Сохранить .
Суккубус Виталий Вавикин

«Две семьи, четыре поколения, немного мистики, немного любви и страсти и много-много безумных образов и фантазий, которые наполняют мою голову - вот о чем эта книга. Так что читайте на свой страх и риск. И помните: ваш здравый рассудок в ваших руках, не растрачивайте его понапрасну».
        Виталий Вавикин
        Суккубус
        Страсть - это весьма приятная тема для разговора, детка. Но если она действительно приходит - я говорю о настоящей страсти, а не о той, что в мыльных операх,- она меняет в твоей жизни все. Понимаешь, все. Это не так просто.
        К. Баркер "Галили"
        От автора
        Две семьи, четыре поколения, немного мистики, немного любви и страсти и много-много безумных образов и фантазий, которые наполняют мою голову - вот о чем эта книга. Так что читайте на свой страх и риск. И помните: ваш здравый рассудок в ваших руках, не растрачивайте его понапрасну.
        Часть первая
        Глава первая
        Стоя возле окна, Бредли видел, как засыпает город. Здесь, в загородном доме Маккейнов, он, как нигде в другом месте, ощущал себя оторванным от жизни тех далеких огней. Суккубус - город-мечта, город-праздник. Город, где игровые автоматы звенят монетой, а витрины дорогих магазинов заливают улицы неоновым светом. Город, где сотни талантливых ног топчут подмостки прославленных сцен, а зрительные залы никогда не пустуют. Современные кинотеатры сотрясают свои стены звуковыми эффектами новейших кинофильмов, а ночью, в заведениях иного плана, любители порнографии могут удовлетворить свои самые извращенные вкусы в этом жанре. Игорные заведения, бары, рестораны и дискотеки. Сотни газет и журналов, смакующих по утрам ночные сплетни. Рабочие, служащие и домохозяйки, которые катят по утрам коляски с детьми. Школы, детские площадки и парки. Все вычурно. Все безупречно. Тысячи рабочих стригут газоны, убирают улицы, белят стены домов и подкрашивают мусорные баки.

«Суккубус - город, который живет для нас!» Этот лозунг, выбитый в камне, украшал каждую дорогу, ведущую в этот земной рай. Да, Маккейны всегда знали, как привлечь во время выборов нужные голоса. Хотя, по сути, это и был их город. Часть их капитала, которая за последний век превратилась из небольшого придорожного городка в элитный мегаполис. И право Маккейнов на него было так же неоспоримо, как все те истории их семьи, о которых втайне перешептывались многие, но никто никогда не пытался вынести на свет. Хотя нет. Был один. Фотограф. Ллойд, кажется.
        Взгляд Бредли подернула пелена меланхолии. Накинув на плечи куртку, он вышел в заброшенный сад. С затянутого тучами неба срывались редкие капли предстоящего дождя. Скотч обжигал рот. Бредли закурил. Далекая молния прорезала небо. Слишком далекая, чтобы услышать сопутствующий ей раскат грома. В доме Маккейнов зажегся свет. «Неужели все закончилось?» - подумал Бредли. Еще одна вспышка молнии, на этот раз с раскатом грома. «Уже ближе». Свет в доме снова погас. Бредли затянулся сигаретой. Наверное, он никогда не сможет привыкнуть к этому. Его брат… Бредли поднял голову. Две девушки улыбались ему. Прыщавые лица, неровные зубы, кривые ноги. «Всего лишь люди»,- Бредли криво улыбнулся. Капли дождя застучали по желтым листьям.
        - Фэй сказала, что мы можем прийти.- Одна из девушек сделала шаг вперед. - Фэй?- Запрокинув голову, Бредли посмотрел на окна, в которых недавно загорался свет. Это ведь дом Маккейнов?- спросила девушка.- Один из домов,- поправила ее подруга.
        Еще глоток скотча. Еще одна затяжка. «Всего лишь люди,- думал Бредли, разглядывая девушек.- Еще одни люди…». - Может быть, теперь ты пригласишь нас войти?- спросила одна из них. Бредли пожал плечами. Истлевшая сигарета обожгла пальцы. Боль. Подняв руку, Бредли смотрел, как раскаленный уголь подбирается к коже. Джесс поморщилась и ударила его по руке.- Ты что, ненормальный?- скривилась она.Бредли улыбнулся. Его руки дрожали, но он знал, что хочет сделать это.- А ты?- спросил он девушку.- Что я?- Она шагнула к нему.- Ничего,- мотнул головой Бредли. Да. Он определенно хочет сделать это.- Правда?- Джесс провела языком по своим неровным зубам.- Правда.Они поднялись по каменным ступеням и вошли в дом. Свет не горел. Мягкий ковер сжирал звуки шагов.- Почему так темно?- спросила Тэмми.- Тени не любят свет.- Бредли закурил.- Что за тени?- Это шутка, дура!- Джесс ткнула подругу локтем в бок и заискивающе улыбнулась Бредли. Он затянулся сигаретой, пытаясь разглядеть ее лицо. Возможно, при других обстоятельствах он счел бы его не лишенным красоты.- Нам наверх,- сказал Бредли и снова жадно затянулся сигаретой.
Выпитый скотч начинал действовать, придавая решимости. За его спиной Джесс споткнулась о ступеньку и выругалась.Дверь. Из-под нее лился яркий свет. Бредли повернул ручку. Губы Джесс округлились. Щеки Тэмми залил румянец. Сын мэра стоял посреди комнаты и улыбался своим гостям. Его худые руки были сложены на плоской груди. Ноги расставлены на ширину плеч. Под гладко выбритым лобком блестел женскими выделениями эрегированный член. В комнате пахло потом и марихуаной. Фэй. Лежа на кровати, она устало махала рукой своим подругам. Ее нагота добавила лицу Тэмми краски.- Да-да!- засмеялся Маккейн.- Именно для этого мы все и рождаемся - плодиться и размножаться!- Запрокинув голову, он зашелся истеричным смехом.- Он что, под кайфом?- Джесс обернулась к Бредли. Сигарета в его руке снова лизала раскаленным углем кожу на пальцах. Фэй поднялась с кровати. «Всего лишь люди»,- подумал Бредли, закрывая дверь. Он спустился вниз и налил себе еще выпить. Большие старые часы громко тикали. Дождь стучался в окна. Женские стоны чередовались с раскатами грома. Что-то темное, еще более густое, чем тьма в углах, прикоснулось к
его руке.- Уйди от меня!- прошептал Бредли, борясь то ли со сном, то ли с бодрствованием.- Почему нет?- спросила его тьма.- Почему ты отвергаешь меня?Еще один удар грома. Еще один женский стон.- Отправляйся наверх,- прошептал Бредли.- Там тебе будут рады.Сверкнула молния, освещая идеальной красоты женское лицо. Теперь у тьмы было тело. Теперь у тьмы было имя. Ламия.- У меня много имен,- прошептала тьма, прижимаясь к Бредли.- Ардат, Ламашту, Эрубин, Нидда, Лилиту… Какое из них тебе нравится больше?- Суккуб впился губами в шею Бредли. Осыпал поцелуями его лицо. Женские руки расстегнули ремень. Зажужжала молния.- Ниже,- выдавил Бредли. Горячее дыхание обожгло его щеку, скользнуло по шее. Тонкие пальцы разорвали рубашку на его груди. Губы Бредли изогнулись в улыбке. Железный крест раскалился докрасна. Зашипела плоть - горела кожа на груди Бредли, горели страстные губы суккуба.Еще один удар грома. Еще один женский стон.Тьма снова стала тьмой. Бредли заснул, выронив недопитый стакан, но даже во сне улыбка не покинула его осунувшегося лица.
* * *
        Фэй закричала и упала на грудь своего любовника. Лицо инкуба было смуглым, тело волосатым. Его сильные руки сжали ее бедра, заставляя вернуться на раздвоенный фаллос.
        - Нет!- застонала Фэй, пытаясь освободиться. Ледяное семя обожгло холодом живот и ягодицы. Ее любовник снова стал бесформенной массой. Он растворялся, оставляя после себя лишь мокрые простыни. Фэй застонала и повалилась на спину. Молодой хозяин дома лежал рядом с ней. Его худое тело лоснилось от пота. Рука Джесс сжимала его член, выдавливая остатки спермы. Ногти у нее были длинные. Кожа черная… Нет. Фэй присмотрелась. Джесс лежала у нее в ногах, сжимая в объятьях Тэмми. Фэй чувствовала, как дрожит тело ее подруги, а рядом с ней растворяются во мраке темные, лишенные лиц силуэты. Фэй различала в них женские черты. Полные груди, гладкие промежности. Но все они исчезали. Таяли. Распадались на безупречные клочки мрака, которые медленно возвращались в надлежащие им темные углы комнаты.
«Все это безумие»,- подумала Фэй. Она, должно быть, сходит с ума. Теряет рассудок, и с каждым разом, когда она предается этому желанному сумасшествию, ей становится все сложнее вернуться к реальности.
        - Ты классно трахаешься,- прошептала Фэй, прижимаясь к Маккейну. Его губы дрогнули, изогнулись в пренебрежении.- Ты сводишь меня с ума. Ты знаешь это?- Фэй посмотрела на Джесс и Тэмми.- Ты сводишь с ума нас всех.
        - Заткнись.- Маккейн слез с кровати. Кожа на его груди была расцарапана. Нет. Она была разорвана ногтями, и капельки крови скатывались по его плоскому животу вниз, туда, где все еще вздрагивал опадающий член. Он подошел к окну и, открыв его, подставил лицо под капли дождя. Фэй закурила. Спина Маккейна, на которую она смотрела, была настолько худа, что бледная кожа казалась натянутой на голый скелет. Без мышц, без мяса, без жира. «Откуда в нем столько страсти? Столько мужской силы?» - подумала Фэй.
        - Может быть, еще разок?- спросила она. Он обернулся. Наградил ее вопросительным взглядом.- Я говорю, ты готов повторить все это прямо сейчас?- улыбнулась Фэй.
        - Я всегда готов.
        Она посмотрела на его член. Почему она верит ему? Нет. Не она. Ее тело.
        - Как-нибудь в другой раз,- сказала Фэй. Ей почему-то захотелось прикрыться. Простыни были мокрыми, и она стала искать свою одежду.
        Прячась в темноте, суккуб пытался сделать свой выбор. Три души. Три тела. Но одна жизнь. Жизнь Бредли.
        - Мерзкий дом,- сказала Тэмми, по дороге домой.- У меня до сих пор в носу запах плесени!
        - Плесенью пахнет только в гараже,- сказала Фэй. Тэмми подумала, что никогда не позволит себе пасть так низко, чтобы трахаться в гараже, будь то хоть сам сын президента.
        - Мы катались на его машине,- сказала Фэй, заливаясь краской.
        - Прямо так и катались?!- Джесс ущипнула подругу за плечо.
        - Он трахал тебя еще в школе, маленькая потаскушка,- огрызнулась Фэй и, злорадно улыбнувшись, добавила.- И не только он.- Джесс глуповато хихикнула.
        - Скажи,- не унималась Фэй.- А его братец так же хорош в постели или же всего лишь пустышка?
        - Я не трахалась с Бредли,- Джесс стала вдруг серьезной.
        - Нет?- Бровь Фэй удивленно поползла вверх.- Чем же вы тогда занимались?
        - Говорили.
        - Говорили?! О чем можно говорить с таким молчуном, как Бредли?!
        - О любви,- Джесс смутилась, опустила глаза и неожиданно громко рассмеялась.
        - Вот потаскушка!- весело подхватила Фэй ее смех.
        Суккуб был рядом. Слушал. Слушал внимательно, жадно обсасывая каждое слово. Бредли. Джесс. Любовь. Снова Бредли… Тэмми остановила машину. Джесс чмокнула Фэй в щеку и наклонилась к Тэмми. Желание было слишком сильным, и Джесс поцеловала подругу в губы. Тэмми покраснела.- Извини,- буркнула Джесс и побежала к своему дому.Она закрыла за собой дверь, покормила кошку и приняла душ.Суккуб ждал.Джесс высушила волосы, нанесла на лицо ночной крем, легла в кровать.Суккуб ждал.Джесс подбила подушку, завела будильник и закрыла глаза. Сон спутал ее мысли. Разбил их на тысячи кусочков, бросил в котел и развел огонь. Скоро. Очень скоро они превратятся в однородную массу. В этот самый момент суккуб склонился над девушкой. Сначала она почувствовала его дыхание. Теплое. Не совсем свежее, но пахнущее молоком и чем-то сладким. Это дыхание напомнило ей о Тэмми. Там, в доме Маккейнов, страсть захватила их. Но то была другая страсть. Нечто липкое и остывающее до неприятно-холодного. Нечто грубое и бесчувственное. Но тот поцелуй… в машине Тэмми… Джесс открыла рот, ища несуществующие женские губы. Суккуб придал ее желанию
формы. Вдохнул в мечты жизнь. Джесс вздрогнула. Чьи-то теплые губы ответили на ее поцелуй. Что это? Сон? Джесс открыла глаза. Девушка в ее постели не была красива. Нет. Она была чувственна. Закрыв глаза, она целовала Джесс, едва касаясь ее губ. Обжигала полость рта своим дыханием. Ну, конечно же, это сон, решила Джесс. Сон, который не имеет ничего общего с остатками прожитого дня. С этими грязными, громоздкими ошметками жизни. Поцелуй стал более страстным. Влажный язык скользнул в рот Джесс. Она смежила веки. По телу пробежала приятная истома. Джесс не хотела смотреть. Она хотела вдыхать, чувствовать. Женщина угадала ее желание. Суккуб угадал ее желание. Демон. Женские бедра укрыли голову Джесс. Воздуха стало меньше, но это удушье было слишком сладостным. Джесс застонала. Впилась губами в нежную плоть. Руки ее вцепились в белые простыни. Пот заблестел на груди. В голове загудела кровь. Лицо Джесс покрылось бурыми пятнами. Вены на висках вздулись. Из носа пошла кровь. Джесс выгнула спину, жадно ловя ртом воздух, но воздуха не было. Она задыхалась. Ее глаза налились кровью. Сухой язык прилип к небу…
        Рыжая кошка прыгнула на кровать и начала, мурлыча, тереться о ноги хозяйки… Но хозяйка была уже мертва.
* * *
        Суккуб не покинул дом Джесс. Он остался, чтобы посмотреть. Дождь за окном то затихал, то снова начинал падать с неба. Пара мух ползала по бездыханному телу, раскинувшемуся на кровати. Рыжая кошка, отчаявшаяся, что хозяйка выпустит ее на улицу, нагадила на ковер. Назойливые мухи тут же переключили свое внимание на свежие экскременты.
        Первой что-то неладное заподозрила подруга Джесс. Она безропотно подменяла свою коллегу по работе до обеда, а дети бегали возле нее и спрашивали, где их воспитательница. Когда время перевалило за полдень, Моника отложила все дела и позвонила Джесс. Суккуб слышал, как звенит телефон. Рыжая кошка жалобно мяукала. В половине восьмого в дверь Джесс постучали. Суккуб открыл замок, но предпочел остаться незамеченным. Кевин заглянул в квартиру и сказал, что просит прощения за свою грубость недельной давности и умоляет дать ему шанс загладить вину. Естественно, Джесс не ответила ему. Вместо хозяйки встречать гостя выбежала рыжая кошка. Кевин взял ее на руки и, теребя ей загривок, прошел на кухню.
        - Джесс!- для верности позвал он, решив, что она в ванной. Открыв по-хозяйски холодильник, он достал бутылку пива.- Джесс, милая, твой медвежонок хочет поговорить с тобой!
        И снова тишина. Кевин открыл пиво и заглянул в гостиную. Дверь в смежную спальню была открыта. Кевин видел кровать. Видел загорелые ноги Джесс.
        - Хочешь поиграть, да?- сказал он, ставя бутылку на стол.- Знаю, что хочешь.- Он расстегнул ремень и спустил брюки.- Сучка,- шепнули его губы, так чтобы никто не мог этого услышать.- Я уже иду, любовь моя,- громко объявил Кевин, избавляясь от остатков одежды. Плюнув на ладонь, он начал ласкать свой член, чтобы тот обрел приличествующий данной ситуации вид.- Уже скоро,- говорил он то ли Джесс, то ли своему члену, который послушно начинал обретать твердость. Рыжая кошка подбежала к его ногам и начала мурлыкать.- Пошла прочь!- цыкнул на нее Кевин, а когда кошка не поняла, пнул ее ногой.- Ну, вот и я!- крикнул он, распахивая дверь в спальню.
        Суккуб видел, как меняется его лицо. Как тухнет озорной блеск в темных глазах. Вожделение. Замешательство. Ужас. На нетвердых ногах Кевин подошел к кровати, наступив в кошачье дерьмо, но даже не заметив этого. Вытаращенные глаза Джесс смотрели прямо на него. Вытянув руку, Кевин дотронулся до ее щеки. Рыжая кошка запрыгнула на кровать и принялась драть когтями розовое одеяло. - Кыш!- сказал ей Кевин.- Пошла прочь!Кошка посмотрела на него, мяукнула и, запрыгнув на грудь Джесс, начала мурлыкать.
* * *
        Кофе в бумажном стакане уже давно остыл. Дежурный выбросил его в урну и подошел к автомату купить новый. «Дерьмовый день»,- думал он, слушая, как автомат смешивает ему капучино. Город словно обезумел в эту ночь. Двенадцать изнасилований. Более двадцати краж. Три убийства. Авария, которая заставила перекрыть на несколько часов центральную улицу, пока не уберут искореженное железо и не соскребут с асфальта человеческий жир, сгоревших людей.
        Автомат выплюнул бумажный стаканчик. Капучино был чуть теплым. Дежурный выругался, вернулся за стол и закурил. Ему было обидно за кофе, ему было обидно за Джесс. Он не трахал ее уже больше года, но воспоминания все равно были теплыми и трепетными. Она всегда говорила, что ей нравятся мужчины в форме.
        Дежурный посмотрел на телефон, подмываемый желанием позвонить детективам и спросить, действительно ли Джесс, действительно ли эта сексапильная шлюшка рассталась с жизнью. Его остановил лишь страх расспросов. Если смерть пришла за этим аппетитным телом, то он уже ничем не сможет помочь, а если нет… Он улыбнулся, решив, что если Джесс окажется жива, то непременно встретится с ней. Хотя бы еще раз, чтобы запечатлеть все до мельчайших подробностей. Он не станет снимать с себя форму. Наденет на эту потаскушку наручники и заставит встать на колени.
        Дежурный как раз думал о том, что скажет в предстоящей игре с Джесс, когда патрульные привели Кевина. Его втолкнули в комнату для допросов и закрыли за ним дверь.
        - Следи за ним,- сказали они дежурному.
        - А что он натворил?
        - Убил Джесс Паленберг,- сказал патрульный и почесал свою промежность.
        Дежурный остался один. «Зачем парень сделал это?» - думал он, нервно закуривая очередную сигарету. Приехал патологоанатом и спросил, не привезли ли еще тело девушки. Дежурный покачал головой. Патологоанатом зевнул и закурил сигарету. Дежурный не отрываясь смотрел на его пухлые руки и думал о том, что скоро эти похожие на сосиски пальцы будут проникать в тело Джесс Паленберг. В ее остывающее нутро. Ладони дежурного вспотели. Он все еще помнил, насколько горячей была Джесс. Там, между ног. Но теперь… Теперь больше не будет любовных игр. Эти толстые пальцы-сосиски разрежут ее брюхо, выпотрошат все внутренности. Дежурный вскочил из-за стола и побежал в уборную. Желудок сжался. Дождь колотил в закрашенное зеленой краской окно. «Лишь бы никто не увидел»,- думал дежурный, умывая лицо. За дверью послышались голоса. Дежурный поспешил покинуть уборную. Вернулись Вест и его напарник.
        - Привет, Джек!- махнул рукой дежурный старому детективу. Вест кивнул и подошел к автомату купить кофе.- Та еще ночка,- сказал ему дежурный и сообщил, что автомат совершенно не греет кофе. Вест отмахнулся. Его молодой напарник наградил задумчивый автомат внушительной оплеухой. Внутри что-то протяжно загудело. Вест выругался, забирая расплескавшийся бумажный стакан. Кофе был горячим и от него шел пар. Дежурный с обидой посмотрел на автомат, дождался, когда снова останется один и, оплатив еще один капучино, пнул автомат ногой. Патологоанатом заснул и начал храпеть. Тело Джесс привезли в начале второго. Патологоанатом тут же проснулся, словно почувствовав знакомый запах мертвечины, купил кофе и ушел в подвал делать вскрытие. Прервав допрос, Вест вышел и купил три кофе. Дверь за ним осталась открытой, и дежурный видел заплаканное лицо Кевина Смита.- Он признался?- спросил дежурный старого детектива.- Нет,- буркнул Вест. Его напарник ударил кулаком по столу и начал орать на задержанного. Вест чертыхнулся и поспешил вернуться в комнату для допросов и закрыть за собой дверь.Патологоанатом закончил
вскрытие около четырех. Довольный собой, он махнул дежурному рукой и отправился домой. Кевина Смита отвели в камеру. Сперму, извлеченную из тела Джесс, отправили на анализ. «Зачем насиловать и убивать девушку, которая и так бы дала, если хорошо попросить?» - думал дежурный, провожая зевающих детективов. Он снова вспомнил руки патологоанатома. Смерть Джесс никак не выходила у него из головы. Желая убедиться, что эта девушка именно та, которую он знал, дежурный спустился в подвал. Открыв холодильник, он выкатил синее тело Джесс Паленберг. Желудок снова предательски сжался, но на этот раз блевать уже было нечем. Желчь поднялась по пищеводу и наполнила рот. Кто-то закричал, и дежурный не сразу понял, что этот истошный, леденящий душу вопль принадлежит Кевину Смиту.Приняв образ обнаженной Джесс Паленберг, суккуб приближался к заключенному, обещая неземные наслаждения.- Нет!- верещал Кевин.- Не смей подходить ко мне!- Разве ты не хотел трахнуть меня?- говорила Джесс, выкручивая свои соски.- Нет!- Не ври. Я видела твое желание.- Я не знал!- Что не знал? Не знал, как люди занимаются этим?- Нет!- Я покажу.-
Джесс облизала свои пальцы и запустила их себе между ног.- Нет!- Кевин вжался в стену. Больше отступать было некуда.- Я не знал, что ты мертва!- захныкал он, а Джесс уже снимала с него штаны.Тяжело дыша, дежурный остановился возле решетки. «Что за дурацкие игры?» - думал он, оглядываясь по сторонам. Ночь, насильник, голая женщина, сосущая его член. Если это чья-то шутка, то кто-то явно перегнул палку. А если нет? Если это не шутка? По щекам Кевина катились слезы. Но как же тогда эта женщина попала за решетку? Ключи в руках дежурного звякнули, и Кевин, повернув голову, заметил его.- Помоги мне!- прошептал он.- Умоляю тебя, помоги!Женщина у его ног выпустила изо рта член и подмигнула дежурному.- Присоединяйся!- сказала она.
        Дежурный попятился назад. «Джесс!» - вертелось у него в голове. «Это же Джесс! Джесс! Джесс!». - Помоги же мне, черт тебя возьми!- заорал Кевин, отталкивая от себя суккуба и хватаясь за решетку.- Открой эту чертову дверь!- Он плакал и изрыгал проклятия.- Открой! Открой! Открой!Девушка за его спиной громко смеялась. Куда же ты от меня убегаешь, любимый?!- протягивала она к нему свои руки.- Вы не знаете, от чего отказываетесь! Вы! Оба! Да! Я смогу удовлетворить вас обоих! Сразу! Обоих!Дежурный вытащил из камеры Кевина и захлопнул дверь. В последний момент Джесс схватила его за рубашку и притянула к себе.- Не говори, что ты не хочешь этого!- томно прохрипела она через решетку. Ее рука сжала дежурному яйца.
«Такая женщина!» - успел подумать дежурный, а через мгновение руки Кевина оторвали его от решетки. Пах обожгла боль. Ноги подогнулись, а Джесс снова начала громко смеяться.
* * *
        Вест подбивал подушку, когда раздался звонок. Дежурный заикался и нес какую-то околесицу. Старый детектив выругался, одел развешанную на спинках стульев одежду и поехал в участок.
        - Она там!- трясущимися руками дежурный указывал на закрытую дверь, за которой находилось несколько камер. Для верности он забаррикадировал дверь своим столом, свалив на него все имеющиеся под рукой стулья. Автомат с кофе был сдвинут с места, но, судя по всему, на большее сил дежурного не хватило, и теперь оторванные провода валялись на полу, время от времени замыкая между собой и выбивая сноп искр.
        - Придется обойтись без кофе,- буркнул Вест.
        - Какой еще кофе?!- заорал дежурный.- Говорю же, она там! Там! Там!- Его побелевшие пальцы вцепились в край стола, сильнее прижимая его к двери.
        - Успокойся.- Вест положил свою тяжелую руку ему на плечо.- Успокойся и скажи, кто тебя так напугал?
        - Джесс,- выдавил из себя дежурный.- Джесс Паленберг!
        - Джесс в морге.
        - Не-е-е-ет!- затряс головой дежурный.- То есть да, но не-ет.
        Молодой напарник Веста переступил через порог как раз в тот момент, когда оборванная проводка автомата с кофе, замкнув в очередной раз, произвела на свет сноп искр.
        - Какого черта?!- крикнул он, отскакивая в сторону. Вест поднял бровь и сказал, что дежурный видел Джесс Паленберг.
        - Джесс в морге,- сказал напарник, с опаской поглядывая на искрившие провода.
        - Я так ему и сказал.
        - А он?
        - А ты сам спроси.
        Кинг подошел к дежурному.
        - Давай-ка заглянем внутрь и посмотрим, что тебя так напугало,- сказал он, снимая со стола сваленные на него стулья.
        - Ну, уже нет!- дежурный спешно закинул стулья обратно.
        - Слушай, нас здесь трое.- Кинг заглянул в безумные глаза дежурного и пообещал, что вместе они справятся с любым, кто бы ни прятался за дверью.
        - Не думаю, что она человек.
        - Не думаю, что тебе стоит кричать об этом,- Кинг снова начал разбирать баррикаду.
        - Вот,- пододвинул он к дежурному стул.- Посиди пока.
        Тяжелый стол уныло заскрипел, царапая пол.
        - Как же страшно,- шептал дежурный. Вест налил стакан воды и велел ему выпить. У дежурного началась икота. Добравшись до двери, Кинг приоткрыл ее и заглянул внутрь. Вест смерил его вопросительным взглядом.
        - Да вроде никого.- Кинг пожал плечами и шире открыл дверь. Белый свет неоновых ламп дрожал.
        - Она там,- прошептал дежурный.- В камере Смита.
        - Я ничего не слышу,- сказал Кинг.
        - Клянусь Богом, она там.- Продолжая икать, дежурный смотрел, как детективы идут по коридору. Возле камеры Смита Вест остановился, выждал пару секунд и заглянул внутрь, осторожно высунув голову из-за угла. Дежурный заткнул уши, ожидая, что сейчас снова услышит этот леденящий душу хохот покойницы.
        - Никого,- сказал старый детектив своему напарнику.
        - Здесь тоже,- сказал Кинг, заглядывая в остальные камеры.
        - Ну, что там?- не выдержал дежурный.
        - Здесь никого нет, Гарри.
        - Клянусь, я запер ее в камере Смита.
        - Но здесь нет даже Смита, Гарри.- Кинг подошел к дежурному, заставил его подняться и заглянуть в камеру.
        - Ты что, отпустил его?- Дежурный не ответил.
        - Отпустил, да?- Кинг отвесил ему затрещину, затем еще одну и еще.- Чертов придурок!
        Вест закурил сигарету, спустился в подвал, открыл холодильник и выкатил синее тело Джесс Паленберг.
* * *
        Дождь то затихал, то снова начинал моросить. Промокший до нитки Кевин разбил стекло и пробрался в свой собственный дом.
        - И что теперь?- спросил его суккуб голосом Джесс. Кевин вздрогнул. Разбитое стекло порезало руку.
        - Кто здесь?- зажав рану, он оглядывался по сторонам. Кровь капала на пол.
        - А кого бы ты хотел?- суккуб обозначил свое присутствие густой тенью в дальнем от Кевина углу.
        - Свет!- Кевин судорожно шарил по стене, ища выключатель. Кровь оставляла на обоях бурые отпечатки.
        - Разве тебя не будут искать?
        Кевин замер.
        - Кто ты, черт возьми?!- держа руку на выключателе, он вглядывался во тьму. Ответ, который приходил в голову, был всего один.- Джесс?
        - У тебя мало времени,- промурлыкал женский голос. Сердце в груди Кевина билось слишком сильно. На ватных ногах он прошел в ванную и достал аптечку. Суккуб продолжал оставаться в тени.
        - Почему ты преследуешь меня?- спросил Кевин, заматывая рану бинтом. Холод и страх били его тело мелкой дрожью. Волосы на гусиной коже стояли дыбом. Порез на руке был глубоким, обнажая сухожилия и прожилки. Кевин блеванул в раковину, включил воду и смыл рвоту в дренаж.
        - Время,- напомнил ему суккуб. На улице завыли далекие сирены. Кевин сжался. Патрульная машина промчалась мимо.
        - Они вернутся,- сказал голос за спиной. Кевин резко обернулся, но снова никого не увидел.
        - Я схожу с ума,- сказал он, подставляя лицо под холодную воду. Еще одна машина проехала мимо его дома. Скрипнули тормоза. Застучали ботинки по деревянной лестнице. Кевин выскочил из ванной и побежал в подвал.
        - Что теперь?- суккуб словно издевался над ним. Патрульные включили свет и осматривали дом.- Скоро они будут здесь.
        - Знаю.- Кевин пытался открыть окно.
        - Я могу помочь.
        - Уйди от меня!
        - Тебе без меня не справиться.
        Ноги Кевина соскочили с деревянного ящика, и он упал на пол. Патрульные наверху переглянулись и направили лучи своих фонариков на дверь в подвал.
        - Джесс!- взмолился Кевин. Голая девушка проскользнула мимо него. Движения ее были плавными, словно физическая оболочка была создана исключительно для глаз Кевина. Под ногами патрульных скрипнули ступени лестницы. Шум дождя стал громче. Холодный ветер сквозняком ворвался в подвал.
        - Шевелись же!- поторопил суккуб Кевина с другой стороны окна.
        Выбравшись на улицу, Кевин побежал прочь от своего дома.
        Когда началось утро, он зашел в открывшийся магазин и купил у сонной продавщицы пачку сигарет и шоколадку. На большее мелочи, которую он успел взять с журнального столика в своем доме перед тем, как спрятаться в подвале, у него не хватило, но это сейчас меньше всего заботило Кевина. Он не собирался бежать. Ему нужно было подумать. Дождь усиливался. Пара бездомных в старом заброшенном доме наградили Кевина недовольным взглядом, но ничего не сказали. Устроившись в дальнем от них углу, Кевин закурил.- Ну, что, доволен?- спросила его Джесс.- Я не убивал тебя,- сказал он, отодвигаясь от ее теплого обнаженного тела.- Я знаю.- Джесс подтянула к груди ноги, обхватив руками колени. Учуяв сигаретный дым, бездомные потребовали у Кевина половину его сигарет за то, что он сидит в их доме.- Ты не сможешь долго скрываться.- Я и не собираюсь.- Зачем же тогда сбежал?- Сама знаешь, зачем.- Ну, теперь-то тебя точно подвесят за яйца!- хихикнула Джесс.Кевин не ответил. Пересилив страх, он заставил себя посмотреть на нее.- Кто ты?- спросил он, не замечая, что истлевшая сигарета обжигает пальцы.- Кто я?- Джесс
засмеялась еще громче.- Ты ведь не она. Не Джесс.Смех суккуба стих.- А ты не убийца,- сказала она.
        Закончив пить, бездомные затеяли понятный лишь им одним спор. - Я вернусь в полицию,- сказал Кевин.- Нет,- сказал суккуб.- Почему нет?- Потому что если ты сделаешь это, я до конца твоих дней не оставлю тебя в покое.Кевин похолодел.- Чего же тогда ты хочешь?- Бредли,- сказал суккуб.Спор бездомных перерос в драку, но это было где-то далеко, не здесь.Закрыв лицо руками, Кевин заплакал.
* * *
        Адвокат Маккейнов соизволил явиться в семнадцатый участок лишь во второй половине дня. Он стряхнул с плеч своего дорогого костюма капли дождя и поздоровался с детективами. Кинг нервно забарабанил пальцами по столу.
        - Не могли бы вы так не делать?- попросил адвокат, сославшись на своего психоаналитика.- Он, видите ли, советует мне хороший случайный секс вместо подобного набора невротика.
        Кинг замер. Застыл. Замерз. Адвокат выбрал себе самый чистый стул, подвинул его к столу и сел, закинув ногу на ногу.
        - Мистер Лаялс…- начал было Вест, но адвокат прервал его взмахом своей холеной руки.
        - Я знаю,- сказал он.- Сперма Маккейна была обнаружена во влагалище и желудке убитой девушки.
        - А так же на лице и груди,- добавил Кинг. Адвокат наградил его снисходительной улыбкой.
        - Мистер Лаялс…- снова начал Вест, и снова адвокат перебил его.
        - У вас, кажется, был подозреваемый?- спросил он, поднимая вверх свою густую бровь.
        - Был,- согласился Вест.
        - И где же он?
        - Сбежал.
        - И теперь вы ищете себе нового козла отпущения?
        - Мистер Лаялс,- сказал Вест, не поднимая глаз.- Мы всего лишь рассматриваем все возможные варианты.
        - Правда?- Улыбка адвоката стала сухой и надменной.- И что же может быть более значимым, чем вариант Кевина Смита? Голый парень с эрекцией и кошачьим дерьмом на правой ступне в квартире с трупом. Кстати, надеюсь, вы делаете все, чтобы поймать этого беглого преступника. Думаю, авторитетная пресса уже печатает заголовки в газетах, предупреждая заботливых родителей о той опасности, которая грозит их детям.
        - Вина Смита еще не доказана.
        - Ну, так и докажите ее. Займитесь делом вместо того, чтобы гоняться за тенью.
        Адвокат поднялся со стула, смерил Кинга по-отцовски заботливым взглядом и протянул ему визитку своего психоаналитика.
        - Думаю, при вашей работе, это будет не лишним,- сказал он, пообещав договориться о скидке.- Не повторяйте ошибок своего напарника.
        Дверь за адвокатом закрылась.
        - О чем это он?- спросил Кинг, выбрасывая визитку в урну.
        - Мистер Лаялс очень хороший адвокат,- сказал Вест, закуривая сигарету.- Очень хороший,- он открыл окно, надеясь выгнать из кабинета запах дорогого одеколона.
* * *
        - Ты помнишь мою мать?- спросил у брата Маккейн, когда адвокат сел в машину.
        - Немного.- Бредли все еще думал о Джесс Паленберг. Все еще вспоминал оставленные адвокатом фотографии.
        - Отец говорит, что она была красивой.
        - Не знаю. Тебе, наверное, лучше спросить об этом Лаялса.
        Маккейн поморщился.
        - Все еще ненавидишь его за это?- спросил Бредли.
        - Да нет. Мать крутила не только с ним.
        - Почему ты решил поговорить об этом сейчас?
        - Не знаю.
        - Это из-за Джесс?
        - Какое мне дело до этой шлюхи?
        - Что тогда?
        Маккейн вернулся в дом и достал старый фотоальбом. - Ты был такой пискля,- улыбнулся Бредли, разглядывая фотографии.- Знаешь, что странно,- сказал Маккейн, пропуская замечание брата мимо ушей.- Никто не говорит мне, кем была моя мать.- А отец?- Он тоже не знает. Никто не знает. Даже фотографии.- Маккейн выхватил из рук брата фотоальбом и начал небрежно листать, надрывая старые пожелтевшие страницы.- Ничего! Ни одной фотографии, где моя мать была бы снята до моего рождения!- Успокойся.- Заткнись!- Ты собираешься ненавидеть всех, кто вырос в полноценной семье, или же только меня?- Всех!- Маккейн швырнул фотоальбом в дальний угол гостиной.- Знаешь, иногда мне кажется, что отец подобрал ее на улице,- сказал он дрогнувшим голосом.- Думаешь, она была шлюхой?Маккейн кивнул. Сомневаюсь, что твой отец стал бы подбирать всякую грязь.- Может быть, его это возбуждало.- Любить шлюху?- Трахать.- Маккейн взял со стола фотографии Джесс Паленберг, сделанные после ее смерти. Выбрал ту, на которой особенно хорошо были видны ее гениталии, и протянул брату.- Разве в это нельзя влюбиться?- Всего лишь шлюха,- сказал
Бредли.Маккейн помрачнел.- Я не имел в виду твою мать,- поспешил оправдаться Бредли.- Я об этом и не думал.- Тогда о чем?- О Тэмми. Из них с Джесс получилась бы хорошая пара.- Не знал, что Джесс нравились женщины.- Ты много чего не знаешь.- Есть вещи, о которых лучше не знать.- Хочешь, я привезу Фэй, и мы позабавимся с ней вдвоем? Там. Наверху. Мои подруги давно уже тебя ждут.- Ты не обязан служить им.- Нет. Обязан. Это у нас в крови.
        Глава вторая
        Рем вздрогнул. Его молитва была прервана, его рот с растрескавшимися губами закрыт, но чей-то голос продолжал говорить:
        - … в страну, где нет порядка, но есть вечный ужас, и именно ужас бедствий и тьмы…
        Что это? Кто это? Рем вертел головой, но в комнате никого, кроме него и роженицы, не было. Вот оно! Следствие греха. Следствие наказания. Исключений не бывает. Рем посмотрел на роженицу. Всегда одно и то же: где грех больше, там и наказание больше. Женщина выгнула спину и вцепилась руками в чистые простыни. Воздух сгустился и стал темным.
        - Умерь свои чары, демон!- прошептал Рем.- Клянусь Богом, твой судный день уже близок. Ад ждет тебя. Ждет…
        - Тебе не одолеть нас.
        - Вас?- По спине Рема покатились капли холодного пота. Нет. Этого не может быть. У демонов нет согласия. Не может быть!
        Роженица закричала.
        - Где же твой Бог?- услышал Рем.- Почему же он не спустится с небес и не остановит это?
        - Не всякое зло приносит зло,- зашептал Рем.- Не всякое зло…
        - А ты видел Бога?- продолжал голос.- Нет. Знаю, что нет. А знаешь почему? Ему наплевать. Мы дети его, а кто для него вы?
        - Все, что от Бога, то приведено в порядок. Все, что от Бога…
        - Так почему же ты мешаешь нам исполнить наказание согрешившего? Почему же ты препятствуешь желанию Господа нашего? Кто дал тебе право прощать содомский грех тем, чей возраст старше телесной жизни Христа?
        Роженица снова закричала.
        - Duo morsellus,- зашептал голос.- Смерть души и тела. Смерть души и тела…
        Сотни мух наполнили комнату. Их жужжание стало невыносимым, и Рем зажал руками уши, но голос по-прежнему звучал в его голове.
        - Смотри же, святоша! Вот души тех, кто отверг Христа, дабы вступить в брак с моим господином. Смотри! Разве они несчастны?!
        Мухи облепили роженицу. Ее бледное, покрытое потом лицо исказил ужас. Она закричала, но закричала не от боли. Закричала потому, что мухи заползали под покрывало, туда, где между ее раздвинутых ног готов был появиться на свет ребенок.
        - Узри же лицо господина твоего!- громыхал голос, перекрывая ее крики.- Узри лицо Асмодея в его первозданном великолепии!
        - Я должен быть сильным!- твердил себе Рем.- Я должен быть…
        - И будут же сильные сильно истязаны!- громыхнул напоследок голос, а через мгновение Рем услышал детский плач.
* * *
        Мальчик. Рем завернул ребенка в простыню и вышел из пропитавшейся кровью и зловонием комнаты. Ожидавший за дверью отец был бледен. Он бережно принял из рук Рема младенца. Его наполненные болью раскрасневшиеся глаза вопрошали Рема о судьбе еще одного человека. Рем устало качнул головой. По небритым щекам мужчины покатились слезы. На нетвердых ногах он зашагал прочь, прижимая младенца к своей груди. Рем смотрел, как он уходит, и тошнота подступала к его горлу.
        - Вы сделали все, что могли,- сказал ему брат новоиспеченного отца. Рем обернулся. Высокий мужчина держал в руках конверт.- Ваше вознаграждение,- сказал он. Рем взял конверт.- Не стоит винить себя в ее смерти,- сказал мужчина.- Эта женщина была не из тех, о ком будут плакать.
        - Двое уже плачут,- буркнул Рем, избегая рукопожатия.
        - Моя жена приготовила ужин,- крикнул ему вслед мужчина. Избитые слова благодарности застряли в горле Рема.
        Он вышел на улицу. Пара черных ворон сидела на высохшем дереве возле калитки. Кар. Кар. Ржавые петли скрипнули. Вороны пугливо поднялись в воздух. Кар. Одноногий голубь запрыгал прочь по мокрому тротуару. Проезжавшее мимо такси посигналило, но Рем не обернулся…
        Бармен смерил священника осудительным взглядом, но ничего не сказал.
        - Оставь бутылку,- попросил его Рем.
        - А как же геенна огненная?- усмехнулся стоявший рядом мужчина. Рем налил в стакан скотч. Выпил. Налил еще.
        - Через полчаса у нас начнется стриптиз,- счел нужным сообщить бармен.
        - Мне это не интересно,- сказал Рем. Мужчина рядом громко заржал. Его хохот показался Рему каким-то замедленным, растянутым. Это не скотч. Нет. Алкоголь давно уже не пьянит его. Тогда что это? Безумие? Стресс? Рем выругался. Перед глазами поплыли водянистые круги. По барной стойке запрыгали синие чертики. Рем прихлопнул одного из них. Жирная муха все еще жужжала под его ладонью.
        - Duo morsellus,- прошептал Рем. Пышногрудая девица подсела рядом и закурила.
        - Налей мне выпить, Чарли,- сказала она бармену. Рем поднял глаза на ее лицо.
        - Даже не спрашивай!- сказала ему девица.
        - Не спрашивать что?- тупо спросил Рем.
        - Почему я плакала.
        Рем отвернулся и налил себе еще стакан скотча. Девица зашлась кашлем. На ее губах появилась кровавая пена.
        - Ты была у врача?- спросил ее бармен. Она отмахнулась. Лицо ее снова стало спокойным и немного усталым.
        - Та еще сучка!- пихнул локтем в бок Рема стоявший рядом мужчина.- За сотку может все мозги высосать через член.
        - Заткнись!- рявкнула на мужчину девица.
        - Чертова шлюха,- скривился он. Рем попытался разглядеть его лицо. Снова водянистые круги. Снова синие чертики. Хлоп! И жирная муха зажужжала под ладонью мужчины. Ухватив ее толстыми пальцами, он оторвал ей крылья и пустил бегать по стойке. Девица снова зашлась кашлем. Достала носовой платок, сплюнула в него сгусток крови и снова закурила.- Благослови ее, святой отец,- сказал мужчина. Рем поднял стакан. Девица повернула голову и смотрела, как он пьет.
        - Я не сосу со скидкой,- сказала она.- Даже священникам.
        Рем поперхнулся. Бармен протянул ему салфетку. - Вам лучше уйти,- сказал он, забирая недопитую бутылку скотча.- Выпивка за мой счет.Рем вышел на улицу. Свежий воздух пьянил и отрезвлял одновременно.- И будут же сильные истязаны,- услышал он чей-то голос. Или же это ему показалось?- Нет,- прошептал Рем, покрываясь потом. - Я не сильный.- И будут же сильные сильно истязаны!- Нет.- Он замахал руками, пытаясь избавиться от наваждения.- Оставь меня!Прохожие предусмотрительно обходили стороной обезумевшего священника.- Успокойся,- велел себе Рем.- Это все из-за скотча… Да… Из-за скотча… Будь он проклят!Рем заставил себя выпрямиться. Эй, святоша!- сказала ему девица из бара. Он обернулся.- Что будет, когда я умру?- спросила она.- Я не знаю,- признался Рем. По лицу его катились крупные капли пота.- Выглядишь ты неважно,- сказала ему девица, протягивая оставленный им конверт.- Не знаю что там, но думаю, что деньги.- Она шмыгнула носом и улыбнулась.- Наверное, нет более страшного греха, чем обворовать священника, а в моем положении, сам понимаешь, начинаешь невольно задумываться об этом.- Ты никогда не
задумывалась об этом!- затряс головой Рем. Он махнул проезжавшему мимо такси и захлопнул за собой дверь.- Меня зовут Кэнди!- прокричала ему напоследок девица и тихо добавила: - Если надумаете помолиться за меня.
* * *
        - И упал огонь с неба,- прошептал Рем, проходя в свою убогую квартиру.- И уничтожил рабов и стада овец в одно мгновение.- Рем снял пропахшую потом рясу.- И начался ураган. И разрушил он дом, и убил детей…
        Он надорвал полученный сегодня конверт и пересчитал деньги.
        - Никто не совершает зла, не желая совершить его,- бормотал Рем, ставя на грязную плиту чайник.- Никто не занимается развратом, если не стремится к невоздержанности.- Рем бросил в чашку пакетик чая с бергамотом.- О, неосмысленные галаты! Кто околдовал вас, чтобы вы не слушались правды?- Синие языки пламени лизали железное дно чайника. Кто-то постучал в дверь. Рем открыл. Коридор был пуст. Подгнившая половица скрипнула. Упав на колени, Рем отодрал ее. Ничего. Ни дьявольских изображений, ни орудий. Он подошел к окну. Бледно-желтая луна была полной. Чайник на плите засвистел. Рем выключил огонь и налил кипяток в приготовленную чашку. Вода оказалась холодной.
        - Что за чертовщина?- Рем вернул чайник на плиту. За окном завыла соседская собака. Шлюха за стенкой привела очередного клиента. Чайник засвистел во второй раз. Рем недоверчиво прикоснулся к его железной глади. Холод.
        - Да! Трахай меня! Трахай!- кричала за стенкой шлюха. Крысы бегали внутри потолочных перекрытий. За другой стенкой плакал ребенок.- Глубже! Глубже!- не унималась шлюха.- Ох, какой большой! Ох, какой…- Большая ворона, сев на подоконник, стучала клювом в окно. Вода в чайнике выкипела. Рем услышал, как зашипели ее последние капли, и попытался отдернуть руку. Боль. Кожа прилипла к раскаленному железу.
        - Боже мой!- закричал Рем, срывая чайник с плиты. Он прижал его ногой к полу. Подошва ботинок плавилась, дополняя запах горелой плоти, горящей резиной.- Боже мой!- Рем оторвал ладонь, оставив на раскаленном железе кусочки запекшейся кожи, и сунул руку под струю холодной воды.
        Снова постучали в дверь. Рем не ответил. Кто-то повернул ручку и вошел.
        - Святой отец?- тихо позвала Кэнди. Вода из крана стучала по железной раковине.- Святой отец, вы спите?- Она сняла туфли и зашлепала босиком по деревянному полу.
        Рем. Он сидел на потрепанном диване, зажимая изуродованную руку левой рукой. Мышцы на его лице вздрагивали. Волосы взмокли от пота.
        - Давайте посмотрю,- сказала Кэнди, вставая на колени. Она заставила Рема убрать левую руку и осмотрела ожог. В ее больших зеленых глазах не отразилось ровным счетом ничего.- У вас есть бинт?- спросила она. Рем кивнул. - Там, в ящике.- Он облизнул потрескавшиеся губы, которые снова начали кровоточить. Кэнди встала. Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. Скрипнул ящик. Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. Звякнула сумочка. Давайте руку,- сказала Кэнди, открывая тюбик со смазкой для анального секса.- Это конечно, не то, что доктор прописал, но другого у меня нет.- Она улыбнулась и выдавила на обожженную ладонь добрую порцию смазки. Рем поморщился.- Должно подействовать,- сказала Кэнди, неумело забинтовывая ему руку.- Мне нужно выпить, - пробормотал Рем.- У меня есть пара таблеток.- Снова звякнула сумочка.- Они помогут,- заверила Кэнди.Боль действительно отступила. Рем поднялся на ноги и, пользуясь одной рукой, умылся.- Откуда ты узнала мой адрес?- спросил он, вспомнил конверт и махнул рукой.- Я не вовремя, да?- Кэнди поджала губы. Рем посмотрел на часы и пробормотал что-то невнятное.- Простите меня,- сказала Кэнди.- Просто я…
я…Ее губы задрожали и она заплакала. Рем отложил полотенце и обнял ее за плечи. От выкрашенных в рыжий цвет волос пахло сигаретным дымом и лаком для укладки. Кэнди попыталась взять себя в руки, открыла сумочку, достала носовой платок, высморкалась, но тут же снова разревелась.- Я так хотела вырастить пару ребятишек… Так хотела…Рем уложил ее на кровать.- Нет!- Кэнди вцепилась ему в руку.- Не уходите!Рем вздохнул и лег рядом. Свернувшись калачиком, Кэнди прижалась к нему, тихо всхлипывая.- Поплачь,- сказал ей Рем, поглаживая по голове.- Поплачь…Он закрыл глаза, позволяя Морфею забрать его в свое безмолвное царство. Страна без грез. Без звуков. И жители ее без глаз и ушей. И Рем один из них. Каждую ночь. Все, кого ты любишь, умрут.Что это? Кто нарушил это божественное безмолвие?- Ты никого не сможешь спасти, святоша!- Нет!- Рем пытался разлепить веки.- Проваливай из моего сна!Красный песок обжигал обнаженные ступни. Высохшая земля уходила за горизонт.- Где я?- Там, где тебя ждут.Рем обернулся. Выжженная солнцем земля круто уходила вверх, и там, вверху, ее протыкал десяток деревянных крестов. Распятые на
них люди были все еще живы. Черный ворон, прыгая с креста на крест, каркнул и продолжил трапезу. Рем всматривался в измученные лица людей. Он не знал их. Нет! Не мог. Не хотел.- Там есть и твой крест,- услышал Рем.- И он ждет тебя.Пустующий крест одиноко стоял среди других крестов. Такой же деревянный. Такой же безучастный до всего, что происходит вокруг. Немощный старик, вытянув вперед кровоточащие руки, спотыкаясь, шел к Рему. Его глазницы были пусты. Лицо обезображено клювом ворона.- Отец?- Соленые слезы обожгли Рему сухие щеки.- Все умирают, святоша. И все приходят сюда.- Нет.- Нет?Тяжело взмахнув крыльями, ворон поднялся в небо. Горячий воздух понес Рема прочь от крестов. Маленький мальчик с растрепанными черными волосами сидел на растрескавшейся земле.- Его глаза все еще видят, святоша.- Нет!Рем позвал мальчишку, но тот не услышал его. И тогда Рем побежал к нему. Раскаленный воздух дрожал. Круживший в небе ворон тревожно каркал. Беги, святоша. Беги так быстро, как ты еще никогда не бегал.Но ребенок не приближался. Наоборот. Его крохотная фигурка удалялась. И чем быстрее бежал Рем, тем дальше
становился от него мальчик.- Черт!- Рем ненавидел свою беспомощность. - Дьявол! Будь оно проклято!Он остановился. Пустыня задрожала, превращаясь в песчаную бурю.- Решай, святоша…Языки пламени охватили деревянные кресты и висевших на них людей. Рем слышал их крики. Чувствовал запах горящей плоти.- Мааамааа!- закричал ребенок.Воздушный вихрь подхватил Рема и понес куда-то прочь.- Не забывай, святоша, твое место здесь!Ураган разорвал ворона, превратив в кровавое месиво. Перья и мясо наполнили Рему рот. Он задыхался. Нет. Это он превратился в кровавое месиво, а ворон, пытаясь проглотить слишком большой кусок, поперхнулся и теперь не мог отрыгнуть его.- Маааамааа!- Все умрут, святоша. Все!И Рем проснулся.
* * *
        Он высвободился из объятий Кэнди и поднялся на ноги. Предрассветный туман, извиваясь, стелился по земле. Рем запахнул пальто. Три мексиканца в национальных костюмах и изрядном подпитии бренчали на гитарах, занимая автобусную остановку. Увидев священника, они приложили указательные пальцы к своим широкополым шляпам и склонили головы.
        Есть ли ангел-хранитель, который спасет нас от этого безумия, думал Рем. Или же нет? Что если вслед за материальными благами мы можем потерять и свои бессмертные души? А? Святая вода не помогает. Освященные свечи в день сретения Господня и вербные ветви тоже. Можно лишь ослабить власть бесов, но они всегда возвращаются с новыми силами. Так, и на кого же снизойдет милость святых ангелов? В чьи руки будет вложен меч для отмщения злым и воздания добрым? Прав ли Иова? Был ли Стадлина настоящим колдуном или очередной подделкой? А ведьмы в Равенсбруке? Оберегут ли травы и молитвы детей в колыбели? Придет ли ангел, оскопив нас и избавив от плотских влечений? Или же это будет сон, в котором нам, как Илии, явившиеся ангелы отрежут яйца? Улыбчивые мексиканцы продолжали бренчать на гитарах. Одинокий прохожий, мужчина, остановился недалеко от Рема и приветственно кивнул. Подъехал первый автобус. Молодая девушка вышла из открывшейся двери, потянулась и, увидев стоявшего рядом с Ремом мужчину, бросилась в его объятия. Дочь? Нет. Слишком страстные поцелуи. Водитель автобуса достал из багажного отделения чемодан
девушки и негромко кашлянул. Она обернулась, пытаясь вытащить из брюк мужчины свою руку, и сказала спасибо. Мексиканцы загоготали и затянули какие-то дифирамбы влюбленным на своем языке. Под эти звуки девушка, оставив попытки освободить руку, снова утонула в крепких мужских объятиях.- Доброго утра, святой отец,- кивнул Рему смущенный водитель.- Доброго.- Рем поднялся следом за ним в автобус.- Могу я купить у вас билет?- Можете.- Водитель расплылся в дружелюбной улыбке.- Подобные вам пассажиры всегда, как бальзам на душу. Вам до какого города?- А какой город последний в вашем маршруте?- Как же это?- нахмурился водитель.- Вы не знаете, куда вам надо?- Нет.- Нет,- задумчиво протянул водитель, но потом вновь просиял прежней улыбкой.- А! Понятно! Пути Господни неисповедимы. Верно, святой отец?Рем кивнул, расплатился за билет и занял свободное место. Мексиканцы на остановке сняли сомбреро, провожая автобус. Один из них сделал шаг вперед, оказавшись рядом с окном Рема, и помахал ему рукой.- Все умрут,- произнесли его губы.Автобус затарахтел, трогаясь с места. Вскочив на ноги, Рем побежал к заднему окну,
чтобы еще раз посмотреть на мексиканцев. Сидя на остановке, они бренчали на своих гитарах.- Сердце царево в руке божией,- прошептал Рем.- Сердце царево в руке божией.Он вернулся на свое место. Страх. Все умрут. Нет. Черт не может видеть мыслей, думал Рем. Не все наши злые мысли возбуждаются чертом; они время от времени подымаются из движений нашей свободной воли. Любовь и ненависть - это то, что в нашей душе, а заглянуть в душу может лишь тот, кто ее создал. Черту остается лишь злоба и скверна. Но и не все грехи совершаются по наущению черта. Некоторые из них проистекают из свободной воли и плотской испорченности. Если бы черта и не было, люди все равно имели бы стремление к пище и любовным наслаждениям. Злоупотребления этим происходят главным образом из-за испорченности природы человеческой.- Сердце царево в руке божией,- повторил Рем.Все это обман. Искушение. Галлюцинация. Наши прародители в раю. Христос в пустыне. Затемнение рассудка происходит или без посредства ведьм и колдовства, или через это посредство. Любовная пагуба. Тело, предрасположенное к похоти и к гневу. Каждый искушается, увлекаясь и
обольщаясь своей похотью. Похоть же, зачавши, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть.- Все умрут,- прошептал Рем. Жирные мухи зажужжали вокруг его взмокшей от пота головы.Нет. Колдовство - не только игра воображения. Оно - действительность, и оно совершается бесчисленное количество раз с божьего попущения.- Все, кого ты любишь, умрут.Рем закрыл глаза. Слишком много условностей. Слишком много вариантов. Если спрашивают, почему способность к соитию невозможна с какой-либо одной определенной женщиной, а с другой возможна, то это либо происки дьявола, либо Бог не допускает дьяволу воспрепятствовать соитию данной пары. Пути господни неисповедимы. Контрацептивы превращают современных людей в убийц. Extra de frigidis et maleficiatis. Бесполезно искать естественного объяснения деяний дьяволов. Ведь когда человек, одержимый нечистым духом, начнет говорить на непонятном языке, то нельзя считать это естественным явлением.- Слишком много знаний,- прошептал Рем.- Слишком много учений и догм.Голубое пламя окутало его мозг.- Я люблю тебя,- сказало пламя и взорвалось тысячью искрящихся бликов.Бог любит нас.
Бог ненавидит нас. Люцифер - зло. Звезды - свет. Люцифер - ангел утренней звезды. Снова неисповедимость. Дороги уходят за горизонт. Пути за незримость бессмертной души. Незнание - блаженство. Корни познаний уходят к Голгофе. Ад изнутри. Слезы на безупречных лицах. Любовь - распутство. Любовь - священное таинство.Рем слышал, как в колонках автобуса играет какая-то современная песня. Еще одна драма на конвейере шоу бизнеса.- Все умрут. Все, кого ты любишь, умрут.В застоявшемся воздухе пахло потом и кровью. Кровь - грех. Пот - жизнь. Девушка на соседнем кресле сонно зевала. У нее не было губ. Лишь только несколько рядов острых зубов. Мужчина рядом с ней спал, и с его длинных клыков капала слюна. Грудной ребенок люлюкал на руках матери, и его крохотные ручки были не руками, а уродливыми крабьими клешнями, такими же, как клешни его матери, которыми она освобождала из блузки свою грудь, чтобы накормить младенца. Ее большие изжеванные соски были коричневыми и самыми что ни на есть настоящими. Рем отвернулся, но и это его не спасло. Козлиная физиономия смотрела на него, отражаясь в стекле, и лицо это
принадлежало ему. Нет! Ничего этого нет! Воздух невосприимчив к таким обликам или образам вследствие своей подвижности. Демоны не могут сеять подобный обман, по крайней мере, для зрения святых. Но ведь он, Рем, видит это. Что это значит? Что он не свят или что все это на самом деле? Нет! Это все воображение. Это все в голове.- Все умрут. Все, кого ты любишь, умрут.В проходе между сидений пробежала уродливая тварь, напоминавшая павлина. На ее спине, сверкая своей безупречной обнаженной красотой, восседала Иродиада. Языческая богиня что-то прошептала на ухо павлину, и тот, взмахнув короткими крыльями, вылетел в открывшийся люк на крыше автобуса.- Все умрут. Все, кого ты любишь, умрут,- надрывались динамики.Голая богиня и павлин летели рядом с автобусом.- И не сбежать тебе. И не сбежать тебе от тех, кого ты любишь!Рем судорожно начал молиться. Молодая девушка, превратившись в кобылу, проскакала мимо него, размахивая своим шелковистым хвостом. Пара мужчин одобрительно заржали. Господь! Умерь свое попущение,- шептал Рем.- Подави злобу дьявола, стремящегося обмануть нас.- И не сбежать тебе. И не сбежать
тебе о тех, кого ты любишь!Пузатый мужчина превратился в змею и, корчась, заглатывал свою крысоподобную спутницу. Вскочив с кресла, Рем побежал к выходу.- Остановите автобус!- закричал он водителю. Зеленая гусеница за рулем смерила его встревоженным взглядом.- Вам плохо, святой отец?Обнаженная женщина на павлине подлетела к лобовому стеклу и громко засмеялась. Вместе с ней смеялась и гусеница, и весь автобус.- Дайте же мне выйти!- взмолился Рем.- Простите, но вам придется подождать,- сказала гусеница. И не сбежать тебе. И не сбежать тебе от тех, кого ты любишь!- подхватили динамики.Рем схватился за ручку, открывая дверь. Свист ветра ворвался в салон автобуса. Его потоки срывали с пассажиров уродливые маски. Клочки кожи, извиваясь, таяли в воздухе. Проснувшиеся люди с тревогой взирали на Рема.- Немедленно закройте дверь!- велел водитель.Ветер стих, оставив незавершенными происходящие метаморфозы. В динамиках снова заиграла музыка.- Все, кого ты любишь, умрут. вериные маски возвращались на лица пассажиров. Маленькая девочка посмотрела на свою мать и закричала, охваченная ужасом. Чудовище, которое минуту
назад было ее матерью, попыталось обнять ее за плечи. Волчья пасть клацнула зубами.- Нет!- Рем снова схватился за ручку двери. Дорожное полотно мелькало под колесами автобуса. Мимо проносились дорожные знаки. Павлин и голая женщина на нем, извиваясь, распадались на рваные лоскуты, которые мазутными пятнами падали на асфальт. Множество ярких фонарей ослепили Рема. Синее пламя снова окутало его мозг.- Я люблю тебя,- повторило оно.- Стойте!- закричал водитель, пытаясь схватить Рема за руку.Суставы хрустнули. Острая боль скрутила тело. Соприкоснувшись с асфальтом, ряса порвалась, оставляя на дороге кровавый след разодранных конечностей. Заскрипели тормоза. Автобус завилял на дороге и остановился. Рем лежал на спине, глядя в нависшие над ним своды.- Что вы, черт возьми, себе позволяете?!- кричал водитель автобуса.Загудели клаксонами недовольные водители, выстроившись за перегородившим дорогу автобусом.- Все в порядке,- улыбнулся водителю Рем, поднимаясь на ноги.- Все в порядке.
* * *
        Ночь превратила выход из тоннеля в черную беззубую пасть. Из этой мглы выныривали машины и, начиная переливаться под яркими фонарями тоннеля своими разноцветными кузовами, сигналили Рему. Нет. В эту пасть он не пойдет. Нет! Свет будет там. Дальше. Впереди. Еще одна машина промчалась мимо. Совсем рядом.
        - Эй, псих! Какого черта ты сюда забрался?!- закричал водитель.
        Рем не ответил ему. Рем шел вперед. Шел в свет.
        - Велико неравенство в согрешении, тогда как столь велика легкость в несогрешении, - бормотал он.
        Машин становилось больше. Две женщины, одна за рулем, другая на пассажирском сиденье, притормозили и с интересом разглядывали человека в изодранной рясе.
        - На какой церковной свалке ты нашел свою одежду?- спросила девушка-водитель, и ее подруга громко засмеялась.
        - Зло устраняет добро,- зашептал Рем, продолжая идти вперед.- Зло устраняет добро.
        - Тебе что, миску супа не налили?!- сострила женщина-пассажир.
        - Зло трояко и состоит из вины, наказания и вреда.
        - Иди, проспись, святоша!
        - Добро трояко и состоит из нравственности, радости и пользы.
        - Пошел он к черту!- бросила женщина-водитель подруге и нажала на газ.
        - Грех, вытекающий из определенной злобы, тяжелее, чем вытекающий из незнания,- шептал Рем.
        Синий огонь снова начинал разгораться в его сознании.
        - Я люблю тебя. Люблю тебя…
        Старый пикап, успев лишь в последний момент избежать столкновения, зацепил плечо Рема большим зеркалом. Зазвенело разбившееся стекло. Захрустели суставы. Ноги Рема подогнулись, но он заставил себя идти дальше.
        - Я есть воскрешение и свет,- шептали его губы.- Я есть воскрешение и свет.
        - Идиот! Жить надоело?- прокричал водитель.
        Свет. Клаксоны. Яркие фары.
        - Огонь зажжен в моей ярости, и он будет гореть до последнего предела преисподней, - шептал Рем.
        Моргая фарами, дорогой седан заскрипел резиной. Слева машина. Справа машина. Боль обожгла тело Рема. Пластиковый бампер ударил его по ногам, бросая на капот. Водитель-адвокат посмотрел на поднимающегося с асфальта человека и решил не останавливаться.
        Хромая, Рем шел дальше.
        - Велико неравенство в согрешении, тогда как столь велика легкость в несогрешении.
        Кто-то остановился и закричал Рему, чтобы он садился к ним в машину.
        - Дано мне жало в плоть, ангел сатаны,- шептал Рем.- Дано мне жало в плоть… Жало в плоть…
        Из его носа потекла кровь. Сломанные зубы резали язык.
        - Смерть искупает грех. Всегда искупает. Смерть. Смерть. Покорность. Благодарность…
        Оставляя позади себя шлейф черного дыма, в тоннель въехал старенький тягач. Сонно зевая, водитель потянулся за гамбургером. Прилипшая к лобовому стеклу стрекоза все еще дергалась. Включились дворники, размазав ее внутренности о стекло. Водитель выругался. Пламя в голове Рема засияло с небывалой силой.
        - Я люблю тебя,- снова услышал он, а через мгновение мир, окружавший его, завертелся в неописуемом хороводе красок и света.
        Водитель тягача выскочил из машины и побежал к изуродованному телу. Рем все еще был жив.
