет так! - золоченый чекан сверкнул в лучах солнца. - Без пощады! Без пощады! Вспомните Коростень!
        - Без пощады! Коростень! Смерть! Смерть! - страшный крик стоял над обреченным поселком. Улад устало вытер окровавленное лицо и присел на стоявшую у окна скамейку. Да, все верно. Закон войны - предателей не щадят…
        Он не помнил, сколько просидел так, ни о чем не думая. Крики не стихали - и тех, кого убивали, и тех, кто убивал. Улад не знал, что ему делать дальше. Кажется, бой окончен, и они победили. А что теперь? Внезапно захотелось есть, и молодой Кей с сожалением вспомнил, что в этом проклятом месте смерть может ждать на дне первого же кубка, в первом же куске жареной дичины…
        - Кей! Кей Улад!
        Вначале он не понял, чего хотят от него вошедшие в комнату кметы, почему они так странно усмехаются и даже подмигивают. Но вот вперед вытолкнули кого-то в белом - проклятый белый цвет! - и тут же глаза скользнули по длинным косам, перевитым разноцветными лентами. Тумила!
        Платье на девушке было разорвано, на руках краснели свежие царапины, а на лице, еще совсем недавно улыбавшемся, теперь застыло выражение ужаса и отчаяния. Но все равно, она была красива, очень красива…
        - Она твоя, Кей!
        Слова дошли не сразу, а когда Улад, наконец, понял, то в первый миг ощутил странную робость. Да, он догадывался - так и бывает. Он даже слышал о таком, но сейчас, в этой комнате, залитой кровью, в этом полном мертвецов доме…
        - Смотри, какая красавица, Кей! Небось, еще целая! - подбадривающе усмехались воины, и Улад решил, что отступать стыдно. Он воин, он мужчина…
        Тумила стояла ровно, не двигаясь. Улад сделал шаг и заметил, как светлые глаза девушки вспыхнули гневом. Он не успел увернуться - сильный удар в лицо отбросил назад. Из носа хлынула кровь, и эта кровь окончательно поставила все на свои места. Эта дрянь, эта сука, хотела отравить брата, убить его, убить их всех! Улад выбросил вперед руку в тяжелой рукавице, и Тумила, покачнувшись, сползла на пол. Кей усмехнулся, легко приподнял девушку и рванул ворот платья. Что-то упало, покатилось по полу. Сознание само собой отметило - бусы, у девки красивые бусы… В ноздри ударил запах крови и пота, и Улад успел подумать, что так пахнет страх.
        Когда он встал и начал быстро застегивать пояс - проклятая пряжка никак не желала слушаться, - Тумила лежала неподвижно. Глаза оставались открыты, но теперь в них не было ничего, кроме пустоты. Улад отвернулся - - в эту минуту девушка уже не казалась красивой. Просто девка, дочь врага, которая не заслуживает лучшего, чем валяться на полу с раскинутыми ногами. Подстилка для победителя… В дверь заглядывали ухмыляющиеся кметы, и Улад, справившись, наконец, с непослушным поясом, коротко бросил: «Ваша!».
        Брата он нашел у ворот. Сварг стоял возле свернутого Стяга и беседовал со старшими кметами. Увидев брата, он коротко улыбнулся и махнул рукой, предлагая подойти.
        - Где твои? - коротко бросил старший, и Уладу понадобилось время, чтобы понять, кого имеет в виду брат. Ну конечно, его воинов! Ведь он командир…
        - Найди Сновида и скажи, чтобы ставил людей на погрузку. Там, кажется, нашли зерно.. - Всю еду надо дать на пробу пленным, воду тоже. Ну, твой Сновид разберется!
        Улад кивнул и бросился искать своего старшего кмета. Найти его оказалось непросто - воины разбрелись по всему поселку, отовсюду неслись крики, женский плач и громкий хохот победителей. Кметы тащили узлы, толпились возле брошенных прямо на землю женщин, один дом уже горел, разбрасывая огненные искры. Улад чуть не натолкнулся на висевший вниз головой обнаженный труп, и его чуть не стошнило. Да, страшно… Но тут молодой Кей вспомнил черную лодью, набитую гниющими телами. Коростень! Это вам за Коростень, сволочи!
        Сновида он нашел в амбаре. Полтора Уха уже сам разобрался в обстановке и сгонял воинов на погрузку. Зерна оказалось немало, а главное, была мука и много копченого мяса. Итак, они воевали не зря! Довольный Улад поспешил вернуться к брату, который между тем давал распоряжения здоровенному одноглазому верзиле. Улад вспомнил, что того. звали как-то странно. Щеблыка! И даже не просто Щеблыка, а Пес Щеблыка.
        - Возьмешь старика и вытрясешь из него все. Но чтоб остался жив! Мы его посадим на кол в Коросте не…
        Щеблыка негромко зарычал и кивнул. Единственный глаз загорелся злым весельем.
        - Уходим! - Сварг повернулся к брату. - И так много времени потеряли. Ничего, этот старый лис разговорится! У Щеблыки не молчат…
        Улад понял, что брат говорит о дедиче, встречавшем их у ворот. Ну что ж, такова доля изменника.
        - Ну как бой? - брат усмехнулся и устало вытер лоб. - Первый?
        Улад кивнул - слова не шли.
        - А девочка как? Понравилась?
        Улад понял, что брат знает и об этом. Краска залила щеки, но Сварг одобрительно рассмеялся и похлопал младшего по плечу.
        - Все правильно! Я в твои годы ни одной не пропускал… А ты знаешь, встретил сейчас Кобника. Тащит целый узел с добром, подлец, и еще требует, чтобы ему какую-то девку отдали! Оказывается, присмотрел он себе девочку, а наши ее утащили…
        - Он же старый! - невольно вырвалось у младшего, В ответ вновь послышался смех.
        - Ну ты и скажешь! Скот, конечно, но ведь он нас, считай, что спас! Неглуп, бестия, и дело свое знает. Выходит, не зря мы его подобрали!
        Спорить не приходилось. Каков бы ни был Кобник, но его слова спасли много жизней, и среди них - жизнь Улада…
        Отплывали уже ночью, но видно было за версту - горел поселок, горел подожженный по приказу Сварга лес, куда убежали уцелевшие жители. На берегу остались только мертвые. Немногих пленных погрузили в лодьи. Сварг разрешил взять с собой женщин, чтобы продать на ближайшем торге. Кметы знали - из всей добычи люди ценятся более всего. Самому Уладу преподнесли целый узел, где были украшения, несколько ножей в дорогих золоченых ножнах и даже конская сбруя. Он хотел отказаться, но Сварг объяснил, что таков обычай. Добыча невелика - для Кея, конечно, - но воины должны видеть, что их командир разделяет с ними все - и тяготы, и удачи. Тогда Улад, осмелев, спросил о Тумиле. Но девушки среди пленных не оказалось - в тот вечер слишком многие пожелали позабавиться с дочерью предателя-дедича…
        Два следующих дня прошли спокойно и тихо. На лодьях царило веселое настроение - победа, пусть и маленькая, подняла дух - К тому же еда стала лучше, а пленницы скрашивали долгие часы безделья. Улад знал, что многие, натешившись, кидают женщин за борт - лишние рты на лодьях не нужны. Молодой Кей посчитал это излишней жестокостью, но вмешиваться не стал. Не ему, идущему на войну в первый раз, учить опытных кметов. А затем по Кеевой лодье пронеслась весть - девушка, которую выпросил-таки себе Кобник, сама прыгнула в реку. Это вызвало нескончаемые шутки, а Кобник целый день ходил злой и мрачный. Действительно, обидно, если женщина предпочитает речное дно твоим ласкам! Впрочем, посмеялись - и забыли. Впереди было самое трудное…
        Улад видел, что Сварг вовсе не рад победе. Да и не победа это - взять жалкий поселок, где и ворота не пришлось взламывать! На вопросы младшего он вначале отмалчивался, а затем признался, что более всего его беспокоит дедич. С начала восстания дедичи оставались верны Кеям, теперь же и они, похоже, начинают изменять. А если против тебя и дедичи, и простолюдины - то, значит, против, тебя вся страна.
        Пес Щеблыка постарался на совесть, но старик ничего не сказал. Так и умер
        - молча. Зато разговорилась одна из пленниц, поведав, что за неделю до прихода Кеевых лодей в поселок прибыл посланец Велги. Он привез приказ - встретить Кея Сварга, впустить его в поселок и убить. Прежде всего - его. А если с ним окажется его брат - то и брата. С войском же, если оно после смерти Кеев не разбежится, разделаются позже - сыновья Матери Болот готовы.
        Рассказ не прибавил веселья. Не то страшно, что эта ведьма приказывает убить Кеев. Так и должен поступать умный враг. Страшно, что приказ готовы выполнить - даже ценой своей жизни, даже ценой жизни близких и родичей. Выходит, за Велгу готовы умереть и те, кто никогда се не видел, кому мятеж не даст никакой выгоды. Но почему? Или Мать Болот действительно всесильна? Но ведь боги сполотов сильнее! Они даровали Кеям власть над всей Орией! Разве Золотой Сокол - не Царь Мира? Такие мысли успокаивали, но вскоре у молодого Кея не осталось и этого утешения.
        Случилось это на третий день после боя. Сварг с утра о чем-то долго беседовал с одним из своих старших кметов - седым как лунь Баланом, после чего велел впередсмотрящему наблюдать за берегом. Как понял Улад, брата интересовала какая-то Голая Пристань. Какая может быть пристань в этих диких краях, и зачем им вновь задерживаться, молодой Кей никак не мог понять, пока Сварг, наконец, не объяснил. Оказывается, сама Голая Пристань им ни к чему, но поблизости находится знаменитое капище, чуть ли не наиболее почитаемое в здешних краях. Много лет назад их дед, великий воитель Хлуд, повелел поставить на нем рядом с идолами местных божков изображения Триглава - Золотого Сокола, Дия-Громовика и Матери Богов Сва. И теперь самое время побывать там и принести жертвы. Родные боги должны помочь, кроме того, это поднимет дух воинов перед будущим боем.
        Улад понял - брат прав. И так они редко вспоминают о богах, а ведь Кеи - отцы народа. Именно Кеи, и только они, приносят жертвы за всю Орию. Мать Болот - враг опасный, самое время вспомнить небесных заступников.
        Голая Пристань оказалась обыкновенной песчаной косой - совершенно пустой и безлюдной. На всякий случай кметы прочесали окрестный лес, но не встретили даже бездомного зайца. Тогда Сварг приказал выступать. Шли небольшим отрядом
        - Кеев сопровождал десяток воинов, к которым непонятно как умудрился пристроиться Кобник.
        Дорога к капищу была проложена через лес. Шли недолго: путь вел наверх, к большому, заросшему старыми дубами кургану. Брат объяснил, что очень давно, еще во времена Солнечных Скуда, здесь был город, а позже на его руинах волотичи основали свое святилище. Сейчас здесь редко кто бывает, но раньше, когда волотичи были независимы от сполотов, тут каждый год проводились праздники в честь Матери Болот. Сварг был уверен, что в этот день они никого не застанут на капище - в войну не до праздников.
        Он не ошибся, но кто-то здесь все же побывал - и совсем недавно. Побывал не просто так - идол Триглава, на боках которого были высечены лики сполотских богов, был безжалостно вырван из земли и весь изрублен топором, А на его вместе стоял грубый истукан, кривившийся зловещей ухмылкой. Мать Болот…
        Улад видел, как побледнел брат, как передернулось судорогой его лицо. Наконец старший Кей махнул рукой, указывая на деревянное страшилище. Двое воинов с топорами неторопливо подошли поближе, поплевали на руки и ударили по твердому дереву. Что было дальше, Улад так и не понял. Отчаянный крик, жуткий хохот, прозвучавший словно из-под земли, вспышка странного зеленоватого огня. И вот один из кметов лежит мертвый на земле, а второй, подвывая от нечеловеческой боли, бьется в конвульсиях у подножия истукана.
        Все это произошло так быстро и было столь неожиданно и страшно, что только через минуту люди опомнились. Кто-то из кметов помоложе попятился, кто-то бросил щит, упал на колени…
        - Стоять! - резкий крик Сварга отрезвил людей. Кей казался невозмутимым, лишь глаза сузились и потемнели. Взмах перчаткой - двое других воинов подняли топоры с земли и, помянув Сокола, подступили к идолу. Улад невольно зажмурился. В уши вновь ударил крик, послышался уже знакомый хохот… Когда молодой Кей открыл глаза, все было кончено - тела погибших застыли у подножия истукана.
        - Привести пленных! - Сварг не двинулся с места, и только его спокойствие удерживало кметов от бегства. - Пусть рубят! Если сдохнут - не беда!
        - Погоди, Кей! - Кобник, все это время прятавшийся где-то в сторонке, подскочил к Сваргу. - Не спеши! Тебе надо, чтобы этот идол упал?
        Сварг дернул плечом - ему было не до Кобника, но тот не унимался;
        - Не спеши, Кей! Мать Болот сейчас сильна. Даже ее идол может себя защитить. Хочешь его повалить?
        - Да, хочу! - рот Кея искривился гримасой, - Ты что, можешь помочь, бродяга?
        Улад, как и брат, не мог понять, чем этот человечишка способен пособить в этом страшном деле. Ведь именно они, Кей, призваны служить богам! Но Кобник, совершенно не смущаясь, отвел Сварга в сторону и что-то долго шептал ему на ухо. Вначале Кей слушал невнимательно, но затем вновь дернул плечом, усмехнулся и махнул перчаткой, подзывая кметов. Вскоре двое быстро направились назад, к реке, а остальные принялись копать большую яму прямо у подножия зловещего истукана. Удивленный брат подошел поближе.
        - Он хочет принести жертву какому-то своему лешему, - пояснил Сварг. - У волотичей есть божок, вроде нашего Косматого. Говорит получится…
        - А кого в жертву? - заинтересовался младший. - Коня или собаку?
        Именно этих жертв требовал Косматый. В далеком Валине молодому Кею уже несколько раз пришлось участвовать в таком обряде - на похоронах знатных улебов.
        Сварг не ответил, и младший брат решил не мешать.
        Между тем яма была уже почти готова. Воины работали быстро, то и дело со страхом поглядывая на истукана. И вот послышались быстрые шаги. Воины, посланные на берег, возвращались - и не одни. Они вели с собой пленницу - одну из тех. что взяли в поселке. Улад заметил, что на молодой женщине надето дорогое платье, а на груди золотом сверкает богатое ожерелье.
        Женщина явно не понимала, зачем ее сюда привели. Не понимал и Улад. Он с удивлением глядел, как Кобник внимательно оглядел пленницу, зачем-то поправил ожерелье, пригладил волосы. Затем женщину поставили на край ямы, и Кобник упал на колени, начав что-то быстро говорить - или напевать - на незнакомом языке. И тут до Упада начало что-то доходить. Да, он слыхал об этом, но ведь такое запрещено! Их дед, Светлый Кей Хлуд, повелел… Он нерешительно посмотрел на брата, но Сварг невозмутимо стоял у поверженного изображения Триглава и ждал.
        Между тем Кобник резко встал с колен, взял женщину за руку и потянул к яме. Тут наконец, поняла и она, закричала, дернулась, но Кобник оказался проворнее. В воздухе взметнулся нож, каменный, странной невиданной формы, и пленница ничком рухнула в яму. Улад невольно сглотнул и вытер выступивший на лбу холодный пот. Его учили, как приносить жертвы, и увиденное показалось кощунством. Разве это обряд? Это же просто убийство! Какой бог может принять такую жертву?
        Между тем воины принялись забрасывать яму, а Кобник вновь опустился на колени и принялся что-то напевать, время от времени падая лицом прямо на землю. Это продолжалось очень долго, наконец он встал, деловито отряхнул портки и повернулся к Сваргу.
        - Руби! - по лицу брата скользнула усмешка. Уладу же было не до смеха. Проклятое место! Зачем Сварг разрешает такое! Сейчас этот дурень Кобник тоже погибнет.
        …Топор глухо ударил в прочное старое дерево. Молодой Кей прикрыл глаза и… ничего не случилось. Идол молчал, молчала земля, а Кобник все рубил и рубил, время от времени останавливаясь и вытирая пот. Наконец Сварг махнул рукой воинам, и те взялись за секиры. Вскоре все было кончено. Страшный истукан бессильно лежал на земле, а воины принялись вкапывать изображение Триглава.
        - Костер! - велел Сварг. - Сожжем эту мерзость!
        Улад втайне опасался, что уж такого истукан не потерпит, но ничего не случилось и на этот раз. Секиры кметов, заметно повеселевших и даже начавших шутить, разнесли образину в щепки, и вскоре у подножия восстановленного Триглава горел большой костер…
        О том, что случилось, братьям удалось поговорить только ночью, когда лодья неслышно скользила по речной глади, и все, кроме стражи, уже уснули. Конечно, Уладу хотелось узнать все раньше но он не решался подойти к брату, занятому обычными делами. Более того, ему казалось, что Сварг избегает разговора. Но ночью брат нашел его сам. Они встали у черного борта, и старший кивнул на темнеющий вдалеке берег:
        - Страшновато, правда?
        Слышать такое от Сварга было в диковинку, ц Улад даже не знал, что ответить.
        - А ведь он нас спас. Снова спас. - неожиданно добавил брат.
        - Кобник?
        - Он, паршивец. Представляешь, если бы этот истукан остался стоять?
        Улад представил - да, было бы плохо. Это хуже, чем потеря Коростеня. Все поняли бы, что боги сполотов слабее Золотой Бабы. А ведь скоро бой…
        - Я предложил ему награду - большую награду, - внезапно хмыкнул брат. - Он отказался и попросил - знаешь что?
        Улад хотел было сказать, что понятия не имеет, но внезапно его осенило.
        - Пленницу' Вместо той, что утонула! Довольный смех брата показал, что он не ошибся.
        - Точно! Вот козел старый! Но ведь без него мы бы пропали.
        Улад подумал и рассудил, что верно, пожалуй, и пропали. Еще там, у открытых ворот, когда Тумила поднесла брату кубок с отравой.
        - А еще, - добавил Сварг, на этот раз безо всякого смеха, - он попросил остаться при мне. Вроде, советником. Придется оставить.
        Это Уладу почему-то не понравилось, но он промолчал. Однако брат понял.
        - Понимаешь, мы не дома. Один Сокол ведает, какие боги тут сильнее. А Кобник, мерзавец, что-то знает - и что-то может… И Порада за него просит.
        - Порада? - не сдержался младший, настолько неожиданными показались ему слова Сварга. Кобник несколько раз беседовал с подругой брата, и тот не мешал.
        - Она не говорит, почему, но я и сам знаю, - Сварг усмехнулся, но на этот раз невесело. - Он, похоже, обещает ей тоже остаться - при мне, Даже когда я отсюда уеду…
        - Ну и пусть остается? - вновь не сдержался младший, хотя следовало, конечно, промолчать. - Ты же можешь иметь двух жен! У нашего деда…
        Тяжелая рука старшего легла на плечо, и Улад смолк.
        - Ты же знаешь Челеди, братишка. Она скорее умрет, чем потерпит другую в моем доме. Вернее, постарается, чтобы умерла она… Я вовремя отослал ее отсюда - война помогла. К тому же, когда я стану Светлым…
        - Что?!
        Слова брата ударили громом, хотя произнесены были тихо, едва слышно. Что значит «когда я стану»? Разве это уже решено? И кто решил? Отец? Или… сам Сварг?
        - Я, наверное, должен был сказать «если», - Рука брата сжада плечо. - Но ты уже взрослый, Улад. И когда-нибудь нам надо поговорить и об этом…
        В голове молодого Кея все смешалось. Поговорить? Но о чем? Ведь есть отец! Есть закон, обычай…
        - Власть передают по-разному. Ты знаешь, у румов и франков ее получает старший сын. У огров ее просто бросают, как кость - чтобы подобрал сильнейший. Но у нас другие обычаи… Помнишь, какие?
        Голос брата звучал спокойно, даже равнодушно. Улад, немного успокоившись, начал вспоминать.
        - Ну… По закону сполотов все получает самый младший… Младший!
        И тут только до него дошло - младший? Так ведь это… он сам!
        - Да… И если б мы были обычными дедичами, отцовское добро отошло бы тебе. Но в нашей семье действует Закон Кеев…
        Улад перевел дыхание. Ну, конечно! Как же он забыл такое? Но в душе остался странный, пугающий след - он мог бы стать Светлым! Мог бы…
        - Да, помню, - произнес он как можно спокойнее, словно отвечал урок, - Власть переходит от старшего брата к младшему. Затем наследуют дети старшего, после - дети его брата. Это называется Лествица…
        - Ты кое-что забыл, - напомнил Сварг.
        - Да… Если брат умирает, не став Светлым, его дети лишаются права на власть.
        - Поэтому наш двоюродный братан Войчемир никогда не станет Светлым. Ведь Жихослав погиб, не надев Железного Венца. А представляешь - Войча на троне?
        Оба засмеялись. Конечно, Войчемир - славный парень, и на мечах, считай, первый, но Войча-Светлый… Как это он в Ольмине управлялся? Ну конечно, с ним же был Лодыжка!
        - А теперь слушай… - Сварг заговорил тихо, еде слышно. - Светлому нужно много сыновей. Но ему не нужны братья. У Хлуда, нашего деда, было шесть братьев. Где они? У отца был только один - Жихослав. Что с ним сталось?
        Улад испуганно посмотрел на брата - о таком в семье никогда не говорили. Но Сварг, казалось, не заметил смущения младшего. Он стоял у борта, глядя на темный чужой берег - на землю врагов…
        - Если Рацимир ст-танет Светлым… - слова вырвались сами собой. - Или Валадар…
        - Да.
        Улад почувствовал холод, словно река внезапно покрылась белым искрящимся льдом. Отец болен, а Рацимир собирает войско.
        - Ты понял, - вновь кивнул брат. - В моих владениях война, твои - отрезаны. Войчемир, как ты понимаешь, не соперник, а с Валадаром он договорится - до поры до времени…
        Холод не отпускал. Улад чувствовал себя маленьким и беззащитным среди ночной мглы. Вокруг - враги, а в родном Савмате, отцовском городе… Нет, нет. Но разум подсказывал - да! Брат прав…
        - Чт-то? - проклятый язык вновь не слушался. - Что же делать?
        - А вот что! - твердый, спокойный голос брата отрезвил, развеял страх. - Надо вспомнить, что первая жена отца была, в общем, незнатного рода - дочь простого дедича. И женился он, даже не будучи наследником. Ведь дед хотел передать Венец Жихославу…
        Улад стал лихорадочно соображать. Да, верно но что из этого?
        - Рацимир и Валадар - дети одного из Кеев не больше. Мы - сыновья Светлого. В Савмате это помнят. К тому же Валадара не любят из-за его бродников, а Рацимира в последнее время стали побаиваться. Если у меня будет войско и если отец не назначит Рацимира наследником…
        - И назначит тебя? - не выдержал Улад.
        - Не обязательно! - засмеялся брат, и от этого смеха стало почему-то легко и спокойно. - Пусть только не назначает Рацимира. У меня в Савмате тоже есть друзья, братишка! Только бы справиться с этими мерзавцами! За год я набрал бы войско…
        Улад послушно кивал, соглашаясь, но внезапно понял, что именно об этом когда-то предупреждал отец. Равновесие! Но ведь брат Рацимир уже нарушил волю отца! Или нет? Ведь войско он собирает по его приказу, а остальное - лишь догадки.., Занятый этими размышлениями, Улад как-то прослушал то, о чем говорит брат. Ах да, о том, что нужно время. Хотя бы немного времени…
        - Постой, Сварг! - страшная мысль, страшнее всех прочих, внезапно пришла на ум. - Ты говоришь, что Светлому не нужны братья. Но тогда… Если ты станешь Светлым, то тебе не буду нужен…
        - Братишка, что ты! - Сварг прижал младшего к себе, как когда-то, в детстве. - Мы ведь родные… Если бы ты стал Светлым, ты что, приказал бы меня убить?
        - Брат! - Улад даже отшатнулся, настолько бредовой и нелепой показалась эта мысль.
        - Ну вот. Я не хочу ничего плохого ни Рацимиру ни Валадару. Если они не поднимут меч, я полажу даже с ними. Но подставлять шею не собираюсь - ни свою, ни твою…
        Слова брата звучали успокаивающе, а его твердая рука по-прежнему крепко обнимала за плечи. Внезапно Улад поверил, что все будет хорошо. Брат не допустит крови. Кто бы ни стал Светлым, все будут жить дружно. Ведь они же семья. Они - Кеи…
        Белый Плес увидели около полудня следующего дня. Он действительно был белым - огромная песчаная коса, а за нею - высокие меловые скалы. Настроение сразу поднялось - самое трудное позади. Здесь ждет подмога, отсюда они погонят врагов, если те не побоятся приползти из своих лесных нор. Кметы стали оживленно переговариваться, кто-то затянул песню, и лодья летела вперед, как на крыльях.
        Улад поддался общему настроению и тоже стал насвистывать песенку, которую когда-то слыхал от братана Войчи. Песня была очень смешной и рассказывала про какого-то Брешика, который умудрялся влипать в неприятности на каждом шагу. Слова подзабылись, а напев Улад запомнил, и сейчас старательно насвистывал его, пока не вспомнил, что на лодье свистеть не сcтоит - примета плохая. Он сразу же принял серьезный вид и направился к брату.
        Сварг стоял у мачты возле свернутого Кеева Стяга и что-то объяснял сигнальщику. Тот кивнул, кошкой взлетел на мачту и замахал разноцветными лентами. Сварг повернулся к старшему кмету отдал короткий приказ, и лишь затем улыбнулся младшему брату. Но улыбка не обманула, Улад понял - брат чем-то озабочен.
        - Подождем, - пояснил тот. - Нетвор должен был зажечь сигнальный костер - знаешь, с черным дымом…
        Младший кивнул. Способ хорошо известный: разжигаешь костер, кидаешь туда зеленые ветки, еще лучше - хвою…
        - И Кобник предупреждал…
        Улада передернуло - опять этот бродяга!
        - Я б его и не слушал, - понял брат, - но уж больно у него все складно получается. Сон он видел. И закат вчера был, как и тогда - красный…
        Ответить было нечего, и Улад стал смотреть на близкий берег. Лодьи замедлили ход, и только одна - передовая - на веслах спешила к Плесу. Внезапно Сварг, тоже не отводивший взгляда от белых скал, негромко помянул Косматого.
        - Что? - не понял младший.
        - Птицы, братишка, - еле слышно процедил сквозь зубы Сварг, - птицы, карань их!..
        Еще ничего не понимая, Улад вновь бросил взгляд на широкую песчаную косу, на ярко-белые в лучах полуденного солнца меловые утесы. Да, птицы. Вон их сколько! Но что тут такого? Над рекой всегда много птиц! Даже над их лодьей, не отставая, кружит целый десяток… Тут лодка сделаkа небольшой поворот, обходя мель, и Улзд заметил на берегу что-то большое, черное, затем еще…
        - Лодьи… - брат тоже увидел. - Наши…
        Между тем передовой отряд уже высаживался. И почти сразу же неистово замахал разноцветными лентами сигнальщик. Улад, все еще не понимая, глядел на пустой берег, на брошенные лодьи, но сердце уже чуяло - беда.
        …Трупы лежали у подножия скалы. Здесь были все - двадцать кметов Нетвора и более сотни молодых парней, тех, кого он смог привести с полночи. Доспехи были сняты, оружие забрано, со многих содрали даже рубахи. Почти все погибли в бою - об этом говорили страшные раны, покрытые запекшейся кровью. Но кое-кому повезло меньше. Более десятка не избежало плена, чтобы погибнуть не так быстро - без рук, без ног, истекая кровью у мертвых тел своих товарищей. Труп Нетвора, старшего кмета, был распят на двух вкопанных в землю бревнах лицом в сторону Савмата.
        Живые молчали - говорить было не о чем. Они опоздали. Но может и хорошо, что опоздали, иначе лежать им всем тут же, на белом песке. И черные птицы так же клевали бы их трупы…
        Сварг тоже молчал, стоя возле тела Нетвора. Худощавое лицо оставалось недвижным, глаза смотрели холодно и сурово. Наконец он приказал снять тело старшего кмета и готовиться к похоронам. Десяток воинов были посланы осмотреть лес - может, там прячутся уцелевшие. Но в лесу были тоже трупы - они висели на деревьях, а двоих, как и Нетвора, прибили железными гвоздями к стволам старых дубов. Врагов тоже не было, они ушли, растворившись в лесном море.
        Улад, не выдержав, ушел к берегу. Здесь можно было дышать свежим воздухом, не пропитанным смрадом гниющих тел, не видеть пустые глазницы, открытые черные рты, словно зовущие на помощь… Что же теперь? Ведь брат расчитывал на Нетвора! И если враги сумели уничтожить отряд, то что будет со всем войском? Ведь их не намного больше! Мать Болот! Неужели она всесильна!
        - Кей! Тебя зовет Кей Сварг!
        Голос кмета, незаметно подошедшего сзади, заставил взрогнуть. Да, надо идти. Ведь он, Улад, командир…
        Сварга он нашел возле лесной опушки. С ним были несколько старших кметов, Антомир в своей нелепой шубе, вездесущий Кобник и еще кто-то. Этот кто-то стоял, поддерживаемый двумя воинами, и Улад вначале принял его за дряхлого старца. Но что у него с лицом? И рука…
        …Лицо человека было белым как снег, и столь же белы были его волосы. Но они побелели не от старости - парню, похоже, не исполнилось еще и двадцати. И на этом белом лице страшно чернели пустые глазницы - глаза были выжжены. Правую руку отрубили по локоть, и культя запеклась темной смолой, Улад понял
        - палачи не хотели, чтобы парень истек кровью. Он был нужен живым.
        - Говори… - выдохнул Сварг, кусая губы. - Говори, воин. Я - Кей…
        - Я узнал тебя, Кей Сварг, - слова звучали спокойно и отчужденно, словно говорил мертвец. - Узнал по голосу. Они не убили меня, чтобы я мог передать тебе их волю. Они даже оставили хлеба… С тобой ли твой брат?
        - Да! - поспешно выговорил Улад. - Я здесь!
        - Тогда мои слова для вас обоих…
        - Подожди! - Сварг нетерплеиво дернул рукой, но понял, что его не увидят, и повторил:
        - Подожди! Расскажи, как все было. Подробно. Улад видел, что брат еле сдерживается. Он и сам не мог просто так стоять на месте и слушать о том, как погибли их товарищи. Но что делать? Они пришли слишком поздно. Слишком поздно, чтобы помочь - и чтобы отомстить. Оставалось одно - не подавать виду, сохранять достоинство Кея, который должен оставаться Кеем всегда…
        - Они напали со всех сторон, - голос слепого оставался таким же спокойным и мертвым, - из леса, с реки и даже с вершины скалы. Их было много - очень много…
        - Оружие? - перебил Сварг, - Как они вооружены?
        - Мечей почти не было, - парень на миг задумался. - Да, меч я видел только у самой Велги…
        Братья невольно переглянулись. Велга! Опять она!
        - …Копья, обожженные на огне, дубины и топоры. И лучники - много лучников. Доспехов почти ни на ком не было, даже щитов мало, но сражались они, как будто их вел сам Косматый. Наш строй они прорвали сразу, Нетвор погиб, а остальных прижали к скале…
        - Погоди! - Сварг дернул плечом и поморщился. - Ты - кмет. Ты знаешь, что такое война. Скажи, в чем их сила? Только в численности?
        На белом лице что-то дрогнуло.
        - Нет, Кей! Даже будь их в два раза больше, они не взяли бы нас так легко. Они нападали как безумцы, но почти не несли потерь. Наши стрелы словно растворялись в воздухе…
        Братья вновь переглянулись.
        - …И - страх. Непонятный страх. Как только они приближались, мы чувствовали ужас, словно нас атаковали навы… Впереди… Да, впереди их строя было что-то… Как облако - золотистое. Именно там была Велга…
        Упад растерянно поглядел на брата. Верить? Еще недавно он бы посмеялся над этим, но сейчас было не до смеха…
        - Велга… - задумчиво повторил старший брат, - Какая она?
        - Очень красивая. На ней белое платье без украшений, только на голове серебряный обруч. И еще - меч. Она носит его без ножен, в руке. Когда меня взяли в плен, то она приказала подвести меня поближе. Я видел ее глаза…
        Парень замолчал, и даже Сварг не решился торопить его.
        - Она сказала… Она сказала, что все пленные умрут - так же, как умирают те, кто попадает к нам. А мне отрубят руку, которой я держал меч, и выжгут глаза, чтобы я не видел, куда они уйдут. И я должен буду дождаться Кеев и передать ее слова…
        И вновь наступило молчание. Кметы старались не смотеть на изуродованное лицо их товарища. Антомир отошел в сторону, лишь Сварг по-прежнему стоял неподвижно, и взгляд его был спокоен и суров. Улад вспомнил о Кобнике, оглянулся, но странного человечишки нигде не было.
        - Велга велела передать… Мира не будет, пока последний сполот не уйдет с их земли. Но Мать болот не хочет лишней крови. То, что осталось от войска Кеев, обречено. И вниз, и вверх по реке вас ждет смерть.
        Улад похолодел, поскольку понял: это - правда. Их всех ждет гибель среди проклятых лесов…
        - Поэтому войско Кеев Сварга и Улада должно оставаться здесь. Пусть плачут над телами своих друзей. Через два дня сюда прибудет лодка. В эту лодку сядет один из Кеев - все равно, кто. Его отвезут к Велге и там он заключит мир. Условие одно - земля волотичей свободна. Тех, кто служил сполотам, пощадят… Здесь ли Антомир?
        - Д-да… - тихо отозвался дедич. - Я здесь…
        - Велга велела передать, что твоя семья - в ее руках. Ты можешь вернуться и вновь править своими землями. Твое добро ты получишь назад. Мать Болот простит тебя.
        Старик ничего не ответил, лишь сильнее запахнул свою нелепую шубу.
        - Еще Велга сказала, что тому, кто поедет г ней, ничего не грозит. Мать Болот чтит священный обычай посольства. Чем бы ни кончилась поездка, Кей вернется живым и невредимым туда, откуда прибыл. Пока будут вестись переговоры, войны не будет. Иначе вы погибнете все - через три дня. Это все… Мне велели семь раз повторить эти слова, а затем выжгли глаза…
        Парень замолчал, молчали и остальные. Наконец Сварг кивнул:
        - Ты выполнил спой долг, кмет. мы сделаем для тебя все, что можно. Позаботьтесь о нем…
        Воины увели слепого. Кей подозвал одного из старших кметов и шепотом отдал какое-то распоряжение, а затем повернулся к брату.
        - Пойдем.
        Они вышли на берег и долго стояли, глядя на медленные воды реки. Внезапно Сварг рассмеялся. Улад чуть не отшатнулся, настолько неожиданным и неуместным был этот смех.
        - Испугался, братишка?
        - Я… - больше сказать было нечего.
        - Ничего! У Кеев крепкий хребет, Улад! Мы живы, так что не бойся - не пропадем. Она все-таки дура…
        - Кто? - поразился младший. - Волга?
        - Велга. Или сама Золотая Баба - Косматый их разберет! Мы же у нее в руках, а она дает нам несколько дней сроку! Нет, такого врага нужно бить! И такого врага можно бить, братишка! Только дурак начинает переговоры, когда стоит лишь ударить - и победа у тебя в руках!
        Уверенность брата заразила, но Улад помнил то, что рассказал несчастный парень.
        - Как думаешь, Сварг, он говорил правду?
        - О золотом свечении? - старший пожал плечами. - Теперь я готов поверить и этому. Но я позаботился, чтобы кметы ничего не узнали. А как она с Антомиром ловко придумала, а?
        Младший вновь не понял, и Сварг, усмехнувшись, пояснил:
        - Пока Антомир с нами, есть надежда. У него много сторонников. Сейчас они молчат, но в подходящий момент он может выставить целое войско. Велга это, конечно, понимает, поэтому и дала приглашение. Теперь, по ее мнению, мы перестанем верить старику.
        - А мы… - осторожно начал Улад.
        - Нет. Антомир не изменит - слишком завяз. Придумано ловко, но все же не очень. Главное - нам дали время. Через три дня сюда подойдет тысяча ополченцев с полдня.
        Улад изумленно взглянул на брата, тот подмигнул:
        - То-то! Об этом знал лишь я, теперь знаешь ты. Велга обещала через два дня прислать лодку. Если мы откажемся ехать, то на следующий день нас сотрут в порошок.
        - Нужно выгадать пару дней.
        - Хорошо бы дня четыре - для верности. Теперь ясно, братишка?
        Улад кивнул, и тут только до него дошло:
        - Значит кто-то… Значит я… должен ехать? Брат крепко обнял его за плечи:
        - Придется.
        Вначале накатил страх. Он захлестнул с головой, словно речная волна. Но затем страх куда-то исчез, и Улад ощутил гордость. Да, он должен! Он - Кей! Брату нужно несколько дней для победы - значит он, Улад, обязан добыть эту передышку. Любой ценой…
        Сварг говорил что-то о древних обычаях, защищающих послов, о том, что Велге невыгодно причинять вред кому-то из Кеев - ведь она рассчитывает на мир, но Улад не слушал. Он был уже там, где-то среди страшного леса, где его ждет та, что продала душу проклятой Матери Болот…
        И снова вокруг была река, но на этот раз темная, почти черная вода журчала совсем рядом. Борта лодки были низкими - опусти руку, черпай и пей вволю. Сидеть приходилось прямо на неровном дне. Было жестко и очень сыро, не спасал даже теплый плащ, и Улад много раз вспоминал Антомира с его шубой. Сейчас он не отказался бы и от шубы. Гребли по очереди - сначала Улад, после
        - его спутник, невысокий худощавый паренек в длинной, почти до колен, рубашке. Впрочем, грести приходилось не часто, лодка плыла по течению, и весла требовались только когда ее сносило с курса. Конечно, без паруса двигались небыстро, да и ночевать приходилось на берегу, но молодой Кей не спешил. Более того, каждая задержка радовала. Еще минута, еще час, выигранные у Матери Болот. Скоро к брату придут подкрепления, но понадобится день-два, чтобы привести войско в порядок. Значит, все идет верно, все правильно…
        Лодка приплыла, как и было обещано, на третий день. Улад ожидал, что Велга пришлет лодью. полную мрачных головорезов с топорами и обожженными на огне кольями. Но лодка оказалась совсем маленькой, челнок, а не лодка, и приплыл в ней только один - тот самый паренек. Его привели к Сваргу, и посланец Волги коротко повторил ее условия. Сварг невозмутимо выслушал и спокойно, словно речь шла о делах обычных, сообщил, что к Велге отправится Кей Улад, младший сын Светлого. Паренек кивнул и пошел обратно к лодке, даже не пожелав пообедать.
        К этому времени все было уже оговорено. Сварг несколько раз повторил главное - слушать, а не говорить. Мятежники обычно любят болтать, и Улад должен стать благодарным слушателем. Итак, слушать и запоминать. На все предложения отвечать только одно - передам брату. И - не спорить. Небезопасно, да и бесполезно. Переубеждать мятежников будет войско Кеев.
        Уже перед самым отъездом брат дал два совета. Первое - разговорить проводника. Но разговорить хитро. Мальчишке, конечно, велели молчать. Что ж, пусть Улад тоже молчит - час, полдня, день. Дорога длинная, паренек не выдержит - заговорит. А тут уж не зевать. И второе - главное. Надо найти какую-то слабину у Велги. Что-то должно быть! Она - человек, а человека можно запутать, напугать, обмануть. Но - только найти. Самому Уладу ничего делать нельзя. Ничего! Только слушать…
        «Ты мне нужен живым!» - вновь вспомнились слова брата, сказанные на прощанье. Живым… Почему-то Улад не боялся за себя. Древний обычай охранял послов, к тому же когда тебе восемнадцать, то о смерти никогда не думаешь всерьез.
        Советы брата Улад запомнил, но поначалу ничего поделать не смог. Мальчишка молчал - и час, и день, и второй день. Улад тоже не пытался заговорить, ему даже понравилось - это немного походило на игру. Но второй день подходил к концу, уже начинало темнеть, а ни одного слова сказано не было.
        Что-то сдавило шею, рука скользнула за ворот и нащупала тяжелые холодные кольца. Цепь! Ду-рацкая цепь с не менее дурацким камнем, каким-то мутным, бесцветным. Улад ни за что не надел бы такое, но пришлось. И виноват оказался не то иной, как Кобник.
        Он подошел к Уладу за день до приезда лодки и начал что-то быстро говорить, пришепетывая и глотая слова. Ко всему еще он говорил на наречии волотичей, и молодой Кей понимал лишь с пятого на десятое. А Кобник твердил что-то о старой могиле, которую он два дня искал в лесу, о том, что он сразу понял, зачем мятежники оставили изуродованного пленника, что в могиле, которую он, наконец, отыскал, был похоронен не простой кмет и даже не дедич. В конце концов странный человечишка сунул Уладу эту цепь с мутным белесым камнем и попросил надеть, когда придется ехать к Велге. Улад пожал плечами и даже не стал отвечать, но через час его позвал брат и велел цепь взять, надеть и с нею до возвращения не расставаться. Спорить не приходилось, но странное украшение вызывало гадливость и даже оторопь. В подобные обереги Улад не верил. Ведь еще совсем недавно цепь лежала на чьих-то развалившихся костях! Жаль, что брат так доверяет этому бродяге-Кобнику…
        - А какие мечи лучше - франкские или которые у саксов?
        Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Уладу понадобилось лишнее мгновенье, чтобы сообразить, кто спрашивает. Но ошибки не было, паренек наконец-то заговорил. Наверное, бедняге тоже тяжко было играть в молчанку.
        - Франкские, - молодой Кей попытался ответить таким тоном, словно они провели все это время в непринужд„нной беседе. - Длиннее, и сталь получше.
        - Вот и я говорю… - последовал тяжелый вздох. - А наши все: скрамасаксы, мол, удобнее…
        По руке, мол…
        Улад с интересом покосился на своего спутника. Выходит, у волотичей знают, что такое скрамасаксы!
        - А они удобнее - для тех, кто первый раз меч в руки берет. Франкский меч
        - он обучения требует…
        - Вот и я говорю! - паренек даже разволновался, - Учиться нужно! А они… Мол, раз Велга с нами, то и учиться не надо. Мать Болот сама меч направит… А у вас мечи делают?
        - Делают, - с самым серьезным видом кивнул Кей - - В Савмате делают. Людота Коваль, например. Только мечи так себе. Железо наше, болотное…
        Паренек слушал, открыв рот, и Улад вдруг подумал, что его, похоже, тоже постарались разговорить. Наверное, этот серьезный не по годам мальчишка решил, что выведал у самого Кея страшную военную тайну. Ну и пусть! Зато будет что рассказать брату. Оказывается, мечи у волотичей есть, но обучаться по-настоящему они не хотят. А это уже любопытно…
        - Ты, Кей, наверное, с самого детства всякому оружию учился! - с завистью вздохнул парнишка. Улад не без гордости подтвердил и это.
        - Меня б кто-нибудь научил…
        - Война кончится, приходи, - невольно усмехнулся молодой Кей. - Мы тебя самому Хальгу Лодыжке отдадим. Он всему научит…
        - А война кончится?
        По тому, как это было спрошено, Улад вдруг понял, что пареньку уже успела надоесть эта бойня. И, наверное, не ему одному. Вот, значит, как!
        - Приплывем - узнаем, - молодой Кей постарался ответить как можно глубокомысленнее, как и полагается человеку государственному. Но душу невольно царапнуло - нет, не кончится! И этот паренек может не дожить. Он, тысячи других, да и сам Улад тоже…
        - А мы приплыли, - проводник улыбнулся, впервые за эти два дня. - Нам сюда.
        Челнок повернул к берегу, и Улад заставил себя забыть обо всем, кроме главного. Вот значит, где нора этой болотной змеи! Ну, держись, Кей!
        Лодку вытащили на берег, и паренек кивнул в сторону узкой тропы, уходящей в лес. Улад ждал, что их встретит охрана, у него отберут меч, может даже завяжут глаза, но тропа была пуста, и даже сопровождающий отстал, словно не желая мешать. Ранние сумерки уже окутывали лес, и на какой-то миг Уладу стало не по себе. Но он тут же успокоился. Нет, все будет в порядке. Посла не тронут. ведь они надеются на мир!
        Тропа вела прямо, затем внезапно сделала резкий поворот, и в глаза ударил свет небольшого костра. Улад вышел на поляну и удивленно оглянулся. Пусто! Костер, рядом какой-то котелок, не иначе с кашей, цветное покрывало, брошенное прямо на землю…
        - Здравствуй, Кей Улад!
        Голос прозвучал откуда-то сбоку. Улад заставил себя сдержаться и повернулся медленно, словно нехотя. Рядом с ним стояла высокая девушка в простом белом платье. В густых светлых волосах светился тонкий серебряный обруч.
        - Я - Велга. Ты голоден?
        - Н-нет… - проклятый язык вновь не слушался, и Улад постарался выговорить как можно четче:
        - Я не голоден… Чолом, Велга!
        Глава третья. Змеева Пустыня
        Мостик был деревянным. Точнее, мостиком это назвать можно было лишь с большой натяжкой, и Войча не без опаски ступил на скрипящие доски.
        - Дяденька, не надо! Не ходи!
        Войчемир удивленно оглянулся. Ула - Страшилка - спряталась за широкий круп Басаврюка и явно не собиралась идти дальше.
        - Опыр там! Не ходи, дяденька! Нельзя туда! Войча вопросительно поглядел на Ужика, но тот смотрел куда-то в сторону. Рядом с ним стоял Ложок, и вид у огрского коня был столь же невозмутимый - не иначе у Ужика научился.
        - Хитрый он, дяденька! Он и днем напасть может!..
        То, что справиться с «опыром» будет нелегко, Войча уже понял. С самого утра, пока они шли к деревне, он пытался расспросить Улу. Девчушка знала мало, но и этого хватило, чтобы понять - дело предстоит непростое.
        Оказывается, лесовики сразу же сообразили, откуда грозит беда, и после первой же смерти толпой пошли на погост, дабы выкопать упыря, отрезать ему голову и торжественно сжечь. Но могила оказалась пуста - чудище спряталось, унеся даже Гроб. Очевидно, «опыр» присмотрел себе нору где-то в чаще леса и оттуда нападал на село. Эту нору искали, упыря пытались выследить, но тот оказался хитрее.
        - Так… - Войча нахмурился - Ужик, как думаешь?
        - Сходим.
        Сказано это было обычным равнодушным тоном, но Войчемир сразу же почувствовал себя увереннее.
        - Ой, дяденька, не слушай его! Не слушай! Войча с интересом покосился на Страшилку. Он уже заметил - ее отношения с Ужиком явно не сложились. Точнее, отношений никаких и не было. Девчушка старалась не замечать недомерка, а тот платил ей полной взаимностью. Ула даже отказалась сесть на Ложка и всю дорогу прошла, точнее пробежала впрыприжку, рядом с Войчей, восседавшим на Басаврюке.
        Войчемир почесал затылок и отвел Ужика в сторону.
        - Чего думаешь? Опасно?
        В ответ недотепа вновь, в который уже раз, пожал своими хилыми плечами.
        - Ты плечиками-то не двигай! - озлился Войча. - Ты понятными словами отвечай. Опасно?
        - Ночью будет опаснее.
        - Ага…
        План уже сложился, и отважный альбир решил что настала пора действовать.
        - Вот чего, Ула! - проговорил он тоном, не терпящим возражений. - Бери коней, возвращайся по дороге. Там поляна будет, там и жди. И носа не высовывай, пока мы не вернемся. Ясно?
        - Дяденька! Я боюсь…
        Но Войча был уже в том настроении, когда с ним лучше не спорить. Он рыкнул на Страшилку, да так, что сам Хальг Лодыжка позавидовал бы, после чего сунул ей в грязную ручонку повод Басаврюка и подтолкнул коленом пониже спины. Девчушка взвизгнула и резво побежала по тропе. Ложок удивленно повернул голову, подумал и не спеша затрусил следом.
        - Вот так! - собственная решительность прибавила настроения. - Ну, пошли, что ли?
        Село оказалось совсем маленьким - на четыре дома. Три совсем небольшие и один покрупнее, окруженный тыном. В нем, очевидно, и жил дедич. Но теперь и на дворе, и в самом доме не было ни души. Высокая трава пробилась сквозь доски пола, крыша зияла промытыми дождем дырами, в сараях тоже ничего не осталось, лишь в одном из них на земляном полу лежал конский скелет.
        - - Значит так… - Войча присел на ступеньку высокого крыльца и открыл военный совет. - Чего делать будем?
        Ответа он не ждал, да его и не последовало. Ужик даже плечами не пожал.
        - А вот чего делать будем. Останемся тут до ночи и подождем. Ежели опыр этот придет, то мы его и прибьем. А убежит - проследим до норы и там прикончим.
        Честно говоря, замысел был не из самых удачных, но ничего иного в голову не приходило. Опасно конечно, но Войча твердо надеялся на свой меч, да и на саблю. Не сладить упырю с Кеевым адьбиром!
        Войчемир оставил бесполезного Ужика на крыльце, а сам принялся оглядывать дом. Осмотром он остался доволен - окна находились высоко рамы и ставни казались прочными. Значит, зайти можно будет только через дверь. А иного и не требовалось.
        Лишний раз проверив рамы, Войча оглянулся в поисках Ужика, и тут заметил, что недомерок возится с какой-то железякой, не иначе подобранной в одном из сараев. Подойдя поближе, Войчемир хмыкнул:
        - Капкан! А действует?
        Ужик сунул в стальную пасть какую-то деревяшку. Клац! Зубастые челюсти сомкнулись, разнеся дерево в мелкую щепу.
        - Ага! - вдохновился Войча. - А чего? Поставим прямо у крыльца. Опыр сюда, а его - раз! Как думаешь, вырвется?
        - Вырвется.
        - М-да… - рука вновь полезла чесать стриженый затылок. - Все одно, поставим! Хоть услышим…
        Капкан поставили, забросав его травой. Войча, как мог, укрепил дверь, лишний раз оглядел дом, а заодно - и остальные постройки. Но там царило еще большее запустение. Исчезли даже вещи, а в одном из домишек поселились лисы.
        Войча без особого интереса заглянул в последний из домишек - небольшой, вросший в землю по самые окошки. Тусклый свет падал на опрокинутую деревянную лавку, за которой что-то белело. Войчемир подошел ближе и покачал головой - скелет. Обрывки бус и браслет из грубого синего стекла говорили о том, что здесь погибла женщина. Войча вздохнул и хотел уже уходить, как вдруг заметил в углу какой-то странный предмет. Он подошел ближе. Колыбель… Обычная деревянная колыбель, какую можно встретить в любом доме. Она не была пустой - в деревянной люльке лежало что-то странное, похожее в полутьме на стружку. Войчемир наклонился и почувствовал, как по спине пробегают непрощенные мурашки. Кости - все, что осталось от того, кто лежал в этой колыбели…
        Войча не помнил, сколько простоял в доме, ставшем могилой. Надо было уходить, заняться делом, но Войчемир не мог оторвать взгляда от детских останков. Он был воином, он знал, что на войне гибнут не только взрослые мужчины, но такое приходилось видеть впервые. И ведь погибло дите невинное не из-за огров и даже не из-за еси белоглазой! Какой-то «опыр», нежить, мертвяк паскудный! И Войча понял, что был трижды прав, решив идти через мертвую деревню. Конечно, возле бабкиной избушки он больше думал, как бы перед Ужиком не сплоховать да удальство альбир-ское потешить. А выходит, не в удальстве вовсе дело. Прав Ужик, нечего по кустам прятаться да кругами ходить! Поганый мертвяк село извел, значит, теперь в другое село пойдет! Ну, нет! Не выйдет!
        Ужик появился незаметно, молча склонился над колыбелью, покачал головой и осторожно потянул Войчу наружу. Тот не сопротивлялся. Почему-то вспомнилось Ужиково «Убьем!». Наверное, парень навидался такого, вот и рассудил верно. А что молчит и слова в час по одному цедит, так видать, характер у него спокойный. А может, и не спокойный, просто Ужик боль внутри держит, делиться не хочет.
        Между тем, начинало темнеть, и Войча, решив не искушать судьбу, дал команду возвращаться в дом. Закрыв дверь на тяжелый засов, Войчемир положил поблизости заранее приготовленную кучу сосновых лучин, снял с пояса меч, саблю и решил, что готов. Оставалось ждать.
        Ночь пришла быстро. За окнами зашелестел) ветер, из близкого леса донеслось уханье филина,) а старый дом наполнился скрипом рассохшегося дерева. Стало холодно - и неуютно. Войча то и дело поглядывал на Ужика, но тот сидел молча, чуть прикрыв глаза, словно собирался спать. Это Войче совсем не понравилось, и он поинтересовался, не думает ли недомерок проспать всю ночь, оставив его одного наедине с «опыром». Ужик покачал головой, но Войчемира это ничуть не успокоило.
        - Ты вот чего, - решил он, - расскажи про вас, про рахманов.
        Но Ужик лишь развел руками, изобразив полное неведение.
        - Ну да, - вздохнул Войча, - сейчас скажешь, что только лягушек ловил!
        Недоросток покорно кивнул, соглашаясь. Войчемир махнул рукой и прислушался. Нет, пока ничего подозрительного. Ветер шумит, филин ухает.,.
        - Ужик! Ну давай поговорим! Заснем ведь!
        - А ты спой…
        Войча только моргнул, но затем мысль ему неожиданно понравилась. Пусть «опыр» слышит! Недаром поют перед боем, песня - как вызов.
        - Годится! - решил он. - Только петь вместе будем.
        - Про медведей?
        Оказывается, Ужик не забыл песню про незадачливого охотника. Но Бойче она уже надоела.
        - Нет, давай другую. Тоже про охотника. Мы все в Ольмине пели. Она строевая - громкая, не заснем. Только надо зверей вспомнить…
        Войча сосредоточился и принялся загибать пальцы: медведь, мышь, тур, рысь, заяц… Кажется, вспомнил.
        - Значит так, - распорядился он, - я начинаю, ты подпеваешь. А припев вместе, и погромче.
        - Да я петь-то не очень… - вновь развел руками Ужик, но Войчу это только развеселило:
        - Так и я - не очень. В строевой что главное? Рот на ширину ножен - и реви, как Идрик-Зверь. Значит так… Песня…
        И тут Войчу осенило. Если заменить имя.. - …Про храброго Ужика. Недомерок широко раскрыл глаза, а Войче стало совсем весело. Вообще-то в песне говорилось о храбром Брешике, но уж больно хорошо выходило. Войчемир прокашлялся и грянул:
        Ох, пошел наш храбрый Ужик Да за медведем чернобрюхим.
        Раз во первый повстречал он Мышь черноголовую.
        «Дико диво!» - закричал и…
        Храбрый Ужик убежал.
        - А теперь про мышь, - распорядился Войчемир и запел следующий куплет:
        Ох, пошел наш храбрый Ужик Да за мышью черноголовой.
        Во второй раз повстречал он Тура чернорогого…
        Привев пели уже вместе, причем Войча заметил, что Ужик тоже вроде как повеселел. Это обрадовало - парень, видать, не из обидчивых.
        Следом спели про рысь черноногую, зайца чернобокого, Змея черномордого, затем про коня, про козла, про кочета и даже про волка черноухого (еще в Ольмине Войча поражался - что за зверь такой?). И, наконец, подошли к самому главному:
        Ох, как пошел наш храбрый Ужик Да за волком черноухим.
        Раз в остатний повстречал он Деву черноглазую.
        Ужик не выдержал и засмеялся, Войча - тоже, и припев пропели, давясь от хохота:
        «Дико диво!» - закричал и-ичн - Храбрый Ужик убежал!
        - А ну, еще раз! - предложил довольный Войча, и припев повторили с неменьшим успехом. Разошедшийся Войчемир хотел запеть все сначала, но внезапно почувствовал, как рука Ужика сдавила его кисть.
        - Чего? - не понял он в первый миг, но затем быстро оглянулся - и до него дошло.
        - Продолжай говорить! - послышался тихий шепот. Войча кивнул, схватил меч и, став поближе к двери, начал пороть какую-то чушь про Ольмин о том, как Хальг Лодыжка однажды выпил целый кувшин румского вина, а потом всю ночь гонял по двору очумелых кметов, про то, какие уродины ольминские девки, особенно которые из еси… Между тем слух уже работал, и сознание привычно отмечало: ветер, скрип старых досок в доме, уханье филина, будь он проклят, и… шаги, еле слышные, глухие, совсем близко.
        «Подманили!» - на миг он почувствовал злое веселье, но тут же одернул себя. Это кто еще кого подманил! Не спеши, альбир, ох не спеши…
        Заскрипело крыльцо. Войча расслабил кисть и помотал ею в воздухе, затем покрепче сжал рукоять меча и отступил на шаг, чтобы его не заметили с порога. Если сейчас рухнет дверь… Но тот, кто был уже так близко, не спешил. Войче показалось, что он слышит хриплое, булькающее дыхание, но может, это просто шумело в ушах. И вот снова скрип - шаги удалялись. Ночной гость уходил.
        Войчемир еле удержался, чтобы не выскочить следом. Нет, на такое его не взять! Старый прием: я убегаю, а ты - догоняй! Ждать, ждать…
        И снова шаги. Гость не ушел, он просто спустился вниз и теперь бродил возле дома. Окна? Войча оглянулся. Нет, если что, они услышат. Что бы сделал он, Войчемир, на месте этого «опыра»?
        Ясное дело - не лез бы в дом, а попытался выманить. Ну, попытайся…
        И вдруг тишину разорвал громкий лязг, а затем рой - долгий, тоскливый, похожий на волчий. Войчемир даже присел от неожиданности, но тут же хлопнул себя по бестолковой голове. Капкан! Сработало!
        - Войчемир! - Ужик бросился вперед, но Войча уже отодвигал засов. Попался, душегуб! Ну, я тебя…
        На крыльце он остановился, пытаясь осмотреться. К счастью. Луна уже взошла, и Войча сразу же увидел ночного гостя. Нет, сначала он увидел капкан
        - сломанный, чуть ли не скрученный в кольцо. Вырвался! Но думать об этом было поздно - Огромный темный силуэт был уже рядом. Войча выхватил саблю - меч был давно в руке - и засмеялся. Он знал - смех как ничто другое выводит врага из себя. И тут тот, кто пришел за ними, сделал шаг вперед. Лунный свет упал на лицо - нет, на личину, - и Войча на миг окаменел. Желтоватая кожа туго обтягивала череп, резкие складки рассекли щеки, черные пятна легли под глазами. Мертвец! Но глаза - застывшие, недвижные, горели красным огнем, а толстые, налитые кровью губы кривились жуткой гримасой. И руки - огромные, волосатые, с длинными желтыми когтями…
        Первый удар Войча пропустил. Он лишь почувствовал, как что-то обрушилось на правую руку, а в следующий миг с удивлением понял, что меч лежит на земле. Раздумывать над этим не было времени. Сабля! Войча сделал резкий выпад и вдруг увидел, что проклятый «опыр» схватил саблю за лезвие. Короткий сухой треск - и в руке у Войчи остался лишь эфес с жалким обломком клинка. Войчемир попытался отскочить, но упырь оказался проворнее. Рука с зажатым в ней обломком сабли метнулась вперед, и левое плечо словно окатили кипятком. Войчемир упал, перекатился и вскочил, успев подхватить с земли меч. Оставалось размахнуться…
        Но рубить было некого. Тот, кто пришел за ними, исчез. Войча сделал несколько неверных шагов, чувствуя, как подкашиваются ноги, затем зажал рану на плече ладонью и опустился в высокую мягкую траву
        - Эх, Зайча, голова - два уха!
        Голос Ужика прозвучал откуда-то издалека. Войчемир почувствовал, как его поднимают и волокут на крыльцо. Он еще слабо удивился, кто это смог его поднять, не Ужик же в самом деле! Затем чьи-то руки разорвали рубашку на плече…
        - Перетянуть… чем-то… - пробормотал Войча, запоздало соображая, что проклятый упырь подранил его крепко, и бедолага-Ужик остается без присмотра.
        - Лежи, лежи… - Ужик между тем что-то делал с его плечом, но что именно, Войчемир сообразить уже не смог. Накатила слабость, затем в глазах замелькали разноцветные огоньки, и все покрыла тьма…
        - Вставай, уже утро!
        Войча дернулся, привстал и открыл глаза. Да, уже утро. Яркие солнечные лучи пробивались сквозь ставни, сквозь рассохшиеся доски двери, и мертвый дом теперь выглядел совсем по-другому: уютно и даже весело. Ужик сидел у стола, а на столе красовались четыре жареные рыбины.
        - Лопай! Тебе нужно, - недомерок кивнул на рыб. Войча послушно встал, направился к столу и туг только вспомнил - ночь, страшная мертвая личина, поломанная сабля… Плечо! Он же ранен! Рука полезла к ране, но вместо повязки Войча почувствовал что-то странное. Еще не веря, он шагнул к свету…
        - Матушка Сва! Как же…
        Повязки не было. Не было и раны, даже шрама не осталось - лишь розовая полоска на том месте, куда его ударил «опыр»,
        - Матушка Сва.., - повторил Войчемир, после чего сел на лавку и, ни о чем не думая, занялся рыбами. По крайней мере, с рыбами все ясно. Недомерок наловил их своим дурацким крючком… Интересно все же, когда? Ночью?
        - Ужик… - растерянно проговорил Войча и умолк. На большее его не хватило.
        - Ешь, ешь! - подбодрил недомерок. - Сейчас за упырем пойдем!
        - Упырем! - Войча вскочил, но тут же вновь опустился на скамью. - А он… Не возвращался?
        Ужик ничего не ответил, и Войчемир принялся вновь вспоминать. Эх, таки подловили его! Как желторотика подловили! Но откуда было знать, что «опыр» руками за клинок хватается! Стоп! Кто же его, болвана раненого, в дом притащил? И что с раной? Ведь так не бывает…
        Но тут же Войча понял: бывает. И на все его вопросы ответ очень простой. Вот он, ответ, сидит, Даже в его сторону не смотрит!
        - Ужик, ты… В общем, я…
        - Да ладно' - Ужик даже поморщился. - В следующий раз из дому не выскакивай!
        - Ну… - Войча задумался, - А как же его, опыра этого, достать? Ведь спрятался он, поди теперь найди! Собаку бы по следу пустить, да откуда тут собака?
        - Эх, Зайча, Зайча… - Ужик лишь головой покачал. - Капкан-то зачем ставили?
        - Капкан? Но ведь опыр вырвался! И тут Войчу осенило:
        - Так у него же нога пробита! Кровь! И рукой он за саблю взялся! Мы же его по крови найдем!
        Ужик никак не реагировал, и Войчемир почувствовал себя последним дураком.
        - А ты тоже хорош, Урс! Объяснил бы все сразу! Ишь, умный!
        Но ругаться сразу же расхотелось. Да, недомерок оказался кругом прав. И главное - плечо. Выходит, он не только лягушек у Патара ловил? И тут Войча сообразил, что вновь забыл поблагодарить своего странного спутника. Но слова не шли. Похоже, Ужик вовсе и не ждал благодарности…
        Кровавый след начинался сразу же за порогом, Крови было много - как будто истекал кровью целый бык. Затем пятна стали меньше и реже, но все равно след был явный и вел он прямиком в лес.
        Шли долго. Похоже, упырь пытался кружить, сбивать со следу, но слишком велика была рана - почерневшие пятна вели дальше, дальше, и вот, наконец, глазам открылась небольшая полянка.
        - Тут - кивнул Ужик, став очень серьезным. - Смотри.
        Войча кивнул - посреди поляны возвышалась куча свежей земли. Ужик, заранее захвативший с собой найденную в доме лопату, немного постоял, словно к чему-то прислушиваясь, а затем вонзил лопату в землю.
        - Я сам - Войча, хотя и чувствовал себя слабым после случившегося, решил не сдаваться. Все-таки он - Кеев альбир! Хватит с Ужика и вчерашнего…
        Впрочем, копать почти не пришлось. Вскоре лопата глухо ударила о дерево. Гроб… Точнее, целая домовина, вырубленная из огромного ствола. Войча нахмурился, достал меч и кивнул Ужику.
        Крышка поддалась легко. Войчемир подошел ближе…
        …Кровь. Она была всюду - на деревянных стенках, на потемневшем кафтане с медными бляшками, на страшном мертвом лице. Теперь, при свете дня, оно уже не казалось бледным. Кожа набухла красным, ярко горели пунцовые губы, а из-под полуприкрытых век медленно проступали маленькие красные капельки. И тут веки дрогнули. Мертвые глаза взглянули прямо на Войчемира, и он невольно отшатнулся.
        - Как его? Куда?
        Вопрос был не слишком понятен, но Ужик сообразил.
        - Сначала - в сердце. Затем - голову… Внезапно послышалось рычание - негромкое, полное бессильной ненависти. Мертвое тело дернулось, руки с желтыми когтями стали подниматься…
        - Назад! - крикнул Войча, соображая, что они рано успокоились. Ужик попытался отойти, но не успел. Упырь с неожиданным проворством рванулся вперед. Миг - и огромные ручищи с кривыми желтыми когтями сомкнулись на горле. Ужик захрипел и пошатнулся.
        - Ах ты! - растерянность длилась недолго самую малость. Войча подскочил и, тщательно примерившись, дабы не зацепить недомерка, всадил меч в спину «опыра». Послышался глухой рев, чудище дрогнуло, но не отпустило свою жертву. Войчемир стиснул зубы и ударил вновь. После третьего удара упырь затих. Смертельная хватка разжалась, чудовище пошатнулось и грузно рухнуло на землю. Войча перевел дух и, точно прицелившись, отсек голову. Страшные глаза медленно закрылись.
        - Говорил мне Патар… - голос недомерка звучал хрипло. Ужик сидел на траве, морщась и массируя шею.
        - Чтоб к опырам не лазил? - поинтересовался Войча, убедившись, что с заморышем ничего страшного не случилось.
        - Вроде… А ведь ты мне, Зайча, жизнь спас! Слова недомерка прозвучали странно. Войчемиру почудилось, что его спутник испытывает не вполне понятную благодарность, а нечто совсем иное. Ужик был удивлен, даже поражен. А вот чем - понять было сложно. Не тем же, что он, Кей Войчемир, выручил этого недомерка!
        Но думать об этом было не ко времени. Огромная туша упыря лежала у разрытой могилы, и с ней следовало что-то делать.
        - Хворост, - негромко подсказал Ужик. - Сожжем…
        Хворост пришлось носить самому Ужику. Войча был еще слишком слаб и предпочел просто посидеть на травке. В голове слегка шумело, в висках стучала кровь, но на душе было легко. Все-таки прищучили нелюдя! Расскажешь кому - не поверят! А Ужик, Ужик-то каков! Да и сам он, Войчемир, по всем статьям - герой!
        Тяжелое тело пришлось укладывать на кучу хвороста вдвоем. Войча собрался с силами и притащил целую сухую березу. Ужик собрал немного высохшего мха и достал огниво.
        Горячий воздух заструился над поляной. Черный труп корчился в огне, и Бойче все казалось, что «опыр» вот-вот встанет. Несколько раз пришлось подкидывать дрова, но, наконец, все было кончено.
        - Все? - с надеждой спросил Войча, но Ужик покачал головой и поманил его куда-то в лес.
        …На маленькой поляне лежали трупы. Почти все уже успели обратиться в прах. Желтые черепа равнодушно скалились, а по костям деловито бегали рыжие муравьи. Объяснений не требовалось, и Войча лишь вздохнул. Скольких загубил, проклятый! И тут он заметил, что Ужик стоит возле одного из скелетов - самого маленького, почти детского…
        - Гляди…
        Вначале Войчемир ничего не понял. Белокурые волосы, лоскутья того, что было когда-то скромным платьем, нитка синих стеклянных бус… И тут Войча почувствовал, как его собственные волосы встают дыбом. Страшилка! Если бы он не видел ее еще вчера живой и здоровой… Но… Как же это?
        Он опустился на корточки и покачал головой, Даже бусы такие - точь-в-точь! Разве что зубы на месте… Его передернуло, и Войча поспешил отойти в сторону.
        - Ей не рассказывай, - негромко проговорил Ужик.
        - А… Может, сестра… - начал Войча и только рукой махнул. Слишком много непонятного свалилось на бедного парня за последние дни.
        Первое, что они услыхали, вернувшись в село, был топот копыт, а затем знакомый голос:
        - Дяденька! Дяденька! Вы живы!
        Та, над чьим скелетом они стояли полчаса назад, как ни в чем не бывало шла по улице, ведя в поводу Басаврюка. Ложок неторопливо трусил сзади.
        Оставалось принять строгий вид, что Войча и сделал:
        - А кто тебе разрешил сюда приходить? Трепки захотела?
        У Войчемира слова редко расходились с делом. Левое ухо Страшилки оказались крепко зажатым, после чего Войчемир выломал длинный гибкий прут.
        - Ай, дяденька, не надо! Не надо, больно! Больно еще не было, но стало бы, если б Войча не заметил, что все платье Страшилки почему-то мокрое - как и конские бока.
        - Ты чего? - поразился он. - Вброд шла?
        - Да… - Ула шмыгнула носом. - Мостик… Ненадежный очень… Не бейте, дяденька! Я за вас так боялась! И за себя боялась! В лесу так страшно!
        В конце концов прут был выброшен за ненадобностью, и Войча заявил, что они тут же выступают. Он даже был рад, что непослушная Страшилка поспешила в село - не надо возвращаться. Значит. можно уходить - и поскорее.
        Солнце светило ярко, лес весело шумел птичьими голосами, и дорога, а точнее широкая лесная тропа, вела прямо на полдень. Войча ехал, не оглядываясь. Его то и дело тянуло пришпорить Басаврюка, и он еле сдерживался, вовремя вспоминая об Ужике и Страшилке, которые, словно сговорившись, не желали ехать верхом. Атак хотелось поскорее оставить за спиной проклятое место, где еще тлели угли страшного костра! Слава Соколу, обошлось… Впрочем, обошлось ли? Войча то и дело косился на Страшилку, не зная, что и думать. В конце концов он решил на время забыть о желтых костях, по которым ползали проворные муравьи. Может, и вправду почудилось…
        Итак, забот хватало, и Войча весь день был необыкновенно молчалив. Об Ужике и говорить нечего, из него и в обычный день слово вытянуть мудрено. Зато Ула болтала за всех троих - Вначале она попыталась подробно расспросить об «опыре», но суровый Войча расспросы пресек, сообщив лишь, что упомянутого «опыра"> больше нет и поминать его незачем. Но это Страшилку не смутило. Пристроившись рядом с теплым боком Басаврюка, она как и раньше не шла, а бежала вприпрыжку, На ходу задавая бесконечные вопросы то о том, то об этом. Причем обращалась она исключительно к Войче, словно Ужика рядом и не было.
        Войчемир отвечал односложно - не до вопросов было, но к вечеру незаметно для себя разговорился. Вышло как-то так, что он рассказал странной девчушке буквально обо всем, что знал - о далеком Ольмине, о Хальге Лодыжке, о славном Кей-городе и, конечно, о своих родичах - суровом Рацимире, горячем, вспыльчивом Валадаре, о мальчишке-Уладе и милой сетренке Кледе. И, конечно, о братане Сварге, с которым сошелся особо и даже ездил к нему в далекий Коростень, что находится где-то у Косматого на куличках. Тут Бойче вспомнилось, что братан Рацимир говорил, будто у волотичей неспокойно, но он поспешил успокоить себя, а заодно и Страшилку, заверив, что Сварг живо со всем разберется, и не такой он человек, чтоб у него кто-то там бунтовал.
        Трудно сказать, что из всего этого поняла Ула, но слушала она жадно, то и дело переспрашивая и не забывая восхищаться Войчемиром, то есть, конечно, «дяденькой», который «такой сильный, такой смелый», что даже «опыра угрохал». Почему именно «угрохал», а не «прикончил» или хотя бы «прибил», Войча так и не понял. Слушать такое было приятно, это тебе не Ужик, который разве что «Зайчей» обзовет! И Войчино сердце начало потихоньку таять. Всем хороша девчушка - шустрая, с пониманием, вот только страшна. Эх, Страшилочка…
        А поздно вечером, когда костер уже догорал, а зануда-Ужик улегся спать, накрывшись с головой своим дурацким плащом, Ула стала рассказывать сама. Она говорила о лесе, в котором прожила всю жизнь, о глухих чащах, где по вечерам слышен тихий звук таинственной свирели, об утреннем тумане, в котором исчезают навы, о глубоких омутах, куда лучше вообще не приближаться, о лесных источниках, чья вода может подарить вечную молодость… Войча слушал как зачарованный, и ему начинало казаться, что голос у Страшилки становится каким-то иным, и вообще с ним говорит не шепелявая девчушка из мертвой деревни, а кто-то совсем другой - но тоже знакомый. Но затем Ула умолкла, и странное очарование прошло. Рядом с Бойчей по-прежнему была Страшилка, и когда ночью сквозь сон он вновь почувствовал под боком ее горячее тело, то только погладил бедняжку по голове и отодвинулся подальше.
        А следующий день начался неожиданно. Тропа стала заметно шире, деревья расступились, и глазам открылась огромная поляна, скорее - целое поле, покрытое высокой травой. За полем был снова лес, но другой - пониже, да и пореже. К тому же дорога расходилась, и не надвое, а натрое.
        Пришлось сделать привал. Войчемир с надеждой поглядел на Улу, но девчушка только развела руками - не хуже самого Ужика. За свою короткую жизнь она почти не покидала родное село и этих мест совсем не знала. Итак, приходилось думать самому.
        Войчемир выбрал бугор повыше и принялся изучать окрестности. Нужная дорога должна вести Прямиком на полдень, но где этот самый полдень находится, ясности не было. Еще в Ольмине Войчу учили этому хитрому искусству, и теперь самое время было вспомнить. Но, увы, ни мха, который должен расти с полуночной стороны, ни веток, что длиннее как раз со стороны полуденной, обнаружить не удалось. Точнее, и мох, и ветки имелись, но росли они как-то не в том порядке. Войчемир вспомнил, что в середине дня солнце - Небесный Всадник - находится как раз на полдне. Но наступила ли эта середина, а если нет, то когда наступит, сказать было трудно. Конечно, можно и не заниматься подобными сложностями, а просто ткнуть указующим перстом в одну из дорог, но случай был явно не тот. Этак можно вместо Акелона попасть прямиком к ограм! И хорошо, если только к ограм.
        Войча спустился с бугра и хотел уже обратиться к своим спутникам с соответствующей моменту речью, но тут заметил, что недотепа-Ужик копается в своей дурацкой котомке. Это случалось нечасто, и Войча решил подождать. Тем временем Ужик извлек из котомки деревянную чашку и что-то маленькое, похожее на иголку.
        - Полуночник, - сообщил он и стал смотреть куда-то в сторону.
        Нельзя сказать, что эта краткость пришлась Войче по душе, но он уже привык к чудачествам своего странного спутника. Войчемир взял чашку и принялся ее разглядывать. Чашка как чашка, обычная, даже не крашеная. Вот иголка, та действительно выглядела как-то по-особому. Она была длинной, тяжелой и имела небольшой деревянный ободок, вроде колечка. Оставалось спросить недомерка, к чему вся эта ерунда, как вдруг в голове забродило что-то знакомое. Хальг Лодыжка как-то рассказывал… Точно! Где-то в Скандии есть Полночь-камень, и если рядом положить иголку, а потом эту иголку опустить в чашку…
        Войча чуть не подпрыгнул от восторга, но вовремя сдержался. Нечего потакать этому наглецу! Полуночник - так полуночник, обычное дело.
        Оставалось налить в чашку воды и осторожно опустить иголку. Деревянное колечко удержало ее на поверхности, и она завертелась, словно волчок, сначала в одну сторону, потом в другую. . Войча терпеливо ждал. Наконец иголка, дрогнув в последний раз, замерла, указывая на… И тут Войча сообразил, что иголка имеет два конца! Пришлось вновь задуматься. Они идут с полночи, значит…
        Наконец тяжкие размышления остались позади, Войча вытер пот со лба и уверенно ткнул пальцем по направлению одной из дорог, как раз той, что была посредине. Воду из чашки он выплеснул, а саму чашку вместе с иголкой вернул Ужику, буркнув: «Не потеряй!». Тот, даже не моргнув, спрятал полуночник в котомку, после чего Войча с легким сердцем велел выступать.
        Теперь дорога шла на подъем. Временами приходилось взбираться на невысокие, покрытые редким лесом холмы, и Войча, дабы излишне не утруждать Басаврюка, слезал и шел пешком, разминая ноги. Страшилка, как привязанная, держалась рядом, но в этот день ее словно подменили. Девчушка молчала, то и дело оглядывалась, и даже не отвечала на вопросы Войчемира, который был не прочь поболтать. Разговорить Ужика было невозможно, и Войче оставалось предаваться размышлениям. И было о чем.
        Лес заканчивался. За ним, как слыхал Войчемир, находятся загадочные Серые Холмы. Холмы эти ничуть не беспокоили, но вот за ними было то, чего Войча опасался более всего - Змеева Пустыня.
        Что это такое, он толком не знал. И неудивительно - об этом вообще мало что ведали в Сав-мате. О Змеях, конечно, говорили много, но такое что лучше и не слушать. Правда, в глубине души Войчемир считал, что страхи эти преувеличены. Конечно, ничего стыдного нет, что худосочный Ужик этих Змеев опасается. Но он, Войчемир сын Жихослава, Кей и потомок Кеев, не должен бояться. Разве не его предок, Кей Кавад, Кей Победитель, запряг Великого Змея в плуг, а после пропахал борозду до самого моря! На такое Войча, конечно, не покушался, но считал, что и Змеи смертны. Особенно когда столкнутся с настоящим альбиром, вооруженным франкским мечом. Впрочем, по поводу оружия у Войчемира были свои соображения.
        Он изложил их Ужику у вечернего костра. Ула, по-прежнему мрачная и неразговорчивая, уснула у огня, а Войча, посадив сонного недомерка рядом с собою, повел речь о том, что такое Змеи и как с ними бороться.
        Змеев Войча ни разу не встречал - вот уже много лет они не появлялись над Савматом. Но из рассказов старых кметов Войчемир сумел составить ясное и полное представление, о том, что собой представляет эта гадина. А Змей, по мнению Войчи, был именно гадиной - здоровущей змеюкой, крылатой и огнедышащей. Последние два обстоятельства дело осложняли, а вот гадючья природа была на руку. Достаточно ловко взмахнуть мечом - и Змею каюк. Правда, встречались, по словам тех же стариков. Змеи многоглавые, говорящие и даже Змеи-оборотни, но в это не верилось. Зато Войча запомнил одну важную подробность. Живут эти Змеи в болоте, словно жабы, а значит, их там можно подстеречь и накрыть. Проблема, по мнению Войчемира, была не в самих Змеях, а в оружии. Франкский меч при всех его немалых достоинствах был короток. Двуручник! Настоящий двуручник! Вот что требовалось для этого трудного дела.
        При мысли о двуручнике Войча погрузился в сладкие грезы, совсем забыв об Ужике. Впрочем, что этому заморышу до настоящего двуручного меча! А вот для Войчи он всегда был пределом самых жгучих мечтаний. Двуручник, сделанный умелыми мастерами где-нибудь в далекой Скандии, синеватая сталь длинного клинка, эфес, украшенный золотом и яхонтами… Впрочем, Войчемир был согласен обойтись без золота и самоцветов. Просто меч, замечательный меч, с которым альбиру не страшны никакие враги. Увы, о двуручнике можно было только мечтать. В Савмате таких мечей имелось три - у Хальга Лодыжки, который привез его со своей далекой родины, и два - у самого Светлого, причем один, который, к слову, имел даже собственное имя и назывался «Змей», хранился как величайшая ценность в дворцовой сокровищнице. Меч был особый, и Войче дали только взглянуть на него - и то лишь на минуту-другую…
        Когда Войчемир, наконец, вспомнил об Ужике, тот уже мирно спал. Войча в очередной раз обиделся на этого недотепу, лишенного малейшего вежества, и сердито насупившись, лег на бок, укрывшись плащом. Внезапно он почувствовал на своем плече чью-то ладонь.
        - Дяденька!
        Страшилка, оказывается, не спала. Войча обреченно вздохнул и решил не откликаться, но внезапно почувствовал, как его обнимают худые костлявые ручонки.
        - Ты чего?
        Нельзя сказать, что вопрос был из самых умных. Ула, впрочем, и не собиралась отвечать. Она была уже рядом, совсем рядом…
        - Ну, хватит!
        Войча мягко, но решительно отстранился. Эх, Страшилочка, ну зачем тебя угораздило появиться на свет именно такой!
        - Но почему? Почему?
        На Войчу в упор глядели большие, совсем взрослые глаза, и в этих глазах была боль.
        - Разве я не красивая? Дяденька, ведь я красивая, правда? Мне все говорили…
        Войча раскрыл рот, но тут же осекся. Бедняжка, говорили ей…
        - Ну… Ты, конечно… - начал он и понял, что лучше замолчать. И вдруг он заметил, что с Улой что-то происходит. Она несколько раз провела руками по своей курносой мордочке, затем ладони скользнули по телу…
        - Войчемир!
        Войча удивленно вскинулся - впервые Страшилка назвала его по имени.
        - Я… Я должна посмотреть тебе в глаза. Сядь поближе к огню.
        Войча настолько растерялся, что послушно пересел чуть ли не на тлеющие угли. И тут он почувствовал, как руки Улы осторожно поворачивают его голову, затем ее глаза оказались совсем рядом…
        - Нет… Нет…
        Голос был незнакомый - низкий и хриплый. Внезапно Ула закрыла лицо руками и упала ничком на траву.
        - Нет… Нет… Нет…
        Пораженный Войча вскочил, не зная, что предпринять. Ясное дело, чудачка увидела в его глазах собственное отражение, но зачем же так? Она что, никогда не гляделась в медное зеркальце? Или хотя бы в ручей? Вот бедняжка!
        Сердобольный Войчемир пытался заговорить с девушкой, но та не откликалась. Ее худые плечи время от времени вздрагивали, но до Войчи не доносилось ни звука - если Страшилка и плакала, то плакала молча. Пришлось укрыть бедную Улу плащом и оставить в покое, если, конечно, это можно назвать покоем…
        Ночью Бойче не спалось, и было от чего. Как-то все плохо сложилось с бедной Страшилкой! Войчемир долго ворочался, но так ничего и не смог решить. Да и что тут решишь?
        А наутро удивил Ужик. Он был мрачен и даже суров. Такого Ужика Войча еще не видел - парень явно чего-то ждал, к чему-то готовился.
        Ула проснулась поздно - к самому завтраку. Она так и пролежала всю ночь, укрытая Войчиным плащом. Наконец, край плаща дрогнул, из-под него показалась ее мордашка - сонная и заплаканная.
        - Вставай!
        Войча невольно оглянулся - кто бы мог говорить таким голосом? - но понял, что оглядываться ни к чему. Говорил Ужик. Войча открыл рот, дабы призвать заморыша к вежеству, и тут случилось неожиданное. Ула покорно встала и замерла, глядя на не похожего на самого себя странного парня.
        - А теперь уходи!
        - Ужик! - не выдержал Войчемир, но Ула только кивнула.
        - Да, рахман… Я сейчас уйду…
        Оставалось возмутиться, гаркнуть на зарвавшегося Ужа, а то и двинуть его по худой шее, но всего этого не понадобилось. Ула грустно улыбнулась и шагнула к Войче:
        - Прощай, Войчемир! Мой лес уже далеко… Я была бы рада пойти с тобой на край света, но мой мир здесь. Жаль, что ты не остался со мной…
        И тут пораженный Войча понял, что девушка говорит с ним совсем другим голосом, как тогда, когда она рассказывала о лесе. Но теперь он вспомнил…
        - А ты, рахман, - Ула повернулась к Ужику, и ее зеленые глаза потемнели,
        - не гордись тем, что сделал. И на тебя найдется управа…
        Ужик ничего не ответил, а девушка внезапно обняла Войчемира и крепко поцеловала в губы. И тут Войче показалось, что у него мутится в глазах. Исчезла уродливая курносая мордочка, сгинуло рваное платье - перед ним стояла та, другая, неописуемо красивая, и длинные серебристые волосы падали на ее нагое тело…
        - Старшая Сестра…
        Ответа не было. Там, где только что стояла Она, не было ничего - даже клочка утреннего тумана…
        - Пойдем, Войчемир. Пора. Войча покорно кивнул, но тут же опомнился. Ужик! Выходит, он все знал!
        - Ты… Ты! Ты!!!
        - Я… - согласился недомерок. - Пойдем. Большего Войча так и не добился. Пришлось думать самому - и пока седлали коней, и потом, когда дорога повела дальше, к неведомому Акело-ну. Думалось плохо. Несколько раз Войчемиру казалось, что он слышит совсем рядом голос Страшилки. Он даже попытался незаметно обернуться, но ничего не увидел, кроме все того же Ужика, рядом с которым невозмутимо трусил Ложок. Расспрашивать недоростка не тянуло. И так ясно, что раскусил он эту Улу сразу, недаром разговаривать с ней не стал и скелет заметил. Наверное, жила в этом селе такая Страшилка, жила - и сгинула. А Старшая Сестра…
        Теперь Войча и сам кое-что сообразил. Ведь даже ребятне известно, что навы верхом не ездят и через мост перейти не могут! И отражение свое навье тоже не видят, разве что в глаза чьи-то посмотрят. Эх, Ужик, мог же сказать! А с другой стороны, он, считай, и сказал, неспроста скелет показывал. Войча прикинул, что в Навьем Лесу, где Старшая Сестра - всему хозяйка, пожалуй, и Ужик не мог ее прогнать. Да и куда ему, Ужику! Другое дело сейчас, когда лес позади. Одного не мог понять Войчемир - чего такого Ужик сделал, что Старшая Сестра ему грозила? Ведь он ей и не мешал, как вечер, все спать заваливался… Эх, Сестра-сестричка, ну почему все так вышло?
        Воспоминания увлекли Войчу далеко, и он заставил себя очнуться. Не раскисай, альбир! Это все - дело второе. А первое - служба! Акелон - вот о чем нужно думать! Но сначала - Змеи…
        Первую гарь они встретили к полудню следующего дня. В этих местах лес то и дело отступал, сменяясь небольшими перелесками и зарослями кустарника - Земля по-прежнему горбилась, но теперь дорога шла вниз. И вот, выбравшись из не' большой рощи, Войча, ехавший, как и обычно, первым, заметил впереди черное пятно. Он насторожился, затем стало любопытно, и он пнул пяткой в теплый бок Басаврюка. Впрочем, подъехав ближе, Войчемир понял, что ничего особенного впереди нет. Здесь тоже была роща. Была - но совсем недавно сильный пожар превратил ее в гарь. По бокам торчали сгоревшиее, превратившиеся в уголь, стволы, а в центре не осталось даже этого - лишь черный пепел и зола. Войча подумал о шальной молнии, которую Дий Громовик уронил прямиком на это место, пожал плечами и хотел ехать дальше, но его остановил Ужик. Недомерок в очередной раз повел себя странно. Не жалея босых ног, он прошел, утопая в пепле по щиколотку, к самому центру черной проплешины, а затем махнул рукой. Недоумевающий Войча последовал за ним и вновь пожал плечами, заметив спекшуюся, превратившуюся в ломкий камень, землю. Ясное дело, Дий
Громовик не шутит…
        - Змей.
        Ужик еще раз оглядел черную гарь, затем бросил быстрый взгляд на высокое безоблачное небо и медленно побрел к дороге.
        - Змей? - поразился Войча, все еще не веря, и поспешил за Ужиком. - Ты… Ты уверен?
        Ответа он не услышал, но его и не требовалось. Войча вдруг понял, что недомерок прав. Он видел, и не один раз, что может натворить молния, но такое встречал впервые. Молния сожжет, испепелит. Но земля, ставшая камнем, ломким камнем, отблескивающим, словно стекло…
        До вечера такие гари встретились еще дважды. Войча не поленился осмотреть каждую, и всякий раз поражался все больше. Добила его яма, круглая яма с блестящими ровными стенками, которую огонь выжег прямо посреди дороги. Теперь и Войчемир то и дело опасливо поглядывал на небо, но кроме легких перистых облачков, проплывавших на горизонте, он, к своему облегчению, ничего не увидел.
        Когда с ужином было покончено и осторожный Войчемир решил загасить костер и лечь спать, Ужик внезапно предложил ненадолго пройтись. Это было настолько неожиданно, что Войча согласился, хотя бродить по ночному лесу, пусть и не Навьему, не особо тянуло. Лошадей оставили на поляне, привязав к деревьям, а сами пошли куда-то на закат по еле заметной тропинке, уводившей в самую глушь. Уже очень скоро Войчемир раскаялся, что в очередной раз послушал недомерка. Они шли и шли, то спускаясь в маленькие балки, заросшие колючим кустарником, то взбираясь на крутые склоны, где приходилось цепляться за стволы деревьев. Пару раз на пути встретились ручейки, которые довелось переходить вброд, что окончательно вывело Войчу из равновесия. Он несколько раз пытался воззвать к Ужику с поминанием карани, лешего и самого Косматого, но недомерок упорно шел дальше, даже не соизволив обернуться.
        Наконец пахнуло сыростью. Тропа, в последний раз вильнув между деревьев, вывела к тускло блестевшей во тьме глади большого озера, Войча огляделся, но кроме густых зарослей камыша ничего увидеть не смог. Между тем Ужик, даже толком не осмотревшись, схватил Войчемира за руку и потащил куда-то в сторону. Слабо сопротивляясь, Войча повиновался, и вскоре они оказались в густых зарослях прибрежного кустарника. Прямо перед ними блестела озерная гладь, было очень сыро - и прохладно.
        - И чего? - безнадежно поинтересовался Войча. - Лягушек ловить будем?
        - Подождем…
        Большего от Ужика добиться не удалось. Оставалось молча скучать в темноте и думать, как это так получается, что этот узкоплечий каждый раз умудряется командовать Бойчей, а он, Кеев альбир, слушается недомерка, словно новобранец десятника. Вдобавок место было самое комариное, и Войча со страхом ждал привычного зуда над ухом. К его удивлению, комары вели себя странно. Они действительно зудели, но где-то в стороне. Невольно вспомнилась Навья Поляна, где тамошнее комарье тоже отличалось необычным вежеством. Или это они с Ужиком такие невкусные?
        Взошла Луна, и гладь озера засветилась, словно в воду плеснули серебра. Войча вздохнул - красиво ничего не скажешь, но стоило ли за этим тащиться? Мало ли озер! Ну, озеро, ну, круглое, ну, камыш вокруг…
        И тут послышался странный звук - что-то плеснуло, совсем близко. Войча подумал о щуке, но тут же понял - нет, не щука. Таких больших щук, пожалуй, и не бывает. Сом? Наверное, сом… Внезапно рука Ужика слегка сжала предплечье. Войча хотел обернуться, но тут глаза скользнули по серебристой глади - и он увидел…
        Голова… Огромная черная голова, появившаяся словно ниоткуда. Мелькнула и пропала безумная: мысль о заблукавшей лошади, решившей искупаться на ночь глядя. Какая там лошадь! У лошадей не бывает такой морды, таких тяжелых челюстей, такой… Такой шеи… Матушка Сва!
        Поминать Заступницу было самое время. То, что выглянуло из озера, начало не спеша поднимать свою страшную голову. Шея росла, медленно появляясь из-под воды. Эту уже не походило на лошадь. Скорее это напоминало змею - огромную змею с чудовищной головой… В неверном лунном свете Войча заметил, что там, где должны быть уши, торчит нечто, напоминающее короткие рожки. Между тем чудище неторопливо двигалось к берегу. Вот голова нырнула в камыши, вот появилось тело - огромная черная туша с плавниками вместо лап. И, наконец, хвост - еще длинней, чем шея, толстый, с перепончатым гребнем. Вот и хвост исчез в камышах, послышалось тяжелое сопение, какая-то возня, затем громкое чавканье - и все стихло.
        - Змей! - ахнул Войча, вытирая со лба холодный пот. - Так это же Змеево болото!
        И вдруг он услыхал смех - смеялся Ужик. Негромко, но очень весело.
        - Ты чего?
        Вместо ответа недомерок хлопнул Войчу по плечу.
        - Видел? Ну, пошли назад, Зайча! Войчемир не реагировал даже на «Зайчу» слишком сильным было впечатление от всего виденного. Он покрутил головой и покорно поплелся вслед за своим странным спутником. Тропинка была узкой, справа плескалась вода, и Войча шел след в след, чтобы не соскользнуть в озеро. Внезапно плеснуло сильнее. Послышался странный звук, нечто среднее между свистом и шипением. Войча успел подумать о Змеях, как вдруг из темноты, из черной озерной глубины взметнулось что-то длинное и узкое, похожее на кожаный ремень. Миг - и это «что-то» обмоталось вокруг щиколотки Ужика,
        - Эй! - крикнул Войча, но опоздал. Резкий рывок - и Ужик исчез в темной глубине. Какое-то мгновение Войчемир стоял с открытым в изумлении ртом, но затем резко вдохнул воздух и грузно бухнулся в воду, выхватывая из-за пояса нож, Ему повезло - Ужика он увидел почти сразу, Помогла Луна. Сквозь темную воду можно было заметить черный силуэт заморыша, который отчаянно боролся с кем-то - или с чем-то. Мелькнула и пропала мысль о Змее. То, что мертвой хваткой вцепилось в Ужика, скорее напоминало огромного рака. Впрочем, разглядывать врага не было времени. Войчемир поймал левой рукой плечо своего незадачливого спутника, а правой, которой сжимал нож, ударил - не глядя, вслепую. По воде Прошла дрожь, и Войчемир ударил снова.
        Воздух был на исходе, в глазах плавали желтые пятна, но Войча продолжал бить ножом, чувствуя, как острие утыкается во что-то твердое, и вправду похожее на раковый панцирь. Наконец нож вошел до что-то мягкое, но тут сердце дернулось болью, и желтизна перед глазами сменилась чернотой. Войча еще чувствовал, как его волокут за волосы, и, наконец, легкие вдохнули непередаваемо сладкий ночной воздух…
        Когда Войчемир окончательно пришел в себя, Ужик деловито выжимал мокрую одежду. Войча покосился на недомерка, но предпочел не задавать вопросов, а последовать его примеру. Хотелось одного - поскорее унести ноги из этого страшного места. Случайно взгляд упал на верный нож, лежавший тут же, на берегу. Лезвие из прекрасной франкской стали оказалось согнутым в дугу. Войчемир покачал головой, но вновь удержался от расспросов.
        Ноги сами несли по узкой неудобной тропинке, а перед глазами стояло все виденное. Экий страх! А ежели эта голова огнем дохнет? Да, тут и с двуручником не подступиться! А то, что Ужика утащило? Ну и озерцо!
        Войча не помнил, как вновь оказался у погасшего костра. Лишний раз обойдя поляну и убедившись, что чудища не последовали за ними, он, наконец, присел и глубоко вздохнул. Слава Соколу, обошлось! Тем временем Ужик как ни в чем не бывало развесил одежду у костра, собираясь сушиться.
        - Ты… Откуда знал, где Змеи живут? - не выдержал наконец Войча.
        - А это не Змеи.
        - Что?!
        Наверное, вид у Войчемира стал совсем никакой, поскольку недомерок соизволил объясниться:
        - Это не Змеи, Войча. Помнишь, ты говорил, что они в болоте живут?
        Войчемир послушно кивнул.
        - Так многие считают. Наверное, кто-то побывал здесь и слух пустил. Мол, длинная шея, хвост… Живут, конечно, но это не Огненные Змеи. Это юши.
        - Как? - не понял Войча.
        - Юши. Так их называли еще лелеги. Сейчас их почти не осталось.
        - Ну и слава Соколу! - вздохнул Войча. - Что Змей, что юша…
        Ужик вновь засмеялся:
        - Да они же только рыбу едят! Безобиднейшие твари! Мы же чего прятались? Чтоб не спугнуть. Их даже лягушка напугает, поэтому и живут они в самой глуши.
        - Безобиднейшие! - фыркнул Войчемир. - А то, что тебя…
        Ужик развел руками:
        - Сам диву даюсь! Что за тварь, даже и не знаю! Кстати, спасибо. Без тебя мне, по всему видать, конец пришел бы!
        - Да чего там! - махнул рукой Войчемир, чувствуя, однако, нечто вроде законной гордости. Все-таки выручил этого зазнайку!
        - Знал бы, не потащил бы тебя, конечно, - продолжал Ужик. - Потом спрошу у Патара, может он подскажет. Но юши тут ни при чем. От них вреда нет…
        - А этим… огнем?
        Ужик только рукой махнул, усмехнулся, но затем внезапно стал очень серьезным.
        - Нет, Войчемир, юши огнем не жгут. Огня они как смерти боятся. А вот Змеи…
        Договаривать он не стал, и Войче оставалось самому додумывать то, что имел в виду недомерок. Выходит, Змеи еще страшнее? Страшнее этих, с длинной шеей? Куда же еще? И Войчемиру внезапно захотелось увидеть настоящего Змея, чтобы наконец все стало ясно. Это было как перед трудным боем, когда страшнее всего - неизвестность. Он поглядел на небо, но там не было ничего, кроме равнодушной Луны и серебристой россыпи далеких звезд.
        Желание Войчемира исполнилось на следующий день, причем совершенно неожиданно и вовсе не так, как представлялось. С утра, под впечатлением виденного ночью, Войча чувствовал себя почти как на войне. «Почти» заключалось в том, что он не стал надевать шлем - уж больно жарким намечался день. Зато все остальное - кольчугу, стальные налокотники, высокий железный воротник - Войча потрудился надеть и как следует подогнать. Он уже однажды поплатился за беспечность, позабыв о кольчуге в ту Ночь, когда подстерегал «опыра», и теперь решил встречать врага во всеоружии. Каким бы ни был Змей, а в доспехе Войча чувствовал себя не в пример увереннее.
        Ужик никак не реагировал на Войчины приготовления. Сам он сделал лишь одно - снял со спины Ложка свою нелепую котомку и закинул за спину. Войча пожал плечами и решил, что недотепа, хотя и явно не дурак, но все-таки со странностями.
        Теперь сгоревший лес встречался значительно чаще. На очередную гарь они наткнулись почти сразу, как только вышли на дорогу, А вскоре Войча и внимание перестал обращать - черный пепел был почти на каждом шагу, местами сгоревший лес тянулся на целые версты. Но Змеев все не было, и Войча начал немного успокаиваться, а затем - скучать. Может, Ужик все-таки перепутал? Мало ли отчего лес горит?
        Возле одной из черных проплешин в траве мелькнуло что-то белое. Войча не поленился ткнуть каблуком Басаврюка и подъехать ближе. Впрочем, он сразу догадался, что увидит. Кости… Человек и конь. Они погибли давно, и солнце успело выбелить распавшиеся остовы. Там же лежала груда ржавого железа - все, что осталось от доспехов и оружия. Даже нельзя сказать, кто это был - сполот, огрин или кто-то иной. Войчемир вздохнул, мысленно помянул Заступницу-Сва и повернул назад, на дорогу.
        - Войчемир'
        Войча, все еще думая о неведомом альбире, чьи кости теперь поливают дожди и сушит ветер, удивленно оглянулся. Ужик смотрел куда-то в сторону.
        - Вот! - худая рука недомерка указала куда-то на восход.
        Там не было ничего - ничего особенного. разве что над далекими холмами таяла белая искорка.
        - Змей.
        - Змей?
        Войчемир решил, что Ужик шутит. Тоже мне Змей! Подумаешь, блеснуло чего-то! Однако же Войча решил поступить мудро и не спорить. Если Огненные Змеи и впрямь таковы, то и мудрить нечего. Пусть себе поблескивают!
        Настроение сразу же улучшилось, и Войча даже принялся насвистывать столь полюбившуюся им песню про храброго Ужика. Недотепа никак не реагировал, лишь время от времени останавливался и внимательно глядел по сторонам. Это развеселило Войчу еще больше. А он еще боялся! Эх, Уж-Ужик, тебе бы делом заняться, а не лягушек ловить! Войча с сожалением вспомнил, что так и не взялся за основательное обучение Ужика боевому искусству - дальше двух уроков дело не пошло. А жаль, хоть что-нибудь полезное узнал бы заморыш!
        …Вначале он услышал свист - резкий, пронзительный, разрывающий перепонки. Затем впереди что-то блеснуло - белое, слепящее глаза, а потом появилось пламя - сразу со всех сторон. Дико заржал Басаврюк, ему вторил Ложок, что-то темное метнулось сверху, и Войча, скатившись с седла, рухнул ничком на теплую землю. Снова свист, теперь уже тихий, еле слышный - и все кончилось.
        - Вставай…
        Голос Ужика звучал как обычно - спокойно и даже равнодушно. Войча перевел дух и поднял голову.
        Вокруг горела трава. На маленьком, чудом уцелевшем островке приплясывали очумевшие от ужаса кони. Войча мельком отметил, что если бы не огонь, Басаврюк с Ложком были уже за версту а там лови их! Ужик стоял, глядя куда-то вдаль полы его черного плаща слегка дымились.
        - Ты это… - хрипло проговорил Войча, вставая, - не сгори… Недомерок покачал головой и медленно повернулся. На губах мелькнула улыбка.
        - Повезло нам с тобой, Зайча!
        - Угу,.. - охотно согласился Войчемир. - Видать, повезло… Это чего, Змей был?
        Ужик кивнул. Войча осмотрелся, убедился, что пожар постепенно гаснет и гореть им не придется, после чего сел на траву и стал думать.
        - Значит так… - решил он наконец. - Дальше идем пешком… То есть я пешком иду. Все самое нужное - в мешок и за плечи. Первый, кто чего увидит, командует «Змей». Запомнил?
        Ужик вновь кивнул, и Войча стал думать дальше.
        - А по команде «Змей» разбегаемся в разные стороны - ты налево, я - направо. И - носом в землю. Лежим, пока эта карань не уберется. Все понял, Урс?
        - Двуручник бы! - мечтательно произнес недотепа. - Да по шее…
        - Это тебе по шее надо! - Войча сердито нахмурился, - Кто ж его, супостата, знал-ведал? А двуручник - вещь всегда полезная, и не тебе, Ужу, о том судить. Ну, чего стоишь, пошли!
        Довольный своей речью, Войчемир успокоил расаврюка, снял с седла мешок с копченым мясом, сунул туда же соль и решил, что готов. Тут только он сообразил, что недомерок с самого утра таскает свою драгоценную котомку на плече, и вновь нахмурился. Хоть бы предупредил!. Хотя, вроде бы и предупреждал…
        Теперь двигались осторожно. Войча то и дело оглядывался - и недаром. Пару раз на горизонте мелькали знакомые вспышки. К счастью, страшный враг был слишком далеко, и можно было не объявлять тревоги. Зато поразмышлять стоило, чем Войча и занялся. Итоги этих раздумий он подвел часа через два, когда они дошли до небольшого леска, к счастью, еще не сгоревшего. Войча привязал Басаврюка, поудобнее уселся на кочку и вздохнул:
        - Выходит, от них и спасения нет? И чувствуя, что недомерок вот-вот вновь помянет двуручник, добавил почти жалобно:
        - Ужик! Я серьезно! Недомерок ответил не сразу.
        - Когда-то их не очень боялись. Даже как-то использовали…
        - Кей Кавад! - вскинулся Войча. - Который пахал…
        Ужик улыбнулся:
        - Что-то в этом роде. Они ведь разумны - не глупее нас…
        - Ты чего? Правда?
        - Так считает Патар… Мы можем лишь сдерживать их, и то не здесь, а ближе к Савмату. Там, где Змеи живут, за Серыми Холмами, они всемогущи…
        - А нам как раз туда… - вздохнул Войча. - Ужик, ну неужели ничего сделать нельзя? Может, твой Патар…
        Недотепа покачал головой:
        - Нет. Он говорит, что со Змеями могут справиться лишь дхары.
        Странное название показалось знакомым. Войча напряг память. Ну конечно!
        - А я этих дхаров знаю! - произнес он не без гордости. - Я их в Ольмине видел!
        - Правда? - Ужик даже привстал. - А какие они?
        Войча еще больше возгордился. Выходит, и он может удивить этого зазнайку!
        - Ну… Я тогда в Ольмине жил. И прислали эти самые дхары к нам посольство…
        К сожалению, воспоминания Войчемира были достаточно смутны. Он запомнил высоких широкоплечих парней в серых плащах, говоривших по-сполотски со странным придыханием. Его собственное имя они произносили как «Войхемихр». Вот мечи у них были и вправду отменные - такой стали Войча ни до, ни после не видел. А приходили они в Ольмин договориться о том, чтобы Кеевы кметы не заходили дальше какой-то реки. Названия Войча не помнил, поскольку переговоры вел не он, а Хальг Лодыжка, а его дело было послов встретить, поприветствовать и осведомиться о здоровье какого-то «гэгхэна», не иначе этих дхаров правителя. Здоровье у гэгхэна, как выяснилось, было превосходным.
        Все это Войча изложил со всеми подробностями, после чего поинтересовался, как эти дхары со Змеями справляются. Увы, этого не знал не только Ужик, но и загадочный Патар. Оставалось пожалеть, что в свое время Войчемир не догадался спросить об этом у самих дхаров. Кто знает, может и поделились бы секретом.
        Лесок, в котором они остановились на привал, оказался последним на их пути. Дальше была каменистая равнина, где рос лишь колючий кустарник. Но и того осталось немного. Гарь - всюду гарь, даже дорогу, ставшую совсем узкой и почти незаметной, покрывал толстый слой черного пепла. Войча часто останавливался, с опаской поглядывая на небо. И недаром - то и дело он замечал знакомые яркие вспышки. К счастью, Змеи были далеко, где-то у горизонта. Лишь однажды, ближе к вечеру, Войчемир услыхал знакомый свист. Проорав «Змей!», он рухнул ничком на землю, ожидая самого худшего, но и на этот раз обошлось. Черная тень промчалась буквально над головами, а через несколько мгновений чуть в стороне вспыхнул кустарник. Войча невольно удивился - то ли мерзавец-Змей промахнулся, то ли он вообще не охотится, а просто сжигает все подряд для собственного Змеиного удовольствия, В довершение всего недотепа-Ужик и не подумал выполнить строгий Войчин приказ, оставшись стоять столбом посреди дороги. Следовало, конечно, выговорить заморышу, но времени не было - хотелось уйти как можно дальше от падающей с неба огненной смерти.
        Под вечер дорога вновь потянулась на подъем. Кустарник сгинул, исчезла даже трава. Вокруг был серый неровный камень, местами покрытый жирными черными пятнами. Все, что могло сгореть, сгорело здесь очень давно. С большим трудом удалось найти родник, чудом уцелевший в неглубоком овраге. Там и остановились на ночлег.
        Говорить не хотелось. Войча то и дело поглядывал на небо, прикидывая как идти дальше. В душе оставалась смутная надежда, что Змеи ночью спят - ведь положено им когда-нибудь спать! А если так, то можно будет двигаться ночами. Увы, очень скоро Войчемир понял, что из этого ничего не выйдет. Чем темнее становилось вокруг, тем больше ярких вспышек озаряли небо. Они появлялись беззвучно, словно неведомые яркие цветы. Зрелище было необыкновенно красивым
        - и столь же страшным. К полуночи небо горело, стало светло, как днем. Казалось, Змеев вокруг сотни, даже тысячи. Несколько раз над головами слышался знакомый свист, и Войча, которому сон не шел на ум, невольно втягивал голову в плечи. Присмиревшие кони не ржали, они стояли смирно, кося испуганными темными глазами в сторону людей.
        Как ни странно, Ужик сразу же заснул. Войчемир желчно позавидовал, но будить недотепу, конечно, не стал. Пусть выспится - завтра будет нелегко.
        В конце концов Войчу сморило, и он уснул тяжелым сном без сновидений. Разбудил его Ужик. На горизонте еще только начинало белеть, зато небо теперь было чистым - Змеи сгинули.
        По холодку прошли около часа. Дорога исчезла, и Войчемир несколько раз останавливался, опасаясь сбиться с курса. Но каждый раз Ужик молча указывал рукой вперед, и Войча послушно шел дальше.
        Наконец встало солнце, а вместе с ним появились Змеи. Вначале что-то блеснуло у горизонта, затем вспыхнуло ближе, еще ближе. Войча поглядел на Ужика, но тот упрямо шел вперед. Войчемир не знал, что и делать. Басаврюк, которого он вел в поводу, дрожал крупной дрожью, да и ему самому было не по себе. К счастью, в это утро Змеи почему-то решили оставить в покое далекую землю. Их манило небо - вспышки загорались где-то в самой выси, в невыразимой дали. Войча начал понимать - похоже, перед рассветом эти твари спят (если, конечно, они вообще спят), а утром у них какие-то дела наверху. Это порадовало - значит, остается еще какой-то шанс.
        Дорога, точнее тот путь, которым вел их Ужик, нырнула в неглубокую лощину, где чудом сохранились несколько колючих кустов, а когда и лощина осталась позади, глазам Войчи предстала гряда огромных холмов, склоны которых были усыпаны серым камнем. Ноги утонули в мелкой щебенке, но вокруг лежали и камни побольше, размером с булыжник. А дальше громоздилось что-то громадное, целые скалы, похожие на странных, невиданных зверей. То ли ветер придал им эту диковинную форму, то ли потрудился огонь. Войчемир оглянулся и понял - Серые Холмы. Значит, за ними и начинается самое страшное - Змеева Пустыня.
        Подниматься было нелегко, и людям, и особенно коням. Но зато скалы надежно закрывали от беспощадного летнего солнца, и, что было самым важным, от Змеев. Ближе к полудню приходилось буквально перебегать от одного каменного навеса к другому. То и дело рядом слышался свист, и склон охватывало высокое белое пламя. Вначале было страшно, но затем страх куда-то исчез. Войчемира охватил азарт, словно вокруг кипел настоящий бой. Он уже научился быстро находить надежную скалу и, воспользовавшись недолгим затишьем, занимать новое укрытие. С Ужиком они понимали друг друга без слов, даже кони, и Ложок, и норовистый Басаврюк, послушно рысили вслед за людьми, не дожидаясь особого приглашения. Пару раз огненная смерть падала туда, где они только что стояли, и близкий жар заставлял бросаться ничком на теплые пыльные камни.
        Под вечер удалось подняться на самый гребень. Сил уже не оставалось, и Войча был рад найти глубокую трещину, окруженную зубцами скал. Здесь и остановились.
        Пришла ночь, но не принесла с собой темноты, Небо было белым - как и день назад. Но теперь Змеи стелились над самой землей, в воздухе стоял свист, от которого закладывало уши. Войча сжался в комок, положив перед собой бесполезный меч, и с тоской думал о завтрашнем дне. Если Ужик не ошибается, то пока они видят лишь цветочки. О ягодках предстояло узнать очень скоро. Но если Змеева Пустыня действительно пустыня, то спрятаться там негде. Часа два-три, пока солнце будет вставать, у них есть, а что дальше? Войчемир с запоздалым сожалением сообразил, что надо было идти не на полдень, а на закат. Где-то там, у Харпийских гор, пустыня, говорят, кончается. Путь, конечно, долгий, но зато не надо каждый миг прислушиваться к тому, что вот-вот упадет с безоблачного неба. Теперь собственные рассуждения о Змеиной шее и длине клинка воспринимались как детский лепет. Вот бы этих мудрецов-Змееборцев сюда! Пусть покажут, как надо работать двуручником! Но болтуны остались далеко, в Савмате, а Змеи тут, только высунься…
        - Завтра будет туман…
        - А?! - вскинулся Войча, не сразу сообразив, о чем это толкует Ужик.
        - Завтра будет туман, - повторил недотепа. - Сразу как рассветет.
        Войчемир осторожно выглянул и тут же покачал головой. Небо, светлое от ярких вспышек, было совершенно чистым - ни облачка. Кроме того, туман обычно бывает в низинах.
        - Будет, - Ужик усмехнулся и тоже на миг выглянул наружу. - И сильный.
        - Да с чего ты взял? - не выдержал Войча. - Не туман нам будет, а конец - полный и окончательный. Если не придумаем чего.
        - Вот и думай, альбир, - невозмутимо согласился заморыш. - А туман точно будет. Видишь, Змеи низко летают.
        Войчемир лишь моргнул, не зная, как отнестись к подобному бреду. Низко летают! Тоже мне, ласточки! Но что-то заставило все же задуматься. Ведь пока еще Ужик ни разу не ошибся.
        - Туман… А ежели туман, то садимся верхом - И ходу. Галопом! Эх, заблудимся!
        Войча начал лихорадочно соображать. С холмов они, конечно, спустятся. А вот дальше… - Ужик, а эта Пустыня, она широкая? Недомерок выразительно пожал плечами.
        - Ты словами, - ласково попросил Воиче-мир, - словами скажи…
        - Широкая… Пешком - дня два пути.
        - Ага…
        Это было уже кое-что. Войча взялся за подсчеты. Два дня пешком, это… Конечно много, но если верхами…
        - Галопом не годится, - решил он. - Коней заморим. Поедем рысью, а вот если туман этот раньше времени рассеиваться станет, вот тогда - и в галоп… Ах ты, карань! Кони не поены, не кормлены…
        И тут Войчемир сообразил, что это еще полбеды. А беда в том, что заморыш Ужик только пешком ходит. Конечно, сил у Войчи хватит, чтобы взять его в охапку и усадить на Ложка, но что дальше? Свалится через версту - и все. Привязать? Ну, разве что привязать…
        Ужик, не ведая, о чем размышляет его спутник, уже устраивался поудобнее на жестких камнях, явно собираясь спать. Войча махнул рукой, решив, что утро вечера мудренее. Сам он спать не собирался, надеясь вовремя увидеть этот самый туман, ежели он вообще будет. Иначе и проспать можно, а там подставляй бока Змеям!
        Ночное небо горело - яркими, переливающимися огнями. Пламя вспыхивало, гасло, появлялось вновь, его языки то уходили к зениту, то падали вниз, к самой земле. На миг Войчу захватила эта невиданная красота. Он вдруг представил, что сам поднимается в небо, а рядом, оставляя за собой огненный след, молниями скользят Змеи - послушные его воле, готовые выполнить любой приказ. Ведь летал же по небу его предок, славный КеЙ Кавад. Правда, летал он на орле, и орел был особый, богами посланный, а главное, Войча - не Кей Кавад. Ему не по небу летать, ему бы к завтрашнему вечеру живым остаться! Войча вздохнул и вдруг вспомнил, что Змеи - разумны. Значит, и они о чем-то думают, чего-то хотят, и по поднебесью летают не как комарье глупое, а с какой-то ведомой им одним целью. А может, и без цели, просто им, Змеюкам, приятно…
        Тут Войча сообразил, что заехал явно не туда, и попробовал поразмышлять о чем-то более конкретном, хотя бы о дне завтрашнем, но глаза стали слипаться, и он незаметно для себя заснул.
        Снилась Войчемиру всякая чушь, причем чушь весьма неприятная. То он был альбиром, который пытался рубить мерзавца-Змея по длинной черной шее, но выяснялось, что в руках у него не двуручник, а жалкий скрамасакс. А мерзавец-Змей разевал пасть и дышал на него, но не огнем, а могильным холодом. То он был Змеем и пытался прищучить нахала-альбира, но тот доставал из-за спины двуручник - и какой двуручник! - и внезапно превращался в «опыра», после чего с диким хохотом бросался за Бойчей в погоню. От такой ерунды Войчемир еще больше устал, и когда довелось раскрыть глаза, чувствовал себя совершенно разбитым. А может, и сон был тут ни при чем, просто спал Войча совсем мало. На горизонте едва белел восход, а рядом стоял Ужик и расседлывал Ложка-Войчемир протер глаза, пытаясь сообразить, что происходит, между тем недомерок уже успел снять седло и занялся уздечкой.
        Первая мысль была под стать сну. Не иначе Ужик подслушал его мысли и теперь старается предотвратить неизбежное привязывание к конской спине. Затем Войча сообразил, что такое едва ли под силу даже Ужику, а посему прокашлялся и поинтересовался:
        - Ты это чего?
        - Удобнее…
        Недомерок даже не соизволил обернуться. Тут Войчемир огяделся и заметил, что вещи лежат двумя кучами - побольше и поменьше. Войча хотел задать резонный вопрос, какого Косматого… и так далее, но внезапно до него дошло:
        - Думаешь, все не довезем?..
        Ужик пожал плечами, вероятно, чтобы еще больше досадить Бойче, после чего наконец-то повернулся:
        - Кольчугу оставь. И шлем.
        - Ага… - Войчемиру внезапно стало весело, - Может, еще и меч бросить?
        - Кони устали… - равнодушно бросил недомерок и потрепал Ложка по крутой шее.
        Войча широко раскрыл рот, чтобы объясниться с наглецом по всей широте вопроса, но внезапно понял, что тот прав. Кони не ели почти сутки, да и не пили со вчерашего утра. Этак далеко не уедешь!
        Оставалось как следует выругаться с поминанием того же Косматого, карани и караньской бабушки и самому заняться вещами. Войча оставил немного копченого мяса - в самый обрез, теплый плащ и полупустой мех с водой. Все остальное пришлось бросить. В последний момент Войчемир махнул рукой и снял даже стальные налокотники и железный воротник, защищавший шею. Но остального было жалко. Кольчуга, шлем - нет, без них Войча чувствовал себя голым, даже хуже - что он уже труп, который можно пихнуть ногой и скинуть в канаву.
        Между тем Ужик привязал к поясу свою дурацкую котомку и вопросительно поглядел на Войчемира. Тот хмыкнул:
        - Так и поедешь? Без седла?
        Ужик, ничего не ответив, ловко вскочил на спину Ложка. Тот даже ухом не повел, хотя нрав имел достаточно сварливый. Войча почесал затылок и не спеша забрался на спину верного Басаврюка. Не хотелось ругаться, хотя сказать этому недотепе было что. Например о том, что врать нехорошо, И даже очень нехорошо. Но Войчемир ограничился тем, что неторопливо объехал Ужика, спокойно сидевшего на норовистом огрском скакуне, и хмыкнул:
        - Не ездят, значит? Рахманы, которые… Нельзя, значит, да?
        - Патар разрешил, - Ужик вновь погладил смирного, как овечка. Ложка. - Но только в таких случаях…
        - И без седла? - никак не мог успокоиться Войча.
        - А зачем седло? - удивился заморыш и легко тронул коня пяткой. Ложок, как показалось Войчемиру, кивнул и затрусил вниз по еле различимому в предрассветном сумраке склону.
        - Эй, куда! - возопил Войча, не зная, что делать. Во-первых, требовалось узнать дорогу, а во-вторых, никакого тумана не было! Вокруг расстилался каменистый склон, угрюмо чернели скалы, а над головой было небо - чистое, без единого облачка. Звезды гасли, унося с собой ночь, значит, скоро придет рассвет, а с ним - огненная смерть. Войча вновь крепко выругался и ткнул каблуком Басаврюка.
        Догнать Ужика было делом минуты, он ехал медленно, словно нехотя. Войча пристроился рядом, соображая, что еще немного, и они окажутся в этой самой Змеевой Пустыне, а там…
        - Погоди! Ужик, куда мы едем?
        - На полдень… - донесся равнодушный ответ.
        - А туман? Туман где?
        - Будет…
        Оставалось довольствоваться и этим. Войча решил, что недоросток загодя определил с помощью полуночника, где этот самый полдень - Это немного успокоило, хотя направление - лишь полдела. В конце концов Войчемир смирился, вспомнив давнюю поговорку: «Ввяжемся в бой - а там увидим». В бой они уже, кажется, ввязались, оставалось увидеть.
        …Туман встретил их внизу, у самого подножия. Он стоял неподвижно - густой, плотный, белесый. Молочно-белая стена тянулась от края горизонта, исчезая где-то за холмами. Потянуло сыростью, кони, давно не пившие, радостно заржали и рванулись вперед.
        - Эй, а куда ехать-то? - Войча придержал Басаврюка и покачал головой. - Заблудимся, карань…
        Ужик внезапно рассмеялся:
        - Не заблудимся, Зайча! Ты, главное, от меня не отставай.
        Войчемир еще раз поразился наглости заморыша, но спорить не стал. Кто этого Ужика ведает? И туман он угадал, и без седла ездит. Может, в самом деле дорогу знает?
        Белая пелена сомкнулась, и вокруг не осталось ничего, кроме тумана. Исчезла даже земля. Казалось, кони ступают по воздуху, и даже не ступают - летят где-то среди облаков. Трудно было разглядеть даже собственную руку - если, конечно, не поднести ее к самому носу.
        Войча поспешил подъехать поближе к Ужику, чтобы не потеряться. Мельком он заметил, что заморыш сидит на Ложке, даже не сжимая его бока ногами. Просто сидит - и все, а норовистый огр-ский конь, с которым Войчемир изрядно намучался в Самвате, спокойно везет его куда следует. Войча покачал головой и вдруг понял, кто из них двоих сейчас главный. На миг вспыхнула обида, но Войчемир тут же приказал себе такие мысли забыть. Для того Ужика и брали, чтобы он в подобных случаях пользу приносил. А вот когда они доберутся до этого самого Акелона, тогда и можно будет напомнить, кто из них командир!
        Итак, Войча решил проявить столь свойственную ему мудрость и не стал выяснять отношения, а равно интересоваться, куда они, собственно, едут. Едут
        - и ладно. Но молчать было уж очень скучно, поэтому Войчемир, еще раз оглянувшись по сторонам и ничего не увидев, кроме мелочно-белого марева, выразительно кашлянул. Ужик, однако, и не думал реагировать, даже бровью не двинул, по-прежнему глядя куда-то вперед.
        - Урс - не выдержал Войча. - Здесь это… разговаривать можно?
        «Урс» было сказано не зря. Раз в сей момент недомерок главный, то ему и положено быть Урсом, а не каким-то там Ужом.
        - Можно, - не оборачиваясь, кивнул зазнайка-Ужик, - если негромко…
        - Ага! - вдохновился Войчемир. - Ну тогда это… Расскажи чего-нибудь. А то муторно как-то…
        Бойче было действительно не по себе. В этом тумане, когда едва видишь гриву своего коня, он был словно на дне морском. Поневоле вспомнилась Навья Поляна и тени, скользившие в лунных лучах. Но там туман был слабенький, баловство, а не туман. И если даже в том тумане нежить пряталась, то что ждет их здесь? Впрочем, ответ известен…
        - Ужик… Урс… А эти. Змеи… Их много? - Недомерок на миг задумался.
        - Патар считает, что их сейчас сотни две-три…
        - И всего? - не поверил Войча. Перед глазами встало ночное небо - белое, покрытое разноцветными вспышками. Тогда казалось, что Змеев многие сотни, если не тысячи.
        - Они очень быстро летают, - пояснил Ужик. - Даже не летают…
        - Вроде молний, - понял Войча. - Раз - и все!
        - Похоже… Поэтому и кажется, что их очень много.
        Подумав, Войчемир рассудил, что и две сотни Змеев - это слишком. Тут бы с одним справиться - и то подвиг…
        - А ведь еще два века назад о Змеях и не слыхали, - продолжал Ужик. - Забыли. Думали, сгинули…
        Войча кивнул. Ну конечно, ведь Кей Кавад разобрался с этими супостатами. Выходит, выжили, расплодились…
        - Ужик… Урс, а откуда они вообще взялись? Недомерок ответил не сразу, наконец пожал своими узкими плечами:
        - Легенда есть. Даже две…
        Тут Басаврюк тревожно заржал, ему вторил Ложок. Ужик поднял руку, и Войча поспешил остановить коня. Потянулись томительные мгновения. Ужик молча всматривался в белую пелену, словно мог что-то разглядеть в этом молочном мареве. Наконец он кивнул:
        - Едем. Он нас не видит…
        Войча не стал переспрашивать, кто не видит и почему. Главное - не видит. И это хорошо - даже очень хорошо…
        - Так вот, две легенды, - продолжил недомерок. - Первая - простая. Мне ее дед рассказывал…
        Войча невольно удивился. Впервые Ужик вспомнил о ком-то из своих родичей. Хотя должны Же быть у этого странного парня родственники!
        - …Очень давно на нашей земле жили Первые. Их создали боги, и они сами были как боги. Но потом случился Сдвиг, и Первые погибли…
        Войчемир вспомнил, что и сам слыхал о чем-то подобном. Кажется, после Сдвига земля треснула, и по одной из трещин потекли воды Денора - великой реки…
        - …Боги разгневались и повелели, чтобы земля разверзлась и поглотила Первых. И тогда из самых глубин вырвались Змеи…
        Тут Ужик вновь поднял руку, и они опять долго стояли, глядя в непроницаемую стену тумана. Наконец двинулись дальше. На миг Бойче показалось, что он видит слева что-то огромное, черное, но молочная пелена сомкнулась, и он так и не понял, что собственно это было. А, может, и не было ничего, просто разыгралось воображение.
        - А вторая легенда… - Ужик заговорил тихо, еле слышно. - Там совсем по-другому. Не боги породили Змеев, а сами Первые…
        - Да ты что! - поразился Войча, - Люди создали… этих?
        - Первые были очень сильны - сильнее богов. Змеи были нужны им как слуги. Говорят даже, что они хотели воевать против Неба… Да и Сдвиг-то случился не по вине Сокола. Мне Патар рассказывал…
        Но что именно рассказывал Урсу загадочный Патар, Войче узнать было не суждено. Странный парень вновь замолчал, и Войчемир не стал настаивать. И так было над чем поразмышлять. Если Сдвиг случился не по вине богов, значит… Ого! Хорошо, что эти Первые сгинули! Если бы еще и Змеев с собой прихватили…
        Внезапно Басаврюк вновь заволновался, заржал, и Войча резко дернул удила. Даже сквозь густую пелену он увидел то, что преградило путь - огромную отвесную стену, уходившую, казалось, под самые облака.
        - Ужик?
        - Вижу, - недомерок внезапно рассмеялся (Войча уже успел заметить, что смеется он в самые неподходящие моменты.) - Все правильно, Зайча Сейчас нам направо.
        Войчемир в очередной раз покорно проглотил «3айчу», но все же любопытство взяло верх:
        - А… Это чего такое?
        - А ты погляди.
        Войча последовал совету и подъехал ближе. Стена поразила его - ровная, гладкая и черная, словно смола. Но притронувшись к ее холодной поверхности, Войчемир понял, что сложена она из крепчайшего камня. Вернее, не сложена, а сделана, другое дело - как?
        - Змеева работа, - послышался чуть насмешливый голос недомерка, и Войча поспешил отдернуть руку. Змеева?!
        - Это вал. Они его слепили из расплавленного камня…
        Войча помянул Матушку-Сва и на всякий случай сжал в руке оберег-громовик.
        - А внутри вала - огромная нора. Знаешь, как у земляных ос…
        Сравнение поразило, но затем Войча признал, что и впрямь похоже. Этакий рой, только вместо жала - языки огня. По спине невольно поползли мурашки…
        Между тем черная стена по-прежнему возвышалась слева, и казалось, что они не двигаются, а стоят на месте. Войча постарался прикинуть, сколько они уже проехали. Выходило немало, но большая часть пути еще впереди. Тем временем посветлело. Туман стал как будто реже, а где-то над горизонтом проступил бледный, еле заметный лик Солнца - Небесного Всадника. Кони перешли на быструю рысь, и Войчемир с тревогой вспомнил, что Басаврюка с Ложком надолго не хватит. Эх, ручей бы отыскать. Хотя какой ручей в Змеевой Пустыне.
        Теперь ехали молча. Пару раз Войчемир пытался завязать разговор, но Ужик не отвечал. Черная стена, наконец, исчезла, и теперь они двигались просто напрямик. Несколько раз Ужик останавливал Ложка, прислушивался и кивал в сторону меняя направление. Войча старался не думать, что будет, если недомерок собьется с пути. Да что думать, и так ясно…
        Перед глазами по-прежнему стояла белая пелена, привычно стучали копыта, и Бойче стало казаться, что время остановилось. Сколько они едут? Два часа? Больше? Только по вспотевшей шее Басаврюка, по его хриплому дыханию он мог догадаться, что едут они долго, и сейчас уже, возможно, полдень. Значит, им еще ехать часа три, не меньше…
        Внезапно Войча заметил, что начал различать дорогу. Вернее, не дорогу - ее здесь не было и в помине. Он увидел камень - ровный спекшийся камень, по которому ступали конские копыта. Вот почему они стучали так громко! Местами каменная поверхность была совершенно гладкой, словно полированной, и Войчемир порадовался, что у их коней надежные подковы. Оглядевшись еще раз, он наконец понял, что происходит. Туман редел, медленно исчезая под горячими лучами летнего солнца. Уже можно было рассмотреть то, что расстилалось вокруг - огромную плоскую равнину, окруженную грядой холмов. А до ближайшего ее края было еще далеко - ох, как далеко…
        И тут заржал Ложок. Войча оглянулся - Ужик Придерживал коня, напряженно всматриваясь в даль. Наконец он повернулся к Войчемиру:
        - Не успеваем…
        Войча почувствовал, как холодеют руки, но заставил себя усмехнуться.
        - В галоп?
        - В галоп…
        Ужик наклонился к шее Ложка и что-то ему прошептал. Конь прянул ушами, заржал и ударил копытами в твердую каменистую землю. Войча секунду замешкался, но, опомнившись, что есть силы пнул каблуком в теплый бок Басаврюка. «Загоним коней», - мелькнула невеселая мысль, но еще через мгновенье он понял, что речь уже идет не о Басаврюке с Ложком. Краем глаза Войча успел заметить где-то сбоку знакомый отблеск. Змеи! Ну конечно, еще немного, и два всадника на голой равнине станут легкой добычей для их осиного роя! Войча пригнулся к покрытой потом конской шее, гикнул и вновь что есть силы ударил бедного Басаврюка. Ужик был далеко впереди - Ложок, которому нечего было нести, кроме самого заморыша, летел, как стрела.
        Теперь главное - не отстать. Войча вновь и вновь погонял Басаврюка, со страхом замечая, как тяжело ходят его бока, как желтой пеной покрывается морда, как безумно блестят его большие темные глаза. «Давай! Давай, роднойЬ
        - шептал Войча, понимая, что это последняя скачка для его верного коня и что она может стать последней и для него самого. Время словно исчезло, превратившись в мерный топот и неровное конское дыхание. «Давай, Басаврючок! Ну, еще, еще…» Пару раз Войча с надеждой смотрел на далекие холмы, но они оставались такими же недоступными, почти незаметными в редеющей дымке тумана.
        Теперь Басаврюк уже не ржал - он кричал почти как человек, и Войчино сердце рвалось болью. Конь погибал, его конь, преданный, столько раз выручавший, с которым они сдружились еще в Ольмине. Несколько раз Басаврюк пытался оглянуться, но Войча отворачивался, чтобы не смотреть в полные отчаяния темные глаза. Прости, дружок… И Войчемир вновь и вновь бил Ба-саврюка в бок тяжелым каблуком, хлестал между ушей и кричал, кричал, подгоняя - еще, еще, еще немного…
        Бешеная скачка длилась уже больше часа. Войча лишь удивлялся, откуда у коня берутся силы, чтобы мчаться галопом, не сбавляя скорости - вперед, вперед, вперед. Ужик был далеко впереди, Ложок словно стелился над каменистой равниной, и Войчемир запоздало вспомнил о тяжелой кольчуге, которую не захотел оставить. Туман уже исчезал, последние клочья уползали к далеким холмам, сами же холмы по-прежнему казались чем-то недоступным, словно марево, манящее усталых путников в жаркой степи. А Змеи были рядом - слева, справа, сверху. Пока еще вспышки не достигали земли, но вот впереди блеснуло пламя, и Войча еле удержался в седле - В голове застучало: «Заметили? Не заметили?». Наверное, эти Змеюки и глаз-то не имеют! А может, давно уже увидели, но приберегают - на закуску, так сказать…
        Войча погладил Басаврюка по мокрой дымящейся шее, вновь посмотрел на холмы, которые теперь стали чуток поближе, и вдруг почувствовал, что падает. Земля оказалась совсем рядом, а через миг в лицо ударил твердый гладкий камень. Войча прокатился несколько шагов, затем замер и пружинисто вскочил, по привычке выхватывая бесполезный меч.
        Вокруг лежала бесплодная мертвая равнина. Она была рыжая в черных пятнах, словно на мертвый камень лили смолу. Над головой горело беспощадное слепящее солнце, а рядом уже слышался знакомый свист - белая вспышка ударила совсем близко, в полусотне шагов.
        Басаврюк лежал неподалеку, пытаясь встать, и Войча отвернулся, понимал, что верного коня не спасти. Была бы вода… Поводить с полчаса по кругу, поглаживая по горячей шее, затем осторожно сунуть морду в ведро и смотреть, как конь пьет - жадно, захлебываясь… Но воды не было, была рыжая мертвая пустыня - и Змеи…
        Ужик появился словно ниоткуда. Войчемир давно потерял его из виду и даже успел смириться. Пусть хоть недомерок спасется! Но Ужик был тут как тут, и Ложок при нем, и оба они казались свежими, словно не было полутора часов бешеного галопа…
        Ужик подошел к Басаврюку, на мгновенье склонился над ним, затем повернулся к Войче:
        - Пошли!
        Но Войчемир уже успел прийти в себя. Он вложил меч в ножны, смерил взглядом расстояние до холмов и покачал головой:
        - Не успеть! Скачи, Урс…
        Вспышка ударила совсем рядом, жалобно заржали кони, но ни Войча, ни Ужик не сдвинулись с места.
        - Пошли! - повторил недомерок и, схватив Войчемира за руку, потащил куда-то в сторону. Ложок заволновался и зарысил следом.
        - Куда? - слабо сопротивлялся Войча, понимая, что идти некуда, но Ужик кивнул куда-то вперед, продолжая вести его за руку, словно ребенка. Войчемир без особой охоты всмотрелся и увидел в сотне шагов какую-то яму. Точнее, это была трещина, глубокая трещина, рассекавшая твердый камень. Войча оглянулся, желая посмотреть, что с бедолагой-Басаврюком, но тут в ушах раздался свист, и сверху на них обрушилось пламя. Ужик толкнул Войчу, и они упали ничком, чувствуя, как вспыхивает на спине одежда. Через мгновенье Войчемир вскочил, сбрасывая загоревшийся плащ, и увидел, что им все же повезло - огонь задел лишь краем. Но там, где только что лежал Басаврюк, теперь был лишь камень - черный, блестящий, словно лоснящийся на солнце. Войча оглянулся - Ложок тоже исчез, будто и не было его тут еще минуту назад.
        - Скорее!
        Ужик сбросил с себя остатки нелепого черного плаща, оставшись в одной рубашке, и потащил Войчемира дальше. Трещина была уже близко, и Войча заметил, что она глубже, чем казалось. В одном месте спуск был более пологий и вел он на маленькую площадку, прикрытую сверху чем-то вроде каменного карниза…
        - Вниз!
        Войчемир кивнул и, вполголоса проклиная мешавшую двигаться кольчугу, начал спускаться. Вновь вспыхнуло пламя, совсем рядом. В лицо пахнуло жаром, но площадка уже была близко. Еще миг - и сапоги коснулись теплого камня, и тут же сверху скатился Ужик, хлопая рукой по тлеющим волосам
        - Жив?
        Прежде чем ответить на этот вопрос, Войчемир задумался и наконец кивнул. Ужик, проведя ладонью по покрытому черной копотью лицу, присел прямо на горячий камень. Войча со вздохом опустился рядом.
        - Не вышло… - недомерок поглядел наверх, где все еще горело. - Все-таки просчитался…
        - С туманом? - понял Войчемир. - Так чего ты мог сделать? И так здорово получилось. Недотепа помотал головой:
        - Да ничего не получилось! Туман должен был еще два часа стоять! Ветер не учел…
        - Кто не учел? - недоумевающе моргнул Войча, но тут до него начало доходить. Он подозрительно покосился на явно расстроенного недотепу:
        - Ты что? Ты, выходит, туман этот… Вместо ответа Ужик махнул рукой, но Войчемир не отставал:
        - Так ты, значит, и туман можешь? И… дождь? Ответа он не дождался. Впрочем, его и не требовалось. Войча вновь поглядел на недомерка, но теперь с изрядной долей страха. Конечно, он слыхал, что чаклуны могут еще и не такое, но чтобы Ужик. Хотя почему бы и нет?
        - Постой, постой! - в голове забродили воспоминания о странных вещах, подмеченных в пути. - Нас же дождь ни разу не накрыл! Все стороной обходил! Так это…
        Ужик развел руками, и Войча еле удержался чтобы не захохотать. Ну, надо же! Ученичок, гроза лягушек…
        - У меня еще плохо получается, Войчемир! - Ужик улыбнулся и вновь потер обгорелое лицо. - Сам видишь…
        - Да прекрасно получается! - возмутился Войча. - А плечо! Как ты его вылечил! Раз и все!
        - Ну не раз, и не все… Да чего там! Выбраться бы отсюда…
        - Ну, это просто! - настроение Войчемира сразу же улучшилось. - Досидим до рассвета, там Змеюки спать лягут…
        - Не досидим…
        - Что?! - Бойче показалось, что он ослышался.
        - Нас заметили, - недомерок кивнул наверх. - Теперь не отстанут…
        И словно в подтверждение его слов сверху послышался знакомый свист. Пахнуло жаром, посыпались мелкие камешки…
        - Выдержим! - после случившегося Войчууже трудно было напугать. - Как есть, выдержим!
        - Мы - да. Камень не выдержит. Расплавится…
        Войча недоверчиво оглядел их ненадежное убежище и понял, что заморыш прав. Если эта дрянь налетит этак раз двадцать подряд…
        - Фу ты! Вот карань… - рука полезла чесать затылок - признак немалых умственных усилий, - но ничего не придумывалось. Наверху стерегут, здесь тоже - ловушка.
        - Деда моего убили… - внезапно вздохнул Ужик
        - Змеи? - понял Войча.
        - Да, - Урс заговорил совсем тихо, еле слышно. - Я с дедом жил. Он у меня был вроде знахаря…
        - Тот дед, что тебе легенду рассказал? - вспомнил Войча.
        - Да. Мы жили в лесу, у сиверов. Дед меня Медвежонком называл, потому я и Урс… Как-то вышли с ним утром мед собирать. День, помню, ясный был, солнечный… Идем по просеке, вдруг свист. Дед меня толкнул в сторону, и тут огонь…
        - Ясно, - кивнул Войчемир, - во гады!
        - Меня потом Патар подобрал. Он деда хорошо знал…
        Войча сочувственно поглядел на заморыша:
        - А батя твой? И мамка? Урс пожал плечами:
        - Даже не знаю. Потом искать пытался, да не нашел. Говорят, огры увели… Только и помню колыбельную, что мама пела…
        - А я тоже без бати рос, - вздохнул Войчемир. - Мамка померла, когда я только родился. Меня мачеха воспитывала, она добрая была, будто и не мачеха. Помню, говор у нее был не наш, не сполотский. А потом батю убили…
        Войча отвернулся. Вспоминать, как погиб Кей Жихослав, не хотелось.
        - Мачеху тогда из дому выгнали, - помолчав, закончил он. - Говорят, померла где-то. Дочку родила и померла… Думал сестренку отыскать, да где ее отыщешь?..
        Про сестру Войча узнал совсем недавно - братан Сварг рассказал. Войчемир никак не мог поверить. Выходит, все годы у него была сестренка, может и сейчас жива, молодая Кейна! Живет где-то, и не знает о нем, о Бойче…
        - Ладно, - рассудил он, - выходит, мы с тобой, Ужик, вроде как два сапога
        - пара! Так что давай, Урс, вспоминай, чему тебя твой Патар учил. Нам отсюда всенепременно выбраться надо! Ты думай, я мешать не буду…
        Ужик не ответил. Он пристроился на самом краю каменного карниза и закрыл глаза, словно и в самом деле спать собрался. Войча тоже замолчал, но тишина сразу напомнила ему могилу, и он невольно поежился. Нет, этак спятить можно!
        - Ужик, если я это… спою чего-нибудь, тебе не помешает?
        Заморыш даже не шевельнулся, и Войча, истолковав молчание как согласие, принялся негромко напевать песню, которую помнил с детства. Ее пел отец вместе со своими друзьями, молодыми альбирами, когда в долгие зимние вечера они собирались в его палатах. Маленький Войчемир пристраивался где-нибудь в уголке и слушал, пока его не отсылали спать. Песня была старой и очень грустной. Войча до сей поры не мог понять, почему отец так любил ее - не иначе от своего отца слыхал. А говорилось в песне о молодом альбире, который попал, весь израненный, в какую-то Кадымскую долину и там умирает.
        Побила ты меня, Кадыма, да тремя напастями.
        А первая напасть, что от друзей отбился.
        А вторая напасть, что конь мой верный пал.
        А третья напасть, что голову мне здесь сложить И тем ты, долина Кадымская, хуже всех других.
        И потому будь ты, Кадыма, проклята С сего дня да на веки вечные.
        И зимой проклята, и летом, И теплой весной, и дождливой осенью.
        А как польет дождь осенний на мои кости белые, Тогда будь ты, Кадыма, трижды проклята.
        И не птице над тобой, Кадымой, не летать, И не зверю по тебе, Кадыме, не бегать, И лишь гаду черному, ползучему, И лишь Змею лютому, по тебе, проклятой, ползать…
        В детстве Войче всегда было жаль неведомого альбира, и он все удивлялся, почему друзья, от которых он отбился, не пришли на помощь. Он даже спросил как-то об этом у отца. Кей Жихослав усмехнулся, потрепал сына по светлым вихрам, а затем вдруг стал серьезен и сказал, что Войча поймет это сам. И Войчемир понял очень скоро, когда отец упал на пороге собственного дома, обливаясь кровью, а вокруг не было никого, чтобы защитить Кея и его семью. Друзья, певшие с отцом эту грустную песню, куда они делись? Некоторых Войча потом видел - уже немолодых, важных, в богатом платье. Они служили отцову брату - Светлому Кею Мезанмиру. Младшему брату, надевшему Железный Венец Кеев…
        Войчемир заставил себя не думать об этом. Дядя воспитал его, дядя был ему вместо отца. Кого было ненавидеть, кому мстить?
        Войча мотнул головой, прогоняя невеселые воспоминания, и тут только заметил, что Урс уже не сидит с закрытыми глазами, а что-то рисует на неровной каменной стене. То есть не рисует, а вроде как черточки пальцем проводит. Одну вверх, другую вниз, потом куда-то в сторону… Войчемир хотел спросить, что это значит, но решил не мешать. Наконец Ужик вытер пыль с пальцев и повернулся к Войче.
        - Чего? - понял тот. - Придумал? Ответить Ужик не успел. Резкий свист, жар, запах гари - какой-то Змей подобрался совсем близко. Войче обожгло руку, и он поспешно отодвинулся к самому краю трещины.
        - Выкуривают, сволочи! Как пчел из дупла! Ужик, может, ты это… дождь вызовешь?
        Собственное предложение внезапно понравилось. Пусть супостаты вымокнут! Но Ужик лишь покачал головой;
        - Дождь им не страшен, Зайча. Тут другое надо…
        - Ну так…
        - Устал я.,. - заморыш виновато улыбнулся, - На этот туман все силы ушли. Я, конечно, попробую. Дождь, говоришь…
        Ужик надолго задумался, затем, привстав, выглянул наружу:
        - Сделаем так. Куда мы ехали, помнишь?
        - Ну, в общем…
        Честно говоря, Войча мало что запомнил, кроме бешеной скачки, топота копыт и безумных темных глаз бедолаги-Басаврюка. Кажется, они ехали к холмам, но ведь тут кругом холмы!
        - Там есть проход. Его когда-то называли Челюсти. За ним - долина, скалы, туда Змеи залетают реже. Запоминаешь?
        - Понятное дело, - кивнул Войча. - Челюсти, за ними - долина… Погоди, а ты?
        - Я? - Ужик вновь виновато улыбнулся. - Понимаешь, я еще в самом деле только ученик. У меня может… не получиться. Сил не хватит. И тогда ты сам…
        - Еще чего! - возмутился Войча. - Ты такие разговорчики брось! Вместе из Савмата вышли, вместе туда и вернемся! Ясно?
        Ужик ничего не ответил. Закрыв глаза, он присел, прислонившись затылком к теплому камню, и затих. Войча тоже замолчал, не желая мешать. Было страшновато, но одновременно очень интересно. Не каждый день увидишь, как на твоих глазах колдуют! Ему почему-то думалось, что Ужик сейчас начнет произносить непонятные слова, вращать глазами, может, даже жечь какую-то траву - всего этого Войча успел наглядеться еще в Ольмине. Но странный паренек сидел неподвижно, словно и вправду спал, только лицо его становилось все бледнее и как будто прозрачнее. Минуты шли за минутами, но ничего не менялось. Ужик молчал, Войча - тоже, а над самыми головами по-прежнему слышался резкий свист - Змеи не забыли о своих пленниках. Несколько раз пламя лизало края трещины. Войча со страхом заметил, как твердый камень начинает крошиться и по нему медленно стекают черные капли. Становилось все жарче, легкие с трудом вдыхали раскаленный воздух.
        Войча томился. Хотелось окликнуть Ужика выскочить наружу, закричать - сделать хоть что-нибудь. Но он заставлял себя ждать. Это как в бою, когда сидишь в засаде - час, два, три. Тут главное - не сплоховать, не обозначить себя раньше срока. Ничего, он терпеливый. Вот только Ужик…
        То, что происходило с заморышем, Войчемиру начинало не нравиться. Ужик не спал. По его бледному лицу то и дело пробегали короткие судороги на лбу проступила синяя жилка, которая с каждой минутой набухала все сильнее и сильнее. Губы стали белыми, а в уголке рта начала набухать большая капля крови. Но особенно плохи были глаза - веки стали синеватыми, затем начали желтеть. Лоб рассекли испрошенные морщины, глубокие складки легли возле губ, словно молодой парень за несколько минут постарел на два десятка лет. Внезапно Войче показалось, что Ужик действительно старше, много старше, чем обычно выглядит. С лица сползла маска, и Войчемир мог только гадать, сколько же лет его спутнику. Тридцать? Больше? Наверное, больше - и намного. Войча уже несколько раз со страхом прикидывал, не пора ли приводить Ужика в чувство - если, конечно, еще не поздно. Внезапно послышался тихий стон, и голова Ужика бессильно упала на плечо. Войча осторожно дотронулся до руки - она была холодна, как лед, лишь где-то в глубине еле заметно билась ниточка пульса.
        И тут Войча понял - вокруг что-то меняется. Он подождал немного и сообразил - наступила тишина. Поганый свист прекратился, повеяло свежестью, и даже камень стал как будто холоднее.
        Набравшись смелости, Войчемир забрался повыше и выглянул наружу.
        Вначале он увидел все ту же пустыню - желтый камень в черных разводах. Но что-то изменилось и здесь. Войчемир поднял взгляд выше и поневоле присвистнул. Тучи! И не какие-нибудь - тяжелые, мрачные, свинцовые. Вдалеке громыхнуло, и порыв ветра поднял облачко желтой пыли.
        - Ужик! Ужик!
        Войча скатился вниз, больно ударился локтем о камень, но даже не обратил внимания.
        - Ужик!
        Он осторожно тронул заморыша за плечо, но тот не реагировал. Белое лицо оставалось неподвижным, такими же белыми были губы, а по подбордку тянулась тонкая красная полоска. Ниточка пульса билась неровно, но Ужик был жив - и это было, конечно, самым главным.
        Наверху вновь громыхнуло, на этот раз ближе, басовитее. Войчемир крякнул, почесал затылок и нерешительно поглядел на заморыша. Нет, идти он не сможет. Да и зачем ему идти! Он свое дело сделал. Змеюки грозу, видать, не любят. Ну а остальное - уже его, Войчина, забота.
        Первые капли упали, как только Войча вытащил неподвижного Ужика наружу. Тучи шли низко, над самой землей, задевая краем за вершины холмов. Дул сильный ветер, срывая рыжую пыль. Войчемир быстро осмотрелся, на глаз определил направление, выбрав холм, что казался поближе, и аккуратно уложил Ужика на плечи. Заморыш не весил почти ничего, Войча усмехнулся и шагнул вперед. И в то же мгновенье с неба обрушился дождь.
        Над головой гремело, молнии одна за другой разрывали свинцовое небо, а воздух был наполнен пряным запахом озона. Вода была всюду -, она стояла стеной, мешая двигаться, хлюпала под ногами, заливала глаза. Войча шел медленно стараясь не сбиться с пути. Холмы были уже близко, и он мог различить несколько высоких каменных зубьев, поднимавшихся над пологими склонами. Как это Ужик говорил? Челюсти? Видать, они и есть…
        Пару раз Войча опускал Ужика на землю и пытался привести его в чувство, но без успеха. Заморыш не откликался, глаза по-прежнему были закрыты, лишь лицо как будто немного порозовело. В конце концов Войчемир решил заняться недомерком позже, когда проклятая пустыня останется позади. Надо спешить, пока гроза разогнала поганых Змеюк. Войчс хотелось закричать во все горло, как кричат в бою, стараясь напугать врага. Все-таки получилось. Слабо вам, Змеюки, против Дия Громовика, слабо против Ужика! Вот вам, гады!.. А гроза все гремела, дождь лил как из ведра, и с каждой минутой Войчу все больше охватывало злое веселье. Ничего, он еще вернется! Он доберется до самого Патара, если надо, поедет на полночь, к дхарам, но узнает, как прищучить крылатую смерть. Погодите, Змеюки, вы еще узнаете, кто такой Кой Войчемир! Кей Кавад на вас землю пахал, а я вас в эту землю по горло вобью!..
        Скалы были уже совсем рядом - громадные, серые, похожие на чудовищные неровные клыки. Между ними Войчемир разглядел узкую извилистую тропу. Он оглянулся, прикинул, что гроза начинает стихать, и ускорил шаг. Мешала кольчуга, мешала промокшая до нитки одежда, даже меч начал оттягивать бок. но Войчемир шагал все быстрей придерживая легкое тело Ужика. Наконец под ногами заскользили мокрые камни - он начал подниматься по тропе, которая вела к узкому проходу исчезавшему между каменными зубцами. И тут послышался стон, а затем знакомый голос негромко произнес; «Эй, Зайча!».
        - Живой? - обрадованный Войчемир осторожно опустил Ужика на землю, - Ну чего, верхом ездить не надоело?
        - На тебе поездишь! - Ужик попытался привстать, поморщился и откинулся на мокрые камни. - Где это мы?
        Вопрос был не из простых. Войча неуверенно оглянулся, стараясь сообразить, туда ли они попали. Ужик вновь завозился, со стоном приподнялся, опираясь на локоть, и наконец усмехнулся:
        - Челюсти! Сейчас по тропе - и вниз. Там они нас не найдут.
        - Значит, получилось? - все еще не веря, проговорил Войчемир. - Дошли?
        - Не спеши… - заморыш закрыл глаза и неуверенно провел ладонью по мокрому лицу. - До Акелона еще далеко…
        Но Войча не слушал. Вскочив на ближайший камень, он выхватил меч и заорал во все горло, глядя в низкое серое небо:
        - Получилось! Получилось! Получилось!
        Глава четвертая. Кремневый нож
        Они стояли лицом к лицу, и на миг Уладу все происходящее показалось нереальным - вечерние сумерки, костер на лесной поляне и та, что посмела бросить вызов могуществу Кеев, Мелькнула мысль, что это сон - или он просто встретил девушку, красивую, сероглазую, с тонкими бровями, с которой приятно поговорить, рассказать ей о Савмате, о далеком Валине… Но он тут же опомнился - нет, все именно так, перед ним Велга. Та, из-за которой погибли сотни людей, из-за которой потерян Коростень. Душу захлестнула ненависть, рука дрогнула. Рукоять меча совсем рядом, всего миг - и проклятая змея рухнет на траву с разрубленной головой…
        - Я знаю, ты ненавидишь меня, Кей, - Велга не отводила взгляд, и Улад запоздало сообразил, что его выдали глаза, - Мне тоже не за что любить ваш проклятый род. Ты - Брат Рыжего волка, который принес столько горя волотичам. Но сегодня ты - гость, я - хозяйка…
        Рука сжалась в кулак. Вот как? Значит, Сварг - рыжий Волк? Ничего, Болотная Гадина, это тебе вспомнится! Но сейчас надо отвечать.
        - Ты права, Велга. Я - гость, и я посол. Но я невежлив. Тебя, наверное, следует называть «государыня Велга»?
        Внезапно девушка рассмеялась:
        - Ты первый назвал меня так, Кей! Это хороший знак - если Кей считают меня государыней, мы быстро договоримся…
        Улад понял, что проигрывает. Девушка с первого же мгновенья взяла верный тон, а он забыл, зачем приехал сюда.
        - С красивой девушкой всегда легко договориться! - Улад наконец-то смог улыбнуться в ответ. - Даже такому неопытному послу, как я. Если мой брат - Рыжий Волк, то меня ты можешь называть Рыжим Волчонком.
        Девушка с интересом взглянула на Упада, и он понял, что она рассматривает его волосы.
        - Да, ты тоже рыжий, Кей. В кого это ты? Я однажды видела твоего отца, он, кажется, темноволосый…
        - В маму… - Улад почувствовал, что ему становится легче, - Мама была рыжей… А когда ты видела Светлого?
        - Еще в детстве. Он приезжал в Коростень… Давай присядем. Рыжий Волчонок. Я пришла издалека и немного устала.
        - Повинуюсь, государыня, - Улад шутливо поклонился, с облегчением чувствуя, что наконец-то овладел собой. - Я тоже немного устал. Твой про водник заговорил меня до полусмерти.
        Они присели на покрывало, и Велга кивнула на котелок:
        - Каша с грибами. Я сама варила. Может, все-таки поужинаем? Если, конечно, ты не думаешь что специально для тебя я собрала мухоморов…
        Улад понял, что ему бросают вызов. Мухоморы вот значит как? Ну, ладно…
        С кашей было покончено быстро, и молодой Кей почувствовал себя значительно лучше.
        - Огры говорят: голодный посол - злой посол, - усмехнулся он. - Кажется, я становлюсь добрым послом, государыня…
        Он поспешил похвалить кашу, отметив, что мухоморы выдались необыкновенно вкусными, но мысль уже работала, фиксируя самое главное. Волга умна и прекрасно владеет собой. Опасный враг, очень опасный! Значит, надо действовать ее же оружием…
        - Мой брат предупреждал, что с тобой надо быть осторожным, - заметил он как можно непринужденнее. - Но я вижу, что он недооценил тебя, Велга. Ты еще опаснее. Ты умна, красива и к тому же хорошо готовишь мухоморы. Если бы это касалось лишь меня, я бы давно сдался тебе на милость. Надеюсь, меня бы ты пощадила…
        Велга улыбнулась и покачала головой:
        - Нам с тобой незачем враждовать, Кей. Наверное, я бы пощадила тебя… Если бы это помогло делу, я сама бы сдалась тебе на милость. Но ведь это ничего не изменит. Идет война, Кей Улад. Даже если мою голову отрубят и насадят на копье, волотичи не сдадутся и не станут слабее. Или ты думаешь, что все дело в обыкновенной девушке из Коростеня? Мать Болот избрала меня, но она могла найти другого. Ты думаешь, я хотела этого?
        - Но ведь ты сама сказала, что ненавидишь нас! - удивился Улад.
        - Ненавижу? - Велга задумалась. - Чтобы ненавидеть, нужно иметь смелость. А я просто вас боялась, как и тысячи других - тех, кого вы покорили огнем и железом. Разве я смела ненавидеть вас? Вас, Кеев, не знающих поражений, не знающих жалости и пошады! Я просто хотела жить… У всех у нас одна жизнь, Кей Улад, - у холопов, у дедичей и даже у вас, Кеев. Мне и так пришлось хлебнуть вашей милости - с самого детства. Моя семья погибла, когда твой дед пришел в Коростень и его кметы сожгли город. Мать попала в плен к кому-то из ваших дедичей. Несколько лет она была холопкой. Потом родилась я…
        Голос девушки был спокоен и ровен, словно она говорила о чем-то обыденном, не особенно важном. Улад вдруг подумал, что ее судьба действительно самая обычная. Обычная судьба девушки покоренного народа…
        - Мать умерла, когда мне не было и трек лет. К счастью, меня нашли дальние родичи, у них я выросла. У меня был дом, немного серебра на черный день… Был жених, которого я любила. Что еще надо? Тем более, в последние годы жизнь стала спокойнее. Твой брат - жестокий правитель, но люди привыкли даже к этому. Я могла бы прожить обычную жизнь, может, даже счастливую… Но Мать Болот призвала меня…
        - А почему - тебя? - не сдержался Улад.
        - Она могла выбрать любого… - девушка помолчала, затем усмехнулась. - Сейчас те, кто пошел за мной, выдумывают разное. Будто с детских лет Мать Болот являлась мне, будто я слышала какие-то голоса. А другие говорят, что я
        - какая-то особая, что обо мне были древние пророчества… Нет, все не так. Просто выбрали меня а не другую. Мать Болот явилась мне и повелела идти к людям, звать их на борьбу. Она дала мне смелость ненавидеть вас. И тогда я перестала бояться.
        Улад бросил на девушку быстрый взгляд, пытаясь понять, искренна ли она. Да, кажется, Велга говорит то, что у нее на сердце. Но она не похожа на одержимую. Она действительно верит…
        - Что приказал тебе твой брат, Кей? Затягивать переговоры?
        Улад вздрогнул от неожиданности.
        - Н-нет… - проклятый язык опять перестал слушаться. - Он велел выслушать то, что ты скажешь…
        Велга покачала головой:
        - Кей! Вы думаете, что все остальные - просто глупое стадо, которое нужно стричь - или резать… Твой брат послал тебя, потому что ждет подкрепления, Две тысячи кметов, кажется. Ты поехал, чтобы выиграть время. Наверное, ты думаешь, что совершаешь подвиг…
        Несколько мгновений молодой Кей молчал, не зная, что ответить. Проклятая Болотная Гадюка. Она все знает! Даже то, о чем они говорили с братом! Но как?
        - Не удивляйся, Кей - голос девушки был по-прежнему спокоен. - Мы - на своей земле, и такие тайны хранятся недолго… Твой брат - умный, сильный и очень жестокий человек. Он не хочет мира, ему надо утопить нас в крови. Но все-таки я хотела встретиться с кем-то из вас…
        - Чтобы поговорить? - Улад усмехнулся как можно беззаботнее. - А за это время вооружить своих головорезов скрамасаксами? Жаль, что они считают, будто за них будет сражаться сама Мать Болот! Меч - не дубина, государыня Велга!
        Кажется, он сумел вернуть удар - и вернуть с лихвой. Девушка на какой-то миг даже растерялась, но затем послышался смех - веселый, искренний:
        - Я должна была помнить, с кем имею дело! Да, Кей, ты прав. Наши воины не хотят учиться - да нам и не у кого, разве что у ваших пленников. Победы иногда кружат голову… Вот, оказыватеся, о чем ты всю дорогу говорил с Вешком!
        Выходит, его молчаливого проводника зовут Вешко! Уладу внезапно стало жаль парня.
        - Не наказывай его, Велга! Он честно пытался узнать у меня, чем франкские мечи лучше саксонских. Вы плохо подготовились к мятежу…
        - Ты так и не понял, Кей! - Велга покачала головой и подбросила в гаснущий костер несколько сухих веток, - Мы не готовились. Лазутчики Антомира узнали бы сразу - и ничего бы не вышло. Мать Болот понимала это и велела действовать иначе. Зато теперь, когда земля наша свободна, мы можем по-настоящему готовиться к войне. Скрамасаксы, конечно, хуже, чем франкские мечи, но дойдет дело и до них. А пока мы создаем войско - настоящее, такое же, как у вас. Наши кметы будут не хуже…
        Улад опустил глаза, чтобы взгляд вновь не выдал его. А вот, государыня, ты и ошиблась! За месяц кмета не выучишь, да и за полгода - едва ли…
        - Но мы не хотим войны, Кей Улад. Наша земля свободна. Признайте это - и уходите. Иначе мы уничтожим ваше войско, и следующая наша встреча будет в Савмате, в Кеевом Детинце…
        «Волку выть на Кеевом Детинце» - вспомнились слова, слышанные от Антомира. Вот что ты задумала, Гадюка!
        - - Из ваших болот недалеко видно! - Улад медленно встал и оправил плащ. Теперь главное, чтобы не подвел проклятый язык. - Держава Кеев - это не только Савмат и Коростень, Велга. Мы - государи Ории - Великой Ории. Земля волотичей - лишь клочок, лесной закоулок. Если ваши лесовики осмелятся вступить на сполотскую землю, вас встретит войско - то, что разбило огров, то, что держит в повиновении державу от Ольмина до Змеева моря…
        Уладу самому понравились эти слова. Главное, он ни разу не заикнулся - говорил твердо, как и надлежит Кеям.
        Велга тоже встала, но голос се был по-прежнему тих и спокоен:
        - Я знаю… Но твой отец. Светлый Кей Мезанмир, болен. Кто поведет войско? И куда оно пойдет? Ты уверен, что твой брат Рацимир поможет Сваргу?
        Улад почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Она знает и это! Вот почему мятежники так дерзки! Но ведь болезнь отца скрывают! Выходит, брат прав, мятеж замесили не здесь! Измена свила гнездо в самом Кей-городе…
        На миг стало страшно, но Улад тут же приказал себе опомниться. Так и должно быть - Велга приготовилась к разговору. Но ее слова - всего лишь слова. Отец болен - но он выздоровеет. И тогда они пожалеют…
        - Не стоит больше грозить друг другу, Кей, - теплая ладонь девушки легко коснулась руки Улада. - По-моему, нам надо просто поговорить.
        На миг молодой Кей поддался этому спокойному тону и даже дал усадить себя обратно на цветное покрывало. Но тут же вспомнилось то, что говорил брат. Ну конечно, мятежники любят болтать. Но он не должен ничего говорить, он должен слушать.
        - О чем нам говорить, Велга? - Улад постарался скопировать ее тон - невозмутимый, почти равнодушный, - Ты хочешь, чтобы я говорил с тобой о делах государства?
        Девушка улыбнулась:
        - А ты представь, что говоришь не со мной, а с древней старухой - или со старцем. Возраст не имеет значения, Кей. Моими устами говорит Мать Болот.
        В душе вскипела злость. Гадюка много о себе вообразила! Ладно, попробуем…
        - Я уже говорил тебе, государыня Велга, что из ваших болот далеко не видно. Чего ты требуешь? Независимости для волотичей?
        Девушка кивнула, и глаза ее внезапно стали очень внимательными. Улад подумал, что надо остановиться, но раздражение уже само рождало слова:
        - Тогда слушай! Свет не кончается у края вашего болота, о премудрая Велга! Ваш край небогат и мы тратим на содержание войска больше, чем получаем податей. Без вашей соленой рыбы и воска мы бы обошлись. К тому же волотичи - плохие воины, отец даже не стал брать их в наше войско. Вы не нужны нам - ни люди, ни земля…
        Все это он слыхал от отца и позже - от Сварга. Но Велга слышала впервые, и Улад не без удовольствия заметил, как напряглось ее лицо, как побелели костяшки сцепленных рук…
        - Когда мой дед, великий воитель Кей Хлуд, привел сюда войско и крепко вас наказал, то ему нечем было расплатиться с кметами. Он рассчитался пленницами - по гривне каждая…
        Все это было не совсем так, но такую байку действительно когда-то сложили, и Улад пересказал ее специально для Велги. Пусть знает, какая ей цена!
        - Но за вами лежит Валин - земля улсбов. А на полдень от них - Харпийские горы. А вот оттуда мы никогда не уйдем. Теперь поняла, Государыня Всея Трясины? Если мы потеряем Коростень, то лишимся пути в земли улебов и харпов. А это - почти треть Ории. Дальше объяснять?
        - Объясняй дальше, Кей, - девушка дернула плечом, и Уладу этот жест показался почему-то знакомым. Но думать об этом не было времени.
        - Но свет не кончается и в Савмате. За Денором - огры. У нас с ними мир, но этот мир основан на равновесии. Равновесие силы, понимаешь? Как только хэйкан узнает, что от нас отпали земли на закате, его войска перейдут Денор, Не знаю, устоит ли Савмат, но по вам огры уж точно прокатятся! Ведь это уже было, вспомни! Огры доходили до Валина! Это и будет цена вашей свободы. Можешь пересказать это своей Золотой Бабе - ей будет интересно.
        - Мать Болот слышит нас… - Велга помолчала, затем заговорила вновь, и в голосе ее звенела го-оечь. - Ты прав, Кей Улад, это уже было. Сполоты натравили огров на Валин, а сами отсиделись, заплатив дань…
        - Это сказки! - отрезал Улад. - Это мы отбили огров и спасли Орию…
        - Так говорите вы. Но я слыхала другое. Когда погиб Кей Боз, и его держава рухнула, Кей Валина добивались первенства в Ории. И тогда Кей Савмата договорились с ограми. Великий Валин пал, и огры впрягали улебов в телеги вместо скота. А разве теперь иначе? Огры - союзники Светлого, ты поздоровался со мной по-огрски, и даже твои сапоги…
        Улад недоуменно скосил глаза на носки своих красных сапог. Ну вот, и разговаривай с такой о делах государственных! Вспомнилась румская пословица: не суди выше сапога. Сказать? Нет, обидится…
        Велга помолчала, затем вновь подбросила хвороста в огонь и провела по лицу ладонью.
        - Устала… Конечно, дело не в том, во что ты одет, Кей, и на ком женат твой брат. Это мелочи, но в таких мелочах проявляется нечто большее… Но не будем об этом. Спасибо, что объяснил мне, как вы относитесь к нам и к нашей земле. А теперь посуди сам - приятно ли быть мостом для чьих-то кметов? Хороша ли она, плоха - но это наша земля. Еще недавно нам казалось, что надежды нет, но Мать Болот указала нам путь…
        - И ты думаешь, что она будет за вас сражаться? - вновь не сдержался Улад.
        - Нет, конечно, - девушка даже удивилась. - Сражаться будут воины, а Мать Болот дарует им победу. Но мы не хотим войны. Завтра на совете мы сообщим тебе наши окончательные условия. А пока подумай…
        Велга встала и, не дожидаясь ответа, исчезла в ночном сумраке. Улад вскочил, растерянно оглянулся и вновь опустился на покрывало. Последнее слово осталось за девушкой, но не это сбивало с толку и заставляло ощущать странную, пугающую неуверенность. Он не ждал такого. Здесь слишком хорошо знали о делах в Савмате и слишком верили в свои силы. Точнее не так - верили в Велгу, а девушка надеялась на помощь проклятой Золотой Бабы. Значит, брат прав, все дело в Велге, в этой гадюке с красивыми серыми глазами. Улад вспомнил свой первый порыв и почти пожалел, что не выхватил верный меч и не разрубил проклятую гадину до пояса. Конечно, его не выпустили бы живым, но разве не долг Кея погибнуть за Орию? Велга опасна, очень опасна! Сероглазая Гадюка!
        Но подумав, молодой Кей решил, что поступил верно. Умирать ни к чему. Пусть сдохнет она, эта холопка, которая смеет судить Кеев - тех, кому боги велели властвовать на этой земле. А еще лучше - пусть не умирает! Пусть попадет к Псу Щеблыке, и тогда увидим, что она запоет! Только напев будет уже другой…
        И тут Улад спохватился. Отец учил - Кей не должен впадать в гнев. Гнев - это бессилие. Неужели он чувствует бессилие перед Болотной Гадюкой? Перед этой сероглазой ведьмой? Нет, нет! Он должен быть спокоен, он ведь Кей! Кей не гневаются - они сокрушают врагов и переступают через их кости…
        Ночью не спалось. Улад смотрел в равнодушное звездное небо и пытался думать о делах нужных - и важных. Например, о брате. Успеет ли Сварг за эти дни собрать войско? Если Велга знает о подкреплениях, она может окружить Белый Плес и перехватить тех, кто идет на помощь. Велга, опять Волга…
        Он был на той же поляне рядом с погасшим костром. Вешко, его молчаливый проводник, принес несколько теплых покрывал, и Улад устроился прямо на траве, благо ночь была очень теплой. Молодой Кей знал, что следует поспать. Силы понадобятся завтра, но сон все не шел, и в конце концов Улад решил вновь зажечь костер и посидеть у огня. Интересно, что делает сейчас Велга? Спит, наверное, она ведь говорила, что очень устала. Или не спит, а держит совет со своими головорезами, а то и с самой Матерью Болот. Вспомнился идол на капище у Голой Пристани, и Улада передернуло. Проклятая нежить!
        Внезапно где-то рядом зашуршало, хрустнула ветка. Улад резко обернулся, рука легла на рукоять меча. Зверь? Или его решили все-таки прикончить - ночью, как и принято у разбойников…
        - Кей! Кей Улад!
        Голос незнакомый, хриплый. Кто-то подобрался совсем близко, но темнота скрывала ночного гостя.
        - Я з-здесь!
        Улад хотел подойти ближе, но неизвестный поспешил остановить его:
        - Сиди где сидел, Кей! Я шептать буду. Тихо шептать, а то услышат…
        Стало любопытно. Людям Велги опасаться нечего, значит…
        - Кто ты?
        - От Антомира я. Слухач. Антомир послал. Улад вспомнил испуганного старика в нелепой шубе. Вот даже как? Интересно, Слухач - это имя или просто тот, кто слушает?
        - Что тебе надо?
        - Рассказать надо…
        Неизвестный говорил негромко, к тому же на наречии волотичей, и Уладу приходилось вслушиваться в каждое слово:
        - Антомир велел тебя найти и все обсказать как есть.
        - О Велге?
        - Точно. О ней самой.
        Внезапно Улад ощутил что-то, напоминающее злорадство. Вот тебе и всевидящая Мать Болот! А Слухача-то не приметила!
        - И что Велга?
        - Да плохо… - Слухач тяжело вздохнул. - Антомир, хозяин мой, какой приказ отдал? Чтоб эту девку кончить! Три раза пытались. Самых верных послал! Два раза, чтоб зарезали. Так, представляешь, даже ножи вытащить не смогли. Говорят, .золотая Баба не подпустила…
        Опять Мать Болот! Или просто суеверные холопы Антомира сами поверили в эти байки?
        - А один раз отравить хотели. Так она, ведьма, и есть не стала. Сразу говорит, мол, яд здесь, есть не буду… Ты, Кей, Антомиру передай, что мы ему до погоста преданы, но пока не выходит. Передашь?
        - Передам, - внезапно вспомнилось то, что говорил Сварг. - Эй, погоди! Ты здесь?
        - Здесь я, - прошелестело в кустах. - Только спешить мне надо. Заметят…
        - Скажи, - заторопился Улад, - у этой Велги.., Какая-нибудь слабинка есть?
        - Слабинка! - протянул Слухач. - Скажешь еще, Кей! Да она девка крепкая, жилистая, на ней пахать можно!
        - Я не о том, - Улад невольно улыбнулся. - Может, она чего-то боится? Или чего-то очень хочет?
        - Да не боится она ничего! - в голосе Слухача послышалась досада. - Говорит, меня сама Золотая Баба защищает. А чтоб хотела - золота, или чего еще… Нет, она не из тех. Как Коростень взяли, то все серебро захватили, что в Савмат должны были послать. Так она ни крошки себе не оставила…
        - А другим? - Улад тут же сообразил, что если Гадюка не разрешает грабить, то вот она - слабина! Ее разбойнички, конечно, не столь щепетильны…
        - Другим? - задумался неизвестный. - А! Она так сделала. Половину серебра на войско оставила, а половину своим отдала, чтоб поделили…
        Вот карань! Улад поморщился - умна. Гадюка, ничего не скажешь!
        - И чего другое - так тоже нет. Жених ее домой увести пытался, так она его подальше отослала. И других парней близко не подпускает. Жаль…
        - Кому жаль? - усмехнулся Улад. - Парням этим?
        - Да не им! - Слухач даже голос повысил. - Нам! Ведь тут такое дело, Кей. Слушок есть, что Баба эта Золотая до тех пор Велге помогать будет, пока она девка. Мол, только девка силу иметь может спортить бы ее, да так, чтобы все узнали…
        Улад невольно поморщился. «Спортить» - ну и словечко'
        - Мы уже и слух пускали, что так мол и так - загуляла. Не верят! Надо чтоб наверняка…
        - А может, кого-нибудь из ее помощников подкупить? - прикинул Улад. - Не все же там такие…
        - Верно, - охотно согласился Слухач. - Не все там поведенные, мы кое с кем разговорчики ведем. Да только пока Велга с ними, ничего не выйдет. Слишком ей верят.
        - А она?
        - А она своей Золотой Бабе верит. Мол, пока Мать Болот с нами, ничего не бойтесь. Будет нам победа, а Кеям - погибель… Ну, прощавай, Кей! Антомиру передай…
        Зашуршали кусты, и все стихло. Улад возбужденно потер руки. Антомир, оказывается, молодец! Жаль, что Велгу не удалось убить! Похоже, все действительно на ней держится. Значит, серебро ей не требуется, парней от себя гонит…
        И вдруг Улад понял, в чем слабость Болотной Гадюки. Золотая Баба! Велга верит, что Мать Болот всегда с нею, что она поможет, дарует победу… Если бы эта нежить от Велги отступилась, хотя бы на денек! Тогда все воинство мятежников можно вырезать - как телят! Но пока Мать Болот с ними…
        Улад рассчитывал, что назавтра его отведут в какой-нибудь город или хотя бы поселок, где будет заседать этот самый совет. Но случилось иначе. Ему действительно пришлось идти, но очень недалеко - на соседнюю поляну. Похоже, мятежники предпочитали вести дела в лесной глуши. Подумав, молодой Кей решил, что это не так уж и глупо. Сам бы он тоже не спешил показывать врагу свой лагерь или тем более крепость.
        На поляне, на этот раз большой и широкой, собралось десятка два волотичей. Все они были в белом - Улад уже успел убедиться, что белый цвет здесь очень любят. Он почему-то ждал, что в совете будут молодые парни - те, кто пошел вместе с Волгой. Но у большого костра собрались седые бороды - полтора десятка стариков с уже знакомыми деревянными топориками. Улад решил, что это дедичи, изменившие Кеям, или просто старейшины сельских громад. Кроме старцев Улад приметил троих крепких мужчин, явно воинов, и одну девушку, чем-то похожую на Велгу.
        Самой Велги не было. Улад коротко поздоровался, с удовлетворением заметив, что кланяются ему низко, как и положено перед Кеем. Значит, не забыли! Мелькнула мысль воспользоваться моментом, пока Болотная Гадюка еще не появилась, и напомнить этим седобородым, что их ждет, когда придется расплачиваться за все. Мысль была хороша, но Улад чувствовал, что очень волнуется и почти наверняка начнет заикаться. А это было опасно - примут за слабость. Поэтому Улад решил немного подождать, тем более Кею незачем говорить первому. Но старцы молчали, а затем появилась Велга.
        На этот раз она была одета иначе. Вместо белого платья на девушке был багряный плащ из дорогой румской материи, заколотый золотой фибулой, и такие же красные сапожки (огрские, - невольно отметил Улад). Одежда сильно изменила Велгу. Вместо скромной девушки перед Уладом стояла Государыня. Странно, но это не выглядело смешным или нелепым. Казалось, Велга родилась, чтобы править. И молодой Кей вновь почувствовал раздражение и одновременно - зависть. Как эта холопья дочь умеет держаться! Ведь ее никто не учил, не объяснял с самого детства, с первого слова, с первого шага…
        Улад уже решил, что ему делать. Он выслушает - и не больше. Ни слова, ни жеста. Вчера он проявил малодушие, начал спорить, объяснять. С мятежниками не спорят. Он здесь, чтобы услышать просьбу о пощаде. Если же нет, пусть за него говорит оружие…
        - Кей Улад! Совет волотичей постановил предложить тебе условия мира между Орисй, державой Кеев, и нашей землей…
        Даже голос у Велги стал другим, сильным, властным. Она не предлагала мир, она требовала, повелевала.
        - Война кончается. Ваши войска могут беспрепятственно уйти, и мы не будем им мешать. Все ваши сторонники смогут уйти вместе с ними. На это мы даем месяц…
        Улад еле сдержался, чтобы не скривиться. Ну, конечно, что он мог еще услышать! Ничего, через месяц вы все заговорите иначе! Если, конечно, останется, кому говорить.
        - …Между Орией, державой Кеев, и землей волотичей будет подписан договор. Мы возобновим торговлю на тех условиях, которые существовали прежде, когда волотичи были свободны. В основу должно лечь соглашение между волотичами и Светлым Кеем Имраном…
        Знакомое имя заставило задуматься. Кей Имран, прапрадед! Или нет, брат прапрадеда… И вновь вскипела злость - вспомнили! Ничего, забудете!
        - …Будет также заключено соглашение о совместной обороне. Мы согласны пропускать через нашу землю войска сполотов по заранее оговоренным путям. Вы сможете строить на нашей земле склады для войск и размещать на дорогах свои посты, но за это вам придется платить…
        Уладу показалось, что он ослышался. Пропуск войск? Вот, значит, что придумала Гадюка! Но ведь… Теперь все начинает выглядеть по-иному…
        - …В случае нападения внешнего врага наше войско придет на помощь сполотам. Их войска сделают то же самое, если опасность будет грозить нам. И, наконец, мы согласны выплачивать подать в прежних размерах, чтобы войско Кеев противостояло ограм. Но подать собирать будем мы сами и сами присылать ее в Савмат…
        Улад был поражен. Выходит, не зря Велга расспрашивала его прошлым вечером! Да, придумано неглупо, они учли все. Но согласится ли брат? И главное - согласится ли отец? Ведь что ни говори, это все равно - поражение…
        - Как видишь, Кей, - Велга шагнула ближе и заговорила по-другому - негромко и доверительно, - мы оставляем себе только свободу. Вы ничего не теряете… Кроме мести…
        Улад еле сдержался, чтобы не закричать, не выхватить меч. Да, кроме мести! За Коростень, за трупы в черных лодьях, за искалеченного парня с белым мертвым лицом. Им нанесли пощечину, а теперь предлагают забыть…
        - …Но подумай и о другом. Волотичам тоже есть за что мстить. Надо остановить это кровавое колесо. И передай Кею Сваргу, чтобы он поостерегся нападать на нас - мы готовы. Мать Болот следит за каждым вашим шагом…
        Пора было отвечать, но Велга подняла руку:
        - Еще одно… Мы посылаем эти условия в Савмат, к Светлому. Но одновременно мы шлем гонцов к Великому Хэйкану Шету, а также ко всем соседям, в том числе в Валин. Пусть они рассудят, кто прав в нашем споре. И кто будет виновен в крови, если она прольется…
        Удар был точен, и молодой Кей на миг онемел, Да, это будет страшно. Хэйкан поймет, что в Ории неблагополучно, а улебы, сиверы, харпы и все прочие отныне будут знать, на каком языке им говорить с Савматом. А ведь отец болен…
        - Хорошо… - слова рождались трудно, язык почти не слушался, - Я п-поставлю в известность б-брата…
        Улад хотел сказать что-то весомое, предостеречь, напомнить - но с ужасом понял, что начал заикаться. Оставалось откланяться, точнее, коротко кивнуть - и уйти. Уже у края поляны Уладу показалось, что Велга улыбается ему вслед. И это было самым страшным…
        …Девушку он увидел еще один раз, перед самым отъездом. Вешко уже спустил на воду челнок и погрузил в него мешок с провизией на обратный путь. Улад заметил, что на этот раз его молчаливый проводник был подпоясан мечом - и не скрама-саксом, а настоящим франкским. Даже это вызвало раздражение. Ведь меч еще недавно принадлежал кому-то из Кеевых кметов - перед тем, как Вешко снял его с трупа…
        Велга появилась неожиданно, и Улад невольно отступил на шаг, словно увидел призрак. Девушка заметила это и усмехнулась:
        - Я испекла тебе лепешек на дорогу, Кей Улад. Возьми…
        Первым порывом было выхватить из ее рук сверток, бросить его на землю, но Улад вовремя опомнился. Он посол, он Кей, он не должен терять лица…
        - Спасибо, - на этот раз язык, к счастью, вел себя как должно. - Я бы предпочел мухоморы.
        Он постарался усмехнуться как можно беззаботнее. Велга покачала головой:
        - Ты злишься на меня, Кей. Напрасно! Пока мы враги, но можем стать друзьями. Мы - и наши народы. А сейчас попытаемся быть справедливыми друг к другу…
        Улад постарался ничем не выдать себя. Справедливыми? Да, пожалуй…
        - Ты… Очень умна, Велга. Умна и красива… И я ненавижу тебя, Болотная Гадюка!
        Девушка побледнела, но ничего не сказала лишь ее плечо знакомо дернулось. Улад, не удержавшись, взглянул ей прямо в широко раскрытые серые глаза, но вместо ответной ненависти заметил лишь боль.
        Сварг слушал внимательно, не перебивая В большом шатре не было никого, даже Порада убедившись, что разговор предстоит серьезный, поспешила исчезнуть. Улад рассказывал все как было ничего не скрывая, не замалчивая. Закончив, он с тревогой поглядел на брата.
        - Молодец! - поднял голову тот. - Все отлично! Прекрасно справился, братишка!
        - П-правда? - обрадовался младший, даже не замечая, что вновь стал заикаться. - Я б-бо-ялся…
        - Меня? Или ее, твою сероглазую? - хохотнул Сварг. - Эка ты се расписал!
        - Она не м-моя…
        - Правильно! Она наша. Но от своей доли я отказываюсь… Слушай, братишка, а давай-ка я тебе ее и вправду подарю! По-моему, это первая женщина, на которую ты по-настоящему обратил внимание…
        Улад невольно покраснел. Брат, конечно, шутил, но младшему было не до шуток.
        - Ладно… - Сварг вновь стал серьезным. - Дело сделано. Пока Гадюка выдумывала свои условия, я тоже не терял времени…
        - Подкрепления пришли? - вскинулся Улад. Впрочем, ответ он знал - лагерь был полон кме-тов, а у берега стояло три десятка новых лодей.
        Среди прибывших Улад заметил даже длинноусых бродников с далекого полдня и уже успел порадоваться. С этими рубаками им никакая Велга не страшна!
        - Тысяча двести пятьдесят три человека' - Сварг щелкнул пальцами. - Из них - сто восемьдесят с полным вооружением! Твоя сероглазая…
        - Она не м-моя! - не выдержал младший. - Наша сероглазая - дура! Позволить мне дождаться этакой силищи! Да я бы на ее месте…
        Улад давно не видел брата таким веселым. Это веселье, эта уверенность заражали, вселяли веру. Но сомнения все же оставались, и молодой Кей поспешил поделиться с братом тем, о чем думал всю дорогу: огры, ненадежные соседи, болезнь отца. Но старший только махнул рукой:
        - Сила всегда права, братишка! Если бы наши дела были плохи, то, конечно, этот Договор Волги произвел бы сильное впечатление - хоть бы на твоих улебов. Еще бы! Ведь что предлагает? Вместо державы - союз. Неглупо! Интересно, она сама придумала или подсказали?
        - Кто? Мать Болот? - удивился младший.
        - Нет. Я имел в виду кое-кого в Савмате… Но для того, чтобы убедить Кеев уйти, нужно нечто большее, чем слова. А теперь у нас войско. Вот так! Ну что, отметим твое возвращение?
        Пили мало, больше разговаривали. Появившаяся откуда-то Порада подливала в кубки старый мед и улыбалась шуткам Сварга, который говорил о чем угодно, но не о войне, вспоминал свою жизнь в земле северов, где он был наместником в юности, забавные случаи на охоте, которая в тех местах не в пример здешней, и описывал тамошних девиц, что хотя и смазливы, но весьма глупы. Улад тоже смеялся, поддакивал, но чувствовал, что брат веселится неспроста. Он хорошо знал Сварга и догадывался - тот что-то задумал. Но спрашивать не стал - старшему, конечно, виднее.
        Когда он уже уходил, Сварг хлопнул себя по лбу и заметил, что совершенно забыл об одной мелочи. Бродяга-Кобник, оказывается, просил сразу же отдать цепь.
        Цепь? Улад невольно повел рукой по груди. Конечно, цепь на месте, он тоже забыл о ней. Молодой Кей хотел отнести цепь сам, но брат заявил, что Кобник к нему часто заходит, так что незачем трудиться. Что ж, так даже лучше. Встречаться с Кобником не хотелось.
        Улад снял цепь и уже собрался положить ее на стол, когда внезапно заметил странную вещь. Камень! Он хорошо помнил его - камень был мутный, белесый. Теперь же он горел кроваво-красным огнем, словно глаз неведомого зверя. Цвет был сильный, живой. Казалось, внутри камня вспыхивают маленькие малиновые искры…
        Молодой Кей поспешил отдать странный оберег, и ему тут же стало легче. Пусть Кобник разбирается сам! Уладу вновь подумалось, что на месте брата он давно бы прогнал бродягу. Впрочем, рассуждать об этом не хотелось, и молодой Кей скоро забыл и о Кобнике, и о странном камне.
        Его разбудили в полночь, в самый сладкий сон. Неразговорчивый кмет, чье лицо Улад даже не запомнил, передал приказ брата. Через несколько минут молодой Кей, едва успев накинуть плащ, входил в знакомый шатер.
        Сварг был уже полностью одет, на груди тускло отсвечивало зерцало, а на маленьком столике лежал шлем.
        - Проснулся? - он потрепал младшего по непричесанным вихрам и легко толкнул на груду мягких подушек. - Садись!
        В шатер заглянули двое бородатых кметов, но старший резким движением выслал их прочь.
        - Выступаем? - понял Улад, и сердце его дрогнуло. Вот оно! Началось! Старший брат кивнул.
        - Ты выступаешь…
        - Я?! - от неожиданности молодой Кей чуть не сполз с неудобных подушек на пол. В ответ послышался смех.
        - Еще не проснулся? Война, братишка! Ты же Кей!
        - Д-да, конечно - - язык вновь начал безобразничать.
        - Дело тут такое, Улад, - теперь старший говорил серьезно, без тени улыбки. - Людей у нас много, их надо кормить. Припасов осталось на два дня. Я посылаю три отряда, с одним еду сам. Ударим в трех разных местах и потрусим их амбары. А тебе - особое задание…
        Улад поспешно кивнул, хотя на миг стало страшновато. Особое задание! Ему! Справится ли он?
        - Твоя Велга…
        - Брат! - взмолился младший,
        - Наша Велга… - поправился Сварг, - Так вот наша сероглазая сообразила выслать к нам в тыл целое войско. Они прошли лесными тропами, в обход. Сейчас эти разбойники заняли небольшой поселок, он называется Старые Ключи. Это часа два вниз по реке. Придумано неглупо, но лазутчики сообщили, что эта толпа почти не вооружена. Твоя задача; берешь сотню своих улебов и полсотни бродников, они уже грузятся, идешь полным ходом на веслах и на рассвете атакуешь. Всех, кто в поселке, перебить, поселок сжечь…
        - А сколько т-там? - не сдержался младший.
        - Сотни четыре, - невозмутимо сообщил брат. - Но с тобой будут твои кметы и главное - бродники. Старший у них Ласкиня, рубака опытный. Действуй быстро, и да пребудет с тобой Сокол!
        Сварг нетал, Улад поспешил тоже вскочить, и тут вспомнилось: «Скажи Кею Сваргу, чтобы он поостерегся нападать на нас».
        - Брат, Волга говорила…
        Сварг дернул плечом, и младший наконец-то вспомнил, где и у кого он видел этот жест.
        - Она готова… Что ж, и мы готовы. Поймаешь сероглазую - не убивай, вези сюда. С ней будет Щеблыка разбираться…
        Сердце вновь дрогнуло - что, если Гадюка действительно там? Но тут же пришла уверенность - тем лучше! Пора объяснить ей, что к чему…
        Брат торопил, и Улад даже не успел надеть кольчугу. Кмет принес ее вместе со шлемом прямо в лодью. Погрузка заканчивалась. Сновид Полтора Уха загонял в лодьи опоздавших. Молодой Кей, убедившись, что его вмешательство не требуется, поднялся на борт своей лодьи и тут же заметил, что она полна крепких усатых парней, вооруженных огромными топорами. Бродники! Вот они какие!
        О бродниках Улад слыхал часто. Еще бы! Это они хозяйничали на огромных просторах полдня, от Змесвой Пустыни до самого моря. Безжалостные, неуловимые, бродники скрывались в оврагах и плавнях, чтобы неожиданно напасть и тут же исчезнуть. У них были свои законы и свои вожди. С Кеями бродники не враждовали, но кметы старались не искушать судьбу и лишний раз не заходить во владения отчаянных усачей. Подружился с ними лишь Валадар, старший брат, проводивший в плавнях целые месяцы. Но, выходит, что и Сварг научился с ними ладить!
        Улад с интересом разглядывал этих странных воинов. Они не носили кольчуг, прикрываясь небольшими продолговатыми щитами. Почти все были босы, зато каждый держал в руках боевой топор, а у многих за спиной висели луки. По слухам, усачи были лучшими стрелками во всей Ории.
        К молодому Кею шагнул широкоплечий бродник, одетый в грубую серую рубаху, поверх которой был небрежно накинут синий румский плащ. Улад понял, что это и есть Ласкиня, вождь бродячих воинов. Они поздоровались, Ласкиня усмехнулся, подкрутил длинные усы и небрежно заметил, что его парни соскучились без настоящего дела.
        Ласкиня был без шлема и даже без шапки, и молодой Кей с удивлением заметил, что волосы на голове у бродника выбриты, зато оставлен долгий чуб, который ко всему еще и закручен за левое ухо. Ласкиня понял, что заинтересовало Упада, и снисходительно пояснил, что такой чуб имеют право носить лишь те, кто побывал в нескольких походах Ему, например, разрешили побрить голову после налета на остров Харбай, где они славно распотрошили румов.
        Между тем лодьи уже отчаливали. Подскочивший Сновид доложил, что все в порядке, проводник надежный, и на месте они будут часа через полтора, максимум - два. Улад с достоинством кивнул, кметы разобрали весла, и лодья бесшумно заскользила по темной реке.
        Улад смотрел на удалявшийся берег, казавшийся в ночном сумраке узкой черной полосой, и чувствовал, как волнение исчезает, сменяясь спокойной уверенностью. Сварг свое дело знает. Несколько сильных ударов, к тому же совершенно неожиданных, заставят волотичей отступить, более того, подорвут доверие и к проклятой Велге, и к самой Золотой Бабе. А там - на Коростень!
        Все распоряжения были уже отданы, лодьи шли ровным строем, одна за другой, и молодой Кей решил, воспользовавшись свободной минутой, поговорить с Ласкиней. Бродник отвечал окотно. Несмотря на его заносчивый вид, этому бродяге тоже не часто приходилось беседовать с Кеями. Вскоре Улад узнал, что бродники - не особое племя, а обычный сброд, стекавшийся в низовья Донора в поисках вольной жизни. Вольной - но вовсе не легкой. Без крыши над головой, без крепостей, даже без землянок, где можно укрыться в зимнюю стужу. И - война, каждый день, каждый час. Вначале молодой Кей удивился. С кем воевать, если румы далеко, а с ограми заключен мир? Но Ласкиня, усмехнувшись в длинные усы, пояснил, что румы не так и далеко, на Харбае, куда можно доплыть за одну ночь. а мир с ограми заключил Светлый, но вовсе не бродники. Улад не стал спорить, хотя на миг почувствовал невольное раздражение. По договоренности с хэйканом правый берег Денора до самого Змеиного моря принадлежит сполотам. Но, выходит, там хозяйничают другие!
        Об этом говорить не стоило, и Улад принялся расспрашивать о румах. Ласкиня был о них невысокого мнения. Конечно, румские корабли покрупнее и получше, румские воины закованы в блестящие латы, но мечи их никуда не годятся и одиночного боя они не знают. А главное, в бескрайних степях, что протянулись вдоль Змеиного моря, румы беспомощны, а потому и стараются не выползать из своих каменных крепостей. Впрочем, и крепости можно брать. Он, Ласкиня, брал. причем не одну и не две.
        Улад вскользь поинтересовался, что делает у бродников Кей Валадар, но усач лишь пожал своими широкими плечами. То ли он ничего не знал о Валадаре, то ли просто не пожелал говорить.
        Между тем бродники уже успели освоиться на лодье. Очевидно, плыть им было привычно, и по реке. и по морю. Те, кто не сидел на веслах, собрались у мачты, негромко переговариваясь. Затем кто-то запел, песню подхватили другие, и вскоре пели уже все. Улад прислушался - слова были незнакомые, да и напев непривычный - долгий, протяжный. Молодой Кей внезапно подумал, что так, наверное, поют степняки - те самые, с которыми бродники бьются не на жизнь, а на смерть.
        Из-за темного Денора, от самого моря, Вышло огров сорок тысяч, окружили поле.
        Будят хлопцы вожака темною порою:
        - Убегай скорее, Званко, огры за горою!
        Вы не боитесь, мои хлопцы, Нам бежать негоже.
        У горы и по над лесом ждут врага сторожи.
        - Те сторожи перебиты, сгинули повсюду.
        Убегай скорее, Званко, будет тебе худо!
        - У меня дружок есть верный, он мне правду скажет, Коль бежать настанет время, путь он мне покажет.
        - Твой дружок давно в полоне, связан на аркане.
        Убегай скорее, Званко, исчезай в тумане!
        - Как мне, хлопцы, убегать, право, я не знаю.
        Убегу, так свою славу даром потеряю!
        - Что нам будет с этой славы, сгинем в чистом поле.
        Без тебя, без вожака, нам не будет доли!
        Усачи пели негромко, многие слова были непонятны, и молодой Кей так и не узнал, чем закончилась история с храбрым Званко. Пришлось спросить у Ласкини. Тот усмехнулся и поведал, что когда-то сам неплохо знал этого Званко. Парень был отважный, но неосторожный до крайности, и как-то по глупости попал со своим отрядом в засаду. Сгинул сам, сгинули его хлопцы, а из черепа вожака огры, говорят, сделали чашу.
        За разговором время шло быстро, и молодой Кей даже удивился, когда передовая лодья внезапно свернула к берегу. Выходит, уже приплыли? Но ведь они еще не успели поговорить о главном - о предстоящем бое!
        Однако вскоре выяснилось, что и об этом успели побеспокоиться. Сновид пояснил, что дело намечается нетрудное. Волотичи нападения не ждут. поэтому атаковать следует сходу. Поселок будут штурмовать кметы Улеба, а бродники останутся в резерве, чтобы прийти на помощь в решающий момент. Улад кивнул, вспомнив, что именно так объяснял ему отец. Две линии - атакующая и прикрывающая. А где должно быть его место? Наверное, впереди…
        Но и это решили без него. Оказывается, Сновид уже выделил дюжину кметов, которые должны будут защищать Улада. А место его - среди резерва, чтобы вовремя отдать приказ об общем штурме. Улад хотел запротестовать, настоять на праве первым идти в бой, но вовремя вспомнил, что он не просто альбир, ищущий славы. Он - Кей, его право и его долг - командовать другими. А работа для его меча найдется - в самом поселке.
        Лодьи одна за другой приставали к темному низкому берегу. Воины прыгали прямо в воду и быстро строились по десяткам. Кмсты, посланные Сновидом, уже окружили Улада, надежно прикрывая со всех сторон. Один из них сжимал в руке копье с небольшим красным флажком - Кесвым знаком - Бродники под предводительством Ласкини держались отдельно, безо всякого строя, усатые липа довольно усмехались - парни явно радовались предстоящему бою.
        Лазутчики осмотрели окрестности, но лес был пуст. Волотичи явно не ожидали высадки и даже не выставили посты. На миг Улад пожалел о такой беспечности. Что за удовольствие резать безоружных, необученных, да к тому же сонных? Но тут же вспомнилась Велга, и молодой Кей зло усмехнулся. Поглядим, поможет ли теперь тебе твоя Золотая Баба! Хорошо бы взять Гадюку в плен.
        Вспомнился поселок, который пришлось брать трупы на высоком крыльце, зарево пожара - и Тумила, брошенная на неровные доски пола. Если Велга попадется… Нет, сам он ее не тронет, он позовет кметов и скажет, как тогда: «Ваша!». Пусть поймет, холопка, кто она такая! Но Улад тут же опомнился. Судьбу Гадюки будет решать брат, да и не время сейчас думать об этом. Сначала - бой. Как называется этот поселок? Ах да, Старые Ключи…
        Отряд выстроился, и Сновид подошел поближе, ожидая приказа. Улад хотел скомандовать сам, но испугался, что голос его прозвучит недостаточно громко. Поэтому он лишь кивнул, и тут же с удовлетворением услышал сильный, с хрипотцой, бас старшего кмета. Этот командовать умеет!
        Дорога была узкой, идти приходилось по трое в ряд, и молодой Кой невольно подумал о засаде. Об этом тоже рассказывал отец: впереди устраивается завал, затем подпиливают пару деревьев, чтобы перекрыть путь к отступлению. И, конечно, лучники - со всех сторон. Улад слышал, что волотичи - мастера подобных засад. Много лет назад его дед, Светлый Кей Хлуд, чуть не погиб, когда неподалеку от Коростеня нарвался на вооруженных луками и секирами лесовиков. Поэтому Улад несколько раз вздрагивал, слыша, как трещит попавшая под ноги сухая ветка. Но опасаться было нечего, отряд, похоже, не ждали. Вскоре Улад отбросил настороженность и даже начал насвистывать - тихо, еле слышно. Все-таки славно вести в бой таких воинов! Вспомнился Войча, двоюродный братан, который к месту и не к месту хвастал, как рубил белоглазую есь. Тогда Улад, да и не он один, завидовал Войчемиру, но теперь все стало по-другому. Подумаешь, есь! Что бы сказал братан Войча, если б ему пришлось повоевать с Гадюкой? Едва ли обрадовался. Волотичи - это не какая-то там есь, о которую и меч марать стыдно.
        Внезапно впереди послышался шум. Колонна. остановилась, кто-то сдавленно крикнул, затрещали ветки. Улад оглянулся, рука легла на рукоять меча, но вокруг все оставалось по-прежнему. Наконец появился озабоченный Сновид и доложил, что охранение столкнулось с несколькими волотичами, не иначе сторожевым постом. Боя не было - кметы уложили всех на месте, а одного сумели взять живым. Если Кей пожелает…
        Улад, конечно, пожелал. Они прошли в голову колонны. Здесь, на небольшой поляне, лежало три неподвижных тела в знакомых белых рубахах. Только у одного из убитых оказался меч (Улад тут же узнал скрамасакс), остальные были вооружены обыкновенными деревянными копьями с обожженными на огне концами. Пленный был тут же - молодой парень, чем-то похожий на молчаливого Векшу. Улад брезгливо скривился при виде окровавленного, исцарапанного лица и велел спросить пленника, сколько воинов в Старых Ключах и кто ими командует. Полтора Уха повторил вопрос, но парень ничего не ответил, только дернул усмешкой разбитые губы.
        - Дозволь, Кей! Мы с ним быстро…
        Вначале Улад не понял, о чем спрашивает Сновид. Но затем дошло - пленного следует спросить по-настоящему. Время не ждет, каждая минута дорога…
        Улад махнул рукой, и трое кметов потащили пленного куда-то в темноту. И тут молодой Кей окончательно понял, что сейчас произойдет. Парня будут пытать - наскоро, а значит, неимоверно жестоко. Пытать, чтобы он выдал своих, помог подвести их головы под сполотские мечи. На какое-то мгновение захотелось крикнуть, остановить пытку, но Улад приказал себе успокоиться. Это война! От того, что они узнают, зависит не только успех, но и жизнь.
        Он ждал крика, но вокруг стояла мертвая, глухая тишина. Молчали кметы, даже лес затих, словно тоже прислушивался к тому, что делают под его кронами люди. Минуты тянулись за минутами, и Улад старался не думать о том, что сейчас происходит совсем рядом. Но почему так тихо? Неужели парень до сих пор молчит?
        - Их четыре сотни, Кей, - Сновид подошел незаметно, и Улад вздрогнул от его негромкого хриплого голоса. - Велги в Старых Ключах нет, командует какой-то Крук. Нас не ждут. Можно идти…
        Улад кивнул, хотел спросить, что с пленным, но понял, что спрашивать незачем. Парня уже нет, к трем трупам прибавился четвертый.
        Теперь отряд ускорил шаг. До Старых Ключей осталось совсем немного, и Улад понял, что Сновид хочет успеть туда до рассвета. Надо было спешить, небо на восходе уже начинало белеть, И вот, наконец, колонна вновь остановилась, но рядам прошуршало: «Пришли!».
        Улад не выдержал и поспешил вперед. Последние деревья остались позади, голова колонны уже вышла из лесу. Здесь, на опушке, молодой Кей нашел Сновида, который собрал вокруг себя кметов и что-то тихо им объяснял. Улад не стал мешать и осторожно выглянул из-за густых кустов, росших вдоль кромки леса.
        Поселок был совсем рядом, на невысоком холме, окруженном частоколом. Десятка два домов, один, побольше, посередине; ворота, небольшой ров вокруг. Улад был вновь разочарован. Он почему-то думал, что Старые Ключи - настоящая крепость. Во всяком случае, головорезы Велги должны были как-то укрепить свой лагерь, но они не сделали и этого. Обычный поселок, на такой и полсотни кметов хватит. Правда, пленный говорил о четырех сотнях воинов…
        Улад начал всматриваться сквозь предрассветную мглу, и ему показалось, что он различает следы больших кострищ, расположеных рядом с домами. Наверное, волотичи жгли вечером костры - кашу варили. Возможно, они и сейчас там, спят прямо на земле, не ожидая беды. Этот Крук явно не из тех, кто поумнее. Небось, тоже надеется на свою Золотую Бабу!
        Сзади послышался шум. Молодой Кей обернулся и увидел, как два десятка воинов волокут громадное дерево, очевидно, только что срубленное у самой опушки. Странно, он не слышал ударов секиры. Или дерево срубили волотичи? Срубили - и бросили. Тогда спасибо им, удружили!
        Зачем требуется такой ствол при штурме, Улад, конечно, знал. Ров неглубокий, ворота самые обычные, деревянные. Остается одно - вперед!
        Откуда-то появились бродникн. Ласкиня быстро переговорил со старшим кметом, и усачи устроились прямо на опушке. Огромные секиры лежали под рукой, луки вынуты из сагайдаков. Все верно, вторая линия. Как только воины Сновида ворвутся в поселок.
        - Кей! - старший кмет был уже рядом. - Начинаем…
        - Д-да! - выдохнул Улад. - Сокол с нами!
        На мрачном лице Сновида мелькнула усмешка, он выбросил руку в Кеевом приветствии и повернулся к отряду. Короткая команда, и воины без суеты, почти без шума двинулись вперед, на ходу разворачиваясь в боевую линию. Бревно тащили чуть сзади - если из-за частокола полетят стрелы, шиты тех, кто идет в первом ряду, прикроют товарищей.
        Но поселок молчал. Тихо было у ворот, никто не вышел из домов, даже караульных нельзя было заметить. Старые Ключи словно вымерли. Улад присел на землю и принялся жевать сорванную травинку. Нет ничего хуже такого ожидания. Заметят или нет? Успеют встретить атакующих роем стрел, занять позиции - или так и умрут, не проснувшись?
        Уладу казалось, что отряд движется медленно - ползет, а не атакует. Но он знал, что Сновид действует правильно. Бежать нельзя, силы понадобятся в бою, но как долго длятся эти минуты! Он то и дело прислушивался, но вокруг стояла тишина., Старые Ключи по-прежнему молчали, поселок оставался недвижным, темным, а из близкою леса начал медленно наползать белесый туман. Это тоже хорошо - в тумане враг всегда кажется многочисленнее, особенно когда приходится просыпаться в разгар боя…
        Строй кметов был уже возле самых ворот. Улад бросил изжеванную травинку и вскочил, уже не прячась. Сейчас!
        Отряд остановился, строй разомкнулся, и огромное дерево, чуть дрогнув, поползло вперед. Молодой Кей затаил дыхание. Еще немного… Есть! Ворота, не выдержав первого же удара, бесшумно (расстояние гасило звуки) разошлись в стороны.
        Улад перевел дух и вновь присел на траву. Главное сделано, сейчас кметы ворвутся в поселок, а значит, пора подумать о резерве. Он обернулся и поискал глазами Ласкиню. Вождь бродников сидел неподалеку и тоже поглядывал на поселок. Его лицо казалось сонным и скучающим, но Улад успел перехватить взгляд - напряженный, внимательный.
        Когда молодой Кей вновь посмотрел вперед, кметы Сновида были уже в поселке. Там, наконец, кто-то проснулся - из домов выбегали люди, маленькие фигурки бестолково кружились возле погасших кострищ. Улад представил себе то, что сейчас происходит за частоколом. Отчаянный крик, нелепые команды - и первые трупы, падающие под беспощадными ударами. Странно, но криков он почему-то не слышал, наверное, из-за подступавшего тумана. Пора выдвигать резерв - Улад повернулся к Ласкине, но вдруг заметил, что тот уже не сидит, а стоит, крепко сжимая секиру, и на его усатом загорелом лице уже не скука, а какое-то совсем иное выражение, словно бродник заметил что-то странное, даже страшное.
        Улад, недоумевая, вновь взглянул вперед, но вначале ничего не понял. В первый миг показалось, что сквозь туман начинает светить солнце. Но молодой Кей тут же сообразил - рано, до восхода еще полчаса, не меньше. Однако странный свет становился сильнее, и вот уже явственно можно различить золотистое свечение, охватившее вершину холма. Оно струилось над черными крышами домов, над частоколом медленно охватывая весь поселок. Улад почувствовал, как холод подступил к сердцу. Мать Болот! Нет, не может быть!
        И тут, наконец, он услышал крик - громкий, недружный. В поселке что-то происходило, маленькие фигурки метались между домами, падали, кто-то выбежал из ворот… Улад поглядел на Ласкиню - бродник уже что-то командовал своим усачам, и они деловито строились. Да, пора… Но что там в поселке?
        Из ворот выбегали люди. их было много, очень много. Беглецы? Но почему они бегут сюда, а не в лес? И тут страшное подозрение шевельнулось в душе. Нет, только не это! Ведь это его кметы, его улебы! Там же Сновид!
        - Выручать надо! - голос Ласкини был суров и мрачен. Улад поглядел на бродника - и все понял. Значит, правда… Случилось невозможное, невероятное
        - его кметы разбиты. Но ведь этого не может быть! Однако память тут же подсказала - отряд Нетвора. Там было не меньше опытных воинов, и Нетвор считался лучшим из кметов, служивших у брата. Опять Мать Болот, проклятая Золотая Баба!
        Бродники двинулись вперед - медленно, словно нехотя. Усатые лица были спокойны и невозмутимы, крепкие руки сжимали секиры. Улад рновь почувствовал уверенность - эти не подведут. Наверное, Сновиду устроили ловушку, но теперь мятежникам придется сражаться лицом к лицу - Улад поспешил занять место в центре, неподалеку от Ласкини. Его охрана - молчаливые кметы, тут же стала по бокам. Слева, как и полагается, взметнулся красный значок Кеев. Улад усмехнулся - пусть видят! Сам Кей ведет войско в атаку!
        Строй бродников не спеша приближался к поселку. А навстречу им, опережая толпу беглецов, несся крик - отчаянный, полный ужаса. Но сквозь него доносились другие голоса. Улад уловил что-то знакомое. «Велга! Велга!» Его передернуло - снова Гадюка! Но ведь ее здесь нет!
        И тут первые беглецы поравнялись с Упадом. Он уже знал, что увидит, но все же зрелище оказалось слишком страшным. Его кметы, его улебы - без оружия, без щитов, с глазами, в которых плавал ужас… - Стойте! Назад! - Улад сам не понял, как в его руке оказался меч. Он бросился вперед, пытаясь остановить беглецов, но те шарахались в стороны, спеша скрыться за строем усачей. Улад схватил за руку одного из кметов, тот дернулся, но молодой Кей взмахнул мечом:
        - Где Сновид?
        - Убили! - глаза парня светились безумием. - Всех убили! Всех!
        Уже ничего не соображая, Улад резко дернул рукой, и кмет без звука упал на землю - удар меча раскроил череп. Это подействовало. Несколько беглецов остановились и присоединились к бродникам. Кто-то подбежал к Уладу и начал быстро глотая слова, рассказывать, как они ворвались в поселок, как внезапно вспыхнул золотистый свет, а потом всех охватил ужас, и вот тогда со всех сторон налетели волотичи…
        Улад не стал слушать. Об этом он поговорит позже. Сейчас - бой. Где же враги?
        Ворота были пусты - беглецов никто не преследовал. Улад успел подумать, что их заманивают в поселок, но тут же заметил знакомое свечение. Золотистый огонь стал ярче, он охватил весь холм и теперь медленно растекался по округе. Туман засветился яркими искорками, и Уладу показалось, что он видит размытые, неясные силуэты…
        Резкий голос Ласкини заставил очнуться. Вот они. Из ворот выбегали воины в белых рубахах. Бродники поудобнее перехватили секиры и ускорили шаг. Улад взмахнул мечом, разминая руку, и вобрал в грудь побольше воздуха. Сейчас! Сейчас он крикнет: «Сокол!», этот крик подхватят другие…
        И тут случилось то, чего Улад меньше всего ожидал. Золотистая дымка внезапно оказалась рядом. В лицо плеснуло жаром, захватило дыхание, а в следующий миг нахлынул страх. Почудилось, что туман внезапно стал плотным, словно Улад попал на дно озера, а фигуры врагов выросли, став громадными, выше самых высоких деревьев.
        Молодой Кей понял, что он кричит, но не в боевом порыве, а от ужаса. Что-то жуткое, невероятно опасное, должно сейчас появиться, и от него нет спасения, нет зашиты. Улад бестолково взмахнул мечом и почувствовал, как леденеют руки. А враги. огромные, непобедимые, были уже рядом, совсем близко.
        Улад закрыл глаза, ожидая смерти. Вот, значит как погиб Сновид и все остальные! Мать Болот, будь ты проклята! В уши ворвался дружный крик: «Велга! Велга!».
        Что-то сильно ударило в грудь, едва не пробив кольчугу.
        И все-таки он был жив. На миг открыв глаза. Улад понял, что его куда-то волокут. Мелькнула и пропала мысль о плене. Все равно, от такого не убежишь, не скроешься. Может, Гадюка его пожалеет…
        - Держись, Кей! - хриплый голос ударил в уши, и на мгновенье Улад пришел в себя. Рядом были его кметы, но уже не дюжина, а всего трое, а чуть дальше он заметил знакомые усатые лица. Бродники! Значит, они еще живы! Тогда надо сражаться, надо отбросить врага! Мелькнуло лицо Ласкини - окровавленное, с небрежно закинутым за ухо чубом, и Улад удивился, что у этих усачей еще хватает силы драться. Он пошевелил рукой, понял, что меч по-прежнему с ним, и это слегка успокоило. Но тут снова накатил страх. Бежать! Бежать! Все мысли исчезли, осталась земля, которая, казалось, начала гореть под подошвами, и враги, надвигавшиеся волна за волной. Улад еще помнил, как пытался отдать какой-то приказ, как земля внезапно ушла из-под ног, но его снова подхватили и поволокли куда-то, в темноту, в небытие.
        Очнулся он от странного звука. Понадобилось время, чтобы понять - птицы! Поют птицы, а он лежит на траве, вокруг него бродники, и он все еще жив…
        Наконец Упад окончательно пришел в себя и быстро вскочил. Страх исчез, сменившись растерянностью и стыдом. Где они? Что с его войском?
        На поляне их было около полусотни - улебов и бродников. Почти все кметы были без оружия, многие - в крови, слышался стон, но никто не пытался помочь раненым. Улад попытался найти свой значок, но безнадежно махнул рукой. Хорошо еще. что меч с ним! А где же враги? Выходит, их не преследуют?
        К нему подошел Ласкиня, держа на весу обмотанную окровавленной тряпкой руку. Лицо брод-ника было мрачным и одновременно недоумевающим. Улад хотел спросить у него о том, что случилось и что делать дальше, но бродник покачал головой и коротко бросил: «Мара!».
        Слово было незнакомым, и Ласкиня, невесело усмехнувшись, пояснил. Мара - видение, призрак, встающий над раскаленной летней степью. Но чаклуны могут насылать мару на своих врагов, и тогда те теряют голову от страха. Справиться с этим трудно, даже если знать заранее и быть готовым. Ужас заставляет забыть обо всем, и тогда самый опытный воин становится беззащитным.
        Улад вяло кивнул - да, так и есть. Проклятая Мать Болот наслала на них мару. Как и на тех, кто погиб в Коростене и у Белого Плеса. Выходит, так сражается Болотная Гадюка!
        А Ласкиня уже рассказывал о бое. Оказывается, им все-таки удалось отбиться. Помог многолетний опыт - бродники дрались, даже когда оружие падало из рук, а ужас затмевал рассудок. Но потери были велики - огромны. Из полутора сотен их оставалось едва ли треть. Улад спросил о Сновиде, и Ласкиня подозвал одного из кметов - молодого парня, который до сих пор не мог прийти в себя от пережитого. Он сбивчиво поведал, что Сновида убили сразу, в первое же мгновенье. Похоже, мятежники догадались, кто среди атакующих старший, и лучники выстрелили в упор, как только Полтора Уха подошел к крыльцу большого дома на главной площади.
        Надо было уходить. Им повезло - волотичи явно не ожидали отпора, даже такого недружного, и не стали их преследовать. Но в любой момент враги могли обойти лесом и первыми оказаться у лодей. Улад махнул рукой, и Ласкиня начал строить людей. Троих, которые не могли уже идти, уложили на длинные жерди, хотя Улад заметил, что раны слишком тяжелы - не довезут.
        Вскоре они были уже на берегу, и Ласкиня тут же приказал садиться на лодьи. Но людей оставалось мало, и бродник вопросительно поглядел на Улада. Тот, еще раз осмотрев все, что осталось от войска, велел рассадить людей по количеству весел, а две лодьи, на которых гребцов не хватило, сжечь. Просмоленное дерево загорелось мгновенно, и над берегом поплыл густой черный дым.
        Всю обратную дорогу Улад не проронил ни слова. На душе было горько, мучил стыд. Он подвел брата. Хуже - он подставил под удар все войско. Теперь все, и новобранцы, и те, кто уже успел повоевать, решат, что мятежники действительно непобедимы. Но что было делать? Даже если б Улад заранее знал, что им готовят, как он должен был поступить? Но ведь он знал! И о золотистом тумане, и о страхе, лишающем силы. Знал, но не верил до конца. И Велга предупреждала! В душе вновь всколыхнулась ненависть к проклятой Болотной Гадюке. Если бы не она, если бы не Золотая Баба…
        Ласкиня, которому тоже было невесело, подошел к Уладу и принялся рассказывать о том. что случилось с ним однажды в степи возле самого Змеиного моря. Вначале Улад слушал невнимательно, не до того было, но потом поневоле заинтересовался. Бродник говорил о том, как он вместе с несколькими удалыми хлопцами решил поживиться золотом, которое, по слухам, было спрятано в огромном кургане. Этот курган был насыпан в незапамятные времена, еще до Воительниц и даже до Солнечных Скуда, и похоронен там был то ли царь, то ли великий чаклун. Три дня хлопцы рыли сухую, затвердевшую, словно камень, степную землю, а на четвертый нашли остатки деревянного сруба, а под ними - огромный скелет, человеческий, но невиданного роста - На голом черепе сверкал золотой венец, а рядом лежал меч, но не железный, а из неизвестного темного металла, который не тронуло время. Больше в могиле ничего не оказалось, и надо было, конечно, немедленно уходить, но обуяла жадность. Хлопцы рыли до темноты, а потом пришла ночь, и уходить стало некуда. Вокруг послышался топот невидимых коней, а затем к кургану стали подступать тени, со всех
сторон, от самого горизонта. Двое парней, помоложе, не выдержали и рванули галопом прямо в степь - больше их не видели. Остальные забрались на самую вершину кургана, читая все известные им заклинания от нежити. Но тени не уходили, а потом появились волки. Как удалось досидеть до солнца, Ласкиня даже не помнил. Утром же, бросив проклятое золото, уцелевшие поспешили прочь, но еще долго слышался топот призрачных коней, провожавший их и этот день, и следующий. С тех пор Ласкиня закаялся тревожить мертвецов, пусть даже они будут усыпаны золотом.
        Рассказ был невеселый, но молодой Кей был благодарен броднику. Тот явно хотел отвлечь Улада от печальных мыслей. Похоже, чубатый вожак не чувствовал особой вины ни за собой, ни за молодым командиром. Одно дело воевать с людьми, совсем другое - с нежитью.
        Однако Улад не мог успокоиться. Перед глазами вставало лицо брата, и он пытался найти нужные слова, чтобы как-то объяснить, оправдаться. Но слов не было, и Улад приготовился выслушать от Сварга все, что заслужил. Но объясняться не пришлось. Первый же взгляд, брошенный на лагерь, показал - случилось нечто худшее. Между палаток бегали кметы, на самом берегу стояли носилки - много носилок, а лодсй стало меньше - не на одну, не на две. Встревоженный Улад спрыгнул прямо в холодную воду и побежал, не чувствуя промокших ног, на берег. Брат! Что с ним?
        Сварга он увидел почти сразу - старший брат стоял в окружении кметов, рядом алел Кеев Стяг, небрежно прислоненный к одной из палаток, но что-то было явно не так. Через мгновенье Улад понял - брат был без шлема, а его рыжие волосы скрывала окровавленная повязка.
        - Улад! Жив!
        Сварг бросился к нему, и младший почувствовал, как крепкие руки брата сжимают его плечи. Тут только Улад ощутил, насколько он устал. Захотелось заплакать, прижаться к брату. Но он пересилил себя:
        - Чолом. К-кей Сварг!
        - Чолом, братишка! - старший быстро оглядел его и покачал головой. - Не ранен?
        - Н-нет.., Нас… М-мы…
        Язык вновь не слушался, но брат уже все понял.
        - Ничего, братишка! Ты жив, а это - самое главное. Пойдем!
        Улад оглянулся - остатки его отряда уже высаживались на берег. Надо позаботиться о еде, о раненых… Но брат тянул его к шатру, и младший решил, что Ласкиня разберется и сам. Сейчас надо узнать, что же случилось у Сварга.
        В шатре к ним подбежала Порада и с плачем стала обнимать брата, а тот отмахивался, твердя, что ранен легко и незачем поднимать шум. Но Порада, не слушая его, принесла кувшин с водой и начала аккуратно разматывать окровавленную тряпку. Улад пытался помочь, но брат усадил его на мягкие подушки и велел рассказывать. Перевязка причиняла Сваргу немалую боль, но слушал он внимательно, и только изредка по его лицу пробегали судороги, а тонкие, крепко сжатые губы стали совсем белыми. Улад ощутил гордость - вот какой у него брат! Молодой Кей рассказывал обо всем, ничего не скрывая. Постепенно он пришел и себя и даже перестал заикаться. Краем глаза он заметил, что Порада тоже слушает, и в ее глазах плавает страх. Брат понял это и взял за руку, успокаивая.
        - Так мне и надо! - усмехнулся Сварг, когда младший закончил. - Следовало сразу поверить тебе - и всем остальным.
        - Ты о Матери Болот? - понял Улад.
        - Конечно! Все-таки мне казалось, что у страха глаза велики. Глупость - самая дорогая вещь в мире, братишка. Ты еще молодец…
        - Я? - поразился Улад.
        - Ты, конечно. Сколько ты привел назад? Треть? А я - хорошо, если пятую часть. Еле вырвался! Окружили, мерзавцы, думал все, конец!
        Порада негромко охнула. Сварг засмеялся и похлопал се по руке.
        - Ничего, ничего! Я жилистый, меня прожевать трудно! А от остальных двух отрядов вестей нет и, боюсь, не будет. Вот так-то, Улад… Надо было мириться.
        - Что?! - младшему показалось, что он ослышался. - Мириться? С этой гадиной!
        - Именно с нею. С твоей сероглазой. Сварг попытался кивнуть, но это движение отдалось болью, и он на мгновенье замер. Затем перевел дыхание и усмехнулся:
        - В делах государственных, братишка, чувств не бывает. Есть реальность. А реальность такова; Золотая Баба сильнее наших богов. Значит, пока мы слабее. Следовательно…
        - И ты согласен уйти? - Улад все еще не мог поверить. - Вывести войска? Это же…
        - Отец болен, - глаза Сварга потемнели. - Мне нужен мир. Но говорить об этом поздно - мириться надо было вчера. Сегодня твоя сероглазая… Извини, Болотная Гадюка запросит втрое больше. Ладно, поговорим вечером, мне надо кое с кем посоветоваться. Я пришлю за тобой…
        Улад вновь увидел брата не вечером, а уже ночью. Весь день приходили плохие вести. Из третьего отряда, посланного за продовольствием, вернулась одна лодья, и то полупустая. Из четвертого не вернулся никто. В лагере стояла тишина, мертвая, словно на кладбище. Разговаривали шепотом. Новобранцы были поражены, сбиты с толку, а те, кто уже успел побывать в боях, чувствовали страх. Таких поражений войска Кеев не несли уже очень давно. Даже бесстрашные бродники, и те притихли, забившись в свои шатры и о чем-то негромко беседуя.
        Оживился лагерь лишь ближе к вечеру. У самой реки кметы вкопали три высоких заостренных кола, вокруг которых начали собираться воины. Улад послал узнать, в чем дело, и ему сообщили, что предстоит казнь. Оказывается, отряду брата вс„ же удалось захватить трех пленных, и теперь их покарают, как мятежников, воевавших с оружием в руках. Улад понял - жестокое зрелище должно отвлечь воинов, показать, что и враги смертны. Не удержавшись, молодой Кей накинул плащ и подошел поближе.
        Мятежники были совсем молоды, каждому не исполнилось и двадцати. Один был ранен, и его тащили за руки, но остальные держались храбро и даже пытались улыбаться. Но при виде острых кольев лица их побелели, и Улад злорадно скривился - так вам и надо, мерзавцы! Посмотрим, поможет ли вам сейчас ваша Золотая Баба. Кметы зашумели. Каждый явно чувствовал то же, что и Улад. Посыпались шутки, кто-то засвистел, глаза воинов светились торжеством. Пусть хоть кто-то ответит за гибель их товарищей' Наконец послышался отчаянный крик - колья вонзились в тела. Один из волотичей, тот что был ранен, умер сразу, но остальные были живы еще долго. Крик перешел в глухой вой, сменившийся тихими стонами. В ответ раздался радостный рев собравшихся, свист усилился, кто-то громко пожелал волотичам счастливой встречи с Матерью Болот. Один из кметов крикнул. «Четвертый кол для Велги!», крик подхватили десятки голосов, и Улад невольно усмехнулся - хорошо бы! Он взглянул на извивающиеся в нечеловеческих муках тела и представил, как будут казнить Болотную Гадюку. Жаль, что у нее только одна смерть!
        Вспомнились слова брата, и молодой Кей ощутил гнев. Нет, никакого мира! Надо воевать до конца, до последнего мятежника, пока он не повиснет вот так же, проткнутый насквозь! Пока не сдохнет проклятая Велга…
        Брат пригласил его к ужину. Ужин был поздний - на дворе стояла ночь, и в большом шатре, освещенном двумя небольшими светильниками, было полутемно. Улад думал, что разговор начнется тут же, но брат молчал и был неожиданно мрачен. Порада, напротив, повеселела и пыталась поднять настроение, рассказывая какие-то забавные истории. Говорила она на наречии волотичей, к тому же Улад слушал вполуха и почти ничего не понял. Сварг кивал, иногда улыбался, но затем вновь мрачнел. Наконец, поставив на столик последнюю недопитую чашу, он жестом велел Пораде оставаться, а сам направился к выходу. Улад понял, что разговор будет не здесь. Очевидно, его не должна слышать даже Порада.
        Братья долго шли по пустынному берегу. Сзади неслышно ступала охрана, а вокруг стояла ночная тишина, показавшаяся Уладу зловещей. Кто знает, не скрываются ли в темноте лазутчики Гадюки! Брат явно думал не об этом. Пройдя несколько сот шагов в сторону от лагеря, он кивком велел охране оставаться на месте, а сам свернул на еле заметную лесную тропинку.
        Уладу стало интересно. Он понял - они не просто гуляют. У брата встреча, и встреча очень важная. Иначе не стоило бы покидать шатер и идти на ночь глядя так далеко. Интересно с кем? С кем-то из мятежников? Или… с самой Велгой? Это показалось невероятным, невозможным, но затем Улад внезапно захотел вновь увидеть девушку. Зачем - он и сам не понимал. Просто увидеть - и все. Или нет, не просто увидеть. Надо сказать ей, обязательно сказать. Они не договорили…
        Тропа долго петляла между высоких старых деревьев и внезапно вынырнула на небольшую поляну. Посреди нее что-то чернело. Улад всмотрелся - землянка, небольшая, почти незаметная в темноте. Он бы и не увидел ее, если бы не костерок, горевший у порога.
        У костра кто-то сидел. При виде гостей он встал и низко поклонился. Свет костра упал на знакомое лицо со всклокоченной бородкой, и Улад разочарованно скривился. Кобник! То-то он не видел чаклуна в лагере, а он вот куда спрятался, бродяга! Но что им с братом здесь нужно?
        Сварг махнул рукой и присел на толстый ствол, перегородивший поляну. Улад последовал его примеру, заметив то, что упустил в первую минуту - огромный лошадиный череп, висевший над входом в землянку. Такое он уже видел. Конь - священное животное Небесного Всадника - Солнца, но он же отвозит души в царство Косматого.
        Каким же богам молится чаклун?
        Кобник между тем продолжал кланяться, пока Сварг не приказал ему сесть. Тот быстро кивнул и бухнулся прямо на траву.
        - Расскажешь брату то, что рассказывал мне, - коротко бросил старший. Улад вновь удивился. Может, Кобник ко всему еще и лазутчик?
        Странный человек вновь закивал и заговорил быстро, скороговоркой. Вначале Улад почти ничего не мог разобрать - Кобник глотал слова, к тому же наречие волотичей с трудом давалось молодому Кею. Наконец он начал понимать. Чаклун говорил о Матери Болот.
        Как понял Улад, Кобник с первых же дней мятежа был очень удивлен. Более того, он был сбит с толку. Чаклун изучил все поверья, знал, как поклоняться богам волотичей, да и не только им, был знаком с другими ворожбитами. Но ему и в голову не приходило, что богиня Маташ, которую темные люди называют Матерью Болот, способна поднять людей на мятеж. Маташ - добрая богиня. Она помогает роженицам, бережет семью может спасти урожай в непогоду, но поднять людей на кровавый бунт просто не способна. У нес не хватит сил, точнее, ее силы другие и предназначены для иного.
        Улад был поражен. Он взглянул на брата, но тот слушал с невозмутимым видом. Как же так? Ведь он сам видел!
        Кобник понял и согласно закивал. Да, да, да! Он тоже видел, видел, видел! Он видел, как Велга захватила Коростень, как ее воины почти без оружия перебили Кеев отряд. Он видел золотое свечение - и слыхал о том, что оно удесятеряет силы волотичей и вселяет ужас во врагов. Но Мать Болот просто не может этого! Он пытался понять, расспрашивал других чаклунов, но все они тоже не понимали. В конце концов стало ясно - проклятой Велге помогает кто-то другой. Этот «кто-то» и вещает от имени Маташи. А, может, Велга специально обманывает людей, с нее станется…
        И тут в руках Кобника появился знакомый предмет. В тусклом свете костра блеснул кроваво-красный камень. Цепь! Та самая цепь, которую Улад зачем-то надевал, отправляясь к Велге!
        Кобник положил цепь на колени и продолжил. Он что-то заподозрил еще тогда, когда услыхал о золотом идоле, который, по слухам, сам вынырнул из болота. Заметив усмешку на лице Улада, он тут же поддакнул. Конечно, обыкновенный идол будет спокойно лежать на дне и никогда сам оттуда не выберется. Вообще, идолы - лишь дерево и камень, и очень редко боги вселяются в свои кумиры. Но дело еще и в том, что Золотая Баба - это не тот идол, что сгинул много лет назад. Очень на него похожий, но не тот. Он, Кобник, твердо знает, куда делась настоящая Золотая Баба. Это тайна, но его отец, да будет ему тепло в Ирии, рассказал ему когда-то правду. А правда в том, что во время последнего восстания, того, что было пятнадцать лет назад, Золотую Бабу попросту расплавили, чтобы на это золото купить оружие. Вожди мятежников это скрыли, и для всех идол просто исчез.
        Улад вновь недоуменно поглядел на брата. Если это так, то откуда у нищих волотичей столько золота, чтобы отлить новый истукан? Или его кто-то подбросил - вместе с замыслом восстания?
        Между тем Кобник заговорил о другом идоле - том, что стоял на капище у Голой Пристани. Тогда он и сам не очень знал, что делать, но вовремя вспомнил, о чем поведали ему верные люди много лет назад.
        Странный чаклун заговорил совсем тихо, и Уладу приходилось вслушиваться, чтобы разобрать смысл. Оказывается, какие-то «верные люди», очевидно такие же ворожбиты, как сам Кобник, рассказали ему об одном древнем боге. Точнее - божестве, поскольку оно может появляться и в мужском, и в женском обличье. Его имя скрыто, да Кобник и не пытался его узнать, но между собой чаклуны называют его Старый. Этот Старый когда-то почитался во всей Ории. но потом его забыли. Слишком страшным был бог, слишком кровавых жертв требовал от людей. Зато и могущество его велико. Старый способен даже вызвать души из Ирия, а мертвые тела - из могил. По одному преданию один из царей Скуда, когда враги ворвались в Орию и войско его было разбито, принес кровавые жертвы Старому, и тогда из могил поднялись тысячи мертвецов, которых не брало оружие, поскольку они уже и так мертвы. Это страшное войско уничтожило захватчиков, но понадобились новые жертвы, еще более обильные, чтобы загнать мертвецов обратно в могилы.
        Вначале Улад не поверил - слишком жутким и неправдоподобным было то, что он услышал. Но он вспомнил ночной бой, золотистое свечение, страх, охвативший воинов. Если это возможно, то почему не быть и войску мертвецов? Вот, значит, кто натравил на них Болотную Гадюку!
        А Кобник стал говорить о том, как вспомнил о Старом в тот момент, когда увидел свечение вокруг идола. Мать Болот никогда не убила бы человека, даже того, кто обрушил секиру на ее кумир. И вот тогда он, Кобник, попытался воззвать к Старому. Как это надо делать, он знал, но главное, помнил о том, чем можно задобрить грозное божество. И человеческая кровь помогла - идол пал. Но сомнения еще оставались, тогда Кобник решил выяснить все наверняка. В старой могиле, неподалеку отсюда, ему удалось разыскать эту цепь. Камень, тот самый, белесый - это могучий оберег, который рассеивает любые чары. Но против Старого он бессилен. И когда камень изменил цвет, пропитавшись кровавым дыханием страшного бога, все стало на свои места. Волотичам помогает не Мать Болот, а сам Старый - тот, против которого бессильно любое оружие и любое волшебство.
        Улад, не удержавшись, поинтересовался, неужели этот Старый сильнее Дия Громовика и даже самого Сокола. В ответ Кобник замахал руками и принялся объяснять, что богов нельзя делить на сильных и слабых. Просто каждый занимается своим делом, и только невежественные румы могут думать, что есть один Бог, который способен отвечать и за Небеса, и за Землю. У Сокола свои заботы, у Дия - свои. Они не будут спорить со Старым. Со Старым можно договориться. Конечно, это нелегко…
        - К-как? - не выдержал Улад, невольно вздрогнув. Иметь дело с этим кровавым богом не хотелось, было попросту страшно. Но этот путь, похоже, единственный…
        Кобник начал издалека. Мятеж угоден Старому, ведь кровь погибших льется в его честь. Может, Поэтому он столь охотно и помогал волотичам. Но теперь Велга, по слухам, хочет мира. А это уже совсем другое дело. Если принести Старому обильную жертву, пообещать, что те, кто будут убиты в боях, погибнут в его славу, то страшный бог отступится от волотичей. Ведь они не знают правды, думая, что им помогает Мать Болот! Они просто не догадываются' Но действовать надо быстро, очень быстро.
        Чаклун замолчал, и Улада вновь охватили сомнения. Может, бродяга попросту врет? Набивает себе цену, чтобы выслужиться перед Сваргом? Но это глупо, если обман раскроется, Кобник не отделается сотней плетей. Рука у брата тяжелая.
        - Когда все будет готово? - внезапно спросил Сварг.
        Кобник поспешно вскочил и стал скороговоркой пояснять, что все будет готово завтра к полуночи, но для этого ему требуется помощь, и он уже объяснял Кею, какая именно. И сделать это нужно непременно завтра, поскольку завтрашняя ночь особая…
        - Хорошо! - кивнул Сварг и, повернувшись к брату, коротко бросил:
        - Пойдем!
        До самого берега шли молча, наконец старший остановился и легко тронул Улада за плечо:
        - Ну? Что скажешь? Улад развел руками - ответить было нелегко.
        - Я и сам не очень верю. - Сварг дернул плечом, и младший тут же вспомнил Волгу. - Но все как-то здорово сходится! Если правда, то твоя сероглазая…
        - Брат! - взмолился младший.
        - Наша, наша! - Сварг коротко рассмеялся. - Наша сероглазая либо кобница похлеще всех прочих, либо дура, которую кто-то лихо использует. Эх. узнать бы, кто! Ничего, попадет к Щеблыке - все выложит! Неужели…
        Не договорив, старший брат замолчал и жестом подозвал поджидавшую охрану. Больше в этот вечер он не проронил ни слова - даже расстались молча, и Уладу оставалось гадать, что имел в виду Сварг. Тех, кто помогал Велге в Савмате? Но кто мог поддерживать Болотную Гадюку в столице? Неведомые враги отца? Или… Или кто-то другой, кому Велга нужна лишь как орудие против Сварга?
        Весь следующий день Улад с нетерпением ждал, что брат позовет его, но этого не случилось. С самого утра Сварг исчез из лагеря, передав младшему брату все дела. Уладу пришлось заняться десятками мелочей, без которых невозможна жизнь войска, и это незаметно поглотило все время. Приходилось отдавать многочисленные распоряжения старшим кметам, беседовать с воинами, даже проверять кухню. Молодой Кей убедился, что тяжелое впечатление, вызванное гибелью товарищи, постепенно проходит. Кметы рвались в бой. Это радовало, но мысли Улада вс„ время возвращались к ночному разговору. Что же решит брат?
        Ближе к вечеру, когда изрядно уставший Улад ненадолго прил„г прямо на расстеленный на земле плащ, его окликнули. К удивлению молодого Кея, голос был женский - к нему подошла Порада. Улад вскочил, думая, что вернулся брат, но женщина покачала головой:
        - Сварга нет. Он сказал, что будет к ночи… Кей Улад, нам надо поговорить. Это важно…
        Улад кивнул, пытаясь сообразить, какое дело может быть у Порады. В ее присутствии он слегка терялся.
        - Кей… - женщина тоже была явно смущена. - Я… Я не должна вмешиваться, но может случиться беда. Кобннк…
        Она замолчала, и Улад почувствовал тревогу. Опять этот бродяга!
        - Он задумал что-то плохое. Сварг не говорит, но я недавно узнала… Кобник из тех, кто поклоняется Извиру…
        Странное имя удивило.
        - Извир? Это какой-то бог?
        - Да. Его еще называют Старым. Это плохой бог. У нас боятся тех, кто ему служит. Я верила Кобнику, он обещал мне помощь, но сейчас… Кей скажи брату, чтобы он не слушал Кобника! С Извиром нельзя иметь дел! Он обманет! Из-за этого Кобника и хотели казнить его же сородичи…
        Вот, значит, почему бродяга оказался один на речном берегу! Неприязнь к Кобнику вспыхнула с новой силой, и Улад заторопился:
        - Порада, что это за бог? Расскажи!
        Женщина покачала головой:
        - О нем лучше не говорить, Кей Улад. Но все, кто обращался к нему за помощью, кончали плохо. Поэтому ему и перестали поклоняться. Скажи брату! Сварг не верит мне, он думает…
        Порада замолчала, поклонилась и поспешила уйти, оставив Улада в полной растерянности. Да, надо поговорить с братом, но что сказать? Слова, предчувствия - этого мало, чтобы убедить такого человека, как Сварг.
        Брат зашел к нему поздним вечером, когда лагерь уже укладывался спать. Сварг был молчалив и замкнут. Коротко кивнув брату, он жестом велел ему следовать за собой. Улад повиновался, чувствуя, что старший не в настроении беседовать. Они вышли из лагеря и направились по уже знакомой тропе вдоль берега. Несколько раз Улад порывался. заговорить, но каждый раз что-то мешало. Наконец, когда они уже дошли до поворота, молодой Кей не выдержал и. остановившись, попытался объяснить брату все. что не давало покоя. Говорил он сбивчиво, язык вновь не слушался, но Сварг молчал, не перебивая. Наконец кивнул:
        - Ясно… Значит, она и тебя убедить пыталась. Вот бабы!
        - Но К-кобник - совсем растерялся Улад.
        - Кобник? Думаешь, он мне не рассказал, за что его изгнали? Обычная история - эти чаклуны вечно между собой ссорятся. Извир - бог ничуть не хуже других. Они - все такие, братишка. И его помощь нам не нужна. Пусть отступится от Велги, а остальное уже наше дело!
        - Н-нет! - младший умоляюще дотронулся до руки брата. - Сварг! Я прошу тебя! Н-не надо! Старший брат помолчал, а затем заговорил веско, даже сурово:
        - Мы на войне, братишка. А на войне не бывает запретного оружия, запомни! Кобник обещает, что Старый не будет помогать мятежникам, и я ему верю. Поэтому мы сейчас с тобой сделаем то, что надо…
        - Мы? - Улад почувствовал, как руки его внезапно стали ледяными.
        - Да! Кобник начнет сам, но главную жертву принести должны мы. Мы, Кей, обращаемся к богам, разве ты забыл? И только мы можем просить о чем-то важном.
        Молодой Кей, конечно, помнил это. К богам всегда обращается старший. За семью приносит жертвы отец, за род - старейшина, за седо - дедич. И только Кей молятся за весь народ. Так повелось издавна. В Валине Уладу часто приходилось приносить жертвы, но там речь шла о будущем урожае, о хорошей погоде…
        Он растерянно молчал, не зная, что сказать. Сварг улыбнулся и крепко сжал его плечо:
        - Будет трудно, братишка! Но надо. Ты - Кей! Это - долг, твои и мой… Пойдем!
        И тут только до Улада дошло, что им предстоит какие жертвы придется принести страшному богу. Ужас охватил его. Молодому Кею уже приходилось убивать, но это было но время бон, когда враги сходятся лицом к лицу с оружием в руках, когда шансы равны, и лишь боги ведают, кто доживет до вечера…
        Улад шел вслед за братом по узкой лесной тропе и хотел только одного - чтобы эта тропа никогда не кончилась. Там, куда она вела, было что-то страшное, то, что ему еще не приходилось испытывать. Там был порог - порог, залитый кровью. Уладу хотелось остановиться, крикнуть, упросить старшего отпустить его, но сил не оставалось даже на это. На миг подумалось, что именно так жертвы идут под нож. Несколько раз Улад пытался взглянуть в лицо брата, но в ночном сумраке оно казалось каменной маской. Сварг был спокоен - или казался спокойным, и это спокойствие заставило молодого Кея прийти в себя. Старший брат прав - это долг. Страшный долг, который они обязаны исполнить…
        В глаза ударил свет костра. Улад невольно замедлил шаг и тут же понял - на поляне многое изменилось. Прежде всего - костер. В эту ночь он горел в полную силу, а вокруг него лежала огромная груда сухого хвороста. Неровный трепещущий свет падал на два столба, вкопанные по краям. На одном было уже виденное - лошадиный череп; на другом же молча скалила зубы мертвая мужская голова - высушенная, с остатками седых волос и даже со следами татуировки на шеках. Улада передернуло, и он поглядел влево. Там был камень. Точнее, еще вчера его не было, но теперь он появился - большой, приземистый, странной неровной формы. Молодой Кей всмотрелся и понял - камень немного напоминал черепаху. И снова черепа - на этот раз человеческие. Они стояли вокруг, прямо на земле. А справа… Улад вначале не понял, и лишь после догадался, что это шкура - лошадиная шкура, развешенная на дереве.
        Страх куда-то исчез, сменившись острым, жгучим любопытством. Молодой Кей вновь оглядел поляну: костер, черепа, странный камень, лошадиная шкура. Возле камня он заметил что-то темное. Яма! Четырехугольная и, кажется, очень глубокая…
        Кобник появился откуда-то из темноты. В эту ночь он выглядел тоже по-другому - на нем был темный плащ. голову охватывала повязка, а спереди надето что-то, напомнившее Уладу фартук. какой носят мясники. Молодой Кой невольно поморщился - фартук был заляпан чем-то черным.
        Кобник быстро поклонился - раз, другой, затем в его руке появился нож. Улад невольно схватился за меч, но бродяга вновь поклонился и передал нож Сваргу. Тут младший брат заметил, что нож этот необычный. Не железный и даже не медный - каменный. Он уже видел его - на капище у Голой пристани. Кремневый нож - зачем? Но молодой Кей уже понял - зачем.
        Кобник заговорил своей обычной скороговоркой. и Улад разобрал, что все готово, что он, Кобник, очень, очень старался, было очень, очень трудно, но он все сделал, и теперь Старый готов их выслушать. И что даже говорить ничего не надо, он уже все сказал, осталось лишь…
        Сварг нетерпеливо кивнул, и Кобник исчез в темноте. Улад вновь почувствовал, как его охватывает страх. В чье горло должен вонзиться нож? Мужчины? Женщины?
        - Ты знаешь, что этот бродяга попросил? - внезапно шепнул брат.
        Улад почему-то подумал об очередной пленнице, но вслух ничего не сказал.
        - Коростень! - жестко усмехнулся брат.
        - Что?! - младшему показалось, что он ослышался.
        - Представь себе…
        - И ты…
        Сварг вновь усмехнулся:
        - Я обешал. Если получится…
        Улад не мог поверить! Коростень - главный город всей земли волотичсй! Кажется, им управлял Антомир. Но Антомир - наследственный дедич, его род всегда правил здесь. А Кобник - изгой, бродяга! Как брат мог даже обещать такое?
        И тут он увидел чаклуна. Кобник вновь появился, и на этот раз не один. В первый миг Улад не мог разобрать, кто те двое, которых этот странный человек держит за руки. Поразил лишь невысокий рост. Карлики? Но тут пламя вспыхнуло ярче, и молодой Кей замер. Дети… Мальчик лет шести и девочка - постарше, лет двенадцати. Оба светловолосые, в чистых одеждах. На голове у девочки венок из желтых цветов, левую щеку пересекала глубокая царапина, покрытая засохшей кровью. Зачем они здесь? Им нечего делать в этом месте! Между тем Кобник поставил детей у камня, низко поклонился мертвой голове, затем упал на колени и что-то забормотал.
        - Я - девчонку, ты - мальчишку, - негромко проговорил Сварг.
        - Что? - не понял Улад.
        Брат дернул плечом, и в руке его появился кремневый нож - тот, что дал ему Кобник. Улад перевел взгляд на застывших у камня детей и все понял.
        - Нет… - горло перехватило, - Нет… Но Кобник уже тянул их вперед, к черной яме. Улад, не понимая что делает, шагнул ближе и вновь остановился. Тем временем чаклун подтолкнул к Сваргу девочку. Та покорно шагнула вперед, но внезапно подняла голову:
        - Я тебя знаю, - ее светлые глаза блеснули. - Ты Рыжий Волк!
        - Да, - чуть помедлив, отозвался Сварг. - Я - Рыжий Волк…
        - Ты убьешь меня? - ее голос дрогнул, - И братика тоже?
        - Да, - повторил Кей и внезапно добавил. - Прости…
        Девочка отшатнулась, светлые глаза наполнились слезами, она хотела еще что-то сказать, но не успела. Рука Спарга резко дернулась, и кремневый нож глубоко вошел в сердце. Девочка пошатнулась и беззвучно упала навзничь, окрасив кровью серую поверхность камня.
        Пронзительно закричал мальчик. Улад хотел закрыть глаза, заткнуть уши, но словно окаменел. А мальчик все кричал, громко, отчаянно, и молодой Кей так и не понял, откуда в его руке появился нож. Кобник что-то говорил, подталкивая Улада в спину, но ничего не было слышно из-за крика. Вдруг все на мгновенье стихло, и в ушах прозвучал спокойный голос брата:
        - Бей!
        Улад вскрикнул и ударил, не глядя. Отчаянный крик оборвался, Улад ударил снова,, затем еще - пока сильная рука брата не вырвала нож из мертво сжатых пальцев.
        Вес остальное происходило, словно во сне. Кобник размазывал кровь по камню, красил мертвые губы того, чья голова украшала шест, затем тела как-то сами собой упали в яму. А дальше все окутало туманом, сквозь который слышался тихий плеск реки.
        Очнулся молодой Кей уже в шатре, но не в своем, а у брата. Он лежал на покрывалах, а Порада сидела рядом, гладила его по голове, словно маленького, и что-то тихо говорила. Улад хотел все ей рассказать, пожаловаться на то, как все плохо вышло, но тут накатила свинцовая усталость, и он заснул - крепко, без сновидений.
        Разбудил его брат. Сквозь открытый полог ярко светило солнце. Улад протер глаза, привстал и подумал о том. какой кошмар ему приснился. Этого не могло быть! Конечно, это ему привиделось! Сварг усмехнулся и потрепал младшего по плечу:
        - Вставай, лежебока! Подарок привезли' Еще ничего не понимая, Улад встал, плеснул в лицо воды из серебряной лохани и вышел из шатра.
        Его встретили радостные крики. Полсотни кметов, среди которых он заметил нескольких чубатых бродников, окружили шатер.
        - Кей! Кей Улад!
        Улад поднял руку, приветствуя воинов, и тут строй разомкнулся, и к его ногам вытолкнули босого бородатого человека в знакомой белой рубашке. Волотич' Молодой Кей удивленно рассматривал незнакомца, а воины кричали все громче, повторяя какое-то странное слово. Наконец Улад сообразил. «Крук!» Но ведь это, кажется, имя?
        И тут Улад вспомнил. Крук, тот, кто командовал волотичами в Старых Ключах! Но ведь они не взяли поселок! Проклятая Мать Болот напустила на его воинов «мару» - так, кажется, назвал это Ласкиня…
        - Не хотели без тебя сажать его на кол, - брат уже был рядом, с интересом разглядывая пленника. - Ну как, полегчало?
        - Мы… Мы взяли Старые Ключи? - догадался младший. - Но ведь… Сварг рассмеялся:
        - Никаких больше «но», братишка! Взяли сегодня ночью. Я послал Ласкиню с сотней парней. Никто там даже не пикнул - порубили теплыми! Теперь понял?
        - А М-мать Болот? - начал Улад и тут вспомнил все: ночь, черепа на шестах, белое платье девочки, красные пятна на камне… Сердце упало - значит, не сон! Все это было! И мальчик…
        - Очнись! - старший тряхнул его за плечо, - Ты понял? Ты все понял?
        Да, Улад понял все. Страшная жертва пришлась по вкусу Извиру. И теперь его сила больше не служит мятежникам. Значит…
        - Мы… Мы победили?
        - Еще нет, - по лицу брат промелькнула довольная усмешка, - но теперь это уже нетрудно. Ну что, рад?
        Но радости не было. На душе было пусто и холодно. Да, они сделали то, что нужно. Дети воло-тичей ответили за своих отцов. И они не виноваты - ни он, ни брат. Велга! Вот кто должен ответить за все!
        - Мы убьем ее! - с трудом выговорил Улад, чувствуя, как ненависть сдавливает горло. И заметив недоуменный взгляд брата, повторил:
        - Ее… Болотную Гадюку… Убьем…
        Глава пятая. Зеркало Акелона
        Войча безнадежно огляделся и покачал головой. Скалы! Опять скалы! Вот, карань, занесло!
        Третий день вокруг не было ничего - ни леса, ни воды, не было даже деревьев - только камень, блестящий, черный, словно полированный. Камень горбился утесами, выпирал из-под земли огромными уступами, закрывал небо. Скалы были всюду, слева, справа, впереди, они загораживали путь, и порой приходилось часами искать дорогу в извилистых узких лабиринтах. Здесь даже трава встречалась нечасто, и только несколько раз они видели колючие, почти голые кусты, чудом уцепившиеся за уступы, куда ветер в незапамятные времена нанес немного земли.
        Вначале, как только они спустились вниз через узкий проход Челюстей, Войчемир даже обрадовался. Скалы закрывали небо - небо, в котором то и дело продолжали вспыхивать знакомые искры.
        Змеи никуда не исчезли, поэтому приходилось идти осторожно, время от времени прячась под каменные карнизы. Несколько раз пламя вспыхивало очень близко, и Войче начинало казаться, что Огненные Змеи собираются сопровождать их всю дорогу - Но на второй день Змеев стало заметно меньше, на третий они вообще сгинули, а скалы остались, и Войчемир затосковал. Сколько же можно!
        Вода была. Когда Змеева Пустыня осталась позади, Войча обнаружил, что в горячке бегства потерял все, кроме оружия, ножа за голенищем, шлема на голове - и небольшого меха, который он умудрился привязать к поясу. В этот мех они собрали воду из каменных углублений, куда ее щедро налил дождь. Вышло немного, но это было все же лучше, чем ничего. А вот с едой стало совсем плохо. Все запасы достались Змеям, а вокруг был только камень. Пару раз Войча с надежен глядел на Ужика, но тот лишь пожимал своими узкими плечами. В конце концов он принес откуда-то горсть больших склизких улиток. Войчемир хотел было отказаться, но вздохнул и только поинтересовался. с какого конца их едят.
        Итак, есть было нечего - кроме улиток, к тому же почти не было дров, и ночами приходилось мерзнуть. И скалам, казалось, не будет конца, и Войча начал всерьез опасаться, что они ко всем бедам еще и заблудились. В это утро, не выдержав. он послал Ужика на разведку, хотя тот и пытался уверить, что идут они правильно и выход на равнину уже близко. Однако Войчемиру надоели блуждания по каменным лабиринтам, и он хотел знать все наверняка.
        Ужика все не было, и Войча с грустью думал о своей нелегкой доле. Да, конечно, он - Кеев альбир. а значит, его дело простое - служить и не спрашивать. Но в последние дни Войчемир начал ощущать странное чувство. Он здесь не нужен. В этом путешествии он - страшно сказать - лишь обуза для Ужика. Думать об этом было невесело, но храбрый альбир был ко всему еще и честен, а если по-честному, то получалось именно так. Однако Светлому виднее. Если Войчу послали в Акедон, значит, так надо. И нечего мудрствовать.
        - Пошли!
        Ужпк появился неожиданно - словно сквозь скалу просочился. Теперь Войчу не удивило бы и это. С Ужика станется!
        - И чего там? - Войчемир неохотно поднялся, предвкушая еще один день блужданий между черными камнями.
        Заморыш не счел нужным ответить, и Войча покорно поплелся за ним. Ну конечно! Ужик свернул куда-то на узкую тропу, которая ко всему еще и вела наверх. И Войчемир не выдержал.
        - Ты. это, уверен?
        Недомерок вновь пожал плечами, и это расстроило окончательно.
        - Ужик! Ты что, словами сказать не можешь? Недомерок моргнул, словно и вправду слова позабыл, а затем коротко бросил:
        - Самый короткий путь. Пошли!
        Пришлось удовлетвориться этим. Войчемир начал карабкаться, цепляясь за камни и вполголоса поминая все ту же карань вместе с Косматым и всеми его частями и исчадиями. Юркий Ужик был уже далеко впереди. Войча еще подумал о бесполезной кольчуге и не менее бесполезном шлеме. которые он таскает на себе без малейшего толку. Хорошо заморышу в его рубашонке по камням скакать!
        Наконец, несколько раз передохнув, Войчемир выбрался-таки наверх. Ужик ждал, сидя на камне И равнодушно поглядывая на небо.
        - И чего теперь? - Войча огляделся, но ничего обнадеживающего не заметил. Слева скала, справа скала, да еще с какой-то дырой, впереди узкий проход…
        - Вниз, - отозвался недомерок, даже не оглянувшись.
        Войчемир недоверчиво покосился на него и шагнул вперед. Проход оказался тесным, зато очень коротким. И вот в глаза ударило солнце. Войча зажмурился, а когда взглянул снова, то не смог удержаться от глубокого вздоха - степь! Бескрайняя. желтая, в белых пятнышках ковыля, она лежала внизу, всего в нескольких сотнях. шагов. Он был на небольшой площадке, от которой вниз вела широкая тропа.
        - Ужик! Ужик! - Войча поспешил назад, но тут же замер в удивлении. Заморыш исчез. - Ужик!
        - Сейчас…
        Голос звучал глухо, словно из-под земли - Войча огляделся, и тут до него дошло. Дыра в скале!
        Заморыш появился не скоро, и вид у него был какой-то странный. Не обращая внимания на Войчу, он вновь присел на камень, посидел там несколько минут, затем встал: - Пойдем!
        Войча охотно двинулся к проходу, но Ужик кивнул совсем в другую сторону.
        - Туда? - поразился Войчемир, сообразив, что его тянут как раз в эту самую дыру. - Да зачем?
        - Сейчас увидишь.
        Войча вздохнул - вот так всегда. И что там можно увидеть?
        Дыра оказалась достаточно широкой. Да и не дыра это была вовсе, а целая пещера. Нога наткнулась на ступеньку - широкую, гладкую, и Войча начал что-то понимать. Пещера-то не простая! Проснулось любопытство, и Войчемир начал быстро спускаться по ступенькам. К его удивлению, в пещере было светло. Очевидно, где-то вверху находился световой колодец.
        Ступеньки закончились, проход свернул резко в сторону, и Войчемир невольно замер. Вот это да!
        Он был в зале - настоящем, только вырубленном из камня. Приземистые колонны по углам, глубокие ниши. в центре что-то, напоминающее стол…
        Ужик стоял где-то в углу возле большой груды камней. Войча быстро оглядел каменное диво и подошел поближе.
        - А здесь чего?
        Ужик кивнул куда-то в сторону. Войчемир всмотрелся…
        - Матушка Сва!
        Череп… Огромный череп, скалящийся из-под камней. Человек? Но у людей не бывает такой головы! Этакую голову только Идрик-зверю носить! И рука…
        Камни насыпали небрежно, и кости были видны - желтые, огромные. Кто-то громадный лежал здесь, похожий на человека - но не человек.
        - Волат… - негромко бросил Ужик и медленно пошел обратно к выходу.
        - Волат? - Войча бросил взгляд на странную могилу и поспешил следом. - Так это волат?
        О волатах он, конечно, слыхал. Да и кто о них не знал! Еще в Ольмине Войча наслушался рассказов о великанах, которые в давние годы жили на земле. Жили - и сгинули. Кажется, была даже сказка о том, как волат увидел человека и принял его за букашку. Но одно дело сказка, а совсем другое - желтые кости в старой пещере. Правда, после всего виденного это уже не поражало. Волат - так волат. Слава Соколу, не «опыр» и не Змеи!
        Войча еще раз взглянул на темный провал пещеры и шагнул туда, где начиналась тропа, ведущая прочь от надоевших скал. Ужик не спешил, он был задумчив и то и дело оглядывался, словно не хотел уходить из этого странного места.
        - Не понимаю, - наконец заявил он, и Войчемир поразился. Ужик - и не понимает!
        - Волаты, - пояснил недомерок, заметив недоуменный взгляд Войчи. - С ними что-то случилось…
        Войчемир вновь поразился. Да какое им дело до этих самых волатов!
        - А чего с ними случилось! - рассудил он. - Померли - и вс„…
        Сгинувшие великаны Войчу не интересовали. Другое дело степь, которая была уже так близко.
        - Они куда-то ушли, - возразил Ужик. - В пещерах всегда находят могилы. Значит, погибли не все. Патар считает, что волатов погубил Сдвиг, но эта пещера явно уцелела. Они жили и после…
        - А их эти. Первые перебили, - осенило Войчу, - которые Змеев создали. Ужик негромко рассмеялся:
        - Волаты и есть Первые, Зайча! Говорят, дхары - их потомки…
        Войчемир, в очередной раз пропустив мимо ушей «Зайчу», задумался о такой возможности, но решил, что Ужик все-таки увлекся. Дхаров он помнил. Высокие парни, плечистые, но не в шесть локтей же, как тот, что похоронен в пещере. Впрочем, долго думать об этом Войчемир не стал. Тропинка закончилась, и в лицо пахнуло сухой травой. Степь! Войча с наслаждением вдохнул травяной запах и еле удержался, чтобы не упасть прямо в белый ковыль. Слава Заступница-Сва, пришли! Мрачный лес, голая пустыня, холодные скалы - как это успело надоесть Войчемиру! Другое дело - степь. В далеком холодном Ольмине Войча часто мечтал попасть сюда, и вот. наконец, свершилось. Великая степь, бесконечная, до самого Змеиного моря - вот где место настоящему альбиру, ищущему славы! Эх, был бы еще конь! Войча вспомнил бедолагу Басаврюка. вздохнул и решил, что все у него в жизни складывается как-то не так. Сначала прозябание среди ольминских есей, затем скука в Кей-городе. а теперь, когда он, наконец, выбрался туда. где и должно быть альбиру, у него ни коня, ни верных товарищей, один зануда-Ужик, который и меч-то держать не умеет. Какие
уж тут подвиги!
        Разве что песенку сложат: «Как пошел наш храбрый Зайча в славный город Акелон».
        Ужик, не дающий подобных сомнений, деловито осмотрелся и кивнул куда-то в сторону дальнего кургана. Очевидно, там и был полдень. Войча хотел предложить достать полуночник и проверить, но вздохнул и решил положиться на судьбу. На судьбу - и на Ужика.
        Уже к концу дня Войчемир убедился, что слишком хорошо никогда не бывает. То, что Змеи остались позади, это было, конечно, хорошо. Неплохо поесть печеной рыбы - в первой же речушке Ужик наловил с десяток крупных карасей. Да и трава была приятнее, чем надоевшие камни. Но среди высокой сухой травы Войчемир сразу же заметил следы. Их было много. У той же речушки, возле которой они устроили привал, в свежей грязи у берега Войча разглядел отпечатки турьих и лошадиных копыт. Туры - это было не опасно, а вот лошади
        - дело другое. В степи полно диких тарпанов, но конь может быть и вместе с седоком. Неподалеку от речки Войча заметил старое кострище. Значит, люди здесь бывают.
        Не то чтобы Войчемир так боялся случайной встречи. Даже пеший, с одним мечом, он охотно померился бы силами с тремя, даже с пятью. Но если налетит сотня? Правый берег Денора принадлежал Светлому, но огры частенько заходили сюда. Да и кроме огров немало народу бродило по степям. и не со всеми хотелось видеться. А тут еще Ужик! Какой с него толк и бою? Разве что туману напустит, чтоб бежать сподручнее. Да и то, куда тут бежать? Степь: найдут.
        Ночью Войча настоял, чтобы спали по очереди. Береженого и Сокол бережет, к тому же очень не хотелось попадать в руки врага сонным. Правда, ночью их никто не потревожил, но Войчемир по-прежнему был настороже. И не зря.
        Около полудня они увидели еще одно кострище, на этот раз совсем свежее, а возле него - следы конских копыт. Теперь Войча то и дело останавливался. внимательно вглядываясь в горизонт. Пару раз ему казалось, что он видит всадников. но это были лишь безобидные тарпаны. Но тревога не исчезала. Войчемир чувствовал - - они в степи не одни. Но заметить врага в травяном море мудрено, особенно если он не стремится показаться на глаза.
        Ближе к вечеру дорога пошла вниз, впереди показалась синяя полоска реки, окаймленная неширокой зеленью жмущегося к воде кустарника. Вовремя - пора было думать о ночлеге, а вода как раз закончилась. Войча ускорил шаг и даже замурлыкал под нос что-то веселое. Но веселился он слишком рано. Над кустарником тянулся негустой дымок. Костер! Эх, проглядели!
        Отступать было поздно. Те, что уже расположились здесь, конечно, их заметили. Войча поправил кольчугу, подтянул ремень и нахмурился. Ужик выглядел по-прежнему невозмутимым и даже не смотрел туда. где их могли ждать враги. Да что с него возьмешь, с недомерка!
        Дым костра постепенно приближался, но людей по-прежнему было не видать. Это не радовало - добрым людям прятаться нечего. А спрятаться есть где - вон, трава почти в рост…
        - Чолом!
        Войчемир резко обернулся. Вот они! Двое - - здоровые, плечистые, длинноусые, с чубами на бритых головах.
        - Чолом!
        Это уже спереди - трое. Выходит, окружили…
        - Чолом! - с достоинством ответил Войча и как бы случайно положил руку на рукоять меча. В ответ послышался дружный смех:
        - Гляди, гляди! За меч хватается!
        Войча быстро осмотрелся - да, кажется, попались. Оружия у неизвестных было навалом. В руках - копья, за поясом - топорики-клевцы, а один. самый крепкий, небрежно поигрывал огромной секирой. Усатые лииа смеялись:
        - Откуда вы такие хорошие? Или заблудились? Так мы вам дорогу покажем!
        Выговор у чубатых был странный, непривычный, и Войчу осенило - бродники! Кому еще болтаться здесь, среди ковыля!
        - Я есть Кеев альбир! Войчемир сын Жихослава, - сурово ответствовал Войча. - А идем мы по державной надобности.
        Усачи переглянулись.
        - Ишь ты! - ухмыльнулся один, очевидно, старший. - А я, стало быть. Покотило. А посему поворачивайте назад, добрые люди. Нечего вам тут, на нашей земле, делать!
        «Ну и имечко!» - подумалось Войче. Хотя какие у бродников имена? Клички одни, как у собак…
        - Значит, назад? - вздохнул он и погладил рукоять меча.
        - Назад! Назад! - радостно подтвердил Покотило я снял с пояса клевец. - Мы Кеевых людей не трогаем, но высматривать здесь не позволим.
        Так что…
        - Ага… - согласился Войча. прикидывая, придется ли ему драться один на один или со всеми пятерыми, С одним-то он справится…
        - Мы Кеевых людей не трогаем, - повторил вожак и вновь ухмыльнулся, - если они нас, конечно, не тронут… Ну так чего, альбир? Дорогу назад показать?
        Войча вздохнул и попытался на миг расслабиться. Бить всегда надо самого сильного - и наверняка, так учил его Лодыжка. Если зарубить этого наглеца, остальные растеряются, и уж тогда…
        - А чего вы к нему пристали? - внезапно заявил Ужик, выступая вперед. - Вы сначала со мной справьтесь!
        Усачи замерли от неожиданности, а затем над степью громыхнул хохот.
        - Ой! Убил! Ой. спасите! - парни тыкали пальцами в невозмутимого Ужика и весело перемигивались, - Хлопец, ты меч-то хоть поднимешь?
        - А зачем меч? - недомерок пожал узкими плечами. - Вы без меча попробуйте!
        Войча не знал, что и делать. Оставалось ждать.
        - Без меча? - отсмсявшись, поинтересовался Покотило. - На кулачках, значит? А коли зашибем, малыш?
        - А если нет? Бродники переглянулись.
        - Ну, если нет… Тогда мы вас, так и быть, пропустим.
        - А еды дадите? - невозмутимо осведомился заморыш.
        - И еды дадим…
        - А коня?
        На этот раз смеялись особенно долго.
        - Ладно! - решил вожак. - Веселый ты парень! Так и быть, и коня получишь. Только мне с тобой драться не с руки. Мал ты больно. Вон, с Караем разберись.
        Карай, невысокий, но плечистый, ухмыльнулся и стянул с плеч рубаху. Тут Войча опомнился и хотел вмешаться, но Ужик внезапно обернулся и подмигнул. Слова застыли на языке. Недомерок явно что-то придумал. Хотя что тут придумаешь?
        - Ниже пояса не бить, - деловито заметил Карай. - А уж выше - не обессудь, малыш…
        Ужик кивнул и тоже сбросил рубаку. Усачи отошли в сторону, освобождая место. Войча последовал их примеру, хотя чувствовал, что поступает глупо. Нельзя позволять такое! Ужика с первого удара свалят, и хорошо, если жив останется…
        Карам подмигнул товарищам, повел загорелыми плечами и шагнул вперед. Ужик остался недвижим. Он даже не смотрел на противника, словно того и не было рядом.
        - Ну, чего вы! - хохотнул Покотило. - Замерзнете! Только ты, Карай, малыша-то не убей!
        Бродник кивнул чубатой головой, и в тот же миг его правая рука взлетела в воздух. Войча затаил дыхание. Мимо! Удар пришелся в пустоту. Ужик уклонился. но тут же вновь занял прежнюю стойку. Впрочем, это даже стойкой назвать было нельзя. Просто стоит себе парень, под ноги смотрит…
        Раз! Раз! Кулаки вновь рассекли воздух. но недомерок только повел головой. Мимо! Бродники зашумели, переглядываясь, да и Войча насторожился. Это уже не случайность.
        Похоже, Карай тоже что-то понял. Рыкнув, он бросился вперед, пытаясь обхватить Ужика за плечи, но пошатнулся и чуть не упал. Ужик исчез. Вернее, он был тут же, но каким-то образом успел отступить на шаг.
        - Давай, малыш! - не выдержал один из усачей. - Так его!
        То, что его товарищи болеют за противника, явно пришлось Караю не по душе. Он вновь бросился вперед - и вновь его руки поймали лишь воздух. Грянул смех. но Войча заметил, что Покотило внезапно стал серьезным. Войчемир и сам крепко задумался. Он уже понимал, что делает недомерок, но откуда ему знать такое? Ведь он не учился у Хальга.
        Снова бросок, захват - и Карай, не удержавшись. упал на колени. Ужик равнодушно топтался на месте, поглядывая куда-то в сторону. Это окончательно вывело бродника из себя:
        - Ну ты, вьюн! - выдохнул он. - Ты от меня ! не бегай! Ты лучше меня ударь!
        - Ударить? - удивился Ужик.
        - Ага! - Карай шагнул ближе, расправляя грудь. - Сначала ты. потом - я…
        Ужик развел руками и внезапно его кулаки забарабанили по широкой груди бродника. Тот только хмыкнул:
        - Ну и когда больно будет?
        В тот же миг его кулак взлетел в воздух, и Ужик молча рухнул на землю. Войча покачал головой и только вздохнул. Бродники начали переглядываться, Карай хотел что-то сказать, открыл рот, но внезапно его лицо побелело, глаза закатились, и в следующий миг тяжелое тело мягко упало в высокую траву.
        - А! - воскликнул кто-то, и тут же наступило мрачное молчание. Войча на всякий случай вновь взялся за рукоять меча. В голове все спуталось. Ну и Ужик! Но что теперь будет?
        - Ну чего, откачивайте! - хмыкнул Покотило. «Которого?» - чуть было не ляпнул Войча, но тут же опомнился и бросился к Ужику. Но недомерок уже вставал, чуть кривясь и потирая челюсть, куда пришелся удар. Между тем его противник лежал недвижно, не помогла даже вода, принесенная кем-то из бродников.
        - Он жив? - Покотило нахмурился и склонился над неподвижным телом товарища.
        - Жив, - пожал плечами Ужик. - Если бы я ударил еще один раз…
        - Ясно… Ну, пусть отлежится, - вожак выпрямился и протянул Ужику широкую ладонь. - Как звать тебя, парень?
        Костер горел ярко. в чаше, передаваемой по кругу, плескался старый крепкий мед, и Войча впервые за несколько недель чувствовал себя уютно, почти как дома. Усатые бродники уже не казались мрачными разбойниками - Славные парни, с такими только и дружить! Бродники рассказывали веселые истории, шутили, хлопали Войчемира по плечу и приглашали его в загадочный Страж-город, свою степную столицу. Войча знал. что туда не каждого пускают, особенно из тех, кто служит Светлому. Вот братан Валадар туда в последнее время зачастил - интересно, зачем?
        О Валадаре бродники тоже говорили. Похоже, сын Светлого считался у них своим. Впрочем, что именно он делал в степи, ни Покотило, ни остальные не стали уточнять. Войча же не настаивал.
        Узнал он и о внезапной болезни Светлого - новости в степи распространялись быстро. Это удивило, даже поразило. Дядя Мезанмир никогда серьезно не хворал, да и возрастом был совсем не стар. Едва за пятьдесят, что за годы? Поэтому Войча уверил своих новых знакомых, что Светлому все болезни нипочем и волноваться за него нечего.
        Кое-что расстроило. Оказывается, братану Сваргу в его Коростене приходится туго, и бродники даже послали ему в подмогу, по просьбе все того же Валадара, отряд во главе со славным рубакой Ласкиней. Войча тут же пожалел, что сам не имеет возможности прийти на помощь другу. Уж его-то меч не заржавел бы в ножнах!
        Пришлось рассказать и о себе. Войча благоразумно умолчал о том, какого Жихослава он сын, а посему его приняли за обычного кмета. Так было проще. Когда же Покотило поинтересовался целью их путешествия. Войчемир проявил бездну находчивости, сообщив, что в низовьях Денора стали появляться румские галеры. Вот его и послали - посмотреть, что к чему.
        С ним согласились - румам в последнее время что-то не сидится на Харбае. Их видели даже возле Акелона. Войча навострил уши, но и виду не подал.
        Ужик не принимал участия в беседе. Он сидел тихо, сжавшись в комок, словно недотепе стало холодно у жаркого костра. Войчемир видел, что бродники поглядывают на его спутника с немалым уважением, а Карай, которого с трудом привели в чувство, с изрядным страхом. Войча и сам был в явном смущении. Туман - туманом, а чтобы научиться так драться, надо потратить немало лет. Хотя Ужик предупреждал - в самом начале, но тогда Войчемир не отнесся к словам заморыша серьезно. Выходит, зря! Невольно подумалось, кто же эти рахманы? На простого чаклуна или какого-нибудь кобника Ужик никак не походил. И Войча решил обязательно все выяснить - когда наступит удобная минута.
