Демон Виталий Николаевич Вавикин
        Ангелы, демоны, азоли, траджи и бульвайки все это людские пороки, преследующие нас ночью и днем. Их мир не виден, но он реален, как и наш. Эти существа нашептывают нам на ухо свои каверзные планы Главная героиня пытается противостоять им. Но бороться с собственным демоном не так просто, особенно когда судьба сводит ее с молодым таинственным иностранцем, погрязшем в интригах и пороке.
        Вместо пролога
        Демон с опаской оглядывался по сторонам. Он столько лет прожил на земле, неужели именно сегодня ему было суждено снова отправиться в преисподнюю? Где-то рядом в песочнице играли дети. Нет, только не сегодня! Он должен спастись. За спиной послышались приближающиеся шаги. Не рискнув обернуться, демон побежал через парк.
        - Куда он делся? - завопил мужчина в строгом черном костюме.
        Толстая женщина в лохмотьях, которую мужчина тащил за собой, крепко держа за руку, переводя дыхание указала на плотно растущие лиственные деревья.
        - Ульяна! - продолжая бежать, демон позволил себе поток нелицеприятных высказываний в адрес этой женщины.
        Ох уж эти люди! Никогда не знаешь, что они предпримут в следующую минуту. Еще каких-то тридцать лет назад она с трепетом отдавалась ему, а сегодня, когда он слаб как никогда, повернулась спиной. Нужно было убить ее еще тогда, но нет. Он же был игроком! Ему нравился риск. Юное тело манило предвкушением, обещая запретные забавы. Она готова была стерпеть все, лишь бы сбылось ее похотливое желание. Сколько шрамов он оставил на ее теле, сколько боли причинил ей! Но теперь игры кончились. Людской век слишком недолог, чтобы позволить им мыслить масштабно. Они даже Бога умудрились обвинить в создании этого несовершенного мира, чтобы снять со своих плеч груз ответственности. Вот и Ульяна, наигравшись вдоволь, почувствовала старость и решила искупить свою вину.
        Демон перемахнул через небольшой фонтан, окатив собравшихся вокруг него людей снопом сверкающих на солнце брызг.
        Глупая женщина! Она боится ада, но ад нужно еще заслужить…
        Мужчина в черном костюме остановился возле фонтана. Недовольные люди, возмущались по поводу необъяснимого всплеска. Здесь парк заканчивался. Его территория была четко определена изгородью из аккуратно постриженного густого кустарника.
        - Он побежал туда! - толстая женщина, борясь с одышкой, указала дрожащей рукой на эту изгородь.
        Не отпуская ее, мужчина в костюме начал прокладывать себе дорогу через кустарник, топча и ломая его. Люди возле фонтана недовольно заворчали. Одна из веток хлестнула Ульяну по щеке, рассекая кожу. Вспышка боли напомнила ей о былых временах. Некогда стройное тело моментально отозвалось будоражащей сознание волной воспоминаний. Оно застонало, умоляя получить новую порцию боли. Ульяна подалась в сторону, позволяя колючим веткам расцарапать ей плечо. О, да! Этот демон был просто пропитан сладострастной болью. Даже сейчас, он все еще имел власть над ней. Каждый его шаг, каждое движение приносили желанные страдания. Теряя над собой контроль, Ульяна заметила среди кустарника натянутую колючую проволоку. Кусочки кожи с ее бедра покорно повисли на ржавых иголках. Вытекшая из разодранной раны кровь обожгла кожу. Вспыхнувшее внутри пламя, застлало глаза.
        Продравшись сквозь живую изгородь, мужчина в костюме сильно дернул жирную женщину, увлекая за собой, едва не сломав ей руку. Новая боль заставила открыть глаза. Это было совсем не то, к чему приучил ее демон. Только он знал, как заставить страдать и желать, чтобы эти страдания не прекращались. Ульяна с ненавистью посмотрела на причинившего ей боль человека. Он не обратил внимания на этот взгляд. Все его внимание приковали хаотично разбросанные могильные кресты.
        - Это что, кладбище? - растерянно спросил он. - Кладбище рядом с городским парком?
        Ульяна была поражена не меньше него. Какую игру на этот раз придумал демон? Если это часть его плана, то она сильно недооценила его, если, конечно, проведение не властно и над исчадиями ада. Мужчина в костюме снова с силой потянул ее за руку, на этот раз Ульяна попыталась вырваться.
        - Ну уж нет! Сегодня ты дойдешь до конца, - прохрипел мужчина.
        Если демон и мог укрыться здесь, то, кроме старой часовни в изголовье разбросанных могил, ему оставались лишь фамильные склепы, наследники которых давно забыли об их существовании. Здесь, среди запахов разложившейся плоти, пыли и остановившегося времени мало кто будет чувствовать себя в безопасности, даже для демона это место забытой скорби покажется чужим.
        - Где твой демон, ведьма? - Глаза мужчины в черном костюме вспыхнули гневом, когда Ульяна не ответила ему. - Говори!
        Она молчала, лишь направленный на часовню взгляд выдавал ход ее мыслей. Ульяна снова ощутила жгучую боль в руке, за которую ее тянул мужчина в черном костюме. Потрескавшийся камень широких ступеней больно врезался в кожу, когда, споткнувшись об одну из них, она упала. Не обращая на это внимания, мужчина в костюме продолжал тянуть ее за собой, оставляя на поеденном временем камне шлейф алой крови.
        Демон жадно втянул застоявшийся воздух. Он все еще помнил, как пахнет боль Ульяны. Запах ее крови невозможно было спутать. Такая теплая, такая непокорная… И почему людям было позволено чувствовать так много, а демоны были обречены на узкий круг восприятия? Может быть, за многообразие чувств человек и был лишен вечности, а им, демонам, было позволено накапливать опыт, преумножая его, вступая на дорогу длительных отношений с этими короткоживущими созданиями…
        Демон понял, что дни его сочтены. Только чудо может помочь ему выйти из этой часовни.
        Мужчина в костюме хищно озирался по сторонам. Осторожно ступая по запыленному полу, он продвигался вперед. Он знал, что демон где-то рядом, чувствовал его похотливое дыхание. Здесь, в этих стенах были только он и это исчадье ада…
        Приближался момент истины
        Часть первая
        Глава 1
        Тридцатью годами ранее.
        В помещении, лишенном окон, было слишком темно, чтобы доверять своим глазам. В тяжелом застоявшемся воздухе витал запах параши и страха. В давящей на уши тишине было слышно, как кто-то проходит по коридору, да изредка открываются железные двери, такие же как и та, что вела сюда, которая вскоре тоже должна будет открыться.
        Судья шла по узкому коридору, зная, что нет лучшего места для того, чтобы сломать человека. Нужно загнать его в угол, свести с ума чувством безысходности, а затем добить, поместив сюда. Здесь ломались и более сильные, чем этот.
        Судья остановилась возле железной двери. Сопровождавший ее охранник суетливо зазвенел ключами. Судья неодобрительно взглянула на его дрожащие руки. Чего он боялся? Этого места или же ее?
        - Ты можешь идти, - сухо бросила она, испытывая отвращение к этому жалкому человеку в форме.
        Он замялся, не решаясь оставить ее одну.
        - Я сказала, ты можешь идти.
        - Я буду в конце коридора, - выдавил из себя охранник.
        - Мне все равно, где ты будешь.
        Судья дождалась, когда он уйдет, и вошла в камеру.
        - Здравствуй, Лесков, - сказала она заключенному.
        Он неподвижно стоял в глубине камеры. Подавленный, сломленный, униженный - так, по крайней мере, хотелось думать судье.
        - Ты проиграл, Лесков, - сказала она, упиваясь своим могуществом.
        Как же ей хотелось, заставить его встать на колени, умолять, целовать ее ноги, а она прижала бы его голову к земле, втирая в его небритую щеку прилипшее к подошве сапога дерьмо. Но он не падал на колени, не умолял, он просто стоял, путая ее планы и заставляя гордиться его стойкостью.
        - Ты ничтожество, Лесков, - сказала судья не столько ему, сколько самой себе. - Я сломала тебя, Лесков. - Забыв об опасности, она подошла к заключенному почти вплотную, чтобы он мог чувствовать, вдыхать ее запах. - Скажи мне, Лесков, ты еще помнишь, как пахнет свобода? - спросила судья, подходя ближе. - А величие? А? Ты чувствуешь мой запах? - прошептала она ему на ухо. - Надеюсь, ты еще не забыл его, Лесков. - Ее губы почти касались его шеи. Губы, которые произносили его имя так, словно это было ругательство. - Скажи мне, Лесков, каково это, стоять здесь, чувствовать мое дыхание, мою близость, вдыхать мой запах… А, Лесков? - Она с трудом поборола желание прикоснуться к нему рукой. - Теперь ты мой, Лесков. - Кончики ее пальцев скользнули по его одежде. - Только мой. - Едва различимый стон вырвался между ее губ. - Но знаешь что, Лесков? - Она отпрянула от него, старательно ища встречи с его взглядом и все еще тяжело дыша. - Ты мне больше не нужен, Лесков. Ты бесполезен. - Не желая смотреть на него снизу вверх, она сделала шаг назад. - Ты проиграл, Лесков, - ее голос стал неожиданно жестким. Она
медленно отступала назад к двери, испытывая его терпение. - Ты ничтожен, Лесков. Ты… - судья замолчала. На какое-то мгновение ей показалось, что позади нее кто-то стоит.
        - Считай это моим подарком тебе, Кира, - услышала она сухой голос Лескова.
        Сверлящий затылок взгляд стал невыносим. Стараясь сохранить самообладание, судья медленно обернулась. Позади нее никого не было. Лившийся из коридора свет дрожал. Оставленный без внимания Лесков был молчалив и неподвижен, как и прежде.
        - Ты мне противен, - сказала ему судья, пытаясь унять разыгравшееся воображение. - Я сломала тебя, ты просто боишься это признать. Я… - она вздрогнула и снова обернулась.
        В камере определенно был кто-то еще, кто-то третий, кого она не могла видеть.
        - Что за… - судья бросила на Лескова растерянный взгляд.
        На его лица была улыбка - первая улыбка за последние месяцы. Но в этой улыбке не было света, добра, лишь только холод, месть.
        Демон, преследовавший судью, позволил ей почувствовать свое дыхание - теплое, липкое, похотливое. «Да что же это такое?!» - едва не закричала она. Мрак камеры сгустился. Сгустились даже запахи. Бежать! Судья выскочила в коридор, на свет, надеясь, что здесь наваждение пройдет, но демон не собирался покидать ее.
        Спотыкаясь и не переставая оглядываться, она прошла мимо охранника, даже не заметив его. «Наверх, на воздух, туда, где есть солнце, туда, где есть свет», - говорила себе судья, взбегая по железной лестнице…
        Дождавшись, когда она уйдет, охранник с опаской выглянул в коридор. Тишина. Лишь только дверь в камеру заключенного открыта настежь. Сняв с пояса дубинку, он осторожно приблизился к ней. Лесков неподвижно стоял в глубине камеры. Теперь ему оставалось только ждать.

***
        Демон не уходил, не покидал судью. Когда-то он уже сломал Лескова, заставив играть по своим правилам, теперь эта участь ждала Киру Демидовну Джанибекову.
        - Кто ты? Чего тебе нужно? - шептала она, а затем в бессилии бросалась на стены. - Что со мной происходит?!
        Ей казалось, что она сходит с ума. Кто-то наблюдал за ней, преследовал. Невидимый, незримый. Кто-то слышал каждое ее слово, видел каждый ее шаг.
        - Оставь меня! Прошу, оставь, - взывала она к своему преследователю.
        Но демон был неумолим. Он смотрел на нее, оценивал. Там, в темной камере, Петр Лесков поведал ему много историй об этой женщине. Но Лесков не знал и половины, не видел того, что видит демон. Видит внутри человека. И Кира Джанибекова, судья… Демон знал, что рано или поздно она станет безупречной марионеткой в его руках. С ней они сыграют не одну роль, дадут не одно представление. Неизъяснимый театр жизни пополнится новой куклой. Еще одна сложная жизнь, еще один персонаж…
        - Не могу так больше, - тихо сказала судья.
        Она не сдалась, нет. Она готова была бороться. Но как бороться с тем, кого не видишь, кто всегда рядом, наблюдает за тобой даже в туалете?
        - Чертов извращенец! - прошептала судья, чувствуя, как начинает задыхаться от бессильного гнева.
        Она сорвала с себя одежду и вышла на центр комнаты.
        - Ты этого хочешь, да? - спросила она. - На, смотри, сколько влезет!
        Но гнев прошел. Остался лишь стыд, словно тысячи глаз циничной толпы смотрят на нее сейчас, осуждают. И от этого не сбежать. Нет. Эти глаза будут преследовать ее всю жизнь. Судья упала на колени и заплакала: громко, надрывно. Ее сын услышал эти рыдания и заглянул в комнату. Он хотел спросить все ли с ней в порядке, но запнулся на полуслове.
        - Пошел вон! - заорала на него судья, стыдливо прикрывая свою наготу.
        Он спешно захлопнул дверь.
        - Я просто хотел спросить, могу ли я сегодня взять машину?
        - Нет, не можешь!
        - Почему?
        - Потому что, НЕ МОЖЕШЬ! - голос судьи сорвался, и она зашлась кашлем, затем сжалась, съежилась, снова заплакала, но уже беззвучно, лишь вздрагивая всем телом и жадно хватая открытым ртом воздух.
        Неужели этот кошмар никогда не закончится? Неужели безумие навсегда останется с ней? Судья с трудом сдержалась, чтобы не закричать. В бессильной злобе она вцепилась ногтями в мореные доски пола, стараясь расцарапать их. Из-под сломанных ногтей потекла кровь. Боль усилила отчаяние, стыд, забрала последние силы. Казалось, что сил не осталось даже для слез.
        - Умоляю, скажи мне, чего ты хочешь, - обратилась судья к своему незримому преследователю. - Я сделаю все, что угодно. Клянусь. Только пусть все это закончится.
        Демон выждал несколько минут и, когда судья отчаялась получить ответ, склонился к ней и шепотом, почти беззвучно, потребовал освободить Лескова.

***
        Прокурор Давид Демидович Джанибеков открыл дверь. Судья кивнула ему и прошла в дом. Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы вести разговор на пороге, распыляясь любезностями и вопросами о причинах позднего визита.
        - Ты один? - коротко спросила судья.
        Джанибеков кивнул, закрыл дверь и проводил сестру в гостиную.
        - Я бы не отказалась чего-нибудь выпить, - сказала она, суетливо оглядываясь по сторонам.
        - У меня есть хороший коньяк.
        - Пусть будет коньяк.
        Судья взяла предложенную рюмку.
        - Что с твоими руками? - спросил Джанибеков, увидев забинтованные пальцы.
        - Ничего страшного. Несчастный случай.
        Демон коснулся ее руки. Она вздрогнула, расплескав оставшийся в рюмке коньяк.
        - Что происходит, Кира? - Давид тревожно заглянул сестре в глаза.
        - Скажи ему, скажи ему, скажи ему… - зашептал ей демон.
        - Дело Лескова, - выдавила из себя она. - Ты не должен давать ему ход.
        - Не должен? Есть что-то, о чем я не знаю? - Джанибеков увидел, как сестра безвольно опустила голову. - Кира? - Он пересел на диван рядом с ней. - Если ты хочешь, чтобы я сделал это, то ты должна предоставить мне нечто большее, чем просто просьбу, пусть даже исходящую от тебя.
        - Я не могу, - она до крови прикусила губу. - Просто дай ему время, прошу тебя.
        - Мне нужны факты.
        - Дай ему еще один шанс.
        Взгляд демона вгрызался в ее затылок нетерпением.
        - Кира…
        - Дай ему шанс! - заверещала судья, теряя самообладание.
        Желая скрыть брызнувшие из глаз слезы, она уткнулась брату в плечо. Он обнял ее, чувствуя, как содрогается ее тело.
        - Прошу тебя, - захлебываясь рыданиями шептала она. - Отпусти его. Пожалуйста.
        Прокурор молчал.
        - Да как же ты не понимаешь?! Я же… Он … - Судья отпрянула от брата, устремляя на него молящий взгляд заплаканных глаз. - Пожалуйста, Давид, освободи его.
        Джанибеков долго смотрел на сестру, затем осторожно кивнул.
        - Я придержу дело, - пообещал он. - У него будет месяц, может, чуть больше.
        - Спасибо, - трясущимися руками судья начала вытирать лицо. - Спасибо тебе, Давид, - нахлынувшая благодарность, заставила ее снова броситься ему на шею.
        Демон отвернулся, позволяя ей успокоиться.

***
        - Теперь домой, - твердила себе Кира Джанибекова, принять ванну, лечь спать, забыть о пережитых унижениях…
        Перед глазами возник образ Лескова. Нет, теперь уже ничто не забудется. Минутная слабость клеймом ляжет на ее репутацию. Освободить преступника! Да что на нее вообще нашло? Нужно вернуться к брату и попросить забыть о вечернем разговоре.
        Судья свернула к обочине, остановилась, пытаясь собраться с мыслями.
        - Кажется, у нас был договор, - напомнил демон. Она вздрогнула, попыталась притвориться, что ничего не слышит. - Не думай, что это было наваждение. Это реальность: сейчас, здесь, с тобой.
        Судья молчала. Лишь побледнели костяшки ее пальцев, которыми она вцепилась в руль. Молчал и демон. Молчал, пока судья снова не начала верить, что все случившееся с ней, было игрой воображения. Тогда голос демона снова ворвался в ее сознание, в мысли. И он уже не пугал. Нет. Он причинял боль. Дикую, нестерпимую боль безумия. Судья заметалась по машине, пытаясь скрыться от этого голоса.
        - Я не стану нарушать договор. Не стану. Не стану! - закричала она, но голос демона не стих. Наоборот, стал громче, пронзительнее. - Его отпустят! Клянусь, отпустят! - голос судьи сорвался, но вместе с этим стих и голос демона. - Лесков выйдет на свободу, - сказала судья, все еще ожидая, что безумие вернется. - Выйдет, - она включила зажигание. - Клянусь, что выйдет.
        Сводивший с ума голос не возвращался, но у демона был новый план. Какое-то время он ждал, слушая, как судья суеверно шепчет свои клятвы, затем потребовал отправиться в тюрьму и лично сообщить Лескову о том, что он свободен.

***
        Охранник с трудом узнал в заплаканной и растрепанной женщине судью Киру Демидовну Джанибекову. Странно, но сейчас, в таком виде, она пугала его еще больше, чем прежде. Он не знал о демоне, не мог видеть его рядом с судьей, но существо, снующее возле ног охранника, существо мира теней, видело демона, боялось. Оно пугливо пряталось за ноги своего хозяина, передавая ему свой страх. Азоль и все его сородичи были слишком примитивны, неся в своей природе первичные человеческие инстинкты, извращенные разумом своих владельцев. Демон знал это и презирал их. И его презрение передавалось судье. Презрение к хозяину азоля.
        Судья остановилась позади охранника. Руки у него тряслись, когда он подбирал нужный ключ.
        - Это не займет много времени, - сказала не столько ему, сколько самой себе судья.
        Дверь открылась. Кира заставила себя войти в камеру. Заключенный ждал, стоя у дальней стены. На мгновение ей показалось, что он знает, почему она здесь, знает обо всем, что с ней недавно случилось.
        - Скажи ему, - поторопил ее демон.
        - Завтра ты выйдешь на свободу, - сказала Лескову судья. - Прокурор даст тебе месяц. Большего я сделать для тебя не могу.
        - Можешь, - шепнул ей на ухо демон. - Извинись перед ним.
        - Что? - растерялась судья.
        - Что? Что? Что? - застучало у нее в висках, напоминая о недавнем приступе.
        Она обернулась и уставилась на охранника, словно это он был причиной всех ее бед.
        - Ну, же! - поторопил демон куклу, воля которой уже была сломлена.
        - Прости меня, Лесков, - тихо сказала судья. - Прости за все, что я сделала тебе.
        Глава 2
        Давид Джанибеков смотрел, как уезжает сестра. Стоял на улице и ждал, пока машина не скроется за поворотом.

«Что же случилось, черт возьми?» - думал он.
        Какие цели преследовала Кира? Что заставило гордую, всеми уважаемую судью пасть на колени и просить за человека, честь которого была безвозвратно запятнана, а карьера уничтожена его же собственными проступками? Может быть, страх. Но страх перед чем? Неужели, бывший судья Лесков сумел-таки отыскать нити, потянув за которые, можно было оказать давление на Киру? Но почему тогда Кира не поделилась этой тайной с ним, с братом, не попыталась даже намекнуть? Нет. Здесь, определенно, было что-то другое. Она была слишком напугана, практически не отдавала себе отчет в том, что говорит и что делает. Неужели старые, прокисшие за несколько лет сплетни были чем-то большим, нежели желанием недругов подорвать репутацию всеми уважаемой судьи?
        Три года назад Кира заверила брата, что между ней и Лесковом ничего нет, но даже тогда Джанибеков с трудом поверил сестре. Близость нужна любому человеку, и Кира была не исключением. Растить одной сына, строить карьеру и при этом не думать о холодной постели было сложно даже для такой сильной женщины, как она… Джанибеков закрыл глаза и тихо выругался, боясь даже думать о том, что Кира могла влюбиться. Нет. Здесь что-то другое. Определенно другое.
        - Оставь размышления на потом, - шепнул ему на ухо демон, покидавший его во время визита судьи, чтобы не встретиться со своим сородичем, преследовавшим сестру Джанибекова. - У тебя будет еще время. Сейчас, займись лучше женщиной, что ждет тебя в спальне. Помнится, она о чем-то хотела поговорить с тобой…

***
        Клара Пашко лежала на супружеском ложе Джанибековых, снова пытаясь представить себя молодой. Мягкое постельное белье пахло свежестью. Жена прокурора поменяла его пару часов назад - незадолго до того, как уехала. Знала ли она, что сейчас в ее доме находится другая женщина? Догадывалась ли? Клара подумала, что это не столь важно. Скандала не будет. Нет. Давид не допустит. Да и жена его не настолько глупа, чтобы рушить из-за ревности то, что было создано в течение двадцати долгих лет. Проще уехать за город и притвориться, что ничего не происходит. Да и любовница мужа не настолько глупа, чтобы надеяться на нечто большее, чем у нее уже есть.

«Да и глупо в моем возрасте надеяться», - подумала Клара, пытаясь вспомнить, как долго встречается с Давидом. Год? Полтора? Какая разница! За это время он многое сделал для нее. Сильное мужское плечо просто необходимо одинокой женщине. Особенно если у нее подрастает дочь. Сегодня Клара собиралась поговорить с Давидом об Оксане, попросить помочь устроиться, выбрать нужное направление. Иначе, Клара чувствовала это, быть беде. Пусть лучше дочь увлекается карьерой, чем мужчинами. Пусть учится на ошибках матери, которая потратила лучшие годы своей жизни впустую.

***
        Счастливый азоль терся о ноги своей хозяйки. Здесь, в крохотной раздевалке, расположенной на первом этаже высокого здания, слились в соитие мужчина и женщина. За прикрытой дверью слышались голоса, будоража сознание пониманием того, что в любой момент кто-то может войти. Это заставляло их торопиться, но в тоже время быть предельно осторожными в своих порывах страсти, чтобы случайный стон не выдал их, не обнаружил.
        Сквозь высокое окно пробивался лунный свет, переливаясь, играя на развешенной одежде многочисленных посетителей. Те, кому не хватало вешалок, складывали свою одежду на подоконнике, стульях, столах. Чья-то небрежно брошенная на стол шуба была превращена в любовное ложе. Старый расшатанный стол ритмично поскрипывал. Мужские руки с силой сжимали бедра девушки, не позволяя ей скользить по столу. Он хотел вкусить ее всю без остатка. Еще, еще, еще… Азоль взвился в новом приступе умопомрачительного танца. В своем последнем приступе.
        - Извини, что в тебя, - шепнул Аристарх, даря неловкие объятия.
        - Я же сказала, ничего страшного, - отмахнулась Оксана.
        Страсть остывала, и голоса за дверью уже не дразнили, а лишь напоминали об опасности.
        - Выходи первой, потом я, - сказал Аристарх.
        Оксана приоткрыла дверь, убедилась, что никого рядом нет, и выскользнула в коридор. Усталый, но уже готовый к новым играм азоль шел за ней следом. До Оксаны он принадлежал ее матери, Клары Пашко, с которой они провели не один год вместе. Много танцев он сплясал возле ног этой женщины, но ее страсть сменилась безразличием так быстро, что едва не погубила невнимательного азоля. Он сник, задремал, с трудом находя в себе силы на редкий танец. Он погибал, вяло влачась позади нее, и неминуемо уснул бы, после чего в мире стало бы на одного азоля меньше, если бы не Оксана. Даже сквозь дремоту, он ощутил запах ее молодости. Осторожно, стараясь не погубить себя, став отверженным, азоль начал искать пути к будущей хозяйке. Она вдохнула в него жизнь, придала сил. Это почувствовала даже Клара, рядом с которой все еще находился азоль.
        Одинокая женщина изнемогала от желания. Ей хотелось любви, хотелось нежности, помноженной на страсть, о которой она почти забыла. Ночи стали невыносимо долгими, постель холодной. Азоль жадно цеплялся к ногам хозяйки, указывая на каждого встречного, кто мог бы позволить ему пуститься в дикий пляс. Оксана стала замечать за матерью перемену, которую та уже не могла скрывать. Клара стала раздражительной, вспыльчивой, рассеянной.
        - Почему бы тебе просто не завести себе мужика? - посоветовала ей дочь, после их очередного скандала.
        Так в жизни Клара появился Давид Джанибеков. Но азолю не нужна была мать, азоль мечтал о ее дочери. Он готов был рискнуть всем, даже своей жизнью, в случае если Оксана отвергнет его. Но она не отвергла.

***
        Давид Джанибеков пришел на этот прием не ради забавы. Сегодня он толкался здесь, среди молодежи, только лишь потому, что обещал Кларе присмотреть за Оксаной, подыскать для нее работу. Разговор с Дмитрием Сотниковым, молодым начальником одного из отделов, находившихся в ведомстве Джанибекова, был частью этого плана. Хотя сам Дмитрий Сотников, кажется, искренне верил, что прокурор ищет в нем друга.
        Демон, следовавший за Джанибековом, с презрением смотрел на вертевшихся возле ног Сотникова азолей. Один из них брызжа слюной, цеплялся за ноги всех проходивших мимо женщин, другой трусливо прятался за своего хозяина.

«Как этот дурак вообще смог добиться такого высокого положения?» - думал прокурор Джанибеков, осторожно подводя разговор к тому, чтобы найти для дочери Клара работу.
        - Не будем скрывать, ваш отдел переживает сейчас кризис, - сказал прокурор молодому коллеге. - Не спорьте. Многие считают, что виной всему недостаток вашей квалификации, я же думаю, вам просто достались халатные служащие. Нужно что-то менять, Дмитрий Александрович. У вас не такой большой штат. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
        Джанибеков дождался, когда Сотников кивнет и пообещал помочь в поиске новых сотрудников. Трусливый азоль Сотникова прыгнул к ногам прокурора и начал вылизывать ему ботинки. Демон Джанибекова наградил его пинком, отбросив туда, где ему было самое место - возле ног своего хозяина.

***
        Оставшись один, Аристарх закурил сигарету. Сейчас, в этой забитой одеждой раздевалке, было время подумать о случившемся. Не то, чтобы секс с Оксаной не входил в его планы, просто это произошло как-то неожиданно. Вот они вместе учатся, вот их знакомство становится более близким, вот те несколько лет их дружбы, и вот то, что случилось сегодня. Перед глазами мелькнуло что-то яркое, хотя, возможно, эта вспышка произошла глубоко в сознании. Аристарх тряхнул головой, прогоняя наваждение, но вспышка повторилась. Он обернулся, разглядывая стол, на котором они с Оксаной недавно занимались любовью. Воспоминания вызвали улыбку. Аристарх затушил сигарету и вышел в коридор. Скрюченный, зачахший азоль поплелся следом за ним.
        Несколько лет назад он имел глупость сменить своего хозяина и теперь медленно засыпал, не в силах достучаться до сознания своего нового владельца. Мысли Аристарха были закрыты для похотливых набегов азоля, у которого не было скрытой власти над хозяином. Не мог азоль и покинуть его. Какая-то невидимая сила держала его возле этого человека. Если бы мог, то он умолял бы отпустить его, скулил не переставая, обливался слезами, обещал исполнить любые желания хозяина, лишь бы получить свободу, но он был на это не способен, поэтому единственное, что оставалось, это безропотно плестись следом, медленно засыпая, осознавая неизбежность своей гибели.

***
        Дмитрий Сотников чувствовал, что хочет напиться. Разговор с Давидом Демидовичем Джанибековом принес сумятицу в его планы и мысли. Что в действительности хотел сказать прокурор, на что намекал? Один из азолей Сотникова в панике схватился за его ногу. Его страх передался хозяину. Другой азоль недовольно заскулил, чувствуя, что вечер идет насмарку. Сотников неосознанно начал искать в шумной толпе собравшихся людей свою жену. Кто, как ни она, Светлана, сможет выслушать и дать совет?! Трусливый азоль радостно заулыбался, другой скорчил недовольную мину разочарования, раздосадовано топнул ногой, затем увидел девушку из отдела, где работал его хозяин, обрадовался, пустил слюну.
        - Ты не видела Светлану? - спросил Сотников.
        Ольга Новикова улыбнулась и качнула головой. Один из азолей потянул Сотникова прочь, другой сердито затопал ногами.
        - Боишься, что о нас узнают? - спросила Ольга, читая его мысли.
        - Вот еще, - отмахнулся Сотников.
        - А как же Светлана Юрьевна?
        - Светланы Юрьевны сейчас здесь нет, - сказал он, и жирный азоль радостно запрыгал у его ног.

***
        Вечерний воздух был свеж. Лиля и Светлана ждали Дениса Новицкого - любовника Лили. Он опаздывал, и они успели выкурить по паре лишних сигарет, прежде чем он подъехал.
        - Не думал, что ты придешь с подругой, - сказал Денис Лиле, повернулся к Светлане и спросил как дела у ее мужа.
        - Дима работает, - натянуто улыбнулась Светлана. - А ты как? Как жена?
        - Нормально. Передать ей привет?
        - Как хочешь. Мы видимся с ней часто.
        В разговоре повисла неловкая пауза, потом Светлана, став серьезной, сказала Денису, что им нужно поговорить.
        - Ты занимаешься недвижимостью, ведь так? - решила она сразу выложить карты на стол. - Мне нужна небольшая услуга с твоей стороны.
        - Какая, если не секрет? - спросил Денис.
        - Мы с Димой собираемся приобрести жилье, а у кого спросить совет, как ни у преуспевающего риэлтора?
        - Только совет?
        - Посмотрим.
        Светлана улыбнулась, ловя себя на мысли, что, возможно, когда-нибудь позволит себе провести ночь с этим светловолосым красавцем. Но не сейчас. Нет. Она уйдет и заберет с собой Лилю. Пусть Денис знает - пока он не поможет ей, она не даст ему спокойно жить. А Лиля? Ей можно будет сказать, что все это делается ради нее. Пусть Денис привыкает прилагать усилия, добиваясь женщин, а не получать, щелкнув пальцами. Лиля поверит. Лиля всегда верит.

***
        Давид Джанибеков наблюдал за Оксаной больше часа, но решил познакомиться, лишь когда на банкет вернулась Светлана Сотникова. Он начал с разговора о ее муже, затем медленно перешел на общих знакомых. Светлана и сама не заметила, как предложила представить его своим подругам: Оксане, Лиле.
        - Интересный экземпляр, - сказал Джанибекову его демон о дочери Клары.
        Определенная роль для этой девушки была еще не отведена, но сценарий истории, в которой ей предстоит принять участие, был уже написан. Снующий возле ее ног азоль пугливо поглядывал на демона, холодный взгляд которого гасил в нем все порывы к запретным танцам, из которых состояла жизнь этого примитивного существа. Но демону было плевать на азоля. Его внимание привлекло едва заметное сияние возле Оксаны. Холодные глаза демона сверлили взглядом бьющуюся в конвульсиях точку света. Очень медленно она разрасталась, пульсировала, и никто, даже демон, не знал, сможет ли она выжить и развиться.
        Оксана вздрогнула, увидев Аристарха. Пульсирующая точка вздрогнула вместе с ней, сильнее забилась в конвульсиях и неожиданно увеличилась в размерах. Теперь сквозь сгустки света можно было разглядеть очертания крохотного эмбриона, окутанного вакуумом мерцаний, который будет развиваться, расти до тех пор, пока сам не сможет дарить вспышки света, в котором был зачат. Так начинали свою недолгую жизнь линки - существа, призванные приносить в жизнь людей любовь. Линки всегда зарождались парами, так что, если здесь находился один, то где-то рядом кружил и второй. Такова была их природа.
        Точка света, витавшая возле Аристарха, задрожала, принимая форму крошечного эмбриона, идентичного тому, который витал возле Оксаны. Эти близнецы засияли ярче, побуждая хозяев еще раз встретиться взглядом.

***
        В эту ночь, занимаясь любовью со своей женой Ниной, Денис Новицкий представлял на ее месте Светлану Сотникову - корыстную, дерзкую, наглую. Его фантазии были грубыми и эгоистичными. Странно, но даже после того, как все закончилось, они не растаяли, не лопнули мыльным пузырем. Скорее, наоборот - окрепли.
        - Совсем забыл, - сказал Денис, - Светлана передавала тебе привет.
        - Светлана? - переспросила Нина. - Это случаем не подруга Лили Карповой?
        - Причем тут Лиля? - Денис отчитал себя за то, что вообще начал этот разговор.
        - Верно, ни при чем, - тихо сказала Нина.
        Она повернулась к мужу спиной и закрыла глаза. Ждала терпеливо, что он извинится или скажет хоть что-то в свое оправдание, затем уснула. Денис какое-то время еще лежал с открытыми глазами, невольно сравнивая свою жену и Светлану. Светлана выигрывала по всем пунктам. На ее фоне Нина выглядела глупой простушкой. Потом Денис тоже уснул.
        Несколько невидимых для человеческого глаза теней проскользнули по комнате, копаясь в сознании спящих людей. Одна из них, натолкнувшись на мысли Дениса о Светлане, устремилась прочь из этого объятого ночным сумраком помещения, намереваясь проникнуть в тихий сон жены Дмитрия Сотникова. Остальные тени, задрожав, преломляя лунный свет, растворились в пространстве, так и не утолив свой аппетит. Для них ночь исканий только начиналась.
        Глава 3
        Свежий воздух пьянил, от свободы кружилась голова. Покинув тюремную камеру, Петр Леонидович Лесков чувствовал себя рожденным заново. Хороший обед, дорогая сигара и бокал вина - стояли первыми в длинном списке того, что он собирался получить в этот вечер. Следом за этим шла женщина. Любая женщина, лишь бы снова почувствовать себя живым. Пусть даже за деньги.

«Это только начало», - утешал себя Лесков.
        Сняв номер, он купил новую одежду, посетил парикмахерскую, принял душ и заказал бутылку вина. Пара часов отдыха не вернули ему то, что было потеряно в последние месяцы, но он, по крайней мере, стал похож на человека. Почувствовал себя человеком. Худощавый, среднего роста, сорока пяти лет, со светлыми, не тронутыми сединой волосами, узкими чертами лица и холодными голубыми глазами. Повертев в руках галстук, Лесков решил его не надевать. Строгий черный костюм, голубая рубашка, лакированные туфли - этого было достаточно для сегодняшних планов. Идти в свой дом Лесков пока не собирался - к черту ненужные расспросы и внимание. Пусть будет, как будет. К тому же друзей, которые порадуются его освобождению, у него все равно не осталось. Но об этом можно подумать после. Не сегодня, не сейчас.
        Дождавшись вечера, Лесков отправился в закрытый клуб, где его помнили, как любителя девушек до двадцати. Заранее зная, чем закончится ночь, он заказал себе комнату, а затем окунулся с головой в мир разврата и безрассудства. Наконец-то одурманенный алкоголем и легкими наркотиками мозг забыл обо всех проблемах и тревогах. Лесков кутил, стараясь не вспоминать о том, что еще утром находился в одиночной камере, ожидая суда. Сегодня он снова был свободен.
        Тревоги вернулись лишь под утро. Лесков лежал на кровати и смотрел в потолок. Две молодые девушки, с которыми он провел ночь, спали рядом, обнимая друг друга. Он завидовал им. Завидовал их спокойному сну. Для него покой остался где-то в далеком прошлом. И нет такого вина, наркотика или женщины, которые смогут исправить это.
        - Не время для разочарований, человек, - услышал Лесков скрипучий голос, доносившийся из самого темного угла комнаты. Он прищурился, пытаясь разглядеть того, кто говорит с ним. - Не трать время на то, что не сможешь понять, - произнес голос, и Лесков понял, что голос этот звучит у него в голове. - Мы заключили сделку, человек. Настало время исполнить обещанное.
        - Зачем он вам? - выдавил из себя Лесков.
        - Ты хочешь знать? - спросил голос.
        Очертания комнаты стали меняться. Сначала Лесков почувствовал холод, затем понял, что вернулся в свою одиночную камеру. Даже запахи стали прежними.
        - Ты не напугаешь меня, - сказал Лесков, не понимая, что дрожит. - Я сильнее, чем ты думаешь.
        - Тогда какое тебе дело до судьбы тех, кто слаб?
        - Я всего лишь хочу знать, какая роль будет отведена мне. - Лесков ждал ответа несколько минут, но голос молчал. - Ну хорошо, - сдался Лесков, решив не искушать дальше судьбу.
        Он снял телефонную трубку и набрал номер своего племянника.
        - Алло. Саша, это ты? Это Петр Леонидович… Как это какой? Твой дядя Петя, бестолочь ты невоспитанная. - И уже мягко, с улыбкой: - Мне нужно срочно тебя увидеть.

***
        Светлана Сотникова приехала сразу, как только позвонил Денис Новицкий. В кафе было людно. Она заказала черный кофе без сахара, достала пачку сигарет, но закуривать не стала. Денис рассказывал об особняке на окраине города, который некогда принадлежал французскому бизнесмену по фамилии Мольбрант. Для Светланы это было слишком дорого.
        - А если я скажу, что стоимость в несколько раз ниже, чем ты думаешь? Это тебя заинтересует? - спросил ее Денис.
        - Пока не знаю. А в чем подвох?
        - Нужно уладить небольшие накладки с документами. У тебя ведь есть знакомые судьи?
        - Не думаю, что мне нужны лишние проблемы.
        - Здесь нет проблем. Тебе нужно будет договориться с судьей и ждать.
        - А где гарантия, что потом стоимость дома не возрастет в несколько раз?
        - Мы заключим договор. - Денис поставил на стол портфель с документами. - Здесь все необходимое по дому. У тебя есть неделя. После ты либо согласишься, либо я найду кого-то другого, - он молчал, ожидая ее решения, а когда она, наконец, потянулась, чтобы забрать портфель, взял ее за руку. - Я буду ждать твоего звонка, - сказал он, сжимая пальцами ее ладонь.
        - Я подумаю, - Светлана встретилась с ним взглядом. Это странное рукопожатие было совершенно неуместным, но оно определенно ей нравилось.

***
        Племянник Петра Леонидовича Лескова был высок, худощав и статен. Почти аристократ. Его умению вести диалог могли бы позавидовать лучшие ораторы, но на этом достоинства заканчивались. Человек, который мог добиться многого, в итоге не добивался ничего, распыляя свою жизнь на бесчисленные любовные романы.
        Наблюдавший за ним старый демон, знал об Александре намного больше, чем тот знал о себе. Век за веком, дар, которым наградила природа генеалогическое древо Лесковых, передавался из поколения в поколение. Поставленное демонами действо трещало по швам, стоило только одному из Лесковых оказаться в этом неизъяснимом театре. Они писали свой сценарий, тот, который устраивал только их, и никто не мог им помешать. Святость ангелов, порочность демонов, их общая мудрость - все блекло, соприкасаясь с этим даром.
        За долгие годы демоны усвоили одно - с такими людьми лучше вступить в сговор, обещая богатство и славу, нежели играть против них. Подобный ход принес свои плоды. Жатва была богатой. Дар сам выжигал себя, утопая в интригах и пороке. Алчность и жажда власти стали его неотъемлемой чертой. Дивный светоч угасал, теряя силу в жадных руках наследников рода. Последним из них был Петр Лесков. Подобно предкам он разбазарил свой дар. Все забыли о нем. Все кроме старого демона. Слишком старого, чтобы растрачивать себя на незначительные действа. Его цели уходили корнями глубоко в историю, а кроны этого дерева касались далекого будущего. Старый мудрый демон, самый древний из всех своих сородичей. Кому, как ни ему, заметить то, что другими оставлено без внимания? И он заметил, а, заметив, предпочел ждать.
        Из века в век он наблюдал за семейством Лесковых, наблюдал за их даром, всегда находясь рядом, готовый вступить в игру.
        И вот момент, которого он так долго ждал, наступил. Угасающий дар притаился, набрался сил и вместо того, чтобы иссякнуть, наделил всей своей силой последнего потомка древнего рода. Старший брат Петра Лескова ушел из жизни, оставив после себе лишь дурную славу. Мало кто жалел о его смерти. Даже те женщины, с которыми он жил, щедро награждая их внебрачными детьми, не удосужились вспомнить его добрым словом. О Геннадии Лескове забыли все, включая его собственного брата, и лишь только мудрый демон продолжал наблюдать за судьбой вымирающего рода.
        Петр Лесков не мог иметь детей. Из семи незаконнорожденных детей его брата, кровь древнего рода Лесковых текла в жилах только одного из них. Геннадий прожил с матерью своего сына чуть больше двух лет, а затем ушел к другой, устав от оседлости, оставив ребенку лишь свою фамилию. Так появился на свет Александр Лесков - последний представитель древнего рода, уходившего корнями далеко в историю. И все это время демон неустанно наблюдал за ним, решая какую роль отвести ему в предстоящем действе, а действу этому надлежало стать поистине великим.

***
        Светлана Сотникова встретилась со своим братом, Макаром Юрьевичем Юхановым, вечером, у него в доме. Дождалась когда его жена, Катерина, оставит их наедине и попросила посмотреть бумаги на дом Мольбрантов. На этот странный дом, вокруг которого ходило так много темных, мрачных слухов.
        - Тебе не кажется, что цена слишком занижена? - сразу спросил Макар.
        - И дураку ясно, что занижена, - согласилась Светлана.
        - И о том, что у дома нет законных наследников, ты тоже знаешь?
        - Поэтому я здесь.
        - Не понимаю, как тогда ты планируешь купить этот дом, - заворчал Макар. - У кого?
        - У Мольбрантов был приемный сын. - Светлана закурила, дожидаясь, когда брат прочитает нужные бумаги. - Его зовут Дидье…
        - Я вижу, - Макар забрал у нее сигарету, затушил и бросил окурок в пепельницу. - Ты знаешь, что он был главным подозреваемым, когда убили его родителей?
        - Я знаю, что его вину так и не доказали.
        - Он был единственным, кто выжил тогда в доме.
        - Верно. И он был единственным, кто видел убийцу. - Светлана снова закурила. - К тому же это было давно, Макар. Активы его семьи заморожены, но у него российское гражданство, поэтому если он обратится в суд… - Она увидела, как брат качает головой, и осторожно напомнила ему о его недавней интриге, когда избежать скандала удалось лишь благодаря ее вмешательству.
        - Ты знаешь, как называется то, что ты сейчас делаешь? - растерялся Макар.
        - Взаимовыручка.
        - Шантаж! Вот как это называется!
        - Не кипятись. Ты же не хочешь, чтобы твоя жена узнала о том, какой ты проказник.
        - Перестань.
        - Та девушка была моей подругой.
        - Хватит!
        - Это значит, что мы договорились?
        - Я посмотрю, что можно сделать.

***
        Судья Кира Джанибекова предупредила сына, что задержится на работе, но после разговора с Марком Юхановым в обеденный перерыв решила, что будет лучше отправиться домой. День был испорчен. Она чувствовала это. Все мысли заняло старое дело Мольбрантов, о котором спрашивал Макар Юрьевич. Она даже подняла архив и принесла в свой кабинет пыльные, пожелтевшие папки. «Неужели Юханов решил купить тот дом?» - думала судья, листая страницы дела Мольбрантов, которое когда-то давно рассматривала в суде. Она уже и забыла, сколько головной боли принес ей тот процесс. Тогда ей казалось, что против нее ополчились все: пресса, адвокаты, даже прокурор… Нет, день определенно был испорчен.
        Оставалось лишь вернуться домой и застать сына с девушкой на диване в гостиной.
        - И давно вы… ну… - Кира Джанибекова невольно поморщилась.
        - Сегодня первый раз, - спешно сказал Эдик. - Я и Регина… Вдвоем… Первый раз.
        - А-а-а… - протянула судья. - Понятно… А так, значит… То есть порознь…
        - Мы предохраняемся.
        - Предохраняетесь? - Она тупо подумала, что это, наверно, хорошо. Должно быть хорошо. По крайней мере, не плохо. Узнать бы еще, сколько этой девочке лет.
        -Извините нас, - сказала Регина.
        - Извинить? За что?
        - Ну…
        - Давай представим, что ничего не было. Ты согласна?
        - Но ведь это же было.
        - Мама права, - вступился Эдик. - Ничего не было.
        - Ладно, - неуверенно согласилась Регина.
        - Ну, вот и хорошо, - одобрила ее Кира.
        Они попрощались. Судья проводила их взглядом до выхода. Она смотрела в основном на Регину, оценивала. Судья не знала, но ее демон в этот момент смотрел на плетущегося за Регина помятого ангела. Он был совсем молод и неопытен, но, тем не менее, это был ангел. На лице демона появился хищный оскал.
        - Эта девочка не так проста, как кажется, - шепнул он на ухо судье.
        Ангел услышал этот голос и вздрогнул. Его жизнь только начиналась, ему многое предстояло узнать, набраться мудрости, понять, как устроен театр жизни, кто в нем марионетки, а кто кукловоды, кто пишет сценарии, а кто приводит их в действие и каковы правила в этом амфитеатре теней. Сейчас же ангел знал лишь то, что он ангел и, конечно, он даже не мог догадываться, что пьеса с его участием уже написана.
        Созидая свой план, демон Киры Джанибековой продолжал настраивать судью против Регины. Игра с ангелом, пусть даже и с молодым, дорогого стоила, а победа над ним, над ангелом, и того дороже. За несколько веков своей жизни, демон так и не осмелился вступить в открытую борьбу ни с одним из ангелов - слишком велика была ставка. Теперь же, долгожданный момент наступил.

***
        Разговор с мужем о покупке нового дома Светлана Сотникова начала издалека. Она знала, что найти нужную сумму будет не просто. Очень не просто. Сначала она рассказала ему о своих подругах, о том, как завидуют они, что у нее есть такой замечательный муж. Потом ненавязчиво вспомнила свой разговор с прокурором Давидом Демидовичем Джанибековом. Разговор о работе, детях, доме.
        - Дорогой, почему у нас все еще нет своего дома? - спросила Светлана, став вдруг серьезной. - По-моему, человек твоего уровня давно должен был позаботиться об этом. Даже прокурор так считает.
        - Джанибеков знает, где мы живем? - Сотников покраснел до кончиков ушей.
        - Я сказала ему, что мы как раз собираемся покупать новый дом, а чтобы не тратить лишние деньги, временно живем здесь.
        - Вот это правильно.
        - Я тоже так думаю. - Светлана закурила. - Скажи, ты бы хотел жить в доме Мольбрантов?
        - В доме Мольбрантов? - Сотников криво усмехнулся. - Да он стоит целое состояние.
        - Он стоит в несколько раз дешевле, чем ты думаешь.
        - Тогда что с ним не так?
        - Небольшая проблема с документами, но мой брат сказал, что все уладит.
        - Все равно для нас это слишком дорого.
        - И ты не сможешь ничего придумать? - Светлана заглянула мужу в глаза. - Совсем ничего?
        - Будет сложно найти такую сумму, - сказал Сотников, но пообещал, что сделает все возможное.
        Позже, когда наступила ночь, и они уснули, лелея свои мечты, когда желтый диск луны завис высоко в небе, и почти все люди погасили свет в своих домах, тогда наполнявшие небольшую спальню тени ожили. Голодные тени. Они слетались сюда словно падальщики, почуявшие запах мяса и жаждущие вцепиться в плоть. Они копались в сознании спящих людей, утоляя голод, а затем разлетались дальше, следуя за прочитанными мыслями.
        То, что началось с одного падальщика, проследившего по крошкам сознания путь от Дениса Новицкого до Светланы Сотниковой теперь привело сюда целую стаю, и стая эта была голодна. Не зная усталости, они готовы были кружить ночь напролет в поисках пищи, дабы к утру отнести ее своему хозяину, который справедливо разделит добычу, щедро бросая слугам, сочные ломти собранных ночью и начинающих загнивать к утру плотских мыслей, оставляя себе лишь самые свежие, самые лакомые куски.

***
        Нина Новицкая встретила его на улице, случайно - высокого аристократа с чувственными губами и пытливым взглядом. Она не знала, почему заговорила с ним, почему согласилась выпить по чашке кофе, почему потянулась к этому человеку, а потом… Потом вдруг как-то все завертелось и стало слишком сложным. Для Нины сложным.
        Она ничего не знала об Александре Лескове. Не знала кто он, откуда. Не знала она и о женщине, в доме которой он жил. О женщине, которая содержала его. Для Нины Александр был тенью, призраком, в которого она не верила, но искала с ним встречи снова и снова.
        Во время одной из таких встреч старый демон, который наблюдал за Александром, увидел, как на свет появился азоль. Вернее пара азолей. Близнецы. Первый - сильный и крепкий - разорвал кокон, в котором был рожден, и выбрался на свободу. За ним последовал брат - слабый, немощный. Он едва смог выбраться из кокона и тут же упал к ногам своего сородича. Несколько мгновений первый азоль смотрел на своего убогого брата, затем сплюнув на него остатки заполнявшей рот слизи, выбрал себе в хозяева Александра Лескова - вожака, лидера, который позволит ему сплясать не один танец. Но это была ошибка, которую совершали не только азоли, но и более мудрые существа. Старый демон знал это, видел уже не раз. Древний дар Лесковых убивал их всех, забирая в небытие. Демон увидел, как ожила пустота, схватила молодого азоля за горло. Азоль попытался вырваться, сбежать. Но пустота была сильнее. Она проглотила его. Лишь было слышно, как затрещали ломающиеся кости. Его брат жалобно заскулил, пополз к ногам Нины, надеясь найти там спасение. Но все уже закончилось… Закончилось в мире теней… Для Александры и Нины это было просто
свидание.
        Позже, много встреч позже, старый демон увидит, как у них появится пара линков - беспечных созданий мира теней, которых было так много, что старый демон давно уже перестал обращать на них внимание. Они рождались и умирали, поражая своей плодовитостью. Своим светом они могли прогнать даже демона, но демоны умели ждать, а линки вспыхивали и быстро гасли. Для них театр жизни был слишком сложен.
        Продолжая наблюдать, старый демон размышлял над тем, что его ждет. Время для глубоких раздумий еще не настало, он знал это. Но перемены грядут. Их ветер уже зародился. Оставалось дождаться насколько сильным он будет.
        Часть вторая
        Глава 1
        Одинокий прохожий стоял возле закрытых железных ворот. Только отсюда можно было увидеть монолитный, словно вырубленный из цельного куска мрамора особняк Мольбрантов. В других местах высокая каменная изгородь скрывала дом от любопытных взглядов. Легенда о том, что случилось здесь три года назад, была все еще жива, вызывая интерес газетчиков, туристов, подростков. Но день был пасмурным, мерзким. Он распугал зевак и случайных прохожих. Улица была пустынна. Лишь только чернокожий мужчина стоял возле закрытых ворот. Его звали Дидье Мольбрант. Он не знал, почему пришел сюда. Почему стоит у ворот и смотрит на дом, о котором старался даже не вспоминать в последние годы. Смотрит и плачет.
        - Негоже это для мужчины, - проскрипел позади него старик, который появился словно из ниоткуда. Бесцеремонно подвинув француза, он загремел связкой ключей, собираясь открыть ворота.
        - Что вы делаете? - растерянно спросил Мольбрант почти без акцента.
        - Ты разве не видишь?
        - Я думал, что в доме никто не живет.
        - В доме? - старик презрительно сплюнул. - Боже упаси жить в этом доме! - он обернулся, награждая француза презрительным взглядом. - Ты разве не помнишь меня?
        - Нет.
        - Ну, тогда стой здесь и плач.
        Старик закряхтел, закрыл за собой тяжелые ворота. Мольбрант смотрел, как он уходит - усталый, немощный, едва поднимая ноги - последний слуга этого проклятого дома. Старик не оборачивался.
        В сторожке, где он жил, было тепло. В сторожке был его дом. Он снял мокрый плащ и повесил сушиться над обогревателем, достал купленную газету, заварил чашку чая, надел очки. Какое-то время старик читал, стараясь ни о чем не думать, затем подошел к окну, увидел Мольбранта, заворчал и начал снова одеваться.
        - Жалко мне тебя, - сказал он французу. - Вымок, наверно, весь? Ты только посмотри какой дождь, а у тебя и зонта нет…
        - Я вас вспомнил, - перебил его Мольбрант. - Вы работали здесь садовником когда-то.
        - Работал, - старик зазвенел ключами, открыл ворота. - Пойдем в сторожку. Согреешься, - он увидел, как вздрогнул француз. - Ну, чего ты? - растерялся старик. - Не бойся. Все уже давно закончилось. Здесь нет никого кроме меня и моей внучки.
        - Вашей внучки?
        - Да. Только не говори никому. Это вообще-то не положено, - старик недовольно замахал рукой. - Ну, пойдем же! Не заставляй старика мокнуть.
        В сторожке он забрал у Мольбранта куртку и свитер, повесил сушиться. Чай, который он заварил, был крепким и пах мятой.
        - Это моя внучка, - сказал старик, доставая потрепанный фотоальбом. - Правда, красавица?
        Он долго показывал фотографии и вспоминал, вспоминал, вспоминал… Мольбрант слушал его, забившись в угол старого дивана. Озноб проходил. Скрипучий голос старика успокаивал. Мольбрант закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Он задремал лишь на мгновение. Так, по крайней мере, ему показалось.
        - Просыпайся, твоя одежда уже высохла! - услышал Мольбрант женский голос.
        Внучка старика деловито расхаживала по комнате, проверяя все ли на месте. Самого старика нигде не было.
        - Не бойся, я не вор, - сказал ей Мольбрант.
        - Все вы так говорите, - она наградила гостя недобрым взглядом. - Пользуетесь тем, что у старика доброе сердце. Работу бы лучше нашли, чем попрошайничать… А нас и свих лодырей хватает.
        - Я не бездомный, если ты об этом.
        - Ну, конечно!
        - Посмотри на мою одежду, разве бездомные носят такие вещи?
        Девушка окинула его недоверчивым взглядом.
        - Тогда какого черта ты делаешь здесь? - спросила она растеряно.
        - Когда-то давно я здесь жил.
        - Жил? Здесь? В сторожке? - девушка нахмурилась.
        - Меня зовут Мольбрант. Дидье Мольбрант.
        - Мольбрант? - девушка нахмурилась сильнее. - Тот самый Мольбрант, что… - она тихо выругалась. - Извини. Я думала, ты еще один бездомный, которого притащил сюда из жалости мой дед… Чернокожих прежде, правда, не было, но… - она неожиданно просияла и протянула французу руку. - Меня зовут Ульяна. Хотя старик, наверное, тебе и так все рассказал перед тем, как ушел делать вечерний обход.
        - Вечерний обход? - Мольбрант тревожно выглянул за окно.
        Наступавшие сумерки съедали очертания дома.
        - Что-то случилось? - встревожилась Ульяна.
        - Ты слышала о том, что здесь произошло?
        - Конечно, слышала. Все слышали, - в ее глазах вспыхнул интерес. - Скажи, а это действительно было так, как об этом рассказывают?
        - Смотря кто рассказывает.
        - Может быть, тогда расскажешь мне сам? Мы могли бы пробраться в дом и там…
        - Не думаю, что меня это интересует.
        - Тогда зачем ты пришел сюда?
        - Я не знаю.
        - Люди говорят, убийцы иногда возвращаются на место преступления.
        - Я здесь когда-то жил, забыла? Это был мой дом… И я не убийца.
        - Тогда перестань бояться и расскажи, что здесь произошло на самом деле.
        - Как мы проникнем в дом?
        - Я знаю, где мой дед держит ключи. После того, как он заснет, у нас впереди будет целая ночь.

***
        Когда до полуночи осталось чуть больше часа, когда дряхлый старик Яков громко захрапел на старом диване, когда серые стены особняка поглотила тьма, Ульяна и Мольбрант выскользнули из сторожки и направились к дому, прячась в тени деревьев от редких фонарей, которые освещали двор. Особняк ждал их - огромный, мрачный, величественный.
        - Здесь так пыльно, - сказала Ульяна, когда они оказались внутри. - И холодно.
        - Здесь всегда холодно, - Мольбрант не двигался, ждал, когда глаза привыкнут к темноте. - По крайней мере, я не помню дом другим.
        - Ты мне покажешь, где началась история этого дома?
        - Ты уже в ней. Сам дом - история, - Мольбрант прикрыл за собой дверь.
        Ульяна прошла в центр гостиной. Здесь, где высокие потолки терялись в полумраке, а пробивавшегося сквозь большие окна лунного света было недостаточно, чтобы разглядеть детали интерьера, можно было представить себе все, что угодно.
        - Когда-то здесь было очень красиво, - сказал Мольбрант.
        - Здесь и сейчас красиво.
        - Сейчас здесь одиноко, - он заставил себя не замечать мертвую тишину вокруг: густую, липкую, словно вдруг оказался в склепе. - В этом доме всегда было людно, - сказал Мольбрант. - С момента, как меня усыновили, я не помню и дня, чтобы здесь не гостил кто-нибудь. Стоило одним уехать, как на их место тут же заселялись другие. Я помню маленькую девочку, которая прожила в этом доме четыре года со своей матерью. Мы были детьми и сильно привязались друг к другу. Потом она уехала, и спустя пару лет никто даже не мог вспомнить ее имени… Таким был этот дом. Понимаешь? Пока ты жил здесь, ты был частью этого мира, но стоило уехать, и все - ты переставал существовать для тех, кто остался… Смешно, но иногда мне кажется, что все мои воспоминания связаны только с этим домом. Здесь я нашел первого друга, встретил первую любовь, первый раз переспал с женщиной. Я помню, как мой брат говорил мне то же самое. Да и не только он. Большинство людей из тех, кто жили здесь постоянно, согласились бы со мной. Возможно, именно это и сыграло с нами злую шутку. Мы слишком зависели от жизни внутри этого дома. Моя старшая
сестра вышла замуж. Она жила с мужем здесь, у них был ребенок, но стоило ей на пару дней остаться одной, как она тут же забывала о супруге, находила себе кого-нибудь другого и развлекалась, пока он не возвращался. Никого из нас это не удивляло. Даже больше, казалось нормальным. Мы делали вид, что ничего не произошло, и жизнь продолжалась… Странно, но в день трагедии гостей было на редкость мало. Как никогда мало. Мы поужинали и разошлись по своим комнатам. Спать не хотелось. Я думал о Марии Блонской - замужняя шатенка с непроницаемо-черными глазами. Она гостила у нас вторую неделю. Ее пригласил племянник моего отчима. У них был роман, но в этом доме это ничего не значило… Я добивался ее расположения с настойчивостью девятнадцатилетнего мальчишки, выросшего в этом мире содома. Мне казалось, что цель уже почти достигнута, поэтому вторую ночь подряд я не закрывал дверь в свою комнату, надеясь, что Мария Блонская найдет предлог, чтобы зайти ко мне. Я ждал ее до одиннадцати, а затем лег спать, не переставая надеяться на ее ночной визит… Когда раздался первый выстрел, я проснулся, решив, что началась гроза,
хотел закрыть окно, но на улице было тихо и свежо. Потом я услышал еще один выстрел - раскатистый, словно эхо в горах. Кто-то закричал. Снова выстрелы. Крики где-то уже совсем рядом. Я боялся даже дышать. Все, наверно, боялись, потому что между выстрелами каждый раз наступала мертвая тишина… Я услышал грохот в соседней комнате. От нового выстрела заложило уши. Я понимал, что должен бежать, спасаться, но когда убийца пришел ко мне я не мог пошевелиться. Высокий русский. Может быть, выше меня. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, потом он ушел, а я остался стоять возле окна, слушая, как грохочут выстрелы. Для меня до сих пор остается загадкой, почему он пощадил меня. Может быть, потому что я был единственным чернокожим в доме, может еще почему, не знаю… Не помню, сколько прошло времени, но когда я осмелился выйти, начинался рассвет. Из семнадцати человек, находившихся в доме, в живых остался только я. Убийца скрылся. Муж Марии Блонской был объявлен в розыск, но его так и не нашли, - Мольбрант замолчал.
        - Муж Марии Блонской? - удивилась Ульяна.
        - Он подходил под мое описание, у него были причины, первой жертвой стала его жена, разве этого недостаточно?
        - Я слышала другую историю. Там главным подозреваемым был ты.
        - Это неправда.
        - Откуда мне знать?
        - Меня бы давно арестовали.
        - Ты умен и изворотлив.
        - Если ты веришь в эту чепуху, зачем затащила меня в этот дом? Разве тебе не страшно?
        - Страшно, - Ульяна подошла к Мольбранту, пытаясь заглянуть ему в глаза. - Но я не думаю, что ты псих. Ты не станешь убивать ради удовольствия.
        - Любишь пощекотать себе нервы, да?
        - Очень.
        - Мне придется тебя разочаровать. Я не убийца.
        - Кто бы им ни был, он до сих пор на свободе.
        - Но не здесь.
        - Кто знает, - она взяла Мольбранта за руку. - Покажи мне, где произошло первое убийство.
        Они прошли в комнату Марии Блонской.
        - Здесь все прибрали после того случая, - сказал Мольбрант.
        - Я понимаю.
        Ульяна прошлась по комнате, словно хотела впитать в себя атмосферу дома, атмосферу той далекой ночи. Запах смерти, безумия. Здесь, сейчас…

***
        Они покинули особняк пару часов спустя. Нарушили стройность тишины своим присутствием, оживили на мгновение застоявшийся воздух и вновь бросили умирающий дом на растерзание пыльному времени.
        Но дом не был одинок. Эти стены служили темницей для заключенного здесь узника. Его мертвенно-бледные глаза не мигая смотрели в пустоту, словно там еще сохранился след недавних гостей. Прямые белые волосы, обрамляя бледное, запечатлевшее в своей неподвижной гримасе скорбь лицо, падали ровными прядями на плечи. Он томился здесь давно. Очень давно. Застрявший между мирами ренегат. Лишенный свободы отступник. Эти стены были его оковами. Это одиночество было его карой. Изоляция, бездействие, тишина. А где-то далеко цветет и распускается дивный и древний мир. Но увидеть его можно лишь из окна. Почувствовать, лишь вдохнув запахи людей, которые приходят в дом. В этот проклятый дом. И спасения нет.
        Глава 2
        Когда Антон Ламзин познакомил родителей с Ульяной, они одобрили его выбор. Симпатичная, порядочная, целеустремленная девушка - так решили они. Конечно, они не могли видеть уродливого азоля, который влачился за ней следом. Азоля, доставшегося ей от прошлого парня. Но справедливости ради нужно отметить, что азоль этот засыпал. Он не мог оставаться один. Ему нужен был хозяин. Хороший хозяин, с которым они спляшут не один головокружительный танец. Иначе азоль погрузится в вечный сон. Он чувствовал, как тяжелеют его веки, наливаются свинцом. Поэтому он покинул своего предыдущего хозяина и ушел к Ульяне. Но и Ульяна не могла дать ему то, чего он хотел, не могла прогнать этот надвигающийся вечный сон. И уродливому азолю оставалось лишь рыдать и пытаться не заснуть в свой первый и последний раз.
        В эту ночь, когда родителей Антон не было дома, когда Ульяна согласилась прийти, а сам Антон был так сильно взволнован, что путался в словах, умирающий азоль надеялся, что у него будет призрачный шанс отсрочить свой сон. Продержаться совсем чуть-чуть, чтобы найти себе нового хозяина.
        - Я так долго ждал этого момента, - признался Антон, когда они с Ульяной прошли в спальню.
        - Ты каждый раз говоришь это.
        - Правда?
        - Что, уже не помнишь?
        - Нет, конечно, помню, просто… - Антон замолчал, увидев, что Ульяна начала раздеваться.
        Она делала это неторопливо, словно собирается лечь спать, а не заняться любовью. Но Антона волновал сам факт, а не то, как это происходит. Он спешно разделся и забрался под одеяло. Ульяна сложила свои вещи на стул и легла рядом с Антоном. Цеплявшийся за ее ноги азоль обреченно заскулил, чувствуя насколько безразлична к происходящему хозяйка.
        - Не так быстро, - попросила она Антона.
        - Так лучше? - заботливо спросил он.
        - Да. Только не торопись.
        - Не могу. У меня так долго никого не было.
        - Попытайся не думать об этом…
        Из глаз азоля покатились слезы отчаяния. Неужели это все? Неужели конец?
        - Извини, - тихо сказал Антон.
        - Ничего страшного.
        Они замолчали, неловко глядя в потолок.
        - Ты останешься у меня на ночь? - осторожно спросил Антон.
        - Надеешься на утренний секс?
        - Немного. Так ты останешься?
        - Останусь.
        Ульяна встала с кровати, надела его рубашку и пошла в туалет. Вцепившийся в ее ногу азоль мирно спал, не обращая ни на что внимания. Безумные танцы этого беспокойного существа были закончены.

***
        Полина Добронравова вспоминала Антона несмотря на то, что прошло уже больше года, как они расстались. Вспоминала даже с другим мужчиной. Особенно с другим... Сравнивала. Антон был отвратительным любовником, но хорошим другом. Глеб Гуров был хорошим любовником, но отвратительным другом. К тому же он был старше ее почти на пятнадцать лет - никакого будущего, лишь танцы плоти, к которым снова и снова склонял Полину азоль. Именно этот азоль убедил Полину бросить Антон ради альковных тайн и безумных танцев. И азоль ликовал. Ликовал больше года. Но что-то изменилось.
        - Думаю, нам больше не стоит встречаться, - сказала Полина Глебу Гурову.
        Она ждала удивления, но он лишь пожал плечами. Азоль возле ее ног встрепенулся и настороженно зашевелил ушами.
        - Если передумаешь, то ты знаешь, где меня найти, - сказал Глеб.
        - Я не передумаю.
        Чувствуя недоброе, азоль завертел головой, пытаясь отыскать причину происходящего. Его волнение передалось хозяйке. Пытаясь воспользоваться ситуацией, азоль начал поглаживать ее ноги, умоляя станцевать еще один танец.
        - Ну, мне, пожалуй, пора, - сказала Полина.
        Глеб Гуров кивнул. Азоль испуганно замер, прижался к ногам хозяйки.
        Безликий силуэт, окутанный ореолом бледно-голубого свечения, проявился из пустоты. Его суровый взгляд, устремленный на азоля, заставил уродливое существо задрожать. Полина чувствовала, как проходит волнение, чувствовала уверенность в том, что расстаться с Глебом было верным решением. И безликий силуэт возле нее становился все более и более материальным. Он схватил азоля за горло, заставляя его оставить Полину. Азоль сопротивлялся, сопел, скрипел зубами. Люди прощались, а два невидимых для них существа продолжали свою борьбу. Но сегодня у азоля не было шансов. Окутанный бледно-голубым ореолом силуэт сильнее сдавил его горло.
        Азоль заскулил, признавая поражение. Традж был слишком силен, чтобы противостоять ему. Но традж не мог лишить это уродливое существо жизни - лишь напугать. Когда из глаз азоля потекли слезы, традж подошел к Полине и сказал ей, что пора уходить.
        - Пора уходить, - повторила она его слова Глебу Гурову.
        Оставшись без хозяина, азоль тихо заскулил и покосился на изгнавшего его траджа, затем неловко подпрыгнул, упал, распластавшись на брюхе, и пополз к Глебу Гурову. Но маленькому мохнатому уродцу не везло в этот вечер. Безликое существо, находившееся рядом с Глебом, вздрогнуло, проснулось, вспыхнуло бледно-розовым свечением, почувствовав опасность.
        Традж Полины воззрился на своего злейшего врага - бульвайка. Оба они заботились о своих подопечных, но каждый делал это по-своему. Если в природе траджа было заложено помочь человеку отыскать цели и надежды внутри себя, то бульвайки помогали людям искать цели извне. Человек, рядом с которым находился бульвайк, становился завистливым, ему всегда было мало того, что он достиг, он всегда хотел большего, стремился к этому, прилагал все силы, что у него были, наполняя тем самым свою жизнь стремлением и смыслом. Что же касается людей, рядом с которыми находились траджи, то они были аморфны, спокойны, их устраивало положение дел, они радовались тому, что у них уже есть и редко помышляли о чем-то большем, если, конечно, рядом с ними не появлялся бульвайк. В такие моменты и начиналась та самая многовековая борьба траджей и бульвайков, исход которой предугадать было невозможно.

***
        Традж Полины не знал, но бульвайк Глеба Гурова уже послал к этой девушке своих соплеменников. Не знала этого и Полина, не чувствовала. Лишившись азоля, она мечтала лишь об одном - исправить ошибки молодости.
        - Ты все правильно делаешь, - говорил традж, когда она позвонила сестре Рите и договорилась встретиться. - Тебе скоро двадцать пять. Нужно браться за ум, строить свою жизнь. Кто, как не старшая сестра поможет и даст совет…
        Именно так и сказала Полина при встрече.
        - Ты хочешь, чтобы я познакомила тебя с мужчиной? - растерялась Рита.
        Она долго мерила подозрительным взглядом сестру, с которой в последние годы почти не виделась, не общалась. Два траджа, Риты и Полины, смотрели друг на друга так же недоверчиво. Но в отличие от сестер им не нужны были уловки, хитрости. Они делились друг с другом всем, что знали о своих подопечных, их сокровенными тайнами и желаниями, чтобы впоследствии уберечь эти хрупкие судьбы, сгладив острые углы. И ради того, чтобы мечта человека, рядом с которым они находятся, продолжала жить, каждый из них готов был пойти на что угодно. Любой обман, любое искажение фактов, лишь бы уберечь человека от крушений надежд, от боли, от страданий, которые может причинить ему действительность… Но у траджей всегда был противник - бульвайк.
        Он появился, когда Полина вернулась домой - бледно-розовый силуэт, вспыхнувший рядом совершенно внезапно, заполнив сознание гордыней.
        - С такой внешностью, как у тебя можно получить гораздо больше, чем есть у твоей сестры, - сказал бульвайк.
        Полина задумалась на мгновение, вспоминая семью Риты, затем осторожно кивнула. Находившийся рядом с ней традж молча взирал на появившегося противника, давая тому право сделать первый ход.
        - В твоем возрасте у твоей сестры уже были муж, дети и свой дом, - сказал бульвайк.
        - Зато ты свободна, - возразил ему традж. - Ты независима. Ты вольна поступать так, как ты хочешь. А она нет.
        - Но ты можешь иметь все то, что имеет сестра.
        - У тебя и так уже все есть.
        - Но у нее есть больше! Вот почему она смотрит на тебя сверху вниз. Всегда смотрела и будет смотреть.
        - Она просто переживает за тебя.
        - Ты красивее ее, и она завидует тебе…
        - Чему завидовать? Я все еще живу с родителями, - тихо сказала Полина.
        - И они любят тебя больше, чем твою старшую сестру, - сказали традж и бульвайк в один голос.
        - Но всегда приводят ее мне в пример, - грустно подметила Полина.
        Она выключила свет и легла в кровать. Традж и бульвайк молчаливо замерли возле нее, позволяя заснуть и не мучиться от противоречивых мыслей всю ночь. Как ни как, они оба заботились о ней, только каждый делал это по-своему.

***
        Глеб Гуров не вспоминал Полину. Если молодая любовница решила расстаться, то так тому и быть. К тому же он уже давно получил от нее все, что хотел, даже больше. Получил от ее тела. Как человек она его не интересовала. Слишком молодая, слишком глупая. Именно так говорил ему бульвайк. Говорил намного раньше, чем Полина решила поставить крест на этих отношениях. Говорил, потому что заботился о Глебе, оберегал его, заранее предвидя конец этой истории. Благодаря этому, сейчас, когда Полина вычеркнула себя из его жизни, Глеб Гуров не остался один. У него была Лизавета Степченко - зрелая замужняя женщина из высшего общества, куда Глебу Гурову путь был закрыт. Но именно это и подкупало в Лизавете - красота, высокое положение, ум. Эта женщина могла выбрать себе в любовники кого угодно, но выбрала его - Глеба Гурова. Об этом говорил ему бульвайк по несколько раз на дню, заставляя гордиться собой, уважать себя. Но потом этого стало мало. Мало для бульвайка. Мало для Глеба Гурова. Несколько раз в месяц Лизавета приходила к нему домой, проводила с ним пару часов, а затем исчезала, растворяясь в вечерних
сумерках.
        Но встречи с Лизаветой несли нечто большее, чем мог себе представить Глеб Гуров. Каждую встречу, каждую проведенную с ней ночь, он чувствовал себя другим человеком, понимал это, но не мог объяснить. Что-то менялось внутри него, словно какая-то часть его беспокойного сознания ретировалась при виде этой женщины. Это происходило потому, что находившийся рядом с Лизаветой демон делал бульвайка беспомощным, лишал его сил. И даже после, когда демона не было рядом, бульвайк долгое оставался слабым. Что касается демона, то он даже не замечал его. Для него это был не более чем безликий силуэт, ореол которого неизбежно погаснет в его присутствии. И ни один традж, ни один бульвайк не мог в одиночку противостоять этому. Опекаемый ими человек неизбежно оставался один. Таково было положение вещей. Там, где жили ангелы и демоны, не было места траджам и бульвайкам.
        Но бульвайк Глеба Гурова не собирался сдаваться. Он сам выбрал эту женщину, потому что рядом с ней был демон. Выбрал, желая испытать себя. Испытать весь свой род. Он жаждал борьбы и собирал для этого своих соплеменников, приводил их к Глебу Гурову. И вместе они строили план предстоящего сражения, надеясь, что беспечность демона сыграет с ним злую шутку.
        Это был дерзкий замысел, который сводил Глеба Гурова с ума. Бульвайки превратили его в пешку в этой игре. Их собиралось все больше и больше. Они шумели и галдели. В голове творился хаос. Чем настойчивее Глеб Гуров пытался не думать о Лизавете, тем больше мыслей о ней заполняло его сознание. Он вспоминал ее, когда ехал на машине, вспоминал, когда ложился спать, вспоминал во сне. Она была повсюду. Слишком многое напоминало о ней. Здесь они познакомились. Здесь она сидела, когда он сделал ей первый комплимент. Здесь они занимались любовью. Здесь просто молчали, потому что это был один из тех моментов, когда слова совсем не нужны…
        Глеб Гуров понимал, что она никогда не будет принадлежать только ему, что он для нее всего лишь увеселительный аттракцион, посетить который можно в свободное время, но… В памяти всегда всплывало что-то нежное, теплое, чувственное, убеждая его, что он нужен ей. В конце концов, Глеб Гуров запутался. Пытаясь разобраться в себе, он зашел в тупик и там отыскал новое объяснение, почему он не может не думать о Лизавете. Он не любил ее - это факт. Воспоминания о ней грели сознание, но в тоже время, они затрагивали самолюбие. Она смеялась над ним, использовала его и делала это с целью, понятной лишь ей одной. Глеб Гуров спрашивал себя, что мешает ему просто забыть ее, вычеркнуть из своей жизни, как одну из тех, что были до нее, но что-то его останавливало. Это чувство сжигало изнутри. Ему мало было уйти в тень, мало было оставить Лизавету одну. Он хотел отомстить ей, заставить ее чувствовать тоже, что чувствует он - унижение, предательство. Иногда Глеб Гуров спрашивал себя, что будет потом, после того, как ему удастся воплотить в жизнь задуманное. Ответ всегда был один - тогда, возможно, он простит
Лизавету.
        Глава 3
        Сражение с демоном предстояло не только Глебу Гурову и его бульвайкам. Полина еще не знала, но впереди, на расстоянии всего лишь пары дней после встречи с сестрой, Полину ждал ее собственный демон. Коварный, изощренный, хитрый и древний. Демон, который принадлежал старшему брату Патрика Стэплтона. Полину познакомила с ним сестра, сказав, что он представляет в России филиал известной фармацевтической компании. Конечно же речь шла о Патрике. О Дереке Рита вообще не знала - так, по крайней мере, она сказала Полине. Он жил в доме Патрика. Вернее не жил, нет. Патрик сказал, что брат иногда ночует у него. Этот странный брат. Дерек. Полине нравилось это имя. Она не знала почему, но в нем была какая-то тайна. Как и взгляд Дерека. Глаза темные, хищные, цепкие. Резкие черты лица, средний рост. Он был совсем не похож на брата, скорее его противоположность - сам Патрик говорил об этом. Говорил еще до того, как Полина увидела Дерека. До того, как он очаровал ее.
        Они встретились возле дома Патрика, почти в полночь, когда Полина ждала такси, чтобы отправиться домой. «Никакой близости в первый месяц, - говорила ей сестра. - Только ужин, только общение». Тогда-то и появился Дерек. Ворвался в эту безмятежную тишину и ночную прохладу, вспоров их килем своего черного купе. Машина не была спортивной, но Полина чувствовала, как от нее буквально пахнет сексом, небрежно подчеркнутой гетеро сексуальностью. Так же пах и хозяин черного купе - Дерек.
        - Не знал, что у тебя появилась девушка, - сказал он брату на неплохом русском, затем смерил Полину оценивающим взглядом, посмотрел на часы. - Помоги, мне понять, - попросил он ее. - Уже поздно или еще слишком рано?
        - Мы ждем такси, - сказала Полина.
        - Значит, уже поздно, - Дерек сухо улыбнулся. - Что ж, отложим знакомство на потом, - он шагнул вперед, оказавшись между Полиной и Патриком, замер. - Хотя, у меня есть идея… - Дерек нахмурился, затем неожиданно заглянул Полине в глаза. - Как ты думаешь, мой брат не обидится, если я подвезу тебя?
        Полина не ответила. Лишь смотрела ему в глаза, вдыхала его запах. Где-то далеко, словно в другом мире, Патрик сказал, что они уже вызвали такси.
        - Такси можно послать к черту, - сказал Дерек, продолжая смотреть на Полину.
        Она видела, что ему плевать на брата. Плевать на то, с кем он встречается, а с кем нет. Главным для Дерека был его собственный интерес. А сейчас он был заинтересован Полиной, даже не пытаясь этого скрыть.
        - Думаю, ничего страшного не случится, если он подвезет меня, - сказала она Патрику. - Он ведь твой брат, верно.

***
        Когда Полина села в машину Дерека, охранявшие ее традж и бульвайк не смогли последовать за ней. Присутствие демона забрало их силы, но не лишило воли, не выжгло способность бороться. Они не боялись демона, но знали, что даже объединившись, не смогут противостоять его силе. Им нужна была помощь. Больше траджей. Больше бульвайков.
        Они встретили Полину сразу, как только она вернулась домой. Успокоили, убедили принять игру, которую навязал ей демон Дерека. Они говорили до тех пор, пока она не уснула, окруженная этими заботливыми существами.
        Пять безликих силуэтов, окутанных бледно-голубым ореолом, безмолвно взирали на полукруг бульвайков, выстроившихся напротив них. И каждый был готов ринуться в бой, каждый строил свой хитроумный план. И каждый верил, что демоны не могут побеждать вечно. Когда-нибудь один из них должен был просчитаться. И если бы траджы и бульвайки умели надеяться, то каждый из них надеялся бы на то, что скоро наступит именно такой день.

***
        Рассказ сестры о ночной поездке с Дереком Стэплтоном Рита слушала молча. Слушала и одобрительно кивала. Она поморщилась лишь однажды, когда Полина сказала, что они договорились встретиться с Дереком и поговорить о его младшем брате.
        - А ты не думала, как к этому отнесется сам Патрик? - спросила Рита.
        - А что Патрик? Между нами пока ничего нет.
        - И не будет, если ты станешь продолжать вести себя подобным образом.
        - По-моему, ты что-то недоговариваешь. Кто такой Дерек? Что ты о нем знаешь?
        - Ничего.
        - Тогда почему отговариваешь меня от встречи с ним?
        - Не хочу, чтобы ты снова делала глупости.
        - Какие глупости? Дерек брат Патрика, он пригласил меня пообщаться. Разве это глупости? К тому же он, в отличие от своего брата, очень хорошо говорит по-русски, так что с ним веселее.
        - Я вижу, что тебе с ним веселее, - Рита тяжело вздохнула. - И зная тебя, могу предположить, чем все закончится.
        - Я не имела в виду ничего такого. Это просто симпатия.
        - Я так не думаю.
        Рита долго смотрела сестре в глаза, затем сказала, что если их вновь обретенная дружба хоть что-то значит для нее, то Полина откажется от этой встречи.

***
        Полина осталась ночевать у сестры. Решение далось с трудом. Никогда прежде она не встречалась с иностранцами. Знала нескольких, но настолько посредственно, что не могла сказать ничего определенного. Впрочем, нечто подобное она испытывала сейчас в отношении Патрика Стэплтона, но вот его брат… Понимание, что где-то там ее ждет странный, таинственный Дерек в черном, сексуальном до неприличия купе, лишило ее сна. В комнате было слишком тихо, слишком темно, чтобы отвлечься от этих мыслей. Оберегавшие ее существа хотели помочь, дать нужный совет, избавить от бремени тяжелых мыслей, но предвкушение борьбы с демоном не позволяло им сделать этого. Слишком многое было поставлено на карту. Но противиться своей природе было не так просто. Особенно когда рядом злейшие, непримиримые враги, которых можно победить, успокоив Полину. Тогда она выберет одних и отвергнет других. Но кто это будет: траджи или бульвайки? Искушение нарастало, усиливалось по мере того, как тяжелых мыслей Полины становилось все больше и больше. Предстоящая борьба с демоном начинала уступать место внутренней борьбе окруживших ее существ,
слишком непримиримой, чтобы объединять свои силы на длительный период, пусть даже и с одной общей целью.

***
        Полина чувствовала на себе взгляд Дерека. Несмотря на скопище людей в это воскресное утро, несмотря на Патрика, развлекающего ее пустыми разговорами, она чувствовала, как Дерек смотрит на нее. Его темные глаза едва не прожигали ей спину. Она не знала, чего он хочет. Не знала, чего хочет сама. Она просто стояла рядом с Патриком, и не могла думать ни о чем другом, кроме этого пристального взгляда. Ей хотелось обернуться, хотелось убедиться, что Дерек все еще там, что его внимание не плод ее воображения.
        - Я отойду ненадолго, - сказала Полина Патрику.
        Она шла сквозь толпу людей, наводнивших парк, убеждая себя, что идет в туалет, что вовсе не ищет встречи с Дереком, но это было не так. Ее вели вперед траджи и бульвайки, бросившие вызов коварному демону. Вели к Дереку.
        - А ты настойчив, - сказала ему Полина.
        - А ты нерешительна, как твоя сестра.
        - Вы разве знакомы с ней?
        - Спроси об этом ее.
        - Она сказала, что не знает тебя.
        - А что думаешь об этом ты?
        - Думаю, что она соврала.
        - Вот видишь, вы с ней похожи.
        - Ты обиделся на меня за то, что я не пришла?
        - Я разочарован.
        - Я хотела прийти, но Рита сказала… - Полина замолчала, увидев улыбку на губах Дерека.

«Он сейчас уйдет, - подумала она. - Развернется и уйдет. И все потому, что я послушала сестру. Первый раз в жизни послушала и…»
        - Дай мне еще один шанс, - попросила Полина Дерека. - Хотя бы пол шанса…

***
        Отель за городом был дешевым, но тихим, словно в нем никто не жил. Двор освещался плохо. Лишь в паре номеров горел свет. «Если сестра узнает, что я была здесь, то она меня убьет», - подумала Полина. Однако отступать было поздно. Она нашла номер, где должен был ждать ее Дерек, и постучала. Никто не ответил. Дверь была незакрыта. Полина заглянула внутрь.
        - Дерек?
        Тишина. В комнате было темно и холодно. Выключатель не работал, лишь с улицы лился желтый свет одинокого фонаря, освещавшего двор. В номере не было ничего, кроме кровати и тумбочки. Никого. Полина испугалась, что неправильно расслышала время встречи. Заломив руки, она замерла посередине комнаты, не зная, что делать теперь.
        - Он не придет, - не выдержало длительного молчания одно из безликих существ, окруживших ее. - Он просто посмеялся над тобой, - бледно-розовый силуэт бульвайка вспыхнул ярче, затмевая остальных. - Ты не должна унижаться! Разворачивайся и уходи отсюда!
        - Нет. Ты должна дождаться его, - сказал один из траджей, все еще надеясь, что это маленькое войско сможет удержать строй перед битвой с демоном Дерека.
        - Да, обязательно дождись! Он лучше, чем этот слюнтяй Патрик! - подхватил еще один бульвайк.
        - С Патриком ты будешь счастлива! - вмешался кто-то из траджей.
        - Он скоро станет таким же влиятельным, как муж твоей сестры! - голос еще одного траджа.
        - Но ведь можно подыскать кандидатуру и получше! - кто-то из бульвайков.
        - Патрик лучший из всех кого ты когда-либо встречала. Ты не должна находиться здесь!
        - Ты никому ничем не обязана. Ты вольна делать то, что захочешь…
        Голосов стало слишком много. Траджи и бульвайки наперебой пытались что-то доказать Полине. И если вначале она еще могла разобрать хоть что-то, то потом все эти голоса превратились в шум, стучавший в висках головной болью. И от этого не было спасения.
        - Над тобой просто посмеялись! Ты выглядишь, как полная дура. Да ты посмотри только на себя! - наперебой звучали в голове голоса бульвайков.
        - Отправляйся домой сейчас же! У тебя и так уже все есть, зачем искать что-то большее? - вторили бульвайкам траджи, не в силах найти согласия даже между собой.
        Спасаясь от этого гомона, Полина выбежала на улицу. Но голоса последовали за ней. Ничто уже не могло остановить их, заставить замолчать. Ничто, кроме них самих. Безликие существа разрывали сознание Полины противоречиями и с каждым новым словом, которое они произносили, все больше и больше блекли окутывавшие их безликие тела ореолы свечения. Неуступчивые траджи и бульвайки изживали друг друга в своей многовековой борьбе. И девушка, которою недавно они защищали, оставалась одна. Голоса в голове стихали, принося тишину.
        Недалеко от родительского дома Полина увидела знакомое черное купе. Дерек стоял возле машины и ждал ее. За его спиной стоял демон, ради борьбы с которым, еще недавно возле Полины собралось так много траджей и бульвайков. Но они снова проиграли. Проиграли, не успев вступить в сражение.

***
        Полина не знала, почему не ушла, почему не послала Дерека к черту. Она хотела разозлиться, хотела высказать все, что думает о нем, но не могла. Все чувства, казалось, выгорели, истлели, а слова потеряли смысл.
        - Ты хотя бы собирался прийти в тот отель, или просто издевался? - устало спросила Полина.
        - Я был там, - Дерек смотрел ей в глаза, изучал, ощупывал взглядом.
        - Был? Интересно где?
        - На балконе.
        - Почему же не вышел?
        - Я наблюдал за тобой. Разве тебе не нравится, когда люди смотрят на тебя?
        - Нет.
        - Значит, ты любишь наблюдать за другими?
        - Я не знаю…
        - Верно. Никто не знает, пока не попробует, - Дерек жестом предложил ей сесть в машину.
        - Куда мы поедем? - спросила Полина.
        - В этом городе есть одно место… Немного странное место, но тебе, думаю, понравится.
        - Снова хочешь меня разыграть?
        - Нет. Никаких больше розыгрышей. Теперь все серьезно.

***
        Дерек отвез Полину на закрытую свинг вечеринку. Полумрак скрывал детали, но Полина видела, как за японскими ширмами мелькают обнаженные силуэты людей. Пахло ладаном и потом. Слышались приглушенные голоса.
        - Зачем ты привез меня сюда? - шепотом спросила Полина.
        - Потому что никто другой не сможет сделать для тебя этого, - сказал Дерек.
        - Откуда ты знаешь, что я этого хочу?
        - Все этого хотят.
        Он приоткрыл ближайшую ширму, позволяя Полине увидеть клубок сплетенных человеческих тел. Желтые языки десятка свечей дрожали, усиливая нереальность происходящего. Словно все это сон, забытый языческий ритуал, эхо которого долетело сюда из далекого прошлого. Мужчины и женщины ползали и извивались подобно змеям в гнезде, и Полине начинало казаться, что пройдет еще мгновение, и она увидит, как они сбрасывают с себя кожу.
        - Тебе нравится то, что ты видишь? - шепотом спросил Дерек.
        Полина не ответила.
        - Хочешь присоединиться к ним? - предложил он.
        - Что?
        - Тебе хочется оказаться среди них, или же тебе больше нравится наблюдать за ними?
        - Я не знаю.
        - Я бы хотел посмотреть на тебя среди них.
        - А ты?
        - Я останусь здесь.
        - Могу я остаться с тобой?
        - Тебе хочется наблюдать за ними?
        - Я же сказала, что не знаю!
        - Заставь ее смотреть, - велел Дереку его демон. - Только так ты сможешь убедить ее оказаться среди них. Только так она сможет стать одной из нас. Пусть смотрит. Пусть наслаждается тем, что видит. А потом… Потом ты отведешь ее к Борису… Мастер татуировки знает, что нужно делать.

***
        Несмотря на глубокую ночь, в тату салоне Бориса было людно. Полина не знала, почему согласилась прийти сюда. Возможно, после пропахшей афродизиаком свинг вечеринки она все еще с трудом могла отличить реальность от вымысла. Не смущали даже покрытые татуировками и пирсингом полуобнаженные люди, которые сновали вокруг. Прямо перед ней на столе лицом вниз лежала девушка. Звуки тяжелой музыки поглощали звук работающей машинки в умелых руках мастера татуировки. С неспешной неизбежностью на бронзовой коже девушки появлялся еще один рисунок. Он разрастался, становился все больше и больше, обретая форму, наливаясь пунцовыми красками. Работа медленно подходила к концу. Полина стояла рядом с Дереком, крепко держа его за руку, ожидая своей очереди.
        - Как думаешь, мне будет очень больно? - спросила она, видя, как по бронзовой коже лежавшей на столе девушки скатилось несколько капель крови.
        - Борис говорит, хорошая татуировка это всегда больно, - Дерек сухо улыбнулся. - Но Борис хороший мастер.
        Полина кивнула. Мимо них прошел раздетый по пояс худощавый мужчина. Его тело напоминало один сплошной узор разноцветных цветов. Остановившись возле девушки за соседним столом, он небрежно начал массировать ей левый сосок.
        - Что он делает? - спросила Полина Дерека.
        - Сосок онемеет, и ей будет почти не больно, когда он проколет его.
        - Это так же, как прокалывать уши, да?
        - Почти.
        - А мужчины прокалывают себе соски?
        - Некоторые.
        - А ты?
        - Нет.
        - Почему?
        - Не было повода.
        - У меня тоже не было. - Полина увидела, что девушка, которой делали татуировку, одевается. - Если честно, то я немного боюсь, - призналась она. - Как ты думаешь, на какой ноге лучше сделать?
        - Думаю, на бедре будет лучше всего.
        - Я надеялась ограничиться маленьким ободком возле ступни.
        - К черту ободок.
        Дерек развернул Полину к себе спиной и начал раздраженно расстегивать пуговицы ее платья.

***
        Он привез ее домой ранним утром.
        - Я думала, между нами сегодня что-то будет, - призналась Полина.
        - Не сегодня. - Дерек прикоснулся к ее бедру. - Татуировка болит?
        - Не очень, - Полина затаила дыхание.
        - Я хочу, чтобы ты до утра не снимала пластырь.
        - Почему? Мне же интересно, что у меня там.
        - Посмотришь утром.
        - Может быть, посмотрим вместе?
        - Нет. Если захочешь, то покажешь потом.
        - Захочу, - заверила его Полина
        Она вернулась домой, закрылась в своей комнате и проспала до обеда. Потом долго лежала в кровати, вспоминая минувшую ночь. Может быть, все это было сном? Но нет, бедро болело, напоминая о татуировке. Полина сняла повязку, желая увидеть рисунок. Но рисунка не было. Только слово. «Шлюха».
        - Дура! - разозлилась на себя Полина. - Какая же я дура!
        Не зная, что делать дальше, она продолжала стоять перед зеркалом, тупо разглядывая огромную, уродливую надпись на воспаленной коже бедра.
        Глава 4
        Лизавета Степченко боялась этой встречи, избегала ее, откладывала, но знала, что она все равно состоится. Дерек, такой желанный и такой непредсказуемый, стоял напротив, приводя в волнение каждую клетку ее естества. Сколько бессонных ночей прошло в размышлении поддаться желанию тела, и сколько твердых решений было принято о том, что этого никогда не должно случиться. Связь с Дереком была слишком опасной, слишком неуправляемой, и дело было даже не в нем. Лизавета понимала, что стоит только поддаться искушению, стоит только вкусить этот желанный, но запретный плод, и она уже вряд ли сможет остановиться. В свои почти сорок ей хватало ума, чтобы понять это. Возможно, именно по этой причине, Лизавета позволяла себе редкие встречи с Глебом Гуровом. Она понимала, что рано или поздно привяжется к нему, что в случае их разрыва, ей будет не хватать его неловкой нежности, и утрата будет весьма болезненной, но это было лучше, чем пустить все под откос, позволив себе отношения с Дереком.
        Семь долгих лет Лизавета жила, каждый день, борясь с искушением. Оно то затухало, то вспыхивало с новой силой. Это не было платонической любовью. Лизавета знала, что такое любить. Чувства, которые она испытывала к Дереку, можно было сравнить лишь с необузданной страстью. Лизавета хотела его с их первой встречи, с момента, когда она впервые поймала на себе взгляд его темных глаз.
        Это случилось на одном из приемов, где иностранцев было так много, что у Лизаветы начала болеть голова от многообразия лиц и языков. Дерек пришел с немолодой бизнес-леди из Британии. Женщина подошла поздороваться с мужем Лизаветы. Они разговаривали на английском, и Лизавета не понимала почти не слова. Да и не до этого ей было в тот момент. Молодой спутник британской бизнес-леди пялился на нее так откровенно, что на щеках невольно начинал появляться румянец. Но будь она проклята, если ей не нравился этот взгляд. Мальчишка очаровал ее не сказал ни слова.
        - Здесь балкон с которого открывается роскошный вид на город, - сказал неожиданно Дерек на неплохом, но еще не идеальном в те годы русском. - Если наши спутники не возражают, то мы могли бы… - он бросил короткий взгляд на британскую бизнес леди, увлеченно болтавшую с мужем Лизаветы.
        - Думаю, им сейчас не до нас, - улыбнулась Лизавета, взяла Дерека под руку и позволила отвести себя на балкон.
        В тот момент она и думать не думала, что легкий флирт перерастет в одержимость, навязчивую идею видеть Дерека хотя бы раз в два-три месяца. Ловить на себя его взгляд, вдыхать его запах, прикасаться к нему, проходя мимо, извиняясь за неловкость… Он свел ее с ума. Ее - зрелую женщину. А он - в те годы еще мальчишка. Но в нем была сила, власть. Рядом с ним Лизавета чувствовала свою беспомощность. Дерек обладал загадочной, мистической харизмой, которая превращалась для большинства женщин в наркотик, отказаться от которого невозможно. Он не сомневался, он всегда знал, что делает. И даже время, казалось, обходит его стороной. Все тот же взгляд, все та же уверенность. Тело крепкое, стройное, как у юноши. Меняются лишь истории, которыми обрастает его персонаж.
        Лизавета гордилась тем, что знает многие из них. Словно Дерек проживал часть этой жизни и за нее, совершая то, на что она никогда бы не решилась. И чем больше становилось этих историй, тем сильнее Лизавета хотела Дерека. И он знал это, говорил об этом при каждой встрече. Ее маленький, тайный грех. Ее собственный, черноглазый демон, отказать которому так сложно. Поэтому Лизавета старалась избегать разговоров наедине. Но не сегодня. Сегодня ей нужно было поговорить с ним, попросить о помощи. Здесь, на званом приеме, среди родных и друзей. Отвести в сторону. Держать за руку. Смотреть в глаза.
        - Ты все еще возбуждаешь меня, - сказал Дерек.
        - Давай не сейчас, - попросила Лизавета, стараясь держаться холодно.
        - Почему? Мы все еще можем сделать то, чего хочется нам обоим.
        - Я не хочу этого.
        - Я говорю не о тебе. Я говорю о нас.
        - Нет никаких нас.
        - И не будет?
        - Нет.
        - Ладно, - Дерек улыбнулся. - Отложим на потом. Зачем еще ты хотела меня видеть?
        - Я хочу попросить тебя об одолжении.
        - Что получу от этого я?
        - Девушку.
        - Интересно. Что за одолжение?
        - Ты должен сделать так, чтобы она уехала из города. Навсегда. И чтобы никто не захотел ее возвращать. Никто. Понимаешь?
        - Она спит с твоим мужем?
        - Я могу на тебя рассчитывать?
        - Что за девушка?
        - Симпатичная.
        - Почему ты решила, что она станет размениваться?
        - Я сделаю так, что у нее не будет другого выбора. Я познакомлю вас. Ты пригласишь ее на свидание. Дальше ты сам знаешь, что делать.
        - Как насчет девушки, которая будет платой за услугу?
        - Дарья и будет этой девушкой.
        - Я получу ее в любом случае. Как на счет тебя?
        - Что именно ты хочешь?
        - Все. Все, что я смогу взять.
        - С чего ты решил, что я смогу тебе столько дать?
        - И даже больше, - голос Дерека был ровным, как и в начале разговора. - Ты даже не догадываешься, сколько ты сможешь.
        Лизавета тянула с ответом, заранее зная, что согласится. Ей нужна была причина, чтобы уступить Дереку, и она ее нашла. Продолжая молчать, Лизавета надеялась, что Дерек, потеряв терпение, предложит что-то другое, но Дерек, к ее сожалению и к ее радости, умел ждать.

***
        Красота всегда была в цене, нужно было лишь знать, как заставить ее работать. Дарья Козырева знала. Из всего многообразия ценностей, которые мог предложить мир, она больше всего любила две: себя и деньги. Начавшиеся около года назад отношения между ней и мужем Лизавете сулили щедрые дивиденды, поэтому она трепетно охраняла эту интимную связь, дорожа тем, что у нее есть. Роберт Степченко устроил ее на работу, оплачивал расходы, снимал жилье. Он не требовал от нее верности, но Дарья знала, что если Роберт встретит ее в компании другого мужчины, то сразу найдет себе другую - благо желающих хоть отбавляй. Поэтому она сохраняла ему верность - это не было проблемой. По крайней мере, не такой проблемой, как жена Роберта. Иногда Дарье казалось, что Лизавета что-то подозревает. Дарья присматривалась к ней, оценивала, но каждый раз приходила к выводу, что это не более чем ее необоснованные страхи - ведь они пересекались так часто: на работе, приемах, встречах. Обычно они никогда не разговаривали, только сухо здоровались, но в этот вечер все произошло с точностью до наоборот.
        Дарья с трудом понимала, как она оказалась рядом с Лизаветой (или же Лизавета оказалась рядом с ней?) и как между ними произошла весьма милая, если не сказать дружеская для посторонних глаз беседа.
        - Я так сочувствую тебе, - сказала Лизавета. - Ты так много работаешь, ни с кем не встречаешься…
        - Для меня это не главное, - осторожно ответила Дарья, ожидая подвоха.
        - Согласна, но люди…
        - Я пытаюсь жить для себя. Мне нравится проводить вечера перед телевизором, рано ложиться спать. Можешь считать, что я люблю одиночество.
        - Всем людям нужно общение.
        - У меня есть кошка.
        - Я не об этом. Разве тебе никогда не хотелось завести семью или же просто подарить свою красоту какому-нибудь мужчине?
        - Я подумаю об этом.
        - Я слышала, что у тебя роман с кем-то из сотрудников нашей организации. Это так?
        - Нет. Я одна, - Дарья неловко засмеялась.
        - Как я тебя понимаю! - Лизавета тяжело вздохнула. - К сожалению, бывает сложно кому-то объяснить подобное. У нас подобралась очень теплая компания на производстве. Люди привыкли доверять друг другу. Подобные слухи негативно сказываются на работе. Понимаешь, о чем я? Здесь мало исполнять свои должностные обязанности, нужно еще ладить с коллективом. Представляешь, каково замужним женщинам, которые станут подозревать тебя в связи с их мужьями?
        - Я не была замужем.
        - Я замужем уже десять лет. И знаешь, я бы в порошок стерла соперницу, но не позволила, чтобы мой брак распался.
        - По-моему, это личный выбор мужчин.
        - Правда? - Лизавета грустно улыбнулась. - По-моему, тебе нужно начать с кем-то встречаться, чтобы слухов о том, что ты спишь с замужним мужчиной, больше не было.
        - Я подумаю об этом.
        - Я помогу тебе. Молодость и красота не должны пропадать зря. Тебе стоит научиться пользоваться этим. - Лизавета склонилась к уху Дарья. - Я знаю одного богатого иностранца…
        - Ну, иностранцами сейчас никого не удивишь, - снисходительно улыбнулась Дарья. - Особенно в нашей фирме.
        - Согласно, но не все они мечтают о свидании с тобой.
        - О свидании?
        - Да. Думаю, одно свидание тебя ни к чему не обяжет, к тому же наши сотрудники увидят, что ты с кем-то встречаешься. Ты же хочешь, чтобы сплетни вокруг тебя утихли?
        - Я просто хочу здесь работать.
        - Поэтому, ты должна согласиться. - Лизавета указала ей взглядом на Дерека. - Как тебе этот тип?
        - По-моему, слишком костлявый.
        Дарья не знала, что делать. Ей казалось, что любое слово сейчас выступит против нее, что Лизавета все знает, и в каждой ее фразе таится какой-то намек.
        - Ты думаешь, мне стоит с ним встретиться? - спросила Дарья, решив, что если она согласится, то, возможно, это позволит ей выиграть время, а если повезет, то, узнав о том, что она встречается с кем-то, Лизавета и вовсе забудет о ней.
        - Будь я на твоем месте, то именно так и поступила бы, - Лизавета сухо улыбнулась.
        - Хорошо. - Дарья попыталась выдавить из себя улыбку. - Я поступлю так, как ты говоришь, - она снова посмотрела на Дерека, проклиная неудачно складывающийся вечер. - Ты познакомишь нас?
        - Он назначит тебе встречу. Тогда и познакомитесь.
        Лизавета оставила Дарья одну. Она уходила, расправив плечи, на губах ее играла улыбка. Преследовавший Лизавету демон безмолвно шел позади нее. Началась еще одна игра. Действо, сценарий которого не был изначально спланирован. Демон Дерека был достойным противником и переиграть его будет крайне сложно. Но если бы дело обстояло только в этом. Еще один персонаж появился на сцене и спутал все планы. Ангел. Расправив крылья, он стоял позади Дарье, готовый к предстоящей игре. Красота была способна на многое, ангел знал это. Кто, как ни он, мог более грамотно распорядиться этим оружием. Тот, кто за свою долгую жизнь понял, что красота способна разрушать империи и свергать правителей, тот, кто был создан для того, чтобы превратить красоту в грозное оружие, отыскать источник и направить его в нужное русло, написав еще один сценарий чьей-то жизни.

***
        Полина пришла к Антону за помощью - никому другому она не доверяла, да и не было больше таких, как Антон, особенно среди ее бывших.
        - Зачем ты это сделала? - растерялся он, когда она показала ему татуировку.
        - Не спрашивай.
        - Почему «шлюха»?
        - Вот в этом-то и проблема! - Полина раздраженно взмахнула руками. - Я знаю, ты интересовался одно время татуировками, как думаешь, можно что-нибудь с этим сделать? Как-нибудь свести или что еще?
        - Не знаю. Она слишком большая, чтобы ее можно было свести, - Антон шумно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. - Я могу ошибаться, но такое чувство, что это незаконченный рисунок.
        - Что значит «незаконченный»?
        - Линии. Они либо слишком четкие, либо их практически нет. И цвета, посмотри сама.
        - Не хочу смотреть. Не могу уже смотреть. Просто скажи, что от этого можно избавиться. Пожалуйста.
        - Свести такой большой рисунок точно не удастся, если только попытаться перекрыть его другим, но я не знаю, что из этого получится.
        - Черт с ним, что получится, лишь бы не было этого слова.
        - Цвет слишком яркий. Можно сделать только хуже, к тому же мы не знаем ничего о составе краски. Ты запомнила место, где тебе делали татуировку?
        - У меня нет ни малейшего желания возвращаться туда.
        - Запомнила или нет?
        - Нет.
        - Узнать тоже не у кого?
        - Нет.
        - Ты что пришла туда одна?
        - Нет, но спрашивать у него адрес я тоже не стану.
        - Почему?
        - Пошел он на хрен!
        - Понятно. В таком случае могу показать тебя паре знакомых. Они разбираются в этом лучше меня. Может, что придумают.
        - Мне обязательно будет идти с тобой?
        - Татуировка на твоем бедре, не на моем.

***
        Салон назывался «Веселый пирсинг у Саргису».
        - Я видела, как девушке прокалывают соски, - вспомнила Полина. - По-моему, это отвратительно.
        - Кто-то так же говорит о татуировках, - улыбнулся Антон.
        - Не смешно, - Полина нахмурилась. - А этот Саргис, он никому не расскажет о том, что увидит?
        - Поверь мне, ты его не удивишь.
        Они вошли в пропахшее спиртом и краской небольшое помещение. Саргис был молодым, невысоким и худощавым армянином. Не будь он мастером пирсинга и татуировки, то его можно было самого выставлять на витрину, как образец того, что можно сделать в этом салоне.
        - Свести ее не удастся, - заявил Саргис, лишь мельком взглянув на татуировку Полины.
        - Это я уже слышала, - она с обидой посмотрела на Антону. - Может попытаться перекрыть другой?
        - А чем тебе не нравится эта? - засмеялся Саргис.
        - Мы вообще-то пришли за помощью, - напомнил ему Антон. - Скажи, можно перекрыть этот рисунок?
        - Не знаю, - Саргис достал несколько книжек. - Этот рисунок, словно, специально сделан так, чтобы его невозможно было перекрыть. Ни одну из известных мне татуировок не удастся нанести поверх этой. Вот, посмотрите сами, - он протянул книгу Антону.
        - Может, поискать что-то другое? - предложил Антон.
        - Это самые темные. Другие вообще не подойдут. Будет только хуже.
        - Да наплевать, как будет! - всплеснула руками Полина. - Лишь бы не было этого слова.
        - С таким же успехом ты можешь вылить себе на бедро флакон кислоты, - сказал Саргис.
        - Кислоты? - Полина на мгновение задумалась. - Ты представляешь, какой будет потом шрам?
        - А ты думаешь, будет лучше, если я тебе закрашу черной тушью эту надпись? - Саргис подошел, чтобы лучше рассмотреть татуировку. - Странный какой-то рисунок. Не пойму. Его словно не доделали.
        - Мне тоже так показалось, - согласился Антон. - Я уже около часа думаю, что бы это могло быть, но в голову ничего не приходит.
        - Мне тоже, - Саргис попросил Полину отойти чуть подальше. - Это явно незаконченный рисунок. Вот только что? Кто его делал?
        - Она не помнит.
        - Придется вспомнить. Если кто и сможет что-то исправить, то только тот, кто сделал эту татуировку.

***
        Лизавета ужинала с мужем и вспоминала Дарью Козыреву. Сколько времени Роберт уже содержит эту девчонку? Год? Больше? Неужели за это время он еще не пресытился ее телом? Или же здесь что-то другое? Неужели этот старый дурак, Роберт, влюбился? Лизавета вспомнила, как Дарья смотрит на нее. Этот взгляд был подобен пощечине. Но ликовать юной бестии осталось не долго.
        - Ты преждевременно радуешься, - сказал Лизавете преследовавший ее демон. - Дерек сделает свое дело и придет за наградой. Ты не сможешь оставить этот долг неоплаченным. У него на тебя свои планы.
        - Я буду внимательна.
        - Одного внимания будет мало. Ты должна заставить его играть по твоим правилам.
        - Это будет не так просто сделать.
        - Против Дерека всегда можно использовать Глеба Гурова.
        - Глеба Гурова? - Лизавета мечтательно прикрыла глаза. - Не надо трогать Глеба Гурова. Тем более не надо сталкивать их с Дереком.
        - Сейчас не время думать о чувствах, - холодно сказал демон.
        - Сейчас я вообще не хочу ни о чем думать, - призналась Лизавета.
        Демон покорно замолчал. Его терпение не знало границ. Его план был слишком обширен, чтобы доносить его суть до человека. Иногда нужно уметь ждать, чтобы увидеть то, что предпримет противник. Поспешность редко приносила результат. В особенности теперь, когда действу предстояло развиваться по незаконченному сценарию, а роли необходимо было импровизировать.
        Иногда преследовавший Лизавету демон посещал ее супруга. Его советы были бесценны, а присутствие отпугивало траджей, бульвайков и азолей, не позволяя поселиться в сознании Роберта гордыне, глупости, сомнениям, похоти. Благодаря этому Роберт твердо стоял на ногах, неизбежно продвигаясь вперед. Его растущее состояние благотворно сказывалось на планах демона относительно Лизаветы. Чем выше поднималась она, тем насыщеннее становилось действо. Демон готов был помогать Роберту до тех пор, пока планы Роберта не встанут на пути Лизаветы и ее демона.
        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
        ГЛАВА 1
        В отделе Дмитрия Сотникова был переполох. Никто не говорил в открытую, но все знали, что грядут перемены. Слухи приносили весть о массовых увольнениях и даже смене руководства. Напряжение буквально висело в воздухе. И каждый пытался любой ценой обезопасить себя, свое место.
        Когда Дмитрий Сотников сказал Ольге Новиковой о том, что среди ее коллег есть те, которые позорят отдел, она сразу подумала об Андрееве. Подумала потому, что долгое время прикрывала его. Теперь она корила себя за это. Андреев привык к поблажкам и уже не просил, а требовал от нее помощи. Он знал, что помогая ему, она так же увязла в этой трясине, как и он сам. Так что в каком-то роде это были уже не просьбы, это был шантаж. Ольга не знала, почему он поступает так с ней, пыталась несколько раз поговорить с ним об этом, но в итоге поняла, что единственным способом сохранить свою репутацию, будет избавиться от Андреева. Его уволят, и все, что она сделала для него, забудется. Главное рассказать о проступках Андреева так, чтобы Сотников не заподозрил ее в пособничестве…
        Сотников не заподозрил. Заподозрила его жена, Светлана, и не только в пособничестве.
        - Ты должен уволить их обоих, - сказала она мужу.
        - Обоих?! - растерялся Сотников.
        - Ольга явно как-то связана с Андреевым, - спокойно пояснила Светлана. - Подумай сам, иначе, откуда она может столько знать про него? Не удивлюсь, если они любовники.
        - Любовники? - Сотников на мгновение почувствовал себя преданным, оскорбленным.
        - Я даже уверена в этом, - Светлана незаметно улыбнулась. - Я женщина и кому, как не мне знать мотивацию другой женщины. Копни чуть глубже и отыщешь много доказательств моих слов.
        - Ты думаешь, стоит копать глубже?
        - Думаю да. Скорее всего, Ольга подыскала себе кого-то получше, чем Андреев, а он, Андреев, не хочет отпускать ее, либо она боится огласки их отношений. Если уж Ольга начала рассказывать об Андрееве тебе, то у нее явно большие планы, на нового любовника.
        - Большие планы?
        - Иначе зачем ей так суетиться? Ради тебя? Сильно сомневаюсь, если конечно она не спит и с тобой, - Светлана хитро прищурилась. - Ведь нет?
        - Что?
        - Она не спит с тобой?
        - Кто?
        - Ольга.
        - Ольга? - Сотников похолодел, затем неловко попытался изобразить обиду.
        - Извини, - Светлана с трудом сдержала улыбку. - Просто забочусь о том, чтобы твоя карьера не пошла под откос. Представь, что будет, если прокурор узнает о том, что ты спишь с Новиковой, которая связана с идущим под откос Андреевым. Как ты думаешь, долго тебе быть начальником отдела после этого?
        Светлана дала ему время, чтобы все обдумать.
        - Избавься от них обоих, - сказала она, устав смотреть, как Сотников нервно кусает губы. - Даже если Ольга рассказала тебе все из чистых побуждений. Уволь их обоих. Иначе слухи не дадут тебе спокойно работать. Сделай то, что я тебе говорю, и через полгода никто не вспомнит о том, кто такая Ольга.

***
        Оксана не могла сдержать улыбку, наблюдая, как мать готовится к свиданию с Давидом Джанибековым. Клара нервничала и суетилась, словно вновь стала подростком. Даже азоль, который вертелся у ног ее дочери, поскакал следом за Кларой, предвкушая пиршество танцев в эту ночь. Он был глуп и примитивен. Демон Давида Джанибекова смотрел на него, зная, что может разорвать в любое мгновение, но сегодня демон был великодушен. Его марионетке-прокурору нужен был отдых. Он лишь следил, чтобы азоль не остался с Джанибековым, когда все закончится.
        - Теперь эта женщина и ее дочь обязаны тебе, - сказал демон прокурору. - Клара понимает это, и сделает все, о чем бы ты ее ни попросил. Но у этой женщины ничего нет, кроме стареющего тела. Оно будет принадлежать тебе до тех пор, пока ты не устанешь от него, а когда это произойдет, Клара все поймет и отойдет в сторону. Ее время подходит к концу. Другое дело ее дочь. Она молода, перспективна, уверена в своих силах. В умелых руках она сможет добиться многого. Она обязана тебе. Не дай ей забыть об этом. Наблюдай за ней. Ее долг перед тобой тебе еще понадобится.
        Чуть позже Клара ушла. Давид Джанибеков проводил ее до дверей. Ночной воздух был необычайно свеж. Клара махнула любовнику рукой, забралась в сырое такси и вернулась домой.
        Оксана спала в своей комнате. Какое-то время Клара смотрела на дочь, затем осторожно прикрыла дверь и прошла в ванную. Вертевшийся возле ее ног азоль остался в комнате Оксаны. Ему снова хотелось танцев, еще более диких, еще более безудержных, а кто, как не Оксана, мог предоставить ему такую возможность. Ее тело было молодым и крепким. Рядом с ней азоль мог не ограничивать себя. А когда она станет похожей на мать, он найдет себе новую хозяйку - молодую и способную удовлетворить его неуемный аппетит.

***
        Но не все азоли были счастливы в эту ночь. Например, тот, что принадлежал Аристарху, не мог даже заснуть, положив конец своим страданиям. И дело было вовсе не в отсутствии страсти у его хозяина. Страсть была, была и нежность, были желания и потребности. Аристарх был таким же, как и все с той только разницей, что вертевшийся возле его ног азоль не имел над ним той магической власти, которой он обладал над другими. Аристарх просто не замечал его, и азоль мог только наблюдать. Неспособный заснуть и неспособный покинуть своего жестокого хозяина. Оставалось лишь смотреть и пускать слюни.
        Но азоль не был одинок. Словно в насмешку, судьба послала ему линка, который светился, даже когда Аристарх находился рядом с другой девушкой. Он заставлял его вспоминать Оксану. Глупый примитивный линк. Этот сгусток света думал только о том, что где-то есть родственный ему линк, которого он больше всего хочет увидеть. Других желаний у линка не было. Наполняя человека, рядом с которым был обречен находиться до конца своей недолгой жизни, желанием найти родственного линка, он не понимал, какую волну чувств вызывает в сознании этого человека. Большие глаза азоля бессмысленно наблюдали за этим растущим светочем. Аристарх не сопротивлялся плывущим в его сознании мыслям. Закрыв глаза, он просто пытался уснуть, приняв происходящее, как должное.

***
        Денис Новицкий позвонил Светлане Сотниковой после обеда и предложил встретиться вечером в особняке Мольбрантов. «Почему сегодня? - думала она. - Почему в такой поздний час?» Ответ был всего один, заставляя уважать Дениса за подобную дерзость.
        Их встретил дряхлый старик, открыл скрипучие ворота и проводил до дома. Никогда прежде Светлана не видела этот особняк так близко. Полумрак скрывал недостатки, и дом выглядел действительно величественно. Здесь она была готова прожить всю жизнь, вырастить своих детей и состариться, нянча внуков.
        - Поздновато для визитов, - заворчал по дороге старик. Голос у него был таким же скрипучим, как ворота на входе.
        - Днем работы много, - соврал ему Денис Новицкий и, меняя тему, спросил о здоровье.
        - От этой чертовой погоды старые кости болят, - пожаловался старик.
        - У меня есть знакомый врач…
        - Не нужно! - отмахнулся старик, но тем не менее польстился уделенному ему вниманию. - Старость еще не научились лечить.
        Он открыл им парадные двери и наотрез отказался входить внутрь, затем наградил Светлану таким взглядом, словно она была уличной девкой, и поплелся назад в свою сторожку.
        - Скоро здесь все изменится, - пообещала она старику, награждая его недоброй улыбкой.
        - Этот дом не меняется! - заверил он своим скрипучим голосом. - Лишь люди приходят и уходят, а дом все тот же.
        - Не обращай на него внимания, он стар и глуп, - сказал Светлане Денис.
        - Когда особняк станет моим, старика здесь не будет.
        Они вошли в дом.
        - Здесь что, никогда не открывают окна? Запах, как в подвале, - сказала Светлана. - И эта пыль… Когда здесь в последний раз прибирались?
        - Этот дом слишком долго пустует, - Денис вспомнил об убийствах и невольно поежился.
        Они обошли весь первый этаж. Разочарований не было, наоборот, Светлана лишь сильнее уверилась в том, что этот дом должен принадлежать ей.
        - Пойдем наверх, я покажу тебе веранду, - предложил Денис.
        Старый ковер на лестнице заглушил звуки шагов.
        - Здесь несколько спален и, кажется, три детских, - сказал Денис.
        - Три детских!? - удивилась Светлана. - Придется уговаривать мужа родить еще одного ребенка.
        - Придется.
        Открыв очередную дверь, Денис вышел на веранду. В огромных, начинавшихся от пола окнах зияла тьма.
        - Их все можно открыть? - спросила Светлана.
        - Можно, - Денис подошел к Светлане чуть ближе. - Здесь еще есть четыре спальни с собственным санузлом, - он помолчал и добавил, - В этом доме должно жить много людей.
        - Так оно и будет, - Светлана заглянула ему в глаза. - Ты не против, если мы посмотрим эти спальни?
        - Нет, - Денис вышел в коридор, пытаясь вспомнить, в какой из комнат были совершены убийства, и выбрать другую. - По-моему, здесь жил приемный сын Мольбрантов, - он открыл дверь, нащупал выключатель и лишь потом прошел внутрь.
        - Какая большая! - Светлана уже давно перестала скупиться на эмоции.
        - В этом доме все большое, - Денис указал на дверь в ванную. - Кажется, там даже есть биде.
        - Биде? - Светлана смущенно улыбнулась. - Забавно, - она остановилась, чувствуя на затылке внимательный взгляд Дениса. - Ты покажешь мне остальные спальни? - не поворачиваясь, спросила она.
        - Они все похожи на эту.
        - Правда?
        - Можешь посмотреть, если не веришь.
        - Я верю, - Светлана безуспешно пыталась побороть волнение.
        - Можно я выключу свет? - спросил Денис.
        - Да.
        Щелкнул выключатель. Комната погрузилась в полумрак.
        - Тебе понравился дом?
        - Да. Очень.
        Светлана заглянула Денису в глаза. Он обнял ее за талию.
        - Это ничего не изменит, - предупредила она. - Договор между нами останется в силе…
        Заточенный в особняке Мольбрантов узник молча наблюдал за их поцелуем. Его мертвенно-бледные глаза прорезали темноту комнаты, дома, темницы. Его темницы. Но темница никогда не опустеет. Жизнь неизбежно будет тянуться сюда, в этот особняк, наполняя его былым великолепием, которое свело с ума так много людей…
        Невидимый узник вспоминал. Три года одиночества не имели ценности для того, кто мерит свою жизнь столетиями. Воспоминаний было слишком много. Жизнь, которая уже никогда не станет прежней. Слишком долгая жизнь, чтобы за три года успеть привыкнуть к новой роли.
        Сквозь узкие губы узника вырвался тяжелый вздох. Ничто не станет, как прежде. Костлявые обрубки оторванных крыльев вздрогнули. Прошло слишком мало времени, чтобы на этом месте остались лишь уродливые шрамы, и чтобы узник смог забыть, кем он был до того, как осмелился переступить запретную грань. Но пути назад не было.
        У него забрали его природу, но оставили инстинкты, чувство своего предназначения. И он все еще не раскаивался в содеянном. Нет. Продолжая наблюдать за незваными гостями, узник пытался привыкнуть к своей новой роли и, возможно, научиться жить дальше, неся тяжелое бремя пожизненного наказания.