        - Как же…- шептал водитель, пытаясь перевернуть Рема на бок, чтобы тот не захлебнулся собственной кровью.- Как же так?- Руки водителя окрасились в алые цвета.- Зачем же?
        Сломанные кости торчали сквозь изодранную рясу.
        - Бог любит нас,- прошептал Рем.
        - Ничего не говори. Слышишь!
        - Любит.
        По щекам водителя покатились слезы. Рем улыбнулся. Люди. Нет. Им лучше не знать пути правды, чтобы потом вновь не отпасть после познания ее.
        - Я люблю тебя,- сказало ему синее пламя. Вырвавшийся изо рта сгусток крови забрызгал лицо водителя.- Люблю.
        И Рем оставил свое тленное тело.
        Глава третья
        - У каждого человека есть своя история. Ты держишь ребенка на руках, смотришь за окно и видишь девушку, с которой готов прожить всю свою долбаную жизнь. Она улыбается тебе. Ребенок улыбается тебе. Его крохотные ручки тянутся к твоим волосам. Ветер за окном шелестит зеленой листвой. Яркое солнце бликует в оконных стеклах. По длинному коридору ходят молоденькие медсестры в белых халатах. Ты подходишь к двери. Берешься за ручку. И вдруг понимаешь, что уже не держишь ребенка. Его больше нет в твоих руках. Нет девушки за окном. Нет медсестер. Никого нет. Ты один в этом длинном сером коридоре. И под ногами вытертый коричневый линолеум с рисунком в виде ромбика. И сон кончается. Ты лежишь на кровати, смотришь в потолок и не думаешь ни о чем. Да и о чем думать, черт возьми?! Ничего нет! Какая-то баба спит рядом. Смотришь на ее голый зад. Слышишь, как она пукает сквозь сон. Вспоминаешь кунилингус и сдерживаешь тошноту. Сигареты кончились. Находишь пепельницу. Находишь пару больших окурков. Зажигалка с портретом Че Гевары. Hasta la viktotia! Patria o muerte! Кольца синего дыма летят к потолку. Мухи жужжат.
Все мы умрем вдали от своих идеалов. А день за окном обещает быть солнечным и жарким. Влетевшая бабочка порхает по мебели, живя понятной лишь ей одной жизнью. Да. Любовь и смерть в чем-то схожи. Оба состояния заставляют любить жизнь. Любовь и смерть - драма, без которой все мы не более чем набор костей, обтянутых мясом. И еще страсть. Она, как любовь - либо есть, либо нет. И жизнь ее понятна лишь ей одной. Ты смотришь на человека, и что-то внутри тебя говорит, что он именно тот, которого ты искал. И хочется жить. И хочется знать, что он рядом. И вот ты идешь рядом с ней и стараешься не думать о том, что это когда-нибудь закончится. Девушка за окном, но ее рука в твоей руке. И солнце все такое же яркое и теплое. Познакомь ее с друзьями. Расскажи о ней родственникам. Отведи ее в клуб, купи себе пива и смотри, как она танцует. А какой-то пьяный козел из твоих знакомых, будет неустанно твердить тебе: на кого ты меняешь друзей?! Скажи ему, чтобы он заткнулся. Выведи на улицу и ударь в челюсть. Пусть полежит и проспится. Вернись в клуб. Возьми еще пива. Вечер только начинается. Ты идешь с ней по парку, и
жизнь прекрасна. Где-то далеко гудят сирены. Обнимаешь ее за талию. Целуешь в губы. Она шутит, и вы смеетесь. А полицейские допрашивают собравшихся в клубе людей. Ты здороваешься с одним из них, а он надевает на тебя наручники и читает твои права. Какого черта?!- кричишь ты, но тут же смолкаешь, видя, как коронеры запихивают в мешок тело парня, с которым ты час назад немного повздорил. Кто-то забил его до смерти ногами, а люди говорят, что видели только вашу с ним ссору. Тебя сажают в камеру, а девушка, да та самая, которую ты любил, уходит к другому. И кто-то другой покупает себе пиво и смотрит, как она танцует. Поставь себя на ее место, и ненависть сменится пониманием. Тебя отпустят через месяц. Скажут: извини, вышла ошибка, ты свободен. Но нет. Теперь ты ни хрена не свободен. Твои собственные чувства берут тебя в заложники, и никакой выкуп не сможет помочь. Ожидание превращается в пытку. Но чего ты ждешь? Ответ приходит, когда ты встречаешь виновника своего ареста. Да. Теперь ты знаешь, чего ждал. Теперь ты знаешь, что ждать осталось недолго. Ночь. Поднимись по старой скрипучей лестнице. Убей
сначала его жену, чтобы не видела она, как умирает ее ребенок. Кровь. Женщина все еще смотрит на тебя. Выстрели ей в глаз, чтобы на этот раз пуля не срикошетила от лобной доли. Теперь ребенок. Он лежит в детской кроватке и что-то лопочет. Хлоп. Все, не смотри больше на это тельце. У этой трагедии есть лишь одно лицо. Бледное, с выпученными глазами и исколотыми венами. Выстрели ему в колено. Теперь в живот. Его мать с ножом для рубки мяса стоит в дверях позади тебя. Ты можешь убить и ее, но она говорит тебе спасибо. Забери у нее нож. Скажи, что она свободна. Дождись, когда за ней закроется дверь. Теперь вернись к ее сыну и закончи то, ради чего ты сюда пришел. Все. Боли нет. Ждать нечего. Вокруг пустота. Внутри пустота. Теплый ветер качает лиственные деревья. Садись в машину и гони на восток. Подальше от смерти. Подальше от этого гиблого места. Тебя будут искать, думаешь ты, но тебя никто не ищет. Та женщина, та усталая седая мать, она никому ничего не сказала. Но разве это важно? Нет. Ты останавливаешься в незнакомом городе за тысячи километров от своего дома. Заказываешь у официантки кофе и
гамбургер. Она смотрит на тебя и спрашивает о твоих планах на вечер. Ты говоришь, что вечером тебя здесь уже не будет. А она говорит, что ты мог бы задержаться на ночь. Постельное белье пахнет лавандой. Вы лежите в кровати и пускаете к потолку кольца сигаретного дыма. Сквозь грязное окно видно полную луну кувшиночного цвета. Бледные облака плывут по небу. Ребенок в соседней комнате просыпается и начинает плакать. Официантка уходит его успокоить. Встаешь с кровати и одеваешься. К черту прощания. Скрипит дверь. Будущего нет. Прошлого нет. Ты идешь по улице и думаешь о смерти. Двенадцать способов убить себя. Двенадцать надежд, рожденных безнадегой. Плач. Он заставляет тебя остановиться. Детский плач. Здесь. В эту ночь. Среди мусорных контейнеров и запахов протухшей рыбы. Ребенок. Младенец. Кто-то выбросил его, не потрудившись даже перевязать пуповину. Ты смотришь по сторонам, пытаясь отыскать его мать. Но ее нет. Черт! Снимаешь куртку и заворачиваешь в нее младенца. Он спит на заднем сиденье твоей машины, а ты ищешь какой-нибудь монастырь или церковь. Заводишь мотор. Едешь. Стучишь в дверь. Теперь
положить ребенка на ступени и уйти. Но ты не уходишь. Что, если никто не откроет? Что если никто не заметит спящего ребенка, и он умрет здесь, в эту ночь от холода или от зубов бродячих собак? Скрипят петли. Лысеющий священник смотрит на тебя, а ты все еще держишь младенца в руках и не можешь отдать. Помнишь свой сон? Помнишь коридор, медсестер и лето за окном? Вы проходите в монастырь. Священник заваривает чай. Ты говоришь, почему ты здесь, а он говорит, что понимает твое желание избавиться от ребенка. Нет, говоришь ты, не понимаете. И рассказываешь ему историю своей жизни. «Из меня получится плохой отец, отче»,- говоришь ты, закуривая сигарету. А священник говорит, что прощает тебе твои грехи. Говорит, что господь любит тебя и дал тебе второй шанс, чтобы изменить свою жизнь. И ты плачешь. Плачешь, потому что в этом действительно есть смысл. Плачешь, потому что монашка дает тебе вымытого, завернутого в пеленки ребенка, который жив благодаря тебе. Он спит, а ты чувствуешь на своем лице его дыхание. Чувствуешь и понимаешь, что не сможешь оставить его. Никогда. Страх. Ты поднимаешь глаза на священника и
спрашиваешь, куда вам теперь идти. А он сжимает твое плечо и говорит, что покажет путь. И ты веришь ему. И страха нет…
* * *
        Левий замолчал. Ветер, врываясь в открытое окно старенького седана, трепал его седеющие волосы. Джордан. Он сидел рядом, бездумно наблюдая за монотонностью кукурузных полей вдоль дороги. Тишина. Сейчас она была куда полезнее, чем тысячи ненужных слов. Мили. Спидометр накручивал их, сжирая дорожное полотно, оставляя на нем частички резины и память о пройденном пути в виде сменившихся цифр на одометре. Горный тоннель. Левий остановился в технической зоне и включил аварийные огни. Старые пружины багажника скрипнули. Два букета живых цветов. Четное число. Левий и Джордан возложили их у входа в тоннель.
        - Спи спокойно, святой отец.
        Теперь могила. Когда-нибудь они вернутся в родной город Рема. Когда-нибудь, но не сейчас.
        - Я всегда думал, что Рем мой крестный,- сказал Джордан.
        - Он и был им.
        - Сейчас мне кажется, что он был чем-то большим.
        - Возможно, ты прав.
        - Я знаю, что я прав.- Джордан надел очки, чтобы Левий не видел подступивших слез.- Спи спокойно, дядя Рем.
        Они вернулись в машину. Мотор заурчал устало и как-то неохотно.
        - Думаю, скоро придется ставить машину на ремонт,- заметил Джордан.
        - Все в этом мире нужно рано или поздно ремонтировать.- Левий включил передачу.
        Тоннель поглотил старенький седан, чтобы через четверть часа выплюнуть его с другой стороны.
        - Найди дешевый отель,- сказал Левий.- Нам нужно остановиться и подумать.
        Тощий управляющий трепетно пересчитал деньги и вручил им ключи. Святой отец и чернокожий мальчишка. Кого он только не видал за время работы здесь. Он позвал свою дочь и велел ей присматривать за этой парочкой.
        - Думаешь, они…- Она смущенно хихикнула.
        - Черт их знает!- Управляющий сплюнул себе под ноги.
        Джин покраснела и убежала в свою комнату. Еще одно разочарование. Десятки людей останавливаются в этом отеле, и хоть бы один из них положил на нее глаз. Она вспомнила темнокожего парня и недовольно фыркнула. Его спутник. Священник. Снова
«пррррфф»! Джин открыла платяной шкаф и с грустью посмотрела на свои нарядные платья. Нет. Сегодня она однозначно останется в джинсах и футболке.
        - Джинджер!- позвал ее отец.
        - Чертов старикашка!- буркнула она, пряча пачку сигарет.
        На кухне что-то подгорело, и теперь эта вонь разносилась по всем помещениям.
        - Разве я не говорил тебе присматривать за плитой?- бушевал отец.- Что за баба из тебя вырастет, если ты все еще так и не научилась готовить?!
        - Да кому я нужна-то в этой глуши?
        - Что?
        - Я говорю…
        - Цыц!
        Джин прикусила губу. На столе ее ждала охапка моркови, из которой отец собирался приготовить какой-то пирог.
        - Почему бы тебе не жениться на кухарке?- Джин взяла нож и неловко начала нашинковывать морковь.
        - Я все слышал,- сказал ей отец.
        - Я серьезно. Ты только представь, если ты женишься на кухарке, мы сможем снова готовить для постояльцев еду.
        - Нет.
        - Вы поженитесь и отправитесь в какое-нибудь свадебное путешествие. Ты и кухарка. А я пока присмотрю за отелем.
        - Уж ты присмотришь.
        - Присмотрю. А когда вы вернетесь, я подарю вам внука.
        Отец чертыхнулся и что-то недовольно заворчал. Джин засмеялась. Закончив с морковью, она вышла на улицу. Мокрая челка прилипла ко лбу. Теплый ветер качал уродливую пальму посреди пыльного дворика. «Я состарюсь и умру здесь,- подумала Джин.- Умру, и меня закопают под этой долбаной пальмой!». Хлопнула дверь, ведущая в один из номеров. Пожилая пара, таща чемодан, направилась к своей машине.
        - Уже уезжаете?- подбежала к ним Джин. Морщинистая женщина улыбнулась ей и начала звать свою собаку.
        - Пуфи, дорогая, ну где же ты там? Сколько можно прихорашиваться перед зеркалом? Здесь никто тебя не видит!
        Белая болонка выбежала из номера и деловито гавкнула.
        - Я тебя вижу,- цыкнула Джин, когда собака проходила мимо нее.
        - Какой остроумный ребенок,- скривилась хозяйка болонки, пытаясь выдавить из себя добродушную улыбку.- Какой остроумный…- Она подхватила питомца на руки и поспешила спрятать его в машине.
        - Я не кусаюсь,- крикнула Джин.
        Постояльцы уехали, оставив в память о себе клубы пыли и недоеденный ужин. Одна из тарелок стояла на полу и предназначалась, судя по всему, для Пуфи.
        - Подумать только!- ворчала Джин, собирая объедки в мусорный пакет.- Собака чище, чем ее хозяева.
        Она сняла постельное белье, пропахшее какими-то мазями, скорее всего, от радикулита, и отнесла в прачечную. Сменила полотенца в ванной. Заглянула в унитаз, насыпала в него хлорки и брезгливо смыла. Старый пылесос загудел, нехотя засасывая грязь с ковра. В торшере перегорела лампочка. Маленький паучок свил паутину под потолком. Джин посмотрела на него и решила сохранить ему жизнь. Если кого-то это волнует, то пусть сами размазывают его о стену тапкой или газетой «Таймс». Джин заглянула в выдвижные ящики. Нет. Эта парочка ничего не оставила на память. Больше. Они даже присвоили себе полотенца из ванной. Ну, да ладно. Пусть это останется на их совести. Так же как многие вещи, которые оставляют некоторые рассеянные постояльцы. Журналы «Хастлер». Частные фотографии. Записки типа: любимому Джо от Эдди. Прокладки. Накладные груди. Надувные лифчики. Одна парочка оставила как-то даже набор фалоимитаторов. Кассеты с порно. Обручальные кольца, которые кто-то, по-видимому, впопыхах прятал под подушки. Именные зажигалки. Шариковые ручки. Нижнее белье с надписями «целовать сюда» или «снимать вниз». Однажды Джин
нашла пакетик с марихуаной, и отец долго не мог понять, почему его дочь разговаривает на кухне с мертвой курицей. Вспомнив об этом, Джин рассмеялась. Она закрыла номер и вышла на улицу. Приглянувшийся ей чернокожий парень сидел на деревянных ступеньках, листая какую-то книгу.
        - Уже закончили?- спросила его Джин.
        Джордан вопросительно посмотрел на нее.
        - Ну…- смутилась Джин, пытаясь изобразить половой акт.
        - Дура, что ли?!- обиделся Джордан.- Левий мой отец.
        - А! Так вы не…
        Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Джордан достал пачку сигарет и закурил. Джин покосилась на окна конторы, убедилась, что отца там нет, села рядом и спросила сигарету.
        - Тебя как зовут?- спросила она, пытаясь пустить несколько колец.
        - Джордан.
        - А имя?
        - Это и есть имя.
        - Что, отец поклонник баскетбола?
        - Немного.
        - Мой тоже.- Джин вздохнула и протянула руку.- Я Джин.
        Джордан улыбнулся.
        - Джин - это типа тот, кто сидит в лампе, или типа Джинджер?
        - А как бы ты хотел?
        Джордан смерил ее снисходительным взглядом.
        - Что?
        - Ничего.
        - Тогда не смотри на меня так.
        - Как?
        - Как будто я все еще ребенок!
        - А разве нет?
        - Нет.- Джин отвернулась, беспечно глядя, как красное солнце садится за горизонтом.- Я, между прочим, уже дважды занималась сексом.
        - Одна или с мужчиной?
        - Конечно, с мужчиной.- Она недовольно фыркнула.- С двумя. Разными.
        - Думала, что они заберут тебя отсюда?
        - С чего ты взял?
        - А это не так?
        - Нет.- Джин посмотрела на Джордона и шмыгнула носом.- Ну, если только чуть-чуть.
        - А у меня никогда не было дома.
        - Совсем?
        - Совсем.
        - Такого не бывает.
        - Откуда тебе знать, что бывает, а что нет?
        - У всех есть дом.
        - Тогда мой - это вон тот седан. Как себя помню, мы с отцом куда-то едем и едем.
        - Твой отец проповедник?
        - Можно и так сказать.
        - Наверно, это здорово. Я имею в виду, все время куда-то ехать.
        - Не знаю. Иногда мы останавливались у дяди Рема, и мне нравилось думать, что это и есть наш дом.
        - А твоя мать?
        - Я не знал ее.
        - Я тоже не знала свою мать. Отец говорил, что она сбежала с одним из постояльцев, когда мне исполнилось два года.
        - Да. Дерьмо случается.
        - Я бы тоже сбежала.
        - От отца?
        - От всего.
        - Дядя Рем говорил, что как бы далеко мы не бежали, нам никогда не скрыться от своей сути.
        - Пошел к черту твой дядя Рем!
        - Не говори так.
        - Ничего личного, просто все эти советы хороши до тех пор, пока это дерьмо не случится с тобой.
        - Тебя никто не держит здесь.
        - Да? И куда мне ехать? Кто меня возьмет? Ты?
        - Может быть, позже.
        - Всегда так!
        Джин поднялась на ноги и пошла к конторке, за окном которой появился ее отец.
* * *
        Рем говорил:
        - Счастье - это не более чем абстракция, условность. Сладкий нектар, собранный нами из цветов жизни. Любовь? Любовь - это набор переменных, которые вечно меняют свое значение. Коллекция чувств и эмоций, в которой никогда не будет определенного порядка. Слишком сложное уравнение, результат которого - хаос. Лишь страсть неизменна в этом мире. Ее невозможно подделать и придумать. Она в глазах. В сердце. В душе. Художники, архитекторы, политики, музыканты, писатели, физики, математики и просто влюбленные: все их шедевры и поступки - это их страсть. Их одержимость. Она - альфа и омега этого мира. Наши творения. Наша жизнь…
        Добрая четверть часа потребовалась Левию, чтобы вскрыть замок в квартиру Рема. Шлюха, бесшумно выскользнув из соседней двери, застала взломщиков врасплох и потребовала двадцатку за свое молчание. Откуда-то сверху доносились утробные звуки блюющего человека. Чья-то семейная ссора разбудила младенца, и тот надрывался, пытаясь перекричать своих родителей.
        - Почему дядя Рем жил здесь?- шепотом спросил Джордан.
        - Не знаю.- Левий повернул ручку. Стальная цепочка с другой стороны не позволила ему широко открыть дверь.- Это что еще за черт?
        - Кто там?- послышался женский голос. У нее была тяжелая усталая поступь.- Что вы себе позволяете?!- вспылила она, увидев открытую дверь.
        Левий представился. Показал удостоверение священнослужителя.
        - Простите,- сказал он.- Нам, должно быть, назвали неверный адрес.
        Женщина сняла цепочку.
        - Вы друзья Рема?- спросила она.
        - А вы его знали?
        - Это его квартира.- Женщина жестом пригласила их войти. В распахнувшемся подоле халата мелькнула щетинистая промежность.
        - Даже после смерти дядя Рем не перестает меня удивлять,- шепнул Джордан отцу. Его взгляд скользнул по комнате и остановился на столе, где на пустую банку из-под консервированных помидор был надет рыжий парик.- Надеюсь, это ваше?- спросил он девушку.
        - Это?- Она провела рукой по своим черным волосам, постриженным так коротко, что они, должно быть, кололи ей пальцы.
        - Это мое.- Она вздохнула. На вид ей было не больше двадцати пяти.- В больницах никогда толком не умели лечить.
        Джордан кивнул. Его взгляд невольно опускался к вырезу халата на груди девушки, из которого, того и гляди, готовы были вывалиться ее пышные груди. «Такие худые ноги и такой бюст!» - подумал он. Левий кашлянул.
        - Давно вы живете здесь?- спросил он девушку. Она повернулась к нему. Короткий подол халата снова на мгновение распахнулся. Джордан улыбнулся. Бедра у нее тоже были что надо. Шумевшая вода полилась через края ванной.
        - Черт!- Босые ноги девушки прошлепали по деревянному полу.- Черт!- Она нагнулась и начала спешно вытирать разлившуюся воду.- Соседи меня убьют!- Ее голый зад сверкал белой кожей.- Черт!- Она отжала тряпку над унитазом и снова нагнулась. Подол халата снова пополз вверх.
        - Давайте, помогу,- предложил Джордан. Девушка посмотрела на него, пожала плечами и отдала тряпку. Красный лак на ее ногтях уже начинал облезать. Собирая с пола воду, Джордан думал о шлюхе из соседней квартиры.
        - Я Кэнди, если кому интересно,- сказала девушка. Джордан обернулся. Он представил ее в рыжем парике, черных чулках и мини-юбке.
        - Я Левий, а это Джордан,- сказал его отец. Джордан выжал тряпку над унитазом и вымыл руки. Когда он вышел из ванной, Кэнди рассказывала о том, как пришла к Рему.
        - Почему вы остались?- спросил ее Левий.
        - Вы представляете, что это за дом?- Она опустила глаза. Поднялась на ноги и принесла конверт.- Вот. Рем оставил мне это.
        - Господь прощает тебя?- прочитал Левий.
        - Угу. И еще денег.- Кэнди покраснела.- Не подумайте ничего плохого о своем друге. Ну, в смысле меня… Я ведь… В общем… Врачи дали мне не больше года, поэтому… Раз уж…- Нужные слова так и не пришли ей на ум.
        - Все нормально,- успокоил ее Левий.
        - Нет.- Она покачала головой и посмотрела на Левия.- Вы не против, если я закурю?
        - Курите.
        Ее наманикюренные пальцы дрожали. Она чиркнула зажигалкой раз пять и лишь на шестой смогла раскурить дешевую сигарету.
        - То, что не убивает, делает нас сильнее,- грустно улыбнулась она, выдохнула синий дым и зашлась кашлем. Кровь наполнила рот. Она закрыла глаза, заставляя себя проглотить ее.- Удивительно, как быстро мы ко всему привыкаем. За последний год я напилась столько крови и спермы, что если бы не рак, то, наверное, поправилась бы на треть.- Она снова затянулась. Джордан ждал, что ее скрутит новый приступ кашля, но его не последовало.
        - У каждого человека своя история,- сказал ей Левий.
        - Это уж точно!
        Еще одна затяжка.
        - Рем не говорил, чем занимался последнее время?
        - Нет, но могу вас заверить, пил он по-черному.
        - Пил?
        Кэнди махнула рукой в сторону составленных под столом пустых бутылок. В вырезе халата мелькнула грудь, и Джордан успел разглядеть большой темно-коричневый сосок. Но это умирающее тело уже не волновало его. Ему почем-то представлялись маленькие черви, поселившиеся в груди этой девушки и пожирающие ее заживо. Пустые бутылки под столом были и то куда более волнительным зрелищем, чем грудь Кэнди.
        - Ну, дядя Рем!- прошептал Джордан. Левий бросил на него строгий взгляд.
        - Мне кажется,- сказала Кэнди,- ваш друг был очень усталым. Не физически, как это бывает от работы, а морально. Когда зудит что-то в груди и не дает заснуть.
        - Она помолчала и добавила, словно боясь, что ей не поверят.- Уж я-то знаю, как это бывает.
        - Правда?- Левий мерил ее своим тяжелым взглядом.
        - Когда я пришла к нему,- сказала Кэнди, глядя в пустоту перед собой.- Я… В общем… Рем сжег себе руку. Раскалил докрасна чайник на плите и прикоснулся к железу ладонью. Не знаю зачем, но мне кажется, он хотел причинить себе боль.
        - Боль?
        - Ну, да. Когда понимаешь, что не можешь ничего изменить, то начинаешь ненавидеть себя с такой силой, что боль - это единственное, что может вернуть тебя в чувство. - Кэнди затушила сигарету и закурила еще одну.- Иногда, падая вниз, хочется, чтобы земля приближалась быстрее. Понимаете?
        - Рем не был болен.
        - А вы думаете, больным может быть только тело?
        Левий помрачнел.
        - Не стой, как истукан,- сказал он Джордану.- Сходи, расспроси соседей. Может, они что-нибудь знают.
        Кэнди улыбнулась, и Джордан заставил себя улыбнуться в ответ.
* * *
        На стук в дверь вышла пожилая женщина в дурацком чепчике. Зубной протез, вместо того, чтобы вставить в рот, она держала в руках.
        - Кого говорите?- глуховато переспросила старуха.- Священника? Рема?- Она что-то пережевывала, несуществующими зубами.- Не знаю я. Не-зна-ю! Что? Вон в той квартире живет монашка, у нее и спросите.
        Дверь закрылась. Джордан постучал в другую.
        - Господи боже!- послышалось с другой стороны. Звякнула цепочка. Щелкнул замок, но дверь не открыли.- Кто там?- резко спросил женский голос.
        - Здравствуйте.- Джордан помялся с ноги на ногу.- Я пришел поговорить о святом отце, живущем с вами по соседству.
        - Господь мой, пастырь мой, на тебя полагаюсь…- забубнила женщина. Она распахнула дверь и встала в проеме, словно готовясь получить нож под ребра. Джордан безответно улыбнулся ей.
        - Священник,- сказал он, указывая на дверь в квартиру Рема.- Он жил вон там…
        - Нет его! Блудница поселилась в квартире той!
        - А вы не подскажете, чем он занимался в последнее время?
        - В последнее время? Он что, умер?
        - Погиб.
        - Боже мой!- Монашка с силой захлопнула дверь.
        - Вам не нужно меня бояться!- прокричал Джордан.
        - А я и не боюсь тебя!- Монашка закрылась в ванной и включила воду.- Бояться нужно судного дня, а людей… Людей незачем бояться. НЕ-ЗА-ЧЕМ!- Она сняла платок и начала расчесывать свои длинные седеющие волосы.
        - Я всего лишь хотел…- Джордан смолк. Здоровенный негр прошел мимо него, улыбаясь ровным рядом золотых зубов.
        - Хочешь вмазаться, сопляк?- спросил он. Джордан покачал головой.- Может быть, девочку?
        - Нет, спасибо.
        Негр поднял вверх свою густую бровь и громко засмеялся. Эха не было. Лишь только смех, рожденный золотым ртом.
        Следующая дверь - поток брани и не к месту вежливая просьба не беспокоить, когда люди спят.
        Следующая - тишина.
        Следующая - нет, Джордан не хотел знать, что происходит в этой квартире.
        Следующая. Неужели в этом доме все еще кто-то не закрывает двери? Джордан заглянул внутрь. Мухи. Запах жареной картошки. Кровать. Голая женщина с резиновым членом черного цвета между ног. Промежность ее гладко выбрита. Грудь какая-то маленькая и обвисшая. Кожа чистая, но то ли из-за света, то ли от природы с желтым отливом. Синяки под глазами. Веки сжеванные. Взгляд томный.
        - Почему ты так долго?- прошептала она дрожащим голосом.- Видишь, я уже вся теку!
        - Простите.- Джордан взялся за ручку.
        - Куда же ты?!- Женщина неестественно резво поднялась с кровати.- Такой милый! Такой свежий!- Она застонала. Блестящая струйка скатилась по торчавшему из ее тела резиновому члену.- Разве ты не видишь, что это знак свыше? Тысячи дверей, и ты входишь именно в ту, что оставлена незапертой. Для тебя не запертой.- Женщина приближалась к Джордану, вытянув свои тощие руки.- Обними же меня, любимый!
        - Изыди!- Перекрестил ее Джордан.
        - О, да!- застонала женщина.- Все, что захочешь!- Резиновый член выскользнул из ее тела и упал на пол, но она не заметила этого.- Обними же свою мамочку и давай займемся тем, ради чего ты сюда пришел!
        - Черт!- Джордан захлопнул дверь, навалившись на нее спиной.
        - Нет, не уходи!- закричала женщина.- Я долго тебя ждала! Так долго оставляла замок открытым!- Она скреблась в закрытую дверь.- Как же ты не понимаешь, что это судьба?!- Упав на колени, женщина заскулила.
        Джордан дрожал.
        - Ну, дядя Рем!- шептал он.- Ну, дядя Рем!
        Собравшись с духом, Джордан подошел к другой двери. Нет. Там, похоже, никого. Серая мышь пробежала у него под ногами. Черная кошка, выскочив из-за угла, распушила хвост и побежала за мышью. Мяяяяяуу! И снова никакого эха.
        - Ну, дядя Рем!
        - Кто такой дядя Рем?- спросил Джордана детский голос. Он обернулся. Дверь, в которую он собирался постучать, была открыта, но он никого не видел.- Я здесь,- сказала ему маленькая девочка. На груди ее белого платья засыхали капли черничного сока.
        - Кто ты?
        - Я?!- Голубые глаза девочки расширились от чувства собственной важности.- Триш. - Она набрала в легкие побольше воздуха.- То есть Патриция.- Ее маленькие кулачки уперлись в бедра.- А ты?
        - Джордан.
        - Джордан,- повторила девочка. Белокурый локон упал ей на глаза.- Пф!- Сдула она его.- Я не знаю никого с именем Джордан, и дядя Рем не живет здесь.
        - Он священник и жил в другом конце коридора.
        - Священник.- Девочка нахмурилась.- Такой высокий, дарит конфеты и рассказывает сказки?
        Джордан улыбнулся, и девочка сочла, что это «да». Ее лицо просияло, но тут же снова стало серьезным.
        - Он мой друг,- с гордостью заявила она.
        - Друг?
        - Да. Он рассказал мне много сказок и подарил много сладких конфет.- Девочка помрачнела и опустила глаза.- Мама говорит, что если я буду есть много сладкого, то растолстею, и никто не захочет взять меня в жены.- Ее губы надулись.- Но я все равно ем.
        Джордан снова улыбнулся, отыскал в кармане жвачку и протянул ей.
        - Хочешь?
        - Я вообще-то тебя не знаю, но…- Девочка поджала губы, борясь с искушением.- Но… - Она огляделась по сторонам.- Но раз никто не видит…- Она схватила жвачку и спрятала в кармане.- Хочешь посмотреть, как я танцую?- Она сделала изящное па.- Понравилось?
        - И это все?
        - Я маленькая и пока только учусь!- Она деловито топнула ножкой. Джордан напомнил ей о Реме.- Он научил меня молиться!- Девочка сложила на груди руки и что-то зашептала. Несколько секунд ее голубые глаза были закрыты.- Подожди!- замахала она руками и убежала в комнату.- Вот,- сказала она, протягивая Джордану фотографию какой-то женщины.- Святой отец дал мне ее и просил молиться за эту женщину вместе с ним.
        - И кто она?
        - Я не знаю. Он же твой дядя!
        - Да. Ты права.
        - Да. Я права.- Девочка снова нахмурилась.- А ты не знаешь, когда он снова придет?
        - Придет?
        - Ну, да! Конфеты и сказки!- Девочка неловко хлопнула в ладоши.
        - Он… Он переехал.
        - Как и мой папа?
        - Что?
        - Я говорю, мой папа тоже куда-то переехал, и мы с мамой не знаем куда.
        Черная кошка снова пробежала по коридору. Всплеснув руками, девочка схватила ее за хвост и потащила домой.
* * *
        Кэнди посмотрела на фотографию и покачала головой.
        - Нет. Никогда раньше не видела,- сказала она.
        Они закрыли квартиру и вышли на улицу. Машина недовольно заурчала. Единственная церковь в городе была серой и невзрачной, как и все вокруг. Пожилой священник был лыс, как куриное яйцо. Свечи коптили. Пожилая женщина сидела в самом темном углу на иссохшей скамейке и что-то тихо шептала, раскачиваясь в такт слышимой лишь ей одной мелодии.
        - Останьтесь здесь,- велел священник Кэнди и Джордану.
        - Мой сын имеет право знать,- возразил Левий.
        - Расскажешь ему после, если сочтешь нужным.
        Несколько свечей потухли. Невидимые сквозь мозаику птицы стучались крыльями в окна.
        - Это все из-за меня,- сказала Кэнди, когда они с Джорданом уселись на ближайшей к алтарю скамье.- Священник узнал меня и поэтому не пустил.
        - Что?
        - Нет. Не подумай, будто он меня… Просто… Дело в исповеди, понимаешь?- Стеклянные глаза Кэнди смотрели на алтарь.- Я думала, что если исповедуюсь, то мне будет легче умереть. Я рассказала ему всю свою жизнь, а он… Знаешь, меня никто никогда не слушал так, как он. Даже мать. Когда я узнала о болезни, то позвонила ей. Мне нужно было выговориться. Я говорила и плакала. Плакала и говорила. А потом… Черт! Потом я услышала в трубке ее храп. Она так ничего и не поняла. Позвонила через две недели и спросила, как у меня дела. Конечно, я ничего ей не сказала. Наплела какую-то чушь и повесила трубку. Потом пришла сюда. Народа не было. Священник спросил, не хочу ли я исповедоваться. Я сказала, что не знаю, с чего начать, а он сказал, начни с того, что считаешь нужным. Я рассказала обо всем, что считала нужным, а потом спросила, что мне делать, святой отец? Он велел мне перечитать по десять раз какие-то главы из библии и поститься. И все, спросила я. А как же: господь прощает тебя и все в таком духе? Знаешь, что он мне ответил? Гм! Для начала ты должна простить сама себя. Черт! У меня нет времени, чтобы
прощать себя. Ненавижу!
        - Священники всего лишь люди.
        - Рем был другим.
        - Рема больше нет.
        - И где, спрашивается, был Бог?
        - Там же, где он был, когда умирал и его сын.
        - Ты просто молод.
        - А ты просто шлюха.
        Кэнди фыркнула и пересела на другую скамью.
* * *
        - Рем был болен,- сказал Левию лысый священник.- Демоны проникли в его голову и обманули чувства.
        - Одержимость?
        - Зло. Он видел его слишком много. Добрые ангелы покинули его.
        - Рем всегда служил церкви, святой отец.
        - Но даже идеальная машина может сломаться.- В глазах священника появился укор.- Почему вы не приехали, когда я написал вам первое письмо?
        - У нас были дела.
        - Разве мальчишка посвящен?
        - Он сильнее, чем кажется.
        - Все добрые и злые ангелы обладают силой преобразовывать наши тела. Их сила значительнее всякой телесной силы.- Священник положил руку на плечо Левия.- Скольких демонов ты видел?
        - Достаточно.
        - Не забывай. Теперь это и твоя ноша. Там, где демоны действуют, там они и прибывают.
        - Я должен узнать, что случилось с Ремом.
        - Должен кому?
        - Себе.- Левий достал фотографию женщины.- Вы знаете ее?
        - Она умерла.
        - Рем молился за нее.
        - Рем спас ее ребенка.
        - Но не смог спасти ее.
        - Слишком много демонов, Левий.
        - Блудница?
        - Такая же, как та женщина, что ты привел с собой.
        - Она умирает, святой отец.
        - На все воля божья.
        - Джордан тоже должен был умереть.
        - Но ты оказался рядом.
        - Слишком долгая история.
        - Не повторяй ошибок Рема. Не замыкайся внутри своих страхов.
        - Рем знал мою историю.
        - Рем мертв.
        - Джордан знает мою историю и, надеюсь, переживет меня.
        - Ты готов доверить ее мальчишке?
        - Я готов доверить ему свою жизнь.
        - А душу?
        - Душа в руках того, кто ее создал.
        - Никогда не забывай об этом. Потому что демоны могут говорить правду, так как знают, что внимающие им воспринимают только слова, но не выполняют сказанного. Не думай, что послание к Коринфянам относится к нам всем.
        - Я знаю то, что я знаю.
        - Демоны могут обитать по неисповедимому промыслу Бога как в людях, которые находятся в божьей благодати, так и в таких, которые стоят вне ее.
        - Рем причинял себе боль.
        - Я слышал, что Рем потерял рассудок.
        - А что думаете об этом вы, святой отец?
        - Ты слышал об ученике святого Мартина?
        - Он изгонял бесов.
        - Он просил бога вселить в него беса, чтобы избавиться от тщеславия.
        - Рем не был тщеславным.
        - Сколько прошло лет с вашей последней встречи?
        - Пять.
        - Это большой срок, Левий.
        - Я в это не верю.
        - У каждого из нас есть свои проступки. У каждого из нас есть знания о проступках других. Иногда этого достаточно.
        - Слишком много слов, святой отец, но слишком мало действия.
        - Иногда нужно уметь повиноваться.
        - А иногда принимать решения.
        Лысый священник тяжело вздохнул.
        - Я передам тебе дневник Рема,- сказал он.- Это все, что я могу сделать для тебя.
* * *

«Творить чудеса есть дар благодати, рожденный в благодати».
        Джордан знал этот почерк. Мелкий, без малейшего наклона. Да. Этот почерк принадлежал Рему, и именно с этих слов начинался его дневник.
        - Настольная книга инквизитора?- спросила Кэнди, садясь рядом на деревянные ступени.
        - В основном экзорцизм.
        - Экзо… Чего?
        - Не важно.- Джордан убрал дневник Рема.
        Стоя возле окна, управляющий отеля наблюдал за ними.
        - Интересно, о чем он думает?
        - Кто?
        Джордан указал глазами на управляющего.
        - Тебе не все равно?
        - Если он думает о нас, то нет.
        - А что он может думать о нас?- Кэнди поправила свой рыжий парик.
        - Ты - шлюха, отец - священник, я - негр.
        - И что?- Кэнди пожала плечами и закурила сигарету.
        - В прошлый раз он решил, что мы с отцом… Ну…
        - Гомосексуалисты?
        - В общем, да.
        - Скажи ему, что это не так.
        - Теперь нас уже трое.
        - Хочешь, чтобы я сказала ему об этом?
        - Нет.
        - Почему?
        - Потому что ты…
        - Шлюха?- Кэнди недовольно фыркнула.- Послушай, мальчик, если я кому-то подставляла за деньги свой зад, то это не значит, что я уже не могу обходиться без этого.
        - Я буду присматривать за тобой.
        - Да сколько угодно!- Кэнди отшвырнула недокуренную сигарету и поднялась на ноги.
        - Куда ты?
        - Пойду прогуляюсь.
        Управляющий отошел от окна.
        - Не говори мне, что эта парочка нормальная,- сказал он дочери.
        Джин смыла с тарелки моющее средство и пожала плечами.
        - И не говори, что этот негр тебе не симпатичен! Я видел, как ты ворковала с ним в прошлый раз!
        И снова Джин пожала худыми плечами. Домыв посуду, она ушла в свою комнату и выглянула в окно. Кэнди стояла на краю кукурузного поля, глядя в его бескрайнюю зеленую даль. Ее рыжие волосы блестели на солнце. Худые ноги казались неестественно длинными. И эта бледная кожа! Джин злорадно представила прыщи и веснушки. Что Джордан мог найти в этой женщине? А, может быть, это его отец привез ее? Джин отыскала в шкафу бинокль, который купила пару лет назад, чтобы подглядывать за приглянувшимися ей постояльцами. Черт! Она досадно прикусила губу. Нет. Прыщей у Кэнди не было. Больше. Ее пышная грудь натягивала топ, отпечатывая под тканью пару набухших сосков. Нет. Джордан слишком молод для нее! Джин бросила бинокль и открыла шкаф. К черту нарядные платья! Эта баба, на краю кукурузного поля, одета, как дешевая шлюха, но тем не менее Джордан и его отец взяли ее с собой. Джин отыскала туфли с самым высоким каблуком, надела самую короткую юбку и самый узкий топ. Повертелась перед зеркалом, взяла бинокль и снова посмотрела на Кэнди. Теперь отец. Джин выглянула из комнаты. Никого. Каблуки цокали слишком громко, и
ей пришлось снять туфли. Улица. Теплый ветер забрался под юбку, поднимая подол. Джин вспомнила, что не переодела трусики, но возвращаться уже не хотелось. Проще одернуть подол.
        - Привет!- Она улыбнулась Джордану, вспомнила об отце и посмотрела на окна конторы. Туфли все еще были у нее в руках.- Черт!
        Джордан улыбнулся.
        - Люблю гулять босиком,- соврала Джин.- А ты?
        - Нет.
        - Ну и черт с ним!- Она снова посмотрела на окна конторы.- Там, за домами, есть пара скамеек… Сам понимаешь, отец и все такое…
        Джин опустила голову, разглядывая туфли в своих руках. Джордан поднялся на ноги. Кукурузные листья шелестели на ветру.
        - Слишком жаркое лето,- сказала Джин, выбирая стоявшую в тени скамейку. Она села, скрестила ноги и мечтательно закрыла глаза.- Мне нравится ночь, Джордан. День для работы, забот и рутины, а ночь… Гмуу… Ночь должна волновать. Она создана для любви, секса. Ты занимался когда-нибудь любовью под звездами? Знаешь, это очень чувственно, словно тысячи маленьких глаз наблюдают за тобой.
        - Тебе нравится, когда на тебя смотрят?
        - Не люди, Джордан. Звезды - это… Это что-то большее. Что-то бестелесное, не обремененное плотскими фантазиями. Ты смотришь на них и понимаешь, насколько мелочными были твои дневные проблемы.
        - Причем тут секс?
        - Я не говорю про секс. Я говорю про любовь, нежность, страсть. Секс - это всего лишь инстинкт. Механика, без которой мы, наверное бы, вымерли. И знаешь почему, Джордан? Потому что мы боимся любить.- Джин открыла глаза и улыбнулась.- А звезды не боятся. И когда ты лежишь под ночным небом и слышишь, как бьется твое собственное сердце, ты тоже перестаешь бояться. Потому что любовь - это единственное, что важно для тебя в этот момент. Любовь и страсть. И звезды улыбаются тебе…
        Часть вторая
        Глава первая
        Шел 1922 год.
        Кадиллак подпрыгивал на ухабистой дороге, вызывая икоту. Вечерело. Водитель включил фары. Желтое пятно света замаячило перед капотом, словно солнечный зайчик, за которым бегает глупый котенок. Девушка. Она сидела на заднем сиденье, и Дени, водитель, чувствовал запах ее дорогих духов. Черная вуаль скрывала верхнюю часть ее лица. Открытыми были лишь губы. Длинный мундштук и сигарета. Затяжка. Синий дым из приоткрытого рта. Дени заставил себя смотреть на дорогу. Деревьев по бокам становилась все больше. Их зеленые листья шелестели на ветру. А небо продолжало темнеть…
        Поместье миссис Леон. Чернокожий мальчик заглянул в машину и побежал открывать ворота. Высокие кованые створы были слишком тяжелыми для него, и Дени видел, как скользят босые ноги мальчишки.
        - Давай помогу,- сказал он, выйдя из машины.
        - Нет, синьор! Нет!- Замотал головой мальчишка. Его черная, лоснящаяся от пота спина хранила на себе отпечатки плети.
        - Никто не увидит,- пообещал Дени. Мальчишка запрокинул голову, посмотрел ему в глаза и вытер ладонью пот с лица.
        - Вы очень добрый, синьор.- Он снова начал толкать тяжелые створы.
        - А ты еще слишком мал,- сказал Дени, налегая на ворота плечом. Они действительно были тяжелыми, и Дени поразился, откуда в мальчишке было столько силы, чтобы сдвинуть их с места.
        - За фонтаном направо!- прокричал ему негритенок, когда Дени уже проезжал мимо него.- Там можете оставить машину.
        Вот и весь день, подумал Дени. Рядом с пыльным «Паккардом» остановился новенький
«Форд-Т». Водитель в тройке помог выйти высокой женщине в вечернем платье. Она взяла его под руку, и они ушли. Дени закурил, разглядывая приютившийся в тени
«Студебекер» с разноцветным балдахином. На фоне остальных машин с жестяным кузовом он выглядел доисторическим мамонтом, потешаясь над которым, можно было убить какое-то время.
        - А разве вы не пойдете в дом?- спросил Дени подбежавший негритенок.
        - Я всего лишь водитель.
        Негритенок просиял.
        - Это хорошо!- сказал он, подобрал выброшенный Дени окурок и затянулся. Щеки его вздулись, глаза вылезли из орбит. Он попытался сдержать кашель, но не смог. Дени рассмеялся.- Какие крепкие!- пожаловался негритенок, тяжело вздохнул и снова затянулся. Новый приступ кашля и слезы из покрасневших глаз.- Ух!- Негритенок зажал ладонями уши. Дени хохотал. Третья затяжка. Казалось, негритенку нравится веселить своего нового друга.
        - А твои родители знают о том, какие фокусы ты здесь проделываешь?- спросил Дени сквозь смех. Негритенок покачал головой, выбросил окурок и убежал. Его голые пятки сверкали в сумерках неестественной белизной. Дени вышел из машины и огляделся. День выдался слишком жарким, и его рубашка была мокрой от пота. Журчавшая в фонтане вода напоминала о свежести и прохладе. Ее струи стекали по бронзовым лепесткам распустившейся розы, из центра которой и бил фонтан. На губах Дени ощущалась соль, а лицо зудело от дорожной пыли и пота. Большой дом с белыми каменными колоннами своими размерами и мощью мог подавить всякого, кто вступит на его порог. Циркулярные арки переплетались между собой. Массивная мраморная лестница вела в портик с колоннами, в глубине которого находились парадные двери. Крыша была двухскатной с треугольным фронтоном над портиком. Видали и получше, подумал Дени. Барельефы, чертежи, вдохновение…. Где-то здесь должен быть бассейн или пруд. Думал Дени, надеясь, что до наступления сумерек ему удастся умыться или, если повезет, то и искупаться. Он вспомнил о негритенке. Послал к черту большой
слоеный торт, претендовавший называться домом, и отправился на поиски мальчишки. Он нашел его недалеко от двух этажного цилиндрического строения, облицованного мрамором и увенчанного куполом. Негритенок стоял возле скромного каменного надгробия, и глаза его были закрыты. Дени тронул его за плечо. Негритенок вздрогнул и попытался вырваться. Когда он понял, что убежать ему не удастся, он упал на колени и начал просить прощения.
        - Я всего лишь хотел помыться,- сказал ему Дени.
        - По… по… помыться?- Негритенок поднял голову и просиял.- А, это вы. Простите, сеньор, что не узнал.
        - Что ты здесь делал?
        - Ничего.
        На надгробие было выбито имя и дата жизни.
        - Бенджамин? Это твой отец?
        - Да, сеньор. Мадам Себила говорит, что он был хорошим любовником, поэтому должен лежать здесь.
        - Мадам Себила?
        - Миссис Леон.
        Дени вспомнил следы плети на спине негритенка.
        - Матери у тебя, конечно, нет?
        - Нет, сеньор.
        Дени закурил, покрутил в руках пачку и предложил сигарету негритенку.
        - Как насчет того, чтобы мне где-нибудь помыться, сын Бенджамина?
        - В доме есть хорошие ванны, сеньор.
        - Э, нет. В доме я такой же изгой, как и ты.
        - Вы можете искупаться в пруду.
        - А как насчет бассейна?
        - Бассейн рядом с домом, сеньор!
        - Думаю, я готов рискнуть.
        Негритенок провел его по аллее дикого винограда, заставил свернуть в заросли эвкалипта и вывел на поляну, где наливались соком красные бутоны мака. В центре поляны стояла статуя из белого мрамора. Грудь Афродиты была обнажена, искушая идеальными пропорциями.
        - Идите прямо, сеньор, и никуда не сворачивайте!- сказал негритенок. Дени хмыкнул и заставил себя отвести взгляд от Афродиты.
        Белый мрамор бассейна начинался сразу, как только заканчивались владения зрелых лилий и жимолости. Растительный мир подобрался к нему так близко, что сделай Дени еще один неосторожный шаг, и голубая вода скрыла бы его с головой. Пара стрекоз затаилась, присев на голову каменного купидона. Дени боязливо глянул на сводчатые окна дома. Нет. Никто, похоже, его не заметил. Замысловатая форма бассейна скрыла от Дени спуск в воду.
        - К черту приличия!- буркнул он, снимая рубашку. Оставшись нагишом, он разбежался и прыгнул в бассейн. Теплая вода облизала тело.- Кайф!- Дени перевернулся на спину, набрал полные легкие воздуха и замер. Залившая уши вода гудела тишиной. Небо темнело, напоминая о предстоящей ночи. Две девушки в изрядном подпитии вышли из дома.
        - Похоже, мы заблудились,- икнула одна из них.
        - Ну и черт с ним!- икнула вторая и поцеловала первую в губы.
        - Что это только что было?- спросила первая, шатаясь, толи от вина, толи от поцелуя.
        Вторая засмеялась, подтянула к поясу подол длинного платья и побежала вдоль бассейна. Когда мрамор под ногами закончился, она остановилась и тупо уставилась на поляну жимолости и лилий.
        - Все. Дорога кончилась!- объявила она и снова икнула. Одежда Дени попалась ей под ноги.- Это что еще за…- Она приложила руку к груди, пытаясь не икать.
        - Что там, Мередит?- ее подруга, пошатываясь, шла к ней.
        - Не знаю,- она подняла пропахшую потом рубашку. Ее узкие ноздри неестественно раздулись, втягивая исходивший от рубашки запах.- Пахнет самцом,- заявила она.
        - Правда?- ее подруга подцепила ногой брюки.- Может быть, их специально оставили здесь?
        Она икнула.
        - Что если это должна быть какая-нибудь игра?
        - Игра?- Мередит подняла мужские трусы и приложила их к бедрам.- Не хочешь примерить?
        - Они, должно быть, грязные,- скривилась подруга.
        - А, что если суть игры именно в этом?- Мередит стянула свои трусики и, едва не упав в бассейн, натянула трусы Дени.
        - Ну, как?
        - Что как?
        - Что-нибудь изменилось?
        - Где?
        - Там.
        - Не знаю.
        - Может быть, спросим Себилу, что все это значит?
        - Может быть…
        Они обнялись и ушли в дом.
* * *
        Дени выбрался из бассейна. Черные кружевные трусы Мередит лежали поверх его рубашки. Он вспомнил, как она ее нюхала. Пахнет самцом. Черт! Дени скомкал ее трусы и втянул носом их запах. Пахнет сукой. Он выбросил их в бассейн и натянул брюки. Теперь вернуться в машину и попытаться уснуть. Или же нет? В сводчатых окнах дома горел свет. Что за люди собрались там? Дени подкрался к одному из окон и заглянул внутрь. Никого. Он вспомнил про дверь, из которой пришла Мередит. Вспомнил запах ее тела.
        - Мой отец был хорошим любовником, поэтому должен лежать здесь,- звенели в голове слова негритенка. Плеть в невидимой руке хлестала его черную спину. Раб. Такой же, как и он - Дени. Звонкий смех Мередит. Икота. Запахи и тени. Нет. Дени тряхнул головой. Это всего лишь ночь. А сладкий запах… Где-то здесь, должно быть, растет ваниль. Чернокожая девушка в нижнем белье с пристегнутым сзади белым заячьим хвостиком пробежала за окном. Кто она? Нет, он не хочет этого знать. Или же хочет? Дени подошел к двери и повернул ручку. Запахи? Тени? Шорохи? Всего лишь дом! Он прикрыл за собой дверь и прислушался. Где-то звенел женский смех. Что он здесь делает? А что ему делать там, на улице? Дени крался вдоль стен, словно вор, хотя он и не собирался ничего красть. Всего лишь утолить интерес. Увидеть то, что видеть не должен. Узнать. Заглянуть за край ширмы этого большого дома. Громоздкая мебель. Мозаичный пол. Резные колонны, с тысячью глаз, следящих за ним. Высокие своды над головой… К черту декорации! Он хочет увидеть душу этого дома. Его плоть без прикрас и одежды. Дени остановился. Мозаика под ногами сменилась
древними письменами и изречениями. Черный мрамор был отполирован до блеска. Композиции на стенах изображали ужас и смятение. Запечатленные на них люди закрывались руками, прятались друг за друга, молились стоя на коленях. Идеальные лица. Идеальный трепет. Сотни напуганных глаз и мимик. И никакой надежды. Лишь только страх и отчаяние. Дени подумал, что художник, нарисовавший все это, был либо безумец, либо гений. Потому что, глядя на все эти композиции, Дени сам начинал испытывать ужас и смятение. И снова женский смех, совершенно неестественный в окружении всех этих лиц. И теперь одно из них принадлежало Дени. Ему казалось, что стоит присмотреться, и он увидит его - свое лицо - среди сотен других. Он станет их частью. Крупицей этого ужаса. И останется здесь навсегда. Прячась за спины других или молясь на коленях, зная, что спасения не будет, потому что Спаситель мертв. Сброшен в жерло вулкана, и серый пепел его плоти летит с неба на головы просящих. Дени тряхнул головой. Нет. Ничего не изменилось. Лишь двери, которые всегда были закрыты, теперь распахнулись перед ним. И лился оттуда свет. И смеялись
там женщины. И были новые письмена на черном мраморе пола. И новые композиции, рожденные кистью безумца. И страсть, с которой сотни людей отдавались друг другу. И не было различий в полах и расах. Мужчины обнимали мужчин. Женщины целовали женщин. И диковинные твари выглядывали из зарослей. И ничто не стояло на месте. Безумный хоровод плоти рождал новые и новые картины. Вымершие много веков назад виды животных совокуплялись в тени кипарисов. Меж стеблей нежных гардений сновали змеи, сбрасывая свою кожу. Птицы вили гнезда на ветвях высоких деревьев. Из золотистых рек выползали рептилии. Зеленые побеги разламывали желтые камни. Распускались цветы. Рождались бабочки. Пчелы и стрекозы. Приматы вскармливали своих детенышей. Жуткие гримасы обезображивали лица рожающих женщин. И где-то далеко таяли снежные вершины. Журчащие ручьи бежали с гор, рождая новые реки. Серебряные рыбы выпрыгивали из воды, переливаясь на солнце тысячью бликов. Темнокожие пловцы ныряли с лодок, доставая с морского дна жемчуг, чтобы подарить его своим возлюбленным. Десятки наложниц танцевали для своих господ. Толстые евнухи наводили
порядок в гаремах. Страстные поцелуи сменялись оральными ласками. Старые мужья вожделенно наблюдали за оргиями своих жен. Хаос рождал порядок. И в порядке снова рождался хаос. Беременные женщины в свадебных нарядах. Совращенные монахини. Священники, забавляющиеся с маленькими детьми. Семейный ужин и молитвы. Проповеди и паломники. Костры и пытки. Инквизиция. Раскаленные камни в руках неверных. Искушение, грех. Раскаянье и прощение. Верность, рожденная во лжи. Ложь, рожденная в верности. Чаша в руках богини с двумя парами глаз, одни из которых завязаны, а другие смотрят на провинившегося. Языки пламени, обжигающие пах. Розги, рассекающие спину. Соленый пот на обнаженной груди. Чернокожая женщина с белым заячьим хвостиком. Плеть в мужских руках и кровь на черной спине. Безумие в глазах собравшихся. Вот она - душа этого дома. Вот оно - его сердце. Дени узнал Мередит. Она лежала на спине, а какой-то мужчина зубами стягивал с нее мужские трусы. Ее звонкий смех тонул где-то в высоких сводах. Какая-то женщина в лисьей маске, зажатая между двух мужчин, рыдала и просила остановиться. Другая женщина гладила ее
по спине и подбадривала разгоряченных мужчин. Странные пары извивались на мягких коврах. Мужчины, похожие в своей красоте на женщин. Женщины, желавшие стать мужчинами. Они любили и ненавидели друг друга, а чернокожие рабы пытались угодить им, исполнить любые желания. И где-то, среди всей этой обезумевшей страсти, Дени увидел Ив. Лицо ее скрывала все та же вуаль. Прозрачные одежды окутывали тело. Стройная. С полной грудью и длинными ногами. Она держала за руку высокую женщину, чьи карие глаза холодно наблюдали за происходящим. Казалось, что они видели уже все и ничто не удивит их. Ничто не выведет из равновесия. Казалось, что плоть для нее - не более чем камень, из которого выстроен этот дом. Она просто смотрит, и ничто ее не трогает, кроме девушки, которую она держит за руку. Кроме Ив.
        Дени вздрогнул. Негритенок стучал в окно, махая ему рукой. В его больших черных глазах был ужас. Он что-то кричал, но Дени не слышал его. В голове была пустота. Ватные ноги отказывались повиноваться.
        - Уходите оттуда, сеньор! Уходите!- надрывался негритенок, а Дени видел лишь как открывается его рот, рождая какие-то слова. Он вжался в стену, чтобы не упасть. Грудь обожгла боль. Дышал ли он все это время, как вошел в открытые двери? Да и сколько прошло времени?
        - Уходите оттуда, сеньор!- услышал он, наконец, голос негритенка. Эти слова заполнили пустоту в сознании, и он поплелся к выходу.
* * *
        Ночь выдалась жаркой. Самцы цикад стрекотали где-то в кустарнике, а звезд на небе становилось все больше и больше. Сочная жимолость под ногами была мягкой и в темноте напоминала ковер. Дени курил. Вены на его висках вздулись и пульсировали. Невидящие глаза вглядывались в ночной полумрак. Видения, запахи, звуки, казалось, что они пронзают насквозь. Плоть, страсть, безумие - все это проникло в него и осталось где-то под кожей. Мир внутри мира. Жизнь внутри жизни. Они извивались и стонали. Маленькие черви порока, как глисты у животных, лекарство от которых - укол в желудок и десять кубиков спирта. Ноги у козленка подгибаются. Он блеет и пытается скакать. Пытается и падает. Падает и снова пытается. И все это - его маленькая жизнь. Жизнь внутри огромного мира. Мира, о котором козленок совершенно ничего не знает. Ладони Дени взмокли. Ты думаешь, что знаешь жизнь, но жизнь удивляет тебя снова и снова. Дени забрался в машину.
        - Хочешь посидеть за рулем?- спросил он негритенка, и тот довольно закивал головой. Дени подождал, пока негритенок вдоволь наиграется, и достал из бумажника фотографию своей жены. Яркое калифорнийское солнце. Светлые волосы. Ситцевое платье. Округлый живот. Сейчас все это казалось каким-то глупым и нереальным. - Что скажешь?- спросил Дени, протягивая фотографию негритенку.- Эта девушка очень красивая, сеньор!- Правда?- Да, сеньор. Она такая… Такая… Такая белая!- Негритенок вытаращил свои большие глаза.- Вот как?- Дени хотел улыбнуться, но мышцы лица почему-то не слушались его.- Это моя жена.- Значит, вам очень повезло, сеньор! Любить такую женщину - это… Это… Это…- Негритенок досадливо вздохнул, не в силах найти нужных слов.- Скорее не ее.- Дени отвернулся, глядя в темноту за окном.- Я люблю ребенка, который растет в ней.Негритенок помрачнел. Они замолчали. Дени почему-то попытался вспомнить всех женщин, что у него были. Их лица, тела, стоны. Такие разные и такие одинаковые, черт бы их побрал! Они пахнут ванилью днем и потом ночью. Умные или глупые, стоит оказаться с ними в постели, и все они
шепчут одно и то же. Даже их движения. Словно все они выпускницы одной школы женщин.- У тебя есть имя?- спросил Дени заскучавшего негритенка.- Нет, сеньор. Мадам Себила говорит, что слугам не нужны имена.Дени пожал плечами.- А твой отец, как он называл тебя?- Соплей, сеньор. Но это имя мне не нравится, сеньор.- Ладно.- Дени закурил.- Скажи мне вот что, мальчишка. То, что я видел сегодня в доме… Часто такое здесь происходит?- Не могу знать, сеньор.- Разве мы не друзья?- Друзья, но…- Та женщина, которую я привез, она была здесь прежде? егритенок тяжело вздохнул.- Была, сеньор. Но умоляю вас, если мадам узнает…- Не узнает. Кто привозил ее?- Мужчина, сеньор.- Он ждал ее в машине или же уходил вместе с ней?- В машине, сеньор.- И часто ты их здесь видел, мальчишка?- Я не умею считать, сеньор.Дени кивнул.- А водитель? Как он выглядел?- Высокий и белый, сеньор.- В моем мире все белые, мальчишка!- Простите, сеньор, но я никогда не выхожу дальше владений этого дома, сеньор.- А этот водитель… Он что-нибудь рассказывал тебе?- Нет, сеньор. Я не нравился ему, сеньор.
* * *
        Дени уснул, и ему приснилось, что его белокурая жена родила ему негритенка. Они шли по улице, и люди смеялись над ними. Их белые дети дудели в клоунские трубы и бренчали в бубны. А потом Дени посмотрел на свои руки и увидел, что они черны, как ночь. Он закатал рукава, разорвал на груди рубашку. Как это? Что это? Он, не понимая, смотрел на свою жену. В голубых глазах Марджи отражалось солнце. Она качала коляску и что-то напевала лежавшему в ней негритенку, делая вид, что не слышит Дени. Никто не слышал его. Мир стал каким-то нереальным. Или это он утратил свою реальность в этом мире? Дени увидел свой дом - маленькую коробчонку зеленого цвета с белым заборчиком. Он дернул калитку так сильно, что она слетела с петель. Вбежал в дом. Отыскал зеркало. Черное лицо с пухлыми губами и широким носом смотрело на него своими большими напуганными глазами. Нет! Это не он! Дени закричал, и губы на черной физиономии повторили его слова. Как же так? Когда же? Дени схватил руками свои жесткие кучерявые волосы, пытаясь вырвать их с корнем. Он тянул и тянул до тех пор, пока кожа на голове не лопнула. Ее лохмотья
слезли с черепа, обнажив черное мясо и белые кости. Боже мой! Дени испугался, пытаясь вернуть все на место. Чудовище! Монстр! Он натягивал черную кожу, которая стала для него не более чем маской. Резиновой декорацией мирского маскарада. Продолжая что-то напевать, Марджи встала рядом с ним и сняла свою маску. Белокурые волосы и бледное бескровное лицо остались на тумбочке. Белые зубы Марджи щелкнули, изображая поцелуй. Она легла в кровать, подтянув одеяло к наполненной молоком груди. Дени подошел к детской кроватке. Выбравшись из пеленок, ребенок тянул к нему свои руки. Его черная кожа была аккуратно сложена на стуле, а тело пачкало белые простыни черной кровавой слизью. Как же это? Дени выбрался из своей кожи и лег в кровать. Марджи прижалась к нему. Мясо и сухожилия. Вены и кости. Что может быть более страстным, чем такая искренняя нагота?! Дени тяжело задышал. Мышцы на его ягодицах напряглись. И в этот самый момент он понял, что не нужно бояться. Плоть сама подскажет, чего она хочет. Глаза нужны лишь для отвращения и страха. Безумные картины, увиденные в доме мадам Леон, окружили Дени. Их круговорот
подхватил его, сделав своей частью. Чернокожая девушка с белым заячьим хвостиком сжала его лишенные кожи ягодицы. Ее ногти скользнули по его спине. По его венам, сухожилиям, мышцам. Ее кожа была мягкой, но он чувствовал каждый изъян, каждую трещинку. Ее пальцы скользнули под его мышцы, отделяя их от костей. Дени застонал и перевернулся на спину. Мадам Себила смотрела на него сверху вниз. Высокая и властная. Она наступила ему на грудь своей обнаженной ногой. Позволила облизать пальцы. Чернокожая женщина с белым заячьим хвостиком достала из его груди сердце и протянула своей госпоже. Дени видел, как оно бьется в руках мадам Себилы. Видел артерии, которые тянутся от сердца к нему в грудь. Видел кровь, пульсирующую в них. И видел Ивону. Нож в ее руках отсек хрупкие артерии. Мадам Себила подняла сердце над своей головой, позволяя фонтанам крови омыть свое тело. Ив прильнула к своей госпоже, впившись жадным поцелуем в ее губы. Собравшиеся вокруг люди одобрительно захлопали в ладоши. Дени слышал их восхищенные возгласы и громкий смех. Слышал и смеялся вместе с ними. Он стал таким же безумцем, отдав свое
сердце во имя этого огня. Во имя этой страсти. А потом он умер и увидел свое тело. Черные вороны клевали его тухлое мясо, и мухи откладывали свои личинки. Его даже не похоронили, как отца негритенка. Просто выкинули на городскую свалку, наряду с прочим мусором. И во второй раз за один сон к Дени пришло озарение. Он понял, что страсть - это нечто большее, чем плоть. К ней нельзя прикоснуться, купить или придумать, как придумывают любовь. Она не сводит тебя с ума. Не превращает в безумца. Нет. Она делает тебя сильным. Сильнее сомнений. Сильнее обстоятельств. Сильнее всех своих страхов. Даже смерть в своей неизбежности потеряет первозданную важность. И никакие стены не устоят перед огнем, горящим в глазах. Отныне все зависит от тебя. Все в твоих руках. И ты знаешь, что нужно делать.
        И Дени проснулся.