        У костра засиделись до поздней ночи. Чаши шли по кругу, и постепенно в голове у Войчемира начало мутиться. Мед оказался крепким, куда крепче того. что пили на пирах у Светлого. Бродники, привычные к этому напитку, опрокидывали чашу за чашей. К удивлению Войчемира, Ужик не отставал от других. Казалось, мед никак не действует на заморыша, разве что его лицо, обычно бледное, слегка порозовело. Войчу же потянуло на сон. Он с трудом заставлял себя сидеть у огня, но нить разговора уже начинала теряться. Кажется. Покотило о чем-то поспорил с Ужиком. Точнее, спорил бродник - громко, горячо. Заморыш только улыбался и качал головой. Войча пытался вслушаться, но хмель брал свое, и он так и не понял почему усатый бродник бь„т шапкой оземь, зачем чубатые хлопцы волокут откуда-то из темноты тяжелое бревно. Глаза слипались. и Войча задремал. Когда он ненадолго проснулся, то Покотило голый по пояс стоял возле бревна и что есть силы лупил по нему ребром ладони. Войча моргнул, услышав треск, но бревно, кажется, все-таки не поддалось. Затем бродника сменил Ужик. он тоже скинул рубашку, поудобнее пристроился возле
толстого ствола.,. Но тут веки смежились, и Войчемир мирно уснул, так и не узнав, чем все кончилось.
        Когда с первыми лучами солнца Войча разлепил сонные глаза, бродников уже не было. Они ушли, оставив мешок с провизией и маленького лохматого конька, мирно жевавшего травку неподалеку. Ужик еще спал. От вчерашнего бревна остались несколько неровных чурок. Войча вспомнил. как Покотило лупил рукой по дереву, и покачал головой. В довершение всего рядом с погасшим костром лежали несколько тяжелых камней, аккуратно расколотых пополам.
        Проснувшийся Ужик долго умывался, а на осторожные расспросы Войчи только махнул рукой, присовокупив, что вчера все они несколько перебрали. Войчемир еще раз поглядел на разбитое бревно, на расколотые камни и решил воздержаться от вопросов, тем более, самое время было заняться подарком - лохматым коньком. Его даже не привязали, только стреножили, но конек и не собирался убегать. Он поглядел на Войчу круглыми желтоватыми глазами и негромко заржал, словно приветствуя нового хозяина.
        Конек пришелся Бойче по душе. Конечно, на таком особо не поездишь, мал больно. Зато для груза в самый раз, да и вообще, с гривастым веселее. Поскольку в родичах у их нового приятеля явно числились тарпаны, Войча, не мудрствуя, назвал конька Тарпанышем. Тот не возражал, и вскоре все трое - Войча. Ужик и Тарпаныш - направились прямо на полдень, через белое моря ковыля.
        Нечего и говорить, настроение у Войчи заметно улучшилось. Все неприятности позади, до Акелона осталось совсем немного, а вокруг была степь
        - раздольная, бескрайняя, до самого горизонта. Теперь она уже не казалась опасной. Для встречных бродников вполне достаточно назвать имя Покотило, а огры в этом году, по уверениям усатых бродяг, через Денор не переправлялись. Итак, можно просто идти между белых метелок ковыля, вдыхать свежий степной воздух и любоваться окрестностями. А осмотреть было что. Только на первый взгляд степь казалась однообразной и пустой. Из ковыльного простора то и дело выныривали небольшие табуны тарпанов, несколько раз вдалеке показывались могучие туры, в белесом летнем небе парили орлы, а о сусликах и прочей бегающей мелочи и говорит!, не приходилось. А потом Войчу заинтересовали курганы. Чем дальше на полдень, тем они попадались чаще. Обычно они были небольшие - просто холмики, поросшие травой. Однако порой на горизонте возникали целые горы - рукотворные горы, окруженные остатками каменной крепиды. Кое-где на вершинах стояли странные идолы - усатые, приземистые, с кривыми мечами в кривых коротких руках. Иногда курганы были обезображены глубокими ямами - кто-то в давние годы пытался нарушить покой спавших под желтой
травой.
        Один из таких идолов особенно заинтересовал Войчемира. Каменный лик кривился надменной улыбкой, короткие руки с тонкими браслетами сжимали большой рог, а голову украшала высокая диадема. Войча решил, что это не простой воин и даже не вождь. Оставалось обратиться за разъяснениями к Ужику. тем более и время было - возле этого кургана они расположились на ночлег и только что закончили ужин.
        Ужик. лениво дремавший в высокой траве, неохотно открыл один глаз, поглядел на идола и коротко бросил: «Сай!». Войча долго думал, что может означать это странное слово, и, наконец, не выдержал:
        - Ужик! А чего это такое? Недомерок поднял голову, разлепил глаза и вздохнул:
        - Это вроде Кея. У скуда…
        - Как?
        Ужик потер лицо руками, переместился из лежачего положения в сидячее и повторил:
        - У скуда. Их еще называют Солнечными Скуда. Были такие…
        - Это их курганы?
        - Не только, - заморыш понял, что от него не отстанут, и вновь вздохнул.
        - Зайча, это долго рассказывать.
        - А ты расскажи! - слегка обиделся Войча-Зайча. - Жалко, что ли?
        Недомерок пожал узкими плечами:
        - Да не жалко… В общем, вначале здесь жили Первые - еще до Сдвига.
        Войча вспомнил огромный скелет в пещере и кивнул.
        - Потом они куда-то исчезли, и сюда пришли лелеги. От них мало что осталось, курганов - и тех нет. Говорят, у них были большие города, но какие и где, даже Патар не знает…
        Постепенно Ужик увлекся и заговорил быстро, чуть ли не скороговоркой.
        - У них уже была письменность. Очень странная, не похожая ни на нашу. ни на румскую…
        Война вздохнул. Писать он так и не выучился, да и читал с трудом, по слогам.
        - Патар меня учил… Лелеги писали на каменных и глиняных табличках. Такие забавные значки, как детские рисунки.
        - Интересно, небось? - Войча вновь завистливо вздохнул -
        - Таблички? - Ужик на миг задумался, - Честно говоря, не очень. В основном всякие списки - сколько масла, сколько муки. И молитвы… Лелеги были земледельцами, как и мы. Но потом сюда пришли кивири…
        Воичсмир честно пытался запомнить; Первые. лелеги, затем кивири… Сколько же их всего было! - Кивири жили здесь недолго - не больше века. Из-за Итля появились их родичи. Это и были скуда. Говорят, именно они назвали наш землю Орией…
        - А почему они Солнечные? - поинтересовался Войча.
        Ужик развел руками:
        - Ну… Они сами так себя называли. Наверное, считали себя потомками Солнца. Ими правили саи - цари.
        - Ага! - Войча с пониманием поглядел на идола. - Значит, тут этот сай и лежит!
        Ужик кивнул, и Войчемир вновь уважительно взглянул на усатый лик. Царь - не кто-нибудь!
        - А еще кто тут жил? Ужик засмеялся:
        - Много кто жил! Скуда прогнали Воительницы, затем с полночи пришли анды
        - наши с тобой предки, потом здесь были сканды, уты…
        - Стой, стой! - Войча понял, что с него хватит, - А этот Акелон кто построил? Скуда?
        - Нет, гелы, - сообщил Ужик и вновь прилег, закрыв глаза, - Акелон построили гелы, потом сюда приплыли румы…
        Войча покачал головой, Ко всему еще и гелы! Матушка Сва, сколько же тут народу жило! И что осталось? Одни курганы, и то не от всех - Как их только Ужик запомнил!
        Ночью Войчемнру не спалось. Он глядел в темное небо. по которому неторопливо шествовал лунный серп, и думал о тех, кто навсегда ушел под белый степной ковыль. Эти скуда тоже считали себя владыками Ории. Да они и были ими! Вон какие курганы насыпали. И где они все? Наверное, когда сюда пришли Воительныцы, скуда не уступили свою землю за здорово живешь. Была война, по степи мчались всадники, размахивая своими кривыми мечами… Жаль. что из Ужика слова приходится клещами выдирать. А интересно было бы послушать и о скуда, и о кивири, и о таинственных Воительницах. Войча решил, что обязательно расспросит Ужика - и пусть попробует не ответить!
        Время шло к полуночи, лунный серп был уже высоко, и Войча постепенно начал засыпать, когда где-то рядом послышался странный шум. Войчемир мгновенно приподнялся, привычно хватая меч. Вокруг было пусто, лунный свет серебрил метелки ковыля, но шум не стихал. Глухой, негромкий, он доносился словно из-под земли. Войча вновь огляделся, и ему показалось, что вдали мелькнула какая-то неясная тень. И тут же заржал Тарпаныш.
        Войча вскочил, быстрым движением надвинул на голову шлем и толкнул Ужика. Тот не отреагировал, пришлось толкнуть его вновь, уже посильнее. Послышалось сонное «А?» - и недомерок удивленно поднял голову.
        - Вставай! - Войча напряженно всматривался в залитую лунным светом степь, пытаясь разглядеть невидимого врага. - Тут чего-то не так… Ужик покрутил головой, затем вскочил, пробормотал: «Интересно!» - а потом зачем-то лег на землю. Войча понял - недомерок прислушивается, и обругал себя за недогадливость. Оставалось последовать примеру Ужика и приложить ухо к земле.
        Войча ожидал услышать стук копыт или звук шагов, но вместо этого земля донесла отзвук голоса. Точнее, многих голосов, говоривших на непонятном языке. Затем послышалась негромкая протяжная песня…
        - Интересно! - повторил Ужик, вставая. - Я и не подумал…
        О чем именно, заморыш уточнять не стал. Бросив беглый взгляд по сторонам, он на миг задумался. затем по лицу промелькнула усмешка:
        - Пойдем!
        Войча уже знал, что последует за этим «Пойдем!». Если не Змеи, то юши, если не они, то навы. К тому же уходить с кургана опасно, здесь хотя бы можно вовремя заметить врага…
        - Пойдем! - Ужик уже развязывал ноги стреноженному Тарпанышу. - Как же я забыл? Скоро полнолуние!
        Войча почесал затылок, но решил подчиниться, хотя слова заморыша показались бредом. При чем тут полнолуние?
        Они спустились вниз, но далеко уходить не стали. Где-то за две сотни шагов Ужик остановился и прилег на траву лицом к кургану. Войча пожал плечами и последовал его примеру.
        - Смотри!
        Худая рука заморыша указала куда-то вперед. Вначале Войча ничего не заметил, но затем перед глазами заскользили какие-то бледные тени. Сразу же вспомнились навы, и Войчемиру стало не по себе. Но то, что медленно проступало перед глазами, никак не походило на кружащихся в танце девушек. Всадники! И не один. не два - полсотни, а то и больше. Они окружили курган, стоя ровно, не двигаясь. Войча уже мог разглядеть высокие шлемы, отблескивавшие в лунном свете, пластины, стальных лат, покрывавших и коней, и воинов, сагайдаки, висевшие у седел. Силуэты постепенно наливались плотью, и вот вздрогнул один конь, затем другой, послышалось негромкое, ржание, и всадники медленно двинулись по кругу, объезжая курган.
        - Это вроде нав? - шепнул Войча, начиная что-то понимать.
        - Охрана, - негромко отозвался Ужик. - Когда сай хоронили, то убивали лучших воинов и рассаживали их на мертвых конях - по кругу.
        Войча поежился. Надо же, лучших воинов!
        - А они это… Не опасны? Послышался смех.
        - Нет, конечно. Их и увидеть-то можно только в такую ночь. Но вот если бы мы решили раскопать курган…
        Войча вновь поежился и мысленно обратился к душе мертвого сая, уверяя, что ничего подобного и в мыслях не держал, а забрел сюда сугубо случайно. по Кеевой надобности…
        Между тем всадники ускорили ход. Мертвые кони мчались стрелой, земля гудела под сотнями копыт. Внезапно на вершине кургана что-то блеснуло. Войче показалось, что он видит высокую фигуру верхом на статном коне. Золотом сверкнули доспехи, мертвая рука взметнулась вверх, и десятки голосов глухо прокричали:
        - Сан! Сай! Сай Палак!
        - Ладно - самым прозаическим образом бросил Ужик и щелкнул пальцами. И тут же вес пропало - и кони, и всадники, остался лишь курган и серебристый ковыль вокруг.
        - Пошли спать, - заморыш устало повел плечами и поманил Тарпаныша. Конь, как когда-то Ложок, оказался весьма понятливым и послушно потрусил обратно, на макушку кургана.
        - Это ты их? - начал Войча, но не договорил и махнул рукой. Ясное дело - он! Вот Ужик. не мог сразу прогнать нежить! Но тут же понял, что неправ. Недомерок просто решил показать ему, Войче. то. что не каждый день увидишь. Мертвые альбиры. берегущие покой мертвого царя! Рассказать - кто поверит? Разве что бродники, эти, понятно, видали еще и не такое…
        Теперь проезжая мимо каждого кургана, Войчемир испытывал странное чувство. Выходит, не успокоились бывшие хозяева Великой Орни! Сколько веков прошло, а они все еще здесь, на своих мертвых скакунах. Быть может, призракам до сих пор мнится, что это их земля и они по-прежнему ею правят! Хорошо еще, что рядом Ужик, которому стоит щелкнуть пальцами - и все становится на свои места. А если бы заморыша не было?
        Курганы попадались еще два дня, а затем исчезли. Да и степь стала другой. Повеяло свежим ветром, дорогу то и дело пересекали глубокие балки, местами стали попадаться небольшие рощицы. А затем на их пути оказалась вежа - приземистая, каменная, с остатками высоких зубцов. Войча, не поленившись, слазил наверх по полуразрушенной наружной лестнице и решил, что вежа - сторожевая, и врагов неизвестные строители явно ожидали с полночи. Неподалеку когда-то стояли дома, но от них не осталось ничего - только следы фундаментов. Впрочем, с вершины вежи Войча заметил кое-что поинтереснее. Вдали мелькнула темно-синяя гладь. Денор! Значит, они вновь вышли к великой реке, и Акелон где-то близко! Весь день Войча вглядывался в горизонт, надеясь увидеть загадочный город, но впереди была все та же степь, по которой беззаботно носились вольные тарпаны. Войчемира охватило нетерпение, и он много раз переспрашивал Ужика. правильно ли они идут и не сбились ли с дороги. Заморыш улыбался, ничего не отвечая, и, наконец, уже вечером, перед тем, как уснуть, твердо пообещал, что Акелон они увидят завтра - не позже полудня.
        Ужик не ошибся. Город показался вдали поздним утром, когда Солнце - Небесный Всадник - медленно подползало к зениту. Вначале Войча увидел у самого горизонта вежу - высокую, каменную, похожую на ту, что была вчера. Он подумал, что впереди еще один сторожевой пост, но тут же заметил вторую вежу. затем третью. Город! Бойче захотелось бежать со всех ног. а еще лучше
        - оседлать Тарпаныша и пуститься в карьер, но он тут же одернул себя. Этак не годится. Он уже знал, что Акелон давно брошен, но мало ли кто может заглянуть на старые развалины. Поэтому Войча решил не спешить. Напротив, он даже остановился и принялся внимательно осматривать город, вспоминая уроки Хальга Лодыжки. Город, особенно каменный, он уважения требует. Тут поспешность ни к чему!
        Однако кроме веж и темной глади Денора у самого горизонта ничего увидеть не удалось - Акелон был слишком далеко. Поэтому пришлось подойти поближе, подняться на небольшой холм и уже оттуда изучить город как следует. И первое, что понял Войчемир - уроки Хальга ему не пригодятся. поскольку Акелон штурмовать не требуется. Да и нечего тут штурмовать - город погиб, и погиб очень давно.
        Вежи, издалека казавшиеся могучими и неприступными. вблизи выглядели совсем иначе. Исчезли розные зубцы, панцирь, выложенный из ровных, гладко отесанных камней, был во многих местах пробит, а от куртин, протянувшихся между вежами, уцелел лишь нижний ряд мощной кладки. Похоже, стены специально разрушили, а до веж не дошли руки. Войча заметил и ворота, когда-то защищенные вторым рядом стен. теперь тоже разваленным почти до основания. От самих ворот не осталось почти ничего - верх могучей вежи был снесен до самого проема. Вал порос кустарником и высокой травой, от рва, когда-то глубокого, осталась еле заметная канава. А за стенами тянулись невысокие холмы, поросшие таким же редким кустарником и желтой высохшей травой, среди которой кое-где возвышались остатки того, что когда-то было ломами.
        Войча покачал головой - вид мертвого города почему-то огорчил. Большой был город, едва ли меньше Савмата! И людей тут жило достаточно - не сотни, а целые тысячи. А где они все?
        Ужик тоже рассматривал то, что уцелело от Акелона, но лицо его оставалось невозмутимым, и Войча решил, что заморыша пронять таким зрелищем трудно. Внезапно он ощутил какое-то странное чувство. Вот ведь толстокожий! Смотрит на город, как на лягушку какую-то! И Войче стало обидно за всех тех, кто когда-то жил за серыми стенами.
        - И чего с ним случилось? - поинтересовался он, имея в виду. конечно город.
        - С Акелоном? - Ужик, как обычно, пожал плечами. - Воительницы разрушили. Со скуда у гелои был мир, но потом…
        Войча вспомнил; гелы - это те, кто здесь жил, скуда - понятно, а вот Воительницы…
        - И когда это было?
        - Пять веков назад.
        - Ого!
        Войча взглянул на руины с немалым уважением. Крепко строили, если после всего эти камни еще столько простояли! Но тут же новая мысль ввергла его в немалое смущение:
        - А как мы тут чего-нибудь найдем? Ничего же тут нет!
        Войча вспомнил холодное, спокойное лицо дяди - Светлого Кея Мезанмира - и вновь поглядел на мертвый город. Ни стен, ни домов! Трава да камни…
        - А что тебе надо найти? - равнодушно поинтересовался недомерок. Тут уж Войча возмутился:
        - Не мне, а нам! Это во-первых. А во-вторых, найти нам надо Зеркало, Дверь и Ключ от нее Будто сам не знаешь!
        - Ну пошли! - бросил Ужик и, махнув рукой Тарпанышу. не спеша направился к разбитым воротам.
        Вблизи следы разрушения были еще более явственны. Улицы - и те исчезли. Остатки стен торчали в беспорядке, ноги то и дело утыкались в развалы камней, дорогу преграждал колючий кустарник. И трава - высокая, сухая, она росла всюду, покрывая, словно саван, мертвые руины. Не без труда удалось подняться на один из холмов, где возвышались несколько полуразбитых колонн из белого полированного камня. Отсюда был виден весь Акслон - от стен до берега Денора, который обтекал город с полдня. Войча вновь осмотрелся и вздохнул. Он почему-то надеялся, что искомое Зеркало находится тут же - просто торчит из-под земли, большое, бронзовое, покрытое зеленоватой платиной. А то и серебряное или даже из стекла - говорят, есть и такие. Но вокруг была только желтая трава, редкие кусты и каменные обломки.
        - А чего там? - Войча безнадежно кивнул в сторону широкой глади Донора.
        - Море, - откликнулся Ужик. - День пути на песлах. А еще дальше - Харбай.
        - Где румы живут, - понимающе кивнул Войча.
        - Не только румы. На Харбае есть горы, туда румы не заходят. Они владеют побережьем.
        Войчемир почесал затылок. Оказывается, на Харбае есть еще и горы! Большой, выхолит, остров!
        - У румов там несколько крепостей, - продолжал Ужик. - Главная - Хоре, это на самом полдне. А на закат от нее - Танатра. Карань…
        - Как? - поразился Войча.
        - Именно так. - улыбнулся Ужик. - Карань - это город. Когда-то им владели анды, но потом румы его отобрали. Говорят, там погибло очень много воинов, поэтому слово и запомнилось.
        Войча поглядел в сторону невидимой Карани и вздохнул. Это надо же! Наверное, давно было дело, а слово осталось,..
        - Ладно, - решил он. - Харбай - Харбаем, а нам Зеркало искать надо. Чего делать будем?
        - Я подумаю, - невозмутимо ответствовал заморыш.
        - И долго? - хмыкнул Войча.
        - До вечера.
        - Ну нет! - решил Войчемир. - Ты как хочешь, а я пошел Зеркало искать. Ты не юли, скажи чего делать надо.
        - Возьми полуночник…
        - Что?! - Войче показалось, что он ослышался. Недомерок снял с пояса знакомую котомку и достал из нее деревянную чашку. За нею последовала иголка.
        - Начни за стенами. Потом походи по городу. Если заметишь что-то странное
        - скажи.
        С минуту Войчемир пытался понять, не издевается ли над ним недомерок. Похоже, все-таки издевается. Нашел время полночь определять. Он хотел уже высказаться, но Ужик лег на спину и уставился в белесое безоблачное небо. словно надеялся увидеть там это самое Зеркало. Войча постоял еще немного, потом помянул Карань и побрел обратно, к воротам.
        На душе было муторно. Ну, удружил дядя! Альбирево ли дело всякие там зеркала искать? Еще и Ужик… Нет. чтобы сразу сказать, уйди, мол, Войчемир. мне подумать надо. Полуночник всучил! Войча поглядел на поросшие желтой травой руины и махнул рукой. Ну и Косматый с ним! Полуночник - так полуночник!
        Войча, как человек военный, служивый, привык исполнять приказы, даже самые нелепые. Скажут - будет круглое катать, скажут - длинное носить. Правда, заморыш ему не командир… Хотя, с другой стороны, вроде как командир - по крайней мере. пока все эти Двери с Зеркалами не найдутся. Итак. Войчемир вышел за ворота, достал мех с водой и наполнил чашку. Теперь иголка…
        Игла покрутилась и наконец застыла. Значит, там полночь. Войча вспомнил уроки Хальга. Когда пользуешься полуночником, следует отмечать особые памятки. Значит, у нас па полночи…
        На полночи был приметный холм. точнее - его правый срез. а еще точнее - куст на склоне этого самого холма. Вспомнилсь шутка Хальга: «Неподвижно стоящий куст». Что ж, памятка приметная, холм, правый склон, куст…
        Войча остался доволен. Даже в этом бессмысленном деле должен быть порядок. А вот он - порядок! И Войчемир ощутил законную гордость. Не каждый альбир так с полуночником обращаться умеет. Дали бы Пленку полуночник, то-то бы все посмеялись!
        Вонча представил красавца Пленка, вертящего в руках иголку, улыбнулся и направился обратно в город. Ворота остались позади, Войчемир взбежал на маленький холмик, где когда-то стоял какой-то дом, и аккуратно поставил чашку на выпиравший из-под земли камень фундамента. Делал это он даже не для очистки совести - совесть была чиста, а просто чтобы досадить Ужику. Вот возьмет он заморыша за ворот и потаскает по всем этим буграм! Так мол и так, господин Урс, приказ ваш выполнен в точности, полночь обнаружена, извольте убедиться…
        Иголка остановилась, и Войчемир бросил на нее беглый взгляд. Все ясно, проверять нечего!
        И тут он заметил что-то странное. Игла указывала на холм, куда же еще ей указывать, но… Не на куст! Войчемир протер глаза, взболтнул воду, подождал… Точно! Игла указывала на правый склон, но не на куст. а правее.
        Войча проверил еще раз, после чего сцепил зубы и вновь вышел за ворота. Не мог он ошибиться! И действительно, за воротами игла безошибочно указала на зеленое пятнышко. Оставалось присесть и почесать затылок - и не раз, и не два.
        Войчемир еще раз вспомнил рассказы Хальга. Полночь с места не сдвигается
        - на то она и полночь. Полуночник барахлит? Да чему тут барахлить - игла да чашка. Выходит, Ужик это и имел в виду!
        На миг Войча ощутил что-то вроде страха. Как мог заморыш знать такое! Но, подумав, он быстро успокоился. Ужик - рахман, а кто их, рахманов, ведает? Может, они полночь по запаху определяют! Вон ведь вел их Ужик по степи, и никуда не смотрел. Ну что ж. Займемся.
        Заниматься этим делом довелось основательно. Войчемир лазил по буграм, цепляясь ногами за лезущие из-под земли камни, поднимался на вежи, исходил весь берег. Много раз приходилось возвращаться, перепроверять, снова возвращаться. Скоро бедняга альбир понял, что начинает путаться. Пришлось найти какую-то деревяшку и ножом замечать на ней то, что довелось узнать. Войча нацарапал нечто вроде приблизительного плана города и вырезал на нем черточки - побольше и поменьше.
        На это ушел почти весь день. Только один раз Войча забежал на холм, где он оставил Ужика, чтобы перекусить. Заморыш даже не поинтересовался его успехами. Теперь он уже не лежал, а сидел, вертя в руках какую-то палочку - тонкую, похожую на лозу. Когда часа через два Войча мельком оглянулся, то заметил странную картину - заморыш бродит по мертвому городу, держа эту самую палочку в вытянутых руках. Войчемир решил не удивляться - с Ужика станется!
        Вернулся Войча уже в сумерках, усталый, но довольный. На холме горел костер, на котором пеклись две большие рыбины. Ужик сидел рядом и о чем-то размышлял, подперев голову своими худыми длинными руками.
        Войчемиру не терпелось приступить к рассказу, но он решил, что ужин им честно заработан, а посему отдал должное рыбе. Это подняло настроение. и он не без ехидства поглядел на заморыша. И чего это он надумал со своей палочкой?
        Когда с рыбой было покончено, Ужик встал и поманил Войчу куда-то в сторону. Тот. недоумевая. подчинился. Шли они недалеко - буквально в десяти шагах Войча заметил несколько четырехугольных плит. между которыми росла трава. На одной из плит лежало что-то, показавшееся Вонче грудой свежей земли.
        Он подошел поближе, присмотелся - и ахнул. Аи да Ужик! Заморыш догадался сделать то же, что и он - план города, но его Акслон был не вырезан на деревяшке, а сделан из земли. Маленькие камешки обозначали вежи, все холмы были воспроизведены с удивительной точностью, а аккуратная полоска песка указывала место, где город обтекали воды Донора.
        - Здорово! - честно признал Войчемир. - Это ты правильно придумал. А я вот…
        Он достал свою дощечку, сразу же показавшуюся жалкой и примитивной. Ужик вопросительно взглянул на него. и Войча заторопился:
        - Полуночник! Он разное показывает! Вот! Он набрал горсть серой земли и обозначил тот самый холм. Травинка сошла за куст.
        - Тут полночь - если за стенами смотреть. А в городе иголка не туда показывет! То вправо, то влево. И каждый раз на различную величину!
        Вышло не очень понятно, и Войча поспешил нарисовать прямо на земле то, что пришлось наблюдать весь день: направление на полночь - куст на холме, и шкодливую иголку, которая указывала то вправо, то влево. Ужик слушал, не перебивая. но и не показывая ни малейшего интереса. Войча почувствовал обиду
        - он же старался!
        - Ну, уклоняется, стало быть, - повторил он и вздохнул. - У стен и на берегу немного, а ближе к центру, где камснюки лежат, так совсем невесть куда показывает. То налево, то направо…
        Ужик кивнул - дескать, слышу, и Войча обиженно засопел:
        - А еще я одно место нашел. Совсем непонятное. Холмик такой, с одной стороны иголка влево идет, с другой - вправо. И отклоняется - больше, чем где-нибудь…
        - Где? - Ужик вскочил, от его апатии не осталось и следа. - Покажи!
        Все еще не проглотив обиды, Войчемир склонился над планом. Кажется, здесь. Вот он, холмик! Войча уже хотел ткнуть пальцем, но заморыш остановил его:
        - Погоди! Сверимся… Здесь! - Рука Ужика метнулась в сторону, сорвала травинку. Миг - и зеленый стебелек воткнулся…
        - Точно! - Войча чуть не подпрыгнул. - Он самый!
        И тут же вновь нахлынула обида - выходит, Ужик все знал! Зачем же он весь день по руинам лазил?
        Заморыш засмеялся и хлопнул Войчемира по плечу:
        - Извини, Зайча! Наверное, мне надо было тебе все сразу объяснить. Но ты молодец, верно ухватил! Благодаря тебе мы целый день выиграли.
        Похвала немного успокоила, но ясности не прибавилось. Какой еще день? Недомерок вновь рассмеялся:
        - Полнолуние! Оно будет завтра. Ладно, слушай…
        Ужик на миг задумался.
        - В общем, если коротко. Это Зеркало - лунное. Тебе Светлый говорил? Войча кивнул - было.
        - Завтра - главное полнолуние года. Если Зеркало и действует, то именно в этот день.
        Войче вспомнились странные слова заморыша, сказанные еще в начале пути: «Успеем!». Вот, значит, куда они должны были успеть!
        - А насчет полуночника… Понимаешь, гелы считали, что Акелон основан на месте, где их боги особо сильны. И эта сила хранила город - много векон. Вот я и подумал - не подействует ли эта сила на полуночник. Как видишь…
        - Так значит… - Войча задумался. - На том холмике…
        - Центр! - Ужик прищелкнул пальцами. - Точка этой силы!
        Войча вспомнил странное зрелище - заморыша с тонкой палочкой в руках.
        - Ты это с помощью палки определил?
        - Да, с помощью лозы. Старый способ… Но теперь мы знаем почти точно. И если Зеркало есть оно скорее всего там.
        Войча хотел спросить, почему именно там, но не стал, решив, что Ужику виднее. Заинтересовало другое.
        - А почему - почти точно? Как еще узнать?
        - Увидим… Сегодня ночью, - заморыш еще раз внимательно осмотрел план, затем потрогал травинку и повторил:
        - Ночью… Если повезет.
        Ночь наступила быстро. Лето приближалось к концу, и день становился короче - не то, что в Ольмине, где даже в это время темнеет лишь к полуночи. Войча поудобнее устроился у костра и глядел на небо. Вот он. Лось, а где же Лосенок? Но звезды были видны плохо - вставала Луна, огромная, красноватая, с еле заметной щербинкой на левом боку. Войчемиру вспомнилось, что Луну иногда зовут Валадаром - владыкой, и он подумал, что Светлый назвал своих сыновей неспроста Валадар, да еще Сварг - Луна и Солнце. Ну, братан Сварг, понятно - рыжий, а почему Валадар? Черный, да еще с усами. Разве что лицо круглое - как в полнолуние…
        Ужик не глядел на небо. Он тоже сидел у костра. время от времени подкидывая в него мелкие щепки. Вид у него был совершенно невозмутимый, словно заморышу и дела не было ни до Зеркала, ни до прочих тайн. Сидит себе, щепочки палит, как мальчонка…
        - Ужик?
        Недомерок даже не обернулся, лишь слегка наклони;! голову. Войча подсел поближе.
        - А кто такие гелы? Ты только плечами не пожимай.
        - Словами сказать? - соизволил откликнуться заморыш. - Гелы жили много веков назад у моря. Но не у нашего, а у того, что на полдень. Патар называет это море Великой Зеленью. Там много всяких народов. Гелы умели строить хорошие корабли…
        - Вроде румских галер, - вставил Войча.
        - Да. Десять веков назад они приплыли сюда и основали несколько городов - здесь и на Харбае. А потом их захватили румы…
        - А этот? - Войча кивнул в сторону развалин, застывших в неверном лунном свете.
        - Не успели. Когда скуда были разбиты. Воительницы напали на Акелон…
        - А почему они - Воительницы? - подхватил Войчемир. - Там чего, были одни бабы, в смысле женщины?
        Ужик усмехнулся и покачал головой:
        - Нет, конечно. Но вождями были только женщины. Патар говорил, что потомки их живут где-то У сиверов…
        - У сиверов?
        Войча был удивлен - и не зря. В земле сиверов он родился, там много лет правил его отец. Но ни о каких Воительницах слыхать не приходилось.
        Правда, тут же вспомнилась сказка о девушках-альбиршах, которые владеют мечом, не хуже парней и сами же этих парней сватают. Но это же сказка. И называются эти бой-бабы не Воительницами, а как-то иначе, то ли Поденками, то ли Поляницами…
        - Ага! - Ужик бесшумно вскочил, вглядываясь куда-то в темноту. - Есть…
        - Где? - Войча недоуменно осмотрелся. Ничего вроде бы и не изменилось. Те же вежи, те же камни среди сухой травы. Он поглядел на Денор, но и там было пусто, лишь на зеркальной речной глади обозначилась лунная дорожка…
        - У ворот…
        У ворот тоже не было ничего. Разве что лунный свет там казался более густым, словно развалины вежи окутал легкий туман. Но вот неверный трепещущий свет сгустился, туман стал плотным, заиграл яркими искрами.
        Войча быстро расстегнул ворот и крепко сжал оберег. Перед глазами вновь, в который раз, встала Навья Поляна…
        - Не бойся! - шепнул Ужик. - Нас не тронут.
        - А я и не боюсь! - обиделся Войчемир. - Да только сколько можно! Нежить и нежить! Недомерок негромко рассмеялся:
        - Тут нет нежити. Те, кто здесь жил, успокоились навеки. Это город…
        - Как? - не понял Войча, но ответа не услышал.
        Между тем серебристый туман начал расползаться. охватывая руины стен. Постепенно он окружил .весь город, а затем стал медленно заползать внутрь. Мертвые холмы засветились неярким переливающимся огн„м, а туман двигался дальше, к центру Акелона…
        - Пошли! - Ужик потянул Войчемира за руку, и тот подчинился, хотя и безо всякой охоты. Он уже насмотрелся подобного - на всю жизнь. Навы, мертвые альбиры на призрачных конях, а теперь еще и это…
        Вблизи туман был почти незаметен, только в воздухе поблескивали маленькие искорки. Зато впереди, в самом центре Акелона, лунный свет сгустился, став похожим на огромный купол. Сквозь серебристый туман просвечивали яркие вспышки, похожие на молнии. Войча невольно замер - красиво!
        - Место гляди! - нетерпеливо бросил Ужик. Войча всмотрелся. Лунный купод стоял над небольшим холмом. Очень знакомым холмом. Ну конечно!
        - Это! Это! - не особо связно проговорил Войчемир, для верности тыча пальцем. - Где полуночник…
        - А молодцы мы с тобой, Зайча! - хмыкнул Ужик, но тут же поправился. - Нет, еще не молодцы. Молодцами завтра будем. Ну, пошли спать…
        - Спать, спать! - пробурчал Войча. - Раскомандовался! Лягушками своими командуй!
        Ужик вновь хмыкнул и без всякого почтения хлопнул храброго альбира по плечу. Войча вздохнул, но протестовать не стал и поплелся к погасшему костру. Спать, однако, не тянуло. Слишком много довелось увидеть за последний день.
        - Ужик, - в конце концов не выдержал он, - ты это… Успеешь поспать. Чего это было?
        Недомерок поднял голову и устало потер глаза:
        - Может, завтра, а? Ну ладно, попробую… Помнишь, я тебе говорил, что Акелон основан на особом месте…
        - Где эти… силы? - вспомнил Войча.
        - Да. Я подумал, если они так действуют на полуночник, то в полнолуние мы сможем их увидеть. Ведь Зеркало Акелона - лунное. Ты заметил - этот туман был как раз по линии стен?
        - Точно! - вспомнил Войча. - Вроде как эти силы город хранили, да? Потому и стены так построены?
        Собственная догадка очень понравилась Войчемиру, но ответа он не дождался. Напрочь лишенный вежества заморыш попросту заснул - или сделал вид, что спит. Войче же не спалось. Он глядел на лунный диск, ставший из красноватого серебристым, и думал о том, какое оно, это Зеркало. Наверное, все же серебряное. Но почему Ужик считает, что оно все еще там, на холме? Ведь Акелон разрушили, а значит, разграбили. А что такое грабеж захваченного города, Войчемир вполне себе представлял - во всех подробностях. Какое уж тут Зеркало! Иголку медную, и ту утащат. Нет, они еще не молодны. Да и Зеркало - полдела, еше нужна какая-то Дверь, а к ней Ключ. Их-то как найти?
        Утро наступило неожиданно быстро. Войче показалось, что он только задремал, а уже яркие лучи ударили в глаза. Войчемир вздохнул, привстал, сонно огляделся - и замер.
        - Ужик!
        Недомерок, уже успевший встать и разводивший костер, удивленно повернулся.
        - Ты чего, не видишь?
        - А, это! - самым равнодушным тоном отреагировал заморыш, кивая в сторону Денора.
        «Это» плыло с полночи, разрезая острыми носами гладь великой реки. Черные румские галеры. Не одна, не две - целых пять. Войча поразился. Даже отсюда, за много сотен шагов, корабли казались громадными. Сколько же кметов на такой галере? Сотня? Больше?
        - Огонь не разводить! Тарпаныша - за холм! - Войча привстал и придвинул поближе меч. - Чего сидишь, действуй!
        Румы! Выходит, бродники не зря предупреждали' И ведь откуда плывут? С полночи! Конечно, за пороги такая галера не пройдет, но и до порогов плыть немало. Пять сотен румских воинов на Де-норс! Вот это да…
        Наконец-то, впервые за все эти недели, Войчемир почувствовал, что нашлось дело и для него. Это вам не навы с «опырами»! Враги на Деноре! Войча прикинул, что могут сделать пять сотен румских латников, появись они неожиданно под Савматом. Хорошо, что он увидел! Эх, жаль до Кей-города далеко, не предупредишь…
        Неслышно появился Ужик, и Войча махнул рукой, показывая, чтобы тот прилег и не высовывался. Осторожность не помешает, тем более, галеры замедлили ход. Паруса были спущены, и вот на речной глади появилась лодка, затем другая…
        - Вот карань! Сюда плывут! Войча начал быстро надевать кольчугу. Вот и пригодилась! Шлем, пояс с мечом… Эх, сабли нет!
        - Урс! Сиди здесь! Появятся румы - беги к воротам. На тот холм, где куст. Помнишь?
        Заморыш пытался что-то сказать, но Войча вновь махнул рукой. не желая слушать. Теперь уже он - главный. Румы - это его, Кеева, забота…
        Войчемир оказался на берегу почти одновременно с первой лодкой. Румы уже высаживались - воины в блестящих латах с коротким копьями и яркими перьями на шлемах. С ними двое без доспехов, один в ярко-красном плаще, второй - в темной накидке. Войча прилег за прибрежным холмом и затаил дыхание. Вот, значит, какие они, румы…
        Воины разошлись по берегу, но за холмы заходить не стали. Двое - один в красном, другой в черном - о чем-то оживленно переговаривались, затем тот. что в красном, достал свиток, развернул и стал что-то показывать, тыча рукой в сторону мертвого города. Войча тут же вспомнил план, нацарапанный им на деревянной дощечке. Уж не крепость ли строить задумали? А что, место - хоть куда!
        Тем временем к берегу пристала вторая лодка.
        Там тоже оказались воины, которые тут же принялись сгружать какой-то странный предмет. Вначале Войче показалось, что это огромное бревно. Присмотревшись, он понял - бревно, да не простое, а с какой-то перекладиной посередине. Бревно выгрузили, затем появились лопаты, и воины подошли к тем двоим, что были в плащах. «Черный» указал на ближайший холм, воины подняли бревно и потащили его, куда ведено. Войча отошел подальше, теряясь в догадках. Что они задумали?
        Вскоре он удивился еще больше. Воины не без труда поставили бревно торчком и принялись вкапывать. Дело шло медленно, но наконец все было закончено. «Красный» и «черный» поднялись на холм и «черный» стал что-то говорить, размахивая руками.
        Войча тепеливо ждал. Наконец все, что надо, было сказано, и вес направились к лодкам. Напоследок «красный» и «черный» вновь развернули свиток и долго смотрели на покрытые желтой травой холмы.
        Когда лодки вернулись к галерам и на черных кораблях начали поднимать паруса, Войчемир облегченно вздохнул и направился обратно. Не заметили! Что ж, будет, что поведать Светлому!
        Ужик отнесся к рассказу Войчи без особого интереса. Впрочем, чего ждать от недомерка. Не ему придется защищать Савмат. если эти железнобокие высадятся на полночь от порогов. Напоследок Войча рассказал о странном бревне с перекладиной, которое было хорошо видно с их холма. Ужик кивнул:
        - Крест. Это знак их бога.
        Войча тут же потерял интерес. Все ясно - приехали. поглядели, поставили кумир и уплыли. Разведка! Потом, небось, целое капище соорудят - вместе с крепостью. А вот это уже хуже. О румском боге Войчемир что-то слыхал, но запомнил лишь странное имя - Вознесенный. Куда вознесенный? Впрочем, не его это, Войчи, дело. Вот галеры - это да, это интересно…
        Черные корабли медленно исчезли за поворотом, направляясь к близкому морю. и Войча не без сожаления принялся снимать кольчугу. Жаль, что он тут вдвоем с заморышем. Был бы здесь его десяток, то разговор мог получиться совсем другим. Показали бы румам, как по нашему Денору плавать! Впрочем, после драки, да еще несостоявшейся, махать кулаками не стоило, и Войчемир решил, что пора заняться делом - Зеркалом.
        Вблизи холм не выглядел таким уж маленьким. Он был скорее пологим, словно его склоны специально сглаживали, чтоб удобнее было подниматься. Всюду росла все та же желтая трава, на которой безжизненно застыли мертвые высохшие улитки. Камней здесь было особенно много. Часть из них походила на обычные булыжники, но встречались куски с остатками затейливого орнамента, а из травы торчали обломки белых полированных колонн. В давние годы здесь что-то стояло, но время оставило лишь руины, безобразные, немые. Войча огляделся, надеясь увидеть краешек Зеркала, выглядывающий из-под каменных обломков, но тут же понял - искать тут нечего.
        Ужик, похоже, был другого мнения. Он деловито осмотрелся и быстро взбежал наверх, где на плоской вершине рос редкий кустарник. Вскоре оттуда послышалось удовлетворенное «Ага!"». Войча удивился. Еще вчера он излазил весь холм и никакого «ага» не видел, разве что за ночь появилось. Вздохнув, Войчемир начал не спеша подниматься, негромко поругивая каменюки, которые то и дело попадались под ноги.
        Ужик стоял на самой вершине. Тут, за редким венцом кустарника, начиналась голая скала. Она была стесана, образуя ровную продолговатую площадку, посередине которой находилась большая куча все тех же камней.
        - Здесь! - лаконично молвил Ужик, кивнув на камни.
        Войча присвистнул - камней было много, и все, как на подбор, один другого краше.
        - Умаешь, под камнями… - начал он, но безнадежно махнул рукой. С заморышем не поспоришь! Ему бы эти камешки потаскать!
        - Могу помочь, - самым наглым тоном заметил Ужик. Войча рыкнул и содрал с плеч рубаху.
        Ну, Заступница-Сва. подсоби! Руки сразу покрылись противной белесой пылью, которая так и норовила попасть в глаза. Вдобавок между камней росли какие-то гадкие колючки. Войча морщился, пыхтел, но не сдавался. Один за другим камни откатывались в сторону. Раз! Раз! Куча уменьшалась на глазах, и Войчемир ждал. что вот-вот из-под очередной серой глыбы покажется кран Зеркала. Но вместо Зеркала он видел лишь новые камни которые становились все крупнее, словно тот, кто позаботился насыпать эту груду, заранее решил доставить Войчемиру побольше приятных минут. Пот заливал глаза, и приходилось то и дело останавливаться, чтобы смахнуть соленые капли со лба. Наконец куча исчезла, но вместо ровной поверхности скалы под нею вновь оказались камни.
        - Фу ты! - Войча с омерзением отряхнул пыль и отступил, решив передохнуть. Ужик, словно это его и не касалось, спокойно сидел на травке, глядя на Войчины мучения.
        - Ну и где твое Зеркало? - поинтересовался Войчемир, попытавшись вложить в этот вопрос все, что чувствовал в этот момент.
        - Там! - спокойно ответил заморыш. - Ты еще не понял?
        Войча хотел объяснить недомерку, что он думает по этому поводу, но внезапно взгляд скользнул по проклятой скале. Эге! Вот почему камни не кончаются!
        - Здесь чего, яма?
        - Вход. Там что-то есть.
        Войчемир вновь поглядел на скалу. Да, похоже на вход. Длинная вырубка шириной как раз, чтобы пройти человеку. А вот и ступенька!
        Силы словно утроились. Войчемир уже не обращал внимания на царапины и синяки. Раз! Раз! Камни летели во все стороны, и вот уже появилась вторая ступенька, затем третья. Камни стали заметно меньше, и Войча приободрился. Похоже, сначала засыпали мелочью, а уж потом придавили чем-то потяжелее - для верности. Ну, мелочь - не проблема!
        Минут через сорок довольный Войчемир в очередной раз вытер пот со лба и повернулся к Ужику, желая продемонстрировать результат. Вот она, лесенка! Восемь ступенек, а дальше свод, вырубленный в серой скале.
        - Давай я. - внезапно предложил заморыш. Войчемир смеялся долго, что окончательно улучшило настроение. Пользуясь минутной передышкой, он поинтересовался, что тут, собственно, могло быть.
        - Храм, - Ужик указал на обломки колонн, окружавших скальный выступ. - Вход этот, похоже, прятали.
        Войчемир пригляделся. Действительно, скальная вырубка сохранила следы пазов - вход закрывали плитами. Значит, надо всем этим был храм, а под ним вроде как тайник! Войча вновь присвистнул и принялся за дело.
        Десяток мелких камней отлетел в сторону, и тут опять прозвучал свист - но уже совсем в иной тональности. Глыба - огромная, тяжеленная - закрывала проход, словно пробка.
        Войча помянул Карань, Косматого, всех его чад с домочадцами, но делу это помогло мало. Оставалось шатнуть поганую каменюку, которая и не подумала сдвинуться с места, и отправиться на поиски чего-нибудь подходящего, дабы объясниться с глыбой всерьез.
        Бродил Войча долго, но без особого толку. Удалось подобрать пару длинных палок и какой-то ржавый прут. Это было все же лучше, чем ничего, и Войчемир без особой радости вновь поднялся на холм. Эх, ну и работенка!
        Он покосился на глыбу - и обмер. Глыба исчезла. Войча протер глаза, изумленно обернулся… Глаза пришлось протирать вновь - каменюка лежала в десяти шагах, а на ее месте чернело неровное отверстие.
        - Ужик! - простонал бедолага. - Камень!
        - Какой камень? - заморыш смотрел куда-то в поднебесье, не иначе облака пересчитывал.
        - Ы-ы-ы! - внятно объяснил Войчемир, тыча пальцем в глыбу, но худосочный недомерок даже головы не повернул. Войча помянул Сокола вкупе с Дием Громовиком, вздохнул и решил, что лучше не переспрашивать. Затем вновь вздохнул и стал спускаться по ступенькам.
        Лестница обрывалась. Последняя ступенка висела в воздухе, а под нею темнел провал. Присмотревшись, Войча увидел, что пол подземелья находится не так уж и глубоко. Если повиснуть на руках и аккуратно спрыгнуть.,.
        - Не спеши! - Ужик каким-то образом оказался рядом. - Давай-ка, Зайча, поглядим…
        Постепенно глаза привыкли к полумраку, и из темноты проступили серые очертания стен, неровный свод, а ь глубине - что-то, похожее на большую нишу. На полу лежали камни - не иначе сверху попадали. Присмотревшись, Войча заметил, что некоторые из них не серые, а почему-то черные.
        - И все? - разочарованно выдохнул он. - А где же…
        - Подвинься.
        Заморыш самым невежливым образом отодвинул Войчу и скользнул в темный проход. Он спрыгнул мягко, словно кошка, быстро огляделся и шагнул вперед, к нише.
        - Эй. подожди! - Войчемир примерился, чтобы камень не попал под ногу, и спрыгнул следом.
        Он ждал темноты, но внизу оказалось неожиданно светло. Войча осмотрелся, ткнул носком сапога в неровный пол и провел пальцем по стене.
        - И тут камень! - констатировал он. - Понастроили, карань…
        - Иди сюда!
        Вежеством заморыш не отличался. Мелькнула вялая мысль объяснить этому недомерку, как должно обращаться к тридцать второму потомку Кея Кавада, но Войча понял - бесполезно.
        - Ну, чего там?
        Ужик сидел на корточках возле ниши и быстро отбрасывал камни. Между ними мелькнуло что-то темное. Войча поспешил на помощь. Пара камней отлетела в сторону…
        - Матушка Сва!
        На Войчу в упор глядело чье-то лицо. Оно было женским и почему-то черным. Понадобилось время, чтобы понять - никакой женщины под камнями нет. Идол! Каменный, ладно сделанный, со сложенными на груди руками и с высоким венцом на голове. Тонкие губы кривились надменной улыбкой, но большие выпуклые глаза были бесстрастны и холодны.
        - Как живая! - Войча покачал головой, любуясь тонкой работой. - Наши так не умеют… Между тем недомерок уже осматривал нишу.
        - Тут стояла. - Ужик кивнул на след от постамента - - Давай-ка ее, Войча, на место…
        Войчемир с опаской притронулся к холодному полированному камню. Затем, осмелев, рывком поднял идола и осторожно подтащил к нише.
        - Сюда?
        Постамент занял свое место, Ужик удовлетворенно кивнул и отошел в сторону.
        - Так… - он быстро окинул взглядом идола, затем взглянул по сторонам. - Ничего не замечаешь?
        - Замечаю, - согласился Войча. - Зеркала-то нет!
        Ужик нетерпеливо дернул рукой, словно от комара отмахивался:
        - Камни! Черные!
        Войча пригляделся. Действительно, среди серых камней, явно упавших сверху, темнели три, совсем на них не похожие. Один был аккуратно вделан в пол как раз напротив ниши. Два других, побольше стояли по сторонам чуть в глубине.
        - Трикутник! - рука Ужика указала на камни, - Трикутник с равными сторонами! Понимаешь?
        - Не понимаю, - честно признался Войча. - Лучше скажи, чего делать надо.
        - Делать? - заморыш пожал плечами, - Камни убери - серые. И проход надо освободить.
        Войча хотел спросить о Зеркале, но решил подождать. Камни - значит, камни…
        На все это ушло не меньше часа. Войча удовлетворенно оглядел сделанное. В подземлелье стало чисто, а проход, освобожденный от остатков завала, выглядел, словно еще вчера по нему ходили. Ужи к, однако, не обратил на это внимания. Он сидел на камешке и о чем-то думал, даже не отвечая на вопросы. Войча понял, что заморыша лучше не трогать, и решил заняться чем-то полезным. Надо было подумать об обеде, а заодно побеспокоиться о всеми забытом Тарпаныше, который умудрился нахватать репьяхов и теперь жалобно глядел на Войчемира, ожидая помощи. Войча обстоятельно побеседовал с бедным коньком, объяснив ему всю сложность их положения. Тарпаныш слушал, не перебивая, и Войчемиру даже показалось, что в его больших желтоватых глазах светится сочувствие. Пару раз Войча поднимался на самый высокий холм и глядел на широкую гладь Денора. Но румы не возвращались, и он окончательно убедился, что черные галеры ушли в море, на близкий Харбай, может даже, подумалось Войчемиру, они держат курс на Карань, и ему захотелось взглянуть хотя бы одним глазом на этот загадочный город. Вот ведь куда доходили анды в старину! А
теперь? За веселым застольем молодые альбиры любили хвастать, как они выгонят огров из степей, но никто и не заикался о Харбае. Выходит, и вправду мельчает народ…
        Ужика пришлось звать обедать трижды. Недомерок отмахивался, и Войче чуть было не пришлось волочь заморыша силой. Но даже у костра Ужнк о чем-то размышлял, вычерчивая палочкой прямо на земле непонятные фигуры. Войча вспомнил, что видел однажды свиток, где было нарисовано что-то похожее. Как ему объяснили, свиток был румский, и говорилось в нем о хитром искусстве землемерия. Войчемир тогда удивился, зачем делить землю на круги и треугольники. Впрочем, что взять с этих румов?
        Наконец наступил вечер. Войчу стало охватывать нетерпение. Целый день убили, а где же Зеркало? Но Ужик был по-прежнему глух и нем. Теперь он бродил около подземелья, глядя под ноги и время от времени поднимая мелкие камешки. Когда Войча в пятый раз спросил, зачем это нужно, заморыш соизволил пояснить, что пытается понять, где в этом святилище был дворик. Войчемир покосился на него, но переспрашивать не стал.
        Над горизонтом медленно поднималась луна. В эту ночь она казалась огромной, серебристый свет заливал мертвый город, освещая каждый камешек, каждую травинку. Лунная дорожка на Деноре росла, становясь все шире, и над неподвижной водой заструилось еле заметное сияние. Было тихо, красиво - и немного страшновато.
        - Пойдем - Ужик кивнул в сторону холма. Войча облегченно вздохнул. Наконец-то! Только зачем Зеркало ночью искать? Или заморыш думает, что при луне лучше видно?
        Скала в серебристом сиянии казалась ослепительно белой, а вход в подземелье налился густой чернотой. Ужик кивнул в сторону ступенек. Они сели у входа, Ужик чуть ниже, Войчемир чуть повыше, и стали глядеть в темный провал.
        - Я понял, - внезапно проговорил заморыш.
        - Все понял? - не без иронии осведомился Войча.
        - Да. Дворик был здесь. Понимаешь, меня сбили с толку колонны. Если над ними была крыша, ничего не вышло бы…
        - У кого не вышло? - оторопел Войчемир.
        - У гелов! - Ужик внезапно рассмеялся. - Это подземелье они прятали, но очень хитро. На холме стоял храм, а в храме - дворик, как раз на этом месте. Вот теперь все понятно…
        Войча хотел поинтересоваться, кому именно понятно, но сдержался.
        - Луна! - недомерок кивнул на серебристый диск. - Лунный свет должен падать как раз сюда. Наверное, в обычные дни вход был закрыт плитами, а в полнолуние плиты снимали.
        - Да зачем? - не выдержал Войча.
        - Сейчас увидишь.
        Потянулись томительные минуты. Войча то. и дело оглядывался, но вокруг ничего не менялось, разве, что луна поднималась все выше. Черная тень медленно отступала, и вот первые лучи коснулись края провала, высветив неровный камень свода. Затем стала видна ниша…
        - Гляди! - шепнул Ужик.
        И в тот же миг из тьмы выступили высокие зубцы короны на голове черного идола. Войче даже показалось, что полированный камень засветился старым золотом…
        - Представь себе, - заморыш заговорил быстро, но очень тихо. - Главное полнолуние года. Их чаклуны собираются здесь, в храме. Это храм лунной богини, значит полнолуние - ее праздник. И вот она появляется…
        - Ага! - Войча задумался. - Сначала венец, потом лицо…
        - Точно!
        Теперь уже Войчемир стал наблюдать внимательно. Вот свет спустился ниже, стали видны выпуклые темные глаза, затем осветилось лицо, и Войча вновь оценил работу неведомых мастеров. Богиня стояла как живая, холодно и надменно гляди на тех, кто нарушил ее покой.
        Ждать пришлось долго, но пот наконец весь идол осветился. Стал виден ровный пол, черный камень напротив ниши…
        - Здорово придумано! - Ужик покачал головой - - Луна не всегда поднимается именно так. Они строили, имея в виду как раз такую ночь - последнее полнолуние лета. В другое время здесь была бы одна тьма… Ну что, пошли за Зеркалом?
        - А-а-а… - Войча огляделся, но никакого Зеркала, понятно, не заметил. Ужик усмехнулся а хлопнул его по плечу.
        - Давай, Зайча! Спускайся и становись на тот черный камень…
        Войча вздохнул и послушно спрыгнул вниз. Он уже знал, что внизу не так темно, как кажется, но все же поразился. Подземелье было залито лунным светом, этот свет словно стоял в неподвижном воздухе, переливаясь маленькими искорками. В ушах зашумело, и Войче на миг показалось, что он попал на морское дно.
        Ужик спрыгнул следом, огляделся и вновь усмехнулся:
        - Давай!
        Войча сделал шаг, затем еще один. Внезапно показалось, что воздух стал плотным, как вода. Войча стиснул зубы и шагнул дальше. В голове запульсировала кровь, и он опустил глаза, чтобы не смотреть на каменный лик под высокой короной. Еще шаг, еще… Наконец под ногами появился знакомый камень.
        - Стань ровнее! - распорядился Ужик, - А теперь руки ладонями вперед!
        Ничего не понимая, Войча вздохнул и повиновался. И тут в воздухе что-то блеснуло. Войчемир едва удержался, чтобы не отскочить в сторону. Лунные блики заплясали перед глазами, огоньки слились в один, на миг все закрыла серебристая трепещущая пелена. Но вот она исчезла…
        - Матушка Сва!
        Пропал черный идол, исчезла ниша. Перед Бойчей была гладкая ровная поверхность, в которой отражался он сам - перепутанный, с отросшей бородой и всклокоченными вихрами. Еще не веря, Войчемир чуть подался вперед и увидел, что тот, другой Войча сделал то же самое. Так ведь это… Зеркало!
        Затаив дыхание, Войчемир молча смотрел на темную, переливающуюся поверхность. Она казалась живой, пульсирующей. Откуда-то из глубины накатывали радужные волны и медленно гасли, оставляя еле заметные отблески. Но все-таки это было Зеркало, и Войча видел себя в нем не хуже, чем если бы перед ним стояла пластина чистого серебра. Вот, значит, почему Зеркало - лунное!
        - И чего теперь? - шепнул он, боясь сдвинуться с места.
        - Не опускай рук! - быстро проговорил Ужик. - Вот так… А теперь спроси про Дверь.
        Войча обругал себя за недогадливость. Для того ведь и Зеркало искали! Он уже хотел ляпнуть что-то вроде; «Ну, ты! Где Дверь-то?», но вовремя прикусил язык. Кто бы его сейчас ни слушал, следовало быть вежливым. Даже очень вежливым.
        - Чолом, стало быть! - произнес он не без достоинства. - Извините, что потревожили. Нам бы Дверь… Ну, которая…
        Вышло не очень связно, но на большее Войча едва ли был способен. Оставалось ждать, что будет. Вначале все оставалось по-прежнему, и Войчемир решил, что следовало объясниться подробнее, но вдруг в глаза ударил яркий солнечный свет. Войча удивленно моргнул, а когда открыл глаза, то увидел самого себя, растерянного, с поднятыми руками, но вокруг был не сумрак подземелья, а желтая трава Акслона. И вдруг изображение стало быстро меняться. Желтые стебли травы слились в одно неровное пятно, блеснула в солнечных лучах темно-синяя речная гладь, и Войча понял, что смотрит на Акелон сверху, словно его предок Кей Кавад, паривший по поднебесью на гигантском орле. У Войчемира захватило дух, и тут желтые холмы Акелона исчезли, а под ним теперь была темная вола Денора. Войча понял, что мчится с невероятной скоростью куда-то на полночь. Стало страшно, как никогда еще не бывало и жизни, и Войчемир поспешил скосить глаза вниз. Хвала Заступнице, он он-прежнему стоял на черном камне, двигалось лишь изображение в колдовском Зеркале. Войча немного успокоился и вновь взглянул туда. Денор стал уже, с двух сторон
подступили высокие обрывистые берега, а вода внезапно вскипела белыми бурунами. Войча вспомнил - пороги! Ого! Это же, считай, полмесяца пути! Но тут пороги сгинули, Денор вновь стал ровным и гладким, а с боков подступила густая зелень. Лес! Так и до Савмата уже недалеко!
        Вскоре Войча стал узнавать знакомые места. Острова, куда он плавал вместе с братаном Сваргом стрелять уток, прибрежные села. И вот, наконец, показался Кей-город: серые неровные ниточки стен, высокие вежи Детинца…
        Войчемир покачал головой. Да, такого не видел никто, даже Кей Кавад. Куда орлу-тихоходу до Зеркала! Но почему Савмат? Выходит, Дверь там?
        Но Кей-город уже исчезал вдали, скрываясь за темной зеленью бесконечного леса. Войча качал лихорадочно соображать. Где это он? Кажется, они летят на закат. На закате - волотичи, там сейчас война… Вскоре он потерял счет маленьким речушкам, мелькавшим голубыми стрелками, лесным озерам, селам на прибрежных холмах. Затем вдали показался город, но Войча так и не понял, какой именно. Коростень? Или они уже залетели к улебам, и это Валин?
        Внезапно зеленое одеяло леса стало таять, исчезать, и вдали показались горы. Высокие пологие вершины медленно подступали от самого горизонта, и Войчемир окончательно растерялся. Где же это?
        - Харпийские горы, - послышался негромкий голос Ужика, о котором Войча совершенно забыл. Выходит, недомерок тоже все видит? Это хорошо, четыре глаза лучше двух!
        Горы теперь были всюду, вершины, то заросшие негустым лесом, то голые, каменистые, проплывали под самыми ногами, и Войча вновь покачал головой. Край света! В эти места лаже наместников не присылают. Живут тут какие-то харпы, никого не слушают, лишь раз в год присылают Светлому дань. И то, скорее не дань, а подарки. А за горами кончается Великая Ория и начинаются земли песьеголовцев, одноглазых людоедов-Харбае и франков, которые умеют ковать прекрасные мечи. Неужели туда?
        Но колдовской полет уже заканчивался. Горы выросли, и Войча увидел огромную скалистую вершину, окруженную венцом редкого кустарника. Затем замелькали склоны, поросшие высокими старыми соснами, и вот показалось ущелье - глубокое, узкое. Появились и пропали домики небольшого села, прилепившегося у подножия. Земля метнулась навстречу, и Войча вновь зажмурился, словно и вправду падал из неведомой выси.
        Но он по-прежнему стоял на черном камне, а в Зеркале теперь отражалась скала. Войчемир успел заметить потеки лишайника, облепившего темно-серый камень, и тут перед глазами появилась небольшая площадка. На ней стояло что-то напоминающее огромный каменный стол, а над ним, на ровной поверхности скалы, было выбито что-то знакомое. Войча узнал и поразился. Орел! Кеев орел! Вот куда залетел!
        Камень теперь был совсем рядом, и под самым орлом Войча успел разглядеть что-то странное, похожее на пятерню, впечатанную прямо в твердую скалу. Словно неведомый волат со всего размаха ударил по серому камню…
        И тут все пропало. Перед Войчемиром была лишь темная переливаюшаяся поверхность Зеркала - и его собственная физиономия с приоткрытым ртом и вытаращенными глазами.
        Войча перевел дыхание и хотел уже опускать руки, когда Ужик негромко напомнил: - Ключ.
        Ах, да! Войчемир вздохнул и послушно повторил:
        - Ключ!
        Мелькнула мысль, что надо бы добавить «Пожалуйста!», но тут по Зеркалу прошла легкая рябь. и оно вновь засветилось яркой синевой. Перед Бойчей был Савмат, окруженный зеленым полукольцом лесов и темно-синей гладью реки. Войчемир вновь увидел каменные вежи Детинца, но они тут же остались где-то в стороне. Он снова летел. но уже не на закат, а на полночь. Несмотря на огромную высоту, Войча все же не растерялся. Места были памятные, за два года он объездил все окрестности Кеевой столицы. Внизу появилась узкая извилистая речка, и Войчемир тут же узнал Быстрину. Бывал он и здесь вместе со своими кметами. Вот и село знакомое, куда они за полюдьем заезжали. Калачка называется…
        По Зеркалу вновь пошла рябь, и Войчемир решил, что это и есть ответ, но внезапно увидел звездное небо. Звезды были огромными и близкими, словно Войча поднялся через псе шесть Небес к подножию самого великого - Золотого. Войчемир узнал Лося с Лосенком, Бродницкий Шлях, Стожары и, конечно. Вечерницу, которая теперь и на звезду не была похожа - большая и круглая, словно Луна. Внезапно одна из звезд сорвалась с места, и по небу протянулась широкая огненная полоса…
        - Все…
        Войча с сожалением поглядел на пустое Зеркало. Теперь в нем не отражался даже он сам, зато появился Ужик, и не в драной рубахе, а о черном плаще, похожем на тот, что пропал в Змеевой Пустыне.
        - Спроси про себя!
        Войчемир так и не понял, кто это сказал - настоящий Ужик или Ужик-отражение. Совет пришелся по душе:
        - Ну, и чего там про меня? - Тут же он вспомнил о вежестве и спешно добавил:
        - Пожалуйста!
        Ужик-отражение усмехнулся и сгинул, а вместо него появился сам Войча, но совсем не тот, что прежде. На нем был багряный румский плащ, заколотый огромной, сверкающей белыми камнями фибулой в виде Сокола, на ногах - остроносые огрские сапоги, а на голове…
        Отражение пропало, и Войчемир так и не понял, что имелось в виду. Какой-то странный шлем, не иначе тоже румский…
        - Пошли, Зайча!
        Голос Ужика заставил очнуться. Зеркало исчезло. Перед Бойчей вновь был каменный идол в зубчатом венце и неровные серые стены, залитые лунным светом.
        Войчемир медленно опустил руки и тут только почувствовал, как затекло все тело. Сколько он здесь простоял? Вначале показалось, что с полчаса, не больше. Но потом он заметил, что тень успела сместиться, и не на пядь, а на целый локоть. Тогда сколько? Часа два? Больше?
        - Пошли, - повторил Ужик. - Тебе поспать надо.
        - Точно… - Войча устало зевнул, но тут же встрепенулся:
        - Ты погоди! А Ключ? Где его искать-то? Ты хоть понял?
        - Потом, потом…
        Заморыш потянул Войчемира за руку, и тот вновь подчинился. И действительно, спать захотелось до невозможности. Перед глазами замелькали серые вершины далеких гор, тонкие стрелки рек среди зеленого лесного моря, грозные вежи Детинца… Войча не помнил, как выбрался из подземелья, как брел по мертвому ночному городу. Запомнил он лишь Тарпаныша, который оказался почему-то не стреноженным, а вольно бродящим по холмам. Конек внимательно поглядел на Войчемира, и тому показалось, что Тарпаныш хочет ему что-то сказать. Впрочем, это могло и присниться - сон накатил и укрыл с головой, словно тяжелое мягкое одеяло…
        Разбудил Войчу голод. Не открывая глаз, он щелкнул зубами и принюхался, надеясь почуять знакомый запах печеной рыбы. Увы, пахло лишь травой и сухой пылью. Войчемир досадливо поморщился, привстал и с трудом продрал глаза. От костра остался лишь серый холодный пепел, а лежебока-Ужик вместо того, чтобы заняться делом, сидел чуть в сторонке и что-то внимательно разглядывал на земле, не иначе муравьев подсчитывал. На Войчино «Чолом!» он лишь дернул головой, явно не собираясь отвлекаться. Войчемир встал, подошел поближе и увидел, что муравьи тут ни при чем, а перед Ужиком на земле разложены несколько десятков маленьких камешков. Недомерок время от времени трогал их пальцем и рисовал прямо в пыли какие-то полоски - покороче и подлиннее.
        Войча понял, что Ужик окончательно отбился от рук, вздохнул и достал пустой мех, думая сходить за водой. Но голод вновь напомнил о себе. Войчемир, не удержавшись, полез в мешок, где хранилась провизия, оставленная усатыми бродниками. Мешок показался неожиданно легким, и Войча с досадой вспомнил, что вчера они честно поделили последнюю сухую лепешку. Вот карань!
        - Ужик!
        Ответа он, естественно, не дождался. Пришлось окликнуть заморыша еще раз. Ужик неохотно поднял голову и не отрывая глаз от своих дурацких камешков, бросил:
        - Чего?
        - Чего-чего! - возмутился Войча. - Жрать надо, вот чего!
        - Я занят…
        Войчемир вобрал в грудь побольше воздуха, дабы высказаться по поводу Ужиковых занятий, но любопытство все же пересилило, и он подошел поближе.
        Вначале Войчс показалось, что камешки лежат в полном беспорядке, то по отдельности, то небольшими кучками. Но затем он заметил что-то знакомое. Эти семь камешков похожи… Лось! А вот и Лосенок! А эта ракушка, похоже, Вечерница…
        - Звезды? - понял Войчемир. - Которые вчера?
        Ужик быстро кивнул, и Войча покачал гловой. Неужели заморыш все запомнил? И что он там ищет? Ведь Ключ скорее всего в том селе, что на Быстрице!
        - Поесть бы… - проговорил Войчемир уже совсем другим тоном. - Ты бы рыбки….
        Ужик помотал головой, но внезапно оторвался от своих камешков и виновато улыбнулся:
        - Извини! Все утро тут сижу… Знаешь что, сложи-ка костер - прямо на берегу. Я сейчас подойду.
        «Сейчас» явно затянулось. Войча успел набрать сухих веток, приготовить острые палочки для рыбы, но заморыша все не было. От скуки Войчемир принялся бродить по берегу, надеясь увидеть если не рыбу, то неосторожного рака. Но раки в это утро сидели, где им и положено - - на дне, и на чистом белом песке не было даже лягушонка. Внезапно Войчемир увидел впереди кусты склонившиеся к самой воде. Тут же вспомнилось, как однажды он нашел в таких кустах большую корягу. В коряге было дупло, а в дупле - толстый глупый соменок. В животе заурчало, и Войча поспешил вперед. Разувшись, он вошел в воду и тут же увидел среди ярко-зеленой листвы что-то большое и темное. Вначале подумалось, что это толстое бревно, но бревно было каким-то необычным. И только продравшись через тугие колючие ветки, Войчемир понял, что спрятано здесь, подальше от чужих глаз. Челнок! Маленький, обтянутый тугой кожей, с небольшим широким веслом, лежавшим внутри.
        Еще не зная, что делать с находкой, Войча вытащил челнок из зарослей и подогнал к песчаному берегу. Лодка, пусть и маленькая, это хорошо. Плыть Войчемир пока что никуда не собирался, но с челнока удобнее ловить рыбу. Интересно, кто его здесь оставил? Не иначе бродники - больше некому…
        Войча вернулся к костру и тут же увидел Ужмка. Заморыш медленно брел, глядя куда-то под ноги.
        - А я лодку нашел!. - поспешил похвастаться Войчемир.
        В ответ прозвучало нечто среднее между «угу» и «ага». Похоже, Ужик его просто не слышал. Дойдя до самого берега, недомерок присел на песок и вновь принялся рисовать черточки - подлиннее и покороче.
        - Рыба! - как можно мягче напомнил Войча. Ужик застонал, явно не желая отрываться от своих рисунков, и внезапно прищелкнул пальцами. В первый миг Войче подумалось, что заморыш В своей лаконичной манере попросту отдает приказ - рыбу наловить, поджарить и подать ему, Ужику, в готовом виде. Стерпеть подобное было трудно, и Войчемир уже был готов крепко обидеться, как вдруг послышался громкий плеск. Войча обернулся - маленькая красноперка билась на прибрежном песке, жадно глотая воздух и тараща круглые глаза.
        Плюх! Из воды выпрыгнул окунь - уже побольше. Тут только Войча сообразил, что происходит. и открыл рот, словно его самого выкинули из воды. Плюх! Плюх! Еще два окунька, затем небольшой сазан. По воде пошла рябь, мелькнул острый плавник, и на берег выбросилась щука - крупная, чуть ли не в два локтя.
        - Ужик! - простонал Войчемир.
        - Хватит? - заморыш вновь прищелкнул пальцами, и вода тут же стала гладкой и спокойной.
        Несколько минут Войча приходил в себя, затем, убедившись, что это не сон и не бред, аккуратно собрал рыбу и нанизал ее на палочки. Оставалось зажечь костер, но огниво осталось на холме вместе с остальными вещами. Возвращаться не хотелось, и Войча рискнул обратиться к своему странному спутнику, который, как ни в чем не бывало, продолжал что-то рисовать не песке.
        - Уж… Урс, ты это… Огниво не захватил? Заморыш, не отрывая взгляда от своих черточек, встал и, не глядя, сунул руку прямо в хворост. Послышался треск, и в воздух взметнулось горячее белесое пламя.
        У Войчи не хватило сил даже сказать «Ай!» или воззвать к Заступнице-Сва. Он понял, что от судьбы, равно как и от Ужика, не уйдешь, и решил заняться рыбой, хотя голод куда-то пропал, и Войчемиру больше всего на свете захотелось вновь оказаться в Савмате, где все по крайней мере ясно и понятно.
        Завтракали молча. Ужик был занят своими мыслями, а Войча боялся проронить лишнее слово. Наконец рыба была успешно съедена, и заморыш вновь повернулся к своим рисункам. Войча тихо встал, не желая мешать, но внезапно Ужик досадливо поморщился и ударил по песку своим маленьким кулачком.
        - Не выходит! Дурак я, Зайча!
        - П-почему? - оторопел Войчемир.
        - Не выходит! - недотепа откинулся на спину и устало потер лицо ладонью.
        - Никак не могу вспомнить, когда это было…
        Ясности не прибавилось, но переспрашивать Войча поостерегся. А то щелкнет заморыш своими пальчиками, и превратишься в лягушку. И хорошо, если в лягушку!
        - Вечерница не должна она тут быть! - кулачок вновь ударил по песку. - Не понимаю…
        - И я не понимаю! - не выдержал Войчемир. - Чего ты дурня валял? Мы с тобой, вроде, одно войско, считай - товарищи, доверять друг другу обязаны!
        - Ты о чем? - Ужик вновь потер лоб и лег навзничь, прикрыв глаза.
        - А о том! - отчеканил Войча. - Зачем врать-то? Мол, не чаклун я, колдовать не умею! Теперь понятно, как ты рыбу довил!
        - А-а! - равнодушно протянул недомерок. - Рыбу я как раз нормально ловил
        - крючком. Это сегодня времени нет. А по поводу колдовства… Я же тебе говорил. Мы, рахманы, чаклунством не занимаемся.
        - Ну да - скривился Войча. - Как же! Видели!
        - Ну… Как тебе объяснить? Ты своим мечом можешь дрова рубить? Если очень нужно будет?
        Войча представил, как он рубит дрова дедовским мечом…
        - Меч не для этого ковали, - кивнул Ужик. - Вот и мы, рахманы, другим заняты. Но мечом дрова рубить можно. И мы тоже, если очень потребуется…
        - Это с погодой? И с комарами? Которые не кусались?
        Недомерок улыбнулся, и Войче вспомнилось, как он удивлялся странному поведению комарья.
        Вот оно что!
        - Погоди! - ВоЙчемир быстро припомнил все, что довелось испытать в пути.
        - Чугастр! Который за орехами ходил! Ты тогда вроде как запищал! И навы… И опыр! Это ты его отогнал?
        Недомерок вновь усмехнулся, и Войча мысленно обозвал себя последним олухом. Ну как он мог не догадаться' Ведь страшнее чугастра в лесу никого нет! Разве что навы - которые тоже обошли их стороной! И Страшилка… Старшая Сестра!
        - Ужик, а почему Страшилка… Ула… Почему она так с тобой говорила? Потому что ты сразу понял, кто она?
        Заморыш нерешительно почесал кончик носа:
        - Ну… Понимаешь, та девочка, что погибла в селе, была очень красивой. Поэтому Старшая Сестра и приняла ее вид. Ну, а я… В общем, ты увидел ее совсем другой…
        Вспомнилось отчаяние Улы, когда она взглянула Бойче в глаза и увидела себя - такой, какой ее сделал Ужик. И Войча внезапно почувствовал острую жалость к той, что ради него покинула свои призрачные владения. Конечно, Ужик молодец, но все-таки… Эх, Страшилочка!
        - Ну, а со Змеями у меня ничего не вышло, - вздохнул заморыш. - Сам видел
        - едва не погибли. Предупреждал меня Патар! И сейчас тоже…
        - Почему не вышло? - поразился Войчемир. - И со Змеями вышло, и сейчас. Зеркало нашли, Дверь тоже найдем - гора приметная. А Ключ где-то в селе. Я это село знаю…
        - А как ты представляешь себе Ключ?
        - Ну… - Войчемир сделал вид, что проворачивает нечто в замке. - Такой… Большой, медный…
        Ужик покачал головой: - Разве ты не понял? Помнишь отпечаток руки на скале? Это человек!
        - Человек?
        Войча открыл рот - не хуже окуня, хотел что-то сказать, но слов не нашлось.
        - Зеркало показало место, где он родился, и время. Звезды! Они ведь не стоят на месте. А одна звезда - падающая, приметная. В селе редко помнят, когда кто родился, но тех, кто появился на свет в день Упавшей Звезды, конечно, знают. Но ведь звезды падают не так редко…
        - И ты, значит, решил посчитать, когда это было? - недоверчиво покосился Войча.
        - Да разве такое сосчитаешь?
        Ужик махнул рукой:
        - Да это просто! Патар в полчаса разберется. Жаль, хотелось самому. Тут ведь еще одно… Ты хоть представляешь, что это за Дверь?
        Вопрос предполагал несколько ответов. От честного «Понятия не имею» до не менее честного «Светлый разберется». А действительно, что там, за Дверью? Да и что за Дверь такая - скала, а в ней рука отпечатана? Не бывает таких дверей!
        - Я вот чего думаю, - рассудил Войча, - дело это важное, раз сам Светлый нас послал. Не иначе гелы чего припрятали…
        Заморыш покачал головой:
        - Нет, Дверь явно старше. Гелы знали об этом, но не больше. Как бы не наткнуться на чумную могилу…
        - Как? Почему могилу? - не понял Войчемир.
        - Ну, представь, мы случайно раскопали могилу, а там - чума. Не нравится мне это все…
        - Светлому виднее! - авторитетно заявил Войча. - Наше дело маленькое. Нашли - и хорошо!
        - Нет. Это как раз касается нас - рахманов. Поэтому Патар и послал меня.
        - Ага! - встрепенулся Войчемир. - Вот ты и скажи, чем это вы занимаетесь? А то юлишь, точно и вправду уж.
        - Это не так легко объяснить, - улыбнулся заморыш, но Войча решил не отступать:
        - А ты попробуй! Может и пойму. Ужик помолчал, а затем заговорил медленно и очень серьезно:
        - Мир, что создан Соколом, тот, в котором мы живем, не единственный. Миров много, и некоторые из них - совсем рядом. Мы, рахманы, нечто вроде посредников. Но если нашему миру что-то грозит, мы вмешиваемся. Равновесие не должно быть нарушено, иначе мир просто погибнет. Представь, если рухнет граница между миром живых и миром мертвых' А ведь это еще не самое страшное, что может быть. Иногда это какая-нибудь мелочь - на первый взгляд. Есть легенда, что один великий чаклун создал кольцо, в котором собрал все силы мира. На вид - простое колечко, маленькое такое. Он думал, что оно приведет его к власти, но подобное волшебство просто погубило бы все - и Землю, и Небо. И тогда один рахман собрал своих друзей и уничтожил это кольцо. Чаклун погиб, и все стали жить долго и счастливо…
        - Это что, и вправду было? - поразился Войча.
        - Это легенда, - Ужик улыбнулся. - Волшебных колец я ни разу не видел, а главное - всеобщего счастья не бывает, сколько ни уничтожай злых чаклунов. Но хранить равновесие - это действительно наша обязанность.
        - И ты думаешь, что Дверь… - понял Войчемир.
        - Да, думаю, - перебил заморыш. - И очень это мне не нравится. Надеюсь, Патар разберется…
        Войча задумался. Конечно, альбиру должно выполнять приказы, а не мудрствовать, в том служба и состоит. Но, с другой стороны, голова приставлена к телу не только чтобы шлем носить. Впрочем, с Дверью можно не спешить, все равно Ключ неизвестно где. А если точнее, неизвестно кто…
        - Ничего! - бодро заявил он. - В Савмат вернемся, доложимся, и пусть Светлый с твоим Патаром решают. На то им и власть дана.
        Ужик кивнул, но как-то не особенно уверенно.
        - Ты о другом подумай, - продолжал Войча, вновь почувствовав себя командиром, - Как нам до Кей-города добираться? Спешить нам теперь не надо, успеем, так может в обход пойдем? Ну их, этих Змеев! Сгорим - и все насмарку, других посылать придется…
        - В обход? - вяло откликнулся Ужик. - А как?
        - А так! - хмыкнул Войча, довольный своей находчивостью. - Через Денор! Челнок я нашел - это раз. Двое в нем поместятся - это два. А в неделе пути отсюда, если на восход идти - Белый шлях, по которому с Харбая соль возят. Пристанем к каравану - и как раз до Савмата.
        - А Тарпаныш? - улыбнулся недомерок, и Войча невольно вздохнул. Не везет им с конями!
        - Отпустим. Найдет своих. А не найдет - к настоящим тарпанам пристанет…
        Войча вновь вздохнул. Он уже успел привязаться к лохматому коньку. Да что делать?
        - Ты вот чего, Ужик. Тебя кони вроде как понимают. Так ты Тарпанышу объясни…
        - Я попытаюсь, - Ужик улыбнулся, и было непонятно, шутит он или говорит всерьез, - Значит, через Денор? А огры?
        - А что - огры? - несколько смутился Войча. - Ну, огры…
        Всадники - полтора десятка крепких парней в высоких островерхих шапках - вылетели из-за холма, как только челнок мягко ткнулся о прибрежный песок. Войча даже не успел схватиться за меч. Да и к чему хвататься? Враз голову снесут…
        - Чолом! - гортанно выкрикнул скуластый воин, по всему видать - командир.
        - Чолом, - вздохнул Войчемир, разглядывая короткие халаты, знакомые остроносые сапоги, сабли в кожаных ножнах, ярко-желтые сагайдаки. Огры! Выходит, следили…
        - Я - Оглай, сотник Великого Хэйкана, - скуластый говорил по-сполотски правильно, но с заметным акцентом. - Кто вы такие?
        Тут только Войчемир заметил белый конский хвост, привязанный к древку копья. Точно - сотник. У тысячника таких хвостов целых три. - Это Уж… То есть Урс, он рахман, - Войча кивнул в сторону недомерка, который с совершенно безмятежным видом глядел куда-то в небо. - А я есть…
        Войча для солидности прокашлялся и повторил:
        - А я есть Войчемир сын Жихослава, Кеев кмет!
        Оглай внимательно поглядел на Ужика и внезапно поклонился:
        - Чолом, рахман! Да будет твоя молитва услышана Высоким Небом!
        - Чолом! - откликнулся Ужик и добавил несколько слов по-огрски. Что именно, Войчемир от волнения не понял.
        - Мы рады приветствовать на нашей земле рахмана, - продолжал Оглай. - Но что делаешь тут ты, Кеев кмет?
        Войча замялся. Он помнил, что по условиям мира воины Светлого не могут без разрешения хэйкана переправляться через Денор. Надо же, нарвались!
        - Постой… - сотник внимательно поглядел на Войчу. - Твое лицо мне знакомо. Я видел тебя в Савматс, в прошлом году! Ты…
        - Войчемир я, - вздохнул Войча, - сын Жихослава…
        - Кей Войчемир? - Оглай даже привстал в седле, и тут же по рядам всадников прошелестело: «Кей! Кей!».
        - Да. Кей Войчемир.
        - Племянник Светлого?!
        Не дожидаясь ответа, сотник соскочил с коня и низко поклонился. Весь отряд тут же последовал его примеру. На миг Войча ощутил нечто вроде гордости. Не одному Ужику кланяются!
        - Приветствую тебя, Кей! - Оглай резко взмахнул рукой. - Извини, что не узнал сразу.
        Войча приосанился. Для кого он Зайча, а для кого - и Кей! Тридцать второй потомок Кавада - не шутка! Вспомнился Светлый, принимавший в Большом зале дворца огрское посольство. Войчемир нахмурился и важно проговорил:
        - А здоров ли дядя мой. Великий Хэйкан Шету?
        Кажется, он не ошибся. По хитрой посольской науке хэйкан для Войчи - «дядя», хотя на самом деле родство было более чем отдаленным - по Сваргу, женатому на сестре огрского владыки.
        - Хэйкан здоров! - отчеканил Оглай. - А здоров ли Светлый Кей Мезанмир, государь сполотский и всей Ории?
        - Дядя здоров, - не задумываясь, проговорил Войча, помня, что именно так положено отвечать В таких случаях.
        Оглай покачал головой:
        - Ты давно не был дома, Кей. Светлый болен - и очень тяжело. Хэйкан повелел Тай-Тэнгри и всем шайманам молиться за его здравие…
        Войча совсем растерялся. Как же так? Значит, дядя действительно болен?
        - Мне… Нам надо домой… - проговорил он нерешительно, но затем поправился и произнес веско, как и надлежит Кею:
        - Сотник! Ты доставишь нас в Савмат! И немедленно!
        Глава шестая. Коростень
        Отчаянные крики смолкли, и теперь слышался лишь треск горящего дерева. Огонь вырывался из окон, подбирался к стропилам, плясал на высоком резном крыльце. Тех, кто заперся в доме, уже не было в живых, и пламя довершало свою страшную работу. На двор успел вырваться лишь один, но и он лежал неподалеку от крыльца со стрелой в спине. Огонь подступил вплотную, и оперение - длинные гусиные перья - вспыхнуло, затем загорелась стрела, а по белой окровавленной рубахе стали медленно расползаться черные пятна. - Почему они не сдаются? Улад спросил это, ни к кому не обращаясь, разве что к самому себе. Казалось, это уже не должно удивлять. Каждое село, каждый поселок приходилось брать с боем, но это мужество, бессмысленное и безнадежное, по-прежнему поражало.
        - А ты бы сдался?
        Сварг, стоявший рядом, оказывается, слышал. Молодой Кей мельком взглянул на брата. Тот стоял ровно, сжав тонкие бледные губы, и невозмутимо глядел на гибнущий поселок. Но спокойствие было кажущимся. Улад чувствовал - брат чем-то недоволен. Еще один выигранный бой, еще одна маленькая крепость, взятая приступом. Но что-то было не так…
        Они наступали уже третью неделю. Лодьи шли вверх по реке, постепенно приближаясь к Корос-теню. Путь был недальний, но волотичи словно обезумели. Они атаковали днем и ночью, пускали, вниз по течению горящие плоты, травили колодцы и зерно в амбарах, резали тех, кто случайно шагнул за лесную опушку. Ни пепел сгоревших поселков, ни трупы, застывшие на острых кольях, ни обещание пощады - ничто не могло заставить сдаться тех, кто шел за Велгой, Улад окинул взглядом взятый поселок. Картина уже стала привычной: трупы у ворот, кметы с узлами, спешащие отнести добычу на лодьи, толпа пленных, которых подгони ют древкам и копий. Так было везде. Молодой Кей заметил Щеблыку, который покрикивал на молодых ополченцев, неумело вкапывающих в землю колья. На них предстоит висеть тем, кого взяли с оружием в руках. Остальных просто перебьют - кроме женщин, которых через несколько дней продадут вездесущим торговцам, слетавшимся на добычу, как навозные мухи.
        Среди ополченцев Улад с удивлением заметил нескольких волотичей в знакомых белых рубахах, но тут же вспомнил. Отряд Антомира! Старый дедич собрал-таки своих людей. Теперь это стало проще, войско Кеев побеждало, как должно побеждать - сейчас и всегда.
        - Она или дура, или прекрасный полководец, - негромко бросил Сварг, и младший понял, что брат говорит о Велге.
        - П-почему? - удивился Улад. - Что она такого придумала? Посылает людей на верную смерть…
        - Что придумала? - Сварг дернул плечом. - Вот это! Ладно, пойдем! Насмотрелись…
        Делать в захваченном поселке было больше нечего, Кметы и сами завершат то, что начали. Молодой Кей мельком подумал, не забудут ли улебы оставить для своего командира его законную долю добычи - помоложе и покрасивее. Воины быстро заметили, что Улад не отказывается от таких подарков, и охотно отбирали молоденьких пленниц. Вначале Улад немного смущался, но потом привык. Он на войне, он в стране врага; эти дочери и сестры бунтовщиков иного не заслуживают.
        Братья подошли к пристани, куда сносили добычу. Улад тут же заметил Кобника. На бродяге теперь была роскошная бобровая шуба, не хуже чем у Антомира, которую он постоянно носил, сгорая от жары. Впрочем, добычу ему таскать не приходилось, это делали кметы, которых Сварг специально приставил к чаклуну. Улад так и не понял, для чего. То ли охранять, то ли сторожить, а, может, и для того, и для другого.
        Сварг оглянулся назад, где над лесом поднимался черный дым, и покачал головой:
        - Что она задумала?
        - А н-ничего не задумала! - резко бросил Улад, который теперь почти всегда заикался, когда приходилось говорить о Велге. Молодой Кей заметил это, но справиться с собой не мог. Его душила ненависть, и Улад даже не мог до конца понять, что тому причиной. Его злило, что сероглазая Гадюка красива и умна, но не это было главным. В девушке было еще что-то, и это «что-то» выводило из себя, не давая рассуждать трезво.
        - Братишка! - широкая ладонь старшего мягко легла на плечо, и Улад тут же успокоился.
        - Врага нельзя недооценивать, Улад. Вспомни, чему учил отец. На войне всегда ставь себя на место противника.
        - Н-нет! - раздражение вновь вспыхнуло, и молодой Кей чуть не подавился воздухом, - Она не может быть на нашем месте! Она - холопка, ее м-место в хлеву, а она ведет себя…
        - Как правительница, - спокойно закончил брат. - Так вот почему ты ее так любишь!
        Усмешка, мелькнувшая на лице Сварга, заставила на миг устыдиться. Да, брат прав. Велга держит себя, как государыня, как Кейна - Улад сам видел это. Холопка не должна быть такой! Она не имеет права…
        - Ну-ну! - насмешливый голос брата вернул к действительности, - Не забывай, мы - Кей. Мы не злимся, мы - караем. Придет час и для твоей сероглазой. А пока я хочу понять…
        Сварг снял тяжелый шлем и долго вытирал вспотевшее лицо. Затем заговорил негромко, но веско, словно подчеркивая каждое слово:
        - Она сейчас правительница, нравится нам это или нет. Она возглавляет державу, которую мы никогда не признаем, но эта держава уже существует. Она умна и неплохо разбирается в обстановке. Слабость ее в том, что она никогда не командовала войсками. Я очень надеялся на это, братишка. Тому, кто не водил в бой десяток, нельзя поручать тысячу…
        Молодой Кей внезапно подумал, что брат имеет в виду его самого. В душе шевельнулась обида, но он заставил себя успокоиться. Сварг прав.
        - Вспомни! Вначале ей помогала эта нежить - Мать Болот, Старый - все равно кто. Тогда она могла воевать без особой оглядки. Но легкие победы развращают. Что будет она делать теперь, когда мы сравняли ставки?
        Улад задумался. Да, после страшной ночи, когда кровь брызнула на серый камень, боги - или нежить - отшатнулись от Гадюки. Ее войскам пришлось воевать по-настоящему, а тут почти безоружные волотичи ничего не могли поделать с закованными в латы кметами.
        - Я стал прикидывать, что сделал бы на ее месте. Допустим, у меня много людей, большая территория, мне верят. Но мои войска не умеют сражаться, и у меня мало оружия. Зато время - на моей стороне. Вспомни - отец болен.
        Молодой Кей вздохнул. Это уже не было тайной. Весть о болезни Светлого разнеслась по всей Ории. Улад знал, что брат отправил верного человека - старшего кмета Поклада - в Савмат, и тот регулярно слал оттуда гонцов. Новости не радовали. Отцу не становилось лучше, Рацимир собирал Своих кметов, Валадар - бродников, а за Денором зашевелились огры.
        - Я бы сделал вот что, братишка. Прежде всего, дал бы приказ держаться до последнего. Мы тратим на каждую крепость день - а за день можно сделать очень много. Кроме того, нам приходится быть жестокими, а это прекрасный повод для мести. Чем больше мучеников - тем крепче сопротивление. А за это время я бы готовил войско, искал оружие и уводил людей в леса. Когда враги, то есть мы с тобой, подошли бы к Коростеню, я бы сжег город и начал войну на истощение. Ведь мы не можем удаляться от реки дальше, чем на полет стрелы. Представляешь, сколько можно воевать в этих лесах! Я бы воевал тут лет двадцать…
        Улад взглянул на спокойное лицо брата, и ему внезапно стало страшно.
        - Хвала Соколу, ты не на ее стороне!
        - Да уж! - Сварг мрачно усмехнулся. - Я бы не сплоховал! Да и не нужно воевать столько лет! Если с отцом что-то случится, нам с тобой будет не до волотичей. Понимаешь?
        Этого Улад не понимал, а если и понимал - то не до конца. Кто бы ни стал Светлым, он должен будет помочь брату. А если Светлым станет Сварг, то Гадюкой займется он сам. Как бы ни ссорились Кеи, они остаются братьями. Кроме того, даже Рацимир не пойдет против воли отца…
        - Помочь нам может одно, братишка, - если Велга соберет все, что у нее есть, и даст бой под Коростенем. Этот бой мы должны выиграть, и мы его выиграем. Мы их просто перебьем - всех! Но она на такое не пойдет…
        Уладу вспомнился спокойный, уверенный голос девушки. Да, такая может догадаться. Умна Гадюка, умна! Но тут же в ушах зазвучал другой голос, тот, что он слышал ночью, на маленькой поляне у погасшего костра. Слухач, лазутчик Антомира! «Она своей Золотой Бабе верит. Говорит пока она с нами, будет нам победа, а Кеям - погибель». Он еще подумал тогда…
        - Б-брат! - от волнения кровь прилила к лицу в ушах словно застучали невидимые молоточки. - Я знаю! Я уверен! Она примет бой!
        И отвечая на недоуменный взгляд старшего, Улад заговорил быстро, сбиваясь и заикаясь почти на каждом слове:
        - Я уверен! Она… Г-гадюка… Она в-верит Матери Болот… То есть Старому, но она д-думает… Она считает, что М-мать Болот всегда с нею! Наверно, ей кажется, что мы побеждаем, потому что ее нет с войском. Поэтому она обязательно примет б-бой! Она сама возглавит войско!
        Улад замолчал, глубоко вздохнул и еще раз вспомнил все, что довелось узнать о Велге - и от нее, и от других. Да, умна. Да, ненавидит сполотой, и особенно - Кеев. И эта ненависть страшна тем, что идет не только от сердца, но и от рассудка. Но все ее расчеты строятся на песке! Она верит в свою Золотую Бабу!
        - А ты ее, кажется, неплохо понял, - подумав, заметил Сварг. - Ладно, поглядим. Надеюсь, ты не ошибаешься…
        Брат кивнул и направился к своей лодье. Улад догадался, что Сварг хочет остаться один. В последние дни он часто уединялся, не подпуская к себе даже Пораду. Молодой Кей, понимая, что старшему лучше не мешать, не спеша прошелся вдоль берега. Возле близкой опушки белело что-то знакомое. Улад всмотрелся - лошадиный череп на высоком столбе, а рядом - потемневший от времени усатый идол. Странно, такого он еще не видел. Может, это и есть Извир - Старый?
        Неподалеку воины уже ставили шатер. Предстояла ночевка, и молодой Кей оценил предусмотрительность своих улебов. Он вдруг представил, что восстал не Коростень, а Валин, и на миг похолодел. Нет, такого не может быть! Он, конечно, не Сварг, но и улебы - не волотичи. А главное - Велга. Такие, как Болотная Гадюка, рождаются, наверное, раз в сто лет. И хорошо, что она родилась не в Валине!
        Улад запахнул полог и, не глядя, сбросил с головы шлем. И тут же услышал шорох, точно по мягкому ковру пробежала мышь. Молодой Кей резко оглянулся и увидел что-то белое.
        - К-кто?
        - Я… Я, Алана…
        Та, что отвечала, была не меньше испугана, чем сам Улад. Мгновенье он стоял, ничего не понимая, а затем усмехнулся. Ну, конечно. Его парни притащили какую-то девчонку! Неплохо, самое время отвлсчься.
        - Ты напугала меня! - произнес он сердито, хотя и не гневался. Что сердиться на этих пастушек, которых в лучшем случае ждет невольничий рынок где-нибудь в Хорее, а в худшем - речное дно?
        В полутьме прозвучало испуганное: «Прости, Кей!», но Улад уже не слушал.
        - Подойди сюда!
        Он распахнул полог и взглянул на залитое слезами лицо. Ничего особенного
        - длинные косы, маленький, чуть вздернутый нос. Разве что глаза зеленые - приметные.
        Улад почти не помнил тех, кого ташили к нему в шатер после каждого боя. Они надоедали ему сразу, и он отдавал пленниц своим улебам, не интересуясь, что с ними станется. Однажды ему пришлось поговорить с Порадой. Разговор вышел не из приятных, подруга брата заступилась за одну такую, имени которой Улад уже не помнил. Совсем маленькая была девчонка, лет тринадцати. Когда она поняла, что ее ждет, то упала Уладу в ноги и молила оставить при себе, обещая во всем слушаться, во всем угождать. Улад отмахнулся и отдал ее кметам. После разговора с Порадой молодой Кей, не желая ссориться с подругой брата, поинтересовался, что стало с девчушкой. Он опоздал - кметы, натешившись, просто кинули ее в реку, связав по рукам и ногам.
        Алана стояла неподвижно, и Улад заметил, что девушку бьет крупная дрожь. Он вновь усмехнулся - страшно! Небось когда сполотов резали, страшно не было.
        - Ты замужем? - поинтересовался он, не потому что было интересно, а чтобы увидеть, как она станет отвечать.
        Алана начала что-то быстро говорить на своем малопонятном наречии, и Улад с трудом разобрал, что она не замужем, но у нее есть жених, и осенью должна быть свадьба..
        Молодой Кей скривился - понятно, за кого сейчас воюет ее жених. А может, уже не воюет, может, именно для него Пес Щеблыка готовит кол. Впрочем, ему, Уладу, до этого нет дела. Все эти девчонки, дрожащие и покорные, были на одно лицо, ни одну не хотелось оставить хотя бы на несколько дней. Разве что Тумилу. Улад уже много раз жалел, что погорячился и бросил дочку дедича разъяренным кметам, словно кость псам. Таких красивых ему больше не попадалось. Вот только Велга… Уладу вдруг представилось, что сероглазая Гадюка здесь, в его шатре…
        - Что стоишь?
        Девушка вздрогнула от резкого злого тона, и Улад, не сдержавшись, со всего размаху ударил ее по лицу. Алана всхлипнула, но смолчала, боясь рассердить грозного Кея. Улад хмыкнул - боится! Правильно, так и должно быть! Так и будет!
        - Сапоги сними! - буркнул он и поудобнее откинулся на мягкие подушки.
        Черные лодейные носы быстро приближались к низкому песчаному берегу. Весла раз за разом поднимались и вновь падали, обдавая гребцов фонтанами брызг. Скорее, скорее! Надо успеть, пока те, на берегу, не опомнились, не взялись за оружие, не достали стрелы из колчанов…
        Улад стоял у мачты и смотрел на высокий мыс, на котором темнел ровный полукруг частокола. Еще один поселок, но на этот раз предстоит не просто бой. Маленькая крепость на мысу со странным названием Бусел - последняя перед Коростенем. Молодой Кей чувствовал, как его охватывает азарт. Еще один день, еще одно выигранное сражение, и они встретятся с Гадюкой лицом к лицу. Велга должна принять бой! Она не уползет в свои болота, не спрячется, чтобы кусать исподтишка. Слишком гордая - и слишком доверчивая. И хорошо, что так!
        Кметы были уже наготове, сжимая мечи и секиры. Лица под стальными шлемами спокойны и решительны. Улад мог быть доволен, за эти недели его улебы показали себя неплохо. Сам Сварг хвалил валинский отряд, и молодой Кей надеялся, что брат позволит ему пойти в решающий бой вместе с улебами. Хорошо бы возглавить центр - там труднее всего. Или правый фланг - это почетно…
        Берег был уже близко. Передовая лодья ткнулась носом в песок, и Улад ждал, что сейчас из-за прибрежных кустов градом посыпятся стрелы. Так бывало почти каждый раз, и воины уже приготовили большие красные щиты. Но мгновения шли, а впереди по-прежнему было тихо. Лодью резко тряхнуло - берег! Улад взмахнул мечом и с криком: «Сокол!» спрыгнул в воду.
        - Сокол! Сокол! Слава! - подхватили кметы, прыгая следом. Вода доходила до пояса, но песчаная коса была совсем рядом. Улад побежал вперед, настороженно глядя на пустой берег. Наверное, ловушка! Сейчас они ударят, такой момент невозможно упустить!
        Но берег молчал. Улада охватило знакомое чувство - скорей! Пусть враг наконец покажется! Хуже нет такого ожидания! Он ждал, что вот-вот из-за деревьев мелькнут знакомые белые рубахи, и над лесом прогремит: «Велга!». Но время шло, под ногами был уже прибрежный песок, кметы деловито выстраивались, приводя в порядок оружие и доспехи, но волотичей все не было.
        Лодьи одна за другой приставали к песчаной косе. Наконец Улад заметил брата. Сварг быстро вышел на берег, резко повернулся в сторону поселка, с минуту разглядывал его, а затем махнул рукой. Улад понял - похоже, боя не будет. Во всяком случае, здесь. Значит, можно оставить отряд на Прожада, старого седого вояку, заменившего Сновила, и подойти к Сваргу.
        Брат заметил его, кивнул, указывая место рядом с собой, и быстро зашагал по широкой тропе, ведущей к Буседу. Кметы тут же окружили Кеев, прикрывая их щитами, но осторожность была излишней. Никто не нападал на отряд. Тропа была пуста, пустыми оказались несколько убогих землянок, в которых жили рыбаки. Сети сушились на высоких кольях, в одном из дворов еще дымила печь-каменка, но люди ушли.
        У подножия холма все стало ясно. Ворота были открыты, а из поселка доносилось знакомое карканье - там пировали вороны. Для верности Сварг выслал разведку, но она лишь подтвердила то, что поняли все - Бусел пуст. Впервые за три недели водотичи не стали защищать свои дома. Живых в Буселе не оставалось - только мертвые…
        …Трупы торчали на кольях - посиневшие, обезображенные, многие с выжженными глазами и обрубленными кистями рук. Страшные памятки стояли по всему поселку - от ворот до главной площади. Их было больше двух десятков - настоящий праздник для воронья, слетевшегося со всей округи. Улад успел за эти недели свыкнуться с подобным зрелищем, но все же почувствовал, как сжимается сердце - ведь это были свои!
        Погибших узнали. Трое были пленными, попавшими к волотичам еще в Коростене. Остальные - люди Антомира, из тех, кто пытался пробиться к Кесву войску или был послан с тайным поручением. Уладу подумалось, что среди них может быть Слухач - тот, кто говорил с ним о Велге. Скорбь сменилась гневом. Враги ответят! И Прежде всего ответит она - Гадюка!
        Сварг мрачным взглядом окинул брошенный поселок, коротко распорядился снять и похоронить казненных, все же остальное - сжечь. В домах и амбарах остались немалые запасы, но к ним не притронулись. Все уже знали - опасно. Опасно брать со стола краюху хлеба, пить воду из колодца, даже надевать чистую рубаху, брошенную на хозяйскую кровать. Всюду может быть яд - в хлебе, в воде, даже в полотне, пропитанном неведомым зельем. Лишь воздух оставался неотравленным, но и в нем плавал трупный дух.
        Братья вышли из поселка и направились обратно к берегу. Сварг молчал, а младшего душила ненависть. Такое нельзя прощать! Мятежники предупреждали - и на вас найдутся колья! Улад с сожалением вспомнил, что пленных волотичей на лодьях почти не осталось. А жаль! На тех же кольях следовало повесить мятежников, чтобы не было сомнений, за кем последнее слово. Он подумал о зеленоглазой девчонке - Алане, которую чуть было не решил оставить при себе. Чем-то она приглянулась, может покорностью, с которой сносила все. Девушка надеялась выжить, но Улад злорадно усмехнулся. Нет уж! Пусть ответит за все! Сначала он отдаст ее своим улебам, а потом - на кол! Здесь же. на берегу! И это не он убьет ее, это Велга - проклятая Болотная Гадюка, кровожадная тварь, готовая воевать до последнего волотича. Значит, так и будет!
        Между тем Сварг подозвал Антомира, кутавшегося в свою нелепую шубу, словно уже наступила зима, и о чем-то долго беседовал с ним. Затем вновь подошел к брату.
        - Пойдем!
        Они отошли подальше. Старший оглянулся на горевший поселок, и лицо его передернулось:
        - Понял?
        - Да… - тихо ответил младший, - Мы отомстим!
        - Отомстим! - кивнул Сварг. - Но я о другом. Коростснь рядом, а они ушли. Что это значит? Велга не примет боя?
        - Почему? - удивился Улад.
        - Да очень просто! Перед главным сражением лишний день никогда не помешает. Время нужно ей, а не нам. Тут бы ей и задержать нас, а Велга приказала отступить. Значит, она может бросить и Коростень! А вот тогда - плохо! Очень плохо, братишка!
        Улад задумался. Да, будет плохо. Ищи потом волотичей по лесам! Но Велга должна принять бой! Должна!
        - Я посылаю разведку, - помолчав, добавил Сварг. - Над обязательно узнать…
        - Отправь меня! - вскинулся младший. - Я все узнаю!
        - Ты что?! - Сварг даже отшатнулся, - Ты понимаешь…
        - К-конечно! - загорелся Улад. - Это слишком важно! Тебе могут солгать! И наши, и волоти-чи! Испугаться, обмануть! А я уже видел Гадюку! Пошли меня!
        Сварг надолго задумался, затем нерешительно пожал плечами:
        - Ты, конечно, прав, братишка. Волотичам верить нельзя, а наши могут испугаться и наплести с три короба. Но ты понимаешь, какой это риск?
        - Я - Кей! - Улад почувствовал внезапную уверенность. - Я смогу! Я справлюсь!
        Младший нетерпеливо ждал, что ответит брат. Его охватило волнение - и страх. Неужели Сварг откажет? Зачем же тогда он, Улад, нужен? Только чтобы ездить послом к Гадюке? Он еще не умеет командовать войском, но такое поручение как раз для него!
        - Ладно! - кивнул старший, и молодой Кей радостно улыбнулся. Сварг заметил это и покачал головой:
        - Будь осторожен, братишка! Сделаем так. Я пошлю с тобой одного верного парня. Это Баюр, сын Антомира. Он будет знать, что ответит за тебя головой - своей и своего отца. Ты оденешься, как волотич. А главное - молчи. Ты говоришь по-сполотски.
        - И еще заикаюсь, - вновь усмехнулся Улад. - Я понял, не волнуйся.
        - Узнай, примет ли она бой. Если ее войско еще у Коростеня, погляди, может, что-то заметишь…
        - Н-не волнуйся! - повторил Улад, чувствуя себя почти что счастливым. - Я все узнаю, брат!
        Сначала плыли на челноке, а затем долго шли темными зарослями, постоянно натыкаясь на острые ветки. Уже стемнело, но Баюр прекрасно знал дорогу. Уладу парень сразу понравился - улыбчивый, смелый, решительный. Не то, что его батюшка, боящийся сделать шаг за пределы лагеря. А главное, Баюр прекрасно говорил по-сполотски, да и сам больше походил на сполота, чем на дикаря-волотича. Он обмолвился, что несколько лет прожил в Савмате, и Улад окончательно поверил своему спутнику. Если бы все волотичи были такими! Разве трудно выучить сполотский, научиться по-сполотски одеваться, по-сполотски жить! Ведь все они - анды, потомки славных воинов Кея Боза, во времена которого еще не было ни сполотов, ни улебов, ни волотичей, а был единый народ от Харпийских гор до Итля. Отец прав - настало время объединить землю, дать ей новое имя. Одна земля, один народ, один язык…
        Впрочем, сам Улад в этот вечер оделся, как настоящий волотич. Ему подобрали белую рубаху, легкие башмаки, сплетенные из лыка, даже волосы подстригли по-другому. Оказывается, эти дикари стригутся иначе! Уладу было не жаль своих рыжеватых кудрей - отрастут! А вот меч пришлось оставить. Вместо него молодой Кей подвесил к поясу небольшой топор-клевец, с которым он совершенно не умел обращаться. Впрочем, он шел не на войну, точнее его война будет другая. Он первым из всего войска попадет в Коростень, и эта мысль наполняла гордостью душу Улада, Город, который брали его прадед, его дед, его отец. Теперь и он сможет что-то сделать для Ории - страны, где правят Кеи…
        С Баюром они все решили заранее. Если встретится стража, говорить будет сын Антомира. Для всех они станут добровольцами, которые спешат в войско мятежников. Баюр знал имена нескольких вожаков и надеялся беспрепятственно проникнуть в город.
        Сначала они увидели костры. Их было много, словно звездное небо внезапно опустилось с заоблачных высот. Огромное поле стало лагерем. Темнота скрывала подробности, но глухой шум, доносившийся от самого горизонта, не давал обмануться - здесь собрались многие тысячи. Где-то за полем был Коростень, но тьма не позволяла увидеть город. Уладу лишь показалось, что он различает силуэты приземистых деревянных веж на невысоком холме.
        У первого же костра Баюр непринужденно поздоровался и присел поближе, кивнув Уладу, чтобы тот пристраивался рядом. Вопросов никто не задавал. Гостям передали большую деревянную братину, в которой оказалось что-то, похожее на перекисший квас. Улад с трудом удержался, чтобы не скривиться. Ну и дикари! Даже квас делать не умеют! Тем временем Баюр, перекинувшись несколькими короткими фразами, сделал незаметный знак своему спутнику и встал, направившись куда-то в центр лагеря. Оставшись один, молодой Кей сразу же почувствовал себя неуютно, но решил не падать духом и делать то, зачем пришел - смотреть и слушать.
        Правда, смотреть было не на что. У костра сидела дюжина бородатых и безбородых парней в знакомых белых рубахах. Мечей ни у кого не было, и Улад довольно усмехнулся. Клевцами не повоюешь! Рядом горел другой костер, возле которого тоже сидели волотичи, но любопытного и там было немного. Разве что на одном парне красовался дорогой стальной шлем, не иначе взятый у кого-то из пленных.
        Говорили мало, да и наречие было малопонятным. Какой-то белобрысый паренек все время Приставал с расспросами к своему соседу, называя его «дядяней». Улад невольно покачал головой. Ну и наречие! Почему «дядяня», почему не «дядя» или «дядюшка»? А вокруг стоял гул от многих сотен голосов, в котором нельзя было различить ничего - ни одного слова. Прислушавшись, Улад уловил что-то странное, словно где-то вдали заржали кони - не один, не два - много. Молодой Кей насторожился. Конницы у мятежников не было, во всяком случае до сего дня. Может, это просто обоз?
        Улад, жестом поблагодарив соседа, предлагавшего вновь отхлебнуть из братины, пересел поближе к белобрысому парню. О чем это он расспрашивает «дядяню»? Что за «вейско»? Ах да, это же попросту «войско»!
        - Так их вейско с мечами! - толковал паренек, и Улад тут же вспомнил Вешка, своего молчаливого проводника. - Как против меча воевать-то?
        - И у нас найдутся! - ответил «дядяня». - Ты не о том думай! Ты, главное, помни, что Мать Болот с нами!
        - Так почему, дядяня, они до Коростеня дошли?
        - А потому, - «дядяня» поднял вверх указательный палец, - что Велги там не было. А не было оттого, что она войско собирала. Вот теперь мы их и утопчем!
        «Утопчем»! Улад поморщился. Это кто кого еще утопчет!
        - Так мечи у них! - не сдавался белобрысый, - Мечи, дядяня! А у нас чего? Оглобли?
        - Не спеши! - волотич вновь поднял вверх палец, - Солнце Велги взойдет, тогда и увидишь!
        Улад едва не рассмеялся. «Солнце Велги»! Экий краснобай! Завтра взойдет другое солнце - Кеево, а для Гадюки наступит черная ночь!
        Внезапно где-то вдалеке послышался гул. Он рос, приближался, и уже можно было различить крики сотен голосов, повторявших знакомое ненавистное имя:
        - Велга! Велга! Велга! Велга! Улад поспешил отсесть подальше от огня. Что происходит? Мятежникам просто захотелось покричать для поднятия духа? Или… Неужели она?!
        Крики не стихали, становились громче. Волотичи, сидевшие у костра, смолкли, прислушиваясь. Внезапно белобрысый вскочил, убежал куда-то в темноту, но быстро вернулся, весь запыхавшийся, с горящими от волнения глазами:
        - Дядяня! Велга! Велга!
        Все встали. Улад заметил, что у соседних костров тоже суетятся, переговариваются, зачем-то берут в руки оружие. И вот толпа колыхнулась, раздаваясь в стороны. Вспыхнули факелы. Улад подумал, что надо уходить, но какая-то сила приковала его к месту. Гадюка! Он снова увидит ее!
        Велга появилась неожиданно, откуда-то сбоку, и Улад невольно отшатнулся. Девушка была совсем рядом - протяни руку. На ней было знакомое белое платье, в волосах светилась диадема, а на поясе висел кинжал в широких ножнах, украшенных серебром. Молодой Кей закусил губу. Государыня! Не бери ножик - порежешься!
        Вокруг стоял дружный крик, волотичи поднимали к темному небу свои остроклювые клевцы:
        - Велга! Велга! Велга! Велга! Девушка резко взмахнула рукой, и настала мертвая тишина. Улад услыхал далекий шум лагеря и вновь - ржание. Сомнений не оставалось, где-то вдали стоят кони. Очень много коней…
        - Мать Болот с нами!
        Голос Велги утонул в дружном хоре:
        - Мать Болот! Мать Болот! Волга! Велга! Девушка вскинула голову, серые глаза блеснули;
        - Завтра бой! Если мы победим - станем свободны! На сотни лет! Навсегда!
        Волга вновь подняла руку, но крики не давали говорить. Девушка растерянно улыбнулась и что-то сказала тем, кто ее сопровождал. Улад понял - Гадюка обходит войско перед сражением. Так всегда делается, чтобы подбодрить воинов, внушить им надежду. Но этих подбадривать, похоже, не надо…
        Улад стоял, забыв обо всем, не сводя глаз с сероглазой ведьмы. И вдруг Велга резко повернулась. Их взгляды встретились, и девушка невольно отступила назад. Улад заметил, как побледнело ее лицо. как знакомо дернулось плечо. Узнала!
        Надо было бежать, исчезнуть среди тысячной толпы, но молодой Кей понял, что не в силах сделать даже шага. В душе словно что-то оборвалось.
        Вот и все! Попался…
        Он с каким-то странным равнодушием наблюдал, как Волга подзывает одного из своих спутников, как тот неспеша направляется в его сторону. Что он говорит? Ну конечно, правительница зовет… Улад медленно протянул руку к поясу, на котором висел клевец, но понял, что будет только смешон. Сейчас же десятки рук вцепятся, толкнут, бросят на землю… Надо идти. Он - Кей! Кеи не боятся смерти!
        Улад сделал несколько шагов, и вот Велга уже рядом, знакомые серые глаза смотрят на него с изумлением, даже с легким испугом.
        - Ты?!
        И тут страх отпустил. Да, это он! Он, Улад, сын Мсзанмира, внук Хлуда! Он
        - владыка! И молодой Кей весело улыбнулся:
        - Соскучился по твоим мухоморам, государыня!
        - Отойдем!
        Велга сделала знак своей свите, и вокруг них сомкнулось плотное кольцо. Не убежать! Девушка кивнула, и они не спеша пошли куда-то в сторону темневшего вдалеке Коростсня. Велга молчала, наконец грустно усмехнулась и покачала головой:
        - Рыжий Волк не жалеет никого, даже своего брата! Зачем ты ищешь смерти, Кей Улад? Она уже близко!
        Да, смерть была близка, и все сомнения разом исчезли. Улад гордо поднял голову:
        - Я делаю то, что должен. Если я и умру, то накануне победы!
        Велга покачала головой, затем ненадолго задумалась. Но вот на ее красивом лицо вновь появилась улыбка, такая же невеселая:
        - Твоя смерть не нужна нам, Кей! Только слабые думают, что трупы на кольях вдохновляют кметов. Мне незачем поднимать дух волотичей. Они готовы - и к смерти, и к победе. Может, то, что мы сейчас встретились - это последняя возможность кончить дело миром.
        - Значит, меня послала Мать Болот? - усмехнулся Улад, чувствуя себя уязвленным. Слабые! Завтра тебе покажут. Гадюка, кто из нас слабый!
        - Может быть! - серьезно кивнула девушка. - Кей Улад, если я отпущу тебя, ты обещаешь мне сделать две веши?
        - Конечно, нет! - молодой Кей рассмеялся как можно беззаботнее. - С кем торгуешься, холопка?
        - Выслушай. Во-первых, ты расскажешь брату обо всем и еще раз передашь мои условия. И во-вторых… Ты сохранишь жизнь кому-то из пленных - в обмен на свою. Ты согласен?
        Улад был уже готов отчеканить «Нет!», но невольно задумался. От него не требуют ничего постыдного. Жизнь за жизнь… Внезапно вспомнилась Алана, о которой он в суете сборов совсем забыл. Ну и повезло же девчонке!
        - Хорошо, Велга! Я расскажу все брату - и пощажу одну жизнь… Но не твою. Гадюка! Серые глаза вспыхнули гневом: - А я не прошу у тебя пощады. Рыжий Волчонок! Уходи - и моли своих богов, чтобы мы больше не встретились!
        Она сделала знак, и кольцо вокруг них разомкнулось. Улад коротко кивнул и шагнул в темноту. Тут же рядом появился Баюр, начал о чем-то расспрашивать, но молодой Кей не слушал. Потом, все потом! Он жив, и не ценой предательства, не ценой унижения. Он даже ни разу не заикнулся в разговоре с нею, с той, которая смеет вести себя, как прирожденная Кейна. Он выполнит, что обещал ей. Но Гадюка ошиблась! Он расскажет брату не только о ее нелепом предложении, но и о многом другом: войско бунтовщиков у Коростеня, оно готово к бою и сражение состоится. И кони - это, может, самое основное. У волотичей есть конница! Внезапно вспомнились слова брата о Велге. Дура! Да, она дура со своей нелепой игрой в благородство! Наверное, холопка думает, что так ведут себя истинные государи. Ну, нет! Интересно, отпустил бы он Гадюку, если б ее схватили в сполотском лагере? Молодой Кей улыбнулся, настолько нелепой показалась эта мысль. Не отпустил бы! И не отпустит! Сероглазая не ждет пощады - правильно делает!
        Улад хлопнул встревоженного Баюра по плечу и решил, что можно уходить. Дело сделано.
        В утреннем тумане колонна походила на огромного Змея, торившего путь сквозь вековой лес. Войско двигалось неспешно, сберегая силы. Бежать ни к чему, враг на месте, он решил остаться на свою погибель и во славу непобедимых Кеев. Идти осталось недолго. Лес заканчивался, за лесом было поле, а за ним - Коростень.
        Улад ехал на сером в яблоках скакуне рядом с братом. Впервые за эти недели он сел на коня. Лошадей было мало - войско двигалось по реке, но перед решающим боем в лагерь успели привести десяток настоящих сполотских скакунов - статных трехлеток, уже выезженных и обученных. Молодой Кей выбрал себе этого серого и остался доволен. Он давно не ездил верхом, и только теперь, надев полную бронь, почувствовал себя по-настоящему уверенно. Он всегда мечтал о таком - утро перед боем, верное войско вокруг, и он на боевом коне, как и подобает Кею.
        Время от времени Улад поглядывал на брата, который молча ехал на огромном черном коне, которого, как помнил молодой Кей, звали Идрик. На Сварге был новый румский панцырь, но шлем он оставил прежний, тот, в котором младший увидел его когда-то на речном берегу. Как давно это было, хотя минуло чуть больше месяца! Но дело не в количестве дней. С тех пор прошла целая война.
        Последние деревья остались позади, и голова колонны начала подниматься на невысокий холм. Сварг поднял руку. Послышались резкие слова команды, передовой отряд остановился и начал разворачивать строй. Предосторожность не лишняя. За холмом стлался густой туман, а за туманом были враги. Сварг остановил коня, потрепал его по могучей шее и улыбнулся брату. Тот тоже усмехнулся в ответ, показывая, что он здесь, он готов и все помнит. Он не подведет!
        Ночью поспать не удалось. Со Сваргом они проговорили до рассвета, а затем настало время надевать кольчугу и строить своих улебов. Улад еще раз вспомнил то, что рассказал брату. Кажется, ничего не упустил - и о войске мятежников, и о Велге, и о ее нелепом предложении. К удивлению младшего, Сварг заставил его еще раз повторить условия мира, прелагаемые Гадюкой. Впрочем, обсуждать их он, конечно, не стал, лишь вскользь заметил, что Договор Велги составлен умно. Даже очень умно - но не для такого случая. А значит, сероглазая ведьма все-таки дура.
        Запомнились и другие слова брата, сказанные словно в шутку. Когда Улад, ничего не скрывая, поведал старшему о том, как Велга отпустила его, Сварг хмыкнул и внезапно заметил, что теперь им придется пощадить Гадюку. Нет, он сказал иначе:
        «Теперь ты ее должник, братишка! Придется помиловать твою сероглазую!». Улад не принял шутки и спокойно заметил, что долг свой помнит. И долг его в том, чтоб навек избавить мир от гадины, которая посмела посягнуть на их власть. Брат кивнул, И об этом больше не говорили.
        Войско выходило из леса и строилось вдоль опушки. В первые ряды становились кметы в полном вооружении. Их было не так много, не больше трех сотен, но именно они примут основной удар. Ополченцы с копьями и секирами держались сзади, а отряды лучников спешили на фланги и растягивались тонкой цепочкой впереди строя. Улад никогда не водил войско в бой, но замысел брата был ему понятен. Врагов много, очень много, и вся надежда на то, что их лавина разобьется о железный строй кметов, отступит, обескровленная, назад, и вот тогда настанет час атаки.
        К Сваргу, сидевшему на Идрикс возле Кеева Стяга, уже спешили старшие кметы за последними распоряжениями. Старший не тратил лишних слов, уже через несколько минут командиры вернулись к своим отрядам. Чуть дольше Сварг разговаривал с Ласкиней, который слушал внимательно, усмехался в густые усы и наконец, кивнув, не спеша направился куда-то вглубь леса. Уладу стало интересно, но расспрашивать брата о его замыслах он, конечно, не стал. Сварг и сам все расскажет - в должное время.
        Улад терпеливо ждал, надеясь, что сейчас ему прикажут возглавить улебов. Его отряд, ведомый Пожадом, уже строился в самом центре. Но Сварг молчал, и младший решил, что его место пока здесь. Напоминать он не решился - не время.
        Туман не редел. Он становился вес гуще, закрывая белесой пеленой поле, где в эти минуты уже строилось войско волотичей. Оттуда доносился глухой шум. Он был еще далеко, и можно было не опасаться, что враги ударят неожиданно, прикрываясь туманом. Они не спешили. Впрочем, и Сварг не торопился - обе стороны были уверены в победе и не хотели рисковать зря.
        …После разговора с братом Улад забежал ненадолго в свой шатер, где лежало оружие, и там наткнулся на Алану, о которой вновь совершенно забыл. Зеленые глаза девушки наполнились ужасом, и молодой Кей пожалел, что дал слово Гадюке. Правда, если быть точным, слова он не давал, а лишь обещал, и речь вовсе не шла об этой запуганной до смерти девчонке, но Улад предпочел не менять своего решения. Он коротко бросил: «Останешься со мной!» и увидел, как ужас в глазах Аланы сменяется надеждой - робкой, несмелой. Она будет жить! Ее не будут насиловать кметы, в тело не вонзится кол. зеленые глаза не выклюет воронье. Молодой Кей лишь усмехнулся. Жить хочется всем! И когда перед ним будет стоять Велга, уже как бессильная пленница, то в ее глазах он увидит то же. Она будет молить о жизни - будет! Но Гадюка не дождется пощады. Никогда!
        Сварг отдал последние распоряжения тем, кто командовал фланговыми отрядами, и нетерпеливо взглянул в сторону восхода. Улад понял - солнце! Оно уже взошло, незримое за пеленой тумана. Уже скоро… Скоро!
        Внезапно молодому Кею показалось, что он не рассказал брату что-то важное. Он начал лихорадочно вспоминать: лошади, фраза «дядяни» о мечах, разговор с Велгой… Похоже, все. Он поведал даже о том восторге, с которым сполоты встречали Гадюку. Клевцы? Он рассказал и об этом. Но странное тревожное чувство не отпускало. Он что-то упустил, о чем-то не упомянул. Но о чем?
        И тут налетел ветер. Стена тумана дрогнула и начала распадаться. В проеме сверкнул золотой лик Небесного Всадника. Солнце! Улад затаил дыхание. Сейчас!
        Белые клочья уползали прочь, в стене тумана обозначились широкие прорехи, и за ними открылось поле. При свете дня оно показалось еще шире. Пространство было ровным, лишь в центре возвышался небольшой холм. А вдали темнели стены Коростеня - города, к которому они так долго стремились. Улад жадно рассматривал приземистые деревянные вежи, которые заметил еще ночью, скопище домиков на склонах холма, главную площадь, хорошо заметную даже из такой дали. Вот он, Коростень, сердце мятежа! Сколько раз Кеям доводилось приходить сюда с мечом, чтобы смирять непокорных! Теперь его, Улада, черед!
        Но молодой Кей быстро пришел в себя. Он еще побывает в проклятом городе. Сейчас - битва!
        Враги - где они?
        Улад быстро оглядел поле, но оно казалось пустым. На миг он растерялся, взглянул на брата, но старший был по-прежнему спокоен. Молодой Кей вновь поглядел в сторону Коростеня. Поле, холм, вдалеке - город… И только тут он заметил, что дальний край поля выгибается подъемом. Ну, конечно! За ним - низина, поэтому враг и не виден. Велга выбрала хорошую позицию, ее войска будут появляться неожиданно и наступать, спускаясь вниз. Впрочем, у леса поле почти ровное, и здесь шансы для всех одинаковы. Если, конечно, не считать, что волотичей во много раз больше…
        - Ага! - Сварг вскинул руку в стальной латной рукавице, и Улад тут же увидел врагов. Они появились на краю поля, растянувшись от края до края. Белые рубахи были хорошо видны издали, и молодой Кей подумал, что лучникам будет удобно целиться. Строй волотичей был неровным, да и не очень плотным, но все равно, их было очень много. Тысяча? Полторы? Нет, больше!
        - П-почсму они так построились? - Улад поднял руку, указывая на быстро приближавшихся врагов.
        - А как? - Сварг усмехнулся и ласково потрепал Идрика по холке, сдерживая нетерпеливого коня.
        - В одну линию! Их же значительно больше, можно было усилить строй!
        Улад помнил ночное поле с тысячами костров. Сил у Гадюки очень много, а на сполотов наступала негустая цепь, которая не так и опасна для закованных в латы кметов.
        - Не спеши! - Сварг вновь улыбнулся и кивнул в сторону города. - Ты что, ждал, что они повалят толпой? Хорошо бы, конечно, но твоя сероглазая не так глупа!
        Улад хотел привычно возмутиться по поводу «его сероглазой», но прикусил язык. Брат просто шутит, к тому же сейчас начнется бой. Что Сварг имел в виду?
        Волотичи приближались. Улад заметил, что воины Велги не идут, а бегут во всю прыть, и презрительно скривился. Неужели никто не объяснил Гадюке такую мелочь? Или это они от излишнего восторга? Пусть бегут, пусть тратят силы! Уже было заметно, что почти ни на ком нет кольчуг, просто рубахи, которые не защитят даже от тупой стрелы. Улад вдруг представил, что сейчас над полем вспыхнет знакомое золотистое сияние, и невольно вздрогнул. Нет, хвала Соколу! Страшная ночь, кровь на сером камне, отчаянный крик погибавшего мальчишки - все это не зря. Нежить приняла жертву, и теперь Велге нечего рассчитывать на Золотую Бабу. Наверное, волотичи в белых рубахах еще не знают об этом. Они так и умрут - с верой в Мать Болот.
        Между неподвижным строем сполотов и атакующими оставалось не больше пятисот шагов, когда из-за холма беззвучно появился новый отряд. Нет, скорее целое войско, белых рубах было теперь значительно больше - не менее двух тысяч. Вторая линия! Вот оно что!
        - Теперь понял? - Сварг повернулся к младшему и показал рукой вперед, - Гадюка кое-что умеет!
        - Д-две линии? Но зачем?
        - Три! - усмехнулся Сварг. - И ведь у кого взято? У огров! Хотел бы я знать, кто им это подсказал!
        Огры! Вспомнился разговор с Велгой. Гадюке не понравились его. Упада, огрские сапоги. Вот тебе и сапоги!
        - Брат! - Улад поглядел на приближавшихся врагов, и его охватило нетерпение, - Я д-должен…
        Мои улебы там…
        - Стой здесь! - резко оборвал старший. - Это только начало, братишка. Первая линия. Она называется «Утро Псового Лая»: Загонщики! А следом идет «День Помощи»…
        Улад невольно усмехнулся - красиво придумано! Сварг понял:
        - Огры взяли это у кого-то из соседей. Каждая волна расшатывает строй врага…
        Улад заметил, что лучники уже натягивают тетиву - И вот стрелы роем взлетели в воздух - А им навстречу неслись такие же стрелы вперемешку с камнями - многие волотичи держали в руках пращи. Молодой Кей затаил дыхание - Есть! В рядах атакующих образовались первые бреши, издалека донелись отчаянные крики раненых. Но и в строе сполотов упали первые убитые - кольчуги защитили не всех. Над полем пронеслось: «Велга! Велга!», и волотичи бросились на сполотский строй, размахивая острыми клевцами. Войско Кеев молчало, но вот первый ряд ощетинился копьями, и грянуло дружное: «Сокол! Сокол! Слава!».
        Враги схлестнулись. Длинные копья остановили многих, но остальные сумели прорваться ближе, и закипел рукопашный бой. В первые же мгновенья стало ясно, что топорики-клевцы бессильны против сполотскнх мечей. Мятежники дрались отчаянно, бросались на копья, пытались драться голыми руками, но их горячий порыв пропадал зря. Кметы рубили врагов холодно и расчетливо, не подпуская слишком близко, целя в незащищенную грудь. Все слабее звучало «Волга! Велга!», и вот, наконец, уцелевшие, резко повернувшись, бросились прочь от места, где остались мертвые тела их товарищей.
        Улад ждал, что кметы двинутся следом за убегавшим врагом навстречу второй волне, которая уже спускалась с холма. Но сполоты остались на месте, и молодой Кей вопросительно поглядел на брата.
        - Не спеши! - понял тот. - Будет еще и «Вечер Потрясения»!
        Название прозвучало зловеще, и замысел врага становился понятнее. Одна за другой волны ударяют в сполотский строй…
        - Но ведь мы разобьем их по частям! - Свар кивнул:
        - Да. Но и сами потеряем очень много. И вот тогда ударит их резерв…
        - А как он называется? - невольно усмехнулся младший, - «Ночь Разгрома»?
        Брат улыбнулся немудреной шутке, но ответил серьезно:
        - У огров он называется «Солнце Хэйкана». Солнце! Улад, наконец, вспомнил, что забыл рассказать старшему. «Солнце Велги взойдет!» Нелепые слова, услышанные от «дядяни». «Солнце Велги»!
        - Б-брат! Я слышал… Вчера н-ночью… Од-дин волотич…
        И молодой Кей, сбиваясь, заикаясь на каждом слове, пересказал подслушанный разговор. Сварг криво усмехнулся:
        - Вот теперь все ясно, братишка! Кони, мечи… Вот что приготовила для нас твоя сероглазая! «Солнце Велги»! А знаешь, красиво звучит!
        Улад не понимал, как старший способен шутить в такую минуту. У врага есть латная конница! Тяжелая конница против пехоты! Вот зачем Гадюка бросает на смерть сотни своих сородичей! Они должны пробить дорогу «Солнцу»!
        Но Сварг был по-прежнему спокоен, и младший взял себя в руки. На все воля богов! Да поможет им Предок - Золотой Сокол! Да не ошибется брат…
        «День Помощи» наступал неспешно. Новая линия была гуще, в ней виднелось куда больше воинов в кольчугах и шлемах. Многие держали в руках огромные секиры, такие же, как у бродников. На миг строй разомкнулся, пропуская беглецов из первой волны, но затем вновь слился воедино. И вот прозвучало: «Велга! Волга!», волотичи ускорили шаг и врезались в ряды сполотов.
        Над полем стоял крик. Теперь уже сполотам приходилось драться в полную силу. Спасала выучка и прекрасное оружие. Улад заметил, что мечей у мятежников мало, да и те - короткие, а секирами они пользуются неумело. Но волотичей было много, и дрались они не менее отчаянно, чем первая волна. В нескольких местах строй кметов был прорван, и волотичи врубились в ряды ополченцев. Это уже становилось опасным, и молодой Кей несколько раз с тревогой поглядывал на брата. Но Сварг оставался невозмутим. Он даже принялся что-то насвистывать, время от времени поглядывая на небо, точно ждал оттуда подмоги. Улад не выдержал:
        - Брат! Я… Я поеду к улебам. Им трудно!
        - Прекрати! - резко бросил старший. - На нас смотрят! Ты - Кей!
        Улад вздохнул. Да, он Кей. И долг Кея - сохранять спокойствие в такие минуты, чтобы кметы могли без колебаний выполнять свой долг. И лишь в самый решающий миг Кей берет меч в руки. Вот почему брат насвистывает! Но как тяжело ждать, ничего не делая!
        Схватка тянулась долго. Солнце уже стояло высоко, а «День Помощи» все еще пытался прорвать строй сполотов. Ряды волотичей поредели, но мятежники были по-прежнему неутомимы. Они гибли десятками, но в живых оставалось еще много
        - сотни, и эти сотни раз за разом накатывались на Кеево войско. И вот центр начал поддаваться. Сначала на шаг, затем еще…
        - Б-брат! - вновь не выдержал младший, но в ответ услыхал короткое: «Молчи!». Улад вдохнул поглубже и отвернулся. Нет, он не может! Там, в нескольких десятках шагов, гибнут его воины…
        Когда он вновь взглянул на поле битвы, то увидел, что волотичи оттеснили его улебов почти к самой опушке. Еще немного - и строй распадется …
        Внезапно проревели трубы - громко, протяжно. На правом и левом флангах, где стояли кметы Сварга, произошло какое-то движение. И вдруг Улад заметил, как края огромного полумесяца начали смыкаться. Он радостно вскрикнул. Вот что придумал брат! Волотичи увлеклись боем, увлеклись успехом и подставили бока и спины сполотским мечам! Клеши!
        Теперь все изменилось. Центр по-прежнему отчаянно отбивался, но улебам стало легче - «День Помощи» оказался в полукольце. Это поняли и волотичи. Они начали пятиться - шаг за шагом.
        Затем побежал один, потом - целый десяток. И вот мятежники стали отступать. Бежали не все, большинство отходило с боем, и на этот раз сполоты начали преследование. Строй вновь выровнялся и не спеша стал подниматься вверх по склону.
        - Наступаем! - Улад улыбнулся, но Сварг лишь покачал головой:
        - Рано, братишка! Все только начинается. И, кажется, тебе пора. Да пребудет с тобой Сокол!
        Он кивнул в сторону Коростеня, и молодой Кей почувствовал, как замирает сердце. Дальний край поля исчез. Там, где только что была пожелтевшая трава, стояли сомкнутые ряды волотичей. Их было еще больше, чем раньше, строй выглядел глубоким, плотным, сверкающим сталью. Улад вздохнул. Вот он, «Вечер Потрясения»!
        Сварг поднял левую руку, и в ответ откуда-то из глубины леса прозвучала труба. Улад увидел, как со стороны опушки быстрым шагом выдвигаются отряды в белых рубахах. Воины Антомира - резерв! Он поискал глазами Ласкиню, но бродников не увидел. Значит, у Сварга есть еще что-то в запасе! Улад ткнулся лицом в плечо брата, вздохнул и ударил каблуком в бок своего серого в яблоках. Пора!
        Улебы встретили его радостными криками. Откуда-то появился Кеев значок, новый, взамен потерянного у Старых Ключей. Улад улыбался, отвечая на приветствия, шутил, подбадривал. Пусть он еще мальчишка, но для этих людей он - Кей Улад, их владыка, который в трудный час должен быть вместе с ними. Откуда-то появился Прожад со свежей царапиной на шеке и шепнул, что убита и ранена почти четверть, но за остальных он ручается.
        Улебы не побегут. Улад кивнул и, глядя в сторону приближающегося врага, закричал, срывая голос:
        - Мои улебы! Мы оторвем им хвост! - Почему именно хвост, он и сам не понимал, но его слова покрыл дружный хохот:
        - Оторвем! Тебе, Кей, на шубу! Слава! Слава!
        - Сокол! - Улад выхватил меч и соскочил с коня, бросив поводья кому-то из кметов. Сейчас серый в яблоках не нужен. Он понадобится позже, когда надо будет гнать врага.
        «Вечер Потрясения» был уже близко. Молодой Кей протиснулся в первый ряд и замер, разглядывая тех, кто приближался, чтобы убить - его, брата, их всех. Вот они, враги! Сейчас, когда приходилось глядеть на них не издалека, а в упор, волотичи внезапно показались великанами, сказочными волатами, как тогда, под Старыми Ключами. И сразу же вернулся страх. Сейчас вспыхнет золотистое сияние…
        Улад с трудом удержался, чтобы не броситься прочь, подальше от смерти. Нельзя, он Кей, на него смотрят! Губа была закушена до боли, до крови, но Улад устоял и даже усмехнулся. Нет, Гадюка! Твое колдовство кончилось! Твои воины - подделка, шуты, нацепившие латы. Надо устоять! И они устоят!
        В воздухе мелькнуло что-то темное, и тут же над Кесм сомкнулись шиты. Охрана, незаметно окружившая Улада, прикрыла его от града стрел и камней. Другие не были столь счастливы - послышались крики, стоны, сменившиеся яростным ревом. Мечи и секиры ударили о щиты. «Вечер Потрясения» вступил в бой.
        Все дальнейшее запомнилось смутно. Время словно остановилось, остались страшные оскаленные морды, мечи, наконечники копий, сверкающие секиры. Мысли исчезли, да и думать было некогда. Приходилось рубить, отбивать удары, уклоняться и снова рубить, рубить, рубить. Но врагов не становилось меньше, и Уладу начало казаться, что перед ним огромное чудовище, у которого взамен отрубленной головы тут же вырастает дюжина новых. Лишь пару раз наступали короткие промежутки, когда можно было вытереть с лица пот и кровь, свою ли, чужую - непонятно, но чудище возникало вновь, и снова надо было драться, драться изо всех сил, защищая жизнь. Случайно взгляд скользнул по бледному безоблачному небу, и Улад заметил, что солнце давно уже миновало зенит. Сколько же прошло? Часа три? Больше? Не было даже времени оглянуться, на месте ли брат, или он тоже взял в руки меч. Нет, не меч - чекан, ведь Сварг всегда дерется чеканом…
        Затем внезапно заболело плечо, и Улад так и не понял, что случилось - ударили его, или просто устала рука. Молодой Кей почувствовал, что не успевает отбивать удары. Он пошатнулся, увидел взметнувшуюся над ним секиру, но даже не успел испугаться. Кто-то схватил его под руки и оттащил в сторону. Затем рядом появился Прожад, почему-то без шлема, с залитыми кровью седыми волосами, и начал что-то быстро говорить, но Улад его не слышал. Он отмахнулся от кметов, пытавшихся остановить своего командира, и, пошатываясь, вновь шагнул в самую гущу боя. Время вновь исчезло, и Улад продолжал рубить проклятое чудище, которое никак не желало умирать. Несколько раз он удивлялся тому, что еще жив, но удивление было слабым, словно речь шла о ком-то постороннем.
        И вдруг все стихло. Улад медленно опустил занемевшую руку с мечом, и тут же вернулись исчезнувшие было звуки. Он услышал крики, чей-то отчаянный визг
        - и далекий мерный звук барабанов.
        Наконец он пришел в себя окончательно и понял, что по-прежнему стоит в первом ряду среди своих улебов, вокруг лежат трупы, его кольчуга, перчатки и даже сапоги залиты кровью, а рядом один из кметов с наскоро перевязанной головой держит Кеев значок. Улад усмехнулся - он жив и, кажется, даже не ранен. Где же враги?
        Волотичи были тут же. Они лишь отступили на полсотни шагов, но по-прежнему загораживали поле. Их на первый взгляд ничуть не убыло, но, оглянувшись, Улад заметил, что среди убитых белых рубах в несколько раз больше, чем тех, кто был в кольчугах. Кеевых кметов спасала броня - и многолетняя выучка. Рокот барабанов усилился, и молодой Кей понял, что враги отступили не случайно. Они ждут, и то, чего они ожидают, вот-вот должно случиться. Улад взглянул вперед - и все понял.
        - Отбились. Кой, хвала Соколу! - услыхал он хриплый голос Прожада. - Теперь побегут!
        - Еще нет! - собственный голос тоже показался хриплым и чужим. - Еще не взошло «Солнце»!
        Старый воин не понял, и Улад молча протянул руку в плотной перчатке, указывая вперед, на далекий Коростень.
        Городские ворота были открыты, и оттуда ряд за рядом выезжали всадники. Солнце сверкало на стальных латах, на остриях длинных копий, отражалось на умбонах круглых щитов. Улад замер, не в силах сдвинуться с места. Первые всадники уже начинали разворачиваться широким строем, а из ворот выезжали все новые и новые, словно бесконечная стальная змея.
        Над полем битвы повисла мертвая, тяжелая тишина. Даже раненые затихли, и только слышался мерный рокот далеких барабанов. Но вот волотичи дружно вскинули вверх оружие:
        - Велга! Велга! Велга! Велга!
        Громовой крик потряс землю. «Сокол! Сокол!» - откликнулись сполоты, но их голоса звучали недружно и слабо. Улад непослушными руками снял тяжелый шлем, подставляя голову легкому, еле заметному ветерку. Вот оно, «Солнце Велги»! Он вдруг понял, что проклятая Гадюка права, и прав был волотич у ночного костра - Мать Болот все-таки с ними. Тяжелая конница! Против такого бессильно любое мужество, любая выучка. Этому можно противопоставить лишь конницу, но ее-то Сварг подтянуть не успел. Слишком далеко Савмат, слишком трудны лесные дороги.
        Последние ряды всадников выехали из города, и ворота стали медленно закрываться. Улад мотнул головой, прогоняя оторопь, и заставил себя смотреть. Еще есть время, можно что-то придумать… Сколько же их?
        В первые минуты казалось, что всадников бесконечно много - сотни и сотни, но, присмотревшись, Улад понял, что их, конечно, меньше - сотни полторы. Не так и мало против уставшей и поредевшей на треть пехоты! Вспомнились слова отца: «Сначала смотри на коня, и лишь потом - на того, кто на коне». Молодой Кей начал вглядываться и невольно привистнул. Кони были не местные, низкорослые и коротконогие, и даже не огрские - небольшие и лохматые. Волотичи ехали на сполотских скакунах - рослых, широкогрудых, крепких. Настоящие боевые кони! Откуда? Ведь каждый из них стоит, как целое село!
        После этого уже не удивило, что на всадниках даже не кольчуги, а цельная броня. Не на всех, многие были в обычных белых рубахах. Но первые ряды сверкали сталью, и это тоже стоило дорого - так дорого, что ни Улад, ни даже Сварг не могли позволить такое своим кметам. Да, Болотная Гадюка не теряла времени зря! Улад мог ожидать полсотни неуклюжих селян на старых клячах, но это!
        Вновь вспомнился совет отца: «Хороший всадник на плохом коне лучше, чем плохой на хорошем». Улад присмотрелся, как волотичи выстраиваются вдоль городских стен, и усмехнулся. Отец прав и в этом! Кони у разбойников отличные, но молодые и, похоже, не особо обученные. Да и всадники сидят в седлах неумело. У них и стремян-то нет!
        Настроение сразу улучшилось. Эх, ему бы полсотни огров, даже без кольчуг и шлемов, и Улад разметал бы это «Солнце» по полю! Ездить без стремян! Дикари! Но молодой Кей быстро опомнился. Пусть всадники Велги неопытны, а их кони ни разу не бывали в бою, но это не спасет. Замысел Велги становился понятным. Сейчас «Солнце» не спеша двинется вперед, затем всадники перейдут на рысь, потом - в галоп, и стальная лавина прорвет сполотский строй. А в прорыв тут же хлынет вражеская пехота - и все! За спиной лес, но там спастись не удастся, волотичи знают в нем каждую тропинку. «Утопчем» - вспомнилось нелепое слово, сказанное «дядяней». Да, их утопчут, и Гадюка будет праздновать победу…
        За спиной проревела труба. Улад оглянулся - из леса выходили бродники. Он заметил Ласки-ню - усач шел впереди, неся на плече огромную секиру. На миг вспыхнула радость, но тут же погасла. Сотня бродников - прекрасных рубак - это сила, но и они ничего не сделают против конницы. Здесь нужные копья - длинные, прочные. Но у бойцов Ласкини копий слишком мало…
        Рокот барабанов стал сильнее и внезапно стих. Над конницей взметнулся белый стяг, и поле вновь огласилось криком тысяч глоток:
        - Мать Болот! Мать Болот! Велга! Велга!
        Земля загудела - «Солнце» двинулось вперед. Улад вновь оглянулся, надеясь увидеть брата. Вот он! Сварг сидел на своем черном коне рядом с Кеевым Стягом и смотрел куда-то в сторону. Вновь вспыхнула надежда - старший спокоен, он что-то придумал. Но Улад вспомнил - долг Кея сохранять спокойствие даже накануне гибели. Брат не выкажет страха, но это не спасет ни его, ни остальных.
        Топот копыт стал ближе. Плотный строй вражеской пехоты поспешил расступиться, освобождая путь. Несколько человек замешкались и тут же исчезли под копытами. Это была, конечно, нелепая случайность, но Уладу подумалось, что именно так воюет Велга - безжалостно, переступая через трупы и врагов, и друзей. Где сейчас она? Смотрит с вежи? Или Гадюка тоже села на коня, чтобы самой возглавить атаку?
        По рядам негромко передавали команды. Лучники подсчитывали стрелы, те, у кого были копья, выходили вперед. Улад тоже попытался пробиться в первый ряд, но несколько кметов окружили его, не давая двинуться. Давний обычай - воины берегут вождя, если надо - ценой своей жизни. Улад не стал спорить. Сейчас, когда конница прорвет строй, опасность будет всюду.
        Над полем поднялась пыль. Сквозь нее уже можно было разглядеть лица - - молодые, веселые, скалящиеся радостными улыбками. Они были уверены в победе. Мелькнул белый стяг, а рядом с ним Улад увидел всадника на рыжем коне - очень знакомого всадника… Гадюка!
        Велга была без шлема, ее светлые волосы развевались по ветру, рука сжимала меч. Забыв обо всем, Улад рванулся вперед, по охрана удержала его. А в следующий миг стало не до Волги - конница на полном скаку врезалась в строй улебов.
        Все произошло так быстро, что Улад опомнился уже на земле. Он лежал среди пожелтевшей травы, вокруг были чьи-то тела, непонятно, живые или мертвые, а прямо между ними ступали конские копыта. Одно из них чуть не наступило на руку, и молодой Кей еле успел отодвинуться. Он понял - строй прорван. Значит, все - конец…
        Но погибать не хотелось, и Улад привстал, пытаясь понять, что происходит. Конница уже успела пройти. Велга вела «Солнце» прямо на отряд бродников. Молодой Кей взглянул вперед - вражеская пехота не спеша двигалась прямо на них.
        - М-мои улебы! - Улад вскочил и с трудом поднял меч, чувствуя отчаянную боль в плече. - Все, кто жив, встать! Строиться! Строиться!
        - Кей! Кей! - послышалось в ответ. - Кей жив! Кей, мы с тобой!
        Уцелевшие вставали, отбежавшие в сторону возвращались. И вот строи вновь восстановлен - редкий, всего в три ряда, но это все-таки строй, а значит, можно драться. Что там у бродников?
        Конница уже почти поравнялась с отрядом Ласкини. Странно, но усачи даже не попытались стать ближе друг к другу. Они даже копья не выставили! Что же они делают?
        Уладу показалось, что бродники сошли с ума. Или пьяны - ибо только пьяные или безумные могут вести себя так нелепо. Усачи стояли, небрежно опираясь на свои копья, некоторые даже присели прямо на траву. Еще миг - и конница растопчет недоумков! Вот белый стяг поравнялся с первым рядом…
        …В уши ударил вой. Это не был крик отчаяния или боли. Это вообще не походило на голос человека. Волки! Десятки волков завыли одновременно, и в этом вое слышались тоска и лютая звериная злоба. Только в следующий миг Улад понял, что никаких волков нет, а вой - почти неотличимый от звериного - доносится со стороны бродников.
        Он успел удивиться, но тут же все стало ясно. Кони! Они тоже слышали!
        Ровный строй всадников смещался. Кони вставали на дыбы, испуганно ржали, скидывая растерявшихся волотичей на землю. А вой все длился - грозный, жуткий, и лошади, не выдержав, начали поворачивать назад. Улад хлопнул себя по лбу и радостно засмеялся. Великий Дни, как все просто! Опытный всадник, конечно, справился бы с конем, но разбойники Велги не учились выездке! Да и кони слишком молоды для боя! Ай да Ласкиня!
        Вой сменился резким свистом. Бродники, сбросив напускное спокойствие, рванулись прямо на опешивших всадников. Замелькали .секиры, солнце блеснуло на наконечниках копий…
        - Сокол! Сокол! - крикнул Улад, боевой клич подхватили его улебы, а затем
        - и все войско. Бродники знали свое дело - неопытные волотичи с трудом отбивали удары, пытаясь одновременно справиться с обезумевшимися лошадьми. И тут вновь проревела труба. Из лесу показался еще один отряд - полсотни ополченцев с длинными копьями. Они развернулись и бросились вперед, прямо на попавших в западню всадников.
        Улад обернулся лицом к Коростеню. Волотичи, стоявшие в пешем строю, еще ничего не поняли. Наверное, они теряются в догадках, пытаясь увидеть, что случилось с «Солнцем». И молодой Кей внезапно почувствовал - время! Вот он, нужный миг!
        - Вперед! М-мои улебы!
        Он стал протискиваться через ряды кметов и вдруг почувствовал, как кто-то вложил в его руку поводья. Конь, его серый! Как вовремя! Улад вскочил в седло, и тут же куда-то пропала усталость, исчезла боль. Он легко взмахнул мечом и поднял серого в яблоках на дыбы, чтобы все увидели Кея;
        - За мной! На Коростень! Сокол!
        - На Коростень! Сокол! Сокол! Слава! Строй колыхнулся и не спеша двинулся вперед. Улад осадил горячего коня, заставив его идти шагом. Торопиться некуда - они победили! А где-то позади отчаянно ржали лошади - там погибали те, кто посмел сравнить себя с Солнцем. Солнце Велги взошло в этот страшный день, но оно было черным - и для Гадюки, и для ее народа.
        Бой в городе продолжался до позднего вечера. Остатки мятежников сумели прорваться в Коростень, и теперь волотичи защищали каждую улицу, каждый дом. Но это была агония - ничто не могло остановить победоносных сполотов. Коростень горел, жирный черный дым тянулся к безоблачному небу, и всюду была смерть - воины Кеев не щадили никого в проклятом разбойничьем логове.
        Улад встретил брата возле ворот, когда улебы первыми ворвались в обреченный город. Сварг крепко обнял младшего и приказал прорываться к центру, к Моцной площади. Странное название на миг поразило. Почему Моцная? Может, Мощная или Мощеная? Но переспрашивать не было времени. Молодой Кей развернул отряд и ударил прямо на толпу, пытавшуюся преградить путь. Волотичи дрались отчаянно, словно бой только начинался. Но Кеевы кметы шаг за шагом оттесняли их сквозь лабиринт кривых улочек, ведущих вверх, где на горке стоял дворец наместника. Там и была Моцная площадь. Один из воинов Антомира успел в кратком промежутке между схватками рассказать Уладу, что именно там стоит Золотая Баба. Сразу же вспомнился брат Рацимир, когда-то рассказавший маленькому Кею о пропавшем идоле. Улад усмехнулся - теперь Золотой Бабе никуда не деться! Ни ей, ни проклятой Гадюке!
        То, что Велга жива, он узнал уже в городе от пленников, которые успевали прокричать это, прежде чем упасть под ударами мечей. Значит, Гадюка сумела вырваться из кольца! Молодой Кей был даже рад. Они снова встретятся! Он должен увидеть ее, прежде чем тело ведьмы будет корчиться на колу!
        К площади удалось прорваться только на закате.
        Здесь, у нескольких больших бревенчатых домов, собрались последние защитники Коростеня. Их было больше двух сотен, и почти все имели мечи или секиры. Этот бой мог стоить улебам очень дорого, но помог случай. К Уладу подбежал длиннобородый волотич из числа Антомировых слуг и предложил провести отряд в тыл мятежников, которые оставили без охраны несколько малолюдных переулков. Это и решило дело. На волотичей со всех сторон посыпались стрелы, затем кметы бросились в рукопашную, загнав уцелевших в большой двухэтажный дом с высоким крыльцом и резным Идрик-зверем на коньке крыши. Тут же в дом полетели стрелы, обвязанные горящей паклей. Улад не стал ждать, пока утихнут отчаянные крики сгоравших заживо, и двинулся дальше - к площади.
        Она открылась неожиданно, большая, широкая - и почти пустая. На другой ее стороне возвышался каменный дом - дворец наместника, а перед ним стояла маленькая кучка людей, окружавших что-то большое, массивное. Закатное солнце отразилось на гладком золоте, и Улад понял - идол. Там - Золотая Баба!
        Их было не больше дюжины - тех, кто остался умереть вместе со своей богиней. Все были молоды. Улад с удивлением заметил, что почти половина из них - девушки. Но размышлять было некогда. Вокруг стоял радостный рев - кметы увидели Золотую Бабу. Огромный идол - выше человеческого роста - возвышался на сером каменном постаменте. Страшная личина кривилась недоброй усмешкой, большие выпуклые глаза, казалось, с гневом смотрели на пришельцев. Но этот гнев уже не пугал. Золото! Целые пуды золота! Кметы переглядывались и потирали руки. Это не жалкие тряпки, которые приходилось брать в селах за неимением лучшего. Пусть каждому достанется по маленькому куску, но и этого хватит - надолго, очень надолго! На людей, стоявших вокруг идола, не обращали внимания. Это были уже мертвецы.
        Улад оторвал взгляд от золотой личины. Велга! Где Гадюка? Он подошел поближе, рискуя попасть под чей-то меткий удар, и, наконец, увидел ее. Девушка стояла в первом ряду. На ней было простое белое платье, очень похожее на то, в котором Улад впервые ее увидел. Ни золота, ни оружия, а светлые волосы вместо серебряной диадемы украшал скромный венок из белых цветов. Улад вспомнил - в таких венках хоронят девушек, тех, кто не успел еще выйти замуж. Он криво усмехнулся - Гадюка приготовилась к смерти! Она хочет умереть быстро - вместе со своими головорезами. Не выйдет!
        Кметы уже поднимали луки, и молодой Кей поспешил вмешаться. Нельзя! Гадюка не дол/киа ускользнуть так легко!
        - Всех, кроме нее! - крикнул он, указывая на девушку, - Кроме нее! Слышите! Это она - Велга! «Велга… Волга…» - прошелестело по рядам. Серые глаза девушки вспыхнули гневом - Велга узнала его. Улад сцепил зубы и махнул рукой.
        Через минуту все, кроме Велги, были мертвы. Стрелы били в упор, а почти ни на ком из волотичей не было доспехов. Велга пошатнулась, схватилась рукой за горло и начала медленно отходить к подножию идола.
        Кметы рванулись следом, но внезапно остановились. Улад недоуменно оглянулся - воины перешептывались, указывая куда-то вперед, в сторону идола. Молодой Кей взглянул - и почувствовал, как холодеют руки. Золотая Баба светилась. Свет был яркий, словно старое золото нагрели на огне.
        - Нежить! Нежить!
        Кмсты начали отступать, и Улад понял, что еще немного - и они побегут. Слишком многие помнили, как начиналась эта война. Неужели снова? Нет, ни за что! Молодой Кей вырвал из чьих-то рук секиру и шагнул вперед. Боги сполотов, помогите! И ты, Старый, вспомни, кто окропил кровью твой алтарь…
        Над площадью стояла страшная мертвая тишина. Шаг за шагом Улад подходил все ближе к проклятому идолу. Страха не было. Он - Кей! Он потомок Великого Кавада! И не этой болотной нежити спорить с ним.
        Секира, зазвенев, скользнула по гладкому металлу. Улад нахмурился и ударил точнее. Лезвие глубоко вошло внутрь, пробив золотой лист, и внезапно сквозь щель хлынула кровь. От неожиданности Улад отшатнулся. Кровь лилась потоком. Темная, пузырящаяся, она падала на землю и мгновенно испарялась, не оставляя следа. Мара! Улад облегченно вздохнул и отбросил в сторону секиру. В тот же миг над площадью прогремело: «Кей! Кей! Слава!»
        Улад махнул рукой и отвернулся от идола. Золотая Баба отныне бессильна, это лишь золото, много золота, которое вознаградит воинов за их труды.
        Сапог уткнулся в чью-то руку, бессильно лежавшую на земле. Молодой Кей отступил, не желая топтаться по трупу, и вдруг узнал того, кто лежал перед ним. Вешко! Молчаливый проводник, мечтавший выучиться бою на мечах. В груди у парнишки торчала стрела, губы свело судорогой, но даже сейчас ладонь крепко сжимала рукоять скрамасакса. Улад невольно вздохнул - Вешка было жаль. Из парня вышел бы толк, он мог стать прекрасным кметом. Улад обещал, что отправит Вешка к Хальгу… И вот теперь он мертв. И разве можно винить в его гибели того, кто натянул тетиву? Не он обманул парнишку, не он послал его в бессмысленный бой. Это все Велга - проклятая Гадюка!
        Девушка стояла совсем рядом, глядя на оскверненного идола. Улад хмыкнул - увидела! Вот тебе твоя Мать Болот!
        - В-взять ее! - молодой Кей с ужасом сообразил, что вновь заикается. Но этого никто не заметил. Кмсты словно очнулись. С громкими криками они бросились на девушку, скрутили руки, кто-то сорвал с головы белый венок.
        - Кей! Кей! Отдай ее нам! Она у нас долго сдыхать будет!
        Чьи-то руки уже рванули ворот платья, девушку схватили за волосы, но Улад поднял .руку:
        - П-погодите!
        Кметы неохотно отошли в стороны. Улад понимал, что Гадюке осталось жить недолго, и даже в Ирии им уже не встретиться. Озверевшие кметы просто разорвут ее на куски, и нечего будет кинуть в погребальный костер. Ему захотелось что-то сказать ей - что-то важное. Они не доспорили. Он обязан ей объяснить, доказать…
        - Кей, кол готовить? - деловито поинтересовался один из кметов, но Улад отмахнулся. Лицо девушки было рядом, и он посмотрел ей в глаза надеясь увидеть там страх. Ему самому бывало страшно - много раз! А ведь он Кей, он не сын холопки. Но в серых глазах ведьмы была только усталость. Улад понял - она уже перешагнула границу, за которой осталось все, чего можно бояться. И тут вспыхнул гнев - лютый, неуправляемый. - Сука! Д-дрянь! - Улад даже не понимал, что кричит, слова вырывались сами собой. - Теб-бя разложат прямо здесь. У т-твоей Золотой Бабы! Ты почувствуешь! Почувствуешь! Г-гадюка!
        Улад захлебнулся криком и вдруг понял, что опять проигрывает. Она так и умрет - молча. Рука скользнула по поясу, сорвала плеть. Удар пришелся прямо по лицу, и тут же брызнула кровь.
        - Ты… Ты доволен собой. Рыжий Волчонок? - негромко проговорила девушка, медленно поднося руку к рассеченной щеке. - Ты победил, Кей Улад? Твоя держава снова сильна?
        Улад отшатнулся. Он вдруг увидел происходящее со стороны и понял, что опоздал. Теперь, что бы с ней ни сделали, Велга станет легендой. Проклятой легендой проклятого народа. И это бессилие вновь заставило забыть обо всем.
        - Н-нет! - криво усмехнулся он. - Ты не сдохнешь красиво, Г-гадюка!
        И повернувшись к нетерпеливо ожидавшим кметам, громко крикнул:
        - Реб-бята! Она в-ваша! В-ваша!
        Дружный рев был ему ответом. Девушку бросили к подножию идола, сорвали платье, прижали руки к земле. Улад ждал, что она закричит, но Велга молчала. Наконец он понял, что ожидать больше нечего и, резко повернувшись, пошел прочь.
        Дворец правителя уцелел чудом. Огонь превратил в пепел соседние дома, но отступил перед каменными стенами. Обгорела лишь крыша, и лопнули слюдяные пластинки в окнах. Внутри же все осталось по-прежнему, даже цветастые половики казались новыми и чистыми.
        Улад нашел брата в маленькой комнате второго этаже. Тускло горело масло в светильниках, освещая массивный стол и несколько раскрытых сундуков. Сварг сидел на табурете и, морщась, разгя-дывал восковки - таблички, на которых обычно писались важные послания.
        - Садись, братишка! - старший указал на пустой табурет у стола, - Тебя, наверное, разбудили?
        - Нет, я не спал, - поспешил успокоить брата Улад, стараясь понять, чем тот занят. Он действительно не успел заснуть, вновь и вновь переживая события этого страшного дня. Ночной вызов удивил, но молодой Кей рассудил, что спать не время. Дел оставалось много - даже слишком.
        - Разбираю их переписку, - Сварг кивнул на восковки. - Грамотные, разбойники! Но того, что нужно, к сожалению, нет…
        Уточнять он не стал, и Улад недоуменно взглянул на брата.
        - Помогал же им кто-то! - старший ударил ладонью по столу - - Оружие, кони,.. Это же сколько серебра понадобилось! И главное - у них был советчик…
        - В Савмате? - Улад вспомнил их давний разговор.
        - Во дворце… Я-то догадываюсь, но нужны доказательства. Ладно, пошли к твоей сероглазой! От неожиданности Улад привстал:
        - Она… жива?
        - Крепкая оказалась! - Сварг хмыкнул. - Ну, чисто кошка - живучая! Пойдем…
        Внезапно Улад почувствовал, что не сможет взглянуть на Велгу. После того, что с ней сделали - Конечно, Гадюка заслужила смерть, нет, тысячу смертей, но еще раз увидеть ту, что когда-то угощала кашей с грибами и пекла ему на дорогу лепешки… Неужели брат не обойдется без него?.
        - Пошли, пошли, - торопил Сварг, - Спать хочется! Но сначала надо поговорить…
        Спорить Улад не решился и покорно поплелся вслед за братом.
        В подвале горели факелы, освещая низкие каменные своды, сырые осклизлые стены и кучу старой соломы, на которой неподвижно лежала Велга. От белого платья остались одни лохмотья, светлые волосы запеклись в крови, кровь была на губах, покрывала ноги… Улад невольно отвернулся - лучше бы он приказал убить ее вместе с другими! Сразу - стрелой в сердце. Он хотел, чтобы Гадюке было больно и стыдно, но всему есть предел…
        - Велга! - негромко позвал Сварг. Девушка не шевельнулась, лишь веки чуть заметно дрогнули. Старший покачал головой:
        - Воды!
        Кмет, незаметно стоявший у входа, застучал сапогами и вскоре вернулся с грубым глиняным кувшином и льняным полотенцем. Сварг нетерпеливо кивнул, и кмет, намочив полотенце, провел им по лицу девушки.
        - Я… Я сама…
        Велга застонала, приподнялась и, не открыая глаз, неверными движениями стала вытирать кровь с лица и рук. Наконец она уронила полотенце и взглянула на поздних гостей. Улад поспешил отвернуться, чтобы не смотреть девушке в глаза. Старший, напротив, подошел ближе и присел на солому.
        - Я - Сварг. Ты, кажется, называешь меня Рыжим Волком.
        - Я узнала тебя, Кей, - лицо девушки дернулось. - Ты часто бывал в наших краях… Ты пришел заключить мир?
        Улад вздрогнул - Волга сошла с ума. Немудрено! Старший был тоже удивлен:
        - Мир между сполотами и волотичами? Ты думаешь, это имеет смысл?
        - Ты взял Коростень, Кей… - Велга вновь застонала и попыталась сесть. - Но земля наша велика. Ты будешь воевать сто лет, пока не погибнет последний волотич - или последний сполот. Моя смерть ничего не изменит.
        - И на каких условиях? На тех, что ты предлагала раньше? Договор Велги?
        Улад был поражен - брат говорил совершенно серьезно, словно не было этого дня, не было победы.
        - Называй это так. Вы уведете войска, мы согласны платить дань…
        - Я помню твои условия, - Сварг нетерпеливо дернул плечом. - Но я пришел говорить не об этом.
        - Мне не о чем больше с тобой говорить, Кей! - Велга откинулась на спину и закрыла глаза.
        - Есть! - Сварг подсел поближе. - Слушай! Тебе пришлось несладко, но я не буду извиняться. Ты знала, на что шла. Но умереть можно по-разному. Завтра тебя будут бить кнутом на главной площади Коростеня…
        - Значит, я умру под кнутом…
        - Нет! - Сварг поморщился. - Ты не умрешь.
        Щеблыка отвечает за тебя головой - своей головой. Тебя будут возить по всей стране и бить кнутом там, где твои разбойники убивали сполотов. Это будет длиться год, может, больше. Ты будешь умирать каждый день, но не умрешь и не сойдешь с ума. Только потом тебя казнят, и эта казнь тоже продлится не одни сутки…
        Улад ужаснулся. Вот что придумал Сварг! Странно, еще вчера эта идея показалась бы ему великолепной. Но теперь молодой Кей вновь пожалел, что остановил лучников.
        - Тебя будут возить кметы, а ты знаешь, чего можно от них ждать. Я не пугаю. Просто из твоей смерти я хочу получить наибольшую выгоду. Это звучит страшно, но власть не бывает доброй. Ты знаешь это сама…
        Девушка не отвечала, а Упаду внезапно представилось, что это он попал к врагам, и ему обещают такое. Смог бы он держаться столь же бесстрашно? Отвечать на этот вопрос не хотелось.
        - Но есть другой выход, Велга. Ты исчезнешь, и о тебе быстро забудут. Я сумею сделать это. Земля велика, можно жить у огров, франков, у румов. Но для этого ты мне должна рассказать о том, кто и как помогал тебе в Савмате.
        Улад, наконец, понял, зачем понадобился брату. Если Велга назовет имена, он станет свидетелем. Слову двух Кеев поверят…
        Велга молчала, и Соарг поспешил добавить:
        - Ты никого не предашь. Предают друзей, а те, кто помогал тебе, такие же враги волотичам, как и я. Им нужен был мятеж, чтобы связать мне руки - твоими руками. А теперь моими руками ты можешь расправиться с ними…
        Молодой Кей замер. Сейчас она заговорит! От этого не отказался бы и он - отомстить врагу!
        - Я… не предаю союзников, - негромко произнесла девушка. - Даже если этот союзник - вынужденный. Ты бы не предал их, Кей Сварг…
        - Да, - подумав, кивнул брат. - Ты права, Велга. Я бы не предал - иначе они не станут помогать моим друзьям. Но сейчас речь идет о тебе…
        Внезапно скрипнула дверь, послышался сердитый голос сторожевого кмета: «Стой! Куда?». Сварг быстро обернулся.
        - Кей! - донеслось из темноты. - Из Савмата! Срочно! Серебряное кольцо!
        Улад заметил, как старший вздрогнул. Он взглянул на Велгу, словно хотел что-то сказать, но затем дернул плечом и повернулся к Уладу:
        - Пошли. Что-то случилось…
        Молодой Кей ожидал встречи с гонцом, но в маленькой комнате на втором этаже их ждала запечатанная восковка, поверх которой лежало маленькое серебряное колечко. Улад догадался: кольцо - это знак, сигнал. Что же случилось?
        Сварг быстро сломал печать и поднес таблички к свету. Улад подошел ближе, но старший словно забыл о нем. Раз за разом он перечитывал короткое послание, затем спрятал восковки и задумался, положив подбородок на сцепленные руки. Так прошла минута, две. Молодой Кей не выдержал:
        - Б-брат! Что?
        - От Кледы… - с трудом выговорил Сварг. - Отцу очень плохо. Она думает, что еще неделя, не больше…
        Улад почувствовал, как перехватывает горло.
        Отец! Нет, сестра ошиблась, ее обманули! Ведь отцу пятьдесят с небольшим, он никогда ничем не болел…
        - Он зовет тебя…
        - Что?!
        В первый миг Улад не понял, затем вскочил, пытаясь сообразить, как лучше добраться из этой глуши до Савмата. Он нужен отцу!
        - Погоди! - широкая ладонь старшего остановила первый порыв. - Ты хоть понял, зачем он тебя зовет?
        - Но… - совсем растерялся Улад.
        - Он зовет не просто сына. Он зовет наследника.
        Младший согласно кивнул. Конечно, все они - наследники отца. И только тут дошло - наследник! Все делится, кроме одного - Железного Венца Кеев.
        - Кледа думает, что отец боится Рацимира. Тот стал очень опасен. Ты возглавишь войско, пока отец жив.
        - Б-брат… Н-не может быть…
        Все происходящее стало казаться нереальным. Темная комната, сгоревший город за окнами - и деревянные таблички, делающие его, младшего сына, Светлым Кеем - государем Ории…
        - Может, - Сварг усмехнулся, - Отец сам назначает преемника. А на твоей стороне сполотский обычай. Помнишь? Добро передается младшему. Кеев Закон непонятен народу, отец рассчитывает на это… Ну что, братишка, когда станешь Светлым, не забудешь меня?
        Голос брата прозвучал странно. Улад не знал, что и ответить. Они, конечно, говорили об этом, но младший никогда не думал, что из них двоих Светлым станет он. Или думал - но очень редко, тайком…
        - Поедешь завтра, - Сварг встал и устало потер лоб. - Я все приготовлю. До Бусела доплывешь на лодье, а там тебя будут ждать лошади. Через пять дней доберешься до Савмата - если поспешишь. А пока - спать! Ты на ногах не стоишь…
        Улад хотел возразить - спать совершенно не тянуло. В эту минуту как никогда хотелось остаться с братом, поговорить, просто посидеть вместе. Но молодой Кей внезапно понял - старший хочет остаться один. Им обоим есть о чем подумать, но отныне мысли у них - разные. Сварг надеялся совсем на другое письмо. Младший подумал, что надо объясниться, поговорить начистоту, как и положено братьям, но слова не шли. Он кивнул и вышел, заметив, что старший даже не взглянул в его сторону. Сварг глядел в темное окно - на город, который стоил им всем так дорого.
        Они простились на рассвете. Лошади были готовы, чтобы отвезти Улада и его спутников к лодье. Молодой Кей взял с собой десяток верных кметов во главе с Прожадом. Дороги были опасны, но крупному отряду не удалось бы двигаться быстро. Сварг выглядел усталым и как будто постаревшим, и младший понял, что брат не спал всю ночь.
        - Счастливо! - старший крепко обнял Улада, отстранился и взглянул ему прямо в глаза: - Рад за тебя, братишка!
        Улад хотел ответить, но Сварг внезапно криво усмехнулся и покачал головой:
        - Твоя сероглазая-то… Бежала!
        - Что? - Улад подался вперед. - Т-ты… Ты шутишь? К-как она могла бежать?
        На лице брата появилось странное выражение:
        - Действительно, как? Она и на ногах-то не стояла. Выпустили, конечно…
        - К-кто?
        - Стража была наша, сполотская. Приказать ей мог лишь я. Или ты - от моего имени. Есть такие приказы - выполнить - и молча умереть…
        Улад хотел что-то сказать, но тут их глаза вновь встретились, и он понял
        - оба они знают правду…
        Сварг повторил: «Счастливо!», хлопнул младшего по плечу и, не оборачиваясь, зашагал к высокому дворцовому крыльцу. Молодой Кей вздохнул, вскочил на коня и уже хотел дать команду кметам, как вдруг почувствовал, что кто-то дергает его за сапог. Улад удивленно повернулся, но удивление тут же сменилось гневом. Кобник!
        - Чего тебе? - рука потянулась к плети. Угостить бы на прощанье наглого заброду.
        Пегая борода дернулась. Чаклун быстро заговорил на своем непонятном наречии, и Улад нетерпеливо махнул рукой. Но Кобник, обхватив руками красный огрский сапог, повис на нем и закричал, громко, отчаянно:
        - Кей! Кей! Луна кровью наливалась! Кровью! Берегись, Кей!
        - О чем ты? - Улад поморщился, но внезапно ощутил страх. Бродяга еще ни разу не соврал!
        - Не знаю! Не знаю, Кей! - в голосе чаклуна звучала растерянность, - Беда тебе грозит, но не от врагов и не от друзей! От кого - не ведаю!
        - Объяснил! - Улад уже успел успокоиться. - Ты что, мало от брата получил? Не жди, не награжу!
        - Не надо! Не надо, Кей! - Кобник мотнул нечесанной головой. - Ты меня, Кей, от смерти спас, я и без награды тебе служить буду! В дороге берегись, а если надо - меня кликни! Я - кобник, я помогу, помогу…
        Улад не знал, что ответить, но странный бродяга низко поклонился и быстро засеменил прочь.
        Дорога была узкой, длинные ветви так и норовили хлестнуть по лицу, и приходилось постоянно пригибаться, прижимаясь к горячей конской шее. Улад уже не помнил, какой это конь - третий? Нет, кажется, четвертый. Коней он менял каждый день, чтобы мчаться дальше, не сбавляя ходу. Ночевать приходилось где получится - на лесных полянах, в продымленных землянках - обиталищах хмурых лесовиков. Лишь один раз удалось провести ночь в доме перепуганного насмерть дедича, который не зчал, чем ублажить залетевшего к нему, словно ветер, молодого Кея. Но Уладу было не до толстяка-дедича и его рябой дочки, которую тот так и норовил уложить в постель к знатному гостю. Он не обращал внимания на ночной холод, на дикую усталость, на боль в занемевшей спине. Скорей, скорей! Савмат был уже близко, еще день - и он увидит каменные вежи Детинца.
        Дорога стала шире, справа мелькнула полянка, на которой что-то темнело - то ли избушка, то ли старый идол - Улад не смотрел по сторонам - только на дорогу. Конь устал, надо быть внимательным, чтобы не сломать шею - и ему, и себе. Он знал, что впереди село, где можно сменить коней, наскоро перекусить
        - и мчать дальше.
        Бешеная скачка не мешала думать. Глаза сами следили за дорогой, а руки успевали вовремя дернуть за удила. За эти дни молодой Кей много раз вспоминал все, что случилось с ним за эти необыкновенные недели. Казалось, совсем недавно он обнимал брата возле Кеева Стяга. Совсем недавно - и очень давно. С тех пор прошла целая жизнь. Война - его первая война, обжигающий страх смерти, хмельная радость победы. Улад чувствовал, что стал другим, это радовало и одновременно тревожило.
        О том, что будет в Савмате, молодой Кей старался не загадывать. Верилось, что все как-то обойдется, отцу полегчает, и он сможет спокойно разобраться во всем. Отец поможет - обязан помочь. Но если случится самое страшное, о чем и думать не хотелось, ему все равно помогут. Кеевы мужи, те, кто помогал Светлому все эти годы, не позволят начаться смуте. Рацимир… Нет, не может быть такого, чтобы братья скрестили мечи! Они как-то договорятся, ведь всегда можно договориться, особенно если вы - братья. Кеева кровь, кровь Кавада - неужели она прольется из-за него? Вспоминались слова брата, но молодому Кею казалось, что Сварг ошибается. Да, отец враждовал с дядей Жихославом. Но это было давно, все забылось. Не тронул же отец Войчемира - братана Войчу! Рацимиру и Валадару можно пообещать новые земли, долю отцовских сокровищ. Они договорятся, обязательно договорятся!
        Впереди мелькнул просвет, и Улад понял, что лес кончается. Дорога вывела отряд на широкое поле. Справа желтели скирды, а слева тянулся высокий камыш, за которым синела речная гладь. Улад не помнил этой речки. Кажется, приток Денора. Значит, уже близко…
        Теперь недавнее прошлое воспринималось совсем по-другому. Даже братан Сварг уже не казался воплощением мудрости. Как можно верить такому прохвосту, как Кобник. Пусть бродяга оказался полезен, но обещать ему Коростень. Если он, Улад, станет Светлым, то, конечно, посоветует брату избавиться от Кобника. Дать ему мешок серебра, и пусть убирается в свои дебри! И Порада… Молодой Кей то и дело вспоминал Челеди, супругу брата. Сварг прав - она не потерпит соперницу. Но это - ссора, а ведь Челеди - сестра хэйкана! Надо подсказать брату - вежливо, очень вежливо. Он поймет… А еще Алана! С ней-то что делать?
        Прогнать? Жалко! Он уже успел привязаться к этой тихой девчонке. О Велге Улад старался не вспоминать, но мысли о ней не отпускали. Почему он так поступил? И вот, сероглазая на свободе! Что же будет? Снова - война? Улад успокаивал себя тем, что когда он станет Светлым - Если он станет Светлым, то найдет время и для этого. Братан Сварг все-таки слишком суров со своими волотичами. Ведь живут же мирно его улебы! Может даже стоит слегка отпустить вожжи, так туго натянутые отцом. Ория устала - от тяжкой дани, от строгого присмотра наместников Светлого. Может, Велга в чем-то и права…
        Вдали показалось село, и Улад еле удержался, чтобы не ударить измученного коня плетью. Жаль гнедого! Ничего, скоро приедут, можно будет полежать час-другой на соломе, даже поспать. И вновь мелькнула тревожная мысль: что там, в Савмате? Скорее бы! Отец ждет…
        В первый миг он ничего не понял. Свист, отчаянный крик - и кмет, ехавший первым, на всем скаку рухнул на дорогу. Улад успел подумать, что лошадь подвернула ногу, но свист повторился, и привычное ухо отметило - стрелы! Били из-за кустов - в упор.
        Улад резко осадил коня, выхватывая меч. Разбойники? Но какие разбойники решатся напасть на Кссвых людей? Ничего, сейчас они проучат этих наглецов! Молодой Кей оглянулся, надеясь увидеть врага, и тут в уши ударило:
        - Кху-у-у! Ху-у-у-у!
        Из-за белых домиков под соломенными крышами вылетали всадники. Мелькнули высокие островерхие шапки, темные плащи…
        - Кху-у-у-у! Кху-у-у-у!
        Огры?! Откуда? Здесь, у Савмата? Но стрелы уже свистели вовсю, кметы падали на дорогу, а всадники в высоких шапках приближались, словно черные молнии. И Улад понял - это не сон. Их атакуют, и каждое мгновенье приближает смерть.
        - Кей! Защищайте Кея!
        Прожад, старший кмет, развернул коня, пытаясь прикрыть Улада, но две стрелы пронзили лошадиное горло, Улад посмотрел вперед, но дорога была уже перерезана. Всадники в высоких шапках заходили широким полукругом, прижимая остатки отряда к реке.
        - Кху-у-у-у! Ху-у-у-у-у!
        Протяжный клич, похожий на крик улетающих в Ирий журавлей, слышался уже совсем близко. Улад пригнулся к седлу, пытаясь увернуться от стрелы, и вдруг почувствовал, что падает. Земля рванулась навстречу, и тут же пришла боль. Он понял, что ранен, что не может встать, а вокруг - только трупы. Улад застонал и закрыл глаза.
        - Кея! Ищите Улада!
        Голос говорил по-сполотски. Но это кто-то чужой, не из его отряда. Почему огрин говорит по-сполотски? Улад приоткрыл глаза и увидел всадника, склонившегося над телом убитого кмета. Лицо под высокой огрской шапкой сразу же показалось знакомым. Человек повернулся, и молодой Кей почувствовал, что сходит с ума. Поклад! Братов кмет, его правая рука, которого Сварг послал в Савмат!
        И тут словно пелена спала с глаз. Какие же это огры? Огры с длинными русыми бородами? Огры на статных сполотских скакунах? Измена! Изменники здесь, чтобы убить его, Улада! Но почему Поклад?
        - Ищите! - братов кмет недовольно махнул рукой, - Добейте мальчишку! Если он уйдет, Сварг вам головы поснимает!
        Несмотря на охвативший его ужас, Улад еще какое-то мгновенье сомневался. Поклад - предатель, он специально хочет впутать сюда Сварга… Но страшный ответ был уже дан. Бродяга Кобник не ошибся - беда ждала Улада не от врагов и не от друзей. Дед провозгласил наследником Жихослава, и отец убил своего старшего брата. Сваргу придется убить их всех - Рацимира, Валадара и его самого. И ему, Уладу, гибнуть первому - ведь отец вызвал его в Савмат, чтобы передать Венец…
        Силы исчезли, осталась боль, и молодой Кей понял, что пощады ждать не от кого. Наверное, отец тоже любил Жихослава, может, даже плакал, узнав, что брат убит. И Сварг тоже поплачет о своем братишке. Ничего не поделать! Светлому нужны сыновья, но не братья…
        Поклад слез с коня и склонился над одним из кметов, пытаясь перевернуть тело на спину. Но внезапно рука молодого улеба взметнулась, вцепившись в горло врагу. Поклад захрипел, но поздно - нож вошел прямо в не защищенную кольчугой шею.
        - Кей! Спасайте Кея!
        С земли вскочили еще трое, среди них Улад узнал старого Прожада. Живы! Значит, это просто хитрость, из тех, которым учил его отец! Подманить, притвориться убитым… Улад приподнялся, и его тут же обхватили за плечи.
        - К реке! К реке!
        Точными ударами меча Прожад уложил на месте двоих, остальные отступили. Их командир был мертв, и те, что рассчитывали на легкую победу, попросту растерялись. Что было дальше, Улад уже не видел. Его перекинули через седло, и тут же в глазах стало черно от боли. Плечо! Он ранен в плечо! Боль была так сильна, что Улад потерял сознание и очнулся уже в воде. Сразу стало легче, он попытался приподнять голову, но чуть не захлебнулся.
        - Потерпи, потерпи, Кей! - прохрипели над ухом. - Уже скоро…
        Кажется, он плыл. Нет, он, конечно, не мог плыть, его поддерживали с двух сторон, стараясь, чтобы вода не доходила до рта. Улад попытался вспомнить, насколько широка в этом месте речка, но не смог. Боль вновь затопила сознание, мешая думать, но сильнее боли была мысль, не отпускавшая ни на миг. Брат! Как же ты мог? Как же ты решился! Я ведь люблю тебя! Любил…
        Улад открыл глаза, на миг приподнял голову и увидел берег. Значит, он еще жив. Но радости Улад не чувствовал. На душе было черно,
        - Я убью тебя, брат! - прошептал он и ужаснулся тому, что сказал.
        - Потерпи, потерпи! - повторил чей-то голос, и молодой Кей догадался, что это Прожад. - Скоро, уже скоро…
        - Н-ничего! - Улад застонал, но сумел перебороть слабость. - Мне надо в Валин… В Валин…
        Занавес Войча стоял перед Рацимиром и недоумевающе глядел на брата. Происходило что-то странное, и он никак не мог понять - что. Это началось с первого же мгновения, стоило ему перешагнуть знакомый порог Кеевых Палат. Испуганные лица кметов, приятели, не узнающие и не отвечающие на его радостное «Чолом!», приказ отдать меч. И вот он в знакомой комнате, но встречает его не дядя, а брат, и этот брат чем-то очень недоволен, даже сердит.
        - Эх, Войча, Войча! - чернобородый Рацимир нахмурился и покачал головой.
        - Зачем же ты вернулся?
        - Как?! - Войчемиру показалось, что он ослышался. - Братан, да что с тобой?
        - Со мной? - лицо Рацимира дернулось. - Ты что, ничего не понимаешь? Ты же был у огров, Войча! Ты же мог остаться там!
        Войчемир открыл рот, но не нашелся, что сказать. Да, ему предлагали пожить у хэйкана. Предлагали вежливо, намекали, что так будет лучше, дарили подарки. Вспомнился Тай-Тэнгри, огромный, голубоглазый - он тоже советовал не спешить. Войча и слушать не стал. Он торопился домой, ведь он Кеев альбир, его место в Савмате!
        - Дядя… - начал он, но тут же поправился. - Светлый приказал…
        - Отец умер, - оборвал его брат, - Теперь я - Светлый.
        - Ты?!
        О том, что дядя умер, Войчемир узнал еще два дня назад, когда они с Ужиком подъезжали к Сав-мату. Новость поразила, ошеломила, но только подстегнула. Он должен спешить! Братишке Упаду, которому дядя завещал Железный Венец, нужна помощь. Кто же поможет новому Светлому, если не он, Войчемир? Ведь они братья, Кеева кровь!
        - Светлый теперь я! - повторил Рацимир и ударил по столу костяшками пальцев, - Кей Улад убит…
        У Войчи не нашлось сил даже охнуть. Улад, братишка! Да как же это?
        - Кей Валадар бежал, а Сварг собирает войска. Это он приказал убить малыша. Я - старший, я - наследник…
        Это было уже слишком для бедного Войчемира. О том, что братан Валадар бежал к бродникам, он уже знал. Об этом говорил весь Кей-город, и Войче рассказали о брате, как только они миновали ворота. Ужик тогда посоветовал не спешить во дворец, подождать. Они с ним даже поругались. Заморыш был почему-то уверен, что Войче грозит опасность. Войчемир отмахнулся. Какая опасность может грозить в Кеевых Палатах? Надо спешить туда, рассказать о Лунном Зеркале, о Двери, о таинственном Ключе. Ведь поручение дяди - очень важное! И еше - румы! Новый Светлый должен знать об этом. И вот теперь - Улад… Нет, не может быть!
        - Отец оставил мне плохое наследство, - продолжал Рацимир. - Эх, Войча, братан! Ну зачем ты вернулся? Из всех мне меньше всего хочется убивать тебя!
        - Убивать? Меня?! - Войчемир даже засмеялся, настолько нелепыми показались ему слова брата. - Да ты чего? Шутишь?
        - Почему отец не убил тебя вместе с Жихославом! Ведь он знал, что кому-то из нас придется сделать это! Ты же сын Жихослава, Войча! Понимаешь?
        - Понимаю, - покорно кивнул Войчемир, хотя не понял ровным счетом ничего. Огры его тоже расспрашивали об отце. И Тай-Тэнгри расспрашивал…
        - Отец хотел быть добрым… Будь она проклята, эта его доброта! Убивать такого теленка, как ты…
        Войча даже не обиделся на «теленка». В голове все смешалось, и на смену растерянности пришел ужас. Его оговорили! Брату рассказали о нем какую-то страшную чушь! Он ведь ни чем не виноват!
        - Братан! - заторопился Войча. - Ты… Послушай, я не изменник! Я…
        - Да какой ты изменник! - Рацимир отвернулся и махнул рукой кмстам. - Уведите! В поруб…
        Войчемира схватили за руки, кисти захлестнула веревка. Он не сопротивлялся, хотя ничего не стоило раскидать тех троих, что держали его. Брат шагнул к двери, но внезапно остановился:
        - Да, кстати! Где твой чаклун?
        Войча хотел развести руками, но кисти были уже связаны. Ужик исчез - как раз в тот момент, когда стража отбирала у Войчемира дедов меч.
        - Не знаю… - наконец выговорил он. - Ужик… Урс где-то…
        - Ничего, найдем.
        Рацимир, не оборачиваясь, вышел, оставив брата наедине со стражей. Кмсты тут же ослабили хватку:
        - Не вини нас, Кей! - прошептал один из них, похоже, старший. - Нам велено…
        За дверью послышался крик - громкий, отчаянный:
        - Отец! Они схватили дядю Войчу! Прикажи его отпустить! Это же дядя Войча!
        Войчемир узнал голос Мислобора, Рацимирова сына, и невольно усмехнулся. Ну вот, даже парнишка все понимает! Но улыбка тут же исчезла. В поруб! Его - в поруб?! Да за что?..
        …Тяжелая деревянная крышка была сдвинута в сторону. Войчемира подтолкнули в спину, и он провалился в глубокую темную яму. Руки были связаны, и Войча с трудом сумел упасть на ноги, но не удержался и тяжело рухнул на холодный песок.
        - Не вини нас. Кей! - повторил кто-то, и крышка со стуком стала на место.
        Войча приподнялся и поглядел вверх. Яма была глубокой, в два его роста. С боков ее обшили гладким деревом, а пол оставили каким был - песчаным. Песок был мокрый, местами сквозь него проступала вода. В яме было темно, только откуда-то сверху просачивался неяркий дневной свет. Поруб! Войча и не знал, что во дворце есть такое место. В прежнее время провинившихся запирали в обычный подвал.
        Веревки жали сильно, и Войча, поднатужившись, дернул руками. Раз, другой… Наконец веревка лопнула, и Войчемир принялся растирать затекшие кисти. Эх, если бы все было так просто! Ну почему он такой невезучий?
        Войчемир присел прямо на холодный влажный песок и внезапно почувствовал, что вот-вот заплачет. Ну за что? За что убили батю? За что теперь хотят убить его? Что плохого он сделал братану Рацимиру? Тут он вспомнил, что дядя умер, братишка Улад погиб, Валадар невесть где, а Сварг, лучший друг, собирает войско, чтобы начать войну, и ему стало совсем плохо. Ведь все они братья, они - Кеи! И теперь ему, Войчемиру, придется умереть, даже не зная, за что. Войча всхлипнул, но пересилил себя и смахнул непрощенную слезу рукавом. Нет, так нельзя! Кей должен умирать без слез! Но за что, Сва-Заступница!
        И тут он подумал об Ужике. Как хорошо, что заморыш вовремя сообразил, что к чему! Жаль, что он, Войча, не послушался и не переждал грозу где-нибудь за Донором. Вспомнилось последнее, что успел сказать Ужик, когда их окружила стража. «Молчи о Ключе!» Тогда Войча удивился, а теперь, наконец, понял. Да, Рацимиру ни к чему знать об этом. А то будет, как с тем чаклунским кольцом, о котором поведал ему недомерок. Он расскажет об Акелоне после - и не Рацимиру…
        Войча вновь поглядел вверх и усмехнулся, вспомнив, что брат собирается ловить Ужика. Как же, поймаешь ты его, черная борода! Рахман Урс, ученик Патара, не по твоим зубам. Но все-таки Войчемиру было жаль, что Ужика сейчас здесь нет. Вдвоем бы они точно что-нибудь придумали.
        - Эх, Ужик, Ужик! - прошептал Войча и вздохнул. - Очень ты мне нужен!
        Внезапно собственные слова показались ему какими-то странными. Ужик, Ужик,.. Нужен… Ведь это вроде песенки! А что, очень похоже!
        Войчемир поразился. Он никогда не был о себе плохого мнения, но и не подозревал, что способен сочинить песню. А ведь получилось неплохо! Войча засмеялся и негромко запел:
        Ужик, Ужик!
        Очень ты мне нужен!
        Сделай чудо - Вытащи отсюда!
        Если смерть проснется
        Автор благодарит Дмитрия Громова и Олега Ладыженского за помощь и поддержку при написании «Ории».
        Пролог
        Четверо верховых тащили на аркане пятого - высокого, длинного, словно жердь, в порванной в клочья белой рубахе. Короткие, стриженные в скобу, волосы запеклись кровью, кровь была на лице, заливала глаза, черной коркой покрывала губы. Но человек был жив. Время от времени он стонал, бормоча невнятные слова.
        Впереди, за стеной пожелтевшего осеннего камыша, сверкнула серая речная гладь. Всадники спешились. Старший, широкоплечий седой усач, кивнул двум своим молодым спутникам, и те нырнули в камыши. Четвертый подошел к пленнику и ткнул его в бок каблуком красного огрского сапога. Услыхав стон, он удовлетворенно кивнул и разом потерял к человеку всякий интерес. Между тем послышался шум, и появились двое молодых парней, волоча спрятанный в камышах челнок.
        Старший нетерпеливо мотнул головой. Челнок с легким плеском упал на воду.
        - Отвезете и расскажете…
        Один из молодых парней, безусый, с длинным чубом, закрученным за левое ухо, кивнул и, подойдя к пленнику, тщательно проверил узлы на веревках, стягивавших руки и ноги. Оставшись довольным, он кивнул другому, такому же безусому, но не имевшему чуба. Парень достал из-за пояса нож и уже наклонился, чтобы перерезать аркан, но тут четвертый - средних лет, одноглазый, с глубоким шрамом на левой щеке - шагнул вперед:
        - Отвяжи. Добрый аркан. Жалко.
        Чубатый пожал плечами, но спорить не стал. Узел затянулся крепко, и парню пришлось повозиться. Наконец чубатый передал одноглазому аркан, после чего пленника подняли и опустили в челнок. Человек дернулся, открыл глаза и пошевелил запекшимися губами:
        - Пить…
        Его услыхали, но никто не потянулся к фляге.
        Старший взглянул на солнце, на миг задумался, затем повернулся к парням:
        - Возвращайтесь до темноты. Этого - сразу к Покотило.
        - Да, батько…
        Парни оттолкнули челнок от берега, ловко забрались через невысокие черные борта и взялись за весла.
        - Эй!
        Одноглазый махнул рукой и кинул парням кожаный мешок. Чубатый поймал его в воздухе, но не смог удержать - то, что там лежало, весило не мало. Парень покачал головой и примостил мешок в ногах пленника.
        Седой усач и одноглазый молча проводили челнок и не спеша вернулись к оставленным лошадям. Им явно хотелось поговорить, но многолетняя привычка заставляла сдерживаться. Разговоры в дозоре опасны, лишнее слово может стать последним.
        Это знали и те, кто плыл в челноке. Парни молча гребли, даже не глядя на своего спутника. Тот же, немного придя в себя, попытался приподняться, но сильная ладонь чубатого прижала его ко дну лодки. - - Лежи!
        -Я…
        Пленник закашлялся, поднял голову и скривился от боли.
        - Куда… Куда меня везете?
        - Молчи!
        Тон чубатого не настраивал на дружескую беседу, но связанный не унимался:
        - Я… Я Кеев кмет. Сотник… Вы ответите… Сильный толчок заставил человека замолчать.
        Но ненадолго. Чуть погодя он предпринял новую попытку:
        - Я должен получить серебро. Много серебра…
        - За это? - тот, что был без чуба, презрительно усмехнулся и кивнул на кожаный мешок.
        - Да! Мы все должны были получить… Отпустите - и половина ваша!
        - Дешево ценишь!
        Чубатый отвернулся и сплюнул за борт, явно не желая продолжать беседу. Но второй парень оказался разговорчивее:
        - Значит, ты Кеев сотник?
        - Да! Да! - пленник поднял голову, в глазах блеснула надежда. - Я сотник Светлого Кея Рацимира! Я выполнял приказ… Его приказ!
        - Вместе с ограми?
        - Так было надо! Нам приказали…
        - Хватит!
        Чубатый повысил голос, и его товарищ послушно умолк. Пленный вновь попытался заговорить, но на этот раз ответом было молчание.
        Между тем челнок неслышно скользил по узкой протоке между зарослями пожелтевшего камыша. Вокруг было тихо, но парни то и дело останавливали лодку, долго прислушивались и лишь после этого вновь погружали весла в воду. Так продолжалось около часа. Наконец челнок вновь остановился, чубатый осмотрелся и кивнул в сторону берега. Острый черный нос ткнулся в камыши, и тотчас послышался тихий свист.
        Чубатый поднял голову и свистнул в ответ - так же негромко. Из камышей показались двое усачей с длинными копьями в руках.
        - Глек? Никак ты?
        - Чолом, дядько Звар. Не ждали? Звар, широкоплечий рыжий парень, быстро окинул взглядом прибывших и вновь присвистнул:
        - Никак с добычей?
        - Потом, - чубатый Глек, хотя и был намного моложе Звара, держался с ним как ровня. - Покотило в Страж-Городе?
        - Нет, тут он. Рядом - у соседей.
        - Зови!
        Звара и его спутника, такого же усача, только не рыжего, а черноволосого, явно тянуло на расспросы, но он не стал спорить, а коротко бросив: «Сейчас!», поспешил куда-то сквозь камыши. Глек кивнул своему товарищу, и они принялись вытаскивать пленника на берег. Черноволосый усач бросился помогать, но обошлись и без него - чубатый и его спутник легко вытащили долговязого из челна.
        Зашумели камыши. Глек и его товарищи привычно обернулись, сжимая в руках копья, но тут же опустили оружие. Звар вернулся, и не сам. Одним усачом стало больше. Прибывший был старше остальных, на голове красовалась богатая румская шапка, а у пояса золотом блестели ножны огрской сабли.
        - Чолом! - гость быстро осмотрелся, скользнул взглядом по связанному пленнику и повернулся к Глеку. - Откуда, хлопче?
        - С полуденной сторожи, батько Покотило. От Кривой Могилы.
        - Так…
        Усач вновь взглянул на пленника, нахмурился и кивнул Глеку:
        - Говори.
        - Пятеро. Трое - огры. Велели остановиться - они за луки. Малыша Чуру убили. Тогда старшой велел идти наперерез. Вот…
        Чубатый указал на пленного, затем поднял с земли кожаный мешок:
        - И вот. У него было.
        Глек развязал узел и осторожно потряс мешок. Из него выкатилось что-то круглое, тяжелое, залитое кровью…
        - Матушка Сва! - не вьщержал один из усачей.
        Остальные промолчали, но взгляды сразу же посуровели. Покотило наклонился, разглядывая искаженное предсмертной мукой лицо того, чью голову пленник вез в мешке у седла. Глаза были полуоткрыты, судорога свела рот, длинные черные усы, покрытые засохшей кровью, прилипли к подбородку…
        - Кей Валадар…
        Усачи переглянулись, затем Покотило повернулся к пленному:
        - Сполот?
        - Он говорит, что… - начал было Глек, но усач нетерпеливо мотнул головой, приказывая замолчать. Пленник приподнялся, попытавшись расправить плечи:
        - Я сотник Светлого Кея Рацимира. То, что сделано - сделано по его приказу и на, благо Ории…
        - Рацимир - Светлый? - удивленно переспросил рыжий Звар, но Покотило вновь мотнул головой: - Значит, ты, Кеев кмет, убил Кея? Убил на нашей земле? Убил нашего друга и нашего гостя?
        - Это не твое дело, бродник! - пленный понял, что пощады не будет, и голос его прозвучал твердо, без страха. - Эта земля не ваша! Она - Кеева! Светлый волен миловать и волен казнить каждого. Я - лишь его рука…
        Покотило задумался, махнул рукой, и усачи вместе с Глеком схватили связанного и поволокли в камыши. На берегу остался лишь рыжий Звар.
        - Я пришлю тебе смену, - Покотило прошьлся по берегу, затем кивнул на отрубленную голову. - Спрячешь. Своим вели молчать. Пока…
        - Кей Валадар был нашим другом, - тихо проговорил Звар. - Он бежал к нам…
        - Да. Мы ждали его еще вчера… Пока молчи. Мы должны решить, что нам делать.
        - Рацимир убил брата на нашей земле. Значит, не пощадит и нас.
        - Знаю… - Покотило кивнул чубатой головой. - Но пока - молчи.
        Неровный огонь костра освещал гранитные глыбы, окружавшие небольшую ложбину. Ночная тьма подступила к самому огню, и люди, сидевшие у костра, казались высеченными из камня. Они сидели неподвижно, голоса звучали тихо, еле слышно. Чубатые головы низко склонились, словно беда, пришедшая с полночи, не давала распрямиться.
        - Кей всегда убивали своих братьев, - тихо проговорил один, и чубатые головы согласно кивнули.
        - Но Валадар был нашим другом, - негромко ответил Покотило, и все вновь кивнули. - Он жил у нас. Стал одним из наших…
        - Если смолчим, в его крови обвинят нас, - проговорил кто-то.
        - Да… - Покотило медленно поднял голову. - Кей вновь начали войну. Мы не сможем отсидеться…
        - Не сможем… - эхом отозвались голоса.
        - Нам ли мстить? - в голосе говорившего звучало сомнение. - У Валадара остались братья. Это - их дело. Если Рацимир начнет войну, мы не отступим. Но это был его брат…
        - Он был нашим… - повторил Покотило, но его собеседник мотнул чубатой головой:
        - Нет! Он был Кеем! Он искал нашей дружбы, но еще больше - наших сабель. Что нам до этой проклятой семьи?
        - Тогда пусть скажет сам.
        Остальные промолчали, но стало ясно - никто не будет спорить. Покотило встал и сгинул в темноте. Послышалось блеяние - откуда-то появились двое молодых хлопцев. Один нес мешок, второй вел двух черных овец. Сидевшие у костра стали переглядываться, но никто не сказал ни слова. Хлопец положил мешок на землю и достал лопату.
        - Может, не здесь? - тихо проговорил один из усачей. - В прошлом году…
        - В другом месте будет не лучше, - возразил его сосед. - Лишь бы не услышал Косматый…
        - Не поминай! - резко бросил третий, и сидевшие у костра умолкли.
        Между тем хлопец быстро орудовал лопатой. Когда яма достигла локтя в глубину, парень положил инструмент на землю, поклонился и исчез. Другой, державший овец, испуганно оглядывался, явно тоже желая уйти. Наконец появился Покотило. Увидев яму, он удовлетворенно кивнул и, достав из-за пояса нож, начертил на земле широкий круг, в котором оказались и костер, и те, кто сидели вокруг него.
        - Огонь и железо - всему хозяева, - тихо проговорил бродник, - нет на вас управы, нет у вас господина, сохраните нас этой ночью…
        - Сохраните нас… - эхом отозвались усачи. Покотило вынул из принесенного мешка небольшой мех и чашу. Густое вино лилось медленно, словно нехотя. Наконец чаша была полна.
        Бродник поднял ее над головой и столь же медленно вылил на землю.
        - Это вино для вас, темные навы, - проговорил он - пейте и свое разумейте, нас же не замечайте, мимо пролетайте, иного желайте…
        Ответом была тишина. Затем, совсем рядом, послышался странный звук, словно затрепетали крыльями невидимые птицы. Бродник выпрямился, нахмурился и резко произнес:
        - Прочь! Хозяин на пороге! Вновь шум - и у костра стало тихо. Покотило наполнил вторую чашу.
        - Это вино для вас, души заложные, неприкаянные. Ищите Ирий, нас же обходите, не будет вам поживы, пролетайте мимо…
        Ответом был тихий стон. Покотило вылил вино на землю, в третий раз наполнил чашу и осторожно поставил прямо на траву:
        - Эта чаша для Хозяина. Пусть ему будет сладко, пусть смотрит на дно, а не на нас, пусть забудет и не вспомнит, пока Всадник не придет, пока заря не встанет. Пусть нас забудет и другим закажет…
        Мертвая тишина была ответом. Но вот еле заметно дрогнула земля. Испуганно заблеяли овцы, парень, державший их, пошатнулся и захрипел, схватившись рукой за горло. Покотило даже не оглянулся. Взяв одну из овец, он подтащил ее к яме. В неярком свете пламени сверкнула сталь. Обезглавленное животное без звука рухнуло на землю, кровь с легким шипением полилась в яму. Покотило немного подождал, затем подтащил вторую овцу и вновь взмахнул саблей.
        Все это время сидевшие у костра не проронили ни звука, словно и вправду окаменели. Костер, в который давно уже не подбрасывали дров, почти погас, лишь большие розовые угли ярко светились среди белой золы. Покотило выпрямился, поднял голову к темному небу и негромко заговорил:
        - Месяц на небе, мертвец в земле. Месяц все видит, мертвец все знает. Месяцу не холодно, мертвецу не больно. Месяц - это ты, Кей Валадар, и мертвец - это ты, Кей Валадар. Глух ты и нем, мучит тебя жажда и негде тебе напиться - ни в небесах, ни под землей. Приди же, выпей с нами!
        Он немного подождал, затем резко взмахнул рукой:
        - Валадар сын Мезанмира! Заклинаю тебя кровью, твоей и чужой - приди!
        Отзвучали последние слова, и внезапно налетел ветер - холодный, резкий. Последние языки пламени исчезли, прижатые к белой золе. Исчезли , звезды, со всех сторон надвинулась тьма, и сквозь нее начал медленно проступать высокий силуэт, еще более черный, чем затопившая ложбину ночь. Парень, о котором все забыли, лежал на земле, закрыв лицо ладонями. Остальные сидели молча. Покотило ждал, затем вновь махнул рукой. Черная тень подступила ближе, к самой яме, на миг наклонилась, снова выпрямилась…
        - Почему вы не даете мне покоя? Голос, прозвучавший из тени, был обычным, немного усталым. Его узнали - усачи переглянулись, Покотило вытер со лба холодный пот:
        - Мы не ведаем, что нам делать, Кей Валадар, - хрипло проговорил он. - Должны ли мы мстить за тебя? Ты был нашим другом, Кей, тебя убили на нашей земле…
        Черная тень дрогнула, надвинулась, но невидимый круг не пустил ее к костру:
        - Боитесь… - в голосе прозвучала горечь. - Даже ты теперь боишься меня, бесстрашный бродник! Не бойся, я не хотел вам зла живой, не хочу и мертвый. Не мстите - за меня отомстят другие. Когда-то первый из Кеев убил своего брата, и эта кровь отзывается в каждом колене. Мой отец убил дядю Жихослава, брат - меня. Но теперь погибнут все - кроме тех, чьи отцы убиты. Недаром сказано: малую кровь можно унять тряпицею, большую - временем, а великую унять нечем, течь ей, пока вся не вытечет. Вы же подумайте о себе - будет война.
        - Но что нам делать, Кей? - один из усачей, не выдержав, вскочил, но его тут же схватили, вновь усадив на землю. Послышался смех - горький, невеселый:
        - Я хотел быть вашим вожаком, бродники! Не вышло, и может, это к лучшему. Бойтесь всех, но всего более - Рацимира. Когда его душа уйдет вслед за моей - забудьте о войне. Ждите - и договаривайтесь с тем, кто наденет Железный Венец. Прощайте! Пусть наша встреча в Ирии будет нескоро…
        - Прощай, Кей! - Покотило поднял мех и вылил остатки вина в яму. - Да будет твой путь легким!
        - Да будет путь легким! - эхом отозвались усачи.
        Порыв ветра - и все исчезло: и тень, и темные тучи над головой. Несмело, робко засветилось звездное небо. Внезапно одна из звезд бесшумно скользнула к горизонту и сгинула, не оставив следа.
        - Хвала Дию, обошлось, - проговорил кто-то.
        Усачи зашевелились, в костер легла вязанка хвороста, и яркое пламя отогнало тьму. Покотило склонился над потерявшим сознание хлопцем, легко похлопал его по щекам и удовлетворенно кивнул:
        - Обойдется! Сомлел…
        - Сомлеешь тут! - охотно откликнулся кто-то. - И не страшно тебе, Покотило?
        - Страшно? - бродник присел к огню и протянул к пламени широкие ладони. - Не того нам бояться надо! Завтра же соберем Большой Круг…
        - Ласкини нет, - отозвался один из усачей. - Без него негоже…
        - Ласкиня? - Покотило усмехнулся и поправил длинный чуб. - Ласкине незачем возвращаться. Он и так на месте… А где сейчас Кей Сварг? Не в Коростене ли?
        Глава первая. Беглец
        Войчу разбудила боль - ныли зубы. Войчемир встал, поеживаясь от холода, и безнадежно взглянул на люк. Сквозь щели просачивался предрассветный сумрак. Начинался еще один день - такой же долгий и тоскливый, как и все прочие. Поруб - иного и ждать нелепо. Холодный песок под ногами, сырые стены, затхлый воздух. И так день за днем - неделя, месяц, второй…
        Войчемир уже давно перестал шуметь, требовать, просить встречи с Рацимиром. Стало ясно - брат не придет. И никто не придет к нему, только стража - глухая и немая, зато зоркая и не знающая сна. Не будет даже суда, которого может требовать каждый Кеев подданный. Ничего этого не будет. Он, Войчемир сын Жихослава, останется здесь, в сырой яме. Ему будут приносить воду, жесткие заплесневелые лепешки и холодную похлебку. Брат не решился пролить его кровь - кровь урожденного Кея, но отсюда ему не выйти.
        К голоду Войча притерпелся. В Ольмине, когда приходилось неделями блуждать по мрачным еловым чащам, гоняясь за вездесущей есью, кметам порой не доставалось даже лепешки. Конечно, есть хотелось, но не к лицу альбиру жаловаться на отсутствие калачей. Штаны приходилось все туже подвязывать веревкой, заменявшей пояс, да в животе порой что-то ныло, но в остальном жить было можно.
        Зато донимал холод. В первые две недели зябко становилось лишь под утро. На затем лето кончилось, и холод начал чувствоваться по-настоящему. Войчемир, все еще надеявшийся, что все это - страшное недоразумение, потребовал от своих стражей принести плащ, а еще лучше - теплое покрывало, но ответом было молчание. Вскоре он понял - плаща ему не полагалось, не полагалось даже соломенной подстилки. Опальный Кей не имел права на то, в чем не отказывали скотине. Бык или баран нужны своим хозяевам живыми и здоровыми. Он же, сын убитого Жихослава, нужен только мертвым.
        Когда под утро бревенчатый сруб стал покрываться инеем, у Войчи начали болеть зубы. Щека распухла, под десной скопился белый гной, а главное - боль, отпускавшая лишь на час-другой в сутки. Войчемир то и дело вспоминал рассказы Хальга о страшной болезни, называемой «скорбут», которой болеют далеко на полночи. Наверное, она начинается именно так. Остальное довершат холод, голод - и время. Всего этого было хоть отбавляй.
        Войчемир не сдавался. Он пытался бегать по маленькому пятачку между сырыми стенами, вспоминал все известные ему приемы боя на мечах, в сотый и тысячный раз повторяя их каждое утро, но силы уходили. Второй месяц был на исходе, и Войча чувствовал, что скоро ему уже не бегать и не стоять на руках. Становилось все труднее дышать, в простуженной груди что-то хрипело и клокотало. Войчемир догадывался, что будет дальше. Скоро он не сможет двигаться, как прежде, а на пороге зима, и ему останется одно - сидеть возле заледеневшей бревенчатой стены, ожидая неизбежного конца.
        Все это было и без того невесело, но еще страшнее казались мысли, мучавшие подчас посильнее зубной боли. В долгие ночные часы, когда холод и ноющая щека не давали уснуть, Войчемир сидел, обхватив колени руками, и пытался понять - за что? Почему он, Кей и потомок Кеев, должен умереть в этой проклятой яме?
        Братан Рацимир говорил, что все дело в отце - Кее Жихославе. Но почему? Чернобородый назвал его, Войчемира, теленком, вначале было обидно, но затем он смирился - пусть! Он, Войча, теленок, он ничего не понимает в делах державы, не ведает, как ею править, как судить и вести переговоры с соседями. Но он - Кей, и ему ведом Кеев закон. А закон не знал исключений. Его отец, славный воитель Жихослав, погиб, не надев Железного Венца, и Войчемир, его сын, навсегда отстранен от наследования. Рацимир хочет стать Светлым, нарушив волю покойного отца, но Войча ему не соперник. Валадар, Сварг и, конечно, малыш Улад, если он все-таки не погиб, вот кто имеет право на власть. Почему же умирать ему, Войче?
        Войчемир вздохнул, осторожно потрогал раздувшуюся щеку и тяжело встал, понимая, что надо как следует размяться, поприседать, проделать привычные упражнения. Все тело ныло, отказываясь двигаться, но Войча заставил себя встать в стойку. Итак, в левой руке - сабля, в правой - меч. А теперь - к бою! Удар слева… Справа… Еще раз справа… Копье…
        Несколько раз Войче казалось, что сверху за ним наблюдают. Наверное, так оно и было. Страже, конечно, интересно, жив ли еще Кей Войчемир. Может, и братан Рацимир интересуется, как там Войче в холодной сырой яме? Ладно, смотрите! Удар слева, теперь - прямо в грудь! Упасть, перевернуться, вскочить… Еще раз, еще…
        В такие минуты исчезала боль. Войче начинало казаться, будто он на свободе, что он снова в холодном Ольмине, где Хальг Лодыжка, его суровый наставник, поднимал молодого Кея с рассветом, заставляя обливаться холодной водой, а затем брать в руки меч - настоящий, тяжелый, казавшийся к концу тренировок совершенно неподъемным. «Учись, учись, маленький глюпий Войча, - приговаривал в таких случаях наставник. - Ты еще вспоминать злого старого Хальга, который учить тебя как жить и умирать на этот проклятый белый свет!» В те годы Лодыжка вовсе не казался старым - суровому сканду не было и тридцати, но для Войчи наставник казался древним, как седые скалы его далекой холодной родины. И теперь Войчемир был благодарен сканду, учившему его жить и умирать. Вот только даже всезнающему Хальгу не приходило в голову, что его ученик встретит смерть не от вражеского меча, не от стрелы а от полуночного мороза. И умрет не на поле битвы, а здесь, в грязной холодной яме, брошенный сюда за невесть какую вину. Интересно, где сейчас Лодыжка? Знает ли он, что сталось с его маленьким глупым учеником?
        Впрочем, отвечать на эти вопросы было некому, как некому было рассказать Войче, что творится на белом свете, живы ли братья и хотя бы какой сейчас день? Вначале Войча не догадался вести подсчет, потом спохватился, но поздно
        - безмолвная стража не отвечала даже на такой простой вопрос. Оставалось догадываться, что вересень уже прошел, и листопад прошел тоже, значит на дворе костерник, и уже совсем скоро полетят белые мухи. Жаркое лето осталось где-то далеко и вспоминалось теперь, как сказка. Да и было ли это? Навий Лес, черно-желтая Змеева Пустыня, залитый лунным светом Акелон… Может, это сон, приснившийся Войчемиру в сырой холодной яме? И Ужик тоже приснился? В первые дни Войча надеялся, что худосочный заморыш не оставит его в беде, но затем опомнился. На что надеяться? Парня сейчас наверняка ловят, и хвала Дию, если рахману Урсу удалось спастись. Здесь не Навий Лес и не Змеева Пустыня. Против Кеевой стражи не помогут ни заклинания, ни хитрые удары, способные свалить с ног здоровяка-бродника. Когда человек превращается в дичь, и охотятся за ним не призраки, а Кеева Держава - надежды мало. Даже Для Ужика…
        Запыхавшийся Войча вытер пот со лба и присел под знакомую стенку. Рука скользнула по небритому подбородку, и Войчемир брезгливо поморщился. Он начал бриться рано, подражая Хальгу, и неопрятная борода, отросшая за эти месяцы, раздражала едва ли меньше, чем зубная боль. Да что там борода! Воды, которую ему спускали в грубом глиняном кувшине, едва хватало, чтобы напиться. Об умывании не приходилось и думать. Оставалось набирать рукой колкий иней и тереть лицо - докрасна, до боли. Пока сил на это хватало. Пока
        - но надолго ли?
        День тянулся бесконечно, распадаясь на привычные отрезки. Вначале ждать, пока заскрипит люк и сверху опустится корзина. Оттуда следовало достать лепешку и кувшин с водой, после чего положить туда пустой кувшин. Затем корзина исчезала, можно было жевать лепешку и снова ждать. Где-то через два часа сверху слышались негромкие голоса . и стук сапог - менялась стража - Затем вновь -долгие пустые часы, потом люк отъезжал в сторону, и Войче спускали корзину с горшком, в котором была похлебка. Впрочем, похлебка полагалась не каждый день. Затем - снова ждать, на этот раз новой смены стражи, а следом - темноты. Где-то в полночь стража опять менялась, и после этого можно спать до утра - ничего более не произойдет, если, конечно, не заболят зубы.
        В этот день полагалась похлебка, но Войча ждал напрасно. Стража сменилась, но люк остался на месте. Это было не впервой. В последнее время стража начала забывать даже об утренней лепешке - или класть в корзину кусок, годный лишь для кормления цыпленка. То ли кметам надоело заботиться об опальном Кее, то ли - такая мысль приходила все чаще - братан Рацимир решил поспешить и не ждать, пока зимний мороз избавит его от Войчи. Оставалось дожевать остаток лепешки, прополоскать ноющие зубы водой и снова ждать - на этот раз ночи.
        Вечерняя стража сменилась, и наверху вновь наступила тишина. Войча не раз представлял себе тех кто стережет его узилище. Скорее всего, он знает этих кметов или по крайней мере видел их. За два года, проведенные в Кей-городе, довелось познакомиться со многими из тех, кто служил Светлому. Вначале Войчемир лелеял надежду, что кто-то из приятелей не побоится и поможет - или хотя бы перекинется с ним словцом. Но этого не случилось. Рацимира боялись и раньше, а теперь, когда чернобородый надел Железный Венец… А жаль - ведь из проклятой ямы не так трудно бежать! Был бы друг наверху, да веревка, да меч, а уж об остальном Войчемир и сам позаботится! Будет Кеевой страже улочка, будет и переулочек, по которому Войча выберется из дворца. А если нет, то лучше упасть на пороге с мечом в руке, чем замерзнуть через пару месяцев у промозглой бревенчатой стены.
        Но мечты оставались мечтами, тем более, Войчемир не очень представлял, что делать, даже если удастся выбраться из Савмата. Куда бежать? К кому? Огры предлагали ему погостить, но это было. раньше. Захотят ли они ссориться с новым Светлым? Лучше всего добраться до Сварга, но жив ли братан? А если жив, то примет ли беглеца? Сваргу тоже незачем ссориться с Рацимиром, тем более из-за Войчи. Они, конечно, друзья, но кто знает, о чем думает сейчас братан Сварг!
        …Начинало темнеть, и Войча, сообразив, что остался без похлебки, начал устраиваться у знакомой стенки. К счастью, зубная боль отпустила, и можно было подремать, пока не придет настоящий сон - или не заболят зубы. Еще одна ночь - такая же бесконечная, как день. Вначале Войча подгонял время, надеясь, что впереди - свобода. Но теперь надежды исчезли. Следующий день и следующая ночь не будут счастливее. А впереди… Но об этом лучше не думать.
        Войчемир не успел даже как следует задремать - щека отозвалась резкой болью, в глазах вспыхнул желтый огонь, и Войча не смог сдержать стон. Началось! И не просто началось - боль накатила со всех сторон, пульсируя в висках, отдаваясь в затылке, неровными толчками отзываясь во всем теле. Войчемир вскочил, глубоко вдохнул холодный воздух и на миг почувствовал облегчение. Но затем боль накатила вновь, и Войча еле удержался, чтобы не врезать изо всей силы по собственной скуле. Если б дело было в одном зубе-предателе, он давно бы вырвал - или выломал - проклятого, но болела вся челюсть, десна напухла, и спасения ждать было неоткуда.
        Войча обхватил голову руками и упал на холодный песок. Матушка Сва, ну за что? Лучше б его пытали! Пытка когда-нибудь кончается, палачи устают и идут обедать. Почему его не прикончили сразу! Помирать здесь, в грязной норе, и от чего - от зубной боли! Сказать кому - засмеют! Кеев альбир, тридцать второй потомок Кея Кавада без сил валяется на загаженном песке, готовый выть от боли и отчаяния…
        И тут вновь вспомнился Халы. Суровый сканд редко говорил о своей жизни, но однажды на привале перед очередной стычкой с белоглазой есью, рассказал о том, как попал в плен - еще мальчишкой. Попал не один, а вместе со старшим братом. Враги - Войча не запомнил ни имен их, ни племени - грозились разрубить ребят на куски, и тогда брат Хальга сплоховал. Он упал в ноги палачам, ползал в грязи, целовал пинавшие его сапоги… Братьев выкупила семья, но Хальг на всю жизнь запомнил случившееся. «Нам всем надлежит умереть, глюпий маленький Войча! Я - есть воин, и ты воин быть. Смерть - часть нашей жизни есть. Ты будешь умирать, маленький Войча. Но враги не должны смеяться. Смеяться должен ты! И тогда врагам станет страшнее, чем тебе. Запомни, что говорить тебе старый злой Хальг».
        Войчемир привстал, приложил щеку к холодному влажному дереву и с трудом сдержал стон. Наставник прав - но перед кем смеяться ему, Войче? Перед холодными стенами? Перед немой стражей? Если б его вывели на площадь, поставили перед плахой или даже привязали за руки и за ноги к четверке диких тарпанов - он бы посмеялся. А здесь…
        Но тут же пришел ответ - разницы нет никакой. Просто смерть в холодном подземелье - долгая смерть от голода, холода и боли - страшнее, чем казнь на площади. Отцу, Кею Жихославу, было легче. Его убили сразу, и на мертвом молодом лице навсегда застыла усмешка - Кей смеялся в глаза убийцам. Его сыну не придется уйти так легко. Что ж…
        Войчемир медленно встал, поправил рубашку, отряхнул налипший на одежду мокрый песок и засмеялся. Боль не отпускала, в висках пульсировала кровь, пальцы сковал холод, но Кей Войчемир смеялся, словно вокруг были не глухие стены, а озверелые лица врагов. Он чуть было не сдался, чуть не забыл, кто он и как должен держаться. Ничего, те, кто следит за ним, не услышат больше ни стона, ни крика! Снова вспомнился Хальг. «Ты - воин быть, маленький Войча! Воин не всегда побеждать. Воин может погибнуть, но это легко есть. Попасть в плен - трудно есть. Над тобой будут смеяться. Тебя будут пытать. Это страшно есть. Боль вытерпеть трудно, но можно. Вспоминай - человеку всегда что вспомнить есть! Пусть ты будешь отдельно, боль - отдельно. И тогда ты победишь, маленький глюпий Войча!»
        Войчемир усмехнулся - наставник прав и в этом. Человеку всегда есть что вспомнить. Здесь, в сыром порубе, Войча часто вспоминал Ольмин, вспоминал отца, мачеху, приятелей, с которыми вместе пировали и ходили в походы. Но такое мог вспомнить каждый. У него же есть тайна - его тайна, которую довелось узнать в мертвом Акелоне. Братан Рацимир, конечно, считает себя семи пядей во лбу, его же, Войчу, - теленком, о которого не хочется кровавить меч. А дядя - покойный Светлый - думал иначе. Все-таки он послал в Акелон его, Войчемира! И теперь лишь они с Ужи-ком знают о Зеркале, Двери, Ключе…
        Войче представилось лицо Светлого - такое, каким он видел его в последний раз. Что бы он сказал дяде, доведись им встретиться сейчас? Если б это случилось сразу по возвращении, Войча, наверное, бормотал бы что-то невнятное про нав и Змеев, а затем толкнул бы вперед Ужика, дабы тот объяснил все путем. Но теперь разговор получился бы другим. Он сказал бы Светлому…
        Войчемир закрыл глаза, и ему почудилось, что дядя слышит его. Ведь души не покидают навсегда этот мир! Они возращаются - с добром или с бедой. И разве может быть спокойной душа Светлого в Ирии, когда здесь, в Ории, началось такое! Может, дядина душа слышит его, Войчу? Если б он мог, он рассказал бы… Нет, вначале он сказал бы о другом. Ни разу они не говорили со Светлым о прошлом. Теперь бы - пришлось. Дядя убил его отца - и пусть их души рассудят Дий и Мать Сва! Но если Рацимир не лгал, Светлый должен был убить и его, Войчу. Он не сделал этого. Он держал племянника подальше от державных дел, на многие годы услал в далекий Ольмин, затем сделал простым десятником - но все же оставил в живых и воспитал как Кея. А значит, Войчемир ему обязан, а долги надлежит платить. Что он может сделать? Будь дядя жив, он сказал бы ему, что им с Ужиком удалось узнать тайну. Пусть не всю, пусть только краешек. Но уже и так ясно - это страшная тайна, недаром ее прятали так далеко, так надежно. Секрет, спрятанный где-то среди Харпийских гор, может быть полезен для державы - но может быть и опасен. Поэтому он, Войчемир
сын Жихо-слава, ничего не расскажет ни о Двери, ни о Ключе. И не только из-за опасности - далекой, но грозной. Ключ - не железный и не медный. Ключ - человек, не ведающий о своей судьбе. Что станется с ним? Медный ключ могут сломать или выбросить. А что сделают с человеком? Поэтому он, Кей и наследник Кеев, ничего не скажет об этом. Ни сейчас, ни потом. Жаль, нельзя переговорить с Ужиком! Может, и хорошо, что с дядей так и не пришлось встретиться. Хорошо, что Раци-мир так ничего и не узнал. Лишь бы не проговорился Ужик - и не ошибся Патар…
        Войча поднял голову, сообразив, что наступила ночь. В яме стало совсем темно - очень темно, как-то даже слишком. Невольно вспомнился Навий Лес. Хитрец Ужик уверял, что нежити не следует бояться - тогда она не тронет. В порубе нежить не встретишь, но все равно - в темноте было страшновато. Внезапно Войча понял, что спокойно рассуждает о нежити по той простой причине, что боль отступила. Она не исчезла, но все-таки стала меньше, свернувшись, словно улитка в раковине. Подействовало! Войча невольно возгордился и тут снова подумал о темноте. Почему так темно? Конечно, ночью и должно быть темно, но на этот раз в порубе действительно не видно ни зги…
        Вопрос оказался непростым, зато можно вновь забыть о ноющей челюсти, пытаясь решить неожиданную задачу. Войчемир вспомнил прошлую ночь. Тогда было светлее - не намного, но все-таки можно разглядеть собственную руку. Откуда шел свет? Тут сомнений не было - сверху, где находилась стража. Очевидно, служивые имели светильник - масляный или попроще, куда заливают жир. Итак, в прошлую ночь, как и во все предыдущие, стражники сидели у люка, а где-то поблизости стоял светильник. Так и положено - ночная стража. Значит, сегодня…
        Сердце екнуло, и Войча, не выдержав, вскочил, вглядываясь в темень, за которой скрывался люк. Конечно, это еще ничего не значит. Светильник могли разбить, масло выгорело, а нового в кладовой не оказалось…
        Войчемир заставил себя рассуждать спокойно, словно речь шла не о нем, а просто о странном случае, который можно обдумать на досуге - от скуки, не более. Итак, он, Войча, - начальник стражи. С ним еще двое, а то и трое, все они знают, что стерегут опасного преступника - очень опасного, который не должен бежать ни в коем случае, даже если на Детинец налетят Змеи. Поруб - обыкновенная яма, вырытая в обширном дворцовом подвале. Там темно, окон нет, значит страже ничего не видать. Светильника почему-то нет. Допустим, разбил недотепа-первогодок. Сидеть в темноте? А если неизвестные сообщники только того и ждут? А ежели злодей в яме вздумает подкоп рыть? Свет нужен обязательно! Хотя бы для того, чтобы разглядеть, кто придет в полночь - смена или заговорщики с секирами наготове. И кроме того, страшно! Поди посиди час-другой в полной темноте!
        Итак, свет должен быть. Если нет масла, зажгут с полдюжины лучин. Хотя, что значит - нет масла? Это в Кеевых-то палатах? Вздор, чушь, ерунда!
        Ответ оказался прост, и от этой простоты у Войчи захватило дух. Света нет потому, что его не стерегут! Пьяна ли стража, опоздала смена, случилось что-то еще - но сейчас, в этот миг, Кеевы кметы забыли о нем!
        Войча постарался успокоиться. Случиться могло всякое. Может, пожар? Но он не слышал криков и не чуял запаха гари. В Детинец ворвались кметы братана Сварга? Но стража не должна бросать пост. Скорее, в этом случае люк откроется, и в него кинут пару копий - для верности. Не пожар, не война - так что же?
        Оставалось одно - ждать. Если наверху будет тихо и через час, и через два, можно подумать о чем-то еще. Например о том, что бревна сруба изрядно расшатаны, и при некотором везении одно из них можно выломать. Выломать, приставить к стене…
        Щека по-прежнему ныла, но Войча даже не чувствовал боли. Время шло медленно, страшно медленно, но все же шло. Скоро полночь, а там - смена стражи. Если стражу не сменят…
        Войчемир сидел, прижавшись к холодной стене, время от времени покусывая большой палец. Еще в детстве строгий дядька, тот, что воспитывал его до Хальга, изрядно лупил своего питомца по рукам за дурную привычку. Войча каждый раз соглашался, что негоже потомку Кея Ка-вада грызть пальцы, но привычка оказалась сильнее. Минуты текли одна за другой, наверху было тихо, и Войча принялся гадать, наступила ли полночь. Он неплохо умел чувствовать время, к тому же долгие недели в порубе приучили к строгому ритму жизни узника. Но Войчемир не спешил - ошибиться нельзя. Если он попадется, стража может и вправду ткнуть сгоряча копьем, а то и надеть на шею деревянную кангу. С дубовой колодой на шее будет совсем невесело. Значит, ждать, ждать, ждать…
        Слух ставший внезапно необычайно острым, улавливал потрескивание старого дерева, скрип и даже далекое завывание ветра. Очевидно, дверь в подвал отворена, и Войча тут же отметил эту странность. Дверь обычно запирали, каждый вечер он слышал скрежет засовов. Смена, приходившая в полночь, стучала, к двери подходил старший кмет, спрашивал тайное слово и лишь после этого отворял. Значит, и тут непорядок. И это тоже хорошо…
        Наконец все сроки прошли, и Войчемир понял - смены не будет, стража наверху молчит, значит - пора. В порубе стояла кромешная темень, но найти нужное бревно оказалось легко. За эти недели проклятая яма была изучена досконально - пядь за пядью. Войчемир помянул заступницу Сва и просунул пальцы в щель. В полной тишине треск прозвучал оглушительно, и Войча невольно замер. Но наверху молчали. Оставалось помянуть Дия вместе с каранью и рвануть что есть сил. Есть! Старое дерево, трухлявое и изрядно подгнившее у основы, не выдержало.
        Пальцы быстро ощупали бревно. Короткое, слишком короткое! Но если прислонить его к стенке и забраться наверх, пальцы все-таки достанут до люка…
        И тут послышались шаги. Они были далеко, у входа в подвал, но Войчемиру показалось, что над самым ухом прогремел гром. Спохватились! Все-таки спохватились! Эх-ма, не повезло!
        Бревно тут же очутилось не прежнем месте. Войчемир поспешно присел у стенки и замер. Пусть смотрят! Нет, надо еще опустить голову - он спит, он устал, голоден, у него не осталось сил…
        Шаги были уже близко, но Войча вдруг сообразил, что они звучат совсем иначе, чем обычно. Кметы громко топали сапогами. Теперь же шаги были легкими, быстрыми, да и шло не четверо, как обычно, а всего двое. К тому же эти двое не шли, а бежали. И надежда, уже угасшая, вновь заставила екнуть сердце. Все идет не так! Что-то должно случиться! Нет, уже случилось!
        Сквозь темень мелькнул неровный колеблющийся свет. Те, что пришли, зажгли светильник и теперь стояли у самого края. И вот послышался скрежет - край люка начал медленно отодвигаться…
        - Дядя Войча! Дядя Войча! Ты жив? Сердце вновь дрогнуло - голос был знаком. Более того, если Войчемир и мог надеяться на кого-то, то именно этот человек стоял сейчас у люка, чуть склонившись вниз.
        - Дядя Войча! Дядя Войча!
        - Я здесь, Мислобор! - Войчемир попытался ответить как можно веселее, и это удалось без труда. Племяш Мислобор! Все-таки вспомнил! Ну, молодец парень!
        - Здесь… Лестницы нет, у нас только веревка… Войча понял. Сыну Рацимира всего двенадцать, ему не вытащить здоровенного верзилу, хотя и порядком исхудавшего на воде и лепешках. «У нас!» Интересно, кто с ним?
        - Привяжи! Там балка! Завяжи двойным узлом…
        Наверху прозвучало растерянное: «Где?», а затем радостное: «Ага! Вижу!». И тут над ямой склонился кто-то другой - в темном капюшоне, закрывавшем лицо:
        - Войча! Как ты там?
        Кледа! Сестричка Кледа! Войчемиру стало совсем весело. Наконец-то все становилось на свои места!
        - Нормально, сестричка! Зубы только замучили, - охотно откликнулся Войча, заранее жалея, что Кледа и племяш увидят его похожим на лесного чугастра. - Чего там?
        «Там» звучало неопределенно, но умница Кледа поняла:
        - Брат уехал к хэйкану. Вчера. Все спят…
        - Понял…
        Конечно, понял Войча далеко не все. Равдтаюр уехал - это ясно. Но почему все спят? Упились, что ли?
        Переспрашивать он не стал. Веревка - толстая, скрученная из прочной пеньки, скользнула на самое дно, и Войчемир тут же обхватил ее ладонями. И-и раз! Ноги уперлись в мокрые доски, веревка натянулась, но выдержала, и Войча взлетел наверх, словно подгоняемый самим Косматым. Ноги нащупали доску, ограждавшую край ямы, и тут же четыре руки потащили Войчемира подальше от черной дыры поруба.
        - Войча! Дядя Войча! Живой!
        На Мислоборе была легкая рубашка, зато голову украшал огрский шлем, скрывавший черные, как у отца, кудри. Пояс оттягивал короткий скрамасакс. Выглядел парнишка весьма воинственно, и Войча, не утерпев, поднял племяша за плечи:
        - Ух! Тяжелым стал!
        С непривычки держать такую ношу было и вправду нелегко, но Войча все-таки раскачал племянника, подбросил, поймал и осторожно поставил на землю.
        - Войчемир!
        Кледа стояла рядом - маленькая, едва достающая Войче до плеча. Девочка родилась горбатой, и с годами ее невысокая фигурка все более сгибалась, словно на узких плечах лежал страшный, неподъемный груз. Кледа часто болела, и братья знали, что младшей сестричке едва ли придется дожить до двадцати. Ее любили все - даже Сварг, даже Рацимир.
        - Ты… Не надо меня целовать! Я… Я грязный… Очень грязный!
        Войче вновь стало стыдно. Чугастру хоть не мешали умываться! Матушка Сва, ну и чудищем он стал!
        - Я… Я одежду принесла! - Кледа улыбнулась и подтащила тяжелый мешок. - Рацимирова! Тебе впору!
        - Вода! Вода здесь есть?
        Войча схватил светильник, поднял его повыше и, заметив неподалеку огромную деревянную бочку, поспешил туда. Грязная, застывшая влажной корой рубашка полетела в сторону, Войча с фырканьем погрузился в воду по пояс, застонал от наслаждения, и тут же замер. Стража! Он тут водичкой балуется…
        Войчемир помотал головой, стряхивая капли, обернулся - и невольно присвистнул. Стража никуда не делась, все трое кметов были здесь - мирно спящие на соломе. Оружие лежало рядом, тут же была расстелена холстина, на которой красовался недоеденный пирог…
        - Дядя Войча! Возьми полотенце! Оказывается, они позаботились даже о полотенце. Полотенце Войча взял, но сперва закинул подальше копья и положил рядом с бадьей пояс с коротким скрамасаксом, снятый со старшего кмета. Вот теперь - умываться!
        Наконец можно было вытереться и натянуть чистую одежду. Войча закутался в теплый плащ, застегнул золотую фибулу и прищелкнул языком. Хорошо! И ведь чья одежа? Братана Рацимира! Так-то, брат! Эх, теперь бы побриться!
        - Тут еда… - Кледа протянула узел, и Войча почувствовал, как у него сводит живот. Но тут же опомнился - не время.
        - Конь на дворе, - понял его Мислобор, - я открыл ворота…
        - Пошли!
        Все остальное можно было узнать по дороге. Уже у лестницы, ведущей наверх, к свободе, Войчемир не удержался и оглянулся назад. Стража спокойно спала рядом с черным отверстием пору-ба. Мелькнула и пропала мысль скинуть этих сонь вниз, на холодное песчаное дно. Ладно, им и так достанется!
        Они шли - почти бежали - по темным дворцовым коридорам. Войчемир, все еще не веря, что жив и на свободе, старался внимательно слушать Кледу. Итак, вчера Рацимир уехал к хэйкану…
        - Он боится, что Сварг договорится с Шету. Ведь Челеди…
        Да, конечно, жена Сварга - родная сестра повелителя огров!
        - Сварг со своими кметами стоит на старой границе. Рацимир послал войско, но боев еще не было. Может, договорятся…
        - Ясно! - вздохнул Войчемир. - А остальные?
        - Улад жив! - быстро проговорила сестра. - Он был ранен, но сейчас выздоровел. Он в Валине. А Валадар…
        Что с ним? - радость, что малыш Улад жив, вновь сменилась тревогой. - Он ведь бежал!
        Убили его… Говорят, бродники. Многие не верят, ведь бродники любили Валадара…
        - Многие считают, что это отец, - в голосе Мислобора звучала боль. - Я его спрашивал… Он сказал, что дядя Валадар хотел собрать войско… Дядя Войча, почему они так делают?
        Сказать было нечего, хотя ответ ясен. Железный Венец! Венец Кеев, будь он проклят! Из-за него убит отец, Кей Жихослав, теперь смерть пришла к братану Валадару… Кто следующий?
        Страшные вести не заставили забыть об осторожности. Войчемир то и дело поглядывал по сторонам. Но вокруг все спали - кметы, челядь, даже сторожевые собаки у дверей. Диво! Ведь так не бывает! Это же Кеевы Палаты!
        - Он так и говорил, - Кледа поняла, о чем думает брат, - мол, не бойтесь, вечером все заснут…
        - Кто?! - Войчемир даже остановился. Выходит, сон-то не простой!
        - Рахман какой-то. У него имя странное. Те ли Уж, то ли Ужик…
        Войча чуть не захохотал, но вовремя сдержался, закрыв для верности рот ладонью. Ну, Ужик! Ну, заморыш! Не стал мелочиться - усыпил весь дворец, а то и весь Савмат. А что, с него станется!
        - Он позавчера приходил, - добавил племянник. - Серьезный такой, плащ черный…
        Войче вновь захотелось рассмеяться, но он коротко бросил «Ясно!», решив, что обсудить случившееся сможет позже - вместе с Ужиком. Впереди была дверь, за нею - задний двор, тот самый, откуда они с заморышем отправились в Акелон.
        - Я коня у ворот привязал, - Мислобор кивнул в темноту. Войча хлопнул паренька по плечу и ускорил шаг. Все потом! Сейчас на коня - и подальше отсюда.
        - А вы? Вы-то как?
        Страшная мысль заставила замереть на месте. Рацимир скоро вернется. Мислобор - его сын, Кледа - сестра, но и Валадар, и сам Войча - не чужие!
        - Думаешь, я боюсь? - грустно улыбнулась девушка. - Чего мне бояться, Войчемир? Да и не тронет он меня. Кеи не убивают сестер…
        - А я ему сам скажу! - Мислобор резко мотнул головой, отчего шлем съехал на правое ухо. - Пусть меня в поруб посадит! Пусть один останется! Совсем один!
        - Ты не скажешь! - Кледа обняла племянника и поправила шлем. - Мы с Мислобором этой ночью спали - как и все. И пусть Рацимир думает что хочет!
        Войча задумался, решив, что сестричка права. Наибольший брат - не зверь и не безумец. Просто он делает то, что когда-то делали его отец, его дед, прадед и прапрадед…
        - Ладно! - Войча вздохнул и, притянув к себе Кледу и племяша, крепко прижал обоих к груди. - Поеду! А вы это… спать идите!
        - Далеко ли собрался, маленький глюпий Войча?
        Руки похолодели. Войча сглотнул и медленно-медленно, все еще надеясь, что ошибся, обернулся.
        Кто-то высокий, худой, широкоплечий стоял в воротах, небрежно опираясь на громадный двуручник.
        - Хальг…
        - Ай-яй-яй! Нехорошо есть! - голос Лодыжки звучал холодно и насмешливо. - Глюпие кметы решили поспать, а глюпий Войча - чуть-чуть убегать и немножко обманывать старого злого Хальга! Маленький Войча хочет, чтобы старого Хальга выгнали, как паршивого пса?
        Сканд не двигался с места, но Войчемир знал - не убежать. Лодыжка… Ну конечно, он ведь служит Рацимиру!
        - Бедный старый Хальг плохо спит. Бедный старый Хальг не боится сполотских колдунов. Не бойся и ты, маленький и очень глюпий Войча, Хальг не выпустит тебя! Старый Хальг теперь - палатин Светлого. Кей Рацимир платит мне много серебра, и я хочу получать его и дальше. Иди назад, в свою яму, глюпий Войча!
        Надежды не было. Рацимир знал, кого назначить палатином - сберегателем дворца. Хальг служит Кеям - за серебро, за полновесное сполотское серебро.
        - Хальг! - голос Мислобора прозвучал резко, совсем по-взрослому. - Я - сын Светлого. Пока отца нет, я - главный…
        - О, нет-нет, Кей Мислобор! - сканд покачал головой и вновь усмехнулся. - Когда ты станешь Светлым, то сможешь приказывать старому злому Хальгу. Но сейчас не тебе отдавать приказы. Чего стоишь, глюпий Войча? Иди назад, в свою яму!
        - Хальг, сжалься! - Кледа шагнула вперед. - Брат убьет Войчемира! Ведь ты знаешь!
        - Прости, добрая Кейна! - Лодыжка поклонился и вновь мотнул головой. - Я ведь тоже люблю глюпого маленького Войчу! Но ты можешь быть доброй, а старый Хальг должен быть злым! Когда конунг велит умирать, воин обязан не думать, а идти на пир в Золотой Дворец.
        - Тогда проводи меня, наставник!
        Войчемир осторожно отстранил Кледу и достал меч. Жалкий скрамасакс против двуручника - просто смешно. Но чтобы умереть с оружием в руках, годился и скрамасакс.
        - Я не вернусь в поруб, наставник! - Войча усмехнулся, как учил его когда-то Хальг, и медленно расстегнул фибулу, чтобы длинный плащ не мешал двигаться. - Убей меня - я здесь!
        - И меня тоже! - Мислобор выхватил меч и стал рядом с дядей. - Убей меня, палатин! Я не умею драться - ты это знаешь! Но я Кей, сын Светлого, и отец заплатит за мою голову много серебра! Так много, что тебе даже не унести! Бей, Хальг! Сокол!
        Войче стало страшно. Не за себя - тут все ясно. Но парнишка не должен пострадать! Это его, Войчемира, бой!
        Плащ упал на землю. Войча встал в стойку, пытаясь вспомнить, чему учил наставник. Очень давно, много лет назад, он спросил у Хальга, что делать, когда у тебя скрамасакс, а у врага - двуручник. Хальг долго смеялся: «Что? Очень-очень быстро убегать! И даже еще быстрее!». Но сейчас убегать некуда…
        Лодыжка стоял неподвижно, словно не видя Войчи, затем тяжело вздохнул:
        - Два могучих Кея против одного старого Хальга! Маленький Войча хочет убить Хальга, который много-много лет вытирал его грязный нос! Вы убьете меня, и я не увижу свой гардар, не постою у могилы отца, не построю дом, чтобы мирно на склоне лет уйти в Золотой Дворец! И это мне за долгую-долгую службу вашей очень великой Ории!
        Войча знал - вояка шутит. Менее всего сканд собирался умирать от старости на берегу родного фиорда. Смерть для таких, как Хальг, могла быть единственной - в бою, с мечом в руках. Но шутка звучала страшновато. Чтобы убить Войчу, Лодыжке нужно лишь один раз взмахнуть двуручником, в крайнем случае дважды - для верности.
        - Ты не хочешь пожалеть меня, маленький Войча? - Хальг отступил на шаг и положил меч на землю. - Нет, нет, не убивай меня, грозный страшный Кей! Пощади старика! И ты, добрая Кейна, попроси для меня пощады!
        В голосе сканда по-прежнему звенела насмешка, но Войча внезапно увидел - путь свободен! Хальг отошел в сторону, его страшный меч лежит на земле! Все еще не веря, Войчемир шагнул ближе, затем еще… Хальг глядел куда-то в темное, затянутое тяжелыми облаками небо, длинные мускулистые руки были сложены на груди. И Войча наконец понял.
        - Спасибо, наставник! Сканд покачал головой:
        - Старого злого Хальга выгонят прочь! И мне не на что будет купить кусок лепешки, когда я вернусь в свой гардар!
        - Хальг, я… - начал Мислобор, тоже сообразивший что к чему, но Лодыжка махнул рукой:
        - Молчи, Кей! В вашей Ории не хватит серебра, чтобы подкупить старого Хальга! Просто старый Хальг не смог задержать двух свирепых воинов с длинными мечами. Я долго-долго бился… - Войчемир, не выдержав, шагнул к наставнику и крепко обнял. Но сильный толчок тут же отбросил его назад:
        - Беги, беги, маленький глюпий Войча! Спасай свою глюпую пустую голову, пока другие глюпые головы крепко спят! Уноси ноги! И не вздумай сунуть свой грязный нос на восход - все дороги перекрыты. Беги в лес, к рыжему Сваргу. Может, тебе немножечко повезет…
        Мислобор был уже рядом, держа в поводу коня - черного как смоль, как эта холодная осенняя ночь. Подбежала Кледа, подала упавший плащ, сунула в руки мешок с едой, и Войчемир поспешил вскочить в седло. Он был уже готов ударить коня каблуком, но все-таки не удержался и поглядел назад. В темном проеме ворот стояли трое - те, кому он обязан жизнью… Войча вздохнул и, крикнув: «Эй! Пошел!», пустил вороного галопом - к почти неприметной во тьме кромке близкого леса.
        Дорог было много, еще больше - тропинок, которые вели во все стороны света. Главная дорога, по которой они ехали с Ужиком, вела на полдень, к Змеям, и дальше - к морю. Можно свернуть на восход, к переправе через Денор. За Денором - огры. Был путь в обход Савмата, на полночь, к сиверам. И, наконец, одна из дорог вела к волотичам, на закат.
        Войчемир, отъехав подальше и остановив вороного у знакомого перекрестка, возле которого косо торчал из земли старый деревянный идол, слез с седла и присел на лежавшее у обочины бревно. Следовало подумать. Занятие было не из легких. Альбиры, как твердо усвоил Войча, обязаны не рассуждать, а выполнять приказы. Но к этому случаю данное правило явно не относилось. Впрочем, нет. Приказ был - наставник не велел ехать на восход. Огры! Снова огры!
        Войча чувствовал, что творится нечто странное. При чем здесь степняки? Он с детства помнил, что огры, точнее «злые огры» - это те, кто каждый год переходит Денор, нападает на села и города, сжигая, убивая, угоняя в полон. С ограми - «злыми ограми» - надлежало биться не на жизнь, а на смерть, совершая при этом подвиги. То, что со степняками заключен мир, лишь отдаляло угрозу. И даже женитьба братана Сварга на сестре хэйкана объяснима - ради все того же мира. Но что же происходит сейчас? Допустим, злые огры решили напасть, пользуясь смутой. Но почему Хальг думает, что он, Войча, будет искать спасения у хэйкана? И Рацимир так думает, недаром стражу на дорогах выставил! Отчего это ограм помогать Войче?
        Но тут вспомнилось путешествие через огрскую степь. Огры вовсе не казались «злыми» - славные парни, лихие наездники, а уж из лука как стреляют! И к Войчемиру они отнеслись не просто хорошо, а даже очень. Тай-Тэнгри, великий шайман, перед которым робел даже невозмутимый Ужик, был приветлив, угощал кислым кобыльим молоком, расспрашивал о житье-бытье и… об отце. Точно! И посланец, привезший подарки от хэйкана, тоже вспоминал Жихослава! А ведь покойный Кей всю свою недолгую жизнь воевал со степняками! Значит, дело в отце! Недаром Рацимир тоже поминал Жихослава! Выходило так, что все беды Войчи связаны с тем, что он сын давно погибшего Кея. Из-за этого его хотят убить. Но и огры готовы помочь тоже из-за отца! Как же так?
        Войча понял - самому не разобраться. Но и спросить некого - не Рацимира же! Но к ограм путь закрыт, Лодыжка зря бы не предупреждал…
        Войчемир взглянул на покосившегося идола, чья личина кривилась в темноте мрачной усмешкой, и решил, что на восход путь заказан. На полдень, к бродникам? Но кто он им? Бедняга Валадар - и тот не спасся, а ведь его своим считали! Да и добираться далеко - это уж Войча помнил.
        Оставался закат и оставалась полночь. На полночи жили сиверы, которыми когда-то правил отец. Туда бы и ехать, но сам Войча бывал у сиверов лишь в детстве. Признают ли? Да и что ему делать там? Прятаться? А если братан Рацимир кметов пошлет? Войско собрать? Да кто пойдет за ним, беглецом! Вот ежели б Войча имел право на Железный Венец, разговор пошел бы иной. Но это значит - воевать с братьями! Нет, ни за что!
        Оставалось ехать на закат. Там были волотичи, которые, по слухам, бунтовали против братана Сварга. Сам Сварг недалеко - на старой границе, и не один, а с войском. Значит, туда?
        Войча встал, потянулся и уже собрался сесть в седло, когда новая страшная догадка заставила похолодеть. А если братан Сварг поступит так же, как Рацимир? Вдруг Войча помешает и ему? Брат резал брата, и отчего рыжему быть милосерднее черноволосого? Они со Сваргом друзья, можно сказать - лучшие, но вдруг…
        Страх сменился растерянностью, растерянность - ожесточением. Ну и пусть! Из всей семьи Войчемир больше всего верил Сваргу, и если тому понадобится его жизнь - значит, искать больше нечего. Он лишь попросит рыжего рассказать
        - за что. Сварг не откажет - все-таки друзья!
        Окрестности Савмата Войча знал неплохо, а потому решил не ехать на закат главной дорогой. Мало ли кто по ней ходит? И погоня помчится, конечно, по самому удобному пути. Войчемир выбрал тропку поуже и поплоше. Она вела как раз на закат, а то, что ехать придется чащобой, было даже лучше. Лишний день пути, даже два или три - ерунда. Есть конь, есть оружие, даже еда - чего еще нужно?
        …Войчемир ехал до утра, а затем выбрал место поглуше, привязал вороного и устроился под огромным старым вязом, чтобы поспать несколько часов. Лазутчики и беглецы пробираются по ночам, днем же лучше отдыхать. Правило старое - и надежное. Одно плохо - ночью легче сбиться с пути, но Войча надеялся, что тропа все-таки приведет его к старой границе.
        Войчемир проснулся после полудня, отдохнувший и голодный. Провизии в мешке оказалось не очень много, но зато там было копченое мясо, и Войча с наслаждением вонзил зубы в самый сочный кусок. Странно - зубы перестали болеть. Разве что слегка ныли, но это казалось сущей ерундой. Поев, Войча наконец-то почувствовал себя человеком, лишь неопрятная бородища слегка его смущала. Но с этим можно подождать, не бриться же плохо заточенным скрамасаксом!
        В холодном осеннем лесу было тихо. Даже птицы исчезли - не иначе, как рассказывают старики, улетели в далекий Ирий. До темноты было далеко, но Войча решил рискнуть. Он выехал на тропу и не спеша направился на закат.
        Вокруг все было желтым и красным - осенняя листва покрывала землю. Среди желтых крон странно смотрелись редкие темно-зеленые пятна старых елей. Несколько раз тропу пересекали зайцы, из чащобы выглянул могучий лось, и Войчемир понял, что заехал в самую глушь, где зверье все еще непуганое, не боящееся человека. Это порадовало. Правда, а такой чащобе можно встретить не только зайцев, но даже навы теперь не казались опасными. Страшновато, конечно, но не страшнее сырого поруба. Вот люди - этих действительно следовало опасаться.
        Избушку, точнее небольшую полуземлянку, едва выглядывавшую из-под кучи старых листьев, покрывавших черные доски крыши, Войча заметил уже под вечер, когда начинало смеркаться. Домишко стоял посреди поляны, тропа проходила чуть в стороне, и Войчемир наверняка проехал бы мимо и не заметил, если бы не пожелтевший медвежий череп, торчавший на колу. Такие черепа обычно украшали жилища охотников, а вот лошадиных следовало опасаться - того и гляди нарвешься на кобника, а то и чаклуна. Войча придержал коня и огляделся. Возле дома пусто, не дымила небольшая печь-каменка, пристроенная слева от входа, да и выглядела поляна как-то весьма заброшенно. Сразу же вспомнилась другая поляна и скелет на пороге старой избушки. Впрочем, теперь следовало опасаться живых, а не мертвых. Мертвецы едва ли поспешат в ближайшее село с изветом о беглеце, проехавшем мимо их избы.
        Подумав, Войча решил разобраться и с домом, и с его обитателями. Но, подъехав ближе, понял - разбираться не с кем. Дом был пуст. Полусорванная дверь косо висела на одной петле, а из темного входа несло сыростью и плесенью. Внутри стояла лавка, на земляном полу валялось несколько мисок - глиняных и берестяных, а в углу лежала ложка. Больше в доме ничего не оказалось, за исключением скелета - но не человеческого, а собачьего.
        Итак, домишко был брошен, и брошен давно.
        Можно спокойно ехать дальше, тем более, что ночевать в подобном месте не тянуло, но Войчемир решил отдохнуть пару часов и заодно дать попастись коню. Впереди - ночь, лишний привал не помешает…
        В дом заходить он не стал, устроившись у печурки. Щепок хватало, и вскоре огонь весело лизал старые потрескавшиеся камни. Войчемир пожалел, что бывшие хозяева не оставили мешочка сухого липового цвета или хотя бы рябины - теплый напиток пришелся бы кстати. Оставалось просто подогреть воды, тем более ручей был совсем рядом, шагах в сорока.
        Огонь пылал вовсю, рассеивая вечерние тени, в миске кипела вода, и брошенный дом внезапно показался даже уютным. Невольно подумалось, что своего дома у Войчи не было уже много лет, с того дня, как погиб отец. Терем в Ольмине, Кеевы Палаты - все это чужое, временное. Впрочем, остальным Кеям приходилось жить так же. Сегодня - Савмат, завтра - Коростень, послезавтра - Валин или Тустань. Это не считая, что половина жизни проходит в седле. Даже Светлому - и тому не легче. Кеевы Палаты - дворец, крепость, сердце державы, но уж никак не родной дом.
        Впрочем, не ему, альбиру, тосковать об уютном доме. Хальг просто посмеялся бы над такими мыслями. «Мой дом на двух ногах есть», - сказал как-то суровый сканд, и Войча запомнил эти слова. Да, его дом тоже на двух ногах да на четырех копытах. Жаль только, под домом не земля и даже не песок, а трясина…
        Шум Войча услыхал издалека. Два месяца в порубе не прошли даром - звуки воспринимались остро, сильно, и тут же сами собой рождались ответы. Где-то вдали хрустнула ветка, затем еще, зашелестела листва, а Войча уже знал, что кто-то идет лесом, один, и это наверняка мужчина, причем крепкий и рослый. На миг вернулся страх, но Войчемир вспомнил, что на поясе висит меч» рядом достаточно поленьев, которые вполне сойдут за дубину, и успокоился. Стало даже любопытно, кого несет на ночь глядя, да еще не по тропе, а через чащу? Не иначе охотник, решивший заночевать в пустой избушке. Вот только шел охотник странно - таким шумом можно распугать половину леса.
        Прятаться Войчемир не стал. Меч лежал под рукой, рядом пристроился толстый обрубок полена, оставалось ждать. Шум был уже близко, слышны были даже шаги и тяжелое дыхание - не иначе охотник толст и страдает одышкой. И вот на противоположном краю поляны шевельнулись кусты. Войча без особого любопытства всмотрелся и сквозь вечерний сумрак различил высокую - повыше Хальга - фигуру. Тот, кто вышел на поляну, был широкоплеч, сутул, имел очень длинные руки и большую ушастую голову. И тут Войча понял, что зря обратил внимание на медвежий череп, зря решил остаться на поляне и уж совсем напрасно не кинулся наутек при первом же шорохе. Он не ошибся - перед ним был охотник, да только непростой. С этаким ушастым здоровяком он уже виделся, хотя и не здесь. У того была такая же густая шерсть, такие же глаза
        - черные, блестящие, и, конечно, когти, огромные, поболе медвежьих. Только теперь рядом не было Ужика, который мог пискнуть мышью и отправить косматое чудище за орехами. Войча боялся людей, но бояться следовало и кое-кого еще. Например, чугастра - лесного страшилища, которое теперь не торопясь шло к ярко горевшей печурке…
        Меч был уже в руке. В этот миг скрамасакс показался как никогда коротким
        - ножик, а не меч. Но выбирать не приходилось. Войчемир прикинул, что поленом можно швырнуть прямо в лоб ночному гостю. Если у твари не хватит ума увернуться, можно будет сделать выпад - один, зато точный и смертельный, прямо в косматую грудь.
        Чугастр был уже рядом, и Войче вспомнилось, как он испугался в тот далекий уже летний день. Странно, но теперь, хотя рядом не было Ужика, страх почти не ощущался. Тогда повезло, может, повезет и сейчас? Тем более, чугастр вел себя вполне мирно. Косматая громадина смирно стояла, чуть склонив ушастую голову, словно не решаясь поглядеть человеку в глаза.
        - И чего? - не выдержал Войчемир. - Так и будем молчать?
        Собственные слова тут же показались верхом глупости. Не ждал же он, чтобы чудище заговорило |д по-сполотски! Но тут случилось то, чего ожидать и вовсе не приходилось. Чугастр дернулся, отступил на шаг и внезапно поклонился - низко, чуть ли не в пояс.
        - А-а-а.., - только и протянул Войча, но опомнился и важно кивнул в ответ. Неужели чудище признало его, урожденного Кея? Да нет же, Ужик просто смеялся над ним, говоря подобную чушь. Зверюге все одно, что Кей, что альбир, что последний бродяга. Но ведь кланяется! Выходит, что уважает?
        - Чолом! - Войча нахмурился, словно перед ним был не чугастр, а обычный лесовик-охотник, осмелившийся побеспокоить Кея. - И чего это тебе, косматому, дома не сидится?
        Чудище заворчало, лапа с огромными когтями несмело протянулась вперед, указывая на избушку.
        - Ты там что, спать собрался? - поразился Войча. - Да ты и в дверь-то не войдешь!
        Это было истинной правдой, но чугастр отреагировал странно. Лапы обхватили ушастую голову, послышался странный звук - чудище выло, стонало, чуть ли не плакало.
        - Ты чего?
        Стало ясно - никто Войчей ужинать не собирается. Гость оказался смирным, более того, явно не в духе. Может, болен? Войчемир поглядел внимательнее и невольно отметил, что его прежний, летний, знакомец выглядел как-то иначе. И ростом, вроде, похож, и статью, да только тот был явно сам себе хозяин, этот же словно виноват в чем-то.
        Чудище еще немного повыло, затем когтистая лапа вновь указала на домик. Затем длинные черные пальцы сложились в кулак. Бум! Лапа что есть силы врезалась в широкую грудь.
        - Не понял! - строго заметил Войча. - А ну-ка еще раз!
        Трудно сказать, чего именно он ожидал, но чугастр повторил все в точности. Лапа протянулась вперед, затем - бум! - и вновь долгий тоскливый вой.
        Войча вздохнул, отложил меч в сторону и понял, что придется разбираться. Зверюга явно все понимала и даже пыталась что-то сказать. Но что?
        - Ты чего? Хозяина съел?
        Вой - на этот раз обиженный и совсем жалкий. Бум! Бум! Бум! Огромный кулак бил в грудь с такой силой, что стало поневоле страшно за ребра под мохнатой шкурой. И тут до Войчи что-то начало доходить.
        - Это… Этот дом… Никак, твой?
        Чугастр взревел, сел на желтую пожухлую траву и снова завыл, раскачиваясь из стороны в сторону. Отблеск огня упал на страшную черную морду, и Войча заметил в круглых глазах чудища слезы.
        - Ты это… Не надо! - Войча совсем растерялся. Ежели чугастр и вправду тут не гость, а хозяин, то отчего дом так мал? Почему все в таком запустении? И главное - чего плакать-то?
        Между тем чудище медленно встало, вновь ткнуло длинной лапой по направлению к избушке, а затем принялось что-то лопотать, совсем как человек, только слов не разберешь. Лапа указывала то на небо, то на подступивший к поляне лес, то вновь на избушку. И Войчемира посетила странная и жутковатая мысль. Ведь он слыхал об этом! Давно, краем уха, но слыхал!
        - Ты… Ты человеком был, да?
        Тоскливый вой, быстрый кивок, затем еще один - сомнений больше не осталось. Войча вздохнул, страх исчез, на смену ему пришла жалость. Это надо же, чтоб так не повезло! Жил себе лесовик, на охоту ходил, топил печурку…
        - Заколдовали?
        Именно об этом Войча и слыхал. Кобники, что в лесах живут, говорят, мастера на такие выдумки. Поссорятся с соседом, и глядь, тот уже на четырех лапах бегает. Или в шерсти да с когтями бродит, людям на страх.
        Чугастр покачал головой. Оставалось удивиться.
        - Так как же? Не оборотень же ты! Вновь послышался вой. Чудище вскочило, замотало головой, затем махнуло огромной лапой и безнадежно вздохнуло. И Войчемир сообразил, что попал в точку.
        - Оборотень, значит? Превратился… А назад не можешь, так?
        Выходило, что именно так. Из стонов, мычания и мелькания лап Войча уловил, что хозяин избушки жил тут много лет, но внезапно - и совершенно неожиданно - случилась эта напасть. Оставалось поинтересоваться, ходил ли бедняга к знахарю, к кобнику, к чаклуну, наконец. Из горестных воплей и кивков стало ясно, что и к знахарю ходил, и к кому-то еще, очень серьезному, но толку не было. Уже просто из сочувствия Войча принялся спрашивать, давно ли подобная беда случилась. Выяснилось, и довольно быстро, что чугастром лесовик стал два года назад, и с тех пор бродит по лесу и горюет.
        Войче стало не по себе, но одновременно он почувствовал немалый интерес. Выходит, чугастры - оборотни! Да еще не по своей воле!
        Хотелось спросить и об этом, но не травить же душу бедолаге! Поэтому Войчемир решил действовать не прямо, а с подходом. Он поведал, что едет на закат и очень боится, что встретит в лесу чугастра, только настоящего. Нет ли тут и таких?
        Вопрос дошел не сразу, но затем чудище поняло и согласно закивало. Получалось, что не все когтистые зверюги - оборотни, иные и от рождения такие. Более того, Войче показалось, что его странный собеседник хочет пояснить, будто некоторые из косматых легко превращаются в людей - и обратно. Ему же не повезло.
        Выяснив для себя этот непростой вопрос, Войча уже подумывал, о чем разговаривать с бедолагой дальше, но чугастр встал, гостеприимным жестом указал на домишко, глубоко вздохнул и, поклонившись, медленно направился обратно в лес. Он шел, низко опустив ушастую голову, длинные руки со страшными когтями плетьми висели вдоль могучего торса, и весь вид у бедняги был словно у холопа, которого только что выпороли, причем явно не за дело. Войча хотел крикнуть вслед, чтобы тот не отчаивался, поискал иного чаклуна, поспособнее, а то и к рахманам обратился, но в последний момент прикусил язык. Легко давать советы! Это все равно, если бы стражники от душевной доброты посоветовали бы ему, Войче, покрепче помолиться Дию Громовику и Сва-Заступнице - авось вызволят!
        Пора было ехать, темная осенняя ночь вступила в свои права, и Войча неохотно стал собираться. Странная встреча не выходила из головы. Почему-то вспомнилась пещера среди черных скал, и огромные кости на каменном полу. Может, и волаты были вроде чугастров? Уж больно кости на человеческие не походили. Вроде, и руки две, и ноги, и голова на месте, но все какое-то другое. И Войчемир в который раз пожалел, что рядом нет Ужика. Тот бы пояснил. Или у своего Патара спросил, тот уж точно знает…
        Тропа вела прямо на закат, ночной лес был тих и спокоен. Никто, ни человек, ни зверь, не пытался задержать Войчемира. И конь попался подходящий, со спокойным норовом, совсем не похожий на беднягу Басаврюка. Вначале Войча постоянно оглядывался, останавливался, услыхав самый неприметный шорох, но постепенно осмелел, поверив в удачу. Места были и вправду глухие, глуше не бывает, а погоня ушла стороной. Братан Рацимир явно дал маху. Войча то и дело представлял себя на месте брата. Куда бы он послал погоню? Уж конечно не на закат! Чернобородый не верил никому и, похоже, даже представить не мог, что беглец будет пробираться к Сваргу. А если и послал десяток кметов, то, конечно, по главной дороге.
        Куда именно ехать, Войчемир не знал, но это не очень беспокоило. Старая граница лежала за Супицей, неширокой речкой, отделявшей землю сполотов от волотичей. Значит, достаточно перебраться через Супицу и найти первое же село. А там будут знать, где войско наместника. Правда, имелись еще какие-то бунтовщики, но Войча был уверен, что братан Сварг давно разделался с ними.
        Два дня прошли спокойно. Ночами Войча ехал, днем отдыхал, а тропа была пуста, даже чугастры не встречались. А на третий день, точнее на третью ночь, Войчемир увидел Супицу. Речка оказалась такой, как он себе представлял
        - узкой, тихой, окруженной склонившимися к воде вербами. Ни моста, ни лодки поблизости не нашлось, да Войча и не стал искать переправу. Берег был твердым, дно - песчаным, и он перешел реку вброд, сняв для верности сапоги и ведя вороного на поводу. Вскоре он был уже на том берегу, где следовало остановиться, надеть сапоги и как следует подумать.
        Прежде всего, тропа, приведшая его в речке, на другом берегу расходилась, причем не надвое, а натрое. Тропы были разные, две узкие, одна - пошире, больше напоминавшая небольшую дорогу. Случись такое на том берегу, Войчемир выбрал бы самую неприметную тропинку, но здесь, во владениях Сварга, решил ехать по дороге. Чем дорога шире, тем ближе обитаемые места. И ехать теперь следовало не ночью, а днем - быстрее людей встретишь. Посему Войчемир решил как следует отдохнуть прямо у реки, а с солнцем пуститься в путь.
        Он не ошибся. Уже через пару часов дорога привела прямиком к небольшому селу. Войча обрадовался, но, как выяснилось, рановато. Село - семь полуземлянок и один дом получше - оказалось пустым, брошенным, причем совсем недавно. Оставалось развести руками и ехать дальше в надежде встретить кого-то из местных обитателей. Должны же они знать, где Сварг!
        Где-то через час Войча ощутил странную вещь. Одиночество исчезло. Лес был по-прежнему пуст, пуста дорога, но с каждой минутой неприятное ощущение росло. За ним наблюдали - неприметно и очень осторожно. Ошибиться было трудно, Войча не раз испытывал такое в Ольминских лесах, и каждый раз все кончалось схваткой с вопящей, разъяренной есью. Но здесь-то еси нет! Оставалось вновь удивиться и ехать дальше, надеясь, что все скоро разъяснится.
        Выяснилось все и вправду скоро - у ближайшего перекрестка. Еще издалека Войчемир приметил странное движение за ближайшими деревьями. Впрочем, не очень и странное - кто-то не слишком умело прятался. Разбойники? Войча погладил рукоять меча и усмехнулся. Станичников он не боялся, да и прятаться их могло не так и много, с полдюжины в крайнем случае. Но, может, это не станичники, а кметы братана Сварга? Это было бы очень к месту.
        За десяток шагов до перекрестка Войча остановил коня и оглянулся, всем видом показывая: вижу, нечего прятаться! Ветки шевельнулись, и на дорогу вышел высокий парень в белой рубахе, поверх которой был накинут короткий плащ, какой носят кметы. Увидев на голове незнакомца сверкающий сполотский шлем, Войча тут же успокоился. Свои! Не иначе застава, значит, войско братана Сварга рядом.
        Парень окинул Войчемира внимательным взглядом, повернулся к густой стене леса и свистнул. И тут же на дорогу начали выбегать люди. Не полдюжины, даже не дюжина - больше. На некоторых светлой сталью сверкали знакомые сполотские доспехи, но большинство были в таких же белых рубахах и плащах. Оружия у вояк оказалось много, но какого-то странного. Мечей не было, вместо них парни держали копья и какие-то дивные топорики, чем-то похожие на бродницкие. Войча удивился, но решил, что это ополченцы, которых братан отправил сторожить окрестные дороги.
        Войчу окружили со всех сторон. Короткие копья угрожающе щетинились, лица казались суровыми и даже злыми. Парень в шлеме выступил вперед:
        - Сполот?
        Выговор был непривычный, и Войча понял - волотичи. Странен показался и вопрос, но удивляться было поздно. Войчемир приосанился и расправил плечи:
        - Чолом! Я есть Кеев кмет. Альбир, значит. Парни в белых рубахах переглянулись, на лицах появились кривые недобрые усмешки:
        - Чо-олом! - протянул парень. - Альбир, говоришь? Так ты Кеям служишь?
        - Не понял, что ли? - подивился Войча. - Мне к вашему наместнику, Кею Сваргу, надобно. Так что говори, где он и как к нему добраться! Да поживее!
        Тон был выбран самый подходящий. Голосом Войчемира боги не обидели, и после таких слов любой недоумок склонялся в поклоне. Но парень лишь хмыкнул, весьма злорадно, затем широко улыбнулся:
        - Так что приехали, сполот! Слезай с коня! В первый миг Войчемир даже растерялся от такой дерзости, но затем быстро пришел в себя и улыбнулся в ответ:
        - Да никак разбойнички? А ну-ка идите сюда, мои хорошие!
        Он уже был готов сбить конем наглеца, а затем заняться остальными, но тут случилось неожиданное. Лицо парня странно дернулось - он был явно обижен, даже немного растерян:
        - Мы… Мы не разбойники! Я - сотник Велги! Мы - вейско Края!
        - Чего?! - Войча изумленно моргнул. «Вейско»? Мелькнула и пропала мысль, что он заехал в неведомую страну, где какая-то Велга правит загадочным Краем.
        - То есть как, «чего?» - парень тоже был поражен. - С какой Луны ты свалился, сполот?
        Войча вздохнул и не торопясь слез с коня. Вспомнилась встреча с беднягой-чугастром. Ну и странные дела творятся на белом свете!
        - Давай сначала, - решил он. - Я есть кто? Я есть Кеев альбир, Светлого кмет и его войска десятник. Это ясно?
        Про свое имя Войча из понятного благоразумия умолчал. Вдруг братан Рацимир за его голову награду назначил? Вот со Сваргом встретится, тогда уж…
        - Понятно, - согласился парень. - А мы - вейско Края, а правит Краем Государыня Велга. Это тоже понятно?
        - Не-а, - честно ответствовал Войчемир. - Вейско - это войско, да? А Край - волотичи?
        Послышался дружный смех. Парни в белых рубахах стали переглядываться.
        - Мы и есть, - согласился сотник.
        - Ну, тогда веди меня к наместнику! - Войча облегченно вздохнул.
        - Не-а, - парень очень точно повторил сполотский выговор и даже интонацию Войчемира. - Бросай меч, альбир! Я же тебе сказал, приехали!
        Оставалось задуматься, причем крепко. Наконец мелькнула догадка.
        - Так вы чего, бунтовщики?
        - Понял! Глядите - понял!
        Хохот стоял долго - волотичам было весело. Но веселились они напрасно. Удивление прошло быстро. Войча был кметом, а Кеев кмет должен быть готов и не к таким наворотам. Потом можно подумать, почему и как бунтовщики подобрались к самой границе, куда подевалось войско Сварга и отчего волотичами правит какая-то Велга. Пока белые рубахи смеялись, Войчемир успел приметить в руках одного из парней нечто весьма полезное. Остальное произошло само собой. Войча опустил голову, как будто сраженный этакой неожиданностью, полез к застежке пояса, словно собираясь бросить меч вместе с ножнами прямо под ноги нахальным бунтовщикам. Хохот стал еще сильнее, и в тот же миг Войча бросился вправо, туда, где стоял примеченный им парень. Меча вынимать не стал - хватило и прямого в челюсть. Волотич пошатнулся, рука дрогнула… Войча добавил - левой поддых, и выхватил у парня буковую жердь, на конце которой болталась цепь с железным шаром, украшенным здоровенными шипами.