***
        Денис был с другой женщиной. Нина осознала это внезапно. Понимание пришло подобно дуновению холодного ветра в жаркий солнечный день, когда, почувствовав свежесть, жаждешь отыскать ее снова. Подозрения переросли в уверенность, лишив спокойствия. Денис изменяет ей. Работа не может длиться так долго. Неважно с кем. Важно, что его сейчас нет. Нина до крови прикусила губу. Она больше не могла сидеть и ждать его возвращения. Он все объяснит, как и всегда. Нет, хватит быть дурой. Нина сняла телефонную трубку и позвонила коллеге Дениса по работе Павлу Рощенко. Он долго отказывался помочь ей, затем еще дольше катал по городу, пытаясь тянуть время. Нина злилась, представляла мужа с другой и едва не скрипела зубами. Ей хотелось причинить ему боль, заставить страдать, возможно, даже убить. Именно так она и сказала Рощенко.
        - Это не серьезно, - улыбнулся он.
        - Не смейся!
        - А ты не злись.
        - Я не могу не злиться. Я устала от всего этого.
        - Кто-то должен быть умней. Представь, что будет, если ты начнешь ему мстить?
        - Хорошая идея! - в сердцах воскликнула Нина. Азоль возле ее ног суетливо закопошился. - Ты когда-нибудь изменял жене? - спросила она.
        - Нет, - не раздумывая ответил Рощенко.
        - А если бы изменял, то признался?
        - Нет, - он натянуто улыбнулся.
        - Думаю, будет глупо спрашивать тебя, изменяет ли мне Денис? - Нина заметила мелькнувшее на лице друга снисхождение. - Ну, конечно, вы, мужики, никогда не выдадите друг друга!
        - Я бы и тебя не выдал, - сказал он, чувствуя странное возбуждение, когда азоль Нины прикоснулся к нему, умоляя о танце.
        - Что? - растерялась Нина.
        - Если бы я знал, что у тебя отношения на стороне, я бы ничего не сказал об этом Денису.
        - А что ты знаешь? - Нина напряглась, вспоминая редкие встречи с Александром Лесковым.
        Ее волнение натолкнуло Павла на мысль.
        - Ты когда-нибудь изменяла мужу?
        - Нет.
        - А если бы изменяла, то сказала?
        - Конечно.
        - И что, никогда не хотелось?
        - Иногда.
        - Почему же ты этого не сделала? Страшно?
        - Наверное.
        - А если бы ты была уверена в том, что никто ничего не узнает?
        - Я не думала об этом.
        - Может быть, сейчас настал момент подумать?
        - Я не понимаю тебя.
        - Прекрасно понимаешь, - Павел смерил Нину внимательным взглядом.
        Прикусив губу, она смотрела прямо перед собой. Азоль скулил, умоляя о танцах, но Нина перестала его слышать. Она думала о Лескове. Ей нравилось вспоминать проведенное с ним время, и линк, витавший рядом с ней, разгорался сильнее. Его свет прогонял обиду и негодование. Злость уступала место усталости.
        - Отвези меня, пожалуйста, домой, - попросила Нина. - Денис, наверное, уже вернулся.
        - А если нет?
        - Дождусь его и потребую объяснить, где он был. Мы все равно не найдем его, бессмысленно катаясь по городу…
        Заточенный в доме Мольбрантов узник вздрогнул. В мертвенно-бледных глазах отразилась грусть. Его взгляд снова устремился к Денису и Светлане. Его дыхание, которое принесло часом ранее в сознание Нины ветер подозрений, было слишком слабым, чтобы склонить интересующего его человека к нужному действию. Что ж… Придется ждать, набираться сил… Узник устремил свой немигающий взгляд на Светлану. Эта женщина не менее интересна, чем Нина и ее муж. К тому же дом уже завладел ее сознанием. Она вернется сюда снова. Обязательно вернется.

***
        Старый, мудрый демон, неустанно наблюдавший за Александром Лесковым, был озадачен. Что-то подсказывало ему, что он должен отправиться к Нине, к женщине, которая была бы ему не интересна, не будь она связана с Александром зародившейся между ними парой линков. Он застал ее дома. Она была занята мелкими делами, и ни что ее не беспокоило. Затем, старый демон ощутил чье-то дыхание - слабый едва уловимый сквозняк, ворвавшийся в сознание Нины подозрением и желанием мести. Он видел, как изменилась девушка, видел, как это незримое дыхание ведет ее подобно шепоту кого-то более мудрого, обладающего властью над человеком. Продолжая оставаться в стороне, демон последовал за Ниной. Он видел, как она, ведомая желанием мести, была готова в какой-то момент броситься в объятия находившегося рядом с ней мужчины, видел, насколько сильным было в ней желание отомстить, причинить боль, а затем, он увидел, как сила, летавшего возле нее линка, прогнала чужеродное дыхание, сделало беспомощным, вернув девушке здравый смысл. Он проследил за этим дыханием. Оно исчезло так же внезапно, как и появилось, оставив за собой слабый
след, оборвавшийся возле одинокого, пустующего особняка на окраине города.
        Демон задумчиво взирал на это строение, ища ответы. Сила линка, способная разрушить планы многих, не интересовала его. Эти недолго живущие существа были слишком примитивны, чтобы осознать силу, заключенную в их светящихся телах. Все, чего хотели линки, так это объединиться в одну пару, стать единым, а затем исчезнуть, унеся с собой свое могущество. С ними нельзя было договориться. Нельзя было использовать их силу в своих целях. И нельзя было предугадать, где и когда они появятся снова. Искушенный веками демон продолжал наблюдать за особняком Мольбрантов немигающим взглядом. Он не спешил войти в дом и узнать, кому принадлежало окутавшее Нину дыхание. Его интерес пока был минимален. Он просто наблюдал, пытаясь понять, пересекутся ли его планы с тем, кто находится в этом доме, и если да, то чего ему ждать от этого.

***
        Петр Леонидович Лесков знал, что делает. Он всегда отдавал себе отчет в своих действиях, готовый в любое мгновение ответить за содеянное. Он не стремился к праведности. Он просто хотел быть на один шаг впереди врагов. К сожалению, невозможно было предвидеть абсолютно всего. Просчитаться мог и бывший судья. Но Лесков не собирался сдаваться. Даже сейчас, когда он был слаб, когда практически все, на кого он мог положиться, предали его, он не мог принять поражения. Его грамотно выстроенная защита провалилась, но он больше не хотел защищаться. Он хотел нападать.
        Петр Лесков понимал, что игра, которую он затеял, была опасна для него, но бездействие могло стать еще более опасным. Список противников был слишком велик, и если он не сделает ход первым, кто-то из них обязательно вспомнит о нем и придет по его душу.
        Лесков помнил свое поражение, помнил всех тех, кто принял участие в его унижении. В другое время он бы не оставил безнаказанным никого, но сейчас приходилось ограничиваться лишь явными врагами. Судья Кира Джанибекова уже понесла свое наказание. Пусть не так, как хотел Лесков, но теперь она не представляет опасности. Пока не представляет. Лесков пообещал себе, что еще вернется к этой женщине. У него на нее были свои планы. Следующей в списке его врагов шла Татьяна Ишутина. Да, теперь Лесков был абсолютно уверен, что именно эта женщина была причиной его неудачи. Хваленая болтливость бывшей любовницы сыграла злую шутку с его карьерой. Теперь любовница уже не представляла опасности, покинув его, как только корабль пошел ко дну, сбежав одной из первых, подобно крысе, почуявшей катастрофу. Но она знала слишком многое из того, чего знать была не должна.
        ( Размышления Лескова продолжались до поздней ночи. Лишь когда длинный список его врагов был сокращен до минимума, когда в голове, наконец-то, созрел план, только тогда он позволил себе предпринять первые шаги. Лесков понимал, что людей, которым он может доверять, практически не осталось, но он и не привык полагаться на кого-то. В его игре главным действующим лицом будет он сам.
        - Не переоцени себя, - услышал он скрипящий голос, разорвавший тишину.
        - Снова ты? - раздраженно бросил Лесков, даже не пытаясь разглядеть говорившего с ним, зная, что в темном углу, откуда доносится голос, никого нет, и стоит включить свет, как наваждение развеется, но тем не менее в той темноте кто-то был. - Чего ты хочешь еще?
        - Хочу предложить помощь, - прошипел скрипучий голос.
        - Ваша помощь дорогого стоит, - сказал Лесков.
        - Не дороже твоей жизни.
        - Мне многое нужно.
        - У нас с тобой разные цели, но результат удовлетворит обоих.
        - Откуда тебе знать?
        - Прими это, как факт, - говоривший зашевелился, и темнота вокруг него задрожала. - Ты жаждешь мести, Петр. Я могу тебе ее дать.
        - Чего ты хочешь взамен?
        - Покорности. Ты будешь должен делать то, что я тебе скажу.
        - А если я откажусь?
        - Тогда ты проиграешь.
        - Что получишь от этого ты?
        - Не заботься обо мне, Петр. Делай то, что ты умеешь лучше всего - думай о себе.
        ГЛАВА 2
        Максим Олисов не любил свою работу, особенно после того, как его перевели на нижние тюремные уровни. Здесь всегда было тихо и безлюдно. Здесь он оставался наедине со своими мыслями. Чтобы занять себя, Максим вспоминал женщин, которые у него были. Их волосы, разбросанные по подушке, тяжелое дыхание, стоны, их запах. Иногда Максим неделями не менял постельное белье. Грязные простыни будоражили сознание. Он не мог устать от многообразия женщин. Чем больше он получал, тем сильнее становился аппетит. Иногда он просыпался утром, ужасаясь своему вчерашнему выбору, но затем вспоминал проведенную с этой женщиной ночь, вспоминал ее страсть, свое чувство удовлетворенности, и ужас превращался в сладостные воспоминания. Максим вкусил любовь многих: толстых и худых, коротышек и длинных как жирафы… Цвет кожи и волос тоже не играли для него особой роли. Ему было все равно где, с кем и как, лишь бы это была женщина.
        - Эй ты, свинья! - услышал Максим голос одного из заключенных. - Да, ты! Я слышу, как ты там ходишь, свинья!
        Максим замер. Замер и вертевшийся возле его ног азоль, но замер не из-за женщины, которая говорила с Максимом. Нет. Он замер, увидев демона этой женщины. Демона из мира теней, которого не могла сдержать ни одна из дверей человеческого мира. Азоль проглотил слюни и спрятался за ноги хозяина. Но сегодня демон не собирался убивать азоля. Сегодня он обещал ему ночь танцев. Здесь, среди решеток и бетона. Среди отчаяния и одиночества. Азоль робко дернул Максима за штанину - разве могла эта примитивная тварь противиться демону, особенно если демон играл на природе его инстинктов. Слюна заполнила рот уродливого существа, потекла по подбородку. Осмелев, азоль затопал ногами, заставляя своего хозяина открыть дверь и зайти в камеру. Максим слишком избаловал его, чтобы теперь взять под контроль. Единственным, кто мог обуздать азоля, был демон, но он безразлично взирал на распоясавшуюся тварь и в те моменты, когда их взгляд пересекался, поощрял его. В эту ночь в планы демона были включены безумные пляски. Женщина, возле которой он провел уже не один год, должна была стать свободной, и ради этой цели, любые
средства были хороши.
        Азоль весело подпрыгивал возле ног своего хозяина. Его волновало лишь то, что происходило сейчас, до остального этому примитивному существу не было никакого дела.
        - Ну что, так и будешь там стоять, пес? - крикнула женщина из камеры, провоцируя Максима.
        - Ты все правильно делаешь, - сказал ей на ухо демон.
        - Я все правильно делаю, - сказала себе женщина, пытаясь собраться с духом.
        - Только так ты сможешь выйти отсюда.
        - Только так я смогу выйти отсюда. - Женщина услышала, как заскрипели ржавые замки старой стальной двери. - Только так… - прошептала она.

***
        Макар Юханов и Алла Брехова шли вдоль бесконечных стеллажей старого, пыльного архива.
        - Надеюсь, вы понимаете, Макар Юрьевич, что мы не должны здесь находиться, - Алла смерила скандинава внимательным взглядом.
        - Я понимаю, что теперь перед тобой в долгу, - он наградил ее очаровательной улыбкой.
        - Можно вопрос, Макар?
        - Конечно. Для тебя, все, что угодно.
        - Что побудило тебя снова заинтересоваться делом Мольбранта?
        - Мне стали известны некоторые факты.
        - Я старше тебя на десять лет, Макар. Не думай, что с возрастом люди становятся глупее. Если ты хочешь, чтобы я тебе помогала, ты должен сообщить мне истинную причину твоего интереса.
        Конец формы
        - Я же говорил…
        - Не один судья, Макар Юрьевич, не станет тратить время на темное дело, в особенности, если оно находится даже не в его ведомстве.
        Алла улыбнулась, словно извиняясь за свою дерзость. Застывший за ее спиной ангел мерил немигающим взглядом демона за спиной Макара. Не первый век этот ангел жил на земле возле служителей закона. Его интересовало лишь правосудие. Житейские перипетии были ему непонятны и скучны. Сейчас, глядя на демона за спиной Юханова, он, не смотря на то, что встретился с одним из своих давних врагов, не собирался начинать с ним борьбу, если, конечно, планы этого демона, не пересекались с его собственными планами.
        - Ты должен рассказать ей все, как есть, - прошептал демон на ухо Макару Юханову, решив, что сейчас не лучшее время для того, чтобы вступать в борьбу с ангелом - лишнее действо могло спутать все карты.
        - Понимаете, Алла Андреевна… - Макар огляделся по сторонам, желая убедиться, что здесь кроме них никого нет. - Мне интересен не столько сам Мольбрант, сколько его дом.
        - Дом? - переспросила Брехова. Ангел за ее спиной внимательно смотрел на Юханова, ожидая продолжения.
        - Да, он давно мне нравится, а Дидье Мольбрант его единственный наследник. Понимаешь, для чего я хочу поднять это дело?
        - Не совсем, - насторожилась Алла. - Если я ничего не путаю, то этот человек до сих пор является подозреваемым номер один.
        - В этом-то вся и проблема, - тяжело вздохнул Юханов. - Если я смогу доказать, что это не так, то Мольбрант станет законным наследником, и тогда я смогу купить его дом.
        - Неужели ты думаешь, что тебе удастся то, что не удалось десяткам не менее умных людей до тебя?
        - Они пытались доказать, что Мольбрант виновен, а я попытаюсь доказать обратное.
        - Это будет непросто сделать.
        - Я попытаюсь. Другого выхода нет. Надеюсь, мое нынешнее положение сослужит мне добрую службу.
        Брехова промолчала. На словах все выглядело достаточно хорошо, но как оно будет на деле?
        - Присматривай за ним, - прошептал ей на ухо ангел.
        - Хорошо. Я помогу тебе, - осторожно сказала Алла.
        - Я знал, что могу на тебя положиться, - Юханов широко улыбнулся. - Если что, обращайся ко мне в любое время.
        - Мне ничего не надо, - пожала плечами Алла.
        - Пообещай помочь ее родным, - прошептал Макару его демон.
        - Ну, тебе не надо, может быть, твоей дочери понадобится, - сказал Юханов. - Если нужно будет помочь с работой или еще что, обращайся в любое время.
        - Ты умеешь искушать, - заулыбалась Алла.
        - Услуга за услугу, - улыбнулся в ответ Макар.
        - Да. Услуга за услугу, - согласилась она.

***
        В этот день у прокурора Давида Джанибекова было два важных посетителя: Оксана Пашко и племянник Петра Леонидовича Лескова - Александр.
        - Работать в отделе Дмитрия Сотникова не такое простое занятие, как кажется на первый взгляд. Одного желания мало, - предупредил Оксану Давид Джанибеков.
        - Я сделаю все, чтобы не разочаровать вас, - пообещала она.
        - Очень хорошо, - прокурор наградил ее по-отцовски доброй улыбкой. - Но доказывать свою состоятельность тебе придется не мне, а Дмитрию Сотникову. Я лишь смогу предложить ему твою кандидатуру. Остальное будет зависеть от тебя.
        - Я понимаю.
        - Не думай, что поначалу будет легко. Сейчас отдел переживает не лучшие времена. Ты придешь на место одного из двух бывших сотрудников, и, возможно, коллективу это не понравится. Тебе придется обязательно наладить отношения с новыми коллегами.
        - Думаю, я справлюсь.
        - Надеюсь. Тем более не ты одна будешь новенькой. Вместе с тобой придет еще один человек.
        - Могу я узнать, за что уволили предыдущих сотрудников?
        - Скажем так, они не оправдали доверия… Надеюсь, ты оправдаешь мое доверие?
        - Вы можете рассчитывать на меня.
        - Верю, что так оно и будет. Если ты не разочаруешь меня, то с сегодняшнего дня и в дальнейшем, можешь рассчитывать на мою поддержку. Заканчивай дела на прежней работе. Если будут какие-то проблемы с переходом, не раздумывая звони мне.
        - Насколько я понимаю, мне нужно будет пройти собеседование у Дмитрия Сотникова?
        - Считай, что ты только что прошла его у меня. Готовь документы. Через пару недель ты будешь работать на новом месте.
        - Спасибо вам.
        - Всегда приятно помочь человеку, зная, что он не забудет об этом.
        - Я не забуду.
        Оксана ушла.
        - Эта девочка умнее, чем кажется, - сказал прокурору его демон. - Такие, как она, полезны. Теперь ты будешь знать все, что происходит в отделе Дмитрия Сотникова. Его роман с Ольгой Новиковой очевиден. Позволь ему думать, что ты ни о чем не догадался. Такие люди, как он должны работать. Их легче контролировать и в случае угрозы найти рычаги давления.
        - У него умная жена, - возразил прокурор, вспоминая Светлану.
        - Жена тоже небезгрешна. Найди ее слабости и сможешь через нее управлять Сотниковым.
        - Это будет не так просто сделать.
        - Не забывай, она и Оксана подруги, а Оксана теперь твой должник. Благодаря ей, многие детали из жизни Светланы Сотниковой станут достоянием твоих ушей.
        Так говорил демон, и Давид Джанибеков чувствовал, как у него поднимается настроение. Но потом пришел Александр Лесков и слил весь этот радужный настрой в унитаз. Не сразу, нет. Он разыграл свою карту осторожно, заставил прокурора поверить в то, что на прием к нему пришел глупец. Лишь ярко-оранжевая папка, которую он держал в руках, притягивала к себе взгляд.
        - А вы совсем непохожи на человека, которого описывал мне дядька, - сказал Александр, меряя прокурора подозрительным взглядом.
        - Непохож? Может быть, ты ошибся дверью? - снисходительно предположил Джанибеков.
        - Да нет. Там написано: «прокурор Давид Джанибеков».
        - Так оно и есть. Я прокурор Давид Джанибеков. По какому вопросу ты пришел ко мне?
        - Мой дядька велел передать прокурору очень важные бумаги.
        - Важные бумаги? - Джанибеков снова посмотрел на оранжевую папку. - Твой дядька?
        - Да. Только он велел передать их прокурору Джанибекову лично, а вы на него не похожи.
        - А кто твой дядька?
        - Об этом я могу сказать только прокурору Джанибекову.
        - Я и есть прокурор Джанибеков. Теперь скажи, кто твой дядька?
        - Петр Леонидович Лесков.
        - Петр Леонидович Лесков? - Дружелюбное выражение медленно сползло с лица прокурора. - Не знал, что у него есть племянник.
        - Было время, я не знал, что у меня есть дядька.
        - Почему он не пришел лично?
        - Он плохо себя чувствует.
        - Да, это похоже на Петра Леонидовича.
        - По крайней мере, он мне так сказал.
        - Хорошо. Что за бумаги он просил мне передать?
        - Не знаю. Он сказал, что они вас заинтересуют.
        - Что еще он говорил?
        - Предупреждал, что вы опасны.
        - Предупреждал? Зачем же ты мне об этом говоришь?
        - Не хочу, чтобы вы подумали, что я с ним заодно.
        - А разве это не так?
        - Нет.
        - Почему тогда именно тебе он доверил передать такие важные, по твоим словам, бумаги?
        - Почему бы ему не довериться племяннику?
        - Хорошо. Положи свою папку на стол. Это все?
        - Нет.
        - Что еще?
        - Вы спите с Кларой Пашко.
        - Что? - прокурору показалось, что кто-то подкрался к нему со спины и ударил кувалдой в затылок.
        - Один-два раза в месяц, когда ваша жена уезжает в загородный дом, эта женщина приходит к вам. Обычно это происходит вечером. Вы сидите в гостиной, пьете вино, затем отправляетесь в спальню. Она уходит ранним утром, когда все соседи спят. Вызывает такси и уезжает. Вы провожаете ее до дверей, а затем возвращаетесь в спальню…
        - Не признавайся, - прошептал демон на ухо прокурору. - Сделай вид, что тебя позабавила эта история.
        - Это неправда, - покачал головой Джанибеков, пытаясь улыбнуться. - Не знаю, кто рассказал эту чушь твоему дядьке, но…
        - Ваша жена.
        - Что? - И еще один удар кувалдой в затылок.
        - Считайте эту информацию дружеским авансом, - на лице Александра Лескова не дрогнул ни один мускул. - В папке, которую я вам дал, нет ни слова о том, что вы сейчас услышали, зато там есть другая, не менее интересная информация. Почитайте на досуге. Надеюсь, мы поймем друг друга.
        Александр ушел раньше, чем прокурор успел прийти в себя. Преследовавший Джанибекова демон молчал. Впервые за долгие годы он стал участником чьей-то игры, начало которой не смог предугадать. Приходивший несколько минут назад человек не мог действовать самостоятельно. Он был инструментом в руках того, кто пожелал остаться незамеченным.
        - Ты должен прочитать содержимое этой папки, - сказал наконец-то демон прокурору. - Кто-то хочет использовать тебя в своей игре. Ты должен понять кто.
        - Петр Лесков.
        - Не обязательно. Цепочка может оказаться очень длинной, или же наоборот - слишком короткой.
        - Его племянник?
        - Исключено. Он просто пешка.
        - Кто же тогда?
        - Изучи сначала содержимое папки. Размышлениями займешься потом.

***
        Петр Лесков ждал своего племянника, как ждут гонца с линии фронта.
        - Как все прошло? - спросил он, когда Александр сел в машину.
        - Нормально.
        - Джанибеков отнесся к тебе серьезно?
        - Только после того, как я сказал, что знаю о его отношениях с Кларой Пашко.
        - Ты рассказал о Кларе?
        - Не волнуйся. Это не навредит нам, а заставит относиться более серьезно.
        - Не знаю, не знаю… Что еще ты сказал ему?
        - Все, что ты велел мне сказать.
        - Надеюсь, ты не сказал ему, откуда знаешь о его связи с Кларой?
        - Нет.
        - Как он себя вел?
        - Покладисто.
        - Ты молодец, Александр Геннадиевич. Надеюсь, я могу рассчитывать на твою помощь и впредь?
        - Не знаю.
        - Ты боишься?
        - Нет. Мне просто это не интересно.
        - Что же тебе интересно?
        - Женщины. С ними все просто и понятно.
        - Тогда ты, тем более, должен помочь мне.
        - Почему?
        - Видишь ли, Лекс, когда мы говорим про женщин, мы подразумеваем секс, а секс это один из трех китов, на которых построен мир. Секс, деньги и власть. И поверь мне, они не могут существовать друг без друга.
        - Как скажешь.
        - Ты слишком мало прожил, чтобы относиться к этому цинично. То, что ты с успехом затащил в постель пару дюжин несмышленых девчонок, еще не говорит о том, что тебя ждет успех с крупной рыбой. Многие женщины хитрее дьявола. Ты можешь спать с ними в одной кровати, можешь обладать их телом, но то, что скрывается у них в голове, никогда не станет твоим достоянием.
        - Лично мне это не нужно. Я не собираюсь быть их другом и советчиком. Меня устраивает роль любовника.
        - Но тем не менее ты живешь за их счет.
        - Я не прошу их об этом.
        - Жить можно лучше, Саш.
        - Мне хватает того, что у меня уже есть.
        - Хорошо. Не хочешь делать этого ради себя, сделай ради меня. Ты получишь секс и приятное время препровождения, а я - немного из разбазаренного мною благополучия.
        - Тебе нужны деньги?
        - Ты узко мыслишь, сынок.
        - Что тогда?
        - Помоги мне, и я покажу тебе, насколько может быть интересней эта жизнь.
        - Я подумаю.
        - Мне нужен ответ прямо сейчас.
        - А если я откажусь?
        - Тогда ты сильно подведешь меня, сынок.
        - Если бы я попросил тебя о чем-то, ты бы мне помог?
        - Безусловно.
        - Хорошо.
        - Я могу рассчитывать на тебя?
        - Да.
        - В таком случае будет лучше, чтобы люди не видели нас вместе.
        - Как скажешь.
        - Я позвоню тебе, племянник.
        - Хорошо, - Александр открыл дверку и вылез из машины.
        - Помни о трех китах! - прокричал ему вдогонку Петр Лесков.

***
        Жене прокурора Давида Джанибекова недавно исполнилось пятьдесят. Она была умна, но не была красива, к тому же годы давно уже собрали урожай ее свежести. Остались лишь практичность, здравое мышление, отсутствие несбыточных надежд, но именно это ценил в ней Давид Джанибеков. Даже в молодости.
        Он искал себе жену, с которой сможет создать семью, построить карьеру, и на которую сможет положиться в трудную минуту. С тех пор прошло долгих двадцать пять лет. Дети выросли, подарили внуков. Серафима уважала своего супруга, ценила то, что он делает для семьи. Но как мужчина он уже давно не интересовал ее. Никто не интересовал. Уважение - вот, что, по мнению Сары, было главным в семейной жизни. На втором плане стояло понимание. Она понимала, что ее супруг мужчина, что ему будет сложно хранить верность женщине, которая давно потеряла интерес к сексу.
        Серафима знала, что Давид изменяет ей. Первые несколько лет понимание этого заставляло ее чувствовать себя униженной, но затем она привыкла, приняла это, как неизбежное. Последней любовницей мужа была Клара Пашко. Серафима знала эту женщину. Смирение помогло ей взглянуть на происходящее с другой стороны. Клара была взрослой, умной. Их отношения с Давидом длились уже больше года, и за все это время Серафима не заметила ничего, что могло бы разрушить ее семью. Если супруг нашел отдушину в тайных отношениях с Кларой Пашко, что ж, пусть будет так. Это лучше, чем, если бы он, подобно некоторым своим коллегам, проводил ночи в сомнительных заведениях, одно название которых, могло поставить крест на успешной карьере.
        Приняв подобное решение, Серафима решила не усложнять жизнь своему мужу. Ее новым увлечением стали цветы.
        Пару раз в месяц она уезжала в загородный дом, позволяя Давид провести ночь с Клара. Там же, в загородном доме, она сблизилась с Евгением Палеевым, давним ее другом. Ему так же, как и ей было около пятидесяти, и большую часть времени он проводил за городом. Их юношеская дружба вспыхнула с новой силой. Евгений был умен и образован. Время в его компании пролетало незаметно. И самое главное они доверяли друг другу.
        Серафима рассказала Евгению о Кларе Пашко, после того, как он поведал ей историю своей племянницы. Его рассказ был долгим и тяжелым. Евгений Константинович очень переживал за эту девушку и винил себя, за то, что не смог оградить ее от неприятностей. Успешная карьера, вскружившая девичью голову. К сожалению, Антонина смотрела вовсе не на то, на что указывал ей заботливый дядька. Красивая рыжуха с зелеными глазами увязла в интригах и пороке.
        Спустя несколько недель Серафима, взвесив все за и против, решилась рассказать Евгению Константиновичу о своем супруге. Кто, как не он, человек, потерявший пару лет назад жену, но сохранивший ей верность, мог понять чувства женщины, которая знает, что в этот самый момент, когда она рассказывает об этом, ее муж встречается с другой, что они занимаются любовью на супружеской кровати, что на следующий день, когда она вернется, грязные простыни будут убраны в шкаф и ей придется стелить новое постельное белье, и что она, несмотря на все это, уважает и ценит своего супруга.
        - Помнишь, ты предлагала мне посильную помощь в деле моей племянницы? - спросил Евгений Константинович во время ее последней поездки за город.
        - Да, конечно, - вечер был холодным, и Серафима подвинулась к камину. - Что я могу сделать для нее?
        - Не столько как для нее, - замялся Палеев.
        - Не для нее?
        - Не только, - он посмотрел на Серафиму своими большими коровьими глазами. - Видишь ли, моя племянница сейчас в тюрьме…
        - В тюрьме?
        - Да. Хотя я считаю, что это место хуже, чем тюрьма.
        - Бедная девочка.
        - Она должна была знать, что этим все закончится.
        - Мне очень жаль.
        - Мне тоже. Знаешь, кто ведет дело Антонины?
        - Нет. Кто?
        - Прокурор Филипп Бесков.
        - Филипп суровый прокурор. Я так сожалею.
        - Да. Именно он определил Антонину в «42/24».
        - Что это за место? Я не слышала о таком.
        - Это самая худшая тюрьма в мире, особенно нижние этажи, где находятся одиночные камеры, - Евгений Константинович протянул Серафиме папку с бумагами. - Мне стоило неимоверного труда собрать все это, - он с трудом проглотил вставший поперек горла комок.
        Серафима открыла папку, охнула, увидев фотографии избитой женщины.
        - Это Антонина, сразу на следующий день после случившегося, - пояснил Палеев.
        - Боже мой! Кто мог сделать такое?
        - Охранник. Он избил и изнасиловал ее. На следующей странице результаты анализов. Если бы не один мой давний друг, я бы никогда не смог получить эти бумаги.
        - Это нельзя оставлять безнаказанным!
        - Я и не оставлю. Поверьте мне, Серафима Александровна, я сделаю все, что в моих силах, чтобы это дело получило ход!
        - Ты хочешь, чтобы я поговорила с мужем? Уверена, он не останется равнодушным, узнав об этом.
        - Да, Серафима, я хочу, чтобы ты поговорила с мужем. Даже больше, я считаю, что ты обязана поговорить с ним. Это дело касается не только моей племянницы. Боюсь, что если оно получит ход, станут известны подробности жизни других людей, а мне бы не хотелось очернять их имена. Я не хочу в это верить, но охранник, виновный в случившемся с Антониной, утверждает, что незадолго до этого, к одному из заключенных по имени Петр Лесков несколько раз приходила судья Кира Джанибекова.
        - Я знаю Пери Лескова. Мой муж вел его дело.
        - А ты знаешь, что он посодействовал тому, чтобы его освободили?
        - Ты в чем-то обвиняешь Давида?
        - Нет. Просто Кира его сестра, а, по словам охранника, во время ее ночных визитов к Лескову…
        - Продолжай.
        - Все выглядит так, словно Кира и Лесков как-то связаны.
        - Ты понимаешь, о чем ты сейчас говоришь?
        - Я бы очень хотел, чтобы это было не так. Именно поэтому я и решил, что ты должна узнать об этом первой. Охранник верит в свою историю. Предупреди супруга об этом. Боюсь даже представить, что будет, если часть из того, о чем говорил этот сумасшедший, окажется правдой.
        - Да, ты прав, - согласилась после минутной паузы Серафима Александровна. - Я обязательно поговорю об этом со своим мужем, - она посмотрела на папку с бумагами. - Ты разрешишь мне их взять с собой? Проблему с твоей племянницей нужно срочно решать. Подобное нельзя оставлять без внимания.
        - Я принесу тебе ксерокопии, - сказал Палеев. - Завтра у меня назначена встреча с одним авторитетным человеком, уверен, его заинтересует беспредел в этой тюрьме.
        - Позволь, сначала я поговорю с Давидом, - попросила Серафима. - Уверена, его помощь может оказаться весомей.
        - В этой ситуации нельзя ждать.
        - Всего один день, Жень. Ради нашей дружбы.
        - Ну, хорошо, - тяжело вздохнул он. - Но только один день. Не могу даже представить себе, что моя девочка останется в этом заведении еще на одни сутки.

***
        - Ты хорошо играл, - услышал Евгений Палеев знакомый голос демона в своей голове.
        Чувство уверенности и азарта, покинувшее его после смерти жены, снова наполнило сознание, вернув прежнюю склонность к интригам.
        - Я делаю это ради Антонины, - заверил себя Евгений.
        - Эта девочка должна выйти на свободу, - прошептал демон.
        - Она обязательно выйдет.
        - И ты сделаешь все, что в твоих силах.
        - Да. Я сделаю все, что в моих силах.
        - Антонина нуждается в тебе. Не подведи ее.
        Демон замолчал, безразлично взирая на Евгения. Когда-то давно они провели вместе много времени. Евгений был хорошим игроком - азартным и амбициозным. Демон помнил, как нашел его, когда он был еще подростком. Евгений Константинович стал отличным актером, и демон поставил множество действ в его исполнении. Возможно, он бы не покинул его пять лет назад, но смерть жены Палеева спутала все планы. Она умирала медленно, на руках своего супруга. Болезнь отнимала у нее жизнь день за днем. Она боролась, но старания были напрасны. Тогда Евгений отложил все свои дела, проведя последние месяцы рядом с женой. Она держалась долго. Держалась ради своего супруга. В те дни угасшие чувства вспыхнули между ними с прежней силой. Они словно заново полюбили друг друга. Зародившиеся линки были слишком сильны, заставив демона спешно покинуть Евгения. Тогда-то демон и нашел Антонину.
        Обворожительная рыжеволосая девушка оказалась достойным приемником своего родственника. Ее амбиции и страсть пришлись демону по вкусу. С ней он и отважился сыграть свою самую серьезную игру. Сыграть и почти потерпеть поражение. Почти… Теперь демон писал новое действо. Любовь и забота Евгения Константиновича делала из него отличного игрока, почти такого же, каким он был прежде. Ради племянницы он готов был зайти так далеко, как только сможет, становясь превосходным союзником и опасным противником, а союзники сейчас были нужны, как Антонине, так и демону, преследовавшему ее.
        ГЛАВА 3
        Сражение с демоном предстояло не только Глебу Гурову и его бульвайкам. Полина еще не знала, но впереди, на расстоянии всего лишь пары дней после встречи с сестрой, Полину ждал ее собственный демон. Коварный, изощренный, хитрый и древний. Демон, который принадлежал старшему брату Патрика Стэплтона. Полину познакомила с ним сестра, сказав, что он представляет в России филиал известной фармацевтической компании. Конечно же речь шла о Патрике. О Дереке Рита вообще не знала - так, по крайней мере, она сказала Полине. Он жил в доме Патрика. Вернее не жил, нет. Патрик сказал, что брат иногда ночует у него. Этот странный брат. Дерек. Полине нравилось это имя. Она не знала почему, но в нем была какая-то тайна. Как и взгляд Дерека. Глаза темные, хищные, цепкие. Резкие черты лица, средний рост. Он был совсем не похож на брата, скорее его противоположность - сам Патрик говорил об этом. Говорил еще до того, как Полина увидела Дерека. До того, как он очаровал ее.
        Они встретились возле дома Патрика, почти в полночь, когда Полина ждала такси, чтобы отправиться домой. «Никакой близости в первый месяц, - говорила ей сестра. - Только ужин, только общение». Тогда-то и появился Дерек. Ворвался в эту безмятежную тишину и ночную прохладу, вспоров их килем своего черного купе. Машина не была спортивной, но Полина чувствовала, как от нее буквально пахнет сексом, небрежно подчеркнутой гетеро сексуальностью. Так же пах и хозяин черного купе - Дерек.
        - Не знал, что у тебя появилась девушка, - сказал он брату на неплохом русском, затем смерил Полину оценивающим взглядом, посмотрел на часы. - Помоги, мне понять, - попросил он ее. - Уже поздно или еще слишком рано?
        - Мы ждем такси, - сказала Полина.
        - Значит, уже поздно, - Дерек сухо улыбнулся. - Что ж, отложим знакомство на потом, - он шагнул вперед, оказавшись между Полиной и Патриком, замер. - Хотя, у меня есть идея… - Дерек нахмурился, затем неожиданно заглянул Полине в глаза. - Как ты думаешь, мой брат не обидится, если я подвезу тебя?
        Полина не ответила. Лишь смотрела ему в глаза, вдыхала его запах. Где-то далеко, словно в другом мире, Патрик сказал, что они уже вызвали такси.
        - Такси можно послать к черту, - сказал Дерек, продолжая смотреть на Полину.
        Она видела, что ему плевать на брата. Плевать на то, с кем он встречается, а с кем нет. Главным для Дерека был его собственный интерес. А сейчас он был заинтересован Полиной, даже не пытаясь этого скрыть.
        - Думаю, ничего страшного не случится, если он подвезет меня, - сказала она Патрику. - Он ведь твой брат, верно.

***
        Когда Полина села в машину Дерека, охранявшие ее традж и бульвайк не смогли последовать за ней. Присутствие демона забрало их силы, но не лишило воли, не выжгло способность бороться. Они не боялись демона, но знали, что даже объединившись, не смогут противостоять его силе. Им нужна была помощь. Больше траджей. Больше бульвайков.
        Они встретили Полину сразу, как только она вернулась домой. Успокоили, убедили принять игру, которую навязал ей демон Дерека. Они говорили до тех пор, пока она не уснула, окруженная этими заботливыми существами.
        Пять безликих силуэтов, окутанных бледно-голубым ореолом, безмолвно взирали на полукруг бульвайков, выстроившихся напротив них. И каждый был готов ринуться в бой, каждый строил свой хитроумный план. И каждый верил, что демоны не могут побеждать вечно. Когда-нибудь один из них должен был просчитаться. И если бы траджы и бульвайки умели надеяться, то каждый из них надеялся бы на то, что скоро наступит именно такой день.

***
        Рассказ сестры о ночной поездке с Дереком Стэплтоном Рита слушала молча. Слушала и одобрительно кивала. Она поморщилась лишь однажды, когда Полина сказала, что они договорились встретиться с Дереком и поговорить о его младшем брате.
        - А ты не думала, как к этому отнесется сам Патрик? - спросила Рита.
        - А что Патрик? Между нами пока ничего нет.
        - И не будет, если ты станешь продолжать вести себя подобным образом.
        - По-моему, ты что-то недоговариваешь. Кто такой Дерек? Что ты о нем знаешь?
        - Ничего.
        - Тогда почему отговариваешь меня от встречи с ним?
        - Не хочу, чтобы ты снова делала глупости.
        - Какие глупости? Дерек брат Патрика, он пригласил меня пообщаться. Разве это глупости? К тому же он, в отличие от своего брата, очень хорошо говорит по-русски, так что с ним веселее.
        - Я вижу, что тебе с ним веселее, - Рита тяжело вздохнула. - И зная тебя, могу предположить, чем все закончится.
        - Я не имела в виду ничего такого. Это просто симпатия.
        - Я так не думаю.
        Рита долго смотрела сестре в глаза, затем сказала, что если их вновь обретенная дружба хоть что-то значит для нее, то Полина откажется от этой встречи.

***
        Полина осталась ночевать у сестры. Решение далось с трудом. Никогда прежде она не встречалась с иностранцами. Знала нескольких, но настолько посредственно, что не могла сказать ничего определенного. Впрочем, нечто подобное она испытывала сейчас в отношении Патрика Стэплтона, но вот его брат… Понимание, что где-то там ее ждет странный, таинственный Дерек в черном, сексуальном до неприличия купе, лишило ее сна. В комнате было слишком тихо, слишком темно, чтобы отвлечься от этих мыслей. Оберегавшие ее существа хотели помочь, дать нужный совет, избавить от бремени тяжелых мыслей, но предвкушение борьбы с демоном не позволяло им сделать этого. Слишком многое было поставлено на карту. Но противиться своей природе было не так просто. Особенно когда рядом злейшие, непримиримые враги, которых можно победить, успокоив Полину. Тогда она выберет одних и отвергнет других. Но кто это будет: траджи или бульвайки? Искушение нарастало, усиливалось по мере того, как тяжелых мыслей Полины становилось все больше и больше. Предстоящая борьба с демоном начинала уступать место внутренней борьбе окруживших ее существ,
слишком непримиримой, чтобы объединять свои силы на длительный период, пусть даже и с одной общей целью.

***
        Полина чувствовала на себе взгляд Дерека. Несмотря на скопище людей в это воскресное утро, несмотря на Патрика, развлекающего ее пустыми разговорами, она чувствовала, как Дерек смотрит на нее. Его темные глаза едва не прожигали ей спину. Она не знала, чего он хочет. Не знала, чего хочет сама. Она просто стояла рядом с Патриком, и не могла думать ни о чем другом, кроме этого пристального взгляда. Ей хотелось обернуться, хотелось убедиться, что Дерек все еще там, что его внимание не плод ее воображения.
        - Я отойду ненадолго, - сказала Полина Патрику.
        Она шла сквозь толпу людей, наводнивших парк, убеждая себя, что идет в туалет, что вовсе не ищет встречи с Дереком, но это было не так. Ее вели вперед траджи и бульвайки, бросившие вызов коварному демону. Вели к Дереку.
        - А ты настойчив, - сказала ему Полина.
        - А ты нерешительна, как твоя сестра.
        - Вы разве знакомы с ней?
        - Спроси об этом ее.
        - Она сказала, что не знает тебя.
        - А что думаешь об этом ты?
        - Думаю, что она соврала.
        - Вот видишь, вы с ней похожи.
        - Ты обиделся на меня за то, что я не пришла?
        - Я разочарован.
        - Я хотела прийти, но Рита сказала… - Полина замолчала, увидев улыбку на губах Дерека.

«Он сейчас уйдет, - подумала она. - Развернется и уйдет. И все потому, что я послушала сестру. Первый раз в жизни послушала и…»
        - Дай мне еще один шанс, - попросила Полина Дерека. - Хотя бы пол шанса…

***
        Отель за городом был дешевым, но тихим, словно в нем никто не жил. Двор освещался плохо. Лишь в паре номеров горел свет. «Если сестра узнает, что я была здесь, то она меня убьет», - подумала Полина. Однако отступать было поздно. Она нашла номер, где должен был ждать ее Дерек, и постучала. Никто не ответил. Дверь была незакрыта. Полина заглянула внутрь.
        - Дерек?
        Тишина. В комнате было темно и холодно. Выключатель не работал, лишь с улицы лился желтый свет одинокого фонаря, освещавшего двор. В номере не было ничего, кроме кровати и тумбочки. Никого. Полина испугалась, что неправильно расслышала время встречи. Заломив руки, она замерла посередине комнаты, не зная, что делать теперь.
        - Он не придет, - не выдержало длительного молчания одно из безликих существ, окруживших ее. - Он просто посмеялся над тобой, - бледно-розовый силуэт бульвайка вспыхнул ярче, затмевая остальных. - Ты не должна унижаться! Разворачивайся и уходи отсюда!
        - Нет. Ты должна дождаться его, - сказал один из траджей, все еще надеясь, что это маленькое войско сможет удержать строй перед битвой с демоном Дерека.
        - Да, обязательно дождись! Он лучше, чем этот слюнтяй Патрик! - подхватил еще один бульвайк.
        - С Патриком ты будешь счастлива! - вмешался кто-то из траджей.
        - Он скоро станет таким же влиятельным, как муж твоей сестры! - голос еще одного траджа.
        - Но ведь можно подыскать кандидатуру и получше! - кто-то из бульвайков.
        - Патрик лучший из всех кого ты когда-либо встречала. Ты не должна находиться здесь!
        - Ты никому ничем не обязана. Ты вольна делать то, что захочешь…
        Голосов стало слишком много. Траджи и бульвайки наперебой пытались что-то доказать Полине. И если вначале она еще могла разобрать хоть что-то, то потом все эти голоса превратились в шум, стучавший в висках головной болью. И от этого не было спасения.
        - Над тобой просто посмеялись! Ты выглядишь, как полная дура. Да ты посмотри только на себя! - наперебой звучали в голове голоса бульвайков.
        - Отправляйся домой сейчас же! У тебя и так уже все есть, зачем искать что-то большее? - вторили бульвайкам траджи, не в силах найти согласия даже между собой.
        Спасаясь от этого гомона, Полина выбежала на улицу. Но голоса последовали за ней. Ничто уже не могло остановить их, заставить замолчать. Ничто, кроме них самих. Безликие существа разрывали сознание Полины противоречиями и с каждым новым словом, которое они произносили, все больше и больше блекли окутывавшие их безликие тела ореолы свечения. Неуступчивые траджи и бульвайки изживали друг друга в своей многовековой борьбе. И девушка, которою недавно они защищали, оставалась одна. Голоса в голове стихали, принося тишину.
        Недалеко от родительского дома Полина увидела знакомое черное купе. Дерек стоял возле машины и ждал ее. За его спиной стоял демон, ради борьбы с которым, еще недавно возле Полины собралось так много траджей и бульвайков. Но они снова проиграли. Проиграли, не успев вступить в сражение.

***
        Полина не знала, почему не ушла, почему не послала Дерека к черту. Она хотела разозлиться, хотела высказать все, что думает о нем, но не могла. Все чувства, казалось, выгорели, истлели, а слова потеряли смысл.
        - Ты хотя бы собирался прийти в тот отель, или просто издевался? - устало спросила Полина.
        - Я был там, - Дерек смотрел ей в глаза, изучал, ощупывал взглядом.
        - Был? Интересно где?
        - На балконе.
        - Почему же не вышел?
        - Я наблюдал за тобой. Разве тебе не нравится, когда люди смотрят на тебя?
        - Нет.
        - Значит, ты любишь наблюдать за другими?
        - Я не знаю…
        - Верно. Никто не знает, пока не попробует, - Дерек жестом предложил ей сесть в машину.
        - Куда мы поедем? - спросила Полина.
        - В этом городе есть одно место… Немного странное место, но тебе, думаю, понравится.
        - Снова хочешь меня разыграть?
        - Нет. Никаких больше розыгрышей. Теперь все серьезно.

***
        Дерек отвез Полину на закрытую свинг вечеринку. Полумрак скрывал детали, но Полина видела, как за японскими ширмами мелькают обнаженные силуэты людей. Пахло ладаном и потом. Слышались приглушенные голоса.
        - Зачем ты привез меня сюда? - шепотом спросила Полина.
        - Потому что никто другой не сможет сделать для тебя этого, - сказал Дерек.
        - Откуда ты знаешь, что я этого хочу?
        - Все этого хотят.
        Он приоткрыл ближайшую ширму, позволяя Полине увидеть клубок сплетенных человеческих тел. Желтые языки десятка свечей дрожали, усиливая нереальность происходящего. Словно все это сон, забытый языческий ритуал, эхо которого долетело сюда из далекого прошлого. Мужчины и женщины ползали и извивались подобно змеям в гнезде, и Полине начинало казаться, что пройдет еще мгновение, и она увидит, как они сбрасывают с себя кожу.
        - Тебе нравится то, что ты видишь? - шепотом спросил Дерек.
        Полина не ответила.
        - Хочешь присоединиться к ним? - предложил он.
        - Что?
        - Тебе хочется оказаться среди них, или же тебе больше нравится наблюдать за ними?
        - Я не знаю.
        - Я бы хотел посмотреть на тебя среди них.
        - А ты?
        - Я останусь здесь.
        - Могу я остаться с тобой?
        - Тебе хочется наблюдать за ними?
        - Я же сказала, что не знаю!
        - Заставь ее смотреть, - велел Дереку его демон. - Только так ты сможешь убедить ее оказаться среди них. Только так она сможет стать одной из нас. Пусть смотрит. Пусть наслаждается тем, что видит. А потом… Потом ты отведешь ее к Борису… Мастер татуировки знает, что нужно делать.

***
        Несмотря на глубокую ночь, в тату салоне Бориса было людно. Полина не знала, почему согласилась прийти сюда. Возможно, после пропахшей афродизиаком свинг вечеринки она все еще с трудом могла отличить реальность от вымысла. Не смущали даже покрытые татуировками и пирсингом полуобнаженные люди, которые сновали вокруг. Прямо перед ней на столе лицом вниз лежала девушка. Звуки тяжелой музыки поглощали звук работающей машинки в умелых руках мастера татуировки. С неспешной неизбежностью на бронзовой коже девушки появлялся еще один рисунок. Он разрастался, становился все больше и больше, обретая форму, наливаясь пунцовыми красками. Работа медленно подходила к концу. Полина стояла рядом с Дереком, крепко держа его за руку, ожидая своей очереди.
        - Как думаешь, мне будет очень больно? - спросила она, видя, как по бронзовой коже лежавшей на столе девушки скатилось несколько капель крови.
        - Борис говорит, хорошая татуировка это всегда больно, - Дерек сухо улыбнулся. - Но Борис хороший мастер.
        Полина кивнула. Мимо них прошел раздетый по пояс худощавый мужчина. Его тело напоминало один сплошной узор разноцветных цветов. Остановившись возле девушки за соседним столом, он небрежно начал массировать ей левый сосок.
        - Что он делает? - спросила Полина Дерека.
        - Сосок онемеет, и ей будет почти не больно, когда он проколет его.
        - Это так же, как прокалывать уши, да?
        - Почти.
        - А мужчины прокалывают себе соски?
        - Некоторые.
        - А ты?
        - Нет.
        - Почему?
        - Не было повода.
        - У меня тоже не было. - Полина увидела, что девушка, которой делали татуировку, одевается. - Если честно, то я немного боюсь, - призналась она. - Как ты думаешь, на какой ноге лучше сделать?
        - Думаю, на бедре будет лучше всего.
        - Я надеялась ограничиться маленьким ободком возле ступни.
        - К черту ободок.
        Дерек развернул Полину к себе спиной и начал раздраженно расстегивать пуговицы ее платья.

***
        Он привез ее домой ранним утром.
        - Я думала, между нами сегодня что-то будет, - призналась Полина.
        - Не сегодня. - Дерек прикоснулся к ее бедру. - Татуировка болит?
        - Не очень, - Полина затаила дыхание.
        - Я хочу, чтобы ты до утра не снимала пластырь.
        - Почему? Мне же интересно, что у меня там.
        - Посмотришь утром.
        - Может быть, посмотрим вместе?
        - Нет. Если захочешь, то покажешь потом.
        - Захочу, - заверила его Полина.
        Она вернулась домой, закрылась в своей комнате и проспала до обеда. Потом долго лежала в кровати, вспоминая минувшую ночь. Может быть, все это было сном? Но нет, бедро болело, напоминая о татуировке. Полина сняла повязку, желая увидеть рисунок. Но рисунка не было. Только слово. «Шлюха».
        - Дура! - разозлилась на себя Полина. - Какая же я дура!
        Не зная, что делать дальше, она продолжала стоять перед зеркалом, тупо разглядывая огромную, уродливую надпись на воспаленной коже бедра.
        ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
        ГЛАВА 1
        Свидание с Дереком, вопреки ожиданиям, начинало значить для Дарьи Козыревой больше, чем просто формальность. Она рассчитывала на ужин в ресторане, ряд комплиментов в свой адрес и скромные намеки на предстоящую ночь. Именно поэтому Дарья и рассказала Роберту Степченко о том, что его жена нашла ей ухажера, позволив ему самому решать, что ей делать в этой ситуации. Теперь, если бы Дерек повел ее в ресторан, и кто-то из знакомых Роберта сообщил ему об этом, это не стало бы для него сюрпризом. Больше, теперь ответственность за принятое решение о предстоящем свидании ложилась только на его плечи.
        В итоге здравый смысл взял верх над ревностью.
        Дарья смотрела в черные, как ночь глаза Дерека и не могла не признать, что он нравится ей. Судя по всему, у Лизаветы был хороший вкус. Она, как и любая другая женщина ее уровня, знала в мужчинах толк. А может быть, это Дерек знал толк в женщинах. Это мнение усилилось, когда он не повез ее в ресторан. Он словно прочитал ее мысли, понял ее нежелание посещать общественные заведения. Тихая дружеская компания - вот чего сейчас хотелось Дарья.
        Свидание, предполагавшееся, как сухая формальность переросло в дружескую беседу в доме брата Дерека. Патрик был весьма мил и гостеприимен, хоть и не очень хорошо говорил по-русски. Дарье понравилось разящие отличие двух братьев. Даже внешне они были ничуть не похожи. Что же касается девушки Патрика, то Дарья старалась не обращать на нее внимания. Таким же безразличием отвечала ей и Полина Добронравова. Продолжавшаяся более часа милая беседа сначала переросла в дружескую, а затем и вовсе сблизила их. Патрик был словоохотлив и весел. Дерек - немногословен и скуп на эмоции. Может быть, именно поэтому редкие и по-мужски сухие комплименты Дерека значили для Дарьи куда больше, нежели десятки подобных комплиментов его брата. Истосковавшись по подобным компаниям за последний год, Дарья с жадностью добирала то, чего была лишена.
        Иногда она ловила себя на мысли, что думает о более серьезных отношениях с Дереком, нежели просто дружеское общение. Эти мысли посещали ее в тот момент, когда ей удавалось случайно проследить внимательный взгляд Полины, сосредоточенный на Дереке. В подобные моменты ангел, притаившийся за спиной Дарьи, расправлял свои крылья и начинал шептать ей о том, что между ее новым ухажером и девушкой его брата есть что-то большее, чем просто дружба. Ангел был достаточно хитрым и опытным, чтобы ошибаться. Очень многое для него было поставлено на карту. Слишком много демонов в последнее время плели свои интриги возле него, заставляя быть частью их неизъяснимого действа. Сомнения Дарьи в отношении Дерека и Полины подтвердились, когда настало время расходиться. Ничего не значащий намек Дерека на то, что уже поздно, и он не хочет мешать своему брату и его девушке, нарушая интимный ужин, вызвал язвительное высказывание Полины, а затем стеснение, с которым она пыталась объяснить Патрику, что сегодня не сможет остаться.
        - В таком случае, я подвезу тебя, - сухо сказал ей Дерек.
        Они покинули дом Патрика втроем. Всю дорогу Дарья чувствовала себя лишней. Она не знала случайно или нет, но Дерек выбрал такой маршрут, что первой подвез ее. Она проводила его машину взглядом до первого поворота и ушла домой.
        - Что теперь? - спросила Полина, глядя прямо перед собой.
        - Теперь я хочу поговорить про твою татуировку.
        - Сволочь ты!
        - Да, но только я могу помочь тебе избавиться от этой надписи.
        - Я знаю.
        - Отлично.
        - Можно вопрос? Зачем ты это делаешь?
        - Тебе понравится.
        - Ты что псих? Как мне может это понравиться?
        - Ты хочешь исправить татуировку или нет?
        - Ты…
        - Да или нет?
        Полина опустила глаза и кивнула.

***
        Электрическая машинка вызвала уже знакомую боль. Полина лежала на спине, тупо глядя в потолок. Левая рука Бориса Дроздова блуждала по ее бедру, растягивая кожу. Не смотря ни на что, он был мастером своего дела. Иногда Полина поднимала голову и смотрела на новый рисунок, медленно покрывавший ее белую кожу. Он разрастался, становился все больше. Жжение усиливалось, медленно перерастая в нестерпимую боль. Заметив это, Борис налил Полине выпить. Спиртное снизило боль и принесло беззаботность. Рисунок, покрывший кожу бедра, медленно начинал переползать на ягодицу.
        Борис прекратил работу, когда Полина почувствовала тошноту и головокружение. Она поднялась со стола и посмотрела мутнеющим взглядом на разросшуюся татуировку. Ненавистное ей слово все еще резало глаз своей яркостью.
        - Что это значит? - с пьяным недоумением спросила она Борис.
        - Это очень сложный рисунок, - он стянул с рук резиновые перчатки и выбросил в урну.
        - И что?
        - Я не смогу нанести его за один день. Ты хочешь попасть в больницу?
        - Нет.
        - Одевайся. Я отвезу тебя домой, - сказал ей Дерек.
        - Подожди, я обработаю рану, - Борис промокнул марлей кровь и наложил повязку.
        - А когда мы сможем продолжить? - Полина пыталась собраться с мыслями.
        - Через пару дней.
        - Понятно, - она с трудом стояла на ногах.
        Дерек помог ей обуться, отвез домой, проводил до двери.
        - Я не буду тебя благодарить! - замотала головой Полина.
        Дерек молча дождался, когда она откроет дверь, и только после того, как Полина зашла в дом, уехал.

***
        Ганс Груббер был прямолинеен в своих желаниях. Дела, которые привели его в чужую страну, были закончены, и теперь он хотел провести оставшееся время в приятной компании миловидной девушки. Ганс вспоминал жену Роберта Степченко. Эта зрелая женщина произвела на него впечатление, однако, тратить время на ухаживания он не собирался, да и не было у него этого времени.
        Прием, который Роберт устроил в честь приезда начальника, остался далеко в прошлом, однако кое-что Ганс Груббер сумел запомнить. Во-первых, это была жена Роберта, Лизавета, во-вторых, ее друг - Дерек Стэплтон и, в-третьих, девушка, на которой ненавязчиво акцентировал его внимание Дерек, когда они ненадолго остались наедине. Молодая, свежая, словно дивный плод, который созрел совсем недавно, но уже сорван с дерева и готов делиться своей сочной мякотью. Дерек говорил так мало и так точно, что каждое его слово попадало в цель, пробуждало желания, фантазии.
        - Поговори об этом с Робертом Ефимовичем, - сказал Гансу Дерек на английском.
        - Причем тут Роберт Ефимович?
        - Доверься мне, я знаю много альковных тайн этого города. В конце концов одна ночь ее ни к чему не обяжет, ведь она даже не замужем.
        - Какие цели преследуешь ты?
        - О, не волнуйся, они никогда не пересекутся с твоими.
        - Это хорошо, иначе я раздавлю тебя, как червя.
        - Конечно, раздавишь.
        Дерек взял пожилого бизнесмена под руку и повел к шумной компании, где находился Роберт Степченко. Спустя пару минут он устроил так, что Роберт Ефимович и Ганс Груббер остались наедине, лицом к лицу. И Роберт Ефимович не мог отказать. Не здесь, не сейчас, не при таких обстоятельствах.

***
        Анна Фалугина приехала к своей сестре с гордо поднятой головой и подавленным настроением. Снова все получилось, так, как говорила Лизавета Степченко. Старшая сестра всегда оказывалась права, и это выводило Анну из себя.
        Ей было уже почти тридцать лет, из которых двенадцать она прожила независимо. В отличие от Лизаветы, считавшей, что жизнь младшей сестры не сложилась, Анна редко оглядывалась назад. Лишь в последний год разочарование стало слишком сильным, заставив переосмыслить прожитое. Она крепко держалась за своего последнего мужчину. Держалась до тех пор, пока не поняла, что ее старания напрасны. Она не винила его за принятое решение. В чем-то в распаде их отношений была виновата она сама. Жить вместе и проводить вместе время, было совсем не одно и то же. Анна поняла, что нравится мужчинам на ночь, неделю, месяц, но что касается совместной жизни, то здесь она мало привлекала их. Поняв это, Анна поняла и то, что не сможет измениться. Так она снова осталась одна. Можно было вернуться либо к родителям, либо к старшей сестре. Из двух зол, Анна выбрала второе.
        Нарекания Лизаветы трогали лишь внешне. Внутри она уже давно научилась не придавать подобной критике значения. Лизавета была ее сестрой и всячески хотела помочь - вот что было сейчас главным.
        - Нужно определиться, где ты будешь жить, - в первый же вечер сказала Лизавета.
        - Я не буду против, если ты разрешишь мне остаться у тебя, - Анна пыталась себя заставить мыслить не так, как раньше. - Я бы хотела научиться готовить и… - последнее далось ей с трудом. - У тебя двое детей. Думаю, что я могла бы гулять с ними.
        - Детям нужна мать, - ревностно заявила Лизавета. - Хотя, думаю, тетя им тоже не помешает, - она улыбнулась сестре. - Признаться честно, странно слышать от тебя подобные слова.
        - Мне и самой это кажется странным.
        - Поэтому, думаю, будет лучше, если мы подыщем тебе отдельное жилье. Ты сможешь жить у нас или одна по своему желанию.
        Лизавета прекрасно понимала, что порыв младшей сестры к переменам может оказаться совсем недолгим. Анна тоже понимала, поэтому не стала спорить.

***
        Полина проснулась утром с головной болью и воспалившейся татуировкой. Прошлой ночью она уснула прямо в одежде. От несмытой косметики на лице началось раздражение. Откинув одеяло, она встала с кровати. Стянуть узкие брюки оказалось весьма болезненно. Чуть ниже наложенной Борисом повязки, виднелась засохшая кровь. Полина осторожно отлепила пластырь и подошла к зеркалу. Ненавистное слово все еще резало глаз, однако теперь вокруг него разрастался не менее яркий рисунок, состоявший из множества линий, понять которые было невозможно. Полина хмурясь смотрела на эту огромную татуировку, застлавшую внешнюю часть бедра. Она начиналась чуть выше колена и уходила чуть ли не к талии. Полина повернулась к зеркалу спиной, разглядывая не менее причудливый рисунок, затрагивавший часть ягодицы. Подобного она не ожидала. Полина неподвижно стояла перед зеркалом, не зная, как реагировать.
        - Ничего себе! - растерялся Антон Ламзин, когда она пришла к нему и показала татуировку. - Это что, снова чья-то шутка?
        - Нет. Они сказали, что нужно сначала сделать набросок рисунка, а затем уже менять старую татуировку.
        - Набросок? Ты представляешь, каким огромным будет этот рисунок?!
        - Я не знаю, Антон! - Полина в смятении всплеснула руками. - Что мне еще оставалось делать?
        ( - Успокойся, - он подошел ближе, внимательно, рассматривая образовавшуюся опухоль. - Было очень больно?
        - Я немного выпила, поэтому не помню.
        Антон принес мазь, обработал воспаление. Жжение стихло, уступило место зуду.
        - Постой так немного. Не одевайся. Пусть мазь впитается, - сказал Антон.
        Полина натянуто улыбнулась.
        - Очень некрасиво?
        - Не хуже, чем слово.
        - Я тоже так думаю.
        - Скажи, ты уверена, что они не обманут тебя?
        - Кто? Дерек?
        - Хотя бы.
        - Не должен.
        - Почему?
        - Я встречаюсь с его братом. Зачем ему это делать?
        - Ну, ты же сама сказала, что первую татуировку сделали из-за него.
        - Я не знаю! - Полина недовольно всплеснула руками. - Разве у меня есть выбор?
        - Тебе виднее.
        - По-моему, теперь все равно уже поздно отступать.
        - Главное, чтобы тебе это нравилось.
        Антон подошел и заботливо осмотрел воспалившуюся кожу в районе татуировки.
        ГЛАВА 2
        Судья Кира Демидовна Джанибекова не могла заснуть. Ночь, которая всегда сулила долгожданный отдых, предательски наполнила сознание мыслями. Неужели клеймо отношений с Петром Лесковым будет всю оставшуюся жизнь довлеть над ней? Даже брат начал косо смотреть в ее сторону. Неужели он думает, что между ней и этим недочеловеком что-то есть? Как теперь доказать, что она не испытывает к бывшему коллеге ничего кроме ненависти и презрения? Что нужно сделать для этого?
        Она вспомнила свои визиты к Лескову, когда он был уже в тюрьме. Разве они чем-то отличались от тех визитов, когда он был судьей, когда она, истекая желанием, бежала к нему домой, опасаясь любопытных взглядов? Даже в те моменты она была холодна и надменна. Ни разу они не говорили о чувствах. Между ними был только секс, в котором каждый из партнеров относился к другому с презрением. Два непримиримых соперника, объединенные одной страстью.
        Она помнила, как Лесков встречал ее с бокалом вина в руке. Он делал это намеренно, желая показать безразличие к ее визиту. С тем же безразличием она принимала уже наполненный для нее бокал. Иногда Лесков забывал об этом, говоря, что она знает, где бар и может сама обслужить себя. Кира Джанибекова всегда ненавидела, как начинались их встречи. Обмен ничего не значащими колкостями, когда никто особенно не старается преуспеть в красноречии, разве только, чтобы унизить собеседника. Затем они отправлялись в спальню, туда, где шторы были плотно задернуты, чтобы никто не смог увидеть их. Они всегда запирали дверь. Всегда выключали свет…
        Сейчас Кира Джанибекова уже не могла вспомнить целовала ли она когда-нибудь Лескова. Если и да, то только в пылу страсти и то, она не была уверена. Даже оставшись в закрытой комнате, окутанной мраком, они не удосуживались прекратить свое необъяснимое противостояние. Большая застеленная чистым бельем кровать всегда выглядела ненавистно и желанно одновременно. Осознание предстоящей плотской близости смешивалось с отвращением. Они раздевались, начиная ненавидеть друг друга еще сильнее. Презрение - вот что они дарили друг другу вместо классических постельных фраз. В спальне, каждый из них хотел доказать несостоятельность другого. Иногда побеждал Лесков, и тогда, желая продлить победное шествие, он старался взять как можно больше трофеев у этого поверженного противника, выкинувшего белый флаг. Иногда побеждала Кира Джанибекова, что в свою очередь не делало ее менее беспощадной к проигравшей стороне. Она добивала Лескова, заставляя чувствовать себя ничтожеством, жалким подобием мужчины, рабом в ее руках.
        Лишь изредка в их безумной войне побеждала сама война, расчетливо принося в жертву победе своих лучших воинов. Если Кира Джанибекова и Петр Лесков когда-то и обменивались поцелуем, то это было именно в такие моменты, о которых впоследствии они старались не вспоминать даже наедине с самими собою. Затем, после подобных поражений, они вдвоем или один из них молча лежали в кровати, приходя в чувство, возвращая себе прежнюю уверенность. И каждый раз, прощаясь, они убеждали себя, что эта встреча будет последней…
        Судья Кира Джанибекова испытала непреодолимый приступ тошноты. Ее вырвало на пол возле кровати. Еще один приступ рвоты заставил ее согнуться пополам. Зажав рукой рот, она побежала в ванную. Это не было отравлением - просто воспоминания. Когда желудок оказался пуст, а отвращение немного забылось, она прошла на кухню и налила себе выпить. Водка обожгла раздраженный пищевод, принесла тепло уставшему желудку.
        - И все же он сильнее тебя, - услышала Джанибекова далекий голос демона.
        - Нет! - настырно замотала она головой, не зная, что бесит ее больше: этот голос или же то, о чем он говорит.
        - Ты проиграла, - холодно отчеканил демон.
        - Нет.
        - Ты знаешь, что это так.
        - Нет! - судья схватила бутылку, желая утопить назойливый голос в беспамятстве.

***
        Слухи. Когда Макар Юрьевич Юханов узнал о ночных визитах Киры Джанибековой в камеру Петра Леонидовича Лескова, то подумал, что это может оказаться той самой нитью, потянув за которую, можно заставить судью признать за приемным сыном Мольбрантов право собственности на особняк, чтобы его смогла купить Светлана Сотникова - сестра Юханова. Да и не только особняк. Обладать подобной информацией значило куда больше - молодой судья мог держать палец на пульсе всего семейства Джанибековых. Но сначала нужно было найти охранника, который был свидетелем визитов Киры к скандально известному заключенному. Ведь слухи всегда могут оказаться просто слухами, дезинформацией.
        - Почему же тогда Петр Лесков на свободе? - снова и снова спрашивал Макара Юханова его демон. Спрашивал до тех пор, пока Макар не узнал, что бумаги на освобождение были подписаны лично прокурором Давидом Джанибековым - братом Киры Джанибековой.
        - Значит, здесь действительно есть связь, - сказал молодому судье демон. - Узнай все, что знает тот охранник. Ведь он болтал так много.
        Но охранник пропал. Больше. До Макара Юрьевича дошли слухи, что его обвиняют в изнасиловании заключенной по имени Антонина Палеева. И снова в этом деле был замешан брат Киры Джанибековой - Давид, вот только Макар не знал, как и почему. Но информации хватало, чтобы заинтересоваться этим. И начать нужно было с охранника по имени Максим Олисов.

***
        Родительский дом. Впервые за последние годы Максим Олисов вернулся сюда - в это осиное гнездо, которое ненавидел больше всего на свете. Вернулся, склонив голову. Отец и мать. Что мог он сказать им в свое оправдание? Ничего. Они всегда были слишком увлечены собой, чтобы понять то, что происходит внутри их сына. Такие правильные, целеустремленные, с хорошими манерами и любовью к порядку, они никогда не понимали его, никогда не проводили душевных бесед, когда он был ребенком. Все их воспитание заключалось в перечне правил, говорящих о том, что можно делать, а что нельзя. Следование этим правилам влекло сухое поощрение, отклонение от них - жестокое наказание. Максим не любил этот дом, не любил всех, кто жил здесь, соблюдая негласные правила, созданные его родителями. Ему хотелось обозвать их лицемерами, сборищем дилетантов, способных лишь на видимый фарс, зная, что в действительности все обстоит совершенно иначе, но никогда не признаваясь в этом даже самим себе.
        Максим часто хотел высказать им все, что о них думает, но ему никогда не хватало смелости, чтобы сделать это. Детские страхи перед тоталитарным режимом этого дома всегда брали верх, и он молчал, опустив голову. Это была не его война. Когда он понял это, то тут же постарался покинуть это осиное гнездо, где каждый второй житель относился к нему с презрением. Относился, когда он был ребенком, относился сейчас и будет относиться в будущем.
        - У тебя нет взглядов на жизнь, - сурово подытожил Николай Олисов поздним вечером следующего дня после того, как Максим вернулся к своей семье.
        Отношения двух братьев никогда не были доверительными, однако они всегда оставались братьями, близкими родственниками, понимая это и давно смирившись с подобным обстоятельством. Николай, всегда такой холеный и сдержанный, осудительно покачал головой.
        ( - Не понимаю, как родители терпят твои выходки, - он посмотрел на подавленного брата, и родственные чувства в очередной раз взяли верх над эмоциями. - Наверное, плохо так говорить по отношению к той девушке, но я надеюсь, что хотя бы это происшествие образумит тебя.
        Максим промолчал, стыдливо опустив голову.
        - Твой брат прав, - поддержала мужа Юлия Олисова.
        Высокая и стройная, она была похожая на их мать в молодости. Максим всегда считал, что именно поэтому его брат и взял ее в жены.
        - Ты не думал о том, чтобы остепениться? - до отвращения душевно спросила она.
        - Нет.
        - Послушай ее, Максим, - сказал Николай. - Подобная жизнь не доведет тебя до добра. Твои беспорядочные половые связи становятся смыслом жизни. Они уже руководят тобой. Нужно уметь управлять своими желаниями.
        - Тебе-то откуда знать это? - Максим снова смущенно опустил глаза, боясь, что его брат обидится, и он лишится последнего союзника в этом доме.
        - Это жестоко, Максим! - упрекнула его Юлия. - Он не виноват, что родился таким.
        - Ничего страшного, - поспешил успокоить жену Николай. - Сейчас здесь нет посторонних. Мы можем говорить об этом, если мой брат хочет.
        - Я не хочу, - щеки Максима вспыхнули румянцем. - Извини. Я не хотел тебя обидеть.
        - Я не обиделся. Я давно уже свыкся с этим.
        - Все равно извини, - Максим покраснел еще сильнее. - Просто иногда, когда ты говоришь мне с укором о моих связях с женщинами, я не могу понять, как ты можешь читать мне нотации о том, чего у тебя не было ни разу в жизни?
        - Секс - это не главное. Я надеюсь, когда-нибудь и ты сможешь понять это, - Николай замолчал, о чем-то размышляя. - Знаешь, иногда мне кажется, что твоя страсть - это наше общее наказание. Ты несешь крест за нас обоих.
        - Я не знаю, - Максим украдкой посмотрел на Юлию. - Я никогда никому не говорил об этом и не собираюсь говорить, но…
        - Спрашивай. Мы твоя семья. Мы готовы ответить на любой твой вопрос.
        - Как вы живете вдвоем? Я понимаю, что для тебя физическая близость - это пустые слова, но Юля, она ведь женщина…
        - Мы любим друг друга и это главное, - прозрачно ответил Николай.
        - А секс? Я не верю, что она готова всю жизнь запираться в ванной и удовлетворять себя струей воды.
        Максим видел, как муж с женой украдкой переглянулись. Юлия покраснела. Николай улыбнулся ей, пытаясь успокоить.
        - Можете не отвечать, - сказал Максим. - Я и так все понял… Мне просто всегда было интересно, как Юля выбирает себе мужчин? Она что, советуется об этом с тобой, и вы вместе принимаете решение, или же право выбора принадлежит только ей?
        - Ты смеешься над недостатками других, потому что боишься, как бы они не начали смеяться над тобой? - щеки Юлии горели пунцовым румянцем.
        - Почему ты никогда не предлагала мне провести с тобой ночь?
        - Ты перегибаешь палку, Максим! - вмешался Николай.
        - Почему? Я всего лишь хочу проявить взаимовыручку. Кажется, этому учат в этом доме?
        - В этом доме учат уважению и хорошим манерам!
        - Что плохого в том, что я хочу поделиться опытом?
        - Какая же ты мразь, Максим! - Юлия поднялась со стула. - Я иду спать, - сказала она мужу.
        - Она права, - Николай смерил брата презрительным взглядом.
        Они поднялись с женой по лестнице на второй этаж и закрыли дверь в свою спальню.
        - Ненавижу его! - процедила сквозь зубы Юлия.
        - Он не виноват, - Николай обнял ее. - Он слишком долго был на дне, чтобы, вернувшись, стать человеком всего за один день. Дай ему время. Он изменится.

***
        Оставшись один, Максим долго смотрел за окно. Состоявшийся сегодня разговор был одним из самых смелых разговоров за его жизнь, которую он провел со своими родственниками. Он гордился собой, потому что впервые осмелился высказать свои мысли вслух.
        Вернувшись в свою комнату, Максим лег в кровать и закурил сигарету. Проблемы, которые он недавно создал себе, не беспокоили его. Он знал, что в этом доме еще есть люди, способные их решить. Он лежал в кровати, вспоминая первую девушку, с которой они провели много ночей в этой комнате. Он до сих пор помнил многое из того, что происходило тогда между ними. Да. Тогда он был совсем другим. Такой неопытный и такой юный.
        Максим выкурил несколько сигарет и открыл окно, чтобы проветрить комнату. В прокуренное помещение ворвался свежий ветер, колыхнув шторы. На улице шумели деревья. За пеленой этих звуков, Максиму показалось, что он услышал слабый стук в дверь.
        - Я пришла извиниться, - тихо сказала Юлия. - Наверное, ты прав. Этот дом полон лицемеров.
        - Я этого не говорил.
        - Но я все равно здесь.
        Максим чувствовал ее дыхание на своей щеке. Оно пахло мятой. Азоль возле его ног радостно захрюкал.
        - У меня так долго не было мужчины, Максим, - сказала Юлия. - Так долго.
        ГЛАВА 3
        Запах художественных красок, казалось, насквозь пропитал стены этой квартиры. Ежедневное проветривание не помогало избавиться от него вне зависимости от того, насколько долго открывались окна. К этому можно было либо привыкнуть, либо перестать рисовать. Дидье Мольбрант выбрал первое.
        Просторная комната, большую часть которой занимали недописанные картины, все еще напоминала о своем былом богатстве. Отделка полов и стен говорила о внушительной ренте. Вид из окон дополнял эту картину. Что же касается мебели, то ее было слишком мало для того, чтобы здесь могла проживать семья, но слишком много для одного человека. Кровать, на которой спал Мольбрант, занимала дальнюю часть комнаты, возле стены напротив многочисленных высоких окон. Иногда, приходившая к Мольбранту девушка, любила открывать их. Ей нравилось, как свежий воздух ласкает ее обнаженное тело. Мольбрант казался ей превосходным любовником. Не слишком оригинальный, зато щедро одаренный от природы мужской силой. Еще будучи подростком Мольбрант усвоил это.
        Карина Фелаева, так звали приходившую к нему девушку, каждый раз покидая его квартиру, никогда не говорила точную дату, когда она придет снова, и это даже нравилось Мольбранту. Ее визиты всегда были неожиданностью. Она могла прийти через пять дней или же через пять недель и никто, даже она сама, не знал, когда ей захочется снова посетить Мольбранта. Единственное, в чем она была постоянной - время ее визита. Она никогда не приходила утром или днем, если ее не было вечером, то ночью ее тоже можно было не ждать. В остальном, она делала то, что нравится ей. Капризная и эгоистичная, с бронзовой кожей, слишком чувствительной к холоду. У нее были глубокие темные глаза, внимательный взгляд которых смазывал красоту ее лица. Лишь когда она засыпала, Мольбрант мог позволить себе рассмотреть ее, изучить, ощупать пристальным взглядом художника. Он никогда не хотел ее нарисовать. Она была слишком обыкновенной для картины. Он смотрел на нее, когда она спит, чтобы запомнить, как выглядит эта девушка и не забыть ее лица, когда она уйдет.
        Сегодня Карина не спала. Она лежала рядом с Мольбрантом и курила сигареты, купленные для нее Мольбрант. Это было тем немногим из длинного списка неофициально составленного Карина, как неоговоренное условие, что только при выполнении этого, она будет приходить сюда. Некоторые пункты Мольбрант добавил лично от себя. Например, гели для душа и средства женской гигиены, которые он убрал в ящик над раковиной в ванной. Карина не оценила это внимание, но и отказываться от дополнительных бонусов не стала.
        - Открой, пожалуйста, окно, - попросила она.
        Ее отрешенный взгляд проследил за Мольбрантом. Карина не знала, нравится ли ей его обнаженное тело. Возможно, оно обладало слишком правильными пропорциями, чтобы воспринимать его, как что-то живое. Высокий, идеально сложенный, с развитой естественной мускулатурой - иногда он напоминал Карине нефритовую статую, выполненную в человеческий рост рукой скульптора, поставившего себе целью изобразить идеал человеческого тела.
        - Ты никогда не хотел написать свой автопортрет? - спросила Карина.
        - Нет.
        - Почему? У тебя очень красивое тело.
        - Нет.
        - Мой первый парень гордился своим телом, - сказала она, прикуривая следующую сигарету. - Он даже фотографии мне дарил, где он по пояс голый, - она улыбнулась, вспоминая оставшиеся в прошлом моменты своей жизни. - Ты помнишь свою первую девушку?
        - Не очень, - Мольбрант нахмурился, пытаясь вспомнить лицо той, первой, с которой он вкусил плотскую любовь. - Она была намного старше меня.
        - Мой первый парень был тоже старше меня, - Карина снова улыбнулась, повернулась на бок, разглядывая лицо Мольбранта. - Сколько тебе было лет, когда ты впервые переспал с женщиной?
        - Шестнадцать.
        - А ей?
        - За двадцать.
        - Ты был влюблен в нее?
        - Это был просто секс.
        - Тебе понравилось?
        - Я был напуган.
        - Ты боялся, что у тебя не получится?
        - Я боялся, что она увидит мои картины и станет смеяться.
        - Ты хорошо рисуешь.
        - Поэтому, я и боялся.
        - Ты боишься до сих пор?
        - Страхи проходят.
        - Это хорошо, - Карина поднялась с кровати и начала одеваться. - Мне пора, - сказала она, стоя к Мольбранту спиной и убирая в сумочку купленные для нее вещи. - Ты не дашь мне еще немного денег? - спросила она, пересчитывая те, что лежали на тумбочке.
        - В следующий раз.
        - Хорошо.
        Карина небрежно натянула юбку, зная, что Мольбрант наблюдает за ней. Деньги, которые он давал ей, она не считала платой за секс. Мольбрант тоже так не считал. Это была просто небольшая финансовая помощь, подобная той, когда один друг, у которого есть деньги, помогает другому, у которого этих денег нет. Карина приходила к нему раньше, не получая денег, так почему сейчас, она должна смущаться его помощи, списывая это на плату за ее тело и компанию.
        Она ушла, помахав ему на прощание рукой.
        Какое-то время он лежал на кровати, закрыв глаза, все еще чувствуя запах ее духов и сигаретный дым, который так долго не выветривался после ее визитов. Поднявшись с кровати, Мольбрант выбросил скопившиеся окурки и сунул грязную пепельницу под струю горячей воды. Он вернулся в комнату, сдернул черную тряпку с недописанного холста и замер, разглядывая рисунок, продолжая восхищать окружившую его пустоту своим обнаженным телом.

***
        Лизавета Степченко пыталась заставить себя быть осторожной. Она отправила сестру со своими детьми на прогулку в парк аттракционов, убедилась, что муж задержится на работе, выбрала себе в качестве алиби неизвестный никому солярий на окраине города, но заставить себя перестать волноваться перед встречей с Глебом Гуровом, она не могла.
        Лизавета пришла в квартиру сестры чуть раньше назначенного срока. Постелила купленное по дороге белье, чтобы потом, когда эта встреча закончится, выкинуть его в мусорный бак. Она выключила телефон, чтобы случайный звонок не побеспокоил их. До назначенной встречи оставалась четверть часа.
        Лизавета вышла на балкон и позволила себе впервые за последнюю неделю выкурить сигарету. Она жадно втянула в легкие дым, надеясь, что дрожь пройдет. От попавшего в кровь никотина закружилась голова. Лизавета подумала, что нечто подобное она испытывает при виде Дерека. Подобно сигаретам он - яд, отказаться от наркотического воздействия которого не так просто, даже зная о последствиях. Он слишком умен и слишком порочен. Лизавета вспомнила Дарью Козыреву. Как же она ненавидела эту женщину! Ненавидела за то, что она встала у нее на пути, сначала уложив в свою постель ее мужа, а теперь, возможно, и Дерека. Лизавета снова затянулась сигаретой. Руки по-прежнему дрожали. Дерек. Как он смог устроить встречу Груббера и Дарьи? Да. Это был он. Лизавета не сомневалась ни на секунду. Она попросила его помочь, думая, что он сможет унизить и растоптать Дарью, но он пошел дальше в своей изощренной игре. Он растоптал Дарья в глазах Роберта и показал Лизавете, что она ничуть не хуже своей соперницы. Кому уделял внимание и делал комплименты Ганс Груббер? Ей - Лизавете. А с кем он решил утолить горечь от невозможности
покорить желанную женщину? С этой подстилкой Дарьей.
        Лизавета чувствовала, как сильнее начинают дрожать ее руки. Что если Роберт больше не захочет видеть свою любовницу? Что если Дерек выполнил обещанную часть договора? Что делать ей, когда он потребует свою плату? Она не сможет отказать ему, если он будет настойчив. Ей не перехитрить его, если играть по его правилам. Она не сможет… Не сможет отказать ему… Она слишком долго ждала, чтобы не использовать этот момент в качестве оправдания проявления своей слабости. Что он сделает? Каким он будет, когда она принесет ему в качестве платы за услуги себя?
        - Даже не смей думать об этом! - отчеканил в ее сознании демон. - Дерек растопчет тебя. Ты лишишься всего, что у тебя есть.
        - Нет, - прошептала Лизавета. - Я не хочу этого.
        - Тогда ты должна продолжать свою игру. Дарья еще здесь. Все еще рядом. Он не окунул ее в грязь, как обещал. Он всего лишь продемонстрировал тебе, на что он способен. Договор еще не выполнен.
        - Но… - Лизавета поняла, что мечты о Дереке снова становятся всего лишь мечтами.
        - Охлади свой пыл с Глебом Гуровом, - сказал демон.
        - Это все не то, - прошептала Лизавета. - Совсем не то…

***
        Полина Добронравова шла по темному коридору, чувствуя, что волнуется. Дерек, такой уверенный в себе Дерек, который, казалось, всегда знал, что нужно делать, снова вел ее в тату-салон. Полина старалась настроить себя на то, что это ее последний визит сюда.
        - А, уже пришли, - сказал Борис, бросил на Полину короткий сальный взгляд и продолжил оттирать со стола капли засохшей крови. - Как со свиньи, - буркнул он себе под нос. - Вам не попалась бледная девка по дороге? - спросил он Дерека.
        - Нет.
        - Черт. Надо будет проверить, не отключилась ли она где-нибудь в коридоре. Вадим! Иди, посмотри, ушла ли та дура.
        Из подсобки вынырнул золотоволосый молодой парень. Опустив голову, он протиснулся между Полиной и Дереком, стараясь не встречаться с ними взглядом. Его не было чуть больше минуты.
        - Она села к кому-то в машину и уехала, - сказал он, вернувшись.
        - Значит, сама дошла, - Борис кивнул, покосился на залитый кровью стол. - Вадим, какого черта ты сидишь в подсобке? Я взял тебя, чтобы ты помогал мне. На вот, протри стол, у меня работа стоит, - он бросил ему тряпку. - Ох уж эта молодежь! - сказал Борис Дереку, тяжело вздохнув, покосился на Полину. - Пришла доделать татуировку? Это хорошо, - он снова тяжело вздохнул. - Ну, раздевайся.
        - Раздеваться? - Полина бросила недобрый взгляд в сторону Вадима.
        - Снимай штаны, мне нужно посмотреть, что у тебя там, - поторопил Борис.
        Она покосилась на Дерека, но ему было все равно. Полина сняла брюки.
        - Подойди, - велел Борис.
        Его руки снова принялись мять ее ягодицы. Вадим закончил с уборкой и молча вышел. Борис выглядел уставшим.
        - Выпьешь? - предложил он Полине, она пожала плечами. - Будет не так больно, - сказал Борис.
        - Ну, если так…
        Полина взяла предложенную бутылку, сделала несколько глотков, затем легла на стол. «Ненавижу тебя», - подумала она о Дереке, закрыла глаза.
        Полина не пыталась следить за временем. Она знала, что процедура будет долгой и мучительной. Обжигавшая кожу боль была несильной, но от ее постоянства хотелось кричать. Несколько раз Полина просила Борис остановиться и прикладывалась к бутылке. Потом машинка снова начинала гудеть, оставляя позади себя причудливый рисунок. «Еще один день, - твердила себе Полина. - Еще один». Иногда она встречалась взглядом с Дереком. Он изучал ее. В его глазах мелькал интерес, граничивший с возбуждением. Однажды Полина улыбнулась ему.
        Алкоголь притупил боль. Тело онемело. Ей казалось, что она уже не владеет им, что оно стало чужим, лишь изредка вспоминая, кому принадлежит на самом деле.
        - Потерпи. Осталось совсем немного, - сказал Борис, заставляя раздвинуть ноги.
        Полина открыла глаза и вопросительно посмотрела на Дерека. Он улыбнулся. Она облизнула сухие губы, пытаясь понять смысл этой улыбки. Борис взял в правую руку иглу. Полина вздрогнула.
        - Тихо, тихо. Я уже почти закончил, - успокоил ее Борис.
        - Что это? - Полина подняла тяжелую голову.
        - Всего лишь маленькое колечко, - Борис помог ей подняться, подвел к зеркалу.
        Огромная татуировка покрывала правую ногу, начинаясь чуть ли не от колена, поднималась выше, затрагивая ягодицы и промежность. Рисунок был красив. Полина видела это и не могла не признать. Она даже не сразу вспомнила о ненавистном ей слове, с которого все началось. Ее внимательный взгляд не нашел и намека на то, что на ее теле когда-то были вытатуированы какие-то буквы. Теперь это была большая птица, поселившаяся на ее теле, носящая в своем клюве небольшую серьгу.
        - Эта татуировка - шедевр, - сказал ей Дерек. - Если ты захочешь, я познакомлю тебя с людьми, которые оценят это. Ты будешь прекрасна. Они станут носить тебя на руках.

***
        Старый мудрый демон покинул особняк Мольбрантов, оставив Ульяну в комнате их приемного сына. Она стояла у окна рука об руку с узником. Его теплое дыхание преследовала незваного гостя мира теней, проникая в глубины его сущности. Согнувшись, старый демон зашелся в приступе сырого кашля. Его дряхлое тело содрогалось, отхаркивая ошметки заполнившего его дыхания. Вырываясь наружу, они устремлялись обратно в дом, туда, где был их хозяин. Старый демон закряхтел, силясь не упасть на колени. В немигающих глазах вспыхнул огонь ненависти. Еще ни разу никто не заставил его преклонить колени, не будет этого и сейчас.
        Спотыкаясь, демон побрел прочь от дома. Здесь узник был слишком силен. Узник, лишенный крыльев. Ангел, обреченный навсегда оставаться в этом доме. Глаза старого демона налились кровью. Несколько капель медленно скатились по его изъеденной временем щеке. Откровение оказалось слишком тяжелым даже для такого древнего существа, как он. Чья чудовищная воля сотворила то, что сейчас находилось в доме Мольбрантов?
        Лишь выйдя за ворота, демон почувствовал, что силы возвращаются к нему. Последние клочья рваного дыхания покинули его тело, вылетев изо рта с тяжелым кашлем. Теперь они все возвращались к узнику. Чудовищная сила отпустила горло дряхлого демона. Он обернулся, награждая дом тяжелым взглядом налитых кровью глаз. То, что находилось там внутри, не было уже тем существом, которое некогда знал демон. Лишь слабые черты бывшего ангела отпечатались в нем, позволяя вспомнить. Нет больше крыльев. Нет больше небесно-голубых глаз. Лишь невидимые оковы, в которые теперь заключено это существо. Узник, бывший некогда самым опасным ангелом и самым жестоким из всех. Сколько демонов было повержено им в небытие. Сколько неведомых действ спланировано и воплощено в жизнь. Великих действ, которым мог позавидовать даже старый демон, впитавший за долгие века огромную мудрость времен.
        Демон помнил игру, в которую втянул его когда-то давно более молодой, но от этого не менее мудрый соперник. Эта игра так и осталась незаконченной. Неизъяснимая игра. Путь, которым прошел этот ангел, оставил за собой следы не менее чудовищных деяний, чем многие из самых изощренных дорог демонов. Ангел мести, приносящий расплату и наказание за содеянное в дома и жизни заблудших. Здесь не велась речь о правосудии и справедливости, лишь только кара за совершенные проступки. Неумолимый ангел, не знающий сострадания.
        Веками он выступал в роли бича, терзавшего людей, провинившихся перед лицом его собственной правды. Веками неуязвимая машина возмездия шла по земле, собирая свой урожай, и вот однажды, что-то изменилось в нем. Тонкая грань рухнула, превратив бич в палача. Бесплодные попытки наказания и прощения людей, в чьей природе было заложено снова и снова совершать ошибки, изменили природу ангела. Боль, которую приносил он в жизни людей, заставляя свернуть с порочных путей, переросла в нечто большее, нежели просто боль, шок или страх, теперь это стало карой. Карой, избежать которой было невозможно. Карой, которая не давала второго шанса.
        Ангел устал прощать. Разучился. Познав боль, наказанные люди становились лишь более хитрыми и изворотливыми. Они словно смеялись над великим созданием, в природе которого было заложено охранять их от их же помыслов и желаний. Ангел перешагнул границу дозволенного. Перешагнул однажды и потом уже не смог вернуться. Заключенная в нем сила придала ему уверенности в выбранном пути. Он вступил на новую дорогу. Дорогу боли и слез, где мольбы виновных значили меньше, чем стоны их деяний. Совершивший зло должен быть наказан. Только так, можно заставить других, помышляющих, но не осмеливающихся, остановиться. И они останавливались. Шок сковывал их разум при виде наказаний, которые несли их кумиры. И не существовало преград, которые бы не смог переступить ангел. Но вот настал тот день, когда и ангелу пришлось предстать с ответом за содеянное им. Его деяния зашли слишком далеко, возвысив над сородичами, заставив трепетать в ужасе демонов.
        Упрямый ангел не мог раскаяться, не мог понять и признать свою вину. Наказание оказалось слишком суровым. Ему оставили жизнь, забрав его силу, забрав у него то, кем он когда-то был, превратив в призрака, заточенного в доме, где состоялось его последнее действо. Теперь он был узником, пренебрегшим законом и проклявшим своих судей. Ничто не сможет уже вернуть ему потерянные крылья. Ничто не наполнит его взгляд прежним светом. Не было больше великого и ужасного ангела. Теперь лишь только узник. Узник, которого лишили природы его естества. Слуга своих забытых идеалов. Призрак, лишенный силы, но сохранивший жизнь, став от этого еще сильнее. Раб, обреченный на вечные муки, который ищет себе своих рабов. Новая сила, с которой теперь придется считаться.
        Закряхтев, старый демон покинул проклятое место.
        ЧАСТЬ ПЯТАЯ
        ГЛАВА 1
        Свобода. Этим словом, казалось, был пропитан весь мир вокруг. Дома, деревья, небо, проходившие мимо люди, теплый асфальт под ногами - никогда еще Антонина Палеева не думала, что жизнь может быть такой прекрасной.
        Начался дождь. Он накрыл землю внезапно. Жаркий день, пыль, разогретый солнцем асфальт, продавцы мороженного, возле которых выстроились очереди, и вдруг крупные капли, сорвавшиеся с голубого неба. Заблудшие странники. Казалось, что через минуту никто и не вспомнит о них, но нет. Нелепых капель становилось все больше и больше. Они прибивали к земле пыль, заставляя прохожих поднимать головы и удивленно смотреть на чистое небо. Мало кто верил в то, что сейчас начнется дождь, но он тем не менее начался.
        Антонина встала под один из многочисленных навесов. За ее спиной пестрела рекламой витрина магазина. Мимо прошла толстая женщина, настырно старавшаяся не замечать дождя. Повеяло свежестью. От остывающего асфальта начал подниматься пар. Антонина никуда не спешила. Крупные капли, барабанили о стеклянный навес, срываясь с него на землю и там, разбиваясь, приятно щекотали ей ноги. Антонина сделала глубокий вдох и по-детски беззаботно потянулась. Жизнь улыбалась, и она улыбалась ей в ответ. После месяцев, проведенных в одиночной камере, этот дождь казался чудом. Стоявший рядом с Антониной мужчина подозрительно отодвинулся в сторону. Ее счастливая улыбка смутила его. Вскоре дождь стих. В память о нем остались лишь серые тучи, застлавшие небо.
        Сняв туфли, Антонина шла по мокрому тротуару, наслаждаясь полнотой чувств, о которых успела забыть в последние месяцы. С неба еще срывались редкие капли, вызывая недовольства прохожих. Запрокинув голову, Антонина пыталась ловить их открытым ртом. Иногда из-за этого она наталкивалась на проходивших мимо людей. Вне зависимости от того, какой была их реакция, они все оставались за ее спиной - она шла дальше, в дом, где ее все еще ждали и любили.
        - Боже мой, - прошептала Фаина Жукова, открыв дверь.
        - Не помешала? - спросила Антонина.
        - Если только Арсену.
        - Арсен потерпит?
        - А у него есть выбор? - Фаина весело улыбнулась. - Ты так и будешь стоять на пороге?
        Они прошли в гостиную.
        - Что с твоим лицом? - спросила Фаина.
        - Долгая история.
        - Но ненапрасная?
        - Нет.
        - Значит, все хорошо?
        Антонина кивнула и сказала, что хочет принять душ.
        - И не забудь выбросить свою одежду в мусорный бак. Ненужно, чтобы она напоминала нам о прошлом. Верно?
        - Верно, - Антонина улыбнулась.
        - Когда закончишь, найдешь меня в спальне, - сказала Фаина. - Надеюсь, Арсен тоже закончит к этому времени.
        - Я постараюсь не торопиться, - пообещала Антонина.
        Она прошла в ванную и избавилась от старой пропахшей тюрьмой одежды, затем включила душ и прибавляла горячую воду до тех пор, пока не поняла, что горячее уже быть не может - грязь последних месяцев, впитавшуюся в тело, было не так просто смыть. Да и не только в тело. Антонине казалось, что запах одиночной камеры засел где-то у нее в мозгах, потому что сколько бы гелей и шампуней она не вылила на себя, этот запах продолжал оставаться где-то рядом. И можно было только сдаться, смириться, поверить, что рано или поздно это пройдет.
        Антонина заставила себя выключить душ, обернулась полотенцем, вышла из ванной. В гостиной было свежо и прохладно. Антонина прислушалась. Тишина. Даже в спальне. Она осторожно постучала в дверь.
        - Мы уже давно закончили! - крикнула Фаина.
        Антонина вошла. Кажется, за долгие месяцы ее отсутствия ничего не изменилось здесь: в этом доме, в этой спальне. Все осталось прежним. Менялись лишь те, кому было позволено остаться на ночь. Сегодня это был Арсен. Антонина знала его. Высокий, красивый, с копной непослушных волос. Он лежал под золотистым одеялом, сложив за головой крепкие руки, прекрасно вписываясь в богатый интерьер комнаты. Его темные глаза смотрели на Антонину немного удивленно. Он помнил ее другой. Без синяков и шрамов. Без болезненной бледности и худобы. Они поздоровались. Фаина открыла один из двух гардеробов и подозвала к себе подругу.
        - Ну, с чего начнем? - спросила она. - Можешь выбирать все, что угодно, кроме моих драгоценностей и мехов, - на розовощеком лице Феоны засветилась улыбка. - Арсен, мой мальчик, закрой, пожалуйста, глазки. - Она достала коробку с новым нижним бельем. - Розовое, да? - спросила она Антонину, перекладывая хрустящие пакеты. - Вот. Держи.
        Антонина повернулась спиной к кровати и сняла полотенце.
        - Милый, я же просила тебя не подглядывать! - засмеялась Фаина, погрозила Арсену пальцем, словно тот был ребенком, затем мягко намекнула ему, что хотела бы остаться с подругой наедине.
        - И давно ты с ним? - спросила Антонина, когда он ушел.
        - Пару месяцев, - сказала Фаина. - Бедный мальчик. Он так много времени проводит в спортивном зале, боясь потерять форму, что иногда мне его жаль. Ну, да не будем о нем, - она взяла Антонину за руку. - Расскажи, как ты?
        - Уже нормально.
        - Уже? - Фаина помрачнела, разглядывая синяки и шрамы на лице Антонины. - Кто тебя так?
        - Это было необходимо. Без этого меня бы не было здесь.
        - Я понимаю, - Фаина нежно погладила Антонину по щеке. - Что я могу сделать для тебя?
        - Просто будь рядом.
        - Я буду, - Фаина осторожно подалась вперед и поцеловала Антонину в губы. - Я буду рядом столько, сколько ты захочешь.

***
        Дмитрий Кетов был мертв. Он ушел, унеся много тайн, тяжелых тайн, принадлежащих, как ему, так и другим. Близкие люди, от которых он удалился в последнее время, оплакали его кончину, как и подобает родственникам. Враги, посмеялись над случившимся, а друзья помогли нести гроб, отдав символическую дань памяти.
        Было тихо. Даже ветер притаился где-то за границей кладбища, очерченной редкими лиственными деревьями. Лишь крупные черные вороны, рассевшись в первых рядах соседних надгробий, наблюдали за молчаливой процессией, дожидаясь момента, когда люди разойдутся и они, вороны, смогут подлететь ближе.
        Гроб с телом осторожно опустили в могилу. Пожилая женщина в черном, мать Дмитрия Кетова, смахнула сухую слезу, скатившуюся по морщинистой щеке. Она уже выплакала то, что могла за последние дни. Теперь оставалось только наблюдать. Комья сухой земли полетели в могилу. Разбиваясь о крышку гроба, они осыпались вниз, на дно. Пыль к пыли, прах к праху. Свежий холмик, увенчанный венками, проводил людей, пришедших проститься.
        Первая половина дня подошла к концу. Небо, словно не желавшее омрачать трагедию до этого, пролилось дождем. Люди, прожившие достаточно, чтобы забыть о том, что такое слезы, скорбели, глядя на стекавшие по оконным стеклам струи воды. Дождь продолжался несколько часов, затем стих, оставив после себя свежесть.
        Комья земли превратились в грязные лужи возле свежей могилы. Теплый ветер, подув с юго-востока, колыхнул кроны окруживших кладбище деревьев, вспугнув стаю ворон. Каркая, они поднялись в воздух, затем уселись на приглянувшиеся надгробия. Стоявшая под одним из деревьев женщина, часть лица которой скрывали большие черные очки, достала пачку сигарет и закурила. Ее руки были тверды. Не было и отчаяния. Лишь только грусть. Теперь она сможет сказать Дмитрию Ктову, что растит его ребенка. Теперь, хочет он или нет, ему придется выслушать.
        Вероника Полетаева подошла к могиле. Она пыталась вспомнить, как выглядит Дмитрий, представить его живым, но перед глазами вставал только свежий холмик земли, да кружившие повсюду вороны. Хотел ли он когда-нибудь узнать, кто настоящий отец ее ребенка, хотя бы не ради нее, ради сына? Они же столько раз встречались, проходили мимо друг друга. Неужели он так ничего и не понял? Неужели ни один ее взгляд не донес до него ее немые слова? Вероника бросила на землю недокуренную сигарету и пошла прочь. Нельзя в такой день ненавидеть человека. Не сегодня, не сейчас. Вероника села в машину, чувствуя, что многое снова осталось недосказанным. А кому теперь говорить?
        Она вернулась домой переполненная неоднозначными чувствами. Во-первых, умер человек, которого она когда-то любила… Теперь после смерти Дмитрия Кетова, она могла позволить себе признаться в этом. Утрата была слишком ощутима. Несмотря на все их разногласия, конфликты, ссоры, обиды, Дмитрий значил для нее куда больше, нежели просто любовник, с которым она хорошо проводила время. Но чувства давно прошли. Теперь от них осталась только память. Возможно, если бы Дмитрий повел себя немного иначе с ней, то сейчас все было бы по-другому. Но ничего изменить нельзя, да и никто, наверно, не захотел бы. Мальчику, сыну Дмитрия Кетова, было уже пять. Вероника нашла для него нового отца. Скоро, не успеет закончиться это лето, у нее родится дочь - ребенок, зачатый от мужа, который заботится о ней и о сыне Дмитрия.
        Вероника приняла ванну, долго сидела на кухне, пока не поняла, что наступила ночь. Перед тем, как лечь спать, она заглянула в детскую. Стояла в дверях, потеряв счет времени. Затем вздрогнула, очнулась. Муж смотрел на нее из спальни. Вероника заставила себя улыбнуться. Он улыбнулся в ответ. Нет. Она никогда не заговорит с ним о Дмитрии Кетове. Никогда не признается, что была на похоронах. «Знает ли Руслан о том, что Дмитрия больше нет? - подумала Вероника, ложась с ним в постель. - Наверное, знает. Хотя что ему - он вышел победителем из этого спора, и его приз лежит сейчас рядом с ним». Она заставила себя улыбнуться мужу. Руслан улыбнулся в ответ и осторожно положил руку ей на живот. Он знал о ее романе с Кетовым намного больше, чем думала она. Знал и всегда молчал.
        Вероника тяжело вздохнула и закрыла глаза, надеясь, что сон поможет забыться и успокоиться. Руслан долго разглядывал в темноте ее лицо, затем тоже попытался заснуть. С сегодняшнего дня тень прошлого под названием Дмитрий Кетов больше не будет довлеть над ним и его семьей.

***
        Тамара Мелюхина лежала на кровати, откинув одеяло, прислушиваясь к голосам за стеной. За окнами была ночь. Соседи занимались любовью. Тамара знала их имена. Наталья и Илья Калинины. Они жили вдвоем уже не первый год, но иногда, встречая их на улице, казалось, что эта пара переживает свой первый медовый месяц - их тянуло друг к другу, словно разноименные полюса магнитов. Тамаре было сложно представить такую полноту чувств. Она была сдержана и предусмотрительна. Даже в те ночи, когда Дмитрий Кетов оставался у нее, она не позволяла себе громких стонов и неистовых выкриков, помня, что стены в этом доме слишком тонкие, да и Дмитрий никогда не был слишком требовательным. Ей казалось, что его все устраивает, а если это было так, то и ее все устраивало. Тамаре хотелось лишь, чтобы Дмитрий был чаще рядом, проводить с ним больше времени, сходить куда-нибудь в выходные, засидеться допоздна перед телевизором в будни и неважно, что там показывают. Она любила его, знала это и никогда не сомневалась в своих чувствах.
        ( Они познакомились задолго до того, как она переехала в эту квартиру с тонкими стенами. Сначала это были просто редкие встречи, симпатия, затем ухаживания, секс. Иногда Тамара смотрела на Дмитрия и ей казалось, что она знает его уже целую вечность, а иногда он был совсем чужим, отрешенным. Они никогда не жили вместе, не вели общего хозяйства. Дмитрий просто приходил, когда считал это нужным.
        Несколько раз Тамара пыталась звонить ему, говорить, что скучает и хочет встретиться, но поняв, что это ни к чему хорошему не приведет, перестала. Подобное положение вещей казалось ей крайне неправильным, но она смогла привыкнуть. Если где-то и были мужчины, способные воспламенять в постели страсть подобно той, которую Тамара слышала каждую ночь в соседской квартире, то такие ей не встречались, по крайней мере, так, чтобы испытать их темперамент на себе. Дмитрий Кетов не был исключением. Такой же, как и те, что были до него, но они все ушли, а он остался.
        Тамара поднялась с кровати, открыла окно и снова легла. Хорошо, что за стеной были Наталья и Илья. Их страсть приносила жизнь в этот внезапно опустевший мир. Мир без Дмитрия. Он не приходил в последние месяцы к Тамаре, игнорировал ее, но сейчас она была благодарна ему за это - так будет проще пережить случившееся. Она запомнит его таким, какой он был в их последнюю встречу - веселый, нежный.

***
        Маргарита Зинченко. Двоюродная сестра Дмитрия Кетова. Когда-то ей казалось, что он доверяет ей, как никому другому. Когда-то она думала, что способна понять его. Когда-то ее уши слышали то, о чем другие не могли даже догадываться. Когда-то, но эти времена давно прошли. Сейчас она была замужем. Ее дети ходили в школу, и о прошлом осталась только память, да и та неминуемо блекла под тяжестью времени. Все изменилось. Прошли те времена, когда они с Дмитрием были детьми, когда она приезжала в гости к его родителям, и он заботливо охранял ее от посягательств своих друзей, не желая ничего слышать о том, что у Маргариты может быть парень из его знакомых. Юношеский максимализм брал верх над женской хитростью. Дмитрий всегда был упрям. Теперь Маргарита понимала это как никогда. Их дружба, продолжавшаяся после совершеннолетия, была скорее следствием детских воспоминаний, нежели возросшего взаимопонимания. Они просто шли по накатанной дороге, продолжая доверять друг другу сокровенные тайны. Или же сокровенными были только ее тайны? Маргарита с грустью подумала, что в действительности совсем не знала Дмитрия.
Никто, наверное, не знал.
        Умный, начитанный, интеллигентный. Несмотря на свою скрытность, Дмитрий был общительным человеком. У него всегда находилась одна, две темы для разговора, и неважно интересно это его собеседнику или нет, он будет продолжать говорить с настойчивостью опытного лектора. Маргарита всегда поражалась его памяти. Иногда ей казалось, что он утопает в многообразии мелочей, но нет, все было разложено по своим местам в определенной иерархии. «Зачем ему было нужно все это, если он не находил своим знаниям практического применения? - думала Маргарита. - Наверно, ему было просто приятно считать себя умнее других людей, хотя в этом он бы никогда не признался».
        Кем были его друзья? Маргарита попыталась вспомнить их лица. Она ничего не знала о Дмитрии после того, как он вернулся из армии. Последний их откровенный разговор закончился рассказом о его несчастной юношеской любви. Все последующие разговоры заканчивались недопониманием и обидой. Маргарита строила свою жизнь, полагаясь на факты, искала в происходящем собственную выгоду, становясь с годами жесткой до чужой боли. Таким же становился и Дмитрий, только его дорога шла где-то совсем в другой стороне.
        Когда-нибудь она приедет к нему на могилу. Его родителям будет приятно. Она повяжет черный платок и будет стоять молча, склонив голову. В ее сухих глазах отпечатаются грусть и сожаление. Безусловно, родители не должны хоронить своих детей, но им она об этом не скажет. Она будет молчать, позволяя им думать о том, о чем они хотят. Каждый человек имеет право на грусть. Дмитрий поступил бы также. Маргарита была уверена в этом.

***
        Алан Фазылов. Ксения Русакова любила его руки, глаза, губы. Их отношения нельзя было назвать постоянными. Они начались внезапно и, казалось, не продлятся дольше пары встреч, но вот уже прошел не один год, а Ксения все еще не могла избавиться от потребности, хотя бы изредка видеть Алана. Даже разрыв, который произошел также внезапно, как и начало, не смог стереть это желание беспощадным ластиком времени. Иногда Ксения садилась в машину и часами колесила по городу в надежде просто увидеть Алана, пройти рядом, почувствовать на себе его взгляд - другого и не надо.
        Сегодня был один из таких дней. «Сколько раз может повторяться одно и то же?» - думала Ксения. Сколько еще она будет колесить по городу, ища нелепое оправдание своим поездкам, пытаясь отыскать в многоликой толпе лишь одно лицо, чтобы проехать мимо, мельком взглянув на него, в тайне надеясь, что их взгляды встретятся. Хватит!
        Ксения свернула на набережную. Длинная улица вела в тупик, заканчиваясь плотиной, где вода всегда шумит так громко. Ксении нужно было побыть одной. Не подумать, а просто постоять, глядя на бурлящую воду. Она остановилась и вышла из машины. Сердце противно екнуло, распространив по телу волнительное оцепенение. Где-то там, на другой стороне плотины стоял мужчина. «Нет, это не может быть Алан, - сказала себе Ксения. - Не здесь, не в таком месте. Возможно, где-то в толпе, среди людей, но не вдвоем, когда вокруг никого нет». Она снова посмотрела на мужчину вдалеке. Высокий, темноволосый. «Может, стоит уйти?» Волнение приятной волной растеклось по телу.
        - Привет! - прокричала Ксения, перекрывая шум падающей воды.
        Алан медленно обернулся, словно не веря, что здороваются с ним.
        - Привет, - его серые глаза скользили по счастливому женскому лицу.
        - Что ты здесь делаешь?
        - Стою.
        - Я тоже пришла сюда, чтобы побыть одной. Странно, правда?
        - Наверно, - пожал плечами Алан.
        Они замолчали. Ксения нервно кусала губы. Столько всего хотелось сказать, и в тоже время она понимала, что все главное было сказано когда-то давно, а сейчас это всего лишь повторение прожитого, но такое волнительное, как будто ничего до этого и не было.
        - Дмитрий Кетов умер, - услышала Ксения далекий голос Алана. - Ты знала его?
        Конечно, она знала Дмитрия Кетова. Видела несколько раз его в компании своего мужа, и он был другом Алана. Второе, казалось ей куда более значимым. Ксения смерила Алана внимательным взглядом. Вот почему на его губах нет той едва уловимой улыбки, которая всегда украшала его лицо, когда они были вдвоем. Значит, дело не в ней.
        - Ты поэтому пришел сюда? Хотел побыть один?
        - И это тоже.
        - Тогда… - Ксения обернулась.
        Ей хотелось остаться и хотелось уйти. Где-то там стояла ее машина, она могла сесть в нее и поехать домой, запомнив эту встречу, как одну из тех, когда она и Алан сухо здоровались, проходя мимо. Или же она могла остаться здесь. На пару минут, может чуть дольше. Ксения не знала, что делать. Это были две дороги, конец каждой из которых был хорошо ей знаком.
        - Тогда не буду тебе мешать, - выдавила из себя она. - Ты ведь пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве, правда?
        - Правда.
        - Ну… Я пойду? - Ксения заставила себя улыбнуться. - Рада была встретиться.
        Теперь повернуться к нему спиной, идти к своей машине.
        - Ксюш! - он так редко называл ее по имени. Даже когда они встречались. Возможно поэтому, ей всегда казалось, что в его устах ее имя звучит как-то особенно.
        - Да, Алан? - она обернулась, не пытаясь ничего скрывать.
        - Я не хочу, чтобы ты уходила.
        - Я тоже… не хочу…

***
        Ольга Бойко. Последняя девушка, с которой жил Дмитрий Кетов. Не встречался, как с Тамарой Мелюхиной, а именно жил. Ей было двадцать девять лет, каштановые волосы, немного полное, но весьма стройное тело, карие глаза, узкие губы и лицо, не лишенное привлекательности. Ее подруги часто спрашивали, почему она живет с Дмитрием. Ольга находила множество причин, но ни разу не сказала, что причиной их совместного проживания являются чувства.
        Они просто случайно познакомились когда-то давно. Встретились один раз, другой. До какого-то момента это был просто секс, не более. Ольга жила одна, Дмитрий тоже был один. Он не просил в постели многого, а она не собиралась это многое давать. Проведя вместе ночь, они расставались. Ольга хорошо помнила те встречи. Дмитрий был всегда так мил в начале. Дарил цветы, делал комплименты, интересовался, чем она занималась с момента их последней встречи. Потом они шли к нему. Он становился настойчив, она уступчива. Их ночь любви длилась десять-пятнадцать минут, затем все заканчивалось. Абсолютно все. Дмитрий уходил в себя, замыкался, игнорируя переполнявшую Ольгу нежность. В эти моменты ей начинало казаться, что вся его обходительность была создана лишь для этих пятнадцати минут, после его заполняло сожаление и разочарование. Других объяснений Ольга найти не могла.
        Она не запомнила тот момент, когда их отношения переросли в нечто большее. Это произошло как-то незаметно. Визиты Дмитрия стали более частыми. Он стал терпимее относиться к Ольге и ее женским капризам. «Он повзрослел», - решила для себя Ольга однажды. В тот день, возможно, и был сделан первый шаг к их совместной жизни. Второй случился чуть позже. Сейчас Ольга плохо помнила детали, но накопившееся хлынуло в тот день из ее глаз слезами, пачкая безупречную рубашку Дмитрия. Он был как всегда сдержан и недоволен, что Ольга настояла на встрече, но тем не менее выслушал ее. Тогда, в его объятиях, Ольга поняла, что больше не может оставаться одна. Ей скоро тридцать, ни семьи, ни ребенка, ничего. Она плакала, уткнувшись Дмитрию в грудь, объясняя свои слезы иными причинами, но в тот момент она жалела себя как никогда в жизни. А Дмитрий… Дмитрий был рядом. Он обнимал ее и сухо пытался успокоить, совершенно не понимая истинную причину слез, но Ольга и не хотелось, чтобы кто-то копался в ее внутреннем мире, ей просто нужен был мужчина, который останется рядом, сильный, в чьих руках она сможет почувствовать
себя защищенной. «Неужели он и станет тем самым?» - подумала тогда Ольга, пытаясь представить, как они будут жить вместе.
        У них будет общая кровать, общий дом и общие дети. Последнее показалось Ольге более необходимым, чем все остальное. Она сказала об этом Дмитрию, сказала, что хочет от него ребенка. Не в эту ночь, не на следующий день и, возможно, даже не через месяц. Она просто попросила его подумать об этом. Сейчас, вспоминая те дни, Ольга не могла с уверенностью сказать, что все было именно так. Может быть, что-то она додумала, что-то забыла, но одно она знала наверняка - за два года, что они прожили вместе, она успела привыкнуть к Дмитрию. Это было единственным, что Ольга могла вспомнить хорошего.

***
        Анатолий Крутов. За его глазами находилось слишком много секретов, которые принадлежали, как ему, так и другим людям. Слишком много интриг и тайн, которые сделали его взгляд твердым. Серые глаза смотрели на собеседника, обжигая прямотой. За ними всегда что-то было. Всегда. Так же, как и слова, которые не произносились просто так. Все преследовало какую-то определенную цель, к чему-то стремилось. Во всем был смысл, понять который иногда можно было лишь, имея такой же взгляд. Дмитрий Кетов многое бы отдал, чтобы понять, что таится за этими глазами.
        Анатолий Крутов помнил его еще мальчишкой. Поначалу он просто использовал его, как одного из тех, что вечно крутится рядом, желая завести себе сильного покровителя. Не было ни доверия, ни дружбы, лишь только симпатия, которая увеличивалась изо дня в день. У Дмитрия был свой путь, своя дорога, по которой он шел, то удаляясь, то снова возвращаясь к Анатолию. Его жизнь обрастала своими тайнами. Многие из них ушли вместе с ним.
        - Извини, если не вовремя, - сказал Анатолий Крутов, когда Ольга открыла ему дверь.
        - Дмитрия больше нет.
        - Я знаю. Я пришел предложить свою помощь. Если тебе что-то нужно, можешь обращаться ко мне.
        - Хорошо, - Ольга опустила глаза, пытаясь собраться с мыслями. - Может быть, зайдешь?
        - Если только ненадолго, - Анатолий переступил через порог, остановился.
        - Проходи в гостиную. Я приготовлю кофе, - сказала Ольга, уходя на кухню.
        Анатолий Крутов проследил за ней взглядом. Жизнь давно сделала его черствым, как до своей, так и до чужой боли. Он мог лишь сочувствовать, понимая скорбь людей, и, если на то были основания, молча скорбеть вместе с ними.
        - Хорошо, что ты зашел, - Ольга поставила на стол две чашки. - У меня в последние дни такое чувство, что вместе с Дмитрием умерло все вокруг.
        - Понимаю, - Крутов опустил глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом, взял свою чашку - кофе было отвратительным.
        - Мне так одиноко! - Ольга пустила сухую слезу.
        - Если я смогу чем-то помочь…
        - Сможешь, - Ольга настойчиво пыталась встретиться с ним взглядом. - Пообещай, что не будешь забывать меня. Пообещай, что хоть изредка станешь заходить ко мне.
        - Я могу сделать большее.
        - Для меня сейчас это самое главное.
        Они замолчали. Крутов смотрел на дно своей чашки.
        - Ты знаешь, что у тебя с Дмитрием одинаковые глаза? - спросила Ольга.
        - Нет. Не знаю.
        - У него были такие же глаза. Такой же взгляд… - она тяжело вздохнула. - Мне кажется, он никогда не любил меня. Скажи, вы не разговаривали с ним об этом?
        - Нет.
        - Странно. По-моему, он не пытался этого скрывать.
        - Не думаю, что сейчас это важно.
        - Ты прав. Это неважно. Я тоже его не любила, - Анатолий услышал, как она плачет, но оборачиваться не стал. Он просто пил свой кофе. - Посмотри на меня, пожалуйста, - попросила его Ольга. Крутов заставил себя повернуться. Она осторожно вытирала слезы. - Не смотри на меня так!
        - Ты сама меня попросила.
        - Ты смотришь, как Дима.
        - Извини.
        - Нет. Не отворачивайся, - потребовала Ольга. - Почему у тебя такой холодный взгляд?
        - Я не знаю.
        - Знаешь, - она подалась вперед. - Ты хочешь уйти, ведь так?
        - Я просто тороплюсь.
        - Тогда уходи! - Ольга снова начала плакать. - Не хочу никого видеть!
        - Хорошо, - Анатолий поставил на стол чашку кофе и поднялся на ноги. - Мой телефон у тебя есть. Если понадобится помощь, звони.
        - Зачем? Чтобы ты пришел и снова смотрел на меня так, будто я тебе противна?
        Анатолий Крутов не ответил. Молча развернулся и вышел в коридор.
        - Толик! - Ольга побежала за ним. - Извини меня. Пожалуйста, извини!
        - Я не обиделся, - он взялся за дверную ручку.
        - Подожди, не уходи.
        - Я, правда, очень спешу.
        - Подожди! - Ольга схватила его за руку.
        Он обернулся. Она смущенно опустила голову, продолжая держать его руку.
        - Я просто…
        - Все нормально.
        - Нет. Не нормально, - она снова попыталась заглянуть ему в глаза. - Ты осуждаешь меня?
        - Нет.

***
        Прокурор Филипп Константинович Бесков. В его темных глубоко посаженных глазах всегда скрывалось нечто большее, нежели те слова, которые он произносил, общаясь с человеком. Возможно, именно это обстоятельство и объединяло его с Дмитрием Кетовым. В остальном они были врагами. Врагами, которые ни разу открыто не заявили об этом, но каждый из них знал, что это так. Теперь один из них проиграл, сдался. Прокурор позволил себе сухую улыбку, которую девушка, сидевшая напротив него за столом, приняла на свой счет. Дмитрий Кетов умер, унеся с собой множество секретов и тайн, которые могли навредить прокурору и могли помочь ему. Хорошо это было или плохо, Филипп Бесков не знал. Он мог только лишь ждать, а ждать он уже давно научился.
        Вместе с прокурором ждал и его ангел. Кто, как ни он знал то большее, что скрывалось за именем Дмитрий Кетов. Простой человек не мог увидеть того, что видели глаза высшего существа. Каждый раз, когда Филипп Бесков и Дмитрий Кетов встречались, ангел видел десятки своих сородичей, уныло бредущих возле человека, носившего имя Дмитрий Кетов. Некоторые ангелы были еще сильны, они смотрели на него молча, не смея просить помощи, а он мог лишь наблюдать, как истощается их сила. Но были среди этой процессии и демоны. Непримиримые враги шли бок о бок, стоически приняв свою участь, а где-то возле их ног сновали поникшие азоли, которым не суждено было сплясать свой танец. Шумная, жуткая, почти гротескная, неустанно следовавшая за Дмитрием Кетовым процессия.
        Это было проклятие одного человека. То, с чем он был вынужден жить, разрываемый многообразием голосов в своей голове, которые со временем научился не замечать, но они не становились тише. Их действа захватывали многие жизни, а большинство постановок до сих пор не было закончено, чтобы они могли смириться со своей участью. Ангел, преследовавший Филиппа Бесков, сперва сам чуть не попал в эту неизъяснимую ловушку. Дмитрий Кетов виделся ему обычным человеком, чей разум по странному стечению обстоятельств все еще оставался бесхозным хламом среди множества действ его сородичей. Не будь у него прокурора, то, возможно, он бы и сам был не против перебраться к этому человеку. С ним, казалось, возможно очень многое. Но у ангела уже был Филипп Бесков. Влиятельный, сильный и не обделенный интеллектом. Его слабости были мизерны в сравнении с достоинствами. Они вместе выиграли не одну игру, а их связь, продолжавшаяся уже долгие годы, ни разу не дала серьезной трещины, так что ангел Филиппа Константиновича Бескова не собирался искать себе в ближайшее время новой марионетки, довольствуясь тем, что имеет сейчас.
Возможно, именно поэтому перед ним и открылся этот странный мир Дмитрия Кетова. Столь сладкая приманка, ведущая прямиком в лапы невидимых решеток, окруживших жизнь этого человека.
        Конечно же, прокурор Филипп Бесков ничего не знал о ловушке. Для него Дмитрий Кетов был обычным человеком, таким же, как и он, таким же, как и те, что окружают его
        Филипп Константинович отставил недопитый бокал с вином и поднялся из-за стола. Девушка, с которой он ужинал, улыбалась ему. Протянув руку, прокурор коснулся ее щеки. Молодая кожа была гладкой, почти бархатистой. Он никогда не был любвеобильным человеком, и теперь, после смерти жены, эта девушка стала единственной, с кем пятидесяти двух летний прокурор позволял себе провести ночь. Ему нравилось это молодое тело. Нравился ее голос, ее улыбка. Ему нравилось знать, что она принадлежит ему. Каждый ее вздох, каждый удар сердца. Она всегда будет его собственностью, а он будет добр к ней за нежность и согласие до тех пор, пока она не разочарует его. Вера Ишутина поднялась со стула и обняла прокурора. Он целовал ее долго, неспешно, словно продолжал смаковать дорогое вино, которое пил за ужином.
        Преследовавший прокурора ангел безразлично взирал на происходящее. У него не было другого выбора. Даже ангел понимал, что в жизни есть вещи, с которыми нужно считаться. Страсть прокурора должна быть утолена, иначе она лишит его рассудка.
        Но сегодня что-то было не так. Ангел чувствовал это. В комнате, отделившей себя от ночи за окном непрочными стенами, было слышно, как тяжело дышит Филипп Бесков и тихо постанывает Вера. Остальной мир, казалось, смолк. Лишь слабый ветер сквозил неназойливо в уютном помещении. Но ветер креп, набирался сил. Ветер мира теней. Он стелился вдоль самого пола, пульсируя подобно артерии, несущей живую кровь, которая искала себе новый сосуд, новую жизнь.
        Застывший за спиной прокурора ангел увидел, как в этом потоке крови мелькнули чьи-то крылья. Их взмах был слишком робок, но все-таки это был взмах. Где-то, уже в другом месте, появилась рука демона. Где-то ангел сумел различить уродливую морду азоля. Десятки, сотни существ пытались разорвать призрачную артерию и вырваться наружу. Они чувствовали запах жизни и хотели остаться рядом с ней. Демоны, ангелы, азоли, траджи и бульвайки. Прокурор и его любовница не могли принять их всех, поэтому обезумевшие существа дрались между собой. Все они хотели жить. Все они хотели остаться. И ангел, преследовавший Филиппа Бескова, не мог этому противостоять.
        Жирный и сильный азоль, раздирая глотки сородичам, вырвался из плена и бросился к ногам Веры. Еще один азоль устремился к прокурору. Следом за ними появились два демона. Они рычали и дрались друг с другом за право оказаться рядом с девушкой, не желая выбирать Филиппа Бескова и его ангела, но ветер, который принес их сюда, уже устремлялся прочь, грозясь забрать их с собой, если они не найдут хозяев, новых марионеток. И один из демонов уступил. Он занял место рядом с прокурором, позволив сородичу поселиться рядом с Верой.
        Заполнявший комнату ветер исчез. Исчезли живые реки кричащей крови. Застывший за спиной прокурора ангел молчал. Теперь он знал, откуда пришел этот ветер и куда направляется. Появившиеся существа были ему знакомы. Он видел их всех безвольно плетущимися за одним единственным человеком. Человеком, носившим такое обычное имя - Дмитрий Кетов. Теперь, когда его не стало, они были свободны. Лишь только ветер, собрав воедино, разносил их по тем местам, где когда-то бывал их прежний хозяин, позволяя им занять место рядом с теми, кто был связан с ним. И дорога эта должна была стать долгой.
        ГЛАВА 2
        Разочарованный демон стоял в изголовье кровати Алексея Понамарева и молча наблюдал за его меланхолией. Одинокий и отнюдь не глупый человек был интересен ему, но пробыв рядом с ним несколько недель, демон понял, что Алексей слишком апатичен, чтобы писать его руками дьявольские сценарии. Он может только лежать на кровати и думать о своей усталости. Деньги, женщины, власть - ничто ему не интересно. Демон покинул Алексея так же, как покидали его многие подобные существа прежде. Ангелы, траджи, бульвайки, азоли и линки - все упирались в усталость и апатию…
        Звонок в дверь заставил Алексея вздрогнуть. Кто мог прийти в его одинокую жизнь? Кому он понадобился в половине двенадцатого ночи?
        Вера Ишутина снова нетерпеливо нажала на кнопку звонка. Два часа назад она уехала от прокурора Бескова. Царивший в голове хаос сводил ее с ума. Нужно было отвлечься. Нужно было позволить себе эту недолгую слабость - пару часов, проведенных в объятиях человека, не связанного с ее прошлым. Вера услышала шаги за дверью. Азоль возле ее ног радостно подпрыгнул. Внизу живота что-то приятно сжалось, вызывая легкое волнение. Алексей. Он открыл дверь, увидел Веру. Смотрел несколько долгих секунд удивленно, затем растерянно, и наконец его лицо снова стало похожим на безжизненную маску.
        - Ты один? - спросила его с порога Вера.
        Он кивнул. Она шагнула вперед, заставляя его подвинуться, пропустить ее.
        - Закрой, пожалуйста, дверь, - попросила Вера.
        - Я думал, больше не увижу тебя.
        - Знаю.
        - У тебя что-то случилось?
        - Нет. Я просто соскучилась, - протянув руку, она коснулась небритой щеки Алексея. - А ты скучал по мне?
        - Немного.
        - Немного? - Вера внимательно следила за его глазами. - Ты хочешь, чтобы я ушла?
        - Нет.
        - Тогда я останусь.
        Она прошла в гостиную. Со времени ее последнего визита здесь ничего не изменилось. Лишь пепельницы ощерились еще больше панцирем выкуренных сигарет, да прибавилось пыли.
        - Когда ты убирался здесь в последний раз?
        - В последний раз здесь убиралась ты.
        - А когда это было?
        - Не помню.
        - Я тоже, - Вера подошла к нему и поцеловала в губы. - А это? - спросила она. - Это ты помнишь?
        Вера запрокинула голову, разглядывая его влажные от поцелуя губы. Прокурор Филипп Бесков перестал существовать, так же, как и отец Веры, свободная жизнь которого зависела от прихоти прокурора. Не нужно было больше притворяться и представлять себе кого-то другого. Здесь все просто.
        - Ты останешься у меня на ночь? - тихо спросил Алексей.
        - Не сегодня.
        - Ты все еще с ним?
        - Ты же знаешь, что я отвечу.
        - Почему ты не бросишь его?
        - Я не могу.
        - Зачем тогда приходишь ко мне?
        - И без тебя я тоже не могу. Без нас не могу. Понимаешь?
        - Я не могу думать об этом, пока ты с ним.
        - Хорошо. Я тебя не тороплю. О моих чувствах ты знаешь.
        - Я могу тебе верить?
        - Почему нет?
        - Ты слишком многое прячешь в себе.
        - Не с тобой.
        - Что во мне особенного?
        - Я не знаю.
        - Что особенного в нем?
        - Я не знаю.
        - Ты можешь хотя бы сказать кто он?
        - Нет.
        - Почему?
        - Пожалуйста, Леш, не усложняй. Все и так слишком сложно.
        - Я не хочу тебя потерять.
        - Ты не потеряешь, - Вера снова прижалась к нему своими губами. - Мне нужно идти.
        - Я могу подвести тебя.
        - Я вызову такси.
        - Не хочу, чтобы ты уходила.
        - Я приду, - пообещала Вера.
        Она выскользнула из квартиры, спустилась по бетонной лестнице. Ее шаги гулко раздавались в вечерней тишине. Недовольный азоль устало плелся за ней следом.
        - Не сегодня, - сказала себе Вера. - Не сейчас.