* * *
        Обеденное солнце пылало жаром. Снова дорога. Снова пыль. Рубашка на спине взмокла. Брюки прилипли к кожаному сиденью. Ив. Эта надменная Ив! Даже в такую жару взгляд ее отдавал холодом и безразличием. Теплый ветер колыхал ее черную вуаль, открывая время от времени часть лица, которую она желала оставить скрытой от посторонних взглядов. Ее губы были плотно сжаты. Высокие скулы словно вырублены из камня. Кончик узкого прямого носа немного согнут вниз, напоминая клюв какой-то птицы, но не лишая очарования.
        - И часто мне придется вас сюда возить?- спросил Дени, выезжая на ровный участок дороги.
        - Тебе что-то не нравится, шофер?- голос ее был чистым, но слишком глубоким, словно она осознанно лишала его всяких оттенков очарования и женской наивности.
        - Моя жена, миссис Лерой.- Дени ловко выудил из бумажника фотографию светловолосой девушки.- Она беременна, и я не хочу, чтобы какой-нибудь ненавидящий весь мир таксист вез ее в роддом, когда настанет время.
        - Меня должно это волновать?- она даже не взглянула на фотографию.
        - Возможно, и нет, но это волнует меня, миссис Лерой.
        - Поговори с моим мужем. Может, он устроит тебя лакеем или поваром, пока твоя жена не разродится.
        - О! Это очень любезно с вашей стороны, миссис Лерой!- Дени улыбнулся и убрал фотографию жены. Яркое солнце било в лобовое стекло. Вспотевшие подмышки начинали зудеть.
        - Странное место вы выбрали для загородного отдыха,- сказал Дени. Ив не ответила. Из-за черной вуали он не мог даже понять смотрит ли она на него, слышит ли его.
        - Такая долгая дорога!- продолжал Дени.- И все ради чего?! Чтобы встретиться с давними друзьями?! Уверен, ваш супруг, знай он, в какие тяжкие вы пускаетесь, мог бы оплатить и более приятное времяпровождение. Например, турне в Европу или океанский круиз. Вы не думали об этом, миссис Лерой?
        В зеркало заднего вида Дени увидел, как изогнулись ее тонкие губы.
        - Замолчи и веди машину.
        - Просто мне кажется, что этот дом не подходит для вас, миссис Лерой. Да и дорога! Разве такая изысканная женщина, как вы, должна утруждать себя подобной поездкой? Я слышал, что рев мотора и жара могут вызвать ужасную мигрень,- Дени снова посмотрел в зеркало. Ничего. Никаких эмоций.- Если хотите, то я могу поговорить с вашим мужем об этом. Объяснить ему. Показать ему на карте, где находится дом миссис Леон, чтобы он понял, насколько изнурительна для вас подобная поездка.- И снова никаких эмоций.- А что касается мадам Себилы, так она сама могла бы приезжать к вам в гости. Уверен, такая статная женщина, как она, не затеряется в высшем обществе.
        Вот теперь в точку. Дени улыбнулся, увидев, как дрогнули губы Ивоны.
        - Что ты знаешь, шофер?- Голос ее утратил глубину, став сухим и резким. Теперь для Дени настал черед промолчать. Сжав двумя руками руль, он принялся насвистывать "С добрым утром, дорогая" Джерома Керна. Мотив не заладился, и он переключился на Тома Брауна.
        - Вам нравится джаз, миссис Лерой?- Дени обернулся, растягивая губы в счастливой улыбке. Ветер сдул с лица Ив вуаль, обнажая ее раздражение.
        - Я задала вопрос, шофер!
        - Я слышал.- Дени снова вернулся к Керну, но на этот раз пытаясь насвистать "Не веришь мне?". Какое-то время они так и ехали: один насвистывал, другая ненавидела.
        - Ну и черт с тобой!- сдалась Ивона. Она достала мундштук, вставила в него сигарету и закурила.- Чего ты хочешь?
        Дени обернулся, наслаждаясь своим триумфом. Глаза его блестели. Губы изогнулись в каком-то зверином оскале. - Ты хочешь денег, шофер?- Ивона выдохнула синий дым ему в лицо.- Я дам тебе денег. Сколько ты хочешь?Дени глумливо ухмыльнулся и начал насвистывать понятный лишь ему одному джазовый мотив.- Ответь мне!- взвизгнула Ив. Дени остановил машину и обернулся.- Подними вуаль.- Нет.Дени протянул руку и сделал это за нее. В темных глазах горел огонь. Столько презрения! Столько ненависти!- Значит, ты этого хочешь, шофер?- Ив выбросила сигарету в придорожную пыль.- Думаешь, если унизишь меня, то это изменит твою никчемную жизнь?- Она улыбнулась, но улыбка больше напомнила хищный оскал животного, почуявшего кровь.- Тебе нужно мое тело, да?- Еще одна улыбка-оскал. Дени смотрел на Ив, и ему нравилось видеть эту беззубую злость в ее глазах. Она откинулась на спинку сиденья, положив руки на свои сомкнутые колени.- Чего же ты ждешь, шофер? н щелкнул пальцами, закончив насвистываемый им куплет, и перебрался назад. Ив не двигалась. Подол ее платья вытирал пыльный пол.- Сними его,- сказал Дени.- Нет.Он
улыбнулся. Эти коготки определенно нравились ему. Он запустил под подол руки и прикоснулся к ногам Ив. Нежный шелк ажурных чулок обласкал пальцы. Расслабленные икры ровной дугой уходили вверх. Колени Ив послушно разомкнулись, но ее руки по-прежнему лежали на них. Дени отстегнул от пояса чулки, стянул батистовые трусики. Волосы между ног Ив были мягкими и прямыми. Дени чувствовал пальцами капельки пота, собравшиеся в ложбинках бедер. Ив смотрела на него, и в ее глазах не было ничего, из того, что обычно он видел в глазах девушек в подобные моменты. Темные и лишенные каких-либо эмоций. Он притянул ее за бедра ближе к себе и расстегнул брюки. Влагалище было влажным и узким. Дени улыбнулся. Лицо Ив сохранило прежнюю каменную монолитность. Губы ее не отреагировали на его поцелуй, но горячее дыхание обожгло лицо. Взгляд ее стал каким-то туманным. На лбу выступила испарина. Дени сжал ее бедра, сильнее прижимая к себе.- Ты хочешь кончить?- охрипшим голосом спросила Ив.- Иначе не стоило бы и начинать.- Дени снова ощутил звериный голод. Его движения потеряли стройность, но это было уже не важно. Глаза Ив
вспыхнули каким-то чудовищным триумфом.- Ты закончил?- спросила она.- Да.- Дени протянул ей батистовые трусы.- Скажи своей подруге Мередит, что может оставить мои себе на память.Ив не ответила. Она вышла из машины, пытаясь привести себя в порядок. Четкие, продуманные движения. Дени вернулся за руль и закурил. Солнце нещадно поливало землю своими лучами. Потное тело начинало чесаться, но он не обращал на это внимания. Темное пятно на брюках медленно начинало белеть. Ив вернулась в машину.- Можешь ехать,- сказала она. Голос ее обрел прежнюю глубину.- Докурю, и поедем,- Дени вытер ладонью мокрый лоб и затянулся. В повисшей тишине горящий табак потрескивал неестественно громко.- То, что сейчас было…- начал Дени, но Ив оборвала его.- То, что сейчас было, было в первый и последний раз,- сказала она, возвращая себе былое высокомерие.- Если мой муж узнает об этом, то он тебя убьет. И поверь мне, уж я постараюсь дать ему достаточно поводов для этого решения.Дени выбросил недокуренную сигарету и завел мотор.- Если твой муж узнает об этом, то в первую очередь убьет мадам Себилу,- сказал он, когда машина набрала
скорость.- И уж поверь мне, ему будет, о чем послушать.- Ты что, шантажируешь меня?Дени улыбнулся и снова начал насвистывать "С добрым утром, дорогая". И на этот раз получалось это у него намного лучше.
        Глава вторая
        - Негодяй! Собирай свои вещи и проваливай!
        Дежавю или неизбежность? Билли Брендс стоял в дверях, и все происходящее казалось ему каким-то нереальным, замедленным, затянутым туманной дымкой. Мормоны, женитьба на Биатрис, стихи, которые трогали душу молодой жены сильнее, чем ласки супруга, газета, пара удачных статей, книга о черных буднях детей рабочего класса, известность, приглашения в литературные сообщества, благосклонные критики… Все это напоминало ему комедию "Противоположности" Тайлера, которая сыскала славу в те времена, когда Брендса не было на свете, но все еще казалась ему актуальной. Теперь казалась, когда вся его жизнь превратилась в одну большую противоположность. Все эти улыбчивые лица с их аскетичными желаниями и мнимым благородством. Верность, преданность, альтруизм - псевдо надежды, псевдо счастье, псевдо взаимовыручка. Все ненастоящее, даже сам Брендс. Какая-то уродливая сатира, от которой хотелось больше плакать, чем смеяться. И еще эта организация торговцев, организовавшая какой-то понятный лишь им одним литературный конкурс, главный приз в котором достался рассказу "Дети мануфактуры" Билли Брендса.
        - Мы обязательно должны пойти!- говорила Биатрис, а Брендс думал о рассказе Льюиса "Главная улица". Если уж кому-то и должен был достаться новенький "Паккард-Ранебаут", то уж точно не ему, не Брендсу. Маленький человек Льюиса был куда правдивее, чем вся книга Брендса, которая была еще более лживой и лицемерной, чем все псевдо мормоны, окружавшие его, да и сам Брендс, каким видел он себя в последнее время.
        Он цинично просмотрел список гостей. Эти идиоты торговцы могли бы для приличия хотя бы пригласить Эдит Уортон, но разве кому-нибудь из них был нужен ее "Век наивности"? Нет! Нет! И еще раз нет!
        Поддавшись на уговоры жены, Брендс нацепил на себя костюм и отправился на прием. Организованный фуршет пах потом и лживой учтивостью.
        - Твои родители радуются за тебя на небесах,- говорила супругу Биатрис. Эта высокая, худая женщина строгих нравов. Этот образец верности и преданности… В этот момент Брендс и увидел нереальность окружившей его жизни, ее замедленность, ее туманность. Он говорил. Он улыбался. Он цитировал великих философов и литераторов, поражая собравшихся своим остроумием и надуманной пылкостью, но все это было где-то далеко, словно ни одно из сказанных слов, ни один жест, ни одна улыбка не принадлежали в действительности Брендсу. А люди все хвалили и хвалили его…
        Девушка. Брендс заметил ее почти сразу. Она держалась в стороне от пылких споров и громких речей. Сексуальная. В платье, нетипично открытом для подобных приемов. Ее азиатские глаза суетливо перебегали от одного мужчины к другому. Брендс встретился с ней взглядом, и она улыбнулась ему. Когда-то он был таким же открытым. Он извинился перед парой известных критиков и подошел к ней. Девушка снова улыбнулась. - Как твое имя?- спросил ее Брендс.- Маргарет, а твое?- Билли.- Он заглянул ей в глаза и понял, что она действительно не знает его. Несмотря на всю его славу. Несмотря на то, что все вокруг только и говорят о нем!- Чем ты занимаешься, Маргарет?- Всем, чем ты захочешь, Билли.Она снова улыбнулась ему. Губы, у которых есть своя цена. Тело, которое можно купить. Брендс засмеялся. Шлюха в мормонской идиллии! Мир снова стал нереальным. Маргарет спрашивала, куда же он уходит, но ее голос терялся где-то в безысходности, из которой до Брендса долетали лишь огрызки фраз. Толпа загудела и вынесла его на улицу. Яркое солнце слепило глаза. Черно-белый "паккард" переливался в его теплых лучах. Кто-то спросил
Брендса, умеет ли он пользоваться автомобилем. Биатрис сказала, что умеет. Брендс слышал, как она рассказывает об автомобиле своего отца и о том, что ее супруг отлично справлялся с ним. Женщины смеялись и хлопали в ладоши, мужчины жали руки. Брендс выехал на дорогу, едва не столкнувшись с конным экипажем. Туман. Билл гнал по детройтским улицам, надеясь, что их плотность не устоит перед скоростью. Машина ревела и сильно подпрыгивала на неровностях. У Брендса заложило уши. Голубые глаза налились кровью. Он не стал опускать лобовое стекло, и теплый ветер бил ему в лицо, наполняя глаза пылью…
* * *
        Ярмарка. Толпы людей перекрыли дорогу, заставляя Брендса остановиться. Он вышел из машины. Вспотевшие ноги чувствовали тепло нагретого солнцем бетона. Люди кричали. Недалеко от Брендса компания девушек спорила о своих возлюбленных. Дети в фетровых шляпах и смешных панамках бегали друг за другом. Их радостный визг перекрывал даже несмолкающие зазывы уличных торговцев. Пожилая женщина в белом пышном платье поздоровалась с Брендсом. Мужчина, которого она держала под руку, о чем-то спросил ее, обернулся и учтиво кивнул. Бригада строителей в запыленной одежде и носилками, загруженными инструментом, пыталась протиснуться сквозь толпу. По их загорелым лицам градом катился пот. Пахло жареным мясом. Под натянутыми шатрами продавали холодное пиво и напитки для детей. Играли веселые джазовые мотивы, которые от их пестрого многообразия сливались в один непонятный набор звуков. И люди. Они плыли и плыли, становясь чем-то монолитным, словно ручей из тысячи стаканов воды. И одним из них был Брендс. Он шел в этом желеобразном потоке, и с каждым новым шагом реальность ускользала от него все дальше и дальше. Густой
туман. Медленные движения. Все как во сне. Ничто не настоящее, но доказать это невозможно. Бесконечная иллюзия, которую невозможно развеять, потому что ты сам ее неотъемлемая часть. Худое лицо с плоским носом и пышными усами выплыло перед Брендсом. В руках мужчина держал за уши большого черного кролика, охрипшим голосом предлагая проходящим мимо людям купить свежее мясо. Какая-то женщина скрупулезно отсчитывала деньги. Усатый мужчина положил кролика на пень за своей спиной, прижал его голову, продолжая держать за уши, и ударил по ней молотком. Кровь брызнула ему на грязный фартук. Глаза выскочили из черепа и упали на бетон. Кролик дернулся несколько раз и затих. Усатый мужчина завернул его тельце в бумагу и протянул женщине. Она ушла, а он, достав из клетки нового кролика, спросил Брендса, не хочет ли и тот купить свежего мяса. Брендс покачал головой. Он не видел продавца. Он видел лишь белого кролика, которого тот держал за уши. Кролик сжался. Его красные глаза испуганно озирались по сторонам. Нос находился в постоянном движении. Еще одна женщина пыталась договориться о цене. Продавец крутил перед
ней кролика, говоря, что это лучшая самка из всех, что он сегодня привез. Женщина сдалась и принялась отсчитывать деньги. Мужчина прижал голову кролика к пню и взял молоток. Белая самка сжалась и попыталась вырваться. Мужчина сильно тряхнул ее. Брендс, не моргая, смотрел в ее большие красные глаза, и ему казалось, что эти глаза смотрят на него. Сейчас их взгляд был самым реальным из всего, что его окружало. Женщина, отсчитывающая деньги, продавец, крики детей, влюбленные пары… Нет. Был лишь только этот белый кролик, над которым завис молоток. И кролик этот смотрел на него. Смотрел и ждал, словно на что-то надеялся.
        - Стой!- крикнул Брендс продавцу, но молоток уже начал опускаться. Кролик дернулся, и это спасло ему жизнь.
        - Черт!- Продавец бросил на Брендса сердитый взгляд.
        - Я куплю его,- сказал Брендс.
        - Он уже продан.
        - Я заплачу больше.
        - Но, постойте…- начала возмущаться женщина.- Я уже выбрала этого кролика.
        - Выберите другого,- огрызнулся Брендс.
        - Хам!- Женщина встала в позу и потребовала у продавца, чтобы он немедленно прикончил кролика и отдал ей. Брендс отсчитал деньги и бросил на прилавок.- Я буду жаловаться!- прокричала женщина и начала называть имена, знакомых ей людей. Продавец посмотрел на деньги, на Брендса, на женщину. Тяжело вздохнул и снова занес молоток.
        - Извините, сэр, но вам придется выбрать другого кролика.
        - Мне нужен этот.- Брендс бросил на прилавок все деньги, что у него были.
        - Да что же это такое!- кричала женщина, собирая толпу зевак. Продавец снова тяжело вздохнул.
        - Простите, сэр…- Молоток начал опускаться. Красные глаза кролика смотрели на Брендса. Он уже не пытался вырваться. Просто смотрел.
        - Чертов придурок!- взревел Брендс, опрокидывая прилавок. Он ударил тощего продавца, схватил кролика и побежал прочь.
        - Вор! Вор!- закричала ему вслед женщина. Из носа продавца хлынула кровь. Не обращая на это внимания, он ползал на коленях среди опрокинутого прилавка и собирал разбросанные Брендсом деньги. Собравшаяся толпа гудела. Несколько зевак схватили пару крупных купюр и побежали в противоположную от Брендса сторону.
        - Держите вора!- заорал продавец. Толпа гудела. Толпа хотела крови. Брендс бежал, не думая о погоне. Туман. Замедленность. Нереальность… Он очнулся лишь далеко от ярмарки. Мотор "паккарда" гудел. Белый кролик сидел на пассажирском сиденье, прижав уши. Брендс снизил скорость. Район был ему незнаком. Маленькие дома. Пыльная дорога. Кустарник. Редкие деревья. Он съехал на обочину и заглушил мотор.
        - Все. Дальше ты уж как-нибудь сам,- сказал он кролику, открывая дверку пассажира. Кролик не двигался.- Все! Ты свободен!- Брендс подтолкнул его к выходу. Кролик дрожал.- Глупое животное!- Брендс вздохнул, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
* * *
        Ночь. Звезды высыпали на небо, как сыпь на лицо подростка. Сон. Он оставил Брендса, но все еще нависал на его веках своими сладкими грезами. Жизнь. Она превратила сладость сна вначале в грязные лохмотья, а затем и вовсе сорвала их с глаз. Брендс застонал, разминая затекшую шею.
        - Черт возьми!- прошептал он, когда реальность стала слишком реальной, чтобы обращать внимание на ноющее тело. Торговцы, паккард, ярмарка, кролик… Возможно, полиция уже вышла на его след. Конечно, вышла, он слишком известен, чтобы никто из толпы не узнал его. Брендс представил Биатрис. Представил ее реакцию. Представил ее родственников-мормонов, которые выслушав полисмена, осуждающе качают головой:
        - Мы всегда знали, что от этого прохвоста добра не жди.
        Или же:
        - Нам очень стыдно, что приютили этого мерзавца в своем доме.
        А может:
        - Мы сами совершим суд над этим позором нашей семьи…
        Да. И исчезнут улыбки на этих лицах. И закончится счастливая жизнь Билли Брендса. И канут в небытие все его заслуги и достижения…
        - Жизнь - дерьмо!- Выдохнул Брендс, запуская пальцы в свою густую шевелюру.
        - Вовсе нет,- ответил ему приятный женский голос.
        - А я говорю, дерьмо!- Брендс повернул голову и посмотрел за окно, но там никого не было. Только ночь, кустарник и пыльная улица. Тогда он посмотрел на белого кролика.
        - Жизнь,- сказал ему кролик,- она как пианино. Иногда нужен опытный мастер и замена деталей, иначе музыка ни к черту!
        Брендс покачал головой и вжался в сиденье. Во что он не верил больше: в то, что кролик, которого он спас, говорит с ним, или в то, что в словах этого кролика было смысла больше, чем во всех оправданиях, которые он так часто находил для себя?
        - Такого не бывает!- сказал Брендс, указывая на кролика указательным пальцем.
        - Еще как бывает!- сказал ему кролик, пододвигаясь ближе.
        - Не подходи ко мне! Стой там, где стоишь!
        - Почему?
        - Почему?- Капелька пота скатилась по лбу Брендса и попала в глаз.- Потому что… - Брендс мигал зудевшим глазом, боясь закрыть другой глаз.- Потому что…
        - Потому что ты боишься того, что не можешь объяснить?- помог ему белый кролик. Брендс снова начал оглядываться. Либо он сходил с ума, либо кто-то разыгрывал его.
        - Здесь только ты и я, Билли!- подмигнул ему кролик своим красным глазом.
        - Может, я сплю?- спросил его Брендс.
        - Ну так ущипни себя.
        Именно так Брендс и поступил.
        - Больно?- спросил кролик.
        - Больно.
        - А ты чего хотел?
        - Ну, не знаю…
        Кролик улыбнулся.
        - А ты быстро бегаешь, Билли.
        - Пришлось.
        - Я говорю не только про ярмарку, Билли. Вся твоя жизнь. Ты ведь всегда куда-то бежишь.
        Брендс не ответил, но кролик не отставал:
        - Скажи, куда ты бежишь, Билли? Или от кого ты бежишь?
        - Я просто живу так, как умею, глупый кролик!
        - Что-то не слышу счастья в этих словах.
        - Я счастлив.
        - Ага. И поэтому ты сбежал с приема, устроенного в твою честь, украл на ярмарке кролика и теперь прячешься на окраине города от полиции. Тебе не кажется, что это какое-то странное счастье?
        - Чего ты хочешь от меня?- простонал Брендс.
        - Всего лишь отблагодарить.
        - Забудь.
        - Ты спас меня.
        - Я сказал, забудь!
        - Думаешь, если я кролик, то с меня и взять нечего?
        - Я ничего не думаю.
        - Снова бежишь, Билли?
        - Пошел к черту!
        - Ты можешь написать обо мне книгу.
        - Думаю, миру хватит и Кэрролловского кролика.
        - Чем ты хуже него?
        - Тем, что он не разговаривал с белыми кроликами, а придумывал их.
        - Ты в этом уверен?
        - А разве нет?- Брендс посмотрел на кролика. Красные глаза были хитро прищурены. - Да ну, брось! Этого не может быть!
        - Поверь, Билли, он был удивлен не меньше, чем ты сейчас.
        Еще одна струйка пота, сбежав со лба, попала Брендсу в глаза.
        - И не только он,- заверил его кролик.- Когда Джон Аллан узнал, почему его приемный сын проиграл в карты половину их состояния, то его хватил тик.
        - Ну, уж не из-за кролика!- Скривился Брендс.
        - Конечно, нет. Эдгар был молод, и его гормонам нужна была женщина, а не кролик. Он хотел побеждать. Он хотел покорять… О! Если бы ты видел, каким эксцентричным он был в молодости!
        - Хочешь сказать…
        - Да, Билли! Да! Он всегда был очень способным мальчиком. Всегда и во всем.- Белый кролик подмигнул Брендсу.- А его отец… О! Он возненавидел своего приемного сына, когда узнал правду! Даже бедная миссис Алан не выдержала такого удара, но знаешь… Единственным человеком, которого стоило ненавидеть Эдгару, был он сам. И мне кажется, что он знал это. Знал и постоянно бежал. Бежал от самого себя. Так же, как бежишь и ты, Билли. Но все время бежать нельзя. Рано или поздно придется остановиться. Нужно лишь научиться слушать. Эдгар научился. И не только слушать. Он научился преданности, Билли. Преданности своему маленькому белому кролику. Знаешь, его тринадцатилетняя сестра, на которой он женился, так и умерла девственницей. Чего, конечно же, не сказать про Эдгара. О! Маленький белый кролик изменил всю его жизнь. Впрочем, он может изменить и твою жизнь, Билли. Если, конечно, ты захочешь этого.
        Брендс долго молчал, и белый кролик не торопил его с ответом. Там, за пределами "паккарда" была жизнь, затянутая туманной дымкой, где все кажется замедленным и нереальным, а здесь, в машине… Здесь была настоящая история.
        - Я хочу узнать все, что произошло с Эдгаром.
        - Это чужая история, Билли. Разве ты не хочешь приобрести собственную?
        - Это и будет моя история.
        - Ну, раз так…- кролик пошевелил носом и назвал Брендсу адрес дома на окраине города.
* * *
        "Задняя дверь". Брендс знал это заведение. Как правило, скандальная слава подобных мест идет далеко впереди них.
        - Найди Маргарет,- сказал кролик.
        Брендс вышел из машины. "Мормоны меня повесят!"- думал он, проходя мимо хмурого охранника. Он ожидал увидеть полумрак, интимную атмосферу, длинный коридор и тихие стоны за закрытыми дверьми, но вместо этого его встретил шум, гам и веселье. Полуголые женщины отплясывали на небольшой сцене, высоко задирая свои полные ноги. Мужчины пили, лапая официанток.
        - Решил развлечься?- спросил Брендса редактор одной из скандальных газет, работать в которой Брендс отказался по этическим соображениям, хотя предложение было весьма и весьма заманчивым.
        - Мне нужна девушка…
        - Всем нам нужна девушка, приятель!- Редактор засмеялся и хлопнул его по плечу.
        - Ее зовут Маргарет.
        - Ах, даже так!- Лицо редактора стало серьезным.- Никогда не спи с одной и той же более трех раз, иначе ее страстная плоть сожжет твое сердце. Усек?
        - Мне нужно поговорить с ней.
        - Поговорить?- Редактор нахмурился, переваривая услышанное, затем неожиданно просиял.- Мне нравится твой подход к делу!
        - Пошел к черту!- Брендс забрал у редактора стакан бренди. Выпил.
        - Рай, правда?
        - Что?
        - Я говорю, ни один Конгресс не сможет забрать у нас алкоголь и женщин! И шел бы к черту достопочтенный Бодрильярд, утверждающий, что алкоголь - поставщик людей для тюрем! Во всем надо знать меру, дорогой Билли! Во всем!- Редактор пошатнулся и едва не упал.- Нас не заставить перестать наслаждаться жизнью! А те, кто готов от этого отказаться, пусть пьют молоко и копят деньги на похороны!- Он икнул, пытаясь сдержать отрыжку.
        - Закажете что-нибудь?- спросила Брендса официантка в дешевом парике.- У нас есть джин, бренди, водка. Все импортное. Прямо из Европы.
        - Девушка,- сказал Брендс. Официантка наградила его разочарованным взглядом. Брендс хотел дать ей доллар, но вспомнил, что все свои деньги оставил на ярмарке.
        - Я всего лишь приношу выпивку,- фыркнула официантка.
        - Пойдем!- Редактор обнял Брендса.- Я все здесь знаю, мой дорогой друг!
        Они протиснулись между столов. Пожилая женщина позволила редактору поцеловать свою руку.
        - Это мой друг, Билли Брендс!- заявил он с неподдельной гордостью.- Он писатель и несмотря на свой возраст уже успел прославиться в этом замечательном городе. Но! Можете поверить моему слову, скоро его слава прокатится по всему миру!- Редактор снова икнул.
        - Значит, вам нужна девушка?- спросила женщина Брендса.
        - Маргарет.
        - Маргарет? У нас очень большой выбор…
        - Только Маргарет.
        - Ах, это так романтично!- В голосе женщины сквозил сарказм.- Посмотрю, что можно сделать для вас, мистер…
        - Брендс!- подсказал ей редактор.- Билли Брендс!
        Женщина ушла.
        - Видишь?- спросил Брендса редактор.- Тебя уже все здесь знают! Знают и… И восхищаются твоим творчеством.
        - Ты можешь не называть всем подряд мое имя?
        - Всем подряд?!- возмутился редактор.- Да ты что?! Эта женщина… Эта… Да она святая, дорогой Билли! Крестная мама всех девушек, которых ты можешь попользовать здесь!- Он схватил Брендса за грудки.- НИКОГДА НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ ПЛОХО ПРО МАМУ! Ты понял?
        - Может, отпустишь меня?
        - А кто тебя держит?- Редактор разжал руки и разгладил пиджак на груди Брендса.- Никто не держит, мой дорогой друг.- Он оскалился и попытался схватить проходившую мимо официантку. Она споткнулась, уронив поднос. Зазвенели стаканы.- Не волнуйся, милочка, я все оплачу!- заверил ее редактор, размахивая бумажником.- Вот!- Он протянул ей пару купюр.- А это…- Его толстые пальцы скользнули в вырез блузки.- Это лично тебе, душечка. Отработаешь потом!
        Официантка улыбнулась, подставляя для шлепка свой зад. Вернулась женщина, которую редактор назвал Мамой.
        - Прошу прощения, мистер Брендс, но Маргарет сейчас занята.
        - Я подожду.
        - На нее большой спрос, мистер Брендс.
        - О, не волнуйтесь!- вмешался редактор.- Мой дорогой друг оплатит все расходы!
        Брендс снова вспомнил ярмарку.
        - Что-то не так?- спросила его Мама.
        - Да, Билли! Что-то не так?- Встал в позу редактор. Брендс молчал, переминаясь с ноги на ногу.- Ох, молодежь!- Редактор хлопнул его по плечу и достал бумажник.
        - Я все верну,- пообещал ему Брендс.
        - После, дорогой друг. После. Сейчас все должны веселиться!- Редактор икнул и заговорщически прошептал на ухо Брендсу.- Лучше быть богатой сволочью, чем честным бедняком, Билли! Мое предложение о работе все еще в силе. Подумай об этом!
* * *
        Маргарет стояла возле окна, жадно затягиваясь сигаретой. В этой маленькой комнате не было ничего, кроме кровати и таза с водой, в котором омывались чресла. Пахло мочой, потом, спермой, дешевыми духами, букетом мужских одеколонов, сигаретным дымом и перегаром. Брендс стоял, прислонившись спиной к двери, слушая, как удаляются шаги Мамы.
        - Маргарет,- тихо позвал он. Девушка обернулась. Ее раскрасневшееся лицо показалось ему знакомым.
        - Все-таки передумал?- спросила она и улыбнулась. Да. Теперь Брендс вспомнил, где ее видел. Тогда, на приеме торговцев, устроенном в его честь. Как же давно это было!
        - Я пришел не для того, чтобы…
        - Я знаю.
        - Знаешь?
        - Ну, конечно.- Она затушила сигарету и легла на кровать.
        - Нет. Подожди.- Брендс не знал с чего начать. С ярмарки? С кролика? А, может, этого ничего и не было? Может, он придумал все это, потому что хотел… Нет, не хотел! Брендс решительно затряс головой.
        - Ну, чего же ты ждешь?- Маргарет протянула к нему руки.
        - Белый кролик,- прошептал Брендс.
        - Что?
        - Маленький белый кролик.- Брендс чувствовал себя полным идиотом.
        - Ты хочешь, чтобы я притворилась маленьким белым кроликом?
        - Нет. Он сказал, чтобы я нашел тебя.
        - Кто?
        - Кролик,- Брендс пожал плечами.
        - Ничего не пойму,- Маргарет села.- Если ты говоришь о Брауне, то передай этому сукину сыну, что я ничего ему не должна. Я все отработала!
        - Кролик сказал, что ты поможешь мне узнать историю Эдгара.
        - Кого?
        - Эдгара Алана,- Брендс опустил голову, пытаясь отыскать дверную ручку.
        - Откуда об этом знает Браун?
        - Я не знаю.
        - Черт!- Маргарет поднялась с кровати. Руки ее дрожали, и она никак не могла прикурить.- Может, поможешь?
        - Я не курю.
        - Значит, стоит начать!- Она подошла к Брендсу и положила руки ему на плечи.- Ты правда хочешь услышать эту историю?
        Брендс неуверенно кивнул. Его спина уперлась в дверь.
        - Не могу поверить, что кому-то эта история все еще интересна,- прошептала Маргарет ему на ухо. Кончик не прикуренной сигареты, которую она держала зажатой в губах, щекотал ему шею. Брендс сглотнул.- Но, если ты действительно этого хочешь… - Маргарет жадно втянула носом воздух, словно собака, принюхивающаяся к новому хозяину.- Тогда, черт с ним, с этим городом! Я готова отвезти тебя в Балтимор!
        - В Балтимор?!- опешил Брендс.
        - Там похоронена часть твоей истории, любимый!- Она выбежала из комнаты и вернулась уже с чемоданом в руках.- Но там все еще живет ее другая часть!- Она всучила чемодан Брендсу.- На вот, понеси. Он слишком тяжелый!
* * *
        Входная дверь открылась бесшумно. В коридоре было темно. Лунный свет, проникая сквозь высокие окна, освещал лестницу на второй этаж. Брендс крался по дому, в котором жил последние полтора года, словно вор, проникший в дом своих соседей. Его сбережения. Он отыскал за картиной ключ, открыл сейф в гостиной. Денег было не так уж и много. Покупки жены и приготовления к рождению ребенка оставили от сбережений лишь мелочь на карманные расходы. Брендс достал коробку с украшениями Биатрис. Пара колец, которые он подарил ей. Брильянтовая диадема. Она никогда не носила их. Он все еще размышлял о том, какое из украшений сможет оплатить его путешествие, когда в гостиной включили свет. Вор попался. Биатрис стояла за его спиной, и ее карие глаза пылали огнем.
        - Когда полицейские пришли ко мне сегодня днем и рассказали о том, чем ты занимался на ярмарке, я не поверила им,- сказала она.- Но теперь…- Ее щеки горели.- Теперь я вижу, кто ты есть!- Она ударила его по лицу. Пощечина вышла звонкой. Биатрис подошла к окну и приоткрыла шторы.- Это ради нее?- спросила она, глядя на сидевшую в "паккарде" Маргарет. Брендс молчал.- Как ты посмел воровать у семьи, которая приняла тебя как сына?!- Биатрис смотрела на отделение сейфа, в котором хранились сбережения ее отца. Брендс медленно отступал к двери. Казалось еще немного, и эта фурия набросится на него.- Негодяй! Собирай свои вещи и проваливай!- Голос жены стал каким-то замедленным, тягучим. Туманная дымка скрыла ее образ. Здесь, в этом доме, с этой женщиной, жизнь снова стала какой-то нереальной, надуманной. Брендс споткнулся о порог и едва не упал. Бежать? Нет, он не вор. Он забирает лишь то, что принадлежит ему. Чемодан? Вещи? К черту! Он пришел сюда в одном костюме и уйдет в одном костюме.
        - И не думай возвращаться!- кричала ему в спину Биатрис, но голос ее был уже настолько замедленным, что Брендс не мог его разобрать.
* * *
        Балтимор. Река Патапско пронзала его насквозь, унося свои воды в залив Чизапик. Плато и равнина разделили город надвое, возвысив его северо-западную часть над уровнем моря. Это был крупнейший город в штате Мэриленд, но Брендс приехал сюда не любоваться его красотами. Пыльный "паккард" протарахтел по Грин-стрит, уперся в ее пересечение с Файетт и остановился возле Вестминстерской церкви. Брендс бросил на могилу Эдгара пару красных роз, купленных по дороге, и постоял несколько минут молча, склонив голову. Больше ему здесь делать было нечего. Ведь мертвецы не умеют разговаривать? Хотя после белого кролика он уже был готов ко всему.
* * *
        Старуха была слишком проворной для своих лет. Ее маленький домик в верхней части Балтимора был чист и ухожен. Она заключила Маргарет в объятия и расплакалась. Затем, вытерла слезы и переключила внимание на Брендса.
        - Муж?- спросила старуха, разглядывая его своими выцветшими глазами.
        - Писатель,- сказала Маргарет. Старуха вздрогнула. Она посмотрела на правнучку, и губы ее затряслись.
        - Я знаю, бабушка. Знаю.
        Старуха села на диван и долго молчала. Маргарет принесла ей стакан воды.
        - В комоде есть хороший коньяк,- сказал старуха ледяным голосом.- Уважь гостя.
        Брендс выпил. Губы старухи по-прежнему дрожали.
        - Мне нужно побыть одной,- сказала она.
        Маргарет взяла Брендса за руку и вывела в сад. Цветущие яблони привлекали насекомых. В высокой траве прятались несколько кошек. Легкий ветерок приносил свежесть с залива. Догоравшее солнце окрасилось в розовые цвета, готовясь к вечеру.
        - Иногда мне кажется, что это лучший город во всем мире,- сказала Маргарет. Одна из кошек выбралась из травы и начала тереться о ее ноги. Рыжебрюхий крапивник, прячась среди ветвей, затянул свою сложную песню.- Так бы и осталась здесь!
        - Что тебе мешает?
        - Наверное, я сама, Брендс. Знаешь, иногда бежишь и бежишь куда-то, а потом останавливаешься, смотришь назад, и там ничего нет. Совсем ничего. И единственное, что тебе остается,- это бежать. Понимаешь?
        Брендс не ответил, но он понимал.
        Они вернулись в дом, и старуха рассказал им свою историю. И Брендс бежал. Бежал, потому что стоило ему остановиться и прошлое бы догнало его. Прошлое, в котором для него не было места. Прошлое, которому не было места в нем. Совсем не было.
        Глава третья
        Дороти любила солнце. Любила море, свежий ветер. Любила, когда ей делают комплименты и вожделенно смотрят - как на женщину, а не как на ребенка, которая лишь недавно стала девушкой. Иногда она мечтала о богатстве: как материальном, так и духовном. Люди равны перед Богом. Люди равны перед людьми. Настанет день, и кто-то из этих красавцев постучится в двери ее дома. И сердце подскажет, какой сделать выбор.
        Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье
        Я искал в ту ночь мученья,- бденья ночь, без той, кого
        Звали здесь Линор. То имя… Шепчут ангелы его,
        На земле же нет его.
        Дороти услышала эти строки, и сердце ее сжалось. Мужчина, читавший это, не был красив, но его голос… Он пробирался внутрь ее существа. Протягивал руку и прикасался к самому сокровенному, обнаженному, беззащитному. И Дороти ничего не могла поделать с этим. Она могла лишь смотреть. Смотреть и слушать. Слушать и чувствовать. Чувствовать и понимать, что это самый глубокий голос, который когда-либо проникал в ее мысли. И он не был гостем в ее сознании. Нет. Он был его неотъемлемой частью. Одной из рек, что неустанно наполняют безбрежный океан ее страстей.
        Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
        Я твердил: "То - посещенье просто друга одного".
        Повторял: "То - посещенье просто друга одного,
        Друга,- больше ничего!"
        Именно об этом и думала Дороти. Друг, которому не нужны тысячи ненужных слов, в которых нет ничего, кроме мусора. Их можно говорить часами, а в итоге не скажешь и доли того, что хотел сказать. Они лишь маска. Маска того, что глубже, чем слова, поступки и внешность. Возможно, в глазах есть доля правды, но они не более чем ворота, способные показать крупицу внутреннего мира человека. Переплести два взгляда. Соединить сердца. И в этом сплетении есть шанс, что родится дружба, или любовь, или…
        Тьма,- и больше ничего.
        И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
        Полный грез, что ведать смертным не давалось до того!
        Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
        Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
        Я шепнул: "Линор"- и эхо повторило мне его.
        Эхо,- больше ничего.
        И Дороти загрустила. Неужели она придумала свои чувства? Неужели это был лишь минутный обман - страх обрести и потерять? Страх пройти мимо и не ответить?
        "Это ставней ветер зыблет своенравный,
        Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
        Будь спокойно, сердце! Это - ветер, только и всего.
        Ветер,- больше ничего!"
        Дороти закрыла глаза. "Прочь из моей головы, грусть! Прочь, тревоги и печали! Прочь, наваждение!" Она заставила себя открыть глаза и убедиться в том, что это была лишь минутная слабость, иллюзия, самообман.
        Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
        Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество…
        Да. Теперь Дороти смогла разглядеть лицо этого мужчины. Ничего особенного: строгая важность, суровость и гордость, потертый костюм, словно он только что сошел на берег после долго путешествия. И эти стихи: разве в них был смысл, разве Дороти понимала именно то, что он хотел сказать? Или же содержание было здесь не более чем берегом у огромного моря? Моря, которое чарует и завораживает выразительностью своих волн?
        Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
        Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
        Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
        Наконец я птице крикнул: "Раньше скрылись без следа
        Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно! …" Он тогда
        Каркнул: "Больше никогда!"
        Дороти вздрогнула. Мрачное волнение охватило ее мысли. Неужели это стихотворение и есть душа этого человека? Неужели чувства обманули ее, заставив принять за глубину, за бездонное море, то, что было не более чем бледным пятном? Ее душа в поисках отдушины сама придумала этого человека. Ее надежда, ее нужда… Больше никогда! Щеки Дороти гневно вспыхнули. Она всего лишь часть толпы. Часть слушателей. А это стихотворение… Черт возьми! Это всего лишь красивое стихотворение. Не больше! Нет!
        Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица
        Быстро кресло подкатил я против птицы, сел туда:
        Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний
        Сны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года,
        Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,
        Криком: больше никогда?"
        И снова тревога. Шепот, застрявший в горле. Нет! Не жги мне сердце! Не жги!!!
        "Бедный!- я вскричал,- то богом послан отдых всем тревогам,
        Отдых, мир! Чтоб хоть немного ты вкусил забвенье,- да?
        Пей! О, пей тот сладкий отдых! Позабудь Линор,- о, да?"
        Ворон: "Больше никогда!"
        "Вещий,- я вскричал,- зачем он прибыл, птица или демон
        Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?
        Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне,
        Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда
        В Галааде мир найду я? Обрету бальзам когда?"
        Ворон: "Больше никогда!"
        Страх. Дороти сжала руки, представив, что сейчас стихотворение закончится, и они больше никогда не встретятся. Даже, если захочет, она не сможет его найти. Ни в аду, ни в раю не будет такого места, где ей удастся отыскать его. Отыскать прежнего. Того, кто заставил ее сердце биться сильнее. Он будет другим. Нет! Она будет другой… Останутся лишь его слова. Останутся лишь чувства… Такого не бывает!
        Не хочу друзей тлетворных! С бюста - прочь, и навсегда!
        Прочь - из сердца клюв, и с двери - прочь виденье навсегда!
        Ворон: "Больше никогда!"
        И губы Дороти повторили последние два слова. Всего лишь губы, но ей показалось, что ее голос прозвучал громче грома, сотряс стены, пытаясь дотянуться до чего-то незримого. До чьей-то души. До мыслей того, чей голос так глубоко проник в ее сознание.
        И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он,
        Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда.
        Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.
        Тень ложится удлиненно, на полу лежит года,
        И душе не встать из тени, пусть идут, идут года,
        Знаю,- больше никогда!
        Дороти поднялась на ноги. Окружавшие ее люди зашумели, но что значили все эти голоса по сравнению с какофонией чувств, кричащих внутри нее? Она не смотрела себе под ноги. Нет. Сейчас отдавленные пальцы и испачканное платье не значили для нее ничего. Главное - не упустить из вида того, кто так сильно взволновал ее сердце. Дороти остановилась. А что потом? Что она будет делать, когда заглянет в глаза этого человека? Когда останется с ним наедине? Новые волнения, но уже не мрачные. Нет. Теперь в них было что-то чарующее. Что-то откровенное, открытое настолько, что эта обнаженность могла бы показаться неприличной… Но только не сегодня. Только не здесь. Только не с ним. Губы Дороти вздрогнули. Знаю,- больше никогда!И она улыбнулась.
* * *
        Припав к грязному стеклу, Дороти следила за Эдгаром. Комната, в которой он остановился на ночь, была маленькой и убогой. Кровать, стол, пара стульев. Горели свечи. Он что-то писал. Его ужин давно остыл. Бутылка вина была почти допита. Ветер завывал за окном. Теплый ветер. Дороти подошла к двери и постучала. Никто не открыл ей. Сомнения сменились зудящей настойчивостью. Новый стук. Новая тишина. Еще стук. Еще тишина. Может быть, Эдгар уснул? Дороти вернулась к окну. Нет. Эдгар все так же сидел за столом. Стекло запотело от теплого дыхания. Почему он не открывает? Не хочет никого видеть? Но ведь она не кто-то! Она - Дороти Кемпбел! Она пришла, чтобы отдать то, что уже принадлежит ему, хотя он и не знает об этом. А что если он не захочет ее? Что если ему не нужна Дороти? Она попыталась вспомнить имя, звучавшее в стихотворении. Нет! Она не могла его забыть. Нет! Страх! Паника. Нет! Боже мой! Пожалуйста… Дороти отошла от окна, проклиная свою забывчивость.
        - Кто здесь?- спросил мужской голос. Эдгар. Он стоял на пороге, широко распахнув дверь. Сердце Дороти забилось в груди. Эдгар! Эдгар! Эдгар! Она подошла и заглянула ему в глаза. Проклятое имя! Оно крутилось у нее в голове, не желая срываться с губ. Порыв ветра растрепал ее черные волосы. Проклиная обстоятельства, Дороти вошла в открытую дверь. Слов не было. Никаких слов. А может быть, они и не нужны? Дороти вздрогнула. Мужская рука легла на ее плечо.
        - Не бойся. Я не причиню тебе зла,- сказал Эдгар. Зло. Как он мог подумать об этом? Как?! Дороти в гневе сжала свои маленькие кулачки. Проклятое имя! Почему она не может его вспомнить?!
        Эдгар подошел к столу. Убрал с него бумаги, зажег потухшие свечи. Ужин, вино, лауданум. Дороти села за стол. Тишина. Минута, вторая, третья.- Знаешь, в Ист-Энде есть заведение, где подобное молчание - закономерность,- сказал Эдгар.
        - Я не была в Ист-Энде.
        - Это в Лондоне.
        - И чем там занимаются? В Ист-Энде?
        - Курят опиум.- Он указал ей на пузырек лауданума.- Хочешь попробовать?
        - А ты?
        Он сухо улыбнулся. Достал еще один стакан. Смешал спиртовую настойку опиума с вином. Дороти сделала глоток.
        - До дна.
        - Что теперь?- Она поставила пустой стакан на стол.
        - Теперь?- Его темные глаза сверлили ее взглядом.- Теперь ты назовешь мне свое имя.
        - Линор,- выдохнула Дороти.
        - Линор,- повторил он, и ей показалось, что его губы ласкают это имя.- Линор.- Счастье. Дороти улыбнулась. Ее молитвы были услышаны. Она вспомнила. Вспомнила! Вспомнила!!! Сердце металось в груди, не веря в удачу. Сердце… Взгляд… Все было таким проникновенным, словно самый счастливый сон, который теперь уже никогда не закончится. Утро не наступит. Нет! Они будут сидеть друг против друга, и это будет длиться вечность. Прекрасный полет, который никогда не закончится. Чарующая тишина, которую не нарушит громоздкость ненужных слов. Они будут молчать. Они придумают себе богиню безмятежности и станут поклоняться ей. Зачем нужен весь этот шум, если есть взгляд. Взгляд, который может рассказать намного больше, чем груды нелепых фраз. Тысячи предложений. Пусть свечи сожрут их плоть. Пусть ветер развеет их прах. Бумага и тушь. Слезы и лицо. Никогда снова. Ни разу. Только это. Только то, что сейчас. Только взгляд. Только дыхание. И никаких обстоятельств. Никаких причин. Все в прошлом. Эдемский сад завянет и расцветет вновь. Лед тает. Даже небеса - и те иногда плачут. Плачут от счастья. И полет. Полет в
вечность. Среди облаков. Вместе. И никогда порознь. Больше никогда. Больше никогда. Больше никогда…
        Дороти поняла, что повторяется. Эдгар смотрел на нее. Слушал ее. И она говорила ему. Говорила так много. Так страстно. Так самозабвенно…
        - Больше никогда. Больше никогда. Больше никогда…- Пальцы Эдгара прикоснулись к ее лицу. В них было тепло. В них была жизнь. Тленные миражи… Дороти обхватила их губами. Соль. Вкус слез.
        - Линор.
        - Больше никогда. Никогда. Никогда…- Она хотела летать. Летать высоко. Там, где небо плачет от счастья. Где ветер пронзает тебя насквозь. Где нет ничего разделенного. Только целые части. Только целые. Целые…
        - Я скучал.
        - Больше никогда. Больше никогда. Больше никогда…- Дороти поднялась на ноги. Кровать за спиной. Рука Эдгара в ее руке. И пусть постель станет их небом. Пусть простыни станут облаками. Пусть ветер пронзит их тело. Пусть станут они его частью. Нежной и теплой. Страшной и неистовой. Здесь. Сейчас… Дороти подняла бедра… В первый и последний раз… Мир закружился… Боли нет. Совсем нет… Губы. Дыхание. Жар. Плоть.
        - Линор…
        - Больше никогда. Никогда. Никогда…
* * *
        Они лежали на кровати, наблюдая за тем, как догорают свечи. Пламя дрожало в расплавленном воске. Разгоралось, а затем затухало. Навсегда… Мрак… Окно… Утро… Это хмурое, неизбежное утро.
        - Я люблю тебя, Эдгар,- шепнула Дороти. Он не ответил. Ее мягкие волосы струились между его пальцев извивающимися локонами.- Скажи мне!
        - Сказать что?
        - Что тоже любишь меня.
        - Нет.
        - Почему?- И снова молчание.- Это же просто слова, Эдгар.
        - Не всегда.
        - Что значит, не всегда?
        - Все, кого я люблю, умирают.- Его руки опустились к ее груди, вычерчивая пальцами ровные овалы вокруг темно-коричневых сосков.- Ты пахнешь клубникой, Линор.
        - Я хочу знать.
        - Нет. Не хочешь.
        - Ты разбиваешь мне сердце.
        - Я всего лишь хочу спасти твою жизнь.
        - Моя жизнь принадлежит тебе.
        - Мне она не нужна.
        - Тогда отдай мне свою.
        - Не могу.
        - Твое сердце принадлежит другой?
        - Мое сердце не выдержит, если умрет еще одна женщина.
        - Я не умру.
        - Моя мать умерла, когда мне было три года.
        - Я не твоя мать, Эдгар.
        - Первая женщина, которую я возжелал, умерла раньше, чем я стал мужчиной.
        - Сколько ей было?
        - Много.
        - Вот видишь!
        - Нет, Линор. Видит Бог, я проклят, и человеческий разум не в силах постичь этого!
        - Всего лишь две смерти…
        - Миссис Стенард не была последней. Все умирают: мои любовницы, моя мачеха, моя жена…- Его руки опустились на ее живот.- И ты умрешь, если я позволю себе полюбить тебя.
        - Обещаю, что этого не будет.
        - Вирджиния тоже обещала…
        - Твоя жена?
        - Да.
        - От чего она умерла?
        - Туберкулез.
        - Не очень-то похоже на проклятие…
        - Всего лишь арабеск над пропастью.
        - Всего лишь жизнь, Эдгар.
        - Что ты знаешь о жизни?!
        - Достаточно, чтобы жить.
        - Что ты знаешь об искусстве?
        - Достаточно, чтобы восхищаться твоими стихами.
        - Иногда процесс важнее результата. Важнее жизни.
        - Я просто хочу любить тебя.
        - Искусство не терпит соперниц.
        - Думаешь, искусство убило твою жену?
        - Нет. Я сам. Своей одержимостью, необузданностью, мечтами. Я отнимал у нее жизнь, как художник отнимает у своей возлюбленной краски, перенося их на холст, дабы увековечить ее неземную красоту. А она, бедная, кроткая, глупая, смиренно ждала, отдавая свою жизнь моим произведениям. Я сам погубил ее, Линор. Погубил во имя искусства. Медленно. День за днем. Я жаждал более безумной красоты, чем та, которую нам может дать земля. Но видит бог, красота - это всего лишь гротеск. Созвучие чувств. А люди… Люди - это всего лишь марионетки, пляшущие под ее вожделенную песню. И глупец тот, кто считает, что может покорить красоту. Нет. Красота всегда будет служить лишь одной госпоже - Искусству. А Искусство слишком эгоистично, чтобы любить кого-то кроме себя. И мы - всего лишь его слуги. Преданные, упоенные своей безумной влюбленностью.
        - Ты так говоришь, словно искусство - нечто живое.
        - Нет, моя дорогая Линор. Нет. Оно не более чем камень, холодный и безучастный. Камень, который ждет, когда мы вдохнем в него свою жизнь и жизни тех, кого мы любим.
        - Ты волен не делать этого.
        - Нет. Тот, кто рожден слугой, умирает слугой.
        - Но ведь я не служу искусству.
        - Но и не ты делала этот выбор. Оно обошло тебя стороной.
        - Почему ты считаешь, что оно выбрало тебя?
        - Потому что я слышу его. С ранних лет оно говорит мне, кто я.
        - Ты всего лишь человек, Эдгар.
        - А искусство лишь тень, но, тем не менее, оно выше каждого из нас.
        - Думаю, я смогу это пережить.
        - Ты не знаешь, о чем говоришь.
        - Тогда покажи мне это.
        - Я не хочу видеть, как ты умираешь.
        - Я не умру. По крайней мере, не так. Обещаю.
        - Почему я должен тебе верить?
        - Потому что я люблю тебя.
        - Вирджиния тоже любила.
        - Я не Вирджиния.
        - Но я все тот же.
        - Со мной ты станешь другим.
        - И отмечен был роком тот час, когда она встретила живописца и полюбила его, и стала его женою.
        - Я не люблю живописца. Я люблю тебя.
        - Я уезжаю завтра днем. Можешь поехать со мной.
        - Если скажешь, что любишь меня.
        - Я люблю тебя.
        - Повтори.
        - Я люблю тебя, Линор.
* * *
        - Это особенное место, сэр. Уверяю вас!
        Да. За последние два месяца скитаний по стране Дороти слышала десятки подобных историй. Иногда кладбище или церковь, иногда озеро или лес, иногда дом - неважно. Менялся лишь объект, но суть оставалась прежней. Страх, суеверия, ужас в глазах, паника… Десятки гримас, которые превращали людей в безликих близнецов своих переживаний. Призраки, души умерших, проклятия - ложь. У этих историй не было начала. Все они возникали из воздуха, из рассеянного по нему праха, разнесенного людской молвой. Пьяные индейцы, тоскующие по былым временам своего господства, чернокожие рабы, мечтающие о свободе, перегонщики скота, наводящие ужас на молоденьких девиц своими историями, охотники за беглыми рабами, рыскающие по стране, словно стая волков в голодный год - все они превращались в один нескончаемый голос, в одну историю с множеством имен и деталей. Сначала Дороти слушала их с вожделением, боясь пропустить хотя бы одно слово, затем уделяла внимание лишь хорошим рассказчикам, способным завлечь, заставить их слушать, но через два месяца у нее осталось лишь любопытство. Интерес узнать начало истории или ее окончание.
Причины возникновения и причины смерти. Но чем больше она узнавала, тем отчетливее начинала понимать, что все эти истории созданы лишь для того, чтобы нести страх. В них не было правды. Не было логики.
        - Я был там, сэр. Посмотрите на мои волосы! Они поседели, после того, как я побывал в этом проклятом месте, сэр!
        Нет. Не было никаких духов. Не было проклятий и разгуливающих среди могил мертвецов.
        - Да, я была там. Да, я провела в этом доме ночь. Да, мы гуляли с Эдгаром по этому кладбищу. Да, была полная луна. Да, выли дикие собаки… Да, да, да, да… Но ничего там не было!- вот что хотела сказать Дороти, слушая очередную историю. Ложь, ложь, ложь, ложь… И ни капли правды. Океан обмана и суеверий. Тысячи рек страха, питающих этот обман. Сотни якобы пролитых слез. Миллионы седых волос…
        Старый негр допил вино и снова наполнил стаканы себе и своим гостям. Сквозь открытое окно было слышно, как фыркают привязанные лошади. В очаге, на вертеле, жарились дикие кролики, наполняя убогую хижину аппетитными запахами. Свечей не было. Лишь только огонь, лижущий шипящее мясо. Он то разгорался, то затухал, рисуя на стенах причудливые тени. Глаза негра были большими. Его полное лицо напоминало раздувшуюся жабу. Эдгар. Дороти смотрела на него, поражаясь, как этот импульсивный, живущий на разрыв человек мог очаровывать людей. Они слушали его истории, затаив дыхание, боясь нарушить их музыкальность. Десятки историй, собранных за тысячи дней путешествий и скитаний. Они волновали. Они заставляли сердце биться сильнее. Великий мастер таинственности. Божественный певец меланхолии. Рассказы Эдгара проникали в самую глубь существа, в самое сердце, заставляя его трепетать, словно птица. Будь то ричмондский бар или хижина старого негра, они были к месту везде.
        Звезды высыпали на небо. Вторая бутылка вина позволила ветру гулять в своих опустевших внутренностях. Негр раскурил трубку.
        - Ваши истории цепляют за живое, мистер,- сказал он, выпуская из носа две струи густого дыма.
        - К сожалению, большинство из них лишь плод воображения.
        - Людям нужно чего-то бояться, мистер. Страх делает нас сильнее.
        - Ты тоже чего-то боишься?
        - Я уже слишком стар, чтобы бояться.- Тлеющий в трубке табак затрещал, разгораясь. Негр поднялся, снял с вертела кроликов и поставил на стол.- Ешьте.
        - А ты?
        - Старик Эбигейл не ест мяса. Давно уже не ест.
        - Значит, у тебя тоже есть история?
        - У каждого из нас есть история, мистер.
        - Еще одно место? Кладбище? Дом?
        - Люди, мистер. Не место. Оно не делает человека, человек делает его.
        - Мне уже интересно.
        - Боюсь, молодая леди не захочет слушать об этом.
        - Поверь мне, Эбигейл, молодая леди слышала уже достаточно много, чтобы не бояться страшных историй.
        - Иногда лучше один раз увидеть, мистер.- Старик выпустил из носа дым.- Иногда этого достаточно, чтобы пожелать больше ничего не видеть.- Он закрыл глаза, позволяя гостям закончить трапезу.- Я всего лишь беглый раб,- сказал он, когда с ужином было покончено, а гости поудобнее устроились в плетеных креслах.- Я родился в Калифорнии. Моей матерью была чернокожая женщина, вывезенная из Африки еще ребенком. Мой отец умер на плантациях, когда я еще не умел говорить. Моими хозяевами была семья французского живописца Леона. Их дети… Нет, не подумайте, у них были прекрасные дети: три мальчика и две девочки. Я видел, как они растут, учатся, взрослеют. Видел прекрасные картины, которые создавал мистер Леон. О! Видит Бог, я мог любоваться ими часами. Стоять за спиной господина и молча смотреть, как он наносит мазки на холст. Поверьте, человеку, который не умеет читать и писать, подобное искусство кажется чудом. Мне казалось, что сам Господь Бог наделил мистера Леона частью своей божественной красоты, позволив ему творить подобное великолепие. Шедевры! Сколько же в них было света и жизни! Волшебные пейзажи с
диковинными животными. Бескрайние равнины. Безбрежные моря. Иногда мистер Леон сажал своих детей на колени и рассказывал им замечательные истории о местах и животных, которые были запечатлены на его полотнах. Я слушал их, боясь сделать лишний вдох, потому что мне казалось, что эти истории настолько хрупкие, что их может разрушить даже дуновение ветра. Однажды, я помню это, как сейчас, мистер Леон нарисовал африканские джунгли. Он подозвал меня и сказал, что это мой дом. Сказал, что здесь жили мои предки: моя мать, мой отец, мой дед… Высокие деревья упирались в небо. Причудливые разноцветные птицы вили гнезда. Диковинные животные сновали меж корней. Стадо полосатых лошадей пили воду из застывшей реки. А из высокой травы за ними наблюдали золотогривые львы. Это была охота. Мгновение, отобранное у времени, в котором даже птицы замерли, ожидая продолжения. А потом мистер Леон показал мне чернокожих людей в набедренных повязках. Они прятались за стволами старых деревьев, держа наготове свои примитивные копья. И я представил себя одним из них. Представил так хорошо, что ощутил своим телом окружившую их
влажность. Услышал звуки снующих под ногами грызунов, услышал фырканье полосатых лошадей, плеск воды, шелест листьев. Почувствовал запахи: травы, животных… почувствовал свой собственный запах пота. Как его капли бегут по моему лбу, попадая в глаза. Как катятся они по моей спине… Клянусь, все это было таким реальным. Таким…- Старик выдохнул дым, качая головой:
        - Боюсь, мне не хватит слов, чтобы описать то, что я пережил в те мгновения… А потом началась война. Индейцы, англичане, американцы. Наверное, раб никогда не сможет понять причины подобных войн. Для него это всего лишь смерть, убийство, хаос… Я помню, как солдаты вошли в поместье мистера Леона. Усталые, грязные, злые, как стая голодных динго. Они до смерти забили плетью моего брата. Уничтожили картины мистера Леона, заставив его нарисовать новые. Пьяный индеец, надругавшийся над моей матерью, держал над грудой полыхавших полотен грудного ребенка мистера Леона, заставляя отца рисовать, как насилуют его жену. Один из солдат вспорол брюхо старшему сыну мистера Леона, попытавшемуся спасти своего новорожденного брата, и громко смеялся, наблюдая за тем, как мальчишка, волоча за собой выпавшие внутренности, бежит по двору, неся на руках младенца. Они убивали, насиловали, мучили… И безумие это казалось вечным… Казалось, что сам ад разверзся и поглотил нас… А потом пришли драгуны и вздернули дезертиров на цветущих деревьях. Помню, как один из них читал приговор, то и дело кусая красное яблоко, сок которого
стекал у него по подбородку. Лошади ржали. Трещали ветви деревьев. Наши мучители раскачивались на ветру, а их вожак, окутанный клубами поднятой пыли, висел на главных воротах. Никто не смел войти в дом. Лишь когда ушли драгуны и вороны начали клевать разлагающиеся тела мертвецов, моя мать осмелилась сделать это. Я шел рядом с ней. Повсюду была кровь, испражнения. Под грудами сломанной мебели лежали тела рабов и тех, кому они служили. Жужжали мухи. Их жирные личинки ползали в открытых в предсмертном крике ртах. Обнаженные женщины, изуродованные мужчины. И жара. Казалось, что весь дом пропитался запахом гниющей плоти… Мы нашли мистера Леона в главном зале. Он не хотел нас слышать. Не хотел замечать. Он все рисовал и рисовал, покрывая стены чудовищными картинами пережитого. Смерть. Ужас. Хаос… Его жена, дети, все, что он любил… Нет. У него остались лишь воспоминания… Мы похоронили его семью и друзей в фамильном склепе. Часть рабов разбежалась, часть осталась служить…- Эбигейл тяжело вздохнул и закрыл глаза.
        - Ты был одним из тех, кто бежал?- спросил его Эдгар.
        - Нет. Я бежал много, много лет спустя. Когда появилась кузина мистера Леона и его рассудок окончательно помутился. Поверьте мне на слово, мистер Эдгар, в этом доме никогда больше не было счастья. Считайте меня сумасшедшим, но я верю, что сам Ад поселился в нем. Ад, способный свести с ума любого, кто осмелится проникнуть в его чертоги. И эти картины… Нет. Их не мог рисовать человек.
        - Ты видел их?
        - Лишь однажды, в тот день, когда мы с матерью осмелились первыми зайти в этот дом, но тогда это были только наброски.
        - Так Леон продолжал рисовать их?
        - Всю свою жизнь. И его кузина, взявшая на себя управление домом, помогала ему, как могла. Она говорила, что это единственное, что осталось у мистера Леона в этой жизни. Но Бог мой! Мистер Эдгар, это был настоящий ад. Из плоти и крови. Настоящей плоти и крови, мистер Эдгар. Настоящей…
        Дороти зажала руками рот и выбежала на улицу. Куски съеденного кролика испачкали дорожное платье. Далекие звезды не дарили свет. Тьма… Мрак… Зло… Чудовищные картины плясали перед глазами Дороти, и она никак не могла избавиться от них.
        Эдгар вышел из хижины.
        - Мы переночуем здесь, а утром отправимся в путь,- сказал он, обнимая ее за плечи.
        - В Калифорнию?- спросила Дороти, надеясь, что он скажет "нет".
        - В Калифорнию.
        И Дороти снова вырвало.
* * *
        Сентябрь. День. Кузина мистера Леона. Скорбь. Дороти смотрит на эту женщину. Ее свежее лицо выглядит слишком молодо для ее лет. Глаза. Темные, как ночное небо с вкраплением серых звезд.
        - Дороти…- Это Эдгар. Он стоит рядом. Гроб. Мистер Леон. Боль. Нет. Этот человек был безумен.- Всего лишь человек,- шепчет Эдгар. Нет! Плечи. Он обнимает за них кузину покойника. Дороти. В ее руках рука мистера Леона. Холодная. Скользкая. Мерзкая.
        - Отпусти!- плачет она.- Умоляю, отпусти меня!
        - Дорогая…- Эдгар. Он рядом. Его руки. Теплые. Нежные. Живые.- Он не держит тебя.
        - Нет…
        - Не держит.
        - Пожалуйста…
        Поцелуй. Губы. Так много чувств! Кузина мистера Леона. Она помогает Дороти подняться с пола. Эдгар. Он несет ее на руках. Диван. Забвение. Смех. Это снова кузина мистера Леона. Туман. Нет. Глаза снова подводят ее.
        - Кто здесь?- Смех.- Кто здесь?!- Смех.- Кто здесь?!!!!!!!
        Эдгар. Его лицо. Сон. Всего лишь сон…
        - Он умер.
        - Кто?
        - Мистер Леон.
        - Откуда…
        - Я видела.
        Эдгар. Он гладит ее лицо. Нежно. Заботливо.
        - Это сон, Линор. Всего лишь сон…
        Сентябрь. День. Кузина мистера Леона. Скорбь. Гроб. Обморок. Дом. Туман. Картины.