        Подобные полезные вещи Войча видывал. Эта, например, называлась очень красиво - «звездочка».
        - Гей! - сотник сообразил первым, но опоздал. Войча засмеялся и для пробы махнул жердью, заставив «звездочку» описать широкий круг. Вышло хорошо - волотичи подались назад, один рухнул ничком на землю, а еще двое присели, уронив оружие. Кого-то задело - послышался дикий крик. Войчемир, убедившись, что дело пошло, бросился прямо в гущу растерявшихся врагов, со свистом вращая «звездочкой» над головой. Кому-то попало по плечу, кто-то упал, держась за ушибленный бок, остальные бросились во все стороны, спасаясь от верной гибели. Краем глаза Войча заметил, как в руках одного из парней появился лук. Это было уже опасно, но враг слишком долго вынимал из колчана стрелу. «Звездочка» пронеслась над самой макушкой, лук выпал из рук, и Войча легко поддал ногой бесполезное оружие. Ухо уловило знакомый свист. Копье! Войча присел, резко отпрыгнул - и смерть пронеслась мимо. Снова свист - на этот раз копье метнули точнее, но острие лишь пропороло плащ. А Войча вновь бросился туда, где мелькали белые рубахи, радуясь, что заставлял себя каждое утро упражняться в боевой потехе. Раз! Раз! Там, где только что стояли
враги, образовывалась не улочка, и не переулочек, а целая площадь. Внезапно перед глазами сверкнула полированная сталь. Войча взмахнул «звездочкой», услыхал жалобный стон и лишь потом сообразил, что попал по шлему, а шлем был на голове разговорчивого сотника. Распугав еще полдюжины белых рубах, Войчемир мельком заметил, что потерявшего сознание сотника волокут в кусты, а остальные пятятся к опушке, размахивая бесполезными топориками, при виде которых Войче стало просто смешно. Кур они рубить собрались, что ли?
        Когда Войчемир наконец-то решил перевести дух, перекресток оказался пуст. На земле лежало брошенное оружие, один из врагов, которому досталось крепче, чем остальным, уползал в лес, а у дороги жевал сухую осеннюю траву вороной конь, не обращая на эту суету ни малейшего внимания.
        - Эй! - воззвал Войча, соскучившийся за долгие недели по настоящей драке. - Вы как, все? Спеклись, оглоеды?
        В ответ из кустов метнули копье, но неудачно - острие воткнулось в землю в трех шагах от Войчиных сапог.
        - Я те покидаюсь! - Войчемир погрозил невидимому врагу «звездочкой» и решил, что пора требовать сдачи на милость:
        - Ну вы, супостаты! - гаркнул он, рассчитывая, что горе-вояки его хорошо слышат. - Сдаетесь, или как? Ишь, бунтовать вздумали! Супротив власти пошли! А ну, говорите, где сейчас ваш наместник?
        - Его лагерь в трех днях пути отсюда, альбир. Тебе надо было ехать ближе к полдню.
        Войча резко обернулся - и обомлел. Перед ним стояла девушка - невысокая, сероглазая, в простом белом платье. В волосах светился серебряный обруч, и сами волосы отливали серебром. Войчемир с изумлением понял, что девушка - седая. Щеку рассекал глубокий рубец, но это не портило лица - девушка оставалась красивой, даже очень красивой. Ее лицо показалось странно знакомым, но думать об этом было не ко времени, ибо на поясе сероглазой Войчемир заметил меч в дорогих ножнах. Меч был настоящий - франкский.
        - Чолом, сестренка! - бодро ответствовал он. - А по какой дороге ехать? Девушка покачала головой:
        - Тебе же сказали, альбир, - ты уже приехал. Пока ты шумел, мои люди окружили перекресток. Нас три сотни…
        Говорила она на знакомом сполотском наречии, лишь некоторые слова звучали непривычно.
        - А я думал, вы сдаетесь! - протянул Войча, почему-то совсем не испугавшись.
        На ее лице мелькнула улыбка. Девушка негромко свистнула, и тут же, словно из-под земли, появились четыре огромных серых пса. Войчемир попятился, но собаки уже окружили его со всех сторон.
        - Ты хорошо сражаешься, Кеев десятник, - заметила незнакомка. - Мы могли бы расстрелять тебя из луков, но мы уважаем храбрых врагов.
        - Так чего, сестренка, мне сдаваться, что ли? - поразился Войчемир. Лучников он не боялся, но вот собаки…
        - Эти псы разорвут в клочья даже медведя, - поняла девушка. - Ты убьешь одного, может быть - двух. Но потом от тебя останутся лишь обглоданные кости.
        Войчемир покосился на застывших серых тварей, услыхал негромкое злое рычание и понял - так и будет.
        - Значит, сдаваться? - вздохнул он. - Тебе сдаваться?
        Попадать в плен, да еще после поруба, совсем не тянуло. К тому же альбир может отдать меч равному, но сдаться девушке, пусть и пригожей - это уж слишком.
        - Я - Велга, правительница волотичей, - девушка вновь улыбнулась. - Ты сдашься Государыне Края.
        - Так вот ты кто…
        Войчемир невольно почесал затылок, что всегда было признаком немалых умственных усилий. Выхода не было, да и сдача не разбойникам, а главе государства вполне допустима. Но ведь Кеи не признавали никакого Края! Это бунтовщики, мятежники! Чтобы прирожденный Кей отдал меч каким-то забродам!
        - Свисти своим псам, сестренка! - вздохнул он. - Я Хальгу Лодыжке не сдался! А он весь ваш Край в пять минут узлом завяжет и в мешок сунет!
        - А кто такой Хальг?
        И тут случилась странная вещь. Вместо того, чтобы выяснять малоприятный вопрос о сдаче в плен, Войчемир принялся рассказывать девушке о Хальге, о далеком Ольмине, о том, сколь ловко сканд орудует двуручником и как нелепо выходить в бой против настоящего Кеева воина с дурацкими топориками. Девушка слушала, понимающе кивала, и Войчемир не заметил, как они прошли перекресток и оказались на одной из дорог. Откуда-то вынырнули белые рубахи, но близко не подходили - видать, боязно стало. И Войчемир даже не подумал, что сероглазую девушку можно легко обезоружить, прижать к горлу жало скрамасакса и потребовать вольного прохода в лагерь Сварга. Бунтовщики были словно сами по себе, а они с Велгой - совсем отдельно. А о том, что седая девушка по какому-то дикому недоразумению - глава всех мятежников, Войчемир как-то быстро забыл. Вспомнил он, когда они уже успели пройти по лесу с полверсты, и впереди показалась огромная поляна, на которой стояли белые шатры.
        - Здесь наш лагерь, - кивнула Велга. - Меч можешь оставить у себя, альбир. По лагерю ходи свободно, но не приближайся к опушке.
        Она оглянулась на серых собак, безмолвно следовавших за хозяйкой, и Войчемир наконец-то сообразил, что о сдаче думать поздно - он уже давно в плену, и эта сероглазая успела отвести его прямо в логовище проклятых бунтовщиков.
        - Значит, ты Велга? - вздохнул он, пытаясь понять, как это все случилось.
        - Велга, - кивнула девушка. - А тебя как зовут, альбир?
        Войча был уже готов признаться, и кто он, и почему оказался в этой глуши, но успел вовремя прикусить язык. Хватит и того, что мятежники схватили Кеева кмета! Стоит им узнать, что он - Кей…
        - 3-зайча! - ляпнул он первое, что пришло на ум, и тут же пожалел, недобрым словом помянув злоязыкого Ужика. Ну почему бы не назваться Святославом, Владимиром, Ярославом, наконец! Впрочем, девушка восприняла странное имя совершенно спокойно:
        - Ну, будем знакомы, братец Зайча! Ты пока отдохни, а потом мы еще поговорим. Хорошо?
        - Хорошо! - покорно кивнул Войчемир, хотя ничего хорошего в этом не было. Он совсем не устал и совершенно не хотел задерживаться в таком подозрительном месте. Но к Велге тут же подошли парни в белых рубахах, увешанные оружием, и та принялась им что-то объяснять, совер шенно забыв о Войче. Он оглянулся, решив как следует изучить обстановку, но к нему подоспели двое русых крепышей в полном вооружении, отобрали «звездочку» и отвели в пустой шатер. Серые собаки оказались тут же, заняв пост у входа. Стало ясно - следует сидеть и не высовываться. Войчемир вытащил бесполезный скрамасакс, покачал головой и уложил меч обратно в ножны. Плен есть , плен, даже если ему оставили оружие. Правда, с оружием было не так обидно, вроде и не пленник. а гость. Да и в шатре среди леса все-таки приятнее. чем в сыром порубе…
        С Велгой он встретился вечером. За это врем, ему дважды приносили поесть и даже поинтересо вались, не требуется ли Войче что-нибудь еще. Кое-что действительно требовалось. Зубы вновь заныли, и самое время было обратиться к знахарю. Но Войчемир поостерегся: кто их ведает, знахарей здешних! Он осведомился о своем вороном, и его заверили, что с конем все в полном порядке. Это оказалось единственной приятной новостью. Шатер не сторожили, но серые псы находились неподалеку, лениво поглядывая на своего подопечного, как только он выглядывал наружу. Правда, выглядывать не мешали, и Войчемир достаточно быстро разобрался в происходящем. Очевидно, сестренка Велга обсчиталась - волотичей было не более сотни, если судить по шатрам. Хотя, конечно, считать правительница умела, а лишние две сотни понадобились, дабы охладить Войчин пыл. Но и сотня воинов - немало. Правда, оружие явно оставляло желать лучшего. Лишь четверть имела мечи-скрамасаксы и кольчуги. У остальных были копья, дубины и странные топорики. Войчемир наконец вспомнил, что такое оружие называется клевец, его можно метать, но в целом толку от него
мало. Кое-кто имел нечто посерьезнее - секиры иди «звездочки», но таких оказалось совсем немного. Да и порядка было мало. Часовые имелись, но стояли явно не там и глядели совсем не туда, куда следовало. Некоторые не стояли, а сидели, причем большинство вели беседы друг с другом и с проходящими воинами. Войчемир невольно скривился. Войско! Сильно сказано, сестренка! «Вейско» - не войско! К тому же все были пешие, причем половина носила лапти, а кое-кто не имел и лаптей. Войча вспомнил, как сам-один разогнал, считай, полтора десятка, и решил, что этакая орава хороша лишь, чтобы по лесам шнырять, и то до первых дождей, пока лапти с ног не попадают. Одно слово - бунтовщики! И Войчемир решил, что ежели бы не собаки, он ввек бы не сдался этим неумехам. Подумаешь, сотня! Чем трава гуще, тем косить легче! Если бы не собаки… и не Велга. И как эта девушка его, Кеева альбира, в плен взяла?
        Как только стемнело, за Бойчей зашли все те же русые крепыши. Поглядев на пленника мрачно, исподлобья, они без лишних слов отвели его в центр лагеря. Там горел большой костер, возле которого сидела дюжина парней в белых рубахах под серыми плащами. Велга пристроилась в самой середине. Возле нее Войча приметил давешнего сотника, но уже не в шлеме, а в окровавленной повязке. При виде этого сонмища Войчемир решил, что самое время поставить все на свои места.
        - Чолом, бунтари! - хмыкнул он, усаживаясь безо всякого приглашения поближе к огню. - Совет держите? Как бы вам, мятежникам, по кустам получше прятаться? А то не ровен час, проедет по дороге альбир, да не один, а с товарищем. Тут все ваше «вейско» жаба клешней и задавит!
        Насчет «жабы» и «клешни» вышла явная неувязка, но в остальном прозвучало весьма убедительно. Кое-кто не выдержал, вскочил, остальные нахмурились, но некоторые отвели взгляды. Не иначе - попало в точку.
        - Ишь, бунтовать вздумали! - Войча осмелел и даже вошел в раж. - Да как такое можно? Власть Кеева богами установлена! Боги Орию Кею Каваду даровали за то, что он землю от Змеев спас! Где ж это видано - бунтовать!
        Войча решил, что с богами и Кеем Кавадом все ясно, и перешел к делам дня нынешнего:
        - И не стыдно вам? Кей Сварг о вас, как о детях, пекся! Дороги вам строил, разбойников по лесам изводил…
        - Замолчи, сполот! - не выдержал кто-то. - Такие, как ты, грабили нас, насиловали наших невест, а Рыжий Волк только посмеивался!
        Войчемир даже рот открыл от изумления, услыхав такую дичь. Он даже принялся вспоминать, не ограбил ли он кого и не изнасиловал ли по ошибке чью-нибудь невесту, но тут же опомнился. Ну, горазды языком молоть!
        - Ежели кмет кого обидит, - снисходительно ответствовал он, - то его начальству жаловаться должно! По законам воинским такого кмета накажут, ясно? А Кей Сварг в войске порядок всегда блюдет!
        - Да он с Луны свалился! - послышался возмущенный голос, и Войчемир отметил, что его уже второй раз зачем-то направляют на Луну. Между тем Велга сидела молча, словно перепалка ее совершенно не интересовала.
        - С Луны я не сваливался, - вздохнул Войча. - Потому как Луна на небе, а там лишь Кей Кавад на орле летал! Но порядки воинские мне ведомы, не то что вам. Я в войске Кеевом сызмальства служу. В войске - не в «вейске»…
        Поднялся шум, и Войчемир понял, что вновь попал в точку. Почему-то он не боялся. На миру и смерть красна. После поруба мятежники с их дурацкими топориками уже не страшили.
        - И где же ты служил, Зайча? - поинтересовался сотник с перевязанной головой. - Может, в Ирии? В Ирии, наверное, даже Кеевы кметы зря никого не обидят!
        От собственного «имени» Войчу передернуло, про Ирии было вообще непонятно, но вопрос пришелся к месту.
        - Служил я, чтоб вы знали, на полночи, в Ольмине. Вот там порядок был! Чтобы кметы кого обидели! Да я бы сам такого надвое разорвал!
        - И что же вы там делали? - поинтересовался кто-то. - Цветочки нюхали?
        - Цветочки?! - Войчемир задохнулся от возмущения. - Да мы есь каждый день рубали! По полгода из лесов не выходили! Пока их берлогу найдешь, пока окружишь, пока огня подпустишь…
        - Ясно… - уронил кто-то, И у костра наступило тяжелое молчание. Войча так и не понял, убедил ли он этих недоумков.
        - Вы слышали, - негромко заговорила Велга, и в голосе ее Войча уловил что-то, похожее на боль, - Вы поняли.
        - Да, Государыня… - волотичи так же тихо отозвались
        - Для Кеев мы - не люди. Нас нужно окружать, подпускать огня - и рубить.
        - Да ты чего, сестренка! - Войчемир вскочил, и тут же получил увесистый тумак под ребра:
        - Называй Велгу - Государыня!
        - Не надо, - девушка грустно улыбнулась и покачала головой. - Зачем? Не в этом дело. Вы спрашивали меня, будет ли окончательный мир со сполотами, и я дала вам ответ. Все они мыслят так - и Рыжий Волк, и простой кмет. Ведь ты уверен, Зайча, что за свою службу зря никого не обидел?
        Войчемир вздрогнул, но сдержался и начал добросовестно вспоминать.
        - Ну… Бывало, в дом зайду да калач попрошу или квасу напиться… Но ведь кметы державу охраняют, как их не угостить?
        - А есь?
        - А чего - есь? - поразился Войча. - Есь - это нелюди, хуже чугастров! Да их рубать надо, жечь надо!
        Девушка молча кивнула, и Войчемир вновь не понял, достаточно ли точно изложил свою мысль.
        - Поэтому нам нужно уметь воевать, - вновь заговорила Велга. - Многих ничему не научил даже Коростень. Мать Болот спасла волотичей, и Рыжий Волк отступил, но он вернется. И что же? Один кмет разогнал целую заставу! Один! Нашим же оружием!
        - Да он… - сотник с повязкой вскочил, но девушка резко махнула рукой:
        - Он просто умеет воевать. А мы - нет! Правда, Зайча?
        - А то! - Войчемир приосанился. - Воевать вы не умеете, это уж точно! Первое дело - оружие…
        И Войча, переполненный презрением к этим неумехам, принялся подробно излагать все, что думал о них и об их, с позволения сказать, «вейске». О том, что против настоящего сполотского доспеха просто смешно действовать клевцом. Ежели у этих голодранцев серебра мало, вместо мечей должно использовать не клевцы, а секиры. А еще лучше на каждую сотню иметь десяток парней покрепче со «звездочками». Коли конница набежит, в круг становиться и тех, что со «звездочками» и длинными копьями, вперед ставить. Да не лениться и каждый день воинской потехой заниматься, тот кто умеет, дюжину неумех учит. И свою конницу иметь надо, да только не тяжелую, латную - такую собирать дорого, а учить очень долго. В лесах нужна конница легкая, для наблюдения и внезапных атак. И еще у них, волотичей, рек много. Значит, следует кметов на лодьи сажать, а на каждой реке по полдюжины лодей иметь - опять же для наблюдения. Да и кольчуги свои пора научиться делать, работа хитрая, но подъемная.
        Вскоре Войчемир убедился, что слушают его внимательно, даже с некоторым почтением. Никто не перебивал, намеков непотребных не делал, шуток не шутил. Подбодренный этим, Войчемир вспомнил о лагере и снисходительно посоветовал . для начала научиться шатры ставить. Первый дождь - и шатры, ежели полотно не натянуть, промокнут. Да и стража должна куда надо смотреть, а не лясы точить с кем попало. И ставить ее нужно там, где места опасные, а обзор хороший…
        Давно уже Войчино красноречие не пользовалось таким успехом. Ему и самому понравилось - слушайте, наука будет! Наконец первый порыв прошел, Войчемир махнул рукой - что, мол, возьмешь с вас! - и умолк, переводя дух.
        - Ясно? - Велга резко встала и окинула быстрым взгядом собравшихся. - Сегодня же займитесь лагерем! Об остальном - завтра…
        Затем она повернулась к Войчемиру, по лицу скользнула улыбка:
        - Спасибо, Зайча! Ты нам помог - очень! - Войчемир лишь подивился. Он и не думал помогать этим бунтовщикам. Напротив, все им сказанное должно было как следует уязвить этих наглецов, вздумавших - подумать только! - против властей, богами данных, беспорядки наводить. Странные люди эти волотичи!
        Велга что-то негромко приказала, и все стали расходиться. Вскоре у костра остались лишь она - и Войча, о котором, похоже, забыли.
        - Тебя не обижали, братец? - вновь улыбнулась девушка.
        - Меня? - Войчемир даже растерялся. - Обидеть - не обидели, но из шатра и шагу сделать не давали! Ты же сама, сестренка, разрешила!
        - Они тебя боятся, Зайча, - Велга встала и кивнула на опушку. - Пойдем, братец, погуляем…
        - Можно, - охотно согласился Войчемир. - А то, что боятся - правильно. Ведь я кто есть? Я есть Кеев альбир…
        Они вышли на опушку и не спеша пошли вдоль строя высоких старых деревьев, покрытых желто-красной листвой. Их никто не сопровождал - кроме серых собак, которые, бесшумно вынырнув, словно из-под земли, окружили Войчу со всех сторон. Войчемир, однако, и не думал о побеге. Успе-ется! А вот поговорить с девушкой было интересно.
        - А у тебя речь другая, не такая, как у твоих, - заметил он. - Словно ты из сполотов. Девушка кивнула:
        - Мой отец - сполот. Мать долго жила с ним и научилась говорить по-вашему… Но это ничего не значит, Зайча. Мы и сполоты - враги. К сожалению…
        - Почему - враги? - поразился Войчемир. - Сполоты и волотичи - одно племя! Только ваши должны по-нашему научиться, и все ладно пойдет. Мне так сам Светлый говорил!
        Велга даже остановилась:
        - Зайча! Да откуда ты такой взялся?
        - Как откуда? Из Ольмина!
        И Войча, сам не зная почему, принялся рассказывать о своем житье-бытье, об отце, о доброй мачехе, о суровом дяде - да будет им всем тепло в Ирии. Имен не называл, но в остальном не скрыл ничего. Потом разошелся и стал говорить о мертвом городе Акелоне, о румах, что плавают на черных галерах по широкому Денору, об усатых брод-никах и о лихих наездниках ограх. Даже про Ужика поведал, и не без гордости. Ведь его друг-приятель не кто-нибудь, а рахман, самого Патара первый ученик! О порубе да о братане Рацимире говорить не стал. Зачем девушке такие страхи?
        Велга слушала не перебивая, затем, когда Войчемир умолк, вздохнула и покачала головой:
        - А я даже Денора не видела, братец! Он действительно черный?
        Пришлось рассказать и о Деноре, обстоятельно пояснив, что цвету он темного, но никак не черного, разве что ночью, когда луна не светит. В общем, поговорить нашлось о чем, и они не заметили, что уже совсем стемнело. Наконец Велга остановилась и устало повела плечами:
        - Пора нам… Странно, братец Зайча! Не могу понять… Ты какой-то… не такой. Как будто мы и не враги.
        - А чего это нам враждовать? - удивился Вой-чемир, но тут же все вспомнил. Матушка Сва, а ведь и в самом деле!
        - Это потому, сестренка, - рассудил он, - что тебе про нас, про сполотов, всякие байки вредные рассказывали! Ты своих болтунов не слушай!
        Он уже хотел добавить, что охотно поговорит с братаном Сваргом, дабы уладить это нелепое недоразумение, но вовремя прикусил язык.
        - Болтунов? - Велга глубоко вздохнула. - Ты в самом деле упал с Луны, Зайча! Мою семью убили ваши кметы, мать была холопкой и наложницей. Когда я попала в плен…
        Ее плечо странно дернулось, девушка резко отвернулась и замолчала. Войча не стал переспрашивать. Видать, обидели сероглазую!
        - Ты знаешь… Кея Улада? - наконец проговорила она.
        - Малыша? - Войча на миг забылся. - Конечно! Забавный такой! Жаль, заикается, бедняга! Но паренек славный!
        Велга медленно повернулась, их глаза встретились, и Войча невольно отшатнулся.
        - Славный… - тихо, без всякого выражения, повторила девушка. - Мать Болот сохранила мне жизнь. И я поклялась, что, пока жива, буду убивать сполотов. Как-то я пощадила этого… малыша. Но теперь не пощажу никого из проклятого рода! Мне казалось, что Кеи - такие же люди, как ты и я. Но я ошибалась…
        Войча открыл было рот, дабы внести ясность, но в очередной раз прикусил язык. Чувствовал он себя в этот миг прескверно. И не только потому, что, назови он свое имя, сероглазая тут же свистнет собакам, дабы Войчины клочки пошли по закоулочкам. Стало стыдно, будто он сам чем-то обидел девушку.
        - Но… - с трудом выговорил он. - Сестренка, ведь человек, ну… Он не виноват, что родился Кеем…
        Собственные слова тут же показались верхом дикости. Что значит - «не виноват»?! Да он всю жизнь гордился своим славным родом! Чего только язык не сболтнет!
        - Эх, братец Зайча! - Велга невесело улыбнулась. - Какая разница, виноват или нет. Кеи - мои враги! Они враги моего народа, и я буду драться с ними, пока жива. А если погибну - Край все равно не покорится!
        - А почему - Край? - Войчемир был рад перевести разговор на что-нибудь не столь скользкое. - Вы так землю волотичей зовете?
        Девушка была явно удивлена.
        - Разве ты не знаешь? Так когда-то звали всю страну - от Харпийских гор до Денора. Ория - чужое имя. Мы лишь вспомнили то, что нас заставляли забыть.
        - Если ты Государыня Края… - Войча удивленно моргнул. - Значит, ты хочешь править всей Орией?
        - Нет, конечно! Но мы боремся за то, чтобы власть Кеев пала всюду - и у нас, и у сиверов, и у сполотов. Поэтому мы хотим, чтобы народы вспомнили свое имя.
        - Тоже мне название - Край! - не согласился Войча.-Край света, что ли? Велга покачала головой:
        - Край - хорошее имя. Край, дарованный нам богами. Может, и Ория когда-то была хорошим именем, но его взяли себе Кеи. Пусть старое имя сплотит нас…
        Ответить было нечего, и Войча пожалел, что рядом нет всезнайки-Ужика, который живо растолковал бы что к чему.
        На следующий день Войчемир приготовился вновь скучать, но вышло по-иному. За ним пришли сразу же после завтрака - тарелки просяной каши, которую следовало запивать мутноватой водой. Войчу вновь повели к центру лагеря, но не ко вчерашнему кострищу, а на большую площадку, на которой собралось с полсотни волотичей. Вой-чемира явно ждали - как только он появился, парни зашумели, начали переговариваться и даже перемигиваться. Войче это никак не понравилось, но он и виду не подал, решив спокойно ждать, чего дальше будет. Дожидался он недолго. Вперед вышел высокий широкоплечий парень, светловолосый, как и прочие, в такой же белой рубахе, поверх которой был не плащ, а мохнатая накидка из медвежьей шкуры. Войча смерил его взглядом и тут же понял - этот не из растяп. Правую щеку волотича пересекал глубокий шрам, вместо мизинца на левой руке торчал короткий обрубок, да и двигался он - даже стоял - совсем по-другому. Стало ясно - из бывалых.
        - Меня зовут Гуд, сполот! - парень тоже осмотрел Войчу с головы до пят и скривился. - Говорят, ты драться мастак?
        - С тобой, что ли? - Войчемир даже обрадовался. Вот это дело!
        - Не спеши! - Гуд вновь криво усмехнулся. - «Звездочкой» махать и я могу. Покажи-ка, чего еще умеешь!
        Войчемир потянулся к скрамасаксу, но парень покачал головой:
        - Меч тебе дадут деревянный, сполот! Сделаем так. Ты - с деревянным, мы - с настоящими. Рубить тебя не будем, а царапину-другую стерпишь.
        Войча хотел возмутиться, но его охватил азарт. Ишь, придумали! Ладно!
        - И сколько вас будет? - небрежно бросил он.
        - Не считай, все твои, сполот! - Гуд хохотнул и подмигнул товарищам. - Отобьешься - твое счастье!
        Войча с удовольствием объяснил бы нахалу, в чем его счастье, но решил, что с мечом такие беседы вести сподручнее. Не тратя слов, он скинул плащ, а заодно - и рубаху. Тут же стало холодно, и Войчемир нетерпеливо поглядел на своих противников.
        Один из волотичей подал ему деревяшку, короткую, короче скрамасакса, и ухмыльнулся прямо в лицо. Войчемир улыбнулся в ответ и небрежно стал в стойку. Деревяшку он взял в правую руку и стал смотреть поверх голов куда-то в серое осеннее небо.
        Гуд негромко скомандовал, и волотичи разошлись в разные стороны, образуя крут, в центре которого оказался Войчемир. И сразу же вперед выступили трое
        - тоже без рубашек, зато с настоящими мечами. Войча быстро поглядел на противников и хмыкнул. Двое со скрамасаксами, а вот у третьего меч отменный
        - румский. Не франкский, конечно, но в руке держать приятно. Меч был хороший, а вот его владелец, да и все прочие - явно из новичков. Большего и не требовалось.
        - Давай! - Гуд взмахнул рукой, и парни шагнули вперед. Войча подумал, не сыграть ли с ними в игру - одну из тех, которым его научил Хальг, но решил не тратить зря силы. С этими все просто…
        Трое, собравшиеся разобраться с Войчемиром, явно думали иначе. Они переглядывались, озирались, и Гуду пришлось прикрикнуть, дабы стали посмелее. Храбрости не прибавилось, но еще один шаг вперед был сделан, затем еще, и теперь все трое стояли ровной шеренгой перед Войчемиром. Они ждали. Войча даже в их сторону смотреть не стал. Деревяшка в руке, взгляд в небо - стоит себе человек, скучает.
        Зрители зашумели, подбадривая своих. Те вновь переглянулись, один нерешительно покосился в сторону Гуда… И тут Войчемир прыгнул. Удар ногой пришелся в бок - первый парень ойкнул и стал медленно оседать на землю. Второй, тот, что с румским мечом, начал поворачиваться, но опоздал. Войча вновь ударил, но не жалкой деревяшкой, которую сразу же бросил наземь, а ребром дадони - по шее. Схватить меч и встать в стойку было делом одного мгновения. Теперь - третий. Тот, совершенно ополоумев, уже отступал, пятясь перед страшным Кеевым альбиром. Войча скорчил рожу и рыкнул, сделав вид, что собирается снести волотичу его непутевую башку. Этого оказалось достаточно - парень дернулся и бросился наутек.
        Хальг Лодыжка едва ли остался бы доволен своим учеником. Все это следовало делать куда быстрее, да и не бить надлежало, а убивать - на то и бой. Но недели в порубе убавили сноровки, к тому же никого убивать Войчемир не собирался. Пока, по крайней мере.
        Впрочем, зрители не заметили этих тонкостей. Несколько мгновений стояла тишина - мертвая, полная, и тут грянул крик. Гуд оставался спокоен, лишь шрам на лице побагровел, да глаза загорелись недобрым огнем.
        - Чего стоите? - буркнул он, брезгливо поглядывая на растерявшихся соплеменников. - Отберите меч и свяжите! Живо!
        Этого хватило. Волотичи, разом опомнившись, выхватили мечи и вновь стали кругом, который начал медленно смыкаться. Войчемир быстро огляделся, приметив парня - того, кто только что убегал. Хальг часто говаривал: «Привычка ко всему есть, маленький Войча! Есть к храбрости, есть к трусости. Испугаешься раз, испугаешься и во второй». Волотич напуган, значит…
        Войчемир вновь скорчил рожу пострашнее и бросился прямо на незадачливого вояку. Глаза у того округлились, губы дрогнули. Миг - и проход был свободен. А теперь - вперед! Войча заранее наметил путь - вдоль опушки. Бежать не далеко, но и не близко - в самый раз.
        За спиной кричали, и Войчемир убавил ход чтобы преследователи не сильно отставали. Теперь - пора! Войча резко обернулся и точным ударом выбил меч из рук первого преследователя. Теперь - второй…
        Когда первые пятеро были обезоружены, а в руках у Войчемира грозно поблескивали два меча - один румский, другой - франкский, остальные остановились, не решаясь подойти ближе. Откуда-то уже бежала стража с копьями наперевес, и Войчемир, усмехнувшись, положил мечи на землю.
        - Хватит? - поинтересовался он самым равнодушным тоном.
        В ответ послышался крик, какой-то странный. Войчемир прислушался.
        - Зай-ча! Зай-ча! Мо-ло-дец! Зай-ча! Его противники вовсе не были разгневаны. В глазах волотичей светился настоящий восторг, словно Войча совершил чудо, а не отделал десяток неумех. Оставалось снисходительно усмехнуться и помахать рукой, что еще больше усилило шум.
        - Зай-ча! Зай-ча! Зай-ча!
        - Не спеши, сполот!
        Гуд резким жестом заставил замолчать товарищей и не спеша вышел вперед. Войча понял - все только начинается.
        - Бери оружие!
        Войчемир пожал плечами и поднял мечи. Волотич что-то шепнул одному из парней, тот кивнул, отбежал в сторону и вскоре вернулся, неся в руках «звездочку». Гуд выхватил оружие, поудобнее пристроил в руках тяжелую буковую рукоять и мрачно усмехнулся:
        - Хотел бежать, сполот! Правительница пожалела тебя, а ты…
        - Я?.. - изумленный Войчемир хотел внести ясность, но тут же догадался - все подстроено заранее. Велге так и доложат - забрал мечи, перекалечил безоружных парней, пришедших взглянуть на воинскую потеху…
        - Защищайся!
        Спорить поздно, объясняться не с кем. Испуганные волотичи отбежали далеко назад. Позади был лес, а впереди - смерть. Войча вздохнул и слегка расслабил руки. Он не устал, но перед таким боем надо успокоиться. Два-три мгновения, не больше…
        Гуд расправил плечи, подбросил «звездочку» в руках, резко крутанул железным шаром над головой и бросился вперед. Войчемир отпрыгнул в сторону, но волотич угадал направление, и «звездочка» рассекла воздух у самого Войчина виска. Плохо! Пришлось отступать, пятясь к опушке и вращая мечами перед лицом врага. Дзинь! Тяжелый удар обрушился на один из клинков. Войчемир удержал меч и отпрыгнул назад. Резкий выпад - острие румского клинка распороло рубашку на плече Гуда.
        - Ты умрешь, сполот…
        Войчемир понял - умрет. Умрет, если сам не убьет этого парня. И тогда все остальные набросятся , кликнут собак…
        Следующий удар был быстрым и точным - по ногам. Войчемир отпрыгнул, но не устоял и рухнул на траву. Он успел откатиться в сторону, прежде чем железный шар вонзился в землю на том месте, где только что была его голова. Вскочив, Войча ударил не глядя, вслепую, и услышал резкий крик. Отбежав, он развернулся, увидев, что рубашка Гуда залита кровью, но волотич и не думает сдаваться. Легкая рана лишь добавила злости.
        - Нападай, сполотская сволочь!
        Нападать Войчемир не спешил - длинный шест давал врагу все преимущества. Он начал смещаться влево, надеясь, что рана и тяжелое оружие в руках сделали его противника не таким поворотливым. Если волотич замешкается и подставит бок…
        - Стойте!
        Голос Велги был резок и суров. Гуд оскалился, глаза злобно сверкнули…
        - Я сказала - стойте! Оружие на землю! Девушка стояла рядом, серые псы окружали ее, готовые броситься на первому знаку. Войча вздохнул и положил мечи на желтую осеннюю траву. Гуд резко мотнул головой, но тоже подчинился - «звездочка» упала на землю.
        - Достаточно! Всем разойтись!
        - Государыня! Этот сполот… - Гуд явно не хотел упускать свою жертву, но повелительный жест заставил его замолчать.
        - Я все знаю. Вы хотели увидеть, как дерутся сполоты? Думаю, Зайча вам показал.
        Зрители уже расходились. Гуд пожал плечами и, резко повернувшсь, зашагал в шатрам, забыв о брошенной на землю «звездочке».
        - Возьми все это железо, братец Зайча, - Велга усмехнулась и покачала головой. - Они готовы убить тебя, потому что ты - сполот. Но потом забывают оружие…
        - Куда это тащить, сестренка?
        Вокруг стояли мягкие вечерние сумерки, осенний лес был тих и спокоен. Велга и Войчемир медленно шли по узкой тропе, собаки серыми тенями неслышно скользили рядом.
        - Очень устала… - девушка повела плечами и вздохнула. - Когда все начиналось, я думала, что самое трудное - это война. Но мир оказался еще труднее…
        Войча невольно почесал затылок:
        - А-а… Объясни, сестренка, чего у вас сейчас со Сваргом? Воюете - или как?
        - Перемирие. На полгода. Мы обещали не преследовать его войска. Сварг собрался воевать с братом, а нам это время очень нужно… И еще нужно серебро.
        - Так чего? - удивился Войча. - Ты же правительница! Значит, тебе подати платить должны!
        - Подати… - девушка грустно усмехнулась. - Оказалось, что их не так легко собрать.
        - А чего тут трудного? Перво-наперво прикажи построить погосты…
        - Погосты? - поразилась Велга, и Войча сообразил, что слово может означать совсем разные вещи.
        - Не для мертвяков, - усмехнулся он. - Погост - это крепость такая. Маленькая - на десяток кметов. Туда со всей округи подать свозят. Вот у нас в Ольмине…
        Честно говоря, в Ольмине Войчемир мало интересовался податями. Этим занимался Хальг. Но кое-что запомнилось, и Войча подробно рассказал, как собирали с еси меха, красные камни и, конечно, серебро. Затем вспомнилось, как спорили братаны Сварг и Рацимир о том, что лучше - погосты или полюдье. Пришлось рассказывать и о полюдье, за которым Войче довелось ездить уже в Савмате. Девушка слушала внимательно, не перебивая. Наконец кивнула:
        - Я запомнила. Попробуем… Ты очень много знаешь, Зайча!
        Войчемир возгордился, пожалев, что рядом нет Ужика. Послушал бы, зазнайка!
        - Я думала… - Велга вздохнула. - Думала, ты поможешь нам.
        Войча хотел возмутиться - помогать бунтовщикам он и в мыслях не имел, но почему-то смолчал.
        - Но многие против. Такие, как Гуд, ненавидят сполотов только за то, что они - сполоты. Тебя хотят убить.
        - Ну-у… Это понятно! - Войча совсем не удивился. - Но ведь ты сама говорила…
        - Да… - девушка развела руками, - Странно, братец Зайча! Ты - сполот, а я не могу ненавидеть тебя. Не знаю, почему…
        Войча вздохнул - сказать было нечего.
        - Может, потому… - девушка усмехнулась. - Нет, не стоит… Ты - чужак, Зайча! Ты - наш враг. Если тебе прикажет твой Кей, ты будешь убивать нас.
        Войчемир вновь промолчал. Врать не хотелось. Прикажут - и будет. Он - воин, что поделаешь…
        - Я - правительница. Я не могу допустить, чтобы у Рыжего Волка стало одним воином больше. Особенно таким, как ты, Зайча!
        Почему-то эти слова не огорчили, а напротив - заставили еще более возгордиться. Ужика бы сюда!
        - Почему ты молчишь, Зайча?
        - А чего? - смерть, не отходившая от Войче-мира уже многие недели, почему-то перестала пугать. - Я тебе не говорил, сестренка… Я ведь из поруба бежал. Заморить там меня хотели.
        - Правда? - Велга даже остановилась. - Тебя хотели убить… свои?
        - Свои… Племяш бежать помог, да сестричка двоюродная, да наставник. И еще друг один - Урсом звать. Вот я здесь и оказался.
        Войчемир понял, что проговорился. Теперь оставалось признаться и в остальном, но Велга почему-то не спросила, что за семья у простого десятника и за что ему такое внимание.
        - Бедный братец…
        Внезапно девушка погладила Войчу по небритой щеке.
        - Я не хочу, чтобы ты умирал, Зайча! Я ненавижу Кеев, ненавижу сполотов… но не тебя. Уходи!
        - К-как? - поразился Войчемир.
        - Этой тропой, - девушка резко кивнула вглубь леса. - Шагов через триста - развилка, свернешь налево. Через три дня доберешься до лагеря Сварга. Меч у тебя есть.
        Войча бездумно нащупал рукоять скрамасакса, кивнул, но так и не нашелся, что сказать.
        - Уходи! Сейчас! - Велга свистнула, и собаки послушно сбежались на зов. - Они не тронут. Ты ведь доберешься пешком, правда?
        Коня не было, не было даже куска лепешки, но Войчемир лишь пожал плечами. Три дня пути, подумаешь! Да еще с мечом на поясе!
        - Когда я отпустила Кея Улада, то поклялась, что больше не помилую ни одного сполота. Я плохо исполняю клятвы, Зайча! Уходи!
        Войчемир вздохнул, окинул взглядом узкую тропу, уводившую в темную глушь, и повернулся к девушке:
        - Ты… Ну… Спасибо, сестренка!
        - Не благодари меня, братец! - Велга резко дернула плечом, отвернулась и махнула рукой. - Я не должна так поступать. Не должна! Уходи.
        Войчемир хотел было вновь поблагодарить, сказать что-нибудь на прощание - ведь одним «спасибо» за жизнь не платят! Но слова не шли, и Войча побрел по тропинке, чувствуя себя виноватым, словно чем-то обидел эту славную девушку. Пройдя десяток шагов, он не выдержал и оглянулся, но тропа была пуста. Велга, Государыня Края, исчезла, как будто все случившееся было сном, приснившимся беглецу долгой осенней ночью.
        Глава вторая. Навий подкидыш
        Мертвое тело с глухим плеском легло на воду, но не спешило тонуть. Застывшие пустые глаза, не мигая, глядели в лицо убийце, скрюченные пальцы, казалось, были готовы дрогнуть и впиться в горло. Мгновенья шли, но мертвец не исчезал. Напротив, он, казалось, набирался сил от мутной болотной воды, и вот дрогнули руки, пустые глаза широко раскрылись, из перекошенного рта послышался сдавленный хрип…
        Это было сон, и Навко знал, что спит. Знал, что мертвец давно упокоился в безымянной трясине где-то на полдень от Коростеня, и только чудо может поднять его, уже гниющего и не похожего на самого себя, из мокрой бездны. Но страх не отпускал, напротив, становился все сильнее, и Навко принялся искать оправдания - беспомощные, бесполезные, надеясь, что холодные, застывшие руки опустятся, закроются глаза, и убитый наконец оставит его в покое…
        Он не убивал! Нет, он и не думал убивать! Он просто нашел мертвое тело, уже холодное, начавшее гнить, и бросил его в трясину. Даже не бросил нет! Он принес жертву темным навам и поручил покойника им, чтобы проводили беднягу до теплого Ирия! Он не знал этого парня, славного веселого парня, который всегда при встрече хлопал по плечу, приговаривая: «Ну как, друг Навко? Жабры еще не отрастил?». И он не обижался на него, на Баюра, сына Антомира, потому что не знал его вовсе, и не подстерегал на тропе, ведущей на закат, к далекому Валину, не бил ножом в спину, чтобы услыхать изумленное: «Навко? За что?». Он тут ни при чем, и напрасно мертвец никак не хочет тонуть, напрасно тянет к нему скрюченные пальцы…
        Мертвые глаза уже были совсем близко, острые упырьи зубы тянулись к горлу, страх захлестнул тяжелой волной, лишая последних сил… И тут он проснулся - на этот раз окончательно.
        Вокруг было темно, но это была привычная темнота ночного осеннего леса. Рядом алели угольки костра, а откуда-то издалека еле слышно доносилось уханье филина. Хотелось вытереть выступивший на лбу холодный пот, встать, выпить воды. Но страх все не отпускал, и Навко решил полежать еще немного. Все равно вставать еще рано - до рассвета час, не меньше.
        Мертвец снился ему почти каждую ночь все эти недели, пока Навко добирался до Валина. Только в те дни, когда приходилось кружить по чаще, скрываясь от чужих глаз, усталость брала свое, и сон был тяжелым, но спокойным. Мертвец оставлял его в покое - до следующей ночи. Навко боялся этих снов, но наяву, когда светило солнце и страх оставался где-то далеко, никак не мог понять - почему? Почему ему снится убитый сын Антомира? Неужели душа парня никак не может успокоиться? Жаль, поблизости нет знающего чак-луна! А может, и есть, но как найти его тут, в чужом краю? В села Навко старался не заходить, да и в разговоры вступал редко - по крайней необходимости.
        Почему ему снится Баюр? Ведь он был не первым, кого довелось убить за последний год. Навко грустно усмехнулся - еще год назад страшно было подумать о таком! Убить человека! Даже представить такое жутко! Но год назад многое выглядело совсем по-другому для Навко, холопа дедича Ивора…
        Который раз подумалось, что Баюр - волотич, соплеменник, потому его смерть никак не может забыться. Но Навко убивал не только сполотов. Предателей было много, и убивать приходилось своих, ставших чужими. А может, он просто жалел Баюра? Парень, несмотря на дурацкую шутку про жабры, ему всегда нравился. Веселый, разговорчивый, не то, что его важный спесивый отец. Сколько раз они виделись с Баюром? Не меньше десяти, наверное. В последние два года сын Антомира зачастил в Бусел. Поговаривали, что он собирался свататься к Унице, дочери старого Ивора. В последнюю встречу Баюр, как всегда, спросил о жабрах, а затем подмигнул и поинтересовался, не нашел ли Навко себе суженую - позеленее и непременно с рыбьим хвостом. В тот день Баюр выглядел счастливым, может, и вправду ладилось у него с Уницей. Навко, конечно, отшутился. Не говорить же Баюру об Алане!
        Навко понял, что не заснет. Он и так выспался - лег рано, с темнотой. Оставалось раздуть костер, чтобы слегка погреться. Ночь выдалась холодная, и он порадовался, что до белых мух добрался до Валина.
        Огонь разогнал ночные страхи, но недоумение осталось. Почему Баюр не отпускает его? Конечно они были знакомы - вместе пили, вместе гуляли. Но в тот день, когда брали Бусел и Навко бросил ополченцев на дом Ивора, где засели предатели, пришлось драться с теми, с кем вместе вырос, с кем пас коров, ходил в ночное, косил пахучее сено на дальних лугах. До сих пор он помнил их: Бабра, Матавита, Згура. Все они, холопы Ивора, погибли в тот день, не желая оставить предателя-дедича. Матавита Навко убил сам - и после сам же похоронил, тем же вечером, когда дом дедича уже догорал. С Матавитом они дружили с самого детства, и Навко плакал над свежей могилой. Но мертвый друг никогда не тревожил его снов. Наверное, понимал - не Навко убил его. Его убила война - и нелепая верность дедичу, предавшему свой народ.
        Навко отогнал невеслые мысли, погрел над огнем ладони и достал из мешка берестяную мапу. Он нашел ее в вещах Баюра, и она очень пригодилась в пути. Теперь мапа уже не нужна - Валин рядом. Вот он, нацарапанный на серой бересте - три домика, окруженные тыном. Великий Валин… Смешно: такой город
        - и всего три домика. Хотя мапа - она и есть мапа.
        Навко скатал бересту и хотел положить обратно в мешок, но передумал и бросил в гаснущий костер. Все, что было на мапе, он запомнил наизусть, а такая вещь может стать опасной. Не у каждого путника можно найти такое! До сих пор Навко везло, но возле Валина его наверняка задержат. Рели не у города, то в воротах, и наверняка - во дворце наместника.
        Оружие… Нож и клевец - это можно оставить.
        Ничего странного, что путник из Коростеня взял в дальнюю дорогу топорик. А нож у него самый простой, охотничий и даже не очень дорогой.
        Итак, ни одежда - обычная, не рванье, но и не новая, ни оружие, ни берестяная чашка - не могли его выдать. Разве что это…
        «Это» лежало на самом дне мешка, завернутое в тряпицу. Навко не стал доставать сверток. Лицо Баюра еще стояло перед глазами, и не хотелось видеть вещь, которую забрал у мертвеца. Он и так ее помнил - тяжелую, серебряную, с литой рысью на самом верху. Навершие жезла - зачем оно Баюру? Ответ мог быть один - чтобы показать Кею Уладу. Рыжий Волчонок мог не поверить волотичу, и литой бобер - тамга древнего рода - должен стать опознавательным знаком. Много раз Навко хотел выбросить опасную памятку, но все же не решился. Пригодится - чтобы Кей Улад поверил, но уже не сыну Антомира, а ему самому.
        Над густыми кронами, еще не потерявшими листву, светлело. Можно идти. В предрассветных сумерках меньше риска встретить стражу. Его все равно задержат, но пусть это случится ближе к Валину…
        Навко вышел на дорогу, поежился от утреннего холода и быстро пошел вперед, прямо на закат. Скоро, уже скоро. И тогда - конец сомнениям. Он будет знать все. И главное - не опоздал ли?
        Навко хотел вспомнить лицо Аланы, такое, каким он видел его в последний раз, но вместо этого вновь увидел Баюра - мертвого, с бессмысленными пустыми глазами. Будь он проклят, предатель и сын предателя! Почему он, Навко, должен мучать-ся из-за того, что просто выполнил свой долг!
        Но злость тут же прошла, и Навко понял, что ответ лежит рядом. Он лгал - сын Антомира был предателем, но погиб не из-за этого. В тот миг, когда Навко вонзал нож в его широкую спину, меньше всего думалось о родине и о приказе Правительницы…
        Лицо Баюра сгинуло, но на смену ему явилось другое - суровое, со сжатыми губами. Велга - Седая Велга, Государыня Края. Навко показалось, что он вновь слышит ее голос: «Антомир посылает своего сына к Рыжему Волчонку в Валин. Кто остановит изменника?». Навко первым сказал: «Я, Государыня!», и сумел добиться, чтобы послали именно его. Ведь он знал Баюра - предателя и сына предателя. Даже дважды предателя - изменившего сначала своему народу, а затем и хозяину - Рыжему Волку Сваргу. Убить врага - долг, но Навко уже тогда знал, что выполнит приказ не ради Края. И, наверное, из-за этого мертвый Баюр постоянно напоминал о себе. Те, кого Навко убил в Буселе и позже, на страшном поле под Коростенем, молчали - им сказать нечего. Но веселый парень, когда-то снисходительно хлопавший по плечу молодого холопа, словно повторял каждую ночь: «Ты убийца, навий подкидыш! Ты убил меня не ради своей проклятой свободы и не ради Матери Болот! Тебе нужно пробраться в Валин - и ты убил меня, холоп!»..
        Навко сжал зубы и даже мотнул головой. Будь прокляты те, из-за которых он появился на свет! Бросившие его на опушке леса, в грязном тряпье, словно кусок протухшего мяса! Навко - навий подкидыш - клеймо на всю жизнь! Что может светить такому в жизни? Доля холопа, которого вскормили из милости? И он стал холопом - без рода, без семьи, даже без имени. Когда они с Аланой мечтали, как убегут в Савмат или еще дальше - за Денор, Навко каждый раз представлял, что начнет новую жизнь с другим именем - настоящим, своим…
        В кустах возле дороги послышался шум, и Навко замер, привычно сжимая рукоять клевца. Нет, все спокойно, наверное, заяц или еж. Людей пока нет, и хвала Матери Болот! Хорошо бы сегодня попасть прямо во дворец! Алану он едва ли встретит, но вдруг… И тут он, наконец, вспомнил ее лицо - растерянное, испуганное, залитое слезами. «Навко! Ты уходишь? Не уходи, любимый! Не уходи!»
        Он ушел - под Коростень, где Государыня Велга собирала свой народ. Тогда, под стенами столицы, он знал, за что будет сражаться. Свобода его племени была свободой для бывшего холопа Навко, и он дрался за эту свободу - и за Алану.
        …Ночь, когда он, тяжело раненый лихим ударом сполотского чекана, очнулся среди остывших трупов, была самой страшной в его недолгой жизни. Тогда, лежа под равнодушым звездным небом в луже липкой, терпко пахнущей крови, он решил, что погибло все - погиб Коростень, погибла Велга, погибла свобода. Но он помнил об Алане, и память помогла выжить. Его подобрали, и долгие недели, сначала под вязким покрывалом полузабытья, затем - скованный болью и бесси лием, он все время думал о ней - и раз за разом представлял встречу - неизбежную, близкую.
        Он выжил - для того, чтобы узнать о гибели родного поселка. Нелепая случайность помешала вовремя уйти, и все - от стариков до младенцев - пали под сполотскими мечами.
        Душа омертвела. Даже то, что случилось чудо - Мать Болот спасла Велгу и заставила захватчиков отступить, - оставило Навко равнодушным. Он не радовался победе. К чему все? К чему уважение товарищей, сотня, которой он теперь командовал, дружеская улыбка Велги? Алана погибла - и все сразу стало пустым, бессмысленным…
        Над дорогой низко пронеслась большая темная птица, и Навко на миг остановися. Хорошая примета - птица появилась справа. Впрочем, в приметы не очень верилось. Даже боги, всемогущие боги, даже сама Мать Болот, казались теперь далекими и равнодушным и к людским судьбам. Слишком страшным было то, что пришлось увидеть. Наверно, боги отвернулись от волотичей. А может, и от сполотов - ведь у них тоже началась война. То, что враги начали убивать друг друга, почему-то не радовало. Новая война - новый круг смерти, разрушения, погибших надежд. Зачем? Неужели боги лишили сполотов разума?
        …Он искал смерти. Но бои закончились, сполоты ушли, оставив лишь небольшой отряд в Коростене. Начались будни. Многие разошлись по домам, оставшиеся учились владеть оружием, и Навко не знал, что ему делать. Он был среди тех, кто требовал от Правительницы разорвать перемирие, ударить в спину Рыжему Волку, а затем обрушиться на Савмат. Горячие головы втайне от Велги начали готовить набег на сполотскую землю, Навко охотно поддержал смельчаков, и тут вновь случилось чудо. Он допрашивал пойманного предателя - одного из тех, кто служил Антомиру. Перепуганный, белый от ужаса парень рассказывал все подряд - о ссоре между Кеями, о засаде, устроенной Рыжим Волком своему брату, о том, как взбунтовались улебы, потребовавшие отпустить их в Валин. И тут он назвал имя Аланы. Навко показалось, что он ослышался, но пленный тут же подтвердил - Алана, из Бусела, тихая зеленоглазая девушка, наложница Улада. Уходя, улебы взяли ее с собой в Валин. А вскоре в Валин вернулся и Рыжий Волчонок - раненый, ненавидящий брата, мечтающий о мести.
        Радость, что любимая жива, была недолгой. Валин казался городом за тридевять земель. Не добраться - далеко, слишком далеко. Но через несколько дней его вместе с другими вызвали к Правительнице. Дел оказалась много, и среди прочего Велга упомянула о предателе Антомире, посылающем сына с тайным поручением к Кею Уладу в далекий Валин…
        Дорога стала шире, деревья отступили, сменившись зарослями густого боярышника. Навко невольно ускорил шаг. Сейчас! Он уже почти пришел! Но пришлось еще подниматься на высокий холм мимо старого, вросшего в землю каменного идола, мимо огромных валунов, покрытых седым лишайником, прежде чем дорога резко пошла вниз, и в серой утренней дымке перед ним открылся Валин.
        Сначала он увидел реку - узкую, темную, рассекавшую равнину надвое - За рекой, у самого горизонта, тянулся бесконечный лес, а ближе, посреди равнины, возвышался холм. Нет, не холм, скорее гора - большая, похожая издали на опрокинутую кадку. На плоской вершине тянулись тонкие ниточки стен. Навко осмотрелся и покачал головой. Все верно: стены не деревянные - каменные. Каменными были и вежи, стоявшие по углам. Две самые большие находились на краю, куда вела дорога. Очевидно, там ворота. А за стенами пространство горбилось сотнями крыш - дома, и тоже каменные, причем некоторые в два и даже - о диво! - в три этажа.
        Навко долго стоял, рассматривая великий город, о котором столько слыхал. Валин! Когда-то улебы не боялись никого - ни сполотов, плативших тяжелую дань степнякам, ни утов, ни румов. Никто не мог противостоять Валинскому Кейству, пока владыки Савмата не сговорились с ограми. Валин погиб и улебы покорились Кеям Савмата.
        Странно было думать об этом, глядя на огромный, раза в два больше Коростеня, город. Говорят, даже в Савмате нет таких домов. Улебы сберегли старые секреты, и до сих пор лучше всех строят из камня. Но, как следует всмотревшись, Навко понял - когда-то Валин был больше. Сейчас город занимал лишь треть огромной горы, а за ним горбились холмы, заросшие густым кустарником. Среди серо-желтой травы возвышались руины - полуразрушенные вежи, обломки высоких стен. Погибший город был огромен, и уцелевшее казалось жалким подобием того, что ушло под желтую траву. Вспомнилось, как в первые недели восстания многие верили, что улебы поддержат волоти-чей - ради своей давней славы. Но потомки тех, кто жил в Великом Валине, предпочли прислать подмогу Рыжему Волку…
        Пора было идти. Навко запахнулся в плащ и быстро зашагал по дороге к реке, через которую был преброшен мост - каменный, на широких быках. Сомнения исчезли. Навко вновь ощутил знакомое бодрящее чувство опасности. Так бывало перед боем, когда впереди проступали шеренги закованных в железо сполотов. Вот он, его новый бой! Пусть не ради родной земли, не ради Края, но драться надо так, как под Коростенем - в полную силу, даже лучше, чтобы вновь не очнуться в луже застывшей крови под равнодушным звездным небом.
        Навко тут же одернул себя - нет, не так! Он бросает вызов проклятому Уладу, убийце волотичей, ради Аланы. Но разве не ради нее, не ради ее счастья, он шел в бой под Коростенем? Да, он нарушил приказ Правительницы, но сделал это ради любимой - и боги родной земли его оправдают…
        Итак, он, Навко, гонец Антомира… Нет, не Навко, не безвестный подкидыш, холоп без роду и имени! Он Ивор сын Ивора, потомственный дедич из Бусела, его тамга - бобер с секирой о двух лезвиях, он хозяин четырех сел, двух мельниц и огромного леса, тянущегося до самого Коростеня. Да, хозяин, поскольку его отец, славный Ивор сын Жгута, погиб, защищая Бусел от проклятых мятежников, которых привел Навко - негодяй Навко, холоп, укусивший руку, которая его кормила. Негодяй посмел предложить сдаться на милость, но славный Ивор сражался до конца - и погиб среди горящих развалин родного дома.
        Навко - Ивор сын Ивора - мрачно усмехнулся. Все это было правдой, кроме того, что настоящий Ивор, сын его хозяина, умер трех лет от роду, и больше сыновей у дедича не было. Оставалась дочь - Уница, к которой, по слухам, сватался Баюр. Ее спасли из горящего дома, и Навко запретил трогать девушку, но несчастная лишилась разума среди огня, в котором погибли все ее близкие.
        Первая застава встретила его на мосту. Путников было мало, утро лишь вступало в свои права, и двое кметов долго и придирчиво выспрашивали, кто он, откуда и зачем пожаловал в Валин. Спокойно отвечая на вопросы, Навко мысленно поздравил себя, что сразу же отбросил нелепую мысль назваться местным жителем или сполотом. Одежду можно сменить, но родное наречие не спрячешь. Даже Баюр, долго живший в Савмате, не смог научиться правильно говорить по-сполотски.
        Подозрения вызывало все - и оружие, и одежда, и, конечно, чуждый выговор. Возможно, стражи ждали, что путник выложит огрызок серебра, дабы снять все вопросы, но Навко не спешил. Ему незачем подкупать стражу. Пусть кличут старшего, пусть ведут во дворец! Ему бояться нечего, напротив - он спешит к Кею Уладу, у него дело - важное, но секретное.
        Его все-таки пропустили. Очевидно, несговорчивый волотич надоел стражам. К мосту уже спешили повозки, с которых полагалось взимать мостовое, и Навко был отпущен с пожеланием не вносить в город оружия. Он был слегка разочарован, но решил, что настоящая проверка впереди.
        И не ошибся. Возле ворот, огромных, обитых толстым железом, его сразу же отделили от остальных и отвели в сторону. Прибежал запыхавшийся мрачный старшой - пожилой кмет с длинной русой бородой. У Навко забрали клевец, нож и тщательно выпотрошили весь мешок. Итак, он не ошибся и тут. Кметы явно имели приказ, и любой ролотич задерживался для выяснения его подозрительной личности. У Навко ничего опасного не нашлось, оружие же не вызвало особых вопросов - человек пришел с войны. Русобородый старшой в десятый раз спросил Навко, кто он и откуда. Стало ясно - и здесь хотят получить мзду. С минуту Навко колебался. Можно потребовать от этой разъевшейся рожи немедленно доставить его к наместнику. Но - опасно. Могут задержать - и надолго, просто из злости на несговорчивого чужака. Навко усмехнулся и достал из-за пояса кошель - тяжелый, полный серебра, который он забрал у мертвого Баюра. К чему спорить? За проход через ворота положено платить. С чужака взяли больше - зато все-таки пропустили. Даже разрешили взять с собой клевец, правда, это стоило еще одного обрезка серебряной гривны.
        Получив свое, старшой сразу подобрел и обстоятельно пояснил, что дворец наместника в самом центре - каменный, трехэтажный, под скатной, крытой медью крышей - не спутать. А ворота открываются с рассветом, с закатом же закрываются. Другие ворота есть - как не быть! - но сейчас по повелению Кея Улада они заперты. Что поделаешь - война.
        Навко вновь понял, что оказался прав. В первые дни, когда он узнал, что Алана жива, что она в Валине, все представлялось очень несложным. Главное - добраться, а там - перелезть ночью через деревянный тын, прошмыгнуть черным ходом в Кеев терем и вместе с Аланой бежать в спасительный лес. Теперь это казалось смешным - кметы у ворот, каменные стены и огромный трехэтажный дворец, где стражи побольше и где серебром не откупишься. Значит, он прав, что стал Ивором. Хитрость тоже оружие - порой куда лучшее, чем клевец или даже меч.
        В огромной комнате было темно, лишь два небольших светильника пытались разогнать подступавший со всех сторон мрак. В углах сгустились тяжелые тени, черно было за маленьким, затянутым слюдой окошком. Навко стоял в самом центре, перед пустым креслом. Он был не один. Стража - двое высоких широкоплечих парней - застыла по бокам, равнодушно поглядывая по сторонам. Но было ясно - равнодушие это показное. Первое же неверное движение - и мечи ударят сразу, без промаха.
        Ждать пришлось долго, больше часа. Это не удивляло. Скорее поразила легкость, с которой его пропустили на встречу с Кеем. Стоило подойти к воротам дворца, вызвать старшего кмета и показать навершие с серебряной тамгой. Оружие, правда, отобрали - даже нож. И обыскивали на этот раз по-настоящему. Навко и не думал обижаться - война. Он ведь волотич, а его соплеменники не имеют причин особо любить Кея Улада.
        Теперь оставалось ждать. Вначале подумалось, чо Улад специально решил потомить неизвестностью подозрительного гонца. Но затем понял - Кею просто не до него. Для Улада он не особо интересен, и это было самым опасным. Значит, главное - привлечь внимание. Сразу - иначе все потеряет смысл…
        День прошел недаром. Навко даже не ожидал, что за несколько часов можно узнать так много. Помогла суета большого города. На рынке, который здесь называли по-скандски - «торг» не надо было даже задавать вопросы. Достаточно просто слушать - разговоры торговцев, беседы подвыпивших гуляк в харчевне, болтовню цирюльника, стригущего желающих по-городскому, «в скобку», или по-деревенски - «под горшок». Навко даже пожалел, что не скоро вернется домой. Правительнице Велге стоило узнать многое из того, о чем болтали в Валине.
        Молодого Кея любили. Это казалось странным, даже невероятным. Рыжий Волчонок, брат Сварга Кровавого! Но для валинцев наместник был веселым парнем, не пропускавшим народных гуляний, лично поздравлявшим новобрачных и порой заходившим запросто в дом обычного горожанина. Навко понимал, что все это делалось не зря, и гулял Кей Улад на двух свадьбах от силы, а то и на одной. Но добрая слава осталась. Теперь же к ней прибавилась другая - Улада жалели. Молодой Кей ранен, молодой Кей чуть не погиб! И кто же послал убийц? Родной брат, подумать только!
        А еще Улада считали хорошим воином, чуть ли не бравым рубакой, вдребезги разгромившим орды немытых волотичей. Видать, брат Сварг позавидовал, потому и убийц послал! Вскоре Навко понял, в чем дело. Улад щедро наградил улебов, воевавших вместе с ним, и заплатил немало серебра семьям погибших. Теперь о славе героя можно не волноваться - охрипнут, но всем поведают.
        Стало ясно - Улад умен. Или умны советники, но и в этом случае Рыжий Волчонок свое дело знает - приглашает на совет людей нужных. Одно было странно. Никто не говорил, что покойный Мезанмир завещал Железный Венец не Рацимиру, а именно Уладу. В Коростене о завещании знали, в Валине - нет. Навко решил, что и это неспроста.
        О главном, ради чего он и пришел в Валин, было сказано всего несколько слов. Толстая торговка, переговариваясь с соседкой, еще более осанистой, упомянула о зеленоглазой девушке, которую молодой Кей держит взаперти на третьем этаже своего дворца. Она, торговка, даже видела ее, но мельком. Красивая, конечно, но слишком худая. Правда, одета богато, даже глянуть приятно. Видать, Кей Улад зазнобе нарядов не жалеет…
        Навко долго стоял на шумной площади, глядя на возвышавшийся вдали белокаменный дворец. Третий этаж - семь окон, выходящих на площадь. Может, за одним из них она - Алана, может, она сейчас смотрит вниз, на людей, запрудивших площадь… Вспомнились сказки - в них легко превратиться в голубя или сокола и влететь прямо в окно терема, где тоскует любимая. Но сказки остались в детстве. Алана была рядом, совсем близко, но оставалась такой же недоступной, словно Навко находился не здесь, а среди родных лесов…
        Теперь, когда рядом стояли молчаливые парни с мечами, Навко был совсем рядом с нею. Может, Алана за стеной, в соседней комнате. Может, именно сейчас к ней зашел Рыжий Волчонок… Навко закрыл глаза и сильно, до боли закусил губу. Нельзя! Все потом! Сейчас он Ивор сын Ивора, посланец великого дедича Антомира сына Баюра…
        Шаги были слышны издали. Кто-то шел по коридору - быстро, резко, словно был чем-то разгневан или очень спешил. Навко медленно перевел взгляд на расписной потолок, почти незаметный в затопившей комнату темноте. Сейчас… Мать Болот, помоги своему сыну! Он, Навко-подкидыш, убивал за Тебя и ради Тебя умирал. Помоги!
        …В первый миг он удивился. Тот, кто вошел в комнату, был значительно старше, чем думалось. Рыжему Волчонку нет и двадцати, этот же выглядел на все двадцать пять, а то и двадцать семь. Усталое лицо, уголки губ брезгливо опущены. Маленькие усики - нелепые, почти смешные… Неужели это Улад?
        Но раздумывать поздно. Плечи сами собой расправились, руки опустились вниз - ровно, как на воинском смотре.
        - Чолом, Светлый Кей!
        Лицо с нелепыми усиками дрогнуло, глаза моргнули:
        - Я н-не…
        Невероятно, но Кей Улад растерялся, не зная, что сказать. Навко ждал всего, но не этого. И тогда он растерялся сам - до испуга, до холода в животе.
        - Н-не называй меня так, волотич! Руки суетливо .дернулись, и Улад поспешил спрятать их за спину. Навко поразился еще более - Рыжий Волчонок боится! И где? В своем дворце, среди охраны! И страх внезапно отпустил. Стало легче - выходит, они на равных.
        Кей остался стоять, хотя кресло было рядом. Навко понял - разговор предстоит очень короткий. Сейчас решится все…
        - Чего хочет от меня этот… Антомир?
        По лицу скользнула брезгливая гримаса, и Навко тут же сообразил - все, что он собирался сказать от имени великого дедича, Улада не интересует. Он не верит Антомиру. Не верит - и презирает.
        Оставалось улыбнуться. Это было трудно, почти невозможно, но Навко все же нашел в себе силы и усмехнулся - легко, беззаботно:
        - Побитый пес ищет нового хозяина, Кей!
        - Как?
        Лицо Улада словно помолодело, на тонких губах мелькнула улыбка:
        - Что ты сказал, волотич?
        На миг Навко ощутил радость - безумную, лишающую разума. Но тут же опомнился. Это лишь начало. Даже не начало, просто теперь его выслушают.
        - Великий дедич Антомир сын Баюра стал никому не нужен в земле волотичей. Даже твоему брату, Кей! Теперь у Антомира не осталось ни друзей, ни слуг. Поэтому он думает, что ты, когда станешь Светлым, поможешь ему…
        - Верну ему Коростень?
        Выходит, Рыжий Волчонок знает и об этом! Навко понял - надо быть осторожным. Лед тонок, очень тонок…
        - И Коростень тоже, Кей! Антомир надеется, что двойное предательство вернет ему власть…
        Страшное слово было сказано, и Навко вновь ощутил страх. Для сполотов Антомир - не предатель, он лучший слуга Кеев! Но Улад, похоже, подумал совсем о другом.
        - Ты прав, волотич! Предателей не любит никто. А ты сам? Разве ты только что не предал своего господина?
        Тон был под стать словам, тонкие губы кривились презрительной усмешкой. Но Навко уже понял - Антомир больше не интересует Рыжего Волчонка. А вот он сам…
        - Наш род никода не служил Антомиру, Кей! - Навко ухмыльнулся в ответ - прямо в лицо врагу. - Я Ивор сын Ивора, урожденный дедич. Мой род сотни лет правит на нашей земле. Когда мятежники убили отца, я пошел сражаться под стяги Кеев, но не собираюсь спасать труса, потерявшего лицо!
        Молчание длилось долго, очень долго. Наконец прозвучал негромкий, чуть сипловатый голос:
        - Ты прав… Садись, Ивор сын Ивора. Расскажи, что там у вас…
        Навко подумал, что Кей забыл - садиться гостю некуда. Но один из кметов бесшумно отступил в темный угол, вернувшись в грубым деревянным табуретом. Улад сел в кресло, сцепил руки и вопросительно поглядел на гостя. Значит, у Навко есть несколько минут, пока он будет рассказывать. Он хотел начать с главного: войско - Кеево и Велги, перемирие, споры среди дедичей. Но в последний миг понял - Улад знает. Надо начать с другого - не такого важного, но неожиданного.
        - Мятежники уже в Коростене, Кей!
        - Чт-то?!
        Он не ошибся - Улад был изумлен. Значит, его лазутчики знают, не все. Оставалось развивать успех.
        - В столице сейчас полсотни сполотов… и триста вооруженных мятежников. Одни в Верхнем Городе, другие в Нижнем…
        Навко думал, что сейчас его спросят, как такое случилось, но вопрос был совсем о другом:
        - А как же Кобник?
        - Кто? О каком кобнике ты спрашиваешь, Кей?
        - Б-брат… К-кей Сварг послал править в Ко-ростень…
        - А-а-а! - теперь можно было засмеяться. - Ты о Лантахе! Это было весело, Кей!
        - Правда? - Улад улыбнулся и откинулся на спинку кресла. - Расскажи, Ивор! Да, ты не голоден? Т-тебя кормили?
        Значит, все идет, как надо. Иначе не называли бы по имени, не предлагали сесть, не спрашивали об ужине. Но зачем Рыжему Волчонку Лантах?
        Навко сел поудобнее, вновь усмехнулся, покачал головой:
        - Ты воевал, Кей. На войне мало смешного. Но над тем, что было в Коростене, смеялись все - и волотичи, и сполоты…
        Да, смешного на войне мало. Разбитые под Коростенем отряды повстанцев отступили в леса, готовясь к долгой, страшной борьбе. Велга спаслась - чудом, истерзанная, но живая - Мать Болот не забыла о ней. Рыжий Волк вновь поселился во дворце наместника. Казалось, все вернулось - сполоты всесильны. Но вдруг…
        Весть о перемирии ошеломила. Рыжий Волк ушел, уводя своих головорезов к старой границе. Но Коростень остался у сполотов, и все ждали, что предатель Антомир вновь будет править столицей. Но Сварг, Железный Сварг, на миг лишился разума - или просто решил пошутить. Наместником Коростеня он назначил не Антомира, а никому не известного человечишку - Лантаха, сельского чаклуна. Одна Мать Болот да Дий, бог сполотов, знают почему. Это и толкнуло Антомира искать другого хозяина. Лантах же занял дворец наместника…
        Приходилось подбирать слова, не забывая, что дедич Ивор, а не Навко, сотник Седой Велги. 0е «повстанцы» - «разбойники». Не «Рыжий Волк» - «наместник»…
        Самого Навко тогда не было в войске волотичей он лежал в забытьи под присмотром старухи-знахарки. Историю рассказали товарищи. Впрочем, ее конец он видел сам.
        …Коростень не знал, чего ждать от выскочки. Но жители сразу же поняли - Кеевы кметы, оставшиеся в столице, сами ни во что не ставят чаклуна. Да и не чаклун он вовсе - кобник, мелкий знахарь, говорят, не особо удачливый. Старший кмет, начальник отряда, думал об одном - как уцелеть среди моря повстанцев. И когда Гуд, тысячник Велги, встретился с ним, предложив договориться, возражать не стал. Повстанцы обещали не тревожить сполотов в Коростене. Те же будут сидеть тихо - очень тихо. О договоренности знали все
        - кроме Лантаха. Он был слишком занят…
        Сначала всех поразило, что новый наместник ходит в двух шубах - куньей и беличьей. Вспомнили Антомира, но старик был болен - ныли кости. Кобник же, отнюдь не хворая, надел не одну шубу, а целых две. На дворе еще стояло лето, пот лил с Лантаха в три ручья, но он героически терпел. Через пару дней перед дворцом наместника кто-то поставил чучело - с собачьей головой и, естественно, в двух собачьих полушубках. Кобник кричал, грозился сжечь город, но жители лишь посмеивались, а сполоты делали вид, что ничего не случилось.
        Тут бы новому наместнику и опомниться. Но на следующий день все были изумлены. Глашатай объявил: каждый из пяти городских концов должен принести наместнику дары - по большой корзине, полной серебра. Все еще не веря, обратились к сполотам, но старший кмет пожал плечами, заявив, что это - не его дело.
        На следующее утро пять огромных корзин уже стояли у дворцового крыльца. Они были полными до краев - жаб, лягушек, ужей и пьявок ловил весь город. На этот раз люди, осмелев, не стали прятаться и вволю полюбовались на то, как Лантах лично открывал корзины. Хохотали даже сполоты, а вечером - невиданное дело! - Кеевы кметы вместе с повстанцами за одним столом пили за здоровье Кобника, который решил не дать им умереть от скуки.
        Лантах шумел, грозился напустить на город мор, глад и трус. Кричал настолько убедительно, что некоторые даже испугались. Но дни шли, ничего не случилось, солнце светило ярко, а глашатай известил о новой воле наместника. Из каждого городского конца велено было привести по дюжине красавиц - на смотрины. Лантаху угодно было подыскать себе невесту.
        Наутро над Моцной площадью стоял лай - пять дюжин очумелых собак - все суки - метались под дворцовыми окнами. Огромная толпа нетерпеливо ждала торжественного выхода наместника - смотрины намечались славные. Но Лантах даже не показался на крыльце. Вскоре все узнали - Кобник велел воинам перебить наглецов, посмевших смеяться над ним. Старший кмет вежливо развел руками: его люди устали после вчерашних учений, придется слегка обождать.
        Самое странное, что Кобник пробыл в городе еще целую неделю и лишь потом сбежал. Его не тронули - только остановили в воротах и надели поверх двух шуб еще три - чтоб не замерз в дороге…
        Улад смеялся долго. Его лицо внезапно помолодело, ожило, и Навко увидел, что Кей действительно очень молод. Наверное, ему давно не приходилось улыбаться.
        - …Четыре недели назад в Коростень вошли мятежники, - закончил Навко. - Теперь Нижний Город у них. Впрочем, сполотов не трогают.
        Именно в Коростене Навко получил приказ от Государыни перехватить Антомирова гонца. Велга спешила к старой границе - приближались войска Рацимира…
        - Велга… - голос Улада внезапно стал тихим и каким-то сиплым. - Она… Какая она сейчас?
        - Н-не видел, - в первый раз растерялся Навко. Откуда ему, Ивору-дедичу, знать о таком? - Говорят, седая стала, Кей. И еще - шрам на щеке. Но такая же… опасная…
        - Да…
        Глаза Улада потухли, лицо вновь посуровело, стало старше. Навко понял - все кончилось. Сейчас его поблагодарят, накормят ужином и отправят восвояси. Может, попроситься на службу? Потереться в Валине несколько дней, что-нибудь придумать… Но зачем он Упаду? Кей не верит волотичам!
        - А г-где сейчас Кобник?
        Навко вновь растерялся, чуть не ответив: «Не знаю». Но память вовремя подсказала - Гуд говорил ему.
        - Вернулся домой. Он живет на полночь от Коростеня. Маленькое село. Кажется, Занки… Точно не помню, Кей.
        - Найдешь?
        Спрошено было походя, равнодушным, даже скучающим тоном, но Навко внезапно почувствовал - клюнуло! Он все-таки понадобился Волчонку! Совсем для другого, не для того, что думалось, но понадобился!
        - Конечно, Кей! Места знакомые.
        - Хорошо.
        Улад встал. Навко тоже, но не вскочил, а поднялся медленно, не спеша. Волчонок должен видеть - перед ним дедич. Дедичу нельзя приказать, нельзя повелеть. Дедича просят - даже если такая просьба равносильна приказу.
        Но о деле больше не говорили. Улад кивнул, коротко бросил, что гостя накормят и разместят, а разговор они продолжат завтра. Оставалось поклониться - с достоинством, в меру, и пройти вслед за молчаливой стражей в маленькую комнату на втором этаже. Там была низкая лежанка, покрытая ковром, поднос с едой - и стражник за тяжелой дубовой дверью.
        За приоткрытым окошком шумел ночной ветер. Дворец спал, даже шагов стражи не было слышно, и Навко почему-то подумал, что здешние кметы на ночь обматывают сапоги сеном. Тихо было за стенами, во дворе, в коридоре, где скучал здоровенный плечистый кмет. В углу комнаты стоял светильник, но огня Навко зажигать не стал. Глаза не видели ничего, кроме синеватой тьмы, зато думалось лучше. До рассвета еще несколько часов, очень долгих часов, но лучше, чтобы позднее осеннее солнце подольше задержалось в Ирии. Многое надо было решить, но решалось трудно.
        …Что будет завтра, Навко догадывался. Волчонку нужен Кобник, и он пошлет к нему гонца - Ивора сына Ивора, дедича, решившего найти себе нового покровителя. Навко подумал, что будь он лазутчиком, которому велели стать своим человеком в Валине, то первый шаг сделан. Очень удачный шаг. Слишком удачный - Навко надеялся побыть по дворце хотя бы несколько дней. Но времени не будет. Его ушлют завтра же-с поручением или просто, если Кей передумает. У него осталась одна ночь. Это тоже немало, но за дверями скучает стражник, дворец полон кметов, а он даже не знает, где искать Алану.
        Навко закрыл глаза и представил себе дворец, каким видел его с площади. Три этажа, семь окон в каждом. Но это одно крыло, то, что выходит на площадь. Где-то там покои Улада, там же и Алана - на третьем этаже, если права толстая торговка. Его же разместили в другом крыле, которое выходит окнами на задний двор. Здесь живет челядь, внизу - сараи, конюшня. Охраны меньше, но в главное крыло не попасть. Стража в переходах, в коридорах и, конечно, у дверей Кеевых покоев. Наверное, Улад сейчас у Аланы… На миг Навко задохнулся от ревности и боли, но тут же приказал себе успокоиться. Потом - все потом! Он отомстит. Он убьет Рыжего Волчонка, Улада Кровавого - пусть для этого понадобится ждать годы, целую жизнь! Но сейчас надо думать об Алане. Она рядом, но не позовешь, не докричишься…
        Внезапно он почувствовал духоту. Встав с лежанки, подошел к окну, пошире открыл слюдяные створки и жадно вдохнул холодный воздух. Вспомнился спор с Матавитом, давний спор - тогда они только услыхали о Велге. Матавит никак не мог понять, зачем брать оружие, зачем лить кровь? Они с Навко - холопы, но старый Ивор к ним добр, кормит, одевает, даже сажает за свой стол. Никого из них не били батогами, даже ругали только за дело. За что воевать? И зачем?
        Тогда Навко горячился, вспоминал Мать Болот, давнюю славу волотичей, говорил о свободе, о чести. Теперь же он твердо знал ответ - без всяких высоких слов. Вот он, ответ - мальчишка с нелепыми усиками, забравший его невесту, его счастье. И такое случилось с сотнями, с тысячами. Но покойный Матавит был прав в другом. За Кеями - сила. Даже сейчас, когда в проклятой семье раздор, в одиночку ничего не сделать…
        Чтобы не думать, забыться, Навко принялся разглядывать пустой двор. Просто так - ради интереса. Будь у него десяток ребят, через этот двор вполне можно проникнуть во дворец и вырезать всех. Охраны почти нет. Вот они, сторожа, спят на соломе у ворот. Правда, ворота заперты, а тын высок, но если подобраться с другой стороны с шестом… Подобраться, зарезать или оглушить двух спящих дураков, зажечь сено - и ждать паники. Начнется пожар, бестолковая беготня, крики - и тут уж ударить основными силами - через главный вход. И резать, резать, резать!
        Так бы он и сделал. Но тогда Алана могла бы погибнуть - в огне или от случайного удара клевцом. Нет, не годится. Даже если б верные парни были под боком…
        Взгляд еще раз скользнул по огромной куче соломы. Сухая - дождей не было уже несколько дней. рядом, словно нарочно - дрова, стена конюшни. Дворец не сгорит - кменный, но шуму будет!
        Да, шуму будет много. И беготни. И бестолкового крика…
        Навко нащупал в темноте мешок, развязал бечевку и достал тряпицу, в которую было завернуто серебряное навершие. Теперь - огниво и что-нибудь тяжелое, чтобы докинуть до ближайшей соломенной кучи. Рука провела по подносу - чашка! Хорошо, очень хорошо! Завернуть, привязать конец тряпки к толстой глиняной ручке…
        Солома вспыхнула сразу - жарко, высоким белым пламенем. Навко засмеялся и лег на лежанку, прикидывая, откуда раздастся первый вопль…
        Коридор был полон дыма. Впереди горели факелы, но света все равно не хватало, люди сталкивались, кричали, хватали друг друга за руки, мешая бежать. Кмет тащил Навко вниз, очумело бормоча одно и тоже: «Горыть! Горыть!». Навко не сопротивлялся - они бежали туда, куда и все прочие. Значит, там будет и Алана.
        Лестница была узкой, и люди полностью забили ее, пытаясь быстрее протиснуться вперед. Женщины, дети, бородатые кметы с вытаращенными от испуга и изумления глазами… Навко и не думал, что во дворце так много народу. Тем лучше - легче затеряться.
        Толпа вываливала во двор. Там бегали кметы, выводя из конюшни беснующихся от ужаса лошадей, кто-то надрывно вопил: «Воды! Воды!», но воду никто не носил, и огонь, охвативший деревянные постройки, уже лизал стены, сложенные из аккуратных серых камней. Среди толпы Навко заметил Улада, окруженного стражей. Кей что-то командовал, отчаянно заикаясь, и Навко еле сдержал ухмылку. Это еще даже не цветочки, Волчонок! Это лишь почки набухают! Женщин в толпе оказалось немало, но Аланы нигде не было. Навко быстро оглянулся - приставленный к нему кмет исчез. Теперь можно не спеша осмотреться. Навко сделал шаг в сторону, но тут крыша ближайшего сарая дрогнула, горящие бревна начали одно за другим падать вниз, прямо под ноги растерявшимся людям. Толпа отпрянула, отбросив Навко в сторону. Он успел подумать, что нелепо погибать под ногами очумевших от ужаса холопов, - и тут же увидел Алану.
        Девушка стояла в окружении нескольких служанок. На ней был длинный плащ, светлые волосы рассыпались по плечам, в зеленых глазах отражалось пламя. Алана смотрела в сторону, и Навко несколько мгновений не решался ее окликнуть - словно окаменел. Но тут девушка повернула голову-и взгляды их встретились.
        Кажется, она закричала, но опомнилась, зажав рот ладонью. Страх в широко раскрытых глазах сменился радостью и облегчением - невиданным, невероятным. Губы шевельнулись, и Навко скорее угадал, чем услышал:
        - Жив!
        Времени не было. Сейчас служанки опомнятся, довернутся, сейчас придут в себя кметы и оттеснят его от девушки…
        - Жди! - он крикнул, надеясь, что в суете никто не поймет, не услышит - кроме нее. И тут же сквозь крики, сквозь треск горящего дерева, донеслось еле уловимое:
        - Дождусь! Береги себя…
        Его толкнули, отбросили в сторону, чуть не сбили с ног, но Навко ничего не чувствовал - ни боли, ни запаха гари, от которого раздирало кашлем горло. Перед глазами стояло ее лицо. «Дождусь!» И впервые с той минуты, когда сполотское копье ударило в грудь, бросив на залитую кровью землю, Навко почувствовал себя победителем. Не зря! Все - не зря! Ты не всемогущ, Кей Улад! Навко, навий подкидыш, вернет свое счастье - вопреки тебе, вопреки всем Кеям на свете! И да поможет им с Аланой Мать Болот!
        Топот коней среди пустого осеннего леса оглушал, словно ехали не двое, а целая сотня. Навко то и дело всматривался вперед, надеясь загодя заметить опасность. Бояться вроде бы и нечего - земля улебов позади, значит, встретить их могут лишь люди Велги. Навко знал тайное слово, их, конечно, пропустят, но встречаться со своими не хотелось. Он объяснится с Велгой сам
        - позже. А пока надо спешить, погоняя коня, хотя сытый холеный жеребец из валинской конюшни мчался, как стрела, брезгливо попирая точеными ногами лесную дорогу.
        Рядом, бок о бок, на таком же коне скакал Тымчак, здоровенный парень с наивным веснушчатым лицом. За эти дни они обменялись едва ли десятком слов. В разговоры улеб не вступал, а на все вопросы отвечал неизменным: «Га?». Если же надо было подумать, он бросал «Чекай-чекай!» и впадал в молчание, после чего кивком выражал согласие или, напротив, отказ.
        Тымчака навязал ему Улад. Спорить не приходилось - Кей, конечно, не верил заброде-волоти-чу. Наивный Тымчак вовсе не был наивен. Навко встречал таких, спокойных, внешне медлительных, даже неуклюжих, и понимал - улеб убьет его, не задумываясь. Не знал лишь, что именно приказал Тымчаку Улад. Но до Занок, где обретается Лантах, бояться нечего. Парень будет беречь его - как пес, как прирученный волк.
        …Когда они с Тымчаком покидали дворец, в воздухе стояла гарь, сгоревшие бревна еще дымились, а к обитой кожей «кобыле» привязывали одного из проспавших пожар стражников - бить кнутом до смерти. Другой, белый как мел, стоял рядом, покорно дожидаясь своей очереди. Навко лишь хмыкнул - так вам и надо, сволочи! Двумя врагами меньше - тоже хорошо!
        Рыжий Волчонок был немногословен, приказ короток и ясен: найти Лантаха-кобника, передать, что Кей Улад помнит его слова, ждет помощи - и вернуться с ответом. На все давалось пятнадцать дней - две недели и день в запасе. Ему предложили самому выбрать коня из сгоревшей ночью конюшни и взять оружие в дворцовой кладовой. Навко не отказался, выбрав белогривого серого красавца в богатой сбруе, а заодно - прекрасный франкский меч, кольчугу и шлем. Улад был готов дать и серебро, но Навко гордо покачал головой. Он не наемник. Их расчет с Кеем впереди.
        Тымчака он получил впридачу - для пущей безопасности - и с тех пор каждый миг чувствовал что рядом с ним скачет смерть. Навко умел - научился - драться, даже сносно владел мечом, что было редкостью среди волотичей, однако понимал, что один на один ему против улеба не выстоять. Но открытой схватки не будет. Или они оба выживут, или кто-то погибнет - внезапно, от удара в спину. Время от времени Навко ощущал противный холодок между лопаток, словно нож уже готов вонзиться в тело, пробив тонкие кольчужные кольца. Несколько раз, просыпаясь ночью у погасшего костра, он хотел избавиться от наваждения, зарубив опасного спутника, но каждый раз рука, тянувшаяся к мечу, замирала. Рано, еще рано! Этот улеб с наивным веснушчатым лицом может пригодиться…
        Тымчак спутал все планы. В то утро, слушая Волчонка, Навко знал, что следует делать. Он поедет, но не в Занки, к Кобнику, а прямо к Велге. Правительница должна знать все - и о Баюре, и о том, что творится в Валине. Он, сотник Навко, не нарушил приказ, напротив - проник в логово Улада Убийцы, Улада Кровавого, и узнал главное:
        Рыжий Волчонок готовится стать Светлым. Значит - война; значит, войско улебов ударит на волотичей с заката. Велга поймет, оценит сделанное. И тогда Навко попросит помощи - чтобы выручить Алану. Правительница не откажет - не должна.
        Но теперь думать об этом поздно. Тымчак следит за каждым шагом, за каждым словом. Убрать соглядатая? Если Навко вернется один, Улад не поверит. Он неглуп, молодой Кей, очень неглуп. Значит, нужно, чтобы верный пес Улада подтвердил - все в порядке, все сделано правильно. Впрочем, дело несложное - найти Лантаха, переговорить, вернуться с ответом. А если предатель-Кобник и вправду способен помочь Уладу, то Навко знал, что делать. Изменником он не будет - мертвый чаклун ничем не поможет Волчонку! Но в таланты Кобника не верилось, иначе бы не выгнали его из Коростеня, как паршивую собаку. Странно, что Улад верит проходимцу!
        Навко вновь покосился на Тымчака. Тот уловил его взгляд и внезапно усмехнулся - ощерился крепкими желтыми зубами. Впрочем, усмешка была добродушной, парень словно говорил: «Не бойся, волотич! Доберемся!». Навко улыбнулся в ответ и вновь стал глядеть вперед. Скоро перекресток, а там - налево, в обход Коростеня. Места глухие, если повезет, они никого не встретят дорогой - разве что неосторожного медведя. Зверей Навко не боялся - он давно понял, что страшнее человека на земле никого нет.
        Занки война обошла стороной. Даже местный дедич - и тот уцелел, как ни в чем не бывало продолжая править в поселке. С дедичем - хитрым одноглазым старикашкой - они и столкнулись первым делом, как только миновали ворота. Кланяться друг другу не стали, но старик оказался приветлив, охотно отвечая на вопросы неожиданных гостей. Он тут же подтвердил, что знает Лантаха-кобника. И все его здесь знают. Кобниками были его дед, отец, дядя, и сам Лантах - чаклун неплохой, «справный» и «справу» свою знает. Да только обижают его злые люди, из поселка прогнать хотели, даже убить, и он, бедняга, целый год прятался. Но теперь, хвала Матери Болот, все успокоилось, и Лантах вернулся. Нет, в самом поселке он не живет, а обретается в старом зимовнике, отсюда в двух верстах. Живет один, в гости не ходит - видать, отдыхает после странствий.
        Дедич охотно указал дорогу и даже подробно объяснил, возле какого дерева сворачивать и как проехать, чтобы не угодить прямиком в болото. Было ясно: старик спешит поскорее спровадить нежданых гостей, к тому же вооруженных по-сполотски. Ни он, ни жители поселка не желали ссориться ни с Кеевыми кметами, ни с воинами Велги. В иное время Навко не преминул бы разобраться с этими хитрецами, но сейчас лишь поблагодарил и повернул коня на еле приметную среди - деревьев тропу. Но Тымчак остановил его, ухмыльнулся и поехал первым. Возражать Навко не стал - пусть его спутник получает стрелу в грудь, если местные затейники установили на тропе самострел.
        Зимовник оказался действительно старым, да и на зимовник не похожим. Вросший в землю домишко, крытый соломой, сарайчик да колодец с высоким срубом. Ни на тропе, ни у дома никого не оказалось. Похоже, местные жители редко навещали чаклуна.
        Навко соскочил с коня, быстро привязал его к ближайшему дереву и направился к избушке. Он уже был у ступенек, ведущих вниз (дверь дома напоминала вход в землянку), когда шедший рядом Тымчак внезапно остановился и прислушался.
        - Чекай-чекай! - шепнул он, подумал и, кивнув на маленькое, затянутое бычьим пузырем окно, показал два пальца.
        Итак, хозяин в доме не один. Беды в этом не было, даже если гость вооружен. Повстанцев можно не бояться, а с разбойником они вдвоем справятся. Навко показал рукой на вход, Тымчак почесал затылок, но затем согласно кивнул.
        Дверь открылась с громким скрипом, и сразу же послышался странный звук. В первый миг Навко не смог сообразить, на затем облегченно перевел дух. Филин! Не иначе Кобник держит его вместо кошки.
        Филин и был первым, кого Навко увидел. Птица сидела на толстом деревянном рожне и дремала, уткнувшись кривым клювом в серую грудь. При виде гостей желтые глаза на мгновенье раскрылись, вновь послышалось уханье, и Навко решил, что птица больше напоминает сторожевого пса.
        - Чолом! - Навко снял шлем и всмотрелся в полумрак. Стол, огромный сундук у окошка, две длинные лавки, большеглазый идол в углу. На лавке сидели двое. Один уже успел вскочить, другой - повыше ростом, в темном плаще с капюшоном, остался сидеть, глядя куда-то в сторону.
        - Ты Лантах-кобник?
        Человек, вставший с лавки, согласно закивал. Он оказался невысок, с короткой пегой бороден-кой и маленькими испуганными глазками.
        - Кобник я, кобник… Заходите, гости дорогие, прошу, прошу. Как доехали, как добрались? Кваску, кваску желаете?
        Скороговорка не могла скрыть страха, и Навко еле удержался, чтобы не передать предателю привет от благодарных жителей Коростеня. И на этакого сморчка надеется Улад!
        Кобник застыл на месте, выжидательно глядя на гостей, рядом шумно дышал Тымчак, и Навко понял, что пора начинать.
        - Я - Ивор сын Ивора. Меня прислал Кей Улад. Ты обещал ему помощь.
        - Вспомнил! Кей Улад вспомнил! - страх сменился радостью. Лантах взмахнул руками и затараторил так быстро, что Навко еле успевал понимать его скороговорку. Он, Кобник, знал, он надеялся, он и сон видел - синица прилетала, да не одна, а с зимородком вместе, а тот зимородок орлиное перо в клюве держал. И это хорошо, что Кей Улад о нем вспомнил, самое время, и он, конечно, поможет, ведь он кобник, кобник, кобник, он и туман наведет, и храбрости добавит, и сон растолкует…
        Лантах поспешил усадить гостей на свободную лавку, вручив каждому по корчаге с квасом. Пить Навко не стал - уж больно место опасное - и продолжал слушать болтовню хозяина. Кобник был рад, даже очень рад - но почему-то Навко ему не верил. Чем-то Лантах напоминал купчишку, спешившего продать залежалый товар. Между тем человек в темном плаще по-прежнему глядел в окно, казалось, не обращая внимания на происходящее.
        А Кобник продолжал говорить, что люди вокруг злые, злые, злые, и они его не любят, не любят, не любят и даже обижают, обижают… И тут вновь послышался странный звук. Навко вспомнил о филине, невольно оглянулся, но серая птица спала. Звук повторился - и стало ясно, что желтоглазый ни при чем. Филины не зевают, раскрывая во всю ширь зубастый рот. Зевал Тымчак. Да так отчаянно, что Навко даже перестал следить за болтовней Лантаха. Улеб отчаянно тер веснушчатое лицо пятерней, дергал себя за волосы - но вновь и вновь зевал. И вот глаза закрылись, голова откинулась в сторону, и Тымчак мирно захрапел, привалившись спиной к бревенчатой стене.
        - Получилось! Получилось! - Кобник радостно потер ладоши и поглядел на человека в капюшоне. Тот медленно встал. На Навко в упор взглянули большие светлые глаза:
        - Мы решили, что твой спутник устал, Ивор сын Ивора. Пусть поспит. По-моему, так будет лучше.
        - Кому? - Навко вскочил, рука легла на рукоять меча. Они с Тымчаком не друзья, совсем не друзья, но все-таки…
        - Тебе. И нам тоже. А потом мы вместе решим, что ему приснится. Лучше всего - наш разговор, но другой - не тот, что у нас будет сейчас.
        - У нас? - Навко недоверчиво покосился на говорившего. Этот никак не походил на зарвавшегося купчишку, спешащего сбыть гниль. Голос неизвестного был холодным, властным, глаза смотрели без страха, даже с легкой насмешкой.
        - Ты же приехал к чаклуну, правда? Так что не удивляйся, Ивор сын Ивора. Мы с братом решили, что тебе будет проще говорить без твоего спутника.
        «С братом»? Неужели эти двое - братья? Или чаклуны так называют друг друга?
        - Лантах - мой младший брат, - понял его неизвестный. - Можешь звать меня Ямас. Это имя не хуже, чем Ивор… Ты приехал очень удачно…
        - Мы сразу поняли, поняли… - вмешался было Кобник, но резкий жест остановил его.
        - Печь на дворе, брат. Подумай об обеде. Лантах явно хотел возразить, но затем покорно кивнул и вышел, прикрыв скрипящую дверь. Навко старался сохранять спокойствие, хотя все щло явно не так. Кажется, они нарвались на настоящего чаклуна. Во всяком случае, Ямас понял, что никакой Навко не Ивор. И что за имя - «Ямас»? У волотичей такого нет, у сполотов - тоже…
        - Я - рахман, если тебе это что-то говорит.
        - Рахман? - удивился Навко. - Но ведь рахманы - тоже чаклуны!
        Смех - негромкий и какой-то обидный. Ямас покачал головой:
        - Дожили! Нас, Рожденных Дважды, считают колдунами! Мы не чаклуны, Ивор сын Ивора! Но сейчас не это важно. Кей Улад просит помощи у моего брата. Он очень неблагодарный человек, твой Кей! Мой брат чуть не погиб, помогая ему и Кею Сваргу.
        - И предавая свой народ! - не выдержал Навко.
        - Ах вот как! Кажется, начинаю понимать… Бедняга Лантах ошибся не тогда, когда попытался править Коростенем. Он ошибся раньше. Скажем, обратился не к тому богу. И другие боги, а точнее - Силы, лишили его всего, что мой брат умел. Потому в Коростене он не мог даже вызвать легкий дождик. Сейчас он кое-что умеет - не без моей помощи. Ты это уже видел, Ивор. Но к Извиру обращаться уже не станет. Зато Упаду могу помочь я.
        Навко понял далеко не все, но главное стало ясно. Он не ошибся - Кобник мало что может. И очень хорошо! А что делать с этим?
        - Вижу, ты не любишь Кеев, Ивор. Тут мы едины. Но ты готов помочь Уладу, я - тоже. Я скажу, что надо делать, а ты передашь Кею. Мы оба добьемся того, чего хотим.
        Навко был уже готов согласиться, но опомнился.
        - Мы не поняли друг друга, Ямас, брат Лантаха. И, наверное, не поймем.
        - Почему? - густые брови удивленно поднялись. - Ты же ехал к моему брату…
        - Но не к тебе! Твой брат - вроде девки, что ходит по шатрам кметов. За лишнюю шубу он готов служить даже лешему. А чего хочешь ты?
        Дверь скрипнула. В проем заглянула физиономия Кобника, словно чаклун догадался, что речь идет о нем. Но Ямас махнул рукой, и Лантах тут же исчез.
        - Вот как ты заговорил, Ивор! Тогда давай попытаемся понять друг друга.
        - Хорошо! - Навко покосился на Тымчака, но тот вовсю похрапывал, счастливо улыбаясь во сне. - Я-из войска Велги. Рыжий Волчонок украл мою невесту. Я убил предателя, который шел в Валин, и занял его место. Улад послал меня сюда…
        - И ты выполнишь его приказ, вернешься и попытаешься освободить свою девушку…
        Рахман задумался, затем черный капюшон кивнул:
        - Вот теперь ты не лжешь, Ивор! Странно, люди редко говорят правду. Иногда кажется, что ложь - это заразная болезнь… Хорошо, ради такого редкого случая я тоже приоткрою тебе правду. Только краешек - но ты поймешь…
        Ямас присел на лавку и на миг задумался.
        - Попытаюсь говорить проще. Когда-то этой землей правили мы, Рожденные Дважды. Все остальные - воины, землепашцы, торговцы - слушались нас. И такой порядок был справедлив, ибо установлен самим Небом. Но много веков назад Кеи разгромили нашу державу и стали править сами. Они смешали всех - жрецов, воинов, рабов. Мы остались, но превратились в лесных чаклунов. Нас, рахманов, немного. Мы стали умнее, и теперь рахманом может стать лишь тот, кто отмечен семью добродетелями. Я смог стать, мой брат - нет, хотя оба мы из рахманского рода…
        Навко слушал без удивления. Все это было очень давно. Мало ли кто правил Орией? Просто у рахманов оказалась долгая память.
        - Когда-то Кеи преследовали нас. Затем оставили в покое, и мы не вмешивались в державные дела. Но с недавнего времени кое-что изменилось. Патар - глава нашего братства - слишком сдружился с покойным Кеем Мезанмиром. Мы были против - Кеи всегда останутся чужими. Мы даже надеялись, что настала пора вернуть истинный порядок, завещанный нам Небом. Но Патар нас не слушал и помогал Светлому. И случилась беда…
        В дверь вновь заглянул Кобник и тут же исчез. Ямас медленно подошел к окну:
        - Бедняга! Пытается подслушать! Говорил я ему, что не всякое любопытство к добру! Он с детства такой… Так вот, случилась беда…
        - Для кого? - не удержался Навко. - Для вас?
        - Нет. Для всех. Ты многое не поймешь, воин Велги, но кое-что ясно даже ребенку. Наши предки владели оружием - страшным, поистине чудовищным. Оно чуть не уничтожило мир. Никакое колдовство, даже если соберутся все чаклуны Земли, не способно совершить такое. Говорят, тогда погибли тысячи тысяч людей. Тысячи тысяч! Ты представляешь, сколько это, Ивор?
        Навко попытался представить - шеренга из тысячи воинов, и таких шеренг тоже тысяча…
        - Это оружие было спрятано. Но Патар узнал, как его найти. Узнал - и сказал Светлому…
        Навко внезапно поверил. Убедили не столько слова, сколько то, как они сказаны. Рахман говорил правду, и от этой правды стало холодно, словно на сердце положили кусок льда.
        - Кеи… Значит, они теперь могут…
        - Еще нет. Хвала Небу, нет. Но остался всего один шаг…
        Ямас умолк, давая собеседнику время осмыслить услышанное. Затем усмехнулся:
        - Ты можешь спросить, при чем тут Рыжий Волчонок и почему я собираюсь ему помочь? Все просто. Кей Мезанмир и Патар послали за тайной двоих. Одного рахмана и Войчемира, племянника Светлого. Мне удалось опередить их и прибыть раньше в… В один мертвый город. Меня чуть не нашли - обнаружили мой челнок, но они оказались не слишком внимательны. Итак, тайну сейчас знают четверо - Патар, этот рахман, Кей Войчемир, и я. Светлый так и не успел ничего узнать - к великому счастью. Мы, рахманы, будем молчать, но Кей Войчемир может проговориться. Сейчас он бежал из Савмата к Сваргу. Теперь понимаешь?
        - Сварг… Рыжий Волк может получить это оружие? - Навко вновь почувствовал холод в груди.
        - Да. И Сварг может применить его, ведь у Кея Рацимира большая армия. Догадываешься, что будет дальше?
        Догадаться было несложно. Рыжий Волк победит брата. При этом погибнут тысячи, а затем Сварг вспомнит о волотичах…
        - И ты, Ямас, хочешь, чтобы оружие досталось Уладу?
        Рахман покачал головой:
        - О таком страшно и подумать. Кей Улад - еще мальчишка. Злой, обиженный и очень жестокий мальчишка. Нет, Ивор сын Ивора! Я хочу, чтобы это оружие исчезло навсегда! Представь: Рыжий Волчонок узнает об оружии, о том, что брат, чуть не убивший его самого, почти что держит в руках то, что сделает его всемогущим. Согласится ли он уничтожить это оружие, чтобы оно не досталось никому?
        Вспомнилось испуганное лицо с нелепыми усиками. Не будь Сварга, Волчонок и сам протянул бы руку к такому могуществу, но сейчас…
        - У него не будет выбора, Ямас!
        - Надеюсь. Ты можешь спросить, почему я не попросил помощи у Велги? Она не захочет владеть тем, что уничтожит целую страну, но она не одна. Представь, кто-то из ваших обиженных захочет отомстить сполотам…
        Вспомнился Гуд, у которого погибла вся семья, его друзья, тоже похоронившие близких, - и Навко понял, что Ямас прав. И Велга - Седая Велга… Удержит ли она руку, если представится возможность отомстить?
        - Наверное, Небо захотело, чтобы я встретил тебя, Ивор. Ты хочешь вернуть свою девушку - и это лучше, чем желать гибели тысяч людей. Ты окажешь Уладу услугу, за которую можно потребовать любую награду. А я выполню то, что должен… Или тебе тоже хочется отомстить?
        Навко вздрогнул от неожиданности. Он представил, как берет волшебный жезл или надевает на палец волшебное кольцо…
        - Наверное, хочу, - голос прозвучал почему-то хрипло, неуверенно. - Но больше всего я хочу спасти Алану. И мстить надо Кеям, а не всем сполотам…
        - А ты был уверен, что мы не договоримся! - Ямас усмехнулся и провел ладонью по лбу. - Слушай! Оружием не может воспользоваться каждый. Нужен человек-Ключ, без него смерть никогда не проснется. Я не знаю точно, кто он. Но знаю село, где он живет. Если Сварг захочет, он найдет нужного человека, поэтому надо спешить.
        Навко кивнул, хотя не очень понимал, что следует сделать. Найти этого человека раньше, чем это сделает Рыжий Волк? Но как искать? Рахман не скажет, иначе секрет перестанет быть секретом. Посоветовать жителям бежать, спрятаться? Но Кеевы кметы легко найдут беглецов. И тут Навко догадался, что имеет в виду рахман.
        - Надо убить… Всех?
        - Да. Всех - иначе можно отдать Ключ в руки Сварга…
        На душе стало мерзко. Всех! Значит, детей, женщин, стариков! Они же ни в чем не виноваты!
        - Чье это село? Наше?
        - Сполотское…
        На миг стало легче, но Навко покачал головой:
        - Сполоты убивали наших детей. Но мы не сполоты!
        Ямас молчал, и в душе у Навко начала закипать злость. Рахман хочет убивать чужими руками! его - или Улада. Ямасу попросту нужен палач!
        - Решай сам, Ивор! Без меня тебе не выручить твою девушку. От моего брата мало толку, и твоя услуга будет стоить недорого…
        Двери вновь заскрипели, и в проем просунулась пегая бороденка Кобника.
        - Тебе чего? - голос Ямаса прозвучал сурово, даже зло.
        - Так обед, обед же! - растерянно проговорил Лантах. - Приготовил! Грибы, грибы вкусные, сам жарил, жарил…
        Рахман скривился, затем вздохнул:
        - Ты прав, брат. Наш гость проголодался. Поговорим позже.
        Обед оказался и вправду хорош. Ели во дворе, за невысоким деревянным столом. Тымчака будить не стали - уж больно сладко спал парень! Навко не преминул похвалить стряпню - и грибы, и кашу, и квас, чем весьма порадовал пегобородого хозяина - но сам даже не почувствовал вкуса. Не до того - сейчас предстояло решать. И от этого будет зависеть очень многое…
        Кобник тараторил, что в этом году грибов много, много, много, и рябины много, значит зимой будет холодно, холодно, а из рябины надо варить узвар, от него и сердцу польза, и селезенке опять же польза… Навко согласно кивал, ничего не слыша. Перед глазами стояло лицо Аланы. «Дождусь…» Она верит - он дал ей надежду. И он, Навко-подкидыш, проклянет сам себя, если обманет любимую. Но что, если Ямас задумал измену? Он рахман, у него свои дела. Выход один - обо всем доложить Велге. Но тогда он ничем не сможет помочь Алане…
        После обеда Кобник позвал всех в дом, но Ямас отмахнулся и увел Навко в лес, на узкую тропу, петлявшую между старых вековых лиственниц. Вначале шли молча, затем рахман остановился и внезапно взял Навко за локоть:
        - Погоди! Ты снова не веришь мне, Ивор! Почему? Я был честен с тобой!
        Навко задумался, но затем решил сказать правду:
        - Говорят, у огров есть игра. Она называется «Смерть Царя». Там передвигают деревянные фигурки по доске, чтобы загнать одну из фигурок в угол. Для тебя, рахман, мы все - такие фигурки.
        Ямас покачал головой:
        - Как мне тебя убедить? Если бы я был могучим чаклуном из сказки, то наколдовал бы летающий ковер, и на этом ковре ты бы увез свою невесту. Но тогда тебе не стало бы дела до остального…
        - Под Коростенем мне было дело до всего остального, рахман! Я был на правом фланге «Вечера Потрясения». Вся моя сотня осталась там. И я остался тоже. А ты, ненавистник Кеев, прятался в кустах!
        Лицо Ямаса внезапно дернулось:
        - Да, я прятался в кустах, Ивор сын Ивора! Мы, рахманы, не берем в руки оружия. Но подумай, откуда у волотичей серебро? Откуда мечи и кони? Кто нашел Велгу? Ведь она…
        Он не договорил, но сказанного хватило. Навко, конечно, знал, что волотичам помогают. Это было тайной, но многие догадывались, что у Велги есть сильные друзья.
        - Но для чего? Для чего, рахман? Чтобы Кеи погибли, и вы вновь владели Орией? Ямас покачал головой:
        - Кеи погибнут. Они перебьют друг друга без нашей помощи. И мы восстановим древний порядок. Но мы не будем господами! Просто каждый займется своим делом - и все будут свободны.
        Навко усмехнулся и поглядел в серое осеннее небо:
        - Кеи тоже умеют говорить красиво. Лучше скажи, кто тогда будет править в Коростене? Рахман грустно усмехнулся:
        - Тебя заботит только это? В Коростене будет править Велга. И, возможно, не только в Коростене. Иначе зачем нам все это? Среди ее советников уже сейчас есть Рожденные Дважды. Понимаешь?
        Нет, Навко не понимал, но спорить расхотелось. Главное ясно - игра «Смерть Царя» в самом разгаре. Если он согласится, его деревянная фигура сумеет сделать нужный ход…
        - Ты не все учел, Ямас. Если я расскажу Уладу о древнем оружии, он может поступить совсем по-другому. Как - не знаю, ж соблазн слишком велик. Вдруг он захочет сторговаться с Рацимиром?
        Рахман вновь остановился, густые брови удивленно приподнялись:
        - Пожалуй… А ты умен, Ивор! Что же ты предлагаешь?
        Навко улыбнулся:
        - В избе на лавке спит один славный парень. Ему надо рассказать об оружии, но чуть по-иному. А затем сделать так, чтобы ему очень захотелось уехать в Валин - без меня. Остальное я сделаю сам…
        Проснувшись, Тымчак первым делом произнес непременное «Га?» и схватился за меч. Убедившись, что меч не нужен, он виновато улыбнулся и покорно проследовал во двор, где был накормлен грибами и кашей. Пока он ел, споро работая деревянной ложкой, Навко вновь и вновь продумывал свои план. Должно выйти - если эти двое помогут и если им всем немного повезет.
        Об оружии Тымчаку рассказал не Навко, а сам Ямас. Рассказ действительно звучал чуть иначе. Кей Сварг уже посылал своих людей в далекое село. Он уже почти догадался. Более того, его кметы уже спешат к неведомому месту, где спрятано оружие…
        Тымчак слушал, широко раскрыв глаза, затем кивнул и вопросительно поглядел на своего спутника.
        - Поедешь в Валин, - велел Навко. - Скажешь Кею Уладу, что Лантах-кобник согласен помочь, - и о том, что сейчас слышал. Ехать надо немедленно…
        Парень почесал затылок, проговорил «Чекай-чекай!» и погрузился в раздумье. Затем покачал головой, показал два пальца и кивнул в сторону далекого Валина. Стало ясно - поедут они только вдвоем.
        - Ехать надо сейчас! - повторил Навко и мельком взглянул на рахмана. - Немедленно!
        Тымчак нахмурился, вновь показал два пальца и, словно ненароком, положил руку на рукоять меча. И вдруг его лицо странно изменилось. Глаза удивленно моргнули, челюсть дернулась, рот приоткрылся.
        - Га?
        Тымчак неуверенно встал, поклонился и, чуть пошатываясь, вышел на двор. Навко последовал за ним. Парень шел, время от времени оглядываясь, причем на лице его сохранялось выражение крайнего удивления. Наконец Тымчак отвязал коня, поклонился Кобнику, все это время ожидавшему у опустевшего обеденного стола, и через минуту послышался стук копыт. Навко подождал и, убедившись, что улеб не собирается возвращаться, повернулся к Ямасу:
        - Он не поймет?
        - Не поймет, не поймет! - откликнулся вместо рахмана Кобник. - Он будет ехать и удивляться, все время удивляться…
        - Так можно каждого? - Навко внезапно почувствовал озноб.
        - Не каждого, - усмехнулся Ямас. - Тебя - нет. Но такие, как этот парень, имеют только одну мысль. И если эту мысль сделать немного другой… Ты тоже уезжаешь, Ивор?
        - Да, - кивнул Навко. - Мне надо на полночь.
        На полночь от Коростеня стояло несколько повстанческих отрядов, с командирами которых Навко был хорошо знаком. Это были молодые отчаянные ребята, рвавшиеся в бой с проклятыми сполотами. Они не признавали перемирия, и только строгий приказ Велги сдерживал их порыв. Навко рассчитывал, что легко сможет с ними договориться. Но случилось неожиданное. В первом же отряде, расположенном всего в пяти часах пути от жилища Кобника, он встретил самого Гуда, тысячника Велги, правую руку Государыни.
        Вначале встреча испугала. Тысячник знал, куда и зачем уехал Навко. Его появление здесь, конечно, вызовет вопросы, а Гуд не только суров, но и весьма подозрителен. Но затем Навко понял, что ему по-настоящему повезло. Мать Болот все-таки вспомнила о нем.
        Не дожидаясь вопросов, от отвел Гуда в сторону и рассказал ему о Валине. Не все - но главное. Он честно признался, что нарушил приказ, но иначе было нельзя. Проклятый предатель и сын предателя Баюр успел рассказать ему много важного, и эти сведения требовалось немедленно проверить. Поэтому он, сотник Навко, решил пробраться в Валин. И не зря. Кей Улад готовится к войне, и улебы поддержат его. Значит, надо ждать грозу с заката. Волотичи в кольце - Сварг, Рацимир, Улад - весь волчий выводок…
        Гуд слушал, не перебивая, мрачное, покрытое шрамами лицо хмурилось. Навко знал, что тысячник тоже рвется в бой. Перемирие ему - кость в горле.
        - Ты сделал большое дело, сотник, - наконец проговорил он. - Велга не ждет войны так скоро. Сейчас Сварг готовится к битве с Рацимиром…
        Навко поинтересовался, что сейчас на старой границе. Оказалось, Рацимир успел собрать огромное войско. У Сварга сил меньше - вдвое, а то и втрое.
        - Велга считает, что Рыжий Волк будет разбит, - закончил он. - Но тогда нам придется воевать с Рацимиром. А мы еще не готовы. Нужно оружие, серебро, а главное, время. А если нападет Улад…
        Навко взглянул на мрачного, сурового тысячника и решился:
        - Можно кое-что придумать, Гуд. Если получится, Рацимир не скоро вспомнит о брате - и о нас тоже…
        И он предложил то, о чем подумал сразу, как только услыхал, где находится загадочное село. Отряды повстанцев переходят границу. Пусть сполоты почувствуют, что такое война! Несколько отрядов будут нападать на села, перережут дороги, а главный ударит прямо на Савмат.
        Глаза Гуда вспыхнули, и Навко понял, что выиграл. Тысячник не сможет отказаться от такого. Пройти огнем и мечом по земле врага! Отомстить - за сожженные села, за погибших друзей и родных - за все. И напугать - до смерти.
        - Рацимиру придется отвести войска, - подытожил он. - У нас появится время.
        - И вся Ория поймет, чего стоит похвальба Кеев, - Гуд довольно усмехнулся. - Велге говорить не будем - пока… Здесь поблизости стоят четыре наших отряда. Я пойду прямо на Савмат…
        Это и был крючок, на который попался тысячник. Если бы Навко предложил сжечь неведомое село на реке Быстрице, Гуд едва ли согласился на это. Но удар будет нанесен прямо в сердце врага - по Савмату! Отряд Навко отвлечет внимание - не больше.
        Тысячник достал свиток бересты и осторожно развернул. Навко поразился - мапа! Настоящая мапа, и на ней не Коростень, не земля волотичей, а Савмат! Гуд, усмехнувшись, пояснил, что мапа досталась ему еще в начале лета, когда его отряд захватил Коростень. Мапе не было цены. Земля сполотов: города, села, дороги, реки - все перед глазами. Вот он, Савмат - маленькие вежи, домики, рядом - распластавший крылья Кеев Орел. Навко сделал вид, что рассматривает дороги, ведущие к вражеской столице, слушает Гуда, увлеченно рассуждавшего о будущем броске в тыл врага, но глаза искали совсем иное. Ямас говорил, что село находится на полночь от Савмата… Есть! Река Быстрица, а вот и маленький домик, как раз на изгибе. Читать Навко умел лишь с пятого на десятое, но разобрать нужное слово все же смог. Калачка! Все верно, все, как рассказывал рахман. А вот и дороги - главная и еще три, похуже, но тоже проходимые. Если незаметно проскользнуть через приграничный лес, а затем свернуть прямо на полночь…
        Гуда не требовалось подгонять. В тот же день он разослал гонцов во все соседние отряды. И Навко понял - замысел удался. Теперь тысячник уверен, что это его идея, его план. Славный парень Навко лишь подсказал кое-какие мелочи. Сотнику Навко беспокоиться нечего. Если Велга будет недовольна, вся вина падет на Гуда.
        Молодые сотники, прибывшие на совет, не верили своим ушам. Наконец-то! Свершилось то, о чем не решались даже мечтать. Война на земле надменных сполотов! Поход на Савмат! Все, конечно, понимали, что это лишь набег, что назад вернутся немногие, но смерти никто не боялся. Десятки, сотни лет волотичи только отбивались. И вот настал час мести.
        Никто и не спросил, одобряет ли Правительница этот смелый план. К чему спрашивать? Ведь приказ отдает сам Гуд, тот, кто взял Коростень, кто командовал «Вечером Потрясения» в кровавой и славной битве! Да и перемирие оставалось в силе. Его заключили со Сваргом, а бороду выщиплют у его братца! Ничего, сначала черного, а потом уже рыжего! Спорили о другом - кому идти на столицу сполотов. Ругались до хрипоты, и когда тысячник, наконец, назвал два отряда, которые намеревался взять с собой, остальные едва сдерживались, чтобы не расплакаться от обиды.
        Навко легко получил под свое командование один из отрядов. Одобрили и направление - шум на полночи отвлечет сполотов от Савмата. И тогда ударят сотни Гуда…
        Кто-то со смехом заметил, что Рыжий Волк должен быть им благодарен. Ведь побьют-то Рацимира! Ответом был дружный хохот, но Навко внезапно понял, что так оно и есть. Более того, хорошо бы подбросить в Савмат слушок, что волотичи сговорились с Рыжим Волком! Вначале его не поняли, но затем Гуд хлопнул Навко по плечу и заявил, что так они и сделают. Чем сильнее поссорится Кеи, тем легче будет Краю. Пусть Рацимир и Сварг вцепятся друг другу в глотки! А потом найдется время и для Улада. И тогда конец проклятой семье!
        После совета пили, поминали погибших друзей, хвастали подвигами - прошлыми и будущими, предрекая гибель надменным сполотам. Разгоряченный хмелем, Гуд не удержался и рассказал товарищам о славном парне Навко, который не побоялся проникнуть во вражий Валин, чтобы разведать замыслы Рыжего Волчонка. Посыпались поздравления, Навко хлопали по плечу, пили за его здоровье и назначали встречу в Самвате, в Кеевом Детинце. Навко отмалчивался, пил, не хмелея, и никак не мог понять, что идет не так. Внезапно показалось, будто лицо соседа, подающего ему чашу старого меда, начало меняться. Нос заострился, ввалились щеки, под глазами проступили черные пятна. И вот вместо молодого сотника имени которого Навко не запомнил, рядом с ним оказался кто-то другой - очень знакомый. На белом застывшем лице странным огнем светились темные глаза, бледные губы кривились веселой усмешкой:
        - Твое здоровье, навий подкидыш! Как жабры, не чешутся?
        Мертвец высоко поднял чашу, и Навко понял, что в ней не мед, а кровь - темная, уже успевшая остыть. Баюр сын Антомира сделал глоток, губы окрасились красным. И вот холодная рука протягивает чашу:
        - Мы оба теперь упыри, подкидыш! Пей! Навко закусил губу, чтобы не закричать, отвернулся и глубоко вдохнул. Когда он вновь решился взглянуть, наваждение исчезло. Молодой сотник держал в руке чашу и никак не мог понять, почему его сосед не хочет выпить меду за собственное здоровье.
        К Быстрице вышли ранним утром, когда реку затягивал густой предрассветный туман. Навко шел впереди отряда, стараясь не спешить. Люди устали - сотня двигалась всю ночь, делая лишь короткие привалы. И так восемь дней - узкими лесными тропами, обходя города, сторонясь больших дорог. Немногих встречных убивали на месте - и спешили дальше. Еда подходила к концу, донимал холод, но никто из волотичей и не думал роптать. Все шли, как на праздник. Еще бы! Под ногами - чужая вражья земля! Мать Болот позволила дожить до такого - первого похода в сполотские пределы!
        Никто, кроме Навко, не знал о том, что им предстоит. И эта тайна еще более подбадривала. Это не простой набег! Они должны совершить что-то важное, секретное. Навко был доволен - парни попались крепкие, такие не побегут, не испугаются…
        Возле небольшого мостика, кое-как сложенного из старых бревен, было пусто. Навко приказал остановиться и выслал вперед двоих - на разведку. Калачка совсем близко, но туман не позволял увидеть ничего, кроме сухих камышей возле низкого берега.
        Минуты шли, и Навко начал волноваться. Казалось, все предусмотрено. Они пришли вовремя. Сегодня утром от Калачки останутся лишь обгорелые руины, а послезавтра Гуд будет у ворот Савмата. Еще два отряда ушли на полдень, к самому Денору.
        Заметить их не могли. Мапа помогла - отряд путал следы, и только Навко знал, где они будут к следующему утру. Предупредить сполотов мог лишь Ямас, но не верилось, что рахмана внезапно охватит жалость к обреченным.
        Навко встал и осторожно подошел к самой воде. Впереди тихо, но вот невдалеке послышался собачий лай. Значит, село совсем близко! Собака умолка, и Навко успокоился. Разведчики свое дело знают, шума не будет. Спящие уснут навеки - все, кому не посчастливилось родиться и жить в этом селе.
        Сквозь туман проступили две неясные фигуры. Навко сжал в руке меч, но тут же опустил оружие. Разведчики возвращались. Их рассказ был краток: село, три десятка домов, скирды у околицы, святилище на невысоком холме у самого леса. И тихо. Все спят - урожай убран, отпразднованы обжинки, можно не спешить и не вставать до петухов.
        Пора! Навко отдал приказ, и десятники собрали воинов на речном берегу. Волотичи переглядывались, еще не понимая. Они уже прошли немало таких переправ, и не могли взять в толк, чем эта речка важнее остальных. Навко знал: придется не просто приказывать, придется объяснять. Значит - надо врать, и от этой мысли ему стало заранее не по себе. Но сомневаться поздно - они у цели.
        - Воины Велги! - Навко поднял меч и взмахнул им над головой. Наступила тишина - полная, глухая, стало слышно, как журчит Быстрица.
        - Воины Велги! Перед нами сполотское село. Оно принадлежит Рыжему Волку - тому, кто убивал наших женщин и наших детей…
        Первая ложь прозвучала убедительно. Волотичи вновь стали переглядываться, на лицах заиграли недобрые усмешки. Навко понял, что можно говорить дальше.
        - По приказу Правительницы… - вторая ложь, горше первой. Он солгал о Велге, о самой Велге, Спасительнице Края! Но слово сказано, отступать поздно, и Навко, прокашлявшись, повторил:
        - По приказу Правительницы все, кто живет здесь, должны погибнуть. Это наша месть за тысячи убитых в Коростене, в наших селах и городах…
        Легкий гул был ответом. В этом гуле слышалось недоумение, пока еще легкое, едва заметное. Волотичи шли мстить, но мстят убийцам, а не женщинам и детям. И Навко вновь закричал, срывая голос:
        - Сполоты должны понять, что их семьи не останутся в безопасности, пока войска Рыжего Волка убивают волотичей! Смерть за смерть! Сегодня мы должны забыть о жалости! Я освобождаю вас от нее! Там, за рекой, нет стариков, нет женщин, нет детей. Там враги! Кровавые упыри! Когда вы увидите старика, то вспомните - он убивал ваших отцов! Когда увидите младенца, знайте - он вырастет и будет убивать ваших детей! Там нет женщин - там волчицы, которые будут рожать волчат! Вспомните Коростень, вспомните Бусел, вспомните Старые Ключи! Кровь за кровь!
        Снова гул, но на этот раз в нем звучала ненависть. Кажется, Навко нашел нужные слова. Почти у каждого на войне погибли близкие. Кровь ударила в голову, и Навко понял, что бойцы выполнят приказ:
        - Идти тихо! - закончил он. - В домах ничего не брать - мы не грабители. И запомните - всех! Всех до единого! Пусть сполоты почувствуют, что такое боль!
        - Смерть волкам! - крикнул кто-то, и множество голосов подхватило:
        - Смерть! Смерть! Смерть!
        Надо было сказать еще что-то, дабы исчезли последние сомнения, и Навко вовремя вспомнил о Гуде:
        - Сегодня ваши товарищи наносят удары отмщения по нескольким сполотским селам. Рацимир пошлет войска - и через два дня тысячник Гуд со своими ребятами ворвется в Савмат!
        Этого не знали. Несколько мгновений люди молчали - изумленно, не веря, но вот ударил дружный крик:
        - Савмат! Савмат! Смерть сполотам! Смерть!
        - Вперед! - Навко вновь взмахнул мечом. - Никого не щадить! Велга! Велга!
        - Велга! - прокричали десятки голосов. Навко кивнул десятникам, послышались короткие команды, и воины бросились вперед, сквозь туман, где спала обреченная Калачка.
        Село растянулось вдоль единственной улицы. Вокруг виднелись сады, дальше темнели перепаханные под озимь пашни, а за ними был лес. Волотичи быстро оцепили село. Все оказалось просто - три десятка крытых соломой домов, по три человека на каждый. Собаки, почуяв чужаков, уже начали заходиться лаем, но люди еще спали, не чуя беды. Навко оглянулся, убедился, что все готово, и махнул рукой.
        Сам он остался на улице с несколькими бойцами, чтобы перехватить тех, кто успеет выскочить наружу. Никто не удивился - командир должен поступать именно так, а Навко был рад, что останется в стороне. Конечно, он понимал, что кровь будет и нам нем. Более того, кровь будет прежде всего на нем, но убивать самому не оставалось сил.
        Когда волотичи быстро, без шума, вошли во дворы, и первые собаки упали, захлебнувшись лаем под точными ударами клевцов, он вдруг захотел чтобы это все поскорее кончилось. Скорее бы уйти за реку, раствориться среди густого леса и сгинуть, забыв о проклятом селе - хотя бы на несколько дней. Потом можно будет подумать, как говорить с Уладом, с Ямасом, что сообщить Велге, если придется объясняться - потом. Сейчас хотелось просто поскорее уйти, как в тот день, когда он вонзил нож в спину Баюра. Тогда тоже хотелось убежать, оставив мертвеца на окровавленной траве, но надо было обыскать его мешок, затем тащить тяжелый труп к ближайшему болоту…
        Он ждал криков, но вокруг по-прежнему стояла тишина. Внезапно из ближайшего дома выбежал высокий крепкий парень в одной рубашке. Навко хотел кивнуть бойцам, но вслед за беглецов появился волотич. В воздухе просвистел клевец и вонзился в спину. Парень упал, уткнувшись носом в землю, а волотич принялся неторопливо вытаскивать застрявшее в трупе оружие.
        И вот, наконец, закричали - где-то на краю села. Навко не успел разобрать, чей крик - мужской? женский? Голос оборвался почти сразу, затем завыла собака, потом она замолчала. Снова крик - уже поближе, долгий, отчаянный, затем умолк и он…
        На улицу начали возвращаться бойцы, деловито вытирая окровавленное оружие. Навко с облегчением понял, что все кончилось. Неужели так быстро? И эта быстрота поразила более всего остального. С момента, когда повстанцы перешли Бы-стрицу, не прошло и получаса, а села уже нет.
        Наверное, тот, неизвестный, кто был способен разбудить страшную смерть, уже погиб. Вспомнилось холодное, строгое лицо Ямаса, и Навко внезапно почувствовал омерзение. Все-таки он стал палачом! Может, рахман и прав, и сейчас волотичи, сами того не ведая, спасли тысячи тысяч от гибели, но омерзение не исчезало. Впервые Навко подумал, что надо было действовать по-другому. Рассказать Велге, собрать совет… Это не его тайна, и не тайна Ямаса, будь он проклят! Но как же тогда Алана? Ведь эта кровь нужна ему, Навко, чтобы Рыжий Волчонок поверил Ивору сыну Ивора!
        Десятники уже строили людей, и Навко очнулся. Потом! Слишком рано он начал сомневаться, раздумывать. Дело сделано, надо уходить.
        Почти все уже вернулись - никто не убит, лишь двое легко ранены. Не хватало пятерых, ушедших на самый край села, и Навко поспешил туда. Чего они тянут? Войти, убить и вернуться - так просто и так легко…
        …В одном из домов - самом дальнем, он нашел лишь трупы - старик, молодая женщина и младенец в колыбели. Навко отвернулся - такого еще видеть не приходилось, и поспешил в соседний дом, 01 куда слышались голоса. Он шагнул за порог и наткнулся на труп. Старуха… В седых волосах запеклась кровь, скрюченные пальцы впились в доски пола. Но в доме были и живые. Пятеро волотичей столпились вокруг кого-то, лежавшего посреди комнаты. Навко заметил раскинутые голые ноги, руки, прижатые сапогами к доскам… - Прекратить! Немедленно прекратить! От неожиданности двое выхватили оружие, но, узнав сотника, послушно шагнули к порогу. Остальные остались, недоуменно поглядывая на командира. Рослый парень медленно вставал, поправляя штаны.
        На полу лежала девчонка - совсем молоденькая, лет тринадцати. Ноги и живот были в крови, рот стянут повязкой. Бойцы выполняли приказ - крика никто не слышал.
        - Ты… - Навко выхватил меч и шагнул к насильнику. - Ты… Ты что делаешь?
        Круглые бездумные глаза мигнули, рот ощерился в усмешке:
        - Как что?.. Мстю!
        Меч дрогнул в руке, и Навко понял, что еще миг - и «мститель» вместе с остальными останется здесь навсегда, рядом с убитой старухой. Парни тоже что-то сообразили, один из них шагнул вперед:
        - Сотник! Эта сучка все равно сдохнет! Они ведь наших не жалели!
        В глазах потемнело. Да, не жалели! Когда волки взяли Бусел, вот так же схватили Алану…
        - Вон!!!
        Парней словно ветром сдуло. Навко подошел к девчонке, сорвал со рта повязку и остановился, не решаясь нанести удар. Девчонка привстала, неуклюже приподнялась:
        - Дяденька! Не убивайте, дяденька! Меч дрогнул, и Навко ощутил ужас от того, что сейчас случится. Сколько таких девчонок уже погибло? Наверное, в каждой семье была дочь…
        - Дяденька! Я согласная… На все… Только не убивайте! Я жить хочу…
        Навко понял, что сейчас не выдержит и уйдет. ад Нет, не уйдет - убежит, бросив все - отряд, проклятую войну и даже то, ради чего пошел в Валин.
        Тогда, в Буселе, Алана тоже просила не убивать. И ее не убили. Рыжий Волчонок пожалел девушку…
        - Не убивайте! Одна я осталась! Батю убили, бабушку…
        И вдруг вспомнился Ямас. Проклятый рахман обрек на гибель всех, не желая называть единственного - и раскрыть тайну. Может, эта девочка и есть Ключ? Он пощадит ее, а затем Ключ подберут кметы Сварга…
        - Встань!
        В полных ужаса глазах блеснула радость. Девчонка вновь попыталась привстать. Ноги не держали, она упала, уперлась руками в доски пола и, наконец, приподнялась. Она стояла совсем рядом - голая, худая, дрожащая, бледную кожу покрывали пупырышки…
        - Посмотри в окно!
        Не понимая, но уже веря, что самое страшное позади, и она останется жить, девчонка повернула голову. Удар был точен - прямо в горло. Навко сцепил в зубы и ударил вновь - для верности. Затем повернулся и выбежал прочь.
        За Быстрицей отряд построился, и сразу стало ясно, насколько за этот неполный час изменились люди. Неуверенность, еще совсем недавно не пускавшая убивать безоружных, сгинула без следа. Глаза горели недобрым огнем, молодые лица довольно ухмылялись. Бойцы перешептывались, кое-кто украдкой доставал из-за пазухи какие-то тряпки, серебряные безделушки. Навко подумал, что надо устроить обыск, заставить выбросить награбленное, наказать виновных. Ведь они не грабители! Они мстили врагу! Но он знал, что ничего не прикажет. Он просто закроет глаза - и на грабеж, и на изнасилованную девочку. Он может отдать виновных под суд, но разве грабеж страшнее убийства? Какая разница тем, кто лежит там, в догоравших избах, что сталось с их добром?
        Десятники уже несколько раз вопросительно поглядывали на Навко, и он махнул рукой, приказывая выступать. Хотелось сказать несколько слов - хотя бы о том, что все сделано правильно, приказ выполнен… Но чей приказ? Велги? Он не сможет вновь солгать. Горячего парня Гуда, которого он вовремя подтолкнул? Или рахмана Ямаса, который очень любит людей - настолько, что готов пожертвовать сотней ради всех остальных. Нет, не сотней! Ведь в этот же день повстанцы убивают сполотов в других селах - таких же тихих и беззащитных, как Калачка. И там нет человека, способного разбудить Смерть…
        Отряд двинулся вперед, кто-то скомандовал:
        «Песню!», и запевала даже не пропел, а прокричал во всю глотку:
        Как увидите сполота - Колом в брюхо - и в болото!
        И десятки голосов радостно откликнулись:
        Смерть вам, сполотские волки!
        Кто-то весело свистнул, а Навко вспомнил, что эту песню - старую, дедовскую - в последнее время старались не петь. Ведь Велга много раз говорила, что они воюют не со сполотами, а с Кеями, с теми, кто угнетает все народы Ории!
        Его бабу завалите, Да на месте присолите!
        Смерть вам, сполотские волки!
        Всех щенков его - ножами!
        А скотину - топорами!
        Смерть вам, сполотские волки!
        Дом его огнем спалите, Поле конницей топчите…
        Песня гремела, лица раскраснелись, а Навко вдруг подумал, что когда-то и Кеевы кметы вот так же впервые попробовали крови. Чем же теперь они отличаются от врагов? Вспомнились пустые мертвые глаза Баюра. «Мы теперь оба упыри, подкидыш!» Навко помотал головой, отгоняя видение, и попытался думать об Алане. Но вместо лица любимой перед глазами стояло багровое, словно запекшаяся кровь, пятно…
        - Ты страшный слуга, Ивор сын Ивора!
        - Кей Улад стоял возле огромного малинового шатра и глядел в сторону - туда, где горели лагерные костры.
        - Разве я служу тебе, Кей? - Навко постарался ответить как можно спокойнее, даже с усмешкой, и с удовлетворением заметил, как дернулось плечо Рыжего Волчонка.
        - Т-ты… Ты поспешил, Ивор! Я м-мог д-дого-вориться… Если не со Сваргом, то с Рацимиром.
        - А если бы тайну узнала Велга? Кей не ответил, и Навко понял, что слова Улада - пустые. Он и не собирался с кем-то договариваться. Просто страшная тайна нужна ему самому.
        - Л-ладно… - Улад медленно повернулся. - Ты поступил правильно, Ивор. Как тебе удалось договориться с мятежниками?
        - Я знаю Гуда, их тысячника, - слова рождались легко, все это Навко уже успел досконально продумать. - С ним имеет какие-то дела Антомир. Гуд ненавидит вас, сполотов, он жесток - но глуп. Достаточно было напомнить, что Рацимир разобьет Сварга и займется волотичами…
        Навко успел подумать, что допустил еще одну ложь. Надо было сказать не «знаю», а «знал». Гуд, тысячник Велги, погиб неделю назад у ворот Савмата. Из двух сотен, которые он взял с собою, не вернулся никто.
        - Я слыхал о т-таком оружии, - негромко заговорил Улад. - Еще в детстве. Говорят, им могли сотрясать землю, вызывать огненный дождь, испепелять моря и реки. Я д-думал, что это страшная сказка. Но Кобнику я верю, и если он сказал… Кстати, Ивор, как тебе удалось заставить Тымчака уехать в Валин? Это меня удивило более чего!
        - Надеюсь, ты его не повесил, Кей? Тымчак не только рассказал Уладу о тайне и человеке-Ключе, живущем в селе за Быстрицей. Парень умудрился совершенно забыть Ямаса. Для него в избушке был только Кобник, и именно он, якобы, поведал обо всем.
        - Нет! - Улад усмехнулся и покачал головой. - П-пожалел. Но спина у него будет чесаться еще Долго… Т-ты сказал, что не служишь мне, Ивор сын Ивора. Ты прав, но я беру тебя на службу. Отныне т-ты второй палатин моего двора.
        Наверное, следовало благодарить, но Навко лишь пожал плечами:
        - Палатин - это тот, кто за конюшнями смотрит и стражу расставляет?
        - Н-нет, - Кей улыбнулся. - Этим занимается первый палатин. Второй палатин
        - тайный меч Кея. Он делает то, что уже сделал ты. А чтобы служилось легче, я велел отписать тебе четыре села под Валином. Отныне ты дедич не только у волотичей, но и у улебов. У тебя и твоих детей будет тамга с Кеевым Орлом, а сидеть тебе за м-моим столом сразу же после моих родичей, тысяцкого и первого палатина. Ну что, т-ты, наконец, поблагодаришь?
        Навко поклонился - коротко, с достоинством. Странная мысль поразила его. Он уже не беглый холоп. Он - дедич! Но ведь он не хотел этого! Он ненавидел дедичей, воевал с этими предателями! Кем же он стал теперь?
        …До Валина он не доехал. Кей Улад покинул город вместе с войском, разбив лагерь неподалеку от границы с землей волотичей. Навко сразу же понял, что Рыжий Волчонок готов к войне. Войско собралось немалое, кметы имели не только мечи, но и кольчуги. Была даже конница - настоящая, латная. Улебы были сыты, веселы и рвались в бой за своего Кея.
        Когда стража, задержавшая Навко, доложила о нем Уладу и тот вызвал своего посланца к шатру, мелькнула безумная мысль сразу же заговорить об Алане. Все-таки он сослужил неплохую службу! Улад неглуп и должен понимать, что стряслось бы, достанься Ключ его братьям или Велге. Но в последний миг Навко опомнился: нельзя!
        Улад легко подарил ему четыре села, но Алана - его женщина. Говорят, Рыжий Волчонок даже Привязался к ней. Нет, надо ждать, надо придумать что-то другое…
        - Ты страшный слуга, Ивор, - повторил Улад, но в голосе его слышался не страх, а нечто совсем другое. - И у меня есть для тебя д-дело. Но об этом еще успеется… Ты, конечно, голоден. Пойдем, ужин готов…
        Это тоже было знаком - раньше Кей ни за что не пригласил бы безвестного волотича за свой стол. Оставалось вновь поблагодарить, хотя есть совсем не хотелось - в горле пересохло, словно он не пил целую вечность.
        Навко ждал, что ужин будет многолюдным, и он сможет отсидеться в темном углу, не вступая в ненужные разговоры. Но в большом шатре, где был накрыт стол, их оказалось только двое - если не считать молчаливой челяди. Улад кивнул гостю на табурет, сел сам и удовлетворенно потер руки. Было заметно, что его настроение явно улучшилось. Кей сразу помолодел, и теперь, если бы не нелепые усики, выглядел как раз на свои девятнадцать. Навко ждал, что, утолив первый голод, Рыжий Волчонок заговорит о делах, начнет расспрашивать, но тот болтал о пустяках и даже шутил. Навко кивал, но не давал языку волю. Опасно - Улад едва ли верит ему до конца. Сам бы Навко на его месте ни за что бы не поверил. Успокаиваться рано…
        Речь зашла об охоте, и Рыжий Волчонок начал вспоминать Войчу - двоюродного братана, который однажды поймал медведя - голыми руками, Даже без ножа. Оглушил, свалил на землю, после чего связал и дотащил на плечах до телеги. Навко вновь кивнул и только тогда сообразил, что Войча - это и есть Кей Войчемир - тот, кто знает о Ключе. Стало не по себе. Случайно ли Кей заговорил об этом? Или не верит, готовит западню?
        Улад, ничего не заметив - или сделав вид, продолжал говорить об охоте, на этот раз о ловле зайцев, и тут тяжелая занавесь дрогнула. В шатер кто-то вошел. Навко повернул голову… Алана!
        На девушке было платье из серебристой парчи, поверх накинут богатый плащ, заколотый золотой фибулой. Такой ее Навко никогда не видел и внезапно понял, что прежней Аланы, его Аланы, девушки из маленького поселка Бусел, что под Коростенем, уже нет. Есть подруга Кея, за одну заколку на плаще которой можно купить половину села. И тут пришел страх. Сейчас она заметит его, вскрикнет, назовет по имени…
        - Чолом, Кей! - девушка поклонилась и, увидев постороннего, отступила на шаг.
        - Алана!
        Улад вскочил, подошел к девушке, взял за руку:
        - Хорошо, что зашла. Я д-должен тебя познакомить…
        Алана подняла голову…
        - Алана, это Ивор сын Ивора. Он твой земляк и мой…
        Навко ждал, что Кей скажет «слуга», но Улад внезапно замялся и закончил: «Друг».
        - Он оказал мне б-большую услугу. Очень большую! Полюби его, как ты любишь меня!
        Навко встал, боясь взглянуть ей в глаза, но внезапно услыхал спокойное:
        - Чолом, Ивор сын Ивора!
        - Отныне он мой второй палатин… - Улад помолчал и негромко приказал:
        - Подай чашу…
        Навко вспомнил этот обычай. Такое он уже видел на пирах у старого Ивора. Хозяйка подает гостю мед и…
        Алана поклонилась, не спеша наполнила большую серебряную чашу, вновь поклонилась, шагнула да вперед. Их руки соприкоснулись, и Навко почувствовал, что пальцы Аланы холодны, как лед. Дорогое румское вино внезапно показалось горьким, он еле смог допить чашу до дна.
        - Поцелуй его… - велел Улад, и Навко понял, что не ошибся. Поцелуйный обряд - древний, принятый в самых знатных семьях…
        Лицо девушки казалось каменным, глаза смотрели спокойно и равнодушно, и Навко подумал, уто так целует деревянный идол. Улад удовлетворенно кивнул:
        - Хорошо! Иди, Алана!
        Уже возле порога девушка внезапно обернулась, и Навко уловил ее взгляд - жалобный, полный ужаса. Стало ясно - девушка еле держалась, все ее спокойствие - напускное. Она боялась - но за кого? За себя? За него? Или… Страшная мысль, страшнее всех прочих, внезапно заставила похолодеть. Алана боялась - но не ЗА него. Она боялась Ивора сына Ивора, второго палатина двора Кея Улада…
        Глава третья. Волатово поле
        Слуга был важен, толст, голос имел гулкий, а кланялся, хотя и низко, зато с превеликим достоинством. Войча чуть было не вскочил при виде столь дородного мужа, но вовремя сдержался и, сурово сдвинув брови, даже слегка откинулся назад, на мягкие подушки, дабы выслушать его с видом, достойным Кея. Но когда посланный сообщил, кто ждет за ярким пологом шатра, вскочить все же пришлось. И не только вскочить. Войчемир накинул плащ, долго возился с непослушной фибулой, провел по отросшим волосам деревянным гребнем и удовлетворенно потер щеки. Хвала Дию, побриться он успел!
        Брился Войча теперь два раза в день, чтобы стереть мрачные воспоминания о бородище, отросшей в порубе. Делать это было приятно - новая румская бритва, подаренная братаном Сваргом, оказалась на диво хороша. Итак, Войчемир ощутил истинное удовлетворение от своего вида. И недаром - Челеди, свою невестку, он слегка побаивался и не хотел терять перед нею лица.
        Кейна вошла в шатер и остановилась на пороге. В это утро на ней была длиннополая накидка, скрывавшая начинавшую полнеть фигуру, из-под которой виднелись загнутые носки красных сапожек. Черные волосы покрывала шитая жемчугом огрская шапочка. Войчемир представил, сколько за все это отдано серебра, но вовремя прогнал недостойные мысли. Челеди, дочь и сестра владык огрских, выглядела настоящей Кейной, и на ее скуластом узкоглазом лице не отражалось ничего, кроме спокойного достоинства.
        - Ч-чолом, Кейна! - выдавил из себя Войча, соображая, остался ли у него в шатре хотя бы жбан с квасом, дабы угостить гостью. И станет ли Челеди пить квас?
        - Не тебе кланяться первым, брат мой старший! - Кейна низко поклонилась, приложив по-огрски руку к сердцу, и лишь потом села на низкий резной табурет. Войча, запоздало сообразив, что вообще забыл поклониться, вздохнул и бухнулся обратно на подушки.
        - Здорова ли ты, сестра?
        - Я быть здорова очень, брат мой старший Кей Войчемир…
        Голос у братовой жены был низкий, грудной. По-сполотски говорила она правильно, но почему-то постоянно путала привычный порядок слов.
        - Э-э-э… - замялся Войча, думая, как бы предложить выпить кваску, но Челеди покачала головой:
        - Оставим вежество дворца для, Кей Войчемир. Поговорить надо очень с тобой мне. Как начать, не знаю я совсем даже…
        Ее голос дрогнул, и Войчемир внезапно понял, что Кейна очень волнуется. Сразу же проснулось беспокойство - уж не сталось ли чего? Братан Сварг с утра с десятком кметов ускакал куда-то еще не вернулся. Не беда ли с ним?
        - Кей Войчемир, ты старший в семье быть теперь, - Челеди заговорила медленно, тщательно подбирая слова. - Ты Кею Сваргу отца вместо…
        У Войчи отвисла челюсть. Когда рот наконец-то закрылся, сразу же захотелось возразить, что старший в семье теперь Рацимир, а быть братану Сваргу вместо отца ему уж совсем неуместно.
        - Твой отец - брат старший быть, - поняла его Челеди. - Кей Мезанмир, в Ирии хорошо да ему будет, брат младший быть. Ты старшего брата сын, в семье старший ты… Поговори с Кеем Сваргом, Кей Войчемир! Как старший поговори…
        - А-а-а… О чем?
        С братаном Сваргом они и без того общались каждый день с того самого утра, с тех пор как сторожевые кметы привели голодного и заросшего бородищей Войчу к желтому шатру, рядом с которым развевался Кеев Стяг. Вместе с братаном они ели, пили, вспоминали былое, вместе учили новобранцев, которых немало собралось в этом затерянном в глухих лесах лагере.
        - Поговори с Кеем Сваргом, Кей Войчемир! - повторила Челеди. - Обо мне, жене его, невестке твоей, поговори! Надо это очень, Кей Войчемир!
        И вновь пришлось захлопывать сам собой открывшийся рот. Что случилось? И даже если слу-иилось, как ему в такие дела соваться?
        - Ты… - слова, как назло, не шли. - Ты, Кейна, понимать должна. Ежели у мужа с женой не так что-то, негоже другим встревать. Ваше это дело…
        - Не только дело наше быть!
        Челеди встала и гордо выпрямилась, закинув голову назад. Войча моргнул, затем опомнился и тоже вскочил.
        - Не только это наше дело, брат мой старший! Я - Кейна, жена Кея. Отец мой - Хэйкан Великий! И брат мой - Хэйкан Великий! Негоже мне такое терпеть, что и баба простая стерпеть не сможет!
        На этот раз все слова оказались на своем месте, но яснее не стало. Челеди качнула головой:
        - Не ведаешь разве ты, Кей Войчемир? Муж мой, Кей Сварг, с другой живет, с другой спит, к другой в шатер ходит! Гоже ли это?
        Ах, вот оно что! Войча вздохнул и опустил голову, дабы не встречаться взглядом с невесткой. Он так и знал, что добром все это не кончится, хотя и думать не думал, что Челеди придет со своей бедой к нему…
        С Порадой Сварг познакомил Войчу в первый же день. Девушка жила в отдельном шатре - скромном, без всяких украшений. Одевалась тоже неброско, словно и не Кеева подруга. У Челеди был роскошный шатер, слуги, охрана, но встречался Сварг с женой лишь за обедом. И то не каждый День. Порада Войче понравилась - тихая, спокойная, и улыбается приятно. Но такое Челеди не скажешь.
        - Ну-у… Я это… Я поговорю со Сваргом, конечно… Поговорю об этом с ним…
        Войча понял, что и сам разговаривает, словно переводя с огрского. Стало совсем кисло.
        - Только ты, Кейна, сама посуди. По законам нашим Кей двух жен иметь может. И по вашим законам тоже. У брата твоего…
        - Не лепо говоришь! - глаза Челеди гневно блеснули. - Как ты говоришь можешь такое мне, Кей Войчемир? Мне, Кейне…
        Войча и сам был не рад, что ляпнул о этом обычае, тем более у сполотов такого не было уже много лет.
        - Жена - это жена, Кей Войчемир! Хэйкан вторую жену достоинства для берет! Уважения для берет! Союза с соседями для берет! Жена его - не девка простая! Она - тысячника дочь! Вождя дочь! Кея дочь!
        Лицо Челеди дернулось, и Войча заметил на глазах у женщины слезы.
        - А это девка какая быть? Сварг ее в бою взял, в бою поял! Таких купцам продают по гривне за десять и еще за две! Она же - как жена ему быть! Все видят это, Кей Войчемир! Все смеются над меня, Кей Войчемир!
        Можно было возразить, что никто над Челеди не смеется - попробовали бы! Но Кейна не дала говорить:
        - Разве ему плохая я жена быть? Разве не сюда бежала я, хотя за мной Кея Рацимира гнались кметы многие? Где он - там и я! И жить вместе нам, и умирать вместе! А девка эта…
        - Ну, не надо! - Войчемир сочувственно вздохнул, прикидывая, что с братаном поговорить все же придется. - Я… Я скажу! Обязательно скажу!
        - Ну чем виновата я? - голос женщины стал тих, еле слышен. - Не дает нам Великое Небо детей, но молода еще я быть, и детей вымолю много. Шайманов приглашу, чаклунов приглашу… А чем эта Порада хороша? Небось, научилась вертеться под кметами, вот и под Сваргом вертится, сука как последняя! А жене под мужем вертеться негоже, жена под мужем чинно лежать должна…
        Войча отвернулся - такое обсуждать и вовсе ни к чему. Но если гордая дочь Великого Хэйкана заговорила с ним об этом, значит и вправду плохи дела!
        К счастью, неприятный разговор с братом можно было отложить. Сварг уехал, а у Войчемира хватало и других забот. Прежде всего - войско. Конечно, кметами занимался главным образом брат, да Войчемир и не пытался заменить Сварга. Но кое-что делал охотно и не без пользы. Прежде всего - новобранцы. Войчемир не зря учился у Хальга. Впрочем, тут не требовалось умения драться двумя мечами или прыгать из седла прямо в гущу врагов. Молодых кметов надо было обучить самому простому, и Войча охотно этим занимался. Правда, порою он не без сожаления замечал, что ему, как когда-то с Ужиком, явно не хватает самых простых слов. Приходилось показывать, а в некоторых случаях прибегать к такому полезному средству, как зуботычина. Рвение новобранцев становилось поистине неиссякаемым, и Войчемир с гордостью думал, что скоро его подопечные заткнут за пояс любого врага. Гоняя кметов в полном вооружении, заставляя их рубиться, прыгать, отжиматься, он не раз с усмешкой вспоминал «вейско» сестренки Велги. Эх, ему бы месяц-другой, он бы сделал из ее разгильдяев настоящих бойцов! Он даже порой жалел, что не согласился
поработать с этими бестолочами, но каждый раз вспоминал, что сестренка Велга, по какому-то дикому недоразумению, командует мятежниками, осмелившимися бунтовать против Кеевой власти. Да и девичье ли дело войска водить? Сидела бы сестренка дома, песни пела, хороводы водила! А так - ни себе покоя, ни другим.
        К его крайнему удивлению, братан Сварг, которому он сразу же рассказал о своих мытарствах, заявил, что Велга - один из лучших полководцев Ории. Войча решил, что брат шутит. К тому же Сварг отчего-то очень заинтересовался рассказом девушки о ее семье. Войча дважды повторил его от слова до слова, после чего брат стал очень серьезным и заявил, что поручит кому-нибудь из лазутчиков как следует разузнать о родителях Велги. И вновь Войчемир не понял - к чему? Сероглазая девушка почему-то поссорилась с братом, но родители ее при чем? Тем более, их и в живых-то нет!
        Слухи о том, что Кей Войчемир побывал в плену у самой Велги, вскоре начали бродить по лагерю. Войча даже расстроился. Кем же его теперь будут считать? К его изумлению, кметы начали смотреть на него, как на героя, чем ввергли Вой-чемира в еще большее смущение.
        Итак, дел было много, и Войча с удовольствием занялся новобранцами, надеясь, что у брата с Челеди все как-то образуется. Ну, в какой семье ссор не бывает?
        Сварг вернулся к вечеру и сразу же ушел в шатер к Пораде, не велев никого пускать. Но Войчемира приказ не касался, и он поспешил следом.
        Братан Сварг, сбросив рубашку, умывался над большим оловянным тазом. Порада лила из кувшина воду прямо ему на спину, Сварг постанывал от удовольствия и мотал головой, разбрасывая вокруг себя брызги.
        - И на него плесни! - крикнул он, заметив Войчу. - Плесни, плесни!
        Войча понял, что настроение у брата самое наилучшее. Порада улыбнулась, но обливать Войчемира все же не стала.
        - Чолом! - Сварг схватил полотенце и принялся вытираться. - Как в лагере?
        - Чолом! - Войча присел на подушки, решив, что тяжелый разговор следует отложить. Не при Пораде же ругаться!
        - Порядок в лагере, братан. Еще полсотни ополченцев пришло. Лех привел.
        - Лех? - Сварг на миг задумался, вспоминая, затем кивнул:
        - Точно! Он еще позавчера должен был подойти. Значит, если добавить полсотни… Да вчера еще сотня…
        - Тысяча двести двадцать, - не без труда подсчитал Войчемир. - Только, братан, из них, считай, пять сотен - совсем неумехи! Учить еще и учить!
        Он не стал добавлять, что у братана Рацимира войск все равно втрое больше. Сварг и так знает.
        - Интересный разговор был, - Сварг натянул рубаху, пригладил рыжие волосы и смахнул с бороды капельки воды. - С человечком одним… Порада, ужин!
        Девушка молча кивнула и вышла. Сварг быстро оглянулся.
        - Пока только тебе… Велга атаковала Савмат!
        - Как? - Войчемир решил, что ему почудилось. - Сестренка Велга?!
        - Сестренка! - Сварг хохотнул. - Ну и родичи у тебя завелись! Хотя даже родная сестра не могла бы нам так помочь…
        Полог шевельнулся, и Кей умолк. Появилась Порада, а за нею - гридни, несущие скатерть и блюда. Сварг выразительно взглянул на брата и заговорил о туре - огромном, свирепом, - которого встретили, возвращаясь, совсем рядом с лагерем.
        Побеседовали после ужина, когда Порада, поклонившись, оставила мужчин одних. Сварг резко встал, принес из угла высокогорлый румский кувшин и плеснул в чаши вина.
        - Такие вести насухо не слушаются, - хмыкнул он. - Мой лазутчик только что приехал из Савмата. За день до его отъезда волотичи напали на город…
        - Они… Савмат взяли? - ужаснулся Войча. Сварг, похоже, хотел засмеятся, но в последний момент сдержался и заговорил серьезно:
        - Савмат они, конечно, не взяли…
        - Хвала богам, - облегченно вздохнул Войчемир.
        - …Да и взять не могли. Их всего было сотни полторы. Появились у Валинских ворот, атаковали стражу и все там легли. Но шум был! Представляешь? А ко всему за день до этого в Савмате узнали, что волотичи сожгли несколько наших сел на полночи. Рацимир собрал кметов, помчался вдогон, и тут на тебе!
        - 3-зачем? - вырвалось у Войчи. Он вспомнил Велгу, и на душе сразу же стало скверно. Зачем же так, сестренка?
        - Зачем? - Сварг высоко вздернул рыжие брови. - Ну ты и спросишь! Да затем, что война. Твоя Велга не просто умна! Ей, похоже, сам Косматый советы дает!
        Войчемир ничего не понимал. Напасть на город, потерять сотню воинов да сжечь несколько сел - что за подвиги?
        - Не понял? - брат покачал головой. - Войча, что ты будешь делать, если меня убьют? Ты же пропадешь!
        - Типун тебе! - тут же отозвался Войчемир, затем подумал и добавил с грустью: - Пропаду, брат! Это уж точно!
        Сварг жадно отхлебнул из чаши.
        - Ладно, слушай и учись. Урок государственной премудрости. Дано: Кеи передрались. Спрашивается: кого должна поддержать Велга?
        - Да никого! - убежденно заявил Войча. - Зачем это ей? Братан, я же все равно ничего в этом не понимаю!
        Брат вздохнул и подлил в чаши вина.
        - Хорошо, не буду. Тогда давай иначе. Ты мне помогать станешь?
        Войча только мигнул и решил обидеться, и не просто, а по-настоящему.
        - Ты подумай! - глаза Сварга внезапно стали серьезными, даже суровыми. - Подумай, братан!
        Одно дело, ты из поруба бежал и ко мне попал. Я тебя накормил и подарил бритву. Как, хорошо бреет?
        Войчемир кивнул, хотя, как часто это бывало, с трудом мог уследить за рассуждениями Сварга. Бритва тут при чем?
        - …Вся моя заслуга - то, что я тебя не прикончил, как Рацимир Валадара. Так?
        Войча вздрогнул. Вспомнилось, как он сомневался в Сварге, и ему стало стыдно. Зачем брат говорит об этом?
        - А теперь речь пойдет о Железном Венце. Понимаешь?
        - Понимаю…
        - Тогда зачем ты бежал ко мне? Ты же мог догадаться, что если я не признал Рацимира, то сам хочу стать Светлым!
        Войчемиру стало жарко.
        - Но… Но я-то при чем! - в отчаянии воскликнул он.
        - Ты сын Жихослава, брат… Из жара Войчу бросило в холод. Матушка Сва, так ведь и братан Рацимир о том же говорил!
        - Но батя же не был Светлым! По праву… Этому… Лествичному… Я же изгой, братан!
        Сварг долго молчал, затем спросил негромко, равнодушно:
        - Тебе это дядя сказал?
        - Ну да! - обрадовался Войча. - Он, как я из Валина приехал, сразу мне и объяснил. Вот ежели бы батя мой стал Светлым, хотя бы на денек…
        - Вот тогда мы бы с тобой повоевали! - Сварг улыбнулся, резко встал и вновь наполнил чаши. Войчемир сразу успокоился. Раз братан шутит, значит все в порядке. Но почему и он вспомнил о Жихославе? Тай-Тэнгри, Рацимир, теперь Сварг…
        - А меня признаешь? - внезапно спросил Сварг, и Войча чуть не поперхнулся сладким терпим вином. - Если я надену Железный Венец?
        - Не знаю, - честно ответил Войчемир и тут же испугался, что брат его неверно поймет.
        - Я… Понимаешь… - слова рождались медленно, с трудом, хотя Войча думал об этом не раз и не два. - Я в семье вроде как лишний. Зря меня дядя из Ольмина вызвал. Там я хоть не мешал никому! А теперь… Ведь дядя хотел престол братишке Уладу завещать…
        - Но не успел, - тут же заметил Сварг, и Войча увидел, что глаза брата вновь стали серьезными.
        - …Ну, не успел, конечно, - поспешил согласиться он. - Значит, как решать надо? Собраться вместе, поговорить…
        Глаза Сварга округлились, несколько мгновений он молчал, а затем рухнул на подушки, заливаясь хохотом. Войча недоуменно пожал плечами. И чего он такого сказал? Самое обычное дело: собирается семья, делят наследство…
        - Ой! Не могу! Убил! - Сварг попытался приподняться, но новый приступ смеха вновь бросил его на подушки. - Войча! Что ты говоришь? Ты хоть подумал, что ты говоришь?
        Войча чуть не ответил: «Подумал», но сдержался. Как бы братан Сварг и вправду от смеха не помер.
        - Ну и дурак же Рацимир! - Сварг с трудом встал, вытирая слезы. - Тебя - и в поруб! Войча, братец, признай меня Светлым, а?
        Трудно было понять, шутит Сварг или говорит серьезно. На всякий случай Войчемир усмехнулся чтобы брат не решил, будто он посмеяться не любит.
        - Я тебе Тустань подарю. Будешь у сиверов наместником - ты и твои дети. Ты же там родился там твоего отца помнят…
        И вдруг Войча понял, что шутки кончились.
        - Ну-у-у… Если это тебе надо… А может, все-таки вместе решим? Помиритесь же вы с Рацимиром когда-нибудь?
        Сварг дернул плечом, скривился, но затем вновь улыбнулся:
        - А знаешь что, братан? Я тебе подарю Змея!
        - Огненного? - Войча решил, что брат вновь шутит.
        - Нет. Меч отцовский. Помнишь, большой такой?
        - Да ну тебя! - Сварг все-таки шутил. Знаменитый на всю Орию двуручник, гордость покойного Светлого - да кто же такое подарит!
        - Он у меня. Челеди привезла - не забыла. Хочешь?
        И тут сердце дрогнуло. Неужели правда? Настоящий двуручный меч! Да ему же цены нет!
        Сварг, внимательно наблюдавший за Войчеми-ром, негромко крикнул. Появился гридень, Кей подозвал его, что-то прошептал на ухо…
        Войча замер. Все еще не веря, он переводил взгляд с улыбающегося брата на полог шатра. Неужели? Или Сварг просто спутал и решил подарить какой-нибудь другой меч с этим же именем? Но второго Змея в Ории нет!
        Полог дрогнул, и появился гридень. За ним в шатер вошли двое кметов, один из которых придержал тяжелую ткань, пропуская другого, который нес в руках…
        Неярко блеснула синеватая сталь. Сверкнули красные камни. Засветилось старое массивное золото…
        - Узнаешь, Войча?
        Ответить Войчемир был не в силах - в горле пересохло. Он мог лишь стоять
        - и смотреть, смотреть, смотреть… Змей! Настоящий!
        Брат подошел к кмету, перехватил оружие и осторожно поднял клинок вверх.
        - Хорош, а?
        - Х-хорош… - выдавил из себя Войча, сраженный небывалым зрелищем. Почему-то думалось, что Змей никогда не покинет толстые стены дворцовой сокровищницы. Такое чудо надо охранять, держать на толстой цепи…
        - Держи!
        Ноги были, словно чужие, руки дрожали. Войчемир закусил губу, чтобы не оплошать, не выронить Змея прямо на цветастый огрский ковер. Рукоять - огромная, с массивным яблоком. Она была словно сделана специально под широкую Войчину ладонь…
        - Двумя руками возьми! - посоветовал Сварг, но Войчемир лишь хмыкнул. Кто двумя, а кто и одной справится! С непривычки тяжеловато, конечно…
        - Пошли, выйдем…
        И началась сказка. Они вышли из шатра прямо на широкую опушку, и Войчемир, все еще смущаясь и не веря, сделал первый выпад. В последний раз он держал в руках двуручник год назад. Не этот, конечно,-другой, похуже. Тогда Хальг показывал ему…
        Сталь рассекла воздух. Войча покачал головой - вышло плохо - и повторил удар. Вновь не получилось, он еще раз вспомнил советы наставника, собрался с силами. Р-раз! По опушке словно ветер пронесся…
        - Ого! - Сварг даже голову пригнул и отступил на шаг, не без опаски глядя на засветившийся в закатных лучах огромный клинок.
        - Р-раз! Р-раз! Р-раз!
        Теперь дело пошло легче. Руки сами вспомнили нужные движения, и Змей словно ожил. Войча, прикрыв глаза, представил, что перед ним - огрин. Нет не огрин, у огров кольчуги легкие. Румский латник! Стоит, мерзавец, ухмыляется, на свой доспех надежду имеет. А вот мы его сейчас и вскроем… Так! А теперь так!
        - Спасибо скажешь? - донеслись, словно из несусветной дали, слова брата, и Войча опомнился. Осторожно уложив Змея на сухую траву, он бросился к Сваргу и обнял - крепко, изо всех сил.
        - Пусти! Я же не медведь! Задушишь! - отбивался брат, и Войча, испугавшись, что и вправду задушит, ослабил хватку.
        - Братан! Да я… Да я теперь за тебя…
        - Хорошо, хорошо… - Сварг с трудом вырвался из Войчиных лап и поглядел ему прямо в глаза:
        - Присягнешь? Когда я провозглашу себя Светлым?
        - Ну конечно! - отмахнулся Войча.
        - Первым присягнешь?
        Вопрос показался и вовсе странным. Но тут же вспомнилось - первыми присягают самые близкие.
        - Ну! Я же все-таки Кей!
        - Все-таки! Ты и скажешь, братан! - теперь Сварг улыбался весело, радостно, словно не он подарил чудо-меч, а ему подарили. - А Венец мне подашь?
        Войча напряг память. Ах, да! Во время обряда Светлый садится на трон, и ему подают Железный Венец… Или наоборот - сначала Венец, потом - трон…
        - Да как скажешь! Только я лучше этим мечом…
        - Кого ты рубить собрался? - Сварг вновь улыбнулся, но совсем не весело. - Рацимира?
        Настроение сразу упало. Войча вспомнил, что идет война, и не с ограми, не с румами…
        - А я этих… бунтарей порубаю! - нашелся он. - Таким мечом…
        - Велгу не зашиби! - хохотнул Сварг, и Войча вновь удивился. Велгу-то за что? Бунтовать, конечно, негоже, но ведь она - девушка. Кто же девушек мечом рубит!
        - Пошли в шатер. Змея обмоем! - заключил брат, и Войча тут же согласился, напрочь забыв о войне, о Рацимире и Железном Венце. О просьбе Челеди он все-таки помнил, но в шатре их встретила Порада, а в ее присутствии о таком говорить было нельзя. Войчемир решил, что время терпит. Не хотелось портить такой замечательный вечер. Будет еще завтра, тогда и поговорить можно.
        Но назавтра стало не до разговоров. Прискакал еле живой от усталости гонец, сообщив весть, которая тут же заставила снимать шатры, строить сонных кметов и уходить в темную лесную глушь. Брат Рацимир не дремал. Его войско выступило в поход, а четыре сотни конных латников уже мчались по лесным дорогам, чтобы отрезать отряды Сварга от ближайшей реки. Даже Бойче стал понятен замысел чернобородого. Часть сил Сварга еще плывет на лодьях. Конница Рацимира перехватывает переправы, обрекая отставших на гибель, а затем бьет в тыл основному войску. Сам же Рацимир переходит старую границу, загоняя брата к той же реке, в те места, где берег особенно крут.
        Надо было уходить. И не просто уходить - бежать. Вначале Войча думал, что брат попытается прорваться на полночь, чтобы спрятать войско в густых лесах. Но Сварг приказал сворачивать на закат, поспешив к реке. Стало ясно - он надеется первым встретить подкрепления, а уж потом вместе уходить. Риск был велик - конница Рацимира могла успеть к переправе раньше. Четыре сотни латников - не так уж много против тысячи Сварговых кметов, но дорог каждый час. Латники погибнут, но задержат Сварга, и тут подойдет Рацимир.
        Все это Сварг объяснил Войчемиру на коротком привале, когда усталые кметы валились прямо на холодную землю, ловя недолгие минуты отдыха. Войча, командовавший основной колонной, убедился, что отставших нет, больных тоже, лишь трое молодых неумех стерли ноги. В остальном же все обстояло наилучшим образом, о чем Войчемир и поспешил сообщить брату.
        Сварг, с утра находившийся в головном отряде, выслушал невнимательно, коротко бросив, что могло быть хуже, после чего расстелил берестяную мапу и пригласил Войчу вместе поразмышлять.
        Войча запротестовал. Мапу он читал скверно, путая хитрые значки, кроме того размышлять - не его, альбирово, дело. Сварг - командующий, ему и мапу в руки. Войчина же забота - за порядком в войске следить, отставших подгонять, ну и, конечно, дать трепку врагу, ежели все-таки нагонят. Он лишь заметил, что по его скромному мнению, от Рацимировых латников в лесу толку мало, и хорошо бы их перехватить где-нибудь в чащобе да задать жару. Сварг согласился, но вновь кивнул на мапу - конница чернобородого шла большой дорогой прямо к реке. Оставалось глубокомысленно кивнуть, вспомнив слова Хальга, сказанные еще в Ольмине, о том, что отступление - самый сложный вид боевых действий.
        Сварг и с этим согласился, добавив, что не только сложный, но и опасный. Латники Рацимира обгоняют их не меньше чем на несколько часов. Скорее всего, к реке они выйдут раньше, значит, трети войска у них с Бойчей уже нет. А с остальными братан Рацимир расщелкает их за час, в крайнем случае - за два.
        Войча почему-то не испугался. Может, потому что был не в сыром порубе, а среди войска да еще рядом с братаном Сваргом, который из всей семьи считался самым толковым воякой. В Ольмине, когда они вместе с Хальгом гоняли белоглазую есь, их маленький отряд частенько попадал в засады, их окружали, травили колодцы и даже пытались поджечь вековой лес. Но все как-то обходилось, и Войчемир выходил из передряг жив-здоров, разве что с небольшими царапинами. А главное - это и есть его, альбира, судьба. Жаль, если доведется сложить голову, воюя с собственным братом, но так, видать, Дий да Матушка Сва рассудили.
        Итак, Войча духом не падал. Вскоре он уже зычным голосом поднимал уставших людей, чтобы вести их дальше сквозь сырой холодный лес. Дабы подбодрить кметов, Войчемир не стал садиться на коня, а пошел вместе со всеми. Змея, аккуратно завернутого в плотное полотно, несли тут же, и Войча то и дело оглядывался, все еще не веря, что чудо-меч отныне принадлежит ему. Хотелось скорее взять его в руки, дабы испробовать в бою, но Войча сдерживался. Война - не состязание в день Небесного Всадника, когда разодетые в блестящие латы альбиры с поклонами и церемониями вступают в поединки. Ольмин научил - победа чаще всего зависит от прочности сапог, а не от крепости стали. Настанет время и для Змея.
        Стемнело. Тяжелые тучи сочились мелким противным дождем, под ногами чавкала грязь, но Сварг все гнал и гнал кметов дальше. Все устали, хотелось упасть прямо на мокрую листву и поспать хотя бы час, но надо было идти - дальше, дальше, дальше. Войчемир понимал - они опаздывают. Наверное, латники Рацимира уже приближаются к реке. Может, уже начался бой. Значит, войско рискует поспеть лишь к груде теплых трупов - и к стальной стене Рацимирова войска.
        Под утро, когда все, и люди, и лошади, уже еле держались на ногах, Сварг объявил привал. Все уснули сразу - кроме часовых и Войчи, которому довелось лишний раз объяснять тем, кого поставили на посты, что сон для них - смерть; кроме того, хватало бед с обозом - лошади не могли идти дальше, на возах лопались оси, а две телеги вообще умудрились потеряться.
        Наконец Войчемир урвал время, чтобы подремать. Уложив Змея поблизости и поставив возле него лишнего часового, он рухнул на расстеленный на земле плащ и мгновенно уснул. Хотелось ненадолго забыться, не думать ни о чем и просто отдохнуть - в темной глухой черноте, где нет ни мыслей, ни чувств, ни тревог.
        Но боги рассудили иначе. А может, Войча просто слишком устал, и дневные заботы не оставили его, даже спящего - но случилось так, что он увидел сон, и сон очень странный. Сны Войчемиру снились не чаще и не реже, чем всем другим людям, и были сны эти простые и понятные. Снился Ольмин, холодный северный лес, суровый Хальг. Иногда Войча видел во сне батю - Кея Жихослава
        - молодого, веселого, еще реже снилась мама - ее Войча наяву и вспомнить не мог. Снились друзья, родичи, просто случайные встречные. Красные девицы тоже снились, и от таких снов Войча приходил в немалое смущение.
        На этот раз сон выпал ему необычный. Прежде всего он увидел костер. Дивного в этом ничего не было, костров Войча навидался бессчетно, но пламя невысокое, лиловое - казалось каким-то странным. Оно горело ровно, не двигаясь, словно и не пламя вовсе, а что-то твердое, плотное. Вокруг было темно. Войчемир сидел у самого огня, но тепла не чувствовал, напротив, от костра тянуло ледяной стужей. Такое удивило даже во сне, и Войча успел посетовать, что Матушка Сва не озаботилась послать ему из светлого Ирия сон поприятнее.
        И тут он увидел Ужика. Заморыш сидел в своем нелепом черном плаще, обхватив длинными худыми руками колени, и не отрываясь смотрел в костер. Войча обрадовался, но, приглядевшись, сообразил, что это не Ужик, а если и он, то какой-то необычный. Настоящему Ужику по Войчиным догадкам было где-то под тридцать, этому же - все пятьдесят, ежели не более. Лицо, обычно спокойное, теперь казалось суровым и мрачным. Войче стало не по себе, и он даже не решился окликнуть приятеля. Тот же смотрел мимо, словно Войчеми-ра рядом и не было. В общем, все это казалось странным, но тут Войча повернул голову и увидел, что возле ледяного костра их не двое, а трое. Третьей была девушка. Вначале Войча подумал, что это Велга, затем - Кледа, но лицо их спутницы внезапно стало меняться, и Войчемир понял, что это Ула. Но и Страшилка оказалась совсем не такой, как в жизни. На ней было нарядное богатое платье, украшенное бусами из сверкающих каменьев. Войча порадовался за девушку, которая, пусть и во сне, но сумела нарядиться в нечто лучшее, чем грязные лохмотья, но тут же понял - с платьем что-то не так. Он было богатым, из
дорогой румской материи, но - темно-красным, словно запекшаяся кровь. Тут же вспомнилось: в красных платьях сполотские девушки выходят замуж и в таких же их хоронят. Разница лишь в том, что голову невесты покрывали венком из белых цветов, этот же был почему-то черным, хотя цветов таких даже в Ирии нет. И лицо Улы стало другим.
        Теперь она никак не походила на Страшилку. Исчезли веснушки, разгладилась кожа, ярким огнем засветились глаза. Красивая девушка - очень красивая, но сидеть рядом с нею было отчего-то страшновато. И тут Войча вспомнил, что Ула и не Ула вовсе, она - Старшая Сестра, повелительница нав. Он вновь поглядел на девушку, и вдруг вновь почудилось, что рядом с ним не Ула, а сестренка Велга. Нет, не Велга - Кледа! Сестричка Кледа, но не изуродованная страшным горбом, а стройная, с гордо поднятой головой - красавица, настоящая Кейна.
        Стало совсем не по себе, и Войча решил молчать и просто смотреть в огонь. Глядишь, и сон кончится! Но тут Ула (или Кледа?) медленно подняла руку, поднесла к огню, затем ладонь дрогнула, словно девушка стряхивала липкое холодное пламя:
        - Ты зря не отпустил его со мною, рахман! Значит, все-таки Ула! Войча на всякий случай отодвинулся подальше и поглядел на Ужика. Тот еле заметно пожал плечами:
        - Его место - среди живых. Ты не можешь нарушить равновесия, Старшая Сестра!
        Войча открыл рот, желая заявить и свое мнение по этому весьма личному вопросу, но девушка вновь подняла руку:
        - Его место со мною, рахман! Первый раз он должен был погибнуть вместе с отцом. Затем - сгнить в порубе. Скоро будет третий раз, и тогда его не спасешь даже ты.
        Глаза неузнаваемого Ужика холодно блеснули:
        - На все воля Неба, Старшая Сестра! Пока Кей Войчемир жив, он не в твоей власти.
        - Он умрет! - Войча вздрогнул, узнав голос Велги. - Кеев род погибнет, и волки будут выть на Кеевом Детинце! Кей Войчемир умрет! Я сама убью это Кеево отродье!
        Войча вжал голову в плечи, не решаясь даже взглянуть на ту, что обрекала его на смерть. Хотелось возразить, но он знал - бесполезно. Сестренка Велга отпустила братца Зайчу. Но Кею Войчемиру пощады не будет.
        - Ты не убьешь его, правительница, - спокойно бросил Ужик и чуть откинулся назад. - Кеев род не погибнет. Он тоже - часть Ории. Как и ты сама. Этого уже не изменишь.
        - Кеи погибнут. И Войчемир будет со мной! Войча так и не понял, кто сказал это - Велга или Ула, поскольку тут же раздался свосем другой голос:
        - Вы - не люди! Вы говорите, как боги, но вы не боги! Каждый человек рожден, чтобы жить! Войча не виноват, что он сын Жихослава! И Кей Жихослав не виноват, что он старший сын Хлуда…
        Вначале показалось, что говорит Кледа, но Войча вдруг понял - это не она. За него заступилась сестра - та, настоящая, которую он никогда не видел. Она не забыла о нем, о своем брате Войчемире! О старшем брате, которому слишком многие почему-то желают смерти.
        - Он умрет! - голоса Улы и Велги слились воедино. - Он умрет, такова воля Неба!
        - Нет! - зазвенели голоса Кледы и той, которую он никогда не видел. - Он не умрет! Мы не позволим!
        - Ужик!!! - не выдержал Войча. - Да скажи ты им!
        Но рахман Урс медленно покачал головой. Темный капюшон соскользнул вниз, и Войча увидел, что волосы Ужика белы, как снег. Седой Ужик - совсем как сестренка Велга…
        - Я всего лишь ученик, Зайча! - узкая рука заморыша легла на Войчино плечо. - Ты же знаешь, я только Змеев ловлю для Патара…
        Войча начал лихорадочно вспоминать, кого ловил настоящий Ужик - Змеев или все-таки лягушек, но тут Войчу вновь крепко тряхнули за плечо, и все исчезло. Войчемир с облегчением убедился, что это был все-таки сон, и тут же захотелось вновь заснуть - уже по-настоящему. Но - не вышло. Войчу опять дернули за плечо, уже посильнее, затем стали трясти. Пришлось открывать один глаз, потом два, а после просыпаться окончательно и покорно идти к дальнему сторожевому посту. Войчемира вызывал Сварг.
        На небольшой поляне горели факелы. По краям стояли кметы, держа копья наперевес, а в центре находился высокий широкоплечий парень в тяжелом сером плаще. Он был без оружия, и Войчемиру подумалось, что это наверняка пленный. Странный сон тут же забылся. Сердце дрогнуло. Значит, враги уже здесь!
        - Полюбуйся! - Сварг кивнул в сторону неизвестного. - Велга прислала!
        Войчемир решил, что не расслышал спросонья. При чем здесь сестренка Велга?
        - Она нас с тобой полюбила, - брат недобро усмехнулся. - Прислала проводника, чтобы вывеста нас к реке. Тут есть короткий путь - через болото. Представляешь?
        - Нет! - честно ответствовал Войча. То есть наличие короткой дороги он вполне допускал, но зачем бунтовщикам помогать братану Сваргу? Или Войчины речи на них так подействовали? Может, и вправду образумились?
        - Вот девка! - Сварг прищелкнул пальцами. - Ну, умна!
        Для Войчемира все это было излишне сложно. Другое дело - проводник. Не заведет ли он их в такое болото, откуда за три года выход не найдешь? Войча шагнул ближе, вглядываясь в лицо парня, показавшееся почему-то знакомым. Ну конечно!
        - Чолом, сотник! Как там твое «вейско»? Парень повернулся, глаза блеснули:
        - А, Зайча! Здорово!
        - Голова не болит? - заботливо поинтересовался Войча и кивнул Сваргу. - Этот меня в плен взять пытался. У, бунтарь!
        Брат с интересом взглянул на того, кто хотел наложить лапу на потомка Кея Кавада.
        - Ты его видел у Велги? Хорошо… Ну что, поверим сероглазой? Иди, поднимай людей!
        - Погодите! - парень шагнул вперед. - Правительница велела узнать у десятника Зайчи, как его дела. Не обижают ли?
        При этом на лице у него появилась усмешка - ехидная, даже глумливая.
        - У десятника Зайчи, - Сварг покосился на невозмутимого Войчемира, - дела хороши. Даже очень хороши! Так ты уверен, что мы будем у переправы к рассвету?
        - Будете, - усмешка сотника стала злой. - Давно хотел повидать тебя. Рыжий Волк! Под Коростенем не вышло…
        Нечего и говорить, этакий тон изрядно разозлил Войчу. Ишь, бунтарь, разговорился! Хорошо бы еще воевать умел! Но учить уму-разуму наглеца не было времени, как и разузнать у братана, зачем все-таки Велга решила им помочь? Странные дела творятся в мире! А все-таки хорошо, что сероглазая о нем вспомнила! Жаль только, сон был плохим…
        Они поспели вовремя - как раз к рассвету. Передовая сотня успела выйти к берегу, где стояли четыре десятка черных лодей, одновременно со сторожевой заставой Рацимира. Кметы, расположившиеся лагерем возле лодей, уже строились, готовясь к отпору, и Войча поспешил им на помощь. Теперь все решали минуты. Из лесу ряд за рядом выезжали латники, и надо было успеть развернуться, чтобы встретить врага лицом к лицу. Войчемир знал, что долгого боя люди не выдержат, а немногочисленная конница просто не сможет тронуть с места лошадей. Все слишком устали - последние часы приходилось идти по колено в жидкой холодной грязи. Но латники Рацимира не ведали об этом. Они видели, как из лесу сотня за сотней выходит войско, поэтому не стали спешить. Конница выстроилась у опушки, но дальше не пошла.
        Вскоре стало ясно - атаки не будет. Очевидно, Рацимиров воевода имел свою опаску. Одно дело - втоптать в землю четыре сотни плохо вооруженных новобранцев, и совсем другое - сцепиться с полутора тысячами во главе с самим Сваргом. Итак, они успели. Чернобородый не смог разбить их по частям, а значит, появилась надежда. Более того, в глубине души Войчемир считал, что теперь братан Рацимир пойдет на мировую. Зачем сполотам рубить друг друга?
        Войчемир поспешил поделиться своими соображениями со Сваргом. Тот поинтересовался, сам ли Войча это придумал. Узнав, что сам, вздохнул и покачал головой. При этом он поглядел на брата как-то странно, а губы, полускрытые рыжими усами, почему-то подозрительно кривились, но Войчемир решил, что это у Сварга от усталости. Сам он устал до невозможности, но сдаваться не собирался. Рацимирова конница, постояв с полчаса, ушла обратно, но следовало разбить лагерь, разместить людей и сделать еще кучу неотложных дел.
        За всеми заботами Войча совсем забыл о наглом бунтовщике, а когда вспомнил, было уже поздно. Проведя войско и отказавшись не только от серебра, но даже от миски каши, волотич исчез. А так хотелось передать весточку сестренке Велге, дабы берегла себя, в бой не ходила, а лучше всего замирилась со Сваргом и шла бы домой - песни петь да пряжу прясти.
        Выспаться как следует вновь не удалось. Войчу разбудили еще до полудня, когда усталые кметы спали вповалку прямо у погасших костров. В шатре, разбитом на берегу, Войчемира ждал брат. С ним были старшие кметы и сотники. Сам Сварг выглядел бодро, даже весело, словно не было за плечами трудного дня и бессонной ночи.
        Войча решил, что предстоит военный совет, и не ошибся. Брат, расстелив на ковре мапу, велел всем подойти поближе.
        - Мы здесь, - палец в перчатке из оленьей кожи указал на тонкую неровную линию, обозначавшую, как догадался Войчемир, реку.
        - У нас… Сколько сейчас, Войчемир?
        - Стало быть… - Войча напрягся. - С подкреплениями тысяча пятьсот пятьдесят, которые пехота. И конницы сто пятьдесят. Да в обозе сотня.
        - Рацимир здесь, в одном дне пути, - палец указал на неровное пятно, обозначавшее, судя по маленькой елочке в углу, лес. - У него четыре тысячи, из них пять сотен латной конницы…
        В шатре повисло молчание. Старшие кметы воевали не первый год и хорошо понимали, что означает такое соотношение. Сварг усмехнулся:
        - Плохо? Очень плохо! И это не волотичи с клевцами - это Кеево войско! Самое время сдаваться, а?
        Он быстро оглядел собравшихся. Многие отворачивались, прятали глаза. Поражение казалось неминуемым. Войчемир понял, что не один он думает о мире. А кое-кто, наверное, не прочь и сдаться.
        - Могу успокоить - никому из нас Кей Рацимир не обещает пощады, - Сварг дернул плечом и вновь улыбнулся. - Придется драться. Что скажешь, Кей Войчемир?
        От неожиданности Войча вздрогнул и пожалел, что вообще пришел сюда. Какой из него советчик? Разве что и вправду замириться с чернобородым? Но ведь Сварг ждет от него совсем других слов!
        - А чего? - Войча важно нахмурил брови. - Придется выдать братану Рацимиру! Чтоб запомнил!
        На лицах присутствующих появились усмешки и Войча подумал, что выразился недостаточно ясно. Вспомнился Ольмин. Лодыжка часто рассказывал ему, как вести войско, как строить, как обманывать врага. Войчемир внимательно слушал пытался запомнить и очень сокрушался, что наставник то и дело именует его «глюпой головой». Не всем же быть таким умным, как Хальг!
        - У них чего много? Конницы? - Войча поглядел на старших кметов и сделал несокрушимый вывод:
        - Значит надо, чтобы эту конницу того… В сторону… Чтоб ездить не могла!
        - Подковы посрывать? - хмыкнул кто-то. Войча не стал задираться - негоже, а пояснил основательно:
        - Можно и подковы, конечно. А можно туда заманить, куда ни один конь не сунется. В лес, в болото…
        - Так в болоте и нашим кметам не развернуться, Кей! - не выдержал кто-то.
        - Значит, искать надо! А то, что у братана Рацимира кметов много, так разделить их-и по частям, как водится.
        На последнее умозаключение Войчемира навели воспоминания о том, как ловко он обставил наглецов-волотичей.
        По шатру прошел гул. Командиры тихо переговаривались, и Войча решил, что семя, им брошенное, пало на благодатную почву. Одно плохо - ничего без подсказки решить не могут!
        - Ну что? - Сварг встал и легко хлестнул перчаткой по мапе. - Надумали?
        Шум стих, глаза вновь смотрели в сторону, и Войча заподозрил, что его советы пропали впустую.
        - Тогда решаю я, - лицо Сварга стало жестким, пропала улыбка, в голосе зазвенел металл. - Болтовню о сдаче прекратить. Каждого, от кого такое услышу
        - повешу на ближайшей осине. Это раз…
        Молчание стало гулким, гробовым. Никто не решался поднять взгляд. Войчемир же был доволен: так и должен говорить Кей!
        - Отсюда ведут две дороги: одна - прямо к Рацмимиру, между полночью и восходом, вторая - вдоль берега, на полночь. Через час снимаемся и уходим. Пойдем вдоль берега, Рацимир не догонит - коннице сквозь лес не пройти.
        Никто не отозвался, но некоторые, посмелее, пододвинулись поближе и взглянули на мапу.
        - Будем отступать на полночь. Пойдем быстро - очень быстро. Телеги бросим, женщин посадим верхом, больных - на конные ноши. Сзади - прикрытие…
        - Кей, мы, конечно, уйдем, - отозвался один из сотников - пожилой, с густой седой бородой. - Но Рацимир пойдет следом…
        - Точно! - кулак ударил по бересте. - А мы пойдем сюда!
        Все обступили мапу. Войча двинул плечом, освобождая место. Брат указывал куда-то в верхний угол, и Войчемир понял, что идти придется не одну сотню верст.
        - Савмат останется на полдне. Если Рацимир пойдет за нами, то…
        - Граница будет открыта? - крикнул кто-то, - Волотичи!
        - Точно! - Сварг наконец-то усмехнулся. Войча в который раз пожалел, что братан столь немногословен. Оставалось додумывать самому, Кажется, Сварг имеет в виду, что Велга может напасть на столицу. И верно, уже пыталась!
        - Они разделятся! - проговорил кто-то, и все согласно закивали. - Для Савмата придется оставить тысячи полторы!
        - Но Рацимир возьмет с собой конницу, - седобородый сотник покачал лохматой головой. - Нам все равно не выстоять, Кей. Ежели и вправду в болото заманить…
        - Или на Волатово поле, - негромко договорил Сварг.
        И вновь наступило молчание. Многие удивленно переглядывались, но кое-кто задумался, а седой сотник хлопнул ладонью по лбу:
        - Дий-Громовик! А ведь и вправду! Войчемир честно осмотрел всю мапу, но ничего похожего на загадочное Волатово поле не нашел. Не иначе, нарисовать забыли. Хотелось переспросить, но при всех делать это было неудобно.
        - Все! - ладонь Сварга ударила по мапе. - Решено! Через час выступаем! Войчемир, проследи…
        Волатово поле так и осталось загадкой. Войче пришлось заниматься делами насущными. Снаряжать войско в долгий поход, да еще в такие сроки - не шутка. К тому же хватало иных дел. Например, обоз. Бросить лишнее - не задача. Посадить всех на освободившихся коней - тоже. Но вот Пораде следовало посоветовать, чтоб ехала сзади, а Челеди пригласить вперед, к мужу поближе. Незачем им лишний раз друг на друга глазеть. Войчемир остался доволен своей выдумкой. Авось, и Сварг о супруге вспомнит.
        А затем начался поход, и Волатово поле вообще забылось. Вначале брала опаска, что вражеские лазутчики опомнятся и проведут Рацимирово войско Прямо через лес, на перехват. Затем следовало подумать о заслоне. А потом стало туго с харчами, и Войчемир изрядно помучился, пытаясь разделить остатки хотя бы на несколько ближайших дней. С братом говорили только о делах насущных, ежеминутных. Впрочем, Войчемир не особо волновался. Уж Сварг обязательно что-нибудь придумает!
        Зато вспоминался странный сон. Войчемир даже пожалел, что при войске нет чаклуна или кобника, дабы тот растолковал что к чему. Сварг, которому он обмолвился об этом, заметил, что подходящий человечек при нем был, его так и звали - Кобником, но теперь он далеко, ежели вообще жив. Итак, оставалось соображать самому, но на это Войча не был мастер. Одно ясно - плохи его, Войчины, дела. Если бы не Сварг, то и вовсе пропадать пришлось. Жаль только, что братан и сам, видать, не понимает, за какие это отцовы грехи Войчемиру бедовать доводится. Не утерпев, Войчемир на привалах принялся расспрашивать кметов, что постарше, о бате. О Жихославе говорили охотно, вспоминали, каков он был славный альбир, и даже сожалели, что не ему, а младшему брату судилось надеть Железный Венец. Кей Жихослав был смел в бою, на пирах весел, а к воинам Щедр, как и надлежит истинному Кею. И Войча никак не мог понять, в чем же тут загадка.
        Несколько раз он с сожалением вспоминал о приснившейся ему неизвестной девушке. Жива ли она, мачехина дочка? Может, потому он девушек сестренками да сестричками называет, что своей сестры рядом нет. Поискать бы, да где найдешь?
        Впрочем, о подобном думалось урывками. Все время уходило на заботы воинские. Кметы, да и сотники, вначале смотревшие на Войчу косо, приутихли, почуяв крепкую руку Хальгова ученика. Войчемир воспринял это как должное. Не зря он столько лет под Ольмином есь гонял! Да и как же иначе? Много ли в Ории потомков Кея Кавада?
        Войско шло все дальше и дальше, лес становился все гуще, и Войче стало казаться, что они скоро придут прямиком в Ольмин, а то и в скандскую землю, откуда родом Хальг. Поэтому он даже удивился, когда на восьмой день, уже ближе к вечеру, Сварг отдал приказ остановиться и разбивать лагерь. Оказывается, пришли. Совсем рядом была опушка, а за ней - поле. То самое - Волатово.
        Никакого поля Войча не заметил. Вначале он взглянул лишь краем глаза - надо было лагерь разбивать. С опушки был виден лес - все тот же осенний лес, успевший за эти недели изрядно надоесть. Часа через два, когда шатры уже стояли, а в котлах кипела каша, Войчемир сел на коня и выехал посмотреть загадочное поле поближе.
        Проехав с версту, он сделал первое открытие, пусть и небольшое. Лес все-таки кончился. Впереди была роща, за ней - другая. Это порадовало - есть где пехоту поставить! А вот коннице делать здесь нечего, прав оказался братан! Но рощи были только началом. За ними землю рассекали овраги - один за другим, до самого горизонта, воича даже руки потер от удовльствия: приходи, братан рацимир! Славно твои конники здесь поскачут! Овраги оказались длинные, глубокие, но, странное дело, почему-то ровные. Сперва Войча глазам своим не поверил и добросовестно прорысил лишнюю версту. Ошибки не было: овраг был ровным, как стрела, да и соседний такой же. Войче даже показалось, что не овраги это вовсе, а рвы. Мысль поразила, и тут вспомнилось, что поле - Волатово! Вот, значит, почему!
        А потом он увидел ямы. То есть не ямы даже, а ямины. В каждую целое село поместится. И все, как на подбор, круглые, с ровными краями. Не иначе, тоже вырыли! Ну и работа!
        Войчемир попытался догадаться, когда все это было выкопано. Выходило - давно, очень давно. На дне ям росли высокие старые деревья, края оврагов успело размыть. Не сто, даже не двести лет прошло! Какой же глубины это все было когда-то? Войча попытался представить - дух захватило. Ну, точно - волаты! Такие, как тот, что в пещере похоронен! Но и таким здоровякам изрядно пришлось лопатами помахать!
        - Поглядел? - поинтересовался Сварг, когда Войча, вернувшись с разведки, поспешил доложиться.
        Войчемир основательно рассказал о виденном, признав, что поле - лучше не придумаешь, а после осторожно поинтересовался, отчего это овраги - ровные, а ямы - круглые?
        - Волаты! - улыбнулся брат, - Слыхал о таких?
        Войчемир согласился, что не только слыхал, а даже видел, а также соообщил, что волаты - это и есть Первые, о которых столько сказок ходит.
        - Сам придумал? - рыжие брови Сварга взметнулись вверх.
        Войча ухмыльнулся: не сам. Один умный человек поведал.
        - Умный, видать, этот человек… - брат помолчал, затем лицо его стало серьезным. - Я, Войча это поле впервые еще лет десять назад увидел. Про волатов мне, конечно рассказали, только я не поверил. Зачем им такое рыть?
        - А для войны! - осенило Войчу. - Чтоб конницу задержать!
        - Конницу… - Сварг пожал плечами. - Это же на ком им ездить нужно было? Ты Патара знаешь? Войча вздрогнул от неожиданности.
        - Это старший у рахманов. Лет пять назад отец посылал меня к нему с одним делом. Довелось поговорить со стариком. Отец его очень уважал… Я спросил об этом поле - авось, знает.
        - И он сказал про этих… Первых? - понял Войча.
        - Да. Он считает, что здесь они действительно воевали. Овраги - это рвы. Заметил - рядами идут? Восемь рядов!
        - Восемь! - рука тут же полезла чесать затылок. - Да кого же им остановить нужно было?
        - Не конницу, - улыбнулся брат. - Такая глубина для конницы не нужна. Там было что-то страшное… А ямы… Патар уверен, что их не рыли.
        Войча изумленно моргнул, но тут его осенило:
        - Матушка Сва! Это вроде как Дий Громовик молнию кинул! Или… Змей?
        Собственная догадка тут же показалась дикой, невозможной, но Сварг согласно кивнул:
        - Вроде. Только молнии такое не выбьют. Да и Змеи тоже.
        Войчемир вспомнил Змееву Пустыню. Страшны Змеюки, нечего сказать, но таких ям им не выжечь.
        - Потом я бывал тут - раза два. Тогда я и подумал, что для боя здесь место - лучше не придумать. А насчет волатов… Похоже, одни оборонялись, Другие наступали. Которые оборонялись, рвы копали, а те, другие, их - молниями! Вот так-то, братан…
        Войча открыл рот, дабы заявить, что быть такого не может, но вдруг понял
        - может! Недаром Первые Дверь с Ключом прятали!
        - Мне… один человек говорил, - нерешительно заметил он, - будто Первые сами себя погубили…
        Войча хотел добавить о Сдвиг-Земле, но прикусил язык.
        - Может, - согласился Сварг. - Тем, кто тут воевал, скверно пришлось, это уж точно. Мне рассказывали, что лет двадцать назад здесь крепость откопали. Рыли что-то на холме и наткнулись. Даже не крепость - вроде пещеры. Внутри все железом выложено… То есть не железом. Что-то блестящее, легкое - и не ржавеет. Там эти волаты были - черепа, как котел…
        Войча вновь вспомнил пещеру среди скал и кивнул.
        - И еще здесь Каменная Рожа есть, - заключил Сварг, вставая. - Потом покажу. Ладно, пошли! Дел много…
        Дел и вправду оказалось много, и дел для Войчемира новых, непривычных. Воевать ему доводилось, но под Ольмином все кончалось небольшими стычками - жаркими, но короткими. Теперь же намечалось сражение. Весь следующий день пришлось провести в седле. Волатово поле объездили вдоль и поперек, после чего Сварг приказал в некольких местах рыть «волчьи ямы» и ставить частокол. А еще требовалось посылать во все стороны лазутчиков, проверять оружие, доспехи и даже конские подковы. Брат был молчалив, отдавая лишь короткие приказы, и Войчемир терялся в догадках, что задумал Сварг. Рацимир близко, значит завтра, в крайнем случае - послезавтра…
        К полудню отряды начали покидать лагерь и занимать позиции среди холмов и рощ. Вначале Войча лишь недоумено крутил головой, ничего не понимая, но затем замысел Сварга стал ясен. Войска строились огромным четырехугольником, занимая промежутки между рощами и оврагами, непроходимыми для конницы. Четырехугольник оказался неровным, углы выдавались вперед, значит нападавших можно будет атаковать с флангов.
        О дальнейшем можно было только догадываться. Сварг молчал и лишь временами мрачно усмехался. Войчемир глядел на брата с уважением - вот это полководец! Вспомнились молодые хвастливые кметы, из тех, что крутились в Кеевых Палатах. Они любили потолковать о войне, но вся их премудрость сводилась к тому, что надо выехать в чисто поле, достать булатный меч да молодецким ударом снести с плеч супостату буйну голову. И, конечно, приодеться в шелк да в румский аксамит, дабы в бою истинным альбиром выглядеть. Этих бы сюда! Но Войча тут же вспомнил - Пленк и прочие хвастуны теперь служат Рацимиру! Вот и славно, пусть приходят! Поглядим, от кого пойдут клочки по закоулочкам!
        …Каменную Рожу они увидели на склоне одного из холмов. Войча лишь головой покачал - из земли проступало лицо: нос, щеки, странные круглые глаза. Словно чудовищный волат упал на спину, окаменел и покрылся землей. В пустых глазницах росли деревья, каменные щеки змеились глубокими трещинами, но Войча рассудил, что лик зря Рожей обозвали. Лицо как лицо, спокойное, даже красивое. И кто же такое из камня высек? А главное - зачем?
        Здесь, возле Каменной Рожи, Сварг приказал разместить конницу. Тут же был врыт в землю Кеев Стяг, и Войча понял, что брат намерен руководить боем отсюда. С высокого холма было видно далеко - на много верст кругом. Кметы стали готовить сигнальные костры, подкладывая в них еловые ветки - для дыма. За холмом, в большой круглой роще, спрятались две сотни кметов, вооруженных длинными копьями. Войча лишь головой по сторонам вертел, стараясь все увидеть - и запомнить. Вдруг пригодится?
        Весь день шли работы, и каждый час Сварг рассылал во все стороны лазутчиков. Войча видел, что несмотря на внешнее спокойствие, брат волнуется. Появись Рацимир сейчас, когда войска еще не готовы, их маленькой армии придется туго. Но лазутчики сообщали одно и то же: вокруг на много верст спокойно. К вечеру стало ясно - они успели. И когда, уже в полной темноте, очередной запыхавшийся гонец доложил, что в лесу замечен конный отряд, Сварг лишь усмехнулся в рыжие усы. Рацимир опоздал.
        Ночью вокруг горели костры. Войча вначале поразился их числу, но потом вспомнил, что под Ольмином они с Хальгом тоже устраивали такое. Костров было много, и горели они не там, где стояли кметы. Вражеским лазутчикам придется изрядно побегать, чтобы разгадать эту нехитрую шутку.
        У Кеева стяга было темно. Сварг сидел, завернувшись в теплый плащ, и негромко беседовал с командирами. Один за другим они уходили куда-то в ночь. Наконец брат подозвал Войчу, который нетерпеливо ждал распоряжений. Не отсиживаться же ему завтра по кустам!
        - У тебя нет Стяга, Войчемир, - первые слова брата удивили. Но Войча тут же вспомнил - он же Кей! В бою Кей должен воевать под Стягом или хотя бы под значком - красным, с золотым орлом. Стало неловко - как он мог забыть!
        - Отец не позволял тебе иметь Стяг? - усмехнулся брат.
        Войча кивнул: не позволял. Даже в Ольмине. У него был значок, но в Савмате он оказался без надобности. Не водить же десяток кметов под Кеевым Орлом!
        - Ничего, Войчемир. Завтра ты будешь здесь. Будем считать, что этот Стяг
        - наш общий.
        - Как? - Войче показалось, что он ослышался. Ему, Кею, отсиживаться тут! Сварг - понятно, он командующий. Войче же полагалось возглавить центр или правый фланг. Он ведь Кей!
        Брат понял и улыбнулся:
        - Братан! Мечом спешишь помахать? Успеешь! Завтра будет скучно…
        Войча хотел обидеться, но вместо этого задумался:
        - Завтра… Рацимир не решится напасть
        - А ты как думаешь?
        С этим оказалось труднее, но Войчемир честно попытался поставить себя на место чернобородого. Он спешит, гонит кметов через лес, но враг уже стоит, выстроив частоколы и засеки, вырыв волчьи ямы…
        - А он кружить вокруг будет! Место искать!
        - Верно, - Сварг кивнул и поглядел в сторону близкого леса. - Завтра мы с тобой вместе постоим и посмотрим. Ты должен быть готов…
        - А я готов, братан! - Войча с удовлетворением вспомнил о Змее, который находился тут же - под рукой. В ответ послышался смех:
        - Войча, Войча, голова - два уха!
        - Ты еще Зайчей меня обзови, - обиделся Войчемир, тотчас вспомнив злоязыкого Ужика.
        - Зайчей пусть тебя Велга называет. Нет, братан, ты должен быть готов возглавить войско.
        - А-а… Зачем?
        - А затем, Кей Войчемир, что и меня, и тебя могут убить. Но оставшийся выиграет бой.
        Войча рассудил, что брат прав. Они на войне.
        - Тогда… Скажи, чего ты придумал!
        - Не много… - Сварг помолчал, затем встал и расправил плечи. - Пошли!
        Они поднялись на холм. Вокруг стояла тьма, лишь слева и справа горели костры-обманки. Впрочем, где стояли отряды, Войчемир, конечно, помнил.
        - Впереди лес, там - Рацимир, - Сварг указал рукой на черное пятно, еле заметное в ночной темноте. - Сзади нас - рвы, там конница не пройдет. С флангов - рощи. Здесь холмы. Что он сделает?
        - Не знаю, - честно ответил Войча и тотчас устыдился.
        - И я не знаю, - согласился брат. - Я бы на его месте вначале бросил небольшие отряды - прощупать нас со всех сторон. Что он узнает?
        - Что таки плохо…
        - Да, позиция у нас сильная. Но между рощами есть промежутки - туда можно направить конницу. Если пропустим - скверно. Кроме того, пехота может ударить в лоб и оттеснить нас назад, тогда откроется проход…
        Все это оказалось сложно, но Войчемир старательно запоминал. Вспомнилось, что рядом, в роще, спрятаны две сотни. Выходит, не зря!
        - Наше дело - не выходить за укрепления и отбиваться. Еды хватит дня на четыре. А вот когда мы его измотаем… Тогда увидишь!
        Стало ясно - самое интересное Сварг держит при себе. Войча не обиделся. Всех тайн командующий не может доверить даже брату. Впрочем, Войчемир кое о чем догадывался. Удода, лучшего братова сотника, здесь не было. Не было и еще кого-то - двоих или даже троих. Наверное, эти сотни спрятаны где-то за линией укреплений. В нужный момент над холмом поднимется черный дым - или белый, это уж как договорено. И тогда Удод вступит в дело…
        - Как думаешь… - Войчемир хотел спросить, смогут ли они победить, но вновь успел придержать язык. - Рацимир, он… Догадается?
        - Смотря о чем, - Сварг устало провел ладонью по лицу. - Он неплохой рубака, но давно не командовал войском. Кроме того, наш брат не любит слушать советов… Эх, Войча, плохо воевать с братьями, а?
        Войчемир вздрогнул от неожиданности:
        - Да я… И думать о таком не мог! Где ж такое видано?
        - А я мог… И видано это везде. Мой отец убил твоего…
        У Войчи захватило дух от этих слов, но возразить было нечего. Он ведь знал! А не знал, так догадывался…
        - А Жихослав посылал убийц к младшему брату… Страшно, правда? В обычной войне убивают кметов, а вождей щадят. Здесь - наоборот. И выбора нет - или мы, или нас…
        Войчемир подумал, что брат, может, и прав, но верить такому не хотелось. Виноват Рацимир, и только он! Чернобородый нарушил волю Светлого… Или не нарушал? Ведь Кей Мезанмир не успел назначить наследника! Хотел - но не успел.
        От таких мыслей Войче стало совсем плохо, и он постарался думать о бое. Но и тут выходило не лучше. Драться придется не с есью, не с ограми, и даже не с «вейском» бунтарей-волотичей. Свои! Но если сестренка Велга отпустила его, то братан Рацимир не пожалеет. Хотя нет, и Велга не пощадит, Узнав, что он Кей. Недаром ведь сон был! Выходит, что повсюду - клин.
        Войча оглянулся, окинул взглядом мерцающие огоньки костров, и вдруг вспомнил о том, что так и не решился поведать Сваргу. Дверь! Будь у него Войчемира, Ключ, посмел бы он разобраться с чернобородым? Это не латники, не стрелки из лука! Сдвиг-Земля - подумать страшно! Нет, конечно, он бы не решился на такое. Но если припугнуть? Показать краешек и предложить кончить дело миром?
        На миг захотелось немедленно рассказать все Сваргу и слать гонцов в далекую Калачку. Но Войча опомнился. Нельзя, чтобы давняя смерть проснулась. Сначала он пугнет Рацимира, затем придется заняться Уладом, а там… А там Ключ сам повернется в Двери! Может, Первые тоже не собирались рушить землю. Толкнул Косматый под локоть, и пошла смерть гулять! Пусть спит - и сегодня, и завтра, и через сто лет…
        С тем Войчемйр и успокоился, и даже предстоящий бой показался не таким страшным.
        Наутро поле было не узнать. Из лесу один за другим выходили отряды в сверкающих на солнце доспехах. Ржали кони, ветер полоскал красные стяги. Войско Рацимира строилось ровной линией, охватывая позиции Сварга с флангов. Войча долго прикидывал, сколько же всего привел чернобородый. На опушке стояло не меньше двух тысяч, ко в лесу могло прятаться столько же. Даже если несколько сотен Рацимир все же отослал к Савмату, врагов оставалось много - слишком много.
        Впрочем, никто не спешил. Кметы долго строились, ровняли ряды. Потом издалека донеслась песня - давняя, еще с огрских войн. Войча хорошо знал ее
        - песню часто пели перед боем сполотские воины. Но теперь бой предстоял не с ограми…
        Метки наши стрелы, как удар соколий!
        Братцы, крепче держите оружье!
        Едем править вражьих детей!
        Легки наши кони, как ветры степные!
        Братцы, крепче держите оружье!
        Едем править вражьих детей!
        Сильна наша злоба, словно яд гадючий!
        Братцы, крепче держите оружье!
        Едем править вражьих детей!
        Песня еще не стихла, когда вперед выехали несколько всадников и, не торопясь, направились к ближайшей засеке. Войча понял - намечался «герц». Альбиры выкликают врага на бой, чтобы похвалиться силой да удалью. Когда-то, еще в Ольмине, Войча мечтал о настоящем бое, чтобы вот так же выехать перед строем на боевом коне, прокричать свое имя и вызвать соперника на поединок. Про то и в песнях поется, и в сказках сказывается. Но теперь выехавшие на поединок смельчаки показались не героями, а какими-то недоумками. Что толку лихость зазря показывать? Бой начнется, тогда и будет время саблями огрски-ми помахать! И Войча ничуть не удивился, когда Сварг послал с гонцом приказ: на поединки не выезжать, с мест не сходить - ждать.
        Всадники, блистая доспехами, неторопливо рысили перед холмом, время от времени останавливаясь и что-то громко крича. Со стороны все это выглядело достаточно нелепо. Войча вспомнил красавца Пленка. Не там ли он? Вот бы взять Змея да подъехать поближе! То-то побежит герой, да не соколом, а курицей! Но Войча тотчас одернул себя. В Пленке ли дело? Братан Рацимир слабину ищет. Не вышло так, попробует иначе…
        Всадники, покричав и не дождавшись ответа умчались, а им на смену из лесу выбежали лучники. И почти сразу в воздухе запели стрелы. Били сильно - некоторые стрелы долетали даже до Каменной Рожи, и охрана поспешила поднять высокие красные щиты. За лучниками вышли кметы, но без лат, в одних плащах.
        Стрелы вновь заполнили воздух. Кметы бросились вперед, пытаясь взобраться на холм. Но дошли немногие - стрелы и дротики ударили в лицо. Тех, кто успел подняться, взяли в копья. Послышался долгий, отчаянный крик. Уцелевшие побежали к лесу…
        - Выманивают, - негромко бросил Сварг, и Войча согласно кивнул. Пока все шло, как и думалось. Враг бил не кулаком, а одним пальцем.
        Лучники исчезли, их сменили конники. Их тоже оказалось немного - около сотни. На этот раз не было ни крика, ни похвальбы. Всадники начали неторопливо взбираться на холм. Подъем был крут, но люди и кони упорно искали дорогу.
        Стрелы вновь остановили атаку. К тому же возле гребня подъем оказался особенно крут, и всадникам пришлось отступить. Но ненадолго - уцелевшие перестроились и начали заходить слева, пытаясь обойти холм по склону. Войча ждал, что из ближайшей рощи ударят стрелы, но спрятанный за деревьями отряд молчал. Стало ясно - братан Сварг не спешит бросать кости на стол. День только начинался.
        Атаку отбили, но в бой тут же пошла пехота. Прибежал запыхавшийся гонец, сообщив, что на правом фланге лучники пытались прорваться через рошу. Вскоре такая же весть пришла и с левого фланга, где воинам Рацимира удалось подняться на один из холмов. Оба нападения тоже кончились ничем, но противник атаковал вновь и вновь, меняя усталые отряды на свежие.
        Войчемир то и дело поглядывал на Сварга, но тот оставался спокоен. Лишь время от времени рука в перчатке сжималась в кулак, и еле заметно подергивалось плечо.
        - Ты… Что-то не так? - осторожно поинтересовался Войча. В ответ брат покачал головой:
        - Все так… Но их слишком много. Я думал, Рацимир возьмет с собою тысячи две… Понимаешь, они могут нападать день, затем - ночь. А когда мы устанем…
        Сварг оказался прав. Атаки следовали одна за дургой. Вскоре стало ясно, что легче всего прорваться на левом фланге. Две рощи, прикрывавшие пехоту, оказались не слишком густыми. Только сотня лучников, посланная Сваргом, сумела остановить прорвавшийся в тыл конный отряд.
        Время шло к вечеру, и Войчемир нетерпеливо поглядывал на солнце. Он понимал - ночь не принесет покоя, но все равно ждал темноты. И вот, наконец, солнце скрылось за холмами. В ранних серых сумерках удалось отбить еще один приступ. Он оказался последним - войско Рацимира, постояв еще немного на опушке, не спеша, отряд за отрядом, скрылось в лесу. Войчемир обрадовался но Сварг внезапно стал очень серьезен.
        - Плохо, братан! - крепко сжатый кулак ударил в ладонь. - Они все поняли…
        Войчемир удивленно взглянул на Сварга.
        - Левый фланг, - пояснил тот. - Ты же видел… Завтра они навалятся всеми силами. А главное, там пройдет конница. Я прикажу вырыть «волчьи ямы», но это задержит их на час - не больше…
        Ответить было нечего. Войчемир и рад был подсказать что-нибудь брату, да чего тут подскажешь? Если сам Сварг говорит, что дела плохи…
        Шатер разбили тут же, на склоне холма. Сварг мгновенно заснул, велев будить себя при первой же опасности. Войчемир, гордый, что остался за самого главного, присел у входа, положив рядом Змея. Так он чувствовал себя увереннее. Впрочем, чудо-меч мог мирно дремать, заботливо завернутый в плотное покрывало. Вокруг стояла тишина, и даже не верилось, что совсем недавно совсем рядом шел бой.
        Начало клонить ко сну, но Войчемир не давал себе поблажки. Завтра тяжкий день, и братан Сварг должен выспаться. А кто его покой убережет, кроме него, братана Войчемира? И когда из темноты вынырнул гонец, Войча первым делом велел ему говорить потише. И покороче.
        Вначале Войчемир ничего не понял. Велев повторить, он долго пытался осмыслить услышанное. Какие-то бродники… К Кею Сваргу… Срочно… Тайно…
        Бродников в войске Сварга не было. Войча слыхал, что под Коростенем отличился небольшой отряд усачей, но затем их вожак увел своих хлопцев куда-то на полдень. Откуда же здесь бродники? И чего это им вздумалось мешать Сваргу отдыхать? Основательно поразмыслив, Войча суровым шепотом велел привести усачей к шатру да строго наказать не шуметь и сапогами не топать. Он решил, что и сам разберется. Не великие они птицы, степные бродяги!
        Охрана расступилась, пропуская поздних гостей. Их оказалось трое - двое усатых, уже в годах, и молодой парень, по виду не старше двадцати. Увидев Войчу, все трое сняли шапки и поклонились. Войчемир встал, сложил на груди руки и попытался придать лицу суровое выражение. Но брови тут же попозли вверх. Войча удивленно заморгал, протер глаза, но убедился, что ему не чудится:
        - Покотило? Ч-чолом!
        - Чолом!
        Бродник, недоумевая, взглянул на Войчу, затем узнал и покачал головой:
        - Тесен свет, Войчемир! Здоров ли?
        - Да здоров я! - Войча нетерпеливо махнул рукой. - Ты-то откуда?
        - Позови Кея, - усач нахмурился и кивнул на своих спутников. - Ласкиня это. Кей его знает. А это - Глек…
        Войча попытался сообразить. Глек - тот, что помоложе, безусый, но с длинным чубом. Ласкиня постарше… Так ведь Ласкиня и был вожаком в отряде, что служил Сваргу!
        - Позови Кея, - повторил бродник, и голос его отчего-то чрезвычайно не понравился Войче.
        Он хотел возразить, что брат отдыхает, но понял - придется будить. Бросив: «Ждите!», он вернулся в шатер. Сварг спал, укрывшись с головой плащом, но как только Войчина рука коснулась плеча, немедленно вскочил:
        - Напали? Где?
        Стало неудобно. Разбудил брата из-за такой безделицы!
        - Бродники к тебе. Говорят, тайно… Сварг потер лицо, прогоняя сон:
        - Какие бродники?
        Войча чуть не ляпнул: «С усами», но вовремя спохватился:
        - Ласкиня с ними. Ну, который…
        - Ласкиня? Зови!
        Войча понял - брат не ждал гостей. Стало любопытно и отчего-то тревожно. Добрых вестей средь ночи не приносят.
        Бродники неторопливо вошли, вновь поклонились. Сварг кивнул в ответ. Тогда Покотило, переглянувшись с остальными, положил на пол большой кожаный мешок.
        - Взгляни, Кей!
        Мешок казался полупустым. Бродник достал оттуда что-то круглое, темное. Войча всмотрелся - тряпки! Окровавленные тряпки, уж успевшие почернеть. Бродник принялся медленно разматывать сверток. Сердце упало - Войча вдруг понял, что может быть там…
        Мертвые пустые глаза были залиты кровью. Кровь, потемневшая, густая, покрывала щеки, лоб, запеклась в длинной черной бороде. Из перерубленной шеи торчала желтая кость…
        - Матушка Сва! - Войча похолодел и отшатнулся.
        - Узнаешь ли эту голову, Кей? - бродник мрачно усмехнулся, и от это стало еще страшнее.
        Сварг молчал. Молчал и Войча, хотя хотелось крикнуть, завопить от ужаса…
        - Не признаешь брата, Кей? - Покотило покачал чубатой головой. - Думали мы, иначе нас встретишь!
        Мертвая голова Рацимира, Светлого Кея, государя Ории, лежала на цветастом огрском ковре. Войча все еще не верил. Братан Рацимир! Искавший его смерти, убивший братана Валадара… Но все-таки брат, Кеева кровь!
        - Почему? - тихо проговорил Сварг. - Что он сделал вам?
        Бродники вновь переглянулись:
        - Не ты ли позвал нас? - удивленно заметил Ласкиня. - Не позвал, не пришли бы…
        Войча с ужасом поглядел на Сварга. Нет, быть не может!
        - Кровь Валадара на нем, - Покотило кивнул на мертвую голову Кея. - На нашей земле убил он брата…
        - Не пощадил его, не пощадил бы и нас! - резко бросил безусый Глек.
        - Кей Валадар не велел мстить брату, - продолжал Покотило. - Но не месть это, Кей! Не надобно нам, чтобы Рацимир Светлым оставался…
        В голове у Войчи все перепуталось. Что говорит этот бродник? Какое дело бродягам до Железного Венца?
        - И что вы хотите за это? - плечо Сварга дернулось, и Войча понял - брат едва сдерживается.
        - Не твои мы слуги, Кей! - Покотило пожал широкими плечами. - Сотник твой, Посвет, что от тебя приезжал, твоим именем обещал вольности наши не рушить. Того и хватит…
        И вновь Бойче стало не по себе. Он помнил Посвета. Молодой сотник, брат всегда посылал его в передовую заставу…
        - Хорошо. Идите! И заберите…
        Сварг резко кивнул на то, что лежало у его ног. На усатых лицах промелькнули мрачные усмешки. Покотило опустился на корточки и начал не спеша заворачивать голову Рацимира в окровавленные тряпки. Это тянулось долго, невыносимо долго. Наконец бродники вновь поклонились, собираясь уходить:
        - Прощай, Светлый! Помни об обещании. Светлый! Войча недоуменно поглядел на Свар-га - и понял. Рацимира больше нет. Железный Венец упал с отрубленной головы…
        - Позовите Кейну! - резко крикнул Сварг. Гридень, стоявший у входа, услышал, заглянул внутрь и тут же исчез.
        - Войча… Что же это, Войча? - Сварг сжал виски ладонями и медленно опустился на кучу подушек. - Я же не хотел так…
        - Ты не посылал Посвета? - Войчемир присел рядом и острожно тронул Свар га за плечо. - Ты не посылал его, братан?
        - Нет! Посвет исчез две недели назад! Я думал - к Рацимиру сбежал… Но почему?
        Войча поверил брату. Наверное, просто очень хотелось поверить…
        Полог колыхнулся. На пороге стояла Челеди. Круглое лицо казалось заспанным, но одета Кейна была по чину, даже золотая фибула застегнута, как должно - на два вершка от плеча.
        - Звал ли меня, муж мой?
        Голос был спокойным, равнодушным, словно Кейна ждала, что ее разбудят среди ночи.
        Сварг поглядел на Войчу, словно ждал подмоги. Войчемир неуверенно кашлянул:
        - Ну… Понимаешь… Брат Рацимир… Кей Ра-цимир…
        - Рацимира убили! - перебил его брат. - Кто-то послал Посвета к бродникам
        - от моего имени.
        - Умер Кей Рацимир? Правда умер? - все так же спокойно спросила Челеди. Затем немного подумала и низко склонилась перед мужем:
        - Приветствую тебя, Сварг, Светлый Кей, государь Ории Великой! Не забудь рабу свою, бедную Кейну…
        - Не надо! - Сварг махнул рукой. - Не время сейчас! У Рацимира есть сын, а война не окончена.
        - Кто будет слушать маленького мальчишку? - равнодушно бросила Кейна. - Пойду я… Спать шибко охота…
        Войча вдруг сообразил, что сам еще ни разу не назвал брата Светлым. Но язык не поворачивался. Слишком страшно все обернулось.
        Сварг долго молчал, затем вздохнул:
        - Ладно. Войчемир, передай, чтобы усилили посты. Сейчас может случиться что угодно… Поезжай на правый фланг, погляди, как там.
        - Есть!
        Войча обрадовался. Хорошо, что можно заняться чем-то привычным, понятным. Все лучше, чем думать о том страшном, что случилось совсем недавно. Братан прав - война не окончена.
        - Я поеду на левый фланг, - Сварг устало потянулся. - Надо будет засеки углубить…
        До самого утра Войча ездил по отрядам, проверяя посты. То и дело он слазил с коня и прислушивался, не идут ли враги. Но темнота молчала. А наутро весь лагерь разбудила нежданная весть, принесенная очумелыми от ужаса перебежчиками. Кей Рацимир лежит мертвый в своем шатре, рядом - убитая охрана, а его воеводы держат совет. Час шел за часом, и на смену первым перебежчикам пришли новые. Один тут же попросил встречи со Сваргом. Вскоре Войчемира позвали к брату.
        Сварг был спокоен и деловит, словно ничего и не случилось. Лишь под глазами легли черные тени, и плечо дергалось чаще обычного.
        - Сдаются! - бросил он, и по лицу пробежала злая усмешка. - Тысяцкий просит заплатить войску. Наверное, казну уже разворовали…
        - Кому заплатить? - не понял Войча. Сварг покачал головой:
        - Не выспался, да? Кметам заплатить - то, что обещал Рацимир. Погодар обещает тут же отправить всех по домам - кроме конницы.
        - Значит… - приходилось вновь соображать. Погодар - тысяцкий Рацимира. Если он обещает распустить войско…
        - Так мы чего, победили? Брат кивнул.
        - И ты… Светлый?
        - Если ты меня признаешь! - Сварг улыбнулся, и у Войчи отлегло от сердца. Кончилось! Хвала Матери Сва, кончилось! Но тут же вспомнилось: у рацимира есть сын! Племяш Мислобор!
        - А как же… - начал он, но спросить не решился. Сварг теперь Светлый, ему и думать.
        - Странно, - Сварг покачал головой. - Когда отец учил меня воевать, он говорил, что главное - выиграть большую битву. Это моя вторая война, Войчемир. И все идет совсем не так. Я разбил Велгу под Коростенем, а она выиграла войну. А эту битву проигрывал я… Странно, правда?
        Войча не нашелся, что сказать. Иногда брат говорил загадками.
        - Поеду! - Сварг накинул плащ и долго застегивал фибулу. - Остаешься за меня. Думаю, ничего не случится…
        Он оказался прав. Весь день войска стояли на прежних местах, но никто и не думал нападать. Напротив, из лесу то и дело прибегали кметы - и пешие, и конные - торопясь присоединиться к победителям. Одна за другой разносились вести:
        Сварг приехал к шатру Рацимира, поклонился телу брата, собрал совет, обещал выплатить кметам серебро за службу, а всех желающих - распустить по домам. И другое рассказывали - несколько сотников пытались защитить права Мислобора, но их схватили, одного даже ранили. Сам же сын Рацимира, по слухам, бежал в Савмат, другие же говорили - к ограм.
        Войча решил ничему не удивляться и ждать. Однако заметил - кое-что изменилось. Те из сотников, кто раньше не очень его жаловал, теперь спешили поклониться, некоторые даже поздравляли. Войча не понимал - с чем. Сварг - понятно, он теперь Светлый. И Войчемир даже порадовался, что не ему достался Железный Венец. Это же сколько забот теперь у брата! Хорошо бы попроситься если не обратно в десятники, то в сотники, куда-нибудь на полдень, к ограм поближе. Но тут же вспомнилось - брат хочет послать его в Тустань, к сиверам, и Войчемир заранее расстроился. Какой из него, Войчи, наместник!
        Брат не возвращался до самой ночи, а когда приехал, ему было не до Войчи. Вместе с Кеем в лагерь прибыла целая толпа воевод, дедичей и Кеевых мужей - тех, кто еще вчера служил Рацимиру. Войча постарался улизнуть от шумного сонмища и вновь уехал проверять посты. Он там не нужен. И без него решат!
        Но спрятаться не удалось. Гонец нашел Войчемира на одной из дальних застав и позвал к брату. К счастью, Сварг оказался в шатре один. Вид у него был усталый и даже измученный.
        - Присягнули! - он кивнул куда-то в сторону, но Войча понял. - Видел бы ты эти рожи! Каждому - что-то дай, что-то обещай…
        Войча сочувственно вздохнул.
        - Ты говорил, что Хальг тебя из поруба выпустил?
        - Д-да… То есть нет… - вопрос оказался слишком неожиданным. - Ну, в общем…
        - Хальг бежал.
        Войча постаралася осмыслить услышанное.
        - Это плохо, - наконец решил он. - Домой бежал?
        - Эх, Войча, Войча! - Сварг усмехнулся. - Да не домой! С ним сотня латников, он поехал на полночь, в Елев. Знаешь? Маленький такой городишко, на границе с сиверами. С ним Мислобор. Понимаешь?
        - Нет… То есть, да!
        - Верни его, Войча!
        Войчемир хотел спросить «Как?», но не решился. Раз брат просит…
        - Обещай Хальгу от моего имени, что он останется палатином. Обещай, что хочешь. Но верни! Скажи, что с Мислобором ничего не случится…
        - Ну, это ясно!
        Сварг удивленно взглянул на брата:
        - Ясно? И ты сможешь убедить Хальга?
        - Так чего? - на этот раз удивился Войча. - Кто же Мислобору худое сделает? Ведь он племянник - и мой, и твой!
        Сварг явно хотел что-то сказать, но смолчал. Затем резко кивнул:
        - Хорошо! Не согласится - уезжай. В бой не вступай. Возьми с собой конную сотню…
        Войча уже не слушал. Поручение вначале удивило, но затем обрадовало. Хорошо уехать подальше от этой суеты! И Хальга повидать хорошо! И Мислобора домой вернуть надо. Чего бедному парнишке по лесам бегать?
        Приказ взять с собой целую сотню тоже удивил. Зачем столько? Войча и сам бы справился! Уж ему ли с наставником не договориться!
        Завал был устроен по всем правилам - за поворотом, где узкая лесная дорога резко сворачивала влево. Войча еле успел остановить коня. Вот карань! Огромные стволы преградили путь, вдобавок кто-то заботливо связал их веревками.
        Отряд остановился, кметы начали слезать с коней, осторожно поглядывая на молчащий лес.
        Войча быстро огляделся. Деревья стояли плотно, вдобавок слева рос густой боярышник, так что и коня провести трудно. Ну надо же так нарваться!
        До Елева оставалось несколько часов езды. Войча спешил, боясь, что Хальг уедет еще дальше, а там ищи его у самого Ольмина! Разговор с наставником за эти дни был продуман основательно. Тут все казалось просто. Поговорить, вместе вернуться… И вот надо же, этакая неприятность!
        Надо было спешить, но Войча помнил: завалы в лесу - вещь опасная. Опытные люди - тот же Хальг - советовали их обходить, не трогая. Мало ли? И самострел поставить могут, и дюжину стрелков в кустах посадить! Войча уже хотел подозвать ближайшего кмета, дабы поискал дорогу среди деревьев, как вдруг где-то близко послышался треск. Огромное дерево с шумом рухнуло, отрезав отряду путь к отступлению.
        Все стало ясно. Не просто завал - засада! По всем правилам - засада! Вот так съездил!
        Рассуждать о том, кто и почему мог сообразить такое, времени не оставалось. Кметы, бойцы опытные, уже прятались за лошадей, держа оружие наготове. Вовремя! Боярышник зашевелился, сквозь него блеснула сталь. И тотчас же с другой стороны появились воины - много, не один десяток. В руках они держали луки, стрелы лежали на тетиве, а сзади стояли другие - с копьями наперевес. Войча поглядел вперед - за бревнами завала тоже сверкали стальные шлемы.
        - Оружие на землю! - прокричал чей-то голос, и стрела, просвистев, воткнулась в землю у самых Войчиных ног.
        - А вот сейчас! - засмеялся Войчемир, хотя смеяться было не над чем, разве что над самим собой. Попался! Словно желторотый новобранец попался!
        - Кметы Кея Сварга! - вновь послышался голос, но уже другой, и от этого голоса Войче стало кисло. - Это есть я, Хальг, палатин Светлого! Мы вас сейчас будем немножечко убивать! Кто бросит оружие, то спасет свой пустой сполотский голова!
        - Лодыжка! - отчаянно крикнул кто-то, и тут же послышался глухой стук. Кметы бросали мечи, щиты, копья, некоторые, самые предусмотрительные, спешили поднять руки. Войчемир застыл в полной растерянности. Что происходит, Матушка Сва? Никак наставник воевать собрался? На почему?
        - По одному идти вперед! - крикнул Хальг, и Войчины кметы покорно двинулись к завалу. И тут Войчемир не выдержал:
        - А ну, стой! Назад! - гаркнул он, торопливо доставая двуручник. - Куда?
        - Ага! Маленький глюпий Войча берет большое-большое железо? Маленький глюпий Кей Войчемир хотеть немного умирать!
        Голос наставника ударил, словно плеть. Войча сцепил зубы. Так, значит?
        - Ладно, Хальг! Нечего по кустам прятаться! Выходи, поговорим!
        - Ха-ха! Маленький Войча взял большой-большой меч, чтобы убить старого Хальга!
        В голосе наставника звучала не просто насмешка-в нем была ненависть. Войча испугался. Не смерти - того, что он разгневал Лодыжку. Но чем?
        Тем, что служит Сваргу? Но Хальг сам велел ехать к брату!
        Растолкав перепуганных кметов, Войчемир пробрался к завалу. Лучников он не боялся. Пусть стреляют! Раз уж наставнику нужна его смерть… Но никто не спустил тетивы. Войчемир, поминая карань вкупе с Косматым, перебрался через поваленные стволы, оттолкнул двоих кметов, кинувшихся навстречу, и резко повернулся, поудобнее перхватывая Змея:
        - Хальг! Где ты?
        - Вот я есть, Кей!
        Сканд возник, словно из-под земли. Лицо полускрыто стальным забралом, на груди - сверкающее зерцало, в руках - две кривые сабли, огрские, переливающиеся синеватым волнистым блеском:
        - Глюпий Войча! Разве я учить брать большой меч, чтобы бить один на один? Ты плохо учить, мой глюпий Кей!
        Войча открыл рот, чтобы наконец-то объясниться, но поздно. Сверкнула сталь - клинки со свистом рассекли воздух:
        - Дерись, глюпий Войча!
        А дальше все исчезло - лес, дорога, кметы в сверкающих кольчугах, даже Хальг. Остался ветряк - страшная мельница, бешено вращающая острыми крыльями. Войча закусил губу и сделал быстрый выпад - влево, как учил наставник, затем - сразу назад, и новый выпад с резким ударом снизу вверх. Зазвенела сталь, крылья ветряка чуть подались назад:
        - Медленно бьешь, ленивый глюпий Войчемир!
        Войча отскочил назад, качнулся вправо, надеясь на миг сбить Хальга с толку, и ударил снова - прямо в грудь. Мимо!
        - Лючше! Много лючше, Войча! Но большой меч - не для такого боя! Я бить тебя так…
        Крылья ветряка оказались совсем близко. Ноги! Войчемир подпрыгнул, почувствовал резкую боль в левой голени, чуть ниже колена, но не растерялся и ударил вновь. И снова Змей рассек пустоту, но Войча, не поворачиваясь, ударил еше раз, не клинком, а тяжелым золотым яблоком. Есть! На миг страшный ветряк исчез. Войча уловил какое-то движение справа и, чуть отступив, ткнул Змеем прямо перед собой.
        - А это есть хорошо, Войчемир!
        Голос наставника оставался спокойным и насмешливым, руки все так же сжимали сабли, но правое плечо заливала кровь. Войча понял - удар попал прямо в грудь, но сканда спасло стальное зерцало. Клинок скользнул по нему вверх, пропоров кольчугу…
        - Ты показать, чему я тебя учить Войчемир! Теперь я показать, чему я тебе не учить! Смотри!
        Но смотреть было нечего. Страшный ветряк вновь заработал, и Войчемир мог лишь парировать удары. Слева, справа, снова слева… Пару раз клинки задевали руки, плечи, но кольчуга выручала. Пришлось отступить на шаг, затем еще на шаг. Войча понял, что долго не выдержит. Руки, сжимавшие Змея, начали уставать, меч сразу стал тяжелым, неподъемным. А ветряк работал все быстрее, и каждый удар становилось все труднее отбивать…
        - Вот и все, глюпая голова!
        Сталь сверкнула прямо перед глазами, Войча поднял Змея, парируя колющий в лицо, и тут что-то ударило по ушам - страшно, неимоверно больно. В глазах стало черно. Змей выпал из ослабевших рук - и все исчезло…
        Голос слышался издалека - из неимоверной дали. Знакомый, очень знакомый - но не Хальга. Тот, кто говорил, вернее кричал, был чем-то недоволен:
        - Ты убил его, Халы! Ты убил дядю Войчу!
        - О нет, нет, Кей! Я бить его уши рукоять сабли. Это не есть смерть!
        С кем это говорит наставник? Голоса стали ближе, и тут вернулась боль. Войча застонал, сумел приподнять голову, но глаза никак не открывались.
        - Дядя Войча! Дядя Войча!
        Кто-то взял его за плечи, помогая привстать. Войча с трудом двинул рукой, нащупал землю и сел. Кажется, он жив. Теперь открыть бы глаза…
        - Дядя Войча! Дядя Войча! Хальг, что ты с ним сделал?
        - Не то, что он с нами сделать хотеть, очень-очень добрый Кей!
        Войча хотел возразить, что ни с кем ничего делать не собирался, но язык не слушался. Кто же этот добрый Кей?
        - Ты уже забыть, что они сделать с твой отец? Отец! Глаза наконец-то открылись. Войча увидел прямо перед собой взволнованное лицо племяша Мислобора и облегченно вздохнул. Хвала Сва-Заступнице!
        - Дядя Войча! Ты можешь встать?
        - Наверное… - неуверенно предположил Войчемир, но все-таки встал и оглянулся. Вокруг стояли кметы, Хальг - уже без шлема и без кольчуги - сидел на земле, ему делали перевязку. Войча с сожалением понял, что все-таки ранил наставника. И, кажется, сильно.
        - Дядя Войча! Ты же не хотел нас убить? - в глазах племянника был испуг, и Войчемир наконец-то пришел в себя:
        - Да ты чего? Я же…
        И Войча рассказал, как все случилось. Да и рассказывать было, считай, нечего. Поехал, чтобы уговорить вернуться - всего и дел.
        - Вот видишь! - Мислобор резко повернулся к Хальгу. - Я же тебе говорил!
        - А может, Кей Войчемир немного забывать? - недоверчиво скривился наставник, и Войча обиделся.
        - Кей не лгут! - Мислобор выпрямился и гордо расправил плечи. - Кей никогда не солжет Кею! Правда, дядя?
        - Ясное дело! - охотно согласился Войча. - Да чего случилось-то?
        - Вчера в Елев приехал один человек. Удод - сотник Сварга. Он предупредил, что дядя Сварг посылает тебя, чтобы…
        - Как?!
        Войча даже речи лишился. Выходило нечто несусветное. Даже хуже - что-то невозможно страшное. Удод - сотник брата! Нет, быть не может!
        - Я правду сказал! - Войчемиру хотелось кричать, вопить от отчаяния и обиды. Что же это происходит, Матушка Сва!
        - Очень плохо, мой глюпий Войча!
        Халы поправил повязку, встал, ему помогли накинуть плащ.
        - Кеи не лгут, но сотник может немножечко говорить ложь. Жаль, что старый и очень глюпий сканд верить какому-то сполотскому дураку! Извини меня, маленький Войча! Я отвечать своей старой жизнью за молодого Кея…
        - Зачем же… Почему? - обида исчезла, но недоумение стало еще больше. Брат говорил, что не велел убивать Рацимира, но его сотник - опять сотник! - ездил к бродникам. И на малыша Улада, как поговаривали, напали Сварговы кметы во главе с Покладом!
        - Кто-то хотеть убить маленького и очень глюпого Войчу! - Хальг покачал головой. - Кто-то очень не любит тебя, Кей Войчемир. Не возвращайся к этому кто-то! Этот кто-то захочет убивать тебя снова!
        - Дядя Войча, поезжай с нами! - подхватил Мислобор. - У тебя сотня, у нас
        - сотня. Отобьемся!
        Отбиваться? От кого? От братана Сварга? Стало совсем плохо. Не к месту вспомнился сон. Почему ему, Войче, так желают смерти? За какие грехи?
        - Братан Сварг… - проговорил он и запнулся. - Он меня принял, когда я бежал… Бритву подарил…
        - Не станет брат брата при всех убивать, - негромко заметил сканд. - Брат брата чужими руками станет убивать… Кей Рацимир не посылал кметов убивать Кея Валадара, глюпий Войча! Хотел - но не стал. Думай сам, кто это сделать! Кто решил убивать Кей Валадар, Кей Улад, Кей Рацимир и Кей Войчемир!
        В глазах потемнело, словно сканд вновь ударил его. Войча помотал головой. Нет! Нет! Нет! Сварг ему Змея подарил, обещал сделать наместником! Они же вместе ели, вместе пили, вместе войско вели!
        - Твоя голова очень глюпая есть, маленький Войча! Но пусть твоя глюпая голова немножечко подумает!
        Но Войча уже все решил. Было страшно, но он знал, что должен сделать.
        - Наверное, я очень глупый, наставник! Да только я Сваргу обещал. Вернусь и поговорю. Пусть скажет…
        - Я слишком сильно ударить тебя, маленький Войча! Ты стал совсем-совсем слишком глюпый!
        Но Войчемир уже не слушал. Наставник продолжал убеждать, что-то говорил Мислобор, но Войча хотел лишь одного - вскочить на коня и скакать день и ночь, без устали, пока вновь не увидит брата, не поговорит с ним. Все выяснится! Все непременно разъяснится! Ведь они со Сваргом - братья! Одна семья, одна Кеева кровь! Он должен вернуться к Сваргу, а там - будь что будет!
        Глава четвертая. Палатин
        - Говоришь, в три локтя дорога? А не меньше? Как бы конница не застряла! Дожди скоро…
        Прожад ему не верил. Старший кмет, седой, морщинистый, с мрачным неулыбчивым лицом, смотрел искоса, отвечал сквозь зубы и никогда не заговаривал первым. Так повелось сразу - с первого же часа, с первой минуты. Вначале Навко испугался. Казалось, этот немолодой сполот, чем-то похожий на лохматого охотничьего пса, что-то знает. Даже не что-то - все: и про Баюра, и о том, что сын дедича Ивора давно похоронен на старом погосте возле леса, и даже про Ямаса. Но вскоре страх исчез. Стало ясно - для Прожада Навко, то есть не Навко, а новый палатин Ивор, прежде всего волотич. А во-лотичам старый вояка верить отказывался - напрочь. - Конница пройдет, - Навко объяснял это уже в который раз. - Только ехать придется по одному.
        Пехота пойдет другой дорогой - она рядом, в трех верстах…
        Мала была неточной. Навко сам вырезал ее на бересте. Настоящая мала - обстоятельная, секретная - была лишь у Кея Сварга. И еще у Велги - она-то и передала ее Гуду. В Валине оказалась лишь мапа улебской земли, но здесь она бесполезна.
        - А реки? - сполот явно не верил. - Мостов-то нет!
        - Есть броды, - Навко устало вздохнул. - Пройти легко, даже если дождь…
        Со всеми остальными оказалось легче. Валин-ские дедичи слабо различали волотичей и споло-тов. Вся свита Улада была для них сборищем чужаков. Но молодого Кея любили, а посему терпели и тех, кто ему служит. Сполоты же - старшие кметы и сотники - почти не обращали на Навко внимания. Палатин не занимается войском, его дела во дворце. Так, по крайней мере, думали.
        Во дворце приходилось бывать каждый день, но всеми делами там ведал первый палатин - длиннобородый Бовчерод из валинских дедичей. Навко встречался прежде всего с Уладом, а в последние дни - с тем, кто ведал войском и не верил выскочке-чужаку. Прожад и передал ему повеление Кея: провести войско через землю волотичей - тайно, быстро и без потерь. Выступать следовало через две недели.
        Уже который день, сидя над самодельной малой, Навко ловил себя на страшной мысли. То, что он делает - измена. На этот раз отговариваться нечем. Враг волотичей Кей Улад повелел тайно провести войско. И он, бывший повстанческий сотник, обещал, что сделает это! Чем же он лучше Антомира? Ничем, даже хуже! Антомир защищал свои земли, свою власть. Он же - просто предатель.
        Алану он видел лишь два раза, и оба раза девушка была с Упадом. Повидаться наедине не удалось. У дверей Аланы всегда стояла стража, да и в то крыло, где находились покои ее и Улада, посторонних не пускали. А главное
        - такой встречи Навко почему-то боялся. Конечно, он все объяснит! Алана поймет, ведь он делает это ради нее! Не принимает же она его, Навко, за изменника? Но ведь он и есть изменник!
        - За сколько же мы пройдем? - Прожад недоверчиво взглянул на мапу и покачал головой. - Этак за две недели не управимся!
        - Иного пути нет, - разговор шел по кругу, и Навко уже устал убеждать старшего кмета. - На полночь - реки. А если на полдень - скалы, там и пеший не пройдет!
        Прожад долго думал, затем положил на мапу огромную крепкую ладонь:
        - Негоже, палатин! Так Кею Уладу и скажу. И не потому, что ты - волотич, не думай! Опасно! Гляди.
        Толстый палец указал на два маленьких домика, изображающие Коростень.
        - Ежели Велга узнает, войска ее по рекам на перехват пойдут. Гляди! Здесь
        - и здесь! Один отряд у переправы, другой - к болотам нас прижмет… Капкан, хуже медвежьего.
        Навко взглянул на мапу - старший кмет был прав. Улад поведет с собой полторы тысячи - не больше. Велга может собрать три, а то и четыре. На узких лесных дорогах не развернешься, и войско Улада сначала разрежут на части, а потом перебьют - всех до единого. А хорошо бы - чтобы всех! И Улада, и его верного пса!
        Навко искоса взглянул на Прожада - не почуял ли, но старший кмет по-прежнемуозабоченно глядел на мапу.
        - Так Кею и скажу, - повторил он. - До весны ждать надо. И войск собрать поболе…
        Навко отвернулся, чтобы не выдать радости. На это он и надеялся, предлагая опасный - очень опасный план. Улад увидит его старания, оценит, но войне не быть. А до весны Навко сообразит, как выручить любимую! И он взглянул на Прожада без злости, с легким презрением. Хорошо служишь, верный пес! Служи дальше!
        Но тут же стало ясно - нет, не выйдет. Прожад сделает все, чтобы наглый волотич лишился милости Кея. Если Уладу не понравится его замысел, место Навко займет кто-то другой. И тогда придется исчезнуть - если позволят, если недоверчивый старший кмет не вздернет его на дыбу.
        - Ты, палатин, не обижайся! - Прожад снисходительно усмехнулся. - Недурно задумано, совсем недурно, но уж очень опасно. Не ты виновен - не всякий приказ исполнить возможно…
        Это было почти извинение. Наверное, старший кмет не хотел ссориться с новым любимцем Улада. Точнее, не спешил - до времени. Кто знает, как все обернется? И Навко понял - надо что-то придумать до завтрашнего разговора с Рыжим Волчонком. Надо обязательно с кем-нибудь посоветоваться. Хотя бы с Падалкой. Почему бы и нет?
        С этой девицей, носящей столь странное имя - или попросту кличку, Навко познакомился на третий день своей службы во дворце наместника. Разобраться в том, что творилось в темных коридорах Кеевых палат, оказалось несложно. Дворец мало чем отличался от обиталища старого Ивора. Слуг побольше, охрана многочисленнее, но холопы оставались холопами, а господа - господами. Правда, теперь Навко ходил в господах, а это оказалось не так просто. Особенно поначалу.
        Что такое быть Кеевым палатином, Навко понял, когда на второй день после возвращения в Валин, куда пришлось ехать вместе с Уладом, ему впервые попытались подать донос. Вначале он ничего не понял - долговязый веснушчатый гридень с бельмом на левом глазу отозвал его в сторону и принялся шептать о какой-то оленьей ноге, которую то ли Башка, то ли Ишка вынес через задний двор и продал за треть гривны. Гридня он отправил восвояси, но на всякий случай пообещал «разобраться». На следующий день ему доносили уже двое - сенная девушка и сторожевой кмет. Кмет, постоянно оглядываясь и переминаясь с ноги на ногу, четким шепотом доложил, что его десятник ходит в дозор пьяным, а девушка - разбитная, уверенная в себе - жаловалась на подругу, которая нарочно портит полотно в ткацкой. При этом вояка, дыша густым перегаром, обещал «не забыть», а холопка так откровенно подмигивала, что Навко поспешил отослать ее обратно в людскую.
        Вначале он хотел поговорить с Бовчеродом, дабы тот угостил доносчиков плетьми, отбив у них всякую охоту беспокоить второго палатина, но в последний момент опомнился. Нельзя! Более того - просто глупо! Здесь он чужак, помочь ему некому, а верные люди так нужны!
        Навко позаботился, чтобы пьяницу-десятника выгнали из дворцовой стражи, а нерадивую холопку избили до полусмерти на дворцовой конюшне. Доносчик-кмет, которого, как выяснилось, звали Лапак, сам стал десятником и в благодарность притащил Навко огромный кувшин вина. Тот отказался пить, зато «попросил» своего нового «друга» сообщать ему и о других неприятностях, а заодно обо всем прочем, что творится во дворце: о чем толкуют, кого бранят, кого хвалят. Кмет оказался понятлив, и вскоре Навко знал все новости - даже те, что не доходили до ушей Улада.
        Сенная девушка со странным именем Падалка, обрадованная расправой с подругой (отбившей, как выяснилось, у нее приятеля), теперь рассказывала Навко обо всех сплетнях. Девица оказалась толковой и пронырливой. Вскоре Навко уже знал, что говорят об Алане - и хорошее, и дурное. Болтали, что Кей с нею жесток, бьет, грозится выдать замуж за холопа, но говорили и другое - зеленоглазая ведьма из-под Ко-ростеня приворожила молодого Кея, и он не может ступить без нее и шагу.
        Слушать такое было тяжко. Падалка же болтала без умолку и очень удивлялась, отчего молодой пригожий палатин не замечает ее прелестей. Замечать было что - холопка могла искусить даже мертвого. Впрочем, ей вполне хватало живых - Падалка откровенно хвалилась своими многочисленными дружками. Похоже, невнимание нового палатина начало ее изрядно злить, и Навко стал серьезно беспокоиться. Такая может и выдать - не пожалела же она подругу! Кроме того, он узнал, что подруги считают Падалку ведьмой и откровенно опасаются. Однажды поздно вечером, когда девица в очередной раз проскользнула в его покои, Навко без лишних слов толкнул ее прямо на мягкий ковер. Потом это стало повторяться каждый раз, и Навко с ужасом понял, что с этой видавшей виды потаскушкой ему приятнее, чем с Аланой. Алана и была-то с ним всего один раз, в ночь, когда они прощались. Алана тогда смущалась, прятала лицо. Падалка же визжала от восторга, стонала, царапалась, вертелась змеей, а однажды предложила привести подругу - чтобы было еще веселее. Навко мучала совесть, но он успокаивал себя: эта девка ничего не значит. Она лишь приблизит
его к Алане - не больше.
        А потом к новому палатину стали приходить и другие. Его просили помочь, жаловались на соперников, умоляли заступиться перед Кеем. Кое-кому Навко действительно помогал, и число его «друзей» росло. Вскоре он понял, что может многое - если не все. Навко постарался назначить трех новых сотников из числа «друзей», за полцены купил мельницу под Валином и удалил из Кеева совета одного излишне строптивого дедича. Даже Прожад, побеспокойся Навко всерьез, мог много потерять в глазах Кея. Но старшего кмета Навко не трогал
        - до поры до времени.
        Недоступным оставался сам Улад - его во дворце откровенно боялись. И - Алана. К девушке подступиться было совершенно невозможно. Это злило, выводило из себя. Навко много раз обдумывал, не нанять ли десяток сорвиголов и не вызволить ли любимую силой. Но это опасно. Будет бой, и девушка может погибнуть одной из первых. Может, Навко и рискнул бы, останься они в лагере среди леса, но Кей приказал возвращаться в Валин, а во дворце такое стало и вовсе невозможным. Оставалось ждать, быть начеку каждую минуту, искать «друзей» и терпеть настырные ласки наглой холопки, которая явно была не прочь сойтись с палатином поближе.
        - Скучал, газда Ивор? - Падалка кошкой проскользнула в комнату, поклонилась и, словно невзначай, повела высокой грудью. - Я шибко скучала!
        - Скучал, скучал…
        Сегодня Навко решил поговорить с девицей всерьез. Она умна - и очень хитра. Надо рискнуть.
        - Что тревожит моего газду? - Падалка удивленно поглядела на Навко. - Мой газда чем-то недоволен? Так скажи! Я все устрою!
        Странное слово «газда», весьма удивлявшее поначалу, означало на местном наречии что-то среднее между «господином» и «хозяином».
        - Да… - начать разговор оказалось нелегко. - Кое-что заботит.
        Навко прикидывал, как заговорить с холопкой о том, что волновало, но девица поняла его по-своему: - Моему газде надоело любить Падалку? Ты скажи, я не обижусь! Мужчина должен менять женщин - иногда. Хочешь - я приведу газде Ивору другую. Она все умеет - не хуже, чем я. Или двух - только скажи!
        Удивить Навко было трудно, но на этот раз он все же поразился:
        - И тебе не будет обидно?
        - Почему обидно? - Падалка хитро прищурилась. - Газда Ивор думает, что я простая глупая холопка? Нет, газда! Мне будет обидно, если ты забудешь меня. А этих девок я тебе сама приведу. Они тебя утешат, а потом ты вновь позовешь меня. Они умеют только валяться под мужчиной и стонать. А я - умная!
        - Умная? - Навко внимательно посмотрел на девушку и решился. - Ну, если умная - слушай! Старший кмет Прожад хочет меня оговорить перед Кеем. Понимаешь?
        Лицо Падалки сразу же стало другим. - серьезным и взрослым.
        - Понима-а-аю, - протянула она. - Очень понимаю, газда…
        Она задумалась, наморщив лоб, затем решительно кивнула:
        - Не беда! Я знаю одну девку - Лиской звать. Прожад с ней спит - иногда. Она меня боится. Велю ей пойти к этому старому сполотскому хрычу и достать несколько волосков - или нитку от рубашки… Скоро Прожад не будет мешать моему газде!
        Навко не очень верил в ворожбу, но на всякий случай сложил пальцы знаком оберега. Кто ее, Падалку, ведает?
        - Так и сделаю! - решила девушка. - Завтра же!
        - И тебе его не жалко? - поинтересовался Навко. Ему и в самом деле стало любопытно. Неужели эта девка способна вот так, походя, убить человека?
        - Жалко? - Падалка сжала губы, глаза недобро блеснули. - Стану я жалеть этого сполотского пса! Однажды он захотел, чтобы я его приласкала. Я - не лагерная подстилка, отказалась. Тогда он велел меня высечь, а потом приказал двум кметам держать меня за руки и за ноги… Я пыталась жаловаться, но он сполот, а я - улебка. Меня снова высекли…
        Вот как! Навко вдруг понял, что и в самом деле может верить этой девушке.
        - Я - волотич, Падалка, - негромко заметил он.
        - Знаю… И волотичи теперь не позволяют сполотским псам насиловать их девушек! Я помогу тебе, газда!
        - Если ты наузница или кобница, почему пришла ко мне, чтобы донести на подругу? Ты тоже могла вырвать волосок…
        - Нет! Нет! - Падалка хитро усмехнулась. - Мой газда не понимает! Подруга обидела меня, но я не хотела, чтобы она умерла или заболела на всю жизнь. Я лишь хотела, чтобы ей стало немножечко больно и стыдно. Ее никогда не пороли на конюшне… И кроме того, я мечтала познакомиться с газдои Ивором!
        Навко хмыкнул - хитра девица, ничего не скажешь! А если попробовать иначе?
        - Я расскажу тебе еще кое-что… Кей приказал мне составить военный план. Прожад - опытный кмет, и ему мой план не понравился. Наверное, я действительно не все продумал. Поэтому Прожад сможет убедить Кея…
        - Значит, надо придумать другой план! - воскликнула девушка. - Это же очень просто! Надо позвать… Позвать Кошика! Он поможет газде!
        Навко вздохнул, пожалев, что так разоткровенничался. Сенная девка помогает составить военный план! И ко всему - какой-то Кошик!
        - Газда все-таки не верит мне! Газда Ивор считает Падалку глупой! - девушка обиженно вздохнула. - Ну конечно, что может холопка? Подавать обед, мести пол… И еще ласкать господ, когда у них зачешется, да?
        Ссориться не хотелось, и Навко постарался говорить как можно спокойнее:
        - Понимаешь, война - это очень сложно. Я воевал, командовал сотней. Это много. Но чтобы вести войско в тысячу человек, надо знать еще больше…
        - Поэтому тебе и нужен Кошик! - воскликнула девушка. - Кошик - он… Я его позову!
        - Погоди! - Навко понял, что придется выслушать историю загадочного Кошика. - Кто это?
        История оказалась простой - и одновременно необычной. Год назад в Валин приехал молодой парень, сын небогатого дедича. Кошик хотел стать кметом, но в войско его не взяли, да и взять не могли. У бедняги не сгибалась правая рука, глаза видели плохо, а ноги не выдерживали быстрого бега. Из милости ему разрешили работать на конюшне младшим конюхом. Вначале над горе-кметом потешались, но вскоре узнали, что Кошик лучше всех играет в огрскую игру «Смерть Царя». Он переигрывал сразу двоих, троих и даже мог играть, не видя доски. А потом со странным парнем поговорил кто-то из сотников, и стало известно, что Кошик действительно разбирается в военных делах. Откуда - непонятно. Однако Кошик заранее предсказал то, что случилось в земле волотичей - все, о чем он говорил, сбывалось. Теперь у него иногда спрашивали совета, и младший конюх никогда не ошибался. Но кметом его так и не сделали. Кому нужен полуслепец с негнущейся рукой? Кошик страдал, пытался поговорить с Уладом, но все без толку.
        Навко не знал, что и думать. Младший конюх знает то, чего не ведают воеводы? Но ведь он сам, бывший холоп, неплохо командовал сотней, люди его слушались…
        - Но сейчас поздно, - нерешительно заметил Навко. - Твой Кошик, наверное, спит.
        - Он - не мой! - засмеялась Падалка, - Ко мне он и подойти боится, дурачок! Наши девки его напугали. Одна только пожалела, и та - кривая на один глаз. Он придет, газда!
        - Только ты скажи…
        - Я не глупая, газда Ивор! - Падалка покачала головой. - Я скажу, что палатину Ивору скучно. Ему очень скучно, и он хочет сыграть в игру «Смерть Царя»… Я пойду, газда! Потом, когда он уйдет, я вернусь. Может, у тебя появится охота снова повалить меня на ковер… Не горюй, мой газда, все устроится!
        Оставшись один, Навко почувствовал страх. В этом волчьем логове нельзя верить никому! Тем более такой, как Падалка! Она ненавидит сполотов, ненавидит Прожада. Но кто для нее Навко? Он тоже «газда», дворцовый палатин, слуга Кея. Может, она по утрам моет губы после его поцелуев! Что ей вообще надо? Как-то, в шутку, Навко спросил, не желает ли Падалка сама стать «газдой», иметь дом, а то и село. Девушка посмеялась: зачем ей это? Она холопка и дочь холопа, ей и так хорошо. Просто, и холопы живут по-разному. Тогда Навко, все так же в шутку, поинтересовался, не желает ли она стать его холопкой. И тут Падалка испугалась. Нет, она не хочет! Она и так будет любить своего «газду», делать все, что он велит! Лишь потом Навко догадался: служить во дворце Кея проще и безопаснее. Хозяин далеко, ему нет дела до какой-то Падалки. А стань она холопкой палатина Ивора, придется считаться с новым хозяином. Быть в его полной воле девушка боялась.
        Навко сам был холопом, но с трудом понимал такое. Ему неплохо жилось у старого Ивора. Ни разу, до того страшного дня, когда он приказал брать приступом ощетинившийся копьями дом, у него и в мыслях не было убить хозяина. Если бы старик тогда сдался, Навко пощадил бы всех - даже тех, с кем ссорился, на кого копил обиду. Но он всегда мечтал о свободе. Может, ради Аланы. Падалке не нужна свобода. Но чего-то же она хочет? Или ей просто нравится душный дворцовый воздух, сплетни, нашептывания, тайная власть? Но тогда он, Навко, нужен ей лишь на время, пока не появится кто-то новый. Может, она так же обхаживала Прожада, но не вышло, и старший кмет стал «сполотским псом»?
        В дверь постучали - тихо, нерешительно. Навко вздрогнул, но заставил себя успокоиться. Ничего страшного - палатин Ивор захотел провести время за огрской игрой.
        На пороге стоял высокий худой парень в коротком старом плаще, висевшем на нем как-то косо. И сам парень выглядел странно - сутулый, со стриженой ушастой головой, сидевшей, казалось, прямо на плечах. Правая рука была спрятана за спину, а левой парень придерживал небольшой деревянный ларец. Близорукие глаза глядели смущенно, даже виновато:
        - Чолом, палатин! Мне передали… Военное приветствие прозвучало нелепо, даже смешно, но смеяться было нельзя.
        - Заходи, Кошик!
        Навко улыбнулся и кивнул на скамейку:
        - Садись! Принес игру?
        - Да, палатин! Вот!
        Кошик раскрыл ларец и начал быстро, суетясь, расставлять на доске деревянные фигурки. Внезапно Навко почувствовал к парню приязнь - и одновременно жалость.
        - Не спеши…
        На ковер легла мапа - та самая, самодельная. Кошик взглянул, не понимая.
        - Узнаешь?
        Парень наклонился ближе, для чего ему пришлось слезть со скамейки и присесть на ковер.
        - Это земля волотичей, палатин! Вернее, кто-то хотел нарисовать землю волотичей, но… Это очень плохая мапа, палатин!
        Навко невольно обиделся, но понял - Кошик действительно что-то знает. Падалка не ошиблась.
        - Называй меня по имени, Кошик! Так почему эта мапа плохая?
        - Реки… - близорукие глаза виновато мигнули. - Реки… Господин Ивор! На самом деле они текут иначе. И Нарпень, и Дуг. Кроме того, Коростень находится дальше на полночь.
        - Хорошо. Прежде, чем мы сыграем с тобой, объясни, откуда ты знаешь это? И все остальное тоже.
        Вопрос был задан не очень точно, но Кошик, похоже, сообразил - и явно растерялся:
        - Я… Я с детства хотел быть кметом… Сотником или даже… Мой отец воевал в войске Кея Хлуда, был старшим кметом. Воевал с румами, попал в плен. Моя мать - румийка… Мы много лет жили там, потом вернулись. Отец привез несколько румских фолий. Это такие свитки, на них есть записи. Я знаю по-румски… Отец меня учил.
        Навко понял не все, но решил пока не расспрашивать дальше. Сейчас увидим, что написано в этих фолиях…
        - Игра такая: нужно провести через землю волотичей войско в полторы тысячи кметов. Скрытно-и быстро.
        Кошик замер, затем покорно кивнул:
        - Понял… Господин Ивор не изволит уточнить время года и… расположение противника?
        - Осень, - Навко вновь улыбнулся, чтобы не испугать парня. - Противник - Велга. Ее войска стоят здесь…
        Кошик внимательно смотрел на мапу, запоминая. Наконец вздохнул:
        - Можно?
        - Уже готово? - поразился Навко.
        - Это нетрудная задача, господин Ивор. Единственный путь - дороги на полдне. Их две, они проходимы даже осенью…
        Худой длинный палец ткнул как раз туда, куда следовало. Те самые две дороги.
        - Плохо, Кошик! - Навко нахмурился, вспомнив Прожада. - Волотичи могут узнать о походе и напасть с полночи.
        - Да-да-да! Господин Ивор совершенно прав! Но если господин Ивор изволит дослушать… Волотичи, конечно, узнают. Поэтому следует нанести два отвлекающих удара…
        Навко и сам думал об этом, предлагал Прожаду, но тот отмахнулся - обмануть Велгу не так просто.
        - Первый - на полночи. Представим: правительница Велга узнает, что большой отряд из Валина пересек границу. Что она подумает?
        - Что это - ложный удар.
        - Господин Ивор совершенно прав. Правительница Велга знает, что на полночи леса густые, дорог нет, зато много болот. Поэтому она будет ждать основного удара. И тут наше войско появляется на полдне - на этих двух дорогах…
        - И что? - удивился Навко. - Тут этому войску и конец!
        - Не спешите, господин Ивор! - парень улыбнулся. - Велга отдает приказ перехватить нас, и вдруг появляется третий отряд - здесь! На дороге, ведущей прямо на Коростень!
        Навко быстро взглянул на мапу и присвистнул:
        - Она подумает…
        - Что и второй удар - ложный! Что наша главная цель - не дороги на полдне, а Коростень! Господин Ивор, решусь заметить, что правительница Велга
        - прекрасный полководец. Но она - правительница, и не решится бросить столицу. Несколько дней она будет ждать, сомневаться, и наше войско успеет пройти.
        Навко вновь поглядел на мапу и внезапно понял: так и будет. Волотичи слишком дорожат Коростенем. С этим можно идти к Уладу.
        И тут пришел настоящий страх. Вот как становятся изменниками! И вновь, в который раз, из кровавого марева выплыло лицо Баюра. За что же он убил парня? Выходит, не за измену, не за то, что тот служил сполотам, а только чтобы занять его место? Ради Аланы? Но разве Алана разрешила бы такое? Она ведь знала Баюра, Антомир даже чем-то помог ее отцу…
        - Господин Ивор! Господин Ивор! Я что-то не так…
        - Нет, все верно…
        Навко очнулся. Дело сделано, осталось замести следы. Этот парень должен молчать.
        - Все верно, Кошик! Будем считать, что игра выиграна. Ах да, забыл сказать… Игра была тайная, Кошик!
        - Да-да! - стриженая голова послушно кивнула. - Конечно, господин Ивор!
        - Такие тайны следует забывать сразу! Особенно, если кому-то хочется командовать, например, сотней…
        Кошик замер, и Навко с трудом сдержал усмешку:
        - Об этом мы скоро поговорим… А пока… Он достал мешочек - небольшой, но тяжелый. Подарок от одного из новых «друзей».
        - Это тоже игра, Кошик. Она называется «Волшебный колокольчик». Стоит немного позвенеть - и на тебе новая одежда, красивая, дорогая. Если позвонить во второй раз - любая дворцовая красотка…
        - Н-нет, - парень резко вскочил, опрокинув ларец с резными фигурками.
        - …Любая дворцовая красотка станет мягкой, как воск. Можно начать с самой неприступной - это интереснее. Звенеть надо громко, не скупясь. А потом можно вновь зайти ко мне в гости, и мы опять сыграем.
        Кошик молчал, лицо побледнело, затем покрылось краской. Наконец левая, здоровая рука-нерешительно протянулась вперед. Навко вдруг ощутил неловкость. Он, бывший холоп, подкупает - нет, покупает! - славного парня, потомственного дедича… Но тут же душу охватила злость. Отныне так и будет! Этот несчастный калека - только начало! И не такие дедичи будут служить ему, навьему подкидышу! Да и не станется с Ко-шиком ничего плохого, небось уже девок перебирает, какая послаже!
        …Кошик исчез, забыв ларец с фигурками на столике, и в комнату тут же вошла Падалка.
        - Я не подслушивала, просто за дверью стояла, - девушка улыбнулась так, что стало ясно - она все слышала, от слова до слова. - Ты доволен, газда Ивор? Падалка угодила тебе?
        - Не знаю… Нет.
        Девушка явно растерялась, а Навко вдруг подумал, что будет, если он попросит Падалку помочь вызволить Алану? И тут же испугался - храни его Мать Болот от этого! И его, и Алану…
        - Я… Я хотела как лучше… - голос стал жалобным, но Навко догадался, что девушка притворяется. Она все поняла - и готова подыграть.
        - Значит, газда Ивор не будет сегодня любить Падалку?
        Белое, расшитое цветными бусинами, платье медленно соскользнуло на пол. Девушка улыбнулась и, словно ненароком, провела рукой по бедрам, по пышной груди. Навко подумал об Алане, но понял, что сейчас хочет именно ее - эту девку, знающую, как утешать мужчин. На миг стало противно, но Падалка вновь улыбнулась, проведя языком по пухлым губам, и все сомнения исчезли.
        …Он был снова у костра, рядом лежал выпотрошенный мешок, а рука держала нож. Лезвие было чистым, но Навко помнил, как только что долго вытирал его о траву. Все это виделось ему не в первый раз, но сейчас Навко понимал, что это - сон, и теперь главное - не испугаться. Где-то рядом должен лежать труп
        - окровавленный труп предателя и сына предателя Баюра, которого он только что убил по приказу Правительницы. Изменник, труп которого он сейчас бросит в болото, не найдет покоя в Ирии. Он станет упырем, мерзким упырем, но Навко не должен бояться. Его защитят родные боги, не даст в обиду Мать Болот. С ним Велга - Седая Велга, спасительница народа!
        Надо было бросить мертвеца в болото, бросить Как можно скорее, но Навко вдруг сообразил, что на этот раз во сне все идет почему-то не так. Баюр исчез. Его труп не лежал у костра, уткнувшись лицом в холодную осеннюю землю. Может, он уже отправил его в трясину? Однако Навко знал - мертвец где-то здесь, он спрятался…
        Тут же проснулся страх. Навко вскочил, озираясь вокруг. Куда делся проклятый упырь? Он должен быть здесь - тяжелый, уже начинающий коченеть. Навко сейчас потащит его влево, по тропинке, ведущей к болоту… Но, может, он уже там?
        Но у болота никого не было, и страх вырос, захлестнул. Упырь не бежал! Он стережет его, проклятый изменник, ставший нелюдем! Навко поспешил назад, где у костра лежал клевец, - и замер. Баюр сын Антомира сидел возле огня и грел руки, глядя прямо в невысокое пламя.
        - Еды мало, - бросил он, не оборачиваясь. Навко вспомнил - это были последние слова перед тем, как нож вонзился в спину. Значит, Баюр еще жив? Нет, он же помнит!..
        - А ты не можешь убить меня, - Баюр обернулся, и Навко с ужасом увидел мертвые остекленелые глаза. - Меня мог убить сотник Навко, которого послала Велга. А ты - дедич Ивор. Мы с тобой оба служим Кеям.
        - Нет… - губы шевельнулись неслышно, и Навко присел на сухую желтую траву. - Ты - мертв! Я убил тебя.
        Белые, начинающие синеть губы искривились усмешкой:
        - Ивор, Ивор! Ты просто ошибся! Ты хотел обмануть всех - Улада, Велгу, меня. И - ошибся. Меня убил Навко, бывший холоп твоего отца. А ты… Вон там
        - погляди!
        Рука с длинными желтыми ногтями указала куда-то в сторону. Навко обернулся и увидел… Нет, почувствовал. Он вскочил, бросился бежать. Бежать пришлось почему-то очень долго, и вот наконец он увидел белое платье, широко раскинутые руки - и нож, торчавший прямо в спине. Лицом убитая уткнулась в траву, но Навко уже знал.
        - Алана…
        Но страх почему-то исчез, и в душе воцарился странный покой. Все кончено. Не надо притворяться, жить в чужой шкуре. Ведь все это делалось ради нее…
        - Ты ошибаешься, Ивор! - голос Баюра звучал издалека, еле слышно. - Ты делаешь это не для нее. Просто тебе такая жизнь по душе. Это ведь лучше, чем быть холопом или простым сотником. Не жалей ее - ведь ты убил уже многих, а убьешь еще больше. Ты отрастил жабры, навий выкормыш.
        Надо было кричать, вопить, бежать обратно, чтобы зарезать - нет, задушить! - этого изменника, но его охватило непонятное спокойствие. И вдруг он понял: Алана была невестой холопа Навко. Какое до нее дело палатину Ивору?
        Навко долго умывался, вытирался льняным жестким полотенцем, прогоняя ночной кошмар. Сон расстроил, но почему-то не сильно. Все это ложь! Душа Баюра никак не может оставить его в покое. Он - сотник Навко. Здесь, в Валине, он надел чужую личину, чтобы спасти свою невесту. Все остальное - ложь, и думать об этом нельзя. Особенно сейчас, когда впереди разговор с Уладом.
        Стража пропустила его в покои Кея, но самого Улада там не оказалось. Один из кметов пояснил, что Кей сейчас подойдет и просит прощения за задержку. Навко кивнул и только потом сообразил - Кей Улад просит прощения у бывшего холопа! Но тут же поправился - не у бывшего холопа, а у своего палатина. Ничего удивительного, Улад всегда с ним вежлив.
        Навко присел на табурет у высокого резного стола и развернул взятую с собой мапу. Он почти не волновался. И не только из-за неглупых советов Кошика. В это утро, умываясь холодной водой, смывавшей ночную жуть, он внезапно понял, что следует делать. Он спасет себя и Алану. Ее - от плена, себя - от тяжкой славы изменника. Проклятый Баюр ошибся! Странно, почему это сразу не пришло ему в голову!
        Дверь скрипнула. Навко вскочил, ожидая увидеть Кея, и почувствовал, как холодеют руки. На пороге стояла Алана.
        - Т-ты…
        - Чолом, палатин Ивор! - девушка побледнела, но поклонилась по чину, и голос - знакомый голос - звучал спокойно и равнодушно. - Извини, думала, Кей здесь.
        - Алана!
        Забыв обо всем, он бросился вперед, схватил ее за руки…
        - Пусти.
        Навко отшатнулся. И не только потому, что вовремя вспомнил об опасности. И даже не из-за равнодушного спокойствия ее зеленых глаз. Он вдруг вспомнил Падалку. В ноздри ударил резкий запах ее кожи. Он долго умывался, тер лицо, руки, грудь полотенцем, но запах все равно остался, даже стал как будто сильнее. Алана может почувствовать, женщины чуют такое! Стало стыдно - впервые за много дней. Что же он делает?
        - Как… Как ты?
        - У меня все хорошо, палатин Ивор. И тут стало ясно. Ее равнодушие - не напускное. Стыд сменился испугом:
        - Алана! Я… Это все - ради тебя! Ради тебя! Девушка медленно качнула головой:
        - Навко! Что же ты делаешь, Навко?! Ты знаешь, что о тебе говорят люди? Если ты еще любишь меня - исчезни! Иначе погибнешь!
        - Ничего! - на сердце сразу полегчало. - Они ничего не узнают! Подожди немного…
        - Ты уже почти погиб, Навко. Уходи… Скоро ты совсем превратишься в Ивора!
