Андрей Валентинов
        Век-волкодав
        (Око силы. Четвертая трилогия. 20-е годы XX века-12)
        Глава 1
        Прощание с Агасфером
        1
        Вчера здесь горели костры, отогревая непослушную ледяную твердь. Пламя давно погасло, но горький дым никуда не исчез, напротив - сгустился, накрывая сизым полупрозрачным куполом недвижную, наполненную народом площадь. Ночью шел снег, но к утру, к позднему зимнему рассвету, перестал. Низкое серое небо молчало, тяжелые тучи неопрятным рваным саваном накрыли Столицу. Над огромной молчаливой толпой - облака нестойкого белого пара. Морозы ударили еще на новый год, 1924-й от Рождества Христова, но в последнюю неделю похолодало всеконечно, до инея на губах и спазма в горле.
        27 января, воскресенье. Заледеневшая площадь, красный кумач на невысоком деревянном постаменте, тяжелый гроб под кумачом...
        Тишина - и голос посреди тишины.
        - Товарищи! Мы, коммунисты, - люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы - те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Троцкого. Нет ничего выше, как честь принадлежать к этой армии. Нет ничего выше, как звание члена партии, вождем и руководителем которой является товарищ Троцкий...
        Ольга Зотова не смотрела на трибуну. Речь она уже прочла - ночью, когда ее внезапно вызвали к товарищу Киму. Ей достался плохо различимый "слепой" лист машинописи - серые буквы по серой бумаге. Секретарь ЦК положил карандаш на зеленое сукно стола, кивнул на стул.
        - Прочитайте, Ольга Вячеславовна. Если что заметите, черкните.
        Делать нечего, села, прочла, исправила неудачный деепричастный оборот.
        - ...Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии. Сыны рабочего класса, сыны нужды и борьбы, сыны неимоверных лишений и героических усилий - вот кто, прежде всего, должны быть членами такой партии. Вот почему наша партия, партия коммунистов, называется вместе с тем партией рабочего класса...
        Последние три дня Ольга ночевала прямо на работе, освоив кожаный диван в одном из пустых кабинетов. Домой не отпускали, не разрешили даже позвонить соседям, чтобы те предупредили Наташку. Все пропуска были отменены, взамен выдали временные карточки, а вместе с ними - тяжелые казенные полушубки в комплекте с шапками черного собачьего меха и рукавицами. Кто-то остроумный поспешил назвать все это комплектом "Замерзал ямщик". Никто не жаловался. Ходить пришлось много, в привычной же шинели воспаление легких можно было заработать за полчаса. Товарищ Ким тоже надел скромный серый полушубок, странно смотревшийся на трибуне между роскошной черной шубой товарища Зиновьева и рыжей дохой Культа Личности - товарища Сталина. Шапку Ким Петрович сдвинул на затылок, подставляя лоб стылому ледяному ветру.
        - Уходя от нас, товарищ Троцкий завещал нам хранить единство нашей партии, как зеницу ока. Клянемся тебе, товарищ Троцкий, что мы с честью выполним и эту твою заповедь!..
        Прочитав речь, Зотова сразу обратила внимание на "клянемся тебе", поморщилась, но править не стала. Как еще сказать? Смерть Троцкого обрушилась внезапно, словно снег с январского неба. Лев Революции серьезно захворал еще в ноябре, в декабре "Правда" начала печатать бюллетени, но в последние недели дело пошло на поправку, ушлые репортеры поспешили напечатать несколько свежих фотографий с улыбающимся Предревовоенсовета. Всезнающие сплетники предположили, что наученный жизнью Лев воспользовался обычной простудой, как предлогом, дабы не появляться на XIII-м партсъезде, где его сторонникам пришлось туго.Так и болтали, посмеиваясь над призраком Костлявой. Но поздно вечером 20 января из Сухуми пришла телеграмма-молния.
        - ...Тяжела и невыносима доля рабочего класса. Мучительны и тягостны страдания трудящихся. Рабы и рабовладельцы, крепостные и крепостники, крестьяне и помещики, рабочие и капиталисты, угнетенные и угнетатели, - так строился мир испокон веков, таким он остается и теперь в громадном большинстве стран. Десятки и сотни раз пытались трудящиеся на протяжении веков сбросить с плеч угнетателей и стать господами своего положения. Но каждый раз, разбитые и опозоренные, вынуждены были они отступить, тая в душе обиду и унижение, злобу и отчаяние и устремляя взоры на неведомое небо, где они надеялись найти избавление...
        Зотова, поглядев на низкие серые тучи, зябко передернула плечами. Даже полушубок не спасал - слишком силен мороз... В тексте, ею читанном, этот абзац был в двух вариантах. В первом упоминалась Церковь, веками обманывавшая доверчивый народ. Ким Петрович предпочел, однако, осторожные слова о "неведомом небе". Неспроста! На партсъезде было принято решение о "дальнейшем совершенствовании" атеистической работы. Главный безбожник страны Ярославский-Губельман отбыл в длительную командировку на Дальний Восток и почти сразу же был выпущен из-под ареста Патриарх Тихон. Не он один - на Соловки, в страшный СЛОН, была направлена специальная комиссия дабы пересмотреть дела "контрреволюционных попов". С "неведомым небом" явно намечалась мировая.
        - ...Уходя от нас, товарищ Троцкий завещал нам хранить и укреплять диктатуру пролетариата. Клянемся тебе, товарищ Троцкий, что мы не пощадим своих сил для того, чтобы выполнить с честью и эту твою заповедь!..
        Голос Кима Петровича загустел, налился тяжелым металлом. Стоявший рядом Сталин согласно кивнул и, не удержавшись, бросил взгляд на красный кумач, покрывавший гроб. Ольга вспомнила свежую утреннюю шутку про бывшего Генсека, якобы попросившегося в почетный караул вне очереди - дабы проследить, чтобы Лев Революции внезапно не воскрес. Отношения между вождями ни для кого не были тайной. Все предвкушали будущую яростную схватку двух всесильных Скорпионов после неизбежного ухода Предсовнаркома. Но тот все еще жив, и схватки не будет...
        - Основой диктатуры пролетариата является наша Красная Армия, наш Красный Флот. Товарищ Троцкий не раз говорил нам, что передышка, отвоеванная нами у капиталистических государств, может оказаться кратковременной. Он не раз указывал нам, что укрепление Красной Армии и улучшение ее состояния является одной из важнейших задач нашей партии. События, связанные с ультиматумом Керзона и с кризисом в Германии, лишний раз подтвердили, что товарищ Троцкий был прав. Поклянемся же, товарищи, что мы не пощадим сил для того, чтобы укрепить нашу Красную Армию, наш Красный Флот!..
        Бывший замкомэск вновь окинула взглядом близкую трибуну, покачала головой. Нет, ничего еще не кончено. Красивые слова над гробом едва скрывают горькую правду. "Наша Красная Армия" вовсе не наша, а Председателя Революционного военного Совета товарища Троцкого. Кому отойдет наследство? А десятки, - нет, сотни тысяч! - молодых партийцев, вступивших в РКП(б) на фронте? Кого поддержит бывшая гвардия Льва? Сейчас они все здесь, на одной трибуне - Ким и Сталин, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков. А что будет завтра?
        Безумный Вождь наш болезнью свален,
        Из жизни выбыл, ушел из круга.
        Бухарин, Троцкий, Зиновьев, Сталин,
        Вали друг друга!
        Одного уже свалили... Кто следующий?
        - ...Громадным утесом стоит наша страна, окруженная океаном буржуазных государств. Волны за волнами катятся на нее, грозя затопить и размыть. А утес все держится непоколебимо. В чем ее сила? Не только в том, что страна наша держится на союзе рабочих и крестьян, что она олицетворяет союз свободных национальностей, что ее защищает могучая рука Красной Армии и Красного Флота. Сила нашей страны, ее крепость, ее прочность состоит в том, что она имеет глубокое сочувствие и нерушимую поддержку в сердцах рабочих и крестьян всего мира...
        Ольга не выдержала - поморщилась. Интересно, кто речь писал? Уж точно не сам товарищ Ким, любитель трубок предпочитает выражаться просто, без лишней поэзии. Вспомнилось, как начальник, получив обратно текст с ее правками, бегло проглядел, взглянул вопросительно, словно и сам был не слишком уверен. Зотова спорить не стала. Все вроде на месте: и про партию, и про единство, и про международный пролетариат. Пусть себе! Будет что в учебники вставить - между рассказами про очередного съеденного Скорпиона.
        - ...Уходя от нас, товарищ Троцкий завещал нам верность принципам Коммунистического Интернационала. Клянемся тебе, товарищ Троцкий, что мы не пощадим своей жизни для того, чтобы укреплять и расширять союз трудящихся всего мира...
        Пора было уходить. Ольга нащупала в кармане серебряную луковицу часов, достала, щелкнула крышкой. Десять минут на то, чтобы выбраться из толпы, столько же - дойти до входа в Исторический музей, где расположилась временная комендатура. Еще четверть часа на всякие формальности: получить, расписаться, спрятать полученное понадежнее... Авто будет ждать у Александровского сада сразу за внешним оцеплением.
        Бывший замкомэск проверила на месте ли пропуск.
        Время!
        Уже уходя, девушка спиной почуяла чей-то внимательный взгляд. Оборачиваться не стала, лишь плечом дернула. Пусть себе! Товарищ Троцкий умер, что, конечно, очень печально... Но пусть мертвые хоронят своих мертвецов!
        2
        Товарищ Москвин, проводив Ольгу взглядом, поправил жесткий воротник полушубка, хмыкнул беззвучно. Непартийно выходит, товарищ Зотова, не по-большевицки! Даже не соизволила досмотреть, как мертвого Льва землицей мерзлой засыплют. Надо бы в первичке вопрос поставить, на очередной партийной чистке вспомнить...
        Леонид подивился собственной кровожадности и вдруг понял, что очень хочет курить. Нераспечатанная пачка "Марса" ждала в кармане, но достать ее было никак невозможно. Вокруг все свои, трижды проверенные, у каждого глаз-алмаз. И не то плохо, что запомнят и в рапортах пропишут. Нельзя! Он, Москвин Леонид Семенович, теперь не абы кто, а начальник.
        Начальничек...
        Бывший старший оперуполномоченный, вздохнув горько, тронул пальцами пачку, вынул руку из кармана, варежку надел. "Ох, начальник, ты, начальничек, отпусти на волю". Права ты, Мурка, Маруся Климова - не для него такая служба. Рвать отсюда, рвать, самое время! Не то оглянуться не успеешь, и привычный кабинет с телефоном обернется расстрельной камерой - тоже привычной. Пока что молнии бьют по вершинам. В самом конце декабря - Дзержинский, теперь - Троцкий. Но это пока...
        "Ой, гроб несут да и коня ведут. Но никто слезы не проронит. А молодая, ох молодая комсомолочка жульмана хоронит..."
        Песня прицепилась со вчерашнего вечера, всплыв откуда-то из глубин памяти. Вроде бы слыхал ее чекист Пантелкин в питерском домзаке, куда угодил аккурат после увольнения. Удивился еще: странное что-то шпана поет. После уже узнал, что комсомолку да жульмана в старую песню вставили, казацкую, чуть ли позапрошлого века. Но все равно, невесело выходит.
        Течет, течет речка да по песочку,
        Моет, моет золотишко.
        А молодой жульман, ох, молодой жульман
        Заработал вышку.
        * * *
        Приказ не покидать Главную Крепость товарищ Москвин выслушал без особых эмоций, твердо решив в дела похоронные не вмешиваться. У Льва верных шакалов - целая стая, пусть они и бегают, преданность напоследок кажут. Хватало дел иных. Ким Петрович определил Леонида в группу ЦК, следящую за порядком в Столице. Работа не слишком трудная: сотрудники сидят за телефонами, его же дело - бумаги в папку подшивать да начальству три раза в день перезванивать. Проскучав за столом первый день, бывший чекист рассудил, что можно особо не волноваться. Волна идет стороной...
        Успокоился - и зря.
        Ему позвонили под утро - незнакомый голос, хриплый то ли от простуды, то ли от бессонной ночи. Руководителя группы Техсектора ЦК вызывал товарищ Каменев. Самое время было удивляться. Вся Столица вверх дном, только вчера прибыл траурный поезд, днем начнется прощание в Колонном зале Дома Советов, со всех городов спешат делегации... Какое дело может быть у члена Политбюро к рядовому сотруднику?
        Бывший старший оперуполномоченный удивляться не стал. Уложил бумаги в сейф, проверил спрятанный в рукаве пистолет, подумал и, сняв пиджак, отвязал резинку. "Эсерик" не для такого случая. Охрана у Льва Борисовича на уровне, обнаружат - неприятностей не оберешься.
        В приемную товарища Каменева набилась целая толпа, и Леонид перевел дух. Могли и просто вызвать, для отчета о делах в Столице, скажем. Сводку он прихватил и мог с чистым сердцем сообщить, что количество происшествий значительно ниже, чем в обычное время, бойцы товарища Муралова, начальника Столичного военного округа, службу несут исправно, обеспечение же полевыми кухнями будет налажено к полудню сегодняшнего дня.
        Сводка не понадобилась. Бывший чекист понял это, даже не переступив порога. В кабинет его вызвали не одного, что сразу заинтриговало. Этого парня он не знал, хотя и видел мельком пару раз в коридорах Сенатского корпуса. Леонид еще успел прикинуть, что такого на дело не пошлешь - заметен больно. Годами его постарше, широкоплеч, словно волжский амбал, голова до синевы брита, брови белые, легким пушком. Глаза же серые, будто шляпки от гвоздей. Не человек, а ходячая особая примета.
        - Заходите, товарищи, заходите!..
        Голос Льва Борисовича Каменева звучал устало, даже стекла очков потухли, перестав отражать неяркий зимний свет. Председатель Политбюро попытался привстать, встречая гостей, правда, без особого успеха. Приподнялся с немалым трудом, да и рухнул обратно на стул. Товарищ Москвин мысленно посочувствовал хозяину кабинета. Поди, намаялся за это время. Не каждый день Льву Льва хоронить приходится!..
        Каменева Леонид не слишком опасался, но в кабинете хватало и прочих. Возле окна пристроился товарищ Сталин. С бывшим Генсеком товарищ Москвин дел еще не имел, но вот справа, рядом с пустующим креслом, стоял Ким Петрович собственной персоной с неизменной трубкой "bent" в руке. В довершение всего рядом с ним оседлал стул Николай Лунин, заместитель отсутствующего товарища Куйбышева.
        Компания подобралась, что ни говори, странная. Если Лев Борисович по долгу службы старался ладить со всеми, то прочие определенно друг с другом в контрах. Ходили упорные слухи, что именно оба Лунина, старший и младший, помогли уйти в отставку Генсеку, теперь же Николай Лунин на каждом шагу критиковал Кима Петровича, обвиняя того чуть ли не в узурпации власти.
        Сегодня все они, собравшись вместе, зачем-то возжелали видеть скромного руководителя научно-технической группы. Едва ли такое к добру. И пистолет не помог бы - из этого кабинета не выпустят.
        - Проходите ближе, к столу.
        Это уже товарищ Ким - пустую трубку к губам подносит. И смотрит странно, будто бы намекает. На что? Никак покурить самое время?
        Спорить гости не стали, вперед шагнули, к самому столу. Леонид слева, Особая Примета - справа.
        Остановились.
        Легкий стук - трубка товарища Кима легла на зеленое сукно. Лев Борисович наморщил лоб, полез в боковой карман френча, долго возился... Вторая трубка, хоть и совсем непохожая. Большая, вся в неяркой бронзею И снова стук - Сталин, неслышно шагнув к столу, положил рядом свою маленькую носогрейку.
        Товарищ Москвин вновь еле сдержал улыбку. Вот на что намекал начальник!
        "Bent apple" - "гнутое яблоко" сам скользнул в руку. Леонид аккуратно пристроил трубку рядом со всеми прочими. В тот же миг на зеленое сукно легла еще одна - Особая Примета тоже сообразил, что к чему.
        Все? Нет, не все. Каменев блеснул стеклами очков, оглянулся удивленно.
        - Товарищ Лунин?
        Заместитель председатели ЦКК-РКИ поморщился, словно лимон сжевал, но спорить не стал - порылся в кармане, повертел трубку в пальцах, к столу шагнул. Трубка показалась Леониду знакомой. Именно такую - "Prince", поименованную честь Эдуарда, Принца Уэльского - он видел у товарища Куйбышева.
        "Масоны какие-то", - рассудил бывший старший оперуполномоченный, но совсем не расстроился. Почему бы и нет? Масоны - ребята серьезные, под каждой кроватью, говорят, стрелковую ячейку отрыли.
        - Вас пригласили, товарищи, для того, чтобы разъяснить один вопрос...
        Товарищ Каменев договаривать не стал, в сторону покосился - прямиком на Лунина-младшего. Тот, дернув плечом, поглядел на гостей без всякой симпатии.
        - Разъяснять вопрос следует не здесь, а как минимум на пленуме Центрального Комитета, гласно. Но я подчиняюсь партийной дисциплине...
        Товарищ Москвин успел заметить легкую усмешку, тенью промелькнувшую по лицу бывшего Генсека.
        - ...Итак, товарищи... Вам обоим приходилось иметь дело с... с личностью, именующей себя Агасфером.
        Леонид не удержался - дрогнул, вновь почувствовав за спиной холод расстрельной стенки. "Моя партийная кличка - Агасфер, но сейчас меня чаще называют ИваМГновым. Ударение на первом слоге, по-офицерски."
        Черная Тень...
        - В свое время вам были даны разъяснения, но они не были исчерпывающими.
        - Конспираторы хреновы, - буркнул в густые усы товарищ Сталин. - Не обижайтесь, товарищи, это не про вас, а про всех, здесь присутствующих. Заигрались в неаполитанскую каморру, панымаишь!..
        Бывший старший уполномоченный невольно поглядел на того, кто стоял рядом. Значит, и к Особой Примете приходила Тень? Интересно, чего хотели от парня?
        Глаза-гвоздики тускло блеснули:
        - Лично мне было разъяснено, что Агасфер - коллективный псевдоним некоторых членов Политбюро. Его использовали из соображений секретности. Мне такая практика представляется странной и опасной. Об этом я уже писал в докладной в Центральный Комитет.
        Голос у бритого оказался под стать облику - тусклым и невыразительным. Товарищ Москвин прикинул, что такого он группу брать бы не стал - поостерегся. Ишь, докладные про Агасфера пишет, не боится! То ли очень смелый, то ли очень глупый...
        - История, собственно, очень простая, - Ким Петрович шагнул вперед, пригладил шкиперскую бородку, - Агасфер - прозвище. Не партийный псевдоним, а именно прозвище, дружеская кличка. Так мы называли товарища Троцкого. Лев Давыдович не обижался, ему даже нравилось.[2]
        Леонид вспомнил строчки некролога во вчерашней "Правде". Покойный Председатель Реввоенсовета и вправду чуть ли не весь мир успел объездить. Если и быть кому Вечным Жидом, так именно ему, Льву Троцкому.
        - А потом, когда Лев Давыдович стал наркомом, это прозвище очень пригодилось...
        Товарищ Ким на миг замялся, подыскивая нужные слова.
        - Троцкий был странным человеком, - подхватил Сталин. - И сильным, и слабым. Его силу видели враги, а слабость мы, его товарищи. Троцкий был очень обидчив, не выносил, когда кто-то вмешивался в военные вопросы. Развел в Политбюро настоящее местничество. Прямо-таки вотчинный боярин при царе Иване...
        Бывший старший оперуполномоченный отметил про себя "Троцкого". Не "Предреввоенсовета", даже не "товарища". Права, ох, права антинаучная книга Библия. Лучше быть живой собакой, чем мертвым Львом!
        - Троцкий потребовал, чтобы посторонние - он так и говорил: "посторонние" - упоминались в военных документах под особым псевдонимом, особенно в тех случая когда его, Троцкого, полномочия узурпировались. Такой, панымаишь, ранимый человек. Политбюро согласилось. Иногда такое и вправду полезно - из соображений секретности. Сам я был Агасфером чуть ли не полгода, в 1919-м, когда Троцкого отстранили от командования Южным фронтом...
        - А я - ни разу, - товарищ Каменев развел руками. - Зато Вождь - регулярно, особенно когда товарищ Троцкий, так сказать, не в полной мере справлялся. Таким образом, наш коллективный Агасфер отвечал за самые важные военные вопросы. Но не только. Вы знаете, товарищи, что существуют так называемые ТС...
        - Технологии Сталина, панымаишь, - вставил бывший Генсек.
        - Это - часть помощи, которую наша партия получала и получает из различных источников. Чтобы не выдавать наших тайных друзей, мы договорились указывать в документах, что ТС получаем через Агасфера. Тем, кто в курсе, сразу понятно, о чем речь. Так что псевдоним сослужил хорошую службу. Так продолжалось до весны 1921 года.
        Ким Петрович согласно кивнул.
        - До Х съезда. Лев Давыдович повел себя тогда не по-товарищески, и мы решили отказаться от использования общего псевдонима. Вождь сказал, что каждый должен отвечать за себя. К сожалению, на этом история не кончилась...
        Он умолк, бросив взгляд на Лунина-младшего. Тот резко дернул головой:
        - Именно! Товарищ Троцкий решил использовать "Агасфера" для личных целей. В верхах партии уже ходили слухи об этом всесильном персонаже...
        - Легенды, - Сталин провел ладонью по усам. - Агасфер - марсианин, Агасфер - выходец из Атлантиды.
        Николай Лунин поморщился.
        - Атлантида это ерунда, товарищ Сталин. Хуже, что многие уверились будто Агасфер - один из псевдонимов Вождя. Троцкий этим пользовался, его люди, тот же "товарищ Иванов", выдавали себя черт знает за кого!
        - Не черт! - бывший Генсек наставительно поднял вверх указательный палец. - А один вполне конкретный политический авантюрист, маймуно виришвили.Широкая короткая ладонь ударила по столешнице.
        - Агасфер умер, - твердо и жестко проговорил Ким Петрович. - Его больше нет. И не будет. Никогда! Вы поняли, товарищи?
        Леонид сглотнул. Почудилось, будто в дальнем углу промелькнула знакомая Тень.
        - Умер, - повторил он, - Агасфер умер.
        - Агасфер умер, - эхом отозвался бритоголовый.
        - И вы больше никогда, ни при каких обстоятельствах, ни будете о нем упоминть, - заключил товарищ Каменев. - Это понятно?
        Бывший чекист вновь вспомнил Черную Тень. Товарищ Троцкий умер, это правда, но...
        - А что мне делать, если ко мне опять явится этот... товарищ Иванов. Который с ударением на первый слог?
        - Можете его пристрелить, - хмыкнул Ким Петрович. - Я вас прикрою.
        - Това-а-арищ Ким! - Каменев укоризненно покачал головой. - Ну что вы советуете Леониду Семеновичу? Нельзя же так шутить! Убивать никого не нужно, но вот слушать этого авантюриста и вправду не следует.
        - У меня личная просьба, - Николай Лунин шагнул вперед, улыбнулся костлявым лицом. - Задержите этого типа - и сдайте в ОГПУ. Надеюсь на ваш опыт, товарищ Москвин!
        Бывший чекист прикинул, как на такое следует отвечать, но его опередил бритый:
        - Так точно, товарищ Лунин. Постараюсь!
        Леонид только и смог, что моргнуть. Это кто же из них Москвин-то?
        * * *
        Часом позже, запершись в своем кабинете-келье и заварив крепкого чаю, Леонид по минутам вспомнил этот странный разговор, даже набросал на листке бумаги рисунок каменевского кабинета. Сталин возле окна, Лунин-младший - на стуле, ближе к столу, за столом - сам Лев Борисович... Думал, крутил рисунок в руках, дымил "Марсом". Все было не так, все казалось неправильным. Сталин и Ким Петрович - снова друзья-товарищи? Когда только помириться успели? И на чем, на трупе Троцкого? И что это за бритый самозванец? Николай Лунин обращался к нему, к Москвину!Про Агасфера бывший старший оперуполномоченный решил пока не думать. Начальство сказало "умер" - значит, умер, примем как данность, подошьем в делу, а на полях поставим маленький-маленький вопросительный знак.
        Листок с рисунком Леонид сжег в пепельнице. Спрятал пачку "Марса" в карман, достал из ящика стола кисет с табаком, раскурил трубку.
        "Ой, начальничек, начальничек, отпусти на волю!"
        Командировка в Париж была намечена на начало февраля. Оставалось решить самый простой вопрос:
        Стоит ли возвращаться?
        3
        Ларек оказался самым обычным, деревянным, в зеленой краске. На крыше снег, под крышей - сосульки. Слева над окошком номер на крашенной жести: "22/5". Все, как на схеме, не ошибешься. Сбоку - бумажка с кривыми буквами "Сахарина нет!", рядом с нею еще одна, типографская, с рекламой Моссельпрома. На окошке - ставень, прикрыт неплотно, щель видна.
        Зотова оглянулась. Центральный рынок работал, но народу мало, и ларьки открыты хорошо если через один. Удивляться нечему: патрули на улицах, пригородные поезда отменены, перекрыт весь центр. Не каждый день Льва Революции хоронят!
        Ольга, легко тряхнув портфелем, еще раз вспомнила, чему ее наставляли. Ох, уже эти нэпманы-совбуры! Ох, буржуины!.. Подошла ближе, легко ударила костяшками пальцев в дерево ставня.
        - Эй, хозяева, ау! Хозяева!..
        Хотя еще постучать, уже в полную силу, но ставень уже поднимали.
        - Вам что, гражданка? Мы уже закрыты...
        Женщина - ни молодая, ни старая, в самой серединке. Лицо круглое, в уголках бесцветных губ морщинки, белый пуховой платок на голове. Вроде и не довольна, что потревожили, а улыбается. Улыбка, между прочим, приятная.
        - Здравствуйте! - бывший замкомэск улыбнулась в ответ. - Мне гражданку Красноштанову. От гражданина Федорова я, по делу.
        Кажется, не перепутала, все правильно сказала. Красноштанова... Каково это - с такой фамилией жить?
        - От Федорова? - женщина вновь улыбнулась, - Очень приятно. Вы заходите, дверь слева, я сейчас отопру.
        Зотова кивнула, хотела усмехнуться в ответ... Замерла - на взгляд чужой наткнулась. Словно ударили ее сквозь разрисованную личину заточенным до игольной остроты штыком. Привычен был взгляд, не нов. Сколько раз смотрели так на нее, на командира Рабочей и Крестьянской, чужие глаза. Взгляд-удар, взгляд-выстрел...
        ...Конский топот, конский храп.
        - Вперед, вперед, вперед! Полевой галоп! Руби гадов, руби!..
        Эскадроны заходят во фланг. Амба врангелевской пехтуре! Три конных дивизии - локоть к локтю, так, что конским бокам тесно - тяжелым колуном рушатся на врага. Не сдержать лихого удара, не отбиться, не спастись.
        Мертвецкий Гвардейский полк - против лучшего красного эскадрона, дочь полковника - против генерала. Глаза в глаза, шашки "подвысь", пальцы вровень с лицом.
        Ледяные зрачки - мертвые очи Мертвого Всадника.
        Ольга резко выдохнула, закусила губу. Так значит, гражданка Красноштанова? Видать, не тот тебе цвет для панталон твоих выдали, перепутала Небесная канцелярия, чужую ведомость на довольствие подписала.
        Страха не было, и не таких остроглазых бывший замкомэск в пень пластала. Только обида в глубине души плеснула. Опять ее обманули! Отправили к буржуям, к нэпмачам толстобрюхим, а к кому попасть довелось? Она даже оружия брать не стала...
        * * *
        На Центральном рынке Столицы Ольга Зотова оказалась согласно распоряжению товарища Каменева. Не его лично - одного из референтов с длинной интернациональной фамилией. Позвонил Ким Петрович, велев зайти в Сенатский корпус, в один из кабинетов второго этажа, разыскать гражданина, выслушать, чего скажет, выполнить - и об исполнении донести. Кавалерист-девица даже обрадовалась. Все лучше, чем в кабинете круглые сутки торчать, тем паче утром ей были выданы полушубок в комплекте с мохнатой черной шапкой. Гуляй - не хочу!
        Разыскала без особого труда. Гражданин с интернациональной фамилией представился, предъявил документ. Ольга внимательно изучила удостоверение (новое, с фотографией) и приготовилась слушать. Что дело предстоит непростое и не слишком приятное, интернационалист предупредил сразу.
        Так и вышло. Прошлой осенью, как раз перед роковой охотой, товарищ Троцкий лично санкционировал создание некоего трестаТеперь, после смерти Предреввоенсовета, все изменилось. Шум намечался немалый, а потому Политбюро постановило ошибку исправить и незаконный трест ликвидировать. Зотовой предстояло самое щекотливое - сплавить за границу двоих граждан, пока на них не выписаны арестные ордера. Референт подчеркнул, что все сие не слишком законно, однако помянутые граждане весьма полезны и еще пригодятся для нужд Союза. Скандала же вокруг имени покойного товарища Троцкого следует избежать любой ценой.
        Затейка Ольге не слишком понравилась, удивило и то, что ехать придется на Центральный рынок. Неужто Лев Революции с такой шушерой дело имел? Спорить, однако, не стала: командир сказал, боец выполнил. Товарищам из Политбюро виднее. Предреввоенсовета Троцкий и ей самой, красному командиру, можно сказать, не чужой.
        Портфель с пакетом и все инструкции Зотовой выдали в одном из кабинетов Исторического музея - как раз в те минуты, когда товарищ Каменев, всему делу заводчик, произносил речь над покрытым красным кумачом гробом.
        * * *
        - Садитесь, гражданка. Сюда, на табурет.
        Ларек, как Ольга и ожидала, изнутри смотрелся не слишком презентабельно. Не конура, так конюшня для не очень крупного пони. Про конюшню девушка вспомнила, узрев не стенах несколько старых хомутов. В углу стоял бочонок, все прочее место было заставлено коробками и ящиками, с надписями и без. Пахло чем-то резким, то ли креазотом, то ли дегтем, то ли всем сразу. Дверей оказалось две: та, через которую ее впустили, и еще одна, как раз напротив окошка. Значит, за стеной - еще комната, вероятнее всего, кладовка.
        Дверь, ведущую на улицу, гражданка Красноштанова закрыла на щеколду. Вторая оказалась слегка приоткрыта.
        - Садитесь, садитесь... Так значит вы от Федорова?
        Голос странной женщины звучал приветливо, губы улыбались и взгляд теперь казался самым обычным. Зотова, не без сожаления вспомнив про оставленный в служебном сейфе "маузер" " 1, присела, положив на колени портфель, немного подумала и сняла шапку.
        - Федорова я, если честно, не видела. Мне сказали, что он в наркомате водного транспорта служит...
        Гражданка Красноштанова молча кивнув, взглянула выжидательно. Губы уже не улыбались.
        - Вам вот чего, гражданка, знать требуется...
        Голос сбился на хрип. Зотова прокашлялись, провела тыльной стороной ладони по губам.
        - Извините... Трест ваш с сегодняшнего дня закрыт. Почему - не ко мне вопрос. Вам с гражданином Красноштановым надлежит сейчас же уехать в Ревель, во избежание, так сказать. А переговоры начальство с вашим дядей продолжит, но уже не через вас, а напрямую. Это понятно? У меня ваши паспорта, билеты и деньги на дорогу. Сейчас все это добро выдам, и распрощаемся. Вы ручку достаньте, тут расписаться надо.
        Ольга хотела открыть портфель, но помешала шапка. Пока бывший замкомэск искала, куда бы ее пристроить, Красноштанова шагнула вперед. Правая рука в кармане черной шубы, губы сжаты.
        - Федоров... Где Федоров? Где все остальные? Кто закрыл трест? Говорите, быстро, иначе отсюда не выйдите!..
        Кавалерист-девица пристроила шапку на один из ящиков, туда же положила портфель. Встала, не торопясь.
        - Вы, гражданка, эскадроном своим командуйте, а мне указания мое начальство дает.
        Женщина отшатнулась, словно от толчка.
        - Про эскадрон... Откуда знаете, кто рассказал?
        Ольга хмыкнув, поправила полушубок и без особой спешки опустила руку в правый карман, где лежали папиросы.
        - Не ошиблась, значит. А ведь обидно выходит! Я всю войну оттоптала, а выше замкомэска не поднялась. Вас-то за какие заслуги?
        Красноштанова дернула губами, но сдержалась. Помолчала, затем взглянула прямо в глаза.
        - Я на фронте с осени 1915-го. 3-й гусарский Елисаветградский Ее Императорского Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны полк.
        Кавалерист-девица произвела несложный подсчет.
        - Ага, понятно. А я только с 18-го, значит, не так и отстала. Еще бы годик, в равных чинах ходили. Мне, между прочим, эскадрон два раза обещали, да у начальства ко мне все время вопросы возникали. Прямо, как вас.
        Женщина отвернулась, вновь помолчала.
        - Значит, в коннице служили? А я думала, в "чеке" кнутобойствовали.
        На такое Зотовой и отвечать не хотелось. В хорошенькое же дело ее втравили, отправив прямиком к недорезанной контре! Но даже не это обидно. Это кто ж ее попрекать вздумал?
        - А вы идейная, значит? Идейные, гражданка, в таврических степях насмерть бились. Их я уважаю, пусть они и мировому пролетариату враги. А вы, извиняюсь, спекулянтка, и я сейчас вас от домзака спасаю. Так что никакой у вас идейности, а сплошные товаро-денежные отношения, как и учит нас товарищ Карл Маркс.
        Достала конверт, бланк расписки сверху пристроила.
        - Получите, стало быть, и распишитесь.
        Красноштанова резко обернулась:
        - Что вы мелете? Почему - спекулянтка? Да что вы вообще понимаете в идеях - и в тех, кто идее служит? Вы только и видели, что своих комиссаришек, у которых вместе идеи - спирт с кокаином!
        Зотова понимающе кивнула:
        - Знакомо, как же. Как захватим ваш штаб, так непременно кокаин обнаружится. То банка, то две, а то и целая дюжина. Под Александровском помню... Так что по себе не судите, гражданка. А идейных я навидалась, что наших, что ваших. С настоящими, между прочим, и поговорить можно по-людски.
        Ольга вспомнила Семена Тулака, поручика недорасстрелянного. Вот этот - и вправду идейный. И еще умный, пусть и враг, но в трех политических соснах не плутает, разбирается. А еще хорошие стихи знает, про таких же идейных.
        Сказать? А почему бы и нет?
        - У меня, гражданка Красноштанова, знакомый есть, офицер бывший. Правильный он, пусть и чужой. Из настоящих, которые за летучим тигром шли.
        Ответом был недоуменный взгляд. Бывший замкомэск усмехнулась.
        - Стихи есть такие, их какой-то ваш прапорщик написал, фамилия его вроде как Немировский. Красивые стихи, между прочим.
        - Столицы в расходе, как в бурю облака.
        Надгробные игры сыграли в синеве.
        И в горы уходят неполных три полка,
        летучего тигра имея во главе.
        Матросы по следу, шенджийцы впереди,
        повозки и кони сплелись в гнилую нить,
        и прапор к победам шагает посреди,
        еще ничего не успевший сочинить...
        Стальной взгляд, взгляд-штык внезапно стал совсем иным. Бесцветные губы шевельнулись:
        - Счастливая доля - вернуться с той войны.
        Контужен в походе - награда от богов.
        Вчистую уволен от службы и страны,
        навеки свободен от всех своих долгов.[6]
        Женщина дрогнула голосом, отвернулась.
        - Вы знали Сашу Немировского? Это был гениальный юноша, щелкал восточные языки, как орехи, за два дня выучил цыганский, чтобы общаться с этими шенджийцами. Его хотели оставить на кафедре, но Александр пошел добровольцем на фронт.
        Зотова покачала головой.
        - Немировского я не знала. Его стихи мой знакомый любит, который бывший офицер.
        Красноштанова выдернула правую ладонь из кармана. Миг - и рука бессильно повисла вдоль тела. Женщина с помощью левой подняла ее, вложила обратно в карман, взглянула на гостью.
        Зотова не слишком удивилась. Тесен мир!
        - Вроде бы он и есть. У него еще дядя деньги считать умеет.
        - Слава богу...
        Красноштанова, тяжело вздохнув, присела на табурет.
        - А я вас чуть не застрелила. За полчаса до вашего прихода принесли записку от одного верного человека. Он предупредил, что сюда может прийти агент ГПУ, скорее всего, женщина...
        - ОГПУ, - не думая, поправила бывший замкомэск. - ГПУ - это раньше было, до прошлого ноября.
        - ОГПУ... А тут вы, да еще с такими новостями. Что я могла подумать? Хорошо еще, Семена Петровича... бывшего офицера вспомнили. Погодите, да он же о вас рассказывал! Он служил у большевиков вместе с девушкой, которая воевала в кавалерии, была ранена...
        - Ага, - кавалерист-девица встала, протянула ладонь. - Я и есть, Зотова Ольга Вячеславовна.
        - Мария Владиславовна. Фамилию называть не буду, у меня их слишком много.
        Пожатие было сильным и коротким, словно удар ножа.
        - Итак, вы служили вместе с Семеном Петровичем в одном департаменте... Но ведь это - Центральный Комитет, правильно?
        - Служили, - не стала спорить Ольга. - А вот где именно, запамятовала.
        Мария Владиславовна поморщилась.
        - Бросьте! И так законспирировались дальше некуда, своя своих не познаша. Федоров говорил, что у треста есть люди в большевицком ЦК, но фамилий не называл...
        Зотова поняла, что пора закругляться. И так наговорено слишком много, в два отчета не вместится. Надо бы разъяснить товарища референта на предмет подобных поручений. Прямо шпионы какие-то!
        ...А может, и в самом деле шпионы? Ольга почувствовала, как по спине бегут мурашки. А что ж ей тогда про трест да про внешнюю торговлю мозги компостировали? Надо сразу же идти прямо к товарищу Каменеву... Нет, лучше к Киму Петровичу! Или не лучше?
        - Мария Владиславовна, я вам сейчас еще раз все перескажу, а вы конверт возьмете, с содержимым ознакомитесь и подпись на бланке поставите.
        - Погодите...
        Женщина подошла к приоткрытой двери, легко ударила костяшками пальцев. Дверь заскрипев, медленно приоткрылась. На порог шагнул некто в расстегнутом тулупе, меховой шапке, надвинутой на самые брови - и с "наганом" в руке, почему-то в левой.
        - Прошу любить и жаловать! Георгий Николаевич, мой супруг. А это - Ольга Вячеславовна, нам о ней Семен рассказывал.
        Супруг послушно кивнул и, не пряча оружия, протянул руку, дохнув тяжелым перегаром.
        - Гоша. Очень приятно, сударыня... По-моему, наша гостья права, нужно уходить, причем немедленно. Провал, как я понимаю, полный, а о деталях будет время поговорить в Ревеле, а еще лучше в Париже.
        Бывший замкомэск облегченно вздохнула. Хоть кто-то умный встретился!
        Немного успокоившись, девушка вдруг сообразила, что здесь не только шпионское гнездо, но и, как ни крути, нэпманский ларек. Когда еще на рынок выбраться удасться. Хомуты ей, правда, без надобности, но кое-что иное...
        - Эй, граждане, - воззвала она. - У вас тут цены как, не слишком кусаются?
        4
        Товарищ Москвин навел пистолет на дверь, нажал на спусковой крючок.
        Щелк!
        "Бульдог" можно было прятать, но Леонид не спешил. Оружие в руке успокаивало, придавало уверенность. Просто так не схарчат раба божьего, кровью умоются. Первого же, кто шагнет на порог! Потом второго, если повезет, третьего...
        Бывший старший уполномоченный дернул щекой. Ерунда, не поможет! Если уж отбиваться, то не "бульдогом", а привычным "маузером" " 2, чтобы пуля с ног сбивала. И в кабинет ломиться не станут - пригласят в канцелярию, скажем, бумажку подписать, там и возьмут, чисто и незаметно. Или даже в кабинете Кима Петровича, отчего бы и нет? Сам бы он точно так распорядился, если бы имел приказ на задержание врага трудового народа Пантелкина-Москвина.
        Итак, пистолет вычищен, оставалось прибрать ветошь и как следует вымыть руки. Больше делать нечего. Со службы так и не отпустили, пообещав дать в конце пятидневки сразу два выходных подряд. Можно было остаться во временном штабе - принимать же донесения о городских делах, но и там наступило затишье. Похороны Красного Льва прошли истинно по-революционному, без провокаций и происшествий, представители трудящихся организованно отправились по домам. Скучный голос из ведомства Муралова докладывал одно и то же: на улицах Столицы полный порядок, патрули мерзнут, пятерых уже отправили в госпиталь, причем одного с подозрением на воспаление легких.
        Все звонки и составление рапортичек Леонид без особых зазрений совести перевалил на заместителя - незаменимого Сашу Полунина, бывшего комбатра, сам же отправился в Чудов монастырь, решив поскучать в собственном кабинете. Телефон здесь тоже имелся, равно как принадлежности для чистки оружия и новый кожаный диван, недавно одолженный в хозяйственной части. К сожалению, все понимающая ремингтонистка Петрова, первый и главный претендент на знакомство с диваном, отсутствовала, будучи отправлена в тарифный отпуск. Начальник научно-технической группы по этому поводу слегка погоревал, но недолго. Он уже давно понял, что от судьбы нельзя требовать всего сразу.
        Руки вымыты, вытерты насухо вафельным полотенцем. На стол легла знакомая фотография.
        ...Гряда черных холмов на горизонте, серые песчаные дюны, узкая полоска морского берега. Ни травы, ни деревьев, вместо них - неровный ряд каменных призм, похожих на воткнутые в песок карандаши. Внизу, у самого обреза, надпись синими чернилами: "Гранатовая бухта. 15 мая, 7-го года. Тускула.".
        Фотографий в сейфе накопилась уже больше дюжины, но эту, первую, товарищу Москвину нравилась больше всех прочих.
        "...Одна из планет называется Тускула, и как раз туда вы сможете попасть довольно скоро. Кстати, представлюсь. Моя партийная кличка - Агасфер, но сейчас меня чаще называют Ивановым. Ударение на первом слоге, по-офицерски."
        Есть Агасфер, нет его, но далекая планета - вот она, протяни руку...
        Под новый, 1924-й год, бывший старший оперуполномоченный получил неожиданный подарок. Бокий прислал в большой запечатанном конверте целую кипу бумаг - протоколы допросов Владимира Берга. Новая власть на Лубянка не церемонилась, профессор заговорил, да так, что стенографисты не поспевали. Протоколы читались, словно американский фантастический роман, вот только про Тускулу нового оказалось до обидного мало. Берг рассказал о своем покойной брате, одном из создателей установки "Пространственный Луч", о его учителе - академике Глазенапе, даже о том, как и в честь чего далекая планета получила свое имя. Все это было очень любопытно, но ни на шаг не приближало к цели.
        Товарищ Москвин вспомнил пункты набросанного им еще осенью, в прошлом ноябре, плана. Почти все намеченное выполнено. Материала по Парижскому центру, где собрались руководители Российской Междупланетной программы, собрано немало. По Александру Михайловичу, царскому дяде, документы вообще убойные, хоть сейчас вербуй. И адреса есть, и приметы. Выбраться бы только в Париж!
        Беседа с неприятным человеком Николаем Луниным оказалась куда менее результативной. Заместитель Председателя ЦКК РКИ отмалчиваться не стал, но и сказал немного, не более того, что было в старой докладной по поводу гибели его друга Степана Косухина. Леонид мог лишь в очередной раз пожалеть, что нельзя поговорить с самим Косухиным. Тот знал куда больше - и не молчал. Эх, не было рядом с ним чекиста Пантелкина, вдвоем бы они точно на Тускулу прорвались!
        А еще бывший старший оперуполномоченный очень жалел, что не дано ему как следует допросить загадочного товарища Иванова. С этим бы он миндальничать не стал, по полной чекистской программе обработал. Сначала - измордовать до щенячьего визга, потом к расстрельной стенке толкнуть. Пусть прочувствует, вражина! Стрелять не холостыми - настоящими, чтобы крошка от штукатурки летела. А потом и поговорить можно, основательно, ни одной мелочи не пропуская.
        Товарищ Москвин усмехнулся. Мечты, мечты!
        В общем, почти все сделано. Главное, чтобы во Францию отпустили, не перехватили последний момент. Вновь вспомнилась прицепившаяся, словно репей, песня. Эх, начальничек, начальничек...
        Течет, во, течет речка да по песочечку,
        Бережок, ох, бережочек моет,
        А молодой жульман, ох да молодой жульман
        Начальничка молит...
        Грустная песня, сплошной пессимизм. Не повезло бедняге жульману! Но и начальник не много выгадал. В том же питерском домзаке Леонид слыхал такой куплет:
        - Ходят с ружьями курвы-стражники
        Длинными ночами,
        Вы скажите мне, братцы-граждане:
        Кем пришит начальник?
        Бандит Ленька Пантелеев по кличке Фартовый оскалился в недоброй усмешке. А вы как думали, гражданин начальник-начальничек, ключик-чайничек? "Стволы" и "перья" не только у легавых в наличии.
        То-то!
        Стук в дверь. Фотография Гранатовой бухты беззвучно упала в ящик стола.
        - Да-да, войдите!
        - Холодно очень, товарищ Москвин. Если бы ты знал, как холодно!..
        Товарищ Климова шагнула на порог, расстегнула полушубок, не глядя, кинула на диван. Следом полетела шапка, за нею - рукавицы.
        - Какие же люди суки, Ленька! Везде суки, что у нас на малине, что у вас в "цека"...
        Подошла к стулу, но садиться не стала, на спинку облокотилась. Достала из кармана зеленой гимнастерки пачку "Иры" долго щелкала зажигалкой.
        Леонид терпеливо ждал. На улице и в самом деле гулял лютый мороз, но "холодно" - это еще и пароль на крайний случай.
        Папироса, наконец, зажглась. Леонид пододвинул пепельницу поближе и сам закурил. Не трубку ("Bent apple" при чужих светить не следовало), а привычный красно-черный "Марс".
        - С-суки! - девушка резко выдохнула дым, зашлась в кашле. - Пристрелила бы гада!..
        Затушила папиросу, поглядела прямо в глаза:
        - Рудзутака знаешь? Да что спрашивать, это же твой начальник в Техсекторе! Кабан чухонский!.. Зайдите, товарищ, говорит, в кабинет, дело есть важное. Дело у него прямо на столе, при двух стаканах. Самогон грузинский, желтый, словно моча. Как его там? Чуча?
        - Чача...
        Товарищ Москвин понимающе вздохнул. Ян Эрнестович Рудзутак ко всем своим достоинствам еще и крепко попивал. В последнее время - даже на рабочем месте. Поговаривали, что вопрос о его переводе из Столицы куда-то на Дальний Восток уже решен. Отсюда и "чуча".
        - Пить я, понятно, не стала, а он стакан навернул - и под юбку полез. Я его по рылу, а он, гад, руку заломил - и к дивану тащит, на ходу галифе расстегивает, достоинство свое кажет, урод...
        Леонид открыл левую тумбу стола, где ждала своего часа бутылка польской вудки. "Чучу" ему тоже предлагали, но желтый цвет сразу отпугнул.
        Две серебряные стопки с чернью, на Тишинке по случаю купленные...
        Мурка выпила залпом, привычно поднесла к носу рукав гимнастерки, нюхнула.
        - Закуска у тебя, Леонид Семенович, отроду не ночевала. Ничего, мануфактуркой обойдемся. А у чухонца твоего, Рудзутака, апельсины в вазе, небось, по червонцу штука... Понятно, я ему всю сладость обломала - двинула коленом куда следует, а потом еще разок, для верности. Пока он по ковру катался и мяукал, я к двери проскочила. Ну, что же это за дела, Ленька? Когда меня Пан с дружками по кругу пускал, с него, с бандита, какой спрос? А с этого кабана? Он же самому Вождю вроде как друг-приятель!
        Бывший чекист вновь наполнив стопки, взял свою, на чернь узорчатую поглядел.
        - Отвечать нужно? Или сама ответ знаешь?
        Мурка фыркнула, потянулась за стопкой. На этот раз пила не спеша, небольшими глотками, словно героиня из иностранной фильмы про высший свет. И палец уже не отставляла, держала правильно.
        - Вот и говорю: суки они все, Леонид Семенович, взять бы кровельные ножницы да лишнее им отчекрыжить... А ты знаешь, почему этот кабан с рельс съехал?
        Товарищ Москвин хмыкнул. Невелика тайна!
        - Снимать его будут. Рудзутак нужен был Троцкому - чтобы Кима Петровича подальше от Техсектора держать. А еще Вождю, как верный человек. Троцкого уже нет, Вождь болен. Снимут - и скоро!
        - Уже! - Мурка белозубо улыбнулась. - Час назад. Вот он и стал тризну править. И сектор хотят разогнать, говорят, не нужен больше.
        Леонид молча кивнул. И об этом слыхали. Умные люди шептались, что техгруппа, а потом и сектор нужны были товарищу Киму для контроля над ЦК. Теперь же, когда он сам - власть, лишние инструменты ни к чему. Вдруг кто иной воспользоваться вздумает?
        - Не все ты знаешь, красивый. Не разгонят Техсектор, сократят - и нового начальника поставят. Сказать кого?
        Маруся Климова взглянула хитро, и бывший чекист внезапно сообразил, что и "суки", и гнев на сластолюбивого товарища Рудзутака - всего лишь повод, чтобы в дверь постучаться. А он-то хорош! Расчувствовался, только что слезу не пустил.
        - Как хочешь, - бросил равнодушно. - Днем раньше узнаю, днем позже...
        - Скажу, скажу, красивый! - девушка встала, потянулась вперед. - Разве я от тебя, Ленечка, что-нибудь скроешь? Ты ведь Фартовый, верхним чутьем на ходу все ловишь. Только не тайна это, прав ты, конечно. Подумаешь, Техсектор, эка невидаль! А то, что Третий отдел, Цветочный, тот самый, где наш Ким Петрович - царь и бог, расформируют - это знаешь?
        - Что?!
        Леонид зачем-то потянулся к пустой стопке, затем опомнился, отдернул руку. А Мурка уже улыбалась во весь зубастый рот.
        - Видишь, какой я полезной бываю? Ты, Леонид Семенович, конечно, король, но и я - не "машка".
        Ответа дожидаться не стала, еще ближе наклонилась:
        - Ленька Пантелеев, сыщиков гроза,
        На руке браслетка, синие глаза.
        У него открытый ворот в стужу и в мороз
        Сразу видно, что матрос.
        Товарищ Москвин слабины не дал. Выпрямился, улыбнулся в ответ - да на стул кивнул.
        - Вы присаживайтесь, товарищ Климова. Если есть что рассказать, не стесняйтесь, время у нас есть. А не хотите - и не надо, и без ваших секретов проживем.
        Заряженный "бульдог" лежал в ящике стола, рядом с тускульской фотографией. Оно и к лучшему - спокойнее будет.
        * * *
        Последние пару месяцев товарищ Москвин старался держаться от Мурки подальше. Даже встречаться почти перестал, только однажды вместе в "Метрополь" заглянули. Объяснил просто: слишком они на виду. Лучше переждать, судьбы не искушая.
        Гражданка Климова спорить не стала, лишь поглядела с насмешкой. Или страшно тебе со мною, Ленечка?
        Бывший бандит Фартовый не боялся - и не таким ушлым в спину стрелять приходилось. Но ухо востро держал - уж больно быстро набирала силу бывшая рядовая сотрудница экспедиции.
        В Горках Леонид комендантствал недолго, неделю всего. Навел порядок, да и распрощался не без облегчения. Однако насмотреться успел. Мурка стала там своей, чуть ли не родственницей. То, что Мария Ильинична не делала без нее и шагу, еще ничего, но гражданка Климова была одной из немногих, кого пускали к больному Вождю. Товарищ Москвин попытался поговорить с Дмитрием Ульяновым, но тот и слушать не стал. "Марусе-цыганке" он полностью доверял.
        Без всякого удивления товарищ Москвин узнал, что Мурка успела стать кандидатом в члены РКП(б), а заодно и внештатным корреспондентом "Правды". Теперь, когда намечался внеочередной призыв в партию - в память о почившем товарище Троцком - нужные "корочки" товарищу Климовой обеспечены.
        Но все это мелочи, решила девка карьеру сделать, и ладно. Но было и другое, куда более серьезное.
        После разговора в кабинете товарища Кима - того, где решена была судьба Ларисы Михайловны - Леонид принялся ждать. Начальник крови не хотел, и пуля в подворотне бывшей знакомой Гумилева не грозила. Что могла придумать Мурка? Бывший чекист прикинул, что на ее месте он пригласил бы троих громил с Хитровки, дабы уложить Ларису Михайловну в лечебницу минимум на полгода. "Tani ryby - zupa paskudny, towarzyszy"[7] - сказал бы покойный Дзержинский. Да, грязная работа, зато нужный результат налицо: и жива тетка, и не при делах.
        Неприятности, однако, начались не у Ларисы Михайловны, а у непотопляемого товарища Радека. Центральная контрольная комиссия принялась изучать весьма пикантный вопрос: на что потрачены средства, вложенные в так и не состоявшуюся Германскую Революцию. В коридорах Главной Крепости знающие люди удивленно разводили руками - такого не бывало с самого 1919-го года, с создания Коминтерна. Расходы на Мировую революцию решено было не контролировать, ибо такую великую цель оправдают любые траты. К тому же за коминтерновскими агентами маячила тучная тень Григория Зиновьева, болезненно и чутко реагировавшего на всякое вмешательство в свою епархию. На этот раз дела пошли иначе. На пленуме ЦКК с громовой речью выступил Николай Лунин, обвинивший Радека в самой вульгарной уголовщине. Ушлый Крадек умудрился организовать несколько каналов контрабанды, используя, разумеется, сверхсекретные каналы Коминтерна. Часть купленного на партийное золото шло напрямую в Питер, правда, не самому Зиновьеву, а его супруге, товарищу Лилиной.
        Особенно возмутил участников пленума список того, что закупалось в Германии, шелковые и фильдеперсовые чулки, дамские жакетки, мужской одеколон и даже американские "кондомы".
        В прежние времена Зиновьев затоптал бы правдолюбцев, но Вождь, его друг и опора, был болен, Сталин же, союзник в борьбе против Троцкого, не имел прежней силы. Григорий Евсеевич, однако, не растерялся, взвалив всю вину на Радека, посмевшего обмануть его доверие, равно как доверие партии.
        Дело все же раздувать не стали, дабы не радовать мировой империализм. Крадек, тоже видавший виды, сослался на не слишком чистоплотных агентов, вины же не признал, отговорившись необходимостью получением наличных денег для негласного финансирование германских товарищей.
        Все так бы и затихло, но тут подала голос немецкая пресса. Социал-демократическая газета "Vorwarts" начала печатать фельетоны, посвященные похождениям Крадека в Германии. С немалым вкусом описывались попойки и кутежи, в ходе которых налево и направо швырялись североамериканские доллары и золотые червонцы с портретом бывшего императора Nikolaus'а. Неизменной спутницей разгульного агента Красной Столицы была некая Frau Larissa, любительница бриллиантов, ванн с шампанским, а также юных танцовщиков и танцовщиц.
        Фельетоны в "Vorwarts" сопровождались иллюстрациями, не только отменно исполненными, но и весьма узнаваемыми. Frau Larissa (во всех тех же фильдеперсовых чулках) выглядела бесподобно. Когда один из номеров ревизионистской газеты попал на стол товарищу Москвину, тот лишь головой помотал. Организовать такое, имея знакомства в "Правде", было, конечно, возможно, но каков размах!
        Ай да Мурка, Маруся Климова!
        Первым не выдержал чуткий Крадек, сбежав к законной жене. "Известия", где регулярно печаталась Лариса Михайловна, не пожелали ее больше знать, в ЦКК завели "дело", а всесильная Ольга Каменева, хозяйка главного столичного "салона", перестала пускать нагрешившую Frau на порог. В довершение всего по рукам стала ходить развеселая пьеска "Пессимистическая комедия", в которой описывали срамные похождение дамочки-комиссарши в компании анархистских матросов.
        Но это было еще полбеды. Однако совсем недавно, в январе наступившего
1924 года, когда страна каждый день читала бюллетени о состоянии здоровья Льва Революции, из Британии, цитадели мирового империализма, пришла еще одна весть. Молодая, но уже очень известная скульпторша Клэр Шеридан, не так давно приезжавшая в Советскую Россию, напечатала воспоминания о своих встречах с товарищем Троцким. Председатель Реввоенсовета предстал перед читателями истинным Ланцелотом, окруженным, однако, толпой мерзавцев, воров и убийц. Особенно возмутительно выглядел эпизод с некоей "комиссаршей Ларисой", штурмовавшей скромную походную постель Троцкого в самый разгар битвы за Казань. Лев Революции, естественно, отверг сластолюбивую фемину, которой пришлось утешиться в глубинах матросского кубрика.
        Неделю назад Леониду рассказали в курилке, что "комиссаршу" направили в санаторий, то ли с нервным расстройством, то ли даже после "удара". Знающие люди были уверены, что после выздоровления Frau Larissa не сможет вернуться в Столицу. В лучшем случае ее отправят "на низовку", и хорошо еще в Казань, а не на афганскую границу.
        Бывший старший оперуполномоченный итог работы товарища Климова оценил очень высоко, самокритично признав, что его идея с хитровскими громилами на этом фоне выглядит весьма бледно. Ким Петрович, который и познакомил его с публикацией болтливой скульпторши (и даже перевел с английского самые удачные фрагменты), горестно развел руками. Цветочному отделу будет очень не хватать Гондлы. Увы, ничего поделать нельзя.
        С Гондлой было покончено. Теперь наступил черед самого Цветочного отдела.
        * * *
        Леонид затушил в пепельнице очередную папиросу, без всякой радости взглянув на черно-красную пачку. Чуть не половину выкурил. Неудивительно - под такой разговор! Хорошо еще догадался вудку спрятать, иначе бы двумя стопками не обошлось.
        - Понимаю так, - вздохнул он. - Отдел товарища Кима выполнял личные распоряжения Вождя. Сейчас идет смена власти, в Политбюро опасаются, что отдел вмешается и продавит своего человека. Вождь в нынешнем раскладе уже лишний.
        Товарищ Москвин на миг прикрыл глаза. Горки, небольшая полутемная комната в боковом флигеле, мебель в светлых чехлах - и маленький человечек в глубоком кресле. Потухшие глаза, искривленный судорогой рот, недвижная гипсовая маска вместо лица. Живы только губы, но и они шевелятся безмолвно.
        Председатель Совнаркома был уверен, что даже мертвый сможет приказывать партии и стране. Маленький человечек еще жив, но его воля уже ничего не значит. Леониду почему-то думалось, что Ким Петрович останется верен Вождю, не предаст. Или это - игра? Отдел формально распустят, но все останется по-прежнему?
        - Ты не хмурься, Леонид Семенович! - ладонь Мурки на миг коснулась его щеки. - Морщинки будут, а ты молодой еще, красивый. Не о том ты думаешь. Пусть Ким Петрович за власть дерется, ты про Францию вспомни, про то, что мне обещал. Или забыл?
        Рука привычно коснулась папиросной пачки. Отдернулась. Лучше не курить, и так во рту горько.
        - Не забыл, товарищ Климова. Съезжу во Францию, погляжу, что и как...
        - Без меня, значит?
        Мурка встала, обошла стол. Леонид тоже поднялся.
        Лицо к лицу, глаза к глазам.
        - Обещанного три года ждут, правда, Ленечка? Терпеливая я, только каждому терпению предел положен. А я ведь и осерчать могу. Ты меня всякой видел, а вот осерчавшей - еще нет. Хочешь увидеть?
        Бывший бандит по кличке Фартовый дернул губами:
        - Басишь, "машка"? Запарилась, что ли? Рогами шевелишь, будто длинная очень? За крик не по чину в перья ставят и маслинами кормят. Номер твой - шестой, свистну, тогда и привехряешь.Мурка усмехнулась в ответ:
        - Убедительно очень, Леонид Семенович, страшно прямо. В театр бы тебя, который МХАТ, зрителей пугать. И учти, мне не только деньги и чистые документы нужны.
        Вновь руку протянула, словно погладить желая.
        - Мало этого мне, Ленька, мало!
        Глава 2
        Наследство Льва
        1
        За дверью ждал мороз - накинулся, впился в сжимавшие портфель пальцы. Соскучился, видать. Ольга, в который раз вспомнив о так и не полученных казенных рукавицах, мысленно обругала себя за подобный афронт. Забыла она, бывший замкомэск, службу, слабину показала. В армии бы с кровью у интендантов вырвала, да еще припечатала бы тройным революционным с присвистом.
        Увы, посреди опустевшего рынка ругаться было не с кем, и девушка неспешно побрела к выходу, чувствуя себя совершенно по-дурацки. Словно в синематографе побывала, но не в зрительском зале, а прямо в фильме. И не поймешь, что за фильма такая: то ли комедия, то ли драма про шпионов, а может, и то и другое разом.
        Одно хорошо - дело сделано, умотали граждане Красноштановы, даже ларек запирать не стали. Но, как говорится, хорошо, да не очень. А вдруг гражданин из секретариата Каменева - белогвардейский шпион? Пробрался на должность, и ее в беду втравил. И рассказать некому. Товарищ Каменев наверняка знает, а Киму Петровичу докладывать нельзя, сама же за секретность расписывалась.
        Куда ни кинь, всюду плохо выходит. Пытаясь выбить клином клин, девушка прикинула, что уже завтра придется возвращаться в отдел, где ее ждут - не дождутся письма про Вечный двигатель и Пролетарскую Машину времени, а заодно и орлы-комсомольцы, взявшие за привычку хихикать в спину "старухи". Не к месту вспомнился белый офицер товарищ Тулак. В прошлую встречу, выслушав про невеселые дела в Техсекторе, Семен мягко намекнул, что мир велик и за стенами Главной Крепости не заканчивается. На польской границе есть верное "окно", во Франции же устроиться не так ли трудно, если знаешь язык и работы не боишься.
        Кавалерист-девица намека не поняла, а вот теперь крепко задумалась. Не о буржуйской Франции, конечно, нечего ей, члену РКП(б) с 1919 года, там делать. Но и на Волге, оттуда она родом, люди живут. Можно сдать экзамены за последний класс гимназии ("десятилетки", если по-нынешнему), потом, подучившись, поступить на рабфак. Когда-то гимназистка Оленька Зотова мечтала окончить восьмой, педагогический, класс, чтобы стать народной учительницей. Разве плохо? Или стране учителя больше не нужны? Все лучше, чем дурацкие бумажки перебирать!..
        А еще можно поступить на исторический, к строгому профессору Белину. И в экспедицию съездить, на розовые камни Шушмора вновь поглядеть. А еще лучше куда-нибудь подальше, например, на Землю Санникова, про которую Пантелкин рассказывал. Уговорить Родиона Геннадьевича - да и махнуть вместе. Вдруг на этой земле его дхары живут?
        - Гражданка! Стойте, гражданка!..
        Ольга без всякой охоты обернулась. Ларек слева, ларек справа, выход - каменные ворота в облупившейся краске - совсем рядом.
        ...Двое - один ошую, одесную другой. Полушубки одинаковые, короткие, словно обрезанные, и шапки одинаковые, и кожаные ремни. У того, что слева - рука в правом кармане.
        - Гражданка!..
        Зотова послушно остановилась. Тот, у которого рука в кармане, уже совсем близко. Спешит, свежий снег валенками загребая. Ну, беги, беги...
        - Ай, черт!..
        Промахнулась, но не слишком - целила портфелем в нос, в подбородок попала. Добавила подошвой ботинка в колено...
        Н-на!
        - Стой! Стреляю!..
        Бывший замкомэск вновь не стала спорить. До ближайшего ларька она уже добежала.
        - Стою!
        За спиной - холодные доски, в левой руке, к поясу поближе - портфель, замок уже расстегнут. Двое в полушубках рядом. Один оружие достал, второй не успел, колено ушибленное гладит.
        - Так чего, граждане? Стреляем - или как?
        В правой руке - тяжелый брусок, бечевкой обвязанный. Сквозь порванную бумагу что-то черное бок свой кажет.
        - Взрывчатки здесь - фунт целый, на всех хватит. Разнесет - год собирать будут. Ну, чего стали? Оружие бросить, руки поднять!..
        Оружие бросать не стали, но и с места не сдвинулись, заслушались, видать. Зотовой и самой понравилось. Давненько по душам говорить не приходилось! И горло отпустило, чисто голос звучит, по всем рынке, поди, слышно.
        - Мы из ОГПУ! - не слишком уверенно проговорил ушибленный.
        Замкомэск оскалилась:
        - Из хре-не-у. Вы чего, в форме? Или мандат предъявили? Дернетесь - и вас в небесной канцелярии устав наизусть учить заставят до самого Страшного Пролетарского суда... Ни с места, я сказала!..
        Для пущей верности Ольга шагнула вперед, качнув бруском в воздухе. Тот, что был слева, отшатнулся.
        - Гражданка! Вы своим поведением усугубляете...
        Не договорил, на брусок взглянул. Второй все еще колено гладил, похоже, попала удачно, в нужную точку. Кавалерист-девица, решив ковать железо, пока горячо, поудобнее перехватила замотанный в газету предмет. Кидать надо в левого, потом - сразу вперед, к дорожке...
        - Что здесь происходит? Немедленно прекратить!..
        Эх, не успела! Еще двое - высокий и плечистый в таком же полушубке и пониже, в темном пальто, со стеклышкам на носу. Очки? Нет, пенсне, словно у меньшевика с плаката.
        - Гражданка, вы бы мыло спрятали.
        Тот, что повыше, понимающе усмехнулся, не иначе, тоже оценил. Лицо внезапно показалось Ольге знакомым - то ли в Главной Крепости встречались, то ли во Внутренней тюрьме на Лубянке. Красивый парень, видный, не то, что этот, в пенсне.
        Мыло, дегтярное, с березовой чагой, для бани незаменимое, прятать все же не стала, просто руку опустила. Гражданка Красноштанова хотела подарок сделать, но Зотова, характер проявив, расплатилась согласно прейскуранту.
        Знакомый парень между тем что-то шептал на ухо другому, который в пенсне. "Меньшевик", дослушав, поморщился и посмотрел на горе-агентов, что уже успели отступить к самой дорожке:
        - А ну, пошли вон!
        Те и пошли, причем весьма резво, несмотря на то, что ушибленному пришлось даже не хромать, а подпрыгивать на одной ноге. Скромное дегтярное мыло и вправду оказалось вещью, совершенно незаменимой.
        "Меньшевик" бросил кислый взгляд на отступающее воинство, затем, резко повернувшись, блеснул стеклышками:
        - Зотова, значит? Это какая Зотова? У которой дочка генерала Деникина проживает?
        Не проговорил - прокаркал. Голос резкий, непривычный - и недобрый, с таким только расстрельным взводом командовать.
        Стало ясно: Ольгу узнали. Сообразила девушка и насчет голоса. Акцент у товарища, почти такой же, как у Генсека Сталина, даже еще заметнее. "Меньшевик" между тем продолжал разглядывать сквозь пенсне скромную личность бывшего замкомоэска. Вид у него при этом был, словно после съеденного пайкового лимона.
        - Слюшай, Зотова! А почему ты за деникинский дочкой не следишь? У нее по русскому языку - сплошные, понимаешь, тройки. А еще в гимназии училась.
        Кавалерист-девица решила не провокацию не поддаваться, но все-таки не сдержалась.
        - А ты бы, товарищ, учебники для начала сравнил. В гимназическом все на месте, а в этом, новом, даже причастных оборотов нет. И на шкрабов[9] поглядел бы, они из тех, что "корову" через "ять" пишут. А система эта - бригадная? Учат все по-разному, а отметка по худшему ставится.
        Подумав немного, вздохнула:
        - Вины своей не отрицаю. Мы уже с Наташкой насчет дополнительных занятий договорились. А про Деникина-гада слушать даже не желаю. Не дай бог при девке скажете, я вам эти шуточки без солидола кой-куда вкручу.
        На узких губах "меньшевика" проступило нечто, издали напоминающее улыбку.
        - Страшная какая, да? Сыроежкин, спроси у гражданки почему она так себя с ОГПУ ведет? Мы таким враз горло ломаем.[10]
        У симпатичного парня и фамилия оказалась под стать. В попугая Сыроежкин играть не стал, лишь взглянул выразительно. Бывший замкомэск даже ухом не повела.
        - Сначала, граждане, мандат, а потому уже вопросы. Или без Дзержинского у вас на Лубянке службу забыли?
        - Какой бюрократ, слюшай, - восхитился "меньшевик". - Бумажкам верит, людям не верит.
        Сырожкин, шагнув вперед, достал из глубин полушубка книжицу в красном сафьяне.
        - Прошу!
        На фотографии товарищ оказался еще симпатичнее да и моложе на пару лет. А вот должность занимал такую, что Ольга едва удержалась, чтобы не присвистнуть.
        - Ничего себе! Да что случилось-то, товарищ заместитель начальника оперативного отдела Главного Управления?
        Сыроежкин молча развел руками. Ольга, спрятав мыло в портфель, достала свое удостоверение на хрустящей пергаментной бумаге. Заместитель начальника сам смотреть не стал, отнес "меньшевику". Тот снял пенсне, поднес бумагу к глазам.
        - Это мы, Зотова, у тебя спросить должны. Ты же руководитель группы при Техсекторе ЦК. А здесь чего делала?
        - Мыло покупала, - буркнула девушка. - А с прочими вопросами в ЦК обращайтесь. В письменном виде и в трех экземплярах.
        "Меньшевик" вновь скривил губы, Сыроежкин же укоризненно покачал головой.
        - Это наша операция, Ольга Вячеславовна. Вмешательство со стороны может все погубить. А если бы вас убили?
        Кавалерист-девица доброту и участие не оценила.
        - Угу, заботливые, поняла. Чья это операция, Центральному Комитету виднее. Или вы карательные органы поверх власти партийной ставите? А если мешали вам эти Красноштановы, то могли бы сразу их взять, меня не дожидаясь.
        - У тебя, Зотова, не спросили, - каркнул в ответ "меньшевик". - Видал, Сыроежкин, чего у вас Столице делается? Дочка Деникина русского языка не знает, всякие нахалки нас оперативной работе учат. Не хотел сюда приезжать, как чувствовал!
        - Документы и билеты Красноштановым должен был доставить агент треста, - пояснил Сыроежкин. - Их человек, знакомый. А тут приходите вы.
        - Точно, - сообразила девушка. - Они кого-то другого ждали. Но их предупредили, что может прийти агент ОГПУ, женщина.
        "Меньшевик" с Сыроежкиным молча переглянулись. Владелец пенсне подошел ближе, сунул Ольге документ.
        - Теперь поняла, Зотова, зачем тебя сюда прислали? Нет? Ты книжку про шпионов купи на Кузнецком и почитай. Жаловаться твоему начальству мы, понятно, будем, но и тебе иногда думать полезно. Пошли отсюда, Сыроежкин, а то ругаться начну, а мне не хочется.
        - Может, подвезем товарища? - предложил заместитель начальника оперотдела. - Она служебную машину отпустила, а трамваи сейчас почти не ходят.
        Стекляшки блеснули:
        - Иисусик нашелся! Этот твой товарищ нам всю операцию чуть не сорвала, еще расхлебывать придется... Ладно, подвезем. Тебе, Зотова куда надо? Сразу домой - или сперва к начальству, слезу, понимаешь, пустить?
        2
        По небольшому четырехугольному экрану беззвучно плавали неровные пятна: серые, черные, белые. Словно тучи кружились, предвещая близкую грозу. Ни звука, ни шороха, но миг тишины недолог, вот-вот - и грянет.
        - Нравиться? - негромко поинтересовался Ким Петрович.
        Леонид быстро кивнул, потом, немного подумав, все же уточнил:
        - Нет, товарищ Ким, не совсем так. Я ведь даже не знаю, для чего это все нужно. Просто когда смотришь, чувство странное. Не из нашего мира вещь. Вроде и не опасная, а все же боязно.
        Получилось не слишком складно, но начальник не возразил, товарищ же Москвин решил не уточнять, дабы лишнего сболтнуть. Солгал! Из каких миров это чудное устройство, пока неведомо, зато в его собственном мире...
        ... "Кирочная, дом восемь, товарищ Пантелкин. Всех, кто в квартире. Повторяю - всех, это приказ. Имитируете налет, но искать будете вот что..." Какой-то профессор, служил при Северо-Западном правительстве Юденича, только что вернулся из эмиграции. Чемоданчик, небольшой да тяжелый, сделан непонятно из чего. Материал твердый, гладкий, рукой приятно гладить. Вроде как розетки, только размер совсем иной...
        "Говори, где машинка с Кирочной и, честное слово, сегодня же тебя отпустим..."
        А еще подвал расстрельный вспомнился - и мысли, что перед самыми выстрелами в голове мухами роились. Подумалось тогда, что обидно будет умереть, тайны не узнав. В руках держал, а не далась. Недостоин, значит.
        И вот она - тайна. Прямо на знакомом столе, на сукне зеленом. Хочешь, пальцем коснись, хочешь так смотри, облаками любуйся.
        Свиделись!
        * * *
        Бесконечный день наконец-то сменился ночью, такой же долгой и томительной. Можно было подремать на диване в кабинете - или прямо в большой комнате на первом этаже Сенатского корпуса, куда по-прежнему стекались донесения о делах в Столице. Но бывший старший оперуполномоченный знал, что не уснет. Ночь не кончилась, что-то еще случится. Отправив трудягу-Полунина отдыхать, он сел у телефона, приготовившись ждать, словно в чекистской засаде - терпеливо, спокойно, никуда не торопясь. Так на Можайской ждали Фартового, чтобы уже перед самым рассветом услышать короткий и резкий стук в дверь.
        Товарищ Ким позвонил в начале четвертого. Леонид, ничуть не удивившись, поинтересовался лишь, куда идти, в чей кабинет. В Главной Крепости сейчас все начальство, полный набор Скорпионов, ступить некуда. Мало ли что руководству в голову придет? Пристрелить Гришку Зиновьева к примеру. Сначала пулю в висок, потом - револьвер в еще теплую руку, а затем нужную бумажку на стол, например, подписку о работе на британскую разведку. Отчего бы и нет? По Гришке-Ромовой Бабе точно уж никто плакать не станет!
        Обошлось. Ким Петрович ждал его у себя в кабинете. Леонид почему-то решил, что начальству тоже скучно. У товарища Москвина в тумбе стола польская вудка, у секретаря ЦК наверняка тоже что-то имеет, ничуть не хуже.
        Вудки не было. Товарищ Ким сидел на подоконнике, держа в зубах давно погасшую трубку, а на зеленом сукне неярко горел экран, встроенный в верхнюю крышку знакомого "чемоданчика". Леонид пододвинул стул, пристроил поближе пепельницу, закурил - стал смотреть на клубящиеся тучи. О том, зачем пригласили, и почему чудной "чемоданчик" включен, он решил пока не думать. Редко бывает, чтобы мечта сбылась, да еще такая.
        А ведь сбылась же!
        - Ни о чем не хотите спросить? - негромко поинтересовался начальник, неторопливо набивая свой "Bent" табаком из большой яркой пачки, лежавшей там же, на подоконнике.
        Товарищ Москвин покачал головой, не отрывая взгляд от экрана.
        - Нет, Ким Петрович. У меня, если честно, от всех наших тайн уже зубы ноют. Мне бы что попроще, я же не ученый.
        - Не скромничайте, - табак в трубке вспыхнул ярким огнем, словно уголек в ночном костре. - В одном вы правы: точный вопрос не сразу сформулируешь. Сделаем иначе. Расскажите-ка мне, что вы сейчас видите?
        Товарищ Ким улыбался, рука поглаживала короткую бородку, но Леонид уже понял, что звали его сюда не просто так, от предрассветной скуки.
        Подобрался, вновь на экран поглядел, отложил недокуренную папиросу.
        - Такие устройство проходят у нас под грифом ТС, то есть Странные Технологии или Технологии Сталина. Сам товарищ Сталин считает, что их создали либо в Северо-Американских Штатах, в секретной лаборатории, либо... либо вообще не на Земле.
        - Докладную нашего Кобы я тоже читал, - перебил начальник. - Фантазер он изрядный. Могу вас уверить: это все создано на нашей планете.
        Товарищ Москвин пожал плечами. Начальству виднее.
        - Что касаемо именно этого устройства... Его привезли из-за границы, насколько я помню, из Швеции, в Петроград в ноябре 1922 года. А потом долго искали.
        Он покосился на подоконник, но там ничего не изменилось. Ким Петрович невозмутимо дымил трубкой.
        - Не хотите рассказывать о своих подвигах? - наконец, отозвался он. - Признаться, Леонид Семенович, никак не могу одобрить вами сделанного. Даже не знаю, в каком качестве вы принесли больше вреда - как бандит Фартовый или как чекист Пантелкин. Я вообще не люблю ВЧК. Понимаю, что у контрразведки свои методы, и что белые перчатки там не выдают, но всему есть предел... Вчера, кстати, вас поминал товарищ Зиновьев.
        Леонид почувствовал, как холодеют пальцы. Если питерский диктатор узнал, кто таков скромный сотрудник Техсектора товарищ Москвин, дела плохи. Гришка не из тех, кто прощает.
        Эх, если бы и самом деле выдали приказ на исполнение Ромовой Бабы! Пистолет - в руку, бумажку на стол...
        Вы скажите мне, братцы-граждане:
        Кем пришит начальник?
        - Он на вас также весьма зол, но крови не жаждет. Вашей крови, Леонид Семенович. Но вот использовать опыт старшего оперуполномоченного Пантелкина в своих целях очень даже не прочь. Впрочем, об этом позже. Сначала о приборе. И пусть зубы у вас не ноют. По вине известного вам чекиста погибло несколько хороших людей - тех, ко мне помогал. Придется вам занять их место...
        Бандит по кличке Фартовый скрипнул зубами. На сознанку давит, ключик-чайничек? А кто терпил под пули поставил? Сам бы и вез "чемоданчик" из Швеции, глядишь, на Кирочной и встретились бы.
        Виду, понятно, не показал, кивнул только. Мол, слушаю, готов!
        Ким Петрович слез с подоконника, шагнул к столу.
        - Итак, устройство. Прибор... Только сейчас сообразил, что у него нет названия. Пусть будет... "Око". Коротко и точно.
        Пальцы легли на клавиатуру. Тучи исчезли, сменившись ровной чернотой.
        - Его делали не марсиане и даже не ваши любимые тускуланцы. Кстати, на Тускуле тамошние товарищи не считают себя инопланетянами. Они живут на Земле. Мы - тоже Земля, но Старая. Я вначале очень обижался.
        - Так вы и на Тускуле жили?!
        Товарищ Москвин на миг ощутил то, что много страшнее зависти. Мир перестал быть плоским, стены кабинета беззвучно раздались, освобождая звездный простор, пол истаял, превратившись в черную бездну. Над головой вскипели тучи, неслышно ударила белая колючая молния... Человек, стоящий перед ним, переступал границы Миров. А кем был он, Леонид Пантелкин? Серым пятном на сером асфальте, никак не больше.
        Начальник ничего не заметил, только взглянул удивленно.
        - Не рассказывал? Я вырос на Тускуле, Леонид. Свято-Александровск, улица Академика Глазенапа, дом три. Вы еще не знаете, но время там течет иначе, прожил я там пять лет, гимназию закончил, думал вернуться домой. А возвращаться стало некуда...
        Он подошел к ящику стола, повернул ключ.
        - Вот, посмотрите.
        Фотографическая карточка, цветная, яркая, левый верхний край оборван, правый загнут. Видно, что часто доставали, не держали под спудом. На карточке - старик и мальчишка. В нижнем правом углу - надпись, неровные буквы синими чернилами: "1980 год, 5 июня."
        Дата не слишком удивила, Леонид помнил то, что рассказала Гондла. Ким Петрович родился в 1932 году. Но те, кто изображен на карточке...
        - Узнали?
        - Лунин, - товарищ Москвин уверенно указал на старика. - Николай Лунин. Мне говорили, что он ваш родственник, кажется, дядя.
        - Два Лунина, - негромко поправил начальник. - Два Николая Андреевича, дед и внук. С младшим я встречался всего лишь один раз, как раз перед тем, как мы с отцом уехали на Тускулу.
        Леонид мысленно отметил "уехали". Не улетели сквозь мировой эфир, не перебрались даже, а вроде как просто сели в вагон скоростного поезда.
        - Мы с отцом тогда чуть не поссорились. Я считал, что мы оба станем дезертирами, что наше место дома, в СССР. Дядя Коля уезжать не захотел, хотя ему тоже грозила опасность. А Коля-младший, внук, все не мог понять, почему его родственник такой сердитый.
        - А вам сколько лет тогда было?
        - Если по обычному счету - одиннадцать, - коротко улыбнулся товарищ Ким. - Но я самого детства понял, что Время - дискретно. Даже не понял, на себе прочувствовал. Когда я закончил гимназию, в СССР уже начались большие перемены, я решил вернуться, отец тоже не был против. Но тут подвернулось одно дело, опасное и очень интересное. Мне было семнадцать, хотел себя испытать, проверить... Не учел одного: там, куда пришлось отправиться, Время текло совсем иначе, не как на Земле и даже не как на Тускуле...
        Рука с зажатой в пальцах трубкой беззвучно ударила по зеленому сукну.
        - Не учел... А если точнее, просто не задумался. Домой я вернулся в
1998 году, если по нашему счету. И... И нашел только могилы.
        Товарищ Ким взглянул на фотографию.
        - Дядю Колю, Николая Лунина, убили в 1991-м. Через два года погиб отец, а еще через год умер Коля-младший. Ему ввели препарат Воронина, удивительно, что парень продержался так долго. И все они погибли не случайно. Вам, Леонид Семенович, помнится, было сделано некое предложение? Точнее, вам двоим - чекисту Пантелкину и профессору Артоболевскому.
        Бывший старший оперуполномоченный беззвучно шевельнул губами. "Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит. На месте злачне, тамо всели мя, на воде покойне воспита мя..." Не всех смог спасти 22-й защитный Псалом...
        - Ваших родственников убил Агасфер? - спросил он, заранее зная ответ.
        - Агасфер... Агасфера, как вам недавно уже сообщили, не существует. Нет, ни Каменев, ни Коба не солгали, и я говорил вам только правду. Но - не всю. За Троцким и за Вождем стоял еще кто-то, и этот кто-то никуда не делся. Он здесь, с нами. Мне кажется, мои коллеги в Политбюро просто испугались. Если поверить в Агасфера, сразу придется отвечать на вопрос - кто он и откуда. И все ответы будут плохи.
        Полумрак в углу кабинета сгустился, оброс плотью. Товарищ Москвин словно воочию увидел знакомую Черную Тень. "Вы - не просто везучий, вы еще очень упрямый. Такие люди мне нужны, Леонид Семенович. В этом мире вам все равно не протянуть долго, но есть иные миры и другие времена. Мне требуется помощник."
        Может, следовало согласиться? В этой войне нет правых и виноватых, есть лишь победители и проигравшие, живые и мертвые.
        - Поэтому не станем гадать, - любитель трубок зло усмехнулся. - Гадание, как известно, противоречит основам марксизма. Будет исходить из фактов, а они таковы. Агасфер, кем бы он ни был, имеет доступ к технологиям из иных времен и миров - и регулярно этими ТС пользуется. Это первое. Второе вытекает из первого - Агасфсер стоит НАД Временем, оно для него нелинейно.
        Леонид помотал головой. Время дискретно, Время нелинейно... Такому в заводской школе не учили.
        - Вы имеете в виду этот... Канал? Мне Гондла рассказывала... Она даже мне мою собственную голову показала - в банке с эфиром.
        - Сочувствую, - начальник вновь искривил губы улыбкой. - Гондла любит дешевые эффекты. Нет, Канал - это всего лишь техника, пусть и завтрашнего дня. Как и прибор, что стоит на столе. Агасфер НАД Временем, более того, миры, о которых мы можем лишь догадываться, для него доступны и достижимы, как для нас, допустим, Америка. Это, конечно, не так легко понять.
        Товарищ Москвин невесело вздохнул:
        - Не так легко... Это вы еще мягко сказали. Объясните, Ким Петрович! Только попроще, чтобы я понять мог.
        Хозяин кабинета ответил не сразу. Вначале долго набивал трубку, раскуривал, глядел в темное окно. Наконец, повернулся.
        - Земля - одна из планет, она вращается вокруг Солнца. Солнце - звезда, звезд очень и очень много. Планеты, звезды, галактики - это Вселенная. Даже если Вселенная конечна, размеры ее невероятно велики и для нас пока непредставимы. Но мы способны увидеть хотя бы краешек нашего мира - и уже научились по миру путешествовать. Мы не только можем попасть в Америку, но даже побывали в межзвездном эфире.
        - Тускула! - улыбнулся товарищ Москвин, вспомнив фотографию Гранатовой бухты.
        - Тускула, - согласился Ким Петрович. - А также станции на околоземной орбите, полеты на Марс, на Венеру, даже на Меркурий и Сатурн. Я знаю мир, где все это - уже реальность... А, скажите, как мы можем увидеть Вселенную? Звезды, планеты, Солнце?
        Товарищ Москвин не сразу нашелся с ответом.
        - Ну... Глазами видим. Поглядим на небо...
        - Поглядим вверх? - жестко перебил любитель трубок.
        - Д-да, - совсем растерялся Леонид. - Конечно, вверх.
        - А теперь представьте, что существует еще одна Вселенная. Бесчисленное множество миров, таких точно, как наш, или очень похожих. И с каждой секундой этих миров становится больше, миры ветвятся, любое наше действие порождает новую реальность. В этой Вселенной нет единого Времени, нет деления на живых и мертвых, на Прошлое и Будущее...
        Товарищ Москвин прикрыл глаза. Звезды, планеты, Солнце, даже далекая Тускула - все это представить можно. Но - не такое. Нет!
        - Осознать подобное трудно, - Ким Петрович словно услыхал его мысли. - Почему мы не видим эти миры? Мы же видим звезды! Наше зрение, как и все чувства, не слишком совершенны, но не это главное. Мы не можем посмотреть вверх.
        Бывший старший оперуполномоченный хотел переспросить, но внезапно вспомнил о сером пятне на сером асфальте. Звездная бездна, бесчисленные миры - и простое неровное пятно, присыпанное летней пылью.
        - Потому что мы... плоские? Так выходит, Ким Петрович? В той Вселенной, о которой вы говорите, мы даже головы не можем поднять?
        Начальник отложил трубку в сторону, оскалил крепкие зубы:
        - Правильно, Леонид! Отлично! Именно так. Одно лишнее измерение - и мы становимся плоскими, слепыми. А вот Агасфер - нет. Теперь ясно? Ну, а наше "Око"...
        Он подошел к прибору и легко коснулся пальцами клавиатуры. Экран ожил. Черная тьма сменилась чем-то странным, похожим на древесную крону. Белые ветви, белые листья, маленькие желтые огоньки...
        - "Око" может очень многое. Прежде всего, мы теперь можем поднять голову. То, что на экране - маленький уголок недоступной взгляду Вселенной. Видите желтые точки? Это маяки тех миров, до которых мы уже можем дотянуться. Остальное - уже дело техники, надо лишь настроить Канал. А еще "Око" обеспечивает связь между мирами-маяками, пусть пока не слишком надежную. Вот так, Леонид! Скоро Канал заработает на полную мощность, и я очень надеюсь, что вы станете одним из первых наших посланцев.
        Товарищ Москвин кивнул, но без всякого энтузиазма.
        - Так точно, Ким Петрович. Гондла мне уже это обещала... Но, товарищ Ким, неужели вам на Тускуле свой человек не нужен?
        Секретарь ЦК внезапно рассмеялся.
        - Ах, Агасфер, Агасфер! Искусил он вас Тускулой, верно? Знать бы, зачем ему это. Зря, Леонид, отказываетесь, иные миры куда интереснее чужих планет. Но будь по-вашему, все равно именно вы работаете по Парижскому центру. Читал я ваши предложения по поездке, и вот о чем подумалось. Дипломатических отношений у нас с Францией пока нет, всякий гость из Союза - на виду. Французская контрразведка станет следить за каждым вашим шагом - просто по долгу службы. Не хотелось бы выводить их на нужных нам людей.
        Бывший старший оперуполномоченный внезапно понял, что очень хочет курить. Папиросы? Нет, сейчас пригодится трубка!
        Увидев "Гнутое яблоко" начальник, улыбнувшись, пододвинул поближе пачку табака и зажигалку.
        - Париж - город большой, - констатировал товарищ Москвин, набивая трубку. - Значит, и возможности для нелегальной работы там имеются. Захожу, скажем, я в универсальный магазин в пальто и кепке, а выхожу другими дверями, в плаще и шляпе. И с документами новыми. Способов, Ким Петрович, много, это я самый простой назвал.
        Он еле удержался, чтобы не помянуть Питер, где местные операм довелось вволю побегать за неуловимым Фартовым. Бегали, бегали, да так и не поймали. А все почему? Потому что в таком деле не ноги главное, а голова.
        Закурил, глубоко вдохнув ароматный дым, улыбнулся. Были времена! Эх, яблочко, с медом тертое. Пантелеева ловить - дело мертвое!
        Ким Петрович задумался, ударил пальцами о зеленое сукно.
        - Очень неудачный момент. Отдел закрывают, паспортное бюро уже не в моем распоряжении. И деньги... Валютные счета я вчера передал в Общий отдел ЦК. Через пару месяцев мы все, конечно, восстановим, но пока что вам помочь нечем. Зато все это есть в ОГПУ. Леонид Семенович, а не завербовать ли нам ради такого дела товарища Бокия?
        Кажется, начальство изволило шутить. Леонид усмехнулся.
        - Дело доброе, Ким Петрович. Только для вербовки ха-а-ароший повод требуется!
        - Угу, - невозмутимо согласился любитель трубок. - Повод предоставит нам лично товарищ Зиновьев. Я же говорил, у него на вас виды.
        Товарищ Москвин сглотнул:
        - Вы... Вы что, про вербовку серьезно?
        Начальник, встав, аккуратно пристроил "bent" поверх бронзовой чернильницы. Взглянул снисходительно.
        - Учитесь, Леонид, учитесь!
        3
        Наталья Четвертак плакала. Горько, безнадежно, почти беззвучно, только плечи еле заметно дрожали. Лица не видать: села за стол, уткнулась носом в сжатые кулачки...
        - Тетя Оля! Тетя Оля!..
        Ольга Зотова повесила шапку на крючок, расстегнула полушубок, хотела с плеч стащить, но все-таки не выдержала, к столу подошла.
        - Ты чего, горе мое луковое?
        Почему-то вспомнились "тройки" по русскому, помянутые наглым "меньшевиком". Может, до "двойки" дело дошло? По всем остальным предметам - высший бал, а Наташка - девка с норовом. Нет, ерунда, из-за такого она слезу не пустит.
        Полушубок кавалерист-девица все-таки сняла, на спинку стула бросив. Последние сутки вымотали до желтых пятен перед глазами. Как отпустили со службы, домой помчалась, червонец на лихача не пожалев. Думала, отдохнет, чаю с вареньем выпьет, с Наташей в шашки сыграет...
        Если не школа, то что? Мальчишки обидели? Это вряд ли, с самыми наглыми одноклассниками девочка разобралась сразу без всякой посторонней помощи, а с остальными прекрасно ладила. И с учителями не ссорилась, даже директор ее хвалил.
        После шашек, немного отдохнув, Зотова хотела обсудить с Натальей один и вправду серьезный вопрос. "Меньшевик", когда они уже к Главной Крепости подъезжали, посоветовал не шутить с социальной службой. У дочки генерала Деникина отец имеется, а вот гражданка Четвертак - круглая сирота. Значит, заберут - и в детский дом отправят, причем строго по закону.
        Ольга даже огрызаться не стала. Так оно и есть. То, что до сих пор девочку не забрали, уже чудо. И удочерить Наташку нельзя, тот же закон не позволяет. "Меньшевик", блеснув стеклышками, снисходительно посоветовал перечитать Семейный Кодекс РСФСР 1918 года. Есть там раздел о патронате...
        В общем, поговорить было о чем, но теперь все планы требовалось менять. Ольга пододвинула стул, присела рядом:
        - А кто мне говорил, что плакать не надо, а? Ну-ка, перестань!
        Наталья, всхлипнув, оторвала от рук зареванную пунцовую мордашку:
        - Это вам не надо, тетя Оля. Вы большая и сильная, у вас пистолет есть. А я только плакать могу.
        Искривила рот, взглянула безнадежно сквозь слезы.
        - Они Владимира Ивановича убивают. Убивают его, понимаете?
        Ольга, решив, то ослышалась, хотела переспросить, но внезапно поняла. Владимир Иванович... Владимир Иванович Берг, бывший хозяин Сеньгаозера.
        - Так... Я сейчас разденусь, а ты водопровод свой закрути и рассказывать приготовься.
        Кавалерист-девица пристроила полушубок на вешалке и принялась стягивать тяжелые австрийские ботинки. Менее всего ей хотелось беседовать о Берге. В то, что "убивают" она сразу не поверила. Убивали бы - уже убили, дело простое и нехитрое. А с остальным пусть разбирается сам. Небось, влип во что-то, а девка по доброте и малолетству жалеть этого Франкенштейна принялась. Убивают? А нечего детей уродовать!
        - Ну, рассказывай, чего стряслось?
        Наташка уже успела умыться и теперь терла кулачками покрасневшие глаза. Всхлипнула, промокнула нос платком.
        - Арестовали его, тетя Оля. В ЧК он сейчас на этой... Лубянке. Бьют там его каждый день. И пить не дают...
        Бывший замкомэск еле удержалась, чтобы не хмыкнуть. Ужасы "вэ-чэ-ка", как же, слыхивали!
        - И какая добрая душа тебе сообщила? Ерунда все это. Я сама целый месяц во Внутренней тюрьме проскучала. Ничего там хорошего нет, но без приговора никого не убивают. А бьют... Знаешь, я бы этому Бергу лично половину зубов выбила. Он же тебя резать хотел, забыла?
        Девочка мотнула головой:
        - Владимир Иванович меня спас. И других спас, мы бы без него все давно мертвые были. И никто мне про него не рассказывал, я с ним сама говорила.
        - Ага, - Зотова напряглась. - По телефону? В нашей квартире телефона нет, значит, в соседнюю звонили? Или прямо в школу? Стой, так у вас же занятий в эти дни не было!..
        - Не было занятий, - подтвердила Наташа. - Отменили по случаю смерти вождя Красной армии товарища Троцкого. И по телефону мне никто не звонил. Мы с Владимиром Иванович так разговаривали. Он позвал, я услышала, ответила...
        - Он позвал, ты ответила, - ровным голосом констатировала бывший замкомэск. - Поняла, так точно.
        Присела к столу, уперлась локтями в скатерть, в темное окно поглядела.
        - А там во лесу во дремучем
        Наш полк, окруженный врагом:
        Патроны у нас на исходе,
        Снарядов давно уже нет.
        А в том во лесу под кусточком
        Боец молодой умирал.
        Поник он своей головою,
        Тихонько родных вспоминал...
        - Тетя Оль! Тетя Оля! - девочка пододвинулась поближе. - Вам плохо?
        Кавалерист-девица вздохнула:
        - Устала немного. Кстати, я мыло купила, очень хорошее, с березовой чагой. Помнишь, какие у вас там, в Сеньгаозере, березы? Квадрифолические! Сегодня попозже воду нагреем и будем тебе шею мылить...
        - Вы не верите мне?
        - Почему? Очень даже верю, - Зотова грустно улыбнулась. - Детекторный радиоприемник с шеей немытой и с тройкой по русскому языку. Но это еще ничего, была бы ты, к примеру, с прицелом артиллерийским вместо левого глаза...
        Простите, папаша, мамаша,
        Отчизна - счастливая мать.
        Уж больше мне к вам не вернуться,
        И больше мне вас не видать.
        Допела, откинулась на спинку стула, глаза прикрыла.
        - Ладно, Наташка, давай по порядку. Только подробно, чтобы я понять могла.
        Подробно не получилась. Наташа знала лишь то, что рассказывал им Берг, но многое успела позабыть. К тому же Владимир Иванович, как ни старался, был вынужден говорить очень длинными и трудными словами. Он их, конечно, объяснял, но все равно выходило слишком сложно.
        Все началось весной 1920-го, когда несколько воспитанников Сеньгаозера внезапно заболели. Врачи разводили руками, но ничем помочь не могли. Болезнь была странной: приступы головной боли перемежались с временной глухотой, сильно и неровно бился пульс, мускулы сводила судорога. Потом наступало облегчение, на день-два, редко на неделю, гл затем все повторялось по новой, только в еще более тяжелой форме. Так воспитанники Берга познакомились с одной из "солнечных болезней".
        Впервые с подобными хворями столкнулись в далекой Индии. Доктор Нен-Сагор, придумавший "солнечное воспитание", описал случаи внезапного заболевания, возникавшего у его питомцев без всяких видимых причин. Первых больных спасти не удалось, но затем доктор сумел найти лечение. Солнечные лучи, питавшие его пациентов, пропускались через особый цветной фильтр. Приступы становились реже, а потом и вовсе исчезали. Обычно болезнь проходила бесследно, но в некоторых, очень редких случаях выздоровевшие приобретали новые свойства. Какие именно, индийский врач не уточнял. К счастью, к статье прилагалось подробное описание фильтра. Владимир Иванович съездил в Столицу, привез стекло и мастеров, и вскоре больным стало заметно лучше. А еще через полгода заболела Наташа. Фильтр она хорошо запомнила, цветов было несколько, но все холодные - голубой, зеленый, и еще какие-то, вроде как они же, но перемешанные друг с другом.