        - Нет!!!!- Дороти закрывает глаза. Она не хочет их видеть. Но нет. Рисунки. Повсюду. На веках. Внутри. Тьма. Нет. В них больше мрака.- Сон… - Ты уверена? Сон…- Обман.- Сон…- Жизнь.- Кто здесь?- Ад.- Кто здесь?!
        Тишина. Глаза - закрыты. Картины. Они внутри. В ней. На веках. Рисунки. Она видит их. Страх. Дети. Плач… - Эдгар!!!!- Я здесь.
        Сон. Всего лишь сон…
        Сентябрь. День. Солдаты. - Хватит!- Нет.- Хватит!- Слушай…
        Плач. Слезы. Соль. Боль. Все внутри. Все в ней. - Не надо…- Кто здесь? Пожалуйста…- Кто это?- Стыд.- Кто это?- Пот.- Кто это?- Смерть.- Боже мой! - Женщина. Солдаты. Художник. Труп. Насилие. Рисунки… Сон? Нет… Петля. Смерть. Вороны. Плоть. Черви… Мухи жужжат…- Линор?- Я сплю…- Спи…- Да…Мухи… Прочь! Вороны… Прочь!Гроб. Кисть. Кровь.Дыши… Дыши… Дыши…
* * *
        Воздух со свистом наполнил легкие. Дороти открыла глаза. Пыльная повозка стояла возле высоких ворот. Рыжая лошадь била копытом сухую землю. Дом. Этот проклятый дом. Дороти видела его белоснежные колонны, своды, крышу. Она вышла из повозки. Где-то там гениальный художник создавал свои чудовищные шедевры, рисуя их с натуры. Дагерротип боли. Дагерротип безумия. Старая негритянка подошла к Дороти и сказала, что мадам и мистер Эдгар ждут ее в доме. Они поднялись по мраморным ступеням в портик. Белые колонны окружили Дороти. Двери. Высокие. Тяжелые. Дороти заставила себя перешагнуть через порог. Мозаичный пол блестел под ногами. Негритянка вела ее по длинному коридору.
        - Картины…- Дороти запнулась.
        - Они не здесь,- сказала служанка. Дороти кивнула. Еще одни двери. Еще одна гостиная. Эдгар встретил ее, предложив бокал вина. Мадам Леон отошла от окна. Годы и солнце высушили ее строгое лицо.
        - Мистер Леон умер два года назад,- сказал Эдгар Дороти.
        - Я знаю.
        - Знаешь? Эбигейл не говорил нам об этом.
        - Мне это приснилось.
        - Сегодня?
        - Не знаю. Последнее время мне часто снятся странные сны.
        - Хочешь посмотреть могилу?
        - Нет.
        - Она всего лишь молодая девушка, Эдгар. Не требуй от нее невозможного,- сказала мадам Леон. Ее властный голос показался Дороти неприятным, усилив антипатию. Эдгар представил их. Присцила. Это имя было таким же сухим и надменным, как и вся эта женщина.
        - Ты понравилась бы моему кузену,- сказала она, внимательно разглядывая Дороти.- Ему нравился подобный тип женщин.- Она беззаботно взмахнула рукой.- Правда, в жены он выбрал совершенно иную пассию.
        - Мне все равно, какие женщины нравились вашему кузену,- сказала Дороти.
        - Конечно, дитя мое. Мне тоже было все равно кого привозить ему в качестве натурщиц для его шедевров.
        - Эбигейл говорил, что он рисовал пейзажи,- вмешался Эдгар.
        - Ах! Эбигейл… Этот беглый раб… Надеюсь, его когда-нибудь вернут обратно…- Мадам Леон сухо улыбнулась.- А что касается пейзажей, так их рисовал совершенно другой человек. Несомненно, одаренный, но безнадежно далекий от истинного искусства. Его художество могло волновать лишь рабов и детей, но потом… О, да… Потом он стал настоящим мастером. Зеркалом своей безумной души, если будет угодно.
        - Эбигейл говорил, что вы поощряли его безумие.
        - Безусловно. Даже когда он потребовал зарезать пару рабов для того чтобы добыть материал для своих картин, я не смогла отказать ему в этом.
        - Зарезать пару рабов?
        - Не удивляйтесь, дорогой Эдгар, и уж конечно, не осуждайте меня. Эти картины… Ах! Уверена, вы все сможете понять, взглянув на них.
        - Не ходи!- Дороти сжала руку своего возлюбленного.
        - Юная леди!- В голосе мадам Леон зазвучали металлические нотки.- Не утруждайте себя нежными мольбами. Раз вы оказались здесь, значит, так должно было быть.
        - Я просто не хочу, чтобы он повторил судьбу вашего кузена.
        - Юная леди! Судьбы всегда повторяются. Меняются лишь обстоятельства.
* * *
        Фамильный склеп напомнил Дороти храм забытой богини, который она видела на картине неизвестного художника, устраивавшего выставку в Ричмонде месяц назад. Высокий купол. Облицованные мрамором стены… Она вспомнила свой сон.
        - Я останусь снаружи,- сказала она Эдгару. Он не стал спорить. Одиночество усилило чувство тревоги. Дом, склеп, все это место - вызывало озноб. Словно предзнаменование чего-то недоброго. Неизбежного. Независящего от тебя. Дороти вспомнила старика Эбигейла. Он говорил, что сам ад поселился в этом доме. И как же ей было относиться к этим словам? Здесь? Сейчас? Когда она готовилась вступить в самый центр этой истории. В ее сердце. В ее душу. Дороти вспомнила закрытые двери в залы, где обезумевший живописец долгие годы создавал свои картины. Нет, она не сбежит. Если Эдгару суждено перешагнуть через этот проклятый порог, то она сделает это вместе с ним.
        Из зарослей шиповника выбралась пара павлинов. Их пестрые хвосты, переливающиеся в лучах заходящего солнца, добавили таинственности и нереальности происходящему. Красота и смерть… Желтобрюхая птица села на небольшой, поросший травой холмик, подняла свою маленькую головку к небу и затянула писклявую песню.
        - Кыш!- Дороти махнула на нее рукой.- Пошла прочь!
        Птица перелетела на ветку кипариса и принялась чистить перья. Дороти отвернулась. Снова эта писклявая песня!
        - Ты издеваешься надо мной?- Птица замолчала, разглядывая Дороти своими маленькими темными глазками. Пару раз пиликнула и снова запела.
        - Ну и черт с тобой!- Дороти неспешно пошла прочь от склепа. Жимолость под ногами была мягкой, словно ковер, на который хочется лечь и любоваться небом. Ароматы цветов наполняли воздух своим благоуханием. Дороти остановилась. Огромная маковая поляна резала глаза своей кровавой сочностью.
        - Прекрасная могла бы получиться картина, не так ли, юная леди?- услышала Дороти знакомый голос. Мадам Леон и Эдгар стояли позади нее.- Мой кузен пожелал, чтобы о месте казни дезертиров ему напоминали цветы мака и эшшольции, а не высокие деревья, на ветвях которых болтались его мучители.
        - Так их казнили здесь?
        - И здесь же лежат их кости.
        - Это чудовищно,- прошептала Дороти.
        - Это прекрасно, юная леди!
        И алый закат добавил крови этой поляне.
* * *
        Двери. Старая служанка открыла их, не поднимая головы. Дороти видела ее взгляд. Напуганный, устремленный к своим собственным ногам.
        - Чего она боится?- спросил Эдгар мадам Леон, когда служанка ушла. - Глупая! Она думает, что картины могут забрать ее душу.- А это не так?- Конечно, нет. Им не нужна душа. Им нужно наше тело. Наш разум.- Мадам Леон перешагнула через порог. Затем Эдгар. Дороти.- Рабы боятся этого места. Иногда предпочитают умереть от плети, чем зайти сюда.- Но здесь чисто.- Конечно, чисто. Я каждый сезон заказываю по несколько новых рабынь из Африки. Но, признаться честно, это так обременительно.- Почему каждый сезон?- Потому что картины их сводят с ума, дорогой Эдгар.- А вас?- Я похожа на сумасшедшую?- Признаться честно, я заинтригован. Сначала взгляните на картины.
        Дороти закрыла глаза. Ей почему-то показалось, что если она ничего не увидит, то ничего и не произойдет. - Впечатляет!- услышала она голос Эдгара.- Эти пейзажи… - Дороти вздрогнула. Сны. Ей не нужно было смотреть на картины, чтобы представить, что изображено на них. Страх, боль, слезы. Видения возвращались. Видения, от которых невозможно было спрятаться. Они были частью ее воспоминаний, от которых уже не помогут закрытые глаза. Все это внутри. Все это в сердце.- Как много трепета в их лицах,- говорил Эдгар.- Как много отчаяния и безысходности!Голова Дороти начала кружиться. Казалось, что голос ее возлюбленного доносится отовсюду. И еще десятки голосов вторят ему тихим шепотом.- Нет!- прошептала Дороти.- Умоляю тебя, Эдгар, давай уйдем отсюда.- Что такое, юная леди?- Еще один голос отовсюду. Еще один десяток вторящих ему голосов.- Вам страшно? Уверяю вас, здесь ничего бояться. Посмотри, Эдгар, разве ее лицо не похоже на лицо вон той девушки? Или той? Или…- Дороти представила, как ожившие стены шевелятся переплетением человеческих конечностей, а их внутренности, словно змеи, ползают среди похищенных
этим местом душ, впиваясь в них своими истекающими ядом зубами.- Поразительная детальность,- продолжал восхищаться Эдгар.- Они все словно живые. Я словно чувствую их запах. Тепло их тел…- Так оно и есть, Эдгар,- прошептала Дороти. Она уже не была здесь. Она была там, в аду обнаженных, скрюченных тел.- Посмотри, Линор, эта женщина, как две капли воды похожа на тебя!- Это и есть я, Эдгар… Невероятно!- Это и есть я…- Дороти хотела закричать, но панический ужас сдавливал ее горло.- Еще одни двери, мой дорогой Эдгар. Они зовут тебя. Слышишь? Невероятно. Линор…- Оставь ее. Этому месту нужна плоть.- Но…- Никаких но, мой дорогой Эдгар. Разве ты не видишь, что вся твоя жизнь была прожита лишь для того, чтобы ты оказался здесь? Среди этой безупречной красоты.- Я не могу…- Ты должен вдохнуть жизнь в это место. Твоя судьба здесь. Оно выбрало тебя, разве ты не слышишь? Оно хочет, чтобы ты служил ему.- Я служу искусству.- Это и есть Искусство. Мистер Леон создал его облик. Ты же создашь его душу. Вы станете его отцами: кисть и слово, кровь и сердце, которое заставит ее течь по жилам. Разве не этого ты искал всю
свою жизнь? Не за этим бежал, разрывая себя на части?- Я не знаю…- Это твоя судьба, Эдгар. Все, кого ты любишь, превратятся в прах, но то, что ты создашь сегодня, будет жить вечно. Оставь сомнения, тьма открывает пред тобой свои двери!- Я не оставлю Линор.- Так принеси ее в дар своему новому детищу! Вдохни в эту смерть жизнь этой юной леди, дабы услышать крик своего первенца!- Я не могу…- Еще одна жизнь, Эдгар!- Нет.- Еще одна…- Я не позволю больше уходить тем, кого я люблю! Нет. Хватит боли!- Тогда мы заберем твою жизнь.- Да будет так.
        Часть третья
        Глава первая
        Похороны Джесс Паленберг были назначены на час дня. Она лежала в гробу. Такая красивая. Такая не по-настоящему живая. Тэмми смотрела на ее алые губы и вспоминала поцелуй. Возможно, последний поцелуй Джесс, в ее короткой жизни.
        - Зачем Кевин сделал это?
        Фэй обняла подругу. Мать Джесс заплакала, прощаясь с дочерью. Ее девочка. Ее единственный ребенок. Ради чего теперь ей жить? Боль. Страх. Тэмми подумала, что в ту злополучную ночь могла остаться у Джесс. Но она испугалась. Испугалась своих чувств. Может быть, если бы она смогла побороть смущение, то сейчас Джесс была бы жива. Или же нет? Тэмми представила, как ее мать плачет возле гроба. Господи! Она могла умереть вместе с Джесс! В ту ночь! И… Жизнь. Такое мерзкое чувство внутри. Слава богу, что хоронят не тебя. Слава богу…
        Гроб опустили в землю. Вечерело. Тэмми вернулась домой. Слезы. Почему они не хотели катиться из глаз? Почему? Старшая сестра собиралась на свидание. Она мерила кофточки, спрашивая у Тэмми, какая из них больше подходит к ее прическе. Тэмми хотелось ее придушить. Как она не может понять, что сестре плохо? Как она может быть такой безразличной?!
        - Моя подруга умерла! Ты понимаешь?!- вспылила Тэмми.
        - Что я должна понять?- Кристин убрала помаду и посмотрелась в зеркало. За окном гудела газонокосилка. Хмурый отец стриг мокрый после дождя газон.
        - Мне плохо,- сказала Тэмми.
        - Съешь таблетку.
        - Пошла к черту.
        - Истеричка!
        Хлопнула дверь. Тишина. Тэмми включила телевизор. Сможет ли она когда-нибудь снова улыбаться? Сейчас казалось, что нет. Сейчас казалось, что мир слишком огромен для ее маленького тела. Океан жизни, в котором она - это капля. Пустыня одиночества, в которой она - песчинка. И ветер дует, поднимая к небу столбы пыли. Их конусообразные тела извиваются, вырывая из выжженной солнцем земли то немногое, что еще пытается расти. Маленькие змейки прячутся под камни. Их яд останется неистраченным. Их яд останется внутри их сердец. Тэмми закрыла руками лицо, надеясь, что на этот раз ей удастся заплакать, но глаза ее были такими же сухими, как пустыня, которую она представляла.
* * *
        Карие глаза застенчиво смотрели на Лаялса Кинсли. Его дорогой костюм и презентабельный вид в сочетании с хорошим одеколоном убеждали Керри, что он будет нежен и заботлив. Его лицо казалось ей знакомым. Она помнила этот лоск, эти грубые, словно вырубленные из камня черты, но память эта была не той, как если бы Керри встретила его на улице. Нет. В ней было что-то глянцевое, пахнущее типографской краской и шуршащее новенькими страницами "Forbes". Да. Этот мужчина напоминал Керри о богатстве и благополучии. Столовые приборы и наполненные "Шардоне" бокалы звенели в ее ушах. Кем же он был? Керри включила музыку. Мистер благополучие сел в кресло и закурил. Его лицо скрывало его возраст так же хорошо, как статуя в музее скрывает дату своего создания, отдавшись в опытные руки реставраторов. Блеск…
        Керри улыбнулась и повела бедрами. Танцовщица из нее была никудышная, но она и не продавала свои танцы. Люди в этом доме платили за тело, и Мистер Респектабельность не был исключением. Продолжая танцевать, Керри мысленно листала глянцевые журналы. Может быть, ей удастся произвести впечатление, и Мистер Благополучие сделает ее постоянной любовницей? Нет. Такого не бывает. Керри обнажила плечи. Грудь. Молодость. Она повернулась к Мистеру Значительность спиной, показывая ему свои бедра. Боа сказал, что из нее выйдет хорошая шлюха. Грегори Боа. Она закрыла глаза, вспоминая его лицо. В памяти почему-то не осталось момента до и после. Лишь только прием на работу. Кабинет Боа. Его кресло. Лакированный пол, холод которого она чувствует своими коленями. Боа говорит, чтобы она смотрела ему в глаза. В его темные, как ночь, глаза. Темные, как ночь… Мистер Лицо с Журнала закуривает вторую сигарету, третью… Керри танцует. Медленная музыка кажется бесконечной. Одна песня, вторая, третья… Она смотрит в глаза Мистера Великолепие. Чувствует его внутри своего тела. Он не торопится, напротив, он изучает ее, наблюдает
за ней. Его взгляд… О чем он думает? Керри поднимает бедра. Нет. В этих глазах нет желания. Нет страсти. Он хороший любовник, но это не более чем пришедшая с годами особенность. Странное чувство чего-то механического и неживого наполняет сознание Керри, вызывая отвращение и тошноту. Теперь глаза Мистера Дорогой Костюм напоминают ей объективы видеокамеры - те, что безразлично наблюдают за посетителями в супермаркетах. Снимают, снимают, снимают… Но ничего не чувствуют. Совсем ничего.
        Керри повернулась набок, наблюдая, как мистер безразличие неспешно одевается. Ни одного слова. Лаялс обернулся и посмотрел на Керри. Сколько ей было лет? Семнадцать? Восемнадцать? Боа сказал, что двадцать один, но этот чернокожий сутенер мог сказать что угодно, лишь бы ему заплатили. У этой девочки была слишком юная грудь. Слишком плоский живот. Ее тело… Оно все еще пахло молоком и свежестью. Лаялс вышел в коридор. Тени, полумрак, стоны, мягкий ковер под ногами. Когда-то давно здесь было детское кафе, и кто-то, может быть, все еще помнил, как мать приводила его сюда в день своей зарплаты. Сливочное мороженое, фисташковое, с крошкой лесных орехов… Скоро в этом мире не останется ни кафе, ни лесов, где можно нарвать орехов и полакомиться ягодами. Бордели, заводы, вкусовые добавки… Все можно купить. Все можно продать. Секс, любовь, власть, закон… Даже красота имеет свою цену - черные цифры на белых прайс-листах кабинетов пластики и хирургии. Лаялс вышел на улицу. Сел в машину. Ему было сорок пять, и последние двадцать лет он занимался тем, что наблюдал, как жизнь день за днем теряет для него смысл.
Страсть - вот что было залогом счастья в этом мире. Когда сердце в груди бьется сильнее, когда глаза горят нездоровым блеском, когда ты готов делать глупости и не оглядываться назад… Лаялс отпустил педаль газа, не желая превышать скоростной лимит. Кадиллак вздрогнул и как-то недовольно заурчал… Женщина. Если бы Лаялс был поэтом или художником, то, возможно, его страсть заключалась бы в искусстве, но он был далек от этого. Всего лишь адвокат. Всего лишь мужчина. Может быть, будь он менее удачлив, работа стала бы его страстью или же его проклятьем, как бывает в случае нищих художников и обезумевших от неудач поэтов, но Лаялс всегда был удачлив. Чертовски удачлив, можно сказать. Поэтому работе досталась его любовь. А страсть… Вот тогда-то и появилась женщина. Нет, не одна из тех глупых шлюх, что находил для него Боа и те, кто были до него. Совсем другая. Не похожая ни на одну из женщин, которых встречал Лаялс за всю свою долгую жизнь. С ней его сердце билось сильнее. С ней его аналитический ум и врожденный прагматизм давали трещину. Впервые в жизни его тело и разум обрели гармонию между собой. Не нужно
было врать и притворяться. Не нужно было придумывать чувства и желания там, где их нет. С ней Лаялс мог быть самим собой. Сильным, как горы, слабым, как первый снег. Ему хотелось защищать ее и таять в ее руках. Она сводила его с ума, но в этом безумии он находил мудрость. Нет. Он не был безнадежно влюблен. Это было нечто большее. Словно часть его самого, которая всегда была рядом…
        А потом удача отвернулась от него. Могло ли быть по-другому? Скорее всего, нет. Взвешивая и анализируя прожитое, Лаялс приходил именно к этому выводу. В жизни есть много вещей, которые не стоит рассматривать под микроскопом, дабы они не утратили своего очарования. К сожалению, понимание этого приходит не всегда вовремя. Иногда бывает безвозвратно поздно. И потеряв, пытаешься найти оправдание тому, что сделал. Пытаешься, потому что по-другому не можешь. Жизнь продолжается, но прошлое стоит на месте. Оно не удаляется. Нет. Оно вызревает. Ждет. Оно как хорошее вино, которое с годами делается лишь еще лучше. Как беззаботное детство… Твое детство… Твоя жизнь… Неотъемлемая часть тебя… Ампутируйте руку и попробуйте забыть о том, что она у вас когда-то была. Ничего не выйдет. Она навсегда останется частью вас, даже если ее никогда не вернуть. И ни один протез не сможет заменить ее. Как и страсть… Лаялс вспомнил юную девушку, телом которой овладел меньше часа назад. Он не видел ее глаз. Не видел лица. Лишь только цифры, сумма, деньги, которые он платил Боа за подобный товар. Всего лишь работа. Всего лишь
рыночные отношения. Даже ее стеснительность, которая пропадет после десятка купивших ее извращенцев, имела свою цену. Цену, за которую ты мог оказаться одним из первых. Была ли она красива? Нет. Она была отвратительна, как и все вокруг. Как и все внутри. Лаялс остановил машину.
        Что-то было не так. Не так с ним. Что-то изменилось, словно кто-то переключил невидимый тумблер. Лаялс вышел на тротуар. Сухой ветер принес букет цветочных ароматов. Керри была последней. Да. Определенно последней. Слишком много тяжелых мыслей в голове последнее время. Слишком много сомнений. А он никогда не сомневался. Сомнения превращают человека в неудачника. Стоит усомниться в себе хоть раз - и удача навсегда покинет тебя. Никто не знает, что мы обязаны сделать за свою жизнь, поэтому делай то, что считаешь нужно делать. И раз уж что-то решил, то доводи до конца: будь то рука, женщина или даже твоя собственная судьба. Никаких исключений. Все взвесить. Все проанализировать. И действовать. Действовать. Действовать…
        Лаялс достал из кармана сотовый телефон. Он не виделся с человеком, которому хотел позвонить, двадцать пять лет, но тем не менее никогда не выпускал его из вида. Что бы ни произошло в ту далекую ночь, это было его частью. Частью Лаялса. Священник, женщина, младенец. Семья Маккейнов хранила много секретов, но этот секрет казался Лаялсу самым страшным. Секрет был его частью, и он был частью этого секрета. И никакой анализ не мог заглушить боль этого знания. И не было такого наркотика и такой женщины, в объятиях которых можно было бы об этом забыть. Безумие и хаос.
        Лаялс достал сигарету и закурил. Рак легких и смерть не страшили его. Не все так просто в этом мире. Бог или Дьявол - неважно - двадцать лет назад Лаялс узнал, что жизнь более многогранна, чем можно это себе представить. Он видел Ад. Он видел ужас, который наполнял своим зловонием темное брюхо ночи. И он знал, что такое страх. Животный, парализующий, пронизывающий до костей страх, от которого невозможно сбежать. И горе тому, кто заглянет в эту бездонную пасть, потому что у нее нет дна. Стоит лишь однажды опустить глаза, и ты будешь вглядываться в нее вечно. Ад или Рай, бог или дьявол - Лаялс видел лишь мрак и пустоту. Но там была жизнь. Вернее не жизнь, а существование. Как существует ребенок в утробе матери. Ребенок, который рано или поздно должен увидеть свет и вдохнуть воздух. Ребенок, который должен родиться… Так же и тьма. Она разражается своими созданиями. Дети тьмы. Дети мрака и хаоса. Они пьют молоко пустоты и играют среди тысячи мертвых тел… И если таков был ад, то где-то там должен был быть и рай. Где светит теплое солнце. Где синие волны лижут желтый песок. Где дети смеются, запуская в
небо воздушные шары. Где так прекрасно, что хочется остаться навсегда… Да. Лаялс верил, что такое место где-то есть. Верил двадцать пять лет, но сейчас впервые понял, что нашел его. Маленькая, голубая планета, сфотографированная с космического корабля. Жизнь в безбрежных потоках мрака и пустоты. И если смотреть оттуда, из космоса, то за облаками и есть рай - наша жизнь.
        - Где же ты, Рем?- шептал Лаялс, слушая телефонные гудки.- Где же ты, мой старый друг?
* * *
        Фэй приехала в начале десятого. Тэмми крепко обняла ее, зарывшись лицом в копну светлых волос подруги.
        - Спасибо, что не бросила,- прошептала она ей на ухо.
        Фэй улыбнулась и нежно погладила Тэмми по щеке. Они прошли в гостиную. Включили телевизор.
        - Не понимаю, как Кристин может быть такой бесчувственной?!- пожаловалась Тэмми на свою сестру.
        - Думаю, у нее своих проблем выше крыши, чтобы влезать ещё и в твои. Знаешь Роя?
        - Парня Кристин?
        - Слышала о его сестре?
        - Разве у него есть сестра?
        - Представь себе.
        - Всегда думала, что он неудачник, который живет в машине и болтает о лучшей жизни.
        - Так оно и есть.
        - А что сестра?
        - Слышала, что она пошла по стопам своей матери.
        Тэмми поморщилась.
        - Вот такая вот у тебя скоро будет родня,- подмигнула ей Фэй.
        - Не думаю, что моя сестра выйдет за этого неудачника.
        - Будь у нее нормальный отец…
        - Чем тебе не нравится мой отец?
        - Вот именно, Тэмми. Твой.
        - Ах, ты об этом…
        Они замолчали. За окном начиналась ночь.
* * *
        Рой вел старенький форд, постоянно превышая ограничения скорости. Зеленый на перекрестке сменился на красный, но не убедил его остановиться. Загудели клаксоны, заскрипела резина. Кристин молчала.
        - Гребаная дура!- заорал Рой, проклиная свою сестру. Это был крик отчаяния. Крик безысходности. Вчера редактор "Хот-Ньюс", которому ты лизал зад последние два года, вызывает тебя к себе и говорит, что хочет дать тебе шанс, тот самый шанс, что называют одним из миллиона, а сегодня этот редактор отводит тебя в сторону и говорит, что твоя сестра работает у Боа.- Черт!- Рой вдавил педаль тормоза в пол, избегая столкновения. Идущая впереди машина остановилась, пропуская группу школьников, деловито шагающих через пешеходный переход. Воображение. Рой увидел, как эти дети гибнут под колесами его старого проржавевшего до основания форда. Дрожь охватила его тело. Ладони вспотели. Всегда может быть еще хуже, чем есть. Всегда. Он свернул к обочине и вышел из машины.
        - Что случилось?- спросила его Кристин. - Я чуть не задавил этих детей.- Ну, ведь не задавил.- Пожала она плечами.- Но мог.- По-моему, ты просто перенервничал. По-моему, мне не стоит больше садиться за руль, по крайней мере сегодня.- Это значит, что мы никуда не идем?- Да.- Черт! Рой, почему, если у тебя плохое настроение, то ты портишь его всем, кто тебя окружает?!- Извини.- Нет.- Что нет? Ты эгоист, Рой. Ты думаешь только о себе!- Вот, значит, как?- А как ты хотел?! Я одевалась, я хотела хорошо выглядеть, а ты…- Моя сестра - проститутка!- Но ведь не ты!Сжав зубы, Рой заставил себя промолчать.- Куда ты?- крикнула ему в спину Кристин.- Домой!- Ты забыл закрыть машину!- Кому она нужна?!- Не думай, что я побегу за тобой, Рой!- Катись к черту!- Сам катись!Кристин поймала такси и, бормоча проклятия, забралась в пропахший плесенью салон.
* * *
        Боа принял душ и накинул на все еще мокрые плечи халат. Зеркало в ванной снова напомнило ему о старости. Любое тело, как бы за ним не следи, рано или поздно теряет свежесть и подтянутую форму. Лишний вес, дряблость и все эти недомогания перед дождем и в плохую погоду… Особенно когда тебе за пятьдесят…
        Боа было за пятьдесят. Если быть точным, то пятьдесят три. Он вытер волосы мягким полотенцем и заглянул в комнату своих детей. Два кучерявых, чернокожих близнеца давно уже выросли из детских кроватей, но все еще оставались неразлучны. Боа мог бы выделить им по две комнаты, а то и по три в этом большом доме, но близнецы довольствовались одной, словно боялись расстаться друг с другом. Детская пожарная машина, брошенная посреди комнаты, все еще мигала красным светом. Одиннадцать лет. Им всего лишь одиннадцать лет, думал Боа, не решаясь войти в комнату. Когда ему было одиннадцать, у него уже не было игрушек. Его мать продала его своему дилеру за дозу героина. Проклятый педофил! Зубы Боа скрипнули. Нет, у него был лишь один шанс, чтобы выжить, и видит Бог, он его не упустил. Толстые губы дилера прикоснулись к его щеке, игриво ухватили за ухо… Снова скрип зубов.
        - Не бойся,- нашептывал дилер.- Я не сделаю тебе больно.
        - А я и не боюсь,- сказал Боа, глядя в пустоту перед собой.
        - Правда?- Холеные руки сжали детские плечи.
        - Правда.- Боа послушно положил голову на плечо дилера, позволил ему погладить свою голову, а затем вцепился зубами ему в шею, вырывая кадык и захлебываясь теплой кровью…
        Всего одиннадцать… Боа закрыл дверь… Покончив с дилером, он вернулся домой.
        - Ты мой золотой билетик,- мурлыкала мать, перетягивая жгутом правую руку.- Дай же мне то, что передал дядя Тедди. Дай же мамочке немного рая. - Он ничего не дал мне.- Не смей дурить меня, щенок!Боа заперся от матери в ванной. Схватив кухонный нож, она била им в тонкую дверь, и Боа видел, как блестящее лезвие снова и снова появляется на грязно-белой поверхности.- Я убью тебя! Убью! Убью! Убьюююю-у… Зачем тебе делать это?- Убью! Слышишь, гаденыш?! Не смей обманывать меня!- Ты продала меня!- Отдай мне то, что дал дядя Тедди!- Ты продала меня…- Боа хотелось прижаться к двери щекой, позволив холодной стали пробить ему висок и воткнуться в мозг. Смерть, смерть, смерть… Он сделал шаг к двери. Зацепил мусорное ведро. Пластиковые шприцы покатились по грязному полу, зашуршали пакеты, потревоженные мухи закружили под потолком. Резинки. Желтые, зеленые, красные. Боа взял красную. Отыскал среди мусора кусок пакета, в который обычно дядя Тедди паковал героин, перетягивая резинкой. Достал из-за унитаза средство для прочистки канализации. Насыпал щепоть в пакет. Перетянул резинкой. И подсунул под дверь.- Вот и
умница!- заворковала мать.- Вот и молодец.- Ты продала меня,- прошептал Боа.- Продала… огда он вышел из ванной, его мать была уже мертва. Глаза вылезли из орбит. Скулы сжаты. Белая пена все еще стекала по подбородку на впалую грудь… Всего одиннадцать…Боа закурил. Нет. У его детей будет настоящее детство с игрушками, наивностью и надеждами. Они окончат школу, поступят в колледж, устроятся на работу и найдут себе порядочных женщин, которые родят им таких же милых близнецов, которыми они сами были в детстве. У них будет настоящее светлое будущее. Обязательно будет, даже если ради этого Боа после смерти будет гореть в аду. Он сделает все, что в его силах.
* * *
        Керри была пьяна. Первый рабочий день закончился, но она не хотела идти домой. Таксист, который подобрал ее возле заведения Боа, был не очень-то разговорчив, но тем не менее отвез ее в бар, который она попросила его выбрать по своему усмотрению. Керри надеялась, что таксист выберет самый долгий путь, чтобы содрать с нее побольше денег, но старик, похоже, хотел побыстрее избавиться от нее. Она заплатила ему, отказавшись от сдачи. Он ничего не сказал. Лишь пренебрежительно хмыкнул и дал по газам. И вот бар, люди и музыка. Какой-то светловолосый парнишка подсел к Керри и клеился до тех пор, пока она не сказала ему, что ей не нравятся мужчины.
        - Совсем?- удивился парень.
        - Совсем,- соврала Керри. Парень почесал затылок и сказал, что он еще никогда не занимался любовью с лесбиянкой.
        - И не займешься,- подмигнула ему Керри.- По крайней мере, не сегодня.
        Парень отсеялся, оставив ее одну.
        - Ты это серьезно?- спросил ее бармен.
        - Налей лучше еще выпить.
        - Тебе не много?
        - Хочу напиться.
        - Папочка отшлепал или что?
        - Заткнись и делай свою работу.
        Бармен безобидно улыбнулся. Пожилая блондинка за столиком возле окна послала ему воздушный поцелуй и принялась рассказывать своим не менее молодым подругам, как провела с этим миловидным мальчиком ночь. "У тебя острый язык",- прислала она бармену записку и вместе с подругами наблюдала, как он читает, а когда он посмотрел на нее, то она и ее подруги смущенно захихикали. "Сегодня ты мой",- пришла очередная записка. Подруга блондинки подмигивала бармену, гладя рукой свою шею.
        - Староваты они для тебя,- подметила Керри. - Всего лишь работа.- Понятно.- Керри чокнулась с полупустой бутылкой.- Ну, а ты?- А что я?- Работаешь? Учишься? Учусь.- Вот как?- А ты что думал, я шлюха в борделе?!- Нет.- Журналистика.- Что? Я говорю, что учусь на факультете журналистики.- Значит, студентка?- И скажу тебе по секрету, все еще девственница!- Не верю!- Ну, ладно. На счет девственности, я немного перегнула.- Керри подвинула к нему бутылку.- Давай, составь мне компанию.
* * *
        Рой лежал в кровати, не в силах заснуть. Мысли. Их было слишком много, чтобы думать о чем-то конкретном. Они просто плыли и плыли, и ничто не могло остановить их. Как падающий с неба дождь. Ты можешь лишь ждать, когда он закончится. Лежать. Слушать, как он то усиливается, то затихает. Но ты не властен над ним. Ты можешь молиться. Ты можешь просить его, умолять перестать лить с неба, но он закончится тогда, когда пожелает. И тебе остается лишь смириться. Рой закрыл глаза. Хоровод мыслей был настолько стремителен, что вызывал тошноту. Тошноту от осознания своей собственной беспомощности, от неспособности что-то изменить. Старый будильник, заведенный на семь тридцать утра, запиликал в полвторого ночи. Дождь за окном стих, уступив место ветру. Рой закурил. Голос Бургхайма снова зазвучал у него в ушах: "Слышал, где работает твоя сестра? Поговори с ней. Твоя работа весит на волоске". Сейчас Рою казалось, что не только работа, но и вся его жизнь висела на волоске. Тонком, светлом, как волосы Керри. Жизнь - вот что было самым непредсказуемым в этом мире. Ты идешь в школу и думаешь, что твоя семья самая
лучшая из всех семей в мире. Но потом оказывается, что твой отец алкоголик. Он уходит, и тебе остается верить лишь в мать, которая начинает менять своих супругов, как перчатки перед новым сезоном. Один, другой, третий - ты даже не запоминаешь их имен. А мать рожает тебе сестру и говорит, что теперь ты должен заботиться о ней, потому что она слишком занята, чтобы тратить свою жизнь на подобные мелочи. А ты даже не знаешь, кто был отцом твоей сестры. Ей год - тебе одиннадцать, ей пять - тебе шестнадцать. Что остается, кроме веры в неизбежность перемен? И ты говоришь себе, что рано или поздно все изменится. Говоришь и веришь, что тебе хватит сил изменить все это. Изменить к лучшему. А что есть лучшее? Лучшее - это то, что не похоже на то, что есть у тебя сейчас. Нечто другое. Призрачное, как Бог за голубым небом. В него можно верить всю жизнь, но лишь смерть позволит тебе узнать, верна ли была твоя вера. Мать тем временем продолжает строить свою жизнь. Снова выходит замуж. Отсылает тебя в колледж, чтобы ты не смог испортить ее счастья, хотя ты никогда и не пытался этого сделать. Ты учишься, представляя,
как станешь журналистом, устроишься на работу, заведешь семью. Да. Это именно то, во что ты веришь. Никаких рок-звезд и киноактеров. Все просто - вот она жизнь. А мать в очередной раз разводится со своим мужем, и тебе приходится оставить колледж, потому что никто больше не собирается платить за твое образование. И вот тебе двадцать один, а твоей сестре одиннадцать. И годы снова бегут в каком-то хаосе, и ты бежишь вместе с ними. И нет стройности в этом беге, потому что ты бежишь не вперед, а бежишь куда угодно, лишь бы подальше от того, что тебя окружает. Бежишь, потому что уже не можешь по-другому. И шанса нет. И вера догорает красными углями в жаровне жизни, на которой жарится твоя судьба. И, кажется, что хуже уже быть не может. Но какой-то водитель, накурившись марихуаны, решает по-другому. Мать умирает, не выходя из комы. Странная смерть. Умри она от ВИЧ-инфекции или алкоголя - в этом, может быть и была бы закономерность, а так… Керри тринадцать, тебе двадцать четыре, и мир кажется таким большим, что хочется спрятаться в шкаф и не вылезать оттуда. И веры уже нет. Есть лишь только упрямство.
Упрямство, которое помогает тебе тупо идти вперед. Сестра растет… Ты растешь… И вдруг жизнь дает тебе второй шанс. Ты устраиваешься на работу в "Хот-Ньюс" личным водителем Бургхайма. Полтора года ты возишь главного редактора по всей стране, а потом он вдруг говорит: "Рой, ты же умный парень. Не понимаю, почему ты стал водителем?". Ты хочешь отмолчаться, но редактор слишком настойчив. "Не знал, что ты учился на журналиста",- говорит он. Ты киваешь, и хочешь сказать, что тебе не нужна его жалость, но не говоришь, а на следующий день он вызывает тебя к себе и говорит, что иногда людям нужно давать второй шанс. Ты перекладываешь бумажки, редактируешь, отвечаешь на звонки всяких безумцев, уверяющих, что видели инопланетян, или что у них в подвале поселился полтергейст. Работаешь, как проклятый, чтобы тебе доверили твою первую статью, а твоя сестра устраивается на работу в публичный дом - и все снова летит в тартарары…
        Кто-то настойчиво постучал в дверь. Рой встал с кровати.
        - Рой Ривз?- спросил его незнакомый парень.
        - Был им с утра.
        - Керри твоя сестра?
        - Да.
        - Тогда иди, забирай ее.- Парень кивнул в сторону такси.
        - Что значит - забирай?
        - Слушай, я всего лишь бармен.
        Рой отнес Керри в дом и расплатился с таксистом. Бармен уехал.
        - Черт!- Рой сел в кресло и закурил. Керри начала блевать. Он взял ее на руки и отнес в ванную.
        - Думаю, что сейчас тебе все равно, где это делать,- сказал он, опуская ее на кафельный пол. В голове снова зазвучал голос Бургхайма: "Поговори с ней. Твоя работа весит на волоске".- Как я, черт возьми, поговорю с ней?!- буркнул Рой, переворачивая сестру набок, чтобы она не захлебнулась собственной рвотой.- Как?!
* * *
        Тени. Они всегда приходили в срок, и Боа знал, что это больше чем сгустки тьмы. В них была жизнь. В них был сам ад.
        Дети спали в своих комнатах. Жена спала рядом… Боа поднялся с кровати. В окна барабанил дождь, но он предпочитал промокнуть, чем позволить этому злу явиться в свой дом.
        - Ты проклят, Грегори,- промурлыкала тьма.- Ты и все, что с тобой связано.
        Боа не ответил. Снял куртку и открыл входную дверь.
        - Куда же ты бежишь, Грегори? - Убирайся из моего дома!- Если здесь нет места мне, тогда почему ты думаешь, что здесь есть место тебе?Боа остановился.- Хочешь, я навещу твоих детишек?- Только попробуй…- Или их мамочку?Зубы Боа скрипнули.- Если бы ты было человеком, я бы убил тебя за эти слова. Придушил собственными руками! Как убил свою мать? Или дядю Тедди? А, Грегори? Запомни. Ты - такое же зло, как и я. Не заставляй меня напоминать тебе об этом.- Я просто хочу, чтобы ты ушло из моего дома.- А что, если я захочу остаться?- Тьма засмеялась. Ее густота обрела плотность.- Разве ты не хочешь, чтобы я осталась у тебя, Грегори?- спросила тьма, и Боа задрожал, узнав этот голос.- Разве ты не хочешь показать мне моих внуков, сынок?Его мертвая мать приближалась к нему с распростертыми объятиями. Перестань!- Ну же, сынок, обними меня.- Ее обнаженное тело было безобразно худым.- Положи свою головку мне на плечико…Боа отвернулся.- Обещаю, я не сделаю тебе больно,- теперь за его спиной говорил дядя Тедди.- Я верила тебе!- женский голос. Голос, который Боа запомнил слишком хорошо. Он заставил себя обернуться и
посмотреть в наполненные ужасом глаза девушки.- Почему ты позволил им забрать меня, Грегори? Разве я плохо любила тебя? Разве плохо продавала свое тело, чтобы ты мог построить этот дом и отправить своих детей в хорошую школу?- И снова тьма: - Ты такое же зло, как и я, Грегори.- Мы будем делать дело или трепаться?Женский смех.- С кем ты разговариваешь, дорогой?- голос жены со второго этажа.- Ни с кем. Но я слышала…- Возвращайся в кровать!И снова в темноте родился звонкий смех. Хватит!- рявкнул Боа.- О, да!- простонала тьма.- Таким ты мне нравишься больше - большое животное, защищающее своих детенышей!- Я сказал…- Признайся, ты уже выбрал бедняжку, которую отдашь мне? А, Грегори? Скажи, чем ты руководствовался, делая выбор?- Какая разница?!- Есть разница. Для меня есть и, думаю, для тебя тоже.- Просто сделай то, зачем ты пришло, и убирайся!- А если я не захочу ее?Боа промолчал.- Что, если мне приглянется другая?- Тьма снова стала его матерью.- Ведь я так сильно люблю своего мальчика! Думаешь, я стану делиться с очередной сукой, морочащей ему мозги?!- Черные глаза матери смотрели на лестницу. Послушай.-
Капли пота выступили на лбу Боа.- Я отдам тебе любую шлюху. Клянусь. Только, умоляю, давай уйдем из этого дома.Смех.
        - Я же говорю, Грегори! Ты - такое же зло, как я. И знаешь, ад уже плачет по тебе, мой милый сводник! Уже плачет…
* * *
        Тэмми снился сон. Тэмми снилась Джесс. Такая теплая. Такая счастливая. Такая живая. Ее тело призрачно поблескивало в темноте. В ее глазах горел рубиновый огонь.
        - Я думала, что ты умерла,- сказала Тэмми, отрывая голову от подушки.
        - Так оно и есть, Тэмми. Так оно и есть.- Джесс юркнула под одеяло и прижалась к подруге своим горячим телом.
        - Значит, я сплю?- спросила ее Тэмми.
        - Значит, ты спишь,- промурлыкала Джесс. Ее руки скользнули под ночную рубашку Тэмми.
        - Что ты делаешь?
        - Разве ты этого не хочешь?
        - Я не знаю.- Тэмми замерла. Руки Джесс поднимались по ее животу к груди.
        - Разве ты не мечтала об этом?
        - Если только во сне.
        - Тогда что тебя останавливает?- Губы Джесс коснулись щеки Тэмми. Еще раз. Еще. Ее руки опустились к ее бедрам. Нежно. Неторопливо. Тэмми открыла рот, подставляя губы для поцелуя. Дыхание. Она жадно ловила его тепло. Тело трепетало, словно стяг на шквальном ветру.
        - Целуй меня. Умоляю, целуй меня!- шептала Тэмми. Джесс облизала ей губы и выскользнула из-под одеяла.- Куда же ты?!
        - Иди за мной.
        - Я хочу, чтобы ты осталась.
        - Доверься мне.
        Тэмми поднялась с кровати. Дождь хлестал в окно. - Куда ты меня ведешь?- Верь мне. Я хочу знать.- Тебе нечего бояться.- Джесс открыла входную дверь. Холодный ветер облизал тело Тэмми.- Всего лишь сон?- Всего лишь…Джесс вышла на улицу. Капли дождя покрыли ее обнаженное тело, намочили волосы.- Всего лишь сон,- сказала она Тэмми, протягивая руку.- Всего лишь…Тэмми перешагнула через порог, взяла Джесс за руку и подставила лицо летящим с неба каплям.
* * *
        Музыка. Кристин показалось, что хип-хоп вывернет ее наизнанку. Бит. Он пробрался в ее нутро, наполнил легкие. Она чувствовала, как он пульсирует в ее теле. Сердечная мышца. Нет. Она не была настолько сильной, чтобы бороться с этим новым ритмом. Тук-тук. Тук-тук. Тук… Капли пота покрыли лицо Кристин. Холодного пота. Тушь. Она текла по щекам Кристин. Соль. Соль и метал. Этот вкус наполнил ее рот. Желудок сжался. Темные круги застлали глаза. Тук-тук. Тук-тук. Тук… Кристин вскочила на ноги. Задела стол, за которым сидела с друзьями. Звякнули стаканы. Бутылка красного вина упала, и из ее горлышка толчками потекла темная жидкость, расползаясь по белой скатерти. Тук-тук. Тук-тук. Тук… Ватные ноги подогнулись. Нет. Только не сейчас. Только не здесь! Кристин заставила себя сделать шаг. Еще один. И еще. Она попыталась пробраться к выходу. Люди. Их было слишком много - непроходимый частокол из тел, живая изгородь. Тук-тук. Тук-тук. Тук… Кристин оттолкнула светловолосую девушку, пытавшуюся ей что-то сказать. Бит разрывал ее. Хотел ее смерти. Бежать! Бежать, но куда? Кристин металась между столиков, словно
загнанный зверь.
        - Тебе приспичило, что ли?!- услышала она чей-то недовольный голос.
        - Чертовы наркоманы!
        - Уборная прямо по курсу!
        Ну, конечно! Кристин ухватилась за эту мысль, как утопающий цепляется за соломинку. Там, в конце коридора, если плотно закрыть двери, то музыка будет намного тише. Намного… Ноги Кристин подкосились. Тук-тук. Тук-тук. Тук… Еще пару ударов!- умоляла она свое сердце. Еще пару ударов…
        Люминесцентные лампы заливали своим мертвенно-бледным светом чистый кафельный пол. Дверь бесшумно закрылась за спиной Кристин. Музыка стала тише. Намного тише. Она утратила свою сочность. Стала безликой. Гулкой. И этот бит… Кристин все еще чувствовала, как он пульсирует внутри ее тела. В груди. В висках. Она включила холодную воду. Набрала полные ладони и плеснула в лицо.
        - Что, черт возьми, происходит?!- Она прижалась спиной к холодной стене. Ноги подогнулись. Медленно, словно нити времени превратились в прочные резиновые канаты, Кристин сползла по стене на пол. Кто-то спустил воду. Какая-то девушка вышла из кабинки. Открылась дверь, впуская всепроникающую музыку внутрь.
        - Нет!
        Девушка презрительно хмыкнула. Дверь снова закрылась. Крик отнял у Кристин последние силы. Беспомощно открывая рот, она пыталась сделать вдох. Хотя бы один… Тук-тук. Тук-тук. Тук… Черно-красная бабочка, взмахнув своими пестрыми крыльями, уселась на пол, рядом с ногами Кристин. Еще один взмах чарующих крыльев, и она уже возле ее руки. Кристин умирала. Думала, что умирает. Она повалилась на бок. Глаза налились кровью. Темнота. Она окружила ее. Заполнила все, оставив лишь бабочку возле ее руки. Красно-черную, прекрасную бабочку, которой здесь быть не должно. Кристин вытянула руку, пытаясь дотянуться до нее. Бабочка взмахнула крыльями. Поднялась в воздух. Несколько секунд покружила возле Кристин и неожиданно села на ее указательный палец. Маленькие лапки ухватились за влажную кожу… Тук-тук. Тук-тук. Тук… Острая боль обожгла грудь. Воздух со свистом наполнил легкие. Бит стих. Телефон. Кристин слышала, как он вибрирует в ее сумке. Тэмми - вот кого она не хотела сегодня видеть. Ее сестра…
        - Алло? - Кристин?- Кто это, черт возьми?- Это Фэй. Подруга Тэмми. Я нигде не могу найти твою сестру.
        Глава вторая
        Утро. Психиатрическая клиника Бернарда Сноу. Палата двадцать девять. Пациент - Кэтрин Розенталь.
        - Могу я побыть с ней наедине?- спросил Кинг. Широкоплечий санитар смерил его оценивающим взглядом, довольно хмыкнул и кивнул головой.
        - Позовете меня, когда закончите.
        Дверь за спиной Кинга закрылась. На ключ. Мелкий дождь барабанил в окно. Кто-то не закрыл кран, и льющаяся вода журчала в раковине. Кинг поправил белый халат, накинутый на плечи. Пододвинул к кровати стул. Сел. Кэтрин. Ее голубые глаза были открыты. Золотистые волосы разбросаны по белой подушке. Сухие губы потрескались. Худая грудь под больничной пижамой вздрагивала с каждым новым вздохом.
        - Кэтрин?- негромко позвал Кинг. Она повернула голову и посмотрела на него. Губы вздрогнули в попытке родить улыбку. Затянувшиеся на них раны лопнули, и в их ложбинках снова заблестела кровь.
        - Я думала, ты не придешь.
        - Я принес цветы.
        - Я скучала.
        - Без меня?
        - Без цветов, глупый.
        Кинг улыбнулся. Положил букет на тумбочку и взял Кэтрин за руку. Кожаные ремни стягивали ее запястья и лодыжки. - Как ты себя чувствуешь?- Хочешь поменяться местами?- Это хорошая клиника.- Тот санитар, что привел тебя,- Кэтрин сглотнула. - Он иногда заходит ко мне. Ночью. Понимаешь?Кинг опустил глаза.- Посмотри на меня.- Кэтрин…- Я сказала, посмотри на меня!- Она откашлялась.- Все это лечение - чушь собачья!- Мы должны через это пройти.- Ты ничего мне не должен, Клайд. Пойди лучше трахни свою жену. Сними напряжение.- Кэтрин…- Видеть тебя не хочу!- Она отпустила его руку и отвернулась.- Кэт…- Я сказала, убирайся! Пошел вон!- Ее тело изогнулось. Белая пена покрыла губы.- Видеть тебя не хочу! Слышишь?! Видеть тебя…- Губы ее задрожали. Голубые глаза заблестели от слез. Дежуривший за дверью санитар вошел в палату.- Вам лучше уйти, детектив.Кинг поднялся на ноги.- Не трогай меня!- заверещала Кэтрин, когда санитар попытался успокоить ее.- Не смей прикасаться ко мне! Ты, жирное отродье! Урод…
        Кинг шел по коридору, и эхо разносило эти крики, отражаясь от больничных стен. Вездесущее эхо…
        - Миссис Бэкслэнд?- Кинг открыл дверь и вошел в кабинет главврача. Женщина лет пятидесяти с копной кудрявых крашеных волос каштанового цвета оторвалась от своих записей.- Простите, мэм, что отрываю… - Ничего страшного. Вы…- Клайд Кинг.- А! Детектив! Хотите исповедаться?- Она подмигнула ему выцветающим карим глазом. Нет,- смутился Кинг.- Я хотел…- Поговорить об этой девушке? О Кэтрин Розенталь, да? Ах, не удивляйтесь! У таких людей, как вы все написано на лице.- Она уже почти год здесь…- Но вам кажется, что ей становится только хуже?- В общем, да. Поверьте, вы не первый, кто усомнился в компетентности наших методов. И всем вам я могу сказать лишь одно: психические расстройства - это не рак, который можно вырезать или убить препаратами. Человеческий мозг - наименее изученная часть нашего тела, поэтому работа с ним крайне сложна.- Я не говорю о мозге. Я говорю о человеке, док!- Сколько вам лет, детектив?- Двадцать семь.- Я старше вас вдвое. Простите, если показался груб…- Ничего страшного.- Бэкслэнд устало улыбнулась.- Я отлично вас понимаю.- Нет, не понимаете.- Еще как понимаю. Кэтрин, видите ли,
много рассказывает о вас. Очень много, детектив.- Что это значит?- Это значит, что вы для нее единственный человек, который имеет значение в этом мире. И не важно, что из ее рассказов - правда, а что нет. Главное, что она верит в вас.- В меня? Да, детектив. Не разубеждайте ее в этом, если, конечно, вы действительно желаете ей добра.- Док?- Да, детектив?- У нее есть шанс поправиться?- Нет.Кинг опустил голову.- Что ж, по крайней мере, честно.
* * *
        Тэмми: вымокшая до нитки, в ночной рубашке на голое тело, со стертыми в кровь ногами. Она сидела на скамейке, обхватив руками трясущиеся плечи. Зубы стучали. Мысли путались. Сон? Нет. Явь? Нет. Дождь стих, выгоняя людей на утренние пробежки. Женщина в сером костюме и айподом на шее, тяжело дыша, пробежала мимо Тэмми. Длинноволосый парень в коротких шортах и черной майке громко присвистнул, но предпочел не останавливаться. Пожилой мужчина с золотистым ретривером на поводке остановился, чтобы закурить. Собака подбежала к Тэмми и, виляя хвостом, лизнула ее руку.
        - Не бойтесь, мэм,- сказал мужчина.- Джерри совсем не злой.- Он близоруко прищурился, пытаясь разглядеть ее лицо. Собака громко тявкнула.- Мэм?- настороженно спросил мужчина.- С вами все в порядке?
        Тэмми подняла голову, посмотрела сначала на него, потом на собаку. Нет, похоже, это был не сон. Совсем не сон…
        - Хотите, чтобы я позвонил вашим родным?- заботливо спросил мужчина. Тэмми снова глупо посмотрела на него.- У вас есть родные, мэм?
        Нет. Определенно не сон. Тэмми шмыгнула носом и закивала головой. Сестра приехала спустя час. В машине отца было тепло и пахло лимоном.- Какого черта ты вытворяешь? - накинулась на Тэмми Кристин.- Могла бы предупредить, в конце концов! Я всю ночь места себе не могла найти! Где ты была?- Я не знаю.- Как это?!- Кристин смерила ее негодующим взглядом.- Где твоя одежда? Черт! Да что, в конце концов, с тобой происходит?!- Я видела Смита.- Рада за тебя.- Кристин поджала губы и включила передачу. Мотор загудел, разгоняя тяжелый "эксплорер".- Ты, значит, шляешься по мужикам, а я должна ночи из-за тебя не спать?!- Он не убивал ее.- Не поняла.- Кевин не убивал Джесс,- Тэмми прибавила температуру в салоне.- Так он мне сказал.- Подожди-ка.- Кристин снизила скорость.- Ты что, встречалась с тем самым Смитом, который убил твою подругу?- Да.- У тебя совсем крыша поехала?!- Кристин покосилась на сестру.- Ты хоть понимаешь, как сейчас выглядишь? Он что, вытащил тебя из дома, не дав одеться?!- Меня отвела к нему Джесс.- Джесс? Это та, которая была твоей подругой?- Да.- Черт! Ну, точно крыша поехала!- Мы должны
что-то сделать.- Ну, уж нет. Все, что я сейчас сделаю, так это отвезу тебя в психушку, и вот там, уверяю, найдутся люди, которые выслушают весь этот бред. Им, по крайней мере, за это деньги платят. А с меня хватит!- Ты не сделаешь этого. Черт! Конечно, я не сделаю этого. Мне только сестры в сумасшедшем доме и не хватало!- И пообещай, что никому не расскажешь.- Что я должна рассказать?! Что моя сестра шляется голая по городу под ручку с зомби? Нет уж! Увольте!- Вот и отлично. Я сама во всем разберусь.- Да. Ты уж разберись, пожалуйста. А то в следующий раз я пришлю за тобой отца, и будешь разбираться с ним. Поняла?- Я думала, что сплю. Слышать ничего не хочу!- Лицо Кристин изогнула гримаса презрения.- Ведешь себя как шлюха, ей-богу!
* * *
        Утренний бриз раскачивал одинокую финиковую пальму, нависшую над крышей белого бунгало. Машина с коронерами еще не приехала, но шума хватало и без нее. Хозяин выстроившихся в ряд маленьких домиков, то и дело промокая желтым носовым платком потеющий лоб, отчитывал толстую мексиканку, словно это она была виновна в случившемся переполохе. Зеваки в разноцветных пляжных пижамах, которым некуда было спешить в это утро, сгрудились возле полицейских машин. Пресса еще не приехала, и Вест искренне радовался этому факту. Он поднялся по деревянным ступеням, открыл входную дверь.
        - Мы ничего не трогали,- сказал ему молодой патрульный. Вест кивнул.
        - Где тело?
        - В спальной.
        Темнокожая девушка лежала на большой кровати, широко раскинув руки. Ее скрюченные пальцы сжимали белую, как снег простынь. Большие глаза были широко раскрыты и смотрели на каждого, кто переступал порог спальни. Губы изогнуты в какой-то дикой усмешке, напоминавшей не то оскал, не то ужас обезумевшего человека. Ее одежда была снята и лежала возле кровати - маленькая горка ткани, предназначенная подчеркивать доступность. Вест заглянул в черную дамскую сумочку: губная помада, расческа, тональный крем, пудра, пачка сигарет, пара презервативов, антибактериальная смазка для интимных частей тела… Вест достал телефон и в третий раз набрал номер Кинга.
        - Где тебя черти носят?!
        - Уже еду.
        - Шевелись!
        Он вышел на улицу. Закурил.
        - Снова душитель?- спросил его патрульный.
        - Пока не знаю. Кто нашел тело?
        Патрульный рукой указал на толстую мексиканку.
        - Не очень-то похожа на убийцу. Не так ли, детектив?
        - Чтобы убить, большого ума не надо.
        - Заключим пари?
        - Нет.
        - Боитесь проиграть?
        Вест не ответил. Завывая сиреной, подъехала машина коронеров.
        - Зачем им сирены?- Улыбнулся патрульный.
        - Боятся опоздать.- Вест сплюнул себе под ноги.
        - Гм! Такими темпами скоро и похоронному бюро выдадут мигалки.
        Надрываясь клаксоном, в толпу зевак вклинилась машина Кинга.
        - Жаркое утро?
        - Ты опоздал, Клайд.
        - Тело видел?
        - Да.
        - Что скажешь?
        - Скажу, что если еще раз опоздаешь без веской причины, составлю на тебя рапорт.
* * *
        Бургхайм. Рой шел в его кабинет, готовясь к худшему.
        - Выпьешь?- спросил редактор.
        Рой посмотрел на початую бутылку скотча. А что ему терять?
        - Пожалуй, да.
        Два стакана. Молчание. Треск клавиатуры под пальцами секретарши.
        - Закрой дверь, Рой.
        Тишина. Скотч обжег губы, расползаясь теплотой в желудке. Колючий взгляд Бургхайма, не отрываясь, следил за Роем.
        - Ты мне нравишься, парень. В тебе есть хватка. Да,- Бургхайм закурил и жестом показал Рою, что он может последовать его примеру. Синий дым устремился к потолку. Рой посмотрел на бутылку. К чему разговоры? Может лучше напиться - и дело с концом? Кому нужны эти долгие прелюдии?!
        - Я все понимаю, мистер Бургхайм…
        - Правда?
        - Правда.- Рой затянулся. Быть водителем было не так уж и плохо. Платили хорошо, да и работа была не пыльная. Он встретился с Бургхаймом взглядом. Маленькие темные глазки. Может быть, ему удастся уговорить редактора оставить его на прежней работе? Пусть журналистом ему не быть, но, может быть, он сможет стать водителем? Они ведь неплохо ладили с редактором, когда все было именно так.
        - Знаешь, Рой. У меня есть принцип. Что бы ни происходило, никогда не возвращайся назад.
        Черт! Рой закрыл глаза. Нет, жизнь определенно смеялась над ним. Раз за разом. Снова и снова. - Я знаю, о чем ты думаешь.- Да о чем тут думать?!- О многом. Жизнь такая странная штука, что в ней всегда есть о чем подумать. Она как женщина, понимаешь? То любит тебя, то ненавидит. То предает, то сводит с ума. И чем больше в ней красоты, тем меньше ты можешь доверять ей. Она будет рядом до тех пор, пока ты ей нужен. Понимаешь, о чем я, Рой?- Я не отказался бы еще выпить, мистер Бургхайм.- Выпей, если хочешь, только учти, тебе еще работать сегодня.- Что это значит?- Это значит, что я повышаю тебя. Хватит перекладывать бумаги. Займись делом. Может, и накопаешь чего-нибудь интересного.- Но вы говорили, что из-за моей сестры…- Именно из-за нее я тебя и повышаю. Не удивляйся, сынок. Жизнь - странная штука.- Я не понимаю.- Помнишь Сюзанну Морро?- Честно говоря, не очень.- Не страшно. Отправляйся в архив и подними дело старика Олдмайера.- Что за дело? Убийство.- Вы издеваетесь?- Думаешь, не потянешь?- Не понимаю, почему сейчас нужно заниматься этим.- Потому что сегодня утром убили девушку. Шлюху. Задушили,
если быть точным. И это уже второй случай за одну неделю. И знаешь, что я сказал, взглянув на фотографии убитых? Это точно дело старика Олдмайера! У душителя тот же почерк. Может, не так изящно, но это он. А потом я навел справки, и оказалось, что шлюха, которую убили сегодня ночью, работала на Грегори Боа. И я вспомнил о тебе, Рой, вернее, о твоей сестре, и сказал, почему бы не дать парню шанс?! И вот теперь ты здесь.- Это подло.- Нет, Рой. Это жизнь, и совесть - это последнее, что должно волновать тебя. Материал - вот твоя главная цель.- Будь вы на моем месте…- Будь я на твоем месте, ты бы был на моем, а отсюда, уж поверь мне, все выглядит совсем иначе.
* * *
        Тощая крыса, осторожно перебирая короткими лапами, бежала по водопроводной трубе. Шумела канализация. Толстые кабели старой проводки опутывали стены, подобно бесконечно длинным рептилиям, хвосты и головы которых уходили в растрескавшийся бетон и предохранительные щиты. Время разрушало это место. Вода точила камни. От влажности окислялись контакты. Тощая крыса остановилась, принюхалась и прыгнула с трубы на толстый черный кабель. Здесь было суше. Здесь было теплее. Короткие лапы снова засеменили по резиновой поверхности. Длинный хвост волочился вдоль стены. Крыса забралась на ржавый распределительный щит. Крышка на нем отсутствовала, обнажая окислившиеся соединения медной проводки. Крыса принюхалась, поджала короткие лапы и прыгнула на канализационную трубу. Длинный хвост задел пару болтов, соединяющих проводку в щитке, и выбил сноп искр. Лампочка под потолком моргнула. Мертвая крыса упала на бетонный пол, оставив в память о себе лишь запах паленой шерсти. Кевин поморщился и плотнее закутался в старое ватное одеяло.
        - Замерз?- спросил его суккуб. Кевин кивнул.
        - Кажется, у меня жар.
        - Ты не должен болеть.
        - А тебя вообще не должно быть!
        Суккуб рассмеялся. Кевин знал этот смех. Джесс. И это тело… Но Джесс была мертва. - Черт! Ты можешь стать кем-то другим?!- Мне казалось, тебе нравится Джесс.- Джесс умерла. Забыл?!Снова смех, но на этот раз из темноты. Не было даже тени. Мрак во мраке. Армия мурашек пробежала по телу Кевина.- Куда ты делся?- Я здесь,- сказала тьма.- Черт!- Кевин закрыл глаза. Зубы стучали.- Я, наверное, спятил!- А ты бы хотел?- Теперь тьма говорила с ним из-под одеяла, в которое он был закутан.- Мать твою!- Кевин вскочил на ноги.- Ну, нафиг! Верни все как было!- Не нравится разговаривать со стенами?- Я сказал, верни…- Он замолчал. Рука Джесс легла на его плечо. Такая материальная. Такая теплая.- Так лучше?- Сколько ты еще намерен мучить меня?- Не долго, Кевин.- Суккуб усадил его на разложенное на полу тряпье, укрыл одеялом.- Тебе нужно согреться.- Женское тело было таким горячим. Оно прижалось к Кевину. Заботливо. Нежно.- Не трогай меня.- Разве тебе не нравится?- Я не знаю. Я уже ничего не знаю.- Тогда не сопротивляйся своим желаниям. Я всего лишь хочу согреть тебя. Закрой глаза.- Не могу.- Закрывай.- Тонкие
пальцы коснулись его лица.- Тебе нужно поспать, Кевин.- Нет.- Не бойся. Я позабочусь о тебе, пока ты спишь.Кевин смежил веки. Может быть, когда он проснется, это безумие закончится? Не будет суккуба и подвала. Не будет холода и смерти. Может быть, он откроет глаза и увидит рядом с собой Джесс? Настоящую Джесс. Живую. И все то, что есть сейчас, окажется сном. Всего лишь сном…- Засыпай,- мурлыкал знакомый голос. - Засыпай.
* * *
        Мелани заказала два кофе и шоколадный коктейль.
        - Спасибо, Кристин, что помогаешь мне.
        - Не за что.
        Рыжеволосый мальчишка достал изо рта жвачку и прилепил ее под стол.
        - Это ты его научила?- возмутилась Мелани.
        - По-моему, все дети рано или поздно доходят до этого.
        Молоденькая официантка принесла заказ. Мелани проводила ее взглядом.
        - Боже мой, как подумаю, что мне скоро тридцать, аж страх берет!
        - Жалеешь, что ушла от Дениэла?
        - Лучше поздно, чем никогда. Тем более у меня есть Майкл.
        - Да, славный мальчишка.
        - Ну а ты что? Не собираешься пока обзавестись потомством?