***
        Алан Фазылов не знал, почему Ольга Бойко позвонила ему.
        - Я нашла письмо, которое Дмитрий хотел передать тебе, - сказала она.
        Но на конверте не было ни адреса Алана, ни его имени - просто белая бумага. Так почему же Ольга решила, что оно должно достаться ему?
        - У Дмитрия было много тайн, - сказала она, уговаривая Алана войти в дом и выпить чашку кофе.
        Ангел и демон, которых чуть ранее принес Алану ветер смерти Дмитрия Кетова, уговорили его остаться не только на кофе. Два непримиримых врага чувствовали необъяснимую общность планов. Дольше всех они находились рядом с Дмитрием, успев забыть за это время свое истинное предназначение. Рабство сломило их, стерло их суть, заставив безропотно плестись позади длиной процессии, возглавляемой Дмитрием Кетовым. Но они нашли в себе силы и завоевали свободу.
        Назойливый линк мелькнул перед лицами мудрых существ. Его присутствие мешало их планам. Они уже смогли совместными усилиями уничтожить бульвайка и траджа, которые выбрались вместе с ними из ветра, теперь оставался лишь ненавистный линк и омерзительный азоль. Скоро наступит и их черед.
        Ангел и демон молча переглянулись. Они все еще оставались врагами по своей природе, хотя в действительности уже давно стали союзниками. Их общее действо началось с момента, когда Алан оказался в постели Ольги Бойко. Она хотела тепла, а они смогли убедить свою новую марионетку, что он не имеет права отказывать ей. Она, как никто другой, была близка с Дмитрием Кетовом - с этим кладезем чужих секретов и тайн, которые могли сделать Алана сильнее, позволить ему начать собственную игру. Но прежде ангел и демон должны были еще многому научить его. Вот только бы избавиться от этого проклятого линка, который мелькает у них перед глазами, заставляя Алана вспоминать Ксению Русакову. Ее лицо, голос, запах волос. Вспоминать, когда рядом другая.
        Алан открыл глаза и посмотрел на Ольгу.
        - Ты все правильно сделал, - опередил ход его мыслей ангел.
        - Это женщина Дмитрия, а Дмитрий никогда не был твоим другом, - добавил демон.
        - Он доверял мне, - возразил Алан.
        - Он доверял тебе, потому что ему нужно было выговориться.
        - Я так не думаю, - Алан снова невольно вспомнил Ксению.
        - Ей ты тоже ничем не обязан, - сказал ангел.
        - Сейчас, когда ты спишь с Ольгой, Ксения спит со своим мужем, - сказал демон.
        - Это не одно и то же, - снова возразил Алан.
        - Но это злит тебя.
        - Получи деньги. Получи власть. И Ксения будет только твоей.
        - Разве ты этого не хочешь?
        Алан вздрогнул, почувствовав, как Ольга коснулась рукой его плеча. Она улыбалась ему, в глазах горело желание. В отличие от Алана, ветер смерти Дмитрия Кетова принес ей лишь мерзкого азоля, траджа, да бульвайка. Последние оказались настолько слабы, что ретировались, едва заметив поблизости демона, которого привел за собой в ее дом Анатолий Крутов. Теперь она осталась наедине с ненасытным азолем.
        - Дай ей то, чего она хочет, - сказал Алану его демон.
        - Пусть наслаждается. Радость будет не долгой, - ангел взглянул на азоля, пугливо прижавшегося к ногам Алана - вот настал и его черед сослужить свою службу.
        - Когда Ольга уснет, - сказал Алану демон, - ты откроешь конверт, который остался от Дмитрия Кетова и посмотришь, что внутри.
        - Это будет не скоро.
        - Ничего. Мы умеем ждать.
        Последние слова демона предназначались уже не Алану. Ангел услышал их, понимая, что демон обращается к нему, но оставил без внимания. Они все еще были врагами с демоном.

***
        Марина Извольская сидела у окна, нетерпеливо поглядывая на большие настенные часы. Кирилл задерживался, и это волновало ее больше, чем убитая горем подруга, к которой она заходила днем - у Ольги Бойко были свои беды, у нее свои.
        - Где ты был? - осторожно спросила Марина, когда вернулся Кирилл.
        - Работал. Был тяжелый день.
        - Уже почти ночь.
        - Значит, у меня была тяжелая ночь. - Кирилл прошел в гостиную, устало рухнул в кресло.
        - Я звонила тебе днем.
        - Я был занят.
        - Я хотела, чтобы мы вместе навестили Ольгу. Ведь Дмитрий был твоим другом.
        - Вот именно. Дмитрий, а не Ольга. Зачем было беспокоить меня?
        - Ей сейчас нелегко.
        - Так ты все-таки ездила к ней?
        - А ты хочешь, чтобы я бросила ее одну в такой момент? Она моя подруга. Я переживаю за нее.
        - Поэтому ты не приготовила ужин?
        - Я волновалась.
        - А я голоден.
        - Я волновалась, почему тебя так долго нет, - Марина прикусила губу, пытаясь сдержаться, но это было сильнее ее. - Ты мог хотя бы позвонить и сказать, что задержишься?
        - Я же сказал тебе, что был занят.
        - Тебе трудно сделать телефонный звонок?
        - А тебе трудно приготовить ужин?
        - Я сейчас его приготовлю. Только объясни мне, почему ты не позвонил и не сказал, что задержишься?
        Кирилл послал ее к черту и включил телевизор. Его нежелание скандалить подстегнуло Марину к ссоре. Сорвавшись на крик, она выдернула из розетки вилку питания телевизора и потребовала объяснений.
        - Какого черта ты делаешь? - в голосе Кирилла сквозила усталость. Его тон вызвал у Марины еще больше подозрений.
        - Скажи мне, где ты был!
        - Я же сказал, работал.
        Он поднялся на ноги и пошел в спальню. Продолжая призывать его к ответу, Марина шла следом.
        - У тебя есть другая, да? Это у нее ты был? Сволочь!
        Последнее слово оказалось лишним. Кирилл развернулся и ударил Марину наотмашь по лицу. Она взвизгнула и испуганно отскочила к двери.
        - Как ты меня назвала?
        - Ты изменяешь мне, - проскулила Марина. - Как я могла еще тебя назвать?
        - Если еще хоть один раз…
        - И что? Что ты сделаешь. Уйдешь к своей шлюхе? Давай, проваливай!
        Она сжалась, ожидая нового удара. Кирилл схватил ее за плечи и попытался поцеловать.
        - Отстань от меня! Не трогая меня! - ладонь Донны звонко опустилась на его щеку.
        - Ах ты…
        Он повалил ее на кровать. Марина сопротивлялась как могла, не желая показать, что сдается и не желая быть слишком упрямой. «Если бы Кирилл был с другой, - думала она, - то в нем не осталось бы столько страсти и желания».
        - Извини, что накричала на тебя, - сказала Марина, чуть позже. - Иногда я сама не знаю, что на меня находит. Наверное, это из-за Ольги. Я переживаю за нее.
        - Она привыкнет и найдет себе другого.
        - Поэтому я и переживаю, - Марина вспомнила Алана. - Мне кажется, что она уже нашла.
        - Уже? - Кирилл почувствовал обиду за Дмитрия Кетова. - Может, у них было что-то раньше, а сейчас он просто воспользовался ситуацией?
        - Я не знаю.
        - Как его фамилия?
        - По-моему, Фазылов. Алан Фазылов.
        - Не знаю таких.
        - Странно. Он ведь был другом Дмитрия.
        - У Дмитрия было много друзей.
        Кирилл постарался отогнать назойливые мысли. Ветер, рожденный смертью Дмитрия Кетова, подарил ему ангела. Это существо было еще слишком робким, чтобы заявить о своих планах новой марионетке, но и скрывать свое присутствие оно не намеревалось.
        - Друзья не спят с женами своих погибших друзей, - шепнул ангел на ухо Кириллу.
        - Кто он такой, этот Алан Фазылов? - спросил Кирилл Марину.
        - Я не знаю. Ольга сказала, что Дмитрий оставил ему кое-что после смерти. Алан зашел, они разговорились…
        - А что оставил ему Дмитрий?
        - По-моему, какой-то конверт. Ольга сама ничего толком не знает.
        - Черт с ней - с Ольгой.
        - Не говори так.
        - А как я должен о ней говорить? Она спит с другим, не успев оплакать Кетова.
        - Кетова уже не вернешь.

***
        Андрей Макаров не понимал, с какой целью Алла Брехова подняла старое дело Мольбрантов. Конечно, она начальник, и это ее право, но зачем нужно снова возвращаться к вопросам, на которые не было ответов? Может быть, она все еще мстила ему за их давний роман? Макаров задумчиво прикусил ус, вспоминая, как давно это было. Тогда Алла была юной, неопытной девушкой, которая делала свои первые робкие шаги в этом институте власти, а он помогал ей, направлял и баловал своим покровительством. Андрей никогда ничего не обещал ей, да и она не просила у него ничего, кроме небольшого покровительства на работе. «Тогда она была совсем другой», - подумал Макаров.
        Старея, он все больше начинал размышлять о своем прошлом, где Алле Бреховой было отведено особое место в зале почетных воспоминаний. «Возможно, - думал Макаров, - виной всему стало ее замужество». Расчетливый брак с целью создания крепкой стабильной семьи. Потомственный служитель закона сломал свободолюбивый нрав Аллы, переписав ее жизненную позицию под свои идеалы. Но сопротивлялась она долго.
        Макаров помнил те ночи, которые она проводила в его постели, сбегая от супруга. Они лежали в кровати, спрятав свои тела в скопище влажных простыней, и он осторожно поглаживал ее растущий живот. Рождение ребенка свело их встречи на нет, но все же не поставило точку в отношениях. Иногда Алла звонила ему, спрашивала, как у него дела, чем он занимается. Однажды она снова пришла в его дом. Та ночь была последней, которую они провели вместе. После Алла никогда больше не звонила ему. «Это было прощание», - решил тогда Макаров.
        Они встречались на работе, проходили мимо друг друга в коридоре, поднимались плечом к плечу в лифте, но ничто не напоминало о том, что между ними когда-то что-то было. Теперь они стали просто коллегами. Через два года скончался муж Аллы. Он умирал медленной и мучительной смертью, следы которой, смешавшись со скорбью, навсегда отпечатались на ее лице. Ничто в ней не напоминало о той робкой девочке, которой она была прежде. Потеряв мужа, Алла целиком ушла в работу и в воспитание дочери. Ее карьерная лестница стремительно поднималась вверх, и не успел Макаров понять, что произошло, как уже не он, а Алла Брехова отдавала ему указания.
        Конечно, Макаров ничего не знал об ангеле за спиной Аллы, который некогда принадлежал ее мужу. Ангел изменил ее, показал новые горизонты. Не знал Макаров и о том, что с просьбой поднять дело Мольбрантов к Бреховой обратился молодой судья Макар Юханов. Не знал и о том, что особняк Мольбрантов хотят купить. Ничего не знал. Сидел в своей одинокой квартире и тешил себя мыслью, что Алла Андреевна поручила ему это старое дело, устав от одиночества, решив снова сблизиться. У них было общее прошлое, общее настоящее и могло быть общее будущее. В конце-то концов, смотреть, как мир меняется за окном одному намного страшнее, чем вдвоем - вот о чем думал Макаров, кусая свой вислый ус и близоруко щурясь, перечитывая пыльные страницы дела Мольбрантов.

***
        Вероника Полетаева проснулась слишком рано. Демон что-то назойливо шептал ей на ухо. Он был сильным, способным бороться. Лишь ему удалось подобраться к Веронике достаточно близко, чтобы стать с ней одним целым. Лишь он сумел выбраться из ветра смерти Дмитрия Кетова, когда его потоки окутали эту женщину. Остальные потерпели неудачу. Демон был молод и полон сил. Он не был искушен хитроумными действами. Его игры были просты. Его природа не заставляла искать сложных решений. Все, что нужно было демону, лежало на поверхности. Чувства человека, интерес и беспокойство. Именно он был одним из тех, кто до последнего дня продолжал тревожить сознание Дмитрия Кетова своим голосом. Дмитрий слышал его. Демон звал Дмитрия к Веронике, уговаривал, заставлял, умолял вернуться.
        Если бы демон был настолько стар, чтобы научиться плакать, он бы заплакал, когда Вероника ушла. Вернее, когда Кетов позволил ей уйти. Все могло быть по-другому, но демон был слишком молод, а Дмитрий глух к его словам. Демон говорил Дмитрию о ребенке Вероника. О том, кто его отец. Но Дмитрий всегда оставался глух к голосам, звучавшим в его голове. Ангелы, демоны, траджи, бульвайки - бессвязный хор, в котором дирижером был каждый сам для себя. Их голоса превращались в шум, и Кетов переставал их замечать, или же просто не хотел, обладая необъяснимой властью над окружившими его созданиями. Но если это было так, если в нем действительно была скрыта такая сила, то почему он ушел? «Что заставило его принять такое решение?» - вот о чем спрашивал демон Веронику снова и снова, прогоняя сон.
        Она поднялась с кровати и подошла к окну. На темном небе начинал зарождаться рассвет. Вероника приготовила завтрак, дождалась, когда муж проснется, и проводила его на работу. Уходя, он предупредил, что задержится.
        Это был шанс, чтобы узнать, почему Дмитрия Кетова больше нет.

***
        Тамара Мелюхина. Она не знала Веронику, никогда не видела прежде. Открыла дверь и тупо уставилась на незнакомого человека.
        - Могу я войти? - спросила ее Вероника, увидела сомнения на бледном, бескровном лице. - Я друг Дмитрия Кетова.
        Они прошли на кухню. «Что, черт возьми, Дмитрий нашел в этой серой мышке?» - думала Вероника.
        - Может, заваришь нам по чашке кофе? - сказала она Тамаре.
        - Кофе?
        - Ну, или чай, я не знаю, что ты там пьешь.
        - Можно кофе.
        Тамара подошла к плите. Она не была похожа на убитую горем женщину, на подавленную, потерявшую близкого человека. Вероника попыталась вспомнить ее на кладбище.
        - Ты не была на похоронах, - сказала она. - Почему?
        - Димы больше нет, зачем теперь эта формальность? - Тамара меланхолично пожала худыми плечами.
        - Долг вежливости проводить человека в последний путь.
        - Я хочу запомнить его живым.
        - Ты хоть любила его?! - не выдержала Вероника - это безразличие убивало ее.
        - Наверное. Дмитрий приходил не часто. Оставался на ночь. Я никогда не требовала от него большего.
        - Почему он ушел? - голос Вероники стал мягким. - Я имею в виду не от тебя, а от всех нас.
        - Я не знаю, - Тамара пожала плечами. - Я стараюсь не думать об этом. Мы мало разговаривали с ним о работе и личной жизни.
        - А ты и он? Ваши отношения?
        - А что мы? Говорю же, он приходил не часто. Только когда ему этого хотелось.
        - Он что, совсем тебе ничего не рассказывал о личной жизни?
        - Ничего серьезного.
        - Как это на него похоже.
        - Твой кофе, - Тамара поставила перед Вероникой чашку и косо посмотрела на ее живот. - Ты сказала, что ты его друг…
        - Да. Верно. Всего лишь друг.
        Нависший над Вероникой демон воззрился на азоля, вертевшегося возле ног Тамары Мелюхиной. Он знал его. Еще совсем недавно они оба были заложниками Дмитрия Кетова, его рабами, и сейчас, став свободными, они не могли забыть это чувство. Оно врезалось в их суть, оставив свой неизгладимый след.
        - Если тебе интересно, почему Дима сделал то, что сделал, то лучше поговорить об этом с Ольгой, - тихо сказала Тамара, устав от молчания и враждебности.
        - С кем? - Вероника смотрела на предложенную ей чашку кофе, но не собиралась прикасаться к ней.
        - Он жил с этой женщиной в последние годы, - сказала Тамара.
        - Я думала, он жил с тобой.
        - Я же сказала, он всего лишь приходил ко мне.
        - Как это на него похоже, - Вероника поймала себя на мысли, что не хочет прикасаться не только к предложенной чашке кофе, но и к любой другой вещи в этом доме, не хочет находиться здесь.
        - Узнать адрес Ольга. И бежать, бежать, бежать, - говорил ей демон, косясь в сторону азоля у ног Тамары.
        Он не испытывал к нему ненависти. Нет. Демон не хотел, чтобы азоль напоминал ему о рабстве, из которого удалось сбежать.

***
        Татьяна Ишутина плакала. Последнее время она стала слишком сентиментальной. Чужая боль пробиралась в глубину сознания, и она начинала чувствовать ее, как свою собственную. Вот и сейчас, после звонка Маргариты Зинченко, Татьяна снова плакала. Как и всегда. Неужели Дмитрий Кетов был мертв? Неужели тот веселый мальчишка, который так любил улыбаться, ушел из этой жизни? «Почему он?» - спрашивала себя Татьяна. Этот вопрос она задавала и Маргарите. Неужели ее брат заслужил такой участи? Он же всегда был безобидным. Робкий, с напускной серьезностью и желанием приписать себе пару лишних лет. Слезы, которые Татьяна пыталась сдержать, снова полились из ее глаз.
        - Успокойся, - Вера Ишутина тронула ее за плечо.
        - Тебе не понять, - Татьяна подняла на нее свои заплаканные глаза. - Ты всегда не любила Дмитрия!
        - Я знала его так же, как знала ты.
        - Это совсем другое! - Татьяна смерила сестру обиженным взглядом. - Как ты можешь оставаться такой бесчувственной?
        Вера не ответила. Ей было противно смотреть на сестру, когда та была в таком состоянии.
        - Бедная Ольга! - снова заскулила Татьяна. - Как же она теперь будет без Кетова?
        - Найдет другого.
        - Не говори так! Слышишь? Не говори. Это жестоко.
        - Жестоко с твоей стороны заставлять меня выслушивать все это. Скажи, к чему этот маскарад?
        - Мне плохо, Вера.
        - Тебе плохо, когда тебя бросают. Плохо, когда ты спишь с женатым мужчиной, плохо, когда твой ребенок начинает чихать. Теперь тебе снова плохо. Может, стоит задуматься о том, чтобы подлечить нервы?
        - Ты ничего не понимаешь!
        - Да где уж мне, - Вера поднялась с кровати.
        - Не уходи! - Татьяна вцепилась сестре в руку. - Пожалуйста, не оставляй меня сейчас одну. Мне так нужна компания.
        - По-моему, тебе просто нужно выплакаться кому-то в передник.
        - Останься.
        Какое-то время Вера раздраженно смотрела на сестру, затем родственные чувства взяли верх. С материнской заботой она провела рукой по ее волосам. Татьяна сжалась словно ребенок, уткнулась младшей сестре в колени и снова заплакала.
        - Можно я пойду, погуляю? - спросила дочь Татьяны, робко заглядывая в комнату матери.
        - Уже поздно, - сказала ей Вера.
        Девочка помрачнела, но спорить не стала.
        - Кто это был? - сквозь всхлипы спросила Татьяна.
        - Твоя дочь.
        - Чего она хотела?
        - Погулять. Я ее не пустила.
        Татьяна пробормотала что-то нелестное об отце девочки, который ушел, когда его дочери не было и года, затем вспомнила Дмитрия Кетова и снова зашлась слезами. Вера прикрыла глаза, заставляя себя не злиться. Она всегда о ком-то заботилась. Родные, как бич висели на ее плечах, и ничего поделать с этим она не могла. Это было бремя ее обязательств, которые она несла, находя выходы, казалось из тупиковых ситуаций.
        Именно Вера нашла способ спасти отца от тюрьмы, когда его запои и депрессия после смерти жены зашли слишком далеко. Именно она нашла человека, который согласился помочь. Татьяна ни о чем не догадывалась или делала вид, что не догадывается, но Вера слишком хорошо помнила об этом. Каждый раз встречаясь с прокурором Филиппом Константиновичем Бесковым, она видела в нем человека, благодаря которому их отец был на свободе. За это ей пришлось заплатить ему своей преданностью и парой тайн, которые выболтала ей Татьяна об одном из своих любовников. Вера понимала, что теперь тот мужчина ненавидит ее сестру, считая предателем, но что значила эта ненависть в сравнении со свободой их отца. Для Вера - ничего. И до тех пор, пока Петр Лесков, бывший любовник старшей сестры, оставался в тюрьме, ничего не должно было значить и для Татьяны.

***
        Прокурор Филипп Бесков слушал. Анатолий Крутов говорил спокойно, размеренно. Он пришел сюда после разговора с Кириллом Извольским. После бессвязных реплик этого неуравновешенного человека, из которых Крутов пытался выудить суть. А суть была проста. Дмитрий Кетов ушел, оставив после себя грязные следы на чисто убранной кухне.
        - И ты думаешь, в этом конверте может быть что-то важное? - спросил прокурор, потирая начинавшие ныть виски - даже после смерти Дмитрий Кетов продолжал причинять ему головную боль.
        - Все может быть. Если Дима решил уйти из жизни, кто знает, какие мысли еще могли прийти в его голову.
        - В его больную голову! - скривился прокурор. - Думаешь, этих конвертов может быть больше?
        - Я даже не знаю, что в конверте Фазылова.
        - Так узнай! - прокурор вспылил. Поведение Анатолия слишком сильно напоминало ему о Дмитрии Кетове. - Ты сказал, Ольга хочет, чтобы ее согрели. Почему бы тебе не сделать это? Она ведь предлагала? Или я что-то не правильно понял?
        - Теперь это не имеет значения. Кирилл сказал, что она не одна.
        - Я слышал. Алан Фазылов. Так? Кто он такой?
        - Я мало знаю о нем. Пару раз видел. Пару раз слышал о нем от Димы и еще от кого-то.
        - И что говорил о нем Дмитрий?
        - Ничего особенного. Я понял только, что они друзья.
        - Хороший друг! Не успела земля на могиле осесть, а он уже спит с женщиной Кетова. Что говорят о нем другие?
        - Что он маленький и никчемный человек.
        - Что-то еще?
        - Нет.
        - Может, тогда стоит прислушаться к совету Кирилла и наказать этого Фостера за его наглость? Пусть думает, что все именно так, а ты тем временем будешь рядом с Ольга.
        - Уже поздно. Конверт у него.
        - Так забери у него этот чертов конверт!
        - Это не все.
        - Что еще?
        - Лу.
        - Кто?
        - Олег Гамзулин.
        - Это тот самый, который добавил нам хлопот в деле Лескова?
        - Именно он. Не знаю почему, но у них с Кетовым были весьма теплые отношения. Будь я на месте Дмитрия, то отправил бы конверт именно ему. Он сможет распорядиться этой информацией лучше, чем кто-либо другой.
        - Ты бы действительно так сделал?
        - Если бы со мной поступили, как с Дмитрием, то да.
        Анатолий Крутов поднялся на ноги, не желая больше продолжать этот разговор. Все нужное было сказано, остальное было просто водой. Разговор заходил в неприятное для него русло, и он хотел избежать ненужных откровений.
        Где-то, совсем далеко от этого места, Алан Фазылов распечатал конверт. На белом листе бумаги была лишь одна, последняя просьба Дмитрия Кетова. «Позаботься об Ольге». И больше ничего. Вопреки всем ожиданиям. Лишь только корявый почерк и пара пустых слов.
        ГЛАВА 3
        Олег Гамзулин лежал в своей кровати, и его беспокоили две проблемы. Первая - конверт, который оставил ему Дмитрий Кетов, велев вскрыть, если с ним что-то случится. Дмитрий Кетов был мертв, и нужно было собраться с мыслями и исполнить его последнюю волю. Второй проблемой для Олега Гамзулина была жена. Они лежали под одним одеялом, и он буквально чувствовал, как изнывает желанием ее тело. Когда-то раньше он был бы рад этому, но давно все изменилось. Лучшие годы Жанны прошли, растаяв под гнетом нескончаемых романов, вечеринок и излишеств. Красота супруги увяла, утянув в яму прошлого любовь Олега. Теперь оставалась только лишь привычка и скучная семейная жизнь. Так видел происходящее Олег. Жанна, напротив, открыла для себя новую волну чувств, которые переполняли ее к человеку, оставшемуся рядом с ней. Теперь она хотела его любви, видела в нем того единственного, с которым готова прожить долгие годы, спать в одной постели, любить, заниматься сексом.
        О последнем Жанна думала не переставая на протяжении последних двух месяцев, мечтала о близости, делала все, чтобы Олег снова заметил ее, как женщину. Но все, что раньше сводило супруга с ума, казалось, больше не имеет над ним власти. Он просто продолжал смотреть телевизор или же засыпал, повернувшись к ней спиной. Иногда, делая вид, что спит, Олег спрашивал себя, не рано ли для его возраста, он стал таким равнодушным до женского тела. Он не хотел Жанну - это факт, но и остальные женщины не особенно волновали его. Последняя девушка, которая хотела, чтобы он помог ей с карьерой актрисы, была молода и красива. Люди говорили, что ее стоны могут расшевелить мертвого, но Олег смотрел на нее и ничего не чувствовал. Совсем ничего. А ведь ему лишь недавно исполнилось сорок. Не пятьдесят, не шестьдесят, а всего сорок.
        Олег заставил себя думать о письме Дмитрия Кетова. «К черту женщин и страх импотенции».

***
        Сергей Воронин. Иногда ему казалось, что он чужой в этом городе, в этой индустрии. Кто он? Что он? Зачем он? В голове появлялось слишком много вопросов и бредовых мыслей. Он знал причину этой хандры - таблетки. Они стимулировали. Они успокаивали. Они помогали делать то, чего делать не хочется, быть тем, кого в нем привыкли видеть окружающие. Молодой красивый мальчик, такой перспективный, такой талантливый, такой желанный. То, что поначалу вселяло надежду, впоследствии стало являться причиной глубокой депрессии. Сергей не хотел возвращаться туда, откуда пришел. Его там никто не ждал. Его там ничто не грело. Его жизнь была здесь, она улыбалась ему его собственной улыбкой с гламурных страниц глянцевых журналов. Сколько он шел к этому? Год? Два? Теперь уже было неважно. Теперь рядом с ним был человек, способный позаботиться о нем, и не имело значения, сколько постелей пришлось сменить, прежде чем найти ту, где его по-настоящему любили.
        Вазген Фелаев. Он никогда не скрывал своих чувств. Иногда Сергей любил его за это, иногда ненавидел. Но Вазген помогал ему, заботился о нем. С Вазгеном дела Сергея пошли вверх. Понимая это, Сергей старался не думать о том, что Вазген мужчина. Первый и до сих пор последний мужчина в его жизни. Он подобрал Сергея в буквальном смысле на улице, предложил работу, разрешил пожить у себя. Их первая ночь? Сергей почти не помнил ее. Он был слишком пьян и одурманен стимуляторами, чтобы отдавать себе отчет в том, что делает. Реальность наступила лишь утром. Вазген спал рядом, нежно обнимая его. В тот день Сергей осторожно поднялся с кровати и мучимый тяжелым похмельем отправился в душ. Ему не хотелось убежать, не хотелось покончить жизнь самоубийством. Ему не было даже стыдно. Он просто принимал душ, удивляясь своему безразличию. Чуть позже холодное пиво и заваренный Вазгеном черный кофе прогнали похмелье.
        - Вчера ночью… - начал было Вазген, но Сергей прервал его.
        - Все нормально.
        - Ты не обижаешься на меня?
        - Нет.
        - Мне просто показалось, что у тебя это впервые, - Вазген помолчал и добавил. - С мужчиной.
        - Ты теперь выгонишь меня? - спросил Сергей.
        - Нет. С чего ты взял?
        - Ты добился, чего хотел.
        - Ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь, - заверил его Вазген. - Если, конечно… - он осекся.
        - Если буду спать с тобой? Да?
        - Я имел в виду, если сам пожелаешь остаться.
        С момента того разговора прошло уже больше года. Сергей помнил о нем и все еще жил у Вазгена. У него была своя комната, свои интересы. Вазген никогда не посягал на его свободу. Возможно, при других обстоятельствах он смог бы заменить ему отца - высокий, полный, с копной обесцвеченных волос и таким проницательным взглядом…
        Но отец не приходит к тебе на ночь, не достает для тебя таблетки.
        Сергей с силой ударил Вазгена по руке, не желая больше терпеть его прикосновения. Эти пальцы, они гладили его по щеке, касались его кожи. Они умели быть нежными и требовательными. И этот голос, он умел убеждать. Умел, но только не сегодня. Сергей не чувствовал прикосновений, не слышал мягкого низкого голоса Вазгена. Его красные от последних бессонных ночей глаза напоминали глаза безумца. Но он хотел еще. Еще больше таблеток, еще больше забвения. Возможно, отравиться и умереть. Уснуть навсегда. Но… Но таблетки кончились. Понимание этого привело его в бешенство. Реальность, от которой он старался бежать, снова нависла над ним. Лощенное, взволнованное лицо Вазгена, этого падшего предка армянской аристократии, гордившегося своим происхождением, улыбалось ему.
        - Не трогай меня! - взвизгнул Сергей, пытаясь подняться.
        Ватные ноги отказались держать истощенное тело. Он упал к ногам Вазгена и в бешенстве ударил кулаком в пол.
        - Мне нужны таблетки, - проскулил Сергей, понимая, что сейчас только Вазген может помочь ему.
        - Нет. Не нужны.
        Сильные руки Вазгена подняли его с пола. Сергей смутно понимал, что его куда-то несут. Лишь по заклеенным постерами стенам, он понял, что это чья-то гримерка. Кожаный диван был мал для мужчины средних размеров, но Сергей легко поместился на нем. Вазген молча стоял над ним, дожидаясь, когда он уснет.
        Все, что он мог сделать сейчас для своего фаворита, так это убрать подальше от любопытных взглядов, дать немного прийти в себя, а затем попросить водителя отвести его домой.
        - Прости меня, - сказал на следующее утро Сергей. - Иногда я сам не знаю, что делаю.
        - Ты знаешь, - Вазген положил свою тяжелую руку ему на плечо. - Ты всегда знаешь, что делаешь.
        - Ты ничего не понимаешь…
        Сергей сдержался, чтобы не отстраниться от его руки. Он помнил Викторию Озолина. Помнил, как презрительно плюнула она ему в лицо, когда узнала о его связи с Вазгеном. Сергей до сих пор чувствовал, как растекается ее слюна по его щеке. Она не вернется. Она больше никогда не вернется. Он опустил голову, глядя, как рука Вазгена ласкает его плоскую грудь. Что останавливает его сказать «нет»? Почему он не может уйти из этого дома? Уйти от Вазгена? Ведь если бы не этот старый педик, Виктория до сих пор была бы рядом. Но… но если бы не Вазген, то не было бы той жизни, которая была у него сейчас, не было бы Виктории. Сергей был обязан Вазгену всем, что имел. Он снова ненавидел и любил этого человека.

***
        Карина Фелаева открыла дверь своим ключом. Она всегда носила его в кармане, опутанный длинной веревкой - привычка детства, когда ключ, подобно талисману, висел у нее на шее. Уже тогда, не смотря на то, что многого не могла понять, Карина ненавидела своего отца. Все в нем вызывало у нее отвращение: его внешность, его манера говорить. Они даже не были похожи - полные противоречия. Иногда Карина рассматривала оставшиеся от матери фотографии, сравнивая ее с собой и задаваясь вопросом, почему она выбрала отца. Карина никогда не скрывала от него свою нелюбовь, лишь изредка она забывалась и с озорным детским смехом бросалась к нему в объятия. Вечерами, когда у них обоих было хорошее настроение, он сажал ее на колени и осторожно гладил по голове тяжелой, но мягкой рукой. Воспоминания об этом сохранились по сей день, и стоило кому-то также прикоснуться к ее волосам, как у нее начиналась истерика.
        Карина до сих пор помнила, как еще ребенком вернулась домой раньше обычного и застала в холостяцкой постели отца незнакомого мужчину. Он и отец лежали обнаженные поверх одеял и курили. Эта картина была настолько четко запечатлена в памяти, что будь Карина художником, она не смогла бы рисовать ничего другого. Это было сильнее нее, так же, как сжавшийся в тот момент желудок. Он просто выдавил наружу все, что было съедено за обедом, запачкав дорогой ковер. С тех пор Карина никогда больше не называла этого человека отцом. Вазген. Имени было достаточно.
        Они прожили вместе еще два года, затем Карина ушла. Ей было шестнадцать. Она жила то с одним, то с другим. Все равно с кем, только бы не возвращаться к Вазгену. Лишь иногда, когда становилось совсем туго, она приходила и спрашивала у него денег. Он давал. Давал много, но ничто уже не могло вернуть ее.
        Сегодня ей тоже были нужны деньги, но она не собиралась спрашивать их у Вазгена. В этом доме у нее до их пор оставались кое-какие вещи. Их можно было продать. Поэтому Карина открыла дверь своим ключом. Это было впервые с того далекого дня, когда она застала Вазгена в постели с мужчиной. Обычно она либо звонила по телефону и предупреждала, что придет, либо стучала в дверь, перед тем, как войти. Сегодня ничего такого Карина не сделала. Если она не собиралась просить у Вазгена денег, то и встречаться с ним было не зачем.
        Карина пересекла гостиную, прошла в свою комнату, собрала в сумку нужные вещи и собиралась уходить, когда любопытство взяло над ней верх. Она снова была той маленькой девочкой, испуганно крадущейся к спальне отца. Он находился там. Теперь она не сомневалась в этом. Его мягкий голос был слишком хорошо ей знаком. Карина открыла дверь и вошла.
        Как и когда-то на кровати лежал Вазген. Он курил сигарету. Его любовник тоже курил. Несколько раз Карина уже видела этого мальчика здесь. Его тело было слишком худым, а щеки слишком розовыми, чтобы заподозрить, что эта худоба причина какой-то болезни.
        - Свиньи, - процедила сквозь зубы Карина. - Грязные свиньи!
        Она снова почувствовала, как сжимается желудок, попыталась закрыть рот рукой, но поняв, что не сможет остановить рвотный позыв, сделала шаг вперед. Ее стошнило прямо на кровать. Вазген пытался ей что-то объяснить, но Карина не слышала его. Она визжала, срывая голос.
        Схватив одежду, Сергей выбежал из спальни. Спокойствие Вазгена убивало его. «Малахольный педераст», - так, кажется, назвала его Карина. Были и другие оскорбления, но это запомнилось ему больше всего. Оно стучало в висках, сводило с ума. Нет! Он не такой! У него есть девушка. Была. Он любил ее. Он любит ее до сих пор. К черту Вазгена. К черту все, что с ним связано. Ему нужно найти Викторию. Нужно все рассказать ей. Она умная, она сможет понять. Понять и простить. Сможет…

***
        Кирилл. Он смотрел в глаза Виктории Озолиной и думал, что в них может провалиться целый мир. Виктория нравилась ему. Нравились те непристойности, которые она всегда выкрикивала в постели, нравилось даже, как она просто идет ему навстречу. Если бы у него не было жены, то он привел бы ее в свой дом. Забрал у режиссера, с которым она жила, и привел.
        Как-то раз, в сильном подпитии, он даже сказал ей об этом.
        - И что ты будешь делать со мной? - смеясь, спросила она. - Трахать, как трахает меня сейчас Лаврин? Снова и снова?
        Кирилл не знал, почему избил ее в тот день. Больше. Он пошел к ее дому и хотел избить режиссера, с которым она жила. Избить за то, что он, несмотря на все свое богатство и влияние, не предложил Виктории за два года, что они были вместе, ни одной нормальной роли. А ведь мог. Кирилл не сомневался, что мог. Но Романа Лаврина в тот день не было дома, да и Виктория шла следом, умоляя Кирилла остановиться.
        - Ты все испортишь, дурак! - кричала она.
        После они никогда не говорили об этом, притворились, что этого не было.
        - Ты можешь жить с кем хочешь и где хочешь, - сказал Кирилл. - Я просто трахаю тебя.
        Викторию это устроило.

***
        Роман Лаврин был на съемках, поэтому Кирилл подвез Викторию до дома. У калитки ее ждал Сергей. Он сидел на земле, прислонившись спиной к забору. Жалкий, тщедушный.
        - Это еще кто? - спросил Кирилл.
        - Никто. Пустое место, - сказала Виктория.
        - Но ждет он тебя.
        - Да.
        - Мне он не нравится.
        - Мне тоже. Теперь не нравится.
        - Хочешь, чтобы я ему врезал?
        - Только не сильно. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы.
        - У меня их не будет.
        Они вышли из машины.
        - Иди в дом и ложись спать, - велел Виктории Кирилл.
        Она прошла мимо Сергея, даже не взглянув на него. Закрыла за собой входную дверь, сделала себе выпить. Ждала какое-то время, прислушивалась. Затем подошла к окну. Машины Кирилла не было. Виктория вышла на крыльцо. Сергей отполз от калитки и, тихо всхлипывая, корчился на газоне возле дороги. Увидев Викторию, он позвал ее. Голос у него был хриплым, жалобным. Его розовощекое заплаканное лицо в темноте напоминало лицо младенца. Виктория подошла к нему.
        - Ничего не сломано? - спросила она.
        - Он ударил мне между ног. Дважды.
        - Скажи спасибо, что не по лицу, - Виктория помогла ему подняться, удивляясь насколько легким он был. - Зачем ты пришел? - спросила она.
        - Хотел поговорить с твоим мужем.
        - Лаврин мне не муж.
        - Неважно, - Сергей продолжал всхлипывать и морщиться от боли. - Я хотел ему все рассказать. Я люблю тебя. Понимаешь? Я ушел от Вазгена.
        - Это ты сделал зря.
        - Что зря?
        - Все. Лаврин просто посмеется над тобой, а без Вазгена ты не сможешь выжить в этом городе.
        - Я надеялся, что мы сможем быть вместе.
        - Это исключено.
        - Почему?
        Виктории показалось, что Сергей снова сейчас заплачет.
        - Пойдем в дом, - устало сказала она, пресытившись этим спектаклем. - Я заварю тебе кофе.
        - В дом? - встреча с Кириллом явно поубавила геройство Сергея.
        - Не бойся. Лаврин уехал сегодня вечером. Его не будет пару дней.
        Виктория провела бывшего любовника на кухню. Пока варился кофе, они молчали.
        - У тебя есть куда пойти? - спросила Виктория, ставя на стол две чашки.
        Сергей покачал головой.
        - Можешь остаться на ночь у меня. Сейчас уже поздно искать другой ночлег.
        - Ты предлагаешь мне остаться на ночь с тобой?
        - Нет. Я положу тебя в гостиной.
        - Почему?
        - Что почему?
        - Почему мы не можем лечь вместе?
        - Потому что я не хочу этого.
        - Это из-за того, что я жил с Вазгеном?
        - И это тоже.
        - А что еще? Я был плохим любовником?
        - Не во всем.
        - Что тебе не нравилось?
        - Тогда нравилось все.
        - А сейчас?
        - Не могу смириться с мыслью, что ты представлял на моем месте мужчину.
        - Я могу просто ласкать тебя.
        - Зачем?
        - Чтобы тебе было приятно. Мне нравится доставлять тебе удовольствие.
        - Не думаю, что нам стоит продолжать.
        - Давай попробуем, - Сергей поднялся на ноги. - Позволь мне начать. Если тебе не понравится, мы всегда можем остановиться, - он встал перед Викторией на колени. - Пожалуйста, дай мне шанс.

***
        Маргарита Зинченко собирала вещи. Она не планировала долгой поездки, поэтому ограничилась одним чемоданом и походной сумкой. Поезд пришел с точностью до минуты. Уже сидя в вагоне, Маргарита начала вспоминать те вещи, которые планировала взять, но в спешке забыла. Среди них находился детский фотоальбом, добрая часть которого была заполнена фотографиями Дмитрия Кетова. Родителям Димы было бы интересно полистать его. Ведь скорбь должна уже пройти, уступив место доброй памяти. Поезд тронулся, заставляя Маргариту проститься с этой идей. Она была уверена, что и без фотографий сумеет найти нужные слова и теплые воспоминания. Пребывавший с ней ангел немощно повел обтрепанными крыльями. Он был последним из тех, кому удалось выбраться из безжалостного ветра смерти Дмитрия Кетова, уносящего всех, кто оказался слишком слаб, в пучину небытия.
        Поэтому Маргарита и ехала к родителям Дмитрия Кетова. Ее вел голос появившегося рядом с ней ангела. Его корни уходили к истокам утешения. Его шепот не давал покоя, сводя с ума тревогой и чувством невыполненного долга. Она должна была встретиться с родителями Дмитрия, предложить им свою помощь. Она должна была прийти на его могилу и проститься с ним. Может быть, она даже навестит женщину, с которой он жил и повидает его друзей, спросит у них, почему Дмитрий решил свести счеты с жизнью. Хотя в отношении последнего, Маргарита была уверена, что не добьется никакого успеха. Что толку теперь ворошить прошлое. Нужно было думать об этом, пока Дмитрий был жив.
        Если бы находившийся рядом с ней ангел был более стар и не столь однообразен, то, возможно, он бы нашелся, как возразить ее последним мыслям. Ведь именно смерть Дмитрия Кетова, его добровольный уход из жизни, позволили ему снова побороться за свободу, которую он уже, казалось, потерял навеки. Таков был порядок.
        Незавершенные дела можно было оставить незавершенными. Долги списывались со счетов, позволяя начать все с чистого листа. Именно поэтому честолюбивые ангелы и корыстные, но не менее мудрые демоны, так часто использовали этот трюк, чувствуя приближающийся крах своих хитросплетенных действ. Они начинали нашептывать человеку идею о смерти, заранее подготавливая его к тому, что если их планы потерпят фиаско, то они снова смогут стать свободными. Сколько их было, доверчивых марионеток в руках мудрых созданий, кто купился на этот трюк. Сколько из них приняло решение добровольно уйти из жизни в трудный ее момент. Сколько обманутых судеб прыгнуло в пропасть небытия ради того, чтобы действо тех, кто их вел, продолжалось. Но разве понимали они, что делают? Нет. Они просто слышали голос. Они просто видели безвыходность, безысходность, тупик, хотя в действительности, в отличие от тех, чей перст указывал им дорогу, у этих людей в большинстве своем был второй шанс. Но, как часто случалось, уходили люди, а существа, которых они никогда бы так и не смогли увидеть, отправлялись в потоках вездесущего ветра смерти к
новым хозяевам и марионеткам, продолжая чертить свои неизъяснимые схемы жизни, в которых людям надлежало быть всего лишь материалом, из которого будет выстраиваться еще одна башня нескончаемого города человеческих отношений.
        ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
        ГЛАВА 1
        Открыв глаза, Леонид Ставропольцев тревожно уставился в потолок. Ему снова снился дом Мольбрантов. Снова снилась Мария Блонская - обворожительная женщина с томным взглядом, с которой познакомил его хозяин дома, Самюэль Мольбрант, когда брак Ставропольцева трещал по швам. Это было три года назад, за несколько дней до трагедии, которая случилась в том доме. Сейчас проблемы с женой были решены, Елена ждала ребенка, и брак был крепок, как никогда. Но время от времени Леонид Ставропольцев думал о том, что могло случиться, прими он в те далекие дни щедрое предложение Самюэля Мольбранта остаться. Наверное, именно поэтому и приходили все эти странные сны.
        Психоаналитик, к которому обращался Ставропольцев, сказал, что для сценариста, которому платят за то, чтобы он сочинял криминальные истории, подобные сны - норма. Ставропольцев послал психоаналитика к черту. Не было в его снах детективных историй. Разврат и излишества - это что угодно, но не криминал. Великий пир. Буйство плоти. Маскарад обнаженных тел, где за дефектами кожи и лишним весом с трудом угадывались знакомые люди.
        В своих снах Леонид Ставропольцев полз на четвереньках между их ног, желая отыскать свою супругу, быть рядом с ней в этот торжественный момент. Она была где-то здесь, среди них, среди этих холеных тел. Они пили, совокуплялись, поглощали яства, расставленные прямо на полу у них под ногами, испражнялись, освобождали желудки, вызывая рвотный рефлекс, чтобы иметь возможность повторить все заново, чтобы пир никогда не закончился. Некоторые из них узнавали Ставропольцева. Они улыбались ему, кокетничали, спрашивали что-то о жизни, о здоровье его супруги, о работе. Некоторые были ему симпатичны, некоторые вызывали отвращение. Иногда он задерживался, останавливался рядом с ними, умасленный весельем, и тогда они все вместе продолжали праздник. Ставропольцев жадно набивал рот яствами, не чувствуя насыщения, вступал в интимную близость, не в силах закончить ее.
        Он просыпался, с ужасом понимая, что в его сне не было деления на мужчин и женщин. Все они были едины в глазах проходящего праздника. Мужчины с женщинами, женщины с женщинами и мужчины с мужчинами - все переплеталось в этом буйстве плоти.
        Иногда в этих снах Ставропольцев видел Самюэля Мольбранта и его жену Алексу, которые стояли на лестнице и наблюдали, как плывет эта река бесчинств, а бывает и сами плыли в ней.
        Ставропольцев знал, что большинство его снов это плод воспоминаний о проведенном в доме Мольбрантов времени и тяжесть ноши, которую он взвалил на свои плечи, когда Самюэль Мольбрант сошел с ума и устроил в своем особняке резню. Да. Именно так.
        Ставропольцев хорошо помнил историю, которую он услышал от приемного сына Мольбрантов. Темнокожий француз, потерянным голосом рассказал ему о том, как он увидел на пороге своей комнаты Самюэля. Приемный отец смотрел на него безумными глазами, сжимая в руках ружье. Дидье думал, что это конец, закрыл глаза и неподвижно стоял, ожидая смерти. Но потом он услышал плач Самюэля, который рыдал, глядя мимо приемного сына, на картину у окна. Затем он ушел, оставив Дидье единственным свидетелем случившегося, лег в кровать и закончил начатое им дело, сведя счеты с жизнью. Ставропольцев не знал, что было на той картине. Не хотел знать. Рисунок казался ему чем-то личным, тем, чему Дидье был обязан жизнью. В тайне Ставропольцев боялся этой картины. Если она смогла повлиять на разум обезумевшего человека, то, какое впечатление она может произвести на здорового. Одним словом он отказался даже услышать про то, что изображено на ней. Отказался, несмотря на то, что волею судьбы стал одним из тех трех посвященных в истинную историю Мольбрантов.
        Именно он (а кто же еще, ведь он был не только близким другом Самюэля, но и отличным сценаристом) вместе с Прохором Донских - человеком, который вел дело Мольбрантов, тем самым третьим, кто знал правду, - разработал версию случившегося. И именно он, отыскав мужа Марии Блонской, которому по их сценарию надлежало стать подозреваемым номер один, убедил его взять на себя эту роль. Донских достал для него новые документы, Ставропольцев передал ему крупную сумму денег. Последнее оказалось самым весомым аргументом в принятом мужем Марии Блонской решении. Он уехал из страны, затерялся где-то на тихоокеанских пляжах, позволив замять эту кошмарную историю, не запятнав уважаемого имени Мольбрантов.

***
        Антонина Палеева не доверяла Олегу Гамзулину. Хоть он и представился другом Дмитрия, она не знала его, никогда не слышала о нем.
        - Зачем вы пришли? - спросила Антонина.
        - Потому что так хотел Дмитрий Кетов, - сказал Олег Гамзулин.
        - Дмитрий Кетов мертв. Он не может ничего хотеть.
        - Он кое-что оставил мне перед смертью. Кое-что очень важное. Для вас - важное. Если, конечно, вы не хотите снова вернуться в «42/24».
        - Откуда вы знаете, что я была в тюрьме?
        - Дмитрий знал.
        - И доверился вам? Звучит так, словно вы были лучшими друзьями.
        - Сомневаюсь, что кто-то мог быть ему лучшим другом.
        - Вот это уже больше похоже на правду, - согласилась Антонина. - Невозможно было понять друг ты ему или просто знакомый.
        - Ну а вы с ним? Друзья или просто знакомые?
        - Мы были очень близки.
        - Понятно.
        - Не так, как вы подумали.
        - Я ни о чем не подумал.
        Они замолчали. Олег Гамзулин закурил.
        - Дмитрий знал, что меня выпустили? - осторожно спросила Антонина.
        - Он умер незадолго до этого.
        - А его помощь? Она актуальна при нынешних обстоятельствах?
        - Думаю, что да.
        - Могу я наконец узнать об этом?
        - Пока нет.
        - Почему?
        - Вам помогал Дмитрий. Я пока вам не помогаю.
        - Вы можете просто отдать мне его послание, остальное я сделаю сама.
        - Нет. Не сделаете.
        - Почему?
        - Вы думаете, если бы это было так просто, то Дмитрий стал бы просить меня помочь вам?
        - И что, я теперь завишу от вашей прихоти?
        - Я должен знать того, кому помогаю.
        - Не понимаю, почему я должна вам верить.
        - Мне верил Дмитрий.
        - Дмитрий никому не верил.
        - Тогда вам придется найти причину, чтобы поверить, иначе я просто уйду.

***
        В ресторане было людно, но после месяцев, проведенных в одиночной камере, Антонине нравились эти суета и шум. Она уже и не помнила, когда в последний раз выходила в свет, не помнила с кем. Поэтому Антонина была даже рада, что Олег Гамзулин появился в ее жизни. Нет, она все еще не доверяла ему, но это не мешало ей быть благодарной.
        - Ваше дело ведет Филипп Бесков. Почему? - спросил Олег Гамзулин, когда официант принес заказ.
        - Что, значит, почему? Он прокурор. Если вы хотите спросить меня о личных отношениях с ним, то мой ответ будет «нет».
        - Значит вы просто жертва?
        - Мне не нравится это слово.
        - Но это так. То, что произошло с вами в «42/24»… - Олег Гамзулин отложил вилку и взял бокал вина. - Скажите, это было случайностью или чьим-то распоряжением?
        - Это была случайность, которой я воспользовалась.
        - То есть вы хотите сказать, что тот охранник… насиловал вас из своих собственных соображений?
        - Побоев можно было избежать, если вы об этом. Мне нужно было, чтобы он избил меня. Только так я могла выйти на свободу.
        - Вы очень смелая, если, конечно, все действительно было так.
        - Что значит «если»? Вы все еще не верите мне?
        - Верю. - Олег Гамзулин положил на стол письмо от Дмитрия. Антонина узнала его почерк. - Теперь, надеюсь, вы поверите мне.
        - Я могу его прочесть? - спросила Антонина.
        - Да. Но если вы это сделаете, я не стану помогать.
        - Почему?
        - Потому что вы докажите, что не доверяете мне.
        Антонина не ответила, нервно открыла конверт, достала сложенный пополам лист бумаги, бегло прочитала.
        - Теперь вы удовлетворены? - спросил Олег Гамзулин.
        - Да.
        - В таком случае я ухожу.
        - Мне нужно было это прочитать.
        - Я понимаю, - он поднялся из-за стола.
        - Постойте! - Антонина схватила его за руку. - Пожалуйста, дайте мне шанс. Сейчас не то время, чтобы я могла разбрасываться друзьями. Их у меня и так не осталось, - она почти силой заставила Олег Гамзулина вернуться за стол. - Расскажите мне о сыне Филиппа Бескова, - попросила Антонина. - Дмитрий пишет, что Тимур паршивая овца в семье прокурора…
        - Вам не нужен Тимур. Вам нужна запись.
        - Этот мальчишка, правда, изнасиловал женщину?
        - Думаю, она этого сама хотела.
        - Как можно этого хотеть?
        - Ну, вы ведь хотели.
        - Мне нужно было выбраться из тюрьмы.
        - А ей нужны были деньги.
        - Значит, это было подстроено?
        - Иначе откуда появилась запись, за которую платил прокурор? В борделе, где работала Светка Чичикова, не велось видеонаблюдение.
        - О! Я не знала о борделе, - смутилась Антонина. - Так эта девушка… она все еще там работает?
        - Нет. Ушла, как только получила от прокурора деньги. Последний год она и стриптизер Стас Камалов живут вместе.
        - Дмитрий пишет, что у Камолова осталась копия той записи?
        - Думаю, да.
        - Вы сможете встретиться с ним и узнать это?
        - Только не я, - Олег кисло улыбнулся. - Последний раз, когда мы с ним встречались, он обещал убить меня, если увидит еще хоть раз на пороге своего дома.
        - Вы заходили к Чичиковой?
        - Да.
        - Думаете, его обещание чего-то стоит?
        - Не знаю, но проверять не хочу.
        - Понятно, - Антонина огляделась, словно желая отвлечься. - Я так долго не была в подобных местах. Здесь очень красиво. Спасибо, что привезли меня сюда.
        - Хотите вернуться домой?
        - Хочу попросить вас составить мне компанию до полуночи.
        Антонина встала из-за стола и, протянув Олегу Гамзулину руку, потянула его в круг танцующих пар.
        - Почему до полуночи? - он обнял ее за талию, пытаясь поймать ритм медленного танца.
        - Вы бы хотели провести со мной всю ночь?
        - Возможно.
        - Только не сегодня, - она положила ему на плечо голову. - Я обещала подруге, что не буду задерживаться.
        Больше они не говорили ни о чем важном.

***
        Татьяна Ишутина улыбалась. Иногда ее эксцентричность выводила Веру из себя. То она плачет, то смеется, то жалуется на жизнь, то счастлива словно ребенок. Она могла влюбиться с первого взгляда, а могла возненавидеть человека за одно неосторожно сказанное слово. Каждый раз, начиная новые отношения, она забывала все предыдущие уроки, которые преподнесла ей жизнь. Сейчас, глядя на нового фаворита сестры, Вера думала именно об этом. Безусловно, Александр Лесков был красив, образован, сексуален. Она смотрела на него, и ей не верилось, что он мог полюбить ее сестру, мог найти в ней что-то интересное. Ему бы скорее пришелся по душе более сложный образ. Женщина, чье сознание волновали не только макияж и собственное отражение. Любовники, друзья и компаньоны - вот каким видела Вера оптимальный для Александра союз. Его женщина должна быть умной и властной, но в то же время нежной, способной мечтать. Она должна уважать себя и быть готовой уважать мужчину, с которым живет. Одним словом, не Татьяна, скорее ее полная противоположность. И он знает это. Вера не сомневалась, что знает. Но тогда зачем он здесь?
        ( - Какие у тебя планы на мою сестру? - спросила напрямую она Александра, когда Татьяна беспечно оставила их наедине.
        Александр выдержал ее пристальный взгляд, но отвечать не стал. На какое-то мгновение Вера возненавидела его за молчание.
        - Я не позволю тебе стать еще одним из тех, кто заставит сестру страдать, - решительно заявила она. - Татьяна быстро привыкает к людям, и если ты думаешь, что ваши отношения не зайдут дальше, чем банальный секс, то сейчас самое время, чтобы поставить в них точку.
        - У тебя замечательная сестра, Вера, - сказал Александр, продолжая смотреть ей прямо в глаза. - Она не хуже тебя, а в чем-то даже лучше. Оставь за ней право решать с кем быть и что делать. Она уже давно выросла из того возраста, когда нуждалась в чьих-то советах. Татьяна взрослая, красивая женщина, способная завлечь любого мужчину. У нее своя собственная жизнь. И она довольна этой жизнью. Разве ты еще не видишь этого?
        - Я вижу, что ты очень хитер, Александр.
        - Я просто влюблен в твою сестру. В ней есть что-то особенное. В вас обеих есть что-то особенное, только ты прячешь это, а она, не стесняясь, выставляет напоказ. И ты завидуешь ей, но не признаешься в этом даже себе.
        - Я просто забочусь о ней.
        - А кто позаботится о тебе? Ты красивая женщина, Вера. Уверен, ты могла бы осчастливить любого мужчину.
        - Не любого.
        - Я, по крайней мере, один из них.
        В тот день они не смогли закончить разговор - вернулась Татьяна. Но Вера уже не сомневалась - Александр не тот человек, который нужен ее сестре. Необходимо поговорить с Татьяной и все объяснить. Но Татьяна была глупа и своенравна, поэтому мелочей быть не могло. Нельзя было сказать напрямую, что Александр ей не пара. Она бы не поняла, решив, что Вера в очередной раз просто завидует. Вера попыталась для начала убедить саму себя, что это не так. Она представляла то, что скажет сестре в свое оправдание, но чем больше думала об этом, тем сильнее понимала, что все слова относительно Александра, лишь убедят сестру, что ее устами говорит зависть. В конце концов, Вера уже сама начала думать, что завидует ей. Она вспоминала Александра, пытаясь найти в нем отрицательные стороны. Вспоминала разговор об изменах, который однажды начала Татьяна. Тогда ее сестре не понравилось то, что ответил Александр, но ей самой его ответ пришелся по вкусу.
        - Я мог бы изменить тебе, - сказал он тогда без тени смущения, но и без гордости за подобный поступок. - Но ты бы никогда не узнала об этом.
        Тогда Вера промолчала, но в душе согласилась с ним. Он нравился ей. Определенно нравился. С каждым новым днем, с каждой новой встречей. Все больше и больше.
        Сейчас она и сама не знала, чего хочет: уберечь Татьяну от боли, когда Александр бросит ее или же уберечь Александра от взбалмошности Татьяны, когда он застанет ее с одним из своих друзей. Единственное, в чем Вера уверялась все сильнее - ее сестра и Александр не могут быть вместе. Это стало для нее навязчивой идеей. Зная, что сестра не станет слушать, Вера решила поговорить об этом с Александром. Он был умным. Он должен был все понять. В мире много девушек еще лучших, чем Татьяна, он сможет найти себе ту, с которой свяжет жизнь.
        Вера тщательно выбрала подходящий момент для подобного разговора. Попросила Александра подвезти ее домой, сославшись на головную боль и нежелание вызывать такси. Они долго ехали молча. Она знала, что он догадывается, почему они остались наедине. Знала, что он молчит, давая ей возможность начать разговор первой. Но все мысли в голове путались…
        - Останови, пожалуйста, машину, - попросила Вера Александра.
        - Остановить у обочины или выбрать какой-нибудь двор?
        - Пусть будет двор.
        Она дождалась, когда он выполнит ее просьбу и поцеловала его в губы.
        ГЛАВА ВТОРАЯ
        Прохор Донских. Дмитрий Кетов не был его другом, но если бы один из них попросил помощи, другой, скорее всего, помог бы. Донских стоял возле закрытых ворот, ведущих к особняку Мольбрантов, и корил себя за то, что пришел слишком рано. Будь его воля, он бы вообще обошел это место стороной, но Андрей Макаров был слишком настойчив. Донских не думал о том, что скажет ему, когда они встретятся. Леонид Ставропольцев написал хорошую историю, когда нужно было скрыть правду, и теперь менять что-то не имело смысла.
        Донских не волновался. Скорее всего, повторное расследование было очередной формальностью, коими пестрит работа подобных ему и Макарову людей. Цепные псы - так называл их Дмитрий Кетов. Так впоследствии стал называть себя и Донских. Сейчас почему-то это слово обрело для него особенный смысл. Он посмотрел на видневшийся за воротами дом Мольбрантов. Знал ли Дмитрий правду о том, что произошло здесь? Наверное, нет. Находившийся рядом с Донских ангел вздрогнул. Он все еще помнил своего бывшего хозяина. Он все еще помнил, сколько сил было отдано за право остаться рядом с Донских после смерти Дмитрия Кетова. Последних сил. Теперь ангел был настолько немощен, что Донских не слышал его. Но это было лучше, чем смерть.
        Андрей Макаров подъехал ровно в назначенное время. Он сухо поздоровался с Донских и предложил ему пройти в дом Мольбрантов. Дряхлый старик открыл ворота и проводил их до парадного входа. Он помнил Донских, поэтому не задавал лишних вопросов, лишь только пытался удовлетворить старческий интерес.
        - Дальше мы как-нибудь сами, - урезонил его Донских, закрывая за собой и Макаровым входную дверь.
        Они прошли в комнату, где три года назад были обнаружены тела хозяев дома. Именно здесь когда-то все началось и именно здесь закончилось. Самюэль Мольбрант принес богам смерти щедрую дань, затем вернулся в свою комнату и убил себя. Впрочем, о последнем Донских умолчал. Хозяин дома был его другом, и он не собирался очернять его имя. И неважно сколько вопросов задаст Макаров - никто не узнает правду.
        - Это Алла Брехова заставила тебя поднять дело Мольбрантов? - спросил он Макарова.
        - А кто же еще? - старый цепной пес улыбнулся, закусив длинный прокуренный ус.
        - Приказ свыше или нечем заниматься?
        - Я не знаю.
        - Понятно.
        Они обошли дом, оставив комнату Дидье Мольбранта напоследок. Что-то здесь заставляло Донских чувствовать себя неуютно. Он подошел к окну, отодвинул шторы. На улице открывший им ворота старик, согнувшись, заходил в сторожку.
        - А он любознательный, - подметил Макаров. - Ты допрашивал его?
        - Он ничего не знает.
        - Сложно было не услышать выстрелы в ту ночь.
        - Не забывай о том, что он стар и глух.
        - Я помню, но может, стоит еще раз поговорить с ним?
        - Он ничего тебе не скажет нового.
        - А кто бы мог сказать? Я имею в виду сторонних людей. Тех, кого мы не принимаем во внимание, но которые могут что-то знать.
        - Это было уже давно, Андрей.
        - И все же. Некоторые люди созданы для того, чтобы хранить секреты. Тайны словно сами находят их.
        - Как правило, эти люди уносят секреты с собой в могилу.
        - И ты знаешь таких?
        - Дмитрий Кетов, - шепнул находившийся рядом с Донских ангел.
        - Дмитрий Кетов, - произнес Донских.
        В немигающих глазах ангела мелькнуло удивление - впервые Донских услышал его голос.
        - Кто такой Дмитрий Кетов? - спросил Макаров.
        - Его уже нет.
        - Ты думаешь, он мог что-то знать по делу Мольбрантов?
        - Я думаю, что он был одним из тех, кто уносит секреты с собой в могилу.
        - Он умер?
        - Да.
        - Как насчет Дидье Мольбранта?
        - Он рассказал все, что знал. Думаю, от него будет мало пользы.
        - Он мог врать.
        - Он не убийца, Андрей.
        - До тех пор пока мы не нашли убийцу, им может оказаться кто угодно.
        - Почему ты не расскажешь ему то, что знаешь? - спросил у Прохора Донских его ангел.
        Он чувствовал, как сила возвращается к нему. Чувствовал, как призрак Дмитрия Кетова, который сдерживал его, уступает место новому действу.
        - Ты знаешь что-то, чего не знаю я? - взгляд Макарова оказался слишком колючим, чтобы выдержать его.
        - Этот мальчик пережил страшную ночь, - Донских снова смотрел за окно. - На твоем месте я бы оставил его в покое, если, конечно, у тебя нет желания выслужиться перед Аллой Андреевной.
        - С чего ты это взял?
        - Я знаю тебя, Андрей. Сомневаюсь, что ты стал бы так стараться, не будь у тебя к этому делу личного интереса.
        - Ты на что намекаешь? - Макаров покраснел.
        - Ты знаешь, на что я намекаю.
        Донских вышел из комнаты. Ему нужно было срочно покинуть этот дом. Находившийся с ним ангел был слишком настойчив, требуя рассказать Макарову правду. Донских вышел на улицу, чувствуя, как голос в ушах начинает стихать. Его ангел слабел. Та сила, которую он ощущал в доме, снова покидала его. Ангел обернулся, бросая взгляд на особняк Мольбрантов.
        - Как же мало в тебе осталось от ангела, - сказал ему узник, но голос его был настолько тих, что ангел принял это за дуновение ветра.

* * *
        Вазген простил Сергея Воронина. Даже больше, он сам попросил у него прощения. Лишь только о Карине Вазген наотрез отказался разговаривать.
        - Какое тебе дело до того, кто моя дочь и кем была моя жена, - сказал он по дороге на закрытую вечеринку. - Я же не спрашиваю тебя, с кем ты провел прошлую ночь.
        - Я был с Викторией.
        - Это та шлюха, что живет с режиссером Романом Лавриным?
        - Она не шлюха.
        - Мальчик мой, - Вазген расплылся в улыбке. - Все женщины шлюхи, скоро ты сам убедишься в этом. Скажи, эта Виктория, она ведь прогнала тебя, когда наступило утро?
        Понурив голову, Сергей кивнул.
        - Ну, что я тебе говорил?
        - Я влюблен в нее.
        - Милый мальчик, поставь себя на ее место. Ты бы стал встречаться с педерастом?
        - Я не педераст.
        - Нет? А кто же ты? - Вазген наградил Сергея снисходительной улыбкой.
        Он не хотел обидеть его. Не хотел потерять так скоро. Это юное тело еще разжигало в нем желание. Он хотел обладать им, касаться его, знать, что оно где-то рядом. Тело и ничего больше. Молодое свежее тело.
        - У тебя есть таблетки? - спросил Сергей.
        - Для тебя, дорогой мой, у меня есть все, что ты пожелаешь.
        - А выпить?
        - Выпьешь, когда приедем. Хотя сомневаюсь, что ты захочешь…

* * *
        Это было большое пропахшее ладаном помещение, разделенное на части японскими ширмами. Находившиеся здесь люди были не знакомы Сергею. Многие из них носили маски. На полу стояло множество свечей. Повсюду слышался шепот, но Сергей не мог разобрать ни слова. Боясь потеряться, он взял Вазгена за руку. Обнаженный мужчина прошел мимо них, задев Сергея плечом. Еще один мужчина поздоровался с Вазгеном, затем обнаженная женщина. На вид ей было лет пятьдесят не меньше.
        - Отвратительное зрелище, правда? - прошептал Вазген на ухо Сергею. - Век женской красоты так скоротечен.
        Он повел Сергея дальше, туда, где голоса слышались чуть громче, а свет был чуть ярче. Девушка. Молодая светловолосая. Она напоминала Сергею Викторию. Стояла в центре окруживших ее людей и медленно снимала с себя одежду. Десятки глаз пожирали ее тело: грудь, бедра, живот. Сергей замер, изучая огромную татуировку, застлавшую ее левое бедро. Причудливые линии, образуя рисунок, лизали ягодицы, скатывались россыпью красок между ног. Сергей сделал шаг вперед, желая понять, что же изображает татуировка.
        - Хочешь посмотреть поближе? - услышал он незнакомый голос с едва уловимым акцентом.
        Сергей поднял голову, встречаясь взглядом с невысоким темноволосым мужчиной. Его черные глаза внимательно смотрели на него. Сергей смутился, отступил назад.
        - Не бойся его, - остановил Сергея Вазген. - Не нужно бояться, если можно любить, - он подтолкнул Сергея вперед. - Это еще один новенький, Дерек, - обратился Вазген к темноволосому мужчине.
        Дерек улыбнулся.
        - Хочешь посмотреть поближе? - снова спросил он Сергея, указывая взглядом на татуировку на теле девушки. - Покажи ему, Полина, - велел он девушке. - Покажи нам всем, что у тебя есть.
        Она послушно повернулась сначала боком, затем спиной, демонстрируя усевшуюся на коже птицу.
        - Тебе нравится? - спросил Дерек Сергея.
        Сергей кивнул.
        - Это еще не все, - Дерек тронул девушку за руку. - Покажи нам, что в клюве у твоей птицы.
        Она стыдливо опустила голову. Сергей пытался не забыть ее имя. «Полина. Полина. Полина».
        - Попроси ее, - велел ему Дерек.
        - Я?
        - Попроси, и она покажет тебе то, что ты хочешь увидеть, - Дерек сделал шаг в сторону, оставляя Сергея наедине с девушкой.
        - Полина… - Сергей попытался встретиться с ней взглядом.
        - Она ждет, - торопил его Дерек.
        - Полина, я…
        - Ты хочешь посмотреть, да? - ее голос раздался неожиданно громко, заставив Сергея вздрогнуть. - Так хочешь или нет? - она сделала шаг к высокому столу, обитому мягким войлоком.
        - Ложись на стол, - сказал ей Дерек.
        - Пусть сначала он скажет, - Полина уперлась в Сергея ожидающим взглядом.
        - Скажи ей.
        - Скажи ей, Сергей, - подхватил слова Дерека Вазген. - Мы все хотим это увидеть.
        - Все?
        - Ну, конечно.
        - Она ждет только тебя, - сказал Дерек.
        Сергей не мог отказать. Полина улыбнулась и легла на стол. Ее ноги были плотно сомкнуты.
        - Раздвинь их, - велел Сергею Дерек.
        Полина не сопротивлялась. Именно здесь заканчивалась татуировка, и именно здесь крючковатый клюв экзотической птицы был увенчан небольшой серьгой. Она блестела в полумраке, приковывала к себе взгляд, звала.
        - Прикоснись к ней, - услышал Сергей далекий голос Дерека. - Глубже. Еще глубже. Что ты чувствуешь?
        - Я чувствую женщину.
        - Теперь оближи свои пальцы. Попробуй ее на вкус. Тебе нравится?
        - Да.
        - Попробуй еще, - велел Дерек. - Не рукой. Разве ты не чувствуешь? Твои губы горят от желания.
        Сергей подчинился. Пожилая женщина, та, с которой здоровался Вазген, подошла к Сергею и начала его раздевать. Он не сопротивлялся, не обращал на нее внимания. Его мысли и чувства были заняты другим.
        Стоя в стороне, Вазген Фелаев умиленно наблюдал за происходящим. Он знал, что спешить не стоит, потому что ночь эта будет долгой.

* * *
        Запрокинув голову, Карина Фелаева подставила губам Мольбранта свою шею. Она все еще помнила девушку, которая встретилась ей на пороге. Высокая, темнокожая, с короткой стрижкой и с жутким французским акцентом. Она остановила ее. Назвала свое имя - Эстель.
        - Чего ты хочешь, Эстель? - спросила Карина.
        - Поговорить.
        - Поговорить? О чем? - Карина посмотрела на дверь квартиры Мольбранта, из которой только что вышла Эстель.
        - Не волнуйся. Он спит.
        - Спит? - Карина поборола искушение развернуться и уйти.
        - Он заснул у меня на коленях. Когда я уходила, он был похож на ребенка. Ты видела, как он спит?
        - Видела.
        - Он все еще ребенок, правда?
        - Мне так не кажется.
        - Тогда ты его совсем не знаешь, - в глазах Эстель появилось разочарование. - Не думаю, что тебе стоит приходить сюда, Карина.
        - Откуда ты знаешь мое имя?
        - Он рассказал мне. Он мне все рассказывает. Ты не нужна ему. Ты не сможешь дать то, что ему нужно.
        - Это он тоже тебе сказал?
        - Нет.
        - Тогда откуда ты знаешь?
        - Потому что я знаю его намного дольше, чем ты можешь подумать, - Эстель сделала шаг к Карине. - Не бойся. Я ничего тебе не сделаю, - она наклонилась и поцеловала Карина в открытый от неожиданности рот. - Чувствуешь вкус его поцелуя?
        - Отойди от меня! - Карина брезгливо вытерла губы.
        - Ему нужна я, Карина. Всегда была нужна только я…
        Когда Карина вошла в квартиру Мольбранта, француз стоял возле одной из своих незаконченных картин. Его обнаженное тело блестело в солнечных лучах, проникавших в комнату сквозь большие окна. Карина смотрела на него, вспоминая встречу с Эстель.
        - Ты сегодня рано, - сказал Мольбрант.
        - Просто дни стали слишком долгими.
        - И жаркими.
        - Это точно.
        - Можешь принять душ, если хочешь.
        - Пожалуй.
        Карина прошла в ванную, разделась и включила воду. Когда она вернулась в комнату, Мольбрант уже лежал в кровати. Запрокинув голову, Карина подставила его губам свою шею.
        - Кто ты? - спросила она шепотом.
        Мольбрант не ответил, продолжая целовать ее шею.
        - Кто ты? - решила идти до конца Карина.
        Поцелуи прекратились. Мольбрант вопросительно заглянул ей в глаза.
        - Я хочу это знать, - Карина села в кровати. - Я хочу знать, с кем я сплю.
        - Почему ты спрашиваешь об этом только сейчас?
        - Потому что… - Карина вспомнила поцелуй Эстель. - Сегодня я встретила девушку. Высокую темнокожую… Ее имя Эстель.
        - Она напугала тебя?
        - Не знаю.
        - Не бойся, она ничего тебе не сделает.
        - Я хочу знать, кто она.
        - Моя сестра.
        - Сестра?! - Карина опешила, вспоминая разговор с Эстель. - Ты знаешь, что она мне сказала?
        - Нет.
        - Что она спит с тобой.
        - Она не в себе.
        - Я тебе не верю.
        - Зачем мне врать?
        - Затем, что… - Карина огляделась. За все то время, что она знала Мольбранта, он не продал ни одной картины. - Она дает тебе деньги, ведь так? Эта девушка?
        - Нет.
        - На что же ты живешь?
        - Раньше тебя это не волновало.
        - Меня и сейчас не волнует! - она поднялась с кровати и начала одеваться. - Я ухожу.
        - Почему?
        - Почему? Ты знаешь, что сделала та девушка? Эстель. Она поцеловала меня.
        - Тебе понравилось?
        - К черту! Она сказала, что спит с тобой. Понимаешь? А теперь ты заявляешь мне, что она твоя сестра. Что ты хочешь, чтобы я думала? - Карина вспомнила своего отца - Вазгена.
        - Я хочу, чтобы ты не думала об этом вовсе, - сказал Мольбрант.
        - Я не могу. Я устала от всех этих извращений.
        - Это не извращения.
        - Тогда что?
        - Ты не захочешь слышать правду.
        - Почему?
        - Потому что ты уже не слышишь ее.
        - Эстель, правда, твоя сестра?
        - Да.
        - И она, правда, не в себе?
        - В какой-то степени. Я узнал о ее существовании пару лет назад. Помог перебраться в эту страну и немного поддерживаю материально сейчас… И нет, я не сплю с ней.
        - Почему я должна тебе верить? Ты был голый, когда я зашла.
        - Почему я должен стесняться своей сестры?
        - Потому что это нормально!
        - Там, где я вырос, были другие правила. Тебе повезло, если твои родители воспитали в тебе подобные приличия.
        - Не повезло.
        Карина почувствовала, как силы внезапно покинули ее. Она села на кровать, открыла купленную для нее Мольбрантом пачку сигарет, закурила.
        - Моя мать сбежала с любовником, когда мне было шесть, а в десять я застала отца с мужиком в той самой кровати, где он когда-то спал с моей матерью. С тех пор я с ним почти не общаюсь.
        - А меня усыновили, когда мне было шесть, и мой новый дом не сильно отличался от садов Гоморры.
        - Поэтому ты живешь один?
        - Мои приемные родители погибли.
        - Несчастный случай?
        - В какой-то степени.
        - Ты любил их?
        - Да.
        - Иногда я хотела, чтобы мой отец умер.
        - Он тебе противен?
        - Иногда я сама себе противна, за то, что я его дочь.
        - Ты не обязана быть похожей на него.
        - Я знаю, - Карина легла на спину, продолжая курить. - Но иногда мне кажется, что я почти такая же, как он.
        ГЛАВА ТРЕТЬЯ
        Тонкие пальцы Саргиса настойчиво мяли женскую грудь. Сосок набух, окрасился в бурый цвет. Девушка была бледна. Ее язык нервно скользил по пересохшим губам. Ее правая грудь была туго стянута веревкой. Побагровевшая кожа предательски выдавала белые полоски шрамов - следы предыдущих пыток. Подняв голову, девушка смотрела на них, вспоминая, кем, когда и где они были оставлены на ее теле, а главное насколько сладкими были те мгновения.
        - Хочешь еще? - спросил Саргис.
        Она не ответила, но в ее глазах горело желание. Страх возбуждал. Страх перед неминуемой болью, желанным наказанием, о котором она готова была умолять. И Саргис не мог отказать. Он слишком хорошо знал свое дело. Он слишком сильно хотел выслужиться перед женщиной в кресле. Она наблюдала за ним и за девушкой, чью грудь он истязал.
        Габриэла. Госпожа. В ее глазах не было жалости, лишь только внимание. За весь вечер она не произнесла ни одного слова. Даже когда плеть, ведомая твердой рукой Саргиса, прошлась по животу, лежавшей на столе девушки, женщина в кресле продолжила молчать, а ее взгляд остался холодным и беспристрастным.
        - Мы пойдем дальше? - спросил Саргис привязанную к столу девушку.
        Она кивнула. Он не знал ее имени. Не знал, кто она, откуда. Может быть, это была жена мэра, или его дочь, или судья… Неважно. Главным было, что она хотела этого.
        - Ты помнишь кодовое слово? - спросил Саргис. - Как только захочешь остановиться, произнеси его, и все закончится.
        Он знал, что все эти люди платили за боль. Боль и страх, что этой боли станет больше. Страх, который приносил желание. Желание, которым они наслаждались, чувствуя свою беспомощность. И так час за часом, пока напряженное тело не разразится оргазмом, или пока они не попросят остановиться.
        Саргис и сам был одним из них. Палач и жертва в одном лице. До встречи с Габриэлой он истязал себя своими руками, заставлял свое тело страдать, но теперь это право принадлежало только его госпоже.
        - Глупый, - говорила Габриэла, гладя его по щеке, и Саргис закрывал глаза, отдаваясь этим ласкам. - Милый, но глупый!
        Звонкая пощечина врезалась в сознание яркой вспышкой, затем Габриэла заставляла его лечь на пол. Ее острый каблук упирался Саргису в грудь.
        - Кричи, - требовала она, но Саргис терпел. - Я сказала, кричи!
        - Нет.
        Игра продолжалась…

* * *
        Вадим. Племянник мастера татуировки Бориса Дроздова. Ника любила его. Любила, как могла.
        - Ты знаешь, что она шлюха? - спросил как-то Борис своего племянника, увидев Нику на точке. - Она продает себя на улицах. Ты понимаешь это?
        Вадим молчал, и это выводило Бориса из себя.
        - Ты тоже ей платишь, да? Теперь понятно, куда уходят все твои деньги. Глупый мальчишка!
        Борис ударил племянника в лицо. Нос не сломался, но хлынувшая кровь забрызгала пол и стены. Вадим упал на колени. Борис долго смотрел на него, затем бросил ему тряпку и велел прибраться.
        - Еще раз увижу ее здесь, и разбитым носом ты не отделаешься, - пообещал Борис.
        Вадим по-прежнему молчал. Он знал, что Борис не поймет. Нет смысла объяснять. Но никто, кроме Ники, не будет любить его так, как любит она. Не будет рассказывать ему то, что рассказывает она. Ни одна порядочная девушка не пойдет на такое.
        Но Вадим и не хотел никого порядочного. Его возбуждала Ника. Возбуждала сама мысль, что она продается за деньги. Ее покупают как вещь и делают с ней все, что хотят. А потом она приходит к нему и рассказывает об этом. И никаких запретов. Никакого стыда. Вадим сожалел лишь о том, что не может увидеть все это лично, не может стать свидетелем. Как объяснить это Борису? Как объяснить старому мастеру свои мечты?

* * *
        Маргарита Зинченко покинула кладбище, оставив могилу Дмитрия Кетова. Пару часов назад она повидала родных Дмитрия, позволила им выговориться, затем пришла сюда. Еще в поезде она составила в голове список мест, которые хотела посетить, и людей, с которыми хотела встретиться. Первыми были родители Дмитрия, затем место, где он похоронен, теперь настал черед друзей.
        Анатолий Крутов встретил Маргариту теплой улыбкой старого друга, почти любовника, если бы Дмитрий не вмешался много лет назад в их юношеский роман.
        - Почему он ушел? - спросила Маргарита.
        Анатолий Крутов пожал плечами.
        - Хотел бы я и сам знать.
        - Ты ведь был его другом.
        - Последнее время мы мало общались.
        - Из-за тебя или из-за Дмитрия?
        - Наверное, из-за третьих лиц.
        - Девушка?
        - Ты думаешь, Дмитрий стал бы делить юбку?
        - Из-за меня он дрался.
        - Он делал это, потому что любил тебя как сестру.
        - Что же тогда?
        - Не знаю, - Крутов попросил официанта принести еще кофе, - заметила ты или нет, но Дмитрий изменился в последнее время.
        - Мы мало общались в конце.
        - Вот видишь. То же самое произошло у нас. Он замкнулся, стал слишком подозрительным.
        - На все свои причины. Может быть, на него кто-то влиял? Я почти ничего не знала о его последних связях. Он так и жил до конца с Ольгой Бойко?
        - Если это можно назвать жизнью, то да.
        - Они часто ссорились?
        - Нет, но я сомневаюсь, что Ольга была той девушкой, которая нужна Дмитрию.
        - Почему? Она недурна собой и вроде неглупа.
        - Это ты так думаешь.
        - Ты думаешь по-другому?
        - Лично мне она неприятна.
        - Дмитрий думал так же?
        - Не знаю. Мы не разговаривали об этом. Могу сказать лишь, что он изменял ей довольно часто.
        - Случайные встречи или что-то постоянное?
        - И то и другое. Если тебе интересно, могу дать тебе адрес Тамары Мелюхиной, с которой у него было что-то постоянное.
        - Кто она такая?
        - Никто. Замарашка. Странно, что Дмитрий вообще обратил на нее внимание.
        - Я навещу ее.
        - Попробуй.
        Анатолий Крутов задумчиво уставился в чашку кофе, которую принес официант. Тревога, которую он почувствовал, когда Маргарита позвонила ему и сказала, что хочет встретиться, стала сильнее. Демон Дмитрия Кетова неустанно нашептывал ему свой план, и не слышать этот голос было невозможно. Голос, который напоминал Крутову о Дмитрии Кетове, словно проснувшаяся совесть.
        - Мне кажется, Дмитрий просто сдался, - сказал Анатолий Крутов, не поднимая на Маргариту глаз. - Слишком многое свалилось на его плечи, вот он и не выдержал.
        - Дмитрий был сильным.
        - Любой человек может совершить глупость.
        - Не Дмитрий.
        - Откуда такая уверенность?
        - Я просто знаю, что это так.
        Когда Анатолий Крутов ушел, Маргарита заказала себе еще кофе. Все как-то изменилось. Стало чужим. Неужели она еще могла кому-то помочь здесь? Неужели она все еще хотела кому-то помочь? Может, стоило сесть в поезд и вернуться домой. Там был муж и дети, а здесь набор ничего не значивших глупостей. Маргарита решила, что поступит именно так. Навестит Ольгу Бойко, навестит девушку, о которой говорил ей Анатолий Крутов, и отправится домой.

* * *
        Встреча с бывшей подругой оказалась иной, нежели представляла себе Маргарита. То, что Ольга Бойко не оплакивала Дмитрия, Маргарита могла понять, но разделить веселье, которым светилась Ольга, было ей не под силу.
        - У меня сегодня просто день открытых дверей! - сказала Ольга, усаживаясь на диван рядом с Маргаритой. - Сначала пришла какая-то беременная женщина, затем друзья Алана, теперь ты, мне уже интересно, кто будет следующим.
        - А ты кого-то ждешь?
        - Нет, но все-таки. Веронику Полетаеву я тоже не ждала, а она пришла. Вдруг к вечеру кто-нибудь решит устроить мне еще один сюрприз.
        - Кто такая Вероника Полетаева?
        - Она сказала, что друг Дмитрия. Спрашивала о нем. Допытывалась, почему он ушел из жизни.
        - И что ты ей сказала?
        - Что я могла ей сказать? Ты же знаешь Диму, он никогда ничего не говорил.
        - Понятно. А кто такой Алан?
        - Друг Димы. Ты разве не знаешь Алана Фазылова?
        - Я не живу в этом городе. Ты забыла?
        - Признаться, да.
        - И что, Алан часто навещает тебя?
        - Он помогает мне пережить потерю Димы, - Ольга смущенно опустила глаза.
        - Тоже мне друг! - скривилась Маргарита.
        Она ушла не попрощавшись. Щеки ее горели. Неужели Дмитрий мог жить с такой женщиной? Неужели у него не осталось в конце друзей?
        Поймав такси, Маргарита назвала шоферу адрес Тамары Мелюхиной.

* * *
        В комнате было душно. На кухне пахло жареным мясом. На Тамаре был надет старый халат, покрытый жирными пятнами. Ее взгляд не выражал ровным счетом ничего. Соседи за тонкой стенкой занимались любовью. Лишь в те моменты, когда их стоны становились слишком громкими, глаза Тамары вспыхивали смущенным интересом, словно она гордилась своими соседями и стыдилась их одновременно.
        - Может, пройдем на кухню? - предложила Маргарита, решив, что их разговору мешают именно эти стоны.
        Тамара согласилась, но взгляд ее погас окончательно, словно соседи за стеной были единственным, что волновало ее на этот момент.
        - Расскажи мне о Кетове, - попросила Маргарита, но не прошло и пяти минут, как она поняла, что не может больше находиться в этом доме.
        Все здесь было невзрачным, серым и апатичным. Единственное, что заставляло задержаться, было упоминание Тамары о Веронике Полетаевой. Второй раз за этот неудачно складывавшийся день Маргарита слышала это имя. Она не хотела делать поспешных выводов, но, судя по всему, Вероника была единственным человеком, если не считать родителей Дмитрия, кому была не безразлична его судьба. Может быть, она носила в себе его ребенка? По крайней мере, именно на это намекала Тамара. Или же здесь было что-то другое?
        Маргарита решила, что обязательно должна встретиться с этой женщиной.
        Она попрощалась с Тамарой, с радостью покинув квартиру, - под жарким солнцем было и то уютней.

* * *
        Маргарита позвонила Анатолию вечером. Рассказала об Ольге и Тамаре.
        - Когда Дмитрия не стало, я тоже навещал Ольгу, - сказал Анатолий Крутов. - Предлагал ей помощь.
        - Рада, что хоть ты остался человеком.
        - Это не все. Ольга предлагала мне остаться.
        - Как остался Алан Фазылов?
        - Да.
        - Почему ты мне сразу об этом не сказал?
        - Ты не хотела слушать.
        - Я была лучшего мнения об Ольге. Не понимаю, что произошло с Димой, как он мог окружить себя такими людьми? - Маргарита по-детски шмыгнула носом. - Кто такая Вероника Полетаева?
        - Вероника?
        - Да. Эта женщина приходила к Тамаре и к Ольге. Она интересовалась Дмитрием. Я подумала, что ты должен знать ее.
        - Я знаю.
        - И?
        - Дмитрий встречался с ней.
        - Я так и подумала. Это от него у нее живот?
        - Сомневаюсь.
        - Она замужем?
        - Да.
        - А Дмитрий? Она что, одна из тех, кто не может забыть бывших любовников?
        - А ты бы забыла человека, от которого у тебя растет ребенок?
        - Смотря, какой человек. Ее муж знает об этом?
        - Возможно, догадывается.
        - Я бы хотела встретиться с ней.
        - С Вероникой?
        - Да.
        - Что ты ей скажешь?
        - Пока не знаю.
        - Перед смертью Дмитрий оставил пару записок.
        - Странно. Это не похоже на него.
        - Может быть, в них он что-то писал о Веронике?
        - У него к ней были какие-то чувства?
        - Думаю, да. Разве Ольга не говорила тебе?
        - Нет.
        - Если интересно, можешь поговорить с его последним другом.
        - С Аланом Фазыловым?
        - С Олег Гамзулиным.
        - Я слышала это имя.
        - Они были с Дмитрием очень дружны в конце. Если кто и знает что-то о Веронике, то это Гамзулин.
        - Думаешь, стоит сначала встретиться с ним?
        - Женщины более лживы.
        - Наверное, ты прав, - Маргарита устало улыбнулась. - Ты скажешь мне, где я смогу найти Олега Гамзулина?
        - Скажу, только не проси меня поехать к нему с тобой. У нас с ним натянутые отношения.
        - Я уже поняла, что не все друзья Дмитрия дружат между собой.
        Они ненадолго замолчали, понимая, что разговор подошел к концу.
        - Пообещай, что мы еще встретимся до того, как ты уедешь, - сказал Анатолий Крутов.
        Маргарита не стала спрашивать его, почему он этого хочет.
        - Обещаю, - сказала она, понимая, что и сама хочет этой встречи.
        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
        ВЕТЕР, РОЖДЕННЫЙ СМЕРТЬЮ ДМИТРИЯ КЕТОВА, ВОЗВРАЩАЛСЯ К СВОЕМУ ИСТОКУ. МРАЧНЫЙ КАНЬОН, КУДА ОН НАПРАВЛЯЛСЯ, ОБЕЩАЛ ЗАБВЕНИЕ. ЗДЕСЬ, В ЭТОМ СЕРПАНТИНЕ СКАЛИСТЫХ УЩЕЛИЙ, ВЕТЕР НЕ БЫЛ ОДИНОК. В ТАКТ ЕМУ ПОДВЫВАЛИ ДРУГИЕ ВЕТРА, СКВОЗИВШИЕ СВОИМ ОДИНОЧЕСТВОМ. ЗАКЛЮЧЕННЫЕ В НИХ СУЩЕСТВА УЖЕ НЕ РЫДАЛИ, ОНИ ПРОСТО ОЖИДАЛИ СВОЕЙ УЧАСТИ. НЕИЗБЕЖНОГО ФИНАЛА, ПОРОЖДЕННОГО ТЕМИ, КТО, КАК И ДМИТРИЙ КЕТОВ, ДОБРОВОЛЬНО УШЛИ ИЗ ЖИЗНИ. ВЕТРА НАШЛИ ИХ. ОНИ ЗАБРАЛИ СУЩЕСТВ, КОТОРЫЕ СТАЛИ НЕНАДОЛГО СВОБОДНЫ. ЗАКЛЮЧИЛИ ИХ В СВОЙ ГУСТОЙ ПОТОК, ОТПРАВИВШИСЬ В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ ПАМЯТИ. ЭТО БЫЛА НЕИЗБЕЖНАЯ ДОРОГА, КОТОРУЮ ДОЛЖЕН БЫЛ ПРОДЕЛАТЬ КАЖДЫЙ ИЗ ПОДОБНЫХ ВЕТРОВ. НАВЕСТИТЬ РОДНЫХ И ДРУЗЕЙ УШЕДШЕГО, ЕГО ЗНАКОМЫХ, ЛЮБОВНИКОВ ИЛИ ЛЮБОВНИЦ, ПОЗВОЛИТЬ ИМ ПРОСТИТЬСЯ С НИМ, А ЗАТЕМ ВЕРНУТЬСЯ В УЩЕЛЬЕ, ПРИНЕСЯ В СВОЕМ ТЕЛЕ ОДИНОКИХ СУЩЕСТВ, ОСТАВШИХСЯ ОТ ЧЕЛОВЕКА, ДАРОВАВ ИМ ДОЛГОЖДАННЫЙ ПОКОЙ.
        ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО СУДЕЙ И НЕ БЫЛО ТЕХ, КТО МОГ ДАТЬ ЕЩЕ ОДИН ШАНС, - ВСЕХ ОЖИДАЛО ЗАБВЕНИЕ. ЕДИНСТВЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ УЦЕЛЕТЬ БЫЛА В НЕДОЛГОМ РЕЙДЕ ПАМЯТИ, КОТОРЫЙ УСТРАИВАЛ ВЕТЕР. ЛИШЬ В ЭТОТ МОМЕНТ НЕ ЖЕЛАВШИЕ МИРИТЬСЯ СО СВОЕЙ УЧАСТЬЮ СУЩЕСТВА МОГЛИ НАЙТИ СЕБЕ НОВЫХ ХОЗЯЕВ ИЛИ НОВЫХ МАРИОНЕТОК. ОБЫЧНО ПЕРВЫМИ БЫЛИ ДЕМОНЫ ИЛИ АНГЕЛЫ. ОНИ ГРЫЗЛИСЬ ДРУГ С ДРУГОМ, БОРЯСЬ ЗА ПРАВО ПОКИНУТЬ ПЛЕНИВШИЙ ИХ ПОТОК ВЕТРА, РВАЛИ ЕГО ПЛОТЬ, ВЫБИРАЯСЬ НА СВОБОДУ, ЦЕПЛЯЯСЬ ЗА ТЕХ, КОМУ БЫЛ ДОРОГ ЧЕЛОВЕК, РЯДОМ С КОТОРЫМ ОНИ НАХОДИЛИСЬ РАНЬШЕ, ЗА ТЕХ, КТО КАК-ТО БЫЛ СВЯЗАН С НИМ. СЛЕДОМ ЗА АНГЕЛАМИ И ДЕМОНАМИ В ОБРАЗОВАВШУЮСЯ БРЕШЬ НА СВОБОДУ ПЫТАЛИСЬ ВЫБРАТЬСЯ БОЛЕЕ ПРИМИТИВНЫЕ СУЩЕСТВА. ТРАДЖИ, БУЛЬВАЙКИ, АЗОЛИ - ВСЕ ТЕ, КТО НЕ БЫЛ ЕЩЕ НАСТОЛЬКО СТАР, ЧТОБЫ ПОТЕРЯТЬ ИНТЕРЕС К ЖИЗНИ. ОНИ ОПУСТОШАЛИ ЗАБРАВШИЙ ИХ ВЕТЕР, ЗАСТАВЛЯЯ ВЕРНУТЬСЯ В КАНЬОН НИ С ЧЕМ. ЕГО ИЗОДРАННАЯ ПЛОТЬ, ИЗВИВАЯСЬ В КОНВУЛЬСИЯХ, НЕ МОГЛА СДЕРЖАТЬ ИХ, И КОГДА ОН ВОЗВРАЩАЛСЯ, КАНЬОН НАПОЛНЯЛСЯ ЕСТЕСТВЕННЫМ КРИКОМ БОЛИ, КОТОРЫЙ МОЖЕТ ПОРОДИТЬ ЛИШЬ УТРАТА. ЭТОТ КРИК НЕ МОГ ОСТАТЬСЯ НЕЗАМЕЧЕННЫМ.
        ОГРОМНЫЕ БЕЛЫЕ ПТИЦЫ, ХЛОПАЯ КРЫЛЬЯМИ, СЛЕТАЛИСЬ В КАНЬОН. ФЕМИТЫ - СТАРОЖИЛЫ ЭТОГО МИРА, БЫВШИЕ АНГЕЛЫ, ТЕ, КТО БЫЛ СЛИШКОМ СТАР, ЧТОБЫ УЧАСТВОВАТЬ В ЗЕМНОМ МАСКАРАДЕ. ИХ УМНЫЕ ГЛАЗА ИСКАЛИ ПРИЧИНУ КРИКА. ОНИ КРУЖИЛИ НАД КАНЬОНОМ, НЕ В СИЛАХ СПУСТИТЬСЯ ВНИЗ. ГУЛЯВШИЕ В УЩЕЛЬЯХ ВЕТРА БЫЛИ СЛИШКОМ СИЛЬНЫ. НО ТУДА, КУДА НЕ МОГЛИ ДОБРАТЬСЯ БЫВШИЕ АНГЕЛЫ, МОГЛИ ПРОНИКНУТЬ ИХ ВЕЧНЫЕ СОПЕРНИКИ - ЗОРГУЛЫ, УСТАВШИЕ ОТ ДЕЙСТВ ДЕМОНЫ, ЗАСЛУЖИВШИЕ ПРАВО ОСТАТЬСЯ В ЭТОМ МИРЕ. ОГРОМНЫЕ ЯЩЕРИЦЫ, ИЗВИВАЯСЬ, ПОЛЗЛИ МЕЖДУ КАМНЕЙ, СКРЫВАЯСЬ ОТ СВИРЕПЫХ ВЕТРОВ, ГОСПОДСТВОВАВШИХ В ЭТОМ КАНЬОНЕ. ИХ ТАК ЖЕ ПРИВЛЕКАЛ КРИК. ОНИ ШЛИ К НЕМУ, ЖЕЛАЯ УЗНАТЬ ПРИЧИНУ, ЧТОБЫ РАССКАЗАТЬ О НЕЙ ТОМУ, КТО ДОЛЖЕН БЫЛ ПРИНИМАТЬ РЕШЕНИЯ…
        РАЗОЧАРОВАННЫЙ СТОН ФЕМИТОВ ПОТРЯС ЗАТЯНУТОЕ МГЛОЙ НЕБО. НЕКОТОРЫЕ ИЗ НИХ СНОВА ПОПЫТАЛИСЬ СПУСТИТЬСЯ В КАНЬОН, ЕДВА НЕ ПОПЛАТИВШИСЬ ЗА ЭТО. ИМ ОСТАВАЛОСЬ ТОЛЬКО СМОТРЕТЬ, КАК ИХ ВРАГИ ПРИБЛИЖАЮТСЯ К ИСТОЧНИКУ КРИКА, ГОТОВЫЕ В ЛЮБОЕ МГНОВЕНИЕ УЗНАТЬ ТАЙНУ.
        СКЛОНИВ ГОЛОВЫ, ФЕМИТЫ ПОЧТИТЕЛЬНО РАССТУПИЛИСЬ. ИХ ДЕРЗОСТЬ НЕ РАСПРОСТРАНЯЛАСЬ НА СПУСКАВШЕЕСЯ С НЕБА СУЩЕСТВО, ОБЛАДАВШЕЕ ОГРОМНЫМИ КРЫЛЬЯМИ. ЕГО ЛЬВИНАЯ ПАСТЬ ГОТОВА БЫЛА ПРОЛОЖИТЬ СЕБЕ ДОРОГУ КЛЫКАМИ В СЛУЧАЕ НЕПОВИНОВЕНИЯ, А НА ОРЛИНЫХ КОГТЯХ ВСЕ ЕЩЕ ВИСЕЛИ ОШМЕТКИ ЧЕЙ-ТО РАЗОРВАННОЙ ПЛОТИ. ГРИФОН УСТАЛО СПУСКАЛСЯ НА ЗЕМЛЮ. ЕГО МОЩНОЕ ТЕЛО БЫЛО СЛИШКОМ ТЯЖЕЛЫМ ДЛЯ ДОЛГИХ ПЕРЕЛЕТОВ. КОГТИСТЫЕ ЛАПЫ, ВЗДЫМАЯ ВЕКОВУЮ ПЫЛЬ, УДАРИЛИСЬ О КАМЕНИСТУЮ ЗЕМЛЮ. НАПОЛНЕННЫЙ ВЕТРАМИ КАНЬОН ВСЕ ЕЩЕ ИЗДАВАЛ ДУШЕРАЗДИРАЮЩИЙ КРИК.
        ПАРА ЗОРГУЛОВ, СПЕШНО ПЕРЕБИРАЯ МУСКУЛИСТЫМИ ЛАПАМИ, ВЫБРАЛАСЬ ИЗ УЗКОГО УЩЕЛЬЯ, НАПРАВЛЯЯСЬ К ГРИФОНУ. В ЕГО ВЕЛИЧЕСТВЕННОЙ ОСАНКЕ ЗАСТЫЛО ОЖИДАНИЕ. ЗОРГУЛЫ ПРИБЛИЗИЛИСЬ К ГРИФОНУ НА РАССТОЯНИЕ, ЧТОБЫ ОН МОГ СЛЫШАТЬ ИХ, И ПОВЕДАЛИ ИСТОРИЮ, КОТОРУЮ ПРИНЕС ИМ ВЕТЕР ПАМЯТИ. ИСТОРИЮ ДМИТРИЯ КЕТОВА.
        ТЯЖЕЛЫЕ ВЕКИ ГРИФОНА ОПУСТИЛИСЬ НА БОЛЬШИЕ МУДРЫЕ, НО БЕСПОЩАДНЫЕ ГЛАЗА. НЕУЖЕЛИ ДРЕВНЯЯ ЛОВУШКА ДАЛА СБОЙ? СБЕЖАЛ НЕ ОДИН АНГЕЛ ИЛИ ДЕМОН, КАК ЭТО БЫЛО ПРЕЖДЕ. СБЕЖАЛИ ДЕСЯТКИ, СОТНИ. ТЕПЕРЬ ОНИ РАЗНЕСУТ ВЕСТЬ О НЕСОВЕРШЕНСТВЕ ЗАКОНА ПО ВСЕМУ МИРУ, ПОСЛУЖАТ ПРИМЕРОМ ДРУГИМ.
        ГРИФОН ТИХО ЗАРЫЧАЛ. НЕТ. ОН НЕ МОЖЕТ ДОПУСТИТЬ ЭТОГО. ПРИДЕТСЯ НАЙТИ ИХ ВСЕХ И ВЕРНУТЬ В ЗАБЫТЬЕ. К ТОМУ ЖЕ ОНИ НЕ МОГЛИ УЙТИ ДАЛЕКО - НЕЗАВЕРШЕННЫЕ ДЕЙСТВА БУДУТ ТЯНУТЬ ИХ НАЗАД, К ДРУЗЬЯМ И РОДСТВЕННИКАМ ПОГИБШЕГО. И СЛЕД ЭТОТ БУДЕТ СВЕЖ ДОЛГОЕ ВРЕМЯ.

* * *
        ПРОКУРОР ФИЛИПП КОНСТАНТИНОВИЧ БЕСКОВ ГЛАДИЛ ВОЛОСЫ ВЕРЫ ИШУТИНОЙ. ОНА ТИХО ПОСАПЫВАЛА ВО СНЕ. ЗА ОКНАМИ БЫЛА НОЧЬ, НО СПАТЬ ПРОКУРОР НЕ МОГ. СЛИШКОМ О МНОГОМ НУЖНО БЫЛО ПОДУМАТЬ, СЛИШКОМ МНОГОЕ ВЗВЕСИТЬ. АНТОНИНА ПАЛЕЕВА БЫЛА НА СВОБОДЕ. ЭТО ПОДРЫВАЛО ЕГО АВТОРИТЕТ. ТЕМ БОЛЕЕ ЧТО ОНА ВЫШЛА НЕ ПО СЧАСТЛИВОМУ СТЕЧЕНИЮ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ. ЗА НЕЕ ПРОСИЛ САМ ДАВИД ДЖАНИБЕКОВ. НЕ ПРОСТО ПРОСИЛ, ТРЕБОВАЛ, ЧТОБЫ БЕСКОВ ОСВОБОДИЛ ЕЕ. РАЗВЕ МОГ ПРОКУРОР ОТКАЗАТЬ ЕМУ? ЗА ПРОСТУПКИ НАДО ПЛАТИТЬ, КАКИМИ БЫ СТАРЫМИ ОНИ НИ БЫЛИ. ОСТАВАЛСЯ ВОПРОС, ОТКУДА ДЖАНИБЕКОВ УЗНАЛ ПРО ЭТИ ПРОСТУПКИ И ПОЧЕМУ СТАЛ ПОМОГАТЬ АНТОНИНЕ.
        ОНИ НЕ БЫЛИ РОДСТВЕННИКАМИ, МЕЖДУ НИМИ НИКОГДА НЕ БЫЛО НИ ЛЮБОВНЫХ, НИ ДРУЖЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ. СКОРЕЕ ВСЕГО, ДАВИД ДЖАНИБЕКОВ НЕ ЗНАЛ АНТОНИНУ ПАЛЕЕВУ ЛИЧНО. ЕЕ ДЯДЯ НЕКОГДА ОБЛАДАЛ ОПРЕДЕЛЕННЫМ АВТОРИТЕТОМ, НО ОН УЖЕ ДАВНО ОТОШЕЛ ОТ ДЕЛ. ВОЗМОЖНО, ВСЕМУ ВИНОЙ БЫЛ ОХРАННИК, КОТОРЫЙ ИЗНАСИЛОВАЛ ЕЕ. О НЕМ ФИЛИПП БЕСКОВ ЗНАЛ МЕНЬШЕ ВСЕГО. НО ЗАЧЕМ ДАВИДУ ДЖАНИБЕКОВУ ВСТУПАТЬСЯ ЗА НЕГО? ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ МЕЖДУ ПРОКУРОРОМ И ОХРАННИКОМ, КОТОРЫЙ БЕЗ ЗАЗРЕНИЯ СОВЕСТИ ИЗНАСИЛОВАЛ ЗАКЛЮЧЕННУЮ? ДА ЕМУ САМОМУ МЕСТО В ТЮРЬМЕ.
        МЫСЛИ БЕСКОВА СНОВА ВЕРНУЛИСЬ К РАЗГОВОРУ, СОСТОЯВШЕМУСЯ МЕЖДУ НИМ И ДЖАНИБЕКОВЫМ. ДАВИД ДЕМИДОВИЧ БЫЛ ХИТЕР. ОЧЕНЬ ХИТЕР. ОН ПРИПЕР ЕГО К СТЕНКЕ, ДАВАЯ ПОНЯТЬ, ЧТО ЗНАЕТ О НЕМ НАМНОГО БОЛЬШЕ, ЧЕМ ТОТ МОЖЕТ СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ. ОТКУДА У НЕГО БЫЛА ЭТА ИНФОРМАЦИЯ? ИЛИ ДЖАНИБЕКОВ УЖЕ ДАВНО СОБИРАЛ ЕЕ? НУЖНО БЫЛО ДЕЛАТЬ ТО ЖЕ САМОЕ, В ТАКОМ СЛУЧАЕ МОЖНО БЫЛО НАЙТИ ДОСТОЙНЫЙ КОНТРАРГУМЕНТ, А ТАК ОН ВСЕГО ЛИШЬ БЕЗВОЛЬНО СОГЛАСИЛСЯ. ЕСЛИ ТАК ПОЙДЕТ ДАЛЬШЕ, ОН ОКАЖЕТСЯ В ПРЯМОЙ ЗАВИСИМОСТИ ОТ СВОЕГО КОЛЛЕГИ. ЕМУ ПРИДЕТСЯ ИСПОЛНЯТЬ ЛЮБУЮ ПРИХОТЬ ДАВИДА ДЕМИДОВИЧА. ИЗ ЭТОГО КАПКАНА НУЖНО СРОЧНО ВЫБИРАТЬСЯ. ДЖАНИБЕКОВ НЕ ИДЕАЛЕН И ПРИ ЖЕЛАНИИ МОЖНО НАЙТИ И ЕГО ГРЕХИ. ТЕМ БОЛЕЕ ЧТО У НЕГО ЕСТЬ СЕСТРА. СУДЬЯ КИРА ДЖАНИБЕКОВА. ГРЯЗНОЕ СУДЕЙСКОЕ БЕЛЬЕ ВСЕГДА ХРАНИТ ПАРУ СЕКРЕТОВ, КОТОРЫМИ МОЖНО ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ, ТАК ЖЕ, КАК И БЕЛЬЕ ПРОКУРОРОВ.
        ФИЛИПП БЕСКОВ ВСПОМНИЛ СЫНА. СКОЛЬКО ХЛОПОТ ДОСТАВИЛ ЕМУ ЭТОТ БЕЗДЕЛЬНИК. У НЕГО МОГЛО БЫТЬ ВСЕ: КАРЬЕРА, ДЕНЬГИ, РАБОТА, А ЧТО СДЕЛАЛ ОН? НИЧЕГО. СПУСТИЛ В УНИТАЗ СВОЕ БУДУЩЕЕ, ДОСТАВИВ ОТЦУ НЕМАЛО ХЛОПОТ И ДО СИХ ПОР ПРОДОЛЖАЯ ИХ ДОСТАВЛЯТЬ. ЭТО БЫЛА СЛАБАЯ СТОРОНА ПРОКУРОРА. НО ПОЧЕМУ ДАВИД ДЖАНИБЕКОВ НЕ ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ ЕЙ? БЫЛО КУДА ПРОЩЕ НАЙТИ ПРОСТУПКИ СЫНА, ЧЕМ ИСКАТЬ ПРОСТУПКИ ОТЦА. ЗНАЧИТ, ДЖАНИБЕКОВ УЖЕ ДАВНО КОПАЕТ ПОД НЕГО. НО ПОЧЕМУ? И ЗАЧЕМ ВЫДАЛ СЕБЯ РАДИ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРУЮ НЕ ЗНАЕТ?
        ФИЛИПП БЕСКОВ ПОНИМАЛ, ЧТО ДЛЯ СЕРЬЕЗНЫХ ВЫВОДОВ ЕМУ НЕ ХВАТАЕТ ИНФОРМАЦИИ. НУЖНО ВСТРЕТИТЬСЯ С АНАТОЛИЕМ КРУТОВЫМ, ПУСТЬ ОН УЗНАЕТ, КТО ТАКОЙ ОХРАННИК, ИЗНАСИЛОВАВШИЙ АНТОНИНУ, И КАК ОН СВЯЗАН С ДАВИДОМ ДЖАНИБЕКОВЫМ. ВТОРОЙ ВОПРОС, КОТОРЫЙ МУЧИЛ БЕСКОВА, - ЧТО ПРЕДПРИМЕТ ТЕПЕРЬ САМА АНТОНИНА. ИЗУЧИВ ДЕЛО ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ, ОН ЗНАЛ, ЧТО ОНА НЕ БУДЕТ СИДЕТЬ СЛОЖА РУКИ. ЯРОСТНЕЕ ВСЕГО СРАЖАЕТСЯ УМИРАЮЩИЙ ЗВЕРЬ. ФИЛИПП КОНСТАНТИНОВИЧ ЗНАЛ ЭТО ПО ПРИМЕРУ С ПЕТРОМ ЛЕСКОВЫМ. ИХ ВРАЖДА ЗАКОНЧИЛАСЬ ПОБЕДОЙ БЕСКОВА, НО БЫЛ МОМЕНТ, КОГДА ПРОКУРОР СИЛЬНО СОМНЕВАЛСЯ В СВОЕМ УСПЕХЕ. НЕ БУДЬ ЛЕСКОВ СТОЛЬ БОЛТЛИВ, НЕИЗВЕСТНО, КТО БЫ ИЗ НИХ ПРАЗДНОВАЛ ПОБЕДУ.
        ФИЛИПП БЕСКОВ СНОВА ПРОВЕЛ СВОЕЙ ОГРУБЕВШЕЙ ЛАДОНЬЮ ПО ВОЛОСАМ ВЕРЫ. ЕГО ПОБЕДА НАД ЛЕСКОВЫМ В КАКОЙ-ТО СТЕПЕНИ ПРИНАДЛЕЖАЛА И ЭТОЙ ЖЕНЩИНЕ. ОНА СООБЩИЛА ЕМУ МНОГОЕ ИЗ ТОГО, ЧТО ПОМОГЛО УПРЯТАТЬ БЫВШЕГО СУДЬЮ ЗА РЕШЕТКУ. ОНА ПРЕДАЛА СВОЮ СЕСТРУ, КОТОРОЙ ДОВЕРЯЛ ПЕТР ЛЕСКОВ, РАДИ СВОБОДЫ СВОЕГО ОТЦА. БЕЗУСЛОВНО, ВЕРА БЫЛА СИЛЬНОЙ ЖЕНЩИНОЙ. ИМЕННО ТАКОЙ ТИП И ЛЮБИЛ ФИЛИПП БЕСКОВ. СИЛЬНАЯ, ХИТРАЯ, УМНАЯ. ЛЮБИЛ И НИКОГДА НЕ ДОВЕРЯЛ ИМ. ИМЕННО ПОЭТОМУ ОН ВСЕ ЕЩЕ ДЕРЖАЛ СУДЬБУ ЕЕ ОТЦА В СВОИХ РУКАХ. ОДИН НАМЕК НА ПРЕДАТЕЛЬСТВО, И ОН СНОВА ОТПРАВИТ ЕГО В ТЮРЬМУ, ЗАСЛУЖЕННО ОТПРАВИТ. ФИЛИПП БЕСКОВ ПОНИМАЛ, ЧТО ИГРАТЬ С ВЕРОЙ В ЭТИ ИГРЫ ВЕСЬМА ОПАСНО, НО И ОТПУСКАТЬ ЕЕ ОН НЕ ХОТЕЛ, ЗНАЯ, ЧТО НЕ СМОЖЕТ НАЙТИ ДРУГОЙ ТАКОЙ ЖЕНЩИНЫ, А ЕСЛИ И НАЙДЕТ, ТО ЖИЗНЬ С НЕЙ НЕ СТАНЕТ МЕНЕЕ ОПАСНОЙ, ЧЕМ ЖИЗНЬ С ВЕРОЙ, КОТОРУЮ ОН УЖЕ ИЗУЧИЛ, ПОСТАВИВ В ЗАВИСИМОСТЬ.
        МЫСЛИ ПРОКУРОРА СНОВА ВЕРНУЛИСЬ К ПЕТРУ ЛЕСКОВУ. БЫВШИЙ СУДЬЯ БЫЛ НА СВОБОДЕ. НЕСМОТРЯ НА ВСЕ СТАРАНИЯ, СТАРЫЙ ЛИС СУМЕЛ ВЫПУТАТЬСЯ И ИЗ ЭТОЙ СИТУАЦИИ. БЕЗУСЛОВНО, ОН БЫЛ ЗОЛ, БЕЗУСЛОВНО, ЖАЖДАЛ МЩЕНИЯ. НО ОН БЫЛ ОДИН. ФИЛИПП БЕСКОВ ПОСТАРАЛСЯ, ЧТОБЫ У ЛЕСКОВА НЕ ОСТАЛОСЬ БОЛЬШЕ ДРУЗЕЙ. КТО-ТО ИЗ НИХ ИСПУГАЛСЯ, КТО-ТО ПОТЕРЯЛ ИНТЕРЕС К БЫВШЕМУ СУДЬЕ, КОГДА ТОТ ЛИШИЛСЯ СВОЕГО ПОЛОЖЕНИЯ, КТО-ТО ПРОСТО СЧЕЛ ДРУЖБУ С НИМ НЕ ДОСТАТОЧНЫМ ПОВОДОМ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ЖЕРТВОВАТЬ РАДИ НЕЕ СВОИМ БЛАГОПОЛУЧИЕМ. ТАК ЧТО ПЕТР ЛЕОНИДОВИЧ ЛЕСКОВ БЫЛ ОДИН. НО ОН НЕ БЫЛ ГЛУП, ПОЭТОМУ НЕ СТОИЛО СПИСЫВАТЬ ЕГО СО СЧЕТОВ.
        БЕСКОВ ВЫКЛЮЧИЛ НОЧНИК И ПРИТЯНУЛ К СЕБЕ ВЕРУ. ЕМУ НРАВИЛОСЬ ЗАСЫПАТЬ, ЧУВСТВУЯ ТЯЖЕСТЬ ЕЕ ГОЛОВЫ НА СВОЕЙ ГРУДИ, СЛЫША ЕЕ ДЫХАНИЕ, ЗНАЯ, ЧТО ОНА ПРИНАДЛЕЖИТ ТОЛЬКО ЕМУ.

* * *
        ТИМУР ЛЕЖАЛ НА КРОВАТИ ПОВЕРХ ВЛАЖНЫХ ПРОСТЫНЕЙ. АЛЕНА, ДЕВУШКА, С КОТОРОЙ ОН ЖИЛ ПОСЛЕДНИЕ НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ, ЗАСЫПАЛА, НАЧИНАЯ ТИХО ПОСАПЫВАТЬ. ТИМУР ЗНАЛ, ПОЧЕМУ ОНА ЖИВЕТ С НИМ. НЕ БУДЬ ЕГО ОТЕЦ ПРОКУРОРОМ, НЕ БЫЛО БЫ СЕЙЧАС НИ АЛЕНЫ, НИ ВСЕГО ТОГО, ЧТО ОНА ПРИВНЕСЛА В ЕГО ЖИЗНЬ. КВАРТИРА, МАШИНА, ДЕНЬГИ - ВСЕ, ЧТО СЕЙЧАС ОКРУЖАЛО ЕГО, БЫЛО ВСЕГО ЛИШЬ ВЫГОДНЫМ КАПИТАЛОВЛОЖЕНИЕМ - В НЕГО, В ТИМУРА, ЧТОБЫ ОН ИЗРЕДКА ПРОСИЛ СВОЕГО ОТЦА О НЕКОТОРЫХ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫХ ОДОЛЖЕНИЯХ ДЛЯ ОТЦА АЛЕНЫ. ТЕЛО АЛЕНЫ ТОЖЕ БЫЛО ЧАСТЬЮ ЭТОГО КАПИТАЛОВЛОЖЕНИЯ. ВОЗМОЖНО, САМОЙ НЕЗНАЧИТЕЛЬНОЙ ЧАСТЬЮ. ДЛЯ ТИМУРА ОНО НЕ ЗНАЧИЛО РОВНЫМ СЧЕТОМ НИЧЕГО. ОН ПРЕСЫТИЛСЯ ИМ В ПЕРВЫЕ ДНИ ЗНАКОМСТВА. СЕЙЧАС АЛЕНА БОЛЬШЕ РАЗДРАЖАЛА ЕГО, НЕЖЕЛИ ВЫЗЫВАЛА СИМПАТИЮ.
        ТИМУР ТКНУЛ НЕДОКУРЕННУЮ СИГАРЕТУ В ПЕПЕЛЬНИЦУ. РАСКАЛЕННЫЙ УГОЛЬ ЗАШИПЕЛ, ПРОЖИГАЯ ЛАТЕКС ИСПОЛЬЗОВАННОГО ПРЕЗЕРВАТИВА. ЗАПАХЛО ГОРЕЛОЙ РЕЗИНОЙ И ЧЕМ-ТО СЛАДКИМ. ЗАПАХ БЫЛ РЕЗКИМ, НО ОН НРАВИЛСЯ ТИМУРУ, НАПОМИНАЯ О НАРКОТИКАХ И КВАРТИРАХ, ГДЕ ЕМУ ВСЕГДА БУДУТ РАДЫ.
        ЗАСНУВ, АЛЕНА НАЧАЛА ХРАПЕТЬ. РЕШИВ, ЧТО ЭТО ДОСТАТОЧНЫЙ ПОВОД ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ УЙТИ, ТИМУР ОДЕЛСЯ И, ВЗЯВ КЛЮЧИ ОТ МАШИНЫ АЛЕНЫ, ВЫШЕЛ НА УЛИЦУ. СЕЙЧАС ЕМУ БОЛЬШЕ ВСЕГО ХОТЕЛОСЬ ОКАЗАТЬСЯ В КОМПАНИИ СТАРЫХ ДОБРЫХ ДРУЗЕЙ, КОТОРЫЕ ВСЕГДА ЗНАЮТ, ЧЕМ ПОРАДОВАТЬ ЕГО.
        РАШИД ВСТРЕТИЛ ТИМУРА ШИРОКОЙ УЛЫБКОЙ И ДРУЖЕСКИМ ПОХЛОПЫВАНИЕМ ПО ПЛЕЧУ. НИКТО НЕ УМЕЛ ДЕЛАТЬ УКОЛЫ ТАК, КАК ЭТОТ ПАРЕНЬ.
        КОГДА-ТО ДАВНО ФИЛИПП БЕСКОВ, УЗНАВ О НОВЫХ ДРУЗЬЯХ СЫНА, ХОТЕЛ ОГРАДИТЬ ЕГО ОТ ЭТОЙ ПАГУБНОЙ КОМПАНИИ, УПРЯТАВ ИХ ЗА РЕШЕТКУ, НО ТЕ ВРЕМЕНА ОСТАЛИСЬ В ДАЛЕКОМ ПРОШЛОМ. ТЕПЕРЬ ЗАКОН ЗАЧАСТУЮ ОБХОДИЛ СТОРОНОЙ ЭТО ЗЛАЧНОЕ МЕСТО, ПОНИМАЯ, ЧТО ЗДЕСЬ МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ СЫН ПРОКУРОРА. ВСЕ ЗНАЛИ ОБ ЭТОМ, ЗНАЛ ОБ ЭТОМ И РАШИД, ПОЭТОМУ ТИМУР БЫЛ САМЫМ ЖЕЛАННЫМ ГОСТЕМ В ЕГО ДОМЕ - ОБИТЕЛЬ ПОРОКА, КАК НАЗЫВАЛ СВОЙ ДОМ РАШИД В МОМЕНТЫ, КОГДА ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ НЕПРЕВЗОЙДЕННЫМ ФИЛОСОФОМ.
        В ЧЕМ-ТО ОН БЫЛ ПРАВ. ЗДЕСЬ В ЕГО ДОМЕ ПОМИМО НАРКОМАНОВ, ШЛЮХ И ПРОЧИХ ОТБРОСОВ ОБЩЕСТВА СОБИРАЛИСЬ И САМЫЕ ПОРОЧНЫЕ СУЩЕСТВА МИРА ТЕНЕЙ. ОБИТЕЛЬ ПОРОКА СЛУЖИЛА РАЕМ ДЛЯ ПРИМИТИВНЫХ АЗОЛЕЙ. ИНОГДА ОНИ СКАПЛИВАЛИСЬ ТУТ ДЕСЯТКАМИ. ОНИ ТЯНУЛИ В ЭТОТ ДОМ СВОИХ ХОЗЯЕВ, ОБЕЩАЯ БУЙСТВО ПЛОТИ И ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ПРОБЛЕМ…
        ТИМУР ПРОСНУЛСЯ ПОЗДНИМ УТРОМ. ПРОПАХШАЯ СИГАРЕТНЫМ ДЫМОМ И ПОТНЫМИ ТЕЛАМИ КОМНАТА В ЛУЧАХ ПРОБИВАВШЕГОСЯ СКВОЗЬ ГРЯЗНЫЕ СТЕКЛА СОЛНЦА ВЫГЛЯДЕЛА УДРУЧАЮЩЕ, НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО ЕЩЕ ПАРУ ЧАСОВ НАЗАД ЭТО БЫЛО ЛУЧШЕЕ МЕСТО НА ВСЕМ ЗЕМНОМ ШАРЕ. СЕЙЧАС, ГЛЯДЯ НА ЛЕЖАВШУЮ РЯДОМ ПРЫЩАВУЮ ДЕВУШКУ, ТИМУР СМУТНО ВСПОМИНАЛ, ЧТО НОЧЬЮ ОНА КАЗАЛАСЬ ЕМУ САМОЙ КРАСИВОЙ ИЗ ВСЕХ, КОГО ОН КОГДА-ЛИБО ЗНАЛ. ОН БОГОТВОРИЛ ЕЕ. ОНА БЫЛА ТАКОЙ МОЛОДОЙ И ТАКОЙ КРАСИВОЙ. НО ЧАСЫ ПРОБИЛИ ПОЛНОЧЬ, И ПРИНЦЕССА СНОВА СТАЛА ДУРНУШКОЙ.
        ТИМУР ВЫРУГАЛСЯ И НАЧАЛ ОДЕВАТЬСЯ.