        Слышать на расстоянии девочка научилась не сразу. Вначале различала отдельные слова, обрывки чужих фраз, а чаще - просто шум, словно от работающего мотора. Испугавшись, она побежала к Владимиру Ивановичу. Тот не удивился, ее случай был уже не первый. Берг прописал лечение, тоже солнечное, но уже без фильтра, зато с особым графиком "питания". Чужие голоса стихли, Наташа успокоилась, и тогда доктор предложил девочке научиться разговаривать с теми, кто находится далеко, без всякого телефона. Это оказалось не слишком сложно, но долго. К чужому голосу следовало привыкнуть, а потом искать его в долетающем из неведомой дали шуме.
        - Мы с Владимиром Ивановичем даже песни вместе пели, - вздохнула Наташа. - Чтобы голос хорошо запомнить и сразу узнавать. Еще я какие то слова с бумажки читала, не наши, не русские. И Владимир Иванович читал... Я бы и вас, тетя Оля, научила, если бы умела. Владимир Иванович обещал, что объяснит, но не успел, уехал... А вчера я его услыхала. Он не меня звал, а всех, кто его слышать умеет. Я отозвалась...
        - Где живешь, сказала? - резко перебила Зотова.
        Девочка взглянула укоризненно.
        - Тетя Оля, я маленькая, а не глупая. Да он и не спрашивал, он про себя рассказывал, помощи просил. Какой-то начальник у вас есть, ему надо письмо написать...
        - Ага, прямо сейчас - и сразу, - бывший замкомэск недобро усмехнулась. - Это, Наташка, "тюрпочта" называется. Враги трудового народа связь с волей ищут. А на бумажке пишут или по радио вашему, это без разницы. Забудь! Если хочешь, я заявление напишу, чтобы к нему прокурорскую проверку прислали. Пусть он им и жалуется. Ко мне дважды приходили, про баню спрашивали и про крыс. Если бьют, пусть сам заявление пишет, не маленький. Хорош твой Берг! Ребенка в свои дела впутывает. Сам нагрешил, пусть сам и отвечает.
        Наташа задумалась, наморщила нос:
        - Дубль... Дубль-дирекция, да правильно. Его, тетя Оля, потому бьют, чтобы он над этой дирекцией работал. Это что-то плохое, очень плохое. Владимир Иванович не хочет. Мы - солнечные, мы не такие, как все, нам и кузнечиками стать можно. А его хотят заставить обычным людям чего-то пришивать.
        - Кузнечиками! - Ольга хмыкнула. - Добрая же ты стала! Ладно, попытаюсь что-нибудь узнать. А ты с Бергом больше не разговаривай, считай, что не слышишь ничего... Ох, Наташка, Наташка!.. А чего ты еще умеешь? Говори сразу, а то с твоими сюрпризами кондрашка хватить может.
        Девочка встала, отставила стул и медленно поднялась над полом. Зотова поглядела вверх, кивнула.
        - Уже знаю. Хотя, конечно, молодец, не спорю. А еще?
        Наташа улыбнулась.
        Исчезла.
        - Эй! Ты где? - бывший замкомэск, вскочив, быстро оглядела комнату. - Наташка, это не смешно, ты куда делась?
        Ответа не было. Зотова присела на стул, безнадежно махнула рукой.
        - Над озером чаечка вьется,
        Ей негде, бедняжечке, сесть.
        Лети ты в Сибирь, край далекий,
        Снеси ты печальную весть.
        - Я здесь, тетя Оля.
        Наташа сидела за столом. Кавалерист-девица потянулась вперед, осторожно погладила девочку по голове.
        - В следующий раз все-таки предупреждай, чего задумала. Невидимой становишься, да? Мне бы такое на фронте, враз бы "Боевое Красное Знамя" получила!
        - Невидимой? - Наталья Четвертак задумалась. - Это значит, вы смотрите, а меня не замечаете? Нет, тетя Оля, не так. Меня в комнате не было, я вроде как в сторонку отошла. Там темно и воздуха мало, но немножко переждать можно.
        Переспрашивать Ольга не решилась.
        4
        Неприятности начались с ключей. Зотовой их выдавать отказались, сославшись на распоряжение за каким-то длинным номером, поступившее прошлым вечером. Бывший замкомэск попыталась объяснить, что ключи эти от комнаты, где работает группа писем Технического сектора, но ничего не помогло. Девушка, пожав плечами, направилась на рабочее место, где ее встретили запертая дверь и большие сургучные печати на суровом шнуре. Ольга на всякий случай оглянулась, ожидая ражих молодцев с арестным ордером, но не обнаружив таковых, достала папиросы и побрела в курилку.
        Несмотря на начало рабочего дня, народу там оказалось немало, в том числе и трое из ее группы. Комсомольцы вежливо поздоровались, но сообщить путем ничего не смогли, помянув все те же печати и запертые двери. Как выяснилось, закрыт был весь сектор. Зотова, не поверив, поспешила к товарищу Рудзутаку. Секретаря в приемной не оказалась, дверь же кабинета была не только опечатана, но и заклеена крест-накрест полосками бумаги с чьей-то замысловатой подписью.
        Ольга вернулась в курилку, надеясь застать там комсомольцев и с помощью попытаться собрать группу, но те уже исчезли. Зато появилось подкрепление - шумные парни из Орграспреда, самого могущественного отдела ЦК, бывшей вотчины Генсека Сталина. Печати, как выяснилось, появились и там, причем было объявлено, что прежний заведующий снят, а нового должны назначить с часу на час. Но даже не это поразило видавших виды сотрудников. Смену власти они давно ожидали, понимая, что после отставки Сталина Орграспред ожидает серьезная чистка. Была еще одна новость, свежайшая, только что просочившаяся из-за плотно закрытых дверей, за которыми заседало Политбюро. Все последние дни в Главной Крепости только и разговоров было о преемнике Льва Революции. Революционный Военный Совет да еще наркомат - этакое наследство не всяким плечам впору. Назывались разные имена, но не угадал никто.
        - Простите! - растерялась Зотова, краем уха услыхав фамилию. - Вы сказали...
        Ответом были довольные усмешки. Ольге с удовольствием повторили. Да, новым Предреввоенсовета и наркомом назначен товарищ Сталин. Парни, явные сторонники бывшего Генсека, видели в этом проявление высшей справедливости. В конце концов, кто такой Генеральный секретарь? Начальник партийной канцелярии, бумажка налево, бумажка направо. Власть, конечно, но разве можно сравнить ее с должностью покойного Льва? Рабоче-крестьянская Красная армия - главная сила диктатуры пролетариата, ее стальной ударный кулак. Вот теперь товарищ Коба им всем покажет!
        Бывший замкомэск спорить не стала. Начальству виднее, ее дело простое - приказы выполнять. Но все же вспомнилось. В далеком 1919-м красный кавалерист Зотова, недавно получившая кандидатскую карточку РКП(б), присутствовала на собрании, где выступал делегат, вернувшийся с Х съезда партии. Доклад проходил бурно", выступающего то и дело прерывали. На съезде решался вопрос с "военспецами. Осуждение "военной оппозиции", ратовавшей за восстановление выборности командного состава, пришлось по душе далеко не всем. В пылу полемики докладчик помянул речь Вождя на заседании военной секции. Предсовнаркома, осуждая зарвавшихся оппозиционеров, привел в качестве примера Сталина, руководившего обороной Царицына. "По 60 тысяч мы отдавать не можем", резюмировал он, помянув огромные потери красных войск.
        Про эти погибшие тысячи красный командир Зотова не забыла, потому и не спешила радоваться решению Политбюро. Впрочем, не она одна. Некто, явно постарше остальных, при бородке и золотых очках, снисходительно пояснил излишне разгорячившимся парням, что новому Предреввоенсовета придется туго. Весь военный аппарат - это люди покойного Троцкого, с которым Сталин был на ножах. Для того и назначили товарища Кобу - чтобы шею сломал. Если даже и справится, толку все равно будет мало. От прежней армии огрызок остался, да и тот сократить намерены. А все, что еще есть боеспособного, из состава РККА постепенно выводят. Вот, скажем, Части Стратегического резерва. Стоило Троцкому захворать, их тут же переподчинили.
        Зотова вспомнила бойцов Фраучи (серые шинели, черные петлицы, штык-ножи от японских "Арисак") и невольно задумалась. Переподчинили? Интересно, кому?
        Впрочем, хватало и куда более насущных вопросов. Докладную о том, что случилось на Центральном рынке, Ольга написала еще вчера, но так и отдала по назначению. Помощника товарища Каменева не оказалось на месте, да и можно ли верить гражданину с интернациональной фамилией? На шпиона этот тип не тянет, зато на бестолкового чинушу, по глупости или разгильдяйству чуть не подставившего ее под пули - вполне. Он-то отвертится, недаром на таком посту штаны протирает. А кого виноватым назначат, дабы наказать для примера? Догадаться не так и трудно.
        Пойти к товарищу Каменеву? Могут сразу не пустить, а тот же деятель первым доложит. К Киму Петровичу? Нельзя, не по его ведомству, помощник не зря с Ольги подписку брал. Почему-то вспомнился товарищ Москвин. Этот бы точно что-то толковое присоветовал! Но обращаться к бывшему чекисту Пантелкину слишком опасно, не будь даже подписки о неразглашении.
        Ольга прошла коридором, затем спустилась этажом ниже, где был кабинет товарища Кима, заглянула в приемную, с секретарем поздоровалась. И вновь коридоров пошла. Вот и лестница. Обратно, что ли, к сургучным печатям?
        - Ольга Вячеславовна! Вас, кажется, поздравить можно?
        Поздравить?! Зотова растеряно обернулась.
        - Или еще не знаете? Тогда мне повезло, первым сообщу.
        Валериан Владимирович Куйбышев, Недреманное Око партии, улыбнулся, протянул огромную ладонь:
        - С новым назначением!
        Кавалерист-девица, ничего не понимая, пожала руку, но благодарить не спешила.
        - Знаете, товарищ Куйбышев, была бы верующей, сказала бы, что вас бог послал.
        - Впечатлен! - густые темные брови взметнулись вверх. - Никогда не был о себе плохого мнения, но услышать подобное от молодого, перспективного, а главное очень симпатичного партийного работника... Погодите, да что случилось-то?
        Ольга ответила не сразу. Слова подбирались с трудом, ускользали, теряли смысл.
        - Если член партии попал в затруднительное положение... Если... По начальству обратится нельзя, и к товарищу Киму нельзя. Может, вы подскажете?
        С лица Куйбышева исчезла улыбка. Потемнел взгляд.
        - Товарищ Зотова! Удивлен и даже возмущен неверием в возможности Центральной Контрольной комиссии. Говорят, британский парламент может решить что угодно, кроме превращения мужчины в женщину. В отличие от буржуазного парламента, ЦКК может абсолютно все.
        - В женщину никого превращать не надо, - вздохнула бывший замкомэск. - А вы знаете, Валериан Владимирович, что такое "трест"?
        5
        - ...Удачи вам, товарищи! - Леонид широко улыбнулся. - Удачи и всяческий успехов!
        Махнул рукой, точно на перроне прощаясь, взял со стола папку.
        - Товарищ Москвин! - донеслось из угла. - А как же вы? Кто будет группой руководить?
        Бывший старший оперуполномоченный взглянул недоуменно:
        - Все вопросы, товарищи, в Сенатский корпус. Третий этаж, кабинет секретаря ЦК Льва Борисовича Каменева. Волнуетесь, что без начальства остались? Не беспокойтесь, пришлют.
        Повернулся, шагнул к двери. За спиною - негромкий гул. Не ожидали! С утра прошел слух, будто товарищ Рудзутак от должности освобожден, а Техсектор распущен, к полудню из Сенатского корпуса сообщили, что вопрос еще решается, но любом случае на службе останется хорошо если половина сотрудников. Ко всему еще - сургучные печати на дверях, словно после визита ОГПУ. А если вспомнить, что подобное творится во всем Центральном Комитете, то поневоле задумаешься. В Главную Крепость по крайней мере пускают, а в здании ЦК на Воздвиженке караул стоит при карабинах и штык-ножах.
        В Чудском монастыре печатей не было. Особый режим, своя охрана. Руководитель научно-технической группы Леонид Семенович Москвин имел возможность беспрепятственно собрать сотрудников, дабы сообщить пренеприятное известие: он переведен на другую работу, группа же будет формироваться заново. Из кого - новому начальству виднее. Пока говорил, в лица всматривался, словно перед расстрельной стенкой, когда приговор уже зачитан. Здесь смерть никому не грозит, но понаблюдать все равно интересно.
        Коридор был пуст. Леонид устало повел плечами и направился в сторону своего бывшего кабинета. Хорошо, вещами не успел обрасти. То, что в ящиках стола, в портфеле уместиться, а сейф можно забрать целиком, вместе с содержимым.
        Он хмыкнул, представив, что сейчас творится в коридорах и курилках. Зашевелился народ, забегал. Ткнули палкой в муравейник!
        Чистку Центрального Комитета начали готовить еще в ноябре, когда Троцкий тяжело заболел. Однако к январю все вопросы утрясти не удалось, слишком лакомые куски приходилось делить Скорпионам. И заменить людей непросто, чуть не треть сотрудников подлежала скорому увольнению, в первую очередь сторонники покойного Льва и здравствующего Кобы. В качестве компенсации Сталину отдали военное ведомство. Как выразился злоязыкий товарищ Радек: "опричный удел". Пусть там своих сторонников и собирает, в Центральном Комитете отныне места "опричникам" нет.
        Кто победил? Леонид не торопился с ответом. Скорпионов стало меньше, но схватка еще в самом разгаре. "Бухарин, Троцкий, Зиновьев, Сталин. Вали друг друга!"
        * * *
        Оказавшись в кабинете, товарищ Москвин первым делом открыл сейф и достал фотографии Тускулы. Их лучше забрать, вдруг сейф придет опечатывать комиссия? Лишние вопросы, лишние сплетни... Китайский чай в большой жестяной банке и купленную на Тишинском рынке мяту решил оставить. Традиция!
        Замок портфеля щелкнул за секунду до того, как в дверь негромко постучали.
        - Войдите!
        В кабинет заглянула Сима Дерябина, дернула острым носом.
        - Заходите, - кивнул Леонид. - И двери закройте.
        Усадив гостью, товарищ Москвин не всякий случай лично проверил замок, затем, вернувшись к столу, положил перед Симой листок бумаги и карандаш.
        - Составьте список сотрудников группы. Тех, кого прислал Рудзутак, не включайте. Кого именно, подсказать?
        Сибирская подпольщица только носом повела. Леонид улыбнулся.
        - Я за их лицами наблюдал. Очень поучительно! Этих всех - поганой метлой. Остальные - на ваше усмотрение, но если сомневаетесь...
        Договаривать не стал, уж больно взгляд у товарища Дерябиной был выразительный. Карандаш завис над бумагой, резко клюнул, выведя единичку, опирающуюся на круглую скобку. Остановился. Бывший старший уполномоченный понял.
        - Меня не пишите. Группой пока будете руководить вы.
        Девушка, удивленно моргнув, коснулась ладонью губ, но Леонид покачал головой.
        - Уже решено. Я скоро уезжаю, а кого попало товарищ Ким назначать не хочет. Группу временно подчинят Общему отделу, он огромный, на нас и внимания не обратят. Группой больше, группой меньше.
        Карандаш вновь скользнул по бумаге. Товарищ Москвин подошел ближе, наклонился. "Технический сектор?" Ага, ясно.
        - Техсектор, товарищ Дерябина, решено оставить. Он будет заниматься тем же, что и бывшая Техническая группа - на письма трудящихся отвечать. Зачем для этого нужен сектор, сам не знаю, но вроде бы его собираются нацелить на международные контакты по линии науки. Будут искать идейно близких изобретателей и конструкторов.
        На это раз взгляд Симы был особо выразителен. Бывший старший уполномоченный нахмурился:
        - Товарищ Дерябина, не впадайте в пессимизм. Помощь международного пролетариата в деле создания Вечного Двигателя переоценить невозможно!
        Не выдержал, рассмеялся:
        - Сектор - еще ладно, кому-то не захотелось штаты сокращать. Иное интересно. Знаете, кто будет руководить этой лавочкой? Ни за что не догадаетесь...
        И вновь не удалось фразу закончить. Стук в дверь помешал - громкий, требовательный. Не костяшками пальцев, и даже не кулаком.
        Листок бумаги исчез. Сибирская подпольщица деловито расстегивала маленькую кобуру при поясе. Вновь ударили. Товарищ Москвин прислушался, покачал головой:
        - Приклад или рукоятка револьвера... Сима, в любом случае это за мной.
        Ответом была веселая улыбка. Пистолет в руке, острый нос повернут в сторону двери. Бывший бандит по кличке Фартовый одобрительной кивнул. Сильна! Была бы с ним в Питере Сима, а не Сергей Пан с его дворянскими замашками, то и за границу можно было бы уйти. Вместе бы не пропали!
        ...Чекист Пантелкин беззвучно оскалился. Ушли бы, как же! И словно воочию увиделось: Литейный проспект, раннее утро, предрассветный ноябрьский мороз. Они с товарищем Дерябиной входят в подворотню, Сима делает вид, что оступилась, пропускает его вперед, стреляет в спину...
        - Спрячьте оружие, товарищ Дерябина. И кобуру застегните!
        Открыл, даже не спрашивая. На тех, кто на пороге стоял, поглядел.
        - Зачем по двери колотили? Вас что, не учили, как арест производится?
        Двое крепких парней, - один в штатском, другой в знакомой светлой форме при петлицах, - переглянулись.
        - Дерево больно толстое, - ухмыльнулся "штатский", - боялись, не услышите.
        Второй - тот, что в форме, глядел серьезно. Осмотрел кабинет. Заметив Симу, неодобрительно дернул губами:
        - На два слова, товарищ Москвин. Пожалуйста, в коридор.
        Весельчак, закрыв дверь, развернулся, стер с лица улыбку.
        - Товарищ Москвин, прошу одеться и пройти с нами. Вам велено передать...
        Замолчал, на второго взглянул. Тот шагнул ближе:
        - Слова из песни. "Мне зелено вино, братцы, на ум нейдет. Мне Россия - сильно царство, братцы, с ума нейдет."
        Бывший старший уполномоченный вздохнул:
        - Ах, тошным мне, доброму молодцу, тошнехонько,
        Что грустным-то мне, доброму молодцу, грустнехонько
        Гостей он ждал ближе к вечеру, но кто-то оказался слишком нетерпелив.
        - А купил бы, братцы, на Пожаре три ножика,
        А порезал бы я, братцы, гончих-сыщиков
        Не дают нам, добрым молодцам, появитися,
        У нас, братцы, пашпорты своеручные,
        Своеручные пашпорты, все фальшивые.
        * * *
        Машина Бокия приткнулась к стене собора. Шторки закрыты, возле капота - крепкий детина в белом полушубке. Обыскивать не стал и документ не спросил, лишь взглянул очень внимательно. Подумав немного, пожевал губами, словно сомневаясь, наконец указал на заднюю дверцу:
        - Сюда! В салоне не курить, голос не повышать, обращаться: "Товарищ Бокий" или "Товарищ Председатель Государственного политического управления".
        Леонид, не став спорить, взялся за блестящий металл, открыл дверцу. Изнутри пахнуло теплом и бензиновым духом.
        - Здравствуйте, товарищ Председатель Государственного политического управления!
        Бокий, взглянув угрюмо, подвинулся, освобождая место, руку протянул.
        - И тебе, Леонид Семенович, не болеть. Зря я тогда не настоял, чтобы тебя к нам вернули. Было бы одной проблемой меньше.
        - Есть человек - есть проблема, - охотно согласился бывший старший оперуполномоченный. - Нет человека - нет проблемы.
        Бокий взглянул недоуменно, и Леонид поспешил пояснить.
        - Так о товарище Сталине говорят, о его кадровой политике. Когда Иосиф Виссарионович узнал, то очень обиделся.
        Председатель ОГПУ неодобрительно покачал головой:
        - Шутки у вас в ЦК... Человек есть - и проблема тоже есть. Леонид Семенович, ты помнишь Москвина? Ивана Москвина, он при тебе был заведующий отделом Петроградского комитета? Иван Михайлович, белесый такой, голову бреет. Он потом стал секретарем Северо-Западного бюро.
        Леонид задумался, но ненадолго. Усмехнулся. "Надеюсь на ваш опыт, товарищ Москвин!" Еще один знакомец Черной Тени.
        - Я его недавно у товарища Каменева встретил. То-то, показалось, что лицо знакомое! К нему Лунин, который Николай, по фамилии обращается, а я понять не могу. Интересно, он - настоящий Москвин?
        Отвечать Председатель ОГПУ не стал. Сунул руки в карманы шинели, отвернулся.
        - Мы с твоим начальником, с Кимом Петровичем, договорились. Я не буду вмешиваться в его дела, но за это получу определенные гарантии. В будущем - членство в Политбюро, а сейчас - контроль над Орграспредотделом. Заодно почищу там все до белых костей, так что Киму одна только выгода. Сам я в Генеральные не собираюсь, но Орграспред - это действительно гарантия от случайностей. Иван Москвин - мой друг, и, кстати, очень хороший работник. Кандидатура на заведование отделом уже согласована в Политбюро...
        Бокий замолчал, потом резко повернулся:
        - Что, не знаешь? Тебя хотят сделать его заместителем. Зиновьев хочет. Понравился ему Ленка Пантелеев! Ты же теперь всем питерским - кровный враг, вот и будешь костью в горле. Откажись! Я с Кимом уже говорил, он на тебя кивает. Мол, приказать не могу, нельзя человеку карьеру ломать. Я его понимаю, лишние глаза в Орграспреде ему не помешают. Откажись, Леонид Семенович!
        Товарищ Москвин еле заметно улыбнулся. Товарищ Ким - он такой! Отвечать, однако, не спешил.
        - Во Францию, говорят, едешь?
        Бокий резко обернулся, посмотрел в глаза:
        - Ты работаешь по Парижскому центру, по бывшей Российской Междупланетной программе. Помогу! Скажи, что нужно.
        Товарищ Москвин взгляд выдержал. "Гранатовая бухта. 15 мая, 7-го года. Тускула.". Вот оно!
        - Два иностранных паспорта, один - на мою фамилию... А то, сам понимаешь... "У нас, братцы, пашпорты своеручные, своеручные пашпорты, все фальшивые."
        - Эстонские, - быстро перебил Бокий. - Сделаем.
        - И две чековые книжки, номерные счета, банк в Швейцарии. Много не прошу, но так... Чтобы было.
        В ответ - нежданная улыбка.
        - Будет, Леонид Семенович. И со всем прочим поможем. Значит, договорись?
        Товарищ Москвин протянул руку: Пожатие вышло крепким и резким, до боли в пальцах.
        - Отлично! - Бокий уже не улыбался, скалился. - Помнишь, Леонид Семенович, я тебе перемены обещал? Вот они! Сейчас бы только шею не сломать. А должность ты получишь, дай срок, не зря тебя такой фамилией одарили. Но два Москвина - это уже перебор. Кстати, на чье имя второй паспорт? На Зотову Ольгу Вячеславовну?
        Леонид взглянул изумленно. Глеб Иванович понял, покачал головой:
        - Ну и зря. Девица правильная, хоть и с характером. Мой новый заместитель, он из Грузии, недавно ее встретил, так до сих пор губами причмокивает. "Слюшай, - говорит. - Такая дэвушка!"
        - Такая, - согласился товарищ Москвин. - Как ты и сказал: кость в горле.
        6
        - Олька! Олька! Ну ты такой молодец! Поздравляю, поздравляю!..
        Маруся Климова! Подбежала, чмокнула в щеку, за плечи обняла.
        - Теперь ты, Олька, всем им покажешь! А то заладили: равенство, равенство, а девушек только в курьерах и в экспедиции держат. И еще в техработниках, полы мыть. Ты же первая!
        - Ага, - прохрипела бывший замкомэск. - Полы мыть - это хорошо. Помыл - и свободен. За поздравления - спасибо, конечно...
        Встретились, где и обычно - в курилке. Новому руководителю Технического сектора кабинет выделить еще не успели, и поздравления Ольга принимала прямо в коридоре.
        - А еще меня во Францию посылают. К товарищу Марселю Кашену, контакты крепить. Буду демонстрировать решение женского вопроса в СССР на личном примере. Для того, видать, и назначили.
        Климова взглянула странно, словно хотела о чем-то спросить. Промолчала, на пачку кивнула, достала зажигалку. Затянулась глубоко, резко выдохнув дым:
        - И все равно - молодец, Ольга! Завидую я тебе, ох, завидую, подруга! Умная, красивая, грамотная - и всех мужиков обставляешь. Мне бы твоего счастья кусочек!
        Зотова невесело усмехнулась:
        - Не завидуй, Маруська! Столько всего свалилось, и за год не расхлебать. Жаль, рассказать не могу, даже тебе. Вот такое у меня, значит, счастье - словно плитой придавило, вздохнуть сил нет. Ты лучше скажи, как там твой принц? До сих пор мучаешься - или отправила малой скоростью по известному адресу?
        Климова закусила губу, головой мотнула.
        - Не отправила. Не денется он никуда, подруга, мой будет. Если бы не та девка! Стоит между нами, отходить не хочет, ровно собака на сене. А я, Олька, отступать не умею, всегда своего добиваюсь, пусть даже кровью платить придется.
        Схватила за плечи, к себе притянула:
        - Права ты, подруга моя лучшая. Нельзя из-за такого душу губить, грех это. Только иначе не могу.
        И - шепотом на самое ухо.
        - Убивать не стану. Пусть сама себе порешит, а я посмеюсь - и на могилу плюну!..
        Глава 3
        Гиперболоид Пачанга
        1
        - Стало быть, гиперболоид, - задумчиво изрек Иван Кузьмич Кречетов, опуская бинокль. - Стальная оболочка... Как вы ее назвали, Лев Захарович? Несущая?
        - Несущая, - подтвердил представитель ЦК, - Такие проекты уже есть, у нас в Столице даже пытались строить, на Шаболовке, кажется, но выше трех секций не поднялись. Потом что-то сломалось, и архитектора приговорили к расстрелу. Говорят, условно.[11]
        Сзади послышался негромкий смешок. Враг трудового народа Унгерн, восседавший на корточках чуть в стороне, явно оценил сказанное.
        - Расстрел условно, господа! Как мило-с! Пятьдесят условных ударов ташуром по пяткам. Знал бы, непременно использовал.
        Филин Гришка, четвертый в этой мужской компании, заворочался, без всякой охоты приоткрыл огромный желтый глаз и вновь задремал, удобно устроившись на бароновом плече.
        Иван Кузьмич, проигнорировав классово враждебный выпад, между тем продолжил:
        - Понимаю так, что гиперболоид этот из готовых частей собирается. Их привезти можно, хоть и далеко. Допустим, из Британской Индии. Но его еще и собрать надо, какая-никакая техника нужна. А здесь я ничего подобного пока не видел.
        Товарищ Мехлис согласно кивнул.
        - Я тоже не заметил. Три британских аэроплана, грузовики "Форд", несколько легковых авто, трактора, кажется, американские... Собственно, все.
        - И причальная мачта для дирижаблей, - Кречетов вновь поднес бинокль к глазам. - Не все нам показали, Лев Захарович, не все!
        - Исходя из этого очевидного факта, - длинный палец представителя ЦК метнулся в сторону стальной башни. - Мы обязаны проявлять тройную ужесточенную бдительность. Ибо коммунист не может позволить застать себя врасплох и провалить тем порученное партией дело!
        Барона передернуло.
        - Господин Мехлис, - вздохнул он, - Вы не могли бы как-то разнообразить ваши масонские поучения? Этак и стошнить может.
        Лев Захарович сделал вид, будто не слышит, но палец все-таки убрал.
        * * *
        Собрались на крыше, пользуясь теплым солнечным днем. Тучи отступили к северу, к дальней горной гряде, и над Пачангом распростерлась бездонная синева. Сам город остался чуть в стороне, зато предместье - маленькие желтые домики из грубого местного камня, острые силуэты храмов и несколько зданий европейского типа - лежало, словно на ладони. По мнению барона, все это очень напоминало хорошо знакомую ему Ургу, за одним очевидным исключением. В Монголии не было гиперболоида - огромной решетчатой башни, вросшей в склон небольшого холма. Серый стальной гигант, подпирающий небо, и стал тем первым, что они заметили, подъезжая к городу. Вначале не могли понять, когда же сообразили, только руками развели. Такла-Макан, горы на горизонте - и металлическое диво, какое не в каждой европейской столице увидишь. Все прочее, и грандиозный Синий Дворец, и даже помянутая Кречетовым причальная мачта, смотрелось на фоне гиперболоида весьма блекло. Иван Кузьмич вспомнил все, слышанное и читанное о загадочной стране и мысленно посетовал на своих информаторов. Обо всем предупредили - и о злых духах, и о ходячих мертвецах,
даже о подземной стране Агартхе. Стальную же башню под три сотни саженей высоты никто и не приметил.
        Посольство пребывало в Пачанге уже неделю. Не в самом городе, в предместье, ибо для вхождения за высокие белые стены местной цитадели требовалось особое разрешение. Этим сразу же занялся второй посол, господин Чопхел Ринпоче, Кречетов же принялся за привычные хозяйственные дела. Прежде чем идти в Синий Дворец (по-местному - Норбу-Онбо), надо требовалось решить множество вопросов - от организации котлового питания личного состава до покупки парадных одеяний.
        До Пачанга дошли не все. Восемь человек (семь бойцов и один из монахов) погибли в бою у Врат, еще четверо умерли от ран несколькими днями позже. Прочим тоже досталось изрядно. Ивану Кузьмичу приходилось каждый день менять повязку на руке, пламенный революционер товарищ Мехлис передвигался с немалым трудом, морщась от боли в сломанных ребрах, трое бойцов лежали в местной больнице, находящейся тут же в предместье. И без того невеликая армия командира Кречетова растаяла почти наполовину.
        Раны на лице у Чайки начали подживать, но перед глазами по-прежнему плескалась черная тьма. Лишь иногда девушке казалось, что она различает смутные неровные пятна, проступавшие сквозь вечный мрак.
        Что сталось с Блюмкиным, Ивану Кузьмичу не сообщили. Отрядный фельдшер, человек серьезный и основательный, считал, что того уже давно едят местные собаки, но Кречетов почему-то был уверен в обратном. Верткий мерзавец и жилистый, такого одной стрелой не убьешь.
        О случившемся у Врат Кречетов подробно, через переводчика, доложил местному пограничному чину, крепкому парню в стеганном халате и китайском кепи с "маузером" при поясе. Тот, ничуть не удивившись, велел занести рассказ в протокол - длинный свиток на желтой бумаге - после чего заметил, что уважаемым гостям еще крупно повезло. Время сейчас такое! В последний год война, охватившая всю Поднебесную, подступала уже к самому городу.
        Кем были нападавшие, Иван Кузьмич уточнять не стал, дабы избежать лишних вопросов. Мало ли разбойников в Такла-Макане?
        Посольство разместили на большом постоялом дворе. На третий день, когда народ отоспался, Иван Кузьмич, приказав собрать два десятка уцелевших "серебряных", устроил им смотр, после чего разбил личный состав на два отделения и велел приступить к обычным занятиям, с упором на строевую подготовку. Ветераны зашумели, но командующий Обороной показал им крепкий мосластый кулак. Ввиду больших потерь в общий строй были поставлены и ревсомольцы, включая Кибалку, которому в качестве поощрения была объявлена благодарность перед строем.
        Жизнь потекла обычно, словно после возвращения из очередного партизанского рейда, но Иван Кузьмич понимал, что сделано лишь полдела. Война - занятие знакомое, в дипломатии же Кречетов был не силен. К счастью, бывший статский советник Рингель перед отъездом вручил ему взятую из библиотеки книгу "Правление посольства к диким инородцам", каковую Иван Кузьмич внимательно изучал в свободное от службы время. Правда, помянутые в книге инородцы не умели строить башни-гиперболоиды, что делало посольскую миссию еще более сложной. На второго посла Кречетов особой надежды не имел. Господин Чопхел Ринпоче сословия духовного, можно сказать, ангельского чина, а значит, дела земные такому лучше не доверять. Мало ли чего попу в голову взбредет?
        Лишь иногда выдавалась свободная минута. Тогда и поднимался Иван Кузьмич на крышу - мир посмотреть, гиперболоидом полюбоваться, филина Гришку послушать.
        * * *
        - Пу-гу! - напомнил о себе Гришка. Барон погладил птицу по серым перьям, взглянул неуверенно. Затем, пересадив сонного филина на пол, резко встал, одергивая мятый халат-курму.
        - Господа большевики! Прошу вашего внимания.
        Иван Кузьмич спрятал бинокль, повернулся, Мехлис же, не сдвинувшись с места, беззвучно дернул тонкими губами, словно желая выругаться. Кречетов походя отметил, что во внешности пламенного большевика за последние дни вновь произошли перемены. Волосы, ставшие за время путешествия пегими, приобрели цвет вороньего крыла, а на загорелом лице прибавилось морщин, одно время почти незаметных. Теперь Лев Захарович выглядел так же, как и в первый день их знакомства, когда представитель ЦК шагнул с самолетного трапа на землю Сайхота.
        Барону было не до комиссарской внешности. Расправив плечи, он шагнул вперед, прокашлялся.
        - Господин красный командующий! Уставы армий всего мира, включая вашу РККА, требуют от тех, кто попал в плен, предпринять попытку к бегству. Это законное право всех военнослужащих. Я попал в плен 20 августа 1921 года. Попыток бежать не предпринимал, считая это бессмысленным ввиду полного завершения антибольшевистской борьбы. Теперь же, в Пачанге, передо мной стоит выбор, о котором я хочу поставить вас в известность.
        Мехлис лениво зевнул:
        - Бежать хочешь, беляк? Пристрелим, как собаку - и собакам кинем.
        Унгерн даже ухом не повел. Из-за пазухи была извлечена вчетверо сложенная бумага. Барон осторожно развернул документ, поднял повыше:
        - Мой приговор, господин Кречетов. Изменен согласно решению вашего большевистского ЦИКа. Уголовный кодекс РСФСР, статья 20, пункт "а": объявить врагом трудящихся и изгнать из пределов СССР. Как видите, приговор исполнен. Более того, я честно выполнил обещание и привел вас в Пачанг. Проводник вам больше не нужен, посему прошу меня отпустить, причем сегодня же.
        Иван Кузьмич, подойдя ближе, взял бумагу, поглядел на синие печати с гербом и передал приговор Мехлису. Лев Захарович читал долго, затем, сложив документ вчетверо, приподнялся на локте.
        - Зря надеетесь на закон, гражданин Унгерн. Когда по вашему приказу сжигали людей живьем, о каком законе вы думали? Расстрел отложили ввиду вашей полезности, а потому сидите тихо, пока о вас не вспомнили.
        Барон, презрительно фыркнув, дернув себя за левый ус.
        - Мораль проповедовать изволите, господин вавилонский масон? Это после того, что ваши подельщики сотворили с Россией? Я воевал! Костер - для предателей и негодяев, всем прочим же для острастки. Что касаемо побега, то я собираюсь не в Париж к тамошним кокоткам. Двенадцать лет назад я уже был в Пачанге, дал определенные обещания и теперь обязан явится на суд. Едва ли меня там ждет что-то хорошее, но честь выше всего. Или вам не терпится приступить к обязанностям палача?
        Мехлис молча отвернулся. Иван Кузьмич, забрав у него документ, вернул бумагу барону.
        - Проводник, гражданин Унгерн, нам понадобиться может, потому как домой мы еще не вернулись. Но не это главное. Судить вас здесь - значит выдать местным властям сотрудника посольства на расправу. Кто же после такого нас уважать станет? Это, Роман Федорович, полная потеря лица. Мне не верите, господина Ринпоче спросите, он вам все и подтвердит.
        Соответствующий раздел из книги про посольство к инородцам был прочитан не далее, как вчера, потому и говорил командир Кречетов, в своих словах нисколько не сомневаясь. Для себя же твердо решил: отпустить бывшего генерала никак невозможно. Это сейчас барон филина воспитывает, а если ему опять волю дать? Неужто мало крови пролилось?
        Унгерн долго молчал, наконец резко поднял голову:
        - Потерять лицо... О таком я не подумал. В ваших словах, господин Кречетов, ест резон. Хорошо, я приму решение сам, не ставя вас в известность. Честь имею, господа! С вашего разрешения, Гришку оставлю, пусть воздухом дышит.
        Мягкие сапоги-ичиги негромко простучали по твердой глине. Кречетов проводив барон взглядом, присел рядом с пламенным большевиком, поглядел на филина. Гришка, словно почуяв, открыл оба глаза.
        - Пу-гу! Пу-гу!..
        - Наверняка подслушивает, - непонятно, в шутку или всерьез констатировал Мехлис. - Караулы, Иван Кузьмич, надо сегодня же удвоить, а Унгерна запереть и, если потребуется, связать. Мы с ним слишком долго миндальничали, не без вашего, между прочим, согласия. Если убежит к местным, те его тряхнут, как следует, и допросят с пристрастием. Что он про нас расскажет? Мне и так здешние власти, честно говоря, сугубо подозрительны. С кем они по радио беседы ведут? Эта радиовышка обеспечивает прием не на сто километров, и, думаю, не на тысячу. С Британской Индией? С Бейпином? Или может, с Токио?
        Иван Кузьмич, не став спорить, поглядел на башню-гиперболоид, вздохнул:
        - Красивая! Нам бы такую в Сайхот. Ничего, со временем даже получше построим, чтобы наше радио Столица слышала.
        Усмехнулся, бороду огладил:
        - Ничего!
        - А теперь лечу я с вами - эх, орелики! -
        Коротаю с вами время, горемычные.
        Видно мне так суждено,
        Да не знаю я за что
        Эх, забудем же, забудем мы про все!..
        Мехлис, согласно кивнув, подхватил громким шепотом, насколько позволяли сломанные ребра:
        - Ну, быстрей летите, кони, отгоните прочь тоску!
        Мы найдем себе другую - раскрасавицу-жену!
        2
        - Следят за нами товарищ командир, - уверенно заявил боец Кибалкин. - Это у ворот караульный всего один, и тот снулый. А в доме, что напротив, где лавка, пост круглосуточный. И еще один - в доме, что на углу. Там вечно нищие сидят, и каждые два часа к ним монах подходит. Одежка одинаковая, желтая, а монахи разные. И не подают ничего, я специально проверял. А если кто-то из наших в город идет, следом сразу "хвост" тянется, даже не прячутся, открыто идут. И в доме этом у них кто-то есть, наверняка из обслуги или семьи хозяйской. Только кто именно, пока неясно.
        - Шпиены, стало быть, - задумчиво кивнул Кречетов. - И там шпиены, и сям. Ну-ну, посматривай дальше.
        Обо всем этом Иван Кузьмич уже знал. "Серебряные" - народ опытный и глазастый, сразу вычислили, причем без особых трудностей. Но и Ваньке-младшему с его ревсомольцами полезно поучиться.
        - Еще чего скажешь, Аника-воин? Какие будут твои наблюдения и выводы?
        Кибалка взглянул исподлобья, но сдержался. Повзрослел, вояка!
        - Прячут от нас армию, дядя. Краешек показывают, а главные силы подальше увели. Вот такой вывод у меня будет.
        Кречетов молча покачал головой. Да, повзрослел парень. Отряд по горам провел быстро и грамотно, ни одного человека не потеряв. Сам Унгерн изволил похвалить, хоть и не без кислой усмешки. И ракету - Сигнал Пачанга - ввинтил в небо в самый нужный миг. Молодец!
        А все равно - учить еще и учить.
        - Насчет армии здешней ты, Иван, не торопись. И фантазиям воли не давай. Народу тут, в Пачанге, немного, и город всего один. Значит, большие силы не соберешь. Пастухи - не вояки, это мы с тобой видели, что у нас, что в Монголии...
        Теперь красный командир был серьезен. Как с равным говорил, со взрослым.
        - Значит, армия в Пачанге невеликая, зато оружие новое, британское. Не иначе, из Индии доставили. Мачту для дирижабля заметил? Мачта есть, а дирижабля нет, значит, не для себя строили, а для гостей-союзников. Аэропланы тоже британские, неплохие, но всего три...
        - Не три, - упрямо буркнул Кибалка. - Твои старики аэропланы считали, а я номера записал. Вчера два улетело и два вернулось, но уже с другими номерами. За холмами у них настоящий аэродром, а здесь просто обманка. А возле холмов вроде как склады, заметил?
        - Есть такое, - кивнул Иван Кузьмич. - И что?
        Иван-младший дернул плечом.
        - А ничего. Бетонные они. Это кто же тут из бетона строит? И башня эта железная для радио - откуда она? Нет, товарищ командир, армия тут есть. Иначе зачем нас сюда с посольством посылать? Мало ли городов в Китае?
        На этот раз Кречетов спорить не стал. В Беловодске, готовя посольство, он и сам удивлялся. Почему надо ехать за признанием в никому не ведомый Пачанг, а не, допустим, в Лхасу, к Далай Ламе? Баронов рассказ про страну Агартху не слишком убедил. А вот боеспособная армия - это причина. Выходит, и Столица об этом знает, и хитрый старик Хамбо-Лама? Но все равно не слишком понятно получается. Пусть здесь, в Пачанге, кто-то силы собирает. Где Пачанг и где Сайхот? Даже если на карту глянуть, слишком далеко выходит. А если еще и про горы с пустынями вспомнить?
        - Продолжай наблюдать, красноармеец Кибалкин. Чего заметишь, так сразу ко мне. Приказ ясен?
        - Так точно! - племянник без особого успеха попытался принять стойку "смирно". - А я еще заметил. Ночью, часа в два пополуночи...
        Иван Кузьмич хотел было объяснить излишне ретивому Кибалке, что ночью надлежит спать, а не играть сыщиков-разбойников, но в последний момент сдержался. "Серебряные" тоже видели кое-что странное.
        - ...Дворец, Синий который, где здешний начальник живет. Норбу-Онбо. Он светиться начинает. Не весь, а левая часть, которая к нам ближе. Свет синий, очень яркий, потому, наверно дворец так и назвали.
        Именно это заметил в первую же ночь бдительный дозор "серебряных". Поначалу Кречетов не слишком удивился. Он уже знал, что в Пачанге электричество есть, пусть и не во всем городе. Почему бы дворец соответствующим огнем не осветить? Может, обычай здесь такой, раз этот Норбу-Омбо - Синий? Однако потом, проведя личную рекогносцировку, крепко задумался. Для обычных ламп свет слишком сильный, на прожектор не похоже.
        У кого бы спросить? Не у Кибалки же!
        - Инициатива наказуема, Ванька. Ты увидел - ты и узнавай. И не слишком мешкай, чтобы, значит, завтра к полудню был с докладом. Красноармеец Кибалкин, приказ понятен?
        * * *
        В коридоре было темно, желтый огонь керосиновой лампы горел слишком далеко, в самом конце коридора. Зимний вечер уже вступил в свои права.
        Кречетов отсчитал нужную дверь, немного помедлил. Постучал, затем.
        - Экии! - проговорил он, переступая порог. - Здравствуйте, стало быть.
        - Bonsoir, Jean! Merci de ne pas oublier les personnes handicapГ(C)es. - донеслось из глубины. - J'espГ(C)rais que vous viendriez...[12]
        Чайганмаа Баатургы, племянница властительного Гун нойона Баатургы, устроилась на толстой кошме, брошенной прямо на деревянный пол. Красный с золотом халат, круглая шапочка цветного шитья, пояс, украшенный тяжелыми серебряными бляхами.
        ...Недвижное лицо в пятнах и шрамах, пустые мертвые глаза. Иван Кузьмич не выдержал, отвел взгляд.
        - Прошу простить недостойную, - бледные губы попытались улыбнуться. - Приходится встречать славного в наших землях воина без всякого вежества. Служанку я отослала, хотелось побыть одной. Сидела, вспоминала Париж - и мечтала, что вы из великой милости посетите ту, что не сберегла лицо. О большем недостойная не смела мечтать.
        Кречетов поставил поближе стул, присел, вперед наклонился.
        - Высказались? А теперь, Чайка, меня послушайте. Жизнь не кончилась, а значит, и сдаваться нельзя. Сколько хороших товарищей легло, чтобы мы сюда прорвались. Так что живите - и надежды не теряйте.
        Вроде и правильно сказал, но сразу понял - напрасно. Девушка сглотнула, закусила губы, с трудом сдерживая стон.
        - Погибшие - погибли. Они заслужили счастье в своих новых перерождениях. Недостойная лишена даже этого. Я пела "Улеймжин чанар" не только для того чтобы великий дух Данзанравжаа Дулдуитийна, Пятого Догшина ноен хутагта был милостив к идущим трудной дорогой. Я пела и для вас. Помните?
        - Совершенство твое во всем
        На тебя из зеркал глядит,
        Вижу я улыбку твою,
        Я тобою навек пленен.
        Птичьим пеньем твоя краса
        Мне дарует покой по утрам...
        Иван Кузьмич попытался что-то сказать, но Чайка резко подняла руку.
        - Слова пусты. Недостойная даже не может посмотреться в зеркало, чтобы ужаснуться своей беде.
        Красный командир встал, прокашлялся.
        - Это верно, слова - только воздуха сотрясенье. А вот боевой приказ - дело иное, он и вес имеет, и последствия в случае невыполнения. На лошади усидите, товарищ Баатургы? Или вам сопровождающий требуется?
        Плечи под красным халатом еле заметно дернулись.
        - Для того, чтобы держаться в седле, глаза не нужны. Если понадобится, поеду и без стремян. Куда славный в наших землях воин повелит направить свой путь недостойной?
        - А вот вопросы - лишние, - перебил Кречетов. - Значит, одеться потеплее и быть готовой после полуночи. На разведку едем.
        Повернулся, к двери шагнул, но остановился, китайскую пословицу вспомнив. Был в Обороне парень из Харбина, поделился мудростью.
        - Лицо теряют трусы. Достойные - сохраняют. Для героя лицо - его подвиг.
        3
        После полуночи ударил мороз. Копыта лошадей звонко били в окаменевшую пыль, пустая темная улица отражала звук, усиливала, отпускала вдаль громким эхом. Черная небесная твердь горела узором зимних созвездий. Недвижный воздух был холоден и чист.
        - Города стоят не на камне, а на памяти и легендах, - неспешно рассказывала Чайганмаа. - В этом их мощь и залог долгой жизни. Даже если камень разрушить и разметать по пустыне, память поможет воздвигнуть все заново, а легенды дадут силу преодолеть боль потерь. Почанг разрушали много раз, но разрушители мертвы, а город жив.
        Ехали шагом, Кречетов и Чайка впереди, четверо "серебряных" за ними, отставая на два корпуса. Сзади неслышными тенями следовало сопровождение из местной стражи. Поздняя прогулка не вызвала вопросов, старший в карауле даже обрадовался возможности развеять ночную скуку.
        - Но память - прихотливое божество. Она отбирает угодное ей одной, воля властителей перед нею бессильна. Летописи, написанные их приказу, горят, память же прочнее бумаги и долговечнее мрамора. Но и она не всегда правдива. Когда мы попадем в Синий Дворец, нам станут рассказывать легенды о царях и бодхисатвах, а мы станем вежливо слушать. Историю же Пачанга приходится собирать по крупицам - не всему в ней верить.
        Девушка держалась в седле уверенно, ехала ровно, почти не прикасаясь к узде. Умный конь сам находил дорогу, не отставая от ехавшего рядом Кречетова. Пару раз Иван Кузьмич порывался забрать у девушки поводья, но потом успокоился. В Сайхоте дети садятся в седло прежде, чем начинают ходить.
        - Калачакра - Колесо Времен. Славный воин наверняка слыхал это слово, у нас в Сайхоте многие верны Запредельному учению. Говорят, все началось очень давно, еще при земном воплощении Лотоса. В пятнадцатый лунный день третьего месяца, через год после своего Просветления, Будда Шакьямуни изложил сутру Праджняпарамита на горе Пик Грифов... Но и это легенда. История же говорит том, что тысячу лет назад учение Калачакры стало широко распространяться по всему Востоку. Пандит Соманатха принес его в горы Тибета. Не все поверили в Колесо Времен, начинались споры, потом ссоры, а потом и война. На юге твердыней Каалачакры стала горная Шамбала, на севере же - пустынный Пачанг.
        - Мне про Шамбалу Унгерн рассказывал, - вспомнил Иван Кузьмич. - Будто бы его тамошняя разведка в оборот взяла и на поход в Сибирь подбила.
        Чайка негромко рассмеялась.
        - Рыжеусый барон думает, что понял Азию. Ничего-то он не понял, просто наслушался не слишком умных болтунов и прочитал несколько книжек в ярких обложках. Шамбала давно погибла, ее руины засыпаны снегом, даже паломники забыли путь к ее остывшему порогу. Европейцы выдумали для себя свою Шамбалу - и тешатся ею. Запад, Царство Христа, им наскучил, теперь им любы клыкастые восточные демоны. Пусть их! Царства Шамбалы нет, но умные и хитрые люди творят свои дела, прикрываясь давней легендой. Барон им поверил и погубил себя и свое дело.
        - С такого станется, - согласился Кречетов, всматриваясь в подступавшую к самой конской морде темноту. - А насчет легенд, так они не только в Азии есть. Мои батя с мамкой из России уехали, думали в Беловодье дорогу найти. А попали аккурат в Сайхот. Если б не Беловодье, жил бы я сейчас где-нибудь под Воронежем, а про Сайхот только бы в газетах читал.
        Девушка улыбнулась уголками губ.
        - Судьба! Глуп тот, кто пытается с ней спорить. Беловодье - очень красивая легенда. Ирий, страна молочных рек, русский Эридан. Это не мрачные сказки госпожи Блаватской. Но оставим Шамбалу в ее вечном ледяном покое. Она погибла шесть веков назад, тогда же погиб и Пачанг, но город в пустыне сумел возродиться...
        Придержала коня, задумалась на миг.
        - Кажется, улица кончается. Недостойная смеет просить славного воина придержать наших коней у подножия холма - там, где лучше виден Норбу-Онбо. Тогда мои слова помогут скрытому стать более ясным. Мне не приходилось бывать в Синем Дворце, но там был мой покойный отец, и его рассказ запечатлелся во мне каждым словом.
        - Так точно! - Иван Кузьмич, прокашлялся, скрывая смущение. - За последними домами и остановимся. Я это место еще в первый день приметил.
        Дворец красному командиру Кречетову был без особой надобности. Штурмовать он его не собирался ввиду отсутствия соответствующего приказа, знакомится же с бытием местных царей и попов Иван Кузьмич считал ниже своего большевистского достоинства. Чего он там в этом дворце не видел? Золота с каменьями? Покажут, как посольство принимать будут, еще надоесть успеет. Даже загадочный синий свет не слишком впечатлил. Мало ли где какие лампочки вкрутили? А вот Чайка беспокоила сильно. Девушка не жаловалась, крепилась, но было ясно, что ее силы на исходе. Подбодрить нечем - и отрядный фельдшер, и местный врач-китаец только руками развели. Бессильна медицина! Может, в Европе или в Северо-Американских Штатах найдется доктор-кудесник, но пока Чайка обречена видеть лишь вечную ночь.
        Занять девушку полезным делом предложил товарищ Мехлис, причем не пустыми беседами, а чем-то конкретным и нужным, не в четырех стенах. Кречетов партийную мысль принял близко к сердцу, вот только повода не находилось. Загадочный свет над дворцом пришелся кстати. Не слишком нужный для дела, он был по крайней мере конкретен. А завтра, глядишь, еще какая загадка отыщется.
        Последние дома остались позади. Широкая площадь, за нею - крутой склон. Иван Кузьмич оглянулся, поднял руку.
        - Стой! Приехали, товарищи!..
        Остановил коня, подождал, пока девушка придержит своего, кивнул невозмутимым "серебряным", уже успевшим достать кисеты с ядучим местным самосадом.
        - Дворец? - еле слышно шепнула Чайка.
        - Он самый, - бодро доложил командир Кречетов. - Вышли к цели, начинаем наблюдать. Я, чего вижу, излагаю, а вы, товарищ Баатургы, толкование даете.
        Девушка невесло усмехнулась, но тут же, подобравшись, вскинула голову:
        - Готова, товарищ командующий Обороной!
        * * *
        - На гору похоже, - наконец, рассудил Кречетов. - Гора, а на ней вроде как костры жгут.
        И на Чайку поглядел. Угадал или нет? Девушка прикрыла глаза, помолчала краткий миг. Кивнула.
        - На этот раз славный воин сказал то, что увидел. Гора! И он прав - Синий Дворец строился, как твердыня веры, утес, на котором будет стоять Колесо Времени. Иным дворцам важна красота, Норбу-Онбо олицетворяет силу.
        Иван Кузьмич поглядел на погруженную во мрак вершину холма, призадумался. За эти дни он успел рассмотреть Синий Дворец во всех подробностях, благо, бинокль всегда под рукой. Норбу-Онбо строили на совесть, и для мира, и для войны. По склону холма - ряды высоких белых стен с острыми зубцами, две дороги, ведущие наверх, тоже прикрытые стеной, но уже пониже. А за стенами - сам дворец, причем не синий, а скорее, бурый. В центре - главное здание в восемь этажей, слева и справа - пристройки. Еще правее - решетчатая причальная мачта для гостей-дирижаблей. А более ничего приметного, кроме радиоантенны над главным зданием. Товарищ Мехлис, тоже антенну увидевший, предположил, что радиостанцию первоначально разместили в самом дворце, а уж потом принялись строить гиперболоид.
        Особой охраны у дворцовых стен красный командир не приметил. То ли внутри спрятана, то ли здешний народ беспечностью страдает. Сам же Нору-Омбо для защиты неплох, такую громаду лишь гаубицами расковырять можно. А если учесть, что строено все еще до огнестрельной эры, то дворец и вправду можно считать твердыней. Насчет Колеса Времени Иван Кузьмич твердого мнения не имел, но с батальоном полного состава и нужными запасами взялся бы продержаться за этими стенами недельку-другую.
        Чайка рассуждала иначе. Прежде чем начать рассказ, она поинтересовалась у "славного воина", на что похож Нору-Омбо ночью. Про гору Иван Кузьмич сообразил только с третьего раза. Если подумать, то и вправду на гору похоже. Словно бы надстроили холм, но так, что дворец с земной твердью единым целым смотрелся.
        - Синий Дворец начали возводить четыре века назад, - негромко заговорила Чайка. - Пачанг восстал из праха, и его правитель повелел соорудить олицетворение власти и веры на месте старого храма, основанного самим Соманатхой. Сейчас древние камни можно увидеть в одном из залов, их оставили, как память о старом Пачанге. Но главная святыня сохранилась. Под дворцом, как раз посередине, находится пещера, в которой великий проповедник скрывался от врагов. Туда пускают немногих, рассказывают же всякое, и трогательное, и страшное. Именно там якобы находится вход в Недоступное Царство.
        - В Агартху, что ли? - сообразил Кречетов. - Его превосходительство меня ею пугать изволил. Гробы, значит, огнем горят, мертвецы чуть ли не вприсядку пляшут. И еще какой-то Блюститель вроде начальника здешней ВЧК.
        Чайка только головой покачала.
        - Каждый видит в святыне то, что может и хочет. Барон смог разглядеть только гробы и мертвецов. Пусть его! Блюститель же - прозвище Соманатхи, точнее, его не слишком удачный перевод. Великого проповедника называли Ракхваала, на языке хинди этот Тот, Кто Ничего Не Упускает Из Виду.
        - Всеведущий, значит, - прикинул Иван Кузьмич. - А может у них там, во дворце, еще один Соманатха завелся?
        Сказал и язык прикусил. Чайка, конечно, член Сайхотского ревсоюза молодежи и человек политический грамотный, но лучше ее такими вопросами не смущать. Девушка, однако, отреагировала на удивление спокойно.
        - Воин, славный в наших краях, и в самом деле умеет видеть сквозь ночную тьму. Правители Пачанга носят титул Хубилгана - Перерожденного. Считается, что каждый из них - очередное воплощение Соманатхи. В Лхасе этого не признают, два века назад тибетцы послали в поход свое войско, чтобы сломить гордыню Пачанга. Войну они проиграли, и после этого стали распускать слухи, будто город защищали неприкаянные духи-цха. Об этом написано в поэме "Смятение праведного", в библиотеке Хим-Белдыра есть старый свиток, привезенный из Китая... Но мы говорим о дворце. Воин, славный в наших краях, спрашивал о синем огне. Он его сейчас видит?
        - Наблюдаем! - с готовностью отозвался Кречетов, доставая бинокль. Духи-цха, пусть и полезные в деле обороны, это, как ни крути, поповские байки. А вот огонек - дело реальное. Тем более, задача не казалось сложной. Огоньков было не слишком много, с три десятка. Дюжина - поверх стенных зубцов, еще столько же - большим желтым пятном посередине, остальные же вразброс, маленькими неяркими звездочками. Иван Кузьмич провел биноклем слева направо, примечая каждый огонек.
        - Отсутствуют, - констатировал он, пряча оптику. - Лампочки, видать, поменяли.
        - Рано еще, Кузьмич! - откликнулись сзади.
        Двое "серебряных", наскучив бездельем, незаметно подъехали, дабы тоже принять участие в ночной рекогносцировке.
        - Рано для синего. Я дважды время засекал, и каждый раз после двух пополуночи выходило. А сейчас еще без трех минут.
        - Стало быть, график у них, - понимающе кивнул красный командир. - Обождем, не холодно вроде. Вы как, товарищи?
        "Серебряные" и не думали возражать. Сидение на постоялом дворе уже успело надоесть, посему загадка, пусть и маленькая, была воспринята, как прекрасный повод развеяться. О синем огне бойцы даже пытались расспросить местных жителей, но те не слишком откровенничали. Зато караульный у ворот, тоже изрядно скучая, сообщил, что в Пачанге хранится некое очень ценное зеркало, а еще живет слоненок. В последнем бойцы были не слишком уверены, поскольку общались с местным товарищем на ломанном китайском. Но вроде бы ошибки нет. "Хианг", только "хиао" - маленький.
        Услыхав про "хианга", Чайка рассмеялась, впервые за много дней, и Кречетов не без облегчения вздохнул. Не зря поехали! Пусть все эти огни со слонами - ерунда на репейном масле, зато девушка не прячется посреди четырех стен наедине со своей бедой.
        - Недостойная просит прощения у храбрых воинов, - отсмеявшись, заговорила Чайганмаа. - Им не солгали, Зеркало в Пачанге действительно есть. Его называют Черным и хранят в недоступном тайнике. Говорят, оно показывает человеку его самого, его силу и слабость, храбрость и страх. А еще оно может дать ответ даже на самый трудный вопрос. Слоненок же...
        - Синий, товарищи! - перебил один из бойцов. - Слева, над двумя огоньками.
        Кречетов вскинул бинокль. Есть! Там, где только что была тьма, загорелась большая синяя звездочка. Одна, другая... Третья.
        - Почти под самой крышей, - рассудил Иван Кузьмич. - Стало быть, горница там...
        - La salle, - негромко подсказала девушка. - Зал.
        - Или зал. А времени у нас сейчас...
        - Три минуты третьего, - подсказал один из "серебряных", щелкая крышкой часов. - Только, Иван Кузьмич, не электричество это. Я электриком в Чите три года работал, не спутаю.
        Красный командир спорить не стал, хоть и не поверил до конца. В Чите таких дворцов не строено. Да и чему еще там гореть? Не керосину же!
        Огоньков прибавилось. Четыре, шесть, восемь... Они горели ярко, затмевая ровным синим свечением желтизну окон. Ярче, ярче, ярче... Вот уже стали видны стены, проступили неясные контуры крыши, синий огонь растекался по огромному зданию, осветил стальные конструкции причальной вышки, поднялся ввысь, к низким зимним тучам.
        - Вот почему его Синим назвали! - выдохнул Кречетов. - Не зря, значит.
        - Нору-Омбо, - откликнулась девушка, - Jean! Mon brave, Jean! Pourquoi ne puis-je le voir? Ils disent que les miracles se produire ici...[13]
        Иван Кузьмич, почуяв неладное, хотел переспросить. Не успел. Огонь стал пламенем, вскипел, полыхнул из окон. Синяя клубящаяся стена беззвучно поднялась к самому небу, задрожала, покрылась яркими белыми прожилками...
        - Вижу, вижу! - внезапно крикнула Чайка. - Горе мне, утратившей веру отцов. Прости меня, Воссиявший в Лотосе! Ом мани!..
        Закрыла глаза ладонями, всхлипнула, качнулась в седле... Один из "серебряных", бывший электрик, успел придержать за плечи, помог не упасть.
        ...Синяя стена таяла, распадалась клочьями светящегося тумана. Ночная тьма вернулась, окутывая здание, спустилась с холма, плеснула в глаза.
        - Ничего, товарищи, все в порядке. Прошу простить недостойную за ее слабость!
        Чайка уже пришла в себя. Выпрямилась, попыталась улыбнуться.
        - Спасибо! Я видела. Пусть недолго, секунду, но видела. Говорят, Синий огонь Пачанга различают даже мертвые. Спасибо, товарищ Кречетов, что взяли меня с собой. Теперь будет легче жить.
        Иван Кузьмич смущенно кашлянул. Ночная разведка явно удалась. Синий огонь Пачанга - установленный факт. Но какие будут выводы из этого факта?
        4
        ...- Налицо также момент небритости и неопрятности. Борода, товарищи бойцы, должна быть подстрижена и ухожена, а не иметь подобие дворницкой метлы. Ежели к вечеру кого увижу с мочалой на подбородке - лично поброю, причем без мыла.
        Красный командир Кречетов был суров. Ощетинившийся бородами строй замер, один лишь Кибалка, с бритвой еще незнакомый, позволил себе глумливую усмешку. Иван Кузьмич, однако, заметил.
        - А у отдельных товарищей, которые на левом фланге, бляха не чищена и ремень не затянут. Опять же, к вечеру лично проверю. Если два мои пальца под ремень войдут, затягивать будем целым отделением в течение часа...
        Красноармеец Кибалкин, сглотнув, попытался принять молодецкий вид.
        - Мы, товарищи, представляем здесь не только наш Сайхот, но можно сказать всю Мировую Коммуну. А у Коммуны должно быть лицо, а не рожа небритая, да к тому же похмельная. А чтобы мысль моя до каждого дошла, после завтрака личный состав займется строевой подготовкой, причем с песнями...
        Строй негромко взвыл, но Кречетов лишь нахмурил брови.
        - Повторяю: с песнями. Товарища Мехлиса прошу проследить за репертуаром, чтоб похабщину не орали. А то знаю я вас!.. Потом - на политзанятие опять же к товарищу Мехлису.
        Представитель ЦК, стоявший чуть в стороне, многообещающе кивнул. Бородачи приуныли.
        - Вот в таком, значит, разрезе, - удовлетворенно подытожил Иван Кузьмич. - А то рассобачились, кавалеры егорьевские!.. Перед местными товарищами стыдно.
        Местные товарищи присутствовали тут же, скромно разместившись на скамеечке у ворот. Пришли как раз вовремя, к началу построения, чем и вдохновили Кречетова на столь яркую речь.
        Гостей было двое - желтый бритоголовый монах и невысокий парень в светлой шинели при ремнях, но без знаков различия. Китайское зимнее кепи, кобура при поясе, офицерская сумка на боку. Лицом желт, чисто выбрит, стрижен коротко, но аккуратно. Сразу видно - начальник, пусть и не из главных.
        - Р-разойдись!..
        Во двор уже спускался монах-переводчик из свиты господина Ринпоче. Кречетов удовлетворенно кивнул. Вовремя! Сейчас познакомимся.
        * * *
        Чутью своему Иван Кузьмич привык верить, особенно в вопросах кадровых. В Обороне пришлого люда было немало, приходилось беседовать с каждым, приглядываться, выводы делать. Людей распознавал почти без ошибок, особенно если врать пытались. Кое для кого вранье закончилась ближайшей стенкой или, за неимением таковой, стволом вековой лиственницы.
        - ...Воевал в отряде товарища Тян Юнсана, в Приморье. А язык выучил еще в детстве, наша семья жила во Владивостоке, а потом мы переехали в Харбин, там тоже много русских.
        Гость глядел весело. Иван Кузьмич, кивал, усмехался в ответ.
        - Здесь я уже два года, отвечаю за встречу гостей и их безопасность. Прибыл для личного знакомства.
        Кречетов удовлетворенно кивнул. Значит, не ошибся, с первого взгляда срисовал. Местная ВЧК пожаловала.
        Гости числились по посольскому ведомству. Желтый монах оказался главным по организации приемов и прочих необходимых церемоний. Русского языка не знал, зато хорошо понимал тибетское наречие хакка, посему Иван Кузьмич с легким сердцем отправил его к господину Ринпоче. Пусть на своем хакка договариваются на предмет поклонов и здравиц. "Чекиста" же взял на себя. И не таких улыбчивых видали!
        Гостя звали Ляо Цзяожэнь, однако "чекист" сразу же предложил называть его товарищем Ляо. Кречетов, естественно не возражал.
        Прошли в комнаты, выбрались на широкий деревянный балкон, в кресла сели. Китаец положил на стол папиросную пачку с изображением круторогого буйвола. Закурили, помолчали немного.
        - Как вам Лаин Хуа? - товарищ Ляо беззаботно улыбнулся. - Впечатлило?
        Кречетов моргнул, не понимая, и гость поспешил перевести.
        - Синее... Да, правильно, Синее Пламя. Вчера полыхнуло как-то по особенному, такого уже несколько лет не бывало.
        Иван Кузьмич понимающе кивнул. Все-то мы знаем, за всем следим. Чекисты везде одинаковы.
        - Сильно, - согласился он. - Стало быть, пятый этаж, зал не слишком маленький, прикидываю, шагов этак на сто в длину.
        Товарищ Ляо глубоко затянулся, поглядел в холодное зимнее небо.
        - Больше, значительно больше. Зал квадратный, выходит прямо под крышу. Его перестроили лет тридцать назад, во время большого ремонта дворца. Мой уважаемый покойный отец был среди тех, кто зал украшал. Вы все увидите, Хатхи Ке Бачи обязательно показывают гостям, ведь это одна из величайших реликвий.
        Кречетов поглядел непонимающе, и гость поспешил пояснить.
        - Хатхи Ке Бачи - священный камень, одна из двух Скрытых святынь Калачакры. Название можно перевести с хинди, - товарищ Ляо на миг задумался. - Ну, конечно, маленький слон, Слоненок! Если по-китайски, то Хья Хианг.
        Иван Кузьмич мысленно похвалил разведку. "Хианг", только "хиао" - маленький". Слоненок и есть.
        - Вам о нем расскажут много красивых легенд, но это уже вне моей компетенции.
        Гость вновь улыбнулся, показав крепкие желтоватые зубы, и красный командир почувствовал себя не слишком уютно. Всезнающий "товарищ Ляо" не пришелся ему по сердцу с первых же слов. В то, что китаец жил в России, а потом партизанил в Приморье, вполне можно поверить. Только почему он там оказался? По зову революционного сердца - или по иной надобности? Батюшка его вроде бы придворный мастер. Каким же ветром семью занесло в русский Владивосток?
        - Легенды - это лишнее, - Кречетов согласно кивнул. - Я в них тоже не слишком силен. Но вы, товарищ Ляо, реликвии Скрытыми назвали. А если они Скрытые, значит, уже целиком, можно сказать, по вашей части.
        Гость, нисколько не смутившись, кивнул.
        - Отчасти и по моей. Точнее, ими занимались мои предшественники. Когда два века назад началось возрождение Калачакры, ее приверженцы принялись за розыск пропавших и спрятанных святынь. Наиболее ценными считались два огромных камня-самоцвета, когда-то украшавшие дворец правителя Шамбалы. Их и назвали Скрытыми святынями. Стоимость камней поистине неимоверна, поэтому спрятаны они были очень надежно. Но, представьте себе, нашли.
        Папироса товарища Ляо погасла, пришлось вновь щелкать зажигалкой.
        - Увлекся, - китаец с удовольствием затянулся. - История и вправду потрясающая. К сожалению, отчет о поисках прочли немногие. Я видел его, это три больших свитка, исписанные с двух сторон тибетской скорописью "умэ". Власти в Лхасе предпочли объявить об очередном чуде, вероятно, надеясь эти реликвии получить. Но просчитались. Слоненка верные люди привезли в Пачанг. Само собой, без небесного вмешательства не обошлось и в этом случае.
        "Чекист" негромко хмыкнул.
        - Не считайте меня циником, товарищ Кречетов, но, как говорят у вас на родине, нельзя путать грешное с праведным. Реликвия, как вы понимаете, это и авторитет, и тысячи паломников, и предмет для торга. Теперь Хатхи Ке Бачи - главная наша гордость, даже Черное Зеркало вспоминают не так часто. Так что все вам покажут, правда, обычно гостей приводят к Слоненку днем.
        - Ага, - понял Иван Кузьмич, - чтобы, значит, не посинели.
        Товарищ Ляо безмятежно кивнул.
        - Именно из этих соображений. Лаин Хуа - Синее Пламя в принципе неопасно, но стоит ли рисковать здоровьем уважаемых гостей? Товарищ Кречетов, кажется, мы уже отдали дань принятой в этих местах вежливости. Поэтому позвольте задать вам вопрос...
        Красный командир, ничего иного не ожидавший, спокойно кивнул. В Сайхоте тоже так принято: сперва про слонят, потом про снаряды к трехдюймовкам.
        - Приезду посольства из Хим-Белдыра здешние власти очень рады. Не выдам особой тайны, если скажу, что вам охотно пойдут навстречу. Вопрос о взаимном признании, можно сказать, решен...
        Кречетов удовлетворенно огладил колкую, только что подстриженную бороду. Сначала СССР, теперь Пачанг, а там, глядишь, и остальные подтянутся. Не зря, значит, объявляли Сайхотскую Аратскую!
        - Есть весьма интересные предложения по сотрудничеству, но об этом с вами поговорят в свое время. Нас же интересует иное. В состав посольства включен Лев Захарович Мехлис. Могу я осведомиться о его здоровье?
        Красный командир поспешил заверить, что здоровье Льва Захаровича отменное. Про сломанные ребра решил не распространяться, помня еще по Сайхоту, что больной человек - слабый человек.
        - Насколько нам известно, он не только высокопоставленный деятель РКП(б), но и человек, близкий к Сталину, одному из руководителей СССР. Как понимать его приезд? Уполномочен ли он вести переговоры от имени Союза Социалистических Советских республик?
        Иван Кузьмич глубокомысленно прокашлялся. Как ответить? Про письмо в стальном футляре говорить пока рано, о своих же полномочиях пламенный большевик никому не докладывал. Но тайна невелика. Нужен был бы при посольстве комиссар, прислали бы кого попроще, а не члена ЦК.
        - С товарищем Мехлисом на любые темы говорить можно, - рассудил, наконец, он. - Так что пусть ваше начальство в полной надежде будет.
        "Чекист" поджал губы, немного помолчал. Взглянул прямо в глаза.
        - Вчера похоронили Троцкого.
        Кречетов, резко выдохнув, попытался поймать губами ускользающий воздух.
        - Похоронили, значит...
        Больше слов не нашлось. Даже боли не было, только холод и пустота, словно в зимней тайге, когда гаснет костер.
        - Соболезную, - негромко проговорил "чекист". - Следовало сообщить вам раньше, но это не мое решение. Похоже, наше руководство само хотело разобраться. Новости мы получаем по радио, их требуется обязательно перепроверить, особенно такие важные. Официальные телеграммы вам доставят. После приема посольства во дворце будет проведена траурная церемония. Кончина такого человека поистине сотрясла мир.
        Теперь оба молчали. Иван Кузьмич, отогнав тяжелые мысли, попытался сообразить, как смерть Председателя Реввоенсовета может сказаться на посольстве. Им не зря ничего не сообщали. В Синем Дворце желали сперва узнать, что и как переменилось в Красной Столице. Но если "товарищ Ляо" спросил о Мехлисе, значит, здешние власти решили все-таки начать переговоры с СССР.
        Китаец достал новую папиросу, закусил крепкими зубами мундштук.
        - Не хотелось бы в столь горький час говорить о бренном, но в нашем мире все тесно связано. Когда мы узнали о нападении на посольство, то вначале подумали об очередной банде, их сейчас немало крутится возле Такла-Макана. Но в наш госпиталь попал пленник, и очень непростой пленник.
        Иван Кузьмич только вздохнул. Вот и до Блюмкина очередь дошла.
        - Человек, руководивший Гилянской республикой, убийца посла Мирбаха, личный порученец Троцкого, можно сказать, острие его копья. Что он делал в Такла-Макане? Я не спрашиваю вас, товарищ Кречетов, просто размышляю. Какими были отношения между Троцким и Сталиным - не тайна. В последние месяцы Сталин почти утратил власть, его исчезновение из политики казалось совершенно очевидным. И вот на посольство из Сайхота, с которым едет представитель Сталина, нападают не разбойники, а люди Троцкого. Неудивительно, что наши власти не спешили вас приглашать. Гадания никак не могли подсказать благоприятный день, такая вот незадача. Но теперь все изменилось. Великого человека больше нет, Сталин же вероятнее всего получит его наследство. Поэтому гадания дали нужный результат, и меня прислали к вам...
        - Чтобы узнать о здоровье товарище Мехлиса, - подытожил Кречетов. - Все в мире связано, это вы верно сказали, товарищ Ляо. Вот, например, ваши священные камни. Про Слоненка вы мне рассказали, а что со вторым? Его вроде тоже нашли?
        Скрытые святыни Калачакры Ивана Кузьмича не слишком интересовали. Но все та же восточная вежливость предписывала завершать разговор, переведя его на нечто не слишком актуальное. Священные камни вполне для этого подходили.
        - Нашли, - ответил "чекист" неожиданное серьезно. - Слоненок, камень Пачанга синий, второй же - красный, похожий на рубин. По-китайски его имя звучит очень длинно - Гай Тхо Дай Cан, на хинди чуть короче - Хатхи Ха Се. Его я не видел, и, думаю, увижу не скоро. Он сейчас в монастыре Шекар-Гомп, в западном Тибете. Вы, может, удивитесь, но Блюмкин, доставивший вам столько неприятностей, знает об этом камне ничуть не меньше, чем здешние монахи. Не исключаю, что он даже имел счастье лицезреть красную святыню. Все в мире связано... Если власти Сайхота заинтересованы в том, чтобы узнать о Хатхи Ха Се побольше, мы охотно объединим наши усилия.
        - Хатхи Ха Се, - не слишком уверенно повторил Кречетов. - А по-русски как будет?
        - Голова Слона.
        5
        Траурный митинг, горячая речь товарища Мехлиса, не слишком складные, но искренние слова бойцов. Нашлась даже фотография - товарищ Троцкий на трибуне, правая рука вздернута вверх, торчком бородка. Фото прикрепили в большой гостевой комнате, возложив к нему наскоро изготовленный венок. "Серебряные" надели траурные повязки из купленного на местном базаре китайского крепа. Один из ревсомольцев принялся писать поэму, посвященную подвигам почившего Льва.
        Пухлую стопку радиограмм, принятых здешним "гиперболоидом", доставили к вечеру. Текст был на самых разных языках, кроме русского. Лев Захарович, не растерявшись, отобрал французский вариант и сел за перевод. Справился быстро, но ясности внести не смог. Официальная извещение, медицинский бюллетень, назначение нового Председателя Реввоенсовета, сообщение о похоронах... Зато телеграммы иностранных агентств оказались щедры на предсказания. Общим было мнение, что вместе с Троцким похоронили и Мировую революцию. Новая власть (чаще всего называли "тройку" Каменев, Ким и Сталин) едина в том, что внутренние проблемы СССР куда важнее, чем погоня за изрядно поблекшим фантомом. Ситуацию могло бы изменить возвращение к власти Вождя, но в такую возможность никто всерьез не верил.
        О Сайхоте не упоминалось, зато о Китае говорили немало. Троцкого считали сторонником союза с республиканцами-южанами, что неизбежно втягивало СССР в китайскую междоусобицу. Теперь же верх могли взять умеренные, сторонники мира с северными "реакционерами", что позволяло обезопасить советские границы и вернуть КВЖД. Наиболее же дальновидные считали, что СССР в любом случае будет поддерживать местных сепаратистов и стравливать центральные китайские власти, чтобы избежать восстановления Срединной державы.
        * * *
        - Значит, меня считают человеком Сталина? - товарищ Мехлис тряхнул черной шевелюрой. - Че-ло-ве-ком! Как в трактире на Подоле: человек, еще пива! Для меньшевика Горького это звучит гордо. Феодальный подход к политике! Здешние бонзы до сих пор живут в Средневековье, в эпоху династии Мин. Ибо коммунист верен не личностям, но великой идее!
        Указательный палец на этот раз не взлетел к потолку - представитель ЦК пытался свернуть самокрутку. Предложенные Кречетовым китайские папиросы отверг, не иначе из чистого упрямства.
        - Но пусть считают, если это поможет делу. Будем говорить уверенно, жестко и конкретно. Феодальные мракобесы надеются вбить клин в позицию советского руководство по китайскому вопросу. Напрасно!
        Закусил самокрутку зубами, зажигалкой щелкнул, поморщился.
        - Гадость какая!.. Да, они зря надеются! РКП(б) в минуту скорби сплотилась в единое целое...
        - В несколько единых целых, - мягко поправил Кречетов, - Сами же говорили. И курить бы вам, Лев Захарович, поменьше. А вдруг ребра легкое царапнули?
        Пламенный коммунист вынул изо рта "козью ногу", поглядел нерешительно.
        - Потому и папиросы не покупаю - чтобы удовольствия не получать. Стыдно! А я еще своим разведчикам курить запрещал...
        - В разведке - никак нельзя - согласился красный командир. - Попадется среди вражин некурящий, враз учует. Значит, разведкой командовали?
        Мехлис, кивнув, улыбнулся неуверенно.
        - Песня у моих ребят, Иван Кузьмич, была:
        - Нас десять, вы слышите, десять!
        И старшему нет двадцати
        Нас можно, конечно, повесить,
        Но надо сначала найти!
        - Ух ты! - восхитился Кречетов. - Твердый, вижу, народ. Кибалка мой, паршивец, все в разведку просился. Молодежь у нас, можно сказать, героическая... А курить все же не надо, вот ребра срастутся, тогда уж...
        Для разговора уединились на втором этаже постоялого двора, в маленьком комнатушке, которую занимал представитель ЦК. Пачка радиограмм лежала на столе, наиболее важные - отдельно, каждая с нацарапанным на обратной стороне переводом. Иван Кузьмич заметил, что Мехлис, несмотря на привычное громыхание с обязательным поминанием "ибо", не слишком расстроен и даже не особо удивлен. Видать, крепкая закалка у мужика! Сам же Кречетов, поразмыслив, рассудил, что дела и в самом деле не так уж плохи. Во всяком случае, Блюмкину в Пачанге ничего не светит.
        Красный командир вспомнил комполка Волкова и мрачно усмехнулся. И у этого предателя не выгорело! Жаль, что три года назад в монгольской степи товарищ Венцлав встретился с ним, с Кречетовым, а не с бароном. Своя своих бы познаша!
        - А с этими вашими камнями... - товарищ Мехлис поморщился. - Не туда смотрите, Иван Кузьмич. Красный, синий, да хоть ультрафиолетовый. Поповские реликвии политики не делают. Это погремушки для слабых разумом и волей! Господин контрразведчик сознательно пытался отвлечь вас, пусть по ложному следу. Ибо!..
        На этот раз указующий перст, не оплошав, ввинтился в воздух чуть ли не со свистом, указуя прямиком в давно не метенный потолок. Но товарищу Кречетову так и не довелось познать комиссарскую мудрость - помешал громкий стук в дверь. Удар, затем еще, еще...
        Мужчины переглянулись.
        - Пожар, что ли? - Кречетов встал, оправил застиранную добела гимнастерку. - Если и пожар, зачем молотить-то? А насчет погремушек, я вам Лев Захарович, позже расскажу. Имеется тут такая, Лаин Хуа зовется.
        За дверью пожара не было, зато присутствовал барон Унгерн, на помине легок.
        - Разрешите войти, господин красный командующий?
        Пахнуло дешевым одеколоном, в пол ударили вычищенные до блеска желтые сапоги. Халат-курма тщательно выглажен, кожаная плеть пристроилась при широком поясе, фуражка надвинута на самый нос, один ус вздернут к уху, второй, как и полагается, смотрит вниз.
        ...Погоны - когда-то золотые, ныне вытертые почти до самых ниток. Маленький белый крестик на груди.
        - Здравия желаю, господа!
        "Господа" вновь переглянулись.
        - Вечер добрый, Роман Федорович, - невозмутимо кивнул Кречетов. - Проходите, не стойте у порога.
        Представитель ЦК, поморщившись, принялся глядеть в темное окно. Гостя, впрочем, это ничуть не смутило.
        - Господин красный командующий! Прошу дозволения в вашем присутствии обратиться к господину Мехлису!
        На этот раз Иван Кузьмич промедлил с ответом. Прежде барон отнюдь не обременял себя китайскими церемониям.
        - Обращайтесь, - наконец, разрешил он. - Только кричать не надо, а то караульные тревогу поднимут.
        Бароновы усы шевельнулись. Плотоядная усмешка, горящий злой радостью взгляд...
        - Господин ко-мис-сар!..
        - Лучше "гражданин начальник", - не оборачиваясь, бросил Мехлис. - Такое обращение принято в местах заключения на территории СССР. Привыкайте, пригодится.
        - Господин комиссар, гражданин начальник, - барон резко выдохнул. - Ввиду изменившихся обстоятельств считаю возможным ознакомить вас с приговором, мною вынесенным. Сразу уточню, что он окончательный и ни-ка-кому обжалованию отнюдь не подлежит.
        Лев Захарович неспешно встал и, взяв из лежащей на столе пачки папиросу, щелкнул зажигалкой.
        - Может, лучше фельдшеру зайдете? Бром у него еще остался.
        - Вавилонский масон, член большевицкой "цеки" Мехлис Лев Захарович приговаривается к квалифицированной казни - разрубанию на части посредством мясницкого топора, начиная с пяток...
        Унгерн, задохнувшись воздухом, яростно дернул себя за ус.
        - Казнь будет производиться под духовой оркестр. Репертуар: русские народные мелодии, начиная с "Комарицкой". Время исполнения: не менее шести часов, после чего комиссарский фарш надлежит скормить собакам, голову же обработать должным образом и поместить на казацкой пике в людном месте ради воспитательного момента!..
        Мехлис, глубоко затянувшись, выдохнул синеватое колечко папиросного дыма. Иван Кузьмич же горестно констатировал, что за фельдшером идти придется. А еще понадобится пара веревок и ведро с водой.
        - Однако!!!
        Стены комнаты дрогнули, зазвенели стекла.
        - Исходя из нынешних обстоятельств казнь временно... Вы слышите, граж-да-нин на-чаль-ник? Временно откладывается. Господину Мехлису присваивается звание полковника, он назначается моим специальным представителем в России. Задача: проведение переговоров с руководителями СССР. К исполнению обязанностей приказываю приступить немедленно!.. Вы меня поняли, господин Мехлис?
        Кречетов шагнул к двери, дабы привести фельдшера, а заодно пару бойцов покрепче, но был остановлен негромкими словами пламенного большевика.
        - А вам не кажется, гражданин Унгерн, что вы опоздали на три года?
        - Хмм...
        Барон грузно опустился на стул, бросил на колени фуражку.
        - Господин Мехлис! Три года назад я не имел нужных сведений о составе большевицкого синклита. Откуда? Степь, дикость, тарбаганы бегают... Про масонов в составе вашего "цека" мне, понятно, доложили, но о здоровом, так сказать, элементе, я и не слыхивал. Потом, уже в плену, довелось почитать вашу прессу, да и поговорить кое с кем. На допросе я изложил господину Щетинкину некоторые соображения по поводу военных действий русской армии в Китае и на Тибете. Не из надежды на помилование, а исключительно ради пользы дела.
        Кречетов невольно почесал затылок. А ведь действительно! Щетинкин как-то при встрече обмолвился, что план похода из Монголии в Тибет давно проработан, причем план отменный, прямо как из Генерального штаба.
        - За час до расстрела из Столицы пришла телеграмма, с господином Ярославским, государственным обвинителем, даже истерика случилась. А потом от меня потребовали все изложить в письменном виде, предоставили не только карты местности, но и разведывательные донесения...
        - Допустим, - все так же невозмутимо откликнулся новоиспеченный полковник. - Но внешней политикой в СССР руководит Политбюро, а вооруженными силами - Революционный Военный совет. Ваша инициатива, гражданин Унгерн, избыточна.
        Барон, привстав, уперся руками в стол, ухмыльнулся злорадно:
        - Об этом предоставьте судить мне, господин специальный представитель. Ваше дело - доложить и выслушать ответ. Решение по Тибету давно принято, однако ему противостояла воля господина Бронштейна. Сей иудеомасон не хотел ссориться с республиканским правительством в Кантоне. Ныне же, когда помянутый отправился прямиком в котел к господину Карлу Марксу, время настало.
        - Так это же большая война выйдет! - не утерпел Кречетов. - На весь Китай война, а то и на всю Азию. А какая сейчас война, если от РККА едва десятая часть осталась!
        Именно об этом толковал ему Щетинкин, объясняя отказ Столицы от размещения частей Красной армии в Сайхоте. Даже с цифрами познакомил. Была когда-то непобедимая Рабоче-Крестьянская, теперь же один скелет место обозначает.
        Унгерн дернул плечом под истертым погоном.
        - Господин командующий Обороной Сайхота! Нужный приказ будет доведен до вас в должное время. И не думайте, что я не знаком с обстановкой. В западном Китае правительственных войск очень мало. России нет необходимости вступать в войну. На помощь восставшему Тибету придут армии Монголии, Сайхота, а также подразделения добровольцев из Маньчжурии. Но это уже детали.
        Барон встал, гордо вскинул подбородок:
        - Итак, господа, можете считать, что операция уже началась. Честь имею!
        Ответа ждать не стал - прогрохотал сапогами. Громко хлопнула дверь.
        - Может, все-таки свяжем и брому дадим? - задумчиво молвил добрая душа Иван Кузьмич. - Или караул приставим?
        * * *
        Унгерн бежал в ту же ночь, перед рассветом. Оплошавшие часовые только руками развели, однако вскоре все разъяснилось. В толстом глиняном заборе, окружавшем постоялый двор, как раз за отхожим местом чернела сквозная дыра. Кусок покрытой побелкой мешковины лежал рядом, еще один обнаружился снаружи. Беглецу не понадобилось проходить сквозь камень.
        На улице, возле пролома, прямо на свежем, недавно выпавшем снегу лежала большая черная собака. Ее пытались прогнать, незваная гостья огрызалась, выла, кидалась на людей. Наконец, ушла, но не слишком далеко, к соседнему забору. Улеглась в снег, блеснула желтыми глазами...
        Глава 4
        Париж, Париж...
        1
        Ольга вдохнула сырой промозглый воздух, зябко повела плечами. Оттепель! Всю ночь шел снег, к утру подмерзло, но ближе к полудню лед подтаял, задул теплый ветер, небо Столицы задернули тяжелые низкие тучи. Полушубок Зотова надевать не стала, предпочтя привычную шинель, теперь же искренне пожалела. На кладбище было как-то по-особенному зябко, сырость пробирала до костей, вдобавок левый ботинок совсем не вовремя прохудился. Хоть возвращайся!
        Бывший замкомэск вытерла платком мокрый нос и, осудив себя за пораженческий мысли, твердо шагнула в мокрый снег. Главная аллея, четыре поперечные пропустить, на пятую свернуть. Два белых гвоздики, купленных на маленьком базарчике у ворот, торчали из-за отворота шинели. В кобуре на поясе - "маузер" " 1. Вперед!
        На Ваганьково девушка хотела съездить еще перед Новым годом, но так и не собралась. Спешит некуда, мертвые - мертвы. "Склеп семьи Шипелевых... Ничего там сейчас уже нет." Но все равно на душе было неспокойно, и Ольга решилась. Нашла в библиотеке подробный план кладбища, дождалась ближайшего выходного, купила цветы.
        На похороны Виктора Вырыпаева ее не пригласили. Пусть белые гвоздики останутся там, где батальонный бывал...
        У закрытой церкви, перед заколоченными крест-накрест вратами, сидели в снегу трое нищих. Ольга порылась в карманах, нащупала несколько серебряных монеток с гербом СССР.
        Вчера с нею долго беседовал товарищ Ким. Когда позвонил секретарь, Зотова решила, что речь пойдет о ее секторе. Поздравления схлынули, она получила новое удостоверение (не бумажку, а твердую книжку с фотографией), ясности же почти не прибавилось. Кабинет уехавшего на Дальний Восток товарища Рудзутака ей не отдали, все группы, числившиеся в секторе, перешли в подчинение Общего отдела, Зотовой же осталась привычная комната с наглыми комсомольцами и ежедневная пачка писем с проектами Вечных двигателей. Начальство ничего не желало пояснять, отговариваясь великой занятостью. В Центральном Комитете, как и на кладбищенской аллее, дули холодные ветры.
        Не стал говорить о ее новой работе и товарищ Ким. От прямого вопроса отмахнулся, заметив, что сектор создается практически заново, причем "на вырост". Через месяц-другой будет создана группа по международному сотрудничеству, потом еще одна - по пропаганде технических достижений среди советской молодежи. Успеется! А вот командировку товарища Зотовой в буржуазную Францию надлежит обсудить со всей серьезностью.
        Ольга весьма удивилась. В Париж направлялась большая делегация во главе с товарищем Бухариным, которому и положено распределять обязанности среди своих сотрудников. Зотовой предстояло встретиться с руководителями молодой французской компартии, дабы в неофициальной обстановке обсудить весьма скользкие финансовые вопросы. Год назад руководители ФКП ловким маневром отсудили у предателей-социалистов газету "L'HumanitГ(C)". Это был большой успех, но ежедневный выпуск стоил очень дорого, и товарищ Марсель Кашен очень рассчитывал на братскую помощь. Ким Петрович задание подтвердил, но уточнил, что ввиду конфиденциальности вопроса, ехать Ольге придется одной, причем не в составе делегации, а приватно, как частное лицо. Предваряя вопрос, пояснил, что ее кандидатура одобрена на самом высоком уровне, решающим же фактором стало знание французского языка. Переводчики при таких переговорах лишние.
        Поскольку Ольге придется работать самостоятельно, товарищ Ким не исключал вероятности провокаций. Несмотря на ожидающееся со дня на день установление дипотношений, врагов у Союза среди французских властей предостаточно. Кроме того, в Париже немало эмигрантов-белогвардейцев, которые уж точно церемониться не станут. А посему товарищу Зотовой было строго предписано рук не распускать, на провокации не поддаваться, но и контактов не избегать. Если же будут не провоцировать а спрашивать по делу, то отвечать, потому как посланцу РКП(б) отмалчиваться негоже.
        Весьма удивившись, кавалерист-девица поинтересовалось, какое именно "дело" может быть у недобитых беляков, кроме расстрельного, с подписью коменданта. Начальник вопрос одобрил и передал Ольге папку с документами. Читать пришлось там же, в кабинете, запивая партийные секреты горячим чаем.
        Ехать во Францию расхотелось совершенно. В годы давние матушка с восторгом рассказывала маленькой Оленьке про Париж, где ей довелось побывать всего однажды. Зато не одной, а с папенькой, только что выпущенным в полк молодым офицером. Свадебное путешествие запомнилось на всю жизнь. В глубине души руководитель сектора ЦК тоже не отказалось бы от такого, но раз не судьба, то буржуйскую Францию надлежит посещать исключительно в конном строю. Елисейские поля, звонкий цокот копыт, ровный строй эскадрона в буденовской форме. Даешь Мировую революцию!.. А ей что предстоит? Беседовать с неумехами, которые даже деньги на свою "L'HumanitГ(C)" достать не могут? Или во Франции банковские сейфы перевелись?
        * * *
        Мраморный ангел... Ольга остановилась, скользнув взглядом по источенному временем и дождями каменному лику. Вовремя, нужную аллею она едва не пропустила. Вот она, сразу за оградкой. Девушка сверилась с набросанным на листке бумаги планом. Все верно, направо и вперед. Склеп Шипелевых должен быть тоже справа, как раз посередине квартала.
        Теперь идти стало труднее, влажный нетоптаный снег так и норовил попасть в ботинки. Вдобавок вновь задул ветер, зашумел, застучал черными голыми ветвями. Каменные кресты, серые надгробия, неясные лики на эмалированных портретах, полустертые надписи... Зотова привидений не боялась, в кладбищенские страшилки не верила даже в прогимназии, но на душе все равно было кисло. Что она увидит? Чужую могилу, чужие имена?. "Виктор Ильич Вырыпаев, рад знакомству. Приветствую вас в нашей инвалидной команде!" Незнакомая комната, широкий подоконник, густой мятный дух - и худой бритый парень в старой гимнастерке. Ольга с трудом сдержалась, чтобы не разреветься. Нельзя же так! Жил человек, хороший, правильный - и пропал. Не на войне, не в чумном городе. И никому он больше не нужен и не интересен. Ни-ко-му!
        Плакать не стала. Вытерла глаза, смахнула каплю крови с потрескавшихся губ. Раскисать нельзя! Неправда, что Виктора не помнят - она помнит! Неправда, что не ищут его убийц - она ищет. Гондла, наглая барынька из наркомовской спальни, еще получит свое, но не она в этом страшном деле главная. Значит, ничего еще не кончено. Искать! "Не стану ни оправдываться, ни что-либо объяснять. Вы и так коснулись высших секретов государства" - сказал всезнающий товарищ Ким. Ничего, сначала коснулась, потом, глядишь, и за горло возьмет...
        Склеп Ольга узнала сразу, даже не взглянув на надписи. Таким она его себе и представляла - массивный, серый от времени, похожий на часовню. Над высокой железной дверью - затейливые церковнославянские литеры, в небольшой круглой нише - ангел с отбитым крылом. Покосивший на крест на обитом медью куполе, осколки витражных стекол в черных оконных глазницах, мраморная доска со следами исчезнувшей позолоты. Слева и справа от входа - каменные кресты.
        Бывший замкомэск достала из кармана шинели папиросы, но, чуть подумав, спрятала. Негоже в таком месте. Зачем-то прокашлявшись, взглянула в низкое, подернутое тучами небо. Пришла. И что теперь?
        Осмотр не занял много времени. Имена на памятниках, надпись над входом, дверь, новый, недавно врезанный замок. "Склеп семьи Шипелевых, в нем оборудован тайник." Очень похоже! Знать бы еще, кто тайнику хозяин! Покойный Игнатишин, наглая тетка Лариса Михайловна, некто иной, пока неизвестный? Снега на каменных ступенях было заметно меньше, между могил угадывалась протоптанная дорожка. Значит, ходят, не забывают. Последний раз заглянули еще до январских снегопадов, но дверь не открывали. Тот, кто был так похож на Вырыпаева, сказал, что здесь уже ничего нет. Ольга отошла к дорожке, поглядела внимательно. Если нет ничего, зачем о склепе рассказали? В засаду заманить?
        Бабочке Зотова совершенно не удивилась, по крайней мере в первый миг. Старый знакомец - Papilio machaon, семейство парусников или кавалеров. Брат коллекцию собирал, а маленькая Оленька возмущалась ужасной "морилкой", в которой умирали гордые и красивые бабочки. Махаон, правда, был какой-то странный. Крылышки желтые, сразу узнать можно, а на каждом - по два огонька, красный и синий. Горят, взгляд притягивают...
        Девушка, резко выдохнув, отступила на шаг. Вот и махаоны летать начали - аккурат посреди зимы! Достав платок, вытерла пот со лба, осмотрелась и беззвучно дернула губами. Плохи дела! Зато не зря пришла, есть тут что-то, есть!..
        - Здравствуйте, Ольга!
        Зотова неспешно оглянулась. Женщина стояла слева и чуть сзади, у самого края аллеи. Лет тридцати, возможно, и старше. Черное приталенное пальто, легкое, явно не по погоде, нелепая круглая шапочка с узкими полями, в руках сумка крокодиловой кожи. Лицо худое, костистое, брови подведены черным, кожа в густой косметике, губы блестят от помады. Не лицо - маска в скверном театральном гриме.
        - Здравствуйте, - кивнула бывший замкомэск, почему-то не слишком удивившись. Пригляделась, вдохнула сырой кладбищенский воздух. Вот он, Papilio machaon! На темной ткани пальто незнакомки, чуть ниже воротника - большая бронзовая брошь. Бабочка-махаон, два красных камешка, два синих.
        Женщина, заметив ее взгляд, прикрыла брошь рукой.
        - Меня зовут Доминика. Я сестра Георгия Васильевича Игнатишина. С Виктором Вырыпаевым мы познакомились недалеко отсюда, на трамвайной остановке. Виделись с ним всего один раз. Виктор помог мне достать одну вещь из тайника, а потом передал по назначению. Что вас еще интересует?
        Зотова поглядела на ладонь в темной перчатке. Опоздала дамочка, раньше следовало брошь прятать.
        - Интересует? Для начала разъясним один вопрос, гражданка. Тут недалеко, с дюжину шагов всего.
        И на могильный крест кивнула - тот, что от справа от входа в шипелевский склеп. Ответа ждать не стала, повернулась, шагнула прямо в снег. Верно предупреждал Ким Петрович! "Противник, с которым мы ведем борьбу, опасен, умен и вооружен до самых зубов." Только нас зубами не напугаешь!
        ...Черное гранитное подножие, присыпанный снегом маленький серебристый венок. Выше - фотография в облупившейся рамке. Вот и надпись старым сусальным золотом: "Киселева Доминика Васильевна. 1884-1910". А над золотыми буквами распростер крылышки вырезанный в твердом граните махаон. Неведомый мастер украсил изображение маленькими огоньками. Два красных камешка, два синих.