        - Нет. Мне пока хватает того, что я забираю из детского сада твоего сына. Да и не от кого, пока.
        - А как же твой парень?
        - Не думаю, что нужно торопиться.
        - Вы что, снова поругались?
        - Не то чтобы… Просто все эти заморочки с его семьей…
        - Есть кто-то получше?
        - Нет.
        - Тогда чего ты теряешься? Запомни, чем дольше откладываешь, тем сложнее это сделать,- Мелани обняла своего сына.- Я, например, ни о чем не жалею.
        - Совсем?
        - Совсем.
        Они допили кофе. Последний детский киносеанс собрал около сотни маленьких крикунов и их родителей. Майкл веселился, и его мать и Кристин веселились вместе с ним.
        - Хорошо провели время,- сказала Мелани, забираясь в такси.
        - Да. Хорошо.- Кристин помахала рукой Майклу.
        Домой идти не хотелось - истеричка сестра действовала на нервы. Встретиться с Роем? Он не звонил, а она не хотела набиваться. В ушах почему-то неустанно звенел смех Майкла. Он был таким задорным. Таким…
        - Ало. Бэт. Не хочешь встретиться и где-нибудь посидеть?
        Но тоска не оставила ее и после пары бутылок пива в веселой компании. Друг Роя то и дело намекал ей на то, что они могли бы хорошо провести вместе время, и, чем больше пива он выпивал, тем менее прозрачными становились его намеки. И еще этот хип-хоп! Его бит. Тук-тук. Тук-тук. Тук…
        - Пойду, проветрюсь,- сказала Кристин, убирая с плеча руку Стивена.- Одна.
        Она вышла на улицу. Низкие тучи плыли по ночному небу. Где-то вдалеке проехали роллеры. По автостраде на бешеной скорости пронесся мотоциклист.
        - Какая-то нездоровая тишина. Правда?
        Кристин обернулась. Парень был худым и неестественно бледным. - Я тебя знаю?- Я друг твоей сестры. Не знаешь, где она?- Думаю, она сейчас не настроена на любовные встречи.- А ты?- Боюсь, ты слишком молод для меня.- Дай мне шанс.- Я, пожалуй, пойду.И снова хип-хоп. И снова проникающий в легкие бит. Тук-тук. Тук-тук. Тук… Кристин выбежала на улицу.- У тебя есть машина?- спросила она худощавого парня. У меня есть все, что ты можешь пожелать. И даже больше.
* * *
        Тишина. Даже дождь - и тот перестал барабанить в окна. Тучи на небе замерли. Ни звука. Ни шелеста. Бредли вышел на улицу. Может быть, так пахнет смерть?
        Кевин. Железные ворота были открыты. Мысли в голове путались. Прятаться за деревьями. Ждать. Следить. Он чувствовал себя загнанным зверем. Голодный волк, ведомый собственным страхом. Но у страха была плоть. Нежная. Теплая. Может быть, так и приходит безумие? Незаметно. На цыпочках. Подкрадывается со спины и хватает тебя за яйца.
        Бредли узнал его. Невысокий. Сутулый. Руки в карманах потертых джинсов. Он никуда не спешил. Шел прямо к нему, опустив голову. И это лицо. Лицо с газеты. И глаза. Серые, с потерянным взглядом.
        Вот он виновник этого безумия! Смотрит на него. Оценивает.
        - Ты Бредли, да? - А ты Смит.Вот этот дом. Серый. Безучастный. "Никогда не заходи в него",- сказала Джесс.- Я не убивал ее.- Это твоя жизнь.Жизнь. Это слово показалось Кевину каким-то неестественным. Нереальным. Далеким от истины его бытия. Сон. Всего лишь сон. И сон во сне. И дальше. Глубже. Мысли снова спутались. Слова. Фразы. Джесс. Тепло. Смерть.- Я должен сказать тебе… Она… Он… Оно… Велело… Жизнь. Моя. Нет. Твоя. Да. Твоя… Она больше не принадлежит тебе.- Домой. Назад. В подвал. В тепло. К Джесс.- Ты убил ее… Да. Ты. Но не одну… Будут еще. Кажется. Будут… Оно… Она… Она хочет тебя, Бредли… Да. Так она сказала… Тень. Гм. Хочет… И ты. Нет. Я… Мы. Все. Да… Мы все в одном. В этом… Понимаешь?Бредли молчал. Домой. Назад. К Джесс. Тепло.- Ты дрожишь.- Нет.- В доме есть кофе и пара полотенец. Нет.- Тебе нужно согреться.- Нет.Кевин? Да. Дом проклят. Да. Подвал. Да. Тепло. Да.Тишина. Небо. Ворота.
* * *
        Кристин. Маккейн привез ее в свой дом.
        - Ты здесь живешь?- спросила она.
        - Да. Нравится?
        - Не знаю. Может быть, когда линия города доберется сюда, то… А так, как-то одиноко.
        Они обогнули старый фонтан.
        - Твоя сестра частенько приезжала сюда.
        - Вот как?
        - И Фэй. И Джесс.
        - Джесс?
        - Да. Они с твоей сестрой были хорошей парой.
        - Что?!
        - Ты разве не знала?
        - Нет.- Они вошли в дом.- Но теперь я понимаю…- Маккейн включил свет, но Кристин была слишком занята своими мыслями, чтобы восхищаться внутренней роскошью. - Понимаю, почему Тэмми приняла все так близко к сердцу.
        - По-моему, это нормально.
        - Если бы ты знал, что она вбила себе в голову!- Кристин, наконец-то огляделась. - Не слишком много места? Напоминает ангар для самолетов.
        - Выпьешь?
        - Да. Да, пожалуй.
        - Так, что там с твоей сестрой?
        - С Тэмми?- Кристин посмотрела на старое кресло.- На это можно садиться? Не развалится?
        Маккейн поморщился.
        - Вот твое вино.
        - Ах, да. Спасибо.
        Они выпили. - Еще?- Хочешь напоить меня?- Мне это ни к чему.- Вот как? Думаешь, прокатил меня на дорогой тачке, привез в этот дом и все? Я твоя?- Нет.- Есть что-то еще?- Картины.- Что?Маккейн поднялся на ноги.- Пойдем. Обещаю, они не разочаруют тебя.- Боюсь, я не очень разбираюсь в искусстве…- Этого и не нужно. В мире есть много вещей, к которым невозможно подготовиться заранее. Они просто случаются, и все. Понимаешь?- Боюсь разочаровывать тебя, но я уже выросла из подобных речей.- Правда?- Ага.- Кристин снисходительно улыбнулась.- Нет.- Что нет?- Ты ошибаешься. Из этого невозможно вырасти.
* * *
        Утро разогнало тени. Развеяло. Растворило в томных лучах, пробившихся сквозь дождевые тучи. Маккейн остановил машину. Кристин помахала ему рукой.
        Бредли.
        - Я видел его,- сказал он, дождавшись возвращения брата.
        - Кого?- Маккейн был хмур.
        - Кевина Смита. Он приходил сюда, пока ты был в городе.
        - Он приходил не только к тебе.
        - Вот как?
        - Кристин сказала, что ее сестра, Тэмми, тоже видела Смита.- Маккейн помолчал и добавил.- И Дж есс.
        Бредли кивнул.
        - Смит сказал, что она не была последней. Будут еще.
        - Из-за тебя?
        - Да.
        - Нужно было вызвать полицию.
        - Ты же знаешь, что она не поможет.
        - По крайней мере, арестует Смита.
        - Но эти твари…
        - Они не всесильны, Бредли.
        - Что?
        Маккейн промолчал. Кристин. Он все еще чувствовал тепло ее руки в своей ладони. Видел мозаичный пол у них под ногами. Слышал шепоты. Видел, как оживают рисунки на окруживших их стенах. Чувствовал теплое дуновение ветра. Запах нарисованных цветов…
        - Она видела их, Бредли.
        - Кто?
        - Сестра Тэмми.
        - Ты говоришь о картинах?
        - Ты знаешь, что это больше чем картины.
        - И что?
        - И ничего.
        - Разве такое возможно?
        - Я не знаю. Эта сука просто смотрела на них и видела лишь масло.
        - Может быть, она притворялась?
        - Никто не может притворяться там. Это наш мир. Наша семья. Наша власть!- Маккейн подошел к окну.- Что, черт возьми, происходит, Бредли?!
        - Ты имеешь в виду сестру Тэмми?
        - Я имею в виду все: ты, Смит, Джесс, теперь эта сука!
        - Я не знаю.
        - Так не должно быть, Бредли! Наша власть… Она… Она…- Маккейн в бессилии сжал кулаки.- Черт возьми, иногда мне кажется, что мы всего лишь слуги чего-то большего, необъяснимого… И ему наплевать на нас. Оно служит нам до тех пор, пока мы служим его интересам, его целям… А потом оно отвернется от нас, забрав все, что дало… И это будет конец… Конец всей нашей жизни. Понимаешь, Бредли?
        Глава третья
        Благотворительный детский дом имени Джерома Хопкинса. Семилетний мальчик с темными коротко стрижеными волосами.
        - Дядя Клайд!- просиял он и бросился со всех ног на встречу. Кинг нагнулся, позволяя ему повиснуть на своей шее.
        - Ну, здравствуй, Томас. Здравствуй.- Кинг поднял его на вытянутых руках.- Ох, а ты потяжелел!- Поставил на ноги.- И подрос!
        - Тебя не было лишь месяц. Я не мог вырасти за это время.
        - Еще как мог! Дети в твоем возрасте растут очень быстро!
        - Правда?
        - Ну, конечно.
        - Как думаешь, моей маме понравилось бы?
        - Конечно, понравилось. Дети должны расти. Это нормально.
        - Мэт сказал, что если я буду расти, то когда моя мама поправится, она не узнает меня и не захочет забирать отсюда.
        - Кто такой Мэт?
        - Мой друг.
        - Скажи ему, что это неправда. Скажи ему, что твоя мама никогда не забывает о тебе, потому что у нее есть все твои фотографии…
        - А еще Мэт говорит, что она никогда не поправится. А если и поправится, то не сможет меня забрать.
        - Это еще почему?
        - Потому что тогда ее посадят в тюрьму.
        - Это тоже Мэт сказал?
        - У него есть газета…- Он опустил голову.- Дядя Клайд, а это правда, что мама убивала людей?
        Кинг не ответил.
        - Она поправится, Томас, и вы снова будете вместе.
        - Обещаешь?
        - Обещаю.- Кинг взял его на руки.- А этот твой друг… Мэт, да?- Он огляделся, желая убедиться, что их никто не слышит.- Дай ему по яйцам, чтобы не болтал лишнего.
* * *
        Друзья. Рой любил друзей, особенно когда они были рядом, особенно когда их было много. Улыбки, шутки, воспоминания - зачем нужна радость, если ей не с кем поделиться?!
        - Ведь так?!- Рой обнял Кристин за плечи и поцеловал.- Теперь все будет по-другому,- пообещал он.- Совершенно все!- Борясь с заплетающимся языком, Рой начал строить картины светлого будущего. Слишком оптимистичные. Слишком надуманные.
        - Болтун,- подметила Кристин.
        - Я сделаю тебя королевой.
        - Всего лишь болтун.- Она высвободилась из его объятий.
        - Мы теперь больше чем любовники!- Рой поднял бутылку пива.- Не забывай об этом, моя прелесть!
        Кристин не ответила. Ладонь, в которой был зажат мобильный телефон, вспотела. Сколько прошло времени? Пять минут? Десять? Полчаса? Маккейн не нужен ей как мужчина. Может звонить сколько угодно, это ничего не изменит. Но вот сестра… Кристин прикусила губу, жалея, что рассказала Рою о ночном похождении Тэмми. Если он зацепится за эту историю, если использует ее в своих грязных журналистских целях, то она никогда не простит себя за это. Никогда… Кристин проталкивалась сквозь толпы людей. Конец недели. Новая работа Роя. Чей-то день рождения. Чья-то депрессия… Мужчины, женщины. Мужчины, Женщины. Мужчины, женщины… Кристин вышла на автостоянку. Машина Маккейна выглядела неприлично дорогой на фоне остальных автомобилей.
        - Я думал, ты не придешь,- сказал он.
        - У меня есть вопросы.- Кристин закрыла дверку.
        - О картинах?
        - О тебе.
        - Вот как?- Маккейн напрягся.
        - Ты знаешь, почему Смит убил Джесс?
        - Нет.
        - Ты знаешь, что в ее теле нашли твою сперму?
        Маккейн не ответил. - Какое отношение ко всему этому имеет моя сестра?Он включил зажигание.- Ответь мне!- Позже.- Что значит позже?!- Не здесь.- Здесь и сейчас! аккейн остановил машину.- Глупая дура! Думаешь, это так просто?! Думаешь, я щелкну пальцами и все?! Вот они - ответы?!- А разве нет?- Нет.- Маккейн отвернулся.- Я и сам много не понимаю.- Я тебе не верю.- Тогда вылезай.- Нет.- Значит, звони своему парню и говори, что проведешь эту ночь со мной.
* * *
        Серое небо. Серое-серое… Анта поднялась по мокрым ступеням и постучала в дверь. Жо-жо потянулась и встала с кровати. Бледная, со слипшимися ото сна глазами… Анта смотрела на нее, а холодный ветер, продираясь мимо ее спины, трепал рыжие волосы Жо-жо. Пара улыбок. Пара нежных приветствий. Поцелуй. Теплое дыхание. Дверь на замок. Одежду на пол. Простыни к телу.
        - Что-то не так?- Жо-жо остановилась, заглянула в темные глаза любовницы.
        - Мне страшно,- прошептала Анта. Она закрыла глаза. Тени. Нет. Они обретают плоть. Она слышит их голос. Боа. Они приказывают ему. Да. Он всего лишь тряпка. Слуга. Раб. Но они… Анта вздрогнула. Кровать. Пыль. Пол. Половица скрипит. Ноги Боа возле ее лица. Голос. Его голос. Он будит Ероси. Она спит. Нет. Она притворяется, что спит. Анта все еще чувствует на своих губах вкус ее поцелуев.
        - Оденься,- говорит Боа.
        Анта видит ее голые ноги. Черная кожа сливается с темнотой. Тени. Они заполняют углы. Прячутся в темноте. Боа называет адрес.
        - Возьмешь такси,- говорит он.
        Они уходят. Анта выбирается из-под кровати. Она одна. Одна в темной комнате. Выглядывает в коридор. Тени. Они ползут вдоль стен, огибают тумбочки, колонны, заворачивают за углы… Голова идет кругом… Ступени. Тени стелются по ним, как дорогой ковер… Улица. Деревья. Такси… Старик не очень-то жалует Анту, но она платит вдвойне… Тишина. Воздух пахнет солью. Финиковая пальма. Белое бунгало. Окно…
        Ероси снимает одежду. Ложится на кровать.
        - Закрой глаза,- говорит ей голос из темноты.
        Она подчиняется… Кровь из прокушенных губ заполняет рот Анты. Страх сдавливает горло, и она не может дышать. Крик. Он сваливается в желудок, бренчит по его стенкам, вызывая тошноту…
        - Это ужасно,- прошептала Жо-жо.
        - Каждую ночь…- Анта облизала сухие губы.- Каждый час… Я жду, что Боа войдет в мою комнату, и я стану следующей.
        - Ты обязательно должна кому-нибудь рассказать об этом.
        - Мне никто не поверит.
        - Я тебе верю.
        - Ты всего лишь глупая белая женщина, которой нравится жалеть таких, как я.
        - Не говори так.- Жо-жо поцеловала ее в губы.- Не смей говорить так.
* * *
        Картины. Кристин смотрела на них, и были они для нее всего лишь рисунками, набором мазков на стенах, созданных воспаленным воображением безумного разума. Выразительность не имела значения, лишь содержание - уродливая действительность, немой крик о помощи, запечатленный кистью отчаявшегося человека. Боль, страх, беспомощность - они окружали Кристин, вгрызаясь в ее тело своими плотоядными взглядами. Мужчины, женщины, дети, животные - замкнутый хоровод страданий и боли, рваная череда событий, в которой даже трава, казалось, имеет свою собственную душу. Истории. Кристин слушала их, снова и снова спрашивая себя, неужели Маккейн во все это верит? Искусство, художник, писатель… Звезды высыпали на небо, мелькая в лохмотьях плывущих по небу туч. Тайны. Казалось, что их никогда не бывает слишком много. Люди любят их. Поклоняются им. А когда этот кладезь начинает истощаться, то ее пополняют легендами, мифами. И это никогда не закончится - воображение не имеет границ. Искусство рождает искусство. Страхи рождают страхи. Ступень за ступенью лестница тайн тянется к небу, рушится и возводится вновь, чтобы никогда
не узнать, что же там, в конце этого пути. Бог создал землю. Люди создали Бога. Отдали ему право на землю. И снова заявили о своих правах… День сменит ночь. Старые тайны уступят место новым. И до тех пор, пока вертится этот мир, ничто не изменится. Жизнь…
        - Ты действительно в это веришь?- спросила Кристин. Маккейн кивнул. Ночь была теплой и тихой. Дождь стих, словно набираясь сил для новой вакханалии. Молчание. Маккейн взял Кристин за руку.
        - Несовершенный мир. Ненадежный. Хрупкий…- Он смотрел вдаль, в темноту.
        - Что там?
        - Где?
        - Впереди.
        - Я не знаю.- Порыв ветра растрепал его волосы, качнул деревья, сбивая с их листьев нависшие капли дождя. И снова тишина.- Почему именно ты, Кристин?
        - Что, почему именно я?
        - Почему ты ничего не видишь в этих картинах? Почему они не властны над тобой?
        - А ты?
        - Я - это другое. Я родился здесь. Этот дом принадлежит мне так же, как я принадлежу ему.
        - Это глупо.
        - Может быть.- Он повернулся к ней, пытаясь встретиться взглядом.
        - Уже поздно.
        - Можешь остаться здесь. В этом доме много свободных комнат.
        - Говоришь так, словно боишься меня.
        - Я не знаю.- Он отпустил ее руку, запрокинул голову и посмотрел на небо.
        - Эй! Я самая обыкновенная.
        - Нет.
        Кристин улыбнулась. Дом ждал ее. Мрачный, пропахший безумием дом. Ночь. Тишина. Большие часы размеренно тикают. Старый ковер съедает звуки шагов. Мягкая кровать слишком большая, чтобы спать на ней в одиночестве.
        - Маккейн?
        - Да?
        - Можешь остаться, если хочешь.
        Глаза. Взгляд. Порог. Он разделяет их.
        - Дверь все еще открыта.
        Ладонь. Тепло. Губы.
        - Мы здесь одни.
        - Тебя это смущает?
        - Для меня это впервые.
        Поцелуй. Рот. Язык. Складки одежды.
        - Всего лишь секс.
        Часть четвертая
        Глава первая
        - Мы покинули особняк в ту же ночь, а утром Эдгар оставил меня. Он не сказал ни слова. Просто ушел, пока я спала.- Выцветшие глаза старухи смотрели куда-то вдаль, словно она снова и снова проживала отрывки своей молодости, успев порядком устать от них, но не в силах проститься с ними.
        - Но ведь ты не вернулась в Ричмонд,- нахмурилась Маргарет.
        - Нет. Я искала его. Надеялась.- Старуха закрыла глаза.- Но все, что мне удалось,- это отыскать его могилу. Здесь, в Балтиморе.- Губы ее дрогнули.- Здесь я и осталась. Рядом с ним. Кто-то же должен приносить ему розы и коньяк ко дню рождения…- Она откинулась на спинку кресла, не собираясь продолжать. Лицо ее осунулось, утратив то немногое, что еще теплилось в нем от жизни. Казалось, что рассказ отнял у нее все оставшиеся силы.
        Маргарет тронула Брендса за руку. Они вышли в сад. Был поздний вечер. Птицы смолкли, и лишь только сухой ветер шелестел листвой.
        - Мне кажется, мы причинили ей боль,- сказала Маргарет. Брендс не ответил. Он думал о доме. Думал о художнике. Думал обо всем, что узнал в последние дни.- Вы с ним похожи.
        - Кто?
        - Ты и Эдгар.
        Брендс вспомнил белого кролика. Вспомнил мормонов, вспомнил свое бегство.
        - Я ни о чем не жалею.
        - Ты ведь именно это и искал, да?
        - Не знаю, но впервые в жизни мне кажется, что я на правильном пути. Моя судьба…
        - Судьбы всегда повторяются. Меняются лишь обстоятельства. Помнишь?
        Они замолчали.
        - Я не вернусь назад,- сказала Маргарет скорее себе, чем Брендсу.
        В эту ночь они легли в одну кровать. Их разгоряченные тела лоснились от пота. Руки сжимали руки. Губы впивались в губы. Это не была любовь. Нет. Всего лишь страсть. Дикая, необузданная, животная. Страсть, в которой каждый думал только о себе. Свечи сгорели. Простыни взмокли. Но пламя продолжало гореть. И лишь только утро сумело обуздать его неистовство. И сон. Без сновидений. Без грез. Без раздумий.
        Они проснулись в полдень. Мышцы болели, но сознание было свежим и отдохнувшим. Маргарет открыла окно, впуская в застоявшийся воздух комнаты свежий ветер и пение птиц. Брендс лежал на кровати, разглядывая ее округлые бедра. Нагота не смущала ее. Наоборот - придавала уверенности. Маргарет выгнула спину, выставляя напоказ то, что еще ночью пылало таким нестерпимым жаром. Молодость. Доступность. Брендс овладел ей под пение птиц, стоя, не отходя от окна, выходящего в сад. Далекое небо было голубым и чистым. Они смотрели на него, утоляя свою страсть, и, казалось, что оно смотрит на них. Небо, птицы, теплый ветер, шелест листвы… Брендс излил свое семя в лоно Маргарет, но даже после этого они еще долго стояли, соединенные остывающими телами, словно время ненадолго остановилось для них, позволив ощутить целостность собственной личности в окружавшей их природе и не думать об экономических и общественных переменах. Небо, птицы, ветер, шелест листвы, мужчина и женщина…
        Они оделись, не произнося ни слова. Вышли из комнаты. Старуха сидела в кресле. Глаза ее были закрыты. Грудь не вздымалась. Брендс проверил пульс. Покачал головой. Поднял с пола старую шаль и накрыл лицо старухи. Маргарет всплакнула, но скорее ради приличия, нежели от боли утраты. Старуха и так уже отняла у смерти пару лишних лет жизни. Они вышли в сад.
        - Ей было девяносто восемь лет,- сказала Маргарет, вытирая слезы.- Знаешь, мне кажется, что последние годы она жила лишь для того, чтобы передать груз своей истории кому-то другому.
        - Я уеду вечером,- сказал Брендс, глядя куда-то вдаль.
        - И после ее уже ничто не держало здесь.
        - Я должен увидеть тот дом.
        - Истории зовут тебя, да? Думаешь там твоя судьба?
        - Ты можешь поехать со мной.
        - Ты можешь остаться со мной.
        - Не сейчас.
        - Тогда я подожду тебя здесь.
        Брендс промолчал. Маргарет смотрела вдаль.
        - Только не слишком долго,- говорила она.- Год, может быть полтора, а потом, если ты так и не вернешься, я выйду замуж за какого-нибудь садовника и нарожаю ему кучу детей.
        Брендс вспоминал Эдгара. Вспоминал белого кролика.
        - Они вырастут и подарят мне внуков. Я состарюсь, похороню садовника и буду ждать, когда кто-нибудь придет ко мне, чтобы услышать мою историю. О художнике, о писателе, о своей бабушке, о старике Эбигейле, о молодости и о тебе, Брендс. Потому что, хочешь ты или нет, но моя жизнь изменилась благодаря тебе, и теперь ты часть моей истории. Часть моей жизни…
* * *
        Жара и пыль. Брендс с жадностью ловил свежий ветер, врывающийся в окна "паккарда", но к полудню беспощадное солнце лишило его и этого, раскалив утренний воздух. Одежда взмокла, пропитавшись потом. На темной ткани появились белые пятна соли. Череда дней превратилась в нескончаемое дорожное полотно. Пыльное, бесконечное, затянутое у горизонта маревом. Иногда Брендсу начинало казаться, что он близок к тому, чтобы получить солнечный удар. Иногда он ненадолго останавливался, давая отдых мотору и своему организму. Голоса. Они звучали в его голове бессвязным эхом.
        - Всего лишь солнце,- твердил Брендс, заставляя себя не участвовать в звенящих в ушах разговорах. Бег - вот что было его стихией, и эта дорога - это и была его жизнь. Такая же пыльная. И такая же, казалось бы, бесконечная. Жизнь Билли Брендса…
        В одном из придорожных городков он остановился возле книжной лавки и долго упрашивал торговца найти хоть одну книгу Эдгара. Хоть одно стихотворение, которое он смог бы выучить наизусть и противопоставить несмолкающему рою голосов в своей голове. Раздраженный подобной настойчивостью, торговец закрыл свою лавку, выпроводив Брендса за дверь. - Возьмите сборник антибританских памфлетов Френо,- посоветовал напоследок торговец.- На кой черт мне сдался Френо!?- Брендс сплюнул в придорожный песок, забрался в "паккард" идал по газам, окатив торговца пылью.В следующем городке он остановился у ювелирной лавки и продал пару украшений, которые успел стянуть у своей жены. Он представлял себя миссионером, солдатом удачи, человеком, свободным от мелочных обязанностей и мирских неурядиц. Калифорния, "паккард" истарая карта - вот такой вот и была его жизнь. И никто никогда не сможет изменить его, удержать обязанностями и клятвами. Жизнь коротка, и лучше умереть, пытаясь отыскать тайны и события, чем состариться, сожалея.
* * *
        Суккубус. Выбитая в камне надпись заставила Брендса остановить машину. Волнение. Он прикоснулся к нагретому солнцем камню. Небольшой городок ждал его, а за ним его ждал дом художника. Никогда прежде Брендс еще не был так возбужден и увлечен одной единственной целью. Тайной. Судьбой. Нет. Он не мог проделать весь этот путь зря. Брендс запрыгнул в машину. Ожидание разрывало его на части. Сводило с ума. Он был словно непоседливый мальчишка, неспособный дождаться момента, когда родители разрешат ему развернуть подарки.
        Город, улицы, люди, дома… В другое время увиденное приятно удивило бы Брендса, но сейчас он видел лишь конечный пункт своего долгого пути. Картины. Что они будут значить для него? Что если вся его жизнь была нужна лишь для того, чтобы сегодня он приехал в этот дом и вдохнул жизнь в заждавшиеся спасителя тени? Брендсу показалось, что всю свою сознательную жизнь он мечтал именно об этом. Стать настоящим творцом. Создателем. Может быть, поэтому в его книгах и было столько жизни? При мысли об этом ладони Брендса вспотели. Он станет лучшим творцом из всех. Он превзойдет Льюиса, Уортон, Драйзера. Он… Он… Он…
        Брендс остановился. Высокие железные ворота преграждали ему путь. Мечты лопнули, как мыльный пузырь. Он снова вернулся с небес на землю. Как и всегда - мечты и реальность, и он твердо знает, где должна проходить грань между ними. Низкорослый негритенок выбежал к нему навстречу. - Сеньор судья!- закричал он.- Мадам ждет вас, сеньор судья!Негритенок, кряхтя, начал открывать тяжелые ворота. Дом. Брендс уже видел его. Негритенок замахал руками и побежал перед машиной, указывая путь. Вот он - фонтан. Вот он - портик и лестница. Вот они - своды и колонны. Двери. Негритенок проводил Брендса до них и убежал, сверкая голыми пятками. Жара сменилась долгожданной прохладой. Женщина. Она смотрела на Брендса, и выражение ее лица менялось от радушного к удивленному.- Ты не Поллак,- сказала женщина.- Я Брендс. Билли Брендс.- Тебя прислал судья?- Нет.- Значит, сопля опять все напутал! Сопля?- Негритенок, что привел тебя.- Женщина подошла к Брендсу. Высокая. Властная.- Так, почему ты здесь, говоришь?- Я не говорил.- Значит, самое время сказать.- Я писатель.- Я не спрашиваю, кто ты. Я спрашиваю, что привело тебя
сюда. Любопытство.- Всего лишь?- Иногда этого достаточно.- Тогда уходи.- Нет.- Что-то еще?- Картины.- Вот это больше похоже на правду.- Я должен их увидеть.- А что взамен?- Все, что угодно.- Тогда я хочу, чтобы ты помогал Сопле открывать ворота. Я способен на большее.Женщина запрокинула голову и громко рассмеялась.- Этот огонь сожжет твои крылья, Билли Брендс!- Я всего лишь писатель, который ищет свою историю.- Истории повсюду.- Мне нужна эта.- Она изменит тебя.- Я не боюсь перемен.
        снова смех.
* * *
        Пот. Брендс чувствовал, как он покрывает его тело. Холодный. Липкий. Женщина. Она лежала под ним. Ноги ее были раздвинуты и согнуты в коленях. Тело обнажено. Глаза открыты. Руки вытянуты вдоль туловища. На лице застывшая маска безмятежности. Всего лишь статуя. Белый мрамор. Нет. В ней была жизнь. Брендс чувствовал ее тепло. Ее дыхание. Ее влагу… Но все это было каким-то механическим, нереальным, не свойственным подобному моменту. Словно сон. Брендс вгляделся в лицо своей любовницы. Нос, рот, глаза, уши… Все казалось каким-то разрозненным, не связанным воедино. Лицо без лица, лишь характерные черты. И эта земля! Растрескавшаяся и выжженная солнцем почва, на которой лежали Брендс и женщина-статуя. И красное небо! Низкое, наполненное кровью. И все эти люди! И даже не люди, а такие же безликие силуэты, как женщина под ним. Гипсовые, мраморные, каменные. Они окружали Брендса. Десятки, сотни, тысячи. Их лысые головы скрывались за горизонтом, там, где кровавое небо соприкасалось с выжженной землей.
        - Пойми меня!- потребовала женщина-статуя. Ее каменные, бескожие руки обвили его шею, прижали к себе.- Слышишь?- спросила женщина-статуя, и удары ее сердца гулко разнеслись в голове Брендса. Тягучие, похожие на удар церковного колокола. Они заполнили его тело. Нет, не только они. Десятки, сотни, тысячи других сердец - дьявольская какофония звуков. Брендс закричал, зажимая руками уши. Женщина-статуя. Она уже не была под ним. Она была сверху.- Пойми меня!- требовала она, ритмично двигая бедрами.- Дай мне имя! Дай мне лицо! Дай мне чувства!
        - Ненавижу!- закричал Брендс, и другие окружавшие его статуи начали оживленно перешептываться. Они склонились над ним, оставляя лишь небольшой клочок кровавого неба. Их руки прижали его к земле, лишая возможности освободиться.- Ненавижу!- орал Брендс, а женщина-статуя продолжала насиловать его, и лицо ее начинало обретать формы: дикие, необузданные, перекошенные злобой гримасы.
        - Пойми меня!- Даже голос и тот был пропитан ненавистью и отвращением.- Пойми…- Он сорвался на детский плач. Пронзительный, неистовый. И лицо. Теперь оно обрело черты младенца. Все еще нечеткие. Все еще неразвитые. Брендс видел, как они развиваются. Ребенок - девочка - женщина… Он закрыл глаза, чтобы не видеть этого лица.- Пойми меня!- звенел девичий голосок.- Создай меня!
        Брендс трясся, словно в лихорадке. Теплые губы осыпали его лицо поцелуями. Женщина. В ней, несомненно, была страсть. Брендс чувствовал это своей кожей. И она захватывала его. Подчиняла помимо его воли. Разум кричал: "Нет!", а тело, высунув язык, задыхаясь: "Да! Да! Да!". И эти бедра! Этот жар! Брендс не хотел больше сопротивляться. Он открыл глаза. Брюнетка. Она была прекрасна в своей дикой, природной страсти. Брендс посмотрел на небо. Низкое. Кровавое. Бедра брюнетки задвигались быстрее. Ногти впились ему в грудь.
        - Не останавливайся!- сказала она.- Не останавливайся!
        И черный ворон, спустившись по спирали с неба, вцепился когтями Брендсу в глаза.
* * *
        Ночь. Ветвь кипариса стучит в окно. Брендс проснулся, очнулся, вернулся к жизни… Темнота. Картины скрыты мраком. Сколько времени он здесь? Пару часов? Пару дней? Брендс поднялся на ноги. Тайны… Женщина… Статуи… Глаза! Он ощупал свое лицо. Нет. Никаких шрамов. Значит, сон… Двери, картины, жизнь… Брендс прикоснулся к груди. Четыре рваных полосы на левой и четыре на правой стороне. Что же реальность, а что нет? Луна. Ее серебристый свет лился сквозь окна. И снова картины: рисунки на стенах, мозаика на полу… Брендс закрыл глаза и попытался наощупь найти выход.
        - Тебе помочь?- Брюнетка. Он узнал ее голос. Вскрикнул. Отдернул руки.- Не бойся.
        - К черту!- Он открыл глаза и побежал к выходу. Лунный свет серебрил обнаженное женское тело. Позади. За спиной. Брендс обернулся. Пустота.
        - Я не причиню тебе вреда.- Голос. Он был прямо перед ним. Возле дверей. Женщина. Брюнетка.- Я не смогу причинить тебе вред. Не после того, что между нами было.
        - Ничего не было.- Затряс головой Брендс.
        - Не обижай меня, творец. Я знаю, ты не выносишь вида женских слез,- темнота делала ее тело идеальным.
        - Выпусти меня.
        - Я твоя часть.
        - Выпусти!
        - Ты моя часть!
        - Черт!- Брендс закрыл лицо руками.
        - Не бойся ее,- голос за спиной.
        - Это еще кто?- он обернулся.
        - Не нужно бояться своих созданий.
        Высокая женщина. Мадам Себила. Она вышла из темноты в полоску лунного света.
        - Не понимаю, о чем вы.
        - Понимаешь, Брендс. Твое тщеславие привело тебя сюда. Твои амбиции. Разве ты никогда не тешил себя мыслью, что достоин большего?
        - Я всего лишь писатель, который ищет свою историю.
        - Иногда истории находят нас.
        - Это безумие.
        - Обернись и посмотри на творение рук своих. Ты создал ее. Твой гений вдохнул в нее жизнь. Она - подтверждение твоей исключительности и твое признание. Разве не об этом ты мечтал всю свою жизнь?!
        Брендс обернулся. Темнота. Лунный свет. Безупречное женское тело. Черные волосы, рассыпанные по хрупким плечам. И глаза. О, да! Эти глаза Брендс искал всю свою жизнь. Глубокие, впитавшие в себя всю темноту ночи и звездного неба. Сколько же раз он писал о них! Поклонялся им! И вот теперь они смотрели на него. И это было чудо. Это была самая замечательная история из всех, которые Брендс когда-либо создавал. Его шедевр. Он смог превратить камень в женщину, безликость в прекрасное, бездушность в одухотворенное…
        - Можешь выбрать для нее имя,- сказала мадам Себила, и Брендс испугался, что не сможет этого сделать, не нарушив созданной безупречности.
        - Даже не знаю,- признался он.
        - Может быть Нидда?
        - Нидда? Пожалуй, нет.
        - Ардат?
        - Не знаю. Нет.
        - Ламия?
        - Ламия?- подхватил Брендс, и ночь обыграла это имя, придав ему особое очарование.- Думаю, это то, что нужно.- Брендс обошел вокруг своего творения. Осторожно прикоснулся к волосам, лицу.- Ламия.- Он заглянул в ее глаза.- Ты самое прекрасное из того, что я создал в своей жизни.
* * *
        Всю оставшуюся часть ночи Брендс не смог сомкнуть глаз. Волнение, дрожь, очарование - они воспаляли его мозг, прогоняя сонливость. И еще гордыня. О, да! Она переполняла Брендса. Он чувствовал себя творцом, равным если не Богу, то уж ангелам - это точно. Эйфория. Она напоминала чувства матери, держащей в руках своего новорожденного ребенка. Неподвластная, всепроникающая. Но если женщинам от рождения было уготовано создавать жизнь, то Брендс поднялся в своей исключительности намного выше подобной закономерности. Он был уникален. Да. И осознание этого пьянило его сильнее, чем самое крепкое вино, которое ему доводилось пробовать. Его детище. Его творение. Он изучал его, пытаясь отыскать недостатки, но не находил таковых. Любой ребенок, каким милым бы он не был, рано или поздно вырастает. Его кожа тускнеет, теряет свою первозданную бархатистость, руки грубеют, черты лица становятся более жесткими, портится осанка, появляются прыщи, дефекты, тело утрачивает гибкость, глаза - блеск… Но здесь… Здесь все было иначе. Брендс видел уже готовый продукт. Желанный, соблазнительный. Он вложил в нее все: свою
жизнь, свои чувства, свою душу…
        - Ты способен на большее, Брендс,- Себила. Она пришла в полдень, пробудив его ото сна, которым он забылся лишь поздним утром. Глаза. Брендс открыл их, вспоминая все, что случилось прошлой ночью.
        - Где она?- он вскочил на ноги, боясь, что это был лишь сон, боясь, что еще мгновение - и он поймет иллюзорность своих воспоминаний.
        - Ты кого-то ищешь?
        - Ламия. Где?- Брендс сел на кровати. Обхватил голову руками. Страх. Неужели это было не более чем наваждение, мираж?- Нет. Я помню ее!
        Себила молчала, изучая его перекошенное страданием лицо.
        - Я создал ее! Я!- Брендс вскочил на ноги.- Вы не смеете так поступать! Она принадлежит мне! Слышите?! Мне!
        И снова молчание.
        - Это жестоко.- Брендс подошел к окну. Яркое солнце слепило глаза. Мысли, чувства - все стало каким-то другим, изменилось. Он сам изменился. За одну ночь. За один взгляд. Женщина. Ламия…
        - Ты сможешь создать их множество,- сказала Себила, даря Брендсу надежду.
        - Так это был не сон?- Он отвернулся от окна.
        - Нет.
        - Боже.- Брендсу хотелось броситься в ноги этой холодной женщине и целовать ее ступни, благодарить ее, молиться ей.- Значит, я действительно создал ее?!- Он все еще стоял у окна, пытаясь побороть дрожь.
        - И сможешь создать еще многих подобных ей. Даже лучше.
        - Не смогу.
        - Не разочаровывай меня, Брендс.
        - Вы не понимаете. Она уникальна. Все другие будут лишь блеклыми копиями. Я отдал ей, все, что мог. Все!
        - Ты просто боишься.
        - Я просто это знаю.
        - Значит такова твоя история, Брендс? Вдохнуть жизнь в одного суккуба и сбежать? Жаль. Я уже хотела сделать тебя частью чего-то большего.
        - Что может быть более важным, чем то, что произошло в прошлую ночь?
        - Ты действительно хочешь узнать это?
        - Да.
        - После, шанса уйти уже не будет.
        Брендс посмотрел за окно и улыбнулся.
        - Шанс есть всегда.
* * *
        И снова дорога. Новый попутчик не нравился Брендсу. Невысокий, крепкий, с рыжими усами и отвратительным британским акцентом. Он без устали болтал о лошадях, женщинах и бридже, а когда они останавливались на ночь, упражнялся в карточных фокусах. Это было, как ритуал - фокусы, болтовня и дешевые скабрезности в адрес молодых девиц в закусочных, в которых им доводилось останавливаться.
        - Какого черта ты рассказываешь мне все это?- спросил его Брендс на третий день пути.
        - Потому что это забавно,- смутился Гарольд.
        - Нет.
        - А кому-то нравится.
        - Я не кто-то.
        Они замолчали. Теплый ветер трепал их волосы.
        - Ты видел картины?- спросил Гарольд, когда они остановились, давая машине отдохнуть.
        - Видел.
        - Ну, и?
        - Что, ну и?
        - Не глупи, Билли. Я видел, что там происходит. Я сам принимал в этом участие.
        - Вот как?- Сердце Брендса неприятно сжалось.
        - Слышал историю про Эдгара? Говорят, он мог оживить их всех. Понимаешь? По-настоящему оживить, а не так, как это делаю я и те, кто собирается ночами в картинных залах.
        - И как вы это делаете?- Брендс затаил дыхание. Осознание исключительности стало хрупким, как мыльный пузырь.
        - Всего лишь образы,- вздохнул Гарольд.- К сожалению, все, на что они способны: ублажать, да удовлетворять фантазии. Даже лиц и тех нет. Только тела и силуэты, вобравшие в себя человеческие черты, если, конечно, вы мечтаете о людях.
        - Вот как?- Брендс с гордостью вспомнил свое детище.
        - Это еще что!- протянул Гарольд.- Видел бы ты, какие образы рождаются у проституток! Бесформенные, желеобразные массы. Без конечностей, без тел. Словно дьявольские медузы, вышедшие из вод самого Стикса!- Он брезгливо передернул плечами.- Сущий ад, скажу я тебе. Сущий ад…- Он шумно выдохнул, покачал головой. - Билли?
        - Да, Гарольд.
        - Думаешь, Люсия сможет оживить их всех?
        - Не знаю.
        - Она же дочь художника. Кому, как не ей, закончить то, что начал отец?
* * *
        Штат Мэн. Небольшой городок с населением чуть более тысячи человек, недалеко от канадской границы. Главная улица. Несуразный частный дом, ссутулившийся между парикмахерской и недавно отстроенной закусочной. Выкрашенная в белый цвет дверь. Толстая женщина лет пятидесяти с замасленным передником и французским акцентом. Пара стариков на втором этаже. Запах нафталина. Плотно закрытые окна. Десяток настенных часов. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Их тихие шаги словно созданы для того, чтобы напоминать старикам об оставшемся им времени. Люсия. Брендс смотрел на нее, и в немощности своей она напоминала ему прабабку Маргарет. Глуховатая, пораженная старческим маразмом, с лицом, покрытым бурыми пятнами и всклокоченными редкими волосами. Она говорила о каких-то старых друзьях, решив почему-то, что Брендс их внук, которого они послали навестить ее. Он попытался возразить, но старуха, перекрикивая свою собственную глухоту, погрузилась в воспоминания своей юности. Тик-так. Тик-так. Тик-так… Брендс не знал, сколько провел времени в этой компании. Пару часов или пару минут - результат был один: головная боль от
скрипучего старческого голоса. Страх, что эта старуха сможет затмить его величайшее творение, улетучился, стоило ему лишь взглянуть на нее. Осталась лишь усталость от проделанного пути и необоснованных тревог. Он пожелал старухе здоровья и спустился вниз.
        Толстая женщина потчевала Гарольда свежеиспеченными пирогами и молотым кофе.
        - Надеюсь, мама не очень утомила вас?- поинтересовалась она. Брендс покачал головой.- Ваш друг сказал, что вы писатель, но почему именно история нашей семьи? По-моему, в ней нет ничего примечательного.
        Брендс сел за стол, взял предложенный кофе.
        - Ваша мать никогда не рассказывала вам о том, кем был ее отец?
        - В детстве нет. Лишь когда родилась Долорес, моя дочь, и стала поражать своими рисунками, мать сказала, что в ней, должно быть, проявился талант прадеда.
        Брендс вздрогнул. Снова напряжение. Снова часы, отсчитывающие шаги до краха его тщеславия.
        - А ваша дочь… Долорес… Я могу с ней встретиться?
        Женщина смерила Брендса каким-то странным взглядом, словно он попытался разузнать что-то сокровенное для нее.
        - Я даже не знаю.- Она засуетилась, вспомнив о готовящихся пирогах. Повод. Всего лишь повод, чтобы не смотреть Брендсу в глаза. Но история, казалось, сама рвется из ее рта. Девочка. Живопись. Мечты о славе. Внебрачная беременность. Аборт. Неудачный брак…- Она всегда куда-то бежала, словно боялась не успеть,- сказала ее мать, подливая Брендсу еще кофе.- То рисовала, не выходя неделями из своей комнаты, то пропадала на пару месяцев, польстившись на обещания очередного проходимца сделать ее знаменитой. Ее беда в том, что она всегда хотела чего-то большего. Понимаете?- Брендс кивнул, украдкой взглянул на Гарольда, в рыжих усах которого запутались крошки от пирога, словно он знал его историю и мог заметить сходство.- Вот такая вот она была,- сказала мать Долорес, усаживаясь за стол.- Ни дня покоя. Ни дня отдыха.
        - Почему вы говорите о ней в прошедшем времени?- спросил Брендс.
        - Потому что надеюсь, что все это осталось в прошлом. Новый муж Долорес любит ее и, надеюсь, она любит его. Я рада видеть, что она наконец-то счастлива, а все эти картины - они причиняли лишь боль и страдания. Понимаете, почему я не хочу, чтобы вы встречались с ней и напоминали ей о ее прошлом?
        - Понимаю.
        Брендс допил кофе и попрощался.
        - Какого черта ты делаешь?!- возмутился Гарольд, садясь в машину.
        - Не стоит портить человеку жизнь.
        - Себила никогда не простит тебе подобного благодушия.
        - Мы едем обратно,- отрезал Брендс.
        "Паккард" затарахтел, заглушая брань Гарольда.
        Глава вторая
        Закусочная "Обеды у Пита" славилась вовсе не своими горячими блюдами. Будь это единственным средством заработка Питера Самерсхеда, он бы давно разорился, отказался от пары любовниц, перестал обеспечивать жену с тремя детьми и подался в Техас ловить змей, втайне надеясь, что одна из них, впрыснув в его кровь свой яд, прекратит его бесполезные потуги в этом мире. Синяя вывеска с золотыми буквами над парадным входом радовала глаз своей новизной. Пит сменил ее пару месяцев назад, заменив старую, но куда более выгодную "Напитки погорячее". В тот день, решив, что жизни его пришел конец, он жутко напился и до полусмерти избил одну из своих постоянных любовниц, затем отправился домой и проделал то же самое с женой. Располневшая, с вечно сальными волосами и коровьим взглядом, она годилась лишь для того, чтобы рожать детей да готовить. Пит как раз собирался объяснить ей это, когда в дверь его дома постучали. Пит замер. Правая рука с засохшими на ней брызгами крови занесена для удара, левая сдавливает шею жены. Стук повторился. Настойчивый, не терпящий отлагательств. Стук в третьем часу ночи. Пит открыл
дверь. Полиция. Три пары холодных глаз, способных охладить любое пламя ненависти. Так, по крайней мере, показалось Питу. Он молча оделся и вышел. Сел в машину. Двое широкоплечих ребят по бокам, один за рулем.
        - Я уже упразднил свое питейное заведение,- буркнул Пит, но ему никто не ответил.
        Мотор урчал, дорога шумела под колесами.
        - Вылезай.
        Он подчинился. Сердце екнуло, желудок неприятно сжался. Он знал этот дом. Эту лестницу. Эту дверь. Вирджиния Хайлок - любовница, от которой он ушел сегодня в первом часу ночи, оставив ее собирать выбитые зубы и глотать кровавые сопли. Она лежала на полу, раскинув руки. Ее невидящие глаза смотрели куда-то в потолок. Височная кость была проломлена. Под затылком - лужица крови. Светлые волосы спутаны, обнажая уродливую рану в черепе. Соседка, которая, очевидно, слышала ссору Питера и Вирджинии, бросала в его сторону опасливые взгляды.
        - Где орудие убийства, мистер Самерсхед?- спросил его лейтенант. Пит не ответил. Узкие губы лейтенанта дрогнули, пытаясь скрыть довольную улыбку.- Уверен, что если обыскать ваш дом, то мы найдем то, что ищем.- Пит почему-то тоже был уверен в этом. Нет. Он не убивал Вирджинию. Он знал это, и лейтенант, похоже, знал, но кому до этого было дело, кроме самой Вирджинии? Хотя ей, похоже, тоже было уже все равно.- Жизнь странная штука, мистер Самерсхед.
        Лейтенант вывел Пита на улицу и сказал, что с этого дня, он либо будет работать на него, либо отправится в тюрьму. Так Пит стал главным продавцом алкогольной продукции в городе. И шел бы к дьяволу сухой закон!
        - И знаешь, что Пит?- сказал ему напоследок лейтенант.- Сарай не самое лучшее место для того, чтобы спрятать орудие убийства.
        Никто не вызвался подвезти Пита. Он шел пешком по ночным улицам, размышляя об очередном повороте, который сделала его жизнь. Лейтенант Бизли, Вирджиния… Пит зашел в сарай. Пыльный форд, пустые бочки из-под пива, верстак… Тяжелый молоток лежал среди прочих инструментов. На его железной поверхности запеклась кровь, и прилипли светлые волосы Вирджинии. Пит сел в машину, доехал до ближайшего моста и выбросил молоток в реку. Вернулся домой. Вымыл руки. Толстуха жена сидела за кухонным столом, искоса поглядывая в его сторону. Пит налил себе выпить, а когда алкоголь согрел тело и успокоил нервы, отвел жену в спальню и овладел ей. Через месяц он узнал, что скоро в четвертый раз станет отцом, а еще через два месяца деньги потекли рекой, и он смог завести пару новых любовниц, с которыми снова поверил, что жизнь наладится.
        Дени. Питу нравилось слушать, как этот парень рассказывает о Джо Оливере, Томе Брауне, Джелли Мортоне. Музыка юга. Кабаре "Роял Гарденс". Девочки. Гангстеры. И неумолкающий джаз! - Ты самый веселый парень из всех, кого я знаю!- заявил Пит. Ну, раз так, тогда налей мне выпить, приятель.- Черт, Дени!- Пит настороженно огляделся по сторонам.- Ты же знаешь правила, раньше десяти никакого спиртного. Я не заслужил исключения?- Кофе с коньяком пойдет?- Ну, кофе, так кофе!- Дени закурил. Пальцы, казалось, все еще пахнут Ивоной.- Был с женщиной?- спросил его Пит.- Все-то ты знаешь.- У тебя лицо сияет.- Был за городом.- С миссис Лерой?- Ее муж купил отличный автомобиль, скажу я тебе.
        Пит помрачнел. - Не связывайся с этой стервой, Дени.- Кто тебе сказал…- Перестань! Хорошо. Что не так?- Все не так. Сама эта сука не так. Поверь мне. Она пустит тебе кровь и даже глазом не моргнет.- Разбитое сердце мне не грозит, дружище.- А кто говорит о разбитом сердце?- Пытаешься напугать?- Не строй из себя гангстера. Пусть даже ты и приехал из Чикаго, здесь это ничего не значит.Они замолчали. Ненадолго. На пару минут. А после…После Дени сделал Питу предложение, от которого он не смог отказаться. Предложение, которое изменило всю его жизнь.
* * *
        Утро. "Кадиллак" завелся лишь с третьего раза. Фредерик Лерой был хмур. Он сухо поинтересовался насчет прошлой поездки его жены за город, делая упор скорее на выносливость и комфорт новой машины, нежели на то, чем занималась его жена.
        - Ивона сказала, что ваша жена скоро будет рожать?- спросил он.
        Дени согласился.
        - У меня есть знакомый акушер. Думаю, он согласится принять вас, как только настанет время.
        - Я не так много зарабатываю, сэр.
        - Перестань. Я оплачу расходы. Считай это моим подарком новорожденному.
        - Вы очень щедры.
        - Пустяк.
        Дени остановил "кадиллак" возле городского суда. Новое здание уходило тонким шпилем в небо. Левое крыло было еще не достроено, и сквозь открытое окно Дени слышал отборную брань бригадира, разносившего на чем свет стоит ленивых рабочих.
        - Чертовы судьи!- пробурчал Фредерик, забираясь на заднее сиденье.
        - Проблемы, сэр?
        - Ничего такого, что тебе следует знать.
        - Я умею не только крутить баранку.
        - Занимайся своими делами, Дени.
        - Человек, который строит этот город, нуждается в помощниках, сэр.
        - Отвези меня в головной офис и помой машину.
        Фредерик закурил, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Дени улыбнулся. Настроил зеркало заднего вида так, чтобы видеть своего босса. "Ты хочешь кончить? . "Да, мистер Лерой, ваша жена именно так и говорила". Еще одна улыбка. Блеск солнца в седеющих висках Фредерика. Головной офис "Леройс Билдинг Компани". Струя воды из шланга, смывающая пыль с глянцевой поверхности "кадиллака". Жаркий день, переходящий в душный вечер. Марджи. Семейный ужин. Сон. Утро. Ивона. Дорогие магазины. Новое платье, пара туфель, коробки с нижним бельем. Солнце. Недостроенный квартал.
        - Чего ты хочешь?- спросила Ивона, когда Дени остановил машину в тени высокого здания, которому только предстояло стать торговым центром.
        - Поговорить.
        - Ты это так называешь?
        - Заткнись. Успеешь еще кончить подо мной. Сейчас всего лишь разговор.
        - Свинья!
        - Ты успокоилась?
        - Тупоголовая скотина! Дай мне только время…
        - Да заткнешься ты или нет?!- Дени влепил ей пощечину, сдавил горло.- Знаешь, что делали с такими, как ты, в Чикаго?- Она не двигалась, не дышала, лишь смотрела ему в глаза своими темными, как ночь, горящими ненавистью глазами.- Сколько и как часто гостей собирается в доме твоей любовницы?
        Молчание. Дени тряхнул ее за плечи.
        - Убери от меня свои руки.- Шипение, подобно змее. Еще одна пощечина.
        - Сколько?
        - Ты даже представить себе не можешь, что они сделают, когда я расскажу им о тебе.
        - Я задал вопрос.- Руки снова скользнули к покрасневшей шее.
        - Много.- Нет, не сломленный ответ, скорее вызов.
        - И часто?
        - Достаточно часто.
        - Где твоя любовница достает для них спиртное?
        - Они приезжают туда не пить.
        - Я видел столы. Я могу достать больше и лучше.
        - Себила не станет работать с тобой.- Тонкие губы изогнулись в змеиной улыбке.- Ты ничтожество. Можешь рассказывать ей что угодно обо мне, для нее это не будет значить ничего!
        - А для тебя?
        - Всего лишь никчемный шофер!
        - Вот как?!- Дени прижал ее к сиденью, забрался рукой под юбку.- Хочешь заняться этим прямо здесь?
        - Я убью тебя!
        - Шлюха.
        - Свинья!
        - Знаешь, как это делали в Греции?- Он сорвал с нее трусы.- Знаешь?
        - Ты не посмеешь!
        - Значит, знаешь.- Он перевернул ее на живот, вытащил наполовину из машины и задрал к поясу юбку.
        Ивона закричала.
* * *
        Они лежали на заднем сиденье "кадиллака" прижавшись друг к другу. Потные, тяжело дыша, облизывая сухие губы, чувствуя металлический привкус крови.
        - Ты кончила?
        - Да.
        Дени гладил ее спутавшиеся волосы.
        - Знаешь, как называют женщину после подобного акта?
        - Нет. Как?
        - Пташка.
        - Пташка? Почему именно пташка?
        - Не знаю. У меня этого прежде не было.
        - А ты смелый для первого раза.
        Черные волосы запутались между пальцев.
        - Извини.
        - Ничего. Ты сделал мне куда больнее до этого.
        - Ненавидишь меня?
        - Нет.
        - Что тогда?
        - Ничего.
        - Уже лучше.- Дени прижался губами к покрасневшей шее.- Ив?
        - Да.
        - Ты устроишь мне встречу с Себилой?
        - Да.
        Дени взял ее за подбородок, повернул лицом к себе, поцеловал в губы.
        Ив ответила.
* * *
        Пит внимательно пересчитал ящики. Двадцать бутылок вторично выдержанного английского скотча бочковой крепости. Тридцать бутылок смешанных односолодовых виски. Двадцать пронумерованных бутылок коньяка Наполеон, смешанных из спиртов белого винограда Гранд-Шампань. Около ста бутылок кубинского рома. Сорок бутылок "Лондонского сухого" джина с добавлением корицы, апельсиновых корок, аниса и фиалковых корений. Пять бутылок бордосского красного вина урожая тысяча девятисотого года и пятнадцать бутылок амонтильядо…
        - А твои новые друзья знают толк в выпивке!- подмигнул Пит. Дени не ответил. Опустил брезент, скрывая от любопытных взглядов содержимое фургона, хлопнул Пита по плечу и забрался в кабину. Водитель, больше напоминавший гангстера, чем шофера, кивнул ему.
        Машина тронулась.
        - Пит говорил, ты приехал из Чикаго?
        - Да. Там играют отличный джаз. Здесь такого не услышишь.
        - Что еще ты слышал в Чикаго?
        - Много всякого.
        - Капоне видел?
        - Пару раз в "Роял Гарденс".
        - И какой он?
        - Что - какой он?
        - Как он выглядит?
        - Зачем тебе?
        - Просто проверяю.
        - Среднего роста… с крепким рукопожатием.
        - Удивительный человек, правда?
        - Я недостаточно хорошо с ним знаком, чтобы делать какие-либо выводы.
        - Я тоже.- Шофер протянул руку.- Меня зовут Бруно.
        - Дени.
        - Да. Я знаю. Пит говорил…- Машина подпрыгнула на ухабе.- Знаешь, если бы не пожар, я бы тоже, возможно, жил в Чикаго. А так, после того, как огонь сожрал моего деда, бабка собрала вещи и перебралась в Калифорнию.
        - Мой дед тоже погиб в пожаре шестидесятого года.
        - Но, тем не менее, бабка твоя осталась.
        - Да.
        - А кого черта ты уехал?
        - Моя жена родом из этих мест.
        - Побежал за юбкой?
        - Марджи обещала работу, семейный бизнес с ее отцом, а когда мы приехали, ничего, кроме дома, не оказалось.
        - Ну, так ведь всегда можно вернуться!
        - Не стоит оглядываться назад, по крайней мере, до тех пор, пока можно идти вперед.
        - Жена сказала?
        - Нет. Слышал в какой-то песне.
* * *
        Себила Леон. Ивона любила и боялась ее.
        - Почему не приехал твой муж?
        - Я не знаю.
        Они шли рука об руку по аллее, окруженные многообразием растительной жизни и пением птиц.
        - Как насчет судьи?
        - Не знаю. Фредерик не хочет разговаривать со мной об этом.
        - Что происходит с ним?
        - По-моему, он боится нас.
        - Боится? Он был бы ничтожеством, если не мы.
        - Теперь уже нет.
        - Что это значит?
        - Он считает, что всего добился сам.
        - Так напомни ему!
        - Я пыталась.
        - И что?
        - Боюсь, если я стану более настойчивой, то он разведется со мной.
        - Разве он не хочет стать мэром?
        - Думаю, развод не сильно запятнает его репутацию в этом городе.
        - Тогда он умрет.
        - Мне все равно.- Ивона взяла Себилу за руку.- Если его не станет, то я навсегда смогу остаться здесь, с тобой.
        - Этого не будет.
        - Я устала.
        - Как насчет твоего водителя?
        - А что водитель?
        - Он молод и амбициозен.
        - Он глуп и нагл.
        - Я бы не сказала, что он глуп.
        - Вот как?
        - Мы разговаривали с ним. Не долго. Но он мне понравился.
        - И что он тебе сказал?
        - Сказал, что я могу доверять ему. Сказал, что может сделать намного больше, чем достать пару ящиков виски.
        - Не думаю, что его стоит посвящать в наши планы.
        - Не думаю, что тебе стоит скрывать от меня, что ты спишь с ним.
        Щеки Ивоны залились румянцем.
        - У меня не было выбора.
        - У него есть друзья и желание работать.
        - Он заставил меня! Он сказал, что если я не подчинюсь ему, то он расскажет моему мужу обо всем, что происходит в этом доме!
        - Я не ревную тебя.
        - Нет?
        - Нет. Чтобы он не делал с тобой, ты принадлежишь мне.
        - Да.
        - Всем своим телом. Всей своей душой.
        - Без остатка.
        - Ты убьешь его, если я попрошу тебя?
        - Да.
        - Ты отдашься ему, если я попрошу тебя?
        - Да.
        - Ты моя собственность, Ив.- Себила сжала ее лицо руками.- Встань на колени, любовь моя.- Черное платье собрало пыль.- Ты всего лишь животное, Ив.
        - Я всего лишь животное.
        - Грязная, четвероногая сука.
        - Грязная, четвероногая сука.
        - Если я приведу кобеля и захочу, чтобы ты отдалась ему - что ты сделаешь?
        - Я отдамся ему.
        - Если я захочу, чтобы ты до конца своих дней ходила за мной на четвереньках?
        - Я буду ходить.
        - Поднимись.- Себила поцеловала ее в губы.- Мне нужна твоя покорность, Ив.
        - Я покорна.
        - Значит, мы будем вместе.
        - Навсегда?
        - Пока не закончится твоя жизнь.
* * *
        Судья Поллак надел серый неприметный плащ, натянул на голову фетровую шляпу и вышел из дома. До полночи оставалось полтора часа. Он не стал вызывать такси. Не стал выгонять из гаража свою машину. Излишнее внимание - вот что сейчас меньше всего было нужно Поллаку. Если бы его мать была жива, то она непременно гордилась бы тем, как далеко пошел ее сын. В его роду никогда не было тех, кто зарабатывал в день больше, чем сам мог бы съесть. Прадед - рыбак, злоупотребляющий алкоголем. Дед - рыбак, злоупотребляющий алкоголем. Отец - рыбак, злоупотребляющий алкоголем. Но вот сын… С раннего детства Поллак ненавидел запах рыбы и все, что связано с рыбой. Отец напивался и сваливал на него и на мать все свои неудачи. Долги, побои, старая лодка, налоги - во всем виноваты жена и сын. Когда Поллаку было четырнадцать, его отец упал за борт во время шторма и утонул. Лодку прибило к берегу. На вырученные от ее продажи деньги Поллак смог получить образование. Смог получить шанс изменить свою жизнь. И вот теперь, в свои сорок пять лет, он был судьей растущего на глазах города. Долгим был этот путь. Долгим и темным,
как ночь, в которой звезды, загораясь на небе, лишь сгущают сумрак. И звезд этих с каждым годом становилось все больше. И чем выше поднимался Поллак, тем темнее становилось его прошлое. Бездна, в которую он не боялся заглянуть. Тайны, с которыми жить было лучше, чем с ненавистным запахом рыбы и алкогольной отрыжкой, напоминавшей своим вкусом горечь неудач и разочарований. Поллак не был красив, не был умен, но он хотел во что бы то ни стало изменить свою жизнь, а иногда этого желания бывает достаточно. Нужно лишь уметь жертвовать. Нужно лишь всегда уметь делать правильный выбор и твердо знать, чего ты хочешь и идти к этому, не взирая ни на что.
        В эту ночь Поллак, как и всегда, знал, чего он хочет. Денег. Деньги и власть - вот что делает тебя сильным в этом мире. Все остальное относительно.
        Лейтенант Бизли, одетый в штатское, протянул для рукопожатия свою волосатую руку.
        - Мистер Поллак.
        - Лейтенант.
        Темнота скрывала их лица. Тема разговора была давно известна. Дени и Пит стояли чуть поодаль. Деньги. Деньги Себилы. Пять тысяч. Они жгли Дени карман.
        - Вы рассмотрели наше предложение, мистер Поллак?- спросил судью лейтенант.
        - Рассмотрел.- Слишком уклончивый ответ, чтобы повисшая пауза не действовала на нервы. Лейтенант Бизли достал конверт.
        - Здесь пять тысяч, мистер Поллак.
        - У нас слишком маленький город, Бизли.
        - Город растет.
        - Сомневаюсь, что на данном этапе ему нужен публичный дом.
        И снова пауза. И снова тишина и игра нервов.
        - Мистер Поллак.- Дени сделал шаг вперед.
        - Кто это?- спросил лейтенанта судья.
        - Это друг Питера Самерсхеда.
        - На мой взгляд, это лишние уши и глаза.
        - Этот парень приехал из Чикаго, мистер Поллак.
        - Не каждый в Чикаго сутенер и гангстер. Даже в семье Капоне есть добропорядочные граждане. Они меняют фамилию и живут нормальной жизнью.
        Бизли пожал плечами и протянул конверт. Поллак смотрел на него, но не спешил брать.
        - Я понимаю ваши сомнения.- Дени подошел ближе.- Слишком большая ответственность за такие небольшие деньги.- Он забрал у Бизли конверт, достал из кармана еще пять тысяч.- Теперь здесь десять тысяч, мистер Поллак. И, поверьте мне, это только начало. Город вырастет быстрее, чем ваши дети озвучат свои претензии на ваше наследство.
        - Не трогайте моих детей, мистер из Чикаго.
        - Деньги и власть, мистер Поллак! Подумайте об этом.
        Судья посмотрел на деньги, на Дени, на Бизли.
        - Лейтенант.
        - Да, мистер Поллак?
        - Ваш новый друг либо слишком глуп, либо чертовски умен. Предупреждаю, глупцов в этом городе я не потерплю.- Он забрал у Дени деньги.- Подумайте об этом на досуге, мистер из Чикаго.
        Дени не ответил. Пит сделал шаг назад, мечтая лишь об одном - раствориться в густой темноте и никогда не существовать, по крайней мере, в этой реальности, где ночь такая темная, а будущее такое зыбкое.