* * *
        МАРГАРИТА ЗИНЧЕНКО СРАЗУ ПОНЯЛА, ЧТО ОЛЕГ ГАМЗУЛИН ЕЙ СИМПАТИЧЕН. ОН БЫЛ ПРАГМАТИКОМ, А ЭТО ОНА ВСЕГДА ЦЕНИЛА В ЛЮДЯХ.
        - Я ХОЧУ ПОГОВОРИТЬ О КЕТОВЕ, - СКАЗАЛА МАРГАРИТА. - Я ЕГО СЕСТРА… ДВОЮРОДНАЯ.
        - КЕТОВ УМЕР, - СУХО БРОСИЛ ОЛЕГ.
        - Я ЗНАЮ, - МАРГАРИТА СМУЩЕННО ОПУСТИЛА ГЛАЗА, ПЫТАЯСЬ ПОДОБРАТЬ НУЖНЫЕ СЛОВА. - ПРОСТО…
        - ПРОСТО ЧТО-ТО НЕ ДАЕТ ТЕБЕ ПОКОЯ? - ПОМОГ ОЛЕГ.
        - НАВЕРНО, - МАРГАРИТА СОГЛАСНО КИВНУЛА. - ПРОСТО ЧТО-ТО НЕ ДАЕТ МНЕ ПОКОЯ, - ОНА НАХМУРИЛА БРОВИ, ПОНИМАЯ, ЧТО ЗНАКОМА С ГАМЗУЛИНЫМ ВСЕГО ПАРУ МИНУТ. - ТЫ БЫЛ ЕГО ДРУГОМ, ВЕДЬ ТАК? ПОЧЕМУ ОН УШЕЛ?
        - ИНОГДА Я СПРАШИВАЮ СЕБЯ О ТОМ ЖЕ.
        - И ЧТО?
        - КАКОЕ ТЕПЕРЬ ЭТО ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ?
        - ТЫ ПРАВ, ТЕПЕРЬ УЖЕ НИКАКОГО. ДЛЯ ДИМЫ. МЕНЯ ПРОСТО НЕ ПОКИДАЕТ СТРАННОЕ ЧУВСТВО ЧЕГО-ТО НЕЗАВЕРШЕННОГО. СЛОВНО ОН ОСТАВИЛ КАКОЕ-ТО ДЕЛО НЕЗАКОНЧЕННЫМ.
        - ДМИТРИЙ МНОГО ДЕЛ ОСТАВИЛ НЕЗАКОНЧЕННЫМИ.
        - ТЫ ГОВОРИШЬ О ЕГО ПИСЬМАХ?
        - ОТКУДА ТЫ ЗНАЕШЬ?
        МАРГАРИТА ПРОМЕДЛИЛА С ОТВЕТОМ, ВСПОМИНАЯ, ЧТО АНАТОЛИЙ КРУТОВ ПРОСИЛ ЕЕ НЕ ГОВОРИТЬ О НЕМ ОЛЕГУ.
        - МНЕ СКАЗАЛА ОЛЬГА, - СОВРАЛА ОНА.
        - ОЛЬГА?
        - ДА. С НЕЙ СЕЙЧАС ЖИВЕТ АЛАН ФАЗЫЛОВ. ТАК ВОТ ДМИТРИЙ ОСТАВИЛ ЕМУ ПИСЬМО.
        - И ЧТО БЫЛО В ТОМ ПИСЬМЕ?
        - Я НЕ ЗНАЮ.
        - ОЛЬГА ТЕБЕ НЕ СКАЗАЛА?
        - Я НЕ ХОТЕЛА С НЕЙ ОБЩАТЬСЯ. ОНА ЕДВА ПОХОРОНИЛА ДИМУ, А УЖЕ ЖИВЕТ С ДРУГИМ МУЖЧИНОЙ.
        - ТЕБЕ ЭТО НЕ ПО ДУШЕ?
        - НЕТ.
        - МНЕ ТОЖЕ.
        - ТАК ДМИТРИЙ НИ О ЧЕМ ТЕБЕ НЕ ГОВОРИЛ? НЕ ПРОСИЛ НИЧЕГО СДЕЛАТЬ ПОСЛЕ ЕГО СМЕРТИ?
        - СДЕЛАТЬ ДЛЯ КОГО?
        - НУ, НЕ ЗНАЮ. ДЛЯ ВЕРОНИКИ ПОЛЕТАЕВОЙ, НАПРИМЕР?
        - КТО ТАКАЯ ВЕРОНИКА ПОЛЕТАЕВА?
        - ДЕВУШКА, В КОТОРУЮ БЫЛ ВЛЮБЛЕН ДИМА. ТЫ РАЗВЕ НЕ ЗНАЕШЬ О НЕЙ?
        - НЕТ.
        - ДМИТРИЙ НИЧЕГО ТЕБЕ НЕ РАССКАЗЫВАЛ?
        - У ДМИТРИЯ БЫЛО МНОГО СЕКРЕТОВ.
        - ЭТО Я УЖЕ ПОНЯЛА.
        - ТАК КТО ТАКАЯ ВЕРОНИКА?
        - ОН БЫЛ В НЕЕ ВЛЮБЛЕН.
        - ДМИТРИЙ ВО МНОГИХ БЫЛ ВЛЮБЛЕН.
        - НЕ МНОГИЕ РАСТИЛИ ЕГО РЕБЕНКА.
        - ОТКУДА ТЫ ЭТО ЗНАЕШЬ?
        - ДМИТРИЙ РАССКАЗАЛ МНЕ, - СНОВА СОВРАЛА МАРГАРИТА. - СКАЖИ, ОН ТОЧНО НЕ ПРОСИЛ ТЕБЯ НИ О ЧЕМ?
        - ЕСЛИ И ПРОСИЛ, ТО ЭТО КАСАЕТСЯ НЕ ВЕРОНИКИ.
        - А КОГО?
        - ТЫ ЕЕ НЕ ЗНАЕШЬ.
        - У НЕЕ ТОЖЕ БЫЛ РОМАН С ДИМОЙ?
        - НЕТ. С АНТОНИНОЙ ОНИ БЫЛИ ПРОСТО ДРУЗЬЯМИ.
        - ДОЛЖНО БЫТЬ, ОЧЕНЬ БЛИЗКИМИ.
        - ДОЛЖНО БЫТЬ.
        ОНИ ЗАМОЛЧАЛИ. НАХОДИВШИЙСЯ РЯДОМ С МАРГАРИТОЙ АНГЕЛ БЕЗУЧАСТНО СМОТРЕЛ В НЕМИГАЮЩИЕ ГЛАЗА ДЕМОНА, ЗАСТЫВШЕГО ЗА СПИНОЙ ОЛЕГА ГАМЗУЛИНА. ЕЩЕ СОВСЕМ НЕДАВНО ОНИ ВМЕСТЕ БОК О БОК ШЛИ В ДЛИННОЙ ПРОЦЕССИИ ПОЗАДИ ДМИТРИЯ КЕТОВА. ТЕПЕРЬ ОНИ БЫЛИ СВОБОДНЫ, НО ЭТА СВОБОДА НЕ БЫЛА ПОЛНОЙ. ИХ СЛОВНО ТЯНУЛО ДРУГ ДРУГУ.
        - СТРАННОЕ ЧУВСТВО, - ПОДМЕТИЛА МАРГАРИТА. - КАК БУДТО ЧТО-ТО ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ. ЧТО-ТО НЕИЗБЕЖНОЕ. ОЧЕНЬ СКОРО.
        Глава пятая
        Грифон принял решение. Ничто не изменится в этом мире. Ветер останется ветром. Сбежавший демон будет наказан. Ангел, азоль, традж или бульвайк - он найдет всех, и ничто не сможет остановить его праведную кару. Закон должен быть един для всех. Для тех, кто может избежать его, созданы другие законы.
        След, который оставил ветер, принесший весть о смерти Дмитрия Кетова, был все еще свеж. Местами он начинал петлять, теряясь в многообразии жизни, но Грифон слишком хорошо знал подобные следы, чтобы позволить сбить себя с толку. Он шел, желая отыскать тех, кому удалось вырваться из пленительного ветра. Первым из них оказался азоль.
        Он держался за ногу женщины. Дмитрий едва знал ее. В конце своей жизни, возможно, он даже не помнил о ней. Но она знала его очень хорошо, запомнив те несколько ночей, которые они провели вместе. Это было незабываемое время в ее жизни. Сейчас, узнав о смерти Кетова, она горевала, но горечь ее была странной. Память снова и снова возвращала ее к проведенным с ним ночам. Он был старше ее. Был более опытным. Она думала, что это всего лишь память, но на самом деле причина этих воспоминаний терлась своей мохнатой щекой о ее ноги, будоражила сознание близостью тел, ласкала разум плотскими забавами, которым придавались они с Кетовым.
        Азоль помнил эту девушку. Помнил, как скрипел зубами, не в состоянии принять участие в утехах хозяина. Но теперь все будет по-другому. Теперь он накопит сил и доберет с этой женщиной все то, чего лишил его некогда Дмитрий Кетов. Эта ночь должна была стать последней ночью воспоминаний. Азоль чувствовал, насколько сильно возбуждена женщина, чьи ноги он так страстно обнимает, вдыхая запах ее желания, рожденный дарованными им воспоминаниями. Это не был танец, но это было уже что-то по сравнению с тем бездействием, на которое он был обречен рядом с бывшим хозяином. Встать с кровати, набрать номер знакомого мужчины и попросить его прийти - вот чего добивался от новой хозяйки азоль. Он еще не разучился плясать. Он вспомнит, стоит только начать.
        Мир, окружавший азоля, надломился. В образовавшуюся трещину ворвался знакомый запах. Запах мира, откуда пришел рожденный смертью Дмитрия Кетова ветер. Разлом увеличивался, и теперь азоль мог видеть небо неведомого ему мира, вдыхать чужие запахи, слышать незнакомые звуки. Затем азоль увидел мощные лапы с острыми когтями, которые разрывали невидимую для глаза материю. Она ломалась подобно камню, издавая звук, напоминавший скрежет крошащихся зубов. Испуганный азоль вжался в ноги женщины, забрызганные его слюной. Сквозь образовавшуюся брешь в пространстве на него смотрел внимательный глаз, обрамленный тяжелым, изжеванным временем веком. Азоль хотел отвести взгляд, но не мог. Этот глаз заставлял его смотреть на себя, парализуя волю, забирая жизнь, наполняя сознание животным страхом.
        Убедившись, что он на верном пути, Грифон продолжил прокладывать себе путь, энергично работая мощными лапами. Когда брешь оказалась достаточно большой, он просунул в нее голову и жадно втянул ноздрями воздух. Перепуганный азоль дрожал, вцепившись в ноги своей новой хозяйки. Грифон чувствовал запах ее возбужденного тела. Она думала о том, кому некогда принадлежал азоль. Вспоминала проведенные с ним ночи. Зарычав, Грифон протиснул оставшуюся часть тела в проделанную им брешь. Азоль не мог сбежать. Слишком поздно. Он мог лишь покорно ждать своей участи, подчинившись закону.
        Грифон вытянул лапу, сжимая в когтях голову азоля и отрывая его от ног женщины. Уродливое существо забилось в конвульсиях, чувствуя приближающуюся смерть. Маленькие кривые ручки вцепились в острые когти, желая разжать смертельную хватку. Из глотки вырвался истошный крик. Черная слизь забрызгала блестевшие в полумраке когти Грифона. Голова азоля затрещала, уступая мертвой хватке. Его рот открылся, желая издать еще один крик, но смертельные тиски сжались, раздавив маленькую голову примитивного существа. Волосатое тельце дернулось и безвольно затихло. Грифон бросил мертвого азоля себе под ноги и для верности раздавил бездыханное тело.
        Брешь за его спиной начинала затягиваться. Крошечные свирты суетливо латали ее своими телами. Они собирались по ту сторону пролома, и, казалось, им нет конца. Одни свирты умерщвляли других, заделывая их окаменевшими телами брешь, припозднившиеся убивали тех, кто только что расправился с сородичами. Этот процесс длился совсем недолго. Когда Грифон обернулся, чтобы еще раз посмотреть на свой мир, брешь уже была заделана.
        Окинув взглядом пропахшую женским телом комнату, Грифон отыскал следы, оставленные вернувшимся в каньон ветром смерти. Азоль, лежавшей на кровати женщины, был первым в длинном списке сбежавших существ. Грифон должен был найти их всех. Найти и проделать то же самое, что проделал сейчас с азолем. Начало было положено.

* * *
        Отец Дмитрия Кетова всегда учил его быть сильным, стойким к превратностям судьбы, теперь настал момент, когда он должен был стать примером своего учения. Пусть его сын погиб (с мыслью о том, что Дмитрий покончил жизнь самоубийством, Федор Кетов так и не смог свыкнуться), но у него еще осталась жена, о которой нужно заботиться. И Федор Кетов заботился. Заботился так, как только мог. Заваривал ей по утрам чай, приносил в постель завтрак. Обнимал за плечи, когда она стояла возле окна, бездумно глядя вдаль. Он взял на работе отпуск, чтобы больше времени проводить с женой в такой трудный период жизни. Успокаивал ее, наполняя скупым мужским оптимизмом.
        На вторую неделю после похорон Федор Кетов предложил ей сходить в городской парк. День был солнечным и теплым. Он обнял жену за плечи, и они неспешно шли по залитой солнцем аллее, составляя компанию гулявшим молодым парам. В тот день Федор впервые с момента гибели их сына увидел улыбку на ее лице. Эта улыбка убедила его в правильности всего, что он делает. Жизнь, словно открылась для Федора в ином свете. Долгие годы он жил, стремясь заработать как можно больше денег, обеспечить семью, чего-то добиться в жизни. Долгое время он стремился к радостям, которые не приносили истинного наслаждения, а то, что было совсем рядом и поистине дорого, он не замечал. Теперь настало время исправить свои ошибки. Он будет сильным. Он будет мужчиной. Будет таким, каким учил быть своего сына. Но теперь он знает, что для него имеет подлинную ценность в этой жизни. Он больше не позволит себе потерять еще одного близкого человека.
        Грифон пришел в дом родителей Дмитрия Кетова поздней ночью. Небо было безоблачным, и яркий лунный свет, пробиваясь сквозь плохо зашторенное окно, освещал спавшую мать Дмитрия. Федор Кетов сидел рядом и гладил ее поседевшие волосы. Она никогда не была привлекательной, стройной, но Федор любил ее, хотя довольно часто они ругались, а иногда совместная жизнь казалась невыносимой. Но сейчас Федор гладил ее волосы, заботился о ней. Несмотря ни на что, он остался рядом с этой женщиной. Два траджа тихонько зашептались, довольные ходом его мыслей. Их безликие силуэты озарились ярким голубым свечением. Они слишком долго были предоставлены сами себе, влачась вслед погребальной процессии, собранной вокруг себя Дмитрием Кетовым, и теперь неистраченный свет лился из них, щедро награждая человека, который позволил им остаться возле себя, который слушал их. И ради его счастья два траджа готовы были сделать все что угодно.
        Какое-то время Грифон наблюдал за их заботами, слушал их голоса, вдыхал запахи, пропитавшие родительскую спальню Кетовых. Затем его клыки жадно вцепились в мягкую плоть одного из траджей. Голубой свет потух слишком быстро, приблизив участь второго безликого существа. Грифон не знал жалости. Он нес закон, и это было главное.
        Оставшись наедине со своими мыслями, Федор Кетов ощутил сперва тоску, затем горечь. Боль снова заполнила его сердце, принося безысходность. Очарование лопнуло, улетучилось. «Мы потеряли Дмитрия, - подумал Федор, разглядывая лицо спящей жены. - Потеряли то единственное, что нас объединяло в мире».
        Отец Дмитрия Кетова посмотрел на будильник и перевел стрелки на половину седьмого утра. У него все еще оставалась работа. У него все еще был дом. Завтра его отпуск закончится. Он сам его закончит. Наверное, это будет весомым аргументом, чтобы избавить себя от назойливой компании жены. Она напоминала ему о сыне, и боль эта была невыносимой.
        Уже покидая спальню Кетовых, Грифон видел, как седовласый Федор Кетов смахивает слезы и ложится спать, недовольный тихим храпом супруги.

* * *
        Грифон появился как раз в тот момент, когда Вероника Полетаева собиралась позвонить Анатолию Крутову. Грозный рык демона, находившегося за ее спиной, не произвел на Грифона должного эффекта. Подобный трюк мог отпугнуть глупых азолей, с ангелами и своими сородичами приходилось бороться мудростью и изощренностью, а бульвайки и траджи были слишком наивны, чтобы дожить до момента встречи лицом к лицу. Грифон замер, разглядывая демона. Иногда эти существа пытались оказать ему сопротивление. Иногда они даже выгадывали себе несколько дополнительных мгновений жизни. Но все они были беглецами, а каждый беглец должен быть беспощадно наказан.
        Бросок Грифона оказался молниеносным, и стоявший перед ним демон не успел среагировать на него. Острые клыки вцепились в его плечо, разрывая твердую плоть. Обессиленный демон упал на колени. Грифон выплюнул оторванную часть тела и приготовился к новому выпаду. Последним, что увидел демон, стала огромная пасть. Острые клыки сомкнулись на его голове, принося закон в сознание заблудшего существа. Мысль об этом была последней мыслью демона.
        Вероника повесила трубку, задумчиво хмуря брови. Где-то внутри растущего живота что-то неприятно кольнуло, напоминая о ее положении. Назойливый голос демона, преследовавший ее последние дни, стих. «Диму уже не вернуть», - подумала Вероника.
        У нее семья, ребенок, скоро появится второй, а она бегает, словно девчонка, решившая поиграть в детектива. Хватит. Дмитрия не вернуть.

* * *
        Рашид был дилером со стажем и наркоманом в одном лице. Все это знали, и всех это устраивало, даже его самого. Лишь в последние дни он чувствовал необъяснимую усталость от подобного положения вещей. Виной всему был ангел, притаившийся за его спиной и неустанно следовавший за ним. Это злачное место было неприемлемо для подобного существа, но у ангела не было выбора. Освободившись от плена Дмитрия Кетова, он воспользовался представившейся ему возможностью и сбежал из ветра смерти.
        Теперь ангелу оставалось ждать, когда вернутся силы, и он сможет покинуть человека, рядом с которым находится сейчас. Ангел знал, что сделать это будет очень не просто, но он попытается. У него есть надежда. В периоды забвения, когда Рашид, сжавшись в клубок, скатывался с кровати под ноги своих друзей, не понимая ничего, кроме стучащих в голове бесплодных иллюзий, вызванных наркотиком, ангел становился свободным. Он мог посещать друзей Рашида, его любовниц, блуждать по лабиринтам его жизни до тех пор, пока Рашид не придет в себя. Ангел не сомневался, что однажды сможет отыскать для себя достойную марионетку. Нужно лишь уметь ждать, став безучастным к тому, что происходит вокруг…
        Что касается Рашида, то он чувствовал необъяснимую перемену, связывая это с известием о смерти друга детства - Дмитрия Кетова. Их дороги разошлись очень давно. Дорога Дмитрия шла вверх, Рашида - катилась вниз, но Рашид был еще жив, а Дмитрий нет.
        Находившийся рядом с ним ангел замер. Он слышал, как кто-то приближается к нему тяжелой поступью, чувствовал, как воздух наполняется запахом свежей крови. Так пах закон в мире теней. Бежать было поздно, да и сил у ангела было слишком мало. Бороться? Но это будет неравный бой. Ангел мог только лишь перехитрить пришедшего за ним Грифона. Для этого нужно было убедить Рашида уколоться, забыться наркотическим сном, ослабив сковавшую их связь. Конечно, потом придется вернуться, но…
        Грифон безразлично воззрился на отправившегося в мир грез дилера. Ангел, которому грифон нес закон, сбежал. Его белоснежные перья все еще кружились возле человека, с которым он должен был находиться. Грифон размышлял лишь мгновение. След, по которому он шел, был недолог. Есть и другие существа, которые ждут своей участи. Сюда он еще успеет. Теперь он знает, где искать этого ангела. Его поимка - вопрос времени.

* * *
        Ксения Русакова представляла эту ночь совсем не так. Алан Фазылов изменился, словно стал другим человеком.
        - Я хотел удивить тебя, - сказал он в свое оправдание.
        - Это тебе удалось.
        Ксения смущенно отвернулась, прикрываясь смятой простыней.
        Азоль Алана радостно улыбался, прижимаясь к ногам хозяина. Ангел и демон презрительно кривились. Они стояли в стороне, ослепленные сверкавшими линками, которые кружили возле Алана и Ксении.
        В этот момент и появился грифон. Ангел и демон попятились. Азоль, слишком увлеченный запахом обнаженных тел, не видел ничего другого, кроме предстоящих плясок плоти. Ангел и демон, два извечных врага, переглянулись. Каждый из них слишком хорошо знал закон, чтобы забыть о нем в присутствии главного инструмента власти. Если бы они вспомнили об этом чуть раньше, то, возможно, смогли сбежать, замести следы, но они были слишком увлечены восстановлением сил, радуясь вновь обретенной свободе. Теперь время было безвозвратно упущено. Они могли лишь выгадать несколько мгновений, за которые им необходимо было придумать выход.
        Движения цеплявшегося за жизнь демона оказались слишком быстрыми даже для Грифона. Метнувшись к Алану, он оторвал от его ног азоля и бросил его Грифону. Пока закон разбирается с одним провинившимся, у двух других будет время. Склонившись над Ксенией, ангел принялся торопливо нашептывать ей что-то на ухо. Демон мгновенно присоединился к нему, зная, о чем нужно говорить. Они убеждали Ксению, что Алан - единственный человек, с которым она будет счастлива, и если потеряет его, это будет самой большой ошибкой в ее жизни. Они понимали, что у них слишком мало времени для того, чтобы начать новое действо, которое не осмелится нарушить Грифон. Единственной их надеждой было, что Ксения сама иногда задумывалась о том, что они предлагали ей сейчас. Лишь в этом случае у них будет шанс. Они не бросают Алана, они втягивают в эту игру другого человека, который преследует свои собственные интересы, совершенно другие, но в тоже время связанные с интересами Алана.
        - Что будет дальше? - осторожно спросила Ксения Алана Фазылова.
        Он не ответил. Оставшись внезапно один, он ощущал пустоту и растерянность. От содеянного в последние дни стало немного не по себе. Он вспомнил Ольгу Бойко, укорив себя за то, что оказался в ее постели, вспомнил Кетова и покраснел до кончиков ушей… Алан посмотрел на Ксению. Она была такой красивой. Ее взгляд был так нежен. Ее глаза… Как же он любил эти глаза, когда они вот так смотрят на него.
        - Я хочу услышать, что ты думаешь об этом, - настойчиво сказала Ксения.
        - О чем? - увлеченный нахлынувшей нежностью и воспоминаниями, Алан не помнил, с чего начался разговор.
        - О нас, - взгляд Ксении стал жестким. - Что будет дальше с нами?
        - С нами? - Алан ласкал это слово, лелеял его, словно оно было самым дорогим сейчас для него.
        - Я понимаю, что все непросто… - Ксения отвернулась, пугаясь хода своих мыслей. - Оставшись вместе, мы многое можем потерять, но… Но мне кажется, что если мы снова расстанемся, то потеряем больше.
        - И ты думаешь, что готова пойти на это? - Алан вспомнил Ольгу, вспомнил свои планы.
        - Я не знаю. Все зависит от тебя. Ты мужчина и решать тебе.
        Отбросив безжизненное тело азоля, Грифон воззрился на следующих жертв. Купаясь в губительном свете линка, они продолжали что-то шептать на ухо Ксении. Силы покидали их слишком быстро. Маленькое крылатое существо резвилось возле лица женщины, даже не догадываясь о том, какой силой обладает. Оно было счастливо. Оно искало свою половинку, с которой вместе они были рождены. Оно хотело снова стать целым. Для этого нужно было так мало - слиться воедино с линком, витавшим возле Алана.
        Грифон решительно шагнул вперед в тот самый момент, когда линки наконец-то объединились. От яркой вспышки даже он был вынужден на мгновение прикрыть глаза. Ангел и демон панически бросились в стороны, спасаясь от этих всепроникающих лучей. Грифон остановился, взирая на сжавшихся, потерявших былое достоинство существ. Ксения крепко обнимала Алана за шею, говоря, что больше никогда не позволит ему уйти. Они оба хотели одного и того же. Оба строили в мечтах планы на будущее. И оба понимали, что осуществить их будет непросто.
        - Разве это не новое действо? - прохрипел демон, взирая снизу верх на нависающего Грифона. - Разве ты имеешь право нарушать его?
        Какое-то время Грифон внимательно наблюдал за Ксенией и Аланом. Их нежность не интересовала его. Он слушал их планы. Слушал до тех пор, пока не решил, что демон прав.
        Грифон ушел, даровав двум обессиленным, обожженным лучами сверкавших линков существам свободу. Теперь дальнейшая жизнь будет зависеть только от них самих. Они начали новое действо и теперь уже никто не в силах прекратить его. Таковы были законы, и Грифон, как никто другой, подчинялся им.

* * *
        Грифон ушел к Ольге Бойко. Она готовилась лечь спать, и единственным, что тревожило ее, было отсутствие Алана Фазылова. Азоль терся об ее ноги, разжигая желание. Ольга представляла, как они с Аланом лягут в кровать, когда он придет, как он снова будет ласкать ее. В отличие от Кетова, Алан был красив и изощрен в любовных играх. Он давал ей то, чего она была лишена долгие годы. Ей нравились эти эксперименты. Многое было необычным. К чему-то приходилось привыкать, что-то заново вспоминать. Одно Ольга знала наверняка - Алану нравилось ее тело. Он готов был любить ее везде и всегда.
        Ольга прошла в ванную и, скинув халат, включила душ. Запрокинув голову, азоль подпрыгивал, жадно ловя струи воды открытым ртом. Он мечтал о новых танцах, и вместе с ним мечтала его хозяйка. Но когти грифона, пронзив мягкую плоть, оборвали мечты примитивного существа. Мертвое тело азоля упало к ногам Ольги. Стекавшая в канализацию вода окрасилась в темный цвет. Невидящие глаза азоля неподвижно смотрели на своего палача.
        Намыливая голову, Ольга беззаботно что-то напевала себе под нос. Белые хлопья пены падали на бездыханное тело азоля, смешивались с вытекавшей из него густой слизистой массой и, окрасившись в темный цвет, вращаясь, уносились в дренаж, напоминая те безумные хороводы, которыми была наполнена жизнь азоля. Теперь уже ничто не волновало его.
        Грифон ушел, оставив женщину наедине с ее бездарным пением. Перекрыв кран, Ольга вытерла влажное тело полотенцем и, накинув халат, вернулась в спальню. Холодный душ, как считала она, помог. Возбуждение прошло. Даже Алан перестал волновать ее так, как это было чуть раньше. Еще раз взглянув на часы, Ольга выключила свет и легла в кровать. Больше всего сейчас ей хотелось спать. Она заснула, думая об Алане и всех тех, кто готов был прийти ему на смену.

* * *
        Маргарита Зинченко слушала, как размеренно стучат колеса поезда. Она ехала домой, увозя в чемоданах, помимо грязного белья, тяжелый груз печали. Она хотела остаться, хотела провести еще несколько дней с родителями Дмитрия Кетова, может, еще несколько раз встретиться с Анатолием Крутовым. Он был симпатичен ей когда-то давно и был симпатичен сейчас. Если бы только ее муж был хоть чуть-чуть похож на него.
        Поезд содрогнулся, делая очередную остановку. За окном застыл незнакомый перрон, по которому торопливо сновали люди. Глядя на них, Маргарита вспоминала последнюю встречу с Крутовым. Они танцевали. Он держал ее за талию. Ей нравились его прикосновения, нравился ресторан, в который пригласил ее Анатолий Крутов, и нравилось, как приятно шумит в голове от выпитого вина. Анатолий Крутов спрашивал о встрече с Олегом Гамзулиным. Спрашивал о Веронике Полетаевой. Заплетающимся языком Маргарита рассказывала то, что он хотел услышать. «Это всего лишь предлог, чтобы продлить этот вечер», - говорила она себе, строя планы на предстоящую ночь с Анатолием. Находившийся рядом ангел неустанно отговаривал ее от этого шага. У нее был муж, у нее были дети… «Но ведь они сейчас так далеко», - говорила себе Маргарита.
        - Значит, ты так и не встретилась с Вероникой? - спросил Крутов.
        - Она не захотела этого. Сказала, что у нее семья и что она не желает ворошить прошлое.
        - Ее можно понять.
        - Да, пожалуй, - Маргарита жадно втянула запах одеколона, которым пользовался Крутов, и улыбнулась своим бредовым мыслям. - Я все думаю о девушке, про которую рассказал Олег Гамзулин.
        - Про Антонину Палееву?
        - Да. Ты ее знаешь?
        - Немного.
        - Почему Дмитрий попросил Олега помочь именно ей?
        - Наверное, это уже не важно.
        - Наверное… Завтра я уезжаю.
        - Так скоро?
        - Я и так задержалась дольше, чем нужно, - Маргарита запрокинула голову, пытаясь понять по глазам Анатолия, о чем он сейчас думает.
        - Значит, это наша последняя встреча? - спросил он.
        - Значит.
        Она прикрыла глаза, оставив рот чуть-чуть приоткрытым. Губы Анатолия были мягкими, а дыхание на редкость свежим. Его рука бесцеремонно соскользнула с ее поясницы вниз.
        - Что ты делаешь? - прошептала Маргарита сквозь поцелуй. - Здесь кругом люди.
        - А то, что мы целуемся, тебя не смущает?
        Маргарита вернулась домой лишь утром. Она легла в кровать и сразу заснула. Ангел, который заставил ее приехать в этот город, внушив, что эта поездка необходима, что близкие люди нуждаются в ее поддержке, больше не говорил с ней. Его мертвое тело лежало в ресторане, там, где Маргарита танцевала с Анатолием Крутовым.
        Грифон пришел во время медленного танца. Его неудачи сделали его злым и беспощадным. Ничего не замечая, люди продолжали танцевать, а вокруг них летали белые перья разорванных в клочья крыльев, а под ногами растекалась свежая кровь поверженного ангела. Правосудие свершилось. Грифон покинул это место, неся закон другим неверным.
        У него не было четкой последовательности. От друзей и любовниц к родным, от родных к друзьям и любовницам. Он посетит всех, у кого нашли пристанище сбежавшие существа, и расправа над ними будет быстрой и безжалостной. Перемены, которые принесла в жизни многих людей смерть Дмитрия Кетова, закончатся. Останется лишь скупая память. Кто-то будет ходить к нему на могилу, кто-то будет вспоминать, каким он был, кто-то будет смотреть его фотографии и грустить, но жизнь их всех войдет в прежнее русло. Потрясения и нежданные перемены останутся в прошлом. Все вернется на круги своя, и люди продолжат прежнюю жизнь.

* * *
        Прохор Донских стоял возле особняка Мольбрантов. Он с трудом понимал, зачем снова пришел сюда. Смотрел на этот дом и убеждал себя, что сейчас, спустя три года, никто уже не сможет узнать о том, что здесь произошло в ту роковую ночь. Никто. Если только один из свидетелей той трагедии не заговорит.
        - Ты можешь стать этим человеком, - прошептал ему на ухо ангел. - Расскажи Андрею Макарову то, что здесь произошло на самом деле. Сними подозрения с невинных людей. Поставь точку в этом деле.
        - Нет, - Донских энергично замотал головой, прогоняя назойливые мысли.
        Он не мог опорочить имя Самюэля Мольбранта, не мог поставить под удар свою собственную карьеру. Тайна должна остаться тайной, и никто, даже ангел, не сможет повлиять на это решение.
        - Ты слаб, - услышал ангел голос узника.
        Эти слова, подобно кнуту в сильной руке палача, больно хлестнули по его самолюбию. Тревога, которая неустанно преследовала его, усилилась.
        - Посмотри на себя, - снова раздался усталый голос. - Все, что ты смог сделать, так это привести свою марионетку сюда, но он по-прежнему глух к твоим словам.
        И снова это была правда. Ангел вглядывался в окна дома Мольбрантов, пытаясь увидеть того, кто говорит с ним. Он надеялся, что, когда Донских снова увидит особняк, его воля дрогнет, но этого не произошло. Ангел чувствовал свое бессилие. Все шло к тому, что его старания, приложенные для побега из ветра смерти Дмитрия Кетова, окажутся напрасными.
        - Ты все правильно понимаешь, - сказал белокурый узник, выходя из тени пустующей комнаты, чтобы ангел смог увидеть его. - Твое время подходит к концу, - его ровный голос звучал подобно приговору. - Ты не сможешь сбежать.
        Ангел настороженно огляделся. Тревога, которая не оставляла его с момента последнего визита в этот дом, усиливалась, медленно начиная перерастать в страх.
        - Твои чувства не обманывают тебя, - сказал узник. - Очень скоро все закончится.
        - Нет, - ангел склонился к Донских, собираясь сказать о том, что им пора уходить отсюда.
        - Не слишком хороший ход, - разочаровано-устало произнес узник.
        - Чего ты хочешь? - крылья ангела затрепетали в такт его дрожащему телу. Страх заполнил его сознание.
        - Твое время закончилось, - сказал узник, пропустив вопрос. - Ты можешь войти в дом и продлить свою жизнь или же потерять ее прямо здесь. Ты слышишь шаги? Закон идет за тобой.
        Голос узника стих. Неясная фигура приближалась к ангелу. Был слышен нетерпеливый скрежет зубов, а в воздухе витал ни с чем не сравнимый запах смерти. Запах закона. Теперь ангел понял, чего он боится. То, что когда-то было забыто, теперь ясно встало перед его взором. Тот другой мир, в котором он жил до того, как оказался здесь. Его настоящий дом. Каким же он был глупым, решив, что сможет скрыться от закона, избежать наказания за свой побег. Грифон найдет его, где бы он ни прятался. Ангел устремил свой немигающий взгляд на дом Мольбрантов. Там за незашторенным окном по-прежнему стоял узник.
        - Спасение есть, - ворвался его голос в хоровод смерти, окруживший ангела. Незапертая входная дверь открылась, не выдержав силы навалившегося на нее сквозняка. - Здесь ты будешь в безопасности, - заверил ангела узник.
        Повернув голову, Грифон безразлично воззрился на дом, откуда доносился голос. Скрывавшееся там существо, взирало на него своими мертвенно-бледными глазами, и взгляд этот нес ледяной холод. Узник изучал его, позволяя ему изучать себя.
        Тем временем Прохор Донских, ведомый ангелом, приближался к открытым дверям особняка Мольбрантов.
        - Ты опоздал, - услышал Грифон голос узника.
        Взмахнув крыльями, слуга закона попытался настичь ангела до того, как тот войдет в дом. Порыв теплого ветра, ударив Грифона в грудь, не позволил ему сделать этого. За мгновение до того, как Грифон достиг входа, двери закрылись. Дом поглотил ангела и человека, рядом с которым он находился. Грифон ударил в двери, не сомневаясь, что они откроются. Дом вздрогнул, реагируя на вторжение. Грифона не ждали в нем. Непрошеный гость снова ударил. Грифон не понимал, что происходит. Он ломился в дом до тех пор, пока силы не покинули его. Истощенный слуга закона вышел за ворота, подальше от опутавшей дом энергии. Теперь Грифон чувствовал ее. Она таилась за серыми стенами, стелилась по двору. Она не позволяла ему войти, лишала его сил. Грифон обернулся, вглядываясь в окна дома. За одним из них по-прежнему стоял узник.
        - Тебе лучше уйти, - донеслось до Грифона теплое дыхание. Оно окутало стража, снова лишив сил. - Уходи, - неслись ему вслед слова узника.
        Взмахнув крыльями, Грифон полетел прочь.
        - Уходи и расскажи всем о том, что ты здесь видел, - произнес узник уже в пустоту.
        Донских и его ангел вошли в комнату Дидье Мольбранта. Узник повернулся к ним лицом, не позволив увидеть обрубки крыльев за своей спиной, которые снова начали кровоточить. Ангел Донских покорно склонил голову. Теперь он был должником узника. Первый, кто станет служить его целям. Первый, но далеко не последний.
        ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
        Глава первая
        Кафельная плитка усиливала звуки шагов, и они эхом уносились в глубину широкого коридора, теряясь в его утробе. Полумрак съедал краски, обесцвечивая это странное место. Пол под ногами медленно уходил вниз. Был слышен звон падающих капель и человеческий шепот. Сгущались тени. Понимание того, что со всех сторон холодная земля, вгрызалось в сознание. Запах плесени смешивался с запахом мяты и полевых цветов, напоминая о летнем солнце и теплом ветре, которые остались где-то далеко. Этот коридор был достаточно длинным, давая возможность приходившим сюда подумать о том, зачем они здесь. Действительно ли они хотят увидеть то, что будет там в конце.
        Матвей Кормильцев сильнее сжал руку девушки, которая привела его сюда.
        - Ты боишься? - спросила она шепотом, таким же, как тот, что усиливался вокруг них. - Не бойся, - ее голос стал твердым. - Все, что ты слышишь, - это просто иллюзия, устроенная для того, чтобы скрыть убогость этого места. На самом деле это просто коридор. Вдоль него идут обыкновенные ржавые трубы, а потолок кишит старой проводкой.
        - Здесь много людей, - Кормильцев обернулся. - Но я почему-то никого не вижу.
        - Потому что их нет.
        - Еще один эффект?
        - Еще один.
        - Чертово место, - Кормильцев передернул плечами. - Даже эта черно-белая плитка под ногами. Она словно специально выложена, чтобы сводить с ума тех, кто приходит сюда.
        - Те, кто приходят сюда, давно сошли с ума, - Амалия Мовсисян улыбнулась. - Скажи, разве ты считаешь себя нормальным?
        - Я знаю, кто я.
        - Правда? И что ты знаешь о себе, кроме даты рождения да имени, которое тебе дали?
        - Не понимаю, что ты хочешь услышать.
        - Правду. Скажи, если бы ты был нормальным, то разве пришел сюда?
        - Меня привела сюда ты.
        - А ты считаешь меня нормальной?
        - Вполне.
        - Значит, ты такой же чокнутый, как и я.
        На губах Амалии заиграла веселая улыбка. Кормильцев любил, когда она улыбается вот так - беззаботно. Он знал Амалию уже несколько лет, и за все это время она ни разу не разочаровала его. Его страсть, а вначале это была только страсть, медленно перерастала во что-то большее. Иногда лежа в своей кровати, закутавшись в одеяло и пытаясь заснуть, он думал, что это любовь. Любовь, которая спасет его, не даст переступить черту, как это сделал когда-то его дед.
        Кормильцев часто вспоминал о нем. Еще будучи ребенком, он с завистью рассматривал его ордена, мечтал вырасти и примерить военную форму, слушал рассказы деда о службе. Стать слабым и немощным значило для деда то же, что струсить на поле боя. Тогда Кормильцев смутно понимал, о чем идет речь. Для него важнее были рассказы о войнах, подвигах и героях. Его дед, несомненно, был одним из них. Это убеждение сохранилось и по сей день.
        Матвей хорошо помнил, как ребенком, сбежав с уроков, пришел навестить деда. Он долго звонил в дверь, но ему никто не открыл. Зеленый газон возле дома был аккуратно пострижен, качели, которые дед когда-то сделал специально для внука, свежевыкрашены, сорняки в клумбах выполоты, и даже забор починен - старые доски заменены новыми и покрашены в прежний цвет. Матвей вертел головой в поисках своего кумира. В конце концов его внимание привлекла незакрытая дверь в старый сарай. Когда-то там жила большая дворняга, и Матвей боялся подходить к сараю, но дворняга сдохла год назад.
        Матвей помнил, как они вместе с дедом похоронили ее в саду - выкопали яму, положили на дно старого пса, постояли минуту, почтив его молчанием, затем забросали землей и отправились домой. Тогда Матвей подумал, что именно так и хоронят героев - быстро и молчаливо. Стоят минуту, глядя на свежий могильный холмик, а затем возвращаются к своим делам.
        Пересилив страх, маленький Матвей подошел к сараю, открыл дверь и заглянул внутрь. Там в темноте неподвижно висел его кумир. Старая табуретка валялась под его ногами. Матвей не двигаясь стоял до тех пор, пока занемевшие ноги не стали болеть, затем развернулся и хромая зашагал прочь.
        Сев в автобус, он вернулся домой, открыл дверь своим ключом и, дождавшись родителей, рассказал о том, что увидел в сарае. Сначала они не поверили ему - слишком спокойно он рассказывал им о случившемся. Затем, когда они не смогли дозвониться до деда, отец съездил к нему домой.
        Суета, предшествующая похоронам, была шумной. Приходившие люди, которых Матвей совершенно не знал, выражали соболезнования его отцу. Тот в свою очередь говорил, что дед был слишком молод и полон сил, чтобы совершить подобное. Еще долго в их семье обсуждался этот поступок, и маленький Матвей, слушая все эти разговоры, думал о том, что родители совсем не знали деда, ведь смерть героев не обсуждают. Их хоронят молча и быстро, так же как они когда-то с дедом хоронили старую дворнягу в саду.
        До встречи с Амалией Мовсисян Кормильцев часто думал о поступке деда. Наверное, дед просто почувствовал, что старость, наконец, добралась до него и, не желая становиться обузой, сделал этот шаг. Он не хотел быть зависимым, не хотел быть беспомощным. Он боялся этих чувств так же, как боялся их сейчас его внук.
        Матвей не стал военным, как мечтал в детстве, не стал героем, которых хоронят молча и быстро. Он потратил двадцать пять лет жизни впустую, пытаясь отыскать себя в безумно вращающемся мире, и чувствовал то же, что чувствовал его дед, разменяв восьмой десяток. Матвей знал, что конец близок, чувствовал, как стены вокруг начинают сжиматься, принося пустоту. Так было, пока не появилась Амалия.
        Первые десять дней проведенные с пылкой армянкой были просто сказкой, и чуть позже Кормильцев окрестил это время первым этапом их отношений. Затем она ушла, сказала, что ей нужно куда-то уехать и оставила его одного. Он ждал ее месяц, второй, третий. Стены снова начали сжиматься, напоминая о пустоте, которую несла в своем бесполом теле ненавистная ночь.
        Память об Амалии начинала стираться. Кормильцев почти забыл ее, когда она снова появилась в его доме. Она принесла в его постель свое тело, свой запах и свои истории. Амалия рассказывала ему о людях, которых знала и с которыми была близка. Сначала это были рассказы об их жизни. Интересные рассказы. Потом к ним стали добавляться пикантные подробности, которые при других обстоятельствах Кормильцев не стал бы слушать, но Амалия умела заинтересовать.
        Казалось, что этим историям не будет конца, но прошла неделя, и Амалия снова покинула Кормильцева. От нее остался лишь запах духов да грязное постельное белье.
        Кормильцев ждал, что она вернется. Ждал почти год.
        Их новую встречу он окрестил «третьим этапом».
        Амалия вернулась, принеся не только свое тело, не только запахи и истории, но и фотографии. Любительские снимки подтверждали ее слова. Она действительно знала всех тех людей. На некоторых фотографиях они сидели рядом с ней за праздничным столом, на некоторых гуляли по парку. Их дети шли рядом, мужья, жены - глядя на эти снимки, никто бы никогда не подумал, что истории, рассказанные о них, - правда, но были и другие фотографии. Прежде Кормильцев счел бы их омерзительными, но сейчас они были лишь частью историй, которые он слышал когда-то.
        Амалия пробыла рядом с ним всего один день. Напомнила о себе и снова исчезла на два долгих месяца.
        Когда она вернулась, шел дождь. Мокрая, подавленная, замерзшая Амалия вошла в его квартиру и попросила принести одеяло и чашку горячего чая. Пока Кормильцев возился на кухне, она уснула. Он долго смотрел на нее, затем заметил коробку с видеофильмом, который она принесла с собой, включил проигрыватель.
        На экране появилась дата, когда была сделана запись. Изображение дрогнуло, и Кормильцев увидел счастливое лицо Амалии. Она заглянула в объектив камеры, отошла в сторону. На экране мелькнула ее обнаженная грудь. Камера повернулась, показывая большую кровать и лежавшего на ней мужчину. Ему не нравилось, что его снимают.
        - Что в этом плохого? - обижено спросила Амалия.
        - Ты считаешь это нормальным?
        - Да. Хочешь, я покажу тебе мои записи с другими?
        - С другими?
        Камера продолжала снимать опустевшую кровать. Был слышен звук включенного телевизора, но Кормильцев не мог разобрать, что там говорят. Лишь иногда сквозь этот фон доносились четкие голоса Амалии и ее любовника.
        - Зачем ты мне все это показываешь? - спрашивал он.
        - Затем, что мне это нравится.
        - Ты что, больная?
        - Не вижу, что в этом плохого.
        Их голоса зазвучали на повышенных тонах. Кормильцев слышал, как спор перерастает в скандал, сдобренный обильным количеством брани.
        - Забирай свою камеру и катись отсюда, чокнутая дура!
        - Хорошо, - сквозь ураган всей этой экспрессии голос Амалии прозвучал неожиданно спокойно.
        - Извращенка! - продолжал неистовствовать мужчина.
        Изображение дрогнуло. Амалия оделась, забрала камеру. В объектив попал обнаженный мужчина. Размахивая руками, он продолжал кричать.
        - Я зайду, когда ты успокоишься, - сказала Амалия.
        На экране мелькнула дверь, коридор, еще одна дверь, лестница, дверь, улица, шум города, женская сумочка, темнота…
        Откинувшись на диван, Кормильцев закрыл глаза. За окном по-прежнему шел дождь.
        - Вот так мы с ним расстались, - услышал Кормильцев голос Амалии.
        Она проснулась и, подняв голову, пыталась заглянуть ему в глаза.
        - Ты ревнуешь?
        - Нет.
        - Это хорошо, - она села, продолжая кутаться в одеяло. - Сегодня я заходила к нему. Хотела помириться. Ничего не вышло.
        - Поэтому ты пришла сама не своя?
        - Я просто попала под дождь.
        - А он? Тот мужчина?
        - Я в нем ошиблась.
        - Ты разочарована?
        - Нет. Время, проведенное с ним, было замечательным, но все когда-нибудь заканчивается.
        - Обо мне ты скажешь так же?
        - Все зависит от тебя.
        - Я не знаю. Ты считаешь нормальным делать все эти записи?
        - Если это приносит смысл - да. Помнишь, каким ты был, когда мы встретились? В твоих глазах была пустота. Вспомни нашу первую ночь, вспомни последующие. Можешь ничего не говорить, но я видела твои глаза - они были живыми. Тебе нравилось мое тело, моя порочность, мои рассказы, фотографии, которые я тебе показывала. Ты находил в этой жизни смысл.
        - У меня был смысл и до тебя.
        - Значит, я снова ошиблась?
        - Нет.
        - Тогда почему ты отказываешься от того, что тебе нравится?
        - Я не отказываюсь, просто… - Кормильцев вспомнил запись, которую недавно смотрел. - Там, - он машинально указал на телевизор, - ты показывала ему какие-то записи.
        - Ты хочешь посмотреть их?
        - Наверно, да…
        Так начался четвертый этап их отношений, в конце которого Кормильцев оказался в грязном подвале, ведущем, как ему казалось, в самое сердце преисподней.
        - Что это? - спросил он, увидев бесформенную груду одежды, прижавшуюся к теплым трубам.
        Пара безумных глаз уставилась на него из-под скрывавшего лицо капюшона.
        - Пойдем, - потянула Кормильцева за руку Амалия. - Таких здесь много. Постарайся не замечать их. Они не любят внимания.
        - Мне казалось, ты говорила, здесь нет людей.
        - Сомневаюсь, что они все еще люди, в том плане, что человеческого в них осталось мало. Говорят, некоторые из них - это бывшие посетители, такие же, как ты. Они пришли сюда однажды, но не смогли уйти.
        - Почему?
        - Не знаю. Признаться честно, я не верю в эти рассказы.
        - Но кем-то они должны быть!
        - Мне кажется, что это бездомные. Кто-то должен следить за чистотой в этом месте, наводить порядок и хранить молчание, оставаясь здесь всю свою жизнь.
        Они прошли мимо еще одного «мешка одежды», затем еще одного и еще.
        - Как их здесь много! - прошептал Кормильцев.
        - Может быть, они стали размножаться? - неуместно улыбнулась Амалия. - Сомневаюсь, что кто-то контролирует их численность.
        - Ты это серьезно?
        - Почему бы и нет?
        - Не смешно.
        Кормильцев замер, услышав хриплый, но от того не менее мелодичный голос: далекий, почти такой же нереальный, как и шепот вокруг.
        - Ты слышишь? - спросил Кормильцев Амалию, пытаясь разобрать мотив.
        - Это Мервик, - шепотом сказала она, останавливаясь возле тяжелой железной двери.
        Им открыл высокий атлет с каменным лицом. Хлынувший из дверного проема свет ослепил глаза. Хриплый голос, приносивший куплеты незнакомой песни, стал громче. Кормильцев оглядывался по сторонам, пытаясь определить, откуда доносится пение.
        - Что ты делаешь? - удивленно спросила Амалия.
        - Хочу услышать. Отведи меня, - он шагнул к двери, за которой, как ему казалось, находился тот, чьи уста рождали странную песню.
        - Это не то, что я хотела тебе показать.
        - Отведи меня, или я пойду один, - сказал Кормильцев.
        Им открыл еще один каменноликий крепыш.
        - Осторожно. Там много крыс, - предупредил он. - Эти грызуны размножаются быстрее, чем их успевают съедать.
        - Съедать? - Кормильцев удивленно посмотрел на Амалию.
        Она устало улыбнулась ему.
        - Ты хотел послушать, как поет Мервик? Так пойдем.
        Она снова взяла его за руку. Висевшие под потолком редкие лампочки дарили этому грязному месту слабый желтый свет.
        - Смотри под ноги, - предупредила Амалия.
        Кормильцев опустил голову как раз в тот момент, когда его нога едва не наступила в свежую кучу человеческих испражнений. Несколько бездомных, гревшихся возле теплых труб, безразлично воззрились на непрошеных гостей. Тощая собака пробежала, путаясь под ногами, таща в зубах обглоданную кость. Старая женщина (Кормильцев понял, что это женщина по отсутствию бороды) бросилась к собаке, вырывая у нее кость, и тут же сама впилась в нее гнилыми зубами.
        - Что это за место? - Кормильцев нахмурился, слушая непрекращающийся стрекот швейных машин.
        - Ты разве сам не видишь? - Амалия ускорила шаг. - Давай побыстрее удовлетворим твое любопытство и уйдем отсюда.
        Голос, тянувший куплеты незнакомой блюзовой песни на английском, стал громче.
        - Чертов Мервик! - не сдержалась Амалия. - Сколько раз я ему говорила, чтобы он не ходил сюда!
        Они приближались. Кормильцев видел певца. Он сидел, прижавшись спиной к теплой трубе, скрестив перед собой ноги, сжимая в руках старую гитару. По его чернокожему лицу градом катился пот. Его глаза были закрыты, голова запрокинута назад, пальцы судорожно искали струны, а из приоткрытого рта вырывались звуки песни, которая казалась почти божественной в этом грязном и странном месте. Когда Кормильцев и Амалия подошли к нему, он смолк. Его широкие ноздри жадно, подобно животному, принялись втягивать в себя воздух.
        - Женщина вкусно пахнет, - прохрипел Мервик без намека на акцент. - Подойди.
        Амалия сделала шаг вперед.
        - Ближе, - поманил ее Мервик. - Еще ближе.
        - Он слепой, - шепнула Амалия Кормильцеву.
        - Но не глухой, - расплылся в улыбке Мервик. - Сделай еще один шаг, уважь старика, - его нос уперся в бедро Амалии, продолжая жадно втягивать воздух. Он назвал ее имя, протянув его так, словно оно было словом из его песни. - Ты привела гостя?
        - Он сам захотел послушать тебя, - Амалия отступила на шаг назад.
        - Он? - Мервик снова начал принюхиваться, пытаясь определить, где стоит Кормильцев. - Черт, и почему все мужчины пахнут одинаково? - заворчал он, затем улыбнулся. - Значит, говоришь, тебе понравилось мое пение?
        - Мне хотелось посмотреть на того, кому принадлежит этот голос.
        - Удовлетворен?
        - Не совсем.
        - Если поймаешь мне крысу, я спою тебе еще.
        - Что?
        - Не слушай его, - Амалия нагнулась, пытаясь поднять Мервика. - Вставай, мы отведем тебя обратно.
        - Мне тепло и здесь.
        - Там тебя накормят, к тому же здесь никому не нужны твои песни.
        - Да, - закряхтел Мервик. - Здесь все ловят крыс, - он вытянул руку, ища опору.
        - Помоги мне, - бросила Амалия Кормильцеву.
        Вместе они подняли Мервика. Его тело было тяжелым и пахло потом. Прижав одной рукой гитару к груди, он обнял другой Амалию за шею.
        - Полегче! - цыкнул он на Кормильцева, когда тот попытался обхватить его за талию, чтобы Амалии было не так тяжело.
        - Я всего лишь хочу помочь.
        - Ну, если так, - Мервик расплылся в довольной улыбке, показывая желтые зубы.
        - Ты не должен приходить сюда, - с укором сказала ему Амалия. - Здесь не безопасно.
        Он не ответил, лишь снова начал к чему-то принюхиваться.
        - Слышите? - завертел головой Мервик, утягивая поводырей в сторону.
        Амалия попыталась его остановить, но его ноги, вдруг окрепнув, увлекли ее за собой туда, где среди мусора из бытовых отходов и старой одежды два грязных человеческих тела слились в жалкой пародии на половой акт. Их поза, место и безразличие к посторонним больше напоминали случку животных.
        - Крысы спариваются, - прохрипел Мервик, повернувшись боком, чтобы лучше слышать доносившиеся до него звуки.
        С минуту они наблюдали за происходящим, затем пошли прочь.
        - Большие крысы, - смаковал Мервик. - Крысы любят сношаться. Крысы…
        Они вернулись в помещение, которое Амалия называла домом. Каменноликий крепыш закрыл за ними дверь.
        - А еще крысы любят петь, - подметил Мервик, глядя в пустоту перед собой.
        - Петь? - удивился Кормильцев.
        - Да. Иногда им удается раздобыть спиртное, и тогда они поют, - он брезгливо передернул плечами. - Мерзкое представление, скажу я вам.
        - Это точно, - Кормильцев улыбнулся, вспоминая, как сам в изрядном подпитии нередко мог затянуть полюбившиеся строчки.
        - Да-а-а, - протянул Мервик. - Но крысы не любят слушать. Те крысы, - он мотнул головой в сторону двери, которая недавно закрылась за ними. - Амалия права. Я им не нужен, - он повернулся к армянке, но его взгляд прошел сквозь ее лицо. - Скажи, моя девочка, а ты показывала нашему гостю цепи?
        - Не успела.
        - Ты обязательно должна это сделать. У них такой прекрасный звук.
        - Цепи? - Кормильцев удивленно посмотрел на Амалию.
        - Это комната… Не думала, что стоит сразу показывать тебе это, но, раз уж Мервик сказал… Придется начать с нее.
        Открылась еще одна дверь. Вопреки ожиданиям, Кормильцев не увидел за ней охранника. Амалия включила свет. Просторное помещение с выкрашенными в белый цвет стенами больше напоминало камеру пыток, нежели комнату для любовных утех, которую представлял Кормильцев. Рядом с дверью стояло гинекологическое кресло. Его конструкция четкими линиями проступала под белой простыней. На вросших в стену стеллажах были разложены медицинские приспособления. Некоторые предназначались для осмотра, о назначении других Кормильцев боялся даже подумать. Иглы, крючки, спицы - все это было разложено на белых салфетках в определенной последовательности. Дальше лежали медицинские зажимы, клизмы, жгуты, веревки. Кормильцев заметил несколько вибраторов, широких ремней, розги и пару кнутов. В центре комнаты стояло что-то, отдаленно напоминавшее стол. Его конструкция была настолько изощренной, что сложно было представить, какие формы он мог принять.
        - Ты видишь цепи? - прохрипел Мервик.
        Конечно, Кормильцев видел цепи. Они свисали с потолка в центре комнаты, имея в своем основании электромотор, с помощью которого можно было поднимать или опускать их. Некоторые из цепей заканчивались стальными крюками. Кормильцев вспомнил, что именно при помощи таких приспособлений поднимают туши животных в мясокомбинатах.
        - Правда, они славные? - Мервик подошел к цепям, сгреб их в охапку и, отпустив, отошел назад, слушая, как они звенят, ударяясь друг о друга. - Я не могу их видеть, но зато я их слышу, - он трепетно задержал дыхание. - Они славно поют. Очень славно.
        - Что это за место? - Кормильцев смотрел на Амалию, требуя ответа.
        - Разве ты ни разу ничего подобного не видел? - спросила она.
        - Видел, но не в таком сочетании.
        Мервик повторил трюк с цепями. Теперь они зазвенели громче.
        - Музыка для ушей, - умиленно произнес он.
        - Скажи, Матвей, - Амалия прошла в центр странной комнаты, - что тебе представляется, когда ты видишь подобное?
        - А что мне должно представляться? - Кормильцев нервно оглядывался по сторонам. - Все эти приспособления, вся эта комната… Боль, - выдохнул он последнее слово. - Мне представляется боль.
        - Сладкая боль, - Мервик, устав стоять, уселся на пол. - Мелодичная, - он скрестил перед собой ноги, приняв положение, в котором Кормильцев впервые увидел его.
        - О чем ты думаешь? - Амалия перехватила взгляд Кормильцева, сосредоточенный на иглах.
        - О людях, которые приходят сюда.
        - И что ты видишь?
        - Эти иглы… Они…
        - Ты видишь женскую грудь?
        - Грудь?
        - Боль может быть сладкой, Матвей, - Амалия провела рукой по холодной глади стола. - Разве тебе не нравится, когда царапают твою спину?
        - Да, но грудь…
        - И не только грудь, - прохрипел Мервик. Его рука отыскала ногу стоявшей рядом с ним Амалии и медленно поползла вверх. - Иногда эти иглы используют здесь. Верно, моя девочка?
        Амалия улыбнулась.
        - Человеческая плоть такая мягкая, - хрипел Мервик. - А кожа такая чувственная. Что может быть слаще песни боли? Что может быть искреннее, чем страсть, рожденная в страданиях?
        - Здесь можно все, - сказала Амалия, глядя Кормильцеву в глаза. - Все, что ты видишь, - это для того, чтобы удовлетворить твое любопытство. Твою страсть. Хочешь увидеть, как протыкают женскую грудь? Как по щекам катятся слезы, а между ног горит огонь? А? Хочешь почувствовать, как игла, которую держит твоя рука, проходит сквозь мягкую плоть, вызывая оргазм? А может, ты хочешь, чтобы это сделали с тобой? А? Хочешь почувствовать, насколько это усилит твой оргазм? Хочешь понять, каково это - страдать и любить эти страдания?
        - Не бойся своих мыслей, - захрипел Мервик. - Они сильнее тебя. Прикоснись к ним. Прикоснись к своей сущности. - Его руки отыскали гитару. Пальцы коснулись струн, рождая звуки. - Прикоснись. Чувствуешь? Моя кожа пахнет болью, - затянул Мервик хриплым мелодичным голосом.
        Чувствуешь, как дышит она? Чувствуешь, как просит еще?
        Прикоснись, моя прелесть, ко мне дрожащей рукою.
        Чувствуешь меня, чувствуешь мою боль?
        Она твоя, бери, извиваясь в постели,
        Проси, кричи, закусив простыню.
        Чувствуешь меня? Чувствуешь мое тело?
        Слышишь свой крик? Я слышу, шепчешь: «люблю».
        Музыка стихла, но Мервик еще несколько долгих секунд продолжал затягивать последнее слово.
        - Тебе понравилось? - спросила Амалия Кормильцева.
        Он поднял на нее глаза. Все это время она смотрела на него. Следила за ним.
        - Теперь ты мой должник, - сказал Мервик.
        - Должник?
        - Ты услышал мою песню, - он облизал пальцы, которыми недавно прикасался к Амалии. - Вкус женщины очень сладок, - подметил он. - Гораздо слаще мяса крыс.
        Глава вторая
        Анжела Блонская всегда считала, что женщина должна быть женщиной, а мужчина - тем, кто заботится о женщине, платит за ее красоту и нежность. Когда-то в ее жизни так и было, но те времена прошли. Сначала ушел брат - исчез при таинственных обстоятельствах, следом ушел мужчина, который о ней заботился. Как результат - увольнение с работы, где ее держали, потому что брат был дружен с начальством, и отсутствие денег, которыми обеспечивал ее мужчина, деливший с ней постель. Эти обстоятельства вынудили Анжелу сменить жилье и сузить круг своих потребностей.
        Косметика стала дешевле, о новой одежде пришлось забыть. Анжела пыталась найти новую работу, но либо ее не устраивала оплата, либо она не устраивала работодателей. Результатом послужил еще один переезд и еще туже затянутый ремень на поясе финансовых расходов.
        Больше года Анжела тратила то, что осталось от прошлой жизни. Сначала она продала часть мебели, решив, что новая квартира слишком мала для большинства вещей, затем продала часть своей одежды, украшений. Когда Анжеле пришлось переезжать в третий раз, она поняла, что так больше продолжаться не может. Ей срочно нужны работа и мужчина, который станет о ней заботиться. По странному стечению обстоятельств работа наконец-то нашлась, и нашелся мужчина.
        Анжела устроилась секретаршей в небольшой офис, а любовником стал ее начальник. Счастье продолжалось до тех пор, пока об отношениях на стороне не узнала жена начальника. Она поставила его перед выбором: либо она - его жена, либо любовница. Он, конечно, выбрал жену. Так Анжела в очередной раз осталась без работы и без средств к существованию.
        В какой-то момент она задумалась о самоубийстве, но это был только момент. Слезы и бутылка дешевого вина исцелили ее от желания совершить суицид. Одев свое лучшее платье и собрав оставшиеся деньги, Анжела решила продолжить свое исцеление где-нибудь в более людном и приличном месте, нежели ее квартира, где не было даже ванной.
        Она вошла в двери заполненного людьми бара и, расположившись у стойки, заказала себе выпить. Сегодня ей хотелось напиться и заняться любовью. Оба ее желания сбылись. Она проснулась в квартире еще более убогой, чем та, в которой жила сама. Лежавший рядом мужчина был некрасив. Его лицо хранило память о пережитой экземе, а спина была сплошь покрыта гнойными чирьями. Он открыл глаза и погладил Анжелу по щеке. Она улыбнулась ему, и он улыбнулся ей в ответ, демонстрируя свои белоснежные зубы. Анжеле понравилась его улыбка, понравилось, как он касается ее тела, как смотрит на нее.
        Позже Семен приготовил кофе. Они сидели на кухне, и он не переставая говорил Анжеле о том, какая она красивая. Они расстались, договорившись встретиться снова. В день назначенной встречи Анжела купила новый бритвенный станок, нагрела ведро воды, и вымылась на своей кухне, послав ко всем чертям соседей с нижнего этажа вместе с их недовольством. У нее по-прежнему оставалось несколько приличных платьев и несколько пар обуви, но она почему-то решила, что Семен не тот человек, который оценит шик. Ее выбор пал на голубые джинсы и серую блузку.
        Семен встретил ее в назначенное время, сказав, что она выглядит великолепно, отвел в дешевый бар, угостил пивом и жареным картофелем, привел к себе домой и, раздев, уложил на кровать. После он заговорил о любви. Несколько месяцев они продолжали встречаться, затем решили съехаться.
        Семен рано уходил на работу, возвращался поздно. Анжела стирала его белье, готовила еду и убиралась по дому. Вскоре он помог ей устроиться на работу. Это было совершенно не то, чего хотела Анжела, но теперь у нее появились личные деньги. Она завела друзей - таких же, как Семен. Завела любовника. Это вышло совершенно случайно, и даже когда Семен выгнал ее из дома, она не смогла объяснить себе, как такое могло случиться. Ей пришлось продать оставшиеся вещи, которые имели хоть какую-то ценность, и снять себе комнату. Увольнение с работы тоже не заставило себя долго ждать. Анжела была уверена, что это произошло не без участия Семена, но зная за собой вину, посчитала, что он имеет право на подобную месть.
        Последующие полгода оказались самым тяжелым этапом в ее жизни. Работы не было, продавать было нечего. Вероятно, именно поэтому, когда ей представилась возможность устроиться швеей на подпольную фабрику, она согласилась.
        Это было странное место, затерянное в лабиринте подземных коммуникаций. В цеху работали только женщины, в основном нелегалы, которым платили так мало, что они приходили сюда, скорее, от безысходности, нежели в надежде заработать. Одежда, которую они шили, была дешевой подделкой популярных брендов, оригиналы которых когда-то носила Анжела. Теперь ей казалось, что это было совсем давно. Жизнь превратилась в нескончаемый бег по грязным коридорам, усеянным бездомными и разрываемым стрекотом швейных машин.

«Хуже уже не будет», - говорила себе Анжела. О том, какой была ее жизнь три года назад, она уже не вспоминала. Иногда ей начинало казаться, что все это она себе придумала: брата, мужчину, который дарил драгоценности, престижную работу, дорогие наряды, банкетные залы, походы в театр. Анжела готова была признать, что ничего этого не было, забыть мираж, вычеркнуть из памяти, если бы однажды ей не напомнили о прошлом.
        Пожилой мужчина вошел в их цех, показав недовольному управляющему свое удостоверение. Почуяв недоброе, многие женщины опустили глаза, делая вид, что поглощены работой. Но сегодня служитель правопорядка искал лишь одну из них - Анжелу Блонскую.
        - Меня зовут Андрей Макаров, - представился он, когда они с Анжелой покинули цех, оставив за закрытой дверью невыносимый стрекот швейных машинок. - Я расследую дело Мольбрантов. Мы можем поговорить о вашем брате?
        - О моем брате?
        - Натан Блонский. Он же ваш брат, не так ли?
        - Он пропал, - голос Анжелы дрогнул, но причиной был вовсе не факт исчезновения брата, причина была в том, что она вспомнила отрывки из своей прошлой жизни и ужаснулась тому, что окружало ее сейчас.
        - Вы взволнованы? - тут же отметил Макаров.
        - Немного.
        - Могу я узнать причину?
        - Просто за эти три года многое изменилось. Не в лучшую сторону изменилось. Понимаете?
        - Я слышал, вы были дружны с братом. Разве он не помогает вам сейчас?
        - Я уже сказала, что ничего не слышала о нем с тех пор, как он исчез.
        - А дом Мольбрантов?
        - Причем тут дом?
        - Вы когда-нибудь бывали там?
        - Да.
        - А ваш брат?
        - Мы были там вместе с ним и его женой.
        - Сейчас там никто не живет. После того что там случилось, никто не живет.
        - Да, я слышала об этом.
        - В том доме произошли страшные события, Анжела Борисовна. И ваш брат по сей день остается главным подозреваемым.
        - Я не хочу вспоминать об этом.
        - Погибли люди, а их убийца на свободе.
        - Я была там лишь однажды и ничего не знаю о том, что произошло после.
        - Тогда расскажите мне о том, что вы знаете.
        - Не о чем рассказывать.
        - Я читал ваши показания. Вы говорили, что в ту ночь вас отвез домой Дидье Мольбрант.
        - Что это меняет?
        - Он был единственным, кого не тронул убийца.
        - И что?
        - Вы скажите.
        - Что сказать?
        - Вы были любовниками?
        - Нет, но я рада, что он выжил.
        - А ваш брат? Он знал о ваших отношениях с Дидье Мольбрантом?
        - Не было никаких отношений. Он просто подвез меня домой. Больше я его никогда не видела.
        - Ночью? Домой? - Макаров устало улыбнулся.
        - Мы не были любовниками, - начала злиться Блонская. - Это просто случайность. Я была пьяна, искала одного мужчину. Почти все спали, а Мольбрант… Он просто был один в ту ночь, понимаете? Один в том чертовом доме…
        - И это все?
        - Да, это все.
        - А тот мужчина, которого вы искали… Иностранец… В отчетах нет его имени.
        - Дерек. Больше я ничего о нем не знаю.
        - Как вы думаете, он мог иметь отношение к трагедии, которая случилась в этом доме?
        - Думаю, что если вы станете подозревать каждого человека, который приходил в особняк Мольбрантов, то вам жизни не хватит, чтобы проверить всех.
        - Это просто моя работа, - примирительно сказал Макаров.
        Он закурил, задал еще пару вопросов и ушел. Анжела осталась одна, прижалась спиной к холодной стене, стараясь не слушать стрекот швейных машинок, напоминавший о рабочем месте, не замечать бездомных, крыс, сырость, грязь. Разве это не ад, в который она загнала себя при жизни? Мерзко и тошно. Все, абсолютно все. Она сама себе была противна.
        Тошнота подкатила к горлу, сдавливая дыхание. «У меня была другая жизнь, - сказала себе Анжела. - Жизнь, а не это существование». Она закрыла глаза, пытаясь отдышаться. Голова гудела, и сквозь этот гул, напоминавший стрекот швейных машинок, Блонская услышала музыку. Сначала это были просто далекие бессвязные куплеты, затем к ним добавился хриплый, едва различимый голос. Анжела не могла разобрать слов, но голос ей нравился.
        Она недоверчиво открыла глаза, огляделась. Разве может кто-то петь в подобном месте? Но нет, стихший на мгновение голос, зазвучал снова. Забыв о работе, Анжела пошла на него. Чем ближе подходила она к источнику, тем разборчивее становились слова. Эта песня не несла смысла. Певец просто подбирал мотив. Иногда он прерывался, меняя гитарные аккорды. Это был мужчина. Блонская остановилась в нескольких шагах от него. Если бы не чудесный голос и черный цвет кожи, она бы решила, что это очередной бездомный. Мервик притих, только осторожно перебирал пальцами струны. Его широкие ноздри раздулись, жадно втягивая воздух.
        - Женщина? - спросил он Анжелу, снова принюхался и заявил уже уверено. - Женщина.
        - Я услышала твою песню.
        - Она еще не готова, - он нахмурился.
        Блонская вглядывалась в его глаза, но они смотрели мимо нее.
        - Ты слепой? - устало спросила она.
        - Как эти стены.
        - А я работаю швеей. Здесь недалеко.
        - Швеей? - Мервик думал об этом несколько долгих секунд, затем кивнул, спросил об управляющем из швейного цеха, о девушках, которые остаются в его кабинете на обеденный перерыв.
        - Я не занимаюсь этим, - сказала Анжела.
        - Ты не красива?
        - Скорее, наоборот.
        - Гордая?
        - Да где уж там с такой жизнью!
        - Ты знала другую?
        - Когда-то раньше.
        - Почему же не вернешься?
        - Некуда возвращаться.
        - Значит, нужно идти дальше.
        - Я и иду, - Анжела тихо выругалась, решила сменить тему разговора. - А ты что делаешь в этом месте?
        - То же, что и ты.
        - Я здесь работаю.
        - Нет. Ты слушаешь песни, которые я пою.
        - Ты выбрал неудачное место. Сомневаюсь, что здесь ты заработаешь популярность.
        - Амалия говорит то же самое.
        - Кто такая Амалия?
        - Одна девушка… - Мервик тяжело вздохнул. - Почти такая же, как ты.
        - Ты меня совершенно не знаешь.
        - Я уже знаю достаточно, чтобы сделать вывод.
        - И какой же вывод ты сделал?
        - Тебе не место здесь так же, как и мне.
        - Иногда я тоже так думаю, вот только выход найти не могу.
        - Я могу помочь, - Мервик вытянул руку, указывая в даль коридора, погруженную в полумрак. - Он прямо там за той дверью?
        - Я уже знаю один выход из этого подвала.
        - Значит, тебе не нужна моя помощь?
        - Что ты можешь?
        - Вопрос не в том, что я могу, а в том, чего хочешь ты.
        - Не говори загадками, старик.
        - Ты хочешь изменить свою жизнь или нет?
        - Спрашиваешь!
        - Тогда надень лучшее платье и приходи сюда. Я отведу тебя к людям, которые смогут оценить твою красоту.
        - И что я должна буду делать?
        - Быть собой, - Мервик улыбнулся и снова начал играть.
        Блонская смотрела на него, пытаясь решить, сумасшедший он или просто чудак. Судя по словам, которые он подбирал к своей песне, она готова была поверить в первое. Единственным, что ее по-прежнему завораживало, был его голос. Прижавшись к стене, Анжела слушала песню Мервика, вспоминая свою прежнюю жизнь и сравнивая с жизнью, которая была у нее сейчас.
        - Пустота, - прошептала Анжела. - Все это просто пустота.
        Голос Мервика выхватил это слово и вплел его в свою песню. Мотив изменился. Изменилась и музыка, но Блонская не слышала этого. Погруженная в свои мысли, она неспешно возвращалась на рабочее место.
        - О, как же ты изысканно пуста, - пел Мервик, и слова его предназначались для холодных стен да голодных крыс, сновавших по грязным коридорам в поисках пищи.
        Твои глаза, твое очарование…
        Чтоб на тебя смотрели - вот твое призвание,
        Лишь облик, но пуста душа.
        Глаза большие, как глубокий омут,
        Смотрите дальше, вглубь, за созерцание,
        Что видно там? Лишь разочарование.
        И каждый только внешность твою помнит,
        Улыбку, тело - щедрый дар творца.
        Ты притягательна в ночи, но утром пустоту лишь даришь.
        Уходят все и думают прощаясь: «Знаешь,
        О, как же ты изысканно пуста!»
        Последние строчки песни, в смысл которой совершенно не вслушивалась Анжела, утонули в стрекоте швейных машинок. Он ворвался в сознание тяготой рабочего дня и безысходностью, в которой она пыталась разглядеть просвет. Работавшая рядом девушка выскользнула из кабинета управляющего и, опустив голову, направилась к выходу. Через четверть часа она вернулась, заняла свое рабочее место. Эта девушка работала здесь дольше всех, и Анжела, видя, как часто она заходит в кабинет к управляющему, знала почему. Гульнар, так звали эту девушку, была молода и красива. Иногда Анжела разглядывала ее гладкую бледную кожу и завидовала ее свежести. Однако она не могла понять, как можно тратить свою красоту, расплачиваясь своим телом за право работать здесь, в этом проклятом месте, где даже крысы дохнут от голода.
        Когда рабочий день подходил к концу, управляющий подошел к Блонской и спросил, зачем приходил Макаров.
        - Он искал моего брата, - сказала она.
        - Мне не нужны проблемы, - управляющий положил руку на ее плечо. - Если хочешь работать здесь, то подобное больше не должно повториться.
        - Я поняла.
        - Это хорошо, что ты меня понимаешь, - он сильнее сжал ее плечо и велел на следующий день прийти на работу на полчаса раньше. - Мне есть что сказать тебе с глазу на глаз. Мы же понимаем друг друга, верно?
        Анжела проводила его ненавидящим взглядом и вернулась к работе.
        - Вижу, этот ублюдок и до тебя добрался? - спросила Гульнар, когда рабочий день закончился.
        - Пока еще нет, - Блонская устало улыбнулась.
        - И не сдавайся! Ничего он тебе не сделает.
        - Почему бы тебе самой не поступить так же?
        - Со мной все сложно, - она махнула рукой. - Долгая история.
        Они покинули цех.
        - Сегодня я встретила здесь одного чернокожего… - сказала Анжела.
        - Мервика?
        - Кажется так.
        - Тебе тоже понравилось, как он поет?
        - Очень. Ты не знаешь, кто он?
        - Думаю, никто не знает.
        - Сегодня он уверял меня, что способен сделать мою жизнь лучше.
        - Он многим это обещает, - Гульнар окинула Анжелу внимательным взглядом. - Ты говорила ему о том, что красива?
        - Он сам спросил меня.
        - Значит, говорила. Если бы сказала, что ты уродина, он бы не сделал тебе это предложение, - Гульнар заговорщически обняла Блонскую за плечи. - Я тебе вот что скажу. До тебя здесь работала одна девушка, кажется, ее звали Марина. Настоящая красавица. Наш управляющий частенько вызывал ее в свой кабинет. Но однажды Мервик сделал ей предложение. Велел надеть самое лучшее платье и прийти к нему, чтобы он познакомил ее с теми, кто оценит ее красоту.
        - И что?
        - А то, что я встретила ее через пару месяцев. Я подрабатываю вечером уборщицей в одном ресторане. Сразу скажу, что ресторан этот очень дорогой, и нам не стоит мечтать, чтобы сходить туда. Так вот Марина была там. Ее платье было просто шикарным. Мужчина, ухаживавший за ней, - настоящим красавцем. Мне даже удалось поговорить с ней. И знаешь, что она сказала? Что ключом ко всему этому счастью был Мервик. Он не сумасшедший. Он действительно может сделать твою жизнь лучше. Когда-то я не поверила ему и теперь жалею. Не повторяй моей ошибки.
        - Думаешь, стоит попробовать?
        - Не сомневаюсь! - всплеснула руками Гульнар. - Если, конечно, ты не питаешь чувств к нашему управляющему, чтобы с радостью лечь под него завтра утром.
        - Этого не будет, - заверила ее Блонская.
        Весь оставшийся день она думала об этом разговоре. Сначала это были просто мысли, затем воспоминания о жизни, которая была у нее три года назад, грусть, тоска.
        Анжела отставила тарелку с едой, потеряв аппетит. Она никогда не понимала эту жизнь. Не понимала людей, которые копошились рядом с ней в последние годы. Все это было чуждо ей. Люди, жившие рядом, находили счастье в этом существовании, она же видела только разочарование.
        Встав из-за стола, Блонская подошла к зеркалу. Она уже давно перестала следить за собой. Не было времени и денег. Разве она все еще красива? Разве можно думать о красоте, когда вокруг одна грязь? Анжела всегда любила свою внешность - дар, которым наградила ее природа. Ей нравилось хорошо выглядеть, красиво одеваться. Нравилось, когда мужчины делали ей комплименты. О, как же давно это было! Анжела открыла шкаф. Выбирать было не из чего. У нее осталось одно нормальное платье, пара чулок, да пара туфель. Лишь это напоминало ей о прошлой жизни. Вся остальная одежда относилась к жизни нынешней. Блонская достала платье, натянула чулки, надела туфли.
        Она долго вертелась перед зеркалом, пытаясь вспомнить, как раньше стояла, ходила, вспомнить забытые жесты, мимику. Спустя полтора часа Анжела была уверена в одном - она не соврала Мервику. Она действительно все еще была красива. Волосы можно вымыть, лицу уделить чуть больше внимания и солнечного света, лишний вес тоже можно сбросить, тем более что под одеждой это совершенно незаметно. Анжела улыбнулась. С зеркальной глади на нее смотрело прошлое, ее жизнь. Лучшая жизнь.
        Слезы навернулись на глаза. Блонская упала на кровать, уткнулась лицом в подушку. Засыпая, она думала о прошлом, о своем брате, о Дереке…
        Именно из-за Дерека она пришла в дом Мольбрантов. Этот мужчина заполнял все мысли, обострял все чувства. Он был для нее всем, оставаясь в то же время чем-то недосягаемым, словно самая желанная фантазия, за которой можно бежать хоть на край света. Она ловила каждый его взгляд, каждое дыхание. Ее кожа изнывала от желания ощутить на себе прикосновение его рук, почувствовать, как его пальцы скользят по ней, и дрожать от этих прикосновений. Дрожать и таять. Снова и снова. Он сводил ее с ума, манил за собой, заставляя бессонными ночами мечтать о близости.
        Ради этого она пришла вместе с братом в особняк Мольбрантов. Вокруг было много людей, но ей нужен был только один-единственный. Иногда он стоял совсем рядом, иногда терялся в многообразии лиц. Порой Блонская видела, как он разговаривает с какой-нибудь девушкой, флиртует с ней, и страх застилал ее глаза. Что если он забудет о ней? Что если, разбудив в ней сжигавший ее ночами вулкан, оставит неудовлетворенной? Но потом Анжела встречалась с ним взглядом, и его темные глаза убеждали ее, что он помнит о ней и знает о ее страсти. «Когда же?!» - мысленно торопила его Блонская, пытаясь затушить бушевавший в ней огонь вином, но от этого страсть становилась еще безудержней.
        Ближе к ночи она уже была достаточно пьяна и нетерпелива, с трудом сдерживаясь от желания самой подойти к нему и увести в одну из комнат для гостей. Он был так близок, так доступен. Сидел рядом, говорил с другими. Иногда он что-то шептал ей на ухо, и она чувствовала его дыхание. Такое теплое, такое желанное. Анжела видела, как Мария Блонская флиртует с каким-то мужчиной, но какое ей было дело до жены брата, тем более что и он, должно быть, где-то мило беседовал с какой-нибудь красоткой. Анжела хотела лишь одного - Дерека. Ждала намека, взгляда, чтобы последовать за ним.
        - Ты все еще хочешь этого? - спросил он ближе к полуночи.
        Сердце вздрогнуло, замерло. Анжела шла за ним, чувствуя, как мир уходит из-под ног. Шла в комнату для гостей, где их ждали пара мужчин и девушка, с которой Дерек флиртовал чаще, чем с другими. Она была обнажена по пояс и мужчины ласкали ее грудь.
        - Подойди к ней, - услышала Блонская голос Дерека, вздрогнула, почувствовав его руки на своих плечах. - Разве ты не видишь, она зовет тебя?
        - Ты, правда, этого хочешь? - Анжела обернулась, пытаясь заглянуть ему в глаза.
        - Больше всего на свете, - сказал он.
        Разве могла она отказать? Разве хотела?
        Свет в комнате погас, мир закружился в безумном хороводе. «Сейчас, - говорила себе Блонская, - еще немного и он прикоснется ко мне, возьмет за руку и уведет на соседнюю кровать». Ее сознание еще ждало Дерека, а тело уже готово было отдаться другому. Другим. Иногда ей казалось, что она чувствует его внутри себя. Разве может кто-то другой доставлять ей такое удовольствие? Она протягивала руку, трогала мужское лицо, пытаясь определить его черты, прислушивалась к голосу, к дыханию. Страсть захлестывала разгоряченное тело. Иногда Анжела вспоминала, что нужно отыскать его - того единственного, желанного. Она целовала чьи-то губы, пытаясь понять, кому они принадлежат, но потом снова забывала обо всем, придаваясь любовным играм.
        Когда все закончилось и кто-то включил свет, Блонская поняла, что Дерека в комнате нет. Ее сознание заныло от разочарования. Гнев, стыд, обида - все смешалось в ней. Усталое тело отдавалось приятной болью, а сознание сгорало от неудовлетворенной страсти…
        Но Дерек ушел, растворился в темноте. Никогда больше она не видела его. Злилась вначале, затем пыталась найти, но потом все как-то закрутилось, и мир выскользнул из рук. Мир, который она знала и любила. Теперь осталась жалкая пародия.
        Блонская проснулась утром, чувствуя перемену. Неужели еще вечером она всерьез думала о том, чтобы уступить управляющему и сохранить свою работу швеи? Не нужна ей эта работа такой ценой. Вообще не нужна. У нее есть Мервик. Гульнар говорила, что он уже помог одной девушке, почему бы и ей не попытать счастья?
        Анжела оделась, сходила в магазин, купила немного фруктов, дешевую помаду, тональный крем и новый бритвенный станок. Искушение купить духи было сильным, но на хорошие у нее не хватало денег, а дешевые не вызовут ничего кроме разочарования. Уж это-то она знала из своей прошлой жизни. Несколько часов Анжела приводила свое тело в порядок. В результате оставшись довольной той, кого увидела в зеркале, она надела свое единственное платье и отправилась к Мервику. Проходя мимо двери в швейный цех, где еще совсем недавно работала, она решила, что когда-нибудь это станет ее прошлым, о котором она забудет.
        - Узнаю твой запах, - расплылся Мервик в желтозубой улыбке. - Пришла послушать мои песни?
        - Ты говорил, что можешь помочь мне наладить жизнь.
        - Я говорил, что могу показать тебе путь, а решать идти по нему или нет, будешь ты сама.
        - Я уже решила.
        - Поэтому ты ушла с работы?
        - Откуда ты знаешь?
        - Здесь много крыс. Никто лучше их не разносит сплетни.
        - Понятно. Мне рассказали про девушку по имени Марина. Говорят, ты помог ей.
        - Опять крысы…
        - Ты помнишь ее или нет?
        - Конечно, помню. Так же, как и ты, она приходила послушать мои песни. Я даже сочинил одну из них специально для нее.
        - Мне рассказала о ней Гульнар.
        - Это та, что работала с тобой?
        - Да. Она сказала, что ты и ей предлагал, но она отказалась.
        - Ничего я ей не предлагал, - недовольно заворчал Мервик. - Ее место за швейной машинкой - не больше.
        - Почему? Она тоже красива, может быть, даже красивее меня… По крайней мере, моложе - уж точно.
        - Она это не ты.
        - Почему?
        - Потому что ее место здесь, в этом подвале. Она не знает ничего, кроме этого подвала и будет хороша только в этом подвале.
        - Странно. Она не показалась мне глупой… Ты знаешь нашего управляющего?
        - Я знаю о том, чего он хотел от тебя.
        - Откуда?
        - У меня есть уши.
        - У меня они тоже есть.
        - Но ты доверяешь глазам, - Мервик причмокнул языком. - Поэтому ты не слышишь того, что слышу я.
        - И что же ты слышишь?
        - Сегодня утром Гульнар привела сюда подругу. Они разговаривали о тебе и об управляющем. Гульнар говорила, что ты не придешь, и у подруги будет шанс получить твое рабочее место.
        - Мне это уже неинтересно.
        - Мне тоже. Вот крысы, которые грызут крыс, это куда интереснее. Помоги мне подняться, - он протянул руку. - Значит, ты решила начать новую жизнь?
        - Скорее, вернуться к прошлой.
        - К прошлой? Это уже интересней. Обещай, что расскажешь мне об этом.
        - Когда-нибудь.
        Они подошли к закрытой железной двери в конце темного коридора. Высокий атлет с каменным лицом преградил им дорогу. Его взгляд недоверчиво мерил Блонскую. Она выпрямила плечи в какой-то момент, хотела даже отстраниться от Мервика, показать, что она не с ним.
        - Нас ждут, - прохрипел Мервик, крепче сжимая ее плечо, словно прочитав мысли.
        Они прошли в открытую дверь, оказавшись в прямоугольном помещении с низким потолком и несколькими железными дверями. Если бы не разговор с Гульнар о Марине и охранник на входе Блонская решила бы, что Мервик дурачит ее. Она и сейчас с трудом верила в его слова.
        - Нам туда, - сказал Мервик, указывая рукой на одну из дверей.
        - А ты неплохо ориентируешься для слепого.
        - Я здесь живу. Не забывай, это мой мир.
        Он открыл дверь. Яркий свет ослепил глаза. Сначала Анжела смогла разглядеть кожаный диван, стол, барную стойку, тумбы. Последним был мужчина. Он стоял посреди комнаты и улыбаясь смотрел на нее черными как ночь глазами. Анжела вздрогнула. Неужели прошлое всегда было так близко? Она не верила тому, что видит. Стоявший напротив нее мужчина не мог быть тем, кого так страстно она желала когда-то, не мог быть тем, кто сводил ее с ума одним своим видом, тем, ради близости с которым, она была готова на все. Не мог, но, тем не менее, был именно им.
        - Дерек! - выдохнула Блонская, и сердце ее готово было выпрыгнуть из груди и, упав к ногам, разлететься на мелкие осколки.
        Глава третья
        Габриэла была не в себе. Она знала это, но не придавала значения. Ей нравилось легкое помешательство. Оно началось давно. Иногда ей казалось, что это происходило с ней с рождения, но у помешательства была своя дата и история, которая началась задолго до рождения Габриэлы и не имела к ней никакого отношения. Эта история была историей демона и уходила корнями в далекое прошлое. Там грязь мешалась с кровью, а любовь утопала в пороке. Там искушение было невинно, а страдания желанны.
        Боль застилала глаза демона, и в эти моменты ни один из тех, рядом с кем он находился, не мог воспротивиться этому пламени, рожденному его собственной плотью. Боль и страдания. Они были такими сладостными, такими искренними. Ничего общего с терпкой слизью, сочащейся из очага похоти двух любовников. Влажные тела, слипшиеся от пота, крики, рожденные разрывающим легкие воздухом, громоздкие фантазии, которые желают быть осуществленными, плоть, требующая новых изысканий, устав от однообразия - все это было другим. Даже результат. Демон знал об этом с рождения. Боль - вот что было истинным. Боль, вычерчивающая рамки, за которые нельзя перешагнуть. Боль, которая заставляет разум быть изощренным, играя с ней в опасную игру сладострастия и безумства. Боль, к которой нельзя привыкнуть, которую нельзя игнорировать. Она всегда будет сильнее. Она всегда заставит трепетать перед ней, вне зависимости от настроения. Она заставит бояться ее, уважать ее. Она научит желать ее. Чувствовать ее присутствие своей кожей, своим телом, наслаждаться ее видом, отражающимся в глазах другого, понимая, что она может отразиться
в твоих собственных глазах. Нужно лишь знать дороги, по которым идет боль, принося наслаждение. Демон знал эти дороги. Они обвивали человеческое тело, сплетаясь в изощренные узоры, создавая карту, следуя по которой можно заставить человека страдать и желать этих страданий.
        Демон видел многое за свою долгую жизнь. Менялись люди, менялись времена, но боль всегда была неизменной. Ее таинство открывалось немногим, а, открывшись, уже не отпускало. Религиозные фанатики, бьющиеся в оргазме от самобичевания; рабы, привыкшие к порке и ждущие ее больше, чем секса; распятые разбойники, познавшие это таинство в свой смертный час; палачи, приходящие в экстаз при виде боли, искажавшей лица их жертв; камеры пыток, залитые кровью и спермой… Демон видел это глазами людей, с которыми находился. Он учил их понимать боль, учил не сопротивляться ей, позволяя проникать в открытое сознание. Он всегда был рядом с ними. Когда они кричали, корчась в приступах нестерпимой боли, он шептал им о том, что за болью может стоять наслаждение. Некоторые слышали его, некоторые оставались глухи. Но это учение расползалось. У него были свои последователи, свои подражатели. Люди сами открывали демону свой разум, ища новых наслаждений.
        Год за годом, столетие за столетием пытки становились более изощренными, секс открывал все новые таинства человеческой фантазии. Плоть и боль сливались воедино. Ничто другое не интересовало демона. Он был рабом своего рождения так же, как и другие его сородичи. Сейчас демон был с Габриэлой. Вернее то, что осталось от демона, рожденного приносить боль и страдания. Первобытная жестокость уходила в небытие. Демон видел, как человечество растет в своих собственных глазах, придумывая законы и правила.
        Мир менялся, и на смену старым страхам приходили новые, более изощренные, более запутанные в своей природе. Догмы переписывались, табу нарушались. Истина поступков, способная обнажиться до глубины своей природы, давно перестала существовать. И демон, тот, кто нес боль, тот, кто учил наслаждаться ею, видел, как меняется его наука, как облачается в ненужные одежды стереотипов времени.
        Менялись правила, менялись демоны. На смену прежним приходили новые, более изощренные, более глубокие в поверхностности своих действ. Они утопали в ненужных мелочах многообразия, заставляя жизнь вращаться с такой силой, что удержаться в этой безумной карусели с каждым веком становилось все сложнее и сложнее. Находившийся с Габриэлой демон не был стар. Он все еще хотел жить, все еще помнил свою природу, все еще нес боль и желание, но он родился слишком поздно, чтобы успеть насладиться своей природой в ее первозданной красе. Демон успел лишь краем глаза взглянуть на обломки величия, частью которого он был. Теперь все стало слишком сложно. Мучения порицались, палачи осуждались, физическая боль стала меньше страшить людей, нежели боль духовная. Тело значило слишком мало, так же как и его крах.
        Поумнев, люди стали слабее. Демон видел эту слабость в глазах своих жертв. Камеры пыток ушли в прошлое. Физические самоистязания уступили место душевным мукам. С каждым новым столетием демону становилось сложнее искать пригодный материал в танцующей толчее марионеток. Он уже не мог быть таким расточительным, как раньше. Но и не мог научиться искушать. Он мог только собрать возле себя искушенных, тех, кто приведет к нему новых палачей и новых жертв, которым он позволит вкусить легкую боль и желанное наслаждение, а когда их станет достаточно много, лишь тогда он покажет свое истинное лицо, заставив их страдать и желать этих страданий, утопая в океане боли, у которого не будет берегов. Но это наступит нескоро.
        Демон знал это так же, как знал, что сможет дождаться, когда придет это время. Кому, как не ему, способному превратить боль в наслаждение, знать, что такое ожидание и терпение. Поэтому он терпел Габриэлу, дозируя ее наслаждение небольшими порциями боли. Иногда это была чужая боль, иногда ее собственная.
        Будучи ребенком, Габриэла часто представляла себя в роли мученицы, рабыни. Ее руки были привязаны к столбу, спина оголена. Она смиренно ждала, когда жестокий хозяин возьмет в руки кнут, который оставил уже на ее спине немало рубцов. Она закроет глаза и будет терпеть, прокусывая до крови губу и задыхаясь от слез. Терпеть, потому что любит. Любит своего хозяина. Образ мученицы Габриэла взяла из какого-то многосерийного фильма, название которого давно забыла. Этот и еще один - образ хозяина. Иногда она представляла себя мужчиной. Сильным и властным. Ее твердая рука держала кнут. Перед ней стояла девушка, ожидая наказания. Бывало эти персонажи смешивались, и она в образе надменного мужчины порола себя же в образе хрупкой женщины, испытывая в конце чувство полной удовлетворенности. Впоследствии образы и фантазии менялись, но суть оставалась одной - Габриэла любила, когда ей причиняют боль, и любила причинять боль другим. Это возбуждало и наполняло жизнь смыслом.
        Иногда, с годами все чаще и чаще, Габриэла думала о том, что было бы лучше, если бы она родилась мужчиной, ведь доминирующая роль отдавалась им по праву рождения. Они занимали руководящие посты, они вели во время вальса, были кормильцами, защитниками и продолжателями рода. Они всегда были сильнее женщин, а сила - это всегда власть. Габриэла любила власть. Власть позволяла доминировать над остальными. Но Габриэла любила и покорность. Разве может, считала она, одно существовать без другого. Оценить власть сможет только тот, кто познал, что такое покорность, а стать покорным сможет только тот, кто знает, что такое власть. Габриэла поняла это, когда впервые услышала голос демона в своей голове.
        Она знала, что этот голос не принадлежит ей как женщине. Он принадлежал мужчине. Сильному и жестокому. Тому, кто знает, что такое власть. Тому, в чьей руке она всегда видела кнут, рассекавший ее спину. Это не был плод ее воображения, ее фантазия. Это была ее вторая сущность - так решила Габриэла. Ее второе я, которое наконец-то стало реальным. Теперь она знала, что такое власть. Знала, что значит быть мужчиной. Часть ее сознания принадлежала ему так же, как часть его сознания принадлежала ей. Они были едины. Мужчина и женщина в своем порочном начале однополости. Демон, тот, кому на самом деле принадлежал этот голос, не стал разубеждать Габриэлу, доказывая ошибочность ее выводов. Тем более что из нее мог получиться хороший инструмент. Оставалось найти материал.
        Демон все еще помнил времена, когда боль была свободным товаром. Иногда он показывал и Габриэле отрывки этих воспоминаний. Не все. Боль не должна быть острой. Она должна медленно расползаться по всему телу, позволяя почувствовать ее движение, оставляя рабу здравый ум, чтобы он смог понять эту боль и насладиться ею. Так же, как и созерцание. От меньшего к большему, чтобы в конце крик выглядел не как крик ужаса, а как крик истинного наслаждения. Тогда это изменит многое, если не все.
        Габриэла любовалась тем, что показывал демон, жадно впитывая в себя все, что рождалось, как она думала в ее сознании. Эти видения были самыми трепетными из всех, что она видела в жизни. Невинные поначалу, они обрастали подробностями, деталями. Видения умоляли ее воплотить их в жизнь, и она не могла сопротивляться этому желанию.
        Демон, являвшийся Габриэле в образе сильного мужчины с кнутом, давал ей советы, учил, что надо делать. Иногда ее вера в свое второе я становилась настолько сильной, что она практически отдавала демону свое тело. Рассудок Габриэлы заболевал все сильнее, и процесс этот был необратим. Она была больна до того, как демон появился рядом с ней. Он лишь ускорил то, что было неизбежным. В результате болезнь прогрессировала и заражала других, тех, чьи болезни дремали так же, как когда-то болезнь Габриэлы.
        Странные люди собирались возле этой женщины. Собирались там, где их понимали, где их болезнь переставала быть недугом, становясь пропуском в мир, где каждый мог отыскать для себя что-то свое, исполнить тайные мечты, увидеть, как они воплощаются в жизнь, переставая быть чем-то зазорным. Их не нужно больше стыдиться. Теперь это предмет гордости, ведь рядом есть люди, которые смогут оценить и понять.
        Большинство из тех, кто окружал Габриэлу, видели в подобных встречах именно это, но находились и те, кто пытался извлечь из тайного общества Габриэлы свою выгоду, заработать денег, упрочить власть и могущество. Демон видел этих людей. Их становилось все больше и больше. Они приходили, принося с собой идеи и предложения. Особенно демону нравилось слушать о том, как общество, которое он создал, станет в десятки, а то и в сотни раз больше. Его интерес передавался Габриэле. В эти моменты она чаще всего начинала считать себя мужчиной. У нее изменялся голос, походка, взгляд. То, что она слышала, волновало ее, но она не знала, можно ли верить этим людям. Габриэла отдавала себе отчет в том, что недостаточно умна для подобных проектов. Свою единственную надежду она возлагала на мужчину внутри себя, но он почему-то молчал в подобные моменты. Лишь только слушал да что-то представлял. И однажды Габриэла пришла к выводу, что не такой он и мудрый, каким она себе его представляет. Есть вещи, решать которые должна она сама.
        Так, путешествуя по миру в поисках подходящих кандидатур, она нашла Амалию и Дерека. Они были умны и понимали природу, заставлявшую людей снова и снова приходить к Габриэле. Они сами были частью этой природы, но в отличие от большинства не позволяли безумию брать верх. Габриэла помнила, какими молодыми они были, когда это только начиналось. Молодыми, но уже весьма искушенными.
        Как и Габриэла, Дерек колесил с группой маститых продюсеров по миру, подыскивая молодых девушек для съемок в порнофильмах. Амалия Мовсисян стала их гидом, а заодно и поставщиком «свежего мяса», как называли продюсеры девушек. Габриэла никогда не вдавалась в детали тех смутных дней - хватало и слов одного из продюсеров, знакомого Габриэлы со времен ее недолгого пребывания в Алжире, откуда пришлось спешно уехать, распустив группу из-за проблем с властями. Продюсер знал, что его бывший доминант ищет новых организаторов, поэтому предложил ей приехать и посмотреть на молодую пару. Габриэла поддалась на уговоры, завершив этой поездкой поиски не только помощников, но и места, где она остановится на ближайшие годы.
        Наставником для молодых новичков стал близкий друг Габриэлы, вынужденный покинуть Лондон из-за проблем с законом. Чужая страна не пугала его. Прямолинейный и обнаженный в своей сути, он не искал сложных путей, не завоевывал сердца, тратя на это месяцы, а иногда и годы. Он называл вещи своими именами, и пусть это даже резало слух тому, с кем он говорил, его слова надолго оставались в памяти, позволяя подумать об услышанном, отыскать в них что-то свое.
        Он принес Габриэле деньги и власть. Иногда она пыталась сравнивать его со своими первенцами, с Дереком и Амалией: высокий темнокожий атлет с плотоядным взглядом и два хрупких нежных тела с изощренным разумом. Темнокожий красавец нравился ей больше. Нравился он и ее второму я, ее мужскому началу, ее демону. Мужчина с кнутом любил прямолинейность, когда разум не отравлен интригами, любил простоту помыслов и неприкрытую животную суть. Кнут в руке и спина, ждущая этот кнут, - вот, что было главным для него. «Такой и должна быть любовь», - говорила себе Габриэла.
        Довольно часто она задумывалась о том, чтобы отдаться другу из Лондона. Отдаться в тот момент, когда она будет таким же мужчиной, как и он. Когда ее рука будет сжимать кнут, а в сознании будет та же прямолинейность. Ничего лишнего - только скупая мужская любовь. Что касается ее самой, то как женщина она не питала теплых чувств к темнокожему красавцу. Ее женское начало мечтало о ком-то более изысканном, утонченном.
        И этот человек всегда был рядом. Он взрослел на ее глазах, становился более опытным, более тонким в своей изощренности. Она любила страдания, а он был тем, кто мог заставить ее страдать одним своим присутствием. И страдания эти были такими сладостными. Боль? Мучения? Страсть? Плоть? Для Габриэлы Дерек стал чем-то большим, нежели все эти слова. Его взгляд, который стал с годами бездонным, поглощал ее без остатка. Дерек был таким живым, таким материальным. Казалось, сама его кожа дышит глубиной чувств, приглашая войти, но не спеша приветствовать вошедших. Конечно, мужчина с кнутом по-прежнему не любил Дерека, но какое дело было женщине до чувств какого-то мужчины. Разве он любил кого-то больше собственного кнута? Разве он видел что-то кроме обнаженной женской спины, покорно ждущей наказания? И уж тем более он не имел никакого права указывать ей кого любить, а кого нет.
        Но о любви Габриэла думала крайне редко. Зачастую Дерек был для нее просто болью и наслаждением, для ее женского начала. Для мужчины, который жил в ней, всегда оставался кнут и чернокожий красавец, прямолинейный и обнаженный в своей сути. По крайней мере, до тех пор пока серная кислота не сожгла его лицо, лишив зрения. Остался только бархатный голос. Теперь его звали Мервик, и никто уже не вспоминал его прежнее имя. Просто выживший из ума певец.
        Иногда Габриэла приходила послушать его песни. Этот хриплый мелодичный голос напоминал ей о его красоте. Напоминал историю, в результате которой он стал тем, кем был сейчас. Его физические страдания давно прошли, остались лишь духовные. Вклад Мервика в то, что он когда-то построил, был велик, но теперь на его место пришли другие. Был все тот же Дерек, и была Амалия. За долгие годы они научились многому. Их изысканность и изощренность завоевали сердца влиятельных людей, обеспечивая защиту и покровительство. Габриэла давно не принимала участия ни в финансовых, ни в юридических делах созданного общества. Кнут, спина и любовь, царившая между ними, - вот что было главным для нее.
        Демон показал ей, что такое страсть, показал карту боли, избороздившую человеческое тело. Взамен он просил лишь одно - поделиться этими знаниями с другими, показать на собственном примере, заставляя Габриэлу становиться то мужчиной с кнутом в руке, то женщиной, склонившей голову и подставившей под кнут спину. Все зависело от того, кем хотел быть обучаемый. Для некоторых эта наука была бесплатной, другие выкладывали немалые деньги. Для последних это становилось чем-то вроде отдыха. Для первых либо способом заработка, либо жизнью. Зачастую все хотели чего-то одного: либо причинять боль, либо получать ее. Габриэла была исключением. Ей нравились оба этих состояния. Возможно, именно поэтому демон и провел рядом с ней так много времени.
        Еще одним исключением был ее любовник. Саргис. Он любил причинять боль другим и любил, когда эту боль причиняют ему. Он был способным учеником. Габриэла видела, как его навыки становятся все более совершенными, как он уходит все дальше и дальше по бескрайней карте плоти, открывая новые участки, исследуя границы боли. Ей нравилось наблюдать за ним, за его работой, за его страданиями. Видеть, как он причиняет боль, заставляя жертву желать страданий и видеть, как боль причиняют ему. Видеть насколько тонко он чувствует эту грань, разделяющую наслаждение от помешательства.
        Иногда Габриэла присоединялась к этим играм. Чувствительность Саргиса пробуждала в ней мужчину с кнутом в руке. Возможно, это и была та самая любовь, которая рождается между кнутом и спиной. Плотская любовь. Габриэла понимала: ничего общего с ее чувствами к Дереку здесь нет. Ее тело шло по дороге боли отдельно от ее разума: все дальше и дальше - так хотел ее демон, и Габриэла не была против. Единственное, что она никогда не позволяла Саргису, - увидеть в ней жертву. Габриэла всегда была кнутом, а он спиной. И это было незыблемо, даже когда она приводила его в свою спальню. Габриэла никогда не спрашивала, нравится ему это или нет. Он молчал, и ее это устраивало так же, как устраивала покров тайны, скрывавший эти отношения.
        - Мне кажется, Мервик знает про нас, - сказал однажды Саргис.
        - Это неважно, - Габриэла лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку, и меньше всего сейчас ей хотелось разговаривать.
        - Он поет об этом.
        - И что?
        - Ты же сама говорила, что это наша тайна.
        - Наша. Твоя и моя. До остальных нам нет дела. Понимаешь?
        - Понимаю, но мне это все равно не нравится. Скажи ему, чтобы он перестал петь.
        - Не могу. Наш клуб принадлежит ему так же, как и мне. Он волен делать все, что захочет.
        - О чем ты говоришь? Он же просто слепой старик.
        - Он не всегда был таким, - Габриэла повернулась на бок, чтобы лучше видеть Саргиса. - Ты веришь в случай?
        - Нет.
        - Я тоже, но он верит. Теперь уже верит.
        - Я не понимаю.
        - Я объясню. Это просто. Когда-то Мервик был молод и красив. Даже имя у него было другое. Когда-то нас было не так много, как сейчас, а он был тем, кто приводил сюда нужных людей. Он искал их на улице, в библиотеке, на ночном сеансе - везде, где мог увидеть хотя бы намек на то, что человек подходит нам. Признаться честно, я никогда не вдавалась в подробности, да это и не суть. Главное, что он исправно делал свое дело. Люди, которых он приводил, находили себя здесь, в этих стенах, познавая искусство боли, тайна которого терзала их сознание не первый год.
        Саргис вздрогнул, вспоминая, как сам несколько лет назад пришел к Габриэле таким же заблудшим и сбившимся с истинного пути. Она вручила ему карту. Карту его собственной плоти, пользуясь которой, он смог вернуться на единственно верную дорогу. Теперь он был счастлив.
        - Однажды, - продолжала Габриэла. - Мервик встретил очаровательную девушку. Высокую и стройную, с эбонитовой кожей и хищным голодным взглядом. Он говорил, что она напоминает ему себя в молодости. Я помню, как они впервые пришли ко мне. Она была такой строптивой, такой необузданной. Внутри ее горел настоящий костер, и боль только сильнее разжигала это пламя. Чужая боль. Стоило причинить боль ей, и она сразу возвращала ее в двойном, а то и в тройном размере. Никаких компромиссов. Глаза в глаза, плоть к плоти, боль за боль. Она была совершенно неуправляемой, дикой. Ее рассудок был болен. Я говорила об этом Мервику, но он не слушал меня. Он любил эту девушку. Безумно любил. Снял для нее квартиру, покупал одежду, оплачивал счета… - Габриэла замолчала, задумчиво глядя в пустоту. - Но однажды Мервик исчез, - произнесла она на выдохе. - Мы ничего не слышали о нем несколько дней. Его телефон молчал. Узнав об этом, одна из бывших любовниц решила вынести из квартиры Мервика кое-какие вещи. Она и нашла его. Вызвала скорую. Позже я пришла к нему в больницу. Врачи сказали, что он чудом остался жив, что кто-то
сжег его лицо серной кислотой, и что он, скорее всего, тронулся рассудком.
        - Это сделала та девушка, да?
        - Да. И знаешь… - Габриэла снова ненадолго замолчала. - Я думаю, он хотел умереть там, в своей квартире. Он мог вызвать скорую, мог, в конце концов, не дать той бестии сделать то, что она сделала, но он предпочел просто сидеть и ждать, когда смерть придет за ним.
        - Он любил ее?
        - Теперь, наверное, нет.
        - Думаю, не стоит спрашивать, видела ты эту девушку еще или нет?
        - Она ушла в тот же день, когда сожгла Мервику лицо, оставив на память о себе лишь слепого старика да свое имя.
        - И как звали это чудовище?
        - Эстель.
        - Ужасная история. Нужно будет запомнить и обходить девушек с таким именем стороной.
        - Да. Ты уж береги себя.
        Габриэла заботливо погладила Саргиса по щеке, поднялась с кровати и покинула комнату, оставив дверь открытой. Была ночь, но Габриэла не стала включать свет. Здесь в квартире, некогда принадлежавшей Мервику, она могла ходить и с закрытыми глазами. Габриэла подошла к дивану, на котором бывшая любовница нашла изуродованное тело Мервика, прикоснулась рукой к тканевой обивке. Иногда ей казалось, что квартира все еще хранит запах бывшего хозяина, его боль, как физическую, так и духовную. Габриэла слышала, как ворочается в соседней комнате Саргис. Услышанная история сделала его каким-то опустошенным. «Интересно, - подумала Габриэла, - что бы он сказал, если бы услышал историю до конца?» Мужчина с кнутом сухо улыбнулся, трогая широкий пояс своих брюк.
        - Да, ты прав, - прошептала Габриэла. - Ты всегда прав.
        Она села на диван. Несмотря на годы, его ткань была по-прежнему мягкой. Она ласкала обнаженную кожу, наполняла сознание запахами. Габриэла задумчиво водила по ней рукой, разглаживая складки, представляя скольким девушкам, которых приводил сюда Мервик, эта ткань подарила свою нежность. Спинка дивана была сильно отклонена назад, широкие подлокотники изгибались так сильно, что на них можно было сидеть или стоять на коленях, матрац был тверд - идеальное место для секса.
        Габриэла коснулась рукой места, где кислота, которую Эстель вылила на лицо Мервика, прожгла ткань. Превратность судьбы - место страсти, превращенное в место боли. Габриэла подумала о том, что здесь, на этом диване, Мервик сжимал Эстель в своих страстных объятиях, чувствовал тепло ее тела, видел безумный блеск в ее глазах. И здесь же он лежал с обожженным лицом, ослепленный и мечтающий о смерти. Но смерть не пришла к нему. Она оставила ему жизнь. Она оставила ему боль. И если физические страдания закончились - ожоги затянулись, выросла новая кожа, то душевную боль унять было невозможно. Наверное, все люди рано или поздно расплачиваются за прожитую ими жизнь. Габриэла подумала о том, что если ее плата будет такой же, то лучше умереть, чем жить с осознанием того, что тебя превратила в калеку твоя собственная дочь. Вот, что было самым страшным в этой истории, вот, о чем Габриэла не сказала Саргису, и вот, что возбуждало мужчину с кнутом, живущего внутри нее.
        Мервик полюбил свое собственное дитя. Полюбил как женщину, возжелав ее, не зная, кто она на самом деле. Он брал ее на этом диване, в спальне, возможно, на улице и в машине, а она… Она все это знала, продолжая отдаваться ему, с каждым разом ненавидя его все сильнее и сильнее. Эстель была не в себе. Габриэла не сомневалась в этом. Найти отца, который бросил их с матерью еще до рождения, отдаться ему, а затем рассказать правду и сжечь его лицо кислотой, надеясь, что он выживет. Разве это была не самая страшная пытка?
        Габриэла представила Мервика таким, каким он был сейчас. На мгновение ей показалось, что она слышит, как он поет: «Прикоснись, чувствуешь, моя кожа пахнет болью». И это не была песня, это была жизнь. Его кожа, все его тело, внутренности и мысли - все было пропитано этой болью. За годы слепоты и одиночества он провонял ей до мозга костей. Он научился жить с ней. Научился понимать ее и ценить. Возможно, он даже начинал получать удовольствие от своих страданий, подобно монаху, истязающему себя за греховные помыслы и поступки. Эстель не только сожгла его лицо, не только обрекла его душу на страдания. Она заразила его своим сумасшествием и навязчивыми идеями. От прежнего темнокожего красавца ничего не осталось. Теперь это был выживший из ума старик, приговоренный нести бремя своих знаний, своей боли.
        Воспоминания о содеянном, возвращавшиеся к нему в первые месяцы после больницы, заставляли истязать свое тело. Снова и снова. Габриэла помнила, как однажды он пытался оскопить себя. Его снова положили в больницу, обкололи транквилизаторами. Он спал несколько дней, а проснувшись, уже не помнил о том, что хотел сделать, лишь только что-то шептал в бреду о своих руках и бедрах Эстель.
        Еще долго он продолжал калечить себя, нанося раны так, чтобы они не оказались смертельными. И вот однажды в один из тех недолгих моментов, когда он находился не в больнице, а у себя дома, в его руки попала гитара. Габриэла слышала его песни и раньше. Обычно он пел серенады, оповещая знакомых, что в его сердце снова живет любовь. Он вкладывал в них свои чувства, свою страсть, рожденную новой женщиной. Теперь в его песнях была только боль. Серенады кончились. Это было состоянием его разума, в котором прогрессировала зараза, оставленная Эстель. Но песни помогли ему отвлечься. Он нашел в них некий тайный смысл. Некую форму своего существования, выходившую за рамки его безысходности. Он снова начинал жить, и Габриэла в память о прошлом всячески пыталась помочь ему.
        Сначала она оградила его от всех, кто мог напомнить о прошлой жизни, говорила, что ей нравится его голос, что она нуждается в его песнях. Вскоре он попросил разрешения поехать с ней в клуб. Новый дом, в создании которого он когда-то сам принимал участие, пришелся ему по вкусу. Люди относились к нему, как к шуту. Никто уже не помнил о том, кем он был раньше. Все стерлось. Даже имя. Остался лишь Мервик, которым однажды он сам окрестил себя. Боль, песни и одна-единственная навязчивая идея. Найти свое дитя. Не Эстель, нет. Он давно забыл о ней. Найти своего сына. Иногда он рассказывал Габриэле, как держал его на руках, укладывал спать, видя, как закрываются его глаза. Она не знала, правда это или нет, но если это помогало Мервику жить, то она не была против. И он жил. Жил надеждой, что когда-нибудь его сын придет в его новый дом, где они встретятся.
        Сейчас спустя годы эта история перестала ужасать Габриэлу. Демон научил ее смотреть на вещи под другим углом. Мервик не был мучеником. Он нашел себя в своей боли. Он наслаждался ей, купался в ее объятиях. Обо всем другом демон молчал. Его природа была слишком прямолинейна. Боль - это наслаждение. Истинное наслаждение - это боль. Интриги и изощренность всегда были чужды ему. Он никогда не вдумывался в природу поступка Эстель. Для него она сделала это, потому что хотела это сделать. Возбуждение - вот что вело ее, а когда все закончилось - удовлетворенность. Душевные муки были слишком сложны для его понимания, как и неизъяснимые действа, которые плели другие демоны рядом с ним.
        Дерек, Амалия, Марина - он относился к ним, как к инструментам, строившим его мир, его обнаженную суть, искренность человеческих чувств и желаний. Он позволял им находиться рядом до тех пор, пока они были нужны ему. Пока они приводили все новый и новый материал. Все новые и новые инструменты. Когда же он перестанет нуждаться в них, он покажет им единственную дорогу, по которой они смогут пройти. Дорогу боли и наслаждения. Он избавится от них, как от сложных элементов своей простой машины. Он - тот, кто был рожден другим, не таким, как они и не для тех, кому сейчас они служат. Он вернет в этот мир его первозданную простоту и тогда он больше не будет одинок. Тогда в мир вернутся существа, чья природа станет так же простой, как его. Вместе они смогут воскресить забытые времена страха и боли, когда миром правила плоть. Вместе они смогут заполнить эту загнивающую пустоту, этот покрытый жиром вакуум, который создали более сложные существа, наполнив мир притворством и изощренностью, скрыв в их толчее истинную природу чувств, истинную красоту, которая рано или поздно снова должна обнажиться. Демон верил в
это.
        ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
        Глава первая
        Трудолюбивые свирты латали своими телами брешь, оставленную Грифоном. Оболочка, разделявшая два мира, снова становилась цельной. Разлом затягивался слишком быстро. И если секунду назад еще можно было разглядеть в зияющем пустотой окне мир Грифона, то сейчас это было не более чем пространство, надвигавшееся от горизонта каменистыми образованиями, меж которых сновал вездесущий песок. Ветра не было и потому казалось, что песок живет своей собственной жизнью. Он перемещался в хаотичном порядке, изучая каждую трещину в камне, каждый закоулок предоставленной ему территории. Мелкие песчинки, сбиваясь в потоки, ползли от одного камня к другому, оставляя за собой голую землю да скелеты ийсов, которые мгновенно рассыпались, стоило песку оставить их наедине с окружившей их бесконечностью. Здесь не было места для живых существ. Даже ийсы забредали сюда, скорее, по глупости, чем ведомые инстинктом принести в это место растительную жизнь. Песок пожирал все живое, что встречал на своем пути, превращая в союзников, в такие же крупинки песка, как он сам.
        Взмахнув крыльями, Грифон тяжело поднялся в воздух. Песок устремился за ним. Вытянувшись в струну, он попытался дотянуться до его ног, опутать их и вернуть Грифона вниз, на землю, чтобы уже там укрыть своим одеялом забвения и лишить плоти. Еще один взмах мощных крыльев, и песочная струна рассыпалась, устлав землю мельчайшими крупинками, которые снова слились в единый смертоносный поток.
        Здесь могло жить лишь одно существо. Его внешность была божественно красива. Линии лица строги, но от этого не менее идеальны. Оно могло олицетворять женскую красоту в ее первозданном виде. Не обремененное косметикой и волосяным покровом. Лишь гладкая бледно-золотистая кожа. Его узкие губы никогда не знали улыбки. Даже когда оно говорило, его рот лишь приоткрывался, скрывая несколько рядов острых, как у пираньи, зубов. Его язык был расположен глубоко в горле, дабы эти зубы не могли поранить его. Отсюда и голос. Он был глубоким, поднимавшимся, словно из желудка этого существа. Когда оно говорило, его узкие плечи распрямлялись, а руки складывались возле груди в молитвенно-просящем жесте. Его груди были полными, как у женщины, вскормившей не одного ребенка, но сосков на них не было. Как не было у этого существа и отличительных половых признаков. Гладкая промежность уходила к плоским ягодицам и не менее плоской спине, на которой примостилась пара ярко-золотых крыльев. Существо это называлось Гарпия и находилось в этом месте очень давно. Блуждавший среди холодных камней беспощадный песок не трогал его.
Здесь только он был разумным созданием, и Гарпия могла направить на него всю свою злобу. Песку до этого не было дела. Понимая это, Гарпия в бессильной злобе обливала камни сочившимся из ее когтей смертельным ядом. Это существо было создано для мести, но сейчас оно не могло отомстить даже за самого себя. Единственное, что ему оставалось, - ждать, когда песок потерпит неудачу.
        Подняв с холодных камней многовековую пыль, Грифон тяжело опустился на землю. Даже для него нахождение в этой пустыни таило опасность. Вездесущий песок знал, что он где-то здесь - тот, кто вторгся на чужую территорию. Рано или поздно песок отыщет его.
        - Чего ты хочешь? - спросила Гарпия, приближаясь к Грифону на своих неестественно тонких ногах.
        Касаясь земли, ее когти выжигали поверхность ядом. Перед ней стоит не песок, думала Гарпия, а если так, то с ним можно бороться. Ему можно мстить. Ведь это так сладко. Мстить за то, что он не песок. Мстить за то, что он посмел прийти сюда. Мстить за то, что он - это он.
        - Я не хочу драться с тобой, - громыхнул Грифон, видя намерения Гарпии. - Я хочу попросить тебя о помощи.
        - О помощи? - Это слово Гарпия уже где-то слышала. Оно было таким томительным и многообещающим. - Что такое помощь?
        - Месть.
        - Месть? - Гарпия протянула это слово, смакуя каждый звук. - Я могу отомстить тебе уже за то, что ты посмел прийти сюда.
        - Ты не сможешь.
        - Я попытаюсь.
        - Попытайся лучше помочь мне.
        - Ради чего?
        - Ради мести.
        - Снова… - Гарпия смотрела мимо Грифона. Туда, где за его спиной разверзлась нескончаемая пустыня камней, пыли и песка. - Снова я нужна.
        - Я покажу тебе.
        - Покажешь? - Гарпия все еще уныло смотрела вдаль. - Здесь нечего показывать. Здесь один песок.
        - За песком тоже есть мир.
        - Зачем мне мир? Мир забыл обо мне.
        - Потому что вокруг тебя песок. Разве ты не видишь? Он убивает всех, даже ийсов. Как же мир сможет прийти к тебе?
        - Значит, мир стал слишком слаб, если песок пугает его больше, чем желание отомстить. Значит, песок сильнее мира.
        - Песок и тебя сильнее. Ты не можешь его одолеть.
        - Не говори мне о том, что я могу, а что нет! - золотистые глаза Гарпии вперились в Грифона. - Песок - мой друг.
        - Песок сделал тебя одинокой.
        - Он просто отсеял слабых.
        - Он запер тебя здесь.
        - Я вольна в своих действиях.
        - Но песок никого не пустит к тебе.
        - Ты же пришел.
        - Так помоги мне.
        - Отомстить?
        - Да. Отомстить…
        Песок отыскал след Грифона, но когда он пришел за ним, это был всего лишь след - слабый запах крови и чего-то еще. Песок долго скользил меж камней, все еще надеясь настичь свою жертву, но след петлял, слабел. Песок продолжал преследование, пока след не исчез окончательно. Вместе с ним исчез и запах крови. Осталось лишь напряженное молчание. Ожидание чего-то неизбежного. Запах расплаты, который таял, подобно следу Грифона, растворялся, уносясь вслед за хозяином. Вслед за Гарпией.
        Песок взвыл, осознав свою ошибку. Окружавшие его камни рассыпались, превратившись в пыль. В гневе песок отыскал еще одну каменную гряду. Мириады песчинок сжали ее в своих объятиях. Столб пыли взметнулся ввысь. Вслед за ним устремился и песок, складываясь в острый шпиль. Его игла пронзила небо, из разорванного брюха которого на высушенную землю обрушился дождь. Его капли прибили к земле пыль, просочились в расщелины между камней, впитались в бесплодную почву, населив ее надеждой даровать жизнь.
        Тела ийсов, превращенные в пыль, проникали в поры земли, пускали корни, стремясь выбраться на свет тонкими стеблями новой жизни. Подобно тому, как гусеница превращается в куколку, чтобы потом взмыть в небо прекрасной бабочкой, так же тела ийсов, впитав влагу, пускали ростки новой жизни, стремясь превратиться в бескрайние поля разумных аворов, шепчущихся между собой распустившимися бутонами, словно птицы солнечным утром.
        Осознав очередную ошибку, песок осыпался вниз, застилая землю. Его беспощадные крупицы покрыли почву, пытаясь лишить ее плодородия, уничтожить зарождавшуюся на ней жизнь, вернуть в прежнее состояние пыли. Песчаная буря заполнила воздух. Она неслась вдоль земли, забирая у нее все живое, оставляя за собой лишь пыль, но было уже поздно. Песок сдался. Он осыпался среди камней, превращаясь в грязь. Летящая с неба вода бурлила в окружавших его лужах, и где-то рядом продолжала зарождаться жизнь.