        - Вы наблюдательны, - Доминика уже стояла рядом. - Ничего не поделаешь, приходится соблюдать осторожность. Даже если вас будут допрашивать по-настоящему, без сантиментов, вы не сможете вспомнить ни мое настоящее лицо, ни голос.
        Ольга поглядела на старое фото, потом на женщину. Усмехнулась недобро.
        - Оборотни, значит? Неглупо, но подло. Доминика Васильевна на вас уже не обидится, но зачем было Виктора представлять? Человека убили, а вы...
        - Мы не знаем, что случилось с Вырыпаевым! - резко перебила Доминика. - Представили его, если вашим выражением воспользоваться, исключительно ради вас самих. Вы, Ольга, подняли совершенно лишний шум. Это нам могло помешать, и мой коллега решил таким способом вас переубедить. Глупо, согласна. Вы слишком упрямы. Поэтому я и решила с вами поговорить. Что вас интересует? Мы не шпионы и не белогвардейцы. В последние месяцы наша группа помогала товарищу Киму, потому мы и привлекли Виктора.
        Зотова не поверила. В последние месяцы? А в предпоследние? Честным людям чужие лица без надобности.
        - С Виктором было так. Он не принял НЭП, посчитал предательством. Некоторое время входил в группу демократического централизма Осинского и Сапронова, потом, когда фракции запретили, хотел выйти из РКП(б). Виктор был уверен, что в стране начался Термидор, верхушка партии загнила, а вожди стали предателями. Поэтому он согласился с нами работать.
        На этот раз Зотовой пришлось задуматься. Против Новой экономической политики возражали многие, особенно молодые фронтовики, верившие в скорую победу коммунизма. Ей и самой не по души были жирные "совбуры" и перерожденцы с партийными билетами. Но нелегальная группа? В подполье можно встретить только крыс, не ею сказано.
        - Деталей позвольте не касаться. Намекну лишь, что прикрыт Вырыпаев был очень надежно. Проговориться или сознательно выдать нас он просто не имел возможности...
        Женщина протянула руку, коснулась вырезанной в камне бабочки.
        - Вы, как я вижу, принесли цветы. Можете оставить их здесь, Виктор тоже стоял у этой могилы.
        Ольга, молча кивнув, положила гвоздики на мокрый снег.
        - Киму Петровичу мы помогали, но многое в его деятельности вызывало вопросы. Цветочный отдел - по сути нелегальная организация, организованная по образцу неаполитанской каморры. Это, кстати, не я сказала, а сам товарищ Ким. Такое сравнение ему, кажется, очень льстит.
        И вновь пришлось задуматься. Цветочная "каморра" создана по приказу Вождя. Теперь отдел вроде бы расформировали, но каморру невозможно ликвидировать росчерком пера.
        - А потом что-то случилось, и Виктор исчез. Как ни печально, но скорее всего он мертв. К его гибели могли быть причастны двое. Одну вы знаете...
        Зотова мрачно усмехнулась:
        - Нос я ей сломала, проявила мягкотелость. В висок надо было!
        - Не надо, - Доминика поджала губы. - Поэтому мы и хотели вас остановить. Она должна все рассказать, именно она, потому что второй человек слишком опасен. Георгий Лафар, он один из самых опытных террористов Дзержинского.
        - Лафар, - повторила замкомэск, запоминая. - Стало быть, Гондла, Лафар и товарищ Ким...
        "А чего ты хотел? Полковничья дочка, голубая кровь!" Товарищ Ким, кожаный человек Егор Егорович и Гондла - она же Лариса. Пылающая многомужняя дева, Гелиос в кожаном пальто и царственный Зенит по имени Ким Петрович...
        - Лафар? Крепкий такой, по виду лет тридцать пять, виски седые, вежливый, из бывших.
        "Через неделю я увижусь с генералом Барбовичем. Хотите, привезу его скальп?
        Женщина кивнула.
        - Да, это он. Держитесь подальше, а лучше вообще избегайте встреч. Что случилось с Вырыпаевым, мы узнаем сами. Надеюсь, его удасться похоронить по-людски. А у вас, Ольга, сейчас есть выбор. Можете вновь увидеть бабочку - и все забыть. На здоровье это никак не отразится, просто небольшой провал в памяти. Если не хотите, соглашайтесь на сотрудничество. Собственно, я для этого сюда и пришла.
        - Мне бы чего третье, - хмыкнула Зотова, отступая на шаг, спиной к сырым камням склепа. Рука была уже на поясе, к пистолету поближе. Доминика покачала головой, поглядела куда-то в сторону.
        - Мы здесь не одни, оружие вам не поможет. Я вам не враг, Ольга. Ладно... Может, так и лучше, теперь вы предупреждены и, очень надеюсь, будете осторожнее. Честное слово дадите? О нашей встрече никому - и никогда.
        Бывший замкомэск быстро кивнула, не убирая пальцев с кобуры.
        - Слово! Никому - и никогда. Клещами не вырвут.
        - Верю...
        Доминика, глубоко вздохнув, внезапно подняла руку. Между пальцев блеснуло что-то яркое, похожее на маленькую звезду.
        - Тогда вам лучше заснуть. Ненадолго, на несколько минут. Хотите колыбельную?
        Ответить Ольга не успела, как и удивиться. Серый зимний день исчез, подернулся черной непроглядной пеленой, а в ушах зазвучал сухой старушечий голос.
        "Господь милостив к бунтовщикам и разбойникам, потому как сам вырос на Хитровке. Сам свинец заливал в пряжку, сам варил кашку. Этому дал из большой ложки хлебнуть, этому из ложки поменьше, но два раза, а этому со дна котелка дал черпнуть. Сам бродит, ходит, голодный, но довольный, на крышу залезает, голубей гоняет..."
        "Сейчас упаду", - поняла девушка, но чьи-то руки подхватили и бережно опустили на теплый снег.
        "Соседней яблони яблоки кислые, сами на ладонь просятся - Господь через забор лезет, морщит переносицу, а тут Ванька Каин - жадный, сорок лет в обед стукнет, лезет с двустволкой через крыжовник, хрипит, лает. Господь видит такое дело и смело прыгает через Каина, теряет яблоки, они из рубахи как живые катятся, но донес-таки три-четыре самых кислых, самых вкусных..."
        2
        Ленька Пантелеев - сыщиков гроза, ловко выудив из кармана пальто твердую картонную пачку с изображением цыганки, щелчком выбил папиросу, закусил зубами мундштук. Смять гармошкой не решился, не принято такое у здешней публики. Зачем добрых людей в удивлении оставлять? Потому и зажигалку прикупил местного производства, очень неудобную, на две руки. Не зажигалка - целый пулемет. А "Gitanes" этот, если подумать, дрянь дрянью, даром что пачка красивая.
        "Эх, яблочко, пойдешь закускою. Пьем да курим мы все французское!"
        Морщиться не стал, выдохнул дым, поправил шляпу. Хоть и зима, а шапок здесь не носят, во всяком случае, в центре. А тут, считай, самый настоящий центр и есть. Как выразился прогрессивный писатель Эмиль Золя, Чрево Парижа - Le Ventre de Paris. По влажной от утреннего тумана торцевой мостовой ходко катятся двухколесные телеги, гремят копыта крепких гривастых першеронов в хомутах, покрытых бараньими шкурами, бичи щелкают, возчики "кровь христову" поминают. У французов, оказывается, это самое гадкое ругательство и есть.
        Леонид поглядел налево, где рыночная площадь плавно перетекала в улицу. Там уже были не телеги - авто, одно за другим, непрерывным гудящим потоком. С непривычки даже боязно, без feux de circulation[14] на другую сторону не перейдешь, враз под колесами окажешься. Вспомнился знакомый с детства Питер. В Гражданскую улицы совсем опустели, даже на Невском авто не каждый час увидишь. А уж на Васильевском вообще тишина, словно мор напал. При НЭПе, конечно, поживее стало, но не слишком. То ли дело здесь, самый буржуйский разгул!
        Пальто и шляпу Леонид купил вчера на маленьком блошином рынке неподалеку от Сены. Специально выбирал, чтобы не новое было, но и не совсем рванье. Обувь рискнул оставить прежнюю, чтобы мозолей не натирать, а вот папиросы с зажигалкой сменил, хоть и привез с собой дюжину коробок любимого "Марса". Надо будет еще и костюмчик подобрать, но с этим спешить не стоит, приглядеться следует.
        Зато документ уже есть - большая белая книжка с большими буквами на обложке. "Passeport Nansen"[15], лучший друг эмигранта. Всем хорош, а особенно отсутствием фотографии. Приметы, правда, описаны, но вприглядку, дюжина под такие подойдет. Один раз здешние "ажаны" уже проверили. Скривились, буркнули что-то, но отпустили, даже не забыли козырнуть.
        Пора на дело, Фартовый?
        Товарищ Москвин на такой вопрос даже не стал отвечать, сходу отнеся к провокационным. Какое там "пора"! За два дня даже приличный "скок" не подготовить, а здесь не Питер и не тамошние нэпманы, которым вполне хватит приставленного к пузу "ствола". Народ в Париже тертый, битый, а главное чужой. Хоть пальто купи, хоть зажигалку, а опытный глаз все равно срисует. Вот, к примеру...
        Этого типа Леонид приметил почти сразу. Стоит чуть в стороне от площадки, где товар сгружают, на людей не смотрит, на богатырей-першеронов тоже ноль внимания, а от тюков и ящиков вообще рожу воротит. В небо глядит, иногда, разнообразия ради - на собственные ногти. А вокруг двое мальчишек в драных клифтах. Эти как раз бегают, у народа денежку просят. Круг-другой сделают - и к ценителю собственных ногтей. На миг малый подбегут, словно бы случайно, и назад, у телег мелькать. Дело понятное, хоть сразу сыскарей из Первой бригады зови, зато тип любопытный. Одет просто, почти как сам Леонид, зато держится иначе. Недокуренная папироса за ухом торчит, пальто нараспашку, шляпа-котелок на затылке. Волосы зачесаны назад, галстук - бабочкой, пиджачок узкий, приталенный, а брюки по щиколотку - носки видать. Рубашка мятая, зато из дорогих, в хорошем магазине куплена. В общем, хоть и неряха, зато с "шиком" и с воображением. Девицы мимо проходят, взгляды кидают.[16]
        Бывший чекист взглянул на объект, запоминая на всякий пожарный, затушил папиросу, за правым ухом пристроил. Теперь пальто расстегнуть, благо не мороз... Можно идти, нужный человек появится минут через пятнадцать. В Чрево лучше не соваться, стороной обойти. Улица как раз за рынком, как раз четверть часа неспешной ходьбы. Проверено!
        * * *
        В последних числах января советский гражданин Леонид Семенович Москвин пересек эстонскую границу - легально, с заграничным паспортом и совершенно невинным багажом. Через три дня, уже в феврале, эстонец Лайдо Масквинн сел на пароход в Ревеле с билетом второго класса до французского города Гавра. Таможенный контроль был самым поверхностным, и новоявленный гражданин свободной Эстонии решил рискнуть. Кроме "нансеновского" паспорта, в багаже притаился новенький "бульдог-паппи". Оружие по сравнению с любимым "маузером" казалось совершенно несерьезным, зато "щеночек" прекрасно прятался под пиджаком, ничем себя не выдавая. Резинку для "эсерика" Леонид уложил в чемодан еще в Столице.
        В Париже господин Масквинн устроился в недорогом отеле в 10-м округе неподалеку от площади Республики. Прошелся по центру, купил разговорник, прислушался к чужой непривычной речи. Несколько самых нужных слов запомнились сразу, остальными же бывший чекист решил пренебречь. Иностранцев в столице прекрасной Франции полно, и безъязыкий эстонец никого не должен удивить.
        "Нансеновский" паспорт пришлось достать из тайника в чемодане через два дня, когда Леонид впервые увидел нужного человека. Разглядел во всех деталях, хотел проводить до дому - и с интересом убедился, что искомая личность после службы спешит отнюдь не домой. Первый раз такое могло оказаться случайностью, но когда маршрут в точности был повторен на следующий день, товарищ Москвин сомнения отбросил. Тогда и прикупил пальто вместе со шляпой и зажигалкой. Господин Лайдо Масквинн был одет прилично, но слишком уж не по-парижски. Не годились и часы. Респектабельная серебряная "луковица", вполне подходящая для партийного работника, на здешних улицах смотрелась странно. Требовались наручные. Товарищ Москвин хотел было приобрести на том же блошином рынке потертую старую "Омегу" с минутным репетиром, но в последний момент решил раскошелиться, купив в фирменном магазине новинку - швейцарский "Harwood". Часы заводились сами собой, о чем сигнализировала цветная точка в отверстии циферблата возле цифры "6".[17] Леонид остался доволен. С таким дивом на запястье можно смело отправляться не только в поход по
парижским улицам, но и прямиком на Тускулу.
        ...Цветная точка горела ровным желтым огнем. Пять минут шестого пополудни. Улица показалась неожиданно пустой, и бывший чекист предпочел задержаться возле газетного киоска. Ничего покупать не стал, пристроился чуть в сторонке, вынул из кармана пачку с черноволосой цыганкой, спрятал назад. Пора привыкать, что "бычок" за ухом пристроен. Ну, и где наш клиент?
        Вот!
        Человек вышел из такси, быстро оглянулся, чуть прихрамывая, перешел улицу. Дом, куда он направлялся, смотрелся не слишком парадно - серая трехэтажка, нижние окна закрыты железными жалюзями, слева подворотня, питерским родная сестра, за нею небольшой грязный двор с кучей угля посередине. Подъезда два, человек должен войти в тот, что ближе.
        Вошел...
        Бывший бандит по кличке Фартовый дернул щекой. Все-таки плохо без языка! Сейчас бы потолковать с консьержем, они тут в Париже болтливые, непуганые. Предлог отыскать легче легкого, прикупить, скажем, в киоске пачку газет... Пять минут работы, и хоть сразу в дамки! Но с подозрительным эмигрантом подъездный страж говорить не станет, языкатого же, чтобы без акцента изъяснялся, еще найти требуется. Вспомнился тип на площади у Чрева. С таким и договориться в принципе можно, но без переводчика все равно не подойдешь. К тому же опаска есть. Для местных "деловых" чужак - законная добыча. Оберут до нитки - и сдадут "ажанам". С полицией же - никаких дел, за один только "бульдог-паппи" можно схлопотать тюремную камеру, а уж если начнут крутить-вертеть по-настоящему...
        Как раз вчера в столицу Франции прибыла советская делегация во главе с товарищем Бухариным. Эти тоже помочь не могут, разве письмо домой передадут, если не страх не пересилит. Зато этим утром в Париж должна приехать Ольга Зотова. Руководителя Техсектора ЦК в состав делегации почему-то не включили, что несколько удивило и даже заинтриговало. Леонид мельком прикинул, не подключить ли бывшую гимназистку к операции, но, поразмыслив мысль эту оставил. Товарищ Зотова хороша там, где нужно шашкой с наскока рубить. Недаром Ким Петрович не доверяет полковничьей дочке, подальше от важных дел держит.
        Товарищ Москвин затушил окурок, отправил в ближайшую урну и, не оглядываясь, пошел обратно, на шумную рыночную площадь. Спешить нельзя, дорога на Тускулу долгая, по ней еще шагать и шагать. Игра только началась, карты сданы, на руках пока только мелочь, если не считать валета. Невелика карта, зато козырная...
        * * *
        За день до отъезда в Ревель Леонид зашел в Моссельпром и купил колоду карт в новенькой хрустящей упаковке. Игрой никогда не увлекался, побывав же в бандитской шкуре, и вовсе это дело невзлюбил. Зато пристрастился к пасьянсам. Раскладывать "Могилу Наполеона" его научили в питерском ДОПРе, во время короткой отсидки перед операцией "Фартовый". А после, на одной из "малин" бандит Пантелеев познакомился с "деловым" из "бывших", профессором пасьянсного дела. Тот показал целую дюжину вариантов, даже такие редкости, как "Архангел" и "Красавица Люсия". Перед очередным "делом" Леонид всегда раскладывал "Архангела", гадая на удачу. Сойдется или нет? Комиссар Гавриков, пока жив был, эту привычку не одобрял, глядел сурово.
        В Столице о пасьянсах пришлось на время забыть, и вот, наконец, карты легли на стол.
        Пасьянс "Тускула"!
        Путь на далекую планету начинался в Париже, где находилась установка "Пространственный Луч". Каким образом живого человека переправляли через миллионы километров безвоздушного эфира, бывший чекист решил пока не задумываться. В бумагах, которые удалось достать, были формулы и длинные ряды цифр, а также совершенно непонятные чертежи. Итак, примем, как данность: установка, созданная академиком Глазенапом и профессором Карлом Бергом, позволяет пасть на Тускулу.
        ...На стол лег цветной джокер.
        Установки было две, но та, что находилась под Питером, уничтожена еще в
1918-м. Ребята из Питерского ГПУ собрали все, что уцелело, до последнего винтика, но груда старых железок ничем помочь не могла.
        Черный джокер лег обратно в колоду, туда же отправились тузы. Правительство Тускулы, а таковое, без сомнения существует, оставалось полной загадкой. Ни имен, ни фамилий. Значит, смотрим на королей, их, как и полагается, в колоде четверо.
        Король червей... Леонид не без сожаления отложил карту в сторону. Великий князь Александр Михайлович, руководитель Российской Междупланетной программы, сейчас в Париже, но к его бывшему императорскому высочеству сразу не подойдешь. Слишком на виду, даже не дадут переговорить толком. Нужен подход, верный человечек под великокняжеским боком, а такового еще придется искать.
        Король треф... Полковник Барятинский, первый испытатель эфирного корабля "Владимир Мономах". Местонахождение неизвестно, последний раз видели в Париже больше года назад. Бубновый - генерал Аскольд Богораз, ответственный за безопасность. С этим лучше дел не иметь, умен и опасен, без козыря не побьешь Король пик...
        Товарищ Москвин, подержав карту в руке, отложил ее на самый край стола. Профессор Карл Берг, создатель "Пространственного Луча". Завербован в
1920-м, работал честно и умело. Но и на него нашелся козырь - убит весной
1921-го в Столице, не успев наладить действующую установку.
        Дамы... С ними хуже. В бумагах фигурировала только одна - Наталья Федоровна Берг, племянница Карла и Владимира Бергов. Увы, и эта карта легла на край стола. Владимир Берг на допросе показал, что Наталья исчезла почти сразу же после смерти его брата. По непроверенным слухам, она уже на Тускуле.
        Остались валеты, карта мелкая, несерьезная. Людишки оказались ей под стать - ненадежная агентура, ничем толком не умевшая. Бубна, треф, черви - все мимо. Но вот валет пик...
        Товарищ Москвин пристроил карту посреди стола. Пиковый валет, если верить гадалкам - молодой брюнет или человек с хорошими намерениями. С брюнетом они угадали, намерения же привели чернявого аккурат в камеру Внутренней тюрьмы на Лубянке. Валета подозревали в убийстве Карла Берга, доказать ничего не удалось, но подписку о вербовке с него стребовали. Значит, наш человек, с такой карты и зайти можно.
        Итак, валет пик, по-французски "Hogier", в протоколах ВЧК - Гастон де Сен-Луи, физик, ученик Карла Берга, а заодно и бывший жених его племянницы.
        Играем!
        Найти господина де Сен-Луи оказалось просто, равно как навести о нем справки. Молодой человек работал в Радиевом институте Склодовской-Кюри и читал лекции на физическом факультете университета. Возле одного из корпусов Сорбонны, где находилась бывшая кафедра Пьера Кюри, Леонид его и встретил. Помогла особая примета - ученик Берга сильно хромал, подволакивая правую ногу. Домашний адрес валета бывший чекист узнал еще в Столице, отметив нужный дом на большой карте Парижа. Но после лекций де Сен-Луи отправился не домой и не в Радиевый институт.
        Улица возле Le Ventre de Paris, трехэтажный дом, железные жалюзи. Игра становилась интересной.
        3
        Носильщик, крепкий парень в фартуке и кепи, уже тянулся к чемодану, но Зотова покачала головой, для верности добавив "Non". Не барыня, сама справится, на фронте и не такое волочить приходилось.
        Gare du Nord[18] пропах едким паровозным дымом. Вместо неба - вогнутая железная крыша, на перроне - нестройная толпа. Чужие лица, чужая речь. Ольга знала, что встречать ее некому, разве что местная охранка сподобится. Гости с советскими паспортами в Париже пока наперечет. Ничего, в разведке, когда по врангелевским тылам шастали, труднее было. Всего-то и заботы - на привокзальную площадь выбраться и таксисту адрес назвать.
        Указующая стрелка нашлась быстро, и кавалерист-девица поволокла чемодан к подземному переходу. С такси, правда, не все оказалось просто. Знающий товарищ из соответствующего учреждения объяснил, что за рулем может оказаться белогвардеец с револьвером в кармане и бомбой под задним сидением. Недобитая контра перекупила чуть ли не половину здешнего таксопарка, значит, ухо следует держать востро и на провокации не поддаваться.
        О провокациях ей рассказывали много и подробно. Работники ЦК ездили в заграничные командировки нечасто, а посему знающий товарищ был весьма многословен. Враги, если ему верить, поджидали повсюду, за каждой дверью и под каждой лавкой. А посему бдительность, бдительность и еще раз бдительность. Не поддаваться!
        Ольга поддаваться не собиралась, бояться же эмигрантской публики и вовсе считала ниже своего достоинства. Однако влипать в неприятности без особой нужды не следовало, а посему, добравшись до загруженной гудящими авто площади, девушка поставила чемодан на асфальт и тщательно осмотрелась. За спиной - серая громада Gare du Nord, по фасаду - статуи, тоже серые, в пятнах от сырости. Над головой - темное небо, солнцу вставать еще через час, не раньше.
        - Сударыня, vous oГ№ aller?[19]
        А вот и белогвардейская контра собственной мордатой и усатой персоной. Как и обещано, из окошка таксомотора выглядывает, провокацию обещает. Девушка хотела вежливо сказать "Merci", но не утерпела:
        - Язык учи, беляк!
        - Су-сударыня!.. - провокатор явно растерялся. - А на каком фронте воевать изволили? Не под Питером?
        - На Южном, - буркнула кавалерист-девица, перехватывая чемодан. Соседние авто тоже не вызывали доверия. Шоферы, из окон глазеющие, сплошь мордатые и усатые, с генеральской спесью во взоре. Были и помоложе, но ничуть не лучше, эти, видать, выше поручика не дослужились. Ольга прикинула, что где-то здесь, если верить путеводителю, должна быть станция знаменитого парижского метро, и уже совсем было собралась совершить подземное путешествие, когда заметила негра.
        Чернокожий курил возле таксомотора, имея вид печальный и брошенный. Кажется, его авто не пользовалось популярностью - не иначе из-за свойственного буржуйскому обществу расизма.
        - Monsieur! - окликнула Зотова, кивая на авто. - Vous ГЄtes libre?[20]
        Негр расцвел, одарив пассажирку зубастой улыбкой, подскочил к багажнику, ухватил чемодан. Бывший замкомэск облегченно вздохнула. Среди беляков уроженцев знойного континента встречать не приходилось, зато в РККА таковые имелись, наглядно подтверждая теорию классовой борьбы. Впрочем, опаску иметь всегда следовало, посему, прежде чем сесть в авто, девушка на приличном французском пригрозила не заплатить, если "мсье" вздумает накручивать лишние мили по улицам. Маршрут же ей известен досконально, так что, как говорится, шаг влево, шаг вправо...
        Негр замахал длинными руками, изображая воплощенную невинность, и широко распахнул заднюю дверцу.
        О вредной привычке парижских таксистов Ольга прочитала в том же путеводителе, насчет же маршрута малость преувеличила. Ехать предстояло не куда-нибудь, а на знаменитый Монпарнас, где в квартале Вожирар следовало отыскать отель с экзотическим названием "Abaca Messidor". Товарищи, готовившие поездку, предупредили, что гостиница не из дешевых, зато расположено удачно, на левом берегу Сены, почти в центре. Главное же, ее владелец пусть и не коммунист, но из сочувствующих, и если что, всегда поможет. Вот уже год гости из Красной Столицы, приезжающие в Париж, останавливаются именно там. Последнее обстоятельство Зотову не слишком вдохновило. Если так, то и враги к месту пристрелялись, а значит, жди неприятностей. Да и не слишком верилось, что какая-то Абака да еще Мессидор делу революции сочувствует. Цены-то зубастые, не слишком пролетарские. Или хозяин за сочувствие лишний процент требует?
        Внезапно Ольга сообразила, что она, как ни крути, а уже в самом Париже. Прильнула к окошку и разочарованно вздохнула. Темень, дома-многоэтажки с желтыми пятнами окон, редкие прохожие на тротуарах, черные голые деревья. А дальше туман, ничего не понять. Дома сменились широкой площадью, но разглядеть ничего не удалось, разве что дюжину черных жуков-автомобилей, припаркованных у бордюра. Хоть бы увидеть что интересное! Допустим, Эйфелеву башню, ее издалека разглядеть можно.
        - La Tour Eiffel! - хрипло проговорила Зотова, глядя в негрскую спину.
        - Route, mademoiselle[21], - невозмутимо откликнулся таксист, не оборачиваясь.
        Пришлось согласиться с тем, что ради искомой башни "Route" можно слегка подкорректировать. Негр, ухмыльнувшись в зеркальце заднего вида, резко свернул налево, где туман был гуще. Ольга сразу же пожалела, шофер же, явно повеселев, принялся негромко напевать нечто негрское народное.
        Башню кавалерист-девица все-таки увидела, правда, не всю, а нижнюю часть, и то издали. Выше наблюдался все тот же туман, подъехать же ближе оказалось невозможным. Таксист предложил прогуляться, но Зотова, махнув рекой, велела ехать прямиком в отель. Поглядела - и ладно!
        Искомый "Abaca Messidor" оказался о шести этажах с большими светящимися витринами на первом и двумя непонятными флагами над главным входом. Перед отелем обнаружилась стоянка такси, на которой скучали два темных авто. Негр, лихо затормозив возле крайней машины, обернулся - и с немалым удовольствием назвал цену. Ольга спорить не стала, но почувствовала, что начинает разочаровываться в интернационализме.
        Авто укатило, и Зотова осталась одна посреди площади. В путеводителе было сказано, что будущих постояльцев обязан встретить швейцар, в случае необходимости - с зонтиком и тележкой для багажа. Однако двери отеля оставались закрытыми, в окнах темно, и девушка нерешительно взялась за ручку чемодана. Буржуазный "services" в лице неведомого Абаки явно давал сбои. Ко всем неприятностей с черного неба начал накрапывать мелкий холодный дождь. Ольга подняла воротник пальто, без всякого удовольствия взглянула на горящую неоном вывеску.
        - Так значит, на Южном фронте изволили комиссарить, сударыня!
        Как открылись дверцы авто, она не услыхала. Мордатый беляк уже стоял рядом, держа руку в правом кармане. Еще один, толще и плечистей, с немалым трудом выбирался из машины. Задняя дверца была ему явно мала.
        "Вот тебе и La Tour Eiffel!" - с запоздалым раскаянием констатировала кавалерист-девица, отступая на шаг. Второй белогвардеец тем временем уже вылез из машины, и теперь неторопливо оправлял черное длиннополое пальто. Он был тоже усат и мордат, а ко всему еще носил пышную дворницкую бороду. Глядел мрачно, слегка прищурившись. Хлопнула дверца, выпуская из авто третьего, помельче и без бороды, зато с роскошными пшеничными усами.
        - Она? - негромко бросил бородатый, ни к кому не обращаясь. Усачи дружно закивали в ответ.
        - Приметы сходятся, Александр Павлович - шофер удовлетворенно потер руки. - "Ах, попалась, птичка, стой! Не уйдешь из сети." Помните, сударыня, кто сие написал?
        - Порецкий, - Ольга отступила еще на шаг, оставляя чемодан противнику. - "Не расстанемся с тобой ни за что на свете!"
        Одобрительный смех. Усачи переглянулись.
        - Именно, госпожа Зотова, - удовлетворенно кивнул толстяк по имени Александр Павлович. - Что там бишь дальше?
        - Нет, не пустим, птичка, нет!
        Оставайся с нами;
        Мы дадим тебе конфет,
        Чаю с сухарями...
        - Ежели желаете, сударыня, ржаными, - гоготнул шофер. - Как у вас на Южном фронте.
        - Вы меня не помните, Ольга. Вячеславовна? - внезапно спросил тот, что помельче. - Давеча мне от вас привет передавали.
        Зотова хотела возмутиться, сходу отвергнув такую возможность, но вдруг вспомнила. Гелиос в кожаном пальто, он же Георгий Лафар, террорист с седыми висками. "Через неделю я увижусь с генералом Барбовичем. Хотите, привезу его скальп?"
        Барбович, полтавский дворянин...
        В глаза ударил отсвет дальнего пламени. Горячий ветер, пороховой кислый дым. Мертвецкий Гвардейский полк - против ее эскадрона, глаза в глаза, шашки "подвысь", пальцы вровень с лицом. Ледяные зрачки - мертвые очи Мертвого Всадника. И вкус запекшейся крови во рту, когда она, очнувшись, наконец, смогла приоткрыть веки. Там, у двух курганов-сторожей, навеки остались бойцы эскадрона. Ей же, красному командиру Зотовой, вышла отсрочка. Недорубил пышноусый, поленился лишний раз клинок опустить.
        Со свиданьицем, Иван Гаврилович, Мертвый Всадник!
        Хотела крикнуть - сдержалась. Выдохнула резко и, обо всем забыв, шагнула вперед, к своему убийце. Тот, иного ожидая, попятился.
        - Госпожа Зотова! - Александр Павлович предостерегающе взмахнул огромной, с хорошую лопату, ладонью. - Понимаю ваши чувства, но будьте сдержанней. Не заставляйте прибегать к силе.
        Усатый шофер был уже рядом, под левым боком. Барбович, отступление завершив, сунул руку за отворот пальто, ухмыльнулся в густые усы. Ольга с запозданием вспомнила, что безоружна. Остановилась, скользнула ладонью в карман, к папиросам поближе.
        - Ольга. Вячеславовна! - бородач грузно шагнул вперед. - Бросьте глупости и садитесь в авто. Все прочее будет зависеть от вашего благоразумия.
        Под левым ухом громко хмыкнул шофер:
        - Птичка, птичка! как любить
        Мы тебя бы стали!
        Не позволили б грустить:
        Все б тебя ласкали.
        Девушка отскочила назад, но усатый не отставал. Барбович, все так же скрывая ладонь за отворотом, неторопливо двинулся в обход, забирая вправо. Ольга сообразила, что ее окружают по всем уставным правилам. Самое время убегать, но куда? Сзади пустая площадь, нагонят, собьют с ног.
        - Хватит, сударыня! - Александр Павлович словно прочел ее мысли. - Мы и рассердиться можем. У нас у всех к красногадам счет на ста страницах...
        - Полегче, кабан! - перебил генеральскую речь чей-то веселый голос. - А то маслину в печень получишь.
        Бородач осекся, попытался оглянуться...
        - Стой, где стоишь! И остальные тоже, иначе всех мордами в землю положу. Олька, ты как?
        Зотова ахнула.
        - Маруся!..
        - Паршивый, я тебе скажу, городишка Париж, - сообщила Климова, появляясь из-за ближайшего авто. - Бандит на бандите, ровно у нас на Хитровке. Ты, Ольга, чуток назад отойди, потом ко мне дуй, а я пока говнюков на мушке подержу. Генералы, мать их, трое на одну девушку!..
        - Маруська! - Ольга помотала головой, все еще не веря. - Ну, ты даешь!
        - Хорошим людям не отказываю, - Климова весело оскалилась, поднимая двумя руками тяжеленный "кольт". - Иди ко мне, подруга, сейчас мы их с тобой приласкаем.
        * * *
        Бок авто показался неожиданно теплым, очевидно, мотор выключили совсем недавно. Зотова пристроилась за капотом, кивнула.
        - Сюда, Маруська. Обопрись локтем, целиться удобней.
        В полный голос сказала, дабы полюбоваться дрогнувшими спинами. Климова, тоже заметив, подмигнула:
        - Штаны б не испачкали, герои! Кого первого кончим? Жирного?
        Замкомэск подмигнула в ответ:
        - Не жирного, а всех. А ты знаешь, пуля от "кольта" быка с копыт валит.
        - Проверим, - пообещала подруга, беря на прицел Александра Павловича. - Как тебя, Олька, одну отпустили? Мы даже в boutique по трое ходим, чтобы не нарваться. Кстати, вчера пальтишко прикупила, погляди и оцени. Модное самое, от Шинели. Дорогое правда, за такие деньги на взвод шинелей нашить можно.
        Зотова оценила. В новом, "от Шинели" пальто да еще в сером, надвинутом на ухо берете с помпоном, Маруся выглядела истинной парижанкой. "Кольт" и сумка крокодиловой кожи удачно дополняли гарнитур.
        - Сударыни! - воззвал "жирный", он же "кабан", он же Александр Павлович. - Это недоразумение!..
        "Сударыни" весело рассмеялись.
        - Мы собирались побеседовать с госпожой Зотовой. Только побеседовать, ничего больше. Ольга Вячеславовна! Вы же сами сказали моей племяннице, что переговоры будут продолжены непосредственно со мной, напрямую. Мы узнали, что вы приезжаете...
        - Понятно, - Ольга помрачнела. - Маруська, убери пистолет. Они не бандиты, а здешние нэпманы. Трест создали, чтобы торговлишку с нами завести. А это их главный - купец первой гильдии Кутепов.
        - И чем торговать решили? - поинтересовалась Климова, с трудом втискивая "кольт" в крокодиловый зев сумки.
        Кавалерист-девица мрачно усмехнулась.
        - Смертью, понятное дело.
        Потом, немного подумав, бросила прямо в чужие затылки:
        - Если поговорить, то по одному приходите и в дверь постучать не забудьте. Тогда и разъясню я вам партийную линию по самое не могу.
        * * *
        О "Тресте", в узком кругу более известном, как Монархическая организация Центральной России, Ольге рассказал товарищ Куйбышев, причем не просто, а в два захода. Вначале о том, что на Политбюро докладывали и в тайных сводках сообщали. История оказалась такой, что хоть роман про доблестных чекистов пиши. И в самом деле! Злобные контрики во главе с недорасстрелянным интеллигентом Федоровым, пробравшимся на службу в наркомат водного транспорта, решили побороть советскую власть, для чего и создали свою Монархическую организацию. Набрали целую толпу "бывших", кличками обзавелись, пароли придумали. Не тут-то было! ВЧК, всех субчиков отследив, под наблюдение взяло. Интеллигента Федорова, арестовав и пугнув как следует, надежно перевербовали, чтобы не на врагов работал, а на советскую власть. А дальше, как фильме: глупые враги "Трест" за настоящее подполье принимали, а ВЧК всех их отлавливало и к стенке ставило. "Тресту" удалось выйти на парижских эмигрантов, главой которых и был "купец первой гильдии" - генерал Александр Павлович Кутепов, заместитель Черного барона Врангеля. Беляки готовили террористов,
"Трест" же брался переправить их в СССР через верные "окна" на границе. Само собой, террористов там же, на кордоне, брали, а чтобы врага и дальше дурить, писали от их имени донесения в Париж. Игра шла уже не первый год, и прекращать ее пока не собирались. Главной целью оставался сам Кутепов. Заманить бы "купца" в СССР, да под показательный пролетарский суд отдать! От такого удара беляки до смерти кровью не отплюются.
        История и вправду была хороша. Зотова восхитилась чекистской лихостью, но ненадолго, поскольку за первой последовала история вторая. И вот тут-то восхищаться стало нечем.
        Документы таинственного Цветочного отдела ЦК были доступны только узкому кругу. Питерский диктатор Гришка Зиновьев, к примеру, в число посвященных не входил, как и "любимец партии" Бухарин. Однако для Валериана Куйбышева, Недреманного Ока партии, тайн не существовало. Среди прочих дел, ведомство Ким Петровича отслеживало вражьи голоса, особенно те, что перемывали кости руководству РКП(б). Очень рано, еще с осени 1917-го, наметилась любопытная закономерность. О германских связях Вождя не писал только ленивый, несмотря на то, что никаких доказательство "шпионажа" обнаружить не удалось. Немцы подкармливали русских революционеров, но чрезвычайно скупо, предпочитая тратить золотые шпионские марки на далекую Мексику и вечно бунтующую Ирландию. России доставались крохи, шедшие главным образом финнам и украинцам. "Народный министр" эсер Чернов тоже отметился у немецкой кормушки, причем так, что Керенский, даром что романтик, запретил знакомить того с секретными документами. Но о "немецком следе" и продавшемся германскому Генеральному штабу Вожде упорно продолжали писать, фальсифицируя документы и
выдумывая откровенную чушь. О связях же великолепного товарища Троцкого вражеские газетчики молчали, словно кто-то всесильный прищемил их болтливые языки. А рассказать было о чем. Лев Революции, прозываемый также Агасфером, прожил жизнь бурную и яркую, вполне достойную шпионского романа. Но никого почему-то не заинтересовали ни невероятные побеги из ссылки, ни золотые ручейки, стекавшиеся к малоизвестному эмигранту, ни очень любопытные знакомые, включая будущего убийцу эрцгерцога Франца-Фердинанда и американского госсекретаря.
        За год до начала революции Троцкий прибыл в Северо-Американские Штаты, где немедленно, в обход всех правил, получил американское гражданство. Весной 1917-го он отбыл в Россию во главе целой группы свои сторонников с толстой пачкой долларов в кармане и чековой книжкой. И то и другое изъяли подозрительные англичане, однако самого Льва им пришлось отпустить по просьбе полковника Хауса, личного друга Президента САСШ. Вступив в большевистскую партию, будущий Лев Революции поспешил расставить своих "американцев" на ключевые посты. Товарищ Куйбышев предложил Ольге сравнить два списка: эмигрантов из "пломбированного вагона", приехавших с Вождем, и людей Троцкого, приплывших с ним одним пароходом. Кадры Председателя Реввоенсовета смотрелись куда заметнее.
        Весной и летом 1918-го, когда войска Антанты уже начали интервенцию, возле Троцкого продолжали крутиться агенты "союзников". Арест им не грозил. Английскому шпиону Сиднею Рейли Троцкий помог устроиться в ВЧК, а позже, когда за англичанином началась охота, отдал на попечения Федорова, будущего руководителя Треста. Тогда же чекисты сумели выйти на одного из "американцев" - Володарского-Гольдштейна, прямо связанного с американской разведкой. Высокопоставленного шпиона даже не решились арестовать. Пришлось срочно организовывать "теракт".
        - Выходит, товарищ Троцкий - враг? - поразилась Ольга. - Как же партия такого терпела?
        Валериан Владимирович, взглянув строго, качнул костистым лицом.
        - Товарищ Троцкий был политиком. Его связи с руководством САСШ помогли сорвать интервенцию. Вам мало Колчака и Врангеля?
        Зотова прикусила язык.
        Лев Революции блистал и гремел, руководя фронтами и предрекая близкую Мировую Коммуну. Но на первое место в партии не претендовал, а посему был терпим и Вождем, и сотрудниками Цветочного отдела. Змея за пазухой опасна, но без ее яда порой не обойтись.
        Все изменилось в конце бурного 1920-го. Польское поражение ослабило позиции Вождя, и зарвавшийся Лев попытался прыгнуть выше головы - прямо на место Предсовнаркома. На Х съезде партии ему дали укорот, не пропустив к верховной власти, а следом нанесли еще один удар, начав массовую демобилизацию РККА. За какой-то год всесильный Троцкий превратился в генерала без армии. И тогда его верный сотрудник Федоров принялся создавать Монархическую организацию Центральной России.
        - "Трест" - не белогвардейское подполье, - подытожил Куйбышев. - Это лишь прикрытие. Но и не чекистская западня, это тоже прикрытие, причем очень умелое. "Трест" - подполье Троцкого, заготовка для государственного переворота. Теперь вы понимаете, почему Политбюро хотело избежать огласки? Официально "Трест" распущен, но люди Троцкого живы, подполье действует, и каждый из нас рискует получить пулю в спину.
        4
        Двор очень напоминал обычный питерский - ровный квадрат-колодец с кучами угля посередине и низким серым небом вместо крыши. На этом сходство кончалось. Дом оказался совсем иным, непохожим. Когда-то трехэтажный с лепниной над подъездами, беломраморными скульптурами и высокой, скошенной по краям крышей, он был безжалостно перестроен. Этажи разрублены надвое перекрытиями, высокие окна заложены красным, потемневшим от времени, кирпичом, сбиты мраморные украшения на карнизе. Древний трехэтажный дворец превратился в нескладную шестиэтажную коммуналку.
        Товарищ Москвин, сложив карту, спрятал ее в карман пальто, достал пачку "Марса". Все правильно: улица Сент-Антуан, бывший дворец Сюлли. Цветная точка на циферблате горела неярким желтым огнем. Без трех минут четыре пополудни, по-здешнему 15.57.
        Бродяга-эмигрант с нансеновским паспортом исчез. Леонид не без удовольствия надел купленное в Ревеле пальто, сменил шляпу на привычную кепку, не забыв тщательно побриться. Эстонский гражданин Лайдо Масквинн, гость прекрасной Франции, зашел поглядеть на парижскую старину.
        Двор бывшего дворца Сюлли был всем хорош. Два выхода, суета любопытных туристов, жильцы, то и дело хлопающие дверями подъездов. Никому нет дела до скромно одетого эстонца с небольшим букетиком фиалок за отворотом пальто. Наверняка романтик-влюбленный, назначивший свидание посреди древних стен. Потому и не спешит, ходит неторопливо, по сторонам смотрит.
        Лайдо Масквинн и вправду не торопился. В городе "хвоста" за ним не было, но лишний раз провериться не мешало. Для верности Леонид свернул под арку, ведущую на соседнюю улицу, немного подождал, вернулся - и остался вполне доволен. Чисто! Швейцарец "Harwood" докладывает: ровно четыре, 16.00.
        Пора бы...
        - Здравствуй, Леонид Семенович.
        Бывший чекист невольно вздрогнул. Что за привычка - со спины подбираться?
        Повернулся без спешки.
        - Здравствуй, Мурка.
        Вынул из-за отворота пальто фиалки, отдал без слов, ощутив ледяной холод ее ладоней. Девушка смотрела странно, наконец, подалась вперед, всхлипнула.
        - Цветы от Фартового... Застрели меня, Ленька, все равно лучше не будет. Только не говори, что это все для виду, для глаз чужих. Сама знаю, не маленькая.
        Сглотнула, поглядела вверх, на низкие облака.
        - Вот мы и в Париже, Леонид Семенович. Обещал, что вместе кордон перейдем, а иначе вышло. Легкое у тебя слово, Фартовый! Дунь - и улетит.
        Леонид даже не обиделся, удивился.
        - А как ты хотела? Под пулями, по пояс в болоте? Неблагодарный вы народ, бабы. Чего я тебе обещал? Документы чистые и деньги, чтобы до Америки хватило?
        Взял за руку, развернул ладонь.
        - Так и держи.
        Сначала паспорт достал, следом чековую книжку. Положил на ладонь...
        - Получила? А теперь катись в свою Америку, шмара коцаная, а не то в самом деле пристрелю.
        Хотел повернуться, уйти, но не решился. Плохо вышло. Обещал быть Мурке товарищем, а откупился, словно от надоедливой "машки". Хотел извиниться, но слова, как назло, куда-то спрятались.
        Климова, не глядя, переложила документы в карман пальто, поднесла к лицу фиалки.
        - Знаешь, что я заметила, Леонид Семенович? Встречусь с тобой, хочу что-то хорошее сказать, а вместо этого злить тебя начинаю. Вроде как два человека во мне спрятались, две бабы, что между собой на ножах. Одна тебя любит, а второй лестно над Королем верх взять, волей волю передавить, чтобы сам Ленька Пантелеев перед шмарой коцаной, подстилкой бандитской, лужей растекся. Злая я, Леонид Семенович, очень злая. Но не прогоняй, сделай милость. Пригожусь я тебе, если надо - жизнь отдам. Не прогоняй!
        Улыбнулась сквозь слезы:
        - Ленька Пантелеев, сыщиков гроза,
        На руке браслетка, синие глаза.
        У него открытый ворот в стужу и в мороз
        Сразу видно, что матрос.
        Товарищ Москвин, взяв девушку под руку, кивнул в сторону ближайшей арки.
        - Пошли отсюда, Мурка. Незачем двум гражданам свободной Эстонии чужие глаза мозолить. Кстати, в паспорте ты Эда-Мария, привыкай. А как чековой книжкой пользоваться, я тебя быстро научу. Там главное подпись свою запомнить...
        * * *
        Ближе к вечеру пошел снег, сырой и колючий. Тротуары быстро пустели, люди спешили укрыться за кирпичной толщей стен, закрыть за собой двери подъездов, спрятаться в тепло, в нестойкий уют квартир, забыв хотя бы на время о холоде зимних улиц. Ушли даже вездесущие бродяги-клошары, найдя убежище под мостами и за отпертыми решетками водостоков. По площадям гулял ветер, задувая снег в узкие коридоры улиц, бил в лицо, слепил глаза. Париж исчез, растворяясь в подступавшей ночи.
        - ...Иначе сделаем, Фартовый, - Мурка, поморщившись, смахнула платком снежинки со лба. - Есть у нас в делегации парень, репортер "Известий". За пролетария себя выдает, вроде как прямо за станком родился, а на самом деле из "бывших", из богатеньких. Папашка в Екатеринославе гешефты проворачивал, сыночка же в частную гимназию пристроил. Французский этот Мишка знает не хуже своего идиша. И не трус, от фронта не прятался. А еще он троцкист, мира с буржуями не хочет. Вот я ему и предложу Мировой революции послужить. Он, очкарик, как меня сквозь свои стеклышки разглядел, так и задышал неровно. Не откажется - и не выдаст!
        Леонид молча кивнул. Доноса он не слишком опасался. Бумага все равно попадет к Бокию, да и не станет репортер лишний раз головой рисковать, с Лубянкой связываясь. На него, троцкиста, все и повесят.
        Девушка внезапно рассмеялась.
        - Как, говоришь, меня теперь зовут? Эда-Мария Климм? Накрутили твои чекисты. А я и сама фамилию сменить могу. Хочешь, Ульяновой стану?
        От неожиданности Леонид остановился.
        - Шутишь?
        Мурка внезапно стала очень серьезной.
        - Нет, Леонид Семенович, не шучу. Меня Мария Ильинична удочерить хочет. По закону, правда, нельзя, не замужем она, но уж для такого человека исключение найдут. И Дмитрий Ильич не против, он сам сейчас думает мальчишку одного усыновить. Так что стану я Вождю мирового пролетариата племянницей. Оценил?
        - Оценил, - чуть подумав, кивнул бывший старший оперуполномоченный. - Твоя жизнь, товарищ Климова, тебе и решать. Но я бы не советовал, слишком высоко...
        - ...И падать больно, костей не соберешь, - девушка вздохнула. - Думаешь, не понимаю? Не по мне такая честь, Фартовый. За океан бы податься, в Штаты Северо-Американские. Может все-таки рискнем? И паспорта есть, и деньги.
        Ответа не дождалась, усмехнулась горько.
        - Только другую с собой на Тускулу не бери, Ленька. Плохо умирать буду.
        5
        Стрелять гимназистку Оленьку учил папенька - в те редкие минуты, когда маменьки не оказывалось рядом. Оленька очень старалась, все части револьвера "наган" наизусть выучила и даже нарисовать могла. А со стрельбой не ладилось, слишком тяжелым казался "наган", слишком опасным. Легко ли после учебника смерть в руки брать? Тогда и объяснил дочери конный егерь, что не пойдет дело, пока не станет оружие частью ее самой, пока не почувствует, что без "нагана" она не вся, а только обрубок. Половина человека, и то не самая лучшая.
        Отцова наука пригодилась на фронте, и с тех пор красный боец Зотова старалась с оружием не расставаться. Когда после "психушки" пришлось кобуру махоркой набивать, бывший замкомэск и в самом деле чувствовала себя инвалидом, обрубком на тележке с культями вместо рук. И за себя не постоишь, и другим не поможешь, огрызок - и только.
        В Париже командированному сотруднику ЦК оружие не полагалось. Если за руку возьмут, не только себя подставишь, но и всю страну заодно. С этим не поспоришь, но и себя не защитишь. Конечно, воевать можно и словом, но какой разговор с белыми гадами, когда под рукою нет веского довода с полной обоймой?
        Добрая душа Маруська предлагала "кольт" оставить, но Зотова, чуть подумав, отказалась. Беляки оружие видели, значит, могут в полицию заявить, дабы птичке из сети не выбраться. Значит, что? Значит, иное требуется, такое, чтобы и по закону - и чтобы с ног напрочь сшибало.
        Бывший замкомэск накинула пальто и пересчитала франки в бумажнике. Спустившись вниз, выбралась на площадь, прошла по rue de Vaugirard до станции метро, затем свернула налево, на иную "rue" - de Vouille. В первом же продовольственном спросила водки. Таковой не нашлось, и Ольга, приценившись, выбрала три бутылки итальянской граппы.
        Пока юркий le vendeur[22], почуяв денежного покупателя, расхваливал напиток (Grappa Storica Nera! наилучшей выдержки! полтора года в бочке из дуба лесов Лимузена!), Зотова опытным глазом присмотрелась к тяжелым, внушительного вида скляницам. Цвет, словно у свекольного самогона, и градусов, если этикетке поверить, ничуть не меньше...
        Сойдет!
        Глава 5
        Дорога на Тускулу
        1
        Международную солидарность трудящихся красный командир Ольга Зотова допускала чисто теоретически, на практике же не шибко верила братьям по классу. На очередной партийной чистке высказанное вслух сомнение в возможностях пролетариев всех стран чуть не стоило ей билета. Председатель комиссии не преминул напомнить о чуждом классовом происхождении коммуниста Зотовой, за что едва не был послан окопным трехэтажным в единственно верном направлении. Вовремя прикушенный язык позволил отделаться "постановкой на вид" и снисходительным советом вспомнить подвиги славных солдат Мировой Революции - воинов-интернационалистов - на фронтах Гражданской.
        Совет пропал даром. Ольга ничего не забыла. Еще в прогимназии ей объяснили, что слово "солдат" происходит от "сольдо", золотого византийского "солида", обычной платы средневековых наемников. Бравые парни-интернационалисты брали свои "сольдо" не чинясь - жалование солдат Мировой Революции превышало таковое в обычных красных частях втрое. Отряды китайских товарищей воевали неплохо, но с белой стороны им противостояли точно такие же китайцы, получавшие "сольдо" из деникинской казны. Без всякого удивления замкомэск узнала, что первым поставил китайцев-интернационалистов в строй не красный командир, а "белый партизан" Василий Чернецов. Немцы, венгры и словаки тоже воевали прилично, но в откровенных беседах честно признавались, что в огромном желании, что давным-давно подались бы с фронта куда подальше, если бы не строгий и однозначный приказ. На вопрос, чей именно, разводили руками, молча тыкая пальцем в зенит. После отречения кайзера "камрады" построились в колонны и, не оглядываясь, зашагали "нах Фатерланд".
        Окончательно развеяла все иллюзии Польская кампания. Вернувшиеся оттуда сослуживцы в один голос рассказывали о подвигах польских трудящихся под Варшавой, Львовом и Замостьем. Если от надменного пана-шляхтича красноармейцы еще могли ожидать пощады, то "пролетаржи" и "хлопы" вырезали всех подряд.
        После партийной чистки Зотова предпочитала не говорить вслух на скользкую тему, но как-то в беседе с товарищем Кимом не утерпела и высказалась. Секретарь ЦК взглянув строго, огладил шкиперскую бородку и наставительно заметил, что объединять пролетариев всех стран должно не как попало, а с умом. Если взять семьи в заложники, а сзади поставить заградительные отряды, энтузиазм трудящихся не будет иметь границ.
        Мудрые слова Кима Петровича Ольга не раз вспоминала, читая в "Правде" об очередной неудаче на фронтах Мировой революции. Вспомнила и сейчас, в столице буржуазной Франции, налаживая сотрудничество с местными коммунистами. Почему-то думалось, что на переговоры придут хмурые парни с вечными мозолями на трудовых ладонях, в крайнем случае, сознательные интеллигенты - тоже с мозолями, но с кандальными, на запястьях. Встретиться же довелось с депутатом парламента, членом комиссии по иностранным делам и чуть ли не бывшим министром. С биографией товарища Марселя Кашена бывший замкомэск ознакомилась еще в Столице, но при виде усатого расфуфыренного буржуя, первым делом попытавшегося приложиться к ручке, наступила окончательная ясность.
        Впрочем, бывший министр все же сумел удивить. Денег он просил много, но главным образом не на бедствующую "L'HumanitГ(C)", а в некий фонд, создаваемый для обеспечения скромных потребностей членов местного Центрального комитета. Часть средств предполагалось вложить в акции, остальное же в недвижимость. Подробная калькуляция прилагалась, причем скромный товарищ Кашен поспешил заметить, что лично для себя ничего не просит. Профессорский оклад, им получаемый, вполне достаточен.
        Кавалерист-девица калькуляцию взяла, но взглянула выразительно. Вождь французских коммунистов, ничуть не смутившись, заметил, что для camarade Zotova вполне можно организовать покупку фермы под Парижем, в кредит и на льготных условиях.
        Настроение, и без того скверное, испортилось окончательно. Махнув рукой на Лувр, куда она собиралась направиться, девушка поехала обратно в гостиницу. Дабы не общаться с беляками-таксистами, Ольга предпочла спуститься в метро, в результате чего заблудилась в грохочущих подземельях, проездив лишний час в душном, битком набитом вагоне. В результате в холл "Abaca Messidor" Зотова входила в состоянии тихого бешенства и чуть не набросилась на портье, сообщившего, что некий мсье ожидает мадемуазель уже больше часа. Бывший замкомэск, вспомнив усатые хари своих парижских знакомцев, мысленно зарычала.
        К удивлении Ольги, человек, ее ожидавший, усов не носил да и возрастом был заметно моложе. Не генерал и не полковник, хоть и с заметной военной выправкой. Лет тридцати, скуласт, взглядом тверд, на левой щеке небольшой шрам... Увидев ее, гость пружинисто встал, расправив широкие плечи под дорогим модным пиджаком:
        - Добрый день! Имею честь видеть госпожу Зотову?
        Госпожа Зотова взглянула без особой приязни. Еще одно "благородие" пожаловало, будто прочих мало. Видом да и манерами, конечно, поприличнее, и лицом не разбойник, но все они, беляки, одним классовым миром мазаны!
        Незнакомец, что-то почувствовав, слегка смутился.
        - Вероятно, я не вовремя, извините, но мне скоро уезжать. Рискнул бы задать вам несколько вопросов.
        Ольга понимающе кивнула:
        - Рискните. Про чего спрашивать будем? Про состав столичного гарнизона или насчет режима охраны границы? А может, сразу про мобилизационный план?
        - Простите?
        Смущение сменилась растерянностью, но Зотову это лишь раздраконило.
        - Не прощу. Это сейчас вы такие вежливые, а как пленных к стенке ставить и раненых штыками колоть...
        Скуластое лицо дернулось, словно от боли, и девушка, не договорив, умолкла. Незнакомец закусил губу.
        - Вы правы, госпожа Зотова. Через кровь не перешагнуть. И все же рискну спросить. Не знакомы ли вы с господином Луниным? Николай Андреевич Лунин, худой такой, ростом меня чуть повыше...
        - Нашли господина! - восхитилась Ольга. - Товарищ Лунин - член ЦК и заместитель председателя Контрольной комиссии. А на фронте Николай Андреевич комиссаром был.
        Скуластый быстро кивнул.
        - Да, это он. Я познакомился с ним весной 1921 года через нашего общего друга, Степана Косухина. Извините, сударыня, забыл представиться. Арцеулов Ростислав Александрович, подполковник Русской армии, ныне сотрудник Абердинского университета.
        Кавалерист-девица хотела привычно огрызнуться по поводу "сударыни", но внезапно сообразила, что о подполковнике Арцеулове ей кто-то уже рассказывал. Нет, она читала... Да, и читала, и рассказывали!
        Ольга, оглянувшись, кивнула на стоящие возле стены кожаные кресла:
        - Давайте присядем. Набегалась я сегодня.
        Гость без слов повиновался. Устроившись поудобнее, девушка расстегнула верхнюю пуговицу пальто, вздохнула устало:
        - Откуда вас столько на мою голову! Не успел товарищ Фрунзе в ноябре
1920-го флот в море вывести, не перетопил золотопогонников... Бумага насчет вашей лисности есть, гражданин Арцеулов, потому как разыскиваетесь вы за преступления против трудящихся и, между прочим, за убийство кандидата в члены ЦК РКП(б) товарища Косухина Степана Ивановича.
        Подполковник горько усмехнулся:
        - Знаю. Боюсь, вы мне не поверите. Я - золотопогонник, враг. Мою невиновность мог бы подтвердить господин Лунин...
        Ольга достала платок, отвернулась, сдерживая подступивший кашель. Наконец, отдышавшись, взглянула прямо в глаза.
        - Да стала бы я с вами разговаривать, гражданин, если бы убийцей считала! Не убивали, знаю. Только не от Лунина.
        Усмехнулась:
        - А вот скажите, какого рода письменность на табличках из коллекции Вейсбаха - иероглифическая или слоговая?
        Арцеулов замер, не веря. Потом медленно встал.
        - Иероглифическая, госпожа Зотова. Еще недавно сомневался, но теперь могу доказать... Как дела у господина Соломатина?
        - Не очень. Того и гляди, без службы останется. Отчего-то его дхары не ко двору нашей власти пришлись. Помнит вас Родион Геннадьевич. Он-то мне все и рассказал: и про Сибирь, и про таблички, и про то, что человек вы хороший. Хотя, конечно, и беляк.
        Бывший замкомэск тоже встала, протянула руку:
        - Давайте заново знакомиться. Ольга! С отчеством не надо, не старуха еще.
        - Ростислав! - подполковник улыбнулся. - Искренне могу сказать, что очень рад. Значит, тоже наукой занимаетесь?
        - Ага! - охотно подтвердила кавалерист-девица. - Вечными двигателями в основном, а также Машинами Времени системы товарища Герберта Уэльса и снарядами на тележках. И еще меня хотят на землю Санникова отправить.
        - К-куда?!
        * * *
        - Этот! - Леонид дернул подбородком в сторону ковыляющего по тротуару Гастона де Сен-Луи. - Третий раз подряд вижу, и время то же, и место.
        На всякий случай взглянул на циферблат с желтой светящей точкой. Все верно, две минуты разницы, если со вчерашним днем сравнить.
        Мурка, пристроившись на заднем сидении, шумно дышала в ухо. Молчала, не желая мешать. Худой очкастый паренек, сидевший за рулем, тоже не торопился. Наконец, обернувшись, кивнул уверенно.
        - Запомнил, товарищ Леон. Только мне кажется, что для нас пока важнее дом, а не человек.
        - Просто - Леон, - мягко поправил бывший старший оперуполномоченный. - "Товарищ" не для здешних ушей, а нам и при посторонних общаться придется. Поняли, Мишель?
        Мишель, он же Михаил Аркадьевич Огнев, беззвучно усмехнулся:
        - Ничего, еще приучим! И "товарищ" им будет, и "гражданин начальник". Я вот что, Леон, сделаю. Мы, репортеры, народ дружный. Есть тут одна газета с хорошим криминальным отделом. Прямо сегодня туда загляну и поговорю о тонкостях профессии. Когда вы мне эту историю рассказали, я вначале о самом простом подумал. Завел буржуй хромоногий шерочку-машерочку и грешит от жены подальше. Нет, не похоже! Француз без цветов к мамзельке не пойдет. И дом какой-то странный. На жалюзи обратили внимание? На всем первом этаже закрыты, значит, не квартиры там, а что-то иное.
        - Игорный притон, - предположил Леонид, глядя на репортера с немалым уважением. Головастый парень!
        - Притон? - Огнев явно удивился. - Товарищ... Извините, Леон, мы не в СССР. Играют здесь легально, разве что казино... Но тогда почему он один, где остальные? Нет, без фактов дедукция невозможна, как учит нас прогрессивный английский писатель Артур Конан Дойл.
        Знакомец Мурки товарищу Москвину понравился сразу. Не тем, что охотно вызвался помочь таинственному Леону, нелегальному сотруднику Иностранного Политического управления. Репортеры - они такие, запах гари чуют за версту. Однако Мишель, едва успев получить агентурную кличку, тут же заявил, что без авто работать будет трудно, а значит, следует взять на прокат что-нибудь незаметное, например подержанный "рено". За руль сел сам, машину вел уверенно, не теряясь на шумных парижских улицах. А еще умел смотреть, подмечать и делать выводы.
        - Вы в "Известиях" тоже криминалом занимаетесь? - поинтересовался бывший чекист, наблюдая как Гастон, неуверенно поглядывая по сторонам, открывает дверь подъезда.
        Мишель помотал головой:
        - Если бы! Письма трудящихся, командировки на заводы, рационализаторы, Сельхозвыставка. Не скажу, что плохо, но хочется чего-то погорячее. Я, между прочим, на фронте в трибунале служил, привык вражин на чистую воду выводить и на размен пускать.
        Товарищ Москвин невольно кашлянул. На размен - это да, знакомо. Руководствуясь революционной законностью...
        - Михаил и стихи пишет, - добавила Мурка. - Смешные очень. Миша, прочитай те, которые про тараканов.
        Репортер заметно смутился.
        - Не про тараканов, а про клопов. Про тараканов капитан Лебядкин у Достоевского написал, у меня так не получится. Да и какие стихи! Это так, от скуки. Сижу в отделе, бумажки разбираю...
        Леонид поглядел на молчаливый дом, скользнул взглядом по окнам. Время еще раннее, значит, свет включать не станут. Еще эти жалюзи... Нет, на сегодня, пожалуй, все.
        - Ждать не будем, - решил он. - А вы, Мишель, прочитайте про клопов. Чтоб веселее было.
        Жора Лафар, сам поэт не из худших, как-то сказал, что для пишущих хороший человек - это тот, кто их стихи слушать согласится. А уж если сам попросит, сразу в друзья попадет. Так почему бы не послушать про кусучую мелочь?
        Огнев еще более смутился, даже слегка порозовел:
        - Ну... Если хотите...
        Сделал строгое лицо:
        - Я видел сегодня лирический сон,
        И сном этим странным весьма поражен:
        Почетное дело поручено мне:
        Давить сапогами клопов на стене.
        Большая работа, высокая честь,
        Когда под ногой насекомые есть!
        Клопиные трупы усеяли пол...[23]
        Замолчал, поправил очки:
        - Дальше пока не написал. Вообще-то размер не мой, я его у Гейне позаимствовал, у поэта немецкого...
        Товарищ Москвин счет услышанное полной чушью, но обижать автора, конечно же, не стал.
        - Не позаимствовали, Мишель, но экспроприировали именем трудового народа. Стихи правильные, как раз про наш случай. Клоп у нас в наличии...
        - Значит, будем давить, - без тени улыбки согласился Михаил Аркадьевич Огнев.
        2
        Ольга поднесла листок ближе к настольной лампе, прищурилась, разбирая собственные каракули. Красивый гимназический почерк остался в почти забытом прошлом, вместе с навыком укладывания тяжелой русой косы и полупоклоном с приседанием. И зрения начинало пошаливать. Зотова представила себя в очках, больших, черепаховых, как у классной наставницы, и чуть не застонала. Классическая старая дева, только с короткой стрижкой и привычками беглой сахалинской каторжанки. "Старуха" - как верно подметила зоркая комсомолия.
        Почему-то подумалось, что ее новый знакомец, скуластый подполковник из Абердина, хоть и прошагал две войны, но лоска не утратил, хоть сейчас на скачки в ихний британский Эскот, к графьям и герцогиням. Ее, полковничью дочку, столбовую дворянку, туда и уборщицей не возьмут. А еще говорят, "белая кость"! А то, что Ростислав Александрович в университете над древними языками работает, и зеленую зависть вогнать может. Старинные надписи - не бессмысленные бумажки с Вечными двигателями.
        Зато она теперь - начальник. Большой начальник, "ха-ха" три раза.
        Бывший замокомэск, ужаснувшись собственным классово враждебным мыслям, подсунула листок к самому носу. Читай, убоище слепое!
        Итак, дубль-дирекция... Термин появился относительно недавно, как не очень удачный дословный перевод английского "double direction" - двойное управление. В англоязычных работах встречается также сокращение "DD"...
        В Национальную библиотеку Ольга заехала перед встречей с товарищем Кашеном. Добрые люди подсказали, что нужно ей не в знаменитое здание на улице Ришелье, а в новый филиал на Страсбургском бульваре, где среди прочего имелся медицинский фонд. Особо в удачу не верилось. Книг - сотни тысяч, статей и того больше. Поди вылови из этого моря что-нибудь полезное про загадочную дубль-дирекцию. И расспрашивать боязно. Вдруг здешние служители про каждого гостя из СССР отчет пишут? Но - повезло. В каталоге новых журнальных статей под буквой "D" почти сразу же обнаружилось искомое: три статьи, одна на малопонятном английском и две на знакомом французском. Вчитываться не было времени, но даже беглый просмотр кое-что дал. Все оказалось и просто, и сложно. Просто - потому что речь шла о контроле за работой человеческого сердца. А сложно...
        Кавалерист-девица вновь уткнулась в записи. Автор одной из статей начал с мифического доктора Франкенштейна, сотворившего из человеческих останков своего Монстра. В романе, тем более фантастическом, такое вполне возможно. Но не в жизни. Оказывается, сердце человека с рождения "заточено" под конкретный, свой собственный, организм. Отсюда и трудности с пересадкой органов. Что-то похожее сердце еще станет снабжать кровью, но если человеку пересадить, допустим, хвост от крокодила - или искусственно созданные по методике Франкенштейна двухметровые ноги, сердце работать не сможет.
        Девушка понимающе кивнула, вспомнив рассказы Наташки. Добрый доктор Владимир Берг хотел превратить своих пациентов в кузнечиков с металлическим протезом вместо коленной чашечки. К счастью не успел. И не вышло бы у товарища Франкенштейна, погубил бы, сволочь, детишек без всякой пользы для мировой революции.
        Зотова не без удовольствия представила Берга в одиночной камере Внутренней тюрьмы на Лубянке. Бьют? Не дают воды? Мало ему, выдумщику, еще бы шомпол, желательно пулеметный, накалить до белого свечения и засунуть докторишке кой-куда по самые гланды!
        Но если Наташа не ошиблась, Берг что-то знает о "DD". А ведь "double direction" - это попытка управлять сердцем со стороны, навязать ему чужой устав, дабы гнало кровь, куда прикажут. Значит, Монстра Франкенштейна все-таки можно оживить, пусть пока только в теории.
        Зотова, пододвинув ближе тяжелую бронзовую пепельницу, достала зажигалку, чтобы превратить записи в пепел, но в последний момент передумала. Надо еще перечитывать и запомнить накрепко. В гимназии биологию почти не учили, потому как воспитанным девицам такое без надобности. То ли дело древнегреческий!
        Бумага исчезла, вместо нее на столе воздвиглась бутылка Grappa Storica Nera, силуэтом отдаленно напоминающая творение инженера Эйфеля. Рюмки тяжелого хрусталя в свою очередь вполне могли сойти за средневековые крепостные башни. Ольга достала купленную в уличном киоске пачку "Caporal ordinaire"Ну, где вы, беляки?
        * * *
        - Здравствуйте, глубокоуважаемая Ольга Вячеславовна!
        Генерал Кутепов в этот вечер выглядел чинно и даже респектабельно. Костюм-тройка, слегка узкий в плечах, галстук-бабочка, трость с костяным набалдашником, легкий дух дорогого одеколона.
        - Дозволите войти?
        Зотова дозволила. Из холла уже позвонили, предупредив что "мсье" пожаловал один. Такое соотношение сил кавалерист-девицу вполне устраивало. Не свяжет и в мешок не сунет, разве что кусаться попытается.
        - Куда прикажете пройти?
        Ольга, соизволив вежливо улыбнуться, указала в сторону стола. "Купец первой гильдии" пристроил пальто на вешалке у входа, там же оставив трость, и грузно прошествовал в комнату. Было заметно, что его превосходительство несколько не в себе. Бывший замкомэск его прекрасно понимала. "Здравствуйте" и "дозволите" - политес, генералам несвойственный. И перед кем? Перед краснопузой комиссаршей?
        Жалеть гостя, однако, не стала. Сам напросился, врангелевец.
        Устроившись за столом, Кутепов оглянулся несколько растерянно и внезапно зашелся в кашле.
        - Vous ne serez pas attraper froid? - заботливо поинтересовалась кавалерист-девица, закуривая очередного "капрала". - Le temps terrible ce Janvier, n'est-ce pas?[25]
        Генерал, не без труда отдышавшись, промокнул рот платком.
        - Если можно, по-русски, по-здешнему так и не выучился. У нас в Архангельской гимназии "француз" из запоев, извиняюсь, не вылезал. А потом, в Санкт-Петербургском пехотном все больше на командный налегали... Накурено тут у вас!
        - Комиссарская привычка, - не без сожаления вздохнула бывший замкомэск. - У нас некурящих на учете в ОГПУ держат, как особо подозрительный элемент.
        "Купец первой гильдии" взглянул невесело.
        - Шутите? А мне, знаете ли, грустно. Вы - дворянка, дочь полковника конных егерей. До чего докатиться изволили?
        - Как поется в известной песне, "вышли мы все из народа", - согласилась кавалерист-девица. - А вас, гражданин генерал, из народа, можно сказать, вытурили. Аж до Франции катиться пришлось.
        "Гражданина генерала" передернуло.
        - "Вытурили"! Какой ужасный жаргон! Понимаю: фронт, одичание, постоянное общение с уголовным элементом... Но нельзя же до такой степени опускаться!..
        - И не говорите! - Зотова, ловко открутив пробку с "Эйфелевой башни", точным движением плеснула граппу в рюмки. - По-французски я насчет здешней погоды выразилась. Ветер, сырость, простуда. Поэтому мы сейчас с вами, Александр Павлович, самогончику приговорим. Не пьянства проклятого ради, а лечения для. Прошу!..
        Гость неуверенно протянул огромную ладонь, вновь закашлялся.
        - Я, знаете, не сильно пьющий.
        Ольга еле заметно улыбнулась. В бумаге, которую дал ей прочесть товарищ Куйбышев, про генеральскую личность было изложено со всеми подробностями. Французского не знает, не пьет, не курит, даже дыма не выносит... Нужная вещь - разведка!
        - Я тоже - не сильно, - кавалерист-девица подняла рюмку. - Но по такой погоде - самое оно. Меньше кашлять будете. Помню, у нас в эскадроне тост был: "По коням! Пики к бою! Шашки вон!"
        Генерал внезапно усмехнулся в черную бороду:
        - Пьется, стоя на вытяжку, выпятив грудь, вытаращив глаза и растопырив усы, за неимением оных - можно топорщить уши. Ладно, убедили. Здравия для!
        Проглотил залпом, выдохнул резко, крякнул, залился густой краской до самой шеи.
        - А и вправду. Полегчало, вроде.
        На этот раз бывший замкомэск усмешку прятать не стала. Не полегчало, ваше превосходительство, а повело. Еще пара рюмок - цыганочку плясать станете.
        * * *
        - ...У Степаныча, у полковника Тимановского, фляга была знаменитая, - густым басом вещал Кутепов. - Как передышка, так господа офицеры в очередь выстраиваются, а Степаныч, добрая душа, из фляги всех и причащает. Спрашиваю его: "Чего, полковник, потребляешь?" Он отвечает: "Наливку клубничную". Против наливки, я возражать не стал, дело полезное и безопасное...
        Ольга, сняв со стола пустую бутылку, принялась сворачивать пробку следующей. В голове шумело, генеральский голос гулким молотом бил в уши, но пьянеть было пока не с чего. После первой рюмки, как она и рассчитывала, его превосходительство не слишком внимательно следил за тем, чтобы пили поровну. Пару тостов удалось пропустить.
        - Во время Второго Кубанского похода мы как-то грузились на железную дорогу. Маленькая платформа, ветер, холодище. А Степаныч - ничего, бодр, только от ветра попрыгивает. И веселый, шутит не переставая. Я к нему подхожу, а он, этак с прищуром: "Что, Александр Павлович, холодно? Хотите наливки?" Я-то непьющий, но в такую погоду, как говориться, сам бог велел.
        Теперь генерал пил, не крякая. Лицо из красного сделались бурыми, ноздри грозно раздувались, издавая паровозное сопение, глаза смотрели прямиком в мировой эфир.
        Зато не кашлял. Помогло!
        - Снимает он с пояса флягу, мне вручает. Пробую я эту наливку - и чуть с ног не падаю. Представляете, Ольга. Вячеславовна, спирт! И не просто, а красным перцем. Тимановский эту смесь "фельдмаршальской" окрестить изволил.
        Бывший закомэск взглянула не без сомнения. Еще налить, или будет с генерала?
        - Когда Степаныч тифом заболел, то в госпиталь идти отказался. Пил свою "фельдмаршальскую" и снегом заедал. Сердце не выдержало, так и помер, бедняга, с фляжкой в руке.
        "Вот кому дубль-дирекция не помешала бы", - констатировала Зотова, но, естественно, не вслух. Плеснула себе на донце, выпила, закусила зубам папиросный мундштук.
        - Помню вашего Степаныча. Под Курском, когда город сдали, агитвагон к марковцам попал. А там - актерская бригада, девчонки и мальчишки. Мальчишек шомполами до смерти засекли, а что с девушками сотворили, я лучше вслух говорить не буду. Потом наш особый отдел розыск провел на предмет этого геройства. Оказывается, лично начальник дивизии распорядился, Тимановский Николай Степанович. Жаль, не достали!
        Налила гостю полную, затушила в пепельнице окурок.
        - Так что насчет уголовного элемента, чья бы корова мычала... Александр Павлович, а вас не удивило, что я, работник ЦК РКП(б), после такой теплой встречи пригласила вас в гости, а не вызвала полицию?
        Генеральская длань сгребла рюмку, подержала... Отставила в сторону.
        - Признаться, нет. В Столице вы спасли от расстрела мою племянницу и ее мужа. Догадываюсь, что это не доставило вам удовольствия, госпожа партийная начальница, но у вас был приказ. А значит, в вашем ЦК имеются люди, сей приказ отдавшие.
        Зотова невольно восхитилась. Силен генерал, сходу трезветь начал. Ничего, сейчас расшевелим!
        - Такие люди, Александр Павлович, есть. И вот что они вам велели передать...
        Взгляд Кутепова стал серьезен и тверд.
        - Слушаю, Ольга Вячеславовна.
        - Сейчас за кордоном живет более миллиона бывших российских подданных. Многие из этих людей не участвовали в Гражданской войне, они просто беженцы. В ближайшее время ЦИК СССР объявит полную амнистию. Всем вернувшимся предоставят гражданские права и возможность свободного трудоустройства. Амнистия будет касаться и тех, кто воевал, но не замарался в невинной крови.
        Генерал засопел, подался вперед:
        - А кто замарался? В вашей черной, поганой комиссарской крови?
        Бывший замкомэск закусила губу.
        - Таким, как вы, советская власть предлагает оставаться в живых. Прекратите всякую борьбу, забудьте о возвращении - и коптите небо в своих заграницах. И мы тогда о вас забудем. Думаю, это щедрое предложение.
        Черная борода дрогнула, ударил голос-гром:
        - Сидеть тихо? Забыть? Не дождетесь, господа боль-ше-вич-ки!
        - Ну, тогда...
        Ольга прикрыла глаза, стараясь точнее вспомнить слова товарища Куйбышева.
        - По сведения советской разведки, вы, генерал, в ближайшее время объявите о создании эмигрантской офицерской организации. Она будет называться РОВС - Русский общевоинский союз. Одной из целей РОВСа станет посылка террористов на территорию СССР и покушение на советских представителей за кордоном. Предупреждаем, что первая же кровь отольется вам сторицей. Никакие границы нас не остановят. Перестреляем вас, как собак, хоть в Париже, хоть в Буэнос-Айресе.
        Генерал, криво усмехнувшись, покачал головой:
        - Иного, признаться, не ожидал. А вам не кажется, что среди наших офицеров найдется немало тех, кто с радостью пожертвует жизнью? С радостью, Ольга Вячеславовна! Умереть за Россию - это истинное счастье. Вам, боюсь, этого не понять.
        Зотова, слегка пожав плечами (куда уж нам, сирым!), наполнила рюмки. Подняла свою, но пить не стала. Горечью свело рот.
        - Я видела сводки по боям в Белоруссии, господин генерал. Поляки охотно дают деньги вашим, которые умереть стремятся. Но чаще умирают не они, и не красноармейцы, а мирные жители. На одного погибшего военного, нашего и вашего, приходится впятеро больше штатских. Не комиссаров - обычных крестьян. И еще учителей, ваши герои убивают их особенно охотно.
        Кутепов потянулся к рюмке, опрокинул залпом. Гулко выдохнул, тряхнул бородой.
        - Согласен, это ужасно. Но - война. А на войне, как на войне!
        "A la guerre comme Г la guerre", - мысленно перевела бывший замкомэск. Значит так, ваше превосходительство? Не хотелось говорить, а придется.
        - Если ваши группы начнут переходить границу, мы объявим заложниками семьи всех членов РОВС. Убивать будем подряд, как говорится, невзирая на пол и возраст. У вас, Александр Павлович, недавно родился сын. Как вы его назвали? Александром?
        Сказала - и дыхание затаила. Если "купец первой гильдии" выхватит оружие, она не успеет даже на пол упасть. Разве что в горло вцепится напоследок. Жаль, шея толстая, не прокусить!
        - Вы, госпожа Зотова, изложили лишь одну из вероятностей, - неожиданно спокойно проговорил генерал. - Мы ее, без сомнения, учтем. Но позвольте напомнить об ином. Последние два года в большевистском руководстве идет борьба за власть. После смерти Троцкого наибольшие шансы имеют Сталин и Ким. Последний, как я понимаю, ваш непосредственный начальник. Кто победит, для нас не принципиально. Оба они, несмотря на привычные заклинания, являются противниками так называемой Мировой революции. Они собираются восстанавливать Россию, а не бунтовать папуасов и зулусов.
        Ольга хотела возразить, но Кутепов взмахнул огромной ладонью:
        - Просил бы не перебивать. Внутри РКП(б) сложилась "русская фракция", и она не бездействует. Смягчены гонения на Церковь, поставлены на место малороссийские и грузинские сепаратисты. Про амнистию эмигрантам вы сами изволили напомнить. Следующим шагом неизбежно станет разгром и уничтожение бывших сторонников Троцкого, а также всяческих Апфельбаумов и прочих Розенфельдов.[26] А еще - НЭП, создание твердой валюты, переход от коммун к обычной кооперации, освобождение от японцев Приморья и прочих дальневосточных окраин. Мы не слепые и прекрасно различаем оттенки. Значит, "русской фракции" понадобится наша помощь - хотя бы для того, чтобы передавить еврейчиков и прочих господ интернационалистов. Мы готовы ее оказать, но на определенных условиях.
        - Чушь! - мотнула головой кавалерист-девица. - Хинину бы вам принять, говорят, от бреда помогает.
        Генеральские губы внезапно заиграли улыбкой. Кутепов наклонился вперед, взглянул снисходительно.
        - Чем на фронте командовать изволили, барышня? Полуэскадроном? Стало быть, выше штаб-ротмистра не поднялись? Так вот, госпожа штаб-ротмистр, извольте не умствовать, а передать мои слова по начальству. Вас же сюда за этим прислали, не так ли? И не слишком задирайтесь, не по чину. Будете себя хорошо вести, глядишь, и отделаетесь ссылкой в места не столь отдаленные. А иначе отдадим вас господину Бабровичу для учений по рубке лозы. Думаете, ваше начальство заступится?
        Ольга хотела весело рассмеяться в ответ, но вдруг поняла, что ей совсем не смешно.
        3
        Кафе называлось "La Rotonde". Товарищу Москвину здесь не слишком нравилось: шумно, народу много - и полным полно соотечественников. Прямо над соседним столиком висела фотография товарища Троцкого с черным траурным уголком, чуть дальше - карандашный портрет Вождя, напротив, под медной лампой-бра - маленький портрет полузнакомого меньшевика с козлиной бородкой, то ли Дана, то ли самого Мартова. Хватало и прочих, но уже не политиков, а всяческих поэтов с художниками, когда-то навещавшими заведение, дабы выпить чашку кофе или рюмки анисовой водки. С портретами смириться еще можно, но родная речь слышалась отовсюду, а к языку, как известно, прилагается пара ушей. К сожалению, уйти было нельзя. Именно здесь, на бульваре Монпарнасс,
105, репортер "Известий" Миша Огнев, он же сотрудник Мишель, назначил встречу.
        - Ля бо-эм! - тщательно, по слогам выговорила Мурка, закуривая тонкую черную сигарету. - По-нашему, значит, Богемия. Это тебе, Леонид Семенович, не пивная на Тишинке, здесь люди с воображением, тонкого вкуса.
        Бывший старший оперуполномоченный хотел напомнить, что и на Тишинке можно повстречать "Богемию" на любой вкус, хоть Есенина, хоть самого Маяковского, но промолчал. "Ля бо-эм!" Пустили Мурку в Европу!
        - Значит, все-таки на Тускулу собрался?
        От неожиданности Леонид чуть не уронил папиросу. Поморщился, оглянулся на соседний столик, где в полный голос толковали о каком-то Дягилеве.
        - Ты бы потише, товарищ Климова. Нашла место!
        Мурка дернула ярко накрашенными губами:
        - Самое место, Ленечка. Каждый свое кричит, соседа не слышит. Зачем тебе этот Гастон? Думаешь, на Тускулу дорогу укажет? А вот у меня другое предложение есть, серьезное очень.
        - В Северо-Американские податься? - хмыкнул Леонид, отхлебывая остывший кофе. - На гоп-стоп Рокфеллера взять?
        Девушка помотала головой, положила сигарету на край пепельницы.
        - Не смейся, а выслушай. Куда когти рвать, тебе, Фартовый, виднее. Ты - король. Но и королю одному трудно. Договорились мы с тобой, что товарищем тебе буду. Не хочу больше! Уезжай, куда душа зовет, но возьми с собой. Не товарищем, не "машкой", а женой законной, в церкви венчанной. И не будет у тебя никого в жизни вернее. Вот такой у меня к тебе разговор, Леонид Семенович. А прежде чем ответить, подумай, потому как не только моя жизнь сейчас решается.
        Бывший бандит по кличке Фартовый в этот миг пожалел только об одном. Три трупа оставил он в темном переулке возле Тишинского рынка. Три - не четыре! Дал слабину, не накормил "маслиной" наглую девку, потащил с собой.
        Расхлебывай теперь, дурак!
        - Как ты говорила? - хмыкнул. - Лестно над Королем верх взять, волей волю передавить? Не будет этого! Опасно ходишь, шалава, еще шажок - и хана, не помилую. Король с коцаной под венец и мертвым не станет. Пропетрила, "машка"?
        Девушка закрыла глаза, откинулась на спинку стула.
        - А я, знаешь, Леонид Семенович, к Ольке Зотовой тебя ревновала. Такая вот дура была. Думала, из-за нее на меня не смотришь. Красивая, образованная, при хорошей должности, а главное, чистая, грязными ублюдками не топтаная. Взглянет - из глаз спесь дворянская плещет. И вправду - царевна! Убить ее хотела, вспомнить стыдно. И только сейчас поняла: не нужен тебе никто, Ленька. Слишком сильная у тебя к себе самому любовь, мою ты и не заметишь. А Ольку, подружку, может, еще убью, чтобы никому счастья не досталось...
        Махнула рукавом по векам, взглянула с улыбкой, словно и не было ничего.
        - Я спросила, ты ответил. Никто не в обиде... Кстати, вот и наш Мишка с каким-то нечесаным.
        Леонид с трудом заставил себя обернуться. Хорошо, что они в шумной "Ротонде", а не в пустом переулке. Он знал, что стрелять нужно первым, иначе не выживешь. Кажется, свой выстрел Фартовый уже пропустил.
        - Мишель! - девушка привстала, махнула рукой. - Бонжур! Ве-не ну!..[27]
        * * *
        - Это Илья Эренбург. - Огнев кивнул в сторону "нечесанного", уже успевшего протиснуться к стойке и одним залпом опрокинуть в себя сразу две рюмки чего-то темно-красного. - Партийная кличка - Лохматый. Давно хотел познакомиться. Талантливый парень! Печатается у нас, в "Известиях", но возвращаться не спешит. Лучше здесь скучать, чем в Соловецком лагере. Между прочим, Лохматым Илью так сам Вождь окрестил.
        - А почему тогда - в Соловецкий лагерь? - поразился товарищ Москвин.
        - Потому, что был у партийца Лохматого некий эпизод. В 1919-м он засобирался домой, но почему попал не в Столицу, а в Киев, к Деникину. И не в тюремную камеру, а прямиком в Осведомительное агентство. Вот и ждет, пока забудется. Только у нас память крепкая!
        Бывший член военного трибунала многозначительно усмехнулся. Улыбнулась и Мурка, намек оценив. Провела язычком по губам, взглянула весело. Леонид поразился. Неужто и вправду такая железная? Или просто играет - и сейчас, и пять минут назад?
        - Дела наши следующие, - вел далее Мишель, доставая из кармана пальто записную книжку. - Пообщался я с коллегами, даже на убийство съездить успел. Зарезали буржуя одного, Антуана РивоПорылся в книжке, достал небольшое фото, бросил на стол.
        - Вот это!
        - Какая гадость! - резюмировала товарищ Климова несколькими секундами позже. Леонид промолчал, но подумал о том же. Огнев, взяв фотографию за уголок, кинул обратно в книжку.
        - Я почти не ошибся - дом свиданий. Только не простой, а для...
        Пошевелил пальцами в воздухе, пытаясь поймать нужное слово, годное для произнесения вслух.
        - В недавнее время это именовали "грамматическими ошибками". В отличие от обычной проституции здесь такое запрещено, особенно если дело касается несовершеннолетних. По нашему клиенту конкретно ничего узнать не удалось, но достаточно сообщить в университет адрес дома, где он бывает после лекций. Как там у старика Шекспира?
        - Я видел, он входил в веселый дом,
        Сиречь в бордель, иль что-нибудь такое...- Бордель - это когда с мамзелями, - девушка наморщила нос. - А за "что-нибудь такое" я бы стреляла.
        - Стрелять не будем, - резюмировал товарищ Москвин. - А вот по душам потолковать - самое время.
        Он еще раз прикинул шансы. Риск есть, и не малый, но может получиться. Даже герой не захочет идти под суд за "грамматические ошибки". А Гастон де Сен-Луи не слишком походит на героя.
        - Завтра!
        4
        Тяжелый лист покрытой треснувшей краской кожи, красные буквицы, ровные ряды черных строк. А над всем этим рисунок: ярко-синие небеса, два дерева, маленькие человечки под ними...
        - Таких рассказов несколько, - рука Арцеулова осторожно перевернула страницу. - В этой рукописи он самый подробный. Латынь, конечно, кухонная, но разобрать можно.
        Зотова, поглядев на знакомые с гимназических лет буквы, попробовала прочесть первое слово.
        - Cae... Caelum... Это, кажется, "небо"?
        - Точно, - подполковник улыбнулся, - "Небо было твердью, земля же хлябью, и тонули в ней сотворенные первыми, пока Господь не простер руку, и не вознес их в горний предел..."
        - Здорово у вас получается, - не без зависти заметила девушка. - А я училась, училась, отличницей была...
        Ростислав Александрович на малый миг смутился:
        - У меня это тоже не сразу. Вроде как способности открылись, легко языки понимаю. Потому меня сэр Вильям Рамсей терпит на кафедре, несмотря на слабое знакомство, как с Ancient, так и с Medieval History. Иногда только ворчит на тему всеобщего регресса и одичания.
        Ольга только вздохнула. Каким интересным делом человек занят! Ну, пусть не делом, а древними сказками, однако, и сказки - вещь очень нужная. Товарищ Крупская их, конечно, не одобряет и даже предлагает запретить, но это уже явный уклон. Этак скоро и песни петь нельзя будет!
        О сказках, по-научному же, мифах беседовали в тихом кабинете Национальной библиотеки. Не в филиале, где Зотова была в прошлый раз, а в старом корпусе на улице Ришелье. Именно здесь хранились рукописи, собранные после Французской революции из разоренных поместий и монастырей. Эта, например, написанная девять веков назад, прежде считалась гордостью обители города Ванна, что в Бретани.
        Арцеулов заглянул в отель утром, сообщив, что задерживается в Париже на пару дней, а потом неожиданно предложил экскурсию в древнее хранилище. Ольга хотела вежливо поблагодарить и отказаться, но внезапно для себя согласилась.
        В старом здании, помнившем Великого Кардинала, Арцеулова встретили, как давнего и хорошего знакомого. Без задержек выделили кабинет, рукопись достали. Не из шкафа - из стального сейфа. Ученик сэра Вильяма Рамсея был здесь человеком не случайным.
        - Итак, что у нас получается? - Ростислав Александрович, осторожно отодвинув тяжелый манускрипт, откинулся на спинку стула. - Во многих мифологиях, в том числе в христианстве, иудаизме и исламе, есть предания об ангелах, спустившихся на землю. Там они оделись плотью, то есть приняли человеческий вид, и принялись безобразничать.
        - "Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал." - процитировала бывшая гимназистка, вспомнив уроки Закона Божьего. - Книга Бытие, глава шестая. Только почему - безобразничать? Потому что начальства не послушались?
        - Ну-у... - подполковник вновь смутился. - Дочери человеческие - это еще не беда. Но в апокрифах сказано, что ангелы Аза и Азель научили людей всяким премудростям, чуть ли не машинную цивилизацию основали. А цивилизация - это оружие, войны и, само собой, жертвы. Далее, как известно, последовал Всемирный Потоп. Это все хрестоматийно, но в некоторых мифах сказано, что не все ангелы ушли с Земли. С одним из них мы с вами лично знакомы.
        Ольга в ответ лишь моргнула. Веселый парень - этот скуластый, не соскучишься.
        - Я, Ростислав Александрович, товарища Соломатина очень даже уважаю. И не за науку, потому как понимаю в ней мало, а по причинам личным, можно сказать, человеческим. Но ангелом его счесть не имею возможности. Во-первых, эти крылатые только в книжках поповских прописаны. Во-вторых же, народ дхаров не от ангелов произошел, а лишь изменился в силу строгого дарвинского закона. Были чуть ли не начальниками над всеми, а потом в лес ушли и одичали. Вроде эвенков, которые в Якутии живут.
        Арцеулов, взглянув изумленно, тщетно попытался сдержать смех. Не смог, захохотал беззвучно.
        - По Дарвину, значит? - наконец, выговорил он. - Были светом, царили в мировом эфире, а потом под влиянием природных факторов перешли из волнового состояния в плен грешной плоти и опростились до эвенков!.. Оля, ваш материализм бесподобен.
        Бывший замкомэск хотела уточнить, кто здесь Оля, но почему-то смолчала, решив при случае обозвать подполковника Славиком.
        - Нет, дхары остались дхарами, лишь приняли иной облик, человеческий или звериный. Это предание уникально тем, что речь идет не о божьих посланцах, спустивших на Землю, а о представителях разумной, но нечеловеческой расы. Дочеловеческой!
        Сильные пальцы легли на черную кожу древнего переплета.
        - Здесь, в кодексе из Ванна, говорится не о дхарах, а о неких "первых", сотворенных до Адама. Это разумные существа, но почему-то не способные жить на земной тверди. Господь вознес их в горний предел. Не на небо, а куда-то еще, в какое-то особое место. Или не место - состояние? Очень интересно!..
        Зотова хотела было заметить, что идеализм Славика не менее бесподобен, но вдруг осеклась. Вредная девчонка Наташка, появившись ниоткуда, пыталась объяснить...
        - Ростислав Александрович! - Ольга сжала губы, ловя непослушные слова. - Про ангелов сегодня больше не будем, сказки это, пусть даже интересные очень. Я про серьезное скажу. Своими глазами видела, не пила и кокаин не нюхала... Человек... Девочка двенадцати лет. Она много чего умеет такого, что остальным даже не снилось. Исчезнуть может. Куда - сама не знает, говорит, что место тесное и дышать трудно. А потом появляется и...
        Дальше "и" дело не пошло, потому что сказать "и спускается с потолка на паркет" Зотова не решилась. Поглядела настороженно. А вдруг скуластый опять смеяться начнет?
        Арцеулов ответил не сразу. Встал, осторожно развернул рукопись, перелистнул несколько тяжелых страниц.
        - Вот здесь... Лицом не похожа не людей, питается светом - лунным и солнечным, способна парить, как птица, хотя крыльев и не имеет. А также обладает даром, доступным лишь двенадцати высшим архангелам - может сбрасывать человеческую плоть, но очень ненадолго.
        Девушка не без опаски покосилась на древнюю книгу. Этот кто же такой всевидящий жил девятьсот лет назад?
        - Про архангелов не скажу, а в остальном все правильно. Наташка Четвертак, один к одному.
        Арцеулов покачал головой.
        - Это не о ней. Лилит, первая супруга Адама, сотворенная из солнечного пламени.
        5
        "Течет, течет речка да по песочку, - беззвучно шевельнул губами товарищ Москвин - Моет, моет золотишко." Первые же недели работы в ВЧК показали, что самое трудное и невыносимое - ждать. Жора Лафар рассказывал, что настоящих шпионов этому специально обучают, заставляют смотреть, как трава растет и распускаются листья. У них, птенцов Феликса Дзержинского, времени на учебу не было - в засадах и перестрелках нервы закаляли. Но до перестрелки надо дожить и дотерпеть. Ждать, ждать, ждать... "А молодой жульман, ох, молодой жульман заработал вышку."
        - Леон! Можно я закурю?
        Миша Огнев, он же Мишель, достал папиросы, взглянул неуверенно. Леонид невольно поморщился. Он и сам с удовольствием сделал бы несколько затяжек, но в машине и так тяжелый дух, окна же открывать не стоит. Подойдет случайный прохожий, скользнет любопытным взглядом... Но даже не это главное.
        - Smoke - wroga nie widaДI, Мишель. Если по-русски: куришь - врага не видишь. Так нас товарищ Дзержинский учил. Потерпим, недолго осталось.
        Репортер послушно спрятал знакомую пачку с изображением черноволосой цыганки. Упоминание Первочекиста подействовало безотказно. Бывший старший оперуполномоченный еле заметно улыбнулся. Можно разрешить, но привычка - вторая натура. Когда-то его учили, теперь очередь Мишеля. Чтобы служба медом не казалась! "Ходят с ружьями курвы-стражники длинными ночами. Вы скажите мне, братцы-граждане: кем пришит начальник?"
        Муркин знакомец определенно подавал надежды. Сегодняшний план - его заслуга. Угнать авто со стоянки возле вокзала Сен-Лазар, не забыв заляпать номера грязью со снегом, Леонид бы и сам догадался. А вот некоторые полезные мелочи - целиком его, Мишеля, заслуга. Только в таких делах мелочей не бывает. Например, шелковые маски. Кто ж знал, что их можно в обычной сувенирной лавке купить? Огнев знал. И насчет того, чтобы дорогим одеколоном побрызгаться, его идея. Найдут авто, ноздрями пошевелят - и станут искать любителей штучной парфюмерии. Еще один ложный следок на белом-белом снегу... "Течет речка да по песочечку, бережок, ох, бережочек моет..."
        Все та же улица, тот же дом с железными жалюзями. И время привычное, если верить циферблату с желтым огоньком. Все готово, все на свои местах. Еще пара минут - и клиент пожалует. Ради этой встречи Леонид надел купленное у старьевщика тряпье, попытавшись скопировать виденного им возе Le Ventre de Paris "делового". Даже ногти привел в порядок. Все должно получиться...
        Товарищ Москвин вновь дернул ртом. Нельзя загадывать! Может, и не пожалует мсье де Сен-Луи, на службе задержится - или иное развлечение найдет. Вдруг ему именно сегодня не мальчиков захочется, а, скажем, козочек? Или живот скрутит, или такое же угнанное авто заденет колесом. Ждать, ждать, ждать... "А молодой жульман, ох да молодой жульман начальничка молит..."
        Леонид на миг прикрыл веки, представив себе черный берег Гранатовой бухты. Говорят, он не черный, а цвета запекшейся крови, такого камня на Земле нет. Очень красивый, но с какой-то вредной химией внутри, поэтому в Гранатовой бухте люди бывают редко. Ничего, он все увидит! До Тускулы уже совсем близко, руку протяни...
        - Есть! - негромко проговорил Огнев. Товарищ Москвин, открыв глаза, взглянул сквозь заляпанное грязью ветровое стекло. Вот и клиент прихромал, Гастон де Сен-Луи собственной персоной. Соскучился по грамматическим ошибкам.
        - Выход товарища Климовой, - шевельнул губами бывший чекист.
        Мурка, легка на помине, уже шлепала прямо по подмерзшим лужам навстречу Гастону. Леонид одобрительно кивнул. Хороша! В купленном по такому случаю старом пальто и нелепой шляпке с пером, Маруся издали напоминала огородное чучело, вблизи же, благодаря густому слою дешевой косметики, смотрелась и вовсе невероятно. Даже походка стала другой, дерганной, нервной. Целая куча особых примет - следочков на снегу. И ведь не учил, сама догадалась!
        - Мишель, карту не забыли?
        Репортер похлопал себя по карману:
        - Выезжаем из города - и прямо по Autoroute du Soleil[30]. Я вчера специально такси взял, проехал до самой окраины, чтобы не заблудиться. Через час начнет темнеть, никто и внимания не обратит.