        Глава третья
        Билли Брендс лежал в кровати, не в силах заснуть. Лунный свет бил в не зашторенное окно, наполняя комнату своей желтизной. Гарольд храпел на соседней кровати. Громко храпел, но причиной бессонницы Брендса был вовсе не храп. Себила Леон. Завтра вечером они вернутся в ее дом. Завтра Гарольд расскажет ей о том, что Брендс ослушался ее указания.
        - Ты не ее раб, Билли.- Брендс вздрогнул, услышав этот голос. Знакомый голос. Женский. Идеально чистый, кристаллизованный в концентрат невинности и порока. Способный очаровать как святого, так и самого безнадежного грешника.
        - Кто здесь?- Брендс прислушался, надеясь, что слух сыграл с ним злую шутку. Но нет. Голос повторился.
        - Ты не рад мне?
        - Ламия?
        - Да. Так ты пожелал назвать меня.
        Брендс сел на кровати. Протер глаза. Женщина. Идеал. Эталон красоты. Она стояла перед ним. Обнаженная. Желанная.
        - Как ты оказалась здесь?
        - Я всегда была рядом.
        - Я думал, ты принадлежишь дому Леон.
        - Я принадлежу тому, кто меня создал.
        Брендс отвел глаза от этой безупречной наготы.
        - Я не нравлюсь тебе?
        - Нравишься.
        - Тогда не стоит стыдиться своих желаний, Билли.
        - Я не стыжусь.
        - Но ты напуган.
        - Долорес - в ней течет кровь художника.
        - Ты боишься ее?
        - Я боюсь, что она отнимет у меня то, что я создал.
        - Меня?
        - Да. Тебя.
        - Тогда ты поступил очень глупо. Гарольд обо всем расскажет мадам, и она пошлет кого-нибудь другого.
        - Что я могу…
        - Много, Билли. Со мной, очень много.- Женская ладонь прикоснулась к щеке Брендса.- Посмотри на меня.- Брендс поднял глаза.- Мы должны остановить его, Билли.
        - Как?!
        - Вместе.- Женские губы сложились для поцелуя. Брендс отстранился.- Ты поможешь мне?- Тишина.- Ты поможешь мне…
        Гарольд всхрапнул и перевернулся на бок. Прикосновение. Нежное, ненавязчивое прикосновение. Сон отступил. Веки вздрогнули. Ночь. Желтый лунный свет. Женщина… Гарольд протер глаза. Длинные черные волосы. Широко расставленные высокие груди. Треугольник черных волос между ног…
        - Кто ты?
        - Кто я?- Нежный голос. Порочный и невинный.
        - Чего ты хочешь?- Гарольд вспомнил, что не одет. Вспомнил излишки веса.
        - Чего я хочу?- Женщина улыбнулась. Красивая улыбка от губ до бесовских огоньков в глазах.
        - Это Брендс придумал, да?
        - Брендс?
        - Знаю, что он.- Гарольд натянул на грудь одеяло.- Думает, что сможет задобрить меня. Сколько ты стоишь?
        - Я бесценна, Гарольд.
        - Ну, точно! Брендс! Иначе откуда тебе знать мое имя?
        Женщина не ответила, улыбнулась, повела хрупкими плечами.
        - Вот только не пойму, где этот писака отыскал такую красоту в этом захолустье?- Гарольд сел, продолжая прикрываться одеялом.- У тебя есть имя?
        - Выбери любое.
        - Пусть будет Джанет.
        - Хорошо, Гарольд. Теперь я - твоя Джанет.
        - Когда-то давно я знал одну женщину по имени Джанет.- Гарольд запнулся, вспоминая стертое годами лицо.- Она была очень красива. Да. Очень красива.- Он закрыл глаза. Веселый смех. Яркое солнце. Блеск воды. Теплый песок. Женщина. Джанет. Настоящая Джанет, та, которую он помнил, та, которую он любил. Ночь перестала существовать. Лишь только пляж. Лишь только женщина, бегущая вдоль кромки воды. Ее дети. Еще совсем маленькие. Ее муж - брат Гарольда. И боль. Боль, которую ничто не может заглушить. Легкие, случайные соприкосновения. Ничего не значащие взгляды. Вечера возле камина. Семейный дом.
        - Как такое могло произойти?- Джанет. Ее дрожащий голос. Они лежат в постели. В той самой постели, где эта женщина зачала от его брата двоих детей.- Как, Гарольд?- Она смотрит на него, касается его щеки. Ее кожа пахнет жасмином. Она прикрывает одеялом грудь. Щеки заливает румянец. Гарольд молчит.- Скажи хоть что-нибудь,- просит Джанет. Ее дыхание обжигает Гарольду лицо. Одеяло. Джанет отбрасывает его в сторону. Смущение. Бледные колени плотно сомкнуты.- Не бойся,- шепчет Джанет.- Твой брат ничего не узнает.- Она сгибает колени, разводит их в стороны. Боль. Она бьет в голове молотом страсти по наковальне сомнений. Виски пульсируют. Джанет! Джанет! Джанет…- Люби меня, Гарольд!- Вечера. Камин. Семейные ужины. Дети…
        - Ты очень похожа на Джанет,- сказал Гарольд, разглядывая обнаженную женщину. Тени одна за другой ложились на ее лицо, усиливая сходство.- Я мог любить ее. Мог обладать ей.- Он поднялся на ноги, уже не стесняясь своей наготы. Годы. Они стерли воспоминания той ночи. Он сам стер все воспоминания. Осталась лишь боль. Боль и ненависть. И эта женщина. Она уже не была незнакомкой. Она стала Джанет. Той самой Джанет, лица которой Гарольд почти не помнил. Как и лица своего брата. Все было в прошлом. Все, кроме боли.- Я должен тебе кое-что отдать, Джанет,- сказал Гарольд, сжимая кулаки, пытаясь унять дрожь.- Кое-что очень важное…
* * *
        Юта поправила одежду, открыла дверь и вышла на улицу. Ночь только начиналась. Полная луна заливала землю своим золотистым светом. Отчим спал, укрывшись грязным одеялом. Мать спала вечным сном, перейдя четыре года назад в лучший мир. Юта сделала несколько шагов, остановилась. Пыльный "паккард" вынырнул из темноты. Мужчина. Юта не видела его лица. Он разглядывал ее. Изучал.
        - Как тебя зовут?- спросил мужчина.
        - Юта.
        - Я Билли.
        - Привет, Билли.
        - У тебя интересное имя, Юта.
        - Я вся интересная, Билли.
        Мужчина открыл ей дверку. Она неловко забралась в машину.
        - Хочешь сделать это здесь или отвезешь меня куда-нибудь?
        - Я бы хотел сделать тебе предложение.
        - Какое предложение, Билли?
        - Мне нужна девушка, которая поехала бы со мной в Калифорнию.
        - В Калифорнию?
        - Ну, да. Солнце, пляжи, дорогие вина…
        - И что я должна буду делать?
        - Стать ненадолго другим человеком.
        - И все?
        - Это не так просто.
        - Я каждую ночь становлюсь другим человеком, Билли. Поверь, это намного проще, чем быть собой. Кого я должна буду изображать?
        - Правнучку известного художника.
        - Какое отношение к этому имеешь ты?
        - Я должен был вернуть ее в родной дом.
        - Почему же не вернул?
        - Она не захотела.
        - Поэтому ты решил найти кого-то другого?
        - Именно.
        - Что потом?
        - Потом ты якобы захочешь вернуться в родной город, я заплачу тебе, и мы расстанемся.
* * *
        Звуки, доносившиеся из-за закрытых дверей картинного зала, заставляли кровь стынуть в жилах. Брендс слушал, закрыв глаза. Скотч обжигал губы. Стоны, крики - дикая какофония безумия и страсти.
        - Почему ты не захотел присоединиться к ним?
        Ламия. Брендсу не нужно было открывать глаза, чтобы узнать ее божественный голос.
        - Мне это неинтересно.
        - Когда ты создавал меня…
        - Когда я создавал тебя, это было другое.
        - Прости меня.
        - Простить? За что?
        - За мою преданность тебе.
        - К черту.- Брендс допил скотч, поморщился, налил еще. Стоны. Стоны в картинном зале.- Что будет с Ютой?
        - Она не умрет, если ты об этом.
        - Что будет, когда приедет Гарольд?
        - Он не приедет.
        - Что?
        - Он никогда больше не сможет причинить тебе вред.- Женская рука забрала у Брендса стакан.- Я никому не позволю причинить тебе вред.- Губы. Они почти касались губ Брендса.- Позволь мне обнять тебя, Билли.
        - Нет.
        - Позволь отблагодарить тебя. Сделать своим господином.
        Брендс оттолкнул ее:
        - Не смей прикасаться ко мне!
        - Ты просто напуган.
        - Ты убила человека!
        - Ты мой создатель, и я всего лишь служу тебе. Тебе, твоим детям и детям твоих детей…
        - Замолчи!
        - Прости, Билли, но ты не сможешь ничего изменить.
* * *
        Свет. Солнечный свет. Он заливал гостиные залы дома Леон.
        - Ты хорошо служишь, Дени.
        - Стараюсь, мадам Себила.
        - Иногда одного старания мало.- Она обняла Юту, прижала к себе, выставляя на обозрение ее грудь.- Посмотри на эту юную девочку, Дени. Знаешь, кто она?
        - Нет.
        - Знаешь, кем был ее отец?
        - Нет.
        - Знаешь историю этого дома?
        - Нет.
        - Тогда почему ты здесь, Дени?
        - Деньги.
        - Что еще?
        - Власть.
        - Еще?
        - Секс.
        - Докажи.- Руки Себилы надавили Юте на плечи, заставляя ее встать на колени. Платье упало к поясу, обнажая грудь.- Сделай с ней все, что тебе когда-либо хотелось сделать с женщиной.
        - Нет.
        - Она будет покорной.
        - Потому и нет.
        - Ты очень странный, Дени.
        - Весь этот дом странный.
        - Хочешь узнать о нем больше?
        - Я уже назвал все, чего я хочу.
        - И, тем не менее, я познакомлю тебя с одним человеком. Он писатель. Из Детройта. Он знает об этом доме все, что нужно знать тебе.
        - Как вам будет угодно.
        - Да, Дени, как мне будет угодно. И, Дени?
        - Да?
        - Не разочаруй меня.
* * *
        Ресторан "Ред Даймонд". Гастролирующий джаз бэнд из Нового Орлеана. Столик недалеко от сцены. Ужин на двоих. Блеск столового серебра. Мими Уэлш и Фредерик Лерой.
        - Не боишься, что нас увидят вместе?
        - Нет.- Он сжал ее руку.- Уже нет.
        Взгляд через стол. Память через годы.
        - Я больше не завишу от обстоятельств, Мими.
        - А как же Ив?
        - Ты ведь знаешь, я никогда не любил ее.
        - Но ее деньги?
        - Они больше не нужны мне. Я вернул ее семье все, что когда-то взял.
        И снова память… Встреча. Этот странный дом свихнувшегося художника. Клятвы на верность. Страх… Нет! Он больше не будет бояться. Никогда! Теперь все в его руках. Вся его жизнь!
        - Ты выйдешь за меня замуж?
        - Что?!
        - Будущему мэру нужна порядочная жена, Мими.
        Память… Нет! Он не хочет знать, что связывает его молодую жену и дом художника. Нет. Он не претендует на эту историю.
        - Я хочу знать, Фредерик.
        - Почему сейчас?
        - Потому что ты предлагаешь мне стать частью твоей жизни.
        - Ты не поймешь.
        - Я постараюсь.
        - Ты не поверишь…
        Картины. Они сводят его с ума. - Что ты видишь?- спрашивает мужеподобная женщина. Солдаты,- шепчет Фредерик.- Ты видишь солдат?- Да.- Что они делают?- Они насилуют женщин и детей. Белых. Они убивают их. Сжигают живьем. Вспарывают им животы и заставляют рабов насиловать умирающих в окровавленные раны.- Тебе страшно?- Да.- Чего ты боишься?- Их смеха.- Ты ведь приехал с юга, Фредерик?- Да. В какую форму одеты солдаты?- Конфедерации.- Может быть, среди них есть твой дед или отец?- Нет.- Почему же нет, Фредерик?- Потому что эти солдаты… Они не люди… Нет. Сам дьявол прячется у них за глазами.- Твой отец был другим?- Да.- А ты?- Я тоже другой.- Докажи.- Как?- Убей солдат! Убей их всех!Холод клинка обжог сжатую в кулак руку Фредерика. Сталь блеснула, рассекая полумрак. Реальность перестала существовать. Он был там - в том времени, в том доме. Крался на цыпочках, ведомый лишь одним желанием, лишь одной страстью. Убить! Убить! Убить! И пролилась кровь. Солдат вскрикнул, зажал руками, перерезанное горло и упал замертво. Фредерик взмахнул клинком, отсекая кисть его товарища. Дикий вопль заглушил стоны
умирающих жертв. Фредерик занес клинок над головой, и опусти его на зажимающего обрубок руки солдата. Тот метнулся в сторону, попытался уклониться. Сталь лязгнула по черепу, расцарапала щеку, отрезав ухо, и глубоко ушла в предплечье, разрубая кости. Лезвие застряло в агонизирующем теле. Солдат повалился на спину, увлекая Фредерика за собой. Грянул выстрел. Пуля просвистела где-то над головой. Фредерик освободил клинок, поднялся на ноги. Третий солдат опустил приклад винтовки на пол, достал патрон из подсумка, оторвал зубами часть гильзы, высыпал порох в ствол и протолкнул в него пулю. Выбросив вперед руку с окровавленным кинжалом, Фредерик бежал к солдату, перепрыгивая через разлагающиеся тела убитых хозяев дома. Солдат дослал пулю внутрь ствола, отбросил шомпол, взвел курок, достал капсюль, но в тот самый момент, когда капсюль был надет на шпенек, беспощадная сталь разорвала его грудь, пронзая сердце. Солдат выронил винтовку, открыл рот в безмолвном крике, упал на колени и замер. Залитый кровью, с безумным взглядом Фредерик огляделся, ища себе новых жертв. Два пьяных солдата с винтовками Ли-Энфилд
наперевес бежали к нему, готовясь к штыковой атаке. Один из них вырвался вперед, запутался в выпотрошенных кишках чернокожей женщины и упал к ногам Фредерика, чертыхаясь, на чем свет стоит. Холодная сталь вонзилась ему между лопаток. Крик. Бесплодные попытки вытащить клинок. Фредерик наступил на него, освобождая несущее смерть лезвие. Еще солдат. Фредерик уклонился от ржавого штыка, распоровшего ему бедро. На нетвердых ногах солдат пробежал дальше, выругался и начал разворачиваться для новой атаки. И снова блеснул кинжал. Выбивая солдату зубы и рассекая надвое язык, он пробил ему череп и забрал никчемную жизнь. Оставался еще один. Не обращая ни на что внимания, он насиловал белую женщину. Она лежала под ним, не сопротивляясь. В ее глазах не было жизни. Лишь только сердце гоняло по венам кровь, поддерживая жизненные процессы, но все остальное было уже мертво. Она видела, как Фредерик приближается к ним. Видела кинжал в его руке.
        - Убей меня,- прошептали ее губы.- Убей меня.
        Фредерик занес кинжал. Голые, покрытые красной сыпью ягодицы солдата ритмично вздымались между ног женщины.
        - Убей меня.
        Фредерик медлил.
        - Убей же, черт возьми!- закричала женщина. Солдат обернулся. Клинок опустился на его спину, пробил грудную клетку, проткнул тело женщины и лязгнул о пол.
        Фредерик закричал. Реальность снова стала зыбкой.
        - Что же ты наделал?- спросила его мужеподобная женщина.- Посмотри, ты же убил эту женщину!
        - Я не хотел.
        - Теперь ты такой же убийца, как и все эти солдаты.
        - Нет.
        - Посмотри.- Ее сильные руки сжали ему голову, направляя взгляд.- Видишь?
        - Нет.- Фредерик задрожал.- Этого не может быть. Нет.- Там, на оживших картинах, усеявших стены, среди диких безумных сцен, изуродованных гримасами лиц, было и его лицо. Лицо солдата.
        - Теперь ты принадлежишь этой комнате, Фредерик. Теперь ты часть этой истории.
        Он молчал. Он был слишком напуган, чтобы думать. Только факты. Только картины. Только лица. И он один из них…
        - Почему ты дрожишь?- Мими сжала его руку в своих ладонях.
        - В ту ночь…
        - В какую ночь?
        - Когда я сделал Ив предложение. Мы отправились за город. Там есть один дом. Да. Ив говорила, что ее родители и его хозяева были очень дружны. Она настаивала, чтобы я познакомился с одной женщиной. Себила Леон. Ив провела с ней много времени, когда была ребенком. Очень странная женщина. Она сказала, что хочет поговорить со мной наедине. Сказала, что хочет показать одну комнату. Очень странную комнату…- Фредерик замолчал.
        - И?- Мими нервно прикусила губу.- И что было потом, милый?
        - Потом?- Он посмотрел ей в глаза.- Я не хочу об этом вспоминать. Скажу лишь, что после той ночи я чувствовал себя рабом этой женщины еще долгие годы.
        - Я понимаю. Ты был молод и…
        - Это был не секс, Мими.
        - Нет?
        - Нет. За всю мою жизнь у меня были лишь две женщины. Ты и моя жена. Но в ту ночь… В ту ночь я пережил нечто настолько ужасное, что сломило мою волю. Пятнадцать долгих лет я был безропотной марионеткой на службе той женщины и моей жены… Я жил надеждой, ожиданием, что когда-нибудь смогу разорвать этот круг, избавиться от этой зависимости. И вот сейчас я чувствую, что это время пришло. Сейчас я окреп и силен, как никогда и прошу тебя лишь об одном - быть рядом со мной в этот период жизни.
        - Когда ты собираешься обо всем рассказать своей жене?
        - Сегодня.
        - А той странной женщине?
        - Надеюсь, я смогу избавить себя от этой необходимости.
        - Значит, ты все еще боишься ее?
        - Нет, Мими. Не ее… Этот дом… Клянусь, в моем нынешнем положении, с моими деньгами и моим влиянием, мне проще сжечь или снести с лица земли этот дом, чем снова вернуться туда.
* * *
        Перекрестки. Однажды каждый из нас оказывается на перепутье. Дорога впереди. Дороги по бокам. Дорога позади. И выбор. Выбор внутри нас. Внутри каждого из нас…
        Был вечер. В комнате было душно, пахло потом и сигаретным дымом. Две девушки с белой, как снег, кожей ласкали друг друга, заняв скрипучую кровать. Недалеко от них, на стуле, сидел лейтенант Бизли. Сигарета дымилась у него в руке. Лоб покрывала испарина. Бруно, тот, что был всегда похож на гангстера, стоял возле окна. Иногда он заглядывался на проходивших внизу по тротуару девиц, иногда на тех, что лежали на кровати. Дени и Пит сидели за столом в дальнем углу комнаты.
        - Хочешь выпить? - Пожалуй.Молчание. Пара рюмок кубинского рома. Пара сигарет. Странно все это,- сказал Пит.- Твоя жена в больнице, ты здесь…- Я же не акушер, к тому же, какое это теперь имеет значение?!- Да. Ты прав.- Пит вздохнул, налил еще две стопки.- Знаешь, чего я боюсь, Дени?- Чего?- Что после того, что случилось, ты уже никогда не станешь прежним.- Ничего не изменилось, Пит. Почти ничего.- Знаешь, вчера я предложил одной из своих любовниц работу в нашем борделе. Странно как-то, предлагать человеку, к которому испытываешь какие-то чувства, стать шлюхой… А потом я позвонил лейтенанту Бизли, и она отдалась ему у меня на глазах. Я сидел на этом самом месте, смотрел на них и думал о том, что в этом мире нет ничего вечного. Все меняется, Дени, и мы меняемся вместе с этим. Посмотри на меня! Разве год назад я мог подумать, что все будет именно так?!- Тебе страшно? Немного.- Это хорошо.- Чего уж тут хорошего?!- Страх помогает сохранять форму.- Я всего лишь старый ковбой, Дени, который пытается не выпасть из седла.- Не волнуйся. До тех пор, пока ты мне нужен, этого не произойдет.- А что потом?-
Потом не случится.- Дени налил ему еще одну стопку.- Выпей, Пит. Сейчас, похоже, тебе это нужно больше, чем мне.
* * *
        Билли Брендс вошел в палату Марджи, пытаясь подобрать нужные слова. Хрупкая, бледная, со спутавшимися белыми волосами и усталым видом, она лежала на кровати, и в ее голубых глазах была грусть. Грусть и что-то еще. Не слезы, нет. Что-то во взгляде. В этом прямом открытом взгляде.
        - Кто вы?- спросила она Брендса.
        - Я друг Дени. Билли.
        - Почему он не пришел сам?
        - Думаю, ты знаешь, почему.
        - Я должна его увидеть… Должна рассказать ему…- Губы Марджи задрожали, в глазах заблестели слезы.
        - Не надо. Не делай этого.
        - Не делать что?
        - Не вини себя.
        - Да что ты понимаешь?!- Марджи закрыла лицо руками и расплакалась. Брендс молчал.- Уйди, пожалуйста.
        - Нет.
        Слезы кончились. Марджи вытерла щеки.
        - Побудешь немного со мной, Билли?
        - Для того я и здесь.
* * *
        Фредерик Лерой. Дени остановил "кадиллак" утротуара. Бруно. Отклеившись от витрины цветочного магазина, он сел в машину.
        - Здравствуйте, мистер Лерой.
        - Я вас знаю?
        - Это не важно.
        - Что все это значит, Дени?
        - Делайте, что он хочет, мистер Лерой.
        Фредерик повернулся к Бруно.
        - Вас послала она, да? Себила?
        "Кадиллак" вздрогнул, трогаясь с места.
        - Скажите ей, что я уже принял решение.
        - Вот сами и скажите.- Бруно улыбнулся и похлопал его по плечу.
        Пауза. Страх.
        - Уберите от меня свои руки!
        - Успокойтесь.
        - Не трогайте меня! Я никуда не поеду! Слышите?! Шофер! Шофер, черт тебя побери! Останови машину! Слышишь?! Немедленно останови машину!
        Паника. Борьба на заднем сиденье.
        - Помоги мне, Дени! Помоги же мне!
        - Не сломай ему шею, Бруно.
        - Чертов предатель! Я уволю тебя! Я сгною тебя в тюрьме!
        Крики. Пыльная дорога. Тяжелые ворота. Негритенок. Себила Леон. Закрытые двери. Звон ключей. Картины. Тишина. Бруно налил себе выпить.- Почему он замолчал, Дени? Не знаю.- Что она с ним делает?- Просто верь ей.- Как ты?- Как я.Картины. Фредерик зажмурился, чтобы не смотреть на них. Свет. Солнце.- Слишком ярко!- Всего лишь день, Фредерик. Открой глаза. Тебе нечего бояться.- Нет.- Значит, ты все еще помнишь?- Помню.- Тогда почему ты решил снять оковы, раб?- Потому что… Потому что я больше не боюсь тебя.- Так открой глаза и докажи мне это.- Нет.- Значит, ты все еще боишься,- Фредерик вздрогнул. Руки Себилы легли на его плечи.- Почему ты решился на это? Зачем нужно было вставать на моем пути? Разве я дала тебе не все, о чем ты мечтал? Разве не оправдала твои ожидания?- Я хочу стать свободным.- Ты знаешь, я не могу позволить тебе этого. Твоя дорога, Фредерик - это всего лишь часть пути. Не ты начал его, и не тебе его заканчивать.- Отпусти меня.- Я дам тебе еще один шанс.- Пожалуйста.- Не будь дураком, Фредерик. Не заставляй меня искать тебе замену. Служи мне, научи своих детей этому и детей своих
детей, и я прощу твою минутную слабость.- Нет.- И твоя жена простит. Не заставляй ее отдаваться другому.- Все уже давно отдано,- Фредерик открыл глаза и повернулся к Себиле.- Ваши деньги больше не принадлежат вам. Я сам сделал свою жизнь. Сам! И я больше не раб! Нет! Я - хозяин!- Ты всего лишь лицо на стене, Фредерик. Всего лишь картина. Ты не посмеешь!- Ты даже не знаешь, что тебя ждет.- Отпусти меня.- Слишком поздно.Фредерик отступил назад. Выход. Он был где-то здесь. Он знал это. Дверь. Где же эта чертова дверь?! Картины. Они кругом. Повсюду. И голоса. Голоса солдат. Их лица. Дыхания. Глаза. Эти безумные глаза!- Я уже убил вас однажды!Солдаты оставили своих жертв. Клинок. Где же клинок в его руке?! Только плоть. Только сжатые кулаки и дрожь в ногах. И солдаты. Неестественно, не подчиняясь времени, они приближались к нему какими-то странными рывками, то замирая, то мгновенно преодолевая расстояние в несколько шагов. И жертвы. Нет. Это уже не были жертвы. В том же хаосе, где время утратило стройность и первозданный порядок, они поднимались с пола, волоча за собой вываливающиеся внутренности. Их
конечности, с перерубленными костями, висевшие на сухожилиях, извиваясь, тянулись к горлу Фредерика. Он отступал назад. Отступал, подчиняясь законам свихнувшегося времени. Шаг - пауза. Шаг - зловонное дыхание обжигает ему лицо. Шаг - он падает. Пауза. Боль. Пол слишком холодный. Пауза. Ветер. Он продувает мозги в расколовшемся черепе. Пауза. Кровь. Густые капли падают на пол. Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап. Пауза. Тело сковано немотой. Чьи-то пальцы роются в его голове. В его мозгах. Пауза. Кровь. Пауза. Глубже. В самый череп. Пауза. Пустота. Холод в зияющей ране. Пауза. Солдат. Член. Насилие в мозг. Пауза. Сперма и кровь падают на пол. Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап… Следующий… Пауза… Следующий… Пауза… Следующий… Пауза… Пауза… Пауза…
* * *
        Вечер. Брендс остановил "паккард", вылез из машины. Мимо, сверкая розовыми пятками, пробежал негритенок и, словно какое-то дикое животное, нырнув в заросли шиповника, скрылся.
        - Билли?- голос Себилы.- Мне нужно с тобой поговорить.- Она взяла его под руку. - Не возражаешь?
        - Нет.
        Закат окрасил небо в бледно-розовый цвет. Ветер раскачивал сочные бутоны роз и гардений.
        - Как дела у Марджи?
        - С ней все будет в порядке.
        - Это хорошо.
        - Да. Она сильная.
        - Билли?
        - Да?
        - Сегодня день больших перемен, Билли. Фредерик Лерой, муж Ивоны, думаю, ему нужна замена.
        - Он умер?
        - Сошел с ума, Билли.
        - И что теперь?
        - Теперь я предлагаю тебе занять его место.
        - Почему я?
        - Потому что тебе это под силу. Ты станешь миллионером, Билли. Ивона выйдет за тебя замуж, родит тебе детей. Ты станешь хозяином этого города. Ты, твои дети и дети твоих детей.
        - У меня уже есть жена.
        - Подумай об этом, Билли.
        - Я всего лишь писатель.
        - Значит, мне придется поговорить об этом с Дени. Как думаешь, фамилия Маккейн достаточно благородна для того, чтобы править десятками тысяч людей?
        - Думаю, фамилия здесь не имеет значения.
        - Да. Ты прав. И вот еще, Билли, когда будешь в городе, привези ко мне жену Дени. Не хочу, чтобы из-за нее возникли проблемы.
        - Проблем не будет.
        - Ты уверен?
        - Я позабочусь об этом.
        - Хорошо, Билли. Думаю Дени будет не против. Можешь забрать эту женщину себе. В конце концов, твои руки - это не самое худшее, что может случиться с ней после развода. Но помни, Билли, если ты решил оставить ее, то я должна буду первой узнать об этом. Потому что никто не должен стоять у нас на пути. Никто.
        Часть пятая
        Глава первая
        Утро. Свет бьет сквозь плотно задернутые шторы. Биатрис. Кларк смотрит, как она спит. Наблюдает за ней.
        - Кларк! О, Кларк! Кларк…
        Он улыбается. Вспоминает ее голос, слезы. Белые волосы рассыпаны на пуховой подушке. Она что-то шепчет во сне. Веки вздрагивают.
        - Кларк! О, Кларк! Кларк…
        Она любит его. Дико. Страстно. - Кларк! О, Кларк! Кларк…Ровное дыхание вздымает полную грудь. Капли засохшей крови украшают большие соски. Бурые пятна, оставленные грубыми пальцами, ожерельем покрывают шею. Боль. Маленькая шлюшка заслуживает большего. Но не сегодня. Смерть - это лишь благо, великий дар, прекращающий страдания… Кларк курит. Она любит его. Он ненавидит ее. Она верит ему. Он презирает ее. Она хочет его. Он хочет видеть ее страдания. Их страдания. Всех. Каждого. Он никого не любит. Они презирают его. Ему не жалко их. Двуногие твари. Хнычущие, лживые, самовлюбленные до безобразия. И это не безумие. Нет. Это реальность. Как шрамы на теле. Вот слезы - это безумие. В них нет правды. Страх. Да. И еще страдания. Лишь они приблизят нас к небу.- Кларк! О, Кларк! Кларк…Почему людям нравятся тираны? Откуда в них этот благоговейный трепет? Да. Душа. Она хочет очиститься. Плачь грешник, Кларк знает, в чем твоя суть. Страдай, кричи! Ибо в боли твое спасение. Лишь она не умеет врать. Лишь она подарит тебе царство небесное.- Кларк! О, Кларк! Кларк…Всего лишь шлюха. Дрожит, извивается, стонет. Всего
лишь тело. Плоть. Отсутствие причин. Люди покупают жизнь. Люди платят за смерть. Все относительно. Истина лишь то, что принято считать истиной. Законы не безупречны.Кларк улыбается. Он кошка в этом тихом мышином царстве. Хищник. Дикарь. Убийца. Почему тигр убивает лань? Потому что он хочет есть. Инстинкты. Ни один зверь не вцепится в твою глотку, если в том не будет нужды. Кларк - зверь. И ты его нужда. Его инстинкты ведут его. Кровь, страх - он жаждет видеть их. И ничто не остановит его. Потому что он не боится боли. И мир огромен. И в нем есть место каждому.
* * *
        Суккуб нашел его четыре года назад в публичном доме Грегори Боа. Шел дождь. Крупные капли барабанили в окна, словно пальцы умерших вуайеристов, желающих узреть очередной половой акт в этом доме плотских утех. Девушка. Шлюха. Без имени. Лишь тело. Каштановые волосы на худых плечах. Маленькая грудь, как у облысевшей обезьянки. Зеленые глаза. Выбритая промежность. Голос без интонаций. Влагалище без чувств. Лишь только работа. Лишь только инструменты. Купля-продажа. Спрос-предложение. Чулки на ногах. Колени на полу… Кларк отвернулся. Картины на стенах были интересней, чем женские пальцы на его брюках. Красный песок. Красное небо. Даже линия горизонта и та затянута кроваво-красной дымкой. И черный ворон. Огромный. Неестественный в своей натуральности. Его крылья сложены. Когти пронзают кровавый песок. Глаза большие, черные, словно ночное небо, ставшее вдруг зеркальным, очистившись от звезд и облаков до кристального мрака вселенской тьмы. И взгляд. Глубокий, как космос. Холодный, как смерть. Сквозь тушь и графит. Сквозь краску и холст. Он смотрит на Кларка своей зеркальной гладью, и Кларк видит свое
отражение в этих глазах. И видит, как оно отражается в его собственных. Видит, что видит. И видит, что видит, что видит. Бесконечный автопортрет, в котором художник рисует самого себя, рисующим себя. И так до бесконечности. И все теряет значение. Лишь только красная пустыня, высушенная кровавым солнцем, застывшим в кроваво-красном небе, да запах крови в наполненном оттенками красного воздухе. И старый крест. Древний, как мир. Сухой, как лживые слезы. И Кларк. И кованые гвозди. И молоток стучит. И рвется плоть. И кости хрустят, крошась под натиском железа. И дерево, вбирающее в себя острия гвоздей, сдобренные свежей кровью. И голос. Хриплый, вырвавшийся из пересохшего горла криком. Но Кларк молчит. Распятый, высушенный беспощадным солнцем. И ворон в небе. Кар! Кар! Кружит, рисует спираль, спускаясь вниз. На плечо. Плоть рвется под когтями. Кровь. Красная по смолянисто-черным перьям. И глаза. Глаза Кларка. Такие голубые. Такие поверхностные. Кар! И клюв пробивает один из них. Кар! И вот второй стекает по щекам бесформенной массой. Тьма. И в этой тьме есть только ворон. И целый мир заполнен им. Мир
Кларка. И голос. Хриплый. Сдавленный, как предсмертный стон.
        - Все, кого ты любишь, умрут.
        И ответ. Ответ Кларка:
        - Я никого не люблю.
        И ворон вырывает его язык. Кровь заполняет рот, стекает по подбородку. Теплая. Липкая. И нет креста. Нет ничего. Лишь только комната. Лишь только шлюха на коленях. И слюна, которую Кларк не сглатывал, вытекает у него изо рта. Шлюха причмокивает. Ловит губами безжизненный член. Всего лишь тело. Без имени. Без жизни.
        - Как тебя зовут?- спрашивает Кларк. Она что-то мычит, продолжая сосать.- Я спрашиваю, как тебя зовут?- Он хватает ее за волосы, сдавливает горло, чтобы заглушить крик. Она пытается вырваться. Спущенные штаны спутывают ноги. Кларк падает. Падает на женщину, прижимая ее к кровати. От чистых простыней пахнет хлоркой, но матрац под ними смердит потом и спермой. Глаза. Зеленые глаза, в которых лопаются кровеносные сосуды.
        - Джуд,- хрипит шлюха.- Меня зовут Джуд.- Ее ноги в черных чулках, рассекают воздух. Падает лампа. Свет гаснет. Мрак. Тишина.
        - Ее зовут Джуд, Кларк,- говорит суккуб.
        - Кто здесь?
        - Теперь у нее есть имя, Кларк.
        - Кто…
        - Теперь у нее есть жизнь.
        И тело под ним расцветает причудливыми красками, становится сочным, словно бутон цветка.
        - Джуд,- шепчет Кларк, касаясь свободной рукой ее лица. Слезы.
        - Пожалуйста…- Она задыхается. Вены вздуваются на висках. Кровавая пелена лишней парой век, закрывает глаза.- Пожалуйста…
        - Не бойся.
        - Пожалуйста…
        - Она просит тебя, Кларк,- говорит суккуб.
        - Почему?
        И Джуд что-то хрипит о своем ребенке и о старой маме в Коннектикуте. Боль. Смерть. Страх. Он отметает причины. Избавляет от мелочей.
        - Пожалуйста…
        И руки. Руки Джуд. Суккуб прижимает их к ее лицу.
        - Докажи.
        И ногти впиваются в кожу. Сначала робко, затем более и более настойчиво рвут плоть, оставляя неизгладимые шрамы.
        - Глубже,- говорит суккуб. Кровь заливает руки Кларка. Темная. Густая. Теплая.- Оставь лишь глаза.
        Кларк отпускает горло Джуд, отходит в сторону, но она не останавливается. Слезы и кровь. Стоны тихие и всхлипывания. Кто-то за дверью спрашивает, все ли в порядке. Джуд говорит: "Да". Говорит, протыкая пальцами щеки. Ногти скребут по эмали зубов. А дождь все стучит и стучит в окно. Кларк отворачивается. Женщина. Суккуб. Она стоит перед ним, и тьма играет с ее обнаженным телом, облизывает его, ласкает.
        - Твой крест ждет тебя, Кларк. Он уже знает вкус твоей плоти.
        - Я готов.
        - Не сейчас.
        Джуд опустила руки ниже, к своей груди.
        - Найди их, Кларк. Найди их всех! Они ждут тебя. Ждут шанса раскаяться и искупить свои грехи. Ведь так, Джуд?
        - Да.
        - Разве ты не счастлива?
        - Да.
        - Я не слышу.
        - Да!
        - Так радуйся, Джуд!
        И женский смех наполняет комнату.
* * *
        Небо было странным, сюрреалистичным, словно фантазия Сальвадора Дали, с низкими молочно-белыми облаками, взбитыми, как ванильные сливки на кристально-голубом фоне.
        - Черт возьми, здесь нужно прибраться!- сказал Маккейн, выходя из дома. Кристин держала его за руку. Их тонкие пальцы были сплетены между собой, взгляды томные, с оттенком удовлетворенности и какой-то странной тревоги.- Может быть, нанять пару садовников, ландшафтного дизайнера, строителей и архитектора из "Рок компани", который отвечал за строительства центрального парка и акватория в нашем городе… Их окружили заросли шиповника. Выложенная каменными плитами аллея ровно тянулась вдаль. Сорная трава, разрушая старый раствор, пробивалась между плит желто-зелеными пучками. Ветви шиповника бессмысленно торчали в разные стороны. Многолетние цветы в клумбах вырождались, теряя сочность бутонов и стройность форм. Гниющие листья, желтые, зеленые, ядовито-красные, были сметены ветром под извивающиеся кривые стволы кустарника и напоминали живой ковер. Сырость и тлен наполняли воздух. Распад и забвение. Хаос и смерть…- Как ты можешь жить здесь?- спросила Кристин.- Как и в любом другом месте.Они свернули в сторону. Разросшийся вьюн преградил им дорогу. Его мокрые листья жадно лизнули их лица, руки, застывшие
капли скатились за шиворот. Вьюн был повсюду: стелился по земле, скрывая каменные плиты, обвивал скамейки и столики, даже шиповник и тот не избежал этих объятий, изгибаясь стволами и отступая вглубь своих зарослей, словно разбитая армия, сдавая позиции.Маккейн очистил скамейку. Кристин села к нему на колени.- Скольких девушек ты приводил сюда до меня?- спросила она.- Ни одной.- Я тебе не верю.- Последние годы я предпочитаю спальню.- Ты всего лишь мальчишка.- Не говори, что тебе не понравилось.- Понравилось.- Хочешь сделать это здесь?- Не очень.- Да, ладно. Тебе понравится.- Он развернул ее к себе лицом. Расстегнул молнию на своих брюках, поднял к поясу ее юбку.- Как ты это делаешь?- спросила Кристин.- Что делаю? Возбуждаешься так быстро.- Я не знаю. Не думал об этом.Она охнула, закрыла глаза. Ставшее синим небо разродилось внезапным дождем.- Как мокро!- засмеялась Кристин. Маккейн все еще сжимал в руках ее бедра, но она уже одергивала юбку и поднималась на ноги.
* * *
        - Посмотри на них!- сказала Ламия. Кевин припал к окну. Маккейн, Бредли и Кристин сидели за столом. Свечи, ужин, вино в бокалах - там, а здесь… Здесь ветер, холод, да дождь. И еще Джесс. Такая красивая. Такая мертвая… Смех. Этот дьявольский женский смех! Кевин видел, как смеется Кристин. Голова запрокинута, грудь вздрагивает… Счастье…
        - Я вам не верю!- заявила она.
        - Да говорю тебе, прокурор - гей.- Маккейн отобрал у Бредли пачку сигарет.- Скажи, что это так, брат! Скажи, иначе я выброшу твои сигареты в огонь!
        - Прокурор - гей. Доволен?
        Снова смех Кристин.
        - Врете вы все!
        - Расскажи ей.- Маккейн поднес пачку к огню в камине.
        - Рассказать?
        - Ну, да.
        - Рассказать что?- Кристин закурила.
        - Лет пять назад, на дне независимости, Дариус перебрал и домогался до него.- Бредли забрал у брата сигареты.- Доволен?
        - Лет пять назад?
        - Может, шесть.- Маккейн, улыбаясь, смотрел, как огонь пожирает древесину.
        - Сколько же тебе тогда было?
        - Вот только не надо фрейдизма, ладно? К тому времени я уже знал и более странных людей. Педофилы, гомосексуалисты, лесбиянки… На дворе эра будущего, черт возьми!
        Кристин стала вдруг серьезной.
        - Поэтому ты такой?
        - Какой?
        - Злой.
        - Нет.
        - А моя сестра? То, что она и Джесс, ну… Ты это правду сказал или…
        - Правду.
        - Черт! И часто они приходили сюда?
        - Думаю, когда было желание.
        - И… Они были вдвоем или же…
        - Мы были все вместе. В одной кровати. Если ты об этом.- Маккейн поймал ее взгляд.- Нет, мой брат никогда не был с нами. Только я и девочки.
        - Не думаю, что этим нужно гордиться.
        - Я и не горжусь.
        - Не верю.
        - А ты?
        - А что я?
        - Разве ты никогда не гордилась этим?
        - Нет.
        - Странно. Ты не похожа на фригидную суку.
        - Причем тут это? Мне кажется, секс - это личное дело каждого.
        - Мне кажется, в мире есть много других вещей, на которые следует накладывать табу и стыдиться их. Скажи, разве ты никогда ни о чем не мечтала?
        - Может быть.
        - Я имею в виду секс.
        - Я и говорю: может быть.
        - И о чем?
        - А ты?
        - Когда-то.
        - Что значит когда-то?
        - То, что я уже не знаю о чем мечтать, по крайней мере, в сексе.
        - Я тебе не верю.
        - Не веришь, потому что завидуешь, или у самой есть много неудовлетворенных желаний?
        - Может быть.
        Маккейн засмеялся.
        - Ты прямо, как мой брат! Из него тоже слова лишнего не вытянешь!
        - Мне нравится твой брат.
        - И что это?
        - В смысле?
        - Лесть или фантазия?
        - Ревнуешь?
        - Вот еще!
        Они допили вино. Бредли ушел, оставив их наедине. Поцелуи, объятия…
        - Может, теперь скажешь?
        - Сказать что?
        - Как тебе нравится делать это?
        - А ты угадай.
        - Многим нравится быть сверху, но у тебя, думаю, должно быть что-то другое.
        - Ты ошибся.
        - Вот как?
        - Я самая обыкновенная,- она улыбнулась, нащупав сквозь брюки его член.
        - И никогда не хотела заняться любовью с женщиной?
        - Нет.
        - А с двумя мужчинами?
        - Не особенно.
        - А пара на пару? Когда рядом кто-то стонет в еще большей страсти, чем ты?
        - Может быть. Не знаю. Если только с тобой.
        - Почему со мной?
        - Потому что ты этого хочешь.
        - Я уже ничего не хочу.
        - Тогда к чему эти разговоры?- она освободила его член, сжала в руке, сползла по его коленям вниз и обхватила оставшуюся часть губами.- Нравится?- Она вернулась к его лицу.
        - Мне много чего нравится.
        - Вот как?
        - Знаешь, как это делали в Греции?
        - Знаю.
        - Нравится?
        - Нет, но если хочешь, можем сделать это так.
        - Нет.- Он поднялся с дивана.- Закрой глаза.
        - Боюсь, мне не очень это понравится.
        - Откуда ты знаешь, что это?- Он отвел ее в картинный зал, лег на мозаичный пол.
        - Теперь я могу открыть глаза?- Кристин неуклюже устраивалась сверху.
        - Нет.- Их тела соединились.
        - Могу я узнать, почему эти картины так важны для тебя?
        - Я же просил не подглядывать.
        - Почему?- Она приняла его без остатка. Картины. Эти безумные, холодные, пахнущие смертью картины, наблюдали за ними. Десятки, сотни, тысячи лиц… Маккейн обнял ее за плечи, прижимая к своей груди.
        - Не бойся.
        - Чего я должна бояться?- Кристин не могла не смотреть. Не могла не прислушиваться. Взгляды. Шорохи. Слишком темно. Слишком странно.- Какого черта?- Она обернулась, почти уверенная в том, что сейчас увидит кого-то позади себя.
        - Не бойся.
        - Мне не нравится это место.- Она смотрела, вглядывалась, пыталась различить хоть что-то, но вокруг был лишь сумрак, мгла, ночь. И снова кто-то за ее спиной. Чье-то дыхание. Чьи-то руки на ягодицах.- Я хочу, чтобы ты включил свет!
        - Здесь только ты и я.- Маккейн сильнее прижал ее к своей груди. Прикосновения стали настойчивее.
        - Отпусти!
        - Это место исполнит все твои мечты. Все, чего ты когда-либо хотела. Самое дерзкое. Самое желанное…
        - Да отпусти же!- Кристин оцарапала ему бедро. Вскочила на ноги.- Господи!- Тени. Она видела, как они отступают в сумрак. Силуэты. Слишком четкие, чтобы поверить в игру света.- Ты, маленький, чертов извращенец!- Она ударила Маккейна и побежала к выходу. Каблуки громко цокали по мозаичному полу. Бредли. Выбегая на улицу, она видела, как он выходит из своей комнаты.
        Что же здесь происходит, черт возьми?!
        Лужи захлюпали под ногами. Дождь намочил одежду и стих. Кто-то включил освещение парка. Фонари не горели. Почти не горели. Ядовито-желтая луна тонула в океане туч. Чей-то голос позвал ее по имени. Или это всего лишь ветер? Кристин побежала. Где-то здесь был выход. Обязательно должен был быть выход! Ветка шиповника хлестнула ее по щеке.
        - Черт!
        Кристин повернула налево, затем направо. Исправных фонарей стало больше. Темное каменное строение вынырнуло из темноты. "Moles", гласила выбитая в камне надпись, нависшая над ярко освещенным входом. Вездесущий вьюн обвивал возвышающиеся колонны, окружившие два цилиндрических этажа на четырехугольном основании. Зависший высоко в небе купол, казалось, тянется к ядовито-желтой луне, намереваясь проткнуть ее, как гнойный нарыв.
        - Чертово место!
        Порыв ветра качнул фонари, оживив тени, шепоты, шорохи. И снова кто-то позвал Кристин по имени. Позвал, казалось, из самой утробы этого древнего склепа. Новый ветер. Новые тени. Они, извиваясь, ползли по земле. Стелились по мягкой жимолости, ломая стебли роз и лилий.
        - Кристин!
        Она побежала. Вьюн опутывал ноги. Луна тонула в тучах, скрывая дорогу. Маки. Целая поляна маков дрожала на ветру. Кристин обернулась. Тени. Они сбили ее с ног. Прижали к земле. Сотканные из темноты пальцы сорвали с нее одежду. Она закричала. Закричала от боли, от отвращения, от своего собственного бессилия. Что-то теплое заполнило ее лоно, проникло в ее зад.
        - Кристин!- В исступлении зашептала тьма, покрывая ее лицо и губы страстными поцелуями.- Кристин!
        Она снова закричала. Невидимый язык заполнил ей рот. Слюна стала сладкой. Боль отступила. Тело предательски откликнулось на эту животную страсть.
        - Кристин!
        Оргазм сотряс ее тело. Сильный, внезапный. Она снова закричала, но крик этот уже не был похож на крик ужаса. Что-то животное, рожденное инстинктами, а не здравым смыслом. И, словно в довершение этого, ледяные струи изверглись в ее влагалище и прямой кишке, продлевая это безумие, этот оргазм, этот охрипший крик плоти.
        Глава вторая
        Лаялс подозрительно смотрел на двух незнакомцев… Рем. Старый добрый друг…
        - Как это случилось?- спросил он Левия.
        - Авария.
        - Случайность?
        - Неисповедимость.
        - Да. Похоже на Рема.
        - Так говоришь, словно хорошо знал его.
        - Было время.
        - Почему он никогда не рассказывал о тебе?
        - А почему он должен был это делать?
        Левий отвернулся. Подошел к окну. Дети в кафе смеялись. Чертовы адвокаты!
        Лаялс закурил.
        - Вообще-то это детское кафе,- напомнил ему Джордан.
        Лаялс указал на пепельницы.
        - Это ничего не меняет, мистер Лаялс.
        - А что это должно менять?
        - Поговорите с Кэнди.
        - Кто такая Кэнди?
        - Девушка, которая умирает от рака легких.
        - Я не боюсь умереть.
        - Вот-вот. И она тоже не боится.
        - И в чем связь?
        - В том, что вы оба искали Рема. Только она нашла, а вы нет.
        - Не веришь, что Рем был моим другом?
        - Нет.
        - Почему?
        - Я видел вашу машину, мистер Лаялс. Могу догадаться, сколько стоит ваш костюм. Да и живете вы, скорее всего, где-то в центре, в квартире за пару миллионов, где есть бассейн, пара спален и все, о чем можно только мечтать. Таким, как вы, не нужен Рем. Совсем не нужен.
        - Ты ни черта не знаешь обо мне!
        - Правда?
        - Рем спас мне жизнь.
        - Думаю, он даже не знал вас.- Джордан достал дневник Рема и положил на стол.- Вот какой была жизнь Рема. Можете посмотреть. Не бойтесь. Это всего лишь жизнь старого священника. Всего лишь жизнь…
* * *
        - Хочешь, я познакомлю тебя с братом?- спросила Керри. Анта качнула головой. Заказала еще выпить. Ероси. Ее бедная-бедная Ероси. Почему она позволила судьбе забрать ее?
        - Вы были с ней близки, да?
        - Больше, чем ты думаешь,- Анта закрыла глаза. Слезы.
        - Не надо.
        - Я не могу.
        - Когда мне было тринадцать, мою мать сбила машина, и она умерла. В тот момент мне тоже казалось, что жизнь кончилась. Но нет, видишь, я все еще жива.
        - Я могла ее спасти.
        - Нет. Не могла.
        - Ты ничего не знаешь, Керри,- Анта сверкнула на нее своими черными глазами.- Знаешь, ей никогда не нравилось то, чем мы занимаемся. Иногда она запиралась в ванной и терла свое тело до тех пор, пока на нем не появлялась кровь. Только так ей казалось, она может очиститься. Понимаешь? Она… Не знаю… Она верила во что-то. Словно какое-то незримое проклятие прикоснулось к ней своей дланью, и пути назад уже нет. Она… Она рассказывала мне странные вещи. О Боа. О комнате, в которой он изменил ее жизнь.
        - Ей нужно было прекратить заниматься этим.
        - Дело не в сексе, Керри! Она что-то увидела в той комнате. Прикоснулась к чему-то запретному. И это сводило ее с ума. Каждую ночь. Словно кто-то неустанно шел за ней по пятам. Что-то животное, пропахшее потом, без лица и тела. И я верила ей. Верила, потому что сама ощущала его присутствие. Иногда, ночью, когда мы были близки с ней, оно присоединялось к нам. Дикое. Необузданное. Сначала я убеждала себя, что виной всему наркотики, но потом, в ту ночь, когда умерла Ероси…- Анта снова закрыла глаза. Губы ее дрожали от страха и подступивших слез.- Это был настоящий Ад, Керри. Настоящий Ад! Я видела! Видела! Видела!
        - Анта.- Керри тронула ее за руку.
        - Подожди. Дай мне минуту.
        - Ты не должна держать все это в себе.
        - Если бы я могла хоть как-то отомстить.
        - Я хочу, чтобы ты показала мне эту комнату.
        - Нет.
        - Послушай, мой брат журналист, если все, о чем ты говоришь, правда, то уверяю, он сможет нам помочь.
        - Если мы зайдем в ту комнату, то нам уже никто не поможет.
        - И ты не хочешь даже попытаться?
        - Я не знаю.- Анта закрыла лицо руками.- Не знаю.
* * *
        Вечернее небо нахмурилось, словно отвергнутый влюбленный, готовый вот-вот разрыдаться. Порывистый ветер качал высокую траву. Петли на старых воротах давно сгнили, и кованые створы доживали свои последние годы в придорожной канаве. Небольшая церквушка, выстроенная из камня, покосилась, позволив птицам свить гнезда в растрескавшихся стенах. Тропинок не было. Лишь только память тех, кто когда-то приходил сюда, могла помочь отыскать дорогу к нужной могиле.
        - Вот это место,- сказал Лаялс, отворачиваясь от ветра, в попытках прикурить сигарету.
        - Не далековато от города?
        - Это всего лишь место.- Лаялс, Джордан и Левий смотрели на черное надгробие.- Здесь мы последний раз были с Ремом вместе.
        - Барбара Локидж,- прочитал Джордан. Время стерло даты жизни этой женщины.
        - Всего лишь место,- повторил Лаялс.- Мы опустили в землю пустой гроб. Придумали имя…
        Теплый ветер качал деревья. Дождей не было слишком долго, и комья сухой земли, разбиваясь, обдавали собравшихся пылью. Рем молчал. Его ряса пропиталась потом и привлекала десятки мух. Лаялс копал. Молодой, темноволосый и все еще стройный. Маккейн стоял чуть поодаль, держа на руках заснувшего младенца. Не запертая дверь в заброшенной церкви хлопала от ветра. Пахло жасмином и перегноем.
        - Думаю, достаточно,- сказал Рем, помогая Лаялсу выбраться из могилы. Они принесли из машины деревянный гроб, который купили в похоронном агентстве на окраине города. Гроб упал на дно могилы, подняв очередное облако пыли. - Когда-нибудь мне придется рассказать ребенку, кем была его мать,- сказал Маккейн.- Надеюсь, что нет.- Рем взял лопату и помог Лаялсу закопать могилу и водрузить поверх свежего холмика неказистый памятник с именем и фамилией.- Уверен, что не нужно было написать дату жизни?- спросил Маккейн. Лаялс покачал головой. Ладно. Ты адвокат…Они снова замолчали. То ли минута молчания, то ли неловкость… Вам пора,- сказал Рем Лаялсу и Маккейну. Ребенок проснулся и начал кряхтеть, пытаясь избавиться от старой простыни, в которую был завернут.- Что теперь будет? - спросил Лаялс, когда он и Маккейн подошли к машине.- Мы вернемся в город, и ты уладишь все, что касается меня, моего сына и всей этой чертовой истории.- Я имею в виду, что теперь будет с нами, Джейкоб?- С нами?- Ребенок заплакал. Маккейн положил его в машину. Закрыл дверку.- Теперь ты принадлежишь моей семье, Кинсли. До этой ночи я
бы тебе возразил.- До этой ночи я считал тебя своим другом.Они сели в машину. "Мерседес" рванул с места, поднимая позади себя клубы пыли…
        - Двадцать лет я хранил эту тайну,- сказал Лаялс, прикуривая от истлевшей сигареты новую. - Почему же сейчас решил нарушить молчание?- Левий оглядывался по сторонам, ища подтверждение услышанной истории.- Потому что так хотел Рем. Потому что об этом меня предупреждал Старик…Дени Маккейн. Если кого-то Лаялс и боялся в своей жизни, то этим кем-то был именно этот старик. Кто-то говорил, что до того, как перебраться в Калифорнию, он играл в чикагском джаз-бэнде, кто-то говорил, что был гангстером и сутенером, а кто-то даже уверял, что старик в молодости знал самого Альфонса Капоне и даже был его правой рукой. Одним словом, человек - история, человек - легенда. Властный, жесткий, решительный. Город по праву принадлежал ему, и, видит Бог, город был в надежных руках. Еще будучи мальчишкой, Лаялс мечтал, что когда-нибудь судьба сведет его с этим человеком и даст возможность пожать ему руку и испытать на себе этот твердый, решительный взгляд. Возможно, именно поэтому, он, после окончания института, принял решение устроиться в одну из дочерних строительных фирм Маккейнов, отклонив другие, более стоящие
вакансии. Он работал, как проклятый, отдаваясь своей работе всецело, готовый сгореть сам, но сжечь все, что может встать у него на пути. Работа стала его страстью, его любовью, его самовыражением… Когда он получил приглашение на банкет в честь юбилея Старика, то, сняв все свои сбережения, заказал самый дорогой костюм, который можно было купить в городе. И еще женщина. Да. Ему нужна была женщина, которая привлекала бы к себе внимание своей красотой и неприступностью. Костюм и спутница - вот залог хорошего стиля. И еще немного удачи. А удача всегда сопутствовала Лаялсу. И вот он на банкете. Жмет Старику руку. Смотрит в его серые глаза. А кто-то подходит к ним и говорит, что он, Лаялс Кинсли, самый молодой и самый талантливый из всех юристов этого города.- И чего ты хочешь, юное дарование? - спрашивает его старик.- Как можно больше!- признается Лаялс.- Боюсь, для этого одного желания мало. Нужно, по крайней мере, быть чертовски удачливым.- А я чертовски удачлив, сэр.- Вот как? И в чьих руках ты думаешь, сейчас твоя судьба? В ваших, сэр.- Вот как?- И старик улыбается. Такая хитрая улыбка старого лиса.-
Позволь дать тебе совет.- Он берет Лаялса под руку и выводит на веранду.- Когда-то давно я знал одного мальчишку. Негра. Он рожден был слугой и жил, как слуга. Без имени, без амбиций. И знаешь, о чем он больше всего мечтал?- О свободе, сэр?- Он мечтал, чтобы ему дали настоящее имя. Понимаешь? Не Сопля, не слуга, не черномазый. А имя. Просто имя.- И что с ним стало, сэр?- Он так его и не получил. Нужно было просить большего.- Верно. Никогда не забывай об этом.Спустя месяц Лаялс получил повышение. Спустя год возглавил юридический отдел головной организации "Маккейнс Билдинг Компани", а спустя два стал правой рукой самого Старика и его внука. Вот тогда-то и появилась та женщина. Высокая, властная, с длинными, как вороново крыло волосами и твердым взглядом. Женщина - буря. Женщина - шторм. Рядом с ней Лаялс ощущал себя крохотным рыболовецким судном, заплывшим слишком далеко, чтобы бросить вызов стихии. Джейкоб. Джейкоб Маккейн. Да. Это была опасная игра. Иногда, размышляя о своей внезапной страсти, Лаялс гадал, кому из Маккейнов принадлежит эта женщина: Старику, его внуку или же им обоим? И каждый раз
ответ, приходивший в голову, был один - эта женщина не может никому принадлежать. И это был вызов. Вызов, который Лаялс не мог не принять…- Ее звали Себила Леон,- сказал Лаялс, глядя на памятник Барбары Локидж, глядя на памятник женщины, которой никогда не существовало.- Хотя сомневаюсь, что это тоже было ее настоящее имя. Настоящая Себила Леон должна была быть, по меньшей мере, дряхлой старухой, а в этой женщине была жизнь. Лет тридцать, не больше. Ни морщин. Ни сомнений. Лишь только темные, горящие глаза, наполненные страстью…- Не боишься, что Маккейны узнают о нас?- Себила. Обнаженная. Желанная. Она лежит поверх одеял и смотрит Лаялсу в глаза. Ее тело… О, этот проклятый исток Содома! Они не двигаются. Лишь только мышцы. Лишь только лоно. И это сводит Лаялса с ума. Он напряжен. Чувствует, как пот скатывается со лба, попадает в глаза, наполняет рот солью.- Я не боюсь,- шепчет он.- Я ничего не боюсь.- Руки его дрожат от напряжения. Все его тело дрожит. Судорога сковывает мышцы.- Я хочу, чтобы ты принадлежала мне.- Нет.- Я хочу обладать тобой без остатка.- Голос его становится хриплым. Дыхание со
свистом вырывается из легких.- Это убьет тебя,- шепчет Себила, а ее лоно все сильнее и сильнее сжимает его член. Покоряет его. Превращает в раба.- Чего ты хочешь?- хрипит Лаялс.- Ребенка,- шепчет Себила.- Я буду хорошим отцом.- Этого недостаточно.- Тогда что же?- Сила.- У меня есть сила.- У Маккейнов ее больше.- Я стану сильнее их.- Не станешь.- Она позволяет ему кончить ей на грудь. Позволяет стать на это короткое мгновение ее господином. Теплые брызги попадают ей на лицо, стекают по шее. Ее темные глаза не мигая, смотрят на Лаялса, и Лаялс не знает, что его сводит с ума больше: этот оргазм, или эта минутная покорность. А потом он видит ненависть. Ненависть и презрение. И понимает, что эта женщина не принадлежит ему. Никогда не принадлежала и не будет принадлежать.- Прости меня!- шепчет он, падая на ее грудь.- Умоляю, прости!- Его кожа скользит по ее коже. Сперма и пот. Он чувствует их на своих губах, на своем теле. И это напоминает кровь. Такую же теплую. Такую же терпкую и соленую. Океан крови, в котором он всего лишь хрупкое суденышко, а Себила - чудовищный шторм. И он тонет. Тонет в ее объятиях и
поцелуях. И не может остановиться… игарета обожгла Лаялсу пальцы.- Я не думал, что Старик знает о моей связи с этой женщиной, но он знал. Всегда знал, старый лис!- Лаялс снова закурил, зашелся кашлем и плотнее запахнул плащ.- Он вызвал меня к себе в тот день, когда Джейкоб и Себила объявили о том, что ждут ребенка…
        - Ты зашел слишком далеко,- сказал Старик, не отходя от окна. В его морщинистой руке дымилась сигарета. Синий табачный дым, поднимаясь к потолку, извивался в лучах калифорнийского солнца. Лаялс молчал.- И пути назад уже нет, сынок.- Старик обернулся. Желтое лицо. Темные, крошащиеся зубы. Глаза воспаленные, словно он не спал всю ночь.- Помнишь негритенка без имени?- спросил Старик. - Помню, сэр.- Так вот, сейчас ты - этот негритенок.- Старик затянулся, выпустил дым через изогнутый старостью нос…- В тот день он рассказал мне свою историю. Страшную историю.- Лаялс посмотрел на дневник в руках Джордана.- Я слушал его, чувствуя, как мой переполнившийся мочевой пузырь готов вот-вот лопнуть, но клянусь, в тот момент я был готов скорее помочиться прямо в штаны, чем прервать Старика. Еще одна сигарета. Еще один неофициальный шаг к могиле…- И вот теперь ты тоже стал частью этого.- Старик замолчал. В воцарившейся тишине было слышно, как потрескивает табак в дымящейся сигарете.- Закуривай,- предложил Старик.- Я не курю, сэр.- Я настаиваю…- И это была еще одна его победа. Мы сидели друг против друга. Молча.
Смакуя отборный табак. Как никогда близкие. Как никогда чужие. А потом старик сказал…- Знаешь, о чем я мечтал всю свою жизнь?- О свободе, сэр?- Именно.- Он затушил сигарету и прикурил новую…- Так я узнал о Реме. Так я узнал о мечтах Старика и о том, что мир намного больше, чем мы можем себе представить. Намного больше.- Лаялс закрыл глаза, вспоминая…
        Глава третья
        Болезнь забирала силы слишком быстро. Марджи. Цветущая, веселая, красивая, как орхидея. Она увяла меньше, чем за месяц. Сморщилась, подобно высушенному на солнце финику. Марджи Брендс…
        - Тебе следовало позвонить ее дочери,- сказал Маккейн.
        - Не хочу, чтобы она видела ее такой.- Билли стоял в дверях, наблюдая за предсмертной агонией супруги.- Черт возьми! Кто-нибудь дайте ей морфия!- заорал он врачам. Они смущенно опустили головы.
        - Это ей уже не поможет, сэр.
        - Черт! Но не мучиться же, как она…
        - Билли.- Маккейн взял его под руку.- Пойдем. Скоро этот кошмар закончится. Обещаю.
        - Чертовы лекари!
        Они вышли в сад. Сухой ветер качал кипарисы.
        - На вот, выпей.- Маккейн протянул ему стакан скотча.
        - Я любил ее, Дени.
        - Знаю.
        - Думаешь, она была счастлива со мной?
        - Думаю, да.
        Спустя четверть часа к ним вышла Ивона и сказала, что Марджи умерла.
        - Чертова жизнь,- сказала она, глядя куда-то вдаль.- Надеюсь, на том свете ей будет лучше, чем здесь.
        - Не сравнивай ее с собой, Ив,- Маккейн закурил.- Она была не такая, как ты.
        - Тебе-то откуда знать, какая я?! Билли?
        - Да, Ив?
        - Где ты хочешь похоронить ее?
        - Не знаю. Разве это имеет значение?
        - Для меня - да. Думаю, она должна лежать здесь. Как-никак, ее жизнь - часть нашей истории.
        - Думаю, ей уже все равно.
        - Значит, договорились?
        - Делай, что хочешь,- она ушла.
        - Только не понимаю, зачем ей это,- сказал Брендс, вглядываясь в кристально чистое небо.
        - Хочет понять, что хоронят не ее.
        - Странные вы оба, Дени. Я вот все смотрю на вас и не пойму: то ли вы любите, то ли ненавидите друг друга.
        - По-моему, это одно и то же.
        - Ты ошибаешься, Дени.
        - Но плачешь ты. Подумай об этом.
* * *
        Нина Брендс. Она стояла возле могилы матери и не чувствовала ничего. Все слезы были выплаканы. Все страсти улеглись. Она хотела заплакать. Хотела показать, что ей больно, но не могла. Бледное, ничего не выражающее лицо с веснушками вокруг носа.
        - Нина, дорогая…- Голос матери неделю назад в телефонной трубке. Он выбил Нину из колеи. Заставил выплакать все слезы. Она хотела приехать. Прилететь из Нью-Джерси первым же рейсом.- Нет, Нина. Не нужно.
        - О чем ты говоришь?!
        - Запомни меня такой, какой я была.
        - Я уже собираю вещи.
        - Обещай, что не сделаешь этого.