        Его словно ударили по лицу. Значит, она боится не за его жизнь? Она боится… Но ведь это неправда!
        Он схватил Алану за плечи, прижал, и вдруг его охватило желание - бешеное, неудержимое. Девушка молча билась, пытаясь вырваться, но его руки сжимались все сильнее, в голове мутилось, в горле застыл крик. Он никогда не хотел так Алану. Еще миг - и он повалит ее на ковер - как Падалку, рванет вышитый ворот богатого платья…
        Навко отшатнулся, схватил себя за горло и резко сдавил - до боли, до желтых пятен в глазах. Алана быстро поправляла платье. Навко заметил, что губы девушки мелко дрожат, и он вдруг понял, что если бы не Улад… Он облегченно вздохнул. Хвала Матери Болот! Алана бы его не простила! Она ведь не сенная девка, привыкшая ложиться под каждого «газду»!
        - А-а! Вы здесь!
        Улад быстро вошел в комнату, кивнул Навко и повернулся к девушке:
        - Я зайду к тебе попозже. Иди.
        Алана поклонилась и, не сказав ни слова, вышла. За эти мгновенья Навко пришел в себя. Потом - все потом. Сейчас - Рыжий Волчонок…
        - Садись, Ивор!
        Улад присел к столу и кивнул на мапу:
        - Поговорим?
        - Да, Кей! - Навко постарался усмехнуться - спокойно, уверенно. Он готов.
        - Только, п-понимаешь…
        Пальцы, унизанные тяжелыми перстнями, застучали по столу. Навко уже знал: если Кей начал заикаться, добра не жди. Впрочем, он понимал, в чем дело.
        - Старшему кмету Прожаду не нравится мой план?
        - Н-ну… - Улад поморщился, нелепые усики дернулись. - Б-боюсь, он прав.
        Навко вспомнил нелепого парня Кошика:
        - Если Кей изволит выслушать… Я не стал говорить Прожаду всего. Некоторые вещи должен знать лишь ты.
        План излагался легко. Навко продумал его досконально, и теперь ему казалось, что никакого Кошика и не было, он придумал все сам. И это - и то, о чем он Рыжему Волчонку не скажет.
        Лицо Улада менялось. Настороженность сменилась интересом, затем - откровенной радостью.
        - Хорошо! В-вот это хорошо, Ивор! Ты прав, ведьма не б-бросит свой Коростень! Он вскочил, быстро прошелся по комнате, затем резко взмахнул рукой:
        - Надо спешить! Сегодня утром прибыл гонец - Сварг вошел в Савмат!
        Навко кивнул. Этого и следовало ожидать после того, как три дня назад пришла потрясшая всех весть о гибели Рацимира.
        - Прожад говорит… Он считает, - Улад вновь поморщился, - что н-нам будет трудно разбить Сварга. Мы… Я надеялся, что кто бы из них ни победил, его войско б-будет ослаблено… Но битвы не было!
        Навко вновь кивнул и еле удержался, чтобы не усмехнуться. Волчонок сам вел разговор, куда следовало.
        - Лантах, - негромко напомнил он, - твой Кобник, Кей. Самое время попросить его…
        - Да-да! - Улад резко выпрямился. - К-конеч-но! Он же обещал! Ты… Ты сможешь поехать к нему? Я п-понимаю, это опасно…
        - Я готов, Кей!
        Навко поклонился, радуясь, что все идет как надо. Все - кроме Аланы.
        - Он д-должен, должен помочь, Ивор! Когдая войду в Савмат… Скажи, волотичи покорятся?
        - Нет, - даже не думая, ответил Навко.
        - Н-нет… А если уб-бить Велгу? Навко замер.
        - Поздно, Кей, - осторожно проговорил он. - Это надо было делать сразу.
        Улад помрачнел, пальцы вновь застучали по столу.
        - Я п-понимаю, Ивор, ты - волотич. Скажи, почему из всех Кеям не покоряетесь только вы?
        Навко не нашелся, что сказать, но Улад, похоже, и не ждал ответа.
        - Велга говорила, что война б-будет продолжаться сто лет… А я думаю, все будет иначе. Я кое-что придумал, Ивор!
        Улад внезапно засмеялся.
        - Мой отец до этого не додумался. И б-брат тоже… Когда я начну войну с Велгой, то не стану спешить. Завоюю село или город - и ост-танов-люсь. П-построю там крепость и поселю сполотов. А в-волотичей выселю - на полночь, в Оль-мин. К-кто будет сопротивляться - того на кол. Д-детей, самых здоровых, отберем у родителей и отдадим в сполотские семьи. За год очистим кусок, затем д-другой. Леса вырубим, через болота выстроим гати. Волотичей трудно переварить целиком, но по частям м-можно…
        Навко слушал не перебивая. Только бы Волчонок не взглянул ему в глаза! Что за бред! Но бред страшный. Сполотов больше, они смогут отрывать от Края кусок за куском… Кем же считает его Улад, если рассказывает такое ему - волотичу!
        - Х-хороших волотичей мы не т-тронем! Не бойся! - Кей вновь улыбнулся. - Когда возьмем Савмат, сразу же начнем разрабатывать план. Но это потом… Поезжай, Ивор! Скажи Кобнику, что я жду помощи. Обещай ему все, что попросит. Д-даже Коростень.
        - Слушаюсь, Кей.
        Навко поклонился и шагнул к порогу.
        - П-погоди! Спроси у него, нет ли другого человека, который мог бы открыть Д-дверь? Сейчас это нам не надо, но потом… Спросишь?
        Навко остановил коня возле огромного серого валуна, покрытого желтым лишайником. Где-то здесь граница, земля улебов осталась за спиной. Он дома…
        Мапа осталась в Валине, но места и так были знакомы. Скоро - перекресток. Две дороги, одна ведет прямо в Коростень, другая - на полночь, в обход. Именно по ней надо ехать, чтобы попасть в берлогу Лантаха…
        В последнюю ночь перед отъездом Падалка вновь пришла к нему. Вначале Навко хотел отослать ее, но потом вспомнил Алану, ее равнодушный холодный взгляд - и велел холопке остаться. Кажется, Падалка была удивлена его пылом и даже попросила обождать, когда он в очередной раз накинулся на нее. Навко не слушал. Он нарочно старался быть грубым, очень грубым, чтобы этой наглой девке было как можно больнее. В конце концов она испугалась, стала отталкивать его, запросила пощады. Тогда Навко снял со стены плеть. Он был готов избить ее до полусмерти - просто так, чтобы холопка помнила свое место. Если бы девушка сопротивлялась, кричала, ей пришлось бы плохо. Но при виде плети Падалка побелела, на глаза навернулись слезы, она вся сжалась, прикрывая руками голую грудь в ожидании первого удара. И Навко опомнился. Что же он делает?
        В конце концов он успокоил девушку, даже приласкал, и долго ждал, пока она перестанет плакать. Теперь Падалка не казалась наглой и самоуверенной. Бедная девушка, перепуганная насмерть, которая даже не посмеет жаловаться, если дворцовый палатин изобьет ее до крови. Когда Падалка наконец-то улыбнулась, Навко решил поговорить с ней о том, что мучало, не давало покоя
        - об Алане.
        Конечно, он и не думал говорить правды. Навко пожаловался, что, по слухам, Кеева подруга невзлюбила его. Как помочь беде?
        Падалка долго думала, а потом нерешительно заметила, что дело это - трудное. В последнее время Кей и Алана, как говорили, живут душа в душу. Он к ней очень привязан. И она тоже любит Улада.
        Навко едва удержался, чтобы не ударить ничего не подозревавшую девушку. Сцепив зубы, он подождал, пока схлынет гнев, и спокойно спросил, как может пленница полюбить врага своего народа. Падалка очень удивилась. По ее мнению, любовь посылают боги. Ведь любит же она своего «газду», хотя тот почему-то невзлюбил бедную Падалку…
        После этого разговора Навко окончательно убедился, что прав. Пора было кончать. Шкура Ивора начала прирастать к коже. Даже сейчас ему жалко покидать Валин. Но ведь дело не только в нем! После того, что он услышал от Улада, от проклятого Рыжего Волчонка! Нет, он докажет, что Баюр солгал! Он, Навко, - не изменник!
        На душе сразу стало спокойно, и Навко легко вскочил на коня. Скоро перекресток, и его дорога - прямая. До Коростеня три дня пути, но он не пожалеет гнедого и будет там послезавтра.
        - Рада тебя видеть, сотник! - Велга улыбнулась и кивнула на скамью. - Садись, поговорим!
        Сесть Навко не решился. Так и остался стоять, переминаясь с ноги на ногу. Он упустил нужный миг. Следовало сразу, как только он увидел Правительницу, упасть на колени - и рассказать все. Он опоздал - странная нерешительность не давала сделать последний шаг.
        - Рада, что ты жив, Навко! - Велга вновь усмехнулась, отчего ее лицо сразу помолодело. - Кто-то уже наболтал, будто тебя убили под Савматом. К сожалению, такие слухи чаще оказываются правдой… Что стоишь, сотник? Садись!
        Надо было говорить, признаваться, но страшно было представить, как гневом блеснут серые глаза Правительницы, как побелеют тонкие губы. Велга верила ему, она была рада, что храбрый сотник не погиб в безумном походе, затеянном тысячником Гудом…
        - Правительница! Я… Я приехал из Валина! Сразу же стало легче. Навко перевел дух. Теперь - главное:
        - Рыжий Волчонок начинает войну против своего брата. Его войска ударят на полночи, но это - ложный удар. Затем его отряд пойдет на Коростень. Но это - тоже ложный удар. Правительница! Рыжий Волчонок поведет войско по двум дорогам по полдне.
        - Так…
        Повисло молчание - тяжелое, невыносимое. Велга нахмурилась, шрам на щеке начал наливаться краской. Правительница медленно подошла к столу, начала разворачивать мапу…
        - Я покажу!
        Навко помог развернуть толстую бересту и принялся объяснять. С каждым словом на душе становилось спокойнее. Он свое дело сделал! Никто - даже Баюр, будь он проклят, не назовет его предателем!
        Велга слушала внимательно, не говоря ни слова. Затем кивнула:
        - Умно… Улад начинает воевать как настоящий полководец! Откуда ты узнал об этом, сотник?
        Этого вопроса Навко ждал - и был готов. Сейчас он скажет! Ради этого он и спешил в Коростень.
        - Я… Я решил… Мне удалось подкупить одного десятника. Его зовут Лапак, он близок к Ивору, новому палатину Улада. Это план Ивора, но придумал он не сам, ему помог один парень - Кошик. Он очень толковый, но во дворце его не ценят…
        Навко замолчал, ужаснувшись тому, что сказал. Мать Болот, он ведь хотел рассказать правду! Как ясе язык повернулся! Ведь теперь обратной дороги нет! Он солгал! Солгал Правительнице, солгал самой Велге!
        - Значит, Рыжий Волчонок не нападет на Коростень?
        - Сейчас - нет, - Навко облегченно вздохнул: можно не лгать. - Но потом он собирается воевать всерьез. Он думает заселить Край сполотами…
        Велга дернула плечом:
        - Да, он ненавидит нас. Но потом - это потом. Если сейчас он хочет воевать с братом… Что ж, пусть Волчонок сцепится с Волком! Мы не станем мешать.
        - Почему?
        Надежды рушились. Навко думал, что Велга не упустит возможности отомстить Уладу. И тогда он попросит отряд - чтобы спасти Алану. Бойцов можно переодеть в сполотские доспехи, тот же Лапак поможет проникнуть в лагерь…
        - Все Кеи - враги Края, сотник! Но для нас опаснее тот, кто сильнее. Рацимир был сильнее, и мы помогали Сваргу. Теперь же… Улад станет слабым Светлым. Я не боюсь войны с Волчонком.
        Велга говорила спокойно, веско, продумывая каждое слово. Навко понял - Государыня права.
        И ему уже не увидеть Аланы. Разве что очень повезет. Или…
        - Правительница! У меня есть возможность вернуться в Валин. Я смогу проследить за Уладом. Если его войска все же повернут на Коростень, я пришлю гонца.
        - Правда? - серые глаза блеснули. - Ты храбрый волотич, Навко! Я горжусь, что у меня есть такие сотники.
        Навко ощутил гордость - и одновременно стыд. Да, он не трус. Но разве он герой? Предатели не могут быть героями! Но ведь он не предатель!
        На душе стало совсем скверно, и, словно пытаясь оправдаться, Навко заговорил быстро, сбиваясь:
        - Правительница! Улад ищет помощи у Лантаха-кобника! Он послал к нему… гонца. И еще. У Кобника есть брат, рахман Ямас. Он очень опасный человек…
        - Ямас? - Велга удивленно подняла брови. - Я его знаю. Успокойся, Навко, он нам не враг. А Лантах… Ты помнишь, что было в Коростене? Пусть Улад надеется…
        Вспомнились слова рахмана - тайное братство помогает волотичам. Но Велга не знает о Двери, о Ключе! Рассказать? Но какой смысл? Ключа уже нет, а славы это не прибавит. Ведь он скрыл важнейшую тайну…
        - Иди, сотник Навко! - Велга улыбнулась и протянула тонкую сильную руку. - Да пребудет с тобой Мать Болот! И будь осторожен в Валине! Я помолюсь за тебя.
        …Лицо горело, ноги подкашивались, мысли смешались в какой-то жуткий комок, и Навко так и не смог понять, что он сделал. Он хотел покаяться, рассказать правду - но солгал. Нет, не солгал, но полуправда иногда хуже лжи! Но ведь главное он рассказал, а что за дело Правительнице до Аланы, невесты простого сотника? Это его забота! В конце концов, Велга сама приказала ему вернуться в Валин! Но это почему-то не успокаивало.
        В Валин ехать было рано. Улад послал его к Кобнику, значит, сначала следовало заехать на знакомый зимовник. Для верности Навко взял с собой десяток конников. Безопаснее, кроме того, к Велге надо будет послать гонца. Правительница должна знать, что замышляет пегобородый чаклун. Постепенно Навко успокоился. Он все делает правильно. Если в чем и виноват, то лишь в любви к Алане. Именно поэтому ему надо вернуться к Уладу. Из-за Аланы, а не из-за палатинства, сана дедича и… Падалки. Но любит ли его Алана? Если нет, тогда зачем все это?
        Кобник просто места не находил от радости. Он подпрыгивал, тряс бороденкой и все повторял, что рад, рад, рад, счастлив, счастлив, счастлив, ведь Кей не забыл о нем! А ему плохо, плохо, плохо, злые повстанцы уже заходили в село, его спрашивали, а коли найдут - смерть ему, Кобнику, настанет…
        Навко снисходительно выслушивал скороговорку хозяина, кивал и осторожно осматривал знакомый дом. На этот раз Кобник был один. Отсутствие Ямаса почему-то обрадовало. О чем было говорить с рахманом? Он выполнил, что обещал. А выслушивать благодарность за уничтоженную Калачку не хотелось.
        Кобник между тем все твердил, что времени даром не тратил, не тратил, не тратил, он копал, копал, копал, много копал, разрыл девять могил и только в десятой нашел, нашел, нашел… В конце концов Навко и слушать перестал. Ну что может этот болтун? Велга права - Улад напрасно надеется на Кобника. Обычный мелкий чаклун, разве, что приворотное зелье сварить сможет…
        Навко замер. Приворотное зелье! Алана больше не любит его! А если и любит, то почему-то не верит…
        Спешить не следовало. Навко выслушал длинный рассказ о какой-то древней могиле, в которой неугасимо горят двенадцать свечей, а посреди стоит котел, а в котле том лежит сам Кей Порей, но к тому котлу он, Кобник, и подходить не стал, потому как Кеево золото заговорено на двенадцать голов, а у входа лишь девять сиротеют. Затем похвалил хозяйскую стряпню (на этот раз его угощали ухой). И только когда Кобник выдохся, пообещав все досказать и, главное, показать завтра, словно бы невзначай поинтересовался, не сотворит ли достопочтимый Лантах приворотного зелья? Ежели вообще возможно такое.
        И тут случилось неожиданное - чаклун попросту растерялся.
        - Господин Ивор! - маленькие глазки мигнули. - Это опасно… Очень, очень опасно! Опасно зелье варить, опасно зелье давать!
        Навко развеселился. Ну, чаклунишко, объяснил! Видать, совсем плохи у Кобника дела!
        - Опасно, опасно, - повторил Лантах. - Сварить легко, угадать трудно! Не так угадаешь, беда будет. Любовь богами посылается, ее не вызвать, вызвать желание можно, а вот чего пожелать,, не каждый знает, не каждый ведает…
        Навко невольно почесал затылок. Темнит, бродяга! А интересно, чего он, Навко, хочет?
        - Почтенный Лантах! Можно сделать так, чтобы девушка… Нет, чтобы женщина замужняя полюбила… ну, другого?
        Кобник вздохнул:
        - Не труден приворот, трудны его деточки! Желание - как огонь в лесу, как мертвяк заложный…
        Навко невольно скривился: эк, разболтался. Почему-то вспомнился Баюр.
        - …Желание лосей по весне на смертную битву гонит, камни разрывает, рыбу на берег выбрасывает. Опасно это, очень, очень… На тебя ли приворот делать?
        Хотелось ответить: «Да», но внезапно охватила странная робость.
        - Ну… - Навко махнул рукой и решился. - На меня! Ее зовут…
        - Нет, нет! - замахал руками Кобник. - Имя знать не хочу, опасно мне это! После душа ко мне явится, покоя не будет, сна не будет… Сделаю как велишь, господин Ивор.
        Кобник вновь вздохнул, долго чесал лохматый затылок, затем вдруг забегал по дому, доставая из темных углов какие-то мешочки, узелки. Кое-что тут же бросалось прямо на затоптанный земляной пол. Наконец Лантах сложил несколько узелков на столе, покачал головой и взял в руки хлебный нож. Навко лишь посмеивался. Ну и чаклун! Да любая бабка-ворожея любовное зелье сварит, с места не сходя! Между тем Кобник аккуратно отрезал кусочек хлеба и нерешительно шагнул к гостю, держа нож в руке.
        - Кровь нужна, господин Ивор. Немножко, немножко… Ночью на Извир-болото пойду, костер разложу, варить буду.
        Навко покосился на нож и окончательно пожалел, что связался с этим неумехой. Такое еще сварит! Но отступать было стыдно. Не боится же он в самом деле!
        Хлебный нож Кобника выглядел еще хуже хозяина - грязный, с пятнами ржавчины. Навко достал кинжал и сделал маленький надрез на руке. Кровь капнула на краюху. Кобник кивнул, быстро убрал хлеб и что-то забормотал. Было слышно лишь: «Месяц на небе, мертвец в могиле, ржа мертвеца ест…». Дальше пошло совсем непонятное, но когда Навко взглянул на руку, от пореза не осталось и следа…
        Ночевать пришлось одному. Вернее, вдвоем с филином, который весь день проспал, сидя в дальнем углу. Когда стемнело, желтые глаза открылись, и Навко почувствовал легкий страх. Взял бы Кобник его с собою, что ли! Но филин вел себя смирно, и Навко в конце концов заснул, решив, что утро вечера мудренее.
        Проспал он недолго. Разбудил странный звук. Навко дернулся, не открывая глаз нащупал лежавший рядом кинжал.
        - Угу! Угу! Угу!
        Филин! Вот проклятый! Навко открыл глаза, хотел сказать: «Кыш!» - и замер. Рядом с ним кто-то сидел. Не Кобник.
        - Не пугайся, Ивор.
        По коже пробежали мурашки. Ямас! Все-таки явился!
        - Я не здесь, - понял его рахман. - Я далеко, но хотелось поговорить. Это несложно, даже мой брат раньше умел такое. Правильно, что ты отослал его этой ночью.
        Навко перевел дух. Проклятые чаклуны! Этак и до смерти напугать можно!
        - Я отогнал от тебя страшный сон. Кто такой Баюр? Почему ему не сидится в Ирии?
        Страх вернулся. Навко собрался с силами и неохотно ответил:
        - Предатель. Я убил его.
        - Ясно… Кстати, не пользуйся тем, что приготовит для тебя мой брат. Навко невольно хмыкнул:
        - Он такой плохой чаклун?
        - Нет. Он очень хороший чаклун. Поэтому лучше такого избегать… Как я понял, Кей Улад ждет помощи?
        Об Уладе говорить особенно не хотелось, но деваться было некуда.
        - Он готовит поход через землю волотичей. Наверное, думает, что твой брат может напустить туман… Или что-то подобное.
        Темный силуэт качнулся, и Навко вдруг понял, что это просто сгусток тьмы, слегка похожий на сидящего человека.
        - А ты как думаешь, Ивор? Вспомнился разговор с Велгой. Волотичи не будут нападать…
        - Это не нужно. Но Улад собирается воевать со своим братом…
        - …А Рыжий Волк - хороший полководец. Понимаю… Скажешь Уладу, что как только он подойдет к Савмату, в городе начнется мятеж. Это я беру на себя.
        - Но почему? - не выдержал Навко. - Ты же говорил, что рахманы - враги Кеям!
        Послышался тихий смех.
        - Не понимаешь? Кеи разбудили собственную смерть. Двоих уже нет. Улад разобьет Сварга, но и сам не уцелеет. Пусть идет на Савмат…
        - А что потом? Кто будет править Краем? Вы, рахманы?
        Ямас ответил не сразу. Наконец темный силуэт чуть заметно дрогнул.
        - Не пойму тебя, Ивор! Ты затеял страшную игру, чтобы спасти свою невесту. Ради этого ты обманываешь всех - Улада, Велгу, моего брата, меня. Что тебе за дело до Края? Или тебе хочется чего-то другого? Тогда скажи, мы договоримся.
        И вновь вернулся страх. Чаклун все знает! Конечно, если он умеет даже заглядывать в чужие сны! Договориться? Но что действительно надо ему, Навко?
        - Может, ты сам хочешь править Краем? Навко резко привстал. Будь рядом человек, а не черная тень, он вцепился бы ему в горло. Он - воин Велги! Но гнев тут же прошел. Он не воин Велги - он обманул Правительницу. Он - палатин Улада… Но ведь он предал и Кея!
        - Что тебе надо, Ямас? Ты хотел, чтобы я перебил целую деревню? Я это сделал!
        - …И спас этим тысячи и тысячи невинных. Боюсь только, если б я велел
        перебить вдесятеро больше просто так, не ради уничтожения Ключа - ты бы тоже согласился. Сделай и сейчас, что я говорю. Подари Уладу Савмат. За это он отдаст тебе не только твою девушку.
        Навко хотел возразить, но темная фигура медленно встала. Что-то, напоминающее руку, простерлось над его головой:
        - И не спорь! Опасно спорить с рахманами. А сейчас - спи! Я отгоню душу Баюра.
        Неведомая сила отбросила назад, обволокла, лишая воли, не давая открыть глаза. И тут же накатило темное забвение.
        …Баюр в эту ночь не тревожил его. Навко видел во сне Падалку - растерянную, жалкую, не похожую на себя. Девушка плакала и все просила своего «газду» не убивать ее, бедную холопку. Ведь она, Падалка, ничего плохого «газде» Ивору не сделала, просто любила его, как могла. А то, что просила иногда помочь, так в этом ничего плохого нет, просто лестно ей было такого видного парня ласкать и беседы с ним умные вести. Навко хотел успокоить ее, объяснить, что у него и в мыслях такого нет, но Падалка все плакала, и наконец Навко сообразил, что держит в руке нож - тот, которым зарезал Баюра. Он хотел его бросить, но рукоять словно приросла к ладони…
        Наутро Навко с трудом заставил себя дождаться Кобника. Суетливый чаклун был ему уже не нужен, более того, опасен. Мелькнула даже мысль сделать так, чтобы Лантах замолчал навеки. Колдун помогал Рыжему Волку, теперь собирается помочь Уладу. Он предатель, и кроме того, слишком много знает о палатине Иворе. Но вспомнился Ямас, и Навко решил не трогать Кобника. И тут же поймал себя на мысли, что вновь готов убить человека. Впрочем, какого человека? Жалкого предателя! Повстанцы давно повесили бы его на осине!
        Кобник прибежал весь запыхавшийся, долго пил воду, а затем торжественно вручил Навко маленькую круглую шкатулочку. Навко удивленно повертел ее в руке. В таких красны девицы румяна держат! Все еще удивляясь, открыл - и поразился еще более. Там лежала нитка - тонкая, но длинная.
        - Это что? Приворотное зелье? Кобник покачал головой:
        - Зелье пить надо, не каждому зелье в чашу нальешь! Эта нить кровью пропитана, словами заговорена, самим Извиром притоптана! Когда увидишь ту, что люба тебе, то нить эту узлом завяжи, да о своей зазнобе подумай. И пока узелок тот будет, дотоле и любить она тебя станет. Развяжешь узелок - и любовь пройдет! Только нить не сжигай, не рви, не выбрасывай! Нить эта теперь ее душу держит…
        Навко удивился, а потом едва сдержал смех. Ну и выдумал, чаклун! Какая-то нитка! Но спорить не стал, а поблагодарил и достал из-за пояса кошель.
        Но Кобник замахал руками, уверяя, что серебра ему от господина Ивора не нужно, а нужно ему, чтобы тот поклонился от него Кею Уладу. Поклонился низко-низко и попросил бы у Кея для него, Кобника, село. Небольшое, дворов на десять. Но в том селе чтобы для него, Кобника, дом был, да жили там не селяне вольные, с которых спроса нет, а холопы, и чтобы на тех холопов была на него, Кобника, дарственная составлена. И чтобы было там девок пригожих две, еще лучше - три. И село это должно быть не в земле волотичей, где его, Кобника, злые люди очень-очень обидеть хотят, а под городом Савматом, а ежели нет, то в Валине. А больше ему, Кобнику, и не нужно ничего, и серебра не нужно, и Коростеня, который он по дурости у Кея Сварга выпросил…
        И вновь Навко едва не засмеялся. Верно чаклун себя ценит! Хотя и село для такого - много. Жаль, Уладу нельзя рассказать правды!
        Похоже, Лантах что-то почувствовал, поскольку заспешил, засуетился и достал из-под старой рассохшейся лавки мешок.
        - Вот! Вот! Это я для Кея! Для Кея Улада! Скороговорка чаклуна стала совсем неразборчивой, и Навко с трудом уловил, что «это» Кобник нашел как раз в той могиле, где Кей Порей в котле лежит. Лежит - не мертвый, не живой, часа своего дожидается. А час его придет, когда Великая Битва настанет, и братья Куры вновь на братьев Пандов пойдут. И для битвы этой Кей Порей бережет оружие всякое. Иное и в руки взять страшно, но «это» он, Кобник, взять не побоялся, потому как не для себя, а для Кея Улада. А он, Кобник, Кею Уладу слуга верный, только бы Кей про село не забыл, и господин Ивор не забыл…
        Про село Навко понял, а насчет всего остального только головой покачал. Между тем Кобник торжественно выложил из мешка что-то непонятное, ржавое и очень грязное, после чего с торжеством во взоре повернулся к Навко:
        - Вот, вот, господин Ивор! Изволь, изволь взглянуть!
        Пришлось заняться находкой. Навко отогнал суетящегося Кобника в сторону, чтоб свет не закрывал, и осторожно взялся за тяжелый железный брусок. Нет, не брусок - две пластины, поперек - еще одна, сбоку - ворот… Ко всему этому приставлялось что-то деревянное, но от дерева осталась лишь труха. Навко попытался понять: ворот, конечно, для того, чтобы его крутить. Очевидно, тут была тетива… Да это же самострел! Навко недоуменно взглянул на Кобника, но решил не спешить. Чаклун все-таки неглуп и не станет дарить Кею такое.
        Самострел был странный. Прежде всего Навко попытался представить стрелу. Нет, стрела не войдет - или она должна быть очень короткой и толстой. Взгляд скользнул по лавке, где лежал пустой мешок. Там было еще что-то - небольшое, круглое. Навко взвесил в руке странный предмет. Шарик - но не круглый, как показалось, а продолговатый, вроде капли. И очень тяжелый - не железо, но и не золото. Неужели этим стреляли? Но ведь такая капля недалеко улетит!
        Кобник продолжал толковать что-то про Кея Аргаджуна да про Кея Рамая, которым боги оружие даровали, да не простое, а божественное, и что оружие то спрятано по сей день, а вот как найти его, про то он, Кобник, не знает, но узнать попытается. Навко криво усмехнулся: Ямас, похоже, не откровенничал с братом. Железный самострел не удивил, но, подумав, Навко решил прихватить его е собой. Вдруг пригодится!
        Прощаясь с Кобником, Навко на всякий случай предупредил, дабы тот и думать забыл покидать свой зимовник. Встречаться чаклуну с Уладом нельзя, иначе тот может сболтнуть о Ямасе. Для верности Навко рассказал о десятке конных повстанцев, которые заехали погостить в деревню. Кобника задергало от страха, а Навко прикинул, что одного из этих парней следует немедленно послать к Велге. Правительница должна знать о мятеже в Савмате. И вновь странная мысль посетила его: кому все же он, Навко-подкидыш, служит? И кого предает?
        Уже у самого порога он остановился. Что-то не давало покоя. Не будущая встреча с Уладом, не Велга и даже не Алана. Еще одна мысль, даже не мысль - мыслишка. Странненькая мыслишка. И страшненькая. Навко обернулся и самым наивным тоном поинтересовался у хозяина, правда ли, что не всякого чаклуна можно убить. Кей Улад очень интересовался - Сваргу, как говорят, служит один злой колдун.
        Кобник взволновался чрезвычайно. Он задергался, закивал пегой бородкой. Посыпалась привычная скороговорка. Да, да, да, господин Ивор прав. Чаклуны, конечно, тоже люди, но сильный чаклун о себе заботится, себя бережет. Он и удар заранее почувствует, нож в сторону отведет, и стрелу отведет, и меч. А нужен против злого чаклуна нож не простой, а заговоренный - на крови заложной да на свежей могиле, а иначе злого чаклуна никак не убить. И доброму-доброму Кею Уладу надо заранее озаботиться, ибо дело это долгое, дело это опасное…
        Навко, все еще колеблясь (уж больно страшноватой была мыслишка), не спеша достал из-за пояса нож, бросил его на стол и, кивнув на прощание, вышел не оглядываясь.
        Валин встретил его шумом. На улицах и площадях собирались толпы, люди громко разговаривали, даже кричали, вовсю шла бойкая торговля. Навко прислушался и понял: война! Кей Улад собирает войско. Точнее, войско уже собрано, оно стоит в лесах за Валином, но Кею нужны новые кметы, и в город со всех сторон сходились молодые парни - со всей земли улебской. Во дворце же с утра собрались валинские дедичи и о чем-то беседуют с наместником. О чем - говорили разное, но все соглашались, что не иначе - о войне.
        Все оказалось правдой. Встреченный у входа во дворец Лапак, дыхнув перегаром, доложил, что совет идет уже не первый час, в Кеевы покои никого не пускают, даже страже ведено уйти. Навко немного подумал и рассудил, что сейчас к Уладу идти не стоит. Длинные бороды валинских дедичей, носивших, как и Антомир, большие лохматые шубы даже в летнюю жару, его раздражали. В толпе разговора с Кеем не будет, кроме того, Навко скакал всю ночь, все утро и здорово устал.
        Не успел он зайти и сбросить плащ, как в дверь постучали. Даже не постучали - поскреблись. Навко вздохнул - от Падалки не спрячешься!
        - Ты приехал! Ты вернулся, мой газда! - девушка даже засмеялась от радости и деловито принялась снимать с Навко сапоги. Затем помогла умыться, переодеться и принесла свежего кваса. Навко глядел на суетящуюся Падалку и думал, что девушка всем хороша - красива, умна, его любит. Холопка? Так ведь и он из холопов! И страшная мысль вновь посетила его, но уже не во сне, а наяву. Зачем ему Алана? Что ему надо от девушки? Может, ей с Упадом и не так плохо. Может, совсем неплохо…
        Падалка между тем рассказывала «своему газде» новости. Несмотря на усталость, Навко заставил себя слушать. Впрочем, ничего тревожного не было. Прожад уехал к войску. Кей Улад несколько раз спрашивал, не вернулся ли палатин Ивор, да не просто спрашивал, а с нетерпением. Об Алане известно лишь, что в последнее время девушка грустна, а вот отчего, никто не знает. Переспрашивать Навко не решился.
        - Ты устал, газда! - Падалка покачала головой и принялась взбивать подушки. - Сейчас ты будешь спать. А потом я зайду к тебе, и ты будешь любить меня всю ночь…
        Навко не возражал, но сейчас хотелось спать, и он махнул рукой, прося оставить его в покое. Но Падалка не ушла. Сев рядом, она стала гладить Навко по голове, приговаривая, что ее «газда» сейчас уснет, будет видеть хорошие сны и проснется веселым. Голос девушки становился все тише, все дальше, и вдруг послышался другой - громкий и немного удивленный:
        - Ивор?! Т-ты уже вернулся? Чолом! Сон сгинул. Навко открыл глаза, привстал, затем вскочил, накидывая плащ:
        - Чолом, Кей!
        - Мне д-доложили, что ты вернулся… Но я, кажется, помешал? Кто ты?
        Последнее относилось к Падалке. Побелевшая от страха девушка еле слышно пробормотала свое имя. Похоже, Кей не расслышал, но переспрашивать не стал.
        - Мы можем п-поговорить сейчас, палатин? Или тебе надо отдохнуть?
        Улад улыбался, и Навко понял, что у Кея хорошее настроение. Он улыбнулся в ответ:
        - Отдохну потом. Падалка!
        Девушка, испуганно поглядев на Кея, поклонилась и поспешила исчезнуть. Улад проводил ее взглядом:
        - Завидую! А я и не знал, что у меня служат такие к-красотки… Почему ты не пришел сразу ко мне?
        - У тебя было слишком людно, Кей. Улад кивнул:
        - Д-да… Пришлось кое-кого д-долго уговаривать… Ну что?
        Навко на миг задумался. С чего начать?
        - Можешь начинать поход, Кей! Велга не уйдет из-под Коростеня.
        - Что? - Улад даже привстал. - Она… Навко усмехнулся:
        - Она не прочь, чтобы ты повоевал с братом. А наш хитрый план поможет ей уговорить остальных…
        - От-ткуда знаешь?
        Навко не стал ждать, пока жадный интерес В глазах Кея сменится настороженностью.
        - У Антомира есть свой человек среди мятежников. Это сотник Навко, он наш бывший холоп. Велга ему верит.
        Собственная выдумка была хороша. Всем хороша - даже тем, что врать приходилось всего лишь наполовину.
        - Т-так… Значит, ведьма не д-двинет войска? Но это же прекрасно, Ивор!
        Улад был доволен - очень доволен, и Навко даже подумал, не оставить ли остальное про запас. Нет, нельзя!
        - Это еще не радость, Кей! Кобник… Он выждал миг, пока лицо Кея застынет в напряженном ожидании, и вновь улыбнулся:
        - Когда твои… наши войска подойдут к Савмату, в городе начнется мятеж. Твой брат отдаст столицу без боя. У Кобника оказались хорошие друзья…
        Наступило молчание - томительное, невыносимо долгое. Наконец Улад встал:
        - Я сд-делал т-тебя палатином и подарил несколько сел, Ивор сын Ивора. Я б-был слишком скуп - и слишком недальновиден. Что ты хочешь, говори!
        Это был миг, которого Навко ждал все эти недели. За Савмат Кей отдаст правую руку. Осталось лишь попросить. Всего два слова: «Отпусти Алану!». Всего два слова…
        - Сочтемся позже, Кей! В Савмате. Награждают после победы.
        Голос - собственный голос - донесся словно издалека. Навко не поверил - он сказал такое? Не попросил, не воспользовался счастливым мигом? И тут же понял: вместо него ответил другой. Ивор сын Ивора, знающий, как разговаривать с сильными мира сего.
        Улад медленно прошелся к окну, поглядел на яркое солнце, пробившееся в этот день из-за туч, прищурился и покачал головой:
        - Как ты меня назвал?
        Вначале Навко не понял, потом испугался, но вдруг его осенило:
        - Прости, Светлый! Извини своего забывчивого слугу!
        Улад шагнул ближе и внезапно обхватил Навко за плечи:
        - А ведь это т-ты первый назвал меня Светлым, Ивор! Помнишь? Я не забыл… Завтра на п-площа-ди перед дворцом я при всех заявлю о своих правах. Я м-молчал, пока был жив Рацимир, но Сварг - б-братоубийца! Ему не м-место в Савма-те! Ты п-подашь мне меч…
        Навко хотел переспросить, но Улад пояснил сам:
        - Это часть об-бряда. Венец я надену в Савмате, но Кеев меч возьму в руки здесь. А т-ты станешь Хранителем Меча. Это высокий чин, Ивор! Очень высокий! Потом я тебе объясню… Не благодари - это не награда. Награда будет потом.
        Разговор явно подходил к концу, и Навко заторопился:
        - Кобник еще передал какой-то старый самострел, но его нужно починить… И я хочу назначить нескольких новых сотников.
        - Назначай к-кого хочешь! - Улад махнул рукой. - Скажешь Прожаду, что я разрешил. С остальным тоже разберись, потом доложишь… Как т-ты думаешь, Прожад не слишком стар, чтобы командовать войском?
        - Это не просто самострел, господин Ивор! Это гочтак.
        Кошик осторожно поднял странный подарок Кобника и поднес к свету:
        - Я читал о них. Их изобрели в далекой стране Чуго. Румы пытались завести такие у себя, но не смогли. Он слишком сложен, чтобы вооружить целое войско.
        За пологом шатра шумели кметы. Только что закончился ужин, и лагерь медленно отходил ко сну, чтобы назавтра, с первыми лучами позднего осеннего солнца, выступить в поход. Половина пути пройдена - самая опасная. Впереди лежал Савмат.
        Навко, то есть достопочтенный Ивор, второй палатин и Хранитель Кеева Меча, мог отдохнуть. Правда, и днем дел у него оказалось немного. Согласно давнему обычаю, второй палатин возглавлял передовой отряд, но Навко сразу же поручил все заботы Лапаку, которого еще в Валине сделал сотником. Несмотря на постоянный хмельной дух, Лапак прекрасно справлялся с делами, и у Навко оставалось достаточно времени, чтобы заняться чем-нибудь иным. Например, побеседовать с Котиком, новым десятником, который, правда, не имел в подчинении ни одного кмета, зато состоял непосредственно при палатине.
        - Так что, выбросить? - лениво поинтересовался Навко.
        - Зачем же? Зачем выбрасывать, господин Ивор? - Кошик заволновался и чуть не уронил самострел на ковер. - Это очень, очень полезное оружие!
        На десятнике Кошике теперь был богатый плащ, новенькие огрски„ сапоги и шитый серебром пояс. Негустые волосы аккуратно уложены и даже, как показалось Навко, слегка подкрашены. Правда, солидности это Кошику не прибавило, но на младшего конюха он уже никак не походил.
        - Гочтак лучше обычного самострела, гсподин Ивор! Он стреляет шариками - круглыми или продолговатыми…
        Навко вспомнил: точно, тяжелые, похожие на капли из какого-то странного металла.
        - Эти шарики - они из «свиного железа» - можно заряжать по одному, а можно и сразу по пять. Гочтак очень трудно взводить, зато он далеко стреляет. Можно убить человека с пятисот шагов…
        Навко недоверчиво скривился.
        - За пятьсот шагов в человека попасть трудно. Почти невозможно!
        - Господин Ивор прав, - усмехнулся Кошик. - Но здесь есть особый прицел. Эту железную палочку надо поднять…
        Кошик принялся возиться с самострелом. Навко уже подумывал, не бросить ли это дело. Какие-то шарики, палочка, да ко всему еще и ворот! Но тут же вспомнил - пятьсот шагов! Если Кошик прав…
        - Починить сможешь?
        - Я? - парень удивленно мигнул. - Я - нет, но если мне помогут… Я знаю одного оружейника, он сейчас служит при господине Прожаде. Но нужна кузница, господин Ивор! Мы сейчас в походе…
        Навко задумался. А вдруг пригодится?
        - Впереди поселок. Я дам тебе сотню, остановишься на три дня. Починишь твой…
        - …Гочтак, - поспешил подсказать Кошик.
        - И догонишь меня. Да, возьми…
        При виде «волшебного колокольчика» Кошик покраснел, но на этот раз взял, не споря. Он явно успел оценить его звон.
        Наконец с этим делом было покончено, и можно было позвать Падалку.
        Навко и не собирался брать ее в поход. Но бойкая девица сумела устроиться в обозе, подмигнув одному молодому валинцу, поспешившему раскрыть на нее рот. Однако рот пришлось тут же закрыть - Навко, узнав, в чем дело, выдал парню гривну серебра и велел молчать. Падалку же, надрав ей уши, пристроил при кухне. Носить воду и топить котлы девушке не довелось. Днем она спала на телеге, а вечером приходила к своему «газде».
        - Газда Ивор! Газда Ивор! Сегодня ты меня так поздно позвал!
        Трудно было сказать, на самом ли деле девушка расстроена, или, как часто бывало, притворялась.
        - Я знаю, я надоела газде Ивору! Когда я тебя ласкаю, ты закрываешь глаза и видишь вместо меня другую! Ты не хочешь меня так, как раньше!
        Странное дело, но Падалка действительно начала его ревновать. Впрочем, Навко это только забавляло. Чтобы успокоить ее, он соизволил сообщить, что беседовал с Кошиком.
        Услыхав это имя, девица внезапно хихикнула, начисто забыв о ревности:
        - Ой, газда! А расскажу тебе о Кошике! Моему газде будет смешно! Когда ты дал ему серебро, еще в Валине, он позвал к себе Вилину. Она очень красивая, почти как я! Она потом рассказывала…
        Падалка вновь хихикнула.
        - Он позвал ее еще раз, но вышло еще смешнее. А затем он позвал к себе нашего поваренка. И теперь взял его с собой.
        Вначале Навко не понял, зачем, а потом только головой покрутил. Ну, Кошик! Впрочем, это не его, Навко, дело.
        - Моему газде не смешно? - расстроилась девушка. - Тогда может он посмеется сейчас? Только смеяться нужно тихо, очень тихо…
        Падалка скользнула на ковер, присела рядом и зашептала в самое ухо:
        - Об этом никто не знает. Кроме меня… Наш Кей… То есть наш Светлый, тоже кое с кем встречается…
        Навко невольно вздрогнул. Улад взял Алану в поход, и несколько раз они с Навко виделись. Но поговорить не удалось. Девушка явно избегала его. После одной из таких встреч Навко, вспомнив о подарке Кобника, достал заговоренную нитку и завязал узел - как раз посередине. Ничего не изменилось, и он, хотя и не верил Лантаху, помянул чаклуна недобрым словом.
        - Ой, моему газде и это не интересно! Но я все равно расскажу… Однажды Кей… Светлый ушел куда-то в лес. Один… Я любопытная, решила посмотреть… Гляжу, он там с парнем. Невысокий такой, в плаще…
        Навко изумленно привстал, и девушка рассмеялась.
        - Твоя глупая Падалка подумала о том же. Я тоже вспомнила Кошика. Но на самом деле я не глупая, я очень умная. Я стала следить… Этот парень снял шапку…
        Ее шепот стал совсем тихим, еле различимым.
        - Этот парень… Это Милена, дочка Бовчерода! Она переоделась парнем и поехала с войском! Понимаешь?
        Милена? Навко смутно помнил ее - статная, белолицая, гордая. Выходит, крепко у нее с Уладом, если решилась на такое! И тут же Навко подумал, что Бовчерод богат - бессчетно. И сыновей у него нет…
        - Так что мой газда может не бояться зеленоглазой Аланы. Наверное, Кей довезет ее до,Савма-та, а там прогонит. Выдаст замуж за какого-нибудь хромого старика и даст несколько гривен. Ну что, мой газда доволен?
        Навко не ответил. Слишком неожиданной оказалась весть. Конечно, Алана должна была надоесть этому рыжему мальчишке. Милена, Бовчеродова дочка, не потерпит рядом холопки-пленницы. Значит, замуж за старика? Зря, выходит, Навко испугался и не попросил тогда, в Валине, отпустить девушку! Или не зря? Кей прогонит ее сам, но не простит, если в это вмешаются другие…
        - Ой, я напрасно пришла к газде! - девушка расстроилась, на этот раз - по-настоящему. - Моему газде ничего не нужно - ни мои рассказы, ни я сама!
        Навко покосился на Падалку, и тут в ноздри ударил знакомый запах ее кожи. Лениво подумалось, что девка все же неплоха. Даже хороша. Рука скользнула по ее крепкой груди, по круглым коленям…
        - Я не буду шибко надоедать моему газде, - шепнула девушка, сразу забыв обиду. - Мой газда только немного приласкает свою Падалку. Я так скучаю без тебя, газда Ивор!
        Навко прикрыл глаза и вдруг представил, что его обнимает не она, а Алана. Сама виновата, Па-далка! Подсказала.
        С Уладом приходилось видеться каждый день. Правда, говорили, как правило, недолго. Кей был уже мыслями в Савмате и то и дело принимался рассуждать о том, что придется сделать, надев Железный Венец. При этом лицо Улада краснело, нелепые усики дергались, и заикался он сильнее обычного. Порою становилось просто смешно, и Навко уже в который раз думал, что без помощи Ямаса Рыжий Волчонок не увидел бы Савмата, как своих ушей. Разве такому справиться со Сваргом? Замысел рахмана становился понятным. Слабый сменяет сильного, а слабого легче уговорить - или заставить - поступать по-своему. А нет, так заменить - на еще более слабого.
        Впрочем, в планах Улада ничего смешного не было. Он называл имена - много имен, совершенно не известных Навко. Дедичи, Кеевы мужи, тысячники, сотники
        - все, кто, по мысли Кея, излишне предан его братьям. Что ждало этих людей, Навко догадывался, но пропускал мимо ушей. Пусть сполоты рвут на части сполотов! Впрочем, Улад говорил не только о сполотах. Улебы, верные улебы, тоже успели навлечь на себя его гнев. В Савмате Кей намеревался свести счеты с некоторыми из длиннобородых. Бовчерода в их числе не было. Напротив, Улад как-то оговорился, что дедича надлежит приблизить, ввести в Совет Светлого и доверить ему Великое Палатинство. Улад понял, что Падалка не ошиблась.
        Но особенно много Кей говорил о волотичах. Похоже, он начисто забыл о том, что палатин Ивор - тоже из их числа. План войны с Велгой становился все более подробным - и жестоким. О Правительнице Кей говорил с особенной ненавистью, заикаясь при этом на каждом слове. В такие минуты Навко жалел, что он сейчас не в войске Края. Впрочем, он дал себе слово не допустить похода на Коростень. Как - еще не знал, но почему-то верил, что это удастся. Улад его больше не пугал, скорее, вызывал легкое презрение.
        Но была тема, которую Кей обсуждать не любил. Навко догадался быстро - Волчонок боялся Сварга. Он был почему-то уверен, что Рыжий Волк погибнет во время мятежа. Если же нет… Пару раз Навко специально намекал на это и с удовлетворением замечал, как губы Кея начинают белеть.
        Войско шло дальше, и надежды Улада вполне оправдывались. Волотичи словно сгинули - холодный осенний лес был пуст и тих. Правда, через два дня войско догнал еле живой от усталости гонец, сообщивший, что отряд, перешедший границу на полночи, отброшен, а второй, шедший прямо на Савмат, окружен и разбит. Эта весть не расстроила, а, напротив, порадовала Улада. Все идет по плану, а до Савмата оставалось совсем немного - старая граница была в одном дне пути.
        Чем ближе Савмат, тем тяжелее становилось на душе у Навко. Проклятый Баюр вновь стал тревожить его сон. Теперь он не упрекал, не смеялся - просто сидел у погасшего костра, мертвый, страшный, с распухшим синеватым лицом, к которому намертво присосались черные болотные пиявки. Но было понятно, о чем молчит проклятый предатель. Пока кметы Волчонка шли по земле волотичей, Навко еще мог оправдаться и перед Велгой, и перед собой. Он нужен здесь. Вдруг обезумевший от ненависти Улад повернет войска на Коростень? Ради этого
        - теперь Навко объяснял себе именно так - он не стал просить Кея отпустить Алану. Любимая должна понять - он, Навко, выполняет свой долг - ради Края, ради Седой Велги. Но скоро Савмат, а там сотнику Навко делать нечего. Он нужен в Коростене, чтобы подробно рассказать о планах Волчонка и вместе с другими быть готовым к отпору. Значит, надо уходить? А как же Алана? Рискнуть - и умчаться на быстрых конях по глухим лесным дорогам? Но захочет ли она?
        Падалка то и дело спрашивала, отчего ее «газда» мрачен и неразговорчив. Улад отмахивался, и девушка все больше огорчалась. Однажды, к изумлению Улада, она пришла не одна, а вместе с подругой - девчушкой из обоза, имени которой Навко не запомнил. Девчушка - ей и четырнадцати еще не было - глядела на палатина с испугом, но, подталкиваемая Падалкой, поспешила сбросить платье. Навко опомнился и выгнал обеих. Вскоре Падалка вернулась одна, плакала, жалуясь, что ничем не может угодить «газде Ивору», хотя она по-всякому старается, а если что не так, пусть «газда Ивор» только скажет. Она, Падалка, готова и зелье сварить, и следок вынуть, и, если надо, ножом заговоренным врага зарезать. А взамен ей и не надо ничего - ни свободы, ни серебра, пусть лишь «газда Ивор» ее, Падалку, иногда приласкает.
        Навко вспомнил, как поначалу побаивался этой девушки, и даже пожалел холопку. Чего ей, собственно, надо? Горячие ласки уже успели слегка поднадоесть, но Навко был готов расплатиться сполна. Даже не расплатиться, просто помочь. Он не Улад, и замуж за старика девушку выдавать не собирается. Он подарит ей село где-нибудь под Валином. Пусть живет себе хозяйкой, а он иногда в гости приезжать будет…
        Видя, что Падалка действительно готова на все, он приказал девушке следить за Кеем. Когда тот вновь захочет повидаться с Миленой, он, Ивор, должен узнать об этом немедля.
        Девушка тут же согласилась, даже не спрашивая, зачем это «газде». Навко и сам не до конца понимал. Может, догадывался, что такая весть подействует на Алану надежнее любой нитки с крепко завязанным узелком…
        Падалка не приходила весь вечер, и Навко уже собирался лечь. спать, когда девушка неслышно проскользнула в шатер.
        Идем, газда! Увидишь.
        Навко не стал спрашивать, что именно. Накинув плащ, он вышел наружу. Ночь была особенно темной, моросил мелкий дождик, а холод начинал пробирать до костей. Падалка молча тянула его куда-то за опушку. Навко накинул на голову капюшон, чтобы не оцарапать лица, и пошел вслед за Девушкой. Они пробрались через кусты, пробежали по узкой тропке, повернули налево, мимо огромных, поросших мхом, грабов. И снова кусты - густые, колючие.
        - Тут… - шепнула Падалка.
        Навко, жалея, что не надел перчатки, осторожно раздвинул колючие ветки. Поляна - маленькая, темная. На ней двое, на обоих - короткие военные плащи…
        - Поговори с отцом, - послышался негромкий женский голос. - Поговори, ладо! Устала я…
        - П-поговорю, - донесся знакомый голос Кея. - В Савмате. Сейчас нельзя.
        - В Савмате другую найдешь…
        Навко не выдержал и усмехнулся. Оказывается, и тут у Волчонка не все просто. Дочь Бовчерода, великого дедича - не бесправная пленница. Такую обижать опасно…
        - Я об-бязательно п-поговорю, обязательно!
        Голос Улада звучал просяще, виновато. Вспомнилось лицо Милены - красивое, гордое. Такая за себя постоять сможет! Наверное, думала, что Кей прямо в походе свадьбу сыграет. И ведь богата, как богата! И сыновей у Бовчерода нет…
        Слушать дальше не имело смысла. Навко осторожно отпустил ветку и тронул Падалку за плечо. До лагеря шли молча. Когда они проскользнули мимо постовых, Навко кивнул девушке, чтобы шла к себе, и не торопясь направился в шатер. Хотел побыть одному, подумать. Все складывалось как-то странно. Как-то не так…
        Светильник догорел, и в шатре было темно. Навко расстегнул фибулу, сбросил плащ - и замер. Он здесь не один. Кто-то был совсем рядом. Тьма скрывала все, но позднего гостя выдало дыхание.
        - Поздно гуляешь, палатин!
        Рука, уже сжимавшая рукоять кинжала, бессильно опустилась. По спине прошел холод, сердце замерло.
        - Алана!
        - Ты ждал другую, Ивор?
        Страх сменился радостью. Перехватило дыха-дие, сердце рванулось, выпрыгивая из груди. Но тут же по голове словно ударило: «Ивор»! Почему Ивор?
        - Алана, ты забыла, как меня зовут? Он тут же подумал, что зря заговорил об этом, но девушка ответила спокойно:
        - Холопа Навко больше нет, Ивор! Тот бедный парень, что мечтал о свободе и обещал увести меня в Савмат, наверное, погиб. Был бы жив - спас бы свою невесту! Ты не знаешь, что с ним сталось, палатин?
        Навко вытер холодный пот. Он хотел сказать о Велге, о секретном задании, но услышал свой собственный голос:
        - Зачем же ты пришла, Алана?
        - А ты не рад?
        - Рад!
        - Тогда молчи…
        Мягкая ладонь нащупала его лицо, осторожно погладила. Все еще не веря, Навко оглянулся - не стоит ли кто у входа, но Алана уже лежала рядом, прижимаясь к нему горячим незнакомым телом. Ее дыхание стало прерывистым, тяжелым, губы заскользили по его лицу, по шее, по груди. И вдруг Навко понял, что не знает эту женщину. Прежней Аланы - тихой, скромной, застенчивой - уже не было. К нему пришла подруга Кея. Нет, не к нему - ко второму палатину Светлого. Ведь узелок был заговорен не на холопа Навко, а на Ивора, валинского дедича…
        Странно, но он не чувствовал почти ничего. И в тот миг, когда Алана, закусив губы, стонала, извиваясь в его руках, Навко вдруг вспомнил о Падалке. С ней было лучше. Он привык к резкому манящему запаху ее кожи, к ее горячим ладоням, мягким губам. Алана казалась совсем другой, и Навко ощущал только одно - неловкость. Вспомнился Улад. Наверное, сейчас он ласкает Милену - прямо среди леса, на расстеленном плаще, и она так же кричит, так же впивается зубами в его плечо. Конечно, Алана догадывается об этом, и не волшебная нитка привела ее сюда, а обычная ревность. Стало совсем скверно, и Навко хотел теперь одного - чтобы это все скорее кончилось.
        Наконец Алана бессильно откинулась на спину, застонала и вдруг тихо засмеялась.
        - Ты что? - испугался Навко.
        - Странно… Когда у нас с тобою это случилось -впервые, мне было больно
        - и все. И еще очень стыдно. Я тогда еле сдержалась, чтобы не заплакать. Я решила, что никогда не научусь ласкать мужчин. Но я очень любила тебя, Навко! А теперь мне с тобой очень хорошо, но…
        - Погоди! Погоди, Алана! - Навко заспешил, боясь, что она сейчас уйдет. - Я здесь по приказу Велги. Она знает! Поэтому я не мог устроить тебе побег…
        Алана резко отодвинулась, подняла голову:
        - Правда? Ты… лазутчик Велги?
        - Да! Она все знает! Я назвался Ивором…
        Внезапно Алана вновь рассмеялась - горько, очень горько.
        - Так значит, ты приехал в Валин не из-за меня? А я надеялась, что ты думал обо мне, когда рисковал головой! А ты просто лазутчик!
        Навко проклял свой язык. Самое страшное, что он солгал глупо, нелепо. Ведь все было наоборот!
        - Когда я ползала в ногах Улада, умоляя о жизни, я верила - ты придешь за мной. Я могла просто плюнуть ему в лицо и умереть - как все наши с тобой друзья, Навко! Но я решила выжить. Это было страшно… Каждую ночь лежать под мужчиной, которого ненавидишь, у которого воняет из его поганого рта… Но я верила, что ты меня найдешь. И ради тебя я жила, Навко! Когда я увидела тебя в Валине… Впрочем, зачем это все?
        Навко перевел дух. Почему он все время лжет?
        Хватит!
        - Алана! Велга приказала мне убить Баюра. Ты помнишь его, наверное… Баюр ехал в Валин по приказу отца. Я его убил, но не вернулся, а поехал сюда. Остальное ты знаешь. Две недели назад я видел Велгу и все ей рассказал. Это - правда. Она долго молчала, затем послышался тяжелый вздох:
        - Извини! Мне слишком плохо сейчас… Самое ужасное, привыкаешь ко всему. Я привыкла даже к Уладу, хотя думала, что легче привыкнуть к смерти. И сейчас, когда он спутался с Миленой, мне почему-то больно… О тебе говорят страшные вещи, Навко! Будто ты по приказу Улада пытаешь, Убиваешь, что где-то в подвале дворца есть тайный застенок…
        Хотелось рассмеяться, но смех застрял в горле. Он никого не пытал, не вздергивал на дыбу, но люди в Калачке убиты по его, Навко, приказу. И не только они - все остальные - и даже Гуд, которого он толкнул на безумный поход. Но ведь виновен не он, а Ямас! Или даже не Ямас, а неведомый Патар, разбудивший старую смерть!
        - Это ложь, Алана.
        Он услышал свой голос словно со стороны - и испугался. Сам бы он никогда себе не поверил.
        - Я увезу тебя, Алана! В Савмате…
        - Зачем? - Алана встала и начала быстро одеваться. - Просто попроси, чтобы Улад выдал меня замуж - за тебя. Он будет рад избавиться от надоевшей наложницы. Если тебе, конечно, не противно будет брать жену из-под другого.
        - Алана!
        Но она уже уходила. Навко заспешил, накинул плащ, бросился следом.
        - Останься! - девушка резко обернулась. - Я уже не нужна Уладу, но измены он не простит. Нас не должны видеть вместе… Знаешь, я ведь пришла только поговорить, но потом меня словно толкнуло к тебе, как будто меня заколдовали. И теперь мне стыдно. Как тогда, в первый раз. Не знаю даже, хотел ли ты меня…
        Она покачала головой, накинула темный капюшон и шагнула за порог. Навко рванулся следом, но вовремя опомнился. Алана права. Она и так . смертельно рисковала…
        Мыслей не было. Навко присел на ковер, закрыл лицо ладонями, еще пахнувшими ее кожей, и замер. Мать Болот, что же он сделал? Неужели проклятый чаклун не ошибся, и нитка, завязанная узелком, привела Алану в его шатер? Но ведь это ничем не лучше насилия! Улад взял ее силой, он - ворожбой. Или все это ерунда, и Алане действительно хотелось с ним поговорить, а потом… Об этом «потом» думать особенно не хотелось.
        Наконец Навко встал и вышел из шатра. Холодный воздух отрезвил, прогнал сомнения. Наверное, все к лучшему. Алана поверила ему, а не поверила - так поверит. Он действительно попросит Улада - уже в Савмате. Но не так, как говорила она. С Кеем он поговорит иначе… И вдруг вспомнилась ее странная фраза. «Если тебе не противно…» Почему Алана так сказала? Неужели она могла подумать…
        - Так вот с кем ты любишься, газда! Рядом мелькнула темная тень. Падалка! Еще ничего не соображая, Навко схватил ее за руку и втащил в шатер. Только бы она не закричала! Постовые рядом, на крик прибегут…
        - Я слышала! Я все слышала! - девушка плакала, но в голосе ее звенела злость. - Газде Ивору мало холопки! Ему нужна Кеева девка! Вот почему ты о ней спрашивал!
        Навко почувствовал, как леденеют руки. Выдаст! Эта дрянь выдаст его Уладу! Ведь Алана называла его по имени - по настоящему имени!
        - Я слышала, как вы любились, слышала! Как она верещала, эта кметова подстилка! А я еще думала, чем плоха бедная Падалка! Значит, ты приехал сюда из-за нее? Только из-за нее?
        Да, она все слышала. Навко попытался отогнать нахлынувший со всех сторон ужас. Она слышала, но еще никому не сказала. Это хорошо… Не сказала - и не скажет.
        - Мне казалось, ты умнее, - Навко нащупал кинжал и крепко схватил девушку за руку. - Есть вещи, которые лучше не слышать…
        - Я думала, что нужна моему газде! А ты только пользовался мною! Пользовался, как девкой!
        - Послушай! - Навко уже понимал, что сделает, но все еще надеялся, что обойдется без самого страшного. - Послушай, Падалка! Ты сама пришла ко мне. Ты даже приводила подругу - ту девчонку…
        - Я хотела, чтобы моему газде было хорошо! -в ее голосе слышалось отчаяние. - С моей подругой ты бы провел ночь и тотчас забыл бы ее! Но тебе мало холопки, тебе нужна Кейна!
        Навко даже засмеялся, хотя было совсем не до смеха:
        - Алана - не Кейна, и ты это знаешь. Она пленница, и она - моя невеста.
        - …И ты хочешь отобрать ее у Кея! Не выйдет! Падалка всем расскажет! Падалка не будет молчать…
        - Будешь.
        Сильным рывком он повалил девушку на ковер, выхватил кинжал, приставил к горлу. Падалка тихо ойкнула.
        - Мне очень жаль, но ты сама виновата. И тут только Падалка начала понимать. Она дернулась, но Навко держал крепко, а острое лезвие не давало повернуть голову.
        - Газда! Ты хочешь убить меня? - в ее голосе не было страха, только растерянность. - Но почему? Газда Ивор! Ты думаешь, я и в самом деле кому-нибудь расскажу? Я просто очень разозлилась на газду…
        Навко не ответил, и девушка заторопилась. Теперь ей стало страшно. Навко почувствовал острый запах пота - такой знакомый, манящий.
        - Я никому не скажу, газда! Кто поверит холопке? Меня же прикажут бить кнутом - так всегда делают, когда холопка доносит на господ! Я же не сошла с ума, чтобы доносить на тебя! Я просто разозлилась, очень разозлилась на моего газду…
        Навко понял - надо кончать. Еще немного, и он отпустит девушку.
        - Я сделаю все… Все, как ты хочешь! Я помогу тебе увести ее! Помогу! Я буду твоей служанкой - просто служанкой! Газда Ивор! Не убивай! Я ведь простая холопка, газда! Я ведь и не жила совсем! Не убивай, газда Навко!
        Звук собственного имени отрезвил. Не скажет - так проговорится! И тут он вспомнил - кровь! Если ударить кинжалом, весь шатер будет в крови. Надо иначе.
        - Не убивай! - голос стал еле слышен, в нем уже звучало отчаяние. - Убьешь
        - по ночам приходить буду, мертвая… Покоя тебе не дам!..
        Рука, уже готовая ударить, замерла. Перед глазами встало лицо Баюра - спокойное, улыбающееся. «Ты отрастил жабры, Навко!» И другое лицо, уже полузабытое - девчушки, которую он убил в Калачке. «Не убивай, дяденька!» Она тоже просила его…
        Но страх вновь заставил очнуться. Сон - только сон. Рисковать нельзя, ведь Падалка погубит не только его. Она погубит Алану. Его Алану…
        Навко отбросил нож. Падалка, на миг поверив, что смерть прошла мимо, радостно вздохнула. Это был ее последний вздох - Навко схватил ее за горло и что есть сил сдавил. Девушка билась, хрипела, в воздухе остро пахло потом, но Навко не ослаблял хватки. Наконец тело, дернувшись в последний раз, обмякло и замерло. Навко с трудом оторвал руки. Падалка лежала тихая, маленькая спокойная. Казалось, она спит. Навко вытер со лба холодный пот и внезапно с ужасом понял, что хочет эту девушку - мертвую. Он вскочил, попятился к выходу и вдруг представил, что в этот миг в шатер входит Алана… Нет, этого не будет! Алана сегодня не вернется, а он сейчас позовет Лапака, и тот отнесет тело подальше. Никто не видел Падалку в его шатре, да и кому есть дело до пропавшей холопки!
        Но тут же вспомнилось - Улад! Кей видел их вместе! Но, подумав, Навко успокоился. Уладу хватает своих забот. Да и что за преступление - убить сенную девку? Вира в две гривны - не больше…
        Навко отдышался, отыскал наощупь покрывало, на котором совсем недавно лежала Алана, и быстро завернул в него труп Падалки. Теперь можно звать Лапака.
        Он оказался прав. Никто не хватился сгинувшей девушки, не стал искать пропавшую холопку. А если и искали, то, конечно, не в шатре палатина Ивора. Навко быстро успокоился. Девушка исчезла, и даже в снах, у гаснущего костра, ее не было. Странное дело, но Баюр тоже исчез, словно одна смерть изгнала другую. Теперь Навко видел во сне лишь костер, пустой выпотрошенный мешок и нож, лежавший на пожухлой траве. Это уже не пугало. На третий день он совсем позабыл о девушке и вспоминал ее только по ночам - без Падалки было все-таки тоскливо.
        С Аланой они больше не виделись, и Навко был этому рад. Все скоро решится, и тогда не надо будет оправдываться.
        Между тем войско перешло границу - старую границу между землей волотичей и давними владениями сполотов. Забот у Навко прибавилось. Не полагаясь на Лапака, он сам ездил в передовые заставы, опасаясь, что войско Сварга приготовило им встречу. Но никто не пытался напасть, а в редких селах сполоты встречали их дружелюбно. Кое-где вслух поругивали Сварга - «братоубийцу Сварга» - и желали удачи «молодому Кею». Навко каждый раз передавал эти вести Уладу, замечая, как краснеет лицо Кея. Улад молчал, но Навко догадывался, что тот волнуется. Вначале Навко думал, что Кей просто не верит Кобнику, но как-то Улад все же проговорился. Кей не сомневался, что скоро будет в Савмате. Иное страшило его - Сварг. Если брат не погибнет во время мятежа, война не кончится. Мысль, что придется драться с непобедимым Сваргом, приводила Улада в ужас. Навко сочувственно кивал, а сам еле сдерживал усмешку. И этот трусливый мальчишка хочет править Великой Орией! Прав Ямас - такой Светлый не опасен.
        За всеми хлопотами Навко напрочь позабыл о Кошике, и когда тот появился в лагере, весьма удивился, чуть не спросив, где тот пропадал. Впрочем, Кошик поспешил многословно извиниться, пояснив, что работа оказалась сложной, а войско шло очень быстро, и даже верхами догнать его было трудно. Наконец он вновь извинился и подозвал к Навко двоих - широкоплечего мускулистого крепыша средних лет с густой бородой и высоченного детину - безбородого, зато с длинными бродницкими усами. Оба с достоинством поклонились и назвали свои имена. Имена оказались странными. Бородач звался Вогачем, а усатый - Пенко. Все еще не понимая, Навко вежливо кивнул, и тут Кошик извлек из-за спины знакомую вещь. Наконец-то Навко вспомнил. Самострел!
        - Вот, господин Ивор! - Кошик усмехнулся, показав кривые желтоватые зубы. - Это было раньше.
        Навко поглядел на самострел (который, как он припомнил, звался странным словом «гочтак»). Ничего не изменилось - ржавое железо, деревянная труха. Он недоуменно взглянул на улыбавшегося Кошика. Тот понял:
        - Господин Ивор! Мы хотели починить его, но господин Вогач посчитал это ненужным…
        - Оно и так! - басом прогудел бородач. - И посчитал! Для че, спрашиваешь, старье латать? Лучшей новый изделать!
        Усатый Пенко согласно кивнул, буркнув: «Атож!».
        - А вот это - новый! - торжественно заявил Кошик. - Пенко, покажи!
        Усач достал из мешка что-то черное, блеснувшее вороненым металлом.
        - Во! Господин палатин, ихней не хужей будет!
        - А ну-ка!
        Навко внезапно почувствовал острое любопытство. Если самострел и вправду так хорош… Или хотя бы вполовину…
        - Поосторожней бы! - пробасил Вогач. - Ка-а-ак щелкнет!
        Навко отдернул руку.
        - Это сложное оружие, господин Ивор! - затараторил Кошик. - Исключительно сложное. Господин Вогач - превосходный оружейник, но мы с ним целых два дня разбирались. Потом надо было найти нужные инструменты, а главное - «свиное железо». Это почти невозможно, но мы обнаружили в одном доме старый таз…
        - Хорошо! Вижу, справились! - Навко постарался улыбнуться как можно вежливее. Люди старались, обижать их - грех.
        - Дык оно, конечно, известно дело, потому как чего уж! - охотно откликнулся Вогач. - За труды бы… Причитается! Две гривны - за труды, да за матерьял - гривна, да еще на два кувшина пива, чтоб не ржавел…
        - Погоди! - Кошик нетерепеливо махнул рукой. - Господин Ивор должен сначала увидеть. Пенко, давай!
        Усач почесал затылок, задумчиво молвил: «Атож!» и лениво, словно нехотя, взял самострел в руки. Затем произошло неиожиданное - он стал на колено и принялся что-то быстро вращать, упирая самострел в землю.
        - К сожалению, заряжается очень долго, - пояснил Кошик. - Нужна большая сила, поэтому я и позвал Пенко. Кроме того, он один из лучших стрелков.
        Дело, между тем, шло медленно. Пенко пыхтел, на покрасневшей шее вздулись жилы. Наконец что-то громко щелкнуло, и усач, удовлетворенно вздохнув,встал.
        - Теперь заряды…
        Пенко кивнул из достал из мешка горсть тяжелых «капелек».
        - Вот сюда! - Кошик поднес самострел поближе к Ивору и показал короткий желоб. - Заряжаем все пять. Стрелять можно по одному или всеми сразу. Здесь можно переставить… Вот, готово!
        - Ну и дальше? - Навко прикинул, что для боя гочтак не годится. Перезаряжать слишком долго. Хотя если построить кметов тремя шеренгами: первая стреляет, две другие заряжают и передают…
        - Пенко! - вновь скомандовал Кошик. Усач кивнул и приложил самострел к плечу. Затем неторопливо огляделся.
        - Вона!
        Навко поглядел, куда указывал Пенко. Вдали, на высоком дереве, темнело что-то небольшое, круглое. Гнездо - старое, давно брошенное…
        - Здесь шагов триста, господин Ивор, - Кошик повел длинной худой шеей в сторону гнезда.
        - Триста пятьдесят, - оценил Навко.
        - Третья прорезь, Пенко!
        - Атож! - согласился усач и вновь стал на колено, прилаживая гочтак к плечу. Затем палец осторожно лег на небольшой черный крючок…
        Щелк… щелк… щелк… щелк… щелк… Навко нетерпеливо взглянул - гнездо исчезло.
        - Это, конечно, не показательно, - заспешил Кошик. - Там мелкие прутики, заряды их просто разнесли в щепки…
        Навко быстро огляделся. Лагерь был занят своими обычными делами, неподалеку варили кашу, и никто не обратил внимания на стрельбу из странного оружия. Он подумал, затем коротко бросил:
        - Спрячьте!
        Недоумевающий Кошик поспешил уложить гочтак обратно в мешок. Между тем Вогачу явно не терпелось:
        - Так оно как, господин Ивор? Потому что работа, да матерьял опять же…
        - Получите по десять гривен, - отрезал Навко, и оружейник, удивленно моргнув, замолчал. - О самостреле никому не говорить. Ясно?
        Вогач и Кошик кивнули, а Пенко промолвил непременное «Атож!».
        - В Савмате… Нет, при первой же возможности изготовите еще пять… нет, десять таких. За каждый заплачу щедро. Проболтаетесь - повешу!
        Похоже, он переборщил. Все, даже могучий Богач, глядели на него с явным испугом, и Навко поспешил сбавить тон:
        - Вы должны понимать: вокруг враги… А теперь - подробнее: на сколько стреляет, может ли пробить панцирь…
        - Конечно, конечно, - закивал Кошик. - Я даже кое-что записал…
        Старый самострел Навко оставил оружейнику, а новый забрал к себе в шатер. Усатого Пенко он приказал зачислить в сотню к Лапаку и оставить в своем полном распоряжении. Кошику, щедро оделенному серебром, было ведено молчать
        - даже при разговорах с другом-поваренком.
        На душе у Навко было тревожно, но одновременно он чувствовал злой азарт. Оружие! Превосходное, страшное - и пока еще никому не известное. Кобник не зря рылся в могиле Кея Порея! Интересно, что там еще было в старину у давних царей? Как их называл чаклун? Куры и Панды, кажется?
        Вспомнился Ямас, и Навко невольно хмыкнул. У него теперь тоже есть тайное оружие. Не надо Двери, не нужен Ключ. Достаточно иметь Кошика и этих двух парней, которым хватит горсти серебра. И не надо убивать тысячи тысяч. Достаточно поставить сотню стрелков с гочтака-ми да выдать каждому по полсотни «капелек». И самое главное, эти стрелки будут не Кея Порея, не Кея Аргаджуна и даже не Кея Улада. Это будут стрелки его, Навко-подкидыша. И только он будет указывать им цели!
        Навко разбудили этой же ночью. Спал он крепко, и чья-то рука долго трясла за плечо, прежде чем он открыл глаза. Вокруг стояла тьма, но кто-то был рядом, и рука тут же легла на рукоять кинжала, лежавшего в изголовье.
        - Эт-то я, Ивор! Я - Улад!
        - Кей?!
        Вначале Навко облегченно вздохнул, но затем страх вернулся. Что делать Уладу ночью в его шатре? Узнал об Алане? Но тогда бы Навко разбудила стража…
        - Я зажгу светильник, Кей, - произнес он как можно спокойнее. - Сейчас…
        - Н-не надо! - Улад тяжело дышал, и Навко подумал, что к его шатру Кею довелось бежать. А если не бежать, то идти очень быстро. К тому же Улад явно испуган - ничуть не меньше Навко.
        - Н-не надо света! П-поговорим так.
        - Что-нибудь случилось? - Навко понял, что дело не в Алане. И тут его осенило:
        - Савмат?
        - Д-да! Сейчас приехал г-гонец. В Савмате мятеж, в-войска поддержали меня…
        Значит, Ямас обещал не зря! Но почему Улад боится?
        - Но… Ведь так и должно быть, Светлый!
        - Н-нет! - Улад не обратил внимания даже на «Светлого». - Сварг б-бежал! П-понимаешь? Б-бежал!
        Все стало ясно. Жители славного Кей-города не пожелали порадовать нового владыку, прикончив Рыжего Волка. А может, он и сам не дался - Волк все-таки!
        - Он б-бежал к сиверам, в Тустань. Т-там сейчас правит В-войча, мой двоюродный брат. Они снова соберут войска…
        Голос Улада дрожал, и Навко злорадно усмехнулся - благо, было темно. А хорошо, когда Кей грызутся, как бешеные псы - или волки! Ямас неплохо придумал!
        - П-помоги! Помоги, Ивор! Т-только тебе я верю! П-помоги!
        - Что надо сделать, Кей?
        Можно не спрашивать - Навко и так знал ответ,
        - Уб-бей! Убей его, Ивор! Ты же волотич, ты должен его ненавидеть! Уб-бей!
        Ого! Оказывается, Волчонок не забыл, из какого племени его палатин!
        - Я дедич. Разве дедич может поднять руку на Кея?
        - Н-нет, Ивор! Это я поднимаю на него руку! И т-ты - моя рука! Его кровь будет на мне. Он убил Рацимира, хотел убить меня… Уб-бей! И - проси, что хочешь!
        Мелькнула и пропала мысль об Алане. Нет, не время! Он еще предъявит счет! Но ведь что получается? Любой волотич готов отдать жизнь, чтобы поквитаться с Рыжим Волком! Вот как все лихо обернулось!
        Спешить с ответом не стоило. Навко застегнул рубашку и начал нащупывать пояс, лежавший чуть в стороне. Рука наткнулась на что-то твердое. Пальцы ощутили холод металла, и Навко невольно улыбнулся. Гочтак! Самострел из страны Чуго! Вот и пригодится.
        Глава пятая. Чужбина
        Ворота, несмотря на полуденное время, оказались заперты, а у стражника, скучавшего на над-вратной веже, был такой неприступный вид, что два десятка селян, толпившихся у въезда в Тустань, явно потеряли надежду попасть в город. Жалобно блеяли приведенные на продажу овцы, ржали голодные лошади, но люди молчали-с властью не поспоришь.
        Войча оглянулся, узнавая знакомые места. Холмы, поросшие лесом, небольшая речушка вдали, бревенчатые стены на высоком валу… Тустань, подзабытая родина. Здесь почти четверть века назад родился в семье славного Жихослава маленький Кей. Отец был намесчником, а вот теперь и сыну довелось править сиверами.
        Впрочем, чтобы править Тустанью, в нее сперва следовало попасть. Пускать же Войчу не собирались - как и всех прочих. С Войчемиром был десяток конных кметов, но не штурмовать же родной город в первый день собственного правления! Войча велел кметам отъехать подальше, а сам слез с коня и не спеша подошел к воротам. Стражник смотревший куда-то вдаль, за холмы, соизволил нехотя обернуться:
        - Здоров, товаряк! - гаркнул Войчемир. - Чаво заперлись? Али Магедон-гора покраснела?
        Первую фразу Войчемир обдумал основательно. «Чолом» говорить не следовало, «чаво» и «али» показывали, что гость - не чужак, а в доску свой, упоминание же Магедона должно было окончательно развеять все сомнения. Каждый сивер знал, что когда Магедон-гора покраснеет, тогда и свету конец настанет.
        И действительно, стражник рассмеялся и махнул рукой:
        - Кубыть не покраснела! Серая ишшо! Здорово, товаряк!
        Слово «господин» в торговой Тустани не любили. «Господами» были сполоты. Сами же сиверы называли себя по-купечески - товаряками, совладельцами товара.
        - Ну так и шо? - поинтересовался Войчемир. - Так пускай, служба!
        Но не подействовала ни Магедон-гора, ни сиверское «шо». Стражник покачал головой:
        - Извиняй, товаряк! Не могу! Бунтуем, однако! Войча только рот раскрыл. Приехал править - и в первый же день такое! Он прислушался, но за стенами было тихо - ни криков, ни треска горящих домов. Видать, только начали.
        - А супротив кого бунтуем?
        - Не супротив кого! - стражник важно поднял вверх указательный палец. - А за шо! За права!
        Войча тут же пожалел, что две сотни латников, приведенные из Савмата, остались в ближайшем поселке. Не хотелось въезжать в Тустань с воинством…
        - И за какие такие права?
        - А за все! Которые человеческие.
        Войчемир задумался. Бунтовали обычно против властей, от богов поставленных. А вот чтобы за «человеческие права», слыхать еще не доводилось. Мелькнула мысль попросту сломать ворота, пока бунтовщики город не спалили, но Войча решил подойти с другой стороны:
        - Эй, товаряк! А у меня эти права имеются, или как?
        - Кубыть имеются, - согласился служивый.
        - Ну так имею я право в родной город въехать?
        - Ишь, - возмутился стражник. - Права ему! Я тоже право имею серебро за службу получать. А уже полгода не плачено!
        Ах вот оно что! Войча отвязал от пояса кошель.
        - А ты, товаряк, виру берешь?
        - А за шо? - заинтересовался служивый. - Чаво это ты свершил?
        - А за подкуп стражи, - решил Войчемир. - Чтоб в город впустила!
        - Грывна! - мгновенно отозвался стражник и начал быстро спускаться с вежи.
        Гривна, по-сиверски «грывна», - деньги немалые. В иное время Войча разобрался бы с наглецом, но сейчас требовалось спешить. Впрочем, за «грывну» доблестный страж пропустил в город не только Войчемира, но и его кметов, а заодно - всех селян, уже отчаявшихся попасть в Тустань. Начало Войче понравилось, но предстояло еще разбираться с бунтарями. А после всего пережитого так не хотелось снова воевать, тем более с земляками-сиверами…
        Савмата Войчемир почти и не увидел. Запомнилась Червоная площадь возле Кеевых Палат - шумная, заполненная густой толпой, ряды кметов в блестящих кольчугах, высокий помост, обтянутый дорогой румской тканью. Солнце - Небесный Всадник - в этот день вынырнуло из-за тяжелых осенних туч, чтобы взглянуть на нового владыку Ории. Сварг стоял посреди помоста, рядом с золотоусым идолом Громовика, а Войча подавал ему Венец. Войчемир думал, что корона Кеева и в самом деле Железная, но когда взял Венец в руки, очень удивился. Металл был странным - легким, очень прочным и блестящим, как лучшая сталь. Не железо, не серебро. Загадочный Венец - давняя память о прародине Кеев, откуда привез его Кей Кавад…
        За воротами было пусто и тихо. Войча, ожидавший увидеть побоище, еще более встревожился. Ежели не режут, так не иначе уже всех вырезали! Правда, трупы вокруг не валялись, а над крышами не клубился дым. Войчемир приказал ускорить ход, и маленький отряд рысью направился через узкие улочки к центру. Вскоре стали попадаться люди. К удивлению Войчи, никто не волок с собой копий, дубин или тем более «звездочек». Народ держался мирно, а вездесущие мальчишки тут же пустились вприпрыжку за конниками. Оставалось допустить, что стражник у ворот просто пошутил - или нашел неплохой предлог, дабы честно заработать «грывну». Наконец Войчемир, приметив почтенного старца с длинной седой бородой, спешился и, сняв шапку, поинтересовался, чего это в славной Тустани творится. Ответ его обескуражил. Стражник не ошибся - город и вправду бунтовал. Правда, как-то странно, ибо старец советовал поискать бунтарей на Рыбном Торге. В иных местах пока не бунтовали.
        Смутно вспомнилось, что Рыбный Торг - большая площадь, где обычно проводились ярмарки. Для верности Войча спросил, отчего это Тустань бунтовать решила. Старец, важно кивнув, ответствовал, что причина имеется. Права защищают - человеческие которые. Войча почесал затылок и понял, что придется все-таки разбираться…
        Сварг отправил его к сиверам сразу по возвращении в Кеевы Палаты. Вокруг бегала очумелая челядь, готовясь к торжественному пиру в честь нового Светлого, Челеди удалилась в свои покои надеть новый наряд, а Сварг, крепко обняв брата, коротко бросил: «Уезжай! Сейчас же!».
        Они поговорили накануне. Войча не скрыл ничего, рассказывал подробно, основательно. Лицо Сварга вначале покраснело, отчего стали заметны веснушки, а потом стало белеть. Он слушал молча, сцепив пальцы, затем, когда Войчемир закончил, встал и медленно поднял вверх правую руку:
        - Ни один суд не оправдает меня, Войчемир! Но подсудимый может дать клятву. И я даю тебе Кееву клятву, что не посылал убийц к братьям - ни к Уладу, ни к Валадару, ни к Рацимиру. Я не посылал Удода к Хальгу. Если ты не поверишь мне, мы скрестим мечи. И пусть нас рассудят боги.
        Войча уже открыл рот, чтобы заверить брата что он верит - верит даже без клятвы, но слова застряли в горле. Сварг - не только брат, он - лучший друг. Но отец и дядя тоже дружили…
        - Не веришь! - Сварг дернул плечом и устало опустился на скамью. - И я бы не поверил. Поклад, мой старший кмет, нападает со своими - с моими! - людьми на Улада. К бродникам ездил Посвет, к Хальгу - Удод, мои сотники. Лодыжка говорит, что Рацимир не посылал убийц к Валадару… Меня уже называют Убийцей Кеев! И самое страшное - я не понимаю, что происходит! Не понимаю, Войча! Если не веришь… Мы оба Кеи, мы возьмем мечи. Ты дерешься лучше…
        И Войча поверил. Может потому, что Сварг не оправдывался, не отрицал, не боялся выйти с мечом на божий суд. А может потому, что верил брату - несмотря ни на что. Кееву клятву зря не дают - потомки Кавада не будут лгать даже ради жизни!
        Что-то подобное он и сказал брату. Сварг долго молчал, наконец, улыбнулся:
        - Мне верят два человека - Порада и ты. Челеди - и та смотрит в сторону… Завтра ты уедешь, Войча, - в Тустань, к сиверам. Там спокойно, там тебя знают. Сиди тихо, пока я не разберусь. Кто-то хочет убить всех нас - всех, в ком течет Кеева кровь…
        Итак, Войча даже не попал на праздничный пир, но особо не горевал. Ему и самому хотелось уехать из шумного Кей-города. Тихая Тустань, мирный уголок, родные места… И вот - приехал! Неужели и здесь придется воевать?
        На Рыбном Торге побоища тоже не было. Правда, народу там собралась тьма, но никого не резали, голов не рубили и даже не пороли. Сотни людей сгрудились возле высокого деревянного помоста. Войча протиснулся ближе, ожидая увидеть плаху или зловещее окровавленное колесо, но и на помосте все выглядело чинно. Там стояла дюжина почтенного вида бородачей, одетых в пышные, явно не по погоде, шубы и высокие шапки с красным верхом. Нетрудно было догадаться - дедичи или Кеевы мужи. Они были не под стражей, как можно было опасаться, а совсем наоборот. Старший, бровастый толстяк с окладистой русой бородищей, держал в руке позолоченный топорик и явно находился при исполнении. Остальные имели важный вид и тоже не походили на жертв народного гнева. Итак, до расправы не дошло. Войча облегченно вздохнул и принялся осматриваться.
        Толпа шумела, слышался свист, в воздухе мелькали сжатые кулаки. Однако стоило бровастому поднять топорик, как площадь стихла. Толстяк удовлетворенно откашлялся и грозно произнес:
        - Толковать будет…
        Далее следовало имя, но его Войчемир не расслышал. По толпе прошел шорох, но затем все вновь стихло. На помост взобрался худой челове-чишка в драном зипуне. Старую шапку челове-чишка держал в руках, бороденку имел редкую, всклокоченную. Поклонившись на все четыре стороны, он выкрикнул: «Товаряки! Сограждане!», после чего принялся о чем-то вещать. Понять было трудно - говорил человечишка на дикой смеси сполотского с сиверским.
        Войча вспомнил: такие собрания в Тустани звались «толковищами». Дело было обычным. Натол-ковищах выбирали городского тысяцкого, утверждали расходы, проверяли, не ворует ли скарбник. Иногда и просто собирались - потолковать. Отец, Кей Жихослав, часто посмеивался, говоря, что сиверы способны заболтать кого угодно.
        Итак, бунта пока не было. Правда, приглядевшись, Войча заметил, что помост окружает не стража, а полсотни молодых людей в одинаковых плащах, причем все - с белыми повязками на головах. Выглядели парни мрачно, а некоторые явно нуждались то ли в знахаре, то ли просто в хорошем обеде. Не удержавшись, Войчемир поинтересовался у соседа, и тот охотно сообщил, что это унсы, которые и заварили все эту кашу.
        С трудом вспомнилось, что «унсы» по-сиверски то ли «бойцы», то ли «голодранцы». Кашей же явно не пахло. Сосед охотно подтвердил - изможденный вид парней вполне объясним. Унсы голодают. Не всю жизнь, конечно, но уже пятый день. Причем вполне добровольно и с целью. Целью же самоистязания были все те же «права» - человеческие.
        Между тем собравшиеся бурно реагировали на речь, и Войчемир попытался вслушаться. Наконец кое-что стало доходить. Человечишка жаловался, что он, рыбак, исправно, согласно уговору, поставляет городу рыбу, но за эту рыбу ни ему, ни его «товарякам» так и не уплатили. Ни в этом месяце не уплатили, ни в прошлом. В позапрошлом, впрочем, тоже.
        Площадь отвечала воплями, среди которых чаще всего слышалось «Долой!» и «Ганьба!». Войча не очень понимал, что такое «ганьба», но мысленно согласился, что дела плохи. Стражникам не платят, рыбакам тоже… Да чего же тут творится, в Тустани?
        После рыбака выступил возчик. Ему тоже не заплатили - причем за полгода. И вновь народ кричал «Долой!» и «Ганьба!», а Войча все удивлялся, куда смотрят Кеевы мужи. Должен же в городе быть тысяцкий!
        Тысяцкий оказался на месте. Им и был бровастый. Звался он Курило. Выслушав возчика, тысяцкий успокоил толпу взмахом топорика и принялся обстоятельно пояснять, что год выдался трудный, торговля с Савматом плоха, а потому с серебром придется подождать. Месяц, может, два. В крайнем случае, три. Или четыре.
        На это площадь ответила дружным: «Ганьба!», причем посыпались вопросы о новом доме тысяцкого, о его же новой конюшне и о загородном зимовнике, который купил его сын. Войча покрутил головой и решил, что и вправду - ганьба!
        Между тем у помоста что-то изменилось. Растолкав толстяков в шубах, вперед вылез высокий парень с белой повязкой на голове. На его лице, как заметил Войча, было что-то явно не так. Вроде, все на месте - глаза, большой нос, ввалившиеся щеки, усы… Нет, не усы! Ус! Один, зато длинный, спускающийся ниже подбородка.
        Одноусый долго спорил с Курилой, наконец тот неохотно объявил, что «толковать» будет Кулебяка. Площадь замерла. Одноусый резко выбросил руку вперед и что есть силы завопил:
        - Товаряки! Ганьба!
        - Ганьба! - недружно ответила площадь.
        - А почему ганьба? - вопросил одноусый и сам же ответил:
        - А потому, шо правов человеческих нет! Ганьба!
        Войча решил, что Кулебяке тоже не плочено, но вышло иначе. Одноусый сразу же заявил, что «хозяйственный вопрос» важен, но никак не является основным. Да и не решить его при Нынешней власти, потому как тысяцкий - ганьба, скарбник - тоже ганьба, и все Кеевы Мужи ничуть не лучше. А посему начать нужно с вопросов главных, связанных аккурат с этими самыми правами.
        Как выяснилось, первое человеческое право состоит в свободе ношения усов. Войче показалось, что он ослышался. Оказалось, нет, все верно. Тысяцкий с недавнего времени запретил отращивать длинные усы, считая их прямым вызовом власти. В ответ «унсы» поголовно принялись усы отращивать, но стражники бдили. Несколько «унсов» были изловлены и побриты. В ответ и началась голодовка.
        Далее одноусый Кулебяка перешел к самому главному. Он обвинил пришельцев-сполотов и их прислужников в том, что народу не дают говорить на родном сиверском наречии. Услыхав такое, Войча лишь заморгал. Насколько он помнил, сиверы, особенно в городах, давно говорили по-сполотски, а наречие предков сохранилось лишь по глухим селам, да и то не везде.
        Кулебяка явно считал иначе. Он заявил, что народу - великому сиверскому народу - затыкают рот. Далее он, от имени все того же народа и его лучших сынов - «унсов», потребовал обязательного говорения исключительно по-сиверски, причем не только на толковище и торге, но и во всех прочих местах. Сказано это было, впрочем, на хорошем сполотском, почти без «шо» и «кубыть».
        Площадь ответила глухим гулом. Послышались недружные голоса, тоже на сполотском, в поддержку данного мнения. Большинство, однако, переглядывалось не без некоторого смущения. Кулебяка же, вновь возопив «Ганьба!», потребовал выполнения еще одного требования - права всюду распевать племенную песнь «Еще живы мы, сиверы!». Как догадался Войча, песню тоже запретили - вместе с усами. Пока же этого нет, «унсы» намерены голодать и дальше - до полной победы.
        Курило, слушая одноусого, морщился, но не перебивал. Когда тот закончил, в последний раз прокричав «Ганьба», он важно заявил, что «вопрос» требует согласования, а посему толковище соберется через неделю. Войчемир подумал, что за неделю голодающие в Ирий отправиться могут, но народ не спорил. Постепенно все стали расходиться, и вскоре возле опустевшего возвышения остались лишь парни в белых повязках. Войча вначале хотел догнать Курило, удалившегося вместе с прочими Кеевыми мужами, но потом передумал и подошел к помосту.
        - Здорово, товаряки! - молвил он, сочувственно глядя на худых, словно щепки, «унсов».
        - Кубыть, здорово! - ответили ему. Парни с некоторым подозрением глядели на Войчу. Его богатая шапка, военный плащ с золотой фибулой и огрские сапоги явно смущали «унсов».
        - Старший кто? - осведомился Войча, дав время полюбоваться собой.
        - Кубыть я, - вперед вышел все тот же Кулебяка.
        - Второй ус где? - строго спросил Войчемир, но парень не смутился:
        - Сбрил! Из протеста. Раз моих товаряков побрили…
        - Ясно! Кто среди Кеевых мужей главный вор?
        - Манойло-скарбник, - ответил кто-то. - Да и Курило не лучше.
        - Серебро найти поможете?
        Парни начали переглядываться. Кулебяка, подумав, сказал, что помочь можно, да только к Куриле не подступиться. Стража, хотя ей тоже не платят, бдит. И не просто бдит, а может древком копья навернуть. Их, «унсов», наворачивали, причем неоднократно.
        - Ладно, - заметил Войча. - Ежели так, то слушайте меня. Завтра в наместнический дворец подойдете. Поможете с серебром разобраться, да выплатить, что должно, всем усы разрешу. Хоть по пояс отращивайте!
        - А ты кто таков будешь? - вопросил Кулебяка, но Войчемира трудно было сбить с толку:
        - А у меня двести латников. Конных! Довод подействовал мгновенно. Все почтительно замолчали, но одноусый все же не сдавался:
        - Мы, унсы, за свободу! Власть Кеев не обеспечивает человеческих прав! Мы будем бороться!
        Войча задумался. Конечно, пусть борются, да только жалко - с голоду опухнут.
        - Тогда вам свой Кей нужен, - решил он. - Который бы из Тустани был. Здешний! Чтоб порядок навел.
        - Правильно, товаряк! - обрадовался одноусый. - Я это всегда, кубыть, говорил! Сиверам нужен свой Кей! Наш!
        - Вот я и есть - ваш, - удовлетворенно заметил Войча. - Здесь родился, в Тустани. Так что, первым делом завтра во дворец приходите… Нет, первым делом поужинайте. Только много есть не надо, с непривычки плохо будет…
        - Эй-эй! - Кулебяка протестующе поднял руку. - А как же наречие?
        - А так! - оборвал Войчемир. - Завтра повелю всем говорить только по-сиверски. А кто по-сполотски слово молвит, тому для начала - плетей, второй раз - уши резать, а в третий - на кол!
        - Ух ты! - восхитился кто-то. «Унсы» окружили Войчу.
        - Вот это да! Вот это, кубыть, правильно! Давно пора!
        Один Кулебяка казался несколько смущенным:
        - Оно, кубыть, и верно, - осторожно начал он. - Да только народ, он того… Этого…
        - Чего это, того? - Войчемир грозно насупил брови. - Первое дело - права! Человеческие которые! Иначе ганьба, товаряки, выходит! Так что на кол - и вся недолга!
        - Так ведь народ, - вновь вздохнул Кулебяка. - Отучили его от родного наречия. Вновь учить придется…
        Войчемир задумался:
        - Ну, тогда пущай учат. Дам на то десять лет.
        - Двадцать, - быстро вставил одноусый.
        - А уж потом - точно на кол! На том и порешили. Войча понял, что дело пошло. Между тем Кулебяка о чем-то тихо переговорил с «унсами», после чего обратился к Войче-миру:
        - Значит ты, товаряк, Кеем быть хочешь?
        - А я и есть Кей, - развеселился Войча. - Войчемир я, Жихославов сын! «Унсы» переглянулись.
        - Скажешь! - недоверчиво заметил кто-то. - Старого Жихослава? Еще скажи, что ты сын Кея Кавада!
        Сравнение понравилось, хотя Войча, помнивший батю совсем молодым, не понимал, отчего его зовут старым. Но, подумав, сообразил - четверть века прошло. Для этих парней - что Жихослав, что Кавад - все древность.
        - Жихославу я сын, - терпеливо повторил он. - А Кею Каваду - тридцать второй потомок. А теперь, товаряки, спойте-ка эту вашу… Как ее?
        - Племенную песнь, - подсказал кто-то.
        - Во-во! Раз уж всем права…
        Предложение понравилось. «Унсы» быстро переговорили между собой, затем Кулебяка сказал:
        «И - раз!», после чего начал:
        Еще живы мы, сиверы, И слава, и воля…
        Остальные подхватили, но тут вышла заминка. Пришлось вновь совещаться, после чего одноусый повторил «И - раз!» и запел с самого начала:
        Еще живы мы, сиверы, И слава, и воля!
        Еще, братцы, нам по силам Воевать за долю! .
        Все враги народа сгинут…
        На этом снова пришлось остановиться. Никто не помнил, как петь дальше. Что-то с врагами должно было случиться, но что - не мог припомнить даже одноусый. А уж остальные слова были забыты, как пояснили Войчемиру, еще сто лет назад.
        Войча вновь грозно нахмурился, после чего, заявив, что подобную «ганьбу» терпеть не намерен, отмел все возражения и приказал слова узнать, выучить и через неделю спеть племенную песнь на три голоса в его, Войчемира, присутствии. В дальнейшем же ее будут петь в каждой семье по утрам, вечерам, а также перед обедом.
        «Унсы», совсем растерявшись, пообещали выполнить все в точности. Дабы окончательно поставить все на свои места, Войча прибавил, что сам выучит сиверский через полгода, после чего намерен разговаривать с «унсами» только на родном наречии. Иначе - «ганьба»!
        Честно говоря, Войчемир представлял свое наместничество несколько иначе. Чем занимался батя, он по молодости лет не помнил, в Ольмине же все было просто. Имелась белоглазая есь, которую требовалось рубить под корень, дабы извести вконец. В Тустани есь отсутствовала, зато имелись бунтовщики и не было серебра. Бунтовщики Войчу не пугали, а вот с серебром следовало разобраться всерьез.
        Ночью Войчемир показал стражнику большой кулак, открыл ворота и впустил в город своих кметов. После чего можно было занять наместнический дворец и ждать утра. Это оказалось просто, наутро же начались сложности.
        Кметы притащили во дворец ополоумевших от неожиданности Курило вместе с Манойло-скарбником. Кеевы мужи пучили глаза, кланялись в пояс, норовили даже пасть в ноги с последующим целованием Войчиных сапог, но на прямой вопрос о серебре отмалчивались или принимались сетовать на неудачный год и застой в торговле. Подоспевший к этому времени Кулебяка предъявил целую груду деревянных бирок, на которых особыми «резами» - черточками - были обозначены доходы за последний год. Но Манойло не растерялся, а послал к себе домой за еще большим количеством таких же бирок, на которых было вырезано нечто совсем противоположное. Спор затянулся, причем с каждой минутой Курило со скарбником чувствовали себя все более уверенно, даже начали намекать, что Кей, человек военный, не должен вмешиваться в дела хозяйственные, в которых ему понимать не дано.
        Лучше б им не намекать. Войчемир обиделся, крепко задумался и рассудил, что с деревянными бирками ему не сладить. Зато к месту вспомнилось, что делал Хальг, когда надо было как следует потрясти есь. Белоглазые упорно не хотели платить подати, но на это у Лодыжки имелся свой прием.
        Войчемир приказал кметам привести во дворец всех Кеевых мужей вкупе с окрестными дедичами, после чего заявил, что необходимую сумму просит дать ему в долг. Отдавать же он будет в течение года из скарбницы Тустани, о своевременном наполнении которой и должны позаботиться Кеевы мужи. Для желающих как следует подумать над его просьбой Войча обещал приготовить дворцовый подвал, где каждый будет иметь законное право сидеть и размышлять сколь угодно долго. Остальные же могут выложить серебро и ехать с легкой душой домой.
        Большинство сдалось сразу. Курило, с которого полагался двойной взнос, заартачился, но Войча предложил осмотреть приготовленный для него уголок подвала - очень уютный и очень сырой, после чего бровастый тут же послал за серебром. Манойло не сдался. Войчу это, однако, не огорчило. Отправив скарбника в подвал, он велел забрать все серебро, имевшееся у того в доме, и переписать доходы с трех его сел на счет города.
        Дабы полученное такими трудами серебро не ушло на сторону, Войчемир назначил для выдачи задолженности Курило вместе с Кулебякой, рассудив, что бровастый и одноусый проследят за правильностью всех расходов и не дадут друг другу потачки.
        Нечего и говорить, что на следующий день о Войче говорила вся Тустань. Целые толпы приходили к наместническому дворцу, дабы лицезреть своего земляка, имеющего столь крепкую руку. Войчемиру приходилось несколько раз в день выходить на крыльцо и показываться народу. При этом он хмурился, расправлял плечи и упорно молчал, дабы не порушить Кеева достоинства. Впрочем, он скоро убедился, что для практичных сиверов его славное происхождение значило немного. Зато все помнили, что Войча - сын Старого Жихослава, а значит - земляк, а это было куда важнее, чем происхождение от Кея Кавада. Более того, Войча не без смущения заметил, что его скромную личность воспринимают не как наместника Светлого, а как полновластного правителя сиверов, наконец-то обретших «своего» Кея. Подумав, он решил не разубеждать земляков - до поры до времени. Обращались к нему не «Кей», а «товаряк Кей», что вначале тоже смущало, но постепенно стало даже нравиться.
        Кулебяку и еще нескольких «унсов» Войча ввел в свой совет, поставив ответственными за человеческие права. При этом было заявлено, что виновные в нарушении упомянутых прав будут биты кнутом с урезанием ноздрей, а в особо тяжелых случаях - попадать прямиком на кол. Правда, ни одного такого злодея в Тустани не нашлось, но подобная строгость всем пришлась по душе. Усы Войча разрешил и даже предписал, а с изучением сиверского наречия решил погодить. Странно, но ни Кулебяка, ни прочие «унсы» ему об этом почему-то не напомнили.
        Через неделю дела пошли на лад, и Войча уже начал подумывать о поездке по селам, дабы и там навести порядок, когда гонец принес весть о мятеже в Савмате.
        Войчемир молча слушал гонца, стараясь скрыть растерянность. В небольшом зале, где обычно наместник принимал почетных гостей, было темно и пусто. В этот ночной час во дворце не спала только стража, недвижно стоявшая у высоких дверей, и поздние гости, приглашенные Бойчей после того, как его самого разбудили и подняли с постели. Постоянными советниками новый наместник обзавестись не успел, а посему пригласил тех, кого знал - тысяцкого Курилу и, конечно. Кулебяку. И бровастый, и одноусый вначале испугались ночного вызова к грозному Кею, затем слегка успокоились, а потом вновь заволновались. Мятеж в Кей-городе - не шутка! Бунтовать мог далекий Корос-тень, шуметь могла Тустань, но чтобы столица! Такого не помнили даже деды-прадеды.
        Гонец, пожилой, смертельно усталый кмет, негромким голосом рассказывал о том, как народ осадил Кеев Детинец, как сотня за сотней войска присоединялись к мятежу, как тысяцкий столицы призвал восстать против Убийцы Кеев, дабы вернуть Железный Венец законному наследнику. Войча прятал глаза. Ему было стыдно, как будто он сам виноват в случившемся. Убийца Кеев! Ему, Войчемиру, Сварг мог поклясться. Но тысячам бунтовщиков не объяснишь. Да и объясняться было невозможно. Из далекого Страж-Города привезли сотника, убившего Валадара, и тот при всем народе поведал, что приказ ему отдали не от имени Рацимира, как говорил он, спасая жизнь, а от имени Сварга. Все одно к одному, не забыли даже о засаде, которую Сварг подготовил для бедняги Войчемира, своего невинного брата.
        Когда гонец замолчал, тяжело переводя дыхание, Войчемир жестом отослал его и повернулся к гостям. Те переглянулись.
        - Кубыть, пропала зимняя ярмарка… - вздохнул тысяцкий.
        - К-какая ярмарка? - поразился Войча.
        - Зимняя, на Коляду, - пояснил Курило. - Гости торговые с Савмата, кубыть, и не приедут… И с Коростеня… И с Валина…
        - Ганьба! - буркнул Кулебяка, причем было совершенно не ясно, что именно он имеет в виду - мятеж, тысяцкого, ярмарку или всех вместе.
        - Постойте! - поразился Войча. - Так веди… Делать чего?
        - Кубыть, ограм продадим, - бровастый вновь вздохнул. - Да только огры такой цены не дадут…
        - Зато дань в Савмат платить не придется! -оживился Кулебяка. - Потому, пока сполоты дерутся, нам всем - свобода!
        - И то! - оживился тысяцкий. - Ежели дань оставить…
        Войча, наконец, понял. Для него случившееся - беда, эти же видят совсем другое.
        - Так ведь шо? Кубыть, свободными станем! - подтвердил его догадку бровастый. - Это ж сколько серебра у нас останется!
        - Ты, товаряк Кей, теперь тоже свободный! - откликнулся Кулебяка. - Потому как сполотам не до нас. Теперь-то мы права защитим… Наречие опять же родное!
        То, что одноусый вспомнил о сиверском наречии, говорило о многом. В сполотские дела Тустань не будет вмешиваться. Братан Сварг не найдет тут поддержки.
        О Сварге гонец сообщил лишь, что Кей, не желая проливать кровь, увел верные ему войска из Савмата и отошел на полночь, к сиверской границе. Похоже, это слегка обеспокоило присутствующих.
        - Войско бы собрать, - осторожно заметил тысяцкий. - Сотен пять, а то и поболе.
        - Верно говоришь! - подхватил одноусый, словно не кричал еще совсем недавно Куриле «Ганьба!». - Соберем! Да не пять сот, а пять тысяч!
        - Да вы чего? - поразился Войча. - С кем воевать-то?
        - Не с кем, а за шо, Кей! - Курило поднял вверх толстый палец. - Свободными будем - заживем! Все наше будет, ничего сполотам давать не придется!
        - Да ты не волнуйся, товаряк Кей! - добавил Курило. - Мы все по обычаю устроим! Весь народ соберем и спросим, кубыть, желают ли они свободными стать. И тебя, товаряк, вольными голосами Светлым выберем! Будешь над свободной Сиве-рией государить, права наши от супостатов беречь!
        Одноусый разгорячился и, казалось, готов тут же запеть племенную песнь «Еще живы мы, сиверы».
        - Вы чего, бунтовать решили? - возмутился Войчемир. Ответом были хитрые ухмылки:
        - Нам бунтовать, кубыть, не с руки, Кей! То волотичи бунтуют. А мы, сиверы, завсегда мудростью славились. Не тот сивер, шо победил, а тот сивер, шо выкрутился! Вот к нам свобода, кубыть, и свалилась…
        Наутро по улицам Тустани начали кучковаться люди. На Рыбном Торгу «унсы» собрали толковище, обсуждая новости и требуя свободы, а к вечеру во дворец наместника явилась немалая толпа, в которой были и дедичи, и Кеевы мужи, и «унсы» во главе с Кулебякой. Пришедшие поклонились Войчемиру в пояс, призвали его провозгласить свободу Сиверии, после чего исполнили племенную песнь, правда почти без слов, зато весьма истово. Войча хмуро взглянул на гостей, спорить не стал и удалился, не сказав ни слова.
        Едва ли все это кончилось бы чем-нибудь хорошим, но вскоре пришла весть, что войска Кея Улада подходят к Савмату, а Кей Сварг с пятьюстами кметами перешел сиверскую границу и занял небольшой городишко Бряшев. Новость вызвала панику. Племенную песнь уже не пели, зато начали толковать о близкой войне, которая неизбежно затронет Тустань. Кое-кто из дедичей поспешил собрать пожитки и отбыть в село, надеясь, что беда обойдет стороной. К Войчемиру вновь пришла толпа, но на этот раз свободы не требовали, а в один голос умоляли съездить в Бряшев и потребовать от Сварга вывести войска из сивер-ской земли. А ежели не получится, то отправляться в Савмат, к Уладу, и заверить нового Светлого, что сиверы Сварга не поддерживают и войны никак не желают. О войске более не заговаривали, зато намекали, что ради мира не пожалеют серебра.
        Войчемира уже более ничего не удивляло. Он решил ехать, но не потому, что просили. Братану Сваргу требовалась помощь, а кто поможет ему, как не он, Войчемир?
        До Бряшева было три дня пути верхами. Войча взял с собой сотню конников, рассудив, что подмога никогда не помешает. На полпути он встретил гонца - Сварг звал его к себе. Это обрадовало. Братан Сварг верит ему! А уж вдвоем они точно что-нибудь придумают!
        У самого Бряшева Войчин отряд задержала конная застава. Кметы держались хмуро, но узнав Войчемира, поспешили пропустить, прибавив, чтобы тот поспешил. Еще ничего не понимая, но почуяв тревогу, Войча поинтересовался, не случилось ли беды. Услыхав ответ, он почувствовал, как внутри все словно оборвалось. Беда случилась. Два дня назад Кей Сварг вышел на городскую вежу и был ранен. Ранение было легким, но в ране оказался яд…
        В большом двухэтажном доме, единственном в Бряшеве, толпились кметы. Войчемира долго не пускали. Наконец он встретил знакомого сотника, и тот провел его наверх. В темном коридоре Войчемира вновь задержали и, в конце концов, провели к одной из дверей. Войча осторожно заглянул, ничего не заметил в полутьме, но, набравшись смелости, кашлянул и вошел.
        Вначале он увидел Пораду. Девушка стояла у столика, выжимая белый платок над небольшим серебряным тазом. Увидев Войчу, она всхлипнула, но, взяв себя в руки, поднесла палец к губам и шепнула: «Спит!». Войча огляделся и только тогда заметил невысокое ложе у самой стены, рядом с которым неярко горел бронзовый светильник. Поверх ложа была накинута большая медвежья шкура. Войчемир хотел спросить, как дела у братана Сварга, но внезапно услыхал негромкое:
        - Кто?
        - Да я это! - Войча бросился к ложу. - Братан, ты как?
        Сварг лежал недвижно, укрытый густым мехом по самый подбородок. Лицо заострилось, побелело, у рта легли острые складки, подросшая нечесанная бородка странно топорщилась.
        - Войча!
        Губы слегка шевельнулись, сложились в улыбку. Сварг попытался привстать, застонал, качнул головой;
        - Хорошо, что успел, брат.
        - Ты чего… - начал было Войча, но слова «помирать собрался?» застряли в горле. Ибо стало ясно - Светлый Кей Сварг, сын Мезанмира, внук Хлуда, умирает.
        - Садись.
        Войча присел на лавку, не зная, о чем говорить, да и надо ли вообще раскрывать рот. Брат вновь улыбнулся:
        - Как сиверы? Бунтуют?
        Войча вздрогнул. Такого вопроса он почему-то не ждал, но попытался ответить как можно веселее:
        - Да куда им бунтовать, оглоедам? Они за эти… права борются. Ничего, братан, я их…
        - Не надо, - улыбка исчезла, глаза смотрели серьезно. - Они тебе нужны будут… Ории больше нет, Войча.
        Войчемир хотел возразить - бурно, горячо, но осекся. Брат прав - Великой Ории уже нет.
        - Даже страшно, Войча… Отец мечтал создать великую державу, назвать ее своим именем. Новым .Именем - на века. А мы не сберегли даже его наследства. Улад разрушит то, что уцелело. Плохо…
        Он помолчал, затем медленно повернул голову:
        - Там, на столике…
        Войча недоуменно оглянулся и увидел небольшое глиняное блюдце, на котором лежало что-то непонятное, похожее на темную каплю.
        - Возьми.
        Вблизи «капля» показалась еще более странной. Металл тяжелый, темно-серый, с двумя глубокими царапинами крест-накрест.
        - Руками не трогай - яд… Этим в меня попали. Самострел, но какой-то необычный. Стреляли за пятьсот шагов.
        Войча кивнул, подумав, что брат - настоящий воин. Даже сейчас он думает об оружии.
        - Выходит, и я не все знаю о войне… Сварг поморщился, застонал. Неслышно подошла Порада с мокрым платком в руке, но Сварг вновь поморщился:
        - Потом… Это первая загадка, брат. А вторая - мятеж. Я видел, как бунтуют, но это что-то другое. Савмат словно сошел с ума. Людей как заговорили. Ты бы их видел…
        - Так… Может и правда? - осторожно заметил Войча.
        - Есть следок, - Сварг помолчал и закончил тихо, еле слышно. - Рахманы. Только они могут такое.
        Войчемир еле удержался от удивленного: «Да быть не может!». Зачем Ужику и его Патару мятежи поднимать? Но тут же вспомнил - война. Думал ли он еще год назад, что Кеи будут убивать друг друга?
        - Сейчас иди. Вечером…
        Сварг не договорил, умолк, голова бессильно откинулась на подушки. Подошла Порада, вытерла мокрым платком побелевший лоб и взглянула на Войчу полными отчаяния глазами, словно тот мог чем-то помочь брату. Войча тяжело встал и медленно направился к двери, чувствуя боль и обиду - на себя, опоздавшего, и на богов, поступивших столь жестоко. Мать умерла, батю убили, сестренка пропала, только и оставался братан Сварг, и вот… За что, Матушка Сва?!
        В доме было полно людей, но Войчемир оказался никому не нужен. Издали он увидел Челеди и удивился, что Кейна не рядом с мужем. Видать, совсем плохи у них дела, если в такой день рядом со Сваргом не она, а Порада! Повстречал кое-кого из знакомых дедичей и Кеевых мужей, которые небрежно кланялись при встрече и спешили дальше. В конце концов Войча ушел к своей сотне, разместившейся у самых ворот. На душе было горько. Братан умрет, все эти людишки разбегутся кто куда, и что дальше? Ехать обратно в Тустань? Но ведь братишка Улад едва ли оставит его в покое! Война? Но без Сварга он много не навоюет. Тустань превратится в груду дымящихся головешек, а недотепы-сиверы проклянут Кея, погубившего их страну. Бежать? Но куда? Кому он нужен, Кей-изгой? Войча пожалел, что не остался вместе с Хальгом и Мислобором. Они, наверное, уже в Ольмине, а то и за далеким холодным морем, на родине наставника. Втроем бы они не пропали! Но думать об этом поздно. Вновь вспомнился сон, странный костер и голоса, сулившие ему смерть. Выходит, все верно! И напрасно Ужик в этом непонятном сне защищал его. Да что Ужик? Может, он
сейчас тоже воюет вместе со своими рахманами!
        Войчу позвали вечером, когда ранние осенние сумерки уже затопили город. Он знал, зачем. Братан Сварг объявит свою последнюю волю. Идти было тяжко, но деваться некуда. Он - Кей, и его место возле Светлого.
        В маленькой комнате, где лежал брат, теперь было полно народу. Кеевы мужи в богатых шубах, сотники и тысячники в темных плащах, какой-то чаклун в высокой огрской шапке. Порады не было, зато у изголовья умирающего стояла Челеди - невозмутимая, странно спокойная.
        Войчу даже близко не подпустили. Он остался у дверей, затертый между душными шубами. Вокруг стоял смутный шум, люди негромко переговаривались, но вот к ложу Сварга подошел кто-то из дедичей, наклонился… Голоса стихли. Дедич обернулся:
        - Светлый будет говорить. Настала тишина, послышался тихий, неузнаваемый голос:
        - Я, Сварг, Светлый Кей Ории, сын Мезанмира, внук Хлуда…
        Умирающий замолчал. Люди терпеливо ждали. Челеди обернулась, словно пытаясь найти кого-то, заметила Войчу и коротко кивнула.
        - Я ухожу в Ирий, куда ушли мой дед, мой отец и мои братья. Перед ними мне держать ответ. Здесь же, на земле, мне нечего завещать - ни земель, ни сокровищ. У меня осталось одно - правда…
        Войча заметил, что некоторые стали переглядываться, на лицах появилось любопытство. О чем скажет умирающий Кей?
        - Пред ликом Смерти, перед моими предками, ждущими меня в Ирии, и перед богами я клянусь… Я не убивал и не приказывал убивать моих братьев - Улада, Валадара и Рацимира. Кто виновен в этом - мне неведомо, и я завещаю вам найти истину и наказать Убийцу Кеев…
        Послышался негромкий шум. Войча почувствовал - собравшиеся не верят. Умирающий не может лгать. Но кто же убийца? Не Мислобор же, не изгой-Войча!
        - Мы, дети Мезанмира, не сберегли Орию, нашу державу. Я не верю, что брат мой, Кей Улад, будет править, как надлежит Светлому. И поэтому я открою то, в чем поклялся молчать. Но смерть освобождает от клятвы… Войчемир!
        Войча вздрогнул, почувствовав, что все взоры обратились на него. Затем опомнился и начал быстро протискиваться к ложу брата. Сварг лежал недвижно, укрытый до подбородка, но не медвежьей шубой, а темно-красным покрывалом, и на голове его тускло светился Железный Венец. Глаза были закрыты, но вот веки дрогнули…
        - Мой отец повелел нам, своим старшим сыновьям, молчать о том, что случилось в день, когда был убит мой дядя, Кей Жихослав. Он был убит по приказу отца, но это не тайна. Тайна в другом…
        Войча замер. Зачем брат говорит об этом? И отец, и дядя ушли в Ирий, старая кровь давно высохла…
        - Когда умер мой дед, Светлый Кей Хлуд, он завещал Венец младшему - Мезанмиру, моему отцу. Кей Жихослав не подчинился и попытался убить его. Отец был ранен, но выжил. Войско поддержало его, и отец начал войну. Кей Жихослав сумел первым приехать в Савмат.
        Войче вспомнилось, как семья спешно покидала Тустань, как гнали коней по узким лесным дорогам… Отец успел - чтобы упасть, обливаясь кровью, на пороге Кеевых Палат.
        - Жихослав знал, что дедичи и Кеевы мужи не дадут ему провозгласить себя Светлым. Тогда он поступил иначе. Ночью, в присутствии двенадцати своих друзей, он надел на себя Железный Венец. Это было сделано тайно, но согласно всем обычаям и обрядам. На следующее утро его убили.
        Войча растерянно оглянулся, ничего не понимая. Брат, наверное, бредит! Но голос Сварга окреп, словно признание придало умирающему силы:
        - Об этом знали те двенадцать, что были ночью рядом с Жихославом. Десятерых из них казнил мой отец. Двое поклялись молчать, но сейчас я освобождаю их от клятвы. Подтвердите мои слова!
        - Да, Светлый, - отозвался старый дедич, стоявший в дальнем углу. - Я, Велен сын Горая, был в ту ночь в Кеевых палатах. Кей Жихослав стал Светлым согласно всем обычаям…
        - Я, Килян сын Ольши, подтверждаю, - отозвался другой, скрытый полумраком. - Я молчал, поклявшись под угрозой смерти, чтобы сохранить себя и свою семью.
        - Поскольку Кей Жихослав стал Светлым, хотя и пробыл им всего несколько часов, согласно Кееву обычаю и лествичному праву после смерти моего отца, Кея Мезанмира, престол должен наследовать сын Жихослава - Кей Войчемир.
        Десятки голосов заглушили слова Сварга. Люди растерянно переглядывались, недоуменно глядя то на умирающего, то на застывшего у его ложа Войчу. Войчемир стоял ни жив ни мертв. Происходило что-то страшное, невозможное…
        - Вот тебе и ответ, братан! - на лице Сварга мелькнула улыбка. - Вот почему все искали твоей смерти! Я обманул тебя, хотя знал правду… Прости.
        В голове у Войчи все смешалось, но постепенно приходила ясность. Сын Жихослава! Вот что все это значило! Расспросы Тай-Тэнгри, слова Рацимира, его странный сон… И меч, подаренный братом!
        - Я оставляю тебе плохое наследство, Войча! - Сварг вновь улыбнулся и попытался привстать:
        - Слушайте все! Я - Светлый, и я еще жив! В комнате вновь настала тишина.
        - Мы, сыновья Мезанмира, скрыли правду и тем нарушили Кеев закон и волю богов. За это мы покараны - и наша родина стоит на краю бездны. Все, что я могу - передать престол законному наследнику. Иного пути спасти Орию нет. Поклянитесь, что будете служить Светлому Кею Войчемиру, как служили мне!
        Никто не сдвинулся с места. Да и Войче более, всего хотелось бежать отсюда - подальше, в глушь, в пустой Акелон, даже к Змеям. Проклятый Венец, погубивший отца, братьев - всех, кто протягивал к нему руку! Зачем Сварг вспомнил об этом?
        Шли минуты, но никто не произнес ни слова. Но вот раздался негромкий спокойный голос:
        - Клянусь брату моему и повелителю Светлому Кею Войчемиру служить.
        Челеди шагнула к Войче, низко поклонилась:
        - Прими мою присягу, Светлый… А вы, дедичи сполотские, - она резко обернулась, и в голосе ее зазвучал гнев. - Кому служить будете? Уладу-убийце? Не думайте - мальчишка не простит вас!
        По толпе прошел шорох, наконец один из тысячников шагнул вперед, преклонил колено:
        - Присягаю тебе. Светлый Кей Войчемир!
        - Присягаю… Присягаю… Присягаю… - эхом отозвалось вокруг. Но большинство молчало, и Войча понял - за ним пойдут немногие. Войска Улада уже заняли Савмат…
        Внезапно дедич, стоявший у изголовья Сварга, резко выпрямился и поднял руку:
        - Плачьте, мужи сполотские! Светлый Кей Сварг умер! И сразу же о Войче забыли. К ложу умершего стали протискиваться дедичи в пышных шубах кланялись, целовали руку - и спешили уйти. Войча отошел к стене, не зная, что делать. Наверное, надо обратиться к этим людям, напомнить о праве, об обычае. Но он уже понимал - бесполезно. Те, кто собрался здесь, уже все решили. Краем глаза он заметил, как рядом оказался присягнувший ему тысячник, еще двое дедичей, какой-то сотник. И это было все…
        Вскоре комната опустела. Лишь несколько человек остались у ложа покойного. Войча шагнул вперед, поклонился брату, поцеловал холодеющий лоб, сжатые посиневшие губы.
        - Прощай, братан…
        Он вспомнил о Челеди, оглянулся, но Кейна куда-то исчезла. Один из дедичей негромко кашлянул:
        - Хоронить здесь придется.
        - Да… - вздохнул Войча. - Надо.
        - Мы все сделаем, Светлый.
        Войча хотел поблагодарить, но внезапно послышался сдавленный крик. В дверях стояла Порада.
        Войчемир хотел что-то сказать, утешить, но слова застряли в горле. Что тут скажешь? Порада несколько мгновений постояла, затем медленно подошла к ложу и вдруг упала, вцепившись руками в мертвое тело. Она плакала беззвучно, мотая головой, светлые волосы рассыпались по плечам, закрывая лицо. Наконец послышался сдавленный голос:
        - Меня… Меня зачем оставил?
        Порада всхлипнула, уткнулась лицом в неподвижную руку, белевшую на темно-красном покрывале, и заговорила мерно, распевно, качая головой в такт словам:
        Зачем ты, горе, на меня упало-скатилося? Подломило, горе, ты мне ноженьки! Не на что спереться-опереться мне! Осталась я одна на всем свете широком! Забрало ты, горе злое, друга любимого, дорогого! А без него, без милого, нет ни заступа, ни прощи! Черны думы, черны люди, черны дела на меня идут! Лучше бы тебе, горе черное, взять меня саму! А не милого моего Кея - Ясно Солнышко! Чья рука смерть принесла - пусть он дня не проживет!
        Войча хотел уйти, чтобы не мешать той, что пришла оплакать умершего, но внезапно вздрогнул - рядом стояла Челеди. Скуластое лицо подергивалось, уголки узких губ кривились:
        - Ты и сюда прийти, сука волотичская? Кейна дернула рукой. Тускло блеснула сталь. Порада охнула, медленно сползла на пол. Челеди схватила ее за волосы, оттащила тело от ложа:
        - Не тебе над моим мужем выть!
        - Кейна! - запоздало крикнул Войча, но Челеди гордо подняла голову:
        - Не избавил ты меня, брат старший, от нее. Так я сама избавилась! Пойдем, потом плакать станем! Теперь - ты Светлый быть! О мертвом другие подумают.
        Войчемир еле сдержался. Он отстранил руку невестки и склонился над Порадой. Нож вошел в Грудь, но Войче показалось, что девушка еще жива.
        - Знахаря! - резко бросил он, и один из дедичей поспешил к дверям.
        - Не беспокойся о ней, брат мой старший, - Челеди ткнула носком сапога в недвижное тело. - Точно бью - не промахиваюсь. Пойдем! Мужа потеряла, брата терять не хочу.
        Гнев прошел. Войча понял, что Челеди права - речь сейчас идет о его жизни. Он еще раз взглянул на недвижное, спокойное лицо брата и внезапно позавидовал Сваргу. Для него все кончилось. Скоро он будет в светлом Ирии, где не надо убивать и спасаться от смерти. Он шагнул к двери, но Челеди предостерегающе подняла руку:
        - Погоди, брат старший! Разве забыл, что муж мой тебе завещал?
        Она подошла к телу Сварга, поклонилась, поцеловала в губы и осторожно сняла с головы Железный Венец:
        - Уладу Светлым не стать, пока у нас Венцу быть.
        Дедич, оставшийся у тела, пытался возразить, но Кейна оттолкнула его и кивнула Войче:
        - Теперь пойдем. Охрана твоя далеко ли?
        Вокруг был пустой осенний лес, голые ветки смыкались над головой, а от холода не спасало даже пламя костра. Войча завернулся в мохнатую шубу, которую принесли кметы, и поудобнее пристроил Змея под правой рукой. Челеди дремала рядом, закутавшись в светлый беличий полушубок. Чуть дальше, у другого костра, пристроились полдюжины кметов, охраняя два тяжелых мешка - серебро, привезенное Сваргом из Кей-города. Железный венец был там же, завернутый в плотную ткань.
        В лесу было холодно, но Войча рассудил, что здесь все же безопаснее, чем в Бряшеве. Многие дедичи и Кеевы мужи разъехались, но кое-кто остался и вполне мог попытаться сослужить службу Кею Уладу, покончив с последним из соперников. У Войчи имелось не более сотни кметов, и он предпочел не рисковать. Лучше всего, конечно, было сразу же, как только над Сваргом насыпали невысокий курган и справили тризну, уехать, но Войчемир понятия не имел - куда.
        Те, кто присягнул ему - полдюжины Кеевых мужей, три сотника и тысячник, говорили разное. О походе на Савмат никто, конечно, и не думал - с сотней кметов много не навоюешь. Многие советовали вернуться в Тустань и там собирать войско, другим казалось, что лучше ехать в Ольмин, куда не дотянется рука Улада. Говорили даже о Харпийских горах и о далекой земле франков. Но Войча понимал - так далеко ему уйти не дадут. Войско Улада уже шло к Бряшеву, значит, оставался лишь путь на полночь. Но возвращаться в Тустань не хотелось. Курило с одноусым Кулебякой не станут рисковать ради Войчи. В Ольмин? Но кто там поможет ему? Сполотов в Ольмине едва больше сотни, а белоглазой еси нет дела до Войчиных прав на престол. Выходило - всюду клин, и Войчемир уже много раз думал, что безопаснее было остаться простым Войчей-десятником, Кеем-изгоем, которому и думать нечего о Железном Венце. Теперь же… Несколько раз он подумывал просто вернуться в Савмат, поговорить с Уладом. Но чем кончится такой разговор, было слишком понятно…
        - Что не спишь, брат старший? Челеди проснулась, потянулась зябко, подвинулась к костру:
        - Шатер иметь надо, Кей Войчемир! Еще лучше - кибитку. Нам, ограм, холод не страшен…
        Войча не спорил. Сейчас бы он не отказался ни от шатра, ни от кибитки. Да только где их взять?
        - И что твои мудрые мужи тебе советовать смогли?
        В голосе Кейны слышалась издевка. Челеди явно не верила в мудрость Войчиных советников. Войчемир хотел обстоятельно пояснить что к чему, но Кейна не стала слушать:
        - У семи советчиков жеребенок ногу сломал! Я ждала, думала - сам поймешь…
        - А чего понимать? - удивился Войча. - Деваться-то некуда!
        Кейна покачала головой:
        - Не слушал меня муж мой, Кей Сварг! Слушал бы - жив был! В Савмате не слушал, здесь не слушал… Послушай хоть ты меня, брат мой старший!
        Войчемир не ответил. Он не знал, верить ли Челеди. Она первая поклялась ему в верности, но прочна ли огрская верность?
        - К брату поедем моему, Шету - Хэйкану Великому. Ехать нам с тобой, брат старший, и некуда боле. Сейчас поедем, до утра ждать не будем.
        - К ограм? - удивился Войчемир. - Да зачем я им нужен?
        - Ты не нужен - я нужна! - отрезала Кейна. - Мне в чужой земле умирать хотения нет!
        Войча не сразу нашел, что возразить. Наконец осторожно, чтобы не обидеть, заметил:
        - Так… Мне-то чего там делать, Кейна? Для тебя чужая, для меня - родина. Хочешь, поезжай…
        - Одну бросаешь.
        Челеди отвернулась, глубоко вздохнула:
        - Все вижу, брат мой старший! Ты девку пожалел, что мужу моему приглянулась. А кто меня пожалеет? Мужа схоронила, всего семь лет с ним и прожила, прогоревала. Одна я осталась быть в земле чужой…
        Кейна замолчала, затем заговорила тихо, еле слышно:
        - Когда умирать отец мой, Хэйкан Великий Ишбар, мне семь лет быть всего. Быть у меня братья, Кей Войчемир, была мать, быть дядя. Всех убили, только два брата остались - Шету и Алай. Одна росла - никто не жалел… Когда двенадцать исполнилось, брат мой Шету, Хэйкан Великий, велел в Савмат ехать
        - замуж за Кея Сварга. Страшно мне быть, Кей Войчемир! С детства знала: сполоты враги наши. Деда сполоты убили, брата его убили, дядю убили. Плакала я, в ноги брату падала, а он говорит: поезжай, надо, сам Тай-Тэнгри велел!
        Войча сочувственно вздохнул. Странно получается: сполоты огров во всех бедах винят, а у тех, выходит, свой счет есть!
        - Привезли меня к дяде твоему, раздели - смотреть стали, могу ли детей рожать. Стыдно мне быть, страшно. Как кобылу смотрели…
        Челеди зябко повела плечами, пододвинулась ближе.
        - Обними меня, брат мой старший! Плохо мне! Войча нерешительно положил ей руку на плечо. Кейна покачала головой:
        - Знаю - добрый ты человек, Кей Войчемир! Кей Сварг, брат твой, добрым не быть. Ему тогда всего пятнадцать быть. Меня к нему привели, свадьбу сыграли. Все пили, все кричали - я одна сидела, от страха говорить не могла. Потом Кей Сварг меня в спальню отвел. Отвел и говорит: сапоги снимай, жена! Мне говорит - Хэйкана дочери, Хэйкана сестре! Мне дома каждый земно кланялся, в лицо не смотрел!
        - Так ведь, ну… обычай такой, - решился вставить Войча.
        - Знаю! - усмехнулась Челеди. - Теперь все знаю, брат мой старший! Может, и хорошо обычай ваш быть, но я не знала… Кей Сварг меня тогда бил. Не сильно бил, не больно. Но бил! Меня! Потом на ложе валил, как холопку последнюю… Такая моя жизнь быть, Кей Войчемир! Потом Кей Сварг взрослым стал, уважать стал, огрский язык учить стал. Пыталась я Кей Сварга любить, ведь жена я ему! В делах помогала, советы он мои слушать часто. Ценил он меня, золото дарил, в меха одевал, но не любил. А теперь, сам видишь, брат мой старший! Обними, холодно мне…
        Войча подчинился, думая, что одно хорошо: не завел он жены, дабы сейчас еще и об этом голову сушить. Помогла Матушка Сва, выручила! Но ведь не женился он отчего? Дядя отговаривал! Мол, рано тебе, Войча, да и не альбирово дело жену тешить. А выходит, не хотел Светлый Кей Мезанмир, чтобы у Жихославова сына свои детки пошли. Вот ведь карань!
        - Спасибо, брат мой старший! - Челеди отстранилась, голос ее окреп. - Послушал ты бабу глупую, теперь Кейну послушай. Права я быть, Кей Войчемир! К Хэйкану нам ехать надо.
        Войча попытался вставить слово, но Челеди мотнула головой:
        - Слушай, Кей Войчемир! Не простит тебя брат твой, Кей Улад. И не от злобы - от страха, Кей Сварг говорил, что не знает Улад про отца твоего, Жихослава - Светлого Кея. Не знает, да узнает. И не сам убьет - другие помогут. Кею стоит захотеть, смерть сама прилетит!
        Спорить было не с чем. Сварг не приказывал - но смерть прилетала к сыновьям Мезанмира…
        - И воевать сейчас нельзя, брат мой старший. Кей Сварг говорил: зимой сполот - не воин. Чем войско кормить? Чем коней кормить? Но не это главное быть…
        Теперь Челеди говорила иначе - спокойно, рассудительно, и Войче подумалось, что у брата была хорошая помощница.
        - Рацимира боялись, Валадара - не любили. Улада - не знают. Молодой он быть, его за это любят - пока. Верят, что Кей Мезанмир ему Венец отдать хотел. Подождать должно, Кей Войчемир. Увидят сполоты, каков Кей Улад быть. О тебе узнают. До весны дожить надо - мне и тебе, брат мой старший. А кроме как к ограм, ехать некуда. Не защитят тебя сиверы. А у сполотов с ограми договор крепкий - законного владыку защищать, мятежников давить. Ты - законный, брат мой, Хэйкан Великий, знает. Не выдаст он тебя, а надо если - поддержит. Да и я, баба глупая, тебе пригожусь…
        Войча вздохнул - правда. Не хотел он войны, но и умирать не тянуло. Значит, к ограм? На чужбину?
        - И ехать сейчас надобно, Кей Войчемир.
        Утром дедичи в Бряшеве о тебе вспоминать станут. Да и войско Кея Улада спешит, коней не жалеет. А что дальше - с братом моим поговорим, увидим…
        Войчемир кивнул, уже убежденный, и тут заметил маленькие яркие блестки, кружившиеся в свете костра.
        - Снег! - почему-то удивился он. - Никак и зима уже?
        Хэйкана Войча увидел не скоро - только через два месяца. Сначала они убегали глухими лесными дорогами к Денору, искали переправу, а потом долго ехали заснеженным пустым лесом на восход. В местах этих и не жил никто, кроме леших да чу-гастров. От голода спасали луки и острый глаз, а вот кони едва не падали, с трудом находя под неглубоким снегом старую траву.
        Кметы, много лет ходившие в походы, да и сам Войча, помнивший Ольмин, не жаловались на дорогу. Она и не была особо тяжелой, разве что холод донимал, да смущало отсутствие хлеба. Войчемир беспокоился о Челеди, но Кейна, отказавшись от носилок, ехала верхом на лохматом огрском коне, не отставая от Войчемира ни на шаг. Вместе с другими Челеди ездила на охоту, и ее стрелы никогда не пропадали впустую. Войча, и без того уважавший невестку, теперь стал уважать ее еще больше. Прямо альбирша, давняя Воительница, про которых Ужик вспоминал! Если что и тревожило Кейну, виду она не показывала - была спокойна, даже весела, а вечерами у костра рассказывала долгие истории про степь, про призрачных всадников Кея-Царя, появляющихся ночами из морозного тумана, про давних вождей, спящих вечным сном под высокими курганами, и про отважных огрских альбиров, защищавших родные вежи от вековечных врагов - жестоких и коварных сполотов. Войча поражался. Оказывается, у огров свои герои, свои храбрецы, и воюют они не за добычу, не за серебро да золото, а вроде как за правое дело. А когда Челеди спела грустную огрскую песню
про девушку, попавшую в сполотскую неволю, Войчемир только вздохнул. Сколько таких песен спето про вентских да андских девушек, угнанных злыми ограми! Выходило что-то странное, и Войча каждый раз радовался, что покойный дядя договорился с хэйканом о мире. Еще недавно он жалел, что не досталось на его, Войчину, долю славных подвигов. Получалось, не подвиги Кеевы альбиры совершали, а жгли вежи, рубили стариков да детишек, угоняли в полон сестер да дочерей. Войчемир даже подумал, что и есь белоглазая такие же песни поет, своих героев славит, но тут же подобные мысли прогнал. Огры - понятно: степняки, альбиры, лихие конники. А есь - она и есть есь - пугала болотные, хуже лешаков. Какие у них герои? Срам один!
        Мапы не было, но один из сотников, служивший много лет в этих местах, обещал, что выведет отряд в огрские степи еще до больших морозов.
        Через неделю, перейдя по свежему еще льду речку, названия которой никто не знал, повернули на полдень. Вскоре лес кончился, в лицо ударил колодный ветер со снегом - степь. Бескрайняя огрская степь, куда Войчемир когда-то мечтал попасть, чтобы совершать альбировы подвиги. Но сейчас здесь было пусто, и довелось ехать еще три дня, прежде чем их встретил первый огрский разъезд. Дело чуть не дошло до боя, но потом все-таки объяснились, и огрский сотник отвел беглецов в одну из веж, где зимовало небольшое огрское племя. Там отдохнули, подкормили коней и ждали еще две недели, прежде чем гонец доставил повеление хэйкана. Войчемира звали к Белому Шатру, который этой зимой был разбит у слияния Итля и Самы.
        Челеди спешила к брату, но Войчемир крепко задумался. Посольств он не правил, вежества посольского не знал. Будь он просто десятник Войча, храбрый Кеев альбир и Светлого родной племянник, все устроилось бы просто. Приехать, поклониться в пояс, вопросить о «дядином» здоровье, а после идти на пир или на конях гонять, удаль аль-бирскую тешить. Но он не просто гость. Для хэйкана он - Кей, и даже, страшно подумать, Светлый Кей Великой Ории! Не «племянник» приехал к огрскому «дяде», а владыка - к владыке. Как кланяться, как говорить? Как хэйкана величать? И главное - что дарить? Кто же к Великому Хэйкану без даров ездит?! Коня? Так ведь у Шету их табуны - пасти негде! Без подарка не гость он, а простой беглец. А с беглецом - какой разговор?..
        Вокруг горели сотни костров, прогоняя раннюю зимнюю ночь. На белом блестящем снегу ряды всадников в остроконечных шапках казались черными. Грозно ревели трубы, били барабаны, и громкий протяжный голос раз за разом выкрикивал: «Внимание и повиновение!». Белый Шатер возвышался, как гора, - громадный, искрящийся выпавшим за день снегом. У входа стояла стража - недвижная, невозмутимая. Сапоги ступали по красному ковру. Вот Шатер уже близко, вот откинули тяжелый полог…
        Войча шел первым, стараясь держаться ровно, не сгибаясь, как и надлежит Кею. Плечи оттягивала огромная лисья шуба, взятая по этому случаю у одного из дедичей. Короткий Войчин плащ, подбитый старым потертым мехом, смотрелся бы в Белом Шатре странно. Шапка тоже была не своя - Сваргова. Челеди нашла ее среди вещей, наскоро собранных перед бегством.
        Кейна держалась на шаг позади. Пару раз Войчемир оглядывался и завистливо вздыхал. Так держаться ему ввек не научиться! Челеди - маленькая, похожая в своем пышном полушубке на пушистый колобок, не шла - шествовала, и при виде ее мордатые огрские вельможи спешили согнуться в поклоне или упасть лицом в колючий снег. Эта гордость, это достоинство не были напускными, как у Войчи, только и знавшего, что грудь выпячивать да брови хмурить. Дочь и сестра владык, маленькая женщина была такой с рождения, с первого слова, первого вздоха.
        Задумавшись, Войча невольно ускорил шаг, и тут же послышалось негромкое: «Не спеши, брат!». Войчемир чуть задержался, давая время Кейне подойти ближе. Все верно - Челеди положено идти рядом, чуть отстав, кроме того у входа в Шатер ей должны сказать…
        Трубы вновь взревели, глашатай прокричал: «Внимание и повиновение!», и Войчемир, помянув Сва-Заступницу, переступил порог. Собственно, порога никакого не было, какой порог в шатре? Просто поперек лежало черное полотнище с золотым Змеем - оберег от злых духов и от злых мыслей. На Змея наступать было нельзя, и Войчемир постарался сделать шаг пошире. Краем глаза он заметил, как к Челеди подскочил высокий огрин в богатой собольей шубе, что-то прошептал. Войчемир вновь задержался, поджидая невестку. Сейчас она скажет…
        - В пояс… Зови братом…
        Хотя он и ожидал такого, но все-таки ощутил гордость. Шету примет его как равного! Его - беглеца! Только Светлый мог называть хэйкана «братом». Войча знал, что оргские вельможи спорили, и на «брате» сумела настоять именно Челеди. Выходит, не зря ехал!
        Перед глазами появилась золотая завеса с непонятными значками, похожими на огромных муравьев. Мерно забили барабаны, что-то трижды прокричал глашатай…
        - Кланяйся!
        Еще ничего не увидев, Войчемир послушно склонил голову. Гость и должен кланяться, на то и вежеству обучен. Но не слишком низко. Ведь он - Кей! Кеи склоняют колени, только присягая…
        Когда Войча поднял глаза, занавес исчез. Прямо перед ним было отделанное литым старым серебром возвышение, на котором на корточках, по-горски, сидел человек средних лет с маленькой бородкой и усталыми больными глазами. Лицом он походил на Челеди, чего Войча и ждал. Ведь вдова Сварга и Великий Хэйкан происходили не только от одного отца, но и от одной матери.
        - Чолом, брат… - холодно и четко произнес Шету. - Здоров ли ты?
        Войчемир уже открыл рот, дабы ответить, но тут стоявший рядом огрин поспешил прокричать:
        - Сын Высокого Неба, Великий Хэйкан Шету сын Ишбара спрашивает своего брата Светлого Кея Войчемира сына Жихослава о его здравии!
        Войчу предупреждали, но он никак не мог взять в толк, зачем надо повторять слова хэйкана. Может, у них прежде хэйканы слабый голос имели? Так ли, иначе, но можно отвечать:
        - Здоров я. А здоров ли ты, брат мой. Сын Высокого Неба…
        К счастью, Войча не сбился и договорил все до конца. За время путешествия он старался побольше говорить с Челеди по-огрски, чтобы не попасть впросак. Кажется, все слова на своих местах… Теперь предстояло выслушать глашатая, на этот раз повторившего Войчину речь, затем - ответ Шету, снова глашатая, потом вопрос хэйкана о здравии «возлюбленной сестры Кейны Челеди», опять глашатая, а после отвечать самому, ибо в разговоре «братьев» третий участвовать не может.
        Наконец, убедившись во взаимном здравии, можно было двигаться дальше. А дальше предстояло то, что заранее наполняло Войчино сердце болью и печалью.
        - А прими от меня, брат мой, подарок… Пока глашатай повторял его слова, Войчемир еле заметно махнул рукой. Сейчас два кмета должны положить на ковер… Не удержавшись, Войча оглянулся: Змей уже лежал - сверкающий голубоватой сталью, огромный, великолепный в своем невероятном совершенстве…
        Челеди уговаривала его всю ночь. Дарить больше нечего, а худой подарок - худшее оскорбление. Не нужны Шету подарки, но обычай не может нарушить даже он. Войчемир покорно слушал, чуть не плача от мысли, что придется расстаться с чудо-мечом, но понимал - невестка права. От разговора с хэйканом зависело слишком многое, а снявши голову, что плакать по волосам!
        Взгляд Шету, спокойный и равнодушный, внезапно повеселел. Он сделал короткий жест, и двое стражников поднесли Змея к ногам хэйкана. Шету легко провел рукой по гладкой стали. Войча заметил, как переглянулись огрины, стоявшие у трона. Похоже, Змей произвел впечатление.
        - Спасибо, брат, за подарок. Прими и от меня…
        Шету улыбнулся. Двое стражников вынесли что-то большое, накрытое цветным покрывалом. Один из них поклонился Войчемиру, дернул рукой…
        Сверкнула сталь. Вначале Войчемиру показалось, что это кольчуга, но он тут же понял - не кольчуга, не латы, а что-то другое. Железный человек - с головой, руками, ногами, даже в сапогах - стальных, блестящих. Матушка Сва, да чего же это?
        - Прими этот доспех, брат, - Шету явно остался доволен впечатлением. - Он тебе впору будет.
        Доспех! И тут Войча вспомнил - Сварг говорил о таком. Где-то за морем, очень далеко, делают чудо-доспехи. В таком панцыре альбиру нечего бояться - разве что упасть и не встать. А ежели на коня сесть, копье взять или Змея… Войча вздохнул - меча было жаль.
        Снова рев труб, рокот барабанов, крик глашатая - и занавес опустился. Выходит, все? Войча растерянно поглядел на Челеди, та сжала губы и быстро повела головой. Яснее не стало, и Войча смирился. Видно, так и надо - спросить о здоровье да подарками обменяться.
        У входа их окружили незнакомые огры в богатых шубах, кланялись ему, кланялись Челеди, о чем-то. лопотали. Войча кивал, хмурил брови, думая о том, что и вправду горек хлеб чужбины. Придется вновь просить о встрече, снова дарить подарки… А дарить-то и нечего!
        Войчемир уже собрался уходить, но Челеди потянула его куда-то в сторону. Войча удивился, но спорить не стал, велев своей небольшой свите подождать на месте. Вдвоем с Кейной они обошли шатер и оказались у другого входа - поменьше, поскромнее, без всякого ковра и лишь с двумя стражниками по бокам. Те увидели Челеди, вытянулись и ударили концами копий о снег.
        - Пошли! - Челеди потянула его внутрь. Войча подчинился и оказался в полутьме. Где-то совсем рядом горела жаровня, красноватые угли светили уютным теплом, на огне грелся высокий медный кувшин, а рядом сидел человек в теплом халате.
        - Присаживайся, брат Войча.
        От удивления Войчемир даже не сразу узнал хэйкана. Без высокой шапки Шету казался совсем маленьким, не выше Челеди. Вблизи он выглядел старше, глубокие морщины тянулись вдоль щек, под глазами темнели пятна. Войча понял, что говоря о своем здоровье. Великий Хэйкан просто не хотел огорчать «брата».
        - Я… - Войча неловко присел у огня. - Сын Высокого…
        - Шет, - хэйкан усмехнулся. - Это вроде «Войчи». Садись, сестра.
        Челеди присела у самого огня, протянула руки к жаровне.
        - Тебе нужен хороший знахарь, брат! Хэйкан покачал головой:
        - У меня хорошие знахари. Иначе я бы давно ушел на Золотое Небо… Меча очень жаль, брат Войча?
        - Жаль! - искренне ответил Войчемир и тут же испугался. Но Шету только засмеялся:
        - Такая наша судьба! Даришь самое лучшее, улыбаешься тем, кого не любишь… Спасибо тебе, Войча!
        - За меч? - растерялся Войчемир.
        - Нет. Меч - подарок Великому Хэйкану. А спасибо тебе, что привез сестру. Я очень волновался за Челеди. Слишком хорошо знаю, что бывает, когда братья воюют. У меня было много братьев, Войча! А в живых остался совсем не тот, кого я любил…
        Войчемир уже успел узнать от Челеди, что Шету не ладит с Алаем. Младший брат слишком пристально смотрит на Белый Шатер…
        - Улад требует твоей выдачи.
        Войча моргнул, открыл рот, чтобы переспросить, но понял - переспрашивать нечего. Ясно и так.
        - Точнее, требует твою голову. За нее назначена большая награда, брат Войча. Любой пастух теперь может безнаказанно убить тебя и получить мешок серебра.
        И тут Войчемир впервые пожалел, что бежал из поруба. Наверное, он бы уже замерз там, на холодном песке. Тихо, без жалоб - и без новой войны…
        - Это еще не все. К сожалению…
        Войчемир почувствовал, как маленькая ладонь Челеди крепко сжала его плечо. Стало немного легче.
        - По Кееву обычаю и по воле Светлого Кея Сварга ты - законный правитель Ории. У тебя Железный Венец, а без него Улад не может провозгласить себя Светлым. Договор обязывает нас защищать тебя, Войча, иначе рухнет порядок, которым держится Ория. Твой дядя защитил меня, когда мои братья взялись за сабли…
        Растерянность прошла, обида притупилась, но сомнений не убавилось. Что же получается? Огры будут его, Войчемира, на престол сажать? Выходит, все-таки война? Да ни за что!
        - Вот чего… брат Шет, - осторожно начал Войча. - Наверное, уехать мне надо. К румам или еще куда…
        Хэйкан покачал головой:
        - Поздно, Войча. Если я скажу Уладу, что Кей Войчемир бежал, выйдет, что я оправдываюсь. Мне не в чем оправдываться перед ним. Тогда сполоты почувствуют нашу слабость. Мир держался равновесием, и оно будет нарушено. Понимаешь?
        Войчемир понял не все, но на всякий случай кивнул.
        - Если я тебя выдам, получится еще хуже. Мы испугались и отдали Светлого Кея Ории на верную гибель. Разве Улад станет с нами считаться после этого? Но это не все… У нас много недовольных - и миром, и мною. Мой брат Алай каждый день говорит, что пора вновь поить коней в Деноре и топтать копытами сполотские пашни. У него много друзей. Что они скажут, когда я уступлю Уладу? Понимаешь, что будет?
        - Н-ну… - начал Войча и замолчал.
        - Все просто очень, брат мой старший, - Челеди заговорила по-сполотски. - Все очень просто быть. Шет тебя выдаст - Алай его свергнет и начнет войну с вами. Не выдаст - Улад сам начнет войну.
        В голосе Кейны не было ни страха, ни жалости. Войча вдруг подумал, что Кейна заранее знала, что будет, когда звала его к ограм. Знала - и не боялась.
        - Мы не боимся войны, - продолжал хэйкан. - Но как только мы перейд„м Денор, пайсенаки, наши соседи, перейдут Итль. А румы уже не первый год плавают по Денору. Война будет очень большой и очень долгой.
        Войчемиру вспомнился Акелон и черные галеры, уходящие к далекому Харбаю.
        Хотелось спросить: «Чего делать-то?», но язык не повернулся. Шету говорит с ним, как со Светлым, с властелином Ории. К этому привыкнуть трудно, почти невозможно, но Войча все же попытался. Если он Светлый…
        - Брат Шет, а ведь войну должен кто объявить? Вопрос вышел не очень понятным. Хэйкан невесело улыбнулся:
        - Я. Или ты…
        - Ага! Если ты войны не объявишь, и я не объявлю, чего получится? , Шету кивнул:
        - Верно. Получится, что огры воюют не с Орией, а с самозванцем Уладом, защищая законного правителя. Но война все равно будет. Уладу она нужна. Его не знают, и это поможет ему сплотить страну. Стоит Уладу сказать: «Огры идут!»…
        Надежда исчезла. Улад скажет: «Огры идут!», и люди забудут и о Кеевом Законе, и о Железном Венце.
        - Да, плохо, брат Войча… - хэйкан покачал головой. - Но если ты не объявишь ограм войну, я не смогу напасть первым. И огры не перейдут Денор, если это не сделает Улад. Мы будем только защищаться. До поры до времени, конечно… Вот и все, что можно сделать.
        - Не все! - Челеди встала. - Брат, что говорят о Кее Войчемире твои альбиры?
        - Что он знаменитый воин, - Шету улыбнулся. - И что его войско хотя и небольшое, но вооружено страшными двуручными мечами…
        Войча на миг поразился, но затем невольно усмехнулся. Не зря Челеди советовала подарить хэй-кану Змея!
        - И что он принес с собой войну. И они рады… А еще они думают, хотя и не говорят вслух, что я болен и не смогу вести их в поход. Зато Алай сможет.
        - А обо мне? - невозмутимо продолжала Кейна.
        - Тебя рады видеть. И очень жадеют, что погиб твой муж, Кей Сварг. Тебя очень хотели видеть Светлой Кейной. Многие считали, что твой сын, когда наденет Железный Венец, сможет объединить всю Орию - от Итля до Харпийских гор. Ведь у меня нет детей, а Алая боятся…
        И вновь Войча поразился. Оказывается, вот почему Челеди выдавали за сполотского Кея! Да что теперь об этом говорить? Эх, братан Сварг!
        - Хорошо! - Челеди кивнула, и на скуластом лице ее промелькнула улыбка. - Я подумаю, брат…
        В эту ночь поспать не довелось. Вернувшись из Белого Шатра, Войча собрал своих спутников и поведал обо всем, что пришлось узнать. Рассказанное не удивило. Новости в степи распространялись скоро - один из дедичей краем уха услыхал даже, сколько серебра предложил Улад огрским вождям, чтобы выдали беглецов. Войча надеялся, что услышит дельный совет, но его спутники были явно напуганы, мечтая об одном: уехать подальше за море, благо серебра, оставшегося от Сварга, хватит на всех.
        Глядя на перепуганные лица, замечая, как дедичи и Кеевы мужи старательно отводят глаза, Войча понял: они уже жалеют, что ушли вместе с ним. У каждого дома остались семьи, добро - и все это они потеряют, если и дальше будут поддерживать Войчемира. В конце концов Войча велел всем спать, а сам долго сидел в темноте, глядя на красные огоньки жаровни. Войча искал выход, но выхода не было. Наверное, даже братан Сварг растерялся бы, окажись он на Войчином месте. Хотя нет, не растерялся! С несколькими сотнями кметов да с огрской подмогой он бы вернул себе Савмат! Но Войча понимал: он - не Сварг, и не пойдет войной на братишку Улада. Да только его уже не спрашивают. Так ли, иначе, война будет…
        Войча вновь, уже не в первый раз, вспомнил мертвый Акелон, святилище, вырубленное в камне, серебристый свет Зеркала. Может, боги для того и доверили ему тайну, чтобы сейчас, пока еще не поздно, остановить войну? Ключ далеко, Дверь - еще дальше, но достаточно пригрозить братишке Уладу… Нет, не достаточно! Он не поверит, значит, надо будет доказать. А доказать - означало показать. Что показать? Снести с лица земли какой-нибудь город? Остановить Денор на день-другой? А что дальше? Разве он, Войча, сумеет удержать проснувшуюся смерть?
        А может - и эта мысль пугала Войчу более всего - Улад знает? Что же тогда? Об этом лучше было не думать…
        Челеди вернулась под утро, молча села у огня и долго грела руки над углями. Наконец устало вздохнула:
        - Говорила с Алаем. Много говорила. Говорила с вождями, с альбирами. Все знают о войне, все рады…
        - А ты? - осторожно поинтересовался Войча.
        - Я? - Кейна задумалась. - Я не рада быть, брат мой старший. Я-не только сестра Великого Хэйкана. Я - Кейна. Я Светлой Кейной быть, Кей Войчемир!
        Челеди помолчала, затем оглянулась по сторонам:
        - Спят?
        Войча понял и поспешно кивнул:
        - Пусть спят… Брат перехватил гонца - кто-то из них обещает выдать тебя Уладу.
        Новость почему-то не испугала. Наверное, Войчемир и сам догадывался об этом.
        - Не это плохо быть, Кей Войчемир! Плохо, что старики советуют брату моему то же. Если закрыть глаза и заткнуть уши, то все устроится. Хэйкан выдает Светлому вора, укравшего Железный Венец. Понимаешь?
        И это не удивило. Хэйкан не хочет войны, не хочет, чтобы брат Алай возглавил войско…
        - Поэтому тебя не отпустят к румам или к пайсенакам.
        Ответить было нечего. Выходит, что и у огров ему ждать нечего. Наверное, выдадут…
        - Жалеешь, что приехал сюда, брат мой старший? Не жалей, Кей Войчемир! Не отдадут тебя Уладу! И захотят - да не смогут!
        Челеди улыбнулась, подвинулась ближе, заговорила шепотом:
        - Кто теперь я быть, брат мой старший? Вдова безмужняя быть! Оставил мне муж мой, почитай, ничего. Доброй шубы, и то не быть! А кто ты быть, Кей Войчемир?
        Войча вздохнул - можно не отвечать.
        - Вдова да беглец мы с тобой быть… Возьми меня в жены, Кей Войчемир - не пожалеешь!
        От неожиданности Войча дернулся, открыл рот - но слов не нашлось. Челеди вновь улыбнулась:
        - Думаешь: что такое говорить баба эта глупая? Но послушай…
        Она помолчала, затем заговорила твердо, без улыбки:
        - Не хочет выдавать тебя брат мой, Хэйкан Великий Шету. Не хочет - но и войны не хочет тоже. Старики соберутся, вожди соберутся - заставят. Но когда я твоя жена быть, Хэйкан Великий твой шурин быть. Это не «брат» - это родич, Кей Войчемир! Никто родича не выдаст, даже если небо с места сойдет! Понимаешь? Вся степь за тебя быть - потому ты свой быть!
        - А-а-а… - протянул Войча. - Ты?
        - Я? - Челеди покачала головой. - А мне, брат мой старший, рано еще во вдовьем шатре слезы горькие лить! Быть ты Светлый, я - Светлой Кейной стану. Брат мой Шету поможет - любит он меня. И другие помогут - кому не любо, чтобы внук Хэйкана Великого в Савмате правил! Да и обычай такой у нас быть: когда брат умирать, другой брат жену его поять. Никто против не быть, а кто против - молчать…
        Войчемир потер лоб, затем поскреб затылок.
        Возразить нечего. Разве скажешь Кейне, что жену по любви ищут? За Сварга ее отдавали - не спросили, да и Сварга никто не спрашивал…
        - Я тебе хорошей женой быть, Кей Войчемир! Спокойный ты, надежный… Я к Тай-Тэнгри гонца послала.
        И вновь Войча не понял. Похоже, Челеди уже все решила за него. А при чем тут Тай-Тэнгри?
        Или без него свадьбы не играют?
        - Тай-Тэнгри, он… чаклун, вроде? Как его, шайман?
        Челеди кивнула:
        - Тай-Тэнгри - Великий Шайман. Он деду моему советы давал, отцу давал, теперь брату. Брат. его бояться быть, сюда не звать. Я сама к нему послала. Тай-Тэнгри с духами говорит, духами повелевает. Как скажет - так и быть тому.
        Войча вспомнил короткую встречу с шайманом. Всего-то и запомнилось, что Тай-Тэнгри ростом высок, широк в плечах, да глаза имеет голубые. Не зря тогда Тай-Тэнгри об отце расспрашивал! Знал, чаклун!
        - А свадьбу через месяц сыграем, - закончила Челеди и погладила Войчу по плечу. - Не бойся, брат мой старший! Говорят у нас: если муж волк - и жена волчица… Не волк ты, Кей Войчемир! И я другой стану…
        Войчемир вспомнил полутемную комнату, девушку, упавшую у ложа Сварга, - и нож в руке Кейны.
        - Прости меня, брат старший…
        Челеди отстранилась, вздохнула:
        - Прости. Хочешь, на колени встану?
        - 3-зачем? - совсем растерялся Войча. Челеди внимательно поглядела на него, покачала головой:
        - Не знаешь? Вправду не знаешь? Думала, догадался ты… Прости, Кей Войчемир! Я послала к Хальгу сотника Удода! Я сказала, что едешь ты убивать молодого Мислобора!
        Войче показалось, что он ослышался или Кейна вновь перепутала сполотские слова.
        - Ты?! Да зачем. Матушка Сва?!
        - Муж и жена - одно быть. Не любил меня муж мой, Кей Сварг, но служила я ему верно.
        Войчемир недоумевающе глядел на Челеди. Вот, значит, кто смерти его искал! Но тогда…
        - Догадался! - кивнула Кейна. - Я приказ Покладу отдала, чтобы Кея Улада в Савмат не пустить, я послала кметов перехватить Кея Валадара. И к бродникам Посвета тоже я посылала. Слушались меня - я от Сварга имени велеть… Хотел муж мой, Кей Сварг, Железный Венец надеть. Сам не решался - я решилась. Не знал он, да и знать ему ни к чему. На то я и жена! Прости, брат старший! Не быть у меня злобы к тебе! И брат твой тебя любить. Но знала я об отце твоем и не могла иначе поступать. Прости!
        Войча ощутил ужас, словно рядом с ним сидела сама Смерть. Да так оно и было! Вот она - Убийца Кеев!
        - Страшно? - Челеди грустно усмехнулась. - И мне страшно быть! Но Железный Венец на двух головах не уместится, и в Белом Шатре двоим не жить! Ошибся брат мой Шету, Алая в живых оставил… Власть не бывает доброй, Кей Войчемир! Поймешь ты это - не сейчас, потом поймешь… А я тебе хорошей женой быть!
        Войча хотел возразить, крикнуть, возмутиться - но слов не нашлось.
        - Так ты берешь меня в жены, Войчемир?
        - А-а… Потом… Эта… - нашелся Войча. - Потом поговорим. Как в Савмат вернемся!
        Кейна усмехнулась, и от этой усмешки Войчемиру стало не по себе.
        И вот потянулись дни - пустые, невеселые, какими и бывают дни изгнанника. Войчу приглашали в гости, пили за его здоровье терпкое конское молоко, дарили кровных лохматых жеребцов и дорогую упряжь. Он сидел на пирах, кивал, важно хмурил брови и пытался правильно отвечать, чтобы не перепутать мудреные огрские слова. Виделся он с Шету и даже пару раз съездил с ним на охоту. Хэйкан обещал показать своему гостю страшного зверя Кыргу - лохматого, свирепого, с огромным рогом посреди головы. Загонщики постарались, и зверь Кыргу попал в кольцо всадников, уже поднявших луки, чтобы довершить победу. Но случилось диво - лохматое страшилище упало на колени, завыло, а из маленьких красноватых глаз полились слезы. Тут уж не у одного Войчи опустилась рука. Всадники расступились, оттащили собак, но зверь Кыргу не уходил - все жался к людям, скулил, словно собачонка, и лишь наутро исчез. В степи тотчас заговорили о знамении, посланном Высоким Небом, но растолковать его никто не мог…
        Тай-Тэнгри все не было. Вначале Войча ждал шаймана с нетерпением, но потом махнул рукой. Что может этот плечистый огрин? Судьбу поведать? В этом Войчемир не нуждался. Все и так было слишком ясно.
        Новости в степи разносились быстро - со скоростью холодного зимнего ветра. Из Савмата доходили вести о том, как легли на плаху многие дедичи и Кеевы мужи, служившие Рацимиру и Сваргу, как Улад запер в тереме Кейну Кледу, не пожелавшую признать брата Светлым, как у трона оказались никому не ведомые люди, и прежде всего какой-то Ивор - волотич из Коростеня. И будто Кей Улад раздумывает, куда послать войска, как только растает снег - на непокорных волотичей или на дерзких огров, не пожелавших выдать Кея Войчемира. Говорили и о том, что Правительница Велга объявила набор в новое войско, а далекую Тустань разграбил и сжег отряд, посланный из Савмата. А потом разнеслась весть, что Мислобор, сын Кея Рацимира, погиб где-то возле Ольмина, заблудившись в бескрайнем лесу. А иные говорили, что не погиб, а попал в плен к еси, но так это или нет, никто наверняка не знал.
        Войча мрачнел, слушая вести с далекой родины и понимая, что ничем помочь не в силах. Челеди - и та была невесела, о свадьбе больше не заговаривала и жаловалась на брата Шету, сетуя, что с годами рука хэйкана ослабела. Войчемир и сам видел, как огрские альбиры собираются вокруг красавца и удальца Алая, который открыто звал точить сабли и готовить сумы для добычи. С Войчемиром Алай был приветлив, но в разговоры не вступал, а над Челеди посмеивался, говоря, что скоро привезет ей всех Кеев на аркане - в подарок.
        Ко всему у Войчемира вновь разболелись зубы - память о порубе не отпускала. Он даже обратился к местному чаклуну, и тот посоветовал прикладывать к распухшей десне свежее крысиное мясо…
        А потом в лагерь приехали всадники и привезли необычного гостя - огромного белого пардуса. Зверь сонно взглянул на всех огромными желтыми глазами, зевнул и медленно, словно нехотя, прошел в один из шатров. Войча удивился, но ему объяснили, что пардус - не простой. Уже много лет он служит Тай-Тэнгри, и тот всегда посылает его впереди себя. Зачем - никто не ведал. Толковали, будто зверь запоминает все разговоры, а после пересказывает шайману. Но пардус разговоров не слушал, а мирно спал в шатре, лишь иногда выходя наружу и сонно посматривая в занесенную снегом степь, словно ожидая хозяина.
        Тай-Тэнгри приехал ночью. Его никто не видел - даже хэйкан. Великий шайман закрылся в своем шатре, не пожелав видеть никого, кроме белого пардуса. Люди прикладывали палец к губам, кивали на шатер и опасливо шептали, что Тай-Тэнгри говорит с духами. Но так ли это - никто наверняка сказать не мог, а на третий день пронеслась весть, что шайман уехал - тоже ночью. Но недалеко - в соседнее урочище, что по-огрски называлось Хайша, по-сполотски же Черная Тень. Туда и позвали Войчу, да не одного, а вместе с самим хэйканом. Поехали верхами, вдвоем, не взяв даже охраны. Добираться близко, а шайман не любит многолюдства.
        Тай-Тэнгри сидел на кошме у входа в шатер и, казалось, дремал. Снег, выпавший с утра, покрыл землю, но на черном халате и на высокой островерхой шапке не было ни единой снежинки, словно снег облетал шаймана стороной. Глаза Тай-Тэнгри были закрыты, но как только гости оказались рядом, он молча кивнул, указывая на место рядом с собой. Пришлось садиться прямо в снег. В последний момент Войча, сообразив, снял шубу, на которой они и устроились вместе с Шету.
        Гости молчали, молчал и шайман. Войчемир несколько раз поглядывал на хэйкана, но Шету многозначительно качал головой. Оставалось ждать. Минуты текли, становилось холодно и зябко, а снег продолжал падать, каким-то чудом не попадая на черную одежду шаймана. Наконец голубые глаза открылись, шевельнулись губы.
        - Поздно…
        Войча подумал, что они выбрали неурочное время. Солнце - Небесный Всадник
        - только начинало подниматься, просвечивая через тяжелые снеговые тучи, к зениту. Но Тай-Тэнгри, словно услыхав его мысли, покачал большой головой:
        - Поздно… Вы поздно приехали. И ты, Войчемир, и ты, Шету. Ко мне должны были приехать ваши деды. Но они думали о другом…
        Войча вспомнил, что шайман был советником еще у деда Шету. Сколько же ему лет? На вид и полсотни не дашь. Но ведь и Ужик все молодым казался…
        - Я приезжал к тебе, Великий… - начал хэйкан, но Тай-Тэнгри только усмехнулся.
        - И о чем ты спрашивал, Шету? О том, будет ли теплым лето и холодной - зима? Нападут ли пайсенаки? Не нарушит ли Светлый мир? Ни ты, ни твой отец, ни отец твоего отца не спросили о главном.
        Огромная крепкая ладонь качнулась вниз и вверх, что-то подбрасывая. Войча всмотрелся: зернышко - маленькое, почти незаметное.
        - Вы оба гордитесь своим предками. Но было время, когда не было ни их, ни этой земли. Были другие люди и другая земля. А потом…
        Широкая ладонь дрогнула, и в воздух взметнулся столб огня. Войча невольно отпрянул, но пламя, возникшее в нескольких шагах прямо на чистом белом снегу, было холодным. И горело иначе - не так, как пылают дрова или горит старая трава. Невольно вспомнился сон - и костер, возле которого довелось сидеть…
        Пламя горело, переливалось странными лиловыми отсветами, и Войче стало казаться, что он видит огромные просторы, по которым мчатся огненные вихри, уничтожая города, оставляя серый пепел на месте городов и сел, превращая людей в черные уголья. Казалось, над полем стоял беззвучный крик - отчаянный крик тысяч и тысяч, сгинувших в неведомые далекие годы.
        - Они прогневили богов и Высокое Небо, - прозвучал спокойный голос шаймана. - Но не боги наслали на них смерть.
        Тай-Тэнгри не стал договаривать, но Войча вспомнил то, что рассказывал Ужик. Первые! Могучие волаты, сотворившие Змеев, открывшие Дверь - и погубившие сами себя.
        Огонь спал, сгинул, оставив ровный круг черной выжженной земли. Тай-Тэнгри вновь махнул ладонью. Зернышко повисло в воздухе и стало медленно опускаться в середину круга. Вот оно упало, вот над ним сомкнулся черный прах - и вдруг из-под земли выстрелил росток - зеленый, сильный, устремившийся ввысь, к зениту.
        Войча протер глаза, затем поглядел на хэйкана, думая, что ему чудится. Но Шету, не отрываясь, смотрел на росток, который с каждой минутой становился все выше, и Войчемир покорно вздохнул. Что поделаешь - к чаклуну приехали! Интересно, может ли Ужик такое?
        На месте ростка уже было дерево. Кора потемнела, зазмеилась трещинами, на ветвях раскрылись резные листья, а дерево росло все выше, закрывая белесое зимнее небо.
        - Ория… - тихо проговорил шайман. - Земля Ут… Край… У нашей земли много имен. Здесь жило много людей. Каждая ветвь - народ, каждый листок - племя…
        Войча лишь головой покачал. Сколько же их всего! И где их ветвь, на которой зеленеет его листок?
        Но тут что-то случилось. Могучее дерево качнулось. По стволу прошла дрожь, ветви заколыхались, словно под ударами вихря - и дерево треснуло. Трещина прошла от корней до самого верха, рассекая ствол. Листья пожелтели, стали опадать, почернели ветки. Лишь на самой кроне осталось несколько зеленых огоньков. А вслед за первой трещиной пошли другие, и вот ветви начали падать - медленно, беззвучно…
        - Такой наша земля стала, - голос Тай-Тэнгри дрогнул. - Не хватает лишь небольшого толчка, чтобы равновесие рухнуло, а вместе с ним - и Ория.
        - А что будет тогда? - тихо спросил хэйкан. И вновь взметнулась широкая ладонь. Ствол треснул, распался - и все охватило пламя. Земля заколыхалась, стала мягкой, как болото, - и охваченное огнем дерево начало медленно проваливаться в бездну…
        - Но почему?! - отчаянно крикнул Войча. - Это… Это неправильно!
        Шайман медленно повернул голову. Голубые глаза блеснули:
        - Всему свое время, Кей Войчемир! Первые тоже думали, что их земля простоит вечно…
        Он помолчал, затем вздохнул:
        - Хэйкан Шету не слышит нас. Я говорю для тебя, Войчемир… Не только в Акелоне есть Зеркало, не одна в мире Дверь, и не один Ключ. Старая смерть проснулась. Что я могу поделать? Даже рахманы забыли свой долг…
        Войча понял не сразу, а когда наконец понял - в глазах стало темно. Выходит, не напрасно боялся Ужик, не напрасно велел молчать! Нет, напрасно! Смерть все-таки проснулась!
        …Там, где только что стояло дерево, теперь чернела земля и дымилась гарь. Все молчали, наконец хэйкан поднял голову:
        - Что мне делать. Великий Шайман? Я отвечаю за свою страну…
        - Мы все отвечаем за нее, - кивнул Тай-Тэнгри. - Но ты уже ничего не сможешь сделать, хэйкан! Весной будет война. Она продлится долго, пока кто-то не выпустит Смерть из ее логова. Ты ничего уже не изменишь. Недаром говорят: малую кровь остановишь тряпицей, большую - временем, а великая будет течь пока не вытечет до конца.
        - Нет! - Войча вскочил, от волнения заговорив на родном сполотском. - Надо придумать чего! Ты же этот… шайман! Нельзя так!
        - А как? - Тай-Тэнгри тоже заговорил по-сполотски. - Никому не изменить волю Неба. И никому не изменить людей, Войчемир! Что ты хочешь от меня? Чтобы я переменил судьбы мира?
        - А не надо судьбы! Ты это… войну останови! А там мы… я… Ну, в общем, разберемся!
        - Ты тоже так думаешь, Шету? - шайман повернулся к хэйкану.
        Тот помедлил и кивнул.
        Тай-Тэнгри задумался, подбрасывая на ладони неведомо откуда взявшийся шарик - светящийся, полный неровного золотого огня. Из шатра выглянула сонная морда пардуса, но шайман дернул бровью, и зверь, вздохнув, вновь спрятался за пологом.
        - Кто-то уже и так изменил судьбу, - медленно проговорил Тай-Тэнгри. - Тебе не суждено было выжить, Кей Войчемир. Три смерти ждало тебя, но ты жив…
        Войча вновь вспомнил свой сон. Выходит, не зря снилось!
        - Может, не зря кто-то решился на такое… Скажи, Войчемир, ты сможешь править Орией?
        - Нет! - честно ответил Войча, но затем подумал и вздохнул. - Ну… Я не то, чтобы… Если надо…
        По скуластому желтому лицу промелькнула усмешка:
        - Надо. И не потому, что ты - самый лучший…
        - Где уж, - Войча вновь вздохнул.
        - …Самый мудрый и самый храбрый. Просто на этом месте оказался ты, а не другой… Я попытаюсь. Кровь можно остановить огнем. Огонь погубит многих - но не всех. Вы согласны? . - А… иначе? - растерялся Войчемир.
        Шайман кивнул в сторону сгоревшего дерева.
        - У нас нет выхода, - тихо ответил Шету. - Поступай, как знаешь. Великий! Это страшный выбор, но мы его делаем.
        Тай-Тэнгри медленно встал - огромный, широкоплечий. Голубые глаза потемнели:
        - Быть посему! Пусть все идет, как идет. А там - увидите! Войны не будет. Светлый Кей Войчемир станет править в Савмате, а Смерть проснется не сегодня, а завтра…
        Холодом веяло от этого обещания, но никто не спорил. Гости встали, но Тай-Тэнгри уже уходил.
        Запахнулся полог шатра, и тут же подул ветер - пронзительный, холодный.
        - Пойдем, брат, - хэйкан кивнул в сторону стреноженных коней. - Пора.
        В молчании сели на коней, так же молча проделали недальний путь до лагеря. Вдали уже показался Белый Шатер, возле которого горели негасимые священные костры, когда Шету остановил коня и взял Войчемира за локоть:
        - Войча… Мне Челеди говорила… Он помолчал, затем усмехнулся:
        - Всегда ее побаивался… Она сказала, будто ты просишь ее в жены. Это правда? Как ты решился, брат?
        Войча открыл рот и застыл, не чувствуя, как холодные колючие снежинки падают на язык…
        Глава шестая. Утья Переправа
        Мастер постарался. Маленькое солнце сияло на синей эмали, раскинув разноцветные - золотые и красные - лучи. Восемь лучей - древний знак «савасты», который в Савмате называли «коловрат».
        Навко был доволен. И тем, что мастер сходу угадал его замысел, и тем, что это была его собственная выдумка. Еще в первые дни, когда он только присматривался к Кей-городу, стала очевидной странная вещь. Сполоты, верные подданные Кеев, не особо любили знак Кеева Орла. Даже старинный андский Сокол не так часто украшал дома и ворота великого города. А вот коловрат - восьмилучевое солнце - встречался всюду. На всякий случай Навко запомнил это, как привык запоминать всякую мелочь. И не зря. Сейчас, когда его тысяча уже набрана, именно знак коловрата будет украшать кольчуги кметов.
        Навко вновь поглядел на работу умельца, положил знак в большой дубовый ларец, аккуратно запер и спрятал ключ. Затем подошел к окну и с удовольствием вдохнул холодный прелый воздух. Весна! Наконец-то!
        Здесь, в каменном Детинце, весна почти не чувствовалась. Зато в маленьком Грайвороне, где стояли его кметы, дышалось легко. Навко с удовольствием остался бы там еще на несколько дней, но надо было возвращаться. Здесь, в Савмате, у палатина Ивора накопилось немало дел.
        Итак, знак получился удачным. Он как бы завершал всю задумку. Когда Навко попросил разрешения у Светлого набрать тысячу кметов, Улад не возражал и, похоже, тотчас забыл об этом. Навко и не пытался ничего скрывать. Время от времени он сообщал Уладу, как идет набор в его, Иворов, отряд, и даже упомянул, что намерен вооружить кметов новыми самострелами. А вот то, что это не просто самострелы, а гочтаки, да еще улучшенные умелыми руками Вогача-кузнеца, Уладу было знать еще рано. Как и то, что в тысяче, носящей знак сполотского коловрата, не будет ни одного сполота…
        Вспомнилось лицо Упада - белое, словно мел, недвижное, застывшее в тревожном ожидании, когда он, Навко, рассказывал о гибели Сварга. Кей слушал жадно, но вопросов не задавал. А когда Навко вместо награды попросил разрешения набрать свой отряд, Кей удивился, но тут же позволил, явно желая закончить разговор. Впрочем, Навко попросил и большую золотую гривну - для Пенко, который и поразил точным выстрелом Рыжего Волка, когда тот вышел на вежу Бряшева.
        Теперь и Пенко, и Вогач, и, конечно, Кошик - все были в Иворовой тысяче. Командовал ею Лапак, несколько одуревший от такой невиданной власти, но вполне справлявшийся. Из тысячи гоч-таков было уже готово семьсот, остальные должны сделать через две недели. Значит, можно давать приказ мастерам изготавливать тысячу маленьких солнц. Сполотский знак наденут улебы, сиверы волотичи, харпы и даже огры - все, кого удалось собрать за эти месяцы. Да, он поработал славно…
        Навко еще немного постоял у окна, набираясь сил. Он еще не привык работать ночами. Хотелось спать, но он понимал, что лучшего времени не найти. Как и места. Эту вежу - старую, покрытую глубокими трещинами - он тоже выпросил у Светлого. Улад не возражал, и Навко поспешил укрепить дверь и поставить двойную стражу из парней Ла-пака. Теперь он в безопасности - по крайней мере по ночам.
        Он позвонил в маленький колокольчик, и тотчас из-за тяжелой, окованной толстым железом двери выглянул сторожевой кмет. Навко кивнул, и тот, кивнув в ответ, пропустил первого, с кем предстояло в эту ночь разговаривать Ивору, палатину Светлого.
        - …Правительница благодарит сотника Навко. Она просит передать, что Край высоко ценит то, что им сделано. Кроме того, правительница обеспокоена тем, что сотник Навко излишне рискует. Она просит помнить, что его жизнь нужна Краю.
        Навко отвернулся, чтобы не выдали глаза. Барсак, только что вернувшийся из Коростеня, не должен понять, кто такой «сотник Навко». Пусть думает, что палатин Ивор просто передает Велге то, что таинственному Навко удалось проведать…
        Барсака, пленного волотича, Навко буквально снял с кола. Парня удалось спрятать, а затем зачислить в тысячу Лапака. Теперь Барсак постоянно ездит между Савматом и Коростенем, будучи уверен, что выполняет приказы скрывающегося где-то в Кей-городе Навко - лучшего лазутчика волотичей. К Ивору, палатину Светлого, он относился снисходительно - как к предателю, который пытается заработать прощение. Навко это изрядно веселило, но он старался не подавать виду.
        - Правительница также кое-что велела передать и тебе, палатин… - Барсак помолчал и усмехнулся. - Край простит тебя, если ты поможешь избежать войны. И если поможешь с оружием, как обещал…
        - Войны не будет. Оружие прибудет вовремя… - Навко еле сдержал усмешку. - Кроме того, сотник Навко мне обещал…
        - Сотник Навко? Тебе? - глаза волотича задорно блеснули. - Сотник Навко не из тех, кто прощает таких, как ты! Знаешь, он прикончил самого Баюра, Антомирова щенка! Вот так он поступает с изменниками!
        Странно, Баюра Навко почти забыл. То ли помогло волшебство Ямаса, то ли мертвец уже не мог и в чем упрекнуть своего убийцу. Теперь и он, и Навко знали, зачем надо было погибнуть сыну Антомира…
        - Я попрошу сотника Навко… Может, он заступится за меня перед правительницей, - собственные слова понравились, и Навко все-таки улыбнулся. - Кстати, ты заезжал к Лантаху?
        На лице Барсака появилась презрительная усмешка:
        - Я чуть его не прикончил, этого подлеца! Не понимаю, зачем он Навко?
        Навко развел руками - таинственному лазутчику Велги виднее.
        - Он клялся в преданности Уладу и… тебе, палатин. Велел передать…
        Барсак достал из сумки что-то небольшое, завернутое в тряпку. Навко развернул - и удивился. Нож! Тот, что он оставил Кобнику. Он и забыл о нем! Кажется, он просил заговорить нож. Он и тогда не особо верил Лантаху, сейчас же это выглядело и вовсе смешно. Навко повертел оружие в руках и покачал головой - на лезвии темнели пятнышки ржавчины. Ножа было жаль.
        - Мы уберем Лантаха, - кивнул он. - Но попозже. Сейчас он нужен Навко.
        С Кобником пора было что-то решать. Вначале Навко хотел отправить чаклуна в Валин, поселив где-нибудь в глухом селе. Но в последнее время стал опасаться, как бы этот заброда не наведался в Савмат. Может, Барсак и прав…
        Отпустив волотича, Навко наконец-то позволил себе рассмеяться. Парень был хорош своей непримиримостью. Что бы он сказал, узнай правду? Однако, это лишнее. Главное - войны не будет, сполотские войска не пересекут старую границу, а сотника Навко, случись беда, встретят в Коростене, как героя. Впрочем, он уже не был сотником. Когда Рыжий Волк умер, Велга присвоила тому, кто отомстил за волотичей, звание тысячника. Конечно, правительница так и не узнала, что Сварга приказал убить собственный брат. Этого Навко не сообщил в Коростень.
        Нож он отложил в сторону, чтобы потом как следует вычистить и подточить. Уж больно хороша сталь, да и костяная рукоять впору - как раз по руке.
        Кмет выглянул из-за двери. Навко вновь кивнул, ожидая, что в комнату войдет Кошик. Странный парень уже неделю работал над планом весеннего похода, и Навко вызвал его из Грайворона, чтобы вместе посидеть над мапой. Но в первый же миг, когда новый посетитель переступил порог, стало ясно - палатина захотел видеть кто-то другой. Темный плащ скрывал лицо, но Навко тут же узнал гостя и поспешил вскочить.
        - Палатин…
        Капюшон соскользнул на плечи. Милена, дочь Бовчерода, нерешительно оглянулась по сторонам.
        - Чолом! - Навко улыбнулся и шагнул навстречу. - Успокойся, мы одни.
        - Кметы… У входа…
        - Они будут молчать. Садись.
        Девушка кивнула и присела к столу. Навко устроился рядом. Милена - редкая гостья. Значит, что-то случилось…
        Они подружились недавно. Милена чувствовала себя одинокой в чужом городе, а палатин Ивор вовремя сумел предложить помощь…
        - Я, наверно, уеду, - девушка грустно улыбнулась. - Отец не хочет, но… Не могу!
        -Улад?
        В ее присутствии Навко мог не называть Волчонка «Светлым». Милена кивнула:
        - Я ведь не холопка, не пленная девка! Ты дедич, Ивор, ты должен меня понять. Я люблю Улада, но не могу так…
        Со свадьбой дела явно не ладились. Более того, в последнее время Светлый стал поговаривать о посольстве к румам или даже к далеким франкам, где могла найтись невеста на выданье. Девушка из далекого Валина смотрелась бы на престоле чересчур скромно.
        - Да брось ты его! Ты что, до сих пор его не раскусила? - совершенно неожиданно сказал Навко и сам удивился. Неискренность уже успела войти в привычку, а Милена нужна ему здесь, в Савмате.
        Девушка покачала головой:
        - Знаешь, палатин, вначале я тебя очень не любила. Даже боялась. А теперь… Мы стали друзьями, но понять тебя не могу.
        Хотелось спросить «Почему?», но Навко сдержался. И так сказано лишнее.
        - Ты… Ты хороший друг, Ивор. Но… Мне иногда кажется, у тебя совсем нет сердца. Ты просто не можешь понять… Наверное, ты никогда в жизни никого не любил! Извини…
        Слова Милены неожиданно задели, и Навко вновь потерял осторожность:
        - У меня была невеста. Дома, там, где я жил. Когда сполоты захватили наш поселок, она… Она погибла.
        - Ты… - Милена встала, виновато вздохнула. - Я - дура! Прости, Ивор!
        - За что? - Навко пожал плечами, - Ты ведь не сжигала Бусел! Ты даже не сполотка… Ты любишь Кея, но Улад не любит тебя. Ты была ему нужна, потому что ты дочь Бовчерода.
        - И только поэтому? - девушка грустно усмехнулась. - Ивор, я обижусь!
        Навко еще раз пожалел, что дал разговору зайти явно не в ту сторону. Конечно, Милена красива, но он никогда не задумывался об этом. Для Навко девушка была очередной подругой Улада - не больше. Деревянная фигурка на доске…
        - Но отец, похоже, думает точно, как ты. Он запретил мне уезжать. По-моему, он согласился бы, если б я стала Уладовой холопкой.
        Навко кивнул. В Валине всемогущий старший дедич был нужен Уладу. Здесь, в Савмате, Бовчерод стал просто одним из многих дедичей, с которым можно особо не считаться.
        - Ладно… - Милена помолчала. - Я была у Кейны Кледы.
        Навко облегченно вздохнул - разговор вновь свернул в нужную сторону. Он сам предложил девушке время от времени навещать опальную Кейну. Самому видеться с Кледой было опасно - Улад держал сестру под строгим надзором, и Навко немало потрудился, чтобы стража время от времени закрывала глаза.
        - Я рассказала ей о Войчемире - то, что ты просил. И о свадьбе, и обо всем прочем… Она была очень рада.
        Кейна не признала брата Светлым. Она первая пыталась заступиться за тех, кого Улад потащил на плаху, как только его войска вошли в Савмат. И теперь Навко старался, чтобы Кледа запомнила палатина Ивора. Мало ли, вдруг Кею Войчемиру повезет!
        - Я постаралась намекнуть… - Милена усмехнулась. - Нет, я прямо сказала, что это ты передаешь мне новости от хэйкана. Она расспрашивала о тебе…
        - Хорошо!
        В победу Кея Войчемира Навко не верил, но Кледу в Савмате любили. Впрочем, пока это ничего не решало.
        - Палатин… - Милена помолчала. - Я не знаю, что делать… Улад вновь ездил к ней. Он же мне обещал! Что мне делать?
        Навко, наконец, понял, почему Милена зашла к нему этой ночью. Улад ездил к Алане.
        Это было то, о чем Навко старался думать как можно реже. Но - не мог. Ради любимой, ради Аланы, он нарушил приказ правительницы и пошел в Валин. Ради нее стал служить Рыжему Волчонку. Шли недели, месяцы, а Алана по-прежнему оставалась недоступной. Все было зря…
        После страшной ночи, когда Лапак спрятал труп Падалки в лесу, они с Аланой виделись всего один раз, перед тем, как войска Улада вошли в Савмат. Удалось лишь поговорить, и Навко показалось, что девушка наконец-то поверила ему. Он твердо обещал при первой же возможности поговорить с Упадом. А если нет - рискнуть и вызволить Алану силой. Он был готов - набрать десяток горячих голов не составляло труда, особенно в Савмате. Но случилось то, чего никто из них не ожидал. В день, когда ликующие толпы встречали Улада у ворот Кеева Детинца, Алана заболела.
        Болезнь была очень тяжелой - и странной. Девушку била лихорадка, она бредила, звала Навко…
        Знахари в один голос заявили, что Алану околдовали. Над нею читали заклятья, окуривали дымом, поили отварами целебных трав, но все это помогало плохо.
        Навко проклял Кобника, а заодно - и себя. Заговоренную нитку с еле приметным узелком он сгоряча едва не сжег, но затем опомнился. Если Кобник прав, то будет еще хуже. Но, поразмыслив, Навко признал: Лантах не виноват. Чаклун предупреждал.
        Только через месяц девушка очнулась, но едва могла вставать. Вскоре Улад увез ее из столицы в одно из пригородных сел. Село принадлежало Кею и надежно охранялось его личной стражей. Как ни странно, болезнь заставила его вновь чаще видеть Алану. То ли в Кее заговорила жалость, то ли слова, вырвавшиеся у девушки в бреду, пробудили ревность - но Улад ездил в село каждую неделю и пропадал там целыми днями.
        Навко ничего не мог поделать. Как и Милена - девушка ненавидела соперницу, но боялась заговорить о ней с Кеем. Во дворце шушукались, что именно из-за Аланы Светлый не стал свататься к дочери Бовчерода. Может, из-за этого Милена и стала искать дружбы палатина Ивора - того, кто так близок к Уладу. Но и Навко ничем не мог помочь. Улад ни разу не заговаривал с ним об Алане, а заводить разговор первым было слишком опасно.
        Навко слушал Милену, сочувственно кивал, но думал совсем о другом. Он ошибся. Вначале, когда наивно надеялся, что они с Аланой смогут бежать. Затем - когда думал, что Кей просто расстанется с девушкой. Выходило иначе. Пленница могла надоесть Кею, но отпускать ее он не станет. Навко уже успел узнать многое из жизни Кеевых Палат. Прежние владыки Ории годами держали своих наложниц взаперти, под надежной охраной. Красивая девушка - почетная добыча, еще более почетная, чем серебро и даже оружие.
        И Навко уже не в первый раз подумал, что у него есть лишь один выход. Кей Улад - Рыжий Волчонок, враг волотичей, убийца собственного брата - должен умереть. Только его смерть освободит Алану. Но что тогда будет с ним, с Навко? Нет, не с Навко - с палатином Ивором!
        Только под утро, когда спать хотелось невыносимо, сторожевой кмет впустил в комнату такого же сонного, еле державшегося на ногах Котика. Навко невольно пожалел парня и хотел было отправить его спать, чтобы поговорить днем, но в последний момент решил все же не откладывать встречу. То, о чем предстояло беседовать, не должно достигнуть ушей Улада.
        Кошик зевнул во весь рот, виновато моргнул и развернул большую берестяную мапу. Несмотря на сонный вид, парень выглядел совсем иначе, чем в день (точнее, в ночь) их первой встречи. Кошик потолстел, меньше суетился. И голос стал другим - солидным, основательным. Одевался бывший младший конюх в самые дорогие платья и даже стал душиться ароматной румской водой. Впрочем, с поваренком по-прежнему дружил, а перед Навко - откровенно робел.
        Навко ободряюще улыбнулся и кивнул на мапу:
        - Ну как?
        Кошик снова моргнул и развел руками:
        - Это было нетрудно. Господин Ивор приказал, чтобы я подумал над планом. Господин Ивор передал мне также план тысяцкого Прожада…
        - И что? - нетерпеливо бросил Навко. …Прожад долго не соглашался на войну с ограми. Он даже заявил Уладу, что палатин Ивор толкает их на восход, потому что не хочет войны с волотичами. Навко выслушал обвинение спокойно и охотно согласился: да, он волотич. И он слишком хорошо знает, что такое война с его сородичами. Для такой войны сил пока нет. А вот с ограми - разговор другой. Улебы и сиверы не поддержат поход против Коростеня, но степняки - враги всех, кто населяет Орию. Война с ограми сплотит страну. Кроме того, Кей Войчемир, называющий себя Светлым, опаснее Велги.
        Улада он убедил, Прожада - нет, но тысяцкий все равно остался во главе войска. Он и составил план похода - тот, с которым работал Кошик.
        - Я посмотрел. Это обычный план, господин Ивор! Точно так же пытались воевать с ограми раньше - во времена Кея Хлуда и Кея Мезанмира. Но господин Ивор должен обратить внимание, что все эти войны сполоты проиграли. План тысяцкого Прожада предусматривает наступление от Савмата по боевой линии полдень-восход…
        Навко вздохнул. Всем хорош Кошик - и умен, и фолии румские читает, и в игру «Смерть Царя» играет лучше всех. Но вот понятно говорить так и не научился. Добро б еще по-сполотски вещал, а то перейдет на румский и начинает изъяснять всякие тонкости. И еще жалуется, что на сполотском таких слов нет…
        Кое-что Навко все-таки понял. Из Савмата на восход можно наступать только по двум дорогам. Одна ведет прямо к Денору, к переправе, которая так и зовется - Огрская. Этой дорогой обычно и ходило сполотское войско. Но Кошик считал, что в этом и состоит основная ошибка. Ограм оставляли второй путь - через Утью переправу, которая находилась в нескольких днях пути на полдень. Этим, вторым, путем огры легко могли зайти в тыл сполотскому войску.
        - Значит, ты считаешь, что надо наступать через Утью переправу? - удивился Навко. - Но мы же открываем дорогу на столицу!
        - Тысяцкий Прожад тоже так думает, - согласился Кошик. - И хэйкан может подумать - вначале. Но господин Ивор, надеюсь, обратит внимание, что если наше войско перейдет Денор через Утью переправу, перед нами будет не одно боевое направление, а целых два…
        Дальше вновь пошли мудреные речи вперемежку с румскими словечками. Но главное Навко все же сообразил. Огры не могут пойти на Савмат - иначе сполоты ударят им в тыл. Разделить войско степняки не решатся - их разобьют по частям. Значит, придется принять бой, а местность там холмистая, для огрской конницы не очень удобная…
        Замысел понравился, и Навко стал думать, как лучше изложить его Уладу - без румских словечек и всяких «боевых направлений». Кошик прав - принять бой среди холмов, где огрская конница не сможет развернуться, да выставить вперед тысячу воинов с гочтаками…
        Разговор с Кошиком затянулся до утра. Отпустив парня, Навко решил наконец-то лечь и поспать, но, оказалось, что его ждет еще один гость. Вначале Навко приказал передать, что поговорит с ним звтра, но потом все же передумал и приказал впустить. Гость был редкий - Червец, сотник, один из приближенных тысяцкого Прожада.
        С Прожадом они по-прежнему не ладили. После того, как удалось провести войска через владения Велги, Навко надеялся, что Улад отошлет старого пса обратно в Валин. Но случилось иначе. Прожад стал савматским тысяцким, что по давней традиции делало его вторым человеком во всей Ории. Похоже, Кей Улад не был так прост и не спешил расставаться с верным слугой. Но кое-кто из близких к Прожаду сотников думал о будущем и не хотел ссориться с палатином Ивором. Червец был одним из них. Время от времени он заходил к Навко и рассказывал о городских новостях. Никаких тайн сотник не открывал, все это становилось известно на следующее утро, но Навко каждый раз слушал его внимательно, угощал дорогим румским вином и вновь приглашал в гости. Он знал
        - Червец еще пригодится.
        Но в тот раз Навко очень хотелось спать, и он слушал сотника вполуха. Все это было не ново. В городе толкуют о Кее Войчемире, о завещании Кея Сварга, о том, что без Железного Венца Улад - не настоящий Светлый. Все это говорили и раньше. Весть о том, что десятник Войча, которого раньше почти никто не знал - законный наследник престола, распространилась подозрительно быстро. Впрочем, это были одни разговоры. Кей Улад приказал строго следить за всеми гонцами, пытающимися проникнуть в Савмат, но Кей Войчемир, по слухам, мирно жил у хэйкана, ездил на охоту и похоже, не думал о своих правах. Навко уже успел пожалеть, что не пошел спать, когда Червец вскользь заметил, что в городе видели рахмана Ямаса - одного из близких к Патару людей.
        Сон был забыт. Наскоро распрощавшись с сотником, Навко поспешил послать гонца в Грайворон. Рахман появился не зря! Эти разговоры о Войчемире, о Кее Жихославе, о несчастной Кейне Кледе - все не зря! Ямас что-то готовит!
        Улад приказал Лапаку направить в Савмат пять сотен кметов с самострелами и полным запасом «капель». Он прикинул расстояние - кметы прибудут в столицу часа через три после рассвета. Значит, можно поспать. Навко велел усилить караулы у вежи и не будить себя до прихода войск из Грай-ворона.
        Но отдохнуть не пришлось. Где-то через час, когда холодное весеннее утро только вступало в свои права, гридень растолкал Навко, сообщив то, о чем уже знали-все в Кеевом Детинце.
        В Савмате - мятеж.
        Первое, что почувствовал Навко, открыв дверь Большой Гридницы, где Светлый обычно созывал совет, был страх. Страх сочился из стен, плавал в глазах бородатых Кеевых мужей, страхом был наполнен душный спертый воздух. Улад, сидевший обычно в большом кресле на возвышении, теперь пристроился на давке в дальнем углу, и это опустевшее кресло с большим Кеевым Орлом на спинке говорило о многом.
        На Навко не обратили внимания. Улад еле кивнул, прислушиваясь к тому, что рассказывал ты-сяцкий. Прожад выглядел внешне спокойно, но седая борода необычно топорщилась, а глаза не глядели прямо. Место Навко на таких советах
        - точнее место Ивора сына Ивора - было слева от Кея, но на этот раз Навко решил не считаться чинами. Если сам Светлый сел в угол - значит, не до того.
        Отогнав сонную одурь, Навко помотал головой и постарался вслушаться в то, что говорил Прожад. Вначале он ничего не понял. Какой-то селянин на торге, то ли не похмелившись спозаранку, то ли полаявшись со стражником, во все горло заорал, что Улад - не Светлый, потому как Железного Венца на нем нет, а настоящий Светлый - Кей Войчемир, и о том вчера навы в соседнем лесу ему поведали. Подобное уже случалось, и не раз. Крикунов били плетьми, а то и кнутом, и сажали в холодный поруб - чтоб остыли. Но на этот раз все кончилось иначе. Весь торг - купцы, городской люд, нищие и даже стражники - подхватили этот крик. Толпа, выраставшая с каждым мигом, повалила на Хлудову площадь, и там закипело самозванное вече. Прожада, сунувшегося с сотней стражников, прогнали камнями. Откуда-то появилось оружие, а среди восставших оказались не только кметы, но и десятники и даже кое-кто из сотников…
        Навко слушал, и постепенно удивление проходило. В словах Прожада было что-то знакомое. Даже очень! Совсем недавно, когда первый снег еще только упал на холодную землю, тот же Прожад рассказывал на совете о другом мятеже
        - том, что сверг Кея Сварга. Все начиналось так же, только крик поднял не селянин на торге, а какой-то заезжий кобник прямо на Хлудовой площади. И так же кипело вече, словно из-под земли, появлялось оружие, затем к мятежникам начали переходить кметы - поодиночке, потом - целыми отрядами. Люди словно сходили с ума, но в этом безумии чувствовался трезвый и хитрый расчет…
        «Кеи погибнут», - вспомнились слова рахмана. Вот, значит, что задумал Ямас! Сначала гибнет Рацимир, затем - Сварг, теперь сполоты свергают Улада, зовут на престол Войчемира и… И все! Кей Войчемир станет последним Светлым! Кроме него остался лишь Мислобор, но он где-то далеко на полночи, если вообще жив.
        Внезапно Навко почувствовал злорадство. Даже не злорадство - просто настал час возмездия. Веками Кеи думали, что рождены править Орией. Пусть теперь все увидят, что Кеева кровь такого же цвета, как и у последнего холопа! Навко вспомнил поле под Коростенем, трупы погибших товарищей… Возмездие! Они все-таки победили!..
        Но радость быстро прошла. Глядя на перепуганный совет, на забившегося в угол Улада, он понял: Волчонку недолго править в Савмате. А что дальше? Мятежники не пощадят никого, значит, придется бежать. А как же Алана? Да и не убежать далеко - Кей Войчемир тоже может послать вдогонку своего палатина с несколькими меткими стрелками. Но даже не это главное. Кто будет править? Патар? Ямас? Зачем им будет он, Ивор сын Ивора?
        Прожад наконец завершил невеселый рассказ. На миг повисла тишина, затем все заговорили разом. Навко прислушался - и махнул рукой. Кто-то опасался за верность стражи в Детинце, кто-то вспоминал, как во время прошлого мятежа рвали на части нескольких, не успевших убежать, кеевых мужей. Бежать! Это слово еще никто не произнес, но оно витало в воздухе, было на устах… Навко взглянул на Улада. Кей был похож на затравленного волка. Даже не волка - на злого перепуганного щенка.
        В дверь вбежал кмет, быстро поклонился, подошел к Прожаду и что-то долго шептал ему на ухо. Шум стих. Тысяцкий медленно встал.
        - Они идут сюда.
        Никто не потребовал объяснений. «Они» шли на Детинец. Навко похолодел. Бежать поздно - городские ворота наверняка захвачены. Где же его кметы?
        - М-мы пойдем на стены!
        Улад встал, но остальные даже не заметили этого. Кей растерянно оглянулся, лицо его побелело…
        - Я здесь, Светлый!
        В первый миг Улад не услышал, затем по его лицу мелькнула растерянная улыбка:
        - Ивор! Чт-то д-делать, Ивор? П-прожад г-говорит…
        По тому, как Волчонок с трудом произносил каждое слово, стало ясно - Кей действительно растерялся.
        - Если п-пойти на стены…
        Навко прикинул. Детинец окружен стенами с трех сторон. С четвертой - Червоная площадь, там только ворота.
        - Они не пойдут штурмовать стены. Светлый! Надо поставить кметов на площади.
        - Но П-прожад говорит, что к-кметы ненадежны…
        Старый пес не был трусом. Если он говорит… Навко оглянулся, и вдруг заметил синюшную рожу Лапака. Тысячник стоял в дверях, пытаясь разглядеть в творившейся суете своего хозяина.
        - Мои кметы надежны, Светлый! На душе отлегло. Лапак здесь, значит, здесь и пять сотен стрелков с гочтаками!..
        - Не слушай его, Светлый! - Прожад оттеснил Навко крепким плечом, став между ним и Ула-дом. - Не верь волотичу! Уходить надо…
        Улад растерянно поглядел на тысяцкого, затем - на палатина… Навко улыбнулся.
        - Т-ты! - рука в перчатке тонкой кожи указала на Навко. - Т-ты теперь - савматский тысяцкий! Д-действуй, Ивор!
        На миг Навко почувствовал гордость и что-то, похожее на злую радость. Вот так, седой пес! Вот тебе и волотич! Но тут же опомнился. Чем гордиться? Стать тысяцким у Рыжего Волчонка?
        Впрочем, на рассуждения времени не оставалось. Лапак ждал, и Навко, подозвав его, начал быстро объяснять задачу. Лапак кивал, вежливо дыша в сторону, но перегарный дух все равно заставлял Навко морщиться.
        Когда кметы только начали строиться, прикрывая дворцовые ворота, на другом краю площади уже показалась толпа. Навко, стоявший рядом с Уладом у самых ворот, вполголоса выругался: опоздали! Если мятежники сейчас пойдут на приступ…
        К счастью, этого не случилось. Толпа наступала медленно, постепенно заполняя площадь. Минуты текли за минутами, и Навко облегченно вздохнул. Его сотни уже выстроились - в три ряда, плечом к плечу. Гочтаки стояли у левой ноги, тусклое солнце сверкало на высоких шлемах. Навко даже пожалел, что кметы не успели прикрепить знаки коловрата на кольчуги. Неплохое было б начало…
        Улад что-то спрашивал, но понять его было трудно - Кей заикался. Впрочем, Навко и не старался особо прислушиваться. Сейчас мятежники атакуют. Должны! В обход идти долго, там - стены. Прямой путь - самый верный, к тому же они не знают о самострелах. Бить еще рано, лучше подпустить поближе - тогда «капли» пробьют насквозь даже сполотский доспех.
        …Внезапно ему показалось, что дворец стал меньше, сузилась площадь, исчезли высокие дома по краям. И вот уже перед ним не Кеев Детинец, а Моцная площадь Коростеня. Мятежники - дети Матери Болот - идут в атаку, а он стоит рядом с Рыжим Волчонком…
        Но наваждение тут же сгинуло. Перед ним не волотичи! Не сиверы, не харпы и не улебы. Это сполоты! Враги, веками душившие его народ. Он - не изменник. Он - мститель!
        Толпа надвигалась медленно, грозно, неотвратимо. Площадь была велика, и людей собралось не меньше пяти тысяч. Почти все - крепкие мужчины, многие с оружием, некоторые - в полном доспехе. Шедшие первыми несли большие ростовые щиты. Навко понял, что мятеж не возник сам собою - такие щиты надо изготавливать не один день. Люди шли молча, угрюмо, но внезапно над площадью пронесся крик:
        - Смерть Уладу!
        - Смерть! Смерть самозванцу! - откликнулись сотни голосов.
        Навко заметил, как побелело лицо Волчонка. Увидел и другое - рядом с ними никого нет. Даже Прожад куда-то исчез. Конечно, стоять здесь страшно. Толпа снесет все, тонкая линия кметов не казалась серьезным препятствием. И все-таки Навко усмехнулся: герои! Бросили своего Кея!
        Внезапно из полуоткрытых ворот выскочил кто-то в коротком военном плаще и бегом бросился к Уладу.
        - Светлый!
        Навко узнал Милену, хотел сказать, чтобы девушка немедленно уходила, но площадь вновь огласилась криком:
        - Кей Войчемир! Кей Войчемир! Смерть Уладу! Девушка отшатнулась, но сдержалась и взяла Кея за руку. Улад стоял, весь белый, и Навко внезапно почувствовал что-то, похожее на уважение. Волчонку страшно, но он остался здесь. Сварг - Рыжий Волк - и тот бежал!
        Толпа была уже близко. Откуда-то появился Лапак, дыхнул перегаром, зашептав, что пора, пора, пора… Навко покачал головой, напряженно всматриваясь в толпу врагов. Их было много - очень много, первые ряды сверкали сталью, краснели высокие щиты с серебряными умбонами… И вдруг взгляд зацепился за что-то странное. Черный полушубок! Нет, черный плащ! Кто-то в черном плаще шел в первом ряду - высокий, худой…
        Навко вспомнил зимовник, дом, вросший в землю… Ямас! Он всмотрелся, но тут же понял - не он. Брат Кобника ниже ростом, старше. Но все равно - черный плащ! Сполоты не носят черное, не носят его волотичи, улебы… Рахман! Значит, Ямас говорил правду. Рожденные Дважды действительно решили свести счеты с Кеями. Этот, наверное, здесь самый главный.
        - Пенко сюда!
        Лапак вначале не понял, затем закивал и куда-то исчез. О чем-то спросил Улад, но Навко отмахнулся. Он прав, в безумии толпы есть свой смысл. Наверное, у этого, в черном плаще, имеется своя веревочка, завязанная узелком. Или рахманам это не нужно, достаточно захотеть - и люди пойдут за ними даже в огонь?..
        Из толпы полетели камни, свистнула в воздухе первая стрела, но атаки еще не было. Навко заметил, как человек в черном выступил вперед и поднял руку. Наверное, он думает, что обойдется без боя. Кметы Навко - тоже люди. Они не сполоты, им незачем радеть за неведомого Кея Войчемира, но их можно напугать, ослепить, скрутить болью…
        - Тута я!..
        Пенко стоял рядом, левый ус закушен, правый - закинут за ухо. Глаза зло поблескивали:
        - Которого, господин Ивор?
        Парень оказался догадлив. Навко кивнул:
        - Первый ряд, в центре. Черный плащ.
        - Атож!
        Пенко смерил расстояние, щелкнул планкой прицела, стал на колено…
        Навко закусил губу. Скорее! Первый ряд его кметов начал странно переглядываться, кто-то уже шагнул назад…
        - Бона!
        В шуме щелчок гочтака прозвучал почти незаметно. Вначале показлось, что все идет по-прежнему. Толпа напирает, над площадью стоит крик…
        - Пенко! Ты…
        - Атож! - в голосе усача звучала неприкрытая обида.
        Навко вновь всмотрелся и обегченно вздохнул. Черный плащ исчез. Там, где он только что был, суетились люди, кто-то вопил во все горло, размахивал руками. А главное - строй кметов снова выровнялся. Отступившие вернулись на места, гочтаки стояли там, где и должно - у правой ноги.
        Навко усмехнулся, кивнул Лапаку:
        - Давай!
        И тут толпа колыхнулась вперед. Крик ударил с новой силой:
        - Смерть! Смерть Уладу! Кей Войчемир! Кей Войчемир!
        Но первый ряд уже поднимал самострелы. Движения были точными, выверенными
        - месяцы учения прошли не зря. Впрочем, мишени рядом. Навко знал, что с сотни шагов из гочатка промахнуться невозможно.
        Первый залп он пропустил. Навко лишь заметил, как колыхнулись красные щиты, как кто-то упал, над ним тут же сомкнулась толпа… Но кметы выстрелили снова, затем опять. Били одиночными, прицельно, стараясь, чтоб ни одна «капля» не прошла мимо.
        Толпа еще ничего не поняла. Несколько щитов исчезло, но упавших заменяли другие, и мятежники подходили все ближе, ближе…
        - Ив-вор! Ив-вор!
        Навко почувствовал, как его трясут за плечо. Не оглядываясь, он сбросил руку Улада и стал искать глазами Лапака. Почему так редко стреляют? Надо бить сразу всеми пятью «каплями», промахнуться невозможно!
        Кметы уже передавали разряженные гочтаки заднему ряду. Вновь прозвучала команда - и прямо в лица мятежникам ударил залп. Навко облегченно вздохнул - били очередями. Наконец-то!
        Рядом охнула Милена. Над толпою стоял крик, но теперь это был крик боли и отчаяния. Люди скользили по заливавшей брусчатку крови, падали десятками, а «капли» градом били в толпу, и каждая находила жертву. Навко затаил дыхание. Страха не было - в душе кипел азарт. Вот вам! Молодец Кобник, не зря копался в костях Кея Порея! И Вогач молодец, и эти парни, которые скоро наденут восьмиконечный знак коловрата. Все вместе они наконец-то поставили на место надменных сполотов! Пусть эти волки узнают, что такое страх!
        Толпа уже отступала - все так же медленно, шаг за шагом, освобождая заваленную неподвижными и еще шевелящимися телами площадь. Навко жадно всмотрелся. Сколько всего трупов? Три сотни? Четыре? Больше, больше!
        - Останови! Останови их!
        Милена повисла на его руке, но Навко лишь отодвинулся. Остановить? Зачем? Все только начинается! Он поглядел на Улада, но застывшие глаза Кея не выражали ничего. Кажется, он еще не понял. Не страшно, поймет! Навко подозвал одного из кметов и отдал приказ наступать.
        Бой в городе шел до вечера, но Навко почти сразу же отозвал своих бойцов. Осмелевшие воины Прожада - его бывшие воины - вполне годились для завершения резни. Навко вернулся в вежу и приказал докладывать каждые полчаса. Впрочем, неожиданностей не предвиделось.
        Здесь, в веже, его и нашел Улад. Бледное лицо Кея наконец порозовело, глаза засветились огнем - Волчонок ожил. Навко мельком подумал, что сейчас, когда весь город в его руках, он может прикончить этого мальчишку. Даже не прикончить - повесить на городской площади. Но он тотчас отогнал искушение - рано. Еще рано…
        - Я… Я х-хотел… - Улад махнул рукой и опустился в кресло. - Л-ладно.
        Кей явно желал начать разговор, но Навко не торопился помогать.
        - Т-ты ничего не сказал мне о н-новых самострелах!
        Теперь можно было удивиться.
        - Я докладывал о них, Кей! Ты разрешил!
        - Н-но ты не объяснил… Навко улыбнулся:
        - Я хотел оставить их для огров! Глаза Улада блеснули, и Навко понял - клюнуло!
        - Д-да! В-верно! Огры наступают т-тремя линиями. Если отогнать первую, а по второй ударить из т-твоих самострелов… Мы же их п-погоним, Ивор!
        - Нет, - Навко мрачно усмехнулся. - Мы их перебьем! Всех!
        - Х-хорошо!..
        Стало ясно - больше упреков не будет. Более того, Улад одобрит план, который предложит Навко. И именно он, Ивор сын Ивора, поведет войско.
        - А т-ты заметил, - Улад встал и устало потер лоб. - К-как они все бежали? Все!
        - Твои дедичи? - Навко улыбнулся. - Заметил - краем глаза… Но с нами была какая-то девушка…
        О знакомстве Милены и Улада говорил весь двор, но вполголоса, и Навко вполне мог изобразить неведение. И действительно, Кей смутился.
        - Эт-то… Ты разве с ней не знаком? Милена, д-дочь Бовчерода.
        - Храбрая девица!
        Улад кивнул, явно желая закончить неприятный для него разговор, но Навко внезапно осенило. Сейчас! Вот оно!
        - Помнишь, Светлый, ты назвал меня хорошим слугой?
        - Я назвал т-тебя страшным слугой, Ивор! - глаза Волчонка сразу же стали срьезными. - Но ты прав. Ты - хороший слуга! Чего ты хочешь?
        Навко выждал мгновенье. Опасно! Очень опасно! Но ведь он неплохо изучил Волчонка. Должно получиться! Должно!
        - Я хочу, чтобы не только я, но и мои дети служили Кеям…
        - Н-но… У тебя ведь нет детей, Ивор! Или… Улад глядел удивленно, не понимая. Иавко развел руками:
        - Я даже не женат…
        - Ах, да!
        Улад хлопнул себя по лбу, улыбнулся:
        - Извини, Ивор! Т-такой трудный день… Ну к-конечно!
        - Все мы смертны, Светлый. И я. И ты. Твоим детям останется Ория. А что останется моим? Я - дедич, но мои земли на родине захвачены бунтовщиками. В Валине у меня не так много…
        - Б-будет больше! - Улад улыбнулся, и Навко понял, что Волчонок рад рассчитаться с ним так легко. Нет, не выйдет!
        - Ты можешь подарить мне половину улебской земли. Светлый. Это в твоей власти. Но я все равно останусь для улебов чужаком. Человек силен своим родом. Без него он - изгой…
        - П-понял! - перебил Улад. - Ты прав! Твоя невеста должна быть знатного рода. Тогда т-ты станешь своим.
        Навко улыбнулся.
        - Н-но… Надо подумать. Пора!
        - А эта девушка, Светлый? Милена? Она дочь Бовчерода, а он - великий дедич.
        Удар попал в цель. Краска залила лицо Кея, он открыл рот, но слов явно не нашлось.
        - Я понимаю: Бовчерод - первый в земле улебов. Но ты сделал меня савматским тысяцким…
        - Т-ты… Ты знаком… 3-знаком с нею?
        - Нет, конечно, - Навко вновь улыбнулся - легко, беззаботно. - Да и зачем? У нас есть обычай, что о свадьбе договариваются родичи. Разве у сполотов иначе?
        Улад шумно перевел дыхание. Навко отвернулся, чтобы не выдать себя. Сейчас этот мальчишка будет искать выход…
        - И т-тебе все равно… Все равно, к-кто будет…
        - То есть как все равно? - теперь можно удивиться, даже слегка обидеться. - Светлый! Я дедич! Мой предок, Ивор Старый - седьмой сын Кея Таргатая!
        Про Кея Таргатая Навко услыхал случайно - на одном из пиров, где его хозяин, выпив лишку, расхвастался перед гостями. Странное имя зацепилось в памяти.
        - Из-звини! Я не о том… - похоже, Волчонок слегка испугался, - Если… Нет, не если! Я п-пода-рю тебе Дубень! Тамошний д-дедич умер, я имею право…
        Навко не поверил своим ушам. Дубень - второй город в земле улебов! Немногим меньше Валина, но, говорят, - еще богаче. Дубенский дедич - следующий после Бовчерода!
        - У этого дедича осталась дочка?
        - Н-нет… - лицо Улада вновь стало краснеть. - Т-ты получишь Дубень по моей воле. Но т-ты должен… Должен жениться на… На ком скажу!
        Сердце дрогнуло, но тут же пришло странное, непонятное спокойствие. Вот и все! Ради этого он пришел в Валин. Ради этого погиб Баюр, погибли те, в Калачке, погибла Падалка. И люди на площади - они тоже убиты ради этого. ; - Она д-дочь д-дедича. М-может, не такого знатного рода, как твой, Ивор, но… Это… Это Алана, моя подруга! Т-ты ее п-помнишь…
        Улад врал неумело, и Навко почувствовал омерзение. Этот мерзавец изнасиловал его невесту, держал ее, как рабыню, как холопку - а теперь врет, что Алана - знатного рода! Конечно, мальчишка не хочет шума. С глаз долой надоевшую наложницу!
        - Он-на… Она тебе понравится! Я п-пони-маю, что ты думаешь, но она - не холопка. Она - п-пленная…
        Вспомнил! Навко глядел в темное пустое окно, боясь оглянуться. Неужели все? Он заберет Алану, уедет в далекий Дубень…
        Похоже, его молчание начало беспокоить Улада. Он заспешил:
        - Никто не уп-прекнет т-тебя! А мне ты ок-ка-жешь… Я б-буду т-тебе… Я п-прошу!
        - Когда я смогу с ней увидеться?
        Похоже, он все-таки не сдержался, не уследил за голосом. Улад отступил на шаг, удивленно открыл рот:
        - А з-зачем?
        Но тут же, сообразив, заулыбался - радостно, облегченно:
        - К-когда хочешь, Ивор! Я распоряжусь! Т-толь-ко пусть в Савмате…
        - Конечно, Кей, - Навко улыбнулся в ответ. - Я ведь теперь тысяцкий! Ты объявишь о том, что она из рода потомственных дедичей?
        - Д-да…
        Как только об этом будет сказано привселюдно, ложь перестанет быть ложью. Слово Светлого сделает дочь кузнеца знатной женщиной.
        - А свадьбу… - начал было Улад, но Навко тут же перебил:
        - К чему спешить, Светлый! Впереди - поход. Вернемся, тогда уж…
        Он сам поразился собственным словам, но понял - сказано от чистого сердца. Нет, не от чистого! На сердце было тяжело и мрачно, словно он вновь потерял любимую…
        Говорить больше не было сил, но Улада так и тянуло на расспросы: о новых самострелах, о тысяче, которая стоит в Грайвороне, о плане похода на огров. Пришлось отвечать, показывать гочтак и даже объяснять Кею, что такое «боевое направление». Наконец Волчонок, очень довольный разговором, попрощался, повторив, что Ивор может навещать свою невесту в любое время. Навко нашел в себе силы поблагодарить, улыбнуться и проводить Улада до дверей. После этого едва хватило сил дойти до кресла. Навко закрыл глаза и несколько минут сидел неподвижно. Он чувствовал: что-то не так. Что-то он сделал неправильно!
        - Что-то не так, Ивор?
        Чужой голос прозвучал так неожиданно, но в то же время столь согласно его мыслям, что Навко, не задумываясь, ответил:
        - Я не должен… Не должен был ее покупать!
        И только потом испугался. Страх заставил сжаться, не давая даже открыть глаза. Комната пуста, верная стража у дверей, в окна залетит только птица…
        - Я присяду.
        Навко, не открывая глаз, кивнул. Страх не прошел, но стал ясным, осмысленным. Он должен был догадаться!
        - Это ты, Ямас? Или только твоя тень, как тогда?
        Короткий смешок:
        - Открой глаза - увидишь.
        Рахман сидел в кресле, черный капюшон закрывал лицо, худые руки с длинными узловатыми пальцами лежали на крышке стола. Навко глубоко вздохнул
        - ничего не кончилось…
        - Решил не беспокоить твоих кметов, Ивор. Извини, невольно пришлось подслушать… Так чем ты огорчен? Речь ведь шла о твоей девушке?
        Отвечать не хотелось, Навко только пожал плечами. Что может понять этот рахман? Он и сам в последнее время перестал себя понимать…
        - Мне следовало зайти раньше, - рахман с интересом осмотрелся, притронулся к самострелу, лежавшему на краю стола, покачал головой:
        - Не знал… Надо было предупредить тебя, Ивор. Погибли люди - много людей.
        Навко не ответил. Похоже, рахман уверен, что он, бывший повстанческий сотник, на стороне Рожденных Дважды. Разубеждать Ямаса не стоило.
        - Если бы не эта штука… Гочтак, кажется? Все обошлось бы без крови.
        - Улада бы прогнали, затем прогнали Войчемира… - Навко невесело усмехнулся. - А что потом, рахман?
        - Потом… - белые руки сцепились узлом, черный капюшон качнулся. - Потом стране пришлось бы пережить несколько трудных лет. Но в конце концов все бы устроилось. Мы восстановили бы строй, завещанный нам Небом.
        - Вы - это рахманы?
        Навко спрашивал без особого любопытства. Куда больше, чем заветы богов, его сейчас интересовала одна вещь, лежавшая на столе рядом с гочтаком. Об этой вещи он совсем забыл…
        - Мы - это рахманы. Не все, к сожалению. Патар до сих пор не хочет выступать против Кеев. Но за мной идут многие. Возможно, скоро я стану новым Патаром. Навко кивнул:
        - Значит, это ты все задумал? Мятеж у волотичей, войну Кеев? И без тебя ничего бы не было?
        - Почему? - рахман явно удивился. - Было бы. Не так и не сейчас, но все равно было бы. Может, лет через двадцать. Может, через сто…
        Навко вновь кивнул. Итак, без Ямаса все кончится. Неведомый Патар обуздает заговорщиков. А что будет через век, не так важно…
        - Ты многого еще не знаешь, Ивор! Ты, как и все вы, привык к безумию, которое много веков назад охватило нашу землю. Представь, что будет, если взбунтуется человеческое тело. Ноги захотят стать головой, кишки - глазами… Кеи перемешали всех - и все.
        - А должно быть? - поддакнул Навко, прикидывая, как лучше поступить. Протянуть незаметно руку? Нет, заметит! Да и можно ли верить бродяге-Лантаху?
        - Каждый должен заниматься своим делом, Ивор! Рахманы - общаться с богами и править страной, воины - защищать ее, холопы - служить. Ты - дедич, Ивор! Представь, какой-нибудь холоп захочет стать дедичем!
        - Да ну? - улыбнулся Навко. - И что такому холопу будет?
        - Сейчас - ничего! - глаза рахмана зло блеснули. - Но раньше с такого содрали бы кожу. Жаль, что сегодня не вышло. Ничего, теперь я смогу поговорить с Уладом. Если он не согласится уступить, мы поднимем не Савмат - всю страну. Гочтаки не помогут, Ивор! Думаю, Улад поделится властью, и сегодняшняя кровь станет последней.
        - И правильно!
        Навко наконец решился. Теперь главное - не глядеть рахману в лицо. Взгляд может выдать.
        - Рад, что ты со мной согласен. Мы наведем порядок в Ории. Может, это отдалит ее гибель.
        Когда-то боги обрекли на смерть Великую Землю Заката - там тоже нарушили их волю. А Первые - ты, может, слыхал о них - сами погубили себя…
        - А ты смелый человек, рахман! - Навко вновь улыбнулся и встал. - Не боишься ходить один, среди врагов? Или ты бессмертен?
        Снова смех:
        - Конечно, нет! Иногда бывает страшно, но я думаю о великой цели… К тому же рахмана не так легко убить…
        - А если заговорить… копье или меч? Рука уже лежала на гочтаке. Сейчас надо сдвинуться влево, и ладонь сама сползет на костяную рукоять…
        Ямас покачал головой:
        - Ты наслушался сказок, Ивор! Такое может сделать только рахман - или кто-то из его семьи, посвященный в тайну.
        - Посмотрим.
        - Что? - в голосе не было беспокойства или страха - только удивление. Навко пожал плечами и резко повернулся. В руке был нож - тот самый, с налетом ржавчины. Нож, заговоренный Кобником.
        Удар был точен - прямо в сердце. Руку пронзила боль, в глаза плеснуло синим огнем, а уши заложило, словно в комнате стоял дикий крик. Но ничто не нарушило тишину - даже хрип. Ямас покачнулся и начал медленно валиться набок…
        Несколько минут Навко ждал, боясь сдвинуться с места. Но ничего не случилось. Вернее, случилось то, что и должно - рахман был мертв. Мертв, как и все остальные - Баюр, Падалка, люди в Калачке, толпа на площади. И Навко подумал, что Кобник все-таки неплохой чаклун.
        Наконец Навко решился и осторожно подошел к трупу. Глаза Ямаса были широко открыты и не выражали ничего - ни страха, ни удивления. Кровь, заливавшая пробитую грудь, начала каплями падать на пол. Вынуть нож было трудно, но он все-таки сделал это, тщательно протер лезвие и вновь подумал, что его следует отполировать. Жалко, если ржавчина пойдет дальше…
        К Алане он смог выбраться только через неделю. Слишком много скопилось дел, и Навко невольно радовался тому, что встреча откладывается. Быть тысяцким оказалось не так просто. Он плохо знал город, а савматские дедичи и Кеевы мужи не спешили помогать заброде-волотичу. Но кое-кого все же удалось найти, и через два дня в Кей-городе стало тихо, как в могиле. На площадях висели трупы мятежников, которые Навко запретил хоронить, а стража искала всех, кто носит черные плащи. Удалось отыскать четверых. Трое были убиты на месте, но одному посчастливилось бежать.
        В мятеже оказалось замешано немало торговцев и даже людей знатных. С согласия Улада Навко взял всех под стражу, а имущество отписал в Кееву скарбницу. Себе не стал брать даже ломаной гривны - ни к чему. Серебра и так хватало, а деньги понадобятся для будущей войны.
        План похода, предложенный Кошиком, был одобрен, и Навко начал собирать войска. Улад был уверен, что под красный стяг с золотым Кеевым Орлом удастся поставить не менее пяти тясяч кме-тов, но Навко надеялся больше на своих бойцов. Знаки с восьмилучевым солнцем были розданы, и в народе кметов из Иворовой тысячи уже стали называть «коловратами». Навко торопил Вогача и его помощников - все воины уже получили гочтаки, но нужно было еще несколько сотен самострелов - для обучения новых бойцов. Тысяча должна разрастись до двух, а позже - и до трех. А с трехтысячным войском можно поддерживать порядок не только в Савмате, но и во всей Ории. Одновременно Навко укреплял Грайворон. Вежа в Савматском Детинце ненадежна, зато в новой крепости можно отсидеться в случае любой беды.
        День шел за днем, а Навко все откладывал поездку. Наконец, когда дела пошли на лад, а Кей уже несколько раз удивленно спрашивал, отчего он не желает повидаться с невестой, Навко решился. В конце концов, он сделал, что мог. И если сделал не так - Алана простит…
        Стража у ворот небольшого деревянного терема поглядела на него с интересом, а старший кмет, отведя в сторону, шепнул, что «хозяйка» в последние дни совсем не выходит, даже окна закрыла, хотя раньше все время жаловалась, что в тесных покоях душно. Навко кивнул и начал медленно подниматься по скрипящим деревянным ступенькам. Лестница была длинной, как часто строили у .сполотов, и покои Аланы находились на самом верху.
        Улад, узнав, что его тысяцкий наконец-то собрался к суженой, посоветовал справить новый наряд и захватить подарок - так принято. При этом Волчонок суетился, словно опытная сваха, и Навко вновь еле сдержался. Он вдруг понял, что никуда не уедет из Савмата, пока Улад жив. Он обещал Кею, что их расплата впереди, и сдержит слово.
        Подарка он брать не стал, надел старый плащ, в котором и пришел в Валин, хотя на дворе было неожиданно холодно. Пусть Алана увидит его таким, какой он есть, - настоящим…
        Дверь, украшенная резным орнаментом, была приоткрыта. Навко постучал, долго ждал ответа, но внутри было тихо. Он ждал, с каждым мгновением чувствуя все сильнее непонятный страх. Мелькнула даже мысль бросить все и уехать - отсюда, из Савмата, их проклятой сполотской земли. Вернуться домой, вновь надеть кольчугу, встать в строй товарищей - и все забыть…
        Наконец он решился. Дверь заскрипела, скрип ударил по ушам, и Навко невольно поморщился. Внутри было темно - окна закрывали тяжелые ставни. На дворе стоял ясный солнечный день, но в горнице горел небольшой светильник.
        Алана стояла у окна, но смотрела не на закрытые ставни, а куда-то в сторону. На девушке было темное платье, в полутьме казавшееся черным. Волосы, не прикрытые платком, рассыпались по плечам. Навко открыл рот, несколько мгновений пытался совладать с непослушным языком и, наконец, с трудом выдавил из себя:
        - Здравствуй…
        В ответ послышалось равнодушное: «Чолом!», и Навко подумал, что Алана просто его не узнала.
        - Это я! Я!
        - Я узнала тебя, тысяцкий, - Алана не спеша повернулась и еле заметно кивнула. - У тебя ко мне дело?
        Растерянность прошла. Навко понял, что ожидал именно этого - поэтому и не хотел ехать, боялся, откладывал. Алана обижена, думает, что он ее забыл.
        - Ты свободна! - он заставил себя улыбнуться и шагнул ближе. - Свободна, Алана! Понимаешь?
        Девушка не ответила, даже не повернула голову, и Навко заторопился:
        - Я не мог ничего сделать. Тебя охраняли… Думал тебя отбить, но это слишком опасно… Я понимаю, тебе пришлось долго ждать. Но ведь ты сама говорила…
        Алана молчала, затем грустно улыбнулась:
        - Зачем ты приехал в Валин, Навко? Чтобы спасти меня - или стать савматским тысяцким?
        Навко закусил губу. Она не понимает, не хочет понять!
        - Я стал савматским тысяцким, чтобы спасти тебя, Алана! Волчонок не отдал бы тебя сотнику Велги!
        - Ты опоздал, Навко! Улад отдал меня Ивору сыну Ивора. Ты знаешь такого?
        И вновь Навко еле сдержался. Почему она не хочет понять?
        - Это страшный человек, Навко! Он умеет нравиться, он умен и очень хитер. Он может обмануть любого. Даже меня… Ты знаешь, я ему поверила.
        Я думала, он… . - Прекрати! - Навко почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он вдруг понял, что сейчас ударит Алану - и испугался еще больше.
        - На меня словно затмение нашло. Говорят, этот Ивор - просто чаклун. Дал мне выпить чаклунского зелья - и я забыла обо всем. А может, я просто очень хотела поверить…
        Вспомнилась нитка - проклятая нитка с еле заметным узелком. Навко вдруг подумал, что эту нитку можно бросить в огонь - или просто разорвать…
        - Тебе врали обо мне, Алана! Все было не так!
        Помнишь, тебе рассказывали, что я пытаю людей?
        Алана покачала головой:
        - Конечно, тысяцкий Ивор никого не пытает сам! Зачем это ему? У него есть палачи. Он может приказать перебить целое село. Представляешь, Навко? Десятки людей - женщины, дети… Он может расстрелять толпу из самострелов. У него сотни убийц, которые могут сделать что угодно. Если надо, он подкупает людей, надо - убивает… Она знала! Все знала! Проклятый Улад, не мог держать язык за зубами!
        - Это были сполоты, Алана! Я не убивал - я мстил. За тебя, за наш поселок…
        Навко пожалел, что не может рассказать о Двери и Ключе. Не потому, что боялся. Просто Алана не поверит. - Это были люди, Навко! Сотни людей, ничего плохого не сделавших ни тебе, ни мне, ни ему. Наверное, я знаю не все о тысяцком Иворе. Он, говорят, мастер скрывать тайны… И еще он умеет служить. Представляешь, Навко, он выслужил у Светлого Дубень! Говорят, это очень большой город. А впридачу получил меня… Ты опоздал, Навко!
        - Мы уедем! - Навко схватил девушку за плечи, резко повернул, взглянул в глаза. - Уедем сейчас же! Домой! Я брошу все…
        Алана не сопротивлялась. В ее зеленых глазах не было страха - только усталость и боль.
        - Не надо лгать, Навко! Ты никуда не уедешь. Он хотел возразить, но внезапно понял - Алана права. Он никуда не уедет из Савмата. Еще рано. Он только начинает…
        - Но ты же хотела этого. Помнишь, мы мечтали бежать в Савмат…
        Алана молчала, и Навко понял, что уговоры бесполезны. Он может обмануть себя - но не ее. Ведь Алана, дочь кузнеца, слишком хорошо знала холопа Навко
        - навьего подкидыша. Знала - и очень любила…
        - Ты… Ты моя невеста!
        Алана вздохнула и вновь грустно улыбнулась:
        - Нет, Навко. Я была твоей невестой - очень давно, в Буселе. Мы встречались по ночам, я убегала из дому и очень боялась, что узнает отец. Нет, не боялась - просто не хотела, чтобы он пошел к Ивору, и тот услал тебя куда-нибудь на лесную заимку. Мне казалось, что я не смогу прожить без тебя и дня… А теперь я невеста тысяцкого Ивора. Он, конечно, увезет меня подальше, ведь в Савмате все знают, что я - наложница Улада. Ивор будет меня стыдиться. Но Дубень - богатый город, а Светлый не забудет услуги…
        Его словно ударили по лицу. В висках застучала кровь, в горле пересохло. Краешком сознания Навко понимал, что надо уйти, чтобы вернуться потом, попытаться поговорить снова… Но гнев уже овладел им, заставляя забыть обо всем. Рука скользнула к поясу, где висел нож - тот, которым он убил Ямаса, вычищенный, заново отполированный и наточенный.
        - Убей! - зеленые глаза смотрели спокойно, без страха. - Убей меня, Навко! Это будет честно. Рука дрогнула. Навко отшатнулся, без сил опустился на скамью.
        - Знаешь, когда меня привели к Уладу, я хотела вцепиться ему в лицо, ударить - и умереть. Но я решила вытерпеть все - из-за тебя. Теперь мне нечего больше ждать.
        Навко молчал, понимая, что любое слово только довершит беду. Почему она ему не верит? Ведь ему верили все - Кобник, Улад - даже Ямас! И вдруг он понял - верили, потому что он лгал. Лгал умело и хладнокровно. Сейчас он попытался сказать правду.
        - А Велге ты поверишь?
        - Что?!
        Навко вздохнул:
        - Правительнице Велге. Мы поедем к ней, и она подтвердит, что я здесь по ее приказу. Я говорил тебе - все, что я делаю, - делаю на благо нашей земли!
        Алана не ответила, но Навко вдруг понял, что девушка вновь готова слушать.
        - Да, ты не все обо мне знаешь. Но так надо… Ты ведь слыхала, как убили Сварга? Рыжего Волка - того, кто принес нам столько бед? Его убил я, Алана!
        Девушка молчала, но было ясно - слова не пропали даром.
        - Это война, Алана! Я-на войне. Благодаря мне Велга знает все. Я помогаю доставать оружие, коней… Поэтому я тысяцкий. Поэтому я не мог выручить тебя раньше.
        Навко встал, устало потер лицо, улыбнулся:
        - Не верь мне - пока. Просто запомни мои слова. Ты права, я не могу уехать. Но не потому, что мне нужен город Дубень. Так приказала Велга.
        - Навко… Разве Велга могла приказать такое? Алана встала, нерешительно шагнула вперед, но он покачал головой:
        - Нет. Пока - не верь. Просто вспомни мои слова, когда узнаешь, что Рыжий Волчонок…
        Договаривать Навко не стал. Алана запомнит, а потом, когда он вернется…
        - Прощай.
        Он вышел, не оглядываясь, и осторожно прикрыл за собой скрипящую дверь. Лоб был мокрым, в висках словно били невидимые молоточки, но, странное дело, Навко почувствовал, что доволен разговором. Теперь Алана начнет сомневаться, потом решит, что зря его обидела… И ведь он не солгал ей! Это не ложь, просто правда бывает разной…
        Вернувшись в Савмат, он заперся в веже, приказав никого не пускать - даже Улада. Хотелось отдохнуть, спокойно подумать об Алане, о том, как они уедут в неведомый Дубень - не сейчас, но уедут… Но думалось почему-то совсем о другом. Скоро поход, надо успеть вооружить хотя бы еще две сотни «коловратов». Пять сотен взять с собой, пять - оставить в Савмате, еще две сотни - в Грайвороне. Не удержавшись, Навко развернул мапу и начал в очередной раз разглядывать знакомые значки: леса вокруг Самвата, дороги, Денор… Вот она, Утья переправа! Вначале Навко думал, что в том месте зимуют утки, но всезнающий Кошик пояснил: имя осталось от утов, древнего народа, когда-то пришедшего с восхода. Через эту переправу переходило их войско во главе с Кеем Атли.
        За переправой начинались холмы, где, если Кошик не ошибается, они и встретятся с ограми. Тут он построит своих «коловратов» длинной цепью - в три ряда. Правда, Кошик советует поступить иначе - разделить стрелков на отряды, каждый построить четырехугольником…
        Навко начал прикидывать, в чем соль Кошикова замысла, и вдруг понял, что ему совсем не хочется уезжать из Савмата. Ни в Коростень, ни в Дубень. Кем он будет у Велги? Тысячником? Но разве у волотичей войско?! Да и Государыня Велга - не Кей Улад. А в далеком Дубене вообще нечего делать! Разве что потом, через несколько лет… А как же Алана? Разве она согласится остаться в Савмате?
        Внезапно Навко почувствовал злость. Согласится! Она - его жена, а жена должна слушаться мужа! Он сумеет убедить Алану, а если нет… Тем хуже для нее!
        Рядом послышалось осторожное покашливание. Навко резко поднял голову - сторожевой кмет с «коловратом» на груди стоял рядом, виновато глядя на хозяина. Поклонившись, он кивнул на дверь. Навко хотел рыкнуть, но потом опомнился. Воин не виноват. Если он решился потревожить тысяцкого, значит что-то стряслось. Навко вопросительно поглядел на кмета, тот вновь поклонился и прошептал на ухо…
        - Впусти! - видеть никого не хотелось, но прогонять ту, что стояла за дверью, было нельзя. Просто невозможно.
        На Милене была длинная меховая накидка с капюшоном, скрывавшим лицо. Предосторожность не лишняя - на дворе стоял день.
        - Чолом! - Навко заставил себя улыбнуться, встал и кивнул на кресло. - Что случилось?
        Девушка ответила не сразу. Садиться не стала, подошла к окну, осторожно выглянула…
        - Я… Я не должна была приходить, Ивор! Но мне некуда идти. И не к кому…
        Голос был странным - тихим, неживым. Голову закрывала накидка, и Навко подумал, что это не только дань осторожности. Дочь Бовчерода не хочет, чтобы он видел ее лицо.
        - Отец прогнал меня… Даже хуже - послал меня к нему… К Уладу. Понимаешь?
        Да, что-то стряслось. Милена никогда не была такой…
        - Ты, конечно, ничем не поможешь, Ивор. Но мне очень плохо…
        Девушка отошла от окна, опустилась на скамью, руки бессильно повисли…
        - У меня будет ребенок. От Улада… Навко чуть не ляпнул: «Поздравляю», но вовремя прикусил язык. Ребенок? Но ведь…
        - Упад сказал, что не женится на мне. Савматские дедичи против - я ведь чужачка. Ребенка он тоже не может признать - никому не нужен Кей из Валина.
        - А отец? - осторожно поинтересовался Улад, начиная понимать.
        - Отец сказал, что не пустит меня домой.
        Я опозорю весь наш род. Он думает, что Улад все же…
        Странно, Навко не чувствовал к этой девушке ненависти. Да, Милена любит Рыжего Волчонка, но ведь она не виновата! Для нее Улад - не кровавый палач, а Кей из детской сказки. Милена встала, капюшон упал на плечи:
        - Зашла попрощаться… В Савмате мне нечего делать, дома тоже… Мы были друзьями, тысяцкий Ивор!
        - Мы и сейчас друзья, - Навко подошел ближе, осторожно положил руку на плечо. - Я могу чем-нибудь помочь, Милена?
        - Нет, - на заплаканном лице мелькнула улыбка. - Во всем виновата я сама, и мне отвечать. Но ты посочувствовал мне - единственный. И мне легче. Пойду…
        - Постой! - Навко схватил ее за руку, усадил на скамью, - Куда ты?
        Милена покачала головой:
        - Я не хочу навязываться Уладу. Я - дочь великого дедича, а не селянка, переспавшая с Кеем! И я не хочу позорить отца. Смерть смоет позор, Ивор!
        Навко посмотрел ей в глаза и понял - она уже все решила.
        - Погоди…
        Что можно сделать? Навко попытался прикинуть: поговорить с Уладом? С ее отцом? Не поможет.
        - У меня есть село под Валином, Милена. Даже несколько - не помню точно. Поезжай туда…
        - И рожай ублюдка? - Милена грустно усмехнулась. - У нас таких, как я, называют «покрытками». Им мажут ворота дегтем и не пускают на священные праздники. Есть даже обычай, что каждый мужчина имеет право зайти к ней, и «покрытка» не смеет отказать. Зачем жить, Ивор?
        Навко ответил не сразу. Конечно, можно просто распрощаться - и забыть о ней. Нет, не забыть - запомнить, чтобы счет, предъявленный Рыжему Волчонку, стал полнее! Но Милены было жаль. И не просто жаль. Она - дочь Бовчерода, единственная, любимая. Наследница…
        - Мы с тобой мало знакомы, Милена. Ты знаешь, кем я был полгода назад?
        - Ты… Ты дедич из-под Коростеня? - в ее голосе звучало удивление.
        - Да, - Навко чуть не сказал правду, но вовремя опомнился. - Я сын дедича. Мой отец погиб. Все, что имела наша семья - пропало. Я приехал в Валин - и стал палатином. Ты думаешь, это было легко?
        - Наверное, нет! - ее удивление росло, и Навко невольно улыбнулся:
        - Наверное! Теперь я - тысяцкий Савмата. Я - выше любого Кеева мужа, любого дедича, даже твоего отца. Я - правая рука Светлого.
        - Все тебе завидуют, Ивор, - кивнула Милена. - Очень завидуют! Отец сам хотел стать савматским тысяцким, даже просил меня. Меня, представляешь? Наверное, только я не завидовала тебе, Ивор! Может, потому что была рядом с Уладом…
        Навко вздохнул:
        - Завидуют… Пусть завидуют, Милена! Недавно Светлый подарил мне Дубень. У меня скоро будет две тысячи кметов - самых лучших. Уже сейчас я - второй человек во всей Ории.
        - Зачем ты говоришь об этом… - начала девушка, но Навко резко махнул рукой:
        - Затем! Чтобы ты поняла - я могу очень многое. А теперь слушай: я клянусь Матерью Болот, что сумею тебе помочь. Ты не станешь «покрыткой». Тебе не придется прятаться по глухим селам. Ты не опозоришь отца.
        - Как? - глухо проговорила Милена. - Я не стану убивать ребенка, Ивор! Лучше доверю его навам - и сама стану навой…
        - Нет.
        Навий подкидыш! Когда-то его, Навко, так же доверили лесной нежити. Правда, его мать не бросила ребенка в воду. Холоп счастливее мертвеца…
        - Я поклялся, Милена. Такую клятву не нарушит ни один волотич. Подожди - два месяца, не больше. Я вернусь из похода - и все решу.
        Милена долго молчала, затем вздохнула:
        - Я верю тебе, Ивор! Не знаю почему, но верю. Я подожду два месяца, а потом поступлю, как решила. Прощай!
        Девушка коротко поклонилась, накинула капюшон и, не сказав больше ни слова, вышла. Навко долго глядел ей вслед, затем улыбнулся. Он еще не представлял, что делать, но был уверен - справится. И с этим, и со всем остальным. Его солнце еще только встает - до полудня далеко…
        Издалека войско походило на огромную змею, неторопливо ползущую к темной денорской воде.
        Великая река была совсем рядом, был виден даже противоположный берег - плоский, пустой. За ним начинались холмы, терявшиеся у горизонта.
        Навко придержал нетерпеливого коня и покосился на Улада. Тот неподвижно сидел на черном сполотском скакуне, втянув голову в плечи, словно Кея донимал холод. За Уладом пристроился Тымчак. С самого начала похода неразговорчивый парень не отходил ни на шаг от Волчонка. Страж был надежный
        - даже Навко его слегка побаивался и старался обходить стороной.
        Они уже больше часа стояли на этом холме, глядя на проходящее войско. Отсюда оно не казалось большим. Передовой конный отряд, пешие дозоры, большой полк, пять сотен «коло-вратов», несколько десятков обозных телег. Пять тысяч с лишком - не так мало, конечно. Но издалека все казалось маленьким, игрушечным. Тонкая стальная змейка, ползущая по заснеженной степи…
        - Ивор, т-ты уверен? - Улад прикрыл глаза от яркого солнца и невольно поморщился. - Лодьи…
        - Лодьи прибыли. Светлый, - Навко уже дважды доложил об этом, но Улад все равно волновался. - Начинаем переправу.
        Да, лодьи прибыли, все шло по плану, и Рыжий Волчонок волновался зря. К Денору успели первыми. Огрское войско опоздало - лазутчики сообщали, что коннице Алая, уже подходившей к Савмату, пришлось сворачивать и на всех рысях идти на полдень.
        Навко был доволен - замысел Кошика, который он постепенно начал считать своим, удался. Огры, как и Прожад, помнившие давние войны, попытались атаковать столицу, но внезапно обнаружили, что к ним в тыл вот-вот зайдет Кеево войско. Навко сумел заставить врага отступить, причем именно туда, где намеревался дать бой.
        - Ск-колько их? - Улад вновь скривился, и Навко понял, что Кей имеет в виду огров.
        - Шесть тысяч, Светлый. Может, чуть больше.
        - М-много…
        - Алай, брат Великого Хэйкана, сумел собрать большое войско. Лазутчики доложили, что с ним ушла вся молодежь - альбиры, мечтавшие омочить сабли в крови давнего врага. Поговаривали даже, что Алай мечтает не просто о грабеже и мести, но хочет захватить Савмат, чтобы править в сполотской столице. И не станет больше Ории, а будет Великая Огрия - от Харпийских гор до Итля. Более осторожные считали, что Алай не думает о таком, но победа даст ему сильную армию, а с нею - Белый Шатер. Хэйкана Шету больше не боялись. Отказавшись возглавить войско, он потерял лицо.
        - А, м-может, мы зря уничтожили Ключ? К-как думаешь, Ивор?
        Навко удивился - об этом Волчонок давно не вспоминал. Выходит, не забыл!
        - Зачем? - Навко дернул плечами. - Мы и так их разобьем, Светлый! К тому же у нас не было выбора.
        - Д-да, ты прав…
        Навко вновь покосился на Улада. Вот о чем он мечтает! Ну нет, не видать Волчонку Двери! Такой натворит дел…
        - Пора, - он кивнул в сторону Денора и ударил коня каблуком. - Переправа началась, Светлый!
        Лодьи вышли из Савмата через три дня после войска. Расчет оказался точен. Как только передовой дозор выехал на берег реки, вдали, с полночи, показались белые паруса. Без лодей обойтись было нельзя - ниже Савмата лед сходил рано, и сейчас холодная темная вода спокойно текла на полдень, к далекому морю, и только у самого берега сверкала узкая кромка тонкого льда.
        О времени похода они тоже спорили с Уладом. Спорили долго - Волчонок хотел дождаться, пока вырастет первая трава. Навко и сам начал сомневаться, но Кошик сумел убедить. Коннице придется туго, но у сполотов ее немного, зато ограм придется считать каждый день. Война не затянется, и Алая не придется ловить среди холодной весенней степи.
        У самого берега, где первые сотни уже грузились в лодьи, Улад внезапно заторопился, предложив переправляться сразу - с передовым отрядом. Навко хотел возразить, но махнул рукой. Если Волчонок желает рискнуть - пусть. Пусть Тымчак о нем беспокоится! Сам же Навко решил переправиться вместе с «коловратами», рассудив, что под защитой гочтаков будет спокойнее. Да и ни к чему командиру подставлять грудь под стрелы. Сотник - и тот не лезет вперед без оглядки.
        Когда лодья с Уладом достигла противоположного берега, Навко облегченно вздохнул. Без Рыжего Волчонка под боком сразу же стало легче. Жаль, нельзя просто выстрелить ему в спину из гочтака. Кметы идут за Кеем, без него Навко не справится.
        «Коловраты» уже подошли к берегу, и тысячник, заменивший Лапака, отдавал последние распоряжения. Лапака Навко оставил в Грайвороне. Синеносый пьяница много не навоюет, но зато не предаст. Пусть готовит новых кметов.
        Навко подъехал к одной из лодей, слез с коня и приказал заводить гнедого на борт. Пора! Внезапно его окликнули. Навко хотел отмахнуться, но тут в толпе кметов мелькнуло знакомое лицо. Барсак! Почему он здесь? Навко послал его в Коростень перед самым походом.
        - Чолом, тысяцкий! - лицо волотича было невозмутимо, но слово «тысяцкий» прозвучало, как ругательство. - Есть новости.
        Навко отвел парня в сторону, огляделся. Кажется, до них никому нет дела.
        - Говори.
        - Пришлось вернуться. У правительницы Велги есть важное поручние для сотника Навко.
        Навко нетерпеливо кивнул, но Барсак усмехнулся:
        - Для сотника Навко, а не для тысяцкого Ивора! Я должен говорить только с ним.
        Такого следовало ожидать, и Навко заранее продумал ответ:
        - Он сейчас в Савмате. И кроме того, Барсак, кто сказал, что он захочет встречаться с тобой? Он и так рискует!
        Парень, похоже, растерялся, и Навко покровительственно кивнул:
        - Я расскажу ему, когда вернемся. Не могу за него решать, но, думаю, он сам поедет в Коростень.
        Об этом он тоже думал. С Велгой следовало поговорить. Хорошо, если именно она прикажет убить Улада. Если в столице вновь начнется смута, отряды волотичей вместе с «коловратами» наведут порядок. И «сотник Навко» станет управлять сполотской землей от имени Велги. Вместе они справятся с Войчемиром…
        - У меня есть и для тебя вести, тысяцкий. Я был у Лантаха.
        Навко невольно вздрогнул. О чаклуне он забыл - заставил себя забыть. Не то, чтобы боялся мести за Ямаса. Просто Кобник стал не нужен, и лучше бы он сам забыл об Иворе.
        - Предатель просит какое-то село. Говорит, ты обещал.
        В голосе Барсака слышалось откровенное презрение. Навко еле сдержался. Парень становится опасным…
        - И еще… - Барсак усмехнулся. - Сон ему был. Кони какие-то скакали, небо горело, вода в реке кипела, земля ходила волнами. Велел предупредить.
        Навко задумался. Этот парень ненавидит Кобника. Очень хорошо…
        - Поедешь в Коростень. Но сначала - к Лантаху. Сотник Навко приказал убить изменника. Тайно - без следов.
        Глаза волотича блеснули, а Навко подумал, что это будет последняя поездка для Барсака. Парень слишком много знает. Надо будет найти другого гонца…
        Вода дышала холодом, тяжелые волны раскачивали лодью, и Навко с облегчением перевел дух, когда черный нос мягко ткнулся в песчаный берег. Кметы один за другим выскакивали из лодьи, сразу же строясь в линию. Навко одобрительно кивнул - месяцы учения не прошли даром.
        На огрском берегу была уже половина войска.
        Навко прикинул - еще час, и можно выступать дальше. Хорошо бы успеть углубиться за холмы, чтобы Алай не смог развернуть конницу…
        На крик он вначале не обратил внимания - на берегу и так было шумно. Но крик повторился - громкий, отчаянный:
        - Огры! Огры! Сперва он ощутил страх, но затем почувствовал злой азарт. Опоздали! Его стрелки уже здесь. Вокруг суетились, звучали команды, и кметы быстро строились, прикрывая переправу. «Коловраты» деловито заряжали оружие. Навко одобрительно кивнул, сел на коня и поехал искать Улада.
        Кея он нашел на невысоком холме. Кметы разворачивали Стяг, рядом уже собрались тысячники, а за спиной Волчонка неподвижно возвышался мрачный Тымчак. Улад и сам был мрачен.
        - Они… Ивор, они…
        Навко отмахнулся, бросил повод коня кмету и начал всматриваться вдаль. Вначале он ничего не заметил - сзади Денор, впереди - серые, в белых снежных пятнах, холмы. Но, наконец, он увидел всадников - немного, не более сотни.
        - Передовые, - бросил кто-то, и Навко согласно кивнул. Их заметили. Наверное, войско Алая где-то за холмами.
        Надо было спешить. Половина войска еще за Денором, значит надо выстроить остальных вдоль берега… Навко оглянулся - Денор, близкие холмы, какой-то овраг. Он много раз продумывал боевой порядок, даже рисовал его на бересте, но в действительности все выглядело совсем по-другому…
        - Господин Ивор! Господин Ивор! Кошик! Навко почувствовал невероятное облегчение. Хвала Матери Болот!
        - Говори!
        - Но…
        Близорукие глаза недоуменно мигнули, однако растерянность тут же исчезла.
        - Войска… Войска в две линии, господин Ивор! Вторая - в пятидесяти шагах от берега, первая - по гребню первых холмов. Наших… С гочтаками - четырьмя отрядами, первый у оврага…
        Рассуждать не оставалось времени. Улад ждал, и Навко, решившись, начал повторять то, что говорил Кошик. Тысячники недоуменно переглядывались, но Кей только кивал. Впрочем, Навко подозревал, что Волчонок понятия не имеет о смысле странных построений. Как и он сам.
        Войска строились большим четырехугольником, отряды «коловратов» стали на флангах. Что задумал Кошик? Ни о чем подобном они не говорили!
        И тут вновь послышался знакомый крик:
        - Огры! Огры! Слева! - Навко резко оглянулся. Слева, из-за близких холмов, мчались всадники. Их было много - сотни и сотни. В уши ударил долгий протяжный клич:
        - Кху-у! Ху-у-у-у!
        Огры мчались к реке, пытаясь отрезать сполотов от переправы. Вот что задумал Алай! Огры не опоздали, они пришли раньше, спрятав конницу за близкими холмами. И теперь, когда половина войска оказалась на левом берегу…
        Новый крик. На этот раз конница мчалась справа. Все верно - удар с флангов. В серой гуще всадников, среди сотен высоких шапок, Навко заметил высокое древко с девятью белыми конскими хвостами. Алай лично вел альбиров в атаку. Еще немного - и огры будут у переправы, разрезав Кеево войско надвое. Навко невольно покачал головой. Как быстро! Еще бы полчаса, и все кончилось
        - конница, взяв сполотов в кольцо, перебила бы всех. Так бы и случилось - если б не Кошик. Не Кошик - и не четыре сотни «коловратов», стоявших на флангах. - Кху-у! Ху-у-у-у!
        Приказы отдавать было поздно, но сотники сами знали, что делать. Кметы в сверкающих кольчугах неторопливо подняли гочтаки. Резкая команда - и самострелы уже у плеча. Залп! Тысячи тяжелых «капель» ударили в упор, прямо по хрипящим конским мордам.
        Над полем стоял крик и отчаянное конское ржание. Лошади падали, всадники перекатывались через конские гривы, застывая на мокром, затоптанном копытами снегу. А «коловраты» продолжали стрелять - не спеша, целясь тщательно, чтобы ни один выстрел не пропал даром.
        Как завороженный, Навко смотрел на поле битвы. Страх все еще не отпускал, но в душе начало просыпаться торжество. Все-таки получилось! Веками сполоты не могли разбить огров в чистом поле. И только он, Навко-подкидыш, сумел сделать это! Конечно, план придумал Кошик, гочтак добыл бродяга-Кобник, но всех их нашел он, Навко!
        Кто-то дергал его за плечо, и Навко с трудом очнулся. Улад! Лицо с нелепыми усиками улыбалось:
        - Он-ни… Они б-бегут!
        - Еще нет, - как можно равнодушнее бросил Навко и, усмехнувшись, добавил:
        - Скоро побегут. Светлый! Закончим переправу - будем гнать!
        Конница Алая все еще пыталась атаковать, но гочтаки били без промаха. Перед их ровным строем росли груды тел - людских и конских. Огрские стрелы отскакивали от прочных кольчуг, а кметы, стоявшие в задних рядах, бесперебойно заряжали новые самострелы, передавая их вперед.
        Навко поглядел на переправу. Лодьи приставали к берегу, из них выбегали кметы, быстро разбирались по десяткам и сотням. Вот начали выводить лошадей… Навко усмехнулся: все шло, как надо.
        Он еще раз взглянул на реку - и вдруг заметил нечто странное. Правый берег словно окутался легким туманом. Навко всмотрелся - дымка поднималась над рекой, более густая по стремнине, редкая у берегов… Навко удивился и, на миг забыв о тысячах людей, сцепившихся в смертельной схватке, огляделся. Все казалось прежним - река, холмы, грязно-белые пятна тающего снега, но что-то переменилось и здесь. Очертания стали размытыми, неясными, воздух словно струился над невидимым огнем. И вдруг, в самой вышине, блеснула маленькая искра…
        - Кошик…
        Парень удивленно оглянулся. Навко, стараясь, чтобы никто не заметил, указал на небо, где рядом с первой искрой уже зажглась другая.
        Кошик, не понимая, поглядел вверх, долго молчал, затем тихо охнул:
        - Змеи… Господин Ивор, Змеи! Огненные Змеи…
        В первый миг подумалось, что Кошик ошибся.
        О Змеях Навко, конечно, слыхал, но не очень-то верил. Огненные Змеи казались сказкой - страшной сказкой, которую рассказывают бабушки внукам долгими зимними вечерами.
        Но искры не исчезали. Их становилось все больше - десять, двадцать, пятьдесят. Их заметили. Кметы стали переглядываться, показывать на небо…
        - Река, господин Ивор! - Кошик недоуменно оглянулся и вновь охнул. - И воздух! Видите?
        - Вижу…
        Теперь это видели все. Огрская конница остановилась, «коловраты» опустили самострелы. Оба войска замерли, ожидая. И вдруг Навко вспомнил Барсака. Кобник! Чаклун предупреждал! Падают кони, небо горит огнем, вода в реке кипит…
        - Господин Ивор! Господин Ивор! - теперь в голосе Кошика слышался страх. - Мне рассказывали… Такое бывает перед тем, как боги начинают трясти землю!
        Боги? Перед глазами встало мрачное, холодное лицо Ямаса. Нет, не боги! Выходит, он все-таки не уничтожил Ключ! И этот Ключ взяли чьи-то руки… Над водой уже стоял пар, у берега слышались недоуменные голоса, кромка льда исчезла. Земля под ногами еле заметно дрогнула…
        Что-то крикнул Улад, но Навко не услышал. Огненные искры над головой дрогнули и рванулись вниз. Резкий свист - и перед глазами вспыхнуло густое оранжевое пламя. Навко рухнул на землю, закрывая руками лицо. Вокруг горел огонь, слышались отчаянные вопли, чей-то предсмертный крик, а свист становился громче, закладывая уши, разрывая череп…
        На миг пламя исчезло, и Навко решился поднять голову. Земля вокруг стала черной. Среди жирного пепла темнели скорченные остовы - людей ли, коней - понять нельзя. Возле берега горела лодьи, а у дымящейся воды отчаянно метались маленькие фигурки уцелевших. Снова свист - над самой головой, и Навко вновь вжал лицо в землю.
        Земля была горячей, она мелко подрагивала, словно от невыносимой боли. Навко понял - самое страшное еще впереди. Земля пойдет волнами… Сдвиг-Земля, проснувшаяся Смерть!
        Мысли исчезли. Остался ужас - нечеловеческий, лишающий разума. Хотелось только одного - умереть, умереть в этот же миг, чтобы не дожить до самого страшного. Наверное, это и есть кара богов. За все - за предательство, убийство, ложь. Они все виновны - он, Рыжий Волчонок, дедичи, сотники, кметы…
        На миг вернулась ясность, и Навко, не поднимая лица от земли, горько усмехнулся. При чем тут боги? Просто кто-то оказался умнее и хитрее, чем он сам. Кто-то не побоялся повернуть Ключ в Двери…
        Первый удар отбросил в сторону. Навко покатился вниз по склону, больно ударяясь о камни.
        Руки закрывали лицо, и он не видел ничего. В глазах стояло огромное желтое пятно, в горле было горько и сухо. Наконец удалось зацепиться за какой-то куст. Навко оторвал руки от лица, привстал, опираясь на локти…
        Вокруг стоял сизый густой туман, сквозь который едва можно было разглядеть почерневшее небо, все в огненных сполохах, реку, покрытую пенящимися, дымящимися бурунами, глубокие трещины, рассекавшие землю. Новый толчок - и Навко вжался в горячий пепел, пытаясь слиться с землей, исчезнуть, сгинуть…
        Но земля не держала. Она стала мягкой, словно топь, в которой утонул труп Баюра, - прогибалась под локтями, рассыпалась в прах, превращалась в едкую пыль. Понимая, что спасения нет, Навко в отчаянии встал, чтобы встретить Смерть лицом к лицу. В глаза ударило жарким ветром. И тут он увидел - у самого горизонта земля взгорбилась, встала дыбом. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, гигантский вал взбесившейся тверди катился на обреченный берег. Небо рассекла молния - темно-желтая, цвета старого золота. Воздух сгустился, застревая в горле, не давая дышать. Почва под ногами кипела, бурлила водоворотами, а смерть была уже совсем рядом, совсем близко. Навко закричал, не слыша собственного крика, рухнул на колени, и тут земля обрушилась на него…
        - Господин Ивор! Господин Ивор! Сознание возвращалось медленно. Сначала пришла боль. Это почему-то было приятно - может, оттого, что тело вновь жило, билось сердце - неровно, урывками. Вместе с болью вернулся страх, но тут же исчез. Все, что могло случиться, - уже случилось.
        - Господин Ивор!
        В голосе было отчаяние, и это чужое отчаяние заставило окончательно прийти в себя. Глаза не открывались, но губами можно было шевелить.
        - Я… Я жив.
        - Господин Ивор! Тысяцкий жив! Жив! Он узнал голос Кошика и почему-то не удивился. Наверное парень, начитавшийся румских фолий, каким-то чудом предусмотрел даже такое - и выжил.
        Возле губ оказалась чаша с водой. Навко отхлебнул - вода была горячей и горькой. Наконец он открыл глаза.
        Кошика он узнал не сразу. На его лице была кровь - густая, запекшаяся, она покрывала лоб, щеки, даже губы.
        - Ты… ранен?
        - Пусть господин Ивор не волнуется! Это царапины, просто царапины… Господин Ивор может встать?
        Кто-то подошел, помог подняться. Навко долго выплевывал набившуюся в рот землю. Кажется, сломался зуб - передний, и это почему-то особенно расстроило. Наконец он окончательно пришел в себя и огляделся.
        Холмы исчезли. До самого горизонта простиралась голая равнина, покрытая странной рябью, словно каменные волны на мгновенье застыли, готовые вновь ринуться на беззащитных людей. Изменился берег - он стал обрывистым, крутым, и на самом гребне обрыва повисла чудом уцелевшая лодья. Всюду были трещины - неровные, извилистые. Вначале он не заметил погибших, но вот взгляд скользнул по чему-то странному. Голова - человеческая голова с открытым в предсмертной муке ртом, торчала прямо из земли. Рядом выглядывала рука с растопыренными пальцами. Навко поспешил отвернуться…
        - Господин Ивор! Господин Ивор! Я собрал тех, кто уцелел… Двадцать три человека - наши и огры. Мы заключили перемирие…
        Внезапно Навко захохотал. Перемирие! Вот и вся война! Двадцать три человека - с Кошиком во главе.
        - Я… Может, я не имел права… - парень явно растерялся. - Но господин Ивор назначил меня сотником, я остался старшим… Мы долго искали господина Ивора. Господина Ивора завалило землей…
        Навко оборвал нелепый смех и вновь оглянулся. Люди стояли вокруг - страшные, окровавленные. Трудно было даже понять, кто огрин, кто сполот. Странно, но многие все еще держали оружие. Все смотрели на него, и Навко опомнился:
        - Спасибо! - он обнял Кошика, улыбнулся разбитым ртом. - Где… Где Кей? Кошик вздохнул:
        - Если господин Ивор пройдет со мной… Лицо Улада было спокойным, недвижные глаза смотрели сурово, словно мертвый Кей упрекал его, выжившего. Странно, в этот миг Навко не испытал ни радости, не удовлетворения. Он хотел смерти Волчонку, мечтал вонзить нож в его спину - но сейчас чувствовал лишь горечь. Может, потому, что вместе с Уладом погибли и его надежды. Солнцу тысяцкого Ивора так и не суждено подняться к полудню… А может, смерть примирила его с этим молодым красивым парнем, который, сам того не желая, стал его смертным врагом.
        Рядом лежало то, что осталось от тела Тымчака. В остекленевших глазах было изумление, словно верный пес Улада готов был произнести свое: «Чекай-чекай».
        Кошик скороговоркой рассказывал о том, что удалось поймать два десятка коней, что на берегу остались две лодьи, и можно хоть сейчас переправляться… Навко не слушал. Жизнь возвращалась, и надо жить дальше. Дальше…
        В Савмат возвращаться нельзя. Ему, чужаку, не простят поражения, не простят смерти Улада. Семи сотен воинов не хватит, чтобы удержать столицу, если Войчемир подойдет к Савмату. Значит, надо заехать к Алане, забрать ее - и в Коростень. Может, и хорошо, что так все кончилось…
        Кошик удивленно глядел на него, и Навко поспешно кивнул: все правильно, действуй! Хорошо, что он пригрел парня, и очень хорошо, что Кошик выжил. Забрать его в Коростень? Зачем? Кошик - улеб, ему нечего делать у волотичей…
        И вдруг Навко понял: ему тоже незачем бежать к Велге. Да, Савмат не удержать, и Кей Войчемир скоро войдет в столицу. И встретить его должен он, тысяцкий Савмата! Он, Ивор сын Ивора, поднесет новому Светлому ключи от Детинца! Но вначале, первым делом, следует выпустить Кледу, она будет править до возвращения брата. Как удачно, что он не ссорился с Кейной!
        Усталость исчезла, пропала боль, и Навко улыбнулся, глядя на проступавшее из-за низких туч неяркое весеннее солнце. Мать Болот милостива к своему сыну! Она не просто спасла его, она подарила то, о чем не приходилось и мечтать!
        Внезапно его охватило нетерпение. Хотелось немедленно сесть на коня и скакать к Савмату. Улад погиб, а с ним погибли все дедичи, все Кеевы мужи. Погиб Прожад, погиб Бовчерод. Зато жив он, Навко! Он обеспечит порядок в Ории, он встретит Войчемира и передаст ему державу! А за это…
        Нет, просить ничего нельзя! Наверное, Войчемир предложит остаться в Савмате, но Навко откажется. Он попросится в Валин! Ведь он, Ивор сын Ивора, - дедич Дубеня! Бовчерод погиб, значит теперь он - старший дедич всей земли улеб-ской! Войчемиру некого назначить наместником в Валин, а он, Навко, сумеет с помощью «коловра-тов» удержать эту землю в своих руках. Рядом Край - земля волотичей. Велга поддержит сотника Навко! Валин и Коростень вместе предъявят счет Кеям!
        Все становилось на свои места. Солнце, на миг скрывшись за тучами, вновь начало медленно ползти к зениту. Он был вторым в Савмате, теперь станет первым в Валине. Пока в Валине…
        Навко не спеша подошел к обрыву, спустился вниз и долго умывался теплой денорской водой. Стало легко, и ему внезапно захотелось, чтобы Баюр - проклятый предатель, ставший упырем в неведомом болоте - на миг оказался рядом. Пусть попробует теперь упрекнуть его, навьего подкидыша! Навко лишь посмеется - как смеются над побежденными. Он сделал то, ради чего вонзил нож в спину сына Антомира. Он победил, Алана свободна…
        И вдруг он понял - спешить не следует. Алана свободна - и хвала Матери Болот! Он отправит ее в Коростень, к Велге. Там Алану встретят, как жену славного героя - тысячника Навко. И сам он будет приезжать туда - время от времени. А в Ва-лине… В Валине ему будет нужна не она!
        Навко покачал головой. Как же он мог забыть! Клятва, данная Милене! Он не нарушит ее - Ми-лена избежит позора, не станет «покрыткой», не бросит ребенка навам. Она выйдет замуж - за де-дича Дубеня. Она - наследница Бовчерода, его несметных богатств, его титула. Женившись на ней, Навко уже не будет чужаком. Вместе с Миле-ной они станут править Валином, а может и не только им! Правда, она ждет ребенка. Ну что ж… Улад забрал его невесту. Он отберет у него сына!
        Подбежал запыхавшийся Кошик, доложив, что одну лодью удалось спустить на воду. Можно плыть… Навко хотел вновь обнять парня, но передумал. Важно кивнув, он приказал всем, кто уцелел, подобрать оружие. Хорошо бы найти несколько гочтаков. Путь до Савмата неблизкий…
        Из-за туч выглянуло солнце - его солнце. Оно поднималось все выше, к самому полудню…
        Занавес
        - Зайча! Зайча! - Велга усмехнулась, потрепав Войчемира по отросшим за последние месяцы волосам. - Постричься тебе надо… Как хорошо, что ты приехал, братец!
        Войча смущенно кашлянул и с любопытством осмотрелся. Комната была знакомой. Он уже бывал здесь, во дворце наместника, два года назад, когда гостил у братана Сварга. Тогда тоже была весна, в воздухе стоял запах сирени, которая так хороша тут, в Коростене. Два года - а словно вечность прошла…
        - Знаешь, Зайча, сама себя не понимаю,Велга покачала головой и снова улыбнулась. - Ведь знаю, что ты Кеев кмет, что тебя прислал Светлый… И все равно - рада!
        Войчемир еще более смутился. В Коростень он приехал незваный, но его тут же узнали. Оказывается, о могучем альбире со странным именем давно уже ходили легенды. Волотичи смотрели на Войчу не как на врага, а как на героя из сказки и не отпускали до тех пор, пока он не показал, что можно сделать «звездочкой» против трех мечей. И вот - Велга. Молодая, красивая, веселая - только седая.
        - Понимаешь, правительница…
        - Что? - девушка даже привстала. - Зайча, да что с тобой? Если даже тебя прислал Кей Войчемир, совсем не обязательно звать меня так! Знаешь, уже наслушалась!
        Войче захотелось взвыть от отчаяния. Ну почему Матушка Сва так плохо подвесила его непослушный язык!
        - Я… Я сказать должен! - вздохнул он. - Не перебивай, сестренка! Ну, пожалуйста! Девушка покачала головой:
        - Только не о делах. Вечером соберем совет, и ты скажешь все, что велел тебе Войчемир… Что у тебя? Говорят, женился?
        Оказывается, Велге уже доложили. Войча обмолвился об этом случайно, еще у ворот, когда начальник стражи - тот самый знакомый сотник - принялся расспрашивать о житье-бытье.
        - Женился. Ребенок будет…
        - Ты что, не рад? - удивилась Велга, и Войча вновь вздохнул. Не спрашивала бы, сестренка, если б познакомилась со Светлой Кейной Челеди!
        - Я… Помнишь, ты рассказывала о твоей семье. Что мать твоя была замужем за одним сполотом…
        - Она была наложницей! - серые глаза блеснули гневом. - Наложницей, Зайча! Войчемир помотал головой:
        - Послушай! Я рассказал Сваргу… Кею Сваргу. А он почему-то заинтересовался, велел узнать…
        Лазутчик, посланный покойным братом, приехал в Савмат три недели назад. Войча вспомнил, каким было лицо парня, когда он докладывал о том, что удалось выведать…
        - Твою мать звали Ольна? Ольна, дочь Поснета? Из поселка Кибны?
        - Да…
        Велга внезапно побледнела, с силой провела рукой по лицу:
        - Говори, Зайча… Говори!
        - Она… Ее выкупил у торговца один знатный сполот. Но она не была холопкой, он отпустил ее на волю и женился. У него как раз жена умерла, сын остался… Твоя мать его растила…
        Велга быстро кивнула:
        - Знаю… Мать рассказывала, мне потом передали. Его звали…
        - Войчемир… Войча…
        Велга вновь кивнула, а у Войчи словно язык отнялся. Девушка смотрела на него с недоумением и тревогой, и вдруг серые глаза блеснули:
        - Зайча! Заяц ты безухий! Ты…
        Войча только моргнул. Девушка вскочила, бросилась к нему, и Войчемир почувствовал, что его трясут и даже, кажется, угощают тумаками:
        - Ты! Глупый заяц! Зачем ты мне врал! Я же сразу подумала, как только ты рассказал о мачехе! Ты мне каждую ночь снился, глупый! Я же никого в жизни братом не называла!