        Леонид молча кивнул, продолжая следить за клиентом. Тот, явно ничего не подозревая, бодро обошел очередную лужу, бросив быстрый взгляд на черную дверь знакомого подъезда...
        - Я видел, он входил в веселый дом,
        Сиречь в бордель... -
        Миша Огнев усмехнулся, показав крепкие желтоватые зубы. Гастон между тем обходил вторую лужу... А вот и Мурка! Прошла рядом, пошатнулась, слегка коснулась плечом. Де Сен-Луи отскочил в сторону, но все-таки - истинный француз - не забыл приподнять шляпу.
        - Пардон, мадам, - негромко проговорил Мишель. - А вот сейчас точно услышим...
        - Маски! - спохватился бывший старший уполномоченный. - Надеваем, быстро!
        И словно в ответ, сквозь толстое стекло донеслось:
        - Au voleur! Au voleur! Pickpocket!..[31]
        Нужные слова Мурка запоминала целый час. А вот всему прочему учить не пришлось: резко повернулась, шлепая по луже, подбежала к замершему на месте Гастону, вцепилась в плечи:
        - Pickpocket!.. Au secours! Au secours!..[32]
        Громко хлопнули дверцы. Уже выскочив из машины, Леонид сообразил, что маску надел слишком рано. Прохожих поблизости нет, а те, что из окон наблюдают, смогут рассказать самую обычную историю про карманника-ручешника, наивную девушку - и двоих месье, кивнувших на помощь. Шелк на лице - уже перебор. Но и рисковать не хотелось. А вдруг у кого-то бинокль под рукой?
        - Pickpocket - не умолкала товарищ Климова, выворачивая руку опешившему любителю веселого дома. - Aidez-moi, s'il vous plait, monsieurs![33]
        Гастон попытался вырваться, повернулся, замер с открытым ртом... Бывший старший уполномоченный опустил руку, Огнев и Мурка подхватили обмякшее тело. Леонид хотел напомнить, что клиента следует уложить на заднее сиденье, не забыв заткнуть рот, но промолчал. Сами сообразят, не маленькие. А вот как следует осмотреться, дабы оставить полиции лишнюю улику, это уже его забота.
        Бывший бандит по кличке Фартовый любил работать чисто.
        * * *
        - Quand nous chanterons le temps des cerises
        Et gai rossignol et merle moqueur...Пел Миша Огнев с душой, налегая на французское "r", хотя и негромко, чтобы не мешать. Леонид же, слегка расслабившись, приоткрыл окно и выкурил подряд пару "житанов". Мурка устроилась на заднем сиденье возле связанного и стреноженного Гастона, положив тяжелые "кольт" на колени.
        За окнам авто синел вечерний сумрак. Фары пока не включали. Авто мчалось по дороге, уходя все дальше на юг. Шоссе называлось Солнечным, но сейчас впереди была долгая зимняя ночь.
        - Seront tous en fГЄte
        Les belles auront la folie en tГЄte
        Et les amoureux du soleil au cЕ"ur...
        Леонид понимал, что предосторожности не имеют смысла. После первых же вопросов де Сен-Луи сообразит, к кому попал, значит, любителя мальчиков следует или надежно завербовать - или оставить на дне ближайшей речки. Материала для вербовки хватит на троих, но из трусов и подлецов получаются никудышные агенты. С такими бывший старший оперуполномоченный уже встречался: и по чекистской службе и в лихой разбойничьей жизни. Предадут, побегут каяться, потом снова предадут... Но валет Гастон нужен живым, он - единственная ниточка, ведущая к установке "Пространственный Луч", и дальше, на Тускулу...
        - Можем повернуть, - по-русски проговорил Огнев, откладывая в сторону карту. - Проселок, чуть дальше водохранилище, имеет смысл остановиться прямо на берегу.
        Сзади, где темным кулем лежал похищенный, что-то булькнуло, и тут же послышался звук оплеухи. Товарищ Климова бдила.
        - Хорошо, сворачиваем.
        Репортер уменьшил скорость, включил фары и внезапно рассмеялся:
        - Почетное дело поручено мне:
        Давить сапогами клопов на стене.
        Выйдя из авто, товарищ Москвин полез в карман за папиросами, но вовремя вспомнил, что окурок - тоже улика. Ничего, потерпит! Место ему чрезвычайно понравилось. Темная вода - и голый пустырь вокруг. Ни души, ни огонька.
        Фары выключили. Темнота принесла с собой холод, и Леонид невольно вспомнил последнюю ночь в Питере. Они с Паном идут по Лиговке, скоро нужный дом, темная подворотня, где следует сбавить шаг, пропуская товарища вперед...
        - Кладите прямо на землю. Простудится - не беда.
        Гастона не положили - бросили, услышав в ответ полное обиды мычание. Товарищ Москвин склонился над ерзающим по холодной земле телом, прикидывая, с чего следует начинать. Наверно, с фотографии. Наглядность всегда помогает.
        - Мишель, достаньте фото.
        - Сейчас, - послышалось откуда-то сзади. Леонид не успел даже удивиться - холодный металл коснулся затылка.
        - Не двигайтесь, Леон.
        - Миша, отойди чуть назад, а то пулей задену - Мурка держала "кольт" обеими руками, целя прямо в лицо. - А ты, Ленечка, снимай пальто, только очень медленно. Про пистолет забудь, враз череп снесу!
        Леонид на миг закрыл глаза, словно жалуясь на судьбу. Сколько раз убить могли, приговор писали, к расстрельной стенке ставили. Обошла Костлявая стороной! И ради чего? Чтобы на "машку" коцаную нарваться! Товарищ Климова зря надеется на свой "кольт", пуля из "бульдога" успеет раньше, но Огнев тоже не промахнется. Перехвалил парня!
        Товарищ Москвин, резко выдохнув, расстегнул верхнюю пуговицу. Сам виноват!
        "А молодой жульман, ох, молодой жульман заработал вышку."
        Пальто, резинка, пистолет... Мишель вытряс карманы, забрал эстонский паспорт, деньги, чековую книжку. Мурка стояла рядом, не опуская оружия. Наконец, зубасто улыбнулась:
        - Садись. Прямо на землю. Простудишься - не беда.
        И вновь Леонид подчинился. Обхватил колени руками, ткнулся подбородком. Рядом приглушенно замычал Гастон. Бывший старший оперуполномоченный прикинул, что ситуация не слишком изменилась. Его будут вербовать - или отправят под черную воду. Но из Леньки Пантелеева тоже плохой агент...
        Репортер собрал деньги и документы, рассовал по карманам, затем подошел к девушке, обнял.
        - Погоди, Мишенька! - Мурка, быстро поцеловав парня в губы, опустила "кольт". - Дай мне его пистолет. Сними с предохранителя, я в этих железках не шибко разбираюсь.
        Теперь на Леонида смотрел его собственный "бульдог". Ощущение оказалось не из самых приятных. Здесь их четверо, выживет, скорее всего, кто-то один.
        - Товарищ Огнев! А вы не опасаетесь, что и вас прикончат? Климова - предательница, свидетели ей ни к чему, особенно на заседании трибунала.
        Мишель поглядел на Мурку. Та улыбалась.
        - Нет, Ленечка! У нас с Мишенькой любовь на всю жизнь. Я за него замуж выйду. Но ты в любовь не веришь, поэтому иначе скажу. Товарищ Огнев в составе делегации, если он исчезнет, шум начнется, меня приплетут, а потом и тебя. А зачем нам это?
        Бывший чекист согласно кивнул. Верно, он и сам бы так поступил. Значит, будет у Мишеньки любовь на всю его короткую жизнь. До границы СССР по крайней мере дотянет.
        - Маруся! А с клиентом нашим чего делать будем? - явно осмелевший репортер легко пнул Гастона носком ботинка. - Если он что-то важное знает, надо бы допросить.
        - Нет, Миша, не надо.
        Климова подошла ближе, чуть наклонилась:
        - Это Леониду Семеновичу очень надо. А нам с тобой эти тайны ни к чему, дольше проживем. Леонид Семенович сейчас сидит и думает, как бы с нами расквитаться. Правда, Ленечка? И того не понимает, что не я это выдумала. Ему, Мишенька, хотели очень важное дело поручить, а он на Тускулу собрался, вроде как дезертировать решил. А партии дезертиры без надобности. И начальство очень, я тебе скажу, обиделось. Приказал наш начальник за тобой, красивым, присматривать, глаз не сводить. А дальше - целиком на мое усмотрение. Вот я и усмотрела. Лишен ты доверия, Леонид Семенович, а значит, возвращаться домой тебе не с руки. Что живым, что мертвым.
        Резко встала, подняла руку. Сухо ударили выстрелы. Тело Гастона де Сен-Луи подпрыгнуло, задрожало... Затихло.
        - Миша, брось фотографию, - Мурка дернула подбородком. - Ту самую, срамную, с мальчиками. Для здешних "ажанов" лишний следок будет. А ты, Леонид Семенович, не поминай лихом. Не помрешь - живи, как знаешь. Прощай, Ленька Черные Глаза!
        Товарищ Москвин хотел ответить, но не успел. "Бульдог" плюнул желтым пламенем. Резкая боль обожгла бедро, прокатилась телом, сжала сердце.
        "Вы скажите мне, братцы-граждане: кем пришит начальник?"
        6
        - Пойду, пожалуй, - Арцеулов улыбнулся, поправил кашне. - Поезд ждать не будет. Я и так лишние два дня прогулял.
        - Из-за меня, выходит? - прохрипела Зотова, пытаясь сдержать не вовремя подступивший кашель. - Если так, то спасибо, Ростислав Александрович. Послушала сказки, и вроде как на душе полегчало. А то с этой реальностью можно в полную тоску впасть. Потому и завидую я товарищам ученым.
        Прощались в холле гостиницы. У входа ждало такси - подполковник завернул в "Abaca Messidor" по пути на вокзал.
        - Сказка мне и самому по душе, Ольга Вячеславовна. Но сказка ложь, а в ней намек. Какая-то иная, нечеловеческая цивилизация на Земле скорее всего существует. Не хотел говорить, но уж ладно, авось, за шпиона не примите. Людям всю их историю кто-то помогал, подбрасывал идеи, изобретения, иногда просто хватал за руку в нужный момент. Вы наверняка знаете про ТС - Технологии Сталина. Не Сталин же их выдумал! А есть еще Шекар-Гомп - Око Силы. И еще много чего есть. Говорят, когда мы отворачиваемся, стулья за нашей спиной превращаются в кенгуру. Если бы стулья - и если бы в кенгуру!
        Бывший замкомэск хотела привычно возразить, но вдруг поняла, что спорить со скуластым нет ни малейшей охоты.
        - Странное дело получается, Ростислав Александрович. Друг у меня есть, как и вы - офицер бывший, у беляков служил. Хороший парень, честный, поможет всегда. Но, как встретимся, все время спорим, ругаемся даже. Не довоевали мы с ним, патроны не дожгли. С вами не так. Словно войны вовсе не было, и не враги мы бывшие, а просто люди.
        Арцеулов дрогнул лицом, хотел что-то сказать. Промолчал. Пожал руку, уже у самых дверей махнул шляпой.
        Зотова села в большое кожаное кресло, достала папиросы, долго щелкала зажигалкой. Надо было возвращаться в номер, где ждали бумаги от товарища Кашена, но читать пачку "калькуляций" совершенно не хотелось. Девушка вдруг подумала, что так не расквиталась с подполковником за "Олю". Назвал бы еще раз, точно "Славика" бы влепила. А теперь только письма осталось писать, на бумаге же не оговоришься, там все чинно, строчки словно на парад строятся. А Ростислав Александрович тоже хорош. За шпиона его, значит, не принимай, а про ТС ученик профессора Рамсея знает. Вот тебе и Ancient History разом с Medieval! И письма через эстонское посольство будет присылать.
        Бывший замкомэск горько усмехнулась. А она чем занята? Заговорщиков финансирует? Хорошо хоть бомбы кидать не заставили.
        Папироса погасла. Ольга, повертев окурок в руках, отправила в пепельницу, встала. За работу, товарищ Зотова! "Марш вперед, труба зовет, добровольцев роты!" - как выражается недавно помянутый бывший поручик Тулак. Кончились сказки... А жаль! "Небо было твердью, земля же хлябью, и тонули в ней сотворенные первыми, пока Господь не простер руку..."
        - Mademoiselle Zotovа, un visiteur de votre![35]
        Ольга долго не могла понять, чего хочет вежливый до приторности veilleur[36], догнавший ее у лифта. Никого не ждала, встреч не назначала. Разве что его превосходительство Кутепов зачем-то пожаловали. Не наругались, что ли?
        Гость ждал ее возле только что покинутого кресла - высокий, лохматый, длинноносый. Широкополая шляпа набекрень, белый шарф до пояса...
        Увидел - руками взмахнул, ровно мельница.
        - Здравствуйте! Госпожа... То есть... Товарищ Зотова? Ольга Вячеславовна?
        Кавалерист-девица поглядела без особого интереса:
        - А вам кто, собственно требуется? Господа или товарищи? Вы уж определитесь.
        Длинноносый сглотнул.
        - Я... Я - Эренбург. Илья Эренбург. Я в "Известиях" печатаюсь. Может, знаете? У меня статьи про Францию.
        Ольга честно попыталась вспомнить.
        - Эренбурга знаю одного - поэта. Про него я еще в 1918 году читала. Чего-то насчет Жмеринки.
        Гость, горько вздохнув, взглянул укоризненно:
        - Дико воет Эренбург
        Одобряет Инбер дичь его
        Ни Москва, ни Петербург
        Не заменят им Бердичева.
        - И вы туда же? Удружил Койранский, сволочь, выдал визитную карточку. Хотя рифма прекрасная, сам Володя Маяковский оценил. Товарищ Зотова, вам просили напомнить...
        Наклонился, заговорил громким шепотом:
        - ...Про какого-то Синцова я иголками. И еще про песню, которую Ванька-Каин сочинил.
        Вначале Ольга подумала о мерзавце Блюмкине, но тут же сообразила, что песню слыхала не от него. "Ах, тошным мне, доброму молодцу, тошнехонько, что грустным-то мне, доброму молодцу, грустнехонько". Выходит, Пантелкин, здесь, в Париже? Вот чудеса!
        - Этот ваш знакомый ранен, у него отобрали документы и... И его наверняка разыскивает полиция.
        Бывший замкомэск отчего-то совершенно не удивилась. "Сперва в камере, после в кабинете дирижабля, потом в кабинете, где чай с мятой. А завтра, глядишь, еще где-то, на другой планете..." Никак с планетой промашка вышла, товарищ Москвин?
        Потом о бумагах вспомнила, что в номере дожидаются. Денежек захотели, товарищ Кашен? Будут вам денежки, только сперва поработать придется.
        - Вы, товарищ поэт, не волнуйтесь. И потруднее вопросы решали.
        Глава 6
        Норбу-Онбо
        1
        Халат был тяжел, шапка налезала на брови, пояс же под грузом серебряных блях так и норовил соскользнуть на бедра. Иван Кузьмич, хмуро поглядев на собственное отражение в зеркале, попытался принять подобающий послу вид.
        Отражение нагло саботировало.
        - На купца первой гильдии не тянете, - резюмировал злоязыкий товарищ Мехлис. - Вторая гильдия, и то из провинции, откуда-нибудь из Ирбита. Приезжали к нам такие на ярмарку, верблюдов привозили.
        Представитель Центрального Комитета, вольготно расположившись на кошме, неспешно допивал чай из небольшой, украшенной синим орнаментом пиалы. Филин Гришка дремал у него под рукой, время от времени пощелкивая клювом. После исчезновения барона птица быстро нашла нового покровителя. Странное дело, но пламенный большевик почему-то не стал возражать.
        - А еще, товарищ Кречетов, вам надо отработать земной поклон. Девять раз лбом об пол, причем непременно с должным почтением. А на коленях ползать сможете? Гражданин Ринпоче вам уже, кажется, объяснил, что в Пачанге действует маньчжурский придворный церемониал, включая обычай "котоу". Может, вам кожаные латки на колени нашить?
        Иван Кузьмич еле сдержался, чтобы не зарычать. Церемониальный вопрос обсуждался уже второй день подряд. Сначала переводчик долго и нудно читал свиток с требованиями из Синего Дворца, затем господин Ринпоче составлял встречные предложения, потом большой компанией отправились на рынок покупать парадную одежду. Примерки, новый визит переводчика с очередным свитком, обсуждение порядка вхождения в зал и вручения грамот...
        Хорошо товарищу Мехлису! Лежи себе на боку и проводи партийную линию!
        - Стихи подходящие имеются. Дворянский либерал граф Толстой написал.
        Лев Захарович поставил пиалу на бок, улыбнулся глумливо:
        - Сидит под балдахином
        Китаец Цу-Кин-Цын
        И молвит мандаринам:
        "Я главный мандарин!.."
        Иван Кузьмич снял с головы шапку (дорогущая, с собольей опушкой, чуть не со слезами покупал), тряхнул, уложил на стоявший в углу ларь.
        - Издеваетесь? Сами бы попробовали.
        - Не издеваюсь...
        Мехлис, морщась от боли, неторопливо поднялся, оперся руками о стол.
        - Товарищ Кречетов! Вынужден вам напомнить, что вы не только посол Сайхотской республики, но и гражданин СССР, а также член нашей партии, то есть боец Мировой Революции и ее полноправный представитель. Какие к черту поклоны?!..
        - Так ведь... - красный командир совсем растерялся. - Они же этот обычай "котоу" предлагают упростить. Кланяться не придется, и перед троном на колени становиться тоже. А между двух огней пройти - в этом ничего зазорного нет...
        - Князь Михаил Черниговский предпочел голову сложить, - резко перебил Мехлис. - Но я вам другой случай напомню, более нам подходящий. В Персии при Каджарах тоже послов муштровали, заставляли обувь снимать и в красные чулки переодеваться. Англичане соглашались, а генерал Ермолов кулак показал и прямо, как был, в сапогах к трону пожаловал. Церемонии отражают реальное соотношение сил. Сайхот - маленькая и слабая страна. Но командующий Обороной красный командир Кречетов имеет право прийти к здешнему царьку в гимнастерке и с карабином за плечами. Халат с шапкой купили - и достаточно.
        - Ибо коммунист!.. - не преминул ввернуть памятливый Иван Кузьмич, не забыв ткнуть перстом в потолок.
        Мехлис взглянул странно.
        - Коммунист... Да, коммунист. Но скажу иначе. Русский человек никому кланяться не должен. Никому! Понимаете?
        - Еще бы! - выдохнул Кречетов. - Это я с Германского фронта крепко усвоил. Попадались, знаете, братишки, за сдачу в плен агитировали. Дружба пролетариев, мол, оттого крепче станет. А я темный был тогда, непартийный еще, вот и выводил эту публику в расход - по три свинцовые унции на рыло. Только странно от вас такое слышать, Лев Захарович. Вам же по должности положено все больше про Интернационал поминать, про эфиопов с индусами.
        - Я знаю, что мне положено! - сердито бросил Мехлис. - Интернационал - это Интернационал, а Россия останется Россией!
        Отвернулся, сжал кулаки...
        - Ладно... Спорить не о чем. Вы меня перебили, а я хотел напомнить о важном. После официальной церемонии мы с вами должны непременно повидать здешнего... Как его там?
        - Хубилган, - подсказал Кречетов. - Перерожденный, значит. А полностью если: Хубилгана Сонгцен Нима.
        - Да, повидать Хубилгана и передать ему послание от Правительства СССР. Лично в руки! И пусть прочтет, причем непременно в нашем присутствии. Мы должны убедиться, что письмо понято правильно, иначе наша миссия будет напрасна... Что вам рассказал Ляо Цзяожэнь? А главное, что пообещал? Давайте-ка поподробнее.
        Иван Кузьмич присел к столу, достал пачку китайских папирос, положил рядом зажигалку.
        - Поподробнее можно...
        * * *
        Визит товарища Ляо пришелся аккурат между чтением послания из Синего Дворца и посещением рынка. В прошлый раз Иван Кузьмич, рассказав о послании из Столицы, попросил помочь в организации отдельной встречи с Хубилганом, по ученому же - аудиенции. Ляо Цзяожэнь обещал, хотя и без особой уверенности, теперь же, прямо спрошенный, не торопился с ответом, принявшись рассказывать об особенностях здешнего государственного устройства. Хубилган, по его словам, занят делами очень важными, вселенскими. Его задача - хранить равновесие между мирами, дабы волны разбушевавшейся тверди не поглотили Пачанг. Дипломатия - слишком мелкое занятие для Перерожденного.
        Иван Кузьмич, чувствуя, что его начинают водить за нос, поинтересовался, как обстоят дела с государственной безопасностью. Неужто и она недостойна высочайшего внимания? Товарищ Ляо ответил уклончиво, сославшись на неравноценность вопросов. С английской агентурой можно разобраться и без указаний Перерожденного. Но бывают дела посложнее.
        - Мое первое задание, - Ляо Цзяожэнь мечтательно улыбнулся. - Только вошел в должность, начал осваиваться. Мне было поручено расставить вехи для посвященных. Пачанг считают закрытой страной, но путь недоступен лишь для невежд. Им нечего здесь делать, мудрый же всегда сумеет отыскать наш город. Однако Хубилган в великой милости своей пожелал открыть дорогу каждому паломнику, странствующему по святым местам.
        Товарищ Кречетов, осмыслив сказанное, предположил, что проще всего поставить верстовые столбы со стрелкой, дабы направление не перепутали. Китаец согласно закивал.
        - Именно так, но с небольшими поправками. Еще в середине прошлого века наш город, который и сам был недавно отстроен, основал в Кашгарии небольшую обитель. Ей была пожертвована одна из древних реликвий - деревянные врата, уцелевшие после нашествия и пожара. Их установили так, чтобы проход точно указывал в сторону Пачанга. Достаточно взять компас и карту. Как вы знаете, товарищ Кречетов, и то, и другое - не европейское изобретение. Но наш китайский "чин жэнь" не очень точен, кроме того врата давали направление, а не конкретное место.
        Иван Кузьмич, намучавшийся в свое время с самодельными картами-кроками, ничуть не удивился.
        - Так еще одни ворота поставить, чтобы, значит, две линии провести и засечь пересечение. А еще лучше, чтобы линий было три...
        - Мы так и сделали, - улыбнулся товарищ Ляо. - Привезли такие же врата - точные копии - в два монастыря, в Халхе и в Шанси. Теперь каждый паломник, посетив эти обители, знает путь в Пачанг.
        "А шпионы?!" - мысленно поразился Кречетов, но прикусил язык. "Чекист", однако, понял.
        - Врага мы не боялись. Мало знать место на карте, требуется еще дойти. Кроме того, европейцы оказались чрезвычайно невнимательны. Все три монастыря были обследованы еще до Великой войны, но их экспедиции по-прежнему идут старой восточной дорогой через Такла-Макан. А ведь есть удобный путь с севера. Когда вы будете отправитесь домой, то сами сможете в этом убедится.
        Иван Кузьмич, воспользовавшись моментом, намекнул, что без ответа на послание советского руководства им домой лучше не возвращаться. Китаец, став очень серьезным, понимающе кивнул:
        - Долг легче пера и тяжелее горы... Это старинная пословица, а вот вам еще одна: "Делать быстро - это делать медленно, но без остановок." Будем придерживаться народной мудрости, товарищ Кречетов. Ваше посольство отправлено от имени его святейшества Хамбо-Ламы. Он - поистине светоч веры, но письмо из Красной Столицы написано кем-то другим. Сиятельный Хубилган Сонгцен Нима хранит и защищает Пачанг, однако некоторые вопросы должны решаться не в Пачанге. Вы слыхали легенду о Недоступном царстве - Агартхе?
        Кречетову немедленно вспомнился рыжеусый барон с его байками о святящихся гробах. Посему пришлось отвечать уклончиво. Мол, слыхивали, да только краем уха.
        - Недоступное царство выдумал француз Сент-Ив д"Альвейдра, - улыбнулся товарищ Ляо. - Одной Шамбалы европейцам оказалось недостаточно. Но выдумал не на пустом месте. Агартха - название военного союза эпохи Калачакры. В те годы юг, возглавляемый правителями Шамбалы, попытался покорить царства севера, в том числе Пачанг. Тогда и сложилось Недоступное царство. Война была кровавой и долгой, как и память о ней. Все века Агартха оставалась символом нашего единства. Многие верили, что союзу помогают могучие небесные заступники, братья Лха. Не так давно, после начала Синхайской революции, на юго-западе бывшей Срединной империи несколько областей договорись о совместных действиях. Наш союз пока не слишком заметен, более того, мы его не афишируем, чтобы не давать лишнего повода для вмешательства. Однако на послание руководства СССР должен ответить тот, кто сейчас возглавляет возрожденную Агартху.
        Иван Кузьмич прикинул, что Унгерн попал в Пачанг аккурат в 1912-м, когда по Китаю уже катилась война. Здесь-то его и завербовали, только барон по своей бестолковости мало что понял - и все напутал. Как там он вещал? "Синий огонь приоткроет вам истину"? Нет, чтобы все толком разъяснить!
        - Делать быстро - это делать медленно, но без остановок, - твердо повторил Ляо Цзяожэнь. - О письме мы немедленно доложим. Возможно, ответ воспоследует в ближайшее время. Кстати, некоторым гостям Пачанга демонстрируют не только Синий камень, но пещеру Соманатхи. Именно там в давние годы собирались вожди Недоступного царства. Мрачное подземелье, признаться, но сейчас туда провели электричество. Привидения и злые духи программой посещения не предусмотрены, но каменное кресло Блюстителя Ракхваалы вам непременно покажут.
        Кречетов попытался уточнить, кто именно сейчас возглавляет союз, но "чекист" лишь вежливо улыбнулся в ответ.
        * * *
        - Масоны вавилонские! - мрачно заметил товарищ Мехлис. - По пещерам прячутся, разводят поповщину! В одном вы правы, Иван Кузьмич. За всей этой мистикой скрывается вульгарная политика, которая, как учит нас Карл Маркс, есть концентрированное выражение экономики. Китайцы, а потом и маньчжуры веками эксплуатировали этот край, вот мы и получили подъем национально-освободительного движения в весьма специфической клерикальной форме. Ввиду этого нам следует быть особенно бдительными. Уверен, что возможны всяческие провокации, а потому мы должны быть готовы. Ибо коммунист!..
        Резкий стук в дверь прервал огненное партийное слово. На пороге воздвигся плечистый бородач с японской "арисакой" на ремне.
        - Товарищ командир! Тут такой наворот... Выйти бы нам.
        Покосился на представителя ЦК, отступил в коридор. Иван Кузьмич шагнул следом, но почти сразу вернулся. Сбросил халат, полушубок на плечи накинул:
        - Худо дело, товарищ Мехлис. Кибалку моего арестовали.
        Лев Захарович попытался привстать, поморщился.
        - Больно... Вы, товарищ Кречетов, идите, а я следом поползу.
        Как ни спешил Иван Кузьмич, но все-таки сперва поставил комиссара на ноги. Негоже посланцу ЦК ползать!
        Во дворе тем временем собралась целая толпа. В центре красовалась недостойная Чайганмаа верхом на сером гривастом коне. Ее окружали четверо местных стражников весьма хмурого вида и при оружии. Боец Кибалкин отсутствовал, зато на шум выглянули двое монахов из свиты господина Ринпоче. Одного из них, прилично знавшего китайский, Кречетов тут же подманил к себе. Затем гаркнул, велев личному составу расступиться, и решительным шагом направился к одному из стражников. Бинокль на ремне, тяжелая кобура на боку - значит, старший.
        - В чем дело, товарищи? Что случилось?
        Монах зашелестел, переводя, но Чайка его опередила.
        - Товарищ Кречетов! Красноармеец Кибалкин арестован, его повели в комендатуру. Недостойная ничего не смогла сделать...
        Попытавшись слезть с коня, пошатнулась, скользнув сапогом по земле. Стоявший рядом стражник вежливо поддержал девушку под локоть.
        - Красноармеец Кибалкин ни в чем не виноват. У меня выпали поводья, я же слепая, ничего не вижу. Конь куда-то поскакал, красноармеец Кибалкин попытался мне помочь...
        Кречетов, уже смекнув, что дело нечисто, внушительно кашлянул. Чайка подалась вперед, протянула руку:
        - Иван Кузьмич! Они считают, что мы шпионили, но это неправда! Мы просто решили проехать... то есть, проехаться верхом, но дороги не знали. А потом я потеряла поводья...
        Красный командир кивнул, соглашаясь. Ясное дело, не шпионы. И дороги не знали, и конь несознательность проявил.
        Ну, Кибалка!
        2
        - И кто был инициатором этой поездки? - нехорошим голосом поинтересовался товарищ Мехлис, поудобнее утраиваясь на подоконнике. - Хочу напомнить вам, товарищ Баатургы, что вы являетесь одним из руководителей ревсомола Сайхота. Ваше поведение должно служить образцом для всех остальных. Вы хоть подумали о последствиях?
        Недостойная Чайганмаа стояла посреди комнаты, низко опустив голову. Кречетов, куривший уже вторую папиросу подряд, уткнулся плечом в дверной косяк. Он уже знал, что в коридоре собралась целая толпа. Молчат, ждут, сочувствуют.
        Переживают...
        - Ваша необдуманная поездка, товарищ Баатургы, ставит под угрозу очень многое. Не знаю, что решит ваш непосредственный начальник, но будь на вашем месте боец отряда, я бы не либеральничал, а отдал бы его под трибунал со всеми вытекающими. Но кто вы теперь, я даже не знаю. Надежный товарищ - или глупая сопливая девчонка?
        Чайка всхлипнула, мотнула головой:
        - Я виновата! Отдайте меня под трибунал, товарищ Мехлис. Я старше Вани, мне следовало его остановить, но он сказал, что дело очень важное. От нас что-то скрывают, нас обманывают... Ваня... Красноармеец Кибалкин предложил объехать холмы - те, которые за железной вышкой. В случае чего можно было отговориться тем, что я, слепая, не знала, куда еду, а он пытался меня остановить...
        - А здешние контрразведчики, конечно, полные идиоты, - хмыкнул представитель ЦК. - Иван Кузьмич, решайте сами. Можете лишить товарища Баатургы сладкого и запретить гулять без сопровождения няньки.
        - Не оскорбляйте меня! - девушка, резко вздернув подбородок, ударила пустым недвижным взглядом. - Я - взрослая, и отвечу, как взрослая. От нас действительно многое прячут. Я слышала... И даже видела.
        Мужчины переглянулись.
        - Мир для меня - черная кипящая ночь. Но иногда ночь светлеет. Вместе с товарищем Кречетовым мы видели Синее пламя, и я на миг смогла прозреть. Когда мы с Ваней заехали за холмы, я почувствовала тепло, а потом заметила, что тьма отступает. Сначала - белая полоса, потом... Как это будет по-русски? La Coupole... Да! Купол, белая сфера. А от нее - словно лучи. Нет, не лучи, больше похоже на... Les projecteurs. Прожектора!
        - А на самом деле? - осторожно поинтересовался Кречетов. - Прожектора днем не светят.
        Чайка задумалась.
        - Ваня... Иван не успел подробно рассказать. Я поняла, что это похоже на решетчатую башню, на гиперболоид, но иной формы, не такой высокий...
        - ...Иначе бы мы его увидели, - кивнул Мехлис. - Выхода у нас, Иван Кузьмич, нет. Будем придерживаться версии о двух ополоумевших влюбленных. А местным не забудьте сказать, что Иван - ваш родной племянник. Тронуть родственника посла они не посмеют. Надеюсь.
        - Влюбленные, значит, - раздумчиво повторил товарищ Кречетов. - Ряженные, суженные, на всю голову контуженные... Эх! "Как бывало к ней приедешь к моей миленькой - приголубишь, поцелуешь, приласкаешься..." У вас больше вопросов нет, Лев Захарович? И у меня нет. Идите, товарищ Баатургы, отдыхайте. А мы с товарищем Мехлисом будем сказку про вас сочинять для здешней комендатуры. Идите!
        Девушка неловко повернулась, протянула руку. Иван Кузьмич, сообразив, подхватил Чайку под локоть, подвел к двери.
        - Товарищ Кречетов!
        Чайка, резко отстранившись, провела ладонью по мокрому от слез лицу:
        - Я не сопливая девчонка! Женщины рода Даа-нойонов не нуждаются ни в чьем снисхождении, товарищ командующий Обороной Сайхота! И... Я не влюблена в красноармейца Кибалкина. Je... J'aime les deux. Qui de nous est aveugle, stupide moi, Jean?[37]
        - Хорошо, что я совершенно забыл французский, - вздохнул товарищ Мехлис, когда за девушкой закрылась дверь.
        * * *
        Как и подозревал товарищ Кречетов, вызволение шкодника Кибалки из узилища оказалось делом долгим и муторным. Разговаривать в комендатуре отказались, потребовав письменного обращения со всеми посольскими титулами и печатями. Получив таковое, долго тянули с ответом, отговариваясь отсутствием "начальства". Наконец, уже поздно вечером, прибыл гонец с завернутым в белое полотно пухлым свитком. После первых же строчек Иван Кузьмич понял, что дальнейший перевод не понадобится. Задержанного по подозрению в шпионаже "гостя Пачанга" передали в ведомство дворцовой охраны, куда и рекомендовали обратиться "его превосходительству послу".
        "От Понтия - к Пилату" - мрачно прокомментировал товарищ Мехлис. Между тем, "серебряные", посовещавшись на заднем дворе, привалили толпой, предложив писем не писать, а двинуть всем отрядом к дворцовым воротам, не забыв прихватить пулеметы и наличный запас ручных гранат. "Азиятцы", по мнению видавших виды ветеранов, иного разговора не понимают. В случае же крайней необходимости Синий Дворец и "штурмануть" можно. И не таковские фортеции брали!
        Кречетов штурм строжайше запретил, но и писем писать не стал. Правы старые вояки - бесполезное это дело. Оседал коня, надел на голову соболью шапку - и поехал знакомой дорогой к Норбу-Онбо.
        Оружия брать не стал.
        Пока ехал, о многом передумать успел. И о том, что товарищ Мехлис - человек, конечно, хороший и правильный, но все-таки странный. И о том, что Чайка вроде как намекает, а на что именно - не понять. Или влюбилась в кого, красна девица? И, конечно, о том, что посол из него, Кречетова, никакой, разве что шапка подходящая, аж до ушей мехом лохматится. Об одном только не думалось - что племянника не вызволит. Не бывать такому!
        Во дворец товарища Кречетова не пустили. Но и не прогнали - встретили, в небольшой домишко провели, что слева от ворот притулился. Угостили желтым чаем, попросили обождать. По крайней мере, Иван Кузьмич так понял, ибо толмача прислать забыли. Кивали, улыбались... Ладно!
        Сел прямо на ковер возле входа. Чай выпил, пиалу в сторону отставил, часы-луковицу рядом положил. Ровно час ждать собрался. Не вспомнят - сам о себе напомнить сумеет! А чтобы не скучно было, завел привычную. Негромко, чтобы только самому и слышно было.
        - Что вы головы повесили, соколики?
        Что-то ход теперь ваш стал уж не быстрехонек?
        Аль почуяли вы сразу мое горюшко?
        Аль хотите разделить со мною долюшку?
        Допел, бросил взгляд на циферблат, хотел по-новому начать. Не успел - пожаловали. Сперва стражники, а вслед за ними некий чин в раззолоченном халате, шапке черного меха и красных остроносых сапожках. Говорить ничего не стал, вручил письмо с поклоном и отбыл, справив службу. Иван Кузьмич, помянув все тех же Понтия с Пилатом, взялся за свиток с восковой печатью, но тут же сообразил, что ответили наверняка по-китайски, если не по-тибетски, значит без толмача не разобраться. Но все же развернул, подвинул ближе к висящей на стене керосиновой лампе.
        Хмыкнул, затылок почесал, усмехнулся. А ведь по-русски писано!
        "Его превосходительству Полномочному Послу Сайхотской Аратской республики господину Кречетову.
        Иван Кузьмич!
        Ничтожный инцидент, случившийся нынешним утром, можно считать исчерпанным. Ваш многоуважаемый племянник, Кибалкин Иван Петрович, уже отпущен и никакому преследованию подвергаться не будет. Само происшествие стало результатом неточных распоряжений по поводу статуса Посольства и его сотрудников, что также уже исправлено. В свою очередь позволю высказать личную просьбу. Рвение молодого человека было следствием искреннего и благого порыва, а потому не заслуживает строгого наказания. Смиренно прошу о милости в отношении Вашего родственника и его спутницы, владетельной княжны Баатургы Даа, чей род по древности и славе не имеет равных не только в землях Сайхотских, но и всюду, где помнят славу великого полководцы Субэдэ, правой руки Потрясателя Вселенной.
        Что касаемо дел посольских, то нам поистине предстоит пройти дорогу в тысячу ли. Отрадно сознавать, что первый шаг мы уже сделали.
        Ваш искренний доброжелатель
        Брахитма Ракхваала,
        Известный также под именованием
        Блюститель Неприступного Царства"
        * * *
        Этой ночью синий огонь над дворцом горел особенно ярко. Низкие зимние тучи, закрывшие небо над Пачангом, отражали кипящую синеву, наполняя трепещущим светом холодный простор. Беззвучные языки пламени раз за разом вставали над черной громадой Норбу-Онбо, опадали, вздымались вновь. Синяя буря не стихала, напротив, становилась все сильнее.
        Посольство не спало. Часовые разбудили смену, неурочный шум поднял отделенных, а вскоре проснулись и остальные. Кречетов поднялся на крышу, туда же проследовал молчаливый господин Ринпоче в сопровождении желтых монахов, и, разумеется, непременный товарищ Мехлис, бессонное партийное око.
        Никто не курил. Стояли молча, смотрели, думали.
        Где-то недалеко, за городскими окраинами, тревожно и зло выли собаки.
        Синее пламя заполнило уже все небо, освещая затихший город, приблизило неровную цепь холмов, окружавший Пачанг, плеснуло в зенит, словно бросая вызов ночи и миру. Ответ пришел - на юго-западе, над неровной гранью горизонта, вспыхнула красная точка. Она быстро росла, превращаясь вначале в пятно, затем - в кипящее облако.
        Красный огонь шел навстречу синему.
        Небеса пылали. Красные волны били в синюю твердь, высекая короткие беззвучные молнии. Стало совсем тихо, смолк собачий вой, но вот из-за далекого горизонта послышался первый, негромкий раскат грома.
        На крышу вывели Чайку - двое ревсомольцев поддерживали девушку под руки. Подведя к самому краю, что-то зашептали, указывая в самый центр красной бури. Чайка слушала молча, затем, отстранившись, отступила назад, тревожно оглянулась. Товарищ Мехлис подошел, взял за локоть, подвел к стоявшему в самом центре Кречетову. Владетельная княжна Баатургы Даа, благодарно кивнув комиссару, стала рядом с командующим Обороной. Плечо коснулось плеча.
        Внезапно ночь рассек отчаянный крик.
        - Ууугу-у-у!..
        Черные перья ударили в холодный зимний воздух. Забытый всеми филин, рывком взметнувшись вверх, расправил крылья, взглянул на людей горящими желтыми глазами.
        - Ууугу-у-у-у-у!.. У-у-у-у-у!..
        Исчез.
        3
        "...Находится вроде как анбар сфирической формы, каковой анбар весь в решетках. А по сторонам рогульки имеются, каждая на трех железных ногах..."
        Товарищ Мехлис отвел бумагу от глаз, потянулся к кисету, но в последний момент передумал.
        - Иван Кузьмич, дайте папиросу! Не могу!..
        Сидевший тут же за столом Кречетов безмолвно протянул твердую картонную пачку с многоцветной затейливой картинкой. Лев Захарович ловко бросил папиросину в рот, щелкнул зажигалкой.
        - Итак, где мы остановились? "Анбар сфирической формы..." Товарищ Кречетов, ну нельзя же так! Кто вашему племяннику русский язык преподавал? А почерк, почерк!.. У вас что, в Атамановке школы не было?
        - Имелась, - мрачно ответствовал красный командир. - Церковно-приходская двуклассная. Поп учительствовал.
        Ивану Кузьмичу было стыдно, словно не Кибалка, а он сам измарал карандашными каракулями неровные листы желтой оберточной бумаги.
        - Попа - гнать! - комиссарский кулак врезался в стол. - В три шеи! И собак вслед спустить!..
        Кречетов обрадовался было возможности свалить все на ненавистного служителя культа, но партийная совесть взяла верх.
        - Выгнали попа, еще в 1918-м. И от школы отстранили, потому как контра он и долгогривый гад. Вот и стало некому учительствовать. Был, правда, еще один из Иркутска, беженец, в гимназии преподавал. Но и этот контрой оказался. Расстреливать не стали, отправили окопы рыть. А школа так заколоченной и стояла, пока мы там штаб не организовали.
        - Это, конечно, вы правильно поступили, - без особой уверенности констатировал пламенный большевик, вновь беря исписанный каракулями лист. - "...На трех железных ногах, каковых рогулек насчитано мною три штуки, но и четвертой быть должно, потому как оне равно и мерно вокруг растыканы. А на рогульке сверху стоит вроде как рыпур..." Иван Кузьмич!..
        - "Рупор", видать, - предположил красный командир тоже не слишком уверенно. - Товарищ Мехлис! Моему оболтусу проще словами рассказать. А рисунок его вы видели?
        Рука товарища Мехлиса, метнувшись к краю стола, ухватила небольшой бумажный огрызок.
        - Видел! На нем даже "рыпура" не найдешь. А товарищ Кибалкин еще в разведку, как вы говорите, просился! Но все же винить вашего племянника не стану. И знаете, почему?
        Комиссарский палец привычно взлетел вверх, после чего, проделав сложную дугу, безошибочно нашел широкую грудь товарища Кречетова. Тот покорно вздохнул.
        - Знаю. В войске за все командир отвечает, а в семье - батька. А я Ваньке и командир, и батьки вместо...
        Иван Кузьмич и в самом деле чувствовал себя во всем виноватым. Дома, в родной станице, Ваньку за очередную шкоду и вожжами воспитать можно. Такого, правда, не случалось, но чисто теоретически Кречетов подобную возможность допускал. А если в бою приказ нарушил? Здесь, в Пачанге, хоть и не стреляют, но обстановка, можно сказать, фронтовая.
        Свое красноармеец Кибалкин уже получил. Для начала его разжаловали перед строем, лишив права носить "наган", а затем суровый Кречетов отправил парня под замок и даже караул приставил. Вдобавок, по подсказке товарища Мехлиса, выдал стопку оберточной бумаги, велев приступить к собственноручным показаниям. Просьбу загадочного Блюстителя Иван Кузьмич, однако, уважил. Пачканье бумаги - не расстрел по приговору трибунала.
        Пользы же от беззаконной разведки оказалось не слишком много. Сферический решетчатый купол, четыре "рогульки" по сторонам, на каждой - черный "рыпур". Понимай, как знаешь!
        Письмо от Блюстителя Кречетов товарищу Мехлису, естественно, показал. Сошлись на том, что неведомый Брахитма Ракхваала, лично вмешавшись в освобождение нагрешившего Кибалки, заодно ответил на просьбу о встрече, переданную через товарища Ляо. Однако упоминание о "дороге в тысячу ли" не было случайным. Переговоры предстояли нелегкие.
        - А как вы оцениваете рассказ товарища Баатургы? - внезапно вопросил Мехлис. - Несмотря на проявленные неорганизованность и авантюризм, девушка очень умна, зря бы не говорила.
        "Сначала - белая полоса, потом... Как это будет по-русски? La Coupole... Да! Купол, белая сфера. А от нее - словно лучи."
        Иван Кузьмич потер лоб, что было признаком тяжелой умственной работы.
        - Насчет этого... купола вроде как совпадает, но ей мог все сам Кибалка обсказать, там же, на месте. Она, Лев Захарович, смириться не может, что зрения лишена. Вот и кажется бедной, что видит, пусть даже на малый миг.
        - Воображение, значит? - Лев Захарович лоб тереть не стал, но тоже задумался. - И это возможно. Но обратите внимание, товарищ Кречетов, в каких именно случаях к ней возвращается зрение. Очень яркий свет? Купол они с вашим племянников видели днем, освещение было естественным. Могу предположить, что на ее сетчатку воздействует какое-то излучение, вроде рентгеновского. Оно есть и во дворце, и возле этого непонятного купола. Звучит чистой фантастикой, зато позволяет все объяснить...
        Кречетов едва не застонал.
        - Това-а-арищ Мехлис! Я ж тоже у попа учился, первую книжку только в армии прочитал. А вы: сетчатка, излучение... Попроще бы! Мне и так перед бойцами выступать на предмет разъяснения ночных дел. Подошли и спрашивают, кто, мол, в здешнем небе хозяин? Куда попали? А чего я им отвечу?
        - Отвечу я! - Лев Захарович небрежно отмахнулся. - Товарищам бойцам необходимо разъяснить, что ночные дела, как вы их назвали - обычное полярное сияние, на латыни - Aurora Borealis. Атмосферное электричество - и никакой мистики...
        Что такое электричество, товарищ Кречетова представлял, по крайней мере в практическом плане. Он него лампы зажигаются, а еще ток кусает, если палец в провода сунуть. Но электричество в небе, среди облаков, а Синее пламя загорелось от камня, что во дворце спрятан. Или камень этот вроде зажигалки? Щелк - и заполыхало.
        - Мне вот еще какая мысль пришла, - продолжал Мехлис, закуривая очередную папиросу. - Купол и рупора вокруг - против какого врага? Того, что по земле движется? Но рупора, как я понял, вверх направлены?
        - Против аэропланов, значит, - Иван Кузьмич особо не удивился. - Вроде пушек системы Лендера, только поновее. А почему бы нет, если даже дирижабли летают? Вы бы, Лев Захарович, мне про энергию разъяснили. И про излучение заодно. Чувствую, очень пригодиться может.
        - Ладно!
        Посланец ЦК, резко встав, скользнул ладонью по ребрам, скривился.
        - Болит и болит! Сколько можно? Товарищ Кречетов, в гимназии мы физику учили вприглядку, а на войне вся наука носит весьма прикладной характер... Ну, ничего, будем разъяснять. Как сказал один очень серьезный партийный работник: "Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!"
        * * *
        Низкий поклон, тихий виноватый голос.
        - Недостойная благодарит воина, славного в наших землях, за то, что он согласился выслушать согбенную под грузом вины...
        - Чайка! - не выдержал Иван Кузьмич. - Товарищ Баатургы! Прекратите, а? Где вы только слова такие берете?
        Девушка подняла голову, скользнула пустыми глазами.
        - Великий учитель Кун-Цзы сказал, что церемонии - фимиам дружбы...
        При слове "церемонии" Кречетову едва не стало дурно. Кибалкины шкоды никак не отменили подготовку к приему во дворце. Договориться никак не удавалось. Если товарищ Мехлис считал возможным прийти на вручение верительных грамот в гимнастерке и с карабином на плече, то высокоученый господин Ринпоче приходил в ужас от одной мысли про отступление от веками установленных правил. Он уверял "сотоварища по посольству", что власти Пачанга и так пошли на все возможные уступки, но отменить должные церемонии невозможно, ибо они - фимиам дружбы, причем тоже ссылался на Великого учителя. Отчаявшийся Кречетов решил наутро свести вместе комиссара и монаха для выработки единой линии. Авось не перекусают друг друга!
        Чайганмаа попросила о встрече поздно вечером, дождавшись пока красный командир останется один.
        - Меня с детства учили, как должно разговаривать девушке из благородной семьи. Когда я приехала во Францию, то решила забыть все условности, но оказалось, что французы столь же церемонны, хотя и употребляют иные слова. Как мне говорить с вами, Иван Кузьмич? Вы - знаменитый человек, первый полководец Сайхота...
        - По партийному и по-товарищески, - отрезал Кречетов. - Сейчас я вам сесть помогу, потом вы переведите с благородного на обычный, а после я вас выслушаю.
        Стульев на постоялом дворе нашлось всего два, и оба были отправлены в штабную комнату. Гостью пришлось усаживать на пузатый деревянный ларь. Иван Кузьмич хотел было присесть прямо на кошму, но не решился. Не церемонно выйдет, однако.
        - Давайте по партийному, - Чайка невесело улыбнулась. - Могу осудить себя, что не сразу пришла к вам с этим разговором. Боялась! Вы можете подумать, что я лгу, хуже - что я сумасшедшая. Нет, нет, не возражайте. Врачи говорят, что я не могу видеть, но иногда я все-таки вижу. Товарищ Мехлис расспрашивал меня о светящемся куполе, долго расспрашивал. Пытался быть вежливым, но голос не спрятать... Он разговаривал с больной - с несчастной слепой девушкой, которой так хочется хотя бы на краткий миг прозреть.
        Иван Кузьмич невольно закашлялся. Недостойная Чайганмаа явно недооценила товарища из ЦК. А ему самому, кажется, самое время устыдится.
        - Расскажу то, что не говорила остальным. И не скажу. Насмешки и сочувствие порой имеют одну цену... Иван Кузьмич! Когда нас задержали и допросили, меня сразу же отвели в сторону. Старший, узнав, кто я и увидев... Увидев, какая я сейчас, сказал, что меня отведут обратно, поскольку к таким, как я, - девушка горько улыбнулась, - у них нет претензий. Я стояла возле какой-то стены, конь очень волновался, я гладила его, пыталась успокоить. И вдруг услышала голос...
        - Ага! - не утерпел Кречетов. - Голос, стало быть. Мужской, женский? На каком языке обращался?
        Чайка негромко рассмеялась.
        - Допрашиваете пленного, товарищ командир? Сейчас мне наверняка съездят по уху.
        Иван Кузьмич вновь устыдился, хотел объясниться, но не успел.
        - Как в русской сказке... Котлы кипят кипучие, точат ножи булатные, хотят меня, девицу, резати... Не знаю! Догадываюсь, что это мужчина, а язык... Вначале казалось, что это родной сайхотский, но потом поняла... Иван Кузьмич! Все было иначе. Я никого не слышала, слова появлялись ниоткуда, как возникают мысли. Словно я действительно сошла с ума, и говорю сама с собой... Только не перебивайте, пожалуйста!
        Кречетов замер, для верности прикусив язык. Чайка, глубоко вздохнув, помотала головой:
        - Я не сошла с ума! Я не слышала, но все-таки говорила. Мне не надо было шевелить губами, достаточно просто подумать... Да, это был мужчина. Имени своего не назвал, зато спросил о моем. Я растерялась, и вдруг перед глазами предстало лицо, человеческое, но какое-то странное, словно каменное. И я поняла, что это не бред и не болезнь. Назвала себя, сказала кто я и откуда. Он... Вначале я не поверила, но он прочитал стихи. Я мало что поняла, это очень старое наречие, на таком писал еще великий Ду Фу. Но кое-что все-таки запомнила и даже попыталась перевести на русский...
        Где земли сайхотов,
        заставы пусты давно.
        Заброшено все,
        песками заметено.
        Пустыня вокруг.
        Где прежние города?
        Селения все
        с земли снесены без следа.[38]
        - Грустно как-то, - не утерпел Иван Кузьмич. Девушка кивнула.
        - Да... Китайцы уничтожили нашу державу тогда же, когда пал Пачанг. Этот, неизвестный, точно не из ханьцев. Я немного успокоилась, и тогда он попросил передать вам... Он так и сказал, "его превосходительству послу Кречетову". Точнее, просил вас разгадать загадку.
        Красный командир весьма удивился. Ультиматумы ему уже передавали, приглашали на переговоры, бывало, что и о пощаде просили. Загадки же командующему Обороной если и попадались, то оперативно-тактические.
        - Загадка такая... Учитель показал ученикам разрисованный с двух сторон лист бумаги. Затем спросил, в каком случае они не смогут увидеть рисунки, если они не слепы, а солнце светит ярко.
        Кречетов ждал продолжение, но Чайка развела руками:
        - Все! Он лишь добавил, что правильный ответ поможет быстрее пройти дорогу в тысячу ли.
        - Ясно...
        Иван Кузьмич, встав, повел плечами, взглянул в темное окно. Кое-что и в самом деле прояснилось. Про дорогу в тысячу ли его уже предупреждали.
        - Товарищ Баатургы! Благодарю за ценные сведения, но в следующий раз прошу докладывать без промедления. Ваше дело - доложить, а наше - разобраться. Решим задачку, не волнуйтесь!..
        Девушка, кивнув, еле заметно шевельнула губами:
        - Ты... Ты мне поверил, Жан?
        Иван Кузьмич хотел было обернуться в поисках неведомого Жана, но передумал. Потом поищет француза. Вдруг тот в сундуке спрятался?
        - Сами же сказали насчет пленных, Чайка. Вы могли все придумать - кроме одной зацепки. Так что костры горючие и ножи булатные отменяются. Вы, Чайка, себе больше верьте, тогда и у других сомнений убудет.
        - Спасибо...
        Уже на пороге, Чайганмаа обернулась.
        - Может, это важно. Этот неизвестный говорил то же самое, чтобы я верила себе - и не теряла надежды. А еще сказал, что мы с ним общались... Тиншань Дех'а... Небесными словами. В древнем Китае так разговаривали с духами. Или друг с другом, когда не хотели, чтобы о разговоре узнали боги.
        * * *
        Его превосходительство Полномочный Посол Сайхотской Аратской республики Иван Кузьмич Кречетов перестал волноваться ровно за час до начала торжественного входа в Синий Дворец. Удивился даже: куда все делось? Почти как перед боем, когда все приказы отданы, бойцы на позициях, оружие заряжено, вот-вот прогремит первый выстрел. Ничего уже не изменить, не переиграть...
        Подумав, Иван Кузьмич, сходство с боем все же отверг. Там кровь, там смертью за победу платят, а здесь и малостью можно обойтись. Невелика трудность - халат застегнуть да выражение на лице обозначить. Все прочее, включая столь волновавшие многих "церемонии", само собой решится. В Хим-Белдыре у его святейшества Хамбо-Ламы, бывать приходилось неоднократно, и ничего, выжил. Ну, трубы воют, ну, барабаны бьют. Поначалу Ивана Кузьмича пугали страшными "канглингами", дудками из человеческих костей. Поглядел, плечами пожал. Дудки, как дудки...
        Конечно, все дела переделать к нужному часу не удалось, но это не тревожило. На ходу разберемся! Скажем, уже после торжественного выезда с постоялого двора, само собой, с трубами и барабанами, удалось уговорить товарища Мехлиса сменить старый полушубок на шитый серебром халат. Представитель ЦК взглянул мрачно, но все же переоделся.
        ...Загадку с листом бумаги Лев Захарович решил с ходу, рассудив, что все зависит от приказа. Если партия велит, настоящий большевик отрастит себе глаз острее, чем у немца Рентгена. И наоборот, прикажут в упор не видеть - не увидит. Ибо коммунист глядит на мир оком РКП(б)!..
        Возле дворцовых ворот вышла первая заминка. До самого утра решить не могли, когда посольству с коней слезать. Чем ближе к Норбу-Онбо, тем почета больше. Местные хотели, чтобы посольство сто шагов по дороге прошло, Кречетов же уперся, заявив, что верхами въедут, а надо будет - и до тронного зала по лестницам поднимутся. Сторговались на том, что спешиться придется у самых ворот. Кажется, не прогадал, во всяком случае, господин Ринпоче остался доволен, даже позволив себе улыбнуться.
        ...Монаху Иван Кузьмич тоже про загадку рассказал. Тот, подняв худые руки к нему, велел перевести "сотоварищу по посольству", что это - не загадка, а "коан". Понять же его смысл возможно только после многолетнего поста и умерщвления плоти, лучше всего - в одиночной келье где-нибудь в самой глубине гор.
        За дворцовыми воротами был двор с золоченными Буддами, за двором - лестницы. К счастью, посольский чин требовал неторопливости, поэтому поднимались медленно, не сбивая дыхания. Пока шли, Кречетов прикидывал, что изнутри Синий Дворец выглядит куда внушительнее, чем снаружи - целый город с улицами и переулками. Всюду - знакомые желтые накидки, но встречались халаты, а порой и военная форма. Осмотреться не давали, дело посла - шествовать чинно, а не по углам шнырять.
        Еще одной заковыкой стала речь, которую Полномочному Послу надлежало произнести перед здешними властями. Что именно следовало сказать, изложил на бумаге бывший советник Рингель, предварительно свершившись с пожелтевшими инструкциями восточного департамента МИДа. Товарищ Мехлис, ознакомившись с текстом, в целом его одобрил, но вписал несколько решительных фраз про борьбу с империализмом в Азии и грядущее единство угнетенных народов и мирового пролетариата. Речь получилась хоть куда, однако ее надлежало не читать, а провозглашать, причем с должным видом и выражением. Иван Кузьмич попробовал заучить наизусть, но быстро понял, что не справится. Уж больно мудрено написали.
        Выручил непременный товарищ Мехлис, напомнивший эпизод из царствования Николая Кровавого. Покойный деспот тоже был не мастак заучивать речи, а посему текст оных, написанный крупными буквами, укладывался в царскую шапку, каковую венценосец держал в руках. Идея оказалась хороша. Шапку, после совещания с Чайкой, Кречетов решил заменить большим веером, который, как выяснилось, в здешних местах не дамское украшение, но знак власти, вполне послу подобающий. Нужный веер быстро нашелся, и теперь Его превосходительство с важным видом нес его в руках, стараясь держать текстом ближе к халату.
        При входе в тронный зал, наблюдая, как неспешно раздвигаются створки огромных дверей, само собой, золоченных и в каменьях, Иван Кузьмич почувствовал себя не в бою, а уже после, когда враг повержен и готов бросить оружие. Осталось эту решимость укрепить до полной и безоговорочной капитуляции. Пусть трубят, пусть в барабаны бьют - да хоть костями о черепа лупят. Все равно верх уже наш!
        ...Шкодного племянника красный командир выпустил на волю ранним утром, чтобы к отбытию посольства тот успел приобрести надлежащий вид. Поставил посреди двора по стойке "смирно", велел ремень подтянуть, а после спросил, все ли красноармейцу Кибалкину понятно. Получив должный ответ, хотел было отпустить грешника с миром, но внезапно решился и загадал все ту же загадку о разрисованном листе бумаги. Пусть оценит - и ответ верный даст.
        - Чего тут думать, дядя? - Иван-младший дернул худыми плечами. - Рисунок на каждой из сторон, правильно? А если взять и...
        4
        От кружки несло тяжелой сивухой. Товарищ Мехлис неуверенно протянул руку, поморщился:
        - Не пью я, Иван Кузьмич! У меня вроде зарока...
        Кречетов комиссарского отказа не принял. Нахмурил брови, кружку медную пододвинул.
        - Пейте! А не то на людей кидаться начнете. Я-то стерплю, а бойцы удивляться будут. Пойло, конечно, не из лучших, ханжа просяная, но все равно поможет. Успокоиться вам нужно.
        Лев Захарович, зажав нос двумя пальцами, отхлебнул, закашлялся, закусил зубами папиросный мундштук.
        - В подполье не пил. И не курил. Даже когда сказали, что наутро арестуют.
        Красный командир взглянул сочувственно. Ханжу, купленную на базаре запасливым фельдшером, он принес сам, решив, что клин клином вышибают. Как говорит тот же фельдшер, в профилактических целях. Уж больно товарищ Мехлис мрачен. Давно уже приметил Иван Кузьмич за комиссаром эту черту - из крайности в крайность кидаться. Морячок-комендор с линкора "Император Павел I", верховодивший в Обороне артиллерией, называл такое отсутствием остойчивости. Вроде как на волнах качает, кидает с борта на борт.
        - И горевать нам, Лев Захарович, не с чего. Сколько могли, столько и провернули. Правильно китаец говорит: "Делать быстро - это делать медленно, но без остановок.".
        Нос Иван Кузьмич затыкать не стал. И не такое пить доводилось! Осушив кружку, бросил в рот щепоть холодного риса, после чего констатировал.
        - Вот и делаем. Отношение установили, письмо передали...
        Товарищ Мехлис мотнул черными кудрями:
        - Кому передали? Хубилгану? Он же его даже читать не стал.
        Кречетов вынужден был признать комиссарскую правоту. И в самом деле, получилось не очень ловко. Сама церемония, долгая и шумная, прошла без сучка и задоринки. И слова нужные нашлись, и речь прочиталась. Господин Ринпоче тоже выступил, хоть и не слишком выразительно - прошелестел, не проговорил. Обменялись бумагами, ответные слова выслушали, подарки вручили. Все по чину, как в книжке господина Рингеля про посольства к инородцам прописано.
        За время церемонии Иван Кузьмич так и не смог толком рассмотреть здешнего начальника. Хубилган Сонгцен Нима восседал почему-то не на троне, а на низенькой скамеечке, ноги поджав. Ни золота, ни серебра, только желтый плащ да острая полотняная шапочка. Ликом не молод и не стар, брови черные, на глаза свисают, голос же вообще никакой, даже не шелест - шорох. А чтобы остальным понятно было, слова, начальником, сказанные, кто-то громкоголосый тут же повторял, да так, что в ушах закладывало. В общем, по сравнению с хитрым и мудрым стариком Пандито-Хамбо-Ламой - так себе персона. Не начальник даже - начальничек.
        От парадной аудиенции ничего особенного и не ждали, однако устроители встречи обещали еще одну, приватную, причем сразу же после завершения торжеств. Не обманули. Посольство все тем же порядком чинно спустилось к воротам, под грохот барабанов и завывание труб выбралось наружу, к соскучившимся лошадям - и отбыло восвояси. Кречетов же вместе с товарищем Мехлисом вновь отправились наверх, но уже не по большой лестнице, а по боковой, узкой. Комнатка, куда они попали, оказалась лестнице под стать - коморка, где и четверым тесно.
        На этот раз Хубилган был без шапочки. Голова начальничка оказалось лысой, как бильярдный шар. Лицо же вновь не запомнилось - не умное и не глупое, никакое. Одни брови да глаза-пуговички.
        Выпили чай из маленьких чашечек (по глотку всего и досталось), Хубилган, попытавшись улыбнуться, вопросил о здоровье уважаемых гостей. Забившийся в угол толмач начал переводить, даже не дослушав. Вероятно, личные аудиенции в Синем Дворце не отличались разнообразием.
        Гости переглянулись. Кречетов еле заметно кивнул, и товарищ Мехлис встал, расправив плечи во всю свою комиссарскую стать.
        Вспоминая позже пламенную речь представителя ЦК, Иван Кузьмич признал, что на этот раз Лев Захарович превзошел самого себя. За пять минут он умудрился ответить на вопрос о здоровье личного состава, охарактеризовать международное положение в странах Азии, воздать хвалу растущим успехам СССР, после чего плавно съехал на перспективы советско-пачангского сотрудничества. Хубилган Сонгцен Нима даже моргнуть не успел, как на столике рядом с изящным китайским чайником оказался тяжелый кожаный тубус с печатями на шнурках. Перст товарища Мехлиса вонзился в толмача, и тот, испуганное кланяясь, поспешил извлечь медный футляр, в котором находилось послание руководства Союза Социалистических Советских республик.
        Тут возникла заминка - футляр оказался наглухо запаян. Товарищ Мехлис вновь ткнул пальцем в грудь очумевшего от такого напора толмача, но внезапно Хубилган поднял руку.
        - Дорогие гости могут не беспокоиться...
        Длинные узкие пальцы хозяина дворца легко коснулись футляра. Кречетов решил было, что медь сейчас сама собой распадется прах, но ничего не произошло. Ладонь Хубилгана недвижно лежала на металле. Иван Кузьмич невольно обратил внимание на ногти - длинные, холенные, явно не пролетарские. Хубилган прикрыл веки, сдвинул тяжелые брови...
        - Мудрость, заключенная в этом письме поистине требует серьезных размышлений. Только воля Небес поможет дать верный ответ.
        Рука отдернулась. Хубилган Сонгцен Нима открыл глаза, улыбнулся.
        - Не желают ли уважаемые гости еще чая? Этот сорт называется Чаочжоу Ча. Его выращивают в нескольких деревнях вокруг города Чаочжоу, в провинции Гуандун на юго-востоке Срединного царства...
        * * *
        Товарищ Мехлис вновь поднес кружку к носу, дернул ноздрями.
        - Вы еще скажите, товарищ Кречетов, что этот феодал пальцами читать умеет - сквозь металл... Факир по имени Нанда проездом из Бомбея в Сестрорецк! Угадывает прошлое и предсказывает будущее! Только в нашем цирке, билеты по гривеннику, гимназистам и членам Политбюро скидка!.. А, ладно, плесните еще!
        Иван Кузьмич пожелание исполнил, не забыв пододвинуть тарелку с рисом. Лев Захарович употребил, не поморщившись, без всякого энтузиазма поглядел на рис.
        - Я, конечно, виноват, не додавил. Но и вы не помогали. А вы, товарищ Кречетов, между прочим, не только посол, но и член партии. Где ваша большевистская солидарность? Ибо коммунист!..
        На этот раз указующий комиссарский перст промахнулся. Лев Захарович, явно удивившись, сделал вторую попытку - и точно указал прямо в грудь возникшего в дверях караульного. Тот, даже не моргнув, отрапортовал.
        - Кто, говоришь? - переспросил Кречетов вставая. - Зови!
        Потом поглядел на стол. Бутылку надо бы убрать... Но можно и оставить.
        * * *
        - Ханжа, - безошибочно определил товарищ Ляо, втянув ноздрями воздух. - Есть еще большая дрянь - эргатоу. Один раз в Приморье мы напали на генеральский обоз, там этого эргатоу было десять ящиков. Товарищ Тян Юнсан приказ выдать всем по полбутылки ради согрева, а остальное разбить. Ох, и ругали мы потом генерала, повезло ему, что успел убежать. Нальете, товарищи?
        Иван Кузьмич, достав чистую кружку, покосился на враз посерьезневшего Мехлиса. Веселая болтовня "чекиста" никого не обманула. Если Ляо Цзяожэнь пожаловал в гости на ночь глядя, значит, день еще не кончен.
        Товарищ Ляо лихо расправился с усиленной порцией "дряни", закусывать не стал.
        Улыбнулся.
        - У меня хорошие новости, товарищи.
        5
        В стенах попадались ниши, большей частью пустые, лишь в некоторых застыли молчаливые скорченные изваяния. Тусклый электрический свет не позволял разглядеть деталей, но Кречетову внезапно почудилось, что это не скульптуры, а засушенные человеческие остовы. Невольно вздрогнув, он покосился на своих спутников. Ляо Цзяожэнь был совершенно невозмутим, товарищ Мехлис, напротив, морщился не без брезгливости. Увиденное его явно не воодушевляло.
        Коридор вел вниз, в самые недра горы. Вначале спуск был пологим, но затем резко оборвался почти отвесной лестницей. Разбитые ступени, старый растрескавшийся камень, низкий неровный свод...
        - Осторожнее, товарищи, - негромко проговорил "чекист". - Смотрите под ноги.
        Их пригласили в пещеру Соманатхи. Зачем именно, Ляо Цзяожэнь уточнять не стал, Кречетов же предпочел не спрашивать. Кажется, Лев Захарович напрасно сетовал, что с их посланием не ознакомились. Удивило лишь время. К дворцовым воротам они подъехали уже далеко за полночь, потом долго шли лестницами и переходами, ожидали в пустом темном зале, снова шли. И вот, наконец, тяжелые бронзовые ворота, коридор, ведущий вниз... Иван Кузьмич прикинул, что в пещере они окажутся в начале третьего, когда вспыхнет Синее Пламя.
        Кречетов поглядел на стену, приметив тяжелый черный кабель, укрепленный под самым потолком. Электрическое освещение плохо сочеталась с древними выщербленными ступенями, впрочем, как и сам дворец со стальной башней-гиперболоидом. Прав Кибалка-паршивец, не все им в Пачанге показали, куда больше спрятали!..
        Рядом негромко чертыхнулся товарищ Мехлис, угодивший ногой в широкую трещину. Не упал, успев схватиться за стену.
        - Долго еще? Неужели нам так надо идти в эту дыру?
        "Чекист" остановился, покачал головой:
        - Это великая честь. Внуки ваших внуков будут гордиться вашей удачей.
        Ответный вздох пламенного большевика был полон сомнений. Кречетов и сам был не слишком доволен ночным путешествием. Тайные переговоры - это понятно. Но зачем так глубоко? Или думают страху нагнать?
        Про ужасы храмовых подземелий красный командир было немало наслышан, но искренне считал, что виденное на войне перекрывает эти страшилки на раз. Скелеты в цепях, черепа, фосфором смазанные, завывающие призраки в простынях с синей госпитальной печатью... А газовую атаку не хотите?
        - Пришли...
        Дверь - не золотая, не бронзовая, а самая обычная, старого потрескавшегося дерева. Электрический фонарь наверху, медная бляшка вместо ручки.
        - Мне дальше нельзя.
        Товарищ Ляо улыбнулся уголками губ, кивнул:
        - Да будет милостиво к вам Высокое Небо! Входите!..
        Переглянулись. Иван Кузьмич взялся за бляшку, потянул к себе.
        - Факир по имени Нанда, - без всякого почтения бросил непримиримый Мехлис. - Прием по личным вопросам в персональном погребе.
        * * *
        Товарищ Кречетов привычно полез в карман полушубка за папиросами, но вовремя спохватился. Курить, конечно, хотелось, но лучше не искушать судьбу и не обижать хозяев. Факира Нанды за дверью, правда, не обнаружилось, равно как и черепов с костями. Все те же голые стены, каменные лавки по бокам, кресло посередине, тоже каменное. Черные провода, тускло горящие лампы. А вот насчет привидений...
        - То есть, как улетел? - хмуро вопросил барон Унгерн. - Господа большевики, да вам же ничего поручить невозможно. За птицей не уследили!
        - А вы нам поручали? - огрызнулся товарищ Мехлис, меряя шагами пустой полутемный зал. - Бежали быстрее лани, Гришку своего бросили. За вами наверняка и полетел, бедняга. Нашел с кем связаться!
        Барон их и встретил - молчаливая черная фигура, издали похожая на высохшую мумию. Вскочил с каменного пола, подбежал. Узнав, зарычал негромко, упал на каменную скамью, отвернулся.
        Исчезновение филина Гришки расстроило бывшего генерала более всего.
        - Думал, помру, а птице вольная выйдет. Подлечится, подкормится и тогда уж... Как ему лететь-то было? Крыло не срослось!..
        Унгерн дернул себя за ус, поглядел искоса.
        - Значит, тоже пригласили? Говорил я им, предупреждал, что с масонами дел иметь нельзя. Ну, да теперь все равно. Если вы, господа, живыми отсюда выберетесь, не забудьте то, что я говорил. Господин Кречетов, главной целью наступления на Тибет должен стать монастырь Шекар-Гомп. Он хорошо укреплен, техники и людей там побольше, чем Пачанге.
        - Все не уйметесь? - перебил Мехлис, без особого интереса осматривая пустое каменное кресло. - Или вас уже с командования погнали?
        Барон медленно встал, поправил испачканный в пыли халат.
        - Синее небо видели? Синее и красное... Это лишь тень, отражение того, что сейчас происходит на Седьмом - Истинном небе. Пачанг против Шекар-Гомпа, Слоненок против Головы Слона. Вот она, великая битва! Я должен был в ней участвовать... Монголия, Сайхот, Бурятия, Тибет - последний остаток неиспорченного проклятым европейским прогрессом человечества. Ошибся - и погубил все дело... Вы знаете, господин комиссар Мехлис, что Богдо-гэгэн, которого я посадил на престол в Урге, уже вел переговоры с вашей Столицей о признании независимости Монголии? Большевики требовали только одного - вывода из страны моей Азиатской дивизии. Все шло по плану, я уже собрался выступить на запад, чтобы разобраться с неким господином Кречетовым и захватить Сайхот. Увы, искусили!.. Ну, я вам, кажется, рассказывал. Думал, все же простят, доверят новую попытку...
        Договаривать не стал, вновь присел на камень, отвернулся.
        - Значит, всюду нагрешили, - констатировал представитель ЦК. - Знаете, Иван Кузьмич, это, пожалуй, выход. В СССР данного гражданина расстреливать не стали, нам это тоже не с руки. Пусть местные товарищи вопрос решают. С кем вы там спутались, гражданин Унгерн? С тенью мадам Блаватской? Или с самим Гришкой Распутиным в виде гаитянского зомби?
        Не получив ответа, Лев Захарович поглядел вверх, на утонувший во тьме каменный свод.
        - Кстати, насчет местного руководства. Вы не находите, товарищ Кречетов, что с их стороны это не слишком вежливо - пригласить в музей и даже экскурсовода не выделить?
        - Вы должны разгадать загадку...
        Мехлис дернулся, обернулся резко... Иван Кузьмич отреагировал куда спокойнее, хотя в ушах зашумело, а кончики пальцев впились тонкие невидимые иглы. Спасибо Чайке предупредила. Тиншань Дех'а - Небесные слова...
        - Учитель показал ученикам разрисованный с двух сторон лист бумаги. Затем спросил...
        - ...В каком случае они не смогут увидеть рисунки, если они не слепы, а солнце светит ярко, - нетерпеливо перебил Лев Захарович. - Товарищ! Мы ценим и уважаем местные народные обычаи, но все-таки рассчитываем на соблюдение азов дипломатического протокола. Надеюсь, за живой водой вы нас посылать не станете? Иван Кузьмич, мне самому ответить - или вы за труд не сочтете?
        Кречетов неуверенно кашлянул, вспомнив, что ответа у него целых три, один другого лучше. Пламенный большевик нетерпеливо дернул плечом:
        - Тогда я сам. Если повернуть лист бумаги обрезом к себе, то мы ничего не увидим. Только тень.
        Красный командир мысленно выразил благодарность Иван Кибалкину, а заодно сделал в памяти зарубку, дабы поговорить по душам с товарищем Мехлисом. Знал ведь ответ, а молол чушь про партийный приказ!
        - Только тень, - негромко повторил невидимый голос. - Значит, вы не должны удивляться.
        Тени Кречетов не увидел. Свет стал ярче, сильнее закололи невидимые иглы, чаще и резче забилось сердце. Он даже не почувствовал - угадал легкое движение воздуха совсем рядом. Сумрак отступил, забился под самые своды, на каменном кресле вспыхнули маленькие серебряные огоньки.
        - Приветствую гостей, званых и призванных. Я мог бы надеть маску, но так будет честнее. В утешение могу сказать, что я тоже вас вижу с большим трудом. Мой здешний титул - Брахитма Ракхваала, европейцы называют меня Блюстителем. Хотел бы представиться настоящим именем, но это невозможно. Как-то я попытался сделать точный перевод. Короче всего получилось по-английски - всего двадцать восемь слов. В Пачанге и на Тибете меня называют Шинхоа Син. Если перевести на русский, то получится... Ну, скажем, "товарищ Белосветов". Будем знакомы, товарищи!
        Из угла, где притаился барон, донесся тяжелый, полный безнадежности вздох.
        - Здравствуйте! - серьезно ответствовал Полномочный Посол. - Рады познакомиться. Я, стало быть, Кречетов Иван Кузьмич. Со мной представитель Центрального Комитета РКП(б)...
        - Мехлис, - Лев Захарович коротко поклонился. - Товарищ Белосветов! Идея с загадкой очень хороша, но вы могли бы прямо сказать, что между нами - лишнее измерение. Вы для нас невидимы, а мы, наверно, похожи на плоские бесформенные пятна.
        Ответом был негромкий смех. Огоньки на камне вздрогнули, потянулись вверх.
        - Браво, товарищ Мехлис! С одним измерением вы ошиблись, но такой подход мне больше по душе, чем зачисление меня в мертвецы-некроманты с черепом вместо головы. Впрочем, каждый получает по вере. Кому-то проще увидеть синий свет на крышках гробов и буквы алфавита "ватаннан", бегущие по стенам... Товарищи, я прочитал письмо из Столицы. Вы знаете, что там написано?
        - Нет, - честно ответил Иван Кузьмич, покосившись на Мехлиса. Тот на миг задумался.
        - Письма я не читал, но, насколько я знаю, речь идет о том, что на территории СССР активно действует ваша агентура. Правительство СССР предлагает прекратить враждебную деятельность в обмен на отзыв наших агентов из Пачанга и Тибета. После этого можно будет говорить о серьезном сотрудничестве. У нас есть общий противник - европейские колонизаторы и китайские милитаристы. Наша вражда им только на руку...
        Договорить Мехлис не успел. Забытый всеми Унгерн вскочил, отчаянно взмахнул руками:
        - Блюститель! Великий Лха Белого Света! Не дай себя обмануть! Большевикам нельзя верить, никогда, никогда!..
        - Роман Федорович! - тяжело ударил голос. - Вам ли судить?
        ...Пламя потемнело, растеклось ручейком по старому камню.
        - Вы залили невинной кровью указанную вам дорогу. Вы отдали Монголию, сердце Азии, столь ненавистным вам большевикам. Что вам еще хочется свершить в этом мире?
        Барон дернул головой, словно пытаясь возразить, но так ничего и не сказал. Опустил руки, отвернулся...
        - Продолжим, товарищи. Позиция советского руководства мне ясна. А теперь выслушайте нашу точку зрения...
        Глава 7
        Ленька Пантелеев
        1
        Чужой ненавидящий взгляд толкнул в спину, пулей ударил между лопаток, легкой болью отозвавшись в сердце. Подошва скользнула по гладкому мрамору ступеней, пальцев левой, живой, руки, вцепились в перила...
        Удержался, устоял, выдохнул, заставил себя улыбнуться.
        Сзади, на лестничной площадке, двое - высокий здоровяк с привычными "разговорами" на гимнастерке и светловолосый парень ростом пониже в "партизанской" форме Червонных казаков товарища Примакова. Знамение времени - буденовец и "червонец", давние соперники и противники, вместе смотрят в спину нового врага.
        Поручик дернул щекой. Задергались, та-ва-рис-чи? То ли еще будет! Или не слыхали, что Красная армия - вроде редиски? А скоро и кожуру соскребем!
        На нижней площадке пришлось остановиться. До назначенного времени еще четверть часа, значит, можно забежать в канцелярию, чтобы отдать бумаги по командировке, а можно и возле окна постоять. Вот оно, распахнутое, прямо на весеннюю арбатскую улицу.
        Семен Петрович Тулак, на миг закрыв глаза, резко вдохнул пьянящий утренний воздух, вновь усмехнулся, но уже искренно, от всей души. Весна! Еще одна, вырванная у Судьбы, конфискованная, как теплый полушубок в зимней кубанской станице. Апрель 1924-го, шестой год Совдепии, а он, офицер производства января страшного 1918-го, все еще жив. Не в подполье, не в турецкой Галате, не в болгарской каменоломне. Ледяной поход продолжается, под ногами - мраморная лестница арбатского особняка, в спину рикошетят взгляды-выстрелы, а впереди - новый бой. Отлично! Это есть - жизнь!..
        Беззвучно шевельнулись губы.
        - Матросы по следу, шенджийцы впереди,
        повозки и кони сплелись в гнилую нить,
        и прапор к победам шагает посреди,
        еще ничего не успевший сочинить...[39]
        Товарищ Тулак, помощник Народного комиссара по военным и морским делам, Председателя Реввоенсовета товарища Иосифа Сталина, разменял очередной апрельский день високосного 1924-го. Шесть лет назад Добровольческая армия уходила в степь из-под так и не взятого Екатеринодара - разбитая, обескровленная, потерявшая надежду. Эту весну поручик встречал в большевистской Столице.
        Большевистской? Офицер негромко хмыкнул. Куранты вызванивают "Интернационал", по коридорам наркомата слоняются недобитые пасынки покойного Троцкого, на май назначено очередное партийное сонмище, и даже парализованный Вождь все еще дышит в своих Горках. Пусть! Правильно написал неведомый пиит Лоло: "Я твердо знаю, что мы у цели, что неизменны судеб законы..."
        * * *
        - Вы, товарищ Тулак, насколько мне известно, изучали в Техгруппе документацию по ТС. Что такое "скантр"?
        Поручик постарался не улыбнуться - не вопросу, а его предсказуемости. Товарищ Сталин, почитаемый многими чуть ли не египетским сфинксом, в жизни оказался значительно проще. Еще в приемной, здороваясь с Иваном Павловичем Товстухой, первым сталинским помощником, Семен знал, что нарком встретит его неожиданным вопросом, никак не относящимся к теме сегодняшнего доклада. Каким именно, не так важно. "Культ Личности", как давно уже понял Семен, любит наблюдать за реакцией собеседника, оценивая не столько знание, сколько находчивость. Суворов, да и только! Сколько верст до Луны, служивый? Пять гвардейских переходов!
        - Товарищ Сталин! "Скантр" - изделие из числа Странных Технологий. Сравнительно небольшого размера, весом до полпуда. Свободно вмещается в чемодан и, судя по всему, чувствительно к ударам. Упоминалось один раз в документе от... от апреля прошлого, 1923 года. Речь шла о возможности посылки курьера. Хочу также уточнить, что я узнал об этом не из документов Техгруппы, а здесь, в наркомате, когда изучал бумаги по Агасферу.
        Желтые сталинские зрачки взглянули в упор. Поручик, однако, устоял и глаз не отвел. Еще одна причуда бывшего Генсека, обожавшего игру в "гляделки". Некоторые и вправду смущались, начинали нервничать, сбивались с речи. Семен, насмотревшийся на комиссаров еще с 1918-го, сталинский гипноз игнорировал, чем, как он подозревал, несколько смущал наркома.
        - В чемодан, значит... Садитесь товарищ Тулак!
        Посетителей кабинета заранее предупреждали, что их место на самом краю огромного Т-образного стола, занимавшего чуть ли не половину помещения. Тулак правила игнорировал, присаживаясь каждый раз на новый стул. Нарком, ничуть не возражая, лишь усмехался в густые рыжие усы. Оба оказались с характером - и "Культ Личности", и его новый помощник. Обоих это вполне устраивало.
        Портфель - открыть, папку достать, уложить на стол, развязать тесемки, в очередной раз помянуть бесполезную правую руку.
        - Готов докладывать, товарищ Сталин.
        Нарком не спешил. Прошел к зашторенному окну, долго рылся в кармане, доставая трубку-носогрейку, затем вернулся к столу, к верхней палочке над "Т", где ждал кисет с табаком. Тоже привычка - потомить сотрудника, вроде как на медленном огне под медной крышкой. Семен не возражал, лишние секунды никогда не помешают. Кроме того, он заметил, что иногда "Культ Личности" искал повод для короткого разговора, чтобы легче "войти в тему", и собеседнику, и ему самому.
        - А что это у вас за фотография, товарищ Тулак?
        Карточку на твердом паспорту Семен пристроил на столе слева от бумаг - изображением вниз, чтобы не испортить эффекта. Что ж, можно начать и с фотографии.
        ...Пухлые губы, мешки под глазами, вялый двойной подбородок - и неожиданно высокий лоб с резкими залысинами. Зрачки смотрят прямо в аппарат, взгляд недовольный, болезненный. Костюм-тройка, галстук в полосочку...
        Прямо по костюму - чернильная надпись. Две строчки, подпись, дата.
        - Это вам, товарищ народный комиссар. Дарственная.
        - "Вождю... Der Roten Armee... Красной армии товарищу Сталину, - неспешно перевел желтоглазый, всматриваясь в неровные пляшущие буквы. - Мы... Zerquetschen... Сокрушим наших общих врагов! Грегор Штрассер, Берлин,
30 марта 1924 года." И вы думаете, товарищ Тулак, что это - лидер будущей Германии? Типичный, панымаишь, аптекарь.
        - Аптеку он продал, - поручик невольно улыбнулся. - Сейчас числится главным редактором "Berliner Arbeiterzeitung" - "Берлинской рабочей газеты". Бывший армейский капитан, Железный крест 1-го и 2-го класса. А главное, он активный сторонник союза с СССР.
        - И этот аптекарь, по-вашему, сможет перегрызть глотку Адольфу Гитлеру?
        Вопрос прозвучал негромко, словно нарком спрашивал не у собеседника, а у самого себя. Поручик встал, одернул гимнастерку, уперся пальцами левой в зеленое сукно столешницы.
        - Перегрызет, товарищ Сталин. Ему требуется только время - и наша помощь.
        Сталин покачал головой, вновь взглянул на фотографию.
        - Не спешите...
        Нарком наконец-то закурил. Несколько раз глубоко затянувшись, не без сожаления положил дымящуюся носогрейку на край пепельницы, шагнул ближе.
        - Товарищ Тулак! Хочу напомнить, что отныне в вашем ведении находится не только Германия, но и вся Западная Европа, включая наших беспокойных эмигрантов. В Коминтерне есть товарищ Радек. В этом ведомстве вы станете нашим Радеком. Ваша задача - не только поиск потенциальных союзников СССР, но и выявление врагов, явных и тайных. Германские нацисты - всего лишь звено большой цепи. Нельзя забывать стратегическую цель - сорвать совместный поход империалистов на нашу страну. Нужна передышка, пока мы залечим раны и перевооружим РККА. А еще требуется пресечь попытки проведения акций террора и саботажа на нашей территории. Это возможно, если мы проявим не только решительность, но и осторожность...
        Крепкие пальцы вновь ухватили рубку, поднесли к рыжим усам.
        - ...Никаких авантюр! Нельзя провоцировать, давать повод для вмешательства. Скажу больше. В вашу задачу входит борьба не только с европейскими реакционерами, но и с нашими дураками, до сих пор повторяющими заклинания про революционную войну. Вспомните Брест! Тогда мы дали крепко дали по рукам Бухарину и его "левым коммунистам". Нынешним левакам руки следует сразу отрывать!..
        Желтые глаза вновь взглянули в упор. Поручик едва сдержался, чтобы не оскалиться в ответ. Выдохнул, взгляда не отводя.
        - Оторвем, товарищ народный комиссар. По самую шею!
        Вновь вспомнились двое "краскомов" на лестничной площадке, провожавших его, помощника Сталина, ненавидящими взглядами. "Краснюки" всегда умели ненавидеть, и значительно реже - думать. Эта парочка уверена, что Сталин принял наследство Льва Революции, чтобы разобраться с троцкистским кублом в Реввоенсовете и военном наркомате. Мелко плаваете, та-ва-рис-чи, мелко!..
        Иосиф Сталин, прозываемый также "Культом Личности", кажется, готовит поход против всемогущего Коминтерна. Главным трофеем станут не пушки и знамена, а голова Гришки Зиновьева, претендующего на звание нового Вождя.
        "Я твердо знаю, что мы у цели, что неизменны судеб законы, что якобинцы друг друга съели, как скорпионы..."
        2
        - Автограф, пожалуйста!..
        Темноволосая дама, плотная, широкоплечая с характерным горбатым носом, снисходительно кивнув, ткнула ручкой в чернильницу-невыливайку. Стряхнув лишние чернила, соизволила поднять взгляд.
        - Кому подписать, гражданин?
        - Леониду Семеновичу, если можно. Очень, знаете, понравилось.
        Бывший старший оперуполномоченный искренне улыбнулся. Альманах был уже открыт на нужной, 113-й, странице. "Елизавета Полонская. В петле. Лирическая фильма". Чуть ниже: "Посвящаю М. Шагинян".
        Перо пробежало по плотной желтоватой бумаге. Остановилось.
        - А что именно, вам понравилось, Леонид Семенович?
        То, кто пришел за автографом, быстро оглянулся. В большом кабинете редакции народу собралось немало, но соседний стол пуст, и следующий тоже... Можно и ответить.
        - Все понравилось. Правильно вы написали, товарищ Полонская!
        Трудно стало в городе жить!
        Слишком много добра понабрали...
        Только
        Не для бедняков, -
        Помнишь, как мы голодали?
        Революция еще не кончена!
        Пусть погоняются с гончими!
        Женщина снисходительно кивнула. Ободренный любитель поэзии вновь дернул губы в улыбке.
        - А еще про сережки понравилось. Очень!
        Полюби меня немножко,
        Молодца!
        Подарю тебе сережки
        С мертвеца!
        - Но знаете, товарищ Полонская, не было такого. Ни разу! Не грабил Пантелеев трупы и в женщин никогда не стрелял. Говорят, убил одну - случайно, в перестрелке, да только я не помню. Нет, не было!
        Поэтесса поглядела на знатока, но уже совсем иначе.
        - В поэме прямо не сказано, что женщину убил Ленька Пантелеев. Вы, значит, Семенович? Он, если газетам верить, Ивановичем был...
        Порылась в ящике, бросила на стол знакомое фото.
        - А вот это точно - с мертвеца. - Леонид взял карточку, стер с лица ненужную улыбку. - Труп подкрасили, забинтовали голову, ватой щеки набили. И не Пантелеев это - Гриша Пантюхин.
        - У меня супруг на Гороховой служит, - негромко проговорила женщина. - Так что не пытайтесь меня удивить, Леонид Семенович.
        Второе фото... Ценитель поэзии всмотрелся, головой покачал. Плохо работают товарищи! Обещали архивы почистить, негативы спрятать...
        - Леньку Пантелеева искали по фотографии из Транспортной ЧК. Но там он в профиль, узнать трудно. Здесь - иное дело.
        И вновь не поспоришь. В конце 1919-го снимали, когда группа сотрудников с фронта вернулась на только что помянутую Гороховую. Вот они все - веселые, молодые, живые...- Ленька Пантелеев в центре, - дама еле заметно улыбнулась. - А если точнее, Пантелкин Леонид Семенович, оперуполномоченный, тогда еще не старший. Мой муж на фото слева от вас. Я рада, что вам понравилась поэма, и что вы поняли, о чем она. Меня, признаться, обвинили в идеализации бандитизма, как явления...
        Взяла только что подписанную книжку, перелистнула пару страниц:
        - Особенно за это:
        Ленька Пантелеев,
        Сыщиков гроза:
        На руке браслетка,
        Синие глаза...
        - А за что ругать-то? - поразился бывший бандит Фартовый. - Все верно, глаза синие, а вовсе не черные, как некоторые несознательные поют.
        Забрал книжку, в портфель спрятал. Отдал поклон.
        - Мы с товарищем Полонским под Псковом вместе воевали. Только я пулеметчик, а он - разведка конная.
        Повернулся - да и к двери похромал, портфельчиком помахивая. На пороге задержался на миг, махнул кепкой...
        * * *
        На улице его встретил дождь - привычный, питерский, можно сказать родной. Пантелкин поправил воротник недавно купленного пальто грубого местного пошива, пристроил кепку на нос - и зашагал прямо по лужам. Здорово вернутся домой, ой, здорово! Пройтись под дождиком, поглядеть на темную рябь одетой в гранит Фонтанки, кивнуть знакомому легашу у Гостиного Двора, полюбоваться его отвисшей челюстью, улыбнуться симпатичной нэпманше...
        Соскучились по Фартовому, граждане?
        ...Полонская - баба умная, тертая, даром что поэтесса. Мужу, конечно, расскажет, но на ушко, заявления писать не станет. А Саня Полонский, скорее всего, промолчит, не захочет лишних неприятностей. Значит, на крайний случай к нему и обратиться можно. Принципиальность проявит - тоже не страшно. Лишний звоночек товарищу Бокию не помешает. Если же и Бокий сдаст, не беда. Не схарчили вы Фартового год назад, а уж сейчас точно подавитесь!
        Леонид мельком пожалел непутевого товарища Москвина, с чьей шкурой он почти свыкся. Погорел парень, как швед под Полтавой! А все почему? Потому что забыл золотое правило, каждому "деловому" известное. Не верь, не бойся, не проси! Москвин-бедолага взял да и поверил. И еще просить принялся. Нет, гражданин, пропуск на Тускулу не выпросить!
        Пантелкин, хлопнув себя по карману, сообразил, что папиросами так и не разжился. Зажигалки, и той нет, в парижском пальто осталась. Непорядок! И вообще, пора делом заняться. Погуляли, порадовались, автограф получили, даже о поэзии, считай, побеседовали...
        У Гостиного двора Леонид светиться не стал. Видели уже - и хватит. Свернул за угол, привычные места взглядом окинул. Парикмахерская с веселой вывеской "В ожидании Вас посетить Нас", дальше - часовая мастерская ("Мастерам не доверяю, делаю все сам!") со сквозным проходом во двор, напротив лавка сапожных дел мастера Обувалова. А вот и асфальтовый котел, с прошлого года так и не убрали.
        Пантелкин, стряхнув с кепки дождевые капли, подошел ближе, хотел было свистнуть, но передумал. Оглянулся да и врезал ботинком по железному боку.
        Буммм!
        Ничего, только дождь по котлу стучит-постукивает. Леонид вновь примерился.
        - Эй, дядя, чего звонишь?
        Чумазое в кепке выглянуло, поймало длинным языком прозрачную каплю, сверкнуло белками любопытных глаз. Бывший чекист сплюнул сквозь зубы:
        - Давно тебе, шкет, разрешили вопросы задавать?
        Внутри котла завозились, зашумели. Вот уже не одна чумазая рожица, а целых четырые.
        - Ленька!..
        Не криком, понятно, шепотом. Леонид улыбнулся, достал бумажник.
        - Общий сбор, шпана. Ты, лопоухий, дуй в Гостиный за папиросами. "Марс" бери, и смотри, не перепутай. Держи червонец!.. А вы...
        Мальчишки уже стояли рядом. Рты раскрыты, в глазенках - щенячий восторг. И шепот, да такой что крика сильнее.
        - Ленька! Живой, живой!.. А мы легашам не верили, ни капельки не верили!.. Ленька! Фартовый!..
        Пантелкин сделал строгое лицо, руки в карманы сунул. Один в один как на фото из транспортной ЧК, прямо бери да тащи на Гороховую. Голоса смолкли. Только шум дождя да тихое дыхание.
        ...Ленька Пантелеев!!!
        - Работенка для вас есть, шкеты. Нужно фраера одного проследить. Но чтобы надежно, фраер битый, неумеху враз срисует.
        Мальчишки переглянулись. Один, прочих повыше и постарше, вынул из-за уха окурок, во рту пристроил.
        - Не обижай, Фартовый. Или подводили мы когда?
        В Париже эстонский гражданин Лайдо Масквинн по музеям и прочим объектам культуры не хаживал, даже в Лувр не заглянул. Исключение сделал лишь для Наполеона Бонапарта. В далеком 1918-м Жора Лафар читал стихи про великого Корсиканца, про Маренго с Ватерлоо рассказывал. Как такого человека не почтить? Господин Масквинн зашел в Дом Инвалидов, к экскурсии пристроился, отыскал русскоязычную дамочку из недавних эмигрантов, дабы главное перетолковала. Послушал, у каменного саркофага постоял...
        Запомнилось немного: пушки, ветхие знамена, шпага с золотой рукоятью. А еще фраза, приберегаемая императором на самый крайний случай:
        - La Garde au feu!
        У каждого такое бывает. Кажется, и у него, бывшего старшего оперуполномоченного ВЧК Леонида Пантелкина, именно такой случай подоспел, крайний самый. Значит, настало время.
        Гвардию - в огонь!
        3
        - Ольга Вячеславовна! Вам по городскому звонят. Какой-то Касимов. Соединить?
        Зотова, оторвав взгляд от бумаг, затушила окурок в пепельнице, взялась за тяжелую черную трубку.
        - Угу. И чай заварите, товарищ Бодрова. С мятой, а то в горле пересохло.
        Хорошо быть начальником! Кабинет чуть не с площадь размером, три аппарата на столе, один другого страшнее, чернильница старой бронзы, хоть сейчас в музей, карандашей столько, что на целый класс хватит. Еще и обслуга полагается: и чай заварят, и даже кофе. А главное, бумаги принесут, чтобы резолюции ставить. Одна бумага, вторая, сотая... двухсотая. Вчера, сегодня, завтра, послезавтра, бумаги, бумаги, бумаги.
        Застрелиться, что ли?
        - Алло? Касимов, ты? Ты спрашиваю?
        В трубке щелкнуло, зашипело.
        - Товарищ Зотова?
        - А ты кого ждал? - восхитилась кавалерист-девица. - Отыскался, понимаешь, след Тарасов. Фрукт ты, Касимов, овощ даже. Куда пропал? Родион Геннадьевич о тебе спрашивал, ты и к нему не заходишь.
        В трубке шипение, фразу разрубило на части, разорвало на слова и слоги.
        - ...Фамилии... имена... не надо... помина... позвоню... встретиться...
        Бывший замкомэск подула в мембрану, поморщилась. Аппарат, что ли сменить? В Общем отделе, говорят, чехословацкие поставили. Легкие, удобные и шипят редко.
        - Все ясно, - прохрипела, - Враг подслушивает, утроенная бдительность. Эй, товарищ Касимов, ты еще там?
        - Здесь, - четко и ясно доложила трубка. - Я, товарищ Зотова, никуда не пропадал, я в отпуск ездил. Встретимся мы с тобой там, где "фонды", время чуток позже подскажу. А кто меня еще спрашивал?
        Ольга на миг задумалась.
        - Обращался кто-то с неделю назад, а кто, не упомню уже. Насчет "фондов" поняла, а ты мне вот в чем помоги. Ты же знаешь, контуженная я, шарики у меня за ролики заскакивают...
        Трубка попыталась возразить, но кавалерист-девица только поморщилась:
        - Не спорь, не тебя же в психбольнице держали. Вспомнить никак не могу. Вроде был у нас с тобой разговор, серьезный очень. Ты еще про какую-то справедливую войну говорил. И еще про себя, что-то очень важное, только забыла. Напомни, будь другом!
        Зотова хотела добавить про странную открытку с "Happy New Year!" и датой из следующего столетия, но вовремя прикусила язык. А вдруг и в самом деле подслушивают?
        - Касимов, алло?
        Трубка молчала. Наконец чей-то голос, чужой, но одновременно странно знакомый негромко, словно раздумывая, произнес.
        - Я сказал вам, Ольга Вячеславовна: "Присоединяйтесь к нам, это будет справедливая война!" Хорошо, что вы начали вспоминать, но торопить пока не стану. Если что, вам подскажут. И еще... В письме будет моя фамилия и еще одно слово. Слово - по-французски...