        - Но…
        - Скоро все закончится, Нина. И не говори отцу, что я звонила тебе. Пусть это будет нашей маленькой тайной…
        И вот теперь от боли остались лишь угли. Лишь пепел. И теплый ветер развеивал его над поляной красных кивающих маков, унося в алый закат. Ей было двадцать пять лет, из которых двадцать три года ее любовь принадлежала матери, и лишь только рождение Сью перераспределило эти роли.
        - Вылитая Марджи,- сказала Ивона, наблюдая за радостью девочки, увидевшей рыжую белку. Ребенок смеялся и хлопал в ладоши, скрашивая мрачность похоронной процессии.
        - Я пойду попрощаюсь,- сказала Нина отцу.
        - Я присмотрю за Сью,- Брендс взял ребенка на руки.
        Яркий свет заливал отполированные до блеска стены фамильного склепа. Черные мраморные стены. Черный мраморный пол. Даже гроб был каким-то слишком черным. Слишком мрачным. Марджи. Нина смотрела на нее и видела лишь выпотрошенное, набальзамированное тело под стеклянным куполом гроба.
        - А ты сильнее, чем твоя мать,- сказала Ивона.- Думаю, если бы твоим отцом был Маккейн, а не Брендс, то он бы гордился тобой.
        - Вы пьяны.
        - Я всего лишь подавлена, дитя мое,- от нее пахло табаком и скотчем.- Вся эта жизнь - одно сплошное безумие. Гонка за счастьем, итог которой - смерть.
        - Бобби так и не приехал?
        - Паршивый сын!- Ивона взяла Нину под руку.- Знаешь, я бы, наверное, предпочла, чтобы моим ребенком была ты. Милая. Умная…- Она икнула, пытаясь сдержать отрыжку. - Черт!- Из ее горла вырвался смех.- Но ты не мой ребенок! Не мой!- Она отпустила руку Нины.- Мне нужно подышать свежим воздухом!- Ее шаги удалялись. Удалялись. Удалялись…
* * *
        Ночь. Стук в дверь. Голос Ивоны.
        - Что вам нужно?- Нина отошла в сторону, пропуская ее в свою комнату. - Извиниться.- Считайте, что принято.- Нет,- она склонилась над спящей Сью, изучая ее лицо.- Когда-нибудь и Бобби подарит мне внука.- Надеюсь.- Знаешь, он совсем не похож на Дени. Какой-то… слабый, что ли?- Не думаю, что это плохо.- Да. Но вот только я не могу его любить таким. Он словно не мой ребенок. Понимаешь?- Она оставила Сью и теперь смотрела в глаза ее матери.- Может быть, мой внук станет более достойным?- Может быть.- Черт. Странно все это, правда?- Вся жизнь в этом доме странная.- Это точно!- Ивона улыбнулась.- Намного более странная, чем ты можешь себе представить. Хочешь услышать одну историю?- Боюсь, уже слишком поздно для историй.- Некоторые истории лучше тишины, дитя мое. И, поверь мне, в том, что ты услышишь, хватит истины, чтобы прогнать твой сон. По крайней мере, на эту ночь…, а может быть и навсегда. Кто знает?!
* * *
        Ламия. Брендс спал. Поседевший, изрезанный временем, со шрамами-морщинами на своем лице и теле.
        - Проснись, Билли!- Голос был нежным, знакомым.- Билли!
        Он открыл глаза. Суккуб. Женщина. Такая же молодая, как и двадцать пять лет назад. Такая же сочная. Такая же красивая.
        - Оставь меня,- Брендс сел в кровати.
        - Ты знаешь, я никогда не оставлю тебя,- темнота извивалась, лаская обнаженное тело.
        - Чертова ведьма!
        - Не отвергай меня, Билли.
        - Чего ты хочешь?
        - Предупредить,- она склонилась к его уху. Теплое дыхание, томный взгляд.- Твоя дочь, Билли.
        - Не смей прикасаться к ней!
        - О нет, Билли. Мне не нужны женщины твоей крови, ты же знаешь. Я лишь забочусь о тебе, мой милый,- она обняла его. Нежно. Почти не касаясь.- Может быть теперь, когда ты один и твое время так быстро кончается, ты позволишь мне стать немного ближе…
        - О чем ты хотела предупредить меня?
        - Ах, это!- суккуб вздохнул и начал нашептывать ему на ухо свою историю…
* * *
        Себила Леон. Ивона вела Нину по темным коридорам в дальний конец дома. История. Судьба. Дверь. Дверь в будущее, но стоит ей закрыться за спиной - и это уже дверь в прошлое.
        - Здравствуй, дитя мое,- Нина смотрела на эту женщину, и память играла с ней злую шутку. Память, которая запечатлела эту женщину такой же, какой она была сейчас. Но памяти этой было двадцать лет. Двадцать долгих лет.
        - Как это?- Нина повернулась к Ивоне.
        - Я же говорила тебе, это странная история. Очень странная,- руки Ивоны подтолкнули ее вперед.
        - Разве такое возможно?
        - В этом мире многое возможно,- Себила подошла ближе.- А ты выросла, Нина.
        - Я…
        - Стала женщиной. Матерью.
        - Я помню, как вы играли со мной, когда я была еще ребенком.
        - Почему бы тебе не продлить эту традицию? Приведи ко мне свою дочь. Уверена, мы поладим с ней.
        Нина обернулась. Снова посмотрела на Ивону, нашла на стене выключатель и включила свет.
        - Ты прямо, как свой отец,- сказала Себила.- Любит истории, но ненавидит тайны. Знаешь, а ведь он мог занять место твоего дяди.
        - Дени?
        - Да. И тогда Ивона стала бы твоей матерью, а твоя нынешняя мать рожала бы детей твоему дяде. Но… Но Билли выбрал другое.
        - Это правда?- Нина снова повернулась к Ивоне.
        - Жалеешь?
        - Нисколько.
        - А ты знаешь, почему твой отец остался здесь?
        - Потому что здесь была моя мать.
        - Нет,- губы Себилы дрогнули. То ли улыбка, то ли разочарование.- Потому что здесь была его гордость. Его история. Его дитя, если хочешь.
        - Он просто не хотел возвращаться к прошлому.
        - Да. Писатель, который не написал ни одной стоящей книги. Я слышала об этом.
        - Не пытайтесь унизить его в моих глазах. Вам этого не удастся.
        - А я и не пытаюсь. Он подарил мне дочь, дитя мое, а это значит для меня куда больше, чем тысячи книг и миллионы поклонников.
        Нина опешила. Растерялась. Сбилась в кучу, как груда ненужных страниц, которые имели смысл до тех пор, пока их не перепутал между собой ветер. - Дочь?- Я покажу тебе, где это случилось,- Себила взяла ее под руку, выводя из комнаты.- Я покажу тебе, как это случилось.
* * *
        - Нина!- Брендс сбежал по лестнице вниз. Схватил дочь за руку.
        - Мне больно!
        - Не смей заходить туда, слышишь?!- Голос его сорвался.
        - Это всего лишь картины, Билли,- Себила улыбалась. Двери в картинный зал были открыты.- Ты ведь когда-то и сам был здесь, помнишь?
        - Оставь мою дочь в покое.
        - Она всего лишь хотела взглянуть.
        - Нет.
        - Можешь сделать это вместе с ней.
        - Я сказал, нет!
        - Тише. Тише, Билли. Ты разбудишь гостей.
        - К черту гости!
        - Отец?- Нина попыталась вырваться, но он сильнее сжал ее руку.- Она сказала…
        - Никогда не разговаривай с ней!
        - Твоя дочь хочет знать правду, Билли,- Себила жестом пригласила их войти в открытые двери.
        - Не хочет!
        - Хочу,- Нина снова попыталась освободить руку.
        - Видишь, Билли. Она такая же, как ты. Все ради истории. Все ради истины.
        - К черту истории!- он силой попытался заставить дочь идти за собой.
        - Отпусти меня!- закричала она.
        - Хочешь знать, да?
        - Да.
        - Хорошо. Я расскажу тебе. Но не здесь. Все, что захочешь, но только наверху. Не в этом чертовом зале. Нет.
* * *
        Ночь приближалась к экватору. Долгая ночь.
        - Я не верю тебе,- заявила Нина, выслушав рассказ Брендса.- Это всего лишь история. И знаешь что? Я думаю, ты - просто хороший рассказчик. Ты выдумал все это, чтобы скрыть от меня правду. Более плотскую. Более земную.
        - Нет.
        - Что нет, отец?! Мама умерла, а я уже достаточно взрослая, чтобы принять жизнь такой, какая она есть. Не бойся, я не отвернусь от тебя. Просто… Просто перестань считать меня ребенком, и, обещаю, я попытаюсь понять, а может быть - и простить.
        Брендс молчал. Смотрел за окно в густую как смола ночь.
        - Все чего я хочу, Нина, так это чтобы ты держалась подальше от этого дома, от этих людей.
        Настенные часы тикали неестественно громко, хотя возможно, это просто голос Брендса был слабым и усталым.
        - Неужели я прошу так много?!- не выдержала новой паузы Нина. Глаза ее горели, и Брендс знал, что она не отступится. Нет. Слишком знакомый взгляд. Слишком знакомое желание развеять все тайны.
        - Ламия,- тихо позвал он суккуба. И когда тьма вздрогнула, когда тени сгустились, образуя женский силуэт, когда ее тело стало достаточно четким, чтобы поражать взгляд своей идеальностью…- Теперь ты мне веришь?- спросил Брендс свою дочь. Нина. Ее лицо - маска отвращения и ужаса, восхищения и трепета.
        - Твой отец, говорит тебе правду,- промурлыкала Ламия.
        - Теперь уходи,- велел суккубу Брендс.
        И снова часы прорезали тишину своим ходом. И позже, ближе к утру, когда мысли стали снова монолитны, а веки слишком тяжелы, чтобы тратить оставшиеся минуты бодрствования на ненужные слова, Брендс сказал:
        - Запомни эту ночь, Нина. Запомни и расскажи о ней своим детям и детям своих детей, если я не смогу сделать этого. Потому что эта история - часть нас, а мы часть ее. Это всегда будет с нами. И не важно, возненавидишь ты меня после этого или снова попытаешься любить, главное, не повтори моих ошибок и научи своих детей этому.
        - Я просто сбегу отсюда. Сбегу так далеко, что меня никто не найдет.
        - Судьбы всегда повторяются, Нина. Меняются лишь обстоятельства. Помни об этом. И поступай, как считаешь нужным.
        И снова ночь. И снова тиканье часов. И веки опускаются на глаза. И рваный сон зовет в свое царство…
* * *
        Бобби. Бобби Маккейн. Он любил Марджи так же, как ребенок любит свою мать. Слезы. Он слышал, как где-то далеко смеется над ним Ивона, но сегодня ему было наплевать. Он имеет право на слабости. Имеет право на чувства. Может быть, если бы Марджи была его настоящей матерью, то он был бы другим, не таким слабым, подавленным, озлобленным на весь мир. Но Марджи умерла. Все, что он любил в своей жизни, умирало: цветы, животные, дети… Оставалось лишь бежать. Бежать от проблем. Бежать от себя. И Марджи понимала его. Всегда понимала. Но умерла. Как и все. Как и всё вокруг. И бежать больше некуда. Без нее некуда…
        Он вернулся в родной город за день до похорон. Друзей у него не было. Подруги? Подруги вышли замуж и нарожали детей. Оставался лишь старик Питер да его пропахший спермой бордель.
        - Вот уж кого не ждал, так не ждал!- расплылся в улыбке Самерсхед. Его объятия были слабыми, как у дряхлого старца.- Дени говорил, что ты совсем отбился от рук. Живешь в Филадельфии с какой-то старухой…
        - Да. Было время,- Бобби улыбался, оглядываясь по сторонам.- Все в этом мире меняется, Пит. Почти все!- Он хорошо помнил тот день, когда отец впервые привел его в это место. Ему было четырнадцать, и выстроившиеся в ряд шлюхи вгоняли его в краску. Он выбрал самую черную. С черной кожей, с черными волосами, с черными как ночь глазами. Выбрал, чтобы рассказать об этом своему единственному другу. Такому же черному. Такому же послушному, как и эта женщина. Негритенок слушал, открыв рот, и Бобби видел, как блестят его глаза.
        - Она ласкала меня своим ртом, Сопля! Представляешь?! Ртом!
        - И тебе понравилось? С женщиной?
        Бобби кивнул. Негритенок помрачнел.- Скоро ты вырастешь и забудешь меня.
        - Скоро я вырасту и смогу забрать тебя с собой.
        - Мадам Себила никогда не позволит тебе сделать этого.
        - Мадам Себила уже несколько лет не выходит из своей комнаты. Думаю, когда настанет время, червяки уже сожрут ее заживо, оставив лишь косточки.
        Они обнялись…
        Пит что-то скрипел и скрипел о своей жизни…
        Ивона. Бобби редко называл ее "мама", но в тот день он готов был на все, лишь бы она прекратила этот кошмар. Сопля. Бедный-бедный Сопля! Он стоял на коленях, а Ивона хлестала его оголенную спину плетью, и алая кровь текла по черной коже. Он не сопротивлялся. Не пытался бежать. Лишь только вскрикивал, глотая слезы. А Бобби… Бобби умолял мать остановиться. Кричал что-то, плакал.
        - Ты мне противен!- Ивона оттолкнула его от себя и ударила плетью по лицу. Кожа на лбу лопнула, и кровь потекла в глаза. Теплая. Густая. Бобби испугался, что ослеп. Вскочил на ноги и побежал куда-то с дикими воплями. Ему было шестнадцать, и это был последний день, который он провел в доме Леон. Он убежал к Питу, затем к родственникам своей матери в Вашингтон, но и там не смог остаться больше чем на пару дней. Южане. Он ненавидел их и все, что с ними связано, и это была первая ненависть в его жизни. Дикая. Безудержная. И лишь Марджи смогла успокоить пылающий в нем огонь. Лишь Марджи…
        Пит налил выпить. Они закурили. Старик жаловался на детей и впавшую в старческий маразм жену… Филадельфия. Бобби поселился в этом городе, потому что Марджи выбрала этот город. И Бобби любил этот город, потому что Марджи любила его. Он хотел быть похожим на нее. Хотел быть частью ее. Обнимать ее, как сын обнимает мать. Понимать, что в нем течет ее кровь. Знать, что она дала ему жизнь…Женщина. Кларисс. Она была старше его на семнадцать лет. Бездетная вдова, которая тщетно пыталась родить ему ребенка. Марджи сказала, что он не должен винить ее за это. Но он винил. Винил, не смотря на то, что пытался себя заставить не делать этого. Кларисс умерла спустя два года от потери крови после очередного выкидыша, и Бобби снова остался один. Марджи приехала на похороны. Он плакал всю ночь, уткнувшись ей в колени. Она гладила его по голове. Он целовал ее руки, ладони. Она говорила, что все наладится. Он говорил, что ему незачем жить. Она говорила, что ему не ради чего умирать. Он умолял ее остаться. Она говорила, что никогда не причинит ему боль. А потом… Потом он поцеловал ее. Он чувствовал, как напряглось ее
тело. Чувствовал, как с этим телом напрягся весь окружавший его мир. Ее дыхание было теплым. Он отыскал своим языком ее язык. Уложил на кровать. Расстегнул ее платье, освобождая грудь. Снял с себя рубашку и прижался к ней. Горячая кожа вызвала дрожь. Марджи закрыла глаза. Бобби вошел в ее тело. Стал его частью. Вздрогнул. Задержал дыхание. И забился в оргазме. Он все еще был внутри нее, когда слезы подступили к его горлу. Он рыдал, как младенец, а Марджи прижимала его к своей груди, боясь пошевелиться.- Ты мог быть моим сыном,- шептала она.- Моим настоящим сыном…- Что мы наделали?!- стонал Бобби.- Ничего.- Марджи гладила его густые, влажные от пота волосы.- Ничего. Это всего лишь сон. Сон. Сон…И Бобби верил…
* * *
        Странная это была комната. Четверть века она проглатывала людей, меняла и выплевывала уже совершенно другими. Комната без окон. Комната, в которой не было ничего, кроме кровати и картин. Дьявольских картин. Пит видел их лишь однажды, когда Маккейн привез их из дома Леон. Большие, вставленные в золоченые рамки холсты. Они превратили комнату в галерею боли. В выставочный зал безумия. Маккейн называл это живописью. Ивона - зеркалом души. Но для Пита это был настоящий Ад. Ад в его пропахшем спермой и потом доме. И если это действительно было зеркало, способное показать его душу, то он пожелал бы стать слепцом, чтобы больше никогда не видеть этого. Он видел, как рождаются тени. Видел, как дьявольские твари пробираются в этот мир сквозь щели его дома. Извиваются, стонут, кричат, как новорожденные, а потом задыхаются, умирают, распадаются на части, словно тысячи зеркал, и в каждом осколке ты видишь свое лицо. Дикое, безумное, которое уже не принадлежит тебе. Оно стало частью этого Ада. Ты сам стал его частью, и что-то внутри тебя неустанно шепчет: "Еще раз. Еще один раз!".
        - Какого черта, Дени?!- Пит готовился к этому разговору слишком долго, чтобы в нужный момент можно было собраться с мыслями и высказать все, что он думал об этом. Нет. Он всего лишь молчал, безмолвно открывая рот, надеясь, что ответы сами придут к нему.- Это же настоящее безумие! Настоящее безумие!
        Маккейн налил ему выпить.
        - Мы все кому-то служим, Пит.
        - Не говори мне, что кто-то может служить этому!- он заглянул в глаза Дени.- Нет. Не может быть!
        - Тебе нечего бояться, Пит. Это всего лишь сила. Это всего лишь власть. Наша власть.- И Маккейн рассказал ему историю этих картин. Древнюю. Кровавую.
        - Они превращают слабых в рабов, а сильных делают своими отцами. Себиле нужно второе. Мне - первое.
        - Это сущий Ад, Дени. Мы продаем им свои души. Свои души. Души…
        Маккейн достал вторую бутылку, и когда они едва держались на ногах, отвел его в эту комнату.
        - Прости, друг, но я не могу отпустить тебя.- И вместе, рука об руку, они окунулись в этот Ад. Пит видел ворота. Видел Райские гущи. Видел женщин таких прекрасных, что у него слезились глаза от их красоты. И видел кровь. Море крови. Она обволакивала их. Проникала в них. Она знала все их мечты. Все желания. И они пили ее. Жадно. Страстно. Верные слуги. Дикие и необузданные в своих фантазиях. И не могли остановиться…
        А потом… Потом Дени показал Питу дом художника. Показал чудовищные картины. И ужас наполнил Пита. И сам Ад пришел за его душой. И лица. Тысячи лиц на стенах, полу и потолке смеялись над ним. И он был одним из них. И он смеялся над самим собою - маленьким, сморщенным, хнычущим и наделавшим от страха в свои штаны человеком. Он хотел убить себя. Больше всего на свете ему хотелось воткнуть нож в глотку этому ничтожеству, этой двуногой твари, которая звалась Питер Самерсхед. И он метался по огромному миру, в который попал, в поисках оружия, чтобы привести этот приговор в исполнение. - Нет, Пит. Не сейчас,- остановила его женщина, красивая, как море, желанная, как небо. Здесь, в этой утробе страсти, Себила Леон была самим совершенством. Обнаженная. Идеальная.- Кто ты?- шептал Пит, купаясь в ее взгляде, словно в солнечной ванне. Она не была женщиной. Нет. Она была чем-то большим. Чем-то настолько огромным, что по сравнению с ней любовь всего мира была не более чем каплей в этом безбрежном океане страсти.- Дай мне свою руку, Пит.- Не называй меня Пит! Я ненавижу это имя! Ненавижу этого никчемного
человека!- Но ты нужен мне, Пит.- Нет!- Мои дети. Ты должен найти им отцов. Только ты. В своем Доме Плоти.- Позволь мне свернуть шею этому никчемному созданию!- Пит видел себя. Тянулся к своему горлу.- Может быть, позже.- Ты обещаешь мне?Она подарила ему улыбку. Такую светлую, такую теплую, что ни один ледник не устоял бы перед ней. Она разогрела Пита. Заставила его таять. Таять. Таять…И вот теперь, четверть века спустя, он все еще помнил тот день. Шлюхи рождались и умирали, но комната в его доме оставалась неизменной. Ни разу в жизни он больше не зашел в нее. Ни разу в жизни он больше не был в доме художника. Но он знал - Ад рядом, сразу за той тяжелой дверью в конце коридора. И женщины, что могут входить туда,- они слуги дьявола. Самого дьявола, отдавшие ему свои тела и души. Он выбирал их трепетно, осторожно, спрашивая совета у тех, кто уже стал одними из них. Но даже тогда случались ошибки. Безумные, с текущей изо рта слюной и отсутствием рефлексов. Он сажал их в машину и увозил далеко-далеко, надеясь, что они уже никогда не вернутся в город и не напомнят ему о содеянном. А на смену им придут
новые. Они всегда приходят. Светлые, темные, рыжие… Пит редко запоминал их лица. Лишь только тех, кого принимала комната. Лишь только тех, кто мог принимать в этой комнате своих клиентов. И не сходить с ума…
* * *
        Куртни Мартенсон. Бобби выбрал ее, потому что она напоминала ему Марджи. Он раздел ее, уложил в кровать.
        - Как ты хочешь сделать это?- спросила она. Дрожащим голосом он попросил ее перевернуться на живот. Лег на нее. Прижался к худой спине, зарывшись в светлые волосы.
        - Марджи,- прошептал он, прижимаясь к ее ягодицам.- Марджи.- Оргазм сотряс его тело. Он испугался, что задохнется. Испугался, что умрет. Куртни не двигалась. Теплое семя растекалось по ее спине.- Марджи.- Бобби жадно вдыхал запах ее волос.- Я люблю тебя, Марджи. Люблю. Люблю…- Его тело дрожало. По лицу катились капельки пота. Он не двигался. Пять минут. Десять. Куртни чувствовала, как начинает затекать ее тело. Наконец, Бобби слез с нее. Поднялся на ноги. Его нагота была отвратительна. Сморщенный член, худые ноги, впалая грудь, тонкие, как у женщины, руки.
        - Хочешь еще?- спросила его Куртни. Он не ответил. Картины. Они висели на стенах, напоминая ему о детстве. Там, в доме Леон, он мог играть среди них часами. Это был его мир. Его фантазии. Они подчинялись ему, как глина рукам скульптора.- Бобби?
        - Тихо. Просто лежи,- он улыбнулся. Здесь, в этой комнате, он мог представить себя Богом. Мог создать целый мир за пять минут и разрушить его за мгновение.
        - Бобби?
        - Тшш,- он снова улыбнулся. Нет. Он не зло. Он - скульптор. Творец, способный создать из желаний мечты.
        - Бобби…- Куртни видела, как оживает тьма. Клубится, стягивая свой покров к кровати. И образы, силуэты, они рождаются в этом мареве безликими персонажами. Нет. Она не боялась их. Здесь, в этой комнате, они никогда не причиняли ей зла. Добрые и заботливые хозяева, но сейчас… Сейчас они словно подчинялись кому-то другому.
        - Как ты это делаешь, Бобби?- она вздрогнула, чувствуя, как десятки невидимых рук начинают ласкать ее тело. Сотни крохотных губы осыпали поцелуями ее губы.
        - Просто наслаждайся,- посоветовал ей Бобби. Куртни раздвинула ноги. Тьма окружила ее. Завернула в свое нежное одеяло, позволяя погрузиться в себя, словно эрегированный член в тело возлюбленной, и там внутри овладела ей, заполнила ее без остатка.
        - Ты не Марджи,- тихо сказал Бобби.- Он подошел к обездвиженной Куртни и опустился на колени. Тьма отступила, открывая для него ее лоно.- Ты всего лишь шлюха.- Он вошел в нее вместе с ошметками мрака. Медленно. Неторопливо. Куртни застонала - тихий, гортанный звук, рожденный где-то в глубине горла.
        Бобби вышел из нее, оставив после себя пустоту, которую моментально заполнила тьма. Снова вошел. Снова вышел. Он замер на мгновение, вылепляя для себя еще одну женщину. Черную, как ночь. Страстную, как сам дьявол. Она вцепилась в его тело, подобно тигру, рыча и извиваясь. Тьма отыскала внутри Куртни его член и принялась ласкать его. Жадно, словно пытаясь высосать из него всю его жизнь. Бобби зажмурился, сжался. Пришедший оргазм был долгим и граничил с безумием. Куртни тяжело дышала. Лицо ее было покрыто потом. Бобби лег рядом с ней. Обнял.
        - Как?- тихо спросила она.
        - Что как?- Бобби смотрел на картины. Ласкал их взглядом.
        - Как ты это делаешь?
        - Пит говорит, что это у меня в крови.
        - Ты сделал мне очень хорошо, Бобби.
        - Я могу сделать еще лучше.
        - Дай передохнуть.
        - Не здесь. В моем доме. Завтра,- он отвернулся и закрыл глаза.- Обними меня… Не так… Руку чуть ниже… Да… Теперь хорошо…
* * *
        Прием был холодным и каким-то наигранно-официальным.
        - Я просто хочу проститься с Марджи,- сказал Бобби отцу.
        - Ну, так иди,- Дени достал сигарету и закурил.- Или тебе что, особый эскорт нужен?!
        Бобби помялся. Посмотрел на Куртни.
        - Она останется,- Ивона смерила шлюху презрительным взглядом.- Сходи выпей, Дени.
        И когда они остались вдвоем.- И где тебя подцепил этот недоносок?
        - У Пита, мэм.
        - Вот как? И что ты делаешь у Пита?
        - Все, мэм.
        - Надеюсь, Бобби трахнул тебя как следует?
        - Нет, мэм,- Куртни понизила голос, рассказывая подробности их первой близости.
        - Слизняк!
        - Но потом…- Куртни перешла на шепот.
        - А в этом он похож на отца,- Ивона улыбнулась.- Такой же эгоист.- Она жестом велела Куртни повернуться.- А ты хороша.
        - Спасибо, мэм.
        - И послушна.
        - Спасиб…
        - Заткнись! Что ты скажешь на то, чтобы родить этому недоноску сына?
        - Бобби?
        - Ну, конечно.
        - Я согласна.
        - Дени!- позвала Ивона.- Эта шлюха родит нам внука!- И уже Куртни.- Мы назовем его Джейкоб.
        - Почему Джейкоб, мэм?
        - Потому что так звали моего отца. А он был достойным человеком. И у ребенка должно быть достойное имя. Не такое, как у тебя. И не такое, как у моего сына. Ты поняла?
        - Да, мэм.
        - Ну, вот и отлично. Пойдем, съездим в город. Я покажу тебя врачу и куплю пару платьев.
* * *
        Джейкоб родился в начале весны. Ночью. Куртни долго не могла разродиться, и Ивона, перебрав скотча, то и дело заглядывала в палату с криками и негодованием.
        - Да вырежьте вы его из этой суки!- кричала она врачам.- За что я плачу вам деньги, бездари?!
        Она успокоилась, лишь услышав плач Джейкоба. Позвонила Брендсу и попросила отвезти ее домой. Спустя год она застала Куртни с любовником. Спустя месяц она застала с тем же любовником своего сына. И все это повторялось. Снова и снова. Снова и снова… Дени работал. Брендс наблюдал. А Ивона превращалась в комок нервов, который время от времени срабатывал, как бомба замедленного действия, если, конечно, перед этим она не успевала напиться и уснуть в беспамятстве. Когда Джейкобу исполнилось пять, терпение ее лопнуло.
        - Ты должен что-то сделать, Дени,- сказала она супругу.- Наш сын и эта шлюха - они позорят нас, втаптывают в грязь! Месяц назад я видела, как Куртни выходит из домика Сопли. А вчера, в день рождения нашего внука, я застала этого черномазого в комнате для гостей. Представляешь, я захожу, а его член торчит из задницы Бобби! Прямо из задницы! Дени!- Она швырнула в стену недопитый стакан.- Клянусь, иногда мне кажется, что их переимел весь город, и когда я иду по улице, то люди шепчутся за моей спиной и показывают на меня пальцем. Они имели моего сына. Они кончали в рот матери моего внука,- Ивона отвернулась от мужа. Подошла к окну.- Позаботься об этом, Дени. Позаботься, иначе, клянусь, я сделаю это вместо тебя.
        Свой шестой день рождения Джейкоб встретил сиротой. Куртни и Бобби Маккейн погибли в лифте, сорвавшемся с высоты пятидесяти семи этажей. Коронеры говорили, что после удара о железобетонные плиты они стали почти одним целым - окровавленный кусок мяса, сплетенный между собой костями и сухожилиями. Дени, как и полагается отцу, судился сначала с инженерами, разработавшими столь ненадежную конструкцию, затем с компанией, обслуживающей лифты, и даже с производителями электромоторов и стальных тросов. Но в итоге, сославшись на некомпетентность правосудия, оставил это дело. Джейкобу на тот момент исполнилось десять лет, и больше всего на свете он любил деда и дядю Билли. Один учил его работать, другой мечтать. Ивона… Ивона учила внука быть мужчиной. Таким, каким был ее отец. Таким, каким был его дед. Иногда, встречаясь с Себилой, она говорила, что хочет познакомить ее и Джейкоба.
        - Ты дашь ему то, чего не даст ни один из нас.
        - Я дам ему то, о чем каждый из вас не мог даже мечтать. Но позже. Намного позже.
        Но Ивона не хотела ждать. Она требовала, кричала. А потом пила, пила, пила…
        - Что ты делаешь, Ив?- спросил ее однажды Дени, выбрав тот редкий момент, когда скотч и отчаяние не затмевали сознание супруги.
        - Я просто боюсь,- призналась она.- Боюсь, что Джейкоб станет таким, как Бобби. Боюсь, что не увижу, как он вырастет.
        - Ты не умрешь, Ив. По крайней мере, не так скоро.
        - Все мы когда-нибудь умираем,- она улыбнулась. Налила себе выпить.- Знаешь, Дени, у Себилы есть какие-то планы на Джейкоба. Особенные планы.
        - Он не принадлежит ей, Ив.
        - Нет. Каждый человек кому-то принадлежит. Мы, например, принадлежим этому дому. А этот дом принадлежит Себиле. Я понимаю, ты мужчина и тебе сложно признать это, но… Но я не боюсь этого, Дени. Мы всего лишь рабы. Рабы на службе этой женщины. И единственное, чего я хочу, так это увидеть за свою жизнь как можно больше.- Она выпила. Налила еще.- Ты сильнее меня, Дени, поэтому поговори с ней, попроси не томить меня ожиданием.
        Он промолчал. Промолчал, хотя мыслей было слишком много. Ивона не была его другом. Никогда не была. Так же, как он никогда не был рабом.
        - Мы должны избавиться от Себилы,- сказал он в эту ночь Брендсу.
        - Власть сводит тебя с ума, Дени.
        - Не будь стариком.
        - Я и есть старик.
        - Черт! Не смей отворачиваться от меня, Билли!- Маккейн взял себя в руки.- Не сейчас. Прошу тебя.
        - И ты тоже ее боишься.
        - Боюсь.
        - Мы все не более чем буквы в этой истории, Дени.
        - Она забрала у меня Бобби, Билли. Но клянусь, я не позволю ей забрать у меня Джейкоба.
        - Прости, Дени, но ты сам забрал у себя Бобби.
        - Ты знаешь, у меня не было выбора. Я сделал это ради внука.
        - Почему ты думаешь, что выбор есть у тебя сейчас?
        - Его и сейчас нет, Билли. Я принял решение, и, надеюсь, ты поможешь мне.
        - Да-а-а… Мне шестьдесят три года, Дени.
        - Смерть невозможно упустить, Билли. Но вот жизнь… Жизнь упустить можно.
        И Брендс снова бежал. Бежал после стольких лет затишья и оседлой жизни.
* * *
        Рем.
        "Каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью. Похоть же, зачавши, рождает грех, а содеянный грех рождает смерть".- Послание Якова, гл. 1.
        - Мистер Брендс!- Рем бежал за стариком.- Билли Брендс!
        - Я могу вам помочь, молодой человек?
        - Мне сказали, вы искали меня,- Рем остановился, переводя дух.
        - Я искал не вас, а того, кто может дать совет и, может быть, помочь.
        - И насколько глубока ваша печаль?
        - Боюсь, вы слишком молоды для своего сана,- Брендс улыбнулся.
        - Я просто быстро учусь, мистер Брендс.
        - И что же вы изучаете?
        - Все.
        - Все?! Не слишком-то по-христиански, юный святой отец.
        - Апостол говорит: "Да исследует человек самого себя и затем лишь вкусит от того хлеба".
        - Иногда даже апостолы говорят истину.
        - И люди.
        - Но реже.
        Они выбрали тихий бар. Заказали выпить.
        - Верите ли вы в Ад, юный святой отец?
        - Если есть Рай, значит, есть и Ад.
        - Я не спрашиваю о догмах. Я спрашиваю лично вас.
        - Я должен верить, мистер Брендс.
        - Но не верите…
        - Вильгельм сказал: "Я видел одну женщину, которая была убеждена, что черт познает ее изнутри, и сказал, что подобное чувство невероятно". Понимаете, мистер Брендс? Верить можно лишь тому, что видел, в чем убедился на своем опыте.
        - Раньше за это жгли на костре, молодой человек.
        - И пытали раскаленным железом,- Рем выловил из своего стакана оливку.- Я изучал экзорцизм, изучал изгнание бесов, перечитал откровения всех святых и апостолов… И знаете, что я понял? Тайны лгут. Они нужны лишь для того, чтобы оправдать бессилие и беспомощность.
        - Так вы ищете тайны, молодой человек?
        - Я разгадал их все.
        - Тайны прошлого.
        - Без прошлого нет будущего, мистер Брендс.
        - Но живем-то мы в настоящем. И тайны… Они вокруг нас. Внутри нас. Тени. Мысли. Нужно лишь уметь искать.
        Они переглянулись и заказали еще выпить.
* * *
        Комната. Дальняя комната в доме Пита…
        И разверзлась Геенна огненная. И увидел Рем, как демоны в облике младенцев насилуют плачущих матерей. И услышал он крики праведников, горящих на кострах. И застлал пепел от их тел небо. И пролилась кровь Христова. И впились грешники зубами в его плоть. И не могли насытиться. И побежал Рем. Побежал прочь от этого безумия. И видел он Соломона, совершающего жертвоприношения перед богами своих жен. И видел он утопленных в реке ведьм, сохранивших в себе веру в Господа и потому прощенных. И слышал он великие предсказания. И слышал голоса инквизиторов цитирующих "Multorum querela". И видел, как умирают целые стада. И бежал по их разлагающейся плоти. И чувствовал, как смрад проникает в его тело. И зарождаются болезни. И вымирают целые города. И Ад приходит на землю. Настоящий Ад. И сорваны печати. И стучат копыта всадников, спешащих за его душой. И закричал Рем. Упал на колени и начал молиться. И расступились чары. И увидел он райские гущи. Бескрайние сады и женщин, зовущих его. И солнце согрело его дрожащую плоть. И душа расцвела в чудесных объятьях. И отдался он этим ласкам. И растаял в сладостных
поцелуях. И не пожелал возвращаться. Никогда не возвращаться…
        - Очнись, святоша.
        Женщина. Она стояла над ним, и семя, вытекая из ее промежности, струилось по ногам.
        - Что это было?- прошептал Рем, пытаясь подняться.
        - Ты кончил,- промурлыкала женщина.- Всего лишь кончил.
        Рем смотрел на картины. Его лицо. Он был уверен, что оно где-то там. Скрыто грудой мазков и красок. И он проклят. Проклят, отныне и присно, и во веки веков… Черт бы его побрал!
        Он собрал свои вещи и покинул комнату.
        - Выпей,- Брендс протянул ему стакан. Скотч протрезвил рассудок. Помог собраться.
        - У меня нет слов,- прошептал Рем. Никогда прежде он не чувствовал в себе столько веры. Никогда прежде он не был так счастлив.- Я хочу испытать это снова, мистер Брендс. Вы говорили, что есть дом.
        - Боюсь, тебе еще рано приходить туда.
        - Я подготовлюсь.
        - Не торопись.
        - Ради этого я готов ждать всю свою жизнь, мистер Брендс. Всю свою жизнь…
* * *
        Себила. Она вошла в жизнь Джейкоба, когда ему исполнилось двадцать пять. Молодая, сочная, страстная и безумно красивая. Они отдавались друг другу везде, где была возможность: в лифте, на лестнице, в офисе… Минутные вспышки страсти и новое томительное ожидание. Месяц, второй, третий… Это не была любовь. Нет. Всего лишь страсть. Страсть, которая намного сильнее любви.
        - У нас будет ребенок, Джейкоб,- она сказала это до того, как он сорвал с нее одежду. До того, как овладел ее телом. Холодный душ, и страсть шипит, шипит, шипит… - Кто ты?- он отступил назад. Трезвые мысли. Здравый рассудок.- Кто я?- Нет. Она не боялась его.- Думаю, ты не захочешь этого знать.- Детство. Странные истории. Очень странные… Дом. Картины… Джейкоб вырос вдали от всего этого.- Я выбрала тебя еще до твоего рождения, мой мальчик.- Себила. Почему его бабка в бреду всегда шептала это имя? Почему он не думал об этом прежде?- Ты всего лишь игрушка, Джейкоб. Инструмент.- Ее улыбка была чудовищной в своей идеальности. Чего ты хочешь?- Того же, что и все.- Ты не все.- Я просто люблю детей, Джейкоб. Своих детей.- Кто ты, черт возьми?!- он схватил ее за плечи. Встряхнул. Еще раз и еще… Мир вздрогнул. Изменился. Стал другим. Чужим. Враждебным.- Мой маленький Самаэль,- ворковала женщина.- Мой первый муж. Отец моих детей.- Джейкоб чувствовал, как время поворачивает вспять, как проносит его сквозь столетия дикий, безудержный ветер. Он срывает с его костей плоть, дарует новую и снова срывает. Сотни
перерождений. Тысячи лиц перед глазами. И боль. Океаны боли. Древняя линия крови, которая ведет его к истокам. Древние города. Древние люди. Древний род. Самаэль! Джейкоб пошатнулся, привыкая к новому телу. Десятки наложниц окружили его. Смуглые, черные, белые, как далекие звезды. Но лишь одна была мила его сердцу. Она танцевала перед ним, извиваясь, словно змея. Дикая, необузданная. Ее невозможно завоевать. Невозможно подчинить. Она как сердце влюбленного, которое покоряется лишь однажды. И Джейкоб чувствует, как дрожит Самаэль. Как предвкушает тот миг, когда его губы коснутся этого тела, когда изнывающий от желания член пронзит ее. Богиня! Они лежат в постели, и мир вокруг сходит с ума. И оживают тени. И извиваясь, ползут к влюбленным. И отдаются им наложницы. И отдают им своих детей, дабы могли они утолить свою жаждущую страсть их кровью. И Ад открывает свои врата…
* * *
        Джейкоб очнулся на полу. Мокрый. Бледный. Дени Маккейн. Он возвышался над ним, наблюдая за его пробуждением.
        - Я видел Ад,- прошептал Джейкоб.
        - Ты видел то, что ты видел,- старик бросил на пол окурок. Затушил ногой.- Поднимайся. Не гоже моему внуку валяться в ногах. Даже в моих.
        Он отвел его в дальнюю часть офиса, туда, где шум вечеринки был почти не слышен, а тени господствовали в объятиях мрака, потешаясь над трусливо отступившим светом. Дверь. Темная, лишенная красок. Такая же, как десятки других дверей. Офис. Ночь за окном. Стол. Пара стульев. Женщина. Ее ноги широко раздвинуты и согнуты в коленях. Ее руки упираются в спинку стула. Ее тело поднимается и опадает. Поднимается и опадает. Поднимается и опадает… Мужчина. Он сидит на стуле. Его тело скрыто телом женщины. Видны лишь ноги и член, который с хлюпаньем погружается в женское лоно. Выходит и погружается. Выходит и погружается. Выходит и погружается… И стоны. Женские стоны. Они сливаются с этим хлюпаньем. Сливаются с тяжелым дыханием и тихим поскрипыванием стула.
        - Будь осторожен, Лаялс,- говорит женщина.- Теперь внутри меня есть еще одна жизнь. Еще одна. Еще…
        - Черт!- Джейкоб закрыл дверь. Замок щелкнул неестественно громко.- Черт!
        - Не бойся,- старик достал сигарету. Прикурил. Его морщинистое лицо на мгновение восстало из мрака и снова погрузилось в темноту.- Думаю, она и так знает, что мы здесь. Думаю, она хотела, чтобы мы были здесь. Чтобы видели…
        - Чертова сука.
        - Хуже, Джейкоб. Намного хуже,- и уже после. В кабинете Старика. После долгой истории семьи Маккейн. После долгой истории дома семьи Леон.- Мы должны остановить это, Джейкоб.- Молчание.- Мы должны остановить ее, внук.
        - Она сказала, что ждет от меня ребенка.
        - Она заберет у тебя твою жизнь, Джейкоб. Твою власть, твое будущее.
        - Не знаю смогу ли я…
        - Ты должен, Джейкоб.
        - Дядя Билли знает об этом?
        - Дядя Билли нашел человека, который поможет тебе.
        - А Лаялс? Как быть с ним?
        - Он такая же пешка, как и мы.
        - Я хочу, чтобы он умер.
        - Ты должен простить его.
        - Нет.
        - Он нужен нам, Джейкоб.
        - Он против нас.
        - Думаю, я смогу это исправить.
        - А если нет?
        - Тогда ты его убьешь.
        - Я убью его в любом случае.
        - Именно этого она от тебя и ждет. Твой крах. Твою потерю контроля над собой. Разве ты не видишь? Она играет с тобой. Она играет со всеми нами.
        - Тогда я убью ее.
        - Но только не своими руками, Джейкоб.
        - Мне придется ждать?
        - Да.
        - Хорошо. Я буду ждать.
* * *
        Роды. Рем подготовился к ним со всей тщательностью опытного экзорциста. Он осмотрел дом, в который должны были привезти Себилу. Заглянул в каждый уголок, исследовал каждую щелочку. Даже бригаду рабочих, которая должна была построить этот дом, он набирал сам, беседуя с каждым из них и неустанно наблюдая за процессом строительства. Из мебели он ограничился лишь небольшой кроватью и парой стульев. Все пороги в доме были залиты бетоном, превратившись в монолиты. Ничего подозрительного. Ничего, о чем Рем бы не знал. Исповедь. За день до положенного срока, Рем покаялся во всех своих грехах, а перед тем как лечь спать, принял большую дозу снотворного, дабы не оскверниться во сне. Утро. Рем, Лаялс, Билли Брендс, Дени и Джейкоб Маккейн. Дом художника. Натертый до блеска пол скрипит под ногами. Комната Себилы Леон. Женщина. Никогда прежде она не была так слаба.
        - Что вам нужно?- она лежала в кровати, укрывшись одеялом.- Я спрашиваю, что вам нужно?!- Она закричала, когда Лаялс, отбросил с нее одеяло. Большой, надувшийся живот пульсировал, словно внутри кипели тысячи адских котлов в ожидании грешников. Лаялс отпрянул назад. Испуганно уставился на Рема. Молчание.
        - Берем ее!- скомандовал Дени. Он первым подошел к кровати. Взялся за край простыни, на которой лежала Себила. Вторым был Брендс. За ним - все остальные. Себила извивалась, кричала. Ее проклятия тонули в бесконечных коридорах и необъемных залах дома.
        - Какого черта?!- Дряхлая. Немощная. Ивона попыталась преградить им путь.- Что вы делаете?!- кричала она, пытаясь догнать их.- Что вы делаете?!- Старые ноги подогнулись, и она упала. Слезы. Желтые ногти ломаются, в бессилии царапая пол. Колени кровоточат, оставляя позади себя алый шлейф.
        - Господи!- прошептал Лаялс, увидев, как Ивона на четвереньках выползает из дома. Ее глаза горели безумием. Ее крики напоминали собачий лай.
        - Жми на газ!- Брендс сжал его плечо.- Жми же, черт бы тебя побрал!
* * *
        Рем окропил Себилу святой водой. Положил вокруг ее шеи епитрахиль.
        - Идиоты!- шипела Себила.- Какие же вы идиоты!- Боль и ненависть искажали ее покрытое потом лицо. Горели свечи. Пахло воском и ладаном. - Я экзорцирую тебя, Себила,- начал Рем.- Больную, но возрожденную чрез святой источник крещения именем бога, искупившего тебя своей драгоценной кровью, чтобы ты стала экзорцированным человеком.Лаялс закрыл глаза. Безумие. Все это одно большое безумие. Безумие! Безумие! Безумие!- Да удалится от тебя всякое зло дьявольского обмана и всякий нечистый дух, заклинаемый тем, который придет судить живых и мертвых. Аминь.- Аминь.- Аминь.- Аминь.Ветер задул свечи. Все до единой. Тени. Они поползли к постели роженицы. Обняли ее.- Бог милосердия, допускающий по милости щедрот своих претерпеть порчу тем, кого ты любишь, кого ты в любви принимаешь, для исправления наказуешь; тебя призываем мы…Комната менялась. Становилась другой. Она уносила собравшихся в ней людей в другой мир. В другую реальность. Туда, где солнце было алым от крови, и высушенный жарой красный песок уходил за горизонт своими бесчисленными барханами.- Смилуйся, Господи, над нашими воздыханиями; смилуйся, над
слезами этого больного, полного веры в твое милосердие. Допусти его к таинству примирения с тобой чрез Христа, нашего Господа. Аминь.- Аминь.- Аминь. Аминь.Они шли вперед. Шли по этой бесконечной пустыне смерти и безмолвия, и черный ворон кружил над ними.
        - Проклятый дьявол, признай свой приговор, воздай честь богу правому и живому, воздай честь Господу Иисусу Христу и отойди от этой рабы божьей со своими кознями, от слуги бога, искупленного господом нашим Иисусом Христом, его драгоценной кровью… Молитвы. Никто не помнил уже о Себиле. Были только они и их собственные судьбы. Их жизни. Их грехи. Они ждали их на кроваво-красной горе старыми, высушенными на солнце крестами. И голос. Голос Рема, читающий страсти Господни, звучал, как приговор. И ворон летал в небе. И гвозди стучали, готовые пронзить их плоть, расщепив дерево…
* * *
        Никто не знал, сколько прошло времени. Может быть час. Может быть пара дней. Они очнулись в темной комнате, пропахшей потом и испражнениями. Себилы не было. Лишь только ребенок. Мальчик. Он лежал на кровати, разглядывая столпившихся над ним мужчин. Джейкоб взял его на руки.
        - Что ты делаешь?- попытался остановить его Дени.
        - Это мой сын, дед.
        - Рем?
        - Я не знаю, мистер Маккейн. По-моему, это всего лишь ребенок.
        Они вышли на улицу. День был жарким. Яркое солнце слепило глаза.
        - Вот тебе еще одна история, Билли,- сказал Маккейн старому другу.
        - Надеюсь, последняя,- Брендс прищурился, вглядываясь в синее небо.- Надеюсь, последняя…
        Часть шестая
        Глава первая
        Кэтрин Розенталь. Линден выглянул в коридор. Тишина. Пара дежурных ламп. Тени… Долгая ночь… Линден закрыл за собой дверь. Повернул ключ. Теперь его никто не побеспокоит. Он достал из кармана кусок скотча, подошел к кровати и заклеил женщине рот. Кэтрин открыла глаза. Что-то промычала, увидев Линдена. Он облизал ее щеку. Проверил ремни на ее руках и лодыжках. Смазал вазелином руки и запустил их между ее ног.
        - Тихо. Тихо,- шептал он, проникая в ее тело.- Тебе же нравится. Я знаю, что тебе нравится.
        Кэтрин не двигалась. Толстое лицо санитара покрылось потом. Он изучал ее тело, ковырялся в нем, как когда-то это делал Фрэнк. Как когда-то это делал ее собственный муж. Палец за пальцем. Глубже и глубже. О, да. Это возбуждало его - чувствовать, как его плоть заполняет ее тело. Он просил ее потерпеть. Просил позволить воплотить свои желания в жизнь. А Томас спал в соседней комнате. Их сын спал в соседней комнате, в то время как отец, насиловал его мать.
        - Расслабься,- говорил Фрэнк.- Еще совсем чуть-чуть…- Этот ублюдок всегда считал себя хорошим любовником. Толстый, с вечной одышкой и похотливым взглядом. Он требовал от Кэтрин страсти. Требовал самоотдачи в постели. Нет. Кэтрин не была монашкой, но Фрэнк… Ему не нужна была жена, не нужна была женщина, с которой бы он мог провести в постели ночь. Он хотел иметь свою личную шлюху, куклу для удовлетворения своих извращенных фантазий. И это уже не был секс. Нет. Скорее что-то ненормальное. Ненатуральное до боли в кишках и рвотных позывов. Он предлагал, просил, заставлял… А потом появилась эта шлюха Эмери, и Кэтрин впервые поняла, что хочет убить кого-то. Она планировала это несколько месяцев. Узнавала подробности, обдумывала детали. Она не торопилась. Нет. Ей некуда было торопиться. Уже некуда…
        В ту ночь Фрэнк был пьян и необыкновенно разговорчив. Он строил планы на рождество и размышлял о том, в какую школу им следует отправить сына. Они поднялись наверх, в спальню, и он долго пыхтел, изучая анатомию ее тела. Пресытившись, он сунул неокрепший член ей в рот и разродился несколькими тощими каплями спермы.
        - Ты кончила?- спросил он, грузно заваливаясь на бок.
        - Да,- соврала Кэтрин. Она дождалась, когда он уснет. Спустилась на кухню, взяла нож и перерезала ему горло. Он лежал под ней, выкатив глаза, так и не осознав, что произошло. Мертвый. Покорный. Залитый кровью, словно собственным дерьмом.
        Кэтрин приняла душ. Оделась. Вызвала такси и поехала к Эмери…
        - Теперь притворись мертвой, сука,- хрипел Линден, переворачивая ее на живот. Он кончил быстро. Так же, как и Фрэнк. Может быть, даже быстрее. Кэтрин лежала, чувствуя, что ремни больше не стягивают ее тело. Других чувств не было. Совсем не было. Линден повернул ее на бок, склонился к самому уху и пообещал, что в эту ночь его хватит еще на несколько раз. Кэтрин выудила из его нагрудного кармана шариковую ручку и когда он попытался снова пристегнуть ее к кровати, воткнула ее ему в глаз.
* * *
        Странный это был звонок. Очень странный…
        - Так вы хотите сказать, что Маккейн и его брат изнасиловали вас?- спросил девушку Вест. Мокрая. В разорванной одежде. С трясущимися руками…
        - Да,- Кристин мотнула головой.- То есть, нет… Я не знаю! Они, наверное, чем-то опоили меня…
        - Кто?
        - Маккейн и Бредли!- она замолчала. Закрыла глаза.
        - И как именно они это сделали, мисс Ллойд?
        - Я не знаю.
        - Они дали вам какие-то таблетки или что-то еще?
        - Нет. Они, наверное, подсыпали что-то в вино.
        - Значит, вы пили только вино?
        - Да.
        - Много?
        - Я не была пьяна, детектив!
        - Хорошо. И что было потом?
        - Потом?
        - После того, как они дали вам что-то выпить.
        - Он отвел меня в какую-то галерею.
        - Кто?
        - Маккейн. Он сказал, чтобы я не боялась.
        - Не боялись чего?
        - Заниматься с ним сексом.
        - То есть вы были не против?
        - Нет. Он… Мы… Мы делали это прежде. За день до этого.
        - Значит, он не принуждал вас к сексу?
        - Нет. То есть… Там был кто-то еще. Понимаете? Он хотел, чтобы я сделала это не только с ним.
        - Вот как? И кто это был?
        - Я не знаю. Я убежала.
        - То есть Маккейн отпустил вас?
        - Нет. Я вырвалась. Ударила его…- она попросила у Веста сигарету.
        - Это все, мисс Ллойд?
        - Нет,- ее взгляд стал каким-то заискивающим.- Я выбежала на улицу. Заблудилась. И… Я не знаю, что они мне дали, но это было ужасно!
        - Они поймали вас?
        - Не они,- она сжалась. Уменьшилась до неестественных размеров.- Тени.
        - Что, простите?
        - Тени. Мне, по крайней мере, так показалось.
* * *
        Комната. Дальняя комната в конце темного коридора. Ночь. Поздний клиент одевается и бормочет какие-то оправдания. О своей жене. О своих детях.
        - Избавь меня от этого,- говорит Керри. Выглядывает в коридор. Смотрит на далекую, закрытую дверь. Клиент кашляет за спиной. Просит позволить ему выйти. Идет, боясь прикоснуться к ней, словно она прокаженная.
        - Пять минут назад ты засовывал в меня свой член,- напоминает Керри.
        - Простите,- он опускает голову. Краснеет.- Мне, правда, очень неприятно.
        - Знаешь что?- советует ему Керри.- Сделай в следующий раз это себе рукой - и совесть в порядке, и деньги на месте.
        Он смотрит на нее щенячьими глазами. Уходит.
        Тишина. Керри одевается. Ждет.
        Анта. Вместе они подходят к закрытой двери. Подбирают ключ из связки, которую Керри стащила вечером у охранника.
        - Я хочу, чтобы ты осталась здесь,- говорит Анта.
        - Но мы же договорились…
        - Я должна сделать это ради Ероси. Понимаешь?- она открывает дверь. Заходит.- По-моему, просто комната…
        Керри бежит. Страх пронизывает позвоночник. Ужас. Она слышит, как он шлепает босыми ногами по лужам за ее спиной. Крик. Дикий крик. Он вырывается из горла. Разрывает утреннюю мглу, эхом барабаня о стены домов… Рой. Керри бросается ему на шею. Бормочет что-то бессвязное.- Все хорошо,- он гладит ее волосы.- Все хорошо…
* * *
        Кевин. Тощая крыса схватила с его ладони кусок хлеба, отбежала на несколько шагов назад и съела.
        - Что он делает?- Тэмми смотрела на Джесс. Смотрела на Ламию.
        - Заводит друзей.
        Крыса закончила с трапезой. Маленькие глазки вопросительно уставились на человека.
        - Не уходи. Пожалуйста!- взмолился Кевин.- Нам есть о чем поговорить. Я рассказывал тебе о своей маме? О! Она пекла такие пироги с черникой, что просто пальчики оближешь…- Он смущенно посмотрел на крысу.- Ну, или лапки. У тебя есть имя, дружок? А? Нет-нет, у тебя должно быть имя. Я же должен тебя как-то называть, дружок. У всех моих друзей были имена. Понимаешь?
        Тэмми отошла от окна. Старый, заброшенный дом пах гнилью.
        - Зачем ты мучаешь его, Джесс?
        - Я всего лишь хочу понять,- рассвет дробил тело суккуба. Преломлял его стройность.- Хочу, чтобы кто-то показал мне.
        - Показал что?
        - Что такое любовь. Что такое страсть. Я думала, что знаю. Всегда думала, что знаю. Но люди… Они очень странные. Понимаешь? Некоторым из них от тебя нужен секс. Некоторым любовь. А некоторым совсем ничего не нужно. Они не хотят тебя. И я не знаю, как это исправить. Совсем не знаю…
        - Джесс?
        - Да, Тэмми?
        - Ты не думала о том, что иногда нужно уметь принимать вещи такими, какие они есть,- она вспомнила похороны. Вспомнила, как гроб с телом Джесс опустили в землю.- Иногда в нашей жизни происходит что-то, что мы не можем изменить. И как бы сильно мы не пытались исправить это, нам все равно не удастся убежать от правды. И люди… Некоторые люди… Которых мы любим. С которыми хотим быть рядом… Иногда они должны уйти, Джесс. И мы… Мы должны понять это и отпустить их.
* * *
        Кларк. Биатрис поднимается с кровати, закуривает сигарету.
        - Ничего. Бывает,- говорит она. Улыбка безобразит ее губы. Она достает кожаную плеть. Протягивает Кларку.- Можешь отхлестать меня, если это поможет тебе снова стать мужчиной.
        - Я ничего не чувствую,- говорит ей Кларк. Он смотрит на плеть. Смотрит на голую Биатрис. Тело. У него есть имя. У него есть жизнь. Оно кровоточит, потеет, возбуждается и остывает. Возможно, когда-нибудь оно родит детей, обрастет жиром и станет чем-то тленным, разлагающимся, кормящим червей… Но сейчас оно полно страсти, чувств, желаний…
        - Кларк?
        - Да?
        - Я хочу тебя.
        Он забирает у нее сигарету, тушит о свою ладонь.
        - Никаких чувств,- он смотрит ей в глаза.- Совсем ничего.
        Она одевается. Он может придушить ее. Может порезать на куски и спустить в унитаз. Но голос… Тот голос, заставивший шлюху раскаяться… Он сильнее его. Ему не нужны мышцы. Не нужна сила. Он, как пророк, проникает глубже. В самую сущность. И слово его - кинжал. И мысли - рука возмездия.
        - Я могу убить тебя,- говорит Кларк. Биатрис оборачивается. Он пробует на вкус ее взгляд.
        - Ну, если это тебе поможет…- она улыбается. Чертова мышь, плоть которой он может разорвать на части, но никогда не доберется до ее души! И этот голос… Будь он проклят! Зачем он показал ему все это?! Зачем сделал его слабым?!
        Кларк одевается, садится в машину и мчится по ночным улицам к дому Грегори Боа. Охранник говорит, что он опоздал. Говорит, что лучше прийти завтра. Прислужник дьявола! Иуда!
        - Вот тебе твое серебро!- Кларк бросает ему все деньги, что у него есть. Бежит по лестнице. Охранник догоняет его, разворачивает к себе лицом. Кларк достает нож. Вонзает его в брюхо охранника и проворачивает, проворачивает, проворачивает… Девушка. Керри. Она стоит в дальнем конце коридора. Возле той самой двери, за которой тот самый голос. Кларк подходит к ней. Смотрит в ее глаза. Темные-темные. Его руки в крови. Его нож в крови. Девушка открывает рот. Пытается что-то сказать. Страх… Но глаза не врут. В них нет чувств. Нет эмоций. Глаза демона. Темные. Бездонные. И Ад смотрит на него сквозь них. И врата открыты… И демон падает на колени и умоляет о пощаде… Дверь. Кларк входит в комнату. Тени. Сам Ад пред ним в обличье ночи…- Какого черта?!- Анта. Два шага в сторону. Попытка вырваться. Нож на пол. Кларк сильнее стали. Он душит Дьявола.- Ну, кто сильнее? Кто?!И смерть. И Ад. И звук шагов…Распотрошить! Убить!Крик Керри - демон убегает.- Хозяин мертв твой!- кричит ему вдогонку Кларк.Нож рассекает грудь поверженной. И ищет душу… Ангел? Нет. Всего лишь человек.Смех Кларка.- Боже! Это просто жизнь!
* * *
        Доктор Бэкслэнд позвонила Кингу утром. Он слушал ее молча, словно судью, который зачитывает приговор.
        - Хорошо. Я приеду, как только смогу,- он положил трубку. Закурил. Вест принес два стакана кофе.
        - Снова бессонная ночь?
        - Хуже,- он выпил кофе. Докурил сигарету.- Не возражаешь, если я отлучусь ненадолго?
        - Нет.
        - Спасибо, Джек,- он уже почти вышел. Почти закрыл за собой дверь.
        - Я знаю, Клайд.
        Пауза.
        - Что ты знаешь, Джек?
        - Знаю, куда ты едешь. Знаю, почему.
        - Вот как?
        - Это не грех, Клайд. Она всего лишь твоя сестра.
        - Замолчи! Замолчи, пока об этом не узнал весь отдел,- плечи его опустились.- Хотя какая теперь разница…
        Они приехали в клинику Бернарда Сноу вдвоем. Дождь барабанил в окна палаты Кэтрин Розенталь. Лужица темной, почти черной крови засыхала на полу. Коронеры, толкались, пытаясь вынести на носилках тучное тело санитара из палаты. Доктор Бэкслэнд, утратив свою прежнюю сдержанность, жужжала возле собравшихся назойливой мухой, готовая обвинить в случившемся первого встречного, лишь бы он не имел отношения к вверенному ей отделу.
        - Шариковая ручка, детектив. Представляете?! Она воткнула ее санитару прямо в глаз!- Вест игнорировал ее.- Вот видите!- не унималась доктор Бэкслэнд, показывая на простынь и засохшие на ней капли крови.- Это случилось здесь. Да. Здесь. А потом,- ее указательный палец вытянулся в сторону лужицы крови на полу. - Потом он упал вот сюда. Видите? Ах, мистер Кинг. А вы еще спрашивали у меня, можно ли отпускать эту женщину! Да она больная. Господи! Больная на всю голову.
        - Она была буйной…- Вест прочитал имя на халате доктора.- Доктор Бэкслэнд?
        - Господи! Ну, конечно, она была буйной. Иначе, зачем думаете, здесь эти ремни?! Мы привязывали ее к кровати каждую ночь, а иногда день…
        - И в эту ночь, конечно, все было, как и раньше?
        - Ну, да…- доктор Бэкслэнд замялась.- Наверно. Я не знаю…
        - А, это?- Вест указал на грязно-желтое пятно в центре кровати.- Как вы думаете, что это?
        - Моча?
        - По-моему, это сперма.
        Тюбик смазки, потревоженный топотом ног, выкатился из-под кровати. Плэйбоевский заяц на этикетке озорно подмигивал собравшимся.
        - Применять при анальном сексе,- прочитал Вест.
        - Черт,- доктор Бэкслэнд всплеснула руками и замолкла.
* * *
        Винсент. Часы на приборной панели "мустанга" показывали четверть пятого. Дворники монотонно смахивали с лобового стекла редкие дождевые капли. Уличные фонари все еще горели, освещая черное дорожное полотно, по которому, извиваясь, словно змеи, бежали блестящие на свету ручьи. Девушка. Она шла по тротуару. Босые ноги шлепали по лужам. Больничный халат, вымокший до нитки, облеплял худое тело. Золотые волосы спадали на плечи слипшимися прядями. И взгляд. Такой потерянный. Такой безнадежный. Винсент свернул к обочине. Остановился. Вышел из машины.
        - Подвезти?- спросил он девушку. Она не ответила. Он представился.
        - Кэтрин.
        - Что?
        - Мое имя - Кэтрин.
        Они сели в машину.
        - Куда поедем, Кэтрин?
        - Я не знаю,- она смотрела прямо перед собой. Ее дыхание было ровным. Большие твердые соски натягивали мокрую ткань халата. Узкие губы плотно сжаты. Высокие скулы. Голубые глаза…
        - Я живу один, Кэтрин,- осторожно предложил Винсент. Она вздрогнула, повернулась, посмотрела на него.
        - Мне нужен Томас.
        - Томас?- Винсент разочарованно вздохнул.- Кто такой Томас?
        - Мой сын,- Кэтрин снова смотрела перед собой.- Вы можете отвезти меня к нему?
        - Конечно,- Винсенту совсем стало грустно.- Вы знаете адрес?
        - Детский дом имени Джерома Хопкинса.
        - Вот оно как…- Винсент посмотрел на часы. На странную женщину.- Вы собираетесь пойти туда в таком виде?
        - Да.
        - Не думаю, что это хорошая идея, Кэтрин. Не знаю, что с вами случилось, но выглядите вы, мягко сказать, не очень. Да и время сейчас не самое подходящее для визитов. Понимаете, о чем я?
        - Нет.
        - Назовите мне ваш адрес, и я отвезу вас домой, а утром… Утром вы сами решите, что вам делать.
        - Детский дом имени Джерома Хопкинса,- повторила Кэтрин.
        - Я же говорю вам…
        - Детский дом имени Джерома Хопкинса.
        - Черт! Вы что, ненормальная?- Молчание.- Вот что, давайте я отвезу вас к себе, вы переночуете на диване, а утром мы подберем вам какую-нибудь одежду и решим, что делать дальше.- И снова молчание.
* * *
        Щелкнули замки. От кирпичной стены за спиной повеяло холодом. Решетки по бокам. Решетки впереди. Кларк сел на кровать. Тишина. Лишь только лампы гудят, словно пчелиный рой. И больше ничего. Никаких чувств. Никаких мыслей. Его плоть мертва. Его душа мертва. Есть лишь инстинкты. Чистые. Непорочные. Сердце гоняет по венам кровь. Легкие перекачивают воздух. Кишечник высасывает из переработанной желудком пищи полезные вещества. И все. И больше ничего. Совсем ничего…
        Дежурный спустился в подвал. Достал из холодильника изуродованное тело Анты. Он сильный. Он заставит себя смотреть на нее. Заставит себя не бояться… Черная кожа залита кровью. Глазницы пусты. Рот открыт и из черной пасти на дежурного смотрит обрубок языка. Сердце вырезано, вырвано из тела, так же, как и другие внутренности. Мышцы разрезаны. Белые кости блестят в дрожащем свете.