        Велга заплакала, отвернулась, а Войча обреченно вздохнул. Ну вот, уже и Светлым стал, а все одно - глупым зовут! А ведь и вправду - глупый!
        - Наши думали, что я в тебя влюбилась, понимаешь? А я чувствовала - нет, не то! Ну какой же ты глупый, Зайча!
        - Ну, глупый я, сестренка! - покорно согласился Войчемир. - Ну так… Да чего там!
        - Ладно! - Велга уже улыбалась, хотя на глазах еще блестели слезы. - Хорошо, что хоть сейчас ты не врешь, мой глупый сполотский братец! Ну, рассказывай!
        Войча замялся. Как сказать такое?
        - Наш отец… Ну, твой и мой…
        - Он жив? - вскинулась Велга, но тут же грустно вздохнула. - Извини, брат, забыла… Как его звали?
        - Звали… - Войчемир вновь вздохнул и кинулся как в омут:
        - Жихослав. Кей Жихослав - сын Светлого Кея Хлуда. Он и сам. был Светлым, но недолго…
        - Нет… Неправда!
        Велга медленно встала. Войча тоже вскочил, не зная, что сказать. Он всегда гордился отцом, гордился дедом, гордился всем своим родом…
        - Зайча! - голос девушки стал тихим, еле слышным. - Скажи, что это неправда. Ты пошутил - просто пошутил. Ты - не Кей Войчемир! Нет… Не может быть! Я… Я ненавижу ваш проклятый род! Ненавижу…
        - Извини… - Войча подумал и добавил:
        - Извини, Кейна!
        Велга долга молчала, затем знакомо дернула плечом и проговорила чужим, странным голосом:
        - Зачем ты приехал. Светлый? Сказать мне, что я - твоя сестра? Ты ошибся, Кей! Я - не сестра Светлому Кею Войчемиру. Я - Государыня Края!
        Войче вспомнился давний сон: костер - и голос Велги, требующей его смерти. И другой голос - сестры, защищающей брата.
        - Извини, - повторил он и неуклюже поклонился. - Поеду, наверное…
        Он повернулся, шагнул к двери - и вдруг почувствовал, как руки девушки обхватили его за плечи:
        - Зайча! Братец Зайча! Прости! Это не ты глупый, это я - дура!
        …Они долго сидели рядом, и Войча рассказывал обо всем - об Ольмине, где сейчас, по слухам, поселился племяш Мислобор, о том, как плакал хэйкан Шету, узнав о смерти брата, как он сам плакал, когда понял, что из всех братьев остался один. И о том, что ничего не понимает в государственных делах, но все равно приходится что-то делать, кому-то приказывать…
        Велга слушала, улыбалась, затем погладила Войчу по плечу:
        - Ничего, братец Зайча! Привыкнешь - я ведь привыкла. Знаешь, когда Сварг освободил меня… Войча удивленно моргнул - о таком он не слыхал.
        - Да. Меня должны были казнить, но перед рассветом Рыжий Волк пришел ко мне и предложил заключить перемирие. Потом я узнала - умер его отец, а Кей Рацимир объявил себя Светлым. Сваргу был нужен мир… Когда мы прощались, он вдруг спросил: «Почему мы так похожи, сестра?».
        Войча не ответил. Братана Сварга было жаль, и Улада жаль, и Валадара, и даже Рацимира. Что же вы натворили, братья?
        - Перемирие скоро кончается, - наконец проговорил он.
        Велга кивнула.
        - Дедичи… - Войчемир кашлянул. - Мой совет… Они никогда не признают вас. Будет война, сестренка.
        Велга закрыла глаза и медленно покачала головой:
        - Что же происходит, брат? Чего вы хотите? Столетней войны?
        - Не признают! - в отчаянии воскликнул Войчемир. - Если признать вас, надо будет признать Тустань, Валин, харпов… Понимаешь?
        - Я уже воевала с братьями. Правда, с двоюродными. Теперь придется воевать с родным.
        - Нет! - Войча встал и решительно качнул головой. - Не придется! Я вот чего придумал…
        Придумал это не он, а Ужик, но Войча решил не уточнять.
        - Ты - Кейна, моя сестра. Я объявлю об этом и назначу тебя правительницей Коростеня. Наши войска мы размещать у вас не будем, а дань останется прежней. Это то, что ты предлагала - Договор Велги. Иначе - война!
        Велга долго думала, затем грустно усмехнулась:
        - Если бы еще утром мне кто-то сказал, что я стану наместницей Светлого, я бы его задушила… Это не выход, братец Зайча! Это передышка - на несколько лет. В крайнем случае - пока мы оба живы.
        - Да, - согласился Войча. - Ты права, Кейна. Пока мы живы…
        Все было знакомо: небольшая поляна, избушка, вросшая в землю почти по самую крышу, Ужик и даже страшный волосатый чугастр, с унылым видом сидевший возле костра. Ужик пристроился рядом, сердито выговаривая чудищу:
        - Не знал, не знал! Не знал, так нечего заклинания читать! Кудесник нашелся, любимец богов! . Чугастр бормотал что-то невразумительное, явно оправдываясь. Ужик отмахнулся:
        - Вспомнил! Дед твой в таких делах хоть разбирался! Ишь, Истинный Лик принять захотел! Бедняга-лесовик сокрушенно поднял вверх страшные когтистые лапы.
        - Ладно. Завтра сюда придешь, что-нибудь придумаю. Но будешь еще с заклинаниями шутить, в жабу превратишься - зеленую! Понял? Ну, иди!
        Чугастр вскочил, согнулся в глубоком поклоне и сгинул - словно и не было его тут. Ужик вздохнул и повернулся к Войче:
        - Видал? Дед ему, видишь ли, тайну поведал! Небось, и тебе жаловался?
        Войча вспомнил давнюю встречу с бедолагой-чугастром и усмехнулся. Хорошо, что Ужик расколдует лесовика. Каково всю жизнь чудищем по лесу бегать!
        - Съездил? - Ужик встал, отчего-то поморщился, потер висок. - Договорились?
        - Вроде, - Войча вздохнул и внезапно заметил:
        - Ужик! У тебя это… волосы седые! И вновь вспомнился сон. Седой Ужик… Правда, седых волос у парня почти и не было, только на висках еле заметно серебрились несколько прядей. Но все-таки…
        - Да ну? - Ужик вновь провел рукой по виску. - С вами поседеешь! Пошли, Зайча. Тут недалеко…
        Наглец Ужик и не думал именовать его Свет-дым. Войча на это и не рассчитывал, но втайне надеялся хотя бы на «Войчемира». Да где там!
        И вновь, как когда-то, Войча ехал верхом, а Ужик шагал рядом, закинув за плечи котомку, рассчитанную на средних размеров ежа. Снова вокруг был лес, укутанный в мягкие весенние сумерки, и поневоле думалось о далекой Навьей поляне, о Старшей Сестре, пришедшей когда-то к их ночному костру. Хотелось поговорить об этом с Ужиком, но Войча не решался. Еще посмеется парень!
        А Ужик неторопливо рассказывал о великой смуте, начавшейся среди Рожденных Дважды, о рахмане Ямасе, поднявшем мятеж против Патара, о том, что Ямас хотел свергнуть власть Кеев и вернуть какой-то древний порядок. И будто даже Велгу нашел именно Ямас, чтобы ее, дочь Светлого, усадить на савматский престол. Войча слушал внимательно, старался запомнить и вновь, в который раз, сожалел, что приходится заниматься такими сложными, непонятными делами. То ли дело выехать в чисто поле на лихом альбирском коне, взять Змея… Впрочем, и Змея у него уже нет…
        Узкая лесная дорога вела все дальше, становилось темнее, а Ужик все рассказывал, и Войчемир постепенно успокаивался. Кажется, тут обойдутся без него. Ямас куда-то исчез, его брат - известный чаклун - тоже, а с остальными Патар вместе с Ужиком как-то справились. И хорошо - одной заботой меньше!
        Наконец впереди показалась поляна - побольше, пошире. Посреди стояла изба, рядом - домишко поменьше, невысокая скирда прошлогоднего сена…
        Ужик приложил палец к губам, Войчемир понял и, стараясь не шуметь, слез с коня. Они подошли к крыльцу - маленькому, на три ступеньки. Дверь была полуоткрыта. Из глубины дома доносился негромкий голос. Войча прислушался - и невольно удивился. Голос был женский - кто-то пел колыбельную:
        Ночка к нам пришла опять Колыбельку покачать, Спят зверушки все вокруг, Заяц спит, и спит барсук.
        Спит собака у ворот И дочурку стережет, Спит петух, и спит коза.
        Закрывай скорей глаза.
        Войча невольно улыбнулся - похоже, в бедном хозяйстве не было даже собаки. Послышался детский плач, но вот голос вновь запел:
        Светлый месяц поплывет, Сон хороший принесет.
        Звезды водят хоровод, И мурлычет серый кот…
        Кто-то жил здесь, в затерянном среди лесов зимовнике. Войчемир повернулся к Ужику, хотел спросить, но тот вновь приложил палец к губам. Они вернулись к опушке, Ужик присел на траву и кивнул:
        - Ее зовут Сайна. Дочке два месяца. Отец погиб прошлой осенью.
        - Ясно, - Войча помрачнел. Сколько же сирот осталось после проклятой войны! Рука потянулась к поясу, где висел кошель с серебром. Ужик понял и покачал головой:
        - Не спеши. Она из Калачки.
        Войча хотел переспросить, но вспомнил - и похолодел. Калачка. Ключ. Дверь. Зеркало… Но ведь село погибло! Войче доложили об этом еще ранней весной, как только он начал разбираться с делами…
        - Помнишь, Зайча, я не мог понять, почему звезды расположены так странно? И еще падающая звезда…
        Войча кивнул, вспомнив, как заморыш раскладывал камешки возле старого святилища.
        - Патар помог. Все оказалось просто - звезда еще не падала! Когда мы были в Акелоне, Ключ еще не родился! Я вывез эту женщину из Калачки сразу - как чувствовал. Боюсь, село погибло не случайно. Ямас, похоже, знал о Двери. Он считал, что Ключ надо уничтожить.
        - И поэтому… - поразился Войча. - Все село…
        - Не знаю. Может быть… Понимаешь, Зайча, я и сам подумывал об этом. Не уничтожить, конечно, но спрятать куда-нибудь подальше. Но потом понял - нельзя.
        - У Тай-Тэнгри тоже есть Ключ.
        - Да. Но не только. Понимаешь, Дверь, вернее та Сила, которая за нею, может не только разрушать. Говорят, твой предок, Кей Кавад, с помощью этой Силы вырыл русло Денора. Представляешь? Уничтожить просто. Сложнее попытаться понять…
        Войча кивнул на убогий домишко. Ужик встал:
        - Пойдем. Надо будет что-то придумать. Время идет быстро, скоро эта девочка сможет приложить руку к Двери…
        Они вновь подошли к избе и снова услыхали негромкий женский голос:
        Белый кот проспит всю ночь, Черный кот умчится прочь, Спит медведь в своей норе, Встанет только на заре.
        Спят деревья и кусты, Спят зверушки и цветы.
        Люди спят, и спит трава, И тебе уснуть пора…
        Они переглянулись, и Войча осторожно ступил на скрипящее крыльцо…
        1996г.
        Печать на сердце твоем
        ПРОЛОГ
        Мертвые молчали, раненых унесли, а у живых не оставалось сил для разговоров. Где-то вдали слышались крики, ржание обезумевших лошадей, но здесь, над Четырьмя Полями, над истоптанным в черную грязь снегом, повисло молчание. К ночи ветер разорвал серую пелену туч, и над живыми и мертвыми робко проступили неяркие звезды. Вместе с тишиной вернулся холод, и живые впервые за весь бесконечный день и столь же бесконечный вечер ощутили ледяное дыхание ночи - Ночи Солнцеворота. Зима поворачивала на мороз, и те, кто еще оставался жив, застегивали полушубки и заворачивались в пропитанные потом плащи.
        Их было двадцать два - живых и нераненых, оставшихся там же, где они стояли весь день. Рядом лежали их друзья - мертвые, уже начавшие коченеть, но уцелевшие не смотрели на них. Еще придет час вспомнить, оплакать, выпить горького вина на тризне - но сейчас живые радовались жизни, и это чувство было сильнее всего - и скорби, и даже гордости от одержанной победы - первой для тех, кто уцелел, и последней - для всех остальных.
        Конское ржание послышалось ближе, темноту рассек неровный свет факелов, и те, что стояли среди черной грязи, начали поспешно равнять строй. Простучали копыта, из темноты, словно из холодного зимнего моря, вынырнули черные силуэты. Короткая команда, и десяток всадников уже спешивался, направляясь к отряду. Порыв ветра развернул тяжелое полотнище, и неяркий свет факелов вызолотил огромного орла, распластавшего крылья по алому оксамиту тяжелого Стяга.
        - Кей! - прошелестело в темноте. В первый миг те, кто был жив, растерялись, но вот прозвучало негромкое:
        «Шикуйсь! Стронко!» - и строй застыл, словно на смотре: ноги на ширине плеч, щит - в левой руке, в правой - древко копья. Копья, впрочем, оставались далеко не у всех, как и щиты, и даже шлемы. Факелоносцы приблизились, пламя осветило молодые лица, белокурые, слипшиеся от пота и крови, пряди волос - и раскрытые волчьи пасти на медных бляхах, пришитых на левом плече коротких серых плащей.
        Тот, кто ехал под Стягом, медленно слез с коня и, чуть сутулясь, шагнул вперед. Кею не исполнилось и двадцати, но издали ему можно было дать все сорок. Он шагал неспешно, грузно, словно на его широких плечах уже много часов лежала неподъемная тяжесть. Впрочем, так и было - этим утром Кей Велегост, младший сын Светлого Кея Вой-чемира, начал свою первую битву, которая тянулась до самой ночи - долгой Ночи Солнцеворота.
        Все так же неторопливо Кей снял шлем, провел рукой по коротко стриженным темным волосам и негромко бросил: «Старшего!» Он не стал звать сотника, поскольку знал - того уже нет в живых, как нет в живых полусотников, десятников - и еще очень многих, что лежали тут же, в черной грязи, но уже не могли стать в строй и ответить. Сто пятнадцать человек - усиленная сотня - с полудня сдерживали удар Меховых Личин, направленный в самый центр Кеева войска. Сотня выстояла, и теперь двадцать два уцелевших выравнивали строй.
        Белокурые парни нерешительно переглянулись, но вот вперед шагнул один - тот, кто скомандовал «Шикуйсь, !». Рука дернулась в приветственном жесте, каблуки коротких сапог ударили в грязь.
        - Старший учебного десятка Згур, Вейско Края, третья сотня. Чолом, Кей!
        - Чолом, сотник.
        Парень, кажется, хотел возразить, но смолчал. Спорить не приходилось.
        - Из Учельни Вейсковой? - Рука в перчатке указала на бляху с оскаленной пастью.
        - Да. Мы все - из Учельни, Кей. Добровольцы.
        - Почему Велга послала вас, мальчишек? Тот, кто стал сотником, на миг замешкался с ответом. Затем темные глаза блеснули.
        - Мы вызвались сами, Кей. Вся сотня! Государыня сказала, что это нужно Краю.
        - Вас осталось двадцать…
        - Двадцать два! - поправил парень и тут же замолк, только сейчас сообразив, что означает это число.
        - Двадцать два… - Кей устало вздохнул и еще больше ссутулился. - От войска - едва ли половина, а я… Я даже не ранен…
        Тут свет упал на лицо говорившего, и молодой сотник едва не отшатнулся, хотя и раньше видел Кея. Но сейчас, в черных сумерках, изуродованные черты смотрелись особенно жутко. Сломанный в давние годы нос, разорванные и плохо сросшиеся губы, глубокие шрамы на щеках… Лицо походило на маску - жуткую маску, подобную той, что надевали на себя Меховые Личины, перед тем как с воем и визгом бросаться на врага. Неровный свет факелов сделал страшное еще более страшным. Казалось, непогребенный мертвец встал, чтобы провести ночной смотр.
        - Спасибо, волотичи! - голос Кея окреп, налился тяжелым металлом. - Вам всем - живым и мертвым! Спасибо!
        Мгновение царила тишина, затем грянуло дружнее:
        «Двейчи не вмирати!» - старый боевой клич волотичеи, с которым они в давние годы шли в бой против Кеевых кме-тов. Но этот день и эта ночь объединили старых врагов.
        - Давно в Вейске?
        Кей подошел ближе, и стало заметно, насколько они похожи: одного роста, стройные, высокие, плечистые. Лишь лица разнились: красивое, тонкобровое, слегка скуластое - у волотича и страшная маска - у сполота.
        - С двенадцати лет, Кей.
        - Почему так рано?
        Сотник ответил не сразу, затем красивые губы скривились невеселой усмешкой.
        - Наши отцы не вернулись с войны, Кей. Кому-то надо защищать Край.
        - Твой отец… тоже?
        - Да. Он был ранен под Коростенем.
        Кей медленно кивнул и повернулся, чтобы отойти к Стягу, но тут из темноты вновь послышался топот. Всадник на низкорослом огрском коне подскакал к самому Стягу, разбрызгивая жидкую грязь.
        - Кей! Кей Велегост!
        - Я здесь! Говори!
        Широкие плечи распрямились, голос вновь стал громким и сильным. Битва не кончилась, и девятнадцатилетний парень со страшной маской вместо лица был готов нести неподъемный груз дальше.
        - У табора… Наши не могут прорваться. Эти… Они словно упыри…
        Изуродованные губы еле заметно дрогнули.
        - Всех - туда! Всех! Легкораненых - тоже! Ворваться в табор - и резать!
        - Разреши, Кей! - сотник нетерпеливо оглянулся, словно боясь опоздать. - За нами должок остался. Расплатимся!
        - Хорошо! - Рука в кожаной перчатке резко дернулась. - Ты - старший! Бери всех, кого встретишь, - и к табору. Передай приказ - пленных не брать! Слышишь? Не брать! Никого!
        - Но Кей… - послышался неуверенный голос кого-то из свиты. - Там женщины…
        - Не брать! - голос сорвался до крика, но тут же стих, став хриплым и усталым. - Нас слишком мало. Эти дикарки просто перережут нас ночью, на первом привале. Делайте с ними что угодно, но только до утра…
        - Но дети…
        Кей вздохнул и вновь ссутулился, словно груз, лежавший на его плечах, стал в этот миг совсем неподъемным.
        - Всех, кто выше тележной чеки. Всех! Остальных подберем… Все, хватит болтать! Сотник, действуй! Вперед!
        Крик сдернул людей с места и бросил в ночь, туда, где заканчивалась великая битва на Четырех Полях, прозванная позже Битвой Солнцеворота. Велегост, младший сын Светлого, выиграл свою первую войну и стал Кеем Железное Сердце.
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДОЧЬ ПРЕДАТЕЛЯ
        Глава 1. НАЕМНИК
        Пиво оказалось отменным - темное, с резковатым пряным вкусом, но пить его было неудобно. Вместо привычной деревянной корчаги или братины на чисто выскобленном столе стоял тяжелый оловянный кубок, без ручки, зато с затейливым орнаментом по бокам. Згур еле заметно пожал плечами и осторожно поднес кубок к губам. Что поделаешь? Валин! Здесь, в улебской земле, все не так. Пиво подают в оловянных кубках, дома строят каменные, в два, а то и в три этажа, а ножи носят почему-то за спиной. Во всяком случае, у парней, облюбовавших дальний угол харчевни, было именно так. Парней оказалось шестеро, ножи, да и рожи были самые разбойничьи, и поддали валинцы изрядно, видать, не только пиво пили.
        Впрочем, компания в углу была сама по себе, никому не мешая, и Згур мог спокойно знакомиться со здешним пивом, незаметно оглядывая присутствующих. Итак, в углу шестеро мордатых с ножами, поближе - селяне в вышитых рубахах, этих даже в улебской земле не спутаешь. Чуть левее - пожилые горожане, уже не в рубахах, а в кафтанах, то ли торговцы, то ли мастера, из тех, что побогаче. А еще левее, в другом углу, явно иноземцы - длинноусые, с саблями на шитых серебром поясах. Эти денег не жалеют, даже велели принести полдюжины свечей вместо чадящих лучин. Згур уже успел разобраться - лехиты, хвастливые и буйные соседи с заката. Четыре года назад войско улебов наглядно объяснило усачам, почему не надо бросать латную конницу на строй стрелков с гочтаками. Объяснение вышло, говорят, очень убедительным. Ивор, сын Ивора, оказался прекрасным полководцем.
        Впрочем, сейчас в земле улебской был мир, и в харчевне тоже мир, хотя драки случались здесь частенько. Згур бывал здесь уже неделю каждый вечер, и два раза пришлось слегка размяться. Дрались, впрочем, без особой злобы и даже лежачих не били. В последний раз потасовка кончилась совместным распитием все того же пива. В общем, место было пристойным, хотя Згуру оно нравилось не только этим.
        Хозяйка - полнотелая молодка лет тридцати - как-то неожиданно оказалась рядом и, улыбнувшись, кивнула на кубок. Згур улыбнулся в ответ, но покачал головой - пил он мало, и оловянный кубок нужен был ему больше как предлог, дабы оставаться за этим столом подольше. Молодка вновь улыбнулась и провела языком по пухлым губам, еле заметно подмигнув. Згур вздохнул и отвернулся. Хозяйка удостаивала его вниманием уже третий вечер подряд, и после последней драки тот, с кем довелось сцепиться, а после - выпить, даже удивился: «Да ты че, волотич, слепой, да?»
        Згур слепым не был, да и этакую молодку смог почуять даже слепой за десять шагов, но не за тем он сюда пришел. Ему хватило и прошлой ночи…
        Згур поморщился и глотнул пива, даже не почувствовав вкуса. К той женщине, имени которой он не знал, он пришел в темноте, когда узкие валинские улицы уже опустели, а за закрытыми слюдой окнами домов гасли огни. Точнее, пришел не к ней. Та, с которой его свели, была слишком осторожна, чтобы пускать заброду-волотича в дом. Какой-то чердак - или второй этаж, в Валине не поймешь, - маленькая комнатушка, низкие табуретки, коврик на полу. Женщина стояла у окна, но, когда Згур вошел, поспешно отвернулась, чтобы бледный сумеречный свет не падал на лицо.
        Да, она была очень осторожна - и недаром. Разговор мог стоить ей головы. На поясе у Згура висел тяжелый кошель с серебром, но после первых же слов - уклончивых, неуверенных, он вдруг сообразил, что правды ему могут не сказать. Он уйдет, исчезнет, а женщине жить здесь, рядом с теми, кого она предавала. И тогда он, вспомнив советы наставника, начал говорить о пустяках, шутить, болтать какую-то ерунду, рассказывая о Коростене, о том, что было с ним в дороге. Наставник учил - женщинам не так важно, о чем речь, важно, как говоришь. И женщина постепенно оттаяла, оживилась, принялась расспрашивать - не о деле, конечно, а так, о жизни. И Згур решился. Он знал - эта женщина, готовая предать за горсть серебра, одинока и несчастлива. Он пододвинул скамейку поближе, затем рука легла на горячее податливое плечо, губы потянулись к губам, бесшумно упало на пол платье из тяжелой богатой ткани…
        …А потом она рассказала все - многословно, повторяясь, то и дело срываясь на плач. Он гладил ее, словно обиженного ребенка, успокаивал, осторожно переводя разговор на самое нужное, - и чувствовал себя последним подлецом. Да, наставник прав - самые сильные женщины расскажут все тому, кто вовремя их утешит. Затем они лежали на его плаще, постеленном прямо на жестком полу, она тихо стонала, счастливая и спокойная, а Згур все думал, оставлять ли ему серебро, перед тем как исчезнуть. Получалось, будто он покупал не тайну, а саму женщину. Впрочем, выход нашелся. Уже одеваясь, он, совсем другим тоном, словно и не было ничего, спросил о том, что его совершенно не интересовало. И женщина - на этот раз неохотно, цедя слова, рассказала о войске Великого Палати-на Ивора, о трех сотнях конных стрелков, что были посланы к лехитской границе, о новых стенобитных машинах, которые придумал Кошик Румиец. Все это Згур знал, но разговор о войске позволял отвлечь внимание от главного и давал хороший предлог, уходя, оставить кошель с серебром, торопливо бросив: «От Барсака». Он ушел затемно, зная, что едва ли еще ее
встретит. И это немного успокаивало. Как и то, что об этом не узнает мама. Згур внезапно ощутил боль - мама! Если им суждено еще встретиться, он будет лгать ей - как лгал тогда, вернувшись из сиверской земли, после великой Битвы Солнцеворота. Он не мог сказать правды о том, что случилось, когда они ворвались в табор и Меховые Личины бросили в грязный снег свои полированные каменные топоры. Не скажет и о том, что было с ним в Валине. Мама! Как там она в маленьком, почти забытом Буселе? Он сказал ей, что едет в Савмат, к Светлому - опять солгал! - и она поверила, просила поменьше пить, с альбирами Кеевыми не задираться да пуще огня беречься столичных девиц, что ни стыда ни совести не ведают. Он обещал, думая, что вновь не сможет помочь в хозяйстве, хотя и надо. Скоро жнива, а у них нет даже холопки, чтобы помочь. Мать не хочет - сама хлебнула неволи в войну. Разве что отцовы друзья помогут да дядя Бар-сак. Всегда ведь помогали…
        Хозяйка вновь оказалась рядом, на этот раз с новым кубком на деревянном подносе. Згур заглянул в свой и сообразил, что как-то незаметно осушил его до дна. Поблагодарив кивком глазастую молодку, он окинул взглядом зал - и замер, разом забыв и о ней, и о той, чье лицо так и не удалось увидеть. Нужный человек сидел совсем близко, в трех шагах, и перед ним стоял такой же оловянный кубок…
        Згур отвернулся. Рассматривать этого парня ни к чему. Прошлым вечером он уже был тут, и Згур успел подробно разглядеть того, ради которого он пил темное пиво в этой харчевне на окраине Валина. Худощавый, чуть выше его ростом, но поуже в плечах, чернявый, слегка горбоносый, с красивым, чуть надменным лицом. Похоже, они были погодки, но парень выглядел моложе Згура. Видать, хорошо ел, спал вволю, с зарей не поднимался, чтобы печь топить или в полном доспехе пробежку делать. В общем, красавчик, из богатых, которые не ведают, что такое тяжесть франкского меча в руке, зато знают, сколько весит кошель, полный серебра. Не удержавшись, Згур повернулся - и хмыкнул. На парне был желтый лехитский кафтан, шитый золотом пояс и ко всему - золотая серьга в левом ухе. Конечно, каждый волен одеваться по-своему, особенно здесь, в Валине, но являться в харчевню в подобном наряде! Впрочем, это упрощало дело. Сам Згур был одет просто, хотя и прилично - новая рубаха, широкие бродницкие штаны, простой пояс, шитый цветными бусинами, - и большой кинжал у левого бедра. Так одеваются вольные люди, приехавшие кутнуть в
валинских харчевнях, или слуги в богатых домах. Наставник учил - выделяться нельзя. В парче да золоте ходить опасно, но и рубище ни к чему. Ничего приметного, особенного. И - чаще улыбаться. Запомнят не одежду, запомнят улыбку. И уж, конечно, не следует носить серьгу в ухе - с этакой приметой найдут сразу.На его лавку сели еще двое. Пришлось потесниться, по-
        старавшись сесть так, чтобы не терять парня из виду. Новые гости - пожилые, степенные, с окладистыми русыми бородами, явно из торговцев, завели неспешный разговор, заказав не пиво, а красное румское вино. Время еще было, и Згур стал слушать. Похоже, любители румского вина мнили себя знатоками не только в заморских напитках. Говорили о делах державных, да не просто, а с уверенностью, основательно. Згур еле сдержал усмешку - ну и Валин! Каждый купчишка считает себя Кеевым мужем!
        Но разговор заинтересовал. Говорили о Кее Велегосте, который неделю гостил в Валине у досточтимого Ивора, сына Ивора, Великого Палатина земли улебской. Да не сам гостил, а с сестрой, Кейной Танэлой. И ежели приезд Веле-госта понятен - давно уже Кеи в Валин не заезжали, то от-
        - чего Светлый сюда и дочь прислал, того мужи торговые не ведали и диву давались. И добро бы еще погостили да домой подались, так ведь дальше поехали, и куда - к харпам! В этакую даль Кеев Орел, считай, и не залетал. А значит,
        ' перемены будут. Не иначе Кей Велегост у харпов наместником станет, а может, не сам, а сестру посадит. Тогда все понятным становится - Велегост войско ведет, дабы сестре править в земле харпийской сподручнее. А с Кеем Ве-легостом не поспоришь, он у отца - первый меч, вот ведь как у сиверов отличился! Да и Кейна Танэла - не иным чета. И меч в руках держать умеет, и все обычаи ведает, а главное - слова знает. Наузница, а то и того пуще - чаклунья. Так что харпам остается одно - покориться и дань платить. А что, все платят - и ничего. Великий Палатин, правда, не очень доволен, он-то харпийскую землю уже своей считал…
        Згур вновь усмехнулся. Доморощенная мудрость позабавила. Вновь вспомнились прошлая ночь и слова, сказанные между объятиями. Эх, купчишки-бородачи, вам бы эти слова услыхать! Да не им об этом ведать, а то, что в Валине думают именно так, тоже интересно.
        Внезапно перед глазами встало изуродованное лицо - страшная маска, на которой живыми были только темные глаза. Велегост - Кей Железное Сердце. Вот не повезло парню! Вначале они, добровольцы из Коростеня, думали, что Кея изрубили на войне, но после узнали - все проще и страшнее. Десятилетний Кей поехал на охоту - и на мальчика бросилась раненая рысь. Глаза удалось спасти, но вот
        остальное… Згур сочувственно вздохнул - Велегоста было жаль. Все есть у человека - богатство, славный род, слава - и какая! - но нет того, что последнему бродяге да1-но - лица. Каково ему, ведь они со Згуром одногодки, обоим по девятнадцать! То-то и держится Кей, словно ему все сорок. И на пирах бывает редко, а пьет много - в своем шатре, вместе с верным наперсником. Говорят, мать с отцом лучших знахарей да чаклунов звали, но не все и Кеям подвластно. Поэтому и любит Велегост в доспехе ходить, шлем со стальным забралом надвинув. Впрочем, в битве на красоту глядеть нечего…
        О старшей сестре Кея Згур слыхал всякое. Бородачи лишь повторяли то, о чем говорили по всей Ории. Приемную дочь Светлого считали ворожеей и даже шептались о том, будто Кей Войчемир потому и удочерил девочку, что ведом ей какой-то давний секрет, который пострашнее лю - , бого оружия будет…
        Торговцы между тем уже мыли кости сиятельной Ми-лене, супруге Великого Палатина, что в последние годы совсем совесть потеряла, села прикупая, а порою просто отбирая у дедичей, что победнее, да у громад вольных. Неуж-то ей отцовского богатства мало? А если мало, то у мужа и того поболе - целый Дубень, второй город в земле улебской. И Палатинство Валинское - не из бедных, не только Кеям доход приносит. Неужто на приданое дочери? Что-то * долго собирает, Уладе уже двадцать, а все не замужем, небось тоскует девка, извелась вся…
        Второй кубок был пуст, и Згур решил, что пора. Харчевня полна народу, самое время начинать. Впрочем, ему-то делать пока ничего и не нужно, стоит лишь кубком о стол ударить да разок подмигнуть…
        Оловянное дно ударило о столешницу. В общем шуме-гаме звук вышел не ахти, но Згур знал - услышат. Теперь можно вновь отвернуться и послушать байки разговорчивых соседей. Так что там об Уладе? Действительно, пора девке замуж. А с другой стороны, за кого отдавать? Дочь Великого Палатина! Такую за дедича или даже за тысячни-кова сына отдавать не по чину. И, наверно, жалко отцу - ведь единственная! Не послал ему великий Дий сыновей. Одна дочь - и то выжила чудом, как родилась, мертвой сочли…
        Згур покачал головой - это ясно. Он и сам был один у и матери, и диво, что вообще родился - его отец, как и тысячи других, ушел на Великую Войну совсем молодым. Какие уж тут братья-сестры! Но у дочери Ивора был отец, а их растили матери - Бусел стал поселком вдов. Да и не поселок это теперь - так, хутор. Почти все, что до войны жили, под сполотскими мечами легли, всего семь семей и спаслось. Думала ли мама тогда, что ее сын рядом с Кеевыми кметами на одном поле встанет не лицом к лицу, а плечом к плечу…
        Слева послышались громкие голоса и в ответ еще один - высокий, резкий. Згур скосил глаза - началось! Трое мордатых, из тех, что пили пиво в углу, теперь перебрались к центру. Да не просто так, а поближе к чернявому парню - окружили тесненько, плечами поводят, рожи кривят. Итак, трое стоят, а тот, с серьгой в ухе, сидит… Нет, тоже встал, глаза горят. А ведь не из трусов!
        Перебранку Згур слушать не стал. Ругались, понятно, по-улебски, а тонкостей здешнего обхождения он так и не выучил. Конечно, улебское наречие Згур изучал (как и си-верское, и, конечно, сполотское), но одно дело привычное:
        «Ни с места! Бросай оружие!» или «Где дворец наместника?», а совсем иное - многоэтажные, словно валинские дома, рулады, которыми щедро обменивались здесь. Точнее, этажи возводили мордатые, а чернявый бледнел, рука уже тянулась к поясу…
        Пора! Згур встал, не спеша расправил плечи и шагнул вперед. Ближе всех оказался самый крепкий, с покрытой оспинами рожей. В здоровенной лапище уже плясал нож. Згур хмыкнул и легонько постучал мордатого по плечу.
        -Га?
        Здоровяк оглянулся мгновенно, нож смотрел прямо в грудь Згуру. Похоже, парень из бывалых.
        - Шо, братан, и тебя мочкануть? Все-таки улебский он знал плохо. «Мочкануть» - эка придумали!
        - Оставьте его! Живо!
        -Шо?!
        Несмотря на грозный тон, «шо» прозвучало не особо убедительно. Хотя бы потому, что рука Згура тоже не была пустой, и был в ней не нож, а огрский кинжал с широким лезвием. Для знакомства неплохо, теперь - набавить голосу. Стоит лишь представить, что ты на учебном поле и жел-торотики-первогодки отказываются отжиматься…
        - А ну прочь! Живо, босота!!
        Рожа в оспинах дрогнула, здоровяк подался назад, и тут случилось то, чего не ждал ни Згур, ни остальные. Чернявый резко выбросил руку вперед…
        - А, ты так, сволота! Бей его, братва!
        Рухнула скамья, затрещал стол, заверещала хозяйка. Гости вскакивали, прижимаясь к стенам. Даже лехиты, на что забияки, и те в сторону подались. Дрались здесь часто, но не каждый вечер сходятся пятеро с ножами наголо.
        Удар в руку Згур пропустил. Затрещал рукав, белое полотно тут же окрасилось красным. Пришлось отскочить, отмахиваясь кинжалом. Рядом, совсем близко, чернявый сцепился с одним из мордачей, третий крутился рядом, размахивая ножом…
        - Ну, ща! Замочу!
        Морда, покрытая оспинами, кривилась ухмылкой, нож плясал на уровне глаз, но нападать здоровяк не решался. Згур для убедительности сделал пару движений кинжалом, заставив противника попятиться, и вновь покосился в сторону. Чернявый, оттолкнув врага, прижался к стене, медленно отступая к выходу. Згур сделал выпад, взмахнув лезвием прямо перед носом мордатого, и одним прыжком очутился рядом с парнем.
        - К двери! Я прикрою!
        Чернявый понял сразу и, оттолкнув одного из парней, сунувшегося слишком близко, бросился к выходу. Згур резко развернулся - морда с оспинами была уже рядом, перед глазами блеснул нож…
        - Не сильно задел, братан?
        Згур быстро обернулся - дверь хлопнула, чернявый был уже на улице.
        - Ерунда! Царапина!
        Крови было много, но рана и вправду оказалась пустяковой. На войне такое и за рану не считается. Повязка - и снова в бой.
        - Звиняй, волотич, - здоровяк был явно смущен. - Кто ж его знал, что этот урод будет на нож кидаться? Згур подмигнул и достал из-за пояса кошель:
        - Держи!
        - Да ну! - Рожа сморщилась. - Не надо, братан!
        Лучше б ты дал этого урода подрезать. Я б таких, с серьгами которые!..
        Згур сунул кошель в лапищу, хлопнул парня по плечу и быстро направился к двери. «Драка» стоила ему небольшой обрубок гривны - как раз по паре кубков темного для каждого из мордачей. Теперь самое главное, не переоценил ли он чернявого…
        На улице было темно, но для убедительности Згур выскочил из харчевни спиной вперед, держа кинжал наготове. И тут же чья-то рука потащила его в сторону.
        - Скорее!
        Они бежали долго, стараясь не споткнуться о неровную бревенчатую мостовую, и Згур мысленно похвалил себя за удачное начало. Наставник часто повторял: «Чтобы понять человека - стань им!» Два последних дня он пытался стать этим парнем. Что он знал о нем? Молодой, горячий, из потомственных дедичей, значит, альбиром себя мнит, не иначе. Что еще? Ножом владеет не очень, зато бегает хорошо…
        - Передохнем!
        Они остановились за каким-то двухэтажным домом, и Згур отметил еще одну деталь - его новый знакомец горазд командовать. Ну что ж, учтем!
        - А здорово мы им в грызло дали! Згур только моргнул. Вот тебе и потомственный дедич! «Грызло»! Или так в Валине все говорят?
        - Я бы этих бычар!.. Ну, уроды! Ничего, еще разберемся! Чернявый помотал головой, выдыхая злость, и усмехнулся:
        - Спасибо, друг! Не забуду! Тоже бычар не любишь?
        - На дых не переношу! - охотно согласился Згур, стараясь не улыбнуться. «Бычар»! Ну, валинцы, бритвы не нужно, языком побреются! Но улыбаться нельзя. Мало ли, вдруг этот парень в темноте видит!
        Пожатие узкой ладони было горячим и крепким. Внезапно послышался испуганный вздох:Это… Ты что, ранен?
        Прежде чем ответить, как и полагалось: «Царапина!», Згур мысленно поблагодарил Мать Болот, направившую нож плечистого увальня. Лучше не придумаешь! Для этого парня, верящего в благородство, такое-лучше любых уверений в дружбе.
        - Надо… - голос стал озабоченным, - повязку, обязательно, а то загноится! Пойдем! Я тут недалеко, у тетки живу. Сам-то я из Дубеня…
        Згур знал и это. Из Дубеня, причем из Старого Детинца. И зовут чернявого…
        - Черемош. Черемош, сын Росохи, - узкая ладонь вновь сжала руку, но на этот раз осторожно, чтоб не потревожить рану. - Батя мой - войт, городской тысяцкий. А ты, кажется, волотич?
        - Да, из-под Коростеня.
        Про Бусел, говорить, конечно, не следовало, а вот по поводу остального спорить не приходилось. Волотича не спутаешь, а значит, нечего и врать.
        Они вновь пошли куда-то по темной улице в сторону Лехитских ворот, и Згур вновь подумал, как представиться. Своего имени говорить не хотелось. Назваться, что ли, каким-нибудь Волкодавом из рода Гончих Псов? Но наставник учил - чем меньше лжи, тем безопаснее. Значит, он…
        - Згур, сын Месника.
        Это была правда. Отца звали иначе, но для многих он был просто Месником - Мстителем. Мстителем за Край…
        Черемош, глотая слова, начал рассказывать о том, как они у себя в Дубене гоняют «бычар», да не просто, а каждый день, и о том, что серьги сейчас носят все молодые дедичи у лехитов и алеманов, и только «бычарам» сие не положено, оттого «бычары» и бесятся, а в харчевню надо вернуться и оным «бычарам» как следует «вмазать». Згур поддакивал, прикидывая, что, когда говорливый Черемош сделает перерыв, следует рассказать немного о себе. Лучше всего назваться дедичем, а то еще за «бычару» примет. Итак, он дедич, из небогатых, с двенадцати лет в Вейске Края, а вот недавно ушел, решив повидать свет. Тут почти все правда. Его отец… Згур невольно улыбнулся. Сказать бы этому зазнайке, кто его, Згура, отец! Нельзя! Итак, его отец был сотником на Великой Войне и с войны не вернулся. Для начала - хватит. Да и говорить много не придется, Черемош, похоже, способен любого заболтать.
        День был на диво ясный, но не жаркий, и валинский торг оказался переполнен. Згур с трудом протискивался между деловито снующими людьми, стараясь не наступать на разложенный прямо на утоптанной земле товар. Чего тут только не было! И кого! Улебы, сполоты, земляки-во-лотичи, огры со своей знаменитой упряжью и сапогами желтой кожи, лехиты, плечистые краснолицые алеманы и даже франки, которых в Коростене отродясь не бывало. И не диво - Валин город искони торговый. Живи где-нибудь, к примеру, песьеглавцы, о которых в сказках сказывается, и они бы тут торговали. Вокруг стоял гам, словно торговцы и покупатели решили перекричать друг друга. Впрочем, так и было - торговались отчаянно, с криком и руганью, а затем били по рукам, отсчитывали серебро и шли в ближайшую харчевню - обмыть покупку.
        На торг Згур попросту сбежал. День, проведенный вместе с Черемошем, изрядно утомил. Не то чтобы сын ду-беньского войта оказался столь невыносим. Напротив - Черемош Згуру понравился. Славный парень, жаль, что именно так пришлось знакомство свести. Но дня, проведенного в доме у его тетушки, вполне хватило, и, когда Черемош заявил, что пойдет в гости к еще одному родичу, Згур отпросился на торг. Оставаться в гостеприимном доме не хотелось.
        Прежде всего Згура принялись лечить. Как только они вломились в дом, напугав сонного привратника, тетушка - старая, но такая же решительная, как ее племянник, грозным голосом кликнула холопов, послала за каким-то Редькой-знахарем, и все эта толпа занялась Згуровой царапиной. Тут уж довелось поволноваться. Руку долго мыли черным дымящимся варевом, затем наложили одну мазь, следом - другую. Повязку было ведено менять трижды в день, а заодно пить что-то горькое и противное - для пущего здоровья. Сам Черемош крутился рядом, давая советы, и Згур убедился, что к лечению валинцы относятся более чем серьезно…
        Покупать на торге было нечего. Все нужное спрятано в надежном месте у надежного человека, и Згуру оставалось только смотреть. Горшки, кувшины, чаши. Снова чаши, да не простые - румские, черного блеска, с розовыми человечками по бокам. Светильники - тоже румские, на один рожок, на три, на десять. А вот и блюда: на одно муравья класть можно, на другое - чуть ли не целого тура. Згур лишь головой качал. Мать Болот, выдумают же! А вот и ткани… Ну, тут можно не смотреть, иначе в глазах рябить начнет. Да и что смотреть? Ткани - это для девиц больше,
        воину Края и серого плаща хватит. А красиво - прямо радуга!
        Лечение оказалось не единственной напастью. Подлечив, Згура принялись кормить. К еде в улебской земле тоже относились серьезно, к тому же Черемош вкупе с тетушкой почему-то решили, что их гость умирает с голоду. Вновь сбежались холопы, на длинный стол легла вышитая камчатая скатерть, и пошли перемены блюд - первая, вторая, пятая. Тут уж Згур взмолился, попросил пощады - и был отправлен почивать. Именно почивать - на мягкую перину, в которой он всю ночь тонул, словно в болоте…
        За тканями шло железо. На серпы с молотами Згур глядел равнодушно, но затем начались ряды оружейников, и тут уж глаза стали разбегаться. Згур поневоле вздохнул. Мать Болот, ему бы серебра побольше! Кинжалы - огр-ские, франкские, лехитские и… неизвестно чьи, но как хороши! Не удержавшись, Згур примерился к одному, самому замечательному, с лезвием синеватого блеска, и с сожалением положил оружие на место. Брони, кольчуги… На сабли и глядеть не стал - от соблазна подальше. Сколько ж войска вооружить можно! И, наверное, вооружают. Та, лица которой он так и не увидел, говорила о трех новых сотнях, которые собрал Палатин. Интересно, против кого?Против лехитов? Или?..
        Згур проснулся рано, как привык - с первыми лучами солнца. Но выяснилось, что в доме у тетушки спят долго - чуть ли не до полудня. Пришлось изрядно поскучать, прежде чем появился сонный Черемош и повел его на завтрак - за тем же столом, с переменами блюд и молчаливыми холопами, стоявшими по углам. А следом за этим - чернявый потянул Згура в город, заметив, что одному ему, волотичу, Валина не знающему, бродить опасно - еще на «бычар» нарвется. А вот вдвоем…
        Они гуляли долго, и Черемош беспрерывно говорил. Згура это вполне устраивало, и вскоре он узнал, какого знатного рода его новый приятель, да не просто знатного, а с серебряной тамгой, а на тамге той Зверь Лютый и сабля без ножен. А батюшка Черемоша не просто войт дубень-ский, а еще и славный воин, что под Коростенем воевал вместе с самим Кеем Уладом, а стоял их отряд прямо в центре, и был его батюшка ранен, но выжил и с победой вернулся, и теперь все его уважают и чтят, ведь те, кто дрался под Коростенем, - люди особые, таких сейчас уже
        мало осталось…
        Згур кивал, стараясь смотреть в сторону. Под Коростенем отец тоже был ранен - копье попало в грудь, а голову разбил удар чекана. Отец был на правом фланге Вечера Потрясения, и вся его сотня осталась там, на страшном мертвом поле, а отец лежал всю ночь, пока кто-то из уцелевших не подобрал умирающего сотника. Отцу тогда тоже было девятнадцать…
        Впрочем, говорить об этом не стоило, да и что толку вспоминать давние счеты? Ведь он сам, сын Месника, пошел добровольцем, чтобы драться под алым Кеевым Стягом. Времена меняются, Светлый Кей Войчемир - не Рыжий Волк Сварг. И хорошо, что сыновья тех, кто насмерть схватился под Коростенем, могут идти по шумной валинской улице и о жизни беседовать…
        С трудом покинув ряды оружейников, Згур попал в медный ряд. Еду выкладывали прямо на землю, на платки да покрывала, и оставалось порадоваться, что тетушка Черемоша столь хлебосольна. Иначе и тут бы не удержался. Дымящаяся похлебка с потрошками, мясо в глиняных горшочках - ладно, но вот раки! Раков Згур любил всегда, в Буселе их было полно, благо река рядом. С детства ловил - и под корягами, и так, прямо у берега. А здешние ракивсем ракам раки: огромные, испугаться можно!
        Итак, к вечеру Згур знал о своем новом приятеле почти все. Почти - ибо про остальное чернявый лишь намекал. Поинтересовался, женат ли Згур, есть ли невеста… А вечером, переодевшись во все новое, собрался куда-то, велев тетушке, а заодно и своему гостю не волноваться. Не к «бычарам» идет!
        И это Згур тоже знал, поэтому и не стал расспрашивать.Опасно, да и зачем? Скажет! Сам скажет!Задумавшись, Згур не заметил, как забрел на самый край торга. Тут уже не было ни горшков с блюдами, ни оружия, ни дымящейся похлебки. Зато народу хватало, и народу престранного. Плащи с темными балахонами, дымящиеся курительницы, какие-то яркие картинки, выложенные прямо на земле…
        - А посеребри ручку, красавчик! - наглая чернокосая девица в цветастом платье схватила за рукав, заглядывая в глаза. - Всю правду скажу! Что было, что будет, чем сердце успокоится…
        Ах вот оно что! Похоже, он забрел аккурат к гадателям - кобникам да чаклунам, наузницам и вельхвам. Згур не любил подобный народ. Не любил - и побаивался. Наверно, потому, что мама очень страшилась злых чаклунов. Но любопытство взяло верх.
        - Скажи сначала, что жена моя поделывает?
        - Тебя ждет. На лавке сидит да пряжу прядет. И радость у тебя - сын будет…
        Згур облегченно вздохнул, освободил рукав от крепкой хватки и засмеялся. Ну конечно! Недаром дядя Барсак говорил, что цена этим кобникам да наузницам - битый горшок в торговый день, они и о себе ничего сказать не могут.
        Он пошел, не спеша, отмахиваясь от предложений прикупить приворотного зелья или обзавестись веревкой, спасающей от злых нав. Рука крепко сжимала кошель у пояса - с этим людом держи ухо востро! Пару раз, веселья ради, он спрашивал - то вновь о жене, то о брате, то о братней невесте - и, посмеиваясь, шел дальше. А он их еще боялся!
        - Купи браслет, сотник!
        От неожиданности Згур замер и медленно обернулся. На него глянули подслеповатые старческие глаза. Старикашка, морщинистый, сгорбленный, в каком-то рванье.
        - Браслет, браслет купи. Треть гривны всего! А в том браслете сила великая, добрая, сам искал, сам нашел…
        Все это могло быть случайностью - кмета узнать легко, а с сотником - просто угадать, но на душе стало холодно. Быстро оглянувшись, Згур оттащил старика в сторону.
        - Браслетик, браслетик, - бормотал тот, жалобно мигая. - Добрый браслетик! Та, что носила его, счастливо жила, и счастья столько было, что и в могилу с ней ушло, и этого счастья еще на многих хватит. Я знаю, я кобник, кобник…
        - Погоди! - Згур уже начал успокаиваться. - Скажи сначала, как я с женой своей познакомился?
        - С женой? - Подслеповатые глаза удивленно мигнули. - Так нет у тебя жены, сотник! А с девушкой своей первой ты три года назад встретился. Летом было это, она венок белый надела и платье белое. Потом она тебе еще сказала: «Не бойся, красивый! Хочешь, сына тебе рожу?»
        Вновь стало холодно. Да, три года назад. Он уже был в Учельне, и их сотня отправилась на полночь. Тогда они зашли в маленький поселок…
        - Кажется, свой обед ты заработал, старик… Серебро, впрочем, Згур давать не стал. Отведя кобника в едный ряд, Згур накормил его похлебкой и терпеливо ждал, пока старик, чавкая и жадно глотая, справлялся с горячим варевом. Затем за маленький обрезок серебра прикупил старый, но прочный плащ и накинул кобнику на
        плечи.
        - Спасибо, спасибо, - на подслеповатых глазах выступили слезы, и Згур понял, что кобнику живется несладко. - Спасибо, сотник! А то злые люди меня обижают, обижают, убить хотели, три дня в крови лежал. А потом ушел, далеко ушел, у лехитов бродил, у алеманов, у франков. Теперь сюда пришел, а домой идти страшно, вспомнят обо мне злые люди, вспомнят…
        Домой? И вдруг Згур сообразил: этот старик - волотич!
        Вот как выходит!
        - Злые они, злые! - бормотал кобник. - Один Кей Улад добрый был, меня уважал, село обещал подарить. Да злые люди меня нашли, ножом резали, копьем били… Кей Улад? Згуру показалось, что он ослышался. Какой Улад? Неужели…
        - Так ты служил Рыжему Волчонку, старик? Брату Сварга?
        Згур разом пожалел о потраченном серебре. Вот, значит, кому служил старый негодяй! Это он сейчас старый, а тогда, двадцать лет назад…
        - Служил, служил, - похоже, кобник не обратил внимания на тон, каким его спросили. - Добрый он был, хороший! Его тоже убить хотели. А потом Извир землю тряс, много народу погинуло, и Кей Улад погинул. Предупредить пытался, да, видать, поздно было. А меня убить хотели, Барсак проклятый, все волком смотрел…
        Теперь Згур слушал, не перебивая. Барсак - имя редкое у волотичей. Не о дяде ли Барсаке речь? Он ведь тогда вместе с отцом Край защищал от таких, как этот. Спросить бы…
        - В болоте лежал, кровь вокруг. Упыри заложные собрались, кровь пить стали, да я их отогнал. Потом навы пришли, меня звали, но я слушать не стал. Долго лежал, затем пополз, комары меня ели, пьявки ели…
        Все стало ясно. Старый предатель выжил и теперь боится вернуться, хотя кому он нужен сейчас? Впрочем, нет, таких помнят, почти у каждого то отец погиб, то дед, а то и вся семья…
        - Что еще скажешь, кобник?
        Пора было заканчивать ненужный разговор. Будь кобник помладше, Згур знал бы, что делать. Но не душить же того, кто и так одной ногой в Ирии. Хотя таких в Ирий и не пускают!
        - Скажу, скажу, - кобник заторопился, словно чуя, что сейчас его погонят прочь. - Добрый ты, сотник, да злое дело свершил. Сам злые дела делал, знаю. Прошлой зимой это было, а до сих пор тебя мучит…
        Хотелось сказать: «Врешь!», но горло перехватило. Прошлой зимой… Ночь Солнцеворота, разоренный вражий табор, женщины, брошенные на грязный снег, орущие дети - и окровавленные мечи в руках его ребят. «Всех! Всех! Всех, кто выше тележной чеки!» Трупы лежали всюду - кучами, кое-где кучи шевелились, но раненым спасения не было - зима, вокруг - холодный лес. Тогда это казалось справедливым - ведь из их сотни уцелело всего двадцать два, впереди была тризна, глаза матерей, которым предстояло рассказать об их сыновьях, оставшихся в далекой сиверской земле…
        - Не горюй, не горюй, сотник! - кобник явно что-то почуял. - Все мы во зле живем, зла лишь в Ирии нет, потому как и жизни там нет, а когда жизнь - тогда и зло рядом. И сейчас ты на злое дело собрался…
        Згур смолчал, хотя далось это нелегко. Злое дело? Пусть так! Но кто смеет ему говорить об этом? Проклятый предатель, изменивший Краю и Велге? Нет, врет негодяй! Не может быть злым то, что делается ради родины!
        - И что? - усмехнулся он. - Браслетик твой мне, что ли, поможет, чаклун?
        - Не чаклун я, - старик вздохнул. - Мог рахманом стать, да не пришлось. Кобник я, кобник. А браслет - не для того. В кургане его нашел, три дня копал. В том кургане красавица спит - словно вчера положили. Не с руки снял - у сердца лежало.Стало совсем мерзко. Он еще и могилы разрывает! Вот падаль!
        - А в этом браслете счастья много! Я его на тебя заговорю, какая девушка тот браслет наденет, такая тебя на всю жизнь полюбит, и лучше суженой не найдешь. Всегда любить будет, любовь ее - что пламя ровное, горит да греет, и в Ирии не погаснет. Не приворот это - в привороте счастья нет, боль одна. А это - счастье чистое, потому как не ворованное, а подаренное. Треть гривны всего, сотник! Я бы и так подарил, да жить надо, я бедный, бедный, никто меня не слушает… Как звать-то тебя?
        -Згур…
        Собственное имя вырвалось само собой, а кобник уже что-то шептал, крутя в руках маленький мешочек. И Згуру стало страшно. Нет, не зря мама боится, не зря велит держаться от таких подальше! Рука полезла в кошель.
        - Подавись!
        Сгоряча он дал даже не треть - половину (новенькую гривну он разрубил как раз накануне). Старческие руки вцепились в серебро, и Згур, не оборачиваясь, заспешил прочь. Пусть оставит себе мертвый браслет! Не надо такого счастья! Жаль, у дяди Барсака двадцать лет назад рука дрогнула! Или этих кобников простым копьем и не убьешь?
        В доме у гостеприимной тетушки Згура ждал обед о пяти переменах блюд. Черемош уже вернулся, но, странное дело, почти ничего не ел и главное - молчал. Не требовалось особой догадки, чтобы сообразить - с парнем что-то не так. На «бычар» нарвался, что ли? Но на красивом, слегка смуглом лице не наблюдалось ни синяков, ни царапин, к тому же Згур уже знал - дракой такого не испугаешь, скорее раззадоришь. Значит, если дело не в разбитом «грызле» и если Черемош ничего не рассказывает при тетушке…
        Поговорили после обеда. Вернее, говорил Черемош. Как только они зашли в комнату, он с грохотом захлопнул дверь и треснул кулаком об стену.
        - Я… Я его убью!
        Чего-то такого Згур и ожидал. Оставалось узнать, на кого пал гнев горячего парня. Может, какой-то «бычара» просто толкнул сына войта на людном перекрестке?
        - Убью! - Кулак вновь ударил о стену. - Нет, я его на поединок вызову! Я ведь дедич! Згур, ты правила знаешь?
        - Поединков?
        - Да, наставник прав - за ложь приходится платить. Назвался дедичем! Тем более дедичей после Великой Войны в Крае почти и не осталось, а которые уцелели - тихо живут, о правах своих и не вспоминают. Правда, ребята из Кеева войска рассказывали…
        - К старейшине рода идти надо. Или к тысяцкому городскому. Если он разрешит, тогда собирается народ…
        - Нет! - Черемош наморщил нос. - Не годится! По правилам вызванный вместо себя бойца выставить может, особенно если родом знатнее…
        Згур и виду не подал, хотя подумать было над чем. Это кто же знатнее сына дубеньского войта?
        - Я бы его! С третьего удара! Ты как, Згур, на мечах умеешь?
        -Учили…
        Учили его крепко. Жмайло, огромный рыжий сполот, гонял их с раннего утра, приговаривая: «Давай-давай, волотичи, жабы трясинные! Тут вам ваша Мать Болот не поможет!» Наставника прозвали Отжимайло - и было за что. Молодые ребята, первый год как попавшие в Учельню, обижались на «жаб» и «волотичей», требуя, чтобы наставник называл их как положено - «бойцами». На это Отжимайло лишь усмехался в огромные рыжие усы: «Бойцами станете, когда мой удар отобьете. А ну, жабы, бегом!»
        - Учили! - усмешка у Черемоша вышла такая, что впору и обидеться. - А я в Дубене среди наших первый на франкских мечах был! Я б его! Могу и двуручник взять!..
        Оставалось сохранять серьезное лицо, хотя представить себе компанию с серьгами да в лехитских кафтанах, орудующую франкскими мечами, было забавно.
        - Нет, не получится. Не разрешат… Настроение у парня явно испортилось. Згур искоса взглянул на помрачневшего приятеля и решил, что пора.
        - А я уезжать собрался…
        - Домой? - без всякого интереса откликнулся Черемош.
        - Нет, к румам.
        - К-куда?!
        Клюнуло! Теперь - осторожнее, не спеша. Хорошо, что этот разговор он продумал заранее.
        - Ну, понимаешь… Я ведь в Вейске Края служил. Семь лет - не так и мало. Надоело, решил мир повидать. Думал, в Валине службу найду…
        - Ночным сторожем?
        Обидеться? Нет, нельзя. У парня просто привычка такая - над каждым словом язвить. То-то ему с «бычарами» рядом неуютно!
        - Сторожам платят мало. Вначале думал в валинское войско, к Палатину, да не хочется вновь лямку тянуть. Эти дни походил, посмотрел - может, кому охранник нужен. Да все как-то… Палатин во дворец к себе волотича не возьмет, а к купчишке какому-нибудь идти нет охоты.
        - Это верно! - оживился Черемош. - Купчишки - они тоже бычары! Отец из них веревки вьет, а какой дернется - враз в грызло! А что у румов?
        - У румов? - Згур мечтательно улыбнулся. - А у румов - все! Там любой службу найдет! Ведь Рум-город, говорят, Валина в десять раз больше, а Коростеня - во все двадцать!
        - Читал! - Глаза Черемоша блеснули. - Я ведь румский знаю! Не очень, правда, но фолии читать могу. Да, там только б серебро было! Знаешь, какая там жизнь?
        - Не очень, - Згур вновь улыбнулся. - Вот и хочется поглядеть. Наймусь в охрану, поднакоплю серебра…
        - Румы, румы… - задумчиво повторил Черемош. - Да, у румов, говорят, не то, что у нас. Вот, Кошик Румиец жил там, и теперь у Палатина первый человек!
        О Кошике Румийце Згур, конечно, слыхал - как не слыхать! Он и румский учил - не для того, конечно, чтобы фолии читать. Кметово дело простое: «Стой! Бросай оружие! Кто воевода?» Воевода по-румски именовался странным словом «хилиарх». Но хилиарх хилиархом, а пора говорить о главном.
        - Да и не достанут, если что…
        - Как? - Черемош явно не понял, и Згур основательно пояснил:
        - Я ведь не просто так из Вейска ушел. Было дело! В Крае мне оставаться не с руки, да и в Валине, пожалуй, тоже. Если захотят, найдут. А у румов…
        Черемош задумался, затем резко кивнул:
        - Точно! Так ты, значит, со своими разгавкался?
        - Разгавкался, - охотно согласился Згур. - Одному… бычаре в… грызло двинул. А бычара сотником оказался.
        - А! - Узкая ладонь рубанула по воздуху. - Все они, вояки, такие! Мне отец еще два года назад предлагал в войско поступить - десятником. А я решил - ну его! Бычарами вонючими командовать!
        Ну конечно! Згур невольно вздохнул - сам он стал десятником лишь через пять лет - уже в Учельне. И то, если честно, не только благодаря своим заслугам. В Вейске помнили, чей он сын.
        Разговор прервался, и Згур решил, что пока - хватит. Крючок заброшен, остается ждать, клюнет ли. А если нет… А если нет, он вновь встретится с той женщиной, вновь уложит ее на старый плащ - и она сделает так, что чернявому красавцу придется поспешить…
        Згур спал чутко - многолетняя привычка не отпускала, и; когда дверь в маленькую комнатку растворилась, рука сама скользнула к лежавшему наготове кинжалу. Сквозь тьму неярко горел огонек маленького светильника.
        - Згур! Эй, Згур! Ты спишь?
        - Сплю…
        Ответ был под стать вопросу, но сердце дрогнуло. Значит, началось! Черемош и в прошлые дни уходил куда-то за полночь, но тогда он не будил своего гостя.
        - Згур! Згур! - его потрясли за плечо, и стало ясно - разговора не избежать.
        - Я… Я спать хочу… - ~ Згур зевнул, всем своим видом показывая, сколь несвоевременно беспокоить соню, но Черемош вновь дернул его за плечо и, пододвинув табурет к ложу, присел рядом.
        - Слушай, Згур… Как… Как лучше к румам попасть? Через Савмат?
        - Савмат?
        Спешить не следовало. Пусть Черемош думает, что гость еще не до конца проснулся.
        Чернявый чуть не застонал от нетерпения:
        - Ну… Ты, помнишь, говорил… К румам…
        - А-а! - Згур махнул рукой. - Тоже мне, забота! Да к торговцам пристану, в охрану наймусь - и приеду. А морем, рекой - какая разница? Торговцы дорогу знают.Похоже, парень несколько растерялся.
        - Да… Конечно, но… Ты же сам говорил, что тебя могут искать. За того бычару, которому ты в грызло двинул. Представь, за тобой приехали сюда, в Валин. Как отсюда к румам побыстрее?
        Светильник горел скверно, но улыбаться было нельзя. Мать Болот, как все просто получилось!
        - Если меня начнут искать, - наставительно начал он, садясь поудобнее, - то найдут быстро. И ни к каким румам мне не попасть. Границу перекрыть легко, тем более у Савмата. И к лехитам не поедешь - Палатин Ивор с ними договор заключил, чтоб беглых выдавать. Разве что на полночь, к аушкайтам или в Ольмин… Поэтому я сразу в лес уйду - в наш, волотичский. Там я каждую тропинку знаю. Пересижу зиму, а весной…
        - Нет-нет! - нетерпеливо перебил чернявый. - Бежать надо сейчас!
        - Мне? - лениво отозвался Згур. - Да ну его, лучше сдамся. Государыня Велга, глядишь, и простит. Извинюсь, виру выплачу - и все дела.
        - Нам! Нам бежать надо! Мне и… - Парень вскочил, опрокинув светильник, и в комнате сразу же стало темно. - Ахты, Извир!..
        Пока Черемош, поминая Извира, Косматого и нав с упырями, возился с огнивом, Згур пытался понять, как лучше поступить. «Догадаться? Или прикинуться, как говорили в Коростене, „опорком“? Нет, опорком лучше!..»
        - Бычары на нас, что ли, пожаловались? Так ведь ссору они начали, убитых нет, а ранен я, а не они. К тому же мы с тобой дедичи, а они…
        - Да Косматый с ними! - вновь перебил чернявый. - А, ладно, все равно все скоро узнают! У меня есть девушка. Мы с ней с детства знакомы, еще с Дубеня…
        Теперь можно было слушать вполуха, тем более эту историю Згуру уже рассказывали. Да, жили рядом, вместе в бабки да во вьюна играли, затем первый раз на теремной лестнице поцеловались, затем в верности клялись под весенними звездами. И-и все. Родители увезли девушку сюда, в Валин. Черемош бросился к отцу, просил послать сватов, но дубеньский войт отказался, велев сыну навсегда забыть о суженой. Горячий парень, понятно, не послушал, помчался в Валин - и узнал, что девушку прочат замуж и дело это, считай, решенное. Значит, одно осталось - бежать вместе, да туда, где не достанут. А достать могут почти везде - родители у его любимой не простые дедичи.
        Згур слушал и кивал, прикидывая, что имен Черемош не называет - все-таки опасается. Молодец, парень! Только придется тебе не только имена назвать, придется в ноги поклониться…
        - Так ты этого жениха убить собирался?
        - Ну… - Черемош, кажется, слегка растерялся. - Это я так… По горячке. Не в нем дело.
        Згур даже отвернулся, чтобы лицо не выдало. Не в нем! А в ком же?
        - На полдень, к Нистру, - он вновь зевнул, как можно убедительнее и с наслаждением растянулся на ложе. - До границы - лесами, потом - через горы, затем - вниз по реке, в Тирис. А туда часто румские галеры заходят, отвезут прямо до Рум города. Хотя нет, все равно нагонят! А не нагонят, сгинете. Места там скверные, вдесятером не пройти. Тем более - с девушкой…
        Он сделал вид, что засыпает, но чернявый не отставал:
        - Вдесятером - не надо! А если… Если втроем! Ты, я и… и она? Ты кмет, драться умеешь, и я тоже. Если что, отобьемся!
        «И я тоже»! Згур поморщился. «Тоже»! Этого бы зазнайку на месяц-другой в Учельню! Или прямо на ледяную равнину Четырех Полей. Нет, туда не стоит, убили бы сразу, жалко парня!
        - Глупости, - невнятно, словно сквозь сон, пробормотал он. - Втроем не проехать… И дюжине не проехать… Так своей девушке и скажи!
        - Нет! - решительно отрезал Черемош. - Ты ей сам это скажешь!
        Возле высокой деревянной ограды было пусто, а над острым частоколом поднимались черные кроны еле различимых в ночной тьме деревьев.
        - Там сад, - шепнул Черемош, кивая на забор. - Раньше пустырь был, но Ивор, как Палатином стал, велел деревья посадить.
        - Собаки небось? - без всякой охоты осведомился Згур. - И стража?
        - И собаки, и стража, - негромко рассмеялся чернявый. - А как же! Да только стража пьет, а собаки спят! Все схвачено, дружище Згур!
        «Схвачено»! К валинским выражениям привыкнуть было нелегко. Да, «схвачено» неплохо!
        - А как же Палатин?
        - Нет его, - удовлетворенно заметил Черемош. - Приедет дня через два. Он у лехитов.Згур вспомнил - точно! На торге об этом и толковали:
        уехал Палатин к лехитам, а зачем, то уж его дело. Значит, Ивор уехал, стража, почуяв волю, принялась за пиво, а то и за румское вино, ну а собак и прикормить можно.
        - Значит, твоя девушка во дворце служит?
        - Ну-у, вроде. Сам увидишь. Ладно, пошли!
        Через забор перелазить не пришлось. Два бревна оказались аккуратно подпиленными, и в щель удалось протиснуться без особых сложностей. Черемош огляделся, ткнул рукой куда-то в темную глубину сада и шепнул: «За мной!»
        Згур на всякий случай поправил кинжал, хотя чутье подсказывало - опасности нет никакой. Пьяного кмета-стражника опасаться нечего, а с собаками его учил обращаться сам наставник Отжимайло. Да, опасности не было, но идти в темный сад почему-то совсем не хотелось.
        Может, виной тому была бессонная ночь. После того как Черемош, еще раз пообещав, что отведет приятеля к своей зазнобе, принес небольшой кувшин с вином и они выпили, Згур попытался заснуть, но сон не шел. И не чернявый был тому виной, и даже не то, что им предстояло. Из головы не выходил проклятый кобник.
        Подумав как следует, Згур понял, что дал маху. Одна Мать Болот да Дий Громовик ведают, Вправду ли мерзкий старикашка ведовством владеет. Вдруг просто угадал? И не серебра было жаль, хотя предателю Края и куска лепешки давать не следует. Кобник напомнил о том, что Згур пытался забыть любой ценой - и не мог. Та ночь, ночь Битвы Солнцеворота, когда они ворвались в табор…
        Згур много раз пытался представить, как должен был поступить. Да, Меховых Личин оставалось еще много, и они были страшны. Рядом с мужчинами сражались старики, мальчики, даже женщины. Тут выбирать не приходилось, Згур видел, что делали враги в захваченных поселках. Но когда он с остатками сотни ворвался в ворота, вперед вышел худой высокий старик в лисьей шапке и первым бросил полированный каменный топор на снег. Личины сдавались, , кидая оружие и становясь на колени. Это было так неожиданно, что кметы замерли, но тут он, Згур, вспомнив приказ Кея, крикнул: «Бей! Всех, кто выше тележной чеки!»
        Потом он рассказал дяде Барсаку, и тот, покачав головой, признал, что Кей был абсолютно прав. Скорее всего Личины просто готовили западню. Ведь их оставалось много, очень много, и стоило остатку Кеева войска втянуться в табор…
        Все так, но Згур не мог забыть, что случилось после его приказа. Не мог! И теперь проклятый кобник вновь заставил не спать ночь. Как хорошо, что он не взял браслет, украденный из могилы! Такой счастья не принесет…
        - Стой!
        Задумавшись, Згур не заметил, как они прошли сад, очутившись возле высокого резного крыльца. Дворец Па-латина, бывший дворец Кеевых наместников, был велик, поистине огромен. Они находились возле главного крыла, но не с лицевой, а с противоположной стороны. Внезапно он вспомнил, что отец тоже бывал здесь. Но тогда шла Великая Война. Что бы сказал сейчас отец, будь он жив?
        - Подожди тут! - Черемош, ткнув рукой в черную тень возле крыльца, шагнул вперед. Згур, неслышно скользнув поближе, замер. Наверно, сыну дубеньского войта довелось потратить немало серебра, чтобы беспрепятственно ходить по дворцу! Не меньше, чем заплатил Згур, чтобы узнать об этом.
        Чернявый взбежал по ступенькам и легко постучал в высокую дверь. Открыли почти сразу. Черемош быстро оглянулся и прошел внутрь.
        Ждать пришлось долго. Згур переминался с ноги на ногу, прикидывая, что будет, ежели сейчас их всех накроет стража. Получалось, что ничего особенного. Скрыть такое просто, достаточно объявить, что ночью двое татей хотели проведать дворцовую кладовую…
        Дверь еле слышно скрипнула, на крыльцо вышел Черемош и махнул рукой. Згур поспешил наверх. Чернявый нерешительно поглядел на него:
        - Она… Она сама с тобой поговорить хочет. Я тут подожду.
        И вновь пришлось сдерживать улыбку. Похоже, в этой парочке верховодил вовсе не сын войта.
        - Как ее зовут?
        Черемош несколько мгновений молчал, не решаясь, затем резко выдохнул:
        - Улада.
        - Как дочку Палатина? - Згур постарался удивиться как можно естественнее.
        - Она… Она и есть дочь Палатина. Улада, дочь Ивора… …Об этом он узнал еще в Коростене. Правда, тогда Згур еще не ведал, что дубеньского знакомого Улады зовут именно Черемошем. Об этом ему рассказала та женщина - как и о многом другом. Например, о женихе - о том, кого горячий парень хотел звать на поединок. Едва ли дубень-ский дедич смог бы отличиться в бою на франкских мечах, ибо звали жениха Велегостом - Кеем Железное Сердце…
        Огонек свечи с трудом рассеивал тьму, и Згур не сразу смог заметить ту, что ждала за дверью. В первый миг показалось, что перед ним парень - высокий, плечистый, под стать ему самому. Но затем свет упал на лицо, и Згур понял, что ошибся. Девушка - широколицая, длинноносая…
        - Ты и есть этот… наемник?
        Тон был под стать словам - язвительный, полный презрения. Можно было обидеться, попытаться пояснить, что они с Черемошем друзья, но Згур понял - это лишнее.
        - Да, это я, сиятельная.
        Теперь следовало поклониться, но не особо низко - не в ноги и не в пояс. Он - не холоп, не слуга. Достаточно просто кивнуть.
        - Подойди к свету…
        Осмотр длился долго, словно оглядывали кровного скакуна на ярмарке - разве что руками не щупали. Згур стоял молча, руки по швам, ноги - на ширине плеч, для пущей верности представив, что перед ним не ширококостная девица с длинным носом, а сам Отжимайло: рыжие усы, начищенная до невыносимого блеска стальная бронь, красные огрские сапоги. «В-волотич, жаба болотная! Гляди веселей, чучело!» Он даже запоздало пожалел, что верхний крючок рубашки не застегнут - того и гляди отжиматься заставят, да не просто, а с полной выкладкой, в кольчуге и шлеме. Ладно, авось пронесет!
        - За что тебя выгнали из войска?
        Не пронесло. Черемош явно успел поделиться байкой о сотниковом «грызле» - и, выходит, напрасно. Девица не столь наивна.
        - Я отказался выполнить приказ, сиятельная.
        - Да ну? За это не выгоняют!
        Она не верила, голос стал еще более язвительным, даже злым.
        - Это было на войне…
        Ее глаза на миг оказались рядом, и Згуру почудилось, что на него смотрит кто-то другой - постарше и куда опаснее. Словно он попал в плен, и сейчас его будут допрашивать…
        - На войне? Да ну? Это на какой же?
        Да, он не ошибся. Впрочем, тут его не поймают.
        - У сиверов. Войско Кея Велегоста. Третья сотня Края.
        - Какие войска пришли к Кею Велегосту из Валина? Згур едва не засмеялся. Да, молодец девица! Интересно, обязан ли он знать это? Пожалуй, да. Войско Велегоста было небольшим, за долгий поход удалось не просто перезнакомиться, но и подружиться.
        - Три сотни «коловратов». Первая, синего значка - сотник Удай, вторая, белого - сотник Зорка…
        - Ладно… - ее голос стал мягче, губы улыбнулись. - Странно, ты говоришь правду, наемник… Значит, ты берешься довести нас до Тириса? За сколько?
        И опять можно было спорить, говорить о трудностях дороги, набивать цену. Но Згур уже понимал - Улада куда лучше разбирается в людях, чем ее наивный воздыхатель.
        - Сотня гривен серебром.
        Это было много. Даже очень много, но дочь Палатина лишь пожала широкими плечами.
        - Две тысячи алеманских шелягов? Ты думаешь, я возьму такие деньги с собой?
        Его вновь проверяли. Если он действительно собрался к румам, то, конечно, должен продумать и это.
        - Не обязательно таскать с собой мешок серебра, сиятельная. Достаточно взять долговую запись на кого-то из торговцев из Тириса…
        - Чтобы ты нас в Тирисе и зарезал? Нет, наемник, сделаем иначе. Пятьдесят гривен ты получишь в Тирисе, остальные - в Рум-городе. И учти, записи будут без имени, только я знаю, к кому обратиться за серебром.
        Згур лишь кивнул, мысленно пожалев беднягу Черемоша. Ежели такую взять замуж!.. Впрочем, нет, такую и брать. Случись беда, эта не растеряется, не начнет вопить, увидев дохлую мышь.
        - Я не очень верю тебе, наемник. Но сотня гривен - хорошая гарантия твоей верности. Надеюсь, ты понял, что будет с тобой, если нас поймает Палатин?
        Она сказала «Палатин», а не «отец» или «Ивор». Интересно, почему? По привычке?
        - Догадываюсь, сиятельная.
        - Не догадываешься. Палатин не даст умереть тебе раньше, чем через месяц. И это будет самый интересный месяц в твоей жизни, наемник!.. Служанку я смогу с собой
        взять?
        Переход был столь неожиданным, что Згур не удержался:
        - Разве для того, чтобы кинуть ее волкам - или разбойникам.
        Длинный нос дернулся.
        - Но… Кто будет меня раздевать перед сном? На этот раз язык удалось вовремя прикусить, что стоило немалого труда. Впрочем, чуть подумав, Згур понял - эта избалованная девица по-своему права. Она привыкла жить именно так.
        - Ужасно! Может… мне еще и мужчиной переодеться?
        - Подойди к свету…
        Это было маленькой местью за начало их разговора. Впрочем, Улада стояла столь же невозмутимо, словно перед нею был кравец, собравшийся шить дочери Палатина
        новый наряд.
        - Огрская шапка, лехитский кафтан - пошире, широкие штаны и сапоги - мужские. И плащ потеплее, будем ночевать прямо в поле. И - никаких румян или белил.
        - Хорошо. Иди - и позови его.
        Згур вновь кивнул, с трудом удержавшись, чтобы не вытереть пот со лба. «Его»! Бедный Черемош!
        Пока сын дубеньского войта объяснялся с длинноносой, Згур еще раз вспомнил весь разговор. Да, девица умна. Но все-таки поверила! Презирать людей - плохо, иначе можно догадаться, что есть вещи более дорогие, чем мешок серебра. Значит, он, сотник Вейска Края, сын Месника, - обыкновенный наемник? Пусть будет так! И Згур почувствовал что-то похожее на облегчение. Предавать того, кто тебя ненавидит и презирает, легче.
        Глава 2. ХОЗЯИН ЗПОЧЕВА
        …Вдали темнели бревенчатые дома родного Бусела. Но это был не привычный маленький поселок о семи избах. Густой частокол охватывал весь мыс, десятки домов горбились скатными крышами с резными фигурками на затейливо украшенных коньках. Згур знал - таким был Бусел до войны, до того, как его жители бросили поселок, спасаясь от закованных в железо сполотов, но все равно не ушли. Каратели настигли их - кого в лесах, кого в соседних селах.
        Такой, прежний Бусел ему снился не впервые, но теперь он был тут, на песчаном речном берегу, не один. Отец стоял рядом, и был на нем багряный плащ, заколотый серебряной фибулой, наброшенный поверх сверкающей кольчуги. На голове - легкий сполотский шлем, при бедре - франкский меч, а на ногах - желтые огрские сапоги.
        Згур часто видел отца во сне - именно такого, хотя и знал, что во время Великой Войны воины Велги носили простые серые плащи, кольчуги и шлемы имел далеко не каждый, а уж франкский меч - в лучшем случае один на сотню. Но отца запомнили именно так: Месник, Мститель за Край, не мог драться простым клевцом и ходить в дырявой рубахе. В песнях и старинах одежда и оружие перечислялись особенно тщательно, словно сказители пытались восполнить то, чего так не хватало повстанцам.Отец был молод, но глаза смотрели сурово и неулыбчиво. Светлые пряди выбивались из-под шлема, и в них серебрились первые нитки ранней седины. Згур знал, что это сон и отец ничего не скажет ему - того, что он не слыхал бы от матери или дяди Барсака, но все же не мог удержаться:
        - Я отомщу за тебя, отец!
        Взгляд молодого воина в багряном плаще не изменился. Легко дрогнули бледные губы.
        - Кому, Згур? Сполотам? Дети не виновны в грехах отцов.
        Они говорили об этом не в первый раз, и Згур заспешил:
        - Нет! Сполоты - не враги. Дядя Барсак говорит… Лицо отца искривилось усмешкой.
        - Барсак? Он не простил. Он, и другие, кто выжил. Учти, они будут мстить дальше - твоими руками. Война кончилась, Згур, и на могилах давно уже растет трава. Помни - когда идет война и Край в опасности, допустимо все. Но сейчас мир…
        Згуру стало не по себе - такого от отца он никогда не слышал.
        - Но… Если Краю нужно? Ведь ты сам после Коростеня мог не идти в бой. Ты был тяжело ранен. Но ты вызвался добровольцем…
        - Да. Ради Края. - Глаза сверкнули живым огнем. - Ради Края и твоей матери, Згур. Я очень любил ее…
        Горло свело болью. Згур вспомнил, как плакала мать - ночами, думая, что он не слышит. Наверно, так плакали все вдовы Бусела и, конечно, не только Бусела.
        - Я буду мстить не сполотам, отец. Я дрался плечом к плечу с кметами Кея Велегоста на Четырех Полях. Но ты погиб не на войне, я знаю. Тебя убили позже…
        Про это мало кто ведал, да и сам Згур догадался далеко не сразу. Он, сын Месника, родился через два года после того, как Велга и Кей Войчемир договорились о мире. Через два года! А потом он узнал, что отец приезжал в Бусел уже после войны. Приезжал вместе с матерью, помог обустроить дом и уехал - навсегда.
        - Теперь я знаю, что ты делал для Края, отец. И знаю, кто убил тебя!
        - Знаешь? - В словах был лед, и Згур немного растерялся.
        - Я… Я догадываюсь. Пока. Но узнаю, клянусь тебе узнаю и отомщу. Ему - и его родне. Всем!
        - Всем, кто выше тележной чеки, - негромко проговорил отец, и Згуру вновь стало не по себе. Почему ему снится этот сон? Неужели отец, Мститель за Край, мог бы сказать такое? Нет, он не щадил предателей и никогда не запретил бы сыну…
        - Я пришел не за этим, Згур, - голос отца стал совсем тихим, словно он был уже не здесь, а в далеком полуденном Ирии. - Я уже не в силах ничего запретить тебе - я далеко, а ты уже совсем взрослый. Но я должен предупредить…
        Он замолчал, и тут Згуру привиделось, что лицо отца начало на глазах стареть. Морщины рассекли лоб, уголки губ опустились, седина плеснула в волосы.
        - Я не мстил, Згур. Я делал лишь то, что нужно Краю. Но ты… Поступай, как знаешь. Однако во всем есть предел. Твоя мать боится чаклунов и кобников - и она права. Меч лишь убьет, ведовство погубит душу. И не только душу врага. Бойся того, чем ты владеешь, не зная. Но и это не самое страшное, Згур… Прощай!
        - Отец!
        Згур рванулся вперед, но лицо ударилось о невидимую стену. Темные силуэты домов стали расплываться, серым туманом покрылась река, и упала тьма - непроглядная, невыносимая, страшная…
        Он открыл глаза и долго лежал, боясь пошевелиться. В затянутое слюдой окошко сочился предутренний сумрак, в коридоре уже слышались осторожные шаги тетушкиных холопов, вставших растопить печь да завтрак приготовить, а Згур все никак не мог прийти в себя. Сны посылают боги - он верил в это. И если отцу разрешили прийти из Ирия - то неспроста. О чем он хотел предупредить? Не мстить? Но он, Згур, не мстит, он делает то, что нужно Краю, - как и отец в дни Великой Войны. Когда все будет сделано, он вернется домой и… Забудет? Нет, не забудет, но станет ждать нового приказа. Нет, тут опасаться нечего.
        И тут вспомнился кобник - проклятый предатель, которого он сдуру да из жалости накормил горячей похлебкой. Может, отец имел в виду именно его? Но ведь браслет остался у заброды! Значит, и тут бояться нечего, и зря отец беспокоится в теплом Ирии. Нет, хватит думать об этом! Остался один день - последний, а там…
        Згур пружинисто вскочил, привычно упал на пол и, скомандовав голосом наставника: «Начали, жабья душа!», принялся отжиматься. Вот так, волотич, вот так, сотник Згур! Бредни да страхи прочь, пора и о делах подумать. Первое - отправить Черемоша на торг за конями да припасами. Второе…
        - Сапоги! Ну!
        Голос Улады звучал сердито и недовольно. Черемош подскочил, склонился, схватил за красный огрский сапог, потянул…
        Згур хмыкнул, продолжая возиться с костром. Это повторялось уже третий вечер и весьма его забавляло. Сапоги снимать дочь Палатина не умела - и не собиралась, как и расстегивать кафтан, садиться на лошадь, а равно с лошади слезать. У нее не было холопов и слуг, зато имелся безотказный Черемош. Згур дунул на разгорающийся хворост и еле удержался, чтобы не рассмеяться. Ну, ладно, он-то понятно. Но чернявый за что мучается? Любовь? Ну, знаете! Если это любовь!..
        Первые пару дней Згур опасался, что невыносимый нрав Улады превратит их путешествие в сущее Извирово пекло. Девица ворчала и спорила по любому поводу, отказывалась есть похлебку, сваренную на костре, и требовала, чтобы по ночам от нее отгоняли комаров. Занимался всем этим Черемош; сам Згур с первого же дня молчаливо дал понять - он проводник, телохранитель, но не холоп. Кажется, Улада это поняла, но ограничилась тем, что почти не разговаривала с ним, а ежели приходилось, то называла Згура исключительно «наемником». Но более всего доставалось чернявому, и Згур лишь гадал: сколько еще вытерпит парень? Но Черемош терпел, и оставалось только удивляться - выходит, это и есть любовь?
        Костер разгорелся, и Згур оглянулся, думая позвать приятеля. Готовил тот сам, поскольку Улада сразу же заявила, что стряпня «наемника» ее совершенно не устраивает. Трудно сказать, чем похлебка или каша, сваренные чернявым, могли быть лучше, но девица упорно стояла на своем. Итак, Згур подбросил дров, оглянулся - и со вздохом сам взялся за котелок. Парочка была занята. На земле лежал снятый сапог, а Черемош что-то шептал на ухо девушке. Та благосклонно кивала и время от времени гладила его по руке. Згур пожал плечами и пошел за водой. Что поделаешь? Любовь!
        …Их путешествие началось без особых трудностей. Дорогу Згур узнал заранее и теперь вел их маленький отряд прямо на полдень, к Змеиным Предгорьям. Здесь, во владениях Палатина, особых опасностей ожидать не приходилось, но из осторожности ночевали не в поселках, а прямо в лесу, подальше от жилья. Ехали быстро, двуоконь, меняя лошадей. К удивлению Згура, Улада прекрасно держалась в седле и почти не уставала к концу дня. Уставал Черемош, для которого подобные путешествия были явно не в привычку, но тоже старался не подавать виду…
        Вода уже закипала, когда Черемош наконец справился со вторым сапогом и занялся похлебкой. Згур не без удовольствия уступил ему место у костра и прилег на траву, глядя в темнеющее вечернее небо. Пусть сын войта потрудится! С чернявым тоже хватало забот. Сапоги он, конечно, снимал сам, и за дровами ходить не отказывался, зато всячески искал приключений. В поход он отправился с полным вооружением, в кольчуге и даже шлеме, и Згур еле уговорил его снять всю эту тяжесть. Сам он тоже вооружился, но надевать бронь не стал - рано. Згур усмехнулся, вспомнив, как Черемош цокал языком, увидев его меч - настоящий, франкский, с клеймом в виде единорога. Меч ему подарил дядя Барсак - оружие было памятью о Великой Войне. У Черемоша меч оказался тоже неплох - алеманский, с золотой отделкой и цветными камнями на рукояти. И этим мечом сын войта в первый же день попытался разобраться с какими-то тремя бродягами, посмевшими не уступить им дорогу. За ними последовали двое ни в чем не повинных селян, чья телега застряла на перекрестке, затем - какой-то неосторожный дедич, бросивший, как показалось чернявому, удивленный
взгляд на Уладу. Згуру не без труда удавалось сдерживать горячего парня. К его удивлению, дочь Ивора тоже не приветствовала этакую лихость и немало язвила по поводу «альбирства» своего поклонника.Вода кипела, Черемош, что-то отсчитывая на пальцах, кидал в котелок соль и остро пахнущие приправы, захваченные из тетушкиного дома, и Згур понял, что за ужин можно не беспокоиться. Улада присела поближе, поглядывая не без иронии на своего воздыхателя. Згур вновь отвернулся. Да, парня держат в черном теле, по крайней мере днем. Правда, вечером, когда Згур ложился спать, завернувшись в плащ, Черемош и Улада садились поближе к костру, накидывали на плечи покрывало и тихо о чем-то разговаривали. А может, и не только разговаривали, да не Згу-рово это дело. Места были спокойные, ночью можно не сторожить, так что спал он крепко, не прислушиваясь. А поутру все начиналось сызнова. Улада капризным тоном приказывала согреть ей воды для умывания, потом - подать костяной гребень, дабы расчесать свои длинные светлые волосы, затем начиналась церемония надевания сапог…
        - Готово! - удовлетворенно заметил Черемош, в очередной раз пробуя варево. - Згур, ты…
        - Миску! - перебила Улада. - И ложку! Помыть не забудь!
        Из общего котелка есть она категорически отказывалась. Миска, как и ложка у нее оказались серебряными, тонкой алеманской работы. Згур уже не удивлялся.
        - Много не накладывай! - дочь Палатина наморщила свой длинный нос, недовольно глядя на дымящийся котелок. - Опять, наверно, пересолил?
        - Я… - растерялся Черемош, и Згур не удержался от улыбки.
        Похлебка оказалась превосходной, и Улада несколько оттаяла. Згур, дабы чем-то помочь приятелю, добровольно вызвался помыть котелок в ближайшем ручье. Когда он вернулся, девушка сидела у костра, внимательно разглядывая что-то на своей ладони.
        - Комар, - сообщила она. - Уже второй. Наемник, а в другом месте мы стать не могли?
        - Так здесь вода близко… - начал было Черемош, но длинный нос вновь дернулся.
        - Миску помой! И ложку!
        Черемош вздохнул и поплелся к ручью. Згур отошел в сторону - оставаться наедине с девицей он не любил.
        - А ты не смей ухмыляться, наемник!
        - Не смею, - сообщил Згур, не оборачиваясь. - Не смею, сиятельная.
        - Думаешь, не вижу? Обернись, я с тобой разговариваю!
        Пришлось обернуться и сделать шаг к костру. Улада медленно встала.
        ~ Ты много себе позволяешь, наемник! - Темные глаза смотрели строго, без улыбки. - Ты, кажется, забыл, кто мы и кто ты. Напомнить?
        Надо было смолчать, но Згур не выдержал и улыбнулся:
        - Напомни, сиятельная!
        В темных глазах блеснул гнев.
        - Я - дочь сиятельного Ивора, Великого Палатина Валинского и всей земли улебской, великого дедича и хозяина Дубеня. Черемош - сын тысяцкого и внук тясяцко-го, его предки - потомственные дедичи. А ты - наемник,
        волотич из своего грязного болота, который хочет заработать горсть серебра. Ты понял?..
        Слова били в лицо, словно пощечины. Згур закусил губы - так с ним никто еще не разговаривал. Волотич из грязного болота, вот, значит, как?
        - Ты немного ошиблась, сиятельная, - медленно проговорил он, стараясь подавить гнев. - Сейчас мы все - беглецы и преступники. Но я - только наемник, который хочет заработать горсть серебра, а ты - дочь, посмевшая нарушить волю отца. Кстати, твой отец - тоже волотич из грязного болота. Волотич, изменивший Краю и служивший его врагам!
        Девушка отшатнулась, полные губы побелели.
        - Вот как ты заговорил, наемник! Ты лжешь, мой отец - не изменник, изменники вы - бунтовщики, посмевшие кусать руку, которая вас кормила! Мало вас вешали…
        Згур закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица. Внезапно показалось, что с ним говорит не широкоплечая девица с длинным носом, а тот, кого он никогда не видел, но неплохо знал - Ивор, сын Ивора, предатель и сын предателя. Мать Болот, хвала тебе, что меч лежит на траве и что перед ним - девушка…
        - Поэтому помни свое место, наемник! Таких, как ты… Внезапно на душе полегчало. А он еще сомневался, мучился! Перед ним - враг, настоящий враг, такой же, как те, с кем скрестили клевцы отец и его друзья…
        - Меч! Меч! Где меч?!
        В первое мгновение Згур ничего не понял. Почему Черемош вернулся без миски с ложкой, отчего так отчаянно кричит, а главное - меч-то зачем? Улада, похоже, тоже растерялась, а чернявый уже бегал возле костра, наклоняясь и бестолково хлопая руками по траве. И тут послышался треск кустов, что-то темное показалось на тропинке…
        - Меч! Згур, где меч?
        Похоже, помыть посуду чернявому не дали. И тот, кто совершил это, сейчас ломился вслед за незадачливым посудомоем. Медведь! Огромный, темно-бурый, с сединой в густой шерсти…
        - Меч! Ага, ну я тебе!
        Чернявый нашел-таки меч, и тут только Згур опомнился. Меч? А почему бы не ложка? Против этакого зверя - все едино!
        - Черемош, назад!
        Испуганно вскрикнула Улада. А зверь был уже близко, маленькие глазки сверкали злобой, из пасти доносилось негромкое рычание. Згур успел удивиться - что это так допекло зверюгу? Вроде не зима, когда с голодухи медведи лютовать начинают!
        - Черемош, назад! Уходи!
        Но чернявый не слушал. Меч уже был в руке, и сын войта смело шагнул вперед. Рычание - уже погромче и по-страшнее. Мгновение зверь колебался, а затем начал медленно подниматься на задние лапы.
        Згур бросился к Черемошу, но опоздал. В лучах закатного солнца блеснул клинок - и тотчас отлетел в сторону, выбитый быстрым ударом могучей лапы. Второй удар отбросил чернявого в сторону. Зверь заревел и шагнул вперед, прямо к застывшей на месте Уладе.
        Згуру показалось, что все это происходит не с ними. Поляна, костер, мохнатое чудовище, готовое растерзать их всех. И тут же в ушах прозвучал знакомый голос - спокойный, чуть насмешливый…
        »…Вы парни как, не из пугливых? Зверушек не боитесь? Правильно, хе-хе, правильно! Чего их бояться?» Рахман Неговит, толстенький, круглолицый, в своем нелепом черном балахоне стоит посреди поляны, с улыбкой глядя на выстроившихся перед ним молодых ребят из Учельни. «Ну, вот ты, Згур. Представь, идешь себе по лесу, о девушке своей мечтаешь, а перед тобой, хе-хе, волчина - или медведь!..»
        Згур глубоко вздохнул и, не обращая внимания на отчаянные крики ползавшего по траве Черемоша, одним прыжком оказался перед зверем. Теперь - самое главное. Глаза! Почему он смотрит в сторону?! Глаза!!!
        Во взгляде зверя была ненависть и жажда крови. К горлу подступил страх - еще один шаг и… Отступать поздно, медведь лишь выглядит неуклюжим - нагонит, навалится всей тушей… «Ты, главное, не бойся, Згур! Злобы у зверюг много, а вот воля, хе-хе, слабовата. Соберись с силами, пробейся, достучись. Главное - взгляд не отводи. Нельзя, хе-хе, съедят…»
        Все исчезло, остались лишь звериные глаза, полные мутной ненависти. «Достучись, Згур, достучись - а потом дави!» Как это учил Неговит? Собраться, забыть страх - и держать взглядом. Держать, пока не лопнет кровавая пелена и на тебя не глянет душа зверя - трусливая, неспособная противостоять человеческой воле. И - голос, зверь боится голоса, но надо не говорить, а…
        Згур заворчал - низко, напрягая гортань. Когда-то они весело смеялись, пытаясь подражать Неговиту. У того получалось здорово - испугаться можно. В горле пересохло, но Згур собрался с силами и рыкнул - негромко, хрипло.
        Он ждал удара, но время шло - медленно, непередаваемо долго. Глаза зверя были совсем близко, и - ничего не происходило. Невыносимо хотелось крикнуть, броситься в сторону, упасть на землю, но Згур понимал - нельзя, это смерть. И вот наконец… Медленно, медленно лютая ненависть в маленьких глазках стала сменяться удивлением. Зверь чувствовал - что-то не так, что-то мешает. Згур засмеялся, заставил себя податься навстречу чудищу…
        Есть! Удивление сменилось растерянностью, затем - ужасом. Вот она, душа зверя! Маленькая, пугливая, приученная бояться человека. Пора! Згур резко выдохнул и шагнул вперед. В ноздри ударил густой звериный дух, на мгновение вернулся страх, но тут медвежьи глаза дрогнули и пропали.
        Когда он вновь смог видеть, зверь уже уходил - не спеша, порыкивая, время от времени оглядываясь, но не решаясь вернуться. Згур потер ладонью лицо и медленно опустился на траву…
        - Ты… Он тебя… - голос Черемоша донесся словно из неизмеримого далека, и Згур с трудом разлепил губы.
        - Нет, не съел. Ты как?
        - Да отлично! Ну и рычишь же ты! Слушай, давай его догоним! Там такая шкура!
        Жизнерадостного парня трудно было пронять даже медведем. Згур вяло подумал, не дать ли этому выдумщику по шее, но лишь махнул рукой. Хотелось засмеяться, но сил не было. Интересно все же, из-за чего разозлился зверь? Не иначе храбрый сын войта хотел разобраться с его «грызлом»!
        - Ух, была б рогатина, показал бы этому бычаре! Я таких в Дубене!..
        Згур покосился на возбужденную физиономию чернявого и, не выдержав, захохотал.
        …Ночью его разбудило осторожное прикосновение. Згур, не открывая глаз, резко приподнялся, рука легла на рукоять меча.
        - Не дергайся, это я… Он узнал голос Улады и открыл глаза. Костер догорал, возле него тихо посапывал Черемош. Лицо девушки было совсем рядом.
        - А ты храбрый парень, наемник! Оставалось пожать плечами. Обида вспыхнула с новой силой. Она что, еще и за труса его принимала?
        - Я… В общем…
        Улада с трудом подыскивала слова, что было совсем на нее не похоже.
        - Я не должна была так говорить с тобой, наемник. Извини!
        Отвечать не хотелось, Улада заглянула в его глаза и покачала головой:
        - Обиделся, вижу. Я… Я не подумала, когда говорила… Прости! Вы ведь там еще помните войну! Наверно, твой отец тоже воевал… Прости, Згур!
        Впервые она называла его по имени, и это удивило куда больше, чем все остальное.
        - Ладно, - он отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом.Забудем, сиятельная!
        Девушка явно хотела сказать еще что-то, но, похоже, не решилась, а Згур не стал помогать. Нет, он не забудет! И очень жаль, что она все-таки извинилась. Теперь ему будет тяжелее.
        Следующие несколько дней прошли без приключений. Погода оставалась превосходной, лишь однажды прошел короткий слепой дождь. Ехали быстро, кровные кони легко несли по протоптанной лесной дороге. Встречные, увидев троих вооруженных всадников, спешили уступить путь. Лишь однажды дорогу загородила мрачная ватага, вооруженная кольями и дубинами. Тут уж пришлось обнажить мечи. Однако станичники в драку не ввязались, в последний момент предпочтя расступиться и даже снять шапки. Згур с трудом удержал Черемоша, рвавшегося наказать «бычар». Следовало спешить - каждый час был на счету.
        Згур много раз пытался представить, что сейчас творится в Валике. У них был день до возвращения Палатина. В этот день погоню, конечно, никто не посылал - ждали хозяина. И вот Ивор вернулся, перепуганная насмерть дворня спешит доложить о беде…
        Не удержавшись, Згур заговорил об этом на одном из привалов. Улада пожала широкими плечами и, наморщив нос, снисходительно заметила, что «наемник» может не беспокоиться. У них в запасе не день, а куда больше. Перед бегством она сказала своей самой верной служанке, что собирается в Савмат, к Светлому - просить о заступничестве. Отец, конечно, знает, кто пользуется ее доверием. Служанку ждут плети, может - и кое-что похуже. В застенках Палатина имеются большие мастера, у которых способен заговорить даже мертвый. Сначала служанка будет молчать, потом, конечно, признается - и отец поверит. Значит, погоня помчится на восход…
        И вновь, в который раз, Згур едва сдержался. Дочь Палатина пожертвовала неведомой ему девушкой. И, конечно, в трудную минуту охотно пожертвует им самим. Служанку она по крайней мере знала много лет, быть может, они с ней даже дружили, а о нем - какой разговор! Да и в наивность Палатина Згур не очень верил. Сам он на его месте первым делом опросил бы всех стражников у ворот, просто прохожих, жителей окрестных селений, а погоню послал бы по всем дорогам, благо кметов в Валине хватает.
        Черемоша заботило другое. Однажды, перед сном, он заговорил об отце и сестрах. Разгневанный Палатин может узнать, с кем бежала его дочь, и тогда… Улада только фырк-нула, и парень, смутившись, замолчал. Згур не стал лгать, чтобы утешить приятеля. Ивору, конечно, доложат обо всем. И о том, кто дружок Улады, и о волотиче по имени Згур. Последнее даже радовало - пусть узнает! Может, вспомнит тех, кого когда-то предал!
        С Уладой они больше не ругались, но по-прежнему почти не разговаривали. Черемоша это явно смущало, и он пытался заводить общую беседу, рассказывал о Дубене, вспоминал, как он лихо «чистил грызла» тамошним «бычарам». Увы, из этого ничего не выходило. Улада слушала, иронично усмехаясь и всем своим видом показывая, что это ее не касается. Згуру даже становилось жалко чернявого. И что он нашел в этой надменной девице?
        Самому Згуру Улада не нравилась, да и понравиться не могла. Она походила больше на крепкого кмета, чем на юную девушку. И не такую уж юную! Дочь Палатина была явно постарше и своего приятеля, и Згура. Другие в ее возрасте по двое детей имеют. Да и не во внешности, не в возрасте дело. С этакой язвой да любиться! Да ее только к врагу засылать для подрыва духа!
        Пока Улада ворчала по поводу плохо помытой миски и пересоленной похлебки, это можно было терпеть. Но, увы, похлебкой дело не ограничилось. Когда они отъехали от Валина уже достаточно далеко, дочь Палатина решительно заявила, что дальше поведет их сама.
        Случилось это после того, как они подъехали к небольшой речке, которую без труда пересекли вброд. За переправой расходились две дороги - пошире и поуже. Тут и довелось поспорить. Когда Згур предложил ехать по левой, более узкой, девица решительно воспротивилась, указав на другую дорогу, после чего не без иронии поинтересовалась, часто ли «наемник» бывал в этих местах.
        Лгать не имело смысла - на полдень от Валина бывать не приходилось. Но не объяснять же длинноносой, что такое Большая Мапа!
        Когда дядя Барсак впервые показал ему Мапу, то Згур глазам своим не поверил. Мапы читать их учили давно - с первого года в Учельне. Дело нехитрое: сначала ставишь полуночник, затем находишь место, где находишься сам. Они даже учились рисовать мапы: кусок бересты, острое стило, тот же полуночник… Но эта Мапа была необыкновенной: огромная, словно ковер, цветная, с маленькими деревянными домиками на месте городов и поселков. Такая Мапа земли улебской была лишь в Валине, у знаменитого Кошика Румийца… и в Коростене у дяди Барсака. И по этой Мапе Згур ползал с полмесяца, изучая каждую тропинку, каждый лесок. Теперь достаточно прикрыть на миг глаза, вспомнить нужный отрезок… Если ехать налево, то дорога будет похуже, зато безопаснее - всего два маленьких поселка. А вот направо…
        - Но ведь… Нам придется через Злочев ехать! - робко вступил в спор Черемош.
        - Ну и что? - Длинный нос дернулся. - Хоть одну ночь нормально выспимся!
        - Но… Там же Колдаш правит!
        - Подумаешь! - Улада нетерпеливо фыркнула. - Ничего он нам не сделает! Не посмеет!
        Да, направо - Злочев, большой поселок, неплохо укрепленный, в нем полсотни кметов. Правит там Колдаш сын Дякуна, богатый дедич, которому Палатин Ивор давно уже поперек горла…
        - Опасно… - нерешительно заметил чернявый. - Ты ведь помнишь…
        Лучше бы чернявый молчал! Глаза девушки метнули пламя.
        - Мне… Мне надоело спать на траве и давиться твоей похлебкой! Слышишь? Надоело! Мы сделаем так, как я скажу! Едем в Злочев!
        - Згур! Ты чего молчишь? - в отчаянии воззвал Чере-мош. - Опасно ведь!
        Да, ехать через Злочев опасно. У Колдаша имеется много поводов не любить всемогущего Палатина. Два года назад он попытался сватать Уладу за своего сына, но Ивор даже не принял сватов. Но Згур молчал. Он вдруг понял, что Злочев - это не так уж и плохо…
        -Згур!
        - А его никто и не спрашивает! - Губы девушки презрительно скривились. - Все, поехали! Этой ночью я хочу спать на нормальном ложе под нормальным покрывалом!
        Она ударила коня каблуком, и Згур с Черемошем остались у перекрестка одни.
        - Згур! - в отчаянии повторил чернявый. - Что нам делать?
        - Догонять! - он пожал плечами и направил коня по правой дороге. Дочь Палатина жить не может без удобств? Ну и прекрасно!
        Поперек дороги стояла большая деревянная рогатка, возле которой толпилось с полдюжины крепких парней с дубинами.
        - Стой! А ну стой, кровь собачья! Згур придержал коня и схватил за руку Черемоша, пытавшегося выхватить меч.
        - Стой, кому говорят!
        Спорить не имело смысла - поворачивать поздно, вокруг сплошная стена старого леса.
        - Ну, и кто вы такие?
        Здоровенный парень с длинными усами, очевидно старшой, не спеша вышел вперед, поигрывая секирой.
        - Мы… - начал было Черемош, но усатый не пожелал слушать:
        - Разрешение от газды Колдаша имеется? Згур заметил, как побледнела Улада, и усмехнулся. Вот и отдохнула!
        - Ты… Бычара! - взорвался чернявый. - Какое еще разрешение?!
        - А такое! - старшой радостно ухмыльнулся. - От нашего газды! А за бычару ответишь, сморчок!
        Парни с дубинами подошли поближе. Запахло хорошей дракой, но Згуру совсем не хотелось доставать меч. Главное, удержать Черемоша…
        - Ага, нет разрешения! - удовлетворенно заметил парень. - Ну тогда, песья кровь, приехали! Перво-наперво, с коней слазьте, затем - вещички скидывайте, потом…
        Он внимательно поглядел на приехавших, усатая рожа расплылась в довольной улыбке.
        - Потом - девку сюда. А там поглядим, какую с вас виру взять!
        Черемош зашипел и вновь схватился за меч. Парни подняли дубины…
        - Назад! - в голосе Улады зазвенел металл. - На кол хочешь, холоп? Я дочь сиятельного Ивора, Палатина Валинского. Повторить?
        - Чего?!
        Усатый моргнул и задумался. Дело было для него явно непривычным и потребовало немало времени. Наконец он поскреб затылок.
        - А все одно! Разрешение требуется!..
        - Гляди!
        В руке девушки блеснула серебряная тамга. Усатый недоверчиво покосился на Уладу и неохотно поклонился:
        - Так что, прощения просим, сиятельная! Да только все равно мы вас к газде отправим. Приказ! У которых разрешения нет…
        - Веди, да побыстрее! - нетерпеливо бросила Улада, а Згур успокаивающе похлопал по плечу взбешенного Черемоша. Где-то так он все себе и представлял. Их узнали, теперь отведут к дедичу…
        Усатый вызвался сам проводить нежданных гостей. До Злочева, как выяснилось, рукой подать - полчаса верхами. Для верности старшой взял с собой троих, причем один из парней достал из-за плеча новенький гочтак и тщательно зарядил. Згур хмыкнул - сторожевая служба в Злочеве неслась справно. Теперь не убежишь!
        Поселок был велик, даже не поселок, а настоящий город - с высоким частоколом, деревянными башнями по углам и даже глубоким рвом, в котором неподвижно стояла зеленоватая, дурно пахнущая вода. Конечно, против сотни Кеевых кметов Злочев не продержится и часа, но в этих глухих местах посягнуть на могущество газды Колдаша некому. Згур вспомнил рассказы дяди Барсака. В земле уле-бов правят не Кеи и даже не Палатин Валинский. Власть Ивора кончается за стенами Валина и Дубеня, а вот дальше все решают всемогущие дедичи, такие, как Колдаш. Они судят, собирают подати, держат сотни вооруженных холопов. Когда-то так было и у волотичей, но Великая Война очистила Край от этих пауков. И Згур почувствовал гордость за родную землю. Мать Болот не оставляет своих сыновей!
        У ворот их встретила еще одна стража. Старшой, на этот раз не усатый, а бородатый, бывал в Валине и, узнав Уладу, поспешил согнуться в поклоне, присовокупив, что немедленно отправит посыльного к газде. Улада явно успокоилась, и даже Черемош перестал сверкать глазами и поминутно хвататься за рукоять алеманского меча. Згура все это не волновало. Будь он просто наемник, честно отрабатывающий горсть серебра, он бы уже искал выход, как выбраться из ловушки. Но сейчас все шло правильно.
        Вскоре примчался запыхавшийся гонец, сообщивший, что газда Колдаш вместе с сыном спешат встретить дорогую гостью. Упоминание о сыне дедича явно не понравилось Черемошу. Он нагнулся к уху Улады и начал что-то шептать, но та лишь дернула плечом и отодвинулась. Девушка была уверена в себе, и Згур вновь едва сдержал усмешку.
        Наконец у ворот показалась целая процессия. Впереди ехали холопы в сверкающих кольчугах. Один из них нес значок с изображением вставшего на дыбы единорога - тамгой хозяев Злочева. А за ними на могучем сером в яблоках коне не спеша двигался толстый краснолицый старик в
        цветастом лехитском кафтане и высокой шапке с желтым верхом. Рядом с ним ехал худосочный парень с бледным лицом, украшенным огромными прыщами. Згур невольно хмыкнул - тот, кому сватали Палатинову дочку, издали походил на гриб-поганку.
        Улада побледнела, но спокойно сошла с коня. Черемош затравленно оглянулся и последовал ее примеру. Згур чуть подумал и отъехал в сторону. Похоже, его служба подходит к концу. Он слез с коня и принялся равнодушно наблюдать, как толстяк при помощих двух дюжих холопов сползает на землю, как краснеет прыщавая физиономия Гриба-Поганки, как Улада ледяным голосом отвечает на приветствия, как давит из себя слова Черемош. Все это длилось долго, наконец и гости, и хозяева вновь сели на коней и не спеша поехали по пыльной улице к большому двухэтажному дому - палатам дедича. Згур пристроился сзади и совсем не удивился, когда у высокого крыльца перед ним скрестились копья. Похоже, газда, несмотря на спешку, успел распорядиться, кого следует пускать, а кого - нет. Рассудив, что он больше никому не нужен, Згур повернул коня и направился обратно - искать постоялый двор.
        …Конь летел по ущелью, громко стучали копыта, а вокруг кричали люди - сотни людей, обреченные, ждущие смерти. Гибель была совсем рядом, Згур знал это, чувствовал, но не мог даже поднять головы. В ноздри бил острый запах конского пота, руки скользили по уздечке, воздух казался горячим и липким…
        Згур понимал - это только сон. Страха не было, он чувствовал лишь острое любопытство. Жаль, что он не видит ничего, кроме конской гривы! Но вот конь оступился, рванул куда-то в сторону, и в глаза плеснула небесная синева…
        - Згур! Згур! Да проснись же!
        Он открыл глаза и несколько мгновений приходил в себя. Сердце все еще рвалось из груди, словно Згур по-прежнему мчался на обезумевшем коне навстречу катившейся со склона смерти, но сон уже уходил. Все стало на свои места. Утро, через ставни льется яркий свет, возле ложа - пустой кубок…
        -Згур!
        Этим вечером он выпил, и выпил сильно, впервые за много дней, благо на маленьком постоялом дворе оказалось прекрасное вино - розовое алеманское, которое так хорошо пить подогретым, с пряностями. Поэтому и спал крепко, так крепко, что даже не услыхал, как чернявый вошел в комнату.
        Черемош выглядел не лучшим образом - бледный, в расстегнутом кафтане, черные нечесаные волосы явно требовали гребня. От парня несло вином, под глазами проступили темные пятна, а главное - он был растерян. Даже хуже - просто убит.
        - Згур! Да вставай же!
        - Зачем?
        Чернявый застонал, и Згур невольно пожалел парня. Похоже, случилось то, чего он опасался. Точнее, не опасался - рассчитывал.
        - Она… Ее… Меня…
        Згур встал и долго умывался, затем вздохнул и опустился на ложе.
        - Рассказывай!
        - Еле тебя нашел! Тут такое… Мы… Пир был. Калдаш… Этот бычара поганый!..
        Понимать непохмеленного Черемоша оказалось сложно. Впрочем, постепенно до Згура стало доходить. «Бычара» Колдаш встретил гостей любезно, даже сердечно, тут же кликнул челядь, дабы накрывала столы…
        - Меня… Меня рядом с ней не посадили! Этот бычара… И его сынок… Ублюдки! Они думают, что они меня знатнее! Меня посадили сбоку…
        Итак, войтова сына обидели. Но это было лишь начало. Рядом с Черемошем хозяин усадил огромного, толще его самого, детину. Толстяка, как выяснилось, звали Гурой, и он тут же принялся наливать гостю кубок за кубком. Старался и хозяин - здравицы провозглашались одна за другой - и за гостей, и за их удачное путешествие, и за сиятельного Ивора. Черемош старался пить поменьше, но Гура был неумолим, и вскоре перед глазами парня уже клубился туман. Сквозь туман он видел, как «бычара» что-то говорит Уладе, как Гриб-Поганка щерит редкие зубы и кладет девушке руку на плечо. Черемош попытался встать, возмутиться, но еще один кубок, влитый Гурой прямо ему в рот, заставил упасть на скамью лицом в камчатую скатерть. Упасть - чтобы проснуться на улице у крыльца. Дубовые двери Колдашева дома были прочно заперты, а от алеманского меча, висевшего на поясе, не осталось даже ножен. Очевидно, сторожевые холопы не забыли, как Черемош хватался за украшенную каменьями рукоять.
        - Я… Я стучал, хотел войти!..
        Чернявый безнадежно махнул рукой. Сонные холопы даже не соизволили объясниться.
        - Зачем мы сюда поехали?! - Черемош всхлипнул и присел на ложе, рядом с приятелем. - Нельзя было сюда ехать!
        Згур молчал, хотя сказать было что. В Злочев ехать было нельзя, как нельзя доверять судьбу - свою и любимой девушки - человеку, с которым знаком три дня. Жаль! Черемош - славный парень. И угораздило его влюбиться в широкоплечего кмета в юбке!
        - Этот бычара… Колдаш… Он за нее выкуп потребует! У Ивора…
        Згур вновь хотел промолчать, но не выдержал:
        - Не думаю! Ивор пришлет сюда пару сотен стрелков с гочтаками. От Злочева останется лишь пепел.
        - Тогда зачем?.. - Черемош не договорил и вновь махнул рукой. - Ты!.. Ты виноват! Ты не должен был позволять ей…
        - Я?! - поразился Згур. - А я думал, уговаривать ее должен ты…
        - Но ты же видел… - растерянно перебил чернявый.
        - Видел! Будь у меня такая невеста…
        - Ты ее совсем не знаешь! - заторопился Черемош. - Она хорошая! Добрая… Это она только при чужих… Я… Я люблю ее…
        Спорить расхотелось. Горячий парень любит эту длинноносую перезрелую девицу. Любит - и ничего не поделаешь. Жаль…
        - Кони где? - на всякий случай поинтересовался Згур, но ответа не дождался. Ясное дело, коней вместе с вещами «хозяин» тоже прибрал к рукам. Удивительно, что сам Черемош еще здесь, а не где-нибудь в подвале с колодкой на шее.
        - Згур! Что нам делать?
        Что делать ему, Згур, конечно, знал. А вот парню не позавидуешь. Не возращаться же в Дубень, где его уже наверняка ждет Иворова стража! Конечно, можно было оставить все, как есть, и не его, Згура, дело, что случится дальше с наивным влюбленным. Что и говорить, жаль парня. Но и тех, кто остался в разгромленном таборе на грязном снегу, - их тоже было жаль. Но им уже не помочь…
        - Сиди здесь, - вздохнул он. - Пойду пройдусь. Послушаю…
        Злочев был невелик, но торг здесь, естественно, имелся. Тоже небольшой, но людный. Згур без особого любопытства поглядел на цветные коврики и черные кувшины с резным орнаментом, привезенные из окрестных селений, выпил кубок неплохого пива, пришедшегося после вчерашнего весьма кстати, и принялся, не торопясь, прислушиваться к разговорам. Болтали о всяком, но вскоре от худого, как жердь, селянина, торговавшего ранними яблоками, удалось услыхать то, что интересовало. Торговец был утром в палатах газды, куда привез мешок яблок. Яблоки у него не купили, зато знакомый холоп поведал такое…
        Згур пристроился поближе к собравшейся около торговца толпе, купил еще один кубок пива и стал слушать. Начало он уже знал: нежданный приезд дочки самого Ивора, встреча у ворот, пышный пир. Рассказчик долго перечислял великое обилие съеденного и выпитого (это, похоже, поразило его более всего). Но самое любопытное, что одним пиром дело не ограничилось. Газда Колдаш разослал гонцов во все окрестные селения, к дедичам и сельским войтам, сзывая всех на новое сонмище. А для этого сонмища ведено свозить в Злочев припасу разного, и пиво варить, и цельных быков жарить. А еще в палату позваны кравцы, дабы обрядить хозяев во все новое, и будто плотники получили заказ строить столы на всю городскую площадь, так что пировать будет и стар и млад. Но это случится завтра, а пока палаты ведено держать на запоре, и даже торговцев не пускать без особого разрешения газды. А чтоб надежней было, Колдаш созвал в Злочев всех своих стражников, даже тех, которых за податью посылал…
        Толпа живо обсуждала невиданные новости, особенно упирая на будущее угощение. Как понял Згур, прижимистый дедич не часто поил-кормил своих земляков. И ежели он решился на такое, то, видать, не зря…
        Згур уже собрался уходить, как вдруг один из собеседников указал куда-то в толпу, присовокупив: «Ее! Ее спросим!» Любопытные рванулись вперед, окружив невысокую темноволосую девушку, которая тащила большую плетеную сумку с разной снедью. Как понял Згур, девушка служила в палатах, и теперь возбужденные злочевцы решили узнать все из первых уст. Згур не стал подходить ближе. Едва ли в такой толпе девица скажет что-нибудь новое. Значит, следует подождать…
        Он догнал девушку возле торга, улыбнулся, взглянул прямо в глаза:
        - У тебя тяжелая сумка, красивая! Давай помогу! Девушка на миг растерялась, затем улыбнулась в ответ:
        - Помоги! Ты, я вижу, приезжий?
        - Угадала! - он вновь усмехнулся, мельком отметив, что девица - из дурнушек, одета бедно, значит, и разговаривать будет легче. - Меня зовут Згур. А ты здешняя?
        - Да. В палатах служу. У газды. Сойкой звать. А ты откуда?
        Згур взял тяжелую сумку, закинул на плечо и взял девицу за руку. Та не возражала.На постоялом дворе Черемоша не оказалось. Згур подождал до вечера, но парень так и не появился. Оставалось пожалеть, что он попросту не запер чернявого или даже не связал. Еще и его выручать! Здесь не Дубень, тут нет отца-войта. Впрочем, порадовать Черемоша было нечем.Чернявый пришел, когда уже совсем стемнело, - взъерошенный, в разорванной рубахе, с огромным синяком под левым глазом. Не говоря ни слова, он долго пил воду, затем отчаянно махнул рукой и присел прямо на пол, на давно не метенный ковер. Згур хотел спросить, как дела, но прикусил язык. Все и так ясно.
        - Ее… Ее хотят выдать замуж-За этого урода прыщавого…
        Голос парня звучал тихо, в нем было отчаяние, и Згуру на миг стало страшно. Как бы он повел себя на месте бедо лаги? Но тут же приказал себе опомниться: он не на его месте. В этом-то все и дело.
        - Слыхал, - бросил он как можно равнодушнее.' - Завтра. Уже и гостей созывают…
        - Он… Бычара поганый! - Черемош скрипнул зубами. - Он права не имеет! Как он смеет…
        - Смеет, - все с тем же спокойствием откликнулся Згур. - Он - дедич, а значит, глава рода. Он приносит жертвы за всю округу, ну и…
        - Убью! Згур, дай мне меч! Я убью бычару! И ублюдка прыщавого убью! Я… Згур вздохнул.
        - Палаты охраняют тридцать два стражника, из них двенадцать - в полном вооружении. Улада заперта в комнате на втором этаже, окошко маленькое, даже голубь не пролетит, а у дверей - четверо с гочтаками. В дом никого, кроме челяди, не пускают. Еще рассказать?
        Рассказать было что - некрасивая девица с птичьим именем оказалась весьма болтливой.
        - Ты? Ты узнал? - парень радостно встрепенулся. - Ты ее видел? Говорил? Згур покачал головой:
        - Не видел и даже в дом не попал. Завтра к Колдашу приедут гости - одиннадцать окрестных дедичей и с десяток войтов, все - с семьями и при оружии. Не то что они его очень любят, но на нас двоих и этого хватит.
        Черемош застонал и подошел к окну. Згур отвернулся - жалко парня! Дий с ней, с длинноносой, а вот чернявого жаль…
        - Я дедич, - тихо проговорил Черемош. - Я потомственный дедич тамги Лютого Зверя. Я имею право вызвать Колдаша на поединок. Дай мне меч, Згур! Если меня убьют, мой отец вернет тебе серебро…
        - Или повесит, - Згур вздохнул. - Ладно, если ты обещаешь не выходить до утра из комнаты, я сейчас попытаюсь кое-что узнать. Вдруг поможет!
        Сойка обещала впустить его в дом после полуночи. Вначале Згур и не думал идти. К конопатой дурнушке его не тянуло, а попадаться в лапы Колдашевых холопов и вовсе не хотелось. Но он вдруг понял, что пойдет. Это было глупо, нелепо, но Згур решился. Тогда, в страшную ночь Солнцеворота, он не мог нарушить приказ. Но сейчас приказа не было. Точнее, приказ, полученный от дяди Барса-ка, никак не касался этого доверчивого бедолаги, влюбившегося в длинноносую дочь предателя, изменившего Краю.
        Наутро весь Злочев говорил о грядущей свадьбе. Ворота были открыты настежь, и по шаткому деревянному мосту валом валили гости: дедичи с семьями, их слуги, дворня и просто любопытный окрестный люд. На майдане возле палат весело стучали топоры плотников, и этот стук заранее приводил весь город в восторг. Все уже знали: в загоне за палатами мычит и блеет стадо, которому вскоре предстоит отправиться прямиком на столы. Из глубоких подвалов челядь выкатывала бочки со старым медом и даже - о диво! - с ромейскими и алеманскими винами. Злочев гудел, предвкушая и предстоящий пир, и редкое зрелище. Не каждый день газда женит своего наследника. Да еще такого, за которого, ежели по совести, и жаба по доброй воле не пойдет!
        Все должно было начаться с закатом солнца. Где-то за час Згур нашел Черемоша возле самых палат. Парень с безумным видом ходил вокруг, что-то неумело пряча под полой кафтана. Не будь холопы Колдаша столь заняты, чернявого давно бы уже схватили и отправили в освобожденный от винных бочек подвал. Пришлось взять парня за ворот, отволочь на постоялый двор, забрать спрятанный под кафтаном нож и усадить на ложе.
        Разговаривать Черемош не хотел. Он лишь просил Згура одолжить ему меч или хотя бы кинжал, а если нет - просто убить его, ибо пережить эту ночь парень не желал. Стало ясно - еще немного, и быть беде. Згур смотрел на побелевшее, неузнаваемое лицо приятеля, и на душе становилось все тяжелее. Еще немного - и Черемоша не удержать. Он пойдет выручать эту перезрелую девицу, парня убьют и… И все? Згур представил, как он рассказывает об этом дяде Барсаку. Или не расскажет - умолчит? Впрочем, тысячник Барсак, старший наставник Учельни Вей-сковой, лишь посмеется. Он ведь незнаком с этим чернявым парнем, который имел глупость полюбить дочь предателя - и поверить заброде-волотичу, который так умело напросился в друзья!
        - Меч! Дай мне меч! - наверное, в сотый раз повторил Черемош, и Згур не выдержал. Нет, он не сможет! Если кому-то из них суждено погибнуть, то пусть это будет не чернявый! Шансов все равно нет - ни у Черемоша, ни у него. Вернее, почти нет…
        - Очнись! - он дернул Черемоша за плечо. - Очнись и слушай!
        Чернявый моргнул и удивленно раскрыл глаза.
        - Уладу не отбить. По крайней мере, до свадьбы. А после свадьбы - это уже будет похищение чужой жены. Понимаешь?
        - Так ведь эта падаль!.. Он… Насильно! - отчаянно вскричал Черемош. - Палатин его на кол…
        - По вашим улебским обычаям невесту редко спрашивают, - зло усмехнулся Згур. - Даже если это дочь Палатина. Итак, ее не отбить. Я ведь не Альбир Зайча!
        Чернявый взглянул удивленно, и Згур пояснил:
        - Песня у нас дома есть. Про Зайчище Альбирище и Навко Волотича. Старая - с войны. Так этот Зайча на семи дубах сидел, каленой стрелой десять всадников с коней сбивал…
        Продолжать он не стал, иначе пришлось бы рассказать о том, кто такой Навко Волотич - Навко Месник, и почему о нем в Крае песни поют…
        - Значит, остается одно…
        Згур специально сделал паузу, и Черемош подался вперед, в последней, безумной надежде…
        Удар был безошибочен - костяшками пальцев в левую часть груди, в неприметную точку, именно так, как учил его Отжимайло. «Мечом ты махать горазд, боец Згур! Ну а теперь делом займемся! Щас ты у меня на траву мешком повалишься!» Да, тогда он уже стал для наставника «бойцом»…
        Згур уложил слабо стонавшего Черемоша на ложе и укрыл покрывалом. Часа два полежит, а больше и не надо. Теперь - пора!
        Он собирался тщательно, словно на военный смотр. Кольчуга, шлем, меч, кинжал, поверх - плащ, чтоб не задержали на улице. Згур даже пожалел, что не взял с собой щит. Пригодился бы, особенно если станут стрелять. Впрочем, от «капли» из гочтака не спасет и щит…
        Уходя, он на миг задержался в дверях и бросил взгляд на бесчувственное тело чернявого. Выходит, из-за этого войтова сынка ему, сотнику Велги, доведется сложить голову? Какая глупость! Ну и дурак же он! Но Згур знал - назад уже не повернуть, а значит, следует думать совсем о другом. Сойка обещала впустить его через черный ход - это раз. За столом соберутся все дедичи округи, и не каждый друг Колдашу - это два. И в-третьих - обычай, нелепый обычай, который на этот раз придется к месту…
        В коридоре было пусто, лишь у дверей, ведущих в пиршественный зал, скучал стражник - здоровенный мордатый детина при секире и гочтаке. Правда, гочтак был закинут за спину, а на секиру кмет попросту опирался, словно на посох. Стражнику было голодно и тоскливо. Там, за дверями, пировали, а ему выпало весь вечер торчать в пустом коридоре. Правда, свой ковш ромейского он уже успел принять, а потому вояку неудержимо клонило в сон. Згур даже скривился - герой! Если б все были здесь такие!
        Что-то испуганно щебетала Сойка, но Згур лишь покачал головой. Кажется, одной ночи хватило, чтобы эта рябая пигалица успела привязаться к нежданному дружку. Жаль, скучать будет! Он сбросил плащ на руки девушки, поправил шлем и хмыкнул. Порядок! Згур даже пожалел, что перед отъездом снял с кольчуги медную бляху с оскаленной волчьей пастью. Если придется пропасть зазря, так хоть при полной выкладке, как и надлежит сотнику Края. Он вздохнул, на миг закрыл глаза и вновь, в который раз, обозвал себя дураком. Да, дурак, и если погибнет - то по-дурацки, за длинноносую переспелку и чернявого сопляка. Что ж, видать, так Мать Болот рассудила! Ну что? Двейчи не вмирати!
        Стражник у дверей лениво скосил глаза, но даже и не подумал заступить дорогу. Это спасло ему жизнь: Згур ударил не клинком, как намеревался, а всего лишь рукоятью. Но и этого хватило. Парень осел на пол, из уголка перекошенного рта хлынула темно-красная струйка. Сзади послышался отчаянный визг одуревшей от ужаса девушки. Згур отбросил секиру подальше, поднял упавший гочтак, хотел отправить его вслед за секирой, но передумал. Самострел был заряжен - пять «капель», способные пробить любую бронь. Згур вновь усмехнулся и перехватил самострел левой рукой - в правой уже был меч. Стрелять навскидку, да еще с левой, не так и просто» но один вид гоч-така внушает уважение. Теперь - - дверь. Руки заняты, но если как следует врезать ногой…
        В уши ударил шум, а в глазах зарябило от огней десятков светильников. Пир был в разгаре, и гости, уже вкусившие хозяйского меда, поначалу не обратили внимания на нового человека. Згур быстро осмотрелся: два огромных стола, поперек еще один, у стен - вооруженные холопы. А вот и Улада - рядом с Грибом-Поганкой. Где же Кол-даш? Ах да, вот он, по правую руку от сына! Ну что ж, вперед!
        Перекричать десятки подвыпивших гостей было невозможно, да Згур и не пытался. Он неторопливо подошел к столу, за которым восседал хозяин, и двинул ногой по столешнице. Стол шатнулся, на цветную шитую скатерть упали кубки литого серебра…
        Кто-то вскочил, крикнул, стража уже выхватывала мечи, но постепенно шум стих. Гочтак смотрел прямо в лоб газде, а палец Згура лежал на спусковом крючке. Теперь - немного подождать. Пусть поймут все - тогда и поговорить можно.
        Колдаш уже, кажется, понял. Толстощекая рожа из багровой стала белой и начала постепенно синеть. Гриб-Поганка попытался спрятаться под стол, но застрял и замер, глядя выпученными глазами на незваного гостя. Улада… Згур не мог видеть лица девушки, но до него донесся знакомый смех. Неужели ей весело?
        И вот в зале наступила тишина - мертвая, абсолютная. Гости сидели молча, лишь откуда-то сбоку доносился странный звук - кто-то громко икал. Пора!
        - Страже - бросить оружие! Считаю до трех! Раз… Холопы, уже успевшие подбежать к Згуру, недоуменно поглядели на хозяина.
        - Два…
        Синюшная рожа газды медленно кивнула. Послышался стук - мечи и секиры падали на пол.
        - А теперь - слушайте все! Я, Згур, сын Месника, дедич из Коростеня, заявляю, что Колдаш сын Дякуна и его сын…
        Имени Гриба-Поганки Згур не помнил. Впрочем, сойдет и так.
        - И его сын силой похитили сиятельную Уладу, дочь Ивора, Великого Палатина Валинского. А посему я требую немедленно освободить эту девицу или согласно обычаю вызываю упомянутого Колдаша на смертный бой и прошу всех дедичей быть тому свидетелями…
        Кажется, он произнес все правильно, и даже на улебском наречии. По залу пронесся шум - гости переговаривались, с явным интересом поглядывая то на Згура, то на газду.
        …Только на это Згур и мог надеяться. Не будь здесь гостей, кто-то из стражников через миг придет в себя и выстрелит в спину. Но обычай не знал исключений: пославший вызов - неприкосновенен. Решится ли газда его нарушить - при гостях, при дедичах и войтах со всей округи?
        Шли мгновения, гости осмелели и заговорили вслух, стража все еще очумело таращила глаза, но вот послышал - - ся низкий басовитый голос хозяина:
        - Ты, бродяга, пробравшийся в мой дом, словно вор! Какое право ты имеешь бросать мне вызов? Мне, потомственному дедичу тамги Единорога, владыке Злочева и всей округи! Только равный смеет скрестить со мной оружие! Ты же, бродяга, падай ниц и моли о легкой смерти, ибо о жизни молить уже поздно!
        Вновь поднялся шум - на этот раз одобрительный, стража зашевелилась, и Згур понял: все кончено. Колдаш не был трусом. Сейчас кто-то из холопов зайдет за спину… Згур еле удержался, чтобы не обернуться. Что еще можно успеть? Убить газду? Поможет ли?
        - Погоди, газда Колдаш!
        От неожиданности Згур еле удержался, чтобы не нажать на спусковой крючок. Один из гостей - широкоплечий, темноусый, встал и неторопливо подошел к хозяйскому столу. Гости вновь зашумели, на этот раз удивленно.
        - Тебе бросили вызов, газда Колдаш! Почему ты нарушаешь обычай? Дедич вызывает дедича - и он в своем праве.
        На душе сразу стало легче. На что-то подобное Згур и рассчитывал. Сойка рассказывала: многие из дедичей готовы перегрызть газде глотку…
        - О чем ты говоришь, Вищур! - Глаза Колдаша сверкнули гневом. - Кто бросил мне вызов? Безродный бродяга? Я не знаю никакого Згура из Коростеня!
        - Зато знаю я! - Вищур поправил пышные усы. - Тебе бросил вызов не бродяга, а сотник Кеева войска…
        Зал вновь зашумел, а Згур почувствовал, как холодеют кончики пальцев. Узнали! Наверно, этот пышноусый тоже был в войске Велегоста!..
        - Сотник? - Теперь в голосе газды была растерянность. - Но он волотич! Разве там еще остались дедичи?
        - Думаю, тот, кто носит Кееву Гривну, достаточно знатен, чтобы скрестить с тобой меч…
        И вновь гудел зал, громко, не стесняясь, а Згур в который раз обругал себя за то, что не уехал еще утром. Он мельком взглянул на Уладу и уловил ее изумленный взгляд.
        - Кеева Гривна?! - Челюсть газды начала медленно отвисать. - У этого бро… У сотника Згура - Кеева Гривна?
        Згур невольно усмехнулся. Тогда, на следующий день после страшной сечи, когда остатки сотни складывали погребальные костры, было не до почестей. Разве что запомнился меч - франкский меч, которым Кей Железное Сердце рубил тонкую золотую гривну. Она была одна, а награду требовалось поделить на пятерых. Ему досталась середина - с изображением распластавшего крылья орла…
        - В том я даю свое слово! - Вищун поднял правую руку, и зал изумленно стих. О тех, кто носил Кееву Гривну, складывали песни, о них не забывали даже через века. Давно, очень давно Кей Кавад снял с шеи золотой обруч и вручил его Сполоту, пращуру тех, кто ныне живет в Савмате. Последний раз Гривну получил один из воевод Светлого Кея Мезанмира, не пустивший огров в столицу. В последний - перед страшной битвой на Четырех Полях.
        - Надо ли говорить вам о том, что носящий Гривну имеет права потомственного дедича, может заседать в Совете Светлого, а его потомки…
        - Не надо! - газда уже пришел в себя. - Твоего слова довольно! Згур, сын Месника! Я принимаю твой вызов!
        Этого Згур не ожидал. Да, Колдаш - не трус, хотя справиться с разжиревшим «бычарой» будет не так и трудно. Но ему вовсе не нужна эта смерть!
        - Ты плохо слушал меня, Колдаш, сын Дякуна! Ты примешь мой вызов, если не отпустишь девицу, которую задержал силой и силой выдаешь за своего сына. А чтобы не было сомнений, пусть скажет она сама!
        Легкий шум в зале. Улада медленно встала, гордо вздернула голову:
        - Вы все знаете правду! Меня, дочь Великого Палатина, силой принуждают выйти замуж за этого…
        Она брезгливо покосилась на Гриба-Поганку и усмехнулась:
        - За этого… Который даже не мужчина! Лишь один решился заступиться за меня - и тот волотич! А вы, дедичи улебские! Вы, опозорившие себя…
        Гости прятали глаза, газда сопел, не зная, что сказать, а Згур лихорадочно искал выход. Если он убьет Колдаша, хозяином Злочева станет Гриб-Поганка… Нет, не станет!
        - Если ты не отпустишь всех нас и не вернешь наше добро, - Згур взглянул прямо в пылавшие ненавистью глаза Колдаша, - я убью тебя, а затем вызову на поединок твоего сына. Он виновен не меньше…
        - А победителю достанется Злочев, - - - негромко добавил кто-то.
        Газда долго молчал, затем бледное лицо начало краснеть.
        - Не в наших обычаях принуждать девицу к замужеству! Пусть она уходит, коль не желает этой чести…
        - А сын твой проводит нас, - тут же вставил Згур. - До первого ночлега!
        В благородство газды не верилось, но за ночь можно уйти далеко…
        - Я тоже провожу тебя - вместе с моими хлопцами. - Вищур поправил усы и, усмехнувшись, подошел поближе. - Не помнишь меня, Згур? Я был в третьей валинской сотне, на левом фланге…
        Утро застало их в глухой чащобе. Ехать дальше не было сил, и Згур скомандовал привал. Костер не разжигали, а лошадьми пришлось заниматься ему одному - Улада и Че-ремош, так и не успевший как следует прийти в себя, заснули мгновенно, укрывшись теплым покрывалом. Згуру не спалось. Он отвязал вьюки и принялся аккуратно складывать вещи, которые пришлось грузить второпях. Плащ, запасная рубаха, фляга… И тут лучи утреннего солнца /пали на что-то маленькое, блеснувшее старым серебром. Згур наклонился - и все еще не веря своим глазам поднял то, что выпало на траву из складок рубахи. Браслет! Тот самый!
        Вначале подумалось, что он видит сон - странный сон, который вот-вот кончится. Но браслет лежал на ладони - тонкий, красивый, с изящным узором, выполненным чернью. «В кургане его нашел, три дня копал… Не с руки снял - у сердца лежало…» Но ведь он прогнал кобника! Прогнал, не взял страшный «подарок»! Как же…
        Згур оглянулся - Улада и Черемош спали, и рука девушки лежала у чернявого на плече. Быстро, словно боясь, что его застанут за постыдным делом, Згур замотал браслет в тряпку и засунул на дно сумки. Мысли путались. Проклятый браслет! Проклятый кобник! И сон, в котором отец предупреждал его! «Меч лишь убьет, ведовство погубит душу»… Но ведь он прогнал кобника!..
        - Не спишь, сотник Згур?
        Он вздрогнул, узнав голос Улады - спокойный, насмешливый. Дочь Палатина ничуть не изменилась за эти дни.
        - Ну что, наемник, может, все-таки скажешь, почему ушел из войска?
        Глава 3. ВЫПОЛЗНЕВ ЛАЗ
        Згур прищурился, глядя на солнце. Небесный Всадник в зените, значит, времени у них еще много, до самого вечера. Он глубоко вздохнул и невольно улыбнулся - хорошо! Солнышко, ручей, от близкого леса тянет прохладой. Совсем как дома, в Буселе. Нет, в Буселе лучше! Во-первых, там есть раки. А во-вторых…
        - Отвернись! Кому говорю! И не вздумай поворачиваться, пока не скажу!
        Згур хмыкнул. Дочке Палатина вздумалось купаться. Хорошо, что он сразу устроился в безопасном отдалении, за невысоким бугром. Да, во-вторых, в Буселе не встретишь Уладу. И хвала Матери Болот!
        Рядом послышался вздох. Згур приоткрыл глаза - Черемош. Вид у парня был слегка удрученный.
        - Прогнали? - не утерпел Згур. Ответом был новый ох. Чернявый почесал подбородок, но ничего не ответил.Происходило нечто странное. И дело, конечно, не в том, что длинноносая девица решила освежиться в гордом одиночестве. Что-то у них с Черемошем не ладилось. Если в первые дни они ночевали, укрывшись одним плащом, то теперь на привалах Улада категорическим тоном приказывала устроить себе отдельное ложе. И говорили они реже. Улада замыкалась в себе, молчала, а Черемош подсаживался к Згуру и заводил долгие беседы. Згур не возражал - слушать парня было интересно (когда речь шла не о «бычарах» и не о битом «грызле»). Сын дубеньского войта много знал от отца, да и чтение румских фолий не прошло даром. Згур даже начал слегка завидовать. Сам он мог читать лишь по-сполотски, румские значки освоить еще не довелось.
        Итак, у влюбленных что-то не складывалось. Улада все чаще сердилась, капризничала и срывала злость на безответном Черемоше. Со Згуром она почти не разговаривала, но если раньше он замечал в ее глазах легкое презрение, то теперь в ее взгляде был страх.
        О случившемся в Злочеве не вспоминали. В первые дни Черемош пару раз пытался заикнуться, но ледяной взгляд девушки примораживал его на месте. Згур тоже старался не думать о своей нелепой выходке, но порой не выдерживал и крыл себя последними словами. Тоже альбир нашелся, спас красну девицу, болван! Но Злочев остался далеко позади, дорога вела все дальше, и вот уже совсем рядом граница. Потому и дневку устроили - ночью переходить безопаснее.
        - А может, прямо пойдем, через мост? Оказывается, чернявый подумал о том же. Згур пожал плечами:
        - Мы с оружием. Таких стража проверяет. А если Ивор успел предупредить? У них тут человек двадцать, десять у моста, остальные возле парома. Раз в день они отправляют несколько кметов вдоль реки…
        - А ты откуда знаешь? - удивился Черемош, и Згур выругал себя за длинный язык.
        - Я же собирался к румам, - он постарался улыбнуться как можно беззаботнее. - Вот и поговорил с одним купчишкой на торге.Черемош кивнул, а Згуру вновь, в который раз, стало не по себе. Поверил! Как легко всему верит этот чернявый парень! А если бы ему, Згуру, приказали просто прирезать Черемоша? Подружиться, заманить подальше - и спрятать труп так, чтобы даже Косматый не нашел? Сделал бы? Ответ был слишком очевиден, и Згур помянул Мать Болот, которая не допустила такого. Но разве то, что он задумал, многим лучше убийства? Ведь Улада…
        - Ай! Помогите! Черемош! Черемош!
        Длинноносая не кричала - она вопила, да так, что закладывало уши. Миг - и Згур уже вскочил, сжимая в руке меч. Что там? На жабу наступила? Или снова медведь?
        Сначала он увидел Уладу. Девушка стояла по колено в воде, прижимая к голой груди смятую мокрую рубаху. Длинные волосы закрывали плечи.
        - Помогите! Да где же вы? Згур! Вспомнила! Он быстро оглянулся - и все понял. Вот они! Четверо, оборванные, бородатые, в руках клевцы… Его заметили. Грянул дружный хохот:
        - Эй, женишок, уступи невесту! На часок, не боле! Опосля возвернем, тока мягчее станет!
        Згур поймал за руку Черемоша, который уже был готов броситься на незваных гостей. Горячиться ни к чему. Итак, четверо, в руках - клевцы, за поясом - ножи. Ни мечей, ни луков. Это хорошо…
        - Так вас двое, хлопцы? - хохотнул один из бородачей. - Где двое, там шестеро! У нас эта краля не заскучает! Ишь, сисястая!
        Чернявый зашипел, но Згур вновь поймал его за руку. Улада уже была рядом, наскоро надевая рубаху, что вызвало новый взрыв смеха:
        - Чего засупониваешься, дуреха? Все одно сымать придется!
        Все стало ясно - станичники! Удалые хлопцы из зеленого леса. Ну конечно, граница рядом! Згур уже приметил самого крепкого из бородачей, чтобы начать с него, как вдруг вспомнил, что рассказывал ему наставник Отжимай-ло. Тогда они крепко выпили…
        - Меялуг, атябер?
        Бородачи недоуменно переглянулись, затем один, вероятно старший, неохотно буркнул:
        - Ун! А ыт?
        Згур еле сдержал улыбку. Получилось!
        - А ым то идяд илшу.
        Бородач что-то тихо сказал своим хлопцам, и те опустили клевцы.
        - На ту сторону? - теперь станичник говорил уже нормально, значит, можно больше не корежить язык, переворачивая привычные слова. Згур облегченно вздохнул:
        - Как выйдет. А чего, батька с мамкой не велят?
        - Мамка не мамка, - бородач оглянулся, - да только забудь, братан! Нагнали вояк, сотни две. Ищут каких-то…
        Он не торопясь присел на песок, положив клевец перед собой. Згур последовал его примеру, но меч остался в руке. На миг оглянувшись, он заметил, что чернявый тоже вооружился, а Улада деловито заряжает гочтак. Згур хмыкнул - сообразила!
        - Значит, ищут, - проговорил он. - А если не через мост?
        - Забудь! - бородач искоса поглядел на гочтак в руках девушки и скривил улыбкой рот. - Стража всюду. А ищут-то двух парней да девку…
        Переспрашивать Згур не стал - и так ясно.
        - Девка, вижу, боевая! - продолжал станичник. - За такую румы гривен тридцать дадут! Ладно, не мое дело… А ты, братан, и сам, кажись, из вояк?
        Згур кивнул. Такое не скроешь, даже когда на тебе не кольчуга, а рубаха.
        - А зовут-то как? - бородач хитро прищурился. Згур чуть было не назвал свое имя, но вовремя спохватился. Его проверяли.
        - Зовут Зовуткой…
        - А кличут уткой, - хохотнул бородач. - Вот чего, Зовутка, поворачивай лыжи. Не пройдете. Разве что через ВыползневЛаз…
        Згур вспомнил мапу. На полдень - Нерла, там граница, на закат - Змеиные Предгорья, скалы, не пройдешь…
        - Не слыхал? - удивился станичник. - Это рядом, вверх по ручью и налево, не промахнешься. Его местные как-то по-мудреному кличут. Можешь сунуться, если смелый. А то, знаешь, за девку да за парней мешок серебра обещают…
        Глаза бородача предательски блеснули. Згур лишь умехнулся, порадовавшись, что меч под рукой, а длинноносая не забыла о самостреле.
        - Ну, бывай, братан! - станичник встал и долго отряхивал мокрый песок, прилипший к рваным штанам; - Девку продашь - выпей за мое здоровье!
        Он подмигнул и, махнув рукой, повернулся к своим «братанам».
        - Ну, чего, пошли! Хороша деваха, да не про нашу ряху! Станичники заткнули клевцы за пояса, один из них присвистнул и затянул дурным голосом:
        Гости съехались ко вдовушкам во дворики, Заходили по головушкам топорики. Солнце по небу плывет да удивляется - Возле дома белы косточки валяются!
        Згур подождал, пока незваные гости исчезли за деревьями, затем вскочил и повернулся к своим спутникам:
        - Слыхали?
        - Слыхали! - Улада скривилась и положила гочтак на землю. - Так за сколько ты меня хочешь продать, наемник?
        - Но он не… - начал было Черемош, но девушка дернула бровью, и парень послушно умолк. А у Згура пропало всякое желание похвалить длинноносую за гочтак. Сообразила - и ладно.
        - Эти бычары, - Черемош кивнул в сторону опушки. - Они же… Они нас выдать могут! Згур, давай их догоним и…
        - Начистим грызло, - кивнул Згур. - Не выйдет, они битые. Кто-нибудь да уйдет, и тогда уж точно - выдадут. Ну и что делать будем?
        - А это твоя забота, наемник! - вновь скривилась Улада. - За это и серебро получишь.
        - Улада!.. - вступился Черемош, но тут же замолчал. Згур отвернулся, не желая вступать в перепалку. Был бы он просто наемником…
        - Уходим, - решил он. - И поскорее!
        Черемош кивнул и кинулся складывать вещи. Улада, не торопясь, оделась, поправила волосы, а затем повернулась к Згуру:
        - Подойди сюда, наемник!
        - У меня есть имя, сиятельная! - не выдержал он. В конце концов, он не обязан терпеть такое.
        - У тебя нет имени! - Улада шагнула вперед, в глазах
        горел гнев. - Нет и не будет! Ты… Я видела, как ты на меня смотрел! Если еще раз… Я тебе выжгу глаза, понял! Внезапно Згуру стало смешно. Он смотрел? Ладно!
        - В следующий раз, сиятельная, я закрою глаза и подожду, пока эти парни разложат тебя прямо на песке. Думаю, ты будешь не против. Как тебя они назвали? Сисястая, кажется?
        Он успел перехватить ее руку, уже готовую ударить, и крепко сжал кисть, до боли, до стона.
        - Бить ты меня не будешь, сиятельная Улада, дочь предателя Ивора! И учти - еще дернешься, пожалеешь!
        Улада вырвала руку, зашипела, лицо вспыхнуло красными пятнами.
        - Я убью тебя, наемник! Понял? Обещаю!
        - Взаимно!
        Згур усмехнулся ей прямо в лицо и, резко повернувшись, отошел в сторону. Он вдруг понял, что так и сделает. И если эта девка скажет еще хоть слово - то прямо сейчас.
        - Ты… Згур, ты… - Черемош подбежал, заговорил виноватым шепотом. - Не обижайся на нее! Она… Она хорошая! Ты… Ты ее еще просто не знаешь!
        Гнев уже уходил, сменяясь досадой. Не сдержался! Плохо, очень плохо, сотник Згур!
        - Я поговорю с ней, Згур! Я…
        Объясняться не хотелось, да и что объяснишь чернявому? Разве скажешь, что у него нет приказа прикончить длинноносую. Но и нет приказа оставить ее в живых.
        До ночи пересидели в густых зарослях, а затем, не торопясь, направились к броду. Это место Згур наметил еще в Коростене. Нерла - река широкая, течение быстрое, так что перебраться можно лишь по мосту, на пароме или через брод. Но мост и паром охранялись. Правда, стража хорошо, знала про брод, однако показывалась там редко. То ли серебром уважили служивых, то ли кметы попросту побаивались. Места глухие, того и гляди на станичников нарвешься.
        Дорога была узкой, даже не дорога - тропа. Поэтому ехали по одному, стараясь не шуметь. Вокруг стояла привычная тишина ночного леса, но тревога не оставляла. Згур не знал, верить ли бородатому станичнику. Конечно, подмогу могли прислать, но не две же сотни! Хотя, будь он Ивором…
        Несколько раз Згур шепотом приказывал оставаться на месте, а сам, ведя коня в поводу, пробирался вперед и долго стоял, вслушиваясь в ночную тишь. Ничего подозрительного, но Згур уже не верил этой тишине. Он вдруг представил, что именно ему приказали задержать беглецов. Он смотрит на мапу, затем вызывает десятников…
        - Стойте! - он сказал это слишком громко, но тут же поправился, повторив вполголоса: - Стойте! Дальше не поедем!
        - Струсил? - тут же откликнулась Улада, но Згур даже не обиделся. Да, струсил! Тут что-то не так! Пустой тихий лес, далекий крик ночных птиц… Но он не верил этой тишине. Вот так же, полгода назад, он со своим десятком шел по лесу, но не летнему, а насквозь промерзшему, засыпанному снегом. На белом нетронутом насте нельзя было увидеть ни следочка, но он все-таки приказал остановиться, а затем повернуть назад. И вовремя - из-под снега вынырнули Меховые Личины, в грудь ударился дротик, и хорошо, что сполотская кольчуга не подвела…
        - Черемош! Бери вещи - сколько унесешь. Улада, возьми что-нибудь из еды! Быстро!
        Все необходимое давно уже лежало в мешке, притороченном к седлу. Плащ, гочтак… Все! - Уходим! Быстро!
        - А… А кони? - растерялся Черемош, нерешительно оглядываясь. - Кони как же?
        - Быстро! - повторил Згур, чувствуя, что времени не осталось. Только бы не собаки, от них не уйдешь…
        - Згур, может, вернемся? - чернявому явно не хотелось идти пешком.
        - Поторопись, дурак! - Улада спрыгнула с коня и закинула за спину узел с вещами. Згур покачал головой - кажется, поняла.
        И тут совсем близко ударили конские копыта. В первый миг показалось, что всадники скачут со всех сторон, но затем Згур понял - опасность впереди. Вернуться? Нет, нельзя! \
        Он резко ударил коня плетью, затем другого, третьего. Обиженное ржание - и кони помчались вперед, навстречу.
        - В лес!
        Згур наугад схватил чью-то руку и бросился прямо на темную стену деревьев. По лицу больно хлестнула ветка.
        - Осторожней, ты!
        Он узнал голос Улады и поспешил разжать кисть, но девушка сама схватила его за руку.
        - Да беги же!
        Снова ветка. Згур еле увернулся, чтобы не налететь на толстый ствол. А сзади уже слышались крики - похоже, преследователи увидели лошадей. Конский топот ударил совсем рядом.
        - Падай!
        Они рухнули на пахучую прошлогоднюю листву, и Згур вжался в землю, боясь пошевелиться. Только бы не собаки! Рядом тихо дышала Улада, и Згур невольно подумал, страшно ли длинноносой. Наверное, страшно, хотя ей-то зла не сделают. Вернут домой, запрут в тереме…
        Топот стих, стали слышны голоса. Згур прислушался. Кажется, кто-то кричит. Голос громкий, сиплый, не иначе старшой.
        - Здесь они! Близко где-то! Эй, Рак, бери троих и гони по дороге! Далеко не уйдут!
        - А если они в лес дернули?
        Згур затаил дыхание, но тут же заставил себя успокоиться. Собак, кажется, нет. А в ночном лесу численное превосходство ничего не решает.
        Сиплый голос отдал какой-то приказ, и вновь ударили копыта. Но ушли не все. С дороги доносились чьи-то голоса, и Згур понял - оставили двоих, на всякий случай.
        Пора было уходить. Где же чернявый? Згур приподнялся, посмотрел вокруг…
        - Черемош! Черемош! - позвал он, и сбоку тут же донеслось:
        - Я… Мешок где-то… Сейчас!
        Згур облегченно вздохнул и, стараясь не шуметь, встал, затем подумал и протянул Уладе руку. Ее ладонь была холодна, как лед.
        - Я здесь! - послышался шепот, и рядом появился темный силуэт. - Згур, что нам делать?
        - Тише!
        Чернявый, похоже, растерялся. Згур и сам понимал, что дела плохи. Пешими далеко не уйти, а поутру стражники начнут прочесывать лес. Он закрыл глаза, попытавшись
        вспомнить мапу. Река, брод… Они, наверно, совсем рядом. Есть ли поблизости еще одна дорога? Впрочем, нет! На дороге их и ждут!
        - Пошли! - вздохнул он. - Под ноги смотрите! Я иду первый, вы - за мной.
        Вначале идти было трудно, но вскоре повезло - они вышли на узкую тропу, которая вела как раз куда требовалось - между полночью и восходом. Згур вновь вспомнил мапу - лес заканчивался у Змеиных Предгорий. Но там скалы, не пройти. И тут вспомнились слова станичника. Выползнев Лаз! Если бородатый не солгал…
        Згур прикинул, что если вернуться к ручью, возле которого они встретились с разбойниками, подняться чуть выше… Да, где-то там. А если все же солгал? Или это попросту ловушка?
        Шли долго. Уже под утро тропа разбежалась надвое, а вскоре впереди послышался знакомый шум. Ручей! Згур осторожно выглянул, но возле воды было пусто, только на мокрой земле темнели отпечатки звериных лап. Здесь и сделали привал.
        Черемоша клонило в сон, да и Улада держалась из последних сил. Згур понимал - отдых нужен, но прежде следовало поговорить о главном.
        - Скоро они будут здесь, - начал он, заметив, как дернулось лицо чернявого. Кто такие «они», пояснять не требовалось.
        - К реке не выйдем, возвращаться нельзя. Значит, есть два выхода…
        Он специально сделал паузу, но никто не отозвался. Згур поглядел на Уладу, но на ее лице нельзя было заметить ничего, кроме усталости.
        - Вы можете сдаться. Думаю, никому из вас Палатин не снимет голову…
        - А ты? - вскинулся Черемош. Згур улыбнулся:
        - Я уйду. Один…
        - Трус! - Губы девушки слегка дрогнули. Оставалось пожать плечами. За эту ночь его дважды обвинили в трусости. Ладно…
        - Пусть я трус, сиятельная. Но я отвечаю за ваши жизни, раз уж взялся быть… наемником. С этого момента я ни за что не могу ручаться. Ни за что, понимаете?
        - Мы не боимся!.. - начал было чернявый, но сник и умолк.
        - Я поняла, наемник, - задумчиво проговорила Улада. - Пойми и ты. Я не для того бежала из Валина, чтобы возвращаться и молить Палатина о прощении. Интересно, какой твой второй выход? Ты нас выдашь сам?
        - Улада! - Черемош вскочил, отчаянно махнул рукой…
        - Сядь! - Глаза девушки блеснули. - Наемнику незачем рисковать головой ради меня и тебя. Но я не вернусь! Впрочем, ты, Черемош, вправе поступить по-своему…
        Чернявый был, похоже, настолько убит, что даже не нашел в себе силы возразить. Згур хотел было еще раз напомнить об опасности, но вдруг до него дошло - Уладу он не отпустит. Не имеет права. Если она откажется идти, то останется здесь, на берегу ручья - мертвая. А значит, и Черемош - тоже. Мать Болот, зачем же он их уговаривал?
        - Второй выход, сиятельная, еще проще. Мы попыта-. емся уйти. Но я ни за что не ручаюсь.
        - Много болтаешь, наемник! - дочь Палатина презрительно усмехнулась. - Тебе платят, и платят хорошо! А то я вправду решу, что бывший сотник Края и альбир Кеевой Гривны - просто трус!
        - Ладно! - Згур, в третий раз проглотив «труса», решительно встал. - Тогда поглядим, что у нас есть…
        Сам он ничего не забыл. Кольчуга, плащ, шлем, кошель с серебром, оружие, сумка. Рука наткнулась на что-то знакомое, и Згур мысленно помянул Извира с Косматым. Браслет! И не потерялся!
        С остальным вышло хуже. Улада забыла плащ и заодно - почти все припасы. Черемош тоже не догадался взять мешок с копченым мясом и к тому же умудрился потерять серьгу. Впрочем, о серьге горевать следовало в последнюю очередь.
        Оставалось отдать гочтак чернявому, чтоб не шел порожняком, съесть по куску лепешки и идти дальше. На отдых не оставалось времени.
        Около часа шли вверх по ручью. Черемош несколько раз пытался узнать, куда именно, но Згур молчал. Он и сам не очень представлял, что делать. Скоро начнутся скалы, там можно отсидеться несколько дней, пока голод не заставит сойти вниз. В загадочный Выползнев Лаз верилось
        все меньше. Наверное, просто пещера, глубокая, куда легко зайти - и не вернуться.Бессонная ночь давала о себе знать, но Згур торопил. Несколько раз казалось, что он слышит отдаленный лай собак. Значит, ищут. Все верно, дадут понюхать что-либо из их вещей и пустят свору. Собак он не очень боялся, но вслед за ними неизбежно пожалуют другие псы - двуногие.
        Наконец слева появились скалы. Сразу же стало холоднее, солнце - Небесный Всадник, только успевшее взойти, вновь скрылось за каменными громадами. Чтобы отвлечься, Згур стал вспоминать мапу: Змеиные Предгорья, на закат от них - непроходимая Змеева Пустыня, а вот если двигаться между полднем и восходом, то можно выйти к Нистру. Правда, для этого надо иметь крылья - или стать кротом. Впрочем, крот не прогрызет твердый гранит.
        Дорога внезапно пошла резко вверх. Теперь каждый шаг давался с трудом, к тому же тропа сузилась, превратившись в узкий каменный карниз между скалами и ручьем. Згур, привычный к походам с полной выкладкой, старался не сбавлять шаг, но Черемош стал явно отставать. Улада держалась, но, случайно оглянувшись, Згур заметил, как побледнело ее лицо. Подумав, он остановился и, не сказав ни слова, взял у девушки мешок. Та поглядела на него с удивлением и внезапно улыбнулась. При большом воображении это можно было принять за «спасибо». Згур уже подумывал о привале, но лай собак приблизился, вскоре стали слышны голоса. За ними шли, и преследователи были близко.
        Он остановился и, пропустив вперед своих спутников, оглянулся. Слева скалы, справа - лес, но за вершинами деревьев - каменные венцы. Значит, уходить некуда, скоро их нагонят. Згур вновь представил, что преследование поручили именно ему. Он бы… Да, он бы приказал брать живой только девушку, остальных - просто расстрелять из луков или гочтаков, не вступая в рукопашную. По спине пробежал холодок. Сам бы он еще мог уйти. Но это значит…
        - Згур! Згур! Смотри!
        Голос чернявого звучал удивленно, даже радостно. Згур оглянулся - река, нависающая скала, мелкие капли воды на темном камне. Что увидел чернявый?
        - Вот! Гляди!
        Черемош тыкал рукой куда-то вверх. Згур поднял взгляд - и замер. Наверх вели ступеньки, еле заметные, сглаженные водой и временем. Дальше - небольшой карниз, а выше - неровное черное отверстие…
        - Это пещера! Пещера! - возбужденно тараторил чернявый. - Помнишь, тот бычара поганый говорил? Вы-ползнев Лаз!
        - Выползнев Лаз, - он повторил знакомые слова и тут только сообразил, что они означают. Выползни… Кто же их ждет за темным входом? Впрочем, на сомнения уже не было времени.
        - Наверх! Быстро!
        Легконогий Черемош уже карабкался по ступенькам, прижимаясь к мокрому камню. Один раз он чуть не сорвался, но сумел удержаться и даже победно усмехнулся. Миг - и парень был уже наверху.
        - Улада!
        - Ты мог бы сказать «сиятельная», - язвительно заметила девушка. Згур невольно улыбнулся - ну, характер!
        Черемош подал руку, и девушка исчезла в темном провале. Теперь вещи. К счастью, в мешке оказалась веревка, которую удалось перебросить чернявому. Когда мешки оказались на карнизе, Згур поспешил поставить ногу на ступеньку, но замер. Пещера! Там темно, они не пройдут и сотни шагов!
        Он оглянулся - пусто, но собачий лай уже совсем рядом. Эх, была не была! Згур перепрыгнул через ручей и принялся, не глядя, ломать сосновые ветки. Черемош, сообразив, что к чему, поспешил спустить на веревке пустой мешок.
        Можно было подниматься. В спину ударил собачий лай. Згур подтянулся и тут только сообразил, что на нем кольчуга, шлем и, конечно, меч. Вот Косматый! Он прижался к скале и начал осторожно двигаться.
        - Згур! Скорей! Они близко!
        Он удивился, узнав голос Улады. Кажется, Згуром она назвала его уже в третий раз. Тут сверху скользнула веревка. Згур поспешил намотать ее на руку.
        - Давай!
        Ноги заскользили по влажному камню, коснулись карниза. Згур сделал шаг от края и оглянулся - из-за деревьев блеснул металл…
        - Скорее!
        Он шагнул в темноту, присел прямо на холодный камень и облегченно вздохнул. Кажется, ушли! Ушли? Но куда? И ушли ли?
        Внизу у ручья громко залаяла собака, затем другая. Рядом охнул Черемош.
        - Нету их! - послышался знакомый еиплый голос. - Рак, чего видать?
        - Да не знаю! Собаки след не берут!
        - Вот карань! А чего там?
        «Там», похоже, означало «здесь». Згур зло усмехнулся - здесь двуногих псов ничего хорошего не ожидает. Подниматься можно лишь по одному, значит, по одному и сдохнут! Разве что стрелы пустят прямо в черный лаз, но тут уж как Мать Болот рассудит.
        - Эй, вы! Остаетесь тут, - продолжал сиплый. - Остальные - за мной! Как увидим - бейте сразу, только девку не заденьте!
        Згур вновь улыбнулся - выходит, угадал! Значит, терять нечего. Итак…
        - Пошли! Только тихо!
        Под ногами - скользкий камень, стены дышали холодом, а впереди была влажная тьма. Згур несколько раэ^ хотел остановиться, чтобы зажечь факел, но каждый раз сдерживал себя. Рано, еще рано, заметят. Конечно, старшой с сиплым голосом в конце концов сообразит, куда делись беглецы, но у них будет время.
        Рядом послышалось жалобное «Ой!» - Черемош, похоже, наткнулся на стену. Згур протянул руку - точно, стена. Он провел ладонью влево, затем вправо. Да, стена, но какая-то странная…
        - Здесь кладка! - послышался голос Улады. Згур еще раз приложил руку - точно! Кладка, камни большие, но явно не на растворе.
        - Черемош, давай ветку!
        Рука скользнула в сумку, где лежало огниво. Пальцы задели что-то круглое. Браслет! Згур еле удержался, чтобы просто не бросить его под ноги. Нет, не стоит, потом…
        Хвоя с треском вспыхнула. Неровное трепещущее пламя осветило серый камень. Стена, сложенная из грубо отесанных глыб, закрывала проход.
        - Згур! Это ловушка! Ловушка! - Черемош бросился в левый угол, затем в правый. - Они… Они специально нас заманили! Они…
        - Замолчи! - резко бросила Улада. - Ну, наемник, что дальше?
        Згур поневоле удивился. Сыну войта страшно, а вот длинноносой… Хотя если кому и бояться, то не ей…
        - Дальше…
        Згур задумался, затем сунул факел чернявому и отступил на пару шагов. Да, проход закрыт надежно, но… Но не до самого верха. Наверно, каменщики спешили - или просто не захватили лестницы.
        - Ану-ка! Черемош, наклонись! Ниже!
        Чернявый, ничего не понимая, передал факел Уладе и послушно согнул спину. Через мгновение Згур был уже наверху. Пальцы коснулись верхнего камня. Да, раствора нет, сухая кладка…
        - Черемош, стоишь?
        - Ага! - послышалось снизу. Згур усмехнулся и что есть сил толкнул верхний камень от себя. Есть! Послышался глухой стук. Теперь второй…
        Черемош героически терпел, время от времени покряхтывая. Впрочем, третий ряд они уже сбрасывали вместе. Наконец проход был свободен. Згур взял факел и заглянул в черную мглу.
        Его поразили стены. Если у входа камень был обычным - неровным, в трещинах, то теперь свет факела отражался от ровной, словно полированной поверхности. Да и пол стал другим, чуть вогнутым к середине. Згур поднял. факел повыше и присвистнул. Потолок тоже прогибался, но вверх.
        - Ого! - Черемош просунул голову в проход. - Вроде как нора!
        - И чья же? - хмыкнула Улада. - Выползней? Выползней? Странное слово внезапно показалось зловещим. Кто же мог прогрызть такое? Нет, не прогрызть,
        камень ровный, без единой царапины.
        - Ну, мы идем? - нетерпеливо бросила Улада. - Холодно стоять!
        В пещере действительно было холодно, но Згур все не решался шагнуть за стену. Что же это? Такое не сделают ни звери, ни люди! Или люди все-таки в силах? Но зачем! Это же не Кеевы Палаты!
        - Пошли! - вздохнул он. - Я первый…
        Проход был широк, позволяя идти плечом к плечу. Згур с удивлением заметил, что рядом с ним пристроилась Ула-да, оставив своего воздыхателя плестись сзади. Похоже, ей стало интересно. Згур и сам с любопытством глядел по сторонам, но стены тянулись дальше, такие ровные, черные, блестящие. Разве что стало немного теплее и суше - они углублялись в самое сердце горы. Несколько раз Згур останавливался и прислушивался. Однако и впереди, и сзади было тихо. Преследователи явно медлили, и Згур внезапно понял - за ними не пойдут. Не зря стену строили! И в душе вновь на миг пробудился страх.
        Так прошел час, затем два, а черный лаз тянулся все дальше. Ни перекрестка, ни развилки - ровный черный ход, сухой, чистый, словно вчера подметенный. Правда, несколько раз в стенах встречались странные отверстия, небольшие, размером с кулак. Згур поднес факел и тут же заметил, как вздрогнуло пламя. Он представил, как далеко должна быть поверхность, и только головой покачал. Нет, люди такого не сделают. Тогда кто?
        Шедший сзади Черемош взмолился, прося об отдыхе. Подумав, Згур махнул рукой, разрешая привал. Спать хотелось до невозможности, а в смелость бравых кметов не очень верилось. Нет, сюда не сунутся! Згур завернулся в плащ и, погасив факел, провалился в черную бездну без снов и без мыслей.
        Разбудили его голоса - негромкие, осторожные. Згур открыл глаза, но решил выждать. Свои?
        - Тише, Згура разбудишь! - узнал он голос Черемоша и тут же успокоился.
        В ответ послышалось знакомое фырканье.
        - Ничего, и так поспит! Убери руку!
        - Улада!..
        - Я сказала, убери руку!
        Згуру стало неловко, он хотел подать голос, но следующие слова заставили замереть и обратиться в слух.
        - В Тирисе надо будет сдать его страже. Скажем, что он разбойник и убийца…
        - Ты что? - чернявый явно растерялся. - Он ведь…
        - Он и есть разбойник! Ты что, не понимаешь? Он был
        сотником, он потомственный дедич, таких судят только Кеевым судом. Представляешь, что он сделал, если все-таки бежал?
        Згур усмехнулся - длинноносая умна. Жаль, что правда еще хуже…
        - Но… Улада, он ведь нас столько раз выручал! Снова фырканье.
        - Он себя выручал. Себя - и свое серебро. Не говори глупостей! Я специально пообещала ему так много, чтобы он думал о награде, а не о том, как тебя зарезать, а меня продать куда-нибудь за Великую Зелень. Не спорь!
        Послышался тяжелый вздох.
        - - Без него мы не дойдем…
        - Конечно! - голос Палатиновой дочки налился ядом. - Он по крайней мере мужчина, не то что ты! И убери руку, а то ударю!
        Згур понял, что пора вмешаться.
        - Чолом! - пробормотал он сонным голосом. - Кого это бить собрались?
        - Чолом! - тут же бодро отозвался Черемош. - Мы тут… Насчет завтрака…
        - Скорее ужина, - прикинул Згур. - Ладно, где огниво?
        С едой дела оказались плохи. Две лепешки, небольшой кусок вяленого мяса и одно яблоко. Этого едва хватило бы и на один завтрак - или ужин, но Згур настоял, чтобы все было поделено на три раза. Воды же не оказалось вообще, и Згур мысленно выругал себя за беспечность. Впрочем, мех остался при седле, и набрать воду все равно не во что.
        С тем и двинулись дальше. Черный проход оставался все тем же - гладким, похожим на нору. Под ногами не было даже пыли, и лишь однажды впереди что-то блеснуло. Згур подошел, наклонился - под ногами лежал странный серебряный кружок с непонятными значками на одной стороне и круторогим быком - на другой. Он долго вертел находку в руках, пока Улада снисходительно не пояснила, что серебро - румское, и такие кружки румы используют вместо гривен. Згур вспомнил рассказ станичника. Похоже, вольные люди действительно ходили этим путем.
        Следующая находка была не столь безобидной. Огонь осветил что-то странное, похожее издали на большой полупустой мешок. Однако вблизи все смотрелось иначе. Негромко вскрикнула Улада. Черемош присвистнул и покачал головой…
        …Клочья ткани покрывали остатки того, что когда было человеческим телом. Труп не истлел, он высох, коричневая, словно дубленая кожа обтягивала череп, скрюченные пальцы впивались в черные ладони. Ни вещей, ни оружия, только на шее - камень-громовик на затвердевшей бечевке. Рот щерился желтыми зубами, казалось,
        мертвец пытается крикнуть…
        Хотелось быстрее пройти мимо страшного остова, но что-то смущало. Наконец Згур понял - кости неизвестного были сломаны. Даже не сломаны - сплющены. Словно невиданная тяжесть обрушилась на него сверху, размазав по гладкому неровному полу. Оставалось лишь догадываться, что - или кого - мог встретить несчастный в пустом
        подземелье.
        Теперь шли осторожно, стараясь не шуметь. Однако впереди были все те же ровные стены, гладкий пол - и пустота. Час шел за часом. Сосновые ветки - самодельные факелы - подходили к концу, и Згур понимал, что скоро они окажутся в полной темноте. И вот огонек последний раз вспыхнул, словно прощаясь, и сгинул. И сразу
        же подступила чернота.
        - Передохнем, - предложил Згур, и все присели на пол. Камни теперь не были ледяными, из недр горы шло тепло. Черемош попытался завязать разговор, но его не поддержали. Згур прикидывал, сколько они прошли. Немало - два часа до привала, и потом еще часа четыре. Сколько же этой норе еще тянуться? Хорошо, что заблудиться нельзя - ход прямой, не спутаешь.
        - Сквозняк, - внезапно заметила Улада. - Откуда-то тянет.
        Згур привстал - точно. Воздух шел из глубины, свежий, прохладный.
        - Мы… Там выход! - радостно воскликнул чернявый. - Пришли!
        Згур не стал спорить, но сам думал иначе. Ход спускался, не очень заметно, но постоянно. Значит, за эти часы они спустились очень глубоко.
        - Посмотрим, - рассудил он. - Пошли! Теперь вокруг была только тьма. Приходилось держаться рукой за стену, чтобы не столкнуться друг с другом.
        Прошел еще час, ничего не менялось, но свежий ветер уже был ощутим, и все повеселели. Наконец далеко впереди мелькнул серый просвет. Черемош радостно взвизгнул, но тут же умолк. Даже до него дошло, что в таком месте лучше
        не шуметь.
        Все ускорили шаг. Свет приближался, но Згур уже понимал - это не выход. Свет был странным - желтоватым, мерцающим. Так не светят ни солнце, ни луна, но это и не огонь костра. Это поняли и остальные. Разговоры стихли, лишь чернявый бормотал себе под нос что-то невразумительное, не иначе, удивлялся.
        Внезапно стена, за которую держался Згур, резко ушла
        влево. Проход расширился.
        - Стойте!
        Мерцающее отверстие было уже близко. В отличие от
        прохода оно напоминало ровный четырехугольник. В глубине его уже проступали неясные контуры чего-то большого…
        - Я посмотрю! - Черемош положил мешок на пол и
        скользнул вперед. Послышался удивленный свист. - Ух,
        ты! Дий Громовик! Давайте сюда!
        Згур невольно усмехнулся - «ух, ты» ему понравилось.
        Ну, поглядим, что так поразило войтова сына!
        Он подошел ближе и сам с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть. Проход кончился, за невысоким порогом была пещера. Нет, не пещера - зал! Огромный, светящийся неярким желтым огнем. Свет шел не сверху и не с боков. Казалось, горит воздух. По залу прокатывались мерцающие волны, на миг проступали высокие ровные своды, а затем
        все вновь погружалось в полутьму.
        Зал был пуст, под ногами блестел черный гладкий камень. Згур осторожно перешагнул порог и невольно покачал головой. Черемош прав, действительно «Ух, ты!».Над ними нависал огромный свод, словно кто-то накрыл черный камень половинкой гигантского лесного ореха. Но скорлупа не бывает такой ровной. Ее не изготовляют из черного камня, не полируют. Правда, сходство все же было. Через весь свод шли глубокие трещины, словно
        по ореху ударили сверху.
        - Красиво! - проговорила Улада равнодушным
        тоном. - Ну и куда дальше?
        Черемош покрутил готовой и радостно вскрикнул:
        - Проход! Смотрите!
        Згур кивнул. Проход он уже заметил. И даже не один. На одинаковом расстоянии друг от друга в стенах зала темнели ровные четырехугольные отверстия. Одно, второе… пятое. Шесть проходов, считая с тем, через который они сюда попали.
        - Згур! Куда нам идти? - Черемош подбежал к одному из входов - соседнему, заглянул, побежал к следующему. Улада пожала плечами и присела, облокотившись на теплую гладкую стену.
        Згур не спешил. Шесть проходов… Если бы знать, что тот, по которому они шли, вел только прямо, не уклоняясь, то им надо в противоположный. Но если нет…
        Он осторожно пересек зал и подошел к темному четырехугольнику. Этот? Проход ничем не отличался от соседних, но внезапно в глаза бросилось что-то странное. Мерцающая вспышка осветила стены, и Згур усмехнулся. Стрела! Кто-то пытался процарапать стрелу на черном гладком камне. Без особого успеха, но след все-таки остался. Выходит, не солгал станичник!
        Здесь и собрались. Черемош успел обежать весь зал, но ничего нового не заметил. Проходы одинаковые, у каждого невысокий ровный порог. Всюду пусто и чисто, словно неведомые хозяева, уходя, решили напоследок все почистить и подмести. Стены ровные, гладкие, лишь под гигантским потолком чернели трещины да у входа проступала еле заметная стрела.
        Практичная Улада предложила пообедать. Впрочем, это слово слабо соотносилось с маленьким куском лепешки и столь же мизерной порцией мяса. К тому же начала мучить жажда, и Згур с трудом проглотил свою долю. Черемошу было, похоже, легче. Не успев справиться с лепешкой, он тут же пустился в разговор. Чернявого очень интересовало, куда они попали и кто все это выстроил.
        - Стены! - горячился он. - Я смотрел! Полированные! Даже вверху! Такое и румы не сделают!
        Згур пожал плечами. Его куда больше интересовала стрела у прохода.
        - Это не строили, - внезапно заметила Улада. - Это… вылепили. Или выжгли.
        Згур удивленно вскинул голову, но вдруг понял - длинноносая права. Он вновь оглядел зал…
        - Тогда… Для них камень был как воск!
        В душе вновь проснулся страх. Куда же они попали? Хорошо, что неведомые хозяева ушли! Но ушли ли? Мертвец в проходе до сих пор скалит желтые зубы!
        - Даже в сказках такого нет, - задумчиво проговорил
        Черемош. - Разве что боги…
        Боги? Згур мысленно помянул Мать Болот, прося о защите. Но ведь боги живут в Ирии! В наш мир они лишь приходят!
        - Отец… - Улада усмехнулась и тут же поправилась: - Палатин рассказывал, что у скандов есть легенда. Будто боги собираются в огромных палатах и пируют там вместе с душами погибших воинов. Во главе стола сидит одноглазый великан в черном плаще, а на его плече спит ворон. А когда ворон проснется, тогда начнется последняя битва, и наш мир погибнет…
        Легенда понравилась, но Згуру не очень верилось ни в ворона, ни в последнюю битву. Это у скандов! Мать Болот и Громовик Дий не допустят, чтобы погиб мир, сотворенный Золотым Соколом!
        - Может, они и сейчас пируют, - негромко закончила девушка. - Только мы не видим их и не слышим.
        - В Дубене расскажу - не поверят! - чернявый возбужденно вскочил, оглянулся. - Куда там нашим бычарам!
        - Ты решил вернуться? - равнодушно бросила Улада, и Черемош сник. - Ну что, наемник, мы так и будем сидеть?
        Проход ничем не отличался от того, который привел в зал. Те же гладкие стены, такой же неровный пол. Правда, воздух был иным - затхлым, недвижным. Згур чувствовал - что-то не так. Или проход очень длинный, или…
        Все стало ясно через полчаса. Нога скользнула по камню. Згур еле успел скомандовать «Стой!», как протянутая вперед рука уткнулась в что-то неровное, твердое. Рядом охнул Черемош, налетев на нежданную преграду.
        - Огниво! - Згур почувствовал, как на лбу выступает холодный пот. - Зажгите какую-нибудь тряпку!
        Тряпки не нашлось, чернявый долго рвал рукав рубахи, наконец ткань треснула, вспыхнула искра, и тьму прорезал дрожащий огонек. Згур подался вперед..
        - Нет… - прошептал он, чувствуя, как леденеют руки. - Мать Болот, нет!
        Прохода не было. Он исчез, засыпанный… Нет, не'за-сыпанный! Згур провел рукой по неровной поверхности - камень был цельный, словно проход залили густой черной жижей, которая, окаменев, намертво закрыла путь. Лезвие кинжала, чиркнув, не оставило даже царапины.
        Згур вытер пот со лба. Все-таки ловушка! Или бородатый станичник рассказывал о том, что было в давние годы. А потом чьи-то руки заложили проход со стороны ущелья, а здесь неведомым образом воздвигли новую стену.
        Что-то говорил Черемош, горячо, глотая слова, но Згур не вслушивался. Надо возвращаться. В зале еще четыре прохода, значит, надежда есть. В крайнем случае можно вернуться к ручью, хотя там наверняка ждут…
        В зале все осталось по-прежнему, лишь свет, как показалось, стал более тусклым. Не теряя времени, Згур кивнул на соседний проход. Далеко идти не пришлось, черная неровная стена преградила путь почти за самым порогом. Второй проход, третий - стены стояли мертво, словно кто-то неведомый решил замуровать незваных гостей.
        Оставался один проход, самый дальний. Но спешить не хотелось. Не сговариваясь, все трое присели у стены.
        - Згур! - жалобно проговорил Черемош. - А если… А если и этот?..
        Чернявый явно растерялся. И было от чего! Отвечать не хотелось. Что тут можно придумать?
        - Вернемся. Если у ручья сторожат, дождемся ночи. Хотя…
        Договаривать он не стал. Тот, о сиплым голосом, конечно, догадался, куда исчезли беглецы. Возможно, он знает и о том, что проход закрыт. Значит, у входа ждет стража. Ждать придется недолго, через пару дней они просто погибнут от жажды…
        - Что, альбиры, струсили? - Улада внезапно рассмеялась. - Знаешь, Черемош, что с тобой сделает Палатин? Тебя разложат на «кобыле» и будут бить кнутом. Потом спину посыпят солью. Затем возьмут клещи…
        - Улада! Зачем ты?.. - воззвал чернявый, но девушка зло фыркнула:
        - Я предупреждала тебя! Помнишь? Еще в Валине!
        Я тебя не просила бежать со мной! Так и знала, что ты начнешь ныть!
        - Прекрати! - не выдержал Згур. - И так тошно!
        - Тошно? - Глаза длинноносой блеснули. - А хочешь, я расскажу, наемник, что сделают с тобой?
        - Хочу, - Згуру внезапно стало легче. Чужая злость прибавляла сил.
        - Тебя… - Улада скривилась, но внезапно замолчала. - Нет, не получится. Ты ведь не дашься живым, сотник Згур! Я не ошибаюсь?
        Ее слова дышали ненавистью, но, странное дело, в этой
        ненависти слышалось что-то похожее на уважение. Згур вспомнил: «Он по крайней мере мужчина…»
        - Так кто из нас ноет, сиятельная? Тризну править рано, сначала поглядим. Ножки еще не устали?
        Вновь послышалось фырканье, и Згур успокоился. С Уладой было все в порядке.
        - Пошли! - он встал и бросил взгляд на черное отверстие. - Да поможет нам Мать Болот! Порог был еще виден, а дальше все тонуло во мгле. Шаг, еще один… Нога уткнулась во что-то твердое, и Згур в сердцах помянул Извира вкупе со всеми его чадами. Все-таки замуровали! Но протянутая рука ушла в пустоту, и в душе вновь вспыхнула надежда. Не стенка, тогда что же это?
        Вспыхнул трут, но обрывок рубахи никак не хотел загораться. Но вот пламя медленно, словно неохотно, отогнало черную мглу. Да, камень, но это не стенка. Ступенька, еще одна… Лестница!
        Ступени были высокими, и Згуру внезапно подумалось,
        что строили их те, кому ничего не стоило поднять ногу на целый локоть. Таких бы - да в Вейско! Но Згур уже понимал - людям незачем строить подобное. Тогда что же это?
        В норе не бывает ступеней!
        Лестница тянулась вверх, огромные гладкие ступени сменяли одна другую, но вот черная мгла посветлела, впереди замерцал знакомый сумрак. Згур вытер пот со лба и прыжком одолел последнюю преграду. В глаза ударил желтый огонь. Згур прижал ладони к лицу и замер.
        - Великий Дий! - послышалось рядом. Черемош, одолев подъем, растерянно щурился, протирая глаза. Згур последовал его примеру. Постепенно глаза вновь смогли видеть. Это не выход, - хладнокровно заметила Улада. - Но красиво.
        Из четырехугольного отверстия лился поток желтого света, яркого, мерцающего белыми искрами. Свет казался живым, трепещущим, он разливался волнами, неся с собой легкое сухое тепло. Хотелось бежать вперед, чтобы поскорее окунуться в сверкающий омут.
        Но Згур не спешил. Он вновь огляделся и покачал головой. Они на площадке. Чуть дальше вход, за ним, похоже, еще один зал. А впереди…
        - Згур! - чернявый тоже заметил и застыл, не решаясь шагнуть вперед. - Згур, ты видишь?
        Посреди прохода чернело что-то огромное, издали похожее на груду камней. Но это был не камень. Желтый свет вспыхнул ярче, и Згур невольно схватился за рукоять меча. Голова… Голова?!
        Черная треугольная морда. Сетчатые глаза без ресниц, странные челюсти с острыми желваками, что-то непонятное по краям - то ли усы, то ли рога. А дальше тянулось туловище - длинное, разделенное на сегменты.
        - Оса! - хладнокровно констатировала Улада. - Кажется, дохлая.
        Згур внезапно рассмеялся. Оса! Хороша оса в семь локтей длины! Хотя, похоже. Правда, ни ног, ни крыльев…
        Чудище не шевелилось, и Згур осторожно шагнул к проходу. Да, кажется, длинноносая права. То, что так напоминало осу, уже не способно ужалить. Осмелев, он легко ударил по черной морде. Послышался глухой стук.
        - Да она высохла! - хмыкнул Черемош. - Ну, тварю-га! Прямо Идрик-зверь!
        Вблизи чудище казалось еще страшней. Згур не ошибся: ни крыльев, ни лап, огромная туша лежала прямо на камне. Голова лоснилась вороненой чернотой, но бока были мягкими, точно войлочными, покрытыми странным волнистым узором.
        - Давно сдохла! - чернявый хлопнул по войлочному боку, подняв тучу пыли. - Згур, что это, как думаешь?
        - Выползень…
        Странное слово, услышанное от бородатого разбойника. Выползнев Лаз… Вот, значит, почему!
        - Хорош! - Улада покачала головой и скривилась. -
        Надеюсь, он здесь один.
        Згур посмотрел в проход. Желтый свет отразился на чем-то блестящем, ярком, словно серебро. Во всяком случае, это не «оса».
        - Пошли!
        Зал был полон света. Как и прежде, нельзя было, заметить ни окон, ни светильников. Лишь на самом верху, под сводчатым потолком, притаилась темнота. Это все казалось уже знакомым. Но зал не был пуст. Пол покрывали куски сверкающего металла - неровные, словно вырванные грубой рукой. Згур приподнял один из них и покачал головой. Металл был легкий - не сталь, но и не серебро.
        Згур вновь осмотрелся и заметил на одной из стен сверкающую полосу. Стало ясно: в давние годы металл покрывал весь зал, но затем был сорван и брошен на пол.
        - Кеев Венец! - задумчиво проговорила Улада, ковырнув гладкую блестящую поверхность. И, заметив недоуменные взгляды, пояснила: - Я была в Савмате вместе с отцом… С Палатином. Светлый устраивал прием, и на нем был Железный Венец. Но он сделан не из железа, а из чего-то другого. Легкий, блестящий… Я потом спросила, и Светлый рассказал, что Венец остался от Кея Кавада…
        - Наверно, станичники отодрали, - предположил Черемош. - Продать хотели, бычары!
        С ним не спорили. Згур прошелся по залу, поддевая ногой звенящие пластины. В дальнем углу, возле небольшой пустой ниши, их было особенно много. Згур мельком взглянул на неровные полосы и хотел уже идти дальше, но тут его внимание привлекло что-то необычное, круглое. Почему-то вспомнился браслет, проклятый браслет, доставшийся неведомым образом от предателя-кобника. Но это был, конечно, не браслет, скорее находка напоминала обруч - серый легкий обруч, показавшийся на ощупь теплым и почему-то мягким. Згур повертел находку в руках и уже хотел положить на место, как вдруг почувствовал легкий озноб. Серый цвет исчез, обруч покрылся радужными пятнами и внезапно засветился ровным серебристым огнем.
        - Покажи! - Черемош был уже рядом. - Ой, да он горячий!
        Згур удивился - сам он не чувствовал жара, но по всему телу разливалось сухое тепло. Внезапно он ощутил, как уходит усталость, кольчуга и тяжелый мешок становятся легкими, невесомыми. Захотелось рассмеяться, подпрыгнуть, даже пройтись на руках. Но Згур тут же одернул себя. Не спеши, сотник! Это не румский кругляш с непонятными значками! Тут чаклунством за десять шагов несет!
        Он чуть не бросил обруч обратно на заваленный серебристыми пластинами пол, но сдержался. Бросать тоже нельзя. Мало ли…
        - Эй, наемник! - голос Улады звучал насмешливо, с легкой издевкой. - Это тебе не Кеев Венец! Ищи выход!
        Венец? Згур повертел находку в руках. Он хорошо помнил, что обруч куда шире, чем его голова. И чем любая другая голова. Такой только Идрик-зверю, которого Черемош помянул, впору. Но, странное дело, внезапно показалось, что обруч стал меньше. Згур помотал головой, растерянно моргнул… Точно! Теперь светящийся круг был размером… как раз с диадему!
        - Ну чего это у тебя? - девушка подошла ближе, склонила голову и задумалась. - Здесь нашел?
        Згур кивнул, не решаясь сдвинуться с места. Обруч светил все ярче, и страх постепенно уходил. Но неуверенность оставалась. Красивая вещь, конечно…
        Улада почесала кончик своего длинного носа, дотронулась пальцем до светящейся поверхности и внезапно бросила:
        - Надень!
        Згур чуть не крикнул «Нет!», но вовремя сдержался. Опять трусом назовут!
        - Страшно, наемник? - дочь Палатина хмыкнула. - Это тебе не клевцом махать!
        - Улада, - вступился Черемош. - Эта вещь… Не простая. Наверно, какой-то чаклун…
        Девушка нетерпеливо фыркнула, рука схватила обруч. Миг - и серебристое кольцо засветилось у нее на голове. Несколько мгновений она молчала, затем улыбнулась.
        - А хорошо! Вы что, еще не поняли? Згур и Черемош переглянулись.
        - Толку с вас! Ну, подумайте! Кто это все выстроил?
        Згур хотел ответить «выползни» или «осы», но прикусил язык. Безногим чудищам не нужны ступени. Они не плавят серебристый металл.
        - Здесь были люди. Значит, эта вещь была им нужна. Нужна им - пригодится и нам. Надевай, наемник! Хоть светлее будет!
        Згур вздохнул, снял шлем, зачем-то пригладил волосы и нерешительно протянул руки к обручу. Мать Болот, помоги! Улада поморщилась, сама сняла светящийся круг и надела Згуру на голову. Он невольно зажмурил глаза, но ничего не случилось. Вернулось тепло, перестали ныть плечи…
        - Все! - длинноносая нетерпеливо оглянулась. - Где тут выход? Ну, ищите, ищите же!
        Искать особо не пришлось. В правом углу чернел невысокий проход. Рядом лежало то, что когда-то было дверью - толстая пластина из такого же светлого металла. Згур заглянул внутрь и покачал головой. Серебристый свет обруча упал на черные ступени. Снова лестница!
        На этот раз поднимались долго. Згур, чувствуя прилив сил, едва не бежал, хотя ступени теперь были еще выше, чем в прошлый раз. Приходилось останавливаться, поджидая остальных. Неяркий серебристый свет падал на ровные черные стены, и оставалось лишь догадываться, куда они идут. Ясно одно - наверх. А там-то что? Скалы? Вершина горы?
        Ступени кончились. Снова площадка, поменьше, высокий порог. Згур осторожно заглянул и покачал головой. Темно, но даже сквозь тьму можно понять: зал. Еще один, поболе первого, но не круглый, а какой-то странной формы.
        Сзади нетерпеливо кашлянула Улада, и Згур перешагнул порог. Сразу же удивил пол, он был неровный и не черный, а серый. Потолок исчезал во тьме, но почему-то показалось, что он ниже, чем в первом зале. А впереди… Мать
        Болот!
        Черная треугольная морда бесстрастно смотрела на незваного гостя. Выползень! Еще один! И тоже мертвый! Сзади послышался испуганный крик Улады, и Згур невольно хмыкнул. Не такая уж она железная, эта длинноносая! Впрочем, он и сам перепугался.
        Теперь Згур шел осторожно, оглядываясь на каждом шагу. И недаром - за первым выползнем лежал второй, такой же огромный и мертвый. А слева и справа темнели смутные контуры огромных туш.
        - Здесь их сотни! - возбужденно воскликнув Чере-мош. - И все дохлые! Вот здорово!
        Згур пожал плечами. То, что чудища мертвы, это, конечно, здорово. Но вот все остальное…
        Свет обруча упал на неровную каменную поверхность. Стена! Значит, зал они прошли. И тут слух уловил какой-то неясный шум. Згур замер, рука легла на рукоять меча - слева! Сразу представилось: мертвый выползень поднимает голову, огромная туша начинает подергиваться…
        - Подождите! - негромко скомандовал он. - Я посмотрю.
        Згур сам удивился своей смелости. Правильнее всего было вернуться, подождать. Уж не обруч ли тому виной? Но отступать поздно. Он шагнул влево, чудом не наткнувшись на очередного «выползня», проскользнул вдоль стены. Шум стал сильнее, но он уже никак не походил на гудение разъяренных ос. Скорее это…
        Згур ускорил шаг и чуть не налетел на высокий каменный барьер. Наклонившись, он нетерпеливо протянул руку…
        - Вода! Здесь вода!
        Прямо из стены лился поток, узкий, но сильный, словно маленький водопад. Вода выливалась в большую каменную чашу. Згур вновь протянул руку, зачерпнул - и поразился. Вода была теплой. И не просто теплой, она пузырились мелкими пузырьками, от нее веяло свежестью и еще чем-то неведомым, но очень приятным.
        Подбежал Черемош и, завопив от восторга, припал лицом к неровной поверхности воды. Он пил долго, затем поднял голову и блаженно улыбнулся. Улада недоверчиво поглядела, зачерпнула ладошкой, скривилась.
        - Ладно! Уходите отсюда!
        Згур и Черемош переглянулись, и девушка нетерпеливо топнула ногой.
        - Уходите, кому сказала! Я мыться буду! Згур решил не спорить и, взяв чернявого за руку, пошел обратно, вдоль стены.
        - И не вздумайте подходить, пока не позову! - донеслось вслед. - Черемош, это тебя тоже касается!
        Згур хмыкнул - длинноносая верна себе. Впрочем, ему и самому хотелось осмотреть зал. Прежде всего выход. Выбирались же отсюда эти чудища! Причем не по лестнице, там этакая туша не пролезет…
        Противоположный угол выглядел каким-то странным. Вначале показалось, что перед ними окно. Точнее, окна, много окон - небольшие, шестиугольные, закрытые тусклыми пластинками слюды. Но откуда тут окна? Згур подошел поближе, наклонился - странные шестиугольники тянулись вдоль всей стены. Но стена была странной - белой, неровной, мягкой на ощупь.
        - Смотри! - чернявый осторожно дотронулся до серой пластины. - Ведь это же…
        - Соты, - кивнул Згур. - Похоже.
        Догадка показалась вначале невероятной, но затем все стало на свои места. Осы, осиное гнездо… Конечно, это мало походило на обычные соты, но и выползни слабо напоминали привычных ос.
        - Там… Там должен быть мед! - Черемош достал меч и попытался ударить по серой пластине. - Мед, понимаешь?
        Згур пожал плечами. Если мед и был, то за эти годы давно уже превратился в камень. Но спорить он не стал, чернявый же ударил снова, нетерпеливо застонал…
        - Попробуй рукоятью, - подсказал Згур. Ему и самому стало интересно. Чем Извир с Косматым не шутят?
        Удар - и серая поверхность треснула, послышалось легкое шипение. Черемош отскочил, но ничего не произошло. Шипение стихло, а в серой поверхности образовалась неровная дыра. Чернявый подождал еще немного и решительно запустил руку.
        - Что-то есть! Мягкое!
        Вытащив руку, он недоверчиво понюхал, лизнул.
        - Мед! Настоящий! Згур, попробуй! Згур, однако, не спешил. Мед разный бывает, наставник Неговит рассказывал…
        - Вкусно! - чернявый облизал пальцы и вновь засунул руку в соты. - Надо Уладе отнести!
        Словно в ответ, из темноты послышался нетерпеливый голос:
        - Эй, где вы? Черемош, что вы там нашли? После еды потянуло в сон. Мед оказался действительно превосходным, душистым, чуть-чуть кисловатым. Странно, но после него почти не хотелось пить. Згур подумал было поискать проход, но махнул рукой. Надо поспать, за последние сутки довелось побегать. Он присел к стене, накинул плащ и закрыл глаза. Внезапно подумалось, что у чернявого с длинноносой один плащ на двоих. Ничего, как-нибудь разберутся!
        Глава 4. ОГНЕННАЯ СМЕРТЬ
        …Свет бил в глаза. Это был не огонь костра и не солнечный луч. Скорее он походил на звездную россыпь - на тысячи маленьких звезд, окруживших его, словно туман. Под ногами ничего не было, кроме густой черноты, наполненной легким серебристым светом. Згур поглядел на свои руки - и еле удержался от удивленного крика. Они горели, светилось все его тело, словно он сам стал звездой, частичкой небесного огня, что горит в черном просторе за Седьмым Небом…
        …Он дернулся - и открыл глаза. В подземелье стояла тьма, лишь неяркий серебристый свет от странного обруча отгонял мрак. Згур провел ладонью по лбу - обруч он попросту забыл снять. Может, из-за этого и приснилось такое?
        Рядом, прямо на полу, свернувшись калачиком, мирно посапывал Черемош. Плаща на парне не оказалось. Згур перевел взгляд на Уладу и хмыкнул. С плащом вопрос решился. Впрочем, в зале было тепло.
        Шипящая, полная лопающихся пузырьков вода приятно щекотала кожу. Згур чувствовал себя отдохнувшим, словно и не было тяжелого перехода. Рука вновь коснулась щеки и замерла. Щетина! Он ведь брился два дня назад! Когда же это все успело вырасти? Неужели он так долго спал? И тут же вспомнился мед. Нет, с такими вещами надо поосторожнее!
        Згур, не торопясь, прошелся вдоль стены. Итак, зал .шестиугольный, словно соты. Слева, если считать от прохода, источник, справа - мед. Оставалось осмотреть другие углы.
        Возле одной из стен мертвых «ос» было заметно меньше. Внезапно Згур почувствовал легкое дуновение. Сквозняк! Он ускорил шаг и удовлетворенно присвистнул. Проход! Круглый, похожий на тот, который вел от ручья. Згур заглянул внутрь: черный камень поднимался вверх. Сквозняк был сильный, и сердце радостно дрогнуло. Выход близко! Наверно, именно через этот лаз «осы» попадали в зал.
        - Згур! - послышалось из темноты. - Где ты?
        Черемош проснулся. Впрочем, Згур не спешил на зов. Сейчас пробудится Улада и того и гляди захочет искупаться.
        Так и вышло. Еще немало времени ушло на завтрак, после чего все вместе осмотрели проход. Перед тем, как идти, Згур. посоветовал напиться воды - от души, сколько влезет, поскольку набирать ее было не во что.
        Шестиугольный зал остался позади, а вокруг вновь был черный гладкий камень. Дорога вела на подъем, но шли быстро - все успели неплохо отдохнуть.
        - А я этого выползня осмотрел, то есть ощупал, - сообщил Черемош, когда первая сотня шагов была пройдена.
        - Ну и как? - откликнулась Улада. - Приятно было? Чернявый рассмеялся:
        - Нет! Зато я понял - это не оса! У нее, то есть у него, жала нет. Зато рот, то есть пасть… Ну, не знаю, что это… Очень странная. Там, ну, эти… На дырки похожи. И ни лап, ни крыльев! Даже следов нет.
        Получилось не особо понятно, но Згур и сам обратил внимание, что на осу странные твари походили только внешне, и то издалека. Допустим, они не летали, оттого и крыльев нет. Но почему нет ног? Неужели действительно ползали?
        - Да какая разница! - бросила Улада. - Ноги, крылья… Я же говорила вам! Ступени зачем? И металл этот? Это что, тоже выползни придумали?
        - Здесь были люди, - кивнул Згур. - Что-то им было надо.
        - Мед собирали, - осенило Черемоша. - Это вроде пасеки!
        Улада пренебрежительно хмыкнула. Згур и сам не очень поверил в неведомых бортников. Но что-то же они здесь делали? Лестницы, металл на стенах - еще понятно. А обруч? Дорогу освещать?
        Воздух стал заметно свежее, тьма впереди сменилась серым сумраком. Нетерпеливый Черемош несколько раз порывался бежать, но Згур каждый раз останавливал приятеля. Выбраться - только полдела. Мало ли кто мог ждать наверху?
        Впереди мелькнул голубой просвет. Згур поднял руку:
        - Стойте!
        Он снял с плеча мешок, надел шлем, достал из ножен меч и только тогда вспомнил об обруче. Снять? Терять время не хотелось, и Згур, велев всем оставаться на месте, осторожно двинулся вперед, стараясь держаться поближе к стене. Шаг, еще один, еще. В просвете уже были видны белые перистые облака, и Згуру внезапно показалось, что между ними сверкнула еле заметная искра.
        Первое, что он увидел, был камень, но не черный, а темно-красный. Вход выводил на площадку, загороженную скалой. Згур шагнул вперед и отдернул ногу. Обрыв! Внизу, сколько хватал глаз, тянулось ущелье, в глубине которого неслышно несла свои воды река.
        Он вновь оглянулся. Маленькая площадка, слева - обрыв, красная скала впереди, а между нею и обрывом - узкий проход. Згур помянул Мать Болот и осторожно ступил на неровную тропу. Теперь не спешить, идти медленно, не оборачиваясь. Кончится же когда-нибудь этот Изви-ров камень!
        Тропа стала шире, скала отступила, и Згур удовлетворенно вздохнул. Он был на вершине горы - плоской, покрытой неровными камнями, такими же красными, как тот, что остался за спиной. Странное дело, камни казались обожженными, даже оплавленными, словно какие-то великаны жгли здесь костры. Гарь тянулась до самого обрыва. А дальше, закрывая горизонт, стояли горы - такие же высокие, голые, без привычного леса на склонах. Солнце - Небесный Всадник - находилось как раз в зените, и Згур рассудил, что время подошло к полудню. Край неба был затянут облаками, и ему вновь показалось, что где-то у горизонта что-то блеснуло.
        Оставалось позвать своих спутников. Это оказалось легко, сложнее было провести их по узкой тропе мимо красной скалы. Улада категорически заявила, что не желает рисковать, и согласилась лишь после того, как Згур с Че-ремошем перенесли ее вещи. Наконец все трое собрались возле небольшого колючего куста, чудом выросшего среди голых камней, и Згур объявил привал.
        Горячий Черемош попытался расспрашивать про дальнейший маршрут, но Згур лишь пожал плечами. Если с горы можно спуститься, они спустятся. Если же нет… Если же нет, тогда придется подумать. Улада иронически хмыкнула, а Черемош не выдержал и, вскочив, направился к . дальнему краю площадки. Вернулся он оттуда с весьма кислым видом, сообщив, что везде обрыв, да такой, что только птице одолеть. Или осе.
        Згур думал о другом. Даже если они спустятся, то впе-, реди - долгий путь по горам. Веселого мало, а главное, он | с трудом представлял, где они находятся. В Змеиных Пред-| горьях? Но это не предгорья, это горы! I Он поглядел на солнце, прикинув, где может быть пол-! ночь. Впрочем, направление мало что давало. Им надо на ! полдень, но вокруг - сплошное каменное кольцо. I И тут он заметил знакомую вспышку. Словно малень-| кая зарница блеснула между туч. Молния? Згур всмотрелся [1 и покачал головой. Нет, что-то другое! Вот еще вспышка, уже ближе, вот еще одна. В памяти всплыло что-то знакомое - огни в небе, издали похожие на зарницы, оплавленный камень… Неговит! Краснощекий рахман рассказывал!..
        Згур быстро оглянулся - плоская вершина, скала за спиной… А вот и что-то подходящее: два огромных камня, между ними - узкий промежуток.
        - Черемош, возьми вещи, - проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее. - Вон там, между камнями - расщелина. Перенеси, пожалуйста.
        Чернявый взглянул удивленно, но тут же взялся за мешок. Улада недоуменно подняла брови.
        - Сиятельная, - Згур встал и улыбнулся. - Тебе лучше пройти к тем камням. Пожалуйста!
        Краем глаза он заметил новую вспышку - совсем близко. Спина похолодела. Если он прав, то - все. И напрасно они искали путь в черном подземелье!..
        Черемош уже был между камнями, недоуменно оглядываясь. Улада дернула носом, скривилась, хотела что-то сказать. И тут сверху со свистом рухнула черная тень.
        Згур упал ничком, успев сбить девушку с ног. Пахнуло невыносимым жаром, к спине и затылку словно приложили раскаленное железо. В ноздри ударил запах горящих волос…
        Несколько мгновений они лежали неподвижно, затем Згур нерешительно поднял голову. Небо было чистым, лишь вдали сверкнула знакомая искра. Он привстал, резко выдохнул:
        - Как, сиятельная, жива?
        Улада медленно приподнялась, скривилась, провела рукой по волосам. Губы дрогнули.
        - Сг-горели! К-какая гадость!
        От ее пышных кос мало что уцелело, но не об этом надо было сейчас думать. Згур схватил девушку за руку и потянул к расщелине. Что-то кричал Черемош, но в ушах стоял звон, мешая понять хотя бы слово. Улада шла медленно, и глаза ее были странно пустыми. Кажется, она до сих пор не
        поняла.
        Они не без труда втиснулись в расщелину, и Згур перевел дыхание. И почти тут же пламя вспыхнуло слева, там, где они только что стояли. Вновь пахнуло жаром, уши резанул свист, черная тень метнулась в небо…
        - Великий Дий! - Глаза Черемоша застыли, губы тронулись синевой. - Это… Не-е-не может…
        - Может, - еле слышно проговорил Згур, вытирая копоть с лица. Руки дрожали, по затылку лил пот. - К сожалению, может…
        Вновь вспыхнуло пламя, но уже дальше, у самого обрыва. Згур бессильно откинулся назад и прикрыл глаза.
        - Т-ты, наемник, т-ты толкнул м-меня. Уд-дарил… - голос Улады был неузнаваем, она не говорила - хрипела, с трудом выдавливая слова.
        - Да. Извини…
        - Т-тебя надо. На к-кол, тебя н-надо… Девушка не договорила, плечи дрогнули, и она беззвучно зарыдала.
        - Згур! Что это было? Что?
        Черемош начал приходить в себя, страх сменился возбуждением. Глаза блеснули.
        - Я понял! Понял! Это же…
        - Огненные Змеи, - с трудом выговорил Згур. - Я не знал. Не знал, что они… Так близко…
        Он замолчал. Говорить было не о чем. Огненные Змеи, Огненная Смерть. Не спрятаться, не убежать…
        Улада плакала, наконец с трудом оторвала руки от распухшего, покрытого гарью лица и выдохнула:
        - Извини! Извини, Згур, я, кажется… Кажется, сказала
        что-то не то.
        - Какая разница? - он пожал плечами и нашел в себе
        силы улыбнуться. - Все равно…Но ужас постепенно исчезал, пропала слабость, и Згур вновь захотел жить. Это еще не смерть! Их не заметили,
        значит, есть время подумать. Подумать…
        - Досидим до ночи, - Черемош осторожно выглянул и тут же спрятался за скалу. - Ночью они нас не увидят…
        - Нет…
        Разубеждать парня не хотелось, но Згур хорошо помнил
        рассказы Неговита. Рахман обычно посмеивался, говоря о «зверушках». Но о Змеях рассказывал вполголоса, без улыбки. Они, молодые ребята из Учельни, никак не могли поверить, что Змеи, о которых столько сказок сложено, и не Змеи вовсе, и ни шеи у них нет, ни кожаных крыльев…
        - Ночью они хорошо видят. Можно попытаться досидеть до рассвета, тогда они исчезнут. Ненадолго, часа на два. Но…
        «Но» было очевидно. Они на вершине, спуститься скорее всего не удастся. А если и получится, все равно Змеи
        вернутся. В узкой долине не скроешься.
        - Главное, чтоб не заметили. Заметят - тогда все… Чернявый о чем-то спросил, но Згур даже не расслышал. Итак, следует подумать. И не только о том, чтобы скрыться от Смерти, падающей с неба. Что дальше? Вернуться к ручью? А если стражу еще не сняли?
        Он поглядел на Черемоша, затем на Уладу и отвернулся. Если очень захочется жить… Если очень захочется жить, он вернется по Выползневу Лазу к ручью. Вернется один. Одному уйти легче. И никто его не спросит, куда исчезли чернявый парень и длинноносая девушка. Даже дядя Барсак. Даже отец, будь он жив.
        И тут вспомнился сон. Лицо отца, его тихий голос.
        «Дети не виновны в грехах отцов… Когда идет война и Край в опасности, допустимо все. Но сейчас мир…» Згуру захотелось вновь взглянуть в лицо дочери Палатина - предателя, оставившего свой народ в тяжкий час. Взглянуть - и почувствовать знакомую ненависть. Но он сдержался. Плохо, очень плохо, сотник! Ты здесь не для того, чтобы мстить. Твоя задача - выполнить приказ.
        Он вспомнил негромкий голос дяди Барсака. «Не Палатина. Не Кея. Ее - как выйдет». Ему не приказывали убивать! Нет! Но ему и не запретили…
        - Смотри! - Рука Черемоша трясла его за плечо, и Згур очнулся. Перед глазами была знакомая тень. Он попятился, но тень стояла неподвижно, совсем рядом, всего в трех шагах.
        - Висит! Видишь? - шептал чернявый, но Згур лишь помотал головой. Он видел - пока только тень. Но Змей был совсем рядом, он не улетал, чего-то выжидая.
        Теперь замолчал и Черемош. Было слышно лишь, как громко дышит Улада.
        И тут тень качнулась, выросла, и сверху начало опускаться что-то огромное, черное…
        - Мать Болот!
        Згур прошептал привычные слова еле слышно, одними губами. В проем заглянула знакомая треугольная голова. Сетчатые глаза смотрели холодно и безразлично. Дрогнули громадные желваки, и возле самых ног плеснуло пламя.
        Кажется, закричала Улада, но Згур уже не слышал. Вот и все! Хоть напоследок, но они узнали тайну подземелья, тайну проклятого Выползнева Лаза. «Осы»! Бескрылые осы, парящие по небу и изрыгающие пламя…
        Сетчатые глаза были совсем близко, от черной головы веяло жаром, и Згур понял - терять нечего. Внезапно вспомнился медведь, глупый трусливый зверь, которого можно прогнать взглядом. Но этого не прогонишь…
        - Уйди! Пошел вон!
        Згур усмехнулся, погладил рукоять меча. Если бы черная тварь сунулась чуть ближе! Еще чуть-чуть…
        Но Змей не трогался с места. Огромная туша недвижно висела в воздухе, и Згур только сейчас удивился тому, что можно летать без крыльев. И вот медленно, словно нехотя, голова начала отодвигаться.
        - Улетай! - Отчаяние придало силы, голос окреп. - Улетай! Живо, я кому сказал!
        И тут случилось то, чего Згур ожидал менее всего. Резкий свист. Черная тень дернулась, и через мгновение каменная площадка была пуста.
        Пару минут он еще стоял, не в силах даже сдвинуться с места, а затем тяжело опустился на теплый камень.
        - Ты! - Черемош быстро высунулся наружу. - Ты! Ты его прогнал! Ты! Его! Прогнал! Згур, ты понял?!
        - Еще нет, - губы шевелились с трудом. - Змея нельзя… прогнать…
        - Но он улетел, - голос Улады вновь стал обычным. -
        Згур, ты чаклун? Или, может, учился?
        Она не шутила, и Згур, сдержав смех, ответил серьезно:
        - Нет, сиятельная. Чаклунов не люблю и даже боюсь.
        - А медведь!.. - вмешался Черемош, но длинноносая
        цыкнула, и чернявый послушно умолк.
        - Так… - Девушка задумалась. - Тогда почему?.. Мы все ели мед… Нет, не то! Давай, наемник, вспоминай!
        Вспоминать было нечего. Краснощекий Неговит не учил разговаривать со Змеями. Что еще? Браслет? Но даже если предатель-кобник прав, этот амулет для любви, а не для бескрылых «ос». Ладонь скользнула по лицу, наткнувшись на что-то знакомое. Обруч! Згур и забыл о нем!
        Через мгновение странный предмет был уже в руке. Обруч оставался прежним, легким, теплым, светящимся серебристым огнем.
        - Не снимай, дурак! - внезапно крикнула Улада. - Надень, быстро!
        Еще ничего не понимая, Згур повиновался, мысленно
        обидевшись на «дурака». Дурак-то почему?
        - Теперь ясно? - Улада вскочила и удовлетворенно хмыкнула. - Или не поняли?
        - Обруч? - удивился Черемош. - Но…
        - И ты тоже! Да вам двоим только навоз грузить! Эти, которые лестницы строили, как-то использовали ваших выползней…
        - Почему - наших? - удивился Згур.
        - Помолчи! Потом что-то случилось, они ушли и забыли этот обруч. А обруч был им нужен для того… Продолжать или догадались?
        Згур осторожно прикоснулся к теплой поверхности
        светящейся диадемы. Обруч был им нужен для того… Но ведь это невозможно! Приказывать Змеям! Огненным Змеям, Летающей Смерти!
        Возле обрыва вновь вспыхнуло пламя, послышался знакомый свист. Но страх уже исчез, сменившись жгучим любопытством. Если длинноносая права… Но этого не может быть! Или… Или может?
        - Ты куда? Зачем? - испуганно крикнул Черемош, но Згур уже был на площадке. На мгновение вернулся страх, но тут же пропал. Ну, где эти твари? Давай, сотник, двейчи не вмирати! Он услышал свист и, боясь опоздать, резко взмахнул рукой:
        - Стой! Сюда! Лети сюда!
        На миг он ощутил всю нелепость того, что делает. В памяти всплыла строчка из слышанной в детстве старины о Змеях. Как там Великий Змей говаривал? «Вот ужо обед на столе стоит. Не простой обед, да из трех-то блюд!» Он, Згур, будет на первое. Ну, где они?
        Черная морда возникла внезапно, словно соткалась из воздуха. Сетчатые глаза смотрели в упор, не двигаясь, еле заметно шевелились поднятые вверх «усы». Змей висел неподвижно почти над самой землей, от громадной туши несло жаром.
        - Ближе!
        Огромная треугольная голова медленно двинулась и застыла совсем рядом - только протяни руку. Згур сцепил зубы. Выходит, получилось?
        - Стой и не двигайся!
        Осторожно, стараясь не делать резких движений, Згур шагнул влево, чтобы взглянуть на тварь сбоку. Да, крыльев нет. «Оса» просто висит над землей, словно лежит на воде. Теплый воздух струился вдоль покрытого светлым ворсом тела, колебля длинные «шерстинки».
        Згур уже хотел отправить «осу» восвояси, но тут ему в голову пришла шальная мысль. Слушаешься, значит? Ну так вот тебе боевой приказ!
        - Будешь летать вокруг горы! Никого сюда не подпускать! Пошел!
        Какой-то миг все оставалось по-прежнему, и Згур решил, что тварь его не поняла, но вот черная морда дрогнула. Медленно, не спеша, огромная туша начала приподниматься. Резкий свист - и Змей исчез. Згур задрал голову - где-то высоко мелькнула яркая вспышка.
        Вновь захотелось смеяться. Даже не смеяться - хохотать во все горло. Ну, бред! Отправил Змея в передовой дозор! Такого бы - к каждой сотне придать, никакой враг не страшен!
        Надо было возвращаться в укрытие, но Згур не спешил. На вершине все оставалось по-прежнему. Где-то вдали одна за другой вспыхивали зарницы, но тут было тихо. Згур вытер пот со лба и направился обратно.
        - Думаешь, послушался? - нетерпеливый Черемош уже стоял возле скалы. - Згур, он послушался? Слушай, ну и грызло у него!
        - Прячься, болван! - донесся голос Улады. - Ты-то точно не чаклун!
        Спорить не приходилсь. Чернявый чаклуном не был, как и сам Згур. Но он сделал то, что едва ли под силу самому могучему колдуну.
        Солнце медленно опускалось за гору. Посвежело, и Згур уже подумывал, не пора ли накинуть плащ. На голой каменной вершине ничего не изменилось. За эти часы ни один Змей не спустился из поднебесья.
        - Отец… Палатин мне говорил, - негромко рассказывала Улада. - Есть легенда, что люди когда-то сотворили Змеев, чтобы стать сильнее богов. Но эти люди были другими, не такими, как мы. Их называют Первыми…
        - А, знаю! - перебил чернявый. - Кей Кавад на Змее землю пахал!
        Длинноносая лишь хмыкнула, а Згур подумал, что пахать на этакой «осе» все-таки затруднительно. Впрочем, впрягать в плуг черноголовое чудище он не собирался. Другая мысль - невероятная, жуткая, не давала ему покоя все это время.
        - Говорят, рахманы до сих пор могут Змеям приказывать, - продолжал Черемош. - Мне бы пару таких!..
        Згур невольно засмеялся. Конец бы пришел дубень-ским «бычарам»!
        - Рахманы приказывать Змеям не могут, - отсмеяв-шись, пояснил он. - Они пытаются их отгонять. Иногда получается, иногда - нет.
        Именно так рассказывал наставник Неговит. Покойный Патар, тот, что был до Патара Урса, смог не пустить Огненную Смерть в Кей-город. Говорят, теперь на такое способна лишь Кейна Танэла, но мало ли что говорят @ приемной дочери Светлого!
        - Ты, я вижу, много знаешь, наемник! - недобро усмехнулась Улада. - Может, ты и сам рахман?
        Надо было смолчать, но Згур не выдержал. Пора поставить длинноносую на место!
        - Я не рахман, сиятельная. Да мне и незачем им быть. Но я учился у них. Учельня Войсковая в Коростене, может, слыхала?
        Глаза девушки блеснули, губы сжались. Згур понял - слыхала.
        - Так ты не просто сотник, наемник Згур! Ты… Тогда понимаю!
        Их взгляды встретились, и Згуру на какой-то миг стало не по себе. Проболтался! Дочь Палатина, конечно, представляет, кого готовят в Учельне. Нагрудную бляху с оскаленной волчьей пастью знают во всей Ории. Впрочем, пусть ее!
        - Давай лучше поговорим о другом, сиятельная. Назад возвращаться не стоит. Вниз не спуститься. Что остается?
        - Мы… Вернемся в зал, поищем… - неуверенно начал Черемош, но не договорил. Згур не отводил взгляда от лица девушки. Догадается? И вот темные глаза блеснули.
        - Ты, кажется, сошел с ума, наемник! Ты что, вообразил себя Кеем Кавадом?
        Згур хмыкнул. Кей Кавад! Каваду было легче, ему боги орла прислали!
        Невольно подумалось, что этак и вправду можно спятить. Но в душе уже проснулся злой азарт. Кей Кавад, значит? Поглядим, можно ли управиться без Небесного Орла!
        - Ты куда? - растерянно крикнул Черемош, но Згур лишь махнул рукой. Куда? А вот сейчас и узнаем!
        Он вышел на середину площадки, поднял лицо к небу и тотчас заметил знакомую вспышку. Этот? Впрочем, все равно!
        - Сюда! Быстро!
        Сильный порыв ветра едва не сбил с ног. Пахнуло жаром. Згур невольно зажмурился, а когда открыл глаза, черная морда была уже рядом. Змей неподвижно парил, низко, едва не касаясь оплавленных камней.
        - Стоять!
        Внезапно показалось, что он вновь в Учельне и перед ним - неумеха-первогодок. Згур покачал головой - сюда бы наставника Отжимайло! Небось месяц бы заикался!
        От покрытых светлой «шерстью» боков несло теплом, но тут не было так жарко, как возле страшной морды. Значит, он прав, огонь уходит вперед, незачем Змею самого
        себя палить.Згур осторожно протянул руку. Она уткнулась во что-то твердое и очень теплое. Огромная туша еле заметно вздрогнула.
        - Стоять!
        Вернулся страх, сердце заныло, кровь застучала в висках. Он действительно спятил! Это хуже, чем гулять по На-вьему лесу в полнолуние, хуже, чем зайти в гости к чугастру…
        - Хорошо, не волнуйся!
        Он сказал это, не думая, по привычке, словно разговаривая с непослушным конем. И вдруг представилось, что Змей тоже волнуется. Лишь Мать Болот ведает, что сейчас чувствует эта «оса». Вдруг выползню тоже страшно?
        Згур усмехнулся, резко выдохнул и одним прыжком оказался на покрытой «шерстью» спине. Сидеть было не особо удобно, но все же можно. Змей не двигался, лишь легкий ветер играл длинными «шерстинками».
        - Хорошо! А теперь - вверх! Только медленно! Громадное тело вновь вздрогнуло, и Згур едва удержался, чтобы не зажмуриться. Руки вцепились в густую «шерсть». В первый миг Змей оставался недвижен, но вот Згур почувствовал, как земля начинает уходить вниз. Змей не летел, он поднимался - ровно, словно сгусток пара в безветренный день. Згур скосил глаза и невольно покачал головой. Вершина уже была далеко внизу, превратившись в маленький пятачок.
        - А теперь - вперед!
        В лицо ударил ветер, отбросил назад, и Згур с трудом удержался, вцепившись обеими руками в мохнатые бока. В ушах стоял свист. Изловчившись, он резко перегнулся и упал лицом на теплую спину. Стало легче, и Згур решился чуть повернуть голову. Далеко внизу простирались горы, а рядом, совсем близко, клубилось что-то огромное, белое. Облако! Ну и залетел же он! Где-то неподалеку вспыхнула зарница. Змеи! Интересно, что они подумают, увидев оседланную «осу»? А что, если…
        Згур вздохнул и решился. Как только лучше сказать?
        - Огонь! Давай огонь! Пламя!
        Впереди полыхнуло, и Згур невольно зажмурился. На миг стало жарко, но холодный ветер тут же отнес огонь в сторону. Згур открыл глаза. Порядок! Значит, пламя не достает до спины. Это хорошо.
        Гигантская «оса» бесшумно мчалась все дальше, облако исчезло вдали, и Згур опомнился. Этак и к ограм залететь можно! Для начала - хватит…
        - Назад! Лети назад!
        Вначале показалось, что его не услышали, но вот огромное тело резко пошло в сторону. Свист в ушах усилился, сильный ветер прижал Згура к теплой спине. Змей падал вниз с невероятной скоростью, словно камень, выпущенный из гигантской пращи. Захотелось крикнуть, приказать лететь помедленнее, но слова застревали в горле. Так продолжалось долго, бесконечно долго, но вот громадная туша еле заметно дрогнула и остановилась.
        Згур скосил глаза. Рядом, совсем близко, был оплавленный красноватый камень. Теперь нужно разжать руки, . намертво вцепившиеся в Змеиную «шерсть». Разжать руки, приподняться, перебросить ногу…
        Его шатнуло, но Згур все же удержался и не упал. В животе ныло, кружилась голова, а в висках медленно утихали невидимые молоточки. Змей неподвижно парил рядом, словно ожидая, что еще прикажет новый хозяин.
        - Стоять! - выдохнул Згур. Потом подумал и добавил: - Молодец!
        Черемош и Улада ждали возле скалы. Лицо войтова сына было бледным, как рыбье брюхо, но глаза горели. Улада кривила губы, словно длинноносая вот-вот рассмеется.
        - Я думала, ты уже в Рум-городе, Кей Кавад! Или ты вспомнил, что забыл здесь сто гривен?
        Згур лишь улыбнулся. Палатиновой дочке следовало родиться кметом, боги явно дали промашку!
        - Черемош, доставай веревку!
        Того куска, что у них оставался, конечно, не хватит для спуска с горы. Но вот для того, что он задумал, кажется, в самый раз. Згур покрутил веревку в руках, дернул. Крепкая, сойдет!
        - И что ты задумал, наемник? Ты что, думаешь, я сяду на… На ЭТО?
        - Струсила, сиятельная?
        Его трижды назвали трусом. Выходит, за один раз он уже отквитался.
        Улада фыркнула, но промолчала. Отозвался Черемош:
        - Думаешь, мы сможем… Мы сможем улететь? На Змее?!
        - Тетушка не велит?
        Вспомнился гостеприимный дом в Валине и обеды из пяти перемен блюд. То-то бы всполошилась старушка!
        Чернявый сник, и Згур мысленно посочувствовал войтову сыну. Это ему не «бычарам» «грызла» бить!
        - Пошли!
        На споры не оставалось времени. Солнце уже низко, значит, надо поторопиться. Згур повернулся и не спеша направился к бесшумно парившей над землей «осе». Оглянувшись, он увидел, что его спутники идут следом. Все-таки решились! Почему-то казалось, что длинноносую придется уговаривать.
        Веревка упала на мохнатую спину, Згур нагнулся, перехватил конец. Теперь узел. Стягивать не нужно, и так будет держаться. Петля… Кажется, готово.
        Улада недоверчиво следила за этими приготовлениями, то и дело косясь на равнодушную черную морду. Черемош осторожно приблизился, тронул теплый бок.
        - Ух, ты!
        Спорить не приходилось. Действительно «ух, ты!».
        - Улада, забирайся!
        - Я?! - Длинный нос дернулся.
        - Ты, сиятельная! Смотри, вот веревка. Эту петлю накинь себе на пояс и затяни. Черемош, сядешь сзади. Я - впереди. Будем держать друг друга.
        Девушка брезгливо дернула губами, но смолчала и шагнула вперед. Черемош бросился, чтобы помочь, но Улада крепко ухватилась за светлую «шерсть» и через миг уже оказалась наверху. Огромное туловище еле заметно дрогнуло.
        - Стоять! - Згур повысил голос. - Черемош, давай! Чернявый кивнул, на миг закрыл глаза, а затем быстро, одним прыжком, забрался на мохнатую спину. Улада между тем уже затягивала петлю. Згур удовлетворенно кивнул - порядок! Если что, не сдует. Ну, пора!
        За спиной шумно дышала Улада. Наверно, девушке все-таки страшно, но по виду и не скажешь. Згур улыбнулся - характер! А он еще жаловался! А если бы с ними была красная девица, что при виде мыши в обморок падает?
        - Сиятельная, тебе не составит труда меня обнять?
        - А может, еще и поцеловать? - тут же донеслось сзади.
        - Это потом, - Згур вообразил себе эту невероятную вещь и прокашлялся. - Обними меня, сиятельная, да покрепче. Если я упаду…
        - Так бы и сказал! - девушка фыркнула. - Черемош, хватай меня за пояс! Я сказала, за пояс, а не там!
        Чернявый начал оправдываться, но Згур уже не слушал. Кажется, все… Как говаривал наставник Отжимайло:
        «Уперед!»
        - Вверх! Медленно!
        Мохнатая спина еле заметно дрогнула, вершина накренилась и начала уменьшаться. К затылку прижалось что-то мягкое, и Згур с трудом сообразил - нос! Ну и нос же у Па-латиновой дочки!
        Вершина исчезла, Змей висел неподвижно, а вокруг, сколько хватал глаз, стояли молчаливые горы. Згур оглянулся, пытаясь найти солнце. Вот оно, уже между горами. Значит, там закат…
        - Выше! Медленно!
        Горы уходили вниз, зато солнце словно раздумало спускаться. Стало светлее, и Згур вновь оглянулся, пытаясь определить направление. Итак, закат справа, значит, полночь впереди…
        - Поворот! Повернись кругом!
        В уши ударил свист, сзади послышалось «ай!», и небо, казалось, перевернулось. Згур стиснул зубы и вновь поглядел на солнце.
        - Левее!
        Кажется, угадал. Где-то там - полдень…
        - Вперед!
        Снова свист - сильнее, громче. Ветер превратился в ураган, и Згура бросило куда-то вправо. Он ухватился обеими руками за мягкую шесть, удержался, с трудом выпрямился. Сзади раздался крик - вопил Черемош, и Згур успел испугаться за чернявого. Но тут ветер донес: «Летим! Летим!», и он тут же успокоился. Кажется, у войтова сына все в порядке.
        Постепенно волнение проходило. Словно так и должно быть - свист ветра в ушах, белые облака, затянувшие горизонт, и солнце - огромное, словно ненастоящее. Згур вдруг представил себя со стороны и лишь головой покачал. Не поверят! Он бы и сам не поверил. Такого и в сказках не услышишь, там храбрые альбиры все больше мечами орудуют, змеям головы отсекая. Как же, отсечешь такому голову!
        - Ты хоть знаешь, куда летим? - Нос Улады ткнулся прямо в ухо.
        - На полдень! - прокричал он. - К Нистру!
        - АдоТириса?
        Згур помотал головой. Как мед, так и ложкой! Тут бы Нистр увидеть. Интересно, как он выглядит, со Змеева полета? Не перепутать бы!
        Внизу по-прежнему были горы, но вершины стали заметно ниже, красно-черные камни сменились серыми пологими склонами. Згур обрадовался - Змеиные Предгорья, а за ними - Нистр. То слева, то справа продолжали вспыхивать яркие искорки. Пару раз полыхнуло ближе, и Згур невольно вздрогнул. Но беда прошла стороной, Змей мчал дальше, а небо на закате начинало медленно темнеть.
        - Наемник! - Крик Улады заставил вздрогнуть.
        - Не кричи, слышу!
        - Наемник, так за что тебя выгнали из Вейска? Она не верила. Даже здесь, в поднебесье. Згур вздохнул. Сказать правду? Нет, нельзя! Улада умна - и достаточно храбра для изнеженной девицы. У Нистра он уже станет не нужен, значит, придется каждую ночь ждать удара ножом в спину.
        - А ты как думаешь?
        Ответа он не дождался, если не считать ответом знакомое фырканье.
        Серые склоны начали отступать. Згур ждал, что вот-вот внизу мелькнет зеленая полоска леса, а за нею - голубая лента Нистра. Но вместо этого серый свет сменился желтым. Минуты текли, но все оставалось по-прежнему, они летели над ровной желтой поверхностью, плоской, как стол. Краем глаза Згур заметил, что искр в небе стало значительно больше.
        - Ниже! Спускайся ниже!
        Дыхание перехватило, к горлу подступил ком. Желтая поверхность рванулась навстречу.
        - Стой! Замри!
        Резкий рывок, сзади ойкнул Черемош. Снова рывок, и Змей завис в нескольких сотнях шагов от желтой равнины.
        Згур всмотрелся - камень, глубокие трещины, вдали что-то похожее на круглую гору. Куда это они залетели?
        - Что случилось? - недовольным тоном поинтересовалась Улада. - Где это мы?
        Ответить было не так легко. Згур закрыл глаза, вспоминая мапу. Они на правом берегу Денора, на полдень Нистр, на полночь - густые улебские леса. Где же это? Нигде ничего похожего нет, кроме…
        Он почувствовал, как по коже бегут непрошеные мурашки. Нет, не может быть! Згур вновь припомнил то, что видел с высоты. Горы, серые холмы, потом желтая степь. Нет, это не степь! Это же…
        - Змеева Пустыня, - произнес он негромко, почему-то надеясь, что длинноносая не услышит. Надеялся, понятно, напрасно.
        - Что?! Змеева? Ты!.. Ты понимаешь?
        Он, конечно, понимал. Змеева Пустыня - самое страшное место во всей Ории. Сюда он не надеялся попасть даже в страшном сне.
        - Улетай! Немедленно! Скажи своему…
        Згур дернул плечом, освобождаясь от вцепившейся в рубаху пятерни. Сказать «своему» нетрудно, но что сказать? Куда лететь? На полдень? Но ведь они и летели на полдень!
        Згур обернулся, ловя взглядом уходящее за дальние холмы солнце. Там - закат. Они промахнулись, ненамного, но все же достаточно, чтобы попасть в это проклятое место.И тут Змей вздрогнул. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее он начал подниматься вверх, вот послышался знакомый свист…
        - На месте! Стой!
        Но ничего не случилось. Словно давнее заклятие, приковавшее чудище к сверкающему серебром обручу, утратило силу. Громадная «оса» мчалась вверх, к темнеющему небу, покрытому легкими перистыми облаками. Слева и справа вспыхнули искры. Их было множество - десятки или даже сотни. Гигантский рой закружился в поднебесье, оставляя за собой неровные клочья огня. Впереди вспыхнуло пламя, и Згур еле успел зажмуриться. Что-то закричала Улада - громко, отчаянно.
        - Стой! Вниз! Вниз!
        Их швырнуло в сторону, затем еще раз, еще. Змей мчался в зенит, а огней становилось все больше, словно под вечерним небом начинался невиданный танец с горящими факелами. На какой-то миг страх исчез, и Згур ощутил невероятную, недоступную людям красоту - красоту вольного полета. Сердце дронуло - такого еще не видел никто, даже Кей Кавад! Но тут страх вернулся, захлестнул, сжал спазмом горло. Почему Змей не слушается? Обруч? Или он просто дает неправильный приказ? Может, сейчас, попав в горящий водоворот, Змей не может, не в силах спуститься? Надо оторваться, уйти…
        - Вверх! Выше!
        Резкий рывок - и огненный рой остался далеко внизу. Дыхание перехватило - Змей несся с невероятной, еще невиданной скоростью. Нахлынул холод, легкие жадно хватали воздух.
        - Ты?! Что?! Делаешь?! - По спине лупили кулаками, и Згур вновь повел плечом.
        - Заткнись!
        Кулаки перестали лупить, а затем неуверенно прозвучало:
        - Ты это… кому?
        Кажется, длинноносая пришла в себя. Как там Черемош? Згур обернулся - чернявый сидел, прижавшись к широкой спине Палатиновой дочки. Глаза были закрыты, побелевшие губы дрожали. Згур усмехнулся - жив! Это сейчас главное.
        Здесь, в невероятной выси, стало заметно светлее. Солнце вновь поднялось над холмами, словно Небесный Всадник задумал вернуться и пройти свой дневной путь в обратную сторону. Правда, сами холмы увидеть теперь было трудно, они лишь угадывались на далеком горизонте. Даже Змеева Пустыня исчезла, скрытая легкой пеленой облаков.
        - Стой! На месте!
        Легкий толчок - и Змей послушно застыл в холодном вечернем воздухе. Згур вновь поглядел на огромное, подер-нутое красноватой дымкой солнце. Итак, Небесный Всадник на закате, левее - полдень, а им надо как раз между.
        - Левее! Еще!
        - Скажи, чтоб спустился! - недовольно буркнула Улада. - Холодно!
        Да, было холодно, но Згур не спешил. Здесь светлее, к тому же внизу - Змеева Пустыня, снижаться опасно. Наверно, неведомые хозяева гигантских «ос» знали и другие средства, кроме серебристого обруча. Возможно, они могли даже управлять всем «роем». Згур представил, как огненный водоворот обрушивается на вражеский город, и покачал головой. Не зря говорят, что боги уничтожили Первых. Было за что!
        - Вперед!
        Солнце рванулось навстречу, и сразу же в лицо ударил ледяной ветер. Холод охватил все тело, занемели кончики пальцев и даже мочки ушей. Внизу беззвучно проплывали облака. Згур всматривался, пытаясь угадать, осталась ли позади страшная Пустыня. Но в просветах по-прежнему мелькал лишь желтый камень. Неужели Змеева Пустыня так велика? Холод становился невыносимым, и Згур, немного подождав, все-таки решился:
        - Вниз! Плавно!
        Проговорил он это с трудом - зубы стучали. Змей все же услышал и плавно заскользил навстречу редкой пелене облаков. Сразу же стало темнее. Солнце быстро уходило к горизонту. Вот его край коснулся земли, вот ушла половина…
        - Я замерзла, д-дурак! - послышалось сзади. - Т-ты что, сп-пятил?
        Отвечать было нечего. Он и сам замерз, но объяснение можно оставить на потом. Воздух уже теплел, Згур уже мог чувствовать свои пальцы. Интересно, почему наверху так холодно? Ведь чем выше, тем ближе к Небу! Жаль, не у кого спросить.
        И тут все исчезло - небо, дальний горизонт, земля. Вокруг был лишь влажный туман. Рубаха под кольчугой сразу же стала мокрой, по лицу поползли капли воды. Згур оглянулся и понял - облако! Они в облаке!
        - Скорей! Ниже!
        Голос утонул в белой пелене, но Змей все же услышал. В глаза ударили уже не капли, а целый водопад. Сзади громко чихнул Черемош, и Згуру показалось, что еще мгновение, и они попросту захлебнутся. И тут все кончилось. Белый туман исчез, подул теплый ветер, а прямо перед ними в вечерней сумрачной дымке расстилалась земля.
        Згур облегченно вздохнул - лес! Наконец-то! Он поглядел вперед, надеясь увидеть Нистр, но подступавшая темнота мешала. Лететь дальше?
        - Улада!
        Ответа долго не было, затем послышалось недовольное:
        - Ну что еще?
        - Темнеет. Ночь скоро.
        - Ничего! - донесся хриплый голое Черемоша. - Взойдет луна…
        - Заткнись! - резко бросила Улада. - Наемник, ты видишь, что впереди?
        Згур вновь всмотрелся. От солнца остался лишь еле заметный краешек. Небесный Всадник уходил на покой, чтобы наутро начать свой привычный путь. Вершины далеких деревьев покрывал легкий туман, горизонт исчезал в черной тени.
        - Плохо! Скоро совсем ничего не увижу!
        - Границу хоть пролетели?
        Пришлось вновь задуматься. Змеева Пустыня осталась за левым плечом. Значит, за спиной - предгорья, где-то там Нерла, к которой их не подпустила стража.
        - Да, пролетели. Нистр где-то впереди.
        Згур бросил взгляд на темнеющий внизу лес. Нет, ничего разобрать нельзя! Еще немного, и все попросту исчезнет в туманной дымке.
        - Вниз! - резко бросила Улада. - Скажи своему дружку…
        Он едва не рассмеялся. Кажется, длинноносая записала его в одно войско со Змеями.
        - Улада! - Черемош закашлялся. - Надо лететь вперед! Еще немного…
        - Я сказала, заткнись! Мне холодно, я мокрая… Давай, наемник!
        Да, пора. Здесь, наверху, темнело как-то особенно быстро. Згур вздохнул, набрал побольше воздуха:
        - Вниз! Плавно!
        Мгновения шли, но ничего не изменилось. Гигантская «оса» летела прямо, навстречу гаснущей заре. Згур повторил приказ, уже громче, но Змей словно оглох. К сердцу подступил страх - этого Згур боялся больше всего.
        - Обруч! - Нос Улады вновь ткнулся в его ухо. - Обруч погас!
        Руки сковало холодом, словно они вновь поднялись над облаками. Вот и все. Сила, вложенная неведомыми чаклунами в серую диадему, уходила. Они оставались наедине со страшной «осой», а земля была еще так далеко…
        - Вниз! Вниз! Я тебе сказал, сволочь! Вниз! Згур кричал, уже не очень понимая своих слов. Не зря мама боится чаклунов! Их подарки - хуже чумы! А может, это вообще была ловушка? Заманили, усадили на поганого Змея…
        - Вниз! Кому сказал! Да ты что, оглох, гад! Згур не выдержал и припечатал проклятую «осу» от души, так, как даже на войне не ругался: в Дия, в Диеву бабушку, в Косматого с его дочкой и в Матушку Сва. От такого загиба, по слухам, падали с копыт даже сполотские жеребцы, но Змей даже не дрогнул. Бескрылая тварь, словно издеваясь, начала набирать высоту, и вот впереди вспыхнуло знакомое пламя.
        Его охватил жар. Згур еле успел закрыть глаза. Все! Змей вырвался на свободу. Скоро он решит, что пора избавиться от непрошеных седоков…
        - Сделай что-нибудь! Сделай! - кричала Улада, и Згур сильнее зажмурил глаза, пытаясь очнуться, прийти в себя. Не думать о далекой земле, о вышедшем из-под его власти чудище! Это еще не смерть! Но смерть близко. Обруч! Может, еще не поздно?
        Он представил себе странную диадему, сначала серую, бесцветную, какой он нашел ее в брошенном зале, затем покрывшуюся радужными пятнами и, наконец, серебристую, светящуюся. Згур постарался забыть, что чаклунская сила ушла, исчезла. Нет, обруч снова светится! А если силы, вложенной неведомыми создателями, уже недостаточно, то пусть возьмет у него! Если Первые были людьми, он - тоже человек! Мать Болот, помоги!
        Исчезло все, стих даже привычный свист в ушах. Остался лишь он-и ровно светящийся обруч. Згур представил, что серебряная поверхность горит все ярче, вспыхивает белым огнем, по ней бегут искры…
        - Вниз! Медленно! Вниз!
        В висках заныло, холодный пот выступил на лбу, но Згур заставлял себя видеть одно и то же. Обруч светится, он горит, от него исходит сила, способная сломить волю Летающей Смерти…
        - Згур! Згур!
        Он очнулся и открыл глаза. В лицо плеснуло влажной прохладой. Солнце исчезло, пропал последний луч вечерней зари. Вокруг стоял серый сумрак, а впереди, совсем рядом, не спеша проплывали вершины старых сосен. Вот мелькнул небольшой просвет. Поляна!
        - Сюда! Плавно!
        Огромная туша дрогнула, повисла в воздухе, а затем начала медленно снижаться. Деревья выросли, заслонили небо, навстречу рванулись стебли высокой травы…
        - Стой!
        Земля была близко, пахло свежей хвоей, но не было сил даже пошевелиться. Змей висел неподвижно, но было ясно - осталось совсем немного. Сейчас тварь вновь взбунтуется…
        - Черемош! - Губы шевельнулись с трудом, через силу. - Слезай! И помоги Уладе. Веревка…
        Чернявый что-то ответил, но Згур не расслышал. Скорее, скорее! Глаза сами собой закрылись, и Згур очень удивился, когда почувствовал, что кто-то дергает его за плечи. Ах да, ему тоже незачем здесь оставаться…
        Ноги коснулись земли, Згура шатнуло, но он все же устоял и невероятным усилием воли открыл глаза. Перед ним неподвижно висела знакомая черная голова. В сумерках Змей казался еще более громадным, словно гигантская «оса» выросла за эти часы.
        - Ну что? - Губы дернулись, и Згур понял, что улыбается. - Спасибо! Улетай! Улетай!
        Огромная тень метнулась вверх, и через мгновение поляна опустела. Осталось лишь черное небо, на котором уже проступили первые звезды, молчаливые сосны - и трое смертельно уставших людей.
        - Згур, дай огниво! - Черемош пришел в себя первым. - Костер надо!
        - В сумке. - Двигаться"не было сил. - На дне. Вытряси все, утром подберем…
        Он опустился на траву, сбросил шлем, отстегнул меч. Рука скользнула по лицу. Обруч! Снять? Згур махнул рукой - пусть остается. За эти часы он уже успел привыкнуть к невесомой диадеме.
        - Чего улыбаешься, наемник? - голос длинноносой заставил очнуться.
        -я?
        Оказывается, он улыбался. Впрочем, ссориться не хотелось.
        - Так вроде живы, сиятельная!
        Он ждал, что Улада фыркнет, но девушка отчего-то смолчала. Наверно, и ей пришлась по душе такая мысль.
        Ярко горел костер. Скудный ужин - остатки сухой лепешки - давно был съеден. Разговора не получилось. Че-ремош сразу же стал дремать и быстро заснул, улегшись боком к огню. Улада, завернувшись в плащ, сидела рядом, глядя на раскаленные угли.
        Згуру не спалось. Страшное напряжение постепенно спадало, осталась лишь обычная усталость. Не хотелось думать ни о том, где они, ни сколько еще до Тириса, ни что им делать дальше. В безлунном черном небе горели звезды, негромко шумел ночной лес, и Згур представил, что он снова дома, в Буселе, они с товарищами ушли в ночное, зажгли костер. Как давно это было! Наверно, все эти ребята уже женаты, и скоро их дети пойдут пасти гривастых коней…
        - Что это за песня, Згур?
        Вначале он не понял, о чем спрашивает девушка. Ах да, он, кажется, начал напевать. Отвечать не хотелось, но длинноносая назвала его Згуром. Такое дорогого стоит!
        - Наша песня. Еще с войны. Улада обернулась:
        - Спой!
        Сказано было так, будто Згур был заезжим скоморохом, заглянувшим на широкий двор Великого Палатина. Но он не обиделся, а почему-то смутился.
        - Это… Она нескладная, простая. Тебе будет неинтересно!..
        - Но вы же ее поете?
        Да, эту песню пели. О Великой Войне сложено много песен, иные поют на праздниках, иные - на военных смотрах. Но друзья отца пели почему-то именно эту. Каждую осень, когда приходила пора собирать урожай, они приезжали в Бусел, чтобы помочь матери. Впрочем, помогали всем - косили, жали и обмолачивали рожь, а потом садились за длинный стол, выпивали хлебной браги и пели.
        Как им тогда завидовали они, мальчишки, не успевшие на войну!
        - Это песня о битве под Коростенем, сиятельная. Она называется «Ополченец»…
        Внезапно подумалось, что он опять делает ошибку. Улада и так уже начала что-то понимать. Впрочем, песня - и есть песня. Згур прикрыл глаза, усмехнулся и негромко запел:
        Вдали труба опять играет В поход об утренней поре, А молодого ополченца Искать не будут на заре.
        На небе утреннем ни тучки, Но ни подняться, ни вздохнуть. Кому-то слава и победа, А мне стрела пробила грудь.
        Из-под повязки кровь сочится, В крови примятая трава. А жить так хочется, ребята! Но, видно, нынче не судьба.
        Напрасно буду ждать подмоги От тех, кто был на рубеже, Ведь нашей сотни больше нету, И войска тоже нет уже.Мы все хотели жить на воле, Счастливой сделать жизнь свою. Пять тысяч трупов в чистом поле - Пожива будет воронью.
        Потом найдут, потом помянут, Засыпят горькою землей, И молодому ополченцу Уж не прийти с войны домой.Улада долго молчала, затем тряхнула головой:
        - Плохая песня, наемник! Очень плохая! Згур пожал плечами. Спорить не тянуло.
        - И не потому плохая, что сложена плохо. Вы, волоти-чи, никак не можете забыть войну. И ты, Згур, ее не можешь забыть. Прошло двадцать лет! Сколько же еще вы будете воевать!
        Она говорила серьезно, и Згуру внезапно показалось, что он слышит совсем другой голос - голос человека, которого он никогда не встречал, но уже успел возненавидеть. Ивор сын Ивора, Великий Палатин Валинский, тоже
        115
        любит говорить о мире, о дружбе между улебами и волоти-чами. И тут в памяти зазвучал иной голос - негромкий, спокойный голос дяди Барсака. «Война не кончена, Згур! Запомни - война еще не кончена! Мы еще отомстим - за всех! И за твоего отца - тоже!» Улада не убивала его отца, но она ответит тоже. Всех, кто выше тележной чеки!
        - Не могу понять, почему ты меня ненавидишь, сотник Згур?
        Он вздрогнул. На миг почудилось, что дочь Ивора-пре-дателя читает его мысли.
        - Я думала, ты просто холоп, который не может простить господам, что он вышел из грязи. Но ты дедич, ты альбир Кеевой Гривны. Бедняга Черемош ночами не спит - - тебе завидует…
        Згур поглядел на чернявого и невольно улыбнулся. Хвала Матери Болот, спит! Славный парень, угораздило же его связаться с этой!..
        - Если ты повздорил с кем-то в Коростене, то ни я, ни мой отец не виноваты. В чем дело, Згур? Если я тебя обидела, то… прости!
        Так Улада с ним еще не разговаривала. И Згур понял, что сейчас не выдержит, расскажет этой девушке все. Вновь, уже в который раз, вспомнился сон, странный сон, в котором отец запрещал ему мстить. Ведь длинноносая не виновата в том, что сделал Палатин! Нет, нет, нельзя!
        - О чем ты, сиятельная! Я просто наемник. Наемники не обижаются…
        Он улыбнулся, но на душе было мерзко.
        Разбудил его голос Черемоша. Згур с трудом открыл глаза. В лицо ударило утреннее солнце.
        - Згур!Я грибов набрал, поджарим! Где огниво? Огниво? Несколько мгновений он не мог понять, чего от него хотят. Ах, да!
        - Ты же вчера брал. В сумке!
        - Да вот оно, - послышался недовольный голос Ула-ды. - Ты чего, ослеп?
        Черемош принялся оправдываться, и Згур поневоле усмехнулся. Все вернулось, будто и не было черного подземелья, не свистел в ушах бешеный ветер. Длинноносая командует, Черемош суетится… -
        - Откуда это у тебя, наемник?
        Згур привстал и долго протирал глаза. Улада склонилась возле его сумки. Разгильдяй Черемош высыпал вчера вещи прямо на траву, а собрать не догадался.
        - Что ты там нашла, сиятельная? - вздохнул он.
        - Красивая вещь! - В руках у девушки что-то блеснуло. - Купил? Или снял с кого-то?
        И тут Згур почувствовал, как холодеют руки. Браслет! Ну конечно! Он лежал в сумке! Чернявый вытряс вещи, тряпка развернулась…
        - Хорошая работа! - Улада покрутила браслет в руках, затем поднесла к самому носу. - Старинная… В Рум-горо-де думал продать?
        - Положи! - Голос не слушался, и Згур с трудом повторил: - Положи! Пожалуйста…
        - Не волнуйся, не украду!
        В ее голосе звучала насмешка. Девушка взвесила браслет на ладони и, чуть подумав, поднесла к левой руке.
        Згур хотел крикнуть: «Нет!», но понял - не успеет. Улада повернулась, на левом запястье горела тонкая серебряная полоска.
        - Красивый! Так где ты его взял, наемник?
        Глава 5. ПЧЕНПЯК
        - Ровно сиди! Я сказала - ровно!
        Черемош послушно выпрямился. Улада, наморщив нос, поправила расстеленный на траве плащ и присела, облокотившись о спину чернявого. Згур отвернулся - сдержать усмешку было трудно, почти невозможно. Любимых, как он слышал, следует носить на руках, но должно ли использовать их, как спинку кресла? Хотя, отчего бы и нет, ежели дозволяют?
        - Что ты будешь делать в Рум-городе, Згур? Вопрос заставил вздрогнуть - и от неожиданности (прежде о таком его не спрашивали), и от «Згура». Последние два дня, после страшного полета на черной «осе», «наемник» исчез без следа. Улада называла его по имени, а если сердилась - то «сотником». Безответный же Черемош окончательно стал для длинноносой «эй, ты!». Парень явно страдал, но спорить не смел и все больше молчал, даже не пытаясь завязать разговор.
        - Чего молчишь, сотник? Я, кажется, спросила? Привычное фырканье неожиданно порадовало. Серебряный браслет лежал на дне сумки, и Згур все больше убеждался: дядя Барсак прав, и все чаклунские уловки - просто обман. А что наемником не зовут, так, видать, просто надоело.
        - В стражники наймусь. Куда-нибудь за море. Мир хочу повидать…
        Вновь фырканье, в котором слышалось отчетливое «врешь!». Дочь Великого Палатина не верила сотнику Згуру. Впрочем, это уже не имело значения. До Тириса оставалось четыре дня пути, а до Нистра и того меньше - не больше двух. Места спокойные, дорога прямая, станичников - и тех нет. В маленьких лесных селах их встречали радушно, угощали от души, даже не требуя серебра. Не путешествие - прогулка.
        - Мы сможем сегодня заночевать где-нибудь не под кустом?
        - Не сможем, - не без удовольствия сообщил Згур. - Ближайшее село слишком далеко - за лесом.
        - Можно прямиком через лес, - робко подал голос Черемош. - Помнишь, нам говорили, что там есть тропа? Если идти прямо на полдень…
        Згур лишь вздохнул. И этот туда же! Мало им Злочева!
        - Рисковать не стоит. Этой тропой давно не ходят…
        - Вот именно! А мы пойдем! - девушка резко выпрямилась и встала. Бедный Черемош едва не свалился от толчка, но тоже поспешил вскочить.
        - До ночи доберемся! - Улада бросила быстрый взгляд на солнце, уже клонившееся к закату. - Чего сидишь, сотник?
        Ругаться не хотелось, впрочем, как и рисковать. Згур уже в который раз подумал, что не бывать ему отважным альбиром, что лишь о подвигах бредит да приключения ищет. Выползнева Лаза хватит ему до конца дней, и еще в Ирии будет что вспомнить. Мать Болот! Скорей бы довести эту парочку до Тириса…
        - Ладно, пошли.
        Тропу нашли быстро. У небольшого перекрестка, где в густой траве притаился старый, потемневший от времени идол, сброшенный наземь в давние годы, дорога расходилась надвое. Влево вела узкая тропа, терявшаяся в прохладной лесной глуши. Згур взглянул на солнце, прикинув, что путь ведет действительно прямо на полдень, и махнул рукой. Через лес - так через лес!
        Двигались быстро. Улада, оттолкнув плечом чернявого, пытавшегося вырваться вперед, шла первой. Згур пристроился замыкающим, решив, что и без него обойдутся. Удастся добраться засветло до села - хорошо, не получится - в лесу заночуют, не беда.
        Правда, лес ему почему-то не нравился. Может, из-за сырости. Огромные, неведомые ему деревья тянули вверх покрытые белой корой стволы, густые кроны смыкались плотно, почти не пропуская лучи Небесного Всадника. Странный лес, таких ни дома, ни в улебской земле, ни у сиверов видеть не доводилось. Дивного, впрочем, в этом ничего не было. Ория осталась позади, они шли по Ни-стрее - неширокой полосе земли между Змеиными Предгорьями и Нистром. Згур знал, что земли эти считаются вроде бы ничьими. «Вроде бы», поскольку в давние годы Нистреей владели Кеи, но затем всесильная рука потомков Кавада разжалась, а Румская держава, тоже считавшая эту землю своей, так и не смогла закрепиться в этих лесах. Згур вспомнил, как однажды в Учельню приехал редкий гость из Валина - Чемер, сын самого Кошика Румийца. Он рассказывал то, что не услышишь даже от наставников - об искусстве большой войны, о постройке военных дорог, о границах. Чемер называл Нистрею странным словом «предполье», поясняя, что в интересах обороны южных кордонов ее следует занять войсками и укрепить до самой реки, чтобы в тылу оставались предгорья, по
которым пройдет основная «линия защиты». Згур пытался запомнить мудреные словечки, прикидывая, чьи кметы могут войти в Нистрею. Светлого Кея? Великого Палатина? Но в этом случае Край окажется окруженным с полдня. Потом они долго спорили, и наставник Барсак рассудил, что для волотичей выгоднее, чтобы все оставалось по-прежнему. Румы далеко, а если и будет с ними война, то, конечно, не на Нистре, а на Деноре…
        Первого крика он не услышал. Сознание лишь отметило что-то странное, и Згур, чудом не налетев на Черемоша, остановившегося посреди тропы, поспешил отскочить в сторону, привычно выхватывая меч.
        - Пу-у! Пу-у! Пу-у!
        Згур быстро оглянулся, но вокруг были лишь молчали - . вые деревья, палые прошлогодние листья покрывали землю, глуша невысокую траву. Ни зверя, ни человека…
        - Пу-у! Пу-у!
        - Чего встали? - Улада недовольно оглянулась, топнула ногой. - Птицы испугались?
        Згур облегченно вздохнул и уже хотел было спрятать меч, но что-то помешало. Птица? Нет, таких птиц не бывает! В странном крике было что-то знакомое, слышанное…
        - Пу-у! Пу-у!
        - Лешак! - голос Черемоша дрогнул. - Это лешак!
        - Какой еще… - недовольно начала девушка, но осеклась.
        - Предупреждает! - чернявый бросил испуганный взгляд в лесную полутьму. - Говорит, чтоб уходили…
        Згур и сам вспомнил. Да, лешак! Он уже слышал такое - еще в детстве, в лесу возле Бусела. В родном поселке каждый мальчишка знал, что если лешак кричит, значит, сердится. Ну а коли лесная нежить сердится, то надо бежать, да не просто, а без оглядки…
        - Отец рассказывал, - неуверенно проговорила Улада, - что никаких лешаков нет, есть чугастры, но они не кричат. Про лешаков - это сказки…
        И словно в ответ лесная глушь отозвалась уже знакомым:
        - Пу-у! Пу-у! Пу-у!
        - Сейчас деревья валить начнет! - Черемош оглянулся, словно ища поддержки у приятеля. - Згур, что нам делать?
        Чернявый был испуган, что случалось не часто. Згуру и самому стало не по себе. Лешак ли, чугастр, но в лесу они } не одни.
        - Уходим! Оружие держи наготове!
        - Ага!
        Улада недоверчиво покрутила головой, но спорить не стала. Черемош вновь попытался оказаться впереди, но новый толчок заставил его занять прежнее место. В спину ударил странный крик, затем он прозвучал вновь, но уже глухо, еле слышно…Узкая тропа вела дальше. Несколько раз Згур останавливался, прислушивался, но лес молчал. Однако тревога не исчезала. Как и тогда, в лесу возле Нерлы, он чувствовал - опасность рядом. Кто-то был в лесу - совсем близко. И это не стража, не ватага станичников. Тем лешаком кричать ни к чему…
        - Стойте!
        Улада растерянно оглянулась, затем кивнула вперед. Згур отодвинул Черемоша, взглянул - и только хмыкнул. Этого еще не хватало! Тропа расходилась надвое.
        - Куда нам?
        В первый миг Згур даже растерялся, словно первогодок, которого послали вести сотню через лес. Обе тропы, даже не тропы - тропки, были маленькие, такие, что лишь зайцу впору. Вот Извир! Ну, угораздило зайти! Вечно этой длинноносой удобств не хватает!..
        -Згур!
        Голос Черемоша заставил очнуться. Ладно, это еще не смерть, поглядим! Где же солнце? Згур посмотрел вверх - и вновь вздохнул. Небесный Всадник уже за деревьями, через часа полтора совсем стемнеет. Ага, кажется, закат направо…
        - Налево…
        Он с сомнением покосился на узкую тропу и еле удержался, чтобы не напомнить, по чьему хотению они сюда забрели. Кажется, ночевка под крышей отменяется. Последняя мысль немного примирила с нелепостью происходящего. Пусть длинноносая померзнет!
        Улада скривилась и шагнула на тропку. Черемош хотел было последовать ее примеру, как вдруг, совсем близко, послышалось знакомое:
        - Пу-у! Пу-у! Пу-у!
        Меч вновь был в руке. Згур отскочил назад, оглянулся… Пусто! Проклятый лес словно вымер…
        - Пу-у! Пу-у!
        - Туда нельзя! - чернявый тоже отбежал в сторону, выхватывая бесполезное оружие. - Предупреждает! Нельзя!
        Згур пожал плечами и, не пряча оружия, шагнул направо. Тихо… Шаг, другой - лес молчал.
        - Вот видишь! - Черемош проскочил вперед, пробежал немного, затем оглянулся: - Сюда! Нам сюда!
        - А по-моему, нас просто заманивают! - вырвалось у Згура.
        Мысль была неожиданной - но не слишком. Сначала напугали, затем толкают на нужную тропу…
        - Лешак? - фыркнула девушка. - Ладно, решайте, куда нам идти! Тоже мне, воеводы!
        - Згур! - чернявый подбежал, склонился к самому уху. - Нельзя! Лешак - он не шутит! Если бы там бычары какие сидели, я б первый! Но это же…
        Згур устал спорить. Происходило что-то нелепое, но ругаться не имело смысла. Если их хотели заманить в ловушку, то возвращаться поздно. Скорее всего они уже в западне.
        - Ладно. Пошли!
        Тропа оказалась - хуже некуда. Под ноги то и дело лезли мослатые корни, ветки так и норовили ударить в лицо, к тому же высокие кроны стали еще гуще, гася неяркий вечерний свет. Хотелось лишь одного - скорее выйти куда-нибудь - на поляну, на берег ручья, а лучше на опушку, где можно увидеть небо, где не чувствуется старая вековая гниль…
        …И вновь подвел слух. Отреагировали глаза - что-то белесое, узкое падало сверху, прямо из черной тени. Сообразить Згур не успел, не успел даже испугаться. Он почувствовал лишь легкое удивление - но тело уже поступало по-своему. Годы учения не прошли даром - Згур мягко упал на бок, прямо в пахучие старые листья, на миг замер, затем бесшумно откатился в сторону и вновь застыл, вжавшись в теплую землю. И тут в уши ударил крик - отчаянный, громкий. Улада? Но Згур уже понял - кричит Черемош.
        - Ну ты! Бычара! В грызло захотел, да? А ну отпусти! Кажется, парень тоже не испугался, и Згур невольно порадовался за приятеля. Впрочем, радость тут же исчезла. Влипли! Все-таки влипли! Ну, сотник, девку послушал! Рассказать кому - обхохочутся!..
        - Ну! И что это значит?
        В голосе Улады тоже не было страха, скорее легкое презрение. Что же происходит?
        Надо было поднять голову, но Згур не спешил. Меч? Нет, слишком мало места! Медленно, вершок за вершком, он потянул за ремень висевший за спиной гочтак. Наконец руки сжали деревянное ложе, нащупали крючок.
        - Ты! Бычара! А ну, пусти!
        Теперь в голосе чернявого была растерянность, да и доносился он не спереди, а почему-то сверху. Похоже, дела не так и хороши! Згур осторожно поднял голову…
        Вначале он ничего не увидел. Слева был толстый ствол, справа - еще один, а посреди колыхалось что-то белое…
        - Немедленно отпусти его!
        Ага! Вот и Улада! Девушка стояла на тропе, глядя куда-то вверх. Вверх? И тут Згур понял - белые веревки, сплетенные в прочную сеть, эту сеть кто-то подтянул наверх, и не пустую…
        - Бычара! Пусти, гад! Пусти!
        Згур невольно усмехнулся: чернявый, закутанный в нечто, напоминающее белесый кокон, на миг напомнил попавшего в паутину шмеля. Ловушка? Да, кажется, забрели на охотничью тропу. Подобных сеток Згур насмотрелся еще дома, разве что веревки показались странными - белыми и словно мокрыми. Он облегченно вздохнул и хотел уже встать, дабы вызволить попавшего в силок приятеля, но что-то заставило не спешить. Улада! «Немедленно отпусти его!» К кому она обращается?
        Между тем Черемош продолжал извиваться, пытаясь вызволиться из сети, но веревки держали крепко, и парень лишь больше запутывался в белесом коконе. Згуру даже показалось, что веревки непростые. Да и на веревки они не похожи, скорее это…
        - Молчи-и-и, челов-е-ек!
        Голос прозвучал словно ниоткуда, гулкий, тяжелый. Згур вновь поднял голову - пусто! На мгновение в душе проснулся страх, но тут же исчез. Враг разговорился, а это уже хорошо. Лишнее время не помешает…
        - Молчи-и-и, а не то твоя женщина-а-а умре-е-ет! В воздухе легко просвистело что-то узкое, похожее на небольшое копье. Оно пронеслось рядом с головой Чере-
        моша и вновь исчезло в полутьме.
        - Умре-е-ет!
        - Ну ты, болван! - холодно проговорила Улада. - Если со мной что-то…
        - Молчи-и-и, челове-е-ек! Не то она-а-а умре-е-ет! И тут Згур ощутил какую-то странность. «Болван», столь ловко пленивший чернявого, обращается не к нему, а почему-то к длинноносой. Уж не принимает ли он дочку Палатина за…
        - Отвечай, челове-е-ек, и думай над каждым слово-о-ом! Ибо я - Кру-у-уть Неме-е-ереный, чье дыхание - смерть и чихание - тоже сме-е-ерть! Кто тебе та женщина, что поймал я в свои се-е-ети?
        Смеяться было явно не ко времени, и Згур поспешил зажать рот рукой. «Болван», похоже, расставлял сеть для девушки, а поймал… Черемоша! Ну, конечно, в темноте перепутать нетрудно - рост одинаков, а в плечах Улада куда шире своего воздыхателя! Были б волосы, но от кос после Змеева огня мало что осталось…
        - Она-а твоя-я жена-а-а? Если не жена-а-а, то сейчас оба вы умре-е-ет-е-е! Умре-е-ете в стра-а-ашных мучения-я-ях! Я - Кру-у-уть Неме-е-ереный, и нет у меня ни стыда-а-а, ни совести-и-и…
        - Жена, жена! - поспешил подтвердить из поднебесья чернявый. - Клянусь великим и ужасным Згуром, жена!
        Намек был ясен, и Згур невольно хмыкнул. Ничего, друг Черемош, сейчас разберемся! Ни стыда, ни совести, значит?
        Темнота молчала, затем послышалось слегка удивленное:
        - А где-е-е ты-ы-ы?
        Кажется, Немереный тоже начал что-то понимать. Раздался странный звук, несколько напоминающий «гм-м» или «хм-м». Между тем Згур напряженно вслушивался. Стрелять на звук приходилось. Учили - и учили крепко. Но звук шел отовсюду! Нет, не отовсюду, но с двух сторон!
        - Тогда-а-а, - Круть явно пытался найти выход, - тогда я-я-я свяжу-у-у ее…
        - Только попробуй, скотина, - равнодушно бросила девушка.
        В ответ из темноты вновь вынырнуло серебристое копье и метнулось прямо к груди Улады. Девушка не пошевелилась, и копье неуверенно зависло прямо в воздухе.
        - Я стра-а-ашный! Я кровожадны-ы-ый! Беспо-щадны-ы-ый!
        И тут сквозь сумрак начало проступать что-то большое,
        белое. Неярко засветились два огонька. Згур чуть не присвистнул - издали Круть напоминал громадного паука. Правда, у паука не горят глаза, да и лап у него восемь, а не… Не пять! И тут Згур начал что-то понимать. Паук, значит? Круть, значит? Ну-ну!
        - Слу-у-ушай меня, челове-ек! Твоя женщина-а-а ос-тане-е-ется у меня-я-я! И все твое серебро тоже останется у меня-я-я! А ты будешь носить мне еду-у-у! Много еды-ы-ы! Сы-ы-ыр! Молоко-о-о! Вино-о-о! Мясо-о-о! И поболь-ше-е-е! Побольше-е-е!
        - А не лопнешь? - поинтересовался Черемош из поднебесья, явно не теряя присутствия духа.
        Вопрос, похоже, застал Крутя врасплох. Воцарилось молчание. Между тем Згур уже знал, что делать. Медленно, стараясь не дышать, он подтянулся на локтях, стараясь, чтобы толстый ствол оставался между ним и страшилищем. Теперь вперед - не спеша, осторожно, как учил рыжий Отжимайло…
        Круть молчал, затем послышалось неуверенное:
        - Так вы-ы-ы не боите-е-есь? Я Кру-у-уть Немере-ны-ый! Я стра-а-ашный! Я ужа-аасный!
        - Бычара ты, - сообщил Черемош и как следует дернулся. Копье неуверенно поползло вверх, и тут послышался треск. Улада, резко выбросив руку, перехватила «жало» и легко переломила его пополам.
        Згур был уже далеко - за деревьями. Оглянувшись, он осторожно привстал. Кажется, здесь… Ага, вот!
        Все было так, как он и предполагал. Помост, распорки, на которых болтается большая белая тряпка, две свечи. А вот это и вправду интересно - две большие трубы, расходящиеся в разные стороны. Ну, придумал!
        Тот, кто его интересовал, стоял под помостом. Челове-чишка, невысокий, сгорбленный, в драном плаще и лаптях.
        - Готовьтесь к сме-е-ерти-и-и! - проревели трубы. - Мно-о-огих, мно-о-огих я погуби-и-ил!
        Згур вскинул гочтак, но потом передумал. В конце концов, ничего такого Круть от них и не требовал. Ну, мяса принести, ну, винишка…
        - Последни-и-ий раз говорю-ю-ю тебе, челове-е-ек! Твоя жена-а-а умре-е-ет, если-и-и ты не-е-е будешь… Договорить Крутю не удалось. Точный удар - прямо в
        затылок, заставил человечишку кулем упасть на землю. Згур наклонился, вытащил из-за веревки, заменявшей пояс, нож и вскочил на помост. Кажется, «паутина» должна крепиться где-то здесь…
        Его заметили. Сверху послышался смех:
        - Ага, получил, бычара! Згур, ты меня не свали, а то тут высоко!
        - Скидывай, скидывай! - вмешалась Улада. - Я тебе «жену» припомню!
        Это обещание явно напугало чернявого куда больше, чем завывания «кровожадного и беспощадного», и он тут же умолк. Згур между тем возился с веревками. Узлы оказались толстыми, а главное - добросовестный Круть изрядно промазал сеть клеем. Не без труда трепыхавшегося Че-ремоша удалось спустить на землю. Згур спрыгнул с помоста, сунул чернявому нож, дабы вызволялся сам, а затем повернулся к Уладе.
        - Молодец, сиятельная! Сразу сообразила? Девушка только фыркнула и отвернулась.
        - А я увидел! Сверху увидел! - сообщил Черемош, возясь со скользкими веревками. - Понимаешь, я вначале пуганулся, а потом смотрю…
        Згур кивнул и осторожно поднял с земли сломанное «жало». Оно действительно было тонким, а на конце тускло поблескивал стальной наконечник, от которого странно пахло…
        - Яд! Не трогайте! - Згур бросил копье на землю. - Зря ты рисковала!
        - А ты где был? - возмутилась Улада. - Я что, должна была стоять и ждать… А почему ты думаешь, что это яд?
        Она знакомо притопнула ногой, наклонилась и подняла «жало». Палец потянулся к острию - но дотронуться не успел. Ладонь Згура резко ударила по руке. Послышалось удивленное: «Ай!»
        - Я сказал - не трогать! - рявкнул Згур, отбрасывая вновь упавшее копье подальше и, чуть подумав, добавил: - Дура!
        Он ждал гневного крика, но девушка только мигнула и потерла ушибленное запястье.
        - Извини, Згур, - голос звучал неуверенно, виновато. - Я… Я не подумала.
        Сердиться сразу же расхотелось. Дочери Палатина и прежде доводилось извиняться, но на этот раз все произошло как-то слишком быстро.
        - Он, гад, бычара, копьё на веревке пристроил! - Черемош, выпутавшийся таки из сети, уже осматривал странное приспособление. - Ну, ловкая сволочь!
        Згур кивнул. Сам он догадался почти сразу. Несколько тонких бечевок были протянуты на уровне лица и выше. Каждая, заботливо смазанная чем-то липким, вполне могла сойти за «паутину». Круть основательно подготовился к «охоте».
        - Ну чего, - нетерпеливо заметил чернявый. - Тряхнем бычару?
        «Бычара» тихо постанывал, но по дрожащим векам стало ясно - Круть уже пришел в себя и просто валяет дурака. Згур хмыкнул и слегка пнул «кровожадного и беспощадного» сапогом.
        - Встать!
        Допрашивать пленных еще не приходилось, но было ясно - этот запираться не станет. И действительно, Круть поспешно вскочил, суетливо отряхнул портки и угодливо кивнул бороденкой. Последнее, похоже, означало поклон.
        - Имя!
        Маленькие темные глазки блеснули.
        - Круть я… Круть Неме…
        Удар получился несильный, но все же ощутимый - прямо в нос. Человечишко сглотнул:
        - Понял! Усе понял! Ичендяк я, Ичендяк! Наузник тутошний.
        «Ичендяк» звучало еще похлеще «Крутя», но Згур решил не спорить.
        - Так как лешак кричит?
        - Пу-у! Пу-у! - послушно отозвался Ичендяк. - Только вы, люди добрые, не серчайте, однако. Ну, пошутковал малость…
        Тем временем Черемош, покопавшись в куче вещей, сваленных под помостом, молча высыпал на землю несколько связанных тонкой тесьмой серебряных гривен, женские украшения, большую литую тамгу. За ними последовали три дротика с ушками для бечевок. Стальные острия знакомо поблескивали.