        - В каком письме? - поразилась Ольга, но в трубке уже гудел отбой. Кавалерист-девица осторожно положила ее на рычаг и только после этого от души чертыхнулась. Объяснил, называется! И почему голос не такой, почему на "вы"? Их там что, двое?
        Насчет "слова" все-таки догадалась. "Слово" по-французски - "mot", но можно сказать и "parole".
        - Чай, Ольга Вячеславовна...
        На стол мягко приземлился поднос. Привычный аромат мяты, горка желтого сахара, стакан в серебряном подстаканнике с чеканными листьями.
        Заведующий Техсектора ЦК РКП(б) хрипло вздохнула:
        - Товарищ Бодрова! Просила я тебя это барство из драгметалла подальше убрать. Тащи кружку, и не одну, а две. Договорились же, что чай вместе пьем, если начальство не пожалует. А то не чаепитие выходит, а сплошной, я тебе скажу, Термидор.
        * * *
        Новую заведующую сектором "Старухой" уже не величали. Из всех новоназначенных в последние месяцы Ольга была самой молодой, и прежняя кличка быстро отпала, словно хвост у неосторожной ящерицы. Новая, увы, оказалась ничем не лучше.
        Селедка!
        На этот раз бывший замкомэск даже не возмутилась. Поглядела в зеркало, вздохнула горько. Она и есть, только без хвоста. Народ, он не слепой, в самый корень зрит.
        Одно хорошо - прозвище сверху навязли, так сказать, в приказном порядке, сектор же кавалерист-девица формировала сама. Пришлось много ругаться, стучать в начальственные двери, даже проситься на прием к самому товарищу Каменеву. Зотова перессорилась со всем кадровым отделом, но своего все-таки добилась. Вместо румяной комсомолии, в сектор, как и когда-то в Техгруппу, набрали инвалидов войны. Которые с руками и ногами работу себе найдут, даже если месяц-другой поголодать придется. А тех, кого чуть не в клочья порвало, куда? На мыловарню по партийной путевке?
        Татьяна Бодрова тоже не окончила гимназии. На фронт ушла в 1919-м, в грозном октябре, когда Деникин взял Орел. Служила в штабе ремингтонисткой, не геройствовала, в атаки не ходила. Летом 1920-го дивизию разметала по горячей таврической степи конница генерала Морозова. Штаб изрубили в кровавые клочья, ремингтонистку Бодрову наши через три дня в отбитой у беляков немецкой колонии. О том, что с ней случилась, девушка не рассказала никому. На осторожные расспросы сослуживцев и начальства отвечала просто: снаряд разорвался. Потому и лица нет, и зубы, словно у черепа, щерятся. Повязка черная от бровей до подбородка не очень помогает, все равно смотреть страшно. Про все прочее девушка не говорила, даже когда привычные ко всему врачи на медосмотре лицом зеленели. Снаряд...
        Побеседовала бывший замкомэск с отставной ремингтонисткой, про снаряд послушала, заявление подписала. А потом о "кольте" вспомнила - том, из которого Маруська, душа лихая, в белогвардейские туши целила. Положить бы всех троих в кровавые лужи, а еще лучше, чтобы не сразу, а сначала скальпы снять!..
        Одноногого комбатра Полунина Ольга выпросила себе в заместители. Не ради писем про Вечные двигатели, а с дальним прицелом. Пока ее сектор в двух комнатах умещается, но скоро и третью придется просить, и четвертую. Товарищ Марсель Кашен уже переслал с верной оказией несколько пухлых папок с документацией по новым авиационным двигателям, в том числе и по уникальному
16-цилиндровому фирмы Bugatti, только что переданному на рассмотрение в министерство обороны. Обещал еще и по танкам, и по новым ядовитым газам. Немцы тоже постарались. Какой-то неведомый Genosse Strasser перебросил целый ящик с документами по "Цепеллинам". Французского Полунин не знает, зато по-немецки читает бегло, без словаря. Вот пусть и займется!
        Белогвардейцы писем в сектор, к счастью, не присылали. Поначалу Ольга всерьез опасалась, что ее заставят и дальше общаться с этой публикой, контакты крепить. Обошлось! Написала отчет по командировке, отдельно - секретную докладную по "купцу первой гильдии", на вопросы ответила, выслушала благодарность. С тем все и закончилось. Зотова, немного подумав, рассудила, что беляки пусть и звери, но не самоубийцы. Поджали, небось, хвосты в своих Парижах перед лицом неизбежной классовой мести! А с "Трестом" пусть ОГПУ разбирается, на то им усиленные пайки выделены.
        В общем, жилось и работалось товарищу Селедке вполне средственно. Если бы не бумаги! Вчера, сегодня, завтра, послезавтра, одна, вторая, сотая, двухсотая, тысячная...
        А еще Ольга забыла пригласить товарища Касимова на грядущий день рождения. Специально записку писала, поверх чернильницы пристраивала. Забыла! Уж больно странным получился разговор.
        Справедливая война... С кем?!
        4
        На лестничной площадке пахло керосином и горелым салом. Дверь первая, вторая... Эта! Пантелкин взялся за ручку, потянул на себя - и очень удивился. Надо же, открыто! Еще в прошлый свой визит на маленькую пригородную станцию Славянка он решил, что нужный человек либо просто болван, либо болван, но героический. Открытая в десятом часу вечера дверь наглядно свидетельствовала, что без прилагательного можно обойтись.
        Оружия Леонид не взял, но это ничуть не смущало. Будь за дверью Гондла или даже влюбчивый репортер Огнев, тогда бы поберечься следовало. А с этим чего бояться?
        Темная прихожая, луч света откуда-то сбоку...
        - Мусик, это ты?
        На язык так и просилось: "Я, миленький!", но бывший чекист предпочел промолчать. Кажется, там кухня, сейчас болван откроет дверь, блеснет очками...
        - Мусик?
        Кулак врезался прямо в очки. Леонид переступил через упавшего, прошел к шипящему примусу, осмотрелся. Кухня и есть: колченогий стол, два табурета, почерневший о времени сундук в углу, на столе тарелки с синей каймой, верхняя треснутая, того и гляди пополам расколется. Бедновато живут!
        Сзади завозились. Пантелкин, резко обернувшись, перехватил руку с "наганом", вновь ударил, но уже вполсилы, для порядка. Револьвер уложил на стол, к тарелкам ближе, упавшего поднял, на табурет усадил, подобрал с пола окуляры.
        - Ш-шволочь... - плямкнули окровавленные губы.
        Бывший старший оперуполномоченный повертел очки в руках, пристроил поверх разбитого носа, полюбовался результатом.
        - Знаешь, за что бью, Кондратов? Не за то, что ты мне ребра ломал, а за ложь и подлость. Стрелять в спину, а потом "сопротивление при аресте" оформлять - дело, между прочим, подсудное. А чужими подвигами хвалиться? Ты же все банды, что я ГПУ сдал, на свою бригаду оформил. Жадные, я тебе скажу, долго не живут. А мою сестру зачем арестовал? Знал же, что она обо мне ни сном, ни духом.
        Сергей Иванович Кондратов, инспектор 1-й бригады питерского уголовного розыска, зашипел, подался вперед.
        - На Соловках сестра твоя, Фартовый! У меня все твои родичи отдельным списком идут, все достану, всех в лагерях заморю!..
        Бывший чекист, медленно встал, шагнул вперед, зажал двумя пальцами инспекторское ухо.
        - У-у-у-у-у-уй!..
        Послушал, как воет, отпустил, плеснул из кружки воды прямо в выпученные стеклышки.
        - Сестра моя не на Соловках, а в городе Ярославле, ей там новые документы оформили. Не спеши моих ловить, о своих подумай. Я специально ждал, пока супруги твоей дома не будет. Но в следующий придется при Мусике душевные беседы вести. Со всеми вытекающими.
        Кондратьев, привстав, попытался взмахнуть ручонкой, за что тут же огреб по многострадальному уху. Взвизгнул, обратно упал.
        Зашипел, задергался...
        - Не перебивай, - Леонид достал початую пачку красно-черного "Марса", зажигалкой щелкнул. - То, что мне мстить бесполезно, думаю, ты уже понял. Сейчас остальное поймешь.
        - А-а-а-а-а-а-а-а!..
        Инспекторова тушка, грозно блеснув очками, взметнулась над табуретом, рванулась вперед, прямо к сиротливо лежавшему на столе револьверу. Наткнулась на кулак - чтобы не калечить, Пантелкин целил в грудь. Пришлось вновь усаживать, водой плескать, поправлять многострадальные стеклышки.
        - Слушать готов, товарищ Кондратов?
        Ответом был яростный взгляд. Бывший чекист удовлетворенно кивнул:
        - Готов, вижу. Докладываю обстановку... Уже сегодня весь Питер шумит про возвращение Леньки Пантелеева. То, что в Столицу сообщили, ты не сомневайся. Завтра тебя обязательно спросят, откуда этот Ленька взялся? В загробный мир марксистская наука верить не велит. Что ответишь, Кондратов?
        - Что и прежде, два месяца назад, к примеру, - равнодушно бросил инспектор. - Враги трудового народа вкупе с уголовным элементов распускают провокационные слухи. Знаешь, сколько после тебя Пантелеевых было? Я лично троих взял.
        Леонид согласно кивнул:
        - Сработает - на первый раз. Но будет и второй. Меня многие здесь знают. Ребята с Гороховой языки распускать не станут, уголовным никто не поверит. Но есть репортеры, которые на суд приходили. Их там не дюжина была, больше, чуть ли не на люстрах висели. Заявлюсь я в редакцию "Петроградской правды" или "Красной газеты", соберу народ - и все, как есть расскажу. И про операцию "Фартовый", и про то, чья голова в спирте плавает. В печать, может, и не попадает, успеют задержать, но Зиновьеву точно доложат, и за кордон слушок просочится. Кого крайним сделают, как думаешь?
        Дабы ускорить мыслительный процесс, Пантелкин налил из заварничка слегка остывший чай, кипятком разбавил. Одну чашку вручил служивому, себе другую взял.
        - Думаю, меня, - инспектор осторожно коснулся разбитыми губами горячего фаянса. - Уже чуть не сделали. Хотели на Дальний Восток направить, чтобы не проболтался. Меня прикрыл товарищ Мессинг, а Ване Бусько, который Пантюхина на Можайской застрелил, не повезло, поехал из Питера прямиком в город Охотск. Если бы ты не был такой сволочью, Пантелкин, я бы тебе рассказал, как мне руки выкручивали. До сих пор помню: "В ночь с 12-го на 13-е февраля сего года после долгих поисков пойман известный бандит Леонид Пантелкин, известный под кличкой "Ленька Пантелеев", совершивший десять убийств, двадцать восемь уличных грабежей..." Рапорт этот заранее написали, и не в Питере, а в Столице. Не хотел я подписывать, но пришлось, чтобы товарищей из бригады защитить. Иначе бы нас всех за невыполнение правительственного приказа...
        - Сейчас расплачусь, - Леонид поставил недопитую чашку на стол, рядом с "наганом". - Честный служака комиссар Жюв. Читал про Фантомаса?
        Отвечать инспектор не стал, отвернулся.
        - Читал, вижу. Ха! Ха! Ха! Помнишь? Только Фантомас от себя работал, а я от ОГПУ. Ощущаешь разницу? Поэтому...
        Бывший чекист специально сделал паузу, дабы понаблюдать за клиентом. Тот уже явно пришел в себя. Серые глазенки рыскали по комнате, пальцы нетерпеливо дергались... Неужели опять драться полезет?
        - Поэтому сделаем так. Револьвер твой, Кондратов, я заберу вместе со служебным удостоверением. Значит, свой срок ты уже имеешь. А все остальное - согласно плану, так что получишь не только за утерю бдительности, но и за злостный обман советского правительства. Охотском не отделаешься, даже не надейся... Выход у тебя один. Завтра в это же время я сюда подъеду, а ты мне выдашь пропуск в пограничную зону, скажем, в Сестрорецк. За это я оружие и "ксиву", так и быть, верну. Про согласие не спрашиваю, никуда ты, легавый, не денешься.
        Инспектор вновь завозился на табурете, засучил ногами, но Леонид ждать не стал - поднял за ворот, к стене толкнул.
        - А это тебе вместо "спокойной ночи"!
        На этот раз очкам не повезло. Бывший старший оперуполномоченный забрал оружие, переступил через корчившееся на полу тело.
        Обернулся.
        - Пропуск - на мое имя. А можешь на свое, мне без разницы. 5
        Вечер выдался неожиданно холодным. Ветер нагнал тучи, ледяные капли ударили в булыжник брусчатки, поползли по старым кирпичам нависшей над площадью стены. Сырая тьма размыла силуэты башен, затопила тихий, безлюдный в эту пору суток Александровский сад, плеснула дальше, в близкий лабиринт узких столичных улочек. Фонари горели, но их неровный желтый свет едва пробивался сквозь зябкий полумрак, предвестник близкой ночи.
        - А я перчатки не взяла, - пожаловалась Зотова, пряча пальцы в карманы шинели. - Те, что ты, Семен, мне осенью привез. И шляпу дома оставила. Купила недавно, Маруська, подруга, уговорила. Мол, самая мода, чуть ли не французская "Шинель". А как надела, как в зеркало взглянула... Нэпманша я, что ли?
        Семен Петрович Тулак поднял лицо к плачущему дождем небу, улыбнулся.
        - Как здорово, Ольга! Я снова дома, в России, живой... И брат мой живой, мне вчера от него радиограмму передали. И ты живая, и все так же зудишь. Нэпманши, между прочим, "Шанель" не носят, им и румынской контрабанды хватает... Слушай, у меня червонцев в кармане пачка целая, может, в "Метрополь" завернем?
        - Не барствуй, товарищ ротный. Охота тебе на всякую жирную сволочь таращиться? Хочешь, прикупим чего и ко мне заедем. Наташка тебе рада будет.
        Бывший замкомэск взяла поручика под руку, осмотрела придирчиво, поправила шарф.
        - Годится... Пойдем, Семен, расскажешь, что и как. Я за тебя, признаться, волновалась шибко. Сам знаешь, паны дерутся, а у таких, как мы, не чубы трещат - головы с плеч валятся. Ким Петрович может и хороший человек, но миловать не станет, ни меня, ни тебя. У него на все один ответ: "Комментариев не будет". Вроде как некролог от группы товарищей - петитом внизу страницы.
        - Некролог? - Тулак покачал головой. - Не дождется твой товарищ Ким. Как говаривал Суворов-Рымникский: "Широко шагает, пора бы и унять молодца".
        Поручик свалился, как снег на голову, не написав, даже не телефонировав. Появился в приемной к концу дня, велел доложить. Товарищу Бодровой пришлось дважды повторять, пока Ольга, наконец, сообразила. Выбежала из кабинета, руками всплеснула. Он и есть, беляк недорасстрелянный. Шинель нараспашку, на гимнастерке дорогого сукна - знакомый орден, сапоги желтые, яловые, кобура на поясе. И ни наручников тебе, ни конвоя.
        Покачала головой, хотела что-то сказать, но только горлом захрипела. Только после второго стакан воды слова обозначились, и то не в должном порядке.
        * * *
        - ...Сталина хотели в Грузию направить, - негромко рассказывал поручик. - Ким хотел. Не вышло, мой шеф с Каменевым давние друзья, еще с Тифлиса. Но дело не только в дружбе. Товарищи Скорпионы считать умеют. Троцкого нет, Дзержинского нет. Если Сталина убрать, кто в теремке останется? Вот и решили полюбовно. Аппарат ЦК - Киму Петровичу, армию - "Культу Личности", а товарищ Каменев над ними всеми старший.
        Ольга, согласно кивнув, закусила зубами мундштук папиросы. Щелкнула зажигалкой, резко выдохнула дым.
        - Культу Личности, - повторила негромко. - Прилипла кличка! Знаешь, Семен, мне кажется, что Ким Петрович на Сталине вроде как повелся. Плохо они там, в Будущем, живут! Во всем, понимаешь, Сталин у них виноват, даже если уже сто лет прошло. Мне товарищ Ким книжку подсунул, так в ней написано, что Иосиф Виссарионович жену убил, сына убил, на охранку работал, поляков каких-то перестрелял да еще, представляешь, Корею хотел захватить. Но даже не это самое дикое. По-моему, он, Ким Петрович, уверен, что Сталин - вроде оборотня. То ли подменили в детстве, то ли уже сейчас двойника подбросили.
        - Точно, - хмыкнул бывший ротный, вспоминая. - Ким сказал моему шефу так: "Может быть, и не ты, Коба. Не Иосиф Виссарионович Джугашвили из Гори. Но это был Сталин". Кого он, интересно, имел в виду? Марсианина?
        Ольга пожала плечами:
        - Может, вообще, демона. Я об этом от одного партийного психа услыхала, пересказала товарищу Киму. Начальник вроде бы посмеялся... А теперь даже не знаю, кто из них больший псих.
        Семен улыбнулся, подставил ладонь под холодные капли:
        - От души лупит! Знаешь, Ольга, самое время ловить таксомотор, а то промокнем и простудимся - мировой буржуазии на радость... Про эти вещи больше говорить не будем, иначе и в самом деле без голов останемся. Но для ясности выскажусь, пока мы одни... Ким - человек очень странный. Допустим, он и вправду из Будущего, из мира, где состоялась сталинская диктатура. Моего шефа ненавидит, считает виновным в гибели своей семьи, тут его не переубедить. Но что он, Ким, делает? Сам рвется в диктаторы, хочет быть Сталиным, но только, понимаете ли, хорошим. Бедняга Вырыпаев это уже оценил... Меня тоже в розыск объявили, но товарищ Наркомвоенмор вопрос урегулировал. С Кимом я встретился, дал подписку о неразглашении, пообещал лишнего языком не трепать. С тем и расстались... Только, знаешь, Ольга, он про тебя как-то непонятно обмолвился. Очень непонятно.
        - Ким Петрович? - поразилась Зотова. - Он всегда очень точно выражается, хоть в протокол вписывай.
        Поручик поджал губы, задумался на миг.
        - Дословно... "Мы, большевики, не верим в Судьбу. Но Судьбе нет до этого дела, она свое возьмет. Ольге Зотовой не слишком повезло. Я не злой человек, но лучше бы ей погибнуть на войне. Держитесь от нее подальше, товарищ Тулак!"
        - Лучше бы ей погибнуть, - не думая, повторила Ольга.
        Поглядела в черное равнодушное небо, вздохнула хрипло, сглотнув горькую слюну.
        - Помнишь, Семен, ты мне про черных всадников рассказывал? Скачут, вот-вот настигнут, а ты двинуться не можешь, смерти ждешь. Вот и за мной, видать, погоня пошла.
        6
        Жил да был на белом свете ученый немец Карл Эрнст фон Бэр, для коллег по Санкт-Петербургской академии наук - просто Карл Максимович. Полезный человек для Отечества, если справочникам верить, вот только польза эта для трудового народа не слишком очевидна. Открыл, допустим, Карл Максимович спинную струну - хорду. А зачем она рабочим и крестьянам? Или, допустим, яйцеклетка. Какой от нее толк? Маленькая она, неприметная, не разглядеть, ни к делу приобщить. Повезло немцу, не дожил до светлого праздника диктатуры пролетариата, не попал в трудовой лагерь, как бесполезный паразит сомнительного происхождения. Но, может, и миновала бы Карла Максимовича классовая месть, потому как часть трудового элемента он все-таки уважил. Не крестьян и не рабочих - библиотекарей. Лежали в Санкт-Петербургской академии мертвым грузом сотни тысяч книг на всех языках. Тяжко товарищам библиотекарям приходилось, не служба у них была, а чисто помещичья барщина.
        Карл Эрнст фон Бэр, пусть и дворянин, проблему осознал и с книгами разобрался, причем не теоретически, а в реальной жизни. Поделил на разделы, указатели придумал, главное же - полки удобные изобрел. На самом верху книжки-малютки прячутся, посередине те, что крупнее, внизу же - толстяки-гиганты вроде "Капитала" товарища Карла Маркса. Понятно, удобно, а также безопасно, потому как на голову только самые легкие издания могут упасть.
        Так и возник в Академии Бэровский фонд - сотни тысяч книг, по умной немецкой методе рассортированные. Пользы от них народу, конечно, не слишком много, но и вреда нет. Стоят, есть не просят, пусть и в пыли, зато в полном порядке. Захочет слесарь с Путиловского почитать после рабочего дня Боннское издание-билингву Иоанна Малалы 1844 года - никаких проблем. Вот он, Малала, на самой нижней полке, с три "Капитала" размером.
        Бывший старший оперуполномоченный ВЧК Пантелкин прикоснулся к черному фолианту, сдул пыль с пальца, выключил тяжелый американский фонарь, купленный два часа назад на Сенной. Значит, не перепутал. Огромный том он запомнил с прошлого раза - внушительный больно, на целую ладонь со стеллажа выступает. Примета верная, вроде как артиллерийский ориентир.
        В огромном хранилище темно и сыро. Свет горит лишь вдалеке - маленькая лампочка над столом у входа. Слева и справа - стеллажи, каждый в три яруса, по немецкой Бэровский методике. До нужного еще шагов тридцать, если точнее - тридцать два.
        Леонид спрятал фонарь, подождал немного, к темноте привыкая. Тридцать два шага... Первый, второй, третий...
        "Фиалка"... Папка, не слишком толстая, желтый картон, белая наклейка, надпись черными чернилами. Под словом "Фиалка" - дата, тоже чернилами. Май
1918-го. Тесемок нет, папка перехвачена резинкой.
        "Американский портной". На желтом картоне - размашистая карандашная надпись, вместо тесемок ботиночные шнурки.
        ...Одиннадцатый шаг, двенадцатый, тринадцатый...
        Всего папок семь. Три связаны бечевкой, вроде как в комплекте идут. Названий не разглядеть - в газету завернуты. "Северная коммуна" за июнь
1918-го, на первой странице - стихи товарища Демьяна Бедного...
        ...Семнадцатый, восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый...
        "Никому не отдавай бумаги, Ленька. Пусть лучше сгниют, меньше зла на земле останется..."
        Сырость ударила внезапным жаром. Леонид, остановившись, смахнул пот со лба, без всякой нужды оглянулся. Черные полки уходили вдаль, исчезая в тяжелом сумраке, низкий свод давил, наваливался густой темнотой. Склеп... Вспомнились рассказы о парижских катакомбах, куда свезены кости с уничтоженных кладбищ. Не успел он там побывать, да и не слишком хотелось. Здесь не лучше, там - мертвые кости, здесь - мертвые книги.
        "Никому не отдавай бумаги, Ленька... Никому..."
        Далеким летом 1918-го молодой чекист Пантелкин еще в учениках ходил. Когда внезапно нагрянувший в Питер Жора Лафар объяснил задачу, Леонид, слегка растерявшись, предложил завернуть папки в клеенку и спрятать в могиле или склепе, к примеру, на Волковом кладбище. Жора даже смеяться не стал. Пантелкин устыдился, но вовремя вспомнил о бандитских "заначках" на чердаках и в подвалах. Лафар мысль сходу не отверг, однако предложил не спешить. Тогда-то услыхал Ленька английскую мудрость о спрятанном листке. А если лист не с дерева, а с бумажной фабрики? Где ему самое место?
        ...Двадцать третий, двадцать четвертый, двадцать пятый, двадцать шестой...
        Пантелкин напомнил другу о документах в первый же вечер, как встретились, даже стопки не опрокинув. Лафар ничего не сказал, лишь поглядел со значением. Потом появился Блюмочка, и Леонид понял, что ничего не изменилось. Жора воскрес, но бумагам место по-прежнему в склепе, в тридцати двух шагах от Малалы Боннского, на самой верней полке.
        "Никому не отдавай..."
        Тридцатый шаг... Бывший старший оперуполномоченный расстегнул пальто, поправил кобуру трофейного "нагана". В библиотеку "инспектора Кондратова" пропустили, ничего не спросив. Для верности Леонид лично запер комнату охраны, где имелся телефон, прихватив ключи с собой. Никто не помешает - и помешать не может, дело, считай, на мази. Еще два шага...
        Тьма стала гуще, плотнее, точно как в знакомом расстрельном подвале. Там, где только что неярким желтым огнем горела лампочка, проступило белесое пятно. Глаза, губы, сжатый последней болью рот.
        ...На мертвом лице - мертвые пустые глаза. Белые губы сжаты, на желтом лбу незнакомые резкие морщины. Георгий Георгиевич Лафар...
        Пантелкин резко выдохнул, прогоняя пустое видение. Жора жив-здоров, и все они живы, а бумаги - всего лишь бумаги, желтые папки, ботиночные шнурки. Понадобились - заберет. Сейчас подойдет к нужной полке, подтянется, станет ногой прямо на толстенный фолиант...
        - Здравствуй, Ленька!
        Вначале почудилось, будто рухнул потолок. Потом только понял - лампы включили.
        * * *
        Пальто... Кобура... Пиджак... Ботинки... Леонид не спорил, не пытался хитрить - разделся, бросил одежду на пол, сверху уложил инспекторский "наган". Холода не чувствовал, даже оставшись в брюках, рубашке и тонких парижских носках. Безмолвно прошел вперед, где над маленьким столиком по-прежнему горела ночная лампа.
        - Садись...
        Оглянулся, усмотрел табурет - там же, под лампочкой. Прошел, пачкая носки.
        Сел.
        - Знаешь, где ошибся?
        Лафар стоял в пяти шагах - незнакомый, мрачный, в тяжелой комиссарской кожанке. В глаза не смотрел - и оружия не прятал. Не верил Жора другу своему Леньке...
        - Ошибся?
        Думать не хотелось, но уж слишком прост ответ.
        - Когда тебе доложили, что Ленька Пантелеев воскрес, ты сразу понял, где меня ждать. Легаши кинулись в Сестрорецк, границу стеречь, но ты знал, что мне граница без надобности.
        Жора кивнул, поглядел с укоризной. Плохая работа, товарищ старший оперуполномоченный. Очень плохая!
        - Тебя могло не быть в Столице, - Пантелкин прикрыл глаза, спасаясь от беспощадного света. - Ты, Жора, часто уезжал, так что шанс у меня был. Никто бы другой не сообразил.
        Перед глазами - знакомая сырая тьма. Не скрыться, не уйти... И голос друга, далекий, словно с края света.
        - Вчера у меня был плохой день, Леонид. Очень плохой... Когда мне доложили, я вначале не понял, зачем тебе архив. Дзержинского нет в живых, мертвы Свердлов, Троцкий, Володарский... Это бумаги мертвецов, трупный яд из могилы, живым они не нужны. Ты не отдал их Блюмочке - и я тобой гордился. А кому они понадобились сейчас?
        Пантелкин дернул плечами.
        - Мне, понятно.
        - Нет, - негромко возразил голос из темноты. - Ты не взял их даже в декабре, когда занимался Дзержинским. За тобой следили. Если бы ты, Ленька, поехал в Питер, я бы тебя здесь встретил. Думал - ко мне обратишься, а ты не стал. Знаешь, было обидно. С Феликсом я бы тебе, может, и помог...
        Леонид рассмеялся - негромко, глаз не открывая.
        - Tani ryby - zupa paskudny, Жора! На что обиделся? Что я к тебе, волчине смоленому, на поклон не пошел, один справился? Учись работать красиво, как и учил нас Феликс Эдмундович!
        Темнота долго молчала.
        - Я читал акт вскрытия, - наконец, заговорил Лафар. - Товарищ Дзержинский умер от разрыва сердца. Ни пули, ни яда. Но убил его ты, Леонид. Если хочешь, покайся напоследок, легче будет.
        - Ким Петрович поручил? - понял Пантелкин. - Нет, Жора, каяться не стану. А Киму передай, что комментариев не будет...
        * * *
        С Дзержинским все получилось просто. Временный комендант объекта "Горки" товарищ Москвин получил в свое распоряжение все ключи, в том числе от опечатанного сейфа, где хранились личные бумаги Вождя. Леонид забрал только одну папку, но и ее хватило. Осенью 1918-го товарищ Дзержинский был вынужден дать собственноручные показания в связи с получением немалой суммы в фунтах, переданной через датского поверенного в делах. Речь шла об освобождении великих князей, запертых в Петропавловке. К этому времени одному из них, Гавриилу Константиновичу, уже удалось тайно покинуть страну. Дело было слишком ясным, Первочекист даже не пробовал ничего отрицать, лишь упирал на политическую безвредность высокородных заложников. Именно тогда пораженный Вождь сказал Максиму Горькому, недобрым словом поминая изменника: "Лицо как у святого, а сам - вор и взяточник".
        Почему бывшего руководителя ВЧК не отдали под трибунал, а восстановили в должности, Леонид так и не понял. Видать, слишком много силы успел набрать Феликс Эдмундович, слишком много секретов держал под рукой. Что ж, пришла пора заплатить по счетам.
        Несколько страниц, взятых из сейфа, Первочекист нашел в своей служебной квартире, прямо на рабочем столе. Рядом лежал свежий номер "Правды". Если бы намек не был понят, Леонид прислал бы на следующий день уже сверстанный макет главной партийной газеты с текстом признания на первой полосе. Полчаса работы для бывшего наборщика Пантелкина.
        Обошлось... Сердце, источенное ненавистью и кокаином, не выдержало.
        Похороны Дзержинского прошли очень скромно - найденные на столе покойного бумаги говорили сами за себя. Разговоры успели вовремя пресечь, но смутный остаток остался. Леонид ждал, что его вызовет товарищ Ким для откровенного разговора, но этого не случилось. Кажется, секретарь ЦК тоже что-то понял. В сейфе Вождя имелись разные документы.
        * * *
        - Ленька!..
        Пантелкин открыл глаза. Лафар был рядом, шагах в двух. Смотрел недобро, пистолет держал в руке.
        - Ким Петрович на тебя очень рассчитывал. Он доверял тебе, даже про свою семью рассказал...
        Бывший чекист молча кивнул, вспомнив цветную фотографию. Старик и мальчик, два Николая Лунина...
        - Ты был очень нужен. Именно сейчас, когда мы вот-вот восстановим Канал, нам потребуются разведчики, первопроходцы... А ты хотел уйти на Тускулу. Зачем? Там же белогвардейцы! И все равно Ким запретил тебя убивать. Ты мог остаться во Франции, уехать куда-нибудь подальше, это отставка, но не смерть.
        Леонид не стал спорить. Отставка - с пулей в бедре, с полицией, идущей по свежем следу. Добрый-добрый товарищ Ким. И верная Мурка, Маруся Климова...
        - Ты вернулся, Ленька. Для чего? Эти бумаги никому в стране не нужны, они могут понадобиться только за кордоном, чтобы скомпрометировать РКП(б). Кому решил бумаги продать? Белогвардейцам? Англичанам? Не молчи, Леонид, я же и по-другому спросить могу. Живым ты отсюда все равно не выйдешь, кровь до утра замоют, но умирать лучше без мучений - человеком, а не мешком с переломанными костями.
        Сердце зашлось болью, но бывший старший оперуполномоченный все-таки улыбнулся:
        - Не надо, Жора! Убей сразу, и я не обижусь. Не было у меня в жизни друзей, только ты да Блюмкин. Яшка - сволочь редкая, но он меня спас. А ты... Дай умереть с легкой душой, тебя не проклиная!
        Выдохнул - в глаза друга посмотрел. Понял. Отвел взгляд...
        - С чего начнешь? - хмыкнул. - У меня нога простреленная, до сих пор ноет. На фронте обычно по свежим ранам лупили, пока шомпол на огне калился.
        Провел рукой по брюкам, пальцем указал:
        - Здесь! Штаны снять - или так обойдешься?
        - Ленька, не надо!
        Лафар подошел совсем близко, присел, пристроив пистолет под рукой, взглянул снизу вверх:
        - Расскажи все, я заступлюсь перед Кимом. Нарушу приказ, черт с ним, отвезу тебя в Столицу... Что, сильно ранили?
        Пантелкин пожал плечами. Рука вновь скользнула по бедру, спустилась ниже, к лодыжке.
        - Всюду болит, не хожу - ковыляю... Только врешь ты, Жора, не умеешь ты приказы нарушать!..
        Ответом был хрип - негромкий, полный боли. Тяжелое тело завалилась на бок, дернулось раз, другой... Ленька Пантелеев, сыщиков гроза, подобрал оружие, прицелился.
        Стрелять не пришлось. "Ступер", короткий огрызок стальной спицы, вошел точно в горло. Пользоваться такими вещами Леньку научили еще в питерском домзаке. Ничего сложного, тупой конец следует обмотать бечевкой, на острый - ластик насадить. Спрятать можно, где угодно - в брючине, например, к нижнему шву поближе. Битый "вертухай" такую заначку сразу срисует, а для фраера вполне сойдет.
        Уходя, Леонид не выдержал, оглянулся. На мертвом лице - мертвые пустые глаза. Белые губы сжаты, на желтом лбу - незнакомые резкие морщины. Георгий Георгиевич Лафар бросил друга Леньку, не взял с собой.
        Заплакать бы, да слез не осталось.
        7
        - Ты, Александр, пустой пессимизм на рабочем месте не разводи, - внушительно заметила товарищ Зотова, прикуривая от новой, привезенной из буржуазного Парижа зажигалки "Dupont". - Не могут, научим, не хотят - заставим. Или в армии не служил?
        Комбатр Полунин, дрогнув могучими плечами, взглянул неуверенно.
        - У нас в отделе французский только ты, Ольга, знаешь. Немецкий - трое, причем один лишь со словарем читает. А тексты, между прочим, технические, терминов непонятных - море...
        Поймал начальственный взгляд, осекся, но все-таки решил продолжить.
        - А еще не каждого к такой работе подпустишь. Ты мне документы из Германии, дала, а там, между прочим, пропаганда присутствует, прямо между чертежей спрятана. Программа НСДАП, партии ихней, и письмо товарища Штрассера, который, между прочим, никакой не товарищ, а фашист. Пишет, что русских большевиков он, конечно, очень уважает, но евреев нам следует все-таки перевешать. Он даже списочек приложил.
        - Я ему ответ напишу, - улыбнулась кавалерист-девица. - А ты, Александр, не теряйся, выход ищи. Не знают языки? Так пусть учат, дело трудное, но решаемое. И не раскисай. Забыл про Вечные двигатели и посевы с призывами к инопланетным пролетариям?
        Ответом был тяжелый вздох.
        Дела решали в кабинете, под чай с мятой. Одноногий комбатр был во многом прав, но посторонних в сектор привлекать строжайше запрещалось. А то пойдут по Красной Столице копии письма "товарища Штрассера"!
        - Я с товарищем Кимом беседовала, - сообщила начальница. - Вопрос ставила об укреплении, чтобы, значит, языкатых к нам прислали. А он мне вот что ответил...
        Однако узнать ответ товарища Кима орденоносцу Полунину не довелось. Мягко хлопнула дверь.
        - Ольга Вячеславовна!
        Товарищ Бодрова прошла к столу, взглянула неуверенно.
        - Там, в коридоре... Что-то случилось, вам лучше пока не выходить.
        Ольга отодвинула в сторону недопитую кружку, встала.
        ...Выстрел - совсем близко, за дверью. Еще один, еще... Чей-то крик, снова выстрелы.
        - "Наганы", - рассудил бывший комбатр, расстегивая кобуру. Товарищ Бодрова прислушавшись, согласно кивнула. Револьвер секретарша держала в руке, пока что стволом вниз.
        - И еще "парабеллум", - прохрипела кавалерист-девица выкладывая на стол "маузер" " 1. - Полунин, к двери, слева станешь, чтобы не задели. Ты, Татьяна, справа. Без команды не стрелять, а скомандую - целить только по конечностям, вдруг субчики для допроса пригодятся? Но учтите - первый мой.
        - Ольга Вячеславовна, мы сами справимся, - попыталась возразить секретарша, но Зотова лишь зубами щелкнула.
        - По местам!..
        ...Снова выстрелы, крик, тяжелые шаги, шум многих голосов. Тишина... И выстрел - резкий, отчетливый. Последний.
        Громкий стук в дверь.
        - Товарищ Зотова! Товарищ Зотова!..
        Ольга кивнула, и Бодрова, не опуская "наган", потянула за дверную ручку.
        - У вас все в порядке, товарищи?
        Трое в знакомой форме с "разговорами". И лица знакомые - стрелки охраны. Старшой, хмыкнув одобрительно, поднес ладонь к козырьку.
        - Здравствуйте, стало быть! Гвардейцам революции помощь, вижу, не требуется.
        Осмотрелся, посерьезнел лицом.
        - Оружие, товарищи, спрячьте, потому как стрелять больше не в кого. А потом прошу пройти со мной на предмет, значит, личного опознания тела.
        Ольге вспомнился одиночный - последний - выстрел. Значит, не ушел... Почему-то заныло сердце.
        - Что случилось-то? - спросила, как можно спокойнее, отправляя "маузер" обратно в недра письменного стола. Старшой пожал крепкими плечами:
        - Хай разбираются! Мы приказ сполнили и уйти не дали. А все прочее уже по вашей части, товарищ, Зотова, по технической. Вражина-то не простой, сквозь стены проходил, чуть к вам, значит, не просочился. Аж до соседнего кабинета добрался, который сейчас пустой. Хорошо, что сообразили, заранее позицию заняли.
        "Гвардейцы революции" переглянулись.
        - Товарищ взводный, - внушительно проговорил одноногий комбатр. - Будьте добры про вражину еще раз, понятнее только. Внятно и по подразделениям.
        Старшой выпрямился, пристукнул прикладом об пол:
        - Товарищ Полунин! Чего видел, то и докладываю. По подразделениям если... У входа в корпус заметили. Пропуск предъявлять не стал, а сразу внутри казался, на лестнице, у нижних ступеней. На второй этаж ногами зашел, а как охрану увидел, к стене кинулся. Руку, значит, с блюдцем каким-то приложил - и просочился. Мы вслед пальнули...
        - Пошли! - хрипло выдохнула Зотова. - Поглядим на блюдце...
        * * *
        Труп лежал у стены, уткнувшись лицом в окровавленный паркет. Знакомый костюм - темный в полоску, на левом локте пиджака большая заплата. Старые ботинки с бечевкой вместо шнурков...
        Вытянутая вперед рука все еще сжимала "парабеллум".
        - Осторожнее товарищи, под ноги смотрите, - негромко предупредил охранник. - Блюдце там, которое, значит, сквозь стены.
        Ничего похожего на "блюдце" Ольга не заметила. И не пыталась - на мертвого смотрела. Лица не разглядеть, но это ни к чему. Сразу догадалась, еще когда выстрелы гремели.
        "А про меня ты, поди, слыхала. Касимов я, Василий Сергеич."
        Между тем решительный комбатр, подозвав стрелков, распорядился уложить тело на спину, сам же склонился над чем-то круглым и маленьким, лежавшим возле кровавой лужи. На блюдце предмет никак не походил, скорее, на миниатюрный, ладонью накрыть можно, обруч. Полунин осторожно притронулся, поднял, закусил губу.
        - Легкий... Очень легкий, это даже не алюминий. А здесь что-то круглое, наверное, кнопка. Смотрите, товарищи!
        Секретарша подошла ближе, наклонилась.
        - Ольга Вячеславовна! Вам стоит взглянуть...
        Зотова не стала отвечать - смотрела. Труп, перевернув, оттащили в сторону, подальше от кровавой лужи. Лицо Василия Сергеевича Касимова, при жизни обычно хмурое, казалось теперь спокойным, даже умиротворенным. Бывший замкомэск вновь вспомнила, что хотела позвать парня на день рождения. Если бы успел, прорвался - точно бы пригласила...
        Василий пытался пройти... Для чего? Предупредить, предостеречь - или перестрелять всех, кого встретит, оставив себе последний патрон?
        - Пробуем! - Полунин поднял обруч, прислонил к стене, резко выдохнул. - Нажимаю!..
        Бывший замкомэск неохотно оторвала взгляд от мертвого лица.
        - Ага, действует!
        Поначалу Ольга ничего не поняла. Стена оставалась стеной, разве что посреди, вокруг прижатого к побелке обруча, образовалось пятно странного молочного цвета. Исчезла штукатурка, проступили неясные контуры кирпичей, молочный цвет сменился ярко-белым...
        Рука комбатра мягко провалилась в стену...
        - Назад! Хватит! - Зотова, шагнув вперед, попыталась схватить Полунина за плечо, но тот, пристукнув полированным протезом, уже проскользнул сквозь светящийся контур. Белый цвет вновь сменился молочным. Погас. Стена стала прежней. Товарищ Бодрова, ойкнув, выбежала в коридор.
        - Вот так он, вражина, и проходил, - один из стрелков кивнул на труп Касимова. - Только быстрее, ваш товарищ примеривался слишком долго.
        Ольге было все равно. Видела она сто чудес, это сто первым станет, а хорошего парня не вернешь. И не напомнит уже ей товарищ Касимов, о чем у них разговор был, и что за справедливая война намечается.
        - Я здесь! Здесь! - послышалось с порога. Полунин стоял у входа, вздымая вверх "блюдце". - Товарищ Зотова! Товарищи! Получилось!..
        Но порадоваться ему не дали. Чьи-то крепкие руки ухватили комбатра под локти, выдернули странный обруч, оттащили в сторону. В комнату тяжело шагнули двое в светлой форме. Винтовки с примкнутыми штыками наперевес, в глазах - злой азарт.
        - Ни с места! Кто дернется, враз положим!..
        Стрелки, стоявшие возле тела, молча двинулись навстречу. Штыки дрогнули...
        - Отставить!..
        В дверях стоял невысокий широкоплечий крепыш, тоже в форме, но без петлиц и нашивок. Голова до синевы брита, белые брови - легким пушком. Глаза, словно гвоздики, не смотрят - царапают.
        - Всем, кроме Зотовой, выйти! Быстро!..
        На этот раз подчинились без звука, даже прикладами не загремев. Нрав Ивана Москвина, заведующего всесильным Орграспредом, в Главной Крепости уже успели изучить. Желающих спорить с белесым другом товарища Бокия оказалось не слишком много.
        - Касимов, значит?
        Иван Москвин подошел к телу, скривил узкий рот.
        - К тебе он шел, Зотова, больше не к кому. Зачем? Какие у тебя с ними дела имелись? И еще вопрос - что это за устройство? Ваше? По Странным Технологиям оно не числится, значит, со стороны пришло. А с какой стороны? Ты, как я помню, недавно из Франции приехала?
        Отвечать Ольга не торопилась. Отвернулась, в серое окошко взглянула. Никак, уже в шпионки записали? Вспомнилась новогодняя открытка, что дома под старыми журналами спрятана. "Happy New Year!", привет от праправнуков. Непрост был Вася Касимов, бывший истопник Цветаевского музея, друг мистика Игнатишина...
        - Если ты, Зотова, мне отвечать не хочешь, в другом месте спросят, уже под протокол. Понимаешь?
        Глаза-гвоздики впились в лицо. Бывший замкомэск все понимала, но решила молчать. Семь бед - один ответ!
        - Товарищ Москвин, вы бы отдохнули.
        Знакомый голос с порога. И черная грива волос, тоже знакомая.
        - Мы сами справимся. Я, между прочим, специалиста привел.
        Белесый резко повернулся к двери, голову наклонив, словно бодаться собрался. Ольга не удержалась от усмешки. Попробуй, если рогов не жалко! Или не видишь, что власть переменилась?
        Валериан Владимирович Куйбышев, заметив Ольгу, махнул рукой-лопатой и внезапно подмигнул. Из-за его стены выглянула Сима Дерябина, улыбнулась и, явно не желая отставать от начальства, показала кавалерист-девице острый язычок.
        Всесильный глава Орграспреда, засопев, тяжело шагнул к порогу, но Куйбышев загородил путь.
        - Погодите, товарищ Москвин. Вы еще не выразили благодарность нашей отважной сотруднице. Ольга Вячеславовна, рискуя жизнью, лично помогла обезвредить опасного вооруженного террориста. Я не ошибаюсь?
        Дерябина, между тем, уже прошмыгнула в комнату. "Блюдце"-обруч девушка держала в руках, явно примериваясь к ближайшей стене. Бывший замкомэск облегченно вздохнула. Выручили!
        Почему бы им чуть раньше подойти? Эх, Касимов, Касимов!..
        Глава 8
        Апрельские дожди
        1
        Вымытая недавним ливнем улица казалась пустой, вымершей, но Леонид не спешил. Гулкая вечерняя тишина тревожила, заставляла напрягать слух. Бывший старший оперуполномоченный предпочел бы встречу в людном месте, в толпе, чтобы заметить и подойти первым, но сейчас не он устанавливал правила. Приходилось рисковать. Пантелкин расстегнул пальто, поправил кобуру на поясе и неторопливо шагнул вперед - из черной тени на мокрый тротуар. Нужную сторону улицы он уже определил, идти же осталось всего ничего, два квартала, если верить довоенному путеводителю.
        Вечер был неожиданно теплым. Леонид снял кепку, спрятал в карман. Почему-то вспомнился кабинет: сейф, привычный запах мяты, фотографии Тускулы на столе. И ремингтонистка Петрова вспомнилась, как живая перед глазами представ. Не дергался бы ты, товарищ Москвин, плыл по течению, все бы сейчас при тебе осталось. Сотрудники уходят домой, понятливая Петрова закрывает ключом дверь кабинета, на новый диван поглядывая. Хорошо быть начальничком, приятно! А еще приятнее не Петрову-дуру на диване воспитывать, а людские судьбы решать, страх в чужих глазах видеть. Все-то у тебя было, Леонид Семенович, все-то ты потерял!..
        Бывший чекист всмотрелся в подступавшую темноту, беззвучно дернул губами... "Ох, начальник, ты, начальничек, отпусти на волю". Никак жалеть начал, Фартовый, о судьбе своей несчастной плакаться? Поплачь, поплачь, скоро некогда станет!
        - Течет, течет речка да по песочку,
        Моет, моет золотишко.
        А молодой жульман, ох, молодой жульман
        Заработал вышку.
        В Столицу он приехал три дня назад. Рассудил просто: без Жоры Лафара здесь его никто искать не станет. Легаши по Сестрорецку бегают, в каждую щель носами тычут, по Питеру наверняка "частый бредень" пустили, "деловых" всех подряд берут, кулаками и каблуками освежают память. А если Зиновьеву доложили, то и спецчасти ОГПУ из казарм вывести могут. Гришка Ромовая Баба к своей особе относится трепетно, такому для охраны и полка мало.
        Про старые папки в Бэровском фонде Жора никому не сообщил, иначе бы всю библиотеку войсками окружили. А без него никому и в голову не придет, что призрак Леньки Пантелеева, побродив по Европе, отправится, страх потеряв, из родного Питера прямиком в Столицу.
        Если и догадаются, не беда. Попробуй найди в огромном городе парня в плохо сшитом пальто и старой потертой кепке. Леонид хотел даже купить в привокзальной аптеке очки поуродливее, чтобы лицо не светить, но в последний момент передумал. Очки - примета, чужой взгляд цепляют. Пусть глядят, все равно не увидят!
        - Течет, во, течет речка да по песочечку,
        Бережок, ох, бережочек моет...
        Прохожие по пути все-таки встречались, но не слишком часто, за два квартала трое всего. Потом и они кончились. Пустая мокрая улица, редкие желтые окошки в темных домах, одинокий фонарь с разбитым стеклом...
        ...И огромная черная тень о двух головах - слева, чуть в глубине.
        Леонид, мельком взглянув на часы, подмигнул бессонному желтому глазку у цифры "6". Можно и не проверять, пришел минута в минуту. Костел Святого Варфоломея, построен местными немцами перед самой войной, не освящен, ныне используется в качестве хозяйственного помещения. То ли склад, то ли мастерские.
        Глаза быстро привыкли к темноте, и Пантелкин смог разглядеть храм в подробностях. Ничего особенно, если сравнить, к примеру, с Notre Dame de Paris. Два шпиля, высокое крыльцо под пышной лепниной, стрельчатые окна, тяжелый замок на дверях. Рука полезла в карман за пачкой "Марса", но Леонид решил потерпеть. Вдруг в соседнем доме кто-то глазастый в окно пялится? Проявит бдительность, снимет телефонную трубку...
        - А молодой жульман, ох да молодой жульман
        Начальничка молит.
        Бывший старший оперуполномоченный решил отойти подальше, на угол, где начинался узкий, зажатый двухэтажными домами переулок. Не успел. Темноту рассек яркий огонь автомобильных фар. Негромкий шум мотора, визг тормозов...
        Револьвер был уже в руке. Стрелять Пантелкин решил сразу, если заметит, что приехал кто-то чужой. В случайности такого рода он не верил.
        - Ходят с ружьями курвы-стражники
        Длинными ночами...
        Шаги... Быстрые, резкие, знакомые. Черный силуэт на фоне желтых окон... Леонид облегченно вздохнул:
        - Добрый вечер, Гондла!
        Женщина остановилась, всмотрелась в темноту.
        - Куда спрятались, Москвин? И не смейте меня так называть, это право вы не заслужили!
        Бывший чекист одобрительно кивнул. Не меняется тетка!
        * * *
        - Как меня выследили? Через сестру? В последние дни я встречалась только с нею.
        Руку все же подала, чуть брезгливо, словно испачкаться боялась. Не два пальца, но и не ровную ладонь, а вроде как горсткой. От прикосновения дернулась, искривила губы.
        - Через сестру, - легко солгал Леонид. - Осторожнее надо быть, Лариса Михайловна! А Москвина больше не поминайте, сейчас в ЦК другой Москвин. Давайте уж по имени.
        Телефонный номер он нашел в записной книжке Лафара. Там же был и адрес, но зашифрованный "тарабарщиной".
        - Леонид, - женщина задумалась. - Не подходит вам имя, разве что Ленька... Ладно, не буду привередничать. Что вам от меня надо, Леонид?
        Бывший бандит Фартовый не спешил с ответом. На авто дамочка приехала одна, без шофера, на улице по-прежнему пусто, окна костела черны... Гондла, как и он сам, в Столице нелегально, значит, выдавать не станет, побережется.
        - Что надо? Хотелось бы мне, Лариса Михайловна, любви. Настоящей, на всю жизнь.
        Гондла негромко рассмеялась.
        - Позер, позер! Вам бы еще семиструнную гитару с розовым бантом. Как мужчина, вы совершенно не интересны. Как личность... Знаете, я смогла бы стать подругой Сатаны, это заманчиво. А вы - просто мелкий бес.
        - Может, и бес, - легко согласился Леонид. - Только выбор у вас сейчас не слишком большой. А настоящая любовь - эта не та, что у гимназисток, а которая с интересом. То, что вас до сих пор не убили - случайность. У начальства, у Кима Петровича...
        Женщина вздрогнула. Пантелкин, наклонившись к самому уху, повторил не без удовольствия:
        - Да-да, у нашего с вами Кима Петровича было хорошее настроение. Он приказал всего лишь вывалять вас в дерьме и выгнать, как нашкодившую шлюху. И за что? За то, что не справились с Ольгой Зотовой?
        Думал, отстранится, отступит на шаг. Не угадал. Гондла и сама зашептала, еле слышно, губами щеки касаясь.
        - Ты за меня не беспокойся, Ленька. Я бы давно это девку убила, но просто убить мало, и просто унизить - тоже мало. Зотова свое получит, можешь не сомневаться, я на этот счет большая выдумщица. Она сама смерти искать будет, умолять, на коленях ползать. Смерть я ей найду - грязную, омерзительную, тошную...
        Пантелкин выслушал, лицом не дрогнув, за плечо женщину придержал:
        - Насчет "ты" не возражаю, но если еще раз "Леньку" услышу - до конца дней Лариской станешь. Разборки твои бабские мне без интереса, по делу пришел базарить. Так что не маши шамилей, не гони ветер.
        Сам же вспомнил, как по молодости да по наивности понять не мог, отчего у "деловых" женщины, даже мозговитые самые, слова не имеют. Вначале думал, из-за темноты и пережитков проклятого прошлого. Лишь потом понял - не в мозгах вопрос. Гондла трех мужиков, разом взятых, умнее, но как до другой бабы дело дойдет, весь ум паром в небо улетает.
        Лариса Михайловна, выдохнув резко, дернулась, чужую ладонь стряхивая.
        - "Шамилей"... Связалась с бандитом... За "Лариску" пулю в затылок получишь, а чтобы ветер не гнать, ответь мне, Леонид, на очень простой вопрос. Ты в СССР по заданию прибыл или просто так, прогуляться?
        Пантелкин с трудом сдержал усмешку. Вот и по делу разговор пошел.
        - Парижская организация генерала Кутепова. Прежде они через какой-то "Трест" агентуру посылали, но сейчас решили новое "окно" прорубить, свое собственное. Меня через него первым и отправили, чтобы тропу протоптал.
        - Кутеповская организация, значит...
        Гондла полезла в карман, долго рылась.
        - Леонид, что вы курите? Забыла свои.
        Бывший старший оперуполномоченный, походя отметив привычное "вы", достал черно-красный "Марс".
        - Может, не здесь? Ночью огонек за версту видать...
        Не дослушав, Лариса Михайловна сама открыла пачку, схватила папиросу.
        - Зажигалка... Прикурить дайте! Не бойтесь, никого тут нет, по крайней мере, сейчас.
        Затянувшись жадно, выдохнула, затем махнула рукой в стороной утонувшего во тьме собора.
        - Я не зря назначила встречу у костела Варфоломея. Вообще-то говоря, он никакой не костел, его немцы строили, не поляки... Подземелье помните? Вам там, кажется, понравилось.
        Леонид невольно хмыкнул:
        - Еще бы! Вы, Лариса Михайловна, в тех коридорах очень даже смотрелись, как бы это сказать...
        - ...Органично, - Гондла нетерпеливо поморщилась. - Да, мне там нравится. Под землей - целый город, попасть в него трудно, а выбраться без чужой помощи - невозможно. Чувствуешь себя хозяйкой. Здесь, в соборе, один из входов, тоннели пробиты также в подвалы двух соседних домов. Запоминайте, Леонид, пригодится... Так вот, организация Кутепова - не то, что требуется. Там полно агентуры ОГПУ, кроме того, у них мало средств да и ума не палата. Нужны более серьезные контакты. Вы слыхали о Сиднее Рейли?
        Бывший старший оперуполномоченный, взяв женщину под руку, кивнул в сторону авто:
        - И все-таки пойдемте. Включим мотор, а фар зажигать не станем, все теплее... С Сиднеем Рейли, Лариса Михайловна, я знаком с весны 1918-го. Он тогда числился в питерской ЧК, как особый уполномоченный Рейлинский, а я у него вроде как на побегушках состоял. Потом товарищу уполномоченному документы достали на фамилию Массино, турецкого купца. Я думал, его к заброске готовят - в Архангельск, к интервентам, или на юг. Он же из Одессы родом, тамошний еврей.
        Гондла, остановившись, взглянула с любопытством.
        - Знаете Рейли? Это уже серьезный разговор... Леонид, сейчас мы поедем ко мне, квартира безопасная, хозяин - друг отца, не выдаст. Можете даже переночевать, постелю вам в комнате прислуги, только не вздумайте проявлять ко мне лишнее внимание. Дело не только в вас, в последнее время меня от мужчин тошнит. Разве что под настроение попадете, иногда такое накатывает...
        Пантелкин, резко дернув рукой, ухватил женщину за подбородок, пальцы сжал.
        - У нас, Лариса Михайловна, с интересом любовь, не забыли? Любовь уже чувствую, а вот интереса не вижу. Насчет настроения понял, только, учтите: не мы меня вербуете, а совсем наоборот. Секреты Кима Петровича мне, конечно, выведать охота, но до них я и сам доберусь, дорогу знаю. Вы мне такое скажите, чтобы на душе у меня сразу потеплело, ясно?
        - Прекратите! - Гондла мотнула головой, пытаясь освободиться. - Сразу видно, что вы из пролетариев, из трудящихся дворников! Ким Петрович, по крайней мере, настоящий джентльмен... Хотите, чтобы на душе потеплело? В стране готовится переворот, ориентировочная дата - ночь на 1 мая, Вальпургиева, если по православному Светлая седмица.
        Леонид пальцев не отпустил, еще крепче сжал. Наклонился, провел губами по холодной щеке.
        - Умница! Ну, что замолчала? Пой, ласточка, пой!
        2
        На деревянные доски столешницы легло что-то круглое, похожее на маленький разомкнутый обруч с тяжелыми кругляшами на концах. Тускло блеснул старый вытертый металл. Следом еще одно, такое же, но слегка гнутое, с глубокими свежими царапинами.
        - Височные кольца - не без гордости прокомментировал Родион Геннадьевич. - Плоские, серповидные, с заходящими концами, орнаментированные, как видите, выпуклыми поясками. С двух сторон имеется зубчатая нарезка. Сама по себе находка рядовая, такие сплошь и рядом встречаются в курганах кривичей. Но это Смоленск и Витебск, а мы вели раскопки в ста верстах от Усть-Сысольска. Славянских находок этого времени на дхарских городищах еще не было, мой коллега Белин мне вначале даже не поверил... Товарищ Тулак, неужели вам это действительно интересно?
        - Очень! - поручик осторожно притронулся к холодному металлу. - Ничего в археологии не понимаю, и не пойму уже, вероятно, но это... Словно к вечности прикасаешься.
        - Лунница! - возгласил подбодренный ученый, демонстрируя нечто, и в самом деле отдаленно напоминающее лунный серп. - Серебро, причем неплохой пробы, но не это главное. Форма не славянская, не финская, а, рискнул бы предположить, индийская. Нечто подобное англичане находили в предгорьях Гималаев. Обратите, кстати, внимание на полоски. Сие - календарь, пусть и самый простой. Треугольник слева - растущая Луна, справа - убывающая. Количество полосок с двух сторон соответствует числу лунных дней, их ровно двадцать восемь. Можете пересчитать!
        Семен Тулак уважительно, взглянув на серебряный серп, улыбнулся.
        - Верю! Значит, удачно поработали?
        - Как сказать, - ученый нахмурился. - Провели разведку на городище, на соседнем селище недалеко от Вой-Вожа, тоже дхарском, заложили пару шурфов, а вот могильник нам копать не дали. Наши уважаемые старики пошли по начальству, а оно предпочло не нагнетать срасти. Могилы, кстати, не дхарские, наши предки никогда не насыпали курганов. А вот чьи? Теперь уже не узнаешь.
        К Родиону Геннадьевичу поручик забежал ближе к вечеру, когда бывший руководитель Дхарского культурного центра уже надевал пальто, собираясь домой. Бывший - потому что с марта особняк на Солянке передали только что созданному Центру культуры малых народов Русского Севера. Товарищу Соломатину оставили небольшую комнатушку на втором этаже рядом с его прежним кабинетом, разрешив хранить в "фондах" собранную им коллекцию дхарской старины. Впрочем, уже не дхарской.
        - Товарищ Покровский, заместитель народного комиссара по просвещению, разъяснил вопрос с точки зрения марксизма, - печально улыбнулся Родион Геннадьевич, разливая душистый травяной чай. - Оказывается, феодально-байские элементы искусственно разъединяли народы, подрывая тем базу классовой борьбы. Дхары, как выяснилось - никакие не дхары, а ижемцы, одна из зырянских этнографических групп. Язык, конечно, совершенно иной, но... Тем хуже для языка!
        Бывший ротный едва не разлил врученную ему чашку.
        - Вы... Вы серьезно? Целый народ взяли - и отменили? Бред какой-то!
        Ученый ответил не сразу. Отхлебнул чай, подумал.
        - Может, и не бред, товарищ Тулак. Когда я только учил русский язык, мне казалось, что дхары - такой точно народ, как наши соседи-зыряне, как татары, удмурты. Не переваренный имперской утробой огрызок древней цивилизации. В меру моих скромных сил я пытался сохранить то, что еще уцелело: язык, традиции, наши древние святыни. Потом большевики... Я им, знаете, поверил. Ваш нынешний начальник в бытность свою наркомом по делам национальностей, лично меня обнадежил, дал добро на издание дхарских учебников. А теперь я начинаю понимать, что империя, как бы она себя не именовала, относится к моему народу как-то очень несправедливо. Меня, студента, сослали в Сибирь за язычество. Тоже, если подумать, бред, и преизрядный. Но вдруг это не бред, а политика? Самое невероятно, что наши старики, потомки жрецов-дхармэ, считают, что так и должно быть. Мосхоты, русские - обычные люди, сотворенные из праха, а мы, дхары, выходцы из Лхамэ, Вечного Света. Между нами не может быть мира. Рискну употребить смелое сравнение: мы, дхары, живем на планете обезьян.
        Семен едва не подавился чаем. Родион Геннадьевич рассмеялся:
        - Ну как таких гордецов терпеть? Отменить - и вся недолга. Если же серьезно, то подобные представления - не редкость. Вы бы знали, как относятся к своим соседям эскимосы! Себя величают "иннуиты", то есть, люди, все же прочие, как вы можете догадаться, нечто совсем другое. А чукчи считают, что русские произошли от стаи взбесивших ездовых собак...
        - Товарищ Соломатин! - отчаянно воззвал поручик, отставляя чашку. - Так ведь и захлебнуться можно! Обезьян вы лучше вообще не поминайте, была у нас история в Техгруппе, до сих пор забыть не могу... Уверен, нет никакой особой политики. Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет. Только обычный дурак себя калечит, а если его начальником сделают... Вы, главное, не сдавайтесь.
        Ученый пожал широкими плечами:
        - Я, товарищ Тулак, и не думаю сдаваться. Меня сам Победоносцев, не к ночи будь помянут, каяться не заставил. Но что мы все обо мне? Вы-то как? На службе не обижают?
        Бывший ротный дернул щекой.
        - Меня тоже, знаете, обидеть трудно. Хорошо служится! А сейчас вообще такое дело образовалось...
        Вскочил, заправил в карман непослушную правую руку.
        - Хотел бы рассказать, очень хотел, да не могу... Родион Геннадьевич, помните свет над Шушмором? Вы сказали, что это и есть настоящее Небо, истинное. Вам виднее, я не знаток. Но я запомнил этот свет, он был какой-то особый, не такой как солнечный...
        Нужные слова никак не находились. Семен щелкнул пальцами.
        - Живой... Да живой... Но не природный, а словно кем-то созданный, сотворенный.
        - Видели что-то подобное? - спокойно поинтересовался Соломатин.
        - Так точно! Два часа назад! - поручик резко взмахнул рукой, улыбнулся виновато. - Не моя тайна... В общем, предмет, изделие, дело рук...
        - ...Человеческих?
        Слово прозвучало негромко, но Семен невольно вздрогнул.
        - Н-не знаю. Нет! В смысле, да. Наверное, человеческих, чьих же еще?
        Осекся, присел на стул, отхлебнул остывший чай.
        - По краю ходите, Семен Петрович, - спокойно констатировал ученый. - Ох, по краю!
        Поручик резко обернулся:
        - Вы тоже!
        Родион Геннадьевич отставил пустую чашку, неторопливо встал.
        - Надеюсь, все же нет. Вы, товарищ Тулак, в свои делах секретных осторожней будьте, под ноги не забывайте смотреть, ибо камешки склизкие попадаются. Ну, не мне вас учить. Мои же заботы невинные, сугубо научные. Кстати, вы правы, сдаваться не следует. Не все так однозначно. Помните, у меня рукопись украли? Прошлой осенью?
        Бывший ротный на миг задумался.
        - Которая по школам? Вы еще тогда предположили, что украсть хотели другую, по дхарской мифологии? Помню! Неужели нашли?
        - Нашли, хоть и не в полном виде, - ученый усмехнулся. - Граждане беспризорники пустили несколько страниц на раскурку. Ее бросили на соседней улице, такое впечатление, что вор показал текст кому-то, знающему язык... А недавно меня пригласили в наркомат, в научный отдел. Не ждал, честно говоря, ничего хорошего, но некий чиновный товарищ совершенно неожиданно предложил мне подписать договор на книгу, обещал хороший аванс и издание, само собой, за счет государства.
        - Давайте догадаюсь, - поручик ударил костяшками пальцев по столу. - Рукопись школьному делу злодеям не понадобилась, и вам предложили издать книгу по... По дхарской мифологии?
        Соломатин молча кивнул.
        - Не понимаю! - честно признался поручик. - Допустим, это ОГПУ или даже иностранная разведка...
        - Свят, свят, свят! - с самым серьезным видом перекрестился ученый. - Семен Петрович, грешно так шутить!
        - Не шучу я, не шучу... Но зачем? Шушмор - это не только старые камни, но и источник невероятной энергии. Но фольклорные записи? Там же ничего такого нет!..
        Родион Геннадьевич покачал головой:
        - Конечно, ничего "такого" там нет и быть не может. Разве что командование РККА заинтересуют дхарские боевые заклинания, но они, увы, не действовали уже во времена Фроата Великого. Может, в наркомате появился высокопоставленный любитель фольклора? Но ваши слова меня почему-то встревожили. Вы смогли увидеть отсвет Высокого Неба в каком-то рукотворном предмете... Догадываетесь, что это может значить?
        Поручик взглянул недоуменно:
        - Я имел в виду лишь ассоциацию, сходство, ничего больше. Но если следовать вашей логике... Не Божья же это сила!
        - Нет, не Божья! - строго ответил Рох, сын Гхела из племени серых дхаров.
        3
        Надписи на бутыли не было, и Ольга открывала пробку не без некоторой опаски. Дмитрий Ильич, конечно, человек хороший и в винах разбирается, но мало что белогвардеец Голицын в свои бочки намешал? Когда Крым лихим штурмом отвоевали, сбросив Черного Барона со всем его воинством в холодное осеннее море, победоносная братва атаковала Новый Свет не с меньшей яростью, чем Перекоп и Уйшунь. Даешь заветные погреба! Говорят, потому и Феодосию на день позже взяли, дав врангелевским недобиткам погрузиться на последние пароходы. Узнав об этом, Вождь, мечтавший одним ударом прихлопнуть беляков в крымской "бутылке", весьма и весьма осерчал. Сами же красные орлы, дорвавшись до совсем иных бутылок, беды в том не видели. Золотопогонникам все равно амба. Земля круглая, никуда не деться им от пролетарской мести!
        Наливай!!!
        Что было потом, замкомэск Зотова, только что вернувшаяся из госпиталя, видела своими глазами. И не только видела. Вначале вместе с иными трезвенниками окружала Новый Свет по всем правилам военной науки, а после сгоняла окрестных татар на вывоз павших. Соотношение пьяных и насмерть упившихся было точно таким, как в настоящем бою - три к одному.
        С тех пор кавалерист-девица винный дух переносила плохо, если и пила, то привычный самогон. Дмитрий Ильич, сего не знавший, расщедрился, прислав на день рождения три огромные "голицынские" бутыли. Короткое письмо, после обязательных поздравлений и пожеланий, почти полностью состояло из названий виноградников, винтажных дат и восклицательных знаков.
        Одну бутыль Ольга с легким сердцем отдала соседям, вторую отвезла на службу, вручив комбатру Полунину, как представителю трудового коллектива. С третьей пришлось разбираться самой.
        К себе на квартиру замкоэск никого приглашать не стала. В ушах все еще отдавалось эхо того - последнего - выстрела. Не попал на ее праздник товарищ Касимов, с пулей утешился. Так что не до веселья было Ольге. Купила для Наташки жутко дорогой торт "Жозефина" с огромной кремовой розой, заварила чай, чашки выставила.
        Но гости все равно пришли.
        - Бокал-то! - восхитилась товарищ Климова, глядя сквозь хрусталь на лампочку под потолком. - Из такого, поди, только графья раньше пивали.
        Ольга посмотрела удивленно.
        - Самый обычный, дятьковский, завода Мальцева. Это же тебе не Саксония! Ставь на стол...
        Мурка спорить не стала. Отвернулась, вздохнула тяжело.
        - Люблю я тебя, Олька! Лучшая ты мне подруга, другой и не будет. Но иногда как скажешь... Саксония! Знала бы ты, их чего мы в детстве пили. Батя - разнорабочий без разряда да еще пьяница, а мать хворала, лежала неделями. Не была бы ты мне подругой...
        Не договорила - легкий стук помешал. Наташа Четвертак, допив чай, поставила пустую чашку на скатерть.
        - Ты, тетя Маруся, так не думай.
        Помолчала, улыбнулась ласково:
        - И не говори больше, хорошо?
        Мурка даже руками всплеснула:
        - Да что ты? Я это, Наташа, к тому, что всем нам много чего пережить пришлось. Олька... Товарищ Зотова Ольга Вячеславовна от хрусталей этих на деникинские фронты ушла. И не вино барское потребляла, а кровь проливала за власть рабочих и крестьян. Горжусь я тобой, красный кавалерист славного Южного фронта! Живи долго, дольше, чем я, чем все остальные. Заслужила! А когда твоей Наталье сто лет исполнится, мы снова соберемся - и опять за тебя выпьем!
        Взяла бокал, подняла повыше.
        - С днем рождения, подруга!
        Зотова, даром что красный кавалерист, от такой здравицы чуть не до ушей зарделась. Наталья же, рот открыв, так и осталась сидеть, глазами моргая. Хорошо сказала тетя Маруся!
        * * *
        - Сволочи они, Олька, - вздохнула Климова, подчищая с блюдца остатки торта. - И не потому, что злая я, людей не люблю. Сама посуди. Вождь еще в
1921-м, после Перекопа заболел...
        Осеклась, на Наташку взглянула. Та, к подобным разговорам привычная, молча прикрыла красными ладошками уши. Не то, чтобы очень плотно.
        - Лечить надо было, а у него, у товарища Предсовнаркома, характер еще тот, с перцем и порохом. Тому врачу верит, этому нет. Операцию захотел - пулю вынуть. Дмитрий Ильич сразу сказал, что нельзя, да кто его слушал! Разрезали, пулю вытащили, а через неделю - удар... После - еще хуже. Эти, в Политбюро, оказывается, чуть ли не день смерти уже определили. И похороны придумали царские, чтобы каждому у гроба покрасоваться. На словах - ученики верные, а сами слухи про Вождя распускают, что, мол, и шпион, и гадкой болезнью мучается...
        Наталья Четвертак, сглотнув, надавила пальцами на многострадальные уши.
        - Распускают, - спокойно согласилась Зотова, подливая чай. - Ты, Наташка, это игры прекращай, не маленькая уже. Про вождей революции всегда мерзости говорят - и будут еще, пока мы со всеми врагами не разобрались. И не только с теми, что в Париже, но и которые в Политбюро. А какие они там ученики, трибунал разъяснит. Сама я тоже наслушалась. И подменили Вождя чуть не в детстве, и не Владимир Ильич он вовсе, и семья не узнавала. Специально такое выдумывают, чтобы несознательным обывателям было о чем языки чесать.
        Мурка взглянула странно.
        - Это ты, конечно, правильно сказала, если с классовых позиций. Только... Знаешь, давай попросим Наташу, чтобы вышла на пару минут. Наташа!..
        Девочка, отвернувшись, засопела сердито.
        - А если от того, что скажу, жизнь тети Оли зависит?
        - Ой!..
        Негромко хлопнула дверь, врезанная в перегородку. Пустой стул, чашка пустая. Была Наталья Четвертак - и нет, даже воздух не дрогнул.
        - Не привыкну никак, - Климова зябко повела плечами. - Ведьма она у тебя, Олька. Ох, ведьма!..
        Кавалерист девица только хмыкнула:
        - Ведьма - это мелко, подруга. Мне вот добрые люди подсказали. Лилит она, Адаму супруга первая, что из огня сотворена. Только маленькая еще, силы своей не знает.
        - Иди ты! - Мурка быстро перекрестилась. - Скажешь такое!..
        Зотова стерла с лица улыбку.
        - Скажу. Ей столько повидать пришлось, что ни мне, ни тебе даже не снилось. Умирала, умерла почти, а потом ее не спасли, изуродовали. Эх, не дотянулась я до этого кудесника, не взяла за горло!
        - Знаю я про Берга, - кивнула Климова. - Читала докладную твою и товарища Тулака про Сеньгаозеро. Но читать одно, видеть - иное совсем. Берга, между прочим, с Лубянки выпустили, под суд отдали, впаяли пять лет условно... А вот где и над чем он сейчас работает, даже тебе не скажу, права не имею.
        Придвинулась ближе, зашептала еле слышно:
        - Про Вождя, Олька, никому ничего не болтай. Никому! Даже как сегодня, врагов ругая. Сплетен никаких не пересказывай, а будут говорить - не слушай. Сейчас за этим втрое следят, всех на карандаш берут, кто язык распускает. А почему - объясню, чтобы ты, подруга, мои слова правильно поняла. Не просто с Вождем! Я в тайны никакие не лезу, ни к чему мне они, но кое-что прямо в глаза бросается. Думаешь, когда он родился? 22 апреля, по-старому, значит,
10-го? Нет, Олька, 12 апреля - день рождения, я документ видела, его рукой написанный. Мелочь, конечно, но как образованному человеку день своего рождения не знать?
        Кавалерист-девица пожала плечам:
        - Перепутать мог. Перо по бумаге скользнуло.
        - Мог, конечно, - Мурка нехорошо оскалилась. - Или он, или другой кто. В документах там такая путаница, что десять трибуналов не разберется. Но это бумажки, дунь - и улетят. А знаешь, как его дома называют? Думаешь, Владимиром? Жена и вправду Володей кличет, а для остальных он, между прочим, Николай!
        Зотова медленно встала. Николай Ульянов... И об этом слыхать приходилось. "В Самаре в 1891-м году умер и был похоронен молодой человек, его однофамилец. Но звали его иначе - Николай, Николай Иванович Ульянов." Товарищ Ким, если ему верить, лично проверял.
        - Я ведомость видела, - продолжала Климова. - Денежную, где расписываться нужно. Так в ней...
        Ольга резко выдохнула:
        - Хватит! Поняла, впредь умнее буду. Спасибо, Маруська, ты и вправду - подруга верная.
        Улыбнулась, на дверь кивнула:
        - Наташку зовем?
        Мурка покосилась на перегородку, наморщила нос.
        - Погоди! А то снова твоей Лилит придется уши пальцами закрывать. Некоторая часть народа, между прочим, интересуется и вопросы задает. Вроде бы товарищ Полунин, заместитель твой, не только служебный интерес имеет. Я это к тому, что мы с Мишей день свадьбы намечаем, так может, нам вчетвером в ЗАГС сходить? Знаешь, как сейчас поют?
        - Заплати три рубли гербового.
        Нынче без волокит,
        Лишь перо заскрипит
        И счастливая пара готова.
        С чувством спела, во весь голос. Из-за перегородки послышалось изумленное "Ай!". Зотова и сама не без труда поймала отпавшую челюсть.
        - Кто?! Саша Полунин? Охота людям пустое болтать. Хороший он парень, и другие не хуже. Только этого, подруга, мало.
        Упала на стул, отвернулась, губу закусила.
        - Раз в жизни такое бывает, не повторяется. Встретила я одного - уже после фронта, в Столице. И все - насмерть, свет белый без него черным казался. Без толку только. Он женат, при хорошей должности, с дипломом университетским. А я кто? Девка эскадронная в гимнастерке и старых галифе... Вот и отправили рабу божью в психбольницу до полного вправления мозгов. С тех пор и отрезало. Я и друзей нахожу с трудом, а большем даже не думаю. Потому и завидуя тебе, Маруська, что сердце имеешь горячее. А меня не зря Селедкой прозвали. Какая у рыбы-селедки любовь может быть?
        Климова, резко вскочив, сверкнула глазами, явно собираясь возразить. Не успела. За дверью, ведущей в коридор, послышался шум, чьи-то негромкие голоса...
        Стук - три удара по дереву. Тук... тук... тук...
        - Соседи, видать!
        Ольга медленно встав, заставила себя улыбнуться:
        - Так некоторой части народа и объясни, можно без подробностей. Пусть на ком другом упражняются.
        Взялась за дверную ручку, помедлила чуток.
        Открыла.
        - Где именница?
        В дверном проеме - белые лилии в свежей зеленой листве. Не букет - целая корзина, от притолоки почти до самого пола. Что за нею, даже не разглядеть, только чья-то лохматая макушка торчит.
        - День рождения у меня, - без особого восторга уточнила Зотова. - А такую буржуазную роскошь, товарищ...
        Не договорила - попятилась.
        - ...Мы сегодня смело признаем социалистической. Поздравляю, Ольга Вячеславовна!.. Многих вам лет!..
        Товарищ Куйбышев вручил цветы, быстро осмотрелся, махнул огромной ручищей.
        - Вас тоже с праздником, товарищ Климова! Судя по запаху, здесь не обошлось без белого муската, что не может не радовать. Счастлив был бы напроситься на рюмочку, но, увы, должен мчаться дальше. Еще раз, поздравляю, Ольга! Если бы не строгая партийная дисциплина, я бы вас непременно обнял.
        Тяжелая корзина с громким стуком впечаталась в пол. Зотова, опустив руки по швам, проговорила хрипло:
        - Вы... Валериан Владимирович, вы меня и поцеловать можете.
        Сказала - испугалась. Попятилась бы, но гость не позволил. Шагнул вперед, обхватил за плечи, звонко чмокнул в щеку:
        - Будем считать, что это - с занесением в личное дело!
        Вновь махнул рукой, тряхнув тяжелой гривой волос.
        - Кажется, окончательно, разучился говорить по человечески. Спрячусь за классика.
        Расправил плечи, взглянул без улыбки, серьезно:
        - S'avanГ§aient, plus cГўlins que les Anges du mal,
        Pour troubler le repos oГ№ mon Гўme Г(C)tait mise,
        Et pour la dГ(C)ranger du rocher de cristal
        OГ№, calme et solitaire, elle s'Г(C)tait assise.[42]
        Хлопнула дверь. Ольга, как стояла, так и осталась на месте, только руки за спиной сцепила. Мурка, оторвав взгляд от лилий, проговорила деревянным голосом:
        - Не поняла я, о чем это товарищ Куйбышев так красиво выразился?
        - Бодлер, "Les Fleurs du mal", - не думая, ответила кавалерист-девица. - "Цветы зла", если по-нашему. А о чем именно...
        Закашлялась, на шаг от корзины отступила:
        - Нет, не поняла. Чего-то сложно переводится.
        Климова, понимающе кивнув, подошла ближе, за шею обняла:
        - "Цветы зла", значит. Не поняла, значит. И вообще, какая у рыбы-селедки любовь может быть?
        Засмеялась, поцеловала в уголок рта:
        - Молодец!
        Соткавшаяся прямо из воздуха Наталья Четвертак бухнулась на стул, головой покачала:
        - Ну, тетя Оля! И на минуту вас оставить нельзя!..
        4
        Товарищ Сталин, неторопливо затянувшись, положил трубку-носогрейку на край стола.
        - Читали ли вы, товарищ Тулак, роман прогрессивного французского писателя Виктора Гюго "93 год"? Вижу, читали. Напомню известный эпизод. Во время бури по вине одного моряка на корабле оторвалась пушка. Корабль получил повреждения и стал тонуть. Моряк, рискуя жизнью, пушку укротил. Стал вопрос: что с ним делать? Расстрелять или наградить?
        Бывший поручик стоял по стойке "смирно", насколько позволяла выпавшая из кармана правая рука. На душе было кисло. Верно говорят, что инициатива наказуема.
        - Если помните, вопрос решили диалектически. Матроса наградили - и расстреляли. А теперь я хочу послушать ваши оправдания, но заранее говорю, что буду сомневаться в каждом слове.
        Семен, немного подумав, засунул мертвую кисть за ремень, отошел от стола и присел в ближайшее кресло.
        - Я не собираюсь оправдываться, товарищ Сталин. Я вообще не вам служу. Говорю не потому, что обиделся, а для ясности. Вы - человек проницательный, значит, наверняка заметили, что к большевикам я отношусь без особой симпатии. Как и значительная часть русского народа, между прочим. Но выбора нет, или вы, большевики, или чужая интервенция и превращение в колонию. Великой России, мой Родины, уже нет, но есть надежда, что она все-таки возродится. Ее вождем не мог стать Троцкий, и Зиновьев не может, как бы ни старался. Они - опасные самовлюбленные фантазеры. Вы - реалист, вы сможете. Поэтому если вам требуется помощь бывшего фронтового офицера, я к вашим услугам.
        На стол легла знакомая трубка - роскошный "billiard" с янтарным мундштуком. Сталин, усмехнувшись в густые усы, пододвинул кисет с табаком, но Семен покачал головой:
        - Нет, спасибо. Скауты не курят, товарищ народный комиссар. Просто в свое время вы велели с ней не расставаться. Мне казалось, что это - знак доверия. Я - ваш помощник, вы спросили меня про скантр. Я узнал. Зачем оттачивать на мне свое остроумие? Ни расстрелять, ни наградить вы меня не сможете, разве что премию выпишите в пять червонцев. А для дрессировки пригласите кого-нибудь другого, будете с ним в гляделки играть.
        Желтые глаза Сталина потемнели, рука сжалась в кулак, но голос прозвучал обычно - негромко и не слишком выразительно.
        - А почему вы, товарищ скаут, с вашими интеллигентскими рефлексиями, не остались при Киме Петровиче? Он уж точно не Культ, в гляделки не играет, на подоконниках, панымишь, сиживает. Демократ! И тоже за Великую Россию, но без плохого Сталина.
        Поручик, взвесив "billiard" на ладони, неторопливо спрятал трубку в левый карман.
        - Между вами есть разница. Я понял это не сразу, а бедняга Вырыпаев даже не успел. Вы, товарищ Сталин, политик, а Ким - бандит. Глава каморры, как он сам любит выражаться. Россия не станет великой под руководством уголовного преступника.
        - Поняли, значит...
        Хозяин кабинета неторопливо прошелся по мягкому ворсистому ковру, затем резко повернулся.
        - Итак, жду ваших оправданий, товарищ Тулак. Вы незаконно проникли на секретный объект. Если бы глава каморры товарищ Ким узнал об этом, вы бы доставили немало неприятностей не только себе, но и доверившемуся вам товарищу Сталину. У нас сейчас с товарищем Кимом перемирие. Хотите начать войну?
        Семен встал, поправил складку на гимнастерке, поглядел прямо в желтые глаза:
        - На войне, как на войне, товарищ Сталин. Я был на объекте "Теплый Стан". Там строится научный центр, который будет непосредственно подчинен товарищу Лунину Киму Петровичу. Уже сейчас смонтирована установка, точное назначение которой мне узнать не удалось, но это нечто, еще невиданное. Целый ангар, посредине - большая площадка из светлого металла, несколько шкафов оборудования, линии электрического питания. Я изложил виденное рапорте, но словами не все передашь. Ким Петрович любит рассуждать о Будущем, так это есть - Будущее. Чья это техника, не скажу, но определенно не наша. Скантр же - главная и самая необходимая деталь.
        Сталин пододвинул ближе лежавшую на столе папку, открыл, скользнул глазами по одной и страниц.
        - Скантр... Опишите его своими словами, товарищ Тулак. Представьте, что он сейчас здесь, в этом кабинете. Вспоминайте все, даже самые мелкие детали.
        Поручик послушно прикрыл веки.
        - Постараюсь... Издалека скантр похож на кристалл - неровная призма размером с две мужские ладони. Тяжелый, одной рукой поднять можно, но с явным усилием. Вблизи видно, что над камень (если это, конечно, камень) с двух сторон прикрывают пластинки светлого металла, может быть, алюминия. Кристалл светится, на первый взгляд может показаться, что он наполнен жидкостью. Мне почему-то пришла в голову мысль о прозрачной ртути. Но если присмотреться, можно понять, что светится не жидкость, а сам кристалл. Он цельный, причем поверхность неровная, ничем не обработанная, поэтому я и подумал о камне.
        Сталин, взяв со стола карандаш, что-то быстро записал на полях страницы. Семен открыл глаза, резко выдохнул:
        - В любом случае это - не простой камень. Ким Петрович намекал, что в Будущем техника уйдет далеко вперед, и я прикинул, что кристалл может быть искусственным, его вырастили, как выращивают кристаллики соли. И, наконец, свет. Он неровный, пульсирующий, временами совсем исчезает, и тогда скантр становится похож на темный рубин. Но что бы ни происходило, поверхность кристалла остается холодной, хотя в воздухе чувствуется присутствие энергии, очень сильной. Пальцы немеют... Моя правая рука, она парализована, внезапно стала болеть, мне даже показалось, что я могу ею двигать.
        Поручик задумался ненадолго.
        - Пожалуй, все. Доклад закончил. Могу лишь добавить, что человек, который меня туда провел - бывший офицер, прапорщик Русской армии Анатолий Петрович Александров. Свою службу у Врангеля армии скрывает, значит, к стенке мы станем с ним рядом. Думаю, не выдаст.
        - "Думаю" - не гарантия, - Сталин отложил папку в сторону, поморщился. - Сейчас вы снова обидитесь, товарищ Тулак, потому что я опять обращусь к примеру из литературы, но уже не мировой, а отечественной. Молодой и весьма талантливый поэт Николай Тихонов написал "Балладу о синем пакете". Речь там идет о секретном и очень срочном письме, предназначенном для советского руководства. Помните финал?
        Бывший ротный невольно вздрогнул:
        - Так точно, товарищ Сталин...
        Желтые глаза взглянули с насмешкой:
        - Письмо в грязи и в крови запеклось,
        И человек разорвал его вкось.
        Прочел - о френч руки обтер,
        Скомкал и бросил за ковер:
        - Оно опоздало на полчаса,
        Не нужно - я все уже знаю сам.
        - Описание скантра у меня уже есть, товарищ Тулак. Не такое подробное и яркое, но очень точное. Мне известны даже размер и вес этого изделия. А вот чего мне не доложили, так это назначение установки в Теплом Стане. Вы знаете ответ?
        Семен тяжело вздохнул. Выходит, зря старался? И характер показывал - тоже зря? Разведка у "Культа Личности" организована отменно, спору нет. Но все знать не может даже Сталин.
        - О назначении установки сотрудникам не говорят, но руководитель группы Лев Тернем несколько раз употреблял слово "Канал". Из его слов можно также понять, что "Канал" уже действовал, но был уничтожен в 1919 году.
        - Значит, "Канал", - Сталин невозмутимо кивнул. - Садитесь, товарищ Тулак. Будем считать вопрос закрытым и поговорим о другом. Вы напомнили, что являетесь моим помощником. Хочу услышать от вас, как от помощника Председателя Реввоенсовета, ваше мнение по поводу болтовни о близком перевороте. Вальпургиева ночь, по православному - суббота Светлой седьмицы. Что это? Вульгарная провокация? Желание потрепать нам нервы перед пролетарским праздником - или чего-то очень умный ход? А если так, то чей именно?
        5
        - Надо было взять авто. - Гондла зябко повела плечами. - Холодно, дождь, да еще ветер. Зря вы возражали!
        Пантелкин согласно кивнул. И дождь, и ветер, и холод чуть ли не зимний. Зато улицы почти пусты, значит, лишних глаз поменьше.
        - Авто увидит дворник, а они - народ бдительный, с хорошей памятью. Вы, Лариса Михайловна, ко мне прижмитесь, а я вас обниму, вот и теплее будет.
        И под локоток подхватил. Женщина резко отстранилась, взглянула злобно:
        - Прекратите ваши намеки! И не смейте на меня так смотреть, я вам не шлюха с "малины". Без глаз останетесь!
        Бывший бандит Фартовый с трудом сдержал усмешку. Нащупал-таки слабину у дамочки! Умна, конечно, товарищ Гондла, но ум все равно бабский.
        Спорить, однако, не стал. Руку отпустил, пошел рядом. Пеший поход был затеян не только ради конспирации. Хотелось подумать без помех, а в тесной квартирке рядом с вечной шипящей женщиной мысли были все больше о черной лестнице, которую очень просто перекрыть. Чердак надежно заперт, входная дверь тонкая, сапогом вышибить можно. На "малине" поспокойней будет.
        Ночевал с револьвером под рукой. Не в комнате прислуги, а на полу рядом с диваном, на котором похрапывала Гондла. Спиной повернулся - и даже не поинтересовался дамочкиным "настроением". Не оттого ли гнев?
        - Касимов, - негромко бросила женщина. - Кто он был? Почему вы про него спрашивали?
        "Касимов я, Василий Сергеевич, член РКП(б) с октября 1919-го. Из рабочих, умеренно грамотный, да еще, как видишь, инвалид по причине колчаковской гранаты..." О смерти работника Общего отдела ЦК Василия Касимова Леонид узнал за час до того, как они покинули квартиру. Лариса Михайловна перезвонила сестре, та обратилась к верному знакомому...
        "Кукушка лесовая нам годы говорит, а пуля роковая нам годы коротит!.." Вот и еще одному прокуковала.
        - Служили вместе, - Пантелкин невольно поморщился. - То, что убит, очень плохо. У Касимова было надежное убежище в городе, он помочь обещал.
        Гонда взглянула удивленно:
        - И вы ему верили? Вокруг нас - волки и шакалы, такие станут помогать, только если горло зубами сжать. Хорошо еще вашего Касимова живым не взяли. Знаете, как Егор Егорович умеет допрашивать?
        Вместе ответа бывший чекист молча дернул щекой. Он-то знал, собственными глазами видел, а заодно и слышал. Стены крик не удерживали... В эту минуту Леонид впервые порадовался тому, что друг Жора мертв - и мертв навсегда.
        - Подъезд, - кивнул он, останавливаясь. - Действуем, как условились. Говорю я, вы - только если спросят. И не стреляйте, что бы ни случилось. Задушить человека сможете?
        Лариса Михайлова привстала на цыпочки, к уху потянулась:
        - А ты, Леонид, меня еще разок оскорби - и узнаешь!
        * * *
        Трехглазый идол, увенчанный ожерельем из человеческих черепов, смотрел хмуро. Невысокая сухощавая женщина в железных очках вполне могла сойти за его родную сестру.
        - Не пущу! - резко бросила она, загораживая узкий коридор. - Мандат предъявите!
        Леонид, походя отметив подзабытое слово "мандат", широко улыбнулся.
        - Давайте обойдемся без формальностей, гражданка. Представьте, что я уже достал револьвер.
        Синеватые стеклышки холодно блеснули:
        - Молодой человек! Я на Акатуе котелком звенела, когда ваша мама еще соску сосать не выучилась. Вы что, каторжанку напугать вздумали? Чем? Своим "шпалером"?
        Рядом шумно вздохнула Гондла. Пантелкин, и сам не слишком довольный таким началом, предостерегающе поднял ладонь.
        - Гражданка! Давайте не усугублять. Нам нужен гражданин Летешинский Пантелеймон Николаевич...
        - Кто пришел, Хельги?
        Дверь в полутемной глубине коридора растворилась. Прямо под огромным птичьим чучелом нарисовался высокий черный силуэт.
        - Налет, Пантелей, - невозмутимо констатировала женщина, по-прежнему не сдвигаясь с места. - Жиганок и с "марухой" пожаловали.
        Леонид мысленно восхитился "жиганком" ("А молодой жульман, а жиган-жиганок гниет в каталажке..."), "маруха" же, не стерпев, махнула рукой:
        - Пантелеймон Николаевич! Это я, Лариса, дочь Михаила Андреевича...
        Черный силуэт неторопливо двинулся вперед.
        - Забавно...
        Старый большевик Пантелеймон Николаевич Летешинский принимал гостей в старом турецком халате, зато при галстуке. Очки в золотой оправе, маленькая бородка аккуратно подстрижена, на указательном пальце - серебряный перстень с тяжелым черным камнем.
        Острый внимательный взгляд...
        - Итак, маленькая девочка Лариса, которая успела как-то незаметно вырасти, и...
        Пантелкин едва удержался, чтобы не стать по стойке "смирно".
        - ...Нет, Хельги, молодой человек не из жиганов, глаза слишком умные. Был бы постарше, вполне бы сошел за "ивана" с тремя побегами. Лариса, я очень уважаю вашего батюшку, однако если вы здесь представляете ВЧК, то разговора не получится. Осознаю полезность этой организации, но не у себя дома. А если вы все же налетчица, рекомендую взять серебряные вилки, больше ничего ценного в квартире нет. Об архиве я, к счастью, побеспокоился.
        - Я просмотрела вашу работу по Платону, - негромко проговорила Гондла. - Там эпиграф из Аристотеля: "Целью государства является благая жизнь." Мы не из ОГПУ, Пантелеймон Николаевич, и нам действительно очень нужно с вами поговорить.
        - "Целью государства является благая жизнь.", - негромко повторил Летешинский. - Хорошо! Если вас не смущает беседа с душевнобольным, то прошу!.. Хельги, побеспокойся, пожалуйста, насчет чая. Или молодые люди предпочитают неразбавленный спирт?
        * * *
        Часы-ходики за стеклом, книжный шкаф от потолка до пола, тяжелая бронзовая люстра... В отличие от коридора, комната, где обитал хозяин квартиры, выглядела на редкость обыденно. Леонид прикинул, что на стену, рядом с портретом Плеханова, стоило бы повесить ржавые кандалы с Акатуйской каторги, а в угол, вместо скучного комода, поставить перевернутую тачку. Пантелеймон Летешинский один стоил трех сибирских "иванов".
        - Вы ошибаетесь, товарищи, - устало вздохнул старый большевик, откидываясь на спинку стула. - Не знаю, кто подал вам эту странную мысль, но у меня нет и не было никаких компрометирующих материалов на нынешнее руководство РКП(б). Если бы имелись, вашего покорного слугу не стали бы объявлять сумасшедшим, а просто убили, не глядя ни на какие заслуги. Поверьте, убивали и за меньшее.
        - Поверю, - согласился Пантелкин, не забыв приветливо улыбнуться. - Я, Пантелеймон Николаевич, по жизни человек страх как доверчивый, сам себе порой удивляюсь.
        Смотрел не в глаза, не на лицо даже - на руки. Крепкие сухие ладони лежали на скатерти, словно снулые рыбы. Но Леонид знал, как непрочен бывает этот покой. Потому и Гондлу посадил поближе к хозяину. Пусть "девочке Ларисе" первой достанется.
        - Но все-таки сомнения разрешите. Вы, товарищ Летешинский, можно сказать, самый старый большевик, если, конечно, Вождя не считать. Вам не только пенсия - музей персональный по чину положен. А держат вас, извините, на птичьих правах. Вроде бы, и свой вы, но без всякого доверия. Только в таком случае человеку справку дают на предмет психического расстройства.
        Левая ладонь легко ударила по скатерти.
        - Есть еще один случай, Леонид Семенович. Человек может быть и в самом деле болен. У меня бывают припадки, очень, признаться, неприятные. Нечто вроде эпилепсии, выбивает из жизни на два дня, а потом еще целую неделю дико болит голова.
        - Эпилептик - не сумасшедший, - негромко констатировала Гондла, глядя в залитое дождем окно.
        Леонид кивнул, благодаря за поддержку. Он уже понял, что старый большевик - орех крепкий, сходу не разгрызть. Но может быть, сам откроется?
        - Давайте еще раз, - предложил он, - только по порядку. В ненормальные вас определил лично Вождь еще в сибирской ссылке, четверть века назад. Были бы вы провокатором или шпионом, вас бы просто в тайге прикопали. Захотели бы от партии отойти, никто бы мешать не стал. А если бы в уклон впали, то критиковали бы вполне открыто да еще бы в "Искре" пропечатали. Какой делаем вывод?
        Пантелеймон Николаевич взглянул на гостя с интересом, но отвечать не стал.
        - А вывод такой. Узнали вы что-то, товарищ Летешинский. Или догадались, это в принципе одно и то же. Знание ваше само по себе очень ценно, но для партии совсем ни к чему, мешает даже. В таких случаях принимается единственно верное решение: человека сохранить, но изолировать. Слух, что вы сумасшедший, надежнее, чем тюрьма. Кто больному поверит?
        Старый большевик медленно сжал кулаки. Глаза тускло блеснули:
        - Не по жандармской линии служите, юноша? Извольте, я и не скрываю. Не так давно ко мне девушка заходила, чтобы архивы мои забрать. Смешная такая, симпатичная, Платоном интересовалась...
        - Зотова, - сквозь зубы, процедила Лариса Михайловна.
        - Да, Ольга Зотова, от товарища Кима. Я ей все рассказал. У меня есть подозрения, что много лет назад, скорее всего, в 1891 году, известный всем нам Владимир Ульянов умер в Самаре, а вместо него в партию внедрили кого-то другого, возможно, не человека. Демона, инопланетянина, пришельца из Будущего, точно не знаю. Как вы думается, этого достаточно, чтобы попасть в желтый дом?
        Пантелкин покосился на Гондлу. Та дернула плечами:
        - Я читала ее рапорт. Пантелеймон Николаевич, сплетни о Вожде распускаются уже много лет. Я была еще маленькой, но помню ваш разговор с отцом. Вы тогда смеялись над всеми этими байками и предложили свою версию - про марсианина, как самую корректную. А потом объяснили, откуда взялись слухи. Например, почему настоящее имя Вождя - Николай...
        - Вижу, вы действительно выросли, Лариса, - холодно усмехнулся Летешинский. - Да, я пересказал симпатичной девушке Ольге Зотовой всю эту ерунду. Товарищу Киму хотелось узнать, не сошел ли я с ума по-настоящему. Я ответил, но не прямо, а шарадой. Он человек умный, думаю, понял.
        - А почему Вождь - Николай, а не Владимир? - не утерпел Пантелкин. - Поделитесь, очень уж интересно!..
        - Потом! - резко перебила Гондла. - Сама объясню, не велик секрет... Я тоже разгадала вашу шараду, Пантелеймон Николаевич. Нелинейное время - и недоступные нам измерения. Это уже не марсиане, правда? Товарищ Ким понял, что вы в здравом уме, причем настолько, что смогли притвориться перед этой дурочкой сумасшедшим. Она поверила.
        - Погодите, погодите!..
        Пантелкин, встав, провел ладонью по мокрому лбу, резко выдохнул.