        - Я не боюсь. Нет,- дежурный закрыл глаза. Джесс. Джесс Паленберг. Он все еще видел ее. Живой. Восставшей из могилы. И эта женщина… Шлюха… Разрезанная. Разорванная на части. Она совсем не похожа на Джесс. Джесс задушили… Дежурный открыл глаза. Анта. Ее шея. Руки убийцы оставили на ней свой след. Яркий. Четкий. Цвета спелых слив. Они забрали у нее жизнь, а после лишили тела. Уничтожили, превратив в груду ненужного мяса и костей… Дежурный закрыл холодильник. Поднялся наверх. Мир. Что стало с ним в руках безумия? Хаос. Он правит порядком. Подсылает ночами в квартиры людей страхи, заставляя их трепетать в своих кроватях.- Я не боюсь,- дежурный стиснул зубы.- Не боюсь!Автомат загудел и выплюнул холодный кофе. Вот они, страхи,- мираж в пустыне хаоса и смерти. Галлюцинация перед лицом неизбежности. Попытка выжить в бурлящем море крови. Твоей собственной крови. И смех. Смех и презрение. Они смеются над тобой - все те, кому ты признался в своих слабостях и страхах. И это эхо. Оно звенит. Звенит внутри тебя чувством собственной неполноценности. И враг твой, самый страшный враг - это ты сам. Он выжигает тебя
изнутри твоими собственными страхами, твоей нерешительностью, твоей слабостью…Дежурный поднялся на ноги. Взял связку ключей. Кларк. Убийца. Он смотрел на него сквозь стальные прутья решетки.- Я не боюсь тебя,- сказал ему дежурный. Кларк ничего не чувствовал, лишь слышал голос. Далекий, шепчущий о чем-то важном. О жизни, смерти… Мышцы вздрагивают. Кларк встает. Подходит к прутьям. Запах пота, страха. Инстинкты. Логика. А между ними лишь решетка. Здесь жизнь. Там смерть. Здесь страх. А там лишь пустота. И смысла нет доказывать что-либо. Себе, друзьям, родным.- Смотри в глаза мне!- Кларк подходит ближе. Дыханье. Пустота. Пустыня. Он - песок. Кричит дежурный. Кларк сжимает его горло, вгрызаясь в плоть… Кровь. Тишина… Окончен спор. Спор хищника и жертвы. Спор инстинктов. Безумец слеп в безумии…Голгофа. Крест. Покой.
* * *
        Вода в ванной была горячей, но Кэтрин не чувствовала ее тепла. Винсент принес ей халат и полотенце, на мгновение задержал взгляд на ее груди, видневшейся под слоем пены, и вышел. Перекрыв холодную воду, Кэтрин смотрела, как кипяток наполняет ванну. Клубящийся пар заполнил комнату. Зеркала запотели. Тело начало покрываться красными пятнами. Томас! Кэтрин выбралась из ванной. Никакой боли. Никаких чувств. Она надела халат. Винсент встретил ее стаканом скотча и улыбкой.
        - Выпей. Тебе надо согреться,- сказал он. Она взяла из его рук стакан. Скотч обжег потрескавшиеся губы. Томас! Она распахнула халат. Легла на кровать.- Послушай, если ты не хочешь…
        Она раздвинула ноги. Скотч вылился на кровать. Пустой стакан скатился по одеялу и упал на пол.- Ладно.- Винсент разделся и лег рядом. Томас! Губы коснулись ее лица. Влажный язык облизал губы. Винсент взгромоздился на нее, придавив к кровати. Ничего. Никаких чувств. Лишь только комната вздрагивает толчками. Томас! Винсент ворочает ее. Швыряет по кровати, как куклу. Затем вздрагивает. Корчится. Затихает…
        Пустота. Пустота перед глазами. Пустота внутри тела. Томас! Мальчик улыбается ей. Ждет ее. Никто больше не разлучит их. Никто больше не посмеет забрать ее у него. Винсент засыпает и начинает тихо похрапывать. Кэтрин встает с кровати. Включает свет. Одежда Винсента велика ей, но она не думает об этом. Ключи от "мустанга". Она роется в карманах его куртки…
        - Кэтрин?
        Она прижимается спиной к стене. Томас! Винсент берет ее за руку. Она вырывается. Падает. Встает и бежит.
        - Кэтрин!
        Вода в раковине капает слишком громко. Винсент смотрит на Кэтрин. Приближается к ней.
        - Я всего лишь хочу помочь.
        Нож. Она находит его в раковине за своей спиной. Лезвие режет онемевшие пальцы. Кровь течет на грязные тарелки.
        - Кэтрин.- Винсент тянет к ней руку. Она не двигается. Томас! Винсент касается ее щеки.- Это всего лишь я.- Он улыбается. Обнимает ее. Целует в губы.
        - Я порезалась,- говорит она.
        - У меня есть бинт,- он ведет ее ванную. Смотрит порезы.- Больно?- спрашивает он, посыпая раны антисептиком.
        - Я ничего не чувствую,- говорит она.
        - Такого не бывает,- улыбается он.
        - Совсем ничего.
* * *
        Кинг и Вест приехали в детский дом имени Джерома Хопкинса за час до Винсента и Кэтрин. Томас был грустным и молчаливым, словно чувствовал, что что-то не так.
        - Смотри,- Кинг распаковал игрушечный "кольт", купленный по дороге.- Это модель
1911А1, вариант "дефендер". Укороченные ствол и рукоятка. Шесть патронов калибра
0,45. У меня и у моего друга дяди Джека такие же. Держи,- он протянул игрушку Томасу.- Дядя Джек расскажет тебе, как он работает.
        - Клайд?
        - Все нормально, Джек. Ты пока посиди с ним, а я пройдусь. Посмотрю, что к чему.
        Они встретились с Кэтрин в холле. Компания молодых девушек из обслуживающего персонала болтала возле большого окна. Морщинистая женщина за стойкой регистратуры читала книжку. Двери входа были открыты, и за ними седовласый врач в бледно-голубом халате расхаживал взад-вперед, разговаривая с кем-то по телефону. Откуда-то издалека доносился детский смех и эхом тонул в высоких сводах. Кэтрин остановилась.
        - Не надо,- попросил ее Кинг.- Не убегай.
        - Томас.
        - Я знаю.
        - Я должна увидеть его.
        - Почему?
        - Потому что…- она замолчала. Никаких чувств. Никаких эмоций.
        - Тебе нужно вернуться в больницу, Кэтрин.
        - Нет.
        - Я знаю, что там случилось,- Кинг подошел ближе. Кэтрин попятилась.
        - Почему вы мучаете меня?
        - Все хорошо, Кэтрин.
        - Почему вы мучаете меня?!- закричала она. Девушки у окна замолчали. Морщинистая женщина оторвалась от книги.
        - Я просто хочу помочь.
        - Нет!
        - Тебе нужна помощь, Кэтрин.
        - Я сказала - нет!
        Седовласый врач, прервав телефонный разговор, поинтересовался, что происходит. В голубых глазах Кэтрин не было страха. Не было эмоций. Лишь только холодная стеклянная безразличность.
        - Я не боюсь боли,- тихо сказала она.- Не боюсь унижений. Я ничего не чувствую. Совсем ничего.- Она нащупала в кармане нож. Пальцы сжали холодное лезвие. Кровь из порезов пропитала светлую ткань куртки.
        - Кэтрин,- Кинг заставил себя не смотреть на эти пятна.- Кэтрин, пойдем. Я отведу тебя к Томасу.
        - К моему сыну?
        - Да, Кэтрин. К твоему сыну.
* * *
        Дверь была закрыта, но сквозь толстое стекло Кэтрин видела, как улыбается Томас. Он не был похож на нее. Не был похож на своего отца. Просто мальчик. Просто ребенок, у которого еще все впереди. Он может мечтать. Может надеяться.
        - Когда я вырасту, то стану, как ты и дядя Клайд,- сказал он, забираясь на колени к Весту.- Я приду к вам, и вы научите меня всему, что знаете.
        - Ну если только дядя Клайд,- Вест улыбнулся.- Я к тому времени уже выйду на пенсию, куплю домик где-нибудь в тихом месте и буду ловить форель.
        - А кто же будет ловить негодяев?
        - Всегда кто-то приходит на смену.
        - Я приду,- Лицо Томаса стало серьезным.- А до тех пор, дядя Джек, ты никуда не уйдешь. Обещаешь?
        Кэтрин отвернулась от двери, посмотрела на брата.
        - Он стал совсем взрослым, Клайд.
        - Нет, Кэтрин. Он все еще ребенок. Просто ребенок…
* * *
        Они привезли Кэтрин в 17 участок в начале одиннадцатого. Пресса щелкала фотоаппаратами. Комиссар успокаивал беременную женщину. Офицеры столпились вокруг санитаров, помогая им вынести носилки. Порывистый ветер то и дело сдувал с безжизненного тела белую простыню, обнажая изуродованное тело дежурного. Кинг обнял Кэтрин за плечи, продираясь сквозь толпу.
        - Какого черта?!- попытался остановить их седеющий лейтенант.
        - Мне нужно отвести ее в камеру!- проорал Кинг. Вест тронул его за плечо.
        - Иди. Я поговорю с ним.
        Двери были не заперты. Пятна крови засыхали на кафельном полу. Кларк. Он стоял за решеткой, и кровь, казалось, покрывает все его тело.
        - Что за…- Кинг взял Кэтрин за руку.- Стой здесь. Я сейчас приду.
        Он вышел, прикрыв за собой дверь.
* * *
        - Я убил их,- сказал Кларк.- Убил их всех.- Кэтрин смотрела на него, на засыхавшую на нем кровь.- Бойся меня,- велел ей Кларк.- Бойся, потому что я могу забрать у тебя все, что есть. Любовь, жизнь, душу. Я оставлю лишь страхи, боль, ужас. Слышишь? Даже демоны боятся. Ты почувствуешь это. Почувствуешь, когда я приду за тобой.
        - Я ничего не чувствую,- тихо сказала Кэтрин.
        - Ложь!
        - Совсем ничего…- она достала из кармана кухонный нож Винсента.
        - Это не спасет тебя,- заверил ее Кларк.- Не облегчит твои страдания.
        - Никакой боли,- Кэтрин смотрела на порезанную руку.- Никаких чувств.
        - Ты будешь страдать, сука! Будешь корчиться и молить о пощаде. Только кровь может искупить наши грехи. Только боль и страх смерти отбросит мелочи, приблизив к сути!
        - Возьми,- Она протянула нож Кларку. Он вывернул ей руку, воткнул острие в ладонь.
        - Кричи!- сталь разорвала плоть. Вышла с дрогой стороны ладони.- Умоляй! Бойся меня!- Кровь капала на пол. Густая. Теплая.- Страдай!- Зубы Кларка скрипели.- Страдай же!- Он смотрел Кэтрин в глаза. В эти голубые глаза. Холодные. Безучастные.- Я разорву тебя. Растопчу твои почки ногами. Вырву кишечник и заставлю сожрать собственное дерьмо,- шипел Кларк, но глаза Кэтрин говорили ему, что все это не имеет смысла. Вся его сила, весь его праведный гнев не смогут сломать это гнетущее безразличие. Он зарычал. Вырвал нож из ее ладони и воткнул в ладонь собственную. Боль. Далекая, тупая боль пронзила тело мелкими иглами.
        - Совсем ничего,- Кэтрин смотрела на свою изуродованную руку. Кларк провернул нож. Снова боль. Боль и ярость.
        - Смотри мне в глаза!- прохрипел он. Вытащил нож и воткнул себе в ногу.- Ты не сильнее меня! Видишь?! Не сильнее!!!- Кровь из разрезанной артерии ударила Кэтрин в лицо. Она отошла назад.- Куда ты?- закричал Кларк. Без ответа. Происходящее потеряло для Кэтрин смысл. Никаких чувств. Никаких страхов.- Не смей уходить!- верещал Кларк, бросаясь на решетку.- Я достану тебя! Клянусь, я достану тебя!- Он бил ножом в стальные прутья, грыз их зубами.- Вернись! Вернись! Вернись!- Кровь залила пол в его камере. Кэтрин все еще была близко. Безразличная. Безучастная. Он просунул сквозь решетку руку и попытался дотянуться до нее. Его пальцы почти коснулись золотых волос. Его собственное тело, словно бросало вызов его ярости. Кларк срезал с руки часть плоти. Еще чуть-чуть. Кусок мяса, кожи и мышц упал к его ногам. Еще. Боль отступала, тело сдавало позиции, протискиваясь все дальше и дальше между стальных прутьев. Лилась кровь. Блестели белые кости. Еще совсем немного. Еще совсем… Кларк увидел, как его пальцы коснулись золотых волос. Синие, скрюченные. Он попытался сжать их, но они отказались повиноваться ему.
Стали чужими. Лишними. Вся рука больше не принадлежала ему. Кларк почувствовал, как подгибаются его ноги. Он упал в лужу собственной крови и забился в предсмертной судороге.
        Глава вторая
        - Плоть. Свежая, влюбленная плоть,- Ламия смотрела, как Тэмми пробирается к Кевину. Пол под ее ногами был застлан птичьим пометом и человеческими испражнениями. Грязные лохмотья и груды мусора источали невыносимую вонь. Крысы разбегались в стороны. Мыши затихали в углах.
        - Кевин!
        Он даже не слышал ее. Сидел, укрывшись старым одеялом, и рассказывал своему новому другу историю своей жизни: любовь, секс, удачи и поражения… Тощая крыса, забравшись на его поджатые к груди колени, слушала, вглядываясь своими маленькими красными глазами в его глаза. Он пах жизнью. Пах мясом. Его полные губы обещали быть мягкими и сочными. Его кровь - теплой и густой, способной утолить жажду, голод…
        - Кевин!- Тэмми споткнулась и едва не упала. Пол под ее ногой провалился. Старые доски оцарапали икру.- Кевин!- Тощая крыса обернулась, посмотрела на нее, спрыгнула с коленей своего ужина и скрылась под грудой тряпья у противоположной стены.
        - Нет!- Кевин бросился следом за крысой.- Не уходи! Пожалуйста, не уходи!- Он искал крысу, разбрасывая в стороны старую одежду и обувь.- Нет!- заскулил он, понимая, что крыса убежала.- Нет.- Он повалился на бок, свернулся калачиком и тихо заплакал.
        - Посмотри, во что ты превратила его, Джесс!- сказала Тэмми суккубу. Она опустилась на колени рядом с Кевином и по-матерински обняла его.- Все будет хорошо. Все будет хорошо.
        Он прижался к ней.- Крыса ушла,- пожаловался он.- Все уходят… Всегда уходят…
        - Ты обещала, что отпустишь его, Джесс!
        - Я отпускаю. Он может идти. Забирай его.
        - Забирать?! Да, он спятил, черт бы тебя побрал! Ты свела его с ума, Джесс! Ты свела его с ума!
        - Я просто хотела понять…
        - Ненавижу тебя!
        - Я думала, ты любишь меня.
        - Ты - чудовище, Джесс! Монстр! Посмотри, что ты наделала! Посмотри, во что превратила его!
        - Не понимаю, почему это для тебя так важно?
        - Потому что он человек, Джесс,- Тэмми сильнее прижала Кевина к своей груди.- Когда ты умерла, я проклинала бога за то, что он забрал тебя, но сейчас… Клянусь, я хочу, чтобы ты снова оказалась в могиле, Джесс.
        - Почему?
        - Потому что это неправильно, Джесс! То, что ты делаешь. Неправильно!
        - Я могу исправить это.
        - Ну, так исправь! Исправь, черт тебя возьми! Иначе, клянусь, я до конца своих дней буду ненавидеть тебя. До конца своих дней…
* * *
        Пробка. Такси. Дождь барабанит по крыше. Кристин. Озноб. Он пробирается под кожу. Глубже. Куда-то в самую суть. Дом, семья, жизнь - все кажется каким-то обсмеянным, опороченным, но в тоже время нужным, незыблемым. И хочется верить, что память врет. Что это сон. Всего лишь сон… Картины, тени, ночь… Настанет утро и принесет возможность все забыть, заполнить пустоту и тучи разогнать, лицо подставив лучам солнца… Но что-то новое внутри терзает душу. То родилось недавно… А может, было там всегда, дремало лишь? И, притаившись, выжидало тот момент, когда настанет время? Страсть? Похоть? Что это? Любовь? Все то, что было так недавно - нужно ль оно теперь? Рой. Милый Рой. Плохой любовник и бездарный муж. Забыться. С ним. Найти в его руках заботу и покой вернуть.
* * *
        - Впустишь или будем стоять на пороге?- спросила Кристин. Рой пожал плечами. Отошел в сторону. Кристин вошла. Дверь за спиной закрылась.
        - Сердишься на меня?
        - Нет. Уже нет,- она обернулась. Почему он не кричит на нее? Почему не обвиняет ее?
        - Рой…
        - Я знаю,- она сжалась. Уменьшилась в размерах.
        - Что ты знаешь, Рой?
        - Все.
        - Все?- Она хотела услышать это. Хотела, чтобы он открыл карты первым.
        - По крайней мере, то, что ты рассказала полиции,- сказал он. Кристин забыла, что нужно дышать. Забыла, зачем пришла сюда.
        - Это нечестно,- она выдохнула. Закрыла глаза.- Кто рассказал тебе?
        - Всего лишь новости.
        Молчание.
        - Ты хочешь, чтобы я ушла?
        - Хочу показать тебе кое-что,- Рой подошел к заваленному бумагами столу.- Посмотри.
        - Что там?
        - Работа твоего отца и старика Олдмайера.
        - Мой отец врач.
        - Я имею в виду твоего родного отца.
        - Я его не помню.
        - Но идешь по его стопам.
* * *
        Тайны. Загадки. С раннего детства Микки Олдмайер верил, что мир вовсе не тот, за кого себя выдает. Он притворяется, врет, играет. И люди. В них нет правды. Лишь только маски. Изощренные. Хитрые. Которые с годами становятся более натуральными, более естественными. Мать, отец, братья… Микки был последним ребенком в семье. Его рождение поставило крест на Саре Олдмайер как на женщине. И брак, этот счастливый брак дал трещину. Разошелся по швам. Разъехался. Оставив лишь горечь неискренности да пепел воспоминаний в семейном фотоальбоме. Иногда, в каком-то странном, непостижимом для Микки исступлении, Сара набрасывалась на него, обвиняя в том, что его отец пьян или спит с другой женщиной. Она била его, порола ремнем, запирала на весь день в подвале… А ночью… Ночью приходил отец. Он сажал Микки к себе на колени и говорил, что любит его… Странная это была жизнь. Неестественная. Ссоры по будням, идиллия в рождество, любовь на глазах у соседей и ненависть, когда мать с отцом оставались наедине. Маски. На всех лицах. На всех людях. Они лежат на тумбочках у кровати, когда мы спим, и плотно надеты на лица,
когда выходим из дома. И Микки больше всего на свете хотел научиться срывать эти маски. Разоблачать, показывать людей такими, какие они есть. И не важно, что про него скажут. Он - меч правды, жало истины в теле лживого мира. И это его выбор. И это его путь.
        Он устроился на работу в "Хот-Ньюс", когда ему было двадцать пять. Молодой, энергичный. Тайны, сплетни, загадки… Он копал глубоко, до самых костей. Он знал родной город, как патологоанатом знает анатомию человека. Вот это - легкие, вот это - сердце, это - мозг, а это - аппендикс, который можно вырезать, и ничего не изменится. Ни жены, ни детей - Микки отдал себя работе всецело, без остатка. Срывать маски. Разоблачать ложь… Но чем дольше он делал это, тем больше понимал, что ложь невозможно победить. Она часть этого мира. Главный орган, без которого наступит смерть. Вот - желудок, вот - печень, вот - почки. Все в среднем состоянии. Все можно вылечить. Или заменить. Последняя мысль пришлась Микки по душе. Рыба гниет с головы. За долгие годы работы журналистом он знал это, как никто другой. А головой в этом городе был Старик. Дени Маккейн. Вот уж чью маску воистину стоило сорвать с лица. Лживый, мерзкий, продажный. Вся его жизнь была вымощена кровью и человеческими жизнями. И Олдмайер начал копать. Копать глубоко, к истокам, к центру этого зла. И годы потеряли смысл. И время стало чем-то* * *
        Особняк Леон. Джастин Ллойд приехал сюда, надеясь найти истоки. Художник. Родной город выдавил его, как тело выдавливает из себя занозу, инородное тело. С гноем, болью. Ему не было места в той жизни, в том мире, где сестры рожают детей, где на праздник жарят индейку, где радуются ненужным подаркам и смысл жизни настолько прост, что, кажется, незачем жить. Ллойд был другим. Всегда был другим. С самого детства. Он жил в мечтах, рисовал мечты, и надеялся, что когда-нибудь они станут явью. Мечты о чем-то другом - более нежном, более страстном, более влюбленном, чем то, что у него было. Словно что-то глубоко внутри зовет его куда-то. И невозможно не слышать этот зов. Он, как бой барабанов ночью. Горят костры, черные тени пляшут на полянах. Женщины отдаются мужчинам. Мужчины убивают за женщин. Дикие. Страстные. И блеск в глазах. Черных, как ночь, глазах на черных, как деготь, лицах. И что-то животное, рожденное инстинктами. Оно бьет сквозь кожу каплями пота. И женщина. Высокая, властная. С распущенными черными волосами, доходящими до эбонитовых ягодиц. С ореолом павлиньих перьев, искрящихся в свете
костров. С высокой грудью и молоком, не выпитым младенцами, которое струится из больших сосков, стекая вниз, по животу, туда, где находится то, ради чего люди готовы убивать друг друга. Богиня! Хозяйка этого безумного царства ночи. И пляшут тени. Жар костров и запах тел. Избранник выбран. Вертел, плоть, огонь. И запах мяса. Сочный. Кости добела обглоданы. Желудки сыты. Он стал пищей - тот, кто смел вкусить ее любовь, познать жар тела… Накормил завистников. Тех, что молча наблюдали за соитием богини той и смертного, избравшего минуту страсти сытому желудку. Но завтра… Завтра будет избран новый. Таков закон. Закон природы, страсти, бытия… Их были десятки - подобных картин. Ллойд рисовал их, закрывшись на чердаке, пряча от посторонних взглядов. Его фантазии. Его мечты. Он ненавидел и любил их. Они были всем. Они забирали у него все. Друзей, женщин, деньги. Его дети. Его безумие. Его страсть. И от этого невозможно было сбежать. И понять это было невозможно. Оно просто было. Было внутри него. Как сердце, без которого невозможна жизнь, но о котором ты не думаешь, пока оно не напомнит о себе болью. И с
годами этой боли становилось больше. Эти видения, эти картины - они словно больше не хотели быть затворниками. Они рвались на свет божий, умоляя Ллойда рассказать о них миру. И это была боль. Нестерпимая. Всепроникающая. Боль, от которой не спасали ни вино, ни препараты, ни огонь, в который Ллойд бросал свои творения. Все возвращалось. И сочность, краски, их становилось больше. Рисунки четче. И реальней то, что рисовал Ллойд на картинах… И вот он был здесь, возле дома, где жили пращуры, и ждал ответов.
* * *
        Высокий негр открыл ворота. Дом. Ллойд видел его. Монолитный. Величественный. Вобравший в себя все самое лучше от греко-римской архитектуры.
        - Следуйте за мной, сеньор,- сказал ему негр. Они свернули с дороги, ведущей к дому. Теплый ветер ласкал своими прикосновениями нежные бутоны магнолий и базиликов. Сочная жимолость стелилась под ногами мягким ковром. В зарослях шиповника щебетали птицы. Высокие дубы рождали длинные тени…
        - Прошу прощения,- засуетился Ллойд.- Может быть, вы меня с кем-то спутали, но мне назначена встреча…- Негр остановился. Посмотрел на него сверху вниз.
        - Вас зовут Джастин Ллойд, сеньор?
        - Да. Джастин Энтони Ллойд.
        - Значит, ошибки нет. Сеньор Билли ждет вас в фамильном склепе.
        - Ждет где?- Опешил Ллойд, не поспевая за размашистым шагом негра.
        Они вышли на поляну, в центре которой стояло высокое мрачное здание, стены которого были обложены черным блестящим мрамором. Был яркий солнечный день, но это здание, казалось, поглощает весь свет, которое небо отрядило для его освещения. Солнечные лучи достигали мрамора и тонули в их необъятной тьме, притаившейся за внешним блеском.
        - Нам сюда, сеньор,- сказал негр, подводя Ллойда к короткой лестнице с лицевой стороны, за которой простирался окруженный колоннами портик. Тяжелые двери в его глубине были открыты, и изнутри веяло холодом. Не могильной сыростью, вобравшей в себя запахи тлена, а вселенским, первозданным холодом, который можно почувствовать, если долго вглядываться в ночное небо. Безграничная, безбрежная даль космоса, в конце которой пустота и мрак.
        - Сеньор Билли?- тихо позвал негр старика, склонившегося над одним из гробов.
        - Я знаю. Можешь идти, Сопля.
        Ллойд улыбнулся. - Вы называете этого здоровяка Соплей, мистер Брендс?- У него нет другого имени, Джастин,- старик обернулся. В полумраке его лицо выглядело моложе своих лет. Так же, как голос. Спокойный, мягкий.- Моя жена…- сказал старик, отходя от гроба.- Она хотела, чтобы мы дали ему имя, но смерть, к сожалению, забрала ее слишком рано.- Я сожалею, мистер Брендс.- Оставь это. Ты все равно не знал ее, чтобы сожалеть,- старик взял его под руку, словно не он, а Джастин был древним и дряхлым.- Прости мой цинизм, но порой мне кажется, что все в этом месте проклято, даже люди, которые приходят сюда.- Но вы ведь тоже живете здесь, мистер Брендс.- О! Мой крест уже ждет меня, мой мальчик.- Простите, но я не особенно верю во все это.- Думаешь, до этого есть кому-то дело? Когда Ад придет за тобой, он не будет спрашивать, во что ты верил, он будет смотреть, как ты жил и что сделал.- Я всего лишь хотел кое-что узнать,- Ллойд начинал дрожать. Холод пробрался к нему под одежду, обнял его тело.- Моя прабабка. Долорес. Она рассказывала мне о вас, мистер Брендс. Говорила, что вы приезжали к ее матери, искали ее.
Могу я узнать почему?- Книга, мой мальчик. Я всего лишь писал книгу.- И поэтому вы до сих пор живете в доме моих предков?- Это тебе тоже Долорес рассказала?- Кое-что она. Кое-что узнал сам.- По телефону ты сказал, что занимаешься живописью?- Немного. Твоя прабабка тоже рисовала. Ты знал об этом?- Да. Незадолго до смерти, после того, как умер ее муж, Долорес написала пару странных картин. Но откуда вам известно об этом, мистер Брендс?- Она рисовала не только в старости, мой мальчик. Когда я приезжал, ее мать жаловалась, что живопись убивает ее.- Убивает?- Ллойд вздрогнул, но уже не от холода.- Да. Она говорила о странных поступках, которые совершала Долорес. Очень странных. Понимаешь? Особенно по меркам того времени.- Я этого не знал.- Вот так вот. А потом, судя по всему, она вышла замуж и забросила живопись до смерти своего мужа.- Она была очень несчастной, мистер Брендс.- Все мы несчастны, пока наши творения живут лишь в нашей голове.- Вы говорили, что вы писатель?- Я говорил, что я когда-то писал.- Разве это ни одно и то же?- Нет. Считаете, что у вас не было таланта?- Считаю, что моего таланта
хватило лишь на один шедевр.- И вы успокоились?- Скажем так, мое тщеславие успокоилось.- И вы смогли избавиться от этого?- От чего, мой мальчик?- От мыслей, видений, от картин, которые приходят в голову, жизней…- Да.- А я не могу. Во мне словно что-то горит. Словно что-то рвется и рвется наружу…- Может быть, гормоны?- Не разочаровывайте меня, мистер Брендс. Я знаю, что вы так не думаете.Они вышли на улицу. Солнце ласкало замерзшие тела. Ветер качал алые маки и эшшольции.- Видишь эту поляну?- спросил старик.- Похоже на скорбь или бессильную ярость.- В чем-то ты прав,- голубые глаза старика на мгновение ожили, вспыхнули странным призрачным блеском.- Хочешь услышать историю?- Что за история, мистер Брендс?- История этого места, мой мальчик. Но после ты должен пообещать, что уйдешь и никогда не вернешься сюда. Что во мне такого особенного, мистер Брендс?- Я не знаю.- Что было особенного в моей прабабке?- Слушай историю, сынок. Слушай, пока я не передумал.
* * *
        Ночь смазала краски, высосала сочность, оставив лишь оттенки серого. Ллойд перелез через забор, прокрался вдаль освещенной аллеи к дому, заглянул в окно. Истина. Впервые в жизни он чувствовал, что она где-то рядом, где-то близко. Его жизнь, его фантазии - все это было здесь, в этом доме. Ответы, которые он искал. Слова, которые хотел услышать. Старик убедил его, что он не безумец. Убедил, что его жизнь нечто большее, чем просто картины. Но старик не сказал ему всей правды. Не захотел или не знал - теперь это неважно. Кто он? Что он? Зачем он? Теперь это все здесь. В этом доме. За этими окнами. Ллойд припал к одному из них - темнота. К другому - ночь. Он шел вокруг дома, зная, что рано или поздно найдет ответы. Рано или поздно. Рано или поздно… Ллойд остановился. Недалеко от люминесцирующей глади бассейна негр, Сопля, лежал, зарывшись головой между ног белокурой женщины. Выгнув спину, она тихо постанывала.
        - Чуть пониже. Да. Вот так хорошо… Где-то далеко взревел автомобильный клаксон. Негр вскочил на ноги и нырнул в кусты.- Куда же ты?!- прокричала женщина. Услышала-таки рев клаксона и спешно одернула юбку.Яркие фары вспороли темное брюхо ночи. Черный "корвет" остановился возле самого входа. Мужчина и женщина. Они вышли из машины и отдались друг другу, не снимая одежды, не тратя времени на разговоры и предварительные ласки, словно животные, возжелавшие друг друга и дико, с каким-то гортанным рычанием, эгоистично удовлетворявшие свою страсть. Не больше минуты продолжалась эта безумная гонка за оргазмом, затем они ушли в дом. Ллойд опустился на землю, слушая, как журчит в фонтане вода. И не было никакого зова. Не было барабанов и костров внутри. Даже разочарование стало каким-то тупым и далеким.
* * *
        В баре было душно. Ллойд заказал выпить. Накопленные деньги кончались, но это не беспокоило его. Он пил в одиночестве. Даже не пил, а просто хотел побыть наедине с собой. Снующие между столов официантки были молоды и кокетливы. Ллойд выбрал одну из них, достал карандаш и нарисовал ее лицо на бледно-голубой салфетке. Выпил. Попросил повторить заказ.
        - Хорошо рисуешь,- сказала официантка, увидев на салфетке свое лицо. Он улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ.- Мы закрываемся через час.
        - Я подожду.
        Они шли по ночному городу, и Ллойд впервые в жизни чувствовал себя свободным. От прошлого, от мыслей, от бесконечного беспокойства. Пенни улыбалась и без умолка рассказывала о своем детстве, работе, планах на будущее.
        - Мой первый парень был настоящим козлом,- сказала она, вдаваясь в подробности своей первой интимной близости.- Я влюбилась в его глаза. Представляешь, променять девственность на какие-то глупые голубые глаза?!- Она засмеялась и начала рассказывать, какой толстой и неуклюжей она была в детстве.- Зато сейчас мужики сходят от меня с ума! Я где-то слышала, что есть такой тип женщин, которые расцветают после двадцати. Так вот, это, наверное, про меня!
        Они дошли до ее дома. Поцеловались.
        - Не хочешь зайти?- спросила Пенни.
        - На кофе?- улыбнулся Ллойд.
        - Ну, может быть, и не только.
        Небольшая кровать с трудом вмещала двух человек. Они лежали, прижавшись друг к другу, слушая, как громко стучат их сердца.
        - Ты не подумай чего…- сказала Пенни.- Я обычно не привожу сюда мужиков, просто…
        - Просто я первый художник, которого ты встретила.
        - Ну да!- она засмеялась, затем смолкла, о чем-то задумалась.
        - Пенни?
        - Не надо. Я знаю, ты уйдешь утром, и я больше никогда тебя не увижу.
        - Дело не в тебе.
        - Все так говорят,- она улыбнулась.- Даже художники.
        - Я бы остался, но этот город… он мне чужой, понимаешь?
        - Понимаю. У тебя жена, трое детей и ты хочешь вернуться к ним.
        - Нет. Нет у меня никого.
        - Тогда останься здесь. Найдешь работу. Я слышала, что в газету требуются фотографы. Ты ведь говорил, что работал в фотоателье, тем более ты хорошо рисуешь. Ну, закрытые слушанья и все такое…
        - Пенни!
        - Ты не останешься, да?
        - Я подумаю.
        - А если я сделаю так?- она нырнула под одеяло, сползла по его груди вниз.
        - Не нужно, Пенни.
        - А я хочу!
        - Пенни!
        - Заткнись…
* * *
        Микки Олдмайер встретил Ллойда улыбкой и снисходительным взглядом.
        - Значит, говоришь, ты увлекался фотографией?
        - Да, сэр.
        - И с каким оборудованием ты имел дело?
        - Обычно "Cannon AE-1", у него автоматическая экспозиция, конструкция модульного типа - пять главных и двадцать пять вспомогательных узлов, контролируемых компьютером, и к тому же невысокая цена. Была и "Minolta XM" со сменным видоискателем. Но лично мне по душе был "Pentax K-1000"- у него механический шторный затвор, простата и высокая надежность, температурный диапазон от минус двадцати до плюс пятидесяти. Короче, всегда можно носить с собой.
        - Впечатляет,- Микки поднял свои седые брови.- Могу я узнать, где ты работал прежде?
        - Штат Мэн, сэр. Небольшое фотоателье городка с населением две с половиной тысячи человек.
        - Что ж, понимаю. Большой город - большие амбиции. Решил попробовать свои силы?
        - Никаких амбиций, сэр.
        - Зачем же тогда ты уехал из родного города?
        - Искал родственников, сэр.
        - Нашел?
        - Они умерли, сэр.
        - Сожалею.
        - Не стоит. Я все равно не знал их, сэр.
        - Логично,- Микки закурил.- Ну, может быть, их знал я?
        - Боюсь, это долгая история, сэр. Билли Брендс…
        - Брендс?- седые брови поднялись еще выше.- Билли Брендс? Ты его знаешь?
        - Он живет в доме моих предков, сэр.
        - Поместье Леон…
        - Да, сэр.
        - Что ж, думаю, это правда, долгая история,- Микки вдруг засомневался.- Можешь описать, как выглядит Билли Брендс?
        - Я могу нарисовать, сэр.
        - Ну, нарисуй,- Микки протянул ему карандаш и листок бумаги. Изучил созданное Ллойдом лицо.- Похоже.
        - Я еще видел там женщину.
        - Женщину?
        И еще одно лицо родилось на белой глади.
        - И мужчину,- Ллойд рисовал быстро. Очень быстро, подчеркивая лишь важные детали и отбрасывая ненужное.- Вот. Вы их знаете?
        - Женщину - нет. А мужчина…- Микки недоверчиво смотрел на художника.- Это Джейкоб. Внук старика Маккейна.
        - Кто такой Маккейн, сэр?
        - Заноза в моей заднице,- Микки затушил сигарету.- Так, что ты там говорил о той женщине?
        - Я говорил, что видел ее, сэр.
        - И все?
        - Не совсем, сэр,- Ллойд на мгновение засомневался.
        - Говори.
        - После того, как Брендс выставил меня, сэр, я дождался ночи и пробрался к этому дому. Не подумайте чего плохого, сэр. Это было просто любопытство. Просто…
        - Продолжай.
        - В общем, там я и увидел эту женщину. Она приехала вместе с мужчиной… Джейкоб, да?- Микки кивнул.- На черном "корвете". И… Они занимались сексом, сэр.
        - На улице?
        - Да, сэр.
        - Ах! Какой бы это мог быть кадр!
        - Что, сэр?
        - Я говорю, если бы ты смог это сфотографировать, то цены бы такой фотографии не было!
        - Вы хотите, чтобы я сделал это, сэр?
        - Возможно,- Микки смотрел на черно-белый набросок женского лица.- Ты мог бы нарисовать его более четко?
        - Конечно, сэр.
        - Микки.
        - Что, простите?
        - Называй меня Микки. Все, с кем я работал, называли меня по имени. И никакого: "сэр".
* * *
        Лаялс остановил машину. Ночь. Тени. Запах гардении от женского тела. Белое бунгало.
        - Ты уверена, что Джейкоб не знает про это место?
        - Забудь про Джейкоба. По крайней мере, сегодня,- Себила вышла из машины. Теплый ветер раскачивал одинокую пальму. Лаялс обнял ее. Сжал в руках ее груди.
        - Не здесь,- она выскользнула из его объятий.
        - Что ты задумала?
        - Хочу показать тебе кое-что, Лаялс,- она отошла от него, обнажила грудь и поманила за собой.
        - Ты сумасшедшая!
        Дверь в бунгало была открыта. Они вошли внутрь. Мебели не было. Лишь только большой ковер в центре. И девушка. Обнаженная. Она лежала на мягком ворсе, лаская себя.
        - Лаялс,- позвала Себила, сбрасывая с себя одежду.
        - Что ты задумала?
        Она обняла его, впилась поцелуем в его губы, потянула вниз, на ковер, помогла раздеться, прижалась своей грудью к его груди.
        - Возьми меня, Лаялс,- прошептала она.
        - Я не могу,- Он покосился в сторону девушки.
        - Она всего лишь шлюха Боа, Лаялс. Всего лишь пес. Верный пес для наших утех,- она укусила его в шею. Сильно. До крови.- Когда-то, Лаялс, во мне было столько силы, что я могла бы свести тебя с ума одним только взглядом, но сейчас… Сейчас я слаба… Понимаешь? Всего лишь женщина. Женщина, которая хочет приручить тебя. Показать тебе что-то… Чтобы ты был моим. Понимаешь? Только моим.- Она поцеловала его, раздвинула языком его сжатые губы и там нашла его язык. Девушка. Девушка за ее спиной. Себила отыскала рукой ее волосы. Схватила их, притягивая к себе, вниз. Лаялс вздрогнул.- Тебе нравится?- спросила его Себила. Он не ответил. Его член набухал, увеличивался, обхваченный теплыми губами.- Нравится. Вижу, что нравится. - Себила отстранилась от него.- Посмотри на меня. Посмотри на меня, Лаялс!- Он открыл глаза. Потерянный, сбитый с толку, взгляд.- Ты принадлежишь только мне, Лаялс.
        - Да.
        - Только мне,- она поцеловала его, впилась зубами в его губы, пока теплая кровь не наполнила их рты.- Но если ты когда-нибудь предашь меня, Лаялс, я убью тебя.
        Девушка внизу начала громко причмокивать. Себила схватила ее за волосы и оттолкнула в сторону.
        - Ты только мой, Лаялс. Только мой…
* * *
        Олдмайер курил, искоса поглядывая то на фотографии, то на фотографа.
        - А у тебя талант, Джастин. Определенно талант!- он ударил кулаком по столу.- Будь я проклят, если это не пахнет скандалом!
        - Очень хорошо,- Ллойд неуверенно мялся с ноги на ногу.- Слушай, Микки, если уж ты в таком хорошем расположении духа, то, может быть, не станешь возражать, если я возьму на завтра отгул?
        - Отгул?!- Олдмайер выпучил глаза.- Мы ведь только начали, сынок! Погоди, мы еще покажем этому городу, кто есть кто на самом деле!
        - Да я понимаю, просто…
        - Девушка,- Микки расплылся в умиленной улыбке.- Что ж ты сразу не сказал?! А то уж я старый болван собирался познакомить тебя со своей племянницей. Очень даже, кстати, ничего. Ну, это так, на случай, если не заладится с этой… Как там ее у тебя зовут?
        - Пенни.
        - Да! В общем, если не заладится с этой девушкой, то…
        - Спасибо, Микки.
        Оставшись один, Олдмайер позвонил редактору и попросил задержать набор утреннего выпуска. Достал пишущую машинку "Оливетти". Вставил в ролики чистый лист, сунул в зубы сигарету и включил воображение…
        - Нет,- сказал Белами, пробежав глазами текст статьи и просмотрев фотографии.
        - Что значит - нет?
        - Извини, Микки, но мы порядочный журнал, а не какой-нибудь там "Хастлер".
        - Чушь!
        - Это твоя статья - чушь! Посмотри, о чем ты пишешь!? Какой-то третьесортный адвокат развлекается с двумя шлюхами…
        - Это не третьесортный адвокат, Белами. К тому же, одна из этих шлюх, любовница младшего Маккейна, а это уж точно не последний человек в городе.
        - Ты пилишь сук, на котором сидишь, Микки!
        - Я всего лишь хочу, чтобы люди знали правду.
        - Нет, черт возьми, ты просто хочешь очернить порядочных людей! Не знаю, откуда у тебя это желание, но запомни, никто не безупречен, Микки! Никто! Ни ты, ни я!
        - Если хочешь, я могу написать о себе.
        - К черту!
        - Или о тебе.
        - Пошел вон отсюда!
        Белами выбросил статью и фотографии в урну и налил себе выпить. Скотч был дорогим и чертовски хорошим. Он обжигал губы и трезвил мысли. Белами посмотрел на урну, выудил оттуда фотографии и убрал в стол. Настенные часы показывали начало одиннадцатого, и для визита к Старику было уже слишком поздно, но утром… Утром он обязательно навестит Маккейна и отдаст ему фотографии, заложив тем самым еще один кирпичик в фундамент своего благополучного будущего.
* * *
        Рем. Ллойд выследил его через пару дней после того, как Себила и Джейкоб объявили о том, что ждут первенца. Священник был странным. Слишком молодым. Слишком непохожим на других священников. Он встречался с Лаялсом. Встречался со Стариком Маккейном. Несколько раз Ллойд видел, как Рем встречается с другими священниками, такими же странными, как и он сам. Но верхом безумия, его последней точкой, было строительство дома, которое возглавлял Рем. И дом этот воистину был странным. Одного взгляда на него хватало, чтобы понять, что его хозяева не собираются жить в нем, скорее наоборот. Они готовят его для чего-то определенного. Чего-то особенного, что произойдет лишь однажды, а потом дом будет уже не нужен.
* * *
        Слишком много фотографий. Слишком много ненужных фактов. Чем бы ни занимались Маккейны - это их личное дело. Оккультизм, коррупция, гомосексуализм и прочие причуды - Белами знал, единственное, что его волнует в этом мире: это он сам, его жена и двое детей, будущее которых напрямую зависит от того, что он делает, и насколько прочен фундамент под его ногами. Поэтому Белами звонил Старику. Звонил снова и снова. И долг Старика Маккейна рос. И Белами знал, что это надежное капиталовложение.
* * *
        Бруно был стар. Год за годом, на протяжении последнего десятилетия, он наблюдал, как его некогда крепкое тело превращается в жидкий студень. Он уже не был мужчиной, тем самым мужчиной, который любил женщин, драки и скотч. И пусть Старик Маккейн говорил, что он значит для него больше, чем десяток молодых псов, Бруно знал, что это всего лишь привязанность и старая дружба. Ведь он и Дени, они были вместе с самого начала и вместе дошли до конца. А что это конец, Бруно не сомневался. Сколько им оставалось в этом мире? Пять? Десять лет? Сдобренных маразмом, болью в суставах и примочками от пролежней. Нет. Бруно хотел еще пожить. Хотя бы последний раз в жизни почувствовать себя тем, кем он был когда-то раньше. И Белами дал ему этот шанс. Белами со своими звонками, жужжащими, как назойливая муха в кабинете Старика. И эта парочка - журналист и фотограф - они могли уничтожить все, что Бруно и Маккейн создавали последние пятьдесят лет, втоптать в грязь их заслуги, их жизни. Старик никогда не говорил ему о своих слабостях, но Бруно слишком хорошо его знал, чтобы не видеть - сейчас Старик слаб, уязвим, и
вместе с ним уязвима их империя. Не власть и закон, не деньги, не сильные мира сего, а всего лишь журналист и фотограф взяли Старика за горло и прижали к стенке. И это был момент истины. Кульминация последних пятидесяти лет. Шанс. Шанс для Бруно. Шанс снова почувствовать себя живым.
* * *
        Ллойд проявлял фотографии, когда Бруно постучал в его дверь. Негромко. Терпеливо. Сложив за спиной руки, он стоял, опустив голову, дожидаясь, когда ему откроют. Он не хотел пользоваться оружием. Нет. Только старость и опыт против молодости и напора. Его кулаки были сжаты. Его суставы хрустнули, когда он ударил Ллойда в лицо. Схватил за ворот рубашки, подтянул к себе и ударил еще раз, но уже лбом. Кровь хлынула из сломанного носа, запачкав дорогой костюм Бруно. Ллойд упал на колени. Закрыл лицо руками. Бруно пинал его до тех пор, пока тело фотографа не обмякло. Затем закрыл дверь, осмотрелся. Он никуда не спешил. Женщина Ллойда ушла четверть часа назад, поэтому у него было время. Он собрал в охапку одежду в спальне, перенес в комнату, где фотограф проявлял свои снимки, и поджег ее. Пламя охватило стены, негативы, фотографии. Бруно вернулся в спальню и поджег тяжелые шторы. То же самое он проделал в гостиной. После, достал из кармана припасенную веревку, обмотал один конец вокруг шеи фотографа, другой привязал к ножке тяжелого дивана, поднял Ллойда на руки и выбросил его обмякшее тело в окно.
* * *
        Пенни вернулась ближе к вечеру, когда пожарные уже сматывали шланги, а зеваки начинали добавлять к увиденному несуществующие подробности, рожденные воспаленным воображением. Микки обнял ее и отвел в сторону, избавляя от ненужных расспросов. Она не плакала, лишь держалась двумя руками за свой большой восьмимесячный живот, словно это было единственное, что у нее осталось.
        - Думаю, нам лучше уехать отсюда,- сказал ей Микки. Он увез ее в загородный дом своего друга. Позвонил Белами и сказал, что увольняется, уходит на пенсию, бросает все и с этого дня ловит рыбу и разводит цветы. Вернулся в город, снял все деньги, что у него были, и отправил родственников отдыхать в Рио…
* * *
        Соленые воды начинали отдавать вобравшее в себя днем тепло. Температура воздуха поднималась. Волны бесшумно лизали причал. Бруно сидел в машине, вглядываясь в ночное небо. Он не состарится. Нет. Не превратится в беспомощную развалину. Жизнь дала ему еще один шанс. Еще одну возможность. И он не упустит ее. Нет. Он будет держать ее крепко, двумя руками…
        Бруно закурил. Отпустил ручной тормоз, позволив машине медленно катиться под уклон. Капот "олдсмобила" разрезал океанские волны. Тяжелая машина нехотя погружалась на дно. Соленая вода, просачиваясь сквозь щели, заполняла салон. И жизнь начинала стремительно отматывать свою пленку назад. Жизнь Бруно…
        Глава третья
        Кевин вздрогнул. Глаза его закатились так сильно, что на поверхности остались лишь бледно-желтые белки. По телу волной прокатилась судорога. Затем еще одна и еще. Он бился в припадке, заставив Тэмми вжаться в противоположную стену и в бессилии нервно заламывать руки.
        - Что ты делаешь?!- накинулась она на Джесс. Суккуб молчал. Тело его стало прозрачным, утратило формы.- Что ты делаешь?!
        Кевин затих. По лицу градом катился пот. Обветренные губы начали кровоточить.
        - Где я?- голос его был тихим, надломленным. Тэмми снова обняла его, прижимая к себе.- Как я оказался здесь? Что случилось?- Он снова вздрогнул, дернулся, словно во сне и тихо засопел.
        - Он умер?- туповато спросила Тэмми Джесс.
        - Ты что, не слышишь, как он дышит?
        - Ну, я не знаю.
        - Глупая баба! С ним все будет в порядке.
        - То есть… Ты хочешь сказать, что вылечила его?
        - Называй это как хочешь.
        - Джесс!
        - Не надо, не благодари. Я сделала это не ради Кевина, а ради себя.
        - Но…
        - И я не Джесс,- суккуб растаял, лишился форм, стал тенью. Тэмми вздрогнула. Затряслась, растянувшись на полу в припадке. Затем стихла. Что-то пробурчала сквозь сон, обняла Кевина и начала тихо похрапывать.
* * *
        Ночь. Часы тикают, отмеряя неизбежность. Кристин и Рой. Молчат. Бумаги на столе. Диван скрипучий. Звон стаканов.
        - Выпьешь? Скотч из бутылки. Дешевый скотч. История. История Кристин о том, что было в доме. И…- Знаешь,- Рой улыбается,- порой мне кажется, что мы коварней демонов.- Взгляд. Взгляд Кристин.- Не веришь мне?- Ну, почему же…- А мне плевать, - скотч обжигает губы. И тишина. Порой в ней смысла больше, чем в словах. Мгновение способно изменить часы, недели, годы… Три факта против тысячи: страсть, ненависть и страх… Желать и презирать, всем сердцем ненавидеть, но мысли гнать, что все закончено… Рой гасит свет. Объятия.- Не надо.- Что не так?- Не знаю. Не сейчас,- скотч по стаканам и в желудки. Еще. Еще чуть-чуть…- Вот так. Вот так… Любить, но думать о другом, лицо его представив пред собою…
* * *
        Лаялс. Бредли встретил его стаканом бренди, дымящейся сигаретой и отсутствующим взглядом.
        - Кто это с тобой, Кинсли?
        - Друзья.
        - Твои друзья?- взгляд Бредли скользил по лицам Левия, Джордана и Кэнди.- Лично я их не знаю.
        - Ты и Рема не знал, но он был.
        Бредли пожал плечами, впуская их в дом. - Что за Рем?- Священник.- Этого мне только и не хватало.- Он присутствовал при рождении твоего брата.- Мы с ним не братья.- С каких это пор?- И никогда ими не были…- он опустил голову.- Бредли? Это неправильно, Кинсли. То, что он делает - неправильно. Так не должно быть,- он посмотрел на адвоката, Левия, Джордана, Кэнди.- Не должно.- Я знаю, Бредли. Ты ничего не знаешь. Я сам не знаю. Женщина, сестра детектива, который занимается нашим делом, она сбежала из психиатрической клиники, убив санитара, чтобы увидеть своего сына. И в этом есть логика. Даже у сумасшедших есть логика, Кинсли! А здесь… Здесь только безумие…
* * *
        Брендс усадил правнука на колени. Слез уже не было, но Бредли все еще всхлипывал. Маленький, съежившийся от страха, десятилетний мальчик.
        - Тени. Тени. Тени. Тени…- шептал он, прерываясь лишь для того, чтобы сделать вдох. Брендс гладил его светлые волосы, покачиваясь в такт неслышимой мелодии.- Тени. Тени. Тени. Тени…
        - Тише, мой мальчик. Тише.
        - Тени…- мальчик всхлипнул и неожиданно затих.- Они сожрут меня.
        - Они не тронут тебя.
        - Они придут за мной, когда я буду спать.
        - Я научу тебя, как стать сильнее их…
* * *
        - Безразличие,- Бредли закурил, выпустил дым через нос.- Вот чего они больше всего боятся,- безразличия.
        Они замолчали. За окном шумел дождь. Приступ кашля выдавил из глаз Кэнди слезы и забрызгал носовой платок кровью.
        - Черт! Похоже, я сдохну раньше, чем закончится эта история,- Она засмеялась.
        - У тебя рак?- спросил ее Бредли.
        - Вот только не надо сожалеть. Ладно?
        - Сожаления - это всего лишь слова.
        - Вот это ты верно подметил.
        - Так говорил мой прадед.
        - Клевый он был у тебя мужик, я смотрю. Жил в доме с призраками, втянул Рема во всю эту катавасию, создал демона для своих утех… И хоть бы хны! Ты посмотри, а?!
        - Может, заткнешься?- одернул ее Джордан.
        - Пусть говорит,- махнул рукой Бредли.- Хоть кого-то не сводит с ума это безумие - и то ладно.
        - Думаешь, мы сходим с ума?- серьезно спросил Левий.
        - Не знаю, но судя по тому, что рассказал Кинсли и тому, что я прочел в дневнике Рема, по-моему, ваш друг священник - прямое этому доказательство.
        - Считаешь его безумцем?
        - Считаю, что он просто очень сильно хотел поверить и находил свою веру там, где на самом деле ее не было. Все свое детство я провел в этом доме и знаете, что я понял? Злу нет до нас дела, пока мы сами не начинаем искать его. Порой мне кажется, что если построить свою жизнь так, чтобы каждый день был наполнен чем-то полезным, а в голове не оставалось места для пустоты и меланхолии, то зло, будь то настоящее или выдуманное, никогда не поселится там.
        - Но мы не можем,- неожиданно серьезно сказала Кэнди, и новый приступ кашля согнул ее пополам.
* * *
        Рой спал. Дождь шелестел по крыше. Рассвет был хмурым. Глаза Кристин - открыты. Под одеялом грудь и нагота. Немного боли в голове от выпитого, но мысли трезвы…
        Кристин оделась. Рой открыл глаза.
        - Уже уходишь?
        - Да.
        - К нему?
        Молчанье…
        "Эксплорер" давит грязь. Дорога. Дом Леон. Маккейн…
* * *
        Дверь открыл Бредли.
        - Он здесь?- спросила его с порога Кристин.
        - Да.
        - У себя?
        Он указал на закрытые двери в картинную галерею.
        - Дня два уже там.
        - Я хотела…
        - Я знаю,- Бредли взял ее под руку.- Пойдем, я дам тебе его одежду.
        - Он что там - голый?
        - Спускался голым, а в залах нет одежды… Ты же знаешь…
        Они поднялись наверх в комнату Маккейна. Бредли открыл шкаф. - Возьми, что нужно. А что он любит?- Возьми, что любишь ты.Кристин выбрала светлые джинсы, рубашку и черную футболку - то, во что был одет Маккейн, когда она увидела его впервые. Бредли,- тихо позвал женский голос из темноты.- Ты что-то сказал?- спросила Кристин.- Нет,- Бредли подошел к окну.- Спускайся вниз. Ты знаешь, где его найти.- Мне дверь закрыть?- Как хочешь…Звук шагов… И тишина. Лишь тучи черные метаются по небу, да ветер бьется в окна, объявив войну теплу за ними…- Бредли?- Я здесь, Ламия.- Ты скучал по мне?- Не больше, чем по тем, кого не знаю.- Ах, Бредли!- Тень вздрогнула.- Прошу, не мучай же меня.- Исчезни с глаз долой.- Я отпустила Смита.- Что с того, его не знал я.- Он человеком был… Его спасла я и нашла любовь в глазах той девушки, что за него меня простила.- Я не прошу.- Но жизнь моя принадлежит тебе.- Мне не нужна она.- Но может быть, другим придется кстати?- Ты не спаситель.- Верно. Я служу тебе. Меня твой прадед создал, и служила я его гордыне, но ты другой. Понять пыталась долго я, что хочешь ты…- Внизу есть
женщина… Рак легких. Сможешь ты ее спасти?- Смогу.- Еще одна… Безумная…- Ты жизни хочешь им иль смерти мне?- Все понемногу.- Вы люди странные…- Так ты спасешь их? Да.- Тогда не жди.- Не пожалеешь?- Нет.- Так больно понимать это.- Ты просто демон.- Да,- тень распадается.- А ты такой же, как и Брендс.- Я не тщеславен. Нет. Твое тщеславие другое просто.
* * *
        Кристин открыла двери.
        - Ты?
        - Не рад?
        - Я видел мать свою, она сказала, что придешь ты.
        - Я принесла одежду.
        - Все так просто…
        - Возьми.
        - Дай руку.
        - Я хочу сказать…
        - Молчи!- целует в губы.
        - Дай мне уйти.
        - Ты хочешь?
        - Нет.
        Дрожат картины. Стекает краска с них, рисуя новый мир. Себила в нем средь персиков и буйства жизни.
        - Я первой Евой стать могла бы,- говорит.- Но предпочла свою свободу, став гонимой.
        Она обнажена. В глазах порок. Эдемский сад поет многоголосьем птичьим. Адам и Ева. Между ними спор. Он говорит: она служить должна ему. Она: с тобой равны мы. И улетает, к соглашенью не придя. Вослед ей ангелы летят и в Красном море вернуть пытаются. Я не вернусь. Тогда на Ад обречена отныне ты, страдать и сеять горе…
        Маккейн дрожит.
        - Кристин, ты видишь?
        - Нет.
        Горят костры. Поют шумеры, воспевая демонов своих: Лилу, Ардат Лили… Одна из них Себила… О ней традиции евреев, что она мужчиной овладеть помимо его воли может, родить детей ему. И потому Талмуд "Шабат" советует не ночевать одним им в доме… Адам и Ева в отлученье многих лет родили духов, дивов и лилит - здесь и Себила. А иудейский быт обрек Лилит вредительницей стать деторожденья. Как Ламашту. Считалось, что она у новорожденных кровь пьет, а Иова, назвал ее Саба - царица Змаргада… Но "Берешит рабба" сказал, что в прах она обращена была еще до сотворенья Евы. "Зогар" же уверяет: Самаэлева жена она и матерь демонов…
        - Кристин, ты понимаешь?
        - Нет.
        - Легенды…
        - Лишь то, что хочешь видеть ты.
        - Возможно да.
        - Давай уйдем.
        - В тот мир?
        - Здесь лишь картины.
        - А как же моя мать?
        - Она мертва. Но, если хочешь, я покажу тебе ее могилу.
        - Правда?
        - Да.
* * *
        Когда двери открылись, Лаялс увидел за ними красную пустыню, невысокий холм и пять крестов под кроваво-красным небом. На одном из них висел Рем. На другом - Билли Брендс. На третьем Дени Маккейн.
        - Твой крест ждет тебя, Лаялс,- сказал ему черный ворон. И в этот момент адвокат увидел будущее. Пять крестов. Пять проклятых жизней. И на последних двух крестах висели он и Джейкоб Маккейн. И это был Ад. Их Ад. Ад, который они создали для себя сами.
* * *
        Тело Кэтрин вздрогнуло. Изогнулось, словно в предсмертной агонии. Белая пена наполнила рот.
        - Тормози!- заорал Кинг.- Тормози, черт бы тебя побрал!
        Он выскочил из машины, открыл заднюю дверку.
        - Кэтрин!
        - У нее, наверное, припадок,- Вест помогал ему разжать ей рот. Ее зубы скрипели так сильно, словно кто-то включил кофемолку.
        - Кэтрин!
        Она затихла. Тело ее обмякло.
        - Пульс ровный,- сказал Вест. Кинг закурил.
        - Я думал, она умрет,- признался он.- И знаешь, на какой-то момент мне показалось, что так оно будет лучше. Я имею в виду умереть, чем жить той жизнью, которая у нее была. Но когда… Когда она затихла. Я вспомнил Томаса. Вспомнил, как мы росли. И…
        Кэтрин открыла глаза. Голубые-голубые, как чистое небо.
        - Что происходит?
        - У тебя был припадок,- сказал ей брат.
        - Припадок? Черт. Помню только, как уложила Томаса спать, вошла в спальню и…- Она побледнела.
        - Кэтрин?
        - Мне приснилось, что я сошла с ума,- она посмотрела на Кинга, словно ожидая, что он рассмеется, но он не смеялся.- Клайд?
        - Это был не сон, Кэтрин.
        - Черт.- Она закрыла глаза.
        - Кэтрин?
        - По-моему, я обмочилась.
* * *
        Черное, словно медуза, испачканное кровью и слизью, оно лежало на руках Кэнди.
        - Черт возьми! Это что, было во мне?!- Она бросила сгусток на пол и растоптала ногами. Дышалось легко и свободно.- Будь я проклята, Бредли, но, похоже, твой странный дом вылечил меня!
        - Это не дом, Кэнди. Это не дом…
        Левий долго смотрел на него, дожидаясь ответов.
        - Нет, святой отец. Пусть эта история останется со мной…
* * *
        На старом кладбище было тихо. Молодые дубы шелестели листвой. Старая церковь обрушилась, но вход в нее вместе с дверным проемом странным образом продолжал стоять, и время от времени порывы ветра хлопали ссохшейся, с облупившейся краской дверью. Маккейн, Лаялс, Кристин, Левий и Бредли стояли возле могилы Барбары Локидж.
        - Так ты говоришь, гроб пуст?- спросил Маккейн Лаялса.
        - Я уже не знаю. Может быть, Старик тогда спятил, опоил нас чем-то и заставил поверить во все эти бредни. А может быть, мы и сами хотели поверить в это…
        Где-то высоко в небе прокаркал ворон. Он кружил, расправив свои черные крылья над собравшимися людьми, словно наблюдая за ними.
        - Если хочешь,- сказал Лаялс,- мы можем откопать гроб и посмотреть, что там на самом деле.
        - Нет.
        - А я бы хотел…
        Кэнди за рулем старого "шевроле" нетерпеливо посигналила.
        - Я, пожалуй, пойду,- сказал Левий.
        - Куда ты теперь?
        - Не знаю. У Рема осталось кое-какое наследство на севере. Увезу туда Кэнди и Джордана.
        - Ты уже присматривай за ними.
        - Да уж как-нибудь.
* * *
        Грегори Боа сжал грудь новой девочки, расстегнул ей блузку, потеребил соски, пока они не стали твердыми.
        - Так как ты говоришь, тебя зовут?
        - Жо-жо.
        - Жо-жо…- Его толстые губы обласкали это имя.- Твои волосы, Жо-жо. Это парик, да?
        - Да.
        - Жаль. Многим нравятся рыжеволосые сучки.- Он снова сжал ее груди. Ударил по ним ладонью, оставив красный след.- Покажи, что ты умеешь, Жо-жо.
        - Закрой глаза.
        - Глаза? Это я люблю.
        Жо-жо повернулась к нему спиной, достала из сумочки нож.
        - Ну что же ты?- торопил ее Боа.
        - Уже иду.
        Сталь проткнула ему шею, выйдя с другой стороны.
        - Это тебе за Анту, сволочь!
        Боа захрипел, упал на пол. Кровь заливала дорогой ковер. Теплая, свежая кровь…
        Коридор. Жо-жо открыла дальнюю дверь.
        - Я отомстила за тебя, Анта,- тихо сказала она в темноту.- Я отомстила за нас всех.
        И мертвые, безжизненные картины слепо взирали на нее, щерясь со стен своим уродством.
* * *
        Джордан остановил "шевроле", подняв облако пыли. Был вечер, но вывеска придорожного отеля уже мигала неоновой подсветкой.
        - Мы не собираемся останавливаться здесь,- сказал ему Левий.
        - Я ненадолго.
        Он пересек небольшой дворик, открыл дверь, поздоровался с управляющим.
        - Снова ты?!
        - Не рады?
        - Мест нет.
        - Я к Джин.
        - Джин тоже нет,- управляющий сдвинул брови, выудил из-под стола початую бутылку пива.
        - Как нет?
        - Вот так вот,- управляющий дернул худыми плечами, словно по его телу прошла предсмертная судорога.- Сбежала вчера с каким-то актеришкой. Позвонила через два часа и сказала, что уже взрослая и сама вправе решать.
        - Вот как…
        - Вот так.- Управляющий глотнул пива, предложил Джордану.
        - Нет, спасибо.
        - Скажи, а правда, что в Лас-Вегасе могут поженить в течение часа?
        - По-моему, да.
        - Значит, не соврала, чертовка!
        Джордан помрачнел.
        - Правда, не хочешь пива?
        - Нет. Спасибо.
        - А то, смотри, у меня в холодильнике найдется пара бутылок.
        - Всего доброго, сэр,- Джордан помялся, махнул руку и поплелся к своей машине.
        Управляющий сел в кресло, открыл газету.
        - А вот и я,- вбежала Джин, сияя улыбкой.- А где все?
        - Уехали,- махнул рукой отец.
        - Как уехали?! Куда?
        - Не знаю. Не понравилось им, что бассейна у нас нет! Гм!
        - А-а-а.
        - Актеришки вшивые! Черт бы их побрал!
        - Да,- Джин нахмурилась, прикусила губу.- А, может, нам сделать бассейн? Ну, чтобы они это… У нас останавливались… А то скучно как-то. А?
        - Иди, мой посуду!
        И уже себе под нос: - Скучно ей! Черт!
        Эпилог
        Чикаго. 1921 год.
        Марджи отложила книгу, выключила свет и обняла мужа.
        - Не спишь?
        - Почти что.
        - А мне все кажется, что я что-то забыла. Лежу и думаю.
        - Может проще встать и посмотреть?
        - Глупый! Разве все посмотришь?! Там столько вещей!
        - Себя не забудь.
        - Это точно,- она отыскала в темноте его губы.- Нет, по-любому, с этим переездом мы обязательно что-то оставим здесь. Что-нибудь очень важное.
        - Ну, купим потом, на новом месте.
        - Есть вещи, которые нельзя купить, Дени. Как фотографии, понимаешь?
        - У нас все будет хорошо, Марджи.
        - Правда?
        - Обещаю…
        Конец Июнь 2009 - август 2009

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к