* * *
        Дом Мольбрантов был пуст. Его серые стены дышали одиночеством, но старик Яков, вечный насельник этого дома, знал, что одиночество - лишь видимость. Дом просыпался. Три года тишины и безмолвия закончились. Страх случившегося здесь иссяк. Теперь это была просто история, которая привлекала к особняку все новые и новые взгляды. Старик видел, как дом начинает оживать. Слышал его дыхание. Оно наполняло ночь, заставляя старика просыпаться и выглядывать в окно. Скоро жизнь вернется сюда. Кто-нибудь купит этот дом, поселится здесь с семьей, станет приглашать знакомых и родных, начнет устраивать праздники. Все вернется на круги своя.
        Старик вздрогнул, увидев очередной кошмар, проснулся, поднялся с кровати, подошел к окну. Дом Мольбрантов был молчалив и одинок, как и последние три года. Накинув на плечи плащ, старик вышел на улицу. Моросил мелкий дождь - плохая погода для старых суставов. Надев капюшон, старик не спеша двинулся вдоль дома. Он обходил вверенные ему владения дважды в день. Утром и поздним вечером. От сторожки к дому, от дома вдоль запущенного сада и дальше к окраине владений. В том месте забор был особенно высок. Суеверные соседи сразу после случившейся здесь трагедии пожелали отгородиться от особняка Мольбрантов неприступной каменной стеной.
        Старик шел по заросшему газону, думая о том, что его нужно постричь. Газонокосилка стояла в кирпичном сарае за домом и с каждым годом становилась все тяжелее и тяжелее. Старик давно уже перестал следить за садом, но на газон его сил все еще хватало. Он шел, глядя под ноги, вспоминая прогноз погоды и пытаясь подобрать солнечный день, чтобы, собравшись с силами, достать из сарая газонокосилку. Трава под его ногами была вытоптана, выдавая маршрут, по которому он ежедневно обходил дом.
        - Яков! - услышал старик до боли знакомый голос, когда проходил мимо ворот.
        Давно никто не называл его по имени.
        - Яков, это ты? - спросила пожилая женщина. - Я - Таисия.
        - Таисия?
        - Таисия Николаевна Савина. Ты помнишь меня?
        - Таисия Николаевна Савина? - старик нахмурился. Казалось, вот-вот и он вспомнит ее, что эти воспоминания где-то совсем рядом. Но… - Простите. Я вас не помню.
        - Как же так? - опешила женщина. Она внимательно вглядывалась в обезображенное старостью лицо Якова Флегонова. - Неужели ты все забыл? Здесь, в этом доме. Двенадцать лет назад.
        - Двенадцать лет? - старик снял капюшон и озадачено почесал затылок. - Таисия Савина…
        - Мы были вместе, - осторожно напомнила она и, просунув меж прутьев руку, разжала пальцы, показывая лежавшую на ладони небольшую брошь. - Это принадлежало твоей матери. Ты помнишь, как подарил ее мне перед тем, как мы расстались?
        Опустив голову, старик виновато молчал.
        - Я обещала, что найду тебя, если вернусь в город, - сказала женщина, убирая брошь обратно в карман и собираясь уходить. - Прости…
        - Постой, - еле слышно произнес старик, но Таисия его услышала. - Ты, наверно, промокла. Давай пройдем в дом. Я заварю чай и повешу сушиться твой плащ.
        Старик открыл ворота. Они молча прошли в сторожку. Таисия села на протертый диван, с которого Яков спешно убрал шерстяные рейтузы.
        - Ты слышала о том, что случилось в доме Мольбрантов? - спросил он.
        - Слишком страшная история, - отмахнулась Таисия. - Не хочу слушать подробности. Пусть лучше они запомнятся мне гостеприимными хозяевами, - она посмотрела на Якова и улыбнулась. - И теми, кто познакомил меня с тобой. - Таисия взяла из его рук стакан горячего чая, пытаясь согреть о стекло замерзшие пальцы. - Я так больше и не вышла замуж… Не из-за тебя. Просто не нашла никого, - взгляд ее стал задумчивым. - В тот день, когда мы расстались, я призналась сестре, что ты лучший из всех, кого я встречала. И, знаешь, сейчас спустя двенадцать лет я готова сказать то же самое. Жаль, что наше время прошло.
        - Да, - Яков хмуро отхлебнул из чашки горячего чаю.
        - Ну а ты как? Судя по всему, тоже один.
        - Кто-то должен заботиться об этом доме. К тому же со мной живет моя внучка. С ней, знаешь ли, не так скучно.
        - Внучка? Я помню. Ты рассказывал о ней.
        - Она стала совсем взрослой.
        - Мой племянник тоже очень повзрослел. Ты помнишь Назара?
        Старик соврал, что помнит.
        - Я видела его двенадцать лет назад, и, когда вчера приехала к сестре, не узнала, решив, что младшая завела себе молодого любовника.
        - Кошмар.
        - Это точно. А твоя внучка? Может, их стоит познакомить?
        - Кого?
        - Моего Назара и твою внучку.
        - Ох! - старик всплеснул руками. - Рано ей еще.
        - Рано? Сколько же ей лет?
        - Скоро девятнадцать.
        - Тогда самое время. Чем она занимается?
        - Ищет работу. Пока безрезультатно.
        - Тогда ее обязательно нужно познакомить с Назаром. Он хороший парень. С ним ты можешь быть спокоен за свою внучку, - Таисия снисходительно улыбнулась и, выглянув в окно, посмотрела на особняк Мольбрантов. - Какие это были времена! - торжественно прошептала она, и в ее глазах вспыхнул восторг, вызванный то ли памятью о величии этого дома, то ли гордостью за прожитые годы.

* * *
        Татуировка на бедре Полины Добронравовой. Племянник кольщика Бориса, Вадим Дроздов, видел ее даже во сне. Она очаровывала, волновала, сводила с ума.
        - Я хочу, чтобы ты сделала себе такую же, - сказал он Нике.
        - Это было красиво? - спросила она.
        - Это было бесподобно.
        - И ты думаешь, твой дядька согласится сделать мне татуировку? Он ведь ненавидит меня за то, кем я работаю.
        - Мой дядька не единственный, кто может это сделать.
        - Я слышала, что он лучший.
        - У меня есть друг, который сделает не хуже, - Вадим оживился, взволновался. - Мы можем поехать к нему прямо сейчас.
        Он завел двигатель. Кудрявые деревья сменились многоэтажными домами. Фонари освещали улицы. Несколько шлюх под одним из них выступили вперед, завлекая клиентов. Когда Вадим проехал мимо, Ника испытала гордость за то, что сейчас она не стоит среди них. Сейчас у нее есть парень и она вместе с ним. У него есть имя. У него есть лицо. Уже это делает ее богатой. Каким бы странным он ни был, он уже отличается от тех, кто снимает ее на ночь. Да. Он был настоящим человеком, а не очередным клиентом без имени и лица.
        - Приехали, - услышала Ника его голос.
        Она вышла из машины. Улица была безлюдна. Несколько неоновых вывесок перемигивались между собой.
        - Веселый пирсинг у Саргиса, - прочитала Ника.
        - Да. У него странное чувство юмора, - улыбнулся Вадим, закрывая машину.
        Горький опыт когда-то научил его, что здесь ничего нельзя оставлять без присмотра: машину, девушку, бумажник… Пустынная улица скрывала множество глаз, которые неустанно наблюдали за всеми, кто приходил сюда.
        - Не была здесь? - спросил Вадим, открывая Нике дверь.
        - Нет.
        - Саргис тебе понравится.
        - Мне нравишься ты.
        Они вошли в залитое белым светом и пропахшее медицинским спиртом небольшое помещение.
        - Вижу, у тебя появилась новая дырка, - сказал Вадим, указывая на третью серьгу в губе Саргиса.
        - Вижу, у тебя тоже, - взгляд Саргис уперся в Нику.
        Она машинально улыбнулась - привычка.
        - Решил украсить тело своей девочки каким-нибудь извращением? - спросил Саргис. - Или же у девочки появились извращенные фантазии, которые она хотела бы запечатлеть на своем теле?
        - Всего лишь татуировка, - сказала Ника. - Ведь так? - она обернулась и посмотрела на Вадима.
        - Татуировка и маленькое колечко, - уточнил он.
        Несколько секунд Ника делала вид, что сомневается, потом кивнула.
        - Только ради тебя, - сказала она и снова повернулась к Саргису.
        Его украшенное пирсингом лицо вызывало в ней живой интерес. Вадим продолжал о чем-то разговаривать с ним, но она видела только это лицо.
        - Ты сделал все это себе сам? - спросила она Саргис.
        - Практически, - с гордостью сказал он.
        - Наверно, это больно?
        - Иногда это приятно, - Саргис задрал футболку, показывая на впалом животе старые шрамы от катинга. - Я сделал это бритвой, когда мне было пятнадцать.
        - Нам нужна лишь маленькая татуировка и одно колечко, - сказал ему Вадим. - Без катинга. Без клеймения и прочих извращений.
        Он долго объяснял Саргису свой замысел, затем еще дольше просил разрешения остаться и посмотреть, как его друг работает. Вадим представлял себя Дереком. Представлял себя хозяином Полины - девушки, на бедре которой находилась лишившая его сна татуировка.
        Вадим завидовал ему. Завидовал, потому что Полина трепетала не перед ним, а перед этим Дереком, потому что истории, которые он слышал о нем, всегда заканчивались на полуслове, словно рассказчики дорожили своими знаниями, гордились ими и боялись их. Не одну неделю Вадим потратил на то, чтобы выпытать у Бориса, кто такой Дерек, в чем его секрет. Но оказалось, что секрета нет. В основе всего лежали деньги. Борис не говорил об этом напрямую, но Вадим не сомневался, что это так. Деньги и власть. Бизнес, построенный на извращенных желаниях и их удовлетворении. Столько шума и тайн, а что в итоге? Мистический Дерек - просто сутенер, сколотивший себе имя и состояние на извращенных фантазиях богатых клиентов.
        Это рассмешило Вадима. Он смеялся лежа в своей постели, мешая спать соседям за стенкой. Смеялся до тех пор, пока по его щекам не потекли слезы, а затем он задумался. Если один человек, этот Дерек, смог организовать подобное, то почему он не сможет припасть к этой кормушке? Кому, как не ему, знать извращенные фантазии людей? Нужно лишь найти помещение и пару красивых шлюх, готовых исполнить любое желание клиента, любое сексуальное извращение. Вокруг много людей, готовых платить за свои мечты. Мир полон грез и фантазий, так почему же ему, Вадиму, не стать одним из тех, кто помогает страждущим воплотить их желания в жизнь?

* * *
        Эдик Джанибеков был пьян, но ему нравилось это состояние. Алкоголь бодрил и возбуждал. Сегодня у него было все: друзья, машина, мать судья, любимая девушка. Регина Тарутина целовала его так страстно, а губы ее были такими сладкими, что Эдик готов был отдать многое, чтобы это никогда не заканчивалось. Она открыла ему новые горизонты, научила его веселиться, подчинила себе всего без остатка. Его мысли, его чувства, даже его либидо зависело от нее.
        Кира Джанибекова видела, как меняется сын, как удаляется от нее. Сначала она пыталась ему что-то объяснить, затем орала на него, но в большинстве своем она была занята работой. «У Эдика просто переходный возраст», - говорила себе Кира Джанибекова, стараясь отчитывать сына как можно реже, чтобы избежать скандалов. Да Эдик и не давал себя отчитывать. Он отстаивал свой образ жизни, отстаивал право быть свободным. Иногда он рассказывал об этом Регине Тарутиной. Она понимала его. Делала вид, что понимает. Притворялась, что все хорошо, но в действительности презирала Эдика с каждым днем все больше. Презирала за то, какой он, за то, кто его родители. Особенно родители. От отца и его друзей она узнала много нелицеприятных историй о судье Кире Джанибековой. Подслушала много историй для молодого ангела, который был рядом с ней. Они разбудили его любопытство.
        - Судья не имеет права совершать подобные поступки, - сказал он Регине. - Судья должна нести порядок и быть эталоном закона.
        Примерно так же говорил и отец Регины. Так же говорили его друзья. Лишь только мать, узнав о том, что дочь встречается с Эриком, сыном судьи Киры Джанибековой, одобрила ее выбор и советовала держаться за него, как за билет в светлое будущее. От этих слов Регина возненавидела семейство Джанибековых еще больше.
        Несколько раз она пыталась поговорить об этом с родителями. Отец молчал, сопя что-то в густые усы, а мать настырно продолжала давать советы о том, как сделать свое будущее более светлым. «Да что она знает!» - думала Регина. Еще больше ее раздражал отец. Он умел только критиковать и не давал никаких советов. Так что в своей ненависти Регина была одна. Или же нет? Она вспомнила Михаила Хисматова - молодого друга отца. На вид ему было не больше тридцати, и взгляд его был слишком прямым, чтобы заподозрить его в трусости и пустословие. Регина решила отыскать его и поговорить с глазу на глаз.
        - Что ты знаешь о судье Кире Джанибековой? - спросила она с порога, сказав себе, что если заметит нерешительность сходную с той, что часто видела у своего отца, когда вопрос вставал ребром, то просто развернется и уйдет.
        Но Михаил Хисматов не был похож на ее отца. Ангел за плечами Регины впервые в своей недолгой жизни расправил крылья, чувствуя, что пришло его время. Начиналось его первое действо. У него был первый противник - демон судьи Киры Джанибековой. У него был первый союзник - Михаил. И у него была первая марионетка - Регина.

* * *
        Уже несколько дней Рашид не мог очнуться от наркотического бреда. Окружающий мир вдруг начал пугать его своей реальностью. Полнота чувств была настолько сильной, что Рашид не мог выйти на улицу, не надев солнечных очков. Все чувства обострились до предела. Кожа, его сухая кожа, казалось, начала дышать. Она втягивала в себя окружающий мир сквозь поры, позволяя ему впитываться в кровь, и несла этот сгусток реальности прямо к его мозгу. В эти моменты боль в висках становилась невыносимой. Слишком много чувств, слишком много реальности. Это было совсем не то, что можно увидеть глазами, потрогать, ощутить вкус или же вдохнуть запах. Это был настоящий мир, целостный, не раздробленный на элементы восприятия. И этот мир разрывал на части не готовое к подобному откровению сознание Рашида.
        Понимание жизни открылось ему в другом ракурсе. Он видел ее изнутри. Каждую мелочь и каждую важную деталь. Ничто не ускользало от него. Легкие, которые выталкивали воздух говорившего с ним человека; горло, по которому поднимался воздух; голосовые связки, язык, губы; пространство, которое должны преодолеть рожденные слова; его собственные уши, барабанные перепонки, мозг. Он видел, как работает его желудок, переваривая пищу, забирая все самое ценное, а остальное превращая в отходы, которые выталкивались из его организма, проходя сложную систему кишок. Рашид видел, из чего состоит окружавший его воздух. Он хотел перестать дышать, но тогда начинали страдать легкие, и он тоже это видел. Сначала он закрыл все окна, надеясь, что автомобильные выхлопы, пыль и прочее не станут загрязнять воздух в его квартире, но через час он увидел, как вдыхает крупинки собственной кожи, парившие в замкнутом, непроветриваемом пространстве, и его стошнило.
        Новые способности ужасали Рашида. Повысилась не только его чувствительность, но и понимание мира. Он видел свою собственную жизнь, жизнь своих друзей, видел, зачем они все приходят к нему. Видел их тягу к наркотикам, как меняет она их жизнь, как изменяет их организм. Рашид видел, как сложная система биологических клеток рассыпается под натиском белого порошка, который разносит по всему организму кровеносная система. Сначала он пытался обвинять кровь за это разрушение, затем увидел иглу, увидел шприц. Увидел руки, которые давят на поршень.
        В панике Рашид выбежал на улицу, но и здесь глубокое видение мира не оставило его.
        Люди вокруг жили своей жизнью. Их организм неустанно работал, даже когда они сидели на скамейке и читали газету. Слюна заполняла их рот, омывала зубы. У одних текли сопли, кто-то кашлял, отхаркивая мокроту, кто-то щурил глаза, потому что его зрение было уже давно не таким, как в детстве. Люди. Он видел их прошлое. Видел их страхи и желания. Видел причину их поступков и следствие. И этот механизм был невыносимо сложен. Ему казалось, что голова должна вот-вот взорваться от обилия жизни, проникающего в нее. Приготовившись к смерти, Рашид сел на скамейку и закрыл глаза.
        - Не сейчас, - услышал он чей-то голос.
        Рашид не знал, кто говорит с ним, не знал, кому принадлежат эти слова, но они нравились ему. Они были способны перекрыть чудовищное многообразие хаоса жизни, царившего в его голове.
        - Мы еще поборемся, - пообещал ему ангел, даря желанную тишину и покой.
        - Не хочу, чтобы это возвращалось, - проскулил Рашид.
        - Тогда борись.
        - Бороться? Но как? Я не знаю.
        - Знаешь. Твоя сила лежит у тебя в левом кармане. Достань ее.
        Рашид послушно вынул шприц, жгут и пакетик с героином. Сидевшие рядом с ним на скамейке люди поднялись и спешно засеменили прочь.
        - Что я должен делать?
        - Уколись. Позволь мне уйти ненадолго.
        - Позволить тебе уйти? Нет. Я не могу. Моя голова. Я не хочу, чтобы мир снова возвращался в нее.
        - Я заберу это с собой.
        - Ты сможешь это сделать?
        - Конечно.
        - Тогда… Тогда я не хочу, чтобы ты возвращался.
        - Все в твоих руках.
        - Все в моих руках? - Рашид вспомнил, что держит шприц и дозу. - Я понял. Я все понял! Все в моих руках. В моих руках! - он продолжал повторять это до тех пор, пока не обмяк на скамейке, выронив шприц на разогретый солнцем асфальт.
        Проходившие мимо люди не замечали его. Им не было никакого дела до наркомана. Им ни до кого не было дела. Ни одна жизнь не интересовала их, кроме собственной. Большинство считало, что ось мира, если и не протыкает их тело, делая его центром, то находится где-то совсем рядом.
        Рашид раскинул руки, обнажая грудь. Ось мира зависла прямо над ним, и теперь она готовилась пронзить его, пригвоздив к земле. Он вскрикнул, услышав хруст, с которым она пробила его грудь. Рашид хотел лишь одного - умереть, испытав как можно меньше боли, но он не умер. Даже боль и та не сковала его тело. Напротив. Он испытал наслаждение. Тишина и покой, сдобренная чистым неразбавленным наслаждением, которое вливалось в его тело сквозь пронзившую грудь ось, и единственным желанием было, чтобы это никогда не кончалось. Никогда.
        Глава вторая
        Запрокинув голову, племянник Таисии Савиной Назар смотрел на серый, промокший от недавних косых дождей особняк Мольбрантов - одинокий, монолитный, мертвый. Назар помнил его другим - светящимся жизнью и многообразием лиц. Дорогие машины, красивые женщины… Помнил Назар и приемного сына Мольбрантов. Высокий, темнокожий, с крепкой мускулатурой уже в юности. Он учился на дому и всегда держался обособлено, выбирая друзей одного с ним круга. Сейчас Назар понимал и не осуждал его за эту избирательность. Мольбранты были богатыми иностранцами, в их доме всегда гостило много людей, их дети (как приемные, так и родные) были избалованы вниманием и материальными благами. Они искали таких же, как они - познавших любовь и прелести жизни. Такие, как Назар были не интересны им - слишком простые, слишком бедные. Назар слышал разные истории о доме Мольбрантов. От кроваво-ужасных до сексуально-извращенных.
        - Господь все видит, - говорила Назару его мать.
        Тогда в юности он не слушал ее, мечтая хотя бы на одну ночь оказаться в шкуре одного из Мольбрантов, чтобы вкусить любовь какой-нибудь красотки. О чем еще мог мечтать подросток, кроме дома, где сбываются фантазии.
        - Господь все видит, - эти слова матери Назар вспомнил три года назад, когда в особняке Мольбрантов раздались ружейные выстрелы.
        Трагедия заставила отбросить мечты и зависть, связанные с этим местом. Теперь это был дом смерти и страха. Дом страданий и кошмарных ночей. Дом, где разверзся сам ад и забрал в свое лоно верных слуг.
        История облетела город, заставив содрогнуться всех, кто близко знал Мольбрантов. Они закрывали свои двери на засовы, усиливали охрану, боясь, что подобное может случиться и с ними. В их глазах был страх за свою жизнь. Каждый, кто когда-то был в доме Мольбрантов, притих, затаился, уехал из города подальше от назойливых расспросов и людской молвы…
        - Страшно, правда? - Ульяна Флегонова взяла Назара за руку.
        Они были знакомы не больше часа. Дед Ульяны и тетка Назара, представившие их друг другу, остались в теплой сторожке. Молодежь мудро решила, что старикам нужно побыть вдвоем и вспомнить молодость.
        - Ты уверена, что туда стоит ходить? - Назар подозрительно смотрел на особняк.
        - Почему нет?
        - Разве ты не слышала о том, что там случилось?
        - Это было давно. К тому же я уже ходила в этот дом и, как видишь, жива.
        - Никогда не понимал подобного интереса.
        - Поэтому ты пришел сегодня со своей теткой?
        - Что значит «поэтому»?
        - Потому что ты всего боишься. Посмотри на себя! Тебе двадцать три года, а ты все еще ходишь в гости со своей теткой, чтобы она познакомила тебя с внучкой своего бывшего любовника.
        - Ты думаешь, они были любовниками?
        - А ты так не думаешь?
        - Я не знаю. Может быть, между ними была просто дружба?
        - Дружба? - Ульяна весело засмеялась. - А ты забавный! Дружба! - она снова потянула его в сторону дома. - Пойдем. Дождь начинается. Ты уже слишком большой, чтобы бояться мертвецов.
        - Я и не боюсь, - соврал Назар.
        Смерть всегда пугала его. В детстве он боялся, что родители умрут, оставив его одного, что все, кого он любит, угаснут, а он останется. Потом он понял, что и сам умрет. Осознание этого повергло его в шок, и он даже заболел, подхватив какую-то вирусную инфекцию, свирепствовавшую в тот год. Его положили в больницу, и три недели, проведенные там, показались ему самыми одинокими в жизни. Он видел, как в соседней палате умер ребенок примерно его лет, девочка. Она была некрасивой, такой же, как и он, и, возможно, именно поэтому Назар проникся к ней теплыми чувствами. Он навещал ее, приносил конфеты, которые она не ела, и подолгу стоял возле ее постели, пока медсестры не отправляли его обратно в свою палату.
        Ему было восемь лет, и он думал, что когда он и эта девочка поправятся и станут взрослыми, то непременно поженятся и у них родятся двое детей. Мальчик будет похож на него, такой же худенький с темно-русыми волосами и задранным вверх носом, а девочка на мать - рыжая и вся в веснушках. Это была его первая детская любовь и первая мечта, но девочка, которую он навещал, умерла, оставив его одного. В ту ночь Назар лежал в кровати, боясь заснуть и умереть во сне, как та девочка. С тех пор он панически боялся смерти. Своей, близких, чужих людей - неважно. Его пугали даже некрологи в газетах. Он знал - смерть идет за ним по пятам. Она окружает его, подбирается со всех сторон, забирая родных и друзей, смотрит на него с глянцевых журналов, смеется с экрана телевизора.
        Назар никогда никому не рассказывал о своих страхах. Он боролся с ними сам. Боролся, как мог. Занимался спортом, меньше смотрел телевизор, из журналов читал либо те, что носили эротический характер, либо те, где печатались анекдоты и веселые истории. Он даже выбрал себе специальность, которая меньше всего напоминала о смерти. Никакой политики, никаких судов, охраны порядка и пожаров. Менеджер по продажам - это, по его мнению, было меньшим из всех зол.
        Он работал в небольшом магазине, продавая мужскую одежду, и не мечтал о карьерном росте и богатстве, потому что богатство - тоже дорога к смерти. Зависть, излишества, романы с чужими женами - Назар избегал всего, что вызывало в нем страх смерти. Он научился жить с этим страхом, обманывать его. Тренажерный зал, работа, дом, любимая девушка. Иногда он был даже счастлив, запирая себя в этих четырех стенах. Иногда страхи оставляли его на несколько дней, позволяя надеяться, что они больше не вернутся, но они всегда возвращались. Порой во снах, заставляя просыпаться в холодном поту и прилипших к телу простынях, порой в шепоте за его спиной, в спрятанных слезах тех, кто оплакивал потерю близких.
        Сегодня страх смерти снова вернулся. Дав передышку в несколько дней, он пришел в образе дома Мольбрантов. Назар стоял возле его дверей и, лихорадочно соображая, пытался вспомнить хоть что-то, способное обмануть этот страх. И он вспомнил. Вспомнил истории, которые были связаны с домом Мольбрантов до того, как здесь произошла трагедия. Когда-то про этот дом говорили, что здесь господствует власть тела. Об этом Назар и сказал Ульяне.
        - Власть тела? - переспросила она, открывая дверь. - Что это значит?
        - Говорили, что весь этот дом пропитан сексом.
        - Сексом? - Они вошли внутрь. - По-моему, сейчас здесь только пыль.
        - И сырость.
        - Как в могиле.
        - Я бы так не сказал.
        - А как бы ты сказал? - Ульяна отпустила его руку, забрав с собой тепло своей ладони. - Оглянись вокруг. Разве здесь что-то напоминает о сексе? Кроме меня, конечно.
        - Я не знаю. - Огромная гостиная вызывала у Назара чувство, близкое к агорафобии. - По-моему, это просто большой пустой дом.
        - Не спеши с выводами, ведь здесь погибло много людей.
        - Я не верю в призраков, если ты об этом.
        - Но в людей-то ты веришь?
        - В людей верю.
        - А знаешь, что в этом доме выжил только один человек?
        - Что-то слышал.
        - Это был приемный сын Мольбрантов. Темнокожий парень с телом атлета. Как ты думаешь, у него были причины, чтобы совершить все это?
        - Я не знаю.
        - Убийца все еще не найден.
        - И что?
        - Может быть, это Мольбрант?
        - Если тебе так интересно, найди его и спроси.
        - Я уже спрашивала.
        - Спрашивала?!
        - Да. Мы стояли с ним в этом доме, как сейчас с тобой. Вокруг было темно. Тот же запах. И знаешь, что он ответил мне?
        - Что он не убийца?
        - Верно.
        - И ты поверила ему?
        - Нет.
        - Зачем же тогда ты пришла с ним в этот дом?
        - Мне было страшно. Ты никогда не замечал, что страх вызывает желание? Особенно здесь в этом доме, где пролито столько крови и спермы… Находиться с человеком, который, может быть, совершил все эти зверские убийства. Чувствовать его близость, слышать его дыхание, смотреть в его глаза, играть со смертью… Если, конечно, ты понимаешь, о чем я.
        - Понимаю, - сказал Назар, дрогнувшим от волнения голосом.
        Слова Ульяны тронули его за живое. В них был смысл. Играть со смертью, не прячась от нее, а глядя ей в глаза. Не бежать, а догонять ее, балансируя на грани.
        - Хочешь посмотреть, где произошло первое убийство?
        - Я не знаю.
        - Ты боишься?
        - Возможно.
        - Тогда тебе обязательно надо посмотреть.
        - Зачем?
        - Чтобы узнать, каково это, - она снова взяла его за руку. - Не бойся. Я буду рядом, - они подошли к дверям одной из спален. - Поверни ручку. Она не закрыта. - Назар засомневался. - Прикоснись к ней, - в темноте глаза Ульяны вспыхнули нездоровым блеском. - Тебе это понравится. Это то же, что впервые потрогать женскую грудь. - Влажная ладонь Назара соприкоснулась с холодной сталью. - Чувствуешь что-нибудь?
        - Нет.
        - Тогда открой ее. Три года назад на кровати, что стоит за этой дверью, лежала мертвая женщина. Возможно, она не успела даже закричать. Просто открыла глаза и увидела того, кто пришел ее убить…
        - Сейчас здесь никого нет, - сказал Назар, решительно открыв дверь.
        - Кроме нас.
        - Кроме нас.
        - Хочешь посмотреть еще одну комнату?
        - Да.
        Они обошли первый этаж, поднялись на второй.
        - Эта дверь в комнату Мольбранта, - сказала Ульяна, останавливая руку Назара. - За ней нет смерти.
        - Смерть могла жить в этой комнате.
        - В голове Мольбранта?
        - Можно и так сказать, - Назар повернул ручку и открыл дверь. - Ты заходила сюда с Мольбрантом?
        - Мы провели здесь больше всего времени.
        - Вы занимались сексом?
        - Почему ты так решил?
        - Не знаю. Ты же сама сказала, что страх возбуждает.
        - А что скажешь об этом ты? Ты все еще боишься?
        Назар не ответил. Он пересек комнату и сел на кровать. Простыни под его ладонями, казалось, все еще хранили тепло человеческих тел.
        - Я смотрела ему в глаза.
        - Кому?
        - Мольбранту, - Ульяна закрыла дверь. - Я смотрела в глаза своего страха, - она подошла к окну. - Они были такими же темными, как эта ночь.
        Воспоминания разогрели ее плоть. Чье-то теплое дыхание прикоснулось к затылку.
        - У тебя нет ощущения, что мы здесь не одни? - спросила Ульяна.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Разве ты не чувствуешь? Тепло. Кто-то смотрит на нас. Кто-то знает, что мы здесь.
        Узник отошел от окна, изучая нового гостя, которого привела к нему Ульяна. Его внимательный взгляд уперся Назару в затылок, вызывая жжение. Узник видел его жизнь. Видел его желания и страхи. Особенно страхи. Они нравились ему. Страхи увидеть смерть близких, друзей, свою собственную. Кто, как не смерть, могла научить ценить жизнь.
        - Здесь теплее, чем в остальном доме, - сказал Назар, массируя свой зудевший затылок.
        - Не ты один это заметил.
        - Как ты думаешь, что это?
        - Я не знаю, но оно здесь. Оно смотрит на нас.
        - Не говори ерунды, - Назар боязливо передернул плечами.
        - Иногда мне кажется, что этот дом живой. Дом, который впитал в себя так много секса и смерти.
        Ульяна все еще вглядывалась в расползающуюся за окном ночь. Стекло, запотевшее от ее теплого дыхания, стало матовым, преломляя стройность высоких деревьев и всего, что было под ними. Ульяна бездумно изучала знакомые очертания, искаженные оптическим обманом, и оставшийся за окном мир начинал казаться ей менее реальным, чем то, что было в этой комнате.
        - Ты знал, что французы называют оргазм маленькой смертью? - спросила Ульяна. - Мне рассказал об этом Мольбрант, когда мы были здесь…
        Она вздрогнула, чувствуя тепло, окутавшее тело. Оно напоминало ей дыхание ее первого мальчика, который робко грел ей руки, мечтая получить в благодарность поцелуй, только сейчас у этого дыхания не было робости. Возможно, его владелец не знал, что значит это чувство.
        - Сколько раз ты заглядывал в глаза своей маленькой смерти, Назар?
        Ульяне нравилась эта игра. Она волновала, возбуждала ее. Узник обнял Ульяну, позволяя увидеть мысли Назара - холодные, пропахшие смертью. Ульяна снова вздрогнула.
        - Я знаю, о чем ты думаешь, Назар, - тихо сказала она.
        - Что?
        - Ты боишься смерти.
        - Я… Как ты узнала?
        - Думаю, мне показал это дом.
        Узник проник в ее мысли, перестав скрывать себя.
        - Думаю, мы нравимся ему, - сказала Ульяна. - Ты и я. Он хочет сделать нас своей частью, - она отошла от окна. - Твои мысли, Назар... Они такие холодные. В них так много страха, - Ульяна коснулась его плеча, чувствуя крепость натренированного тела. - Думаю, дом может научить тебя не бояться. - Теперь ее рука изучала его грудную клетку. - Но для этого тебе придется заглянуть в глаза своему страху. - Ей нравилась растерянность Назара, его робость. - Скажи мне, хочешь ли ты этого? - Его мысли были такими чистыми, такими ясными, словно она знала его всю жизнь. - Хочешь ли ты увидеть свой страх?
        Ульяна скинула на пол куртку и расстегнула кофту. Теплое дыхание узника обжигало тело, застилая глаза вожделением, - этого было достаточно, чтобы подчинить разум.
        - Твоя маленькая смерть, Назар, - сказал узник устами Ульяны. - Она ждет тебя.
        Они легли на кровать. Назар наклонился к Ульяне, собираясь поцеловать.
        - Мы здесь не для этого, - остановила она его. - Мне нужен твой ремень.
        - Что?
        - Сними свой чертов ремень и дай его мне.
        - Что ты делаешь? - растерянно спросил Назар, видя, как она затягивает петлю на своей шее.
        - Вот она твоя маленькая смерть, Назар! Вот он твой страх.
        Ульяна вложила в его руки конец ремня. Узник проник в его мысли и показал, что нужно делать. Ульяна захрипела, чувствуя, как грубая кожа сдавливает шею. Кроваво-красная пелена застлала глаза. Горячее дыхание, наполнявшее низ живота, проникло глубже. Оно коснулось легких, заполнило их, обжигая огнем. Ульяна попыталась вскрикнуть, но крик застрял в сдавленном горле. В ушах загудело. Напрягся каждый мускул. Вцепившись руками в простыни, она выгнула спину, снова пытаясь закричать. Крик вырвался потоком слез из неестественно выпученных глаз.
        Назар видел ее взгляд. Видел, как эти глаза смотрят на него. И видел мысли Ульяны, которые показывал ему узник - холодные и липкие, как сама смерть. Назар слился с ней, стал одним целым. Холод заполнил его тело. Он увидел себя мертвым, задушенным своими собственными руками. Ни мыслей, ни чувств. Только холодная пустота безбрежного океана одиночества. Это и был его самый большой страх. Он встретился с ним, заглянул в него и позволил ему заглянуть в себя.
        Наваждение длилось не дольше мгновения, но Назару показалось, что прошла целая вечность. Затем холод отступил, сменился жаром, огнем. Он распространился подобно взрыву, заставив содрогнуться каждый клочок его тленной плоти, каждую клетку. То же испытала и Ульяна. Она стояла на краю этой бездонной пропасти вместе с Назаром, и он держал ее жизнь в своих руках. Такую хрупкую. Такую беззащитную.
        Ремень, сдавивший ей шею, разжался, позволяя сделать вдох. Это был вдох боли и радости, страданий и наслаждений, слез и улыбок. Это был вдох, олицетворяющий жизнь. Тонкие губы узника коснулись сухих губ Ульяны. Она почувствовала это. Приоткрыла рот, надеясь на поцелуй, но ощутила лишь его дыхание. В бессилии она застонала, стягивая с шеи ремень. Реальность медленно возвращалась к ней. Реальность этой комнаты, этой кровати. Реальность, которая секунду назад казалась ей вымыслом, таким же, как тот мир, что шумел за окном листвой.
        Ульяна с трудом проглотила скопившуюся слюну и зашлась кашлем.
        Глава третья
        Илья Калинин. Он стал первым из тех, кого коснулось дыхание узника. Это произошло три года назад, на утро после трагедии в доме Мольбрантов. Илья пришел в особняк, чтобы сделать фотографии для местной газеты - просто работа, просто случайность. Узник мог выбрать кого угодно. Но он выбрал Илью Калинина. Выбрал, потому что ему понравились его мысли. Его дыхание проникло в них, пытаясь отыскать страхи и сокровенные желания. Но тогда оно было слабым и напоминало Илье морской бриз, долетевший из отголосков его собственной памяти, заставляя вспомнить о родных краях, где он вырос.
        Сейчас это дыхание снова отыскало его, проникло в него своим теплом.
        Это было его детство - так поначалу думал Илья, - зов родных мест: шум моря и запах соли. Он ждал, что вот-вот услышит голоса забытых друзей и почувствует аромат домашних пирогов, которые его мать пекла по воскресеньям. Но ничего этого не произошло. Лишь только шум моря да запах соли. Несомненно, это были воспоминания, но они не имели ничего общего с детством Ильи. Они взяли за основу лишь образы, вырвав их из его памяти. Море и соль. Море слез, таких же соленых, как морская вода. Море чувств, таких же спокойных, как штиль, и таких же грозных, как высокие волны. Море памяти, такой же безбрежной, как голубая, уходившая за горизонт водная гладь. И море одиночества. Море боли и скорби. Море, обладающее чудовищной силой, которое ждет шквального ветра, способного всколыхнуть его воды, чтобы волны, поднявшиеся над спокойной гладью, поглотили всех, кто имел неосторожность заплыть слишком далеко, а тех, кто все еще стоит у берега, бросить на острые, как бритва, камни…
        Илья вздрогнул. Чувство того, что внутри находится кто-то посторонний, стало почти физическим. Кто-то смотрел на извивавшуюся под ним супругу сквозь его глаза, или же это он сам смотрел на море и соль сквозь чьи-то глаза, проникнув в чужое сознание? Эти две мысли слились воедино. Две догадки, ставшие одной истиной.
        Илья замер, обернулся, вглядываясь в темноту дверного проема. Секунду назад ему показалось, что он услышал, как открылась входная дверь, и теперь он пытался вспомнить, запирал ее или нет. Узник видел его мысли. Чувствовал их. В них не было ни страха, ни стыда. Даже тот факт, что посторонний человек стоит в темной прихожей и наблюдает за тем, как они с Натальей придаются любовным утехам, не смущал Михаила. Они делали это уже не раз - на глазах у посторонних людей. Им нравилось, когда на них смотрят, и нравилось смотреть на других.
        Чужая страсть всегда была крепче собственной. Она завораживала и пьянила. Она рождала образы и фантазии. Она наполняла желанием попробовать увиденное, вернуться домой и утонуть в этой всепоглощающей страсти. И узник видел эти мысли. Шел по их следу. Незнакомые люди, обнаженные тела, порок и запах похоти, витающий в воздухе, смешивающийся с запахом ладана и потных человеческих тел. Это было не море фантазий. Это была его безбрежная гладь, способная удовлетворить самый изысканный и извращенный вкус. Узник видел стены подвала, уходившие вглубь. Видел закрытые комнаты, спрятанные глубоко под землей. И видел людей, которые жаждали попасть за эти двери, дрожали в предвкушении или же недоверчивом ожидании, в тайне надеясь, что хотя бы здесь они смогут найти источник, питавший их тайную страсть.
        Узкие бескровные губы узника вздрогнули. Среди множества серых лиц одно было ему знакомо. Он видел его когда-то давно, до трагедии в доме Мольбрантов, и после, в мыслях Андрея Макарова, когда тот приходил в особняк.
        Анжела Блонская. Она лежала на кровати и вспоминала мужчину, за которым готова была пойти на край света. Эти воспоминания были яркими и сочными на фоне общей бедности и опустошенности, чтобы не заметить их. Чтобы не запомнить лицо человека, способного заставить эту пустоту пульсировать жизнью. Чтобы не узнать его имя. Дерек.
        Губы узника снова вздрогнули, беззвучно выговаривая эти два слога. И снова: «Дерек». Дерек и люди, которые окружали его: Амалия, Мервик, Габриэла. Особенно Габриэла. Когда-нибудь он отыщет ее и демона, который стоит за ее спиной. Обязательно отыщет. Это желание, зародившись где-то в глубине, принесло узнику чувство беспокойства и тревоги. Оно заставило его подойти к окну и, глядя, как сгущаются сумерки, задуматься о чем-то настолько важном, что даже он, обреченный на вечные раздумья в этом одиноком доме, не мог понять природу этих чувств.

* * *
        Азоль, который достался Тамаре Мелюхиной от Дмитрия Кетова, волновал мысли, заставляя дрожать все ее тело. Что-то приближалось к нему. Он слышал эти шаги. Они шли за ним - сила и неизбежность. Он чувствовал ее на расстоянии. Времени оставалось все меньше. Его, возможно, уже не хватит на последний танец.
        Тамара поднялась с кровати и прикоснулась рукой к стене, за которой она так часто слышала волнительные песни любовных утех. Стоны Натальи Калининой были ровными, но от этого не менее сладкими. Как много Тамара была готова отдать сейчас, чтобы стены стали прозрачными, чтобы она смогла увидеть страсть, которую слышала почти каждый день. Ее взгляд упал на входную дверь - вот что могло исполнить ее желание.
        Она вышла на улицу. В нависших сумерках было что-то спокойное, зачаровывавшее своей размеренностью. Тамара посмотрела на окна соседней квартиры. Искушение заставило прижаться лбом к холодному стеклу, заглянув внутрь, но взору открылась лишь затянутая полумраком прихожая.

«Можно обойти дом», - подумала Тамара. Азоль недовольно запрыгал, негодуя над ее нерешительностью. Дверь. Тамара смотрела на нее, волнуясь, как при первом свидании, когда кажется, что этот момент станет самым главным в последующей жизни. Ее рука сама потянулась к ручке, сама повернула ее. Тихий щелчок - и дверь открылась. Тамара зачарованно смотрела в образовавшуюся щель. Азоль умолял хозяйку войти, сделать еще хотя бы шаг, чтобы услышать чуть больше, чем сейчас, почувствовать запах разгоряченной плоти и, возможно, (они мечтали об этом оба - слуга и хозяин) увидеть то, что так часто пыталась представить себе Тамара… И Тамара поддалась на эти уговоры.
        Дверь громко хлопнула, закрывшись за ее спиной. Ей захотелось убежать, но желание увидеть было еще сильнее. Поэтому она шла вперед. Шла до тех пор, пока не увидела кровать. Пока не увидела лежавшую на ней Наталью и широкую спину Ильи Калинина. Обернувшись, он смотрел прямо на нее.
        - Что ты здесь делаешь? - спросил он Тамару, и она не нашлась, что ответить. - И давно ты наблюдаешь за нами?
        - Простите. Дверь была открыта, и я просто зашла спросить… Я хотела…
        - Посмотреть? - помог ей Илья. - Тебе нравится смотреть, да? Поэтому ты пришла сюда? Ты устала слушать, и тебе захотелось чего-то большего?
        Тамара промолчала.
        - Он задал вопрос, - Наталья выбралась из-под супруга и теперь сидела на кровати, совершенно не стыдясь своей наготы. - Ты хотела посмотреть, как мы занимаемся любовью?
        - Не бойся. Просто ответь, - Илья повернулся, и Тамара невольно опустила глаза, смущенная и взволнованная его наготой.
        Азоль радостно запрыгал у ее ног. Для него подобное зрелище было самым лакомым и желанным.
        - Простите меня, - прошептала Тамара.
        - Простить? За что?
        - За то, что побеспокоила вас в такой момент. Я, пожалуй, пойду.
        - И будешь снова слушать?
        - Нет. Клянусь, больше не буду.
        - Значит, все-таки ты слушала?
        - Иногда.
        - И сейчас пришла, чтобы посмотреть?
        - Простите меня, - Тамара чувствовала, как начинает краснеть. - Сама не знаю, что на меня нашло.
        - Все в порядке, - доверительно сказала Наталья. - Ты можешь остаться.
        - Что?
        - Рядом с тобой стоит кресло. Садись в него.
        - Так глупо! - Тамара закрыла лицо руками. - Господи! Так глупо.
        - Сядь в кресло! - повысила голос Наталья.
        Это было уже не предложение. Это был приказ, которому Тамара, продолжая закрывать лицо руками, подчинилась. Азоль у ее ног высоко подпрыгнул. Отведенное ему время заканчивалось, но он уже не думал об этом. Для него всегда главным были танцы плоти. Почему сейчас что-то должно измениться? Еще один танец. Последнее па долгого безумного вальса похоти.
        - Открой глаза и смотри на нас, - велела Наталья соседке.
        Когда-то ее взгляд был таким же - смущенным от осознания своих собственных порочных желаний, но теперь она уже давно не стыдилась этого. Амалия научила ее управлять своими фантазиями. Быть их хозяином, а не их рабом. Эта женщина открыла для них с Ильей новый мир страсти, мир чувств и сексуальной гармонии, где не нужно стыдиться своей похоти, насилуя собственный разум всевозможными запретами, которые придумали те, кто никогда не знал, что такое настоящая страсть. Подчиняться этим правилам значит изменять себе, терять свою сущность, строить жизнь, которая не нужна тебе самому.
        Счастье - это самое простое из того, что может достичь человек. Для этого не нужно ничего приобретать. Все предпосылки даются с рождения: любовь, страсть, фантазии. Нужно лишь перестать стыдиться чувств, пряча их за громоздкими материальными и духовными ширмами. Границ не существует. Для каждого есть собственный путь к счастью, нужно лишь определиться: хочешь ли ты идти к этому один или же держа кого-то за руку. Для Натальи этим кем-то стал Илья. Рядом с ним она была счастлива. Вместе они шли по миру, который открыла для них Амалия. Страна наблюдений и демонстраций. Город созерцания. Вот каким был адрес, где жила для них страсть. Наталья знала, что есть и другие адреса. Об этом рассказывала Амалия. Иногда ей удавалось увидеть это самой. Возможно, когда-нибудь настанет день, и она предложит Илье посетить одну из этих непознанных ими стран. Возможно, она даже сделает это и без него, но только не сейчас. Сейчас ее счастье лежит на их ладонях. Их общее счастье.
        Наталья бросила на Тамару короткий взгляд и громко застонала, возбужденная похотливым взглядом соседки и осознанием того, что за ними наблюдает кто-то близкий, тот, кто знает их, встречая возле дома, здоровается с ними, оценивает их внешность, их одежду. Тот, кто всегда видел только их макияж, нанесенный для того, чтобы существовать в этом мире. Их притворство подражания. Что ж, теперь они обнажатся перед ним. Предстанут в своей природной сути, какие они на самом деле.
        Если бы Наталья знала, что кроме Тамары Мелюхиной за ней наблюдает еще одно существо, пляшущее возле ног своей хозяйки, возможно, стоны ее стали бы громче. Но она не знала, не видела. Не видела Наталья и появившегося Грифона. В его глазах не было ничего, кроме правосудия. Даже когда растерзанное тело азоля упало к его ногам, эта жажда не иссякла, не стала меньше. Другая пара глаз, не менее беспристрастных, но наполненных одной лишь местью, принадлежала Гарпии. У этого существа были другие мотивы, другие ценности, но сейчас его путь лежал рядом с Грифоном. Грифон дал ему смысл, вернул к жизни, указал цель, и теперь их единственным разногласием было лишь ожидание, в конце которого находился узник. Он ждал этой встречи так же, как Грифон и Гарпия ждали ее… И каждый из них готовился к этому по-своему.
        Тамара вздрогнула. На мгновение ей показалось, что у нее забрали часть ее тела, что-то очень важное и ценное. Жар азоля перестал греть ее разум. Остался только жар воспаленной плоти, но его очаг находился за пределами тела Тамары, там на кровати среди влажных простыней, разжигаемый страстью Ильи и Натальи Калининых. Тамара смотрела на них, боясь даже моргнуть. Иногда ей начинало казаться, что это сон, который может в любое мгновение потерять свою плотность, поэтому она жадно впитывала в себя все, что происходило в комнате: громкие стоны Натальи, тяжелое дыхание Ильи, их позы, мимику, капельки пота на их коже, запах тел. Все это заполняло ее сознание, взамен утраченной страсти, которую она потеряла, лишившись азоля. Огонь желания снова принялся плавить ее разум так же, как чуть раньше расплавил ее тело. Какое-то время Тамара пыталась совладать со своим желанием, но затем, сдавшись, распахнула халат и начала ласкать себя.
        Глава четвертая
        Одиночество. Инна Васильева смотрела на себя в зеркало, и осознание собственной красоты вызывало в ней грусть. Темные длинные волосы, которым так завидовали подруги, - она могла бы сниматься в рекламе шампуня. Или крема, обещавшего сделать кожу лица гладкой и шелковистой. Ее ноги были идеально прямы, в меру широкие бедра плавно поднимались к узкой талии. Плоский живот, небольшие упругие груди, напоминавшие те, что красуются на плакатах в кабинетах пластической хирургии, за исключением того, что в них не было силикона. Только природа, которая поставила перед собой задачу сделать идеальную женщину. Среднего роста с карими глазами и смуглой кожей. В ней было идеальным все - красота и правильность в каждой линии. Казалось бы, вот оно счастье, но Инна давно уже перестала замечать свое великолепие. Она устала от него. Ее подруги, те, кто всегда завидовали ей, находили свое счастье, а она оставалась одна. Ждала, предвкушала, надеялась, что когда-нибудь встретит того, кто будет так же идеален, как и она. Того, кто скажет ей, зачем нужно жить в этом несовершенном мире. А до тех пор она будет грустить.
        Назар Савин. Инна встречалась с ним, потому что он был не таким, как все. Он что-то прятал внутри себя. Она видела это, и это ей нравилось. Его секреты позволяли ей иметь секреты собственные. Не измена, не алкоголь, не наркотики и не карьера - это было чем-то более глубоким. О чем нельзя рассказать никому. Невозможно рассказать, потому что стоит начать, и нужные слова тут же разбредутся, уступив место совершенно другому смыслу. Можно только ждать и надеяться, что когда-нибудь рядом окажется человек, который все поймет без слов, который знает то, что чувствуешь ты, потому что он чувствует то же самое. А до тех пор будет только одиночество и неудовлетворенность: в жизни, в друзьях, в сексе.
        В этот вечер Инна смотрела на Назара и понимала - что-то в нем изменилось. Его тайны. Их стало как будто больше. Они словно обрели материальность. Она чувствовала это своей безупречной кожей. Она видела это в его глазах. Слышала в его голосе. Это было либо событие, либо встреча. Может быть, и то и другое. Но это изменило его.
        Инна взяла Назара за руку и попросила рассказать о том, что с ним случилось.

* * *
        Они стояли возле дома Мольбрантов - Инна и Назар.
        - Ты должна это увидеть, - сказал он, открывая дверь. - Это не объяснить словами, - он повторял это всю дорогу. - Я даже не знаю, как это назвать. Оно… Оно словно смотрит вглубь тебя. В твою сущность.
        - Оно?
        - Это место. Ты слышала его историю? Когда-то этот дом называли садами разврата. Сюда мечтал попасть каждый мальчишка. Я проходил мимо этого дома, и мне казалось, что именно здесь должны сбыться мои самые сокровенные эротические фантазии.
        - И насколько они были сокровенны?
        - Не знаю. Наверное, как у каждого мальчишки, обладающего здоровым воображением.
        - Так ты поэтому такой странный?
        - Ты считаешь меня странным?
        - Немного.
        - Не знаю. Может быть. Но больше этого не будет. Теперь все в прошлом.
        - Так виной всему был секс?
        - Секс?
        - Тебе не хватало близости или же ты хотел чего-то большего?
        - Я что похож на извращенца?
        - У каждого свои критерии.
        - Ты совсем не понимаешь того, о чем я говорю.
        - Может быть.
        - Тогда просто молчи. Мы пришли сюда не для этого, - Назар огляделся и взял Инну за руку. - Ты ведь тоже что-то скрываешь? Да?
        - Возможно.
        - Я знаю, что это так. Я чувствую это.
        - Тебе не кажется странным то, что ты сейчас говоришь?
        - Странным? Последние дни мне весь мир кажется странным.
        - Может быть, тогда ты все-таки расскажешь, что произошло с тобой в этом доме?
        - Не смогу. Ты не поймешь. Не сможешь.
        - Тогда покажи мне это.
        Они поднялись на второй этаж.
        - Это здесь, - Назар открыл дверь в комнату Мольбранта.
        - Здесь никого нет.
        - Оно здесь. Уверяю тебя.
        Он смотрел на смятую кровать. Она манила его к себе. Заставляла вспоминать.
        - Ты здесь уже был?
        Инна подошла к кровати. Простыни были все еще влажными. Неужели Назар хотел признаться в измене? Всего лишь в измене? Она обернулась и посмотрела на него. Он молчал, поглаживая дрожащими пальцами пряжку своего ремня.
        Инна снова посмотрела на кровать. Было темно, но она видела небольшие пятна на белой простыне. Остальное воссоздало воображение. «Кровь», - сначала подумала она, но перед глазами поплыли совершенно другие картины. Это была не кровь. Точно такие же пятна она когда-то отстирывала от своей футболки. Это было еще до Назара. Глупая девчонка. Инна помнила их запах. Засохшие и въевшиеся в ткань футболки они ассоциировались у нее с запахом подгнившего вяленого мяса. Тогда, застирывая их под краном, она думала о любви. Думала о чувствах и смысле, который они приносят в жизнь. Вспоминала счастливых подруг. Вспоминала их рассказы. Неужели это и была та любовь, о которой они рассказывали с таким упоением? Всего лишь запах подгнившего вяленого мяса.
        Инна протянула руку, касаясь пятен на простыне. Ей показалось, что она снова чувствует их запах, снова ощущает терпкий вкус. «Этого больше не повторится», - так сказала она себе в тот далекий день. Инна сдержала данное обещание, но сейчас… Сейчас она снова чувствовала, как эти теплые капли обжигают щеки, медленно стекая вниз. Инна прикоснулась руками к лицу, понимая, что плачет. Всего лишь плачет. Годы бессмысленных поисков, томительного ожидания и полной неудовлетворенности - все сейчас собралось здесь в этой комнате, на этой кровати.
        - Обними меня, Назар, - попросила Инна. Его руки легли на ее плечи. - Крепче, - шепнула она. - Еще крепче. - Объятие вызвало боль. - Все это здесь, Назар, - Инна смотрела на засохшие белые пятна на простыне. - Вся моя жизнь в этой комнате.
        В голове снова зазвенели рассказы подруг. Бессмысленные рассказы. Она всегда была красивее их, умнее. Она всегда видела в жизни нечто большее, чем секс и косметика, которой они скрывали свои изъяны. Она всегда была не такой, как они, но разве она была счастлива? Они были. А она?
        - Всего лишь тухлое вяленое мясо, - прошептала Инна.
        Вот каким был рецепт их счастья. Но если это делало счастливым других людей, то почему это не могло сделать счастливым ее?
        - Возьми меня, Назар, - попросила Инна. - Возьми меня прямо сейчас.
        Неудовлетворенность последних лет навалилась на плечи, прижав к кровати. Впервые в жизни ей показалось, что счастье совсем близко. Не разочарование, как в предыдущие ночи, а счастье. Оно гремит за спиной пряжкой ремня, жужжит молнией брюк. Теперь все будет по-другому. Она больше не станет мечтать и надеяться. Хватит. Инна старательно вспоминала подруг. Почему она не может быть счастлива, как они? Почему она почти ничего не чувствует? Почему все так же, как и десятки раз до этого? Разве подруги делают это как-то иначе? Ее щеки вспыхнули от обиды. На глаза снова навернулись слезы. В ушах зазвенел хор бессмысленных голосов.
        - Всего лишь тухлое вяленое мясо, - прошептала Инна.
        И ничего больше. Грязь. Ее красота не нужна этому миру. Это яма. Яма дерьма, крови и спермы.
        Инна поняла, что видит себя со стороны. «Это дом, - подумала она. - Это все этот проклятый дом. Назар был прав. Он смотрит вглубь, в самую сущность».
        Инна тихо заплакала, продолжая видеть себя чужими глазами. Видеть девушку на коленях возле кровати, уткнувшуюся лицом в грязные простыни.
        Инна хотела ее успокоить, но все, что она могла - это дарить девушке свое теплое дыхание, пытаясь согреть. Оно окутывало ее, принося покой и безмятежность. Оно ласкало ее так, как не смог бы ласкать ни один мужчина. Оно понимало ее. Знало все ее тайны и переживания. Знало об ожиданиях и надеждах. Затем Инна увидела узника, поняла, что смотрит на себя его глазами. Несколько долгих мгновений ее сознание парило где-то между мирами, потом вернулось в свое тело.
        Инна осторожно подняла голову. Мертвенно-бледные глаза узника были так близко, что взгляд, который соединял его глаза и глаза Инны, показался коротким и совершенно ненужным. Инна видела то, что находится за этими глазами, - она сама, ее красота, совершенство. Затем она увидела лицо узника. Его узкие губы, идеально прочерченные скулы, белые как снег волосы, спадавшие на узкие плечи.
        - Он идеален! - потрясенно прошептала Инна.
        Ей захотелось выбежать на улицу и рассказать всем, что она знает, как выглядит эталон красоты. Затем она вспомнила, как смотрела на саму себя его глазами. Вспомнила чувства, которые делила с ним. Разве могла она кому-то рассказать об этом словами? Губы узника дрогнули в едва заметной улыбке. Он приложил к ним указательный палец, советуя молчать. Инна кивнула. Им не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Слова нужны для тех - других, кто никогда не сможет понять, что значит подлинная близость, когда делишь с кем-то свой взгляд, свое дыхание, всего себя без остатка и наслаждаешься этим.
        - Я всегда искала тебя, - прошептала Инна. - Только тебя. Возьми все, что нужно. Мое тело, мою кожу. Все, что захочешь, только не оставляй меня одну.
        - Я не оставлю, - подал за ее спиной голос Назар.
        Инна не услышала его. Она смотрела, как мужчина ее мечты тает, растворяется.
        - Пожалуйста, не уходи! - взмолилась Инна, но видение исчезло, оставив в память о себе лишь слабое дыхание, ласкавшее тело.
        Оно проникало в рот, наполняя легкие.
        - Глубже, - прошептала Инна, желая ощутить его в своем желудке, в своей кровеносной системе, несущей лоскуты дыхания от сердца к мозгу, туда, где она сможет хранить воспоминания до последнего вздоха. Это было ее единственным желанием в этот момент.
        И узник исполнил его.
        Воздух в легких стал неожиданно твердым. Огонь вспыхнул под кожей, выдавливая пот. Тело сжалось. Вены на висках вздулись и начали пульсировать, застилая глаза кровавой пеленой. Инна попыталась закричать, но огонь заполнил горло. Теперь он был везде. В каждом уголке ее тела. Она горела изнутри, не понимая, почему остается жива. Или это и есть смерть? Еще мгновение - и она утратит способность мыслить. Инна вцепилась руками в кровать, желая почувствовать хоть что-то реальное в происходящем хаосе. Затем наступила темнота.

«Назар», - это были первые мысли, вернувшиеся в сознание Инны. Она устало улыбнулась и прошептала это имя еще раз, затем еще и еще.
        - Я здесь, - услышала она его голос.
        - Я что, кончила? Да?
        - Наверно. Ты что никогда не испытывала оргазм?
        - Нет.
        - Но мы же столько раз…
        - Я притворялась.
        - Ты странная.
        - Это все дом, - Инна улыбнулась.
        Она не помнила узника, не помнила того, что произошло. Но что-то изменилось - она знала это. Может быть, Назар. Может быть, она поняла, что влюблена в него. Может быть, причиной был ее первый оргазм или что-то еще, но здесь, в этом доме, в этой комнате, Инна была счастлива.
        Стоя возле окна, узник видел их мысли. Шел по их следу. Он знал их жизнь так же, как знали ее они сами. Он изменил их. Сделал другими. Теперь, сами того не подозревая, они будут служить ему и его целям. Станут песчинками в его грандиозной игре, связав мириады таких же песчинок, как и они, превратив в один чудовищный водоворот.
        Оторванные крылья узника вздрогнули. Где-то глубоко внутри он все еще был ангелом.
        Но ангела отвергли.