        - ...Одно лишнее измерение - и мы становимся плоскими, слепыми. Да! Поэтому мы не можем подняться НАД Временем, увидеть, что наш мир не единственный. Миров много, они ветвятся, любое наше действие порождает новую реальность.
        "Чемодан" с Кирочной. Оживший экран, белые ветви, белые листья и желтые огоньки - маяки, куда уже можно дотянуться. Маленький уголок невидимой взгляду вселенной.
        - Неплохо, совсем неплохо! - Летешинский тоже встал, расправив широкие костлявые плечи. - С теорией, вижу, знакомы. А с фактами? Про страшного Агасфера вам наверняка уже рассказали...
        Леонид молча кивнул.
        - Тогда что вам нужно от меня? Суть ереси, которую я разделяю, вы изложили точно. Тогда в Сибири, Вождь пытался вернуть меня к доктрине трех измерений и линейного времени. С его точки зрения, мои взгляды могли смутить молодых партийцев, отвратить от материализма. Для истинного коммуниста Земля должна быть плоской, а Солнце вращаться вокруг Центрального комитета. Вот и все!
        - Нет! - Лариса Михайловна покачала головой. - Не все. Вождь объявил бы вас богоискателем, богостроителем, еще кем-нибудь, отлучил от марксизма... У меня, Пантелеймон Николаевич, появилась совершенно невероятная мысль...
        Задумалась ненадолго, затем резко вскинула голову.
        - Вы встретились с Богом. И теперь вы единственный, который не верит, а ЗНАЕТ, что Он есть. Такой человек для большевистской партии смертельно опасен, но тронуть его страшно. Я права?
        Летешинский рассмеялся. Это было настолько неожиданно, что Леонид едва не схватился за револьвер. А вдруг и вправду - безумец?
        - Вот оно, увлечение дурной мистикой, - старый большевик стер усмешку с лица. - Если бы я знал, что Он есть, разве состоял бы в РСДРП? Но ход ваших мыслей верен, у меня действительно была встреча.
        Сел за стол, ударил ладонью по скатерти.
        - Два раза повторять не буду... Итак, наш мир имеет несколько выходов, точнее, "окон", в миры иные, с большим количеством измерений. Два из них создали люди. Это "Пространственный Луч" академика Глазенапа в Париже...
        Бывший старший оперуполномоченный невольно закусил губу. Тускула!.. В двух шагах стоял, почти рукой дотронулся.
        - ... "Луч", как и следует из названия, используется для пространственных перемещений, хотя временные парадоксы тоже наблюдаются. Затем Канал в Столице, про него можете спросить у товарища Кима, если, конечно, голов не жалко. Но это не все. Есть "окна", которыми пользуются представители какой-то иной, древней цивилизации. Через них эти... Эти создания могут войти в наш трехмерный мир. Одно "окно" где-то в Китае, другое - в Западном Тибете, в каком-то монастыре. Пожалуй, все. Вопросы есть?
        Леонид поглядел старому большевику прямо в глаза.
        - Есть вопросы - насчет созданий. Нам бы фамилии, отчества с именами, агентурные клички, если таковые имеются.
        Летешинский взгляд выдержал, скривил улыбкой рот:
        - Хотите познакомиться, молодой человек? Не страшно? Тогда извольте... Знаю двоих. Первый имеет прозвище... Белый Свет, если перевести на русский. Второй, его старший брат. У этого прозвищ много, самое короткое - Вечный.
        6
        Свободных мест не было. Точнее, имелись, но в первом ряду, к начальству поближе. Зотова, прикинув, что хуже, решилась и подошла к единственному еще не занятому в предпоследнем. Место удобное, у прохода, вот только сосед неудачный.
        - Вы разрешите?
        Отвечать не стал, отвернулся. Ольга, особенно не чинясь, присела, запустила руку в карман, к папиросам ближе, но вовремя опомнилась. На таком сонмище не покуришь. Мало того, что начальство придет, так еще зал переполнен. Окна же еще с осени закрыты, и без табачного дыма дышать трудно.
        Совещание вначале решили собрать на Воздвиженке, в главном здании Центрального Комитета, но передумали, и теперь народу приходилось тесниться в Малом зале Сенатского корпуса. Пришли только "самые-самые", не ниже заведующих секторами и отделами, но и таковых оказалось немало. А еще товарищи из Центральной контрольной комиссии, из ревизионной, несколько военных в светлых гимнастерках с "разговорами" из руководства Столичного округа. И с Лубянки тоже - сам товарищ Бокий пожаловал при двух заместителях.
        Стол президиума пока пустовал. Прошел слух, что в Столицу приехал товарищ Зиновьев, что само по себе было событием. Гришка Ромовая Баба в последнее время неохотно высовывал нос из своей цитадели в Питере.
        Бывший замкомэск щелкнула крышкой часов, поморщилась. Начальство не опаздывает, задерживается. На соседа поглядела.
        - Обижаетесь, товарищ Москвин?
        Глава Орграспреда, дернув белесыми бровями, поглядел кисло:
        - Есть немного, товарищ Зотова. Меня могли бы и предупредить, что вас посылали в Париж со специальным заданием. Кадры - моя епархия, а уж такого уровня контакты, тем более.
        Ольга сделала вид, что все поняла, улыбнулась.
        - Мир?
        И руку протянула. Иван Москвин, характер выдержав, пожал протянутую ладонь, даже на улыбку ответил.
        - Мир, товарищ Зотова. Читал ваши докладные. Храбрый же вы человек! Жизнью рисковать нам согласно партийному долгу положено, а вот...
        Что именно "а вот" так и осталось невыясненным. Дверь в дальнем конце зала со стуком растворилась. Кто-то в первом ряду поспешил вскочить, ударил в ладоши, аплодисменты тяжелой волной покатились по рядам.
        - Культы личности! - недовольно скривился непримиримый Москвин-Орграспред. - Скоро аллилуйю петь будем!
        Аплодировать Ольга не стала, наблюдала молча. Товарищ Каменев, Гришка Зиновьев, товарищ Ким, Предревовоенсовета Сталин, "Иванычи" - Рыков с Бухариным.
        Товарищ Куйбышев...
        За стол президиума "культы" все-таки вместились, хотя для товарища Рыкова пришлось искать дополнительный стул. Лев Борисович Каменев, вальяжным жестом попросив тишины, откашлялся, золотые очки поправил:
        - Товарищи...
        * * *
        Зачем собрались, тайной не было. Слухи о Вальпургиевой ночи и грядущем перевороте уже второй день захлестывали кабинеты ЦК. Поговаривали о подметных письмах с указанием точных планов штурма Главной Крепости, о списках тех, кого надлежит расстрелять у ближайшей кирпичной стенки, и даже об обращении Великого князя Николая Николаевича к народам СССР в связи с грядущим свержением большевизма. Выходила форменная, но довольно опасная ерунда, и Зотова ничуть не удивилась внеочередному совещанию. Что именно предстоит услышать, она тоже догадывалась. Само собой, враг не дремлет, распускает мерзкие слухи, дабы сорвать пролетарский праздник 1 мая...
        Именно об этом товарищ Каменев и заявил. Выслушав про врагов внешних и внутренних, народ согласно загудел, проводив оратора аплодисментами, но удовлетворенным отнюдь не остался. Для передовицы в "Правде" такое в самый раз, но после чтения расстрельных списков хотелось чего-то более убедительного. Вероятно, понимая это, Лев Борисович поглядел на товарища Кима. Тот, неторопливо встав, заговорил прямо с места:
        - Ждем переворота, товарищи? Почта, телеграф, телефон, вокзалы, мосты в первую голову...
        Народ понимающе закивал. Именно этого и ждали. Мосты - ладно, а вот когда средь ночи начинают молотить прикладами в дверь...
        - Переворот в СССР можно совершить только внутренними силами. Через границу просочатся единицы, а десять врангелевецев власть не захватят. А кто может захватить? Рабоче-крестьянская Красная армия?
        Товарищ Сталин, уловив на себе заинтересованные взгляды, неопределенно улыбнулся. Ким Петрович выждал паузу, кивнул:
        - Да, смешно. А чтобы все посмеялись, давайте спросим у присутствующего здесь командующего Столичным округом товарища Муралова...
        Несколько смущенный Муралов встал и четко доложил. Вслед за этим оратор обратился к товарищу Бокию по поводу войск ЧОН, расквартированных возле Столицы. Начальник ОГПУ тоже не оплошал, после чего товарищ Ким поинтересовался лично у товарища Каменева, не собирается ли он штурмовать Столицу частями стратегического резерва, подчиненными непосредственно ЦК. Лев Борисович после некоторых раздумий подобную мысль отверг.
        - Остаются марсиане с боевыми треножниками, - подытожил секретарь ЦК. - У кого-то есть сведения о высадки десанта с планеты Марс?
        Зал зашумел, затем взорвался аплодисментами. Рукоплескал даже товарищ Зиновьев, что само по себе было явлением чрезвычайным. На этом можно было и разойтись, но внезапно слово попросил председатель ОГПУ.
        Зотова вновь покосилась на сидящего рядом Ивана Москвина, по слухам - доброго приятеля товарища Бокия. Тот глядел серьезно. Ольга и сама почувствовала тревогу. Уж больно просто все получается.
        Бокий тоже улыбаться не стал. Признав, что слухи о перевороте - чушь и провокация, он вместе с тем посоветовал не расслабляться и бдительности не терять. Десять врангелевцев - это десять возможных терактов. К сожалению, белое подполье в стране продолжает действовать. Более того, по сведениям ОГПУ, агенты генерала Кутепова сумели проникнуть в святая святых, в Центральный комитет...
        На этот раз шумели долго. Не просто шумели - кричали, требуя назвать имена. Многие, однако, помалкивали. Об убитом при аресте сотруднике Общего отдела Василии Касимове был наслышан каждый.
        Председатель ОГПУ смотрел на зал с каменным лицом, наконец, словно нехотя, заметил, что по тем же сведениям в Центральном комитете сложилась целая белогвардейская организация. Во главе ее стоит высокопоставленный сотрудник, получающий указания непосредственно от своего хорошего знакомого - все того же генерала Кутепова. ОГПУ бдит, но и всем прочим рекомендует держать ухо востро.
        Ольга не выдержала - привстала, окинув взглядом шумящий зал. Это кто же такой вражина, что с самим Кутеповым дружбу водит, не стыдится? Где спрятался?
        Рядом негромко хмыкнул белесый товарищ Москвин.
        Глава 9
        Коан
        1
        Господин Чопхел Ринпоче наставительно поднял к самому небу худой длинный палец и что-то негромко проскрипел. Толмач в желтой накидке поспешил с переводом:
        - Мудрость не терпит суеты. Терпение - не только величайшая добродетель, но и верная дорогая к сокровищам знания, святости и спасения.
        Иван Кузьмич Кречетов молча воззрился на посольский перст, затем перевел взгляд на невозмутимого товарища Мехлиса. Оказывается, не только посланцам ЦК дозволено пальцами тыкать. Надо бы еще подсказать толмачу насчет "ибо".
        - Вы, люди Запада...
        - Мы - коммунисты! - резко дернул губами Лев Захарович. Толмач немедленно отозвался негромким шелестом. Господин Ринпоче, выслушав, позволил себе еле заметную улыбку:
        - А разве вы не считаете, что марксизм вобрал все лучшее, что создано человечеством? Но ваши учителя не были знакомы с учениями Востока, ваш путь - западный. А Запад молод, горяч и нетерпелив. Поэтому начните с малого. Вот, скажем, самый простой коан...
        При слове "коан" товарищ Мехлис издал странный звук, отдаленно напоминающий рычание. Иван Кузьмич, напротив, благодушно кивнув, поудобнее перехватив кружку с душистым зеленым чаем. Вечерняя беседа у костра начинала ему нравиться.
        - Учитель спросил ученика: "Как звучит хлопок одной ладонью?" Но учтите, для постижения всей мудрости этого коана требуется очень многое. Прежде всего, надо постичь душевное состояние учителя...
        Мехлис поморщился.
        - Товарищ Кречетов, не откажите в помощи. Разрешите вашу ладонь...
        Иван Кузьмич еще не успел ответить, а его кисть оказалась сжата твердыми комиссарскими пальцами. Негромкий хлопок - Мехлис легко шлепнул одолженной ладонью по собственному предплечью.
        - Благодарю!
        Разжал пальцы, поднес кружку ко рту.
        - Еще вопросы будут, гражданин Ринпоче?
        Желтые монахи, безмолвно сидевшие у костра, многозначительно переглянулись.
        Визит господина посла был уже не первый. Еще в Пачанге, сразу же после возвращения из пещеры Соманатхи, товарищ Кречетов честно доложился "сотоварищу по посольству". Подробности оставил при себе, но факт знакомства с таинственным товарищем Белосветовым не утаил. Иван Кузьмич ожидал всякого, если не обиды на то, что с собой не взяли, то подробных расспросов. Случилось иначе. Господин Ринпоче заявил, что ему требуются уединение и сосредоточенность для постижения случившегося, после чего поспешил откланяться, оставив "сотоварища" с открытым ртом.
        В уединении и сосредоточенности посланец Хим-Белдыра пребывал достаточно долго, даже отказался выступать на прощальной церемонии во дворце. Недавно же воспрянул, и вот уже третий вечер с завидной точности являлся к вечернему чаю. Сперва молчал, а вот сегодня разговорился.
        - Попробуем иначе, - господин Чопхел Ринпоче на миг задумался. - Учитель спросил ученика: "Куда девается округлость луны, когда она становится полумесяцем или серпом?"
        Мехлис, сделав большой глоток, отставил кружку и полез в карман за кисетом. Дослушав шелест толмача, дернул плечами:
        - Никуда не девается. Луна - шар, а мы наблюдаем видимую часть диска. Меняется лишь освещение.
        На этот раз господин Ринпоче даже сдвинулся с места.
        - Вам уже знакома мудрость этого коана, господин представитель Мех-ли? Верный ответ таков: "Когда луна имеет вид серпа, округлость присутствует в ней. Будучи круглой, луна также имеет вид серпа"
        Титулованный столь странным образом, Лев Захарович уронил на простеленную возле костра кошму листок бумаги, из которой намеревался вертеть "козью ногу".
        - Вашему учителю в учебник астрономии следовало заглянуть!.. Иван Кузьмич, дайте папиросу, с этой антирелигиозной пропагандой никаких нервов не хватит.
        Красный командир, постаравшись, не улыбнуться, протянул раскрытую пачку. Мехлис закусил зубами мундштук, громко щелкнул зажигалкой.
        - Вы, гражданин Ринпоче, нас воспитывать баснями решили? Нам, истинным большевикам, все эти коаны - на один зуб. Ибо коммунист...
        Палец посланца ЦК, пусть и более короткий, чем у господина посла, все равно выглядел внушительно.
        - ...Подходит ко всему с точки зрения марксисткой диалектики. Ваши архаические мудрости - давно пройденный этап. Мы в СССР не шарады разгадываем, а строим новый, справедливый мир.
        На этот раз толмач слегка замешкался, вероятно, споткнувшись на слове "шарада". Господин Ринопче долго качал головой, наконец, тяжело вздохнул:
        - Вам двоим выпало величайшее счастье, которое только доступно искателям истинной мудрости. Вы не только побывали в убежище святого отшельника Соманатхи, но и были удостоены беседы с тем, чье имя не позволено называть всуе. Вы больше не смеете оставаться варварами и неучами! Поэтому я, скромный монах, пытаюсь высечь в вашем сознании искру мудрости, дабы...
        - Плеханов! - простонал Лев Захарович. - Выездная редакция "Искры", экстренный номер. Иван Кузьмич, может, песню споем? Я и на монгольскую согласен, только бы там про мудрость ничего не было.
        * * *
        Обратный путь мало походил на тот, которым посольство попало в Пачанг. Намек местного "чекиста" Иван Кузьмич понял правильно, попросив у чиновников, опекавших гостей, карту с указанием пути на север. Ответ пришел быстро. Все тот же улыбчивый товарищ Ляо сообщил, что Хубилган Сонгцен Нима с величайшей милости своей велел простелить посольству "ковровый путь". Кречетов, вспомнив наставления Хамбо-Ламы, решил, что местные власти предупредили разбойников, дабы те держались подальше. Карты однако, не прислали, и красный командир без всякой радости представил себе многодневное путешествие по весеннему Такла-Макану. В апреле пустыня, покрытая нестойкой зеленой растительностью, вполне проходима, но без знания дороги ничего не стоит заплутать. Апрель быстро кончится, с белесого неба рухнет жара... Успеют ли проскочить?
        За день до отъезда над Пачангом появился дирижабль. Гордо проплыв над неровными глиняными крышами, он завис возле причальной мачты Норбу-Омбо. Товарищ Мехлис, долго наблюдавший за небесным гостем в бинокль, узнал в нем полужесткого "француза". Кто именно пожаловал в город, посольству не доложили, но тем же вечером на постоялый двор прибежал заполошный чиновник с большим свитком, дабы уточнить число отъезжающих, а заодно количество груза и лошадей.
        С личным составом определились легко. Трое раненых уже вернулись из больницы, хоть и в повязках, но вполне бодрые, от отсутствующего же гражданина Унгерна Р. Ф. поступило письменное заявление, в котором помянутый сообщал о своем желании временно остаться в городе для поправления пошатнувшегося здоровья. К заявлению прилагался свиток - заверенная копия приговора, украшенная тяжелыми восковыми печатями.
        Филин Гришка не вернулся.
        В составе посольства числился также военнопленный - гражданин Блюмкин Яков Григорьевич, также находившийся на излечении. Но на прямой вопрос чиновники отмолчались, а улыбчивый Ляо Цзяожэнь красноречиво развел руками.
        Из города выступили с великим шумом и грохотом - местные власти не поскупились на трубы и барабаны. Рявкнули старинные пушки у северных ворот, и посольство сделало первый шаг, ведущей по дороге в тысячу ли. Второй, однако, воспоследовал нескоро. Сразу за окружавшими город холмами отряд задержали, предложив стать лагерем. Дабы гостям не было скучно, старший сопровождения предложил прислать из города танцовщиков и акробатов. Кречетов от культурной программы отказался, приказав выставить караулы и держать ухо востро.
        Все разъяснилось ближе к ночи, когда окрестные холмы уже тонули во тьме. Зашумели моторы, и возле лагеря лихо затормозил выкрашенный в защитный зеленый свет автобус. За ним прибыли еще два, а следом подтянулась колонна крытых тентами американских грузовиков. Авто предназначались для лошадей и груза, людям же предложили занять мягкие кожаные сиденья в автобусах. Кречетов был усажен рядом с шофером - крепким парнем в больших авиационных очках, моторы фыркнули, загудели, печально пропел клаксон...
        Иван Кузьмич молча покачал головой, вспомнив любимую песню. "Ну, быстрей летите, кони, отгоните прочь тоску!" Пачанг, таинственный город на окраине пустыни, продолжал удивлять.
        Неожиданности на этом не кончились. Ехали всю ночь, при первых же отблесках близкого рассвета остановились у подножия приметного холма, где уже был разбит лагерь. Молчаливые пограничники помогли приготовить завтрак, после чего заняли позицию неподалеку. Шоферы отправились отсыпаться, и Кречетов догадался, что дальше они поедут нескоро. Так и вышло, колонна тронулась в путь после заката, чтобы остановится у следующего лагеря при первых лучах горячего весеннего солнца.
        Иван Кузьмич понял, что "ковровый путь" им показывать не собираются. Товарищ Мехлис с ним полностью согласился, прибавив, что ночная тьма скрывает не только ориентиры, но и дорогу. Автобусы то увеличивали скорость, легко касаясь шинами твердого покрытия, то тормозили, подпрыгивая на ухабах. Лев Захарович предположил, что через пустыню проложено шоссе, но везут их не прямо, а большей частью в объезд. Значит, даже расстояние прикинуть не удасться. Кречетов ожидал, что комиссар призовет к ужесточенной бдительности, но Мехлис предложил на ближайшем же привале вновь расспросить шкодника Кибалку о виденном им "анбаре сфирической формы", а заодно и самолетах с меняющимися номерами.
        Так ехали четыре ночи. Перед последним рассветом показалась река - широкая, но мелкая, курица перейдет. Пустынные берега заросли невысоким зеленым кустарником, а дальше гроздились холмы, скрывавшие встающее из-за горизонта солнце. Брод нашли быстро, и вскоре колонна остановилась неподалеку от маленького глинобитного поселка. Помудрив с картой, Иван Кузьмич уверенно ткнул карандашом в синюю неровную ленточку. Каракаш - река Черной Яшмы. Такла-Макан остался за спиной, впереди - Кашгария, древняя земля, притаившаяся между пустыней и отрогами Тянь-Шаня и Куньлуня.
        До советской границы всего ничего - восемь сотен верст.
        2
        Служанка, она же инструктор ЦК Ревсомола Сайхота, почтительно склонила голову, но речь держала твердо, пусть и путая слова:
        - Нельзя нет. Товарищ Баатургы отдыхать-болеть. Товарищ Баатургы извиняться сильно. Товарищ Баатургы спать и спать.
        Иван Кузьмич только вздохнул в ответ. "Отдыхать-болеть..." Если бы только!..
        Теперь на привалах Чайка ставила шатер. Дело хлопотное и не слишком скорое, но товарищи ревсомольцы помогали без напоминаний. Девушку подводили к общему костру, она молча кланялась и уходила к себе, запахивая тяжелый войлочный полог. На вопросы отвечала коротко и скупо, разговор не поддерживала. Не удалось побеседовать и на этот раз.
        - Вы товарищу Баатургы передайте... - начал было Иван Кузьмич, но осекся. Что передать? Строгий боевой приказ?
        Служанка, немного подождав, вновь поклонилась:
        - Это вам, товарищ Кречетов. Читать!
        На ладонь лег маленький, вчетверо сложенный листок бумаги.
        То, что с девушкой неладно, понимали и другие. Мехлис не слишком уверенно предложил отвести Чайку в Столицу, а еще лучше в Одесский медицинский институт к знаменитому профессору Филатову. Господин Ринпоче отделался холодной фразой о невозможности спорить с судьбой. Красноармеец Иван Кибалкин предложил найти комполка Волкова и лично его расстрелять.
        И вот теперь письмо...
        Красный командир, отойдя к гаснущему костру, присел к углям поближе, развернул листок, всмотрелся - и вновь тяжело вздохнул. И охота было товарищу Баатургы по всяким Франциям ездить! Училась бы, как все, по букварю...
        "Kogda povstrechala geroja ja, mne bylo semnadcat let
        I molodoe lico moe sijalo, kak makov cvet.
        Teper krasota poproala mojа, i noch zastupila vzor
        I kazhdyj bescelno prozhityj den - esche odin moj prigovor.
        Sudba zapretila mne dumat o nem. A mertvye listja letjat,
        I kapli zhestokoj beloj rosy pokryli zabytyj sad."[43]
        Разобрал с пятого на десятое, затем перечитал, но уже внимательно. Спрятал письмо в карман.
        Ваши действия, товарищ Кречетов?
        * * *
        - В монастырь ее отдадут, - мрачно заметил Кибалка, засопев носом. - В Китае который. То ли Цзуси, то ли Джуши. Туда девушек из ее рода уже тыщу лет отправляют, если дома не пригождаются. Ее, Чайганмаа, тоже хотел сплавить, когда отец помер. Дочь не наследница - обуза. Дядя, товарищ нойон Баатургы, не дал, отправил во Францию учиться. А теперь...
        Фразы, не закончив, вновь засопел, отвернулся. Кречетов затушил папиросу, поглядел в равнодушное звездное небо, кашлянул неуверенно.
        - Времена сейчас другие, Ваня. И власть в Сайхоте другая.
        Кабалка даже головы не повернул.
        - В Сайхоте другая, дядя. Но не в семьях ихних. А она, Чайганмаа, даже не из дворян, а, если по нашему счету, из самых-самых князей. Слепую замуж не отдадут, это чести поруха. Вот и запрут, хоть головой о камень бейся. Конечно, убежать можно, в Россию уехать, но это значит - род навеки осрамить. Сперва товарищ Баатургы надежду имела, что снова видеть будет, а теперь, сам видишь, духом ослабла. Говорит, что Хамбо-Ламе в ноги падет, но тот с нойонами из-за девки ссориться не станет... Дядя, дай папиросу!..
        Иван Кузьмич неспешно поднял руку, ладонь развернул. Чего там коан сделать велит? Хлопнуть, да так, чтобы наглец малолетний носом в траву впечатался? И за "девку" и за "дай папиросу!"
        Учитель спросил ученика. А тот его, стало быть, в рыло.
        Красный командир полез в карман, пачку с цветной картинкой вынул:
        - Держи! Только при матери не кури. Плохой из меня воспитатель, Ванька! Другие по дюжине сопляков на ноги ставят, а я тебя одного человеком сделать не могу. Ничего, сосватаю я тебе... хм-м... девку, чтоб нравом пострашнее нашего ротного фельдфебеля была. Вот она тебе за все мои страдания втрое отомстит!..
        Кибалкины пальцы, успевшие ухватить папиросу, сами собой разжались. Тяжелый вздох...
        - А я в тайгу уйду, не дамся... Но это дядя, потом будет, а с Чайганмаа сейчас решать надо. Мы с товарищами из Ревсомола внесли предложение, чтобы ты, значит, ее в жены законные взял...
        На этот раз папиросу выронил сам Кречетов.
        - ...Но может не получиться. Ондар, он сам из этих, из нойонов, говорит, что скорее небо на землю рухнет, чем княжескую дочь за арата, за мужика, то есть, отдадут. А если без согласился родичей, то не по сайхотскому закону выйдет. Я, понятно, нос ему раскровянил за узкоклассовый подход, но, боюсь, по его словам все и будет. Пережитки прошлого у нас в Сайхоте такие, что их еще переживать и переживать.
        - Мудрец на мою голову, - вздохнул Иван Кузьмич. - Согласие родичей, значит, требуется, а со мною как? Спросить не догадались?
        - А ты тут при чем? - поразился было Кибалка, но тут же осекся, полез затылок чесать. Кречетов, вновь поглядел на равнодушные холодные звезды, затянул вполголоса привычную:
        - Что вы головы повесили, соколики?
        Что-то ход теперь ваш стал уж не быстрехонек?
        Аль почуяли вы сразу мое горюшко?
        Аль хотите разделить со мною долюшку?
        * * *
        Холмы за холмами, то в ярких пятнах весенней зелени, то голые, покрытые серым песком. Вдоль дороги - редкие заросли тамариска, а дальше, где песок подступает, и того нет, только полынь и верблюжья колючка. Желтое весеннее солнце, чужое кашгарское небо.
        Едет отряд.
        Бросишь взгляд, и вроде все как раньше, когда Такла-Макан пересекали. Дозорные впереди, командир Кречетов с комиссаром Мехлисом во главе колонны, ближе к хвосту - желтые монашеские плащи. Бойцы при оружии, с полной выкладкой, кони, службу зная, идут рысью, размашистой, да не раскидистой. Но и здесь иначе. Впереди, за дозорными, конная полусотня при японских карабинах на невысоких гривастых лошадях. Пограничники Пачанга гостей не бросили, по чужой земле сопровождают. Смута в Кашгарии, опасны дороги, а у товарища Кречетова - неполный взвод, даже если с монахами считать.
        Сегодня отряду никто еще не встретился, пусты и тихи холмы. Птиц, и тех мало, только над тугайными зарослями, что к малой речушке прилепились, взлетел по своим дневным делам белокрылый дятел, покружил, да нырнул обратно, в негустую зелень.
        С птицами, впрочем, полной ясности не было.
        - Бойцы говорят, филина видели, - недовольно заметил товарищ Мехлис, прикрывая ладонью глаза от восставшего в самый зенит солнца. - И не просто филина, а нашего Гришку, которого враг трудового народа Унгерн прикармливал.
        Иван Кузьмич, ехавший рядом, понимающе кивнул.
        - Сами же говорили, Лев Захарович, что птица непростая. Шпиен, не иначе. Ведет воздушную разведку.
        Пламенный большевик даже в седле подпрыгнул. Удивленный конь заржал, на седока покосился.
        - То-ва-рищ Кречетов! Что я слышу? И это в тот момент, когда силы внутренней и внешней контрреволюции готовы сомкнуть свои ржавые челюсти!..
        К равнодушному синему небу взметнулся комиссарский перст. Конь, окончательно сбитый с толку, шарахнулся к самой обочине.
        - Осторожнее, Лев Захарович, а то из седла не навернетесь, - посоветовал добрая душа Иван Кузьмич, но представителя ЦК было уже не остановить.
        - Ваши шуточки по поводу руководящей роли партии в моем лице, коммунист Кречетов, граничат с полным ее отрицанием! Но я буду выше личной обиды, ибо член РКП(б) думает прежде всего об исполнении долга. Скажите, филин - это факт?
        Кречетов недоуменно моргнул:
        - Есть такая птица, почти всюду встретить можно. Какого-то филина и вправду видели ночью...
        - Факт! - на этот раз палец нацелился прямо в бок командующего Обороной. - А теперь - выводы из данного факта. Отдельные несознательные элементы уже говорят, что это не просто наш Гришка, а сам гражданин Унгерн в виде оборотня. И этих отдельных не так и мало. Даже члены партии, как это ни печально, поддаются. Я им про филинов лекцию прочитал, а они насчет серебряных пуль спрашивают. Кажется, кто-то из товарищей увлекается произведениями Брэма Стокера.
        Иван Кузьмич, с творчеством английского мистика не знакомый, все же задумался.
        - Даже если оборотень. Не боялись мы барона в людском виде, так чего филина страшиться? Ну, покричит, крыльями помашет. Много ли беды?
        Мехлис попытался возмущенно всплеснуть руками, в результате чего завалился набок. От падения на пыльную кашгарскую землю Кречетов его все-таки спас, но кони сбились с ноги, и командиру с комиссаром пришлось свернуть на обочину. Лев Захарович, однако, и не думал успокаиваться.
        - Понимаете, что говорите? - зашептал он, косясь на проезжавших мимо бойцов. - Оборотень! Полное отрицание материализма в походных условиях! Хуже того, откровенная демонизация классового врага. А вы, товарищ Кречетов, шутки шутите, вместо того, чтобы принять незамедлительные меры.
        Иван Кузьмич глубоко вздохнул, смакуя чистый весенний воздух, на тучку, что по небу плыла, взглянул. Все радости уже в наличии, оборотня не хватало. Не поскупились, подбросили.
        - Сами мы, Лев Захарович, виноваты. Еще в Пачанге бойцы вопросом задавались: где, мол, гражданин Унгерн, почему в отряд не возвращен? А мы им чего ответили?
        Мехлис задумался.
        - Правду ответили. Гражданин написал заявление, мы рассмотрели...
        Не договорил, кивнул согласно.
        - Есть грех, скрыли некоторые факты. Но если бы сказали, новые вопросы бы появились. Могли бы и понять неправильно. Тонкий, как ни крути, политический момент...
        "Момент" и в самом деле был тонким. Оставлять барона в Пачанге Кречетов не собирался, с Унгерном приехали, с ним же и уехать должны, иначе посольской чести убыток. И зачем местным товарищам бывший генерал? Живым оставят да на службу возьмут - советской власти явная угроза. Расстреляют? Из разъяснений дворцовых чиновников Иван Кузьмич понял, что смертной казни в Пачанге нет. Могут в подземелье запереть до скончания века, а могут и хуже чего. Вот это "хуже чего" и смутило. Одно дело к стенке классового врага поставить с соблюдением полной революционной законности, совсем другое - умучить неведомо какими муками. Не по-людски выходит!
        Все решило очередное письмо "товарища Белосветова". Блюститель сообщил, что власти Пачанга и сами в затруднении. Учение великого Сиддхартхи Гаутамы не велит причинять вред живым существам, даже если это существо - Унгерн. Но и всех прочих опасности подвергать нельзя, поскольку барон - существо хоть и живое, но очень вредное. Выход, однако, есть. Родственники Унгерна, проживающие в Австрии, просят отпустить Романа Федоровича на поруки, обещая первым делом отправить его в психиатрическую клинику.
        Русский перевод письма, подписанного сразу шестью Унгернами, прилагался.
        На этот раз даже Мехлис не стал возражать. Смирительная рубашка - чем не мантия для несостоявшегося Махакалы? Бойцам, однако, решили лишнего не говорить. "Товарищ Белосветов" - это уже тайна.
        Дирижабль, полужесткий "француз", должен был отправиться в Европу, чтобы среди прочих дел, отвезти бывшего генерала в ничего не подозревающую Вену.
        * * *
        - С оборотнем так поступим, - рассудил командир Кречетов. - Кто в него верит, тот пусть и ловит. Поймает - благодарность перед строем объявлю и махорки сверх пайка прикажу выдать. Но предупрежу, чтобы птицу не калечили и пулями не дырявили, потому как оборотня пуля не возьмет, а филин сам по себе - создание невинное и даже полезное.
        - А если... - начал было Мехлис.
        - А если побоятся - тоже перед строем поставлю, трусами объявлю и прикажу оружие сдать. Переводу в обоз - и в приказе пропишу, чтобы не забылось.
        Представитель ЦК задумался, а затем неожиданно рассмеялся, продемонстрировав прекрасные белые зубы.
        - Вот это по-партийному! Наконец-то слышу голос настоящего большевика. Диалектически рассудили, товарищ Кречетов!
        - А то! - ухмыльнулся довольный командир. - Поехали, Лев Захарович, иначе от отряда отстанем.
        Приказ был объявлен на ближайшем привале. Товарищ Кречетов присовокупил, что самых активных болтунов будет лично назначать в поиск с последующей проверкой и наказанием в случае невыполнения. "Серебряные", до того весело переглядывавшиеся, разом стали очень серьезными. Иван Кузьмич, одобрительно кивнув, отправил весь личный состав на внеочередное политзанятие к товарищу Мехлису.
        Ночью Иван Кузьмич проснулся, отошел подальше к подножию ближайшего холма, папиросу достал. Слушал долго, но знакомого "Пу-гу!" так и не дождался. Думал, душу успокоить, но почему-то расстроился.
        Холмы тянулись вдоль дороги еще два дня. Несколько раз отряд проезжал через небольшие глинобитные деревни, по здешнему "кишлаки", но нигде не задерживался. Местные жители смотрели угрюмо, на приветствия не отвечали. Однажды за холмами заметили отряд - немалый, в сотню сабель. До боя не дошло, дозорные чужаков подъехали ближе, прокричали что-то и развернули коней. А перед закатом от самого горизонта донеслась стрельба. Видавшие виды бородачи рассудили, что бой идет по всем правилам, даже с пулеметами.
        Опасность взбодрила. Лев Захарович Мехлис удовлетворенно констатировал, что товарищи бойцы про оборотня уже не болтают, зато расспрашивают о близком Кашгаре, единственном крупном городе в этом пустынном краю. Такие вопросы представитель ЦК счел очень полезными, ибо у него имелся самый наилучший из ответов. В Кашгар, по соглашению с местным дуцзюнем-губернатором, вошли части Рабоче-крестьянской Красной армии. Об этом перед самым отъездом сообщил товарищ Ляо, показав в подтверждение своих слов телеграмму на официальном бланке.
        "Серебряные" восприняли новость, как должно. Покойный товарищ Троцкий давно уже обещал прощупать штыком закордонную Азию. Видать, началось. Жаль, Лев Революции уже не узнает!
        Настроение не испортилось даже когда узнали о скором уходе пачангских пограничников. Товарищ Кречетов расстелил прямо на земле большую карту Китая, чтобы каждый мог увидеть и оценить. До Кашгара - четыре дня пути, если коней не томить. После всего, что уже прошли, считай, безделица.
        Никто не спорил. Товарищей из Пачанга проводили весело, напоследок посидев вместе у костра и выпив по кружке жуткой темной "ханжи". Прощались возле переправы через широкий темный Яркенд. Старшой пограничников долго извинялся, ссылаясь на строжайший приказ не переходить реку, и советовал быть осторожнее. Красную армию пригласили в Кашгар не из классовой солидарности, а по суровой нужде. Войска дуцзюня разбиты, по всей провинции - резня и грабеж...
        Через Яркенд переправились без помех. И снова потянулись холмы.
        3
        - Коаны разгадывать не буду! - сурово заметил товарищ Мехлис, допивая чай. Сидевшие рядом бойцы понимающе заулыбались. Господин Чопхел Ринпоче, выслушав перевод, невозмутимо кивнул.
        - Однажды ученик не пришел к учителю. Учитель подождал и сам отправился его искать. Нашел он ученика абсолютно свободным от всяких коанов. И вправду, кому они теперь нужны?
        Лев Захарович поглядел с опаской:
        - Это вы в каком смысле?
        - Коан, - шевельнул губами желтый монах. - Извольте разгадать, господин представитель Мех-ли.
        Этим вечером у костра собрались почти все, кроме тех, кто был в дозоре - и бородатые бойцы, и серьезные ревсомольцы, и молчаливые монахи. Огонь разложили от души, не пожалев сушняка, но Иван Кузьмич, сидевший тут же, внезапно понял, что костер - всего один, и возле него не слишком тесно. Был отряд невелик, а теперь малая горсть осталась. Довести бы до дома живыми...
        Зашлось болью сердце, чуть ли не впервые за весь поход.
        Чайка тоже пришла, но у костра не осталась, присев на принесенную кошму чуть в стороне. Молчала, слушала...
        Между тем, "серебряные" пошушукались, после чего самый старший, из сверхсрочных унтеров, с самым серьезным видом вопросил:
        - А вот скажите, гражданин Ринпоче, про филинов коаны бывают?
        При слове "филин" бородачи дружно засмеялись. Воспитательная работа определенно дала результаты, оборотень Гришка Унгерн уже никого не пугал.
        Монах, дослушав толмача, чуть подался вперед:
        - В некоей стране мыши жили очень плохо, все их обижали. И тогда пошли они к мудрому филину, дабы спросить совета. Тот предался медитации, и на третий день разомкнул клюв...
        Возле костра воцарилась мертвая тишина.
        - ...Филин сказал мышам: "Станьте ежами. У ежей острые иглы, их никто не сможет обидеть". Мыши удивились, ибо не знали, как им превратиться в ежей. Спросили у филина, а тот ответил: "Мудрец не занимается мелочами, его дело - указать путь!"
        На этот раз смеялись все, даже обычно невозмутимые монахи. Лишь господин Ринпоче смотрел с легкой укоризной.
        - Смех - не худший из ответов, - наконец, молвил он. - Но и смеющемуся важно понять скрытую суть. Кто смешон? Мыши, филин - или вы сами?
        Затем, повернувшись к товарищу Мехлису, внезапно ткнул в него сухим длинным пальцем:
        - Вы молоды и упрямы, представитель Мех-ли. Судьба и те, кто властен над нею, показали вам очень многое. Но подумайте: это видели вы - или всего лишь вами?
        Лев Захарович, дослушав перевод, недоуменно поглядел на толмача. Тот, еле заметно склонив голову, повторил сказанное слово в слово. Тем временем господин Чопхел Ринпоче уже встал, собираясь удалиться. Ивану Кузьмичу почудилось, что посланец ЦК хочет что-то сказать монаху - возразить, а может даже согласиться. А еще вспомнилось, как назвал Мехлиса таинственный командир Джор.
        "Чужие глаза"!
        Монахи отправились к себе. У костра стало свободнее, "серебряные" дружно закурили (дымить в присутствие "желтых батюшек" многие смущались), Лев Захарович же, подумав, выдал резюме:
        - Гражданин монах прав в одном. Нам показали многое, а еще больше не показали. И как это все изложить в отчете, я пока даже не представляю.
        Кречетов сочувственно кивнул. К слову письменному он всегда относился весьма настороженно, потому и штабных не слишком уважал. Но сочинять отчет все равно придется - не только Мехлису, но и ему самому. Найти бы кого пограмотнее да с почерком хорошим, чтобы подсобил. Так ведь секретность, чтоб ее, не каждому доверить можно!
        - А знаете, Иван Кузьмич, чего нам в Пачанге не показали?
        Представитель ЦК вставать не стал - подполз, на локоть опираясь. Приподнялся, привычно поморщившись от боли.
        - "Слоненка"! Лаин Хуа - Синий Свет по ночам за десять верст виден, а нам какую-то каменюку подсунули. Уверен - не она светилась. Там, во дворце, имеется новейшая секретная техника, а гостей детскими сказками потчуют. Вы мне потом для отчета еще раз опишите этот эффект. Ничего, в Столице разберутся!
        Кречетов спорить не стал. Мудрые люди в Столице конечно же все оценят верно, но и самому иногда подумать не грех. Горячий товарищ Мехлис не поверил в "каменюку", и, пожалуй, зря. Не было в большом зале на пятом этаже Норбу-Омбо никакой техники, ни новейшей, всякой прочей. А вот Хья Хианг - "Слоненок" имелся...
        * * *
        Иван Кузьмич и сам был поначалу весьма разочарован. К священному камню посольство проводили с превеликой пышностью, с трубами, барабанами и даже трещотками. Сам же зал оказался огромен и почти пуст. По стенам - узкие ленты орнамента, под высоким потолком - светильники в простых железных люстрах, высокие ровные окна, совершенно гладкий - ступить страшно - каменный пол. Ни золота, ни серебра, ни цветной мишуры, только скромный глиняный бурхан в дальнем углу.
        "Слоненок"...
        Хья Хианг оказался не синим, а темным, почти черным. Издали даже на камень не походил, скорее на огромный кусок оплывшего воска. Как Иван Кузьмич ни присматривался, ничего слоновьего в реликвии не заметил. Хья Хианг больше напоминал невероятных размеров грушу, по чьей-то непонятной фантазии подвешенную в центре пустого зала. Подвешенную - но как? Ни веревок, ни цепей, пол да потолок, а между ними - недвижная громада...
        Кречетов долго вглядывался в темную неровную поверхность, пытаясь заметить в глубине синий огонек. Не удалось - камень был холоден и тих. "Слоненок" спал.
        "Оптический обман" - констатировал по возвращению из дворца комиссар Мехлис, но без особой уверенности. Красный командир предпочел отмолчаться. "Обычно гостей приводят к "Слоненку" днем." - сказал ему товарищ Ляо. Это - обычно. А когда бывает не-обычно? Лев Захарович напишет в отчете о "новейшей технике". Мало же увидели "Чужие глаза"!..
        - Иван Кузьмич!..
        Красный командир недоуменно поглядел на недопитую кружку с чаем. Крепко же он в задумчивость впал, не хуже желтого монаха и в ихнем дацане! Привстал, на гаснущий костер поглядел, на примолкших серьезных бородачей...
        Чайка!
        Девушка стояла совсем рядом, возле разбросанных по земле малиновых углей. Недвижное, в еле заметных пятнах, лицо, закрытые веки, пальцы спрятались в рукавах шитого серебром халата...
        Дрогнули губы.
        - Да простится недостойной за ее нескладную речь...
        Глубоко вздохнув, Чайка открыла глаза. Рука плавно взметнулась вверх.
        - Ом падме хум! Дорога, как и песня, иногда кажется бесконечной. Но всему есть предел, скоро наш путь завершится. Чем, еще не знаю, ночь перед моим взором слишком темна. Но я хотела сказать вам всем спасибо...
        Низко склонила голову, выпрямилась, шагнула вперед:
        - Ни у кого из великого рода Даа-нойнов, потомков Субэдэ, правой руки Потрясателя Вселенной, не было еще подобного войска - столь малого, и столь отважного. Я никогда не забуду вас, друзья!
        Переждав крики, вновь рукой махнула, улыбнулась сквозь слезы.
        - Хотела спеть для вас "Улеймжин чанар", но моему голосу, и моей душе это сейчас не по силам. Недавно, в час бессонницы, я вспоминала наши песни, которые слышала еще ребенком. Одну попыталась перевести на русский. Пусть песня скажет то, что не смогла я сама...
        Вздохнула, расправила плечи.
        - Над горами Куньлунь золотая восходит луна,
        И плывет в облаках беспредельных, как море, она.
        Резкий ветер, пронесшийся сотни и тысячи ли,
        Дует здесь, средь пустыни, от родины нашей вдали.
        Но мы помним о дружбе, и яшмы прочнее наш строй,
        Будет выполнен долг, и солдаты вернутся домой!..[44]
        Когда откричали и отхлопали, Чайка вновь поклонилась, собираясь уйти, но кто-то из бородачей, встав, обратился к Кречетову:
        - Непорядок, Кузьмич! Ты не молчи, ты слово скажи. От всех нас!
        Красный командир откашлялся, гимнастерку одернул. Подумал немного, вперед шагнул...
        - Пу-гу! Пу-гу...
        Черная тень метнулась над костром. Покружила, место выбирая, и рухнула вниз, прямо к ногам Ивана Кузьмича. Негромко ахнула Чайка, кто-то из бородачей резко вскинул карабин.
        - Гришка...Гришка!.. - прошелестело вокруг.
        Ярко вспыхнули желтые глаза. Филин покрутил головой, резко щелкнул клювом, ударил когтистыми лапами в песок.
        - Пу-гу!
        Крылья рассекли воздух. Черная тень исчезла в густых весенних сумерках.
        - Слово сказать, значит? - как ни в чем не бывало, проговорил Иван Кузьмич. - Ну, слушайте, если так. Вам, товарищ Баатургы, от всех нас - сердечное спасибо. Уверены будьте - и долг выполним, и домой вернемся, потому как иначе случиться никак не может.
        Поглядел на хмурых бородачей, заставил себя улыбнуться.
        - И вам, стало быть, мое слово будет, товарищи бойцы. Во-первых, караулы удвоить, а в карауле не спать и махру не курить. А во-вторых - труса не праздновать, потому как перед девицами стыдно!
        4
        Первые выстрелы ударили за две минуты до полудня. Товарищ Мехлис, щелкнув крышкой серебряных часов, невозмутимо констатировал:
        - Не успели слегка!
        Кречетов, не отрывая взгляда от карты, согласно кивнул:
        - Потому и засуетились, вражины, что Кашгар, считай, под боком. Лев Захарович, ведите отряд на холм, где стены, и оборону занимайте. А я пока прикрою, у подножия стану.
        Комиссар хотел было возразить, но, передумав, молча вскинул ладонь к фуражке.
        - Отря-я-ад!..
        Кашгар, заветный город, был и в самом деле неподалеку, в трех десятках верст. Иван Кузьмич в глубине души надеялся встретить здесь красные разъезды. Не эскадрон, так хоть два десятка верховых при пулемете, вместе бы точно отбились.
        Не судьба!
        Чужаки шли за отрядом уже второй день. Филин (Гришка ли или иной, такой же желтоглазый) накликал беду. Поутру дозорные заметили чужой разъезд. Десяток конных подъехали почти к самому лагерю, что-то проорали и повернули коней.
        Кречетов приказал отряду перейти на раскидистую рысь. Жалко коней, но своих голов еще жальче. Проскочить бы без боя хотя бы полпути, с каждой верстой опасности меньше. Если в городе и в самом деле свои, красные, враг к околицам не сунется. Значит не два дня пути осталось, а всего полтора.
        Чужаки не отставали, но и не близко не подходили. То десяток у самого горизонта появится, то целых два. Вели с двух боков, словно расстрельный конвой. После полудня осмелели, на прямой выстрел приблизились - слева десятка три, справа, считай, полсотни.
        Глазастый Кибалка уверенно заявил: не китайцы. Иван Кузьмич, настроив трофейный бинокль, признал, что племянник не ошибся. Стеганные халаты, серые бараньи шапки, нагайки-камчи у пояса, длинноствольные винтовки за плечами. Местные, видать.
        Боя ждали ближе к ночи. Лагерь разбили на холме у пересохшей речки, вкопали пулеметы, наскоро прикинув сектора обстрела, подсчитали патроны. Чужаки стали рядом, окружив холм разъездами, но до утра так и не решились напасть. Умудренные опытом "серебряные" рассудили просто: вражин хоть и под сотню, но пулеметов у них нет. Потому и не спешат, караулят, наверняка ожидая подмогу.
        Наутро все повторилось. Отряд, быстро собравшись, погнал по дороге отдохнувших коней. Чужие всадники заспешили, вновь заходя с двух боков. Разведка доложила, что враг в прежнем числе, и Кречетов слегка повеселел. Может, и проскочат, близко уже Кашгар.
        До полудня оставалось всего две минуты...
        * * *
        Кречетов оставил с собой десяток стариков - бородатую гвардию. Отогнали лошадей, воткнули в землю сошки трофейного "Люиса", расползлись, прячась за невысокие сухие холмики. Иван Кузьмич снял с плеча "арисаку", поднес к глазам бинокль...
        Вот они, в халатах и шапках бараньих!
        Сперва успокоился - если и прибавилось врагов, то не намного. Сотня, и то едва ли полная. Потом заметил пулемет, такой же точно "Люис", потом еще один, вроде бы "Мадсен", потом третий. А еще - ручные бомбы при поясах.
        Поскучнел...
        Геройствовать красный командир не собирался. Отпугнуть хотел, первый приступ отбить, пока остальные на холме позицию занимают. Когда-то на вершине стояло что-то из серого камня. Остались две стены в десяток камней каждая, но за ними все же уютнее, чем на голой земле.
        Пули уже свистели над головой, но Кречетов приказал не стрелять, беречь патроны. Мелькнула и пропала мысль о переговорах. Задушевная беседа - лучший способ время потянуть, но эти, в халатах, явно не расположены идти в гости с белым флагом.
        - Кузьмич!
        Из-за ближайшего камня взметнулась рука, ткнула куда-то вперед. Красный командир схватил бинокль и удовлетворенно хмыкнул. Флаг отсутствует, зато платок в наличии. А вот халата нет. Тот, кто привязал платок к штыку трехлинейки, был в знакомой красноармейской форме - высокий, плечистый, в "богатырке" с синей звездой.
        Кречетов неторопливо встал, оглянулся. На холме никого не видать, все уже за стенами. Еще бы чуток потянуть...
        - Недолго говори, Кузьмич! - подсказали откуда-то сбоку. - Попроси время, чтобы подумать - и назад дуй, а мы прикроем.
        Красный командир нетерпеливо кивнул (не учи ученого!) и шагнул вперед, сквозь сухую редкую траву.
        * * *
        - Почти как тогда, в Монголии, - усмехнулся комполка Всеслав Волков, - Степь, враги да мы с тобой. Здравия желаю, товарищ командующий Обороной!
        Кречетов, не отвечая, потянулся к расстегнутой кобуре. Волков снял с плеча винтовку, подумал немного, на землю положил.
        - Не трать патроны, Иван Кузьмич. Лишние пять минут проживешь.
        - Пять минут? - не думая, переспросил Кречетов, пытаясь нащупать рукоять "нагана". Пальцы не слушались, скользили. Комполка взглянул сочувственно.
        - Уважаю упорных. Обычно холопы сдаются сразу, страх у них в костях сидит. Но не буду тебя обижать, сейчас, как известно, кто был никем, то имеет шанс стать всем, даже князем Сайхота. Тебе просто не повезло, товарищ Кречетов.
        Иван Кузьмич, опустив предательницу-руку, принялся считать секунды. Пусть чешет языком, гад краснолицый, время - оно иногда патронов ценнее.
        Бесцветные глаза взглянули в упор.
        - Пять минут. То есть, уже меньше, четыре с копейками. Решил на холме оборону занять, чтобы мы твоих героев по одному из-за камней выковыривали? Верно придумал, только я - не Блюмкин. У меня приказ, четкий и ясный: ни один из вас не должен уйти. И не уйдет. Объяснить почему? Вы слишком много увидели в Пачанге. И слишком со многими сумели поговорить. Лишние свидетели!..
        - Сволочь! - выдохнул Кречетов. - Предатель! Нелюдь!..
        Красное лицо дернулось.
        - Да, нелюдь. Противно? А двадцать каторги - под землей, в цепях, прикованный к тачке? А дыба, а раскаленное железо? А смерть всех, кто дорог, кто мне верил и меня любил? А то, что я даже не имею права вспомнить собственное имя? Кого я могу предать? Собственных врагов?
        Оскалился, поглядел недобро.
        - Тебе и твоим людишкам очень повезло, что я тороплюсь. Вы просто превратитесь в прах без всяких предварительных процедур. Все, Кречетов, твое время вышло!
        Командующий Обороной вновь попытался выхватить револьвер, но рука не слушалась. Красное лицо Волкова, потемнело, пошло черными пятнами... Иван Кузьмич поднял глаза к небу, поймал взглядом синеву, шевельнул губами:
        - Что вы головы повесили, соколики?
        Что-то ход теперь ваш стал уж не быстрехонек?
        Небо упало...
        5
        Звука не было, только эхо, почти бесшумное, на самой грани восприятия. Кто-то повторял его имя. Кречетов, ничуть не удивившись, решил отозваться, но понял, что нечем. Ни губ, ни рта, ни его самого. Но в то же время он был здесь, не убитый, не раненый, просто куда-то спрятанный. Нелепая мысль поначалу весьма удивила, но затем и обнадежила. Если думается, значит, не помер еще.
        А эхо все звало, становясь тише и тише, исчезая, превпащаясь в неясный отзвук. Иван Кузьмич все же попытался ответить, а заодно и осмотреться, но быстро сообразил, что ни того, ни другого сделать не может. Глядеть не на что, не было даже темноты. И в то же время мир вовсе не казался пустым, Кречетов даже не чувствовал, догадывался, что его куда-то уносит, тянет на глубину, на самое-самое дно, откуда уже не дозовешься, не докричишься...
        - Хватит... Хватит!
        Вначале подумалось, что это сказал он сам, но в следующее мгновение Кречетов сообразил: голос чужой, совершенно незнакомый, да и слова не слишком ясны. "Хватит!" - чего именно? Если неведомой бездны, куда его влекло, то ее и в самом деле хватит - на очень многих, если не на всех, до кого дотянуться удастся.
        - Уровень!
        На этот раз слово оказалось совершенно непонятным, но удивиться Иван Кузьмич не успел. Вспыхнул свет - темно-красный, словно густая подсвеченная кровь. Даже не вспыхнул, возник, словно кто-то невидимый, но всесильный отдернул занавес.
        Близкая бездна сгинула без следа, зато появился он сам, Иван Кузьмич Кречетов, если не во плоти, то во всяком случае в восприятии. Он был здесь, залитый темно-красным светом, словно неосторожная пчела - горячим воском. Это ничуть не мешало, хотя себя он увидеть не мог, не мог и вздохнуть, зато внезапно понял, что вполне способен говорить.
        - Эй, товарищи! - в меру бодро воззвал Иван Кузьмич, даже не двинув губами. - Есть кто живой, не убитый?
        - Погодите! - тут же отозвался тот, кто помянул непонятный "уровень", - Раньше надо было спрашивать. Зачем вам вообще вздумалось разговаривать с Волковым?
        Иван Кузьмич хотел растолковать неизвестному свой стратегический замысел, добавив, что разглядел краснолицего всего за десять шагов, когда поворачивать было поздно. Вновь не успел. Совсем близко, рукой достать, загорелся синий огонек. Вначале маленький, еле заметный, он быстро рос, тяжелел, наконец, беззвучно взорвался. Синяя кипящая волна потеснила темно-красный мир, сплющила, стала стеной.
        - Вот, значит, до чего дошло, брат? - негромко, чуть насмешливо проговорил знакомый голос. - Раньше ты не убивал послов. Ты даже меня удивил. Я отправил сопровождение только до Яркенда, опасался разбойников, а опасаться, оказывается, следовало тебя. Неплохое начало для переговоров.
        - Я не приказывал никого убивать!
        Красный огонь плеснул, завертелся воронкой, ударил в недвижную синюю стену.
        - Я приказывал Волкову совсем другое! Мертвец из царства Ямы посмел ослушаться меня...
        Негромкий смех, еле заметный синий всплеск.
        - Брат, брат! Духи-цхун послушны лишь приказам, которые им по нутру. А желают они одного - мстить тем, кто еще жив. Мы тоже ошиблись с Унгерном, он повел себя ничуть не лучше вырвавшегося из могилы упыря. Но живого все-таки можно образумить.
        Кречетов уже несколько раз кусал себя за невидимый и неощутимый язык, дабы не влезть в чужой разговор и не высказаться от души. Не страх остановил - бояться вроде бы уже нечего, и даже не любопытство. Не хотелось мешать тому, кто говорил из-за синей стены.
        Шинхоа Син, он же товарищ Белосветов, гнул свою линию твердо, и Кречетов предпочел не вмешиваться, пока не попросили. Несмотря на невероятность обстановки, все виделось достаточно понятным. Блюститель из Пачанга пришел дать укорот тому, кто командовал такими, как Волков. Чуток опоздал, конечно.
        Впрочем, об Иване Кузьмиче тут же вспомнили. Красный огонь заклубился под самым боком, в невидимые пальцы остро впились холодные иглы, зашумело в висках.
        - Товарищ Кречетов! Инцидент будем считать исчерпанным. Приношу свои извинения и предлагаю вернуться в привычный вам мир.
        - Он же твой посол! - отозвался голос из-за синевы. - Предпочитаешь говорить без свидетелей? Очень знакомо, брат. Сделаем людей счастливыми, не только не спрашивая согласия, но даже не ставя их в известность. Они для тебя по-прежнему лишь злые бесхвостые обезьяны?
        Красный огонь молчал, кровавые волны бушевали беззвучно, ударяясь о синюю стену, отступая, рассыпаясь клочьями черной пены. Наконец откуда-то издалека еле слышно донеслось.
        - Мне нечего бояться. Поговорим.
        И все исчезло.
        Иван Кузьмич неторопливо встал, расправил затекшие плечи, вдохнул полной грудью. Глаз пока не открывал, чтобы не удивляться раньше времени. То, что он не в кашгарской степи, стало ясно сразу. Воздух казался сырым, холодным... и очень знакомым.
        - Садитесь, товарищ Кречетов.
        Красный командир открыл глаза. Кивнул, узнавая: так и есть, пещера Соманатхи, она же персональный погреб факира Нанды. Пустое каменное кресло, лавки по бокам, черные провода, неярко горящие лампы...
        На одной из каменных лавок, к креслу поближе, сидели двое, похожие, как близнецы, лишь одетые разно. Один в желтом монашеском плаще, второй в галифе и темно-зеленом френче.
        - Садитесь, - повторил монах. - Вначале познакомимся. Меня, вы уже вероятно, узнали, а это мой старший брат. Его имя... Ну, если я - Белосветов, то пусть будет Вечный. Товарищ Вечный... А что, не так и плохо!
        То, кто был во френче, еле заметно усмехнулся.
        - Да, неплохо. Но не будем терять времени. Товарищ Кречетов, вы будете присутствовать при разговоре в качестве полномочного посла Сайхота и посланника правительства СССР. Мы введем вас в курс дела, вопросы же прошу пока не задавать. Вас это устраивает?
        Иван Кузьмич, молча кивнув, пристроился рядом, к товарищу Белосветову поближе. Вечный, немного подождав, поглядел вверх, на низкие каменные своды.
        - Ты спросил про обезьян, брат. Нет, люди - не обезьяны, не обижай их. Но человеческий мир, как это пещера, а пещере не увидишь солнца... Итак, начинаю. Несколько миллионов лет назад, строго в соответствии с материалистическим учением, на Земле появился новый разумный вид - человек. Это совпало с гибелью предшествующей цивилизации, остатки которой выродились, разучившись жить в эфире, в мире многих измерений. Уцелеть и не одичать смогли немногие, но потом погибли и они. Мы - четыре брата, последние. Братья! Я говорю это не только для нашего гостя, но и для вас. Мы - последние, осознайте это. Мы тоже смертны, но знания наших предков не должны исчезнуть. Наш долг - передать их людям!..
        Кречетов почувствовал знакомое покалывание в пальцах. Еле заметные тени подступили, заискрились неяркими огоньками, стали рядом.
        - Вначале все мы ошибались, меряя людей по себе и не понимая, насколько они другие. Три измерения, линейное время, каменный свод над головой... Мы даже думаем по-разному. У людей мысли короткие и прямые, как полет легкой стрелы, у нас - долгие и неторопливые, словно речное течение. После нескольких неудач мы предпочли не пытаться решать за людей, не прокладывать им дорогу. Помогать - но исподволь, поддерживая, но не подталкивая. Я правильно говорю, братья?
        Огоньки вспыхнули ярче. Монах в желтом плаще согласно кивнул.
        - Все верно, брат. Много веков назад мы взяли под покровительство цивилизации последователей великого учения Сиддхартхи Гаутамы. Буддисты миролюбивы, мудры, отзывчивы, склонны к компромиссу. Но - беззащитны перед злой силой. Сейчас мы помогаем тем, кто еще уцелел - Монголии, Сайхоту, Бурятии, Пачангу, Тибету, гималайским княжествам. Это долгая, кропотливая работа, не на год, и не на век. Спешить нельзя, торопливость приведет к лишней крови... Но наш брат рассудил иначе.
        - Это так!
        Вечный, резко повернувшись, поглядел на Ивана Кузьмича:
        - Вам трудно будет понять, товарищ Кречетов, но мы видим историю людей как бы сверху, с птичьего полета. Для нас она - огромная река с притоками, старицами, усыхающими руслами. Нам доступно и то, что было, и то, что еще будет, по крайней мере, на несколько десятилетий вперед. По всем прогнозам в ХХ-м веке Россию должна постигнуть катастрофа, после которой ваша цивилизация быстро исчезнет, практически без следа.
        Такого красный командир стерпеть никак не мог. Встал, подбородком дернул:
        - Не выйдет по-вашему! Пытались уже интервенты с беляками, а Россия - живехонька она, Россия, потому как спасли ее партия большевиков и советская власть!
        - Совершенно верно! - тяжело, без тени улыбки проговорил тот, что был во френче. - Я живу в России с середины прошлого века. Вначале пытался внедрять новые технологии, развивать науку, образование. Потом понял - не поможет, надо иначе. Я член большевистской партии с 1904 года, Иван Кузьмич. Сейчас занимаю достаточно заметный пост в советском руководстве. Делаю, что могу. А мои братья, устав меня уговаривать, начали создавать подполье и поддерживать моих врагов. Об этом мы и написали в Пачанг. Теперь вам ясно?
        На этот раз у Кречетова слов не нашлось. Вечный удовлетворенно кивнул:
        - Добавлю вот что... Я прожил в России больше сто пятидесяти лет. На моих часах сейчас - 2012 год. Россия сильна, уважаема соседями и даже счастлива, насколько это возможно в этом мире. Вы спросите, чего мне еще надо? Самая большая проблема сегодня - Память. Двадцатый век был страшен, не зря один несчастный поэт назвал его Веком-Волкодавом. Я думал, все утрясется, забудется, но наследие Прошлого оказалось слишком тяжелым. Этот груз тянет Россию назад, люди до сих пор не могут смириться с тем, что случилось. И я решил облегчить Память, укротить Волкодава. Здесь сейчас 1924 год. Впереди должна быть кровавая диктатура - она не будет такой кровавой. Нас ждет страшная война - мы победим с меньшими жертвами. В 1991-м году страна не рассыплется, словно карточный домик, а превратиться в Русское Сообщество наций, самую заметную и уважаемую силу на планете. Вот чего я хочу!
        - Ты не сказал главного, брат, - строго проговорил монах. - Кто создал эту диктатуру? Кто воевал по колено в крови? Кто был виновен в том, что СССР распался? Хватит! Мы требуем, чтобы ты покинул Россию - прямо сегодня, сейчас!
        Вечный вновь повернулся к Кречетову:
        - Иван Кузьмич! Если я уйду прямо сейчас, начнется кровавая смута. Я, используя любые методы, поддерживаю жизнь Вождя, чтобы борьба за власть началась, как можно позже - и кончилась малой кровью. Да, в прошлый раз пришлось действовать топором, но сейчас можно обойтись скальпелем, я уже знаю, что нужно делать. Выживут сотни тысяч тех, кто погиб, родятся их дети и внуки... А вы чего хотите, братья?
        Встал, поглядел по сторонам, ткнул пальцем в неярко горящие огоньки.
        - А вы хотите все уничтожить. Все! Страну, сотни миллионов жизней, сделанное и выстраданное. Всю Историю! Это, к сожалению, тоже возможно...
        Кречетов вытер со лба ледяной пот. Слова скользили, почти не задевая сознания, лишь где-то в самой глубине отзывалось негромкое глухое эхо. "Уничтожить... возможно... возможно..."
        - Я объясню, товарищ Кречетов. Мы смотрим на Историю, как на реку - сверху, любая ее точка вполне достижима. Меня могут остановить в самом начале, вырвать из Бытия. А дальше - "эффект запаздывания", глубина погружения в Прошлое, умноженная на два. К середине XXII века волна дойдет до текущей реальности - и Россия исчезнет. Как говорит один из слуг моего брата, жернова мелят медленно, зато наверняка.
        - Не может быть! - выдохнул Кречетов.
        Эхо тут же отозвалось: "Может... может... может..."
        Может!
        Упала тишина - долгая, страшная. Наконец, монах медленно встал.
        - Мы подумаем, брат. Но в любом случае ты не станешь внедрять в России технологии иных времен и миров. Ты загонишь нелюдей и мертвецов обратно в небытие. Ты уйдешь из Шекар-Гомпа. Пусь Око Силы погаснет навсегда. Ты захотел стать вровень с людьми - так оставайся человеком. Когда проживешь нынешнюю жизнь и вернешься в наш мир, мы поговорим.
        Тот, кого называли Вечным, внезапно улыбнулся.
        - Согласен! Поживу в пещере с низким сводом... Но мы не услышали мнения нашего уважаемого посла. Что скажете товарищ Кречетов?
        Иван Кузьмич шевельнул губами. То, что подступало из самой глубины сердца, казалось страшным, невозможным. Такое ему, большевику с 1917-го года, даже не выговорить...
        Но и промолчать нельзя.
        - Что скажу? Вы тут судьбы людские решаете, Историю меж собой делите, поделить не можете... А Бога не боитесь?
        Братья переглянулись.
        - Не хотелось бы лишать вас привычных для человека иллюзий, - мягко проговорил монах. - Но Бога, увы, нет.
        - Бога нет! - не без удовольствия повторил Вечный. - Нет!
        - Это у вас, у нелюдей, нет, - отчеканил коммунист Кречетов. - А с нами Он всегда был и будет!.. Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым...
        Серый сумрак сгустился, потек черной рекой, гася сознание и стирая нестойкую память, но Иван Кузьмич Кречетов продолжал упрямо повторять памятные с самого детства слова:
        - ...И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна...
        6
        Синий купол неба стоял нерушимо, белым огнем горело полуденное солнце, остро и горько пахла молодая трава. Пересохшие губы запеклись в неведомо откуда налетевшей пыли.
        - ... Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго...
        - Командир! Кузьмич, чего это с тобой?.. Мужики, худо дело, Кузьмич сам себя отчитывает, хуже попа. Ну, взяли!..
        Когда ухватили за плечи, Кречетов, наконец, очнулся. Не то, чтобы до полной ясности, но обстановку все же оценил. Чужаки при конях и оружии в двух сотнях шагов, чуть ближе чья-то неторопливо уходящая фигура в светлой красноармейской форме, рядом - трое растерянных бородачей.
        ...И черная рана - вместо памяти. С кровью выжгло.
        - Командир, чего он тебе сказал, хмырь этот? Мы глядим - а ты не уходишь, на месте топчешься. Кузьмич!..
        Под ухом свистнула пуля. Командующий Обороной повел плечами, нащупал подошвами непослушную земную твердь. Выдохнул резко.
        - Отходим! Поговорили - и хватит. Меня отпустите, сам пойду. Голову напекло, видать. Ну, чего стоим?
        Отступали под пулями, и Кречетов быстро успокоился, даже со сгоревшей памятью свыкся. Невелика рана - с четверть часа всего. Другим, кто рук-ног лишился, хуже пришлось.
        ...От всего разговора - только отблески синего с красным. И ноющая боль чуть пониже сердца.
        Не беда, зато время выиграли!
        За старую стену Кречетов заскочил последним, с пулями наперегонки. Одного из "серебряных", коновода, все же слегка задело, и командир, не глядя, скомандовал:
        - Фельдшера, быстро!.. И лошадей отгоните, не ровен час побьют.
        Лишь затем осмотрелся, первым делом приметив готовые к бою пулеметы. Оборону заняли по всем правилам, круговую. Лучшие стрелки возле стен, остальные на подхвате, к патронам ближе. В центре, недвижно застыв - желтые монахи. Глаза закрыты, пальцы четки перебирают.
        Чайку Кречетов не увидел и мысленно сделал зарубку в раненой памяти.
        - Товарищ командир! - суровый неулыбчивый Мехлис подбросил руку к козырьку. - К бою готовы!..
        Иван Кузьмич удовлетворенно повел плечами:
        - Вот и добре, товарищ комиссар. Выношу благодарность, после перед строем объявлю.
        Лев Захарович закусил губу, поглядел странно:
        - Учитель нашел ученика абсолютно свободным от всяких коанов... Если еще год назад меня назвали бы комиссаром!.. А действительно, кому они нужны, эти коаны?
        Кречетов кивнул, причем весьма одобрительно. Не теряет духа, большевик пламенный, даже шутить пытается. Ну, чего тут еще у нас? Кибалка? Кибалка, ясное дело. Ремень висит, фуражка на ухо сползла, на щеке пятно от пыли. Глаза веселые, шкодные.
        - Могу, товарищ командир, сейчас доложить. А могу и после боя, как скажете.
        - Скажу, - пообещал Иван Кузьмич и шагнул к ближайшей бойнице. - Только поглядим сначала.
        ...Халаты и шапки бараньи подобрались уже к самому подножью. Стреляли бестолково, все больше в белый свет, лишь изредка пули выбивали пыль из старых камней. Часть всадников собиралась в нестройную толпу, остальные двумя крыльями начали окружать холм.
        - Чар-яр! - заорал кто-то, крик подхватили, разнесли громким тяжелым эхом.
        - Чар-яр! Чар-яр! Чар-я-я-ар! Чалы яры-ы!..
        Топот копыт, выстрелы, густой конский дух, сухой запах потревоженной пыли... Иван Кузьмич опустил бинокль, к племяннику повернулся.
        - Не будут пока штурмовать. Загонщики это, не герои, орать только горазды. Подмогу ожидают, по всему видать. А ты чего доложишь, боец? Только ремень сперва подтяни, смотреть противно.
        Справившись с непослушным ремнем, Кибалкин, выпрямился, дернул подбородком:
        - Стало быть, пункт номер раз, товарищ командир. Разъяснили Гришку, филин который. Его гражданин Бурбужал прятал - монах, что послу переводит. Боялся, то мы птицу обидим, потому как она белогвардейская.
        Докладывал Иван-младший с самым серьезным видом, лишь в глазах плясали бесенята. Кречетов нахмурил брови:
        - После боя с попом разберемся. Филина не обижать, на довольствие зачислить и в безопасное место определить... А какой пункт следующий будет? Мышь полевую заарестовали?
        Кибалкин взгляд внезапно стал очень серьезным:
        - Ты, дядя, не волнуйся только. Товарищ Чайганмаа Баатургы... Она вроде как видеть начала, но не взаправду, а непонятно что. Фельдшер говорит, с головой у нее непорядок, точно после сильной контузии. Мы ее между стен спрятали, там безопаснее всего.
        Кречетов, поглядев на шумящую толпу возле холма, прикинул, что время, пусть и небольшое, еще имеется. Ждут, загонщики...
        - Веди к ней, Ванька!
        * * *
        Девушка сидела в узком промежутке между стен, устроившись на большом круглом камне. Голова опущена, руки сложены на груди. Услыхав шаги, медленно встала, повела недвижными пустыми глазами.
        - Жан...
        Иван Кузьмич замер на месте. Чайка попыталась улыбнуться, протянула руку.
        - Недостойная узнала ваши шаги, товарищ командующий Обороной. Мне было плохо, друзья испугались, но сейчас уже все в порядке. Я не сошла с ума.
        Кречетов, облегченно переведя дух, шагнул вперед. Девушка подалась навстречу, оступилась, успела ухватиться за выступающий из стены камень.
        Выпрямилась.
        - Недостойная сердечно благодарит за участие, но просит великого воина не тратить попусту время. Место вождя - среди бойцов, а не среди слабых женщин...
        Осеклась, дернула губами.
        - Только скажи мне, Жан... Синий и красный - там, у подножия холма. Это было? Синий я узнала. Лаин Хуа - огонь над Пачангом...
        ...Отблески синего с красным, ноющая боль чуть пониже сердца. Красный командир глубоко вздохнул:
        - Это было, Чайка. Вы все увидели правильно.
        Девушка резко вздернула голову:
        - Тогда ты должен знать, мой храбрый Жан. С той стороны, где горел свет, у горизонта - полчища демонов-яки и цхун, неприкаянных мертвецов, их тьмы и тьмы, они жаждут крови, они спешат... Не перебивай!..
        Повела глазами, затем уверенно указала на север, в сторону близкого Кашгара:
        - Там! Уже близко... Красные знамена Великого Махакалы, защитника Севера. Он и его войско рядом, вам надо продержаться совсем немного. Поверь мне, Жан, поверь!..
        Иван Кузьмич вытер холодный пот со лба. Чайка ждала ответа, протянутая рука дрожала...
        - Товарищ командир! Товарищ командир! Скорее!..
        В проеме между стен мелькнула чья-то встрепанная борода.
        - Кузьмич, дуй сюда!
        Кречетов облечено вздохнув, повернулся, чтобы уйти, но все-таки задержался на миг.
        - Я вам верю, товарищ Баатургы. Не беспокойтесь, мы этих духов-цхун до самого царства Ямы прикладами гнать будем!
        Сказал - и сам сказанному подивился.
        * * *
        - Товарищ командир! Они уходят, уходят! Бегут, сволочи!..
        Кречетов, упав животом на теплый камень бойницы, подтянулся, встал во весь рост, улыбнулся, радости не скрывая.
        Бегут!
        Чужаки уходили, торопили коней, не оглядываясь, не пытаясь отстреливаться. Толпа распалась на быстро мелеющие ручейки, пыльное облако потянулась к горизонту. А с севера, со стороны Кашгара неудержимо катилась конная лава в знакомой светлой форме. Острые шлемы-"богатырки", шашки по-уставному, на уровне глаз, красное знамя впереди.
        - Ура-а-а-а-а-а-а!..
        "Серебряные" заорали в ответ, звонко закричали ревсомольцы, даже безразличные ко всему монахи, разом встав, подняли руки к небесам.
        - Ура-а-а-а! Наши-и-и-и!
        Мчавшийся впереди всадник - конь вороной, сабля светлая, белая "богатырка", синяя кавалерийская звезда - придержал горячего скакуна, рукой махнул:
        - Кре-че-тов! Ваня! Иван Кузьмич!..
        Красный командир засмеялся, сорвал фуражку, вверх подбросил.
        - Здесь я, Константин Константиныч! Здесь!..
        Повернувшись, бросил прямо в бородатые улыбающиеся лица:
        - Рокоссовский пришел, товарищи! Костя Рокоссовский!..
        Подумал немного, да и проговорил негромко, для самого себя больше:
        - Ясное дело - Махакала!
        Глава 10
        Канал
        1
        - ...А еще много бумаг, - не без сочувствия присовокупила секретарь Бодрова. - Некоторые, Ольга Вячеславовна, хорошо бы сразу просмотреть, не откладывая. Нам план расширения сектора Общий отдел вернул. Чуть ли не половину штатных единиц вычеркнули. А еще письма. Те, что из-за границы я отдельно разложила, по странам...
        Зотова хотел поблагодарить, сказать "спасибо", но смогла выдохнуть лишь неопределенное "ага". До высокой черной двери кабинета было всего два шага, но кавалерист-девица предпочла не спешить. Бумаги, бумаги, опять бумаги...
        Одно радовало заведующую Техсектором. В портфеле, среди документов, спряталось письмо, только что вынутое из почтового ящика. Обратный адрес отправитель написать забыл, равно как приклеить марку. Печатей тоже не было, но послание все-таки достигло адресата.
        Подполковник Русской армии Ростислав Арецеулов имел надежных друзей в Красной Столице.
        Ольга решила не торопиться и не читать письмо в переполненном трамвае. Зайдет в кабинет, отодвинет в сторону бумаги, ознакомится со всем вниманием - а потом чаю с мятой выпьет. Глядишь, и день не таким гадким покажется!
        * * *
        Письмо из Абердина было уже третьим по счету. Подполковник писал, не называя имен, вместо подписи ставил инициалы, лишь изредка позволяя себе вполне понятные намеки. В прошлом послании Ростислав Александрович попросил пересказать своему "сибирскому знакомому" некую легенду, услышанную им от "француза". Предание оказалось логрским, речь же в нем шла о четырех великих реликвиях самого короля Артура. Особенно подробно описывались почему-то ножны, прилагался рисунок и даже, к изумлению Ольги, химический анализ металла.
        Письмо Зотова отнесла Родиону Геннадьевичу, сама же крепко задумалась. Сказки - это одно, а ряды формул - нечто совсем иное. Интересно, что будет на этот раз?
        Бывший замкоэск пристроила пальто на вешалке, не думая, взглянула в зеркало (у-у, Селедка!), к столу шагнула. Вот и бумаги, товарищем Бодровой разложенные, письма тремя стопками, из Франции, Италии, Германии... А это что?
        Прямо посреди стола - сверкающий ярким металлом диск с ярким выпуклым камешком посередине. Рядом записка на малом листке, с краев оборванном. Сверху - короткое слово химическим карандашом:
        "Т-щу Зотовой"
        Ольга поглядела на дверь, пот со лба смахнула. Почерк незнакомый, но догадаться просто. Обязательным человеком был покойный Василий Касимов. "В письме будет моя фамилия и еще одно слово". И диск приметный, хоть не такой, что возле трупа лежал, а все равно похожий.
        Садиться не стала, блестящий металл не тронула. Поднесла записку к глазам.
        "Ольга Вячеславовна!
        Иногда случается так, что со злом борется не добро, а иное зло, еще более страшное. Заговор существует, его скоро разоблачат, и главной заговорщицей станете Вы. Постарайтесь найти кого-нибудь возле известного Вам склепа. Пароль: "Касимов успел". Что касается этого предмета..."
        И больше ничего - оборвана строчка. Василий Касимов не успел...
        Бывший замкомэск перечитала письмо дважды, запоминая слово в слово, пододвинула пепельницу, щелкнула зажигалкой. Перемудрил товарищ Касимов с намеками. "Зло" - наверняка заговорщики, что к Вальпургиевой ночи готовятся (и которых по мнению всезнающего товарища Ким нет и быть не может). А "зло" другое, еще более страшное?
        Про "главную заговорщицу" решила пока не думать, сердце не травить. Планида у нее, у Зотовой Ольги, видать, такая! И про то, кто письмо принес, тоже. Прикинула лишь, что не Бодровой рук дело, Татьяна наверняка что-то хитрое измыслила бы, не стала посреди стола оставлять. Но мало ли доброхотов на свете? Ростиславу Александровичу друзья-эстонцы помогают, а у покойного Касимова приятели в ЦК нашлись. Жаль, строчка в письме оборвана!
        Зотова покосилась на диск, по кнопке-камешку взглядом скользнула. Может, попробовать, рискнуть? Авось, и прояснится что-то! Протянула руку...
        - Подождите, Ольга! - негромко проговорил незнакомый голос совсем рядом.
        Девушка отступила на шаг, повернулась. Перед глазами вспыхнуло что-то яркое, похожее на маленькую звезду. Выросло, плотью оделось.
        Махаон...
        Крылышки желтые, на каждом - два огонька, красный и синий. Горят, взгляд притягивают...
        - Нет! - Зотова закрыла глаза ладонями, головой помотала: - Нет, нет, не надо!.. Почему вы мне не доверяете?
        Подождала, рук от лица не отрывая, заговорила вновь - быстро, убедить пытаясь:
        - Из-за вашей конспирации Василий погиб. Если бы я знала, предупредить бы успела. Вы прячетесь, лица скрываете, а все равно не поможет. Перебьют нас по одному!..
        - Хорошо, - согласился голос. - Открывайте глаза, Ольга.
        Девушка осторожно разжала пальцы... Ахнула.
        - Сима? Товарищ Дерябина?!
        * * *
        - Мы так и не узнали, чья это идея - брать в аппарат Центрального Комитета инвалидов войны. Но получилось очень удачно. Вы смотрите на искалеченного человека, и вам неудобно, вы невольно отводите взгляд...
        Голос Симы Дерябиной ничем не напоминал тот, что Ольга слышала на Ваганьковском. И манеры совсем иные. Доминика - личность малоприятная, резкая, с изрядным самомнением. Сима же - душа-человек.
        - С документами та же история. Проверяют, конечно, но больше вприглядку. Нас с Вырыпаевым взяли практически без разговоров.
        Сима улыбнулась живой половиной лица. Поймав растерянный взгляд, дернула носом.
        - Что, табуретка заговорила? Я, оказывается, не такой полный инвалид? Почти полный, Ольга, языком двигать начала год назад, но на всякий случай скрыла. Удобно! Начальство видит во мне не человека, а вычислительную машину - и совершено в моем присутствии не стесняется. Причем не по злой воле, а чисто подсознательно. Что такое "подсознательно", разъяснить?
        Кавалерист девица вместе ответа лишь хрипло вздохнула. Ее собеседница стерла с лица улыбку.
        - Еще одно преимущество - инвалидов редко принимают всерьез. Про Вырыпаева я тебе уже рассказывала, моя история очень похожа. Я состояла в группе демократического централизма товарища Осинского. Два года назад большинство из нас выкинули из партии, потом начались аресты. Не знала, товарищ Зотова? Ребят, что вступили в РКП(б) на фронте, в самые страшные месяцы, без всякого суда бросили в концлагерь. Причем приказ пришел не из ГПУ, а с самого-самого верха. Тогда мне, как и Виктору, стало ясно, что в руководстве партии действует вражеская группа. Но что мы могли поделать, калеки? И тут мы встретились с нашим руководителем...
        Ольга понимающе кивнула:
        - Угу, ясно. Из какой разведки товарищ?
        Дерябина взяла диск со стола, взвесила на ладони.
        - Впечатляет, правда? Таких технологий нет даже в Северо-Американских Штатах. Зато есть у руководства СССР - и у нас, грешных. Можно догадаться, что источник один и тот же. О подробностях позволь умолчать, а вот о группе расскажу. Нам уже не помешает, получен приказ об эвакуации, потому я и зашла к тебе... Итак, лет двадцать назад молодая курсистка Доминика Киселева, поклонница госпожи Блаватской, и, кстати, двоюродная сестра студента-историка Игнатишина случайно установила связь с нашим будущим начальником. Бедняжка приняла его чуть ли не за бога. Она очень надеялась, что он, посланец высших миров, вылечит ее от чахотки. Несколько лет жизни она и вправду получила, а умирая, оставила ему ключи от склепа близких родственников - Шипелевых. Могу добавить, что ее семья помогала своим бывшим крепостным. Да-да, Касимовым. Василий смог получить неплохое образование, уехать учиться в САСШ...
        - Погоди! - Зотова встала. - У меня с ним разговор был, очень странный. Теперь я вспомнила почти все. Товарищ Касимов про какую-то войну говорил, а еще новогоднюю открытку оставил - из будущего века.
        Сима вновь еле заметно улыбнулась.
        - Василий бывал не только там... Итак, мы создали группу. Удалось узнать, что Странные Технологии проходят по ведомству Троцкого, а за всем стоит некто Агасфер, скорее всего коллективный псевдоним той самой вражеской группы. Но у Агасфера, кем бы он ни был, имелся противник - Цветочный отдел товарища Кима. Наш руководитель решил поддержать Кима Петровича. Мы рассчитывали, что Вырыпаев, человек очень способный, проникнет в Цветочный отдел, и это почти удалось.
        ...Незнакомая комната, широкий подоконник, густой мятный дух - и худой бритый парень в старой гимнастерке. "Виктор Ильич Вырыпаев, рад знакомству. Приветствую вас в нашей инвалидной команде!"
        - Не верю! - Ольга наклонилась, резко выдохнула. - Вырыпаев не был шпионом! Не был!..
        Упала на стул, закурила, зашлась в долгом кашле... Дерябина спокойно ждала.
        - Теперь я понимаю, Ольга, почему тебя в начальство выдвигают, - наконец, проговорила она. - Только не к добру это!.. Касимов зря рассчитывал тебя завербовать, да и я тоже дала маху. Записку помнишь - про Ваганьковское кладбище? Из тебя разведчика не выйдет, но может, это и к лучшему... С Виктором мы поступили следующим образом. На службе он ничего не помнил. Простейший гипноз - но достаточно эффективный. Так казалось безопаснее, Ким Петрович - человек очень проницательный. Можешь успокоиться, тот Виктор, с которым ты была знакома, не шпион. Я должна была встречаться с Вырыпаевым под видом Доминики, говорить кодовое слово - и выслушивать отчеты. Но все пошло под откос. Нам срочно понадобилось передать товарищу Киму одну важную вещь. Связи не было, пришлось писать письмо. И началось... Убили Игнатишина. Кто именно, точно не знаю, скорее всего, люди из отдела Бокия. Как раз перед этим был арестован Мокиевский, давний знакомый Георгия Васильевича. А тут - наше письмо в Техгруппу, кто-то сопоставил, сообразил... Им нужны были координаты одного города в пустыне Такла-Макан. Скорее всего, Мокиевский
думал, что Игнатишин их знает... А с Виктором что-то случилось. Кодовое слово не помогло, он не узнал Доминику, пришлось знакомиться заново. Потом, в склепе, ему стало плохо, он выхватил оружие, начал стрелять... Больше я Вырыпаева не видела. В узкий круг Кима Петровича он, кажется, попал - и погиб. А недавно убили Касимова. Он узнал что-то важное, хотел тебя предупредить. Почти наверняка - о том, что должно случиться в Вальпургиеву ночь. И не вообще, а с тобой лично.
        Зотова затушила папиросу, взглянула угрюмо.
        - Зря рассказала! В ОГПУ сама не пойду, но спросят - молчать не стану. Шпионы вы - и весь разговор. И Виктор погиб из-за вас. Его Гондла убила - которая Лариса Михайловна. Верно товарищ Касимов написал: "со злом борется не добро, а иное зло, еще более страшное". Только я никому из вас не помощница, так и знай! А случится со мной чего, сама разберусь, не маленькая.
        Сима неторопливо поднялась, на пепельницу кивнула:
        - Письмо сожгла? А про диск я тебе, Ольга, все-таки расскажу. Почти наверняка в ближайшие дни тебя убьют...
        Бывший замкомэск мрачно хмыкнула.
        - ...Но если тебе очень повезет, ты будешь знать, где найти друзей. Группа ликвидирована, наш руководитель договорился со здешним главным об отзыве тайной агентуры. Отправлюсь на Тускулу, буду готовиться к поступлению в университет. Если повезет, стану учиться у самого профессора Богораза... А вам здесь придется туго, война, о которой тебе Касимов говорил, все равно идет. На этом поле битвы, Ольга, раненых не бывает.
        Вновь подняла диск, кнопкой-камешком к себе повернула:
        - Объясняю...
        2
        Возле врезанной в стальные ворота калитки путь заступили трое. Фуражки с синим околышем, на светлом сукне гимнастерок - зеленые клапана-"разговоры", кавалерийские сапоги черной кожи, у старшего на плечевом ремне револьвер в кобуре "бывшего офицерского образца".
        Штыки примкнуты, глаза пусты.
        - Назад!..
        Поручик полез в нагрудный карман гимнастерки, достал сложенную вчетверо бумагу. Развернуть не смог, так отдал:
        - Я из Революционного Военного совета. Член комиссии.
        Старший, тот, что с револьвером, бумагу читал долго. Не отдал, взглянул плохо.
        - Оставайтесь на месте, гражданин. Вы задержаны при попытке проникнуть на секретный, охраняемый объект. А начальству сейчас доложу.
        С тем и отбыл. Подчиненные винтовки опустили, но не отошли, стали рядом. Семен Тулак еле сдержал усмешку. Хороши сторожа! Какой же шпион через главный вход сунется? Он сам, к примеру, в прошлый раз дырой в заборе не побрезговал. А вот этих, с синими околышами в Теплом Стане раньше не было, видать недавно подогнали.
        - Какая комиссия? Зачем комиссия? Гоните его!..
        Начальство появилось неожиданно быстро, словно из засады. Не в форме - в сером мятом костюме при шляпе и пенсне, неприлично молодое, немногим старше двадцати. Вид имело сердитый, даже гневный, однако глаза за маленькими стеклышками смотрели спокойно и очень внимательно.
        - Не нужна комиссия, сами разберемся! Объект "Теплый Стан" взят под охрану ОГПУ, всех посторонних - в шею!..
        Замолчал, прямо в глаза взглянул:
        - Ты - Тулак? Какой Тулак?
        Бывший ротный невольно поежился, уж больно остро смотрели глаза. Взгляд все же выдержал.
        - Мои полномочия - в документе. На объекте случилось чрезвычайное происшествие, создана комиссия. А вы сами из кого ведомства будете?
        От такой наглости владелец мятого костюма даже заморгал, отчего стал похож на извлеченного из норы крота.
        - Слюшай, какой недоверчивый! Никому не верит!..
        Внезапно он ухватил поручика под левый, здоровый локоть и толкнул прямо на замерших по стойке "смирно" стрелков. Те беззвучно расступились. Семен влетел в калитку, "крот", не разжимая хватки, последовал за ним. За воротами остановились. "Крот" блеснул стеклышками и внезапно улыбнулся.
        - Ты, Тулак, все правильно в отчете по Сеньгаозеру написал, хорошо написал. Я там неделю назад был, прямо с твоим отчетом приехал. Ходил, смотрел, даже в тот сарай, где свет горит, заглянул.
        Отпустил локоть, дернул пухлыми красными губами:
        - Я, знаешь, Тулак, вообще технику люблю. Хотел, понимаешь, архитектором стать, техникум окончил. А меня сюда взяли, не спросили. Да, ты убедиться хотел...
        Толстые сильные пальцы протянули удостоверение - новенькие темно-красные "корочки". Тулак взял их левой рукой, попытался открыть.
        - Извини, уважаемый, не догадался.
        На этот раз "крот" развернул удостоверение сам. Семен прочитал, поглядел на фотографию.
        - Все ясно, товарищ заместитель Председателя ОГПУ.
        Толстые губы недовольно скривились.
        - Слюшай, Тулак, не надо. Вот арестую тебя, поставлю посреди кабинета, тогда и станешь меня полным титулом именовать. Зови по имени, а если хочешь - Лавриком-Павликом, меня так друг мой, Боря Штерн называлСтранный человек Лаврик-Павлик вновь взял Семена под локоть, но уже мягко, словно не желая обидеть.
        - Я думал, понимаешь, сам Сталин приедет, он объектом уже интересовался. Ну, пошли, поглядим на диверсанта...
        * * *
        Товарищ Сталин приехать не мог - с самого утра укатил вместе с Николаем Ивановичем Мураловым, командующим Столичным военным округом, в Хамовнические казармы. Предреввоенсовета уже третий день посещал воинские части, что было не пустым любопытством и не дежурной проверкой. Из не слишком ясных намеков шефа Тулак понял, что в Политбюро не верят в надежность частей гарнизона. Слухи о близком перевороте было велено опровергать и даже высмеивать, но округ решили перетряхнуть всерьез, не дожидаясь возможных неприятностей. Товарищ Сталин принял приказ близко к сердцу, поскольку теперь мог с полным основанием избавиться от наиболее верных сторонников покойного Льва Революции. Именно в Хамовнические казармы перезвонили из секретариата товарища Каменева. На объекте "Теплый Стан", находящимся под особым контролем Политбюро случилось чрезвычайное происшествие. Настолько серьезное, что решено было создать комиссию из представителей трех ведомств - ЦК, Лубянки и военного наркомата.
        Обо всем этом поручик узнал прямо в приемной на Арбате, где пил чай вместе с товарищей Товстухой, первым помощником бывшего Генерального. То, что Сталин поручил ехать на объект именно ему, работнику секретариата, а не кому-то из заместителей, Семен расценил не как особое доверие, а как еще одно доказательство слабости сталинских позиций в военном ведомстве. Призрак Троцкого все еще стоял за спиной, не желая исчезать.
        Получив приказ на бланке, поручик не удержался от довольной усмешки. Как ни пыжился товарищ "Культ Личности", а загадочным Теплым Станом придется заниматься именно ему. "А вот чего мне не доложили, так это назначение установки в Теплом Стане. Вы знаете ответ?"
        Сейчас и узнаем, товарищ Сталин!
        Пока же Семен вновь мог полюбоваться секретным объектом, но не переодетый в рабочую "спецовку", а вполне легально, даже с экскурсоводом. Любитель техники Лаврик-Павлик (он же "крот" в пенсне), то и дело тыкал толстым пальцем, давая короткие пояснения.
        Объект строился. Два огромных корпуса имели только стены, еще не доведенные до самого верха. Завершен был лишь один, где и находилась недавно смонтированная установка. Какие-то проблемы имелись с электрическим питанием, размещением работников и, само собой, с охраной, о чем "крот" сообщил первым делом. Возможность наложить руку на секретный объект его явно воодушевляла.
        Возле входа в зал, где столпилась целая дюжина стрелков с зелеными "разговорами", Лаврик-Павлик, внезапно остановившись, улыбнулся во весь зубастый рот.
        - Никуда эти умники теперь не денутся! Хотели без ОГПУ справиться? Хрен им, и не таким гордым горло ломали! Ты хоть понимаешь, Тулак, что это за объект?
        Поручик затаил дыхание.
        - Все равно узнаешь, - "крот" стер усмешку с лица. - Но граждане ученые станут сказки рассказывать, а я суть выделю. Наша передовая советская наука доказала множественность миров. Чтобы с ними общаться, нужна специальная установка, называемая "Канал". Раньше "Канал" только на прием работал, а нам надо, чтобы и на прием, и на передачу. Как в радио, понимаешь? Или как в телефоне: набрал номер и говоришь. Они, ученые эти, установку смонтировали, включили на пробу, а к ним чужак попал. Без всякого спросу, ясно? Захотел - и появился. А такого быть не должно. Нам не тот телефон нужен, по которому всякие сомнительные личности звонят, а совсем наоборот. А если бы отряд диверсантов прислали? Теперь понял, Тулак?
        Поручика так и подмывало спросить про скантр, но он сдержался.
        - Не очень понял, Лаврентий. Множественность миров - это другие планеты?
        "Крот", снял пенсне, поглядел прямо в глаза:
        - Нет, Семен. Это миры, очень похожие на наш, но все-таки немного иные. Время! Этот диверсант прибыл из СССР, где на календаре 1938 год. Ты как, на ногах устоишь, или поддержать?
        Бывший скаут-"юкист", за годы войны не выкуривший ни единой папиросы, внезапно понял, что не отказался бы от хорошей затяжки.
        * * *
        Большой зал под сетчатой (ромбы из пересекающихся профилей) крышей был почти пуст. Возле входа стояла охрана - синие околыши, вся задняя часть оказалась заставленной штабелями деревянных ящиков, от которых шел густой сосновый дух, по стенам змеились толстые черные провода. Слева тоже стояли ящики, но уже покрупнее, из темной жести. Главное находилось в центре, куда сходились провода - генератор, увитый толстыми разноцветными кабелями, огромная, похожая на шкаф, приборная панель и сверкающая светлым металлом квадратная платформа.
        Скантр, помещенный в легкую металлическую сферу, был установлен слева от платформы. Возле него недвижно застыл часовой.
        Поручик, все это уже видевший, пусть и вполглаза, сразу же заметил разницу. В его первое посещение приборная панель была мертва, теперь же она не только светилась разноцветными лампочками, но и негромко, ритмично гудела. Светился и скантр, но уже совсем иначе. Семен с трудом отвел взгляд от живого кристалла. Зря товарищ Сталин не приехал, такое надо наблюдать своими глазами.
        Бывший ротный уже понял, что шеф его обманул. "А вот чего мне не доложили, так это назначение установки в Теплом Стане". Доложили, понятно! Канал, если верить обмолвке Лаврика-Павлика работает уже не первый год.
        Впрочем, Семен если и обиделся на товарища "Культа", то как-то мельком. Не до того было. "Диверсант" прибыл из мира, где на календаре 1938-й. Поручик вспомнил читанную им подметную литературу и невольно поежился. "Эти белогвардейские пигмеи, силу которых можно было бы приравнять всего лишь силе ничтожной козявки..." Вот уж где Культ - настоящий! Усатый старик в старорежимной фуражке с большим гербом - и поднятая им из праха Великая Россия. Страшная, беспощадная к своим и чужим, построенная на костях и крови. Победоносная, сокрушившая всех врагов, могущая и щедрая.
        Великая...
        Живой огонь скантра притягивал, не давал отвести взгляд - маленький маяк в Грядущее. Белая армия погибла на полпути. Он, ушедший в поход за Летучим Тигром, если не дойдет, то увидит...
        На малый миг все исчезло, затянулось густым серым туманом. Царь-Космос, образок, спрятанный у самого сердца. Старческий лик в высокой короне, воздетые в сторону руки, глухие стены вокруг. То ли темница, то ли пещера... "Образ Мира, впервые узнавшего, что за привычной реальностью есть что-то Иное", - сказал Великий Вождь товарищ Иосиф Виссарионович Сталин...
        - Сильно горит, да. Не наш свет, не земной, - негромко проговорил "крот". Оказывается, они оба смотрели на скантр. Отблески огня отражались в стеклышках пенсне, отчего лицо Лаврика-Павлика сразу же показалось старше и страшнее.
        - Пойдем, Семен, - мягко добавил он. - Наглядимся еще. Нам сейчас надо шпиона расколоть.
        - Шпиона?! - Семен, наконец, очнулся. - А если он не шпион?
        Пухлые губы нетерпеливо дернулись:
        - Тулак, не изображай гимназистку! Пленных на фронте допрашивал? Вот и молодец. Работаем, как обычно: я - злой, ты добрый. Первым не лезь, я говорить буду. Шпион, не шпион... Пошли!