        - Пошутковал? - Згур еле удержался от того, чтобы
        вновь не приложиться к носу наузника. - И оголодал, наверно?
        - Ага! Ага! - согласно закивал Ичендяк. - Мяска бы мне, добрые люди! Али рыбки… И винца…
        Згур только вздохнул от такой наглости и повернулся к Черемошу, дабы призвать того в свидетели, но тут произошло что-то странное. В глаза словно ударил порыв ледяного ветра. Згур отшатнулся, зажмурился, а когда вновь смог видеть, то смотреть стало не на что. Наузник сгинул, будто и не стоял только что перед ними.
        - Ой! - только и смог вымолвить Черемош, а Згур еле удержался, чтобы не помянуть Косматого. Ушел, проклятый чаклун!
        - Как же! Как же это? - чернявый растерянно оглянулся, бросился к стене высоких деревьев, заглянул, покрутил головой.
        - Извир с ним! - Згур махнул рукой. - Связать надо было сразу!
        - Не устерег, сотник? - послышался насмешливый голос Улады. - Или страшно стало?
        Згур хотел было возмутиться, но рассудил, что длинноносая права. Не устерег. И страшновато было тоже. Мать не зря учила его обходить чаклунов седьмой дорогой.
        Темнота уже окутывала лес, и стало ясно, что до села не дойти. Ночевать возле чаклунской засады не хотелось, и Згур предложил пройти немного вперед по тропинке. Хотелось найти подходящую поляну, а еще лучше - ручей. Запас воды был на исходе, а пить то, что нашлось в большом кувшине Ичендяка, никто не решился.
        Им повезло. Не прошло и получаса, как тропа вывела на опушку. Впереди, в серых сумерках, тянулось, на сколько хватал глаз, покрытое высокой травой поле, по полю вилась дорога, а слева темнела небольшая землянка. Ручья не оказалось, но возле дороги удалось найти выложенный камнями родник. Он почти пересох, но все же каждому досталось по нескольку глотков.
        В землянке было пусто, но кто-то здесь явно бывал. Земляной пол оказался подметен, веник пристроился тут же, слева от входа, а посреди стояло невысокое деревянное ложе. Згур осмотрел все углы, но ничего подозрительного не обнаружил. И хотя ночевать в подобном месте не особо тянуло, придумать что-нибудь иное было сложно. На всякий случай Згур решил спать по очереди. Поскольку Черемош явно валился с ног от усталости, он отправил чернявого отдыхать, взявшись посторожить в первую смену. Так он обычно поступал и в Учельне: первые часы после заката проходили незаметно, зато под утро спалось особенно сладко.
        Сидеть в землянке не имело смысла, и он, закутавшись в плащ, пристроился во дворе, у небольшой печки-каменки. Дрова лежали тут же, но разжигать огонь Згур опасался. Перед глазами стояли отравленные «жала», и он невольно пожалел, что не решился выстрелить. Вот уж кого щадить не стоило!
        Ночь выдалась холодной, и Згур несколько раз вставал, чтобы пройтись. Из лесу доносился крик ночных птиц, негромко шумел ветер в близких кронах, но никто - ни человек, ни зверь, не приближался к одинокой землянке. В конце концов Згур решился и, собрав мелких щепок, разжег небольшой костерок. Маленькие яркие язычки огня согрели ладони, и сразу же стало веселее. В который раз уже представилось, что он дома, в Буселе, где-нибудь возле Старого Лога, где они с друзьями так часто жгли костры, когда приходилось ходить в ночное. И потом, приезжая на побывку, он собирал их, уже взрослых, у старых кострищ, яркий огонь прогонял темноту, и они беседовали почти до утра. Правда, теперь рассказывать приходилось главным образом Згуру. Друзьям детства казалось, что в маленьком Буселе, где жизнь тянется от весеннего сева до осенних обжинок, не происходит ничего, о чем стоит говорить. То ли дело Коростень, великий город, сердце земли волотичей! Город Велги, так дорого доставшийся и поэтому столь любимый каждым, кому мил Край…
        Вспомнились высокие резные потолки, затейливые узоры на белых стенах, молчаливая стража у входа. За окнами была Моцная площадь, а он, двенадцатилетний мальчишка, жался у дверей, не осмеливаясь подойти ближе. Седая Велга, Государыня Края, стояла у огромного стола, и Згур все не решался заговорить. Но вот прозвучало негромкое: «Подойди!»
        Его привел в Палаты дядя Барсак. Зачем, Згур вначале даже не понял. И лишь потом догадался - друг отца не
        хотел, чтобы сын Месника всю жизнь косил сено у Старого Лога.Кем ты хочешь стать, Згур? Скажи, я помогу.
        - Хочу служить в Вейске, Государыня. Как мой отец!
        - Но сейчас нет войны…
        Он стоял на своем. Спорить с Правительницей, с самой Велгой, было страшно, но Згур уже твердо решил - его путь не может быть иным. Он не станет героем, как отец, но защищать Край - его, Згура, долг. Странно, ему показалось, что Государыня почему-то огорчилась.
        «Сейчас нет войны…» Почему отец во сне сказал ему эти же слова? Может, просто вспомнилось уже слышанное? Но ведь дядя Барсак говорит совсем другое! Война не кончилась, сполоты никогда не смирятся с тем, что Край свободен! А значит… А значит - на войне, как на войне! И если понадобится…
        Шаги он услыхал слишком поздно и еле успел отшатнуться в темноту. Рука легла на рукоять меча.
        - Это я, Згур! - голос Улады звучал необычно - тихо и очень устало. - Можно, я посижу здесь?
        Отвечать не тянуло, но девушка и не стала ждать приглашения. Сев у огня, она подбросила несколько щепок, негромко вздохнула и провела ладонью по неровным обожженным прядям.
        - Никак не привыкну! Какая мерзость! А я даже ножницы не захватила. Я ведь и так некрасивая, правда, Згур? Этот Круть принял меня за мужчину. Наверно, тебе было смешно, сотник?
        Теперь молчать было уже нельзя, но ответ никак не шел на ум. Врать тоже надо уметь.
        - Не говори, знаю… Ладно, не обращай внимания, Згур! Просто поругалась с ним…
        «С ним»! Бедный Черемош! Хоть бы по имени назвала!
        - Иногда… Иногда он становится невыносим! Думает, если я бежала… Если я некрасивая, если у меня длинный нос… Я ему ничего не обещала, Згур! Это я решила бежать, не он! Я не просила его! И он еще меня упрекает!
        - Это ваше дело, сиятельная. Разберетесь как-нибудь… Згур отвернулся, не желая встречаться с девушкой взглядом. Видать, допекло! Да так ей и надо!
        Девушка вновь вздохнула, горько усмехнулась:
        - Не будь сволочью, сотник Згур!
        Захотелось возмутиться, сказать что-то резкое, обидное, но внезапно Згур понял, что перебрал. Длинноносой девушке плохо. Такое бывает со всеми, даже с теми, кто вырос в Палатах.
        - Извини. Не буду. Но…
        Он не стал продолжать - откровенничать не хотелось. И так за эти недели сказано много лишнего.
        - «Но»? Договаривай, сотник! Ты невзлюбил меня с первого взгляда. Думаешь, я не заметила? Но за что? Что я сделала тебе плохого? Неужели из-за того, что мой отец когда-то воевал с волотичами?
        Згур вздохнул. Все-таки придется объясняться.
        - А зачем тебе, сиятельная? Какое тебе дело до того, что думает о тебе наемник, который подрядился провести тебя к румам за мешок серебра? К тому же ты обещала прирезать меня при первой возможности. Помнишь?
        Все-таки он не уследил за голосом. Улада даже отшатнулась, побледнела:
        - Тогда почему ты не убил меня, Згур?
        - Убил? - он даже растерялся. Почему она спрашивает? Она же не знает! Не должна знать!
        - Ты не наемник, Згур. Ты никогда не уходил из своего Вейска. Не знаю, что тебе приказали в Коростене… Не думаю, чтобы Велга велела похитить дочь Палатина Валинского! Тогда что? Тебе нужно тайно пробраться в Рум-го-род?
        Згур еле удержался от невеселой усмешки. Он ошибся. Ошибся, когда думал, что сможет обмануть длинноносую. Дочь Палатина умна, очень умна, а из него не получился наемник. Дяде Барсаку следовало послать кого-то другого. Нет, не так! Просто он, Згур, оказался трусом, не пожелав понять ясный намек. «Не Палатина. Не Кея. Ее - как выйдет…»
        - Если твои, в Коростене, решили отомстить Палатину, то можешь передать - они ошиблись. Он не любит меня. Не любит, как только можно не любить чужую дочь. Не знал?Згуру показалось, что он ослышался. Чужая дочь? О чем это она?
        - Выходит, не знал! Об этом мало кто знает. Палатин женился на матери еще в Савмате, так что догадаться было трудно. Но я-то знаю! А в детстве-то все ;не понимала, почему отец… Тогда я думала, что Ивор - действительно мой отец…
        Вспомнилась женщина - та, чье лицо он так и не увидел. Теперь Згур пожалел, что не взял ее за горло и не тряхнул как следует, вместо того, чтобы обнимать на расстеленном плаще. Она должна была ему сказать! Должна! Или тоже не знала?
        - Мой отец… Мой настоящий отец погиб на войне - как и твой. Его убили не волотичи, он погиб возле Утьей Переправы, когда случился Сдвиг. Мать осталась одна - со мной и не смогла отказать Ивору…
        Згур пожал плечами. Какая разница? Родная ли дочь, приемная - все равно, она дочь Ивора, сына Ивора, предателя и врага Края. Хотя, конечно, жаль длинноносую! Каково знать, что ты для отца - чужая!
        - У Палатина есть сын. Не знаю, кто он и где, да и знать не желаю. Но Ивор его любит! Кажется, он его не видел много лет, чуть ли не с рождения, но любит! Моя мама… Она…
        Стало немного не по себе. Зачем эта гордая девица разоткровенничалась? Что ему до ее бед?
        Улада словно поняла его мысли. Послышался грустный смешок:
        - Прости! Наверно, слушать такое противно, правда, сотник? Можно подумать, что я чего-то жду от тебя. Что ты меня… пожалеешь, что ли… Извини, сотник Згур, альбир Кеевой Гривны!
        Згур взглянул на темное ночное небо. Тучи медленно наползали откуда-то с полночи, гася неяркие звезды. На душе стало горько. И в самом деле, за что он ненавидит эту девушку? За то, что не убил ее и теперь должен тащить до самого Рум-города? Так на нее ли он в обиде?
        - Я не собираюсь жалеть тебя, сиятельная, - с трудом выговорил он. - Но я могу предложить… Предложить мир. Если тебя это устраивает.
        Девушка пожала широкими плечами:
        - Хорошо, Згур. Заключим мир. Только в этом случае тебе придется вспомнить, что у меня есть имя. Согласен?
        - Согласен, Улада…
        Ее рука показалась неожиданно теплой, почти горячей. Девушка усмехнулась, поглядела на затянутое тучами небо.
        - Хорошо бы успеть до дождей! Ненавижу мокнуть!.. Згур, тот браслет… Он для твоей невесты?
        Она не забыла. Згур поежился. Опять врать?
        - Д-да… То есть нет. Мне… Я купил его у одного… чаклуна. То есть… В общем, он сказал, будто та девушка, что его наденет…
        - Умрет в страшных мучениях? - послышался знакомый смешок. - Или полюбит тебя навеки? Згур, ты в самом деле веришь в такую ерунду?
        Стало стыдно. И действительно, кому он поверил? За-броде-кобнику?
        - Значит, полюбит навеки? И ты, бедняга, боялся, что я его надену, и… Згур, неужели ты думаешь, что для любви достаточно выпить какого-нибудь чаклунского пойла или надеть серебряную побрякушку? Тогда бы у меня хватило серебра на десяток браслетов! Один бы подарила… Впрочем, неважно, а второй надела бы сама, чтобы полюбить того парня, за которого меня хотели отдать. Эх, Згур, Згур, сотник из Жабьего Болота!..
        Она смеялась долго, и Згур невольно улыбнулся, хотя в этот миг чувствовал себя последним дураком. Он вдруг понял, что раздражало его в этой длинноносой. Не широкие плечи, и даже не спесь, от которой иногда так и тянуло схватиться за меч. Улада умна, куда умнее не только бедняги Черемоша, но и его самого. Умнее - и старше. И дело не в годе разницы, а в чем-то совсем другом…
        - Поэтому подари мне этот дурацкий браслет и спи спокойно. Вообще-то он не дурацкий, он очень красивый, а своей невесте ты купишь другой, чтобы не гадать потом, она ли тебя любит, или тебе это просто наколдовали! Не бойся, сотник, я не собираюсь быть тебе верной женой!
        Згуру оставалось только покорно кивнуть, хотя последние слова почему-то задели. Он не мог взять в толк - почему? Не думал же он в самом деле…
        Возле входа в землянку Згур заметил что-то странное. Уже спускаясь по неровным, обложенным дерном ступеням, он не выдержал и оглянулся. Кувшин! Обыкновенный пузатый кувшин с изогнутой кривоватой ручкой, в каком селяне держат пиво или медовуху. Дивного в этом ничего не было, но Згур точно помнил - вечером кувшина здесь не было! Но он тут же вспомнил о Черемоше, рассудив, что чернявый не иначе как собрался поутру за водой. Правда, и в самой землянке никакой посуды вроде, бы не стояло…
        Его разбудил крик - громкий, отчаянный. Згур дернулся, рука привычно сжала рукоять лежавшего под' боком меча. Снова крик, еще громче. Черемош!
        - Ах ты, бычара! Стой! Стой, сволота!
        Згур вскочил. В глаза ударил неяркий свет, сочившийся из единственного, затянутого бычьим пузырем окошка. На лавке спала Улада. Згур провел рукой по лицу, прогоняя сонную одурь, и бросился наружу.
        - Стой! Ах вот ты как, гад!
        Вновь крик, но уже другой - хриплый, полный боли. Згур быстро оглянулся. Опушка! Кажется, там!
        Сначала он увидел Черемоша. Парень стоял, рука сжимала алеманский меч, а перед ним лежал кто-то знакомый, в сером балахоне и грязных портках.
        - Ичендяк? - Згур бросился вперед, но понял, что его помощь уже не понадобится. По серой дерюге расплывалось алое пятно, и таким же алым был клинок в руке у Черемоша. Рядом с телом лежал короткий дротик с блестящим наконечником, еще один валялся чуть поодаль.
        - Я… Он… - Чернявый сглотнул и осторожно наклонился над наузником. - Он… Бычара этот… В кустах был. Хотел эту дрянь в меня бросить!
        - Ну и молодец! - Згур с отвращением покосился на отравленные «жала». - Ладно, пошли, а то Улада испугается!
        - А… А он? - нерешительно проговорил Черемош, и Згур внезапно понял - парень еще никого не убивал! Он даже не сообразил, что случилось!
        - Волки сожрут! - бросил он как можно равнодушнее. - Пошли!
        - Так я… Так я его… убил?!
        Отвечать Згур не стал и просто потащил побелевшего Черемоша прочь. Парня шатало, зубы громко стучали, в глазах был ужас. Невольно вспомнилось, как чернявый бросался с мечом чуть ли не на каждого встречного «быча-ру». Да, убивать не так уж легко. Згуру было проще, своего первого врага он зарубил в бою, когда вокруг были товарищи, а впереди - что-то похожее на серое месиво, из которого торчали копья и секиры. Лишь потом, когда все кончилось, он заметил, что его меч в крови…
        Возле входа в землянку Згур усадил Черемоша на траву, а сам занялся печкой. Дров хватало, надо было лишь принести воды. И тут он вспомнило кувшине. Следовало, конечно, отправить к роднику чернявого, но парню надо еще прийти в себя. Згур оглянулся - Черемош сидел, облокотившись на локоть, и бессмысленными глазами смотрел куда-то в сторону.
        - Черемош!
        Чернявый мотнул головой, затем с трудом глотнул воздух:
        -А?
        - Уладу разбуди. Пусть за водой сходит.
        Выдумка была не из лучших. До этого дня Палатинова дочь за водой не ходила, но Згур рассудил, что времена меняются. Ничего, не надорвется!
        Чернявый был настолько не в себе, что даже не стал спорить, и, покорно кивнув, направился в землянку. Згур подбросил дров в начавший разгораться огонь и вновь подумал, что вчера здорово недооценил наузника. «Круть» с его бредовыми завываниями показался просто нелепым шутом. Жаль, что сразу не прикончил мерзавца!
        - Она спит…
        Вначале Згур не сообразил, о чем тихим равнодушным голосом вещает Черемош, а затем вздохнул и неохотно встал. Только у него и дел, что будить длинноносую!
        В землянке царил полумрак, и лицо девушки казалось каким-то серым. Улада лежала на спине, свесив правую руку вниз. На запястье белела узкая полоска. Згур вздохнул - браслет все-таки пришлось подарить. И не жалко ему было серебряной безделушки, но все-таки лучше, если б она оставалась там, где и была - в старой могиле. Ни к чему живым носить то, что принадлежит мертвым.
        - Сиятельная! Вставай!
        Девушка не шевельнулась, и Згур внезапно почувствовал беспокойство. Обычно она просыпалась от любого шороха и потом никак не могла заснуть…
        - Улада!
        Ее рука была ледяной, и столь же холодным казался лоб. Веки посинели, под глазами легли черные пятна. Все еще не веря, Згур легко потряс девушку за плечо. Тщетно! Он дернул посильнее - голова завалилась набок, нижняя челюсть бессильно отвисла…
        Згур почувствовал, как на лбу выступает холодный пот. Почему-то сразу же вспомнился проклятый браслет. Нет,
        не может быть! Он сжал ледяное запястье - и облегченно вздохнул. Пульс бился - тонкой, еле заметной ниточкой. Жива! Хвала Матери Болот, жива!
        Страх исчез, и Згур присел на пол, пытаясь понять, что делать дальше. Улада жива, значит, надо… Позвать Черемоша? Нет, нет, сначала решить самому…
        Он осторожно осмотрел неподвижное тело, но ни ран, ни ушибов заметить было нельзя. Да и откуда? Ночью в землянку никто, кроме них троих, не входил. Значит, какая-то хворь? Згур бросил взгляд на серое неподвижное лицо и только вздохнул. О такой болезни он даже и не слыхал. Такую разве что кобник или чаклун наслать может! Кобник! Неужели браслет? Но ведь Улада уже надевала его несколько дней назад…
        - Згур! - послышался голос чернявого. - Улада! Я… Я сам за водой схожу!
        Згур лишь вздохнул - ну и свалилось на парня! Как сказать?
        - Здесь какой-то кувшин…
        Кувшин? Странная догадка заставила вскочить и броситься к выходу. Кувшин?! Как же он не догадался! Ичен-дяк - наузник, ему ничего не стоит подобраться незаметно, да еще в темноте…
        - Не трогай! Оставь!
        Он опоздал. Чернявый стоял у входа, кувшин был в руке, а на земле лежало что-то странное, похожее на клочок пестрой румской ткани.
        - Там было! - удивленно пояснил Черемош, вертя кувшин в руке. - И крючок зачем-то…
        Згур наклонился - и все понял. Клочок ткани оказался маленьким кусочком мяса, в котором торчал бронзовый крючок - изогнутый, прочный, каким ловят большую рыбу.
        - Внутри было?
        Черемош кивнул, и Згур невольно закрыл глаза. Мать Болот, только не это! Он ведь знал, ему рассказывали! Как просто - обычный кувшин, кусок мяса, крючок…
        - Ты… Ты чего? - Черемош, уже вполне пришедший в себя, удивленно смотрел на приятеля. - Да я сполосну…
        - Не надо, - слова давались с трудом, словно каждое было из камня. - Сядь…
        Лицо Черемоша было серым - почти таким же, как и лицо Улады. Почему-то Згур ждал крика, слез - но чернявый молчал, лишь уголки губ еле заметно подергивались.
        - Эта вещь запрещена даже у чаклунов, - Згур кивнул на вход, возле которого лежал проклятый кувшин. - Нам рассказывал Неговит, он рахман, учился у самого Патара. У чаклунов есть свои законы, и только такие мерзавцы, как этот Ичендяк, могут…
        - Но… она жива? - тихо и как-то безнадежно проговорил Черемош. - Можно ведь что-то сделать? Згур пожал плечами:
        - Я не чаклун… На такой крючок наузники ловят душу. А после с человеком можно делать что угодно. Наверно, Ичендяк думал, что нас уже можно… не бояться, поэтому и подошел близко…
        - Но ведь она жива!
        В голосе чернявого звенело отчаяние. Хотелось как-то утешить чернявого, но лгать не имело смысла.
        - Неговит рассказывал, что у человека - две души. Одна рождается вместе с ним, ее у нас называют «доля», вторая же посылается богами. Доля - хранитель тела, не больше. Сейчас она еще здесь, но это, к сожалению, ненадолго. Если бы Ичендяк был жив…
        Черемош застонал, Згур крепко сжал плечо приятеля, тряхнул:
        - Очнись! Надо подумать… Если б наузник был жив, мы бы могли его заставить вернуть душу. Можно позвать другого наузника, но крючок выпал из кувшина. Говорят, душу очень трудно удержать…
        - Это я! Это все я! - Чернявый вскочил, в глазах блеснули слезы. - Зачем я…
        Згур ждал, пока Черемош выкричится. Ни крик, ни мудрость Неговита уже не могли помочь. Помочь? Страшная мысль обожгла, болью ударила в виски…
        …ПРИКАЗ ВЫПОЛНЕН… ПРИКАЗ ВЫПОЛНЕН.., ПРИКАЗ ВЫПОЛНЕН…
        Згур с ужасом поглядел на недвижное лицо Улады. Сейчас ее нос вовсе не казался длинным. Обычное лицо, обыкновенная девушка, виновная лишь в том, что выросла не в доме торговца или селянина, а во дворце Палатина Валин-ского. Что ж, он, сотник Згур, альбир Кеевой Гривны, ни в чем не нарушил приказа. Он мог убить Уладу еще там, в темных сенях, когда она бросила ему в лицо: «Наемник!» Ему не запрещали убивать, но он выбрал другое - лесные дороги, черное подземелье, пламя, бьющее в лицо. Он сделал, что мог, но… приказ выполнен! Выполнен - и ему не в чем себя упрекнуть. Разве что в легкомыслии, с которым вчера ночью он прошел мимо кувшина…
        Черемош что-то говорил - быстро, невнятно, но Згур не вслушивался. Чернявого жаль, хотя вряд ли ему бы пришлось сладко рядом с Уладой. Скорее всего ничего бы у них не получилось. Хотя… Улада была права, он, Згур, ничего в этом не понимает.
        Он вновь взглянул на неподвижное лицо той, которую когда-то так ненавидел, и медленно встал. Надо что-то делать. Не с Уладой, тут все ясно. С Черемошем.
        - Спаси ее, Згур! Спаси! Ты ведь всегда нас выручал! В глазах чернявого была надежда - безумная, нелепая. Что можно сделать? Он, Згур, сын Месника, не чаклун, он просто кмет, которому дали приказ. Приказ выполнен, и надо возвращаться домой…
        - Помоги! Ведь ты можешь!
        - Как?
        Парень испуганно умолк, глаза погасли, уголки рта вновь задергались. И вдруг Згуру представилось, что это не Черемош, а он сам потерял Уладу. То есть не эту язвительную девицу с плечами как у альбира Зайчи, а другую, которую он еще не встретил. Он бы… Нет, он даже не мог подумать о таком! Но та, другая, еще невесть где, да и суждена ли встреча, неведомо, а Улада, дочь Ивора, здесь. Пока здесь. И если рахман Неговит прав, то ненадолго…
        - Оставайся тут, - Згур устало провел рукой по лицу и шагнул к выходу. - Здесь поблизости должно быть село, вдруг там есть какой-нибудь знахарь. И постарайся дать ей воды, хотя бы немного…
        Все было бесполезно, но Згур понял, что иначе он поступить не сможет. Друзей не бросают, даже если… Нет, никаких «если»!
        Село действительно оказалось поблизости, всего в получасе ходьбы. Несколько полуземлянок, две крытые соломой мазанки и большой бревенчатый дом, не иначе жилище местного дедича.
        Гостя встретили без страха. В этих местах не боялись станичников, редко забредавших в Нистрию, а прочих бед тут не водилось. Впрочем, как пояснили Згуру, дедич уже год как уехал, и холопы уехали, и никто из них сюда носа не кажет. А не кажет потому, что слух был, будто за лесом Черная Хворь объявилась, вот и подался дедич в Тирис, а то и куда подале. А им, обитателям здешним, бояться нечего, потому как у них в селе бабка Гауза живет, а с той бабкой им страшиться считай что и нечего. Ни хвори, ни науз-ников всяких, что, как поговаривают, по лесам бродят да честной народ пугают.
        Оставалось узнать, где обитает знаменитая бабка, но разговорчивые собеседники лишь развели руками. Отъехала бабка к сестре своей, что за Нистром живет, у румов. Обещала к зиме вернуться, а покуда на все село крепкое заклятие наложила. И не одно, а целых три - против хвори, против дурного глаза да чтобы мошкара скотину не кусала. Так что бабку ныне не застать, а ежели гостю нездешнему какая ворожба попроще требуется, то можно Ластивку позвать, внучку бабкину. Лет ей, конечно, мало, но сглаз, ежели не заложный, снимет и корову вылечит, и даже коня…
        Надежда исчезла. Згур уже хотел возвращаться, чтобы не оставлять Черемоша одного, но все же в последний миг передумал и попросил проводить его к бабкиной внучке. Жизнь приучила - бороться надо до конца, даже когда от надежды не осталось и тени.
        Бабка обитала в простой землянке. Згур, ожидавший увидеть что-нибудь необычное - хотя бы сушеную жабу под притолокой, разочарованно вздохнул. Наверно, бабка Гауза - обычная знахарка, а ее внучка разве что травы сушить обучена. Самой Ластивки в землянке не оказалось, и соседи, оставив Згура одного, поспешили к реке, где, как им думалось, и следует искать бабкину внучку. Згур вздохнул и присел на старую колченогую скамью. В землянке было прохладно и сыро, вязкая тишина навевала сон. Странно, зачем нужно жить в этих норах? У них в Крае давно забыли о землянках…
        - Здравствуй!
        Он не удивился, хотя голос донесся не от входа, а почему-то из глубины. Згур обернулся и вновь вздохнул - девчонка. Маленькая девчонка лет двенадцати. Короткое белое платье, из-под которого торчат худые босые ноги, на тонкой шее - ожерелье из светлых бусин, длинные светлые волосы ниже плеч, конопатый плоский нос. Разве что глаза хороши - огромные, темные, словно ночь…
        - Здравствуй, Ластивка! Хотела меня удивить?
        - Да-а, - бабкина внучка была явно разочарована. - Не получилось, да? Извини, просто хотелось, чтобы ты мне больше верил…
        Она огорченно вздохнула, и Згур понял, что пора прощаться. Худую девчушку не стоит вмешивать в такое.
        - Извини, что потревожил. Ты… Пожалуй, мне уже не помочь…
        Он встал, повернулся к двери.
        - Тебе - нет. А той, которую ты хотел убить? Слова ударили, толкнули вперед. Згур с трудом устоял на ногах, закусил губу. Чаклуны! Не зря мама их боится!
        Темные глаза взглянули в упор, но вот Ластивка моргнула, виновато улыбнулась:
        - Ой! Я не должна была этого говорить, да? Извини, я еще не умею. Просто ты так странно светишься…
        Згур поднес руки к лицу, вздохнул, покачал головой:
        - Свечусь, значит? Хорошо, Ластивка, считай, что убедила…
        Девчушка собралась быстро. Для этого понадобилось лишь достать из темного угла огромный мешок, набитый чем-то необыкновенно тяжелым. Ластивка попыталась взвалить его на плечи, но Згур, конечно, не позволил, и вскоре они уже шли по дороге, ведущей на полночь. Времени хватило как раз для подробного рассказа. Ластивка не перебивала, лишь время от времени задавала короткие, но очень точные вопросы. И голос, и тон были такими, что Згуру начало казаться, будто рядом с ним - не бабкина внучка, а сама старая Гауза. Впрочем, и это не очень удивило. Он сам стал кметом в двенадцать, а Ластивку, наверно, с младых ногтей ворожбе учили. Пару раз, во время коротких привалов, он искоса поглядывал на свои руки. Нет, хвала Матери Болот, еще не светятся! Выходит, чаклуны видят человека именно так?
        Сама девчушка ничего не рассказывала, но из ее вопросов Згуру стало ясно, что Ластивка слыхала и об Ичендяке, и о его делишках. Лишь когда он поведал о яде, которым были напоены «жала», девчушка сердито нахмурилась.
        Когда же речь зашла о кувшине, ее лицо слегка побледнело, а у рта легли неожиданные, совсем взрослые, складки.
        Черемош заметил их еще издали, бросился вперед, но, не добежав десяти шагов, замер. Стало ясно - он ждал кого-то другого. Згур прикинул, каким светом светится чернявый, и вновь пожалел парня.
        - Это Ластивка, - пояснил он, когда они поравнялись. - Она нам поможет… Попытается…
        На лице парня все можно было прочитать без всякого чаклунства. Ластивка покачала головой:
        - Ты напрасно ругал ее, Черемош. Она слышала, и ей стало хуже…
        Челюсть у чернявого отвисла, и Згур понял, что девчушка не ошиблась.
        - Но… - Лицо Черемоша дернулось, словно от боли. - Я… Я не хотел! Просто…
        - Она не виновна в том, что случилось, - как и вы все. Згур, эту девушку нужно вынести наверх.
        Уладу уложили на сложенный вдвое плащ. При свете дня лицо девушки уже не казалось серым. Оно было желтым, с черными пятнами под глазами и у побелевших губ. Можно было подумать, что Улада уже мертва, и мертва не менее суток. Не выдержав, Згур прикоснулся к запястью. Пульс бился - еле заметно, почти неслышно.
        Ластивка между тем занялась мешком. На траву легло что-то большое и круглое, со странными бляшками по обшитым кожей краям. Затем - тяжелый балахон, тоже кожаный, расшитый цветным бисером. А следом пошли камни - белый, черный, серый и какой-то пестрый. Последней появилась чаша, большая, тонкой румской работы, с красными узорами по черным бокам.
        Спрашивать Згур не решился. Похоже, девчушка свое дело знает. Между тем Ластивка занялась крючком. Прикасаться руками не стала, но разглядывала долго, со всех сторон. И лишь после этого подошла к Уладе. Тонкие ладони замерли над неподвижным лицом, затем Ластивка осторожно провела руками над грудью, после чего резко тряхнула ладонями.
        - Серебро у вас есть?
        - Сколько ты хочешь? - Згур потянулся к поясу, где висел кошель, но девчушка покачала головой:
        - Не мне. Надо будет кое-что купить. Но прежде…
        Она задумалась, темные глаза смотрели на Уладу. Затем последовал тяжелый вздох:
        - Я еще плохо умею, может не получиться. Но если не попробовать, к утру она умрет… Мне нужна помощь. Вы готовы?
        - Я? Да все, что нужно… - Черемош вскочил, подался вперед. Ластивка улыбнулась.
        - Хорошо. Пойди в село, там в доме под соломенной крышей живет дед Карас. Купишь у него черного петуха. Он будет предлагать тебе других, но ты купи обязательно черного, с черным гребнем. И не торгуйся. А будешь назад идти - не оглядывайся, даже если позовут. Запомнил?
        Черемош кивнул, хлопнул себя по поясу, бросил быстрый взгляд на Уладу…
        - Я мигом!
        Згур проводил глазами чернявого, который не шел - бежал, затем, усмехнувшись, повернулся к чаклунье.
        - Я не наузник, Ластивка, но мне почему-то кажется, что дело не в петухе. Ты хотела поговорить?
        - Да… Твой друг… Он ее любит, с ним говорить трудно. К тому же ты старше, и намного.
        - Мы погодки, - удивился Згур, но девчушка покачала головой:
        - У каждого свои годы. Ты - старше, с тобой говорить легче… Ты не ошибся, Згур, душа Улады уже не здесь. Если бы вы не трогали крючок…
        Згур еле удержался, чтобы не ударить кулаком по земле. Мать Болот, какой же он дурак! Почему он не догадался сразу, еще ночью, когда увидел проклятый кувшин!
        - Я проведу обряд, бабушка меня учила и… это не очень сложно. Обряд вызывания души. Ее душа еще недалеко, если она услышит, то вернется…
        Ластивка замолчала, и это молчание сразу же не понравилось Згуру. Если услышит… Если?
        - Ты думаешь… - начал он. - Она…
        - Не услышит. К сожалению. На крючке был яд. Тот наузник не хотел поймать душу - он хотел ее убить, чтобы она даже не нашла путь в Ирий. Вы спохватились слишком рано, и он не сумел довести все до конца. И теперь ее душа попытается найти путь в Дол…
        - Объясни! - потребовал Згур. Девчушка пожала плечами:
        - Зачем? Это долго, просто поверь. Впрочем, время еще есть… Дорога в Ирий ведет через Дол, затем через Поток. Путь неблизкий, он длится сорок девять дней, но вернуть душу можно только в первый день, пока она еще не перешла Поток. Надо провести обряд и позвать. Если вторая душа - доля - еще в теле, человек просто проснется…
        - Но она не услышит! Ластивка вздохнула:
        - Боюсь, что нет. Будь здесь бабушка… Одна я не смогу. Згур кивнул. Он мало понимал в чародействе, но все было слишком очевидно. Значит, все… Обряд, конечно, надо провести, хотя бы ради Черемоша. Вдруг боги смилостивятся! Хотя едва ли, любому известно, что боги повелевают лишь тем миром, что лежит под Семью Небесами.
        «Но ведь Ластивка не сказала „нет“. Она сказала…
        - Одна ты не сможешь, так? А если тебе помогут? Девчушка долго молчала, затем покачала головой:
        - Я не предлагала тебе этого, Згур! Ты предложил сам!
        - Я?! - на мгновение он ощутил страх, но тут же опомнился. - Хорошо. Что нужно сделать?
        - Не спеши. Расскажи еще раз о браслете… Ластивка слушала внимательно, не пропуская ни одного слова, затем решительно кивнула.
        - Может получиться. Ты прав, кобникам верить нельзя. Этот браслет не дарует любовь…
        Вспомнились слова Улады. Выходит, длинноносая права. А он боялся!
        - Да, он не дарует любовь, Згур. Любовь нельзя подарить…
        Ластивка говорила столь серьезно, что Згур невольно усмехнулся. Голенастая девчушка двенадцати лет рассуждает о любви!
        - Но тебя не обманули, браслет не простой. Он не дарит любовь, он связывает души…
        - Как?! - Згуру показалось, что он ослышался. - Связывает?
        - Души бывают вместе, не только когда любишь. Когда ненавидишь - тоже. Или завидуешь. Если тот кобник заговорил браслет на тебя…
        - Погоди! Значит, если Улада надела браслет…
        - Да. Теперь ваши души будут всегда вместе, пока одна из них не уйдет в Ирий. Разве ты не знал? Разве не из-за этого ты хотел ее убить?
        Отвечать не хотелось. Можно, конечно, спросить, как Ластивка догадалась, но к чему? На то и наузница, чтобы такие вещи видеть.
        - Да. Я… В общем, мы с ней не ладили. Но я не хотел ее убивать! И не хочу!
        Ластивка молчала, и Згур заставил себя успокоиться. В конце концов, эта девчушка может ошибаться. Ненависти у него нет, завидовать длинноносой он и в мыслях не держал. Любовь? Но это просто смешно!
        - Так что нужно сделать? Я должен ее позвать? Темные глаза юной наузницы блеснули.
        - Нет! Пойти за ней - и вернуть…
        Глава 6. РАСПЛАТА
        Костер горел ярко, по сухим березовым поленьям пробегали голубые искры и тут же исчезали, сметенные алыми языками пламени. Темнота отступила, и в неровном свете неподвижное лицо Улады, казалось, слегка порозовело. Девушка лежала там же, Згур лишь набросил сверху еще один плащ, словно та, чья душа была уже далеко, могла замерзнуть.
        Рядом лежал Черемош. Парень заснул прямо посреди разговора. Згур велел Ластивке ничего не говорить о предстоящем. Пусть чернявый думает, что внучка старой Гаузы просто проведет обряд, чтобы позвать заблудившуюся душу. Черемош весь вечер приставал с расспросами, нелепыми советами, бестолково пытался помочь. Было ясно - чернявый поверил в удачу. Глаза Черемоша снова ожили, он в сотый раз повторял о своей любви, о том, что ради Улады не пожалеет жизни… И вот он заснул - быстро, не успев даже зевнуть. Ластивка лишь улыбнулась, а Згуру стало не по себе. Если такова внучка, то что может бабушка?
        - Пусть спит, - девчушка присела рядом со Згуром и зябко поежилась. - Странно, никак не могу согреться… Когда твой друг проснется, все будет кончено.
        Згур вздохнул. Да, все будет кончено. Интересно, как?
        - Боишься?
        Полагалось обидеться, но Згур лишь кивнул.
        - Я тоже боюсь. Я еще никогда не проводила обряд, только видела. Даже тогда мне было страшно. Но ты еще можешь отказаться. Я проведу обычный обряд, трижды позову ее…
        Згур пожал плечами. Конечно, так проще. Так значительно проще. Уладу похоронят где-нибудь на сельском погосте, посыпав тело маком и забив гроб осиновыми клиньями, чтобы чужая земля приняла гостью. Черемош… Плохо будет парню, но время лечит и не такое. А он вернется в Коростень, впереди еще два года в Учельне…
        - Я уже решил, - вздохнул он. - Говори, что делать. Ластивка долго молчала, затем подняла с земли небольшой глиняный горшочек, закрытый крышкой. Згур даже не заметил, откуда тот взялся, не иначе, тоже из мешка. Девчушка сняла крышку, осторожно понюхала.
        - Выпей. Сначала будет горько, затем - страшно. Потом - сам поймешь.
        Звучало не очень обнадеживающе, но отступать было поздно. Згур нюхнул зелье, ожидая почувствовать запах гнили, но ничего не ощутил. Ему даже показалось, что в горшочке просто вода. Оставалось помянуть Мать Болот и отхлебнуть чаклунское пойло. Ну что, волотич, жабья душа? Двейчи не вмирати!
        Он ждал горечи, но пришла боль. Заныла челюсть, острые иглы вонзились в затылок, ледяная волна ударила в сердце. Згур стиснул зубы, пошатнулся - и понял, что уже не стоит, а лежит. Костер куда-то исчез, но свет остался - неяркий, темно-лиловый. Он шел откуда-то снизу, словно земля стала прозрачной.
        Боль не исчезла, напротив, стала еще сильнее. Згур еле сдержал стон и бессильно откинулся на траву. И тут же над ним склонилось что-то темное, похожее на клочок тумана. Нет, это не туман, это черный капюшон, скрывающий что-то жуткое, невероятное…
        И тут пришел страх. Темный призрак медленно приближался, и Згуру почудилось, что он уже различает мертвую костяную ухмылку того, кто прячется под капюшоном. И вот ветхая ткань исчезла, сгинула, и прямо ему в лицо взглянули мертвые пустые глазницы…
        Бежать не было сил. Он не мог даже крикнуть. А мертвец уже не стоял, он медленно плыл по кругу, словно подгоняемый холодным ветром. Нет, не один! Лиловый отсвет падал на невесомые остовы, кружащиеся в беззвучном хороводе. Невольно вспомнился рассказ Неговита. Рахман говорил, что танец, который столь любят в каждом селе, - не просто пляска, а напоминание о дороге в Ирий, Танец Смерти. Страшный хоровод кружился все быстрее, мертвые головы скалились, костлявые руки тянулись вперед. Но вот откуда-то издалека, из неведомой дали, послышался голос - негромкий, чистый. Ластивка! Слова были непонятны, странны, но он сразу же почувствовал облегчение. Холод исчез, боль начала отступать, жуткие призраки побледнели, подались назад…
        И вот все исчезло. Тьма сгинула, пропало лиловое сияние. Он лежал возле костра, вокруг - слева, справа, в ногах лежали камни, те самые, из мешка, а рядом стояла Ластивка. Белое платье исчезло, на девочке был кожаный, шитый бисером балахон, достающий почти до земли. В руке внучка старой Гаузы держала что-то темное. Згур вспомнил - чаша. Румийская чаша с узорами! Сразу же проснулось любопытство. О таких обрядах слыхать приходилось. Сейчас она должна достать нож…
        Но тут вновь накатило забытье. Перед глазами поплыли желтые пятна, а в ушах словно зазвонили маленькие коло-кольцы. Затем звон на мгновение стих, сменившись криком - громким, отчаянным. Згур с трудом сообразил - петух! Черный петух с черным гребнем! Все верно - нож, чаша, петух…
        Что-то теплое и мокрое коснулось лица. Видеть он еще не мог, но запах не давал ошибиться. Кровь! Ее было много, кровь лилась по лбу, стекала по щекам. Затем пальцы Ластивки коснулись его груди. Кажется, и там кровь. Чья? Петуха? Или его собственная? Страха уже не было, он исчез, сменившись странным нетерпением. Его снаряжали в дорогу. Скорее бы! Ожидание становилось невыносимым, как порою бывает перед трудным боем, когда ты уже готов, а враг почему-то медлит.
        И вот снова звук. Но уже не крик, а странный мерный звон. Пелена исчезла, он вновь увидел костер, а рядом с костром - Ластивку. Девчушка держала в руках странный круглый предмет, время от времени ударяя по нему рукой. Ах, вот оно что! Это же бубен! Вот почему он слышал колокольцы! Згур попытался повернуться, но тело не слушалось. И тут Ластивка медленно выпрямилась, подняла бубен к темному небу. Миг - и тяжелый балахон упал на землю. На девочке не было ничего, кроме странных бурых разводов, тянущихся по всему телу. Згур понял - кровь! На миг проснулся страх. Кровь черного петуха - не простая кровь. Ее чуют не только живые…
        Вновь ударил бубен. Тело Ластивки дернулось, откинулось назад, девочка взмахнула рукой и медленно двинулась по кругу. Странный танец постепенно становился все быстрее, и Згуру начало казаться, что фигура девочки растет, становится выше деревьев, закрывает небо…
        И тут все вновь исчезло. Осталась лишь тьма, сквозь которую слышался звон бубна, звучавший все ближе, все громче. Снова почудились странные слова. Но говорила не Ластивка, а кто-то другой, старше, серьезнее. Звон бубна раздавался сразу со всех сторон, и Згуру показалось, будто неведомая сила приподнимает его, ставит на ноги…
        - Не бойся… Иди… Встретишь ее - окликни… Не захочет идти - прикоснись к браслету… Но не переходи Реку и не оглядывайся…
        Слова прозвучали словно ниоткуда, Згуру даже показалось, что он слышит собственный голос. И тут сквозь темноту вновь засиял свет. Это был не живой огонь костра и не лиловое свечение. Серебристое сияние охватило его со всех сторон, мельчайшие искры закружились, словно снежинки в метель, и вот впереди медленно проступили огромные ворота - невесомые, парящие в черном пространстве…
        -Иди!
        Згур хотел вздохнуть, но понял, что не может. Вновь проснулся страх, но отступать было поздно. Тело словно исчезло, став таким же невесомым, как серебристые снежинки. Згур даже не понял, стоит он или по-прежнему лежит. Кажется, здесь нет ни верха, ни низа.
        Первый шаг дался с трудом, но дальше пошло легче. Светящиеся ворота притягивали, захотелось бежать, бежать, забыв обо.всем. Там, за серебристым проходом, его ждало счастье - невероятное, невозможное. Только бы добежать, успеть - и никогда не возвращаться!
        Он все-таки сумел опомниться. Нет, спешить нельзя! Идти медленно, не оглядываться, не смотреть по сторр-нам… Шаг, еще шаг…
        Ворота были уже рядом. Серебристые искры закружились быстрее, в глазах блеснул холодный огонь. Згур попытался закрыть глаза - бесполезно. Стало ясно - здесь, куда он попал, не дышат и не закрывают глаз. Что ж, он сам выбрал! Вперед, сотник Згур!
        Серебристое пламя было повсюду, но вот словно подул теплый ветер. Сияющие снежинки исчезли, а впереди начало медленно проступать что-то темное, подернутое сизым туманом.
        Сначала Згур увидел тропу. Она была самой обычной - широкой, хорошо утоптанной, покрытой серой пылью. Правда, пыль эта лежала неподвижно, и Згурудаже показалось, что ноги ступают поверх, не доставая до земли. Он поднял голову, но впереди не было ничего, кроме тумана. Впрочем, выбирать было не из чего. Тропа одна, ошибиться невозможно.
        Звук шагов был еле слышен. Згур шел быстро, то и дело поглядывая по сторонам. Туман начал медленно редеть, слева и справа обозначились смутные контуры огромных склонов. Ближе к дороге громоздились серые валуны, покрытые седым мхом. Згур вспомнил - Дол. Значит, ему вперед, до самой Реки. Что ж, дорога прямая, идти легко…
        Первого человека он увидел за ближайшим валуном. Сгорбленная фигура медленно брела по дороге, опираясь на сучковатую палицу. Згур ускорил шаг и вскоре понял - старик. Лица увидеть было нельзя, удивила лишь рубаха - новая, вышитая яркими нитями, смотревшаяся здесь, среди серого сумрака, особенно странно.
        Он обогнал старика, еле удержавшись, чтобы не оглянуться и не взглянуть в лицо. И почти сразу же увидел еще одного путника. Теперь это был воин - высокий, плечистый, в странных незнакомых латах. Хотелось окликнуть, спросить, но Згур сдержался. Спрашивать нечего. И так ясно, почему этот парень оказался здесь.
        А дальше он увидел целую толпу - в ярких кафтанах, в простых селянских рубахах и даже кого-то в черном плаще, какие в Ории вообще не носят. Люди брели медленно, молча, и в этой покорности было что-то страшное, лишающее сил. Згур знал, какой дорогой идет. Но эти, бредущие навстречу Реке, они, наверное, тоже знают! Может, как и он, даже надеются вернуться!
        Проходя мимо, Згур не выдержал и взглянул в сторону. Лицо - обычное мужское лицо, даже глаза казались живыми. Странен был лишь взгляд - пристальный, немигающий. Тот, кто шел по тропе, смотрел только вперед…
        Тропа вела дальше, серый туман редел, и можно уже было разглядеть громадное ущелье, тянущееся, насколько хватал глаз. Мертвые каменистые склоны были пусты, ни дерева, ни травинки. Серые гребни нависали над тропой, но тени не было. Згур поглядел на себя, затем на тех, кто шел впереди, - и понял. В этих местах тени нет. Ее не может быть у тех, кто сам стал тенью.
        Он уже потерял счет тем, кого довелось встретить. Люди шли и шли, тропа казалась бесконечной, и Згур по' чувствовал страх. Где же Улада? Может, он опоздал? Или просто не узнал девушку? Много раз по пути попадались женщины, но никто даже не походил на длинноносую. Згур ускорил шаг. Теперь он почти бежал, стараясь лишь не оступиться, чтобы случайно не взглянуть назад. И вот впереди послышался глухой ровный шум. Згур удивился, но тут же вспомнил - Река! Река, за которую нет пути! Тропа чуть вильнула, обходя огромный валун, а за ним неярко блеснула ровная водная гладь.
        Згур невольно остановился. Река на первый взгляд казалась самой обычной: песчаный берег, темная спокойная вода, редкий желтый камыш. Но стоило лишь всмотреться, чтобы понять - все это лишь видимость, такая же, как камни ущелья. Чуть дальше, за негустыми камышовыми зарослями, вода становилась черной. Таким же черным было небо, а между небом и водой клубился туман, но не серый, как в ущелье, а ослепительно-белый, словно сотканный изо льда. Чем дальше, тем гуще он становился, сливаясь с близким горизонтом. Издали доносился шум, но не привычный шелест воды, а отдаленные раскаты, словно где-то там, в самом сердце тумана, с грохотом сталкиваются льдины.
        У кромки воды стояли люди. Их было много, десятки, а может, и сотни. Они чего-то ожидали, спокойно, не двигаясь и не произнося ни слова. Невольно подумалось о лодке или пароме, но вот первые, стоявшие у самой воды, шагнули вперед. Темная вода дрогнула, доходя до колен, затем до пояса, до груди. Легкий плеск - и воды Реки сомкнулись над головами идущих.
        Згур замер, в сердце ударил холод. Почему-то думалось, что все будет иначе. Лодка, в ней перевозчик… Кажется, румы верят, что перевозчику нужна плата, потому и кладут мертвецу в рот кругляшок серебра. Все оказалось проще и страшнее. К воде шагнула вторая шеренга, затем третья… И тут только Згур опомнился. Улада! Неужели опоздал? Он бросился вперед. Люди стояли густо, плечом к плечу, и Згур понял, что не протолкнется. Позвать?
        - Улада! Улада! Ты здесь?
        Крик прозвучал негромко, словно утонул в близком тумане. Никто не шелохнулся, не повернул головы. А сзади подходили все новые путники, те, кого он обогнал дорогой…
        - Улада! Это я, Згур!
        Шум далеких льдин стал громче, от реки повеяло холодом. Все новые и новые шеренги медленно уходили под темную воду. Згур посмотрел влево, надеясь найти проход, но толпа заполонила весь берег, до самых скал. Вправо… И тут сердце радостно дрогнуло. Скала! Даже не скала, невысокий валун, с очень удачной выбоиной, в которую можно поставить ногу, затем подтянуться…
        Через несколько мгновений он уже был наверху. Отсюда был виден весь берег. Згур взглянул вдаль. В разрывах тумана была заметна лишь черная недвижная гладь, больше похожая не на воду, а на черную трясину. Нет, туда смотреть нельзя. Берег! Что на берегу?
        Люди стояли плотно, и с каждым мгновением толпа становилась все больше. Мужчины, женщины, дети, старики. Все - нарядно одетые, в новых рубахах, в цветных плащах, сверкающих латах. Где же Улада? Неужели уже там, под темной водой? Згур сцепил зубы и заставил себя успокоиться. Не так! Горячиться нельзя, нельзя бояться. Он 'просто в разведке, ему нужно найти человека, найти быстро и без ошибки. Итак, первый ряд, слева направо…
        Вначале взгляд терялся, скользя по десяткам неподвижных фигур, но вскоре Згур приспособился и дело пошло быстрей. Первый ряд, второй, третий… Дважды казалось, что он видит девушку, но каждый раз приходилось убеждаться в ошибке. Еще один ряд, еще… Люди медленно двигались, на черной воде неслышно смыкались круги, и Згура начало охватывать отчаяние. Ее здесь нет, он все-таки опоздал! В глазах зарябило, и Згур уже был готов все бросить и спуститься вниз, на тропу, как вдруг взгляд скользнул по чему-то знакомому. Короткие, опаленные огнем волосы, широкие, чуть сутулые плечи… Улада!
        Он догнал девушку у самой воды. Те, что шли впереди, уже ступили в Реку. Черная гладь дышала ледяным морозом. Улада шла, опустив голову, руки бессильно висели вдоль тела…
        - Стой! Улада, стой!
        Девушка не повернула головы, даже не шелохнулась. Она ждала, ждала, пока освободится берег, чтобы идти дальше.
        - Стой!
        Згур протянул руку, боясь, что не успеет, что пальцы сомкнутся, не встретив ничего, кроме призрачной дымки. Но ее запястье было теплым, и Згуру даже показалось, что он чувствует, как бьется пульс.
        - Пошли! Пошли отсюда!
        Улада не сопротивлялась, и они стали протискиваться сквозь густую толпу. Девушка шла все так же молча, не поднимая головы. Двигаться было трудно, те, что стремились к Реке, не замечали их, поэтому приходилось то и дело останавливаться, пропуская все новых и новых путников. Наконец берег остался позади. Згур отвел девушку к скале, взял за руку, взглянул в лицо.
        - Улада! Это я, Згур! Слышишь меня? В неподвижных глазах что-то дрогнуло. Бледные губы шевельнулись.
        - Згур…
        - Нам… Нам надо возвращаться! Улада! Ты слышишь?
        - Згур… Згур… - медленно повторила она. - Я не хочу возвращаться, сотник! Зачем?
        Взгляд потух, глаза смотрели вперед, на близкую Реку. Згур понял - спорить бессмысленно. Эта девушка - уже не Улада, ее не уговоришь, не испугаешь. И вдруг он вспомнил - браслет! «Прикоснись к браслету!»
        Серебро обожгло холодом, но Згур крепко сжал пальцы, затем резко дернул за руку:
        - Улада! Ты должна пойти со мной! Я… Я приказываю тебе! Слышишь!
        На какой-то миг ее глаза стали прежними, в них мелькнула боль.
        - И что ты будешь делать со мной, сотник?
        - С кашей съем! - он чуть не рассмеялся. - Пойдем! Только не оглядывайся!
        - Погоди! - Улада медленно подняла руку, провела по лицу. - Теперь… Теперь понимаю. Я умерла, ты пришел за мной… Все-таки ты чаклун, волотич!
        - Потом! - он вновь взял ее за руку и повел назад, по тропе, ведущей по ущелью.
        Улада молчала, затем внезапно остановилась:
        - Погоди, Згур! Ты понимаешь, что делаешь? Теперь ее голос звучал как и раньше, прежними стали темные живые глаза. Згур усмехнулся - перед ним была
        Улада.
        - Вообще-то не очень! Пойдем!
        - Браслет… - девушка провела ладонью по запястью. - Когда ты прикоснулся, я словно очнулась…
        Они шли вперед, но теперь каждый шаг давался с огромным трудом, словно Дол не желал выпускать беглецов. Ноги налились свинцом, свинцовая тяжесть навалилась на плечи, подошвы с трудом отрывались от серой пыли.
        - Ты… Ты не должен был этого делать… - негромко бормотала Улада. - Не должен… Не должен…
        Згур не стал отвечать. К чему спорить? Наверно, не должен. Впрочем, об этом можно будет подумать потом. Если это «потом» настанет…
        - Згур! - внезапно послышалось сзади. - Згур! Помоги, Згур…
        Он замеру узнав знакомый голос. Мама! Почему она здесь?
        -Згур…
        Он дернулся, хотел обернуться - и вдруг вспомнил. Не оглядываться! Что бы ни случилось - не оглядываться!
        - Зовут! - Улада остановилась, рука дрогнула. - Ты… Ты слышишь?
        - Нет! Это мара! Не оглядывайся! - крикнул он, ускоряя шаг. Их не выпускали. Их звали назад, звали голосами тех, кто был всего дороже…
        Голос стих, но вот послышалось шипение, совсем близко, рядом. В спину пахнуло жаром.
        - Не оглядывайся! - повторил он. - Нельзя! Нельзя! Небо потемнело, отвесные склоны подступили ближе, а сзади слышался вой - отчаянный, полный злобы. Время исчезло, сгинуло, остались лишь пыльная тропа, серые скалы по бокам и низкое небо. Дорога начала горбиться, дрожать, под ноги рванулись тонкие трещины, но они шли, и с каждым шагом Згур чувствовал, как прибывают силы. Они дойдут! Они должны дойти! Иначе зачем все это?
        Потом исчезла и тропа. Вокруг клубилась холодная вязкая тьма, ноги стали скользить, холод подступил к сердцу. Но вот где-то далеко, словно на краю земли, мелькнул слабый серебристый отсвет. Згур остановился, поднял руку:
        - Туда! Нам туда!
        Улада кивнула, провела ладонью по неровным опаленным волосам.
        - Згур! Чего ты хочешь?
        - Потом! - заторопился он, но Улада покачала головой:
        - Погоди! Зачем ты меня спасаешь? Тебе не нужно серебро, не нужна моя любовь. Значит… Значит, тебе нужна моя жизнь? Тогда почему ты пришел за мной?
        Згур взглянул на мерцающий серебристый огонек. Там была жизнь. Его - и Улады.
        - Ты поймешь…
        Он взял девушку за руку, и они двинулись сквозь клубящуюся мглу. Серебристый огонек рос, превращаясь в огромные светящиеся ворота. Мгла начала редеть, словно сила, не пускавшая их, признала свое поражение. Над головой загорелся серебристый свод, в лицо ударил рой горящих снежинок - и Згур внезапно почувствовал, что он вновь может дышать…
        - Згур!Згур!
        Он открыл глаза. Вокруг была ночь, неподалеку алели угли умирающего костра, а рядом с ним сидела Ластивка. На девочке вновь было простое белое платье, и только бубен, лежавший на ее коленях, напоминал о том, что случившееся - не сон.
        - Пойду. Очень устала. Она спит…
        Он кивнул и попытался встать. Тело ныло, кровь стучала в висках, но он был жив. Улада, укрытая плащом, тихо вздыхала во сне, ее ладонь была теплой и влажной.
        - Я очень боялась, - Ластивка вздохнула. - Была бы здесь бабушка…
        Згур усмехнулся, отвязал от пояса кошель, достал шесть серебряных гривен.
        -Что ты! - девочка отшатнулась. - Это… Это слишком много! За столько можно купить все наше село!
        - Вот и купишь. А для начала постройте дом - настоящий.
        Ластивка задумалась, затем покачала головой:
        - Нет! Я возьму только две гривны, и мы построим деревянный дом. А ты… А ты обещай, что через три года приедешь сюда, ко мне. Тогда мы и рассчитаемся.
        Она не шутила. Темные глаза смотрели серьезно, совсем по-взрослому.
        - Я попытаюсь, - начал он, но девочка нахмурилась:
        - Нет! Поклянись!
        Их взгляды встретились, и Згуру стало не по себе.
        - Хорошо! Клянусь Матерью Болот, что через три года приеду к тебе. Если буду жив…
        Во сне он снова видел родной поселок. Шел дождь, по небу плыли тяжелые серые тучи, близкий лес горел яркой осенней листвой. Згур был дома. Наконец-то дома. Теперь он мог отдохнуть. Не надо спать в кольчуге, просыпаться от каждого шороха, каждый день обманывать смерть. Не надо лгать - и больше никого не придется убивать…
        До Тйриса оставалось всего ничего - два дня пути. За селом начинались обжитые места. Леса сменились ухоженными пашнями, дорога стала шире, а вдоль нее один за другим стояли поселки - большие, окруженные густым частоколом. Гостей здесь ждали, и можно было не ночевать под звездами, а снять приличную комнату на одном из постоялых дворов. От разговорчивых хозяев и заезжих торговцев удалось узнать, что этим летом в Тирисе полно приезжих, корабли пришли не только из румской земли, но даже из далекого Фарса, так что добраться до Рум-города проще простого, было бы серебро. Итак, их путь подходил к концу. Черемош, начисто забыв о пережитых невзгодах, болтал без умолку, прикидывая, как лучше устроиться в великом городе. Воображение войтова сына явно разыгралось. Он видел себя то удачливым торговцем, то кметом дворцовой стражи, а то и придворным в палатах румского Кея-Сара. При этом он несколько снисходительно обещал пристроить и Згура, особенно ежели тот подучится румско-му языку и придворному вежеству. Такого тона от чернявого слыхать еще не приходилось, но Згур не обижался. В Рум-городе ему делать нечего,
а если Черемошу и вправду повезет в чужой земле, то и хвала богам!
        Улада в этих разговорах не участвовала, словно ее это никак не касалось. Похоже, отъезд за море не очень радовал длинноносую. Черемош обижался, дулся, но потом все забывал и вновь принимался мечтать…
        За эти дни Улада ни разу не заговорила о том, что случилось в маленькой землянке. Черемош пытался намекнуть, объяснить, но дочь Палатина каждый раз переводила разговор на другое. Похоже, страшный день просто выпал у нее из памяти, не оставшись даже темным сном. Згура это вполне устраивало. Благодарности он не ждал, а вспоминать то, что довелось увидеть на пыльной тропе, ведущей через Дол, не хотелось. Хорошо, если Улада действительно все забыла!
        Заботило и другое. Дорога до Тйриса была спокойной, да и в самом городе, как ему объяснили, стража не дремлет. Но вот на Нистре и на близком море гуляли вольные люди, успевшие за это лето облегчить несколько неосторожных галер, шедших без надежной охраны. Итак, еще одна забота, как Згур надеялся, последняя. Один из торговцев, с которым удалось поговорить на постоялом дворе, посоветовал поспешить. Через три дня из Тйриса отходит большой караван, идущий прямо в Рум-город. Впрочем, спешить особо не пришлось. Уже наутро следующего дня у горизонта блеснула серая гладь широкой реки, а вскоре вдали показались высокие вежи, сложенные из серого камня.
        Тирис встретил их шумом, суетой на узких кривых улочках и бдительной стражей, сразу же пустившейся в долгие расспросы. Правда, обрезок гривны сделал свое дело, и подозрительных путников пропустили, посоветовав с оружием по улицам не ходить, а о своем прибытии доложить городскому войту, который звался здесь по-румски - «архон». К архону Згур решил сходить сам, поручив Черемошу найти какой-нибудь постоялый двор, желательно поближе к пристани. За этими заботами прошел весь день, и только к вечеру они собрались в небольшой грязной комнатушке, которую удалось снять за немалый обрезок серебра. Впрочем, долго засиживаться в негостеприимных хоромах никто не собирался. Згур сумел договориться с хозяином одной из румских лодей, которая отплывала на следующий день. То, что ехать придется не троим, а двоим, говорить пока не стал. Объясняться ни к чему, а назавтра, перед отплытием, времени на вопросы просто не останется.
        Черемош мыслями был уже в Рум-городе. На радостях он предложил выпить, благо прекрасное румское вино можно было купить в Тирисе на каждом углу, но Згур отказался. Разговаривать было не о чем, а просто пить не хотелось. Улада тоже молчала и вскоре ушла в свою комнату, даже не попрощавшись. Черемош сник и шепотом пожаловался, что девушка ничего не желает слышать о свадьбе, хотя еще в Валине они обо всем договорились и даже поклялись в святилище Матери Сва. Згур лишь пожал плечами, предположив, что Улада просто устала за эти недели. Черемош охотно согласился и сразу повеселел. Он был явно готов вновь пуститься в рассуждения о прелестях рум-ской столицы, но Згур поспешил распрощаться. Все кончилось, и обманывать доверчивого парня он больше не мог.
        Ночью не спалось. Згур лежал на спине, закинув руки за голову, и старался думать о том, что предстоит ему в Ко-ростене. Сначала он пойдет к дяде Барсаку, затем вернется в Учельню… Нет, он попросит у дяди Барсака несколько дней, чтобы съездить в Бусел. Жаль, маме нельзя будет рассказать правду. Для нее он был в Савмате. Значит, опять лгать! От одной мысли об этом становилось тошно…
        Сон пришел не скоро - тяжелый, вязкий, словно ранняя осенняя ночь. Вокруг была тьма, сквозь которую неясно проступали контуры высоких бревенчатых изб. Рядом с ним стояли кметы в знакомых сполотских кольчугах, и он что-то говорил - громко, горячо. Его слова подхватывали, повторяли, и в дружном хоре десятков голосов слышалась ненависть. Згур знал - это лишь сон, но тревога не уходила. Сейчас он совершит что-то страшное, непоправимое, о чем станет жалеть всю оставшуюся жизнь. Надо остановиться, замолчать! Но поздно. Его рука взлетает вверх, к темному, покрытому тяжелыми тучами небу, и он слышит знакомое:
        - Всех! Всех, кто выше тележной чеки!
        В первый миг Згур не понял, чьи это слова, но кметы откликнулись дружным ревом, и стало ясно - это сказал он, и ничего уже не изменить - страшное, чего он боялся, случилось. Темноту рассек свет факелов, огонь плеснул на деревянные крыши, и послышался вопль - отчаянный вопль сотен обреченных…
        Згур открыл глаза и долго лежал в темноте, боясь встать, боясь даже поднять руку, чтобы вытереть со лба холодный пот. Только что он сделал что-то ужасное, чему нет и не может быть прощения. И то, что это случилось во сне, почему-то ничуть не успокаивало…
        Шаги он услыхал издалека - сработала давняя привычка. Кто-то шел по коридору - быстро, решительно. Згур вскочил, выглянул в окно - ночная улица была пуста. Значит, ничего страшного. Даже если начнут ломать дверь, он успеет уйти…
        Шаги приблизились к двери, затем наступила тишина. Згур ждал, и вот послышался стук - такой же решительный, громкий. Рука потянулась к рукояти меча, но он вовремя вспомнил о Черемоше. Вдруг парню приспичило выпить среди ночи? Такое порою бывает…
        - Згур! Это я, открой!
        Этого он не ожидал. Хотя нет, чувствовал. Весь вечер чувствовал, потому и ушел пораньше…
        - Никак проснуться не мог? - Улада оглянулась, брезгливо передернула плечами. - Ну и дыра! Впрочем, у меня не лучше. Что стоишь, сядь! И зажги огонь, я не собираюсь разговаривать в темноте!
        Лучина затрещала, запахло гарью, и длинный нос девушки вновь брезгливо дернулся. Затем что-то тяжелое упало на ложе.
        - Пересчитай! Ровно пятьдесят, как договаривались. Мешок - серый, круглый, с затейливой тамгой, нанесенной красной охрой. Згур приподнял, хмыкнул:
        | - Серебро?
        | - Пересчитай! Чтобы потом не говорил, что тебя обманули! Я не обсчитываю слуг!
        Згур лишь усмехнулся. Неужели длинноносая хочет его оскорбить? Зачем? Стоило ли приходить за этим среди ночи?
        - Я не возьму твое серебро, сиятельная. И ты это знаешь!
        - Знаю? - Она подалась вперед, глаза блеснули. - А почему я должна знать? Ты что, рассказал мне правду?
        Ты же лгал, наемник! Лгал с первого дня! Лгал мне, лгал Черемошу! Может, и себе самому…
        -Да.
        Внезапно ему стало легко, словно с плеч свалился тяжкий неподъемный груз.
        - Я лгал тебе, Улада. И оправдаться мне нечем. Прости…
        - Простить?! - девушка вскочила, взмахнула рукой. - Ты! Предатель! Таких, как ты…
        Внезапно она всхлипнула, рука бессильно повисла…
        - Но почему? Что тебе надо от меня? Что?!
        - Чтобы не было твоей свадьбы. Слово было сказано, Згур закрыл глаза и заговорил медленно, спокойно, словно разговаривая сам с собой.
        - Твой отец, Великий Палатин, союзник Края. Но недавно мы узнали, что он хочет выдать тебя за Кея Велегоста, чтобы потом помочь ему захватить Железный Венец и самому править Орией. Край в этом не заинтересован. Варта Края поручила мне сорвать свадьбу. Сорвать любой ценой. Мне лишь запрещено убивать твоего отца и Кея. Вот и все.
        …Именно так объяснил ему дядя Барсак, глава Варты. Згур хотел спросить, есть на это приказ Правительницы, но не решился. Тысячник Барсак уже двадцать лет руководил тайной службой, и не сотнику из Бусела спорить с тем, кто отвечает за безопасность Края…
        - Так просто! А я-то думала…
        Улада смотрела в темное окно, голос звучал глухо, еле слышно.
        - Тогда почему ты не убил меня? Зачем было рисковать?
        - В Валине меня легко было найти, а потом… Он не договорил. Как объяснить то, что и самому понять трудно?
        - А потом ты не хотел, чтобы тебя мучила совесть, так? Твоя чистая совесть, сотник Згур, альбир Кеевой Гривны! Тебе хотелось крепко спать по ночам, правда? Ты ведь боишься привидений?
        Згур медленно встал, отвернулся, лицо уткнулось в холодную стену.
        - Полгода назад, на войне, мне пришлось убить много людей. Безоружных… Детей, женщин… Но тогда была война! Мне… Мне не приказывали убивать тебя! Сейчас нет войны, и пусть твой отец - предатель…
        - Повернись!
        Пощечина обожгла щеку, Улада била наотмашь - раз, другой, третий…
        - Сволочь!
        Во рту стало солоно - губа была разбита. Згур усмехнулся.
        - Не смей смеяться! Думаешь, совершил подвиг?
        - Нет… Просто выполнил приказ. Обычный приказ… Внезапно ее лицо дрогнуло, и Згур понял, что Улада плачет. Она плакала беззвучно, долго, наконец с силой
        провела ладонью по глазам.
        - Что смотришь? Доволен?
        - Нет, - с трудом выговорил он. - Нет…
        - А я довольна, наемник! Я получила ответ! Помнишь, ты обещал, что я пойму?
        Обещал? О чем она? Но память уже подсказала: Дол, клубящийся туман, серебристый огонь впереди. «Зачем ты пришел за мной?..» Да, тогда он ответил…
        - Ты… Ты помнишь?
        Улада долго молчала, затем грустно усмехнулась:
        - К сожалению, помню. Я все помню, Згур! Сколько раз ты меня спасал? Знаешь, такое бывает только в сказке. Прекрасный Кей спасает любимую из огня, вырывает ее из пасти Змея… Но ты не прекрасный Кей из сказки, наемник. Ты просто лазутчик, который служит своим господам. Что тебе обещали за это? Наверное, таким, как ты, не нужно серебро. Ты хочешь большего, Згур! Ты хочешь стать героем! Но лазутчики не бывают героями, даже если они летают на Змеях и не боятся спуститься в преисподнюю!
        Згур прикрыл глаза. Она права. Он хотел стать героем. Таким, как отец. Он, Згур, сын Месника, Мстителя за Край…
        - Наверно, ты права, Улада. Чего ты хочешь?
        - Хочу? - ее голос дрогнул. - Чего я хочу? Я хочу расплатиться с тобой, сотник Згур! Расплатиться - и забыть о тебе навсегда! Ты спас мне жизнь - и не один раз. Наемник получает серебро, тот, кто любит, - любовь. А что надо тебе? Что? Отвечай?
        Ничего…
        Потуши лучину.
        Он промедлил, и Улада ударом ладони загасила трепещущий огонек. Згур, еще не понимая, отступил на шаг, но внезапно почувствовал, как ее руки ложатся ему на плечи.
        - Молчи! Скажешь хоть слово - убью и тебя, и себя. Молчи…
        Она долго не могла снять с себя рубаху и, скрипнув зубами, рванула ворот. Ее тело было холодным, как лед, как туман, клубившийся над черной Рекой, и столь же ледяными казались большие неумелые губы. Ей было больно и страшно, и Згур чувствовал ее боль и ее страх, но Улада молчала, и лишь однажды застонала - коротко, зло. Наконец, когда все кончилось, она оттолкнула его, встала и неверными движениями начала искать упавшую на пол одежду. Згур лежал, боясь пошевелиться. Этого не должно было случиться! Этого не могло быть!
        - Улада…
        Она не ответила. С трудом накинув порванную рубашку, подошла к окну, вздохнула:
        - Никогда не думала, что это у меня случится именно так. Грязная ночлежка - и человек, который меня ненавидит…
        - Улада! - выдохнул он. - Зачем?
        - Мы в расчете, наемник! Ничего более ценного у меня не было. Теперь я не буду тебе должна - ничего! Слышишь, Згур! Я тебе ничего не должна!
        Он подошел, обнял ее за плечи, но Улада рванулась, толкнула кулаком в грудь.
        - Не надо! Просто знай, что я с тобой рассчиталась! Сполна! Или ты еще чего-то хочешь?
        Згур вновь обнял ее, Улада попыталась вырваться, но он сжал ее плечи и усадил на ложе. Она затихла, ткнулась лицом ему в плечо.
        - Наемник! Ты ведь не женишься на мне? Тебе запре-тят, правда? Не отвечай, знаю…
        - А как же Черемош? - с трудом выговорил он и тут же понял, что сморозил очередную глупость. Улада знакомо фыркнула, отстранилась:
        - Тебе что, его жалко? Может, тебе и меня жалко, Згур? И тех, кого ты убивал раньше? Этот мальчик возьмет меня любую, только мне этого не надо… Ладно, пойду. Надеюсь, у тебя хватит совести не хвастаться на каждом углу, что ты
        спал с дочерью Палатина Валинского? Впрочем, говори кому угодно, мне все равно…
        Згур понимал - обижаться нельзя. Нельзя позволить Уладе уйти - сейчас, когда ей так плохо. Но слова не шли. Что сказать? Что сделать?
        Уже у дверей Улада остановилась, подняла правую руку:
        - Браслет… Ты его специально мне подсунул?
        - Браслет? - поразился он. - Ты думаешь…
        - Дурак…
        Хлопнула дверь, и Згур остался один. Шаги затихли, наступила мертвая, холодная тишина, лишь вдали, у пристани, слышались чьи-то пьяные крики. Згур медленно встал, подошел к окну, вдохнул холодный ночной воздух. Этого не должно было случиться! Но это случилось! И поделать ничего уже нельзя.
        Он встал до рассвета, быстро собрал вещи и ушел, надеясь до солнца покинуть Тирис. Он больше не нужен. Черемош знает, к кому из моряков подойти, серебро уплачено, а значит, после полудня Улада с Черемошем отплывут в Рум-город. Можно было остаться и откуда-нибудь из-за угла проследить, как они будут садиться в лодью, но в этом не было смысла. Возвращаться им некуда. Палатин не простит чернявого, а гордость Улады не позволит ей упасть в ноги отцу. Значит, дело сделано, можно возвращаться в Коростень, доложить обо всем дяде Барсаку и забыть - навсегда.
        Улицы были пусты, и Згур прикинул, что ворота откроются только через час, не раньше. Впрочем, в его кошеле хватало серебряных ключей. В крайнем случае можно подождать у самых ворот, все лучше, чем вновь увидеть Уладу или взглянуть в глаза парню, с которым он когда-то так ловко свел знакомство. Дядя Барсак предупреждал, что ремесло лазутчика - самое тяжелое, что есть на войне, но только сейчас Згур начал понимать, что это значит. Нет, хватит! Больше он не согласится на такое. Даже если ему прикажет сама Велга…
        Громкий топот где-то впереди, за ближайшим поворотом, заставил остановиться, вжаться в стену. Кто-то бежит - и не один. Згур быстро оглянулся и нырнул в узкий переулок. Бояться нечего, наверно, стража ловит ночного вора, но лишний раз объясняться со здешними кметами ни к чему.
        Он не ошибся. Из-за поворота выбежали стражники. Не один, не два - пятеро. На головах не было шлемов, лишь двое держали в руках копья, и вид у доблестных вояк был настолько ополоумевший, что стало ясно: это не охотники, это - дичь. Один из беглецов остановился, оглянулся, что-то крикнул. И тут же издали послышался мерный цокот копыт. Стражники быстро перебросились несколькими словами по-румски, а затем побежали дальше. Снова крик - и Згур понял. Он знал это слово. Очень простое румское слово «айра». Тревога!
        Копыта гремели уже совсем рядом. Згур осторожно выглянул и тут же отшатнулся. Всадники! Много - не один десяток. В неярком утреннем свете блеснула сталь. Шлемы, кольчуги, щиты. Кто же это?
        Конники шли рысью - быстро, никуда не сворачивая и не оглядываясь. Передовой поравнялся со Згуром. Пришлось отойти подальше, в глубь переулка, но главное он заметить успел. Это не румы. Не румы и не огры. На лихих станичников всадники тоже никак не походили. Кто же? Впрочем, не так важно. Главное - на город напали. Напали, лихим наскоком прорвались через ворота. Значит, Тирис взят?
        Згур помянул Извира и сбросил с плеч тяжелый мешок. Кольчуга, быстро! Шлем, пояс… Он слишком рано успокоился. Где-то вдали вновь закричали, крик подхватили десятки голосов. Кажется, это у пристани. Значит, добрались и туда…
        Копыта ударили вновь, совсем близко. Згур поправил шлем, усмехнулся и вытащил меч. Надо взглянуть. Осторожно, одним глазком…
        На этот раз всадников было еще больше - сотня, а то и полторы. Да, это не румы. Згур покачал головой - как же не узнал сразу! Кольчуги и шлемы на кметах были очень знакомы. Точно такую кольчугу он только что надел сам. Свои! Да это же свои!
        От души отлегло. Город взят, но не разбойниками. Выходит, Светлый вспомнил о давних правах на Нистрию! Как это говорил сын Кошика? Предполье?
        Прятаться не имело смысла. Згур вышел на улицу и не спеша повернул назад, к главной площади. Надо узнать, что происходит. Если Кей Войчемир действительно решил взять город под свою крепкую руку, то Уладе и Черемошу ничего не грозит. Разве что отплывут они не сегодня, а через пару дней. Торговцев обычно не трогают, да и не в обычае грабить и жечь город, который собираются присоединить.
        На площади, возле дома архона, было людно. Десяток местных стражников, уже без оружия, стояли с поднятыми вверх руками. Рядом неторопливо прохаживались кметы в знакомых доспехах. На Згура взглянули мельком, но даже не окликнули, приняв за своего. Итак, можно осмотреться. Згур стал возле одного из домов, расставив ноги и положив ладонь на рукоять меча. Ну, поглядим…
        Сомнений не оставалось. Кметы были в сполотских доспехах, за спиной висели гочтаки, да и говорили они на знакомом наречии. Правда, слов было не разобрать, но ошибиться трудно. Удивили значки на кольчугах - маленькие, яркие. Сполоты таких не носят, у кметов Светлого на кольчугах знак Золотого Сокола, но крепится он на рукаве. Неужели свои, из Учельни? Нет, оскаленную волчью пасть Згур бы узнал за двести шагов.
        Двое кметов неторопливо прошли вдоль площади. Один из них повернулся, луч утреннего солнца скользнул по яркой цветной эмали. На значке красовался странный паук, красно-синий, на желтом фоне. Коловрат?.. Колов-рат! Кметы Ивора!
        Згур еле удержался, чтобы не броситься бежать, без оглядки, прочь. Зря! Все зря! Напрасно они прятались, напрасно путали след. Великий Палатин не стал мелочиться и пускать вдогон десяток кметов. Первый раз он чуть не накрыл беглецов в Нерлы. Не вышло, и тогда он поступил еще проще - взял Тирис. Ивор, конечно, догадался, куда спешит его дочь. Наверно, он узнал не только это. Лазутчики, конечно, доложили о волотиче по имени Згур…
        Дверь дома раскрылась, и на порог вывели архона - толстого старика, которому накануне Згур платил мзду за право временного проживания в Тирисе. Тогда городской войт пыжился, хмурил густые брови, цедя сквозь зубы что-то об «этих вентах», от которых «житья не стало». Теперь он выглядел иначе, без привычной спеси - и даже без штанов. Рубашку надеть все же разрешили. Один из кметов -
        пожилой, бородатый, что-то сурово выговаривал архону, а тот послушно кивал, то и дело кланяясь.
        Страх исчез, сменившись ясной спокойной решительностью. Да, он рано успокоился. Ивор - не Огненный Змей, его не заговорить с помощью чаклунского обруча. Сейчас «коловраты» начнут поиск, наверно, архон уже рассказал о трех «вентах», собиравшихся отплыть в Рум-город. Но улебы не знают Тириса, значит, время еще есть. Згур покосился на кметов, деловито снующих по площади, но никто не обращал внимания на парня в сполотском доспе-хе. А еще говорят, что шапки-невидимки не бывает! Згур усмехнулся и спокойно направился к ближайшему переулку.
        Черемош спал. Вчерашнее возлияние сделало свое дело, и чернявый долго не мог понять, почему его будят в такую рань. В конце концов сообразив, он схватился за меч, затем за штаны. Велев собирать вещи и никуда пока не выходить, Згур выглянул в окошко и, не заметив ничего подозрительного, направился к Уладе.
        Она не спала. На Згура взглянули удивленные, немного растерянные глаза. На миг показалось, что ему рады, от него ждут каких-то слов…
        - Кметы Ивора в Тирисе, - проговорил он как можно спокойнее. - Надо бежать. Собирайся!
        Ее взгляд мгновенно изменился. Губы сжались, чуть дернулась щека. Улада кивнула и вскочила с ложа. Она была одета. Згур мельком заметил на рубахе свежий шов. Значит, успела зашить.
        В дверь ввалился Черемош, волоча мешок с вещами. Улада накинула плащ, стянула пояс.
        - Надень шапку, - подсказал Згур. В шапке да еще в мужском плаще дочь Палатина узнать мудрено. Разве что нос… Впрочем, сойдет и так!
        - Пошли!
        У дверей было тихо, улица казалась пустой и сонной, но вот вдали послышался знакомый цокот копыт. Згур кивнул в сторону пристани. Надежды мало, но если успеть на одну из лодей, сунуть хозяину пару гривен…
        Впереди уже показались черные силуэты мачт, мелькнула серая гладь реки, но топот копыт уже был совсем рядом. Згур оглянулся - всадники были уже на улице.
        - Стой! Стой!
        Згур смерил взглядом расстояние. Не уйти! Разве что если успеть добежать до ближайшей лодьи…
        - Черемош! Беги!
        Чернявый сразу не понял, но Згур толкнул его в спину, и парень, схватив Уладу за руку, бросился вперед. Улада споткнулась, на миг повернула голову…
        - Бегите!
        Меч был уже в руке. Згур обернулся, расставил ноги и застыл посреди узкой улицы. Нет, бесполезно. С ним не станут драться, просто опрокинут наземь и растопчут коваными копытами…
        - Сотник Згур?
        Передовой - тот самый, что допрашивал архона, остановил коня. Згур усмехнулся - знают!
        - Отдай меч, сотник! Ты - наш пленник! Згур постарался улыбнуться как можно веселее:
        - Возьмите!
        Старшой оглянулся, двое всадников спешились, сняли с плеч гочтаки.
        Згур ждал. Мгновения шли, и каждое из них - лишний шанс для Улады и чернявого. Или эти улебы думают, что сотник Вейска отдаст им оружие?
        Бородатый кмет кивнул. Згур еще успел услышать легкий щелчок - и тут свет померк. Уже падая, он понял - били по шлему. Значит, хотят взять живым. И эта мысль еще успела огорчить его, прежде чем наступила тишина.
        Он очнулся от боли. Ныли связанные за спиной руки, левый висок онемел, острые иглы кололи затылок. Згур сдержал стон и открыл глаза. Над ним было небо - ясное вечернее небо, уже начинающее темнеть.
        Он приподнялся и увидел лес - высокие деревья окружали большую поляну. Рядом горели костры, чуть дальше стоял большой желтый шатер. Згур вздохнул - жив! Наверно, ненадолго. Лучше бы «коловрат» стрелял не по шлему, а прямо в сердце…
        - Этого!
        Его грубо схватили, поставили на ноги, запястья пронзила боль. Небритые лица щерились довольными ухмылками.
        - Ну чего, волотич, паскуда? Добегался?
        Невольно вспомнились другие ребята - с таким же значком на кольчуге. Тогда, в Ночь Солнцеворота, они сражались плечом к плечу. С некоторыми он даже сдружился.
        - Ну, поглядим, поможет ли тебе твоя Мать Болот, сволочь!
        Згур сцепил зубы. Дядя Барсак прав, война не кончилась!
        Можно было напомнить о своем звании, о том, что аль-бир Кеевой Гривны может потребовать суда у Светлого, но Згур решил молчать. Они и так знают слишком много.
        - К Палатину! Там заговорит!
        Значит, сам Ивор здесь! Не поленился! Внезапно Згур почувствовал острое любопытство. Он хотел увидеть этого человека. Увидеть, посмотреть в глаза - и спросить. Всего один вопрос…
        У шатра стоял десяток «коловратов». При виде Згура послышались смешки, кметы стали перемигиваться, кто-то бросил: «Волотич!», и послышался смех. Да, война не кончилась. Он по-прежнему - только «волотич».
        -Згур!
        Он узнал голос Черемоша. Сердце упало. Зря, все зря!
        Чернявый сидел на траве, а рядом стояла Улада, глядя куда-то в сторону опушки. На щеке у парня краснел свежий шрам, плащ длинноносой был порван. Наверно, довелось подраться. Згур невольно усмехнулся - молодцы! Он подмигнул Черемошу, тот улыбнулся в ответ. Улада даже не оглянулась, лишь ее плечо знакомо дернулось.
        Полог шатра распахнулся. Прозвучало негромкое: «Внимание и повиновение!» Кметы застыли, шум стих. Згур затаил дыхание. Сейчас… Сейчас он наконец увидит…
        Из шатра шагнули двое «коловратов», оглянулись и молча замерли у прохода. Вслед за ними появился высокий челрвек в алом плаще. На плече сверкала золотая фибула, золотом горел богатый пояс, с которого свешивался короткий румский меч. Ни шлема, ни шапки - длинные светлые волосы, слегка тронутые сединой, охватывал тонкий серебряный обруч. На Згура в упор взглянули большие светлые глаза.
        - Оставьте нас! Сотника развязать! Голос Ивора звучал громко, решительно, но взгляд показался странным, словно всемогущий Палатин в чем-то неуверен, даже боится. И почему он смотрит не на дочь, не на Черемоша…
        Один из кметов, очевидно старший, подскочил, что-то зашептал, но Ивор лишь досадливо скривился. «Колов-рат», не скрывая удивления, подошел к Згуру, достал кинжал, полоснул по веревкам. Сразу же стало легче. Хотелось растереть затекшие запястья, но он решил не показывать слабости. Руки на бедра, ноги - на ширину плеч. Он готов. Двейчи не вмирати!
        Кметы отошли, образуя широкий круг. Палатин оглянулся, по лицу скользнула невеселая усмешка.
        - Ну, здравствуй, дочка! Улада даже не оглянулась.
        - Чолом, Палатин!
        Ивор; похоже, хотел что-то сказать, но сдержался. Лицо Еютемнело, светлые глаза блеснули.
        - Черемош!
        - Дядя Ивор! - парень вскочил, растерянно взглянул на Уладу, затем на Згура. - Дядя Ивор, это я! Я во всем виноват! Только я!
        Згур улыбнулся. Молодец, чернявый! Щека Палатина дернулась, дрогнули губы.
        - Как… Как ты мог? Почему не поговорил со мной?
        - А что, помогло бы? - бросила Улада, по-прежнему глядя в сторону.
        Глаза Ивора сверкнули, рука сжалась в кулак, но голос звучал по-прежнему тихо:
        - Помогло. Может, я бы смог объяснить, что нельзя бросать жену и похищать чужую невесту…
        - Дядя Ивор! - Черемош рванулся вперед, протянул руки. - Не говори! Не говори ей!
        - Так ты ей даже не сказал? Он ведь женат, Улада! Женился как раз за месяц до того, как вы бежали…
        Девушка не ответила, даже не двинулась с места; Лишь плечи еле заметно дрогнули.
        - Я… Улада, я все объясню! - в голосе чернявого звучало отчаяние. - Меня заставили! Отец и дядя Ивор! Иначе я бы не смог уехать из Дубеня! Они хотели, чтобы я не смог на тебе жениться!
        Улада медленно обернулась, и ее взгляд отбросил Чере-1моша назад. Парень застонал, взмахнул рукой:
        - Я бы все равно! Все равно на тебе женился! Они заставили меня! Заставили!
        - Ты бы взял меня в наложницы? - Улада вздохнула. - Спасибо, Черемош… Странно, почему не смогли заставить меня? Палатин, если ты хотел меня унизить, ты этого добился. Или это еще не все?
        Ивор ответил не сразу. Взгляд светлых глаз метнулся к Згуру.
        - Этот… Что он делал с вами? Лицо Улады сморщилось.
        - Наемник! Я пообещала ему сто гривен, если мы доберемся до Рум-города…
        В сердце ударила боль. Згур понимал - длинноносая пытается его спасти, но лучше бы молчала! Впрочем, что говорить? Так все и было…
        - Вас будут судить. Тебя, Черемош, будет судить твой отец. Ты знаешь, что бывает за похищение свободной девушки…
        Чернявый не ответил. Лицо побелело, тонкие губы сжались, но Черемош молчал.
        - А тебя, дочка, ждет суд Палатинства. Впрочем, ты можешь обратиться к Светлому. Это твое право…
        Палатин вздохнул, повернулся к Згуру. Светлые глаза взглянули в упор.
        - А с тобой… С тобой я разберусь сам! Сейчас!
        - Нет! Не надо! - Улада бросилась к отцу, схватила за руку, зашипела, словно кошка. - Нет! Нет! Не его! Ты не посмеешь! Не посмеешь! Не посмеешь!
        Згур закрыл глаза. Мать Болот, что же это? Что же происходит?
        Лицо Ивора не дрогнуло. Широкая ладонь отстранила девушку.
        - Он ведь просто наемник, правда, дочка?
        - Оставь его, ты! Ты не можешь! Не посмеешь! Палатин махнул рукой. Двое «коловратов» подбежали к Згуру, схватили за плечи. Еще трое стали между ним и Уладой.Этих - сторожить. Головой отвечаете! Пойдем, волотич!
        Он попытался дернуться, но кметы держали крепко.
        Згур вздохнул. Вот и все… Впрочем, нет! Самое главное - впереди…
        Его отвели недалеко - за ближайшие деревья. Там оказалась еще одна поляна - совсем маленькая. В центре темнело старое кострище, рядом лежал покрытый мхом ствол давно рухнувшего ясеня. Згур мельком отметил, что рядом с мертвым деревом краснеют шляпки молоденьких сыроежек, и невольно усмехнулся. Сейчас бы костерок…
        Охрана стала по краям. Згура подвели к кострищу и отпустили. Хотелось оглянуться, но он понимал - бежать не дадут. Наверно, кто-то уже целит ему в спину из гочтака. Ладно, пусть…
        - Ну, что скажешь, Згур?
        Палатин стоял совсем рядом - протяни руку. Светлые глаза смотрели куда-то вбок, словно Ивор боялся взглянуть своему пленнику в лицо.
        - Ничего, сиятельный! Разве что спрошу…
        Губы Ивора дернулись, светлые глаза взглянули в упор.
        - Спрашивай…
        Внезапно стало легко. Он долго ждал этого мгновения. Очень долго! Ждал - и дождался!
        - Что случилось с Навко Месником, Палатин? С моим отцом! Ты ведь знал его?
        Згур ждал чего угодно - гнева, презрительной усмешки, удивления. Но случилось невозможное - Ивор отшатнулся, словно его ударили.
        - Почему… почему ты так говоришь?
        Почему?! Згур еле удержался, чтобы не броситься на этого человека, не вцепиться в горло. Предатель еще спрашивает!
        - Во время Великой Войны мой отец был лазутчиком Велги. Ты помогал ему - в Савмате и Валине. Только ты знал, кто он и где скрывается. Потом он погиб. Или ты скажешь, что этого не было?
        …О Мстителе за Край он слыхал с самого детства, но только в семь лет узнал, что легендарный Навко, Навко Во-лотич - его отец. Отец, не вернувшийся с Великой Войны, тот, по которому до сих пор плачет мама. И лишь совсем недавно тысячник Барсак, глава Варты, рассказал ему правду…
        - И ты думаешь… Ты думаешь, что я… Я виноват в его смерти? Разве Алана… Разве мать не рассказала тебе?
        Гнев исчез, сменившись растерянностью. Мама? Что она должна была ему сказать?
        - Нет… Но я знаю, что мой отец был еще жив после войны. Он вернулся домой, потом снова уехал…
        - Сядь…
        Згур послушно присел на черный, покрытый мхом ствол. Палатин немного помедлил, затем пристроился рядом.
        - Алана… Она ничего не говорила обо мне? Вновь вспыхнул гнев. Как он смеет даже упоминать о маме!
        - Говорила! Она сказала, что ты - очень опасный… Нет, она сказала иначе: ты страшный человек, Палатин! Она хотела, чтобы я никогда не встречался с тобой.
        Да, мать запретила ему. Они разговаривали перед отъездом, и Згур, словно ненароком, упомянул об Иворе. Мать побледнела, с трудом смогла выговорить несколько слов…
        - И ты решил мне отомстить? Сам - или тебе приказал Барсак? Можешь не отвечать, знаю…
        Отвечать Згур и не собирался. Конечно, Ивор догадался - умен. Но от него Палатин не услышит ни слова…
        - Хорошо… Ты хочешь, чтобы я рассказал о Навко? Згур, а ты действительно хочешь этого? Ведь ты уверен, что твой отец - герой!..
        Згур еле сдержался, чтобы не вскочить, не закричать. Как он смеет, этот предатель!
        - Навко Волотич герой не только для меня, - Згур усмехнулся прямо в бледное лицо Ивора. - Он герой для всего Края! Его знает каждый - и каждый помнит! И о тебе тоже помнят, Палатин, но другое. Рассказать, что?
        - Что я предал Край, служил Волчонку Уладу, а затем выпросил у Войчемира Валин. Ну а теперь, наверное, говорят, что я хочу договориться с Велегостом и вместе править Орией…
        - И это неправда?
        Пожатие широких плеч. Палатин усмехнулся:
        - Правда. Но ты хотел узнать об отце. Кое-что, наверно, тебе рассказали. Навко был сотником, под Коростенем его ранили - очень тяжело. Потом, когда Навко все-таки выжил, он узнал, что его невеста попала в плен…
        Голос Ивора звучал спокойно, даже равнодушно. Згура передернуло. Если б он мог, то запретил бы изменнику говорить об отце. Но только Ивор знал правду…
        - Алана, твоя мать, попала в Валин. Навко решил пробраться туда. Но сотника Велги не пустили бы в Палаты наместника, и он назвался чужим именем. Ты, может, знаешь, он был холопом старого Ивора. Ивора, сына Жгута…
        - Твоего отца? Так вот почему… Тяжелая ладонь Палатина легла на его плечо, и Згур, не договорив, умолк.
        - Я не знаю своего отца. Я - подкидыш. У старого Ивора был сын, но он умер в детстве. И твой отец решил стать Ивором-младшим…
        Згур кивнул - отец поступил верно. Не надо ничего придумывать, лгать. Значит, Навко Месник стал…
        - Нет… - Згур почувствовал, как земля уходит из-под ног, словно под ним разверзлась черная топь. - Мой отец… Нет! Нет!!!
        - Извини, Згур, - Палатин сгорбился, по лицу промелькнула грустная усмешка. - Я предупреждал тебя. Лучше бы тебе остаться сыном героя! Навко Месник действительно много сделал для Края. И тогда, и потом. Но… Так получилось…
        Отвечать было нечего. Лучше бы он погиб там, на истоптанном, пропитанном кровью снегу в страшную Ночь Солнцеворота. Лучше бы не вернулся с берегов черной Реки. Тогда бы все запомнили его как Згура, сына Навко Месника! Навко Месника, а не Ивора Предателя!
        - Мама… Моя мать знает? Палатин кивнул:
        - Да. Мы видимся с ней каждую осень, после обжинок. У меня есть село на самой границе с Краем, туда удобно добираться…
        …Да, мама каждую осень уезжала на пару недель. И никогда не говорила - куда…
        - Я давно хотел поговорить с тобой, но она запретила. Сказала, что тогда порвет со мной навсегда. Я не мог… Я очень… Впрочем, зачем это тебе?
        Згур вспомнил, как мама плакала по ночам, думая, что он спит и не слышит. Тогда он отдал бы все, чтобы отец вернулся из теплого Ирия…
        - Я предлагал ей переехать в Валин, но она не захотела. Ей пришлось бы стать второй женой. Она гордая - ты ее знаешь…
        Згур кивнул, но отвечать не стал. Говорить больше не о чем - он узнал правду. Этот сильный красивый человек,
        которого так ненавидят и так боятся, - его отец. Отцов не выбирают - ни героев, ни предателей. Жаль, что мама не рассказала ему…
        - Ладно, - Палатин усмехнулся, вновь став прежним - спокойным, слегка насмешливым. - Барсак решил слегка мне насолить, что ж… В Коростене у меня тоже есть друзья! Я только не мог представить, что в Валин пошлют именно тебя. Неплохо сработано, сотник Згур! Ты не виноват - я знал, что вы попадете в Тирис. К тому же тебя видели в Валине. Помнишь Лантаха-кобника?
        Кобник? Все стало на свои места. Он, сотник Згур, получил приказ - и не смог его выполнить. Ивор сын Ивора, Великий Палатин Валинский, победил…
        - Жаль дурака Черемоша! И жену его жаль. Его родитель от усердия того и гляди повесит парня! Ну а Уладе такая встряска будет полезна - перед свадьбой. Может, слегка остынет…
        Вспомнилось то, что рассказывала длинноносая. Палатин Ивор не любит чужую дочь. Он любит своего сына…
        - Она… Улада - не моя сестра? Ивор пожал плечами:
        - Она? Нет, даже не сводная. Когда-то я пытался думать о ней как о своей дочери, но… Не волнуйся, ничего с ней не станется. Запру в терем на месяц, слегка напугаю… К приезду Веле госта все устроится…
        Да, все устроится. Свадьба состоится, и Палатин Валинский поддержит младшего сына Светлого в борьбе за Венец. А потом они вместе вспомнят о Крае…
        - Сделаем так, Згур. Сейчас мы вернемся, и я наговорю много страшных слов. Потом… Потом ты героически убежишь и доложишь тысячнику Барсаку, что в его Варте - предатель. Можешь даже намекнуть, кто именно. Я тебе скажу после. Думаю, особо тебя винить никто не станет.
        Згур не стал отвечать. Да, наверное. Дядя Барсак поймет…
        - Думаю, в Коростене сейчас всем будет не до этого. У харпов - война. Велегост и Танэла сейчас там, разбираются с этими дикарями. Кажется, они думали, что волотичи помогут им. К счастью, Велга оказалась умнее…
        Новость почему-то не удивила. Значит, Кей Железное Сердце вновь взял в руки меч! Почему-то вспомнился недавний сон: ночь, застывший во мраке поселок - и языки пламени, рвущиеся из-под темных крыш. Не зря снилось! Наверно, и там, в Харпийских горах. Железное Сердце не дает врагам пощады…
        - Пошли!
        Палатин резко встал, поправил плащ. Згур тоже поднялся, хотел повернуться, но внезапно почувствовал на своем плече тяжелую ладонь.
        - Погоди… Посмотрю на тебя…
        Згур спокойно ждал. Только бы этот человек не сказал, что он похож на маму! Такое Згур слышал часто, и когда это говорили другие, он чувствовал гордость…
        - Вырос… Когда я видел тебя в последний раз, тебе было десять. Ты не помнишь - ты тогда спал…
        Они вновь вернулись на большую поляну. Кметы расступились, давая проход. Згур оглянулся: Черемош сидел прямо на земле, обхватив голову длинными руками. Неужели парня казнят? Жаль чернявого!..
        Увидев Згура, Улада, сидевшая неподалеку, вскочила, бросилась вперед. Кметы скрестили копья. Палатин нахмурился:
        - Встать!
        Черемоша словно подбросило, он вскочил, бледное лицо искривилось. Улада замерла.
        - Внимание и повиновение! Я допросил этого человека и узнал, что должно. Итак, я обвиняю Згура, сына Месника, в том, что он был вашим сообщником в беззаконном бегстве. Преступление его доказано и подтверждено свидетелями, а посему я приговариваю его к смерти…
        Улада вскрикнула, схватилась за горло, Черемош громко вздохнул.
        - Он будет посажен на кол на главной площади Валина, и труп его будет пребывать там семь дней, считая со дня казни…
        Згур слушал суровый голос того, кто мог бы стать его отцом, и в душе просыпался стыд. Ивор лгал - как привык лгать всю жизнь. Згур вдруг понял, что будь приговор настоящим, ему стало бы легче.
        - …После чего труп его будет расчленен, и части его будут вывешаны у валинских ворот…
        Стыд жег сердце. Скорее бы все кончилось! Если бы он мог крикнуть, что все это - игра, очередная игра всесильного Ивора! Палатин выиграл, он, Згур, проиграл…
        Представилось, как он приходит к дяде Барсаку, как начинает мямлить, оправдываться. Но разве это поможет? Ему было сказано: любой ценой! Любой! Нельзя лишь трогать Палатина - и Кея. Чего же он ждал?
        - Приговор будет исполнен по возвращении в Валин. Такова моя воля!
        - Ты ошибаешься, Палатин! - Улада резко вскинула голову. - Сотник Згур - альбир Кеевой Гривны! Его может судить только Светлый! А ты не Светлый и никогда им не станешь!
        - Правильно! - Черемош махнул рукой. - Згур, не сдавайся!
        - Ты… У тебя Кеева Гривна?
        Палатин явно растерялся, и Згур внезапно почувствовал уверенность. Чернявый прав, сдаваться рано. Он быстро оглянулся. Слева и справа - кметы, тот, что справа, держит в руке гочтак…
        - Почему… Почему ты не сказал, Згур?
        Хотелось ответить что-то резкое, обидное, но Згур лишь усмехнулся и пожал плечами. Сейчас это неважно. Важно то, что в руке у «коловрата» гочтак, и, кажется, заряженный. Кмет стоит всего в одном шаге…
        - Тогда… Ты можешь потребовать суда у Светлого…
        Згур уже не слушал. Медленно, еле заметно он сдвинулся вправо. Надо успеть! «Коловраты» тоже не глухие, слышат - и уже переглядываются. Он успеет! Ивор сын Ивора, слишком рано празднует победу…
        Внезапно вспомнилось - ночь, маленькая каморка, холодные губы, целующие его. «Ты ведь не женишься на мне? Тебе запретят, правда?» Но тут другой голос, тоже знакомый, проговорил холодно и властно: «Всех! Всех, кто выше тележной чеки!» Тогда рука его не дрогнула… Прости, Улада!
        Он прыгнул, еще в полете выбросив руку вперед. Промахнуться нельзя - на «коловрате» стальная кольчуга, значит, бить нужно в узкую щель между стальным воротником и подбородком. Есть!
        Тело еще не успело упасть, а гочтак был уже в руках - тяжелый, теплый. Пять «капель» - пять смертей. Миг - и приклад уже у плеча. Впереди, заслоняя шатер, мелькнуло чье-то перепуганное бородатое лицо. Згур выстрелил, упал, откатился в сторону, вновь вскочил и быстро оглянулся.
        Вокруг кричали, возле виска свистнула тяжелая «капля», но Згур не обращал внимания. Улада! Где она? Еще один «коловрат» оказался рядом - и «капля» попала прямо в раскрытый от изумления рот. Згур отскочил, прыгнул вперед, оттолкнул стражника - и тут увидел девушку. Улада стояла перед ним - спокойная, невозмутимая. Темные глаза смотрели в упор.
        - Стреляй!
        Она поняла - все поняла. «Я с тобой рассчиталась! Сполна! Или ты еще чего-то хочешь?»
        Да, он хотел. Но не ее смерти…
        Рука дрогнула. Гочтак упал на землю. Губы Улады искривились знакомой усмешкой.
        - Трус!
        Згур улыбнулся в ответ и вдруг понял, что означает «связать души».
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИЗГНАННИК
        Дальний лес желтел густыми кронами, на траве серебрился иней, белые камни стен слезились влажной сыростью. Солнце ушло, скрывшись за низкими серыми тучами, с близкой реки дул холодный ветер - предвестник скорой зимы. Над черными крышами Савмата медленно опускался сизый вечерний туман.
        Згур закутался в плащ и невольно поморщился - мысль прогуляться по стенам Кеева Детинца оказалась не из самых удачных. Впрочем, в город идти тоже не хотелось. Никто не ждал там сотника из Коростеня. В Палатах тоже было скучно. Назавтра предстоял отъезд, и Згур мог лишь жалеть, что не довелось уехать раньше. Его задержали - ответ на послание Государыни Велги обещали вручить лишь наутро.
        Да, здесь его не ждали. Светлый вместе с Кейной Танэ-лой уехали на полночь, к сиверам, Сварг еще не вернулся из-за Денора, а Светлой Кейне Челеди было не до гонца из далекого Коростеня. В Детинце все говорили о войне - той, что догорала в Харпийских горах, откуда недавно вернулся Кей Велегост, и о новой, которой того и гляди суждено разгореться уже в самой столице. Пришлось скучать целых два дня, пока о Згуре не вспомнили и не позвали к Кейне. Еще дольше довелось ждать ответ. Огромный дворец был почти пуст, и только гулкие шаги сторожевых кме-тов нарушали тишину.
        Згур бросил взгляд на желтые вершины далеких деревьев и вновь, в который уже раз пожалел, что он не в Ко-ростене, среди товарищей по Учельне. Что ему делать в Савмате? Поглядеть - и то нечего. После Валина столица Великой Ории смотрелась бедновато и даже неказисто.
        Пора было возвращаться. Згур глубоко вдохнул холодный влажный воздух и тут только заметил, что он на стене не один. Кто-то невысокий, плечистый, в таком же сером плаще, стоял неподалеку, глядя на тонущий в сумерках город. Згур было насторожился, но тут же успокоился. Кто бы ни стоял здесь, на холодном ветру, ему нет никакого дела до гонца из Края.
        Оставалось пройти мимо. Згур запахнул плащ, поправил фибулу…
        - Сотник?
        Голос звучал негромко, но Згур отчего-то вздрогнул. Странно, неизвестный и не думал оборачиваться.
        - Спустись вниз и поверни налево, там дверь. Подождешь меня.
        Полагалось удивиться, быть может, даже возмутиться, но Згур лишь пожал плечами. Почему бы и не подождать? Делать нечего, а если братья-сполоты решили втихаря разделаться с сотником из Коростеня, то для этого не нужны такие сложности.
        На лестнице было темно - нерадивая стража позабыла зажечь светильники. Згур больно ткнулся плечом о какой-то выступ, оступился и наконец нащупал рукой массивную дубовую дверь. Почему-то подумалось, что сейчас он услышит скрип, но дверь отворилась бесшумно. Похоже, кто-то озаботился заранее смазать петли.
        В маленьком коридорчике было темно, как в могиле, и Згуру вновь стало не по себе. В прятки они здесь играть вздумали, что ли? Послышались негромкие шаги.
        - Иди за мной, сотник. Через три шага - направо.
        И вновь Згур не стал спорить, решив, что в Кей-городе так принято. Кому-то понадобилось без лишних свидетелей переговорить с гонцом из Коростеня. Ну и ладно!
        Поворот, вновь поворот, ступени, ведущие сначала вниз, потом вновь наверх. Неизвестный шел впереди, тихо подсказывая, куда поворачивать. Згур уже понял: ход, которым они двигались, тайный. Впрочем, и это не удивило. Если и быть где-нибудь потайному ходу, то, конечно, в Ке-евых Палатах.
        Незнакомец прошептал: «Стой!» Послышался негромкий скрежет - в замке проворачивали ключ. В отличие от двери, смазать замок явно не догадались.
        - Здесь порог. Иди!
        Згур вновь пожал плечами и шагнул вперед. В глаза ударил свет, на мгновение ослепив и заставив зажмуриться. За спиной глухо хлопнула тяжелая дверь.
        - Чолом, сотник!
        На этот раз голос был знаком. Еще ничего не сообразив, даже не успев открыть глаз, Згур резко выпрямился, правая рука взлетела вверх.
        - Чолом, Кей Велегост!
        Наконец удалось открыть глаза. В маленькой комнатке было светло, под ногами лежал красный огрский ковер, и таким же красным был плащ на том, кто стоял перед ним.В первый миг Згуру показалось, что он ослышался. Человек, говоривший голосом Кея, мало походил на Велегос-та. И рост тот же, и стать, и даже лицо… Нет, с лицом что-то не так! Згур на всю жизнь запомнил страшную, изуродованную шрамами маску. У этого же человека лицо было. каким-то другим…
        …Об этом тоже говорили - негромко, шепотом. Будто из харпийской земли молодой Кей вернулся с новым лицом. И что не обошлось здесь без его сестры-ворожеи, узнавшей какой-то секрет, способный изменить то, что не в силах переменить даже боги. Згур отмахивался, не веря. Выходит, зря?
        Впрочем, рассуждать было некогда. Перед ним стоял Кей Велегост, тот, с кем он вышел на белый снег Четырех Полей. Тот, чья свадьба…
        - Сотник Згур, Вейско Края, третья сотня…
        - Не надо, Згур! - Широкая ладонь на миг коснулась его плеча. - Я помню. Но ты уже не в третьей сотне, и я - не твой воевода. Садись!
        Даже говорил Кей по-другому - негромко, устало. Трудно было даже поверить, что этот голос, звенящий тяжелым металлом, посылал тысячи людей на верную смерть.
        - Садись! - вновь проговорил Велегост и повернулся к двери. - Иди, Хоржак!
        Сзади послышалось недовольное ворчание, но спорить немногословный проводник не стал. Хлопнула дверь.
        Згур присел на небольшой резной табурет, хотел расстегнуть фибулу, чтобы скинуть плащ, но сдержался.
        - Не надо, - понял его Кей. - Мы в подвале. Удобное место, чтобы хранить дичь… и чтобы разговаривать… Ты уезжаешь завтра?
        - Так точно! - Згур хотел вскочить, но Велегост движением широкой ладони остановил его.
        - Сиди! Ты увидишь Велгу?
        Ни миг Згур растерялся. Послание Государыни ему передал дядя Барсак, но во дворец все равно придется идти…
        - Я смогу увидеть Государыню, Кей. Ты хочешь передать письмо?
        Велегост покачал головой:
        - Нет. Слишком опасно - и для тебя, и для меня. Просто передай ей…
        Кей задумался, затем заговорил медленно, словно взвешивая каждое слово:
        - Через несколько дней мой брат Сварг будет провозглашен наследником Железного Венца. Мне запрещено покидать Палаты, моих кметов послали на полночь. Наверное, туда направят и меня, во всяком случае, так хочет Светлая Кейна, Она уговорила отца… Велга должна знать, она - сестра Светлого, такое решение не может быть принято без ее согласия…
        Згур кивнул. Об этом он уже слышал: и о ссоре Кея с матерью, и о запрете покидать Детинец. Месяц назад отец отозвал Велегоста из харпийской земли, хотя война в далеких горах еще не закончилась…
        - Передашь?
        Згур кивнул, вспоминая то, что слышал от дяди Барса-ка. Союз Велегоста и Великого Палатина опасен для Края. Но Огрин Сварг на престоле Кеев - еще опаснее.
        - Хорошо. Не думаю, что Велга сможет мне помочь, но все-таки отецс ней считается…
        Кей встал. Згур тоже вскочил, понимая, что разговор закончен. Но что-то мешало просто попрощаться и уйти. Может быть, странный, неживой голос того, кого называли Железное Сердце. Меч Ории просит помощи у Велги. Но Государыня Края не в силах тягаться со всесильной Челе-ди. Внезапно Згур ощутил гнев. Его командира, лучшего воина Ории, хотят сослать куда-то в ольминские болота…
        - Кей! Я все передам Государыне, но… Что я могу сделать еще, скажи!
        Велегост покачал головой:Три месяца назад я мог собрать войско из таких, как ты, Згур. Но я не мятежник. А моя мать… Она понимает только силу…
        Широкие плечи ссутулились, Кей словно стал ниже ростом.
        - Мне могла бы помочь сестра, но ее тоже нет в Савмате. И… Я не хочу ее помощи…
        Голос Кея прозвучал как-то странно. Згур удивился, но тут же вспомнил рассказы о Кейне-чаклунье. В последнее время об этом заговорили всюду, даже в Коростене. Выходит, нет дыма без огня?
        - Згур, ты мог быть съездить в Валин? К Падатину?
        - Что?!
        Темные глаза взглянули в упор, и на миг показалось, что Велегост знает все - и о приказе дяди Барсака, и об Уладе, и даже о той ночи на постоялом дворе Тириса. Стало страшно - и невыносимо стыдно. Кей просит помощи - у него!
        - К Палатину Ивору, - повторил Кей, и Згур понял, что напрасно боялся. Кей не знает. Но стыд не исчез, напротив, стал лишь сильнее.
        - Ивор обещал мне помощь. Он непростой человек, сотник, и я ему не очень верю. Но сейчас выбирать не приходится. Понимаешь, Згур, Железный Венец - дело только нашей семьи. Но если я стану родственником Ивора, он сможет вмешаться. Тогда матери придется задуматься. Коростень и Валин - это треть Ории…
        Згур отвернулся, боясь, что глаза выдадут. Мать Болот, почему его понесло гулять этим вечером!
        - Мне некого послать в Валин - мать и Сварг позаботились об этом. Надо сказать Палатину, что я согласен… Нет, не так. Что я прошу руки его дочери Улады. Запомнил?
        Згур кивнул - говорить не было сил. Зачем он не ушел? Ведь теперь он не сможет скрыть этот разговор от дяди Барсака! Внезапно почудилось, что ладонь Улады вновь бьет его по щеке…
        - И еще… Свадьбу надо сыграть быстро. Я не могу покинуть Савмат, но этого и не требуется. Ты станешь моим обручником.
        Згур хотел переспросить, но не смог. Велегост улыбнулся - впервые за всю их беседу.
        - Понимаю! Это потруднее, чем драться с Меховыми Личинами! Все просто, Згур! Это старый обычай, наш, Кеев. Жениху не обязательно ехать за тридевять земель. Он посылает обручника, и тот участвует в обряде. После этого брак считается заключенным. Согласен?
        - Но… - слова давались с трудом, - Кей, для этого требуется кто-то… знатный. Дедич, Кеев муж… Велегост пожал широкими плечами:
        - Насколько я помню, твой отец был тысячником. Ты - альбир Кеевой Гривны. К тому же ты - волотич, Ивору это понравится…
        Згур не помнил, говорил ли он Кею об отце. Тогда, после Ночи Солнцеворота, они беседовали очень недолго. Наверное, он не удержался, рассказал о Навко Меснике…
        - Ехать надо сейчас же. Не скрою, ты рискуешь, сотник Згур. Кое-кто в Савмате будет очень недоволен.
        В Савмате! Если бы только! Згур представил, как пересказывает этот разговор дяде Барсаку. Может, глава Варты потому и послал его в Кей-город? То, что не удалось сделать в Тирисе, можно поправить теперь. Сварга вот-вот объявят наследником, а Велегосту трудно будет найти другого обручника…
        - Я не могу приказать тебе, сотник. Могу лишь попросить…
        Темные глаза вновь взглянули в упор, и Згур еле удержался, чтобы не отвести взгляд.
        - Кей! Ты… Ты поверил мне. Почему? Я - волотич, ты - сполот…
        - Сполот? - Плечи вновь знакомо дернулись. - А разве на Четырех Полях ты думал об этом? Если я не могу верить своему боевому товарищу, то верить больше некому, сотник!
        Згур отшатнулся, словно его ударили. Да, верить больше некому! И ему тоже незачем верить! Он уже предал Ве-легоста - еще летом, когда согласился выполнить приказ Барсака. Предал Кея - и некрасивую нелепую девушку. Ради Края - но предал. Это - его, Згура, грех, значит, искупать тоже ему! А он еще смел осуждать отца…
        - Хорошо, Кей! Я все сделаю.
        Велегост вновь улыбнулся, рука скользнула по щеке, и Згур понял, что не ошибся. Лицо! Оно уже не напоминало ту страшную маску, которую он помнил. Меньше, незаметнее стали шрамы, сросся разбитый в давние годы нос. Казалось, сквозь мертвую личину медленно, нехотя проступает настоящее, истинное лицо красивого двадцатилетнего парня. Значит, правда! Не зря полнился слухами Детинец!..
        - Заметил? - Велегост вновь коснулся щеки, губы дернулись горькой усмешкой. - А говорят, чудес не бывает! Но это чудо уже никому не нужно, Згур! Слишком поздно…
        Хотелось возразить, но Згур понял - нельзя. Эту боль ему не разделить с Кеем.
        - Я все сделаю, - повторил он. - Клянусь Матерью Болот, Кей! Эту клятву не нарушит ни один волотич!
        - А если в Коростене тебе прикажут другое? Згур представил себе лицо дяди Барсака. Он, сын Нав-ко Месника, не выполнил приказ. Хуже! Стал предателем, изменником! Впрочем… Впрочем, он уже давно предатель. Как и отец. И да простят его боги за то, что смел судить Ивора…
        Згур улыбнулся, расправил плечи, словно сбрасывая тяжкий, неподъемный груз.
        - Ничего, Кей! Двейчи не вмирати!
        Глава 7. ОБРУЧНИК
        Ждать пришлось долго, и Згур еле сдерживался, чтобы не уйти - прочь, подальше из этого дворца, из Валина, вновь оказаться дома… Впрочем, уходить поздно - двое кметов стояли рядом, недоверчиво поглядывая на чужака-волотича. В коридоре было темно, но Згуру показалось, что он узнал одного из них, бородатого, с рассеченным носом. Тогда, летом, этот парень был с Ивором и, наверно, тоже запомнил приговоренного к смерти сотника, который так ловко сумел «бежать» перед самой казнью.
        Згур невольно поморщился. Ивор, опять Ивор! Вновь взглянуть в лицо этому человеку - это казалось даже более трудным, чем встретиться с Уладой. А ведь ему придется видеться с ними, и ничего тут не поделаешь. Сам вызвался!
        Згур в очередной раз окинул взглядом полутемный коридор, освещенный лишь небольшим масляным светильником, и внезапно вспомнил рассказы дяди Барсака. Отец, Навко Месник, тоже пришел сюда много лет назад. Пришел тайно, чтобы повидаться со здешним хозяином. И дело тоже касалось девушки. Пришел, чтобы остаться. Как в старой сказке о пещере, где .хранилось золото Змея. Смельчаки убивали страшного сторожа, прикасались к золоту - и сами становились Змеями.
        Еще можно было уйти. Кметы не казались силачами-альбирами и, конечно, не учились у рыжего Отжимайло. Справиться с ними легко - сбить с ног, оглушить, затем рвануться вниз по лестнице. Там, у двери черного хода, еще один кмет, но это не страшно. А за дверью - знакомый сад, где он когда-то встретился с Уладой, калитка - и свобода. Но думать об этом поздно. Он дал слово. Поэтому он будет ждать - сколько потребуется. Ждать, чтобы вновь увидеть этого страшного человека, вновь…
        Наверно, он крепко задумался, поскольку кмету, тому самому, с перебитым носом, пришлось дважды окликнуть позднего гостя и даже слегка толкнуть в плечо. Згур очнулся. Дверь покоя была открыта, из глубины лился неяркий дрожащий свет. Пора!
        Згур шагнул за порог, уже зная, что будет делать. Он лишь воин. Воин, получивший приказ. Ничего личного, он здесь, чтобы выполнить волю вождя…
        - Здравствуй, волотич.
        Голос был женский. От неожиданности Згур замер у самого порога, быстро оглянулся, но почти ничего не увидел. Покои - небольшая комната со стрельчатым потолком, тонули в полутьме. Он заметил лишь кресло у окна. Голос доносился оттуда.
        - Чолом! - Руки сами собой легли на бедра, подбородок взлетел вверх, ноги впились в покрытый ковром пол. - Мне нужен сиятельный Ивор, Великий Палатин Валин-ский. Я…
        - Ты от Кея Велегоста, знаю…
        Темная тень поднялась из кресла. В неярком свете сверкнуло золотое шитье плаща. Лица не разглядеть - но это не Улада…
        -Я Милена, дочь Бовчерода. Ивор приедет утром. Если у тебя срочное дело - можешь передать мне.
        Згур облегченно вздохнул, хотя радоваться, казалось, и нечему. Эту женщину ему видеть незачем, совсем незачем…
        - Дело срочное, сиятельная. Оно касается и тебя. Кей Велегост просит руки твоей дочери и хочет, чтобы свадьба состоялась немедля.
        - Так…
        Женщина подошла ближе, и Згур наконец смог увидеть ее лицо. Странно, Милена ничем не походила на свою дочь. Жена Ивора была красива, и с этой красотой ничего не сделали даже годы. Но красота эта казалась холодной, неживой, словно лицо женщины изваяли изо льда. Светлые глаза смотрели спокойно и чуть презрительно.
        - Просит… Значит, дело о наследовании решено? Згур вновь растерялся. Говорить об этом он был не готов.
        - Н-не знаю, сиятельная. Так говорят. Кей Велегост в Савмате, он просил…
        - Знаю… Садись, волотич.
        Откуда-то вынырнул кмет, с легким стуком пододвинув невысокую скамейку. Но Згур остался стоять - главное еще не сказано.
        - Сиятельная! Кей послал меня, чтобы я просил руки Улады и стал обручником.
        - Что?!
        Теперь в ее глазах светилось недоумение, даже растерянность. Милена, наследница великих дедичей земли улебской, даже не соизволила оскорбиться.
        - Ты что-то напутал, волотич! Кей может послать вместо себя обручника, но это должен быть кто-то… Кто-то…
        Нужное слово никак не подбиралось, и вместо обиды Згур ощутил такое неуместное здесь веселье. «Кто-то!» А хорошо бы и дальше оставаться безвестным «волотичем»! Наглецом, посмевшим занять место потомка Кея Кавада.
        - Я и есть «кто-то», сиятельная Милена.
        - Ты… Разве… Тыдедич?
        Теперь Згур еле сдерживал смех. Сказать, что ли, что у них в Крае дедичи, которые на кол не угодили, землю пашут и коней пасут? Нет, не стоит.
        - Я сотник Згур, сын Навко Месника, альбир Кеевой Гривны…
        Кажется, Милена не расслышала. Или не поняла его
        волотичский говор. Светлые глаза смотрели недоуменно, и . Згур решил, что надо пояснить:
        - Я сотник Вейска Края, сиятельная…-Ты его сын…
        Голос прозвучал глухо, словно Милена разом постарела - на двадцать лет. В покоях было жарко натоплено, но Згуру показалось, что внезапно ударил мороз. Она знала!
        - Ты… Ты его сын. Ты сын Аланы из Бусела. Проклятый мальчишка…
        - Да, сиятельная…
        Тонкая холеная рука, унизанная кольцами, медленно поднялась, словно Милена хотела его ударить. Згур остался на месте, не зная, как поступить. Он должен ненавидеть эту женщину - ту, что заставляла мать плакать долгими осенними вечерами. Холодную ледяную куклу, лишившую его отца.
        - Подойди к свету…
        Его разглядывали долго, и Згуру вновь вспомнилась Улада. Та тоже пыталась что-то увидеть на его лице. Но Милена знала…
        - Похож… Великий Дий, как ты похож на него, проклятый волотич! Если б ты знал!..
        Она не плакала, только голос исчез, превратившись в едва заметный шепот. Згур молчал - говорить было нечего. Он должен ненавидеть эту женщину. Она должна ненавидеть его.
        - И ты посмел прийти сюда! Впрочем, ты же его сын! Ты такой же, как Ивор! Ты! Ты и эта Алана!..
        Згур вздрогнул. Если Милена посмеет сказать еще слово о его матери…
        - А я еще думала, что это был за Згур, который посмел украсть мою дочь! Улада рассказывала мне, но я не верила. Выходит, это действительно ты!
        Хотелось сказать правду, объяснить, что он ничего не знал, но Згур понимал - толку не будет. Да и не в чем ему оправдываться - особенно перед этой женщиной.
        - Значит, теперь ты станешь обручником… Это захотел он? Чтобы снова унизить меня?
        Згур вздохнул - пора внести ясность.
        - Сиятельная! Меня попросил об этом Кей Велегост, мой командир. И это - все!
        - Лжешь! Ты лжешь, волотич! Так же, как лгал мне Ивор! А ведь я верила ему! Ему все верили, Згур! Ему нельзя не верить!
        Да, отцу все верили. Верила мать, доверяла Велга^ И Кей Улад, проклятый Рыжий Волчонок, тоже верил своему па-латину! И эта женщина тоже…
        - Что стоишь, Згур, садись!
        Милена ссутулилась, словно став ниже ростом. Згуру внезапно представилось, как эта женщина плачет - ночью, тихо, чтобы не услыхал Ивор.
        - Извини… Ты не виноват, Згур, сын Навко Месника. Но и я не виновата. И Улада… Ты хочешь быть ее обручником? Ладно, я не против. Я никогда не спорила с ним. С ним трудно спорить…
        Все было сказано, и Згуру хотелось одного - уйти, немедленно уйти, чтобы не видеть ее лица, не слышать ее голоса…
        - Алана… И отец… Они рассказали тебе, что было в Савмате?
        Згуру показалось, будто ладонь Милены бьет его по щеке. В Савмате? Когда? Наверно, еще в годы Великой Войны, в те дни, когда ни его, ни Улады еще не было на свете? Что могло быть в проклятом сполотском Савмате?
        - Я тогда любила одного человека. Не Ивора… Я… Алана ничего не рассказывала тебе?
        - Нет…
        Слово выговорилось с трудом. Мать ничего не говорила ему. Зато Улада… Наверно, Милена говорит о ее отце - настоящем отце, погибшем» возле Утьей Переправы, когда боги послали Сдвиг. Но при чем здесь мама?
        - Не знаешь!.. - Глаза Милены на миг оказались рядом, и Згур не выдержал - отшатнулся. - И хорошо, что не знаешь, Згур! Улада тоже… знает не все. И хвала богам! Забудь, что я говорила тебе, волотич! Мертвые мертвы, они ждут нас в Ирии…
        Милена отвернулась, помолчала немного, а затем заговорила иначе - спокойно и рассудительно, словно и не было ничего.
        - Все решит Ивор, но, думаю, он не будет возражать. Завтра утром он вызовет тебя. Рада познакомиться с тобой, Згур, сын Навко Месника. Ты понравился моей дочери, она будет гордиться таким обручником.
        Згур не поверил, да и сама Милена явно не верила тому,
        что говорит. Похоже, ее это и не волновало. Ее мысли были далеко, может быть, там, в проклятом Савмате, где много лет назад неведомым образом перехлестнулись судьбы тех, кого Згур любил и ненавидел.
        - Иди, Згур, - женщина отвернулась, взглянула в пустое темное окно. - Иди! Ты слишком похож… на него. На своего отца…
        Услужливый холоп уже в который раз звал гостя на поварню, где Згура ждал ужин, но есть не хотелось. Не хотелось и спать, хотя в последние ночи, проведенные в пути, удавалось вздремнуть не больше двух-трех часов. Села по дороге в Валин попадались нечасто, а какой отдых у зимнего костра! Но сон не шел, и Згур решил спуститься вниз, надеясь, что холодный ветер, к которому он уже успел привыкнуть, успокоит, расставит все на свои места. В конце концов, ничего страшного не случилось. Он знал, на что идет. Может, даже лучше, что Палатина он увидит только завтра. Пусть сиятельная Милена сама расскажет мужу о наглом волотиче, посмевшем напрашиваться в обручники ее драгоценной дочурки!
        После разговора с Миленой стража потеряла к Згуру всякий интерес, и он беспрепятственно спустился вниз. В сад, где чернели в снегу молчаливые яблони, идти не хотелось. Казалось, вновь откроется низкая, сбитая из толстых досок дверь, и из темноты прозвучит: «Подойди сюда, наемник!» Мысль была нелепой: Улада даже не знает о его приезде, а узнав - едва ли захочет говорить. Но в сад Згур не пошел, а спустился на задний двор, где было тихо и пусто, только собака у ворот скосила на незваного пришельца большой черный глаз, но лаять не стала. Невольно вспомнился совет наставника Отжимайло: сторожевой пес только за ворота смотрит. Достаточно подойти сзади да похвалить за службу - враз завиляет хвостом…
        Мороз сразу же вцепился в уши, в кончики пальцев, стал щипать за щеки. Згур усмехнулся и поглядел в холодное небо. Звезд было почти не видать - холодный свет Луны - Серебряного Валадара - заливал небосвод, роняя острые тени на истоптанный за день снег. Было тихо - тихо и хорошо. Внезапно, совсем не к месту, вспомнился отец. Кто знает, может, он тоже был здесь, в день, когда
        пришел к Волчонку, чтобы вызволить маму. Может, так же стоял, глядел на снег… Хотя нет, тогда было лето, да и не стал бы сотник Велги попусту глазеть по сторонам. Будь отец на его месте…
        Внезапно Згуру представилось, как он идет темным коридором, находит дверь, за которой - Улада. Наверно, стражи там нет, разве что сонная холопка, которой нетрудно заткнуть рот. И… И что? Бежать? Однажды Улада уже поверила ему. К тому же он дал слово Велегосту, поклялся Матерью Болот, а эту клятву волотич не способен нарушить. И дело даже не в слове, не в клятве, и даже не в просьбе широкоплечего парня с изуродованным лицом, который назвал его сотником в страшную Ночь Солнцеворота…
        Вначале почудилось, что зарычала собака. Згур удивленно оглянулся, но пес и не думал лаять. К тому же звук доносился откуда-то сзади. Там была стена и две двери, одна - через которую он вышел сам, и вторая…
        Рычание повторилось, и на этот раз Згур все понял. Рычали люди - там, за дубовой дверью происходило что-то странное. Послышался глухой, сдавленный крик, снова рычание - и тяжелая дверь с треском распахнулась. Даже не распахнулась - слетела с петель. Из темного проема слышалась какая-то возня, сопение, снова крик, уже погромче - и на снег выскочил чугастр.
        Згур даже моргнуть не успел - застыл, не веря своим глазам. Чугастров, правда, ему прежде видеть не доводилось, но как выглядит лесное чудище, в Буселе знал каждый мальчонка. Огромный, лохматый, ручищи словно грабли, а уж рычит…
        Чугастр зарычал, и Згур с досадой вспомнил, что отдал меч дворцовой страже. Между тем чудище одним прыжком оказалось посередине двора и, подняв голову к холодной луне, что есть силы завопило, размахивая руками. В ответ из-за двери послышался дружный вопль полудюжины голосов:
        - Держи! Уйдеть! Уйдеть! Веревку, веревку ташшы!
        Чугастр быстро оглянулся, ударил в грудь могучим кулачищем и что-то проревел в ответ. Странное дело, рев чудища звучал вполне членораздельно. Згур даже готов был поклясться, что зверюга помянул чью-то матушку или бабушку.
        И тут только до Згура начало доходить. «Чугастр» был хоть и бос, зато в рубахе и портках, да и ликом походил скорее на человека. Правда, сей лик был весьма страховиден, седоватая бородища торчала дыбом, длинные нечесаные волосы падали на глаза…
        - Хватай! Хватай яво, разбойника! Веревки, веревки ташшы, тудыть-растудыть-перетудыть!..
        Згур невольно рассмеялся, дивясь собственной ошибке. И тут же понял, что дал маху. Смех был услышан - зверо-видный человек резко повернулся - и вновь прыгнул.
        Сработала привычка - многолетняя привычка, доведенная до полной беспамятности. Тело само уклонилось в сторону, спасаясь от быстрого и точного удара. Згур упал, перевернулся, вскочил - и снова упал. Новый удар, нацеленный в голову, попал в плечо, но и этого хватило, чтобы бросить Згура прямо на снег.
        - Ты чего? - запоздалый вопрос прозвучал нелепо, но ответ пришел тут же. Удар, на этот раз ногой, - и Згур отлетел в сторону, брякнувшись лицом в землю. Вокруг кричали, кажется, преследователи были уже рядом, но Згур не прислушивался. Растерянность исчезла, сменившись привычной злостью. Значит, так здесь гостей встречают?
        Новый удар страшилы пришелся в пустоту. Згур отпрыгнул в сторону, упал, перекатился, вскочил - и ударил сам. Именно так учил Отжимайло: правой под дых, левой - под подбородок…
        Правая рука ушла в пустоту. Левая слегка царапнула по колючей бороде, и тут в глазах почернело. Згур согнулся от боли, попытался вдохнуть воздух - и мягко рухнул на снег.
        - …Вяжи, вяжи! Не ушел, злыдень! По сусалам, по сусалам яво! Будеть знать!
        Голоса доносились глухо, словно из неведомой дали. Згур попытался открыть глаза. Все тело болело, кажется, удар пришелся в живот…
        - Эй, там, парню подмогните!
        Чьи-то руки подняли его, поставили на ноги.
        - Воду ташшыте, сомлел, кажись!
        - Н-не надо! - Згур наконец-то смог вдохнуть полной грудью и не без труда разлепил глаза. - Я сам…Двор был полон стражи, с оружием и без. Крепкие парни возбужденно переговаривались, окружая пленника. Тот был уже связан - толстенными веревками, которыми впору Идрик-зверя стреножить.
        - Колодки ташшыте! Щас мы яво в лучшем виде! Ишь, злыдень! А ты молодец, волотич! Не испужался!
        Последнее явно относилось к Згуру. Кметы похлопывали его по плечу, посмеивались и советовали хлебнуть по такому случаю глоточек румского вина. Вино было тут же принесено, но Згур пить не стал. Его интересовал пленник. Лесное пугало, на которое тот столь походил, не должно так легко, с трех ударов, справиться с сотником Края. В Учельне были парни посильнее и половчее Згура, но даже им пришлось бы возиться куда дольше.
        Страшила, стянутый веревками, стоял недвижно. По вздыбленной бороде текла кровь, лицо чернело ссадинами, но глаза горели огнем. «Чугастр» не смирился и был явно готов начать все сначала. Ноздри перебитого в давние годы носа возбужденно втягивали воздух. Згур представил, что они вновь остаются один на один, и вздрогнул.
        - Видал, волотич? Каков красавчик, а? Смотри, смотри, такого только за серебро показывать, ну а тебе, так и быть, бесплатно!
        - Погодите! - Згур досадливо махнул рукой и шагнул вперед, прямо к связанному «чугастру».
        - Ты… Ты чего на меня напал?
        Неизвестный ответил не сразу. Горящие гневом глаза впились в лицо Згуру, волосатые ноздри с шумом втянули воздух.
        - Я… Я вольна людь! Не роб!
        - Как? - В первый миг Згур подумал, что ослышался, но затем сообразил: «вольна людь» - свободный человек! Ах вот оно что!
        - Холоп это! - тут же встрял кто-то. - Купили давеча, да, видать, зря серебро извели! Дикун!
        - Не роб я! - неизвестный рванулся, но тугие веревки держали прочно. - Вольна людь! Вольного роду!
        - Я же тебя не ловил! - Згур даже растерялся, наконец сообразив, что к чему. На душе стало мерзко. Этот страшный человек считает себя свободным. Как и он сам. Наверно, пленник… - Я просто вышел воздухом подышать!.. Просто…
        - Волотич это! - пояснил «дикуну» один из кметов.В гости к нам. Да тебе-то что, тебе, лешаку, абы кулаками махать!
        - Волотич…
        Разбитые губы шевельнулись, повторяя незнакомое слово. Качнулась косматая голова.
        - Звиняй, паря! Ошибся, выходит!
        - Да ладно! Здорово дерешься!
        - Ты тож. Тока подучиться б тебе чуток… Згур усмехнулся - злость прошла, и он вдруг понял, что сочувствует «чугастру». «Вольна людь» не желает быть
        холопом.» Надо будет поговорить с Ивором…
        - Как звать-то?
        Ответа долго не было. Взгляд «дикуна» вновь стал настороженным, словно в вопросе мог крыться неведомый подвох. Наконец негромко прозвучало:
        - Ярчук. Роду Бешеной Ласки. Венет я.
        Договорить не дали. Дюжина рук вцепилась в «дикуна», оттаскивая назад, к черному зеву подвала. Згур отошел в сторону, повторяя про себя странное имя. «Ярчук» - это, кажется, пес. Да не простой, а тот, кого навы и прочая нежить боится. А вот кто такие венеты, слыхать не приходилось. Видать, издалека попал сюда этот косматый с перебитым носом…
        Згур проснулся от скрипа двери, но глаз открывать не стал. Кто-то стоял на пороге. Стража? Но к гостям Палати-на принято стучать, а ежели бы пришли в колодки забивать, то не стали б дожидаться.
        - Не спишь?
        Згур дернулся и открыл глаза. В маленькое окошко лился неяркий утренний свет. Ивор сын Ивора, Великий Палатин Валинский стоял на пороге, словно не решаясь войти.
        Мгновения шли, и Згур наконец-то опомнился. Он ждал этой встречи. Не здесь и не сейчас, но ждал.
        - Чолом, Палатин!
        Згур вскочил, накинул плащ, руки привычно скользнули на бедра.
        - Сотник Згур, Вейско Края…
        Ивор усмехнулся, покачал русой с проседью головой:
        - Эх, Згур, Згур… Вольно, сотник. Садись, говорить
        будем.
        Садиться не хотелось - стоя разговаривать было легче. Но тяжелая рука Ивора легла на плечо, и Згур послушно опустился на ложе.
        - Можешь не рассказывать, знаю. Но почему ты? Хотелось ответить резко, с ухмылкой: «Не ожидал?» - или даже: «Не рад?», но Згур вдруг понял, что задираться
        совсем не хочется.
        - Я оказался рядом, Палатин. Наверно, судьба. Или боги.
        - И тебе ничего не приказали в Коростене? Ах, вот оно что! Палатин не верит в судьбу. Впрочем, он прав.
        - Мне ничего не приказали. Точнее, приказ был - держаться от всего подальше.
        - Тогда я рад.
        Ивор улыбнулся, рука вновь легко коснулась плеча.
        - Я рад, что ты так решил. Потому что это решил именно ты. Почему - не так важно. Приказы надо не только слушать, но и отдавать. В том числе и самому себе. Ты становишься свободным, и я рад.
        - Свободным?
        Перед глазами встал опутанный веревками бродяга. «Я вольна людь!» Наверно, для Ярчука из рода Бешеной Ласки свобода - это отсутствие веревок. Но Ивор говорит об ином.
        - Свободен? - повторил Згур, чувствуя, как давняя злость вновь лижет сердце. - Ты тоже стал свободен, когда изменил Краю? И теперь хочешь, чтобы я…
        Он не договорил, отвернулся. Злость куда-то пропала. Да и на кого злиться? На Ивора? На себя самого?
        - Велга не считает меня изменником, Згур. Но дело даже не в этом. У каждого человека есть выбор - всегда, даже у плахи. У меня он тоже был тогда, двадцать лет назад. Я мог выполнить приказ - и бросить Алану в плену. Если ее свобода - цена моей измены, то я согласен. И ты тоже - цена моей измены. Я ни о чем не жалею, Згур. И, надеюсь, не пожалеешь и ты…
        - Я!.. - Згур вскочил, слова мешались, путались. - Я согласился только потому, что меня попросил Кей! Он… Он мой командир! И еще… Я считаю… Я думаю, что Краю не нужен Огрин в Железном Венце. Правительница поймет…
        Обо всем этом Згур думал уже много раз - по дороге в Валин. Велга поймет, поймет Барсак. Он - не изменник…
        Ивор вновь усмехнулся, но ответил твердо, без улыбки:
        - Может, ты и прав, Згур. Велегост нужен Краю, как нужен и мне. Но об этом ты подумал уже потом, правда? А тогда тебе просто захотелось согласиться, пусть даже нарушив волю самого Дия Громовика. Это и есть свобода…
        Згур невольно кивнул. Убедили даже не слова, а голос - спокойный, рассудительный, с чуть приметной лукавинкой. Палатин, наверно, прав…
        - Нельзя жить по чужой воле, Згур. Те, кто верит в Вознесенного, считают, что свобода выбора - это высший дар богов. Это самое дорогое, Згур. И за это дорогое приходится очень дорого платить. Но пренебрегать этим даром - худший из грехов…
        Згур вновь кивнул, соглашаясь, но внезапно вспомнил. Тонкие руки в золотых кольцах, тихий, словно неживой голос. «Ему все верили, Згур! Ему нельзя не верить!» И. - слезы матери…
        Он словно очнулся. Сирии! Птица Мары-Смерти со сладким голосом. «С ним трудно спорить!» Да, спорить трудно. Но он и не станет.
        Згур медленно встал, усмехнулся. Удивленный Ивор умолк.
        - Я не верю в Вознесенного, сиятельный. Ты прав, все очень просто. Кею Велегосту грозит беда, и я захотел ему помочь. Вот и все. Если для этого нужна свадьба - то пусть будет свадьба. Даже если это выгодно тебе. Кстати, Улада согласна?
        Последние слова он произнес легко, почти небрежно, но сердце замерло. Они говорят о свободе, о власти, но ведь речь идет о человеке - о нелепой, некрасивой девушке, которую он уже однажды предал.
        - Улада? - Палатин явно удивился, пожал плечами. - Думаю, согласна. Черемоша словно боги послали. Теперь она уже не верит в эту дурь.
        Дурь? Згур вздрогнул, как от удара. Вот, значит, как!
        - Я должен поговорить с ней, Палатин. Сегодня. Ивор, кажется, хотел возразить, но, подумав, кивнул.
        Згур вздохнул с облегчением. Если Улада не согласится, он пошлет всю эту затею прямиком к Косматому в берлогу.
        - И еще. Ты вспомнил Черемоша. Где он?
        Палатин, явно удивившись, недоуменно пожал плечами:
        - Не знаю. Где-то у лехитов. Я выслал этого сопляка вместе с женой. Пусть охолонет слегка…
        Згур облегченно вздохнул. Черемош жив и на свободе. И то хорошо!
        - Пойду! - Ивор весело улыбнулся, словно разговор был о сущих пустяках. - Пора к свадьбе готовиться. Тебе, кстати, тоже. Поговори с дворцовым управителем, он расскажет, что надо будет сделать. К Уладе тебя позовут…
        - Погоди! - Згур заспешил, видя, что Палатин уходит. - Вчера ночью я видел одного человека. Его зовут Ярчук. Твои люди схватили его. Он не холоп, он свободный человек…
        - Как? - Палатин был, похоже, изумлен. - Згур! У меня во дворце не одна сотня таких Ярчуков! Почему ты вспомнил о нем?
        Хриплый надсадный голос. «Я вольна людь! Не роб!» Сказать? Навко Волотич понял бы сразу…
        - А он хорошо дерется. Меня с двух ударов уложил. Зачем тебе такой холоп? Ивор удивленно моргнул:
        - Как зачем? Ты же сам сказал: хорошо дерется. Как зовут, говоришь? Ярчук? Ладно, узнаю…
        Негромко хлопнула дверь, и Згур остался один. Кажется, все, что должно, сказано. Но на душе было тревожно. Может, этот страшный человек в чем-то и прав. За свободу приходится дорого платить.
        Дворцовый управитель, толстый одышливый человечек с навечно приклеенной к лицу угодливой улыбкой, поймал Згура сразу же после завтрака. Толстячок был почти что не в себе - свадьба, свалившаяся зимним снегом на голову, привела его если не в ужас, то в состояние, весьма к ужасу близкое. Ничего не было готово - ни посуда, ни столы, ни наряды. Не ведали толком даже кого приглашать - то ли всех подряд, то ли с разбором. А ежели с разбором, то кого звать - всех ли дедичей или только тех, кто познатнее.Как с купцами валинскими? На прежние свадьбы их всегда кликали, да ныне Палатин отчего-то не распорядился…
        Все это было сообщено Згуру на едином дыхании. Он уже открыл было рот, чтобы внести ясность, но управитель вновь заголосил, сетуя на то, что скатертей тоже не хватает, а накрывать столы простым полотном - стыд и срам. И ложек серебряных мало. Давно заказать хотели, да все недосуг было, и вот теперь выбирать придется, кому какую ложку класть. А ежели ошибка выйдет? Ему, управителю, голову снимут, да и не в голове даже дело. Честь порушится, а ради этой чести он, толстячок, уже третий десяток лет в Палатах служит. Он еще при Кее Уладе служил, все порядки ведает, а вот теперь даже не знает, как быть…
        Згур слушал, стараясь не улыбаться, дабы не обидеть ретивого толстячка. Помочь он ничем не мог - ни с ложками, ни со скатертью. В Коростене свадьбы играли скромно, а в селах, таких, как Бусел, и подавно. Звали соседей, пекли каравай, застилали лавку медвежьей шкурой…
        Впрочем, нашлось дело и для Згура. Повздыхав и посетовав, управитель сменил тон и принялся подробно объяснять, чего и как надлежит делать жениху. Вскоре Згур понял, что пропал: запомнить все поклоны и приветствия, да еще слово в слово, кивок в кивок, было совершенно невозможно. К тому же он не просто жених - обручник, женихова тень. А обручнику на таких свадьбах всего труднее:
        вроде как жених, а вроде и нет. Влево шагнешь - себя вкупе с женихом ославишь. Вправо - не заметишь, как сам женихом станешь.
        В конце концов Згур взмолился, заявив, что ничего запомнить не может, и не его это, обручника, дело. Пусть сами ложки считают и под руки, ежели надо, ведут. Управителя чуть не хватил удар, но затем, чуток подумав, он тяжко вздохнул и сообщил, что приставит к «господину обручнику» двух холопей посмекалистей. Один будет в левое ухо шептать, второй же-в правое. А надо будет - и под локти поведут, оно и прилично, и «господину обручнику» удобно.
        Згур облегченно вздохнул, но его беды на этом не кон' чились. Управитель лично отвел дорогого гостя к кравцу, дабы тот уже сейчас принимался за свадебный наряд. Кравец, детина - сажень в плечах, радостно осклабился и вцепился в Згура так, словно собирался вздергивать его на дыбу. Без дыбы, правда, обошлось, но пришлось больше часа простоять, раскинув руки, а ухмыляющийся детина вкалывал в Згура иголки и время от времени довольно похохатывал. А на пороге уже ждал чоботарь, но тут обошлось. Новые, еще не надеванные сапоги Великого Пала-тина пришлись как раз впору, и Згур был отпущен с миром - до вечерней примерки.
        Все это казалось игрой - странным нелепым игрищем, не имеющим отношения ни к нему, ни к Уладе. С трудом верилось, что все это - всерьез, что Уладу действительно отдают замуж, и причиной тому - он сам. То и дело вспоминался далекий Тирис, душная комнатка на постоялом дворе, смятое покрывало на узком ложе. «Ты ведь не женишься на мне, наемник? Тебе не позволят?» Да, ему не позволят. Он и сам себе не позволит…
        К Уладе его не пустили, пообещав кликнуть, когда можно будет. Згур не настаивал. Даже если Ивор прав и девушка согласна, что он ей скажет? Згуру казалось, что он слышит ее удивленный голос: «Почему ты? Почему опять ты, наемник?» Что ответить?
        В конце концов Згур махнул рукой, решив не торопить судьбу. Дело сделано, жалеть поздно. А у него еще есть забота.
        Стражники у входа в дворцовый подвал долго не хотели пускать незваного гостя, но Згур повысил голос, и дверь все-таки открыли, посоветовав держаться от «дикуна» подальше и рук не протягивать - дабы не укусил. Как выяснилось, кмет-первогодок сунулся было к Ярчуку - и вот теперь лежит, весь в повязках да припарках, и хорошо, ежели вообще встанет. Згур невольно усмехнулся - нагнал «чугастр» страху на служивых!
        Ярчук сидел на соломе, уткнув бороду в деревянную колодку, сжимавшую руки. Еще одна колодка была на ногах, и от нее змеилась цепь, приклепанная к вбитому в кирпичную стену крюку. Згур покачал головой - даже медведей так не стреножат. Да, свобода стоит дорого…
        Он хотел поздороваться, но слова не шли. О чем говорить с вольным венетом? Рассказать о разговоре с Палати-ном? Но ведь Ивор ничего не обещал!
        - Учиться пришел?
        Згур вздрогнул. Ярчук говорил, не поднимая головы, и в голосе его звенела злая насмешка.
        - Нет! - Решение пришло внезапно, само собой. - Ярчук, я рассказал о тебе Великому Палатину. Он обещал разобраться. Давай так: ты дашь слово не убегать, а с тебя снимут колодки. Палатин разберется, обещаю.
        Венет удивленно поднял голову и внезапно застонал, ухватившись рукой за поясницу. Наконец, отдышавшись, криво усмехнулся:
        - Слово? Слово дорогого стоит, боярин!
        - Почему - боярин? - удивился Згур. - Кто такой боярин?
        Теперь уже удивился «дикун».
        - А скажешь - не боярин? Бона, одет в чистое, да при поясе, выбрит да умыт.
        Похоже, в земле неведомых венетов умываться было позволено только боярам. Згур невольно усмехнулся.
        - Боярин - это дедич? Ладно, пусть боярин. Если ты согласен, я скажу страже…
        - Остынь! - Серые глаза сверкнули. - Не надобь мне твоего добра, боярин! Колодки - не слово, не удержат. Иди отсель, доброхот!
        Узник медленно, с немалым трудом приподнялся, расправил широкие плечи. Згуру вновь стало не по себе. Он ведь хотел помочь…
        - Ты мне не веришь?
        - Тебе?
        Ярчук вновь зашелся в долгом стоне, откинулся к холодной стене, прижимая руку к пояснице, затем резко отвернулся - беднягу рвало. Згур понял - дела венета плохи. Это не просто застуда от ветра да мороза. Видать, крепко скрутило, если такой, как Ярчук, стона сдержать не может!
        Немного придя в себя, «чугастр» вытер губы рукавом, скривился:
        - Верить? Чистой ты больно. Все вы, бояре, мягко стелете! Клятвой связать удумали? Не выйдет! Это ты тут, паря, добрый да ласковый, а у себя дома небось робов тож в колодках держишь да батогами ластишь?
        Згур скрипнул зубами. Его, воина Края, вольного волотича, смеет попрекать какой-то лесной дикарь! И за что? Поистине, добрые дела всегда наказуются!
        - Я служу Велге, Ярчук! У нас в Крае холопов нет. Вы, венеты, видать, горазды людей оскорблять!
        Он вышел, не оборачиваясь. Сзади донесся негромкий стон - иного ответа Згур не дождался.
        К Уладе его позвали ближе к вечеру. Дородный осанистый слуга строгим тоном велел приодеться да кудри расчесать, дабы видом своим негожим уныние не наводить. Згур лишь плечами пожал. Его новый наряд еще только шился, кудрей же он отродясь не имел - светлые волосы стриг «в скобку», чтобы сподручнее шлем надевать. Оставалось провести по «кудрям» деревянным гребнем и поправить рубаху. Слуга неодобрительно покачал головой, но спорить не стал.
        Згур ждал, что его поведут на второй этаж, где, как он знал, были покои Улады, но слуга кивнул на лестницу, что вела вниз. Оставалось лишь удивляться. Они прошли широким коридором, повернули налево и остановились возле высоких дверей, по бокам которых недвижно застыли вооруженные кметы. Згур поразился: красная горница! Тут Палатин суд вершит да послов принимает. Почему здесь?
        Долго удивляться ему не дали. Слуга трижды ударил в дверь тяжелой тростью. Послышался скрип - одна из половинок медленно растворилась. Згур невольно усмехнулся. Ну конечно! Две створки раскрывают лишь для Палати-на да для Кеев, ежели они из Савмата в гости пожалуют. Вот где Ярчуковы «бояре»!
        - Сотник Згур к сиятельной Уладе, дочери Ивора, Великого Палатина Валинского!
        Згур вновь улыбнулся, но на душе стало горько. Будь он ровней, этот горластый не забыл бы сказать и о его отце. А так он просто «сотник Згур». Хорошо еще, не «наемник»!
        Кресло Палатина смотрелось настоящим троном - '-ножки и подлокотники сверкали литым серебром, по спинке расползся трехголовый Змей, сверкая глазами-самоцветами, рядом, у подножия, замерли кметы в дорогой алеманской броне. Не хватало лишь мелочи - маленького Железного Орла. Впрочем, место было оставлено - на самом верху резной спинки. Згур еле удержался от усмешки. Орел да Венец - только этого и недостает сиятельному Ивору!
        Впрочем, сейчас кресло пустовало. Улада сидела рядом, в кресле поскромнее и пониже. Узнать длинноносую было мудрено, и Згуру подумалось, что голосистый слуга не зря тратил силы, поясняя, кто пришел и к кому. Сам он мог бы и ошибиться.
        Девушка сидела ровно и прямо, уронив руки на резные подлокотники. Набеленное лицо было недвижно, даже глаза светились не привычным живым блеском, а больше походили на самоцветы. Серебряная сетка легла на волосы, лоб охватывал сверкающий обруч. На платье лучше и не смотреть - за такой наряд можно купить даже не село, а целый посад. Згур вздохнул. К чему это все? Длинноносая хотела его удивить? Ну что ж, будем считать, удивила.
        Его толкнули в спину, и Згур, опомнился. Сейчас самое время поклоны бить да в ноги падать. Нет, не дождется, «боярыня»! Згур расправил плечи, улыбнулся прямо в неподвижное каменное лицо.
        - Чолом, сиятельная! Здорова ли ты? Не больна ли? Кажется, так и должно послам обращаться, но, конечно, не в таком тоне. Згур почувствовал, как в спину ему вновь воткнулся чей-то ретивый кулак. Он лишь дернул плечом, не желая связываться. Неужели она так и будет сидеть?
        - Здравствуй, сотник! Я здорова, здоров ли ты? Ярко накрашенные губы дернулись и вновь застыли. Згур понял - Улада не шутит. Его вновь ставят на место. Только теперь, в дворцовых палатах, это легче, чем на лесной поляне или в черном подземелье.
        - Простыл малость, - Згур вполне натурально кашлянул, почему-то вспомнив Ярчука. - Все в трудах, сиятельная, все в заботах…
        Говоря это, Згур, не глядя, показал кулак тому, кто стоял сзади. Кажется, подействовало - невидимый доброхот на этот раз ничем себя не проявил.
        - Труды твои на благо Ории вознаграждены будут, сотник. Однако же прибыл ты по делу, и о деле будет моя речь. Ведомо мне, что согласился ты стать обручником жениха моего, славного Кея Велегоста, сына Войчемира…
        Да, она не шутила и даже не играла. Игры кончились, Сиятельная Улада говорила с сотником Згуром именно так, как и должна разговаривать дочь одного из первых вельмож Ории.
        - …Ведай же и ты, сотник, что радостна мне эта новость, но еще радостней станет день, когда смогуя повидаться с будущим мужем моим, Кеем Велегостом. Тебя же ждет моя благодарность и щедрая награда от отца моего, сиятельного Ивора сына Ивора, великого дедича Дубеня, наместника и Великого Палатина Валинского. Пока же иди, не надобен боле. Как понадобишься, кликнут…
        Згуру показалось, что ладонь девушки вновь бьет его по лицу. И поделом! Можно было не смолчать, надерзить в ответ. Да только зачем? Все и так ясно…
        Кресло давно опустело, а Згур все стоял, словно надеясь, что Улада вернется. Но горница была пуста, если не считать безмолвной стражи и нетерпеливого слуги за спиной. В конце концов Згура слегка подтолкнули, намекая, что пора честь и место знать. Услужливый холоп перестарался. Згур перехватил руку, резко рванул, бросил обмякшее тело на пол и, не слушая жалобных воплей обиженного в лучших чувствах слуги, повернулся и, не оглядываясь, шагнул к порогу.
        Зимний вечер наступил рано, но забот хватило до самой полуночи. Вновь пришлось зайти к кравцу, поспешившему с радостным хмыканьем утыкать Згура иголками, затем в дворцовой кладовой ему долго подбирали шапку, да не простую, а с красным верхом, горлатую, шитую серебром да бисером. А дальше - и того хуже. Толстячок-управитель привел двух ухмыляющихся холопов, дабы те гостю все про свадьбу изъяснили, а буде не изъяснят - подсказали. Холопы оказались почти на одно лицо - оба рыжие, конопатые и ушастые, не иначе - братья. И звали так, что перепутать можно - Лешко да Вашко. Згур был отдан им на милость, но вскоре стало ясно, что милости ждать не придется. Лешко, по всему видать старший, с усмешкой пояснил, что господская свадьба - не всяким там селянским чета, а посему к делу надлежит подойти серьезно, можно сказать, ответственно. При этих словах Вашко мерзко хихикнул, Лешко тоже осклабился, после чего принялся обстоятельно пояснять, что есть свадьба и как на оной свадьбе жениху себя вести надлежит, дабы не осрамиться и в придачу живым остаться. При этом Вашко то и дело посмеивался и даже гоготал, а
Лешко обстоятельно перечислял все хитрости да тонкости, коим не было видно конца. Разо-шедшись не на шутку, парень напялил на умиравшего от смеха приятеля девичий убрус и начал показывать наиболее важную часть обряда вживую, изображая, соответственно, жениха. При этом «жених» заговорил густым басом, «невеста» же перешла на писк и даже весьма натурально всплакнула.
        Наконец Згур взмолился, попросив дотошных ребят быть с ним рядом и вовремя подсказывать, что и было ему обещано, после чего Лешко махнул рукой, заявив, что в таком деле главное - принять ковш румского или алеман-ского, а дальше все само, как по маслу, пойдет. Вашко, ги-гикнув, добавил, что жениху, конечно, обычай пить не велит, обручник же - другое дело, ему в трезвом виде на свадьбу идти как-то даже негоже. Главное - остановиться вовремя, у брачного ложа, на которое обручнику надлежит ложиться, во-первых, одетым, во-вторых, с мечом в руках, меч же должно положить между собой и невестой, а можно и не класть, особенно если жених приедет не скоро, а невеста хороша. Лешко с видом знатока добавил, что в давние годы обручники так и поступали, и припоздавший жених порой заставал невесту уже с приплодом, который - смех, да и только! - считался вполне законным. Продолжать эту неисчерпаемую тему парни не смогли - хохот буквально валил их с ног. Наконец Згуру предложили выпить упомянутый ковш уже сейчас, дабы назавтра не оплошать.
        Парни Згуру понравились, но пить он не стал, хотя во рту было горько, и несколько глотков того же румского пришлись бы кстати. Странная мысль не покидала его:перед боем не пьют. Мысль нелепая, неуместная, но Згур привык верить предчувствиям. Он даже ощутил знакомый холод, идущий от самого сердца - как тогда, год назад, ранним утром на Четырех Полях. Их сотня выстраивалась, утаптывая глубокий хрустящий снег, а из-за леса уже выкатывались орущие толпы, потрясавшие каменными секирами…
        Надо было выспаться, но хлопоты не кончились. В своей комнате Згур застал девицу, которая с озабоченным видом расстилала его ложе. Делала она это, наверно, уже в десятый раз, поскольку, тут же оставив ни в чем не повинную подушку, радостно обернулась и поспешила ухмыльнуться - не хуже самого Лешко. Згур начал понимать. Девица, явно из дворцовых холопок, была хороша, быть может, даже с излишком. Большие, ярко накрашенные губы алели на набеленном лице, высокие груди так и норовили прорвать полотняную рубаху, платье же, предусмотрительно снятое и аккуратно сложенное, лежало тут же, на ложе. Згур застыл у порога, девица же вновь ухмыльнулась и не спеша провела по губам дразнящим язычком.Згур почему-то подумал об Иворе, затем - об Уладе. Не они ли расстарались? Вспомнилась набеленная кукла в горнице, обещавшая «кликнуть» его, буде возникнет надобность, и душу вновь захлестнула злость. Ну и пусть! Говорят, так тоже мстят. Наглая холопка по крайней мере похожа на женщину, а не на кмета из дворцовой охраны. Пусть сиятельная Улада подавится своей гордыней, а он будет всю ночь сжимать эту послушную плоть,
это покорное мясо, с которым не надо ни о чем говорить, как не разговаривают с обжаренной на вертеле косулей…
        Девица, словно услыхав его мысли, шагнула ближе, рубаха сама собой приспустилась, оголяя белое плечо, ткань на груди заколыхалась, грозя порваться на клочья. Холопка, явно искушенная в подобных делах, молчала, будто чувствуя, что первое же слово может спугнуть, но молчание ее казалось красноречивее любых слов. Згур усмехнулся, зачем-то поправил ворот рубахи…
        »…Я тебе ничего больше не должна, наемник! Слышишь? Мы в расчете!» Большие неумелые губы, скользящие по его лицу, отчаяние в широко раскрытых глазах. «Ты ведь не женишься на мне, наемник? Тебе не позволят?» И крик, отчаянный крик: «Не его! Не его!..»
        Згур глубоко вздохнул, помотал головой. Нет, даже если это месть, мстить он не станет. Не имеет права.
        Девица, что-то почуя, нерешительно замерла. Згур облегченно вздохнул, словно избавившись от мары, и весело улыбнулся:
        - Постелила? Ну, беги!
        Накрашенный рот изумленно раскрылся, но Згур уже шагнул к ложу, взял сложенное платье:
        - Лови!
        -А-а…
        Девица была в растерянности, явно не зная, что делать. Згур вновь усмехнулся, кивнул:
        - Беги, беги! Как понадобишься - кликнут!
        Похоже, искусительница ничего не поняла, но объясняться Згур не стал и выразительно указал на дверь. Холопка шмыгнула носом, нерешительно шагнула к порогу. Когда дверь с легким скрипом затворилась, Згур облегченно вздохнул и рассмеялся. Интересно, к кому сейчас побежала смазливая девица?
        Спать расхотелось. Згур упал на ложе, закинул руки за голову и стал глядеть в низкий неровный потолок. Ну что ж, он, кажется, опять сделал глупость. Не первую и не последнюю. Где же он ошибся? Когда? Впрочем, ответ ясен: прошлым летом он оказался слишком непонятлив. «Не Палатина, не Кея. Ее - как выйдет». Исполни он приказ - и не было бы ничего. Мертвую Уладу ели бы черви где-нибудь в лесном овраге, а он спокойно служил бы в Коростене. Наверно, ему бы уже дали учебную сотню - дядя Барсак обещал… Не вышло. И хвала Матери Болот, что не вышло! Лучше так, чем всю жизнь видеть по ночам ее призрак…
        - Згур!
        Знакомый голос сдернул с места, заставил вскочить. Улада стояла в дверях - не в нелепом драгоценном наряде, а в обычном платье, отросшие за эти месяцы волосы падали на плечи, на бледном лице не осталось и следа румян
        -Улада? Я…
        Руки зачем-то потянулись к горлу - застегнуть ворот. Девушка хмыкнула:
        - А я хотела взглянуть, как ты развлекаешься с Гилкой. Чем она тебе не полюбилась? Под ее подолом все наши парни перебывали. Она и двоих приголубит, и троих. Говорят, шестерых тоже.
        Вот, значит, как? Похоже, сиятельной Уладе мало торжественного приема в горнице. Растерянность прошла, Згур развел руками:
        - Худую девку прислала… боярыня. Подтоптанную больно. Неужто лучшую не выслужил?
        - Выслужил?!
        Улада рванулась вперед, схватила за плечи, острые ногти впились в кожу.
        - Ты выслужил только одно, наемник! Кол, на который хотел посадить тебя Палатин! Понял? Интересно, как ты с ним сговорился? Пообещал помирить с Велегостом да
        свадьбу сыграть? Теперь понимаю! Какая же ты сволочь, Згур!
        Внезапно она заплакала, как тогда, в Тирисе. Згур осторожно коснулся ее плеча, но Улада отстранилась, помотала головой:
        - Неужели ты не понимаешь? Даже если ты трус, даже если не любишь меня - уйди, исчезни! То, что ты делаешь, - хуже всего! Ты действительно наемник! Теперь тебе приказали выдать меня замуж, и ты завилял хвостом. Это же подло, Згур, подло!..
        - Нет…
        - Нет?! - Улада глубоко вздохнула. - Тогда ты просто дурак.
        Згур понял - молчать нельзя. Пусть узнает. Сейчас!
        - Я не дурак, Улада. И, надеюсь, не трус. И мне не легче, чем тебе…
        - Совесть мучает, да? Ничего, стерпишь!
        Згур закрыл глаза. Да, сейчас! С ходу, как в омут.
        - Помнишь, ты говорила, что у Палатина есть сын? Его сын от-другой женщины?
        - И что?
        Теперь в ее взгляде было недоумение.
        - Он ведь твой брат. Даже если ты - не дочь Палатина. Ивор удочерил тебя, значит, по обычаю…
        - Не хочу слышать про этого ублюдка!
        Згур сцепил зубы. Все верно, иначе и быть не могло.
        - Завтра я уеду, и ты о нем больше ничего не услышишь…
        - Что?!
        Улада отшатнулась, губы дернулись, словно девушка пыталась закричать. Згур пожал плечами:
        - Твоя мать догадалась сразу. Говорят, я очень похож на… Палатина.
        Молчание тянулось долго, невыносимо долго. Наконец ее губы дрогнули.
        - Волотичский ублюдок!
        Згур отвернулся, чтобы не видеть ее лица. За эти слова он убил бы любого - не задумываясь, как убивают бешеную собаку.
        - Теперь понимаю! Вот почему Велга послала именно тебя! Говорят, месть сладка, правда, Згур? Убить меня было бы слишком просто…
        Хотелось возразить, но слова не шли. Кто ведает, знай
        он все с самого начала…
        - Ты расстроил мою свадьбу, опозорил меня и Палатина. Ты даже переспал со мной… Наверно, когда ты лежал на мне, тебе было сладко, наемник? Теперь я никогда не отмоюсь - даже если сдеру кожу. А сейчас ты выдаешь меня замуж - за того, кого я ненавижу. Хорошее утешение для ублюдка из вонючего села, правда? Наверно, твоя мать тоже рада? Жаль, Палатин не продал эту шлюху ограм… В глазах потемнело. Сильный удар - точно в лицо - Е бросил Уладу на пол. Она даже не вскрикнула. Згур подхватил обмякшее тело, одним рывком приподнял, кинул на ложе
        - Твоя мать - грязная шлюха! - Глаза девушки смотрели спокойно, с холодной ненавистью. - Ты сын шлюхи, наемник!
        Згур ударил снова - ладонью по лицу. Она даже не вскрикнула.
        - Шлюха! Сын шлюхи!
        - Ворот платья поддался легко. Улада не пошевелилась, лишь разбитые губы вновь дернулись.
        - Ублюдок!
        Згур замер, рука дрогнула. Да, ублюдок. Как просто - избить, унизить, надругаться! Выходит, именно так защищают честь матери? Боги, что же он делает!
        - Уходи!
        Улада встала, брезгливо поморщившись, запахнула разорванное платье:
        - Не смей приказывать мне в моем доме, холоп! Уйду, когда захочу! А раньше ты больше напоминал мужчину, сотник Згур, альбир Кеевой Гривны! Тебя что, оскопили в твоем Коростене?
        Его опять оскорбляли, но Згуру было уже все равно. Наверно, он заслужил такое. - Прости…
        - Простить? - Лицо девушки искривилось, пошло красными пятнами. - Будь ты проклят, ублюдок! Если у тебя еще осталось на понюшку совести, то ступай
        в нужник и повесся на вожжах. Да от тебя и этого не дождешься!
        Дверь хлопнула, Згур остался один. Он медленно опустился на ложе, зачем-то поправил смятое покрывало. Мысли путались, ясно было лишь одно: кончено, все кончено. Мать Болот, как глупо!
        Глава 8. ПОСАЖЕНИЕ
        Почерневший от лет идол хмурился, блестели ярко начищенные серебряные усы, тускло светился зажатый в деревянной руке золотой рог.
        - А теперь кланяйся! Три раза. Шапку сними… Згур едва удержался, чтобы не поморщиться. От Лешко за пять шагов несло перегаром. Впрочем, дело свое парень знал, и без его подсказок Згур не смог бы сделать и шагу. Значит, идол. Уже третий, два предыдущие были без усов. В последнем, однако, Згур не был твердо уверен.
        Поклон, еще, еще. Стоявшие вокруг дедичи что-то нестройно запели, и Згур с облегчением перевел дух. Пока поют, можно расслабиться.
        - Это кто? - шепнул он, кивая на усатого истукана.
        - Дий Громовик, - тут же откликнулся Вашко, стоявший ошую.
        - Сам ты Дий! - хмыкнул в ответ Лешко, занявший почетное место справа. - Дий на горе был. А это, стало быть, Горос-Солнце, башка куриная!
        Згур не выдержал и наморщил нос. Винный дух шел слева и справа, трудно было даже сказать, кто из его подсказчиков усерднее приложился к ковшу. Уже в который раз Згур пожалел, что не последовал совету и не хлебнул от души за завтраком. Наверно, стало бы легче.
        Жениху завтрак вообще-то не полагался, но для обруч-ника сделали исключение. Но в остальном все шло строго по давнему обычаю: сани, толпа богато одетых дедичей, длинный поезд, неспешно ползущий по Валину под нестройные крики горожан. Где-то неподалеку такой же поезд вез Уладу - тоже от идола к идолу. Увидятся они только под вечер. И хорошо, что не раньше.
        Ему еще повезло, что свадьбу справляли наскоро, с великим поспехом. Двадцать лет назад, когда женился сам Ивор, гуляли две недели. Сначала сватов засылали, после
        » кликали жениха в гости, после… Как пояснил Лешко, этого «после» было столько, что валинцы истребили все немалые запасы не только румского и алеманского, но и всей браги в округе. При этом Лешко печально вздохнул, посетовав, что гибнут ныне славные обычаи.
        Откуда-то появилась чаша, золотая, тонкой алеман-ской работы, туда сыпанули муки, пшена, затем снова муки. Послышалось обиженное кудахтанье. Белый петух попытался взмахнуть крыльями - и отчаянно дернулся, почувствовав острое лезвие на горле. Через миг обезглавленная птица билась на снегу, темная кровь рывками лилась в чашу. Хор на мгновение стих, и чей-то голос громко воззвал к среброусому. Згур прислушался - кажется, все-таки Дий. Всезнающие спутники уже сумели объяснить, что жертву - и эту, и все прочие, должен приносить он сам, но поелику свадьба господская, обручнику не требуется даже рукой шевелить, все за него и сделают, и скажут. Згура это вполне устраивало. Он не верил в милость чужих богов. Будь здесь святилище Маташи, Матери Болот, он не стоял бы равнодушным столбом. Но сполотский Дий и улебский Горос - какое им дело до чужака-волотича? Пусть разбирается сам на своих Семи Небесах!
        К подножию идола плеснули вина из высокогорлой румской посудины, и Згуру почудилось, будто Лешко тяжело вздохнул. Похоже, утренний ковш показался парню недостаточно глубоким. Вокруг снова запели, Згур попытался вслушаться в слова, но улебская речь понималась с трудом. Утром он чуть не сбился, когда, стоя посреди красной горницы, просил у Ивора руки Улады. К счастью, Лешко вовремя подсказал. Он и забыл, что по-улебски «жена» будет «женка». «У женки поям дойчу тою Уладу». Мужи улебские довольно ухмылялись, лицо же Ивора казалось высеченным из камня. Згур невольно позавидовал этому ледяному спокойствию. «Яз, Ивор, Иворов сэн, дойчу суою Уладу тем отдам деля Кея Велегоста, сэна Светлаго Кея Воучей-мира…» Потом были подарки от жениха, якобы из Савмата привезенные - целые тюки, и Згур лишь подивился, когда это дворцовые холопы успели все приготовить. Впрочем, у такого, как Ивор, припасены не только подарки. Летом он вооружил три новые сотни. Сейчас, говорят, еще четыре. И это не ополченцы-желторотики, а обученные кметы с новенькими гочтаками. И еще - лехиты. Гурсары кнежа Саваса - вестники смерти со
стальными крыльями за спиной, помогавшие Велегосту в Духле, не вернулись домой. Они стояли в Дубене, чего-то ожидая. Чего - слишком понятно. Но ведь и Велга призвала новую тысячу! Згур успел узнать об этом, уезжая в Савмат…
        - Кланяйся! - хриплый шепот Лешко отвлек от невеселых дум. Кажется, с этим идолом все улажено. Интересно, сколько еще осталось? Спросить? Згур повернулся было к своему поводырю, но густой винный дух отбил всякую охоту к расспросам. В общем, это и не важно. Идолом больше, идолом меньше…
        Последнего истукана миновали уже в сумерках. Хор успел изрядно охрипнуть, хотя в санях «ковшики», столь любезные Лешку и Вашку, гуляли вовсю. Згур и сам приложился, но легче не стало. Хмель не брал, накатывала усталость, хотя главное было еще впереди.
        Свадебный поезд свернул на Великий Торг - главную валинскую площадь. Ярко горели факелы. Сотни людей собрались у высокого помоста, украшенного разноцветными лентами и еловыми ветвями. Згур лишь вздохнул, сообразив, кому на этом помосте быть.
        К счастью, обычай «господской» свадьбы помог и здесь. Делать ничего не пришлось, лишь стоять с шапкой в руке да в бессчетный раз кланяться - на этот раз жителям славного города Валина, пришедшим взглянуть на жениха сиятельной Улады. Когда же из слов голосистого глашатая выяснилось, что жениха увидеть не удастся, площадь обиженно взревела, а затем послышались ехидные расспросы. Как тут же пояснил Вашко (Лешко как раз прикладывался к ковшику), на таком сонмище принято привселюдно ругать - «хаять» жениха, но раз уж Велегоста на месте не оказалось, заготовленные шишки достанутся обручнику. Шишек, правда, не кидали, зато «хаяли» от души, в десятки глоток. Згур не без интереса узнал, что нос он имеет кривой, спину - горбатую, а все прочее, под одежой незаметное, и того хуже. Когда «хаялыцики» подустали, Згур, следуя указанию Лешка (Вашко тем временем сменил приятеля у ковшика), вновь поклонился, решив, что и тут дело кончено. И вдруг, в наступившей тишине, кто-то крикнул:
        «Четыре Поля! Четыре Поля!» Крик подхватили, над толпой взлетели шапки, валинцы размахивали руками, кто-то бросился вперед, к самому помосту. Згур решил, что славные валинцы славят Велегоста, но тут же услыхал: «Коростень! Коростень! Третья сотня!» Его узнали. Похоже, в толпе оказалось немало тех, кто вместе с ним выстоял страшную Ночь Солнцеворота. И впервые за долгий бестолковый день Згур ощутил гордость. Это - было. Этого не отнимет у него никто - даже Мара-Смерть.
        В санях, отмахнувшись от предложенного «ковшика», он с облегчением узнал, что путь подходит к концу. Теперь дорога вела во дворец, а там «посажение» и пир, долгий, на всю ночь. Высиживать все застолье Згур (гори огнем все эти обычаи!) не собирался, «посажения» же было не избежать, ибо оно и являлось главным, без чего - и свадьба не свадьба.
        Странно, в этом улебский обряд ничем не отличался от привычного, памятного с детства. Посажение - лавка, обитая медвежьим мехом, на которую жених сажает невесту и садится сам. Вот и все. «Яз, Згур, Навка Месника сэн, поям тя, Улада, дойча Ивора, Иворова сэна, в женки деля Кея Велегоста, сэна Светлаго Кея Воучеймира». Эти слова почему-то запомнились сразу. Озабоченный Лешко, забыв на время о шутках-прибаутках, не преминул напомнить о важности последних слов. Ежели обручник позабудет прибавить «деля», то сам не заметит, как в мужьях окажется. Згур невесело улыбнулся и покачал головой: не спутает. «Деля Кея Велегоста, сэна Светлаго Кея Воучеймира»…
        Возле красного крыльца уже выстроились дедичи и ва-линские мужи. В свете факелов тускло сверкнула сталь. Улебская знать озаботилась надеть латы, словно пришла на бой, а не на свадьбу. В толпе Згур заметил крепких усатых молодцов со стальными крыльями за спиной. Значит, и лехиты здесь. Как это Ивор успел всех пригласить? Или всезнающий Палатин ведал, когда к нему прибудет вестник из Кей-города?
        Згур шагнул на крыльцо, но не тут-то было. Молодцы, словно по команде, заступили путь. Грянул дружный крик. Бородатые и усатые лица грозно хмурились, кто-то хлопал по рукояти сабли, а протолкавшийся вперед молодой лехит в полном доспехе с грохотом упал прямо Згуру под ноги. Крик стал еще пуще. Молодцы повторяли одно и то же слово, причем подступали все ближе, хмурились все грознее. Наконец слегка опешивший Згур расслышал то, что пытались втолковать ему удальцы. «Выйкуп! Выйкуп!» Ну конечно! Какая же свадьба без выкупа!
        «Выйкуп» тут же нашелся. Кто-то из дедичей извлек большой ларец, и в толпу полетели серебряные алеманские шеляги. Послышался хохот, мрачные лица сразу же повеселели, и вскоре проход оказался свободен. Лехит, которому явно было лень вставать, перышком взвился вверх, лишь только увидел ожидавший его золотой перстенек. Згура хлопали по плечу, звали в гости и просили передать жениху, что этот выкуп - еще не выкуп, а вот когда Кей сам за женой пожалует, одним серебром ему не отделаться.
        На пороге Згура встретили трое дородных дедичей в богатых шубах. Он уже собрался поклониться, но Лешко поспешил шепнуть, что кланяться не след, напротив, надлежит грудь выпятить да «вид принять». Оказывается, здесь, на пороге, кланялись уже ему. Згур «принял вид», подождал, пока самый толстый из дедичей завершит длинное приветствие, из которого не понял и половины, после чего можно было входить внутрь.
        Вдоль широкой лестницы стояли дедичи, но уже помоложе, с огрскими саблями наголо. Згур ступил на красный ковер, но внезапно почувствовал чью-то руку на своем плече. Рука была слева, где нес службу Вашко, но, оглянувшись, Згур понял, что не смешливый холоп тому причиной. Высокий широкоплечий кмет с короткой черной бородой приложил палец к губам и указал куда-то вбок, в сторону небольшой полуоткрытой двери.
        Стоявшие вдоль лестницы стали переглядываться, и Згур понял, что это уже не обряд. «Тысячник Ворон», - поспешил сообщить Лешко, и Згур, решившись, шагнул за чернобородым.
        В небольшой комнате было пусто, если не считать широкой лавки, на которой Згур с изумлением увидел сверкающие начищенной сталью кольчуги - лехитские, алеманские, румские - одна другой краше. Он поглядел на тысячника, но Ворон лишь кивнул и коротко бросил:
        «Плащ!»
        Ворон ошибся, вероятно, по давней военной привычке. На обручнике по случаю торжества был, конечно, не плащ, а лисий полушубок с алым подбоем, но спорить Згур не стал и быстро сбросил одежду. За полушубком последовал пояс с раззолоченным огрским кинжалом, затем кафтан - новый, серебряного шитья, слегка жавший под мышками. Чернобородый тысячник вновь кивнул и, взяв с лавки первую кольчугу, начал деловито примерять ее на Згура. Тот наконец начал что-то понимать. Сразу же проснулось любопытство. Едва ли это обряд. Значит, во дворце о чем-то доведались, причем совсем недавно, иначе обрядили бы в кольчугу с утра.
        - Зачем? - не выдержал он, привычно натягивая тяжелую стальную рубаху. В ответ последовало короткое и невозмутимое: «Приказ!» Тысячник тщательно проверил, как сидит кольчуга, поправил воротник и затем велел одеваться. Оставалось надеть все в обратной последовательности и поспешить к дверям, где Лешко с Вашком тут же подхватили «господина обручника» под локти и повели наверх.
        Згур уже знал, что пир состоится в большой гриднице, что в левом крыле. Но вначале следовало попасть в уже знакомую красную горницу, где и должно было быть «по-сажение». Там он увидит Уладу. Згур вздохнул, порадовавшись лишь тому, что скоро все кончится. С пира он твердо решил удрать после третьей или четвертой чаши, когда гостям станет не до жениха.
        У входа в горницу путь вновь заступили. Згур решил, что снова придется откупаться, но внезапно увидел Миле-ну. Жена Ивора стояла в окружении полудюжины богато одетых женщин, держа в руках серебряное блюдо. Набеленное лицо сиятельной Милены было невозмутимым, улыбались лишь ярко накрашенные губы.
        - Бери! - шепнули справа, и Згур вспомнил. На блюде - хлеб да солонка, хлеб надлежит взять, отщипнуть чуток и передать назад. После чего можно идти дальше, но не просто так, а..
        С хлебом было покончено быстро. Згур поклонился, и тут одна из женщин, очень похожая на Милену, поклонилась в ответ и протянула Згуру три колоска.
        - Бери! - послышался шепот слева.
        Згур улыбнулся, протянул руку… и едва не выронил колоски на чисто выскобленный пол. Он узнал ту, что сейчас стояла перед ним. Тогда, летом, они уже встречались - в маленькой комнатке где-то на окраине Валина, и эта женщина плакала, лежа на его плаще, а потом он вручил ей тяжелый мешочек с серебром…
        Надо было идти дальше. Интересно, узнала лазутчица дяди Барсака парня, что утешил ее той ночью? Наверно, узнала, но виду, конечно, не подала. Теперь Згур понял, откуда ей было все известно. Не иначе, родственница сиятельной Милены. И Згуру представилось, как сегодня же ночью эта женщина пишет донесение в Коростень - тайнописью, на тонком шелке…
        Днем раньше красная горница показалась Згуру огромной. Теперь же, когда в ней собралось полно народу, он понял, что ошибся. Невелика горница, полсотни человек - и уже ни стать, ни сесть. Но смотреть на толпу не хотелось. Он уже это видел: горлатые шапки, собольи да лисьи шубы (даром что топлено!), женщины в огрских шапочках с шитьем да бисером. Внезапно вспомнился непримиримый Ярчук. Да, вот они, «бояре»! Странное слово почему-то застряло в памяти…
        Узкий проход вел к уже знакомому креслу. Теперь оно не пустовало. Странно, но в отличие от всех сиятельный Ивор был одет очень скромно. На нем было что-то серое, знакомое. Згур присмотрелся, вздрогнул: военный плащ! Серый плащ, какой носили ополченцы Велги в Великую Войну! Згур вначале не поверил своим глазам, но затем понял. Ивор сын Ивора, Великий Палатин Валинский, надел свой старый, шитый да штопаный плащ для него. А может, и не только для него. Згур еле удержался от усмешки. Конечно, Ивору лестно вспомнить былое. Пусть видят все - Навко, безвестный подкидыш, выдает дочь за сына Светлого. Наверно, он тоже едва сдерживает улыбку, слушая изумленный шепот за спиной. Всесильный Ивор может себе позволить и не такое.
        Уладу он узнал не сразу. Глухое красное платье, легкое, полупрозрачное покрывало, скрывавшее лицо. Згур отвернулся. Говорят, жениху нельзя смотреть на невесту. Он и не станет. Сейчас - Ивор…
        Поклон, еще поклон. Ивор улыбнулся, медленно встал. «Яз, Згур, Навко Месника сэн…» - поспешил прошептать Лешко.
        Слова ложились спокойно и ровно, словно говорил кто-то другой. Да, он, Згур, сын Навко Месника, просит сиятельного Ивора, сына Ивора… «Деля! Деля!» - тревожно просвистел за левым ухом Вашко, и Згур послушно повторил. Да, он просит Уладу в жены для Кея Велегоста, сына Светлого Кея Войчемира, и в том порука его слово и | его честь…Ответ Ивора Згур слушать не стал. Едва ли Палатин в последний миг передумает. Сейчас - главное.
        «Главное» стояло чуть в глубине, слева от кресла наместника. Скамья, самая обычная, широкая, покрытая густой медвежьей шкурой. Все почти так же, как на скромных свадьбах в Коростене, на которых приходилось бывать. Там, правда, шкуру иногда стелили просто на печной лежанке…
        Вашко легко тронул его за плечо, и Згур очнулся. Перед ним стоял Ивор, держа Уладу за руку.
        - Бери! - шепнули справа, но Згур лишь дернул плечом. Теперь уже можно не подсказывать. Он помнит.
        Протянутая рука повисла в воздухе. Улада стояла неподвижно, скрытое под покрывалом лицо глядело куда-то в сторону. Мгновения шли, Згур заметил, как начали переглядываться гости…
        По лицу Палатина промелькнула еле заметная усмешка. Миг - и его широкая ладонь сжала запястье девушки. Згур услышал, как Улада негромко вскрикнула. Палатин вновь улыбнулся, на этот раз уже по-настоящему, и вложил ее ладонь в протянутую руку сына.
        Пальцы Улады были холодны, словно Згур взял за руку мертвеца. Он едва сдержался, чтобы не повернуться, не броситься к выходу. Нет, поздно! Згур сцепил зубы и сделал шаг вперед, к скамье. Улада замешкалась, чуть не упала, какая-то женщина подскочила, поддержала под локти. И вот они у скамьи. Згур медленно повернулся, прикрыл глаза…
        - Яз, Згур, Навко Месника сын…
        В горнице стояла мертвая тишина. На мгновение Згур замешкался, вдохнул поглубже теплый горьковатый воздух…
        - Поям тя, Улада…
        - Прекратить!
        Згур изумленно открыл глаза. Прямо в проходе стоял высокий худой человек в черном, подбитом медвежьим мехом плаще, из-под которого сверкала сполотская бронь.
        - Внимание и повиновение! Именем Светлого Кея Войчемира!
        Згур почувствовал, как дрогнула рука Улады. Он быстро оглянулся - гости, похоже, оцепенели от неожиданности. Ивор… Если он и был удивлен, то виду не подал, только чуть побелел старый шрам на правой щеке.
        - Я тысячник Рух, выполняющий волю Светлого Кея, его рука и голос. Вот его тамга!
        В поднятой руке блеснуло что-то небольшое, горящее ярким золотом. Згур заметил, как переглянулись гости, как словно ветром вымело стражу, заглянувшую в открытую дверь.
        - Внимание и повиновение! Светлый Кей Войчемир, сын Жихослава, владыка Ории, повелевает: свадьбе не быть!
        Внезапно Згуру показалось: это уже было. Свадебный стол, гости, бледная как смерть Улада. Да, было. Только свадьбу играли не в Валине, в маленьком, затерянном в лесах Злочеве, и посреди горницы стоял он сам со взведенным гочтаком в руке.
        По горнице пронесся легкий шум. Пронесся - и стих. Тысячник быстро оглянулся: в горницу, чеканя шаг, входили кметы в тяжелой сполотской броне. На щитах гордо разевал клюв андский сокол. Рух дернул щекой, повернулся к Палатину:
        - Ведомо тебе, Ивор, сын Ивора, что лишь по воле Светлого сын его жену себе взять может. Кею Велегосту, что ныне в Савмате пребывает, таковое дозволение отнюдь не дано было. А посему Светлый повелевает…
        - Здесь мой дом, - голос Ивора звучал негромко и спокойно. - В своей дочери я волен, как и Кей Велегост - в своем слове. Вот обручник его, и обряд почти свершен…
        - Не быть сему! - Рух нахмурился, вновь обернулся. Кметы с соколом на щите подняли копья. - Именем Светлого приказываю расходиться! А ты, парень, - тысячник с усмешкой взглянул на Згура, - ступай себе, пока плетей не отведал!
        Послышался негромкий злой смешок - смеялась Улада. Згур почувствовал, как пересыхает от ненависти горло. Плетей? Эта сполотская сволочь смеет грозить ему, сыну Навко Месника!
        - Иди! Иди! - ухмылка на лице тысячника стала еще шире. - Беги, парень, гнаться не будем!
        Згур поглядел на отца. Губы Палатина беззвучно шевелились, словно всесильный Ивор не решался возразить. Наверно, так оно и было. Уже двадцать лет никто в Ории не смел нарушить волю Светлого. Згур глубоко вздохнул. На каком слове его перебили? «Улада»? Да, кажется…
        - …Дойча Ивора, Иворова сэна, в женки… Рух взмахнул рукой. Тяжелый дротик ударил Згура в грудь, сбив с ног и отбросив назад, прямо на мягкий медвежий мех. Рука вцепилась в край скамьи. Удалось усидеть, не упасть. Краем глаза Згур заметил рядом Уладу. Наверно, оступившись, он потянул девушку с собой.
        Кольчуга спасла, но боль на миг стала невыносимой. Згур закусил губу, вздохнул. Как там дальше? «Деля»?
        - …Деля Кея Велегоста, сэна Светлаго Кея Воучейми-ра, и у тому богов и прэдков благословия пройшу…
        Последние слова Згур выговорил с трудом - боль в груди билась толчками, мешая дышать. Наконец он открыл глаза. Все! Он и Улада на медвежьей шкуре, слова сказаны…
        - Убейте! - вновь прокричал тысячник. Один из кметов поднял копье…
        - Назад!
        Ивор выхватил висевший при бедре короткий меч. В неровном свете масляных ламп тускло сверкнула сталь.
        - Мои улебы! Сюда! Валин!
        - Валин! Валин!
        Крик всколыхнул людей. Между Згуром и сполотами выросла живая стена. Кметов окружили, кто-то навалился на ближайшего, вырывая из рук копье.
        - Прочь, улебские собаки! - Рух отбросил в сторону тянущиеся к нему руки. - С тобой, Ивор, сын Ивора, с этого часа буду говорить не я, а войско Ории. А ты, - его рука протянулась к Згуру, - наглый сопляк, посмевший презреть волю Светлого, тебя я объявляю вне закона и обычая. Отныне каждый, кто верен Светлому, обязан убить тебя, как бешеного щенка! И да не найдешь ты ни земли, ни воды от Харпийских гор до Итля!
        Згур знал, что означали эти слова. Но страха не было. Боль мешала ответить, и он лишь улыбнулся врагу - широко, весело, как улыбались его друзья, умирая на истоптанном грязном снегу Четырех Полей.
        Улебы угрожающе зашумели, сверкнули обнаженные мечи.
        - Не убивать! - Ивор расправил плечи. - Забрать оружие и выгнать вон! Славьте молодых, мужи улебские! На мгновение настала тишина, но вот прозвучало громкое: «Здравье! Здравье! - откликнулись десятки голосов. - Здравье на сто лят! Щастя Кею Велегосту та Уладе Иворовой!
        Згур вновь прикрыл глаза. «Приказ выполнен» - когда-то он часто повторял эти слова. Только теперь этот приказ был его собственный. Но легче не стало. Кому это было нужно? Ему? Уладе? Велегосту? Перед глазами встало страшное изуродованное лицо, и Згур невольно вздохнул. Он не мог отказать тому, кто вел их в бой на Четырех Полях. И он сделал. Но, Мать Болот, как тяжело!
        Внезапно ему показалось, что разом погасли все светильники. Тьма навалилась, закружила, Згур протянул руки, пытаясь не упасть. Последнее, что он слышал, был испуганный крик Уладьг: «Скорее! Скорее!»…
        Голоса доносились глухо, словно издалека, хоть Згур и понимал, что люди совсем рядом. Кажется, он лежит. Рубашка расстегнута, на груди что-то холодное, мокрое…
        - …Ничего страшного, сиятельный. Смею заметить, ребра целы, это ушиб, просто ушиб. Если бы удар не пришелся прямо против сердца…
        - Хорошо, - голос Ивора звучал тихо, еле слышно. - Делай что надо! А ты уходи. Гости ждут!
        Кажется, Палатин разговаривает со знахарем. Да, все верно, дротик клюнул как раз в сердце, и если бы не кольчуга и не стальная пластинка на ней… Но кому Ивор велит уходить? Неужели Уладе?
        - Храбрый мальчик! - Згур с удивлением узнал голос Милены. - Зачем ты прятал его от меня, Ивор?
        - Ты не понимаешь…
        - Да, правда. Я никогда не понимала тебя, Палатин. Жаль, что ты приносишь людям только зло - даже когда хочешь добра…
        Вновь тишина, легкий шорох совсем рядом, затем что-то мягкое ткнулось в лицо. В ноздри ударил резкий колючий запах, стало трудно дышать. Згур закашлялся и открыл глаза.
        - Лежи, лежи, - Ивор сидел рядом, слегка сгорбившись, неяркий свет факела прорезал незаметные прежде морщины на сразу постаревшем лице. - Придешь в себя,
        тогда и бегать станешь!
        Он усмехнулся, и Згур улыбнулся в ответ, но улыбка тут же погасла. Он не дома. И радоваться нечему.
        Откуда-то сбоку вынырнул седой сгорбленный старикашка с пучком пахучей травы в руках, но Ивор повелительно махнул широкой ладонью, и знахарь исчез, оставив после себя острый лесной дух.
        - Отдыхай! - Ивор медленно поднялся, по лицу вновь промелькнула улыбка. - Ну и наломали же мы с тобой дров, Згур! Ладно, пока отдыхай, завтра с утра тебе уезжать…
        - В Коростень? - Згур удивился, а затем почувствовал горькую обиду. Не то чтобы он хотел надолго остаться в Валине, но все-таки! «Надобен будешь, кликнут». Выходит, кликнули, теперь «кыш» говорят…
        - Куда? В какой Коростень? - Палатин замер у двери, обернулся. - Згур! Очнись! Ты вне закона! Тебе нужно бежать немедленно, и даже не к лехитам, не к румам - там достанут. У Челеди руки длинные.
        - Бежать?!
        Об этом он еще не думал - некогда было. Только сейчас Згур начал понимать. «Ни огня, ни воды». Бездомный бродяга, последний нищий не поделится с ним куском хлеба. Всякий Кеев подданный - от Харпийских гор до Денора - не только может - обязан убить сотника Згура! Нет, теперь уже бывшего сотника! За него не заступится даже Велга…
        Згур с трудом встал, потер ноющую грудь. Рядом, возле низкого ложа, он заметил свой праздничный кафтан с рваной дырой на груди. Да, повезло! Значит, бежать? Сполот назвал его бешеным щенком. Теперь щенку надо уносить ноги…
        - Нет, мне надо вернуться. Если Велга скажет, поеду в Савмат. Я - альбир Кеевой Гривны, пусть меня судит Светлый!
        -Нет!
        Палатин вздохнул, покачал головой:
        - Тебя просто убьют, Згур, мальчик! Светлого сейчас в Савмате нет, он на полдне, ведет переговоры с румами. А в Кей-городе тебя ждет Челеди. Никто судить тебя не станет, зарежут где-нибудь в подвале и выкинут волкам. А потом мне придется глядеть в глаза Алане…
        Згур молчал, не зная, что ответить. Да, наверно, так и будет. Но бежать? Куда? Что делать на чужбине?
        - Поговорим завтра. - Палатин осторожно дотронулся до черного пятна на груди сына: - Болит? Хорошо еще, меня Кобник предупредил. Мышь ему с левой стороны пробежала. А не ошибся!
        Кобник? Згур только плечами пожал. Ко всему еще и какой-то кобник!
        Во сне он увидел реку. Серая, тронутая рябью вода окружала его со всех сторон, заливала рот, захлестывала ноздри. Згур был на самой стремнине, течение несло его вперед, переворачивало, а он не мог даже двинуть рукой. Згур невольно удивился - плавал он прекрасно, лучше всех мальчишек в Буселе. Подумаешь, река! Но вода уже достигала глаз, стало трудно дышать, и он понял, что до берега, далекого, похожего на узкую желтую полоску, не добраться.
        Згур не испугался - он понимал, что спит, удивление лишь выросло. Почему он не может двинуть рукой? Может, он уже мертв и его труп несет стремнина? Но мертвые не тонут, не захлебываются в холодной мутноватой воде, не видят далекий песчаный откос, над которым недвижно парят черные чайки. Нет, он жив, с ним все в порядке, это с водой что-то не так! Река какая-то неправильная!..
        Згур собрался с силами, на мгновение сумев приподняться над водой. Кажется, Денор. Наверно, Савмат где-то рядом, такие откосы он видел, когда был в Кеевом городе пару лет назад. Но почему он не может плыть? Почему так болит грудь?
        И вдруг он понял - вода! Она стала другой, не держала, тянула вниз. Резкий дух бил в ноздри, острый, когтями скребущий по горлу, как то снадобье, которым пользовал его знахарь. Потом он заметил дым - легкий дымок, клубящийся на серой рябью. Нет, не дым - пар, как будто вода вот-вот закипит. Но река оставалась холодной, ледяная стужа сковала все тело…
        И тут он увидел огонек. Маленький, еле приметный, он плясал над волнами. Згур попытался вздохнуть и почувствовал, как рот заливает горечью. Нет, это не вода! Вода не бывает такой горькой! Вода не может гореть!
        Огонек рос, крепчал, наливался силой, и вот пламя уже окружило его со всех сторон. Огонь был холодный, но он жег, вгрызался в кожу. Згур отчаянно рванулся, поднял голову - и вздрогнул. Река горела - вся, от берега до берега, синевато-алое пламя ходило волнами, испуганные чайки улетали прочь, одна из птиц замешкалась и огненным клубком рухнула в горящую пучину…
        Згур закрыл глаза. Бороться не было сил. Он не мог даже приказать себе проснуться, чтобы вынырнуть из огненного моря. Затрещали волосы на голове, боль впилась в глаза. Згур закричал, и внезапно ему почудилось, что все это даже не сон - мара. Сгинуло пламя, исчез далекий берег. Вода стала ровной, черной, и впереди мертвым блеском сверкнули острые грани льда. Глаза оставались закрыты, но он видел. Река, Черная Река, куда уходили души, скрываясь за ослепительно белыми льдинами. Згур видел это. Тогда, стоя на берегу, он еще успел подумать: что чувствуют те, кто входит в Реку, в которую можно вступить только один раз? Значит, это и есть Смерть?
        Згур проснулся поздно, когда неяркое зимнее солнце уже било в слюдяное окошко. Странно, но он чувствовал себя почти бодрым. Ночной кошмар забылся, оставив лишь легкое недоумение. Кажется, он видел дурной сон. Но мало ли что приснится! Не всякий сон посылают боги!
        Грудь по-прежнему ныла, но боль вполне можно было терпеть. Згур потер черный синяк, расползавшийся по коже, и вздохнул. Вот и справил ты свадебку, бывший сотник Згур! Но почему бывший? Мало ли, что сказал этот сполот!
        Згур быстро оделся, плеснул в лицо ледяной водой и долго обтирался твердым льняным полотенцем. Да, Ивор прав, он должен уехать. Но, конечно, не на неведомую чужбину. Он - воин Велги. Если Правительница прикажет, он поедет в Савмат. И пусть его судит Светлый! Говорят, Кей Войчемир не худший из тех, кто правил Орией!
        У дверей стояла стража - полдюжины кметов во главе с суровым пышноусым десятником. Згур ничуть не удивился - подобного следовало ожидать. Интересно, о ком больше беспокоится Ивор? О нем - или все-таки о себе?
        Выдать обручника дочери на расправу - хуже проигранной битвы. А ведь схватка только начинается…
        Пышноусый кмет не стал спорить и тут же согласился проводить «господина сотника» к Палатину. Проходя мимо лестницы, ведущей на первый этаж, Згур услыхал гул десятков голосов, доносившийся снизу. Он было удивился, но потом понял - пир! Наверно, пировали всю ночь и будут гулять дальше, как и положено на таких свадьбах. Интересно, там ли Улада? Наверно, нет, по обычаю жена без мужа на пирах не сидит. Хотя кто их знает, «бояр»!
        Палатин был не один. В небольшой горнице, у дверей которой застыла вооруженная стража, Згура встретил невысокий лысоватый человечек в нелепо сидевшей на нем богатой ферязи. Человечек быстро поклонился, моргнул близорукими глазами и отошел к столу, на котором была разложена огромная мала. Сам Ивор стоял у окна, глядя на раскинувшуюся внизу площадь.
        - Чолом! Я хотел… - начал было Згур, но Палатин, не оборачиваясь, махнул рукой, коротко бросив: «Садись!» Згур не стал спорить, решив подождать. Похоже, Ивор занят. Ничего, освободится.
        Сутулый человечек закивал, шагнул к столу, длинный худой палец ткнулся в бересту мапы.
        - Опасность для Рум-города не так велика. Мятежников много, но у них нет стенобитных орудий…
        Згуру показалось, что он ослышался. О чем разговор? Рум-город, какие-то мятежники…
        - …Насколько можно судить, Катакит слабый полководец. Думаю, он простоит возле Рум-города еще пару недель, но потом ему придется отступить. Местность разорена, ему не хватит припасов…
        - Значит, - нетерпеливо бросил Ивор, - Кей-Сар не снимет войска с нашего берега?
        Человечек потоптался у мапы, взъерошил редкие волосы, вздохнул:
        - Снимет! Снимет, господин Ивор! Когда столица в осаде, любой правитель трижды перестрахуется…
        - А Войчемир?
        Человечек вновь начал терзать остатки своей шевелюры, что явно помогало ему думать. Згур наконец начал понимать. У румов мятеж, какой-то Катакит осаждает столицу, и Палатину очень интересно, что сделает Светлый,
        когда румы уведут войска с низовьев Денора. Вот почему Кей Войчемир уехал на полдень!
        - Будет ждать, - наконец рассудил близорукий. - Господин Ивор должен понимать, что, когда у тебя на границе начинаются перемещения войск, всегда лучше быть наготове. Светлый может решить, что это какая-нибудь хитрость. Тем более сейчас, когда хэйкан умер, и Кей Сварг собирает войско на левом берегу. Думаю, еще месяц сполоты будут у Страж-города.
        - Хорошо, Кошик! - Ивор улыбнулся и кивнул Згуру: - Вот, знакомься! Потом продолжим.
        Згур изумленно поглядел на странного человечка. Кошик! Великий Кошик Румиец!
        Руки сами легли на бедра, щелкнули каблуки.
        - Чолом, тысячник! Сотник Згур, Учельня Вейскова, третья учебная сотня!..
        Кошик моргнул, затем неуверенно улыбнулся:
        - Чолом, Згур! Ты, наверно, к отцу? Может, я мешаю? Згур помотал головой. Его даже не удивило, что Кошик знает, кем он приходится Ивору. Кошик Румиец, наверно, знает все на свете.
        - А теперь, Кошик, - Палатин подошел к мапе, прищелкнул пальцами, - расскажи-ка нам, начнется ли из-за этого нахального юнца война?
        Згур даже не обиделся на «юнца». Все стало ясно. Вот почему Палатин не с гостями! Большая игра «Смерть Царя» началась, и надо продумать очередной ход.
        - Война? - Кошик вновь почесал затылок. - Война не начнется, господин Ивор. Но… Человечек замялся, вздохнул.
        - Тут важен повод. Одно дело, господин Ивор заступится за своего зятя и потребует пересмотреть вопрос о передаче престола. Господин Ивор - Великий Палатин, он имеет право…
        - А совсем другое - защищать храброго дурака, осмелившегося не выполнить волю Светлого, - спокойно кивнул Ивор. - Вот так, Згур. Ссориться из-за тебя со Светлым я не стану. Ясно?
        Згур усмехнулся:
        - Яснее некуда, сиятельный! Я избавлю тебя от хлопот…
        - Нет! Нет! - Кошик вскочил, замахал руками. - Господин Згур не может ехать в Савмат! Даже если забыть, что господин Згур - сын господина Ивора, это невозможно! Это будет выглядеть как выдача! Господин Ивор, так сказать, потеряет лицо! Пусть господин Згур уедет - на год, на два, и как можно скорее. Тогда господин Ивор сможет дать клятву Светлому, что господина Згура нет в Валине…
        Згур отвернулся. Великий Кошик с его «господином Ивором» и «господином Згуром» успел быстро надоесть.
        - К сожалению, господин Згур не может поехать и в Коростень, иначе Правительница Велга окажется перед таким же выбором. Это нам совершенно ни к чему! Сейчас нужно собирать силы. Смею заметить, господин Ивор, момент сейчас очень удобный, огры выбирают хэйкана, а мы можем потребовать созыва Сабора. Сто лет назад при Кее Горае Длинноруком Сабор уже собирали и как раз по вопросу о наследовании. Правда, нельзя забывать и о сиятельной Танэле. Если то, что говорят о ней - правда… Пусть даже и не вся правда…
        Палатин кашлянул, и Кошик, явно смутившись, замолк. Кажется, такие разговоры не предназначались для посторонних ушей. Згур даже не удивился. Выходит, и тут, в Валине, побаиваются Кейну-чаклунью?
        Кошик вновь кашлянул и заговорил о каких-то давних обычаях, но Згур не стал слушать. Почему-то вспомнилось, как он сам учился ходить деревянными фигурками. Наставники в Учельне считали, что «Смерть Царя» помогает овладеть хитрым искусством войны: всадники направо, пехота - вперед. Но Згуру игра не пошла. Все время казалось, что он посылает на смерть живых людей, и не за родину, как бывает на настоящей войне, а ради собственной прихоти. Пусть всемогущий Палатин и всезнающий Кошик играют без него!
        - Пойду! - Згур усмехнулся, кивнул на мапу. - До Савмата далеко.
        Палатин и Кошик переглянулись. Ивор покачал головой:
        - Пойдешь? Да кто же тебя отпустит, сынок?
        В подземелье было сыро и холодно, что, конечно же, не удивляло. Не удивляла и стража - дюжина крепких хлопцев при полном вооружении. И то, что отобрали оружие, казалось вполне в порядке вещей. Но вот остальное сбивало с толку. Згура привели в уже знакомый подвал, усадили на колченогую скамью у входа и оставили сидеть, причем стража не уходила и запирать его вроде не собирались. Чего-то ждут? Наверно. Не кузнеца ли с жаровней или плотника с колодками?
        Згур оглядел невеселое убранство подземелья, гнилую солому, железные крюки в стенах и брезгливо поморщился. Наверху, в большой горнице, продолжается пир, где-то там Улада, гости поднимают кубки да братины за здоровье молодых. Все это казалось чем-то далеким, уже не имевшим к нему никакого отношения. Наверно, его оставят здесь. Светлому Ивор скажет, что мятежный сотник куда-то пропал, а если Велегост все-таки победит, то Згура ему предъявят - в целости и сохранности, разве что слегка отощавшего на здешних харчах. А если Войчемир потребует от Ивора клятвы, что Згура нет в Валине? Сможет ли Палатин солгать пред ликом Матери Болот?
        По ступеням простучали шаги. Еще один кмет, по всему видать старший, подозвал двоих, что-то прошептал. Те, кивнув, направились куда-то в темноту. Згур проводил их взглядом, пожал плечами. Не ему ли место готовят?
        Внезапно из глубины подвала послышался шум. Что-то упало, раздался сдавленный крик. Еще трое кметов бросились туда, шум приблизился, стал сильнее, в сыром воздухе повисла густая ругань. Наконец в проходе появились стражники, волочившие что-то, слегка напоминавшее человека.
        Згур чуть не присвистнул от удивления. «Чугастр»! Его-то за что?
        Колодки и цепи не смирили Ярчука. Спутанные волосы торчали во все стороны, в бороде запеклась кровь, от старой домотканой рубахи уцелели лишь клочья, но взгляд оставался прежним - непримиримым, полным злого отчаяния. Четверо стражников с трудом справлялись с рассвирепевшей «вольной людью». Пятый, с трудом переступая непослушными ногами, плелся сзади.
        Венета выволокли к двери и бросили на холодный глиняный пол. Ярчук зарычал и в тот же миг один из кметов с воплем отскочил в сторону - пленник, воспользовавшись удачным мгновением, вцепился в его ногу зубами, прокусив прочную ткань.
        - Хорош!
        От неожиданности Згур вздрогнул и резко обернулся. В дверях стоял Ивор.
        - Этот? - Рука в плотной перчатке указывала на буйного венета. Услыхав нестройный хор, извещавший Палатина, что «этот и есть», Ивор быстро кивнул и подошел к Згуру.
        - Завтра на рассвете ты уезжаешь. Тебя проводят до полуденной границы. Уедешь подальше, вернешься через год. С Аланой я повидаюсь и все объясню. Согласен?
        Згур медленно покачал головой.
        - Я напишу Велге. Ты не будешь считаться беглецом…
        -Нет.
        Лицо Ивора дернулось, тонкие губы побелели.
        - Ты мне не нужен здесь. Ни живой, ни мертвый. Если бы не Алана, я бы знал, как от тебя избавиться!
        - Не сомневаюсь, сиятельный! - Згуру внезапно стало весело. - Граница велика. Вышлешь на полдень, вернусь с заката.
        - Так, значит…
        Палатин помолчал, затем, словно забыв о сыне, резко повернулся к Ярчуку.
        - Этого сюда! Снять колодки!
        Кметы с опаской приблизились к венету. Тот угрожающе заворчал, но на этот раз обошлось без драки. Вскоре пленник уже стоял перед Ивором, потирая затекшие руки.
        - Так говоришь, свободный человек? - в голосе Ивора звенело легкое презрение.
        - Я - вольна людь! - угрюмо пробормотал венет, расправляя широкие костистые плечи. - Ярчук я, роду Бешеной Ласки. Мы, венеты, вольны суть!
        - Вольный, значит? Тебя же, как холопа, продали? Взгляд пленника налился злобой.
        - Бояре! Злы бояре опоили, связали да на торг повели! Не по сердцу я им! Я - людь вольна, за волю кого хошь убью!
        - Отменно!
        Снятая перчатка легко хлестнула по рукаву. Палатин улыбнулся.
        - Говорят, драться умеешь? Или врут? Ярчук недоверчиво покосился на Палатина, двинул плечами:
        - А ты проверь, боярин!
        Перчатка вновь хлестнула по рукаву.
        - Трое! Без мечей. Но - не калечить!
        Кметы явно не спешили выполнить приказ. Наконец, под строгим взглядом старшего, трое отложили в сторону - оружие и без особого рвения подступили к пленнику. Згур встал, заранее желая победы венету. Пусть он и лесное чудище, но все-таки трое на одного…
        Первый кмет рухнул сразу - молниеносный удар в незащищенное кольчугой горло отбросил его к стене. Другой размахнулся - и с криком упал, вцепившись в коленку. Что случилось с третьим, Згур так и не понял, но смотреть на растянувшегося на полу парня было неприятно.
        - Отменно, - голос Ивора звучал равнодушно, словно такое доводилось видеть десять раз на дню. - Мечом можешь?
        Пленник угрюмо кивнул и медленно, словно нехотя, коснулся поясницы. Згур понял - венет еле сдерживается, чтобы не зайтись стоном.
        - Пошли на двор!
        На земле лежал свежий, только что выпавший снежок. | Згур невольно зажмурился - полчаса в подземелье не прошли даром. Между тем один из кметов вручил пленнику меч. Ярчук недоверчиво покрутил его в руках, что-то «буркнул под нос и вопросительно взглянул на Палатина.
        - Двое! - распорядился тот. - До первой крови!
        На этот раз кметы держались посмелее. Драка - дракой, меч же дело совсем иное, благородное. Двое парней переглянулись и не спеша, вразвалочку начали подступать к пленнику. Ярчук даже не смотрел на них, уставившись куда-то в землю. Згур едва сдержался и не крикнул венету, чтобы становился в стойку. В Валине рубиться умели - это он знал…
        Первый удар он пропустил. Меч пленника взметнулся настолько быстро, что его не увидел не только Згур, но и тот, кому удар предназначался. Короткий крик - и стражник отскочил в сторону, сжимая рассеченную кисть. Выбитый из руки меч сиротливо лежал на снегу.
        Сталь вновь ударила о сталь. Второй кмет оказался по-опытнее, но вскоре и он завопил от боли. Удар пришелся по правому плечу. Кольчуга защитила, но рука повисла плетью. Стражник перехватил меч в левую, но сумел лишь
        размахнуться. Короткий, почти незаметный выпад, удар - второй меч упал рядом с первым.Згур невольно охнул. Его учили драться. Этих кметов - тоже. Все они служат не первый год, и тут какой-то дикарь..
        - А теперь со мной!
        Ивор сбросил на землю теплый плащ, отстегнул пояс. Солнце блеснуло на лезвии франкского меча.
        - Зашибу, боярин! - хмуро проговорил Ярчук, но Палатин лишь нетерпеливо махнул рукой.
        Во двор уже выбегали кметы с длинными копьями, выскочил какой-то очумелый дедич в незастегнутой беличьей шубе, появился толстячок управитель. Венет с угрюмой усмешкой окинул взглядом собравшихся и повернулся к Ивору:
        - Изволь!
        Внезапно он пошатнулся, рука, сжимавшая меч, безвольно опустилась вниз. Болезнь оказалась сильнее. Из груди вырвался стон, венет согнулся, с трудом удерживаясь на ногах, рука схватила горсть холодного снега. Когда Ярчук, с трудом переводя дыхание, смог выпрямиться, лицо его казалось даже не серым - зеленым.
        Ивор спокойно ждал, не сводя глаз с пленника. Наконец, когда тот вновь поднял меч, медленно шагнул вперед. Во дворе стало тихо, только издали, из глубины дворца, доносился нестройный шум - свадебный пир продолжался.
        Первым ударил Ярчук. Удар оказался настолько быстрым, что Згур еле успел заметить, как дрогнула рука венета, и клинок змеей рванулся вперед. Ивор, чуть шевельнув кистью, легко отбил удар и напал сам - почти столь же быстро. Зазвенела сталь. Ярчук, уклонившись от нацеленного в плечо клинка, отпрыгнул в сторону.
        На мгновение показалось, что схватка закончена. Противники не двигались. Ивор опустил меч, обернулся, нашел глазами Згура. Ярчук тоже смотрел в сторону, словно бой стал ему неинтересен. Но вот его тело чуть заметно дрогнуло. Венет пригнулся, повел плечами и дикой кошкой бросился на врага.
        Несколько мгновений трудно было даже понять, что происходит. Клинки звенели, противники то сходились совсем близко, то вновь отбегали в сторону. Люди, заполнившие двор, застыли с открытыми ртами, стража опустила копья, дедич в беличьей шубе отступил назад, поскользнулся и мягко сел в снег. Згур лишь головой покачал - такого боя видеть еще не доводилось.
        Теперь Ивор наступал, тесня Ярчука ко входу в подвал. Меч Палатина словно ожил, выискивая слабые места в защите венета, но удары не достигали цели, Ярчук уворачивался, отпрыгивал - и бил сам. Згуру начало казаться, что «дикун» долго не выдержит. Похоже, Палатин догадывался, насколько его противник болен. А такого темпа не выдержит и здоровый.
        Наконец лопатки Ярчука коснулись стены. Отступать было некуда. Меч Ивора взметнулся вверх, чтобы обрушиться прямо на голову врага, и тут венет, чуть пригнувшись, быстро перехватил рукоять левой рукой. Палатин отпрянул, спасаясь от прямого колющего, но не успел. По двору пронесся негромкий вздох - на правом плече Ивора расплывалось темное пятно. Ярчук легко отбил ответный удар, пригнулся, упал, откатился в сторону, легко вскочил ; на ноги… и опустил меч. - Доволен ли, боярин?
        В его негромком голосе не слышалось торжества - только усталость. Наверно, лишь сам венет знал, чего сточил ему этот бой.
        Ивор поморщился, рука скользнула по раненому плечу.
        - Доволен.
        Подозвав к себе одного из кметов, он отдал меч, наки-? нул плащ, оглянулся:
        - Згур, сюда!
        Ярчук даже не взглянул на своего знакомца. Венет Усмотрел на Ивора - настороженно, недоверчиво, явно не веря незнакомому «боярину».
        - Ты прав, - Палатин вновь коснулся раны, криво усмехнулся. - Дерется он неплохо. Как зовут, напомни.
        - Ярчук, - подсказал Згур. - Он венет…
        - Ну что ж, пошли, Ярчук!
        Они вновь оказались в знакомой горнице. Правда, ни Кошика, ни мапы на столе здесь уже не было, зато появился поднос с двумя серебряными кубками и высокогорлый кувшин. Пока прибежавший знахарь наскоро перевязывал рану Ивора, Ярчук, отказавшись садиться, угрюмо переступал с ноги на ногу, глядя куда-то вниз, на покрытый ковром пол. Згур наполнил кубки (в кувшине оказалось алеманское), кивнул венету, но тот даже не соизволил отозваться.
        Наконец знахарь был отослан. Ивор быстро подошел к столу, отхлебнул из кубка.
        - Хорошо дерешься, дикарь! Но это еще не значит, что я должен отпустить тебя на волю.
        - Я вольна людь, - буркнул венет. - Злы бояре опоили…
        Палатин нетерпеливо дернул щекой.
        - Я заплатил за тебя много серебра, Ярчук! Ты сможешь мне его вернуть?
        Голос Ивора звучал странно. Згур уже понял - дело не в серебре. Палатин что-то задумал, все это не зря… -
        - Отслужу, - мрачно ответствовал «чугастр». - Дай службу, боярин! Ивор улыбнулся:
        - И чего ты умеешь, Ярчук? Людей резать?
        - Я не убивец, боярин! Добру людь убивать - грех великий!
        Ярчук был явно обижен, Ивор же - удивлен.
        - Грех? Чем же ты занимался?
        Широкие плечи венета приподнялись, затем вновь опустились.
        - Всяким. Лес валил, уголь жег, добрую людь охоронял. Отпусти, боярин! Богов за тебя молить буду! Все одно - сбегу. А не сбегу - помру, да холопом не буду!
        Ивор долго молчал, затем поглядел на мрачного «дику-на», усмехнулся:
        - Я знал одного холопа. Его звали Навко. Он тоже хотел стать свободным… Я отпущу тебя, Ярчук. Дам одежду, оружие, серебро. Можешь возвращаться домой. Доволен?
        Згур заметил, как дрогнули плечи венета. Ярчук глубоко вздохнул, покачал головой:
        - Мягко стелешь, боярин. Видать, нужон я тебе!
        - Верно! - Ивор шагнул ближе, заговорил негромко, быстро: - Говоришь, телохранителем был? Это хорошо!..
        - Кем? - «чугастр» явно удивился. - Этим не приходилось, боярин. Я людь охоронял. Повадятся в какую деревню злодеи - станичники али мытари кнесовы, - так я их, супостатов, к ногтю!
        - Так ведь людь убивать - грех! - не выдержал Згур.
        - Так то добру грешно! - снисходительно пояснил венет. - А какую и боги велели…
        - Ладно! - резко перебил Палатин. - Мне нужно, чтобы ты охранял одного человека. Так охранял, чтобы и волос с его головы не упал! И днем, и ночью, и даже во сне!
        Згур начинал понимать. Вот оно что! А ему начало казаться, что бывший холоп Навко просто пожалел бедолагу венета!
        - Этому человеку грозит большая опасность. Очень большая! Он должен немедленно уехать - все равно куда. Пусть он едет с тобой. Ты будешь беречь его год… Нет, два года! И эти два года он не должен возвращаться сюда! Ты станешь его тенью, его близнецом - но он не должен вернуться и не должен погибнуть! Понял ли?
        Згур замер, ожидая ответа. Что скажет Ярчук? Неужели согласится? Своя свобода в обмен на чужую неволю…
        - О нем ли говоришь, боярин? - венет кивнул на Згура, на изуродованном лице промелькнула усмешка. - Такого устеречь трудно. Быстрой он - вроде тебя…
        «Дикун» оказался неглуп. Кажется, он все понял, и Згур : облегченно вздохнул. Нет, не согласится! Ивор кивнул, положил ладонь на плечо сына:
        - Быстрой? Верно. Вначале ему будет очень хотеться назад. Но это пройдет, обещаю. Твое дело - его беречь. Ну так что, согласен?
        Ярчук задумался, рука огладила нечесаную бороду.
        - Ин ладно, боярин! Будь по-твоему! Устерегу! Згур сцепил зубы. Значит, так? «Вольна людь» согласна стать сторожевым псом! А он еще сочувствовал «чугастру»!
        - Ты говорил о холопе Навко, сиятельный? Я тоже слыхал о нем. Слушай, Ярчук, это интересная история. Навко очень хотел свободы и поэтому пошел служить к одному… боярину. Он очень хорошо служил, этот Навко. Убивал, предавал, казнил. И теперь он сам боярин - богатый, знатный, у него много холопов. Хорошо, правда?
        Ярчук молчал. Згур бросил быстрый взгляд на Палатина, но Ивор смотрел куда-то в сторону.
        - Не гневись, молодой боярин, - наконец вздохнул
        венет. - Я - вольна людь. Не можно мне робом быть. Не обессудь! Ждут меня, должен я вернуться…Згур пожал плечами - все стало на свои места. Свобода стоит дорого. Этот дикарь согласен заплатить за нее чужой неволей. Пусть! Теперь Згур знал цену своей свободы. Зря венет надеется его «устеречь»!
        …Тени надвинулись, склонились низко, черные, уродливые, от них веяло холодом и промозглой могильной сыростью. Голоса звучали глухо, еле слышно.
        - Нельзя волю людскую ломать, человек себя потеряет, себя забудет, чужое хотение сердце гложет, печень гложет, с ума сводит. Помнишь ли, как нитку заговоренную, Извиром притоптанную, тебе дал? Хорошо ли было?
        - Помню. Но все равно - сделай!
        Это был не сон, а если и сон, то какой-то странный. Страха не было - только недоумение. Прошлый раз ему снилась горящая река. Теперь же… Эти двое сидят у его ложа, в комнате горит светильник, его глаза раскрыты, но ничего не видать, только тени. Может, он болен? После ужина Згур почувствовал слабость и еще подумал, что вино имело какой-то странный привкус…
        - Трудно это, господин Ивор! Заговор - словно цепи, слабый покорится, нести их будет, сильный же бороться начнет, или сбросит, или погибнет…
        Згур попытался шевельнуться, но тело словно исчезло. Ивор! Значит, не сон? В вино что-то подмешали, и теперь эти двое пришли сюда… Кто же с Ивором? Кошик? Нет, голос совсем другой, хотя и знакомый…
        - Придумай что-нибудь, Лантах! Ты ведь кобник, ты умеешь!
        - Придумать легко, сделать трудно. Человек Родом-Соколом свободным сотворен, даже Извир эту свободу не трогает, стороной обходит…
        Внезапно Згур вспомнил. Лантах-кобник! Ивор как-то обмолвился о нем. Ну конечно! Старик на торге! Серебряный браслет, способный связать души! Згур вновь попытался привстать, двинуть рукой - тщетно. Что же они задумали?
        - Не связывать душу надобно, господин Ивор, напротив! Душу свободной сделать должно, вольной сделать, от пут освободить. С малых лет душа людская к дому привязана, к родичам да знакомым, к земле родной. Крепко привязана, да узелки развязать можно, а какие нельзя - то разрезать. Поболит, поболит - и затянется. И тогда душа вольной станет, и человек вольным станет…
        - Погоди! - голос Ивора стал громче, отчетливей. - Он что, ничего не будет помнить?
        Згур затаил дыхание. Значит, Палатин привел проклятого чаклуна, чтобы заставить его все забыть! Родную землю, Бусел, маму? Но ведь этого не может быть! Или может? Если бы он мог хотя бы пошевелиться!
        - Помнить будет, да не как свое, а словно чужое. Положу печать на сердце его, печать крепкую, верную. Запечатаю сердце от тоски по тому, что было, и по тому, что будет. И тогда любовь уйдет, без любви же родная земля чужой станет. А вольный человек с душой вольной о себе думать будет, ведь себя человек разлюбить не сможет, так богами поставлено, богами заведено…
        Если бы он мог, Згур рассмеялся бы, слушая этот бред. Чтобы родная земля стала чужой? Нет, его сначала нужно убить! Не выйдет, чаклун, не поможет твоя ворожба!
        - Хорошо! - голос Ивора прозвучал тихо, еле различимо. - Пусть так! Делай!
        Тени исчезли, темнота внезапно стала тяжелой, словно могильная земля, и Згур почувствовал, что проваливается в глухую бездну, откуда нет пути, нет выхода. Он попытался закричать, но губы не двигались, не слушалось тело. На миг показалось, что сердце вот-вот остановится. Тягучая, цепкая боль захлестнула, сковала смертной тоской. В глаза ударил ослепительный свет…
        …Згур крикнул, дернулся - и открыл глаза. В комнате было пусто, в углу догорал забытый светильник, а в слюдяное окошко нехотя сочился неяркий утренний свет. Он глубоко вздохнул, провел рукой по ноющей груди и рассмеялся. Все-таки сон! Как хорошо, что он кончился! Згур потянулся, вскочил, плеснул в лицо холодной водой и вновь засмеялся. Привидится же такая чушь! Забыть родную землю, родной дом! Да собери Ивор всех чаклунов 0рии, такому не бывать! Но почему ему приснился кобник? За эти месяцы Згур ни разу не вспомнил о старике.
        Конские копыта нетерпеливо били по свежему снегу, оставляя четкие отпечатки изогнутых подков. Згур начал считать всадников и сбился, дойдя до двадцати двух. Всего же не меньше трех десятков, да еще при полной броне, да с тысячником Вороном во главе! Велика честь для простого сотника! Прямо не стража - свита!
        На заднем дворе было полно народу. Кроме отряда, уже севшего в седла, тут толпились холопы, таскавшие мешки с провизией, дворцовая стража и просто зеваки, глазевшие на пышные проводы Кеева обручника. Со стороны оно так и выглядело, если, конечно, не знать, что не провожают, а высылают, и не домой, а в кудыкину даль.Ярчук тоже был здесь. На венете был новый полушубок, мохнатая шапка, налезавшая почти на самые брови, и ярко-красные сапоги с меховым верхом. Умыться «чугастр» явно не удосужился, зато борода, прежде торчавшая неопрятной метлой, теперь была заплетена в несколько мелких косичек, смазанных то ли салом, то ли конопляным маслом. Згур не стал подходить к своему стражу. Разговаривать не о чем, а наглядеться друг на друга еще успеют.
        Приказ был уже известен. Тысячник со своими латниками довезет Згура до полуденной границы и покинет в чистом поле. Не одного, а с Ярчуком. Предусмотрительный Ивор велел не оставлять им коней, и Згур понял, что уйти от «чугастра» будет непросто. А он так надеялся, что умчится от неумытого дикаря на верном коне! Но пешим, по пустой, засыпанной снегом лесной дороге далеко не уйдешь. Впрочем, Згур особо не волновался. К нему приставили сторожевого пса, но человек умнее зверя. Пусть стережет - до поры, до времени!
        Подбежал запыхавшийся Лешко, поинтересовавшийся, что еще требуется «господину обручнику». Згур даже не стал заглядывать в мешок, приготовленный для него заботливыми холопами. Еда, теплые вещи да огниво - чего еще надо в пути. Хорошо хоть оружие вернули! При мече да кинжале стало сразу веселее. Правда, не было ни лука, ни настоящей брони, ни шлема, а только легкая кольчуга, но на ясный намек кметы лишь развели руками. Зато хватало серебра - целый мешок, болтавшийся у пояса. Туда Згур тоже не стал заглядывать. Сколько бы ни было - хватит! Не в серебре сила.Чуть подумав, Згур вспомнил бородищу Ярчука и поинтересовался, положили ли ему бритву. Бриться он решил каждый день, хотя бы для того, чтобы не походить на дикаря-венета. Лешко хлопнул себя по лбу и умчался, пообещав принести бритву, да не простую, а румскую, какой и в мороз щеки скрести не больно. Згур представил, как заплетает косички на собственной бороде, как обмазывает их салом, и поморщился. Это же сколько вшей заведется!
        К нему подвели коня, но Згур не спешил садиться в седло. Неужели Ивор не выйдет проститься? Они плохо поговорили напоследок, но все-таки… И Улада… Нет, Ула-де здесь делать нечего, но он мог бы передать ей…
        В толпе послышался шум, холопы поспешили расступиться, образуя широкий проход, и Згур облегченно вздохнул. Ивор! Все-таки пришел!
        Палатин махнул рукой, и кметы отступили в сторону, оставив его наедине с сыном. Ивор подошел совсем близко к Згуру, большая ладонь легко коснулась плеча.
        - Не будем ругаться напоследок! Потом поймешь, что я был прав.
        - Не будем, - кивнул Згур. - Хотя ты и не прав. Палатин помолчал, затем усмехнулся:
        - Все будет в порядке. Я съезжу к Алане, напишу Велге…
        - Ты уже говорил…
        - Да… Скоро может завариться каша - покруче, чем двадцать лет назад. Лучше тебе побыть вдалеке от всего этого. Наверно, тебе не нужны советы…
        - От тебя? - Згур покачал головой. - От тебя - нет!
        - Но все-таки выслушай. Мы говорили с тобой о свободе, помнишь? Теперь ты свободен. Будет трудно, но попытайся понять, кто ты есть на самом деле, чего хочешь, что ищешь.. Это очень важно, Згур!
        Згур не ответил, вспомнив странный сон и бродягу - кобника, почему-то привидевшегося ему. «Вольный человек с душой вольной о себе думать будет…» А вдруг это был не сон? Неужели быть вольным - значит забыть родину, дом, семью? Кому нужна такая свобода?
        - А ты это понял? - не выдержал он. - И когда? Когда стал палатином Кея Улада? Ивор задумался.
        - Чуть позже, когда я уже был савматским тысяцким. Я говорил себе, что служу Волчонку, чтобы помочь Алане, что это все для нее и ради нее. А потом она сама спросила, что я делаю у сполотов: спасаю ее или мне просто по сердцу править Савматом? Тогда я обиделся, а потом решил, что твоя мать права. Мне нравилось быть савматским тысяцким. А после, когда Улад погиб, я наконец-то понял, чего хочу…
        Палатин говорил искренне, и от этих слов Згуру стало не по себе. И это свобода? Мать Болот, чего же может хотеть савматский тысяцкий?
        - Ты… Ты же не можешь стать Светлым! Зачем? Ивор улыбнулся, развел руками:
        - Я? Наверно, уже нет, хотя кто ведает волю богов? Но есть еще ты… Но об этом поговорим через два года. Кое-что изменится, и очень сильно… Возвращайся живым, Згур! Мы с Аланой будем ждать!
        Згур хотел ответить, но не успел. Ивор резко обернулся и зашагал прочь, махнув рукой кметам. Те поняли, заторопились, дюжие холопы бросились отворять ворота…
        Конь нетерпеливо дышал над самым ухом, но Згур не двигался, словно окаменел. Впервые за эти дни он ощутил страх, и не во сне - наяву. Что задумал Ивор? Ведь это - безумие! Даже Кеи - и те гибнут, протянув руку к Железному Венцу!
        Передовой кмет крикнул, взмахнув плетью, и отряд тронулся с места. Ждать было больше нечего. Згур вскочил в седло, краем глаза заметив, что Ярчук уже пристраивается рядом. Згур отвернулся. Разглядывать заплетенную в косички бороду «вольной люди» было противно.На валинских улицах оказалось полно народу. Слух об отъезде Кеева обручника успел облететь город, и любопытные улебы спешили еще раз взглянуть на гостя. Люди что-то кричали, махали шапками, вездесущие мальчишки цеплялись за стремя, но Згур не видел и не слышал всего этого, глядя прямо перед собой, на черную конскую гриву. Выходит, все? Сейчас он уедет, даже не поняв до конца, правильно ли поступил, имело ли смысл платить за все так дорого?..
        Стража уже открывала городские ворота, когда сзади послышался громкий топот копыт. Всадник догонял отряд. Один из кметов выехал из строя, на всякий случай держа руку на рукояти меча, но тут же замер, не решаясь двинуться.
        - С дороги, дурак!
        Знакомый голос заставил вздрогнуть. Улада? Нет, не может быть! Здесь ей нечего делать!Згур не выдержал, оглянулся. На девушке был короткий военный плащ, нелепая круглая шапочка съехала на левое ухо, светлые волосы падали на лоб. К Уладе уже спешил тысячник, но она только махнула рукой - Наконец, заметив Згура, девушка поторопила коня, подъехала ближе.
        - Убегаешь, наемник?
        В голосе звенело знакомое презрение. Згур пожал плечами. Что тут говорить? Убегает.
        - Не гордись, приехала не из-за тебя. Я заставила Палатина кое-что рассказать и теперь хочу извиниться за свои слова об Алане. Она не виновата. Я извиняюсь, наемник, но только за это.
        Згур кивнул. Интересно, что рассказал длинноносой Ивор? Жаль, что он не решился сам поговорить с отцом…
        - Ну а тебе - скатертью дорога! Надеюсь, Ивор хорошо заплатил за труды!
        Згур лишь усмехнулся. Тогда, в Тирисе, длинноносая тоже пыталась говорить о серебре…
        - А это кто? - взгляд Улады скользнул по Ярчуку. - Твой телохранитель? Эй, ты, чучело, к тебе обращаюсь!
        Згур не без интереса покосился на венета. На месте «вольной люди» он бы обиделся. Но его страж лишь поклонился, в густой бороде мелькнула усмешка.
        - Меня зовут Ярчук, госпожа!
        - Мне плевать, как тебя зовут! - Улада наклонилась, словно стараясь разглядеть венета получше. - Ты, чудище! Если со Згуром что-нибудь случится, я найду тебя даже в Ирии, понял? Найду и сдеру с тебя шкуру вместе с грязью!
        Згур даже не решился удивиться. Ярчук же вновь усмехнулся, покачал головой:
        - Спокойна будь, госпожа! Уберегу боярина…
        - Как он тебя назвал? - Улада резко повернулась в седле. - «Боярин»? Это у них так баранов зовут? А знаешь, что говорят, боярин Згур? Ты даже не смог довести обряд до конца. Помнишь? Так что теперь я-не жена Велегоста, а твоя верная супруга. Надеюсь, это испортит тебе настроение, наемник!
        На этот раз Згур поразился по-настоящему. Что за бред? Ведь он сказал все верно, и «деля» не забыл! Правда, они сели на эту дурацкую шкуру до того, как… Интересно, что говорится в обряде о дротике, которым целят в обручника?
        - Не надейся, муженек, плакать по тебе не буду! - Улада рассмеялась, откинулась назад, окинув взглядом невозмутимого венета. - А ты, чучело, вырасти себе еще два глаза, а лучше - четыре. Что, Згур, хорошего спутника тебе нашел Палатин? Иногда он удачно шутит…
        Голос девушки дрогнул. Внезапно она подалась вперед, покачнулась, с трудом удержалась в седле. Крепкие ладони вцепились Згуру в плечи, губы ткнулись в лицо. Кажется, она плакала. Згур осторожно коснулся ее руки, пальцы наткнулись на что-то знакомое. Браслет! Тот самый! Девушка зашипела, словно кошка, отпрянула:
        - Не смотри на меня, наемник! Отвернись! Конь взвился свечкой, заржал. Миг - и Улада исчезла, только конский топот еще слышался вдалеке. Згур отвернулся, закрыл глаза. Что ей надо? Мать Болот, что ей надо?
        Серебряный браслет из неведомой могилы связывает души. Но разве дело в браслете?
        Глава 9. КОБНИК
        Ярчук надел вторую лыжу и долго стучал ею по притоптанному снегу. Згур уже успел заметить, что венет старается делать все основательно, не спеша. Приметил он и другое: перед тем, как взять ложку или сесть на коня, «чугастр» обязательно постоит мгновение-другое, шевеля губами и уставившись взглядом в землю. Похоже, венет готов был . просить помощи у своих богов по любому поводу, даже надевая лыжи.Згур оглянулся. Нерла, пограничная река, осталась за лесом. Их отвезли подальше, в самую глушь. Вокруг - холодный заснеженный лес, под ногами - полуденный шлях, ведущий к далекому Нистру, а сзади - граница. Будь это летом, можно было попытаться обойти посты, но зимой в лесу не спрячешься…
        - Пошли, что ль, молодой боярин?
        Згур даже не оглянулся. За эти дни, пока они ехали от Валина к Нерле, он не сказал Ярчуку ни слова. О чем говорить? Згур уже понял - венета не подкупишь, не уговоришь, не напугаешь. Палатин не ошибся, подбирая ему спутника. Или все же попытаться? Згур быстро надел лыжи, закинул за спину тяжелый мешок, поправил меч на поясе. Порядок!
        - Поспешить надоть, молодой боярин! Сказывали, деревня есть по пути, успеть бы до темноты…
        - Какая деревня? - не понял Згур. Роща, что ли? Ярчук задумался, почесал бороду:
        - Деревня… А и вправду, вроде как* «дерево». Деревня - там люди живут. Село, по-вашему. На снегу ночевать - не мед, однако!
        Згур вновь оглянулся. За лесом - мост, там стража, но можно обойти с восхода…
        - Ярчук! Ты теперь свободен. Иди куда хочешь, а я попытаюсь вернуться…
        Венет покачал головой. Згур отвернулся, сцепил зубы. Ведь это он просил отца отпустить «чугастра»!
        - Мне надо вернуться, понимаешь? Я тоже свободный человек! Иди своей дорогой…
        Ярчук вновь помотал кудлатой головой:
        - Не можно. Слово я большому боярину дал да клятву. Духами предков клялся, овинником да тем, кто во ржи сидит. Буду тебя оберегать, молодой боярин! Сказывал мне большой боярин, что неможно тебе вертаться! А большой боярин - он добрый! Меня отпустил, серебра дал, одежу дал, зброю. У нас таких бояр и нет. Злы они у нас…
        Згур покосился на разговорившегося венета, пытаясь понять, не шутит ли тот. Добрый Ивор! Куда уже добрее!
        - И не пытайся меня убить, молодой боярин! - внезапно добавил Ярчук. - Не выйдет, однако!
        Тон был такой, словно Ярчук разговаривает с мальчишкой-недоростком. Згур решил не отвечать. Слова стоят дешево! Интересно, сколько этому «чугастру» лет? Наверно, все сорок будет.
        Тем временем венет поправил заплечный мешок, вновь огладил бороду - и внезапно согнулся, схватившись за поясницу. Цепкая хворь вернулась. Ярчука опять рвало - без пощады, выворачивая наизнанку. Приходил он в себя долго, стонал, скрипел зубами, жадно глотая морозный воздух.
        Згур покачал головой, невольно сочувствуя, но тут же понял - не время. Он уже пожалел этого дикаря, а теперь
        грязный венет смеет куражиться! Ладно! Мечом его не достать, сонным не зарезать. А если по-другому?
        Згур свистнул и, сильно оттолкнувшись, помчался вперед. Снег выпал дня три назад и уже успел покрыться звенящим настом. Смазанные лыжи скользили легко, и даже тяжелый мешок за плечами, казалось, стал наполовину легче. Морозный ветер ударил в лицо, и Згур весело усмехнулся. Вперед, сотник!
        На лыжи он встал еще в Буселе, но в Учельне пришлось побегать по-настоящему. Безжалостный Отжимайло каждую зиму гонял их сквозь заснеженный лес - с утра до вечера, с полной выкладкой. Два года назад рыжий сполот, никому ничего не сказав, построил их на лесной опушке и внезапно заявил, что отсюда они пойдут прямо до Савма-та - восемь дней пути с ночевками у костра. Трусам и слабакам было предложено остаться, остальных же наставник пообещал сделать слегка похожими на настоящих бойцов - ежели доползут, само собой.
        Згур дошел - вместе с двумя десятками тех, кто не отстал, не ушел отогреваться в придорожные села. Савмата он не увидел: вначале отсыпался в жарко натопленной гриднице, а затем Отжимайло вновь приказал надевать лыжи и идти домой - тем же путем. Потом, в сиверских лесах, преследуя Меховых Личин, они часто вспоминали наставника. Сам Отжимайло - полутысячник Жмайло Резан, погиб от случайной стрелы в первый же день похода, который привел уцелевших на Четыре Поля…
        Из-за туч выглянуло неяркое зимнее солнце. Небесный Всадник с трудом продирался сквозь облака. Сзади послышалось сопение - Ярчук нагонял, лыжи со свистом скользили по твердому насту. Згур специально замедлил ход, желая поглядеть, как дикарь управляется с лыжами. Вскоре он убедился, что бегать Ярчук обучен, но вот скорость дается венету не без труда. Згур немного подождал, вновь услыхал знакомый стон и что есть сил припустил вперед, как будто за ним гнался сам Косматый.
        «Деревня», то есть попросту небольшое село о пяти засыпанных снегом домах, показалась под вечер. К этому времени Згур вымотался до предела, ныли ноги, огнем горело обожженное ледяным ветром лицо. Но бежал он не
        зря. Ярчук остался далеко позади, и Згуру пришлось несколько раз останавливаться, поджидая своего спутника. Убегать он не собирался - рано. Он еще успеет.
        В селе, стоявшем возле самой дороги, привыкли к гостям. Згур, сунув хозяйке обрезок гривны, проглотил огромный кус жареной кабанины и мгновенно уснул, велев разбудить себя на рассвете. О Ярчуке заботиться не стал, решив, что венет не пропадет. И действительно, проснувшись ночью, он увидел «чугастра», негромко похрапывающего у порога. Згур осторожно приподнялся - и храп тут же стих. Венет повернул голову, прислушиваясь, и Згур невольно улыбнулся. Стереги, пес, не спи! Все равно уйду!
        Следующий день запомнился морозом да легким снежком, падавшим из низких серых туч. Теперь бежать стало легче. Старые навыки проснулись, и Згур легко скользил по насту, стараясь не сбить дыхание и не оступиться. Ярчук, вначале хекавший и постанывавший совсем близко, начал быстро отставать. Это было на руку. Згур останавливался, отдыхал, ожидая, пока его страж подойдет поближе, и опять припускал что есть духу. Он думал, что венет возмутится, вспылит, потребует сбавить ход, но Ярчук угрюмо молчал, лишь время от времени кривясь и жадно глотая снег.
        Снег падал, солнце - Небесный Всадник - утонуло за серыми тучами, а Згур бежал все дальше, решая, что предпринять, когда «чугастр» наконец-то свалится. Возвращаться назад? Но границу стерегут зорко, а единственная дорога в обход ведет через Выползнев Лаз. Згур невольно пожалел, что серебристый обруч остался в Коростене. Впрочем, даже будь чаклунская диадема с ним, Згур не сунулся бы в гнездо бескрылых «ос». Одного раза хватит! А интересно было б покатать «чугастра» на Змее! Итак, Лаз отпадал, а с ним - и дорога через горы. На закате тоже. горы - Харпийские, но туда ходу много дней, к тому же харпы до сих пор воюют. Оставался путь между полуднем и восходом - к Тирису. Говорят, лодьи ходят по Змеиному морю даже зимой…
        А потом? Конечно, он обязан вернуться в Коростень. Его сочтут беглецом, а то и предателем! Но Згура не оставят в покое. Значит, в Савмат, на суд? А может, отец и прав, суда не будет, дерзкого волотича просто зарежут, всем про-
        чим на страх. Он - вне закона. Значит, все? Тогда стоит ли возвращаться?
        Згур отогнал невеселые мысли, замедлил ход, оглянулся. Ярчук отставал. Еще утром венет выломал две ровные палки и теперь шел, опираясь на них. Згур лишь усмехнулся-с палками и детишки могут! Ты без палок попробуй, дикарь!
        Уже не в первый раз Згур вспомнил Учельню. Наставники много раз повторяли: учись понимать врага. Всякий человек и силен, и слаб. Венет с перебитым носом мастак драться - тут Згуру и пытаться нечего. Лес «чугастр» тоже знает, слышит сквозь сон, он умен и опытен. Но Згур здоров и крепок, как может быть крепок двадцатилетний парень, с детства не голодавший и не знавший серьезных хворей. К тому же вещей у него немного, а «чугастру» надо тащить полную бронь, шлем, лук с колчаном да в придачу тяжелый топор. Значит, надо бежать дальше, следить за дыханием - и ждать.
        Ночевать свернули в село, на этот раз большое, на полсотни домов. В нем оказалась харчевня, и Згур с удовольствием посидел у горящего очага, глядя, как нехотя разгораются толстые поленья. Ярчук пристроился рядом, но разговора не вышло. Згур на все вопросы лишь пожимал плечами, и венет замолчал, вероятно, сообразив, что «молодой боярин» не в настроении. В его руках очутился складень - две деревянные дощечки, скрепленные у основания, и «чугастр», подсев ближе к огню, углубился в их изучение, время от времени шевеля треснувшими на морозе губами. Згур чуть было не поинтересовался смыслом этого странного занятия, но все же сдержался. Наверно, амулет. Без своих домовых да овинников венет, похоже, не может сделать и шагу.
        Наутро Ярчук вновь удивил, когда, уже став на лыжи, достал из заплечного мешка свиток бересты и, развернув, принялся разглядывать. Згур даже глазам своим не поверил - мапа! «Чугастр» читает мапу! Тут же захлестнула обида. Ему-то мапу не дали! Згур покосился на хмурого венета, водившего по мапе узловатым пальцем с кривым желтым ногтем, и решил, что пора кончать.
        Дорогу он помнил. Наставник Барсак не зря гонял его по Большой Мапе Ории, заставляя запомнить каждый поселок, каждый речной поворот. Путь на полдень не представлял трудностей. Згур закрыл глаза, вспоминая. Кажется, следующее село далековато. Разве что ходу прибавить? Нет, не стоит! Наоборот, следует слегка помедлить…
        На этот раз Ярчук мог передохнуть. Згур шел не спеша, стараясь лишь не замерзнуть. Солнце - Небесный Всадник - вынырнуло из-за туч, и по яркому ореолу Згур понял, что ночью ударит мороз. Он заранее поежился, но ходу не прибавил. Интересно, что увидел дикарь на своей мапе? Неужели Згур ошибся?
        Солнце уже уходило за верхушки деревьев, сизые тени Е тянулись от опушки, и Згур удовлетворенно улыбнулся. Вот и
        вечер! Мороз щиплет щеки, холод начинает заползать за ..ворот, а ночевать-то и негде! Ну-ка, Ярчук, сообрази! Похоже, венет тоже начал что-то понимать. Озабоченно взглянув на уходящее солнце, он достал мапу, поводил по ней пальцем и нахмурился, Згур решил не ждать. Пройдя чуть вперед, он приметил слева небольшую поляну и направился туда, заранее присматривая дерево посуше.
        Ночевка в снегу - не шутка. Даже для здорового парня, с детства привыкшего к долгим зимним переходам. Ярчуку придется туго - после сырого подвала, скудных харчей и двух дней на морозе. Ну что ж, сам напросился, «чугастр»!
        Згур бросил в снег мешок и направился за хворостом. Впрочем, хворост - не главное. Хорошо бы найти сухое дерево, а лучше - несколько. Березу, чтоб пылала жарче, и что-нибудь покрепче, клен или ясень. А дальше - просто. Один конец бревна ложится в костер… Ужинали молча - за весь день не было сказано ни слова. Згур подсел поближе к огню, протянул ладони. Хорошо! Правда, возле такого костра не поспишь, этак и замерзнуть можно, но ночь-другую можно и потерпеть. Не так ли, друг Ярчук?
        Венету явно нездоровилось. Он уже не постанывал - подвывал, вновь и вновь хватаясь за поясницу, задыхался, жадно ел мокрый снег - и снова хватался за ноющий бок. Наконец, с трудом привстав, он направился в лес и вскоре вернулся с кусками какой-то коры. Згур усмехнулся и поставил на костер небольшой котелок. Отвар, конечно, ; вещь полезная, но в такой холод и от такой хвори едва ли поможет.Ночь тянулась долго - бесконечная, холодная. Вдали, в самой глубине леса слышался волчий вой, в костре трещали сучья, а над поляной равнодушно сияли острые ледяные звезды. К полуночи мороз ударил по-настоящему. Згур надвинул шапку на самые брови и закрыл глаза, пытаясь задремать. Спать слишком опасно. Если б Ярчук был и вправду другом, спали бы по очереди…
        - Поспи, молодой боярин!
        Голос венета прозвучал внезапно, и Згуру почему-то стало не по себе. Поспать? Ну уж нет!
        - Прошибся, однако! - Ярчук виновато вздохнул. - Мыслил, до деревни доберемся. Ну да ниче! Ты, вижу, паря опытный, бывалый, даром что боярин!
        Надо было смолчать, но Згур не выдержал:
        - Сиверский волк тебе боярин! С чего ты взял? У вас что, по утрам умываются только бояре?
        Ярчук только моргнул, затем прозвучало удивленное «Вона!».
        - Чего «вона»? - окончательно озлился Згур.
        - Я-то мыслил… Мыслил, убить меня хочешь. На миг Згур растерялся, но тут же пришел в себя. Ну и скачут «мысли» у «чугастра»!
        - Значит, ежели я «боярин», то должен тебя всенепременно убить?
        - Не потому. Не молвил ты ко мне, а то - примета верная. Убивец, коли замыслил чего, к убиенному бысть слова не молвит. Ино молвит - то запомнит убиенная душа и на третий день придет и с собой потянет! Али не ведал, боярин? То у нас и чада ведают!Згуру почудилось, что «чугастр» уже бредит, причем на совершенно непонятном наречии. «Чада», вероятно, «дети». Итак, у венетов даже дети знают, что убитые приходят на третий день, а посему убийце с жертвой говорить опасно… Ну и чушь!
        Хотелось спросить, из какой норы, а если не из норы, то из берлоги, Ярчук родом, но Згур все же сдержался. Небось он там, в своей Венетии, пням да корягам поклонялся, с бубном плясал да на луну волком выл! Вспомнилась детская байка про глупый до одури народец «шукши», что на полночи живет да гнилой рыбой питается. «Шукша» и есть!
        - А ты сам видел, как мертвые приходят?
        Венет с самым серьезным видом кивнул, и Згуру расхотелось спорить. Может, у «шукшей»-венетов навы и вправду такую силу взяли?
        Он подбросил дров в гаснущий костер, протянул ладони к огню:
        - Ладно, приходят - так приходят. Давай про бояр лучше.
        - Чего - про бояр? - буркнул Ярчук. - Говорил - чистой ты!
        Згур только вздохнул. Так и есть! У «шукшей» только бояре умываются! Венет усмехнулся, почесал бороду:
        - Видать, не понял, боярин! Не чистый - чистой. Кожа гладка, плечи держишь ровно, глядишь без страха. Небось ни разу не голодал, хомут не таскал, плетей не пробовал! Чистой и есть! Оно всегда приметно. А что не боярином зовешься, так слова всяки есть!
        Костер разгорелся, и ледяной холод на время отступил. Сон тоже прошел. Нелепый разговор внезапно заинтересовал. Из какой же дали прибыл этот дикарь, что таких вещей не понимает?
        - Я из Края, Ярчук. Из земли волотичей. У нас нетдедичей. И холопов тоже нет.
        - И где ж така земля? - недоверчиво поинтересовался венет. - Аль в Ирии? И какой-такой кнес вами правит? С Пятого Неба спустился, что ль?
        - Кнес нами не правит, - вздохнул Згур, вновь вспомнив байки про «шукшей». - Правит нами Государыня Вел-га…
        - Женка? - внезапно встрепенулся Ярчук. - Верно ль? Пришлось объяснять с самого начала. Рассказ вышел долгий, в костре успели перегореть пять огромных поленьев, а Валадар-Месяц - подняться от верхушек деревьев в самый полдень. Волчий вой стал ближе, но Згур даже внимания не обратил. Впервые доводилось говорить о Велге да о Великой Войне чужаку, ничего о Крае не слыхавшему. Ярчук не перебивал, но взгляд венета оставался недоверчивым, даже насмешливым, словно Згур пересказывал байку или старину. Внезапно почудилось, что он и в самом деле рассказывает сказку - дивную сказку о вольном крае, где нет господ, где все счастливы…
        - Слыхал о таком, - молвил наконец венет. - Было, что бояр прогоняли, а чужаков в колья встречали. Да только Ночь тянулась долго - бесконечная, холодная. Вдали, в самой глубине леса слышался волчий вой, в костре трещали сучья, а над поляной равнодушно сияли острые ледяные звезды. К полуночи мороз ударил по-настоящему. Згур надвинул шапку на самые брови и закрыл глаза, пытаясь задремать. Спать слишком опасно. Если б Ярчук был и вправду другом, спали бы по очереди…
        - Сотник! А летов тебе - хорошо, ежели двадцать. Вот оно и есть. Не то дивно, дивно, что вами женка правит. Вот то добре…
        - Почему? - удивился Згур. То, что Краем правит Велга, хорошо, слов нет. Но в Савмате всем вершит Светлая Кейна Челеди…
        Взгляд венета стал строгим, даже суровым.
        - Потому, что женки - святы!
        К утру все-таки удалось подремать. Спали по очереди, чтобы не погас костер. Когда солнце - Небесный Всадник - поднялось над верхушками деревьев, Згур докрасна растерся снегом, поставил на пригасший костер котелок и задумался - на этот раз всерьез.
        Надо было что-то решать. Всю ночь Ярчук стонал, и Згуру даже стало не по себе. Кажется, он добился своего - хворь, одолевавшая венета, вырвалась наружу. Ярчуку нужно тепло, нужен покой. Бросить его посреди дороги Згур не мог - не «боярин» же он в самом деле! Оставить в каком-нибудь селе? Места были дикие, и кто ведает, как отнесется здешняя «людь» к больному чужаку с серебром за поясом?
        Итак, ко всем заботам прибавилась еще одна. Згур махнул рукой и потребовал у Ярчука мапу. Тот не понял, пришлось долго объяснять, что есть мапа и как на нее смотрят. Оказалось, мапа на Ярчуковом наречии именуется «картой», показывать же ее венет явно не хотел - не ведено. Но в конце концов «карта» была извлечена, развернута, и Згур привычно повернул ее верхним обрезом к полночи.
        Да, дорогу он помнил. Полуденный шлях вел к Нистру, сворачивая затем на закат, к Тирису. Еще в Коростене, ползая по Большой Мапе и запоминая каждую мелочь, Згур немало удивлялся, отчего шлях не проложили напрямую. Но затем понял - горы. Точнее, заросшие лесом холмы, через которые не пройти повозке. Шлях обходил холмы тороной, чем удлинял путь до Тириса вдвое. А вот если идти прямо через холмы…
        Оказалось, такой путь тоже есть. Извилистая линия на мапе тянулась от маленького домика, что обозначал село со странным названием Загора, прямо между полуднем и восходом. Вдоль линии были нацарапаны маленькие деревья. Понятно - лес. А вот дальше…Дальше начинались странности. Линия упиралась во что-то, напоминающее маленькие ворота. Сбоку имелась надпись, но настолько мелкая, что Згур смог разобрать лишь начало и конец: «Ро» и «он». Итак, ворота (или что-то похожее) на «Ро», а дальше линия становилась желтой до самого спуска с холмов. Оставалось лишь подивиться. Зато дальше все становилось понятным. Путь выводил на полуденный шлях, что вел прямо к Тирису. Згур еще раз присмотрелся и понял, что бывал в этих местах. Где-то там, где странная желтая дорога соединяется с большим шляхом, стоит село, куда они заходили с Черемошем. Маленькое село, где живет бабка Гауза и ее внучка со странным именем Ластивка. А вот это удача! Дотащить хворого венета до села, сдать с рук на руки знахарке, и пусть Гауза его в порядок приводит. А ежели бабка еще не вернулась, то и Ластивке работа найдется. Он ведь обещал
девочке вернуться. Вот и вернется! Погостить пару дней - и в Тирис!
        Эти соображения Згур, понятно, оставил при себе. Ярчуку же объяснил просто: лес - везде лес, и лучше свернуть через холмы, чтобы на полуденный шлях выйти. А там - путь всюду, что на восход, что на закат. А ежели морозы совсем допекут, то и зазимовать можно - места знакомые.
        Ярчук долго глядел на мапу, хмурился, чесал завитую бороду и наконец кивнул. Згур еле скрыл усмешку. Хорошо бы, чтобы «чугастр» своими ногами до бабки Гаузы дошел, а то тащи еще такого на загривке!
        Ярчуку и вправду было худо. Весь следующий день он шел с немалым трудом, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться. Его вновь тошнило, венет хватался за бок, поминая какие-то «клятые огнища», где, вероятно, и заработал свои болячки. Переспрашивать Згур не стал, хотя странное слово позабавило. Кажется, у лехитов «огнище» - это «печь». Не иначе «чугастр» печником трудился!
        Теперь шли не спеша. Торопиться было некуда: по прикидке Згура, до Загоры, откуда путь на холмы поворачивает, оставалось всего два дня неспешного пути.
        Загора оказалась даже не селом - поселком, причем немалым, с высоким тыном и большим домом на холме - обиталищем здешнего дедича. Дедича, правда, на месте не оказалось, зато стража, очумевшая от зимней скуки, сразу же поспешила разобраться с нежданными гостями. Особенно заинтересовал их Ярчук. Даже серебряная тамга, которую венет получил от Ивора, только усилила подозрения. Стражники хмурились, ворча, что лихих людей ныне развелось - девать некуда, и не иначе венет тамгу у торговых людей вместе с душой позаимствовал.
        Згур не без любопытства ждал, чем все это кончится. Опасаться было нечего. Стражников в Загоре оказалось всего ничего - полдюжины, да и те явно не альбиры. При желании поселок можно взять голыми руками, а уж с мечом да секирой - и говорить нечего. Однако вскоре стало ясно, что венет видал виды. Разговор как-то сам собой перескочил с разбойников-душегубов на тяжкую жизнь сторожевых кметов да на худое довольствие. А дальше спор свелся к тому, сколько надлежит гостям отрубить от серебряной гривны - с ноготь или с полтора.
        Но тут вмешался Згур. Смерив взглядом старшого - пожилого бородача с хитрыми лисьими глазами, он решительно заявил, что за такую гору серебра он лучше переночует в чистом поле, а еще лучше - прогуляется в Валин, чтобы вернуться уже с сотней «коловратов» при полной броне и гочтаках. А уж Иворовы кметы рассудят, сколько должно отрубить и от чего - то ли от гривны, то ли от иного. Особенно у тех, кто путает людей военных, по державной надобности посланных, с купчишками, с которых и нужно серебро лупить.
        Згур ничем не рисковал. В Нистрии уже привыкли бояться Ивора. Прошлогодний налет на Тирис только подбавил страха.
        Бородач оказался, однако, упорен, смекнув, что волотич да неведомый заброда - едва ли из числа Иворовых «коловратов». Сошлись на том, что от гривны отрубят ровно на ноготь, зато путников накормят да спать на мягком
        уложат, а ко всему еще и про путь-дорогу поведают. Последнее устраивало Згура более всего.
        Ночевали в доме у старшого, решившего честно отработать свое серебро. На стол была водружена огромная рум-ская посудина с изогнутыми ручками, появились деревянные братины, и разговор пошел. Служивый откровенно скучал и был готов часами расспрашивать о делах в Ории, в Савмате да Коростене, а особливо в Валине. Более всего старшого интересовало, супротив кого Палатин собирает войско. При этом он жаловался на скупость здешнего дедича, прибавляя, что и сам горазд из гочтака стрелять, а уж ежели Палатин вновь в Нистрию пожалует, то без верных и знающих людей ему тут не управиться…
        Згуру же хотелось узнать о пути на полдень. Однако стоило ему упомянуть о дороге через холмы, старшой повел себя странно. Согласившись, что путь и вправду короткий, он замялся, а потом посоветовал «дорогим гостям» на него не сворачивать.
        Згур переглянулся с мрачным, насупленным Ярчуком, поинтересовавшись, не разбойники ли на холмах озоруют. Хозяин тут же пояснил, что зимой станичников в здешних местах не встретишь, потому как тут и грабить нечего, а зимовать холодно. Так что дело не в лихих людях, а совсем в ином.
        Сообразив, что гости от него не отстанут, чернобородый хлебнул из тяжелой братины и со вздохом заметил, что вся беда в здешнем народе. Народ же в Нистрии пошел ныне пугливый да темный. Добро б в леших да нав верили, а то понавыдумывали страхов, да так, что сами себя запугали. В волатов верят, в карлов лесных и в такую ерунду, что и сказать противно.
        При этих словах Згур украдкой взглянул на Ярчука, но венет был серьезен. Решив на досуге побеседовать с ним о лесных карлах, Згур улыбнулся и попросил бородача все-таки рассказать о дороге через холмы. Просто для интересу.
        Старшой поскреб бороду и повторил, что народец в вешних местах темен, а посему всяким байкам верить е должно, но если «дорогие гости» хотят слегка повесе-иться…
        Згур согласился и попросил Ярчука достать мапу. Стар-юй разгладил хрустящую бересту и еще раз повторил, что ичему этому он не верит. Но вот темные люди говорят…
        Первым делом он указал на значок, напоминающий ворота. Это и в самом деле оказались ворота - каменные, построенные в неведомые годы. Назывались они действительно на «Ро», но как-то странно: то ли Роземон, то ли Ро-месон. Ворота как ворота, камень тесаный, серый, но «темные люди» напридумывали Дий ведает что. Например, ежели ворота обойти, то и дорога сгинет. Или - еще смешнее: каждый у этих ворот свое видит, потом рассказать - ни один рассказ с другим не совпадет.
        А дальше - и вовсе ерунда. Болтают, будто дорога желтой становится. Точнее - рыжей. Ее так и зовут - Рыжий шлях, чтобы с Полуденным не перепутать. Конечно, врут, никакая дорога ни желтая, ни рыжая. Бородач клятвенно заверил, что сам ее видел, и ничего такого не заметил. Ну, желтоватая слегка, так ведь камень такой. А камнем этим дорогу в давние годы волаты выстлали. То есть, конечно, не волаты, но народ здесь темный, в волатов верит. И в карлов лесных верит. И в Костяную Девку верит, что в Голубце живет. Все это чушь, а посему спрашивать у Девки Костяной дорогу и смысла нет, и бояться ее тоже смысла нет. И уж совсем глупо Рыжим шляхом идти, когда есть Полуденный - такой удобный да спокойный. А шлях этот Рыжий, будь он трижды неладен, лучше Кобницким назвать. Отчего? Оттого!
        Более ничего добиться от старшого не удалось. После очередной чары он встрепенулся и принялся рассказывать бесконечную историю о каких-то братьях Пандах, чей дворец до сих пор, говорят, за холмами стоит. Дворец стоит, а братья сгинули - убил их Вареный Мужик, что из ковша родился им на погибель. Правда, иные говорят, будто все наоборот было, и братья Панды сами Вареного Мужика на куски разрубили да обратно в ковш кинули. А ковш этот непростой, его сам Баламут Сивая Вишня тем братьям подарил, да не на радость подарил, а на беду…
        Дальше можно было не слушать. Згур еще раз поглядел на мапу, запоминая. Ворота на «Ро», выстланная камнем дорога и Голубец, где какая-то Девка живет. Ярчук, пристроившись рядом, молча указал на процарапанную линию. Згур кивнул - она была желтой. Наверно, те, что мапу рисовали, тоже верили в смешные байки.
        Поворот нашли быстро. Сразу за селом из земли косо торчали два каменных столба, от которых дорога расходилась надвое. Полуденный шлях вел прямо, Рыжий - поворачивал налево, к ближайшему холму. Правда, рыжим назвать его было затруднительно. На дороге лежал снег - свежий, нетронутый, на котором нельзя было заметить ни следочка. Даже наглые вороны почему-то облетали его стороной.
        Ярчук бросил быстрый взгляд в сторону холма и прикрыл глаза, что-то беззвучно шепча. Згур и сам помянул Мать Болот, хотя не очень-то верил в Костяных Девок или в неведомых карлов, тем более лесных. Лешие - иное дело, но леших можно и стороной обойти, равно как и нав. Да и какие навы зимой? Скорее следовало опасаться очередного Крутя Немереного, но Крути здесь, по счастью, не водились. Равно как и Змеи. Так что и бояться нечего.
        Ярчук, отшептав свое, деловито поправил лыжи и вопросительно взглянул на Згура. Тот лишь усмехнулся. Не решил ли «чугастр», что его, сотника Края, какая-то Костяная Девка испугала?
        Шли молча. Згур был не прочь завести беседу. Обида на Ярчука почти прошла, к тому же все складывалось как должно, а поговорить с «чугастром» было даже интересно. Но кое-что сдерживало. Венет не из тех, кто спешит выкладывать душу случайному знакомцу. Значит, придется рассказывать самому, а этого делать не хотелось. Все время вспоминался бедняга Черемош. Сын войта тоже поглядывал на Згура свысока - и охотно болтал себе на беду. Ярчук хитер, каждое слово, каждый жест примечает. Значит, и потакать нечего. Захочет - сам расскажет.
        За первым холмом оказался второй, чуть побольше, заросший редким молодым лесом. Згур оглянулся, но ничего опасного не заметил. Дорога как дорога. Пустая, конечно, но в такое время и по Полуденному шляху никто не ездит. Разве что ночевать придется у костра, но Згур понадеялся, что и тут люди живут. Глядишь, волаты да карлы на огонек пригласят, а там и Девка Костяная щей поставит.
        Как ни странно, разговор все же завязался, тем более шли теперь рядом, плечом к плечу. Ярчук, в очередной раз откашлявшись, поинтересовался, кто над кем в Крае верховодит: «женки» над «мужами» или наоборот.
        Згур вначале даже растерялся. В его семье «верховодила» мама, потому как больше некому. И во всем Буселе было так, и в других поселках сходно. Мужья не вернулись с войны, и кому еще хозяйство вести да детей на ноги ставить?
        Венета, однако, это не устроило. Ему хотелось знать, в чей род идут жить новобрачные - мужа или опять же «женки». Похоже, этот вопрос весьма интересовал «чуга-стра». Згур принялся добросовестно вспоминать. В конце концов он рассудил, что бывает по-разному, но чаще «женка» идет жить к мужу. Бывает наоборот, но таких мужей не уважают и дразнят «приймаками» и «запечниками».
        И тут Ярчук возмутился. Похоже, бесхитростный рассказ Згура задел его за живое. Оказалось, на родине венета все наоборот. Точнее было все наоборот, а ныне «людь» обеспамятовала и «добры» обычаи рушит: «женок» не почитает, забыв, что оные «женки» - святы. А обычаями теми земля стоит. А стоит она на том, что муж должен «женки» бояться, а «женка» мужа в великой строгости держать да наказывать, не спуская, тогда и порядок будет.
        Згур был готов порасспросить Ярчука о забавных венет-ских обычаях, но вовремя прикусил язык. Успеется, дорога длинная. Жаль, Улада этого не услышит, ей бы с ее норовом такое - как мед на душу!
        За вторым холмом оказался третий, за ним еще один, а затем дорога нырнула в глубокую лощину и вновь стала взбираться вверх. Внезапно Згуру показалось, что вверху мелькнуло что-то серое, приземистое. Ворота?
        Он невольно ускорил шаг. Ярчук попытался последовать его примеру, но закашлялся, схватился за грудь и махнул рукой, показывая, что догонит. Згур кивнул, подумав, что венета не так уж и трудно провести. Знать бы дорогу чуток лучше! Впрочем, ни к чему бросать «дикуна» посреди зимнего леса. Вот доставит его к бабке Гаузе, там уж…
        Серое пятнышко приблизилось, стало больше. Правда, на ворота это мало походило, скорее напоминало серую вежу, зачем-то поставленную посреди лесной поляны. Хотя что вежа, что ворота. Похоже, те, кто в давние годы решили взгромоздить такое среди леса, были изрядными шутниками. Или тогда здесь леса не было? Стоял город, к нему и вежа полагается…
        Згур быстро поднялся вверх по склону и замер от удивления. Все-таки ворота! Все, как и обещано: серые, из больших потрескавшихся от времени камней, с высокими стрельчатыми арками, высеченными из цельных блоков. Да, ворота, но не простые.
        Он подъехал ближе и остановился, поджидая Ярчука. Итак, поглядим! Прежде всего ворота шли на все четыре стороны: четыре арки, внутри же - пусто. Вроде как вежа, только без верха. Точнее, верх-то был, но рухнул или был разобран еще в незапамятные годы.
        Подъехал Ярчук, покрутил кудлатой головой, а затем, прикрыв глаза, привычно зашевелил губами. Згур молиться не стал. Ежели богов из-за каждого камня тревожить, то небожители и обидеться могут. А вот посмотреть не мешает!
        И слева, и справа снег был ровный, чистый. Только звериные следы да отпечатки птичьих лап. Згур завернул за угол - и оторопел. Дорога исчезла - впереди ровной стеной стоял старый густой лес.
        Згур поспешил назад, к воротам. Сквозь арку тоже был виден лес, но его рассекала надвое широкая просека. Оставалось помянуть Мать Болот и поглядеть на этакое диво с другой стороны. Так и есть! Просека вновь исчезла, впереди темнела непроходимая чаща.
        Ярчук долго чесал бороду, моргал, а затем заметил, что подобное видеть уже доводилось. Оказывается, на родине венета так тоже умели строить: слева поглядишь: одно, справа же - совсем иное. Правда, иногда и без злых духов не обходится…
        По поводу злых духов Згур спорить не стал и первым въехал под высокую арку. Сразу же стало темнее. Почему-то показалось, что уже вечер, хотя время еще не подошло и к полудню. Наверно, виной тому были высокие своды, бросавшие густую тень. Осмотревшись, Згур заметил на одной из стен странный узор. Нет, не узор! Рука мастера высекла целую сцену - маленькие человечки, приземистые, с большими головами…
        Понять, что имел в виду тот, кто резал камень, оказалось мудрено. В центре двое - один в широкополом платье, другой - почти что голый, увлеченно размахивали странными кривыми мечами. Чуть в стороне сидел прямо на земле третий. Точнее, сидела - Згур догадался, что мастер имел в виду женщину. А еще дальше некто, прижавшись к земле, то ли молился, то ли украдкой наблюдал за происходящим. Похоже, в незапамятные годы в этих местах что-то случилось и строители дивной вежи решили сие увековечить. А может, просто в голову взбрело.
        Решив, что с человечками все ясно, Згур поглядел налево, в арку, выходящую прямиком на полночь. Если верить бородатому старшому… И тут его рука сама собой оказалась на рукояти меча. Рядом послышалось удивленное «Ы-ы!» Яр-чука. Оба переглянулись и, не сговариваясь, упали в глубокий снег.
        Они были не одни. Прямо из лесу к воротам двигался целый отряд. Згур замер, начав считать. Трое, пятеро, семеро, девятеро! Девять человек при доспехах и оружии! Станичники? Да что им делать в пустом зимнем лесу?
        Оставалось подождать. Путники приблизились, и Згур вновь удивился. Те, что шли к воротам, выглядели весьма странно. Впереди бодро вышагивал белобородый старик с большим мечом у пояса. В руке он держал посох, светившийся неярким серебристым огнем. Далее один за другим двигались кметы, трое повыше, четвертый - хоть невысок, зато в плечах сам себя шире. А следом за ними вприпрыжку бежали четверо коротышек - в локоть ростом. Згуру даже показалось, что ноги у малышек покрыты черным волосом и ступают они по снегу голыми пятками. Ступают - но не оставляют следов…
        Внезапно странные гости запели, громко, вразнобой. Слов не разобрать, что-то вроде «Айхо! Айхо!». Згур закрыл глаза и начал быстро, сбиваясь, произносить полузабытое заклинание, слышанное в детстве. Правда, годилось оно лишь при встрече с лешим, но выбирать не приходилось. Рядом с шумом и присвистом дышал Ярчук, и Згур запоздало пожалел, что не узнал у венета пару заклинаний посвежее.
        Голоса стали тише, смолкли. Когда Згур решился открыть глаза, поляна была пуста, чистый, нетронутый снег сверкал на солнце. Незваные гости сгинули без следа. Згур вскочил, бросился назад, к арке, выглянул - пусто! Все-таки мара!
        Сзади послышался негромкий голос венета. Згур поспешил обратно - и вновь застыл. Из лесу выходил новый гость - на этот раз один. Теперь в снег можно было не падать, один - не девять. Згур подошел к самой арке, выглянул…
        Человек был голый. Згур невольно поежился, всмотрелся - голый и есть, только на бедрах темнела небольшая повязка. На плече странного гостя пристроился огромный двуручный меч, а за плечами - большой мешок, похоже, весьма увесистый. Голый человек быстро приближался, и Згур лишь подивился его резвости. Или мешок пухом набит?
        Детина подошел ближе и внезапно остановился, явно заметив Згура. На небритом лице заиграла довольная усмешка. Человек остановился, поставил мешок на снег и ударил себя в грудь огромным кулачищем. В светлых волосах что-то сверкнуло, и Згур с изумлением заметил на голове у детины золотую диадему.
        Гость постоял, словно желая насладиться произведенным впечатлением, затем вновь взгромоздил мешок на плечи и бодро двинулся дальше. Згур не выдержал, бросился к выходу. Пусто!
        Читать заклинания расхотелось. Ай да ворота! А еще говорят, байки!