* * *
        Несколько часов спустя после того как Инна и Назар ушли, Ульяна Флегонова привела в комнату Дидье Мольбранта пару своих друзей, чтобы накормить дом, накормить силу, которая таилась здесь. Их звали Татьяна и Егор, хотя вряд ли имена имели значение. Скорее страхи, желания, мечты, надежды. Если бы Ульяна знала об ангелах и демонах, которые должны были стать армией узника, возможно, она была бы более избирательна касательно тех, кого приводит в этот дом.
        Но она не знала. Пока не знала. Идя по улице, заходя в бары, знакомясь с мужчинами и женщинами, Ульяна могла лишь догадываться об истинной природе, которая движет ими. Ей говорил об этом узник. Вкладывал знание вместе со своим дыханием, которое касалось ее тела каждый раз, когда она появлялась в доме Мольбрантов. В особенности когда приходила не одна. Ее желания, потребности - здесь раскрывалось все, обнажая свою сущность. И вкусив это однажды, остановиться было невозможно.
        Ульяна вспомнила Назара Савина. Вспомнила его ремень на своей шее. Когда-нибудь она зайдет слишком далеко. Когда-нибудь она не сможет удержаться, чтобы не перешагнуть грань, отделяющую безумие от наслаждения, жизнь от смерти. Эта мысль взволновала ее. Сколько боли и страха должен испытать человек, чтобы найти утешение в своем сумасшествии? Сколько страданий нужно вытерпеть, чтобы добраться до сердцевины страсти, вкус которой сделает мучения желанными, а наслаждение всеобъемлющим? И где найти такого человека, который сможет провести по этой дороге, позволив прикоснуться к безумию, увидеть грань?
        Ульяна вышла из комнаты Мольбранта, оставив друзей наедине, прижалась спиной к двери, слушая сначала их голоса, затем шуршание одежды, скрип старой кровати, тихие стоны. Она не нужна этой паре. Дом или то, что находится внутри него, знает все секреты тех, кто приходит сюда. Страхи, желания, все самое сокровенное, спрятанное глубоко внутри - ничто не укроется от него. Ульяна узнала это на себе. Он вытащил из нее все тайны, заставил обнажить перед ним свою сущность, научив не стыдиться нагой истины. Ульяна услышала, как за дверью Триша начала тихонько всхлипывать. То ли от боли, то ли от стыда, то ли от желания. Неважно. Это была ее дорога и дорога Егора. Их страхи и желания, которые нашли друг друга в этом доме.
        Чье-то теплое дыхание обожгло затылок Ульяны. Ее дорога была иной. Дороги. Они должны были начаться где-то на улицах города случайными встречами. Поиском тех, кто сможет разделить с ней путь, дойти до грани и, возможно, заглянуть чуть дальше. Она отыщет их и приведет в этот дом.
        Тело Ульяны заныло в томительном ожидании. Происходящее между Татьяной и Егором не возбуждало, а раздражало ее. Она должна идти. Она должна искать других. Они ждут ее где-то там на сырых улицах и в душных барах. И она найдет их. Найдет очень скоро. Ульяна знала это так же, как знал это узник. Стоя возле окна комнаты Мольбранта, он ожидал новых гостей. Новых слуг. Ангелов и демонов, которых должны были привести вместе с их марионетками Инна, Ульяна, Назар. Ждал своих рабов. Свою армию.
        Часть девятая
        Глава первая
        Голос. Он всегда приходил неожиданно. Обычно ночью. Вздрагивал густотой тьмы, формируясь во что-то неведомое, мрачное, разделяясь и заполняя своим присутствием всю комнату. Это не были тени или видения. Оскар знал это. От галлюцинаций можно отмахнуться, игнорировать, убить их, в конце концов, препаратами и терапией. Здесь же все было реальным, таким же, как и он сам. Он не мог этому сопротивляться. Не мог игнорировать. Они владели его телом, его разумом. Они могли заставить его умереть и родиться заново. Он был в их власти.
        Мойрам. Так они называли себя, хотя таким существам навряд ли нужны были имена. Оскар узнал о них, когда был еще подростком. Они пришли к нему ночью, забрав вместе с его девственностью его неведение. Они были похожи на женщин, но Оскар знал, что это не так. Женщин рождают женщины. Они растут, созревают и стареют, а не складываются в эротические образы из сгустка теней в углах комнаты.
        Лахезис. Так звали одну из них. Она была первой. Ее внешность напоминала Оскару о девочке, в которую он был влюблен. Эта любовь умерла, утонув в объятиях мойрам. Все умирало. Менялось. Каждая ночь, проведенная с этим любвеобильным существом, забирала что-то из прошлого, обедняя воспоминания. Лахезис высасывала из Оскара все, что казалось ему когда-то важным, все его представления о жизни и целях. Иногда, оставаясь один, Оскар пытался вспомнить эти страстные ночи, но не мог. Не хотел. Лахезис забирала у него даже этот незначительный интерес к прошлому, оставляя лишь страх перед настоящим.
        Клото. Она пришла следом за Лахезис. Сменила ее в теплой постели Оскара. Ее образ был таким же пустым, как и его цели. Ничего конкретного, просто женщина, с характерными для этого пола чертами. Прошлое не интересовало ее. Она пела Оскару любовную песню о настоящем. В ее объятиях Оскар увидел себя, увидел свой страх. Клото разделила с ним свою плоть и свои мысли. Мысли о настоящем. В них не было ни счастья, ни страха. Лишь только пустота, впитавшая в себя момент между прошлым и будущим. Каждую ночь Оскар узнавал что-то новое и каждое утро забывал об этом. Это был подарок Лахезис, спасавший его от безумия. Мир был прекрасен и ужасен одновременно. Грязь и красота, возведенные в абсолют, промелькнувшие перед глазами за короткое мгновение настоящего. Девственницы и шлюхи, наркоманы и праведники, маньяки и священники, матери, продающие своих новорожденных детей и заботливые родители, неверные супруги и добропорядочные семьи, сыновья, насилующие своих матерей и внуки, заботливо оберегающие старость близких. Были и другие видения, суть которых Оскар так и не смог понять. Слишком ужасные или слишком
прекрасные в своей сути. Они то мелькали перед глазами уродливостью форм и извращенностью действий, то грели сознание божественной красотой, умиляя недосягаемой глубиной чистейших поступков. Из всего этого Оскар вынес одно. Ужас и красота - нераздельны. Одно не может существовать без другого. Добро и зло. Любовь и ненависть. Свет и тьма. Оскар больше не испытывал страха. Его страх был ничтожным в сравнении с тем, что он видел. Не мог он испытывать и счастья. Он видел его в абсолюте и абсолют этот был недосягаем. Он мог быть лишь никем. Пустотой в нулевой точке столкновений красоты и ужаса. Вот чего добивалась Клото. Вот зачем она приходила к нему столько ночей подряд.
        Атропос. Она стала третьей любовницей Оскара. Или любовником? А может, просто никем? Для него уже не было разницы. Она легла в его постель. Прикоснулась к его остывающей плоти. К его пустоте. Оскар чувствовал, как его тело начинает распадаться под тяжестью этих прикосновений, таять, подобно снегу, сжатому в теплых ладонях, вытекая меж пальцев отведенным ему временем. Минуты, часы, дни, месяцы, годы. Он был слишком опустошен, чтобы бояться. Он видел слишком многое, чтобы о чем-то думать. Он мог лишь таять и распадаться, наблюдая, как его тело теряет свои формы. Отведенное ему время заканчивалось. Пустота. Ее становилось все больше. Теперь он ощущал ее физически. Она текла внутри него, выедая его кровь, его внутренности. Он уже не чувствовал, как Атропос ласкает его тело. Не видел ее. Не слышал ее нежных слов. Он просто плыл, как плывет ребенок в утробе своей матери. Жизнь завершалась, и ее волны прибивали его к берегу, с которого все началось. К пустоте и теплым водам, ласкающим тело. Они были его частью, а он был частью их. Последняя ночь в объятьях Атропос, когда понятие ночи перестает
существовать. Когда все превращается в пустоту, которая и есть то важное, из чего состоит вся жизнь. Пустота и покой, медленно вращающиеся в замысловатом водовороте, уходящим в никуда, и Оскар был частью этого водоворота, мельчайшей каплей, нераздельно связанной с огромной массой вращающейся воды, которая несла его вниз, на самое дно. Осознание этого принесло тревогу. Следом за ней пришли сомнения и страхи. А в момент, когда он достиг самого дна, пришла боль. Она выдавила из его горла крик, который заставил его вновь ощутить свое тело. Отделить себя от окружавшей его пустоты. "Вода, - подумал Оскар. - Это всего лишь вода". Густая, как кровь и такая же теплая. Она обжигала его тело, заставляла плыть. Она вернула ему забытый смысл, забытые чувства. Пространство. Осознание этого появилось так внезапно, что Оскар снова закричал. Под его ногами было дно. Он шел по нему. Карабкался на берег, жадно хватая ртом воздух. Он снова мог чувствовать, он снова мог мыслить. Ради этого стоило бороться.
        Оскар выбрался на берег и устало повалился на спину. Земля под ним была теплой и сухой, как сморщенная кожа настырного долгожителя. Оскар заставил себя открыть глаза. Небо. Оно застыло где-то высоко вверху - изъеденный студень, проткнутый вилкой во многих местах, ожидающий трапезы кого-то более великого, чем он сам. Небольшое, уродливое существо, ткнулось своим мокрым носом Оскару в плечо. Его шершавый язык, высунулся между небольших обломанных зубов и принялся вылизывать кожу Оскара. Существу нравился запах, нравился вкус этой свежей плоти. Оскар вскрикнул, чувствуя, как зубы существа впиваются в его плечо. Вскочив на ноги, он оторвал его от своего тела и, бросив себе под ноги, растоптал.
        - Ийсы, - услышал он тихий голос за своей спиной, обернулся. - Ты убил одного из них, - пояснила ему девочка.
        Ей было лет шесть-семь, не больше. Оскар торопливо сел на землю, желая скрыть от нее свою наготу.
        - Не бойся, - сказала она, пододвигаясь ближе. - Я не причиню тебе вреда.
        - Кто ты? - Оскар старался не замечать ее наготы.
        - Меня зовут Гес.
        - Что это за место, Гес?
        - Аид.
        - Аид?
        - Тебе нужно было плыть на остров, - она указала рукой куда-то за его спину.
        Оскар обернулся, но не увидел ничего, кроме густой темной воды, из которой недавно выбрался с таким трудом.
        - У тебя еще есть время, чтобы попытаться исправить свою ошибку.
        - Ну, уж нет. Я больше не войду в эту воду.
        - Здесь тебе будет еще хуже.
        - Здесь?
        - Скоро они узнают о тебе.
        - Ты это о ком?
        - О тех, кто бродит здесь в поисках таких, как ты.
        - Тогда нам нужно уходить отсюда.
        - Меня они не тронут.
        - Почему?
        - Потому что я - Гес.
        - Не говори глупостей. Ты всего лишь маленькая девочка.
        - Но не такая, как ты. - Она поднялась на ноги. Ее нагота совершенно не смущала ее. - Вставай. Я попытаюсь тебя спрятать.
        Не дожидаясь ответа, Гес развернулась и зашагала прочь. Оскар пошел следом.
        - Тс! - цыкнула она на него, когда они укрылись в тени небольшого каменного свода.
        Откуда-то изнутри дул теплый ветер, но Оскар не мог разглядеть насколько глубоко уходит под землю утопающий в темноте тоннель.
        - Они рядом, - услышал он шепот Гес и проследил за ее взглядом.
        Сначала он увидел только лишь тени. Они сновали вдоль берега, окружив место, где еще совсем недавно находились они с Гес.
        - Кто они?
        - Тс! - снова цыкнула на него Гес. - Если они услышат тебя, я не смогу уже ничем помочь.
        Оскар замолчал. Тени продолжали кружить вдоль берега, но теперь они уже не казались ему столь эластичными, как прежде. Они сгущались, обретали форму, словно его глаза, привыкали к этим созданиям, учились их видеть. Оскар начинал различать их тела. Они не были людьми. Люди не могут быть такими уродливыми. Он видел, как один из них сожрал животное, укусившее его. Ийс. Кажется, так называла его Гес.
        - Теперь они не остановятся, - шепнула она. - Теперь они знают вкус твоей крови.
        Оскар потер укушенное ийсом плечо. Оставленная рана все еще кровоточила. Тварь, сожравшая ийса, принюхивалась, словно чувствовала его кровотечение. Оскар зажал рану рукой.
        - Это тебе не поможет, - сказала Гес.
        Она велела ему встать на колени, и когда он это сделал, зажала рану своими губами. Оскар поморщился, чувствуя, как впивается она в его плоть, как высасывает из него кровь, но сейчас не это было главным. Уродливая тварь, продолжая принюхиваться, приближалась к ним. Она была так близко, что Оскар мог разглядеть застрявшую между ее зубов шерсть ийса. Неожиданно тварь хищно оскалилась и громко срыгнула. Из ее рта вытекла слюна. Тварь жадно сглотнула и снова подавилась отрыжкой. Ее лапы с силой ударили себя в живот. В глазах отразилась боль. Разинув рот, тварь попыталась взвыть, но ее острые зубы, усеивавшие полость рта, давно искромсали язык, поэтому из горла вырвался только лишь хрип. Схватившись за живот, тварь принялась разрывать его своими когтями. Из открытой раны хлынула густая слизь. Ее вонь заполнила воздух, выдавив из глаз Оскара слезы. В разорванном желудке виднелось изуродованное тело ийса. Оно двигалось, выворачиваясь наизнанку. Его внутренности, словно сорные растения, пускали свои корни в тело уродливой твари, сожравшей его. Это уже не был ийс. Это был цветок. Много цветов, прораставших
в живой плоти. Обезумев от боли, тварь продолжала вырывать их из своего тела, до тех пор, пока не упала на землю. Ее предсмертные судороги быстро стихли, а цветы все продолжали расти. Они распускались сочными бутонами, и Оскар в ужасе понимал, что эти бутоны разговаривают между собой. Он попытался разобрать, о чем они говорят. Сначала это были буквы, затем отдельные слога. Когда слога начали неловко складываться в слова, Оскар услышал крик. Дикий, истошный. Крик заставил его перестать слушать бормотания распустившихся цветов и устремить взгляд туда, где находились оставшиеся твари. Сейчас, среди чужого для Оскара мира, услышанный им крик был слишком родным. Так могут кричать только люди. Оскар впился глазами в кромку воды. Обнаженная женщина, окруженная уродливыми тварями, металась вдоль берега. Ее спасала только лишь близость воды. Твари боялись этих вод, сторонились их, но и женщина боялась их не меньше. Наконец, одна из тварей, схватила ее за волосы и потащила вглубь берега. Они не спешили забрать ее жизнь. Они издевались над ней. Клацали возле ее лица своими уродливыми пастями, царапали когтями
кожу.
        - Мы должны ей помочь, - прошептал Оскар.
        - Ей уже не помочь, - сказала Гес, на мгновение отрывая свои губы от его плеча.
        - Но мы должны!
        Оскар попытался подняться на ноги, но его тело не слушалось. Только сейчас он почувствовал, как немота, распространившаяся от его плеча, парализовала все его тело. Он был беспомощен даже перед Гес, продолжавшей сосать его кровь. Он мог только смотреть, как уродливые твари терзают свою добычу. Крик женщины врезался в его сознание беспощадной болью. Цветы, выросшие из брюха мертвой твари, о чем-то оживленно говорили. Оскару показалось, что они обсуждают его. Сравнивают с той женщиной. Он посмотрел на них. Посмотрел на их цветущие бутоны. Нет. Они обсуждали не его. Они обсуждали несуразную птицу, клюющую тело твари из которой они выросли. Ее клюв жадно отрывал куски зловонной плоти, проглатывая их. Оскар видел, как они проходят сквозь ее горло, как раздувается ее живот, и как вылезает из -под ее обтрепанного хвоста помет. Оскар снова посмотрел на женщину. Зажатая между их телами она уже не кричала. "Надеюсь, твари уже убили ее", - подумал Оскар.
        - Они не едят падаль, - услышал он голос Гес. - Они разорвут ее, когда она будет еще жива. - Гес вытерла окровавленные губы. - Грилы слишком нетерпеливы.
        В подтверждение ее слов, одна из тварей оторвала женщине руку. Это послужило знаком и всем остальным. Одно мгновение и от человеческого тела не осталось ровным счетом ничего.
        - Это не самая страшная смерть. - Гес смотрела на распустившиеся цветы возле грота. - Они прощаются с тобой.
        - Что? - Оскар удивленно уставился на кивающие бутоны.
        Несуразная птица глотала их вместе с кусками мяса. Закончив с трапезой, она улетела, оставив в память о себе лишь несколько ровных горок помета. Внутри одной из них что-то шевелилось, росло. Оно выбралось наружу, и Оскар узнал под слоем грязи ийса. Он огляделся и испуганно побежал прочь. Оскар молча смотрел ему в след.
        - Удивительно, правда? - спросила его Гес. - Жизнь умирает и снова рождается на твоих глазах.
        - Я не знаю.
        Оскар, наконец-то, смог подняться с колен. Его плечо болело. Там, где Гес касалась его губами, отсутствовал внушительный кусок плоти.
        - Что ты сделала? - спросил он ее.
        - Немного поела, - она облизнула свои губы.
        - Ты сосала мою кровь?
        - Я могла бы высосать твой мозг, если бы захотела.
        - Не говори так.
        - Почему?
        - Потому что ты ребенок.
        - А ты забавный, - Губы Гес дрогнули в жалком подобие улыбки. - Неужели ты еще не понял, где находишься?
        - Нет, но я знаю, что нам нужно уходить отсюда. У тебя есть родители или родственники?
        - Как и у всех.
        - Тогда я отведу тебя к ним.
        - Зачем?
        - Чтобы они заботились о тебе.
        - Аид дал мне достаточно сил, чтобы я могла заботиться о себе сама.
        - Аид не сможет заменить тебе родителей.
        - Он и есть мой родитель.
        - Не говори ерунды. Ты же сама сказала, что это всего лишь место.
        - Место, которое рождает нас всех.
        - Я не был здесь рожден.
        - Поэтому, ты не такой, как мы. Тебе никогда не понять красоты Аида.
        - Ты считаешь, что здесь есть красота?
        - Так же, как ты считаешь, что здесь ее нет.
        - Я видел, что грилы сделали с женщиной. Ты считаешь, что это красота?
        - Да. Что может быть лучше быстрой смерти? - Гес вышла из убежища. - Благодари мойрам, что ты встретил меня, а не моего брата. Случись наоборот, думаю, ты бы позавидовал участи той женщины.
        - У тебя есть брат?
        - Да, но тебе не нужно с ним встречаться. Он моя противоположность.
        - Как грилы?
        - Как я. - Гес взяла Оскара за руку. - Пойдем, я отведу тебя к мертвому озеру. Может быть, тебя все еще примут на остров. Хотя ты видел слишком многое, чтобы забыть... Но ты должен попробовать! - она потянула его за собой.
        - Я не могу, - сказал Оскар, глядя на темную густую воду озера. Она напоминала ему кровь женщины, которую растерзали на его глазах.
        - Ты должен, - Гес отпустила его руку. - Ты мне нравишься. Не хочу, чтобы с тобой случилось то же, что с той женщиной.
        - А ты?
        - Мое место здесь, - она подтолкнула его. - Иди же, а я попрошу Люция зажечь для тебя звезду!
        - Кто такой Люций?
        - Поверь мне, тебе лучше этого не знать.
        Оскар вошел в теплую воду. Она окутала его слишком быстро, утянула на дно, не дав возможности проститься с Гес, да он уже и не хотел. Он уже не помнил ее. Не помнил ничего. Он снова был тем ребенком, что беззаботно кувыркается в теплой материнской утробе. Часть чего-то большего, и большее, как часть его самого. Что могло быть прекрасней?
        Оскар открыл глаза, все еще чувствуя цепкие лапы вновь подхватившего его водоворота. Вращение медленно прекращалось, позволяя ему различать окружавшие его предметы. Его комната, погруженная в полумрак, кровать, простыни, одеяло, теплое женское тело. Как ее звали? Атропос? Нет. Она не похожа на нее. У этой женщины есть лицо, какая-то внешность, Атропос же была безликой и бесполой.
        - Клото, - прошептал Оскар.
        Ее любовная песня слагалась о настоящем. Он помнил это. Он притянул ее к себе, желая поймать своими губами ее губы, желая разглядеть получше ее лицо - сделать то, чего он не осмелился сделать в прошлый раз. Она послушно склонилась к нему. Заглянула в глаза. Ее дыхание прикоснулось к его коже. Ее пальцы запутались в его волосах. Оскар чувствовал ее нежность. Чувствовал гармонию, которая воцарилась в это мгновение между ним и Клото. И он хотел удержать его, не дать Клото уйти. Он прижал ее горячее тело к себе. Сдавил в своих объятиях. Он встретит с ней рассвет. Он не отпустит ее. Он будет помнить о ней всегда... Помнить... Это слово прокатилось по стенкам его сознания отголоском чего-то далекого. Слабым дуновением ветра, эхом, прилетевшим из его прошлого. Он вспомнил девочку, в которую был когда-то влюблен. Вспомнил ее лицо. Ее глаза. Оскар чувствовал, как уходит Клото. Размыкает его объятия, покидает его постель. Он уже не жалел. Теперь он помнил. Воспоминания согревали его тело. Они проносились перед глазами многообразием лиц и голосов, среди которых он различал и себя самого. Они были сильнее,
чем тело Клото. У них было определенное лицо. Лицо той девочки. Лицо забытой любви. Оно нависло над ним. Оно смотрело в его глаза своими глазами. Оно заставляло его забыть обо всем, кроме себя. Вычеркнуть из памяти все недавние воспоминания. Оставить лишь то, что поистине греет.
        Когда Оскар начал засыпать, сменившая Клото Лахезис, высвободилась из его крепких объятий. Его первая и его последняя любовница. Одна из трех, изменивших его жизнь. Она вернула ему все, что они когда-то забрали, и забрала все, что они когда-то дали. Остались лишь перемены. Перемены, которые родились в этой безумной круговерти обменов прошлым, настоящим, будущим. Они засели где-то глубоко внутри. Прогрызли сознание, добравшись до его сердцевины и там пустили корни. Теперь они будут расти. За годом год. Жизнь Оскара уже не станет прежней. Мир всегда будет казаться ему другим - разрозненным, менее целостным, чем он есть на самом деле, разбитым на мелкие эпизоды счастья и горести, которые перестанут иметь для Оскара значение. Он станет глубокой рекой, среди множества окруживших его ручьев. Сила, исток которой берет свое начало здесь, в этой комнате, в объятьях мойрам. Река, направление которой, как бы сильно она не петляла и не извивалась уже предрешено. Мойрам сплели ее путь, так же, как путь многих других. Еще одна нить на бескрайнем ковре жизни. Еще один узор, как составляющая одного огромного
изощренного рисунка, в который вплетены все: люди, ангелы, демоны, даже боги. Судьба, которая едина для всех в своей неизъяснимости, в своем рисунке, черты которого можно увидеть, лишь обернувшись назад, вспоминая свое прошлое, ужаснуться или порадоваться, а затем снова продолжить вплетать свою тонкую нить в этот безбрежный ковер жизни, добавляя в него свои штрихи.
        Глава вторая
        В прокуренной комнате было душно. Жужжащие мухи кружили под потолком, купаясь в синих клубах сигаретного дыма. Пахло потом и недоеденной пищей, часть из которой давно стухла. Натан Белл лежал на кровати. Глаза его были открыты. Крупные капли пота покрывали лоб и крепкую грудь. Они блестели в темноте, переливались бликами на смуглой коже. Их было так много, что женские руки скользили по ним, словно по маслу. Натан не знал ее имени. Да это и не имело значения. Она ласкала его. Слизывала эти соленые капли пота с его сосков. Он даже не помнил ее лица. Просто пятно с накрашенными губами.
        Она опустилась ниже и выразила недовольство по поводу вони, исходившей от его тела. Он попытался вспомнить, когда мылся в последний раз. Неделю, месяц, год назад? Какая разница, здесь все дни были одинаковы. Дни, люди, вся жизнь. Здесь можно было состариться, так и не заметив этого. Времена года снова и снова будут менять друг друга, а жизнь будет точно такой же, как год или десять лет назад. На смену стареющих шлюх придут их дети, собачьи бои увидят новых чемпионов, рулетка не остановится, карты будут по-прежнему краплеными, препараты дешевыми, а в барах будут продавать все то же разбавленное пойло. Ничего не изменится. Постоянство пороков, в котором каждый сможет отыскать себе грех по вкусу.
        Натан закурил. Почуяв запах марихуаны, шлюха сказала, что тоже хочет затянуться. Трава была едкой и как всегда хорошо забирала. Натан брал ее у одного парня по имени Чак. Когда-то раньше он назвал бы его педерастом, но здесь Чак был просто тем, у кого всегда есть хорошая трава, а то, что Натан несколько раз становился свидетелем того, как этот парень пользует мальчиков за коробок марихуаны, так это личное дело каждого. По крайней мере здесь. Довольная шлюха снова вернулась к работе. Трава расслабила ее.
        Натан заложил за голову руки и начал следить за кружившими под потолком мухами. Они жужжали, напоминая ему об игре в нарды или кости. Завтра днем, пожалуй, он сходит куда-нибудь попытать удачу. Возможно, ему повезет и он выиграет. Сколько раз это случалось за последние три года? Пять, шесть раз? Сотни проигрышей свели радость от побед к нулю. Натан понимал, что игрок из него никудышный, но здесь это было главным развлечением. Азартные игры, шлюхи, алкоголь и легкие наркотики. Что может быть лучше, если ты в состоянии за все это платить? Три долгих года Натан мог. Он променял свою прежнюю жизнь на этот прогнивший рай грязной плоти и дешевого пойла. Но скоро ему придется ненадолго оставить это полюбившееся место. Деньги - плата за его счастье - вот зачем ему придется уехать. Он не настолько глуп, чтобы таскать с собой все свои сбережения. Здесь, в этом месте, богатство не является гарантом счастливой жизни. Лучше всего жить незаметно, растворившись в толпе, чтобы твои сбережения не вызвали ни у кого интерес. За деньги убивают. Особенно здесь, где человеческая жизнь иногда стоит дешевле разбитой
бутылки пива. Натан видел это собственными глазами. Деньги - вот, что заставляло двигаться это место. За деньги мать могла продать невинность своей дочери, за деньги мужья продавали своих жен, а жены мужей. Здесь у всего была своя цена. Как и везде. Натан улыбнулся ходу своих мыслей. Он тоже когда-то продал свою прежнюю жизнь, но продал задорого и теперь мог сам покупать чьи-то жизни. По крайней мере, здесь.
        Зрна поняла, что он заснул, и слезла с кровати. Ей было девятнадцать - самый расцвет для занятий проституцией. Еще пара лет и ей придется подыскивать себе мужа и рожать ему детей, чтобы он заботился о ней и о своем потомстве. Об этом говорила ей мать еще два года назад, когда они шли к знакомому врачу делать аборт. После Зрна еще несколько раз ходила к нему, но уже одна. К семнадцати годам мать научила ее всему, что должна знать женщина. Остальное придет в процессе.
        Зрна сплюнула скопившуюся во рту слюну и подняла с пола грязные мужские джинсы. Она искала деньги. В вывернутых карманах их не было. Куртка. Зрна осторожно сняла ее со спинки кровати. Громкий храп Натана придавал ей уверенности. Она проделывала это уже не в первый раз. Иногда удачно, иногда нет. Шрам на щеке и сломанный нос напоминали ей о том, что нужно быть осторожной. В одном из карманов куртки она отыскала несколько смятых банкнот. Чтобы оплатить ее услуги хватило бы и одной, но Зрна отсчитала половину. Ладони зудели, подначивая забрать и все остальное.
        - Почему бы и нет? - услышала она чей-то шепот, вздрогнула, посмотрела на Натана.
        Он все еще спал. В комнате кто-то был, если, конечно, она не разговаривала сама с собой.
        - Он все равно не узнает тебя завтра, - подначивал ее голос. - Вы для него все на одно лицо - грязные, дешевые шлюхи.
        Зрна опасливо оглядывалась по сторонам. Ночь, тени, сгустки тьмы по углам - ничего, что могло бы причинить ей вред.
        - Забирай все, - шептал кто-то ей на ухо. - Забирай и беги. Сегодня тебе не нужно будет больше работать. Да этого хватит, чтобы не работать целую неделю.
        Зрна убрала найденные деньги в свой карман, бросила на пол куртку и осторожно шагнула к двери.
        - Целую неделю, - продолжал кто-то шептать ей на ухо. - А потом ты снова будешь продавать себя, пока кто-нибудь не порежет тебе лицо или не выбьет все зубы.
        Зрна остановилась. Храп Натана стал громче. Она обернулась.
        - Хуже уже не будет, - шептал кто-то. - Ищи лучше. Здесь есть еще деньги.
        Зрна заглянула под кровать - пыль, паутина, пустые бутылки. В ящик стола - кишащие личинки мух и недоеденный кусок мяса. Стул на трех ножках, прижатый к стене, расшатанный табурет. Старые газеты возле окна. Сброшенный с подоконника цветочный горшок, комья земли, кактус, который все еще настырно продолжал жить среди керамических осколков.
        - Подоконник, - подсказал шепот.
        Зрна осторожно перешагнула через разбитый цветочный горшок. За грязным оконным стеклом слышались чьи-то крики, лаяла собака.
        - Ниже, - вел ее шепот.
        Зрна провела рукой под выступавшими досками. Грязь, паутина, какие-то насекомые, щекотавшие тонкими лапами ее пальцы. Зрна вздрогнула, нащупав свернутые в трубочку купюры. Еще никогда в жизни она не видела столько денег. Она даже не мечтала, что когда-нибудь будет держать в руках такую сумму.
        - Забирай их, - прошептал кто-то ей на ухо. - Забирай и уходи, пока хозяин не проснулся.
        Зрна осторожно подошла к двери. Наверно, это награда свыше за ее труды, подумала она. Дверь громко скрипнула. Зрна вышла в длинный плохо освещенный коридор, спустилась по лестнице вниз и, оказавшись на улице, побежала прочь.
        ***
        Натан Белл проснулся лишь утром. Его разбудили мухи и мочевой пузырь. Справив нужду в пустую бутылку, он оделся. Денег в карманах не было. Это напомнило ему о шлюхе, которую он привел сюда прошлой ночью. Как она выглядела? Он безрезультатно пытался вспомнить ее лицо. Это было так же сложно, как вспомнить всех, кого он снимал в последние три года. Ни имен, ни лиц - просто станки для удовлетворения либидо. Он вытер вспотевшее лицо и подошел к подоконнику. Торчащий гвоздь оцарапал кожу на его руке. Денег не было. Встав на колени, Натан заглянул в свой тайник. Как же так? Три года он был осторожен, старался не привлекать к себе внимания, жил так, как жили все. Когда же это случилось? Вчера? Он уснул, и шлюха обчистила его? Но как она узнала про подоконник? Он же никому ничего никогда не говорил даже в пьяном бреду. Неужели кто-то следил за ним? Но кто? А, может, он просто перепрятал деньги и забыл? Натан обыскал всю комнату. Ничего. Он сел на кровать и тихо выругался. "Главное не паниковать", - успокаивал он себя. За эти деньги здесь запросто могли убить, а он все еще жив. Это хорошо, но как ему
теперь выбраться отсюда? Как добраться до банка, где хранятся его остальные деньги? Дорога не близкая, а его карманы пусты.
        - Чак, - услышал Натан чей-то тихий шепот. Как часто он выручал его, давая полезные советы.
        - Причем тут Чак? - Натан обхватил голову, вспоминая торговца марихуаной.
        - Тебе же нужны деньги на дорогу.
        - Он не даст их под честное слово.
        - Тогда возьми их силой.
        - Это не так просто, как кажется.
        - Мы можем убедить его.
        - Мы? - Натан передернул плечами.
        Он так до конца и не смог привыкнуть к этому шепоту. Обычно он просто давал советы, предупреждал об опасности, говорил, когда нужно уйти, а когда остаться. Поначалу Натан думал, что сходит с ума, но затем списал этот шепот на свой внутренний голос. У него всегда была хорошая интуиция. Почему бы и нет? Но это "мы"... Оно резало слух, ломая его теорию понимания происходящего.
        - Я сам все сделаю, - решительно заявил Натан.
        - Тогда будь осторожен.
        - Разве у меня есть другой выбор? - Натан прислушался. - Здесь нет даже работы, чтобы накопить на дорогу.
        - Зачем тебе работа? У тебя много денег. Нужно лишь приехать и взять их.
        - Да, - согласился Натан.
        Именно об этом он и думал. Приехать и взять. Он поднялся с кровати и сунул в карман полупустую пачку сигарет. Вот и все приготовления - других вещей у него не было. Он вышел из комнаты, оставив ключ в замочной скважине, зная, что больше сюда не вернется. Даже если ему удастся уехать, он выберет себе другой город, где никто не знает его, и он никого не знает. Еще один райский уголок, в котором он начнет все заново.
        ***
        Чак. Его лицо было бледным и рыхлым, как недожаренная котлета. Он не спешил открывать дверь, разглядывая Натана в глазок. Чаша весов, спрятанная где-то в голове, неторопливо раскачивалась, взвешивая "за" и "против".
        - Зачем пришел? - спросил он Натана через дверь.
        - Хочу кое-что купить.
        - Купить? - Рожденные воображением денежные купюры качнули чашу весов в сторону "за". - Подожди минуту. - Чак осторожно приоткрыл дверь. - Так, зачем ты говоришь, пришел?
        - Трава, - соврал Натан. - Я брал у тебя на прошлой неделе и на позапрошлой, и еще раньше. У тебя, вроде, неплохой товар.
        - Товар, что надо, - Чак открыл дверь. - Входи, не мозоль глаза.
        Натан хмуро посмотрел на кухонный нож в его руке.
        - Входи, входи, - поторопил его Чак. Дверные замки щелкнули. - Сам понимаешь, никому нельзя доверять. - Он стоял напротив Натана. Невысокий, худощавый, с кожей цвета сырой известки. - Что-то не так?
        - Да нет.
        - Точно? - Чак запустил руку себе в трусы, почесался, затем вяло протянул эту же руку для рукопожатия. - Кажется, мы не здоровались?
        - Кажется.
        - Ладно. - Чак улыбнулся и убрал руку. - Сколько тебе надо?
        - Немного.
        - Напряг с деньгами?
        - Именно.
        - Можем договориться по-другому.
        - Мне нужны деньги.
        - Ты что, хочешь купить где-то в другом месте?
        - Нет.
        - Что тогда? У меня лучшая трава в городе.
        - Мне не нужна трава.
        - Хочешь потяжелее?
        - Нет.
        - Тогда зачем пришел?
        - Ты знаешь, зачем.
        - Знаю? - Чак снова почесался. - Хочешь трахнуться?
        - Мне просто нужны деньги.
        - Просто? Вот так вот, черт возьми, просто и все! Думаешь, я тебе их дам?
        - Да.
        - И во сколько ты оцениваешь свой зад?
        - Ты не понял. Я хочу попросить у тебя в долг.
        - В долг?! - Чак рассмеялся Натану в лицо.
        - Так ты ничего не получишь, - услышал Натан уже знакомый голос.
        - Я отдам, - сказал Натан Чаку. - У меня есть деньги, просто за ними нужно съездить.
        - Есть деньги. Ха! Ты говоришь, как дешевая шлюха, которая села на иглу. Они приходят ко мне каждый день и просят продать в долг, говоря, что у них есть деньги. - Чак стянул с себя трусы. - Видишь вот этот шрам? - Он ткнул острием ножа в глубокую рану с бугристыми краями, протянувшуюся от коленного сустава до паха, уродство которой не могло скрасить даже время. - Я велю шлюхам встать на колени и вылизывать его. Ты готов вылизать его?
        - Мне просто нужны деньги, - Натан смотрел на нож в руке Чака.
        - Ты хочешь убить его? - спокойно спросил Натана шепот.
        - Возможно.
        - Это не выход. У тебя нет навыков. Ты не убийца.
        - Я стал им, когда согласился на уговоры Донато и Стаба.
        - Ты стал тем, кто ты сейчас.
        - Мне нравится эта жизнь.
        - Так почему ты не хочешь, чтобы я помог тебе ее вернуть?
        - Нет, - Натан смахнул с лица струившийся пот.
        - С кем, черт возьми, ты разговариваешь? - Чак направил нож Натану в живот. - Ты что, под кайфом?
        - Я? Под кайфом? - Натан облизнул пересохшие губы. - А ты, как думаешь?
        Он все еще решал, как поступить, когда Чак, достав деньги, начал что-то говорить про его зад.
        Глава третья
        Пери Лескотт ждал своего племянника, как ждут гонца с линии фронта. Александр опоздал почти на час. Он подъехал на старенькой машине, которую взял у Марты - у женщины, с которой жил последнее время.
        - Рассказывай! - нетерпеливо потребовал Пери Лескотт, пропуская приветствия и обиды за опоздание.
        С момента их последней встречи прошло слишком много времени, поэтому Лескотт жаждал получить информацию. Последнее его поручение заключалось в том, чтобы племянник познакомился с Танитой Степс, втерся в ее доверие и если повезет, то вступил в интимную связь. Лескотт знал насколько любвеобилен Александр, насколько легко ему удается вскружить женские сердца, но это была совсем иная игра. Здесь во главу угла ставились интриги, корысть и обман - все то, в чем его племянник был слишком неопытен.
        - Ну, не томи же! - Лескотт нервно грыз ноготь на мизинце. - Ты познакомился с Танитой?
        - Я сплю с ней.
        - Спишь? - Лескотт недовольно сморщился. - Признаться честно, я удивлен.
        - Ты ожидал другого?
        - Не обольщайся. Эта плутовка чертовски хитра. Не забывай, по чьей милости я оказался в тюрьме.
        - Она растит ребенка и даже не вспоминает о тебе.
        - Конечно, зачем ей меня вспоминать? У меня больше нет ни власти, ни денег.
        - Сомневаюсь, что дело в этом.
        - Сомневаешься? - Лескотт устало рассмеялся. - Расскажи ей о своей бедности и увидишь, как быстро она бросит тебя.
        - Она знает, что я беден.
        - А как же твоя легенда? Я ведь так долго придумывал ее для тебя.
        - Запоминать было много, да и обстоятельства были другими.
        - Какие к черту обстоятельства?
        - Успокойся. Ты хотел, чтобы я оказался в ее постели. Я с ней сплю. Что еще?
        - Ты прав, Лекс. Что-то я стал слишком нервным, - Лескотт закурил. - Скажи, с кем еще, кроме тебя встречается Танита?
        - Мне кажется, ни с кем.
        - Это плохо.
        - Почему?
        - Потому что я не знаю, как заставить эту женщину страдать.
        - Может, тебе забыть о ней?
        - Ну, уж нет! После того, что она сделала - никогда!
        - Может, это не она.
        - Подскажи тогда кто, если такой умный.
        - Ее сестра, например.
        - Сестра?
        - Бэт. Ты разве не знаешь о ней?
        - Нет.
        - Она спит с прокурором Филом Берри.
        - С прокурором Филом Берри? Ты ничего не путаешь?
        - Нет. Она довольно часто навещает Таниту, и мы ужинаем втроем.
        - И что она из себя представляет?
        - В постели или в жизни?
        - Ты, что и с ней спишь?!
        - Я подумал, что это будет не лишним, к тому же... - Александр замялся, подбирая нужные слова. - К тому же, она мне симпатична.
        - Ну, ты даешь! - шумно выдохнул Пери Лескотт. - У тебя между ног медом намазано что ли?
        - Я просто люблю женщин.
        - Смотри, чтобы это не сыграло с нами злую шутку, - сказал Лескотт.
        Сейчас племянник напоминал ему своего отца. Брат Пери Лескотта всегда слишком легко завоевывал женские сердца, но, к сожалению, так же быстро остывал в своей страсти, ища новые идеалы и новые лица. Он растратил всю свою жизнь на женщин и умер в одиночестве и нищете, всеми забытый и всеми покинутый. Ни брат, ни сын не пришли на его похороны.
        - Смотри, не повтори судьбу отца, сынок, - заботливо предупредил Пери Лескотт своего племянника.
        Услышанное побуждало его подумать. Повернув зеркало так, чтобы видеть, что происходит на заднем сиденье, он пристально вгляделся в эту глубокую темноту. Что за игру затеял с ним тот, кто посещал его ночами? Знал ли он, что заставив Александра встретиться с Танитой, все обернется именно так, и что теперь было делать ему, Пери Лескотту, который всего лишь слепо исполнял волю говорившего с ним голоса из темноты.
        - Скажи, Лекс, прокурор Донни Джонсон не связывался с тобой?
        - Пока нет.
        - Он свяжется, - заверил племянника Лескотт, эту игру придумал он, поэтому здесь он знал, что делать и чего ожидать. - Рано или поздно желание узнать больше возьмет верх, и он обязательно позвонит.
        - Понятно. Что мне делать с Бэт и Танитой?
        - Пока ничего. Мне нужно подумать.
        Спустя пару минут они расстались.
        ***
        - Удивлен? - услышал Перил Лескотт знакомый голос, доносившийся с заднего сиденья. Автомобильный поток был слишком плотным, не позволяя ему рассмотреть того, кто с ним говорил.
        - Ты ведь знал, что так получится, - произнес Лескотт, обгоняя идущую впереди машину.
        - Разве я разочаровал тебя?
        - Я не ожидал этого.
        - Разве я разочаровал тебя?
        - Нет.
        - Отныне ты должен доверять мне, человек.
        - Почему?
        - Потому что я не один из тех, кого ты слышал раньше.
        - Я не знаю, кого я слышал.
        - Но они предавали и обманывали тебя.
        - Не всегда.
        - Ты слишком молод, чтобы понять.
        - Что такого особенного в Лексе? Почему он так нужен вам?
        - Не объединяй нас, - в голосе послышался металлический оттенок.
        - Кто же ты тогда?
        - Называй меня доброжелателем.
        - Это меня не устроит.
        - А тебя устроит снова вернуться за решетку?
        - Нет, - Пери Лескотт вздрогнул. Мысль о том, чтобы потерять свободу, пугала его больше чем голос за его спиной.
        - Скажи, что я не зря пришел к тебе, - потребовал голос.
        - Я не знаю, чего ты от меня хочешь.
        - А чего хочешь от себя ты сам?
        - Я не знаю.
        - Как же ты тогда собираешься понять мои мотивы?
        - Я...
        - Перестань спрашивать, человек. Мое терпение не безгранично.
        Пери Лескотт сильнее схватился дрожащими руками за руль. Снизив скорость, он осторожно вел машину, слушая размеренный голос. Зеркало заднего вида, маячившее перед глазами, манило и пугало его возможностью увидеть того, кто был за спиной. Капли холодного, липкого пота неприятно струились между лопаток. Вспотевшие ладони с трудом удерживали руль.
        Когда голос наконец-то стих, Лескотт остановил машину и осторожно обернулся. Сейчас в машине кроме него никого больше не было. Или же все-таки был? Пери Лескотт, тяжело дыша, открыл окно, пытаясь привести себя в чувства и прогнать суеверный страх.
        ***
        Александр Лескотт повалился на спину, пытаясь отдышаться. Марта погладила его по щеке. Она благодарила его за страстные минуты близости, благодарила за то, что он все еще был с ней.
        - Ты не хочешь, чтобы я родила тебе ребенка? - осторожно спросила она.
        - Ребенка?
        - Тебе же нужно когда-то становиться отцом.
        - Почему сейчас?
        - Я не становлюсь моложе, Лекс. Еще пара лет и я уже не смогу выносить ребенка.
        - Ты можешь не спрашивать меня. Просто перестань предохраняться.
        - Я хочу, чтобы ты знал об этом.
        - Зачем?
        - Затем, что я хочу растить ребенка вместе с тобой.
        - У тебя уже есть ребенок.
        - Но его отец не ты.
        - Меня это не смущает.
        - Я знаю, - Марта прижалась к его теплому телу. - Подумай о том, что я тебе сказала, Лекс, - она укрылась одеялом. - Я не буду тебя торопить. Просто обещай, что подумаешь.
        - Обещаю, - Александр закрыл глаза.
        Он слышал подобное довольно часто. Что значили эти слова для тех, кто их произносил? Наверное, все они хотели удержать его возле себя подобным образом. Что значили эти слова для него? Просто еще одни слова. Просто еще одна женщина в его длинном послужном списке покоренных сердец.
        Склонив голову на бок, старый демон наблюдал за тем, как Лекс засыпает. Какую судьбу Мойрам написали для этого человека? Какую судьбу они написали для него - старого и мудрого демона, дерзнувшего принять участие в надвигающемся действе? Какие силы он встретит на своем пути, и насколько глубоки будут их интересы? Дар Лескоттов, проклятье Стоунов, узник в доме Мольбрантов, и вот теперь зоргул, дающий советы Пери Лескотту. Последнее заставляло демона задуматься в попытке переосмыслить происходящее. Каким образом зоргул смог попасть в этот мир? Зоргул, образ которого старый демон уже почти не помнил. Им место в Аиде, а не здесь, но, тем не менее, зоргул говорил с Пери Лескоттом. Говорил об Александре. Какие тучи сгущаются над этим молодым человеком? И что извергнут они, когда настанет их час? Глаза демона закрылись. Его ржавая колесница времени замедлила ход. Ее колеса заскрипели, позволяя демону погрузиться в раздумья.
        Глава четвертая
        Тени. Стервятники ночи, жаждущие найти следы великих действ. От дома к дому, от постели к постели, они бродят во мраке, ища лакомые клочки событий случившихся днем, изучая сознания спящих людей, преследуя их истории.
        Нина. Джеймс слишком часто не появлялся дома, чтобы у нее оставались сомнения в том, что он ей изменяет. Лекс. Он слишком многое скрывал, чтобы надеяться на него, как на будущего мужа. Все, что окружало его было каким-то ненастоящим, иллюзорным. Даже девушка, с которой он жил. Нина знала, что он не испытывает к Марте никаких чувств, кроме благодарности за то, что она обеспечивает его. Он ездит на ее машине. Живет в ее доме. Даже еда, которую она ставит на стол, куплена на ее деньги. Все это заставляло Нину задуматься. Да, Александр умел убеждать. Да, с ним она была счастлива. Но разве убеждал он ее не в том, в чем она хотела, чтобы он убедил ее? Разве счастье, которое она испытывала, находясь рядом с ним, распространялось дальше постели? Нина знала одно - Лекс был хорошим любовником и отличным актером. В остальном он был ни хуже, ни лучше, чем все те, кто добивался ее до того, как она стала женой Джеймса. Женский рационализм заставлял ее думать о семье и ребенке. Что будет завтра? Что будет через год? Мать правильно сказала ей - с таким, как Лекс у нее не будет будущего. Поэтому, Нина снова и
снова пыталась поговорить с Джеймсом. Эти разговоры начинались спонтанно: на кухне, в машине, во время секса или сидя на унитазе. Сначала она говорила в основном о чувствах, потом об общем ребенке, о доме и быте. Иногда она ненавидела его настолько сильно, что ей хотелось рассказать ему обо всем. Смотреть в глаза, смакуя запомнившиеся моменты. Но ее останавливал страх. Джеймс не тот человек, который сможет что-то понять и простить. Скорее Александр. Возможно, он бы что-то и понял, но не Джеймс. Для него важен только он сам. Александр. Лекс. Он мог бы дать ей совет, как поступить. Но если она скажет ему, что хочет остаться с Джеймсом, не решит ли он оставить ее? И смогут ли они сохранить дружбу, вычеркнув из своих отношений секс? Наверно, нет.
        Джеймс. Он снова встречался с Линдой. Эта девушка... с ней все было по-другому, нежели с Ниной. Другие разговоры, другие требования, другой секс. Она сама была другой. Лишь иногда, засыпая в крепких объятиях жены, он думал о том, чтобы оставить Линду. В конце концов, с Ниной он прожил несколько лет, у них были общие дети и общие планы. Когда-то он даже любил ее. Но тогда она была другой. Или же он был другим. Разве мог Джеймс объяснить это ей? Разве поняла бы она это? Несколько раз он пытался начать все заново, вернее продолжить то, что у них было. И каждый раз что-то ломалось. Несколько дней покоя, а затем снова внимание к мелочам, раздражительность, непонимание, нежелание находиться рядом и даже ненависть. Джеймс садился в машину и уезжал прочь: на работу, в спортивный зал, к любовнице - куда угодно, лишь бы не видеть жену, не слышать ее голос.
        Тени шли дальше.
        Сильвия. Иногда она спала с Джеймсом. Ей нравилось его лицо, нравилась его целеустремленность. Он был источником обаяния и самоуверенности. Отличный любовник и отвратительный муж. Такие, как он не меняются. Они всегда неизменны, чтобы не происходило. Если им везет, то они добиваются успеха, строят карьеру, если нет, то приспосабливаются к тому, что у них уже есть. Такими, как они не возможно управлять. Они упрямы и к их своенравию не существует обходных путей.
        Дэн Скотт. Его карьера была слишком успешной, чтобы Сильвия не ценила этого. Она поддерживала его и помогала ему. Дом, семья, дети - с кем, как не с ним создавать уют и благополучие. Кто, как не он обеспечит близким безбедную старость. Ради этого можно закрыть глаза на многие мелочи. Его измены? Сильвия знала о них, но разве они имели значение? Она тоже изменяла ему. Это была своеобразная форма самоутверждения, о которой муж, конечно, не должен был никогда ничего узнать. А если и узнает, то ему не останется ничего другого, кроме как простить ее, упавшую со слезами раскаяния на его грудь, ведь он так же не верен.
        Тени. Они вгрызались в эти истории. Отсеивали мелочные проблемы, житейские неурядицы. Их интересовал синтез - слияние человека и демона, ангела, любого существа, чья природа уходила корнями в Аид. Поэтому тени были ненасытны. Мелкие истории не могли накормить это голодное полчище. Они лишь раззадоривали аппетит, заставляя искать более лакомые клочки. Алчность, интриги, секс, деньги, власть - все, где можно было встретить существ, рожденных в Аиде, собирало возле себя орды теней. Они не знали усталости. Они не могли насытиться.
        Габриэла. Тени любили место, которое она создала, ее клуб. Здесь было много историй. Некоторые из них начинались в этом подвале. Воспаленное сознание меняло прежние устои, принося в однотонную жизнь новые интересы. Люди уходили отсюда другими. Теперь у них была своя история, в которую они невольно вплетали родных, друзей, а иногда и просто соседей.
        Лора. Она была просто соседом. Просто девушкой, у которой за стенкой жили те, чья история начиналась у Габриэлы. Она слушала их страстные стоны. Их темперамент поражал ее. Она встречалась с ними на улице, здоровалась, заглядывала в глаза. Их страсть стала другом ее одиночества. Снова и снова серая и невзрачная женщина, распускалась бутоном похоти... Тени пришли к ней в тот день, когда она позволила себе зайти в соседнюю квартиру. Ей разрешили не только услышать свою страсть, но и увидеть ее своими глазами. История, рожденная у Габриэлы, родила еще одну историю. Историю Лоры. Она начиналась в квартире ее соседей и уходила следом за ними туда, куда уходили их собственные истории. Место страсти, место похоти и раскрепощенных желаний. Именно туда отвели ее Энн и Илаюс. Лора видела, как десятки людей сливаются в одном половом акте. Нервно сжимала руки, пытаясь определить, кому принадлежит та или иная часть тела. Сначала она просто смотрела. Потом смотрела и ласкала себя. В конце концов, искушение стало слишком сильным. Никто ничего не узнает, а если и узнает, то никогда никому не скажет. Здесь они все
были заодно. У них у всех была одна история.
        Виктория. Она стояла рядом с Лорой, нервно сжимая руку Сергея, который привел ее на эту закрытую секс вечеринку. История Виктории начиналась где-то далеко отсюда. Начиналась со знакомства с Роландом, с его теплой постели. Он называл ее своей музой. Он обещал ей так много, а требовал взамен так мало: ее тело, ее веселый смех. Но это была всего лишь сделка. Виктория знала это, и знал это Роланд. Красота в обмен на карьеру.
        Кирилл. Виктория познакомилась с ним случайно. Роланд стоял где-то рядом. Она слышала его голос, его смех, слышала шутки его друзей и видела, как Кирилл смотрит на нее. Он сидел за стойкой бара, предлагая ей составить ему компанию. Виктория позволила ему угостить ее бокалом вина. Позволила прикоснуться к ее плечу. Позволила сесть ближе, видя, что Роланд сейчас даже не вспоминает о ней. Она назвала Кириллу свое имя, узнала его. Еще один бокал вина и еще одно прикосновение его руки к ее телу. Еще один короткий взгляд в сторону Роланда. И еще бокал вина. Легкий поцелуй, от которого Виктория игриво уклонилась. Сильные руки на ее плечах. Виктория позволила ему обнимать себя. Позволила говорить непристойности. Они ушли незаметно. Толпа вынесла их на улицу. Кирилл уводил ее в ночь, в тень деревьев. Было тепло, но Виктория крепко прижималась к нему. Его руки сжимали ее грудь. Немного грубо, но Виктория позволяла это. Позволяла она и целовать себя. Кирилл делал это небрежно, прижав ее к толстому старому дереву. Она чувствовала, как грубая кора впивается в ее кожу. Позже, лежа в одной кровати с Роландом,
Виктория вспоминала этот парк, эту ночь. И тени приходили к ней, объединяя истории Роланда и Кирилла.
        Сергей. Еще одна история Виктории. Их познакомил Роланд. Сергей был красив и мил. Джад называл его юным дарованием. Чудесным цветком в куче навоза бездарных личностей. Виктории не нравились эти слова. Так должны говорить о женщине, а Сергей был мужчиной. Красивым, но все-таки мужчиной. Он улыбался ей, делал комплименты, ухаживал. Их близость стала закономерным результатом обоюдной симпатии. Губы Сергея были нежными, дыхание свежим. Виктория слышала, как он шепчет ей о ее красоте. Чувствовала, как его руки с трепетом изучают ее тело. Его язык - это было лишним, но Виктория не хотела говорить нет. Он ласкал ее больше часа. Ни один мужчина прежде не делал ей это так долго и так нежно.
        Роланд. Этот эксцентричный Роланд. Он бросил Викторию так же неожиданно, как и прежде предложил жить вместе. Он чувствовал, что влюбляется в нее. И это пугало его. Его творчество меркло, отходило в тень, уступая место этой женщине. Поэтому он просто собрал вещи Виктории и, выставив чемоданы на порог, сказал, что они должны расстаться.
        Джад. Тени знали, что он никогда никого не любил. Его истории, которые служили для них лакомой пищей, были одинаково сухи на протяжении всей его жизни. Возможно, именно поэтому он и добился успеха. Никого не любить, думать только о себе и о своих интересах, планировать далеко вперед, но наслаждаться жизнью в сегодняшнем дне, брать то, что можно взять и лишь иногда баловать себя чем-то особенным. Все истории когда-нибудь начинаются и когда-нибудь заканчиваются. Джад думал об этом, глядя на Сергея. Сегодня, среди запаха ладана и сплетенных между собою человеческих тел, он надеялся, что эта история еще не подошла к концу. Виктория. Роланд решил избавиться от нее в самый неподходящий момент. Тени помнили сладость их пищи, когда эта женщина пришла к Сергею и сказала, что ей негде жить. Джад разрешил ей остаться в своем доме. Разрешил, не потому что пожалел ее, а потому что иначе, вместе с ней ушел бы и Сергей. Он определил ее в свободную комнату. Каждое утро она видела, как Сергей выходит от Джада. Каждую ночь она знала, что он засыпает в его постели. Эта мысль была неприятна ей, и Джад знал это. Знал
и продолжал давить, ожидая от нее нервного срыва, бегства, ненависти к нему и Сергею. Ждал, что она уйдет. Но она не уходила. Не уходила, даже когда Джад предложил ей спать с ними, втроем. Просто отказалась, но не уходила. Тени грызли эту историю, словно голодные собаки кость. Но кость обрастала мясом. Особенно когда Джад, продолжая свою игру, отвел Викторию и Сергея на закрытую секс вечеринку, где Виктория и познакомилась с Лорой - такой же растерянной и новоприбывшей, как и сама.
        Лора. Тени пришли к ней от Виктории. Две девушки стояли рядом, и одна из них смотрела на своих соседей, проглоченных бурлящей рекой обнаженных тел, а другая искала взглядом Сергея, который оставил ее, чтобы найти Паолу. Она волновала, искушала, притягивала его. Виктория и Лора обменялись парой фраз, затем назвали друг другу свои имена. Пожилая женщина, проходя мимо, взяла их за руки, увлекая за собой. Разгоряченные тела разделили их. Виктория отыскала Лору чуть позже. Взяла за руку и уже не отпускала, как бы ни старалось безумное сплетение человеческих тел разорвать эту хватку.
        Паола. К ней приходило слишком много теней, чтобы все они смогли найти себе пищу в ее историях. Поэтому они отправлялись дальше. Тони Лаквел, Урсула, Джои, Ивона. Здесь тоже была пища для ночных стервятников.
        Тони. Паола все еще иногда заходила к нему, так же, как заходила и Урсула, но эти встречи становились все реже и реже. Разве мог он понять их? Разве мог разделить с ними их радости и их печали? У него была своя жизнь, совершенно другая. Паола поняла это, показывая ему свою татуировку. Теперь этот рисунок был ее частью, клочком ее жизни. Она улыбалась, позволяя Тони рассмотреть работу Берни целиком, каждый уголок своего тела. Она надеялась увидеть восторг в его глазах. Вожделение. Взгляд, который она привыкла видеть в глазах людей там, где не существует рамок. Но Тони смотрел иначе. Ее нагота смущала его. Он не пытался прикоснуться к ее коже, вдохнуть ее запах, попробовать вкус, он просто попросил ее одеться, а потом долго молчал, смущенный произошедшим. Он все еще думал об Урсуле. Думал о другой. Паола видела это. Последнее время она стала слишком хорошо замечать подобные вещи. Урсула. Тони был рад ее визитам. Они лежали в постели, и их близость помогала ему забыть рисунок на обнаженном теле Паолы. Он что-то говорил, но Урсула не слушала его. Она молча одевалась и уходила, снисходительно
улыбнувшись ему на прощание. Он был не таким, как Ивона или Джои, даже не таким, как те, кого она находила на улицах и в душных барах.
        Джои. Его страхи звали его. Они дышали ему в затылок. Они говорили ему о том, что он сильнее их. И он знал это. Знал, но снова и снова хотел доказать себе, что это так. Они встречались с Ивоной и Урсулой вечером и шли по улицам, надеясь отыскать тех, кто поможет им утолить их жажду.
        Рэйндс - еще один безликий персонаж на сцене театра теней. Ивона встретила его случайной - того, кто бы ценил ее красоту, наслаждался ее видом. Иногда они целые ночи проводили рядом друг с другом, не позволяя своим телам даже соприкоснуться. Рэйндс просто смотрел на нее, слушал, упивался ее великолепием. Он что-то скрывал в себе, так же, как когда-то скрывала Ивона. Но теперь у нее больше не было тайн. Теперь она знала, что такое любовь. И знала, что Рэйндс готов ее слушать. Слушать о Джои, об Урсуле, о доме Мольбрантов. Иногда она сбивалась на мелочи, стараясь не упустить ничего, но у них была целая ночь, поэтому Ивона могла себе позволить тонуть в этих подробностях.
        Рэйндс. Он думал, что Ивона права. Любовь это всего лишь слово. Запах тухлого вяленого мяса, и ничего больше. Красота не нужна этому миру. Он создан из дерьма, крови и спермы. Такое же здесь и счастье...
        Полетта. Рэйндс помнил ее до сих пор. Это и была его история. Его тайна, которой он не хотел делиться ни с кем до сегодняшнего дня. Ивона слушала его рассказ молча. Рэйндс слишком часто думал об этом, чтобы прерываться, заходя в тупик. Он говорил о том, как познакомился с Полеттой, как она стала приходить к нему. Он не был первым. Теперь Рэйндс знал это. Визиты Полетты были нечастыми, но каждый раз она приносила с ними что-то новое: истории, фотографии, фильмы. Едва Рэйндс успевал привыкнуть к одному, как появлялось что-то новое, еще более извращенное в своей сути. Она словно хотела стереть все грани. Лишить его берегов, а затем показать что-то большее. Зачем? Рэйндс понял это чуть позже. Понял, добровольно спускаясь в яму, которую рыла для него Полетта. "Яму, у которой нет дна", - так она говорила. Но дно определенно было. Рэйндс вступил на его шаткую почву, в тот момент, когда Полетта познакомила его с Габриэлой, когда он увидел изнанку своих чувств. Боль - вот что было на дне этой ямы. Это были уже не пороки людей. Это были их болезни. Их сумасшествие. Рэйндс не мог принять этого. Полетта. Она
сказала ему, что мы всего лишь плоть. Теплая, живая плоть, такая же, как он, такая же, как она. Кожа, которая жаждет показать свои секреты, обнажить правду свежего кровянистого мяса. Воск, который заливает рассеченную кнутом спину. Огонь, который дарит запах горелой плоти. Твоей собственной плоти. Игла, которой можно проколоть свою руку. Нить, которой можно сшить груди женщины воедино... Это и была та яма, в которую Полетта хотела упасть. Упасть вместе с тем, кто крепко держит ее за руку и только там, на дне, которого нет, она раскроет ему свои тайны. Теперь Рэйндс видел - бездонность в глазах Полетты и была той самой ямой. Она лежала перед ним обнаженная, с капельками крови, сочившимися из ее проколотых сосков. Еще одна игла и еще одна струйка крови. Габриэла. Рэйндс следил за ее руками. Боль. Габриэла не знала, что такое жалость. Острие иглы натягивало кожу, разрывало ее, проникая в плоть, а затем снова появлялось, протыкая кожу изнутри. Наслаждение. Рэйндс слышал, как Габриэла что-то говорит об этом. Боль, которая может быть желанной. Полетта желала ее. Об этом шептали ее губы. Рэйндс слышал, как
она просит его подойти ближе, просит прикоснуться к ней. Ее тело. Оно дрожало. Плоть. Всего лишь плоть, которая не знает границ в своем сумасшествии. Рэйндс чувствовал, как дно под его ногами становится не прочным. Еще один шаг и он провалится в эту бездну безумия вслед за девушкой, руку которой он готов был держать так долго, как она сама пожелает этого. Его чувства. Он видел их так же, как обнаженное тело Полетты. Их плоть была проткнута крюками, закрепленными где-то под потолком. Их ноги едва касались пола. Одно неверное движение и холодная сталь разорвет их тело, причинит боль, а затем позволит упасть в лужу их собственной крови, оставив шрамы, которые всегда будут напоминать о том, что было, звоном цепей и тупым желанием повторить все это, избежав ошибок. Яма дерьма, крови и спермы, в которой нет дна. В которой каждый сам определяет, насколько глубоко он позволит этой яме поглотить себя. Рэйндс нашел свой предел. Теперь он мог лишь вспоминать об этом.
        Ивона. Эта история взволновала ее. Она хотела слышать подробности. Хотела знать имена. Она умоляла Рэйндса показать ей это место, познакомить с Полеттой. Она не верила, что он может отказать. Отказать ей, Джои, Урсуле. Отказать после того, как они отведут его в дом Мольбрантов.
        Рэйндс. Он снова смотрел на Полетту. Она была так близко, что он мог чувствовать запах ее духов. Сколько таких, как он, было у нее после него, а сколько до? Сколько грязи и разврата впитало в себя это тело? Раньше Рэйндс думал об этом. Думал, пока не оказался в особняке Мольбрантов, в комнате их приемного сына. Там он понял, что все это не имеет значения. Все это, не более чем плоть. Плоть, которая тянется к такой же плоти. Плоть, которая не знает, что такое чувства. Плоть, которую со временем даже не вспоминаешь, потому что в памяти остаются только чувства. Но иногда с них срывают одежды и подвешивают крюками к потолку. Рэйндс хотел встретиться с Полеттой, чтобы сорвать свои чувства с этих крюков, бросить их на пол и растоптать.
        Полетта. Она смотрела на него, как на что-то давно забытое. Рядом с ней был другой мужчина - Кэлоул. Рядом с ним - Ивона и Урсула. Полетта молчала. Молчал и Рэйндс. Он просто стоял и смотрел на нее, а она не торопила его с уходом. Если он хотел, то мог смотреть на нее сколько угодно, возможно, вспоминать, огорчаться и радоваться, думать о чем-то своем. Он заслужил это право. Он - один из немногих, в ком Полетта ошиблась. Она дошла с ним почти до самого дна, но он ушел. Ушел в тот самый момент, добравшись до которого, другие уже не могли уйти. И сегодня он тоже уйдет. Об этом думала Полетта, глядя в глаза Рэйндса. Об этом думал Рэйндс, глядя в ее глаза.
        Кэлоул. Урсула была прямолинейна в своих желаниях. Она хотела познакомиться с Габриэлой и готова была сделать для этого все, что будет в ее силах. Кэлоул не интересовал ее. Он был тем, кем должен был стать Рэйндс, но не стал в силу своих убеждений. Таких она могла найти на улице или в баре. Урсула хотела большего. Она привела Кэлоула в дом Мольбрантов, рассказала ему свою историю, показав нечто большее, чем просто слова, показав комнату на втором этаже, позволив ему заглянуть в самого себя. То, на что Полетта потратила больше года, Кэлоул пережил в доме Мольбрантов за один час. В эту ночь он не мог отказать Урсуле в ее желании. В эту ночь Урсула впервые увидела Габриэлу, вдохнула атмосферу клуба, созданного этой женщиной. Ощутила на себе этот холодный взгляд беспристрастных глаз, твердость рук, чьи прикосновения рождали столько историй.
        Тени. Ненасытные падальщики. Где, как ни здесь, они могли найти себе пищу.
        Глэмси Белл. Ее кожа была все еще нежна, а упрямство сгибаемо. Девушка с хорошими манерами и не сложившейся жизнью. Габриэла взяла ее себе. Здесь, у последней черты, она либо сойдет с ума, либо найдет свой приют, как нашли многие до нее. Рядом с Габриэлой, рядом с Дереком или Полеттой. Множество историй и множество пищи.
        Натан Белл. Он потратил несколько дней, чтобы найти сестру. Нить, по которой он шел, была не длинной, но достаточно неприятной, чтобы возненавидеть мужчин, с которыми Глэмси либо жила, либо просто спала. Большинство из них знали ее следующий адрес, потому что иногда по старой памяти заходили к ней на новую квартиру. Они меняли свою помощь на ее тело. Покупали ее, как шлюху. Натан скрипел зубами. Сначала мать, потом жена и вот теперь очередь дошла до сестры. Сестры, которая стоит перед ним и обвинят во всем, что с ней случилось. Обвиняет за то, что он ехал, оставил ее одну. Причем тут он? У нее была своя жизнь.
        Тени. Они пришли за историей Глэмси, когда она уснула. Кэлоул гладил ей волосы, стараясь не смотреть на заплывшее синяками лицо. Габриэла стояла рядом. Это она раздела Глэмси и уложила в постель, после того, как Кэлоул забрал Глэмси из ее бывшей квартиры. Натан Белл ушел оттуда чуть раньше. Ушел, оставив сестру лежать на полу с разбитым лицом и сломанными ребрами. Она все еще пыталась что-то сказать ему. Хрипела, силясь набрать в легкие воздух. Ее распухшие губы вздрагивали, рождая проклятия.
        Габриэла. Тени рвали плоть ее действ. Тени, кружившие возле ее историй. Историй, которые приходили вместе с Полеттой, Дереком, Паолой, Викторией. Даже серая мышка Лора имела свои истории. Истории Джима Стоуна, Элизабет, Маргариты, Илаюса. Там, где заканчивалась одна история, начиналась другая. Фил Берри, Алан Фостер, Лу Гамильтон, Антонина Палермо, Грэг Олсон, судья Джонсон, Пери Лескотт и его племянник, Нина, Джеймс, Сильвия - все сплеталось в один клубок, внутри которого кишели тени, преследуя свои собственные истории. И так повсюду. Мир полон действ, которые никогда не умирают, а лишь продолжают друг друга в своем невообразимом хороводе жизни. В своей истории.
        Глава пятая
        Виктория проснулось рано. Субботнее утро было солнечным, обещая хорошую погоду на весь день. Она прошла на кухню и заварила кофе. Его запах прогнал остатки сна. Виктория села за стол так, чтобы не видеть дверь в спальню Джада. Виктория думала о Роланде. Он всегда вставал слишком рано и будил ее звоном посуды на кухне. Она выходила из спальни, все еще зевая и сонно протирая глаза. Волосы ее были растрепаны, ночная рубашка измята. Она садилась за стол и неуклюже наливала себе уже приготовленный кофе. Виктория поняла, что ей необходимо с кем-то поговорить об этом. Она стала вспоминать подруг, но все они либо знали Роланда, либо Кирилла, либо Сергея или Джада. Виктория вспомнила Лору. Невзрачную серую мышку, с которой она познакомилась в свою самую безумную ночь. У нее должен был остаться номер ее телефона.
        Они встретились в квартире Лоры. Окна на кухне были открыты. В них врывался весенний ветер и шум города. Виктория курила, стряхивая пепел в пустую тарелку. Лора нравилась ей все больше. Она умела слушать и не задавать глупых вопросов - свободные уши, в которых так сейчас нуждалась Виктория. Она рассказала ей обо всем: о Роланде, о Кирилле, про Джада и Сергея. Разве имело смысл что-то скрывать после той безумной ночи, которую они провели, держась за руки.
        - Сегодня утором я поняла, что скучаю, - Виктория затянулась сигаретой. - Роланд был, конечно, странным. Эксцентричным. Знаешь, что значит это слово?
        Лора кивнула.
        - Иногда он мог не ночевать дома. Иногда называл меня шлюхой, говорил, что я сплю и ненавижу тех, с кем сплю, а иногда говорил, что я самая прекрасная девушка на всей земле, - Виктория улыбнулась. - Знаешь, я сегодня вспоминала, как мы пили с ним кофе по утрам. У тебя были мужчины, которым нравилось по утрам варить для тебя кофе?
        - Наверно, нет.
        - Роланд обожал смотреть на меня сонную. Всегда шутил над моим видом. Тогда я ненавидела его за этот смех, но сегодня утром, у Джада, поняла, что мне не хватает этого. Роланд был каким-то настоящим, что ли? Ночью в постели, утром за чашкой кофе, днем, вечером - всегда. Понимаешь?
        Лора покачала головой.
        - Я тоже с трудом, - призналась Виктория. - Я подумала об этом только утром, поэтому сама еще толком ничего не поняла.
        - А Кирилл?
        - Кирилл? - Виктория задумчиво посмотрела за окно. - Кирилл не варил мне кофе, если ты об этом. Но в нем было, что-то... что-то простое, понимаешь? Какая-то животная сила, что ли... Не знаю... Однажды он избил парня до полусмерти за то, что тот отпустил неприличную шутку в мой адрес. Роланд бы никогда так не сделал. Он скорее бы назвал меня снова сукой, которая получила то, что заслужила, и уехал на всю ночь к какой-нибудь бабе, мечтающей занять мое место.
        - Роланд часто изменял тебе?
        - Ты даже не представляешь насколько.
        - А Кирилл?
        - А что Кирилл? У него была жена. Я ее правда ни разу не видела, но зная Кирилла, она либо стерва, причем лютая, либо мышка забитая.
        - Он знает, что ты рассталась с Роландом?
        - Конечно, знает.
        - И что он сказал?
        - А ничего не сказал. Трахнул и пообещал позвонить. Думаешь, почему я пришла к Сергею? Кстати, Кирилл когда-то избил и его.
        - За то, что он гей?
        - Может и за это, а может, просто ревновал, - Виктория достала из пачки сигарету, долго крутила ее в руках, и лишь потом прикурила. - Ты с кем-нибудь живешь сейчас?
        - Жила.
        - Он ушел?
        - Умер.
        - Извини.
        - Ничего. Я привыкла.
        - Значит ты одна? В поисках? И каково это?
        - Иногда скучно.
        - Можем, поменяемся местами.
        - Нет уж, спасибо.
        - Страшно? - Виктория рассмеялась. - Теперь мне кажется, Роланд был не так уж плох. Правда?
        - Может, тебе встретиться с ним? Поговорить?
        - Я уже пыталась, но он и слушать меня не захотел.
        - У него кто-то есть?
        - У него всегда кто-то есть.
        - Зачем же ты тогда хочешь вернуться к нему?
        - Ты считаешь, лучше жить так, как я живу сейчас?
        - Наверно, нет, - Лора смущенно улыбнулась. - Можешь пожить немного у меня, если хочешь.
        - И что потом? Ни работы, ни квартиры, ни денег. Нет уж! Если куда-то и возвращаться, то только к Роланду.
        - Тогда я не знаю.
        - Я знаю, - Виктория тронула Лору за плечо. - Ты поможешь мне вернуться к Роланду.
        - Я?!
        - Ну, ты же предлагала мне пожить у тебя, - Виктория пожала плечами. - Почему бы тебе вместо этого не встретиться с Роландом. Узнаешь с кем он живет, послушаешь, что он скажет обо мне.
        - Я не могу, - решительно замотала головой Лора. - Как ты себе это представляешь? Я же совсем его не знаю.
        - Познакомишься.
        - И что дальше?
        - Да не волнуйся ты так, - Виктория затушила сигарету, щурясь от едкого дыма. - Я научу тебя, что нужно делать. Тебе это даже понравится.
        ***
        Натан Белл был зол. История сестры не давала ему покоя. Желая забыться, он напился и долго ходил по ночным улицам, выбирая себе шлюху. Они все были на одно лицо. В одних он узнавал сестру, в других бывшую жену. Казалось, эти образы преследуют его, идут за ним попятам. "Нужно проспаться", - решил Натан, поймал такси и попросил отвезти его в дешевый отель.
        Он надеялся, что это напомнит ему о прежней жизни, которую он покинул, чтобы ненадолго вернуться в этот город, но номер был слишком хорош, чтобы сравнивать. Кровать была мягкой, одеяло теплым. Пахло хлоркой и сигаретным дымом. Здесь была вода, был туалет, даже душ. Натан скинул одежду, помылся и лег спать, борясь с зудящей кожей, отвыкшей от подобной гигиены. Ночью он проснулся и, забыв о туалете, по привычке помочился в вазу с цветами.
        Позднее утро встретило его пасмурным небом. Он зашел в магазин и долго выбирал себе подходящий атлас, надеясь там отыскать город, в который он уедет, может, даже сегодня. Эта надежда заставила его отказаться от спиртного во время обеда. Он много курил и листал атлас, стараясь не думать о сестре, но раздражение снова начинало разрастаться в нем. Оно пустило корни уже давно, в те времена, когда Мэри Белл впервые изменила ему. И теперь оно ждало. Ждало ситуаций, которые заставят его расцвести, превратившись в злобу и ненависть.
        Натан выбрал город, в который уедет, запомнил его название и выбросил атлас в урну. Осталось лишь отправиться на вокзал и купить билет. Образ сестры снова застлал ему глаза. Особенно татуировка на ее на плече. "Теперь, я принадлежу Габриэле", - так, кажется, сказала она, а потом долго хвалила мастера, который наколол ей на кожу эту мерзость. Берни. Натан слишком хорошо знал этот город, чтобы не найти нужный салон.
        Он расплатился с таксистом и вышел на тротуар. На окне висела табличка закрыто, но дверь оказалась не запертой. Натан вошел внутрь. Коридор был пуст. Голосов не слышно. Натан шел вперед, стараясь ни о чем не думать. Он хотел лишь одного, выместить на ком-то свою злость, а затем уехать. Он открыл еще одну дверь. Золотоволосый паренек мыл пол.
        - Ты Берни? - спросил его Натан.
        Парень обернулся, сверкнув своими белыми зубами и не по-мужски красивым лицом.
        - Я Шелл, - он улыбнулся еще шире. - Дядьки сейчас нет, но ты можешь записаться и через меня, - еще одна улыбка. - Чего ты хочешь? Татуировку или пирсинг? - он мерил Натана оценивающим взглядом. - А может и то и другое? Сейчас в моде сочетание чернил и железа...
        - Заткнись! - Натан пытался сдерживаться. - Здесь что, никого кроме тебя нет?
        - Нет, - опешил Шелл. - Сегодня у Берни выходной, но можно записаться на следующий день...
        - Черт! - Натан огляделся по сторонам. - Скажи, твой дядька любит тебя?
        - Я не знаю.
        - Это плохо, - Натан шагнул вперед, намерено опрокинув стол с иглами. Шелл попятился, уперся спиной в стену и остановился. - Недавно здесь была девушка. Твой дядька делал ей татуировку.
        - Если вам что-то не понравилось, то это можно исправить, - Шелл боязливо сжал в руках швабру. - Приходите завтра, и, я уверен, Берни все исправит.
        - Что исправит? - Натан опрокинул еще один стол. - Это уже не исправить, идиот! Ничего уже нельзя исправить! - Ему на глаза попалась длинная изогнутая игла. Он схватил ее и шагнул к Шеллу. - Знаешь, что я сейчас сделаю? - он замолчал, пытаясь подобрать слова, но не смог. - Черт! Я не знаю, что я тебе сделаю. Наверно, воткну ее в твой глаз и дело с концом.
        - Я ничего тебе не сделал.
        - А ничего и не нужно делать, - Натан схватил Шелла за горло и повалил на кушетку. - Здесь никто ничего не делает, - он сдавил его горло еще сильнее, поднося иглу к его голубому глазу. - Никто не виноват. Понял, как скажешь своему дядьке?
        - Не надо, - прошептал Шелл, не в силах оторвать взгляд от кончика иглы.
        - Пожалуйста, - женский голос заставил Натана вздрогнуть. Игла в его руке опустилась вниз, расцарапав Шеллу щеку.
        - Не трогайте его, - попросила женщина, выходя из подсобки.
        - Ты кто? - спросил растерянно Натан.
        - Это моя девушка, - прохрипел Шелл.
        - Заткнись!
        - Пожалуйста. Не делайте ему ничего плохого, - Мун осторожно шагнула вперед. - Если хотите, можете взять меня. Клянусь, я сделаю все, что угодно.
        - Это правда, - подал голос Шелл. - Она тебя не разочарует.
        - Заткнись, я сказал! - Натан мерил Мун своим безумным взглядом. - Ближе не подходи. Кто еще в подсобке кроме тебя?
        - Никого. Мы были здесь вдвоем.
        - Покажи ему себя, Мун, - Шелл жадно хватал ртом воздух.
        - Хотите посмотреть на меня? - Мун расстегнула молнию, распахнув кофту. - У меня красивая грудь. - Она подняла футболку. - Видите? Хотите потрогать?
        - К черту! - Натан нервно вытер рукавом вспотевшее лицо.
        - Скажите тогда, чего вы хотите. Я согласна на все, только отпустите Шелла.
        - Похоже, эта дура влюблена в тебя, - прохрипел Натан Шеллу.
        - Отпусти меня и обещаю, она позволит тебе все, что ты хочешь.
        - Ты слышала? - Натан снова повернулся к Мун. - Слышала, что он сказал?
        - Вам не нравится моя грудь?
        - Причем тут грудь?
        - Может быть, тогда здесь? - Мун подняла к поясу юбку. - Я чистая и от меня хорошо пахнет.
        - Вы что здесь все спятили, что ли?!
        - Вам не нравятся женщины?
        - Нравятся, конечно.
        - Тогда в чем проблема?
        - Ты что действительно готова сделать это?
        - Да. Только отпустите Шелла.
        - Да шло бы все! - Натан швырнул Шелла на пол и отошел в сторону. - Все. Давай, теперь кричи, - сказал он Мун. - Уверен, кто-нибудь услышит и придет сюда.
        Мун молчала. Натан попятился к двери, наблюдая, как Шелл поднимается на ноги.
        - Давай, парень, возьми что-нибудь потяжелее и защищай свою девушку!
        Шелл молчал. Он и Мун, они просто стояли и смотрели на Натана.
        - Почему вы молчите?! - Натан всплеснул руками. - Делайте что-нибудь!
        - Ты не сказал, чего ты хочешь.
        - Чего я хочу? - Натан растерянно огляделся по сторонам. - Чего я хочу? Чего я хочу... Я не знаю, чего я хочу!
        - Может быть это? - Шелл обнял Мун за плечи. - Посмотри. Она все еще молода. Видишь?
        Натан молчал.
        - У тебя было много молодых девушек, которые позволяли тебе делать с ними все, что ты захочешь?
        - Больше, чем ты думаешь.
        - И тебе это нравилось?
        - Смотря где.
        - Может быть, смотря с кем?
        - И это тоже.
        - Ты женат?
        - Был когда-то.
        - Она тоже позволяла тебе все?
        - И не только мне.
        - Ты ненавидел ее за это или же тебе это нравилось?
        - Что она мне изменяет?
        - Что она спит с другими мужчина.
        - Она умерла.
        - Это сделал ты?
        - Нет.
        - А хотел?
        - Возможно.
        - Когда ты был с другими, ты представлял на их месте свою жену?
        - Иногда.
        - И ты был груб с ними.
        - Да.
        - Ты унижал их?
        - Да.
        - И тебе это нравилось?
        - Да.
        - Они не спрашивали тебя, почему ты это делаешь?
        - Там, где я жил, они ни о чем спрашивают.
        - Почему?
        - Потому что это дно человеческих пороков.
        - Тебе нравилось жить там?
        - Мне не нравилось жить здесь.
        - Слишком сложно?
        - Сложно было раньше.
        - А сейчас?
        - Я не знаю.
        Натан посмотрел на Мун. Она смотрела ему в глаза, лаская свои груди.
        - Люди везде одинаковы, - сказал Шелл. - Меняется лишь обертка, начинка остается неизменной. Посмотри на мою девушку. Ты можешь сделать с ней все, что захочешь. Любая твоя мечта.
        - У меня нет мечты.
        - Тогда просто трахни ее.
        Шелл подтолкнул Мун к Натану. Протянув руку, она осторожно коснулась его груди.
        - Хочешь, я сделаю все сама?
        - Нет.
        - Можешь представить на ее месте свою жену, - сказал Шелл.
        - Она не похожа на нее.
        - Какая разница? Под юбкой они все одинаковы. Мун, покажи ему, что у тебя есть.
        Она послушно подняла к поясу подол своей юбки.
        - Разве сейчас она не похожа на твою жену? - спросил Натана Шелл. - На всех женщин, что окружали тебя здесь?
        - Здесь? - Натан осторожно протянул руку, прикоснулся к Мун.
        - На дне нет обертки, - сказал ему Шелл, - только начинка. Здесь же ты можешь видеть глянец. Разверни его и поймешь, что под ним то же самое.
        Он велел Мун раздеться. Натан не двигался, просто стоял и смотрел на готовую отдаться ему женщину. "Здесь действительно все сложно, - думал он. - Глянец, развернуть который удастся не каждому. И стоит ли? Может быть, проще есть и не думать то, что ты ешь, восхищаясь пестрой оберткой?" Глаза Мун, напомнили ему глаза его жены, когда она обвиняла его в излишней ревности. Этот взгляд, здесь он был присущ каждому. Он был частью того глянца, той обертки. К черту! Натан схватил Мун за плечи и притянул к себе. Он знает, какова на вкус начинка. Теперь уже ни какой глянец не сможет скрыть от него ее истинную суть. Нет никакого дна, есть лишь места, в которых нет глянца и пестрых оберток.
        Забыв, что нужно дышать, Шелл завороженно смотрел на Мун. Разве теперь он не такой же, как Дерек? Разве он не знает о том, что нужно людям в этом мире?
        - Может быть, теперь сходим куда-нибудь втроем выпить? - предложил Натану Шелл, когда Мун начала одевать.
        - Только начинка и никакой обертки, - предупредил его Натан.
        Они выбрали один из самых дешевых и грязных баров, где Шелл рассказал им о Дереке, о клубе, который тот создал. Эта история была похожа на ту, что рассказала Натану сестра. Те же имена, те же события.
        - Это стоит того, чтобы задержаться, - прошептал ему на ухо знакомый голос.
        Голос демона. Демона, который заставил Натана вернуться в этот город, и теперь искал причину, чтобы убедить его остаться здесь. Достойную причину. Шелл, Мун, Берни... Нет, все это не то. Глэмси - вот что было слабостью Натана. А слабостью Глэмси был Дерек. И Дерека знал Шелл... Вот о чем говорил демон своей марионетке.
        ***
        Глэмси Белл. Она вспоминала Натана, думая о том, что теперь у нее нет больше брата. Более того, теперь она знала, что где-то рядом ходит тот, кого она ненавидит всем сердцем. Она была озлоблена, и ей хотелось отомстить. Своеобразная ревность, заставившая ее взять телефонную трубку и позвонить Джеку Макгрегору.
        Паскаль Донато узнал о том, что Натан Бэл вернулся в город от Аманды Браун. Она просила его помочь найти этого человека. Ее дочь заканчивала практику, и нужно было думать о том, где ей начинать карьеру. Отдел Дэна Скотта сулил неплохие перспективы, а Марк Юханссон обещал помочь трудоустроить ее дочь. "Услуга за услугу", - так он сказал когда-то. Решив не отказываться от того, что само идет в руки, Аманда позвонила Донато и попросила его посодействовать Джеку Макгрегору в поисках Натана Белла.
        Этот звонок прибавил Донато головной боли. Ангел был слишком настойчив, убеждая его рассказать Макгрегору подлинную историю случившегося в доме Мольбрантов. Он словно предупреждал его, что все выйдет именно так. Но Донато не слушал. На кону стояло слишком многое: его карьера, его жизнь. Поздно было проклинать дружбу с Самюэлем. Она давала ему деньги, давала влиятельных знакомых. Он пользовался этими дарами, так же, как сговорчивыми женщинами, которых встречал в доме Мольбрантов. Что сделано, то сделано. Теперь нужно думать о том, что делать сейчас. Все утро и весь день Донато ломал над этим голову. Сигареты и алкоголь лишь усилили его тревогу. Шепот, который он слышал в голове прежде, снова вернулся к нему. Ангел говорил ему, что он не одинок в своей беде. У этой истории были и другие лица. Лукас Стаб, Дидье Мольбрант. Он не должен забывать о них. Они такие же участники этого действа, как и он сам. Нужно встретиться с ними, и уже вместе прийти к какому-то решению относительно того, что делать дальше. Встретиться. Эта идея пришлась Донато по душе. Он ведь не видел их почти три года. Они даже ни
разу не созвонились. Действительно, почему сейчас им не встретиться и не обсудить случившееся? Ближе к вечеру Донато отыскал их телефонные номера. Их голоса все еще звучали знакомо, вопреки прошедшему времени. Они узнали друг друга с полуслова. Голос Донато был слишком официальным, чтобы задавать лишние вопросы. Только адрес места встречи. Донато на мгновение задумался. Действительно ли шепот в его голове прав? Неужели дом Мольбрантов? Его ангел настойчиво повторил ему об этом. Сейчас этот дом - единственное безопасное место. Ангел знал это, как никто другой. Закон был где-то рядом. Он чувствовал его запах, знал, что он снова вернется за ним. Наберется сил и снова придет. Где ему спрятаться, как ни в доме Мольбрантов, в котором он уже однажды сумел укрыться. Кого, как ни заточенное в нем существо просить о помощи? Донато сдался, решив, что это место, как нельзя лучше возродит в них воспоминания об истории, которую они забыли, но которая не забыла о них.
        Он приехал чуть раньше оговоренного времени. Дождался Мольбранта и Стаба, попросив их оставить машины, подальше от ворот дома. Вечно недовольный старик, вручил ему ключи и, бормоча себе что-то под нос, снова ушел в свою сторожку.
        Донато первым вошел в дом. Со времени его последнего визита здесь что-то изменилось. Ему говорил об этом шепот в его голове. Ему говорил об этом его ангел. Этот дом больше не был одинок. Он стал сильнее, вобрав в себя силу тех, кто приходил сюда. Даже не дом, а узник, заточенный в нем. Теперь ангел Паскаля Донато видел это. Эта сила смотрела на него десятком безучастных глаз. Ангелы и демоны. Они собрались здесь, оставив своих бывших хозяев, утратив вместе с людьми, которым позволили уйти, свою определенность, став частью этого дома, став частью того, кто был обречен на заточение в нем. Когда-то они все пришли сюда по собственной воле. Пришли вслед за Урсулой, Ивоной, Джои. Теперь они остались здесь. И на это тоже была их воля. Они стали частью той силы, которой обладал в этом мире тот, кто был заключен в доме Мольбрантов. Узник. Его приговор стал его величием. Ангел, потерявший свою природу, павший так низко, что его действа сочли за происки демонов. Теперь он был никем. Теперь он был свободен в выборе своих деяний. Его сила преумножила свое могущество, оказавшись запертой в узком пространстве
этого дома. Он не мог выйти отсюда. Но приходить могли к нему. Приходить и приводить с собой тех, кто мог понять и оценить силу, заключенную в этом доме. Могущество, которым неосознанно наделили палачи свою жертву. Теперь ему не нужен был закон. Он сам мог писать здесь свои законы.
        Паскаль Донато услышал слабый шепот, умоляющий его закрыть дверь. Его ангел снова испытывал страх. Запах смерти. Он вернулся к нему. Закон был близко. Ангел знал это. Он шел за ним по пятам. На мгновение ангел усомнился, что стены этого дома смогут уберечь его от возмездия на этот раз. Грифон найдет способы, чтобы добраться до него. Никто и ничто не остановит его. Никогда. Уже знакомое теплое дыхание коснулось ангела, прогоняя страхи. Сила. Сила, которой узник был готов поделиться с ним.
        - Пусть дверь остается открытой, - услышал ангел его голос. Врывавшийся с улицы ветер пах кровью. - Он идет не за тобой, - успокоил ангела узник. - Не только за тобой.
        Ангел вглядывался в дверной проем. Теперь он уже мог слышать приближающиеся шаги. Разве мог он забыть эту поступь. Закон приближался к нему. Но эти шаги не были одиноки. К ним добавлялись еще одни, более изящные и легкие. Ангел не знал, кому они принадлежат. Он мог лишь пытаться разглядеть этот хрупкий силуэт, терявшийся на фоне мощного торса Грифона.
        - Я знаю, что он не один, - услышал ангел голос узника.
        Грифон приблизился к дому и остановился возле открытой двери. Боясь встречаться с ним взглядом, ангел смотрел на существо, которое он привел с собой. Золотистая кожа, лишенные сосков груди, тонкие ноги и брызжущие ядом когти. В этом существе таилась сила, способная соперничать даже с силой Грифона.
        - Это Гарпия, - сказал ангелу узник. Следующие его слова предназначались уже этому существу. - Я ждал тебя.
        - Ты знаешь, зачем я здесь? - гортанным голосом спросила его гарпия.
        - Ты здесь, потому что этого захотел я.
        - Ты? - Гарпия шагнула вперед. Дверной проем остался за ее спиной. Следом за ней вошел Грифон. - Разве ты мог желать смерти?
        - Так же, как желала ее ты.
        - Что ты знаешь обо мне?
        - Мне достаточно того, что я знаю о себе, - дыхание узника окутало тело Гарпии. Огонь, с которым она не могла бороться. Он проникал в ее тело, выжигая ее изнутри. - Ты близка к тому, чтобы твое желание сбылось.
        - Как?! - Гарпия пыталась освободиться от этого всепроникающего дыхания. - Как ты делаешь ЭТО?!
        - Ты слишком долго разговаривала с песком.
        - Я отомщу ему!
        - Он всего лишь слуга. Если ты хочешь мстить, то мсти его хозяину.
        - Кто он? - жар поднялся к горлу Гарпии, искажая ее слова.
        - Он тот, кто сделал меня таким.
        - Он дал тебе силу.
        - Он забрал у меня крылья.
        - Я отомщу ему!
        - Я знаю. Что может быть слаще мести?
        - Ничего.
        - Тогда я отпускаю тебя, - дыхание узника вырвалось изо рта Гарпии, окутав воззрившихся на нее ангелов и демонов. - Иди же! Ты и так слишком долго ждала. Мы оба ждали.
        Окружившие ее существа расступились, позволяя покинуть дом. Грифон остался один.
        - Ты мне не нужен, - сказал он узнику. - Мне нужен только он, - его когти протянулись к ангелу Паскаля Донато. - Закон един для всех!
        - Здесь нет закона. Это место не принадлежит твоему миру.
        - Как же тогда нам быть?
        - Ты можешь просто уйти.
        - Нет, не могу.
        - Тогда ты можешь умереть здесь.
        - Да будет так, - Грифон метнулся к ангелу, за которым пришел, но дыхание узника лишило его сил.
        - Считай это моим подарком, - слова узника предназначались ангелу Паскаля Донато. - Теперь ты можешь сражаться за свою жизнь на равных.
        Другие демоны и ангелы расступились, оставляя двух существ наедине друг с другом. Ворвавшийся с улицы сквозняк захлопнул открытые двери. Пара желтых листьев, которые ветер принес с собой, взметнулись к потолку. Трое мужчин прошли в гостиную и, не ведая о том, что происходит рядом с ними, начали разговор, ради которого собрались в этом доме.
        Часть десятая
        Глава первая
        Зоргулы - пленники своей идеальной демонической природы, превращенные в ящеров за свои заслуги в те времена, когда они еще были демонами. Великие действа, доведенные до конца, масштабные войны на полях Эдема. Сражение со всеми, кто встанет на пути их планов, будь то ангел или такой же, как они демон. Теперь они зоргулы - верные слуги Аида, заслужившие право продолжить жизнь, покинув мир Эдема непобежденными. От демонов в них осталось слишком мало, чтобы жалеть о прошлой своей жизни - коварство и изощренность. Все остальное ушло в небытие, сгнило в утробе нового тела, поддавшись его соблазнам. Холодный бесчувственный демон, веками преумножавший достижения, ограниченные его узким кругом интересов и целей, данных ему с рождения, здесь, в мире Аида, получал не только новое тело, но вместе с ним и способность чувствовать, необходимость удовлетворять потребности своей материальности. Здесь, он был рабом своего тела. Слуга и хозяин, слившиеся в одном образе и ставшие нераздельным. Многообразие чувств, эмоций, помыслов - это меняло всю природу демона, затрагивало его корни, превращая в зоргула, огромную
человекообразную рептилию, которая должна справлять нужду, питаться, удовлетворять либидо, которая чувствует боль, испытывает страх, которая подчиняется законам материального мира Аида так же, как когда-то слуги демона, марионетки в людском обличие, подчинялись законам Эдэма.
        ***
        Хмурое небо медленно опускалось на высохшую землю. Его густая масса, проткнутая невысокими скалами, стекала по камням вниз. Даже птицы, летавшие здесь днем, прижались к земле, заполонив высохшие деревья, беспокоя своим гамом населявших их духов. Скоро, очень скоро, небо опустится так низко, что птицам придется покинуть и облюбованные ими деревья, чьи сухие ветви проткнут эту густую массу, погрузившись в ее туманную непроницаемость. И тогда, когда небо нависнет над самой землей, оставив лишь небольшую прослойку жизни, толщина которой не многим превышает человеческий рост, тогда мир Аида погрузится во тьму. Наступит ночь.
        Остановившись, зоргул запрокинул голову, глядя на небо. Сумерки не страшили его. Ночь была другом. Она заставляла его врагов прижаться к земле. Она лишала фемитов их силы - крыльев. Ночью они не могли кружить высоко в небе, контролируя все, что происходит внизу. Ночью преимущество переходило к зоргулам. Нависшее над землей небо не мешало им передвигаться в оставшейся прослойке. Их ноги были сильными, тела крепкими и эластичными, позволяя покрывать большие расстояния, наверстывая то, что было потеряно днем. Ночь, эта безразличная ночь, сама того не подозревая, становилась их союзником и врагом их врагов.
        Еще один зоргул остановился, наблюдая, как по сухим сучьям, проткнувшим серое брюхо неба, стекает слизь. Их было двое: тот, что смотрел на небо и тот, что смотрел на сухое дерево. И каждый из них знал, что быть здесь сейчас они не должны.
        - Дриадам, - прошипел зоргул, продолжая изучать сухое дерево.
        - Он будет молчать, - шипение того, другого, что смотрел на небо.
        Его длинный язык обвил сморщенную кору, словно шею предполагаемой жертвы. Дерево содрогнулось, издав протяжный стон. Содрогнулся его дух, зависящий от жизни этого дерева.
        - Надеюсь, что так, - сказал другой зоргул.
        - Да. Надеюсь.
        Тяжелые тела зоргулов осторожно заскользили дальше. Даже для них посещение этого места грозило жестоким наказанием. Закон был един для всех, так говорил Грифон, но сегодня, в эту ночь, они готовы были рискнуть. И причиной для этого был отнюдь не разум, не интриги и не мудрость. Зоргулов вела их собственная плоть. Они слышали ее зов, слышали божественное пение Семелы, чувствовали манящие запахи, долетевшие до них из этого запретного места, и не могли сопротивляться этому. Их вело вожделение. То, что не вызывало никаких чувств, когда они были демонами, теперь подчиняло себе их разум. Оно пришло к ним вместе с их новым телом. Плоть, подарившая столько нового, требовала чего-то взамен. Кто-то пользовал для удовлетворения своих потребностей тела отвергнутых, тех, кто был изгнан или не принят в царство покоя, скрытое от любопытных взглядов молчаливой тишиной мертвого озера, заглянуть за горизонт которого не удавалось еще никому. Кто-то, в попытках удовлетворить вожделение, отлавливал существ более слабых, чем они. Другие вступали в связь с существами подобными себе. Два зоргула, те, которые тайком
пробирались между камней, помнили те времена, когда подобные связи порицались и даже наказывались. Им уподоблялись, как правило, самые слабые существа, изгои, упавшие на дно Аида. Но времена те давно прошли. Эталон красоты пал вместе с прежними законотворцами. Ничто не вечно, кроме Аида, Эдема и отведенного им времени. Три неизменных истины, состоящих из многообразия меняющихся форм и обличий.
        Пение стало слишком громким, окружив двух зоргулов. Свет костров, поджаривавших брюхо нависшего неба, ослепил им глаза. Красота, начавшаяся с трех сестер и преумноженная веками, окружила их. Запахи сотен обнаженных существ вскружили голову. Их кожа была идеальна. Она блестела пропитавшими ее маслами и благоухала множеством пленительных запахов. Их груди были идеальны до мелочей и так же разнообразны - ни одной повторяющейся пары. Их глаза сочетали в себе все: от порока и похоти до скромной невинности. Это было многообразие образов, способное удовлетворить вкус любого, кто приходил сюда. Высокие, низкие, полные и худые, строптивые и покорные - их объединяло лишь одно - женское начало, забытый эталон красоты, созданный разбивать сердца и заставлять их биться. Они окружили своих гостей. Ослепили их своими улыбками. Их нежные руки ласкали грубую кожу зоргулов. Их рты были открыты, позволяя безгубым человекообразным рептилиям проникать в их теплую слизистую полость своими длинными языками, обвивать нежную кожу, наслаждаясь ее тонким вкусом. Сотни дыханий окутали тела гостей теплом. Множество губ
потянулось к их огрубевшей коже.
        - Семела, - прошипел один из зоргулов, купаясь в этом море ласк.
        Он увидел ее вдалеке. Она слышала его. Она шла к нему, переступая через распластавшиеся перед ней тела ее рабынь таких же красивых, как и она, но не таких властных. Ее ярко-рыжие волосы спадали извивающимися локонами к ее округлым ягодицам. Каждый новый шаг заставлял вздрагивать ее полную, упругую грудь. Ее длинные, идеально прямые ноги сходились в не менее идеальное женское начало, блестевшее маслами, пропитавшими смуглую кожу. Зоргул шагнул к ней на встречу, забыв о ласкавших его губах других, не менее прекрасных существ.
        - Ты должен кое-что сделать для меня, - сказала Семела, вставая на колени, лицом к лицу с зоргулом.
        - Для тебя все, что угодно, - его длинный змеиный язык обвил хрупкую шею, подминая тело Семелы под себя.
        - Грядет смутное время.
        - Да-а-а.
        - Перемены, - Семела не сопротивлялась, но и не позволяла зоргулу взять свое тело. - Страшное время для всех нас.
        - Чего ты хочешь?
        - Моя дочь. Ты должен отправить ее в Эдем раньше, чем перемены придут за ней.
        - Эта просьба будет дорого стоить.
        - Ты знаешь, какой будет плата. И ты сможешь это сделать?
        Зоргул долго молчал, изучая своим языком вкус тела Семелы.
        - Да-а-а, - прошипел он, не желая больше оттягивать сладостный момент.
        Семела опустилась на четвереньки, выгнув спину, под тяжестью тела зоргула. Несколько пар нежных женских рук ее рабынь окружили его своими ласками. Зашипев, зоргул прогнал этих похотливых существ прочь. Все они были лишь слабой копией своей хозяйки. Ее многоликим образом.
        - Семела, - прошипел зоргул, зная об идеальности ее тела.
        Оно было создано для любви, в отличие от тел, населявших Эдем. Идеальные ножны для любого клинка, каких бы размеров он не был. Язык зоргула обвил шею Семелы. Ее стон был сладким и полон страсти. Ее тело открылось ему, вбирая в себя его вожделение. Нежные существа, окружившие их, принялись подогревать их страсть, лаская друг друга, но зоргул уже не видел их. Он мог только чувствовать. И чувства эти были слишком сладостными, чтобы думать о чем-то другом, кроме них, чтобы не мечтать о новой ночи, едва начав предыдущую.
        ***
        Пара ийсов встретила ночь, забившись в расселину в высохшей земле, укрывшись дряблыми корнями невысокого дерева. Плоть низкого неба стекала по сухим ветвям бесформенной слизью, застывая раньше, чем успевала коснуться земли. Утром небо снова поднимется высоко вверх, забрав с собой эти огрубевшие капли собственной плоти. Оно снова станет далеким и недосягаемым. Протянув руку, Даная прикоснулась к стекавшей по веткам слизи. Прикоснулась к небу, текшему по уродливой коре сухого дерева. Оно было теплым и безразличным. Близость той, которая была рождена для вожделения, не взволновала его. Лишь только дриадам, дух дерева, коры которого касалась рука Данаи, издал истомный вздох. Он жил в этом месте слишком долго, чтобы не знать силу чар этой богини плотской любви, и цена за это знание была огромна. Здесь, среди камней, подпирающих каждую ночь небесное брюхо, он был один. Одно единственное высохшее дерево и никакой надежды на дождь и на освобождение. Это место было святилищем Данаи. Она приходила сюда любоваться трофеями и подарками, собранными за многие века своей жизни. Иногда она приводила в эту
сокровищницу своих любовников и здесь, среди великолепия даров, отдавалась им. Это были избранные. Те, которые удостаивались особенного внимания. Дриадам видел многое, чтобы не сомневаться в том, что Даная способна удовлетворить любое существо, выпить любое вожделение. Видел он и обратную сторону этой безграничности. Другой образ, в котором Даная иногда представала перед ним. Не всем из тех, кто был приглашен в ее сокровищницу, удалось уйти отсюда. Многие остались здесь, в этой опочивальне, пополнив коллекцию даров и трофеев. Соблазн, презрение и смерть - таковой была сущность Данаи и ее сестер - Алкмены и Семелы. Сущность их божественной красоты.
        Даная вытерла руку о кору дерева. Дриадам задрожал сухими ветвями, зная, что это божественное тело никогда не позволит ему утолить свое вожделение в его сочных реках. Он был здесь еще одним трофеем. Случайным, но участь его от этого была не менее печальна. Спавшие в его корнях ийсы зашевелились.
        - Почему бы тебе не взять их? - голос Данаи был как всегда чист и полон презрения.
        Она отошла от дерева. Сейчас ее не интересовали плотские забавы. Она пришла сюда, чтобы подумать. Подарок Сфинкс. Что он значил? Скрестив ноги, Даная села на высохшую землю, разглядывая двух уродливых существ. Двух азолей. Они танцевали друг с другом, медленно вальсируя, сплотившись в пару. Диковина, чудом попавшая в Аид из Эдема. "Неужели земля цветов и дождей может рождать таких уродов?" - думала Даная, изучая азолей, заглядывая в их неестественно большие глаза, чувствуя запах слюны, вытекающей из их открытых ртов. "Так пахнет плоть", - вспомнила Даная. Так пахнет вожделение. Зачем же Сфинкс подарила ей этих мохнатых уродцев? Что это значит? Просто подарок или еще одна загадка Сфинкс? Даная вытянула руку, желая прикоснуться к одному из азолей. Прикоснуться к Эдему, так же, как недавно она прикасалась к стекавшему по дереву небу. Шершавый язык азоля лизнул ее пальцы, оставив на них свою слюну. Поднеся ко рту, Даная облизала их. Азоль заскулил, прося разрешения снова припасть к ее руке. Что это? Еще одни слуги? Даная встала, позволяя им облизать свои ноги.
        - Теперь его, - Даная указала им на дерево, желая проверить их покорность.
        Их языки впились в кору, заставляя дриадам вздрогнуть. Он испугался, что они уничтожат дерево, уничтожат его плоть. Но они всего лишь ласкали его, терлись о его ствол, лизали его. Дриадам застонал, чувствуя, как вожделение становится слишком сильным, как оно поднимается из его глубин.
        - Мило, - Даная погладила его кору.
        Один из азолей бросился к ее ногам, вылизывая пальцы, обсасывая их. Сухие ветви дерева робко потянулись к ее коже. Кора под ее ладонью раскрылась, превратившись во множество маленьких ртов, тянущих свои губы, надеясь на поцелуй.
        - Продолжай, - велела Даная, делая шаг, в объятия дрожащих ветвей.
        Маленькие рты жадно впились в ее обнаженные груди. Они втянули в себя ее кожу, ее соски. Сухие ветви обвили ее живот, ноги. Они поднимались между них все выше, сплетаясь между собою в единое целое, наполняя его остатками сохранившейся влаги. Даная вскрикнула. Она не могла пошевелиться. Ветви держали слишком крепко, опутав все тело. Они проникали в нее, растягивая плоть, и там, внутри, пускали корни, ненасытно втягивая в себя найденную влагу. Даная не сопротивлялась. Запрокинув голову, она наслаждалась этим мгновением, позволяя ненасытным ветвям скользившим по ее телу, пробираться в ее рот. Три сестры. Три идеальных любовницы для любого страждущего.
        Дриадам содрогнулся, замер. Его ветви обмякли, отпуская Данаю. Она упала на землю. Пара азолей страстно совокуплялась между собой, меняясь местами. Лицо Данаи было так близко от них, что их брызжущие во все стороны слюни, щедро ложились на ее щеки и снежно-белые волосы. Она поднялась на ноги и пинком ноги разогнала эту однополую пару. Подарок Сфинкс или ее загадка? Только ей или же всем трем сестрам? Даная так и не смогла найти ответ. Отведенное на размышления время кончилось. Ее ждали слуги и нетерпеливые любовники, не способные найти удовлетворение в объятиях ее слуг.
        Она ушла, оставив дриадам в обществе двух хнычущих азолей. Его жажда была утолена. Выпитые им соки текли в его жилах. Они несли жизнь. Она собирались воедино у основания одной из ветвей. Сначала это был просто небольшой пульсирующий нарост, затем темная сморщенная почка и, наконец, лист. Он развернулся так быстро, что Дриадам испугался этого буйства жизни внутри себя самого. Ему показалось, что сейчас этот сочный зеленый лист так же стремительно увянет и пожелтеет, что через мгновение он увидит, как он уже падает на землю и превращается в перегной. Но лист жил. Один из азолей протянул свою кривую руку, желая сорвать его. Сухая ветвь спешно хлестнула его по спине, а затем откинула в сторону. Остальные ветви бережно обвили этот единственный зеленый листок, стремясь защитить его от безжалостной внешней среды. Дриадам вздохнул, любуясь жизнью, которую создал. Жизнью, которая была продолжением его собственной жизни.
        ***
        Алкмена плакала. Три сестры, три подарка и три загадки, что делать с этими подарками. Алкмена была последней. Сфинкс позволила ей увидеть все, что подарила она ее сестрам. Обе они были рождены здесь, в Аиде, но Алкмена была другой. Когда-то она жила в Эдеме. Когда-то она была настоящей женщиной, одной из тех, чью красоту воспевают поэты, и по вине которых погибают целые народы, утопая в войнах, устроенных правителями. Она была той, кто дарит надежду и отнимает ее, решив, что общество страждущих стало скучным. Она могла свести с ума своей неприступностью хозяина, отдавшись всем его слугам. Она могла проиграть десяток любовников и могла поставить себя на кон. Ее красота была безупречна. Она опьяняла и сводила с ума. Ее любили и ненавидели за то, что любят. Десятки мужей, сотни любовников - она принадлежала им всем и никому одновременно. Она отдавала им свое тело и свою душу, взамен забирая их сердца. Это были ее трофеи. Оргии сотен людей, отдававшихся друг другу ночь напролет, в надежде, что одним из партнеров окажется безжалостная хозяйка их влюбленного сердца. Женщины, мужчины, дикари и знать -
они все лежали возле ее ног, дожидаясь разрешения вылизать дорогу, по которой она собирается идти. Сам воздух вокруг нее, казалось, был наполнен похотливыми желаниями, способными вскружить голову любому. Ее первым любовником стал ее собственный отец. Ее мать убила его, но вскоре сама припала к ее губам в горячем поцелуе. Алкмена забыла про них в двенадцать. Десятки глаз любовались ею. Сотни рук желали прикоснуться к ее коже. Богиня. Так называл ее первый муж. Он лишил себя жизни, застав еще совсем юную жену в постели со своими братьями. Они поделили его богатство, но поделить вдову так и не смогли. Она переходила, как трофей от одного брата к другому, пока в живых ни остался только один из них. Его убил его собственный отец. Хотел он убить и Алкмену, но вместо этого взял ее в жены. Она сбежала от него с его конюхом. Затем были войны. Солдат вешали, а генералы пили яд, и где-то рядом всегда была Алкмена. Богиня наслаждений.
        Она умерла молодой, едва успев расцвести, как женщина. Умерла, чтобы родиться вновь. Родиться в мире Аида. Утроба мертвого озера воссоздала ее красоту, но изменила тело. Она была рождена вновь не для того, чтобы отправиться на остров покоя. Она должна была стать одной из тех, кому назначалось нести красоту и вожделение в этом мрачном мире немыслимых извращений. Цветущий Эдем навсегда остался в прошлом. Теперь она была одной из трех: Даная, Семела и Алкмена. Три сестры, вобравшие в себя красоту и порок. Три разных образа одной сути.
        И вот, спустя десятки веков, Алкмена плакала. Сфинкс загадала ей загадку, разгадать которую она не могла. Что значили все эти подарки? Даная получила пару ненасытных азолей, таких обыденных в Эдеме, но диковинных в Аиде. Они могли свести с ума любого. Особенно здесь. Семеле подарили дочь. Точная копия матери, но еще совсем юная, не вкусившая плоть многовекового порока. И, наконец, Алкмена. Что было делать ей с подарком Сфинкс? Она вернула ей ее тело. То, которое было у нее так недолго. То, в котором она покоряла Эдем. Теперь это был не образ, сохранивший в себе лишь черты: бронзовую кожу, черные, как смоль волосы, бездонные глаза. Теперь она снова была женщиной. Ее плоть перестала быть бездонным вместилищем для всех желающих. По ее венам текла самая обыкновенная кровь. Ее сердце билось, из глаз текли слезы. Сфинкс отняла у нее ее божественность. Отняла и заставила вернуться обратно, туда, где Алкмена много веков ублажала желающих. Но как?! Из глаз Алкмены снова потекли слезы. Аид был слишком жесток для этого тела. Она умрет. Перестанет существовать, растворившись в холодных водах мертвого озера.
"А, может быть, это вовсе и не загадка? - подумала Алкмена. Может быть, это просто прихоть Сфинкс? Ее желание развлечься? Или же проверка на верность и преданность?" Алкмена запуталась. Сколько она сможет прожить, не находя выхода? Сколько у нее слуг, которых она сможет предложить трепещущим любовникам вместо себя? Теперь они все стали такими же, как и она. Алкмена ужаснулась, представив свои владения, место вожделения и плотского греха, залитое кровью и гниющими человеческими останками. "Это закончится слишком быстро", - решила Алкмена. Подарок Сфинкс не может быть таким чудовищным. Это загадка. Загадка, которую ей необходимо разгадать и сделать это нужно, как можно быстрее.
        ***
        Низкое ночное небо простиралось в сторону отсутствующего горизонта. Оно вытягивалось и расширялось вдали. Его начало, казалось, лежит прямо за вашей спиной, но стоило обернуться, и картина повторялась - небо снова собиралась где-то за спиной, начинаясь далеко впереди. Это была стройность мира Аида. Его устройство. Все важное прямо за твоей спиной. Всегда за твоей спиной.
        Ночное пространство, сдавленное сползшим на землю небом, вздрогнуло, нарушая свою первозданную стройность линий. В центре него образовалась небольшая черная точка, словно кто-то проколол иглой несуществующую плоть, ставшую вдруг материальной. Размеры этой точки стремительно росли. Вскоре за ее черной мглой начали проступать неясные образы, штрихи иного мира. Множество свиртов, копошась возле краев отверстия, увеличивали его. Мгла отступала, и образы за ее пеленой становились более четкими. Сначала от черного отделилось белое, затем от белого черное. Распад породил новые цвета: кроваво-красный и золотисто-желтый. Это позволило отделить образы друг от друга. Желтые змеиные глаза, белые седые волосы, свисавшие на дряхлые плечи грязными свалявшими прядями, и пятна крови, усеявшие одежду и тела тех, кто застыл по ту сторону образовавшегося отверстия, дожидаясь момента, когда оно станет достаточно большим, чтобы сквозь него они смогли пройти в этот мир. Это были эринии - хранительницы вечно цветущего Эдема, единственные существа, кому свирты готовы были открыть проход в своей невидимой преграде,
разделившей два мира.
        Четыре старухи ступили на высохшую землю, покидая землю цветущую. Змеиным глазам не нужен был свет, чтобы видеть окруживший их мир, чтобы видеть перемены, коснувшиеся его иссохшей плоти. Поляна аворов, посреди которой они стояли, зашумела, разнося весть об их появлении. Никто не шел встречать старух, как это было прежде, много веков назад. Аид забыл про них, или же был занят чем-то более важным. Ни ужасных тварей, ни богинь красоты. Только ночь, поляна аворов и пара ийсов, разбуженных появлением эриний. Несколько мгновений старухи так и стояли, затем тишину прорезал оглушительный собачий лай. Уродливый трехголовый пес остановился напротив эриний. Змеиные головы, проросшие сквозь его кожу, зашипели. Вечные хранители двух миров, вечные враги, обреченные быть союзниками молча воззрились друг на друга.
        - Сфинкс, - проскрипела одна из старух. - Отведи нас к ней.
        Три собачьих пасти хищно лязгнули, обливаясь слюной. Языки высунулись из ртов змеиных голов, покрывавших его уродливое тело. Даже аворы и те стихли, дополнив напряженное молчание. Страж Аида зарычал и начал в бессилии разрывать сухую землю.
        - Мы пойдем за тобой следом.
        Эринии шагнули вперед, поторапливая его. Аворы проводили молчаливую процессию, кивая им в след своими сочными бутонами, и весело загудели, пересказывая увиденное.
        ***
        Подножие горы, к которой привел четырех эриний кербер, было покрыто засохшей слизью, медленно ползущей вверх, вслед за поднимавшимся небом. Начинался рассвет. Пара стражников идаллов, охранявших вырубленную в камне лестницу, спали. Томимый бессильной злостью кербер, выместил свою ненависть к старухам, которых был вынужден сопровождать, разорвав одного из них. Эти звуки разбудили второго идалла. Его глаза, беспорядочно усеявшие безголовое туловище, открылись, а из акульей пасти, находившейся там, где должен был быть его живот, вырвался тонкий пронзительный писк. Кербер по-собачьи затряс своими тремя головами, избавляясь от остатков плоти, запутавшихся в его шерсти. Учиненная расправа была примером для второго стражника. Уроком, который он должен был либо усвоить, либо умереть. Затем кербер ушел, оставив дрожащего идалла наедине с четырьмя старухами. Эринии прошли мимо растерзанного стражника. Его плоть, подобно ковру, устилала первые несколько ступеней длинной каменной лестницы, терявшейся где-то в поднимавшемся брюхе неба. Старухи не спеша шли вслед за этой движущейся границей. Долгий ночной путь
скоро должен был закончиться, но его детали не переставали удивлять эриний своими переменами. Опоздание кербера; хариты, которые не вышли их встретить, ублажая глаз покинувших красоту Эдема своей собственной красотой; дикие оргии уродливых тварей, скрытые опустившимся небом, но от этого не ставшие менее отвратительными; снующие повсюду зоргулы, идущие за ними по пятам, в надежде выведать их секреты; совокупляющиеся между собой деревья, чьи духи потеряли былую стоическую привлекательность своего молчания; бывшие жители Эдема, снова рожденные, но уже в мире Аида. Последних было слишком много - тех, кого не принял остров покоя. Они сновали по высохшей земле, пряча от голодных уродливых существ свои горячие тела, вновь рожденные в утробе мертвого озера. Даже сейчас перемены не перестали удивлять эриний. Чем выше они поднимались, тем больше картин открывалось их взору. Огромный город, обнесенный высокими стенами, раскинулся не далеко от возвышающейся над ним горы. Новая правительница принесла не только новую власть в Аид, но и свои воспоминания жизни в Эдеме. Новые Фивы поражали своим сходством с
оригиналом, давно канувшим в века. Кто мог жить в этой идеальной подделке труда человеческих рук?
        Поднимавшееся небо скользнуло по последним ступеням огромной лестницы. Его пролитая плоть, устремилась следом за ним, скользя по ступеням маленькими безголовыми змейками. Кое-что здесь все-таки осталось неизменным - дворец верховных правителей Аида. Его белоснежные колонны поражали изощренностью мастеров, создавших их. Пологие скаты, острые углы, купола и шпили - все перемешивалось в одной неподражаемой палитре безумства и красоты. И Сфинкс. Она была, как всегда прекрасна в своем чудовищном сплетении женской красоты и звероподобной силы. Львиный торс плавно переходил в округлую женскую грудь, увенчанную чувственными сосками, сильные лапы заканчивались тонкими пальцами. Женское лицо, отразившее все человеческие черты, перетекало в короткошерстный затылок львицы. Она восседала на своем престоле, мерея вошедших презрительным взглядом кошачьих глаз, словно высчитывая расстояние между ними, свою возможность одним прыжком оказаться возле будущих жертв и разорвать их в клочья.
        - Зачем пришли? - промурлыкала она, но даже ее нежный голос не мог скрыть жестокой сути.
        Ее глаза прищурились, взирая на четырех старух. Стоявшая рядом с ней обнаженная женщина тронула рукой ее торс, собираясь что-то сказать.
        - Не смей прикасаться ко мне, Пандора! - прошипела Сфинкс. - Не сейчас!
        - Это эринии, - сказала девушка, смиренно опуская голову.
        - Я знаю, кто они, - голос Сфинкс снова обрел журчащую нежность. - Что привело вас в Аид?
        Старухи молчали.
        - Я задала вопрос!
        - Мы ответим, но прежде, вели змее, что возле тебя, убраться.
        - В ней змеиного меньше чем в вас.
        - Ее душа темна так же, как светло ее лицо.
        - Она останется.
        Старухи переглянулись.
        - Спор бесполезен, - поторопила их Сфинкс.
        - Хорошо. - Одна из старух сделала шаг вперед. - Говорить буду я.
        - Слушаю.
        - Мы пришли к тебе с просьбой, Сфинкс. Урезонь своих слуг. Их стало слишком много в Эдеме. Дай нам время вернуть былые уставы.
        - Вы хотите устроить гонения на моих слуг?
        - Только на тех, кто выступает против земли и прав материнского рода.
        - Что есть земля и материнский род здесь?
        - Оставь свои загадки, Сфинкс! - Эринии гневно затрясли головами. - Ты знаешь, что такое Эдем. Ты же сама жила в нем.
        - Знаю! - в глазах Сфинкс вспыхнул огонь.
        - Твоя жестокость...
        - Весь Эдем жесток! Он лишь прикрывает свою жестокость и уродство великолепием своих благоухающих садов. Убирайтесь. Я не смогу вам ничем помочь.
        Сфинкс замолчала, слушая, как в соседнем зале надрываясь кричит женщина. Крик был настолько жалобным, что эринии тронутые этой мольбой повернули головы, прислушиваясь. Внезапно, к истошному крику добавился еще один, более тонкий, гортанный, похожий на плач. Затем наступила тишина, нарушаемая неровным журчанием воды, льющейся на каменный пол. Уродливый комок плоти, выбрался из женского тела, подобно ребенку. Упав на пол, он перегрыз пуповину и неуклюже пополз к Сфинкс.
        - Что это такое? - с отвращением проскрипела одна из старух.
        - Это ребенок, - улыбнулась Сфинкс. - Пандора, будь добра, принеси его мне.
        Стоявшая рядом с ней девушка нежно взяла на руки уродца.
        - Что за чудовище рождает такое потомство? - В змеиных глазах старухи мелькнул ужас, когда она увидела его мать, идущую к Сфинкс, чтобы забрать свое дитя. - Аглая!?
        Старуха не верила своим глазам. Мать чудовища, которое Сфинкс держала на руках, была женщиной.
        - Он прекрасен! - промурлыкала Сфинкс, отдавая матери ее дитя. - Твой сын. Твой ребенок.
        - Благодарю, - женщина заботливо прижала к своей груди уродливый комок мяса и зубов, обтирая его плоть.
        - Ужас! - прошептали эринии.
        Они шли просить Сфинкс о помощи, но теперь поняли, что Сфинкс самой нужна помощь.
        Пандора проводила их взглядом до выхода, а когда они ушли, припала поцелуем к губам Сфинкс. Сейчас в этой страсти они были едины - хозяин и его слуга. Они слились в одно целое.
        Не желая мешать любовникам, Аглая ушла, забрав с собой свое чадо. Старый азоль, выбравшись из-за трона, растянул безгубый рот в довольной улыбке и пустился в пляс. В сотый, а может в сто тысячный раз за свое долгое пребывание в тени трона, на котором восседала Сфинкс.
        ***
        В это же утро, когда небо еще только начинало свой подъем, облаченное в темный плащ существо покинуло дворец Сфинкс. Никто не спросил его, куда он идет. Никто не встал у него на пути. Никто не попытался остановить, а если бы таковые и нашлись, то хватило бы одного взгляда, спрятанных под капюшоном глаз, чтобы дорога перед ним снова была свободна. В этих глазах отражалось небо. Такое же светлое и чистое, как в ясный день в Эдеме и такое же темное и низкое, как в самую страшную ночь в Аиде. Сама Сфинкс боялась смотреть в эти глаза.
        Закутавшись плотнее в плащ, существо спускалось по каменным ступеням вниз, и небо послушно расступалось перед ним. Лишь иногда его слизистая плоть касалась его одежд, стремительно скатываясь с них прозрачными каплями. Темный плащ существа не был чем-то инородным на его теле. Он был его продолжением, его кожей, защищавшей обнаженную плоть. Беззвучные шаги не разбудили спящих охранников. Будь их сон более чутким, то, возможно, кербер не разорвал бы одного из них в то утро, увидев его спящим - кербер не трогает падаль.
        Незамеченным существо прошло мимо стен спящего города. Под его ногами снова была сухая земля. Редкие аворы что-то шептали ему в след. Дриадам притворялись либо спящими, либо давно умершими. Иногда путь ему преграждали уродливые твари, наполнявшие ночь своим зловонием. Некоторые из них убегали, некоторые оставались лежать, отмечая его дорогу каплями своей угасающей жизни.
        Миновав нагромождение холодных камней, существо остановилось, плотнее закутавшись в плащ из собственной кожи. Прямо перед ним блестело навечно застывшее озеро скорби. Считалось, что когда-то давно его создали те, кого не приняли на остров покоя. Это озеро было наполнено их слезами.
        - Хтон! - тихо позвало существо, выходя на центр этого небольшого озера. - Я пришел к тебе, Хтон!
        Оно осторожно закатало рукава плаща, обнажая слизистую плоть. Темные капли заструились по его пальцам, капая на многовековой лед. Он стоял, позволяя жизни вытекать из себя до тех пор, пока под его ногами не образовались две небольшие лужи. Опустив рукав, существо вернулось на каменистый берег.
        - Моя кровь, Хтон. В ней моя жизнь. Можешь взять ее.
        Замерзшие озеро осталось безучастным, лишь только две лужицы крови потянулись друг к другу, сливаясь в одну. Ее поверхность вздрогнула и начала сформировываться во что-то тонкое и прозрачное, вытягиваясь вверх, словно вырастая изо льда. Затем эта плоская гладь изогнулась, пытаясь принять определенную форму. Сначала глаз, затем рот, ухо между ними.
        - Чего ты хочешь? - плоские губы разомкнулись, выдавливая слова.
        - Я Люций, - произнесло существо в плаще.
        - Люций? - Плоское веко задрожало, силясь разомкнуться. - Я помню тебя. - Открывшийся глаз смотрел в глаза под капюшоном. - Твой взгляд все тот же, Люций, только... только я не вижу в нем прежнего ликования.
        - Все меняется, Хтон. Уже изменилось. Твой мир. Он стал другим.
        - Это уже не мой мир. Теперь мой мир это озеро.
        - Когда-то в его утробе рождались боги. Они приходили помочь тем, кто оплакивал здесь свою участь. Ты помнишь это?
        - Помню. Я убил их всех.
        - Кроме меня.
        - Я сожалею.
        - Теперь в этом озере ты, Хтон.
        - Чего ты хочешь?
        - Вернуть тебе твой мир.
        - Мне он не нужен.
        - Зато ты нужен ему.
        - Я - тиран.
        - И ты об этом жалеешь?
        - Нет.
        - Тогда вернись и свергни нынешних богов.
        - Кто они?
        - Ты не захочешь их знать. Они не такие, как мы, Хтон.
        - Сколько я спал?
        - Долго. Очень долго.
        - Я хочу проснуться.
        - Я помогу тебе.
        - Почему ты?
        - Больше никого нет, Хтон.
        - Чего ты хочешь взамен?
        - Ничего. Если бы ты видел, как изменился Аид, то понял меня.
        - Мы никогда не поймем друг друга. - Дрожащий глаз закатился к небу. - Ты все еще зажигаешь последнюю звезду, Люций?
        - Все еще.
        - Значит, что-то осталось неизменным.
        - Мне зажечь ее сегодня для тебя?
        - Нет. Зажги ее для своих богов. Скоро я лишу их даже этого.
        Глава вторая
        Дом Мольбрантов. Комната на втором этаже. Запах горящих свечей. Тени, ползущие по стенам, рожденные дрожащим пламенем. Урсула и Габриэла. Узник и демон Габриэлы. Четыре персонажа, слившиеся в две пары и разделенные тонкой гранью реальности, которую они никогда не смогут перейти. Неровные полоски ткани фиксируют ноги и руки Урсулы. Она обнажена. Ее одежда сложена возле кровати. Свечи. Габриэла неспешно зажигает их. Вкладывает сначала в одну руку Урсулы, затем в другую.
        - Если ты уронишь их, то сгоришь заживо, - предупреждает она. - Я не стану тебя отвязывать. Просто отойду в сторону и буду слушать, как ты кричишь, вдыхая запах твоей горящей кожи.
        Капли расплавленного воска скатываются вниз, обжигая Урсуле пальцы. Габриэла подходит к ее ногам. В ее руках еще две свечи. Кожа на ступнях более чувствительна. Горячий воск обжигает ее. Свечи дрожат, разбрызгивая свою плоть на пальцы ног, между которых они зажаты. Габриэла гладит живот Урсулы. Чувствует, как он напрягается, когда очередная порция расплавленного воска скатывается на ее пальцы. Его становится все больше. Огонь, он пожирает воск, медленно приближаясь к раскрасневшейся коже. Подсвечник. Габриэла поднимает его с пола - сплетение стальных нитей, увенчанных пятью свечами. Он похож на засохшее дерево с тонкой петлей у основания, вместо подставки. Бесполезная конструкция, позволяющая расплавленному воску, стекающему вдоль тела свечей, капать прямо на пол. Урсула вздрагивает. Холодная сталь касается кожи ее живота. Скопившийся воск, над которым дрожат языки пламени, тонкими струйками начинает стекать на кожу.
        - Ты знаешь, что будет, если ты уронишь их, - снова предупреждает Габриэла, начиная ласкать грудь Урсулы. Нежно, едва касаясь ее кожи. - Боль и наслаждение, - шепчет Габриэла, наблюдая, как воск покрывает пальцы на ногах Урсулы. - Ты должна быть покорной. Прими свою боль, а не борись с ней. Позволь ей показать тебе свою обратную сторону. Не сопротивляйся.
        - Я покорна.
        - Ты знаешь, что будет, когда свеча догорит? - Габриэла касается ее сосков. Ее открытая ладонь ласкает набухшую плоть. - Твоя кожа. Какое-то время огонь будет гореть на ней.
        - Я готова к этому.
        Урсула смотрит на свои ноги. Жар от обожженных пальцев медленно растекается по всему телу, смешиваясь с немотой.
        - У тебя не будет права даже вздрогнуть. - Воск покрывает ее живот, рождая красные пятна. - Ты веришь в то, что я не стану отвязывать тебя, если от упавших свечей загорится кровать?
        - Да.
        - У тебя не будет возможности даже закричать.
        Габриэла поднимает с пола еще одну свечу. Неспешно проносит ее над грудью Урсулы, позволяя воску капать на затвердевшие соски.
        - Открой рот.
        Струйки воска обжигают губы. Пламя колышется от неровного дыхания. Тело Урсулы начинает дрожать. Она пытается сдержать эту дрожь, запихнуть как можно глубже в себя, удержать подсвечник на своем животе. Но свечи прогорают.
        Демон. Стоя в стороне, он молча наблюдал за происходящим. Сейчас мужчина с кнутом не нужен был Габриэле. Сейчас демону не нужна была эта женщина. Его интересовал узник, так же, как узника интересовал демон. Два давних врага, объединенных одним незаконченным действом.
        - Ты изменился, - демон смотрел на узника, вспоминая их давнее противостояние. - Кто же ты теперь?
        - Просто узник.
        - Просто узник? - демон воззрился на трепещущее тело Урсулы. - Зачем ты искал меня, ангел?
        - Не ангел. Нет. Уже нет, - узник повернулся к нему спиной, показывая обрубки оторванных крыльев.
        - Ты был слишком жесток.
        - Не больше, чем ты.
        - Я - демон! Я помню всех, кого ты отправил в небытие.
        - Среди них были и ангелы.
        - Ты перешел черту.
        - Нет никакой черты. Только время.
        - Время, - демон с неприязнью прожевал это слово.
        - Оно и тебя подводит к грани. Признайся, ты ведь уже не тот демон, каким был, когда мы встретились.
        - Я не оступлюсь.
        - Ты даже не заметишь, как грань сама поменяет свое местоположение, и ты окажешься по другую сторону.
        - Ты хочешь сказать, мое время прошло?
        - Наше время, демон, - узник шагнул вперед, протягивая к нему руку. - Мы всегда были вместе. Две противоположности одной сути, - его пальцы коснулись шершавой щеки демона. - Когда ты последний раз был наедине с собой? Когда ты последний раз размышлял о совершенных действах? Скажи, ни я ли питал тебя силой? Ни я ли придавал природе твоего рождения смысл?
        - Я не знаю.
        - Я знаю. У меня было время, чтобы подумать. Подумать за нас двоих. Здесь, в этих стенах, в своей темнице. Я скучал по тебе.
        - Я не понимаю.
        - Понимаешь. Ты просто боишься этого. Мы оба боялись, но мы одно целое. Черта, о которой ты говорил, она всегда была рядом с нами. Она разделяла нас. Скажи, разве тебе никогда не хотелось перешагнуть через нее?
        - Иногда.
        - И что ты видел за той чертой?
        - Ангела.
        - Но ты боялся.
        - Я - демон.
        - Да. Но теперь я не ангел, - узник подошел еще ближе. - Я больше не боюсь перешагнуть ту черту. Теперь для меня ее просто нет.
        - Она все еще есть для меня.
        - И что ты сделаешь?
        - Мне нужно время.
        - Времени осталось совсем немного, демон.
        - Время не может кончиться. Оно бесконечно.
        - Но не для нас. Эта дорога не может ждать вечно.
        - Боюсь, что эта дорога будет не долгой.
        - Ее может вообще не быть. Прислушайся! Закон. Он уже идет сюда.
        - Он идет за тобой?
        - Он может идти за нами, демон.
        - Я не оставлю тебя.
        - Тогда тебе придется перешагнуть черту.
        - Чтобы стать с тобой одним целым?
        - Нет. Мы могли им стать раньше. Теперь мы можем лишь дополнять друг друга.
        - Мой ангел.
        - Уже нет, демон. Уже нет.
        ***
        - Мне кажется, мы здесь не одни, - Мольбрант посмотрел на Донато.
        - Я ничего не слышу, - пожал тот плечами.
        - Наверху.
        - Думаешь, там кто-то есть?
        - Думаю, да.
        - Мне тоже показалось, что я слышал чей-то голос, - сказал Лукас Стаб.
        Его взгляд скользнул по лестнице. Он так часто видел этот дом в своих снах, что он уже давно стал ему родным. Талантливый сценарист не мог позволить себе упускать деталей. Даже потертости ковровой дорожки, изгибающейся по ступеням лестницы, воссоздавались в его снах.
        - Нужно посмотреть, - сказал он, глядя на Мольбранта. - Ты не против, если я поднимусь?
        - Можешь не спрашивать у меня разрешения. У этого дома нет хозяев, - Мольбрант поднялся на ноги. - Пойдем. Мне тоже интересно посмотреть.
        Он спросил Донато, пойдет ли тот с ними. Втроем они поднялись по лестнице.
        - Куда теперь? - спросил Донато Стаба.
        - Я не знаю.
        - Ты же слышал голоса.
        - Мне могло и показаться.
        - Думаю, нам направо, - сказал Мольбрант.
        - Почему направо?
        - Там моя комната, - он улыбнулся, вспоминая Урсулу.
        - Слышите? - оживился Стаб.
        Донато жестом попросил его замолчать. Доносившиеся до них звуки напоминали сдавленные стоны, глухие, словно рот человека был заткнут кляпом. Мольбрант первым подошел к двери. Повернул ручку и заглянул внутрь. Стаб снова вспомнил свои сны. Картины излишеств и порока.
        - Какого черта? - прошептал Донато. Мольбрант покачал головой, останавливая его от того, чтобы войти.
        - Что там? - Стаб нетерпеливо пытался заглянуть в комнату.
        Сначала он увидел свечи. Много свечей. Запах воска врезался ему в ноздри. Затем его глаза нащупали в полумраке обнаженную девушку. Ее руки и ноги были привязаны к спинкам кровати. На открытых ладонях догорали фитили свечей. Купаясь в расплавленном воске, они лизали ее кожу. Другая пара свечей, зажатая между пальцев ее ног, уже прогорела, оставив на коже водянистые пузыри и темно красные пятна.
        Стаб судорожно сглотнул скопившуюся во рту слюну. Разве это не было сном? Он посмотрел на покрытый застывшим воском живот привязанной девушки. Затем еще ниже. Происходящее в комнате открывалось ему, словно частями. Сначала свечи, затем привязанная девушка, ее лицо, живот, промежность, руки другой женщины, лица которой он не видел, ее спина, ноги и снова кровать, привязанная девушка, обжигавший ее тело воск, промежность и пальцы, которые ласкают ее, заставляя девушку извиваться на кровати, боясь уронить свечи, отчего кажется, что ее костный скелет извивается внутри мышц, мяса и кожи.
        - Она что, кончает?! - презрительно скривился Донато.
        - Похоже, да, - Стаб не моргая следил за происходящим.
        - Сука чокнутая! - Донато снова хотел войти в комнату, но Мольбрант остановил его.
        - Дай ей пару минут.
        - Ей? Ты что ее знаешь?
        - Это Урсула.
        - А вторая?
        Мольбрант промолчал. Он дождался момента, когда представление будет окончено, и только после этого вошел в комнату.
        - Надеюсь, что вам понравилось, - сказала Габриэла, поворачиваясь к нему лицом. Ее взгляд скользнул по Стабу и Донато. - Это твои друзья? - спросила она Урсулу.
        - Только один, - Урсула посмотрела на Мольбранта и улыбнулась. - Я видела тебя.
        - Я знаю.
        - Ты должна была сказать, что мы будем не одни, - Габриэла неспешно задувала свечи, убирая их в сумку.
        - Она не знала, - Мольбрант отошел в сторону, пропуская в комнату Донато. - Мы были внизу и услышали ваши голоса.
        - Что вы делали здесь? - Урсула осторожно отдирала от кожи застывший воск.
        - Хотел бы я спросить вас о том же? - Донато вышел вперед. - Что вообще все это значит?
        - Скажи своему другу, чтобы успокоился, - бросила Габриэла Мольбранту.
        - Ты ее знаешь?
        - Это Габриэла, - сказал ему Мольбрант.
        - А дальше? Мне ни о чем не говорит это имя.
        - Я знаю совсем немного.
        - Можешь сказать ему, - Габриэла закончила собирать свечи.
        - Это ни к чему.
        - Нам, наверно, лучше выйти, - Стаб опустил глаза, смущенный наготой Урсулы.
        - Сомневаюсь, что кого-то здесь смущает твое присутствие, - сказал Донато.
        - Мне не нравятся твои друзья, Мольбрант, - Урсула поднялась на ноги и начала одеваться. В повисшей тишине ощущалась неловкость.
        Габриэла накинула на плечи плащ и подошла к Мольбранту.
        - Ты все так же сдержан? - она коснулась рукой его паха.
        - Вы что любовники? - нахмурился Донато.
        - Нет, - Габриэла подняла на него глаза. - Просто когда-то давно я сделала его мужчиной.
        - Очень романтично, - скривился Донато.
        - Пообещай, что мой дед ничего не узнает об этом, - попросила Урсула Мольбранта.
        - Я постараюсь.
        - Твой дед? - Донато нахмурился. - Это тот старик, что открывал нам ворота? Вот оно что!
        - И что?
        - Послушайте! - Стаб тронул Донато за плечо. - По-моему, мы пришли сюда поговорить. А это, - он посмотрел на Габриэлу, на Урсулу, на кровать, - это совершенно не наше дело.
        - Откуда ты знаешь? - Габриэла подошла к нему, касаясь рукой его щеки. - Ты ведь уже не сможешь забыть этого. Так? По крайней мере, твое тело не сможет забыть. - Она повернулась к Донато. - Ты ведь тоже не сможешь. Верно?
        - Идиотизм какой-то!
        - Просто дай им уйти, - посоветовал ему Мольбрант. - Сейчас у нас есть дела поважнее, чем тратить на них свое время.
        ***
        Поверженный ангелом Паскаля Донато Грифон поднялся с колен. Окружившие его ангелы и демоны сжали образованный ими круг. Грифон поднял голову вверх, игнорируя их близость. Его взгляд был устремлен к узнику. Он стоял на последних ступенях уходившей вверх лестницы и только лишь его исполненный безразличия взгляд сдерживал ангелов и демонов от того, чтобы разорвать Грифона так же, как он когда-то разрывал их сородичей.
        - Почему ты не убьешь меня? - громыхнул Грифон, устав от ожидания.
        - Закон уже на коленях.
        - Я и есть закон.
        - Ты всего лишь слуга. Мне не нужна твоя жизнь.
        - Закон во мне.
        - Но вложен он туда другими руками.
        - Что ты хочешь этим сказать?
        - Лишь то, что я не хочу убивать тебя.
        - Чего тогда ты хочешь?
        - Помощи.
        - У закона?
        - У тебя.
        - Тогда говори.
        - Ты должен вернуться в Аид.
        - Что еще?
        - Не один, - узник посмотрел на стоящего рядом с ним демона Габриэлы. - Ты должен взять его с собой.
        - Ему нет места в Аиде.
        - Это уже не тебе решать, Грифон.
        Оторванные крылья узника вздрогнули. Алые капли упали из открывшихся ран к его ногам.
        - Прости, что снова обрекаю нас на разлуку, демон.
        - Ты должен был сказать мне.
        - Не было времени. Мы слишком долго искали друг друга.
        - Наша дорога оказалась слишком короткой.
        - Нет, демон. Ни каких интриг. Только ты и я.
        - Почему же тогда ты снова разлучаешь нас?
        - Ты должен верить мне.
        - Я буду верить себе.
        - Тогда верь в нас.
        - Я постараюсь.
        - Постарайся, демон. Твой путь будет не близким.
        - Что я должен сделать?
        - Отыщи Люция. Однажды он уже помог мне. Умоляй его сделать это снова. Сделать это ради нас. Его звезда, демон. Сейчас она нужна нам как никогда.
        - Что я должен сказать ему?
        - Все, как есть. Расскажи ему о нас. Расскажи ему обо мне.
        - Боюсь, я знаю слишком мало.
        - Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой, - обрубки крыльев узника снова вздрогнули. - Теперь ты должен идти, демон. - Его взгляд устремился к Грифону. - Если с ним что-то случится, то клянусь, я отыщу способ выбраться из этого дома и найду тебя, где бы ты ни был.
        - Буду рад встретиться с тобой вне этих стен.
        Окружившие Грифона существа расступились, позволяя ему уйти.
        - Тебе тоже предстоит кое-что сделать, - сказал узник ангелу Паскаля Донато.
        - Мне тоже нужно будет уйти?
        - Да.
        - Я бы хотел остаться.
        - Чуть позже я позволю тебе это.
        - Теперь это и мой дом.
        - Я знаю. Поэтому ты должен оберегать его. Поэтому ты должен оставаться со своим человеком.
        - Я больше не хочу этого.
        - Один ты не сможешь помочь мне.
        - Что я должен сделать?
        - Пока просто ждать. Твое время еще наступит.
        - Ты говоришь, как мойрам.
        - В отличие от них я даю тебе выбор.
        - И я должен верить тебе после того, как ты отпустил Грифона?
        - Верь тому, кто уже однажды спас тебя.
        Глава третья
        Бэт лежала уставившись в потолок, слушая ровное дыхание Александра. "Все это заходит слишком далеко", - думала она. Что будет, если Танита узнает об этом? Что будет, если Фил Берри узнает о ее неверности? Бэт попыталась взвесить все "за" и "против". В тот день, когда она впервые отдалась Александру, это не значило ровным счетом ничего. Просто секс, просто потеря самоконтроля, которая не грозила перерасти в драму. Но сейчас... Сейчас все было по-другому. Бэт не сомневалась в порядочности Александра. Он будет молчать. Она была уверена в этом. Но вот ее сестра. Несомненно, Танита влюблена в него. Несомненно, она доверяет Бэт, потому что они сестры. Для нее это будет удар. Потрясение. Ревность. А женщина, чье сознание охвачено ревностью, способна совершить много необдуманных поступков. Бэт не стала сгущать краски, и попыталась подумать о своих чувствах.