        "Шпион", он же "диверсант" сидел за деревянным столом и пил чай из большой глиняной чашки. Конвойный скучал рядом. Чуть дальше, у приборной панели, возился с бумагами невысокий чернявый молодой человек в чистом белом халате. Семен его уже видел, но только со спины. Лев Тернем, научный руководитель проекта... Если верить всезнающему поручику Александрову, бывший заведующий лабораторией Физико-технического института в Петрограде, ученик Абрама Иоффе - и дипломированный музыкант, окончивший консерваторию по классу виолончели.
        Увидев гостей, физик-виолончелист на миг оторвался от бумаг, взъерошил торчащие черные волосы, махнул рукой:
        - Я, сейчас, товарищи!
        Ему не ответили. "Крот" уже стоял возле стола. Резким движением отослав конвойного, он поправил пенсне, еле заметно наклонился...
        ...- Тр-р-ресь!
        Чашка с глухим стуком ударилась о каменный пол. Лаврик-Павлик брезгливо смахнул с запястья горячую каплю.
        "Диверсант" встал.
        Гость из 1938-го был молод и вызывающе красив, словно заморский киноактер с афиши. Темные волосы, яркие тонкие губы, слегка смуглое "южное" лицо. И незнакомая форма светлой ткани с большими малиновыми петлицами, кожаные ремни, расстегнутая желтая кобура. Лишь взгляд казался странным. Неживым...
        Сообразив, что "крот" уже успел поздороваться, пусть и таким оригинальным образом, Семен Тулак поспешил назваться. Гость спокойно кивнул в ответ:
        - Здравия желаю! Капитан Ахилло Микаэль Александрович, Столичное управление НКВД СССР. Обеспечивал безопасность объекта "Теплый Стан", вызвался добровольцем при проведении эксперимента. Установку включал лично товарищ Тернем - наш товарищ Тернем. Он и оформил разрешение.
        - Испытатель, значит? - добродушно усмехнулся любитель техники. - Ну, это еще с какой стороны посмотреть. Статья 27-я УК РСФСР, преступления, направленные против установленных рабоче-крестьянской властью основ нового правопорядка или признаваемые ею наиболее опасными. У тебя этих статей не меньше трех сразу. Перечислить - или на слово поверишь?
        Тонкие губы дрогнули.
        - Тактика допроса при полном отрицании вины подследственным. Мы это в училище проходили. А я вас знаю, гражданин начальник. В мое время... Точнее, в моем мире, на моей грани кристалла, вы - руководитель Закавказской парторганизации. По слухам, вас собираются назначить заместителем Ежова, нашего "внутреннего" наркома.
        Поручик не без удовольствия заметил, как дрогнул кадык на шее у "крота".
        - Э-э, удивил! Заместителем? Если бы главным архитектором!.. Грань кристалла, говоришь... Умный, значит? Товарищ Тернем, как там с бумагами?
        - Иду, иду! - откликнулся физик. - Уже бегу!
        И вправду, не подошел - подбежал. Положил на стол несколько смятых документов, неуверенно провел пятерной по волосам.
        - Я сравнил - подпись моя, во всяком случае, очень похожа. Но бумага почему-то на бланке наркомата госбезопасности. Такой наркомат в 1938-м, конечно же, может быть, но в подобном случае моей подписи для проведения эксперимента мало. Есть твердо установленный порядок оформления документов. Не думаю, что за эти годы наша бюрократия сильно изменилась.
        Покосившись на "диверсанта", он несколько смутился.
        - Извините, товарищ Ахилло.
        Стеклышки пенсне блеснули. "Крот" сочувственно кивнул:
        - Спешили, видать, бывает... А теперь, Ахилло, меня послушай. Установка эта - секретная, все работы на контроле в Политбюро. Из-за тебя специальную комиссию создали, чтобы разобраться с твоим незаконным проникновением. И тут, гражданин капитан Столичного управления, никаких сомнений быть не должно. А у меня они есть.
        Гость слушал спокойно, лишь глаза прикрыл. Поручик вдруг подумал, что так вели себя на допросе пленные комиссары, из тех, что похрабрее. Все уже сказано, осталось лишь достойно умереть.
        - Если ты обеспечивал безопасность объекта, почему тебя от дела оторвали? А там, на твоей грани кристалла, кто на хозяйстве остался? Собачка Бобик на цепи? Оружие зачем с собой взял? В кого стрелять собирался?
        - Погодите! - не выдержал Тулак. - Человек жизнью рисковал, а вы с ним, как со шпионом германским... Он, между прочим, никуда незаконно не проникал, из СССР отбыл - и туда же прибыл...
        Поручик осекся, уловив довольный взгляд из-за стеклышек. Ах, да, он же "добрый"! На душе сразу же стало кисло. Допрос идет строго по плану.
        Кажется, гость подумал о том же. Улыбнулся невесело, присел на стул, голову назад откинул.
        - В разведке работали, товарищи?
        Кадык "крота" вновь дернулся, но ответ прозвучал спокойно и четко:
        - По заданию партии я служил в контрразведке буржуазного Азербайджана. Потом руководил агентурным внедрением в грузинские эмигрантские организации.
        Гость кинул.
        - Тогда вы должны знать, что возможны два варианта поведения при аресте. Агентам рекомендуется первый - полный отказ от показаний. Пытают меньше и убивают быстрее. К этому, пожалуй, добавить нечего. Посоветую лишь надевать при испытании глухую повязку на лицо, плотную, лучше всего кожаную. Очень яркий свет при переходе - как адское пламя. До сих пор горит...
        Закрыл глаза, выдохнул резко:
        - Убивайте!
        Негромко ахнул Тернем. Лаврик-Павлик, быстро приложив палец к губам, оттащил ученого в сторону и молча указал на стул возле приборной панели. Тот, покосившись угрюмо, покачал головой. Подошел Тулак взглянул вопросительно. "Крот" поморщился, снял пенсне.
        - Что вы на меня смотрите? Не я "убивайте" сказал - он сказал. Товарищ Тернем, если хотите, чаю ему налейте. Или валерьяновых капель - двадцать на стакан.
        Физик, ничего не ответив, отвернулся. Лаврик-Павлик отвел поручика подальше, полез в карман. Семен ждал, что тот достанет папиросы, но на свет божий был извлечен стеклянный флакончик с белыми таблетками. "Крот", быстро вытащив одну, кивнул в рот.
        - Желудок больной, - пояснил неохотно. - Говорят, от нервов, болит и болит... Ну что, Тулак, все понял?
        Семен поглядел на гостя.
        - Думаешь, бежал?
        Лаврик-Павлик фыркнул:
        - У шпиона все документы были бы в порядке, у честного человека - тоже. Конечно, бежал! Не захотел, понимаешь, пролетарскую пулю кушать. Зря, что ли, он адское пламя помянул? Только ты его, Тулак не жалей. А вдруг он старушку зарезал? Или расстрелял не тех врагов народа? Лишнюю сотню прихватил, а?
        Поручик невольно вздрогнул. Он и вправду успел посочувствовать красивому парню в светлой форме. А ведь Микаэль Ахилло - не просто чекист. Он из той самой эпохи с "пигмеями" и "козявками". Как будет сказано двадцатью годами позже, время массового нарушения социалистической законности.
        Перед глазами вновь встал портрет с обложки "Огонька". Великая Россия товарища Сталина. Кто жертва, кто палач?
        - Пошли дальше колоть, - вздохнул "крот", - Теперь я добрым буду.
        * * *
        Капитан Микэль Ахилло сидел в той же позе - голова откинута назад, руки на коленях, тонкие губы сжаты. На столе парила кипятком новая кружка с чаем, родная сестра разбитой. Физик-музыкант оказался весьма оперативен.
        Услыхав шаги, капитан открыл глаза, скользнул равнодушным взглядом.
        - Это, понимаешь, опять мы, - блеснул стеклышками "крот", - такие вот мы с товарищем Тулаком бесчеловечные. Слюшай, Ахилло, а на что ты рассчитывал? Думал, с цветами встретят? Мы бы встретили, даже оркестр позвали, если бы ты и вправду дорогим гостем был. Но если там твое начальство такое злое, почему ты надеялся, что здесь добрые живут? Очень добрые, понимаешь, и очень глюпые?
        Ахилло медленно встал, оправил гимнастерку.
        - Не хотел под пытками умирать. Пятьдесят шансов на то, что сгорю при переходе, пятьдесят - попаду на иную грань. Не на добрых я рассчитывал, и не на глупых. Думал, что в каком-то из миров есть еще справедливость. Странно звучит, понимаю Несерьезно как-то. Но вы не жили в мое время, вам это только предстоит.
        Лаврик-Павлик скривился, словно горького хлебнул:
        - Не пугай, пуганные мы. Ты вот что мне, капитан, скажи. Представь, что я злой, а начальство доброе. Позвонят сейчас - и тебя отпустить прикажут. Пойдешь куда?
        Поручик прикинул, что в этом мире, вероятно, есть свой Микаэль Ахилло, мальчишка лет двенадцати. А может, и нет, не родился - или умер от "испанки" в 1919-м. Грани кристалла хоть и похожи, но все-таки разные.
        - Чем заниматься будешь? В ОГПУ тебя не возьмут, в милицию тоже. В разбойники пойдешь, на большую дорогу? Мне, знаешь, очень интересно. Ты же не за границу бежать хотел, даже не на Марс.
        Капитан еле заметно пожал плечами:
        - На Марс не претендую. Для начала попросил бы машину с шофером. Покрутился бы по городу, а потом велел остановиться у проходного двора.
        - Ай, молодец! - восхитился "крот". - Слюшай, какой умный, а? Может, тебя все же не убивать? Может, ты нам, Ахилло, поможешь? А мы тебе тоже поможем. Только учти, отпускать тебя никто не собирается.
        - Отчего же? - негромко прозвучало за спиной. - Есть мнение, что нашего гостя следует отпустить. Мы выделим вам машину, товарищ Ахилло.
        Ким Петрович Лунин неторопливо вынул изо рта погасшую трубку, шагнул к столу.
        - Я - глава комиссии, созданной по решению Политбюро. Здравствуйте, товарищи! Кажется, мнения уже определились?
        Поручик полюбовался выражением украшенной стекляшками физиономии и, не удержавшись, рассмеялся.
        3
        - Мне, право, неловко, Ольга, - виновато проговорил Соломатин, ежась от внезапно налетевшего ветра. - Вы - человек очень занятый, а я посмел самым беспардонным образом напроситься на встречу. Но присутствуют некие обстоятельства...
        Кавалерист-девица взглянула хмуро.
        - Еще барышней назовите! Вы, Родион Геннадьевич, прямо-таки интеллигент в галошах. Когда мне в тюрьму передачи возили, небось, не спрашивали! Говорите уж прямо, чего у вас случилось?
        Достань Воробышка, поправив знакомое английское кепи, поглядел странно.
        - Дело не во мне. Точнее, не только во мне.
        Последние два дня в Столице выдались теплыми, по-настоящему весенними, но в этот вечер холод вновь взял свое. Ледяной ветер загулял по улицам, небо исчезло за густым пологом туч, а вместо ожидавшегося дождя в воздухе беззвучно заплясали мокрые снежинки. Ольга догадалась надеть пальто, интеллигент Соломатин остался при костюме и галстуке, зато в кепи. К ботинкам ученого сиротливо прижимался старый, доверху набитый портфель.
        Встретились, где обычно - на Солянке, у бывшего Дхарского центра. Ольга сразу же предложила поискать более уютное место для разговора, но ученый отказался, оговорившись, что дело минутное, хотя и важное.
        - Сначала обо мне, - Достань Воробышка, быстро оглянулся, перейдя на громкий шепот. - Все архивы бывшего Дхарского центра опечатаны, у меня на квартире был обыск. Вот, удалось кое-что унести.
        Он кивнул на портфель, усмехнулся невесело.
        - Почему не арестовали, сам не пойму. Искали какие-то прокламации и чуть ли не списки подпольного правительства. Зная методу этих господ, то есть, в данном случае, товарищей, я был уверен, что найдут. Пока бог миловал.
        - К Вальпургиевой ночи готовятся, - прохрипела кавалерист-девица, ничуть не удивившись. - Одно странно, чего они в вас вцепились? Не Милюков же вы, в самом деле?
        В ответ Соломатин лишь молча развел руками.
        Удивляться и в самом деле было нечего. По коридорам и курилкам Главной Крепости ходили слухи о массовых арестах в двух столицах и в нескольких крупных городах. Брали "бывших", причем не столько генералов и царских чиновников, сколько "интеллигентов в галошах". Румянцевскую библиотеку закрыли, обыски шли в бывшей Петровской академии, поговаривали, что отправлен на Лубянку кто-то из вице-президентов Академии Наук. Всезнающие курильщики пояснили эту странность тем, что генералов уже всех извели, а которые остались, защищены крепкой дланью Революционного Военного совета. Комбатр Полунин считал иначе. Один из его знакомых поведал под большим секретом, что причиной стало обнаружение секретного белогвардейского архива в Питере, в "Бэровском фонде" библиотеки Академии.
        Циники же рассудили куда проще. Из профессоров и доцентов легче выбить показания, особенно если дело спешное. ОГПУ торопится дать отчет о принятых накануне Первомая "превентивных мерах".
        - Чисто интеллигентская дилемма, - констатировал Достань Воробышка. - Ждать ареста - или удариться в бега.
        - А чего тут думать? - поразилась Ольга, но Родион Геннадьевич предостерегающе поднял широкую ладонь:
        - Не спешите! Ради подобных гамлетовских сомнений я не стал бы вас беспокоить... барышня. То, что арестовывают таких недобитых, как я - не новость. Но готовится нечто худшее. Я постоянно жаловался вам и Семену Петровичу на наших дхарских стариков. Они ретрограды, люди позавчерашнего дня... Но наш позавчерашний день - это суды по обвинению в язычестве, выселения, уничтожение святынь, именуемых в тогдашних документах "капищами", каторга для старейшин и жрецов. В ответ мы создали очень действенную систему оповещения...
        - Контрразведку? - понимающе кивнула бывший замкомэск, пряча покрасневшие от холода ладони в карманы пальто.
        - Да, контрразведку, - спокойно согласился ученый. - А еще у нас есть тайные убежища и наша главная крепость - Заповедный Лес возле Дхори-Арха. Если грядет беда, каждый дхар получает маленькую веточку ольхи. Мы и зыряне называем ее Ловпу, Древо Души. Свою веточку я нашел в почтовом ящике как раз накануне обыска. Такого не было с начала века, когда были уничтожены поселения серых дхаров на Печоре.
        Ольга поглядела вверх, в пустое темное небо, скользнула взглядом по равнодушным белым снежинкам.
        - Шушмор вспомнила, - горько усмехнулась она. - Как-то все очень похоже. Древность, капище, легенды - и части Стратегического резерва, что научный объект охраняют. Позавчера и послезавтра. Переплелось - не развяжешь.
        - Шушмор не только вы помните. Не претендую на большую известность, на если начнут арестовывать дхаров, мне явно уготовано место если не главы подпольного правительства, то вице-премьера по вредительству. Вас же вполне могут привлечь, как мою знакомую. Заодно и Шушмор приплетут. Уж извините, барышня, ваше столбовое дворянство у вас на лбу прописными литерами написано.
        Зотова внезапно рассмеялась - весело, взахлеб. Вынула платок, мокрый нос вытерла.
        - Извините, Родион Геннадьевич, я не со зла. На лбу моем сейчас целый букварь прочесть можно, только лучше не на ночь глядя. Что предупредили - спасибо, учту. А вы уезжайте, раз землякам вашим беда грозит. Надеюсь, все же разберутся, не царские сейчас времена, чтобы безвинно целые народы карать. Власть, как ни крути, наша, народная, только гады всякие к ней примазались. Уезжайте!
        Достань Воробышка покачал головой:
        - Повторюсь - дело не во мне. Убегать не стану. Мужчины из рода Фроата Мхага выполняют свой долг, даже если наша война проиграна много веков назад. Ольга! Сейчас я назову вам адрес в Усть-Сысольске...
        - Нет! - Зотова улыбнулась, вновь платком по лицу провела.
        - Нет, товарищ Соломатин! Вы про род свой хорошо выразились, хоть и контрреволюционно по сути. Я иначе скажу. Бойцы эскадрона нашего никогда без приказа не отступали. Если убегу, строй брошу, им в могилах стыдно за меня станет. И хватит об этом!..
        Поднялась на цыпочки, ткнулась губами в холодную щеку:
        - Спасибо, Родион Геннадьевич!
        Соломатин помолчал, затем медленно поднял руку.
        - Эннах, Хольги! Квэр аг-эсх ахусо эйсор аг Эрво Мвэри! Квэр аг-лах мгхути-цотх!..Улыбнулся виновато:
        - Переводить не буду, а то вновь в контрреволюции обвините. Да встретимся мы еще под Высоким Небом!
        4
        Авто затормозило слишком резко. Поручик попытался упереться левой рукой в спинку переднего сиденья, но ладонь скользнула, и он ткнулся носом в теплую, пропахшую бензином кожу.
        - Не зевай, Тулак, - наставительно заметил Лаврик-Павлик, открывая дверцу. - Помочь - ли сам справишься?
        Семен, скрипнув зубами, смолчал. Вновь уперся ладонью, откинулся назад, поправил выпавшую из кармана правую руку. Он уже трижды успел пожалеть, что отпустил свою машину, согласившись ехать вместе с "кротом". Тот всю дорогу косился, а под конец позволил себе весьма ясный намек. Секретарь ЦК РКП(б) товарищ Ким "гепеушникам" пока не зубам, а вот скромный порученец наркома Сталина вполне съедобен, особенно под ткемали.
        Протокол комиссии подписали все трое. Лаврик-Павлик, однако, тут же потребовал две копии - для себя лично и для товарища Бокия, присовокупив, что "дело" закрывать отнюдь не намерен. Его не успокоило даже то, что "диверсант" Ахилло потратил три часа на составление подробного рапорта об эксперименте в Теплом Стане. Временный пропуск и разрешение на оружие для капитана зампред ОГПУ подписывал с таким видом, будто к его затылку приставлен револьвер.
        Ахилло твердо обещал в течение двух дней явиться в приемную на Лубянке, но и это "крота" не удовлетворило. Законную добычу вырывали прямо из пасти. Семен наблюдал за его конвульсиями не без тайного удовольствия, хотя и понимал, что "крот" во многом прав. Он даже хотел отказаться подписывать протокол без санкции товарища Сталина, однако желание насолить чекисту превозмогло.
        Намеки Лаврика-Павлика не слишком испугали бывшего офицера Добрармии. Под ткемали, говоришь? Подавишься, та-ва-рисч!
        И вот все решилось. Рапорт составлен, даны письменные ответы на вопросы, решение комиссии подписано, из ближайшего магазина доставлен серый в полоску штатский костюм, кобура с револьвером спрятана на поясе...
        Поздний вечер, тихая улица, трехэтажные дома, мокрая мостовая. Два авто...
        Шпиона и диверсанта Микаэля Александровича Ахилло отпускали на волю.
        * * *
        - Вопросов нет, товарищи? - Ким Петрович раскурил трубку, смахнув с бороды пару непрошенных снежинок. - Может, кто-то желает высказаться?
        Шоферы и охрана остались в авто. На тротуаре стояли четверо. Ахилло - спиной к черному зеву подворотни, и члены комиссии, плечом к плечу.
        - Вопросы? - повторил секретарь ЦК.
        Лаврик-Павлик громко фыркнул, Семен Тулак улыбнулся. Капитан же, недолго подумав, вскинул голову:
        - У меня вопрос. В моем мире скантр удалось создать только в 1938-м. Мы называем его "Ядро-Н", это самый первый, экспериментальный образец. У вас -
1924 год. Откуда? Конечно, если это тайна...
        - Тайна, - перебил товарищ Ким. - Но вам расскажу - для того, чтобы вы поняли, как важен Канал. Наш скантр создан товарищем Тернемом в конце 70-х годов. Это самая совершенная модель. В отличие от "Ядра-Н", она позволяет открывать любое количество Каналов, как во времени, так и в пространстве. Скантр находился в Крыму, на секретном военном объекте. В 1992 году, его удалось буквально вырвать из рук одного очень опасного негодяя и спрятать в горах. Точное место знал лишь один человек, молодой археолог. Все остальные, к сожалению, погибли. Я сумел уговорить парня, и мы забрали скантр. Я доставил его сюда, в наш мир. На нашу грань кристалла... Могу добавить, что установку мы смонтировали очень вовремя.
        - Да, - кивнул капитан. - По крайней мере, для меня. Спасибо за откровенность, вопросов больше нет.
        Ким Петрович улыбнулся.
        - Тогда пожелаем товарищу Ахилло счастливого пути - и всяческих успехов. Надеюсь, Микаэль Александрович быстро найдет свое место в нашем мире...
        Ахилло нетерпеливо оглянулся. Кажется, свое место он уже нашел. Вечер, темная подворотня, револьвер при поясе, да еще несколько червонцев, одолженные все тем же добрым товарищем Кимом.
        - ...Остался только один момент. Товарищ Ахилло, вы свой скантр не забыли?
        Поручик и "крот" недоуменно переглянулись. "Шпион" тоже был явно удивлен.
        - Товарищ секретарь ЦК! О каком скантре вы говорите?
        - Ну, как же? - поразился Ким Петрович. - Разве вам не объяснили? В другом мире, на иной грани кристалла, чужак проживет недолго. Если у вас нет своего скантра, то через две недели вы уже будете больны, а через месяц - распадетесь на молекулы. Поверьте, не самое приятное зрелище!.. Скантр создает защитное поле, только оно не даст вам погибнуть. Смотрите! И обязательно дотроньтесь, сразу почувствуете, какая в этой маленьком кругляше энергия.
        Любитель трубок, расстегнув ворот френча, извлек на свет небольшую кожаную ладанку - кружок размером с царский "пятак" на твердом кожаном шнурке. Ахилло подошел, осторожно коснулся. Поручик еле сдержался, чтобы не охнуть - кулак Лаврика-Павлика беззвучно вонзился ему в бок. Степан немедленно ответил.
        - Ай, какой молодец! - шевельнулись толстые губы.
        - Товарищ... Товарищ Ким, - "шпион" резко выдохнул. - Мне ничего подобного не...
        - Не беда! Все решаемо. Держите!
        Секретарь ЦК, спрятав ладанку, полез в нагрудный карман, раскрыл ладонь. Тулак невольно сделал шаг вперед. Действительно "кругляш" - светлого металла, легкий, не толще спички.
        "Шпион" протянул руку, взял "скантр" двумя пальцами, быстро спрятал в карман. Улыбнулся, взглянул благодарно.
        - Спасибо. Может и вправду ваш мир... другой.
        Под ухом у поручика яростно дышал "крот".
        - Не за что, товарищ Ахилло! Только не забудьте, что скантр каждую неделю следует обязательно подзаряжать от большого скантра в Теплом Стане. Пропуск вас будет ждать на проходной.
        Капитан сжал губы. Не оборачиваясь, сделал шаг назад. Скользнул в черный зев подворотни.
        Исчез.
        - "Мне на плечи кидается век-волкодав. Но не волк я по крови своей", - негромко проговорил товарищ Ким. - Должны же мы дать ему шанс! Правда, товарищи?
        - Товарищ Ким! - "крот" громко засопев, бросился вперед. - Товарищ Ким, прошу меня простить. Не повторится больше, клянусь!..
        Ким Петрович поднес трубку ко рту, глотнул ароматный дым:
        - "...Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы, ни кровавых костей в колесе...". Не стоит о пустяках, давайте о главном... Мы вступаем в новую эпоху, товарищи. Еще совсем недавно величие державы определялось количеством дредноутов. В мире, откуда я прибыл, считают атомные и водородные бомбы. У нас теперь есть нечто лучшее - Канал. Он даст нашей стране невиданное могущество, надо только правильно выбрать путь. Сначала два мира вместе, после три, четыре... Их число бесконечно. Понимаете? Бесконечно!..
        5
        Рука скользнуло по влажному железу. Металл был старый, мокрые кусочки ржавчины прилипли к пальцам, и Леонид, нащупав неровный камень, поспешил обтереть ладонь. Рядом вспыхнул фонарь. Луч высветил железную лестницу в несколько ступенек, ведущую тяжелой, почти квадратной двери, врезанной в стену.
        - Пришли, - негромко проговорила Гондла. - Чуть раньше, чем нужно, придется обождать. У вас папиросы?
        Пантелкин, поставив портфель на землю, нащупал пачку "Марса" и запоздало сообразил, что взял ее грязными пальцами. Впрочем, здесь, в подземелье, грязь была всюду. Грязь - и сырость. Пальто, купленное в Питере, годилось теперь разве что для старьевщика из самых небрезгливых. Под ногами подозрительно хлюпало, а с низкого потолка то и дело срывались тяжелые капли.
        Женщина долго выбирала папиросу, подсвечивая фонарем, наконец, щелкнула зажигалкой.
        - Благодарю. Разговаривать здесь можно, но не слишком громко. За дверью не услышат, но за всех прочих не ручаюсь.
        Леонид быстро оглянулся.
        - Прочих? А кто тут есть?
        Сегодняшний подземный маршрут ему совершенно не понравился. Идти пришлось более двух часов, плутая пустыми узкими коридорами. Тьма, резко пахнущая грязь, камни, так и норовящие попасть под ботинок. Взятые с собой свечи быстро догорели, а фонарь Лариса Михайловна включала только возле очередного перекрестка. Леонид несколько раз сильно ударился плечом, разбил до крови костяшки на левой руке, вдобавок умудрился расцарапать щеку.
        - Кто тут есть? - женщина на миг задумалась. - В сотне саженей отсюда лежат четыре трупа, двоих исполнила лично я. Чуть дальше старое кладбище. Чье, даже не знаю. Крестов, во всяком случае, там нет. Прямо за ним - стенная костница, вероятно, монастырская. Хватит?
        Бывший чекист беззвучно хмыкнул. Кажется, дамочка решила его напугать.
        - Сейф открыть сможете?
        Красный огонек папиросы резко дернулся.
        - Говорила же - смогу! Но имейте в виду, все, что в сейфе - мое. Вы берете себе ваш любимый прибор, он в штабной комнате...
        Пантелкин молча кивнул. Чемоданчик - небольшой, тяжелый, материал твердый, гладкий, рукой приятно гладить. Неровные пятна на экране.
        "Говори, где машинка с Кирочной!.."
        - ...И учтите, переговоры с Рейли буду вести я сама, вы нас только познакомите. Секреты Кима стоят очень больших денег, но без меня вас облапошат в два счета. В Париже, вы уже, кажется, нарвались.
        Бывший чекистпроглотил намек, не поморщившись.
        - Служба у нас такая, Лариса Михайловна. Умри ты сегодня, а я - завтра.
        Красный огонек вновь дрогнул.
        - Вы о чем?
        Леонид невозмутимо улыбнулся.
        С репортером "Известий" Михаилом Огневым он увиделся за час до того, как Гондла отперла тяжелую дверь в подвале костела Святого Варфоломея. Служебное удостоверение - увесистые багровые "корочки" - карман не тянет, а долг, как известно, платежом красен. "Почетное дело поручено мне: давить сапогами клопов на стене..."
        Гондла, не дождавшись ответа, подсветила фонариком циферблат наручных часов:
        - Еще чуть-чуть, минуты три. Дежурный уходит в семь, но лучше немного потерпеть...
        Пантелкин поглядел на темный четырехугольник двери, нащупал кобуру у пояса.
        - А вы мне пока, Лариса Михайловна про Вождя расскажите. Почему он Николай, а не Владимир?
        - О чем вы? - поразилась Гондла. - И охота вам такое старье ворошить? Ну, как хотите... У некоторых народов Поволжья есть странный обычай. Когда в семье умирает ребенок, его имя передают следующему. Смерть обманывают - два раза за одним и тем же не придет, в ее ведомостях эта графа уже заполнена...
        Бывший чекист невольно поежился.
        - В семье Ульяновых был еще один ребенок - Владимир, больной, несчастный мальчик, паралитик от рождения. Он умер в три года, и тогда Николай Ульянов заступил место брата. Он тоже болел, но смерть его не увидела. Говорят, не видит до сих пор...
        Бросила папиросу, втоптала окурок в липкую грязь.
        - Пойдете первым. Сказки - сказками, но если что-то замечу - застрелю на месте.
        Мокрая ржавчина вновь вцепилась в пальцы. Леонид, скользнув подошвой по влажному железу, перехватил поудобнее портфель, не без труда выпрямился.
        - Ну, что стали? - донеслось снизу. - Вперед!
        Хорошо, когда Смерть не видит. А когда она мысли не читает - еще лучше.
        * * *
        В прошлый раз они попали в подземелье через подвал. Теперь же за дверью оказалась узкая каменная лестница, врезанная между двух глухих стен. Ступени резко заворачивали вправо, и Пантелкин сообразил, что они находятся в башне.
        Гондла, прикрыв дверь, долго возилась с ключом, наконец, удовлетворенно вздохнула.
        - Удачно! Про этот ход знаем только я и Ким, но он не любит спускаться под землю. Внизу караул, посторонних не пускают, так что помешать нам никто не сможет.
        Леонид молча кивнул. Этим вечером секретарь ЦК товарищ Лунин должен выступать на пленуме Столичного комитета партии. Вместе с ним, если репортер Огнев напоследок не солгал, на пленум собиралась и товарищ Климова.
        Повезло Мурке!
        - Нам на самый верх, - шепнула женщина. - Увидите кого-нибудь - стреляйте сразу.
        И потянулись ступени - первая, вторая, десятая... сотая.
        Уже не впервые бывший старший оперуполномоченный ВЧК ловил себя на странной мысли. Каждый раз он выбирал самый безнадежный путь. Когда стало ясно, что на бандита Фартового началась беспощадная охота, брошенный всеми чекист остался в Питере. После побега, встретившись с Лафаром, он вновь мог уехать, но все-таки согласился стать "товарищем Москвиным". И уж совсем не имело смысла возвращаться в страну сейчас. И все-таки он вернулся - вопреки всякому здравому смыслу.
        Леонид сам себе удивлялся, но поступить иначе не мог.
        Ответ он нашел в самом неожиданном месте - в дурацкой книжке про злодея Фантомаса. Один из героев, утешая неудачника Жюва, рассказал притчу про узника, рывшего подземный ход под полом камеры. Тяжкая работа длилась много лет, и наконец, путь на волю был открыт. Самое время убегать, но узник вдруг понял, что ему совсем не хочется уходить из тюрьмы. Человеку не нужна была свобода - ему просто очень нравилось рыть землю.
        - Налево...
        Лестница привела на небольшую площадку. Впереди стена в свежей побелке и самая обычная деревянная дверь. Медная ручка, табличка тоже медная, но без всякой надписи. Витой шнур, ведущий к электрическому звонку, голая лампа под потолком.
        Гонда, достав связку ключей, быстро нашла нужный, беззвучно открыла. Обернулась, взглянула прямо в глаза:
        - Не передумали? Знаете, Леонид, вы - очень интересный человек. Но... Нет, я бы не смогла стать подругой бандита.
        Отвечать Пантелкин не стал. Взялся за ручки, дверь толкнул, перешагнул порог, портфель на пол поставил. И только потом поздоровался.
        - Добрый вечер, товарищ Ким!
        * * *
        Обыскали вприглядку. Сняли пальто, вынули револьвер из кобуры, сорвали с пояса нож. Заточку в штанине не нашли, но толку с нее - чуть. Четыре парня с винтовками, на столе - тяжелый черный "маузер", да еще Гондла при револьвере.
        Комнатка оказалась маленькой, тесной. В стене напротив - небольшое окно, яркие лампы под потоком, врезанная в камень стальная дверь сейфа, стол да два стула. На одном товарищ Ким трубку курит, на другом Лариса Михайловна устроилась.
        Закончив обыск, охранники выложили на стол все, найденное в карманах, рядом пристроили нож и "наган". Ким Петрович быстро просмотрел документы, поморщился при виде репортерского удостоверения, затем кивнул парням.
        - Двоим остаться, двое - за дверь. Гондла, уберите оружие!..
        Женщина не без сожаления спрятала револьвер. Ким Петрович неспешно встал, прошелся вдоль стола. Обернулся, вынул трубку изо рта.
        - В 1912 году, накануне Пражской конференции, в городе Вене встретились два члена ЦК РСДРП. Разговор был очень важный, длился больше трех часов. А потом каждому из них пришлось целый вечер писать докладную своему жандармскому начальству. Оба оказались провокаторами. Само собой, друг о друге они не знали.
        - Гондла, выходит, вам тоже сообщила? - понял бывший чекист.
        Лариса Михайловна возмущенно фыркнула. Товарищ Ким покачал головой.
        - После того, как погиб Лафар, мы поняли, что вы станете ее искать. Ларисе Михайловне надоело быть в ссылке, и я решил поручить ей это несложное дело. Гондла, как вы посоветуете поступить с Леонидом Семеновичем?
        Женщина дернула плечами:
        - Могу сама его исполнить. А можно поручить этой шлюшке Климовой, пусть привыкает.
        Пантелкин почему-то не поверил. Хотели убить - прикончили бы без разговоров.
        - Здесь бумаги Лафара. Он прятал их от всех, и от вас, Ким Петрович, тоже.
        Портфель поднимать не стал, ногой пододвинул.
        - А те бумаги, что вы взяли в сейфе Вождя? - мягко улыбнулся товарищ Ким. - Лафар, может, и был предателем, но он был моим предателем. Знаете, Леонид Семенович, я очень на вас рассчитывал. Но вы каждый раз поступали по-своему, наперекор. То, что вы явились добровольно, это, конечно, хорошо. Но как вы поступите завтра? В обычное время я бы не стал торопиться, но именно сейчас своеволия терпеть нельзя. Слишком ответственный момент.
        Пантелкин внезапно рассмеялся.
        - Значит, все-таки переворот? Ким Петрович, да вы себя никак Бонапартом вообразили?
        Лариса Михайловна вскочила, подалась вперед. Товарищ Ким поднял руку:
        - Гондла, не мельтешите! Вопрос поставлен правильно. Не Бонапартом, Леонид Семенович, а Жаном Полем Маратом. Он первым понял, что вычищать врагов следует сразу, еще в ходе революции. Друг Народа считал, что в первый год достаточно казнить сотню, во второй придется убить несколько тысяч, а на третий понадобиться снять не менее трехсот тысяч голов. В том мире, где я жил, чистку затянули до 1937 года. Сколько было расстреляло и стерто в лагерную пыль, не подсчитали даже через полвека. Не помогло, опухоль слишком разрослась. То, что должно было стать хирургической операцией, вылилось в чудовищное преступление. Именно 1937 год Сталину никогда не простят... Мы не повторим его ошибок! Операция будет короткой - и не слишком кровавой. А потом можно работать спокойно.
        - "Тот, кто овладевает государством, должен предусмотреть все обиды, чтобы покончить с ними разом, а не возобновлять изо дня в день; - негромко добавила женщина, - тогда люди понемногу успокоятся, и государь сможет, делая им добро, постепенно завоевать их расположение." Николо Макиавелли, "Государь", глава восьмая.
        6
        Лампу не оставили, пришлось пробираться на ощупь в полной темноте. Леонид осторожно шагнул вперед, ударился о что-то деревянное, протянул руку. Нары? Нет, обыкновенный топчан, словно в больнице. Тонкое одеяло, поверх него - небольшая брошюрка, раскрытая точно посередине. Читал кто-то - не дочитал.
        Его заперли не в камере, в обычной келье, даже без замка, зато с огромным наружным засовом. В коридоре обыскали еще раз, уже по-настоящему. Забрали заточку, вынули шнурки из ботинок, сняли ремень...
        Бывший чекист, осторожно присев, нащупал головой холодную стену. Папиросы оставили, но курить совершенно не хотелось. Рот свело горечью. Леонид сглотнул слюну, откашлялся, ударил взглядом в густую тьму:
        - Здорово, брат служивый, куришь ли табачок?
        Трубочка на диво, давай курнем разок.
        Она у кирасира отбита на войне,
        В память командира досталась трубка мне.
        Эха не было, тьма гасила звуки. Пантелкин встал, запрокинул голову:
        - Наш полк вперед несется, всех рубит наповал,
        Вдруг выстрел раздается, полковник с коня пал.
        Кукушка лесовая нам годы говорит,
        А пуля роковая нам годы коротит!..
        Прокричал, упал на твердое дерево, врезал кулаком по стене:
        - Все равно не съедите! Подавитесь, подавитесь, подавитесь!..
        - Я же предупреждал вас, Леонид Семенович, что в следующий раз патроны будут боевые, - негромко ответил знакомый голос.
        Черная Тень, еле различимая в затопившей келью темноте, неслышно шагнула вперед.
        - Говорил я вам и другое. Вы - человек упрямый, но везучий. Однако любое везение кончается. Вы не захотели сотрудничать со мной, избрали свою дорогу. Я обещал вам Тускулу, вы попытались попасть туда без меня. Вот и результат. Ни вы, ни я не смогли добиться того, что желали. Историю все-таки изменят, крови будет очень и очень много.
        Пантелкин сунул в карман руку, нащупал зажигалку.
        - Не стоит, - Черная Тень еле заметно качнулась. - Иначе вам придется умирать без глаз. И все-таки выход существует, даже отсюда. Есть иные миры и другие времена...
        - Кровью расписывать придется, товарищ Агасфер? - Леонид заставил себя улыбнуться. - Или вы теперь Иванов?
        Тьма рассмеялась в ответ:
        - Лучше просто Вечный, товарищ Вечный. Расписываться не надо, есть гарантии надежнее. Когда вас вызовет Ким Петрович, предложите ему вот что...
        Глава 11
        Светлая Седмица
        1
        - Канал - это интеллигентский фетиш, - наставительно заметил товарищ Сталин, раскуривая свою носогрейку. - Некоторые товарищи пытаются подменить классовую борьбу гонкой научных достижений. В политическом отношении это не только смешно, но и очень вредно!
        Поручик даже не пытался осмыслить всю глубину очередной сталинской мудрости. На ум приходили все те же пигмеи с козявками. Шеф был определенно недоволен, хоть и пытался это скрыть. Сегодня 30-е, впереди - Вальпургиева ночь с предсказанным переворотом. Но переворот то ли будет, то ли нет, а первомайский парад должен состоятся в любом случае.
        С парадом не ладилось. Нарком поручил это хлопотное дело своему новому заместителю Михаилу Фрунзе, тот спихнул подготовку на Муралова, в результате Сталину все равно приходилось дважды день ездить на Ходынку, где стояли войска. Как подозревал Тулак, в вопросе торжественного прохождения войск бывший Генсек, ни дня не служивший в "настоящей" армии, не слишком компетентен, потому и злится.
        - Ваш рапорт по поводу этого перебежчика, товарищ Тулак, напоминает фантастический роман Жюля Верна. Но уж слишком фантастический. Из маленькой научной мухи делают большого политического слона. У нас уже работал Канал - летом и осенью 1919 года. Нам перебросили немного оружия, к которому наши патроны не подходили, и несколько мальчишек-добровольцев. Что изменилось теперь? Если верить товарищу Киму, в 1938-м году в СССР правит кровавая клика во главе с предателем истинного марксизма, злодеем и пожирателем младенцев Сталиным...
        Нарком провел ладонью по усам, хмыкнул:
        - И Ким предлагает заключить с этим людоедом союз? Настоящий союз может быть только между равными по силе...
        - Товарищ Сталин, можно я присяду? - ненавязчиво перебил поручик.
        Желтые глаза блеснули:
        - Это вы намекаете, что товарищ Сталин слишком много болтает? Да, я повторяю общеизвестные избитые истины. Но почему эти истины неясны товарищу Киму и многим другим товарищам? Нет, в Теплый Стан не поеду, сами отправляйтесь. Ким хочет устроить первомайский бенефис, словно стареющая провинциальная примадонна. У меня других дел хватает.
        Насчет последнего Семен был полностью согласен с наркомом. Утром в особняк на Арбате пришла очередная, третья за эти дни, ориентировка из ОГПУ. В ней сообщалось, что бойцам невидимого фронта удалось раскрыть гигантский белогвардейский заговор - некий "Трест", организованный "спецами" (главным образом и числа бывших подчиненных Троцкого) и проникшими в СССР кутеповскими лазутчиками. Превентивные аресты дали богатый "улов", но полностью устранить угрозу пока не удалось. В ночь на 1 мая, в канун воскресенья Светлой Седмицы, ожидались провокации и террористические акты.
        Наркомат понес первые потери - были арестованы бывшие генералы Потапов и Зайончковский. Приглашение на торжественную церемонию открытия Канала в Теплом Стане пришло явно не ко времени.
        - Отравляйтесь, - повторил нарком, - Молодежи нравится Жюль Верн. Поздравьте, кого надо, от моего имени, но не слишком усердствуйте. Думаю, товарищ Ким со своими завиральными идеями скоро сядет в лужу - и не теоретически, а сугубо практически... Что у вас за бумаги, товарищ Тулак?
        Короткий сталинский перст ткнул в сторону лежавшей на зеленом сукне стола папки. Поручик невольно замялся.
        - Это по нашим немецким делам, товарищ Сталин. Но, может, я после праздника доложу? Ничего особо срочного...
        - А не особо? - негромко поинтересовался нарком, набивая трубку. - Товарищ Тулак, не хитрите. Лишние два дня не превратят плохую новость в хорошую.
        Семен невольно поежился. "Культ Личности" прекрасно улавливал оттенки.
        - Виноват! - отчеканил он, раскрывая папку. - Хотел перепроверить, уж больно странно выходит... Товарищ Сталин, речь, собственно, не о Германии, а об Австрии. Национал-социалистическая партия существует там с 1918 года. Она не слишком многочисленна, более того, в прошлом году произошел раскол, бывший лидер, Вальтер Риль, создал собственную организацию. Три дня назад национал-социалисты собрали очередной съезд и... И на съезд пришел, точнее прибежал, пациент из психиатрической лечебницы "Ам Штайнхоф"...
        Последние слова поручик произнес вполголоса, словно сам себе не веря. Сталин невозмутимо кивнул:
        - "Ам Штайнхоф"... Рядом очень красивая церковь, Святого Леопольда, кажется. Продолжайте!..
        - Он был в халат. Только не в больничном, а в монгольском, с погонами русского генерала. Психа не хотели пускать, он устроил драку и все-таки прорвался к трибуне. Говорил два часа подряд...
        Нарком подошел ближе, оперся кулаком о столешницу. Поручик достал из папки бланк телеграммы.
        - Некий Роберт-Николай-Максимилиан фон Унгерн. Местный уроженец, бывший военный.[47] Сошел с ума, решив, что он Унгерн, но не Роберт, а Роман Федорович - тот самый, которого расстреляли три года назад в Новониколаевске. Доставлен из-за границы прямиком в лечебницу, на следующий день избил санитаров, бежал... Товарищ Сталин, этого сумасшедшего австрийские нацисты провозгласили председателем партии! Вчера он приехал в Мюнхен и потребовал переизбрания руководства НСДАП. Сейчас Унгерн ведет переговоры с братьями Штрассерами...
        Сталин молча взял из рук поручика телеграмму. Читал долго, затем, отложив бумагу, улыбнулся в усы.
        - Понимаю ваши сомнения, товарищ Тулак. Какой-то нелепый цирк. В загнивающем буржуазном обществе такое вполне возможно. Но есть иная вероятность...
        Затянулся трубкой, поглядел прямо в глаза:
        - Один молодой писатель предложил усовершенствовать шахматы, введя в игру еще одну фигуру - "дракона".[48] "Дракон" ходит, куда хочет и бьет, кого хочет. Кто вовремя выпустит его на доску, тот и победит. Мы с вами выбирали между Гитлером и Штрассером, но кто-то решил поставить на Австрийского Дракона... Или Дракон сам решил вступить в игру.
        2
        Легко ли уходить в смерть? Дурацкий вопрос - как раз для самоубийцы с намыленной бельевой веревкой на шее. Но у самоубийцы есть еще выбор: хочешь табуреткой ногой отталкивай, хочешь - веревку с шеи снимай. А если выбрал уже?
        На фронте командир взвода Пантелкин, наслушавшись горластых комиссаров, в плен живым сдаваться не хотел. Не из высших соображений, а по причинам сугубо практическим. Не раз и не два видел он трупы таких же, как он, "краскомов", не успевших вовремя пустить пулю в висок. Очень наглядно выходило, убедительней, чем в окнах РОСТА. Потому и обмер до ледяного пота Ленька-взводный, когда его, взрывом оглушенного, господа офицеры под белы ручки взяли. Сто раз пожалел, что не умер!
        Но - не умер. Бежал, заслужив благодарность в приказе, доброй славой разжилася. Тогда и призадумался крепко. А после, как связался с "деловыми", окончательно понял: торопить Старуху смысла нет. Самые лихие налетчики предпочитали славной гибели в перестрелке долгие дни на "киче", пусть даже в смертной камере. Не из страха, но из верного расчета. Доживешь до завтра, а там, глядишь, и судьба переменится.
        Леонид допил чай, поставил тяжелую кружку на столик, папиросы достал. Вот и переменилась! Вместо монастырской кельи - комнатушка с фанерными стенами. Ненадолго, но и этот час лишним не будет.
        Закурил, пустил трепещущее кольцо прямо в низкий потолок... Хорошо!
        За хлипкой, ногой вышибить можно, дверью визгливо заиграл оркестр. Пантелкин, поглядев на уже ставший привычным "Harwood", подмигнул желтой точке возле цифры "6". 9.55 с секундами, до первого включения Канала неполных пять минут. На митинг его не пустили, да оно и к лучшему. Пусть тот, кого первым в яркую вспышку превращать будут, за них двоих отдувается. Небось, и речь парню написали, и цветами осыпали. Его же, личность подозрительную, на закуску оставили.
        - Течет, течет речка да по песочку,
        Моет, моет золотишко.
        А молодой жульман, ох, молодой жульман
        Заработал вышку.
        Бывший старший уполномоченный затушил папиросу, снял со спинки стула пиджак, проверил карманы, ткань пальцами прощупал. Документы, несколько золотых десяток под подкладкой, опасная бритва, трубка-пароль, две пачки "Марса"... Оружия взять не позволили, но Леонид не слишком расстроился. Если сразу на "кичу" не законопатят, без "ствола" не останется. Не впервой!
        "Приятно иметь дело с умным человеком!" - сказал сегодня утром товарищ Ким. Пантелкин, не отвечая, склонил повинную голову. Одного боялся - глаза выдадут, потому и в пол смотрел. Мол, осознал, гражданин начальник, готов искупить. Прикажете над Временем стать, в иной мир шагнуть - с радостью, с восторгом даже!
        ...Древесная крона на черном экране. Белые ветви, белые листья, маленькие желтые огоньки. Какой из маячков - его?
        "Ой, начальничек, начальничек, отпусти на волю!"
        В восторг Ким Петрович, конечно же, не поверил. И что сломал его, Леньку Фартового, тоже. Иное на этот случай приберег - поводок крепкий. В чужом мире дольше месяца не прожить, значит, никуда не денется строптивец, вернется!
        Черная Тень, он же товарищ Вечный, про скантр рассказал со всеми подробностями. Даже показал - небольшой серебристый кружок с малую монетку размером. Вручить обещал тут же, как встретятся. Где именно, Тени все равно. Установка в Теплом Стане только до трех миров-"листков" достать может, и в каждом из них товарищ Вечный, словно в доме родном. "Агасфер НАД Временем, более того, миры, о которых мы можем лишь догадываться, для него доступны и достижимы". Не ошибся, Ким Петрович, угадал!
        Обманет ли Тень? Леонид уже понял - не обманет. Зачем ему мертвый помощник? Иным привяжет, но это уже дня завтрашнего забота.
        Пантелкин надел пиджак, застегнулся. Тут и дверь отворилась. На пороге - крот очкатый в мятом костюме. Поглядел, словно на покойника, скривился:
        - Слюшай, а получше найти не могли? Ладно, здесь не расстреляли - там расстреляют... На выход, без вещей!
        * * *
        ...Под ногами - серые каменные плиты. Потом асфальт, свежий, еще черный, затем снова плиты, и наконец, бетон. Сколько шли, Леонид не помнил, что говорили - не слышал. Лишь иногда в спину конвою смотрел. Очнулся, когда по имени позвали, и то не сразу.
        - Леонид Семенович! Леонид!..
        Бывший старший уполномоченный поднял голову, вздохнул полной грудью.
        - Со свиданьицем, Ким Петрович!
        Потом осмотрелся. Не слишком внимательно, только взглядом скользнул. Над головой - сетчатые стальные ромбы, в стенах широкие окна, сквозь стекла весенняя синева сочится, вдоль стен - ящики штабелями. Чуть ближе что-то научное, с лампочками и верньерами-циферблатами. Под стальной решеткой - горящий белый кристалл.
        Квадрат светлого металла совсем рядом, в двух шагах. А на столе, возле большого шкафа, знакомый чемоданчик с Кирочной. На темном экране - белое древо. Листья-миры, огни-маячки.
        - Сегодня это уже второй опыт, - негромко проговорил товарищ Ким. - Первый прошел удачно, отправили парня в мир, где на календаре 1938 год. Время ужасное, но мы побеспокоились о документах. У меня был бланк с подписью Вождя, этого должно хватить... Вас, Леонид Семенович, отправят туда, где нет такой опасности. Год 2012-й, серый, ничем не примечательный. Проблема в самом перемещении, Канал пока еще ненадежен. Вероятность удачного перехода - процентов тридцать-сорок... Не передумали?
        Бывший чекист молча покачал головой. В памяти кружились обрывки знакомых фраз. Господь пасет мя... Месте злачнее... Покойне воспита мя... Защитный псалом не вспоминался, исчезал в подступающей тьме.
        - Обо всем прочем мы уже с вами поговорили, - донеслось издалека. - Постарайтесь лично встретиться с кем-нибудь из администрации Президента...
        Леонид попытался вынырнуть из окружившей его ночи, сбросить неподъемную тяжесть с плеч. Не смерть же, не расстрельный подвал! Тридцать процентов успеха - не так и мало для Фартового. Ему повезет, как везло всегда!
        Но тьма не отступала, и Пантелкин уже знал ответ. Жизнь останется, но исчезнет Мир, его Мир, где довелось родиться, жить, умирать и убивать. Впереди еще многое, может быть, даже недоступная Тускула, но сюда уже не вернуться. Здесь, на родной Земле, довелось хлебнуть всякого, но это была его Земля, его жизнь, его листок на великом Древе Миров. Даже мертвые имеют великое право - остаться навеки под отчим небом. Ему придется умирать под чужим.
        ... Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имене ради Своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла...
        Вспомнил!
        На глаза легла тяжелая кожаная повязка, и Мир сгинул без следа. Под подошвами скользнула ровная поверхность металла. Дальний отзвук чьих-то ненужных слов, громкие удары пульса. Тук-тук-тук... Тук!..
        И вдруг Леонид понял, что умирать еще рано. И сдаваться - тоже рано. Нельзя! Даже если выбирать придется между Смертью и Смертью. Вдохнул поглубже, голову запрокинул:
        - Я вернусь! Вернусь! Слышите? Я обязательно вернусь!..
        В горло плеснул огонь, а он все еще пытался кричать.
        3
        Зотову арестовали прямо за Боровицкими воротами. По случаю Первомая Спасские были перекрыты, попасть в Главную Крепость можно было только через Александровский сад. Ольга, словно предчувствуя, шла на службу без особой спешки. Остановилась возле изуродованного монумента 300-летию Романовых, перекурила, присев на скамейку у мраморного грота. Что арестуют, не знала, но ничего хорошего от праздничного дня не ждала. Никакого переворота в Вальпургиеву ночь не случилось, но утро воскресенья Светлой Седмицы с самого начала не задалось. Выйдя из подъезда, девушка нос к носу столкнулась с дворником-татарином, который, браво поздравив "товарища жиличку" с праздником, тут же перешел на шепот, посоветовав быть осторожнее. На рассвете откуда-то с юга донесся сильный грохот, потом гремело на востоке, а буквально за полчаса пронесся слух о большом пожаре в одном из железнодорожных депо.
        В обычный день кавалерист-девица не стала бы потакать подобной болтовне, но на этот раз позволила себе старорежимную слабость. Вспомнив, как вел себя отец в дни тезоименитства, она полезла и карман, одарив татарина новеньким серебряным полтинником. Служивый, расправив дюжие плечи, степенно поблагодарил, но затем, вновь перейдя на шепот, попросил "госпожу генеральшу" его советом не пренебрегать. Пожар - дело житейское, но гражданин участковый, обходя владенья свои, велел быть непременно на месте, потому как в течение дня наверняка понадобятся понятые. Видавший виды дворник рассудил, что ежели понятые нужны днем, а не ночью, когда обычно проводятся аресты, значит, и вправду дела плохи.
        В переполненном трамвае о взрывах толковали в полный голос, а кто-то особо неосторожный крикнул, что Совдепии конец приходит. Через час должны прилететь аэропланы с Ходынского поля и начать бомбить Главную площадь. Потому, мол, и парад отменен.
        Бывший замкомэск слушала трамвайную болтовню без всякого доверия, но все-таки успела пожалеть, что оставила оружие дома.
        Первомайский парад никто отменять не собирался, о чем Зотова узнала у первого же встреченного в Александровском саду сослуживца. Молодой парень из Общего отдела, по случаю праздника щеголявший в новом пиджаке с красной розеткой на груди, к слухам отнесся без всякого интереса, уточнив, что в депо Савеловского вокзала столкнулись два паровоза, взрыв же произошел на МОГЭС, что едва ли должно удивлять. Городская электрическая станция, возведенная "Обществом электрического освещения 1886 года", с того самого года ни разу серьезно не ремонтировалась. Если и диверсия, то не бог весть какая.
        Авиации же на параде и вправду не будет. Кто-то из летунов высокого ранга попал на Лубянку, и командование решило на всякий случай перестраховаться.
        Под такие разговоры Ольга добралась до Боровицких ворот. Предъявив пропуск, поглядела на часы и поспешила к Сенатскому корпусу, рядом с которым собирались приглашенные на почетную трибуну. Возле забитых крест-накрест дверей Архангельского собора-усыпальницы к ней подошли двое в штатском в сопровождении стрелков охраны.
        - Ваши документы, гражданка!
        Так и арестовали. Под конвоем довели до Сенатского корпуса, но не к главному входу, а к торцевому, где народу меньше. Здесь Ольгу ждали. Товарищ Иван Москвин забрал у одного из штатских документы, бегло пересмотрел, шевеля белыми бровями.
        - Гражданка Зотова! Вам известно, что час назад в Петрограде убит товарищ Зиновьев?
        Бывший замкомэск взгляд выдержала, но вот с голосом не совладала, хрипом зашлась.
        - Нет, не известно.
        Москвин скривил губы злой усмешкой.
        - Не доложила еще, значит, агентура... Гражданка Зотова! Если вы имеете что сообщить о намеченных в Столице антисоветских выступлениях, сделайте это сейчас, не откладывая. В этом случае вы можете рассчитывать на некоторое снисхождение.
        При этом поглядел так, что и слепой бы догадался: ни о каком снисхождении речи нет и быть не может. Разве что папиросу позволят выкурить напоследок. Ольга, превозмогая смертную оторопь, выдохнула из последних сил:
        - Требую встречи с товарищем Каменевым! Меня без ордера задержали, незаконно это!..
        Белесый, покачав бритой головой, бросил сквозь зубы:
        - Со стенкой встретишься, сволочь белогвардейская!.. Уводите!
        Увели. Не слишком далеко, прямиком в комендатуру, в левое крыло, где арестные помещения. Здесь бывать уже приходилось. Маленькая комнатка-пенал с деревянным топчаном почти не изменилась, разве что стекла в зарешеченное окно вставили. Девушка села на топчан, папиросы достала, закусила губу, чтобы не разреветься...
        Перед Вальпургиевой ночью Ольга пересмотрела документы и бумаги. Оставила лишь те, что с печатями, остальные разорвала в мелкие клочья, а после, в самую ведьмовскую полночь, вынесла во двор и сожгла возле мусорного ящика. Наталья Четвертак смотрела молча, вопросов не задавая, а после, когда "тетя Оля" со вернулась со двора, выскочила из-под одеяла, на шею кинулась. Не плакала, не говорила ничего, но и не отпускала. Так и просидели чуть ли час.
        Писем было жалко. За много лет накопились: и те, что на фронте получены, и старые, от покойной матери. Последнее письмо от брата из-под Симбирска, написанное за день до смерти, официальное извещение о гибели отца, телеграммы от доктора Ульянова...
        Сожгла - не перечитывая, без слез. И только последнее, только что полученное, до утра сохранила. О странных делах писал из Абердина подполковник Русской армии Ростислав Арцеулов.
        * * *
        Предыдущие письма были очень интересны, хоть в газете печатай. Ростислав Александрович рассказал о своей поездке во Французскую Сирию, где археологи начали раскапывать древнюю крепость Европос. Раскопки - дело обычное, но в Сирии же, подальше от современной жизни, уцелели римские города, брошенные еще пятнадцать веков назад. Рухнули крыши, густой травой поросли улицы, обвалились каменные арки, но города стояли, словно ожидая возвращения хозяев. Улицы, площади, мраморные раковины амфитеатров, опустевшие пьедесталы... Подполковник вложил в письмо несколько зарисовок, но честно признался, что ни рисунки, ни фотографические снимки, не могут передать невероятное ощущение чужого, навсегда ушедшего Времени.
        Кавалерист-девица читала густо исписанные станицы вместе с Натальей, мечтая, что долгожданная Мировая Революция разразится где-нибудь в тех местах. Бумаги, с которыми приходилось возиться на службе, казались в эти минуты особо ненавистными, хоть сразу в печку кидай.
        Последнее письмо Ольга прочла сама, дождавшись, когда девочка уснет. На этот раз Арцеулов писал не о древности, а о делах более чем современных. Впрочем, и о древности тоже. Монастырь Шекар-Гомп, именуемый также Стражем Раны, был основан много веков назад.
        Спрятав послание, Зотова, стараясь не разбудить Наташку, достала купленный на книжном развале у Сухаревой башни карманный атлас, открыла карту Китая, отыскала маленький, притаившийся в самом углу Тибет. Никакого Шекар-Гомпа на карте не оказалось, и Ольга твердо решила ничему из прочитанного не верить. Не иначе бывший подполковник научной фантастикой увлекся, причем не простой, а откровенно антисоветской. Но что-то тревожило, не давая успокоиться. Постановление от 20 января 1920 года "Об осуждении практики злоупотребления некоторыми видами научных работ". Про Шекар-Гомп, он же "Объект " 1" там было не слишком много, два абзаца всего...
        Значит, все правда? Тайная военная база, научный центр, "оранжевое" излучение, гигантский кристалл, похожий на голову слона...
        Письмо Ольга сожгла в пепельнице. Почему-то вспомнилась Техгруппа: небольшая комната, стол, пачки писем про Вечные двигатели. И Шушмор вспомнился, и Сеньгаозеро, и "дубль-дирекция". А заодно и Наташка Четвертак, мирно сопящая под старым одеялом. Если сейчас ее расстреляют, никто ничего даже не узнает.
        А если нет? Кому такое расскажешь?
        4
        - Как фамилия? - изумился поручик, прижимая телефонную трубку к самому уху. - Повторите!..
        Не дослушал, вскочил, чуть не опрокинув стул.
        - Сейчас выйду! Да, сейчас!..
        Сидевший возле двери в сталинский кабинет Иван Павлович Товстуха, оторвавшись от чтения утреннего выпуска "Правды", взглянул недоуменно. Семен, ничего не став объяснять, вернул трубку на место, привычно заправил за пояс недвижную десницу.
        - Я быстро. На проходную - и назад.
        Первый сталинский помощник, флегматично пожав плечами, вновь углубился в чтение передовицы. Иван Павлович суеты не признавал. Дела, по его твердому убеждению, должны идти законным порядком, пусть даже за окнами плещет Всемирный Потоп. За что и был уважаем весьма придирчивым шефом.
        Семен Тулак канцелярской волокиты чурался, но это утро ему пришлось провести именно в кабинете у двух черных телефонов. На парад поручик не попал, вместо этого пришлось принимать целую лавину звонков, как по делу, так и совершенно пустых. Нелепая сплетня об арестах высшего авиационного командования не рассеялась даже после появления над Главной Площадью сверкающих новеньким дюралем аэропланов, недавно закупленных в дружественной Германии. Хватало и прочих нелепиц. Сообщали о взрыве на пороховом заводе в Казани, диверсии в сухом доке Кронштадта и даже про мятеж Тамбовского гарнизона. Все это после проверки оказывалось форменной ерундой, но само обилие слухов заставляло задуматься. Кто-то явно не прочь крепко потрепать нервы наркому. Едва ли на это способны парижские эмигранты. Иное дело, сторонники покойного Льва Революции, занимавшие видные посты в военных округах и контролирующие связь.
        Известие о смерти Зиновьева никого, как успел заметить Семен, особо не взволновало. Курившие на роскошных мраморных лестницах "краскомы" поминали убиенного "Гришку" без всякого пиетета - Ромовую Бабу не любили ни троцкисты, ни люди Сталина. Караулы в здании усилили, усадили наиболее писучих за сочинение статьи о воинских подвигах "Красного Галифе"[49] для завтрашней "Красной Звезды", всем же прочим было велено соблюдать спокойствие. Ни в Петрограде, ни в Столице военного положения вводить не стали, более того, войскам после парада приказали немедленно возвращаться в казармы.
        Караул у входа откровенно бездельничал. При виде помощника наркома служивые подтянулись, но без особого рвения. Поручик, невольно скривившись при виде подобного безобразия, толкнул плечом тяжелую дверь. Выскочил на улицу, оглянулся.
        - Здравствуйте, товарищ Тулак!
        Шпион и диверсант Ахилло был неузнаваем. Вместо строгой формы - полосатый, слегка приталенный костюм, мешковатые широкие брюки, рубашка с мягким воротничком, галстук в крапинку, а в довершение всего - элегантная белая шляпа. Не хватало только розана в петлице.
        - Вас и не узнать! - констатировал поручик. - Добрый день, Микаэль Александрович!
        По смуглому лицу тенью промелькнула улыбка:
        - Работа у меня такая - чтобы не узнавали. Давайте без отчества, и лучше просто "Михаил"...
        Ответа ждать не стал, поглядел серьезно:
        - Отойдем!..
        Ушли недалеко, на противоположную сторону улицы, к киоску с мороженным, украшенному большой яркой вывеской "Коопмолтрест от Моссельпрома". Ахилло, быстро осмотревшись, покачал головой:
        - Нет, не узнаю! Бывал здесь в детстве, и времени прошло всего ничего, четырнадцать лет. А все чужое, непривычное. Не мое... Это лирика, товарищ Тулак, а сейчас будет сугубая проза. Вчера я был в Большом доме, по-здешнему - на Лубянке.
        - И... И что?
        Поручик вдруг представил, что он сам очутился в ином городе - в Столице года от Рождества Христова 1910-го, четырнадцать лет назад. Все еще живы - родители, друзья, учителя, соседи. И Россия, его Россия - жива...
        - Что? - Микаэль-Михаил задумался. - К моему крайнему удивлению, ничего страшного. Чуть ли не как героя встретили, товарищ Бокий чаем поил, расспрашивал... Я ведь и там, у себя, был с ним знаком. Странно, конечно... Но я о другом. Мне предложили вернуться на службу, причем по моей прежней специальности...
        Капитан сделала паузу, ожидая вопроса, но Семен предпочел промолчать.
        - ...Я попросил время подумать. Товарищ Бокий согласился, но предложил помочь в ином. У меня, так сказать, свежий взгляд. Если что замечу, что-нибудь важное...
        Не договорив, кивнул в сторону входа в наркомат, где скучали караульные.
        - Например, это. Товарищ Тулак, здание охраняется совершенно безобразно. Я берусь проникнуть туда без всякого пропуска, причем с оружием. Сейчас в стране очень опасный момент. Зачем было убивать Зиновьева?
        Поручик едва успел укусить себя за язык, чтобы не выдать первое, пришедшее на ум. Ахилло, впрочем, понял:
        - Личность, конечно, однозначная. В моем мире его судили и расстреляли, никто даже слезы не уронил. Но вы 1918-й вспомните. В Питере убивают Урицкого, товарищ Дзержинский с лучшими оперативниками мчится туда, а в Столице тем временем стреляют в Вождя. Простейший ход, но беспроигрышный.
        Тулак поглядел в сторону, чтобы не встречаться взглядом с весьма проницательным чекистом. Судьба большевистских бонз его не слишком волновала. Пристрелят парочку "товагищей", что за беда? Иное дело Сталин. Но что можно сделать?
        - Что можно сделать? - проговорил вслух. - За каждым членом Политбюро закреплен порученец, у входа в кабинет - караул, надежный, курсантский...
        Капитан невесело рассмеялся.
        - Мне вчера товарищ Бокий о том же говорил. Небитые еще вы здесь... Менять систему охраны долго, да и кадров у вас нет. Я бы посоветовал полностью очистить то крыло, где работает товарищ Сталин. Если невозможно - этаж. Выгнать всех - невзирая на чины и должности, поставить караул из лиц командного состава, пароль менять каждый час и ни в коем случае не пользоваться парадным входом. Это на сегодня, потом можно будет подумать основательно.
        Семен быстро кивнул, запоминая. Первым делом следует поговорить с товарищем Товстухой. Сталинский помощник сам недавно жаловался на слабость здешней охраны. "Культ Личности" тоже хорош - ходит по городу с одним порученцем, а на все советы быть осторожнее только брови хмурит.
        - Сейчас и займусь. Спасибо, Михаил! - Тулак протянул ладонь левой, улыбнулся. - А скажите, как вам наш мир? Первое впечатление иногда самое верное.
        Капитан крепко пожал руку, задумался на миг.
        - Я не судья, всего лишь гость. Но если о первом впечатлении... Перестал бояться. Здесь могут убить, но убивать будут за конкретные грехи, а не как статистическую единицу. И еще... Рискну повториться: небитые вы здесь. Это и хорошо, и плохо.
        - Погодите! - заспешил Семен. - Я знаю, что в вашем мире не все ладно. Культ личности, репрессии, выселение целых народов, страх, наконец. Ваш Сталин - кровавый тиран. Но ведь это плата за Державу, за великую страну! Россия наконец-то воскресла, пусть и под красным флагом. Разве не так?
        Беглец поглядел прямо в глаза, покачал головой.
        - И да, и нет. Мы построили бронепоезд - огромный и страшный. А вот о рельсах забыли - и о карте маршрута не позаботились. Мчим вперед, дороги не разбирая, а заодно ищем виновных. Но если даже расстрелять всех, от машиниста до стрелочника, крушения все равно не избежать. Я вроде как на ходу спрыгнул, и теперь мне перед всеми - и живыми, и мертвыми - стыдно!
        Поручик хотел возразить, но капитан Микаэль Ахилло резко повернулся и зашагал прочь.
        5
        Открылась дверь, и вошла Мурка.
        Вначале были шаги, легкие, еле различимые, затем из-за двери донесся недовольный голос караульного, удар приклада об пол, в ответ - резкий окрик. Ольга, голос узнав, встала с топчана. Неужто пустят? Маруся, подруга лучшая, при товарище Киме человек не последний, но ведь она, Зотова, теперь государственная преступница, вроде княжны Таракановой!
        Пустили. Для этого товарищу Климовой еще дважды пришлось голос повысить. Заскрипел засов, дверь приоткрылась:
        - Олька! Олька!..
        Вбежала, на шее повисла, холодными губами скользнула по щеке.
        - Какие они сволочи, Олька! Меня даже пускать к тебе не хотели. Гады, хуже легашей, всех бы на перо насадила! Суки!..
        Отошла на шаг, обожгла взглядом:
        - А все-таки ты, Ольга - царевна. Даже если в цепи тебя закуют, даже если...
        Не договорила, на топчан села, всхлипнула. Зотова пристроилась рядом, погладила по плечу.
        - Плохи дела, да?
        Климова внезапно хмыкнула:
        - Это как у кого. Ким Петрович дожал таки товарища Каменева. В Столицу входят части Стратегического резерва. Слыхала? Они только Центральному Комитету подчиняются, вроде гвардии прежней.
        Бывший замкомэск понимающе кивнула. И слышала, и видела. Серые шинели, черные петлицы, карабины кавалерийские, штык-ножи от японской "Арисаки" на поясах. И вправду, гвардия.
        - Их еще в Питер их вводят, и вокруг Горок заслоном ставят. Войска округа по казармам разогнали, велели тихо сидеть. Ким Петрович уговаривает Каменева и Куйбышева вскрыть "тревожный пакет". Там, в пакете, постановление об изменение порядка этого... Как его? Судопро... судопроизвола...
        - Судопроизводства, - подсказала Зотова.
        - Ага... Вспомнила! Я же сам на "ремингтоне" набивала, Ким Петрович никому не доверил. "О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик". Это, подруга, ночь темная. Следствие в три дня, никаких адвокатов, приговора только два - лагерь или "стенка". И никаких помилований, даже если сам Калинин вступится. А еще списки на арест. Их я, правда, не видела, но страниц там не меньше полусотни. Если пакет вскроют - пойдет губерния писать, за сто лет не отпишется.
        Ольга встала, папиросу в рот бросила, подавилась первой затяжкой. Откашлявшись, бросила хрипло:
        - Зачем рассказала? Что переворот, мне и так ясно. И что не в Париже его задумали, тоже.
        Климова отвернулась, пальцем по стенке провела.
        - Зачем рассказала? А затем, подруга, что не могу я тебя спасти. И даже Ким уже не может. Сейчас по всей стране агентов "Треста" арестовывать будут. А ты, Олька, чуть ли не главная заговорщица. И еще террористка, покушения готовила - на товарища Зиновьева, и на товарища Каменева...
        Зотова лишь головой покачала:
        - Чего-то у них с фантазией плохо совсем. Товарища Зиновьева в Питере убили...
        - Хорошо у них с фантазией. Ты с Захарченко знакома, шпионкой белогвардейской. Документы и деньги ей передавала. Мария Владиславовна Захарченко, племянница Кутепова...
        Ольга почувствовала, как холодеют пальцы. "Мария Владиславовна. Фамилию называть не буду, у меня их слишком много..."
        - ...Ее муж, Георгий Радкович, товарища Зиновьева и застрелил. Пробрался в Смольный с поддельным партбилетом, подождал, пока Григорий Евсеевич по лестнице спускаться будет. Он на парад спешил, охрана отстала на минуту...
        "Прошу любить и жаловать! Георгий Николаевич, мой супруг". "Гоша. Очень приятно, сударыня..."
        - Значит, амба, - шевельнула губами Зотова. - И на том свете не оправдаюсь, а главное, спрашивать не станут...
        Врезала кулаком по штукатурке - раз, другой, третий...
        - Так мне и надо! Не захотела с ребятами помирать, выжила, дура, в начальство выперлась. Вот и получила по полной. Заслужила!
        Маруся рядом встала, на дверь посмотрела, зашептала, под ноги глядя.
        - Нет, Олька, не заслужила. Добрая ты, честная, и людям веришь. Мне верила... Я тебя, подруга, с первого дня возненавидела - и сейчас ненавижу. Сперва ревновала, думала, парня моего себе забираешь. Потом поняла, что не в нем дело, а в тебе самой. Все у тебя, Олька, есть, чего у меня нет - и не будет никогда. Сколько раз убить тебя хотела, в спину целилась. А теперь стрельнут тебя, а и дальше завидовать буду, ночами не спать. Будь ты проклята, подруга! Плохо мне дышится, пока ты жива ты, а помрешь - и так вовсе задохнусь... Извини, что о таком говорю, но если бы смолчала, сама бы подохла. Вот такая у нас с тобой дружба случилась, товарищ Зотова.
        Ольга дослушала, не возразив. Обняла Мурку за плечи, щекой к щеке прижалась.
        - Прости!
        Климова вырвалась, к двери отбежала. Вздохнула глубоко, ладонью по мокрым глазам провела:
        - Не прощу. И ты меня, подруга, не прощай. А напоследок вот что скажу. Был у тебя друг - Вырыпаев Виктор. Убили его, Ким Петрович приказал. Хоронить не стали, бросили в яму и камнями привалили. Я договорилась - похоронят твоего Виктора. Сама прослежу, чтобы по-людски все было.
        Ольга закрыла глаза, горькую слюну сглотнула.
        - Спасибо...
        Мурка подошла ближе, к руке прикоснулась:
        - Пистолет оставить?
        - С одним патроном? - бывший замкомэск хрипло рассмеялась. - Так вот зачем ты, подруга, приходила! Нет, не стану стреляться, пусть сами убивают. Так своему Киму и передай!
        Климова шевельнула губами, но слов так не нашла. Вышла - и дверь закрыла.
        * * *
        Была ночь, был древний город, много веков назад брошенный и забытый. Сухая трава по колено, пустые провалы окон, рухнувшие колонны, полустертые надписи на треснувшем мраморе. Зотова шла по пустой улице, а в самом зените белым огнем горела равнодушная Луна - Солнце мертвых. Не повернуть, и в сторону не отойти. Вперед, вперед, вперед... Луна не торопила, она уже все видела и ничему не удивлялась. Ольга слушала негромкий шорох травы, вдыхала недвижный тяжелый воздух. Идти было легко, улица становилась все шире, ледяной свет Луны заливал тихие руины, вдали уже слышался тихий плеск невидимой реки.
        Легко, легко идти!..
        - Говори, сука! Говори!..
        Не комнатка-пенал - кабинет с тяжелыми шторами. Сначала спрашивали, бумагами перед лицом трясли. Затем стали орать, кулаки о стол мочалить.
        Потом били.
        - Где следующее покушение? На кого? Говори, Зотова, колись, сука белогвардейская! Колись!.. К кому ты убийц, гадина, направила? Кого? Фамилии называй! Говори, падла!..
        Ольга жалела только об одном - что город вот-вот исчезнет, а она так ничего не увидела. Некогда было - и жить тоже некогда. Сейчас все кончится, она вступит в холодные воды реки, плеснет вода тяжелой лунной волной... Никто не проводит - и не встретит никто.
        - Говори, гадина!.. Колись! Все равно заговоришь!..
        Река... Ольга хотела оглянуться, попрощаться навеки, но вода внезапно потемнела, стала стеной, ударила в лицо...
        - Кончилась, что ли? Врешь, от нас так легко не уходят!..
        Снова плеснула вода - теплая, несвежая вода из графина. В ноздри ударил резкий дух нашатыря, по лицу провели полотенцем. А потом она услышала знакомый голос с приметным акцентом:
        - С ума сошли? Кретины, дегенераты! На Чукотку захотели? Белым медведям яйца крутить? Она - главный фигурант, без нее дело рассыплется. Слюшай, Зотова, ты хоть жива? Я, понимаешь, поговорить с тобой пришел, апельсины принес...
        Ночь ушла, но день не наступил. Вместо лунного света - серый сырой туман.
        * * *
        - О ваших методах дознания я сегодня же составлю рапорт. Ближайший пленум Центральной Контрольной комиссии рассмотрит вопрос без всякой очереди. Надо будет разогнать ОГПУ - разгоним, можете не сомневаться.
        Апельсины лежали прямо под рукой - на знакомом деревянном топчане. Три желтых кругляша, один другого краше. Чуть дальше табуретка, полупустой графин, полотенце мятое...
        - Товарищ Лунин, зачем обобщать? Зачем так вопрос ставить? Дураки попались, собаки безголовые, я с ними сам разберусь, каждому горло сломаю... Слюшай, Зотова, ты как? Не молчи, пожалуйста, скажи.
        Возле двери два стула. Пустые - гости у топчана стоят. Слева Лунин Николай Андреевич, заместитель председателя ЦКК-РКИ, справа - "меньшевик" в знакомом пенсне и мятом сером костюме.
        Ольга осторожно вдохнула, от боли поморщившись, привстала, опираясь на локоть.
        - Скажу, если хотите. Здесь даже бить толком не умеют. У меня на фронте пленные беляки за пять минут в полную сознательность впадали.
        - Ай, Зотова, молодец!..
        "Меньшевик", схватив апельсин, очистил в мгновение ока, уложил на толстую ладонь.
        - Скушай! Свежий, прямо из Тифлиса. Очень вкусный!
        Бывший замкомэск, не побрезговав, взяла дольку - вкус крови отбить. Прожевала, вытерла ладонью губы.
        - За это спасибо. Только, товарищи, без толку все. Хотите бейте, хотите - апельсинами кормите. Не шпонка я и не террористка. Под пытками, наверно, признаюсь, подпишу. А все равно неправда будет, так и знайте.
        Гости переглянулись. "Меньшевик" положил золотистые дольки прямо на топчан, пенсне поправил:
        - Товарищ Зотова! Мы здесь по поручению Политбюро. Товарищ Каменев лично приказал разобраться. Вы готовы отвечать?
        Ольга взглянула на Лунина, тот молча кивнул. Девушка попыталась приподняться, за стену схватилась.
        Встала.
        - Готова, товарищи. Спрашивайте!..
        Думала, "меньшевик" вопросы задавать станет. Ошиблась - Лунин заговорил.
        - Товарищ Зотова! Мы исходим из данных, полученных нашей разведкой. Они проверены и сомнений не вызывают. В Центральном Комитете действует белогвардейская агентура. Во главе ее - женщина, дворянка по происхождению, участница войны...
        Поглядел в глаза, словно льдом по зрачкам скользнул.
        - Эта женщина лично знакома с генералом Кутеповым, встречалась с ним в Париже. Знакома также с его племянницей, Марией Владиславовной Захарченко-Шульц, и ее мужем - Георгием Радковичем. Встреча с Кутеповым произошла в начале этого года. С данными фактами мы спорить не будем.
        - Все мы проверили, Зотова, - негромко добавил "меньшевик". - Кутепов не нам про женщину эту говорил, про нее он Николаю Николаевичу, великому князю, писал. И Врангелю писал. Думаешь, врал белогвардеец?
        Ответить было нечего, но бывший замкомэск все-таки попыталась.
        - С меня портрет писан, не спорю. Для чего - иной разговор. Встречалась я с Кутеповым, был такой эпизод. Не слишком он умен, но и не такой дурак, чтобы про свою агентуру в письмах сообщать. Наверняка даже не шифром, что вам прочесть легче.
        Гости переглянулись.
        - По каждому факту могу объяснения дать. Почему встречалась, зачем, кто приказ отдал. Все рапорты и доклады мои - у начальства...
        Закашлялась, кровь с губ вытерла.
        - Проверьте, товарищи!..
        - Проверим, - невозмутимо кивнул Лунин. - Время сейчас только неподходящее. Мы ждем новых террористических актов, здесь, в Столице. Может начаться паника. Некоторые безответственные товарищи предлагают ввести в СССР чуть ли не диктатуру, причем не диктатуру пролетариата, а личную бесконтрольную власть. Это конец Революции, Термидор. Их надо остановить, но для этого мы должны знать замыслы врага.
        - Помоги нам, Зотова! - подхватил "меньшевик". - Нам поможешь - себе поможешь. Откуда удара ждать? В кого враги целятся? Кого охранять надо? Не говори "всех", сам знаю. Кто главная цель?
        Девушка вновь закашлялась, едва сдержав стон. Присела, на решетки, что свет Божий застили, взглянула. Правильно допрос ведут, по-фронтовому. Сперва измолотили, теперь - "себе поможешь". А как помочь? Писала же она в рапорте про кутеповский план! "Следующим шагом неизбежно станет разгром и уничтожение бывших сторонников Троцкого, а также всяческих Апфельбаумов и прочих Розенфельдов." И про помощь "русской фракции" в ЦК тоже писала. Зиновьева-Апфельбаума убили, кто следующим будет? Каменев-Розенфельд? Это если врагам поверить...
        А если не верить? Если настоящий враг не в Париже, а здесь, в Столице?
        - В стране и партии главный сейчас товарищ Каменев. Но он потому и главный, что никому не мешает. Убивать станут самых сильных, чтобы страну обезглавить. А самые сильные кто?
        - У товарища Кима хорошая охрана, - не слишком уверено заметил Лунин. - Товарищ Сталин сейчас у себя в наркомате, там тоже охрана...
        Не договорил, на "меньшевика" покосился. Тот пожал пиджачными плечами.
        - А что я могу сделать? ОГПУ военные на версту к себе не подпускают. И товарищ Ким нам не очень верит, своих людей всюду ставит. Если враг с улицы забежит, мы его арестуем. А если кто из своих? Скажу Бокию, чтобы Сталину перезвонил, а ты, товарищ Лунин, здесь присмотри.
        Поглядел на Ольгу, стеклышками блеснул.
        - Бумагу тебе сейчас принесут. Пиши все подряд: как на службу поступила, чего делала, а особенно про то, кто приказы отдавал. Обещать я тебе, Зотова, ничего не могу, но чем больше напишешь, тем лучше.
        - Для вас главное - дожить до завтра, - негромко заметил Лунин. - Если заговор здесь, в Главной Крепости, вас убьют, чтобы было на кого все свалить. В 1918-м такое уже случилось с гражданкой Каплан. Караул поставим надежный...
        Не договорил, к двери повернулся. "Меньшевик", на миг задержавшись, поглядел прямо в глаза:
        - Задачу поняла, Зотова?
        Бывший замкомэск прикрыла глаза и вновь увидела пустой мертвый город, залитый холодным лунным огнем.
        Дожить до завтра...
        6
        - Надо ехать! - хмуро бросил Сталин, пряча трубку-носогрейку в карман. - Они там какой-то Комитет спасения создать хотят, Робеспьеры хреновы. Боюсь, беда будет. Ким уже войска в город ввел, требует "тревожный пакет" вскрыть. "Культ Личности" ему не нравится, сам царем стать решил!..
        Иван Павлович Товстуха наклонился, что-то быстро зашептал. Нарком помотал головой.
        - Нет! По телефону революции не делаются. А если отключат, провода перережут? Буду сидеть здесь, как Временное правительство в Зимнем? И так уже под конвоем хожу по милости некоторых товарищей.
        Поручик, находившийся тут же, в приемной, воспринял начальственное ворчание, как вполне заслуженную похвалу. За эти несколько часов он сделал, что мог. Этаж, где находился сталинский кабинет, безжалостно очищен от посторонних и перекрыт караулами, пароль меняется каждый час, для поездок Предреввоенсовета приготовлены два одинаковых авто со шторками на окнах. Сталин отнесся к новшествам с плохо скрываемым гневом, но все-таки обещал потерпеть до завтра. Семен, однако, ничуть не успокоился. Поездка в хорошо охраняемую Главную Крепость представлялась единственным выходом.
        - А вот скажите, товарищ Тулак, - сталинский палец метнулся в сторону стола, за которым сидел помощник. - Что будет, если после моего отъезда кто-то из здешних негодяев захочет взбунтовать РККА?
        Поручик встал.
        - Надо отключить все телефоны, товарищ Сталин. Для верности - вывести из строя узел связи. Потом починим.
        Нарком блеснул желтыми глазами:
        - Правильно мыслите! Отключать всю связь не станем, но...
        Договорить не успел. Приоткрылась дверь, в щель заглянул молодой парень в новенькой форме с синей кавалерийской нашивкой на рукаве. Один маленький кубик - отделенный.
        - Разрешите?
        Сталин кивнул. Кавалерист перешагнул порог, стал по стойке "смирно".
        - Товарищ Председатель Высшего Революционного Военного Совета! Прибыл курьер от товарища Муралова с пакетом. Пароль назвал правильный, табельное оружие сдал. Прикажете впустить?
        Поручик удовлетворенно вздохнул. Хоть какой-то порядок!
        - Пакет? - сталинские брови взлетели вверх. - А, помню. Пусть войдет!
        Повернулся к помощнику и внезапно подмигнул:
        - Как видите, товарищ Тулак, армией можно управлять и с помощью пакетов. Может быть, конфискуем все чернильницы?
        Ответить поручик не успел - курьер уже стоял в дверях. Новенькая форма, нашивка ротного на рукаве, кожаный портфель под мышкой, короткая стрижка - и очки в тяжелой роговой оправе. Семен понимающе усмехнулся. Штабной, не спутаешь!
        "Штабной" лихо щелкнул каблуками, поставил портфель на паркет.
        - Здравия желаю!..
        Правая рука дернулась, взлетая к козырьку. Поручик мельком отметил маленькую странность - отдавать честь курьер явно не приучен. Подобным образом козыряют штатские, пытаясь изобразить фронтовую лихость. Именно таким остался на фотографиях принимающий парады...
        Очки с негромким стуком упали на паркет.
        ...Троцкий!
        Семен Тулак успел вскочить, но пуля сбила с ног, отбросив к стене. Следующая досталась Товстухе. Сталинский помощник схватился за грудь, пошатнулся...
        - Блюмкин, сволочь, - негромко, без всякого выражения проговорил Сталин и посмотрел убийце в глаза.
        Толстые красные губы Не-Мертвого дернулись в злобной усмешке.
        - Это тебе за Льва Давыдовича, Гуталин!..
        Выстрел, выстрел, выстрел...
        Теперь поручик мог видеть лишь белый потолок. Боли не было, только холод и неимоверная слабость. Мысли ушли, оставив гулкую, звенящую пустоту. На какой-то миг мир закрыла ухмыляющаяся физиономия Блюмкина, мелькнул черный вороненый ствол...
        Тишина...
        * * *
        ...Подернутая сизым туманом вечерняя степь. Серые поздние сумерки, холодная замерзшая грязь. Кровавый закат.
        Черные всадники уже совсем рядом - огромные, беззвучные, неостановимые, как и летящая за ними Смерть.
        "...Эскадрон по коням, да забыли про меня. Им осталась доля да казачья воля..."
        Поручик вскинул карабин, но тут же понял - выстрелить не сможет. Оружие налилось свинцом, непривычная тяжесть валила с ног, не давая даже взглянуть в сторону врага. Он опустился на колено, упал. Попытался привстать...
        Поздно! Воздух рассекли черные клинки. Поручик затаил дыхание, но внезапно почувствовал, как радостно дернулась сердце.
        Погоны!
        Это же свои! Свои!..
        - Стойте! - выдохнул он. - Господа, я офицер Вооруженных сил Юга России. Я - поручик Семен Мерсье, я был в Ледяном походе с генералом Покровским! Я свой, свой, свой!..
        Клинки на малый миг дрогнули, но затем вновь взвились в воздух.
        - Не тому богу ты молился, поручик, - вздохнула падающая с небес тьма.
        "Будет дождь холодный, будет дождь холодный, будет дождь холодный мои кости обмывать..."
        7
        Зотова, отложив в сторону, карандаш, скользнула взглядом по исписанной странице. Поморщилась, в сторону отложила. Работать приходилось здесь же, на топчане, отчего почерк, и без того скверный, превращался в безобразные каракули. Кто такое читать будет?
        Ответ бывший замкомэск уже знала. Будут! Только не сегодня, а после, когда ее труп в бочке с бензином сожгут, как Фани Каплан, Николаем Луниным помянутую. Всякое лыко в строку станет, что ни напиши. Даже если с Кутеповым разъяснится, всего прочего за глаза хватит. Дворянка? В Сеньгаозеро ездила? С Василием Касимовым знакомство водила? С Симой Дерябиной? С Вырыпаевым? С Родионом Геннадьевичем? С белым офицером Арцеуловым?
        Ольга встала, морщась от боли, поглядела в зарешеченную синеву за окном. Хорошо если сразу шлепнут, не станут в мешок с дроблеными костями превращать. Может, и ждать не стоит? Первому, кто порог переступит, в горло вцепиться, чтобы только мертвой зубы разжали...
        Обо всем прочем старалась не думать. Ни о Наташке Четвертак, ни о Ларисе, будь она проклята, Михайловне, ни о Маруське, подруге лучшей. Что толку? Все они там, за решетками. Не спасти, не отомстить.
        Дрогнуло сердце...
        За дверью, по коридору - шаги. Целой толпой идут, чуть ли не взводом.
        Зотова, поправив измаранную в крови блузку, застегнула ворот, отряхнула грязь с юбки, провела гребенкой по подросшим за последние месяцы волосам. Обернулась к двери - как раз вовремя, чтобы гостя встретить.
        - Пошли, Зотова! - процедил сквозь зубы Иван Москвин. - Сейчас за все ответишь, гадина белогвардейская.
        В горло не вцепилась. Пошла. Сперва коридором, после лестницей, затем пыльным двором. Охрана спереди и сзади, белесый Москвин в левое ухо дышит.
        - Значит, ты и с Блюмкиным знакома была? Ох, поздно мы бумаги подняли! Какая ж ты сволочь, Зотова!..
        Не хотела, а все-таки удивилась. Неужто в Яшкины друзья записали? Хороша дружба - она ему свинцовый подарок в ногу, он ей - в плечо...
        - Товарищ Сталин убит!..
        Ольша опустила голову, на пыльный асфальт посмотрела. Убили... Теперь, и вправду, конец. Больше ни о чем не думала - и не замечала ничего. Очнулась, когда возле знакомых дверей остановили. Приемная товарища Кима, за нею - кабинет...
        - Ждать здесь!
        Москвин исчез за дверью, караульные подступили ближе. Краешком сознания Ольга представила, что сейчас случится. Приведут в кабинет, перед всеми вождями поставят, ткнут пальцем в лицо: "Она! Она во всем виновата!.." А дальше, как по писанному. Чрезвычайное положение, густые списки на арест, трибуналы без адвоката с заранее составленным приговором. И само собой, Спаситель Отечества.
        Зотова поглядела на высокие белые двери. "Не стану ни оправдываться, ни что-либо объяснять" - сказал как-то товарищ Ким. И вправду, не станет. Объяснят потом, через сотню лет, когда под забором в крапиве ненужные кости сгниют...
        И тут ударили выстрелы - негромкие, почти неразличимые сквозь толстое дерево, но фронтовая привычка не повозила обмануться. Пистолет, калибр невеликий...
        ...Один, второй, третий... Четвертый!..
        Караульные тоже что-то поняли, Зотову схватили за плечи, прижали к стене.
        - Ким! Товарищ Ким!..
        Из двери выглянул кто-то незнакомый. Глаза белые, безумные.
        - Товарищ Кима убили! Убили-и-и!..
        * * *
        В приемной тесно - мышь не пробежит. Только возле двери в кабинет пусто. Там охрана стеной, плечи сомкнули, прикладами в пол уперлись...
        Зотовой повезло, если, конечно, в таком деле везение бывает. Попала во второй ряд, сразу же за товарищами из Политбюро и Совнаркома. Прямо перед ней - затылок товарища Бухарина, рядом с ним - спина Рыкова, дальше Андреев и Сольц.
        Товарищ Каменев у самой двери, на стуле. Из кабинета вышел, вытер мокрые глаза платком... За дверью, где Ким - товарищи Куйбышев и Бокий. И еще кто-то. Прямо на месте убийцу взяли.
        Куда делась охрана, Зотова даже не заметила. Кажется, подошел Николай Лунин, потом пенсне знакомое блеснуло. Караульные исчезли, Ольгу втолкнули в приемную. Хотела в угол проскользнуть, не дали, вперед провели. "Стой здесь!" - сказали.
        Сказали - стоит. А рядом Москвин-белесый в самое ухо дышит.
        - Зотова! Зотова!..
        Чуть ли не в десятый раз выкликает. Ольга отмолчаться хотела, да уж больно надоел. Того и гляди орать начнет.
        - Чего?
        - Товарищ Зотова! Эта сволочь - дворянка? Дворянка, точно?
        Девушка только плечом дернула:
        - Вас послушать, так все вокруг сволочи. Как вас, товарищ, Москвин, вообще к людям подпускают?
        Белесый, обиженно засопев, брови насупил:
        - Каждый коммунист должен быть одновременно и чекистом. Никому верить нельзя, дружба между партийцами - первый шаг к предательству!
        - Ну и дурак, - рассудила Зотова, член РКП(б) с 1919-го.
        Дурак "дурака" проглотил без возражений.
        - Ошиблись мы, товарищ Зотова. Сама прикинь: дворянка, за границей бывала, со сволочью всякой знакомилась. Я на нее сразу подумал, но она в кадрах ЦК не числилась. Мне же документы Цветочного отдела не дали! Теперь все понятно, она же из троцкистов, как и Блюмкин. Из самых-самых...
        - Тише вы! - пошелестело сбоку.
        Дверь в кабинет отворилась. На пороге товарищ Бокий, за ним - товарищ Куйбышев...
        - Товарищи! - Председатель ОГПУ шагнул вперед, ударил тяжелым взглядом. - Злодейское преступление можно считать раскрытым. Товарищ Ким убит тремя выстрелами в спину. Оружие изъято, убийца задержана. Хочу отметить, что два свидетеля видели ее с пистолетом в руке...
        Тяжелый вздох пронесся над толпой. Зотова же невольно удивилась. Стреляли-то не три, четыре раза! Додумать не успела - убийцу увидела. Под руки ее вели - Ларису Михайловну, бывшую подругу расстрелянного Гумилева. Сначала конвойный в дверь прошел, потом ее протолкнули. На запястьях - наручники, на правой щеке - черное пятно.
        - Убийца!!!
        Крик оглушил, заставил зажмуриться. Но недоумение не исчезало, росло снежным комом. Гондла?! Но почему? Она же с товарищем Кимом много лет не разлей вода! Или в самом деле - шпионка, агент белогвардейский? Зачем только под Казанью в десанте геройствовала?
        Наконец, велели расходиться. Товарищ Каменев срывающимся голосом подозвал членов Политбюро, туда же поспешил Бокий. Гондла стояла недвижно. Глаза закрыты, закованные руки безвольно повисли.
        Ольга уже переступала порог, когда из-за спины ударил отчаянный вопль:
        - Товарищи! Я не убивала Кима! Там был карлик, черный карлик! Пистолет на столе лежал, я в карлика выстрелила, я его ранила!.. Товарищи!.. Послушайте, я все расскажу!..
        Рассказать Ларисе Михайловне не дали. То ли рот заткнули, то ли ударили от души.
        Умолкла.
        * * *
        Попасть в собственный кабинет заведующей Техсектором ЦК оказалось мудрено. В приемной обнаружилась целая террористическая группа. Мрачный комбатр Полунин в окружении полудюжины таких же, как он, служивых, чертил красные стрелки на вырванном из книги плане какого-то здания. Сидевшая тут же молоденькая ремингтонистка лихо стенографировала, слизывая от волнения помаду с губ. Секретарь товарищ Бодрова, управившись с чаем, о чем свидетельствовали расставленные по столу подстаканники, невозмутимо чистила револьвер.
        Зотову заметили не сразу. Только когда подошла к столу, послышалось запоздалое "Атас!", расчерченный план исчез, скользнув в чей-то рукав...
        - Часовых поставить забыли, - прохрипела кавалерист-девица. - А план откуда выдрали? Книга-то наверняка библиотечная.
        С гулким стуком упал чей-то стул. Негромко вскрикнула девчонка-ремингтонистка, закрывая ладонью рот. Полунин, приударив протезом по паркету, кивнул одному из парней:
        - За врачом! Аллюр три креста!..
        Исчерченная страница оказалась планом комендатуры Главной Крепости. Зотова, мельком ознакомившись с замыслом несостоявшего штурма, велела вклеить страницу обратно, а затем разогнала народ по рабочим местам. Ушли, однако, не все. Комбатр и товарищ Бодрова с помощью подоспевшего фельдшера принялись за медицинские процедуры. Смазывание йодом кавалерист-девица героически претерпела, от свинцовых примочек отбилась, несколько раз глубоко вздохнула, убедившись, что ребра целы, после чего отдала команду: "Разойдись!"
        - Я собрала некоторые документы, - невозмутимо сообщила товарищ Бодрова, когда за мужчинами закрылась дверь. - Ольга Вячеславовна, их стоит сжечь, причем немедленно. Вы посмотрите?
        Бывший замкомэск согласно кивнула. Отпустили сейчас, но могут отправить на цугундер и завтра, и послезавтра. Списки на арест никуда не делись - полсотни страниц, если верить Маруське, подруге лучшей.
        - Я еще раз стол свой перетряхну. А вы, Татьяна, никого не пускайте. Только оружие спрячьте, сегодня у ОГПУ клиентов и без вас в избытке.
        По изуродованному лицу секретаря промелькнула странная усмешка.
        - За меня не беспокойтесь. Ольга Вячеславовна, если вам деньги нужны...
        - ...И ероплан до городу Парижу, - перебила кавалерист-девица. - Нет, товарищ Бодрова. От Врангеля не бежала, и от этих не побегу.
        * * *
        Оставшись в кабинете одна, Ольга заперла дверь на два оборота, подошла к столу, расстегнула тесный ворот блузки. Прокашлялась, голос проверяя.
        - Наташа!..
        Ответа не было, лишь возле стены что-то ее слышно зашуршало. Зотова нахмурилась, врезала кулаком по столешнице:
        - Наташка! Наташка, карлик чертов! Сюда, а не то рассержусь!..
        - Не сердитесь, тетя Оля.
        Девочка стояла у двери. Не в знакомом, недавно пошитом платьице - в рваном мужском костюме не росту. Рукава пиджака грубо обрезаны, штанины булавками схвачены, по лицу - черная краска большими мазками. Кепка до самых ушей.
        Черный карлик...
        - Не сердитесь, тетя Оля, - повторила Наталья Четвертак. - Я вам сказать хочу... На Сеньгаозере, в лесу, когда мне на вас указали, я вначале испугалась. Очень уж вы с виду строгая, прямо как моя мама покойная. А вы, оказывается, не строгая. Хороший вы, тетя Оля, человек, буду всю жизнь доброту вашу помнить. А о Киме Петровиче не плачьте, он-то о вас плакать бы не стал!
        Ольга подошла ближе, осторожно прикоснулась к черной дырке на пиджачном плече:
        - Сильно ранили?