        Згур кивнул Ярчуку, быстро надел лыжи и направился к арке, ведущей на восход. Оглянувшись, он заметил в одном из проемов новых гостей - на этот раз конных. Всадники в черных плащах летели над нетронутым настом, и Згуру почудилось, будто под низко надвинутыми капюшонами ничего нет - только густая темень…
        Когда ворота остались позади, Згур не вытерпел и коротко пересказал венету виденное. Ярчук был явно удивлен. Похоже, он видел нечто совсем иное. Оставалось вновь вспомнить рассказ чернобородого старшого. Выходит, и это правда! Каждый видит свое. А может, ворота просто запомнили тех, кто в давние годы проходил мимо? Згур попытался вспомнить странное название на «Ро», но сбился. Интересно, что за наречие? Не сполотское, не огрское и даже не румское!
        О воротах можно было рассуждать целый день, поскольку ничего иного по дороге не встретилось. Вокруг стоял молчаливый зимний лес, под ногами - нетронутый наст, и - никого, ни человека, ни зверя. Становилось скучно, и Згура так и подмывало копнуть снег, да поглубже, дабы проверить, какого цвета камни на дороге. Впрочем, главное - шлях ведет куда надо, а Рыжий заговаривал, каждый раз вспоминая черемоша. Нет, болтать он не станет! Венет, молчун, только стонать горазд. Что ж, Згур волепоиграть в молчанку. Зато ничто не мешало и поразмыслить. Они по-прежнему шли рядом к плечу, и Згур то и дело бросал любопытные своего спутника. Тот время от времени отвечал
        ша Згур раскусил сразу. В чернявом не было нипрятного: славный парень, горячий, любящий покрикивать, зато смелый и такого легко понять, с таким просто ладить. педставилось, что он в Коростене, на занятиях, как дает ему задание: понаблюдать за Ярчуком, а жить виденное. Это называется «сколок"он вновь
        покосился на невозмутимого «чугастра» и зычно перечислять: рост, черты лица, особые приметами ясно: нос пополам, борода в косич-болячка. А вот все остальное…Згур давно уже понял, что совсем не «дикун». Лесной насельник, конечно, биться руками-ногами махать, но вот меч - дело : Ярчука учили, учили всерьез - и выучили. В таких случаях дядя Барсак разговорить человека. В душу не лезть, а на-нибудь этакое, что к этой самой душе поближе… о «женках». Нет, рано, «чугастр» обидеться ез два решили передохнуть, благо по пути пододходящая полянка, посреди которой старый сухой ясень. Венет вопросительно Згура, тот кивнул и принялся ломать сучья.Блески пламени весело заплясали над черными, по-хим мхом ветками. Венет прикрыл глаза, зашепталЗгур вздохнул: опять молится! Каждому пню поклоны кладет! Поговорить, что ли, о «женках»? Нет, лучше о другом! Вот сейчас губами шевелить перестанет…
        - Людь, значит, охранял?
        «Дикун» задумался и наконец соизволил кивнуть. Згур еле сдержался от улыбки. Сейчас разговоришься!
        - Да какой из тебя вояка? Вон, ноги еле волочишь! Кулаками да мечом махать - это еще не все! А если бежать придется?
        - Добегу, боярин. Не сумлевайся! Венет не обиделся. Голос звучал снисходительно, словно «дикун» говорил с мальчишкой. Но Згур не отставал:
        - Как же ты меня охранять взялся? Беги - не беги… Выстрелят из-за кустов - и бегай потом! Венет задумался, покачал головой:
        - А ты не ходи, где не велено, боярин! Куда скажу, туда и пойдешь. В том и бережение - дорогу верну сыскать да ворога заране приметить.
        Невольно вспомнилась Улада. Помнится, Згур пытался объяснить ей нечто подобное.
        - И кого ты от станичников охранял, Ярчук? Бояр, наверно?
        - А и бояр! - невозмутимо ответствовал венет. - Бояре - они разны. Каких и охоронять не грех. Да и в деревне не только бояре, там и люди простой много. Их и охоро-нял. А супостатов, само собой, - к ногтю!
        Разговор грозил замерзнуть, и Згур решился:
        - Я ведь тоже людь охранял. Помнишь ту девушку, что у ворот нас догнала? Ее Улада зовут…
        - Ведаю. Дочь большого боярина. Так ведь ты ее об-ручник?
        Згур кивнул, сообразив, что и так сказал слишком много. Венет задумчиво почесал бороду:
        - Оно бывает…
        - Что бывает? - удивился Згур.
        - А то! Когда людь охороняешь, только о деле должно думать. Иначе до беды близко…
        Похоже, его опять учили. Згур поморщился: тоже мне, наставник!
        - А ты, значит, только о деле и думал? Ярчук нахмурился, уставился в огонь, явно не желая отвечать. Но Згур не отставал:
        - А драться где научился?
        Об этом хотелось узнать с первого же дня их странного знакомства, но Згур все не решался спросить. Из гордости:вдруг не ответит?
        Венет поморщился, но все же не стал отмалчиваться:
        - Драться? Да везде учился. А особливо - у скандов. Я, боярин молодой, как с огнища подался, к скандам пристал. С ними и ходил почитай с три года…
        Згур чуть не присвистнул. Сканды! О морских разбойниках слыхать приходилось. Теперь и удивляться стало нечему. Сканды - первые рубаки, тем и славятся.
        - А что такое огнище?
        Этому тоже учили: быстро меняй тему разговора. Иногда помогает.
        Ярчук нахмурился, сдвинул кустистые брови:
        - Али сам не ведаешь, боярин?
        - У нас нет такого слова, - как можно спокойнее пояснил Згур. - Оно что, лехитское?
        «Чугастр» долго молчал, словно не веря, наконец вздохнул:
        - Лехитское? Наше оно, венетское. Огнище - уголь там жгут. Сперва лес валят, затем ямы роют… Згур невольно удивился.
        - Так ты углежогом был? И у нас такие есть. А почему огнища проклятые? За добрый уголь серебром платят! Ярчук покачал головой:
        - Ровно мальчонка ты, боярин! Серебро! Когда в лес еще дитенком загоняют да кнутом к работе охотят. Когда на морозе дерева валишь, руками голыми сучья обламываешь, а потом не спишь - дым глотаешь! Много серебра унесешь! Видал, как крутит меня? Там мне все нутро и отбили. Совсем дохожу, особливо в мороз…
        Згуру показалось, что он ослышался. Детей? Да еще кнутом? У них там что, людоеды живут?
        - Дитенки - они малые, шустрые, всюду пролезут. Да и опаски у них нет. Дым там такой, что иной и месяца не выдерживает. Вот и свозят их на огнища. Понял ли, боярин?
        Згур покачал головой:
        - Нет, не понял. Не понял, как это вы такое терпите? У нас бы!..
        - У вас? - на лице Ярчука промелькнула злая усмешка. - Ой, не хвались, боярин! Тебя б туда, к яме вонючей, чтоб червей жрал! Да и не прав ты, не все и у нас терпят…Згур уже не удивлялся. Скорее чувствовал странную неловкость, будто невзначай обидел «чугастра».
        Солнце уже склонялось к верхушкам деревьев, когда на дороге появился след. Он выворачивал прямиком из лесу:
        две ровные полосы, одна подле другой. Вероятно, сани, однако следов копыт почему-то не было. След вел прямо, и Згур невольно ускорил шаг. Где след, там и люди. Ночевать среди сугробов не хотелось.
        Они поспешили дальше, надеясь выйти к жилью. Но вокруг был все тот же лес, а след вел в самую глушь, словно заманивал.
        Сани прошли совсем недавно, легкий снежок, падавший с серого неба, еще не успел запорошить неглубокие борозды. Несколько раз Згур остановился, пытаясь услышать далекий перезвон колокольчика. Но вокруг стояла мертвая тишь, и Згуру внезапно стало не по себе. Сани едут без лошадей, колокольчик не звенит…
        Вскоре все стало ясно. Деревья слева поредели, за ними забелел снег. След свернул на большую поляну. Згур переглянулся с Ярчуком, резко оттолкнувшись, проехал с десяток шагов - и замер, едва не упав. Перед ними был погост.
        Большая поляна горбилась рядами деревянных надгробий-голубцов, небольших, едва видных под снегом, и огромных, в человеческий рост. По темному старому дереву змеились хитрые узоры, среди которых Згур сразу же заметил застывших голубей со сложенными крыльями. Потому и «голубцы». Голубь - душа людская, прилетит и вновь вспорхнет.Погост казался древним, брошенным. Некоторые голубцы покривились, иные и вовсе упали, однако кто-то здесь явно бывал. Санный след петлял прямо среди могил, и Згуру захотелось немедленно повернуть назад. Это кто же на санях без лошадей на погост ездит? Ответ прост, да отвечать не тянет.
        - И при погосте людь живет, - внезапно заметил Ярчук, и Згур облегченно вздохнул. Стало стыдно: «дикун» вроде как успокаивает. И вправду, чего бояться? День на дворе!
        - Ну, пошли!
        Санный след повел влево, затем резко свернул, потом вновь пошел в сторону, словно неведомый ездок объезжал знакомые места. Чем дальше они шли, тем менее заброшенным начинал казаться погост. Возле некоторых могил снег был убран, на голубцах зеленели сосновые ветки, а кое-где, прямо на снегу, были положены куски лепешек, а то и целые куличи.
        - Не иначе, сороковины правили, - предположил венет. - Потому и след…
        «Только лошадей забыли», - хотел добавить Згур, но все же промолчал. Кто их знает, обитателей здешних?
        Погост заканчивался. Впереди уже темнела лесная опушка, перед которой стоял неровный ряд голубцов - последний, самый древний. Некоторые и на голубцы не походили - целые столпы-домовины: ладно срубленные, с маленькими окошками, с заколоченными, забитыми надежной осиной дверями, высоким крыльцом и даже резным коньком. Слева стояла самая большая - на четырех толстых сваях. Крыльца не было, не видать и двери, хотя наверх вела короткая широкая лестница. Не иначе, ход с другой стороны прорубили, хотя зачем - непонятно.
        Згур оглянулся, пытаясь найти санный след, но он будто сгинул. А может, и в самом деле сгинул - «оборвался у старых надгробий, словно сани с седоком сквозь землю провалились. А вдруг и вправду провалились?
        - Эй, заблудились никак?
        Згура из холода бросило в жар. Голос был негромкий, женский, и доносился он как раз слева.
        - Аль спужались?
        Згур медленно досчитал до десяти, рука скользнула к рукояти меча и тут же бессильно опустилась. Кого рубить?
        - Здорова будь, матушка! - Ярчук явно отнесся к происходящему более спокойно. - Что-то не видать тебя!
        - И мне вас не видать, люди добрые, прохожие. А вы налево сверните да подойдите поближе…
        Налево - к домовине на сваях. Згур помянул Мать Болот и нерешительно повернулся. А может, то и не домовина вовсе. Может, просто дом? Живет себе наузница либо кобница, за погостом смотрит…
        Снег возле лестницы был нетронут, сама лестница обледенела, словно ее нарочно водой поливали. Згур нерешительно взглянул наверх.
        - Теперь лучше слышу. Чего ищете? Службу правите или от службы лыняете?
        Прежде всего он заметил дверь - невысокую, полуоткрытую. Згур протер глаза. Когда же она появиться успела? Или дом сам собой повернулся? Не на куриных ли он ногах?
        Возле непонятно откуда взявшейся двери стояла женщина. Несмотря на мороз, на ней было лишь темно-красное платье да белый платок поверх волос. Лицо показалось каким-то странным: и молодое, и вроде бы как старое, не разобрать. Зато глаза приметные: светлые, большие, неподвижные. Женщина чуть повернула голову, прислушиваясь, и Згур понял - слепая! Оттого и лицо странным показалось.
        - Чего молчите? Или заговорили вас?
        Згур облегченно вздохнул. Наверно, здешняя кобница, вроде бабки Гаузы. Рядом с присвистом вздохнул Ярчук. Губы венета шевелились, узловатые пальцы шарили по груди - не иначе, амулет искали. Згур улыбнулся:
        - А ты бы, матушка, сначала покормила нас, а после и спрашивала! Может, и ответим.
        Кажется, так и положено отвечать в сказках. Правда, там речь идет о Яге, что в ступе летает да помелом машет…
        - А вот хлеб справа лежит, отщипни чуток да съешь!
        Згур повернулся - точно. Прямо в снегу лежал небольшой хлебец. Наверно, кто-то тризну оставил.
        Шутить - так шутить. Згур наклонился, коснулся рукой - и улыбнулся. Хлебец оказался горячий, словно только из печи. Похоже, их хозяйка и вправду горазда шутить.
        Корочка показалась горьковатой, с приятным тминным духом. Згур кивнул Ярчуку, тот помедлил чуток, но последовал его примеру.
        - Теперь вижу. Ну, поднимайтесь, если не боязно! Боязно? А чего бояться? И тут взгляд вновь скользнул по лестнице, по припорошенным снегом перекладинам, и Згур замер. Как же она хлеб на снег положила? Скинула, что ли? А если это все не шутка?
        Згур вновь поглядел наверх. Теперь глаза странной кобницы уже не казались слепыми. Женщина сусмешкой глядела на гостей.
        - Поднимайтесь, не съем! Уже обедала! Был у меня обед на четырех ногах, а вас, молодцов, на ужин оставлю!
        После такого приглашения медлить было стыдно. Згур сбросил лыжи прямо в снег, взялся рукой за перекладину, но Ярчук покачал головой и полез первым. Згур не без злорадства представил, как венета сажают на лопату да в печь отправляют. Или сперва ощипывать станут? Зарос больно.
        Он подождал, пока «чугастр» поднимется, поклонится хозяйке и в дверь войдет, , а после и сам поставил ногу на обледенелую перекладину.
        Из открытой двери пахнуло теплом. Хозяйка кивнула, Згур не без опаски шагнул за порог и облегченно вздохнул. Изба как изба, вот и печь, Ярчук уже руки греет…
        Внутри дом казался больше, чем снаружи. Невелик, но троим как раз впору. Остро пахло чем-то пряным, душистым. Хозяйка прикрыла дверь, кивнула на печь:
        - Грейтесь, служивые! Грейтесь да рассказывайте. А то скучно одной в этаком месте дни коротать!
        Згур не спешил, тепло манило, расслабляло. Он расстегнул ворот полушубка, снял мешок с плеч. Хозяйка стояла рядом, с усмешкой наблюдая за гостями. Вблизи стало ясно - не старуха, но и не молодка, а как раз посередине, годов сорока с небольшим. На красной ткани старым серебром сверкали тяжелые бусы, уши оттягивали массивные серьги. Згур мельком вспомнил: навы серебра боятся.
        - Чего ж ты, матушка, в этаком месте дни коротаешь? Кажется, женщина удивилась:
        - Наузница я. А где же наузнице жить, как не тут? Сельчане меня и кормят, чтоб я здесь порядок блюла. Погост без порядка - хуже стаи волчьей.
        Згур кивнул - о чем-то таком он и догадывался.
        - Меня Костяной Девкой зовут. Слыхали небось? Смешной народ! Сами хлебом кормят, а боятся.
        Вспомнился бородатый старшой в Загоре. Кому здешний народ темным кажется, кому - смешным.
        - Бояться не след, - внезапно проговорил венет. - Коли людь честна, всяка нежить ее стороной обойдет!
        Наузница склонила голову, прислушиваясь, затем усмехнулась:
        - Нездешний, вижу. Бояться, конечно, не надо, но и порядок блюсти должно. Деды - они как дети. К солнцу тянет, к жилью, к дыханию живому. Не можно - а тянет. Какие не утерпят, времени показанного не дождутся - выходят, добрым людям на страх. А какие и того хуже - злобу копят, а после беду творят…
        Вначале Згур не понял, о чьих это дедах речь, но потом вспомнил. «Дедами» иногда мертвяков кличут. Ну ясно - наузница! Он вновь огляделся и тут же заметил в углу то, что упустил прежде, - большие связки трав. Так вот почему в избе такой дух!
        - Не ищи, ступы нет, - хозяйка вновь улыбнулась. - Не к Яге зашли, молодцы! Что, небось пуганулись попер-вах? Яга не так живет. Да и не живет вовсе. Она ведь и не мертва, и не жива. Не видит, не слышит, только чует. В Ирий ей хода нет, и на белый свет не пускают. Вот и сидит сиднем вроде как на пороге, стережет…
        Згур кивнул, вспомнив детские сказки, но внезапно замер. Наузница их тоже не видела! А вот когда они от хлебца отщипнули… И дверь… То ее нет, то есть она. На миг вернулся страх, но Згур взглянул на печь, на серебряные бусы и успокоился. Не иначе, почудилось! Вон, у ворот чего было!
        - Да и от Яги беды не бывает. Она тоже дедов пасет. Без этого нельзя, вот и приваживают сторожа, живого ли, мертвого. Иначе от нав да упырей покоя не будет. Вот осенью схоронили парня, да того не вспомнили, что нездешний он. Схоронили, а маком домовину не посыпали. Хорошо, я спохватилась. Он, бессчастный, уже домовину рвал, дерево трощил. А перед ночью родительской тут такое бывает! Ладно, а то и вправду испугаетесь, альбиры! Щи будете? Горячие, из печи!
        Щи и вправду оказались горячими. Отведав их, успокоился даже вечно подозрительный Ярчук. Он даже заулыбался, немногословно благодаря хозяйку. Кажется, венет не был лишен вежества. Згур решил воспользоваться удобным моментом и заговорил о дороге. Послушав его, наузница кивнула:
        - Дойдете. Шлях удобный, чистый. Нежить да станичники его стороной обходят. Говорят, шлях этот волаты камнем вымостили…
        - А ворота - тоже волаты? - вспомнил Згур.
        - Ворота? - удивилась наузница. - Не ведаю; да только для волатов они маловаты. Из-за ворот люди сюда ходить опасаются - мары боятся. Но мара - мара и есть, мелькнет и сгинет. Тут и хоромы стоят, да не хоромы - руина. Тож из камня, может, волаты строили, а может, и румы.
        Вновь вспомнился рассказ старшого из Загоры. Дворец Пандов! Значит, и это правда?
        - Увидите - не спутаете-. Да только туда лучше не сворачивать. Не упокоились хозяева - иногда забредают. Ну а вы чего ищете?
        Згур замялся, не зная, что сказать. Отозвался Ярчук:
        - К дому иду, матушка! К дому да свому языку! Ждут меня. Сильно ждут…
        Наузница внимательно взглянула на венета, задумалась.
        - Похожи вы - спутать можно. Один к дому, иной, видать, из дому, а похожи. Одна дорога у вас, да по-разному пройти можно. Назад повернете - тихо пройдете, вперед пойдете - шум будет, сперва шорох, а после - гром. Одного, вижу, хотите, да не всем достанется.
        От изумления Згур даже руками не смог развести. Шорох-то ладно, но чтобы они с Ярчуком похожими были? Шутит, видать, хозяйка!
        - Разве одного хотим, матушка? - венет тоже был удивлен. - Из разных земель мы, разной крови…
        - Вижу, а вы не видите. После поймете, да поздно будет. Лучше бы вам назад повернуть, откуда пришли. Глядишь, и шорох не прошуршит, и гром не грянет.
        Згур покосился на венета. Верит ли «чугастр»? Если верит - к лучшему. Можно и вернуться! Тихо перейти Нерлу, обойти Валин стороной…
        - Не можна нам, - мрачно ответствовал Ярчук, почесывая бороду. - Ежели чего знаешь, подскажи, матушка!
        Похоже, «чугастр» поверил. Вновь вспомнилась детская сказка: зашли путники к Яге, совета просят, а она им посох железный дает да наливное яблочко…
        - Подскажи! - наузница покачала головой. - Подскажу, так слушать не будете! Ты, красавчик, девок беги да за меч не хватайся, у перекрестка особливо. А ты, бородач, как до места доберешься, первым делом в баньку сходи!
        Бороду сбрей, да кудри подстриги, да одежу новую справь. Глядишь, и поможет!
        Смотреть на Ярчука стало просто приятно. Венет растерялся - впервые за их знакомство.
        - Матушка! Вся людь в роде нашем бороды носит да власы долгие! От того и сила. И в баню просто так ходить не след - банник накинется!
        - Вот и советуй такому! Ладно, недосуг мне, за дело пора. Вон, вечер уже! А вы у печи ложитесь, да не вставайте, а шум услышите - отвечать не вздумайте. А то ответил один, одни валенки остались! Вечер? Да ведь и часу не прошло? Згур недоуменно взглянул в маленькое, затянутое слюдой окошко и головой покачал. И вправду - стемнело совсем. Ну и заговорились они!
        Хозяйка достала лучину, долго возилась с огнивом, затем накинула старую, всю в заплатках, шубу, прислушалась и покачала головой:
        - Шумно сегодня будет! Не иначе, волков укрывных с цепи кто-то спустил. Спите, моя то забота! Дверь хлопнула. Пахнуло морозом, послышался отдаленный гул, словно застонала сама земля. Гости остались одни.
        - А могла бы и в печь посадить, - заметил Згур. - Что, Ярчук, у тебя дома такие живут?
        - Всяки живут, - неохотно откликнулся венет. - Смел ты, боярин, да глуп. Не с тем шутишь! Згур даже не обиделся.
        - Бритву дать? Хорошо бреет - румская! Ярчук схватился за бороду и нахмурился. Згур совсем развеселился. Ну конечно, в бороде - вся сила! И в баню
        ходить опасно.
        Ночью разбудил шум - громкий, у самой двери. Не открывая глаз, Згур сжал рукоять лежавшего рядом меча. В избе? Вроде нет, снаружи…
        - Выходи-и-те! Выходи-и-ите!
        Згур встал, быстро осмотрелся. Лучина давно погасла, сквозь окошко сочился неяркий серебристый свет. Наверно, луна уже высоко…
        - Выходи-и-те! Ску-у-учно нам! Тошно-о-о! Меч сам собой оказался в руке. Если войдут…
        - Молчи, боярин! - прошелестело рядом. - Не отвечай!
        - Ску-у-учно нам! Выходи-и-ите! Выходи-и-ите! Внезапно показалось, что в избе похолодало. Ледяной ветер ожег лицо, забрался за ворот.
        - Выходи-и-ите! Ску-у-учно нам! Тошно-о-о нам! Згур присел, отложил в сторону бесполезный меч. Все верно, хозяйка предупреждала. Оно и не дивно, на погосте
        ночуют…Что-то заскреблось в дверь, дернуло, навалилось.
        - Отзови-и-итесь! Впу-у-устите! Ску-у-учно! Страх отступил. Не исчез - спрятался, не мешая соображать. В дверь не войдут - кто бы ни стоял там, снаружи. Ну и местечко! Впрочем, и на постоялый двор лихие люди напасть могут. Тех и приглашать не нужно!
        - Ску-у-учно нам, тошно-о-о! Земля холодна, держит - не пускает! Отзовитесь! Окликни-и-ите!
        Голоса стали тише, послышался глухой протяжный стон - и, словно в ответ, что-то заголосило, завыло, совсем рядом, за спиной. Згур вспомнил, сзади - опушка. Волки? Но волки воют иначе…
        Внезапно настала тишина - звенящая, гулкая. Згур вскочил, прислушался. Ничего! Только дом поскрипывает, рассохся, видать.
        - Ложись, молодой боярин! Ушли, не вернутся! Згур вздохнул, вытер пот со лба и прилег на теплый, нагретый пол. Интересно, испугался ли венет? Наверно, испугался, тут любой храбрость потеряет. А если бы они в лесу заночевали? Где-нибудь поблизости? О таком и думать не хотелось.
        Разбудил его холод. Згур поежился, открыл глаза. Утро, в окошко солнышко светит. Но почему так холодно?
        На полу лежал снег - нетронутый, чистый. Печь обжигала, но не жаром, а льдом. Неужели за ночь так остыла?
        Сзади послышалось знакомое постанывание. Ярчук уже собирался, деловито застегивая полушубок.
        - Пошли, молодой боярин! Ждать нечего!
        Згур не ответил, разглядывая избу. Теперь она показалась совсем маленькой, словно съежилась за ночь. Исчезли связки трав, миски, даже лучина.
        - Не понял, видать? - Ярчук покачал головой. - А ты дверь открой!
        Згур накинул полушубок, шагнул к порогу. В глаза ударил яркий свет. Перед ним была опушка - молчаливые заснеженные деревья, нетронутый снег под ними. Ни лестницы, ни погоста.
        Згур спрыгнул вниз, обошел избу - и только вздохнул. Вот и лыжи - в снегу, где и лежали, вот и лестница. Он поглядел наверх - дверь пропала. То есть не пропала, а была там, где и положено - с другой стороны. Он осмотрелся, думая найти следы тех, кто приходил ночью, но ничего не заметил. Да, дела!
        Уходили молча, быстро, стараясь не оглядываться. Згуру все время казалось, что кто-то смотрит в спину, ждет. Только на дороге, когда погост скрыла стена леса, он облегченно вздохнул и помянул Мать Болот. Выручила!
        - Ну что, бритву дашь, боярин? - поинтересовался венет, поправляя крепления. - Аль мне так бородатым и бегать?
        Згур даже рот от изумления раскрыл. «Чугастр», оказывается, еще и шутить умеет!
        Оставалось пообещать Ярчуку бритву да гребень с рушником и мылом в придачу. Не удержавшись, Згур спросил, отчего это борода силу дает?
        На этот раз изумился венет. Покрутив головой, он наставительно заметил, что такое любому «дитенку» у них ведомо, а «молодому боярину», что подбородок каждый день невесть зачем скребет, такое и подавно знать должно.
        На этот раз Згур все-таки обиделся. Этот дикун его что, за мальчонку принимает?
        - Что-то ты больно мудр, Ярчук из рода Бешеной Ласки.
        - Мудр - не мудр, - венет поскреб бороду, - да только тебя постарее. Кой-чего и видал.
        - И сколь же тебе годков? - не утерпел Згур. Ответом был знакомый хмурый взгляд. Венет укоризненно вздохнул, словно и впрямь с мальчишкой речь вел:
        - Сколько, сколько! Не дитенок, чай! Месяц назад двадцать четыре набежало!
        Глава 10. ХОРОМИНА
        Вокруг стоял тихий, заснеженный лес, где-то далеко перекликались какие-то птицы, радуясь вышедшему из-за туч солнцу. Дорога сверкала нетронутым снегом, идти было легко, лыжи сами бежали вперед. Подъем кончился, шлях повернул вниз, и Згур заскользил по твердому насту, оставив далеко позади одышливого венета.
        Удивление прошло. Подумав, Згур рассудил, что Ярчук, вероятно, ошибся. То ли оговорился, то ли у них, у лесовиков, годы иначе считаются. Двадцать четыре! Выходит, этот «чугастр» его всего на четыре года старше! Да быть того не может! На вид венету сорок пять будет, а держится и говорит - на все полета! Двадцать четыре! Смешно!Правда, Ярчуку следовало отдать должное. Вспомнив, как вел себя венет, Згур понял: тот сразу догадался, отчего изба на столбах к лесу дверью стоит. Правда, сейчас, когда Небесный Всадник ярко светил на чистом - ни облачка - небе, вчерашнее стало казаться нелепым сном. Может, и не было ничего? Мало ли что ночью померещится? Интересно, каких это ему девок избегать следует? Не Улады же, в самом деле! Да и не девка она теперь - чужая жена. И что за перекресток, где меч трогать не надо?
        В подобные советы не очень верилось, особенно днем, при ярком свете. Кобники да наузники горазды над людьми смеяться. А ежели их хозяйка и вправду была Костяная, то и подавно. Згур помнил с детства - нежить никогда правды не скажет. Значит, и совет лучше забыть. А жаль! Славно было бы Ярчуку бороду подкоротить!
        На привале, у маленького костерка, венет вновь достал мапу. Згур присел ближе, пытаясь понять, где они и сколько еще добираться. Выходило немного - дня три пути от силы. Первый раз можно заночевать в селе. Вот оно - маленький домик возле самой дороги. Ну а дальше, до самого шляха, - пусто. Лес, один лес. Правда, и погост на мапе не обозначен. Глядишь, и подвернется избенка с дверью да крышей! Згур еще раз смерил расстояние, попытался пересчитать. Ничего, дойдут!
        Он занялся костром, грозившим погаснуть. Между тем Ярчук, неспешно спрятав мапу, извлек из-под рубахи уже знакомый амулет - две створки, друг с другом скрепленные. Важно насупив брови, он пристроил его на колене, раскрыл…
        Згур не утерпел, глянул. Между створок оказались тоненькие листочки, по которым муравьями бежали странные значки.
        - Литерник это! - сурово заметил Ярчук, не оборачиваясь.
        - Лит… Что? - не понял Згур.
        - Литерник. Потому что литеры. Чтоб книги разуметь. Хотелось вновь переспросить, но тут пришла догадка. «Литеры» - наверно, просто значки для письма! Ишь, грамотный!
        -А на каком это наречии?
        - На нашем, венетском. - Ярчук закрыл «литерник», вздохнул. - Добра людь подарила. Переглядываю, не запамятовать чтоб. Я и верши знаю!
        Заметив недоуменный взгляд своего спутника, венет приосанился и снисходительно пояснил:
        - Верши - это как песня, тока петь не надоть. Говорить их надоть громким голосом, чтоб слышно было. Аль у вас вершей не складывают?
        Згур внезапно почувствовал себя желторотиком, впервые взявшим в руку деревянный меч. Меч-то ладно, а вот «верши»!..
        - Послушай вот! Друг мой склал. Верш про людь убогу да бедну, котору злы бояре со свету сжить хочут…
        Ярчук нахмурил кустистые брови, откашлялся, набрал побольше воздуха и заговорил мерно, покачивая кудлатой головой:
        О горе бедным людям на свети,
        Що не могуть скутечнои радости имети!
        А багатому аще и скорб часом ткнеться,
        То в том же йому часи рыхло и минеться.
        Бо багач судиям очи мздою забивает
        И тоею до конца очи ослипляет.
        А убогий неборак, хоч мало споткнеться,
        Певне, побиденному, дармо не минеться…
        Сильный стон не дал продолжить. Ярчук откинулся назад, широкая ладонь прижалась к пояснице. Наконец приступ прошел, венет жадно глотнул холодный воздух…
        - Клятые огнища! Вот злы бояре меня туды и отправили! Я много вершей знаю! И петь тож могу…
        Згур с ужасом представил, как венет с его голосом сейчас затянет что-нибудь этакое, про «бедную людь», но на этот раз обошлось. Ярчук, вновь бросив снисходительный взгляд на «боярина», «вершев» не знающего, достал «литерник» и углубился в тайны венетских значков. Згур не возражал. Пусть учит, лишь бы петь не начал!
        …Как ни спешили, но сумерки застали их в пути. Только через час после раннего заката вдали показались черные крыши села.
        Засады они не заметили. То ли сумерки помешали, то ли те, что в кустах хоронились, свое дело знали. Резкий свист - и на дорогу выбежала дюжина крепких парней в лохматых полушубках. Одни заступили путь, другие стали с боков.
        - Аригэ!
        Румское слово показалось знакомым. Ну конечно! «Аригэ!» - «Стойте!»
        Згур быстро оглянулся. Оружия у парней не было, зато каждый держал в руках увесистую дубину, а еще двое грозно сжимали длинные колья с обожженными на огне концами.
        - Аригэ! Амэ - гер!
        Оружие Згур бросать не собирался. Еще чего! Краем глаза он заметил, как Ярчук медленно опускает руку к поясу…
        - Погодите! - драться с дубинщиками совершенно не хотелось. - Вы чего?
        Вопрос получился не особо понятным, но, как ни странно, подействовал. Дубины и колья нехотя опустились.
        - Румы? Венты?
        Вначале Згур не понял, почему-то подумав о своем спутнике, но затем сообразил. Для румов все они «венты», что сполоты, что лехиты, что Ярчуковы венеты.
        - Валин. Войско Палатина Ивора. Слыхали? О Коростене Згур решил промолчать. Велгу в этих местах могли не знать, Ивор же - другое дело.
        - Так вы Иворовы кметы? Не Катакита?
        Странное имя показалось знакомым. Ну, конечно, мятеж у румов, войско Катакита осаждает Рум-город!
        - Вам что, валинские ворота перечислить? Что-то давно наши «коловраты» сюда не заезжали!И вновь подействовало. Парни отошли в сторону, кто-то буркнул: «Ну, звиняйте!» Но Згур вовсе не собирался «звинять».
        - Спрашивать надо, а после с дубинами бросаться! Вы что, забыли, как гостей встречают?
        В ответ послышались обиженные голоса, что гостям здесь всегда рады, да вот времена пошли худые. Катакитово войско под столицей разбили, так оно по всем углам разбежалось и сюда, в Нистрию, того и гляди нагрянет. Да и зима выдалась тяжкая: то волки, то навы, то мертвяки за-ложные. А сейчас и вовсе беда приключилась…
        То, что в селе беда, Згур понял сразу, стоило лишь оказаться на маленькой улочке, вдоль которой выстроилось два десятка крытых темной дранкой изб. На выгоне собралась толпа, отчаянно голосила женщина. На гостей никто не обратил внимания, только стоявшие в толпе слегка потеснились, давая проход.
        Наконец удалось отыскать войта - одноглазого старикашку с редкой козлиной бородкой. Услыхав, что гости из Валина, он тут же закивал, пообещав и накормить, и в тепле разместить, только вот бабу глупую утешит да народ вразумит, потому как беда, беда, беда…
        Вскоре все стало ясно. У молодой женщины пропал ребенок. И не украли - силком взяли. Муж на полатях лежит без памяти, кровь каплет, остановиться не может, а ребенка и след простыл…
        Згур переглянулся с венетом. Наверно, в голову им пришла одна и та же мысль. След, может, и простыл - холодно, так ведь душегубы по снегу шли, не по воздуху! Или опять сани без коней?
        Становилось ясно - что-то не так. Следы есть, и свежие, и парней крепких в селе хватает, да только никто вдогон не идет. Стоят, головами кивают, ждут чего-то…
        Толпа начала расходиться. Рыдающую женщину вели под руки, войт побежал присматривать избу для гостей. Згур с Ярчуком вновь переглянулись. Да как же это? Дяденьки! Дяденьки! Вы и вправду альбиры? Увидеть того, кто их альбирством интересуется, оказалось мудрено. Мальчонка - от горшка два вершка, черная шапка на самые брови налезла, из полушубка худая шея торчит.
        - Я - нет! - невольно улыбнулся Згур. - А вот дяденька Ярчук - он альбир и есть!
        - Дяденька Ярчук! - мальчонка бросился к венету, обхватил колени руками, ткнулся мордашкой. - Дяденька альбир Ярчук! Спаси братика! Они все боятся! Они все трусы! Я знаю, где братик!
        - Что?! - Згур наклонился, схватил мальчика за плечи: - Боятся? Почему?
        - Погодь, боярин! - венет отстранил Згура, присел, погладил малыша по заплаканному лицу. - Кличут как, малец?
        - Жигша я! А братика Бельком назвали…
        - А меня, стало быть, Ярчуком. Так кто твоего братика украл? Котора нелюдь?
        - Так нелюдь и есть, - вздохнул Жигша. - Коровяк украл. Чаклун он, наузникам здешним - первый слуга! Он братика в Хоромину унес, я знаю!
        Подбежал войт, радостно сообщив, что ночлег для гостей готов, но Згур, не дослушав, сгреб одноглазого за ворот:
        - Так что тут у вас творится, человече?
        «Человече» моргнул и речи лишился, словно язык поперек горла стал. Пришлось тряхнуть, да посильнее, чтобы язык на место вернулся вместе с памятью. Одноглазый даже всплакнул, но стоял твердо: никакого Коровяка знать не знает, и о Хоромине ведать не ведает, и не их, людей пришлых, это дело…
        Ярчук явно хотел вмешаться, но Згуру помощники не требовались. Левое ухо войта оказалось крепко сжатым, после чего одноглазому было обещано, что ухо он получит в подарок, после чего последует нос, а уж затем…
        Дальнейшего не понадобилось. Вслед за языком пробудилась память, и вскоре все стало ясно.
        Коровяк - чаклун-заброда, появился в селе три года назад. Его не трогали - боялись, особенно после того, как трое обидчиков один за другим в Ирий отправились: кого бык забодал, кто в болото забрел, а кто сам на шею удавку набросил. Был чаклун для сельчан небесполезен, но просил немало, и не харчами, а серебром. А главное - сошелся он с иными, что в лесу жили - то ли кобниками, то ли наузниками, а может, и с кем похуже…
        Згур тут же вспомнил Ичендяка. Не с ними ли Коровяк дружбу водил? Имена - и те схожи.
        Дети уже пропадали - и в соседнем селе, и в дальнем. Зачем они чаклуну - о том старались не думать. День назад Коровяк предложил молодой матери горсть серебра за полугодовалого Белька. Молодуха отказалась, и вот…
        Хоромина же стояла посреди леса. Не близко, но и не далеко. Но тут у войта и язык отказывал, и память пропадала - всеконечно. Он лишь повторял, что лучше бы гостям в это дело не соваться, но уж ежели сунутся, то пусть не обессудят, ибо в соседнем селе пытались, и в дальнем тоже пытались…
        Как только пальцы Згура отпустили покрасневшее ухо, одноглазый сгинул - будто ветром унесло. На выгоне остались лишь Згур с венетом - да Жигша.
        - Пособи, дяденька альбир Ярчук! Спаси братика! Тебе мамка хлеба отвесит, серебра даст!
        Згур, от альбирства отказавшийся, явно не вызывал у мальчонки доверия.
        Венет снял шапку, долго чесал затылок, вздохнул:
        - Ин не взял я амулет! Добрый амулет! Добра людь подарила!
        Згур, вновь вспомнив Крутя Немереного, тоже пожалел, но не об амулете, а о гочтаке. Тоже вещь небесполезная!
        - Ладно! - решил он. - Давай, Жигша, веди к Хоромине!
        - А ты тоже пойдешь, дяденька? - поразился мальчонка. - Ты же не альбир!
        Згур только руками развел. Ну не альбир. Бывает!
        Ночной лес встретил их глухой тишиной, лишь где-то вдали слышался крик одуревшей от мороза птицы. Жигша, успевший сбегать домой за лыжами, уверенно скользил по насту, указывая дорогу. Бежать было легко - вещи оставили в селе, захватив только оружие. Згур пристроился за пареньком, далеко обогнав Ярчука. Надо было спешить, приближалась полночь, и одни боги ведали, жив ли еще маленький Белек. Не для того его Коровяк украл, чтобы кашей кормить! .
        След был виден - чаклун шел на лыжах, останавливался, зачем-то кружил, обходя поляны. Удивительно, но Згу-ру не было страшно. Он всегда опасался связываться с чак-лунами да кобниками, но на этот раз ощущал лишь злой азарт. Одно дело наговоры шептать да травы варить, иное - детей у матери красть. Это уже не чаклун - тать! А с татем разговор короткий. Только бы не растеряться, не дать себя провести, как когда-то с кувшином! Эх, гочтака нет!
        Думалось и о другом. Ярчук хорош, чтобы кметам в драке ребра ломать да мечом улочку прокладывать. А как увидит какого-нибудь Крутя Трижды немереного, не застынет ли столбом, молитвы свои шепча? И Згур впервые пожалел, что с ним нет Черемоша - и Улады. Те бы точно не растерялись!
        Внезапно Жигша остановился, поднял руку. Згур подъехал ближе.
        - Тише, дяденька! Вот она!
        Вначале Згур ничего не увидел, кроме высоких старых деревьев. Но вот свет луны скользнул по серой кладке. Стена! Да не просто стена! Таких камней Згур еще не видывал, каждый - с быка, а то и поболее. И впрямь, волаты строили!
        Стена уходила ввысь и резко обрывалась. Верх ее был разрушен - давно, в незапамятные годы. Между громадных камней пустили корни старые деревья.
        - Вход есть?
        - Есть! - Жигша шморгнул носом. - Да только я тебе его не покажу. Я его дяденьке альбиру Ярчуку покажу!
        Подъехал венет, выслушал, погладил бороду, скрывая усмешку:
        - Ну, веди!
        Они свернули влево и почти сразу же наткнулись на ворота. Точнее, здесь были ворота, но теперь от них остался лишь проход, посреди которого лежала громадная глыба. Згур смерил взглядом высоту и подивился. Это же какого роста были те, что здесь жили?
        За воротами вновь были стены, такие же мощные и столь же разбитые. Немало силы ушло, чтобы построить такое - и еще поболе, чтоб разрушить. Проходы уходили во все стороны, но снег подсказал - чьи-то лыжи проскользили тут совсем недавно. Да не одни! А вот и валенки! Згур прикинул размер и хмыкнул. Ну и ножища!
        Жигша, столь смелый в лесу, теперь, когда вокруг сомкнулись каменные стены, совсем растерялся. Згур хотел оставить его у входа, но мальчонка вцепился в руку Ярчуку и заныл, отказываясь уходить. Пришлось махнуть рукой и идти дальше.
        Лунный свет падал на руины, искрился, отражаясь в глубоком снегу. Стояла странная гулкая тишина, и Згуру начало казаться, что он слышит дальние, еле различимые голоса. Играла свирель - грустно, немного заунывно. Згур помотал головой - мелодия исчезла, но затем вновь появилась, уже чуть громче, ближе.
        Згур оглянулся. Венет молча шевелил губами, держа пальцы знаком оберега. Жигша - тот вообще глаза закрыл, вцепившись в рукавицу венета. Згур вздохнул - воинство! Сюда бы несколько ребят из Учельни!
        Впереди стало светлее. Коридор заканчивался огромным залом. Згур задержался на пороге, выглянул…
        Белый снег исчертили следы лыж. Они уходили в дальний угол, туда же тянулись отпечатки валенок. Со следами ясно. А это что?
        Згур поглядел налево и замер. Белая, покрытая легким снегом рука сжимала подлокотник громадного кресла…
        Волат застыл недвижно - каменный, покрытый глубокими черными трещинами. Снег покрывал голову, скрывая высеченную в белой тверди диадему. Левая рука лежала недвижно, правая - сжимала посох с отбитым навершием.
        Згур покачал головой. Диво! Ну и тонкая же работа! Правда, слово не очень подходило. Тонкая! Этакую глыбищу резцом изукрасить! Славные были мастера!
        - Видел такое! - венет огладил бороду, вздохнул. - Тока этот поболе будет. На Донае город есть, так там тож храмина стоит…
        Сзади послышался испуганный писк. Очевидно, Жигша все же осмелился открыть глаза.
        Мимо волата проходили тихо, стараясь не шуметь. Згур не выдержал - поглядел наверх. Внезапно каменные глаза сверкнули теплым живым огнем. Згур зажмурился. Нет, почудилось! Просто снег упал в каменные глазницы. Но еще долго ему казалось, что древний волат, потревоженный в своем недвижном покое, провожает взглядом непрошеных гостей…
        Следы вели в еще один коридор, поуже. Он сохранился лучше, уцелели даже своды, а под ногами вместо снега заскользил чистый полированный камень. Стало темнее, хотя небольшие окна все же пропускали блеклый лунный свет. Внезапно Ярчук замер, затем, чуть подумав, указал рукой вперед. Згур не понял, и венет молча показал один палец. Ясно! Впереди какая-то тень, не иначе там другой коридор, поперечный.
        Венет, знаком велев своим спутникам оставаться на месте, неслышно заскользил вдоль стены. Жигша рванулся следом, и Згур еле успел перехватить мальца. Рука легла на рукоять меча. Если там засада…
        Внезапно черная тень стала еще чернее. Что-то дернулось, рванулось вперед - и с хрипом сползло на пол. Ярчук осторожно выглянул, замер, а затем спокойно вытер нож о полушубок того, кто лежал перед ним.
        Згур поспешил вперед, но помощь не понадобилась. Тот, кто ждал за углом, сжимая в руке тяжелую секиру, уже ничем не мог навредить. Крепкий парень, курносый, светлые волосы выбивались из-под черной мохнатой шапки…
        Сзади тихо ойкнул Жигша. Згур обернулся, приложил палец к губам. Внезапно показалось, что с телом что-то не так. И шапка на месте, и валенки. А вот лицо…
        Лица не было. Вместо него кривила рот деревянная личина, грубо размалеванная черной охрой. Те, что собирались здесь, не спешили быть узнанными.
        Поперечный коридор был еще уже, вдобавок исчезли окна. Темнота казалась густой, словно холодный речной
        омут. Згур недоуменно замер. Куда теперь - налево, направо?
        - Слышь! - шепот венета прозвучал над самым ухом. - Гуторят вроде!
        Згур прислушался и почти сразу же понял - голоса. Они доносились откуда-то сзади. Он оглянулся и заметил вдалеке серое пятно. Выход! Наверно, еще один зал.
        Это оказался не зал - двор. Серые громады стен уходили куда-то вдаль, теряясь во мгле, а прямо перед входом, загораживая его, застыл огромный каменный блок, в давние годы рухнувший сверху. Голоса слышались совсем рядом - мужские, женские. Внезапно уши резанул плач.Ребенок! Згур бросился вперед, но рука венета схватила за плечо, сжала, не пуская.Згур нетерпеливо скривился. Ругаться не хотелось, но в таких делах нянька ему не требовалась. Он резко обернулся - Ярчук дернул губой, что должно было означать улыбку, и кивнул, показывая на лежавшую поперек прохода глыбу. Згур понял: ему советовали не спешить, оглядеться. Он вздохнул - ладно!Камень дышал ледяным холодом. Згур поморщился, прижимаясь к неровной громадине, затем подался вправо. Есть! Вот они!
        Посреди двора горел огромный костер. Неровный свет падал на тех, кто собрался вокруг. Мужчины, женщины - не менее двух десятков. Что-то было во всем этом странное, уже знакомое. Кто-то шагнул ближе к огню, и Згур зло усмехнулся: личина! Хоронятся, чаклуны!
        Рядом тяжело задышал Ярчук. Згур, не оглядываясь, принялся подсчитывать, но, дойдя до двадцати трех, сбился и махнул рукой. Бить надо, а не пальцы загибать!
        - Два десятка да еще восемь, - шепнул венет. - Два меча, да копье, да секира. Ножи, почитай, у всех.
        У Ярчука оказался зоркий глаз. Впрочем, толпа не испугала. Будь это кметы - дело иное. Разве что со спины подберутся… Где же ребенок?
        Внезапно у костра все стихло. Мужчины начали отходить в сторону, образуя широкий круг. Женщины, оставшись внутри, сбросили полушубки, затем на снег упали
        платья…
        Где-то совсем рядом пискнул Жигша, но уже совсем по-другому. Згур и сам еле удержался, чтобы не хмыкнуть. И не холодно им! Почти все, оставшиеся у огня, были молоды. Нагие тела отсвечивали матовым блеском, распущенные волосы закрывали плечи, и нелепо кривились деревянные черноротые личины.
        - Ровно на Купала! - дохнул Ярчук. - Так ведь не лето!
        Слово было незнакомым, но Згур тут же вспомнил. Летом, когда справляют день Небесного Всадника, девки да парни так же у костра собираются да через огонь прыгают. Правда, не у волотичей, а у сиверов. Самому видеть не доводилось, но слухом земля полнится.
        Внезапно вновь послышался плач. Згур повернулся.
        Кажется, там! Один из мужчин, стоявших во внешнем круге, держал на руках какой-то запахнутый в тряпки сверток.
        - Обождать надо, боярин! - шепнул венет. - Пущай починают!
        Згур нетерпеливо дернул плечом, но вновь решил не спорить. Ладно, подождем. Лишь бы малыша не тронули!
        Одна из женщин - высокая, статная, с ожерельем из звериных клыков на груди, медленно подняла вверх тонкую руку. Люди у костра замерли.
        - Все ли здесь собрались, сестры? Всех ли нас пустила ночь?
        Она обернулась, словно пытаясь сосчитать, но чей-то голос поспешил ответить:
        - Нету с нами больше Старшей. Не прийти ей никогда!
        - Кто же нами править будет? Кто теперь костер зажжет?
        - Не решить, сестра, нам это! Пусть Хозяин скажет сам! Згур понял - обряд. Затем и личины, потому и говорят, словно поют. Но зачем наузницам ребенок?
        - Как же нам Хозяин скажет? Ведь жалеет он слова!
        - Смерть пошлет он вместо слова. Смерть укажет, как нам быть!
        Женщина с ожерельем вновь махнула рукой. Человек с ребенком выступил вперед, поднял плачущий сверток к черному небу.
        - Коровяк! - послышался испуганный голосок Жиг-ши. - Коровяк! Узнал я его!
        Згур между тем пытался сообразить. Этих не напугаешь! Парни во внешнем кругу - не бойцы, зато задавят скопом. И близко не подойти - заметят.
        Женщина взяла из рук чаклуна ребенка, подержала на весу, затем резко вскинула голову:
        - Пусть Хозяин нас услышит! Пусть поможет, сестры, нам! Знак пошлет, чтоб догадались, кто из нас достойней всех. Смерть пусть станет этим знаком, смерть сомненья разрешит! А душа, грехов не зная, пусть к Хозяину спешит!
        Ответом был дружный крик. Женщины протягивали руки, личины радостно скалились…
        - Лук! - негромко скомандовал Згур. - Прикроешь!
        - Боярин… - начал было венет, но Згур не стал слушать. Еще чуть-чуть - и будет поздно.
        В тот же миг руки, державшие ребенка дрогнули. Плачущий сверток полетел прямо через костер. Одна из женщин подхватила, подняла вверх:
        -Жив!
        Мгновение - и уже другие руки держат ребенка:
        -Жив!
        -Жив!
        -Жив!
        - Аригэ!
        Згур нарочно крикнул по-румски. Пусть растеряются! Чужая речь всегда сбивает с толку.
        - Аригэ! - повторил он. - Ни с места! Кто двинется - зарублю!
        Меч был уже в руке. Мужчины, стоявшие во внешнем гругу, попятились. Згур быстро шагнул к костру. Только бы не ударили в спину!
        Ребенок плакал - значит, действительно жив. Женщина, что держала его в руках, попятилась, прижала малыша к голой груди.
        Первым опомнилась та, что носила ожерелье. Рука вновь взметнулась вверх.
        - Кто послал тебя? Хозяин? Говори, а то умрешь! Згур вспомнил Ярчука с его «вершами». Не попробовать ли?
        - Это ты просила смерти? Ты просила - Смерть пришла!
        Из-под маски донесся негромкий грудной смех.
        - Да, пришла! Сейчас увидишь - ни к чему теперь слова!
        Дальнейшее произошло так быстро, что Згур еле успел поднять меч. Двое мужчин, стоявшие рядом, молча кинулись вперед. Еще один (Згур узнал Коровяка) взмахнул коротким дротиком.
        Вж-ж-жиг! - пропела стрела, и один из нападавших начал медленно оседать на снег, пытаясь перехватить слабеющей рукой страшный гостинец, пробивший горло.
        Вж-ж-жиг! Вж-ж-жиг!
        Второй схватился за живот - стрела попала точно в середину. Коровяк увернулся, вновь вскинул руку с дротиком, но Згур успел первым. Меч вошел в грудь. Чаклун захрипел и начал валиться на спину.
        - Стойте! - та, что носила ожерелье, обернулась,
        вскинула руки вверх. - Стойте! Кровь пролилась! Души в Ирий собрались!
        - Если кровь пролилась, значит, выбор сделан, госпожа! - негромко ответили ей.
        Згур, не опуская меч, отошел к стене. Теперь Ярчук мог выбирать мишень по вкусу - враги стояли как раз между ним и волотичем. Но нападать никто не спешил. Женщина, державшая ребенка, оглянулась и неуверенно проговорила:
        - Выбор сделан? Кто же выбран? Разве кончился обряд? Из-под деревянной маски вновь донесся смех.
        - Чужеземец смерть принес нам! Пусть он выберет из нас! Нет в нем жалости и страха - он Хозяина гонец!
        По толпе пронесся легкий шум. Женщины сбились в кучу, одна из них бросилась к Згуру, упала на колени:
        - Я Хозяину невеста! Кровью наш скреплен союз! Голоса стихли. На Згура смотрели мертвые личины. Нарисованные губы кривились, сквозь узкие отверстия глядели глаза - настороженно, ожидающе. Згур заколебался. Выбрать? Кого? Ту, что держит ребенка? «Невесту»? Нет, не они тут главные. Эта, с ожерельем! Недаром ее «госпожой» назвали. Если она станет Старшей…
        Он улыбнулся, поднял окровавленный меч. Как бы сказать половчее?
        - Ты, что всех сюда собрала, станешь Старшей в этот час!
        Клинок рассек воздух, задержавшись у самого ожерелья. Женщина не дрогнула. Деревянная личина медленно поднялась, запрокинулась. Глаза смотрели в небо.
        - Духи ночи, вы слыхали? Смерть сказала: это я! Несколько мгновений стояла гулкая, мертвая тишина, но вот одна из женщин, та, что назвала себя «невестой», дико закричала, поднимая руки к небу. За ней завопили другие, кто-то упал на землю, пытаясь собрать руками окровавленный снег. Ярко вспыхнули смоляные факелы, разгоняя ночь.
        - Выбор сделан! Выбор сделан! Снова Старшая средь нас!
        Згур понял - пора! Спрятав меч, он поспешил к той, что держала ребенка, взял тихо плачущего Белька на руки и начал медленно отступать, стараясь не оказаться между личинами и глыбой, за которой ждал Ярчук. Наконец лопатки коснулись холодного камня. Згур резко повернулся - и тут же рука венета потащила его в темноту.
        - Бежим, боярин!
        Згур еле успел передать ребенка ополоумевшему от радости Жигше и схватить прислоненные к камню лыжи. Крики во дворе перешли в единый, слитный вой. Кажется, те, у костра, сейчас опомнятся…
        - Бежим!
        …Остановились только у выхода, и то на пару мгновений - дух перевести. Згур щелкнул счастливо улыбавшегося Жигшу по веснушчатому носу, хлопнул по плечу невозмутимого венета:
        - Хорошо стреляешь!
        Тот пожал плечами, затем по мрачному лицу промелькнуло что-то, напоминающее усмешку:
        - Отож! А тебе, боярин молодой, лучше б верши скла-дать!
        Венет шутил, но Згур почему-то обиделся. И то - стоило с двенадцати лет в Вейске служить, чтобы до каких-то «вершей» докатиться! Чем бы «чугастра» пронять?
        - Ну что, Ярчук, хороши женки? Женки - это свято, да? Венет задумался, затем ответил серьезно, без улыбки:
        - То - не женки!
        Гуляли весь день. В избу набилось столько народу, что только домовой ведал, как не лопнули стены да не рухнула крыша. Белька вместе с матерью увели к соседям - реветь да в себя приходить, отец с перевязанной головой лежал у знахарки, и всем заправляла мужняя сестра - веселая тридцатилетняя вдова со странным именем Телла. Имя оказалось румским, и муж у Теллы был из румийцев: плавал на лодье да сгинул в осенний шторм. Но если и горевала вдова, то горе давно забылось. Телла первая поднимала братину, заразительно смеялась, заводила веселые застольные песни, то и дело косясь на слегка очумелого от такого наворота Згура.
        За столом он оказался один. Ярчук лишь пригубил из первой братины и ушел, попросившись даже не в избу, а в старую баньку, стоявшую на подворье. Вначале Згур подивился, а потом рукой махнул. «Чугастр»! Что с него взять?
        …Еще в пути, возвращаясь через молчаливый ночной лес, они договорились ничего не рассказывать ни о Хоромах, ни о тайном обряде. Хватит и того, что Белек жив. Жигша, глядевший на спасителей малыша открыв рот, твердо обещал молчать, даже если его начнут щекотать перышком по пятке. Теперь малец сидел рядом со Згуром, не сводя с него глаз. Кажется, «дяденька Згур» был тоже произведен им в «альбиры».
        Обычно Згур почти не пьянел, разве что от румского, и то после третьего кубка. Но теперь вино ударило в голову, и вскоре ему стало все равно. Так ли важно, что будет завтра? Слишком давно не приходилось просто сидеть за столом, не думая, ударят ли ножом в спину, подносить ко рту кусок, не боясь, что отравят, шутить, за каждым словом не следя, и, конечно, пить от души. Веселие Ории есть пити, как без того жити?
        Пили за все. За спасителей-альбиров, за храброго Жиг-шу, за родителей Белька - чтоб поправлялись да не болели, за весеннюю жатку и осенние обжинки. Одноглазый войт разошелся до того, что предложил выпить за Великого Палатина Ивора - лучшего друга народа Нистрии да за румско-вентскую дружбу. Хлебнули и за это - отдельно за Палатина, отдельно за дружбу, ну а затем, тоже по очереди - за Орию, за Нистрию да за румского Кей-Сара. Когда подошла очередь Згура слово говорить, он хотел было разъяснить неясный вопрос по поводу державных интересов Ории в нистрийском «предполье», но, взглянув на улыбающуюся Теллу, внезапно предложил выпить за прекрасных нистрийских женщин. Ответом был довольный рев мужчин и многообещающий взгляд веселой вдовушки.
        А потом горница куда-то исчезла, потолок стал ниже, окошки меньше, и Згур сообразил, что уже не сидит, а лежит прямо на полу, на теплом покрывале, причем не в кафтане, а в одной рубахе, и ту с него так и норовят снять. Он протянул руку - ладонь легла на мягкое женское плечо. Телла! И когда только успела? Вдовушка негромко рассмеялась, теплые полные губы скользнули по его лицу, коснулись глаз, легко пощекотали шею. Смех почему-то показался знакомым, но думать совсем не хотелось, и Згур, закрыв глаза, крепко прижал к себе горячее женское тело. Внезапно рука скользнула по чему-то острому. От боли глаза сами собой раскрылись. Ожерелье! Видать, вдовушка за поспехом снять позабыла! Странное ожерелье - не из бусин, не из золотых румских кругляшей, а почему-то из…
        звериных клыков!
        Хмель словно ветром сдуло. Згур дернулся, рывком сел. Вот почему ее смех таким приметным показался!
        - Узнал? - Телла подсела ближе, неспешно, словно смакуя каждое движение, сняла полотняную рубаху, так же медленно огладила высокие груди. - Что, красивый мальчишка? Страшно?
        Мальчишка? Страшно? Она что, с Ярчуком сговорилась?
        Наузница мягко скользнула на покрывало, теплые руки нырнули под рубаху, острые ногти впились в кожу.
        - Если страшно, травку дам. Она для первой ночи, чтоб перед невестой не осрамиться. Ты только скажи!
        Вот как? Згур рывком сбросил рубаху, сжал Теллу за круглые смуглые плечи, притянул к себе. Она вновь рассмеялась знакомым грудным смехом и проговорила мед ленно, нараспев:
        - Не уйдешь теперь, мальчонка! Выпью я тебя до дна!
        Похоже, знакомство с венетом не прошло даром. Згур . ответил тут же, будто всю жизнь «верши» писал:
        - Выпей реку ты сначала! А потом поговорим! Светильник, мигнув, погас, и Згуру тут же стало не до «вершей».
        Вокруг снова был лес, такой же густой, молчаливый. ; Лыжи легко скользили по насту, хотя мешок за плечами ' стал много тяжелее. Подарков было не счесть, пришлось выбирать только необходимое в пути. Для Згура самой нужной оказалась рубаха. Старая, после острых ногтей Теллы, больше походила на лохмотья. Наузница и подарила Згуру обновку - вышиванку с красным воротом и витыми шнурами. Рубаха была чудо как хороша, но надевал ее Згур не без опаски. Кто их, наузниц, знает-ведает? Телла, догадавшись о его мыслях, весело смеялась, приговаривая, что она ту рубаху в двенадцати травах варила, а что за травы, Згур сам поймет - поймет, да уже поздно будет. Оставалось надеяться, что веселая вдовушка шутила.
        Ни Ярчуку, ни остальным Згур решил ничего не говорить. Что толку? Из намеков Теллы он понял, что наузниц в Нистрии не дюжина, и не две, и власть их в этих местах давняя, исконная. Коровяк же, чаклун пришлый, больно ретив был - вот и попался, и жалеть о нем нечего.
        Згур вздохнул и оглянулся. Ярчук вновь отставал. Он шел тяжело, то и дело останавливаясь, пытаясь справиться с приступами хвори. Наверно, из-за этого и без того угрюмый венет был в это утро как-то особенно мрачен. Странное дело - косички в бороде исчезли, да и волосы, обычно торчавшие во все стороны, оказались зачесаны на ровный пробор. За весь день «чугастр» не сказал ни слова. Згур не навязывался, хотя становилось скучновато. Правда, можно - было думать без всяких помех: пустая дорога, тихий лес, молчаливый спутник…
        …Когда они расставались, Телла, внезапно став серьезной, наклонилась к самому уху и проговорила медленно, строго, будто с покойником прощалась:
        - Ты назвался Смертью, парень! Станешь Смертью ты теперь!
        Згур так растерялся, что даже не смог отшутиться. Да наузница и не думала шутить. «Станешь Смертью!» Там, у горящего костра, Згур и в самом деле ляпнул что-то похожее. Но не всерьез же! И теперь на душе было муторно. Опять чаклуны! Нет, не зря мама их боится! Скорее бы домой, там все ясно и просто, ни Костяных Девок, ни игрищ в деревянных личинах. Да, не зря Рыжий шлях Кобницким назвали! И ведь куда ведет? Прямиком к бабке Гаузе! Не из огня ли в полымя?
        Сзади послышался надрывный стон. Згур остановился, развернулся. Ярчук уже не стоял - сидел, прижимая руку к пояснице. Кажется, хворь взялась за венета всерьез.
        Надо было что-то делать. До вечера еще далеко, но тащить «дикуна» дальше означало попросту его убить. Згур огляделся, приметив вдали небольшую поляну, на которой чернела одинокая избушка. Туда! Вон и дрова, снегом присыпаны, а вот и труба торчит. Значит, и тут повезло, печь растопить можно.
        В избушке, ветхой, давно брошенной, было пусто и холодно, но Згур быстро разжег печку, поплотнее закрыв дверь, чтобы ветер с дороги не задувал, и поставил на огонь котелок. Ярчук молча мотал головой, показывая всем видом, что вовсе не болен и готов идти дальше, но Згур решил подождать. Если Ярчуковы боги смилуются, завтра можно будет идти дальше. А если венет сляжет всерьез, то Згур сам сходит за Гаузой.Из мешка был извлечен пахучий узелок - еще один подарок веселой вдовушки. Травы - густая непонятная смесь с таким запахом, что хотелось немедленно чихнуть и зажевать калачом. Згур по неопытности принялся расспрашивать наузницу, от каких болячек духмяный сбор помогает, как его заварить, да по скольку давать. Телла вначале посмеялась, а потом пояснила, что только у ворожей-неумех одна трава от застуды, а иная - от сглаза. Настоящие травы - это те, что «от всего», ну а чем гуще заваришь - тем лучше.
        Пока котелок закипал, Ярчук, постелив полушубок прямо на полу, прилег, буркнув что-то малопонятное о закате да о стальном ноже, что над дверью торчит. Згур, взглянув на дверь, убедился, что никакого ножа ни над нею, ни поблизости нет, и еще раз уверился, что венеты - странное племя.
        От настоя шел густой лесной дух. Згур не выдержал, отхлебнул - горько! Напоить венета оказалось труднее. Ярчук отмахивался, что-то бурчал, и Згуру еле удалось уговорить его сделать несколько глотков, после чего «чугастр» повернулся на бок и немедленно заснул. Теперь оставалось одно - ждать.
        К вечеру сон сменился бредом. Ярчук бормотал бессвязные слова, пытался привстать, хрипел, то и дело заходясь стоном. Потом он принялся объяснять, что такое «тык. левицей», и даже попытался показать - но не Згуру, а кому-то другому. Згур уже успел пожалеть, что в первые дни заставил «чугастра» выложиться и тем разбудил хворобу. А все Ивор! Вот ведь угадал - дал ему в охранники больного, которого впору самого на горбу волочь! А может, всезнающий Ивор потому и навязал ему хворого венета? Всем ведомо, что воин Края никогда не бросит товарища, даже если не товарищ это, а пугало болотное. Вот и возись теперь с «дяденькой альбиром»!
        За маленьким, затянутым бычьим пузырем окошком уже начало смеркаться. Ярчук наконец затих, бред кончился, перейдя в глубокий сон. Згур приоткрыл дверь и быстро выглянул, стараясь не напустить в избу мороза. На поляне тихо, вокруг - ни души, даже птиц не видать. Можно спать спокойно, никто не тронет.
        - Приходили?!
        Згур дернулся, открыл глаза. Ночь, от остывающей печки приятно тянет теплом, дверь засовом закрыта да поленом привалена. А вот и Ярчук - черная тень, почему-то с топором в руке.
        - Приходили, говорю? Чего молчишь, боярин? Кажется, травы не помогли. Згур поморщился - вылезать из-под нагретого полушубка не хотелось. Связать его,
        что ли?
        - Нож в притолоку втнул? Опять нож! Как бы не дошло до «тыка левицей»! Пришлось вставать. Згур нашарил на лавке связку лучин, зажег одну, огляделся.
        Ярчук был уже у двери. Бородища дыбом, в правой руке - топор, в левой - узкий засапожный нож. Згур поежился, на всякий случай отодвигаясь подальше.
        Нож с треском вонзился в старое дерево. Венет резко обернулся:
        - Так приходили?
        Згур покосился на топор, выпрямился, вылупил глаза:
        - Никак нет! Осмелюсь доложить, господин Ярчук роду Бешеной Ласки! За время дневания…
        - Ты чего, боярин?
        - А ты чего?
        Топор с грохотом упал на лавку. Згур, облегченно вздохнув, мысленно помянул Мать Болот. Уберегла!
        - Аль не понимаешь? Третья ж ночь седни! Третья ночь? Згур быстро подсчитал. Да, верно, третья ночь после той, в Хоромине.
        - Придут ведь! Те, кого мы в Ирий отправили! Убиенные! И к тебе придут, и ко мне! Я уж и бороду расчесал, и власы…
        Бредит? Вроде нет! Неужели «чугастр» в такое верить может?
        - И нож не втнули, и кругом избу не обвели! Я ж, боярин, на тебя понадеялся!
        Згуру представилось, как на пороге появляется убитый
        им Коровяк - посиневший, со сведенными судорогой пальцами…
        - Оно ж у нас и дитям ведомо! Ежли боги попустили кого в Ирий отправить, то должно бороду расчесать, да власы, да подале от прочей люди хорониться…
        Ах вот почему «чугастр» пировать не пошел!
        - А на третью ночь - приходят! Особливо те, что злобу имели да перед богами неправду творили. А мы с тобой, боярин молодой, самых супостатов жизни лишили. Колдун аль кобник сам в Ирий не уйдет, нас с собой прихватить захочет!
        Згур пожал плечами. Мертвые мертвы…
        - Ярчук! Год назад наша сотня была на Четырех Полях. Тогда погибли тысячи - и правых и неправых. Я был там на третью ночь…
        В третью ночь они справляли тризну. Похоронили только своих. Тысячи трупов в меховых личинах лежали там же, где погибли. Згур вспомнил то, что случилось в таборе. Если бы они все пришли за ним!.. Нет, лучше не думать!
        Ярчук почесал бороду, вздохнул:
        - То битва была! А вот ныне - дело другое. Эх, был у меня амулет-змеевик, да отобрали! От мертвяков, которы попроще, черными словами оборониться можно. АН тут не поможет. Кощуна нужна, боярин!
        Ко всему еще и кощуна! Слово звучало дико, но показалось почему-то знакомым. Точно! Один парень-сполот, что в Ольмине служил, рассказывал…
        - Кощуна - это песня? Про всякие гадости? Венет кивнул:
        - Кощуна для того и складается - чтоб нежить всяку не пускать. Эх, не ведаю ни одной! Может, вспомянешь, боярин? А то придут! Чую! Чую! Вона, холодом несет!
        В иное время Згур просто посмеялся бы над «дикуном». Но грех смеяться над хворым! И вправду, может, спеть чего? А то «дикун» вновь за топор схватится!
        - Я вроде знаю одну…
        - Так чего молчишь? - вскинулся венет. - Скорее, боярин! Пой! Утянут ведь нас! Бона, уже шелест пошел! Идут они, идут!
        Кощун Згур никогда не слыхал - негде было. Зато вспомнилась песенка, даже не песенка - попевки. Такое у них в Буселе мальчишки поют, особенно когда взрослыми хотят показаться. А уж если доведется хлебнуть глоток-другой браги…
        Згур откашлялся, радуясь, что никого, .кроме «чуга-стра», поблизости нет. Итак…
        - Кощуна страховидная. Премерзкая. Про мертвяков! Он вновь кашлянул, набрал побольше воздуха. Ну, держись, нежить!
        Моя милка в домовине, Домовина на рябине. Ничего, что холодна, Мне по гроб верна она! Эх ма!
        Краем глаза он покосился на венета. Тот слушал серьезно, кивая в такт немудреному напеву. Згур нахмурил брови:
        Ты - мертвячка, я - мертвяк, Мертвяками станет всяк! Покладу на ложе я Мертву, но пригожую! Эхма!
        - Ух, ты!
        подхватил венет и даже притопнул.
        На погосте - шум и гам, Мертвяки гуляют, Задирайте, девки, юбки, Ежели поймают!
        Костомаху обгрызу, Черепок оставлю, Чем землею засыпать, Лучше тризну справлю! Эх ма!
        - Ух, ты! - повторил Ярчук, вновь притопнул и внезапно завел хриплым басом:
        Нонче ночка удалась - Раскопал могилу. Хочь воняет оно сильно, Все одно я с милой!
        - Эх ма! Ух, ты! - грянули они в два голоса, после чего Згур петь больше не смог - его душил хохот.
        Ярчук тоже засмеялся - громко, натужно. Затем с трудом перевел дыхание и удовлетворенно хмыкнул:
        - Отож!
        И, подумав, добавил:
        - Крута кощуна! Таперя не сунутся!
        Згур и сам был доволен. Только бы «чугастр» не предложил ему спеть этакое где-нибудь на людях! Тут не только мертвяков распугаешь!
        286
        Ночью вновь приснился давний сон. Бусел - сгинувший, тот, что был до Великой Войны, десятки черных крыш, высокий частокол у речного плеса. Отец стоял рядом, глядя куда-то вдаль, в сторону подернутого вечерней дымкой леса. Згур успел удивиться. Здесь всегда лето, когда бы сон не снился…
        - Ты отомстил?
        Отец спросил, не оборачиваясь, и Згуру почудилось, будто Навко Месник, тысячник Седой Велги, сердит на сына. Ведь он обещал!
        - Я не смог, отец…
        - Почему? - Навко резко обернулся, молодые глаза смотрели сурово, неулыбчиво. - Почему? Потому что Ивор был когда-то воином Велги? Пожалел оборотня?
        - Ивор… Ты… Он не оборотень! Згур растерялся. Наверно, он должен ненавидеть Палатина. Но ведь тот, кто ныне правит в Валине, и есть…
        - Пожалеть можно каждого! - слова падали тяжело и мерно. - Мы убивали сполотов, хотя каждый был человеком - как ты и я. Сполоты убивали нас.
        - Но ведь война кончилась, отец! - Згур вспомнил тот, прежний разговор. - Ты сам говорил…
        - Говорил… - голос зазвучал тише, плечи под красным плащом еле заметно дрогнули. - Война кончилась, Згур, и на наших могилах давно растет трава. Я ведь погиб - еще тогда, под Коростенем. Ивор - это уже не я. Помнишь, ты хотел отомстить? А теперь? Теперь тебе нравится Великий Палатин Валинский. Еще немного - и ты полюбишь его. Кем же ты станешь, Згур?
        - Я… Неправда! - Слова не шли. - Он предатель!
        - Да! Я стал предателем - и умер. Помнишь, я говорил тебе, что есть нечто пострашнее, чем чаклунские козни? Можно умереть - и даже не заметить. И самому стать
        Смертью…
        …Прощальные слова Теллы - нелепые, жуткие. «Ты назвался Смертью, парень! Станешь Смертью ты теперь!»…
        - Я долго думал, почему Ивор стал предателем? В Ирии много времени, Згур, хватает на все… Нет, не из-за Аланы! И даже не потому, что хлебнул крови и власти. Это страшно, но все же не из-за этого… г - Тогда почему? - заторопился Згур, видя, как туманом покрывается близкий горизонт, как тают черные дома на холме.
        - Почему, отец?
        - Не знаю…
        Голос донесся еле слышно, словно издалека. Серый туман надвинулся, стал гуще, повеяло ледяным ветром…
        - Не знаю… Может, потому, что он забыл, как пахнет полынь - та, что растет у нашего дома. А ты помнишь?
        Згур хотел ответить, но серый сумрак сменился глухой чернотой. Земля ушла из-под ног, в уши ударил зловещий посвист, и чей-то скрипящий голос прокаркал: «Жив! Жив! Жив!..»
        Глава 11. ВАТАГА
        Горячая вода обожгла кожу. Згур чуть поморщился, провел ладонью по подбородку. Чисто! Кажется, порядок.
        Оставалось выплеснуть воду из котелка, вытереть бритву и двигаться дальше. Уже смеркалось, и следовало поспешить.
        Ярчук, наблюдавший за странным занятием «молодого боярина», осуждающе вздохнул и любовно огладил бороди-щу, на этот раз вновь заплетенную в косички. Згур улыбнулся:
        Борода предорогая! Сила мне тобой дана! Жаль, что тела часть срамная всем столь явно не видна!
        - Ась? - недоуменно откликнулся венет.
        - Верши, - удовлетворенно пояснил Згур. - Сам же научил!
        Ярчук крякнул, нахмурился, вновь огладил любовно завитые косички:
        Гой еси, скоблено рыло! Сколь отраден мне твой вид! Худо лишь, что моя мила с гузном спутать норовит!
        Хорошо, что бритва была уже в мешке. Згур согнулся от хохота, с трудом глотнул воздуха:
        - П-повтори!
        Венет с невозмутимым видом удовлетворил его просьбу. Ярчук не переставал удивлять. И тем, что, пробредив полночи, наутро, как ни в чем не бывало, двинулся в путь, ну и, конечно, «верши». Уж не сам ли он про «бедну людь сложил?
        …Места были знакомы. Опушка, старая, занесенная пушистым снегом землянка, дорога, уводящая на полдень, Там, за деревьями, их поджидал подлец Ичендяк, а здесь совсем рядом с их костерком, когда-то лежала Улада…
        Згур заставил себя остановиться. Не вспоминать! Вспомнишь - и сразу становишься слабее! Главное - дошли. Там, за невысоким бугром, село…
        - Али в гости собрался?
        Кажется, венет начал что-то понимать. Ну и пусты Только бы бабка Гауза была дома!
        Ярчук вскинул мешок на плечи, поправил лыжи:
        - Знамо, в гости! Ты, боярин, все по утрам лик скоб.. лишь, а таперя - на ночь глядя. Уж не к девице ли?
        Згур удовлетворенно провел рукой по щеке. Чисто! Хо., роша бритва!
        - А вот сейчас и увидим!
        Село утонуло в снегу почти по самые крыши. Над изба-ми вились белые дымки, лениво лаяли собаки, издалека до^ носились негромкие голоса. Повеяло теплом, вечерние покоем, сразу же заныли уставшие плечи. Згур оглянулся вспоминая. Кажется, туда, в конец улицы…
        Землянка, столь ему памятная, исчезла. На ее месте стоял дом - добротный пятистенок со слюдяными скопи ками и высоким крыльцом, над которым медвежьей головой скалился резной конек. Згур сбросил лыжи, взбежал на крыльцо. Интересно, дома ли Ластивка? На стук открыли почти сразу. На пороге стояла высокая худая старуха в накинутом на плечи мохнатом полушубке, Из-под серого платка остро глядели выцветшие от долгиех лет глаза.
        - Бабушка Гауза? - Згур улыбнулся, снял шапку. - Чолом!
        - Кому бабушка… - старуха смерила гостя внимательным взглядом. - Ну, здрав будь, молодец! Откуда будешь? - Я… - начал было Згур, но договорить не успел.
        - Погодь! Сама догадаюсь! «Чоломкаешь», говор полуночный, меня знаешь. Уж не внучкин ли женишок явился?
        Послышалось изумленное: «Ой!» В дверь выглянул Ластивка, засмущалась, начала поправлять ворот белого платья…
        - Сгинь! - цыкнула старуха. - Налюбуешься еще! Значит, сотник Згур, Учельня Вейскова, Коростень-город. Так?
        Оказывается, Ластивка запомнила все, что он ей рассказал. Згур невольно смутился.
        - Вижу, вижу! Красавчик, серебро за поясом, ну прямо Кей из сказки! А это кто с тобой?
        Венет, уже успевший снять шапку, степенно поклонился:
        - Ярчук я, роду Бешеной Ласки. Исполать, матушка!
        - Кому бабушка, кому матушка, кому карга старая… Оно и видно, что Ярчук - страшен больно. Кто же тебя, болезного, так назвал? В самую точку вышло!
        Згур бы, пожалуй, обиделся. Венет же вновь поклонился, кивнул:
        - Назвали! А род мой, матушка, сугубо почтен. Ласка, коли осерчает, и шатуна-медведя не страшится, про то всем ведомо. Бешеная, прародительница наша, в лесу на деревах жила да повстречала некоего охотника, что в чащобе заблукал…
        - Потом расскажешь, - Гауза нетерпеливо махнула рукой. - Ну, чего стали? В дом проходите! Гляди, Згур, на твое серебро строено!
        Печь дышала теплом. Згур пододвинулся ближе, протянул ладони. Хорошо!
        Ластивка уже заснула. Задремал и Ярчук, напоенный черным травным настоем. Бабка Гауза сидела на низень-кой лавке, неспешно перебирая узловатыми пальцами глиняные бусины. Такого ожерелья Згуру видеть еще не доводилось: каждая бусина - голова: то людская, то звериная…
        - Ну а теперь рассказывай, сотник!
        Згур кивнул. Весь вечер говорили о всяком - о лесной дороге, о Костяной Девке да о Хоромине. Бабка Гауза слушала молча, а Ластивка охала да ахала, поглядывая на Згура светящимися радостью глазами. Стало даже не по себе. То-то старуха его «женишком» назвала! Хорошо еще, не женихом!
        Итак, надо рассказывать. Сначала? Нет, лучше с конца.
        - Мне надо в Тирис, бабушка. Только вот товарищ мой прихворнул…
        - Прихворнул? - Гауза покачала головой. - Так прихворнул, что и гостей на поминки звать пора. Нырки у него совсем плохи. Не ведаешь, что это? Твое счастье!.. Потому и завернул ко мне?
        Хотелось сказать, что дело не только в Ярчуке, но врать
        не хотелось.
        - Потому. Он издалека, венет. Ему нужно домой. Если
        бы ты его подлечила… Я заплачу!
        - Заплатишь? - старуха хмыкнула. - Знамо, заплатишь! Мне еще Ластивку кормить, сараюшку новую строить. А то серебро я тебе верну…
        Уловив удивленный взгляд гостя, она пояснила:
        - Серебро, что ты Ластивке дал. За ворожбу так не платят. Я наузница, не чаклунка. И Ластивке, сопливке, нечего в такие дела лезть! Так что свои гривны назад получишь, а за этого медведя отдельно заплатишь…
        Згур покосился на «медведя». Венет спал неспокойно, губы шевелились, словно Ярчук и во сне творил молитву.
        - Значит, в Тирис? А его здесь оставишь?
        - Да, бабушка…
        Гауза задумалась, вновь поглядела на венета.
        - Дикой он! Слыхала я про их край. Он Сурью зовется. Неспокойно там ныне… Да и у нас не лучше. Катакита под Рум-городом разбили, войско его во все стороны прыснуло, ровно зайцы. Зайцы-то зайцы, да волков хуже. В Тирис сейчас не пройти - там Кей-Сара вояки. Никого не пускают, Катакитовых людей ловят. Так что лучше и тебе, сотник, здесь перезимовать!
        - А другой путь есть? - растерялся Згур. - Мне к морю надо, чтобы домой…
        - Есть-то он есть. Да только лодьи ныне не сыщешь. Торговцы все куда подале уплыли, а у берега галеры стоят - стерегут. И вдоль берега не пройдешь…
        Его план рушился. Вернее, уже рухнул. Через заслоны одному не пробраться. Еще за лазутчика примут! Идти назад? Но там «коловраты» Иворовы! Зима, в лесу не схорониться, рекой не проплыть..
        - Так что оставайся, сотник! Дом большой, новый, места всем хватит. Я ведь чего дом не строила? Не от бедности. За реку думала переезжать. Хвала богам, не успела! Там сейчас самая резня: села палят, людей режут да на колья сажают. Здесь, в Нистрии, поспокойнее будет…
        Згур кивнул. Все ясно - война! Хорошо, если Палатину удастся договориться со Светлым! Иначе запылают села не только над Нистром, но и над Денором, сполот пойдет на улеба, волотич - на сполота… Не потому ли отец хочет отослать его подальше? Но ведь пожар может дойти до Края, до Коросте ня и Бусела! Что же делать?
        …Ночью он проснулся от легкого прикосновения. Кто-то сидел рядом, чуть наклонившись. Маленькая ладошка погладила его по щеке.
        - Ластивка!
        - Тише! - девочка поднесла палец к губам. - Згур, не бери серебра. Откажись! Бабка хитрая, да я не спала - все слышала. Не бери!
        Згур и сам не собирался, но Ластивка беспокоилась вовсе не о честной оплате.
        - Не бери, Згур! Бабка Гауза знает, как ниточку порвать! Пока серебро у меня, ни один отворот силы не имеет! Не бери!
        Згур улыбнулся. Что за «ниточка» такая? Опять ведовство!
        - Хорошо, Ластивка! Не возьму!
        - Правда? - девочка наклонилась, глубоко вздохнула. - А можно… Я… Я тебя…
        - Нельзя! - Згур ловко поймал ее за ухо, слегка сжал. - Мала больно!
        Послышалось знакомое «Ой!». Ластивка потерла ухо, обиженно засопела:
        - Маленькая! Ничего не маленькая, можно мне уже! А если маленькая, зачем пришел? Я же говорила: приходи через три года!
        Она отвернулась, всхлипнула:
        - Думаешь, не вижу! С другой любился! До сих пор ее свет на тебе! Да только свет этот нехороший, дурной, и она - женщина дурная, выпить тебя хотела!
        Згур вновь усмехнулся. «…Выпью я тебя до дна!» Ну, кобницы, ничего от них не утаишь!
        - Спать иди! - суровым голосом велел он. Ластивка вновь всхлипнула, опустила голову и внезапно резко наклонилась. Но Згур оказался проворнее, и поцелуй, нацеленный в губы, пришелся как раз между носом и ухом.
        Вначале понадобился барсучий потрох. В маленьком селе не оказалось не только барсука, но и справного охотника. Пришлось бежать к соседям за дальний лес, искать там какого-то «дядька Рагая», а после втроем - Згур, «дядько» да кривоногий свирепый пес Жучик - два дня бродили среди заснеженных деревьев.
        Поторох поспел вовремя. Травяные настои не помогали. Ярчук все чаще забывался, бредил, и даже бабка Гауза начала волноваться всерьез - слишком далеко зашла хворь. Пришлось вновь бродить по лесу - на этот раз за землеройкой…
        Згур, сколько знал, поведал знахарке о том, кто таков венет, откуда взялся и как злую болезнь заполучил. Услыхав об «огнищах», Гауза долго качала головой, а после заявила, что на Сури еще не такое деется, недаром страну эту соседи «царством Зла» прозвали. Может, оно и не совсем так, но боги точно Сурь не любят. То черную хворь нашлют, то глад, то беспутство людское. А ныне, как поговаривают, и того хуже: напали на Сурь с полуночи сканды, кнеса великого порубили, да и принялись державу разорять и огнем палить.
        Згур невольно посочувствовал «чугастру». Кто знает, не на пепелище ли доведется вернуться? Спасибо сполотско-му Дию, улебскому Горосу да Матери Болот, что Орию от такой напасти уберегли! Одни они знают, что могло быть, не поспей войско Велегоста на белую ширь Четырех Полей!
        Нечего было и думать о том, чтобы оставить хворого на попечение старухи и девочки. Да и уходить пока что некуда. В селе, где дядько Рогай обретался, удалось узнать, что в Тирис никого не пускают, а кто близко подойдет - ловят без разбору, после же просто: шуба с плеч да голова под меч. А за Нистром остатки Катакитова толпища все еще против войск Кей-Сара дерутся. И не видать войне ни конца, ни краю.
        Стало ясно - придется зимовать. Згур подумал и рукой махнул: ладно! К весне, как снега сойдут, выберется.
        Дел в маленьком хозяйстве бабки Гаузы оказалось предостаточно. Дом был новый, до ума еще не доведенный. Згур занял у соседей топор да пилу и делом занялся. Вскоре он уже перезнакомился со всем селом, попробовал здешней браги и даже перестал обижаться на прозвище Зятек, которым наградили его злоязыкие соседи. Зятек, так Зятек.
        Шутки, конечно, шутками, как без них, но от Ластивки Згур старался держаться подальше. Серебро, правда, не взял. Бабка Гауза дважды подходила, но каждый раз Згур отнекивался, а после, вспомнив о «ниточке», заявил, что Дий Громовик, который всем богам бог, такого стерпеть не сможет, потому как справедливость в расчетах блюдет, и не ему, человеку маленькому, с Громовиком спорить. Кажется, старуха изрядно расстроилась, и Згур невольно задумался. Может, и вправду какая-то «ниточка» есть? Впрочем, он знал ответ. То, что связало его с Уладой, прочнее любой нити, даже той, которой умельцы-бронники намертво сшивают кожаные доспехи. И ничего с этим поделать уже нельзя. Можно только забыть, не помнить. Или хотя бы попытаться…
        Только через месяц, в первую оттепель, когда стрелы Небесного Всадника начали жечь почерневший снег, стало ясно, что венет выдюжит. То ли барсучий потрох помог, то ли землеройка, то ли бабкины травы, но Ярчуку стало заметно лучше. Его уже не тошнило, спал жар, порозовели щеки. Венет уже вставал, но дальше завалинки его не пускали. Ярчук рвался сопровождать «молодого боярина» и в село, и в лес, дабы оберегать от всякой напасти, но Згур отмахивался. Особых напастей ни в селе, ни в ближней округе пока еще не встречалось, а далеко он и сам уходить не собирался. Тоже до поры до времени. Вот сойдут снега…
        Вечер выдался неожиданно теплым. Солнце - Небесный Всадник - не спешило уходить на покой. Наступала «весна света» - пора оттепелей и последних, запоздалых морозов. Но пока что Воевода Студень явно оказался не у дел. За день снег подтаял, и на подворье уже хлюпали первые лужи.
        Згур, намахавшись за день топором, присел на завалинку, с удовольствием вдыхая свежий, чуть прелый воздух. Хорошо! Не за горами весна, а там - зеленый лес, по которому иди хоть до самого Савмата!
        Ярчук, накинув полушубок на плечи, пристроился рядом. Вслед за ним из дома вышла Ластивка, оглянулась и подсела поближе к венету. Згур заметил, что за эти недели девочка и «чугастр» как-то незаметно успели сдружиться. Они могли беседовать часами, причем венет разом терял всю свою суровость, становясь похожим на доброго дедушку, наставляющего внучку. Иногда он доставал «литерник» и принимался объяснять «внучке», что есть «литеры» и зачем они нужны. Згур, знавший от Гаузы, что юная науз-ница читает и пишет не только по-сполотски, но и по-рум-ски, только посмеивался в кулак. Девочка же внимала со всей серьезностью, но время от времени Згур ловил ее любопытный взгляд, словно Ластивка проверяла, замечает ли он ее внимание к косматому гостю. Однажды Згуру даже пришло на ум, что юная наузница хочет заставить его ревновать. Так ли, нет, но и сегодня они завели долгую беседу. Вначале Згур не прислушивался, а когда все же понял, о чем речь, едва удержался от улыбки. Венет долго и обстоятельно пояснял «юнице», как должна вести себя «женка», дабы ни себя не осрамить, ни мужнину честь не уронить. При этом он
наставительно поднимал вверх мослатый палец и время от времени оглаживал отросшую за это время бородищу, доходившую почти до пояса. Девочка кивала, но в глазах ее что-то подозрительно поблескивало.
        - …Оная женка, - втолковывал разошедшийся не на шутку Ярчук, - котора злоязыка да нравом дурна, не токмо мужа срамит, но и роду всему порухой будет. А женка-то роду и голова, и душа! Про то друг мой верш склал. Верш дивный! Ино, послухай, Ластивка, польза тебе великая будет!
        Згур не выдержал - хмыкнул. Ну все, «верши» пошли! Держись, Ластивка!
        Венет вновь поднял вверх палец, откашлялся и начал мерно вещать:
        Сварлива жона и днесь - загибель человеку, Яко же некдись бысть в стародавнем веку. Многие убо тогда чрез жон погибоша Мужие, что себе им в область дадоша…
        - Дядя Ярчук, а что такое «дадоша»? - не выдержала Ластивка. - Имя такое?
        При этом она подмигнула Згуру и вновь приняла самый серьезный вид.
        Ярчук глубоко задумался, наконец рассудил, что имя ли, не имя, неведомо, однако же слово не зря в «верш» вставлено. Другу его, что «верши» складает, виднее. А посему…Затем, боже, сохраняй сам доброго мужа От такой твари злой, штоб не постигла нужа. Бо лепш, мовят, железо у воде варити, Неже тую личину, жону злу, учити!
        - А мне нельзя выходить замуж! - внезапно заявила Ластивка. - Так что, дядя Ярчук, это не про меня.
        Венет, кажется, растерялся, затем упрямо мотнул головой:
        - Кожна добра женка к мужу прилепиться должна. А без того…
        - И без того можно! Я ведь наузница. А наузницам замуж нельзя. И бабка моя наузница, и мама. Вот ребенка рожу и воспитывать буду. А к мужьям пусть другие прилепляются!
        Тут Згур сообразил, что ему корчат рожу и при этом показывают длинный розовый язык. Похоже, наставления венета пропали даром.
        - Эх вы! Такие взрослые - и такие скучные! - Ластивка вскочила и, дав Згуру лишний миг полюбоваться высунутым языком, зашлепала по лужам.
        Мужчины переглянулись.
        - Видать, правда, - согласился Згур. - Скучные. Венет тяжело вздохнул:
        - Учить надоть! Вот, у меня почти така. Скоро замуж отдавать! Отбилась, поди, от рук-то!
        Згур начал быстро считать. Ластивке не меньше двенадцати…
        - Ярчук, так сколько же тебе лет?
        - А-а! - понял венет. - Моя-то не родная. Приемна, считай. Родители сгинули, вот и пристала. За хорошую людь отдать хочу. Есть у меня друг…
        - Тот, что «верши» складает? - догадался Згур.
        - Он и есть. И «верши» складает, и литеры разбирает, и звезды считать умеет. Мудрец, однако!
        - Звезды я и сам считать умею, - улыбнулся Згур. - Однажды насчитал двести двадцать одну.
        Хотелось посоветовать венету, чтобы тот строго-настрого запретил будущему зятю складать «верши», но Згур все же сдержался. Может, и сам догадается?
        Становилось свежо, и Згур решил, что пора уходить. Ярчуку еще рано глотать холодный воздух. Згур встал, оглянулся, любуясь ранними сиреневыми сумерками…
        - Згур! Згур! Дядя Ярчук! Беда! Беда! Ластивка бежала, не разбирая дороги - по лужам, через ноздреватые сугробы, по черной оттаявшей земле.
        - Беда! Беда! Бежать надо!
        - Оружие! Быстро! - Згур вскочил, повернулся к двери, но Ярчук, опередив, уже заскочил в дом. Подбежала Ластивка, запыхавшаяся, мокрая, в грязи.
        - Уходить надо! «Катакиты»! У околицы! Целая тыща! Из дома выскочил Ярчук, уже с секирой, кинул Згуру пояс с мечом. Тот кивнул, благодаря, и вновь повернулся к
        девочке.
        - Еще раз! Кто, где, сколько?
        - «Катакиты», - с трудом переведя дыхание, повторила Ластивка. - Которых разбили. Их тыща целая. Соседей уже пожгли, теперь на наше село идут! Бежим!
        Все стало ясно. Остатки мятежников уходят подальше от Рум-города. Уходят, оставляя пепел…
        - Скажи бабушке! Собирайте вещи - и в лес! Девочка скрылась в доме. Згур быстро прикинул: враги у околицы, добро собрать не удастся, а впереди еще морозы…
        - Погинут! - Ярчук подумал о том же. - На снегу да без харчей!..
        -Да…
        Згур на мгновение задумался. Они-то с венетом не пропадут - даже в лесу. Уйти, скрыться подальше, найти глухой угол, куда никто не доберется…
        - Надевай кольчугу! И шлем. Быстро!
        Ярчук кивнул и бросился в дом. Згур еще помедлил чуток. «Тыща» не «тыща», а сотня наверняка будет…
        Кольчуга привычно скользнула по телу. Згур накинул полушубок, поправил пояс с мечом. Меч да нож - негусто. Правда, еще есть «вольна людь». Такой и сотню напугает!
        По дому деловито сновала Гауза, привычно кидая вещи в большой узел. Наверно, в неспокойной Нистрии такое не в первый раз. Еще немного - и запылает новый дом…
        - Ярчук!
        Венет, уже успевший надеть кольчугу и возившийся с ремешком шлема, быстро обернулся.
        - Если «катакиты» близко, селяне даже вещи не соберут. Понимаешь? Надо задержать.
        Рука «чугастра» тут же уткнулась в бороду. Послышалось задумчивое «Хм-м!».
        - Нас двое, но «катикиты» этого не знают. Если с умом…
        Венет покосился на темнеющее окошко, нахмурился:
        - Клятву дал я, что уберегу тебя, боярин молодой! Овинником клялся да тем, кто во ржи сидит. Был бы я один…
        - Двейчи не вмирати!
        Згур хотел застегнуть полушубок, да раздумал. Пусть кольчуга будет видна. Бронзовая волчья пасть скалит зубы… Хорошо!
        - Ин ладно! - Ярчук махнул ручищей, на мрачном лице мелькнула усмешка. - Може и того… Этого!
        Оставалось прикрикнуть на Ластивку, чтобы столбом не стояла, а хватала добро и мчалась в лес. Згур окинул взглядом нехитрое убранство дома, ставшее таким привычным. Все? Все!
        Село кончалось большим выгоном, за которым торчали из земли два каменных столба, поставленных так давно, что даже Гауза не ведала, кем и почему. А от столбов начиналась дорога, сначала валившаяся вниз, с холма, а затем уходящая к горизонту, до самого Тириса. Еще одна дорога - поменьше да поуже, по которой сельчане к соседям заречным ездили, пересекала шлях как раз у столбов, образуя перекресток. Згур быстро осмотрелся. Место - в самый раз. С холма далеко видать, и мимо не пройдешь. Снег глубок, а где не глубок, там воды по колено.
        Подоспел Ярчук. Венет дышал тяжело - хворь еще не отстала, но вид имел боевой. Бородища - дыбом, секира в руке, лук - за спиной. Згур усмехнулся - силен!
        Он осторожно выглянул из-за столба. Дорога идет вниз, слева - маленькое озеро, справа - колья из земли торчат. Где же?.. Вот!
        Издалека вражий отряд походил на змею или скорее на толстого черно-серебристого червя. Червь неспешно спускался с дальнего холма прямо к озеру. Закатное солнце блеснуло, отражаясь от начищенной стали…
        - Латные, однако, - вздохнул Ярчук. - Сотни полторы.
        - Две, - прикинул Згур. - Даже больше.
        Впрочем, невелика разница: что две, что полторы! Згур усмехнулся, представив, что он на занятиях в Учельне. «Противник движется по шляху числом в две сотни. У тебя один боец, сотник Згур. Твои действия? Правильно, сотник! Беги, не оглядываясь, только сапоги не потеряй!»
        Что-то заворчал Ярчук, но Згур отмахнулся. Итак, с соотношением сил ясность полная. Но это для него ясность, а вот для «червяка»… «Катакиты» устали, напуганы, за ними наверняка гонятся кметы Кей-Сара. Они шли весь день, дорога - дрянь, уже вечер, и вот впереди холм, такой, что не обойти, а на холме… Что они подумают? Правильно!
        Между тем венет, осмотревшись, мрачно вздохнул:
        - Прячься, молодой боярин. За камнем место укромное - не видать. А я уже встречу! Ближе подойдут - выскочу да секирой! Порубаю десять на десять, кубыть кутят! А уж меня положат - ты вступай!
        Згур поморщился. Порубает он! Тоже мне, Зайчище-альбирище!
        - Высказался?
        Венет недоуменно кивнул. Згур расправил плечи, одернул спадающий полушубок. Как это говаривал дядя Бар-сак? Хуже всего, когда в твоей сотне заведется герой. Вот уж точно!
        - А теперь слушай! Камень ты верно приметил. Укроешься за ним, лук будешь держать наготове. А дальше - как в Хоромине. Я говорю, ты шорох наводишь. Вопросы?
        Венет поглядел на приближающегося «червяка», покрутил головой:
        - Так то не чаклуны…
        - Это не вопрос. Все! Выполнять!
        Венет что-то пробурчал, шевельнул костистыми плечами и нехотя подчинился. Згур вновь выглянул из-за камня. Идут, уже возле озера! Он ощутил знакомое нетерпение. Приказы отданы, противник впереди. Теперь бы поскорее! « Жаль, он румские слова подзабыл. Ничего, поймут!
        Внезапно вспомнилось: меч у перекрестка. Не хватайся за меч! Мысль показалась нелепой. Ну ее, эту Костяную Девку! Напридумывала!
        «Катакиты» неторопливо поднимались на холм. Теперь уже стало ясно - не отряд, не войско - ватага. Шли без строя, толпой, даже не шли - брели. Усталые, мокрые, в
        заляпанных грязью доспехах. Оружие - короткие копья, широкие румские мечи - не несли, тащили. Многие сняли шлемы, и почти ни у кого не было видно красных перьев - неизменного отличия румских вояк.
        Згур понял, что не ошибся - не «тыща», но и не сотня. Две сотни с излишком, да еще несколько телег, запряженных волами. А это и вовсе глупо - с волами быстро не уйдешь, да еще по раскисшей дороге. Тоже мне, войско! Странная мысль внезапно пришла на ум. Ни один командир, ни один воевода, даже самый бестолковый, не допустит такого беспорядка. Когда отступаешь, порядок особенно требуется, это и первогодок знает. Значит…
        Теперь можно было разглядеть и лица. Молодые и старые, бородатые и безбородые. Румы? Наверно, не они одни. Под рукой Кея-Сара живут многие племена. Но это и не важно. Сейчас! Пусть подойдут немного ближе…
        Слева послышалось бурчание Ярчука. Згур нетерпеливо махнул рукой: вижу, не мешай! Впереди ватаги трое - одноглазый без шлема, худой в шлеме без перьев и… черный. Черный?
        Удивляться не было времени. Трое передовых уже совсем рядом, тот, что в шлеме, обернулся, махнул рукой. Заметил?
        Полушубок упал на снег. Згур глубоко вздохнул, помянул Мать Болот… Ну, вперед!
        - Аригэ!
        От волнения собственный голос показался слабым, каким-то детским. Но его услышали. Услышали - и увидели. Згур стоял прямо посреди перекрестка, рука на рукояти меча, другая поднята вверх…
        - Стойте! Ни с места!
        Румские слова звучали коряво. Может, так и лучше, пусть удивятся! Лишь бы не стали стрелять - сразу, не подумав.
        Тот, что махнул рукой - худощавый, с разрубленной, плохо зашитой щекой, что-то крикнул. Згур не расслышал, но тут же стало ясно. Ватага останавливалась, неохотно, с глухим ворчанием. Згур облегченно вздохнул - получилось!
        - Кто такие? Куда идете?
        Он думал, что ответит худощавый, но заговорил другой, с одним глазом. Згур успел заметить порванную кольчугу на крепком плече…
        - Катакитой полемо! Этой ну? «Войско Катакита. А ты кто?» А кто он?
        - Спрашиваю я! Куда идете?
        - Уйди, парень! - одноглазый устало вздохнул. - По-хорошему уйди!
        - Да о чем с ним болтать, уродом? - кто-то в синем порванном плаще выбежал вперед, взмахнул копьем…
        Вж-ж-жиг!
        Стрела ткнулась у самых ног кричащего. Он отпрянул, поскользнулся на мокром снегу и бухнулся прямо в придорожную грязь. Впереди, в густой толпе, послышался чей-то смех.
        Вж-ж-жиг!
        Еще одна стрела вонзилась в снег прямо у ног одноглазого. Згур усмехнулся - молодец, Ярчук!
        - Вы не пройдете! Поворачивайте!
        Голоса стали громче. Послышалось чье-то отчаянное:
        «Окружили! Засада!» Згур вновь улыбнулся. Правильно, засада!
        - Стоять!
        Черный - огромного роста парень с редкой бородой, повернулся, выхватил короткий меч:
        - Ты моя и наша пропускай, парень! Моя и наша твою Кей-Сару не боится! Моя и наша терять нечего!
        Ватага начала приходить в себя. «Червяк» рассыпался, -воины в грязных доспехах подступили, окружили широким полукольцом. Згур понял - все! И четверти часа не выиграли!
        - Я не из войска Кей-Сара! Мы охраняем село…
        - Не от тех охраняешь, компаро! - худощавый шагнул вперед. - За нами идут каратели - вот этих и вправду бояться стоит. Мы не разбойники! Мы воины Катакита! Скажи своим друзьям, что мы хотим переночевать в тепле и взять немного хлеба. Завтра утром мы уйдем.
        Немного хлеба? Это на двести-то человек! В селе всего пять домов. Згур покачал головой.
        - Поворачивайте! Или сначала убейте нас.
        - Это сколько угодно! Да за милую душу!
        Тот, что свалился в грязь, подскочил, выхватил меч.
        - Оставьте его мне, парни! Он, кажись, вент! Страсть люблю этих уродов резать!
        Згур сжал рукоять. Вот и для меча час настал! «Синий плащ», сообразив, откуда долетела стрела, отскочил, стал боком к камню:
        - Люблю вентские кишки на клинок мотать! Ну, давай, урод! Сейчас я тебе надеру задницу!
        Франкский меч блеснул в неярком вечернем свете. Згур поморщился. Этот, вываленный в грязи, не опасен. Но он один, а остальных - две сотни.
        - П-погоди! - вперед протолкался какой-то длинноволосый, без шлема. - М-меч! П-пусть покажет м-меч!
        Ответом была недоуменная тишина, но вот крик подхватили, сначала двое, затем десяток.
        - Меч! Меч! Парень, покажи меч!
        Згур растерянно оглянулся. Теперь кричали все. «Ката-киты» подступили ближе, задние проталкивались в первый ряд.
        - Меч! Перекресток! Меч! Пусть покажет меч! Одноглазый взмахнул рукой. Крики стихли.
        - Покажи нам свой меч, парень! Подраться еще успеем, совершен-понятно.
        Згур даже растерялся. Чего они хотят? И почему кричат о перекрестке? Костяная Девка тоже говорила…
        - Глядите! Не деревянный!
        Одноглазый и черный осторожно подступили, взялись за лезвие…
        - Монокорн!
        Черный отшатнулся, рука в кожаной перчатке коснулась лба:
        - Монокорн! Монокорн!
        Згур ничего не понимал. Странное слово! «Моно», кажется, «один»…
        - Монокорн!
        Палец в перчатке указывал теперь на клинок. Знакомый клинок с полустершимся клеймом: гривастый конь с рогом на голове… Единорог! Монокорн!
        Згура окружили. Руки тянулись к мечу, но никто не решался прикоснуться. Смотрели, негромко переговаривались, увидевшие отходили в сторону, их сменяли другие.
        - Это твой меч, парень?
        Голос одноглазого теперь звучал иначе - уважительно, даже испуганно. Згур вновь удивился.
        - Мой, конечно!
        «Катакит» повернулся к товарищам, взмахнул рукой:
        Вождь встретит войско у камней, где перевязь дорог… И десятки голосов прокричали в ответ, дружно, слитно:
        И к славе вновь откроет путь клинок-Единорог!
        Кричали по-румски, и Згур понял не сразу, когда же понял, поразился еще пуще. Они что, тоже «верши» любят?
        - Кто ты, компаро?
        Худощавый смотрел сурово, старый шрам на щеке покраснел.
        - Згур, кмет Вейска Края.
        Про сотника лучше было не говорить, мало ли…
        - Комит? Ты комит, компаро? - худощавый недоверчиво оглянулся. - Он говорит…
        - Комит! Комит Згур! - тут же отозвались остальные. - «Вождь встретит войско у камней»! Комит с нами!
        И тут только Згур сообразил, что похожие слова иногда вовсе не сходны. «Кмет» - это просто кмет. А вот по-румски «комит» - чуть не тысячник. Нет, больше! «Тысячник» - «хилиарх», выходит, «комит» - не иначе как «глав-ч ный воевода». Интересно, что значит «компаро»? Кажется, «товарищ». Или «друг»?
        - Не удивляйся, комита, однако! - На лице черного сияла белозубая улыбка. - Мы и наша растерялась. Мы и наша уже и верить перестала!
        - Ясно…
        Ясного, признаться, было мало. Единорог, странные «верши», «комит». Зато понятно другое - ватага все еще на дороге и сворачивать не собирается.
        - Хорошо! Кто у вас старший? Худощавый переглянулся с одноглазым, тот - с черным.
        - Старший? Нет у нас старшего, компаро…
        - Как - нет? - крикнул кто-то, и десятки голосов вновь завопили:
        - Единорог! Единорог! Комит Згур!
        - Комит!
        Одноглазый выпрямился, правая рука взлетела вверх.
        - Хайра, комит! Осмелюсь сообщить! Третья, пятая и седьмая сотни Орлиного лохга совершают переход. В наличии двести двадцать два человека. Раненых девятеро, больных - трое. Сообщал фрактарий Гусак!
        Гусак? Странные имена у румских фрактариев!
        - Вольно! - Згур сделал привычную отмашку правой, словно перед ним стоял боец его сотни. Происходило что-то непонятное, но этим непонятным можно воспользоваться. Самое время.
        - Почему вы сожгли село?
        - Сожгли? - худощавый шагнул вперед, по изуродованному лицу скользнула злая усмешка. - Тебя обманули, компаро комит! Тебя - и всех остальных. Мы не жжем сел! Это делают каратели Кей-Сара, чтобы лишить нас поддержки. Мы - воины Катакита!
        Сказано это было так, словно имя вождя мятежников все объясняло. Переспрашивать Згур не стал. Может, так оно и есть. Способ не новый.
        - Мы и наша села не тронем, комита, - вступил в разговор черный. - Но мы и наша устали шибко, однако. Мы и наша три ночи в снегу ночевала…
        Згур кивнул. Стало ясно - ватагу не остановить. Пока эти люди готовы его слушать. Но назад они не повернут. Значит, все зря? А что, если…
        - В селе всего пять домов. Но за ним есть усадьба. Дедич уехал еще прошлой весной, там пусто. Места хватит для всех.
        …О пустой усадьбе он подумал сразу, как только услыхал о приближении ватаги. Наверно, в богатом хозяйстве и припас найдется. А дедич - Дий с ним, с дедичем, нечего убегать было!
        «Катакиты» переглянулись, одноглазый Гусак одобрительно крякнул:
        - Вот это дело, совершен-понятно! Разреши выступать?
        Згур оглядел взволнованную толпу. Все смотрели на него, «синий плащ» стоял, раззявив щербатый рот, начисто - забыв о желании «надрать задницу» столь нелюбимому им «венту». Они удивлены, поражены, обрадованы - но назад не повернут. Запретить им он не сможет. Разве что немного
        задержать - ненадолго, чтобы односельчане бабки Гаузы сумели уйти подальше.
        - Не разрешаю. Не вижу войска, фрактарий! С такой шайкой стыдно входить даже в коровник!
        - Виноват!
        Гусак резко повернулся, взмахнул рукой:
        - Третья сотня! Становись!
        - Пятая сотня!.. Седьмая сотня!.. - эхом отозвались в толпе.
        Миг - и толпа исчезла. На грязном истоптанном снегу стояло войско - ровные ряды бойцов, усталых, заляпанных грязью. Но это было все-таки войско, и Згур облегченно вздохнул. Кажется, что-то удалось. Теперь бы вспомнить, как будет по-румски…
        - Поправить оружие! Смирно! Равнение на середину!
        - Вольно!
        Згур обернулся. Все! Больше ничего не сделаешь. Даже если это все - нелепая игра. Но все-таки, что происходит?
        - Третья сотня - шагом вперед! Пятая… Седьмая… Гусак, немного отстав, нерешительно поглядел на Згура:
        - Комит! Нам надо поговорить, совершен-понятно. Наверно, мы должны тебе объяснить…
        - Неплохо бы! - Згур впервые улыбнулся. - Вечером приходите в село, крайний дом от реки. Приходите втроем - ты, тот, что со шрамом…
        - Так точно! - перебил Гусак. - Фрактарий Чудик и Сажа. Мы у ребят вроде как главные. То есть не главные, главных-то, совершен-понятно, и нет…
        - Приходите, - кивнул Згур, - Поговорим. Совершен-понятно.
        Гусак вытянулся, вновь вскинул руку в румском приветствии, а Згур вновь отметил, что у фрактариев Катакита уж больно странные имена.
        - …Катакит обещал освободить рабов, простить долги беднякам, раздать землю, - неторопливо рассказывал Чудик. - Он хотел уравнять в правах все народы и племена…
        - Даже моя! - вставил Сажа, улыбнувшись белоснежными зубами. - Моя румы собака называла, плохо называла…
        - Поэтому мы пошли за Катакитом. Ты не думай, компаро комит, мы не верили ему до конца. Многие говорили, что Катакит просто хочет стать Кей-Саром. Но если бы мы взяли столицу, то заставили бы его выполнить обещанное…
        В очаге горел огонь, за окном стояла волглая глухая тьма. В пустом доме бабки Гаузы (хозяйка, как и все сельчане, благоразумно оставалась где-то в лесном укрывище) собрались пятеро. Згур и трое фрактариев сидели у огня. Ярчук пристроился в углу, держа наготове секиру. Венет явно не верил в добрые намерения «катакитов». Згур был с ним вполне согласен, но от разговора отказаться не мог. Ватагу удалось спровадить в усадьбу, но мало ли что взбредет им на ум поутру?
        - Нас бунтовщиками называют, - обиженно прогудел Гусак. - Ну, совершен-понятно, бунтовщики! А Кей-Сар нынешний? Он прежнего вообще живьем в могилу положил!
        - Как? - поразился Згур, думая, что ослышался. По-румски он понимал далеко не все, фрактарии же коверкали язык почем зря. «Совершен-понятно» - еще ничего, а уж если Сажа заговорит!..
        - Положила, положила! - подтвердил черный. - Старая Кей-Сара много пила. Новая Кей-Сара его шибко поила, каменный ящик клала. Старая Кей-Сара много кричала, камень стучала, плакала. Долго умирала, однако!
        Згур поежился. Ну и дела! В косноязычном исполнении Сажи мрачная история выглядела еще более зловещей.
        …Конечно, Сажа был вовсе не Сажа, и у остальных когда-то имелись обычные имена. Но Згуру уже объяснили, что каждый фрактарии обязательно берет себе прозвище попроще, чтоб легче запоминалось. Задира в синем плаще, столь не любивший вентов, звался Крюк, а длинноволосого заику, первым спросившего о мече, товарищи называли Пилой.
        - …Нас разбили, - продолжал Чудик. - Катакит оказался плохим полководцем. Когда он погиб, Кей-Сар предложил переговоры. Мы поверили и послали всех старших - тысячников, сотников…
        - Дураки были, совершен-понятно, - зло усмехнулся Гусак. - Банг нас предупреждал, да мы растерялись боль-
        но. Кей-Сар обещал, что возьмет нас на службу и даст каждому немного земли. Вот и поверили!
        - Банга умная была! - вновь вмешался Сажа. - Банга
        звезды смотрела, кость палила - трещины смотрела, сны мало-мало шибко толковала…
        Згур кивнул. Еще один кобник! Румы вентов дикарями-считают. А сами?.. - В это можно не верить, компаро комит, - понял его Чудик. - Но Банг действительно никогда не ошибался. Он говорил Катакиту, что нельзя сейчас нападать на столицу. Он и каждому из нас предсказывал. Когда Кей-Сар позвал наших старших на переговоры, Банг предупреждал, что
        - это - ловушка. Мы не поверили, тогда он пошел вместе с : остальными. Пошел - и погиб…
        - Кей-Сара их хватала, - вздохнул Сажа. - Кей-Сара их шибко мучила. Кей-Сара их колья сажала, кресты прибивала, олово в глотку заливала…
        - Перед тем как уйти с остальными, Банг сказал, что нам теперь не будет места в державе румов. Он велел уходить на закат. Там мы должны встретить нового вождя, и он выведет уцелевших.
        - Что? - растерялся Згур. - Вождя?
        - Вождя! - важно кивнул Гусак. - Вождь нас у камней встретить должен, там, где перекресток, совершен-понятно. А узнаем мы его по Единорогу на мече.
        - «Вождь встретит войско у камней, где перевязь дорог. И к славе вновь откроет путь клинок-Единорог», - негромко повторил Чудик уже слышанные Згуром слова. - В твоей земле, компаро комит, не верят в пророчества? Згур невольно задумался. Что тут скажешь? Кто верит, кто не верит. А ведь Костяная Девка не велела ему на перекрестке меч обнажать! Как в воду глядела!
        - Даже если не верить, - усмехнулся худощавый. - Мы встретили тебя очень вовремя, компаро комит. Мы разбиты. Наши товарищи устали, пали духом, каратели идут за нами по пятам. Ты - наша надежда. Последняя…
        - Уходить нам надо, совершен-понятно, - подхватил Гусак. - На восход да на полдень некуда, Кей-Сарово войско сторожит. На полночи войска Кея Войчемира, там нас не пропустят.
        - Банга велела заката идти! - вставил Сажа. - Банга верить надо!
        - А почему вам просто по домам не разойтись? - удивился Згур.
        На это ему в три голоса пояснили, что Кей-Сар всех их считает бунтовщиками и уже заготовил для вернувшихся что положено: и колья, и кресты, и горячее олово. К тому же большинство уже много лет служит в войске. Куда деваться бывшему фрактарию? Только нищенствовать или на дорогах грабить.
        Згур слушал, кивал, соглашаясь. Влезать в чужие дела не хотелось, но было ясно - не отстанут. Похоже, Чудик не очень доверяет предсказанию загадочного Банга, но остальные верят. А главное, фрактариям действительно некуда деваться. Без старших, с погоней за плечами. Тут не только в Единорога поверишь!
        - Хорошо! - вздохнул он. - Давайте мапу! Поглядим! С этим вышла заминка. Мапы (румы называли ее, как и Ярчук, «картой») в отряде не оказалось. Но выход был тут же найден. Чудик попросил восковку или кусок холста. Холст был тут же найден вкупе с угольком, и худощавый принялся уверенно наносить на белое полотно точные красивые линии. Згур уже понял: парень с разодранной щекой - не из простых. Складная речь, неглупый взгляд, мапу рисовать умеет…
        - Нистрия, - Чудик кивнул на рисунок. - Мы где-то здесь, у Нистра. На закате - горы. Они не очень высокие, но сейчас зима, снег еще не сошел. К сожалению, иного пути на закат нет.
        - Померзнем, совершен-понятно, - вздохнул Гусак. - И половина не дойдет.
        - Но почему обязательно на закат? - удивился Згур.
        - Банга велела… - тут же вставил Сажа и невесело вздохнул, явно не радуясь пути по заснеженным перевалам.
        - Не только поэтому, компарос, - покачал головой Чудик. - Это простая целесообразность. За горами - Сурь. Сейчас там война, наш отряд легко найдет службу. Говорят, на вентов напали сканды. А потом там можно и поселиться. Кей-Сар не сможет нас достать, к тому же из Сури можно легко уехать к алеманам или лехитам…
        Точно! Згур покосился на мрачного насупленного Ярчука. «Чугастр» мечтает попасть домой! А ведь это и в самом деле выход! Если Сурь граничит с лехитами…
        - И сколько туда добираться? Фрактарии переглянулись.
        - Недели четыре, если идти летом, посуху, - сообщил Гусак. - Но сейчас зима, снег, совершен-понятно. И еще горы…
        Згур вновь поглядел на мапу, на которую уверенная рука Чудика уже нанесла две извилистые линии и несколько маленьких домиков.
        - Это Нистр, он течет между закатом и полночью. Здесь граница Нистрии, город Выстр, он стоит на реке. Чуть дальше на полдень - Донай, это широкая река, не замерзает даже зимой. По Донаю проходит полуденная граница Сури. Вот город Лучес, там пристань…
        - Лучев, - донеслось из угла. Ярчук не спеша встал, подошел к мапе. - Лучев это. А через горы идти ни к чему. Между Нистром и Донаем волок есть. Лодьи за день перетянуть можно. Оттуда на веслах до Лучева неделя. Да только не пустят вас. На Сури чужаков не привечают…
        Згур поразился - «чугастр» говорил по-румски. Не гладко, но получше, чем он сам. А главное - волок! Зачем идти через горы, когда можно просто сесть на лодьи!
        Теперь самодельную мапу обступили все пятеро. Чудик долго водил по ней пальцем, затем удовлетворенно улыбнулся:
        - Вот это дело, компарос! На Донае нас никто не догонит! Лодьи бы достать. А лучше - галеры…
        Он поглядел на Згура, словно тот мог вытащить черную румскую галеру прямо из-за пояса.
        - Зря на Сурь идете! - хмуро проговорил Ярчук. - Говорю, не привечают там заброд…
        - Ерунда! - Чудик дернул плечом. - Не пустят там, поплывем дальше - к алеманам, к франкам. Только бы к Донаю добраться…
        - Комита молодец! удовлетворенно заметил Сажа. - Комита все сразу понимай! Комита мало думай, она сразу говори!
        - Это не я придумал, - попытался возразить Згур, но его не стали слушать. Настроение «катакитов» явно улучшилось. Гусак даже начал шутить, но на таком путаном наречии, что Згур понял лишь непременное «совершен-понятно».
        Перед тем как распрощаться, Згур строго-настрого велел «катакитам» молчать о разговоре. Обещание было дано, после чего каблуки разбитых сапог щелкнули, прозвучало уставное «Хайра!», и Згур с венетом наконец остались одни.
        Згур вновь подошел к мапе. Черные неровные линии влекли, манили. Опасно! Но не опаснее, чем вдвоем пробираться мимо Тириса, идти степями к Денору. К тому же не надо ждать весны…
        - Пошли, однако!
        Згур удивленно оглянулся. Ярчук стоял у двери, нагруженный двумя мешками - своим и «боярина».
        - Куда? - удивился Згур.
        - Как это куда? - Серые глаза удивленно моргнули. - Аль совсем забылся, боярин молодой? В лес, вестимо! Знатно ты их провел, да вернуться могут.
        - В лес? А разве ты не хочешь домой? Венет положил вещи на неровный глиняный пол, рука потянулась к бороде.
        - Домой? Оно, конечно, звесно дело… Ждут меня, боярин! Шибко ждут! Тока ведь…
        Ярчук вздохнул, покрутил головой:
        - Наемники это! А наемники - людь худая! Знаю их! С ними водиться, ровно как в стае волков бегать! То сегодни на них дурь, вишь, напала с этим Монокорном. А за-втрева, глядишь, иной чаклун чего скажет…
        Згур пожал плечами. Все может быть. Но как удачно выходит! Может, это сама Мать Болот вспомнила о нем?
        - Пошли, боярин! Неча тута дожидать!
        - Погоди!
        Згур задумался, вновь взглянул на мапу. Бежать в глухой лес, петлять, словно заяц, пряча следы? А может, рискнуть? «Катакитов» две сотни, не так и много для того, кто провел семь лет в Учельне. Он справится! А захотят ли беглецы искать нового комита, это уже будет зависеть только от него.
        Ярчук мрачно сопел, явно недовольный промедлением. Но с каждым новым мгновением Згуру все меньше хотелось убегать. Конечно, «чугастру» проще! Разве ему понять, что такое вызов? Настоящий вызов для двадцатилетнего парня! Стая волков? Тем лучше! Волчья пасть на его кольчуге как раз будет к месту! А главное - к свежей траве он уже будет дома, в Коростене. Вот будет что рассказать ребятам! Румское войско - это вам не Меховые Личины!
        Стук в дверь - осторожный, робкий. Рука, схватившая меч, тут же опустилась. Фрактарии стучат иначе. А задумали зарезать - и без стука обошлись бы!
        Дверь скрипнула, медленно отворилась…
        - Их нет? Они ушли?
        Ластивка!
        Згур улыбнулся, махнул рукой:
        - Ушли! Заходи, стрекоза!
        - Я не стрекоза! - девочка надула губки, быстро оглядела дом. - И не пограбили?
        - Оно и не пограбили, - солидно кивнул Ярчук. - Боярину спасибо скажи!
        - Згур! - девочка подбежала, худые руки ухватили его за шею…
        - Спасибо скажи да опосля не забудь за руку взять да в лес увести. А то твой боярин, видать, с глузду съехать решил.
        - Ты его не слушай! - Згур улыбнулся, погладил Ластивку по голове. - Дядя Ярчук шутит!
        - Не уходи с ними! Останься!
        Згур вздохнул. Скоро рассвет, бедняга Ярчук уже второй час у двери топчется, мешать не хочет.
        - Но почему, Ластивка? Мы и так загостились! Дяде Ярчуку надо домой…
        - А тебе? - девочка шмыгнула носом, обиженно отвернулась. - Ты ведь слово давал! Говорил, вернешься! Ну что тут ответить?
        - Через три года, помнишь? Осталось два с половиной, даже меньше…
        - Меньше… - Ластивка вздохнула. - Ничего ты не понимаешь, Згур! Я думала, вырасту, ты вернешься…
        Згур отвернулся, чтобы не видеть ее лица. Девчонка, конечно. Да не такая уж и маленькая…
        - Бабка на тебя гадала. Она хитрая, бабка моя. Помнишь, руку ты поранил, когда доски строгал? Так она тряпицу кровью намочила, после с пеплом смешала…
        Згур невольно поежился. Хороша бабка! Да, не зря шлях Кобницким зовут!
        - Потом на чистый рушник пепел высыпала, свечу ставила, чтобы тень угадать. Она говорит…
        Девочка нерешительно потупилась. I
        - Говорит, нельзя мне от тебя ребенка рожать. И здоровым будет он, и смелым, и сильным. Да только зло в мир принесет, да такое, что уже сотни лет не бывало. И будто ты сам…
        Ластивка вновь замялась, не решаясь договорить. Наверно, надо было просто отшутиться, но внезапно вспомнилось: деревянная личина, звериные когти на прочном шнуре… «Ты назвался Смертью, парень…»
        - А ты не верь! - Згур все-таки улыбнулся, погладил девочку по щеке. - Сказки все это, Ластивка! Пугает бабка! Подрастешь, выйдешь замуж…
        - Я же говорила! - Маленькая ножка топнула о пол. - Мне нельзя замуж! А бабка меня нарочно какому-нибудь старику отдаст. Найдет кобника, кривого да горбатого! Не хочу от такого рожать! Не хочу! Хочу от тебя!
        Згур не выдержал - отошел к окну, отвернулся. Заговорили его, что ли? Надо бы бороду отрастить да умываться бросить. К Ярчуку-то девки не липнут! Повезло же «чугастру»!
        - Я вернусь через два с половиной года. Если хочешь, дождись. А там поглядим…
        - Не вернешься…
        Слова прозвучали тихо, безнадежно.
        - Ты не вернешься, Згур! Я тоже гадать умею. Остался бы, побыл до весны, может, тогда… Если с ними уйдешь - не вернешься. Никогда…
        - Хоронишь?
        Задели не слова. Поразил голос - недетский, совсем взрослый. Ластивка не пугала, не грозила - знала…
        - Нет. Ты не погибнешь, Згур. Просто станешь другим. И тебе не нужна буду я. И земля твоя тоже не будет нужна. Понимаешь?
        - Нет…
        Он не понимал. Не хотел понимать.
        - Я не могу объяснить! Не могу! - в голосе девочки теперь звенело отчаяние. - С тобой что-то сделали, понимаешь? Что-то плохое! Если ты уедешь, то все забудешь! Тебе никто уже не будет нужен - кроме тебя самого…Не будет нужен… Вспомнились странные голоса, доносившиеся из темноты. «Душу свободной можно сделать, вольной сделать… Поболит, поболит - и затянется. И тогда душа вольной станет…» Значит, не сон? Значит, Ивор не зря советовал не спешить! И Костяная тоже говорила…Згур с силой провел рукой по лицу, мотнул головой. Чушь! Кобники, наузники - Косматый бы их всех побрал! Все просто…
        - Все просто, Ластивка! - повторил он вслух. - Я должен вернуться домой - и я вернусь. А если останусь жив, приеду к тебе. Договорились?
        Он улыбнулся, протянул руку, но девочка молчала. Ластивка не плакала, но глаза смотрели так, словно перед нею стоял не человек, а страшная мара, призрак, не нашедший дорогу в светлый Ирий…
        …Рыжие усища, казалось, вот-вот вспыхнут огнем, солнце горело на гладкой стали, и сам наставник Отжимайло был словно пламя. Ни дать ни взять Агни, дух огня, зачем-то соизволивший спуститься с Пятых Небес прямиком на учебное поле. Во всяком случае, Згуру жарко - и не ему одному. Беда, коль Агни гневен…
        - Ухи прочистить да сюда слухать, жабы болотные! Первое: бегаете хреново. Второе: деретесь еще хреновее. Третье: завтра же к Велге пойду да скажу, чтоб баб в войско набрала, потому как с вас, недомерков, толку не будет…
        Учебный бой проигран - и они стыдливо прячут глаза.
        - А хужей того, жабы, что дух у вас слабше, чем у баб. Для бойца главное чего? Главное - службу любить, да не просто так любить. Службу надо и мозгой разуметь и задницей прочувствовать! Что смотришь, боец Згур? Шаг упе-ред! Смирно! Глаза на меня! А ну отвечай, чучело, что есть война!
        Ладони покрылись потом. Дух Агни совсем рядом, вот-вот пыхнет пламенем.
        - Боец третьей учебной сотни Згур! Война есть организованное и целенаправленное ведение боевых действий…
        - Отставить! - Отжимайло хмурится, морщится брезгливо: - Заучил, мозгляк! А ни хрена тебе! Для кмета война - это когда двойную пайку выдают, раз! Вина да браги залейся, два! И все бабы твои, три! Войну надо любить, боец Згур! Иначе ни хрена не получится! Война для тебя - самая лучшая жизнь, ты должен ее ждать, как девку ждешь, понял?Слова кажутся дикими. Еще в первый год им, желторо-тикам, объяснили: Вейско Края существует, чтобы не допустить новой войны. Они - стражи мира… - Не понял? - Жар схлынул, рыжие усы словно потухли. - Плохо, волотич - башка куриная! Ладно, опосля сообразишь - если жив останешься. Ну, чего стоишь? Двадцать отжиманий! Пошел!..
        Згур улыбнулся. Да, он не понимал. Они все не понимали, как можно любить войну. Конечно, добрый мастер свое ремесло любит, что кравец, что швец, что бронник. Но война? Кровь, смерть, сожженные села… Как-то, не выдержав, он спросил об этом дядю Барсака. Глава Варты покачал головой, потрепал по плечу и коротко бросил: «Поймешь!»
        Понял ли он? Наверно, нет. Разве что научился чувствовать легкий, щекочущий холодок перед тем, как надо отдавать приказ - не деревянным фигуркам на деревянной доске, а живым людям. Десяткам, сотням… Кто-то сказал:
        искусство войны - искусство богов. Боги тоже повелевают людьми…
        - Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! Одноглазый шагнул вперед, правая рука взлетела вверх.
        - Хайра комит! Третья, пятая и седьмая сотни Орлиного лохга для похода построены. Сообщал фрактарий Гусак!
        Згур поморщился - плохо! Строй и на строй не походит, не строй - хоровод. А оружие! Об одеже и говорить не стоит. Ладно, потом. Как это по-румски?..
        - Хайра, фрактариэ!
        - Хайра!!!
        Отвечали дружно - и Згур невольно улыбнулся. Интересно, как они запоют, когда он возьмется за них по-настоящему? А ведь придется…
        От него ждали речи, но Згур не спешил. Пусть пока все идет по-прежнему. Начинать надо с мелочи, неприметной, вроде бы ненужной…
        - Фрактарий Гусак! Почему на шлемах нет перьев? Единственный глаз недоуменно моргнул.
        - Виноват! Сняли. Потому как…
        Згур еле удержался от усмешки. Сюда бы Отжимайло!..
        - Завтра хочу видеть всех похожими на бойцов, а не на бродяг в доспехах! Все, вперед!
        - Есть!
        Згур взмахнул рукой, отвечая на приветствие, и быстро оглянулся. Кажется, все сделано. Ластивка предупредит остальных, чтобы не спешили возвращаться - пока не пройдут вояки Кей-Сара. В усадьбе все привели в порядок, даже подмели…
        - Третья сотня нале-во!… Пятая сотня… Седьмая сотня…
        Наконец он заметил Ярчука. Венет стоял в стороне - хмурый, мрачный. «Чугастру» все это явно не по душе. Да, это ему не в харчевнях «лад блюсти»!
        Сотни выходили на шлях. Фрактарий шли весело - отоспались в тепле, поели вволю, опустошив запасы пугливого дедича. А вот сегодня придется вновь ночевать в снегу. И, возможно, завтра тоже…
        Згур оглянулся. Село осталось вдалеке - маленькие домики посреди белого снега. Вернется ли он сюда? Ведь обещал! Забрать Ластивку, отвезти домой, в Бусел. Только не говорить маме, чем старая Гауза промышляет, да и Ластивке заказать. Жила бы девчонка, его со службы ждала…
        Нет, все! О девчонках потом, сотник! Дорога домой начинается здесь. На грязном, истоптанном сапогами снегу.
        - Третья сотня, шагом вперед… Пятая… Седьмая… Згур ускорил шаг, решив идти впереди. Вообще-то впереди положено находиться сотнику. Полутысячник или тысячник должен ехать верхом, сбоку, для того ему и конь верховой положен. Сбоку все видно, можно вовремя сообразить, приказать, одернуть. Но коня не было, да и хотелось самому почувствовать дорогу под ногами. Вести войско непросто. Это только кажется: прикажи и пойдут. Первое дело - разобраться с повозками…
        Ярчук как-то незаметно пристроился рядом. Згур покосился на мрачного венета. О чем, интересно, «чугастр» задумался? Ведь домой идет!
        - Служить приходилось, Ярчук? Венет покрутил головой, задумался:
        - Приходилось… Да тока не так.
        - Села охранял? Или у скандов? - улыбнулся Згур.
        - И села охранял. И у скандов? И в войске. Да только войско не такое, боярин! Наемник - он за серебро служит.Когда насмерть стоять, наемник слаб. Вот когда племя войско собирает, когда родич с родичем рядом идет, батька с сыном да брат с братом…
        Згур кивнул - и это было. Под Коростенем волотичи тоже выходили на бой целыми селами. И также гибли. После Коростеня и было решено создавать Вейско - настоящее, обученное, страшное не числом, не толпой, заступающей поле, а каждым бойцом. Впрочем, поговаривали, что причиной всему был даже не Коростень, а все тот же Зайчище-альбирище. Заехал на вороном коне прямиком к шатрам, размахнулся мечом-кладенцом да разогнал целую сотню по кустам и оврагам. Вот тогда и призадумались. Вспоминать такое было обидно, потому и придумали байку, будто навстречу Зайчищу выехал на коне белом сам Навко Месник, и ударила сталь о сталь…
        - Неужто на Сурь поведешь их, боярин? Венет был явно озабочен. Згур усмехнулся:
        - Боишься, всю твою Сурь по камешку разнесут?
        - Кого б и разнести надобно, - неожиданно согласился Ярчук. - По камешку, а то и по косточке. Да тока не так. Чужаков ведем!
        Згур пожал плечами. Дойдем - разберемся. Как говорится, в бой ввяжемся - видно будет.
        Ввязаться пришлось быстрее, чем думалось. Солнце - Небесный Всадник - только перевалило через полдень, когда по колонне пронеслось негромкое: «Сзади! Едут! Ко-миту! Комиту скажите!»
        - Комит! Компаро комит!
        Чудик был бледен, даже старый шрам на щеке казался незаметен.
        - Сзади конница! Близко! Нагоняют!
        Згур быстро взбежал на невысокий, покрытый подтаявшим снегом холмик. Вот они! Не близко, но и не далеко. Полсотни, не меньше. Латная конница! Таки догнали!
        Вокруг уже кричали - испуганно, во всю пересохшую от страха глотку.
        - В лес! В лес! Скажите комиту! Окружают! В лес надо! Они еще не бежали, но Згур видел - побегут. Еще немного. Где одноглазый? Рядом же был!
        - Гусак! Приведи их в чувство! Руби каждого, кто побежит! Понял? Побегут - зарублю тебя!
        Фрактарий на миг растерялся, затем хмыкнул:
        - Ну, совершен-понятно! Это мигом! Он взмахнул рукой, сбежал вниз, к дороге:
        - Стоять! Кто побегит - кишки выну! Куда глядишь, засранец! На врага гляди! Назад! Назад, говорю!
        Кажется, подействовало. Крик стих, фрактарии быстро приходили в себя.
        - Шлемы надеть! Оружие! Луки достать! Стрелы на тетиву!
        Згур кивнул - правильно! Жаль, луков мало, десяток всего. Так, теперь Чудик…
        - Ты! Третью сотню поперек дороги! В три ряда, копья воткнуть в землю!
        - Я? - Чудик недоуменно оглянулся. - Я не…
        - Выполнять! Построишь людей - возвращайся! Згур быстро оглянулся. Плохо! Он никого не успел узнать! Как зовут этого любителя вентов? Крюк, кажется?
        - Крюка ко мне! И Сажу!
        Третья сотня уже выстраивалась, как и было приказано - от опушки до опушки. Згур поморщился - выходило бестолково, жалко. Хорошо еще, копья не бросили!..
        - Фрактарий Крюк… Фрактарий Сажа… Эти не были напуганы. Напротив, в глазах светился злой азарт, Сажа даже ухмылялся - белозубо, весело. Згур не выдержал и тоже усмехнулся. Такие войну любят!
        - Берете седьмую сотню, делите пополам… Конница была уже близко, спускаясь с холма. Сейчас они потеряют отряд из виду. Ненадолго, но этого хватит. Теперь пятая сотня…
        Згур махнул рукой Гусаку, который нетерпеливо топтался сзади:
        - Сюда! Пятую сотню - поперек дороги. Расстояние от третьей - сто шагов…
        Кажется, все правильно. Згур оглянулся: седьмая сотня уже исчезала в лесу - слева и справа, как приказано. Ничего особенного, обычный бой. «Боец Згур! Сзади полсотни латников! Время года - зима, оттепель, снег глубокий, мокрый. Твои действия?»
        Раздумывать не приходилось. Полсотни румских латников - сила. Но они устали - и люди, и кони. К тому же воины Кей-Сара уверены, что легко изрубят; беглецов. Иначе бы не гнали во весь опор…
        - Боярин!
        Згур лишь дернул плечом. Сейчас не до «чугастра».
        - Боярин! Надень!
        Ярчук держал в руках шлем - блестящий, с красными перьями. С кого только снять успел?
        - Спасибо!
        Шапка упала прямо на снег. Шлем пришелся впору, как на заказ. Где же Чудик, Косматый его дери? Ах вот он!
        - Компаро комит!..
        - Отставить! - Згур вновь поглядел на дорогу. Конница еще за холмом, но времени мало. Как раз, чтобы… - Выровнять строй! Не сотня, а тараканы! Появятся латники, сделаешь так…
        Из-за холма уже слышалось конское ржание. Спешат, коней подгоняют! Згур спустился с холма и встал впереди пятой сотни. Самое место - и видно, и слышно. Ну, давай!
        Солнце блеснуло на стальных доспехах. Передовые уже выезжали из-за холма. Впереди мчался всадник в позолоченном шлеме с высоким гребнем, не иначе - старшой. Ехали строем, по три в ряд. Неужели так и нападут, не перестраиваясь? Похоже на то…
        Латники не стали ждать. Редкий строй, перегородивший дорогу, только раззадорил. Резкая команда - и передовые перешли в галоп. Десяток стрел ударил навстречу, кто-то рухнул с седла, но остальные, держа копья наперевес, уже неслись прямо на сотню Чудика. Згур затаил дыхание. Ну!
        Удары копий пришлись в пустоту. Строй распался - но не бегущей толпой, а четко посередине. «Катакиты» отбегали в сторону и вновь выстраивались живым коридором, пропуская конницу. Згур замер. Поймут? Нет, не поймут! Слишком уверены в себе. Те, кто остался сзади, для латников - уже беглецы, на которых жаль тратить время. Теперь они спешат смять остальных…
        Конный строй распадался, превращаясь в лаву. Даже не в лаву - в кучу. Каратели Кей-Сара не ждали сопротивления. Привычка к победе - полезная вещь, но может сыграть скверную шутку…
        Хрипящие конские морды были уже рядом. Згур отступил назад, за ощетинившийся копьями строй. Краем глаза
        он заметил, как слева и справа, из-за заснеженной опушки, сверкнула сталь. Пора!
        Крик ударил, как гром - дружный, в две сотни глоток. Кричали со всех сторон - с опушки, сзади, где вновь сомкнула ряды сотня Чудика, слева и справа.
        - Ферра! Ферра!
        Страшный румский клич, которого боялись все - от моря Змеиного до моря Зеленого. «Ферра! Ферра!» - «Убей! Убей!»
        Остановиться латники не успели. Лава грузно ударилась о строй, о ровный ряд копий, направленных навстречу врагу. Это бы не остановило, но страшный натиск быстро иссяк. Слева и справа уже бежали те, кто прятался за опушкой. Згур заметил Сажу - черный ловко кинул копье, сбив ближайшего всадника, схватил за ногу другого. А сзади слышался ответный крик - фрактарии Чудика, развернувшись, тоже ударили в копья…
        Згур спрятал бесполезный меч, оглянулся. Рядом на снегу лежал убитый - ловкий удар рассек парню горло. Згур схватил копье, протиснулся ближе. Горячий конский бок отбросил его назад, но Згур все же не упал и, уклонившись от удара, резко ткнул копьем прямо в чье-то бородатое лицо. Еще один всадник развернулся, взмахнул мечом, но тут же бессильно завалился на бок. Ярчук опустил копье и угрюмо хмыкнул.
        Теперь резались молча, слышались лишь лошадиный храп и надсадное людское дыхание. Врагов было много, но драться могли лишь те, кто находился с краю. Остальные, сбившись в кучу, вынуждены были ждать, пока товарищ упадет с седла. Может, они все же прорвались бы, ударив всей массой на врага, но не нашлось того, кто бы отдал приказ. Всадник в позолоченном шлеме упал на землю одним из первых…
        Раненых отнесли к опушке. Там же положили убитых - и своих, и чужих. Испуганно ржали кони, пленники - полтора десятка крепких парней, уже без доспехов и сапог, угрюмо переминались босыми ногами, ожидая своей участи.
        Следовало поспешить. За первым отрядом мог появиться второй, но Згур понимал - людям надо дать отдышаться. Двенадцать убитых, столько же раненых - победа обошлась дорого. Но все же они победили. Первый бой, первая победа…
        Згур вновь осмотрелся. Кони! Им досталось три десятка лошадей. Это многое меняло. Среди «катакитов» наверняка найдутся те, кто способен сидеть в седле…
        Приходилось все решать на ходу. Прежде всего - обувь, сапоги у многих «катакитов» давно уже просят каши. Затем - луки, у каждого латника оказался при седле сагайдак. Шлемы… Да, а Ярчук-то где?
        Венет оказался поблизости. «Чугастр» был занят - деловито расплетал косички. Згур не выдержал - улыбнулся. Борода ты, предорогая!
        Выступили где-то через час. Пленные, привязанные к деревьям, провожали отряд удивленными взглядами, то ли до сих пор не веря случившемуся, то ли дивясь, что в живых оставили. Это удалось не без труда. Кое-кто из «катакитов» уже был готов закинуть веревку на ближайший сук, но Згур был тверд. Пусть лучше своим расскажут! Такая слава не помешает.
        Теперь шли веселее. Люди подтянулись, лица у многих сияли усмешками. Згур, подумав, выбрал себе серого в яблоках коня и пристроился как раз за передовой сотней. Сотник - одноглазый Чудик, весело скалящий белые зубы, Сажа и Крюк в своем синем плаще тоже ехали верхами. Чудика Згур решил оставить при себе, вроде как заместителем. Со стороны это уже походило на настоящее войско, но Згур не спешил радоваться. Самое трудное - впереди…
        Глава 12. ВОЛОК
        - До Быстра три перехода, так?
        Згур оглядел собравшихся. У старого, сбитого из не-струганых досок стола собрались его командиры. Неярко, чуть потрескивая, горел светильник. Пахло горячим маслом и мокрой кожей.
        - Если быстро идти, совершен-понятно, - Гусак взглянул на расстеленную по столу мапу, покрутил головой. - Дорога плохая, комит!
        - Моя думай, тепло будет, - вставил Сажа. - Моя думай - снег таять будет. Моя и наша быстро не идти…
        Ночевали в селе - пустом, брошенном. Згур, запретив трогать нехитрый скарб селян, устроился в маленькой землянке, очень похожей на ту, в которой когда-то жила Лас-тивка. Здесь и собрались. Все - кроме Ярчука. Мрачный венет предпочел уйти ночевать в соседний сарай - не иначе к приходу мертвяков готовился.
        Згур задумался. Верно! Оттепель затянулась, скоро дорогу совсем развезет.
        - Телеги бросим. Вещи - во вьюки, раненых - на конные ноши.
        «Катакиты» недоуменно переглянулись. Пришлось объяснять свой нехитрый замысел, вспоминая, как будет по-румски «вьюк». Спорить не стали, но Чудик, бросив на мапу беглый взгляд, остался явно недоволен:
        - Дело не в телегах, компарос. Даже если мы пойдем быстрее, у Быстра нас встретят. Вы заметили - село пустое!
        - Ну, совершен-понятно, - начал было Гусак, но худощавый махнул рукой:
        - Погоди, компаро! Весь день на дороге мы никого не видели, но жители все равно ушли. Значит, о нас знают. Когда мы подойдем к Выстру, то ткнемся лбом в ворота.
        - Вынесем к хренам собачьим! - криво усмехнулся Крюк.
        - А если нет? Там каменные стены в двадцать локтей высоты. И главное, компарос, нам нужны галеры или хотя бы несколько лодей. Как только мы начнем приступ, они снимутся с якоря…
        - Совершен-понятно, - подумав, кивнул Гусак. - Чего же делать-то, а, комит?
        Згуру стало не по себе - все глаза смотрели на него. Вот тебе и задачка, сотник! Как это называл дядя Барсак? «Достижение внезапности»? Какая уж тут внезапность! Новости от села к селу передаются побыстрее, чем голубиной почтой. В Выстре наверняка уже знают…
        - В Выстре уже знают, - повторил он вслух. - Знают, что несколько сот мятежников отступают на закат. Чего они делать будут?
        - То самое. В штаны, - предположил Крюк.
        - Совершен-понятно, - улыбнулся Згур. - Они будут просить подмоги. Как думаете, им пришлют помощь? Все удивленно переглянулись. Чудик взглянул на мапу.
        - Едва ли, компаро комит. Разве что рекой. Но Кей-Сару сейчас не до какого-то там городишки… Згур кивнул:
        - Допустим. А теперь представим, что где-то через пару дней в Выстру подъезжает отряд в… скажем, двадцать конных латников - из войска Кей-Сара. Пустят они его?
        - Пустят, - согласился Крюк. - Опять же в штаны, уроды. От радости. Но нам-то что за радость, комит?
        - Постой-постой! - Чудик привстал, хлопнул себя по лбу. - У нас есть кони, есть доспехи!..
        На мгновение за столом настала тишина.
        - Ух ты! - наконец вымолвил Гусак, Сажа же, не удержавшись, завопил, подпрыгнул:
        - Комита! Комита! Комита придумала! Комита все
        знай!
        - Отставить! - Згур улыбнулся. - Итак, подберете двадцать человек. Проберетесь в город и откроете ворота, когда мы подойдем. Старшим пойдет…
        - Я пойду! - заявил Крюк. - Я в коннице три года лямку тянул. Ну и надеру же я им задницы!..
        Когда все разошлись, Згур решил проведать венета, рассудив, что бедняге Ярчуку в его сарае и скучно, и грустно, и, наверняка, некому руку пожать, разве что крысам - и мертвякам, когда они изволят явиться. Так и оказалось. Грустный «чугастр» сидел прямо на охапке старого, подгнившего сена и беззвучно шептал заклинания. На «боярина» он даже не взглянул. Згур подумал и пристроился рядом.
        - Ждешь? - поинтересовался он, дав венету время от-шевелить губами. Тот только вздохнул. - Можно кощуну спеть, - воодушевился Згур. - Или песню-оберег.
        - Котору? - вскинулся венет. - Ты скажи, молодой боярин! А то я здешних мертвяков не знаю. На них особа песня нужна!
        Згур еле сдержал улыбку. Что бы спеть? Да любая подойдет, если слова чуток поправить…
        -Да вот есть одна…
        Згур оглянулся - не услышит ли кто?
        Мертвяки, мертвяки! Не тревожьте вояк. Пусть вояки немного поспят, ай, ай, ай!
        Ярчук пошевелил губами, запоминая. Наконец тряхнул
        головой:
        - На третью ночь спою! Да и ты приходи, боярин! Вдвоем мы мертвяков враз одолеем! Кубыть кутят!
        - Всенепременно…
        Стало немного стыдно. Легко смеяться над доверчивым «дикуном»! Хотя одни боги знают, что у этого лохматого на уме. Может, он и сам сейчас над «молодым боярином» посмеивается, только виду не кажет.
        - А я вот с людью говорил, - внезапно сообщил Ярчук. - Интересна людь, однако! Выходит, они не просто за серебро служат. Они супротив бояр воюют!
        - Злых бояр, - поспешил уточнить Згур, сразу же вспомнив Чудика. Венет серьезно кивнул.
        - Злых бояр. Вот и кумекаю, а не боги ли их на Сурь нашу послали?
        Вот даже как! Ай да «чугастр»!
        - Злы у нас бояре, боярин молодой! Шибко злы! Был один… Род наш под корень извел, меня еле живого оставил. А отец его…
        Венет тяжело вздохнул, отвернулся. Смеяться Згуру сразу же расхотелось. А ведь и вправду! Не добром «чугастр» свою Сурь покинул. Вернется - и прямиком «злым боярам» в лапы!
        - Мы на них Крюка напустим. Скажем, что твой боярин - вент. Знаешь, что он с его задницей сделает?
        Ярчук вновь погрузился в раздумья. Наконец покачал головой:
        - С ним-то я и сам переведался! Да вот беда - людь наша покорствует дюже. Перед кожным боярином на брюхо падает, сапоги целует. Може, если ты им про свой Край расскажешь, как вы бояр извели, да «катакиты» эти поведают…
        - И покажут, как это делается, - Згур не выдержал, улыбнулся. - А что? Неплохо!
        Ярчук почесал седоватую бороду, тоже усмехнулся:
        - А ты совсем другим стал, боярин! Дивно даже!
        - Я? - поразился Згур.
        - Ты, вестимо. Как мы с тобой спознались, в тебе злости полным-полно было. Меня живьем проглотить хотел.
        С большим боярином Ивором говорил - аж зубами скрипел. И не на него была злость, и не на меня даже. Вроде бы ты на себя злился, да на остальных душу срывал. Будто забрали у тебя что-то, без чего и жизни нет…
        Згур не ответил. Наверно, прав «чугастр». Его, как щенка, выкинули с родной земли. Или… Улада! Все эти недели он старался забыть, не думать…
        - Знаешь, Ярчук, песня есть. Сполотская. Там такое
        начало:
        В тереме гуляет подпитой народ, А он свою любимую замуж выдает…
        Братины мы сдвинем - чай не дураки! Парню удалому жениться не с руки…
        Сердце сжалось болью. Что за ерунда? Глупая песня и не про него, Згура, вовсе! Разве Улада - его любимая?
        - Ишь, складно! - вздохнул венет. - «А он свою любимую замуж выдает»! Извини, молодой боярин, в душу к тебе лезть не хотел. О другом я. В Валине-городе, да и опосля ты вроде как сам себя утерял…
        Згур пожал плечами. Может, и так…
        - А сейчас что, нашел?
        - Пожалуй, и нашел. Как людь эту переметную встретил, так и сам переменился весь. И злоба сгинула, веселость откуда-ниоткуда взялась. Ведь попервах ты зарезать меня готов был! А теперь - и помочь рад. Да не потому,
        что полюбился я тебе…
        Вот ведь как завернул, «чугастр»! Згур улыбнулся:
        - А может, я домой собрался? Отвезу тебя в твой Лу-
        чев, асам…
        - Нет! - Ярчук упрямо мотнул головой. - Это ты, боярин, сам себе говоришь. Не домой тебя тянет! Да чего уж
        там! После сам поймешь.
        Венет ссутулился, вновь беззвучно зашевелил губами.
        Стало ясно - разговор окончен. Нелепый разговор, ненужный. Згур даже не обиделся на пустые слова. Не иначе венета совсем тоска загрызла, что он, на соломе сидючи,
        мудрствовать начал!
        …Конный отряд ушел еще затемно. А с рассветом остальные выстроились за селом, у покрытого подтаявшим снегом шляха. На этот раз фрактарии постарались - ряды стояли ровно, словно на Кеевом смотре, сверкали начи-
        ценные до солнечного блеска латы, грязь, казалось, наведи въевшаяся в одежду и сапоги, исчезла без следа. Згур махнул рукой, разрешая поход. Передовая сотня дружно Одарила сапогами в мокрый снег. Кто-то присвистнул, рвист подхватили, и грянула песня - громкая, отчаянная:
        Вперед!
        Нам не дожить до блеваной победы!
        Вперед!
        Нам не восстать под барабанный бой!
        Хвост трубой!
        А гиена и шакал
        Все сожрут, что бог послал,
        И воякам не прийти уже домой!
        Сотня, в бой!
        Коршунье и воронье
        Налетят урвать свое,
        И воякам не прийти уже домой!
        Сотня, в бой!
        Стая хищных птиц
        Вместо божьих голубиц -
        И воякам не прийти уже домой!
        Несмотря на мрачные слова, пели весело, улыбаясь и пересмеиваясь. Трудно сказать, стал ли другим Згур, но и катакиты менялись на глазах. Что-то задержало внимание. Згур присмотрелся - точно! У каждого фрактария над шлемом гордо развевались красные перья.Згур улыбнулся.
        Город взяли с налета, в предрассветных сумерках. Боя не было. Фрактариям Крюка, предусмотрительно напросившимся этой ночью в охрану ворот, даже не пришлось снимать часовых. Местная стража только начала протирать глаза, когда «катакиты», взяв в надежное кольцо дом местного архона, уже занимали гавань. Сонные, ничего не понимающие корабельщики не решились даже пискнуть и покорно дали себя связать.
        Згур уже видел такое - этим летом, когда «коловратыо Ивора легко, играючи, захватили Тирис. Выходит, и он кое-чему научился у отца! Странно, но эта мысль почему-то порадовала…
        Он опасался, что фрактарии, обозленные гибелью вождя, возьмутся за мечи, но этого не случилось. Оказывается, бойцы Катакита имели немалый опыт в подобных делах.
        Крюк не зря пробыл в Выстре эти дни. Его бойцы не только оказались в нужную ночь у ворот, но и составили длинный список тех, кто особо рьяно служил Кей-Сару, а заодно-и всех горожан побогаче. Наутро, когда изумленные жители Быстра обнаружили, что город взят, их вежливо пригласили на главную площадь. Чудик, надевший по этому поводу новый плащ, доходчиво разъяснил, что «катаки-ты» - не враги простым людям, а вот богачам доведется изрядно тряхнуть мошной. Треть собранного предназначалась на нужды городских бедняков. Из дома архона была вынесена гора свитков с долговыми обязательствами и судебными решениями. Под веселое потрескивание костра занялись самим архоном. Толпа, узнавшая, что с долгами отныне покончено, а часть серебра достанется им самим, проявила редкое благодушие, и городской голова был отпущен с миром - правда, в одном исподнем.
        Згур между тем занялся гаванью. Удалось захватить десять лодей - чернобоких, недавно осмоленных. Румские лодьи были на загляденье - куда лучше сполотских, что плавают по Денору. В каждой можно без хлопот разместить сорок человек и еще оставалось место для припаса. Захватили и галеру - огромную, с тремя рядами весел. Лед на Нистре почти сошел, только у берегов еще оставались ноздреватые льдины. Путь был свободен. Згур наметил семь лодей покрепче и поновее, остальные же велел сжечь, чтобы преследователи не пустились вдогон. Пришлось, хоть и жалко было, сжечь и галеру - тяжелый корабль не протянуть через волок.
        Пора было отправляться, но Згур решил остаться в городе на ночь. Серебро было собрано, благодарная толпа отправилась бить слюдяные окошки в домах местных богачей, а довольные «катакиты» прочно осели в городских харчевнях. Згур решил - пусть оклемаются. Тем более ни грабежей, ни прочих безобразий никто не творил, и к «господину комиту» уже подходили горожане - поодиночке и целыми толпами, прося задержаться в Выстре подольше. Згур посоветовал им самим разобраться с властями, бога-теями и прочими супостатами, благо начало положено, после чего подумал и велел собрать всех городских кравцов вкупе с торговцами сукном. Когда те узнали от «господина комита», каков будет заказ, то изрядно переполошились. Однако Згур был тверд. Тряхнув серебром, он напомнил о том, что фрактарии - народ нетерпеливый и обидчивый, после чего получил заверения, что все пожелания «господина комита» будут исполнены точно и в срок.
        Наутро, когда фрактарии выстраивались у пристани, отряд было не узнать. Вместо старой потрепанной одежды на «катакитах» были новые плащи. Каждая сотня имела свой цвет. Бойцы Гусака оделись в серое, Крюка - в память о его прежнем наряде - в синее, а Сажа узрел своих подчиненных в черном. Обновка пришлась по душе. «Катакиты» весело улыбались, перемигивались, щупали добротную ткань.
        Плащей пришлось шить не двести, а побольше. Три десятка молодых парней попросились в отряд, заявив, что при нынешнем Кей-Саре им все равно здесь не жить. Подумав, Згур согласился - и кравцы получили дополнительный заработок.
        Самому Згуру довольные щедрой оплатой мастера преподнесли алый плащ с тяжелым золотым шитьем. Он вначале хотел отказаться, но потом решил, что так будет лучше. Комиту и положено носить алое. Его должны видеть и узнавать - ив походе, и в горячке боя.
        …Згур знал: голодный боец - плохой боец. Раздетый или в рванье обряженный - и того хуже. Но плащи - только полдела. И вот, когда настал час садиться на лодьи, ударил барабан. Згур махнул рукой - и над кормой медленно, словно нехотя, развернулся тяжелый стяг. Он был малиновым, как это принято у румов, и на темном, словно пропитанном кровью, полотне грозно смотрелся вставший на дыбы единорог.
        Фрактарии замерли в изумлении, а затем по рядам пробежало:
        - Хайра! Хайра! Хайра!
        Глаза «катакитов» горели восторгом, в дружном крике слышалось торжество. Да, так и должно быть! Без стяга войско - не войско, даже самое малое.
        - Хайра! Хайра! Комит Згур! Комит Згур! На миг он почувствовал стыд. Его славят - и за что? Эти ребята и сами бы разобрались, без всяких подсказок. Велика доблесть - стычку выиграть да глупую стражу провести! Но стыд быстро исчез, сменившись совсем другим чувством. Единорог на его клинке - просто случай. Но
        ведь он справился! Эти вояки, прослужившие не один год в лучшем войске мира, признали его вождем!
        Внезапно вспомнились нелепые слова венета, но Згур поспешил отогнать сомнения. Невелика его заслуга, но таков уж нрав у тех, кто военные плащи носит. Пусть кричат! Главное, чтобы голова трезвой осталась. Да и недолго фрактариям комита Згура славить. Только до Сури, до города Лучева. А там - другого сыщут. Дядя Барсак правильно говаривал: «Незаменимых у нас нет. Был один - и того заменили!»
        Темная холодная вода плескалась у самого борта. Слышался мерный плеск - весла раз за разом погружались в неровную речную гладь. Згур взглянул на близкий берег. Одно и то же: пятна серого снега, черные крыши вдали…
        - Продолжай, - кивнул он молодому фрактарию, пристроившемуся тут же, на дощатом возвышении у самой кормы. Парня звали Сова, хоть на сову он никак не походил - белокурый, голубоглазый, с маленькими ямочками на румяных щеках. Сова был неглуп, много повидал, а главное, был родом из Сури.
        Они плыли уже третий день - семь лодей, одна за другой. Первое время Згур ждал погони, но сидевшие на корме часовые, менявшиеся, как и положено, каждые два часа, молчали. То ли Кей-Сар забыл о беглецах, то ли отпускал с миром, то ли сработала нехитрая Згурова уловка, и лодей для преследователей попросту не нашлось. Берега были пустынны, разве что село покажется или одинокая изба. Лес кончился, и вокруг лежала степь - холодная, еще не оттаявшая от зимних морозов.
        Сова разгладил самодельную мапу, палец указал на маленькую вежу.
        - Белый Кром. Это столица, я там жил несколько лет. Город большой, тысяч двадцать будет. Очень сильные укрепления - из белого камня, потому и зовут город так. Но их давно не подновляли, некоторые башни совсем ветхие…
        Следовало привыкать. Венеты называли вежу «башней», дом - «избой», дедича - «боярином». Обо всем этом и многом другом можно было, конечно, расспросить Ярчу-ка, но из венета плохой рассказчик. Сова - иное дело. Сразу видно, в настоящем войске служил.
        - Теперь дороги, комит. От Лучева до столицы их две, обе проходимы только летом и зимой, когда снег ляжет. Сейчас, если развезет, конница пройти не сможет…
        Все эти важные подробности Згур решил выяснить просто так, на всякий случай. На Сури задерживаться он не собирался. Но времени было предостаточно, а лишних знаний не бывает. Итак, дороги плохи. Много лесов, села (то есть «деревни») встречаются нечасто…
        - Реки… Их много, комит, но лодьи ходят только по Донаю, это на полдне, и Лаге. Лага вот, течет с полудня на полночь до Скандского моря…
        Згур вновь кивнул, показывая, что понял. Удобные реки - по Донаю до края света доплыть можно, до франков и бретов, а Лага до полуночных морей лодьи донесет. И для торговли хорошо. И для войны. Вот по этим рекам сканды на Сурь и жалуют…
        О скандах за эти дни Згур уже наслушался всякого. Слушал - и поражался. Скандов в Ории знали - как не знать. Торговцы с далекой полуночи, что рыбий зуб и ножи белого железа привозят, да наемники - краса савматской стражи. Только не тем они в иных землях, как оказалось, известны. Всем странам Заката, от бретов до Сури, горше самой смерти казались низкобортные скандские лодьи с деревянным Змеем на носу. И творили молитвы в лесных капищах, в многокаменных храминах, прося разных богов да в единый голос: «Боги! Спасите от ужаса скандского!»
        Стало даже обидно. Згура учили крепко - и как огр-скую конницу в чистом поле останавливать, и как румские галеры у берега встречать, и даже (негромко, вполголоса) как бить надменных сполотов, что слишком быстро Великую Войну забыли. А вот о скандах даже не вспоминали. Разве что за бой ручной хвалили да за лихость. А вот как этой лихости окорот делать, никто будущих десятников и сотников не учил. Ни к чему было.
        Згур понял, что на сегодня достаточно. Поблагодарив белокурого Сову, он отпустил парня и вновь взглянул на близкий берег. Пусто, скучно. И хорошо, что так! Веселье впереди.
        Самое время было заняться тем, до чего за суетой походной руки не доходили. Хотя бы Ярчуком. И в первую очередь Ярчуком.
        Оказавшись на борту чернобокой румской лодьи, венет
        забился в самый дальний закуток и словно в спячку впал. Згур видел - «чугастру» не по себе. Он единственный отказался надеть новый плащ и остался в своем мохнатом полушубке, походя в нем на заблудившегося медведя-шатуна. С «катакитами» речей не вел, разве что с Чудиком, и то изредка. Фрактариям венет тоже не полюбился. Для всех он был «комитов слуга», чье имя быстро переиначили в «ярта-ка». Вначале Згур думал, что румы просто не могут выговорить венетское слово, но вскоре узнал: «яртак» означало «упырь». Згур даже обиделся за своего бородатого спутника. Странен, конечно. Но не упырь же!
        Венета он нашел на его обычном месте - в самой глубине, у небольшой железной печурки. Ярчук сидел нахохлившись и даже шапку не сняв, хотя от дров шел жар, хоть без рубахи ходи. На Згура «дикун» даже не взглянул, только чуть подвинулся, словно приглашая. Згур подумал, присел рядом, помолчал.
        - Скучаешь? - поинтересовался он наконец, сразу же сообразив, что не так начинать надо. Венет еле заметно повел плечами:
        - Этого, боярин, сроду не умел. Мозгую, чуток… В самый раз было посмеяться над лохматым «мозгляком», но Згур, конечно, сдержался.
        - О жизни?
        - О ней. Плохо, когда от стаи отбился…
        Сказано было так, что Згуру на миг показалось, будто рядом с ним сидит волк - или косматый одичалый пес. Ярчук.
        - Но ведь люди не стаями живут!
        - Стаями, боярин, - Ярчук вздохнул, поскреб бороду. - Назови, как хошь, а все одно стая выходит. И в каждой стае - свой лад. Всего-то и надо - обычаи знать да лад блюсти. Вот ты, боярин, горазд надо мной смеяться…
        Згур хотел возразить, но не решился. Ведь и вправду…
        - И фрактарии эти на меня косятся. Али, думаешь, не вижу? И одежа не та, и борода с власами, и молюсь по-иному, каждой коряге поклоны бью, и мертвяков третье-нощных привечаю. Ровно леший какой…
        Странно, в голосе венета не слышалось обиды. Скорее Ярчук был удивлен, словно родитель выходками своих чад малых да неразумных.
        - А ведь отчего так? Оттого, что я по обычаю своей
        стаи жить тщусь. Так мы, венеты, испокон лад блюли. Вот ты, боярин, зашел бы в деревню нашу в своей одеже, да с бородой скобленой, сказал бы «Чолом!». Смеху б было! Да смех-то ладно! А вот огню б не поклонился, пса ногой пнул, так и обида бы вышла…
        Згур задумался. Все верно, в каждой стае свой лад.
        - Ну, извини, Ярчук! Ничего, скоро домой вернешься, а там и стаю разыщешь…
        - Не разыщу! - голос венета прозвучал сурово, плечи сгорбились. - Сгинул род наш! До останней люди сгинул. И остання людь - то я и есть. Потому и блюду все, что некому боле. Пока я ладу давнему верен, то и род не погас. А смеяться хочешь, боярин, так смейся. Мое дело простое - тебя беречь год да еще год. А там…
        Ярчук не договорил, откинулся назад, с трудом сдерживая подступавший кашель. Хворь не ушла, лишь слегка разжала когти.
        - Да и я вроде как не в стае, - примирительно заметил Згур. - Ведь я с детства кметом стать хотел, как отец когда-то. Думал в Вейске служить, Край наш беречь. Больше-то у меня ничего и нет!..
        Об этом думалось часто. И в самом деле, не осталось у Згура ничего - ни Края, ни товарищей, ни главной заботы, которой рад был жизнь посвятить. Потому и домой рвался - в стаю.
        - Ты, боярин, не обессудь! - Ярчук, с трудом справившись с кашлем, вздохнул поглубже, вытер губы рукавом. - Не таков ты. Про Край свой да про службу ты сейчас говоришь. Мне говоришь, да и себе. Убеждаешь словно. А сам уже стаю новую нашел. Ты ровно вьюн - вокруг кожного плетня обернешься. Да только вьюн древо задушит и сам засохнет. Вот тебе и правда, боярин молодой! Не обессудь, от души сказал…
        Самое время было обидеться - и недаром. Горазд судить «людь» этот «чугастр»! Да как он может? Что он знает о нем, о Згуре? Пока этот «дикун» вшивые деревни сторожил да со скандами грабил, он вместе с друзьями защищал родную землю, выходил на Четыре Поля…
        Но обида отступила. Ярчук не прав, но Згур помнил, как бросил «стаю» тот, кем до сих пор гордился Край. Навко Месник, Мститель за родную землю, ставший Пала-тином Валинским. Сын за отца не отвечает, но все же…
        Или отвечает? А может, и хуже того. Он, Згур, уверен, что ищет путь домой. Когда-то и Навко считал, что спасает из плена Алану…
        Ярчук молчал, да и Згуру стало не до речей. А ведь он хотел расспросить венета о Сури, о Лучеве, о многом ином. Выходит, не сложилось. Не беда, еще поговорят!
        Но на следующий день стало не до разговоров. Приближался волок. О нем Згуру уже все рассказали: пологий берег, два холма, а между холмами - путь к Донаю. Легкую лодью, ежели взять дружно, можно перетащить за пару часов. Всем нужным: и веревками, и гладкими досками - озаботились еще в Выстре. Но не в веревках трудность. Волок стерегли - надежно, неусыпно. Кей-Сар понимал, что значит прямой путь к великой реке.
        Поэтому Згур не спешил. Лодьи то и дело приставали к берегу, фрактарии оглядывали редкие рощи и прибрежные кусты, но тщетно. Если их и заметили, то виду не казали. А главное, никто не мог толком вспомнить, как волок стерегут. Одно дело, засада за холмами, совсем другое - цепь поперек реки…
        Ближе к вечеру встретилась рыбацкая лодка. Перепуганные парни были взяты прямо с сетями на борт лодьи, поспешив рассказать, что волок совсем рядом - за мысом. Стерегут же его и на земле, и на воде. На земле - фрактарии в красноперых шлемах («цела тыща!»), на воде же лодья преогромная («ровно город целый!»).
        Згур приказал поворачивать к берегу. «Тыща» его не смутила, он уже знал, сколько в такой «тыще» бывает. А вот лодья…
        Пока фрактарии разводили костры да ужин варили, Згур собрал своих сотников. Рыбак, окончательно очумелый от ужаса, повторил свой рассказ и даже попытался нарисовать прямо на песке виденную им лодью. Сразу же стало ясно - галера. Крупная, из тех, что полторы сотни вмещает.
        Горячий Крюк предложил не медлить и с темнотой дви-~ гаться прямиком к волоку. Половина - берегом, половина - на лодьях. Галера его не пугала. Главное - подойти поближе да крючья на борт закинуть. И - задницы драть.
        Гусак и Сажа тут же согласились, причем одноглазый
        заметил, что на таких галерах, совершен-понятно, плавают толстобрюхие бездельники, которые настоящей службы и не нюхали. Резать этаких олухов даже не весело - скучно. А не захочется резать - и подпалить можно. Паклю на сосновую ветку, да в смолу, да огнивом чиркануть…
        Згур был уже готов дать добро - и на ночной бросок по берегу, и на факелы, но что-то удержало. Даже не что-то - кто-то. Чудик молчал. Не просто молчал - мрачно. Когда же спросили прямо, то головой покачал и посоветовал компарос в чистое одеться. А еще лучше - сразу у лодей днища продырявить: хлопот меньше.
        Стало ясно - немногословный фрактарии что-то знает. Згур подумал и предложил, как стемнеет, и в самом деле за мыс сплавать. Только не всем и не на лодьях, а на рыбацкой лодке. Вдвоем - он и Чудик. А там и видно будет.
        Ночь выдалась безлунной, хмурой. Тяжелые тучи шли низко, почти над самой водой. Сырость пробирала до костей, спасали только весла. Лодка шла быстро, и вскоре мыс остался позади. Чудик, не сказавший за всю дорогу ни слова, кивнул, указывая на берег. Вскоре нос лодки мягко ткнулся в песок.
        - Поднимемся, - фрактарии указал на невысокий холм. - Сейчас сам увидишь, кампаро комит!
        …За эти дни Згур так и не удосужился узнать, почему Чудик обращается к нему именно так. Да и не только к нему. Странный парень! Не нравится слово «господин», говори, как все прочие, «парень» или «эй, ты!». Почему «ком-паро»? Впрочем, никто не удивлялся. Привыкли, похоже.
        Порыв холодного ветра ударил в лицо. Згур поежился, запахнул тяжелый плащ. Река… Волок должен быть совсем рядом…
        Вначале он увидел костры - неровную цепочку, протянувшуюся вдоль берега. Згур начал считать - десять, пятнадцать. Если у каждого трое или четверо… Впрочем, костры часто с умыслом жгут. Мало народу - костров побольше. Много - совсем наоборот. Хитрость давняя..,
        - Вот она!
        Чудик, незаметно оказавшийся рядом, осторожно тронул за плечо, указывая куда-то в сырой сумрак. Згур всмотрелся. Сквозь темноту еле заметно проступало что-то более черное - большое, недвижное.
        - Галера…
        Таких больших лодей Згур еще не видел. Та, что они сожгли в Выстре, казалась рыбацкой лодчонкой по сравнению с молчаливым чудищем, застывшим посреди реки. Такому и реки мало…
        - Это самая крупная галера, - негромко заговорил Чудик. - Их называют «драгос» - «драконы». У Кей-Сара их не больше двух десятков. В ней можно разместить больше двухсот фрактариев. Нос обшит медью, пять рядов весел…
        - Ты что, плавал на такой? - не утерпел Згур. Послышался негромкий смех.
        - Нет, компаро! Не плавал. Командовал. У меня таких было целых три. Когда-то я был наместником области Сира. Это далеко отсюда, за Зеленым морем…
        Чудик замолчал, а Згур не решился расспрашивать дальше. Странный путь привел бывшего наместника в ряды бойцов Катакита…
        - Я так и думал, что здесь они поставят «дракона». Компаро Гусак прав - в открытом бою мы с ними справимся. К тому же я уверен, что на галере сейчас не больше полусотни. Остальные на берегу. Так всегда делается. Но…
        Договорить он не успел. Яркая вспышка разорвала черный сумрак. Язык пламени, длинный, слегка дрожащий, ударил в воду, огонь побежал по волнам, достиг берега. На миг стала видна галера - ясно, словно днем. Высокие черные борта, две мачты со свернутыми парусами, деревянная вежа с ровными зубцами на самой корме…
        Згур замер. Он уже видел такое. Огненные Змеи! Бескрылые осы, способные плавить камень…
        - Пирас Танатой, - Чудик всмотрелся в темноту, покачал головой. - Какая мерзость!
        «Пирас Танатой»… Згур попытался сообразить. «Пирас» - «пламя». «Танатой»… «Танатос», кажется, «смерть». «Пламя Смерти»!
        - Страшно! - фрактарий зябко передернул плечами. - Горит даже вода. Потушить нельзя, песок или земля только сбивают огонь. А всего-навсего земляной жир…
        - Земляной жир?
        Чудик удивленно повернул голову:
        334
        - Разве не слыхал, компаро комит? Черная жидкость, ее много на Восходе, особенно на границе с Великой Пустыней. Вязкая, резко пахнет. Ею иногда заправляют светильники. Но наши умельцы научились изготавливать из нее ЭТО. Как - не знаю. И, признаться, знать не хочу.
        Згур все еще не мог поверить. Жир тоже горит, горит масло. Но чтобы так!
        - А зачем они ее жгут? Ведь река пуста!
        - Дураки! - коротко рассмеялся Чудик. - Дураки и трусы. Им страшно, вот и поднимают дух. За такие вещи головы снимают…
        Да, те, кто был на галере, дали промашку. Згур представил, как лодьи подходят к черному борту, как вспыхивает шипящее жирное пламя…
        - Днем не пройти, - решил он. - А если на рассвете, когда туман? Весла обмотаем тряпьем…
        Чудик пожал плечами и проговорил что-то непонятное. Усмехнувшись, пояснил:
        - Это на одном древнем наречии. «Мы поем славу храбрым безумцам». Но ты прав, компаро комит. Выхода у нас нет. Придется стать храбрыми безумцами. Хотя бы на эту ночь…
        Згур застыл, сжимая рукой твердое просмоленное дерево мачты. Лодья неслышно скользила по воде. Белесый туман скрывал берег, и лишь с немалым трудом можно было различить неясные тени, двигавшиеся слева и справа. Три лодьи плыли к волоку. Згур взял с собой только добровольцев. Остальные вместе с Гусаком уже шли вдоль берега, чтобы напасть на врагов со стороны холмов.
        - Разреши, комита! - Сажа нетерпеливо скалился, вглядываясь в туман. - Моя эту галеру знай! Моя по веревка поднимайся! Моя этот Пирас находи…
        Згур не ответил. Что может один человек против «дра-госа», вооруженного Пламенем?
        - Твоя и ваша к галере подходи и мало-немного стой. Моя к галере плыви. Разреши, комита!
        Згур представил, каково окунуться в ледяную зимнюю воду, и вздрогнул. И десяти локтей не проплывешь - не рука отнимется, так нога.
        - Моя жиром мазаться! - настаивал Сажа. - Моя нож брать…
        Рисковать парнем не хотелось, но Згур понимал, что будет, если их обнаружат. Схватка на борту отвлечет внимание - пусть ненадолго, на самую чуть.
        - Ты сотник, Сажа! Найди нескольких ребят… Черный фрактарий покачал головой:
        - Не надо - найди! Один - тихо плывет, тихо взбирается. Двое - шуметь, трое - сильно шуметь. Разреши, комита!
        Згур отвернулся, взглянул в сторону невидимого во мгле берега. Туман - это удача. Еще бы погуще… А ведь еще совсем недавно он думал, что труднее всего - рисковать самому. Оказалось, это проще, чем посылать на смерть других.
        - Хорошо! Давай! Скажешь, когда остановиться.
        Сажа радостно улыбнулся - белые зубы блеснули во тьме, и пропал. Згур вновь оглянулся. Туман стлался над водой, гася звуки. Хорошо бы подойти вплотную незамеченными и сразу - на борт. Нет, едва ли подпустят так близко. Заметят - у страха большие глаза.
        …Чудик был на левой лодье, Крюк - на правой. Рисковать Чудиком особенно не хотелось, но бывший наместник был тверд, заявив, что пойдет вместе с «компарос». Згур уже знал, что, если оба они уцелеют, именно Чудику следует передать отряд. Вот только причалят к лучевской пристани, и он узнает самую короткую дорогу домой… Но до этого дня следовало еще дожить.
        Впереди показалось что-то темное, густое. Згур всмотрелся. Галера? Нет, показалось! Просто туман…
        Рядом послышалось сопение. Згур усмехнулся - Ярчук! Не усидел возле печки!
        - Нравится?
        Сопение усилилось, наконец послышалось негромкое:
        - Отож! Кубыть кобыле волчьи зубы. Я, боярин, и плавать-то не умелец. Людь, как по мне, на три части делится:
        котора жива, котора мертвяки и котора на лодьях ходит…
        Згур еле удержался от смеха. Эка завернул!
        - Ты вот чего, боярин! Храбр ты, да себя не блюдешь. Я же клятву давал большому боярину. Так что на лодью ту не спеши забираться. Сперва я, а уж опосля - ты.
        Вспомнилось пламя, бегущее по темной воде. Эх, Ярчук, простая душа! Что тут, что там - нагонит. На галере, может, и уцелеешь…
        - Комита! Комита! Стой! Галера вижу!
        Громкий шепот Сажи застал врасплох. Згур быстро поглядел вперед. Вот она! Черная тень, еле заметная за белесой завесой.
        Лодья медленно остановилась. Тихий свист - слева и справа. Там заметили и тоже сбавили ход. Сажа был уже без плаща и рубахи, в одних коротких портках.
        - Жди, комита! Десять раз по сто посчитай и тогда плыви шибко-шибко! Верь Саже! Моя не подвести!
        Згур хотел ответить, но фрактарий махнул рукой и беззвучно прыгнул в черную, подернутую дымкой тумана воду. Згур вздохнул. Десять раз по сто… Итак, один, два, три…
        Время тянулось невыносимо медленно, капля за каплей. Черная тень «дракона» недвижно качалась на волнах. Стояла мертвая стылая тишина, но Згур знал - каждый миг может стать последним. Шипение, яркая вспышка - и дымящийся язык Пламени. Смерти. Даже если промахнутся вначале - лодьи слишком далеко, будет время взять верный прицел. Он уже жалел, что послушался Сажу. В голове звенящим молоточком стучало: «Пять сотен и сорок три, пять сотен и сорок четыре…»
        Внезапно тишину разорвал крик. Негромкий, далекий, он ударил словно колокол. Згур резко повернулся. Галера? Нет, кажется, берег! Заметили! Сквозь туман начало проступать яркое неровное пятно. Згур понял - костер! И не маленький, возле которого хорошо греться, а громадный, сигнальный. И словно в ответ, ярко вспыхнули огни на галере.
        - Весла на воду! Вперед!
        Таиться поздно. Успел Сажа или нет - ждать нельзя. От черных бортов слышались крики, огни стали ярче, на вершине мачты желтым пламенем запылал факел…
        Лодьи уже мчались. Згур застыл у мачты, считая мгновения. «Восемь сотен и два, восемь сотен и три…»
        И тут ударило Пламя. Не с шипением - с грохотом, гулко разнесшимся по сонной реке. Огненный язык лизнул воду далеко в стороне от них, но хватило и этого. Яркая желтая вспышка высветила все - и далекий берег, и покрытые кустами холмы, и три лодьи, бесшумно скользив-
        шие к черному «дракону». Теперь уже сомнений не было. Их видели. Видели - и Смерть готовила удар.
        Пламя не медлило. Вода вспыхнула прямо перед носом правой лодьи. Згур успел заметить, как черный нос попытался вильнуть в сторону, но было поздно. Следующий удар обрушился прямо в центр, на острый силуэт мачты. Лодья загорелась сразу - вся, от носа до кормы. Згур заметил, как черные фигурки падают в черную воду…
        Вокруг уже кричали - громко, отчаянно. Згур и сам еле удержался, чтобы не завопить от бессилия и страха. Хотелось забыть обо всем, прыгнуть в ледяную воду и плыть, плыть, плыть… Лучше пучина, лучше илистое дно, чем всепожирающее Пламя. В висках билось: «Тысяча и двадцать одно, тысяча и двадцать два…» Поздно, поздно!
        Мгновения шли, но Смерть медлила. И вдруг Згур сообразил, что черный высокий борт закрывает белесое предрассветное небо, галера уже совсем рядом, а Пламя словно забыло о них. Радости не было - только растерянность. Неужели!..
        - К бою! Крюки! Веревки! Вперед!
        Голос прозвучал словно со стороны, и Згур не сразу понял, что кричит он сам, причем не по-румски, а на родном наречии. Перевода не потребовалось. Крик усилился, но теперь в нем слышалась ненависть и жажда мести. Нос лодьи с силой ударил о черный борт, и Згур понял - пленных не будет.
        Схватка была недолгой и кончилась как-то сразу, в единый миг. Згур еще только успел подняться по прочной веревке на заваленную трупами палубу, а со всех сторон уже доносилось победное «Ферра!». Ни ему, ни Ярчуку, оказавшемуся на палубе мгновением раньше, не нашлось работы. Лишь позже он сообразил, что врагов на борту оказалось не больше двух десятков, да и те почти все без доспехов и щитов. Воины Кей-Сара слишком понадеялись на Пламя - и на бдительность сонных часовых.
        Сажа встретил «господина комита» на самом носу захваченного «дракона». На фрактарии был небрежно накинут чей-то окровавленный плащ, а рядом лежали трупы. Згур даже не стал считать, но понял - не меньше десятка.
        Сажа ухмылялся во весь белозубый рот, не обращая внимания на залитую кровью шею.
        - Хайра, комита! Сажа дело сделала! Згур схватил фрактария за мокрые плечи, прижал, слегка тряхнул:
        - Молодец! Показывай!
        Вблизи Пламя Смерти напоминало огромный сосуд для вина, каким издавна пользуются румы: приземистый, ши-рокобокий. Из покатого бока торчала широкая трубка, а рядом высилось что-то, напоминающее огромный мех. Впрочем, разглядывать мудреное устройство не было времени. Згур помнил - бой не кончен. Там, на берегу, все в самом разгаре.
        - Пользоваться умеешь?
        Сажа хмыкнул, гулко ударил кулаком по широкой груди:
        - Моя умей, комита! Моя показать!
        Он кликнул двух фрактариев, и те принялись деловито качать мех. Еще двое не без труда развернули тяжелый «горшок». Сажа повозился с какими-то креплениями, щелкнул искрящим кремнем:
        - Иа-а-а-а!
        Пламя с гулом рванулось к темной воде. Згур невольно отшатнулся. Как просто! Черный парень, смешно говорящий по-румски, выпустил на волю пленную Смерть. Выходит, Пламя теперь в их власти?
        Подошел мрачный Чудик, скороговоркой сообщивший, что на галере убиты все, «катакиты» при штурме отделались тремя ранеными, но с лодьи Крюка удалось поднять лишь семерых. Сам сотник уцелел и даже умудрился не обгореть, но был зол, как демон. Пламя Смерти сожрало тридцать пять его парней, не успевших даже прыгнуть в горящую воду.
        Пора было подумать о береге. Згур перешел на правый борт, пытаясь хоть что-нибудь увидеть в сизой предрассветной дымке. Издалека доносились неясные голоса, кажется, кричали «Ферра!», но понять, кто кричит, было совершенно невозможно. Згур прикинул: на галере могло. быть до двух сотен, почти все они - на берегу, а с Гусаком ушло всего девять десятков…
        Еще не совсем понимая, что делает, Згур приказал развернуть галеру носом к волоку. «Катакиты» бросились к веслам, но громадный «дракон» повиновался с трудом, словно не желая отдаваться на волю мятежников. Наконец, после нескольких попыток, черная туша дрогнула и начала медленно поворачиваться. И тут сквозь редеющий туман Згур заметил несколько темных пятен. Они росли, приближались. Згур всмотрелся. Лодьи? Нет, просто лодки, чуть побольше рыбачьих. Свои? Но он не приказывал Гусаку нападать на галеру!
        - Сажа! Подсвети!
        Черный понял, заулыбался, кивнул своим подручным. Те налегли на мехи. Жидкое гудящее пламя рванулось вперед. И сразу стало ясно: перед ними - враги. Лодок было много - больше десятка, каждая переполнена, борта едва не черпали воду. Згур понял - воины Кей-Сара, спасаясь от нежданных гостей, спешат на галеру. Их оставалось слишком много, не менее полутора сотен. Если они ворвутся на палубу, «катакитам» не устоять.
        Сзади послышался знакомый кашель. Згур поморщился. Почему-то ему не хотелось, чтобы Ярчук видел то, что сейчас произойдет. А впрочем, пусть смотрит! Этот венет ему, Згуру, не судья. Думать и рассуждать поздно. Они на войне. И боги простят его!
        - Сажа! Ты их видишь?
        Фрактарий нетерпеливо кивнул, сверкнув белками выпуклых глаз. Все, отступать поздно!
        -Жги!
        Он отвернулся, зная, что сейчас услышит. Знакомый гул, шипение горящего «жира» и крики - отчаянные крики сотен обреченных. Внезапно вспомнилась черная ледяная равнина, коленопреклоненные люди в страшных меховых личинах. Сколько раз Згур пытался забыть, не вспоминать. Тогда ему приказали. Теперь он сам отдает приказ. Ивор прав - этому нетрудно научиться.
        …Ты назвался Смертью, парень! Станешь Смертью ты теперь!
        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВЕЛИКАЯ СУРЬ
        Скалы вырастали медленно, неторопливо. Даже издалека можно было понять, сколь они огромны. Серые каменные громады напоминали многоглавых зверей, покрытых густой темно-зеленой шерстью соснового леса. Словно боги в незапамятные времена поставили их сторожить покой Доная - великой реки, неспешно катившей свои серые воды с далекого Заката до самого Змеиного моря.
        - Там, за ними… - Ярчук не выдержал, судорожно вздохнул. - Сурь!..
        Лодьи плыли по Донаю вторую неделю. Згур уже успел привыкнуть к неспешной речной жизни. Вода была спокойной, теплое, совсем уже весеннее солнце с каждым днем грело все сильнее, и хотелось просто плыть и плыть, не думая, куда и зачем.
        Здесь, на Донае, никто не тревожил беглецов. На правом берегу лежали земли мадов, на левом правил каан За-вагар Черная Звезда, о котором Згур услыхал впервые в жизни, река же оставалась как бы ничьей. Встречные лодьи держались мирно, рыбаки размахивали свежевыловленными сазанами и лещами, подзывая покупателей, а в прибрежных селах смуглые коренастые мады охотно продавали хлеб и вино, приглашая на ломаном румском приплывать почаще. Их не боялись. Всезнающий Чудик пояснил, что держава мадов крепка, и многие годы никто, даже Кей-Сар, не решается посягнуть на ее пределы. От левого же берега держались подальше. О каане Завагаре говаривали всякое, называли людоедом и даже оборотнем. Впрочем, оборотень Завагар - еще полбеды. На левом берегу Доная встречалось еще и не такое.
        Згур вспомнил, как однажды они все-таки решились - подошли поближе. И - тут же повернули назад. Сотни голых людей толпились вокруг огромных, в три роста, каменных грибов. Время от времени из неровных бурых «шляпок» начинало бить белое искрящееся пламя, и тогда вся толпа принималась дружно вопить. Дальше - того пуще. За мысом открылось ровное поле, посреди которого прямо в воздухе парили три огромных круглых шара. Ветер донес резкий, терпкий дух свежего лука. Згур махнул рукой и велел грести на стремнину. Последнее, что он успел заметить, были всадники в лохматых шапках, окружавшие парящее в воздухе диво.
        Згур невольно вздохнул. Велик Род-Сокол! Чего только не сотворил! Жалко, что и половины не увидишь.
        Скалы выросли, заслонили небо. Згур заметил, что на вершине той, что была слева, вьется небольшой сизый дымок.
        - Там что, стража?
        Ярчук подумал, почесал бороду:
        - Не слыхивал. Може, из-за скандов… Говорят, они уже возле самого Лучева сживаются.
        Об этом они услыхали от мадов. Те и сами начинали не на шутку тревожиться. Давно уже сканды не «сживались» на Донае.
        Венет озабоченно покачал головой, бросил взгляд на каменные громады и внезапно нахмурился:
        - Оно бы спеть надо, боярин. Домой возвертаюсь, стало быть, Возвратную Песнь сложить самое время…
        …Домой! Сколько раз за эти дни Згур мысленно торопил гребцов. Добраться до Лучева, затем - двуоконь по весенним дорогам к лехитам, а там и Валин. Может, Улада еще в городе…
        - Спеть бы, - нерешительно повторил Ярчук. - Дозволь! Згур быстро оглянулся. Не напугать бы кого!
        - Давай! Только негромко!
        Ярчук вновь погрузил пальцы в бороду, задумался:
        - Чегой-то не идет! Я-то почну, а ты, боярин, подсоби! Круто у тебя выходит!
        Похвала озадачила. Спеть-то можно, да вот беда - услыхать могут. Добро б посмеялись, а то свяжут да водой отливать начнут!
        Между тем венет вздыбил брови, прокашлялсз? и завел густым басом:
        Яко сладко же мене домой возвертати, Бо не можу я теперь в чужбине страдати. Та чужбина, яко тать об острием ноже, И душа родимый край забыта не може! Ге-гей!
        Тут вдохновение, похоже, покинуло венета, и он с надеждой взглянул на Згура. Тот обреченно вздохнул. Ладно, чего уж! «Вершом» больше, «вершом» меньше!..
        Рвался к дому я вельми, и паки, и паки, Яко рвутся до хлебов голодны собаки. Не пускали мя в пути и люди, и зверы, И сколь счастлив я, бо дом увидел теперы! Ге-гей!
        Кажется, он ничего не перепутал. Во всяком случае, Ярчук удовлетворенно кивнул и повел дальше:
        Сколь преславна ты, земля, обильна и ладна! Без тебя жилося мне пресильно досадна. И теперы помолюсь богам преизрядно, Что до дому привели меня дорогой отрадной! Ге-гей!
        Последнее «Ге-гей!» прозвучало с особенным чувством. Згур поспешил отвернуться, пытаясь сдержать хохот. Между тем венет удовлетворенно крякнул:
        - Отож! Вот, почитай, и дома!
        - До Лучева далеко? - поинтересовался Згур, стараясь, чтобы голос-предатель не выдал.
        - К завтрему вечеру будем. А ты, боярин, и впрямь мастак «верши» складать!
        Згур вдохнул побольше воздуха, пождал, выдохнул:
        - Мастак, однако. Ге-гей!
        Глава 13. ЦВЕТАСТЫЕ ПАРУСА
        Первую странность заметили почти сразу, как только скалы остались позади. Донай опустел. Ни рыбацких лодок, ни лодей, ни галер. Только чайки беззаботно носились над серой водой, но их резкие крики внушали теперь тревогу. От такого отвыкли. Неужели местные обитатели рыбу не любят? Згур, не выдержав, обратился к Сове. Тот был тоже встревожен, пояснив, что рыба в этих местах - лучше не найдешь, а главное - самое время торговым людям по Донаю лодьи пускать, В прежние годы за час можно было встретить целый караван, и то мало б показалось. Ярчук, которого Згур тоже привлек к совету, мрачно взглянул на безлюдный простор и, ничего не сказав, дернул плечами.
        Наконец, уже ближе к вечеру, одну лодку все-таки встретили - пустую. Весла, сети и даже краюха хлеба в берестяном коробе - все оказалось на месте. Кроме людей. Рыбаки сгинули, только на дне лодки осталась обломанная стрела да чья-то окровавленная шапка.
        Не радовал и берег. Первое же село, небольшое, на дюжину домов, стояло пустое, брошенное. Сорванные двери бревенчатых, крытых дранкой изб висели косо, а посреди выгона вороны расклевывали мертвую собаку. И снова стрелы - на этот раз застрявшие в бревенчатых срубах.
        От второго села осталась только гарь. Горело недавно, дым еще стлался по ветру, разнося вокруг тяжкий дух паленой плоти. Сюда и приставать не стали. Згур приказал выставить дополнительную стражу, а всем, свободным от весел, держать оружие наготове.
        Уже в сумерках вдали показалась лодья. Она шла под большим четырехугольным парусом непривычной пестрой расцветки. Вначале Згур принял ее за обычного «торговца», но опытный фрактарий, несший в этот час стражу, поспешил уточнить: не «торговец». Слишком низко сидят борта, слишком выгнут нос, и не таран ли торчит под деревянным Змеем?
        Стало ясно - сканды! Лодью опознали еще несколько «катакитов», когда-то видавших гостей с полуночи. Згур приказал бить тревогу, но лодья с деревянным Змеем на носу поспешила повернуть назад. Гнаться не стали - приближалась ночь.
        Чудик советовал остаться в лодьях, но Згур все же решил рискнуть и велел причаливать к широкой песчаной косе. Ближайший лес был далеко - на выстрел стрелы, и подобраться к лагерю незамеченным никому бы не удалось. После ужина костры сразу же погасили, и Згур приказал спать по сменам.
        Разбудили его перед рассветом. Встревоженная стража
        сообщила, что к погасшим кострам вышли трое. Даже не вышли - выбежали из лесу, словно за ними с собаками гнались. А может, и гнались - вдали и вправду лай слышен.
        Вокруг нежданных гостей собрались все, кто не стоял в дозоре. Згур махнул рукой, приказывая расходиться. Принесли факел, и Згур невольно вздрогнул. Дети! Девочка лет двенадцати - не старше Ластивки, мальчонка лет десяти и совсем малышка - лет пяти, не больше. На всех были только рубахи, длиннополые, грубой серой ткани. На той, что постарше, рубаха висела лохмотьями, на голых ногах запеклась кровь.
        Увидев Згура, девочка что-то испуганно залопотала, упала на колени, завыла. Та, что помладше, и мальчик стояли молча, в широко открытых глазах светился ужас.
        Згур попытался заговорить, но из этого ничего не вышло. Младшие молчали, а старшая, бросившись вперед, обхватила Згура за колени и вновь что-то быстро заговорила, умоляюще, жалко. Згур хотел кликнуть Ярчука, но раздумал. Лучше - Сову. С ним проще.
        Белокурый венет долго успокаивал девочку, гладил ее по щеке, что-то говорил на непонятном, странном наречии, наконец отозвал комита в сторону. В неровном свете факела обычно румяное лицо парня казалось серым.
        - Она просит, чтобы мы не убивали ее брата и не насиловали сестру…
        - Что?! - Згуру показалось, будто он ослышался.
        - Это совены, комит. У них другое наречие, даже я понимаю с трудом. Их село за этим лесом, большое, домов на тридцать. Ночью на них напали. Кто, она не знает. Говорит, бородатые, в рогатых шлемах. Как я понял, все в селе погибли. Эту девочку изнасиловали, но она сумела убежать. Она говорит, что всем мужчинам отрубили головы и насадили на колья…
        - Ясно…
        Все действительно стало ясно. Так было с его родным Буселом, когда сполоты Рыжего Волка ворвались в поселок. И то же делали они сами, когда Меховые Личины бросили на снег свои каменные секиры.
        - Бородатые в рогатых шлемах - это сканды?
        - Она не знает. Но сканды часто носят рогатые шлемы… Згур кивнул, пытаясь сообразить, что можно сделать.
        Послать сотню или даже весь отряд вдогон? Нет, опасно. Ночь, незнакомые места. Они даже не знают, сколько этих, рогатых…
        Подбежал Ярчук, и Згур велел ему вместе с Совой успокоить и накормить детей. Итак, война. Он слишком рано успокоился,
        Все выяснилось на следующий день, когда лодьи подошли к большому, окруженному тыном поселку. На этот раз их встретили. На берегу собралась большая толпа с кольями и дубинами во главе с толстым перепуганным стариком в полной румской броне. Старик оказался местным деди-чем, а точнее, «боярином», который был готов «людно и оружно» встретить врага. Он долго не мог понять, кто его странные гости, когда же понял - обрадовался, позвал всех обедать и долго упрашивал Згура остаться в поселке хотя бы на несколько дней. Толком рассказать боярин ничего не смог, но за это время Сова, Ярчук и остальные, знавшие венетское наречие, смогли поговорить с местной «людью». Прямо у лодей Згур собрал своих сотников. На песок легла мапа. И каждый рассказал то, что сумел узнать. Згур смотрел на неровные линии и маленькие домики, запоминая. Итак, скандские лодьи появились на Лаге два месяца назад. Великий кнес, что правил в Белом Кроме, слишком долго выжидал, а когда наконец двинул войско, было поздно. В сражении под стенами столицы венеты были разбиты, погиб сам кнес и почти все его кметы. Белый Кром закрыл ворота, но
сканды не стали нападать на столицу, а рассыпались по стране, грабя, сжигая беззащитные села и небольшие города. Теперь их лодьи были уже на Донае.
        - Что мы знаем о скандах? - Згур отложил мапу и обвел взглядом фрактариев. - Кто с ними воевал? Сотники переглянулись.
        - Моя не воевала, - сообщил Сажа. - Моя со сканда-ми в Рум-городе служила. Сканда хитрая. Сканда со спины нападай. Сканда хороша рубится…
        - Совершен-понятно, - согласился Гусак. - В том их и сила, комит. Нападают внезапно, бьют врага по частям. И дерутся отлично. Один на один никому из нас против сканда не выстоять. Они, гады, мухоморы жрут перед боем.
        Нажрутся - ни боли, ни страха не чувствуют. Я б с таким сцепиться не хотел.
        Згур ждал, что одноглазому возразят, но все молчали - даже горячий Крюк. Хотелось позвать Ярчука, ходившего в походы с «рогатыми» разбойниками, чтобы тот дал совет, но Згур решил не спешить. Какой уж тут совет? Рубиться по-скандски за неделю не научишься. И за месяц тоже.
        Згур взглянул на Чудика. Тот пожал плечами:
        - В боевых наставлениях написано, что со скандами нельзя вступать в ближний бой. Особенно когда они на лодьях. Войско Кей-Сара нападало на них, только если превосходило числом. Лучше всего, компарос, бросить на них латную конницу с длинными копьями…
        Згур понял - «катакиты» опасаются воинственных гостей с полуночи. Если уж Гусак и Крюк не хотят сходиться с любителями мухоморов лицом к лицу, то, значит, дела и вправду плохи. И неудивительно! Ежели каждый «рогатый» дерется не хуже Ярчука или хотя бы вполовину… Латная конница? Коней в отряде оставалось всего три десятка - невелика сила против целого войска.
        Решено было плыть до Лучева, который был совсем рядом - в двух часах ходу. Уже на берегу, перед посадкой на лодьи, Чудик отозвал Згура в сторону и посоветовал держать наготове Пламя.
        …"Пирас Танатой» вместе с запасом «земляного жира» они захватили с собой. Правда, запас оказался невелик - на пять-шесть выстрелов. Згур хотел придержать страшное оружие до последней крайности, но, подумав, согласился с Чудиком. Огромный «горшок» вместе с мехами был установлен на носу комитовой лодьи, и возле него пристроился довольный Сажа, пообещавший, что ни одна капля «жира» не пропадет зазря.
        Можно было плыть. Згур еще раз оглядел свое маленькое войско и велел спускать лодьи на воду. Странная мысль поразила его. Он спешит домой. Вернее, думает, что рвется домой, в Коростень, сам же готовится к войне. Хуже! Он уже воюет!
        - За мысом тем! - Ярчук кивнул вправо и вздохнул. - Там он, Лучев! Эх, скорей бы, боярин!
        Город был совсем рядом. Лодьи огибали песчаную косу.
        В этом месте Донай разливался особенно широко. Противоположный берег исчез в серой дымке, словно они плыли по морю. Впервые за много дней задул сильный попутный ветер, гоня барашки по серой водной ряби, и Згур приказал поставить паруса. Лодьи не шли - летели, будто радуясь близкой пристани.
        - Жаль, весточку послать нельзя, - заметил Згур, взглянув на взволнованного венета. - Встретили б тебя, ковшик браги поднесли!
        - Отож! - Ярчук насупился. - Коли б не ты, боярин, то я бы прямо с пристани к ним побег!
        - Беги! - Згур улыбнулся, но венет покачал косматой головой:
        - Не можно! Аль забыл, боярин молодой? Беречь я тебя должон! Крепко беречь! А таперя дела вишь как обернулись?
        Как обернулись дела, стало ясно, лишь только мыс остался позади. Город лежал как на ладони, большой, белокаменный, с крепкостенным детинцем на высоком холме. Но разглядывать долгожданный Лучев не было времени. Перед ними была гавань, в гавани - сбившиеся в кучу лодьи и галеры, а напротив ровной цепью стояли знакомые многоцветные паруса. Вернее, не стояли - двигались. Скандские лодьи замыкали полукруг, словно волки, загнавшие в угол беззащитную отару. Двенадцать лодей - низкобортных, украшенных черными Змеями, переполненных воинами в рогатых шлемах. Еще немного - и волки бросятся на добычу.
        Згур приказал ускорить ход. Отступать поздно - быстроходные лодьи с цветными парусами легко нагонят, вцепятся смертельной хваткой. Только вперед! Их не ждут, значит, можно попытаться, рискнуть…
        Издалека донесся дружный крик. Сканды заметили нового врага. Весла ударили по воде. Шесть лодей быстро развернулись и помчались навстречу. Волки знали свое дело - цветные паруса шли широким полукругом, стремясь отсечь головную лодью от остальных. Згур быстро обернулся - не успеть! Лодьи идут одна за другой, разворачивать строй поздно. Да и не умеют его «катакиты» воевать на воде. Их уничтожат поодиночке - и бросятся на беззащитный город.
        Страха не было. Згур ощутил знакомый азарт - и злость. Эти рогатые уже празднуют победу. Рано! Мухоморами войну не выиграешь! Это вам не девочек насиловать!
        Сажа, возившийся у «горшка», нетерпеливо поглядывал на комита, но Згур не спешил. Полукруг сжимался, две крайние лодьи заходили слева и справа. Крик стал сильнее, «рогатые» размахивали топорами, в воздухе свистнула первая стрела…
        - Левую! Как только подойдут!
        Сажа белозубо ухмыльнулся, что-то крикнул подручным, возившимся с мехами. Стрелы со свистом впивались в борт, одна легко толкнула в плечо, скользнув по кольчуге. Ближайшая лодья была уже рядом, «рогатые» свешивались за борт, возбужденно кричали, предчувствуя легкую победу. Бородатые рожи скалились..
        - Йа-а-а-а-а!
        Пламя плеснуло в упор - прямо в гущу орущих врагов. Миг - и шипящий вязкий огонь накрыл лодью черно-желтым покрывалом. Победный крик сменился отчаянным воплем, в ноздри ударил смрад горящей плоти…
        - Правую!
        - Йа-а-а-а-а!
        Сажа быстро повернул короткое железное «рыло». Сканды уже поняли. На лодье отчаянно заработали веслами, но Пламя оказалось проворней. Отчаянные крики, треск просмоленного дерева, сладковатый смрад…
        Згур зло улыбнулся. Тогда, у волока, страшное оружие вызывало омерзение. Теперь же он ощущал радость. Война - не игры в честь Небесного Всадника. Пусть «рогатые» чувствуют, каково это - умирать!
        Остальные уже поворачивали назад. Ушли не все. Точный выстрел Сажи поджег еще одну лодью. Воины в рогатых шлемах прыгали в воду, некоторые в отчаянии пытались вцепиться в борт, подняться на палубу, но «катакиты» были наготове. Двоих - обгоревших, рычащих от бессильной злобы, удалось схватить живьем. Згур немного подумал, кивнул на мачту и велел принести веревки. Сканды выли, бешено вращали глазами, пытались вцепиться зубами в державшие их руки. Когда петли уже захлестнули шеи, Згур, вспомнив девочку из погибшей деревни, велел позвать Сову. Услыхав приказ, белокурый венет невозмутимо кивнул и вынул меч из ножен. Со скандов содрали-широ-кие штаны. В небо ударил дикий нечеловеческий вопль -
        и стих. Оскопленные трупы подтянули к перекладине мачты.
        Лодьи под цветными парусами уходили. Волки поняли - легкой победы не будет. Деревянные Змеи смотрели теперь на закат, весла взмах за взмахом рассекали воду, на которой еще догорали неровные пятна «земляного жира». Путь был свободен, и Згур приказал поворачивать к пристани.
        Он ждал встречи. Если не с цветами и улыбками, то хотя бы с копьями наперевес, но пристань оказалась пуста. Пусты были палубы галер, неподвижно застывших посреди гавани. В мертвой тишине носы лодей ткнулись в серый песок. Згур первым спрыгнул с борта прямо в холодную стылую воду, выбежал на берег, оглянулся. Никого! Неужели все бежали?
        «Катакиты» быстро строились у лодей. Оружие держали наготове, не зная, чего ждать дальше. Одни боги ведают, за кого их приняли добрые горожане! С берега хорошо видно, как горят скандские лодьи…
        Згур хотел было позвать Ярчука, чтоб тот подсказал, как быть дальше, но внезапно понял, что на пристани они не одни. От ближайшего дома к лодьям шел человек - невысокий, широкоплечий, в коротком военном плаще. Згур, велев остальным оставаться на месте, поспешил навстречу.
        - Исполать! - широкоплечий взмахнул рукой, заговорил по-румски. - Десятник Щегол, городская стража, охрана пристани. Кто такие будете?
        Он говорил так уверенно, словно за его плечами стояло целое войско. Згур невольно улыбнулся. Молодец, десятник!
        - Комит Згур. Шесть лодей, двести человек… Щегол внимательно оглядел строй «катакитов», покачал головой:
        - Значится, так! Пристань не покидать. Ты пойдешь со мной к кнесне. Можешь еще двоих взять, но не больше. И чтобы без шуток! Разберемся!
        - Хорошо! - охотно согласился Згур. - Оружие можно взять? '
        Он ничуть бы не удивился, если бы храбрый Щегол запретил и это. Но десятник, впервые усмехнувшись, покачал головой:
        - Меч можешь оставить, комит. А ту дрянь, что огнем плюется, брать не надо. Здорово же вы этим гадам врезали! У нас уже кое-кто в штаны наложил!
        - Кое-кто? - хмыкнул Згур. - Они что, в засаде сидят?
        - В засаде? - Щегол выразительно обвел взглядом пустую пристань и сплюнул сквозь зубы. - В нужнике они сидят! Ладно, комит, пошли к кнесне. Разбираться будем!
        - А кто такая кнесна?
        - Как это кто? - удивился Щегол. - Кнесна Горяйна, правительница наша! Она вас всех живо разъяснит!
        Згур подозвал Сажу и Ярчука, и они отправились в город - «разъясняться».
        С «разъяснением» дело затянулось. До детинца, который здесь именовали «кромом», добрались быстро, но дальше дело не пошло. Ворота крома оказались заперты, а перепуганная стража, знать ничего не желая, не хотела даже разговаривать с нежданными гостями. При этом с особой опаской поглядывали на Сажу, который с невозмутимым видом обозревал окрестности.
        Згура происходящее уже не удивляло. Он все понял, поглядев на пустые улицы, на плотно закрытые ставни узких окон, на брошенное прямо посреди мостовой оружие. Их боялись. Хуже - в городе началось самое страшное - «паника». Это румское слово он запомнил еще с Учельни. Грозный демон Пан насылает ужас, необоримый, всесильный…
        Выручил Ярчук, которому явно надоело топтаться у ворот. Он гаркнул на стражу, потребовав позвать какого-то боярина Вертя. Того на месте не оказалось, зато узнали самого венета. Как выяснилось, «чугастр» в прежние годы был сюда вхож. Один из стражников поспешил к старшому, и наконец ворота приоткрылись. Внутрь пустили одного Згура. Меч отбирать не стали, но запечатали ножны свинцовой печатью на прочном шнурке и вдобавок ко всему потребовали приложить ладонь к серебряной тарелке. Згур не стал спорить - оборотней здесь явно боялись не меньше, чем скандов.
        Створка высоких дверей медленно растворилась. Згур шагнул за порог и невольно остановился. В горнице было темно, темно - и душно. Пахло горящим маслом и чем-то терпким, приторным…
        - Кто тебя пустил в город, чужеземец?
        Невысокая женщина в темном платье стояла у закрытого плотной ставней окна. Из-под черного платка настороженно глядели светлые большие глаза. Трудно было даже сказать, сколько лет хозяйке Лучева. По виду - лет двадцать пять. По голосу - много больше.
        - Хайра, кнесна! Твоя стража была очень любезна и ре-. шила нам не мешать. Но я не стал злоупотреблять твоим гостеприимством и оставил своих людей у пристани.
        - Сколько вас?
        Оставалось представиться и повторить то же, что и храброму Щеглу. Кнесна выслушала, кивнула:
        - Теперь ясно. Мне сказали, что тысячи румов на галерах напали на скандов, а затем ворвались в город…
        Згур чуть не рассмеялся. Опять «тыща»! Плохо же у них со счетом!
        - Среди нас есть румы, кнесна. Но мы - не из войска Кей-Сара. Мы вольные люди…
        - Разбойники?
        Светлые глаза глядели в упор. Згур вдруг понял, что этой маленькой женщине очень тяжело. Только сейчас он сообразил, что означает черный платок. Вдова - и, похоже, муж погиб совсем недавно…
        - Мы просто наемники, кнесна. Ищем службу. Погостим здесь пару дней, прикупим харчей и поплывем дальше…
        Женщина долго молчала, затем вздохнула:
        - Хорошо! Я разрешаю вам остановиться в городе. Но с оружием можешь ходить только ты, комит. Твои люди должны платить за все, что берут в лавках, и подчиняться страже. Можешь идти!
        Згур хотел поклониться, но раздумал и поднял руку в румском приветствии. Он был слегка обижен. Могла бы и спасибо сказать! Все-таки подпалили хвост «рогатым»!
        - Погоди! - кнесна шагнула ближе, бледные губы еле заметно улыбнулись: - Твои фрактарии сегодня спасли
        город, комит! Жаль, мне нечем тебя наградить. Все, что
        было, мы уже потратили на войско. Увы, это не помогло… Ладонь скользнула по черному платку, голос дрогнул:
        - Наше войско не вернулась из-под Белого Крома.
        Никто - ни один человек. Мой муж тоже не вернулся…
        Так что у нас не осталось ни воинов, ни серебра. Впрочем,
        проси, чего хочешь.
        Згур покачал головой и молча поклонился. Ему нечего
        просить - разве что подробную мапу с дорогой до Корос-
        теня.
        У ворот заскучавший Сажа тут же поинтересовался у «комиты», какую они получат награду за удачный бой. Згур отшутился и подозвал Ярчука. Венет взглянул угрюмо, явно желая что-то спросить. Но Згур не спешил.
        - Ты, кажется, хотел вернуться домой? Венет взглянул недоуменно. Згур улыбнулся.
        - Вот ты и дома! Можешь идти. Теперь ты вольна людь!
        - Так ведь… - «чугастр» явно растерялся. - Оно, конечно, звестно дело, боярин! Но я же большому боярину слово давал…
        Згур покачал головой:
        - Все! Иди домой, Ярчук! Или ты хочешь ехать дальше, к алеманам? Кнесне Горяйне не нужны наемники. Дня через два поплывем дальше.
        Про алеманов Згур сказал не зря. Так и будет. Только поведет «катакитов» уже не он. Ничего, Чудик справится! Его, Згура, дорога иная - на восход, к лехитам, а там - прямиком в Коростень. Нет, не в Коростень! Сначала он должен попасть в Валин! Если Улада еще там, не в Савма-те… А если в Савмате, то он поедет прямиком в столицу!
        Ярчук между тем задумался, засопел, пальцы вцепились в густую бороду. Наконец послышалось неуверенное «Хм-м».
        - Вот чего, боярин молодой! И вправду, зайду я к своим, проведаю. А к завтрему жди. Я, боярин, слово давал!
        Венет кивнул, неловко поклонился и тяжело зашагал прочь.
        - Зачем комите такая слуга? - поинтересовался Сажа. - Такая слуга к врагам посылать шибко надо. Такая слуга врагов до смерти пугать.
        Згур только рукой махнул.
        - Ладно! Как думаешь, Сажа, вино в этом городишке есть?
        Ответом была белозубая улыбка. Слова не понадобились.
        …Глаза упорно не хотели открываться. Вокруг слышались голоса, звенел металл и остро пахло подгоревшей кашей. Згур попытался сообразить, завтрак ли варят или все-таки обед, но думать было лень. Хотелось лежать, чувствуя, как припекает горячее, уже совсем весеннее солнце, и ни о чем не думать - ни о дне завтрашнем, ни даже о сегодняшнем, давно наступившем.
        Вино в славном городе Лучеве, конечно же, нашлось. Для этого даже не пришлось искать харчевню. Вернувшись на пристань, Згур с изумлением обнаружил, что вокруг вытащенных на берег лодей шумит немалая толпа. Горожане, наконец-то сообразив, что смерть в рогатых шлемах на этот раз прошла мимо, сбежались, дабы выразить несколько запоздалую благодарность. Выражали они ее бурно, причем не только словами. Вскоре Згур, да и все остальные смогли наглядно оценить все достоинства местной хлебной браги, конечно, уступавшей по вкусу румскому вину, зато по крепости далеко его превосходившей. Брага ли была тому виной, или просто сказалась усталость, но Згур даже не услыхал побудки. И теперь, лежа с закрытыми глазами, он оценил все достоинства своего комитства. Сам бы он такого безобразия ввек не потерпел. Кмет, дремлющий посреди лагеря ясным днем! Ужас! Ужас, три дежурства вне очереди и двадцать отжиманий - для начала.
        - И не буди! Неча! За каждой мелочью комита будить? Потерпят, совершен-понятно!
        Згур узнал голос Гусака и ощутил нечто, напоминающее стыд. Нет, пора вставать! Вспомнилось, как вчера одноглазый хриплым басом пел какую-то песню, остальные подпевали. Как бишь там? «Возле храмины старинной, в чужедальней стороне…»
        - Я не сплю!
        Згур вскочил, открыл глаза и тут же зажмурился. Солнце! Какое оно здесь яркое! Чему удивляться - полдень! У них, в Коростене, еще снег лежит…
        - Хайра, комит! - Гусак тут же вытянулся, прищелкнул каблуками новеньких сапог. - Обед готовится. Происшествий, стало быть, не было!
        - Никаких? - Згур плеснул в лицо водой, накинул плащ. - Что в городе?
        - Да ничего в городе, - в голосе одноглазого слышалось презрение. - Оклемались, совершен-понятно, радуются. К нам стража приходила…
        - Щегол? - Згур невольно улыбнулся, вспомнив храброго парня.
        - Не-а! Того и не было. Говорят, выгнали его. За то, что нас в город пропустил. Главный приходил, жирный такой - свинья свиньей. Требовал, чтобы мы за место заплатили, за груз да за каждое весло…
        Згур только головой покрутил. Ну и город! Единственный храбрый человек нашелся - и того выгнали! Герои!
        - …Оно, понятно, обиделись мы. Бить не стали, просто одежу посрывали да в деготь. Ну и пуха, совершен-понятно - нам местные принесли… Хорошо вышло! Душевно!
        Одноглазый даже языком прицокнул от удовольствия. Згур только рукой махнул. Если старшой стражи позволяет себя в дегте вывалять, то туда ему и дорога. И тут же вспомнил о неугомонном Ярчуке.
        - Бородатый приходил?
        - Яртак? Не-а! Дома он, совершен-понятно. А к тебе, комит, баба пришла. То есть, в смысле, девка…
        - Кто? - поразился Згур.
        - Девка, - повторил Гусак и вздохнул. - Желтая.
        - Сильно желтая?
        Згур спросил, не думая, и тут же ужаснулся. Все, приплыли! Желтые девки приходить начали… Одноглазый задумался, поскреб затылок.
        - Сильно. Как есть желтая. И косая. А с ней мужик один, у него глаз каменный.
        - Каменный? - безнадежно переспросил Згур.
        - Точно. Каменный - и блестит.
        …Желтая девка и мужик с каменным глазом ждали его за лагерем. Згур не без страха поглядел на гостей, но издалека они смотрелись вполне безобидно. «Мужик» оказался парнем лет двадцати пяти, высоким, сутуловатым, с заметной лысиной, по которой гуляли солнечные зайчики. «Девка» же - попросту девчонкой, едва старше Ластивки, в обычном для венетов белом платье с разноцветными бусами. Разве что волосы смотрелись странно - черные, короткие, какие только у огров увидишь.
        Она и была из огров - или из пайсенаков. Наверно, Гусак давно не видел степняков, иначе не удивился бы желтоватой смуглой коже и острому разрезу темных глаз.
        - Чолом! - улыбнулся Згур. - Эгро но гас атамыш? Челюсть у лысого начала отвисать, и тут в его глазу что-то блеснуло. Згур оторопел - поверх глаза у парня был пристроен полированный прозрачный камень. Камень не падал - не иначе рыбным клеем намазан.Девчонка явно изумилась и тоже заговорила по-орг-
        ски - неуверенно, подбирая слова: Чолом! Я… Мы… пришли…
        - Исполать! - тонким высоким голосом перебил лысый. - О благородный вьюнош! Зрим ли мы в облике твоем славного комита Згура, сих воинов предводителя?
        - Зрите, - согласился Згур. В голове мелькнула смутная догадка. - А не зрю ли я в облике твоем славного складателя вершев и тако же звезд изрядного счетчика?
        - Нас дядя Ярчук прислал! - быстро заговорила девчонка. - Я - Вешенка, а это…
        - Гунус я, - лысый с достоинством поклонился. - Друг я славному воителю Ярчуку, оттого и в похвалах он мне преизбыточен. Однако же, о благородный вьюнош, не скрою, что ведаю я штуки многие, и не токмо верши, но и диссертаты сочинять горазд!
        Про «диссертаты» Згур решил не переспрашивать - от греха подальше. Все и так ясно. Девчонка - Ярчукова воспитанница, да не сама, а при женихе.
        - Нас дядя Ярчук прислал, - затараторила Вешенка. - Он занят сейчас, очень занят, но как только освободится, то сразу к тебе вернется. Он говорит, беречь тебя, боярин, надо, потому что ты молодой еще…
        Згур только вздохнул. Соплюхе и четырнадцати не будет. И этот, каменноглазый, тоже хорош! Нашел «вьюно-ша»!
        - Так ты из Огрии, Вешенка? , ,
        - Из Огрии, боярин! - девчонка вздохнула. - Меня в полон взяли да к злому боярину продали. Давно продали, я и речь нашу почти позабыла. А дядя Ярчук меня выручил, дядя Ярчук очень добрый, он тому боярину глаза выдавил, да кишки на копье намотал, да шкуру содрал и на дуб повесил!
        - Это точно - добрый! - охотно согласился Згур. - А ты, Гунус, как с Ярчуком знакомство свел?
        Прозрачный камешек блеснул. Лысый нахмурил брови.
        - Истинно скажу, что тако же спас меня сей храбрый воин от злокозненного супостата, что держал мя на чепи железной, дабы моими штуками свое злое могущество зело преумножить…
        - А как? - Мрачный тон лысого почему-то рассмешил. - Хотел, чтобы ты верши сложил пострашнее?
        - Ведай же, о вьюнош! Ибо я духов вызывать могу из бездны!
        - И я могу, - вновь согласился Згур. - И каждый это может. Вот только явятся ли они на зов - не знаю!
        Згур хотел пригласить гостей к обеду, но те уже собрались уходить. Как выяснилось, неуемный Ярчук, едва успев обнять своих знакомцев, убежал в город, к какому-то Долбиле, который всем местным кузнецам голова. А уж с Долбилой они направились в гончарный посад, после - к кожемякам, затем - к мясникам…
        Стало ясно - венет нашел себе дело. Згур порадовался за «чугастра» и рассудил, что пора и самому собираться, пока венету вновь не взбредет в голову его оберегать. Уйти можно будет завтра поутру. Надо лишь с «катакитами» попрощаться да с Чудиком дела обговорить. Впрочем, бывший наместник и сам разберется. Все было ясно, но Згур внезапно почувствовал странную неуверенность. Словно не домой возвращается, а от службы бежит. Будто он не сотник Вейска, а вожак бродячей ватаги, у которого ни дома, ни родной земли, а только франкский меч с Единорогом да верные друзья, готовые идти на смерть за горсть серебра.
        Чудика в лагере не оказалось. Згуру доложили, что «компаро» в городе, не иначе по румскому вину соскучился. И действительно, прошлым вечером Чудик даже не приложился к браге, а был серьезен и вел бесконечные беседы с гостями, расспрашивая о Лучеве, о кнесне Горяйне и почему-то о прошлом урожае. Фрактарии рассудили, что наутро «компаро» одумался и побежал наверстывать упущенное. Згур удивился - Чудик был не из тех, кто покидает лагерь не спросясь, но потом решил, что не одному ему надо иногда потешить душу; А вдруг Чудику брага поперек
        горла стала?
        Между тем пристань вновь опустела, хотя еще утром была полна любопытствующего народу. Згур, вспомнив о старшом стражи, что с дегтем знакомство свел, приказал поставить дополнительных дозорных и глаз не смыкать. Лучев ему не нравился. Слишком быстро здесь пугались и слишком быстро забывали страх.
        Фрактарии, побывавшие в городе, спешили поделиться увиденным. Крюк с презрительной миной сообщил, что стены Лучева годны лишь для скотьего загона, а ворота можно вышибить сапогом. О городской страже он и говорить не стал, заметив, что венты - и есть венты. К тому же эти венты души не чают в своей кнесне, причем считают ее великим воителем и верят, что она одной левой разнесет рогатых скандов. Последнее насмешило парня более всего, и он был готов долго рассуждать о том, на что годятся бабы на войне.
        Згур вспомнил темную комнату, бледное лицо под черным платком. «У нас не осталось ни воинов, ни серебра…» Что будет, если сканды ворвутся в город? Может, кнесна действительно возьмет меч, чтобы погибнуть у ворот кро-ма? Згуру стало не по себе. Даже в дни Великой Войны, когда закованные в железо сполоты шли на Коростень, во-лотичи не сдавались так легко. Нет серебра, погибли воины - но есть еще люди, здоровые, с руками и ногами. Главное, чтобы сердца не были заячьи…
        Чудик появился в лагере уже ближе к вечеру. Не отвечая на вопросы, он быстро прошел к лодье, над которой развевался Стяг. Згур поспешил навстречу. Он уже понял - бывший наместник задержался не из-за лишнего глотка румского.
        - Хайра! Компаро комит, нам надо идти! Срочно! Згур не стал переспрашивать, застегнул фибулу, поправил меч.
        - Пошли! Вдвоем пойдем? Чудик на миг задумался, кивнул:
        - Да. Там не протолкнуться…
        Город был вновь пуст. Но это была не вчерашняя мертвая пустота. На улицах стояла стража, а из открытых окон выглядывали любопытные лица. Женские - мужчины куда-то исчезли. Згур подумал, что они идут в Кром, но Чудик кивнул на улицу, ведущую с горы:
        - Туда! Там главная площадь.
        И, отвечая на немой вопрос Згура, добавил:
        - Они собрали эклезию. Хотят видеть тебя, компаро комит.
        Згур хотел переспросить, но вспомнил, что значит это румское слово. «Эклезия» - «сонмище». У сполотов это называется вечем, у сиверов - толковищем, а у волоти-чей - попросту сходом.
        Большая, сплошь заполненная народом площадь не шумела - ревела, словно Змеиное море в осенний шторм. В первый миг Згур даже растерялся. Почему-то показалось, что толковище уже идет стенка на стенку, кулаки врезаются в скулы, крушат ребра, пальцы выхватывают припасенный засапожник…
        Но вскоре стало ясно - до драки не дошло. Зато орали от души - истово, заходясь. Трудно было даже разобраться, о чем спор. Посреди толпы возвышался дощатый, крытый белым сукном помост, на котором стояли двое - огромный бородатый мужик, сам себя в плечах шире, и худой, словно жердь, старикашка в богатой алеманской ферязи.
        Згур, ведомый Чудиком, пробрался поближе к помосту. Оглядевшись, он заметил неподалеку еще одно возвышение - побольше. Там сбилась в кучу дюжина бородачей в богатых шубах с высокими посохами в руках. Згур невольно усмехнулся - не бояре ли? Видать, они и есть.
        Наконец вопли поутихли. Бородатый взмахнул ручищей, в воздухе мелькнул громадный кулак.
        - Бросили! Бросили город наш бояре! Кубыть портки старые! На поталу бросили, сукины дети! Под скандски мечи!
        Дружный рев был ответом. Згур начал понимать. Добрые горожане наконец-то взялись за ум.
        - Аль стража у нас не кормлена? - вел далее здоровяк. - Ишь, ряхи наели, кубыть хомяки!
        - Верно! Верно речешь, Долбило!
        Ах вот он, Ярчуков знакомец! Несмотря на нелепое имя, кузнец Згуру сразу понравился.
        - Погинул кнес наш! Погинули вой! Но город не поги-нул! Да тока без защиты он, кубыть девка без рубахи…
        - Боярин Верть обещал… - встрял было старик в фе-рязи, но Долбило вновь махнул кулаком:
        - Нишкни! Нет веры боярам. За зброю браться надобно!
        - За зброю! За зброю! - прокатилось по площади. - Не отдадим Лучев!
        Згур улыбнулся - молодцы!
        - Ах ты, мурло неумытое, голова пустая! - срывая голос, завопила ферязь. - Мечом рубить - не молотом махать. Не твое это дело! Вой перебиты, казна пуста, а вы, кузнецы да горшечники, кожемяки да бронники, в собачий корм пойдете опосля первого же боя!
        - Верно! Верно! - завопил кто-то. Площадь откликнулась недовольным гулом.
        - Аль забыли, что у соседей сталось, в Зелен-Озере? Вышли таки горлохваты против скандов, и где теперь Зелен-Озеро? Горлохваты под землей лежат, а женки их - под скандами пыхтят. А потому к мадам идти должно да в ноги падать, чтоб город наш под крепку руку взяли! А не к мадам - так к алеманам!..
        Его прервал дружный крик:
        - Не любо! Не любо! Не предадим кнесну нашу! Нам иных не надобно!
        - К мадам не пойдем! - рыкнул Долбило. - И к алеманам идти неча. Не помогут! Их самих сканды, кубыть поросят, потрошат. А что воев нет - не беда. Вот войско прибыло - его и наймем! Чай, найдем серебришко!
        Згур наконец понял. Вот почему Ярчук по знакомцам побежал! Но ведь их всего две сотни…
        - Видали, людь добра, как они скандов-то в окорот взяли? У них огонь горючий румский есть. А что мало их - не беда. Мы сами в их войско пойдем - научат!
        - Любо! Любо! - откликнулась площадь. - К кнесне идтить надобно! К кнесне!
        - Очумели, што ль? - воззвала всеми забытая ферязь. - Людь сурьская! Богов побойтесь! Иноземцы они, иноверцы! С иноземцами и хлеб делить неможно, и щи хлебать! А вожак их - скоблено рыло, он город наш в пояс завяжет да женок ваших на потеху возьмет!
        Згур провел рукой по подбородку. Побриться он не успел, а посему чувствовал себя неловко. Интересно, сколько «женок» в славном Лучеве? Этак на всю жизнь застрянешь с подобной «потехой»!
        - Мы своих женок сами охроним! - Долбило оттолкнул плечом старика, шагнул вперед. - Иноземцы, говоришь? Иноверцы? А мады твои кто? Алеманы? Не скоблены рыла? А вожак ихний из Ории будет, из Коросте ня-города. Там они своих бояр вконец извели…
        Площадь вновь зашлась криком, а Згуру стало не по себе. Косматый дернул его брагу пробовать! Уходить надо было вчера, сразу, сегодня бы уже за сто верст коня поил!
        - Я решил позвать тебя, компаро комит, - шепнул Чудик. - Думаю, мы сможем уговорить ребят…
        - А фрактарии эти, что из румской земли выбегли, - вновь повысил голос кузнец. - Они тож с Катакитом своим тамошних бояр по головке не гладили. Ну, чего, любо?
        - Любо! Любо! - эхом прокатилось по площади. - К кнесне пойдем! К кнесне!
        - А пущай ен скажет! Комит который ихний! - в последней надежде завопила ферязь. - Може ему нашего серебра и мало будет? На што ему вы, сермяжники?
        …Згур не помнил, как очутился на возвышении. Толпа стихла. На него смотрели тысячи глаз. Горло пересохло, и внезапно пришла последняя ясность - он никуда не уедет. Поздно. Он уже здесь…
        - Почему я должна верить тебе, комит?
        На кнесне вместо черного платья был короткий военный плащ, голову украшала маленькая, шитая серебром шапочка с красным верхом. Может, из-за этого, а может, из-за солнечного света, падавшего из отворенного окна, лицо женщины внезапно помолодело. Згур понял - кнесне нет и двадцати. Другим стал и голос - решительный, резкий.
        - Ты обещал людям, что сумеешь защитить город. Кто ты, чтобы говорить такое? Вожак битых наемников?
        Беседа велась, как и в прошлый раз, по-румски, и чужая речь в ее устах звучала с особым презрением.
        - Люди напуганы, растеряны. Они готовы поверить во что угодно. Испуганный человек страшен. А ты смел еще натравливать толпу на моих слуг!
        - На твоих бояр? - сообразил Згур. - Да их и без меня в Лучеве любят. И всех вместе, и порознь. Особенно за храбрость.
        - А ты сам кто? Из холопов?
        Светлые глаза женщины взглянули в упор. Гнев не мог скрыть растерянности. Згур не обиделся. Здесь не Корос-тень и даже не Валин. Холопы да мужики - не воины, просто стадо.
        - Ты угадала, кнесна. Мой отец - бывший холоп. Я и сам коней с детства пас. Ну так как, берешь нас на службу?
        Кнесна Горяйна молчала. Згур чуть было не пожалел о своих словах, но тут же вспомнил о «скобленом рыле». Иноверец? Холоп? Ничего, полюби нас черненькими, беленькими всякий полюбит!
        - И сколько ты хочешь?
        Кнесна отвернулась, и Згур с трудом сдержал усмешку. Сейчас бы поторговаться - то-то б весело было. Но люди на площади ждут помощи.
        - Мало не возьмем, кнесна. Но не это главное. У меня есть условия. Пока их три…
        Он успел обдумать это по пути в кром. Начинать нужно немедленно. И эта женщина должна помочь. Ведь это ее город!
        - Первое. Я буду набирать войско. Это будет мое войско. Пока я на службе, никто не смеет вмешиваться в военные дела. Ни ты, ни твои бояре…
        - Не много ли хочешь? - не оборачиваясь, проговорила кнесна.
        - В самый раз. Лучше один плохой полководец, чем пять хороших. Второе: город будет тоже под моим управлением. Я поставлю свою стражу…
        Он ждал возражений, но кнесна-молчала.
        - И третье. Сейчас твои горожане собирают серебро - кто сколько^ может. Заведовать скарбницей станут их выборные, но все расходы будут только с моего дозволения.
        -Ясно…
        Кнесна медленно обернулась, по бледному лицу скользнула усмешка.
        - Ты отбираешь у меня войско, город и серебро. А что останется мне, комит?
        Згур не стал отвечать. Если умная - поймет.
        - Хорошо. Я согласна. Ты прав, на твоем месте я потребовала бы того же. Но ведь ты неЗнаешь Лучев!
        - Людь поможет, - охотно откликнулся Згур. - Во главе стражи я поставлю одного парня - его зовут Щегол. Ну а с остальным…
        Он вспомнил храброго десятника. Этот не подкачает!
        - Разберемся!
        Кнесна подошла к окну, медленно провела рукой по лицу, словно снимая усталость.
        - У меня нет выхода, сын холопа. Бояре хотят сдать Лучев мадам, но это не спасет город. Лучше я поверю тебе. Хотя верить такому, как ты, трудно…
        Она не скрывала презрения. Но Згуру было все равно. Будь здесь Улада, он бы, может, и возмутился. Но эта чужая женщина его не интересовала. Тут, в Лучеве, он действительно просто наемник.
        - Обычно в таких случаях подписывают договор, комит. Чтобы потом не ссориться при оплате… Згур кивнул. Дело есть дело.
        - Поговорю с моими людьми. Итак, я на службе? Кнесна пожала плечами:
        - Ты на службе, комит. Сейчас я соберу думу и объявлю, что согласна. Как зовут твоего отца? Я не могу брать на службу бродягу без отчества.
        - Ивор…
        Имя вырвалось само собой. Згур даже растерялся, но пришел в себя и упрямо повторил:
        - Ивор. Его зовут Ивор. Стыдиться нечего. Он - сын Ивора.
        - Двойную плату против обычной! И тока в серебре! И харчи - от пуза!
        - Ну, совершен-понятно! И добычи - третью долю!
        - П-почему т-третью? П-половину!
        - Твоя сотники забывала! Сотника втройне получала! А комита - вшестеро, однако!
        Условия обсуждали шумно, с превеликим азартом. У костра собрались не только сотники, но и многие из простых фрактариев. Згур слушал, но не вмешивался. Этим храбрым людям виднее, сколько стоит их кровь.
        - И половину вперед. Знаю я вентов! Потом и прошлогоднего снега не дождешься!
        Они были довольны. - На Згура поглядывали с неприкрытым восторгом. Комит нашел им службу. Теперь «ката-киты» - не бездомные бродяги. Они снова - войско.
        Чудик был тут же, у костра, но молчал, словно будущая служба его не интересовала. Згуру даже показалось, что бывший наместник вовсе не рад. Подумав, он встал и отозвал Чудика в сторону, к самому берегу, где было тихо и спокойно, только негромко шуршала легкая речная волна.
        - Они не понимают. И ты тоже пока не понимаешь, компаро комит…
        Згур не удивился. Чудик действительно разбирается лучше его. И лучше всех прочих.
        - Тогда объясни!
        Бывший наместник задумался, а затем заговорил медленно, словно рассуждал вслух:
        - Им кажется, что это - обычная война. Тебе тоже. Но этот не так, компаро! Ты думаешь, что Сурь воюет со скан-дами?
        Згур ждал всякого, но не этого. Чудик что, шутит?
        - Не удивляйся, компаро комит. Один мудрец как-то сказал, что видимость не есть сущность. Я поговорил кое с кем в городе. Здесь есть очень неглупые люди… Дело не в скандах. На Сури идет борьба за власть, и сканды - только топор в чьих-то руках…
        Чудик поглядел на темную реку, над которой стелился белесый вечерний туман. По изуродованному шрамом лицу скользнула невеселая усмешка.
        - Это не ново. Боярам и местным кнесам надоела власть великого кнеса. Как видишь, от него уже избавились. Сканды грабят села и города, но не трогают боярских владений. Не слыхал? А дальше скорее всего будет так: на полночи местные кнесы создадут свою державу. А сюда придут мады - бояре уже с ними договорились. А сканды - обычные наемники…
        Згур не поверил. Разве так может быть? Но ведь там, на площади, разговор действительно шел о мадах!
        - Но ведь это измена, Чудик!
        Бывший наместник вновь усмехнулся - на этот раз зло, презрительно.
        - Измена? У бояр свое понятие о верности. Бывший великий кнес имел твердую руку. А чужеземцам легче будет править, опираясь на знать. Поговаривают, что на полночи великим кнесом выберут сканда. Есть такой - Халы Олавсон. Его - илиего родича Мислабури. Чужак не будет ссориться с теми, кто его пригласил. А мадский регус давно уже смотрит на Лучев…
        - И тут появляемся мы, - понял Згур.
        - Да, и тут появляемся мы, компаро. Кости брошены на доску, игра в разгаре, и наша кость - лишняя…
        - Что же делать?
        Чудик вновь замолчал, затем пожал плечами:
        - Ребятам нужна служба. Мы наемники, наше дело - воевать…
        - Ты не похож на наемника! - не выдержал Згур.
        - Неужели? - Чудик покачал головой. - Нет, компаро комит, теперь я такой же наемник, как они. И как ты сам. Но ты - комит, ты должен думать об остальных. И для начала постарайся понять - мы будем воевать не только со скандами. И, может, не столько с ними…
        Згур поглядел на темную реку. Странно, ему казалось, что быть наемником просто. Может, он и согласился уйти с «катакитами», чтобы не думать ни о чем лишнем, не играть в «Смерть Царя» живыми фигурками. Интересно, что бы сделал на его месте отец?
        - Чудик, а почему ты всех называешь «компаро»? В твоей земле так принято?
        - В моей земле? - послышался негромкий смех. - Пожалуй, и так. Я десять лет рубил мрамор в каменоломнях. Красивый камень, компаро! Очень красивый… Там, под землей, все называют друг друга «компаро» - «товарищ». Когда на ногах и руках цепи, когда тебя бьют бичом, то забываешь о пышных титулах…
        Тут же вспомнился бедолага «чугастр». «Клятые огнища!»
        - Тот парень… Вы его зовете Яртак…
        - Знаю, - кивнул Чудик. - Я сразу понял. Мы друг друга узнаем с одного взгляда. Я слыхал, ему повезло еще меньше. У нас все-таки не отправляют в огнища детей… Ты не спросишь, почему я там оказался?
        - Здесь, кажется, не спрашивают… компаро. Чудик кивнул: Да, не принято. Но ребята знают, кем я был до того, как стал фрактарием. Они почему-то думают, что я попал под землю за то, что хотел освободить рабов… Он вновь рассмеялся - горько, зло. Наверно, потому, что я первым призвал признать Катакита и помочь ему. Нет, компаро, я не освобождал рабов, не снижал подати и не прощал долги. Я был наместником, ты знаешь. Но я не говорил, каким я был наместником…
        Чудик помолчал, вздохнул.
        - Там, под землей, когда каменная пыль лезет в горло, когда глаза слепнут от темноты, когда сходишь с ума от вони… Там хорошо думается, компаро! Есть такая притча про судью неправедного. Я был таким… Самое страшное, под землей я встречал тех, кого сам отправил в каменоломни. Они меня не узнавали - к счастью. Вначале я просто ненавидел - всех. И тех, кого обидел, и тех, кто обидел меня. Мечтал только о мести. А потом начал понимать…
        - Но ведь ты пошел воевать против Кей-Сара! - удивился Згур. - Значит, все-таки решил мстить!
        - Тот Кей-Сар, что отправил меня под землю, давно умер. Ему отомстили без меня - похоронили заживо, в каменном гробу…
        Вспомнился жутковатый рассказ Сажи. Выходит, так и было?
        - Когда я услыхал о том, как он кричал, бился, пытался вырваться, мне стало страшно. Ведь я уже знал, что такое, когда вокруг камень - и темнота. Новый Кей-Сар не сделал мне ничего плохого, но я все же пошел с Катакитом. Хотелось, чтобы в стране больше не было таких наместников, как я. И чтобы никого не запирали в подземных норах…
        Чудик покачал головой, задумался.
        - Извини, компаро, что я говорю о своем. Просто давно не с кем было поделиться… Но это сейчас не важно. Твой бородач - Яртак - знает в городе тех, кому можно доверять?
        - И я знаю, - улыбнулся Згур. - Десятник Щегол, например.
        - Тот храбрый парень? Помню. И еще…
        - К-комит! М-можно тебя?
        Згур удивленно оглянулся. Фрактарий Пила, тот, что когда-то первым спросил о мече, неуверенно переминался с ноги на ногу.
        - Извини, к-комит, но дело срочное, а я м-могу забыть. У м-меня п-память плохая, по голове уд-дарили год назад, все заб-бываю…
        …Пилунескладного рябого заику, товарищи не просто уважали - любили. Он действительно все забывал - то надеть перевязь с мечом, то подтянуть ремень на щите, но странным образом умудрялся успевать вовремя. В бою Пила всегда оказывался в первом ряду, но еще ни разу не был ранен. Згур давно уже хотел сделать его полусотником, но парень решительно отказывался, предпочитая оставаться простым фрактарием. Вскоре стало ясно, что Пилу многие считают чаклуном, которого не берут ни меч, ни стрела, хотя он сам, будучи спрошен, мотал рыжей головой, уверяя, что ни о чем подобном знать не знает и ведать не ведает.
        - Еще раз п-прошу п-прощения, к-комит. Сегодня был в городе и случайно, с-совершенно случайно, п-по-знакомился с одним человеком. Он - иерей к-какого-то м-местного д-демона. Мне п-почему-то кажется, что с тобой хотят п-поговорить…
        Близорукие глаза наивно моргали, но Згур уже понял - случайность тут ни при чем.
        - Когда и где?
        - Откуда м-мне знать, к-комит? - крайне удивился Пила. - М-может быть, тебе стоит подойти на Курью г-гору? Это за г-городом, полчаса ходу на п-полночь. Т-туда иногда п-приходят интересные люди. Ручаться, к-конечно, не могу, я вообще в местных д-делах не разбираюсь…
        - Я тоже, - охотно согласился Згур. - А как тебе кажется, кто меня хочет видеть?
        На этот раз Пила даже руками развел.
        - Ну откуда мне знать, к-комит? Какие-то д-демоны, идолы, ист-туканы… Но если ты в-веришь в Вознесенного, то тебе лучше на в-время об этом забыть. То есть я не уверен, но мне почему-то к-кажется…
        Пила взмахнул рукой, щелкнул каблуками и был таков. Згур переглянулся с Чудиком. Тот только усмехнулся:
        - Игроков стало больше, компаро. Признаться, об этом я даже не подумал. Подойти стоит. Как я слыхал, в Вознесенного на Сури верят многие, особенно на полночи. А вот здесь его не жалуют. Говорят, покойный великий кнес хо-. тел признать Вознесенного главным богом. Но не успел - как раз сканды пожаловали…
        Стало ясно - от приглашения отказываться опасно. Значит, ко всему еще Курья гора. Згур покачал головой - ну и название!
        - Перва сотня - струнко! Друга - струнко! Третя… Четверта…
        Слова были похожи. Можно было закрыть глаза и представить, что он снова в Учельне, на большом смотре, когда учебные сотни выстраиваются на Моцной площади перед золотым ликом Матери Болот. Сейчас загремят трубы, на помост поднимется седая женщина в простом белом платье, и в небо ударит знакомый клич «Велга! Велга!»…
        Згур улыбнулся. Слова похожи, но стоит лишь раскрыть глаза… Толпа на площади, даже разбитая на сотни, ничуть не походила на войско. Не строй - куча. Мальчишки с худыми шеями, пожилые пузатые дядьки, старики с седыми бородами. Каждый захватил оружие, но прадедовские секиры и короткие мечи-скрамасаксы смотрелись жалко. А уж кольчуги! Згур представил, как он натягивает подобное железное страшилище на плечи, и вздрогнул. И с этим они хотят воевать?
        - Так что, господин комит, людь построена! - Долбило лихо взмахнул рукой, оступился, чуть не упал. - До бою готовы!..
        - Вольно…
        Это все, что мог выставить город. Шесть сотен - от стариков до мальчишек. Где-то там - Ярчук, его друзья и даже Гунус с его каменным глазом. Згур уже знал, что только неполная сотня умеет владеть оружием. Еще полсотни - мордатая городская стража и три десятка настоящих кметов - все, что уцелело от погибшего войска. Негусто…
        - Что скажешь, Гусак? - Згур обернулся к сотнику, стоявшему тут же, по левую руку. Одноглазый скривился и только вздохнул.
        - С этими уродами воевать? - Крюк, стоявший справа, сплюнул, растер плевок сапогом. - Да нам в первом же бою задницу надерут! Одно слово - венты!
        - Моя таких не надо! - подхватил Сажа. - Моя с наша воевать, моя таких бояться шибко!
        Згур вздохнул. Все верно, но двухсот «катакитов» не хватит даже для того, чтобы оборонять городские стены. Да и нельзя ждать приступа! Даже первогодок знает - любую оборону можно сломить.' Была бы конница, хотя бы сотня…
        - Отберете по три десятка - из тех, кто уже служил. Городских стражников - в первую очередь. Они хотя бы знают, как меч держать…
        Сотники поворчали, но спорить не стали. Згур задумался. Итак, у него будут три полные сотни. Три сотни и конный отряд - двадцать восемь всадников. Полсотни тех, кто постарше, - в новую городскую стражу под начальство Щегла. Тот с ними сам возиться будет.
        …Невольно вспомнилось, как Щегол, услыхав от кнес-ны о том, что он отныне - старшой стражи, совсем не удивился и первым же делом потребовал всех стражников разогнать да набрать новых - по своему выбору. Кнесна спорить не стала, а Щегол поклонился и, мрачно усмехнувшись, пообещал свое обычное: «Разберемся!»
        Еще три сотни придется учить. Этих в бой пока не пошлешь…
        В стороне толпилось полтора десятка бородачей в шубах и богатых плащах. Их не звали, но лучевские бояре пришли сами, без приглашения. Похоже, они ждали, что к ним подойдут с поклоном. Виданное ли дело - войско без бояр? Кое-кого из них Згур уже знал. Вчера кнесна лишила их должностей - всех, кто бросил город, когда скандские лодьи ворвались в гавань. Згур вспомнил, как эти бородачи смотрели на него - безродного выскочку, посмевшего обойти (здесь это почему-то называли «пересесть») первых людей Лучева. Згура это лишь посмешило. Что они скажут, когда к ним придут за серебром! Придется толстобрюхим мошной тряхнуть. Не все же кожемякам да гончарам последние медяки сосчитывать! А не захотят - всего добра лишатся. Время военное, тут не до споров…
        Сотники отправились отбирать людей. Площадь зашумела, каждый хотел, чтобы выбрали именно его. Оставалось назначить трех новых сотников и подобрать к ним знающих людей, чтобы уже с вечера начать обучение.
        Сколько нужно, чтобы из гончара сделать кмета? Месяц? Два? Наверно, и полугода не хватит…
        Згур решил не спешить. Пусть пока кузнец Долбило старшим считается да других старших подберет. А уж для боя надо будет найти настоящих сотников. И хорошо бы из местных. Должен же кто-то здесь уметь воевать!
        Фрактарии, покрикивая, уже разводили своих новых подчиненных по сотням, Долбило неумело перестраивал остальных, чтобы вести за город на ровное поле - разбивать на десятки да учить, с какой ноги двигаться. Згур оглянулся, собираясь уходить. Вроде бы все сделано…
        - Господин комит!
        Густой бас под самым ухом заставил вздрогнуть. Совсем рядом, оглаживая пышные бороды и хмуря брови, толпились позыбытые всеми бояре. Он и не заметил, как они сумели подобраться. По спине пробежал холодок. Этак в следующий раз жди ножа между лопаток…
        - Так что, господин комит, мы здеся! • - Вижу, - согласился Згур. - И что?
        На миг бородатые явно растерялись. Затем кто-то, с выпирающим из-под шубы брюхом, недовольно проскрипел:
        - То есть как? Здеся мы! Войско готово, так что могешь старших назначать. Большим полком я воротить буду…
        - Пошто ты? - недовольно откликнулся бас. - Большим полком мне воротить, мне и за столом выше тебя сидеть…
        - Нишкни! - скрипение обернулось сипом.. - Коли стыда нет, в разрядны записи бородищу сунь. Мне большим полком воротить, тебе - полком руки левой, а Мерите-правой…
        - Мерите - правым полком? - взвился бас, но Згур поспешил поднять руку:
        - Отставить!
        Бородачи, поворчав, умолкли. Згур был не прочь порасспросить, что это за порядок такой, когда место за столом военный чин определяет, но времени не было. Пусть сами разбираются.
        - В войско взять могу каждого - простым фрактари-ем. Выслужитесь - дальше пойдете. Вопросы?
        Смотреть на бояр стало прямо-таки приятно. Брюха да бороды заколыхались, задергались резные посохи - и толпа начала быстро расползаться. Вскоре перед Згуром остались четверо - седобородый старик в богатой шубе,
        двое голубоглазых вихрастых мальчишек, похожих друг на друга, словно дождевые капли, и высокий широкоплечий середович в румском военном плаще.
        - Простыми фрактариями пойдете? - не поверил своим глазам Згур.
        - Коли возьмешь, комит, - негромко откликнулся старик. - Верть я, старшой стражи бывый. А то - внуки мои: Сом да Лещок.
        Згур не знал, чему больше удивляться - рыбьим именам близнецов или тому, что Верть, которого только что со старших сняли, в войско попросился. Отказать? Но ведь не в сотники просится!
        - Сколько вам лет? - обернулся он к близнецам. - Не рано ли в войско?
        - Тринадцать! - обиженные голоса слились воедино. - И вовсе не рано!..
        Згур невольно улыбнулся. Сам он в Вейске с двенадцати…
        - Батька их с кнесом нашим голову сложил, - вздохнул Верть. - Не обидь, комит!
        - Хорошо! - решился Згур. - Найдите кузнеца Дол-билу, скажите, я разрешил.
        Сом и Лещок радостно переглянулись. Верть коротко поклонился. Згур кивнул и повернулся к четвертому, молча стоявшему в стороне. Он уже заметил, что этот не походит на прочих. И одет по-румски, и борода, черная, словно смоль, слегка тронутая сединой, подстрижена коротко, и взгляд… Бородачи возмущались и гневались. Этому же было просто смешно.
        - Значит, простым фрактарием?
        Темные глаза блеснули. Внезапно показалось, что неведомый боярин разглядывает его, Згура, словно редкого зверя. Будто на площадь привели белого медведя с кольцом в носу.
        - Как твоя воля будет, Згур Иворович. Мы - людь маленькая…
        Его уже не впервые называли так. Странный обычай у венетов - отцово имя с «ичем» ставить.
        - И кто же ты, маленькая людь?
        Тонкие губы дернулись в усмешке. Згур невольно залюбовался. Незнакомец был красив, строен, силен. Но это была красота хищного зверя. Волка. Волк улыбался, но тело уже собралось для прыжка…
        - АсмутЛутович я, холопишкатвой. Повели, господин комит, мя в полк зачислить на какую ни есть службишку…
        Улыбка исчезла. Темные глаза глядели в упор. Згуру стало не по себе. Он уже слыхал об этом человеке. Асмут Лутович, хозяин половины земель в округе. Он был даже не боярин, а «боярин велик». Уж его-то Згур не ожидал увидеть так скоро. Ну что ж…
        - Если с конем, в конницу зачислю. Только бронь свою иметь надо.
        - Бронь, хочь и стара, да есть. Да конишка-то худой, - вздохнул Асмут. - Тока на передни ноги кован, узда моча-лова, а чепрака и вовсе нет… Ин, постараюсь, Згур Иворо-вич, сослужу службу. Могу и за коньми ходить, навоз выносить…
        Теперь в глазах великого боярина горел гнев. Згур понял - с этим ссориться опасно.
        - Чего ты хочешь, Асмут Лутович?
        - Поговорить. Вечером приходи ко мне, мой дом здесь всякий знает. Приходи один. Теперь Асмут говорил по-румски - гладко и четко, словно настоящий румиец. Не просто говорил - повелевал.
        Згур нахмурился. Да, этот просить не станет!
        - Приходить? А может, на брюхе приползти?
        Их взгляды встретились. Асмут выждал, усмехнулся:
        - Я, кажется, плохо говорю по-румски. Забыл одно слово. Приходи, пожалуйста.
        Отказаться? Но Згур уже понимал - нельзя. Ссориться, даже не поговорив, ни к чему.
        - Спасибо. Буду.
        Стол был накрыт прямо во дворе. Вешенка суетилась, расставляя скромное угощение: вареную репу, жареную, под хрустящей корочкой рыбу и, конечно, блины - золотистые, румяные.
        - Масляны дни починаются, - тараторила она, расставляя по столу миски и блюда. - Как без блинов-то! Вот счастья-то боги послали! Дядя Ярчук вернулся, и как раз на масляну! То боги не зря так сделали! Зиме конец, весна идет, а с весной и счастье!
        Сам Ярчук был тут же. Таким Згур его никогда не видел. Венет жмурился, счастливо улыбался, поглаживая пышную, заплетенную в косички бороду, на груди белела новая сорочка, а на плечах ладно сидел пестрый алеман-ский кафтан. Згур невольно улыбнулся - что значит дома! Теперь уже Ярчук никак не походил на лесного чугастра. Даже взгляд помолодел, и, если бы не бородища, венет бы вполне тянул на свои двадцать четыре.
        Рядом пристроился Гунус, сверкая каменным глазом. Згуру уже объяснили, что камень сей не простой, особенный. Через тот камень глаз дальше видит. Дальше - и четче. Згур даже попытался сам взглянуть через чудо-камень, но ничего не разобрал, кроме серой мути. Видать, не для его глаз чудо!
        - А соседи наши тоже в полк пошли, - продолжала девочка, раскладывая по столу резные деревянные ложки. - Все пошли, даже дедушка Золуй пошел! Жаль, в полк женок не берут! А ты, дядя Ярчук, говорил, что женка - завсегда первая!
        Венет ухмыльнулся, вновь огладил бороду:
        - Первая, само собой. А ты вот дядю Згура спроси, отчего это он женок в войско не берет? То его воля!
        Вешенка требовательно взглянула на Згура, но тот лишь развел руками. Этого еще не хватало! Будто для женщин иных забот нет!
        - А дядю Ярчука полусотником выбрали! - девочка с вызовом поглядела на Згура. - Раньше тока бояр ставили, а теперь - и дядю Ярчука!
        Згур только улыбнулся. По сравнению с гончарами да кожемяками лохматый венет - и впрямь воевода.
        - Сие суть справедливо зело! - внезапно заговорил Гунус. - Ибо людь от богов равной сотворена. В годы давни, баснословны, не водилось того, чтоб одна людь по рождению от иной отлична была. Про то в ведомом верше сказывается…
        Услыхав слово «верш», Згур чуть не подпрыгнул .на лавке, но вмешаться не успел. Лысый поднял вверх худой палец, откашлялся и загнусил, то и дело подвывая:
        Ведайте, что было в дни далеки, бренны,
        Яко же живали люди сотворенны!
        За древесным ралом чоловик ходиху,
        Женка же из шерсти ем наряд прядиху.
        И трудися вдвое, истиво и яро.
        Кто же, вопрошаю, був тоди бояром?
        Згур сглотнул, переваривая услышанное. Остальные же внимали, не скрывая восторга. Вешенка даже рот раскрыла, а Ярчук, насупив брови, мерно кивал косматой головой.
        - А дядя Гунус не только верши складает! - поспешила сообщить девочка. - Он ведает, как скандов перемогти можно! Скажи дяде Згуру!
        - А я и так знаю, - обрадовал ее Згур. - Надо духов вызвать из бездны.
        Лысый при этих словах несколько смутился, но ненадолго. Палец вновь поднялся, указуя прямиком в весеннее яркое небо, по которому лениво ползли перистые облака.
        - Отсель! С небес разить зловредных скандов должно!
        - Точно! - согласился Згур. - Вот только Кея Кавада кликну, ему боги орла подарили…
        - То баснословие! - снисходительно ответствовал Гунус. - Ведай же, вьюнош! За морем, за акияном стоит камень бел-горюч! А на камне том - женка из сребного железа громоздится, смолоскип литого злата держит. За нею лежит земля Адалай. И в той земле людь, кубыть птахи небесные, по окоему шныряют. Да не просто шныряют. Повадился кнес их с соседом своим воевать, так посадил воев на птиц железных да каждому шар железный дал, а в шаре том - молния…
        И вновь Вешенка открыла рот от изумления, Ярчук же весь напрягся, словно готовясь бежать к кузнецу Долбиле, дабы тот птицу железную ковать принимался. Згур только вздохнул. Хорошо бы этакий шар с молнией заиметь! Да не один, а сотню. И духов из бездны выкликнуть, авось пособят.
        - Да только прячут они тайну птицы железной. Но проведал я тайну иную. Раз птицу не можно, то вели, вьюнош, пупырь летучий взгромоздить. А в том пупыре шустрость немалая, летит он по небу, яко же лодья по реке плывет…
        Згур охотно пообещал завтра же начать «громоздить» указанный «пупырь», отчего скандам и конец вскорости настанет. Пора было уходить. Приближался вечер, а дел оставалось невпроворот.
        - Погодь, боярин! - Ярчук, начисто забыв и о «вершах», и о дивной стране Адалай, отвел Згура в сторону, быстро оглянулся. - При них говорить не хотел… Помнишь ли, говорил я тебе про злого боярина? Того, чей сын меня
        погубить хотел, род мой перебил, Вешенку-малолетку в постелю утянул…
        - Помню…
        Венет глядел хмуро, и Згур понял, что дома того ждали не только радости.
        - Зол сын его был, да отец сына покруче. Берегись его, боярин молодой!
        - О ком ты? - удивился Згур и вдруг понял: - Асмут Лутович?
        Ярчук засопел, сжал кулачищи:
        - Проклято имя его, и род проклят! Змеин язык его, а душа черна. Не верь ему! Ни в чем не верь! Чашу поднесет - вылей, блюдо на стол поставит - не касайся…
        Во рту пересохло. Представилось, как чернобородый протягивает ему чашу, по тонким губам змеится улыбка…
        - Спасибо, Ярчук! - Згур заставил себя улыбнуться. - Остерегусь! И ты тоже… Поосторожней будь!
        - Без меня по городу не ходи. Слышь, боярин! Меня дожидайся, вместе ходить будем
        Згур кивнул, но ждать венета, конечно, не собирался. Хороший совет всегда нужен, а вот нянька - нет. Да и у самого Ярчука забот хватает.
        Глава 14. ХОЛОПИЙ ВОЕВОДА
        Возле лодей поставили охрану, лагерь же перенесли к городским воротам, на большой выгон, где в ярмарочные дни добрые горожане торговали скот. Вскоре на Скотьем Выгоне забелело полотно шатров. Для Згура же поставили красный, с золотым верхом, под стать комитову плащу. Рядом врыли в землю Стяг с Единорогом, возле которого недвижно несла дозор стража.
        Всем распоряжался Чудик. Сотники были заняты пополнением, Згур же, увидев, что дело пошло, сел у шатра и расстелил прямо на подсохшей земле большую мапу. Мапу эту, по-здешнему, конечно, «карту», ему дала кнесна. Такой «карты» не было ни у кого в Лучеве. Большая, не на бересте - на тонкой коже, с подробным рисунком всех окрестностей. Вот Лучев, вот Донай, вот села, что здесь «деревнями» зовутся, а вот и реки, малые и чуток побольше…
        …В Учельне это называлось «задачей на защиту». Им тоже выдавали малы, но, конечно, не Лучева, а родного Коростеня, чтобы будущие сотники и тысяцкие научились хитрому искусству обороны. Дело было знакомым. Силы противника, возможные пути подхода, боевые линии… Згур вглядывался в хитрые узоры мапы, начиная понимать, что «задача на защиту» выходит непростая. Не задача даже - каверза.
        Леса - густые, почти непроходимые. Они тянулись от дальней реки со странным названием Певуша почти до самого города. В этих лесах, как в болоте, тонули села - ни подойти, ни весть передать. Сканды за Певушей. Река широкая, но мелкая, значит, граница открыта. Згур уже знал, что скандам служит немало местных. Проводники легко обойдут посты, да и не хватит людей, чтобы расставить их по всему речному берегу. Значит, реку не прикроешь. Оставался город, но тогда все, кто живет в округе, обречены. Сканды уже переходили Певушу, оставляя после себя черную гарь. А ведь был еще Донай, по которому легко пройдут лодьи. Врываться в гавань не обязательно, можно высадить «рогатых» где-нибудь вблизи и ночью напасть на город…
        …Згур представил, как он выходит перед строем, как разворачивает мапу. «Твое решение, боец Згур?» Что ответить? Что для защиты необходимо не менее двух тысяч кметов и хотя бы три сотни легкой конницы, чтобы по здешним дорогам прошла? Дядя Барсак только усмехнется, а Отжимайло, будь он жив, рыкнул бы, шевельнул рыжим усом: «Я тебе пополнение не рожу, боец Згур! Дадено тебе войско - защищай, коли в башке мозги, а не дерьмо! Усе понял?»
        Да, он понял… Згур свернул мапу, огляделся. Вот и вечер, пахнет кашей, скоро вернутся сотники вместе с пополнением - на полусогнутых, с языками на плече. Пора и в гости собираться. Как это сказал Ярчук? «Змеин язык его»? Значит, сходим в змеюшник…
        «Змеюшник» был недалеко, совсем рядом с кромом. Згур, бывавший и в Савмате, и в Валине, немало удивлялся здешним обычаям. Сполоты, улебы, да и волотичи, что побогаче, норовят дом лицом к улице поставить, чтобы себя
        потешить, да и город украсить. Не то - венеты. На улицу выходил лишь тын, а что за тыном, оставалось лишь гадать. Богат ли хозяин, понять можно только по воротам. Ежели дубовые, в железе, то богат, а ежели стража по бокам скучает - то ко всему еще и знатен.
        Стражи у подворья Асмута Лутовича не оказалось, но ворота были хороши - с резным верхом, медной обивкой и стальной полосой, идущей понизу. Згур залюбовался хитрой работой и нерешительно поднял руку. Постучать? У некоторых ворот висели особые молоточки, иногда - целые била, тут же гостей явно не ждали. Згур поправил пояс, чтобы пряжка вперед смотрела, огладил складки плаща и примерился. Но ударить не успел - заскрипела калитка, врезанная слева. Молчаливый пышноусый слуга низко поклонился, уступая путь. Згур вздохнул, вновь представив себе чашу, полную яда, и шагнул во двор.
        Хозяин встречал его на крыльце - не деревянном, каменном. По широким ступеням скалили зубы невиданные звери, изваянные умелой рукой резчика. Зубатые пасти словно пытались вцепиться в ногу гостю. Камень был бел и гладок, и Згур тут же вспомнил Чудика. Не из его ли каменоломни прислан?
        - Хайра! - Асмут Лутович поздоровался по-румски, легко взмахнув правой рукой. Згур ответил, но подниматься по зубастым ступеням не спешил. Один Косматый ведает, что там, в этих хоромах…
        - Ты хотел поговорить, великий боярин? Говори, я здесь!
        - Заходи, Згур Иворович! Поговорим в покоях. В ногах правды нет!
        Губы дернулись легкой усмешкой, но темные глаза смотрели серьезно, не мигая.
        - Я долго не мог понять, почему в ногах нет правды. Мне объяснил отец. Вернее, показал. На здешнем скотском наречии это называется «правеж». Холопа или мужика бьют палками по пяткам, пока не сознается - или не заплатит. Вот они и выдумали - насчет правды. Эта собачья порода умнеет на глазах, когда начинаешь их сечь!
        Асмут не шутил. Он словно на что-то намекал, давал понять. Згур вспомнил - он назвался сыном холопа, когда говорил с кнесной. Не в этом ли дело?
        - Не знаю даже… - Згур обвел взглядом высокие хоромы, ткнул сапогом о резное крыльцо. - По чину ли мне в твоих покоях полы пачкать? Боярин дернул щекой:
        - Всякому заброде здесь делать нечего. Но я люблю хорошую шутку, Згур Иворрвич. Давеча кнесна чуть в обморок не упала, когда ты ей представился. Каково холопьего сына главным воеводой назначать! И мне то дивно. А я вот знавал одного Ивора. Правда, холопом он не был, а вот наместником Валинским - доводилось…
        Знает! Кровь ударила в голову. Откуда? Здесь, в Лучеве, многие даже об Ории не слыхали!..
        Чернобородый усмехнулся, покачал головой:
        - Те, кто веруют в Вознесенного, советуют прийти на пир и сесть на загоновое место. Пусть лучше тебя пересадят поближе к хозяину, чем наоборот. Ты хорошо пошутил, комит! Пойдем!
        Згур не стал спорить. Вдвоем они поднялись по ступеням, вошли в высокие двери. Обе створки оказались распахнуты, и Згур невольно хмыкнул. Честь! Словно Кея встречают!
        Мягкий ворс ковра скрадывал звук шагов. Молчаливые слуги низко кланялись, не решаясь поднять глаза. Еще одна дверь - и снова обе створки нараспашку. Яркий свет бронзовых румских светильников заливал небольшую горницу. Згур быстро огляделся: всюду ковры - на полу, на стенах, стол на гнутых ножках, глубокие кресла…
        Асмут, не глядя, протянул руку к висевшему возле двери шнуру. Где-то в глубине дома негромко зазвонил колокольчик. Боярин прошел к креслу, кивнул:
        - Прошу! Сюда можно садиться. Это для гостей, не для врагов.
        - А какое для врагов? - Згур с опаской взглянул на кресло.
        Боярин коротко рассмеялся, но сам садиться не стал.
        - Кресла бывают разные, Згур Иворович. Какие - с ядовитым шипом или иглой. А какие - и вовсе с хитростью. Присаживается некий невежа, а кресло под пол уходит. Хватают там того невежу, портки прочь - и в батоги. Просто смотреть приятно! Голова наружу торчит, глаза, словно у жабы, а уж крика-то! В Валине такого не встретишь?
        Отвечать Згур не стал. Как и садиться. Он уже жалел,
        что принял приглашение. Послать бы сюда полсотни «ка-такитов» во главе с Сажей! А еще лучше - с Крюком. Он вентов сердцем чует!
        Дверь, чуть заскрипев, медленно растворилась. Асмут обернулся:
        - Принесла? Ставь на стол да разлей по кубкам! В дверях стояла девушка с большим подносом в руках. Вначале Згур ничего не заметил, кроме серебряного обруча в рыжих волосах и яркого золота тяжелых бус. Но вот она подняла взгляд…
        Дыхание замерло. Згур еле удержался, чтобы не отшатнуться, не прикрыть рукой глаза. Он видел красивых женщин. Он встречал очень красивых. Но та, что стояла в дверях…
        - Скорей! - поторопил хозяин. Девушка медленно наклонила голову и не прошла - проплыла к столу, мягкими, кошачьими движениями сняла с подноса кувшин. Красное вино полилось в кубки. Внезапно Згур почувствовал, как пересохло горло. Вспомнилось предупреждение Ярчука. Так, наверно, и гибнут. Из подобных рук и яд сладок…
        - Прошу! - Асмут Лутович резко шагнул к столу, рука сжала кубок. - Хорошее вино - перед хорошим разговором…
        Згур нерешительно подошел, протянул руку. Девушка стояла, не двигаясь, потупя глаза, но ему показалось, что из-под длинных ресниц блеснул любопытный взгляд.
        - Что не пьешь, Згур Иворович? Вино не по душе?, Ивица, попроси гостя!
        Девушка, уже не скрываясь, взглянула прямо в глаза, вздохнула высокой грудью, большие яркие губы улыбнулись.
        - Отведай, Згур свет Иворович! Не побрезгуй! Голос был хрипловатый, негромкий. Дыхание вновь
        перехватило. Сколько ей лет? Восемнадцать, не больше…'
        Откуда здесь такая?
        - Спасибо, хозяюшка!
        Сладкое вино ударило в голову. Мелькнула и вновь пропала мысль о яде. Косматый с ним! Не худшая смерть - принять кубок от этой рыжей…
        -Иди!
        Ивица вновь поклонилась, и снова взгляд из-под длинных ресниц обжег, заставил кровь молоточками забиться в
        висках. Згур глубоко вздохнул, отвернулся. Этого еще не хватало! Вот уж верно говорят: не тот яд, что в чаще, а тот, что в глазах…
        Они остались одни. Асмут допил вино, вновь плеснул из высокогорлого серебряного кувшина, прихлебнул, присел на кресло.
        - Прошу! Не знаю, как насчет правды в ногах, но стоя лучше драться, разговаривать же - сидя.
        Он подождал, пока гость присядет, снова поднес кубок к губам, но пить не стал.
        - Так вот, Згур Иворович. Разговор надо уметь начать. Отец говорил, что в этом - половина успеха. Сейчас ты мне не веришь, комит. Но вера в таких делах только мешает…
        Згур уже пришел в себя. Красное вино да красны девицы - это все потом. Волк заманил его в свое логово. Не поддаваться, сотник!
        - Как же ты начнешь разговор, великий боярин? Асмут помолчал, затем проговорил медленно, выделяя каждое слово:
        - Я не хочу, чтобы в Лучев пришли мады. Мне это не выгодно.
        Ослышался ли он? Мады? Не сканды? Темные глаза глядели в упор, и стало ясно - не ослышался. Вот, значит, как? Згур подобрался, подался вперед:
        - Отчего же великому боярину Асмуту не выгодно то, чего хотят другие бояре?
        Асмут Лутович кивнул, словно одобряя вопрос:
        - Я слишком богат. И слишком силен. Если мады будут править в Лучеве, мне придется многое уступить. Слишком многое, Згур Иворович! Остальные - шавки. Они только выиграют, когда придет новый хозяин. Но я не из тех, кто трется о чужой сапог!
        Поверить? Згур задумался. Каким бы змеиным ни был язык великого боярина, его слова походили на правду. Чужеземцам не нужны соперники.
        - Почему же твои вой не защищают город?
        Вновь одобрительный кивок. Асмут зло усмехнулся:
        - Меня не любит быдло. Слишком помнят моего отца, а у половины здешних скотов на заднице до сих пор отметины от моей плети. Они готовы скорее сдохнуть, чем стать под мой Стяг. Кнесна… Она тоже меня не жалует. Признаться, сиятельная Горяйна не жалует никого. Даже своего покойного мужа. Но это - другой разговор. Итак…
        - Итак? - Згур откинулся на спинку кресла, усмехнулся. - Ты же сам сказал, Асмут Лутович. Тебя здесь не любят, за тобой не пойдут…
        - Зато пойдут за тобой! - великий боярин встал, неторопливо прошелся по горнице. - Быдло выбрало тебя воеводой, Згур Иворович. Но у тебя мало воинов. Толпа, которую ты набрал, битву не выиграет. Поэтому мы заключим договор…
        Згур остался сидеть. Он вдруг понял, что всесильный Асмут волнуется. Договор? А надо ли? Не лучше ли притащить этого чернобородого на веревке да тряхнуть как следует?..
        - Тебе будут советовать иное, - Асмут словно читал его мысли. - Но даже если вы сожжете меня заживо, то не получите ни моего серебра, ни людей. Так вот. Ты не обязан мне верить. Я тоже не могу верить тебе. Поэтому будем договариваться о каждом шаге…
        - И куда шагнем вначале?
        Асмут метнул на него быстрый взгляд, задумался.
        - Первый шаг - маленький, Згур Иворович. Ты не тронешь меня, мои владения и моих людей. Ты не будешь отбирать земли у других бояр. И кнесна Горяйна должна по-прежнему править в Лучеве. Это то, чего хочу я. Взамен же… Я дам серебра - его хватит надолго. И двести всадников « - латных, в полном вооружении. Но эти всадники останутся под моей рукой. Я сам буду водить их в бой…
        Двести всадников? Звучало заманчиво, но Згур вспомнил разговор с Чудиком. Этакая сила - под чужой рукой? Нож между лопаток - и то безопаснее.
        - Мало? - боярин резко обернулся, щека дернулась. - Тогда я подарю тебе одного человечка. Всего одного. Но он стоит тысячи. Я сумел подкупить слугу конуга Лайва Торунсона. Теперь я буду знать о каждом его шаге…
        - Что?!
        Згур не выдержал - вскочил. Лайв Торунсон - его ватаги захватили почти весь полдень Сури. Если Асмут говорит правду…
        - Сейчас мы слепы, Згур Иворович. Мы похожи на кулачного бойца, которому завязали глаза. Но если мы будем знать их планы…
        381
        Договаривать Асмут не стал, но этого и не требовалось. Сканды нападают небольшими ватагами, значит;, их можно будет бить по частям…
        - Послезавтра сотня скандов нападет на село Пятнати Вылки. Это на самой границе, у Певуши. Надеюсь, мы их не тронем…
        - Как? - поразился Згур. - Не тронем? Но ведь там люди!
        - Там быдло! - чернобородый поморщился. - Грязное быдло, которое никому не интересно. Пусть сканды немного потешатся с их женками. Зато Лайв Торунсон будет уверен, что мы не ждем нападения. И в следующий раз ударит не сотней, а всеми силами. И вот тогда…
        Згур встал. План был хорош, но можно ли верить великому боярину? Не сам ли он послал весточку конугу Лайву?
        - Хорошо. Я подумаю, Асмут Лутович.
        - Подумаешь? И только? - боярин был явно удивлен. - Признаться, ждал другого! Згур покачал головой, усмехнулся:
        - Подумаю. И в любом случае твоей коннице запрещено появляться в городе. Я дам приказ на заставы.