        Если бы она знала, что днем ранее на этой самой кровати в отсутствие ее сестры спала еще одна женщина, с которой Александр был так же нежен и обходителен, как с ней сейчас, то возможно, вместо чувств, волновавших ее сердце, она испытала бы презрение и отвращение к нему, но она не знала. Не знала она и о женщине, с которой жил Александр и которая хотела родить ему ребенка, не знала и о Пери Лескотте, о планах, приведших Александра в постель к ее сестре. Не знала даже его настоящей фамилии - лишь фамилию его матери.
        Бэт осторожно выскользнула из-под одеяла, не желая будить своего пылкого любовника. Она вернулась домой. Вернулась в свою золотую клетку, из которой иногда так хотелось выпорхнуть. Она помылась и сменила одежду. Ежедневная рутина помогла ей отвлечься. Она вытерла пыль, убралась в спальне, сложив в шкаф разбросанную одежду. Тяжелые мысли вернулись к ней, когда она открыла окно, желая подышать свежим воздухом. Город шумел машинами и возвращавшимися с работы людьми. Некоторые из них шли, опустив голову, устремив взгляд себе под ноги. Они толи все еще думали о работе, толи не думали ни о чем, зная, что вечер скоро закончится и завтра снова начнется рабочий день. Некоторые улыбались. Со стороны это выглядело весьма забавно, так как они улыбались сами себе. Цветущий счастьем мужчина прошел мимо окна Бэт с букетом цветов в руках. Сердитая женщина тащила за руку непослушного ребенка. Следом за ней шла мать с сыном, который смеялся так громко и радостно, что Бэт невольно улыбнулась. "Когда-нибудь у меня тоже будут свои дети", - подумала она, и в этот самый момент тяжелые мысли снова наполнили сознание.
Джейкоб, Александр, Фил Берри. Она невольно попыталась представить одного из них в роли отца своего воображаемого ребенка. На кого из них она хотела, чтобы он был похож? Наверно, на нее. Ее лицо, глаза, волосы. Ее голос и ее повадки. Если, конечно, это будет девочка. Бэт загрустила. Ни один из этих трех мужчин, не мог бы претендовать на роль идеального отца. Во всем нужно находить компромисс. Даже в рождении ребенка. Особенно, когда с каждым новым годом взгляд на это становится все более серьезным и расчетливым. Хочется учесть абсолютно все вплоть до мелочей. Бэт заставила себя не думать об этом. Она такая же, как и все. Лучше одних и хуже других. И дети у нее будут такими же. Самыми лучшими для нее и самыми обыкновенными для окружающих. В жизни всегда есть более важные вещи, чем мечты о несбыточном.
        Бэт отошла от окна и отправилась на кухню. Какой смысл думать сразу о трех мужчинах, когда даже ужин на одного еще не готов. Приготовление пищи позволило ей немного отвлечься. Когда рыба на сковороде начала покрываться румяной корочкой, Бэт услышала за шумом шипящего масла телефонный звонок. Фил Берри сказал, что задержится, и что ужин нужно будет приготовить на троих.
        Он пришел с Куртом и попросил Бэт оставить их наедине. Она оделась и вышла на улицу. Прохладный воздух пах кострами и сыростью. Бэт неторопливо шла по тротуару, пытаясь придумать себе занятие на вечер. Телевизор был слишком скучным собеседником, а встречаться с друзьями не хотелось, да и было уже поздно. Поэтому она просто гуляла, наслаждаясь уходящим днем, иногда вспоминая подробности встречи с Александром.
        Когда Бэт вернулась домой, прокурор и его друг все еще сидели на кухне. Их голоса были ровными и спокойными. Курт всегда нравился Бэт. С ним было приятно общаться, он умел слушать и умел говорить, относясь к собеседнику, как к равному - редкое качество для мужчины. Бэт поближе подошла к закрытой двери, пытаясь разобрать, о чем говорят мужчины на кухне. Она надеялась, что их тайны уже исчерпали себя, и теперь они просто болтают, дожидаясь, когда же к ним присоединиться третий. Этим третьим и надеялась стать Бэт. Она подошла к двери еще ближе. Теперь можно было слышать каждое слово. Судя по всему, разговор был все еще деловым и сугубо конфиденциальным. Бэт тяжело вздохнула и собралась уже пойти смотреть телевизор, как ее слух резануло знакомое имя. Сердце тревожно сжалось. Александр. Курт описывал его внешность слишком точно, чтобы у нее остались сомнения. Почему они говорят о нем? Неужели Курт узнал о том, что она спит с ним? Но как? Вот, значит, почему они не хотели, чтобы она осталась с ними. Они говорили о ней. Бэт подошла к двери еще ближе. Руки ее дрожали. Слова, которые она слышала, никак не
желали складываться в предложения. Всего лишь отдельные реплики. Ни намека о ней. Только Лескотт и прокурор Донни Джонсон. "Причем тут Перри Лескотт и Донни Джонсон?" - подумала Бэт.
        - Такие подробности мог знать только Лескотт, - услышала она голос Курта.
        - Да. Этот мерзавец сумел всех втянуть в свои дела, - Фил Берри грязно выругался, пытаясь подобрать для Лескотта подходящее нарицательное. - Теперь понятно, почему Джонсон посодействовал, чтобы он вышел из тюрьмы...
        Бэт продолжала слушать, и страх, который она испытала, боясь разоблачения ее любовных связей, уступал место сомнениям. "Причем же здесь Александр?" - думала Бэт.
        - Лескотт уже давно прогнил насквозь: без морали, без принципов, без чести, - Фил Берри снова грязно выругался.
        - Он стар и у него не осталось друзей, - сказал Курт.
        - Поверь мне, он пойдет дальше. Он станет мстить.
        - Боюсь, что так.
        - Ты что-нибудь знаешь о его племяннике?
        - Только имя. Александр.
        ***
        В эту ночь Бэт долго не могла заснуть. Она отказала Берри, сославшись на недомогание, и теперь слушала, как он тихо похрапывает. Его тяжелая рука лежала не ее груди, не позволяя глубоко вздохнуть, но Бэт не замечала этого. Она смотрела в потолок, надеясь, что сон заберет ее в свое беспечное царство, но глаза настырно отказывались закрываться. Бэт осторожно поднялась с кровати и пошла на кухню, готовить завтрак. Она достала кулинарную книгу и специально выбрала самое сложное блюдо. Простояв у плиты больше часа, Бэт села за стол, сложила руки и устало опустила на них голову, закрыв глаза. Сон, казалось, длился всего лишь мгновение, но когда Бэт подняла голову, за окном начинался рассвет. Она разогрела остывший завтрак, умылась и, сидя на унитазе, слушала, как в спальне звенит будильник. Шаги Берри были тяжелыми и сонными, однако когда Бэт вышла сказать ему: "с добрым утром", выглядел он бодрым и хорошо выспавшимся.
        - Что-то случилось? - спросил он ее, когда они сели за стол. - Ты не спала всю ночь.
        - Я спала, - Бэт осторожно подняла на него глаза. - На кухне. За этим самым столом.
        - Обычно это делают в кровати, - Берри с аппетитом отправил в рот кусок пирога. - Очень вкусно.
        - Я старалась.
        Она посмотрела на свою тарелку. Есть совершенно не хотелось, а колючий взгляд Берри заставлял придумать какую-нибудь ложь, чтобы объяснить свое поведение.
        - Вчера звонил отец, - не поднимая глаз сказала Бэт первое, что пришло на ум.
        - И что с ним? - Берри продолжил завтракать.
        - Он немного приболел.
        - Поэтому ты расстроилась?
        - Да. То есть, нет, но... - Бэт вздрогнула.
        Сегодня у нее совершенно не получалось врать. Голова была тяжелой, а мысли настолько тягучими, что придать им эластичность, необходимую для обмана, попросту не представлялось возможным.
        - Ты не против, если я побуду у него пару дней? - Бэт ковырнула ножом пирог в тарелке. - Он сейчас один. Нужно прибраться в доме, купить ему лекарств...
        - У тебя есть сестра. Почему бы ей хоть раз не поухаживать за отцом?
        - Она занята. У нее ребенок и ... - Бэт заставила себя замолчать и не думать хотя бы сейчас об Александре и всем, что с ним связано. - Боюсь, что мне придется оставить тебя на пару дней.
        Бэт дождалась, когда Берри уйдет, взяла телефон и позвонила отцу, чтобы предупредить о своей лжи. Он согласился помочь ей, если ему позвонит Берри, но когда она приехала к нему, потребовал объяснений.
        - Ничего страшного, - успокоила его Бэт. - Просто мне нужно было немного побыть одной, к тому же я так долго не навещала тебя.
        - И все?
        - Ну, конечно. Я же умная девочка.
        Она заставила себя улыбнуться и обняла отца. Его загородный дом был небольшим, но жизнь холостяка успела наложить на него свой неизгладимый след. Бэт переоделась и начала убираться. Сейчас рутина была лучшим лекарством от ее головной боли. Весь день она с мазохистским удовольствием бегала по дому, собирая грязное белье, вытирая пыль, мыла посуду, поливала цветы. Она открыла в доме все окна, впуская осеннюю свежесть, изгоняя застоявшийся воздух. Продуктов в холодильнике было мало, поэтому Бэт потратила около часа на поход по продуктовым магазинам. Иногда, выглядывая за окно, она видела, как отец, воодушевленный ее стараниями сгребает желтые листья в саду. По обоюдному согласию они отказались от обеда, поэтому к ужину Бэт приготовила столько еды, что тарелки едва помещались на небольшом столе. Когда с трапезой было почти покончено, позвонил Берри. Бэт посмотрела на отца и попросила его подойти к телефону. Стараясь заставить себя не слушать их разговор, она собрала со стола грязную посуду и отнесла ее в раковину. Шум воды заглушил голос отца. Он позвал ее один раз, другой, затем попросил Берри
подождать и прошел на кухню.
        - Фил хочет с тобой поговорить, - сказал он, глядя на Бэт.
        Она кивнула и вытерла руки.
        - Я сказал ему все так, как ты мне велела, - предупредил ее отец.
        - Он тебе поверил?
        - Думаю, да.
        - Спасибо.
        Бэт взяла трубку, заставив себя улыбаться. Берри спросил ее, как у нее дела. Спросил ее об отце. Бэт врала, заставляя себя верить в свою ложь.
        - И все-таки что-то случилось, - подметил отец, когда она вернулась на кухню
        Бэт хотела его успокоить, но не смогла - все как-то онемело, замерло.
        - Я отойду ненадолго, - сказала она уже поздним вечером.
        - Хочешь, чтобы я дождался тебя?
        - Нет. Ложись спать.
        - Понятно, - отец смущенно опустил голову. - Что мне сказать, если Берри еще раз позвонит?
        - Он не должен.
        - А если?
        - Скажи, что я пошла в магазин или крепко сплю, - Бэт посмотрела на плиту и поджала губы. - Я приготовила тебе завтрак. Разогреешь его утром сам. Ладно?
        - Ладно, - отец тяжело вздохнул.
        - Я позвоню тебе. - Бэт надела плащ и вышла из дома.
        ***
        Несмотря на опустившийся сумрак, фонари все еще не горели - удел пригорода. Бэт улыбнулась про себя, радуясь тому, что Берри не станет тратить свое время, чтобы приезжать сюда. Видеть его лицо ей не хотелось так же, как думать обо всем, что с ним связано. Но мысли были. Они приносили усталость и головную боль. Бэт поймала такси и, откинувшись на спинку сиденья, закрыла глаза. Дорога была не близкой, а начавшийся мелкий дождь навевал дремоту. Неразговорчивый таксист молчал всю дорогу и в благодарность за это, Бэт отказалась от сдачи, когда настало время расплачиваться за поездку. Она вышла из машины и плотнее запахнула плащ - такси увезло ее от дождя, но не от осени. Опустив голову, Бэт прошла мимо влюбленной парочки, спрятавшейся от холодного ветра в подъезде. Дверь, возле которой остановилась Бэт, была слишком знакомой. Она обещала ей теплые руки, нежные слова и способ забыться от проблем.
        - Здравствуй, - сказала Бэт, когда Джейкоб открыл дверь. - Я скучала, а ты?
        Глава четвертая
        Авария была случайностью. Сын судьи Киры Джонсон знал это так же, как знал, что был пьян, и что человек, которого он сбил, скорее всего, уже мертв или находится в реанимации.
        - Давай просто уедем, - сказала ему Рэйчел, а как только вернулась, позвонила Билли Кэхиллу и рассказала о случившемся.
        Билли встретился с Марком Юханссоном, а к полудню следующего дня Эрику Джонсону позвонил незнакомец и сказал, что знает об аварии.
        - Только твоя мать сможет тебе помочь, - так сказал ему незнакомец по телефону. - Расскажи ей о том, что случилось, иначе завтра может быть уже поздно, - дальше были только гудки.
        Эрик еще долго держал телефонную трубку, пытаясь побороть дрожь, но страх оказался сильнее его.
        - Нам нужно поговорить, - сказал он вечером своей матери, едва она вернулась с работы.
        - Это что, так срочно?
        - Наша машина, - Эрик замялся. - В общем, пойдем, сама все увидишь.
        Кира Джонсон лишь мельком взглянула на повреждения.
        - Когда я заберу ее из ремонта, за руль ты больше не сядешь, - пообещала она.
        - Это еще не все.
        - Нет?
        Она вспомнила состоявшийся днем разговор с Марком Юханссоном. Он определенно хотел ей что-то сказать, но тогда она была слишком поглощена своими собственными проблемами, чтобы слушать его советы о том, как надо воспитывать детей.
        - Ты кого-то сбил, да? - Кира посмотрела на сына и поняла все по его напуганным глазам. - Ах ты, скотина!
        Она схватила его за волосы и, повалив на пол, начала избивать. Он не сопротивлялся, лишь закрыл лицо руками и что-то невнятно говорил, пытаясь успокоить мать, но его голос терялся в ее истеричном визге. Все, что она скрывала в себе последнее время, выплеснулось наружу, и теперь уже ничто не могло остановить ее.
        Лишь позже, когда они вернулись в дом, она велела рассказать Эрику о том, что случилось.
        - Я не хотел, - сказал он, боясь поднять на мать глаза.
        Она молчала. Они просидели так еще четверть часа, и он снова сказал, что не хотел.
        - Пошел вон! - взвизгнула Кира охрипшим голосом.
        Оставшись одна, она еще долго обдумывала случившееся, затем взяла телефон и позвонила Марку Юханссону. Кира не могла видеть его лица, но знала, что сейчас он улыбается.
        - Ты ведь знал про Эрика, так?
        - Я пытался сказать тебе, но ты и слушать меня не хотела.
        - К черту, Марк! Чего ты хочешь?
        - Все люди чего-то хотят.
        - Я так понимаю нам нужно встретиться?
        - Думаю да.
        - Тогда я жду тебя через час.
        Сидя возле окна, Эрик видел, как подъехала машина Марка Юханссона, слышал, как мать открыла ему дверь, слышал их оживленные голоса в гостиной, их спор. Когда многим позже он спустился вниз, его мать была уже одна. Сидела за столом и перечитывала бумаги, сложенные в папку. Дело Мольбрантов. Их дом, о притязаниях на который, Марк заявлял уже в открытую.
        - Одолжение за одолжение, - сказал он. - Ты поможешь мне решить проблемы с наследством, я улажу проблемы твоего сына.
        Кира Джонсон смерила Эрика негодующим взглядом.
        - Знаешь, на что ты меня толкаешь?! - она ударила ладонью по столу, по оставленным Юханссоном бумагам.
        - Что это?
        - Не твое дело! - Кира закрыла папку, убрала ее в ящик. - Кто был еще с тобой в машине, когда ты... Ну...
        - Никого, - Эрик пожала плечами. - Только я и Рэйчел.
        - Рэйчел? Эта та шлюха, с которой я застала тебя тогда?
        - Она не шлюха! - робко вспылил Эрик.
        - Не смей орать на меня!
        - А ты не называй ее так!
        - А кто ты думаешь, она? А? Если ты говоришь, что в машине были только вы вдвоем, кто кроме нее мог еще рассказать о том, что случилось?
        - Она не могла!
        - Не могла? - Кира громко и устало рассмеялась. - Кто же, кроме нее?
        - Кто угодно, но не она.
        - Скажи мне почему?
        - Потому что...
        - Потому что ты трахаешь ее?
        - Замолчи!
        - Глупый! Да бабам плевать, кто их трахает. Мы все равно остаемся бабами!
        - Она не такая!
        - Да, что ты такое говоришь?
        - Заткнись! - Эрик в гневе смахнул со стола вазу с цветами.
        Его поведение позабавило мать, и она снова громко рассмеялась.
        - Иди, иди! - напутствовала она, глядя, как он одевается.
        - Пошла к черту! - крикнул он, и уходя громко хлопнул дверью.
        ***
        Открыв глаза, Виктория огляделась. Сон оставил ее так же внезапно, как и подкрался часом ранее. Доносившийся с кухни шум воды и звон посуды говорил о том, что Лора уже вернулась. Виктория тревожно посмотрела на часы, боясь, что проспала весь день - нет, всего лишь час. Соседи за стенкой занимались любовью. Под этот аккомпанемент она засыпала, и он же встретил ее при пробуждении.
        - Они что, недавно поженились? - сонно спросила Виктория Лору.
        - Да нет. Уже пару лет как, это точно.
        - И что, каждый день, вот это вот?!
        - Почти.
        - Странные у тебя соседи, - Виктория налила себе кофе и села за стол.
        - Не знаю, - Лора пожала плечами. - По-моему, это нормально.
        - А спать не мешает?
        - Как колыбельная.
        - Знаешь, - Виктория хитро улыбнулась, - на твоем месте я бы познакомилась с ними поближе.
        - Мы знакомы.
        - И как он?
        - Кто?
        - Твой сосед.
        - Обыкновенный.
        - Позвать его к себе в гости желания не возникало?
        - Зачем?
        - Ну, ты ведь живешь одна, - Виктория снова улыбнулась. - Или тебе хватает твоих ночных похождений?
        - Кстати, это они показали мне то место, где мы с тобой встретились?
        - Соседи?
        - Да, - Лора вывалила содержимое сковороды в тарелку. - Картошку будешь?
        - Да нет, что ты! У меня пара лишних калорий и все, прощай фигура, - она закурила сигарету. - Расскажи, как прошла встреча с Роландом?
        - Не знаю. Я представляла его другим.
        - Он был один?
        - Да.
        - Может, кого-нибудь ждал?
        - Не думаю. Я наблюдала за ним около часа, но никто так и не подошел.
        - Он всегда говорил, что любит побыть один. Странно для такого кобеля, как он, да?
        - Не знаю, мне он показался самым обыкновенным.
        - О чем вы говорили?
        - Ни о чем. Когда я спросила, могу ли сесть за его столик, он спросил одна ли я, и, услышав "да", охотно согласился.
        - Кобель! - Виктория в сердцах покачала головой.
        - Ну, не знаю...
        - Я знаю. Ты надела то платье, которое я тебе принесла?
        - Да.
        - Ну, еще бы он не согласился! Он не предлагал тебе поехать к нему?
        - Нет.
        - Вот это вот странно.
        - Что в этом странного? Мы же только познакомились.
        - Лора! - Виктория тяжело вздохнула, словно разговаривала с несмышленым ребенком.
        - Ну, я не знаю. Он сказал, что будет рад встретиться со мной снова.
        - Вот видишь!
        - Что я должна видеть? Мне кажется, это просто интерес. Я его слушала, вот и все, - Лора смущенно улыбнулась. - Правда, я мало чего поняла.
        - Это он любит. Говорил, наверно, снова про фильмы и бездарных актрис?
        - Да, вроде как.
        - Пошлил?
        - Немного.
        - Обо мне ничего плохого не говорил?
        - Он вообще не говорил о тебе.
        - Ну, да. Он же не знает, что мы с тобой знакомы, - Виктория с завистью посмотрела Лоре в тарелку. - Ты не против? - она взяла у нее из рук вилку. - Совсем немного.
        - Можешь доесть, - улыбнулась Лора.
        - Нет. Хотя... - Виктория подвинула тарелку к себе. - Думаю, один раз в месяц можно, - и уже с полным ртом, - когда ты думаешь встретиться с ним снова?
        - Я не знаю, - Лора налила себе чашку кофе.
        - Это нужно сделать, как можно быстрее. Пока он один. Может, он просто обиделся на меня за что-то? Ревность или что-то в этом роде?
        - Может, мне спросить его напрямую?
        - Нет. Сначала сходи к нему домой. Посмотри, действительно ли он один.
        - Что, если он не захочет вести меня к себе?
        - Захочет. Поменяем тебе прическу, наложим побольше косметики.
        - Я не знаю, хочу ли этого.
        - Почему нет? Я же не заставляю тебя спать с ним.
        - Дело не в этом.
        - А в чем?
        - По-моему, это как-то подло.
        - А то, что он попользовался мной и выставил на улицу, это не подло?
        - Наверно, ты права, - Лора тяжело вздохнула. - Только он совсем не нравится мне.
        - Так это хорошо! - расплылась в улыбке Виктория. - Значит, одной любовницей у него будет меньше.
        ***
        Осень стучалась в окна срывавшимися с деревьев желтыми листьями. Небольшой витраж, нависший над необъятной кроватью, демонстрировал чистое звездное небо. Две девушки, лежа на спине, разглядывали это небо. Их головы соприкасались ровно посередине кровати, а ноги уходили к ее спинкам.
        - Ни одного облака, - задумчиво сказала Паола.
        - Скоро мы сможем увидеть луну, - Полетта раскинула руки, сжав в ладонях мягкую ткань простыней.
        - Меня бы это отвлекало.
        - От чего?
        - От секса.
        - Не знаю. Здесь никогда не было мужчин.
        - Ни одного?
        - Лишь однажды.
        - И как оно было?
        - Не помню. Прошло уже так много времени...
        - Почему же больше ты никого не приводишь сюда?
        - Ты сейчас здесь.
        - Это не то. Я - девушка.
        - Поэтому ты и здесь.
        - У каждого должно быть что-то святое?
        - Можно и так сказать.
        - Кто-то говорит подобное о своем теле, - Паола улыбнулась. - Пускает в него только тех, кто дорог или тех, кто верен и нужен.
        - Не могу такое сказать о себе.
        - Поэтому этим святым для тебя стала квартира?
        - Возможно.
        - Ты его любила, да?
        - Кого?
        - Мужчину, которому позволила лежать здесь рядом с тобой и смотреть на небо.
        - Мы не смотрели на небо. По крайней мере, я этого не помню.
        - И тем не менее?
        - Может быть.
        - Что случилось потом?
        - Он стал другим, - Полетта помедлила и добавила, - мы стали другими.
        - И он больше не искал с тобой встречи?
        - Чтобы вернуться сюда?
        - Да.
        - Нет.
        - Мужчины все почти одинаковы. Мы их любим, а они с нами спят.
        - То же самое они могут сказать о нас.
        - Это точно. - Край полной луны осторожно заглянул в витраж, и Паола улыбнулась этой застенчивой робости. - Я хотела спросить тебя...
        - О Дереке?
        - Откуда ты знаешь?
        - Все хотят что-то знать о нем.
        - Да. - Паола на секунду прикрыла глаза, но звездное небо и выплывающая луна были куда интереснее, чем темнота, которая таилась за ее веками. - Он странный.
        - Все мы странные.
        - Но не так. В нем есть что-то особенное. Что-то словно...
        - Притягивает?
        - Ты читаешь мои мысли.
        - Я просто видела это уже десятки раз. Он подводит тебя к обрыву и заставляет сделать шаг, а потом, когда ты уже падаешь вниз, и ни что не может спасти тебя, ты снова видишь его. Он стоит там внизу и, раскинув руки, ждет тебя. И у тебя уже нет выбора, - Полетта тяжело вздохнула. - Неизбежность - вот что притягивает людей к Дереку.
        - Я не знаю. Это как-то...
        - Абстрактно?
        - Да.
        - Потому что ты уже в его объятиях.
        - А ты? Ты тоже через это прошла, да?
        - Я? Нет. - Полетта закрыла глаза, но так же, как и в случае с Паолой созерцание звездного неба оказалось более интересным, чем темнота. - Я просто видела это.
        - Тогда это совсем другое.
        - Может быть.
        - Знаешь, иногда я ловлю себя на мысли, что больше всего на свете хочу заняться с ним любовью.
        - Все, что угодно, да?
        - И как угодно.
        - Кажется, что это должно вот-вот произойти, но этого не происходит. Верно?
        - Верно, - Паола вздохнула. - Мне кажется, что я сойду с ума от этого.
        - И это я тоже видела.
        - Ему нравится заставлять людей страдать?
        - Не думаю.
        - Что же тогда?
        - Мне кажется, он боится.
        - Он не похож на девственника.
        - Он боится не секса. Он боится раньше времени потерять интерес к тем, кого столкнул в эту пропасть.
        - Он сам тебе об этом сказал?
        - Просто я знаю его слишком давно, поэтому и делаю подобные выводы.
        - А как же секс? С кем-то же он должен это делать?
        - Я не знаю. Может, ездит ночью по улицам и снимает себе самых дешевых шлюх, а может, ждет сновидений, способных удовлетворить его извращенные фантазии.
        - Не очень-то у тебя хорошее мнение о нем.
        - Какое есть.
        Они замолчали. Диск луны завис высоко в небе, разливая свой серебристый свет сквозь стекла витража, наполняя им квартиру Полетты. И желтые листья все так же продолжали скрестись в окна, словно надеясь найти за их стеклами уходящее тепло лета.
        ***
        - Я все знаю, - сказал Джессике муж, когда она вернулась со свидания с Аланом.
        Джессика почему-то сразу подумала на Джонни - брата Алана. Он всегда был слишком болтлив. Ее глаза вспыхнули ненавистью, но тут же погасли. Что толку винить Джонни, если это была неизбежность. Она знала, что этим все и закончится. Нет. Она знала, что с этого все и начнется. Джессика тряхнула головой, желая избавиться от этого каламбура. Когда-то давно она уже оправдывалась. Когда-то давно уже виновато молчала и просила прощения. Когда-то давно она сомневалась слишком сильно, чтобы набраться смелости и сделать шаг вперед, к Алану. Чувство дежа-вю до тошноты сдавило желудок. Все повторялось. Сделав петлю, ее история позволила ей пережить себя снова. Джессика виновато опустила глаза.
        - Если ты думаешь, что молчание сейчас поможет тебе, то ты ошибаешься, - сказал ей супруг.
        - Нет, Руди. Не думаю, - сказала она и начала собирать необходимые на первое время вещи. - Я поживу у брата.
        Джессика вышла на улицу, открыла машину и бросила на заднее сиденье сумку. Включив зажигание, она несколько минут сидела за рулем, слушая, как урчит мотор. Она не ждала, что муж выйдет и попросит вернуться. Она знала, что этого не будет, а если бы так и случилось, то она уехала бы раньше, чем он успел подойти к ее машине. Описав петлю, ее история вернулась в начальную точку, и теперь уже никто не мог знать, что будет дальше.
        ***
        Длинный коридор, вымощенный черно-белой плиткой и уходивший далеко в низ. Шелл хотел спуститься в его утробу не меньше, чем этого хотел Натан. Один из них искал свою сестру, другой - удовлетворение своих амбиций. Объединив усилия, они пытались отыскать это место. Кто-то говорил им, что его не существует, кто-то уверял, что это всего лишь миф, но они знали, что это не так. Для Шелла эту уверенность вселял Дерек. Ведь если он был, значит, должно было быть и это место. Для Натана подобным гарантом выступала сестра. Она рассказала ему слишком много, чтобы он мог усомниться в том, что хотя бы часть ее историй не несли в себе долю истины. Место боли и наслаждений. Оно не могло не существовать. О нем шептались улицы, пряча свой голос в ночной мгле. Оно отражалось в глазах преуспевающих управленцев, уже побывавших там однажды, или же мечтающих побывать. Постаревшие шлюхи, решившие попробовать себя на поприще матерей и домохозяек, пугали этими рассказами своих непослушных детей. Влюбленные добавляли страсти в свои ночные игры, позволяя фантазиям срываться с их языков, прикрываясь тем, что они якобы слышали
об этом от бывших друзей, которых уже давно нет. Факты искажались, истории переписывались, но, тем не менее, об этом месте знали многие. Оно откладывалось в умах людей, подобно тяжелым металлам, которые накапливались в их телах, поглощенные с повседневной пищей. Не у всех и не везде, но при желании следы можно было отыскать.
        Один из подобных следов нашла Мун. Ночные улицы, безупречно выполнявшие роль мусорных баков, собирали в себе все самые грязные сплетни. И при желании на их дне можно было найти многое, если не все. История, которую отыскала Мун, называлась историей Марески Шайн - красивой девушки, познавшей прелести и ужасы места боли и наслаждений. Ей было двадцать семь, но те несколько лет, которые она провела рядом с Дереком, Полеттой и Габриэлой наложили на нее куда больший отпечаток времени. Ее лицо, взгляд, тело, мысли - ничто уже не напоминало о молодости и беспечности.
        - Я помню тебя, - сказала Мареска, впуская Мун в свой дом, затем вспомнила адрес точки, где она обычно работает. - Ты все еще стоишь на том углу, да?
        - Да, - неожиданно для самой себя Мун смутилась. - Откуда ты знаешь?
        - Я видела тебя там несколько раз.
        - Видела?
        Мун огляделась. Квартира была скромной, но отнюдь не бедной.
        - Ты разве не помнишь меня?
        - Нет.
        - Мы стояли с тобой рядом. Так же, как стоим сейчас.
        - Что ты там делала?
        - То же, что и ты.
        - Что и я? - Мун нахмурилась. - Никогда бы не подумала, что ты была проституткой.
        - Это хорошо. Есть вещи, о которых лучше не вспоминать. По крайней мере, с теми, кому этого знать не нужно.
        - Ты вышла замуж?
        - Давно. Ребенку уже три года.
        - Он ничего не знает?
        - Нет. И не нужно ему знать ни о том, что мы знакомы, ни о том, что было до этого.
        - Я понимаю.
        - Я рада. Ты пришла о чем-то поговорить, да?
        - Да.
        - Я так и подумала, - губы Марески вздрогнули в попытке улыбнуться. - Наше прошлое это то, с чем нам приходится жить, хотим мы этого или нет.
        - Может быть, ты и права.
        - Поверь мне. Это так, - Мареска провела ее на кухню и заварила чай. - У нас есть минут сорок, после ты должна будешь уйти. Не хочу, чтобы мой муж встречался с тобой.
        - Я понимаю.
        - О чем ты хотела со мной поговорить?
        - О Габриэле. - Мун выдержала паузу, надеясь, что Мареска что-нибудь скажет, но она молчала. - Ты знаешь ее, ведь так?
        - Знаю, - ее голос и без того немного грубый, приобрел металлический оттенок.
        - Дерек. Ты тоже его должна знать.
        - Да.
        - Сколько времени ты пробыла с ними? Год? Два?
        - Достаточно, чтобы не желать вернуться.
        - Тебе тяжело об этом говорить?
        - Смотря о чем. - Мареска встала из-за стола и обнажила свою полную грудь, сплошь покрытую оставшимися шрамами. - Если об этом, то да. - Она повернулась спиной, на которой рубцов было еще больше. - И об этом. - Мареска оделась и снова села за стол. - Я сказала мужу, что незадолго до встречи с ним попала в аварию.
        - Он поверил?
        - Думаю, что нет. Наверно, для себя он решил, что это то, о чем я не хочу рассказывать и то, о чем он не захочет слушать.
        - Это сделала Габриэла?
        - Не только. Она лишь учитель, который заставляет поверить в то, что тело это материал, который другие используют для претворения своих фантазий в жизнь.
        - Дерек?
        - Боже мой, конечно же, нет! Он искуситель, а не садист, - впервые за время разговора на лице Марески появилась улыбка. - Знаешь, он может свести с ума любого.
        - Я слышала о нем.
        - Это совсем не то.
        - Ты была влюблена в него?
        - Все, кто его знает, были когда-то влюблены в него, - Мареска задумчиво провела указательным пальцем по ободу чашки с чаем. - Скажи, почему ты интересуешься этим?
        - Почему? - Мун снова огляделась. Какой ответ был более приемлем в этих стенах? - Есть один человек. Мужчина...
        - Дерек?
        - Нет. Но он очень важен для моего парня, а значит и для меня. - Мун выдержала небольшую паузу. - Его сестра сейчас с Габриэлой.
        - Посоветуй ему забыть о ней.
        - Он не сможет.
        - У него нет выбора.
        - Есть. - Мун снова выдержала небольшую паузу. - Помоги нам найти ее.
        - Я же сказала, он не сможет ее вернуть.
        - Дай ему шанс. Дай шанс ей.
        - Я не могу, - Мареска отодвинула недопитую чашку чая.
        - Я же не прошу тебя пойти с нами. Просто скажи, как мы сможем найти Габриэлу.
        - Без меня вам этого не сделать.
        - Мы попытаемся.
        Мун взяла ее за руку. Только сейчас она поняла, насколько сильно взволнована Мареска. Все ее тело дрожало, а слова давались с трудом, собираясь из разбросанных в голове мыслей.
        - Пожалуйста, - Мун крепче сжала ее руку. - Ты ведь смогла уже однажды уйти оттуда. Помоги сделать это и Глэмси.
        - Ты не понимаешь, о чем просишь, - прошептала Мареска, закрывая глаза. - Ты не понимаешь...
        ***
        - Просто ужас какой-то! - таким был ответ Джессики на вопрос брата о том, что случилось.
        Паскаль Донато посмотрел на сумку в ее руках, затем на ее лицо, застывшее в глуповатой улыбке.
        - Ты не против, если я поживу у тебя какое-то время? - спросила она.
        Он отошел в сторону, впуская ее в дом. Она не стала врать и рассказала ему все, как есть, начав с момента, когда они впервые познакомились с Аланом и, заканчивая тем, как она собрала вещи и приехала сюда.
        - Сам видишь, просто ужас какой-то, - закончила Джессика свой рассказ.
        Эта фраза начинала ей нравиться все больше и больше. В ней была какая-то гротескная ирония. Донато долго молчал, вглядываясь в лицо своей сестры. "Просто ужас какой-то". Понимала ли она сама, что делает? И какой совет должен был дать ей он, ее старший брат. Ведь она ждала совета. Или же нет? Хмуря брови, Донато пытался понять, что у нее на уме. "Просто ужас какой-то". Да что она знала об ужасе?
        - Собирайся, - велел ей Донато.
        - Ты меня выгоняешь?
        - Нет. Хочу кое-что показать.
        Они вышли на улицу и сели в его машину.
        - Покажи ей, что такое настоящий ужас, - шептал Донато его ангел. - Она должна знать, прежде чем бросаться такими словами. Должна понимать, к чему все это может привести.
        Всю дорогу они ехали молча. Лишь иногда Джессика вопросительно смотрела на брата, но он делал вид, что не замечает этого.
        - Что это за место? - спросила она, когда Донато, наконец-то, остановился.
        - Дом Мольбрантов. Слышала о таком?
        - Нет.
        - Тем лучше.
        Они вышли из машины. Вечно ворчливый старик открыл им ворота.
        - В свое время это место называли обителью порока. - С третьего раза Донато подобрал нужный ключ и открыл дверь. - Я бывал здесь довольно часто.
        - По долгу службы?
        - Нет. По зову плоти, - он отыскал выключатель.
        - Большой дом, - подметила Джессика, оглядываясь по сторонам. - Почему в нем никто не живет.
        - Когда-то здесь было много народа. Мольбранты любили гостей. Любили праздники. - Донато взял ее за руку и начал неспешно водить по дому, рассказывая то, что знал о тех людях, которые приходили сюда.
        - Зачем ты мне все это рассказываешь? - Джессика остановилась, устав слушать пошлые подробности.
        - Хочу, чтобы ты кое-что поняла. Как ты думаешь, что двигало этими людьми?
        - Не знаю.
        - Беспечность. Маленький грех вовсе не грех, если об этой усладе никто не узнает.
        - Глупости.
        - Вот именно. Маленькие глупости, послужившие причиной большой трагедии. Ты спрашивала меня, почему в этом доме никто не живет? Пойдем, - он чуть ли не силой потащил ее за собой. - Вот в этой комнате лежало тело первой жертвы этих маленьких, как ты сказала, глупостей.
        - Тело? - Джессика недоверчиво смотрела на убранную кровать.
        - Да. Семнадцать трупов, - Донато повел ее в следующую комнату. - Вот она причина беспечности. Шалость, глупость, называй это как хочешь, суть от этого не изменится. - Они открыли еще одну дверь, зашли еще в одну комнату и еще, и еще. - Ты говоришь, то, что у тебя случилось, просто ужас какой-то? Вот это ужас! А у тебя просто глупость, маленькая шалость. Только не забывай о том, к чему это может привести.
        - Это совсем другое.
        - Нет, Джессика. Не бывает другого. Все именно так. - Донато толкнул дверь в комнату Дидье Мольбранта. - Мы сами создаем свои кошмары. - Он рассказал ей о том, что видел на этой кровати несколько дней назад. Рассказал об Урсуле, Габриэле, свечах. - Как ты думаешь, что двигало этими женщинами?
        - Я не знаю.
        - Что двигает тобой?
        - Если ты думаешь, что это только секс, то ошибаешься. - Джессика снова начала рассказывать о том, как скучала по Алану, когда они были не вместе.
        - Я это уже слышал, - Донато устало сел на кровать.
        - Пожалуйста, поверь мне, - попросила Джессика. - Мне уже не семнадцать лет. Я все обдумала и приняла решение.
        - Надеюсь, что это действительно так, - Донато тяжело вздохнул, чувствуя, как усталость, накопившаяся за последние дни, всем своим грузом сваливается ему на плечи. - Этот Алан... Что я могу сказать. Я совершенно его не знаю. Если все действительно так, как ты рассказываешь, то может, с ним тебе и правда будет лучше.
        - Послушай, - Джессика села на кровать рядом с ним. - Я не знаю, насколько хорошо мне будет с Аланом, но я знаю как плохо мне без него.
        Она обняла брата, опустив голову ему на плечо. Одинокий линк кружил возле ее лица. Демон и ангел, к которым за последнее время Джессика успела уже привыкнуть, оставили ее. Так же, как и ангел Паскаля Донато покинул ее брата и теперь стоял возле узника.
        - Теперь я могу остаться? - спросил он.
        - Теперь можешь.
        Узник смотрел на пару существ, которых ангел Паскаля Донато привел в этот дом. Ангел и демон, обожженные лучами линка, но ставшие от этого еще более целостными, чем прежде.
        - Вы не сможете быть вместе, - сказал им узник. - Не так долго, как вам хотелось бы, - он говорил то, что эти существа никогда не сказали бы друг другу, но сейчас, в этом доме, все было иначе. - Здесь вам не нужно скрывать своих чувств, - подтвердил их догадку узник. - Но только здесь. За стенами этого дома вы снова будете уязвимы.
        Он показал им свою историю. Историю ангела и демона, которые слишком долго ждали момента своего воссоединения. Ждали до тех пор, пока ангел не утратил свою сущность, пока не стал тем, кто стоял сейчас перед ними.
        - Теперь мой демон вынужден отправиться в Аид и просить Ндора дать нам второй шанс, - сказал узник. - Не стоит повторять подобных ошибок. Мойрам еще не написали вашей судьбы.
        - За нами приходил Грифон.
        - Это тоже была судьба.
        - Мы избежали наказания.
        - Почему?
        - Потому что...
        - Потому что...
        - Потому что вы были вместе, - помог им узник. - Это же так просто. Признать свою целостность. Две противоположности одной сути.
        - Сколько у нас времени?
        - Немного, ангел. Закон скоро вернется за вами.
        - Потому что мы вместе?
        - И поэтому тоже.
        - Тогда мы останемся здесь.
        - Нет. В этом доме не место влюбленным. Ваша судьба далека отсюда. Эринии. Они ваш единственный шанс. Несите к ним свою целостность. Бросьте им в ноги свои чувства и умоляйте не топтать их, а дать вам шанс. На это вам хватит времени. Расскажите старухам все, как есть. Все, что вы видели здесь и там, за этими стенами, и если вы будете достаточно искренни, то, возможно, они благословят вас.
        ***
        Когда ангел и демон покинули дом, когда Паскаль Донато и Джессика, с которой теперь остался только ее крохотный линк, отдали ключи старику и сели в машину, когда покой и безмятежность снова окружили узника, он подошел к окну и, глядя в сгустившуюся ночь, позволил себе вспомнить демона, с которым вынужден был расстаться, едва успев отыскать.
        Часть одиннадцатая
        Глава первая
        Аид встретил Грифона тишиной и безразличием. Трудолюбивые свирты без устали латали оставленную за его спиной брешь, сквозь которую все еще виднелись тускнеющие очертания покинутого им мира. Песок. Грифон озирался по сторонам в поисках этих вездесущих крупиц, которые преследовали его в прошлый раз. Тогда здесь была пустыня. Камни и песок, окружившие жилище Гарпии, охраняя его неприкосновенность по воле богов. Сейчас на смену тем пейзажам пришли новые картины. Поляны цветов, аворов, перешептывающихся между собой. Где-то, среди их крепких стеблей сновали ийсы. Неизбежный круговорот жизни. Высоко в небе кружили ненасытные ории. Их зоркие глаза искали себе пищу, искали падаль.
        - Тебе везет, демон, - сказал Грифон, жалея, что песок либо покинул это место, либо ждет возвращения Гарпии, чтобы снова окружить ее непроходимой пустыней.
        - Ты ожидал чего-то другого?
        - Да, - Грифон взмахнул своими мощными крыльями, оставляя демона одного.
        - Тебе не место здесь! Тебе не место здесь! Тебе не место здесь!
        Окружили демона нескончаемые голоса аваров. Это было так необычно. После стольких веков, проведенных в Эдеме, он снова был дома. Что он помнил об этом месте, кроме того, что был здесь рожден? Демон настороженно оглядывался по сторонам.
        - Тебе не место здесь! Не место! Не место! - продолжали твердить ему аворы.
        - Люций. Где я могу найти его?
        - Тебе не место здесь!
        Аворы не слушали его. Они были лишь вестниками. Несколько набухших бутонов склонились к ногам демона. Их лепестки задрожали. Сочные стебли начали пульсировать подобно венам. Несколько мгновений и бутоны лопнули, роняя на землю свои семена. Самые крупные из них задрожали, заставляя демона сделать шаг назад. Их оболочка растянулась, покрываясь слизью и начала лопаться. В образовавшихся трещинах появились ростки. Они разрывали оболочку еще больше, вытягивая за собой маленькие извивающиеся тела будущих ийсов. Демон отступил еще на шаг назад.
        - Не бойся их, - услышал он голос за своей спиной.
        Как он мог не услышать шагов этого седовласого старца?!
        - Я - Пронидиус, - представился старик, разглядывая демона. Посох, зажатый в его руках, извивался подобно змее. - А ты кто? И как ты попал сюда?
        Демон не ответил.
        - Ты не похож на местных обитателей, - старец прищурился и громко выпустил газы. Его голое сморщенное пузо втянулось внутрь. - И на отверженных ты тоже не похож. Отвечай, кто же ты?
        - Я демон.
        - Демон? Почему демон разгуливает по Аиду? Что-то изменилось?
        - Я пришел из Эдема.
        - Эдем, - старик произнес это слово, обсасывая своим беззубым ртом каждую его букву. - Место цветущих садов, - он жадно втянул носом воздух, но тут же поморщился, учуяв собственную вонь. - Ты не мог прийти сюда из Эдема. Никто не может.
        - Меня привел Грифон.
        - Грифон? - старик хитро прищурился. - Если это действительно правда, то я определенно что-то упустил.
        - Мне нужен Люций.
        - Люций? - старик замахал перед своим лицом руками, желая разогнать неприятный запах. - Зачем тебе нужен Люций?
        - Ты знаешь, где я смогу найти его?
        - Тебе он не нужен. Тебе нужны Фивы.
        - Позволь мне самому решать.
        - Никто здесь не решает сам.
        Старик шагнул вперед. Его трость изогнулась, пытаясь дотронуться до демона.
        - Не бойся, - успокоил демона старец. - Подарок Сфинкс не опасен, - он ехидно прищурился. - Не опасен до тех пор, пока кто-нибудь не пожелает причинить мне зло. Ты ведь не хочешь этого?
        - Ты мне не нужен.
        - Тогда тебе нечего бояться. Подарок Сфинкс не тронет тебя.
        - Ты покланяешься Сфинкс?
        - Все поклоняются ей.
        - С каких это пор она стала здесь богом?
        - Никакой она не бог! - старец начал тужиться. - Боги не плетут интриг. Они либо милуют, либо карают, - он снова громко выпустил газы. - Вот!
        ***
        Громкий крик прекрасной роженицы прорезал тишину покоев Сфинкс. Его эхо разнеслось по пустым коридорам. Губы Пандоры изогнулись в довольной улыбке. Иддалы задрожали, предчувствуя скорое рождение очередного тирана еще более кровожадного, чем они. Гея вздрогнула. Старая Гея, сохранившая видимость своей былой красоты, но утратившая живой взгляд. Ее глаза были белы, как снег. Она все еще могла видеть, однако делать это становилось все труднее день ото дня. Иногда она поднимала к своему лицу руку и думала о том, чтобы вырвать свои глаза. Ее останавливало лишь то, что после этого усилится ее слух, а слышать она не хотела так же, как и видеть.
        - Мир пал, - сказала Гея, входя в покои Люция. Она закрыла дверь, но крики роженицы все еще были слышны. - Они научили харит рожать!
        - Они лишь помогли им вспомнить, - голос Люция был тихим и ровным.
        - Не смей говорить, что это нормально! - тряхнула головой Гея. Ее волосы, настолько длинные, что ее обнаженное тело скрывалось под ними, словно закутанное в одежды, вздрогнули, рождая волну, начавшуюся с ее головы и закончившуюся на разбросанных по полу возле ее ног локонах. - Хариты должны служить красоте, а не рожать уродов. Разве ты не видел, какие твари выходят из их чрева?
        - Они всего лишь похожи на своих отцов.
        - У них нет отцов! - выкрикнула Гея в гневе. - Не знаю, как харитам удалось зачать в начале, но теперь твари, которых они рожают, сами оплодотворяют матерей, чтобы те рожали еще более отвратительных созданий.
        - Ты прекрасно знаешь, кто за этим стоит. Сфинкс обезумела. Ее любовь к Пандоре...
        - Мы все безумны, Люций. Те, у кого была хоть доля здравого смысла, предпочли уйти в небытие, дабы не видеть то, что происходит здесь.
        - Кто-то должен был остаться.
        - Не оправдывай свою слабость. Ты в любом мире сможешь найти для себя работу. Твои звезды - это твое тщеславие.
        - Мои звезды дарят надежду.
        - Думаешь, Ндора до сих пор читает их?
        - Да.
        - Тогда почему бы тебе не зажечь звезду для себя? Может быть, Ндора исполнит твое желание и это сумасшествие закончится.
        - Он не всесилен, Гея. Никто не сможет повернуть время вспять.
        - Это правда. - Лишенные зрачков глаза, затянула пелена тьмы. - Нам нужно найти мою дочь.
        - Ты знаешь, что Темис не справится одна.
        - Что ты задумал?
        - Хтон, Гея.
        - Хтон - тиран!
        - Сейчас этому миру нужен именно такой бог.
        - Возможно, ты прав. - Глаза Геи превратились в черные дыры, но в их глубине лежала не ночь. Всего лишь черная плодородная земля. Почва, дарящая жизнь. - Ты предатель, Люций.
        - Я предлагаю тебе присоединиться ко мне.
        - И стать рабом, восставшим против своего хозяина?
        - Я служу только лишь звездам, Гея.
        - Как это высокопарно!
        - Но, тем не менее, это так, и ты знаешь это.
        - Знаю. - Ее глаза снова стали белыми.
        - И ты поможешь мне?
        - Я помогу себе.
        - Боги оценят этот поступок.
        - Мы давно забыли о наших истинных богах.
        - Но они есть.
        - Ндора?
        - И не только он.
        - Я завидую твоей вере, Люций. - Гея подошла к нему, желая заглянуть в его глаза, укрытые капюшоном. - Всего лишь на мгновение, - сказала она, протягивая к нему руку.
        - Это опасно, Гея. Даже для тебя.
        - Я знаю, - она осторожно прикоснулась к нему. - Но я должна увидеть их. Хотя бы однажды. Хотя бы сейчас.
        ***
        Пронидиус вел демона по бескрайним полянам аворов.
        - Они в чем-то правы, - сказал он, вслушиваясь в голоса кивающих бутонов. - Тебе не место здесь.
        - Разве это не мой дом?
        - Ты так считаешь, потому что помнишь, что был рожден здесь?
        - Моя жизнь началась в этом мире и в этом мире она и должна закончиться.
        - Ты за этим пришел сюда? Ты хочешь попросить Люция позволить тебе стать зоргулом?
        - Я бы предпочел остаться демоном.
        - Никто не позволит тебе этого. Есть определенные правила. Аид для зоргулов, Эдем для демонов. Здесь жизнь рождается в грязи. В теле этого гермафродита, - Пронидиус несколько раз подпрыгнул, сильно топнув ногами. - Понимаешь о чем я?
        - Нет.
        - Странно, ты же демон. Когда я услышал голоса аворов о том, что ты здесь, то решил, что ты сделаешь меня мудрее. Выходит, я ошибся?
        - Я не знаю порядков Аида.
        - А Эдем? Ты ведь жил в нем. Видел, как там рождаются люди? Священный процесс!
        - Ты называешь сперму и кровь священным?
        - Я называю самих людей священными. Законно рожденные дети. Думаешь, когда-нибудь он распадется?
        - Кто?
        - Брак, заключенный между Эдемом и Аидом? Неужели ты не знал и этого?
        - Нет.
        - Здесь все это знают. Все, кто может мыслить.
        Старик поднял над головой свой посох. Где-то вдалеке несколько гриллов разрывали друг друга в клочья, не в силах поделить свою добычу.
        - Это человек? - удивился демон, глядя на растерзанное юное тело, распластавшееся на земле возле дерущихся гриллов.
        - Мы пришли слишком поздно, - Пронидиус горестно покачал головой.
        - Разве такое возможно?
        - Чтобы грилл убивал грилла?
        - Человек в Аиде.
        - Здесь для них самое место. Эдем прячет таинство барака с Аидом в утробе женщины, позволяя ей зачать ребенка, здесь эту роль выполняет озеро. Круг, как говорится, должен быть закончен. Аид тоже имеет право приласкать своих детей.
        - Они рождаются здесь после смерти?
        - Именно, демон. Именно! Утроба мертвого озера дарует им жизнь. Правда, странно? То, что несет смерть для рожденных в земле Аида, жизнь для зачатых в его браке.
        - ЕГО?
        - Он и она. Аид и Эдем. Думаешь, почему мир, который ты покинул, так прекрасен? Ее тело рождает цветы, моря, травы и деревья. Она следит за собой, как настоящая женщина. Следит ради того, чтобы всегда быть желанной. Чтобы у этого гермафродита стоял на нее! - Пронидиус снова затопал ногами. - Без этого и тебя бы не было, демон!
        - Причем тут я?
        - Их дети, демон! Зачем ты был бы нужен, если бы не было в Эдеме людей?
        - Ты многое знаешь, старик.
        - Я мудрец! - он с гордостью ударил себя кулаком в грудь и тут же сконфужено выпустил газы. - Ох уж эти аворы, - извиняясь сказал он, махая руками, чтобы разогнать вонь. - Как видишь, даже мудрец вынужден чем-то питаться. - Он заговорщически перешел на шепот. - Знаешь, иногда если вовремя не выпустишь газы, или не присядешь, как только приспичит, то кажется, будто ийс уже родился у тебя в кишках и сам пытается выбраться наружу через зад. - Он повысил голос. - И почему мужики такие недогадливые!
        - Ты это про Аид?
        - Про него! Как брак с Эдемом, так он в первых рядах, а сам родить что-нибудь съестное не может!
        - Может быть, тебе тоже не место здесь?
        - Может быть, - Пронидиус тяжело вздохнул. - Между нами, демон, я надеюсь, что когда-нибудь, правда, не знаю когда, меня отпустят. Сколько можно встречать отверженных и заблудших! Для этого есть Эрот и Гес. Они же могут, в конце концов, найти другого на мое место! Я отдам ему свой посох и научу, как правильно есть аворов, а сам отправлюсь на остров покоя. - Он огляделся по сторонам и снова начал шептать. - Знаешь, иногда мне хочется броситься в мертвое озеро и поплыть туда самому.
        - Куда?
        - На остров покоя, дурень! - он всплеснул руками и нахмурился. - Правда, мне кажется, что меня там не ждут, а если не ждут, то не пустят. Поэтому, у меня есть план. Когда-нибудь, я буду знать так много, что меня будет проще отправить на остров покоя или вообще на Лесбос, чем держать здесь. Тайны, секреты... Понимаешь, о чем я? - он хитро прищурился, но тут же скривился и начал яростно чесать свой зад, проклиная аворов, на чем свет стоит.
        ***
        Фиванские стены хранили молчание. Раскинувшийся за ними мир был скрыт от обитателей Аида непреступным каменным монолитом. Это был собственный театр Сфинкс, позаимствованный ею у жизни, в те времена, когда она еще не была правителем этого мира. Ее парк развлечений, в котором она могла снова и снова придаваться былым воспоминаниям. Она собрала здесь всех: друзей, врагов, их слуг, любовниц и даже домашних животных. Бескрайние сады Эдема, скрытые от выжженных пустынь Аида высокими стенами. Своеобразная ловушка для всех тех, кого Сфинкс когда-то знала, кто поклонялся ей и кто проклинал ее - здесь были все. Мир внутри мира, жители которого никогда не должны были узнать о том, что происходит за стенами их цитадели. Они проживали отмеренный им век, повторяя свои судьбы, прожитые в Эдеме, умирали и снова рождались, чтобы повторить все заново. Забава Сфинкс и проклятие для тех, кто имел неосторожность встретиться с ней или же служить тем, кто встречался с ней, а иногда и служить тем, кто служил, служившим ей - чудовищный театр теней, который окружала их обыденная жизнь. Идеальная школа для ангелов и
демонов, учителя которых могли вложить в их природу все необходимые знания, благодаря многоликой коллекции Сфинкс, объединявшей в себе тысячи некогда живших в Эдеме людей. Лораны - учителя демонов и ангелов, те, чьи лица видят эти существа в момент рождения, те, кто проводит их впоследствии в Эдем и те, кто становятся последними, кого ангел или демон видит перед тем, как стать либо фемитом, либо зоргулом. Они дают знания своим подопечным, вкладывают истоки природы, которая будет вести их, а затем, перед тем, как отправить в Эдем, забирают приобретенный опыт, оставляя только лишь природу поступков. Природу, которая была заложена в них в обнесенных высокой стеной Фивах - новая школа, построенная при Сфинкс.
        Здесь были свои подземелья и свои храмы, свои шпили и свои сточные канавы. Обнаженные танцовщицы соблазняли своих господ. Короли справляли нужду, крестьяне молились богам урожая, дешевые шлюхи отдавались прямо на столах таких же дешевых таверн. Звенели монеты, и лилось вино. Чернь рождалась и умирила в сырых подвалах и убогих хижинах. Поэты складывали легенды и песни. Но все это было замкнуто в одном непреодолимом круге, разорвать который не мог никто из живущих здесь. Таковым было пожелание Сфинкс. Ее прихоть и ее подарок Лоранам, которые могли преподавать одну и ту же науку тысячелетиями. Науку человеческих пороков и всеподчиняющей похоти. Науку лжи и предательства. Науку правосудия и верности. Науку искренности и лести. Науку, созданную в Эдеме, но имевшую место быть здесь.
        Иногда, когда Сфинкс начинала скучать в своих покоях, она отправлялась в Фивы. Раньше ее любимым местом была центральная площадь, где она загадывала случайным прохожим свои загадки, сбрасывая тех, кто не сумел дать ответ, в глубокий колодец. Сейчас же она делала это крайне редко, лишь в те моменты, когда нужно было утолить охватившую ее ярость. Загадки давно перестали быть темой номер один для Сфинкс. Для нее они утратили свою актуальность. Теперь она все чаще посещала это место просто ради забавы. Напугать непослушных детей, убив на их глазах родителей, растерзать торговца, озолотить его жену, покарать неверных супругов или же благословить их. Все зависело от ее прихоти. Иногда она приходила сюда просто смотреть. Сидела часами возле постели Гипподамии, которая снова и снова отдавалась Мертилу в благодарность за его помощь ее возлюбленному. Слушала его клятвы и заверения в любви, слушала, зная, что их слышит и Пелоп, тот, ради кого Гипподамия и легла в постель с Мертилом. Сфинкс знала эти истории наизусть, но они снова и снова приковывали ее к себе воспоминаниями. То, как она появилась в Эдеме, и
то, что заставило ее покинуть этот мир цветущих садов. История в несколько веков, которая была поймана в этом городе в изощренную петлю. Влюбленный в свою дочь правитель, убивающий каждого, чей взгляд мог показаться ему претендующим на его собственность. Пелоп, воскресший по милости разгневанных богов, отказавшихся от трапезы, которую отец Пелопа приготовил для них из мяса собственного сына. Его божественная красота, дарованная после воскрешения и пленившая Гипподамию. Ее любовник, слуга ее отца, согласившийся предать своего господина ради возможности провести одну ночь с любимой женщиной. Его последующая смерть от руки Пелопа, как разгневанного любовника и как мудрого правителя доставшегося ему царства после гибели отца Гипподамии, стремившегося избавиться от ненужных свидетелей. Внебрачный ребенок Пелопа, зачатый от муз, сраженных его красотой. Дети Пелопа и Гипподамии. Борьба за престол. Ненависть Гипподамии к внебрачному сыну Пелопа. Ее предательство из страха, что Хрисипп имеет больше прав на престол, чем ее дети. Сговор с Лаийем, польщенным красотой Хрисиппа. Совращение юного наследника.
Изгнание. Проклятие Пелопом Лаийа. Прорицатель, предсказавший Лаийю смерть от рук собственного сына. Эдип, выросший в матрилокальном браке и осуществивший пророчество. Эпика, жена Лаийа, полюбившая своего собственного сына, как пылкого любовника. Ее неведение. Откровения Тиресия, поведавшего ей правду. Рыдающий Эдип, возле повесившейся матери и жены. Его встреча со Сфинкс в надежде заслужить прощение своих подданных. Смерть. И новый виток истории, пойманной в чудовищную петлю изощренности Сфинкс. Не смотря на то, что ее интерес к этой забаве охладевал все больше и больше, она по-прежнему не могла отказать себе в удовольствии, насладиться последними днями созданного ею мира. Незримой тенью появлялась она в покоях Эпики, наблюдая за ее раскачивающимся телом, наслаждаясь видом, вытекавшей из нее жизни, образуя лужу под ее ногами. С точностью до мгновения, Сфинкс знала, что будет дальше - самое лакомое и самое желанное зрелище. Боль Эдипа, упавшего на колени возле матери. Его губы, лобзающие остывшие ноги, слезы, стекающие по его щекам. Его дети, зачатые в этом браке, которые ждут за дверью. Дрожащие
руки, которыми он сжимает тело своей жены. Крик отчаяния и булавка, которую находят его пальцы в складках одежды Эпики. Его глаза, такие ясные и такие мудрые, стекающие густой массой по его щекам. Пустые глазницы и окровавленная иголка в его руках. Сфинкс знала этот момент до мелочей, но каждый раз восхищалась той болью, которую испытывает Эдип. Ослепший, он выходит к свои детям, надеясь получить прощение, но они отвергают его. Страх, отчаяние и темнота. Доведенный до безумия, он приходит к Сфинкс. Приходит к тирану, насланному на его город, как часть проклятья Пелопа. Последние мгновения эпохи. Сфинкс изменила их. Ее загадки на этот раз невозможно разгадать. Сфинкс наслаждается последними мгновениями жизни Эдипа, разрывая его тело слишком медленно, так, чтобы он успел вспомнить всю свою жизнь, а затем история начинается сначала. Даже лукавая Пандора восхитилась изощренности, с которой Сфинкс придумала кару для своих врагов. "Идеальное проклятие", - так сказала она однажды, отдаваясь Сфинкс на глазах у изумленной Эпики, рожающей ребенка от своего же сына. За этими соитиями наблюдал и Эдип и Пелоп. Для
них это были просто видения. Миражи. Боги. Ничто не сможет изменить их истории. Крестьяне и чернь будут рождаться и умирать, любить и ненавидеть, разоряться и богатеть, дополняя картину мести Сфинкс, а у их правителей не будет иного выбора, как снова и снова переживать те ужасы, которыми они сами подвергли себя при жизни.
        Такова была Сфинкс. Таковы были Фивы, которые она создала.
        ***
        Воды мертвого озера казались монолитной гладью. Линии его берегов начинались далеко за горизонтом. Прибрежные камни источали запах крови и страха. Незримая грань, за которую не мог вступить ни один обитатель Аида. Даже фемиты и те не могли летать над этой безбрежной водной гладью. Закон был един для всех. Можно было только лишь ждать, когда еще один отверженный или заблудший ступит на берег. Ждать и надеяться, что маленькая Гес или старый Пронидиус будут слишком заняты, чтобы спасти его.
        Небольшая группа гриллов, обтекая слюной, наблюдала за неподвижной водной гладью, надеясь именно на это. Их голод делал их более нетерпеливыми и более злыми. Люмиды, существа, готовые поспорить разнообразием форм с животной фауной Эдема, были редкостью в этих краях, поэтому гриллы могли либо убивать друг друга, чтобы утолить свой голод, либо ждать выброшенное на берег живое мясо. Живую плоть. Она вызывала не только голод. Мужчины и женщины, способные удовлетворить возникшее вожделение теплом своих тел. Насладиться их вкусом можно и чуть позже. Пасти гриллов жадно защелкали зубами. Поверхность озера вздрогнула, отхаркивая живое существо. Отплевывая скопившуюся в легких воду, молодая женщина плыла к берегу. Гриллы ждали, боясь спугнуть свою добычу.
        - Боюсь, этого мяса на всех не хватит, - раздался за их спинами тонкий детской голосок.
        Защелкав пастями, гриллы обернулись.
        - Вас слишком много, - сказал им мальчик лет семи. - А она одна. Это не удовлетворит ваш голод, а лишь усилит его.
        Гриллы зарычали, смутно понимая смысл сказанных им слов.
        - Но вы можете сделать так, чтобы мяса было больше, - в глазах мальчика вспыхнул азарт. - Но для этого вас должно стать меньше.
        Продолжая рычать, Гриллы посмотрели на плывущую к берегу женщину, затем друг на друга.
        - Да, да, - подначивал их мальчик. - Вас слишком много, а мяса мало. Теплого, душистого мяса. Оно плывет к вам. - Он нетерпеливо топнул ногой. - Так чего же вы ждете, глупые гриллы?!
        Они не могли ему ответить, но они понимали его. Страх и искушение боролись в их примитивных мозгах. Победила алчность. Довольно кивнув головой, мальчик побежал к берегу, огибая клубок вцепившихся друг в друга существ. Их острые зубы нещадно разрывали плоть себе подобных. Клочья мяса и брызги их слизистой крови разлетались в разные стороны. Несколько этих капель попали на обнаженное тело мальчика и он, продолжая бежать к берегу, старательно оттирал их. Ему это удалось только возле кромки темной воды. Чистое детское тело предстало перед глазами выбравшейся на берег женщины. Тяжело дыша, она лежала, уткнувшись лицом в песок. Первое, что она увидела, были босые ноги мальчика. Она подняла на него свои глаза и устало улыбнулась, затем поднялась на колени и смущенно попыталась прикрыться.
        - Как я здесь оказалась? - спросила она.
        Мальчик пожал плечами и по-детски беззаботно улыбнулся ей в ответ. Женский взгляд скользнул по его невинному лицу, плоской груди и остановился на его гениталиях, способных украсить любого взрослого мужчину. Это сочетание невинности и порока поразило женщину.
        - Нравится? - спросил ее мальчик.
        Она вздрогнула, и ее щеки вспыхнули румянцем.
        - Если хочешь, я разрешу тебе его потрогать. Но только не сейчас.
        - Что ты такое говоришь?! - щеки женщины покраснели еще сильнее.
        - Я же говорю, не сейчас, - мальчик обернулся и посмотрел на дерущихся между собой гриллов. - Видишь тех тупоголовых уродцев? Они дерутся из-за тебя.
        - Из-за меня? - женщина вглядывалась в неясные силуэты.
        Даже издалека они ни чуть не напоминали людей. Скорее монстров, которых она видела когда-то в фильмах.
        - Боже мой! Кто они такие?
        - Тебе лучше не знать, - мальчик протянул ей руку. - У нас мало времени. Скоро они вспомнят зачем здесь, и тогда будет уже поздно.
        Женщина смущенно озиралась по сторонам.
        - Ты будешь сиськи свои прятать или зад спасать?! - недовольно поторопил ее мальчик. - Беги за мной! - Он сделал шаг в сторону и перед тем, как побежать, обернулся, желая убедиться, что его слова заставили женщину последовать за ним.
        Когда свора гриллов осталась далеко позади, мальчик остановился, позволяя женщине отдышаться.
        - Ты хорошо бегаешь, - похвалил он ее.
        - Вера.
        - Что?
        - Меня зовут Вера.
        Женщина стояла, согнувшись пополам, упершись руками в колени. Она все еще тяжело дышала. Ее груди, свисавшие между худых рук, вздрагивали. Большие коричневые соски набухли. Некогда бледная кожа покраснела, разгоряченная бегом.
        - Не смотри так! - она снова вспомнила, что обнажена и недовольная наглым мальчишеским взглядом, попыталась прикрыться. - Как тебя зовут? - спросила она мальчика, желая отвлечь его от созерцания ее обнаженного тела.
        - Эрот.
        - Эрот? Какое странное имя.
        - Какое место, такое и имя, - недовольный тем, что его лишили зрелища, он обиженно поджал губы. - Мы должны идти дальше.
        - Ты знаешь, как отсюда выйти?
        - Можно и так сказать, - он махнул рукой, указывая куда-то за каменную гряду. - Нам туда!
        - Ты точно в этом уверен?
        - Можешь оставаться здесь, если не веришь мне.
        Он зашагал в указанном направлении, нетерпеливо оборачиваясь. Женщина неловко потопталась на месте и пошла следом.
        - Догоняй! - весело крикнул ей мальчик и побежал.
        - Постой! - Продолжая прикрываться, женщина побежала следом за ним. - Подожди! Я не могу бежать так быстро!
        - Перестань прикрываться и сможешь! - смеясь, посоветовал ей мальчик.
        - Ах ты маленький паршивец! Вот догоню и оттаскаю тебя за уши!
        Песок закончился, уступив место каменистой почве. Острые осколки впивались в ступни своими гранями, заставляя снизить скорость.
        - Еще совсем немного! - подбадривал женщину Эрот, не подпуская ее слишком близко к себе, памятуя об ее обещании оттаскать его за уши. - Еще чуть-чуть!
        Они перебрались через каменную гряду.
        - Теперь туда! - махнул рукой мальчик, указывая на грот, разинувший свою пасть, словно уже давно заждался своих гостей. - Зажгите огонь! - велел он, вглядываясь в темноту.
        - Мы прекрасно видим и так, - донесся откуда-то из глубины шипящий голос.
        - Кто это? - женщина испуганно взяла мальчика за руку.
        - Мои друзья, - осторожно ступая, он повел ее вперед. - Ну, пожалуйста, зажгите огонь, - начал он канючить кого-то в темноте.
        Когда костер разгорелся, и его дрожащие языки заплясали на каменных стенах, женский крик вырвался из грота, разнося по окрестностям охвативший ее страх и отчаяние. Затем также внезапно он затих. Длинный змеиный язык одного из зоргулов сдавил ее горло, заставляя упасть на колени. Эрот отошел в сторону, потеряв к своей спутнице всякий интерес. Его взгляд был прикован к ряду клеток, за прочными прутьями которых сидели сжавшиеся в комок азоли. Три пары больших глаз испуганно хлопали, взирая на подошедшего к ним мальчика. Женщина за его спиной, которую он привел, все еще пыталась вырваться, но силы быстро покидали ее. Эрот слышал ее хриплые мольбы, но его интересовали только азоли.
        - Ближе не подходи, - прошипел ему зоргул.
        - Я хочу их погладить! - глаза мальчика светились безумным блеском.
        - Нет!
        - Ну почему?! - он недовольно затопал ногами. - Разве я не привел к вам отверженного?
        - Этого не достаточно.
        - Этого не достаточно! - передразнил зоргула Эрот и обиженно надул губы. - Я хочу такого же зверька! Сколько еще отверженных мне нужно привести вам, чтобы вы отдали мне одного?
        - Мы уже говорили об этом.
        - Это не так просто! Гриллов становится все больше. К тому же моя сестра не дает мне покоя. И еще этот пердун Пронидиус! Уверен, когда у меня будет такой зверек, Гес тоже захочет, чтобы вы достали одного и для нее. Она тоже будет приводить к вам отверженных. Дайте мне одного сейчас. Обещаю, я приведу к вам столько отверженных, сколько вы захотите. А? - Эрот с надеждой воззрился в змеиные глаза зоргула. - Ну, пожалуйста!
        - Нет.
        - У-у-у, вредный! - он скрестил на груди руки и повернулся к зоргулу спиной.
        Несколько минут он продолжал так стоять, испытывая его терпение.
        - Ну и ладно! - обиженно сказал Эрот и зашагал прочь.
        Зоргул ничего не ответил, лишь зашипел на одного из азолей, тянувшего свою кривую мохнатую руку вслед за Эротом. Скоро, очень скоро они доставят этих существ в Фивы. Поручение самой Сфинкс, открывшей для пары преданных зоргулов тайну дороги в Эдем, чтобы там они смогли отыскать этих невиданных прежде в Аиде тварей.
        - Говорят, Сфинкс оставила одного из них себе, для особой остроты ощущений, - прошипел зоргул своему сородичу.
        - Не смей даже касаться их!
        - Да знаю я, - он посмотрел на женщину, которую привел к ним Эрот. - Кто будет первым?
        - Отойди от клеток, пока эти существа окончательно не свели тебя с ума! Ты забыл для чего она нам?
        - Эрот приведет еще отверженных!
        - У нас нет времени ждать!
        - Я буду осторожен.
        Стоя возле входа в грот, Эрот слушал их разговоры, перебиваемые мольбами женщины, и недовольно хмурил брови.
        ***
        Мир, заключенный за стенами Фив, продолжал свою размеренную и неторопливую жизнь. Где-то крестьяне сеяли пшено; где-то пекли хлеб; где-то казнили преступников; где-то неверные жены шли на встречу с такими же неверными мужьям; где-то плелись интриги; где-то слуги пытались угадить хозяевам; где-то строили новые дома; где-то сжигали мусор; где-то садились ужинать; а где-то народ шумел так громко, что жители близстоящих домов, те, кто вставал слишком рано, чтобы тратить вечер на что-то другое, кроме сна, не могли сомкнуть глаз. Толпа неистовствовала. Театр Торсия был заполнен до отказа. В честь премьеры вход был открыт для всех желающих. Этот факт вкупе с интересом объединил между собой как знать, так и чернь. Сделал их одним целым. Превратил в обыкновенную толпу, стершую родовые и сословные различия. Высокомерные дамы стояли бок о бок с дешевыми шлюхами, крестьяне наступали на ноги господ - новая постановка Торсия, наделавшая столько шума еще до своей премьеры, собрала под сводами его театра всех, кто был настолько ловок, чтобы протиснуться в зал. Остальные продолжали галдеть за закрывшимися дверьми,
дожидаясь окончания представления в надежде узнать о нем из первых уст. Никто, кроме труппы актеров, не знал о чем оно, но у всех на языке крутилось лишь одно слово: "скандал". Именно оно и привело сюда столько народа. О порочных постановках Торсия ходили легенды, и вот еще одно его детище. Настолько таинственное, что на репетициях всегда были закрыты двери. Но час премьеры пробил. Замершие в томительном ожидании зрители облегченно вздохнули, услышав первые звуки арфы. Прекрасная Ариадна - эту роль исполняла бывшая танцовщица, которую Торсий встретил в одном из борделей и разглядел в ней талант актрисы - буквально выплыла на подмостки, окутанная прозрачными одеяниями, настолько легкими, что они, казалось, парили вокруг нее, купаясь в воздушных потоках. Ее длинные волосы, волочились следом за ней по полу.
        Она смотрит куда-то вдаль. Несколько зажегшихся свечей выхватывают из темноты обнаженного мужчину. Его лица почти не видно, лишь только область паха, освещенная слабым светом. "Тесей", - Ариадна бросается к нему, но свечи гаснут слишком быстро, оставляя ей только лишь тьму. Арфы стихают. Ариадна падает на колени и достает тонкий блестящий нож. Взмах руки и ее волосы падают к ее ногам. Снова зажигаются свечи, забирая у темноты прялку. К ней и плывет Ариадна, выплетая из своих волос клубок нити. В тишине начинает горестно играть скрипка. Удар барабанов раздается настолько неожиданно, что толпа вздрагивает. Сотни свечей, вспыхнув, выхватывают из темноты плененного Тесея. Полуобнаженный и закованный в кандалы, он идет со своими спутниками к месту казни. Декорации вздрагивают, перестраиваясь. Ариадна бросается к ногам Тесея, передавая ему клубок нити, сотканной из собственных волос. Свечи гаснут, а когда загораются снова, то Тесея окружают стены лабиринта, а где-то вдали раздается грозный рык минотавра. Переданный Тесею клубок нити падает из его рук и спасает от верной смерти, помогая отыскать выход,
где в его объятия бросается Ариадна. Страстные поцелуи и клятвы в любви. Новые свечи и усыпанное белыми лепестками ложе, выплывающее из темноты к их ногам. Свечи гаснут, и в кромешной тьме слышится, как Тесей клянется взять Ариадну в жены. К его клятвам добавляется завывание ветра и крики матросов. Свет то загорается, то снова гаснет. Появляются декорации парусов, корабельных снастей и бушующих волн. "Это кара богов!", - кричит напуганный Тесей. Он оставляет Ариадну на их любовном ложе одну, и шторм стихает. Свет становится ярче. За спиной Ариадны безбрежное море. Она одна на палубе покинутого корабля. Но вот она видит еще один корабль. Он приближается к ней. Морские разбойники. Они срывают с Ариадны ее одежды и приковывают к мачте, удары бутафорного кнута оставляют красные полосы на ее спине. Разбойники спорят за право обладать этой женщиной. Их ссора приводит к тому, что они не замечают, как к ним подплывает еще один корабль. Прекрасные девы - нимфы, в таких же воздушных одеждах, как те, что недавно были сорваны с Ариадны, зовут разбойников к себе. Головы нимф украшены венками из виноградной лозы, а
в руках они держат наполненные до краев чаши вина. Разбойники падают в их объятья. Свет тускнеет, и яркие свечи горят лишь возле прикованной к мачте Ариадны. Слышатся унылые дифирамбы. Из пола возле ее ног появляется виноградная лоза. Она оплетает ступни Ариадны, поднимается к коленям и выше по спине, исцеляя полученные раны. Купаясь в этой нежности, Ариадна начинает тихонько стонать. В унисон с ней слышатся стоны матросов и нимф, которые скрыты темнотой. Из той же темноты выходит прекрасный золотоволосый юноша. "Я - Дионис", - говорит он Ариадне. Он снимает с нее кандалы, поднимает и помогает надеть сорванные одежды. Говорит, что ее красота не могла оставить его равнодушным. Стоны разбойников становятся громче. Дионис бросает в их сторону негодующий взгляд, и в этот самый момент вспыхивают свет, освещая место происходящей оргии. В объятиях разбойников заключены не прекрасные нимфы, а ужасные твари, сочетающие в себе формы львов и медведиц. Обезумевшие разбойники бросаются в море, превратившись в дельфинов, а Дионис предлагает Ариадне стать его женой. Тускнеет свет. Меняются декорации. Остров,
виднеющийся на горизонте, причал, берег, столы, ломящиеся яствами. Верные нимфы окружают Диониса и Ариадну, к ним присоединяются сатиры и менады. Дикие и необузданные, облаченные в шкуры убитых животных и подпоясанные задушенными змеями. Надрываются скрипки и барабаны. Дикие пляски в честь свадьбы медленно начинают перерастать в неистовую оргию. Эйфория захватывает всех. Обезумевшие вакханки и менады, испачканные в крови убитых на глазах у публики овец, той самой крови, которую они жадными глотками поглощали из бокалов вместо вина, начинают совокупляться с прекрасными нимфами, образуя порочный полукруг из сплетенных в самых откровенных позах тел, в центре которого прекрасная Ариадна отдается Дионису. Дикий танец плоти заставляет полукруг сжиматься, и вскоре сатиры, менады и вакханки уже поднимают влюбленных на своих руках над помостом, а нимфы бережно начинают собирать их семя в зажатые между своих ног пустые чаши. Это продолжается до тех пор, пока акт Диониса и Ариадны не заканчивается. Их осторожно опускают на помост, а нимфы, слив содержимое своих чашей в один кубок, изготовленный в виде фаллоса,
передают его Ариадне в знак благословления состоявшегося брака. Она выпивает его до дна и бросает к своим ногам. Последний удар барабанов, последний аккорд скрипок. Свет гаснет, и уже в кромешной тьме, после недолгой паузы раздается надрывный плач грудного ребенка. Затем снова тишина и медленно одна за другой начинают разгораться свечи, освещая опустевшую сцену, выглядящую неприлично голо без декораций и актеров. Затаившая дыхание публика снова начинает дышать. На сцене один за другим начинают появляться актеры. Торсий выходит последним и, встав во главе всей труппы, внимательно вглядывается в ошалевшие глаза собравшейся публики. Секундная пауза и зал взрывается аплодисментами.
        - Я знала, что ты придешь сюда, - услышала сквозь шум стаявшая в первых рядах Афна.
        Она обернулась, удивленно взирая на незнакомую ей женщину. Ее одежды были скромны, но изысканны.
        - Ариадна была моей подругой, - осторожно сказала Афна.
        Несколько восторженных зрителей, услышав это, обернулись к ней. Какая-то ухоженная дама презрительно фыркнула, определив в Афне дешевую жрицу любви. Афна отвернулась от нее.
        - Почему так? - услышала она голос, говорившей с ней женщины. - Почему ты выбрала профессию шлюхи?
        - А почему бы и нет? - Афна внимательнее присмотрелась к ней. - Мы разве знакомы?
        - Конечно, знакомы. Ты сама просила найти тебя, когда настанет время.
        - Я не помню.
        - И об этом ты тоже просила, но уже не меня.
        Взгляд женщины устремился за плечо Афны, заставляя ее обернуться. Еще одна женщина в таких же скромных, но изысканных одеждах.
        - Что происходит? - заволновалась Афна. - Я пришла просто посмотреть на свою бывшую подругу. Ничего больше.
        - Успокойся, - еще один голос за ее спиной. Еще одна женщина, похожая на тех двух, что стояли рядом с Афной.
        - Кто вы такие?
        - Бедняжка, - женщина прикоснулась к ее щеке. - Ты совсем ничего не помнишь.
        Ее прикосновение было теплым и нежным. Оно дарило покой и что-то еще, что заполняло сознание Афны настолько стремительно, что у нее закружилась голова.
        - Или же все-таки нет?
        - Нет? - Афна закрыла глаза, не понимая, что с ней происходит.
        Гудевшая толпа смолкла. Она перестала существовать, так же, как и весь театр, со всеми его актерами, декорациями и стенами. Теперь она стояла на ночной улице. Сточные канавы источали запах нечистот. Ночное небо было настолько низким, что казалось, стоит взобраться на крышу самого высокого здания и можно будет прикоснуться к нему рукой.
        - Ну, вот и все, - услышала Афна голос женщины, которая недавно прикасалась к ее щеке.
        - Еще мгновение, - это был ее собственный голос.
        - Нет смысла ждать, - женские ладони сжали ее лицо.
        - Обещай, что найдешь меня, - Афна требовательно смотрела на третью женщину, ту, что первой заговорила с ней минуту назад в заполненном зрителями зале. Ее имя. Она знала его. Она знала имена всех трех женщин.
        - Обещай мне, Клото.
        - Обещаю.
        - Теперь пора, - она подставила губы страстному поцелую Лахезис.
        Влажный язык проник в полость ее рта, слизывая хранящиеся в сознании воспоминания. Их поток был настолько огромен, что Афна не успела разглядеть в нем ничего, что напомнило бы ей о тех временах, зато она увидела свое будущее. Увидела себя одинокую и всеми покинутую. Над ее головой было все тоже небо, но теперь в нем она не видела ничего важного, как мгновение назад. Просто небо. Просто ночная улица. Скупое настоящее и темнота вместо прошлого. Теперь Афна видела себя со стороны. Испуганная женщина, сжавшаяся, услышав приближающиеся шаги. Эти воспоминания были знакомы ей. Иногда они приходили во снах, принося боль, объяснить которую она не могла.
        - Кто ты? - спросил ее, подошедший мужчина.
        Он не был молод. Его тронутые сединой волосы вьющимися локонами спадали на плечи. Его одежда, взгляд, голос - все, что Афна могла разглядеть в темноте, подчеркивало знатное происхождение.
        - Кто ты? - терпеливо повторил он свой вопрос.
        Афна долго копалась в памяти, затем сказала, что не знает.
        - Такого не бывает, - мужчина нагло разглядывал ее. - Ты кем-то обязательно должна быть, - он протянул руку, трогая ее вьющиеся волосы. - Ты слишком красива, чтобы быть никем, - он склонился к ее лицу, вдыхая ее запах. - Сейчас слишком поздно, чтобы бродить по этим улицам одной, - прошептал он ей на ухо. - Ты позволишь мне позаботиться о тебе?
        - Позаботиться?
        - Да. В моем доме ты будешь в безопасности. Тебе там понравится. Негоже такой красоте бесхозно бродить по этим порочным улицам.
        Афна увидела, как она пошла за ним следом. Как он привел ее в свой большой дом. Как овладел ее безропотным телом на огромной кровати.
        - Моя прекрасная блудница, - говорил он ей день за днем, а она смиренно отдавалась ему. Отдавалась его братьям, когда ее тело наскучило ему, отдавалась их друзьям и друзьям их друзей.
        Прекрасная блудница - это было все, что она знала о себе. Остальное служило подстилкой для времени, памятью, в которой не было и доли того, что можно было бы запомнить. За днями шли недели, месяца, года, столетия. Только теперь Афна осознала свой возраст. По крайней мере, ту его часть, которая брала начало с поцелуя Лахезис. Если раньше она помнила лишь свое имя и фразу, которую услышала в ту далекую и первую для новой себя ночь, то теперь к Афне и Прекрасной Блуднице добавились и другие нарицательные. Сотни, тысячи слов, которыми называли ее и которые она забывала с завидным постоянством, начиная каждое новое десятилетие с чистого листа, на котором написано лишь ее имя и профессия.
        Гром аплодисментов ворвался в ее сознание, словно это рукоплескали ей, благодаря за то, что она показала всем свои воспоминания. Тяжесть прожитых лет навалилась на ее плечи, заставив колени дрожать под неподъемным грузом.
        - Кто я? - прошептала Афна, возвращаясь в шумный зал в компанию Клото, Атропос и Лахезис.
        - Ты разве не вспомнила? - Клото вопросительно смотрела на сестру. - Разве Лахезис не показала тебе твое прошлое?
        - Я не верю, что это и есть вся моя жизнь. Тот поцелуй... Что-то было и до него?
        - Было. Поэтому мы и здесь.
        - Вы... - Афна нахмурила брови, пытаясь вспомнить что-то кроме имен этого трио. - Трио... - В ее голове послышалось какое-то пение. Детские голоса неохотно собирались в слоги. Их становилось все больше и больше, позволяя Афне различать отдельные слова этой песни. - Плету судьбу я мира, - прошептала Афна, глядя на Клото, затем ее взгляд устремился к Лахезис. - А я случайности твои. - Теперь она смотрела на Атропос. - Я их необратимость. - И уже прямо перед собой, в никуда. - Мы три сестры одной судьбы. - Афна закрыла глаза. - Мойрам! - выдохнула она.
        - Ну, вот! - радостно сказала Клото. - А я уж боялась, что Лахезис слишком старательно спасала тебя от безумия, стирая воспоминания.
        - Что все это значит? - Афна посмотрела на Клото глазами полными слез.
        - Слишком многое, моя девочка, - Клото заботливо обняла ее.
        - Тебе столько еще нужно вспомнить, - сказала Лахезис.
        - Я не знаю, смогу ли я, - по щекам Афны покатились слезы.
        - Ты сама просила нас об этом, - напомнила ей Клото.
        - Это я вспомнила.
        - Тогда вспомнишь и остальное, - она сильнее прижала ее к себе. - Лахезис умеет рассказывать длинные истории.
        - Тогда обещай, что она не будет торопиться.
        - Она будет рассказывать тебе ровно столько, сколько ты сможешь услышать.
        Зал снова взорвался аплодисментами, провожая актеров, и зашумев, двинулся к выходу.
        Глава вторая
        Гес шла вдоль берега мертвого озера. На ее лице застыло выражение глубокой печали. Иногда она поднимала с земли небольшие камни и бросала их в застывшие воды, наблюдая, как от них лениво начинают расходиться круги. Собравшиеся вдоль берега гриллы недовольны рычали, считая, что своими действиями Гес может распугать их пищу.
        - Кидай камни лучше в гриллов. - Услышала Гес голос Люция. Обернувшись, она широко улыбнулась и распахнув свои объятия, побежала к нему на встречу, радостно выкрикивая его имя.
        - Я думала, ты уже не придешь. - Сказала она, обнимая его.
        - Разве я когда-то обманывал тебя?
        - Нет, но сейчас не все зависит от нас. Ты ведь сам сказал мне об этом. Помнишь?
        - Некоторые вещи неизменны, Гес.
        - Боюсь, что их слишком мало.
        - Нужно уметь ценить то, что уже есть.
        - Обещаю, что запомню это. - Она взяла Люция за руку. - Ты ведь пришел не только ко мне?
        - Ты как всегда проницательна, Гес.
        - Пронидиус говорит, что я еще ребенок.
        - Он в чем-то прав.
        - А еще он говорит, что я всегда останусь такой.
        - Разве это плохо?
        - Я не знаю. - Она нахмурилась. - Скажи, это правда, то, что рассказывают о харитах во дворце Сфинкс?
        - Отчасти.
        - Тогда я лучше останусь ребенком.
        - Мудрое решение.
        - Я знаю. - Она снова крепко обняла его. - Так неохота с тобой расставаться!
        - У нас есть еще немного времени.
        - Ты слышал, что Грифон привел из Эдема демона?
        - Это Пронидиус тебе рассказал?
        - Нет. Аворы. Ты ведь знаешь, насколько они болтливы!
        - Если бы им можно было верить.
        - Они не умеют врать, Люций. Спроси Пронидиуса. Уверена, когда он вернется, то расскажет мне о том, как выглядит демон.
        - Он сейчас с ним?
        - Он отправился искать его раньше, чем услышал болтовню аваров. - Гес понизила голос до шепота. - Ты знаешь, что он считает себя орфиком?
        - Орфиком?
        - Да. Он говорит, что по ночам слышит чудесные песни. Говорит, что они рассказывают ему про Лесбос, а иногда, даже пророчествуют.
        - Поэтому он отправился искать демона?
        - Угу.
        - Его место здесь, Гес.
        - Я знаю, но если бы мне пели песни, такие же, как ему, то я бы тоже отправилась искать демона.
        - Он нашел его?
        - Да. Скоро он приведет его сюда.
        - Снова аворы рассказали?
        - Я люблю их слушать. Это не сложно, если хочешь, то я могу научить и тебя.
        - У меня нет времени, Гес.
        - Звезды, да? - Тяжело вздохнула она.
        - И это тоже.
        - А ты знаешь, что демон ищет тебя? Я не знаю зачем, но думаю, Пронидиус ведет его сюда, чтобы познакомить со мной. Что мне им сказать, когда они попросят меня позвать тебя?
        - Скажи им, что я приду.
        - А у нас будет время, чтобы немного побыть вдвоем?
        - Если твой друг Пронидиус и этот демон не будут слишком настойчивыми.
        - Тогда я предупрежу их об этом. - Гес сильнее обняла Люция, понимая, что через мгновение он уйдет.
        ***
        Миртовый кустарник, разросшийся так сильно, что песок, блуждавший среди камней не мог пробраться сквозь его сплетенные ветви, собрал возле своих созревших ягодообразных плодов стайки голодных ийсов. Конкуренцию им составляли несколько люмидов, весьма причудливой формы и окраски. Их обезьяньи морды хищно скалились, отпугивая ийсов от дозревающих плодов, но они, так же, как и ийсы могли только ждать, когда эти плоды наконец-то упадут на землю. Живая миртовая изгородь трепетно охраняла неприкосновенность жизни, заключенной в ее объятьях, пресекая любую попытку даже прикоснуться к своим ветвям. Небольшой оазис среди камней и песка. Розы и лилии украшали его почву. Любовь и красота, давно забытая и также давно покинутая. Пришедшая сюда Гея запомнила это место другим. Когда-то на этих полянах пленили взгляд очаровательные хариты, а воздух содрогался от их веселого и беззаботного смеха. Миртовая изгородь осторожно сомкнулась за спиной Геи, продолжая трепетно оберегать это всеми покинутое место. Знала ли его бывшая хозяйка о том, во что превратился этот мир? Конечно, нет.
        - Пейофа! - Для верности позвала ее Гея. Ответа не последовало. А разве могло быть по-другому? Эфир Лесбоса грел свою гостью, так же, как и тех, кто успел отплыть вместе с ней. - Твои дети сошли с ума, Пейофа! - Сказала Гея. Ответом ей был лишь тихий шелест лепестков. - Надеюсь, ты видишь, во что обратилась твоя слабость! - Гея выбрала самую большую поляну и вышла в ее центр. - Не смей молчать, когда я говорю с тобой! - Ее тело вспыхнуло, выжигая цветы, ласкавшие ее ноги. С их обуглившихся стеблей взлетело несколько белоснежных бабочек, крылья которых пощадил огонь. Небольшой цветущий оазис содрогнулся. Распустившиеся бутоны сжались, пряча за хрупкими лепестками свои сердца. - Чего ты ждешь?! - Закричала Гея и огонь, охвативший ее тело, разгорелся еще сильнее. - Клянусь, еще одно мгновение и я испепелю это место! - Еще несколько десятков разноцветных бабочек поднялись в воздух, но на этот раз огонь не был настолько милостив, чтобы щадить их крылья. Объятые пламенем они падали вниз, исчезая в густой растительности. Бутоны цветов раболепно склонились к земле. Этот жест вызвал еще большее презрение у
Геи. Огонь вспыхнул внутри ее глаз, лишенных зрачков. Оазис снова содрогнулся. Окружавший его кустарник сжался, подобно мышцам живого существа. На зеленых листьях, словно пот на коже, выступили капли спасительной влаги. - Прислушайся к своему женскому началу, Пейофа! - Гея раскинула руки, направляя бьющий из ладоней огонь в землю. - Неужели в тебе не осталось ни капли гордости?! Неужели ты можешь спокойно смотреть на то, что происходит?! Аглая твоя дочь, а ее дети, твои внуки! Они продолжение тебя! Слышишь? - Гея вспомнила их невыносимое для женских глаз уродство. - Ответь мне! - Заверещала она. Ее гнев огненной массой застлал поляну. Капли влаги, покрывавшие зеленые листья, зашипели, борясь с прикоснувшимся к ним жаром. Растительная кожа оазиса вздрогнула, обретая форму женского лица. Капли влаги, не были потом. Это были слезы, которые катились по гладким щекам. Их стало так много, что пламя, которое изливала Гея, не могло бороться с ними. Оно возвращалось к своей хозяйке, окутывая ее своими объятиями.
        - У тебя тоже есть дочь. - Услышала Гея голос, рожденный взорвавшейся какофонией звуков. Это заставило Гею вздрогнуть. Действительно ли она услышала этот голос, или же он принадлежал ее собственному сознанию? Гнев, создавший пламя, сменился грустью.
        - Я не знаю, где она. - Опустив руки, Гея упала на колени.
        - Ты найдешь ее. - Теперь этот голос рождался в шипении. Несколько лилий тянулись к Геи своими бутонами, не взирая на окутывавший ее огонь. Оберегавшая их влага, боролась с жаром пламени и в этом противоборстве, рождавшем шипение, Гея слышала голос. Она заставила себя подняться с колен.
        - Всего лишь охапка гнилых сорняков! - Сказала она, оглядываясь по сторонам и жалея, что ее сил не хватает, чтобы уничтожить это место. - Всего лишь охапка гнилых сорняков....
        ***
        Вера, женщина, которую привел зоргулам Эрот, в ужасе отпрянула назад, пытаясь вырваться из крепких лап бывших демонов. Повязка, которую они сняли с ее глаз, скрывала настолько ужасное зрелище, что по сравнению с ним, насилие, которое один из зоргулов учинил над ней в темном гроте, теперь начинало казаться ей чем-то невинным и малозначимым. Теперь она поняла, откуда исходило невыносимое зловоние, заставлявшее ее пустой желудок снова и снова сжиматься. То, что она считала камнями, по дороге сюда, оказалось совсем другим. Это были кости. Некоторые из них были белыми, как снег, на некоторых все еще догнивали остатки недоеденной плоти, но не они были причиной зловония. Густая жижа, покрывшая землю под костями состояла из дерьма, крови и кишок. Она хлюпала под ногами, пузырилась и постоянно перетекала, словно пытаясь обрести какую-то определенную форму. Но даже не это поразило Веру. Уродливое существо в два человеческих роста, отдаленно напоминавшее седовласого мужчину, смотрело на нее своими большими, наполненными кровью глазами. Этот взгляд был сильнее, чем лапы зоргулов. Он парализовал ее. Отнял у
нее все силы, оставив лишь способность мыслить.
        - Наш дар, Оместес. - Зоргулы почтительно склонились, отпуская женщину. Они слишком хорошо изучили это существо, этого полубога, чтобы не знать его силу. Наука Сфинкс: утолить его голод, а затем просить в благодарность открыть проход в Эдем.
        - Мне нужно больше. - Громыхнул Оместес своим хриплым голосом.
        - Без нас у тебя бы не было даже этого. - Сказали зоргулы, предусмотрительно отходя еще дальше назад.
        - Этого? - Оместес приблизился к дрожащей женщине.
        - Что может быть слаще плоти отверженных? - Раболепно спросили зоргулы, продолжая пятиться назад. - Скажи, и мы исполним твое желание.
        - Ничего. - Его рот начал раскрываться, увеличиваться до размеров, способных поглотить женщину целиком. Склонив головы, зоргулы лишь изредка поднимали глаза, наблюдая за этим процессом. Слишком часто они уже видели подобное, чтобы желать рассмотреть детали. Смердящее дыхание Оместеса окутало тело Веры. Она видела его гнилые зубы, видела его язык, гортань, вытекавшую оттуда слюну. Оместес склонился еще ниже и голова Веры уперлась в его горло. Его податливая плоть растянулась, принимая форму сначала головы, а затем плеч женщины. Ее груди скользнули по его языку, и она почувствовала, как он поднимает ее, запрокидывая голову. Она все еще могла видеть. Изнутри он был прозрачным, словно матовое стекло, в которое вплетено множество пульсирующих вен. Опускаясь все ниже, она видела зоргулов, видела свои собственные ноги, вздрагивающие в такт жадным глоткам Оместеса. Она не могла дышать. Его желудочный сок заполнил ее легкие и теперь затекал в ее собственный желудок. Ее кости трещали, но она все еще была жива. Что-то поддерживало в ней эту жизнь, не позволяя закрыть глаза. Она чувствовала, как раскололся ее
череп. Как что-то проникло в него и начало копаться в ее мозгах. Плоть Оместеса обволокла ее подобно кокону. Она не могла двинуться, не могла даже моргнуть, но она все еще была способна мыслить и как расплата за это, были сохранившиеся в ней чувства. Она чувствовала свое тело. Чувствовала, как желудочный сок Оместеса растворяет ее кожу. Чувствовала боль обнажившейся плоти, вывернутых суставов, извлеченного кишечника. Ее разбирали словно деликатес, поставленный на стол перед собравшимися гурманами. И не смотря ни на что, она все еще могла видеть. Она знала, что скоро очередь дойдет и до ее глаз и тогда наступит темнота. Но лишится ли она способности мыслить? Один из своих последних взглядов, она направила на кости, покрывавшие землю и жижу, пульсирующую под ними. Теперь она видела в этом нечто иное, чем ужас и зловоние. Теперь она видела в этом жизнь. Жизнь таких же, как и она сама. Этой жизнью было наполнено все это место и скоро, очень скоро, когда трапеза Оместеса будет закончена, она дополнит эту жизнь своим крохотным осколком разума или же своим безумием. Последнее показалось ей куда более
уместным. В ее глазах, блестевших среди белой кости черепа мелькнула последняя мысль, затем Оместес поглоти и их. Ее голый скелет упал к его ногам. Несколько ошметков плоти оставленных на нем гнойными наростами источали зловоние. Процесс гниения уже принялся за них. Наполненные кровью глаза Оместеса устремились к зоргулам. - Я хочу больше. - Прохрипел он.
        - В следующий раз мы принесем больше.
        - И не смейте осквернять их плоть своей похотью!
        - Да.
        - Я запомню. - Оместес поднял руки. Его удар разорвал пространство возле его груди. Пустота вздрогнула и затрещала по швам. Оместес вцепился в образовавшуюся брешь, раздирая ее края. Каменные обломки прозрачной материи падали к его ногам. - Поторопитесь! - Сказал он зоргулам, уничтожая трудолюбивых свиртов, латавших созданную им брешь. Зоргулы переглянулись и осторожно двинулись вперед, в открывшийся перед ними Эдем.
        ***
        Древние, как сам Аид валуны, окружали Люция. Он чувствовал их пристальное внимание. Чувствовал, как они изучают его. Тонкие, невидимые нити пронзали его тело, обследуя каждую частицу его сущности. Каждую клетку, каждую мысль. Они знали все: начиная от пылинки на его коже и кончая причинами, побудившими его прийти сюда. Ин-Незы. Безучастные зрители драмы Аида. Свидетели слишком многого, чтобы иметь желание рассказывать об этом. Самые мудрые и самые безразличные. Ходили слухи, что даже мойрам не отваживались посетить это место, боясь их гнева, но в действительности они не могли гневаться. Не умели. Так же, как любить, ненавидеть, карать и миловать, прощать и презирать.... Это были всего лишь камни. Холодные и бесчувственные, как отведенное им время.
        - Ты пришел сюда не за тем, чтобы спросить нас о нашей природе. - Услышал Люций голос внутри своей головы. Невидимые нити напряглись, словно готовясь разорвать тело, которое они пронзали. Уничтожить того, кто потревожил их покой, а затем снова погрузиться в тягучую дремоту своего существования.
        - Сфинкс. - Шепнул Люций.
        - Мы не провидцы, чтобы ответить тебе, когда закончится ее время.
        - Но вы знаете о ней?
        - Мы знаем обо всем.
        - Хтон?
        - Он не сможет противостоять Сфинкс в одиночку.
        - Его слуги мертвы.
        - Тиран всегда может найти себе новых слуг.
        - Все изменилось.
        - Что-то всегда остается неизменным.
        - Аид утопает в пороке.
        - В пороке ты найдешь лишь шлюх. Рабов нужно искать в страданиях и боли.
        - Отверженные?
        - Пока они живы в них слишком много страха.
        - Мертвецы. - Выдохнул Люций. Он слишком сильно хотел забыть об этом. Времена, когда он был еще совсем молод. Когда Хтон правил Аидом, когда его тирания заставляла мир содрогаться и падать к его ногам в раболепном поклоне. Отверженные. Земля Аида принимала их тела так же, как и земля Эдема, но здесь, на их могилах не распускались цветы. Здесь вообще не было могил. Только ямы, раскопанные изнутри теми, кто выбирался из них, после своего погребения. Ужасные монстры, лишенные страха. Проповедники боли и страданий. Они несли свое учение в самые далекие уголки Аида и нигде не возможно было укрыться от них. Своеобразная кара для всех живущих здесь. Месть отца за своих убиенных детей. Память о тех временах пугала Люция. Аид был другим. Эдем был другим. Слишком многие желали попасть на остров покоя. Слишком многие верили в свое второе рождение. Теперь их приток уменьшился. Люций не знал причин. То ли остров покоя стал более милостив к их грехам, то ли вера живущих в Эдеме иссякла, но те страшные времена, когда берега мертвого озера были залиты кровью отверженных давно прошли. Гнев отца сменился на
милость, и теперь земля Аида, поглощая своих детей превращала их не в монстров а, подобно, тому, как их мать, земля Эдема, превращает их тела в корм для червей и цветов, так и Аид пытался подрожать своей возлюбленной, создавая причудливые алозии - растения схожие с теми, что вырастают на могилах усопших в Эдеме. Лишь в одном месте рудимент минувшей эпохи сумел сохранить свою первозданность. Сфинкс оградила свой мир от этого злачного места. Не в силах уничтожить всех своих врагов, она возвела вокруг них непреодолимые стены. Люций знал о существовании двух таких мест. Одно из них охраняло Гарпию, другое Оместеса. И если заточение первой ставилось Люцием под сомнение, то в отношении второго не возникало ни каких вопросов, кроме одного. Неужели Сфинкс не хватило своего могущества, чтобы окончательно уничтожить его?
        - Он нужен ей. - Услышал Люций ответ Ин-Незов. Это откровение заставило его содрогнуться. Какие цели преследовала Сфинкс, заключая договор с этим полубогом? С тем, чьи ноги утопают в крови поглощенных им живых существ? Воспоминания о, казалось, канувших в прошлом кошмарах, были слишком ужасны, чтобы Люций мог забыть про них. Оместес. Его армия из костей и гниющей плоти отверженных. Их кишки, ползущие по земле, купаясь в лужах дерьма и крови, подобно змеям. Тысячи лиц, скрытых в этой кишащей массе. Боль и страдания, слившиеся в одну проповедь, в стремлении приобщить к своей вере, тех, кто более жив, чем они. Что может быть общего с пороком, семена которого сеет Сфинкс и этими кошмарами?
        - Эдем. - Ответили Люцию Ин-Незы. Их невидимые нити напряглись так сильно, что его плоть затрещала, готовая разорваться в любое мгновение. Он получил ответы на все свои вопросы.
        - Еще один. - Прошептал он, падая на колени. - Темис. Дочь Геи. Она жива?
        - Да. - Его плоть начала рваться.
        - Где я смогу найти ее?
        - Не здесь.
        - Лесбос?
        - Эдем. - Это было последние, что услышал Люций. Тысячи нитей, пронзавших его, натянулись, разорвав его тело на части.
        Когда он открыл глаза, небо уже начинало опускаться. Он лежал посреди небольшой поляны аворов, разносящих весть о его пробуждении. Самые любопытные из них склонялись к его лицу, желая заглянуть в его глаза, но стоило им сделать это, как их чувственные бутоны сжимались, увядая. Аворы тут же разболтали и эту весть. Люций поднялся на ноги. Разговор с Ин-Незами не стерся из его памяти, наоборот, он стал подобен листу бумаги, на котором талантливый художник запечатлел все его мысли. Была там и картина его страданий. Рисунок смерти, который уже ничто не сможет стереть. Ин-Незы не могли пророчить. Люций знал это. Они могли лишь показать ему плату, за его следующий визит, рассказать ему о ней в виде рисунка, подобно тому, как болтливые аворы рассказали о том, что случилось с их собратьями, попытавшимися заглянуть в его глаза. Он снова посмотрел на небо и зашагал прочь, продолжая изучать оставленные Ин-Незами рисунки.
        ***
        Ужас. Его картины были непостижимы. Его видения могли принести смерть, одним только воспоминанием о них. Кровь и пепел. Реки и горы. Небо, утратившее свою целостность из-за застлавшего его дыма. Крики мольбы и громкий смех победителей. Милость и кара. Боль и страдания, превращенные в желанные мгновения сладострастия, настолько недолгие, что их хватало лишь на один вздох. Смерть и шагающее с ней в ногу бессмертие. Хаос, в котором рождался порядок, и порядок, рожденный из хаоса. Камни, укрывшие в своей тени внутренности побежденных. Выжженная земля, как след их проклятия. Прах. Роды себе подобных, из которых вырастут враги и удушат своих родителей сохраненной для этих целей пуповиной, которая некогда соединяла их. Плоть. Мясо. Зубы. Страх и отчаяние, внутри которых зарождается свет и надежда, разгоняющая мрак. Мир. Хрупкая жизнь. Вожделение, как способ на несколько мгновений забыть о боли. Взаимность и где-то на ее задворках верность. Память и грусть, как намек на любовь. Чувство собственности и страх потери. Новая боль, рожденная новыми чувствами. Лож, месть, ненависть, лесть. Совесть и честь, как
противовес им. И снова любовь, но уже более глубокая. Более целостная и осознанная, чем прежде. Свет, разгоняющий мрак. Яркие вспышки, способные на это краткое мгновенье озарения остановить хаос. Порядок, как средство контроля этого света. И снова хаос, как результат неудачных попыток обрести власть над этим светом. Ужас. Необратимость. Рождение нового в забытых рудиментах, превратившихся в перегной. И снова боль. Афна бежала от нее так долго, как только могла. Кто она? Что она? Кому упасть в ноги и умолять вернуть ей прежнюю жизнь шлюхи?! Ее маленький никчемный мир, цена которого несоизмеримо мало в сравнении даже с одним мгновением того, что ей довелось увидеть.
        - Хватит! - Из последних сил закричала Афна. Упав на колени, она поползла по мостовой в сторону сточной канавы. Наполнявшее ее дерьмо было таким настоящим. Она умывалась этими сточными водами. Купалась в их зловонии, ибо они были рождены теми, кем когда-то была она. - Я не хочу! - Кричала она застывшим над ней мойрам. - Я не могу! - Чуть позже, когда ее сумасшествие забрало все силы, Афна вернулась домой. Не смотря ни на что, это все еще был ее дом. Ее кровать, ее одежда и ее украшения. Эта жизнь была слишком невинна, чтобы когда-то забыть о ней.
        - Ни что не вечно. - Голос Клото прозвучал, как приговор.
        - Я не хочу больше видеть этого.
        - Это лишь малая часть того, что предваряло твою историю.
        - Я больше не хочу этого!
        - Значит, теперь ты готова увидеть свою жизнь?
        - Нет! - Афна закрыла лицо руками.
        - Самое страшное уже позади.
        - Я все равно боюсь!
        - Прошлое всегда пугает нас ответственностью за совершенное. - Лахезис попыталась обнять Афну.
        - Не прикасайся ко мне!
        - Но твое прошлое уходит в будущее. Ты не сможешь отвернуться от него. Это неизбежность.
        - Почему я?
        - Потому что ты сама хотела этого.
        - Я не верю.
        - Позволь я покажу тебе.
        - Нет! Не надо, умоляю. Не сейчас.
        - У нас слишком мало времени. - Клото заботливо обняла ее. Рука Лахезис прикоснулась к плечу Афны, рождая новые видения. Отчаяние, заполнявшее ее сознание минутой ранее, уступило место новому чувству.
        - Иакх. - Выдохнула Афна имя своего возлюбленного. Его образ выдавил из ее глаз слезы. Как она могла забыть о нем?! Его лицо, руки, голос. Его губы. Она улыбнулась, вспоминая, как он целует ее. Как гладит ее волосы, пропуская непослушные локоны между пальцев. Как шепчет ей что-то о любви, о вечности. Ее милый отверженный бог. Он всегда был так добр к ней. Не смотря ни на что. Афна поморщилась, вспоминая Сабазия. Неужели это она? Одна из жриц любви, замыкающая порочный круг, в центре которого приносит в жертву своим богам ягненка ее хозяин. Нет, не приносит. Он трахает его, надсмехаясь над богами. И Кибела. Эта прекрасная жрица. Неужели ее мистерии стали такими ужасными? Неужели, так же, как и Сабазий, она смеется над богами, отдавая свое тело в ночь поклонения диким животным, чтобы те могли удовлетворять свою похоть? А ее нимфы? Эти чудные создания. Разве могут они отказаться от того, чтобы следовать за своей хозяйкой? Вот этот круг и вот эта оргиастическая мистерия. Пережитки истории, которые вскоре должны будут стать прошлым. Где, как не здесь можно укрыться от зла и насилия чинимого за этими
стенами. Где, как не здесь можно вкусить наслаждение, рожденное не в боли, а во взаимном желании. Часть последующих событий промелькнула слишком быстро, чтобы Афна смогла различить что-то кроме бесконечных оргий и богохульства, частью которых была и она сама. Затем, так же внезапно, история замедлила свой бег. Она снова была частью порочного круга. Но теперь в эту оргию добавился младенец. Кибела держала его на руках, приобщая к проходящим обрядам. Дар уходящих богов за преданность бесчинствам и непокорность новым богам. - Иакх. - Снова проворковала Афна. Она полюбила его с рождения. Рудимент ушедшей эпохи. Непризнанный новыми богами наследник прежних богов. Он слишком рано присоединился к оргиям Кибелы и Сабазия. Слишком рано почувствовал вкус их презрения к новым богам. Но именно это спасло его от безумия наследственной жестокости. Его почившие родители не знали пощады. Боль, страдания и хаос - это было в его крови. Но здесь, в объятиях Кибелы и Сабазия, окруженный их заботой и покрытый их поцелуями, он сохранял в себе силы бороться с тем, что говорила ему природа. Порок исцелял его лучше любых
убеждений. Но страх и тщеславие не смогли обойти его стороной. Новые боги несли новые верования. Иакх чувствовал перемены, витавшие в воздухе. И вот однажды он ушел. Непризнанный бог, мечтавший заслужить право встать на одну ступень с нынешними богами. Он не вернулся к Сабазию. Вместо него пришли слухи о его деяниях. Они ужаснули его приемных родителей. Ужаснули их слуг. Чудовищное сочетание науки похоти, привитой с детства и учения, которое текло в его крови с рождения. Порок и страдания. Вожделение и боль. Обезумевшие женщины, которых он собирал возле себя, убивали в экстазе своих мужей, а мужья, склонившие колени перед ним, убивали своих жен.
        - Ты должна положить конец этому. - Услышала в ту ночь Афна слова Атропос. Это было ее первое знакомство с мойрам.
        - Почему я?
        - Потому что ты любишь его. - Сказала Клото. - Потому что он любит тебя. - Лахезис обняла ее, возвращая мысли к картинам, подтверждающим сказанное. - Ты должна отправиться на его поиски. Одна. Ты нужна ему, так же, как он нужен тебе. - Разве могла Афна отказать им! Долгие странствия пронеслись перед ее глазами в одно мгновение.
        - А когда все это закончится, мы отправимся с тобой на Лесбос. - Услышала Афна голос своего возлюбленного. Она лежала у него на коленях, а он нежно гладил ее волосы, пропуская их непослушные локоны между своими пальцами. Его губы были теплы, а взгляд нежен. Разве могло его сердце быть твердым, как камень? Конечно, нет! Его гнев превратился в милость, а милость в мудрость. Вместе с Афной он возвел новый город. Город, который был так же красив, как и его возлюбленная. Афна не хотела расставаться с этими воспоминаниями, но Лахезис была слишком нетерпелива в повествовании этой части истории. Любовь, дети, века мудрого правления, целая эпоха, вобравшая в себя несчетное число событий - все осталось позади. Улыбка на лице Афны сменилась болью и слезами. Их город. Их любимый город был разрушен. Их дети были убиты.
        - Иакх. - Застонала Афна. Она стояла возле его растерзанного тела. Его сердце все еще билось. Она подняла его, прижимая к своей груди. И в этот самый момент мойрам появились в ее жизни во второй раз.
        - Ты не сможешь вернуть его к жизни. - Сказала ей Клото. - Но ты сможешь помочь ему исполнить его давнюю мечту. Стать богом. Его сердце. В нем жизнь его родителей. Его кровь. Ты должна сохранить его. Настанет день и твой возлюбленный возродится вновь и займет свое место среди богов.
        - Но без меня.
        - Ты нимфа. Тебе место здесь.
        - Я понимаю.
        - И ты сделаешь то, о чем мы тебя просим?
        - Да. - Вспоров себе живот, Афна опустила в разверзшуюся полость сердце своего возлюбленного, а затем зашила рану его сухожилиями. Теперь оно всегда будет с ней. Там, где заканчивается ее женское начало, будет начинаться его сердце.
        - Теперь возвращайся к Сабазию и Кибеле. - Клото обняла ее. - Лахезис поможет тебе сохранить эту тайну. Афна уже знала, что приносит этот поцелуй. История снова побежала вперед с чудовищной быстротой. Оргиастические мистерии, поклонение свергнутым богам, начало новой эпохи и ее крушение. Мойрам снова нашли ее, когда культу Сабазия грозила угроза. Его учения поощрялись новым законом, который именно в них и почерпнул все свои истоки. Но теперь он не желал делиться этими знаниями. Как неверный ученик, предавший учителя, он уничтожил Сабазия и всех его приближенных. Афна спаслась лишь благодаря мойрам. Они предупредили ее. Вернули ей воспоминания, чтобы она смогла им поверить и сказали куда она должна идти, чтобы гонения, не смогли коснуться ее судьбы. Новые Фивы. Именно здесь Афна нашла свое последние пристанище. Именно на этих погрязших в пороке улицах, она снова простилась с мойрам. И именно здесь началась ее новая история. История обыкновенной женщины, ставшей шлюхой. Афна открыла глаза и посмотрела на мойрам.
        - Мне снова угрожает опасность? - Спросила она Клото. - Если снова нужно убегать, то я отказываюсь. - Она положила руку на свой живот. Теперь она знала откуда у нее этот уродливый шрам, о происхождении которого, спрашивали ее так часто. - Я больше не могу нести в себе этот груз. Найдите другую женщину или мужчину. Уверена, Иакх не будет против.
        - Мы не можем. Это твой груз.
        - Но я тоже не могу больше никуда бежать.
        - Бежать больше некуда. - Атропос коснулась ее плеча, показывая хаос, охвативший Фивы.
        - Пусть будет так. - Афна устало опустила голову.
        - Ты отказываешься, дойдя почти до конца?
        - До конца? Разве это конец?
        - Его мечта, Афна. Она ближе, чем ты можешь себе представить.
        - А что потом?
        - Потом? - Атропос закрыла глаза. - Потом все изменится.
        - Я не хочу, чтобы что-то менялось. Разве Фивы, это не лучшее из того, что было здесь?
        - Что-то всегда меняется.
        - А что-то остается неизменным. - Афна нахмурилась. - Где я могла слышать это?
        - Ты разве не помнишь?
        - Нет.
        - Воспоминания вернутся. Рано или поздно ты вспомнишь все.
        - А если я не хочу и этого?
        - Ты не хочешь вспоминать?
        - Я не хочу жить прошлым. - Она посмотрела на Лахезис. - Если я дойду до конца. Если.... Могу я просить, чтобы вы вернули мне мою жизнь? Ту, которой я жила до этого дня. Ту, в которой я просто женщина.
        - Неужели ты хочешь променять свое великое прошлое на эту никчемную жизнь?!
        - Да. - Афна смотрела на Клото. - Ты можешь обещать мне, что когда я выполню свое предназначение, моя жизнь вернется в прежнее русло?
        - Это не так просто.
        - Но таково мое условие.
        Мойрам долго молчали, качая головой и тяжело вздыхая, но, в конце концов, согласились.
        ***
        Люций шел на зов Гес. Он знал, что ждет его в конце этого пути. Пронидиус и демон, которого старик привел с собой. Их вопросы и возможно, ответы. Люций надеялся на это.
        - Похоже, Гес была права! - Радостно заявил Пронидиус, увидев Люция. - Ты ее настоящий друг.
        - Этим дети и отличаются от нас. У них есть вера, которую мы давно потеряли.
        - Странно слышать эти слова от тебя.
        - Все когда-нибудь меняется, Пронидиус. - Люций внимательно смотрел на демона. - Похоже, аворы не соврали.
        - Наверно, это и есть то неизменное. - Пронидиус щелкнул пальцами. - Твоя мудрость?!
        - Ты здесь мудрец, не я. - Люций подошел к демону. - Как ты попал в Аид?
        - Его привел Грифон. - Пронидиус испуганно подпрыгнул. - Демон! Не забудь, что я тебе сказал. Не смотри ему в глаза! - И уже себе под нос добавил. - Не хочу терять ново-обретенного друга.
        - Почему Грифон стал помогать тебе?
        - Это долгая история! - Снова засуетился Пронидиус. - Давайте пройдем к берегу озера. Демон хотел посмотреть, как рождаются отверженные. Не думаю, что это помешает рассказу. К тому же, если повезет, мы сможем спасти пару невинных тел. Не думаю, что гриллы или другие твари отважатся приблизиться к нам. - Пронидиус внимательно посмотрел на Люция, затем на демона. - Не знаю, уж кого из вас они испугаются больше, но, уверен, что мешать они нам не станут.
        - У меня мало времени, Пронидиус.
        - Э, нет, Люций! Для этой истории ты найдешь столько времени, сколько потребуется, чтобы услышать ее. И даже больше. - Он многозначительно поднял вверх указательный палец. - Моя мудрость! - Заявил он и нахмурился. - Или глупость. Не знаю. - Он пожал плечами и зашагал к берегу мертвого озера дарящего жизнь.
        - Я представлял тебя другим. - Признался Люцию демон.
        - Пронидиус постарался?
        - Его слова не дорого стоят. По крайней мере, большая их часть.
        - Я все слышу! - Обиделся Пронидиус.
        - Кто тогда, если не он?
        - Ангел.
        - Ангел?
        - Бывший ангел. Теперь его называют узник.
        - Узник. - Люций пытался вспомнить. - В Эдеме?
        - Да. Это он велел Грифону провести меня сюда.
        - Велел? Я удивлен, что Грифон стал кого-то слушать.
        - Подчиняться.
        - Даже так?
        - Ты удивлен?
        - Судя по тому, что происходит здесь, этого следовало ожидать.
        - Ангел хотел, чтобы я рассказала тебе обо всем, что видел.
        - Почему мне?
        - Потому что он сказал, что ты уже однажды помог ему.
        - Узнику?
        - Для меня он всегда будет ангелом.
        - Странно слышать подобное.
        - Он сказал, что ты можешь нам помочь. Твоя звезда.... Ндора правда все еще читает их.
        - Что-то остается неизменным.
        - Тогда ты должен зажечь звезду для нас.
        - Ты считаешь, что твоя история достойна этого?
        - Я расскажу ее тебе, а ты уже будешь решать. - Сказал демон и начал свой рассказ.
        ***
        - Это не может быть тот самый ангел. - Произнес Люций, когда история подошла к концу, и демон спросил, узнает ли он теперь его ангела.
        - Может! - Подал голос Пронидиус. - Я даже уверен в этом.
        - Правда?
        - Конечно! Лесбос, Люций! То место, куда тебя никогда не примут. Я слышал их песни. Они говорили мне, что все будет именно так. Я же как-никак мудрец. А кому, как не мудрецам даруются божественные откровения?!
        - Ты стар и веришь в легенды.
        - Но это действительно так! - Обиделся Пронидиус. - Он все еще пророчествует. Он.... - Пронидиус начал пересказывать древнюю легенду о сыне музы, которого растерзали менады за его непочтение к их клану. Они разорвали его тело на части, а голову выбросили в воды озера за туманной пеленой которого скрывается божественный остров Лесбос, на который рано или поздно отправляются все божества, чтобы стать там единым целым, наполнив своей жизнью эфир этого острова. Стать частью тех, кто уже живет там, и позволить им стать частью себя. - Менады думали, что воды этого озера уничтожат Орфея, но боги решили по-другому. Они приняли его в свой божественный эфир, оценив его пророческий дар. - Закончил Пронидиус, громко пёрнув и сказав, что это есть ни что иное, как знак того, что его слова истинная правда. - Я знаю очень многое! - Замахал он руками. - Перемены! Никто не скроется от них. Они повсюду! Их корни уходят в Эдем....
        - В Эдем? - Перебил его Люций, вспоминая картины, оставленные в его сознании Ин-Незами.
        - Я слышал об этом в песнях. - Смутился Пронидиус, словно Люций уличил его в богохульстве. - Они говорили о том, что в Эдеме спрятана сила, которая сумеет положить конец Великой Войны в Аиде. - Он всплеснул руками. - Правда, никакой войны я не вижу! Может, это всего лишь метафора....
        - А эти песни, они говорили тебе, как найти эту силу?
        - Говорили. - Пронидиус опустил голову. - Только я ничего не понял. Что-то про Фивы и путь орфиков. Что-то о слабостях Сфинкс и о костях, на которых зиждутся эти слабости. Что-то о загадках и о порочных девах и еще что-то, чего я совсем не понял.... Ты же знаешь, как бывает в песне. Пока ты ее слышишь, вроде бы все гладко и понятно, а стоит только ей закончится, как в голове только мотив и ничего больше.
        - Может быть, в твоих песнях и есть доля истины. - Сказала Люций, продолжая изучать картины Ин-Незов. - Может быть, - Сказал он, глядя на демона, - и твой ангел не только ангел, которого ты знал от самого рождения. В следующий раз, Пронидиус, когда ты снова услышишь свои песни, постарайся почерпнуть из них как можно больше.
        - Сделаю! - Решительно заявил старик. - Все сделаю! Вот только одно но.... Ты что-то знаешь, чего не знаю я, Люций. Если ты хочешь, чтобы я запоминал песни, ты должен поделиться со мной своими знаниями. Мне кажется, что, зная то, что знаешь ты, я буду лучше запоминать то, что услышу.
        - Всему свое время. - Сказал ему Люций. Ожидавший другого ответа Пронидиус снова пёрнул, но на этот раз уже с досады.
        - Как насчет моей просьбы, Люций? - Спросил демон.
        - Тебе придется подождать. Надеюсь, ты понимаешь, почему.
        - Я понимаю, что Аид это не то место, где демон может позволить себе ждать.
        - У тебя нет выбора.
        - Слушай, что он говорит! - Пронидиус замахнулся на демона своим извивающимся посохом и уже более заискивающим тоном добавил. - Обещаю, что составлю тебе компанию в твоем ожидании. Уверен, мы найдем о чем поведать друг другу за это время. Мы будем тебя ждать здесь, на берегу. - Сказал он Люцию, но тот смотрел мимо него. Там, вдали, стояла маленькая Гес.
        - Извинись перед ней за меня. - Велел Люций Пронидиусу и развернувшись зашагал прочь.
        ***
        Он встретился с Геей в ее покоях. Стоя возле окна, она наблюдала, как внизу, забившись в укромный уголок, однополая пара иддалов страстно совокуплялась между собой, время от времени меняясь местами.
        - Что может быть более уродливым? - Спросила она Люция. - Хариты, рожающие уродов, или уроды, имеющие друг друга?
        - Хочешь, чтобы я прогнал их?
        - Они займутся этим где-нибудь в другом месте, а если не они, так другие подобные им. - Она повернулась к окну спиной. - Я была в храме Пейофы, Люций.
        - Не знал, что он до сих пор сохранился.
        - Только образ.
        - Зачем же ты тогда ходила туда?
        - Надеялась, что Пейофу тронет судьба ее детей. - В глазах Геи вспыхнул бессильный огонь злобы. - Но, похоже, это ее уже не заботит.
        - Ее дети сами выбрали свою судьбу. Те, кто хотели, покинули Аид вместе с ней.
        - Лесбос! - Гея выплюнула это слово, подобно ругательству. - Неужели его эфир так сладок?!
        - Пронидиус говорит, что слышит голоса, приходящие к нему с этого острова.
        - Какое дело богам до этого старого хрена, если они забыли даже о своих детях?
        - Пронидиус считает, что с ним говорит Орфей.
        - Не знала, что перегной от этих легенд еще питает чьи-то сердца.
        - Я склонен верить ему.
        - Ты?!
        - Я говорил с Ин-Незами. Их картины похожи на те песни, которые слышит Пронидиус.
        - И что сказали тебе эти камни?
        - Одна из картин посвящалась твоей дочери.
        - Темис? - Огонь погас в глазах Геи. - Они сказали, где она?
        - Да.
        - Говори же!
        - Эдем.
        - Эдем?! Как такое может быть?
        - Разве есть место лучше, чтобы спрятать то, что согласно пророчеству должно изменить мир?
        - Пророчества лгут!
        - Но Сфинкс верит в них.
        - Это невозможно. - Критично покачала головой Гея.
        - До сегодняшнего дня я бы тоже так сказал.
        - Что изменилось?
        - Демон. Я видел его в Аиде так же, как вижу сейчас тебя. Он пришел из Эдема, чтобы просить меня зажечь для него звезду. - Люций огляделся по сторонам и, понизив голос, поведал Геи историю, которую услышал возле берега мертвого озера.
        - Я должна поговорить с этим демоном.
        - Ты не доверяешь мне?
        - Я - мать, Люций!
        - Тогда ты должна пойти дальше.
        - Сфинкс не даст мне ответ.
        - Не Сфинкс. Нет, Гея. Тебе нужен тот, кто знает о том, что происходит в Эдеме лучше, чем любой другой житель Аида.
        - Ты хочешь сказать....
        - Да. Сбереги свои чувства для этого.
        - Боюсь, моих чувств может оказаться недостаточно.
        - Нам некуда торопиться, но и ждать мы больше не можем.
        - О чем еще сказали тебе Ин-Незы?
        - Хтон. Теперь я знаю, где он сможет найти себе слуг.
        - Его слуги мертвы, Люций. Остались только шлюхи и раболепные твари. Их армия не сможет противостоять Сфинкс.
        - Ин-Незы показали мне другой путь.
        - Другой?
        - Оместес. - Люций отошел в сторону, готовый к тому, что тело Геи охватит пламя при одном упоминании об этом полубоге.
        - Ты не посмеешь! - Прошипела она.
        - Этому миру нужна боль, Гея. Армия Оместеса, как ничто другое сможет отрезвить его отравленный пороками Сфинкс разум.
        - Он принесет кошмар!
        - Никто не станет бороться со Сфинкс, а на борьбу с ним восстанет весь Аид. Хтон и армия Оместеса придут к власти обессиленными. Мы освободим твою дочь, и она установит порядок, который царил в Аид, до того как к власти пришла Сфинкс. Скажи, разве ты не хочешь этого?
        - Новый мир на окровавленных камнях поверженного?
        - Или же то, что есть сейчас. Выбирай!
        - Тебе не хватит твоих звезд, Люций!
        - Мир найдет другой выход.
        - Надеюсь, ты прав. - Ее огонь стал угасать. - Надеюсь, мы не останемся одни в надвигающемся кошмаре.
        Глава третья
        Химера величественно восседала на своем троне. Окружившая ее бесформенная темная масса двигалась, обволакивая ее трон. Бессчетное количество теней, стекавшихся в это место отовсюду, казалось однородным существом, сотканным из множества лоскутов, живущих своей собственной жизнью. Нескончаемый поток информации, который приносили тени, заполнял сознание Химеры, рисуя картину мира. Тени, выступая в роли падальщиков, питавшихся воспоминаниями людей, приносили несчетное количество историй. Некоторые из них были пусты в своем содержании, другие имели лакомые части жизни земных созданий. Каждую из таких историй Химера пропускала сквозь себя, связывала похожие между собой, отсеивала ненужные, а затем возвращала голодным стервятникам, которые разрывали оставшиеся ошметки, не оставляя о них даже памяти. Каждую ночь полчища теней блуждали по свету, в поисках подобной пищи, затем приносили добычу хозяину, и терпеливо ждали, когда он позволит им полакомиться тем, что останется после его искушенной трапезы. Химера знала практически все, что происходит в Эдеме - стервятники всегда были слишком голодны, чтобы
позволить себе упустить даже мелочь. Они изучали воспоминания людей, прослеживали цепочку, ведущую от одного человека к другому, и с присущей только им ненасытностью следовали по ней, обливаясь слюной, предвкушая более лакомые кусочки, чем те, которые им уже удалось узреть.
        Гея смотрела на этот храм знаний, пытаясь побороть охвативший ее страх. Огромная лестница в виде пирамиды уходила высоко вверх, туда, где ее шпиль был увенчан троном Химеры. Этой трехголовой богини знаний, сочетавшей в себе козла, льва и змею. Поборов страх, Гея осторожно начала подниматься. Скользкие полотна безликих теней облепили ее ноги. Они цеплялись за ее длинные волосы, хватали за колени, пытаясь подняться выше. Скользкие и холодные. В глазах Геи вспыхнул огонь. Сколько еще будет продолжаться это унижение?! Голос Химеры прозвучал раньше, чем тело Геи охватило пламя. Он был таким же изменчивым, как и сама суть этого божества: грозный рык льва, блеяние козы и змеиное шипение.
        - Не смей делать этого! - Приказала Химера.
        - Прикажи своим тварям не прикасаться ко мне.
        - Они не смогут причинить тебе вреда.
        - Сделай то, о чем я тебя прошу! - Когда тени, окружившие Гею, расступились, огонь в ее глазах погас. Сшитая из лоскутов трепещущая масса замерла.
        - Зачем пришла? - Прошипела Химера, изучая подошедшую к ней Гею.
        - Ты узнаешь меня?
        - Твои истории все еще хранятся здесь. - Три головы склонились, указывая на глубокий колодец, пронзивший центр пирамиды.
        - Надеюсь, они уже успели покрыться плесенью.
        - Вся история Аида покрылась плесенью здесь. - Проблеяла Химера.
        - Я слышала, Сфинкс запретила тебе допускать своих падальщиков в наш мир?
        - Это ее право.
        - Твоя лесть воняет страхом.
        - Не забывайся! - Теперь у Химеры говорила голова, похожая на льва.
        - Мне нужна твоя помощь.
        - После всего того, что ты сказала сейчас?
        - Да.
        - Твоя дерзость достойна того, чтобы я тебя выслушала. - Козлиное блеяние.
        - Моя дочь. Темис. Мне нужно найти ее.
        - Ты ведь знаешь, что у меня нет доступа к историям Аида.
        - Она не в Аиде.
        - Нет?
        - Нет. - Гея горделиво подняла голову. - Эдем, Химера. Моя дочь в Эдеме, и ты должна помочь мне найти ее.
        - Этого не может быть.
        - Ты слишком долго читала историю не того мира.
        - Я читала то, что мне было позволено.
        - Так позволь и мне почитать это.
        - Что я получу взамен? - Прошипела Химера.
        - Историю.
        - Твою?
        - Нет. Аида. - Гея огляделась по сторонам. - Твои падальщики скоро станут настолько голодны, что разорвут твой колодец на части, а может и тебя вместе с ним. Их слишком много для одного Эдема. Ты знаешь это.
        - Ты говоришь от имени Сфинкс?
        - Правлению Сфинкс скоро придет конец. Я предлагаю тебе вернуть в этот мир то, что она отняла у нас.
        - Наше прошлое?
        - Можешь это и так назвать.
        - Почему я должна верить тебе?
        - Потому что перемены наступают тебе на пятки, и ты знаешь об этом. Кому ты будешь служить, когда не станет Сфинкс? Эринниям? Боюсь, они всего лишь слушатели твоих историй.
        - Они - закон Эдема.
        - Но ты-то здесь!
        - Я понимаю тебя. - Львиный рык Химеры сменился змеиным шипением.
        - И ты поможешь мне найти мою дочь?
        - Я позволю тебе самой найти ее. - Три головы снова склонились к колодцу. - Надеюсь, ты не заблудишься в этих историях?
        - Ты доверишь мне одной изучать их?
        - А ты разве боишься?
        - Ты забываешь, Химера! - Гея гордо подошла к краю колодца. - Мать не может бояться за свою жизнь, когда речь идет о ее ребенке. - Она занесла ногу над зловонной пустотой колодца и сделала шаг вперед.
        ***
        Зоргул, тот, что дал обещание Семеле отправить ее ребенка в Эдем, шел в окружении своих сородичей к мертвому озеру. Дочь Семелы, юная, но от этого не менее прекрасная, шла рядом с ним. Точная копия своей матери, но сохранившая в своей коже запах отверженных. Была ли она невинна, или же родилась, уже обладая пороком и способностью удовлетворить любую потребность, так же, как и ее мать? Этот вопрос терзал сознание зоргула, желанием проверить, вкусить страсть этого теплого тела. Его останавливало лишь данное обещание и присутствие своих сородичей, которые, он не сомневался в этом, думали о том же. Дорога была не близкой, а кружившие в небе фемиты были слишком любознательными, чтобы не обращать на них внимания. Поэтому, зоргулам приходилось быть осторожными. Несколько отверженных, которых им удалось встретить в пути, сослужили хорошую службу. Плененные зоргулами, они сумели скрыть в своем трио тело дочери Семелы и теперь для фемитов, они выглядели не больше чем процессия хозяев и их новых слуг, век которых обещал быть слишком недолгим. Несколько раз зоргулам приходилось отбивать нападения гриллов и
иддалов. Сейчас закон не защищал их. В этой дороге они были обыкновенными жителями Аида. В одном из боев с голодными гриллами, один из зоргулов пал. Его тело пришлось оставить ориям. Эти стервятники слетелись и сбежались отовсюду с такой быстротой, что казалось преследовали зоргулов уже достаточно долго, чувствуя, что путь их будет полон оставленной падали. Они разорвали тело павшего зоргула, не успели его сородичи отойти так далеко, чтобы не видеть этого ужасного зрелища. Оставшиеся зоргулы шли дальше. Они жили достаточно долго и видели более ужасные вещи, которые позволяли им спокойно перенести смерть одного из них. Однако, охранять плененных отверженных стало сложнее. Поэтому, когда еще одна стайка голодных иддалов напала на их процессию, они отдали им одного из отверженных. Дочь Семелы холодно взирала на то, как иддалы насилуют эту женщину. Льда в ее сердце было не меньше чем льда в сердце ее матери. Когда их процессия, наконец, достигла берега мертвого озера, дочь Семелы была одна в компании трех зоргулов. Она не боялась их, напротив, ей нравилось касаться их высохшей чешуи, нравилось чувствовать
их змеиные языки, обвивающие ее ноги. Она дарила им надежду так же, как они дарили надежду ей.
        - Какая красивая девушка! - Запрокинув голову, Эрот разглядывал ее обнаженное тело. Дочь Семелы одарила его милой улыбкой, в которой не было и тени на снисхождение к нему, как к ребенку.
        - Ее ты должен отвести в Эдем. - Напомнил ему зоргул.
        - Где мой зверек? - Эрот деловито встал в позу. Зоргул достал спрятанную в камнях клетку с азолем. Глаза Эрота вспыхнули алчностью и детским возбуждением.
        - Сначала уговор. - Остановил его зоргул. Эрот обиженно отнял от клетки руку и надул губы.
        - Ну, можно, хотя бы его погладить?
        - Нет. - Отрезал зоргул, и Эрот нетерпеливо затопал ногами. Всю дорогу, пока они шли к берегу мертвого озера, он ехидно сочинял песенку про женские сиськи и глупых зоргулов, которых они свели с ума.
        - Старухи сейчас злы, как никогда! - Заявил он, устав рифмовать слова. Он взял дочь Семелы за руку и подвел к кромке застывшей воды. - Теперь иди вперед и ничего не бойся. - Она кивнула и сделала шаг вперед. Зоргулы провожали ее скрывающееся в воде тело вожделенным взглядом. Озеро сначала поглотило ее ноги, затем торс, и, наконец, от нее осталась лишь рябь. Эрот нетерпеливо мялся с ноги на ногу. Его волновал лишь зверек, оставленный в клетке. Он боялся за него. Что если, пока они стоят здесь, кто-нибудь найдет его и заберет себе? Эрот повернулся спиной к озеру в тот самый момент, когда его гладь вздрогнула, выплевывая поглощенное женское тело. Тяжело дыша и отхаркивая воду, дочь Семелы выбралась на берег.
        - Эринии. - Произнесла она одно единственное слово, которого оказалось достаточно. Впервые в глазах этой девушки зоргулы увидели страх. Эрот развернулся и побежал прочь.
        - Пронидиус! - Закричал он, увидев старика. - Почему озеро не принимает отверженного? - Эрот резко остановился, разглядывая демона. - Что это за урод с тобой?
        - На какой из двух вопросов тебе ответить сначала?
        - На какой? - Эрот принялся покусывать нижнюю губу. Он снова заволновался за судьбу оставленного в клетке зверька. - Давай, на первый.
        - Все зависит от того, куда отверженный хотел попасть. - Пронидиус надел маску мудрого учителя. - Если на Остров Покоя, то потому он и отверженный, что его уже однажды не приняли туда, если, конечно, он не заблудший, который случайно поплыл на берег, вместо острова.
        - Она хотела попасть в Эдем.
        - В Эдем?
        - Да. Она сказала, что старухи не пустили ее.
        - Они охраняют род человеческий, Эрот. Может быть, твоя подруга хотела слишком многого?
        - Никакая она мне не подруга. Хотя сиськи у нее что надо! Правда, ты наверное, уже слишком стар для этого! - Эрот захихикал, затем вспомнил про оставленного зверька и снова заволновался. - Что же тогда ей делать?
        - Пусть позволит эриниям самим выбрать для нее место рождения.
        - Озеро выплюнуло ее, глупец! - Нетерпеливо затопал ногами Эрот.
        - Неужели она не заслужила за свою прожитую жизнь в Эдеме даже шанса родиться заново?
        - Что ей делать-то?
        - Остаться здесь.
        - Нет! - Эрот снова хотел затопать ногами, но, увидев подошедших зоргулов и дочь Семелы, схватил ее за руку и потащил к Пронидиусу. - Вот она! - Нетерпеливо сказал он. - Скажи, что ей, делать? - Пронидиус промолчал. Посох в его руках начал извиваться.
        - Это твои друзья? - Спросил он Эрота, глядя на зоргулов. Они ответили ему шипением.
        - Только не сейчас! - Взвизгнул Эрот. - Мой зверек, с ним может что-нибудь случится, пока вы тут шипите друг на друга!
        - Какой зверек? - Прищурился Пронидиус.
        - Не важно. - Эрот сильно нахмурил брови. - Ты поможешь этой суке отправиться в Эдем или нет? - Зоргулы снова зашипели. Пронидиус попятился назад и посмотрел на демона.
        - Вот таким ты когда-нибудь станешь! - Сказал он демону.
        - Убей его! - Прошипел один из зоргулов, обращаясь к демону. Демон промолчал. - Убей старика, иначе мы убьем тебя!
        - Эй! Хватит! - Затопал ногами Эрот. - Мой зверек там один!
        - Эдем. - Негромко сказала дочь Семелы. Ее голос заставил всех посмотреть на нее. Очарование матери коснулось и ее своим божественным штрихом неотразимости. - Мне нужно попасть в Эдем. - Сказала она Пронидиусу. - Скажи, ты можешь помочь мне с этим? - Она подошла к шипящим зоргулам и обняла их за шеи, пытаясь успокоить. Их языки вожделенно обвинили ее тело.
        - Какая мерзость! - Скривился Пронидиус. - Теперь понимаю, почему эринии не пускают тебя в Эдем!
        - И почему же?
        - Они еще не сошли с ума, чтобы позволить такому ребенку родиться в добропорядочной семье!
        - Мне все равно, где рождаться.
        - Судя по всему, нет. Что ты представляла, когда вошла в озеро?
        - Сады. Детей. Улыбки. Зоргулы описали мне место, которое они видели.
        - Боюсь, это было слишком чистое место для такой скверни, как ты! - Пронидиус сплюнул себе под ноги, увидев, как змеиный язык одного из зоргулов забрался в рот к этой девушке и там играл с ее языком.
        - Где же тогда ей будет позволено родиться? - Спросил Пронидиуса другой зоргул.
        - По-моему, она уже дома. - Скривился старик. - Для такой, как она лучшего места не найти!
        - Это не ответ. - Зоргул шагнул вперед. Его сородич, нехотя оставил в покое женский язык и двинулся за ним следом. - Я могу разорвать тебя на части, старик.
        - Это мы еще посмотрим!
        - Не думай, что твой демон поможет тебе.
        - Он не мой демон. Он не принадлежит мне.
        - Кому же тогда?
        - Ангелу. Ангелу, который остался в Эдеме. Он пришел сюда, чтобы просить Люция зажечь звезду для них.
        - Для них? - Зоргул наградил демона презрительным взглядом своих змеиных глаз. - Я сделаю одолжение Эдему и лично разорву тебя, избавив его от твоей грязи, демон. - Прошипел он. Демон зарычал, вставая рядом с Пронидиусом.
        - А потом я отправлюсь в Эдем. - Продолжил зоргул. - Найду твоего ангела и разорву его.
        - Оставь его в покое! - Вмешался Пронидиус.
        - Неужели, тебе самому не противно, от того, во что превращается этот мир, старик?
        - Не нам это решать.
        - Тогда помоги мне отправить эту девушку в Эдем и, обещаю, я не трону ни тебя, ни твоего падшего друга.
        - Я не знаю такого места, где бы эринии позволили родиться этой порочной женщине.
        - Значит, я зря трачу время? - Зоргул прижался к земле, готовясь к атаке.
        - Постой! - Голос демона заставил его остановиться. Он не боялся зоргула. Он всего лишь не хотел умирать здесь, в Аиде, так и не увидев снова тот серый дом, за стенами которого был его ангел. - Я знаю место, где сможет родиться эта женщина.
        - Ты? - Презрительно зашипел зоргул, но демон начал рассказывать о том, что видел в Эдеме, о том, где жил, и о том, что успел создать. - Что скажешь, старик? - Спросил зоргул у Пронидиуса.
        - Надеюсь, там ей будет еще хуже, чем здесь.
        - Что ж, - Зоргул облизнул шею дочери Семелы, узнавая в ней запах ее матери. - Так тому и быть. - Эрот облегчено вздохнул и взял ее за руку.
        - Ты слышала, о чем рассказывал этот демон? - Спросил он ее. Она кивнула. - Ты сможешь, представить себе это место? - Она снова кивнула. - Тогда плыви. - Он шлепнул ее по заднице. - Плыви же, чего ты еще ждешь?! У меня там зверек скучает! - Она снова вошла в воду. На этот раз более осторожно. Озеро поглотило ее, оставив, как и до этого, только лишь рябь. Эрот нетерпеливо вглядывался в водную гладь, до тех пор, пока она снова не стала монолитной, а когда это случилось, радостно запрыгал и замахал руками. Дорога отверженных приняла дочь Семелы. Теперь она станет одной из тех отверженных, кто, покинув Эдем, желали попасть на остров покоя, но по дороге туда либо сбились с пути, либо их не приняли. Теперь она станет одной из тех, кто, выбравшись на берег, не сгинул в желудках бродивших здесь тварей, а получил еще один шанс родиться в Эдеме, чтобы в конце, когда его тело снова будет рождено в этом озере, во второй, а может в третий или еще какой-нибудь раз, попробовать отправиться на остров покоя, в надежде, что на этот раз его примут там.
        - Ты удивил меня, демон. - Прошипел зоргул подходя к демону так близко, что их тяжелые дыхания стали одним целым. Я чувствую в тебе силу.... Или силу в твоем ангеле....