        Девочка поморщилась:
        - Болит немного. Ничего, на нас, солнечных, быстро заживает. А если что, Владимир Иванович вылечит. Не впервой мне. Когда банду на Тамбовщине брали, я пулю в живот получила. Выжила, даже шрам затянулся. Вы же не заметили, верно?Зотова провела ладонью по глазам и внезапно всхлипнула, жалобно, по-детски.
        - Как же мне теперь жить, Наташка? Скажи, как мне жить? Ты же для меня... У меня же больше никого, никого!..
        Не договорила, закусила зубами ладонь.
        - Не жалейте, - тихо ответила девочка. - Никого не жалейте, тетя Оля, тогда и жить легче будет. Не стоят люди того...
        Махнула грязной, в запекшейся крови, ладошкой.
        Исчезла.
        Глава 12
        Пещера Дракона
        1
        - Отря-я-ад! Р-р-равняйсь!.. Отставить! По команде "равняйсь" следует обратиться налево, дабы увидеть грудь четвертого человека, а не щериться в бороду, причем нестриженную. Еще раз замечу - отправлю до самого отбоя гильзы подбирать и в мешки складывать... Р-равняйсь!..
        Хмурится Иван Кузьмич Кречетов, порядок уставной блюдя, а на душе оркестр полковой, польку-бабочку играет. Выжили! Дошли!..
        - Смирррна-а!..
        В строй встали все - бородачи-ветераны, Кибалка с ремнем неподтянутым, мальчишки из Ревсомола, желтые монахи. И Чайка встала, и даже служанка ее, что инструктором числится. И комиссар, товарищ Мехлис встал - не перед строем, а среди бойцов. Потому что не встанешь - всю оставшуюся жизнь будешь жалеть.
        Окончен поход!
        - Товарищ комбриг! Сводный отряд посольства Сайхотской Аратской республики для встречи построен. Докладывал командир, Полномочный посол Кречетов!..
        Костя Рокоссовский улыбку с лица смахнул, посуровел взглядом:
        - Здравствуйте, товарищи!
        - Здра-а-а-а-а!..
        От крика у кавалеристов, что напротив выстроены, чуть "богатырки" со стриженных голов не слетели. Рокоссовский ровную ладонь к синей звезде приложил, ударил звонким голосом:
        - Спасибо, товарищи! Всем вам - спасибо!..
        И шепотом, чтобы бойцов не смущать:
        - Командуй "вольно", не будем парад устраивать... Только не комбриг я уже, Ваня. Две недели, как дивизию дали.
        У Кречетова даже челюсть отвисла. "Вольно", понятное дело, скомандовал, монахов, к строю непривычных, отправил обратно в лагерь, остальным ради такого случае разрешил курить, сам же только моргал и головой покачивал:
        - Дивизию!.. Ох, Константин Константиныч, ох, широко шагаешь!.. Вот возьму - и завидовать начну.
        Рокоссовский, взглядом погрустнев, взял друга-товарища за локоть:
        - Не надо завидовать, Ваня. Дивизия - только номер, знамя и три сотни сабель, чтобы по Кашгару было с кем проехать, губернатора здешнего успокоить. Дипломатия! Это я тебе завидую...
        Окончательно сбитый с толку Кречетов хотел узнать, чего у него в жизни завидного образовалось, однако не успел. Взвизгнули тормоза, хлопнула дверца авто:
        - Вижу, митинг уже начали? Это правильно! Ибо коммунист...
        Иван Кузьмич невольно сглотнул.
        - ...Должен нести пламенное партийное слово, используя для этого каждую свободную минуту, каждую секунду! Большевистская правда - оружие посильнее пуль и снарядов!..
        ...Худой, плечистый, черноволосый, со знакомыми морщинами на загорелом лице. В темных глазах пламя плещется, из ноздрей только что дым не идет. Подошел, ткнул широкую крепкую ладонь:
        - Мехлис Лев Захарович, член Центрального Комитета и его специальный представитель. Рад знакомству, товарищ Кречетов!
        Иван Кузьмич руку пожал да в сторону покосился, где его бойцы самокрутки палили. А комиссар малокурящий куда делся?
        - Здравствуйте, товарищи!
        Вот и он, плечистый и черноволосый, с морщинами на лице. Ростом, правда, пониже, и возрастом заметно моложе. А так похож, вроде как брат младший.
        - Мехлис!
        - Мехлис!
        Руки пожали, друг на друга поглядели. Тот, что приехал на авто, брови к самой переносице сдвинул:
        - Волосы, как я понимаю, покрасили. А на лице что за грязь?
        - Театральный грим, - невозмутимо ответствовал Мехлис-младший. - Неудобно до невозможности. А речи произносить, так вообще тихий ужас. Думал, язык отвалится. Ибо коммунист!..
        Комиссарский палец привычно ввинтился в зенит. Тот, что был старше, чуть не поперхнулся.
        - И вы!.. С такими настроениями! С такими, я бы сказал, антипартийными установками!..
        - Да я же беспартийный! - расхохотался комиссар, подмигнув оторопевшему Кречетову. Тот взглянул на Рокоссовского. Комдив сделал строгое лицо и тоже подмигнул.
        - Я чувствовал! Подозревал! - темные глаза метнули молнии. - Бросили на самотек! Загубили партийную работу по корню! Развал! Хуже, идеологическая диверсия!..
        Мехлис-старший метнулся вперед, к самому строю, махнул длинной рукой:
        - Товарищи красные бойцы! Вы, герои, с честью выполнившие приказ нашей славной партии и ее Центрального Комитета! К вам обращаюсь я, желая услышать честное большевистское слово!..
        "Серебряные" недоуменно переглянулись. Член ЦК между тем, подойдя еще ближе, зацепился взглядом за невозмутимого Кибалку.
        - Ты, товарищ! Ты, юный герой революции!..
        Юный герой четко, по уставному, выйдя из строя, вздернул подбородок:
        - Красноармеец Кибалкин!..
        - Верный сын большевистской партии! - возопил Мехлис. - Орленок! Доложи мне, недремлющему оку РКП(б), что ты думаешь о своем комиссаре? Хочу слышать правду, какой бы тяжкой она ни была!..
        Кибалка расплылся в довольной усмешке.
        - Правду? Про товарища Мехлиса, что ли? Да зануда он первостатейная!..
        Подумал и припечатал:
        - И в каждую бочку - затычка!
        Мехлис-старший открыл было рот, но шкодник успел раньше:
        - А если ты, дядя, нашего Льва Захаровича пальцем тронешь, я тебе яйца оторву. Потому что товарищ Мехлис - герой, а кто ты, еще разъяснить следует.
        И руку протянул - к комиссарским галифе поближе. Черноволосый отшатнулся, вновь уста отверз...
        - Комиссара не трожь! - прогудел чей-то серьезный голос. - Вступимся.
        Иван Захарович Мехлис одернул гимнастерку, плечи расправил. Улыбнулся белозубо, во весь рот:
        - Вот это, я понимаю, партийная работа! Спасибо, товарищи, что не выдали своего комиссара! Так держать!..
        Вернулся обратно, руку брату меньшому протянул:
        - Поздравляю, товарищ Дарвалдай! От всей души поздравляю!..
        На Кречетова поглядел, посуровел взглядом:
        - Вы оба представлены к правительственным наградам. Все участники похода получат грамоты за подписью Калинина и денежные премии. Размер установите сами, заслужили.
        - Вот за это - спасибо! - радостно выдохнул красный командир. - Товарищам бойцам в хозяйстве очень даже пригодится. Только, товарищ Мехлис, вы бы разъяснили вопрос. Мне наш товарищ Мехлис про своего брата говорил, но вы оба - Львы Захаровичи! Как же так?
        Представитель ЦК на миг задумался:
        - Это тайна не моя - и не товарища Дарвалдая. Между прочим, я сам в поход просился, дважды заявление писал. Не отпустили, только сейчас сумел вырваться. Дел у нас, товарищи, очень много, и все важные... Пойдемте со мной!
        Идти пришлось всего ничего - к покрытому густой лессовой пылью автомобилю. За рулем скучал шофер в черном кожаном шлеме, а рядом, у задней дверцы, курил папиросу высокий крепкий мужчина средних лет. В отличие от всех прочих он был в штатском - легкий белый плащ, серая шляпа-стетсон с черной лентой, легкая деревянная трость.
        ...Седые виски, выдубленная загаром кожа, острый внимательный взгляд.
        Заметив гостей, папиросу бросил, каблуком притоптал. Улыбнулся.
        - Митинг провели? Очень хорошо, предпочитаю общаться не на трибуне.
        - Товарищи! - негромко проговорил комдив Рокоссовский. - Представляю вам Полномочного представителя СССР в Пачанге, нашего первого посла. Профессор Артоболевский Александр Александрович.
        Когда познакомились, полпред вновь достал папиросы, взвесил коробку на ладони:
        - Вы наверняка виделись с Брахитмой Ракхваала. Он до сих пор курит? В последний раз, как мы с ним встречались, обещал бросить, даже слово дал.
        Кречетов и Мехлис-Дарвалдай изумленно переглянулись.
        - Так он же этот... Вроде листа бумаги, - осторожно начал Иван Кузьмич. - Если, значит, взять бумагу и повернуть...
        Артоболевский рассмеялся:
        - Любит старик эффекты!
        2
        Всю первую неделю мая Ольга Зотова ходила на похороны. Стояла в почетном карауле в полутемном зале Дома Советов, ездила на траурные митинги по столичным заводам, помогала составлять списки приглашенных на Главную площадь. И, наконец, оказалась на почетной трибуне, хоть и не среди вождей, а сбоку, с партийцами из аппарата ЦК. Играли оркестры, гремел траурный салют, а видавшие виды "цекисты" ревниво следили за порядком выступающих, прикидывая новый расклад в высшем руководстве.
        Товарищи Сталин и Ким упокоились рядом со свежей могилой Льва Революции. На следующий день по Столице пошла гулять листовка - грубо исполненный рисунок всех трех могил и надпись "Великий почин" с отмененным "ером" в последнем слове.
        В городе было спокойно. Части Стратегического резерва покинули Столицу следующей же ночью, а волна арестов, несмотря на все опасения, быстро пошла на убыль. Более того, многих задержанных из числа профессоров и доцентов отпустили и даже принесли извинения. Зато густым бреднем брали военных из прежнего руководства наркомата, что встречалось с полным пониманием и тайным злорадством. Не уберегли товарища Сталина, проклятые троцкисты. Вот и получите полной мерой!..
        Прошел слух о грядущей чистке в РКП(б). В "первичках" начали составлять списки бывших сторонников Троцкого.
        В "Правде" под большим портретом товарища Каменева были напечатаны фотографии Куйбышева и Сокольникова. Секретарская "тройка", восполнив потерю, продолжила работу. А на второй и третьей страницах большим разворотом, поместили официальное сообщение о разгроме антисоветской подпольной организации "Трест". Процесс обещали провести гласный, с полным соблюдением норм революционной законности.
        По всей стране искали скрывшего с места преступления врага народа Якова Блюмкина, известного также под кличками "Живой" и "Не-Мертвый". Циники, глумливо усмехаясь, вспоминали 1918-й год. Тогда тоже всем миром ловили убийцу посла Мирбаха, причем с тем же, заранее известным, результатом. "До следующего вождя!" - резюмировали самые смелые.
        Зотова газет не читала - не до того. После траурного салюта на Главной площади, в тот же день, на Ваганьково хоронили красного командира Семена Петровича Тулака. Место выбрали со смыслом - бок о бок с могилой отважного партизана Анатолия Железнякова. Вновь гремел оркестр, сменялись ораторы на обитой кумачом трибуне, в темнеющее предзакатное небо ударил сухой винтовочный залп.
        "Столицы в расходе, как в бурю облака. Надгробные игры сыграли в синеве..."
        Кто-то все же нарушил строгий церемониал партийных похорон. На рыжую могильную землю лег синий скаутский галстук, а рядом с фотографией на временном фанерном памятнике словно ниоткуда появилась маленькая серебряная иконка. Старческий лик в высокой короне, воздетые в сторону руки, глухие стены вокруг.
        Царь-Космос...
        Ольгу попросили выступить. Она не отказалась, вышла на трибуну, выдохнула с хрипом правильные слова. Сойдя вниз, в сторону отбежала, спряталась за равнодушным мраморным ангелом, заткнула кулаком рот...
        А неделя все не кончалась, теплая неделя месяца мая года от Рождества Христова 1924-го. В ночь на понедельник, перед днем памяти преподобного Феодора Сикеота, епископа Анастасиупольского, там же, на Ваганьковском кладбище, в самом дальнем его углу, нашел свой последний приют Виктор Ильич Вырыпаев. Тут уже Ольге стало не до слез. С самого верха был получен строжайший приказ: хоронить ночью, тайно, таблички и креста не ставить, имени не писать.
        К товарищу Каменеву Зотову не пустили. Куйбышева не месте не оказалось - новый член секретарской "тройки" уехал в Петроград разбираться с "Гришкиным" наследством. Сторонники покойного Зиновьева готовилась дать бой Центральному Комитету.
        Ольга, растолкав секретарей, вломилась к Николаю Лунину, только что избранному председателем ЦКК-РКИ. Просила, умоляла, кричала, била кулаками о стол.
        Разрешили... На маленькой деревянной табличке черной масляной краской косорукий кладбищенский сторож вывел несколько неровных букв: "Вырыпаев В. И.". Большего добиться не удалось.
        Страшная неделя, наконец, завершилась, май покатился дальше, и только разбирая накопившие за эти дни газеты, бывший замкомэск узнала, что успела не всюду. За день до похорон Вырыпаева на небольшом кладбище в Химках, за городской чертой Столицы, прошли скромные похороны старейшего члена партии Пантелеймона Николаевича Летешинского и его жены. В коротком некрологе, спрятанном на последней странице "Правды", сухо, без эмоций, сообщалось о самоубийстве супругов "под влиянием психического расстройства".
        О том, что квартира самоубийц сгорела дотла, Зотова узнала, вернувшись на службу. Это и стало последней каплей. Кавалерист-девица молча, ни с кем не разговаривая и не отвечая на вопросы, прошла в свой кабинет, положила на стол чистый лист бумаги и написала заявление об уходе.
        * * *
        - Выпить вам, Ольга Вячеславовна, надо, - констатировала секретарь товарищ Бодрова, заявление перечитав. И предупреждая неизбежный вопрос, невозмутимо добавила:
        - Я не бром в виду имею.
        Хоть и не о том Зотова думала, но все-таки удивилась. Подобных склонностей за Татьяной прежде не замечалось, да и время, считай, самое неподходящее. Утро, начало рабочего дня...
        - Выпейте, - твердо повторила секретарь. - Я такие вещи с фронта помню. На вас, Ольга Вячеславовна, Ангел взглянул. Пейте, может, отгоните еще.
        Бывший замкомэск примету знала, как и все, кто прошел войну. Взгляд Ангела - страшное отражение близкой гибели. Такое словами не объяснишь, и в книгах ученых не опишешь. Вроде, и лицо, как лицо, и глаза самые обычные. Но Ангел Смерти уже успел наложить печать.
        Выпивка и вправду помогала, пусть и не всегда. Уходила Смерть, отступала, чтобы другую жертву найти. Потому и пили перед атакой. Опытные командиры закрывали на такое глаза. Кто скажет, за кем Ангел прилетит завтра?
        Зотова все же не поддалась, на заявление кивнула:
        - Отнесете в кадры, товарищ Бодрова. И пусть чего хотят, то с ним и делают. Все, шабаш, отслужила!
        Секретарь, поджав губы, поправила повязку на страшном лице, присела рядом, стул пододвинув.
        - Может, все же останетесь, Ольга Вячеславовна? Весь сектор за вас горой. Вы же видели, как вас выручать собирались. Нужны вы нам. И делу нашему нужны!
        - Какому такому делу? - Зотова хрипло рассмеялась. - Авиамоторы у французов воровать? Без меня своруют, дело нехитрое. Я вам, Татьяна, лучше сказку старую напомню - про золото дракона. В пещере дракон жил, сокровище стерег. Шли в пещеру люди, чтобы дракона убить, только не возвращался никто. А потом узнали, что не в драконе дело. Убивали его, дракона, золото в руки брали - и сами драконом становились. Мне в этой сказке жить больше нет охоты. А то и вправду чешуей зарасту.
        - Сказка, значит? - проговорила секретарь, вставая. - Жалеть себя начали, Ольга Вячеславовна?
        Отступила на шаг, прямо в глаза взглянула:
        - Вы нужны нашей стране, России! Великой России! И перестаньте нюни распускать, стыдно!..
        Из кабинета вышла, дверь не прикрыв. Зотова так и осталась на месте. Нюни распускать и вправду не след, и дело бросать негоже. Но уж больно голос бывшей штабной работницы звучал непривычно. Холодом от него веяло, пороховым дымом...
        Татьяна вернулась через минуту. На стол с легким стуком приземлилась пузатая хрустальная рюмка.
        - Пейте!
        Вот и бутылка тяжелого черного стекла. На этикетке памятные буквы: "Grappa Storica Nera". Та самая, что полтора года в бочке из дуба лесов Лимузена часу своего ждала.
        Татьяна наполнила рюмку до краев, дернула подбородком.
        - Залпом - и сразу. Потом поговорим.
        Бывший замкомэск не стала спорить. Выпила, вкуса не ощутив, через стол наклонилась:
        - Здорово, товарищ ремингтонистка! Это чего же у нас выходит? Дворянка, на фронте была, с Кутеповым общалась, с террористами дружбу водила. Наши-то болваны по верхам шерстили, а зачем шпионке на самый верх карабкаться?
        - Не ремингтонистка, - Татьяна вновь коснулась повязки. - Штаб-ротмистр, но в штабах никогда не служила. Летом 1920-го попала в плен к красногадам и, к сожалению, не умерла. У меня было сто причин пустить себе пулю в висок, Ольга Вячеславовна, но я все-таки решила жить. Ради моей Родины, ради России! А вы, извините, как гимназистка, потерявшая невинность с заезжим гусаром. Очнитесь!..
        Вновь наполнила рюмку, но Зотова пить не стала. Открыла ящик стола, руку сунула...
        - Пистолет ваш я забрала, - невозмутимо заметила штаб-ромистр. - Не нужен он вам. Я не шпионка. Меня пригласили в Столицу, как представителя кутеповской организации. Пока неофициального. Подчеркиваю - пока! В крайнем случае, меня арестуют и расстреляют, но переговоры все равно продолжатся. Кстати, его превосходительство Александр Павлович велел передать привет и напомнить ваш с ним разговор в Париже. Если вы примете правильное решение, вам присвоят офицерское звание согласно последней занимаемой на фронте должности. Так что будем в равных чинах.
        Татьяна достала пистолет, положила на стол.
        - Держите! Патроны у меня в столе, потом заберете. А с должности просила бы не уходить. Заграничная переписка Техсектора никем не просматривается, для моей работы это очень удобно. Мало ли кого вместо вас назначат? Кстати, о письмах. Это вам, Ольга Вячеславовна!
        На зеленое сукно стола, по левую строну от пистолета, лег маленький конверт. На белой бумаге - надпись знакомым почерком: "Госпоже О. В. З." Зотова ахнула. Арцеулов! Ростислав Александрович!..
        Схватила письмо, зубы оскалила:
        - Если с ним что-то случилось, я тебя, шкура белогвардейская, голыми руками потрошить буду.
        Татьяна не дрогнула, лишь взглядом потемнела:
        - Будьте сдержанней, госпожа Зотова. Я всего лишь выполнила работу почтальона. Наш человек в эстонском посольстве уехал в отпуск, а дело срочное. Подполковник Арцеулов больше не сможет вам писать, о чем, собственно, и сообщает. Подробности позвольте не докладывать, дело секретное... Итак, на что мы можем рассчитывать? Я могу порвать заявление?
        Бывший замкомэск поглядела на бутылку, прикоснулась к холодному стеклу:
        - А если нет? Если не стану вашу шпионскую лавочку покрывать?
        По страшному изуродованному лицу промелькнула усмешка, такая же страшная.
        - Ангел уже пришел за вами, Ольга Вячеславовна. На вас его печать! А если без поэзии, то в ближайшие дни вас арестуют и расстреляют.
        Зотова, понимающе кивнув, перехватила поудобнее бутылку...
        - У, контра недобитая!..
        Штаб-ротмистр отшатнулась, рука скользнула к поясу. Ольга, рассмеявшись, швырнула черную бутыль точно в центр стальной дверцы сейфа, забрала пистолет.
        Вышла - и дверью хлопнула.
        3
        И снова - траурные повязки на рукавах. И траурный митинг, как недавно совсем, в Пачанге. И горячая речь представителя Центрального Комитета товарища Мехлиса:
        - ...Кровь павших вождей взывает к классовой мести! Не дрогнем, станем стальной стеной, защитим трудовой народ от обезумевших в лютой злобе белогвардейцев и их приспешников-наймитов. Смерть за смерть! На вражескую пулю - десять пуль! На снаряд - залп из тысячи орудий!..
        Только Мехлис на этот раз другой, настоящий. Дарвалдай, комиссар отряда, с митинга ушел. Не сам - увели согласно приказу. Стоял он рядом с командиром Кречетовым, сколько сил было, соболезнования выслушивал по случаю безвременной кончины брата, даже отвечал что-то.
        Твердо держался комиссар, как на параде. Но всему предел положен. Побелел лицом товарищ Дарвалдай, пошатнулся...
        У Ивана Кузьмича и у самого сердце болью зашлось. Успел шепнуть ему Мехлис-настоящий, что не осталось больше у парня никого на всем белом свете. Был старший брат - убили брата.
        Представитель ЦК, оратор закаленный, не растерявшись, нужные слова нашел. О брате погибшем сказал, о смерти героической, об ордене Боевого Красного Знамени, о гранитном монументе. Вот только имени с фамилией не назвал. Извинился перед всеми, голову склонил...
        Партийная тайна!
        Митинг кончился, жизнь продолжалась. Комдив Рокоссовский умчался с лихой конницей на юг - бандитов обнаглевших в сабли брать, полпред Артоболевский в Кашгар укатил, к радиостанции поближе. Мехлис-настоящий тоже засобирался. К вечеру ждали аэроплан, "цекист" торопился в Столицу. Иван Кузьмич решил, начальству не мешая, в сторонке отсидеться. Обоих Мехлисов он уже успел сравнить - и выводы сделать. Не он один, "серебряные" на новоявленного однофамильца смотрели косо, стараясь держаться подальше.
        Не повезло - представитель ЦК о Кречетове все-таки вспомнил, велев предстать пред темны свои очи. Иван Кузьмич, деваться некуда, предстал, заранее предвкушая неизбежное "ибо"
        - Ибо коммунист!..
        * * *
        - ...Ибо коммунист не будет достоин своего высокого звания, если станет подчиняться обстоятельствам. Напротив, в интересах революции он может и даже обязан подчинять эти обстоятельства себе...
        - А закурить можно? - не утерпел Иван Кузьмич, насчитав третье "ибо" подряд.
        - ...Но не в личных корыстных целях, а исключительно в интересах нашего общего революционного дела! Да! Именно так!.. Ибо...
        Красный командир, сообразив, что его просто не слышат, извлек пачку китайских папирос с драконом, раскрыл, протянул "цекисту". Тот осекся.
        - Это следует понимать, как неуважение к Центральному Комитету и его полномочному представителю?
        Папиросой, однако, не побрезговал. Когда оба закурили, Мехлис-старший, досадливо вздохнув, проговорил вполне человеческим голосом:
        - Я пытаюсь вам растолковать, товарищ Кречетов, что иногда дела идут хреново.
        - А то я не знаю! - хмыкнул красный командир.
        - Но! - острый, пожелтевший от табака, палец метнулся прямиком к командирской груди. - Мы должны этот хрен ввинтить в прямо в глотку классовому врагу!..
        Иван Кузьмич едва не подавился. Мехлис, вполне удовлетворенный эффектом, понизил голос:
        - Ситуация очень сложная. В Столице - очевидная попытка государственного переворота. К сожалению, это не все. Умер Сухе-Батор. Монголия на грани гражданской войны...
        Кречетов, презрев всякую субординацию, полез чесать затылок. Дела-а-а! Не зря мудрый товарищ Щетинкин советовал потерпеть до весны. Неужто заранее знал?
        - В Северном Китае военные действия не прекращаются уже много месяцев. Бои идут непосредственно у границ Сайхота. У Сайхотской Аратской республики армии нет, а части РККА не могут прийти вам помощь, чтобы не сорвать наши переговоры с правительством Сунь Ятсена...
        - Не могут, значит? - взъярился Кречетов, даже не дослушав. - Переговоры, значит? А чем я людей защищать буду? "Арисаками" трофейными? От всей Обороны хорошо если неполный батальон остался, и то если с Ванькой моим считать! Стратеги, мать вашу за ногу, крысы штабные!..
        Мехлис слушал невозмутимо, только нижнюю губу выпятил.
        - Ибо коммунист, - медленно, чуть ли не по слогам, повторил он, - не будет достоин своего высокого звания, если станет подчиняться обстоятельствам. Наркомат иностранных дел и лично товарищ Чичерин выступают резко против создания в Сайхоте собственных вооруженных сил - из тех же дипломатических соображений. Но вы, коммунист Кречетов, на этих, мать их за ногу, стратегов и крыс штабных наплюете и выполните директиву Центрального Комитета. В ближайшие дни Великий Хурал в Беловодске объявит о создании Народного Ополчения Сайхота. Два стрелковых полка, артиллерийский дивизион, несколько эскадронов. Горную артиллерию и пулеметы подкинем.
        На этот раз пальцы Ивана Кузьмича вцепились в бороду.
        - Маловато будет!.. А главное - кадра нет. Всех русских не мобилизуешь, а местных - учить и учить... Батальон бы прислали, я бы его за полгода в полк развернул.
        Представитель ЦК, понаблюдав за его мучениями, внезапно улыбнулся, причем, весьма и весьма ехидно.
        - А чего это вы так беспокоитесь, товарищ Кречетов? В главнокомандующие захотели? Сайхот - независимое государство, вы - гражданин СССР. Зачем нашей стране дипломатический скандал? Кандидатура командующего уже согласована. Это местный товарищ, хотя и очень знатного рода, зато целиком и полностью преданный интересам трудящихся. Хороший военный, людей умеет сплотить. Большой друг СССР. Кстати, очень обаятельный человек.
        Все-таки не зря Иван Кузьмич унтер-офицерскую школу закончил. Сдержался, даже зубами не заскрипел. Кинул недокуренную папиросу, новую закурил. Поглядел на небо, поверх черных мехлисовых кудрей.
        Выдохнул:
        - Что вы головы повесили, соколики?
        Что-то ход теперь ваш стал уж не быстрехонек?
        Аль почуяли вы сразу мое горюшко?
        Аль хотите разделить со мною долюшку?
        Допел, затянулся горьким дымом...
        - Этот русский обычай я знаю, - невозмутимо заметил товарищ Мехлис. - Рекрут, сданный не в срок, куражится. Между прочим, хорошо поете, бойцам очень нравится... Но к делу. Главнокомандующим Народного Ополчения и одновременно военным министром будет назначен Гун-чжен Алдын-Маадыр. "Гун-чжен" - как я понимаю, титул...
        - Князь-главнокомандующий, - без всякой охоты перевел Кречетов. - А имечко, вообще, убиться можно - Золотой Герой. Где они только нашли такого?
        Лицо представителя ЦК стало строгим. Исчезла улыбка, затяжелел взгляд:
        - Кадровые вопросы подобного рода, коммунист Кречетов, ЦК на самотек не пускает. Кандидатура утверждена в Столице. Официально будет объявлено, что князь-главнокомандующий - политический эмигрант из Внутренней Монголии. Китайцам придется это проглотить, для них Сайхот и Монголия - части распавшейся империи. Китайский гражданин возглавит местное ополчение в одной из губерний. Как видите, работа проведена очень серьезная. А все остальное зависит только от вас, товарищ Алдын-Маадыр.
        И вновь опыт выручил. Гун-чжен Алдын-Маадыр, главнокомандующий и военный министр Сайхота, папиросу не проглотил, даже не выплюнул. Затушил аккуратно, сапогом притоптал. Застегнул ворот, стал по стойке "смирно":
        - Служу трудовому народу!
        - Вот это другой разговор, - удовлетворенно констатировал Мехлис-настоящий. - От имени ЦК желаю вам удачи и успехов! До прибытия в Сайхот все, здесь сказанное, держите в строгой тайне. Враг не дремлет!.. С кадрами решайте осторожно. А вот заместитель по политической части у вас уже есть. Товарищу Дарвалдаю пока запрещено возвращаться в СССР. С партийностью дело решим быстро, заслужил. Мою фамилию с именем пусть оставит, чтобы местных товарищей не смущать, а отчество настоящее взять можно, привыкнут. Он по отцу - Петрович.
        - Петрович, - негромко повторил Кречетов. - Все, что оставили человеку...
        - Не впадайте в интеллигентский пессимизм! - руководящий перст повелительно дернулся. - Ибо коммунист!..
        Иван Кузьмич слушать не стал, вновь в самый зенит поглядел. Жаркий денек, близко уже лето!
        - Не горюйте, не печальтесь - все поправится,
        Прокатите побыстрее - все забудется!
        Разлюбила - ну так что ж,
        Стал ей видно не хорош.
        Буду вас любить касатики мои!
        * * *
        Ближе к вечеру из Кашгара вернулся полпред Артоболевский с пачкой свежих радиограмм. Одну вручил Кречетову - Малый Хурал Сайхота поздравлял с успешным завершением посольства и торопил с возвращением. Еще одна, к всеобщему удивлению, досталась Чайке.
        "Серебряные", наскучив бездельем, начали деловито собираться. Мысленно бородачи были уже дома, в родных станицах.
        Комиссар Дарвалдай делами не заниматься не стал. Ушел подальше, к самому подножию холма, сел посреди желтой сухой травы, обхватил руками колени. Бойцы поглядывали с сочувствием, но старались держаться подальше. И жалко человека, и утешить нечем. Да их ли это комиссар? Без привычных морщин Лев - отныне Петрович - Мехлис казался совсем мальчишкой. Двадцать с небольшим - и то много будет.
        Комиссары не плачут. Комиссар не плакал.
        Молчал.
        Не выдержал красноармеец Иван Кибалкин. На бородачей покосился, ощерился недобро.
        - Эх, вы! - сказал, как плюнул.
        Подошел к комиссару, рядом пристроился, прислонился плечом.
        Так и сидели вдвоем.
        4
        - Мы обязаны строго следить за качеством кадров, - наставительно заметил Константин Федорович Блинчик. - Свободные штатные единицы в отделе есть, но требуется соответствующее образование, хотя бы среднее для начала. Понимаете, товарищ Зотова?
        Пухлый палец ненавязчиво прикоснулся к замусоленной бумажке с плохо различимой синей печатью - справке об окончании шестого класса женской гимназии.
        - Мы ценим ваше желание работать в Историческом музее, Ольга Вячеславовна. Но что именно вам предложить, даже не знаю.
        Теперь уже все пальцы начальственной десницы включились в работу - забегали по столешнице, словно наперегонки. Ольга понимающе кивнула. Знакомая пантомима: "руководство думает". Еще бы хмурости подпустить - убедительнее будет.
        Поиск новой работы бывший закомэск начала с Исторического музея. Отчего бы и нет? Совсем рядом с Главной Крепостью, площадь перейти и за угол свернуть. А главное, люди знакомые имеются. Авось, помогут.
        Пришла - и нарвалась. Кандидат наук, заведующий отделом Русского Средневековья товарищ Блинчик сходу ткнул ее носом в стол - точнее, в лежавшую на столе злосчастную справку.
        - У нас и так большая убыль кадров по причинам, от науки далеким, - начальственный лоб долгожданно нахмурился. - У вас, кстати, как с политической благонадежностью? Вы раньше, если не ошибаюсь, в аппарате ЦК служили?
        Зотова, молча забрав справку, хотела встать и уйти, но все же сломала гордость.
        - Хоть метлу дайте! Не подведу, честное слово!..
        Негустые брови неторопливо приподнялись. Начальство думало. Наконец, мясистые губы дрогнули.
        - Вы имеете в виду ставку технического работника? В принципе, возможно, однако следует крепко поразмыслить. Тут есть один, я бы сказал, скользкий момент...
        Какой именно, так и осталось тайной. Дверь кабинета самым беспардонным образом распахнулась. Начальник Блинчик отверз было рот... Вскочил, едва не стул не опрокинув.
        - Здравствуйте, профессор!..
        Профессор Белин, заместитель директора, не вошел в кабинет, а чуть ли не вбежал. Стал перед Ольгой, на лицо ее поглядел, на рыжие пятна йода и густые созревшие синяки. Поклонился низко, руку поцеловал.
        - Рад, что вы живы. Живите долго, Ольга Вячеславовна!
        Не давая ответить, махнул ладонью, к Блинчику повернулся:
        - Вопрос с работой решили?
        - Э-э-э-э-э... - честно ответил заведующий отделом. Профессор невесело усмехнулся.
        - Боитесь? Правильно боитесь. Меня арестовывали трижды, в 1908-м, в
1919-м и два года назад, в 1922-м...
        - А меня один раз, - мрачно перебил Блинчик. - Вместе с вами, между прочим. Не хочу больше!..
        Белин резко наклонившись, поглядел бывшему аспиранту в глаза:
        - Не спрячетесь, не надейтесь даже. Сам факт занятие историей делает нас заведомо виновными перед любой властью. Особенно - перед нынешнею, для которой История - всего лишь политика, опрокинутая в Прошлое.
        - О чем вы! - очнулась Зотова. - Зачем сразу о политике? У меня же образование никакого!
        Вновь справку достала, припечатала ладонью.
        - Шесть классов всего. Правда, я на ремингтоне могу и французский еще помню...
        Профессор справку проигнорировал. Задумался, щелкнул пальцами:
        - Складываем вместе. Вы фронтовой командир, значит, с людьми управляться умеете, в ЦК занимались организационной деятельностью, опыт работы с документами тоже есть. А еще вам лучше уехать, причем подальше. Что в результате?
        Ольга решила, что вопрос предназначен ей, но ответил Блинчик, причем быстро, даже не раздумывая:
        - Заместитель начальника экспедиции по хозяйственной части. Если надо, организуем отъезд в ближайшие дни - для подготовки базы.
        - Завтра! - отрезал Белин. - Все бумаги оформим задним числом. Кстати, уехать вам очень и очень советует Родион Геннадьевич. С ним все в порядке, но документы и квартиру пришлось сменить.
        Девушка облегченно вздохнула.
        - Вот и хорошо! Привет ему передайте. А куда ехать? Не на Землю Санникова часом? Ее, правда, в наличии нет, но могу поискать.
        Ученые быстро переглянулись.
        - Константин Федорович мечтает туда отправиться, - улыбнулся Белин, кивая сторону несколько смущенного Блинчика. - Увы, под научную фантастику финансирование нам не выделяют. Экспедиция поедет на Южный Урал...
        - Земля Санникова, между прочим, существует! - обиженным тоном перебил бывший аспирант. - Только называется иначе - остров Новопашенного. К нему время от времени льдины пристают, потому и возникает иллюзия. Остров, конечно, маленький, но очень интересный, там найдено святилище эпохи неолита, его описала экспедиция 1914 года. Целый храм из костей мамонта...
        И вновь Константину Федоровичу не дали договорить. И дверь отворилась так же - без стука, резким рывком. Блеснули знакомые стекляшки:
        - А вот ты где, Зотова! Слюшай, какие все глупые, а? По вокзалам тебя ищут, по кладбищам ищут, по базарам ищут. Один я не дурак, сразу понял, где тебя, Зотова, искать надо. У хороших людей искать надо!..
        "Меньшевик" перешагнул порог, поманил пальцем:
        - Пошли, пошли! Ждут тебя очень. Не только здесь хорошие люди есть.
        - Вы не имеете пра... - начал было Блинчик, но осекся. Белин нахмурился, сжал кулаки до хруста... Ольга поспешно встала, шагнула к порогу.
        Обернулась.
        - Не надо, товарищи, не поможет. Каждый сам свою дорогу пройти обязан. А у вас и так в кадрах некомплект. Спасибо вам огромное!
        Хотела еще про Землю Санникова добавить, но "меньшевик" уже тащил ее в коридор, громко дыша в самое ухо. Захлопнув ногой дверь, поправил пенсне.
        - Уехать хотела, да? Умная ты Зотова, приятно с такой, как ты, дело иметь. Но и я умный. Со мной тоже дело иметь приятно, вот увидишь!
        И потащил дальше.
        * * *
        В таком авто Зотовой ездить еще не приходилось. Не размеры удивили, и даже не грозный рык мотора. Поразила толстое стекло между сиденьями, словно шофера усадили в аквариум. И занавески на окнах, как в железнодорожном вагоне первого класса.
        "Меньшевик" рывком отворил заднюю дверцу, повелительно дернул подбородком. О вежливости все же не забыл: придержал дверь за блестящую хромированную ручку, подождал, пока девушка устроится и только потом с громким сопением бухнулся рядом.
        В салоне пахло хорошей кожей, как у прилавка с дамскими перчатками. За серым стеклом смутно угадывался затылок водителя. Мотор взревел тяжелым оперным баритоном, чудо-машина плавно тронулась с места.
        - Хотели "Испано-Сьюизу" выписать, - сообщил владелец пенсне, сдвигая шляпу на затылок. - Так нет же! Режим экономии, режим экономии...
        - Апельсины принесли? - не слишком вежливо перебила кавалерист-девица. - Или сразу бить будете?
        "Меньшевик" расплылся в благодушной улыбке:
        - Слюшай, хорошо шутишь, Зотова! Веселый ты человек. В ОГПУ никого не бьют, это каждый советский гражданин знает... Держи!
        На толстой ладони сам собой образовался большой оранжевый апельсин.
        - Всего один? - поразилась Ольга, решив вредничать на полную катушку. - Лишний червонец пожалели?
        Улыбка стала еще шире. Стеклышки весело блеснули:
        - Зачем один? Целая корзина дома тебя ждет, прямо посреди комнаты. Вкусные - пальчики оближешь!
        Кавалерист-девица понимающе кивнула. Значит, и обыск провели. Хорошо, что все бумаги заранее спалила, а диск, Симой подаренный, спрятала в узкой щели между камнями полуразрушенного склепа на Ваганьковском.
        ...Прежде чем подарок из дому убрать, Ольга несколько раз подносила ладонь к блестящему металлу, но так и не решилась нажать на красный камешек-кнопку. "Ты будешь знать, где найти друзей". Друзей у Зотовой и так с избытком. Кого-то похоронила, кто-то Иудой стал, за всех остальных сердце болит...
        Хватит!
        - Соседи у тебя хорошие, - вел далее "меньшевик". - Правильные! Чуть ли не баррикаду построили, сотрудников в твою комнату пускать не хотели. И ты Зотова, человек правильный, только нам, ОГПУ, не веришь. Зря не веришь!..
        Ольга хотела огрызнуться, но внезапно сообразила, что авто едет с приличной скоростью и тормозить не собирается. Значит, не на Лубянку и, конечно, не в Главную Крепость...
        "Меньшевик", подсев ближе, задышал прямо в ухо:
        - Ты нас полюби, мы хорошие! Кто нас не любит, плохо живет. И недолго. Климову помнишь? Климова Мария Поликарповна, у товарища Кима, земля ему пухом, работала...
        Осекся, Ольгины пальцы у собственного горла приметив. Отодвинулся резво, рукой замахал:
        - Ты что? Ты что? Совсем нас за зверей держишь? Товарищ Бокий приказал Климову найти и под защиту взять. Не арестовывать даже! Она у Кима на самых секретных бумагах сидела. Представляешь, скольким разведкам такая девка нужна? А она, дура, в бега ударилась.
        Зотова опустила руку, отвернулась. И в самом деле, нашла кого защищать!
        "Пистолет оставить?" Все бы простила Ольга лучшей подруге Маруське, только не эти слова. Убила бы - ладно, пусть даже в спину. Но чтобы так спокойно смерть предлагать!..
        - Извините!
        - Ничего, - негромко, без всякой злобы, отозвался любитель апельсинов. - Дружили с ней, да? Начальство решило, что Климова твоя за границу податься может. А я, Зотова, умный. Сыроежкина помнишь?
        Ольга невольно улыбнулась. Красивый он парень, товарищ заместитель начальника оперативного отдела Главного Управления. И фамилия хоть куда!
        - Помнишь, вижу! Он тебя тоже помнит. Холостяк, между прочим... Поручил я ему все по Климовой раскопать, не сейчас, давно уже. Раскопал, только опоздал чуток.
        Машина, резко вильнув в сторону, притормозила, затем вновь ускорила ход, но Зотова даже не обратила внимания.
        - Опоздал? В каком смысле?
        "Меньшевик" снял пенсне, поглядел угрюмо:
        - Сыроежкин по ней месяц работал. Она же, Климова, в семью самого Вождя пробралась, чуть ли не родственницей стала. А документов никаких, пришла ниоткуда, словно с Марса прыгнула. Прикрывал ее кто-то очень серьезный. А потом у нее жениха зарезали, хорошего парня из "Известий"...
        Ольга невольно вздрогнула. "Мы с Мишей день свадьбы намечаем..." Как страшно все обернулось!
        - Почерк - бандитский самый. Сыроежкин смекнул, пустил агентов по хитровским и тишинским "малинам". И не зря! Климова твоя в банде наводчицей была. Потом ее подельщиков перестреляли. Не наши - свои же, уголовные. Один ранен был, успел перед смертью все рассказать. Сдала их Климова, зашухарила. А у бандитов с предателями разговор короткий. У Тишинского рынка твою знакомую нашли, в переулке. В ножи девку взяли, исполосовали всю, еле опознать удалось. Вот так! А нам бы поверила, до сих пор жила. Поняла, Зотова?
        Отвечать не хотелось. "Завидую я тебе, ох, завидую, подруга!"
        Мурка, Мурка, Маруся Климова!..
        Авто внезапно остановилось. "Меньшевик" приоткрыл занавеску, выглянул:
        - Приехали! Не злись на меня, Зотова, Работа моя - безопасность страны обеспечивать, и я эту работу выполняю. Давай лучше дружить!
        - Портянки только поглажу, - не стала спорить бывший замкомэск, открывая дверцу. Выглянула, удивилась:
        - Сенатский корпус! А почему ехали так долго? Тут же пешком пять минут!
        Стеклышки победно блеснули:
        - А поговорить? Слюшай, Зотова, я еще и в футбол играю. Хавбек! Скоро будем собственную команду создавать. Со мной не соскучишься! Ну что, не будешь злиться?
        Кавалерист-девица подумала, руку протянула:
        - Ладно, не стану. Только за твою команду, уж извини, болеть не обещаю.
        Дверцей постаралась не хлопать. Невежливо будет.
        * * *
        - Скорее, товарищ Зотова, скорее! Мы вас с самого утра ищем, найти не можем.
        И снова Ольгу тащили. Не волоком, правда, всего лишь за руку, со ступеньки на ступеньку вздергивая.
        - Хорошо еще, догадался, друзьям позвонил!.. Ну, скорее, ну, пожалуйста! Ждут вас очень...
        Товарищ Москвин-белесый в этот утро не говорил - медом растекался. Руку, однако, не отпускал, держал крепко. Приходилось через ступеньки чуть ли не прыгать. Первый этаж, второй...
        Медовость белесого Зотову не слишком озаботила. Чего с флюгера взять? Но к кому же ее волокут, если сам Орграспред Москвин в проводниках оказался? К товарищу Каменеву? Его кабинет на втором этаже, а они уже к третьему близко.
        - Поспешите, товарищ Зотова, поспешите! И помните, мы с вами - друзья. Я всегда к вам - со всей, можно сказать, душой!..
        Третий этаж. Направо - пустой кабинет Вождя и квартира его, тоже пустая. Значит, налево? Налево! Гулкий коридор, ковровая дорожка под ногами, по обоим сторонам - высокие белые двери...
        - Пришли! Сюда, пожалуйста! Не забудете, товарища Зотова?
        Ольга взялась за яркую начищенную медь, на себя потянула.
        - Я всегда вам помогал!.. - уже в спину, легким рикошетом.
        ...Приемная, тяжелые шторы на окнах, незнакомый секретарь в зеленом френче за тяжелым дубовым столом. Увидев Ольгу, неспешно встал, шевельнул узкими губами:
        - Прошу обождать! Присаживайтесь.
        Бесшумно открыл дверь кабинета, исчез. Садиться кавалерист-девица не стала. Насиделась уже! Все равно сейчас неведомое начальство по стойке "смирно" поставит, начнет душевный разговор... Вроде, и не виновата ни в чем. И не страшно даже.
        Устала! Будь, что будет!..
        - Прошу!..
        Секретарь, оказывается, уже вернуться успел. На узких губах - честная служебная улыбка.
        - Прямо - и налево, к окну...
        Открыл дверь, кивнул, словно ободряя. Бывший замкомэск перешагнула порог - и старую сказку вспомнила. Вот она, пещера дракона! Только драться с чудищем не придется, кончились силы. Прошла по ковру, налево взглянула, где окна за шторами пряталась. Никого!
        - Вас тоже к начальству вызвали?
        Обернулась, обмерла:
        - Валериан Владимирович!..
        Куйбышев протянул руку-лопату, подмигнул:
        - Как говориться, пока начальство ушло. Здравствуйте, Ольга Вячеславовна!..
        - Зд-драствуйте!..
        Протянула ладонь, вздрогнула, пальцы его почувствовав. Радостно - и страшно. Кто она теперь для товарища Куйбышева? Про нее, небось, с три короба наплели, грязи не пожалели. Много здесь, в Сенатском корпусе, добрых людей, не спрячешься...
        Куйбышев, смерив недоверчивым взглядом огромной Т-образный стол, ухватил крепкой рукой один из стульев, поставил у стены:
        - Прошу! Туда пока не приглашаю. Неуютно! Сидишь за столом и все ждешь, когда выговор впаяют. Хорошо, если без занесения!..
        Девушка наконец-то улыбнулась. Валериан Владимирович и себе стул принес, рядом пристроил. Садиться, однако, не стал. Наклонился, чуть дрогнул лицом-черепом:
        - Ольга!..
        Зотова попыталась стать, но тяжелая ладонь легла на плечо.
        - Прежде всего... Дело, которое на вас завели, все протоколы и прочую гадость, я сжег. Тех двоих, что посмели поднять на вас руку, отдал под трибунал. А если кто-то попытается вас обидеть, я его просто убью!
        Огромная ладонь сжалась в кулак.
        - И еще! - яркие губы внезапно улыбнулись. - Шпионское гнездо в вашем секторе я разогнал к чертовой матери. Бодрову велел выслать без право возвращения в СССР. Нечего наглеть!..
        - Здорово! - выдохнула Ольга. - Вы, Валериан Владимирович, волшебник какой-то!..
        Куйбышев провел ладонью по черной гриве, смущенно кашлянул. Потом вновь стал серьезным:
        - Итак, Ольга Вячеславовна, вам больше ничего не угрожает. И в том даю страшную клятву Омского кадетского корпуса.
        Поднял вверх сложенные пальцы - указательный и средний.
        - За нарушение, как я вам уже докладывал, вечный позор с исключением из текста "Звериады". Правда, правда, правда!..
        Девушка хотела ответить, но вместо слов до боли закусила ладонь. Что скажешь, как поблагодаришь? Ничего больше не угрожает... Улетел Ангел, промахнулась Смерть!
        Куйбышев ждал спокойно, не торопил. Наконец, Зотова, все-таки выговорила:
        - Спасибо вам! Спасибо!..
        Ладонь-лопата рассекла воздух:
        - Забыли!
        Ольга встала, оглянулась неуверенно. Пуст кабинет, ушло начальство, но мало ли кто под столом спрятался?
        - Валериан Владимирович! - вздохнула. - Можно я вам, по секрету...
        Увидев улыбку, ободрилась, заговорила, слова глотая:
        - Когда мне плохо... совсем плохо было... я вас вспоминала... Только вы не подумайте, просто вспоминала... Как вы... Как вы стихи Бодлера читали... Валериан Владимирович, прочитайте еще! Пожалуйста!..
        Куйбышев поглядел прямо в глаза:
        - Ваша просьба - закон!
        Наклонился, зашептал еле слышно:
        - Дорогая нагою была, но на ней
        мне в угоду браслеты да бусы звенели,
        и смотрела она и вольней, и властней,
        и блаженней рабынь на гаремной постели.
        Пляшет мир драгоценностей, звоном дразня,
        ударяет по золоту и самоцветам.
        В этих чистых вещах восхищает меня
        сочетанье внезапное звука со светом...Улыбнулся, поднес палец губам:
        - И хватит! В дальнейшем будем читать Бодлера исключительно во внеслужебное время. Если, конечно, Ольга, вы захотите.
        Зотова быстро кивнула - раз, другой, третий. Затем, спохватившись, прохрипела, глядя в белый потолок:
        - Извините! С нервами что-то. Обещаю, что больше не повторится. В смысле, в рабочее время.
        Секретарь ЦК товарищ Куйбышев стер улыбку с лица:
        - Договорились! А теперь прошу к столу.
        - Начальство пришло? - поняла Ольга.
        Бывший кадет Омского корпуса поглядел серьезно:
        - Пришло...
        И шагнул к верхушке буквы "Т", к верхней ее перекладине.
        * * *
        - ...Нынешний год очень тяжелый. К сожалению, товарищ Зотова, самое страшное еще впереди. В ближайшие дни мы ждем скорбных вестей из Горок. Дмитрий Ильич и его коллеги-врачи делают все возможное и невозможное, но наука, увы, бессильна. Пора думать, как жить без Вождя. В этот тяжелый час партия вправе потребовать от каждого коммуниста полной отдачи. И от вас в том числе!
        - Так точно! - отчеканила Ольга Зотова, член РКП(б) с 1919-го. - Можете на меня рассчитывать, товарищ Куйбышев!
        Теперь все было правильно. Секретарь ЦК - во главе стола, бывшая заведующая сектором на два стула ниже, как раз посередине вертикальной черты буквы "Т".
        - Политбюро решило, что после смерти Вождя товарищ Каменев будет избран Председателем РКП(б). Мне придется возглавить Секретариат ЦК и, возможно, Совнарком. Такое совмещение продлится недолго, но пока его не избежать. Опасность переворота не устранена, зиновьевцы и троцкисты готовы расколоть партию. Мы будем действовать строго по закону и уставу РКП(б), но щадить врагов не станем. Повторяю! Беззакония не допустим, но закон должен служить нам, а не врагам СССР!
        - Так точно! - повторила бывший замкомэск. - Понимаю!..
        Куйбышев кивнул, поглядел серьезно:
        - Вот и прекрасно! Мне понадобится свой аппарат, личная канцелярия. Без этого - никак, но есть большая опасность, что вырастит бюрократический монстр, который начнет жрать всех подряд, пока не проглотит меня самого, а потом и всю страну.
        - Дракон в пещере! - выдохнула Ольга. - Тот, что золото стережет!
        Секретарь ЦК поглядел прямо в глаза:
        - Знаете сказку? Да, именно так! Поэтому мне нужен человек, который не позволит дракону вырасти. Руководитель моего личного аппарата - честный, преданный, трудолюбивый, смелый. Этого человека ждет поистине адова работа. Могу лишь обещать, что стану помогать ему во всем - и никогда не предам. Это должность для вас, товарищ Зотова! Вы согласны?
        Ольга вскочила, попыталась что-то сказать, подавилась воздухом...
        ...Да! Да! Да! Да-а-а!..
        Не успела... Встала перед глазами криво намалеванная надпись на деревянной табличке: "Вырыпаев В. И." Рыжая земля на могиле, пьяные ухмылки копачей...
        - Товарищ Куйбышев! То, что вы сказали - правильно. И работа эта - очень нужная...
        Звонко звучал голос бывшей гимназистки, словно на экзамене, от которого жизнь зависит.
        - Я буду делать все, что надо. Если понадобиться умереть - умру. Но не во мне дело. Закон все равно станут нарушать. Будут неправые аресты, и людей бить не перестанут, и даже убивать. Чтобы исправить такое, целая жизнь понадобится. Смогу я за невинных заступаться? Станете вы меня слушать? Не о милости просить буду, о справедливости только, о том, чтобы закон соблюдали. А без этого и вы, и я драконами обернемся - и даже не заметим!
        Выговорила. Умолкла. Товарищ Куйбышев тоже встал, о зеленое сукно столешницы кулаком оперся. Поглядел сурово:
        - "И оставил за собою право печаловаться за невинно гонимых и говорить царю о правде..."[52] Согласен, товарищ Зотова. Это право навсегда останется за вами!
        Протянул ладонь-лопату, улыбнулся уголками губ:
        - Да не станем драконами!..
        Пожатие было крепким до боли. Ольга, облегченно вздохнув, улыбнулась в ответ. Но что-то не отпускало, острыми колючками цепляя сердце. В той же сказке говорилось, будто драконам верить нельзя, драконы всегда лгут!
        Но причем здесь дракон? Это же Валериан Владимирович!..
        5
        - Может, все-таки проводим вас, товарищ полпред? - предложил Кречетов. - Хотя бы до Яркенда, где пограничники ждут. Места тут хитрые, непростые. Бандиты - еще ладно, но, говорят, здесь того... Не без пакости всякой.
        На язык так и просились демоны-яки и прочие неприкаянные мертвецы, но вслух о подобном Иван Кузьмич говорить поостерегся.
        - Места знакомые, - чуть подумав, рассудил Артоболевский. - Первый раз приехал сюда четверть века назад, еще совсем мальчишкой. Вот тогда и вправду было страшновато. А сейчас? Если вы намекаете на засилье фольклорных персонажей...
        - Пу-гу! - самым невежливым образом перебил филин Гришка. Отверз желтые очи, клювом щелкнул.
        - ...Благодарствую, и вам того же, - профессор отвесил поклон развоевавшейся птице. - Глубокоуважаемый Иван Кузьмич! Нечисти я навидался, и смело могу сказать: люди гораздо опаснее. Что про Волкова доложили, спасибо, учту. К тому же вы уже прошли этот путь, значит, теперь моя очередь.
        Сидевший тут же господин Чопхел Ринпоче что-то негромко проговорил. Артоболевский дослушав, кивнул:
        - Наставник просит своего сотоварища по посольству не быть жадным и позволить мне тоже подставить лицо свежему ветру.
        Оспорить этот довод красный командир не решился. Что мог, то и сказал. Люди неглупые, пусть решают сами.
        А началось все с филина. Желтоглазый Гришка, удрав от опекуна-переводчика, каким-то образом очутился аккурат на плече товарища полномочного представителя. Александр Александрович, мирно беседовавший с господином Ринпоче, отнесся к этому философски, даже не моргнув. Попытка Ивана Кузьмича птицу заарестовать и отправить под караул была пресечена на корню, после чего и завязался разговор.
        Дела на первый взгляд шли неплохо. Высокое начальство в лице Мехлиса-настоящего благополучно отбыло восвояси, а комдив Рокоссовский прислал депешу об успешном бое, обещая освободить путь на юг в течение ближайших трех дней. За темным Яркендом советское посольство ждал отряд, присланный из Пачанга, о чем сообщила очередная радиограмма, присланная с башни-гиперболоида. Но на душе старого партизана Кречетова было неспокойно. В демонов и неприкаянных мертвецов ему не позволяла верить партийная совесть, однако чутье, не раз выручавшее в эти бурные годы, даже не шептало, кричало криком. Демоны, конечно, не факт, а вот комполка Волков - личность вполне реальная. И бой у Врат Пачанга, в котором полегла треть отряда, Кречетову не приснился.
        А еще Ивана Кузьмича мучила странная боль. Ныла раненая память, никак не желая успокаиваться. Он забыл... Нет, его заставили забыть! Что-то очень важное случилось тогда, среди желтой высохшей травы, когда он шел навстречу вражескому парламентеру.
        Само собой, о таком говорить не стоило. Но и прочего хватило. Фамилия Блюмкина заставила поежиться даже невозмутимого монаха. Последовала неожиданно долгая речь, причем, вопреки всем обычаям, посланец Хим-Белдыра вещал громко и резко, чуть ли не по-комиссарски.
        - Наставник Ринпоче считает, что сейчас здесь, в Азии, идет не одна война, а две, - пояснил Артоболевский. - То, что мы видим - это война людей, но она лишь отражение великой Небесной битвы. Кто-то снес преграды между обителью живых и царством Ямы-мертвеца. Миры смешались, рухнули восемь шестов, на которых покоилось Небо. Даже великая гора Кайлас готова расколоться на части. Хранители Лха, забыв о своем долге, начали свару, которая может погубить Вселенную. Он напоминает вам, Иван Кузьмич, о небесных огнях в небе Пачанга. Красный и синий...
        - Пу-гу! - мрачно заметил филин, тоже помнивший эту ночь.
        Кречетов невольно задумался. Всезнающий комиссар помянул полярное сияние, которое Aurora Borealis. Но одну и ту же вещь можно назвать по-разному.
        - Наш противник - силен и хитер. Его тень падает на много миров, сам же он мал, не больше мизинца на детской руке. Надо лишь найти мир, где он прибывает - и раздавить, как змею. И еще, Иван Кузьмич... Наставник Ринпоче говорит, ваша рана заживет. Вы все вспомните - и все поймете.
        Красный командир, готовый к принципиальному спору по поводу идеалистической трактовки национально-освободительной борьбы в Азии, замер с открытым ртом. Потом опомнился, кашлянул смущенно:
        - Верно, забыл я кое-то важное. Из-за контузии, видать, меня еще на Германской, в 1916-м, взрывом приложило. За пожелание господину Ринпоче благодарность, стало быть, передайте.
        Артоболевский, коротко переговорив с монахом, внезапно стал очень серьезным:
        - Глубокоуважаемый Иван Кузьмич! Никто не просит вас поверить, что небо - это шатер на шестах, а мир наш хранят четыре Великих Брата Лха. Я - ученый, этнограф. Мне не так трудно препарировать данный миф по всем правилам академической науки. Этим я, собственно, и занимался всю свою сознательную жизнь. Но если посмотреть иначе? А вдруг нашим предкам не хватало нужных слов? Первые танки в русских газетах именовали "лоханями", а столь привычная нам железная дорога для местных товарищей - "шайтан-арба".
        На этот раз красный командир замолчал надолго. Посмотреть иначе? Материализму, равно как марксистскому учению коммунист Кречетов был предан свято, но и собственным глазам привык доверять.
        ...Небесные всадники в темном небе Такла-Макана, краснолицый нелюдь Волков, кипящее пламя над Пачангом, нездешний товарищ Белосветов.
        Было! И что-то страшное, из памяти с кровью вырванное - тоже было!
        - Как все это объяснить, не знаю, - Артоболевский угадал незаданный вопрос. - Уверен лишь, что мир куда сложнее, чем кажется. Наших пяти чувств недостаточно, мы можем ощутить лишь краешек Бытия. Более того... Как ни печально сознавать мне, ученому, Наука не всегда способна дать верный ответ. Возможно, пути познания куда более извилисты и даже опасны...
        Улыбнулся виновато, развел крепкими руками:
        - Извините, ради бога, Иван Кузьмич!. Занесло меня совершенно не туда. Мелкая философия на глубоких местах.
        - Не извиню! - нахмурился командир Кречетов. - Не извиню, товарищ Артоболевский, а скажу спасибо за откровенность. Мудростям всяким я не обучен, зато память хорошая. Запомнил - и не забуду. Пригодится!
        Профессор, окончательно смутившись, полез в карман пиджака за папиросами, чем вызвал явное неудовольствие задремавшего филина. Иван Кузьмич, сам себе удивляясь (и чего он сказал-то?) достал свои китайские с драконом. Уже закуривая, уловил насмешливый взгляд "сотоварища по посольству". Кажется, господину Ринпоче не всегда требовался толмач.
        - А я, кстати, коан ваш разгадал, - молвил он, посмотрев прямо в глаза хитрецу-монаху. - Насчет того, что ученик к учителю не явился.
        Во взгляде посланца Хим-Белдыра мелькнул живой интерес. Артоболевский, явно удивленный, подсел поближе. Кречетов довольно улыбнулся:
        - Чего у нас получается? Ждал учитель ученика, чтобы коан ему очередной задать. Ждал, ждал - не дождался. Пошел искать, нашел. А ученик коаны разгадывать больше не хочет. С чего это? Вроде бы, ясно - выучился. Но вы не историю рассказали, а загадали загадку...
        Профессор и монах переглянулись.
        - В загадке вопрос есть - и есть ответ. Ученик вначале был вопросом, а когда выучился - ответом стал. Вот так!
        Несколько мгновений все молчали. Наконец, наставник Чопхел Ринпоче, неспешно поднявшись с земли и оправив желтый плащ, вздохнул, словно тяжелую ношу с плечи скидывая.
        Поклонился...
        * * *
        - Недостойная смиренно молит великого воина уделить ей крупицу его столь драгоценного времени!.. - распевно проговорила Чайганмаа Баатургы.
        Иван Кузьмич обреченно вздохнул:
        - Великий воин, стало, быть, весь внимания... Чайка, ну, сколько можно вас просить?
        На это раз девушка подошла без чужой помощи, опираясь на трость, еще недавно принадлежавшую товарищу полпреду. Двигалась медленно, оступаясь, один раз чуть не упав, но - сама. Услыхав ответ, вскинула голову, провела ладонью по недвижным глазам.
        - Жан! Быстро подними руку, все равно какую!..
        Кречетов исполнил приказ с истинно унтерской сноровкой. Чайка наморщила лоб.
        - Обе! Ты поднял две руки, мой Жан. Правда?
        Иван Кузьмич, шумно вздохнув, шагнул вперед, протянул вперед правую:
        - А сейчас?
        Чайка улыбнулась.
        - Только тень. Но этот твоя тень, Жан!
        Рука пожала руку.
        Тьма отступала, сменяясь серым сумраком. Потерянное зрение неспешно возвращалась, даруя смутные контуры сгинувшего казалось бы навсегда мира. Медленно, очень медленно... Но Чайка была счастлива - по крайней мере до вчерашнего дня. Получив радиограмму, она ушла в свой шатер, поставив у полога верную служанку. Объяснять ничего не стала, за ужином молчала, хмурила лоб.
        И вот сегодня пришла сама.
        - Нам нужно поговорить, Жан... Нет, не так... Товарищ командир, разрешите обратиться по личному вопросу?
        Кречетов, решив не углубляться в уставные тонкости, быстро оглянулся, прикидывая, куда бы усадить девушку. Чайка увидела - или просто догадалась.
        - Не надо, товарищ командир, поговорить можно и стоя. Вопрос короткий, но для меня очень важный. Помогите перейти границу!
        Иван Кузьмич с трудом поймал отпавшую челюсть.
        - К-какую границу?
        Девушка грустно улыбнулась:
        - Если бы у тебя был волшебный конь, Жан, я попросила бы унести меня в Неаполь. Люблю этот город! Море, запах водорослей, уличные певцы на кривых улочках... Я говорю о советской границе, товарищ Кречетов. Я не гражданка СССР, у меня нет документов. Советских денег тоже нет, есть несколько пригоршней драгоценностей, но с ними меня скорее всего сразу арестуют. Жан, помоги, иначе я погибла!..
        Красный командир Кречетов понял, что время восточных церемоний кончилось. Взял девушку за плечи, тряхнул от души:
        - Отставить! Пока я здесь, никто погибать не будет. А теперь докладывай, только внятно и по подразделениям. И это не просьба, товарищ Баатургы, а приказ. Ясно?
        Чайка всхлипнула, закусила губу.
        - Да... Прошу простить мое недостойное поведение... Дядя, властительный гун нойон Сат Баатургы, узнав о моей слепоте, указал мне путь в обитель Цзуси. Только в монастыре место таким калекам, как я. Думала упасть в ноги Хамбо-Ламе, его слово тяжелее золота... Но вчера принесли радиограмму. Хорошо, что моя служанка знает французский и умеет молчать. Все изменилось, Жан. Монастырь мне больше не грозит. Меня выдают замуж...
        - А! - четко и внятно выговорил Иван Кузьмич.
        - ...За какого-то знатного монгола. Дядя пишет, что это очень нужно Сайхоту, даже намекает на "желтый цвет". Великое Желтое Царство, помнишь? Но у меня одна жизнь и... И любовь тоже одна.
        - За мон-го-ла, - задумчиво повторил Кречетов. - Монголия наш Сайхот проглотить желает, а гун-нойон о княжеской свадьбе думает? Ты, Чайка, не спеши горевать. Ой, вернусь, в Беловодск, ой, наведу порядок!..
        Девушка закрыла глаза:
        - Даже ты не всесилен, мой Жан. Правительство СССР наконец-то позволило Сайхоту иметь свою армию. Командующим решили назначить эмигранта - князя Алдын-Маадыра. А я стану залогом этой сделки. Жан, я все понимаю, ничего от тебя не прошу, только помоги уехать, исчезнуть. Я не вещь, не подстилка, я не хочу лежать под этим грязным монголом!
        Вырвалась, отступила на шаг, пошатнулась, с трудом устояв на ногах...
        - Помоги!..
        Иван Кузьмич Кречетов привычно поглядел на небо. Беззвучно шевельнулись губы:
        - Что вы головы повесили, соколики?
        Что-то ход теперь ваш стал уж не быстрехонек?
        Дальше не пелось. И в самом деле, к чему коней торопить, разгонять тоску-печаль? Считай, к месту прибыли.
        - А теперь. Чайка, меня слушай, - сурово молвил Гун-чжен Алдын-Маадыр. - Первое! Монгола забудь, как никогда не бывшего. Вернусь в Беловодск - оставлю от него только печать и шарик, который на шапке. И в том тебе слово свое даю. А второе мое слово вот каким будет. Обещаю, что замуж ты выйдешь, только за кого захочешь сама.
        - За кого захочу? - быстро переспросила девушка. - Жан! Для этого надо лишь зайти в первый же советский ЗАГС...
        Иван Кречетов, князь Сайхотский, прокашлялся, мысленно поминая добрым словом всех дипломатов с "цекистами".
        - Порядок, Чайка, нарушать не станем. Сперва с монголом разберемся, а потом к пункту второму перейдем. Как я сказал, так и сделаем!..
        Чайганмаа Баатургы низко склонила голову:
        - Да будет все по твоей воле, мой супруг и господин!..
        А вот на такое бедный Иван Кузьмич точно не нашел бы ответа. К счастью не пришлось. Откуда-то сзади прозвучало ехидное:
        - Тили-тили-тесто! Тили-тили-тесто!..
        Кречетов неторопливо повернулся, пальцем поманил:
        - Иди сюда, Ванька. Убивать буду!
        Думал, убежит. Ошибся. Не убежал красноармеец Кибалкин. Подошел, ладонь к треснутому козырьку подбросил:
        - Для убиения прибыл! Только скажи, дядя, поздравить-то вас можно? Я уже думал, что ты и дальше будешь от товарища Баатургы прятаться!
        Иван Кузьмич, щелчком сбив фуражку, ухватил шкодника за светлые вихры, поглядел со значением:
        - Знаешь, Ваня, не стану я тебя убивать. Хуже сделаю - специально по твою душу в Беловодске командирскую школу открою. Приглашу двух злющих унтеров, и будут они гонять тебя цельный световой день. А среди ночи по тревоге поднимут - и все по новой. И так - два года подряд.
        - Дядя, за что? - в первый раз дрогнул голосом бесстрашный герой. - Что я такого сделал?
        Красный командир зловеще усмехнулся.
        - За все сразу, товарищ красный курсант. А на свадьбу нашу с Чайкой, так и быть, увольнительную дам. Но только до вечера.
        Эпилог
        1
        Яркий белый металл, красный камешек-кнопка...
        Пальцы осторожно коснулись диска, помедлили, накрыли целиком. Гладкая ровная поверхность потеплела, сливаясь с кожей, камешек еле заметно завибрировал, ожил, неспешно провернулся, как будто пытаясь отделиться от металла.
        Указательный палец нащупал камень-кнопку. Надавил - раз, другой, третий...
        Диск исчез. Рука утонула в густом молочном тумане, сквозь который с трудом пробивался еле различимый огонек-желток. Внезапно он вспыхнул - ослепительно, беззвучно. Желтый взрыв разметал клочья неверной белизны, ударил в глаза, вскипел, заполняя собой все видимое пространство.
        Исчез... Пропал туман, красный горячий камешек, теплый металл диска. Он был по-прежнему под рукой, никуда не сгинул и весь остальной мир, но вместо него глазам предстал Белый Зал.
        Под ногами странным невиданным ковром растекались беззвучные волны светлого пламени. Стен тоже не было - лишь огромный, рассеченный глубокими бороздами, купол, чем-то напоминающий пчелиные соты. Сотни ячеек-квадратов, большей частью ослепительно-белых, холодных. Лишь немногие светились живым теплым огнем, почти все - справа. По левую руку их было всего три, и только одна - впереди, прямо перед глазами.
        Звук еще не родился - или уже успел умолкнуть. Царила нестойкая и странная тишина, словно в опустевшем зале после шумного застолья. Люди ушли, но эхо их голосов все еще не находит покоя...
        Тихо, тихо...
        Секунды сменялись минутами, тишина густела, ровно светились ячейки-соты. Вот вспыхнула еще одна, справа, чуть выше всех прочих. Потом еще, еще...
        - Здравствуйте, товарищи!
        Голос донесся словно ниоткуда, громкий, отчетливый. И в тот же миг ярким синим пламенем загорелся квадрат, находивший впереди, в окружении белых ячеек-соседок - живой огонь среди мертвой холодной тверди.
        - Меня зовут Лидия, я координатор проекта. Приветствую всех, кто навестил нас сегодня. Тем, кто здесь впервые, хочу сообщить, что наша система абсолютно безопасна для жизни и здоровья. Вы никуда не переместились, ваш мир по-прежнему с вами. То, что вы видите - искусственная реальность, в мое время ее называют виртуальной. Каждый связной диск настроен на своего владельца, чужаку попасть сюда очень трудно. Однако опасность прослушивания все равно остается, поэтому каждый из вас имеет право назваться псевдонимом. Напоминаю, что для удобства мы используем название "грань". Те из вас, кто находится в мире 1924 года, имеют позывной "Грань-24". Насколько я вижу, тут присутствуют гости из трех миров-граней, четвертый пока молчит... У меня на календаре - 2012 год. Итак, я Лидия, Грань-12, приветствую вас - и слушаю!..
        Эха не было, но воздух в Белом Зале потеплел, холод отступил вниз, к белым языкам бесшумного пламени. Сразу несколько ячеек вспыхнули синим огнем, но почти сразу же погасли. Осталась лишь одна - справа, в самом центре.
        На этот раз заговорил мужчина.
        - Здравствуйте! Попытаюсь следовать правилам... Ростислав Александрович Арцеулов, Грань-24, нахожусь где-то в СССР...
        ...Негромкий, не слишком веселый смех.
        - Так писали во фронтовых сводках: "Где-то на Юго-Западном фронте". Звучит лучше, чем просто "в Н-ском полку". Я нелегально перешел границу. Среди прочего, имею цель доставить как можно больше неприятностей тому, ради которого мы здесь все собрались. Итак, Агасфер, он же Иванов, он же, как я недавно узнал, Вечный. Мне лично все равно кто он такой: марсианин, древний демон или пришелец из Будущего. Я его видел, даже имел сомнительную честь беседовать, значит, этот мерзавец реально существует. А то, что существует, может быть не только познано, но и успешно уничтожено. В этом полезном деле готов сотрудничать с каждым из вас. Пока все!..
        Синий пламя погасло, но почти сразу же загорелось рядом, в соседней ячейке, словно перехватив эстафету:
        - Грань-24, Адриан. Я не здесь не впервые, но ради новичков рискну повториться. Я вынужден пользоваться псевдонимом, поскольку вхожу в состав высшего советского руководства. Вполне вероятно, что мы уже встречались с господином Арцеуловым на фронте, может быть даже ходили в штыковые - друг против друга. Но сейчас я с ним совершенно согласен. Вечный, кем бы он ни был, вполне реален. Он - не человек, но не этим опасен. Вечный пользуется возможностями, недоступными всем нам, для достижения своих личных целей. А цели эти очевидны - построить Будущее по его собственным планам. Люди для него - всего лишь материал. Хуже - злые бесхвостые обезьяны...
        Синий огонь погас. Тишина...
        - Кто еще хочет сказать? - голос Лидии-координатора внезапно дрогнул. - Тогда скажу я... В нашем мире, в XXI веке, наука и техника могут почти все. Мы создали эту систему, соединили несколько миров - ответвлений необозримой Реки Времен. Кое-кто из нас, моих современников, знает об Агасфере, даже знаком с ним. Но здесь, с вами, я одна... Все, кто пытался бороться, погибли, а смены нет. Я не прошу помощи, в каждом из миров - свои заботы, но хочу, чтобы вы оценили опасность. У нас, на Грани-12, Агасфер победил. Почему жива я, даже не знаю. Может быть, ему просто скучно без врагов...
        Синий квадрат потускнел, погас, но загорелся новый, по правую руку: Женский голос - уверенный, сильный:
        - Лидия, не сдавайтесь. Никто не погиб напрасно! Борьба не кончена, пока жив хотя бы один из нас... Я - Ника, Грань-38. Мы - маленькая группа, которая пытается спасти людей и хотя бы немного ослабить террор. Недавно я прочитала стихи одного поэта, его уже нет в живых, его убили... "Мне на плечи кидается век-волкодав..." Я знаю, что это такое. Меня дважды расстреливали - ставили спиной к холодному камню, целились поверх головы... Я не сошла с ума и не сдалась. Мне помогли бежать, и сейчас я снова со своими товарищами. Мы делаем, все что можем...
        Голос оборвался, но синий огонь все еще горел. И тут же пришел ответ справа.
        - Грань-24, Адриан. Товарищ Ника! Как я уже сказал, у меня имеются определенные возможности - например, доступ к Каналу. Ваш институт в Теплом Стане неплохо охраняется, но визита ударной бригады там точно не ждут. На грани-38 Агасфер скорее всего скрывается под маской Сталина. Как отнесется ваша группа к предложению объединить силы - и прикончить этого бешеного пса? По крайней мере, один из миров будет свободен.
        - Убить Ста... - голос Ники сорвался. - Сталина? Но разве это возможно? Вы, товарищ Адриан, не жили в нашем мире, вы даже не представляете, что вас ждет ... Но главное в другом. Я, к сожалению, тоже знакома с Агасфером. Лица не видела, но его голос, манера выражаться... Он - не Сталин.
        Синий свет погас - и почти мгновенно вспыхнул в соседней ячейке.
        - Это не так важно!
        ...Молодой сильный голос с еле заметным акцентом.
        - В любом случае Агасфер и Сталин - близнецы-братья, как выразился бы Маяковский. Антисталинский переворот спасет страну. Здравствуйте, товарищи! Грань-38, Андрей Крапивин, на моем родном дхарском - Анх, сын Лхаста. Статья
58 через 10 и 11, год на Бамлаге. Бежал, убил двух конвоиров. Сейчас нахожусь где-то в СССР...
        И снова смех, на этот раз злой и резкий.
        - ...Если точнее, в Заповедном Лесу, в нашей дхарской крепости. Мы подняли восстание - и до сих пор не сдались. Сейчас наш лес - единственная свободная территория СССР. Мы вынудили Усатого вступить в переговоры и заключить перемирие на наших условиях. Удалось даже освободить некоторых осужденных товарищей... Перемирие мы не нарушим, но в нем нет пункта о сбережение драгоценного сталинского здоровья. Товарищ Ника, мы знаем о вашей группе и гордимся вами! А вы, товарищ Лидия, не сдавайтесь! Да, война не проиграна, пока сражается хотя бы один солдат. Дхары были разбиты мосхотами, но наш гэгхэн - Ранхай Последний все-таки вышел на поединок и убил Повелителя Молний. Если что-то зависит от моего слова, то я голосую - прикончить Пса!
        - Товарищ Адриан! У меня к вам есть конкретное предложение...
        ...Синий квадрат справа.
        - Грань-24, Микаэль Ахилло, гость из 1938 года. Точнее, беглец... Ника, если вы из группы "Вандея", позвольте выразить вам и вашим товарищам свое профессиональное восхищение. Я вас очень долго и безуспешно ловил... Товарищ Адриан, на Грани-24 есть свои проблемы, однако я не имею право судить. Лично ко мне ваше Время отнеслось очень по-доброму. Но мое место там, где сейчас Полночь Века. Если вам нужна ударная бригада - записывайте меня первым, тем более, Теплый Стан мне хорошо знаком. Но не думаю, что начинать следует именно с Усатого, на его место могут поставить другого монстра. Уверен в ином. Большой Террор в СССР стал возможен только из-за отсутствия всякого сопротивления. Поверьте опыту! Если мои сослуживцы из НКВД знали бы, что из-за каждой двери они могут ждать выстрела в упор, арестов было бы вдесятеро меньше. Они не так храбры, как кажутся, эти сталинские волки. Я сам, товарищи, из волчьей стаи, но стану драться до конца. В Бога я не верю, но верю в Валгаллу...
        Теперь оба квадрата горели рядом - два живых синих огня.
        - Я свяжусь с вами, товарищ Ахилло, - негромко ответил тот, кто назвался Адрианом. - Товарищи с Грани-38! Будьте уверены, мы вам поможем. Вы не одни!.. А что касаемо проблем нашего мира... Господин Арцеулов! Не желаете съездить в Шекар-Гомп - проконтролировать демонтаж хорошо знакомой вам установки? Мы постараемся в ближайшие же месяцы ликвидировать "Объект "
1". Там снова будет монастырь - великая святыня, где покоится прах Гэсэр-хана. Возьметесь?
        Арцеулов ответил не сразу. Но вот вспыхнуло синее пламя.
        - Рискну! Даже если это ловушка ГПУ - попытаюсь. Уж больно велик соблазн!..
        - Товарищу Адриану можно верить! - немедленно откликнулся кто-то безымянный. - Не могу назваться, не имею права, но и я, и мои друзья обязаны ему жизнью и свободой!..
        - Господин Арцеулов, найти вас в Абердине было не так сложно, - мягко добавил товарищ Адриан. - Или в Сирии, куда вы ездили с господином Валюженичем. Или, допустим, в Париже. Но вы живы, правда? Кстати, только что вспомнилось... Известный вам Волков, он же Венцлав, недавно арестован, его ждет трибунал. Революции не нужны упыри... Итак, товарищи! Позволю себе на правах большого начальника...
        И снова смех, негромкий, добродушный.
        - ...Подвести предварительные итоги. Здесь, на Грани-24 возможности Агасфера сведены практически к нулю. В СССР создается коллективное руководство, любая попытка тирании будет безжалостно пресекаться. Передача технологий из иных миров прекращена, Шекар-Гомп - Око Силы - ликвидируется, незаконные биологические эксперименты запрещены раз и навсегда. Господин Арцеулов, если вы пожелаете принять советское гражданство и вернуться, препятствий не будет. Это касается и всех ваших товарищей, кто не замаран невинной кровью. Честных солдат Советская власть прощает... Вынужден также признать, что и у нас примазавшиеся к власти враги трудового народа готовили репрессии против дхаров. Эта ошибка исправлена, виновные наказаны. Вчера принято решение о возобновлении работы Дхарского культурного центра в Столице. Как видите, кое-что у нас, на Грани-24, уже сделано - и будет делаться впредь. Поэтому основные усилия необходимо направить на спасение тех, кто на Грани-38. Товарищ Ахилло, вашему профессиональному опыту я вполне доверяю. Возможно, этого... Как вы его назвали? Усатого убивать не придется. А вот клещи ему
обломаем. Вариант с Теплым Станом не единственный, можно сработать чище... Товарищ Ника! Товарищ Крапивин! Готовьте посадочные площадки для десанта!..
        Теперь засмеялись все трое.
        - Даже не верится, товарищи! - радостно вздохнула та, что назвалась именем богини Победы. - Вы не представляете, что значит для нас ваша поддержка! Не представляете...
        - А я представляю, - сурово и жестко перебил Анх, сын Лхаста. - Мы победим! Россия станет свободной, а гражданина Вечного, пусть он даже бессмертен, загоним в ад, в самый его дальний уголок.
        Синие огни справа вспыхнули все разом. Голоса - мужские, женские, уже звучавшие и нет, слились в единый хор:
        - Держитесь, товарищи! Держитесь! Вы победите! Мы победим!..
        - Стойте! Стойте!..
        Одинокий синий квадрат. Отчаянный голос Лидии:
        - Товарищи! Это ничего не даст! Так Вечного не победить, его опора в моем времени, на Грани-12. Поэтому я одна, поэтому убиты все мои друзья... Здесь, и только здесь нужно искать нашего врага. В ваших мирах лишь его тень, отражения. Агасфер тут, я уверена, уверена!..
        - Тень? - резко перебила Ника, - Лидия, у нас не тень и не отражения. В стране массовый террор, гибнут люди!
        - А у нас тихо. Тихо, как на кладбище. Цены на нефть растут, повышаются пенсии, оппозиция превратилась в сборище шутов, а власть можно вволю ругать в интернете. Агасфер устроился очень уютно... Вы собираетесь начать никому не нужную войну между Гранями, а он только посмеется. Выходит, наш враг и в самом деле победил...
        - Не падайте духом, Лидия! - отчеканил товарищ Адриан. - Мы непременно поможем и вам, вашей Грани-12. Обязательно! Главное, что мы наконец-то вместе. Агасфер умнее любого из нас, но все мы, объединившись, обязательно победим. И вы победите! Но сначала нужно остановить кровь и спасти людей. Возражений нет?
        - Вы не понимаете, товарищи! - безнадежно вздохнула Лидия. - Не понимаете, не хотите понять...
        - Понимаем! Понимаем - и поможем... Итак, стратегию на ближайшее время будем считать согласованной. Кто еще желает что-то добавить? Возразить, внести предложение?
        Тишина... Квадраты-соты гасли один за другим. Белый Зал, белые беззвучные стены...
        Синий огонь!
        - Я хочу сказать... Меня зовут Ольга. Ольга Вячеславовна Зотова... Товарищ Адриан, конечно, прав. Если людей убивают, их нужно спасать, обязательно спасать! Но... Что-то не так, товарищи. Не могу объяснить, но не так что-то, не так!..
        2
        - Друг мой! Сколь радостна для меня наша новая встреча!
        - Не сомневаюсь, Агасфер. Для радости у вас имеются все причины. Теперь я не проситель, даже не парламентер...
        - Да-да, друг мой. Вы - инспектор по соблюдению условий капитуляции. Неплохой служебный рост. Только давайте забудем про Агасфера. Надо же выполнять решения моего... Синедриона, так кажется? Агасфер, бедняга, умер. Меня можете называть просто, по-дружески: Вечный Брат, Великий Лха и Хранитель Всех Миров. Остальные сорок два имени разрешаю опустить.
        - Мне больше нравится "гражданин Вечный". И если я замечу одно-единственное нарушение, вы станете ЗК Вечным с указанием соответствующей статьи.
        - Прогресс, прогресс! Несколько лет назад вы даже не знали, кто такие "ходоки", и зачем в цирке нужен факир... Одного не пойму! История Человечества ветвится каждый миг, число уже существующих вариантов - Миров! - невозможно сосчитать. Из всех разветвлений я взял под свою руку четыре. Только четыре! И ради этого вы начали войну?
        - Не скромничайте, гражданин Вечный. Четыре мира - это миллиарды людей - тех самых ваших "злых бесхвостых обезьян". Что ж, у вас есть замечательная возможность пожить несколько десятилетий в обезьяньей шкуре. Может, подобреете?
        - Не увлекайтесь, друг мой! Все миры мне по-прежнему доступны, речь не о "шкуре", а о некотором ограничении возможностей. К тому же я вовсе не зол, напротив. "Мне на плечи кидается век-волкодав, но не волк я по крови своей..." В этом варианте Истории предотвращена кровавая смута, власть, которую мне вручили, законна и крепка. И кстати, меня любит замечательная девушка. Завидуйте! Когда через несколько десятилетий ссылка кончится, бренный прах моей земной тени упокоится рядом с Вождем - а Россия наконец-то получит достойную ее величия Историю. Помните? "Прошедшее России удивительно, ее настоящее более чем великолепно; что же касается будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое пылкое воображение". К началу XXII века, в долгожданный Полдень, волна изменений доберется до грядущего Сегодня - и мой народ увидит, что его Прошлое не просто удивительно, а прекрасно. И наступит столь вожделенный Золотой Век.
        - Мнение самого народа вас, как я понимаю, не слишком интересует. Не боитесь, гражданин Вечный, что вас попросту прикончат? Технически это не столь сложно, достаточно нескольким неглупым людям собраться вместе и как следует подумать. А если ваши враги из четырех миров объединятся?
        - Да, это мой постоянный кошмар. Объединятся! Соберутся вместе, возгорятся праведным гневом - и пойдут, к примеру, спасать Грань-38 от злого Сталина. Ух, как страшно! Кроме факиров, друг мой, в цирке бывают клоуны. А еще гладиаторы. У людей вообще очень интересная жизнь.
        - Я, кажется, догадываюсь, что вы задумали... А если успею предупредить?
        - Обязательно, друг, мой! Обязательно! Тогда мои враги начнут искать предателя. Увлекательнейшее занятие, хватит на целый век... Только не смейте повторять, что я ненавижу людей! Люди - разумные существа, как и мы с вами. Разум их необыкновенно силен, но сами они слабы и нуждаются в Пастыре с жезлом железным. Без этого люди превращаются в дикое безумное стадо - в тех самых злых бесхвостых обезьян. Поэтому я всегда буду побеждать. Всегда! Умников следует растереть в кровавую капель, а всех остальных - построить в колонны и вести к цели...
        - Под конвоем, как я понимаю. В одном из ваших концлагерей, гражданин Вечный, я видел плакат: "Железной рукой загоним человечество к счастью!"
        - Замечательные слова!
        3
        Эфирный корабль выглядел по земным меркам странно, даже неказисто, издалека напоминая огромное металлическое яйцо. Посредине, по окружности, шел стальной пояс, пригибающийся книзу, к поверхности аппарата, под ним располагались три круглые дверцы - входные люки. Нижняя часть "яйца" оканчивалась узким горлом-соплом, его окружала двойная круглая спираль, свернутая в противоположные стороны. В твердой поверхности металла прорезаны маленькие иллюминаторы-"глазки" - короткие металлические трубки, снабженной призматическими стеклами.Архаика!
        Внутренность корабля также поражала простотой и старомодностью. Плотная стеганная обшивка, большой приборный шкаф с овальным экраном посередине, откидные столики, несколько черно-белых фотографий, четыре "скрайбера" конструкции Вязьмитинова, прикрепленные ремнями к бортам. Посередине, в блестящий металл пола, врезан круглый люк, ведущий в нижние помещения. Это же служило, судя по всему, рубкой управления и, одновременно - кают-компанией.
        Астронавты, двое пожилых мужчин в одинаковых оранжевых комбинезонах и черных летных шлемах с наушниками, были заняты делом. Тот, кто постарше и без очков, колдовал у приборного шкафа, следя за рядами цифр, бегущими по черному экрану. Второй, чуть моложе, но в тяжелых металлических окулярах, неторопливо полировал бархоткой большой черный пистолет - "маузер К96". Невесомость, давно уже ставшая привычной, ничуть не мешала, дело спорилось, и работавший с приборами незаметно для самого себя принялся негромко напевать:
        - В далеком Цусимском проливе,
        Вдали от родимой земли,
        На дне океана глубоком
        Забытые есть корабли.
        Там русские есть адмиралы,
        И дремлют матросы вокруг,
        У них вырастают кораллы
        На пальцах раскинутых рук...
        Чистивший "маузер", согласно кивнув, подхватил хрипловатым баритоном:
        - Когда засыпает природа
        И яркая светит луна,
        Герои погибшего флота
        Встают, пробуждаясь от сна...
        Допев, вздохнул невесело, аккуратно уложил оружие на полированную поверхность откидного столика. Обернулся:
        - Батя твой сочинил?
        - Дядя, - уточнил астронавт с хорошим зрением. - Отцу не до песен было - воевал. Под Мукденом ранили... Степан Иванович, уходить с орбиты надо. Собьют праправнуки к чертовой матери. Уже трижды запрашивали.
        Тот, кого назвали Степаном Ивановичем, вновь взял "маузер" в руки.
        - А ты бы ответил. Мы - люди вежливые.
        На бесстрастном лице любителя старинных песен промелькнуло что-то, отдаленно напоминающее усмешку. Судя по всему, улыбаться он не умел и не любил.
        - Можно и ответить. Экспериментальный эфирный корабль серии ПЛ "Командор Лебедев", время старта с эфирного полигона Свято-Александровска -
14 июля 1946 года по земному счету, время прибытия на здешнюю орбиту...
        - ...12 января 2012-го, - невозмутимо подхватил Степан Иванович. - Тогда-то по нам и влупят из всех стволов. Только скажи мне, Семен Аскольдович, по чьей вине мы уже цельную неделю тут болтаемся? Не по твоей ли?
        - Я работаю! - отрезал тот, кто не любил улыбаться. - Пока не выстрою непротиворечивую теорию, добро на посадку не дам!
        Степан Иванович, столь же бесстрастно пожав плечами, спрятал "маузер" в притороченную к стеганной обшивке деревянную кобуру, снял один из "скрайберов", на столик уложил.
        - Они начинают беседу -
        И, яростно сжав кулаки,
        О тех, кто их продал и предал,
        Всю ночь говорят моряки.[54]
        Пели оба - негромко, печально. Пальцы Степана Ивановича привычно разбирали оружие. Деталям находилось место прямо над столиком, благо невесомость позволяла. Выше всех расположилась ствольная коробка черного вороненого металла.
        Семен Аскольдович допел куплет, обернулся:
        - Что у нас получается, Степан? Счетная машина выдала более ста вариантов перемещения при включении новой установки "Пространственного Луча". Так и должно быть, но один почему-то совпал с тем, что мы увидели, когда экспериментировали с камнем из твоего перстня. Помнишь, мы пропустили через него пучок синего излучения?
        - Как в Шекар-Гомпе, - согласился тот, что был в очках, не отрываясь от своей важной работы. - Только излучение другое, и камень иной совсем. Но поскольку перстень непростой, а камешек и того интереснее, значит, не зря это. Подсказку добрые люди нам дают. Видишь, прилетели!
        Семен Аскольдович скользнул взглядом по черному экрану.
        - Подсказка? Может быть... Кто-то же забросил тебя на Тускулу! Значит, поищем Агасфера здесь?
        Степан Иванович, завершив разборку "скайбера", полюбовался результатом.
        - Нет, Семен!
        Нахмурился, сцепил пальцы в кулак:
        - Неправильно ставишь вопрос, чердынь-калуга. Не поищем, а найдем - и прикончим!
        Его собеседник, лишних слов не любивший, вместо ответа дернул кончиками губ. Пальцы легли на рычажки приборной панели:
        - Еще один виток - и посадка. Иных распоряжений не будет, товарищ командир?
        Распоряжений не последовало. Каждый занялся своим делом.
        А вот пели вместе:
        - Они вспоминают Цусиму,
        Напрасную храбрость свою,
        И небо отчизны далекой,
        И гибель в неравном бою.
        И в шуме морского прибоя
        Они говорят морякам:
        "Готовьтесь к великому бою,
        За нас отомстите врагам!"
        Примечания
        1
        В известном нам варианте Истории в январе 1924 года состоялась XIII конференция РКП(б). Автор напоминает, что "Око Силы" - произведение фантастическое, реальность, в нем описываемая, лишь отчасти совпадает с истинной. Автор сознательно и по собственному усмотрению меняет календарь, географию, судьбы людей, а также физические и прочие законы. Исследование носит художественный, а не исторический характер. Можно добавить, что подлинная История описываемых событий неизвестна и едва ли станет известной в ближайшие десятилетия.
        2
        Реальный факт.
        3
        "Обезьяна, сын осла". Грузинское ругательство.
        4
        Автор не стал бы путать уважаемых читателей, вводя персонажей с одинаковыми фамилиями и псевдонимами. Однако такова была тогдашняя реальность. "Москвиных" в советском руководстве, в том числе в ЦК и в руководстве Коминтерна, было несколько, псевдоним пользовался большой популярностью до конца 1930-х годов.
        5
        Здесь и далее будет упоминаться знаменитая операция "Трест". По официальной версии "Трест" - фиктивная нелегальная организация, созданная советской контрразведкой для обмана "белой" эмиграции. Чем был "Трест" в реальности до сих пор неизвестно. Упоминаемый ниже Федоров (Якушев) - один из руководителей "Треста".
        6
        Стихи Александра Немировского.
        7
        Дешевая рыба - плохая юшка (польск.)
        8
        Блатная "феня" 1920-х годов. Можно перевести так: "Обнаглела, шлюха? Много о себе возомнила, что ли? Уверена, что большим человеком стала? За разговор не по чину режут и пулями угощают. Твое дело маленькое, свистну - тогда и прибежишь".
        9
        Шкрабы - школьные работники. Принятое в те годы сокращение.
        10
        Данный исторический персонаж изъяснялся именно так.
        11
        Несмотря на все проблемы, Шухову удалось построить свою знаменитую башню. В нашей истории работы были завершены в марте 1922 года.
        12
        Добрый вечер, Жан! Спасибо, что не забываешь инвалида. Я надеялась, что ты придешь... (франц).
        13
        Жан! Мой храбрый Жан! Почему я не могу его увидеть? Говорят, чудеса случаются... (франц).
        14
        Светофор (франц.).
        15
        Нансеновский паспорт - международный документ, который удостоверяющий личность, выдавался Лигой Наций беженцам без гражданства. Разработан в 1922 году знаменитым полярником Фритьофом Нансеном, комиссаром Лиги Наций по делам беженцев.
        16
        Реалии Парижа 1924 года позаимствованы из рассказов Алексея Николаевича Толстого. Автор искренне благодарит своего именитого коллегу.
        17
        В нашей истории эти часы появились в продаже только год спустя.
        18
        Северный Вокзал (франц.).
        19
        Сударыня, куда вам ехать (франц., с ошибками).
        20
        Мсье, вы свободны? (франц.)
        21
        Маршрут, мадемуазель! (франц.)
        22
        Продавец (франц.).
        23
        Стихи Александра Архангельского.
        24
        Папиросы фирмы "Галуаз". "Caporal ordinaire" - капрал-заведующий кухней-столовой. В переносном смысле - ординарный табак.
        25
        Вы не простудились? Ужасный нынче январь, не правда ли? (франц.)
        26
        Апфельбаум - так белогвардейцы назвали Зиновьева (Радомысльского). Розенфельд - настоящая фамилия Л. Б. Каменева.
        27
        Добрый день. Иди к нам! (франц.).
        28
        Алексей Николаевич Толстой. "Убийство Антуана Риво".
        29
        У. Шекспир. "Гамлет, принц датский" (пер. М. Л. Лозинского).
        30
        Солнечное шоссе (франц.).
        31
        Вор! Вор! Карманник! (франц.).
        32
        Карманник! На помощь! На помощь! (франц.).
        33
        Помогите мне, пожалуйста, господа! (франц.).
        34
        Знаменитая песня "Время черешен".
        35
        Мадемуазель Зотова, к вам гость! (франц.).
        36
        Портье! (франц.).
        37
        Я... Я люблю другого. Кто из нас слепой, мой глупый Жан? (франц.).
        38
        Стихи Ли Бо. Перевод А. Алексеевой.
        39
        Стихи Александра Немировского.
        40
        Желающие сами могут сравнить фотографии "Леньки Пантелеева". Все они выложены в Сети.
        41
        Автор ни в коей мере не желает оскорбить память Сергея Ивановича Кондратьева, инспектора 1-й бригады питерского уголовного розыска. Реальный "комиссар Жюв" ничем не напоминал выведенного на этих страницах персонажа. Жаль, что Кондратьев, проживший долгую и очень интересную жизнь, так и не рассказал правды о деле Леньки Пантелеева.
        42
        И назревшие гроздья грудей, и живот,
        эти нежные ангелы зла и порока,
        рвались душу мне свергнуть с хрустальных высот,
        где в покое сидела она одиноко.
        (перевод С. Петрова)
        43
        Стихи Ли Бо. Перевод А. Алексеевой.
        44
        Стихи Ли Бо.
        45
        Б. Г. Штерн. "Лишь бы не было войны".
        46
        Автор, успевший подзабыть дхарский язык, и сам затрудняется с переводом. Желающие могут заглянуть в роман "Когорта".
        47
        Роберт-Николай-Максимилиан Унгерн фон Штернберг родился 29 декабря 1885 года в австрийском городе Граце.
        48
        Юрий Олеша.
        49
        Генерал Гастон маркиз де Галифе прославился не только штанами, но и геройством при уничтожении Парижской Коммуны. Зиновьев заслужил это сомнительное прозвище после подавления Кронштадтского мятежа. Штурм Кронштадта пришелся на полувековой юбилей Коммуны, 18 марта 1921 года.
        50
        Автор искренне благодарит Сергея Ястребова за консультации, без которых появление "солнечных людей" на страницах книги было бы невозможно.
        51
        Бодлер. "Украшения". Перевод С. Петрова.
        52
        Из Жития Святого Филиппа Колычева, Митрополита Московского.
        53
        А. Н. Толстой. "Аэлита".
        54
        Песня на слова Владимира Богораза.
        Оглавление
        - Глава 1 Прощание с Агасфером
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - Глава 2 Наследство Льва
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - 6
        - Глава 3 Гиперболоид Пачанга
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - Глава 4 Париж, Париж...
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - Глава 5 Дорога на Тускулу
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - 6
        - Глава 6 Норбу-Онбо
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - Глава 7 Ленька Пантелеев
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - 6
        - 7
        - Глава 8 Апрельские дожди
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - 6
        - Глава 9 Коан
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - 6
        - Глава 10 Канал
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - 6
        - Глава 11 Светлая Седмица
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - 6
        - 7
        - Глава 12 Пещера Дракона
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - Эпилог
        - 1
        - 2
        - 3