        Лицо Асмута оставалось невозмутимым, но глаза выдали. Боярин ожидал иного, и Згур еле сдержал довольную усмешку. Куда спешить? Не будь он сыном Ивора, то, может быть, и попался бы на манок. Но играть в «Смерть Царя» на чужой доске с завязанными глазами? Згур уже пробовал. Хватит!
        Вокруг стояла ночь, от близкой реки несло холодом и свежестью. Воздух дышал весенней прелью, но зима еще не сдавалась. Темное небо клубилось блестками последних снежинок, медленно опускавшихся на теплую землю и тут же исчезавших в черной грязи. Отблеск огня падал на белые пологи шатров, вдали негромко перекликались часовые. Згур подбросил в огонь несколько щепок и устало потер лицо. Надо было поспать, но сон не шел. Как хорошо быть простым фрактарием! Всего-то и нужно - проснуться, когда затрубит рожок…
        Он уже нашел на мапе Пятнати Вылки - маленький домик у широкой речной излучины. Сколько там людей? Наверно, немного, десятка три. Немного? Быстро же он
        научился считать на десятки! Три десятка обреченных. Маленькие живые фигурки на деревянной доске…
        Згур несколько раз хотел послать за Чудиком, а лучше - заДолбилой-кузнецом, чтобы отрядить гонца в обреченное село. Еще не поздно. Дороги плохи, но за день можно обернуться. Но что-то мешало. И это «что-то» было слишком очевидным. Сейчас он может спасти три десятка-и остаться слепым. Асмут прав - кулачный боец с завязанными глазами не победит…
        Згур не выдержал и вновь развернул мапу. Вот она - Певуша! За рекой - ватаги Лайва Торунсона. Говорят, у скандского конуга под рукой полторы тысячи «рогатых». - Много! Но у Хальга Олавсона, что воюет на полночи, втрое больше. И это против пяти лучевских сотен! Одна надежда - напугать, сбить с толку. Сканды - не альбиры, они нападают только на слабых. От Денора их пока отвадили. Если удастся как следует проучить «рогатых» где-нибудь у Певуши…
        Згур попытался представить, что творится сейчас в неведомых ему Пятнати Вылках. Наверно, ничего. Ночь, усталые люди спят, чтобы завтра уйти в лес за диким медом или звериными шкурами. Матери укачивают детей, влюбленные улыбаются, во сне… Из такого села родом Ярчук. Но его «деревни» уже нет. Она погибла - как погибнут Пятнати Вылки. Только род Бешеной Ласки погубили н& сканды, а латники великого боярина Лута, отца Асмута. «Грязное быдло, которое никому не интересно!»…
        Перед глазами вновь, в который раз, возникла тяжелая чаша, полная красного, густого, словно кровь, румского вина. Бедняга Ярчук боится, что его «боярина» отравят! Зачем это Асмуту? Куда разумнее заманить «катакитов» в глухой лес под скандские клинки. А еще умнее - использовать комита Згура и его сотни для иного. Великому боярину не нужны мады, не нужны сканды. Зачем ему уступать чужакам Лучев?
        Згур свернул мапу, отбросил полог шатра, упал на расстеленный плащ. Асмут… Чернобородое лицо стояло перед глазами, тонкие губы кривились усмешкой. Нельзя заключать договор с Косматым! Обманет, обведет вокруг пальца-и утащит душу в свою черную берлогу! Но ведь ему нужны воины, серебро, а главное - «человечек» в скандском стане. И платить придется не своей - чужими жизнями. Згур даже не знает никого в этих Вылках!
        Чернобородое лицо исчезло, а вместо него проступило другое - неясное, словно в тумане. Только глаза - и рыжие волосы под серебряным обручем. Как ее звали? Иви-ца? Наверно, дочь… Или просто холопка, которая сейчас ласкает Асмута где-нибудь в темном покое, на мягком ложе… Згур задохнулся, с трудом перевел дыхание. Увидеть бы ее! Увидеть - хотя бы на миг, услышать негромкий хрипловатый голос. Подойти, взять за плечи, скользнуть губами по лицу… Мать Болот, зачем ты показала ему эту рыжую?
        Сторожевой фрактарий уже трижды пытался натужно кашлять у порога, прежде чем Згур очнулся. Напали? Но тогда бы дозорный не кашлял. Згур набросил плащ, выглянул. Несмотря на темноту, было заметно, что парень явно растерян. Он даже ничего не сказал, лишь кивнул куда-то в сторону. Згур удивленно оглянулся: кто-то невысокий, тяжелый плащ до пят…
        - Гостя примешь ли, Згур Иворович?
        Знакомый хрипловатый голос обжег, словно в горло плеснули кипятку. Она? Нет, не может быть! Это просто сон! Или… Или Мать Болот услыхала его слова?
        Не понимая, что делает, Згур отступил, распахнул полог. Девушка не медлила. Миг - и возле палатки не осталась никого, кроме удивленного парня в шлеме с перьями. Згур был готов протереть глаза. Неужели не почудилось? Неужели эта девушка у него в шатре? Страшно было войти, зажечь светильник…
        Язычок желтоватого огня вырос, разогнал тьму. Девушка стояла недвижно, словно окаменев. Наконец складки тяжелого плаща упали на землю. Лицо Ивицы казалось белым, неживым. Даже губы, совсем недавно яркие, побледнели, словно сжались.
        - Тебя… Тебя прислал Асмут?
        Волшебство исчезало. Она здесь, но вовсе не по воле Матери Болот. Просто великий боярин оказался весьма наблюдателен…
        Ивица устало вздохнула, покачала головой:
        - Нет, Згур Иворович. Если бы он знал, где я сейчас, мне бы не дожить до утра…
        Ее голос чаровал, обволакивал, но Згур уже знал - верить нельзя. Косматый горазд шутить…
        - Хочешь доказательств, комит? Я их захватила с собой. Ты ведь умеешь читать?
        Она наклонилась, легко дернула за узорчатый поясок. Цветастое платье медленно сползло на землю. Ивица осталась в одной рубахе. Згур только вздохнул. Тонкое льняное полотно не скрывало - подчеркивало…
        - Ты подумал не о том, Згур Иворович, т - девушка покачала головой. - Впрочем, ты мужчина, для тебя все просто… Но ты хотел доказательств. Смотри!
        Она резко повернулась, рывком приспустила рубаху. Еще не понимая, Згур шагнул вперед - и ахнул.
        Белую кожу покрывали рубцы - синие, в пятнышках запекшейся крови. Их было много - на плечах, на спине. Местами кожа лопнула, вздулась неровными ранами…
        - Прочитал, комит? - ее голос звучал по-прежнему спокойно, в нем слышалась только усталость. - Могу помочь. Это плеть - сыромятная, какой гоняют лошадей. Обычно он приказывает сечь меня розгами - бережет кожу, но сегодня великий боярин был не в духе…
        Девушка накинула рубаху, повернулась, долго надевала платье.
        - Он приказал пороть меня своим конюхам. Им можно все - кроме того, что великий боярин оставляет себе. Наверно, я никогда не отмоюсь от их лап… Ну что, поверил?
        Отвечать не было сил. Згур вытер вспотевший лоб, с трудом глотнул воздух:
        - Как… Как он смеет? Ты должна… Я скажу кнесне…
        - Ты еще не понимаешь, - девушка невесело улыбнулась, присела на покрывало. - Великому боярину не может приказать никто. Даже кнесна. А я ведь не холопка, комит! Мой отец - боярин. Но несколько лет назад через нашу деревню проезжал старый Луг - отец Асмута. Мне тогда не было и четырнадцати… Отец пытался вступиться - его зарубили и запретили хоронить. А я ублажала старого Лута, пока не надоела ему, и он подарил меня сыну. Вот так… Сегодня Асмут был сердит, к тому же ему показалось, что я посмела поднять на тебя глаза. Плеть - еще не самое страшное. Два года назад я пыталась бежать. Меня поймали, и Асмут отдал меня своим стражникам. Я смогла вставать только через полгода…
        Згур слушал, не замечая боли в закушенной до крови губе. А он еще смеялся над «чугастром», когда тот рассказывал о «злом боярине»! Двадцать лет назад Край восстал, чтобы навсегда покончить с такими, какАсмут…
        - Я… Я могу тебе чем-то помочь, Ивица? Если ты холопка, я могу тебя выкупить…
        Девушка задумалась, покачала головой:
        - Нет… Я даже не холопка. Холопов записывают в кабалу, обычай запрещает их убивать… Я - никто, Асмутова игрушка. Он никогда не отпустит меня сам. Зачем ему серебро? Если он узнает, что ты… Он просто закопает меня живьем в землю. Я видела, как это бывает… Нет, это я могу помочь тебе, комит. Я подслушала твой разговор с Асму-том. Не удивляйся, неволя отучает от благородства… Ты не поверил ему. Но Асмут сказал правду. У него действительно есть лазутчик в стане Лайва. И он не хочет отдавать Лучев - ни скандам, ни мадам…
        - Хочет сам стать кнесом? - усмехнулся Згур.
        - Кнесом? Да, но не в Лучеве. Ему нужна вся Сурь. Лучев - только подножка для его сапог. И пока сканды за Певушей, он будет помогать тебе. Будет помогать и дальше - до самых стен Белого Крома. Вчера Асмут сказал, что тебя и твоих румов послали боги. Асмуту не верят, за ним не пойдут. Ты - другое дело…
        Вот, значит, как! Лучев - подножка, а он, Згур, плечо, о которое можно опереться! До поры до времени…
        - Мне нужно уходить, - Ивица подняла плащ, нерешительно оглянулась. - У него повсюду свои люди. У дома было пусто, но иногда кажется, что Асмуту служат призраки…
        - Погоди!
        Згур подошел ближе, осторожно погладил ее по холодной щеке. Девушка не отстранилась. Бледные губы еле заметно дрогнули.
        - Что ты хочешь, комит?
        - Помочь! Асмут понимает только силу…
        - …И ты станешь сильнее Асмута? - Она вздохнула, покачала головой. - Нет, Згур Иворович! Ты просто хочешь того же, что и он. Я видела, как ты смотрел на меня! И тебе не противно будет любить… сеченую?
        - Прекрати! - Згур сжал ее за плечи, но тут же опомнился, отпустил.
        Ивица негромко застонала:
        - Больно… Погоди… Я сама… Огонь… Потуши огонь. Не хочу, чтобы ты смотрел на меня… такую…
        В темноте послышался шорох одежд. Згур почувствовал, как его обнимают горячие руки, губы касаются щеки, глаз, уголка рта. В ноздри ударил дурманящий запах молодой мягкой кожи…
        - Мне снилось… Уже три ночи снилось… - девушка шептала тихо, еле слышно. - Будто я свободна, а он мертв, его едят жирные черные черви… Помоги мне Згур, помоги! Помоги…
        Его ладонь прикоснулась к рубцу на спине, и Згур почувствовал на пальцах что-то мокрое. Кровь… Внезапно Ивица рассмеялась.
        - Он думает, что я сейчас лежу у себя в каморке и вою от боли! Пусть думает! Я не могу лечь на спину, ложись ты…
        Он подчинился. Ее тело оказалось совсем рядом, острые набухшие груди скользнули по лицу…
        - Вот так… Ты поможешь мне, Згур? Поможешь? Он хотел сказать «да», но губы прильнули к губам, и слова стали не нужны.
        - Ведомо всем, что тяжкое время переживает ныне моя земля! По выбору народному назначила я тебя, Згур Иворович, комит вольных людей, что зовутся «катакитами», большим воеводой нашего войска. Ныне я утверждаю сотников и полусотников, тобой представленных, дабы защитили они и землю мою, и людей моих…
        Кнесна Горяйна кивнула и медленно поднялась с высокого раззолоченного кресла. Згур подошел ближе, склонил голову, протянул руку. В его ладонь лег пергаментный свиток.
        - Хоть и дивно мне, что просишь назначить ты сотниками и полусотниками людей неведомых, но не стану я спорить, дабы не разгорелась ненужная распря…
        В голосе женщины слышалась обида. Згур улыбнулся, не поднимая головы. Новыми сотниками стали Долбило и Вересай-кожемяка, полусотниками же - их друзья. Прежде чем вызвать его в кром, кнесна целый день совещалась со своими боярами. Можно лишь представить, как шумели бородачи, как трясли обильными животами! Даже сейчас, когда первые мужи Лучева, закутавшись в шубы и надвинув на самые брови высокие шапки, безмолвно восседали на лавках, Згур чувствовал их ненавидящие взгляды. Это не волновало - только смешило. Выбора ни у кнесны, ни у ее советников не оставалось. Разве что лично отворить ворота убийцам в рогатых шлемах…
        …Асмута Лутовича в горнице не было, и Згур невольно почувствовал облегчение. Без великого боярина дышалось свободнее.
        - Тако же дивно мне, Згур Иворович, что просишь ты особой грамоты с моей печатью для бывого слуги моего, именуемого Ярчуком, а для чего - объяснить не желаешь. Напомнить хочу, что ты в городе моем и в земле моей, и нет тут ничего, мне неведомого…
        Голос Горяйны странно дрогнул - то ли от гнева, то ли от чего иного. Згур невольно удивился, но тут же вспомнил: для кнесны каждый лучевец - «слуга». Ничего, потерпит!
        - Полусотник Ярчук будет там, где это требуется. Тебе же скажу о том лично, с глазу на глаз, поскольку веры твоим боярам у меня нет!
        По лавкам пробежал ропот. Згур порадовался, что не стал брать с собой венета. Тогда бы точно без «ненужной распри» не обошлось!
        Глаза кнесны сверкнули гневом. Згур вдруг понял, что Горяйна не только молода, но и красива. Но красота эта была странной, неживой. Почему-то подумалось, что ее кожа ничем не пахнет. Нелепая мысль на миг смутила. Какое ему дело до этой ледяной куклы!
        - Негоже глаголишь, воевода! Разве мало того, что доверила я тебе и город, и себя самое? Зачем оскорблять тех, что советовали и отцу моему, и мужу, да будет им тепло в Ирии? И тебе их совет не без пользы.
        Спорить Згур не стал. Будь его воля, Щегол давно бы отправил бородачей за надежный засов. Те, кто хотел ему помочь, уже помогали. Верть, хоть и стар годами, с утра до ночи новиков учит, и внуки от деда не отстают - стараются. С этих же - какая польза?
        Кнесна махнула рукой, и мохнатые шубы неохотно зашевелились, направляясь к выходу. Згур проводил их взглядом, улыбнулся:
        - Теперь проветрить бы, кнесна!
        Ему показалось, что Горяйна не выдержит - вспылит, но женщина только покачала головой:
        - Тебя уже и так зовут холопьим воеводой. Но мы здесь не для того, чтобы лаяться, как мужики на торгу. Ты хотел мне что-то рассказать? Слушаю тебя, Згур Иворович…
        Згур подошел к высокому креслу, хотел присесть прямо на ступени, но передумал. С кнесной так нельзя. Она привыкла к вежеству, да не простому - дворцовому. Поклоном меньше - уже обида.
        - Говорят, что ты знаешься в делах войска? Горяйна еле заметно повела плечом.
        - Отец учил меня. Он умел воевать.
        - Хорошо. Я у тебя на службе, кнесна, и поэтому ты должна знать, как я думаю защищать город. Ты - и больше никто.
        Кнесна задумалась, кивнула.
        - Хорошо. Тебе нужна карта?
        - Пока нет. Достаточно простой паутины. По неподвижному лицу промелькнуло что-то, похожее на улыбку. Горяйна покачала головой.
        - В моих палатах чисто метут, воевода. Но я видела паутину, и не раз. Можешь говорить.
        - Что ж… Если отец тебя учил, то ты должна понимать, что Лучев не выдержит приступа. Чтобы его захватить, понадобится всего четыре сотни. Много - пять. Стены старые, в трех местах кладка сильно расшатана, вежи невысоки…
        …Згур потратил целый день, чтобы облазить вежи, пройтись по стенам, заглянуть в каждый ров. Ходил не сам, но все, кто был с ним - и Гусак, и Крюк, и старый Верть, были согласны в главном. Город не удержать…
        - Поэтому мы не должны допускать скандов к стенам. Гавань открыта, но туда они не сунутся. Пока…
        …Пока - пока в страшном «горшке» еще оставалось немного «земляного жира». Лодья с обученными Сажей фрактариями бессменно дежурила у входа в гавань…
        - Ты хочешь встретить скандов в поле? - в голосе Горяйны звучало удивление. - С пятью сотнями?
        - С тремя, - улыбнулся Згур. - Две сотни будут готовы еще не скоро. Да, кнесна, я хочу их встретить. Но не в поле - в лесу. Сканды не любят открытого боя. Обычно они посылают небольшие отряды, чтобы нападать на села
        и маленькие города. Часто они захватывают лошадей, чтобы двигаться быстрее, но сейчас весна, дороги развезло…
        - Знаю, - перебила кнесна. - Со скандами воевал еще мой отец. Но если так, они смогут грабить мою землю. Граница через Певушу открыта. Позавчера они уже сожгли одну деревню…
        - Да, кнесна. Они сожгли Пятнатые Вылки… …О набеге Згур узнал вчера после полудня. Не выдержал - и приказал седлать коня. До сих пор ему чудился запах гари, а в ушах звенел отчаянный крик обезумевшей женщины - единственной, кого сканды оставили в живых. Оставили на муки - несчастной отрезали нос, выкололи глаза, отрубили груди. «Рогатые» словно предупреждали - так будет со всеми…
        Згур сжал зубы, мотнул головой. Если Асмут солгал, если Асмута обманули, он отвезет великого боярина на пепелище и повесит на самой высокой осине.
        - У них есть проводники, а мы пока слепы. Поэтому я попросил у тебя грамоту для Ярчука. Он и соткет паутину…
        - Ярчук? Ты опять говоришь о нем, воевода? Згур только вздохнул. Ну чем ей не угодил венет?
        - Ярчук - лесовик, у него есть друзья. На полночи живут остатки его племени. Он сможет создать отряд, сотню или даже больше. Они пока не будут вступать в бой. Их дело - следить за каждой тропинкой и вовремя сообщать в Лучев. И тогда паук не опоздает…
        …О том, что рассказал ему Асмут, Згур умолчал. Рано - «человечек» в стане Лайва пока молчит. Но и без него теперь сканды не смогут ударить внезапно.
        - Это опасно?
        - Опасно? - Згур удивился, даже руками развел. - Война без риска не бывает, кнесна! Но если посты разместить скрытно, а на главных направлениях - удвоить…
        - Я не о том…
        Кнесна замялась, тонкая рука скомкала платок.
        - Ярчук… Проведала я, что он твой телохранитель. Гоже ли?..
        Гоже? Еще и с этой объясняться? Хватит и того, что Згур целый день уговаривал «чугастра» заняться «паутиной». Венет соглашался с задумкой, охотно давал советы, но каждый раз упирался, напоминая, что должен «блюсти» «молодого боярина».
        - Полусотник Ярчук дал согласие, кнесна. Если хочешь, поговори с ним сама.
        Рука вновь сжала ни в чем не повинный платок. Женщина вздохнула:
        - Хорошо… Я прикажу составить грамоту и привесить мою печать. И… Хочу тебя спросить, комит… Горяйна нерешительно замялась.
        - Люди всякое говорят о тебе… Где это холопов учат на воевод? В какой земле?
        Ах вот оно что! Гордая кнесна никак не может смириться с тем, что ей служит «холопий воевода». Згур улыбнулся, вспомнив сурового венета:
        - Так что в охранниках служил, кнесна! По обычаю нашему, по холопскому! Шибко людь охранял, однако! Там словечко, там другое, вот и выучился!
        Ее лицо дрогнуло, дернулись тонкие губы.
        - Можешь идти, Згур Иворович! Не держу тебя доле… Згур поклонился, на этот раз низко, со всем должным вежеством. Кнесна еле кивнула, и Згур пожалел о своих словах…
        …У входа в кром Згура ждали. Молчаливый усатый холоп с поклоном протянул свернутый свиток. На тяжелой печати распростер свои крылья летящий коршун. Згур быстро развернул мягкую кожу. Он ждал письма, но на свитке было лишь одно слово: «Завтра». И линии, аккуратные узнаваемые линии - Певуша, лесные дороги, маленькие домики на месте сел. Мапа была исполнена синим, поверх же ее расползлись три черные стрелы, идущие от Певуши прямо к Лучеву. Сердце дрогнуло - вот оно! Конуг Лайв ухватил крючок!
        Сотни покидали город за полночь. Пришлось брать всех, даже необученных кожемяк и горшечников. Выбора не оставалось - на размытых лесных дорогах решалась судьба Лучева.
        Сканды шли тремя отрядами - по две сотни в каждом. Шесть сотен головорезов в стальных кольчугах с наточенными секирами. Сам Лайв возглавлял войско. Свой отряд он посадил на захваченных коней, чтобы прибыть к городу первым. Остальные должны подойти чуть позже. Если не удастся с ходу ворваться в ворота, на приступ пойдут все шесть сотен - и Лучеву не устоять.
        Згур знал, что рискует всем. Страшили даже не рогатые сканды. Асмут! Его латники тоже шли в бой. Что, если великий боярин договорился с Лайвом? Об этом лучше было не думать…
        Договорились просто. Асмут Лутович вел своих конников против Лайва, который двигался к городу напрямую, по самой короткой дороге. Згур вместе с сотней Сажи и двумя сотнями лучевцев должен был встретить правый отряд, Чудик с остальными двумя сотнями - левый. В лучев-ском войске было на две сотни воинов больше, но каждый сканд мог легко одолеть пятерых необученных горожан. Надежда была лишь на «катакитов» - и на латников Асмута.
        В последний момент подоспел Ярчук во главе полусотни мрачных, заросших лесовиков. На них не было ни кольчуг, ни шлемов, зато каждый захватил с собой большой ростовой лук и тяжелую секиру. Згур решил взять «чу-гастра» с собой. Фрактарии Сажи и горшечники с кожемяками - невелика сила против двух сотен бойцов Лайва.
        Ночной лес был холоден и тих. Шли быстро, насколько позволяла узкая размытая дорога. При каждом шорохе Згур чувствовал холодок под сердцем, ожидая свиста стрелы. Сажа - и тот перестал улыбаться. Но сканды были еще далеко. Лесовики неслышно сопровождали отряд, следя за окрестными тропами. Хмурый Ярчук долго что-то подсчитывал, загибая пальцы, и наконец рассудил, что «рогатых» они встретят после полудня. Это немного успокоило - но ненадолго. Страх не исчез, он лишь затаился, готовясь выпрыгнуть, словно зверь из засады. Вспоминался другой лес - заснеженный, скованный морозом, по которому они шли к Четырем Полям. Но тогда войско вел сам Велегост, великий воитель Железное Сердце. Кей шел впереди - пешком, и лишь перед самой битвой к нему подвели серого в яблоках коня. Десятнику Згуру не нужно было думать о дороге, о лесных завалах, за которыми притаились Меховые Личины, о редких привалах посреди звенящей тишиной чащи. За него думал Кей. Теперь же… Теперь же Згур начинал понимать, почему горбились широкие плечи Ве-легоста. Страшная, неимоверная тяжесть, еще незнакомая, а потому особо неподъемная, с
каждым мигом чувствовалась все сильнее. Куда он ведет этих людей? Разве он знает, что делать? Как поступить, если сейчас тишину разорвет рев трубы, и за деревьями мелькнут рогатые шлемы? Простой кмет должен быть готов умереть, но тот, кто ведет войско, не имеет права думать о смерти. Это слишком просто - выхватить франкский меч и шагнуть вперед, прямо на щетину копий. Он погибнет - и уведет за собой в Ирий остальных, тех, кто поверил самозваному «комиту»…
        На рассвете отряд сделал короткий привал. Усталые люди падали прямо на холодную землю и засыпали, словно чувствуя, как понадобятся силы через несколько часов. Згуру не спалось. Черные деревья, казалось, подступали все ближе, в лесных шорохах слышалось чавканье сыромятных сапог… Выручал Ярчук. Венет хмурился, но казался совершенно спокойным, и это спокойствие придавало сил, заставляло улыбаться, даже шутить. Згур вдруг представил себя со стороны - и удивился. Наверно, «катаки-там» думается, что их комит собрался на обычную прогулку по весеннему лесу. Но ведь и Велегост в те страшные недели казался выкованным из железа! Как они, ребята из Учель-ни, завидовали этому спокойствию, этим немудреным шуткам, негромкому легкому смеху. Девятнадцатилетний парень со страшной маской вместо лица виделся им древним героем, духом войны, ведущим их через холодный си-верский лес к неизбежной победе. Только теперь Згур начинал понимать, что было на душе у того, кого они называли Железным Сердцем…
        Солнце - Небесный Всадник - уже прошло почти половину своей извечной дороги, когда к Згуру подбежал бородатый лесовик в меховой накидке и, неумело поклонившись, проговорил несколько непонятных слов. Парень был из севанов, и Згур понял лишь одно: «Йдуть!» Толмач не потребовался. «Йдуть!» Идут!
        День выдался не по-весеннему теплым. Теплой была и земля, покрытая влажными сырыми листьями. Згур чуть приподнял голову - пусто. Дорога лежала совсем близко, в нескольких шагах. Там, за деревьями - его кметы. Лучники залегли вдоль дороги, чуть в глубине - фрактарии Сажи, а дальше на полдень сотни Долбилы и Вересая. Каждый из них знает, что делать. Сигнальщик рядом - вот он, с рожком под рукой. Кажется, все продумано. Кажется…
        - Не боись, молодой боярин! - Ярчук неслыщно подполз ближе, утонувшие в густой бороде губы непривычно улыбались. - Порубаем рогатых!
        - Кубыть кутят? - усмехнулся Згур.
        - Кубыть…
        «Чугастр» любовно огладил длинный тяжелый лук, долго выбирал стрелу, наконец нашел подходящую, скользнул пальцем по наконечнику.
        - Лучников бы тебе в войско поболе. Твои-то только мечами да копьями горазды…
        Венет был прав, но луку за месяц не научишь. Одна надежда на лесовиков. Эти белку в глаз бьют…
        Згур вновь приподнялся, взглянул на пустую дорогу. Где же они? Ничего нет страшнее такого ожидания…
        - А я девушку встретил, - проговорил он неожиданно. - Рыжую…
        - Бона!..
        Ярчук завозился, пальцы скользнули к завитой косичками бороде.
        - Не во грех спрошу, боярин. Та, что провожала нас… Выходит, ты - Иворович, она - Иворовна…
        - Выходит…
        Сердце отозвалось болью. Все эти месяцы Згур пытался забыть, не вспоминать. «В тереме гуляет пропитой народ, а он свою любимую…»
        - А я, дурак, мыслил, что ты ей не ровня. Оттого и… Згур невесело усмехнулся. Каждый меряет по себе.
        - Отож… Рыжая-то хоть… по сердцу?
        Згур улыбнулся, на миг закрыл глаза. Как сказать о таком? Да еще этому хмурому парню с его «отож». Знал бы Ярчук, из чьего дома Ивица!..
        Тихий свист заставил вздрогнуть, рука привычно дернулась к рукояти меча. Вот они!
        «Рогатые» шли без строя, толпой. Впереди на невысоком сером коне ехал широкоплечий бородач в сверкающих франкских латах. Остальные шли сзади - густым железным ручьем, ощетинившимся остриями длинных копий. Сканды двигались молча, неторопливо, и в этом неспешном ходе ощущалась страшная, готовая выплеснуться сила. Они не боялись, твердо и мощно ступая по чужой земле. Бородатые лица казались одинаковыми, не лица - личины. Згур замер, закусил губу. На миг вернулся страх. Этих
        не прогнать, не повернуть назад. Убивать придется каждого, и за каждого платить кровью…
        - Не замай, боярин! - еле слышно прошептал Ярчук. - Не замай, дай подойти!
        Слова венета пришлись вовремя. Страх исчез, сменившись знакомым злым азартом. Меховые Личины тоже казались злыми духами - непобедимыми, бессмертными. И галера, страшный «дракон», изрыгавший пламя. Разве в ту ночь им было легче?
        - Не замай! - повторил Ярчук, медленно прилаживая стрелу к тетиве. - Не замай, боярин!
        Згур кивнул, вновь и вновь пытаясь понять, что еще не сделано. Сейчас первые стрелы ударят по врагу. Но сканды умеют воевать. Этот, на сером коне, сообразит сразу…
        - Ярчук! Того, что верхом… Видишь?
        Венет еле заметно дернул щекой. Рука уже сжимала лук, но Ярчук не двигался, словно прирос к теплой, пахнущей прелью земле.
        Мгновения тянулись, долгие, страшные. Железный ручей тек дальше, еще немного - и враги окажутся между за - • мерших в ожидании «катакитов». Згур повернулся, толкнул рукой сигнальщика, поднял ладонь…
        - Ярчук! Скажи «отож»!
        Венет улыбнулся, покачал головой:
        - Отож!
        -Бей!
        Згур даже не успел взмахнуть ладонью. Каким-то чудом венет сумел вскочить, стать на одно колено, рвануть тугую тетиву…
        Вж-ж-жиг!
        И в тот же миг громко пропел рожок. Згур оторвал вспотевшую ладонь от рукояти бесполезного меча, привстал. Ну, Мать Болот, помоги!
        Стрелы били из-за деревьев - на выбор, почти в упор. «Рогатые» со стуком поднимали тяжелые щиты, но успели не все. Серый конь со стрелою в боку катался по земле возле недвижного седока. А стрелы все били, пробивая щиты, пронзая кольчуги, в ответ же слышалось лишь громкое хрипение. Сканды не кричали, даже умирая.
        Растерянность длилась недолго. Вожак был мертв, но опытные бойцы быстро пришли в себя. Беспорядочная толпа сомкнулась, «рогатые» становились спина к спине.
        Громкий крик - и две шеренги рванулись вперед, прямо на летевшие из лесу стрелы.
        Згур вскочил, толкнул рукой сигнальщика. Рожок пропел дважды. Лесовики-лучники серыми тенями начали отступать, не прекращая стрельбы. Сканды ускорили шаг, кто-то крикнул, крик сменился ревом. «Рогатые» видели врага, они спешили вперед, чтобы сойтись на удар копья с теми, кто посмел заступить им путь. Они не боялись - воин в тяжелой кольчуге легко одолеет одетого в плащ из шкур лучника.
        Згур пятился, считая шаги. Это было лишним, те, кто ждал сзади, прекрасно видели и его, и бородатых скандов, с криками и руганью продирающихся через невысокий можжевельник. Но кровь в висках сама собой стучала: «Двадцать три, двадцать четыре…»
        »…Боец Згур! Лесная засада, две линии. Расстояние между стрелками и латниками? Правильно, боец, тридцать шагов! А теперь отмеряй! А ну, пошел, раз…»
        Сканды перешли на бег. Неуловимый враг был рядом, но никак не давался, ускользая из-под самого носа. Несколько копий со свистом рассекли воздух. Кровь в висках продолжала стучать: «Двадцать восемь… двадцать девять…»
        И тут, совсем рядом, громко запела труба. Ей ответил рожок. Послышался громкий стук - копья ударили о щиты. «Катакиты» вставали, неторопливо поправляли оружие…
        - Комит! Сюда! Сюда!
        Чьи-то руки потянули за плечи. Звякнуло железо, послышался громкий смех. Лучники отступили назад, в лесную глубину, а перед скандами вырос ровный строй одетых в железо фрактариев.
        Вновь запела труба. Словно в ответ, послышался свист и чей-то голос громко затянул:
        - Возле храмины старинной…
        - …в чужедальней стороне… - откликнулись вокруг. Песня крепла, катилась по лесу, отзывалась за дорогой, где также строилась, готовясь к схватке, вторая полусотня.
        …Смотрит на море девчонка и мечтает обо мне. Ветер клонит колокольцы, те трезвонят, то и знай:
        Ждем фрактария-румийца, ждем руминца в Синий Край.
        Ждем румийца в Синий Край,
        Где суда стоят у свай,
        Слышишь, бьют по волнам весла по дороге в Синий Край!
        396
        По дороге в Синий Край,
        Где летучим рыбам рай,
        И зарю раскатом грома шлет безумный бог Апай!
        Зазвенела сталь. Но сканды уже отступали. Они тоже знали, что такое лесная засада в две линии. Згур усмехнулся - поздно! Лучевские сотни уже заступили дорогу с полночи и полудня - намертво, в десять рядов. Кузнецам и горшечникам не сладить с опытными убийцами, но прорвать живую стену будет нелегко. Да и не останется у «рогатых» времени! Шеренги «катакитов» уже сходились у дороги, лучники продолжали посылать смертоносные стрелы, а песня гремела, эхом отзываясь в гулком весеннем лесу:
        Там, за дальними морями, злу с добром - одна цена.
        Духи Смерти будут с нами, и кто жаждет - пьет до дна.
        Слышу - кличут колокольцы, и привольно будет мне
        Лишь у храмины старинной, в полуденной стороне.
        По дороге в Синий Край,
        Где суда стоят у свай,
        Мы кладем больных на ноши - и вперед, на Синий Край!
        О, дорога в Синий Край,
        Где летучим рыбам рай,
        И зарю раскатом грома шлет безумный бог Апай!
        Сканды не хотели умирать. Опытные воины, они уже поняли, что уйдут не все, но продолжали бой. Бойцы в рогатых шлемах отошли на середину дороги. Строй сжался, покрылся неровной коркой щитов. Стрелы увязали в толстом дереве. Згур махнул рукой, приказывая лучникам обождать. На миг вернулась тишина, было слышно лишь дыхание - надсадное дыхание десятков усталых людей.
        Тяжелые щиты не двигались, словно приглашая броситься вперед, добить, залить землю кровью. Но Згур не верил этой предсмертной покорности. Что бы сделал он, окажись его сотня в кольце? Да, уйдут не все, но если рискнуть…
        - Сажа! Сажу сюда!
        - Здеся! Моя здеся!
        Для объяснений не оставалось времени. Згур указал рукой направо. Там полночь, там обратная дорога за Певу-шу. Если «рогатые» бросятся на неопытных горожан…
        Сажа понял, кивнул. Труба пропела дважды, фрактарии молча рванулись вперед, преграждая дорогу. Вовремя! Деревянные щиты дрогнули, тишину разорвал дикий рев. Сканды бросились на врагов - во все стороны, не разбирая. Но большая часть, не сговариваясь, ударила на полдень, прямо на строившихся вдоль дороги «катакитов». Кто-то крикнул: «Ферра!», боевой клич подхватили все - и ру-мийцы, и венеты.
        - Ферра! Ферра!
        Згур выхватил меч и шагнул навстречу ревущей, обезумевшей стае…
        …Вначале заболело плечо. Он так и не понял, что случилось. Думать было некогда, некогда даже оглянуться, посмотреть, что творится рядом. Надо было рубить, отбивать удары, уклоняться от сверкающей острой сталью смерти и снова бить, целя прямо в перекошенные безумием бородатые рожи. Плечо болело, в ушах стоял глухой гул, сквозь который еле слышно доносилось лязганье металла. Потом по лицу полилась кровь. Згур успел удивиться - боли он не почувствовал и даже подумал, что эта кровь - чужая. А бородатые рожи продолжали скалиться, рука, сжимавшая меч, начинала неметь, и Згуру показалось, что прошло уже много часов, целая вечность. Странно, он еще жив. Живы и другие - и друзья, и враги. Неужели Смерть так нерасторопна? Во рту стало солоно, кровь заливала глаза, но отступать было некуда, и Згур продолжал рубить, уклоняться, снова бить, пытаясь поднырнуть под деревянные щиты, и все происходящее стало казаться бесконечным нелепым сном…
        Внезапно все кончилось - как-то сразу, мгновенно. В ушах еще звенело, застывшая кровь толстой коркой покрывала лицо, не давая даже улыбнуться, но вокруг все опустело. Осталась лишь дорога, кровавая грязь под ногами и боль в разрубленном плече. Ему что-то говорили, кто-то пытался разжать впившуюся в рукоять меча руку, но Згур только качал головой и пытался понять, в каком из миров ему довелось очнуться. Ведь говорят, в Ирии погибшим воинам тоже кажется, что их последний бой длится вечно.
        Глава 15. КУРЬЯ ГОРА
        Каменный лик равнодушно улыбался, тонкая, словно детская, рука сжимала изогнутый рог, глаза же были пустыми и мертвыми, как у слепого. Идол был не один, но остальные тонули во тьме еле заметными черными глыбами.
        Огромный серый пес, заснувший тут же, у огня, тоже казался каменным, лишь острые уши время от времени еле заметно подрагивали. Он слышал. Слышал и был готов в любой миг вскочить, чтобы преградить незваным гостям вход на утонувшую во тьме Курью гору.
        Згур не был незваным, но здешние хозяева не спешили встретить комита. Словно в отместку за то, что и сам Згур добирался сюда целый месяц. Бедняга Пила уже трижды подходил к нему, рассказывая об очередной «случайной» встрече и не менее «случайном» приглашении. Но только сейчас, когда деревья уже покрылись молодыми клейкими листьями, Згур пришел сюда, к молчаливым идолам и сонному остроухому псу.
        Прежде всего, Згуру было не до богов. Боги Сури молчали, предоставив людям самим искать путь в кровавом болоте. Войне не было конца, и даже победы, казалось, еще более разжигали ее страшный костер.
        …Да, победы ничего не изменили. Здесь, на полдне, скандов удалось сдержать, не пустить к широкой глади Доная. Но за Певушей воины в рогатых шлемах по-прежнему были всесильны. За реку они уже не переходили, зато земли и на восходе, и на закате признали власть великого конуга Лайва.
        Згур взглянул в пустые глазницы идола и невесело усмехнулся. Как хотелось к первой траве быть дома, в Коростене! Но дорога на закат закрыта, «рогатые» вышли к лехитской границе, и гордые кнежи Лехии поспешили заплатить им дань. Не сдавался только Лучев да еще три прибрежных города. Восемьсот кметов против полутора тысяч.
        Тогда, после первой победы, казалось, что Лайв отступит. Из шестисот «рогатых» ушла едва сотня, сам конуг был ранен, его еле сумели вынести по узким лесным тропам к Певуше. Злые языки поговаривали, что Асмут Лутович не без умысла остановил бросившуюся вдогон конницу, чтобы дать Лайву спастись. И вот конуг оправился от ран, а из далекой Скандии к нему подошли еще пять сотен бойцов. Все приходилось начинать сначала.
        Правда, теперь стало легче. Соседние города поспешили заключить союз с Лучевым. Итак, восемьсот кметов - и столько же необученных горожан. Да полторы сотни лесовиков Ярчука, стерегущих дороги и тропинки от Певуши до Доная. Немало - но с таким войском Лайва не разбить. Прямо как в игре «Смерть Царя», когда силы равны и любой ход бесполезен.
        Негромкое рычание заставило очнуться. Згур быстро оглянулся, но никого, кроме уродливых каменных идолов и все того же серого пса, рядом не было. Правда, пес уже не спал. Острые уши нетерпеливо подергивались, зубы скалились, словно в усмешке, глаза смотрели прямо на гостя.
        - Скучно? - улыбнулся Згур, и вдруг ему показалось, что собака покачала головой. Он хотел протереть глаза, но не успел. Пес вскочил, бросился к еле заметной в темноте тропинке, оглянулся. Вновь послышалось негромкое рычание.
        - Туда? Мне туда?
        Звук собственного голоса напугал. С кем он говорит? Собаке просто надоело лежать у огня…
        Но пес не отставал. Он вновь отбежал назад, к тропинке, вернулся, оскалил зубы. Темные круглые глаза смотрели с легкой насмешкой. Остроухий словно дивился непонятливости человека.
        Оборотень? Згур отступил на шаг, сложил пальцы знаком оберега. Ярчука бы сюда! Этот бы с любым псом разобрался, будь он трижды перевертыш! Впрочем, что жалеть? У Ярчука своих дел по горло, а сюда выпало идти ему, Згуру…
        - Ладно, пошли! -
        Пес мгновенно успокоился и пристроился рядом, неслышно перебирая лапами. Тропа ползла наверх, узкая, неровная. Почему-то Згуру казалось, что к святилищу должна вести широкая дорога - как на холм Дия, что на окраине Савмата. Но он уже знал: на Курью гору люди поднимаются редко. Только если позовут. А звали не каждого.
        Местных богов было много, и Згур не особо пытался их различать. Ни к чему! Чужим богам нет дела до волотича из-под Коростеня. Главное, чтобы Маташ - Мать Болот - не забывала своего сына. Тем более, боги Сури никак не могли разобраться между собой. По этой причине, не только из-за войны, Згур не торопился на Курью гору. Он ничего не имел против Вознесенного, с которым боги венетов и севанов сцепились в смертельной схватке. На небесах шла война, такая же кровавая и жестокая, как и на земле. Одной войны Згуру вполне хватало.
        Тропинка стала круче, острые камни так и норовили попасть под ногу, вдобавок налетел ветер - - неожиданно холодный, сырой. Згур дернул плечами, остановился, чтобы запахнуть плащ, - и тут же услышал нетерпеливое рычание. Серый пес торопил, не отставал. Згур негромко помянул Мать Болот. Пусть поможет, не оставит наедине с Чужими!
        Тропинка выровнялась, стала шире. Впереди показалось что-то большое, еще более черное, чем эта безлунная ночь. Згур ускорил шаг, но вскоре пришлось остановиться. Тропинка упиралась в камень. Даже не в камень - в громадную черную скалу. Згур растерянно оглянулся. Обойти? Но слева обрыв, а справа - такая же скала, только повыше.
        Собака нетерпеливо взвизгнула, остроухая морда ткнулась в колено. Згур вопросительно взглянул на странного проводника и обомлел. Пес подбежал прямо к неровной каменной стене, широкая лапа коснулась скалы… И пес исчез. Исчез, вновь появился, зарычал…
        Згур осторожно подобрался ближе - и облегченно вздохнул. Проход! Узкий проход в толще камня, незаметный с тропы. Правда, он был готов поклясться, что мгновение назад его не было, но… Но собака уже была там, из черного прохода слышалось недовольное ворчание…
        В лицо ударил порыв ветра. Скала осталась позади, а перед Згуром лежала ровная каменная площадка. Почему-то казалось, что он увидит здесь каменного истукана, а то и не одного, но вершина Курьей горы была пуста. Только желтый огонь костра - и смутная фигура, еле заметная в густой темноте, которую не в силах было разогнать невысокое пламя.
        Згур оглянулся, пытаясь разыскать своего серого проводника, но пес исчез, словно провалился сквозь неровный серый камень. Згур вновь помянул Маташ, а заодно и сполотского Дия. Да поможет могучий Громовик волотичу! Ведь не чужие они - соседи!
        Костер горел как-то странно. Згур шагнул ближе - и только вздохнул. Костра не было. Языки желтого света вырывались из каменной щели. Легкие белые искры взмывали к черному небу и тут же гасли. Камень дышал холодом, и столь же холоден был идущий из неведомых глубин свет.
        Тот, кто сидел рядом с колдовским огнем, медленна поднял голову. На Згура в упор взглянули недвижные пустые глаза. Слепой! Тут же вспомнился идол у подножия. Только тот был бородат, в немалых годах, а у костра сидел совсем мальчишка, лет двенадцати, не старше.
        - Чолом! - от растерянности Згур даже забыл, что на Сури огрское приветствие никто не знает. - Я… Я пришел…
        Невидящие глаза равнодушно скользнули по его лицу. Чуть дрогнули бесцветные тонкие губы.
        - Поздно пришел ты, волотич, к богам моим. Сури владык не спешишь ты волю узнать…
        В странных словах был упрек. Но удивило не это. Мальчик говорил по-волотичски, словно всю жизнь прожил в Коростене.
        - Я не чаклун, - Згур замялся, подбирая верные слова. - Я кмет, мое дело - война…
        - То, что на небе, важнее земных побед. Сурь прогневила старых богов своих. Выполни волю тех, кто тебя нашел! Франкским мечом черный низвергни крест! Все, что захочешь, боги дадут тебе… .
        Мальчик медленно поднес маленькую ладонь к огню. Свет потянулся к руке, загустел, искры закружились белой метелью. Згур еле сдержал усмешку. Страх прошел. Он ждал этого. Уже давно ему намекали, что черный крест бога Вознесенного принес беды племенам Великой Сури. И сканды - это кара забывшим старых богов. Боги ли тому причиной или люди, но главный удар «рогатых» пришелся
        по полночи, где Вознесенного особенно полюбили в последние годы.
        - Все, что захочу? А что я захочу?
        Ответ пришел не сразу. Мальчик задумался, словно прислушиваясь к неведомому голосу, наконец негромко проговорил:
        - Рыжую девушку и половину Венца. Детям твоим боги подарят Сурь…
        Взгляд слепых глаз заставил отшатнуться. Удивило даже не то, что на Курьей горе знают об Ивице. Поразил голос - холодный, властный, словно заговорил каменный идол. Впрочем, обещать легко - и половину Венца, и всю Сурь.
        - Твои боги ошиблись. Мне не нужна ваша Сурь. Я хочу домой!
        На бледном недвижном лице мелькнула улыбка, легкая, снисходительная. Но вот она исчезла. Пустые глаза смотрели сурово, страшно.
        - Пламенем алым скоро Денору гореть! Жизнь или смерть - это решишь ты сам. Лучше не помнить горечь родных костров! Лучше забыть, как пахнет у дома полынь!
        - Нет. Замолчи!..
        Грозные слова не испугали. Чаклуны могут многое, даже читать мысли, даже заглядывать в чужие сны. Кажется, здесь уже все за него решили. Нет, не выйдет!
        Згур еле сдержал усмешку, коротко поклонился.
        - Боги разрешают мне уйти?
        Узкие плечи слегка дрогнули. Маленькая ладонь вновь потянулась к желтому огню, и тот послушно притих, съежился, забившись в узкую каменную щель.
        - Спорить с богами в силах лишь только бог. Завтра узнаешь, правду ли молвят они. Тот, кто смешон, даст тебе огненный меч. Кто ненавистен, скажет, куда им бить!
        Переспрашивать Згур не стал. Он уже привык - чаклу-ны, да и сами боги любят темную речь. Он хотел попрощаться, но понял - прощаться не с кем. Мальчик исчез, сгинул желтый огонь. Вершина была пуста, только неровный камень стоял там, откуда только что прозвучали странные слова. В лицо ударил порыв холодного ветра, словно хозяева Курьей горы спешили проводить не угодившего им человека.
        Часовой у шатра шагнул вперед, правая рука взлетела вверх.
        - Хайра, комит!
        - Хайра! Что случилось?
        Парень не ответил, только моргнул да улыбнулся, еле заметно, уголками губ. Згур понял. Сердце дрогнуло, желтый холодный огонь исчез из памяти, сгинул. Рука рванула тяжелый полог…
        - Ты не спешил, Згур свет Иворович! Другую нашел? Ивица сидела прямо на толстом войлоке, неровное пламя светильника падало на раскрытую фолию.
        - Извини!
        Ее рыжие волосы пахли мятой. Згур ткнулся лицом, зажмурился, словно боясь, что девушка исчезнет, превратится в холодный камень.
        - Извини, боги задержали!
        - Боги? Все мужчины говорят о богах… Погоди! Свет! Потуши свет!
        Згур, не глядя, толкнул рукой бронзовый светильник. Ивица не любила света. Они ни разу не встречались днем. Даже ночью она не позволяла Згуру взглянуть на себя. Может, из-за рубцов, покрывающих спину и плечи. Раны зажили, но девушка каждый раз вздрагивала, когда его пальцы касались следов плети.
        - Не спеши, Згур! Я сама… Сама… Ложись… Странно, с нею Згур чувствовал себя мальчишкой, грубым и ничего не умеющим. Порой он стыдился самого себя. Все время чудилось, что он причиняет йвице боль. Руки, привыкшие к мечу, казались недостойны касаться ее тела…
        - …Так что тебе сказали боги?
        Згур вздохнул, улыбнулся, не открывая глаз. Девушка не говорила - шептала, слегка касаясь губами его волос. Теперь тело Ивицы не пахло мятой. От нее шел резкий, сводящий с ума звериный дух, заставляющий забыть обо всем, кроме той, что лежала рядом.
        - Боги сказали, что отдадут тебя мне…
        - Правда? - Ивица горько усмехнулась. - Ты им не верь, Згур Иворович! Боги обманывают… Знаешь, когда ты впервые пожелал меня, мне казалось, что я просто хочу отомстить Асмуту. Мне нельзя никого любить! Невольница должна думать только о свободе, иначе ей остаться рабыней навеки. Но боги шутят… Я полюбила тебя, Згур! Мне плохо, когда ты встречаешься с другими женщинами. Даже с кнесной…
        - С кнесной? - от неожиданности он рассмеялся, но девушка не шутила.
        - Почему бы и нет? Горяйна красива. Говорят, она холодна, как ледышка, но она - правительница, и любому мужчине будет лестно увидеть ее на своем ложе. Великий боярин Асмут когда-то думал посвататься к ней, но сейчас он задумал иное. Теперь ему нужен ты, а не она. Как быстро вы сговорились! Иногда мне кажется, Згур, что ты такой, как Асмут…
        - Почему? - Ее слова болью резанули по сердцу. Разве он похож на чернобородого убийцу?
        - Он тоже умен, его слушаются люди. Ты моложе, Згур, ты просто еще не ведаешь, чего хочешь. Но меня ты заметил! Тогда, в ту ночь, ты был готов повалить меня на землю и взять силой. Разве нет? Такую, как я, не обмануть. Меня слишком часто брали силой, Згур! Если бы ты знал, что такое, когда дышат вонью в лицо, сопят, давят на горло локтем… И все-таки я тебя полюбила! Сегодня ты опять набросился на меня, как голодный волк, а я хотела показать тебе одну старую фолию. Она о богах, но там есть и о любви. Свиток не нужен, я помню и так…
        Ивица помолчала, вздохнула и заговорила медленно, словно прислушиваясь к каждому слову:
        - Положи меня, как перстень, на сердце твое, как перстень на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь;
        люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные… Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Ибо ласки твои слаще вина…
        - Как перстень на сердце твое… - тихо повторил Згур. - Я не умею так говорить, Ивица! Я вообще ничего не умею! Только воевать…
        - И я нужна тебе как лазутчица у Асмута… Девушка резко приподнялась, накинула рубаху.
        - Он приезжает завтра. Сначала встретится с тобой, а вечером позовет меня. Сперва прикажет вымыть ему ноги, затем - зажечь светильники и раздеться… Ненавижу светильники! Он говорит, что любит смотреть на меня…
        Згур сцепил зубы. «Люта, как преисподняя, ревность…» Раньше он и не знал, что это такое.
        - Ты похож на него, Згур Иворович! Скоро ты поймешь, чего хочешь, и тогда забудешь рыжую наложницу. Наверно, я зря пришла к тебе. Прощай!
        - Погоди!
        Згур вскочил, но девушка уже уходила. Он знал - Ивицу не удержать. На душе было горько. Что он мог сделать? Чернобородый убийца - его союзник. Без латников Асмута, без его серебра войну не выиграешь. И с кнесами соседних городов договорился тоже он! А без лазутчика в скандском стане они были бы просто слепы.
        Згур долго искал светильник, возился с непослушным огнивом. Отсвет огня упал на забытую фолию. Згур развернул мягкую кожу, но маленькие незнакомые литеры не желали открывать свои тайну. «Ибо крепка, как смерть, любовь…»
        Ни в чем не повинный свиток отлетел в угол. Згур накинул плащ, долго застегивал фибулу. Скорее бы кончилась эта ночь! Он всегда боялся ночи. Днем проще, самые трудные дела становятся простыми - протяни руку. Достаточно расставить их по порядку, словно кметов на смотре. Утром он зайдет к кнесне, затем надо будет поговорить с кузнецами, а потом… Ну конечно, он же обещал заглянуть к «чугастру»! Ярчук вернулся вчера, а они так и не поговорили.
        Скромное подворье венета еле вместило гостей. Пришла, наверно, вся улица. Многих Згур узнавал. Был, конечно, могучий Долбило и все десятники его сотни - один другого крепче и бородатей. Пришел и кое-кто из «катаки-тов». За последние недели фрактарии стали относиться к Яртаку совсем по-другому. И немудрено! Лохматый «ди-кун» был теперь не слугой - сотником, да не простым, а Воеводой Леса. Никто уже не смеялся над заплетенной в косички бородой и грубой курткой мехом наружу. Воеводе Леса и положено быть таким. Да и смеяться над «чугаст-ром» было небезопасно. Лучевцы же, не считая, конечно, позабытых всеми бояр, только что не боготворили венета. Ярчук же…
        Ярчук же немало смущался такой славой. За обильным столом он всячески отвергал здравицы в свою честь, постоянно кивая на «боярина». Гости охотно начинали славить «большого воеводу Иворовича», заставляя в свою очередь смущаться Згура. К счастью, любое застолье когда-нибудь кончается, и гости, выпив отходную, начали мало-помалу расходиться. Наконец настало время поговорить. Но Згур не спешил. Он уже заметил, как переглядывались за столом хозяин, черноволосая Вешенка и Гунус, который даже пытался подмигивать, несмотря на каменный глаз. Что-то затевалось. Уж не свадьба ли?
        Но до свадьбы дело пока не дошло. Ярчук кивнул Ве-шенке, та - Гунусу. Мудрец не спеша встал, поднял худую руку:
        - Грядем!
        В этот миг солнце позолотило его обширную лысину, что придало Гунусу поистине величественный вид. Згур не спорил. Куда это они «грясти» собрались?
        Оказалось - недалеко, на соседний выгон у самой городской стены. Там их уже ждали. Дюжина мальчишек деловито разводила костер. Рядом возвышался небольшой железный котелок на треноге и грубо сколоченный помост, на котором лежало нечто, напомнившее Згуру поваленный шатер.
        - Зрите! - провозгласил Гунус, дав вволю полюбоваться дивными приготовлениями. - Истину возглаголю! Мы рождены суть, дабы сказку сотворить былью! Преодолеть пространство и простор! Дасть нам разум стальные руки-крылья, вместо сердца же - хитрую махинию! И бысть так! Пока же крылья куются, взлетим и без оных! Вот он, пупырь!
        Згур, пораженный услышанным, с трудом вспомнил. Мудрец с каменным глазом обещал построить какой-то «пупырь»… Неужто сдюжил?
        Выходило, что так. Гунус кивнул мальчишкам. Миг - и котел был водружен на огонь. Затем настала очередь шатра - его растянули на слегах как раз над котлом. Двое босоногих помощников под чутким наблюдением Гунуса принялись привязывать котел толстыми веревками, свисавшими по краям шатра. Убедившись, что все идет правильно, Гунус поправил сползший на щеку прозрачный камешек и наконец соизволил пояснить:
        - Добрый вьюнош! Зришь ты не чудо, но штуку муд-рецкую, по диссертатам давним исполненную. Ведомо ли тебе, что воздухи, теплом наполнены, не на месте обретаются, но вверх сугубя стремятся? А ежели так, то должно силу сию, естеством порожденную, в должный объем поместить, яко же ветер в лодьях, что парусом ловлем…
        Он величественно махнул рукой, и мальчишки принялись возиться с тем, что Згур принял за шатер, растягивая прикрепленные к нему веревки. Прочная ткань заколыхалась, начала медленно приподниматься.
        - Идут воздухи! - возгласил Гунус. - Идут! Идут и тщатся пупырь оный к самим небесам сугубо направить. Разумеешь ли, вьюнош? А вы, разумеете ли?
        Ярчук и Вешенка согласно кивали, внимая каждому услышанному слову. Згур же только затылок почесал. «Разуметь» нечего. Теплый воздух полотно колеблет. Ну и что?
        Однако вскоре заинтересовался и он. «Пупырь» рос,
        толстел на глазах, округлялся. Полотно дрогнуло, встало шаром, натянуло веревки…
        - Сим взлетихом! - Каменный глаз Гунуса победно блеснул. - Но не в том штука, добрый вьюнош! Ибо вскорости охладятся воздухи, и не будет оному пупырю пути дальнего. А посему приспособил я бунзен славный, дабы гореть там огню и воздухи должным чином прогревать…
        Худой палец указал на котелок. Згур присмотрелся -
        «бунзен» был наполнен до краев чем-то черным, блестящим.
        - В том и штука. Поместил я в бунзен жир земляной, но не простой, что горит чадно, но в скляницах хитрых перегнанный. А чтоб пупырю не сгореть, пропитал я полотно иной хитрой микстурией. Огнь бунзенный и повлечет пупырь в сугубые небеса! О, превеликий миг! Истинно написано в давних вершах…
        Гунус приосанился, сверкнул лысиной. Згур чуть не попятился - ко всему еще и «верши»!
        Худой палец взметнулся к небу. Гунус нахмурил брови и завел заунывным распевом:
        Ведайте сугубо, кто того не знае:
        Людь по поднебесью, яко птах, летае! До небес до самых достае рукою, И громам, и тучам не дае покою!
        Мальчишки между тем уже привязывали к веревкам большое блестящее седло. Згур не знал, что и думать. Неужто полетит? Но куда больше его заинтересовал земляной жир. Именно он нужен для Пирас Танатой. Но не простой. Интересно, что за «хитрые скляницы» у этого каменноглазого?
        - Откуда земляной жир? - поинтересовался он у Яр-чука, не отрывавшего восхищенного взгляда от рвущегося к небу «пупыря». Венет не удивился:
        - В Сирковой пади берем, однако. Твои-то - Сажа да Чудик - тож смотрели, но для огня негодным нашли.
        Оказывается, Ярчук подумал о том же. Згур вздохнул. В «горшке», что на лодье стоит, страшной смеси всего на один выстрел…
        Гунус, убедившись, что «пупырь» готов к полету, неторопливо подошел к седлу, потрогал рукой жесткую кожу.
        - Зрите! В сей миг подожжем мы бунзен… Он кивнул мальчишкам. Те, быстро отвязав веревки, стали кругом, придерживая висевший над землей «пу-
        пырь». Один из них поднес к котелку горящую щепу. Гунус вновь кивнул…
        Воздух дрогнул. Горячий ветер ударил в лицо. Громадный столб пламени с ревом вырвался из «бунзена». С криком разбежались мальчишки, взвизгнула от ужаса Вешен-ка. «Пупырь» рванулся вверх, увлекая за собой вцепившегося в седло Гунуса. Згур даже не успел рта раскрыть. Откуда-то из поднебесья донеслось громкое «0-о-о-й!» - и великий мудрец жабой рухнул на землю. Згур поглядел вверх - «пупырь» исчезал в ясном безоблачном небе.
        Пока плачущая Вешенка и изрядно растерянный Ярчук возились возле недвижного тела Гунуса, Згур подошел к помосту. Капли земляного жира, вылившиеся из «бунзена», с шипением горели прямо на сырой от недавнего дождя земле. Одна из капель упала на помост, и дерево уже начинало дымиться. Одни боги ведают, что задумал лысый мудрец. Наверно, хотел, чтобы земляной жир горел ровно, без копоти. Но вот получилось совсем иное - и очень знакомое.
        - Треть класть должно… - послышалось сзади. Гунус, почесывая огромную шишку на лбу, с трудом ковылял к помосту. Шишкой да ушибом дело не обошлось. Пропал каменный глаз - не иначе в небесах затерялся.
        - Треть серки, а не половина! И камня зеленильного поменьше… Эх, пошто заране не опробовал!
        Ярчук и Вешенка принялись в два голоса утешать изрядно помятого мудреца. Згур, в свою очередь, посочувствовал бедняге, отметив, что «пупырь» все-таки взлетел, а значит, и «штука» удалась. Несколько успокоенный Гунус пообещал через пару недель повторить попытку. На просьбу поделиться тайной горючего состава он лишь пожал плечами и достал из-за пазухи маленький берестяной свиток. Згур вновь взглянул на горящий след, оставленный «бунзеном». Итак, земляной жир в Лучеве есть. Если то, что придумал Гунус, подойдет… Внезапно вспомнились странные слова, услышанные на Курьей горе. «Тот, кто смешон, даст тебе огненный меч…» Вот он, меч!
        В очаге синими огоньками догорали дрова. Невысокое пламя с трудом расталкивало черные тени, затопившие горницу. Асмут Лутович не спеша отхлебнул из тяжелого кубка, откинулся на спинку кресла:
        - Красиво горит! Я приказал покупать старые лодьи - те, что ходят из Доная в Змеиное море. Соль красит огонь…
        Згур кивнул - огонь был и в самом деле красив. Наверно, только Асмуту может прийти в голову такое - топить очаг старыми лодьями. Этот человек пугал и одновременно вызывал восхищение. Згур уже несколько раз замечал, что великий боярин чем-то напоминает Ивора. Неужели Иви-ца права и они действительно похожи?
        Девушки в горнице не было. Наверно, она у себя, в маленькой каморке. Скоро гость уйдет, великий боярин позовет Ивицу в свою опочивальню, прикажет зажечь светильники…
        Згур отвернулся, сцепил зубы. Не сейчас! Он еще успеет подумать, как выручить девушку! Сейчас - дело…
        - Время обороны прошло, Згур Иворович!
        Голос великого боярина звучал спокойно. Он не приказывал - размышлял.
        - Оборона нужна не сама по себе. Она - лишь подготовка к наступлению. Пора…
        Згур задумался. Да, пора! Но у них по-прежнему всего восемьсот кметов против полутора тысяч. Негусто! Правда, Чемер, сын Кошика Румийца, говорил, что дело не только , в численности…
        - Нам рассказывали… - Згур замялся, пытаясь точнее передать мысль по-румски. - Есть такое правило - правило непрямого удара. Для того, чтобы заставить врага отступить, не обязательно сходиться лицом к лицу…
        Асмут усмехнулся, вновь отхлебнул из кубка:
        - Верно. Когда за спиной у врага дом, лучше этот дом поджечь. Завтра я прикажу двум своим конным сотням пройтись по заполью Лайва…
        - Но это еще не дом…
        - Верно! - Великий боярин привстал, кубок со стуком опустился на резную крышку столика. - Сканды знают, что до их дома нам не добраться! Слишком далеко - за Скандским морем…
        Да, «рогатые» могли воевать спокойно. Их дом далеко - в холодной Скандии, на берегах узких заливов, уходящих в глубь скалистой земли…
        - Лага впадает в Скандское море, - Згур вспомнил много раз виденную им мапу. - Несколько лодей легко перетащить волоком…
        - Верно! - Асмут резко обернулся, темные глаза сверкнули. - Жаль, у нас воев мало! Они там, в Скандии, думают, что могут отсидеться! Поселки маленькие, на каждый хватит и сотни воев! У меня есть двое холопов - они бывали там, знают путь. Эх, людей бы поболе!
        Да, людей мало. Несколько лодей легко перехватить еще на реке. Да и на море ежечасно можно наткнуться на цветастый парус. Людей мало… Но зачем тысячи кметов, когда есть…
        - Пирас Танатой! - проговорил он вслух. - На каждую лодью поставить один «чан»…
        …Глиняный «чан» да меха - это несложно. Труднее с земляным жиром, но теперь, когда за пазухой лежит берестяной свиток…
        Тонкие губы Асмута дернулись, расплылись в злой усмешке.
        - Те, кто верит в Вознесенного, говорят, что после смерти грешники отправляются в огонь. Придумано славно… Говорят, Пламя Смерти нельзя потушить?
        Згур кивнул, усмехнулся в ответ и вдруг почувствовал ужас. Кого будут жечь его кметы? Детей, женщин, стариков? Но тут же пришел ответ - враги не имеют возраста. Враги - не женщины, не дети, не старики. Они - враги! Велегост, Кей Железное Сердце, знал это, приказывая не оставлять в живых никого из Меховых Личин. Всех, кто выше тележной чеки! Боги разберутся!
        - И еще… - Асмут задумался, постучал крепкими пальцами по резной крышке. - Я прикажу своим всадникам не трогать воинов Хальга Олавсона. И в Скандии мы тоже не тронем его поселков. А потом распустим слух, что у нас есть договор с Олавсоном. Лайв и Хальг никогда не верили друг другу…
        Згур вновь кивнул - придумано неплохо. Сканды не могут поделить Сурь. Когда же Лайв узнает об «измене» ко-нуга Хальга…
        - Теперь вот что… - Улыбка исчезла, лицо Асмута посуровело, в уголках рта обозначились резкие складки. - Я не зря упомянул Вознесенного, Згур Иворович! Вчера мне сообщили, что его жрецы признали Лайва правителем Полуденной Сури…
        На миг Згур растерялся. Если скандов признают боги…
        - Но почему? Лайв не щадит никого!
        - Кроме жрецов Вознесенного, - Асмут зло скривился. - Лайв неглуп! Теперь все, кто поклоняется кресту, должны считать Лайва посланцем Небес. Им запретили сражаться со скандами!
        Ответить было нечего. Вновь вспомнился ночной разговор. Слепой мальчишка требовал покончить с теми, кто верит в Вознесенного. Знал? Наверно, знал. Но ведь в чужеземного бога верят тысячи! Даже здесь, в Лучеве!
        - Надо будет подумать, - Асмут встал, неторопливо подошел к очагу, бросил в умирающий огонь несколько поленьев. - Мы слишком долго терпели Чужого Бога в нашей земле…
        Он замолчал, наблюдая, как медленно, с легким треском поднимается синеватое пламя.
        - Згур Иворович! Обычно напоследок приберегают хорошие вести. К сожалению, сейчас будет по-другому…
        - Что? - Згур еле удержался, чтобы не вскочить, настолько странным стал голос боярина. Почему-то сразу подумалось об Ивице. Неужели узнал?
        - Мои люди беседовали с одним торговцем. Он приехал отлехитов…
        Згур облегченно вздохнул. Не знает! Остальное - не так важно. Лехиты далеко…
        - У тебя дома, Згур Иворович, неладно…
        - Коростень? - Згур почувствовал, как холодеют руки. Неужели?..
        - Коростень? - Асмут явно удивился. - Нет, об этом городе мне ничего не говорили. Неладно в Ории. Местные кнесы поднялись против великого кнеса Кия. Они требуют, чтобы наследником был назначен младший сын в обход старшего…
        Згур облегченно вздохнул. Весть, пройдя долгий путь, стала непохожей на саму себя. А потом это запишут на свиток, и будут потомки гадать, что за «кнес Кий» правил в Ории? Пока же все понятно - Ивор и Государыня Велга предъявили счет Савмату.
        - Говорят, что Лыбедь, сестра кнеса Кия, решила позвать на помощь его старшему сыну обров, что живут за Де-нором. Но дочь Кия пригрозила зажечь воду в реке. И огненные волны остановили степняков. Лыбедь бежала к обрам…
        «Пламенем алым скоро Денору гореть!» Страшный сон, приснившийся когда-то в далеком Валине. Неужели прав
        да? Но ведь у Светлого Кея Войчемира нет сестры Лыбеди! Его сестру зовут Велга! «Обры» - это, конечно, огры, но все остальное…
        - Это что-то меняет? - негромко поинтересовался Асмут.
        Згур пожал плечами. Что он мог сделать? Да и правду ли сказал неведомый торговец? Звучит, как сказка: кнес Кий, сестра его Лыбедь, огненная река… Внезапно вспомнилось: Челеди! По-огрски это значит… Лебедь! Все сходится, разве что Светлую Кейну посчитали сестрой Войчемира. Значит, снова война! Наверно, Железное Сердце вновь собирает войско, теперь уже против родного брата. А как же Улада? Ведь она - Кейна, жена Велегоста! Или нет? Светлый запретил сыну жениться…
        - Я должен был вернуться, - тихо проговорил Згур. - Мать Болот, почему я не вернулся?
        Он заметил недоуменный взгляд Асмута и понял, что говорит на родном наречии. Повторять не стал - ни к чему. Какое дело чернобородому до огненных волн, захлестнувших Денор? Но ведь он, Згур, делал, что мог! Он спешил домой, просто так получилось…
        Молчаливый холоп уже трижды выглядывал из-за двери. Асмут нетерпеливо махнул рукой, но слуга, вновь поклонившись, кивнул в сторону комита. Великий боярин подошел к двери, послышался хриплый шепот…
        - Згур Иворович!
        -Да…
        Згур с силой провел ладонью по лицу, встал. Все - потом! Разговор еще не кончен…
        - Мне жаль, что в твоей земле беда. Но, боюсь, это не последняя плохая новость на сегодня…
        …"Катакиты» собрались возле ворот. Тут были все - и одноглазый Гусак, и Сажа, и Крюк, и даже Пила. Никто не сказал ни слова, но Згур уже понял: случилось. Черное лицо Сажи стало пепельным, никто не смотрел в глаза…
        Напали? Но если так, незачем приходить всем. Достаточно послать гонца - и строить сотни, не дожидаясь приказа. Згур хотел спросить «Что?», но в последний миг понял:
        -Кто?
        Крюк переглянулся с Гусаком. Одноглазый отвернулся, резко выдохнул:
        - Чудик…
        Згур глядел, все еще не понимая. Чудик? Но ведь он тут, в городе!
        - В спину! - Крюк скривился, махнул рукой. - Эти собаки убили его в спину! Слышишь, комит? Эти вентские собаки…
        У городской стены уже собралась толпа. Тревожный свет факелов отражался в начищенных до блеска латах. «Катакиты» оцепили большой квадрат, в центре которого несколько человек в серых плащах возились вокруг чего-то непонятного, темного, недвижно застывшего в луже крови.
        Згур не выдержал - подбежал, оттолкнул одного из «серых»…
        …Чудик лежал на боку. На посиневшем мертвом лице застыла мучительная гримаса. Кинжал - тяжелый, с украшенной цветными камнями рукоятью, торчал из спины.
        - Кто? - Во рту пересохло, и Згур с трудом повторил: - Кто… Кто его?..
        - Разберемся!
        Один из «серых» повернулся, и Згур узнал Щегла. Начальник стражи недовольно покачал головой:
        - Значится так, комит! Следы не затаптывать, и без тебя наворотили… Шорох, пиши: кинжал румский, рукоять с каменьями цветными, тонкой работы, ширина лезвия - три пальца. Били, стало быть, сзади, прямиком в сердце, следов сопротивления не видать…
        Шорох - невысокий парнишка с испуганным лицом быстро водил по куску бересты острым стилом. Еще один «серый» подсвечивал факелом.
        - Погодите! - Згур, все еще не веря, склонился над недвижным телом. - Может… он еще жив? Щегол покачал головой:
        - Умер почти сразу, тут бы и чаклун не помог. Ты, комит, не мешай, я свою справу добре знаю! А пока что скажи: не было ли у убиенного какой зазнобы в городе? Аль ворога, что на такое отважиться мог?
        - Нет…
        Чудика в Лучеве успели полюбить. Особенно в посадах, где бывший наместник бывал почти каждый день. Згур знал, что Чудик помогает ведать «людской казной», советует, как разобраться в мудреных делах городского управления. Долбило и Ярчук часто виделись с фрактарием. Венет его уважал, а бородатый кузнец часто повторял, что после войны быть Чудику над всеми посадами старшим. Вот только имя поменять следует - хотя бы на Чудислава…
        - Ну, про зазнобу мы, понятно, еще поспрошаем, - Щегол нахмурился. - Но мыслю так: убиенный не в ладах с боярами был…
        Згур горько усмехнулся - это уж точно! Бывший наместник немало рассказывал о том, за что поднял свой стяг покойный Катакит…
        - Теперь кинжал. Вещь приметная, дорогая. По такому кинжалу мы убивца враз отыщем! И вот еще… Взгляни, комит!
        Щегол отступил назад и кивнул, указывая на окровавленную землю. Згур подошел, наклонился. В черной грязи четко проступали контуры креста.
        - Знак тож приметный, комит! Да только сумнения есть. Такой крест в укор рисуют тем, кто Вознесенному верен. А бывает иначе - вроде тавра ставят, чтоб знали: за Вознесенного мстят…
        - Он не верил в Вознесенного…
        Это Згур знал точно. Чудик часто посмеивался над теми, кто поклонился Богу на Кресте. И между своими, и в разговорах с лучевцами.
        - Тогда искать будем. Стало быть, убивец кинжал с каменьями носит да Вознесенному поклоны бьет…
        Лицо кнесны Горяйны было бело, как мел, и холодом дышала ее речь. На недвижном лице жили лишь глаза, и только тот, кто мог поймать ее взгляд, понял бы, что молодой женщине страшно.
        - Известно всем, сколь много славного сотворил на службе нашей фрактарий Чудик Румиец. За то и почтен был благоволением нашим и любовью добрых горожан. Я скорблю вместе с иными, и рука моя будет тверда, когда настанет час покарать злодея…
        Згур поглядел в узкое слюдяное окошко. Там, за стенами крома, шумела площадь. Народ не расходился с самого утра, требуя найти убийцу. Чудика любили…
        - …Однако же злодейство это уже породило немало иных. Бояр, верных слуг наших, беззаконно лают, оскорбляют ручно и даже грозят смертоубийством. В том есть и твоя вина, воевода Згур Иворович, ибо твои люди суть того зачинщики и заводчики. Сотники твои. Долбило да Вере-сай, да полусотники, да прочие меж народа ходят и поносные речи глаголят изрядно…
        Глаза всех, кто был в горнице, обратились на Згура. Тот лишь пожал плечами. «Поносные речи» кузнецов да кожемяк - еще полбеды. Хвала Матери Болот, он смог сдержать «катакитов». Всю ночь Згур провел в лагере, уговаривая фрактариев не спешить с местью. Удержать горячего Крюка и его товарищей оказалось мудрено. Лишь боги знают, чем бы это кончилось, но час назад посланец пригласил комита в кром, сообщив, что убийца найден.
        - Надо наказать убийцу, - наконец проговорил он. - Иначе я не отвечаю за город, кнесна!
        Страх в глазах Горяйны сменился гневом. Голос дрогнул:
        - Не забывайся, воевода! Не потребны мне твои вой, дабы город мой в порядке соблюдать! Однако же согласна я, что доле ждать не след. Старшой, говори!
        Щегол, стоявший в углу, не спеша поклонился кнесне, вышел вперед. Згур уже знал, что убийцу нашли благодаря кинжалу и что виновный - какой-то холоп. Впрочем, важно не какой, важно - чей…
        - Исполать! - Щегол вновь поклонился, на этот раз всем присутствующим, достал из-за пояса свиток, развернул: - Значится, так… Убивец - холоп Бабурка. Оного холопа опознал оружейник Рожик, что кинжал ему сторговал, да и следки приметные - набойка на левом сапоге отстает. Оный Бабурка взят под стражу и допрошен. Вот его сказка…
        - Верно ли, что убивец Вознесенному поклоняется? - перебила Горяйна.
        - Верно, кнесна. В том видоками уличен, да и сам не отпирается.
        По горнице пробежал ропот. Большие бороды, собравшиеся здесь, облегченно вздыхали. Убивец Чужого Бога чтит, с единоверцев его и спрос. Нынче ночью боярам спать будет спокойнее.
        - Чей же холоп сей Бабурка? - Маленькая рука ударила по широкому подлокотнику. - И ведал ли хозяин, что его человек задумал?
        По лицу старшого пробежала короткая усмешка.
        - Про то и скажу, кнесна! Бабурка сей о прошлом годе записался в холопы к боярину Вертю. Об том и запись кабальная имеется, и видоки подтверждают…
        И вновь горница зашумела, Згур же не поверил своим ушам. Боярин Верть? Мать Болот, но почему? С того самого дня, как старик попросился в войско, у сотника Долби-лы не было лучшего помощника. Верть стал полусотником, и Згур уже подумывал дать под его начало сотню новиков.
        - …О злодействе же боярин ведал. Про то Бабурка показал, да и иные улики имеются…
        - Слыхано ли дело! - Горяйна встала, вслед за ней поспешно начали приподниматься и бородачи в шубах. - Боярин Верть и батюшке моему, и мужу, и мне самой служил! Не сканды ли Бабурку-злодея подослали да на хозяина его поклеп возвести удумали?
        Щегол покачал головой, рука скользнула за пазуху. Второй свиток - побольше, потолще…
        - Нет, кнесна! Осмотрели мы дом боярский и в ларце его, что в месте потаенном хранился, нашли мы письмо. Писано боярину Вертю от Галида, что при боге Вознесенном иереем высшим служит. И велит сей Галид боярину, как верному бога Вознесенного сыну, совершить злодейство да большого воеводу Згура Иворовича извести вконец. А ежели не удастся, то кого из его помощников. Печать на письме верная, да и руку узнать можно. Сравнивал я с иными Галида посланиями и в том твердость имею…
        - А боярин? Что он говорит? - не выдержал Згур.
        - Боярин под стражу взят, однако же запирается во всем. Вели его, кнесна, с пристрастием поспрошать да и прочих домашних его…
        Шум стих. Все понимали, что значит «поспрошать». Згур не знал, что делать. Вмешаться, запретить? Но Чудик убит, а те, что веруют в Вознесенного, уже признали своим владыкой конуга Лайва. И с чистым ли сердцем пошел Верть в его войско?
        - Поспрошать! - крикнул кто-то, и ему ответил дружный хор:
        - Поспрошать! На дыбу! Да клещами! Все гнездо извести!
        В выпученных глазах плавал ужас. Большие бороды и высокие шапки были рады откупиться чужой головой. Згур отвернулся. Его бы воля, то «поспрошали» бы всех, кто сейчас кричал о клещах. Больно гладко все выходило. Вспомнилась ночь на Курьей горе, жестокая речь слепого мальчишки. «Франкским мечом черный низвергни крест!» Згур не хотел начинать эту войну. Не хотел - да, выходит, подтолкнули.
        Крик стих, бояре, задыхаясь, медленно оседали на лавки. Один из них, быстро оглянувшись, неуверенно проговорил:
        - Тех, кто в Вознесенного… Их тоже!
        - Верно! - взвизгнул кто-то, и тут же дружный крик вновь ударил в расписные своды:
        - Чужаков! Тех, кто кресту кланяется! На дыбу! На дыбу!
        - Не сметь! - кнесна взмахнула рукой, подалась вперед. - Не бывало такого в Лучеве, чтобы людей невинных за их веру гнать! Опомнитесь, бояре! Кого пытать решили? Не у каждого ли из вас родич есть, что кресту кланяется? И в посаде, считай, каждый десятый Вознесенного чтит! Войну начать решили? На скандов меч поднять - рука коротка, так против народа ополчиться вздумали? Первого, кто на брата встанет, сама мечом разрублю, не побрезгую!
        Крик стих. Бородачи прятали глаза, отворачивались. Згур невольно залюбовался кнесной. Хороша! Словно из железа кована! Наверно, такой была Велга, когда много лет назад поднимала народ против Рыжего Волка. Тогда Правительница еще не была седой…
        - Тебе же, воевода, - Горяйна обернулась к Згуру, - велю за воями смотреть, дабы насильства не учинили! Розыск же продолжить, пока правда явлена не будет! Ясно ли говорю?
        По горнице неуверенно пробежало: «Ясно… ясно…» Горяйна вновь повернулась к Згуру:
        - К тебе же, Згур Иворович, особый разговор есть. Ты и останься!
        Бояре, пятясь и кланяясь, поспешили к выходу. Кнесна, подождав, пока последняя борода не исчезла в дверях, быстро спустилась по ступеням.
        - Подойди, воевода! Негоже нам громко беседу вести… Згур повиновался. Кнесна задумалась, пальцы сжали вышитый платок…
        - Ведомо ли тебе, Згур Иворович, что кнес наш великий уже полгод, как мертв, что в державе нашей - нестроение и разор…
        Она помолчала, словно не решаясь продолжить. Наконец вздохнула:
        - Скажу… Хоть и чужак ты, но за Сурь воюешь честно, потому и знать тебе должно. Пишут мне кнесы городов ближних, что время, настало единого правителя избрать, пока вся Сурь нового хозяина не нашла. Боги лишь ведают, когда войдем мы в Белый Кром, пока же державе негоже
        вдовствовать…
        Згур кивнул. Об этом он как раз совсем недавно говорил с Чудиком. Бывший наместник называл имена. Вернее, одно имя…
        - Есть человек, тебе известный. Богат он и знатен, и кнесу прежнему родич ближний. В Белом Кроме у него друзей много…
        Догадаться было просто. Згур усмехнулся:
        - О том ли человеке я подумал, кнесна? Борода у него черна, и душа не белее… Горяйна кивнула:
        - Асмут Лутович давно о Венце мечтает. О том еще отец его, старый Луг, крепкую мысль имел. Не любят их семью, боятся - и не зря. Думаешь, не ведаю, что он с холопами творит? И не только с холопами…
        - Не только, - согласился Згур. - Есть один человек. Весь его род слуги Луга вырезали, а его под землю, в цепи… Рука кнесны дрогнула, губы побледнели.
        - Да… И я его знаю…
        Горяйна отвернулась, помолчала. Згур изумился. Неужели она ведает о Ярчуке? Впрочем, переспрашивать он не стал.
        - Асмуту Лутовичу кнесом быть негоже, - тихо, но твердо проговорила кнесна. - Согласен ли, воевода?
        - Негоже…
        - То я и узнать хотела…
        Оставалось откланяться, но кнесна внезапно улыбнулась:
        - А что ты мне баял, будто отец твой - из холопей? Можно было отшутиться, но Згур ответил серьезно:
        - Он был холопом, кнесна!
        - Странно… - Женщина задумалась, помолчала. - В вашей земле холоп… может стать кнесом? Теперь уже улыбнулся Згур.
        …Ее тело пахло мятой, и Згур, не удержавшись, ткнулся лицом в пышные рыжие волосы. Ивица засмеялась, рука легко скользнула по спине, губы коснулись шеи - там, где в набухшей жилке отчаянно билась кровь…
        - Мне пора…
        - Погоди! - Згур привстал, но руки поймали пустоту. Ивица вновь засмеялась:
        - Хочешь еще? Хочешь? Это потому, что ты сегодня говорил с кнесной! Ты лежишь со мной и думаешь, что я - это она…
        - Прекрати!
        Он наконец сумел схватить ее за руку, прижать к себе.
        - Пусти! Мне действительно пора. Асмут велел ехать в Жирицы, он говорит, что в городе сейчас опасно…
        - Опасно…
        Великий боярин уехал в ту же ночь, когда убили Чудика. С дороги он написал Згуру, что направляется к своему отряду, который стоял у самой Певуши. Дивного в том и не было ничего, но уж очень все совпало. Оставалось лишь гадать, ведал ли боярин о случившемся - или просто поостерегся. Впрочем, в присутствии Ивицы думать о таком не хотелось.
        - Асмут еще сказал, что через два месяца в Белом Кроме будут выбирать нового великого кнеса. И что к этому времени мы должны разбить Лайва…
        Згур кивнул - разговор с кнесной не забылся. Наверно, и ему осталось жить два месяца - до Белого Крома.
        - И ты ему позволишь?
        Мягкие ладони коснулись его щек. Згур глубоко вдохнул знакомый аромат мяты.
        - Нет…
        Она негромко рассмеялась:
        - Ты сейчас не думаешь о нем. Ты думаешь обо мне. Ты решаешь, как бы меня оставить здесь до утра.
        - Конечно!
        - Конечно… - девушка вздохнула. - Ты еще совсем мальчишка, Згур! Если Асмут победит, у тебя не останется ничего - ни меня, ни жизни… Ты должен сам стать кнесом!
        - Что?! - от неожиданности он даже отступил на шаг,
        нога зацепилась за брошенный на землю плащ, Згур пошатнулся, едва не упал. Вновь послышался смех.
        - Я говорила тебе - ты просто не знаешь, чего хочешь. Асмут давно понял. Он боится тебя, Згур! Боится, что его опередишь. Если ты разобьешь Лайва, то править Сурью будешь либо ты, либо Хальг Олавсон.
        Згур не знал, что и сказать. Единственно, о чем он мечтал, - закончить войну и поскорее вернуться. Он уже и так
        слишком задержался.
        - Я чужак, Ивица! В каждом городе правит свой кнес…
        - …И ни один из них не согласится уступить другому. Проще пригласить чужака - не так обидно. А если у чужака будет с собой тысяча воев… Асмут понимает, поэтому ты нужен ему только до Белого Крома…
        Спорить не хотелось. Да и прежде, чем спорить с Иви-цей, нужно сначала убедить самого себя. Что ему обещали там, на Курьей горе? «Рыжую девушку и половину Венца»? Згур невольно усмехнулся. Половину! Все-таки полегче…
        - Комита! Комита!
        Полог палатки резко распахнулся. В глаза ударил свет факела, испуганно вскрикнула Ивица.
        - Сажа?
        Сотник взмахнул рукой, выпрямился:
        - Моя просить прощения! Моя не хотеть мешать…
        - Говори! - перебил Згур, понимая - зря не потревожат.
        - Беда, комита! Город шибко горит! Режут… Всех, кто с
        крестом, режут, однако! Из города людь прибегай, я тревогу поднимай…
        Згур закрыл глаза, вдохнул, помедлил, резко выдохнул:
        - Выводи сотни! Всех выводи!
        Сажа подбросил руку к шлему, исчез. Згур повернулся к
        Ивице:
        - Останешься здесь! И носу не кажи…
        - Но… - растерялась девушка. - Мне в Жирицы надо!
        - Поздно!
        Згур мгновение помедлил, не решаясь идти туда, в горящую пожарами ночь. Мать Болот! Как же ты допустила такое? Или Боги Сури сошли с ума?
        Он вздохнул, поднял лежавший на полу пояс с мечом, накинул плащ и повторил:
        - Поздно…
        Посад горел. Запылало как-то сразу, с полуденной стороны, хотя ветра не было и воздух стоял недвижно, словно вода в старом болоте. Не иначе, чьи-то руки озаботились отворить дорогу огню. Сквозь пламя слышались отчаянные крики - там шла резня. Трудно было даже понять, что именно творится на гибнущих улицах. Огонь слепил глаза, а вокруг стояла черная ночь. Звезды - дочери пылающего Агни - скрылись за тяжелыми тучами, не желая смотреть на людское безумие.
        Сотню Крюка пришлось оставить около крома. С остальными Згур двинулся к центру посада, через узкие улочки, полные полуголых, растерянных людей, пытавшихся спасти свое добро. Но были и другие - с ножами, секирами, некоторые - в полной броне. Увидев фрактариев, они спешили исчезнуть в темных переулках, и на земле оставались только недвижные, еще теплые тела.
        Вначале Згуру показалось, что убивают и грабят всех, но вскоре он понял, что в безумии есть свой строгий порядок. Часть домов была отмечена белыми крестами - туда и врывались убийцы. Огонь подпустили тоже с умыслом. В полуденной части посада дома с белыми крестами встречались чаще, а посреди стояла высокая храмина с черным крестом на крыше. Теперь она пылала, а на пороге неподвижно застыли окровавленные раздетые тела. На обнаженных спинах чьи-то руки уже успели оставить кровавую крестовую метку.
        Из темноты в «катакитов» полетели стрелы. Згур приказал выстроиться возле горящей храмины и сомкнуть щиты. Несколько десятков очумелых от ужаса людей поспешили спрятаться за линией фрактариев. Это было все, что мог сделать Згур. Оставалось надеяться, что не все в Лучеве сошли с ума.
        Вскоре подоспела подмога. Сотни Долбилы и Вересая ворвались в посад и рассыпались по улицам, обратив в бегство сразу же потерявших всякую смелость убийц. В толпе Згур сразу же заметил Ярчука. Венет с огромной секирой в руке гнал перед собой целый десяток погромщиков. Другие не отставали, и Згур приказал трубить наступление. Фрак-тарии быстрым шагом двинулись вперед, гоня убийц к берегу реки. Сзади послышался топот - дюжина всадников мчалась со стороны крома. Впереди на сером коне ехала кнесна - светлые волосы развевались на ветру, маленькая рука крепко сжимала крыж меча…
        Уйти довелось только с рассветом. Отогнать громил оказалось лишь полдела. Грабеж продолжался - грабили свои же, соседи и родичи. Нескольких довелось зарубить на месте. К изумлению подоспевшей стражи, среди убитых оказалось и несколько тех, кто веровал в Вознесенного. Жажда неправой наживы оказалась сильнее страха, сильнее жалости к единоверцам.
        Наутро, когда огонь сгинул, обернувшись едким черным дымом, на площадь начали сносить убитых. Их оказалось больше сотни, раненых же и покалеченных даже не считали. Погорели дома и лавки, черным остовом торчала обратившаяся в угли храмина с крестом. Но беды на том не кончились. Мрачный Щегол сообщил, что ночью, воспользовавшись шумом и суматохой, убийцы ворвались в помещение стражи. Двери и замки не ломали, не иначе, кто-то из стражников помог. Труп боярина Вертя с выколотыми глазами и отрезанной кистью правой руки был брошен посреди двора. Бабурка же пропал, то ли бежав, то ли отправившись прямиком на речное дно.
        Три дня над посадом стоял плач и вой. - уцелевшие хоронили погибших. Плакали не все. Схваченные громилы держались угрюмо, но каяться не спешили, заявляя, что «крестова людь» сама во всем виновата. Она, «людь», издавна богов истинных не почитает и над верой старой насмешки строит. Теперь «людь крестова» и вовсе стыд потеряла: скандов привечает да славным героям, что с «рогатыми» насмерть бьются, ножи в спину тычет. Жрец же Вознесенного, что в сгоревшей храмине служил, привсе-людно возглашать стал, что Чужой Бог открыть скандам городские ворота велит, а воеводу Згура указывает вервием повязать да конугу Лайву выдать. А уж того они, добрые лу-чевцы, стерпеть никак не могли.
        Убийц осуждали, но, странное дело, осуждали и жертвы. Даже Долбило не без смущения твердил, что лучше бы «крестова людь» к истинной вере вернулась, тогда бы и соблазна не было. Так думал не он один. Вскоре Згур узнал, что многие из тех, кто верил в Вознесенного, не выдержав страха и угроз, привселюдно срывали с шеи кресты и отправлялись в ближайшее капище - петуха резать да муку с вином смешивать. «Крестову людь» начали выживать из городских сотен, кого из-за хвори, кого - по лености. Згур пробовал говорить с Долбилой и Вересаем, но те лишь разводили руками и чесали затылки.
        «Катакиты» молчали, но глядели хмуро. Згур знал - многие из фрактариев верны Вознесенному. В румской земле черному кресту поклонялись уже много веков. Наемнику не пристало судить хозяев, и парни с перьями на шлемах могли лишь угрюмо ворчать, видя, как травят их единоверцев. Но однажды не выдержали и они. Растерянный Пила, заикаясь больше обычного, попросил комита срочно прийти на площадь, где кузнец Долбило собрал свою сотню. Згур, занятый чем-то иным, хотел отговориться, но Пила кликнул Гусака, тот - Сажу, а затем фрактарии подступили целой тучей. Згур понял - надо идти.
        На площади у высокого помоста столпились лучевцы - и воины, и просто любопытствующая «людь». На помосте, возвышаясь над толпой, стоял могучий Долбило, рядом с ним - чаклун в дырявом плаще с кривым деревянным посохом, а перед ними, у толстых неструганых столбов, застыли двое худых, узкоплечих. Згур протиснулся вперед - и понял. Сом и Лещок, внуки Вертя.
        Чаклун что-то сказал Долбиле, тот важно кивнул и повернулся к мальчишкам, рука указала куда-то вниз…
        - Топтайте!
        - Топтайте!!! - взревела толпа. Згур взбежал на помост. Прямо посередине лежал черный бронзовый крест.
        - Топтайте! - повторил кузнец, и толпа вновь откликнулась дружным ревом.
        Мальчики молчали. В глазах блестели слезы, но никто не двигался с места.
        - Топтайте, ино зрадниками станете! Згур с трудом вспомнил. «Зрадники» - «предатели». Вот что здесь затеяли!
        Он повернулся к толпе, но дружный крик ударил в уши:
        - То наше дело, воевода!
        - Зрадники они! Унуки зрадника!
        - Пущай топтают! Ино запалим! Живцем запалим! Стало ясно, зачем на помосте столбы. Чаклун в дырявом плаще щерил редкие зубы. Долбило хмурился, а толпа
        продолжала неистовствовать:
        - Топтайте! Топтайте! Ино запалим! Долбило махнул рукой, и крик стих. Кузнец грузно шагнул вперед, прямо к внукам погибшего Вертя:
        - В остатний раз говорю! Топтайте крест, ино смерть
        примете, яко зрадники!
        - Мы не зрадники! - отчаянно крикнул Лещок. -
        И деда наш не зрадник! Мы земле верны!
        - Мы земле верны! - подхватил его брат. - Но крест топтать не станем! В том вера наша, а веры не порушим! Чаклун зашипел, посох метнулся прямо к лицу одного
        из мальчишек.
        - Пали! Пали их!
        - Стойте!
        Згур выхватил меч, но его не слушали. На площадью стоял уже не рев - вой. В глазах горело безумие, руки сжимались в кулаки, кто-то уже тащил связки заранее припасенной соломы…
        Згур уже примеривался, как ловчее разрубить чаклуна пополам, но тут где-то совсем рядом грозно пропела труба. Сверкнула начищенная сталь. «Катакиты» с копьями на-перевес окружали площадь. Над красными перьями бился развернутый Стяг с белым Единорогом.
        Крик стих, кулаки разжались. Згур облегченно вздохнул. Кажется, безумие, охватившее лучевцев, отступило. Он обернулся, но чаклуна на помосте не было, лишь рядом с бронзовым крестом сиротливо лежал забытый при поспешном бегстве посох.
        На помост быстро взбежали Гусак и.Сажа. Згур улыбнулся заплаканным мальчишкам, вспомнил мудреные ве-
        нетские слова, поднял руку:
        - В остатний раз! Ежели кто почнет воев моих трогать, сам того к столбу привяжу и солому запалю. Ясно?
        Люди молчали, но вот толпа колыхнулась, зашумела.
        - Зрадники они! Дед их зрадник!
        - То бой решит. Хлопцев этих перевожу к сотнику Саже под начало…
        На черном лице расцвела довольная усмешка. Фракта-рий расправил плечи, рука легла на рукоять меча. Кто-то попытался крикнуть, но тут же замолчал - не иначе, соседи под ребра дали.
        - А сейчас - все прочь! Долбило, уводи своих! Вскоре площадь опустела. Згур приказал отвести растерянных, еще не успевших опомниться мальчишек в лагерь и усилить посты. Да, безумие отступило, но могло вернуться в любой час.
        Глава 16. ПОЛОВИНА ВЕНЦА
        Но самое страшное стало известно чуть погодя. Весть о лучевской резне подозрительно быстро разнеслась по всей Сури. На полночи, где в Вознесенного верил почти каждый второй, толпы на площадях проклинали Кровавого Згура, Згура Убийцу. Иереи Вознесенного призывали к отмщению, переворачивая свечи в знак проклятия Врагу Бога. Говорили и иное. Прошел верный слух, будто великий боярин Асмут Лутович повелел в своих владениях капища Вознесенного отнюдь не трогать, беглецов же, за веру изгнанных, привечать и оделять добром.
        Все стало понятнее. Теперь на полночи Згура боялись больше, чем рогатых скандов. Асмут же Лутович стал славен, его имя произносилось с надеждой не только боярами, но и многими из посадских, особенно в Белом Кроме, где Вознесенного почитали уже много лет.
        Не то было на полдне. Здесь, особенно в ближних городах, люди славили Мстителя за Богов, жрецы же вещали, что Боги Сури призвали Згура спасти землю - не только от скандов, но и от всякой нечисти, что добрым людям жить не дает. «Крестову людь» силой принуждали отречься от веры, непокорных же гнали за ворота, забирая все добро и кидая камни вслед. Наконец из дальнего святилища, где среди старых дубов возвышался какой-то особо почитаемый истукан, пришла весть, что отныне Боги Сури более не гневаются на своих чад и войску Згура Мстителя будет дарована скорая победа.
        Разбираться со всем этим не оставалось времени. Скан-ды вновь зашевелились за Певушей, вдобавок надо было подгонять мастеров, которые в чаду и дыме перегоняли по хитрым «скляницам» земляной жир. Другие ладили чаны и меха. Вскоре за городом, в глубоком овраге, ударило шипящее пламя. Невольная выдумка лысого мудреца, мечтавшего отправиться на «пупыре» в небеса, обратилась в необоримое Пламя Смерти. В это же время лесовики из Ярчуко-вой сотни изыскивали лучший путь, чтобы перетащить лодьи с Доная на Лагу. Сотня Крюка с полусотней добро-вольцев-лучевцев тайно готовилась к походу в далекую Скандию.
        …Возвращаясь в Лучев из частых поездок по лесной глухомани, Згур расспрашивал редких торговцев, решившихся заехать в город, о делах на родине. Новостей было мало, купцы больше знали о том, что творится у алеманов и мадов и, конечно, в державе Кей-Сара, откуда почти все они были родом. Ория была слишком далеко. Наконец один мадский торговец вспомнил, что слыхал от лехитско-го купчины, будто «кнес Кий» скликает в своем «Киеве-городе», что наДеноре стоит, большой Сабор - собрание нарочитых мужей со всей земли, дабы миром решить спор о том, кому наследовать Железный Венец. «Обры» за широким Донором обретаются мирно, реку же переходить более не решаются - «убоялись зело».
        Згур понемногу успокоился. Кажется, дело не дошло до самого страшного. Значит, можно не спешить, не оглядываться каждый день, не горит ли родной дом. Знать бы еще, кактамУлада…
        После очередной короткой схватки с сотней «рогатых», пытавшихся перебраться через Певушу, Згур решил рискнуть и двинуться вслед за отступавшим врагом. В последние недели «рогатым» не везло. Лесная «паутина» работала исправно. Ярчуку удалось найти друзей и за Певушей. Не молчал и «человечек» Асмута. Теперь конуг Лайв не мог даже скрытно подобраться к пограничной реке. Самое время было пройтись по его заполью. Сотни великого боярина уже вторую неделю страшным гребнем прочесывали скандские тылы, доходя до самого Белого Крома. Пора было пускать в дело фрактариев.
        Сотня Гусака уже готовилась к переправе, когда гонец из Лучева привез короткое послание. Кнесна Горяйна звала воеводу Згура Иворовича в город для срочной беседы. Подумав немного, Згур решил ехать, поручив Гусаку самому пройтись с сотней «катакитов» по заречью. Получив заверения одноглазого, что тому все «совершен-понятно», Згур приказал седлать коня. С собой он решил взять Ярчу-ка - повод был, и повод важный.
        Кнесна приняла их не в большой горнице, где обычно собирался боярский совет, а в малой - той самой, где когда-то они впервые встретились со Згуром. Стража поначалу косилась на одетого в мохнатый плащ венета, твердя, что велено пускать одного комита, но Згур был тверд. «Большому воеводе» виднее, с кем идти к кнесне.
        - Я ждала тебя одного, Згур Иворович!
        Голос Горяйны был, как обычно, холоден и даже суров, но пальцы уже комкали ни в чем не повинный платок. На Ярчука она старалась не смотреть, венет же, нахмурясь, и вовсе разглядывал носки своих не чищенных с дороги сапог.
        - На то причина имеется, кнесна! - отчеканил Згур, стараясь не улыбнуться. - Причина же наиважнейшая!
        - Вот как… - Горяйна бросила быстрый взгляд на венета, отвернулась. - Тогда… Тогда говори, воевода! У меня тоже к тебе дело…
        Згур откашлялся, вспоминая мудреную венетскую речь. Язык бы не сломать!
        - А ведомо ли тебе, преславная кнесна, повелительница Лучева и всех земель окрестных, сколь тяжки труды мои ратные, сколь сил трачу я, дабы людь вольну лучевску защитить и на поталу супостатам отнюдь не дать?
        - Ведомо, Згур Иворович. Ты… Пришел награду просить?
        Кнесна явно не ожидала такого. Згур, не без труда сохраняя серьезность, насупил брови.
        - В трудах я обильных и денно, и нощно, роздыха же отнюдь не имею. И от того многие дела наиважнейшие вовсе не решаются, особливо же в городе Лучеве, где избытка в них отнюдь нет. Должно сотни новы учить, казной войсковой ведать и прочим многим, чего и сосчитать
        тяжко. Посему и впрямь прошу я награды за службишку свою. Повели, кнесна, товарища мне назначить - второго воеводу, дабы труды со мной разделил, тако же и славу, ежели доведется оную заслужить в трудах тяжких ратных…
        Кнесна ответила не сразу - не иначе, перевод потребовался. Згур помогать не стал. Сами виноваты, накрутили словес!
        - Нужность в том и я вижу, - наконец неуверенно проговорила Горяйна. - Но кого назначить, Згур Иворович? Кого-то из твоих? Но этот человек должен знать город…
        - Мудрость, тобой, кнесна, изреченная, неоспорима суть! - отчеканил Згур. - Людь оная из лучевских нарочитых мужей должна род вести да славу иметь добру. Твои же бояре во многих изменах винны, да в трусости, да в дурости. И тому поводов тож отнюдь не мало!
        - Кого же поставить? Асмута Лутовича? Голос кнесны прозвучал сухо, словно у Горяйны перехватило голос. Згур заметил, как вздрогнул Ярчук.
        - То не можно, кнесна! Велик боярин Асмут Лутович тож в трудах ратных пребывает. Ныне он в заполье воро-жем шарит жестоко. Иной в Лучеве нужен. Ежели по недосмотру сущему людь нужная чину боярского не имеет, то ты уж, кнесна, соблаговоли исправить сие и немедля боярство той люди даровать…
        - Згур Иворович! - кнесна наконец улыбнулась, облегченно вздохнула. - Да что с тобой сегодня?
        Но Згур лишь подбирался к самому главному. К сожалению, запас витиеватых венетских слов подходил к концу, повторяться же не хотелось. Посему приходилось быть кратким:
        - Тож, ответствуй мне, сиятельная кнесна, согласишься ли ты с выбором моим и почтишь ли оную людь боярством, ежели то потребуется?
        - Воевода! - в ясных глазах Горяйны блеснул гнев. - К чему многоречие? Иль в моем слове ты когда сомнение имел? Приводи своего человека…
        Тут уж Згур не выдержал - ухмыльнулся от души. Горяйна замерла на полуслове, ее растерянный взгляд упал на застывшего камнем Ярчука…
        - Ты… Разве…
        Растерянность исчезла, Горяйна медленно встала, на
        миг закрыла глаза…
        - Будь по-твоему, воевода! Ярчук роду Бешеной Ласки, мой верный слуга! Подойти ко мне!
        Венет бросил на Згура затравленный взгляд, но тот сделал вид, что смотрит в слюдяное окошко. Медленно, неуклюже, словно потревоженный среди зимы медведь-шатун, Ярчук приподнялся, шагнул вперед.
        - Преклони колено! Дай мне свой меч, воевода! Франкский клинок синей молнией вылетел из ножен. Згур поклонился, протянул меч крыжем вперед. Венет открыл было рот, но слова явно не шли. Обреченно вздохнув, он опустился на колено. Тяжелое лезвие легко ударило по широкому плечу.
        - Властью, данною богами земли моей, возвожу тебя, Ярчук роду Бешеной Ласки, со всем потомством твоим в чин боярский. Служи мне и далее, как прежде служил! Пока же будь вторым воеводой в Лучеве, великого воеводы Згура верным товарищем и помощником.
        - Оно, конечно… - В глазах венета плавала мука. - Кнесна… Как же?
        И тут Згур почувствовал, как его челюсть начинает отвисать. Чего это с «чугастром»? Да и с кнесной! И когда же это они успели?
        - Или служба не по плечу? - На губах Горяйны уже была улыбка. - Давно сделать то должно было. Спасибо, комит, надоумил! Иди, Ярчук! После спасибо скажешь…
        Кнесна пыталась говорить, как обычно, сурово и холодно, но выходило это у нее не особо удачно. Венет хотел что-то сказать, но не смог. Мотнув лохматой головой, он неуклюже поклонился и шагнул к выходу.
        - Возьми меч, воевода, - Горяйна устало вздохнула, протянула Згуру клинок. - Тамга у тебя с Единорогом. Оттого и на Стяге так?
        - Оттого…
        - А правда ли, Згур Иворович, что отец твой Ярчука на волю выпустил? И что ты за него слово замолвил?
        Згур не нашелся, что сказать. Правду? Но где она - правда? Кто ведает, может, и проснулся на мгновение во всесильном Иворе бывший холоп Навко.
        Кнесна отошла к окну, задумалась, затем вздохнула:
        - Извини, комит! Не о том говорить с тобой хотела. Вызвала я тебя по причине важной и тайной. Вот…
        В ее руках появился небольшой свиток темной грубой кожи.
        - Два дня назад гонец послание привез. Хочешь, зачту? Згур кивнул, не особо удивившись. Мало ли правительнице Лучева пишут?
        Горяйна кивнула Згуру на скамью, сама присела в невысокое кресло поближе к окну.
        - Подивилась я вначале. Словно ты сам, воевода, мне пишешь. Вот, слушай… «О кнесна Горяйна, красой и мудростью славная! Весть о твоей дивной прелести разнеслась до самых дальних земель и острым мечом поразила мое сердце. О, если бы не годы, не седая голова, да не шестеро внуков, то пал бы я тебе в ноги в безумной надежде заслужить твою любовь…»
        Згур невольно усмехнулся. А хорошо! Особенно насчет шести внуков.
        - «…Но не заслужить мне твоей любви, о прекраснейшая! Так даруй мне хотя бы свою милость и дай защиту твоему верному риттеру. Смилуйся! Пребываю я в ужасе и денно, и нощно, ибо страшен мне воевода твой Згури Иворсон…»
        - Что?! - от неожиданности Згур даже привстал. Что за странный старикашка? Добро б только боялся, так ко всему еще имена путает!
        - «Просыпаюсь я средь ночи и шепчу, словно молитву:
        «Кнесна! Защити меня от страшного Згури, что недаром прозывается Згури-Смерть». И от того страха все войско мое духом пало, мечи опустило, и льет горькие слезы, сокрушаясь и оплакивая нашу тяжкую долю…»
        Кнесна отложила свиток в сторону. Згур уже не улыбался. Он словно слышал глуховатый насмешливый голос неведомого шутника. Впрочем, не такого уж неведомого. Згури Иворсон - так зовут его по-скандски. Згур лишь не знал, каким прозвищем наградили его враги…
        - Догадался, воевода? Письмо от Хальга Олавсона. Он хочет встретиться с тобой…
        -Ясно…
        Удивление прошло. Так и должно было случиться. Латники Асмута, громящие скандское заполье, не трогают воинов Хальга. Да и шептуны во вражьем стане стараются не зря. '
        - Не ведаю, Згур Иворович, разумно ли тебе ехать. Сканды коварны, а Халы не добрее Лайва.
        Згур задумался. Не добрее. Но куда умнее. Воины Олав-сона не жгут и не убивают. Халы устраивается на Сури надолго, словно в своем доме. Пока ему мешает Лайв. Лайв - и, конечно, он, Згури Иворсон…
        - Поеду, кнесна. Где встреча?
        - У села Дорыни, это на закат от Белого Крома, у ле-хитской границы. Халы будет ждать тебя за селом возле перевоза через восемь дней…
        Восемь дней - немного. Дороги только начинали подсыхать, к тому же шла война…
        - Поеду завтра на рассвете.
        - Хорошо…
        Кнесна кивнула, хотела что-то сказать, и тут из ее руки выпал платок - тот самый, так часто Згуром виденный. Он быстро наклонился, поднял.
        - Не отдавай, - Горяйна улыбнулась. - У алеманов есть обычай. Дамы дарят риттерам платки - на счастье. Их носят на шлемах и вызывают на бой тех, кто посмеет сказать об этой даме плохо… Прикрепи его к шлему, риттер Згур!
        Поспать не удалось. Ночь ушла на сборы да на дела, которых оставалось слишком много. Надо было проверить, как установлены страшные «чаны» на новых лодьях, поговорить с Крюком, готовившим своих парней к дальнему походу, зайти к Новобранцам из лучевских сотен. И, конечно, долго объясняться с Ярчуком. Венета редко приходилось видеть растерянным, но нынче это слово казалось слишком слабым. Ко всему еще Вешенка и Гунус, узнав, что «дядя Ярчук» отныне - лучевский воевода и боярин, учинили такой шум, что бедный венет только мычал и мотал головой. Если Вешенка только повизгивала от восторга и пыталась плясать, то ее лысый жених возгорелся душой и принялся за «верши». Лишь ближе к рассвету, когда Вешенка отплясала, а Гунус охрип, удалось поговорить. В конце концов Ярчук махнул рукой и обещал «присмотреть за людью», относительно же нежданного боярст-
        ва рассудил, что пусть называют хоть горшком, только бы в печь не ставили. На том и порешили.
        …Порешили - но не все. С Асмутом венет общаться отказался. Згур не настаивал, знал: Ярчук и великий боярин даже на людях не молвят друг другу ни слова. Объяснения не требовались. Згур помнил венетский обычай - кровники, ждущие смерти врага, не разговаривают. Оставалось уповать на то, что Асмут Лутович в последние недели бывал в Лучеве нечасто.
        В лагере Згура уже ждал десяток фрактариев во главе с Совой. Белокурый венет переодел своих парней в венет-ское платье и обрядил в кольчуги вместо румских лат. В довершение всего со шлемов сняли красные перья, и теперь маленький отряд вполне мог сойти за дружину местного кнеса. Дорогу Сова знал. В прежние годы он часто бывал в Белом Кроме, а один из «катакитов» оказался родом из небольшого севанского села, что прилепилось точно к берегу речки Горсклы, на котором стояла неведомая Згуру До-рынь. Можно было ехать. Згур был уже готов дать приказ «Эн ипой!» - «По коням!», когда сторожевой фрактарий отозвал его в сторону. Возле шатра, почти незаметная в серой предрассветной мгле, стояла девушка, закутанная в тяжелый черный плащ. Сердце дрогнуло, Згур бросился к ней - и остановился. Это была не Ивица. Не Ивица, не Вешенка и, конечно, не кнесна. Растерянное, почти детское лицо, пришепетывающий тихий голосок…
        - Госпожа… Прийти просит… Просит… Очень просит…
        …Ивица лежала .ничком на низком ложе, укрытая серым покрывалом. В полумраке видны были лишь знакомые рыжие волосы, рассыпавшиеся по плечам. Но от них не пахло мятой. В маленькой горнице стоял тяжелый кровавый дух - запах израненной гниющей плоти.
        - Не смотри… Не смотри на меня, Згур Иворович… Хриплый голос казался незнакомым. Ивица с трудом подняла голову:
        - Если умру… Не забудь… Отомсти… Ему отомсти… Сердце сжалось. Згур неуверенно шагнул ближе. Случилось что-то страшное. Он даже боялся подумать - что…
        - Он узнал… О нас с тобой… Он был здесь два дня назад. Не смотри на меня, Згур! Он приказал бить меня кнутом. Бить, пока горит свеча. Лучше бы мне умереть сразу…
        Згур почувствовал, как хрустнули костяшки намертво сжавшихся пальцев. Еще недавно, на коротких лесных привалах, он думал, действительно ли любит эту рыжую или просто скучает по ее ласкам, по ее пахнущему мятой телу. Теперь сомнения сгинули. Сердце сжалось болью - и ненавистью. Чернобородый палач посмел бить кнутом беззащитную девушку, ту, что подарила ему свою любовь. «Положи меня, как печать на сердце твое, как перстень на руку твою…»
        - Я убью его, Ивица!
        Смех - горький, сквозь слезы:
        - Он сказал то же самое. В день, когда он наденет Венец в Белом Кроме, тебя будут уже клевать вороны. И твоего холопа тоже…
        Холопа? Удивление длилось недолго. Згур понял-великий боярин не забыл о Ярчуке.
        Смех оборвался, сменившись долгим стоном. Голос звучал тихо, еле слышно…
        - Когда умру… Не забудь. Три месяца к женкам не подходи, иначе по ночам приходить стану…
        Сердце дрогнуло болью. «…Ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность, стрелы ее - стрелы огненные…»
        - Ты не умрешь, Ивица! Он не наденет Венец. Клянусь тебе…
        Клятва вырвалась сама собой. Пришла последняя, окончательная ясность. Им с чернобородым тесно на этой земле.
        - Я скоро вернусь. И он больше не посмеет тронуть тебя…
        Ивица с трудом приподнялась, на Згура взглянули измученные заплаканные глаза.
        - Я буду ждать. Здесь - или в Ирии. Возвращайся, Згур!
        Он наклонился, осторожно коснулся губами ее рыжих волос. Вспомнилось бледное, застывшее лицо кнесны. Да, чужую беду легко и руками развести! Он уже потерял Уладу… - Мы будем вместе, Ивица! Навсегда! И даже смерть не разлучит нас…
        Ехали быстро, обходя города и большие села. Ночевали прямо в лесу, у костра, либо в маленьких придорожных деревеньках. Здесь, за Певушей, война, доносившаяся до Лучева лишь далекими отзвуками, оставила свои страшные следы на каждом шагу. То и дело встречались пепелища - и старые, уже начавшие зарастать молодой весенней крапивой, и свежие, еще дымящиеся горькой гарью. В селах, увидев вооруженных всадников, люди пытались бежать или просто застывали на месте, покорно склоняя головы перед неизбежным. В то, что маленький конный отряд желает просто провести ночь под крышей, не верили. Грабили и насильничали все - и сканды, и дружины местных кнесов. Осмелев, селяне начинали проклинать «рогатых», наезжавших, что ни день, за хлебом и девушками, а заодно с ними и Згура-Убийцу, Згури-Смерть, посланного на погибель уцелевшим. Здесь не верили никому. Згур уже не удивлялся, что за Певушей его самого считают скандом. Кровь и страх лишали людей рассудка, и не их винить в этом.
        Пару раз отряд сталкивался с небольшими ватагами «рогатых». Обходилось без боя. Сканды недобро косились на неведомых латников, но уступали дорогу, то ли из страха, то ли принимая фрактариев за дружину кого-то из местных бояр, что давно столковались с «рогатыми». Згур с трудом сдерживался, чтобы не выхватить из ножен франкский меч. Да, проклятый Асмут прав, они слишком долго отсиживались за Певушей. И пусть его, Згура, считают кем угодно - скандом, даже самой Смертью, но он останется на этой земле, пока последний «рогатый» не испустит предсмертный вопль в луже собственной крови. Все чаще Згур задумывался о том, что через несколько лет обнаглевшие сканды могут поднять свои цветастые паруса уже не на Лаге, а на Деноре. Значит, он, сотник Вейска, альбир Кее-вой Гривны, защищает не только эту несчастную разоренную страну.
        Но дня через три, когда опаленные войной приречные земли остались позади, вокруг все стало меняться. Чем дальше на полночь, тем спокойнее становилась страна. Тут к скандам успели привыкнуть. Згур не без удивления узнал, что многие молодые парни из венетов и севанов давно уже надели рогатые шлемы, вступив в разбойничьи ватаги. Иными стали села - люди не боялись, напротив, радостно встречали отряд, интересуясь, нет ли у гостей награбленной «рухлядишки» на продажу. Низко не кланялись, зато за все требовали серебро.
        Иными стали люди, другой становилась и земля. Полуденная Сурь мало чем отличалась от Ории, разве что говор у людей был иным. Здесь же, ближе к Белому Крому, Згуру начинало казаться, что он попал в совсем другую страну. Да так оно и было - Полуночная Сурь издавна жила отдельно, и лишь полвека назад вой великого кнеса присоединили полуденные земли.
        Вначале Згура поразили лапти. Здесь их носили все, даже те, кто жил не в жалких полуземлянках, а в добротных бревенчатых избах. Избы тоже стали другими - большими, с ладными срубами, зато неимоверно грязными. Грязь была всюду - под лавками и на лавках, на столах и даже на лапках шустрых тараканов, которые дружными стаями бегали по стенам и земляным полам. Тараканов не трогали, почему-то считая, что они приносят счастье.
        Счастье приносили не только тараканы. Мыться здесь не любили, зато охотно опрокидывали полные братины, причем не только крепкие мужики, но и «женки» и даже сопляки-мальчишки. Пили не мед, не пиво и не вино, а нечто напоминающее грязную воду. Пойло издавало чудовищную вонь, зато валило на землю с трех глотков. Именовалась оно «курилкой» или «самобулькой». Пробовать «самобульку» Згур не стал и другим заказал - уж больно мерзко пахла. Венеты же пили с радостью и охотно брали ее в уплату вместо серебра.
        Под «самобульку» хозяева становились разговорчивы - пока не падали с лавок. Згур слушал и поражался. О войне, конечно, помнили, но как-то вскользь. Война была на полдне, здесь же интересовались другим. Впрочем, понимать, чем именно, было затруднительно. Вначале Згуру казалось, что и венетская речь стала совсем иной, не такой, как в Лу-чеве. Помог Сова, объяснивший, что речь в Полуночной Сури та же, разве что выговор немного другой, но через
        каждое слово местные венеты вставляли ругательство - покруче и позабористей. Оттого и понять трудно. Згур подивился, но рассудил, что в здешних землях, вероятно, нежити избыток. Вот ее и отпугивают от порога.
        Слушать же местных было странно. Чаще всего говорили о «женках», да так, что не только Згур, но и видавшие виды фрактарии начинали краснеть до ушей. Бедняга Яр-чук, наверно, сошел бы в этих местах с ума - или кидался бы в драку после каждой услышанной фразы. Кроме «женок» и «самобульки», почти ни о чем не говорили, а когда все же начинали, то Згур поражался еще больше.
        Ругали - смертно «лаяли» - скоморохов. Повинны оказались несчастные певцы да плясуны в том, что не угодили иереям Вознесенного. Тут, на полночи, в Чужого Бога верили многие, и его жрецы, столь тихие в Лучеве, каждый день наставляли народ в храминах под черным крестом. Но их самих тоже ругали. Почему-то встреча с иереем считалась дурной приметой, и оборониться от этого можно было лишь «кукишем». Что это такое, Згур так и не взял в толк. Доставалось и грамотеям, что умели разбирать «литеры». Таких особенно не любили, называя странным словом «ти-луген». Згур вспомнил маленький «литерник» Ярчука и вновь подумал, что венет бы в этих местах не прижился.
        Ругали и прочих. Постепенно Згур с изумлением понял, что обитатели этих мест считают свое племя самым сильным и мудрым, остальную же «людь» не ставят ни во что. Особенно доставалось каким-то «земитам». Ни одного «зе-мита» Згуру встретить не довелось, да и местные их не видели - но лаяли люто, с пеной у рта. Именно «земиты», а не сканды и не местные бояре считались виновными во всех бедах Сури. И при всем при том Сурь (здесь ее называли «Сурь-Матушка») воспринималась как самая могучая держава под солнцем. Соседи же должны были оную Сурь-Матушку страшиться и дань платить, потому как иначе сурьские рати всех их сокрушат, пожгут и в полон возьмут.
        Особенно часто заговаривали о Стополье. Вначале Згур подумал, что речь идет о городе, где сканды особенно безобразничают, но вскоре выяснилось, что «рогатые» тут вовсе ни при чем. Стополье находилось за тридевять земель, в стране окров, на Скандском море. Но каждый венет, хлебнув «самобульки», начинал кричать, что Стополье - город исконно сурьский, и должно его под сурьскую
        руку всенепременно поять. Один знаток, перед тем как свалиться с лавки, досконально пояснил, что Стополье давно бы уже к Сури присоединили, да защищает его воевода Шмальк, а тот Шмальк зело лют и несговорчив. Но скоро Шмальку конец придет, и о том юродивый Лужок поведал, а какие-то Перум с Лукьяном верное письмо написали.
        Згур понял - здесь, в Сури Полуночной, его войско не ждут. Лайва тут тоже не любили, зато с надеждой глядели на Хальга Олавсона, который и храмины Вознесенного не рушил, и «самобульку» пить разрешал, а главное, обещал соседей приструнить и Стополье от злобного Шмалька забрать. И впервые стали понятны странные слова, услышанные на Курьей горе. «Половина Венца». Полуденная Сурь с ее старыми богами готова признать того, кто выгонит насильников-скандов и наведет в земле лад. Сурь Полуночная жила иной жизнью.
        Чем ближе к столице, тем богаче и грязнее становились села. Местная стража начинала коситься на маленький отряд, и Згур приказал не останавливаться на ночлег, опасаясь внезапной засады. Впрочем, Белый Кром оставался в стороне. Отряд повернул на закат, где за густыми лесами лежала земля усатых лехитов. К вечеру седьмого дня пути вдали показалась неширокая, заросшая густым камышом речка. Сова, ехавший впереди, сверился с мапой и молча указал вперед. Згур понял - Горскла. Там, за рекой, его ждет Хальг.
        У перевоза, давно брошенного и пустого, никого не оказалось. На сером песке догнивал старый паром, пахло сыростью и тухлой рыбой. Фрактарии, спешившись, быстро осмотрели берег - пусто. Згур был уже готов приказать готовиться к ночлегу, когда над рекой пронесся резкий переливчатый свист. Фрактарии схватили копья, окружая комита, подняли обитые бронзой щиты.
        - - Эй, венеты! Вы привезли с собой вашего маленького Згури?
        Кричали с противоположного берега - по-венетски, с уже знакомым полуночным выговором. Згур всмотрелся, но вечерний сумрак не позволял увидеть ничего - кроме серой береговой полоски и зарослей камыша. Он подумал,
        кивнул Сове. Парень вышел вперед, приложил ладони ко рту:
        - А вы не забыли старенького Хальга? В ответ ударил хохот.
        - Скажи своему Згури, чтобы ехал сюда! Один, без вас! Здесь мелко, он даже не промочит ножек!
        Фрактарии недовольно заворчали. Згуру и самому стало не по себе. Сканды коварны, им нельзя верить ни в чем. Но Олавсон неглуп. Убить лучевского воеводу можно куда проще, не приглашая в такую даль.
        - Страшно? - За рекой вновь захохотали. - Трусишка Згури наделал в штанишки?
        Это был вызов. Згур криво усмехнулся и вскочил в р седло. Будь что будет!
        Горскла и вправду оказалась мелкой - вода не достигала до стремян. Стена камыша быстро приблизилась, в ней зачернел узкий проход. Вдали мелькнул огонек костра.
        - Сюда! Не свались с лошадки, маленький Згури! Згур усмехнулся. На такие насмешки не обижаются. Сильный отвечает на смех смехом.
        - Эй, где там ваш Хальг? Еще не убежал?
        - О, нет, нет! - откликнулись совсем рядом. - Мне очень страшно есть, маленький ужасный Згури, но я тут!
        Голос был иной. Тот, кто отозвался, был старше и ве-нетские слова выговаривал совсем по-другому: жестко, коверкая звуки. Хальг?!
        Згур ударил коня каблуком и через мгновение оказался на берегу. Стена камыша была позади, прямо перед ним темнела лесная опушка. Костер горел чуть в стороне, а возле него столпились люди в знакомых рогатых шлемах. Згур придержал коня.
        - Сюда! Маленький Згури все-таки промок! Пусть подсушит ножки!
        «Рогатые» расступились. Вперед вышли двое - высокие, плечистые. На них не было шлемов. Отблеск костра осветил седые волосы того, кто шел первым. Второй был черен, как воронье крыло, длинные кудри падали на плечи, борода закрывала грудь.
        Згур спрыгнул с коня, потрепал гнедого по крутой шее и, не торопясь, пошел навстречу. Седой, похоже, Хальг. Черный, наверно, родич, иначе не шел бы рядом с кону-гом…
        Не доходя нескольких шагов, все трое остановились. Костер светил скандам в спину, но Згур уже мог разглядеть их лица. Седой, тот, что шел справа, был гладко выбрит, костистые скулы грозили порвать кожу, в небольших светлых глазах светилась насмешка. Второй, словно утонувший в черной бороде, смотрел угрюмо, набычась. Рука лежала на крыже меча - франкского, такого же, как у Згура.
        - Чолом!
        Згур взмахнул правой рукой, запоздало сообразив, что поздоровался по-огрски, словно перед Кеевыми кметами. Он хотел исправиться, повторив то же по-венетски, но этого не потребовалось. Седой внезапно захохотал.
        - Чолом! - Рука в кольчужной чешуе взметнулась вверх. - Боги! Быть не может так! Ты что, есть сполот, парень?
        Згур обомлел, но растерянность длилась всего мгновение. Почему бы бродягам-скандам не знать о сполотах?
        - Я не сполот, - Згур проговорил это на родном наречии. - Тепло, но не горячо! Может, снова попробуешь?
        - Ты волотич, - голос того, кто был моложе, внезапно дрогнул. - Хальг, он волотич! Великий Дий!
        Згур вновь изумился - «черный» говорил по-сполотски, чисто, словно в Кей-городе родился.
        - Так-так! - седой покачал головой, на худом бритом лице мелькнула усмешка. - А мы с тобой, Мислабури, понять не могли все, кто есть страшный маленький Згури-Смерть!
        Мислабури? Вспомнилось - у Хальга есть родич. Кажется, его зовут Мислабури Рацимирсон…
        - Хорошо есть! - седой сложил на груди длинные руки, окинул гостя внимательным взглядом. - Значит, это ты, маленький Згури Иворсон? А я есть старенький дряхлый Хальг, что очень-очень боится тебя!
        Светлые глаза смеялись. Сканд вовсе не выглядел дряхлым, несмотря на седину и глубокие морщины, избороздившие лоб. Можно было лишь гадать, сколько им прожито - шесть десятков? семь?
        - Я Мислабури… Мислобор, - черный нерешительно протянул вперед огромную тяжелую ладонь. - Чолом, Згур! Как там… у нас?
        У нас?! Теперь уже сомнений не оставалось. Мислобор! Имя сполотское, хотя и редкое…
        - Пошли к огню, - седой сканд оглянулся, повел плечами. - Мы сегодня долго-долго ехали. Надо погреть мои очень старые кости…
        У костра они остались втроем. Воины в рогатых шлемах отошли подальше, к самой опушке. Згур присел на сухую прошлогоднюю траву, протянул ладони к огню.
        - «У нас»? Это где, Мислабури? В Савмате? В Коростене?
        - В Ории, - Мислобор грустно улыбнулся. - У нас… Говорят, для изгнанника и дым отечества сладок…
        На миг Згуру стало не по себе. Он вдруг представил, как сам расспрашивает случайного знакомца о доме. Но о чем сказать? О горящих волнах Денора? О новой смуте?
        - Ты видел дядю Войчу?
        - Кого? - поразился Згур. - Какого Войчу?
        - Есть такой маленький-маленький Войча, - усмехнулся седой сканд. - Теперь он стал большой-большой Светлый Ксй. Наверно, он уже совсем забыть о свой маленький племяш и обо мне, старом Хальге. Но мы его помним.
        И тут словно молния блеснула. Мислабури Рацимирсон - Мислобор, сын… Рацимира! Светлого Рацимира…
        - Кей?!
        Згур еле удержался, чтобы не вскочить, не замереть, подняв вверх подбородок и бросив руки на бедра, словно на большом смотре в Савмате, когда перед строем выносят алый Стяг с когтистым Орлом.
        - Я был Кеем, Згур! - Темные глаза конуга блеснули затаенной болью. - Я был сыном Светлого… Но к чему вспоминать? Этого уже нет… Как там у нас, расскажи!
        Говорить было трудно. Мысли перескакивали - Ко-ростень, Учельня, страшная Ночь Солнцеворота, сполоты и волотичи под Стягом Железного Сердца - и новая рознь, резня в харпийской земле, спор о Железном Венце, огры за широким Денором, хэйкан Сварг, чаклунья Танэла и всесильная Челеди…
        Мислобор слушал, не перебивая, яркие губы сжались, нахмурились черные брови. На бритом костистом лице Хальга нельзя было заметить ничего - кроме легкой усмешки.
        - Так-так, - проговорил он, когда Згур, выговорившись, умолк. - Бедному маленькому Войче тоже несладко есть. Бедный маленький Войча совсем забыть. Бедный маленький Войча никак не вспомнить, кто есть наследник Венца…
        Наследник? Почему наследник? Згур попытался сообразить. По сполотскому обычаю наследовать должен младший. Потому и готовы многие в Савмате поддержать Веле-госта - согласно давнему праву. Но есть еще какой-то Кеев закон. Им в Учельне рассказывали… Лествица! Наследует старший в семье. После Войчемира старшим будет… сын Светлого Рацимира!
        - Не надо, Хальг! - Мислобор выпрямился, губы дернулись злой усмешкой. - Ты хочешь, чтобы туда пришли еще и мы? Нет, хватит! Я не подниму меч на родичей!
        - Ты, Мислобор, добрый-добрый есть! - Хальг покачал седой головой, повернулся к Згуру: - Жаль, что ты не увидишь маленького Войчу! Ты бы передал ему привет от старого злого Хальга. Я очень скучать по нему…
        - Я передам. Я скоро поеду домой… - вырвалось у Згура, но слова застыли на языке. Домой? Поэтому он и здесь?
        - О, да-да! - Хальг засмеялся. - Я тоже очень-очень хотеть домой, маленький страшный Згури! Мы все хотим домой, но остаемся здесь! Мы очень любим Великую-Великую Сурь! Какую половину ты любишь больше, Згури? Полночь? Полдень? На полночи девицы ленивы, но купцы жирны. На полдне, говорят, все наоборот. Был бы я молод, то предпочел бы шустрых-шустрых девиц. Но старый Хальг очень-очень стар, он любит жирных купцов…
        Седой сканд шутил, но Згур понимал - шутки кончились. Для этого его и пригласили сюда. «Старый Хальг» тоже догадался, что Венец распадается пополам.
        - А Лайва Торунсона очень-очень старый Хальг тоже любит? - поинтересовался он.
        Ответом была довольная усмешка:
        - Старый Хальг всех вас очень-очень любит. Мой самый лучший друг Лайв Торунсон очень-очень добрый есть! Он согласен подарить мне полночь, а сам хочет править в Белом Кроме. Но он совсем немножечко жадный, мой лучший друг! Ну почему бы ему не уступить мне Белый Кром? Я так много-много плакать!
        Перевода не требовалось. Сканды не поделили Сурь. И теперь Хальг готов договориться-с ним, Згуром, если тот уступит ему столицу. На миг Згур почувствовал омерзение. Ему предлагают резать на куски несчастную, разоренную страну - словно отрез богатой ткани, взятой при грабеже. Но возмущаться легко. А вот справиться с Лайвом, имея в заполье пять тысяч воинов Хальга, даже не трудно - невозможно.
        - На полночи тебя все равно не поддержат, Згур, - негромко проговорил Мислобор. - Здесь верят в Вознесенного. Тебя боятся.
        И это было правдой. Старые боги сплотили Полуденную Сурь, но они же оттолкнули полуночных венетов. Выбора не было, но Згур молчал. Это не его земля. Он просто наемник, за которого схватились в миг отчаяния, как за соломинку. Разве может он решать такое?
        Вдали, за стеной высоких деревьев, послышался громкий, протяжный крик. Ночная птица - сыч или неясыть - -спешила за добычей. Но Згуру показалось, что это голос тех, кто говорил с ним на Курьей горе. Его торопили. Чьи-то всесильные руки уже разломили Венец пополам.
        - Решаю не один я, - Згур отвернулся, чтобы не видеть хитрой усмешки седого конуга. - Если Лайв будет разбит, в Белый Кром может войти… кто-то другой.
        Имени называть не стал - ни к чему. Хальг, наверно, знает - должен знать. Згура не примут в столице. Но великий боярин Асмут - свой, его любит «крестова людь». Сына Луга охотнее признают великим кнесом, чем сканд-ского заброду. И тогда чернобородый вспомнит обо всем - и о лохматом венете, и об огрской девушке по имени Ве-шенка, и об Ивице. Да и Згуру с его «катакитами» едва ли позволят уйти, унося заработанное серебро.
        - Кто-то, - задумчиво повторил Хальг. - Ай-ай-ай! Этот глюпий кто-то тоже очень жадный есть! Но пусть маленький страшный Згури не бояться! Пусть этот кто-то идет в Белый Кром! Один! Совсем один!
        - С двумя сотнями латников, - усмехнулся Згур.
        - Ай-ай-ай! Нам с Мислабури очень страшно есть! Две сотни латников! Но ничего, у старого-старого Хальга очень много ушей и очень много глаз. Если этот глюпий кто-то подойдет к столице, я успею убежать далеко-далеко! Я хорошо спрячусь, маленький Згури! Я стану мышкой и нырну в очень-очень глубокую норку!
        Светлые глаза смеялись. Згур понял. Конечно, у Хальга много ушей и много глаз. Асмута не пустят в столицу. Ни одного, ни с его конницей.
        - Наверно, маленький Згури хочет, чтобы этому кто-то не причинили зла? О да, мы не причиним ему зла. Нет-нет! Мы пришлем тебе его голову, и она скажет, что мы были с ним очень-очень добры…
        И вновь Згур почувствовал, как в душе закипает гнев. Ему предлагали предательство. Пусть он ненавидит Асмута, пусть великий боярин - враг всех, кого он любит, но они - союзники. Асмут не предавал его…
        Вновь закричала птица, и в ее крике слышался хохот - злой, торжествующий. Пути назад не было. Старое правило, известное всем, кто играет в «Смерть Царя». Взялся за деревянную фигурку - ходи! Великого боярина подставляли «под бой».
        - Сначала - его! - Згур взглянул на умирающие угли костра, покачал головой. - Потом меня… Седой и черный переглянулись.
        - О, да-да! - кивнул Хальг. - Разве можно верить злым коварным скандам? Ты не верь, маленький Згури! Ты просто немножечко вспомни, что есть еще мады, есть алеманы. Если я возьму Лучев, они перейдут границу. Я не жадный есть, мне хватит и этой войны. Жадный не я, жадный - Лайв Торунсон. К тому же нам с Мислабури спешить некуда есть. Если не я, а мои внуки когда-нибудь будут править всей Сурью, старый Хальг порадуется за них в Золотом Чертоге. У тебя нет дочки, маленький Згури? Если нет, то поторопись. Мой внук, твоя дочь - почему бы не отдать им Сурь, когда придет наш час?
        Згур покачал головой. Когда это еще будет? Да и не нужна ему Сурь - ни вся, ни Полуденная. Его место в Ко-ростене. Вот только кончится война…
        - А чтоб старый Хальг не забыл об этом кто-то, пришли мне весть, когда кто-то пойдет на Белый Кром…
        Згур сцепил зубы, чтобы не ответить черным словом. Асмут - враг, но они сражаются плечом к плечу. Это даже не измена, это хуже!
        Седой конуг словно читал его мысли:
        - О, да-да! Тебе не жалко этого кто-то, но жалко себя, маленький Згури! Мне тоже жалко себя, старого злого
        Хальга. Я ведь знаю моего друга Лайва Торунсона много-много лет. И скоро он попросит подмоги - против тебя, маленький Згури-Смерть! И я буду ему обещать… Убить врага легко есть. Погубить того, кого знаешь, - трудно. Так и хочется предупредить, намекнуть… Каждый должен свое ремесло знать. Ремесло наше - война есть. Не всякому оно по плечу есть! Знаешь ли ты, маленький Згури, лохматого венета с собачьим именем?
        - Собачьим? - поразился Згур, но тут же вспомнил: - Ярчук?
        Ну конечно! «Чугастр» сам рассказывал!
        - О, да-да! Страшный воин Ярчук! В бою он очень-очень страшный есть! Но потом он совсем не страшный! Когда мы брали село или гардар, он все нас просить, чтобы мы не трогали чужие женки! Он очень просить и очень ругаться! И драться тоже!
        Мислобор хмыкнул, вспоминая. Згур тоже улыбнулся. Все верно, «женки», как известно, святы! Молодец, «чу-гастр»!
        - Вот такие мы добрые есть, маленький Згури! Даже когда надо убить врага. Или друга, ставшего врагом. У нас есть песня про конуга Ингвара. Жаль, ты не знаешь сканд-ского, это хорошая песня. Мне ее не пересказать на спо-лотский…
        - Я могу перевести, - негромко проговорил Мислобор. - Я тоже знаю эту песню. Ее сложили много лет назад про Ингвара Могучего. А поется в ней вот что…
        Мислобор откинулся на локоть, мгновение помолчал и заговорил мерно, распевно, словно в такт неслышной мелодии:
        - Две вести пришли к конугу Ингвару. Одну, вместе с богатыми дарами, прислал сват его Магнус. Другая же пришла из сурской земли, от жены его верной, что гостила у отца. Не стал Магнус присылать харатью с письменами, прислал он певца сладкоголосого, чтобы позвал тот Ингвара в город Роскильду на семейный пир…
        Мислобор на миг умолк, и тут же закричала птица, совсем близко, рядом. Теперь в этом крике слышался страх, словно ночной гость знал, о чем идет речь у гаснущего костра.
        - …Супруга же Ингвара Могучего написала ему письмо на кожаном свитке. Велел прочесть письмо конуг и
        узнал, что видела его супруга сон. И в том сне, словно наяву, привиделось ей, будто едет Ингвар в гости к родичу. Но стал багрец его мантии кровью в чужом терему. И молила супруга Ингвара не ездить, остаться дома. И заклинала его всеми богами. Но посмеялся могучий Ингвар, верил он другу своему Магнусу. И поехал он морским берегом, не взяв даже щита и брони, с одним мечом у шитого серебром пояса. Певец же, что послан был за ним, ехал рядом, и тяжко было на его сердце…
        Згур прикрыл глаза и словно наяву увидел пустынный песчаный берег. Но вместо синей морской глади на песок обрушивались огненные волны - неслышные, еле заметные в ярких лучах Небесного Всадника.
        - …И решил тогда певец предупредить могучего Ингвара. Но давал он страшную клятву и не мог вести прямые речи. Поэтому запел он песню про молодого конуга, которого зовут в гости теща и тесть, зовут, чтобы погубить злой смертью. И не слышит молодой конуг, как предупреждают его шумные волны, как свистит в ушах ветер, как тревожно ржет его вороной конь. Едет конуг на верную смерть - и улыбается в ожидании веселого пира…
        Мислобор вновь ненадолго умолк, а Згуру представилось чернобородое лицо с тонкими красивыми губами. Согласился бы Ярчук вот так, спокойно, с улыбкой, отдать своего кровника в руки врагов? Наверно, нет. Но ведь Асмут не кровник комиту Згуру! А если надо защитить Ивицу, то должно сходиться с обидчиком лицом к лицу, как и надлежит альбиру…
        - …Слушает Ингвар песню, подпевает, улыбается яркому солнцу. Невдомек ему, что песня эта - о нем самом. Срывает он листья клена, украшает ими сбрую своего коня, утыкивает цветами конский очелок. И понимает певец, что не спасти ему Ингвара, суждена ему смерть, влечет его темная сила к бесславной гибели. Наверно, завистливые боги послали Ингвару этот ясный весенний день, чтобы опьянить его разум. Едет могучий Ингвар, не чуя близкой гибели, а вдали уже показались черные вежи Роскильды, и громко поет соловей, и пятнами крови алеет пахучий шиповник…
        Негромкий голос умолк, и холодом повеяло от угасшего костра. Згур потер разом похолодевшие руки. Да, сейчас
        весна, скоро запоют соловьи, а там и шиповнику цвести. Только здесь, в Сури, он, говорят, не красный, а белый…
        - Моего отца зарубили во сне, - вновь заговорил сын Рацимира. - Дядю убили отравленной стрелой. Другие родичи погибли так же - не в честном бою. Вначале я ненавидел убийц, но потом понял - это и есть власть. Ее добиваются только так - изменой и подлостью. Поэтому я не вернусь в Савмат. Никогда!
        - Ну-ну! - Хальг громко рассмеялся, хлопнул чернобородого по плечу. - Маленький Мислобор еще передумает! Маленький Мислобор еще захочет надеть Железный Венец! Жаль, я узнаю об этом только в Золотом Чертоге! Ты не поможешь ему, маленький страшный Згури? /
        Трудно сказать, шутил ли седой конуг. Згуру стало не по себе. Кей Рацимир погиб, убитый давней изменой. В Ории забыли о нем, но сын не забыл, и кто знает, не поднимется ли над Савматом скандский меч? Когда-то он сам мечтал отомстить за отца. За Навко, погубленного Ивором, сыном Ивора…
        - О, старый Хальг совсем забыть! - сканд огорченно вздохнул. - И ты, маленький Мислабури, не напомнить глюпому старому Хальгу! Мы не кормим гостя! Страшный Згури обидится и проглотит нас вместе с костями. О, да-да, я уже слышать, как скрипят его страшные острые зубы!
        Конуг махнул рукой. Один из «рогатых» неслышно приблизился, положил возле костра тяжелый кожаный мешок. За мешком последовал румский кувшин с острым дном и витыми ручками.
        - Мы выпьем вино и съедим лепешка! Тогда страшный Згури не съест нас!
        Есть Згуру совсем не хотелось - как и пить. Но отказываться нельзя. Таков обычай, с обычаем не спорят.
        Седой конуг извлек из мешка большую плоскую лепешку, протянул Згуру:
        - Это Сурь, конуг Згури! Старый Хальг держит свою часть - держит крепко, не отпустит. Мне полночь, тебе полдень. Ломай!
        Хотелось сказать «нет», но рука сама потянулась вперед. Свежий, хрустящий хлеб надломился легко, словно разрубленный невидимым мечом.
        Глава 17. ДВА ХОЛМА
        Черные лодейные носы с легким шорохом врезались в желтый песок. Десятки рук тут же подхватывали тяжелые, пахнущие смолой корпуса, и лодьи, словно сами собой, въезжали на залитый бешеным летним солнцем берег. Стоял крик сотен глоток - почти половина Лучева собралась здесь, на обычно безлюдном берегу Лаги. Встречали победителей. Отряд Крюка возвращался из Скандии.
        Сам сотник был уже на берегу. Лицо под рогатым шлемом радостно скалилось, в руках плясала тяжелая сканд-ская секира, словно неугомонный фрактарий был готов рубиться с каждым, кто встречал его у речного плеса. Белые неровные зубы блеснули, правая рука взлетела вверх.
        - Комит! Мы их всех, всех! Всех уродов до единого! Згур знал - это правда. Поход Мести, как уже успели окрестить этот набег, стал самым страшным, что видела Скандия за сотни лет.
        С лодей скидывали добычу - прямо в кулях, не разбирая. По песку рассыпались серебряные гривны, кубки, тяжелые блюда, связки ножен с цветными каменьями, меха, золотые женские прикрасы. Фрактарий, посмеиваясь, примеривали бесценные песцовые и горностаевые шубы и гордо бродили в них по берегу, не обращая внимания на лютую жару.
        - Комит! Комит! Слава комиту! Единорог! Единорог!
        Они были счастливы. Тяжелая война наконец-то обернулась верной добычей, и теперь каждый с довольной усмешкой вспоминал встречу на перекрестке у двух камней. Они не ошиблись, признав неведомого бродягу своим вождем.
        Крюк, не утерпев, махнул рукой и бросился к одной из лодей - выгружать очередной особо тяжелый куль. Згур так и не успел спросить, чей шлем и чью секиру прихватил с собой сотник. Секира была хороша - с серебряными львами, гордо ступавшими по серой стали, а шлем и того приметнее - из темной бронзы, покрытой обильной золотой насечкой.
        А крик все рос, поднимаясь к белесому жаркому небу. Лучевцы радовались не меньше «катакитов». Им тоже достанется немало из привезенного добра, а главное - Поход
        Мести впервые изменил извечный ход войны с жестокими пришельцами. Теперь не венетские, а скандские поселки дымились черной гарью, и не венетским, а скандским девушкам предстояло оплакивать свою горькую участь в бесконечном плену. Пленниц было много - их, нагих или в одних полотняных рубахах, сгоняли с лодей на берег, подталкивая древками копий, словно стадо. Стоял хохот, фрактарий жадно тянулись к испуганным, онемевшим от стыда и горя белокурым красавицам, успевшим уже за долгие дни похода испытать все ужасы неволи. На обнаженных телах темнели синяки, мочки ушей, потерявших серьги, запеклись кровью. Згур еле заставил себя смотреть, не отворачиваться. Хорошо, что второй воевода Ярчук не видит этого! Венет был за Певушей, где среди густых лесов ткалась новая «паутина»…
        …Уже месяц они наступали. Больших боев не было. Отряды лучевского ополчения вместе с фрактариями вытесняли «рогатых» из сел и поселков, постепенно подходя к кромке леса. Лайв отступал, стягивая свои ватаги к Уро-му - большому городу, стоявшему на полдороге от Белого Крома. Воевали не одни лучевцы. Восемь городов Полуденной Сури признали комита Згура верховным воеводой. Силы стали равны - полутора тысячам скандов противостояло восемь сотен обученных бойцов и еще столько же ополченцев. Но «рогатые» не спешили принимать бой. Поговаривали, что Лайв Торунсон шлет гонца за гонцом к верному другу конугу Хальгу. Однако тот стоял далеко, на полночь от Белого Крома, и не торопился выступать…
        Из полутора сотен, отплывших в Скандию, вернулось девять десятков. Вернулись не одни. Кроме пленниц, на лодьях оказалось немало бывших невольников, когда-то увезенных скандами на берега угрюмых фиордов. Теперь они возвращались, вдоволь вкусив вражеской крови. В толпе то и дело слышались радостные крики - матери узнавали сыновей, жены - мужей. На берегу уже раскидывались скатерти, в кубки лилась пенная брага. Да, все изменилось. Теперь другим предстояло оплакивать сожженные дома и уведенные в полон семьи.
        Пир начался почти сразу и тянулся до глубокой ночи. Гуляли все - и лучевцы, и «катакиты», и обезумевшие от радости бывшие рабы. Костры горели прямо между куч
        сваленного на берег добра, а у брошенных на песок пленниц толпились гогочущие воины. Згур понимал - победителей не остановить. Он уже видел такое - в черную Ночь Солнцеворота, когда пали последние защитники вражеского табора. Страшный обычай войны, превращавший людей в обезумевшее зверье.
        Крюку Згур пить не дал. Да тот и не спешил, успев, вероятно, принять свое на обратном пути. На песок легла мапа, и сотник с азартом принялся рассказывать о том невероятном, что удалось совершить. Згур слушал, не перебивая. Он мог гордиться - такого еще не было никогда. Никто еще не решался тревожить «рогатых» в их холодном полуночном логове - ни венеты, ни алеманы, ни отважные франки. Слишком велик был страх перед «ужасом скандским».
        Заморских грабителей защищал не только страх. Опытные воины, сканды, уходя в очередной набег, оставляли у родных берегов надежное прикрытие. Десятки лодей под цветастыми парусами бороздили холодное неприветливое море, скрывались за поросшими седым мхом утесами, поджидая врагов в горловинах узких фиордов. Хозяева моря могли не беспокоиться за берег - ни один корабль не мог безнаказанно пристать к этой бесплодной скалистой земле. И когда навстречу скандским лодьям ударяли шипящие струи Пламени Смерти, воины в рогатых шлемах даже не успевали понять, что происходит. Высокие горы отделяли один залив от другого, и гибнущие селения не успевали подать весть соседям. И вновь скандские лодьи мчались навстречу дерзким врагам, и вновь работали мехи, подавая земляной жир в смертоносные раструбы. Черные лодьи мчались к беззащитным селениям, и удивленные сканды выходили на берег, не ожидая, что им навстречу плывет сама Смерть.
        Двадцать три поселка лежали теперь в черном пепле. Сгорел и дом самого Лайва - вместе со всеми, кто пытался защитить семью конуга. Крюк не стал жертвовать воинами, приказав перетащить с лодьи страшный «чан». Старое сухое дерево загорелось сразу, и вскоре из-под дымящихся руин «катакиты» уже выкапывали спекшиеся слитки награбленного за давние годы серебра. Шлем, который когда-то носил отец Лайва, уцелел чудом - и теперь красовался на голове сотника. Там же нашлась и секира, с которой ходил в бой прадед конуга.
        Згур взглянул на мапу. Двадцать три поселка, почти все, чем владел Лайв Торунсон. Немногие уцелевшие, успевшие спрятаться среди скал и утесов, обречены на скорую гибель. Фрактарии резали скот, превращали в пепел запасы зерна. Горе, которое сеяли сканды по всему свету, теперь вернулось к ним самим.
        Владений Хальга не трогали. Крюк с усмешкой рассказал, что вначале воины Олавсона пытались помогать соседям, но вскоре, что-то сообразив, предпочли отсиживаться за высоким частоколом. Слух о том, что Згури-Смерть договорился с Хальгом, добрался и до Скандии. Поговаривали даже, что «рогатые» Олавсона сами под шумок разграбили и сожгли несколько поселков, надеясь свалить вину на непобедимых воинов Згури Иворсона. Дело сделано - дружбе конугов не быть. Даже если Хальг решится помочь Торунсону, тот уже не поверит бывшему товарищу.
        - Ну я тебе скажу, комит! - кулак фрактария ударил по берестяной мапе. - Ну, надрали мы задницы уродам рогатым! Да теперь и войне конец!
        Згур усмехнулся, не став спорить с горячим румийцем. Войне не конец. Напротив, именно сейчас Лайв должен ударить - всеми силами, не глядя. Слишком страшные вести придут из Скандии. На это и был расчет. Обезумевшие от злобы сканды забудут обо всем, кроме мести. И тогда все решится в одном бою…
        Совсем рядом послышались веселые крики. Несколько «катакитов» тащили за руку перепуганную девчушку. Белокурые волосы падали на обнаженные плечи, в светлых глазах застыл безнадежный ужас. Увидев Згура, она рванулась вперед, упала на колени, что-то залопотала. А фрактарии уже тянули ее назад, крепкие пальцы впивались в худое тело, кто-то накрутил на руку длинную прядь, дернул, что есть сил. Девушка отчаянно закричала…
        Згур отвернулся. Внезапно представилось, что он среди сполотских шатров и кметы Рыжего Волка вот так же празднуют победу. Двадцать лет назад Кеевы латники тоже плыли от поселка к поселку на своих черных лодьях, приближаясь к мятежному Коростеню…
        Крик стих, сменившись довольным хохотом веселящихся «катакитов». Згур сцепил зубы - нет, ничего сдедать нельзя. Он сам вмешался в чужую войну. И теперь отступать поздно.
        Крюк, не выдержав, потянулся к тяжелому меху, в котором плескалось красное алеманское вино. Згур поднял кубок, но лишь омочил губы. Вино горчило, как горчила сама победа. На истоптанном, политом кровью снегу Четырех Полей он знал, что защищает Край. А что он делает здесь? Спасает беззащитную Сурь - или цепляется за Венец, обещанный на Курьей горе?
        Каменный глаз вновь вызывающе сверкал, и столь же ярко блестела гладкая лысина. Великий мудрец Гунус был занят - да так, что даже не мог ответить на Згурово «Испо-лать!». А вот чем занят - сказать оказалось мудрено. На высоком помосте громоздилось нечто непонятное, издали напоминающее небольшую ветряную мельницу. Лысина то склонялась к самым крыльям, то вновь возносилась вверх…
        - Вареники-то, дядя Згур! - Вешенка улыбнулась, кивнула в сторону накрытого стола. - Простынут, чай! А я старалась, с утра печь топила…
        Згур усмехнулся. Здесь, на Ярчуковом подворье, все было по-прежнему. Разве что вишни зацвели и пробились сквозь траву желтые горячие одуванчики.
        - Ешьте, дядя Згур! Дядя Гунус потом поснидает.
        - Садись, боярин! - Ярчук тоже улыбнулся, кивнул на лавку. - Оно и вправду - простынет…
        Второй воевода Ярчук этим утром вернулся из-за Певу-ши. Згур хотел было вызвать его в кром, но передумал и сам напросился в гости. Здесь, вне каменных стен, говорить было проще.
        Вареники оказались хороши. Даже венет, забыв о своей обычной хмурости, весело усмехался, вовсю работая большой резной ложкой. Згур уже не раз замечал, что Ярчук изменился, да так, что порой и узнать трудно. Разве что длинные волосы да бородища напоминали о страшном «чуга-стре», который когда-то накинулся на Згура посреди заснеженного двора Палатиновых Палат.
        - Отож, - венет удовлетворенно отложил ложку, неспешно вытер усы. - Кваску хлебнешь, боярин? Али бояре квас не пьют?
        - От боярина слышу, - не преминул откликнуться Згур, не без удовольствия приметив смущение на обычно невозмутимом лице Ярчука. К своему боярству венет привыкал с трудом. - Бояре - они кто? - Згур отхлебнул густого лилового квасу. - Бояре - они просту людь зобижа-ют, подати немереные гребут, на перинах мягких прозябают…
        - Оно б и по шее можно, - ни к кому не обращаясь, заметил Ярчук и прищурился, глядя на стоявшее в самом полудне солнце. - Бояре - они людь обидчива, кубыть чего - и по сусалам. А иные и до сих пор руками, кубыть граблями, машут, отпору дать не могут…
        Венет скосил на Згура смеющийся глаз - и оба захохотали. Да, не тот стал Ярчук! Словно помолодел, сбросив сразу два десятка тяжелых лет. Если б не бородища в знакомых косичках, то как раз на свои двадцать четыре тянул.
        - Я вот чего вспомнил, боярин. Костяну Девку, что нам ворожила. Не забыл? Згур кивнул:
        - Которая тебе бороду обрить велела и в баню сходить? Широкая ладонь вцепилась в косички, словно защищаясь от невидимой бритвы.
        - Баня, это понятно. Как без бани-то! А борода она того… Этого… Не в ней суть. Ведь чего вышло? Не повернули мы с тобой, боярин, назад, вот и сталось, кубыть обещалось. И шорох прошуршал, и гром прогремел…
        Спорить не приходилось. Не схватись Згур за меч с Единорогом, кто ведает, как бы все обернулось? Права, права Девка!
        - Вот только в толк не возьму, боярин, чего это Костяная про хотение наше говорила. Кубыть одного хотим, да не всем достанется?
        Голос Ярчука звучал как-то странно. Згур удивился, но тут же смекнул. Уж не о кнесне ли речь? Ведь давно уже в Лучеве поговаривают, что должно Горяйне мужа подыскать, да не простого - воеводу славного, чтобы землю берег да охранял. И если то, что Згур заметил, правда… Бедняга «чугастр»! Нашел себе зазнобу - снегурку ледяную!
        - А я так мыслю, - Згур задумался, усмехнулся невесело. - Оба мы домой хотели. Ты дома, Ярчук. Я - сам видишь…
        453
        Венет нахмурился, пальцы вновь скользнули к густой
        бороде. ;
        - Отож, боярин молодой. Так ведь не можно тебе домой! Большой боярин мне тебя оберегать повелел…
        Привычные слова прозвучали как-то неуверенно. Кажется, Ярчук и сам в сомнение вошел, должно ли «молодого боярина» домой не пускать. Згур только головой покачал, не желая спорить. Недолго осталось - до последней битвы с Лайвом.
        - Вечером в кром придешь, кнесне расскажешь, что видел.
        - Кнесне? - Ярчук насупился, сдвинул мохнатые брови. - Оно, конечно… Да только лучше я тебе, боярин, об-скажу…
        Згур еле сдержал улыбку. Воевода Ярчук в последнее время старался не попадаться Горяйне на глаза. Видать, боярская шапка оказалась слишком тяжела для венета.
        - Мне можешь сейчас. А кнесне - вечером. Венет почесал буйные кудри, тяжко вздохнул:
        - Ин ладно… А тебе вот что скажу, боярин: быть битве. Лайв окаянный села жжет, пашни коньми топчет. Да к Урому своих скликает. Слухача его словили, он возле наших постов ошивался. Говорит, супостат, ведено узнать ему было, сколько наших за Певушей и где броды получше, абы комонные пройти смогли.
        О том же сообщал и «человечек» Асмута. Сканды разоряли страну, понимая, что придется уходить. Но напоследок Лайв готовил удар. Броды на Певуше, значит?
        - Ты вот что, Ярчук…
        Договорить Згур не успел. Рев - страшный, нечеловеческий, ударил по ушам. Как будто дюжина медведей, рассвирепев, кинулась к дощатому столу доедать вареники из глиняной, покрытой блестящей поливой миски. Згур сам не понял, как успел вскочить на ноги, как в руке очутился меч…
        - Мать Болот!
        Поминать Заступницу было самое время. Рев шел от деревянного помоста, над которым сверкала знакомая лысина. В первый миг Згуру почудилось, будто ревет сам Гунус, не иначе, палец прищемив или кувалду уронив на самое чувствительное место. Но, конечно же, ревел не он - ревело то странное, что возвышалось на помосте. Мельничные крылья отчаянно крутились, к небу вздымался густой черный дым. В ноздри ударила резкая острая вонь…
        - Отож! - Ярчук скрестил пальцы знаком оберега и даже на шаг отступил. - Никак махиния евойная загуркала?
        Згур попытался понять, что происходит на помосте, но сделать это оказалось мудрено. Гунус, похожий в своей черной хламиде на огромного нетопыря, приплясывал у какой-то уродливой бочки, из которой торчали несколько широких раструбов. С бочкой был соединен толстый штырь, на котором и вращались мельничные крылья. Все это «гуркало» и воняло. Запах был знаком. Згур хлопнул себя по лбу. Ну конечно, земляной жир!
        - Махиния! - с уважением повторил Ярчук. - Гуркает!
        Внезапно рев сменился шипением. Из бочки ударил столб белого пара. С громким визгом Гунус отскочил - и брякнулся с помоста прямо на цветущий клевер. «Махиния» подпрыгнула, выпустила еще одну струю пара, на этот раз серого - и умолкла. Мельничные крылья, поскрипев, медленно остановились.
        - О горькая судьбина! - мудрец с трудом приподнялся, почесывая ушибленное место, на которое довелось упасть. - Не тягнеть махиния! О дух Сопром-Атум, пошто шкодишь в трудах штучных!
        Отряхнувшись и отстранив Вешенку, пытавшуюся привести в порядок его изрядно помятую хламиду, Гунус глубоко вздохнул и повернулся к Згуру:
        - О вьюнош! Не строй насмешки над катакастрой моей, но отнесись с должной сердечностью…
        Згуру ничего не оставалось, как пообещать ни в коем случае не строить насмешки над загадочной «катакастрой» и заверить ушибленного мудреца в своем самом сердечном отношении - и к нему, и к его «махинии».
        Подбодренный этим Гунус погладил лысину, поправил сползший на щеку каменный глаз и улыбнулся:
        - Истинно глаголят, что работа и труд все перетереть могут. Хоть и гласят невежды, что неможно махинию пер-петную изготовить, однако же ведаю я путь борзый, которым и пройду до последней дефиниции. Ибо написано в вершах…
        Згур понял, что пора прощаться. В последнее время при упоминаниях о «вершах» у него начинали ныть зубы.
        Короткий рассказ Ярчука только прибавил уверенности. Решающий бой близок. Уже много раз Згур разворачивал мапу, пытаясь поставить себя на место врага. Что бы он сделал? Лайв неглуп, он опытный воин, его сканды не разучились воевать…
        То и дело вспоминался разговор на берегу тихой Горс-клы. Хальг Олавсон - мастак шутить, но шутки его не столь просты. Седой конуг считает Лайва жадным. Почему? Только ли потому, что Торунсон не желает отдавать Белый Кром? Но это не жадность, а трезвый расчет. Кто владеет столицей - владеет страной.
        Но все же Хальг прав - Торунсон жаден. Згур помнил, какой стала Полуденная Сурь, попавшая под власть скан-дов Лайва. Торунсон грабил, безжалостно забирал последнее - и теперь ему нелегко будет найти даже хлеб: разоренные, испуганные селяне не сеяли озимых. Не то Хальг - Олавсон быстро поладил не только с боярами и «крестовой людью», но и почти со всеми, кто живет на полночи. Значит, Лайву остается выбор - либо уходить, заключив непрочный мир, либо броситься на Лучев, чтобы прокормить своих «рогатых».
        Но была еще месть. Не сумев защитить свою землю, конуг потерял лицо. Его проклянут уцелевшие - и навеки ославят его род. Торунсону осталось одно - смыть кровь кровью. Итак, никакого мира! Только битва - быстрая, победная, чтобы на развалинах Лучева справить тризну по убитым родичам и друзьям.
        Сейчас Лайв отступал, но этот отход напоминал движения зверя, готовящегося к последнему прыжку. Как только полторы тысячи «рогатых» соберутся возле Урома - зверь прыгнет, чтобы вцепиться в горло врагу стальными клыками.
        Сотни Гусака и Сажи стояли за Певушей, там же притаились в засадах и секретах Ярчуковы лучники. Лучевские сотни - Долбилы, Вересая и третья, недавно собранная из молодых добровольцев, сторожили броды. Еще три сотни, присланные соседями, стояли у самого города. А в лесах, чуть дальше на закат, притаились латники Асмута Лутови-ча, вернувшиеся из дальнего набега. Это было все, что мог собрать Згур, не считая необученных посадских, от которых в бою толку мало. Эти покуда охраняли свои города и ближние поселки.
        Оборона была построена так, как объясняли наставники в Учельне: в три полосы, с опорой на каменные городские стены. Но Згур понимал - этого мало. Стальной скандский кулак - полторы тысячи опытных воинов - прорвет тонкую линию «катакитов», разгонит неопытных горожан и расшибет старые лучевские вежи.
        Да, Лайв ударит! Должен ударить! Обязан! И если он еще не сделал этого, то только потому, что ждет помощи от
        своего друга конуга Хальга!..
        Згур понял - ждать нельзя. Хотелось поговорить, посоветоваться. Но с кем? Кнесна, любившая надевать кольчугу и выезжать перед строем, в жизни не командовала и десятком. Ее бояре? Смешно и думать! Гусак и Сажа - просто хорошие рубаки, а Чудика уже нет…
        Оставался один человек, без которого Згур не мог обойтись, хотя менее всего ему хотелось слушать его советы. Асмут Лутович уже два дня как вернулся в Лучев. Он даже прислал коротенькое письмецо, на которое Згур не стал отвечать…
        - Согласен, - великий боярин кивнул, отхлебнул из тяжелого кубка. - Ждать Лайва нельзя, Згур Иворович!
        Надо бить самим!
        В знакомом очаге, несмотря на теплую погоду, по-прежнему горели дрова, но теперь пламя играло темпо-баг-ровыми отсветами. От углей тянуло резким пряным духом. Згур даже не решился спросить, чем на этот раз решил развести огонь чернобородый.
        - Если он ударит, нам придется укрыться за стенами. Их полторы тысячи, и город не удержать. Даже если отобьемся, сканды уничтожат все в округе: села, посевы…
        - Значит, вперед?
        Згур старался не смотреть в лицо Асмуту. Все время казалось, что боярин знает - и о беседе на берегу Горсклы, и
        об Ивице…
        …Девушки в городе не было. Асмут отправил ее в Жи-
        рицы - маленькое село на закат от Лучева. Только однаж-457
        ды Згур сумел тайком съездить туда. Ивица поправлялась медленно, даже вставала с трудом. При воспоминании об этом руки сами сжимались в кулаки…
        - Да, Згур Иворович, вперед. И сейчас же. Честно говоря, я думал, ты уже отдал приказ…
        Отдать приказ было просто. Но для такого боя нужны все силы, а часть сотен еще стоит по городам…
        Боярин поставил кубок на резную крышку маленького столика, откинулся на спинку кресла.
        - Мои латники будут ждать. И я тоже. Но прежде мы должны договориться…
        Он помедлил, словно подчеркивая весомость того, что будет сказано.
        - Мы сделали первый шаг, Згур Иворович. Затем второй. Настало время для третьего. Но все имеет свою цену…
        Великий боярин не спеша встал, подошел к слюдяному окошку, за которым неярко светило закатное солнце.
        - Я был в Белом Кроме. Тайно…
        Згур чуть было не присвистнул. Вот как! Асмут тоже не терял времени даром. Только чернобородый оказался откровеннее, чем он. Или просто казался?
        - Я договорился - нам откроют ворота. Конечно, если мы сможем разбить Лайва. Лучше всего идти на столицу сразу после битвы, пока не узнает Хальг. Думаю, мы сможем это сделать…
        Чернобородый говорил «мы», но в этом слове отчетливо угадывалось гордое «я».
        - Многие в Белом Кроме готовы признать Олавсона, поэтому нам следует поспешить. Кое-кого придется повесить сразу, а еще лучше - толкнуть на небольшой мятеж. Несколько сотен трупов - хорошая основа твердой власти. Но это - потом, сначала мы должны войти в столицу…
        - «Мы», - не утерпел Згур.
        Асмут замолчал. Тишина была вязкой, тяжелой, только дрова продолжали чуть слышно потрескивать, и этот привычный звук почему-то казался зловещим.
        - Это и будет третий шаг, Згур Иворович. Мы должны договориться…
        Он вновь умолк. Згур тоже не спешил. Странно, но мысль рассказать о разговоре с Хальгом даже не приходила ему в голову. Быть может, лепешка, разорванная у гаснущего костра, оказалась слишком по вкусу.
        - Ты - хороший воевода, Згур Иворович. У тебя хорошее войско. Но этого недостаточно, чтобы править всей Сурью…
        Згур хотел возразить, что ни о чем подобном и не думал, но почему-то смолчал. Кого уверять? Этого убийцу, уже считавшего трупы, по которым он войдет в Белый Кром?
        - Война на полночи будет совсем другой. Там будет нужен не только меч. На полночи бояре сильнее, богаче города. Там нужно договариваться. И делать это должен кто-то свой…
        «Кто-то»! Згур невольно усмехнулся. Хальг тоже любит это слово.
        Асмут заметил. Темные глаза блеснули.
        - Пора сбросить личины, воевода! Я хочу править в Белом Кроме! И я буду там! Великий кнес погиб, погибли его родичи. Я - самый близкий. А мои латники быстро убедят тугодумов!
        Згур молчал. Вспомнился первый разговор с бедной девушкой. Да, Ивица была права. Все в Лучеве мечтали только о спасении, а чернобородый уже думал о Венце.
        - Ты умный человек, Згур Иворович. А умный должен видеть, что он может, а что - нет. Ты не станешь великим кнесом. Если хочешь, объясню почему.
        - Я чужак, - Згур пожал плечами. - Не чту Вознесенного…
        - И это тоже. Но главное - тебя не захотят бояре. А без них нам не освободить полночь. Итак - ты не должен думать о Венце…
        - АО чем мне думать? - вновь не утерпел Згур. Слишком самоуверенно говорил чернобородый.
        - Ты, кажется, хотел вернуться домой? - Асмут впервые улыбнулся. - Тебе, как воеводе, полагается награда, ну и, конечно, подарки от благодарного быдла. Девочки с цветочками, народные гулянья… Но поговорим серьезно…
        Улыбка исчезла, превратившись в оскал.
        - Ты слишком умен, чтобы просто так уйти, Згур Иворович! Поэтому договоримся так: мне - Белый Кром, тебе - Лучев. Можешь прихватить еще пару соседних городишек - не жалко. Здешнее быдло готово перед тобой ползать на брюхе - пусть ползает. Стоит лишь намекнуть, что кнесне Горяйне нужен супруг, и ты опомниться не успеешь, как станешь кнесом… - -
        Намекнуть? Вот, значит, как? Кажется, уже намекнули…
        - Горяйна - не та женщина, с которой сладко на ложе. Она, даже лежа под мужем, будет думать о державных делах. Но Горяйна - не единственная девка в городе…
        Теперь в словах чернобородого слышалось презрение. Згур вспомнил платок, прикрепленный к шлему, и сцепил зубы. Кажется, Асмут действительно принимает его за обычного наемника! Зря! Хальг думает иначе…
        - Такова цена, воевода. Что скажешь? Ответить? Темные глаза глядели в упор, и Згуру внезапно показалось…
        - Что сказать, Асмут Лутович? Ты ведь и сам не все сказал!
        -Да…
        Чернобородый отвернулся, отошел к стене, бросил взгляд в гаснущее окно.
        - Не все… Не хотелось обсуждать это с чужаком, но раз речь идет о Лучеве… У меня есть еще одно условие. В городе живет человек, который мне много должен. И есть девка, которая мне нужна. Ты мне их отдашь…
        Негромкий голос боярина постепенно окреп, налился тяжелой ненавистью.
        - Твой воевода - Ярчук… Этот беглый холоп убил моего сына. Единственного… Убил предательски - в спину. Я хочу содрать с него кожу - медленно, кусок за куском. Он - мой. И его девка - эта огринка - тоже моя. Она наложница сына…
        Згур отвернулся, чтобы Асмут не увидел его лица. Чернобородый помнил обо всем - даже о Вешенке.
        - Я думал, что сучонка давно сдохла, но она оказалась живучей. Мне сообщили, что эта девка здесь, в Лучеве. Я не собираюсь спать с нею. Но эта дрянь предала мою кровь, я отдам ее своим стражникам на недельку-другую. Пусть почувствует, что такое измена! А потом, если не сдохнет, - сожгу в срубе. Это мое право, Згур Иворович, и мой долг перед сыном. И ты не станешь мне перечить…
        Згур вспомнил улыбающуюся Вешенку, зовущую его попробовать вареников, - и понял, что седой сканд прав. «Кто-то» не доберется до Белого Крома! Но внезапно перед глазами встало лицо отца, такое, каким он видел его во сне. Еще совсем недавно он, сын Навко Волотича, тоже мечтал о мести! И это тоже казалось его правом и его долгом…
        - Думаешь, я слишком жесток, Згур Иворович? Хвала богам, если твои близкие живы и здоровы…
        Згур понял - он не судья Асмуту. Никогда он не отдаст венета и его приемную дочь этому холодному жестокому человеку, но судить великого боярина он, Згур, не вправе. Как не вправе судить Ярчука, мстившего за свой погубленный род.
        - Жесток? - Згур знал, что лучше не отвечать, но понял, что отмолчаться не сможет. - Не знаю… Но мстить женщине…
        - Не женщине! - Асмут резко шагнул вперед. - Твари! Суке, укусившей кормившую ее руку! Таких нельзя жалеть!
        - Нельзя жалеть… - повторил Згур, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. - Нельзя жалеть, зато можно бить плетью, кнутом, насиловать…
        - О ком ты? - чернобородый отшатнулся. - Я к этой огрской сучонке даже не притрагивался!..
        - Ты сказал «таких», великий боярин. К Вешенке «притрагивался» твой сын. У тебя есть другая…
        - Что?!
        В темных глазах теперь был не гнев, а лишь удивление. На миг Згур растерялся, но тут же зло хмыкнул. Выходит, коротка у чернобородого память!
        - Ивица! Или забыл, боярин?
        И тут случилось то, что Згур менее всего ожидал. Могло статься все: Асмут схватится за меч, кликнет стражу, просто вспыхнет гневом. Но великий боярин молчал, и в этом молчании было что-то другое. Наконец стало ясно: Асмут поражен, сбит с толку…
        - Згур Иворович! Насколько мне ведомо… Ивица - твоя девушка…
        И тут настало время онеметь Згуру. Асмут пожал широкими плечами, присел на кресло.
        - Ты бы мог мне и сказать, воевода! Все-таки она - моя родственница. Но Ивица - уже взрослая, ей виднее, как поступать… Кнут? Не хочу тебя обидеть, но кто-то из нас сошел с ума. Да я к ней и пальцем не притронулся! Ни я, ни отец, ни ее покойный муж…
        Згуру почудилось, что он и вправду сходит с ума. И самое страшное - он понял: великий боярин не лжет.
        - Отец Ивицы погиб, мы взяли ее в дом. Два года назад она вышла замуж за моего племянника. Он тоже погиб -
        под Белым Кромом, в войске великого кнеса. У нее сын, ему чуть больше года. Она отвезла ребенка в Жирйцы, там сейчас безопаснее…
        Згур не знал, что и думать. Перед глазами стояло лицо Ивицы - заплаканное, полное боли. Хриплый голос вновь повторял: «Если умру… Не забудь… Отомсти…» В ту первую ночь девушка сама пришла к нему, сама поведала о том, что задумал Асмут! Но ведь он видел страшные рубцы на ее теле, пальцы помнили их неровные края… Выходит, у нее ребенок! Вот почему Ивица так часто бывает в этом селе! Но почему она не сказала? Побоялась, что он не поймет?..
        - Не знаю, что она тебе наговорила, - Асмут недоуменно покачал головой, усмехнулся. - Вообще-то говоря, это не мое дело, но… Когда погиб ее муж, Ивица хотела выйти за меня. Я ведь вдовец. Но я отказался. Кажется, она была не очень рада…
        Згур не стал отвечать. Хотелось одного - бросить все и скакать во весь опор в Жирйцы, чтобы увидеть ее. Увидеть - и спросить. Неужели лгала? И когда говорила о любви - тоже? «Положи меня, как печать на сердце твое…» Згур прикрыл глаза. Нет! Нет! Кому он верит? Этому убийце?
        - Думаю, ты разберешься сам, Згур Иворович. А я разберусь с этим грязным дикарем и его девкой. Тебе понравится Лучев. Говорят, Валин больше, но лучше быть кне-сом, чем сыном наместника.
        Асмут уже все решил - и за него, и за себя. Згур не стал спорить - он тоже решил. Чернобородый слишком рано начал примерять Венец.
        Ветер развевал знамена - красное с белым Единорогом и небесно-голубое с узорной плетеной тамгой - Стяг Лу-чева. Другие знамена - восьми городов, что примкнули к союзу, везли чуть позади, за передовой сотней. Солнце - Небесный Всадник - только начинало свой извечный путь над землей. Жара еще не наступила, и люди, и кони споро двигались вперед по узкой, разбитой дороге. Недавно прошел дождь, прибив белесую пыль. Воздух был свеж, пахло конским потом и близкой рекой.
        Певуша осталась позади. Все первые дни похода Згур боялся не успеть. С тревогой он ждал возвращения передовых дозорных, ожидая услыхать о том, что Лайв перешел
        реку. Но конуг не спешил. Лазутчики сообщали, что он по-прежнему стоит возле Урома, хотя все его ватаги уже собрались, а разоренная округа не могла снабдить скандов припасом. Оставалось гадать, что задумал Торунсон. Через верных людей Згур пустил слух, что в его войске не менее трех тысяч латников, а из мадской земли уже спешит подмога. Трудно сказать, поверил ли конуг. Но Згур знал - перед битвой силы врага всегда кажутся больше. А может, Лайв по-прежнему ждет помощи от седого Хальга?
        Лазутчики сообщали и о нем. Войска Олавсона стояли на полночь от Белого Крома, но к столице не приближались. Хальг словно приглашал: путь свободен, дорога широка. Один из отрядов Асмута даже сумел пробиться к воротам Белого Крома. Увидев значок великого боярина, развевавшийся над строем, горожане высыпали на стены, а стража поспешила открыть ворота.
        Но до столицы было еще далеко. Впереди был Лайв - и сотни его «рогатых», озверелых от ненависти и жажды мести. По пути к Урому сканды уничтожали все - и села, и людей, и скот - даже садовые деревья. Надо было спешить, не дать превратить землю в черную пустыню.
        Кнесна Горяйна ехала рядом - на белой тонконогой кобыле, покрытой малиновым чепраком. Ветер развевал полы синего плаща, надетого поверх легкой кольчуги. Небольшой, отделанный серебром шлем скрывал светлые волосы. Маленькая женщина выглядела сущей поленкой, альбиршей-воительницей, подобной тем, что вместе с войском Велегоста вышли на Четыре Поля. Згур поглядывал на кнесну, с трудом скрывая усмешку. Сам он не спешил надевать бронь. Успеется! Враг далеко, а дни стоят жаркие. Да и не тот воевода, кто первым рвется на вражий строй.
        Ярчук был где-то впереди, с дозорами. Второй воевода по-прежнему не стремился показываться кнесне на глаза. В последние дни похода, в суматохе сборов, Згур краем уха услыхал, что лучевские бояре уже подходили к Горяйне с просьбой найти себе супруга, дабы земля не вдовствовала. При этом они вспоминали, что и батюшка кнесны был простым воеводой, к тому же чужаком и даже не венетом. Одни боги знают, что ответила кнесна, но о разговоре узнали, и какая-то болтливая сорока явно поспешила принести его на хвосте Ярчуку. Уж не с того ли венет заскучал?
        Згур выехал из строя и, ударив коня каблуком, поднял-
        ся на невысокий холм. Отсюда была видна вся дорога - и стальная змея, ползущая от синей ленты реки. Издалека войско казалось большим, многолюдным, но Згур знал, что только половина обучена держать строй и сносно владеть зброей. За конным отрядом краснели высокие перья - три сотни фрактариев дружно чеканили шаг. На них и была вся надежда, однако из тех, кто когда-то встретил Згура у перекрестка, уцелело чуть больше половины. Остальные были добровольцами из Лучева, и лишь немногим из них приходилось служить в настоящем войске. Кто знает, выстоят ли новобранцы, когда сканды попытаются прорвать их строй?
        Комита заметили. «Катакиты» из сотни Гусака, шедшей первой, дружно взмахнули руками:
        - Хайра! Хайра! Хайра!
        Згур поднял вверх ладонь, отвечая на приветствие, и невольно подумал о том, что мало кто из этих ребят вернется домой. Да и некуда им возвращаться. Поистине, хлеб наемника горек…
        Он спустился с холма и вернулся к плещущим по ветру Стягам. Кнесна обернулась, губы еле заметно улыбнулись.
        - В порядке ли войско, воевода?
        Проще всего было ответить «да», тем более шли дружно, отставших не было, а припаса пока хватало. Но Згур не торопился.
        - Отвечу после битвы, кнесна.
        - Вот как… Как же ты собираешься победить Лайва, скажи?
        Лучше всего отшутиться, ответить, как говаривали великие полководцы в давних байках. Хотя бы…
        - Победить не смогу, кнесна. А вот обмануть попытаюсь.
        - И как же ты думаешь его обмануть? Она не приняла шутки. Голубые глаза смотрели требовательно и строго.
        - Я не боюсь погибнуть, комит! Но если нас разобьют, погибнет и Лучев. Я отвечаю за него перед богами и душами моих предков. Но войском командуешь ты!
        Это был упрек. Ему вновь кидали в лицо знакомое:
        «Наемник!» И обижаться нелепо.
        - Сканды дерутся лучше, кнесна. Один «рогатый» легко справится с тремя ополченцами. Можно задавить их числом - выставить в поле толпу в двадцать рядов с длинными копьями. Но нас слишком мало…
        Горяйна слушала, не перебивая, маленькие губы сжались, глаза, не отрываясь, смотрели вперед - на Стяг.
        - Зато у нас есть конница. Немного - всего три сотни, но это латная конница, кнесна.
        - У них тоже есть конница, - возразила Горяйна. Згур усмехнулся:
        - Нет. Сканды сажают своих воинов на коней, чтобы быстрее передвигаться, но сражаются пешими. Против ватной конницы они ничего не сделают.
        - Нашей конницей командует Асмут Лутович, - негромко, без всякого выражения, проговорила кнесна.
        Згур только пожал плечами. Из трехсот всадников почти двести привел великий боярин. Но не с руки ему предавать, пока Торунсон не разбит.
        Горяйна задумалась, наконец недоуменно поглядела на
        Згура:
        - Не пойму тебя, комит! Если мы нападем на скандов в лесу, наша конница бесполезна. Если в чистом поле - то они сумеют разбить нашу пехоту. Так?
        - У вьючной лошади спросили, что ей больше нравится - подъем или спуск, - улыбнулся Згур. - Лошадь подумала и ответила: «Есть еще и третья мерзость - трясина!» В лесу и в чистом поле нам с Лайвом не справиться. Но и он боится леса - помнит наши засады. И поля боится -
        остерегается конницы.
        - Не пойму! - кнесна вздохнула. - Объясни, воевода! На этот раз задумался Згур. Странное дело, не только в любви, но и на войне не все можно выразить словами.
        - Холмы, кнесна. Здесь, за Певушей, лесов мало, зато много холмов. Скорее всего Лайв будет искать удобную позицию на холме. Это и не поле, и не лес. На холме легко обороняться - и оттуда удобно бить. Вот этого я и жду…
        Да, скорее всего так и будет. Сканды - мастера строить окруженные частоколом таборы. Такой табор всегда хорошо иметь за спиной, когда атакуешь врага.
        - Мне нужно небольшое поле, кнесна, - узкое, защищенное холмами. Там я смогу построить пехоту и послать в бой конницу. Вот и весь секрет.
        - А Лайв этот секрет знает?
        Згур усмехнулся, глубоко вдохнул горячий, накаленный в лучах солнца воздух. Ну и жаркий денек впереди!
        - Знает, кнесна! Он знает много секретов. Но ему трудно угадать, что именно нужно мне. Поэтому я и сказал, что попытаюсь его обмануть.
        - Обмануть…Горяйна тоже усмехнулась, но невесело. - Сколько тебе лет, воевода?
        Намек был понятен. Лайв - опытный воин. Конуг провел в походах больше, чем Згур прожил на свете.
        - Мне двадцать лет, кнесна. Но я попытаюсь…
        - Значит, ты веришь в победу?
        В ее голосе слышалась затаенная тревога. Згур вновь хотел ответить шуткой, но передумал. Кнесна хочет знать правду - и она должна ее знать.
        - Верю. Не имею права не верить. Но это будет тяжелая победа.
        Первый скандский отряд встретился ближе к вечеру. Сотня «рогатых» занимала небольшое полусожженное село, стоявшее возле шляха. Боя не приняли. Завидев дозорных, сканды тут же ушли, запалив то, что еще уцелело. Ночью дважды трубили тревогу - сканды подходили к самому табору, но вновь не решились напасть.
        Так продолжалось еще два дня. Войско двигалось вперед, «рогатые» были поблизости, но в бой не вступали. Зато теперь приходилось идти по пустыне - ни одного уцелевшего села, ни одного колодца. К счастью, по дороге встречалось немало небольших речушек, что спасало от жажды. «Рогатые» даже пытались поджечь лес, но недавние дожди не дали огню разгореться.
        К полудню третьего дня вдалеке показались деревянные стены Урома. Згур приказал остановиться, выслав вперед конницу, но вскоре стало ясно - город пуст. Да и не было больше города. Над неровными крышами поднимались клубы черного дыма. Сканды ушли, оставив пожарище и десятки отрубленных голов, сложенных в кучу возле городских ворот. Удушливый запах гари и горящей плоти не давал подойти близко. Згур приказал провести сотни мимо страшной памятки и лишь потом похоронить то, что осталось от горожан. Сомнений больше не оставалось - сканды будут драться до конца. Они не ждали пощады - и не собирались никого щадить.
        За Уромом начинались холмы, тянувшиеся к полночи на много дней пути.Згур понял - здесь и быть сражению.
        Вскоре вернулась разведка, сообщив, что скандский табор находится неподалеку, на вершине невысокой горы. Ночью Згур с десятком всадников подъехал почти к самому частоколу, за которым горели костры и слышалась чужая речь. Все стало ясно. Сканды словно приглашали подойти ближе, к крутым неровным склонам. Когда рассвело, Згур начал выдвигать сотни поближе к врагу, но вскоре дозорные сообщили, что Лайв ушел. Теперь его табор был на другом холме, в нескольких часах пути к закату.
        Згур долго сидел у расстеленной прямо на траве мапы. Замысел конуга становился ясен. «Кошки-мышки», старая детская игра, которую знал каждый мальчишка в Буселе. Лайв станет двигаться от холма к холму, ожидая неосторожной атаки. Но это не будет длиться вечно. Стоит Згуру увлечься, отойти чуть в сторону - и Лайв бросит своих «рогатых» на полночь к Певуше. К тому же припасов оставалось в обрез, а среди холмов трудно найти воду. Наверно, сканды заранее осмотрели местность, каждый холм, каждую ложбину, и теперь уверенно чувствовали себя на неровной «игральной доске».
        На следующий день повторилось то же. Сканды перебрались на другой холм, еще дальше на закат, словно заманивая врага подальше от лучевской дороги. На этот раз конуг разбил табор возле небольшого села со странным названием Два Холма. Село прилепилось на самой вершине холма, а за ним темнела роща, густая, так и просившаяся, чтобы спрятать в ней войско.
        Згур долго лежал в высокой траве, глядя на светившийся огнями скандский табор. Лайв уже успел поставить частокол и теперь чувствовал себя в безопасности. К тому же - село. В домах удобно держать оборону, их можно зажечь, когда начнется атака…
        Вставала луна - узкий острый серп, еще бессильный перед ярким светом звезд. Враг расположился впереди, на холме, сзади тоже был холм - пониже, с пологими склонами. Наверно, потому и село так назвали. Между холмами оставалось пустое ровное пространство - шагов пятьсот, не больше. Войска не развернешь, не пустишь в бой конницу. Холм придется атаковать всей массой, подставляясь под скандский кулак.
        Згур осторожно привстал, огляделся. Да, Лайв учел все. Завтра он ускользнет, чтобы уйти еще дальше, ожидая, пока неосторожная «мышка» подойдет слишком близко. Выходило скверно - хуже некуда. Конуг сумел навязать свою игру. А тот, кто делает первый ход, всегда имеет больше шансов.
        Итак, холм, частокол, черные домики на самой вершине, роща. Чуть ближе - крутые склоны. Сзади не подойдешь - обрыв. Настоящая крепость. Внизу долина, за спиной еще один холм… Лайв хочет, чтобы неосторожная «мышка» попыталась взобраться прямо в кошачью берлогу… А что, если мышка поступит наоборот?
        Згур вновь привстал, оглянулся. Сзади холм, не такой высокий, но все же коннице не пройти. И пехоте придется подниматься медленным шагом. Голая вершина, какие-то камни, три высоких дерева…
        Згур усмехнулся, сорвал травинку, повертел в пальцах. «Кошки-мышки», значит? До рассвета еще несколько часов, он успеет. Сначала - конницу, потом - сотни Крюка и Сажи…
        - Сотня Гусака - слева. Сажи - справа. Остальные - на склоне, в десять рядов…
        Одноглазый кивнул, черный усмехнулся. Все остальные были тоже тут. У вкопанных в землю Стягов стояла кнесна, чуть ближе - Долбило с Вересаем, рядом - старшие остальных городских сотен. Асмут Лутович пристроился поодаль, глядя куда-то в пустое горячее небо, словно все происходящее его не интересовало.
        Ярчук стоял за спиной. В это утро венет решительно заявил, что намерен быть вместе с «молодым боярином». Спорить не было времени, и Згур махнул рукой: пусть его!
        - Сотня Крюка тут, на вершине. Ясно?
        - Ясно…
        Мала была не нужна. С вершины холма скандский табор был виден, словно на ладони. Теперь, в ярких лучах утреннего солнца, можно было разглядеть каждый дом - маленькие, беспорядочно стоявшие избы и каменную двухэтажную хоромину, не иначе обиталище местного боярина. Вокруг темнел частокол, а за ним суетились сотни
        черных муравьев. Сканды тоже видели врага. «Кошка» встретилась с «мышкой».
        - Конницу - в долину, двумя отрядами, слева и справа. Асмут Лутович?
        Чернобородый, не оглядываясь, кивнул. Пояснений не требовалось. Опытный воин понимал, что задумал воевода. Пока латники бесполезны, но как только сканды окажутся в долине…
        - Я буду здесь…
        Здесь - на вершине холма, у трех деревьев, возле наскоро врытого в землю частокола. Даже не частокола - изгороди, наспех поставленной между повозок. Повозки пришлось втаскивать на руках - последние уже засветло.-Такой табор задержит врага ненадолго, но все же сумеет помешать.
        - Со мною - сотня Крюка и лучники. Вопросы?
        Вопросы, конечно, были.Его командиры явно ждали куда более подробных наставлений.
        - Так ведь… - могучий Долбило неуверенно оглянулся. - Ты, чего делать, скажи! Оно понятно: придут - встретим, дык…
        - Вот и хорошо, что понятно, - перебил Згур. - Придут - встретите. Или ты боишься не услышать, как трубят в наступление? Напоминаю: два сигнала - готовность, три - вперед.
        Долбило почесал затылок, но переспрашивать не решился. Згур невольно усмехнулся. Если о замысле воеводы узнает его собственная рубашка, эту рубашку требуется немедленно сжечь - и пепел развеять. Старая мудрость, не им придумано…
        - Теперь вот что. Всем фрактариям обменяться плащами и шлемами с воинами городских сотен.
        На этот раз удивились «катакиты». Даже не удивились - онемели.
        - Комита! - Сажа с трудом обрел дар речи. - Наша шлема снимать не можна! Наша плаща сканда знает, сканда боится…
        - Ну, совершен-понятно… - поддержал его Гусак, и тут же осекся - понял. Крюк догадался еще раньше и теперь довольно скалился.
        Красные перья на шлемах были теперь известны всей Сури. Как и разноцветные плащи. Скоро Лайв сумеет вновь увидеть их-в самом центре, в первых рядах. Когда же поймет, в чем дело, будет поздно.
        - Все! Разводите сотни!
        - Погоди! - кнесна шагнула вперед, подняла руку. - Скажите воинам, что я буду с ними, в первых рядах. Мой Стяг поставьте на склоне, в самой сердцевине…
        Она не просила - приказывала, и Згур не решился спорить.
        Издалека, от неровной линии скандского частокола, донеслись громкие крики. Черные муравьи собирались в кучи, из рощи выходили новые толпы, строясь возле опушки. Конуг Лайв что-то решил. Но теперь не он определял правила страшной игры. «Мышка» успела первой передвинуть фигурки на неровной, холмистой доске.
        Сотники, негромко переговариваясь, поспешили вниз, к своим отрядам. Асмут Лутович остался на месте. Згур хотел подозвать его, но великий боярин сам повернулся и неторопливо подошел к комиту.
        - Мне тоже ждать, пока затрубит труба?
        В темных глазах светилась насмешка, но Згур не принял шутки:
        - Конница должна ударить вовремя, Асмут Лутович!
        - Мы не опоздаем. - Глаза чернобородого стали серьезны. - Надеюсь, воевода, ты не собираешься рубиться в первых рядах?
        Кажется, Згура вновь упрекали - на этот раз в трусости. Или Асмут просто проверял его?
        - Отчего бы и нет? Тогда тебе не придется отдавать Лучев!
        Чернобородый покачал головой:
        - Я хочу сначала завалить медведя, а потом уже делить шкуру. Не пускай кнесну в бой, Згур Иворович! Пусть ее Стяг будет внизу, а сама она - с тобой. И береги Ярчука - он мне нужен…
        На лице Асмута была уже не усмешка - волчий оскал.
        - Тебе - женщину, мне - мужчину! Счастливо, воевода!
        Ответить Згур не успел. Асмут махнул рукой и быстро зашагал вниз, где ждали его латники. Згур обернулся и увидел, как побледнела Горяйна. Она слышала. Слышал и Ярчук, но лицо венета оставалось невозмутимым, разве что губы еле заметно дрогнули.
        Згур поглядел вниз. Сотни быстро занимали позиции. А на противоположном склоне суета продолжалась. Сканды пока не строились - сбивались в огромную кучу. Очевидно, Лайв все еще думает, пытается понять…
        - Значит, ты нашел свое поле, воевода? Голос Горяйны звучал холодно и сухо. Згур подумал, кивнул:
        - Да, кнесна…
        - И ты поставил моих лучевцев под удар, как хотел - толпой? В двадцать рядов?
        - Только в десять. К сожалению… Губы женщины дернулись, но кнесна все же сдержалась и проговорила тихо, еле слышно:
        - Тогда я умру вместе с ними…
        Сзади послышался тяжелый вздох. Можно было только догадываться, что чувствует сейчас венет.
        Згур даже растерялся. Вновь Горяйна упрекала его - наемника, не жалеющего чужую кровь.
        - Иначе нельзя, кнесна! - быстро заговорил он. - Мы заперли Лайва на холме…
        - Не надо! - Горяйна медленно покачала головой. - Ты - воевода. Твое дело - посылать моих людей на смерть, а мое - быть с ними! Прощай!
        - Погоди! - заторопился Згур. - Ты должна надеть другой плащ! И шлем…
        Женщина бледно улыбнулась:
        - Чтобы спрятаться за чужие спины? Нет, Згур Иворович, меня должны видеть все - и друзья, и враги. Да будут милостивы к нам боги - мои и твои…
        Кнесна отвернулась, подошла к нетерпеливо бившей ногой кобыле, погладила ее по крутой шее, вскочила в седло…
        - Ярчук! - Згур быстро оглянулся. - За ней! Быстро! Головой отвечаешь!..
        - Нет…
        - Что?!
        Ярчук мотнул косматой головой, в глазах мелькнула боль.
        - Нет, боярин молодой. Моя справа - тут оставаться… Згур поглядел вниз, на склон. Там уже строились воины в цветных плащах и с красными перьями на сверкающих полированной сталью румских шлемах. Переодетые горожане готовились встретить врага. Ярко-голубой Стяг Горяйны вился в первом ряду. Мелькнул знакомый синий плащ - кнесна была уже там, среди своих лучевцев.
        - Спятил! - Згур вновь повернулся к мрачному, насупленному венету. - Из тех, кто там, не вернется и треть! Ее убьют!..
        - Молчи, боярин… Венет ссутулился, могучие руки бессильно повисли.
        - Али не вижу? Приманку ты из нас сделал, чтобы Лайва на холм зазвать. Да только без тебя вся кровь понапрасну прольется. Там все начнется, да не там кончится. Ты здесь, значит, и мне здесь быть, разом с лесовиками моими. Не уберегу тебя - с кого боги спрошать будут? А случись чего, ты ведь сам меня вторым воеводой назначил…
        Згур на миг закрыл глаза, глубоко вздохнул. Все верно. Городские сотни внизу - приманка. Как и все его войско. Лайв перестарался, выбирая холм с обрывистыми склонами. Теперь у скандов остался единственный путь - вниз, в долину, где их уже ждут. Единственный путь - и единственный выход: ударить всеми силами, чтобы взять вражеское войско в стальное кольцо. А если не выйдет - рассечь пополам и по частям - вырезать. Потому и нужны верные сотни на флангах и латники Асмута в долине. Поэтому и должен он, набольший воевода, оставаться на вершине, куда будет направлен главный удар. Ярчук - второй воевода, ему тоже место тут. Да и недолго им стоять в покое. Внизу битва начнется, да не внизу кончится. Меч с Единорогом не заскучает в ножнах…
        Долг кнесны - разделить судьбу с лучевским войском. Его долг - победить. Згур вновь вздохнул, помотал головой, отгоняя черные мысли, и подозвал Крюка. Игра началась, фигурки движутся. Живые маленькие фигурки…
        Глава 18. БЕЗУМИЕ ЧУЖБИНЫ
        Сканды не торопились. Крики на холме стихли, толпа начала медленно, неспешно строиться, превращаясь в три ровных четырехугольника. Еще один отряд - поменьше - окружил каменную хоромину посреди села. В этих неторопливых приготовлениях чувствовались сила и многолетний опыт. Если Лайв и растерялся, то очень ненадолго.
        Згур присел прямо в высокую душистую траву, всматриваясь в суету на холме и пытаясь понять, что задумал конуг. У хоромины осталось немного - сотни две. Значит, в каждом отряде по четыре сотни с лишком. Много - но все же не полторы тысячи. Кулак распадался на «пальцы»…
        - Спеть бы надо, - неуверенно прозвучало над ухом. Ярчук присел рядом, почесал бороду:
        - Оно перед боем всегда поют…
        Згур чуть не рассмеялся от неожиданности. Да, поют. Так и в сказках сказывается, и в старинах повествуется. Правда, в Ночь Солнцеворота не пели. Сначала спешили, увязая в глубоком, по колено, снегу, чтобы успеть построиться посреди поля, а потом стало и вовсе не до песен.
        - Так спой!
        Венет неуверенно прокашлялся, вздохнул, махнул широкой лапищей:
        - Ну тебя, боярин! На тебя глянешь, всяка песня в горле застрянет!
        - Лучше бы «верши» застревали! - не утерпел Згур. В ответ послышалось обиженное сопение. Згур улыбнулся и вновь поглядел на холм. Сканды были уже за частоколом. Черные четырехугольники двигались неторопливо, мерно.Все верно, в бой не бегут…
        - Верши… - Ярчук тоже поглядел на готового к бою врага, покачал головой. - Горазд ты, боярин, над простой людью смеяться!
        Они говорили о ерунде, словно забыв о том, что им предстоит. Згур мельком подумал, что так, наверно, и надо. Все уже сделано, ничего не изменишь. Разве что договорить. Ведь есть о чем…
        - Ярчук! Асмут говорил о кнесне. Так я хочу сказать…
        - Не надь, боярин! - Тяжелая ладонь на миг коснулась плеча. - Все вижу! Да тока прав он, проклятый! Не она тебе нужна, а Венец Сурский. А за-ради такого…
        Ярчук не верил ему - и это было обидно. Не верила и Горяйна. Может, потому и рвалась в безнадежный бой.
        …Черные четырехугольники медленно спускались с холма. Тот, что был в центре, двигался прямо на голубой лучевский Стяг. Левый и правый постепенно поворачивали. Стало ясно, что задумал конуг. Склоны холма пологие, подняться легко…
        - Окружить тщатся! - Ярчук тоже понял, кустистые брови сдвинулись к переносице. - Ох, много их, боярин!
        - Много…
        Скандов было много, но все же кулак разжался. На девять городских сотен, густо прикрывавших подножие холма, двигалось не более полутысячи. И это немало против необвыкших к бою посадских, но все же защитников вдвое больше, а значит, есть надежда. К тому же Лайв уверен, что его встретят «катакиты» - недаром первые ряды в красных перьях красуются. Значит, главный удар не здесь. Пока еще - не здесь…
        - Оно, конечно, в душу лезть - распоследнее дело, - Ярчук неуверенно почесал длинные растрепанные волосы. - Сам таков. Сунется кто - кувырком полетит, кубыть русак от лисовина. Да тока ты, боярин молодой, как есть странный. Одного хочешь - другое делаешь. Домой хотел - а где оказался? Службой своей гордился - наемником стал…
        Згур не выдержал - повернулся:
        - Договаривай!
        - Ту, что в Валине по тебе убивалась, забыть не можешь, а с рыжей любишься. Вот и гляжу - не околдовали ли? Ровно кто другой за тебя решает.
        Наверно, следовало обидеться, но Згур лишь удивился. Острый глаз у венета! Но ведь колдовство тут ни при чем! Просто так вышло. Правда, Ластивка тоже говорила…
        Згур на миг прикрыл глаза. Нет, ерунда! Он просто чуть задержался в пути. Как только они победят Лайва… Если только победят…
        Скандский отряд, двигавшийся в центре, был уже в долине. Остальные спускались уступом - береглись внезапного удара. Згур невольно привстал, пытаясь увидеть спрятанные за склоном конные сотни. Только бы не подвел Асмут! И тут впервые пришел страх. Асмуту стоит лишь помедлить, подождать, пока «рогатые» превратят пехоту в кровавое месиво. А потом уже бить - и гнать конницу к Белому Крому…
        - Не боись… - негромко проговорил Ярчук. - Не боись, боярин. Боги за правых стоят!Згур только вздохнул. Боги! Поможет ли Мать Болот своему сыну? Сыну, забывшему, как пахнет полынь у родного порога…
        - А сам-то?
        Ярчук вновь нахмурился, засопел:
        - Знамо, боюсь. Да тока не за себя…
        Згур поглядел вперед, где над густым строем развевалось лучевское знамя. Кнесна где-то там. Вспомнился белый платок, прикрепленный к шлему. Она назвала его рит-тером. «Риттер Згур»! Разве риттер позволил бы своей даме идти на смерть?
        - Бона! Сейчас! - тревожно шепнули под ухом. Четырехугольник превратился в тупой клин, направленный прямо в центр лучевских сотен. Послышался крик - слитный, густой. Клин уже не полз - сканды перешли на бег, чтобы со всей силой врубиться во вражеский строй. В ответ послышалось нестройное «Лучев! Лучев! Сурь!».
        - Ярчук! Скажи «отож».
        - Отож…
        Громыхнул металл - строй ударился о строй. В первый миг показалось, что клин легко пробьет стальную стену. Ряды лучевцев поддались, отступили - на шаг, на два, на десять. Згур закусил губу, считая мгновения. Еще, еще немного! Первый натиск вот-вот ослабнет!..
        Отсюда, издалека, он мог лишь представлять себе, что происходит внизу. Копья уже брошены, сканды взялись за мечи. За мечи - и за страшные боевые секиры, легко пробивающие венетский доспех. Такого рубаку не остановит и десяток храбрых неумех. Згур потому и не спешил посылать горожан в бой. Все думал - не доведется. Довелось… И теперь у тех, внизу, выход один - стоять густой толпой, отмахиваясь копьями да мечами и прикрываясь трупами погибших. Так было когда-то под Коростенем. Отец был на правом фланге, и его сотня тоже пыталась вот так, толпой, остановить закованных в железо сполотов…
        - Хвала богам! Сдюжили!
        Ярчук заметил первым - движение страшного клина остановилось. Лучевский строй начал медленно распрямляться. На миг небесно-голубой Стяг дрогнул, накренился - но тут же вновь взвился вверх.
        - Лучев! Лучев! Сурь! Сурь!
        Дружный крик ударил в уши. Згуру показалось, что он видит синий плащ кнесны. Скандский клин отступил, начал растекаться в стороны, превращаясь в бесформенную кучу…
        - Боярин! Бона!
        Згур быстро оглянулся. Засмотревшись на то, что происходило перед глазами, он забыл о флангах. А там все менялось. Оба отряда были уже в долине. Передовые подходили к подножию холма. Теперь сомнений не оставалось. Удар в центре - не главный. Скандов не обманули цветные плащи и красные перья. Четыре сотни «рогатых» взбирались на левый склон, еще столько же - на правый, чтобы сойтись на вершине, у наскоро сбитого табора.
        - Лучники… - Ярчук озабоченно покрутил головой. - Може, вперед послать?
        Згур с трудом разлепил сжатые от напряжения губы:
        - Рано…
        Полторы сотни лучников с легкой зброей да сотня Крюка - все, что оставалось у них тут, на вершине. Против восьми скандских сотен - пустяк. Но Лайв не должен так просто добраться до табора! Рука сорвала травинку, сжала, пальцы сами собой стали рвать зеленую беззащитную плоть. Глаза не отрывались от левого склона. Сканды уже начали подниматься. Теперь они спешили, ровный четырехугольник стал растекаться вширь. Згур считал мгновения. Еще немного, еще…
        - Ферра! Ферра!
        Знакомый клич ударил справа. Згур дернулся, быстро взглянул. Есть! Прямо перед скандами вырос ровный сверкающий четырехугольник. Сотня Гусака, лежавшая в густой траве, преградила «рогатым» путь.
        - Ферра! Ферра!
        Ответный крик донесся слева. Там строилась сотня Сажи. Згур бросил изорванную в клочья травинку, встал. Не ожидали?
        На какое-то время сканды и в самом деле растерялись. Слева, у Сажи, они даже не успели остановиться. Нестройная толпа с ходу налетела на «катакитов» - и отпрянула, покатилась вниз…
        - Ферра! Ферра!
        Справа скандский вожак оказался поумнее. «Рогатые» начали отходить, перестраиваться. Згур затаил дыхание. Сейчас! Сейчас! Самое время - скандские отряды в долине, их вожаки сбиты с толку, они даже не успели сообразить, что фрактариев всего две сотни…
        И тут вновь послышался крик - совсем близко, в центре. Сканды вновь обрушились на лучевцев. На этот раз били не клином, а всей массой, навалом. Удар был страшен - густой лучевский строй поддался, начал медленно пятиться. Небесно-голубой Стяг вновь пошатнулся, упал…
        А на флангах «рогатые» уже пришли в себя. Быстро, уверенно они начали взбираться вверх. Згур знал - «ката-китам» не выдержать удара. Один против четырех - так побеждают только в сказках. Где же конница?!
        Словно воочию он увидел усмехающееся лицо Асмута. Великий боярин тоже считает мгновения. Что он решит? Выполнить приказ - или промедлить, дать «рогатым» пройтись по трупам?
        - Боярин! Поддаются! Поддаются!
        В голосе венета слышалась тревога. Згур оглянулся - тут, в центре, сканды уже прошли половину пути. Лучевцы еще дрались, но их строй распадался, становился все тоньше, выгибаясь, как лук. Еще немного - и «рогатые» про-, рвутся. Згур почувствовал, как воздух начинает застревать в горле. Все вокруг внезапно показалось нереальным, происходящим не с ним. Вот и все… Он не смог победить Лайва. Перехитрить тоже не смог - сканд легко обошел все ловушки. Отступать поздно - стальные клещи вот-вот сомкнутся. Оставалось одно - защищать до последнего табор. Две с половиной сотни против тысячи с лишком. В лучшем случае на час боя…
        Звук труб донесся словно с края света - далекий, негромкий. Еще не веря, без всякой надежды, Згур поглядел налево…
        Конница мчалась по долине. Ярко сверкала сталь. Мерный конский топот сливался с криком сотен глоток. Згур обернулся - там тоже все изменилось. Всадники разворачивались лавой, обтекая скандский отряд. «Рогатые» разбегались, черный четырехугольник, уже изготовившийся к атаке, дрогнул…
        Згур почувствовал, как отпускает сердце. Кажется, он успел поддаться страшным чарам демона Пана. Он быстро взглянул на Ярчука - не заметил ли тот? Но венет, не отрываясь, глядел на то, что творилось совсем рядом. Там лу-чевцы из последних сил держали удар…
        - Ферра! Ферра!
        «Катакиты» тоже увидели подмогу. Сотни Гусака и Сажи бросились вперед, врезались прямо в черную, шевелящуюся толпу. А всадники уже рубили тех, кто стоял в до-
        лине. Згур усмехнулся: чернобородый рассчитал точно. На склон успело подняться не больше половины, остальные были внизу, беззащитные против удара латников. Сверху наступали фрактарии, тесня уцелевших под копья и мечи всадников Асмута…
        - Никак отбились?
        Теперь в голосе Ярчука слышалось облегчение. Згур поглядел на склон - и понял. Скандский отряд отходил. Похоже, появление конницы изрядно напугало тех, кто уже почти прорвал лучевский строй. Сканды ослабили натиск, затем стали пятиться. Небесно-голубой Стяг вновь взвился над стальными шлемами.
        - Еще нет…
        Згур перевел дух, пытаясь понять, что происходит у врага. Отряды на флангах отступают, бегут, те, что в центре, отходят вниз, к подножию. Неужели повернут назад, на холм? Но это безумие, конница вырубит тех, кто сзади, а там и пехота навалится… Нет, радоваться рано…
        Да, радоваться было рано. Отступление замедлилось. На флангах сканды уже не бежали - пятились, пытаясь отбиться от наседавшей конницы. В центре отряд вновь перестраивался, превращаясь в уже знакомый клин. Тем временем латники продолжали теснить «рогатых», но те отступали не на холм…
        - Ярчук! Лучников - вперед!
        Венет взглянул удивленно, но спорить не стал. Махнув рукой - военное приветствие вышло на диво неуклюжим, он поспешил к табору, где собрались его лесовики. Кажется, он еще не понял. Згур устало повел плечами, вздохнул. Вот и для них нашлась работенка…
        Внизу, в долине, уже рос огромный черный квадрат, Скандские отряды соединились. Теперь все, что оставалось от войска Лайва, собралось перед лучевским строем. Да, сканды умели воевать. Обход не получился, и «рогатые» сделали единственно возможное - собрали силы в кулак, чтобы ударить в лоб, рассекая вражеское войско пополам…
        Лучники быстро спускались вниз, занимая заранее присмотренные места. А сканды уже шли вперед - молча, без крика. Они спешили оставить опасную долину. На холме конница бессильна, зато опытные рубаки легко проложат дорогу наверх.
        Лучевцы тоже готовились. Первые ряды ощетинились длинными копьями, строй сгустился, утолщаясь там, куда был направлен удар. Згур только головой покачал - бесполезно. Скандов больше почти вдвое, а городские сотни и так поредели…
        Все произошло так быстро, что Згур даже не успел заметить, когда началась атака. Черная масса одним рывком достигла склона. Клин заострился, глубоко вонзаясь в ряды лучевцев. Там еще дрались, но сканды уже обтекали отряд слева и справа. Сотни «катакитов» тоже вступили в бой, но смогли лишь ненадолго задержать удар. Там, где только что вился лучевский Стяг, теперь кипел страшный водоворот. Стало ясно - строй прорван. На миг Згур прикрыл глаза, представляя, что происходит внизу. «Рогатые» наконец-то смогли сойтись с врагами врукопашную. Страшные секиры крушат всех, кто пытается закрыть путь. А у половины горожан нет даже мечей…
        Тишину разорвал рев - победный, торжествующий. Сканды прорвались, отбросив уцелевших с дороги. На флангах лучевцы и «катакиты» еще сдерживали врага, но в центре лавина уже катилась наверх. «Рогатые» приближались быстро, уже можно было различить бородатые рожи, солнце сверкало на поднятых к небу клинках. Згуру показалось, что на него мчится стадо - сотни разъяренных, взбесившихся от жары быков. Однажды в Буселе один такой целый день носился по поселку, пока чья-то меткая стрела не остановила чудовище…
        Згур поправил пояс с мечом, одернул плащ и неторопливо направился к табору. Фрактарии Крюка уже были на месте, нетерпеливо скалясь в ожидании боя. Внезапно Згур почувствовал облегчение. Он сделал, что мог. Страшная игра на холмистой доске идет именно так, как задумывалось. И теперь победа зависит только от него. От него и от тех, кто еще способен драться.
        Сканды были уже совсем близко. Строй распался. Наиболее рьяные вырвались вперед, бородатые рожи под рогатыми шлемами налились густой кровью. Теперь Згур мог видеть их глаза - безумные, горящие неистовой ненавистью. Они уже победили. Оставался пустяк - разметать табор, ворваться - и резать последних, кто еще стоял на пути…
        Стрелы ударили разом, кучно. Лесовики не промахнулись - первый ряд «рогатых» рухнул сразу - длинные тяжелые стрелы без труда пробили доспехи. Но упавших даже не заметили. Стальная лавина прокатилась пр трупам, крик рос, достигал самых небес.
        - Комит! - Крюк дышал в самое ухо, рука сжимала крыж тяжелого меча. - Ребята… Они готовы. Врезать уродам?
        Згур помотал головой. Рано! Как это сказал Ярчук? «Не замай»? Да, не замай, дай подойти!..
        Новый залп - на этот раз почти в упор. Сотня стрел ударила разом, торжествующий рев сменился отчаянными воплями. «Рогатые» падали, корчились среди притоптанной травы, пытаясь вырвать зазубренные жала. Прозвучала резкая команда, и отряд с грохотом сомкнул тяжелые щиты. Стрелы со стуком ударили в дерево, на этот раз залп пропал даром. «Рогатые» помедлили какой-то миг - и бросились вперед, прямо на окруженный телегами табор.
        - Комит! - Крюк зло оскалился. - Они же!.. Згур ждал. Сканды в полусотне шагов. Ближе, еще ближе..Хрипящее стадо уже миновало серые камни, сейчас оно поравняется с деревьями…
        - Давай!
        Крюк оглянулся, резко махнул рукой. В тот же миг с телег слетело полотно. Тупые раструбы смотрели в сторону врага. Резкий свист, сменившийся глухим шипением, - и два огненных языка ударили прямо по наступающей лавине. Пирас Танатой - Пламя Смерти начало свою страшную работу.
        В лицо пахнуло жаром. Резкий запах земляного жира смешался с вонью горевшей плоти. «Рогатые» падали, живые факелы с воплями катились вниз по склону. Задние не сразу поняли, что происходит, - и пламя находило новые жертвы. Теперь, в яростных лучах горячего летнего солнца, огонь казался неярким, темным. Пылала земля, черные стебли травы дрожали в раскаленном воздухе. А огненные струи били, сжигая все, что оказывалось на пути. Лавина уже останавливалась, уцелевшие отбегали назад…
        Згур оглянулся. Неужели все? Нет, не все! Сканды не уходили, перестраиваясь на флангах, куда не доставало Пламя. Громкий крик - и сотни «рогатых» вновь бросились на табор, заходя с боков. Передовые уже перемахнули через невысокий частокол, другие растаскивали телеги.
        Згур вздохнул и не спеша положил руку на крестовину меча. Пора!
        Он вновь поглядел на холм. «Катакиты» Крюка уже вступили в бой. Сканды рубились отчаянно, забыв обо всем. Им некогда было оглянуться и увидеть то, что происходило за их спинами. Сотни Сажи и Гусака разворачивались для броска. Лучевцы уже бежали вверх по склону, готовясь зайти скандам в тыл. Згур быстро осмотрелся, подозвал сигнальщика:
        - Давай! Два раза, потом три. Атака!
        Резкий голос трубы ударил в уши. Меч был уже в руке. Згур поудобнее перехватил костяную рукоять и бросился вперед, прямо на несущиеся навстречу озверелые лица.
        Село горело. Дрались возле пылающих домов, у дымящихся плетней. Сканды рубились отчаянно, но это было уже отчаяние обреченных. Слишком мало их сумело вырваться из кольца. Большинство осталось там, у табора, где еще дымилась сожженная земля. Уцелевшие отступали к хоромине, вокруг которой недвижно застыл ровный строй в рогатых шлемах. Бурый, с темно-красными полосами Стяг окружали десяток воинов с высокими ростовыми щитами. Лайв Торунсон не собирался бежать, готовясь к последнему бою.
        У края площади, посреди которой собрались последние бойцы конуга, Згур остановил «катакитов». Люди выбились из сил. Слишком тяжело дался каждый шаг. Солнце - Небесный Всадник - уже поворачивало на закат. Згур попытался прикинуть, сколько же шел бой. Четыре часа? Больше? Сначала на холме возле табора, потом на склоне, затем в долине, где конники Асмута вновь ударили по отступавшему врагу, затем снова склон, горящее село…
        Сова быстро перестраивал фрактариев в черных плащах. Теперь он командовал бывшей седьмой сотней. Фрак-тарий Сажа погиб еще у табора, в самом начале атаки. Не было и Гусака - одноглазый был ранен лихим ударом секиры, когда его сотня первой ворвалась в село. Только Крюк по-прежнему усмехался, подгоняя усталых бойцов. Згур уже знал - до вершины дошла едва половина. О том, сколько уцелело из лучевцев, он старался даже не думать. Потом, все потом! Сначала - Лайв!
        Згур повернулся к сигнальщику, но тут на плечо легла тяжелая ладонь.
        - Не поспешай, боярин! Али меня забыл? - Ярчук!
        Венет усмехался, хотя по бороде ползли темные пятна свежей крови.
        - Отож! Не поспешай! Видал, изготовились! Згур кивнул. Те, что собрались вокруг большого, сложенного из серых каменных глыб дома, будут драться до
        последнего.
        - Оно бы выкурить. Кубыть пчел из борти! Ярчук обернулся, махнул рукой. Лучники быстро заняли позицию, доставая обмотанные паклей стрелы.
        - Дом-то каменный, да крыша из теса… Згур быстро прикинул. Да, крыша тесовая, в доме наверняка полно дерева…
        - Давай!
        Первые стрелы отскочили от камня и яркими искрами упали на землю - Но затем лучники взяли верный прицел, и крыша занялась сразу, со всех сторон. Лучники продолжали стрелять, теперь уже по деревянным скандским щитам. «Рогатые» пытались отступить к каменным стенам, но дом уже пылал, и смерть была всюду.
        - Сейчас кинутся! - Ярчук отложил в сторону лук, крутанул в руках тяжелую секиру. - Ты вот чего, боярин!' Хочь сейчас вперед-то не суйся!
        Згур хотел отшутиться, но не успел. Буро-красный стяг дрогнул, громко пропела труба. Один из «рогатых» махнул рукой, вышел вперед. В тишине резко, словно удары бича, прозвучали короткие незнакомые слова.
        Сова, о чем-то переговорив с одним из фрактариев, повернулся к Згуру:
        - Лайв зовет тебя, комит. Предлагает скрестить мечи. Остальных просит отпустить. Он обещает, что его сканды больше не придут на Сурь.
        Згур пожал плечами, рука потянулась к застежке плаща.
        - А нечего! - подоспевший Крюк решительно заступил дорогу. - Чести много для урода! Комит, я сам с ним разберусь!
        - Комит, позволь мне! Мне! Мне! Фрактарии окружили Згура, глаза горели злым нетерпением.
        - А ну, нишкни! - Ярчук повел крепкими плечами, расталкивая «катакитов». - Боярин, ты их не слухай. Ну, ровно дитенки малые! Не придут, вишь! Нечего «рогатым» передышки давать. Раньше надо было поединщиков кликать!
        Згур опомнился. Все верно, о поединках и прочем, о чем в песнях поется, следовало думать прежде. Теперь крыс загнали в угол. Остается одно - раздавить.
        - Трубите атаку! - Згур шагнул вперед, франкский клинок тускло сверкнул в лучах уходящего солнца. - Там их много, на всех хватит!
        Глухо загремела сталь. Фрактарии становились плечо к плечу, копья смотрели на врага. Кто-то свистнул, свист перекатился по рядам.
        - Даешь Лайва!
        - Даешь! Даешь! Ферра!
        «Катакиты» отозвались дружным криком. Запела труба, сапоги тяжело ударили по пыльной земле. Згур шагал в общем строю, глядя, как приближаются высокие деревянные щиты с бронзовыми умбонами. Хотелось одного - чтобы этот страшный день побыстрее кончился. Как и война. Как и все, что началось у перекрестка, когда он обнажил меч с Единорогом. Его прозвали Згури-Смерть. Наверно, таким прозвищем надо гордиться. Не каждый может стать Смертью…
        Раненых сносили к подножию холма. Там суетились знахари, но их было слишком мало, и Згур приказал собрать всех, кому приходилось перевязывать раны. Мертвым же помочь было нечем. Стало ясно, что понадобится не один день, чтобы похоронить всех. Всех своих - скан-дов по давнему жестокому обычаю оставляли воронью.
        - Может, знахаря кликнуть, Згур Иворович? В голосе Горяйны звучало беспокойство. Згур коснулся рассеченной переносицы, осторожно отнял руку, поморщился. Кружилась голова, в глазах все еще горело пламя. Он все еще был там, в горящем доме, где среди удушливого дыма умирали последние бойцы Лайва.
        - Потом. Ты-то как, кнесна?
        Светлые глаза потемнели, дрогнули тонкие губы.
        - Даже не ранена. Они… Они все время прикрывали меня. Все время…
        Голос стих, оборвался. Кнесна отвернулась, плечи судорожно дернулись.
        Згур не стал переспрашивать. Ему уже рассказали, что осталось от лучевских сотен. Погиб Вересай и двое других старших, маленький Лещок плакал над телом зарубленного брата - оба внука старого Вертя дрались в первых рядах. От «катакитов» же осталось меньше половины. На холме, возле полусожженного табора лежал укрытый черным плащом Сажа, а совсем рядом умирал Гусак - знахари ничем не могли помочь одноглазому. Згур закрыл глаза. Выходит, это и есть победа? Невольно вспомнилось недвижное, страшное лицо Велегоста, когда наутро после боя Кей собирал уцелевших. Наверно, Железное Сердце тоже не мог радоваться. Это только в песнях победители весело пируют на вражьих костях.
        Мокрая тряпица коснулась раны. Згур невольно дернулся, но чья-то рука придержала голову.
        - Терпи, воевода! - Горяйна улыбалась сквозь слезы. - У знахаря взяла. Кровь остановить надобно.
        Тряпица, пропитанная неведомым едким отваром, жгла неимоверно. Згур поморщился, сдерживая стон.
        - Терпи! - кнесна покачала головой. - Что воины скажут? Воевода, ровно дите малое, лечения боится?
        Приходилось терпеть. Мысли путались, свинцовая усталость сковывала тело, но Згур понимал - сделано еще не все. Не все сделано - и не все сказано.
        - Кнесна, - Згур глубоко вздохнул, постарался улыбнуться. - Ты ведать должна. Второй воевода Ярчук… Рука, державшая тряпицу, дрогнула.
        - Жив?!
        - Жив…
        Кнесна отняла руку, ладонь закрыла лицо.
        - Ранен? Я… Я его искала, мне сказали…
        - Умывается…
        Из горевшего дома они все вышли черными, словно покойный Сажа. Венету досталось - горящая балка скользнула по шлему, и его, несмотря на яростные протесты, довелось уводить под руки. В дыму и пламени трудно было даже разобрать, кто нанес Лайву смертельный удар. Да и распознать конуга не смогли - охваченная пламенем крыша рухнула, погребая убитых. Згур обжег левую руку, а в горле до сих пор ощущалась душная горечь, мешавшая вдохнуть полной грудью.
        - Платок-то твой, - Згур мягко отстранил руку Горяй-ны, с трудом встал. - Что на шлеме у меня был… Сгорел! Новый подари, кнесна!
        - Подарю! - женщина уже улыбалась. - Пойду, погляжу, чем еще помочь можно. Тряпицу-то не отнимай, кровью изойдешь!
        Згур кивнул, хотя рана не была серьезной. Разве что шрам останется - как раз поперек переносицы. Но думать об этом не ко времени. Битва кончилась, но не кончилась война. Надо послать сторожи на полночь, сообщить во все города, чтобы слали подмогу, сколько могут. И еще Асмут. Згуру уже сообщили, что великий боярин отвел латников к дороге, не иначе к походу готовит…
        Рядом раздалось нерешительное покашливание. Згур оглянулся. Незнакомый парень в синем плаще фрактария, гладко бритый и стриженный в «скобку», неуверенно переступал с ноги на ногу.
        - Боярин! Так это… Ну…
        - Что?!
        Все еще не веря, Згур шагнул ближе. Красивое, чуть скуластое лицо, яркие молодые губы. Ввек бы не узнать, если бы не шрам на переносице…
        - Ярчук?!
        - Ох…
        Неузнаваемый венет стыдливо провел широкой ладонью по щекам:
        - Сгорела бородища-то. И власы погорели. Вот, довелось… И что теперь преблагая Авонемес скажет?
        Згур почувствовал, что его разбирает хохот, такой неуместный на этом страшном поле.
        - Да-а-а… Теперь тебе придется не одну - две секиры носить. И денно, и нощно - от девиц отбиваться! , Венет потупился, печально вздохнул:
        - Горазд ты, боярин молодой, над простой людью шутки строить! Все-то вы, бояре… Внезапно он улыбнулся, хмыкнул:
        - Меня-то чуть за тебя не приняли! Говорят, похож! Похож? Згур внимательно взглянул на незнакомое молодое лицо и вдруг понял - правда. Они действительно похожи. Если бы не разрубленная переносица… Рука коснулась раны, и Згур только вздохнул. Теперь точно путать начнут!
        - Как та, Костяная-то, сказала, помнишь? Похожи, мол, спутать можно… Бритву подаришь, боярин?
        Оставалось пообещать растерянному Ярчуку румскую бритву лучшей стали и отправить венета на холм - проверить, не забыли ли подобрать кого из раненых да посты вокруг выставить, дабы окрестная «людь» мертвых грабить не почала. Самому Згуру надо было спешить. Если он успеет…
        Он успел вовремя. Конница уже строилась возле дороги, ведущей на полночь. Ветер развевал знакомый стяг Ас-мута Лутовича. И люди, и кони устали, но опытные бойцы были готовы идти дальше - к далекому Белому Крому…
        - Пожелаешь удачи, Згур Иворович?
        Великий боярин словно слился со своим черным конем. Яркие губы усмехались, но темные глаза смотрели серьезно, неулыбчиво.
        Удачи? За тем Згур и приехал - пожелать удачи, поглядеть вслед, а после - отправить гонца к Хальгу. «Кто-то» собрался идти на столицу. Переломленная лепешка, расколотый пополам Венец…
        - А не боишься, Асмут Лутович? У Белого Крома - Халы!
        Чернобородый не обиделся, покачал головой:
        - Не боюсь! Они еще не знают. Я успею войти в город и закрыть ворота. На следующий день я подниму всю Сурь… Великий боярин рассчитал точно. Он учел все. Кроме одного - того, о чем шла речь на берегу Горсклы. Хальг знает…
        Згур взглянул прямо в лицо врагу. Наверно, он видит Асмута в последний раз. И нечего жалеть этого убийцу!
        Сейчас он пожелает ему удачи, кликнет Сову и пошлет парня к седому конугу…
        - Хочешь, боярин, песню спою?
        Собственные слова прозвучали странно - словно заговорил кто-то другой. Темные глаза Асмута удивленно блеснули.
        - Песню? Никогда не слыхал, как ты поешь, воевода! Згур хотел отшутиться, замолчать, но вновь услыхал собственный голос:
        - Напев забыл. И слова путаю. Но песня хороша! Про храброго риттера…
        Асмут уже не удивлялся. Тонкие губы сжались. Згур не понимал, что делает. Все уже сговорено! Все так просто, ему даже не придется марать руки кровью!..
        Он медленно слез с коня, пошатнулся (голова все еще слегка кружилась), опустился на траву. Асмут бросил поводья слуге, присел рядом.
        - Песня такая, Асмут Лутович. Жил-был храбрый риттер в дальней земле. И хотел тот риттер захватить соседнее село - больно богатое было, да и девицы там хороши, одна другой краше…
        Он помолчал, отвернулся. Вспомнилось, как пересказывал скандскую песню Мислобор. Нет, неспроста Кей-изгнанник поведал ему о доверчивом Ингваре!..
        - Собирает храбрый риттер войско, спешит и вдруг слышит, как пеночка на дереве поет…
        Наверно, не зря Ярчук советовал ему складывать «верши». Згур усмехнулся, проговорил распевно:
        Стынет кровь на Венце
        В опустевшем дворце,
        Мертвым светом каменья горят.
        Это - Смерти манок.
        Скоро сбудется рок.
        Знает враг! Не вернешься назад!
        - И чем кончилась песня? - негромко спросил боярин.
        - Не помню, - Згур не выдержал, отвернулся. - Кажется… Кажется, там.поется, что другой риттер послал гонца к врагам, и те устроили засаду. Или даже не посылал. Просто враг оказался хитрее… Это грустная песня, Асмут . Лутович!
        - А эта… пеночка… - голос чернобородого внезапно дрогнул. - Она не пела, почему предупредила риттера… так поздно?
        Почему? Згур невесело усмехнулся. Этак и вправду песню сложить придется!
        - Пела…
        Под покровом могил
        Те, кого ты убил,
        Долгой муки не в силах снести.
        Их, убитых, не счесть.
        Не измена, а месть
        Ждет тебя на неправом пути!
        - Вот как… - Асмут дернул щекой. - Месть? А я подумал, что другие просто захотели поделить… это село.
        Хотелось сказать «нет». Какое ему, Згуру, дело до неведомого риттера?
        - Решай сам, Асмут Лутович… Лучеву не нужна новая война. Оставь Белый Кром в покое! Если нет - сообщу Хальгу. И пусть нас рассудят боги!
        Великий боярин задумался, рука сорвала травинку, смяла, отбросила в сторону…
        - Но почему, Згур Иворович? Тебе мало Лучева? Згур усмехнулся. Мало?
        - Да, мне мало Лучева, великий боярин! Мне нужны еще две головы - те, что ты хочешь взять себе. Забудь о Ярчуке и девушке-огринке! Ты хочешь Венец Сури - и мечтаешь о кровной мести, словно лесной разбойник! Ярчук убил твоего сына, а твой сын перебил весь его род. Так что, будете резаться до седьмого колена? А Хальг и дальше станет стравливать нас. Меня не будет - найдется иной!
        - Что же предлагаешь, воевода? Голос Асмута звучал странно, в нем слышалась столь незнакомая Згуру неуверенность.
        - Белый Кром достанется Хальгу. Пока. У нас нет сил для новой войны. Ее нужно готовить долго - не один год. И Лучеву будут нужны все - и я, и ты, и Ярчук. А если мы начнем резать друг друга, то на наших костях станут пировать сканды.
        И вновь Згуру показалось, что вместо него говорит кто-то другой. Он вдруг понял, что из Сури ему уже не уйти. Слишком поздно…
        - Ты сказал «мы»… - тихо, еле слышно проговорил Асмут. - Значит, Полуденной Сурью хочешь править ты сам. Ты - чужак, вожак наемников… Мои предки властвовали здесь еще тысячу лет назад…
        - Решай сам, - повторил Згур. - Можешь договориться с Хальгом - и прислать ему мою голову. Думаешь, поможет?..
        Асмут медленно встал, расправил плечи:
        - Нет, не поможет… Спасибо, что спел мне песню, воевода. Ты прав, новую войну сразу не начнешь. А так хотелось!.. Что ж, через несколько лет я разобью Хальга и тогда посмотрим, кому достанется Кром. Но… Я не смогу простить этого дикаря - Ярчука. И он никогда не простит мне.
        - Не прощай, - Згур почувствовал, как с плеч спадает
        тяжкая ноша. - Этого не прошу…
        Он вдруг понял, что выиграл еще одну битву. Может,
        еще более трудную…
        Пора было уходить, но Асмут внезапно поднял руку:
        - Погоди… Прошлый раз ты обвинил меня в том, что я
        бью кнутом беззащитных женщин…
        Згур замер - боярин говорил об Ивице.
        - Тогда я думал о Белом Кроме и не хотел копаться в этой грязи. Но сейчас нам придется жить вместе - и не один год. Ты должен извиниться, Згур Иворович!
        Извиниться? Перед Асмутом? Но ведь он сам видел!..
        - Мне все-таки пришлось взяться за кнут. Правда, я никого не бил. Просто припугнул ее служанку. Тебе интересно, что она рассказала?
        Згур покачал головой. Он уже догадывался - но слушать такое не хотел. Особенно от чернобородого.
        - Ивица - моя единственная наследница - имени, титула и всего, что к этому прилагается. Она - и ее сын. Но это пока у меня самого не родятся дети. Давно уже подумываю о новой женитьбе, да все не с руки…
        Все верно. Асмут не захотел брать в жены молодую вдову…
        - Можешь поговорить с Ивицей сам… Згур не выдержал - прикрыл глаза. Хрипловатый голос, говоривший о любви. О любви - и о мести. Рыжая
        рассчитала все точно…
        - Поговорю… И если… И тогда - извинюсь. Асмут кивнул, по лицу скользнула злая усмешка.
        - Не только с ней! Сходи на Курью гору, она часто бывает там. Ее мать была жрицей Слепого Бога. Слыхал о таком? Год назад Ивица сошлась с каким-то чаклуном. Говорят, он хорошо варит любовное зелье…
        «Отведай, Згур свет Иворович! Не побрезгуй!» Згур отвернулся. Чему верить - хриплому голосу той, что клялась в любви на строках древнего свитка, или «змеиному языку» чернобородого? Но в глубине души он уже понимал: сомнение - и есть ответ. А он еще удивлялся, откуда Слепой знает об Ивице!..
        - Поговорю, - повторил он, убеждая самого себя. Как только вернусь…
        …Усталость валила с ног, глаза сами собой закрывались, и Згур с трудом мог понять, чего хочет от него десят-ник-фрактарий, возглавлявший вечернюю стражу. Все, что можно, уже сделано: перевязаны раненые, расставлены посты, посланы гонцы во все полуденные города. К тому же рана на переносице начала ныть, и Згуру более всего на свете хотелось остаться одному. Но десятник был настойчив. Вернее, настойчивым оказался человек, пришедший в лагерь совсем недавно. Комита Згура требовали по срочному и тайному делу.
        Сразу же вспомнился Хальг. Не с поздравлениями ли прибыл гонец? Или нетерпеливый сканд интересуется, когда таинственный «кто-то» собирается пожаловать в столицу?
        Но посланец не походил на сканда. И на венета тоже. Скорее напоминал лехита - такой же усатый, да и одет сходно. Згур нетерпеливо кивнул на расстеленный поверх травы ковер, но неизвестный не спешил садиться. Оглянувшись, он усмехнулся в густые усы, покачал головой:
        - Полторы тысячи скандов в одном бою! Неплохо, сотник!
        Згур замер. Неизвестный говорил по-вояотичски.
        - Кто… Кто ты?
        - Я? - усач явно удивился. - Это не так важно, сотник Згур!
        - А что… Что важно?
        Стало ясно - это не гонец, принесший послание. Во всяком случае - не просто гонец.
        - Тебе просили напомнить… О судье с мечом. Не забыл?
        Згур почувствовал, как холодеют руки. Этого он не ожидал. Судья с мечом… Смешные слова, которые так легко запомнить… '
        - «Я иду с мечем, судия»…
        «Я иду с мечем, судия»… С какого конца не произноси - все едино. Смешные слова-оборотни - знак, по которому узнают друг друга оборотни, не любящие смех.
        Усатый кивнул, усмешка исчезла.
        - Я - посланец Варты Крайовой.Меня прислал тысячник Барсак…
        Знакомое имя на миг заставило забыть обо всем. Руки скользнули на бедра, сомкнулись каблуки.
        - Слава Велге!
        - Слава! - незнакомец выбросил правую руку вперед. - Не знаю, кто кого должен приглашать сесть, сотник. Мой чин старше, но здесь - ты хозяин.
        Он вновь улыбался - посланец всесильной тайной службы. Згур знал, что Варта имеет своих людей всюду.Выходит, и здесь, в Сури, тоже…
        Они присели одновременно. Усатый вновь стал серьезен.
        - Я служу у лехитов, но неделю назад получил новый приказ. Тысячник Барсак велел найти тебя, сын Месника. Он хочет, чтобы ты выслушал его слова. Если, конечно, ты еще не забыл о Крае…
        - Нет… - От волнения Згур заговорил быстро, словно
        боясь, что ему не поверят: - Я не забыл! Я служу Краю…
        - Хорошо! - усатый вновь одобрительно кивнул. - Слушай! Тысячник Барсак знает, где ты и что делаешь. Он считает, что ты поступаешь правильно. Правительница Велгатоже знает и желает тебе удачи. Считай, что ты продолжаешь служить Краю. Твоей матери мы сообщили, что ты жив и здоров, но вернешься не скоро…
        - Как? - Згур мог ожидать всего, но не этого. - Разве я не должен… вернуться? Усатый покачал головой:
        - Здесь ты нужнее, сотник. Сурь граничит с лехитами, и для Края очень важно, кто будет править по эту сторону границы. Для Края также важно, чтобы сканды или мады не напали на лехитскую землю. Поэтому считай, что ты получил особое задание. Как твой отец когда-то…
        Отец… Навко Месник служил Рыжему Волчонку, чтобы помочь Краю. Об этом знал каждый волотич. Но никто не ведал, что случилось дальше…
        - К тому же тебе нельзя возвращаться. Ты вне закона.
        Савмат требует твоей выдачи…
        Да, конечно… Он нарушил волю Светлого. И Велга не хочет ссориться с братом из-за простого сотника…
        - Я… Я понял. Скажешь Барсаку, что я понял…А что у нас?
        - У нас? - усатый явно удивился. - В Коростене все спокойно, осенью ожидают хороший урожай…Вспомнился разговор с Мислобором. «Где это-„у нас“?»
        - В Ории… Что там?
        - А-а! - усатый понимающе кивнул. - Конечно, сотник, ты должен знать. Думаю… Думаю, большой войны не будет…
        - Хорошо… - начал было Згур - и осекся. Большой войны?!
        - Сабор в Савмате решил отложить вопрос о наследовании Венца. Согласно Кееву праву он должен достаться Кею Мислобору, но того уже много лет нет в Ории. Светлый Кей Войчемир решил не спешить…
        Вот даже как? Вспомнились насмешливые речи Хальга. Неужели седой конуг угадал?
        - Решено также, что Великий Хэйкан Сварг не будет желать править в Савмате. Кей Велегост помирился с отцом…
        Згур облегченно вздохнул. Хвала Матери Болот! Это то, чего хотела Велга. То, ради чего год назад его самого направили в Валин…
        - Скажи, правда, что Денор… горел? Усатый ответил не сразу.
        - Говорят… Сам не видел… Кейна Танэла пригрозила, что зажжет реку, если огры попытаются перейти на правый берег. Это и остановило войну. Говорят, она владеет страшной чаклунской силой, ей ведом какой-то древний секрет… Так ли это - не знает даже Варта. И еще рассказывают, будто Кейна… сошла с ума.
        Вновь вспомнился давний сон. Значит, правда! Безумная кудесница насылает алое пламя… Но ведь ее безумие все-таки остановило войну!
        - И еще. Тысячник Барсак считает, что ты должен знать. Предатель Ивор мертв…
        Черная тьма сгустилась, ударила в глаза. Сердце замерло, ледяные иголки вонзились в пальцы. А холодный, равнодушный голос повторял вновь и вновь: «Предатель Ивор мертв… Предатель Ивор мертв…»
        - Он возвращался из Савмата и был убит из засады вместе с женой. Решено считать, что это были разбойники…
        На миг тьма отступила, разжались ледяные тиски, и Згур вновь смог думать. Как сказал этот усатый? Решено считать? Решено?!
        - Барсак напоминает, что это именно Ивор виновен в гибели твоего отца. Ты отмщен, Згур! Ты - и все те, кто погиб по вине этого предателя…
        Предатель Ивор… Ивор, погубивший славного Навко Волотича…
        - Это… вы?
        Усатый довольно улыбнулся:
        - Конечно, не мы, сотник! Разбойники! Просто случай! Но случай очень удачный. Теперь Ивор и его семья не смогут претендовать на Венец. И Велегост будет искать по-мощи у Велги, а не в Валине…
        Все верно. Ивор помог избавиться от Огрина Сварга. Помог - и стал не нужен. Варта исполнила давний приговор…
        - К тому же Краю невыгоден слишком сильный Валин. Ты, наверно, знаешь, сотник, что всю торговлю с лехитами и алеманами держат улебские купцы. Но мы это исправим…
        В голосе усатого слышалось торжество. Он явно радовался, сообщая верному сыну Края столь хорошие новости.
        - Когда Ивор погиб, Войчемир решил разделить Валинское Палатинство на три удела. Это хорошо. А еще лучше то, что дочь Ивора подняла мятеж…
        - Что?!
        Згур не выдержал - вскочил.
        - Улада?
        - Ну да! - усатый явно растерялся. - Кейна Улада, дочь предателя. Та, из-за которой все твои неприятности. Она, видишь ли, решила мстить за родителей! Пусть мстит! Кей Велегост уже двинул войска на Валин!.. Да что с тобой, сотник?
        Згур с трудом глотнул воздух, провел холодной ладонью по лицу…
        - Так что передать Барсаку?
        Отвечать не было сил. Что передать? Благодарность за смерть отца?
        - Ничего…
        - Ничего? - усатый покачал головой. - Ты, наверно, слишком устал сегодня, сотник! Понимаю, выиграть такой бой! Передам тысячнику, что ты все понял и готов, как и прежде, служить Краю…Згур не ответил. Ему было все равно…
        Холодный лик Серебряного Валадара равнодушно взирал на оскверненную людской кровью землю. Вдали слышался волчий вой - звери чуяли поживу. Живые ушли от
        мертвых - лагерь был разбит в стороне, на противоположном склоне холма. Над шатрами и еле тлевшими углями костров стояла тишина - те, кто хотел выпить за победу, уже выпили, плакавшие - отплакали.
        Згур лежал на спине, глядя на неяркие, исчезающие в лунных лучах звезды. Странно, он не мог спать. В изголовье лежал пузатый румский кувшин, принесенный «ката-китами», но Згур не выпил и глотка. Ни за победу, ни за упокой человека, который был его отцом…
        Он несколько раз пытался вспомнить лицо Ивора, но каждый раз перед глазами вставал отец - такой, каким приходил к нему в снах. Зато вспоминалась Милена - холодное красивое лицо, тяжелые перстни на тонких пальцах. Он вдруг понял, кого ему все время напоминала кнес-на. Наверно, такой станет Горяйна лет через двадцать - застывшей в холодном спокойном величии, ледяной, невозмутимой. А ведь она тоже плакала, дочь великого де-дича Бовчерода! Так же, как плакала мама. Две женщины, которых сделал несчастными Ивор…
        Растерянность уходила, исчезал гнев, осталась лишь усталость. На кого гневаться, кому мстить? Разве не сам он мечтал покарать предателя Ивора? Что из того, кем был Ивор раньше? Навко Месника, его отца, давно уже нет. Згур простился с ним много лет назад, когда впервые понял, почему плачет мама. Ивор сам выбрал свою судьбу. Мать Болот была терпелива, но даже она не смогла помочь, когда Палатин Валинский протянул руку к Железному Венцу…
        Обижаться не на кого. Он - слуга Края. И если Велга считает, что его место здесь, значит, так надо. Да и разве может он бросить Сурь? Ему верят, за ним идут…
        Об Уладе он старался не думать. Теперь она - чужая жена, она - Кейна, поднявшая меч против своей новой семьи. Говорят, над родом Кавада висит давнее проклятие. В каждом поколении брат поднимает меч на брата. Все повторилось: Сварг Огрин поссорился с Велегостом Железное Сердце, а Кейна Улада взбунтовалась против Светлого Войчемира. Это не его война. Тем более Край не поддержал мятеж. Кто знает, может быть, Вейско уже там, около Валина, чтобы под Кеевым Стягом покарать заносчивых улебов?
        Там ему делать нечего. В далекой Ории разберутся без него. Разве что мама… Но ведь она знает, что он жив! Разве вдова Навко Волотича будет рада, если ее сына казнят как изменника?
        Згур заставил себя забыть, не думать. Его дела здесь. Только сейчас он начал понимать, что сделано. Он разбил «рогатых»! Полуденная Сурь свободна - его Сурь! Пусть пока в руках только половина страны! Он молод, и еще все успеет. Как удачно, что он не послал Асмута на смерть! Великий боярин, зачарованный сиянием Венца, будет помогать ему и дальше - до самого Белого Крома. А там - поглядим…
        Згур вспомнил Ярчука, такого, каким тот был раньше - лохматого, с густой седоватой бородищей, и грустно усмехнулся. Бедняга «чугастр»! Костяная Девка не ошиблась, им обоим нужно одно и то же. Теперь, когда Лучев и Полуденная Сурь принадлежат ему, Згуру, новому кнесу придется взять в жены Горяйну. Ему уже намекали, скоро об этом начнут кричать на площадях. Згур покачал головой - жаль Ярчука, да и кнесну жаль! Но любовь и жалость - ничто, когда впереди сверкает Венец…
        Згур вздохнул, вновь бросил взгляд на черную недвижную твердь небосклона. В глаза ударил лунный свет. Внезапно показалось, что Серебряный Валадар смеется, хохочет во весь свой мертвый оскал. Неслышный смех ударил в уши, болью прокатился по сердцу. Ты славно все решил, маленький Згури, Згури-Смерть! Ты всегда все решаешь правильно! Те, кто ошибся, уже мертвы, а ты жив и счастлив, и будешь счастлив дальше, еще много лет, тебя будут любить женщины, на твоей голове засверкает Венец, а другие станут умирать за тебя - маленькие живые фигурки на окровавленной, покрытой черной горелой травой доске!..
        Згур закрыл глаза, прижал ладони к лицу, но лунный лик продолжал скалиться, страшный хохот гремел, не смолкая. Згур ткнулся лицом в мягкую пахучую траву и сцепил зубы, чтобы не завыть от бессилия и боли. Хотелось врасти в эту землю, стать ее частью, но холодная твердь отталкивала, не принимала…
        …Серый туман скрывал знакомый холм. Бусел исчез, сгинула река. Серая стена окружила его со всех сторон, и даже лицо отца казалось неясным пятном.
        - Нам больше не увидеться, Згур…
        Туман надвигался, белые клочья плавали перед глазами, и Згуру вспомнилась Черная Река, куда уходили души. Теперь настал черед отца. Как хорошо, что они встретились - пусть и во сне…
        - Ты не сможешь больше покидать Ирий? Почему? Отец покачал головой, и Згуру почудилось, что на плечах молодого сотника не знакомый алый плащ, а старые гнилые лохмотья. Истлела одежда, густой ржавчиной покрылась кольчуга. Згур понял - Навко Месник, Мститель за Край, мертв уже много лет. Он погиб еще там, на страшном поле под Коростенем, безвестным, вместе с тысячами других, вставших под Стяг Седой Велги…
        - То, что держало меня здесь, исчезло. И тебе больше не нужны мои советы. Ты стал взрослым, Згур!
        Да, все верно. Предатель Ивор мертв, и отец может уйти в светлый Ирий…
        - Погоди! - Згур заспешил, шагнул вперед, но туман сгустился, отталкивая, не пуская. - Отец! Говорят, мертвые все знают…
        - Все? - послышался негромкий смех, серый туман дрогнул. - Ну что ты, сынок!
        Згур упрямо сжал губы. Отец должен знать!
        - Скажи, что со мной сделали? Почему я стал таким?
        - Каким? - в далеком голосе слышалось удивление. - Ты просто стал взрослым. Ты выиграл первую битву - и свою первую войну…
        - Нет! Я вспомнил! В Валине, когда я спал, Ивор привел какого-то чаклуна… кобника. Они что-то сделали со мной! Кобник говорил про печать на сердце…
        Печать на сердце… Вот почему слова Ивицы показались знакомыми! «Положи меня, как перстень, на сердце твое…» Перстень на сердце… Оттиск перстня - печать…
        Туман сгустился, превратив отца в неясный серый призрак. Холодная мертвая влага коснулась губ, горечью заполнила рот…
        - Я хотел спасти тебя, Згур! Просто спасти. Ты мне был нужен, как обручник Улады, но дело зашло слишком далеко. Разве я мог допустить, чтобы ты погиб?
        Голос стал другим, и Згур понял: с ним говорит Ивор.
        - Печать! - повторил он сквозь зубы. - Твой кобник поставил печать…
        - Это только слово. Чаклуны любят скрывать свои
        дела за красивыми словами. Дело в другом. Ты бы погиб, если б вернулся домой. А ведь ты бы вернулся, правда?
        Згур вспомнил холодный морозный день, толпы у высокого крыльца, бледное, неживое лицо Улады. «Поям в жены дойчу твою…»
        - Да….
        - Вернулся бы - и погиб. А ведь ты умен, молод, хочешь жить. Значит, есть нечто сильнее этого! Сильнее желания жить! Муравьи не могут покинуть муравейник, Згур! Они умирают, оставшись в одиночестве. Человек не лучше муравья. Особенно тот, кто с детства привык жить в стае…
        …Вспомнился давний разговор с Ярчуком. Да, люди живут в своей стае. Венет еще удивлялся…
        - Когда человек покидает свою землю, его настигает болезнь. Ее называют Безумие Чужбины. Человек еще жив, но уже не может быть прежним. Солнце чужбины не греет, Згур!..Да, чужое солнце не греет. Вспомнился бедняга Ярчук. Только смерть могла помешать венету вернуться в родную Сурь…
        - Ты бы погиб в чужой земле. Просто не смог бы вовремя выхватить меч или улыбнуться врагу. Безумие Чужбины мутит разум, и человек становится беззащитнее муравья. Кобник запечатал твое сердце, чтобы не пустить болезнь. И ты смог остаться самим собой - остаться свободным. Свободный человек думает о главном - о себе самом. Он редко ошибается, потому что душа его спокойна. Ему незачем думать о других, они для него - чужие. И ты выжил, думая о себе. Теперь ты свободен…
        - Как ты? - не выдержал Згур.
        - Да, как я…
        Голос вновь стал другим - с ним говорил отец.
        - Я был свободен, Згур, когда взял оружие и пошел за Велгой. И я умер свободным. Ивор… Он тоже стал свободным, но эта свобода - другая. Он сам запечатал свое сердце…
        - Что же мне делать? Отец, скажи! Что мне теперь делать?
        Ответа не было. Туман стал плотным, словно вода в Черной Реке, перед глазами закружили темные тени… И вдруг все исчезло. Перед глазами было поле - огромное, бескрайнее - поле Смерти. Тысячи людей лежали среди окровавленной высокой травы. Воронье кружило над трупами, вдали слышался волчий вой. Это уже было - только что, у Двух Холмов, было и раньше, на Четырех Полях. Но Згур знал, что видит совсем иное. Там, вдали, Короетень. Здесь - те, кто не побоялся выйти против сполотских клинков. Вольные люди, оставшиеся свободными даже в смерти.
        Отец лежал совсем рядом, сжимая в застывшей руке окровавленный клевец. Лицо молодого сотника было спокойно. Ему не нужна была проклятая печать на молодом горячем сердце. Он выбрал свободу - но не ту, что через много лет погубит всесильного Ивора. И вдруг Згуру показалось, что он видит себя, убитого в давние годы за самое святое - свободу родной земли и свободу той, что любил больше жизни. Разве он поступил бы иначе? Разве он смог бы думать о чем-то другом?
        Згур понял - он знает ответ.
        Тризну справляли на третью ночь. Только под вечер насыпали последний курган - седьмой. Могилы растянулись по всей долине, между двумя холмами, на которых бойцы встретили смерть.
        Все эти дни Згур вместе с остальными копал глубокие ямы и помогал опускать туда холодные, недвижные тела. Рядом с погибшими клали их оружие, а сверху, на укрепленную камнями насыпь, бросали скандские секиры и рогатые шлемы. Врагов не хоронили - не хватало сил. Пусть боги скандов вместе с окрестным зверьем позаботятся о тех, кто принес на Сурь огонь и смерть!
        Пора было уходить. Над Двумя Холмами стоял тяжелый дух сотен гниющих тел. Даже в лагере становилось трудно дышать. Наутро предстоял поход, но сейчас уцелевшие спали - усталые, обессилевшие от страшных дней бесконечного прощания с погибшими друзьями…
        Згур нашел Ярчука возле одного из костров. Венет был не один. Рядом с ним сидела кнесна. Они о чем-то говорили - тихо, еле слышно. Лицо Горяйны тонуло в черной тени, венет хмурился, глядел в сторону.
        Увидев его, оба встали. Згур улыбнулся, привычно взмахнул рукой:
        - Хайра! Я вас искал. Надо поговорить.
        Лицо Горяйны казалось высеченным из холодного камня.
        - Исполать, кнес…
        Ярчук что-то буркнул под нос, неловко поклонился.
        Згур вновь усмехнулся. Его уже не раз называли так. Для тех, кто победил у Двух Холмов, вопрос о Венце был ясен. Как и для него самого. Значит, пора решать…
        - Война кончается, когда похоронен последний боец, кнесна. Сегодня она кончилась… Горяйна задумалась, кивнула:
        - Да, кнес Згур Иворович. Война кончилась… Згур помолчал. Хотелось сказать все сразу, но с чего начать? Да, война кончилась…
        - Чтобы отбить Белый Кром, понадобится еще несколько лет. Полуденная Сурь должна заключить мир с Хальгом Олавсоном. Надо залечить раны, собрать новое войско - настоящее, большое…
        Кнесна вновь кивнула:
        - Ты прав, кнес. Но об этом мы поговорим с тобой в Лучеве…
        Згур вздохнул. Бедная женщина! Можно только представить, о чем они говорили с венетом! Не иначе, прощались.
        - Нет, поговорим сейчас. Ты наградишь «катакитов» и предложишь тем, кто хочет, поселиться здесь. Их немного, но они сумеют подготовить новых бойцов…
        Кажется, все сказано… Нет, не все!
        - Следи за Асмутом. Он будет тебе нужен, но если посмотрит в сторону - бей без жалости. И не верь Хальгу. Он мастер говорить сладкие речи. И еще… Вели узнать, кто оговорил боярина Вертя. Узнай - и накажи. Пусть это даже будут боги… И еще у меня к тебе просьба… У Асмута есть родственница, ее зовут Ивица. Помоги ей, если станет нужно!
        - Погоди! - кнесна подалась вперед, глаза ожили, удивленно блеснули. - Почему ты говоришь это мне, Згур Иворович? Теперь это - и твоя забота!
        - Нет…
        Згур поднял глаза к темному, затянутому тучами небу. Где-то там, за облаками, - Серебряный Валадар. Но в эту ночь ему не придется скалиться.
        - Я заключил договор, кнесна Горяйна. Я обещал спасти Лучев и разбить скандов. Договор выполнен - и я уезжаю. Ты справишься сама. А если понадобится человек, с которым захочешь разделить Венец, то ты его найдешь. Думаю, искать долго не придется.
        Горяйна растерянно переглянулась с венетом. Ярчук привычно дотронулся до подбородка, отдернул руку… Згур невольно хмыкнул - прощай, косички! Эх, борода предо-рогая!
        - Боярин! - венет первым пришел в себя. - Куда ж тебе уезжать-то? Не можна! Большой боярин велел…
        - Отец погиб, - Згур отвернулся, стараясь говорить спокойно. - Моя девушка в беде. Чего еще мне ждать?
        У костра повисло молчание - тяжелое, немое. Наконец Ярчук тяжело вздохнул:
        - Отож… Доведется и мне с тобой… Звиняй, кнесна! Згур покачал головой:
        - Не доведется! Ты - дома. Я тоже хочу домой. У каждого - своя судьба.
        - Тогда возьми войско! - Горяйна подошла ближе, маленькая ладонь коснулась его руки. - Я дам тебе серебра!..
        - Нет, кнесна. Мне не с кем там воевать… Згур знал, что говорит неправду. «Катакиты» пригодились бы, чтобы защитить Валин. Но вести чужое войско в Орию он не имел права. Если будет война - то это его война.
        И вновь молчание. Ярчук хмурился, наконец мотнул головой:
        - Негоже, боярин! Ой, негоже… Хочь веревками тебя вяжи!
        Горяйна улыбнулась - впервые за весь разговор:
        - Тебя ведь не удержат веревки, Згур Иворович? Веревки? Згур усмехнулся в ответ:
        - Я вольна людь, кнесна! Не роб!
        - Возьми! На шлем повяжешь! Рука протянула платок. Згур поклонился, тронул губами холодные пальцы.
        - Погоди!
        Ее руки легли на плечи, губы коснулись губ.
        - Спасибо, риттер! За все - спасибо! Да пребудут с тобой боги…
        - Боги! - Ярчук отвернулся, засопел. - Боги - оно конечно. Да сотни три воев вернее будет! Згур обнял венета, хлопнул по плечу:
        - Двейчи не вмирати! Не пропаду!
        Уходя, он не выдержал - оглянулся. Маленькая рука Горяйны сжимала широкую лапищу венета. Кажется, эти двое уже нашли свою судьбу. Оставался пустяк - встретить свою. Встретить - и не побояться взглянуть в глаза. Он успеет. Должен успеть…
        ЗАНАВЕС
        От трухлявого дерева несло гнилью, под ногами хлюпала затхлая вода. Згур брезгливо поморщился, провел пальцем по неровной деревянной обшивке. Ну и мерзость! В этаком месте - и умирать!
        Но умирать придется завтра. Неведомо где - то ли на Червоной площади, среди орущей толпы, то ли здесь, в глухом подвале. Разницы никакой, разве что не хотелось проводить последнюю ночь среди сырости и гнили. Одно слово - Савмат!
        Яма называлась «поруб». Ее выкопали прямо в подвале Кеевых Палат, накрыли старой рассохшейся крышкой и бросили вниз румский кувшин с надтреснутым горлом. В кувшине оказалась вода, такая же затхлая, как и все остальное. Згур пить не стал. Может, перед казнью поднесут братину. Говорят, положено…
        Он поглядел наверх - и ничего не увидел. Темно! Окон в подвале нет, на дворе ночь, и сквозь щели не заметить ни единого лучика. Это немного удивляло. Там, наверху, стража. С чего ей в потемках куковать? Впрочем, Згура это уже не интересовало. Как и все остальное.
        В последний раз в душе что-то проснулось, когда ему не позволили увидеться с Уладой. Згур даже не знал, где она сейчас - в Валине или здесь, в Савмате. Он мог лишь молить богов, чтобы ей не достался такой же поруб. Не звери же они тут! Тем более он уже осужден, а Кейне Уладе суд только предстоит. Он - изменник, она - мятежница. Неизвестно, что хуже.
        Во встрече ему отказали. Бывшему сотнику Вейска Края, а ныне смертнику, не полагалось ничего - кроме последней ночи в порубе, кувшина с затхлой водой и плахи на следующее утро. Даже плаха была милостью. Изменников вешают, но на суде вспомнили о Кеевой Гривне. Потомственный дедич имел право на плаху…
        Згур поскреб пальцем по трухлявому дереву, чуть потянул - и бревно легко поддалось. Он невольно усмехнулся. Тоже мне, сторожа! По этакому бревну и наверх влезть можно, ежели к стене прислонить да ухватиться руками за край люка. Интересно, сама эта рухлядь отстала или какой-то давний сиделец постарался?
        Теперь, в эту последнюю ночь, Згур был даже рад, что так и не смог повидать Уладу. О чем говорить, чем хвалиться? Он опять опоздал, теперь уже - навсегда.
        …Валин сдался Кею Велегосту за день то того, как Згур прискакал к Лехитским воротам. Приступа не было. Испуганные дедичи поспешили впустить в город страшного Кея Железное Сердце. Откупились легко - головой Кейны Улады, дочери бывшего наместника, которого уже никто не называл Великим Палатином.
        Згур даже не сумел узнать, кто и почему толкнул валин-цев на этот безумный мятеж. Обида ли Улады, страх перед переменами - или шустрые шептуны с чужеземным серебром. Толкнули на верную гибель - «коловраты» и лехит-ские гурсары предпочли стать под знамена Велегоста. А остальным хватило и дня осады…
        Згур вновь поглядел наверх. Все-таки странно! Заснула стража, что ли? Ну и порядки здесь, в Кеевом Детинце!
        Ему не повезло дважды. Первый раз, когда он опоздал, и второй, когда сполотский дозор привел подозрительного волотича к старшому. Тысячник Рух сразу узнал обручника Улады. От намыленной веревки спасло то, что Згура узнали и другие. Альбир Кеевой Гривны имел право на суд Светлого…
        Вспомнилось незнакомое лицо - недвижное, с красивыми, но странно пустыми глазами. Он не узнал Велегоста. Исчезли страшные шрамы, разгладилась кожа, выпрямилась перебитая переносица. Кей Железное Сердце стал другим, и этот другой человек мертвым холодным голосом зачитал приговор бывшему сотнику Згуру, виновному дважды - в измене и в преступном намерении примкнуть к мятежу. Об этом на суде он сказал сам - врать было противно. Он спешил, чтобы помочь Уладе, - и готов ответить за это.
        Згур вновь вспомнил Кея, каким он был год назад. Почему-то подумалось, что тот, прежний, со страшной маской вместо лица, не решился бы судить своего обручника. Странное чудо свершилось с тем, кого называли Железное Сердце! Впрочем, и это уже не удивляло.
        Згур улыбнулся. Странно, только теперь, в сыром пору-бе, он ощутил наконец покой. Он сделал, что должен. А не вышло - что ж. Победа и поражение - судьба воина. Он победил у Двух Холмов - и проиграл здесь. Так тому и быть. Вот только Улада… Узнать бы, что с ней все в порядке! Не посмеют же они казнить Кейну!
        Наверху было по-прежнему тихо. Згур с трудом удержался от того, чтобы не попытаться подняться к люку, не выглянуть наружу. Что толку? Даже если болваны стражники спят, куда ему бежать? В Коростене он тоже вне закона. Велга не станет заступаться за ослушника, самовольно покинувшего Вейско. Идти некуда - и незачем…
        Почему-то представилось, как наверху гремят шаги, как отлетает в сторону люк, и в свете факелов он видит суровые лица «катакитов». Как бы сказал Сажа? «Комита! Комита! Мы здеся!» А Гусак непременно прибавил бы свое «совершен-понятно». Но ни Сажи, ни Гусака уже нет, нет и Чудика, и десятков других, поверивших незнакомцу с Единорогом на клинке. А у тех, кто остался там, в далекой Сури, своя судьба - и у кнесны, и у венета, и у рыжей Ивицы. Они разберутся без него. Жаль, если он так и не узнает, что ждет Уладу…
        Вдалеке что-то заскрипело, и тут же послышались шаги - гулкие, тяжелые. Згур прислушался - двое. Один - тот, что гремит сапогами, и второй, ступающий легко, почти неслышно. Не иначе, старшой с десятником заглянули. Ну, будет сейчас соням!
        Шаги прогремели совсем близко, послышалось сопение, и вдруг заскрипел люк. Чьи-то сильные руки одним рывком сбросили крышку. Сопение стало громче…
        - Эй, изменщик! Не убег?
        Кто-то склонился над люком. Голос почему-то показался знакомым - басистый, густой. Не голос - рык. Отвечать не хотелось. Згур отвернулся…
        - Не убег, спрашиваю?
        - А ты б веревку кинул! - не утерпел Згур.
        - Веревку? - В густом рыке теперь звучало возмущение. - Слышь, Ужик? Веревку ему! Ну, карань, и молодежь пошла! Ты чего, бревно не углядел? Встал, подтянулся…
        От неожиданности Згур замер. Смеется, что ли, этот басистый? Но ведь действительно, и бревно сломано, и стражи чего-то не слыхать.
        - Я же тебе говорил, Зайча, - вступил в разговор другой, тот, кого назвали Ужиком. - Он не станет бежать…
        Згуру показалось, что он видит сон. Точнее, слышит - разглядывать в черной тьме было нечего. Зайча?! Он знал только одного Зайчу - того, про которого песни складывали. Страшный Зайчище-альбирище, что одной рукой дюжину волотичей валил…
        - Говорил… - страшный Зайчище был явно недоволен. - Возись теперь… Эй ты, бунтарь, лови веревку!
        Что-то тяжелое ударило по голове. Еще не веря, Згур схватился руками за прочную пеньку.
        - Держись! Да покрепче! Ну, молодежь, ничего сами не могут!
        Еще ничего не понимая, Згур вцепился в веревку. Мать Болот, да что же это? Зайча Сполот пришел на помощь сыну Навко Волотича, того, с кем когда-то насмерть бился, а потом побратался…
        Рывок был страшен. Згур только успел вдохнуть поглубже - а ноги уже коснулись земли. Огромная ручища тут же схватила за ворот, тряхнула.
        - Хорош, бунтарь! Зубы не болят?
        - Нет…
        Згур совсем растерялся. Зайча из песни, теперь - зубы…
        Послышался тяжелый вздох.
        - А у меня, вот, болели. Застудил… До сих пор к непогоде ноют. Ладно, держи!
        В грудь ткнулось что-то твердое. Згур нащупал знакомый крыж… Меч! Его меч! Тут же на плечи лег тяжелый плащ. Вновь послышалось сопение - на этот раз за ухом.
        - Ну чего, пойдем! Как они, Ужик, не проснутся?
        - Еще чего! Ты же меня знаешь. Они? Не стражники ли? То-то кметов не видать! И тут Згур наконец очнулся. Это не песня, не давняя старина…
        - Погодите! Я не должен уходить. Я… Рычание сменилось стоном, словно у страшного Зайчи вновь заболели зубы:
        - Ну ты смотри, Ужик! Ну, обнаглели бунтари! Сначала из поруба тащи, потом бежать уговаривай…
        - А ты ему по шее дай, - ответствовал невидимый в темноте Ужик.
        Огромная ладонь легла на плечи, скользнула по загривку.
        - Нельзя. Помрет еще! Хилые они теперь пошли! Ладно, пора!
        Згур хотел объясниться, но не пришлось. Могучая лапища схватила его за ворот и потянула вперед. Згур еле успевал переступать ногами.
        - Все-то вы, волотичи, бунтари! - гремело над ухом. - Все бы вам беспорядки наводить! А потом чего? Девки по нему плачут, мать убивается…
        - И правильно! - послышалось сбоку. - Нечего, Зайча, душегубствовать! Забыл, как сам в порубе сидел?
        - Я-то не забыл… А он чего? Говорят - нельзя, значит, нельзя! Вот, карань, чему этих сопляков учат?
        Згур сам не понял, как оказался в коридоре. Здесь было светлее. Первым делом он заметил черный плащ. Тот, кого называли Ужиком, был невысоким, узкоплечим - и седым, как лунь. Как только хватка разжалась, Згур поспешил обернуться. Зайча был огромен - как и полагалось Зайче. Просторная рубаха облегала могучие плечи, светлая борода грозно топорщилась.
        - И чего теперь? - раздумчиво поинтересовался он. - Куда его лучше?
        - Ко мне! - Ужик хохотнул. - Я его в лягушку превращу!
        - Ты слышал? - Зайча резко повернулся к Згуру. - Это кто же из нас душегуб-то? Ты, Ужик, шутки не шути! Ты мне простыми словами отвечай!
        - Во двор, - негромко проговорил седой. - Я привязал коня за воротами…
        - Постойте! - Згур растерянно оглянулся, все еще не веря. - Кто вы?..
        - Пошли, пошли! - страшный Зайча вновь взял его за ворот, толкнул в спину. - Возись тут с вами, с бунтарями!
        Похоже, Зайчище-альбирище и впрямь не жаловал бунтарей. Згура то и дело подталкивали в спину, слышалось грозное сопение. Несмотря на невероятность происходящего, Згур все же успел заметить стражников, мирно спящих прямо у дверей. Похоже, таинственный Ужик и впрямь был мастер на подобные дела. На миг из самого дальнего закоулка выглянул страх - и снова сгинул. Чего уж тут бояться?
        На заднем дворе тоже спали - и стражники, и селяне, заехавшие по всякой надобности в Детинец. Ворота были полуоткрыты, возле них недвижно застыл черный, словно смоль, конь…
        - Иди, иди! - Сильный толчок бросил Згура вперед, он с трудом устоял на ногах, обернулся…
        Зайчище-альбирище хмуро взирал на «бунтаря», скрестив на груди огромные ручищи. Внезапно Згуру почудилось, что он уже встречался с грозным сполотом. Не в ночной полутьме, а при ярком свете факелов, в Большой Грид-нице…
        - Чего смотришь, изменщик?
        Згур почувствовал, как немеют руки. Мать Болот, вот почему голос страшного Зайчи сразу показался таким знакомым!
        - Светлый!
        - Светлый, темный!.. - Кей Войчемир рыкнул, мотнул головой. - Только и заботы мне - вытаскивать вас, бунтарей, из поруба! Садись на коня да проваливай!
        Вот как? Згур сцепил зубы, усмехнулся:
        - Не хочу!
        - Ах ты! - Зайчище шагнул ближе, грозно расправляя широкие плечи: - Еще и спорить решил, бунтарь! Ты чего, еще не понял? Я тебя, сотник, даже помиловать права не имею! По закону как? Миловать можно простого кмета, а ежели старшой волю мою нарушить посмеет!.. Урс, да скажи ты ему!
        И тут Згур понял, кто такой этот узкоплечий с седой головой. И впервые стало страшно - по-настоящему, до холода в костях. Патар Урс, Отец Рахманов, чье имя боялись даже произносить вслух…
        - Уезжай, Згур! - голос седого прозвучал тихо и как-то устало. - Возвращайся в Лучев. Здесь и без тебя плохо…
        В Лучев? Згур даже не удивился, откуда Патар знает о Лучеве. Говорят, Отец Рахманов знает все. Значит, опять бежать? Снова чужбина? Нет!
        - Светлый! Патар! Я… Я не хочу уезжать! Если я виноват…
        . - Виноват?! - рыкнул Войчемир. - Еще как виноват! Ишь, бунтарь! Ну ты глянь, Ужик, что за дети пошли! И в кого это только? Моя-то старшая чего удумала? Денор, понимаешь, запалить! Да виданное ли дело - реки огнем жечь?
        Ужик даже не соизволил повернуться. Худые плечи чуть дрогнули.
        - А чего ты хотел? Я пытался отговорить - не вышло. А потом решил - правильно! Чем вас еще пронять? Не навоевались, потомки Кавада?
        - Пронять! - возмутился Войчемир. - Знаю тебя! Не послушались - ты бы и землю с места сдвинул?
        Згуру стало не по себе. Они что - боги? Да и боги не смеют сотворить такое!
        - А я уже собирался, - равнодушно бросил Ужик. - Когда твой старший войска к Денору подвел. А ты тоже хорош! Куда смотрел?
        - Я-то хорош, - Войчемир вздохнул, почесал затылок. - Вот карань! Теперь еще с дочкой мириться! С женой. И со старшим…
        - Помиришься!
        - Помирюсь…
        Светлый вновь тяжело вздохнул, повернулся к Згуру:
        - Вот чего, сынок! Наворотил ты делов - под самую завязку. Поэтому я тебя это, ну…
        - Съем… - подсказал Ужик.
        - А иди ты! - Войчемир огорченно махнул рукой. - В общем, я тебя прошу - уезжай покуда… , Згур покачал головой:
        - Не уеду, Светлый! Я был обручником твоего сына. Если ты винишь его - накажи и меня.
        - Чего? - Войчемир явно оторопел. - Да кто же его наказывал, Велегоста-то? Хорош воевода! Его сотника - под суд, а он… Говорю, не хочешь судить, начальство над войском сдавай, как и положено. Так ведь не захотел! Да и не обручник ты ему. Сам знаешь - свадьбу я запретил, а без ведома моего…
        Все верно! Светлый волен в своих сыновьях. Но если так… Згур взглянул Войчемиру в лицо, усмехнулся:
        - Ты знаешь обычай, Светлый. Если твой сын отказался, мужем Улады становится обручник.
        Он ждал возражений, гнева, но Войчемир только вздохнул - тяжко, невесело.
        - Патар! - Згур повернулся к седому. - Подтверди! Такой обычай есть!
        Урс переглянулся с Войчемиром, пожал узкими плечами:
        - Такой обычай действительно есть… Уезжай, Згур!
        - Уезжать? - Згур улыбнулся, чувствуя, как легче становится на душе. - Я уеду вместе с Уладой! С моей женой!
        - Женой? - голос Светлого прозвучал как-то странно. - Ты, сотник, вот чего…
        - Она - моя жена! - упрямо повторил Згур. - Я хочу…
        - Жена? - в голосе Патара теперь звенел лед. - Так что же ты бросил ее, парень?
        - Я? - Згур растерялся. - Я ее не бросил! Я… Я вернулся!..
        Повисло молчание - тяжелое, густое. Оно длилось невыносимо долго, целую вечность. Наконец Урс покачал головой:
        - Ты опоздал, сотник! Улады больше нет… Темнота сгустилась, оделась глухим камнем, рухнула, сбивая с ног, вбивая в теплую сухую землю.
        - Две недели назад дочь бывшего Великого Палатина казнена в Валине. Так решил Кей Велегост…
        Слова доносились глухо, словно из неведомой дали. Кей Велегост имел тамгу Светлого, дающую власть над жизнью и смертью. Железное Сердце осудил мятежницу.
        …Перед глазами встало холодное заледенелое поле, черные тела на окровавленном истоптанном снегу - и высокий широкоплечий парень со страшной личиной вместо лица. «Всех! Всех, кто выше тележной чеки!..»
        Згур поднял глаза к темному, затянутому тучами небу. Хотелось завыть - отчаянно, как воет смертельно раненный пес, но горло стянуло болью. Он бросил ее… Он воевал, одерживал победы, правил. Ему было хорошо. Проклятое сердце билось ровно…
        - Убейте…
        Слово выговорилось с трудом. Згур вдохнул воздух, пытаясь справиться с нахлынувшей болью:
        - Убейте меня! Убейте! Я вас прошу! Я не хочу жить! Убейте! Убейте!
        Он упал на колени, ткнулся лицом в пахнущую пылью траву.
        - Убейте! Я не должен жить! Не имею права! Я вас прошу…
        Он молил о смерти, как не молил еще ни о чем за свою короткую жизнь. Но Смерть медлила…
        1997-1998 гг.