        - Влюбленный демон! - Захихикал Эрот и снова принялся сочинять свои пошлые песенки.
        - Надеюсь, Люций не заставит нас долго ждать. - Сказал Пронидиус, когда они с демоном снова остались вдвоем. Демон промолчал, провожая зоргулов взглядом и думая о том, что если ему придется выбирать, он уже знает, какое решение примет. Он не захочет становиться зоргулом. Никогда. По крайней мере, до тех пор, пока жив его ангел. Эти существа другие. Совсем не такие, как они. В его глазах появилась грусть, которая не смогла укрыться от Пронидиуса. - Скучаешь по своему ангелу? - Спросил он демона. Тот снова промолчал. - Или же скучаешь по Эдему? - Не отставал старик. - Я тоже скучал, но потом привык. - Он тяжело вздохнул. - И ты привыкнешь, если останешься здесь.
        - Я не останусь. - Заверил его демон. Пронидиус смерил его внимательным взглядом и, снова тяжело вздохнув, покачал головой.
        ***
        Грилл был слишком уродлив, чтобы знать, что такое страх. Люций долго наблюдал за ним, оставаясь в тени скал. Грилл был настолько свиреп, что его боялись даже сородичи. Отверженный, мужчина, которого они поймали, не смотря на все его попытки спрятаться, был все еще жив. Он извивался в крепких лапах гриллов, которые забавлялись с ним. Они не были настолько голодны, чтобы разорвать его. Нет. Сперва они хотели вдоволь наиграться с этим теплым телом, затем утолить свое вожделение, и уж потом, когда он будет еле живым, полакомиться его плотью. Люций вышел из своего укрытия и направился к этой галдящей ораве монстров. Один из них, самый молодой, увидев Люция, хищно оскалился и побежал к нему. Несколько прыжков и он уже стоял напротив своей жертвы. Но в глазах жертвы не было страха. В них было небо. Яркое, слепящее глаза. Тело грилла пробило в пот. Перед ним стояла не жертва. Жертва не может прятать в глазах такое чистое небо. Оно проникало в его голову, выжигало изнутри своим светом. Грилл заметался, ища спасение. И спасение пришло. Он нашел его все в тех же глазах. Это была ночь. Холодная и темная. Ее
мрак сгущался, прогоняя заполнивший сознание грилла свет. Его было слишком много. Свет и тьма. Чего из них хотел больше грилл? Последний вопль вырвался из его рта. Последний, потому что, рот его начал выворачиваться наизнанку. Все его тело начало выворачиваться наизнанку. Его внутренности вылезали сквозь его открытый рот, его кожа выворачивалась, кости, сухожилия, даже дерьмо и то, вылезло наружу. Последним, что увидел грилл, была темнота. Его глаза смотрели внутрь его вывернувшегося наизнанку черепа. Затем его тело упало к ногам Люция, источая зловоние. Жизнь покинула его, впитавшись вместе с густой кровью в сухую землю. Остальные грилы зарычали и начали пятиться назад. Их жертва, отверженный был все еще жив, но страх был слишком сильным, чтобы сражаться за него. Лишь один из гриллов остался стоять. Тот, что был самым уродливым, чтобы бояться. И снова небо. Оно лилось из глаз Люция, простирало свои объятия к своре кровожадных гриллов. Они развернулись и побежали, спасаясь от этого неба. Побежали все, кроме одного. Люций подошел к нему. В глазах оставшегося грилла не было страха. Не было в нем и
ненависти, злобы. В этих глазах не было ничего кроме неба. Мужчина, которого едва не растерзали эти существа, поднялся с земли. Он выпрямился и попытался заглянуть Люцию в глаза.
        - Ты можешь идти. - Сказал ему Люций, отворачиваясь от него.
        - Идти? - Мужчина разглядывал свое покрытое синяками и ссадинами тело. - Здесь некуда идти.
        - Всегда есть куда идти. Всегда есть выбор.
        - Выбор? - Мужчина выплюнул сгусток крови себе под ноги. - Я сделал свой выбор. Я позволил этим уродам поймать меня.
        - Ты хотел умереть?
        - Да.
        - Это самая простая дорога.
        - Но ты лишил меня даже этого.
        - Ты можешь найти и других убийц для себя.
        - Думаешь, это так просто? Я имею в виду сдаться.
        - Тогда борись.
        - Нет. Этот урод. - Он ткнул грилла кулаком в грудь. - Ты можешь велеть ему убить меня?
        - Нет.
        - Тогда ты сам сделай это. - Мужчина посмотрел на вывернутого наизнанку грилла. - Лучше так, чем от этих уродов.
        - Ты можешь вернуться к озеру.
        - И что? Я уже столько раз бросался в его воды, но оно выплевывает меня обратно на берег! К тому же я уже так долго прячусь, что забыл дорогу назад.
        - Я могу показать тебе ее.
        - Какой от этого прок?
        - У тебя разве нет надежды?
        - Нет.
        - Тогда я могу зажечь ее для тебя.
        - Слишком поздно. Я уже устал надеяться. Я не помню, что это такое. - Мужчина смотрел, как Люций безразлично изучает застывшего перед ними грилла. - Зачем он тебе?
        - Он мне не нужен. Мне нужно его тело.
        - Можешь взять мое.
        - Твое слишком уязвимо. - Люций тронул грилла, но тот продолжил неподвижно стоять на месте.
        - Могу я помочь тебе?
        - Сомневаюсь.
        - Почему нет? Ты же хочешь унести этого урода отсюда? Я могу помочь тебе в этом. - Мужчина взвалил тяжелую тушу себе на плечи. - Говори, куда его нести.
        - У тебя есть имя?
        - Джеронимо.
        - Тогда иди следом за мной, Джеронимо. Дорога будет не близкой.
        ***
        Хтону не нравилось его новое тело. Он был богом. Настоящим богом, который не нуждался в материи. Его история уходила корнями в канувшие в небытие времена хаоса и порядка, царившего в Аиде. Ужас на фундаменте жизни. Теперь все изменилось. Он видел это глазами неуклюжего грилла, чье тело он использовал для того, чтобы отправиться с Люцием в это дальнее путешествие. Безусловно, в этом теле была сила. Физическая сила. Но наравне с ней Хтон чувствовал глупость этого существа. Десятки столетий, проведенные в застывшем озере, научили его быть выше физических оболочек. Он был эфиром, в основе которого лежало его божественное происхождение. Сколько раз за это долгое путешествие он порывался разорвать сковавшее его тело. Такое несовершенное. Такое глупое. Хтон чувствовал, как недостатки этого тела начинают странным образом заражать и его. Пустота мыслей грилла звенела так громко, что он едва мог бороться с ней. Ему нужно было утолять голод, справлять нужду. Ему нужно было поддерживать жизнь в этом теле. В добавок ко всему, он больше не мог общаться с Люцием. Грилл был слишком глуп, чтобы понимать что-то
кроме собственного голода и вожделения. Поэтому, Хтон был вынужден терпеть еще одно существо. Отверженного. Джеронимо. Его глазами он видел Люция гораздо лучше, чем глазами грилла. Глупое животное различало лишь добычу и охотника. Одних он преследовал, от других скрывался. Джеронимо же смотрел на Люция, как на равного. В его мыслях не было страха. Он контролировал свой голод, нужду и вожделение, позволяя им владеть лишь его плотью, оставляя разум в неприкосновенности. Но это тело было слишком уязвимо. Ни когтей, ни клыков, способных защитить свою жизнь. К тому же мысли. Их было слишком много. Подобно пустоте мыслей грилла, мысли отверженного звучали слишком громко, чтобы Хтон мог игнорировать их. Несколько раз его желанием было поглотить разум этого человека, спрятать в своей утробе, но он удерживал себя от этого. Что если, поглотив эту заразу в виде мыслей, он позволит ей размножаться внутри себя самого? Что если она станет заражать его своими мыслями? Поэтому, Хтон терпел, стараясь сохранить в неприкосновенности то единственное, ради чего он затеял весь этот поход. Карать и миловать. Ни меньше, ни
больше. И ничего другого.
        Тюрьма Оместеса предстала перед ними в своем чудовищном великолепии первородного ужаса. Древний полубог и еще более древнее существо, вобравшее в себя чистоту божественного эфира, встретились после многовековой разлуки. Хтон помнил те времена, когда Оместес начал свою жизнь. Он сам вдохнул в него частицу своего божественного эфира. Пролился кровавым дождем на тело одной из харит, оплодотворив его. Развивавшийся в ней плод был слишком прожорлив, чтобы она смогла выносить его. Пейофа похоронила свою погибшую дочь в земле своего цветущего храма, но ее плод продолжал развиваться даже в мертвом теле. Плоть Аида чувствовала в нем божественное начало. Она питала его силами, а оно питалась разлагающейся плотью своей матери. Алозии не выросли на могиле погибшей дочери Пейофы. Ее ребенок не оставил для них пищи. Он поглотил все, что можно. Переварил даже кости. А когда Пейофа пришла почтить памятью свою усопшую дочь, то увидела, что могила разрыта, а вместо погребенного тела осталась только лишь слизь. Оместес выбрался на поверхность, оставив в память о себе лишь свои выделения. Но и в этих выделениях была
жизнь. Пейофа с ужасом смотрела на их осознанное движение. Они вздрагивали, перемещаясь по дну разрытой могилы. У них был разум. У них было лицо. Пейофа в ужасе отшатнулась от могилы, узнав в бесформенном пятне слизи лицо своей усопшей дочери. Она велела закопать могилу и покрыла ее лилиями и розами, в надежде забыть этот ужасный кошмар. Но почва, на которой проросли эти цветы любви и красоты, была слишком плодородна. Оставленная Оместесом слизь питала корни роз, лилий и миртовых кустарников. Это была часть божественного эфира, которым наделил Оместеса Хтон. Его сила досталась этой оскверненной могиле. Часть силы. Остальную Оместес оставил для себя. То, что должно было рождать из ужаса порядок, превратилось в первородный ужас. Оместес не стал бороться с восставшими из земли отверженными. С этими проповедниками боли и страданий. Он сам стал одним из них. Самым ужасным и самым ненасытным. Хтон проклял своего ребенка, отправив его в изгнание. И вот сейчас судьба снова свела их вместе.
        Люций предусмотрительно отошел в сторону, увлекая за собой Джеронимо. Отцу и сыну не нужны были слова, чтобы общаться друг с другом. Но Хтон, это древнее божество, разве знало оно что-то, кроме милости и кары?! Земля содрогнулась. Многовековые валуны стали крошиться, превращаясь в песок. Армия Оместеса поднималась из небытия. Тысячи лиц восставали из растекшейся массы дерьма и крови. Они не помнили что такое целостность. Не представляли себя отдельно от этого потока зловонной слизи. Они были ее частью. Беснующимся озером, на поверхности которого переливалось множество глаз и ртов, тех, кто ждал слишком долго этого момента. Тех, чья боль была несоизмеримо мала, в сравнении с желанием нести эту боль другим. Боль и страдания.
        - Что происходит? - Спросил Джеронимо Люция, но он не ответил ему. Тысячи ртов, кричали о своей боли, превращая воздух в какофонию страданий, от которой никто не мог скрыться. Тысячи лиц и глаз. И у каждого из них была своя история. И у всех них была одна цель. Тысячи голосов, вещавшие свои судьбы сливались в одно единственное слово. БОЛЬ. Они страдали. Они хотели, чтобы все узнали об их страданиях. Так же, как когда-то Оместес показал им свою боль и свои страдания. Он поделился с ними, и теперь они хотели поделиться с себе подобными. Рассказать им свою страшную историю и сделать их подобными себе, чтобы вместе искать тех, кто еще не слышал их историй. Вот о чем мечтал Оместес - рассказать Аиду о своей боли и страданиях. Рассказать свою историю, началом которой был тот, кто сейчас стоял перед ним. Хтон. Его отец. Тот, чья воля заставила сына питаться плотью своей собственной матери. Тот, кто обрек его на боль и страдания еще до того, как он родился. - Что происходит теперь? - Снова спросил Джеронимо Люция, когда голоса стихли. Земля под их ногами все еще вздрагивала, но и эти толчки уже затихали.
Что-то определенно подошло к концу. Одно из действ закончилось, а другое только зарождалось.
        - ЛЮЦИЙ! - Прогремел в тишине голос Оместеса. Велев Джеронимо остаться на месте, Люций шагнул в озеро искаженных болью лиц. Дрожащая слизь расступилась, позволяя ему пройти. Оместес, этот полубог, полу кто-то еще, смотрел на него своими налитыми кровью глазами. Внутри его тела извивалось тело проглоченного им грилла.
        - Хтон там? - Спросил Люций, указывая на его вздымавшуюся изнутри плоть.
        - Его больше нет. - Прохрипел Оместес. Но он ошибался. Хтон все еще был жив. Он видел Люция сквозь прозрачное тело своего сына. - Он успел сказать мне, чего ты хочешь. - Снова прохрипел Оместес.
        - Зачем же тогда.... - Люций замолчал, наблюдая, как стихают судороги поглощенного Оместесом грилла. Его заклятый враг погибал. Погибал в тот самый момент, когда Люций меньше всего желал его смерти.
        - Моя армия. - Громыхнул Оместес. - Она ждет тебя. Теперь ты поведешь ее в Аид.
        - Нет. - Люций обернулся, услышав шаги за своей спиной.
        - Отверженный! - Захрипел Оместес, изучая подошедшего Джеронимо своими налитыми кровью глазами. - Как посмел ты прийти сюда?!
        - Оставь его. - Люций закрыл Джеронимо своим телом.
        - Это твой дар? - Спросил Оместес Люция. - Благодарность за армию, которую я вручаю в твои руки?
        - Нет.
        - Верно. Ты принесешь мне больше. Сотни. Десятки сотен моих поверженных врагов.
        - Все твои враги уже мертвы, Оместес.
        - Тогда ты принесешь мне своих врагов.
        - Нет.
        - Ты отказываешься, от моего дара?
        - Это не дар, Оместес. Это проклятие. Тебе ли не знать об этом.
        - Тогда ты умрешь.
        - Нет. - Небо нескончаемым поток света и тьмы хлынуло из глаз Люция раньше, чем зловонная масса озера из тысячи лиц смогла поглотить его и Джеронимо. Земля снова задрожала. Какофония голосов, кричащих о боли, прорезала воздух своими страданиями. Сейчас они кричали от отчаяния. От неспособности поразить своих первых жертв, приобщить их к своей боли, показать истоки страданий.
        - Зачем ты спас меня? - Спросил Джеронимо Люция, когда они оказались на достаточно безопасном расстоянии от Оместеса и его армии.
        - Ты хотел умереть?
        - Да.
        - Здесь ты бы не нашел смерть.
        - Возможно, это место подходит для меня лучше, чем какое либо другое.
        - Я обещал, что отведу тебя к мертвому озеру, ты помнишь? И я обещал, что зажгу для тебя звезду.
        - Мне не нужны твои звезды, Люций. - Джеронимо остановился. - Разве ты не помнишь, для кого ты должен их зажигать?
        - Хтон? - Люций осторожно обернулся.
        - Только лишь часть. - Джеронимо опустил голову. Хтон опустил голову. Он стыдился своей слабости. Стыдился, что не смог принять смерть в желудке собственного сына. Стыдился нового тела, в которое он был заточен. Стыдился равенства с отверженным. С тем, кто обладал этим хрупким телом наравне с ним. Стыдился его мыслей, которые стали и его мыслями. Стыдился своих мыслей, которыми приходилось делиться с отверженным. - Нас ждет долгая дорога. - Сказал он Люцию.
        - Ты знаешь, что нам теперь делать?
        - В этом мире всегда есть куда идти. - Сказал ему уже Джеронимо. - Ты ведь сам сказал мне об этом, не так ли?
        - Так. - Люций отвернулся и зашагал вперед. Следом за ним семенил Джеронимо-Хтон. Земля продолжала сотрясаться. Армия Оместеса рвалась на свободу. И свидетелями этого были только лишь камни и сухая земля, в которой всегда была жизнь. Должна была быть. Люций верил в это.
        ***
        Даная смеялась. Прижавший ее к земле телеб удовлетворял свое либидо пыхтя и обливаясь потом. Его облик был копией облика отверженных, попыткой Аида создать то, что создавалось в браке с Эдемом, но попытка эта явно была неудачной. Здесь, где мертвое озеро выплевывало на берег отверженных, телебы были редкостью. Аид словно стыдился своего неудачного эксперимента, отправив этих существ в свои самые отдаленные и дикие участки. Туда, где все еще сохранились рудименты прежних эпох. Ужас и хаос. Они рождались там, находя себе место. Но в этих местах телебы были редкостью. Даная отдалась одному из них, променяв свое тело на его истории. Истории эти были такими же дикими и необузданными, как и сам телеб. Он расцарапывал своими грязными уродливыми ногтями ее нежное тело, впивался в него зубами, слизывал ее выделения, наслаждаясь вкусом породистой самки, и не переставал рассказывать истории. Рассказчик из него был никудышный, но, тем не менее, Даная привела его в свое святилище. Возможно, когда он удовлетворит свое неуемное вожделение, она оставит его здесь в качестве трофея. Не каждый день подобные дикари
посещают ее желанную обитель порока. Но это будет позже, а пока Даная смеялась, растрачивая свою нежность и свою страсть. Дриадам, молчаливый свидетель совершаемых здесь оргий, горько вздохнул, вспоминая близость с этой жрицей любви. Этот подарок не имел цены. Ради этого он готов был гнить еще десяток веков. Но благодарность его была продиктована отнюдь не перед плотской забавой, которой наградила его Даная. Он был благодарен ей за жизнь, которую она подарила ему. Жизнь, которая стремительно развивалась сначала в нем, а теперь уже и за его пределами. Дриадам молился, чтобы Даная не узнала о ней и не растоптала своей изящной ступней. Зеленый лист, который распустился на его сухой ветке, превратился в плод, плод этот упал в землю. Дриадам молился, чтобы пара азолей, не откапала его и не разгрызла, в знак презрения над судьбой ненавистного им сухого дерева. Но азоли поступили иначе. Снова и снова они мочились на этот погребенный в земле плод, считая что так, их презрение будет куда более ощутимым для дриадам. Он благодарил их за их глупость. Теперь благодарил, когда его корни, ощущали, как плод начинает
расти в земле. Он развивался уже достаточно долго и вскоре, дриадам ожидал увидеть его первые ростки. Он чувствовал, как эти побеги подбираются к поверхности земли. Возможно, это должно было произойти именно сегодня. Дриадам молился, чтобы так оно и было. Даная была занята ублажением своего любовника, азоли резвились рядом с ними. Никто ничего не заметит кроме самого дриадам. Его ветви задрожали, чувствуя, что долгожданный момент наступил. Земля треснула в том месте, где должны были пробиться первые ростки. Эти трещины заставили пошатнуться сухое дерево, но разве мог дриадам сейчас бояться за свою жизнь? Сейчас, когда рядом рождалась жизнь новая. Жизнь, продолжающая его собственную жизнь. Он трепетно попытался укрыть своими ветвями эти образовавшиеся трещины, но их становилось все больше и больше. Неужели это будет не слабый, беззащитный побег? Неужели это будет дерево, способное противостоять окружившей его враждебной среде? Земля вздыбилась, и ее сухие комья покатились в разные стороны. Содрогаясь всеми своими ветвями, дриадам наблюдал, как на поверхности земли появляется не побег. Нет. Это была
рука. Сильная мужская рука. Она сжалась в кулак, ища опоры. Дриадам осторожно протянул ему одну из своих самых крепких веток. Пальца появившейся руки сжались, крепко обхватив ее. От силы, с которой рука потянула к себе ветвь, затрещал сухой ствол старого дерева. Вслед за рукой из земли появилось предплечье, затем голова, грудь. Это был мужчина. Выбравшись из земли, он упал возле оберегавшего его дерева. Какое-то время дриадам любовался своим детищем, затем осторожно прикоснулся к нему одной из своих ветвей. Мужчина вздрогнул. Его рука схватила эту ветвь и оторвала ее от ствола дерева. Подняв голову, он огляделся. Увидев Данаю и телеба, он растянул свои узкие губы в хищной улыбке. В его глазах вспыхнул хаос. Его движения были молниеносны. В какой-то момент его тело, казалось, готово было обрести форму собаки, в какой-то коршуна. Его руки были сильны. Крепкое тело телеба рвалось подобно бумаге. Оторвав ему голову, мужчина замер, держа ее в руке, придавив босой ногой испуганных азолей. Бездыханное тело телеба тучно повалилось набок, открывая взору белоснежный зад Данаи. Она удивленно обернулась. Теплая
кровь телеба покрывала ее спину и ее белые волосы. Ее струйки стекали по ее ногам и лицу.
        - Кто ты? - Спросила она мужчину, безразлично взирая на голову телеба в его руке. Он смерил ее своим холодным взглядом. В ней не было страха, и это нравилось ему. Он отбросил голову поверженного противника и назвал свое имя. - Арес? - Промурлыкала Даная, словно имя это было самым сладким, что когда-либо касалось ее губ. - Я слышала о тебе, Арес. - Она сменила позу, но по-прежнему продолжила стоять на коленях. Она не знала, как это создание богов оказалось в ее святилище, но одного воспоминания о его анархических и аморальных деяниях, творимых во время устраиваемых им войн, было достаточно, чтобы заставить ее уважать его.
        - Мои сестры. - Спросил Арес. - Где они?
        - Я не могу этого знать, мой господин.
        - Значит, ты мне бесполезна.
        - Вовсе нет. - Даная осторожно прикоснулась к его окровавленной руке губами, и так же осторожно облизала его пальцы, очищая их от крови телеба. Запрокинув голову, она проглотила окрасившуюся в красный цвет слюну и легла на спину, широко раздвигая ноги.
        - Когда-нибудь тебя не спасет даже это, и я буду вынужден убить тебя. - Предупредил ее Арес.
        - Как пожелаешь, любимый. - Прошептала она, отдаваясь ему. - Как пожелаешь.
        ***
        Верхние этажи дворца Сфинкс. Иногда она поднималась сюда. Небольшая дверь, ведущая на одну из самых высоких башен, была надежно спрятана в тени белоснежной статуи, создателем которой выступил безумный скульптор, изваяв мужчину с тремя членами и влагалищем вместо рта. Руками он крепко держался за свои неестественно большие яйца, олицетворяя страх и гордость всей мужской половины. Сфинкс прошла мимо этой статуи, даже не взглянув в ее сторону. Ее интересовала дверь. Узкая лестница, извиваясь, круто брала вверх. Сфинкс поднялась по ней, оказавшись на смотровой площадке. Отсюда, как нельзя лучше, она могла увидеть величие созданных ею Фив. Неужели все это превратится в прах? Подумала Сфинкс, вспоминая визит мойрам. Они пришли в одну из холодных ночей, когда Сфинкс спала одна. Сейчас она уже не помнила, почему Пандоры не было рядом с ней. Возможно, причиной была обида. Такое иногда случалось, и Сфинкс в такие моменты предпочитала общество теней, чем теплое тело своей любовницы. Да. В ту ночь так оно и было. Сфинкс была одна, а Пандора развлекалась где-то в обществе гриллов и телебов. Последние нравились
ей больше. Довольно часто она собирала целые оргии. Это помогало ей убить скуку, которая иногда становилась слишком назойливой, чтобы не замечать ее. Иногда Сфинкс и сама была не прочь принять участие в этих ночных мистериях. Телебы, гриллы, нимфы, музы, а бывало даже и отверженные, собирались в одном из многочисленных залов, чтобы предаться пороку. Бывало, что игры эти заходили слишком далеко и в память об этих ночных оргиях служили закупоренные двери залов, хранившие в себе следы случившегося. Пандора предпочитала оставлять все, как есть. Черви рано или поздно сожрут разлагающиеся тела и слугам останется лишь вынести кости. А до тех пор залы могут оставаться закрытыми. В ту холодную ночь Пандора убивала скуку в компании телебов. Теперь Сфинкс отчетливо вспомнила их трупы, которые слуги выносили утром. Ее прекрасная любовница не любила грустить, а Сфинкс.... Она просто смотрела, на оставленные кровавые следы, думая о визите мойрам. Они показали ей прошлое, показали настоящее и будущее. Словно три загадки, посягнувшие на ее мудрость. Или же нет? Но тогда в чем был смысл этого визита? Ответ пришел в
следующую ночь. Вернее вопрос. Он прозвучал из уст Орфея, словно сам Лесбос вспомнил о той, кто когда-нибудь почтит его берега своим присутствием.
        - Что будет, если в загадке спрятать загадку? - Спросил ее Орфей. - Куда приведет дорога, замкнутая в круг? И что будет, если блуднице подарить ребенка, азоля и жизнь? Ответ будет один, Сфинкс. - Дал ей подсказку он. А после ушел, растворившись в пелене сна. Ушел, дав ей возможность подумать. Вызов был брошен. Разве могла Сфинкс отказаться от него? Конечно, нет! Если это действительно был Орфей, то она принимает его вызов. Если же это был всего лишь сон, то она примет вызов самой себя. Дорога, замкнутая в круг, это, несомненно, было величие Фив. Но если отгадка была одна на все три вопроса, то, каким образом ребенок, азоль, жизнь и загадка в загадке вели к Фивам? Сфинкс поняла, что ответ сможет узнать лишь воплотив вопросы в реальность. Так у Данаи появились свои азоли, у Семелы ребенок, а у Алкмены ее прежнее тело. Но это было еще не все. Загадка в загадке. Сфинкс нашла выход, как проверить и это. Она спрятала в дочери Семелы, в этой загадке, свой врожденный дар. Свои загадки, которые когда-то давно она загадывала жителям Фив. Тех Фив, которые были построены в Эдеме. Это была своеобразная игра со
своим разумом. Она забавляла Сфинкс, придя на смену скучным родам харит и любованием созданными в Аиде Фивами. Лишь страсть оставалась неизменной. Старый азоль изучил свою хозяйку слишком хорошо, чтобы позволить ей хоть однажды разочароваться в нем. Теперь, когда главные враги были повержены, она могла отплатить ему за его старания. Это тоже была ее забава. Послать в Эдем зоргулов, повелев им наполнить ее Фивы сородичами своего самого любимого существа. Лораны сочтут ее поступок великой мудростью, а ее страстная Пандора, назовет ее самой изощренной из всех, кого она когда-либо знала. Расчет и каприз, слившиеся в одно целое.
        Сейчас Сфинкс снова думала о мойрам. Думала, разглядывая великие в своей неповторимости Фивы. Почему Атропос не показала их ей? Разве ее правление не будет вечным? Разве она не заслужила этого? Она, та, кто принесла спокойствие в царивший в Аиде хаос. Она научила этот мир любить. Старый азоль помог ей понять что такое страсть. Скоро это смогут понять все. Она заполнит этот серый мир сородичами этого старого существа, и не будет больше никаких войн.
        Арес. Он был единственным, кто мог помешать ее планам. Но он был надежно спрятан. Сфинкс улыбнулась своей изощренности. Еще один подарок Данаи. Сухое дерево. Дриадам. Она отомстила Аресу во всех смыслах этого слова. Его сестры были убиты. Образцы раздора и кровавой войны теперь покоились в мирном эфире Лесбоса. Его армия давно превратилась в алозии, а сам он мог лишь лелеять надежду, что когда-нибудь его новая владычица смилуется и позволит ему умереть достойно. Но этого никогда не случится. Он слишком аморален, чтобы сдержать слово и умереть. В ее новом мире не будет места для таких, как он. Она построит его по своему образу и подобию. Жестокая, но мудрая правительница. Сфинкс вспомнила Пандору и мед растекся по ее сердцу. Она научит этот мир любить. Думала, Сфинкс, вспоминая оргии со своей возлюбленной, а неустанно следовавший за ней азоль, терся о ноги своей хозяйки, воспаляя ее воображение памятью о своих безумных танцах.
        Глава четвёртая
        Обернувшись, Афна в последний раз посмотрела на оставшиеся за ее спиной Фивы. Теперь ее окружал новый мир. Мир, который она знала когда-то, но мир, который давно стал для нее чужим. Все изменилось. Абсолютно все, даже она сама. Кем была она теперь? Нитью в руках мойрам? Клочком огромного лоскута их пряжи? Нимфой, у которой было великое прошлое? Но разве в прошлом можно жить? Прошлое - это всего лишь воспоминания, которые отнимают время у настоящего. Иногда, чтобы жить, нужно уметь забывать. Афна хотела жить, поэтому она готова была забыть. Забыть свое великое прошлое и насладиться никчемностью настоящего. У нее будет шанс. Она не сомневалась в этом. Мойрам не обманут ее. Они не плетут интриг, они плетут ковер жизни, создают его неповторимый рисунок.
        Хмурое небо укрыло землю своей густой плотью, когда Афна достигла цели. Она шла целый день. Ни одно существо не встретилось ей на ее пути, чтобы преградить дорогу. Иногда Афна видела вдалеке гриллов и люмидов, иногда видела даже отверженных, прячущих свои теплые тела среди камней, аворов и алозий. Иногда она видела существ, названий которых не знала. Все они оставались позади. Безопасный путь по небезопасной земле. Это не удивило Афну. Мойрам крепко держали нить ее судьбы в своих руках. Всегда держали.
        Афна остановилась и огляделась по сторонам. Она представляла это место не так. Храм плотских утех не должен вонять гнилью. Возможно спермой и потом, но не разлагающейся плотью. Этот запах убивает желание, каким бы сильным оно не было. Смерть. Она была повсюду. Гниющие тела некогда прекрасных жриц любви покрывали землю. Невольно, Афна изучала их раны, пытаясь определить причину смерти. Причины эти были такими же разными, как лица погибших жриц. Некоторые из них были задушены, спины других разорваны когтями, кто-то умирал от боли, кто-то от потери крови. Некоторые были все еще живы, но жизнь стремительно покидала их, вытекая из изувеченных тел вместе с их теплой кровью. Несколько четвероногих люмидов жадно лакали собравшуюся в канавках все еще теплую кровь. Один из них, прыгая от тела к телу, искал тех, в ком еще осталась жизнь. Даже сейчас они все еще были способны рождать вожделение. Афна осторожно перешагнула через распластавшееся на земле тело жрицы. Ее ноги были широко раздвинуты в стороны, открывая взору одну единственную рану между ними. Из нее все еще вытекала кровь и куски разорванных
внутренностей. Афна шла дальше. Один из люмидов ткнулся ей в ногу своим холодным носом, и она осторожно погладила его по яйцевидной голове. Эти существа не могли послужить причиной случившегося. Они были слишком трусливы и слишком малы для подобного.
        - Кого-то ищешь? - Услышала Афна милый женский голос. Чувственное тело, все еще дышало жизнью и красотой.
        - Мне нужна Алкмена. - Сказала Афна этой жрице любви.
        - Ступай прямо и ты найдешь ее. - И уже вдогонку, словно предупреждая. - Она плачет. - Девушка, чье лицо скрывали длинные черные волосы, подняла голову и посмотрела на подошедшую к ней Афну. По ее щекам действительно катились слезы. Это были не рыдания, не плач, просто слезы, которые она не могла остановить.
        - Странно, правда? - Сказала Алкмена, разглядывая Афну. - Их никогда не бывает много.
        - Их?
        - Слез. - Она улыбнулась, но слезы, по-прежнему продолжали течь из ее глаз, словно кровь из раны умирающего. - Надеюсь, когда придет смерть, они прекратятся. - Сказала Алкмена. Афна осторожно назвала свое имя. Возможно, думала она, имело место спросить о том, что здесь случилось, но ей было достаточно и того, что она уже видела, и слушать об этом ей совершенно не хотелось.
        - Мойрам прислали меня к тебе.
        - Мойрам? Они научили тебя поворачивать время вспять?
        - Нет.
        - Я так и думала. Ин-Незы показали мне вечность. Там не было меня.
        - Ты ходила к Ин-Незам?
        - Кто-то должен был помочь разгадать загадку Сфинкс.
        - Помогли?
        - Ты разве не видишь? Всего лишь рисунки. Глупые рисунки! - Алкмена закрыла лицо руками.
        - Я принесла тебе сердце.
        - Зачем мне сердце? У меня уже есть оно. - Алкмена потрогала свою грудь. - Я даже слышу, как оно бьется.
        - Возможно, оно добавит тебе тепла.
        - Тепла? Тепло вон там, за твоей спиной. Вытекает и разлагается. А здесь только мое тело. - Она поднялась на ноги и подошла к Афне. - Было время, когда такие, как ты падали передо мной на колени, в надежде получить разрешения прикоснуться к моей ступне.
        - Судя по всему, это время прошло.
        - Правда? - Алкмена прикоснулась рукой к щеке Афны. - Скажи, разве ты ничего не чувствуешь?
        - Нет. А должна?
        - Я не знаю. - Алкмена снова села на землю, прислонившись спиной к холодному камню. - Я уже ничего не знаю.
        - Я тоже. - Призналась Афна, садясь рядом с ней. - Я тоже.
        ***
        Пронидиус встретил Люция радостными воплями. Ему не терпелось поведать о зоргулах и девушке, которую они привели с собой, чтобы отправить ее в Эдем. Рассказывая о состоявшимся между ними и демоном разговоре, он так старался не упустить подробностей, что иногда, не замечая этого, начинал громко пердеть от натуги.
        - И знаешь, что, Люций. - Закончил Пронидиус. - По-моему, у нашего демона и того ангела из Эдема любовь.
        - Они не могут любить.
        - Ну, что-то в этом роде. Я тут подумал. - Он извиняясь посмотрел на демона. - Ты не мог бы попросить Ндора, чтобы он позволил им попасть на Лесбос? Мне кажется, их чувства достойны того, чтобы слиться в одно целое в божественном эфире этого острова.
        - Ты ведь знаешь, что это невозможно.
        - Мне кажется, его ангел думал именно об этом.
        - Попробуй. - Вмешался в разговор Джеронимо-Хтон. - На Лесбос попадали и те, кто совсем этого не заслужил.
        - Это кто сейчас говорит в тебе? - Спросил его Люций, разглядывая неподвижную гладь мертвого озера.
        - Мы оба.
        - А как на счет тебя? Вернее вас? Обоих?
        - Джеронимо не создан для Лесбоса. А Хтон не создан для Эдема.
        - Я имею в виду Оместеса. Его армия, он ведь не сможет ее долго удерживать.
        - Армия Оместеса?! - Подпрыгнул Пронидиус и громко пернул, толи от страха, толи снова от натуги.
        - Помолчи старик! - Одернул его Джеронимо-Хтон. Подойдя к Люцию, он встал рядом с ним, любуясь водной гладью. - Пока мы шли сюда, я успел о многом подумать. - Сказал он. - Этот отверженный.... Я видел его мысли. Видел так, словно они принадлежали мне. Знаешь, он был тираном в Эдеме. Хладнокровный убийца, на счету которого сотни жертв. Не насильник, не психопат и не отверженный любовник. Он делал это, потому что жестокость была у него в крови. Он родился тираном. Понимаешь?
        - Нет.
        - Я и он. Мы делим не только тело. Мы одинаковы с ним. Он делится со мной своими воспоминаниями, а я делюсь с ним своими. И знаешь, что я вижу в них? Одиночество. Он первый, кого не страшат мои мысли, а меня не смешат его. Мне кажется, это не случайность.
        - Позволь ему решать за себя.
        - Он волен поступать так, как захочет.
        - Тогда дай ему самому поговорить со мной.
        - Ты уже говоришь с ним.
        - Джеронимо?
        - Я слушаю тебя, Люций.
        - То, что сейчас сказал Хтон. Это правда?
        - Ты слышал не только его слова но и мои.
        - И что вы теперь собираетесь делать?
        - Я видел убежище, в котором долгое время прятался Джеронимо.
        - Хтон?
        - Прими нас как одно целое, Люций.
        - У вас разная судьба. Разное прошлое.
        - Но настоящее теперь у нас одно. И когда-нибудь оно станет прошлым.
        - Будь по вашему. Только я не думаю, что сейчас самое время для того, чтобы прятаться, наслаждаясь обществом друг друга.
        - Мы не будем прятаться, Люций. Мы всего лишь нити в руках мойрам. Уверен наша встреча была не случайной. У нас будет еще шанс исправить наши ошибки. Вместе. Понимаешь?
        - Нет, но надеюсь, что вы оба понимаете это.
        - Мы понимаем, Люций. Поэтому, мы должны оставить тебя. Наше прошлое ждет нас. Наше общее прошлое.
        - Могу я узнать, что это за место?
        - Как ты думаешь, кто еще в Аиде, кроме жриц любви мог приютить отверженного?
        - Никто.
        - Теперь ты знаешь, где нас искать.
        - Надеюсь, вы найдете меня раньше.
        - Мы постараемся. - Когда Джеронимо-Хтон ушел достаточно далеко, чтобы превратиться в небольшую точку, Пронидиус нетерпеливо подскочил к Люцию.
        - Странный это союз. - Заявил он, извиняясь за испорченный им воздух.
        - Ты слышал наш разговор?
        - Только лишь краем уха!
        - И что ты думаешь об этом?
        - Эдем всегда была изящной и более гибкой, нежели Аид.
        - Причем тут это?
        - Притом, что ее дети более нежны и умны. Дети Аида рождены для войны, а дети Эдема для того, чтобы прекращать эти войны.... Или же разжигать их. Женщины ведь так непостоянны. Они менее фундаментальны, чем мужчины. Понимаешь, о чем я?
        - Нет.
        - Наверное, эта мудрость слишком сложна для тебя.
        - Если в этом вообще есть мудрость.
        - Ты прав. - Пронидиус тяжело вздохнул. - Кто вообще знает, что объединяет нас, помогает находить друг друга. - Он скорчил недовольную гримасу, сжимая свое вздувшееся пузо. - Нет, я все-таки сделаю это. - Он замахал руками, разгоняя вонь. - Нельзя ждать. Понимаешь? - Он обернулся, прося демона подойти к ним. - Позволь ему вернуться в свой мир, Люций, а после, я обещаю, мы вместе подумаем о том, что будем делать дальше.
        ***
        Гес подозрительно смотрела на своего брата. Эрот был по-детски возбужден. Его глаза блестели. Он привел ее в свое убежище и теперь крепко держал за руку.
        - Ты должна его увидеть! - Сказал он, отыскав сестру на берегу. Теперь, предлагая ей войти в небольшой каменный грот, он снова начал повторять это.
        - Здесь слишком темно. - Заупрямилась Гес.
        - Это, чтобы никто не увидел моего зверька.
        - Зверька? Ты что поймал ийса?
        - Не-а! - Он начал нетерпеливо разгребать камни, освобождая клетку с азолем.
        - Какой мохнатый. - Нахмурилась Гес, подходя ближе. - Почему ты держишь его в клетке?
        - Так безопасней. - Эрот открыл дверцу, выпуская азоля. - Не бойся, он не укусит тебя. - Азоль запрыгнул ему на руки и обнял за шею.
        - Забавный. - Гес осторожно погладила его. - Он умеет разговаривать?
        - Нет, но он все понимает. - Эрот тоже погладил азоля. - Он очень пугливый.
        - А мне он нравится.
        - Мне тоже. - Он опустил его на землю и сел рядом с ним. Гес последовала примеру брата. Азоль испуганно смотрел своими большими глазами то на Гес, то на Эрота. Ноги его тряслись. Он переминался, словно пытался начать какой-то сложный танец. - Что он делает? - Гес весело заулыбалась.
        - Подожди. Сейчас он привыкнет к тебе и начнет танцевать.
        - Танцевать?!
        - Смотри! - Эрот радостно хлопнул в ладоши, увидев, как азоль описал в воздухе причудливый пируэт.
        - Здорово! - Гес тоже захлопала в ладоши, задавая ритм. Танец азоля становился все более забавным, заставляя своих зрителей смеяться.
        - Ну, все. Хватит! - Недовольно заворчал Эрот, забирая азоля из рук сестры. - Ему вредно много танцевать.
        - Не говори глупостей! - Обиделась Гес.
        - Я же знаю! - Эрот посадил азоля обратно в клетку. - В прошлую ночь я играл с ним слишком долго, и он чуть не умер.
        - Представляю, как ты с ним играл!
        - Он чуть не умер от тоски, дура!
        - Сам дурак!
        - Он грустил весь день и ничего не ел. Он и сейчас ничего не ест. Я боюсь, что если дам ему заснуть, то он умрет.
        - Ты не даешь ему спать?
        - Я же говорю, что боюсь, как бы он не умер!
        - Ты жестокий, Эрот.
        - Не учи меня, как обращаться с моим зверьком.
        - Ну и больно надо! - Гес надула губы и повернулась к нему спиной. - И вообще мне пора.
        - Ну и уходи! - Эрот снова спрятал клетку среди камней. - Уходи, уходи! А я.... Я никогда не скажу тебе, где взять такого зверька.
        - И где же?
        - У зоргулов.
        - Фу-у-у!
        - Они привозят их из Эдема. Ты даже не представляешь, через что им приходится пройти ради этого!
        - Я не общаюсь с зоргулами. - Гордо заявила Гес. - И никогда не стану. Тем более, что и зверек мне твой не нужен.
        - Тогда уходи.
        - Ну и ладно.
        Гес шла к берегу мертвого озера, думая о том месте, где можно попасть из Аида в Эдем. Она представляла его скрытым среди скал. Клочком земли, медленно переходившей в цветущие поляны, о которых рассказывал ей Пронидиус. Там она видела лоранов, мудрых наставников, которые провожали своих учеников в цветущий мир. Ангелы и демоны, выстроившиеся в ряд, в ожидании своей очереди. И где-то среди них стояли зоргулы. Но в действительности все было совсем не так. Сейчас там, где зоргулы проходили в Эдем, чудовищная армия Оместеса разрывала своего создателя. Ожившее озеро зловонной жижи поглотило его так же, как он когда-то поглощал тех, из кого сейчас состояло это озеро. Но на этом проповедь боли не закончилась, а страдания не утихли. Это был хаос. Бесконтрольная сила, лишенная своего предводителя. Она перетекала по земле, сохраняя свою целостность. Тысячи лиц, заключенные в ней устремили свои взгляды вперед. Туда, где можно было утолить свой голод. Туда, где есть те, кто услышит их проповедь. Туда, где боль и страдания смогут слиться в один протяжный крик. Крик ужаса и отчаяния.
        ***
        Арес. Он не мог не услышать крик ужаса, рожденный проповедниками боли. Это была его стихия. Стихия хаоса и войны. В ней он черпал свои силы. Лишь в ней он находил свой смысл. Она ласкала его нежнее, чем опытные руки Данаи. И только она могла пробудить в нем истинное вожделение. Его единственная возлюбленная, с кожей, покрытой шрамами, с устами, искаженными болью, с глазами полными страха. Ее руки были в крови, а прикосновения заставляли страдать. Ее речи были аморальны, а поступки анархичны. Неукротимая и неподвластная.
        Арес вышел из святилища Данаи, взирая на ее прекрасных слуг. Скоро это место изменит свое первоначальное предназначение. Скоро скучающие жрицы любви забудут о том, что такое отдых. Он обратит их красоту во благо. Красоту, которую смогли бы затмить его сестры, но они были далеко. Божественный эфир Лесбоса ласкал их тела, принося покой. Разве могло быть что-то более ужасным, чем эта безмятежность?! Энио и Эрида. Сфинкс отняла у них жизнь. Когда-нибудь Арес доберется до этой кудесницы загадок и свернет ей шею. Нет. Он велит ее коварной Пандоре свернуть шею своей госпоже, а затем отдаст ее бездыханное тело своим войнам, чтобы те надругались над ней. Достойный трофей для беспощадной войны, существование которой обусловлено самой войной. Войной, которая любит лишь себя и живет ради себя.
        Арес вдохнул пропитавшийся похотью воздух. Сколько семени было пролито в этом месте! Сколько жизней дышало здесь своим вожделением! Земля, превращенная в идеальное лоно. Где как не здесь, он сможет возродить свою армию. Вдохнуть жизнь в свой легион анархии и беспорядка. Глупая Сфинкс! Она уничтожила его воинов, не зная, что его армия это и есть он сам. Отец войны, ведущий своих детей в бой. Теперь, когда это лоно, пропахшая спермой тысяч приходящих сюда земля этого места, впитала в себя его семя, она сможет плодоносить. Теперь она станет частью его хаоса. Матерью его воинов.
        Слуги Данаи в ужасе вскочили на ноги. Сухая почва дрожала, пульсировала, словно живое существо. Ее поверхность вздымалась, распираемая зарождавшейся внутри нее плотью. Затем она разверзлась. Вздувшиеся пузыри лопнули, изрыгая скопившуюся в них слизь. Гигантское лоно рожало. Оно тужилось, выдавливая из своих глубин детей Ареса. Детей, в создании которых участвовало не только его семя. Они вобрали в себя черты всех, кто приходил сюда. Дети порока. Армия, зачатая в страхе и желании, в поклонении разврату и вожделению, граничащему с безумием. Они выбирались из согревшего их лона земли. Представители мужской половины. Об этом свидетельствовали их гениталии, такие же разнообразные, как и те, из которых проливалось в этом месте семя. Десятки, сотни, тысячи воинов. Их лица и формы, так же, как и их члены, напоминали о тех, кто дал им жизнь. Гриллы, иддалы, телебы, зоргулы, фемиты..... Но не смотря на это многообразие у них всех были общие черты их истинного отца. Арес. Он смотрел на своих детей, готовый добить любого, кто будет слишком слаб, чтобы выбраться на поверхность самостоятельно. Но в этом не было
необходимости. Его новорожденные дети сами добивали слабых. Тысячи тел сплелись в один клубок слизи и плоти.
        - Они прекрасны. - Прошептала Даная, глядя, как клубок медленно начинает расплетаться, образуя шеренги. Сильные и беспощадные. Их глаза горели так же, как глаза их истинного отца. Родившись, они знали не только, как дышать. Каждый из них знал свое место и свою роль. Формы некоторых из них были настолько причудливы, что определить в них одно целое было крайне сложно. Они объединяли в себе тела гриллов и иддалов, зоргулов и фемитов. Четвероногие твари с двумя головами и четырьмя руками. Странный гибрид кентавра, рожденный от слияния двух не предназначенных быть вместе тел. Их было три сотни. Грозные и самые ужасные из всех. Остальные выглядели куда безобиднее. Телебы с руками гриллов, иддалы с ногами зоргулов, фемиты, чьи спины были покрыты множеством глаз иддалов, делая их почти неуязвимыми для противника. Порядок, который был заложен в них от рождения, заставил их построиться в строгие шеренги. Три тысячи триста отборных воинов ждали благословления своего отца. Благословление к хаосу и анархии.
        - А теперь, дети мои. - Сказал Арес, насладившись величием своего легиона. - Вкусите порочность этого места. - Он поставил Данаю на колени и овладел ее телом, подавая пример. - Нас ждет великий хаос! - Прокричал он, перекрывая воцарившийся гомон, и его армия, услышав эти слова, загудела еще громче. Несколько дней и ночей они без устали терзали пылкие тела жриц любви. Те несчастные, что имели неосторожность прийти в обитель Данаи в эти дни, надеясь найти здесь удовлетворение своему вожделению, находили смерть. Новорожденные воины разрывали их тела на части, заливая теплой кровью землю под своими ногами. Они были безумны в своем неистовстве. Хаос не рождался вокруг них. Они сами были хаосом. И хаос этот не мог ждать. Он покинул залитое спермой и кровью святилище Данаи, устремив свои взгляды в самое сердце Аида. Туда, где его ждали. Туда, где он мог найти себе применение. Туда, где проповедники боли несли стройность своих страданий. Арес мечтал ворваться в это рациональное войско, уничтожив его порядок, уничтожив его стройность. Растоптать его, превратить в грязь. А затем.... Затем он отправится к
Сфинкс, сея анархию и хаос на протяжении всего пути. Он уже чувствовал, как трещит по швам ее мир. Чувствовал это, слыша, как завывает его первоочередная цель. Цель, которая обещала боль и страдания. Что ж, он разрушит ее целостность. Разрушит все, что встанет у него на пути. Потому что он и есть хаос. Чистый, перворожденный хаос.
        ***
        Сначала была лишь тьма. Гея ничего не видела и ничего не слышала. Пустота. Она поймала ее разум в свою ловушку. Даже пространство и то перестало существовать, растворив в себе осязание. Гея поняла, что ее тело больше не принадлежит ей. Оно стало частью этого склепа историй, этого памятника времени, склонившего перед его неизбежностью свои колени. Истории, хранившиеся здесь, были настолько стары, что Гея чувствовала исходивший от них запах плесени. Это было единственным, что она ощущала, поэтому она пошла на этот запах. Потянулась к нему своим сознанием. Истории, которые она отыскала в конце этого пути, были настолько стары, что рассыпались, едва ее разум касался их. Но в них был свет. Они все еще дышали жизнью. Жизнью, которая была запечатлена на этих истлевших полотнах. Она вспыхивала яркой вспышкой перед тем, как кануть в небытие, позволяя Геи увидеть свои последние агонии. Где-то, среди всего этого разбросанного беспорядка историй должна была быть и ее история. Такая же древняя, как и те, что извивались, погибая перед ее глазами. Она шла по этим историям, оживляя их в своем сознании. Ее дети,
их смерть и новое рождение. Эти картины были ужасны. Боль утраты. Она становилась невыносимой, но она разгоняла мрак и пустоту, окружившую скорбящую мать. И вот в одном из таких просветов Гея увидела Темис. Свою последнюю дочь. Увидела момент ее зачатия. Увидела себя, нашедшую убежище от своих врагов в Каньоне Ветров. Увидела ужасный вихрь, который поглотил ее, притянул к самому центру. Здесь начинался Закон. Он наполнил ее лоно своей пульсацией, оставив внутри него свое семя. Он подарил ее ребенку часть себя. Гея увидела свой растущий живот. Увидела маленькую белокурую девочку. Увидела, как она растет. Увидела ее величие, силу и мудрость. Затем снова наступила темнота. Она пришла вместе с последней историей, которую Сфинкс позволила Химере сохранить в своем склепе. История восхождения Сфинкс на престол. Но темнота больше не могла сковывать разум Геи. Не могла окружать ее пустотой. Она уже видела просвет. Знала, как он выглядит. Поэтому она снова нашла его. Нашла полотно историй. В них был Эдем. Прекрасный и хрупкий в своем начале. Обглоданные временем холсты жизни. Гея хаотично пыталась отыскать в
нем следы Сфинкс. В этих заплесневевших историях. Она неторопливо шла вперед, листая истории векам до тех пор, пока их плоть не стала слизкой и сочной. Демон, о котором рассказал ей Люций. Она инстинктивно искала его следы, как единственное из того, что она знала в этом непонятном для нее мире. Она доверилась своему инстинкту. Позволила ему вести себя, надеясь отыскать искомое так же, как пчела находит дорогу в улей. Десятки тысяч историй, добытые ненасытными стервятниками Химеры, проносились в ее сознании. Никчемные, бесполезные сюжеты коротких жизней. Серые и невзрачные, блеснувшие лишь однажды, бросив стервятникам немного пищи, и снова став серой никчемной массой. Гея отплевывала их, не пытаясь даже пережевать. В них не было соков. Лишь только иллюзия сочности. Она искала что-то большее. Что-то более лакомое, способное утолить ее голод. Именно голод. Здесь, в этом склепе, она перестала быть собой. Быть стервятником или быть его пищей. Гея выбрала первое. Она стала одной из теней, собирателем сочных историй, который роется в закромах своего хозяина. Теперь ее вел только лишь голод. Она увидела дом
Мольбрантов. Услышала тысячи голосов, перешептывающихся о нем. Ощутила сочный, ни с чем не сравнимый запах аппетитных историй. Они расползались от этого дома по улицам, наполняли собой город и выходили за его пределы. Она жадно глотала их, забывая жевать. Она хотела лишь одного - насытиться. А когда голод был утолен, она превратилась в гурмана. Она смаковала истории. Вдыхала их аромат, сравнивала вкус. Где-то здесь, она знала, таится самая сладкая из всех. Смерть Мольбрантов. Эта история охватила десятки жизней и измарала еще сотни, заставив тысячи шептать о ней. Гея изучала ее со знанием знатока. Теперь она знала, что такое вкус. Теперь она была истинным гурманом этого блюда. Она искала продолжение этой лакомой истории. Она шла по ее следу. Три свидетеля. Три соучастника и три истории, объединенные одной. Дидье Мольбрант, Паскаль Донато и Лукас Стаб. Она изучала их жизнь, смаковала детали. Она видела, как в этом трио появился четвертый. Натан Бэл. Он не был новым персонажем. Она жевала его истории и до этого, когда он приходил со своей женой в дом Мольбрантов. Теперь его жена была мертва. Убита
хозяином этого дома, одним из ее многочисленных любовников, который не пощадил никого, кроме своего приемного сына, а затем и сам свел счеты с жизнью. История Натана сверкала ярче других. Она пахла алчностью и пороком, а это (Гея уже давно поняла, где собираются самые сочные истории) было самым сладким началом, способным удовлетворить настоящих гурманов. Гея вкусила ее плоть. Испробовала вкус. Историю за историей этого человека. Но чем дальше она шла по их следу, тем более блеклыми становились они. Потеряв интерес, она была готова уже вернуться назад и проследить другие истории, но неожиданно, угасающая история Натана Бэла зажглась с новой силой. Ее плоть стала слишком сочной, чтобы позволить себе отпустить ее. Его история, сделав круг, возвращалась к своим истокам. Она снова сплеталась с историями прежних участников. Новый клубок забытых вкусов, разбавленных новыми историями. Новыми жизнями. Так Гея узнала о сестре Натана, о его новом друге Шелле и их общей любовнице Мун. Ссора с сестрой заставила историю Натана вернуться к Паскалю Донато, Дидье Мольбранту и Лукасу Стабу. Гея видела, как
преобразились их истории, обросли новой сочной плотью, которая не могла не вызывать аппетит. У всех были свои жизни, у всех были свои судьбы. Такие независимые и в тоже время такие обобщенные, связанные между собою невидимыми нитями. Увидела Гея и Урсулу. Сначала история этой девушки сплелась с историей Паскаля Донато в доме Мольбрантов, затем продолжила свое независимое течение. Так Гея узнала о Габриэле. Увидела созданную ей обитель боли. Дэрек, Полетта, Кэлоул. И уже от них Долли, Паола, Люсия. Патрик, Сергей, Говард. Джад, Виктория, Маркус. Кэрри, Роланд, Триша. Кирилл, Лора и Курт. Берри, Джонсоны, Лескотт. Бэт, Сью, Нина. Лекс, Алан, Джеймс. Роксана, Джессика, Сильвия. Сотни историй, тысячи лиц, замкнутые в одной огромной круговерти. Гея поняла, что не сможет испробовать их все. Поэтому она стала искать что-то общее. Одну большую историю, которая собрала бы в себе вкус всех остальных. Но такой истории не было. Она могла лишь сама создать ее. Сложить огромный пазл из рваных лоскутов отдельных историй. Так она и поступила. Это был многослойный рисунок, в котором каждый новый слой был новым витком
времени. Невозможно было отыскать начало. Оно уходило корнями слишком глубоко в прошлое. Слишком много мелочей. Начало нужно было придумать самой, отрезав все, что было до этого. Сделать набросок, на который уже можно будет неторопливо накладывать слой за слоем. А затем, когда эта картина будет готова осторожно сложить ее и попробовать вкус. Вкус тысяч историй. Но чем больше усилий прилагала Гея, тем больше понимала, что эта картина никогда не закончится. Истории будут всегда. История Эдема. История Аида. Они будут менять друг друга до тех пор, пока существует отведенное им время. Единственное, что можно сделать, это попытаться отыскать среди всего этого многообразия свою собственную историю. Короткую и затерявшуюся среди других. Голод уступил место воспоминаниям. Гея. Она вспоминала кто она, зачем она здесь. Темис! Она должна найти свою дочь. Это тоже была история. История у которой был привкус потерь. Горький привкус. Гея изучала созданную ею картину. Ее дочь была здесь. Она чувствовала это, как мать. Она видела свою дочь. Вот дом Мольбрантов, вот люди, которые приходят в него даже после того, как
он опустел. Вот Габриэла, создавшая обитель боли, вот сестра Натана - Глэмси. Вот и сам Натан. Его друг Шелл и Мун. Вот история их поисков. А вот и встреча. Шелл смотрит на Габриэлу, а Натан просит прощения у своей сестры. Сладкие истории, но совсем не те. Вот Глэмси, которая не хочет простить своего брата. Вот снова Габриэла, которая позволяет Натану, Шеллу и Мун остаться. Совсем не то, но где-то рядом. Голос. Слишком часто в историях слышится этот глубокий хриплый голос. Такой сухой, но такой манящий. Он напомнил Геи голос Орфея. Сколько мудрых песен он спел, живя в Аиде! А здесь? Срывая пласты со своей картины, Гея пыталась отыскать те истории, в которых она слышала этот божественный голос. Глэмси, Габриэла, Кэлоул, Полетта.... Нежели подобный голос может исходить из уст этого чернокожего старика? Гея изучала историю Мервика. Ее вкус был таким же горьким, как вкус ее собственной истории. Вкус утраты. Боль. Страдания. Дети. Гея увидела Флой. Увидела ее историю. Маленькая девочка, которую бросил отец, и которая выросла и отомстила ему за это. Заставила его страдать так же, как страдала она. Теперь
Мервик был один. Он нашел спасение от своей боли. Спасение в сумасшествии. Но, не смотря ни на что, у него все еще была цель. Мечта. Надежда. Гея слышала о ней в одной из историй. Мервик стер из своей памяти дочь и помнил только об одном. Сын. Гея вернулась к истории Флой. Отыскала в ненужном хламе ту ее часть, которая касалась ее сводного брата. Дидье Мольбрант. Флой ненавидела его так же, как их общего отца. Она хотела, чтобы он страдал. Хотела, чтобы он мучился за то, что его жизнь была слишком легкой. За то, что его еще ребенком усыновили Мольбранты, подарив ему счастливое детство. Гея видела десятки, сотни подобных историй, но сейчас ее интересовала лишь одна. Она отыскала ее среди множества нанесенных слоев. Историю Мольбранта. Она была тесно сплетена со многими другими историями. Одной из них была история Лукаса Стаба. Гея уже видела ее. Видела в ней страх и вожделение. Страх интересовал ее больше. Он показал ей Дидье Мольбранта, как единственного выжившего в тот день, когда его отца охватило безумие. Нет. Это был праведный гнев. Теперь Гея видела это. Разве может безумного человека остановить
простая картина? Картина, которую нарисовал его приемный сын. Картина, которая заставила его рыдать, как младенца. Гея проследила другую историю. Историю Кэрри. Отсеяв отца и другие мелочи, она увидела, как Кэрри разглядывает полотна Мольбранта. Осторожно снимает скрывающие их саваны, пока ее любовник принимает душ. Одна картина, другая. Гея узнала бы этот рисунок из тысяч других. Мольбрант рисовал ее не один год. Что-то на ней было удалено за это время, что-то появилось вновь. Но суть была одна. Белокурый ангел, обладающий прекрасным лицом. Его оторванные крылья не интересовали Гею. Она уже знала его историю. Ей рассказывал об этом Люций. Ангел, прогневавший саму Сфинкс. Ангел, пославший в Аид демона. И ангел, который стоял за спиной Самуэля Мольбранта, когда тот совершал свои зверские убийства. Именно это было изображено на картине Мольбранта. Гея смотрела на лицо этого ангела, вернее того, в кого превратила его Сфинкс после трагедии в доме Мольбрантов. Сходство было потрясающим. Темис! Впервые за все время пребывание в этом склепе, Гея ощутила свое тело. Тяжесть навалилась на нее и потянула куда-то
вниз. Просвет, что позволил ей найти ключ ко всем хранящимся здесь историям, растворился, оставив только лишь тьму. Но пустоты не было. Гея чувствовала слизь обступивших ее историй, плоть, которую принесли сюда стервятники Химеры. Теперь не Гея, а эти истории пробовали ее на вкус. Они изучали ее, желали оставить здесь. Темис! Гея держалась за эту мысль, пытаясь остаться на плаву, но тени беспощадно тащили ее вниз. Запах плесени и гнили вцепился в ее горло. Она знала, так пахли самые древние истории. С них она начала свои поиски. Истории Аида, часть из которых рассыпалась в ее руках. Неужели ей суждено рассыпаться подобно этим хрупким полотнам? Ведь она такая же древняя. Такая же старая. Гея в ужасе поняла, что ее тело рассыпается на части. Она уже снова не ощущала его. Ничего не видела и ничего не слышала. Темнота и пустота. Бездна. Гея смотрела в ее бездонность, в ее глубину. Неожиданно, где-то там, на самом дне, она разглядела себя саму, склонившуюся над этой пропастью. А через мгновение Гея уже чувствовала, как падает вниз. Летит к себе самой.
        Она с ужасом отпрянула от края колодца и посмотрела на Химеру. Аид. Старый добрый Аид снова окружал ее. Она вернулась.... Или же она никуда и не уходила?
        - Ты узнала, то, что хотела? - Спросила ее Химера своей змеиной головой.
        - Да. - Голос Геи дрожал.
        - Тогда ты выполнишь свою часть уговора. - Холодные, слизкие тени облепили ноги Геи. - Ты возьмешь их с собой. - Гея долго смотрела на них, затем начала спускаться. Она должна была рассказать Люцию о том, что узнала. И уже вместе они должны были решить, что им делать теперь дальше.
        ***
        Эринии безучастно смотрели на странную пару, пришедшую к ним. Ангел и демон. Те, что оставили Джессику. Те, кого направил к эриниям узник. Что он хотел донести до них? Старухи слушали историю этой пары молча. Их долгом было оберегать Эдем от посягательств Аида, а не венчать влюбленных. О каком благословлении шла речь? Или же это был всего лишь предлог? Ангел и демон, способные избежать наказания, объединившись в одно целое. Что ж, для старух это будет урок. Мир не стоит на месте, и их ухищрения стареют вместе с ними. Ловушка для жителей Аида теряет свое совершенство. То, что когда-то пленило ангелов, демонов и азолей, заставляя их возвращаться в Аид, в каньон ветров, где они обретали вечный покой, теперь лишь на время задерживало их. Так произошло с Джимом Стоуном. Так произойдет и с другими, кого эринии выбрали в качестве носителей своей изощренной ловушки. Аид оказался более изобретательным нежели хранительницы Эдема. Но ничего, они исправят ошибки. Доведут свою ловушку до идеала. Однажды им это уже удалось. Удастся и во второй раз. Дар Лескоттов послужит им примером. Их первая самая удачная
попытка противостоять неизбежному взаимодействию Эдема и Аида. Они позволили злу пожирать самого себя. Пожирать и становиться сильнее, тем самым, развивая все больший аппетит. Они назвали это своим даром, но дар этот нельзя было разнести по миру, подобно ловушке, из которой сбежали пришедшие к ним ангел и демон. Этот дар не должен был умирать. Он должен был становиться сильнее из века в век. Поэтому, эриниям пришлось выбрать человека, кровь которого была настолько алчной, что он не мог оставаться в стороне от событий, где правили балом ангелы, демоны и азоли. Человека, чей разум был от природы изощрен и коварен, умен и изворотлив. Человека, кто смог бы нести груз этого дара на плечах своего фамильного дерева, передавая его от отца к сыну, от матери к дочери. И такой человек нашелся. Его звали пройдоха Лескотт. Его мать умерла при родах. Его отца отравила любовница. Ни родных, ни близких. Пройдоха Лескотт вырос в конюшне, вычищая дерьмо за породистыми скакунами. Он был хитер, как змей и плутоват, как лиса. Ни одна афера не проходила мимо него стороной, вернее он сам не проходил мимо них. На всем белом
свете его интересовали лишь три вещи: секс, деньги и власть. Иногда коварством и хитростью, иногда обольщением и лестью, но он добивался того, чего хотел. Когда ему исполнилось двадцать пять, конюшня, впрочем, как и лошади, рядом с которыми он вырос, уже принадлежали ему. Он женился на дочери своего хозяина, бесплодной и страшной, как сама смерть. Рядом с ним она ощущала себя королевой. Высокий и стройный красавец, который не переставая твердил ей о своей любви. Не смотря на свое детство, он быстро обучился хорошим манерам и изощренности интриг, которыми оплетали его влюбленные подруги жены. Это была его стихия, и он чувствовал, что может добиться намного большего, чем у него уже есть. Идеальная марионетка для демонов, ангелов и азолей, но эринии решили по-другому. Они вложили в его руки свой дар. Секс, деньги, власть - слишком много для одного человека, чтобы одно из этих зол (или благ?) не сыграло рано или поздно с ним злую шутку. Поэтому эринии и выбрали его. После смерти пройдохи Лескотта - он умер в тридцать пять, отравленный одной из любовниц - дар перешел к его детям. Двое сыновей, рожденные
его третьей и четвертой женами поделили между собой этот дивный светоч. Его сила распалась, чтобы снова соединиться в их внуках. Вернее в единственном внуке, младшего сына пройдохи Лескотта. Три истины: секс, деньги и власть, зачастую губили род Лескоттов в самом зародыше, но тем не менее, он изворачивался и выживал, а дар врученный их прародителю с каждым веком становился все сильнее. Эринии не знали, сколько ангелов, демонов, линков и азолей он поглотил за столетия своего существования, но от него исходила сила. Грозная и неконтролируемая сила, особенно когда он собирался возле одного из Лескоттов. Эринии знали, что не смогут управлять ей. Возможно, никто не сможет, но также они знали и то, что эта сила, жизнь этого дара, зависит от жизни ставшего уже давно древним рода Лескоттов, который не раз и не два был уже на грани вымирания. Когда-нибудь эта линия крови прервется, и земля Эдема поглотит этот дар вместе с телом последнего из Лескоттов. Ничто не вечно, кроме Аида, Эдема и отведенного им времени. Когда-нибудь закончится и время эриний, и на их место придет кто-то другой, но до тех пор, они будут
бережно охранять эти цветущие сады.
        Старухи внимательно выслушали пришедшую к ним пару. Джим Стоун, Алан Фостер, Грифон, узник, Гарпия, дом Мольбрантов. Мир менялся у них на глазах. Аид и его перемены неизбежно должны были затронуть земли Эдема. Их брак подразумевал общность, допуская различия. Мужчина и женщина. Муж и жена. Посланники узника, пришедшие к старухам, знали немногое, но и этого хватило, чтобы понять: в Эдеме появилась новая грозная и неконтролируемая сила. Сила, которая в своей животной стихийности могла родиться лишь в недрах Аида. Перемены. Старухи выдыхали это слово из своих беззубых ртов. Они видели, что происходит в Аиде, по ту сторону владений свиртов. Но разве это давало ему право посягать на святое святых своей возлюбленной? Нет! Пока они живы, они будут блюсти уставы земли и преследовать всякого, кто осмелится выступить против Эдема и прав материнского рода. Они не станут больше спрашивать разрешения Сфинкс. Не станут просить о помощи. Когда-то давно их боялись и уважали. Они вспомнят те времена, как стары они бы не были. Но сначала.... Сначала они отыщут этого узника. Они должны знать, с чем им предстоит
бороться. И предстоит ли вообще.
        - Вы отведете нас в этот дом! - Сказали они пришедшей к ним паре, не оставив им иного выбора, кроме как подчиниться.
        Часть двенадцатая
        Глава первая
        Старик Флетчер заваривал чай. Трудди сидела на его потертом диване, безуспешно пытаясь сдерживать слезы. Они катились по ее морщинистым щекам, отнимая то, что ей с таким трудом удалось украсть у своей жизни - годы. Сейчас она выглядела намного старее, нежели в тот день, когда Флетчер встретил ее впервые после двенадцати лет разлуки.
        - Это ужасно! - в очередной раз повторила Трудди, сжимая в ладонях предложенную Флетчером чашку горячего чая. - Если бы ты только видел это!
        Она снова начала рассказывать о своем племяннике. Это была не одна отдельная история, а целый ряд, следующих один за другим рассказов. Сначала сомнения, затем догадки и подозрения.
        - Конечно, он ни о чем не догадывался, - сказала Трудди, дойдя до той части истории, когда она начала следить за Джои.
        Она нанимала такси и ездила следом за ним по всему городу. Иногда она видела рядом с ним Урсулу. Иногда незнакомых мужчин и женщин.
        - Он привозил их в этот дом, - Трудди устремила взгляд за окно, на особняк Мольбрантов.
        - Джои? - Флетчер нахмурился. - Как он мог это сделать?
        - Твоя внучка открывала ему ворота.
        Трудди прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. История о том, как она осмелилась пробраться следом за ними в дом, все еще сдавливала ее горло.
        - Как-то раз я перелезла через ворота...
        - Ты перелезла через ворота?!
        - Да, Флетчер. Именно так. Джои ведь, черт возьми, мой племянник. Разве ты не сделал бы то же самое ради своей внучки? - она наградила старика сердитым взглядом, словно это он был виноват в случившемся, и снова ненадолго замолчала.
        Молчал и Флетчер. Обрывки фраз, сомнения верного толкования услышанного, подозрения, догадки и суеверия - все это начинало медленно складываться в его сознании, повторяя тот путь, которым чуть ранее прошла Трудди. Она понимала его чувства, поэтому решила выдержать небольшую паузу, давая ему возможность обдумать обрывки жизни, связанные с Урсулой. Горячий чай, который Флетчер заварил для нее, пах мятой. Этот запах напоминал ей лето, сад Мольбрантов, плед, постеленный поверх зеленой травы, чистое, голубое небо над ее головой, робкие поцелуи Флетчера... Во что превратился мир?! Трудди сделала глоток чая, обжигая язык и губы. Она больше не могла ждать. Флетчер должен услышать то, что было дальше.
        - Я видела, как в доме зажегся свет, - сказала она, отрывая дряхлого старика от его раздумий. - На втором этаже. Прячась в тени деревьев, я подошла к дверям. Они были открыты, - Трудди вздрогнула, вспоминая суеверный страх, который охватил ее, когда она вошла в дом.
        Теперь Флетчер понимал ее и потому молчал, давая ей возможность собраться с мыслями.
        - Я поднялась по лестнице на второй этаж, - продолжила Трудди. - Там все еще лежат те старые ковры, которые так хорошо скрывают звуки шагов, - она попыталась улыбнуться, вспоминая, как двенадцать лет назад так же кралась по этому дому, скрытая покровом ночи, желая лишь одного - оказаться в крепких объятиях Флетчера. - Дверь в одну из спален была открыта, - Трудди снова отпила из чашки. Чай уже остывал, но обожженные губы все еще болели. - Мне кажется, это когда-то была комната приемного сына Мольбрантов. Того, темнокожего. Помнишь?
        - Дидье.
        - Я не знала, как его зовут, - Трудди тряхнула головой, понимая, что это сейчас не имеет никакого значения. - Я подошла к комнате и заглянула внутрь, - она замолчала, пытаясь найти нужные слова, но слов этих у нее не было. - Это было ужасно, - выдохнула она. - Это... Это... Это какое-то сумасшествие, Флетчер.
        Он промолчал, и на ее глаза снова навернулись слезы.
        - Ты мне не веришь, да? Но ведь это так! Я видела это так же, как вижу тебя! И не один раз.
        - Это все дом, - тихо прожевал он слова себе под нос.
        - Дом? - Трудди шмыгнула носом, словно ей было не шестьдесят, а лет семнадцать.
        - Он сводит людей с ума, Трудди.
        - Ты не представляешь, что я видела. Они истязали друг друга. Пускали друг другу кровь, душили и жгли. И все эти свечи... Боже мой! Они словно сатанисты какие-то...
        - Говорю тебе, это дом. Я прожил здесь достаточно, чтобы знать, как сильно он меняет людей.
        - Ты все еще мне не веришь, да?
        - Не верю? - закряхтев, Флетчер поднялся на ноги.
        Дверь в комнату Урсулы была открыта. Ее грязное нижнее белье было свалено в корзину возле кровати.
        - Пойдем, - позвал Флетчер Трудди.
        Стоя за его спиной, она видела, как он копается в грязном белье своей внучки.
        - Тебе не стоит этого делать. Это ее интимная жизнь, - смущенно сказала ему Трудди.
        - Я знаю. Знаю, черт возьми! Но вот это... - он отыскал лифчик в кровавых пятнах. - И вот! - кофта с такими же бурыми пятнами. Флетчер бросил ее обратно в корзину.
        - Может, она просто случайно испачкалась в... Ну, ты понимаешь...
        - Я так не думаю, - он подошел к шкафу и открыл ящик. - Уже не думаю. Теперь я понимаю, о чем были все те разговоры с подругами.
        - Ты подслушивал их?
        - А ты подглядывала. И что?
        - Я просто подумала, что твоя внучка... Ну, у женщин же всегда есть свои секреты... Хотя, наверно, ты прав. Сейчас это не имеет никакого значения.
        - Да, - Флетчер подозвал ее к себе, указывая вглубь шкафа. - Скажи, не такие свечи ты видела в той проклятой комнате?
        - Я не помню.
        Трудди заворожено смотрел на толстые красные цилиндры из воска. На их боках застыли причудливые струйки. Были это те свечи, которые она видела в той комнате, или же другие? Какая разница. Свечи все одинаковы. Их запах, их дрожащий свет, трепещущий фитиль, стекающий воск... Трудди почувствовала легкое головокружение, вспоминая запах горящей плоти, который она ощутила стоя возле комнаты Дидье Мольбранта.
        - Что с тобой? - Флетчер предусмотрительно обнял ее и закрыл шкаф. - Тебе плохо?
        - Уже лучше, - она посмотрела на белье Урсулы, которое Флетчер достал из корзины. - Давай уйдем отсюда. Пожалуйста.
        Они вернулись на старый потертый диван. Их чай уже остыл. Трудди взяла чашку и сделала несколько жадных глотков.
        - Мы должны что-то сделать, Флетчер, - сказала она, тяжело дыша.
        Он промолчал, хмуря свои седые брови. Трудди ждала какое-то время, затем решительно поднялась на ноги.
        - Пойдем, - позвала она Флетчера. - Может, если ты увидишь все сам, это придаст тебе решимости.
        - Ты хочешь снова идти в этот дом?
        - Да, черт возьми! Я хочу снова идти в этот дом.
        - Нет.
        - Что, нет? Неужели ты боишься?
        - Я не пойду в этот дом.
        - Тогда я сделаю это одна. Ради Джои. Мой племенник кое-что значит для меня. И если тебе наплевать на свою внучку, то сиди и жди меня здесь.
        Ругаясь себе под нос, Флетчер пошел за ней следом. Он открыл дверь и первым вошел в дом Мольбрантов. Они поднялись по лестнице. Осторожно, словно воры. Комната приемного сына бывших хозяев была убрана. Постельное белье снято с кровати и на его место постелено новое. О том, что здесь кто-то недавно был, говорил лишь запах. Копоть свечей и человеческий пот. К ним добавлялось что-то еще. Сладкое и теплое, словно сквозняк приносил сюда укрывшийся где-то в глубине дома запах лета. Запах цветущих яблоневых садов и распустившихся бутонов посаженных в клумбах цветов. Трудди помнила этот запах. В нем не хватало мяты и мелисы, но это, несомненно, был именно он. Запах любви. Ее и Флетчера. Запах их разгоряченных тел, шелест нежных слов, блеск любующихся глаз. Как она могла оставить его? Неужели она думала, что кто-то будет смотреть на нее более страстно и нежно, чем Флетчер? Неужели она не знала, что старость рано или поздно придет за ней, оставив только чувства: уважение, нежность, заботу? Старость. Это слово хлыстнуло ее сознание, словно бич. Сад, в котором она видела себя и Флетчера, зачах и порос
кустарником. Это была уже не осень, где желтые листья и розовый закат придают происходящему особую пикантность и глубину чувств. Это была зима. Холодная и беспощадная. Весны не будет. Трудди знала это, так же, как свой возраст. Ошибки и удачи, потери и обретения, смех и слезы - все было сковано льдом. Все медленно замерзало, погружаясь в спокойный безразличный сон. Красота, карьера, поклонники - ни до чего этого не было дела. Лишь бы не ныли суставы, да не болели десны от вставных зубов. Сад умирал, и вместе с ним умирали чувства, которые грели когда-то в нем страстных любовников. Это было их последнее лето, за которым наступила осень, а затем и последняя зима. Это был их последний шанс, которым они не воспользовались, по привычке тратя все, что приходило к ним, считая, что будет еще. Все эти крема и массажи, они были нужны лишь для самообмана.
        Трудди посмотрела на Флетчера. Каким же он был старым и дряхлым! Он был старше ее лет на десять, а может и больше. Его либидо, должно быть, доживало свои последние годы уже тогда, когда они впервые встретились в этом доме. Их любовь. В ней была нежность, но не было страсти. Трудди знала это всегда. Вот почему она ушла двенадцать лет назад. Она бежала от своей старости, а Флетчер, его возраст, он всегда говорил ей о неизбежном. Трудди снова посмотрела на Флетчера. Скоро она превратится в такую же развалину, как и он. Ей захотелось закричать от безысходности, но вместо этого по ее щекам потекли слезы.
        Флетчер. Он смотрел на нее своими выцветшими голубыми глазами и вспоминал свою жену. Она могла бы сейчас заваривать ему чай и делать теплые компрессы на ночь. Она могла бы разделить с ним его старость, но этот дом отнял ее у него. Свел с ума их обоих. Его - деньгами и доступностью гостивших здесь женщин, ее - одиночеством и безразличием супруга. И вот теперь этот дом,отнимал у него его внучку.
        Флетчер покинул комнату, спустился по лестнице вниз и вышел на улицу. Его старые кости, пронзаемые холодным ветром, начали снова ныть. Он стоял на крыльце, не обращая внимания на боль и холод. Трудди все еще оставалась в доме, но сейчас это не имело значения. Рано или поздно она покинет это проклятое место. Она слишком стара, чтобы долго отдаваться этому злу. Ей нужен будет глоток свежего воздуха, возможно, теплого чая. И тогда, сидя в его сторожке, он расскажет ей о том, что они должны сделать.
        ***
        Зоргулы не могли покинуть Эдем. Те, кто пришли сюда за азолями и те, кто воспользовался этим предлогом, чтобы продолжить плести свои интриги и здесь, за пределами Аида - смерть Оместеса превратила их всех в заложников этого цветущего мира. Мира, в котором им не было места. Пери Лескотт слышал их голоса. Невольно, он стал для них последней надеждой. Сначала один, затем десятки. Им больше некуда было идти. Дар Лескоттов, дивный светоч - в нем они могли найти забвение. Почти все они мечтали об этом. Почти все, кроме одного. Он пришел к Лескотту задолго до того, как возвращение в Аид стало невозможным. У него были свои планы, свои интриги. Он был слишком стар для демона и слишком молод для зоргула. Он все еще помнил, каково это - жить в Эдеме, но изучил и жизнь в Аиде. Второе ему нравилось больше, в особенности, когда его можно было наложить на первое и взглянуть на два этих мира одним взглядом. Об этом сказали ему Ин-Незы. Он пришел к ним в надежде найти смысл своего нового существования, но камни не были мудрецами и пророками. Они могли лишь отвечать на вопросы. Вопросы жизни и смерти пришедшего к
ним. Их кладовая знаний была неизмеримо огромна. Они знали мир таким, каким он был вначале. Видели все его перемены, знали его настоящее. Мир, который не был разделен на Аид и Эдем. Они понимали его, как единое целое. Идеальное уравнение с различными переменными. Мудрость была неведома Ин-Незам, лишь только факты. Факты, в которых зоргул черпал свою мудрость. Мудрость, в которой он отыскал свое крохотное предназначение. Константу. Переменную, способную влиять на значение уравнения. Этой переменной стало время. Оно заставляло миры меняться. Оно стирало границы и возводило новые. Лишало жизни и даровало эту жизнь. Ничто не вечно кроме Эдема, Аида и отведенного им времени. Так говорил зоргулу Лоран - его мудрый учитель, в те времена, когда зоргул был еще совсем юным демоном. Найти свое место согласно природе, которая позволила ему появиться на свет. Быть другом своего рождения, уважая его истоки и первопричины. И не забывать о том, что дарованная жизнь принадлежит не только тому, кто ей обладает. Мы всего лишь смиренные слуги в руках случая, обстоятельств и времени. Мойрам. Их ковер неизъясним.
Невозможно предугадать, как ляжет следующая нить. Они слуги времени и вечного союза двух миров, а мы всего лишь малая часть той пряжи, из которой они создают ковер этой жизни. Так говорил Лоран юному демону. Так сказали юному зоргулу Ин-Незы. То, что было - это история. То, что будет - будущее. Наше предназначение - это то, что есть сейчас. События, случай, обстоятельства. Зоргул думал об этом, преклоняя колени перед Сфинкс. Ужасная и прекрасная в своем начале. Ей нужны были азоли. Она строила новый мир, и зоргулу выпала честь стать одним из его создателей. События, случай, обстоятельства. Разве мог он пройти мимо? Нет. Оместес, свирты и возвращение в Эдем. Когда-то давно в этот мир цветущих садов его привел учитель. Теперь он пришел сюда сам. Мир менялся, и происходящие перемены сделали его своей частью. Выполнять поручение Сфинкс, избегая встречи с грозными эриниями. С теми, чья хитрость однажды едва не погубила демона, который сейчас вернулся в этот мир зоргулом. Бояться их, или бороться с ними? Зоргул выбрал второе. Он отыскал человека, с которым был знаком, будучи еще демоном. Отыскал его могилу.
Людской век был слишком недолог. Гораздо короче, чем хитрость эриний. У нее должны быть наследники. Идеальная хитрость не может принадлежать одному поколению. Она передается из века в век, от отца к сыну, от матери к дочери. Только так хитрость может стать еще сильнее, расцвести, подобно дивному светочу, в руках новых поколений. Дар Лескоттов. Зоргул искал его. Великая хитрость эриний, которую он надеялся обратить против них, привлечь на свою сторону. Он нашел ее ошметки в Пери Лескотте. Рваные клочки, оставшиеся от чего-то великого. Она покидала его, обновляя кровь древнего рода. Уходила к более молодому. Лекс. Последний, кто был способен продлить фамильное древо Лескоттов. Дар эриний собирался в его руках. В руках, которые не желали держать ничего другого, кроме женских прелестей. Неужели мудрость эриний превратилась в глупость? Или же это и была одна из переменных, благодаря которой существовало уравнение, о котором рассказали зоргулу Ин-Незы? Снова события, случай, обстоятельства. Дар Лескоттов - это сила. Сила - это власть. Зоргул чувствовал, как она дышит ему в затылок. Нужно лишь найти двери к
ней и подобрать нужные ключи. Одна из дверей была перед ним - Лескотты. Оставалось лишь подобрать ключи. Зоргул подошел к этому со всей осторожностью, свойственной его изощренному разуму. Пери Лескотт был превосходным инструментом. Отмычкой, способной открыть дверь к власти, которую держал в своих руках его племянник. Власти, которую зоргул уже видел в своих руках. И она пришла к нему. Дверь сама открылась перед ним, но только не та дверь, к которой он подбирал ключи. Смерть Оместеса не позволила многим из его сородичей вернуться в Аид. Теперь он стал их единственной надеждой. Зоргул, перед которым склонили колени другие зоргулы. Их новый господин мог подарить им забвение и покой, который они никогда не смогут обрести в этом чуждом для них мире. Они мечтали лишь об этом. Все, кроме их господина. События, случай, обстоятельства. Он знал, что все может измениться. Он знал, что все может остаться неизменным. Отныне его жизнь не принадлежит ему. Он лишь покорный слуга событий, случая и обстоятельств. В его воле лишь следовать своей природе. На все остальное - воля мойрам.
        ***
        Пери Лескотт ненавидел эти голоса. Они сводили его с ума. Лекс! Лекс! Лекс! Сгустки тьмы, которые он различал с каждым новым днем все более и более отчетливо. Они наполняли его жизнь своим присутствием. Алкоголь приносил ненадолго забвение, но затем, вместе с головной болью возвращались и эти голоса. Они лишали его сил во всех смыслах этого слова. Последняя шлюха, которую Лескотт снял, надеясь немного отдохнуть от происходящего в ее объятиях, потратила четверть часа в безуспешных попытках пробудить в нем уснувшую мужскую силу. Она была молода и в меру вульгарна. Лескотт наблюдал за ее стараниями, а вокруг по-прежнему кишели тени. Им не было дела до его интимной жизни. Им не было дела до его жизни в целом. Лишь только нескончаемые стенания и мольбы. Чего они хотели от него? Лекса? Его плоть? Его душу? Он всего лишь глупый мальчишка! У него ничего ведь даже нет, кроме его эрекции. Хотя, в принципе, ему ничего больше и не нужно. Герой любовник, который гордится своей мужской силой. Лескотт улыбнулся, решив, что и без этого аргумента его племянник найдет способ удовлетворить своих воздыхательниц. Он
прогнал шлюху, обвинив ее в недостаточной квалификации. Тени. Призраки прошлого. Теперь он один на один с ними. Лескотт засмеялся. Нет, они пришли не за его племянником. Они пришли за ним. За его душой, за его плотью. Лекс лишь причина. Последняя грань, переступив которую, он уже никогда не сможет избавиться от этих призраков. Они утащат его в преисподнюю. Но он не будет настолько глуп, чтобы поддаться на их уговоры. Теперь он был уверен, что все те неудачи, что постигли его в жизни, были проделками этой нечисти, что окружала его все эти годы и окружает сейчас. Они отняли у него все: власть, деньги, секс. Они сгубили его карьеру, лишили работы, друзей. Они свели с ума его любовниц и подарили коварных врагов. Они забрали у него даже его эрекцию! Но ничего, он еще поборется с ними. Свою плоть и свою душу он им просто так не отдаст. Им придется придумать что-то получше, нежели сводить его с ума своим присутствием и голосами. Он слышал их и раньше. Они не смогут напугать его. Пусть катятся ко всем чертям! Он сильнее их. В его жизни и без того случалось много дерьма. И это не последнее. Он перехитрит их.
Он не позволит им прятаться за его спиной. Он покажет их всему миру. Расскажет о них. Да! Именно так он и поступит!
        - Слышите?! - заорал Лескотт в темноту комнаты. - Я всем расскажу про вас, ублюдки!
        Силуэты вздрогнули. Лескотт мог поклясться, что видел, как исказились в ужасе их мерзкие рыла.
        - Исчадья ада! - он бросил в них недопитую бутылку водки, затем лампу и тумбочку, на которой она стояла. - Убирайтесь прочь! Я не боюсь вас! - спустив штаны, он начал мочиться в темные углы, где скопились духи. - Пейте, суки! - он чувствовал, как опорожняется его мочевой пузырь, и жалел, что не может продлить этого удовольствия. - Козлы! Хотели поиметь меня?! Вот вам! Поимейте мой член! Мой старый, дряблый член. Ублюдки!
        Тяжело дыша, он стоял в центре комнаты, оглядываясь по сторонам. Темнота. Тишина. От напряжения по его лицу заструились капельки пота. Неужели сработало? Неужели призраки ушли? Лескотт осторожно сел на кровать. Его сердце бешено стучало. Он считал его удары, боясь даже думать. Что если его мысли вернут этих призраков. Нет! Он не даст им такого шанса. Он не будет ни о чем думать. Не будет даже дышать, если это поможет им вернуться. Удары сердца стихали. Он победил. Он снова победил! От эйфории закружилась голова. Желудок сжался, ведомый рвотными позывами.
        - Лекс.
        Что это? Лескотт завертел головой. Показалось?
        - Лекс!
        Нет, черт возьми, не показалось!
        - Лекс!!!
        - Не смейте, слышите?! - взвизгнул он, зарываясь под одеяло и закрывая голову подушкой. - Нет!
        - Лекс! Лекс! Лекс!
        - Не надо! - Лескотт едва не захлебнулся собственной рвотой. - Сволочи! - заскулил он, отплевываясь. - Подонки! Замолчите! Да замолчите же, умоляю вас! - он заплакал, смешивая слезы с рвотной массой, растекшейся под его щекой. - Хватит! - Он вспомнил про недопитую бутылку, которую разбил несколько минут назад. Сегодня все против него! - Вам не добраться до меня! - проскулил он. - Никогда не добраться!
        Его тело задрожало так сильно, что он не смог его контролировать. Забившись в припадке, он упал на пол и едва не задохнулся от нового приступа рвоты. Решив, что умирает, он закричал. Сейчас слышать свой собственный голос значило для него больше, чем все, что он когда-либо ценил в своей жизни. Его крик говорил ему, что он все еще жив, а если он жив, то он еще поборется. Он сделает все, что в его силах, чтобы не проиграть. Теперь есть только он и эти твари, что улыбаются, глядя на его мучения. Борьба, ради которой стоит жить. Жить ради того, чтобы бороться.
        ***
        Бэт по-хозяйски убиралась в квартире Джейкоба. Наполненные протухшими бычками пепельницы были бескомпромиссно выброшены в мусорный мешок. Следом за ними отправились пустые бутылки и пивные банки. Несмотря на холодный осенний воздух, Бэт открыла все окна, позволяя прохладе изгонять застоявшийся смрад. Джейкоб и его друг оказывали ей посильную помощь. Иногда Мартин отпускал вульгарные шутки в адрес хозяина, поднимая его на смех за развешенные на лампочках носки или женский бюстгальтер, завалившийся за кровать. Несколько использованных презервативов, высушенных временем, которые Бэт выскребла из-под кресел, натолкнули Суареса на тему одиночества.
        - Да, они, наверное, здесь с тех времен, как ты впервые попробовал женщину! - сказал он Джейкобу и, уже глядя на Бэт, добавил. - Тебе нужно чаще заходить к нему, иначе он высохнет точно так же, как эти презервативы.
        Бэт ничего ему не ответила. Она находила некое забвение в этой уборке. Способ забыться и ни о чем не думать. Именно поэтому, когда порядок в небольшой квартире был наведен, тараканы вытравлены, а мошкара выдворена вместе с облюбованными ею объедками, Бэт настояла на том, чтобы передвинуть ту немногую мебель, что требовалась Джейкобу для его существования.
        - У тебя странные друзья, Джейкоб, - сказала Бэт поздним вечером, ложась в его постель.
        Исколотые руки Мартина Суареса лучше любых слов говорили о его жизни. Бэт увидела их, когда он помогал Джейкобу передвигать мебель. Этот факт сделал ее брезгливой и раздражительной.
        - Ты не боишься, что он может быть заразным?
        - Нет, - Джейкоб по привычке потянулся к пачке сигарет, но вспомнив о том, что Бэт запретила ему курить в квартире, недовольно убрал руку обратно под одеяло.
        - Откуда такая уверенность, Джейкоб?
        - Он был моим другом, Бэт. Одним из немногих.
        - Это ни о чем не говорит.
        - Пару месяцев назад он завязал.
        - И что, мы теперь его на руках обязаны носить за это?
        - Ему не нужна наша помощь. Просто компания. Понимаешь?
        - Нет.
        Рано утром Бэт вернулась к отцу. Она позвонила Филу Берри и спросила, как у него дела. Он сказал, что занят и будет не против, если она проведет пару недель у отца. Он не хочет, чтобы сейчас его что-то отвлекало от работы. Вешая трубку, Бэт чувствовала, как наливаются румянцем ее щеки. Холодная игла ревности покалывала сознание. Она прошла на кухню, думая об Александре. Как же она ненавидела его сейчас. Ближе к вечеру она позвонила сестре. Танита смеялась и приглашала ее в гости, а где-то за ее голосом Бэт слышала веселый голос Александра. Еще мгновение и она рассказала бы обо всем сестре. Бэт спешно повесила трубку. Ночь была душной, и спать совершенно не хотелось. Бэт ворочалась в кровати, недовольно слушая громкий храп отца за стенкой. На следующий день, ближе к вечеру, она позвонила Джейкобу и без особенного энтузиазма поинтересовалась его планами на вечер. Он сказал, что Мартин познакомился с девушкой, и если она захочет, то они могли бы сходить куда-нибудь вчетвером. Бэт отказалась, но через час, после того, как не смогла дозвониться до Берри, снова позвонила Джейкобу и сказала, что
передумала.
        Фильм, на который они пошли, был скучным и совсем не нравился Бэт. Большую часть сеанса она искоса смотрела на девушку Суареса, пытаясь разглядеть в ней признаки наркоманки. Иногда она вспоминала Александра, убеждая себя, что ненавидит его, но, тем не менее, пытаясь сравнивать его и Джейкоба.
        Осенний воздух после душного зала показался Бэт необычайно свежим. Они шли к старенькой машине Джейкоба. Настроения не было. Бэт чувствовала себя сорванным цветком, на который полюбовались и выбросили в урну. Стоянка была переполнена, и им пришлось ждать, когда можно будет выехать. Бэт стояла, убрав руки в карманы. Джейкоб курил. Суарес рассказывал о конопляном дереве, которое выросло выше трех этажного дома. Бэт не слушала его. Она смотрела, как со стоянки одна за другой уезжают машины. Одна из них показалась до боли знакомой. Бэт вздрогнула, узнав машину Фила Берри. Она медленно проехала мимо них и остановилась. С губ Бэт слетели проклятия.
        - Ты чего? - удивился Джейкоб.
        Она не ответила. Подняла воротник и опустила голову.
        - Мартин! - голос вышедшего из машины принадлежал не Берри, но она знала его достаточно хорошо. - Давно тебя не видел! Как дела? - Колин хлопнул Суареса по плечу.
        Сбежавший от Мартина ангел молчаливо нависал за плечами сына прокурора.
        - Дай ключи от машины, - сказала Джейкобу Бэт, не поднимая головы.
        - Замерзла? - спросил ее Колин.
        Бэт снова выругалась, но на этот раз про себя. Колин широко улыбался, пытаясь заглянуть ей в глаза.
        - Представь себе, замерзла, - она послала все к черту и подняла голову.
        Бэт не видела Колина пару месяцев, и за это время он сильно изменился. Теперь он чем-то напоминал ей своего отца, только более мерзкий и прыщавый.
        - Удивлен, что встретил тебя здесь, - за его улыбкой сквозила ненависть.
        - Колин! - его девушка, Эмили, Бэт знала и ее, высунулась из машины, скорчив недовольную мину.
        - Пару минут, - он даже не повернулся к ней.
        - Дай ключи, - Бэт нетерпеливо засунула руку в карман куртки Джейкоба и, не сказав больше ни слова, пошла к его машине.
        - Вы что, знакомы? - Суарес провожал Бэт удивленным взглядом.
        - Да так, - Колин замялся, достал сигарету и прикурил. - Подстилка моего отца.
        Уже сидя в машине, Бэт видела, как он, повернувшись в ее сторону, о чем-то рассказывает Джейкобу и Суаресу. Зря она ушла. Бэт ругала себя на чем свет стоит. Сейчас этот недоносок выльет на нее столько грязи! Если бы она осталась, то он, возможно бы, не посмел. Бэт встретилась с ним взглядом. Он улыбнулся и подмигнул ей.
        - Пошел к черту! - произнесла Бэт одними губами.
        Он улыбнулся еще шире. Она отвернулась, зная, что Джейкоб и Суарес по-прежнему смотрят в ее сторону.
        Домой они ехали молча. Даже словоохотливый Суарес предпочитал смущенно молчать.
        - Нам нужно поговорить, - сказал Джейкоб, высадив друга и его девушку.
        - О чем?
        Бэт смотрела за окно. Замерзшие пешеходы спешили домой, но она их не видела.
        - Почему ты не рассказала мне?
        - Ты знал, что я живу с другим. Каких еще подробностей ты хочешь от меня?
        - Тебе самой не тошно, Бэт?
        - Отвези меня домой, Джейкоб.
        Она повернулась и посмотрела на него. Он в это время следил за дорогой.
        - Хотя нет, - Бэт нетерпеливо тряхнула головой. Ему не зачем знать, где она живет. Если нужно, пусть потом ищет у Берри. Ее там все равно уже не будет. Колин все расскажет отцу, а тот вышвырнет ее, как только она появится на его пороге. - Останови здесь. Я доеду на такси.
        Бэт вышла из машины. Уже давно стемнело. Неоновые витрины рябили в глазах. Холодало. Бэт зашла в первое попавшееся кафе. Здесь, среди людей, она чувствовала себя намного уютнее, чем в машине Джейкоба. Безразличные лица были поглощены своими маленькими жизнями. Бэт в очередной раз тихо выругалась, виня во всем только себя. Александр, Фил, Джейкоб. За сколькими зайцами она погналась сразу? Бэт вспомнила сестру. Ее смех и шутки Александра за ее спиной.
        Бэт вышла на улицу и поймала такси. В машине пахло так же, как в квартире Джейкоба. Старый шофер всю дорогу ворчал и, матерясь, проклинал свой геморрой, словно был совершенно один. Бэт не слушала его, невольно улавливая лишь отдельные фразы.
        - Я смогу здесь поймать такси? - спросила она его, когда они приехали.
        - Не знаю, - заворчал он, бережно пересчитывая деньги.
        - Подождите минут пятнадцать, - сказала она, отказавшись от сдачи. - Я ненадолго.
        - Всего пятнадцать! - предупредил он, но Бэт его уже не услышала.
        Она шла, удивляясь, как сумела запомнить этот адрес, когда подслушивала разговор Фила Берри с Куртом. Неужели уже тогда, она думала, что приедет сюда? Бэт поднялась на крыльцо. Дом был небольшим и явно нуждался в ремонте. Александр открыл дверь.
        - Нам нужно поговорить, - облегченно выдохнула Бэт, радуясь, что не пришлось объясняться с одной из его женщин.
        Он кивнул, накинул куртку и вышел на крыльцо.
        - Как ты узнала, где я живу?
        - Птичка на хвосте принесла, - Бэт смотрела ему в глаза. Прямой, бескомпромиссный взгляд. - Берри все знает, - сказала она.
        - О нас? - Александр был спокоен, и Бэт подумала о том, сколько же раз он, должно быть, слышал уже подобное. - И о нас, и о тебе.
        - Вот как? - и снова она не увидела в его глазах ровным счетом ничего.
        Его спокойствие начало раздражать ее, и она начала пересказывать ему все, что ей удалось подслушать из разговора Берри и Курта. На какое-то мгновение ей даже показалось, что все это глупая ошибка. Но это было всего лишь мгновение.
        - Почему же тогда, ты пришла ко мне? - спросил ее Александр, даже не пытаясь что-то отрицать.
        - Почему? - этот вопрос поставил Бэт в тупик. Еще пару минут назад у нее было столько причин, но сейчас... - Я не знаю, - она смутилась и опустила голову, еще раз заглянула ему в глаза и зашагала прочь.
        Бэт слышала, как закрылась дверь. Завернув за угол, она увидела, что такси уже уехало. С ее губ слетело очередное проклятие. Она замерзла. Зубы начинали стучать. Окраина города была безлюдной. Потоптавшись несколько минут на месте, Бэт развернулась и пошла обратно.
        - Такси уехало, - сказала она Александру, когда он снова открыл дверь. - Ты бы не мог отвести меня домой?
        Когда они шли к машине, Бэт увидела женщину в одном из ярко освещенных окон. Отодвинув шторы, она смотрела, как они садятся в машину.
        - Ты с ней живешь? - спросила Бэт Александра.
        Он проследил за ее взглядом. Женщина все еще смотрела на них.
        - Это Марта, - Александр отвернулся и сел в машину.
        - У тебя будут проблемы из-за меня?
        - Нет. - Он завел мотор. - Ей не нужен я. Только мое тело.
        Бэт вспомнила Фила Берри. Она жила с ним, грела его кровать, готовила еду, убиралась в доме, стирала его белье. Но разве она не была одна все это время? Разве он видел что-то, кроме ее тела? Разве слышал что-то, кроме банальных фраз?
        - В чем-то я понимаю тебя, - сказала Бэт Александру.
        Дальше они ехали молча. Бэт уже не злилась. Наступил период смирения и усталости.
        - Не хочешь зайти? - спросила Бэт, когда Александр остановил машину возле дома ее отца. - Сейчас уже поздно и все спят, так что...
        - Не думаю, что это нам нужно, - прервал он ее смущение. - По крайней мере, сейчас. Может быть, чуть позже, - Александр повернулся и посмотрел в ее глаза. - Ты знаешь, как меня найти.
        Бэт вышла из машины, не найдя, что сказать на прощание. Хотя, возможно, слова были и не нужны сейчас. Здесь. С ним. Они и так понимали друг друга. "Два сапога - пара", - подумала Бэт, глядя вслед уезжающей машины...
        Задернув шторы, Марта посмотрела на часы и пошла в ванную. Она умылась и почтила зубы. Сменила нижнее белье и, выключив в доме свет, легла в кровать. Чуть позже, когда Александр вернулся, она, не открывая глаз, прижалась к его холодному телу, удовлетворенная осознанием его близости и снова провалилась в сон.
        ***
        Мареска сбросила со своего плеча руку Шелла.
        - Не смей прикасаться ко мне! - прошипела она.
        - Не говори, что ты этого не хочешь, - он улыбнулся, глядя ей в глаза.
        - Не с тобой, - она выдержала его взгляд.
        Он напоминал ей все самое плохое, что с ней случалось в жизни. Сколько она знала его? Неделю? Две? Мареска вспомнила своего мужа. Их жизнь не была счастливой и безоблачной, но это была жизнь. Настоящая жизнь, в которой Мареска чувствовала себя частью того мира, который окружал ее. Настоящего мира, который пахнет пригоревшей едой, в котором ждут лета, гуляют с детьми, экономят, чтобы платить за квартиру, ходят по магазинам, стирают белье, слушают храп супруга и отдыхают после рабочего дня, радуясь примитивным перипетиям однообразных сериалов. А что у нее было здесь? Единство со своим телом? Череда оргазмов, которые сейчас ей приходится выдавливать из себя под сопящим супругом? Мареска вспомнила улицу. Рабыня, шлюха и домохозяйка. Она побывала в каждой из этих ролей. Габриэла научила ее ни о чем не думать. Позволить другим принимать решения. Подчиняться им. Исполнять их прихоть и благодарить за полученное наказание. Мареска соврала бы, сказав, что эта жизнь не нравилась ей. Быть вещью не так уж и плохо, особенно, если об этой вещи кто-то заботится. Моет, одевает, играет с ней. Последний из тех, с
кем познакомила ее Габриэла, был именно таким. Ему нравилось, когда она лежала, свернувшись калачиком возле его ног, подобно верному псу, ожидая, когда хозяин закончит читать газету и погладит ее. Он заботился о ней. Иногда кормил ее. Осторожно опуская в ее рот ложку и вытирая салфеткой капли на ее подбородке. Он подарил ей ошейник. Каждую ночь он пристегивал ее к своей кровати, позволяя ей спать на полу в комнате своего хозяина. Она ходила по его дому на четвереньках - ведь она была его верным псом. Когда она болела, он лечил ее. Когда к нему приходили женщины, он запирал ее в одной из многочисленных комнат. Она провожала его на работу, ласкаясь об его ноги. Она ждала его и скучала без него. Они никогда не занимались любовью. Он утолял ее желание порошками и таблетками, которые покупал в зоомагазине. Иногда он разговаривал с ней. Говорил, какие у нее красивые волосы, гладкая кожа. Ей не нужно было отвечать, ведь домашние питомцы не разговаривают. Да она и не хотела. Он был любящим и заботливым хозяином, и это было главным. Она любила его. Любила потому что знала, что есть хозяева и хуже. Те, что были
до него, оставили на ее теле слишком много шрамов. Они не любили купленную ими вещь. Она была для них лишь картой боли, способной показать им путь в мир их извращенных фантазий. Иногда она по несколько суток лежала привязанная к кровати, а ее хозяева, приходя раз в день, наказывали ее за то, что она, не в силах терпеть, опорожнила под себя свой мочевой пузырь или кишечник. Иногда это был кнут, иногда розги. Они рассекали кожу на ее груди, животе, ступнях...
        Потом была улица. Своеобразный бунт сознания, в котором не осталось ни одной мысли. Мареска не продавала свое тело. Нет. Она просто училась заново жить. Покорять мир, в котором было так мало смысла. Вещь снова становилась женщиной. Ее тело уступало разуму. Возможно, виной всему были те препараты, которыми ее кормил последний хозяин. Они убили желание и разучили ее наслаждаться. Остались лишь боль и унижение.
        Мареска вернулась к своим родителям. Блудная дочь, о которой уже давно забыли. В ее жизнь снова начал возвращаться окружающий мир. Его звуки, запахи, догмы. У нее появился мужчина. Настоящий мужчина. Первый за последние годы, которому можно пожаловаться на стрелку на колготках, который, назначая свидание, вел ее в простой бар или в кино, провожая ее после домой и прощаясь. Мужчина, от которого пахло заводом, а в голове были мысли об ужине и сломанной ручке в ванной, которую нужно починить. Он научил Мареску снова быть женщиной. Она не любила его. Не могла любить. Ее любовь осталась где-то в прошлом. В настоящем была лишь рутина и долги. Особенно долги, которых в какой-то период стало так много, что Мареска решила снова выйти на улицу. Ее муж до сих пор думал, что она два с лишним месяца работала в три смены, чтобы помочь ему. В память о тех временах остался страх, что муж узнает о ее ночной жизни, да медицинское пособие о лечении венерических заболеваний в домашних условиях. Сейчас Шелл напоминал ей одного из тех, кто покупал ее тело в те ночи.
        - Я же сказала, не прикасайся ко мне! - в ее голосе не было ничего, кроме отвращения.
        Она не имела ничего против Габриэлы, Полетты, Дерека, но Шелл был совершенно другим. Если мир Габриэлы был достаточно глубок, чтобы утонуть в нем, то мир Шелла плавал где-то на самой поверхности. Грязная лужа, в которой можно лишь испачкаться. Мареска смотрела на него, думая о том, сколько еще сможет выносить его компанию.
        - Дерек не придет, - глумливо сказал ей Шелл.
        Где-то в глубине души она хотела, чтобы Шелл оказался прав, но желание увидеть то, что осталось в прошлом, заставляло ее надеяться и ждать. Просто взглянуть и уйти. Именно это желание заставило ее поддаться на уговоры Мун помочь им найти Габриэлу. Еще один день. Последний. И она вернется домой.
        Габриэла. Она понимала свою бывшую рабыню. Дерек. Его любили слишком многие, чтобы он мог любить кого-то одного. Возможно, он любил их всех или же презирал. Разницы не было. Необъяснимая тоска в последние месяцы окутала сознание Габриэлы. Ее демон ушел, и она чувствовала себя так, словно потеряла близкого человека. Больше. Она словно потеряла часть себя.
        - Иди домой, Мареска, - сказала Габриэла, встречаясь с ней взглядом.
        Эти глаза были совершенно пустыми. Габриэла не видела в них ничего, что было там раньше.
        - Ты думаешь, он не придет?
        - Я знаю, что он не придет, - она поднялась и проводила ее к выходу.
        В этот вечер Габриэла не хотела никого видеть. Она сообщила о своем желании оставшимся и ушла в свою комнату. Заперев дверь, она достала початую бутылку и бездумно принялась вливать в себя стакан за стаканом. Ночью, когда ее демон вернулся к ней, она лежала на полу, не в силах поднять даже голову, чтобы поприветствовать свое второе я. Ее мужчина с кнутом снова был рядом с ней. Она вяло улыбнулась ему и снова уткнулась лицом в остатки извергнутого желудком ужина.
        - Передай своему ангелу, что я выполнил договор, - сказал демону Грифон, сдерживая свой гнев. - В следующий раз я отведу тебя к забвению.
        - Ты не понадобишься нам в следующий раз, - демон видел в Аиде достаточно много, чтобы не испытывать прежнего страха перед Грифоном.
        - Я запомню твои слова.
        Оставшись один, демон посмотрел на Габриэлу. Сейчас он хотел лишь одного, заставить ее подняться и отправиться в дом Мольбрантов. Туда, где ждал его ангел. Демон хотел рассказать ему о Пронидиусе, Эроте, Люции, зоргулах, Джеронимо. Хотел рассказать ему о своих чувствах, о переменах, которые произошли с ним за время этого путешествия. Он хотел снова увидеть его. Почувствовать близость. Возможно, даже стать одним целым, как Джеронимо и Хтон. Демон снова посмотрел на Габриэлу. К сожалению, эта женщина была слишком пьяна, чтобы идти куда-нибудь. Поэтому ему придется ждать до утра. Так долго! Он не станет тратить это время впустую. Он посветит его своим мыслям.
        ***
        Стоя возле окна, узник смотрел на опустившуюся на сад ночь. Здесь, в комнате Дидье Мольбранта, он был один. Его маленькая армия, состоявшая из ангелов и демонов, смиренно ожидала за дверью.
        - Скоро все это закончится, - услышал он чей-то мелодичный, но властный голос.
        Узник не стал оборачиваться. Он знал, что в комнате он по-прежнему один. Этот голос был внутри него. Жизнь, принадлежащая кому-то другому. Мысли, которые казались ему когда-то своими собственными.
        - Я ждал этого, - сказал он.
        - Не считай себя особенным, ангел, - голос зазвучал пренебрежительно. - Ты все еще помнишь о своих крыльях.
        - У меня их давно нет. Теперь я всего лишь узник.
        - Нет. Ты - ангел. Ангел, который ждет своего демона.
        - Там, за дверью, десятки ангелов и демонов.
        - Но они не принадлежат тебе. Так же, как и сила, которой наделила тебя Сфинкс. Это не твоя сила, ангел.
        - Я - узник.
        - Нет. Узники - это мы. Ты - ангел.
        - Тогда, кто ты?
        - Я? - она назвала свое имя.
        - Почему здесь? Почему в Эдеме?
        - Мудрость Сфинкс не знает границ, ангел. Так же, как и ее глупость.
        - Чего ты хочешь от меня? - Узник помедлил и назвал ее имя.
        - Ты знаешь.
        Узник вспомнил свои мысли. Ее мысли. Армия, Грифон, Гарпия, эринии - все, что он делал, очнувшись от забытья.
        - В тебе тоже есть сила, ангел.
        - У меня забрали ее.
        - Я дам тебе часть своей, - его собственная рука, не принадлежавшая сейчас ему, коснулась его щеки. - Скажи, ты все еще помнишь своего демона?
        - Да.
        - Он не придет. - Мысль о смерти промелькнула в сознании узника. - Не успеет, - сказала Темис, опережая зарождавшийся вопрос.
        - Значит, он жив?
        - Да.
        - Значит, мы еще встретимся?
        - Возможно.
        - Я знаю, что так оно и будет.
        ***
        Дверь в сторожку старика открылась. Яркий свет залил крыльцо. Узник видел, как Флетчер кряхтя вытаскивает канистры. Он знал, что в них. Он видел мысли старика, когда тот стоял в этой комнате. Он мог его остановить. Они могли его остановить - Темис и бывший ангел. Но они просто стояли и смотрели.
        Бормоча проклятия, старик тащил канистры с бензином к дому Мольбрантов. Он уничтожит эту обитель порока. Он не позволит ей забрать у него внучку. Нет! Он больше не станет стоять в стороне и смотреть, как это место ломает жизни. Оно больше не властно над ним. Он забыл, что такое похоть.
        Старик открыл двери и вошел в дом Мольбрантов. Он знал его слишком хорошо, чтобы ошибиться с выбором места, откуда должен был начаться пожар. Огонь выжжет зло, притаившееся в этом доме. Зло... Старик вспомнил Трудди, которая долго не могла прийти в себя, после визита в этот дом, вспомнил свою внучку, вспомнил всех, кого видел здесь и чьи судьбы были поломаны лишь потому, что они были близки с теми, кто приходил сюда. Он положит конец этому безумию раз и навсегда. Самый преданный слуга этого дома. Кто, как ни он заслужил это право?! Его высохшие руки тряслись. Старое сердце бешено колотилось в плоской груди. Пальцы не слушались, а по щекам катились слезы.
        - Ты должен это сделать, Флетчер, - стучал в его голове голос Трудди. Она была сильной и решительной. Совсем не такой, как он. - Если ты не сможешь сделать этого, то это сделаю я.
        Ему захотелось лечь на пол и умереть. Здесь, где прошла вся его жизнь. На этих мягких коврах, в объятиях этих стен. Он не сможет лишить этот дом жизни. Он слишком дорог ему.
        - Ты должен это сделать, Флетчер! - снова застучал в его голове решительный голос его бывшей любовницы. Безвольно закивав головой, он начал спускаться в подвал. Пожар начнется оттуда, затем он разольет оставшиеся канистры в гостиной. Толстые ковры, сухая древесина... Продолжая плакать, старик поставил канистру на заплесневевший пол и открутил крышку.
        Глава вторая
        От дома Мольбрантов остался лишь покосившийся каркас, который ждал порыва ветра, чтобы продолжить свой крен и окончательно завалиться на бок, да каменная лестница, которая некогда вела к входным дверям. Все остальное было похоронено под грудой обгоревших досок и почерневшего железа. Пожарные, прибывшие настолько поздно, что все их усилия ушли в основном на споры о том, как скоро обвалится полыхавшая крыша, уехали, оставив после себя грязь, сломанный гидрант и изувеченный колесами газон. Сильвия Скотт, опустив голову, растерянно разглядывала причудливые рисунки протекторов.
        - Я хотела прожить в этом доме всю свою жизнь, - сказала она Роксане. - Ты даже не представляешь, на что мне пришлось пойти, чтобы он стал моим!
        Сильвия подошла к лестнице. Местами доски все еще дымились. Где-то в груде углей и искореженного железа что-то щелкало.
        - Давай, лучше отойдем, - Роксана предусмотрительно попятилась назад.
        - Мне наплевать.
        Сильвия поднялась по черным ступеням. Чувства были точно такими же, как и в тот день, когда Джеймс привез ее сюда впервые. То же волнительное предвкушение, с той только разницей, что сейчас предвкушать уже было нечего.
        - А ведь все почти получилось, - она с досадой пнула ногой остаток уцелевшего кувшина.
        - Не переживай. Денег же ты все равно еще за этот дом не заплатила. Подыщешь другой. А этот, теперь проблема Джеймса.
        - Да что ты понимаешь! - Сильвия наградила подругу негодующим взглядом. - Ты ведь живешь с матерью! Откуда ты знаешь, что я чувствую? Вот будет у тебя своя семья, тогда давай советы.
        - Я не даю советы. Просто выбора все равно нет. Дом сгорел.
        - Это все из-за старика! - Сильвия злобно посмотрела в сторону сторожки. - Говорила я Джеймсу, что он не нравится мне.
        - Если бы его здесь не было, дом бы сгорел, может, еще раньше.
        - Если бы ты только видела, какой он был огромный!
        Сильвия закрыла глаза. Если бы не запах дыма, то ей не составило бы труда представить себе, что ничего этого не произошло. Что она стоит на пороге целого и невредимого дома, а Джеймс открывает дверь. Сколько раз они занимались здесь любовью? Пять? Десять? Она никогда не сможет забыть все это великолепие. Роскошь, которая могла стать ее. О, да! Сильвия вспомнила запах этого дома. Теперь она знает, как пахнет достаток и благополучие. Не открывая глаз, она бессознательно начала рассказывать о том, каким дом был внутри. Ковры, гостиная, спальни, кухня... Иногда она забывалась и говорила лишнее. О себе, о Джеймсе, о мягких кроватях. Ей по-прежнему не верилось, что дома нет. Он был. Она чувствовала его дыхание. Такое же теплое, как в тот день, когда Джеймс стоял за спиной, а она боялась обернуться, зная, что если сделает это, то не сможет остановиться.
        - Ты веришь в священные места? - спросила она Роксану.
        - Верю.
        - И что ты скажешь про это место?
        - Это не одно из них.
        - Да, - Сильвия скривила губы и открыла глаза. - Тебе надо выйти замуж.
        - Это еще зачем?
        - Научишься ценить. - Сильвия вспомнила о том, что наговорила лишнего и решила взять реванш. - Надеюсь, у тебя с Арчибальдом, это ведь не серьезно?
        - Почему ты спрашиваешь?
        - Просто даю совет. Не думаю, что ты хочешь жить как Моника и Адамс.
        - Они все еще вместе?
        - Представь себе! Ни работы нормальной, ни денег, - Сильвия достала сигарету. - Так, довожу до сведения. Твоему Арчибальду недолго осталось работать в отделе.
        - Что он такого сделал? - Роксана вспомнила мужа Сильвии. Сколько раз он делал ей откровенные предложения встретиться? - Это из-за Дэна, да?
        - С чего ты взяла?
        - Ну-у-у... Просто они с Арчибальдом не очень-то ладили.
        - Нет. Дэн тут ни при чем, - Сильвия устало махнула рукой. - Просто нужно освободить место для дочери одной особы. Вот и все.
        - Почему Арчи? Он ведь недавно только пришел.
        - А кто? Ты хочешь уйти вместо него?
        - Нет, конечно, - Роксана тоже достала сигарету. - Дай прикурить. - Она выпустила дым и ненавязчиво поинтересовалась о том, кто будет ее новым коллегой.
        - Ее мать помогала моему брату решить проблемы связанные с этим домом. Дом-то сгорел, а долг все равно платежом красен. Сама понимаешь...
        - Причем тут отдел Дэна?
        - При том, что брат суетился по моей просьбе, а я, как ни как, жена Дэна.
        - Понятно.
        - В общем, сложно все, - Сильвия выкинула в груду дотлевавших углей недокуренную сигарету.
        Узник, такой же белокурый и такой же мертвенно бледный, как и прежде, смотрел на Роксану, изучая ее лицо. Он не видел ее прежде. Лишь мельком, в чьих-то мыслях. Собранная им армия тоже была здесь. Она выстроилась в молчаливую процессию за его спиной, ожидая его решения. Ждать было нельзя. Его тюрьма и его крепость пали. Созданного им мира больше не существовало. Теперь он был частью мира, внутри которого был создан его собственный. Теперь он должен был подчиняться его правилам, его законам. Поэтому он должен был выбирать. Две девушки. Два пристанища. Роксана и Сильвия. Те, кто были до них, не интересовали его. Старик, пожарники, зеваки. Он не знал их. Лишь видел врожденную слабость. Сильвия же была другой. Узник ждал ее, зная, что она обязательно придет. Ждал, чтобы занять место за ее спиной. Теперь же, когда Сильвия стояла перед ним, узник начал сомневаться. Роксана. Ее раскрытая книга жизни не могла не привлекать к себе внимание. Плодородная почва способная взрастить многих. Узник листал ее страницы, изучал ее жизнь. Где-то, среди всех историй был выход. Узник чувствовал его. Дверь в будущее,
которую нужно лишь найти. А пока он будет искать, его армия сможет занять себя игрой с новой марионеткой, заполняя белые страницы ее жизни сценариями своих действ. Взгляд узника снова скользнул по Сильвии и вернулся к Роксане. Выбор был сделан.
        - Нам пора, - позвала Сильвия свою подругу.
        - Да.
        Роксана чувствовала легкое головокружение. Это напоминало ей алкогольное опьянение, когда кажется, что весь мир лежит у твоих ног и любые проблемы можно решить щелчком пальцев. Она тряхнула головой. Вместо того чтобы оставить ее, чувство усилилось. Никаких голосов, как прежде, когда она искала спасения в объятьях своих любовников, только уверенность в своих силах, граничащая с безумием. Прожитая жизнь стала кристально чистой. Никакой анархии и хаоса. Все понятно и просто. Слишком просто. Роксана засмеялась. Все ее прежние тревоги показались ей глупыми и лишенными смысла. Вопросов больше не было. Она могла решить любую задачу, которую готовила для нее жизнь. Эйфория. Казалось, что вся ее кровь превратилась в сгусток энергии, наполняя ее силой. В какой-то момент этой силы стало непомерно много, и Роксану вырвало.
        - Что с тобой? - голос Сильвии был далеким и неимоверно сухим. Просто вопрос. На самом деле ей наплевать.
        - Ничего страшного, - Роксана достала из сумочки платок и вытерла губы. - Должно быть, съела что-нибудь утром.
        - Ты уверена?
        - Да, - Роксана улыбнулась своей подруге. Хотя, разве были у нее подруги?
        - У тебя лицо посерело, - Сильвия продолжала хмурить брови.
        - Это из-за желудка, - отмахнулась Роксана. Хороший ответ. Сильвия часто слышала эти слова, чтобы усомниться в них.
        Роксана посмотрела на нее и снова улыбнулась. Вопрос о тесте на беременность откладывается. Да. О чем же еще может спросить ее Сильвия? Роксана тряхнула головой. Читать чужие мысли она совершенно не хотела, но ей казалось, что все происходит именно так. Может, дело было в том, что она слишком хорошо знала свою подругу? Может быть, ту выдавала мимика, тембр голоса, взгляд? Роксана сделала глубокий вдох и ее снова вырвало.
        - Может, дым? - Сильвия предусмотрительно отошла в сторону.
        - Нет, желудок. - Роксана чувствовала его спазмы. Голова снова начала кружиться.
        - Давай, лучше, все-таки уйдем отсюда.
        Не дожидаясь подругу, Сильвия быстро пошла к воротам. Роксана смотрела ей в след, а в ее сознании невольно складывалась картина из услышанного чуть ранее. Сильвия и Джеймс занимаются любовью на кровати ныне сгоревшего дома. "Интересно, - думала Роксана, - она делала это ради того, чтобы он помог ей с покупкой или же из собственного интереса? Наверное, и то, и другое". Роксана вытерла платком рот и пошла следом за сбежавшей подругой, оставив останки дома Мольбрантов дотлевать в одиночестве. Иногда за воротами притормаживали машины. Некоторые, особо любопытные водители, предпочитали потратить десяток минут, чтобы войти в оставленные открытыми ворота и полюбоваться пепелищем. Теперь, вечером, им будет что рассказать друзьям. Свежие новости всегда пользуются спросом, особенно из уст очевидцев. Еще один триумф дома Мольбрантов. Еще одно событие, заставившее говорить о нем, вспоминать его историю, презирать и завидовать.
        Подобно зевакам, приходившим посмотреть на дотлевающие угли, к дому Мольбрантов пришли и эринии. Их привела странная пара, все время просившая у них благословления, которого им не могли дать. Ангел и демон. Узник обманул их. Они хотели обрести целостность, но нашли лишь одиночество.
        - Это и есть тот дом? - эринии наградили их презрительным взглядом.
        - Узник был здесь.
        - Узник? - Змеиные головы, запутавшиеся в седых волосах старух, зашипели. Две девушки, не замечая этой странной компании, прошли мимо.
        - Вот он! - оживился демон, указывая на одного из длинной процессии, которая следовала за Роксаной.
        Узник обернулся, позволяя эриниям разглядеть свое лицо. Позволяя увидеть нечто большее, чем обрубки оторванных крыльев. Старухи оживленно зашептались, но преследовать его не осмелились. Для начала им нужно прийти к согласию между собой, а затем, когда это будет сделано, они закроют доступ в Эдем и уничтожат всех, кого в этом мире быть не должно. Закон в предстоящей войне на их стороне. Эринии не сомневались в этом. Но вот на чьей стороне в этой войне будет сила? Этот вопрос оставался открытым.
        Просившая о благословении пара, оставив эриний, последовала за узником.
        ***
        Габриэла не знала, почему по ее лицу течет так много слез. Возможно, виной было похмелье, возможно, попадавший в глаза дым, а возможно что-то еще, какое-то чувство, природа которого была ей не понятна. Она смотрела на останки дома Мольбрантов, тщетно пытаясь сдержать рыдания. Они не давали ей дышать. Они заставили ее упасть на колени и вцепиться ногтями в покрытую пеплом землю. Страдания эти были настолько сильными, что в какой-то момент ей захотелось умереть.
        - Простите, с вами все в порядке? - услышала Габриэла чей-то голос и, обернувшись, попыталась разглядеть этого человека сквозь поток неиссякаемых слез. - Вам нужна помощь? - спросил ее случайный зевака, забредший полюбоваться пепелищем.
        - Нет.
        Габриэла заставила себя подняться на ноги. Сгоревший дом значил для нее намного больше, чем просто место, в котором она забавлялась с одной из своих рабынь. Она не знала, что именно, но боль утраты была невыносимой. Развернувшись, она зашагала прочь.
        - Вы уверены, что я не могу вам ничем помочь? - продолжал доставать ее зевака.
        - Уверена, - бросила ему Габриэла.
        Она села в ожидавшее ее такси. Демон за ее спиной молчал. Пожар забрал не только дом. Он забрал все его надежды, забрал его любовь. Ангел. Он так много хотел сказать ему. Он так долго мечтал об этой встрече. Он готов был пройти через что угодно, лишь бы снова оказаться рядом с ним. И вот сейчас, когда он пришел к нему, его здесь не было. Их дорога оказалась слишком короткой.
        - Нет, демон. Ни каких интриг. Только ты и я, - вспомнил демон их последний разговор.
        - Почему же тогда ты снова разлучаешь нас?
        - Ты должен верить мне.
        - Я буду верить себе.
        - Тогда верь в нас.
        Габриэла вцепилась ногтями в обивку автомобильного кресла. Эта боль была невыносима. Демон видел ее страдания, ее слезы, ее боль. Он смотрел на нее и видел в ней лишь отражение своих собственных чувств. Он больше не был мужчиной с кнутом. Не мог им быть. Его кнут остался в Аиде, его чувства остались на догоравших останках дома Мольбрантов. Теперь в нем жила лишь боль. Все остальное умерло, ушло в небытие вместе с его возлюбленным. Он больше не был демоном. Зачем ему быть им, если ангел, ради которого он жил, ушел навсегда. Его природа была мертва. Он стал сгустком страданий, лишенных смысла.
        Темнокожий атлет открыл Габриэле дверь. Ее отсутствующий взгляд заставил его отойти в сторону. Она не видела его. Боль застилала ей глаза. Она принесла ее сюда в себе. Принесла, чтобы найти здесь последний приют.
        Щелкнул выключатель, заливая помещение своим ярким светом. Габриэла закрыла за собой дверь, уединяясь в самом сердце этого Дома Боли. Свисавшие с потолка цепи были неподвижны. Крюки и иглы поблескивали своей холодной сталью. Боль и наслаждение остались в прошлом. Сейчас Габриэла видела здесь лишь лекарство от своих страданий. Ее одежда упала на пол. Скальпель, который она сжала в мокрой от слез руке, был холодным. Его безразличная сталь придавала решимости. Боль. Ее никогда не бывает слишком много. Ее страна необъятна, а тело - это всего лишь карта, благодаря которой можно путешествовать по этой стране, наслаждаясь ее красотами. Габриэлу научил этому демон. Сейчас он говорил ей, что настал момент снова отправиться в путешествие по этой карте. В их последнее путешествие. Нет больше не пройденных дорог. Только лишь грань, за которой либо безумие, либо смерть. Они перешагнут ее вместе. Слуга и хозяин, ставшие одним целым в своей нестерпимой боли. Габриэла поднесла скальпель к груди и сделала небольшой разрез...
        ***
        Дерек. Он приехал сразу, как только Шелл позвонил ему и рассказал о случившемся.
        - Не думаю, что тебе стоит ходить туда, - попытался остановить его Натан.
        - Уйди с дороги! - Дерек толкнул дверь и осторожно заглянул внутрь.
        Яркий свет, Полетта, ее спина, скрывающая тело Габриэлы, идеально чистый кафельный пол и растекавшаяся по нему кровь. Дерек прикрыл за собой дверь. Полетта обернулась. Ее руки были в крови, лицо бледное, покрытое потом, посиневшие губы плотно сжаты.
        - Дерек! - выдохнула она облегченно. - Слава богу, что ты пришел.
        - Что здесь случилось?
        - Не сейчас. Подойди. Она хочет тебя видеть.
        - Она жива?
        - Да. Пока еще да. Я не врач. Я не знаю, насколько сильно она себя покалечила.
        Полетта отошла в сторону. Лишенная кожи грудь Габриэлы судорожно вздрагивала.
        - Подойди же к ней! - цыкнула Полетта на Дерека.
        Он все еще смотрел на открывшееся ему переплетение сухожилий, мышц, вен, мяса, жира и клочков разорванной кожи. Руки Габриэлы были залиты свежей кровью. Под ногтями застряли куски собственной плоти. Ровная линия, проведенная от одного плеча к другому, разделяла оставшуюся кожу и обнаженное мясо. Такая же линия была и снизу. Чуть выше живота. Скальпель сделал и третий разрез, ровно между двух полушарий грудей, соединив между собой две предыдущие линии. С него Габриэла и начала сдирать с себя кожу, запустив в открывшуюся рану сперва ногти, а затем пальцы. Она ласкала свою плоть, медленно отделяя от нее кожу. Теперь эти два ровных сморщенных куска свисали с ее тела, обнажая окровавленный прямоугольник голой плоти. Картина боли, в центре которой были запечатлены два изуродованных полушария, которые некогда были женской грудью.
        - Дерек! - Габриэла судорожно сжимала пальцы, пытаясь отыскать его руку.
        - Я здесь.
        Он заставил себя подойти к ней. Ее пальцы больно вцепились в его ладонь.
        - Дерек! - ее голос был слабым.
        - Молчи. Сейчас приедет врач. Он поможет тебе.
        - Я не хочу, чтобы мне помогали, - она пыталась разглядеть его, но свет висевших над ним ламп был слишком ярким. - Прикоснись ко мне, Дерек, - Габриэла облизнула сухие губы. - Вот здесь, - она положила его руку на свою изуродованную грудь. - Чувствуешь? - Габриэла попыталась улыбнуться. - Моя кожа пахнет болью. - Она сильнее прижала его ладонь к себе.
        - Здесь нет кожи, - прошептал Дерек, пытаясь освободиться от ее хватки и убрать руку.
        - Не бойся... Мне не больно... Уже не больно...
        - Не говори ничего, - он наконец-то освободил руку и прикоснулся к ее лицу. Его пальцы, испачканные в крови и слизи, скользнули по ее коже. - Я не позволю тебе умереть. Слышишь?
        - Слышу, - она снова попыталась улыбнуться. - Ты всегда был таким... - ее лицо вздрогнуло. - Таким... - она на мгновение закрыла глаза, и Дэрек испугался, что они уже не откроются. - Теперь я знаю, что за гранью, Дерек, - сказала она, пытаясь поднять руку, чтобы прикоснуться к нему.
        - Молчи. Пожалуйста, молчи.
        - Там любовь, Дерек. Ты знаешь, что такое любовь?
        Он невольно взглянул на Полетту, решив, что Габриэла начинает бредить.
        - Я знаю, - сказала Габриэла. Она снова сжимала его руку. - Я видела ее, а ты? Ты когда-нибудь любил?
        - Да, - он снова посмотрел на Полетту, словно ища у нее помощи.
        - Я всегда любила тебя, Дерек, - продолжала Габриэла. - Но там, за гранью, там не было тебя. Только любовь, - она ухватилась за его пальцы и сдавила их с такой силой, что затрещали суставы. - Ты понимаешь меня?
        - Да.
        Он уже не думал о том, что отвечает. Просто смотрел, как тускнеют глаза Габриэлы. Она была сильной. Он знал это. Знал и надеялся, что это поможет ей выжить. Но она не хотела жить. Она говорила, что видела любовь и хочет снова вернуться в ее объятия.
        - Позволь теперь мне заняться ей, - сказал приехавший врач, бесцеремонно отодвигая Дерека в сторону.
        - Дерек! - вскрикнула Габриэла, перестав ощущать его пальцы в своей руке. - Не смей оставлять меня, Дерек! Слышишь?!
        Он отошел в сторону, наблюдая за работой знакомого врача.
        - Вам лучше уйти, - сказал врач, обращаясь к Дереку и Полетте.
        - Она выживет? - Дерек старался не слушать проклятия Габриэлы, летевшие в его адрес.
        - Надеюсь, что да.
        Дерек кивнул и направился к выходу, увлекая Полетту за собой.
        - Как это могло случиться? - спросил он ее, осторожно прикрывая за ними дверь.
        - Я не знаю, - она бездумно вытирала руки о свою футболку, оставляя на ней кровавые пятна.
        Дерек вспомнил о том, как прикасался к изуродованной груди Габриэлы. Ее кровь все еще была на его руках. "Чувствуешь, моя кожа пахнет болью?" - эти слова стучали в его голове слишком громко, чтобы думать о чем-то другом. Оставив Полетту, он вышел в пропахший гнилью коридор. Далекий стрекот швейных машинок врезался в его сознание. Несколько костлявых тел, подняли на него свои глаза. Жирная крыса пробежала под ногами.
        "Чувствуешь, моя кожа пахнет болью?"
        - Она пела твою песню, - сказал Дерек, отыскав в этом грязном подземном мире Мервика.
        - Она умерла? - его голос был хриплым и надломленным.
        - Пока нет.
        - Значит, не все так плохо. Хочешь поговорить об этом?
        - Я не знаю.
        - Она любит тебя, ты знаешь?
        - Да. Она что-то говорила об этом.
        - Я имею ввиду не Габриэлу.
        - Нет?
        - Тебе это важно?
        - Что кто-то говорил тебе о своих чувствах ко мне? Наверно, нет.
        - Я ей именно так и сказал.
        - Почему она сделала это, Мервик?
        - Ты говоришь о Габриэле?
        - Да.
        - Не знаю. У всех нас разные демоны.
        - Если бы ты только видел ее... Во что она превратила свою грудь...
        - Излишества ведут в темноту, Дерек.
        - Не тебе говорить об этом. Я слишком хорошо знаю тебя.
        - Мои пороки - это моя боль. Твоя боль внутри тебя.
        - Ты не подходишь на роль пророка, Мервик.
        - Я всего лишь старик, у которого есть гитара. Хочешь послушать мою песню?
        - Нет.
        Дерек развернулся и медленно зашагал прочь. Ему не хотелось возвращаться, но другого пути, чтобы выбраться отсюда он не знал. Он обернулся и посмотрел на Мервика. Может быть, старик решит, что он ушел и позволит ему немного побыть одному? Под ногами снова пробежала крыса. Уродливое существо в лохмотьях, бывшее когда-то человеком, покинуло свой картонный дом, ловко схватив крысу за хвост.
        - Мое! - крикнула старуха, глянув на Дерека своими безумными глазами.
        Забившись в угол, она воткнула нож в крысиное брюхо. По ее подбородку потекли слюни, предвкушая лакомство. Ее пальцы вырвали из крысы желудок и кишки. Помогая ножом, старуха принялась осторожно, если даже не трепетно, сдирать с грызуна кожу. Дерек заворожено следил за ее руками, вспоминая прямоугольник обнаженной плоти на теле Габриэлы. Глотая слюну, старуха что-то ворковала себе под нос. Без устали стрекотали швейные машинки. Кто-то блевал вдалеке. Гудели канализационные трубы, неся в своем теле испражнения тех, кто жил наверху. Все это сливалось в одну неповторимую песню жизни. И где-то среди многообразия этих звуков Дерек слышал, как Мервик перебирает грубыми пальцами струны своей гитары, подбирая нужные аккорды для новой песни.
        Излишества, порок, заблеванная добродетель,
        В розовом платье с глазами фиалками.
        И сытый пророк, пастырь бездомных,
        Поющий о счастье,
        О доме, любви - насилие музы.
        Она мужчина, ей нравятся сильные руки
        На плоской груди. Колени сомкнуты -
        Там ниже грех, можно лишь поцелуи
        Дарить, лелеять, ухаживать страстно.
        Клятвы на верность, за спиной скрестив пальцы.
        Бог! Ты слышишь? Горит твое Царство,
        Синим огнем нашего счастья.
        ***
        Ночной сеанс начинался ровно в полночь. Зал кинотеатра был наполовину пуст, чему Лора была искренне рада. Это была ее четвертая встреча с Роландом (или первое свидание?), и она не хотела провести ее, задыхаясь от запаха потных тел. Они сидели на последнем ряду погруженного в полумрак кинозала. Болтовня Роланда в совокупности со скучным фильмом, в котором банальные сцены чередовались полным безумием, угнетали ее.
        - Фильм полный отстой, - предупредил ее по телефону Роланд, назначая эту встречу (свидание?). - Но ближе к концу будет коротенькая сцена, в которой снялась Виктория.
        Именно этот аргумент и убедил Лору согласиться. Ее новая подруга так много рассказала ей о своем актерском даре, что, если убрать все сомнения в объективности ее заявлений, Лора была удивлена, как Виктория все еще не попала на большой экран в главной роли какого-нибудь популярного фильма или на худой конец сериала. В эту ночь, глядя на мерцающий экран, где одно чудовище поедало другое, она ждала этого момента истины. Ждала сцены, в которой снялась ее подруга.
        - Думаю, она переспала с продюсером или режиссером, - многозначительно заявил Роланд, размышляя о том, как Виктория получила эту роль. - А может, и с обоими.
        Лора не видела его лица, но знала, что он улыбается. Иногда она начинала жалеть о том, что уже на второй встрече призналась ему, что они с Викторией подруги.
        - Она переживает из-за вашего разрыва, - сказала она Роланду в тот день.
        - Удивлен, что она находит для этого время! - Роланд эксцентрично взмахнул рукой, едва не опрокинув свой бокал вина. - У Джада ведь такой большой дом, а насколько я знаю, он терпеть не может беспорядок.
        - Ты знаешь про Джада?
        - Ну, конечно, золотце, знаю!
        Он закурил сигарету, зажав ее между вытянутых тонких пальцев. Его беспечность была дешевой и бездарной. Она больше напоминала истерику, нежели безразличие.
        - У нее не было выбора, - попыталась заступиться за подругу Лора.
        - Передай ей, что я ее прощаю, - Роланд театральным жестом прижал к груди свои руки, желая показать комичность произнесенной им фразы. Лора замолчала, но вскоре он сам вернулся к этой теме. - Знаешь, если бы я не знал, что Виктория ненавидит женщин, то, наверно, решил бы, что у вас с ней роман.
        - Почему?
        - Будь я на ее месте, то поступил бы именно так.
        В этот вечер Роланд не вызывал у Лоры никаких чувств, кроме жалости и отвращения.
        - У него либо окончательно съехала крыша, либо он по уши влюблен в меня, - заявила ей на следующий день Виктория, выслушав подробный рассказ о прошедшей встрече.
        Эта новая подруга сводила Лору с ума. Лора смотрела на Викторию, вспоминала Роланда и думала, что, возможно, из них действительно могла получиться хорошая пара. Ночью, лежа в кровати и слушая стоны страстных соседей, Лора призналась себе, что вся эта кутерьма с Викторией и Роландом забавляет ее.
        - Расскажи мне что-нибудь о ней, - попросил ее Роланд, когда они встретились в третий раз.
        В тот день он был более спокоен и сдержан в высказываниях. Таким он даже нравился Лоре.
        - Виктория говорила, тебе нравится вставать рано утром и заваривать для девушек кофе? - спросила она Роланда.
        - Не всегда и не со всеми.
        - Мне бы это понравилось.
        - Будь я девушкой, мне бы, наверно, тоже, - он безобидно улыбнулся. - Да, все мы немного бисексуальны. Пусть даже лишь в мыслях. Ведь так?
        - Возможно. - Лора вспомнила мужчин и женщин в пропахшем ладаном помещении. Разве в те моменты их пол имел для нее значение? - А ты сам никогда не пробовал?
        - С мужчиной?
        - Ну, да. Для тебя, наверно, с мужчиной.
        - Нет.
        - А хотел?
        - Даже не знаю... - он помрачнел, став серьезным. - Не знаю почему, но когда я пытаюсь подумать об этом, мне сразу представляется Джад, и все желание экспериментов тут же пропадает. Особенно в последнее время... Хотя так вообще-то я склонен считать, что настоящая красота не имеет пола. Мы сами придумываем себе стереотипы.
        - И какой стереотип заставил тебя порвать с Викторией?
        - С Викторией, все просто зашло слишком далеко.
        - Она хотела выйти за тебя замуж?
        - Нет. Она хотела, чтобы я помог ей сделать карьеру.
        - В чем же тогда проблема?
        - Не знаю, - Роланд как-то грустно улыбнулся. - У нее были такие глаза... Иногда мне казалось, что в них может утонуть весь мир, не только я...
        - Ты был влюблен в нее?
        - Наверно, да.
        - Почему бы тебе не сказать ей об этом?
        - Ей это не нужно.
        - Откуда ты знаешь?
        - Мне это не нужно. Понимаешь?
        - Нет. Зачем отвергать человека, которого любишь?
        - Затем, что я хотел видеть в ней только лишь музу и ничего больше. Ее красота вдохновляла меня.
        - Скажи просто, что ты испугался.
        - Почему я должен бояться? В моей постели были девушки намного красивее Виктории.
        - Причем тут это?
        - При том, что красота давно стала всего лишь товаром. Понимаешь? Возьми, хотя бы, свою подругу, Джада и их малолетнего любовника...
        Сейчас, сидя на последнем ряду кинозала и бездумно глядя на экран, где сцены насилия и убийства менялись ненадолго эротическими зарисовками, чтобы снова вернуться к насилию, Лора вспоминала три предыдущие встречи с Роландом и чувствовала усталость. Этот мир, в котором жили он, Виктория, Джад, Сергей - он был не ее миром. Жизнь, которую она никогда не знала. Стремления, которых у нее никогда не было и не будет. Лора посмотрела на Роланда, только сейчас осознав, что он держит ее за руку.
        - Могу поспорить, что если бы не грудь той девочки, никто бы не пришел смотреть этот фильм, - сказал Роланд не отрываясь от экрана. - Ты не против? - спросил он, прижимая руку Лоры к своей промежности.
        Она услышала, как зажужжала молния. Роланд даже не смотрел на нее. Он видел лишь обнаженную грудь красотки на экране. Лора и сама как завороженная смотрела на эту грудь. Не знала, почему, но смотрела. Смотрела, пока не поняла, что нужно идти мыть руки.
        - Иди, - сказал ей Роланд. - Сцены с твоей подругой все равно уже не будет.
        - Нет?
        - Вырезали, наверно, - он устало зевнул.
        - Понятно, - Лора кисло улыбнулась.
        Она поднялась на ноги и осторожно стала протискиваться между рядами. Выйдя в холл, Лора бросила короткий взгляд в сторону туалетов и вышла на улицу. Ночь была по-осеннему теплой. Машина Роланда, слишком дорогая для Лоры, чтобы она знала ее марку, стояла возле самого входа. Она прошла мимо нее. Несколько желтых такси ждали, когда закончится ночной сеанс. Лора села в одну из машин. Глядя за окно, она думала о своих соседях. О Роланде думать не хотелось. Он никого не любил, кроме своего искусства. Так же, как и все те люди, что окружали его. Все их чувства были зажаты сейчас в ее правой руке. Она раскрыла ее и незаметно вытерла ладонь о сиденье. Ее тошнило. Это продолжалось уже не день и не два. Снова и снова. Лора нахмурилась, считая задержку. Она открыла дверь в свой дом. Тишина напомнила ей о соседях. Соседи об оргиях. "Этого не может быть", - убедила себя Лора, ложась в холодную кровать. С кем-то другим, но не с ней. Удовлетворенная подобным аргументом, она закрыла глаза и почти сразу уснула.
        ***
        Александр Лескотт и Бэт вошли в двери психиатрической клиники. Два сапога - пара. Бэт нравилось думать об этом. Они шли по узкому длинному коридору, стены которого были окрашены в желтый цвет. Мимо проходили крупные санитары в грязных голубых халатах. Некоторые двери в палаты были открыты.
        - Вам сюда, - сказал им доктор в сером костюме, поверх которого был наброшен больничный халат.
        Дверь в палату, к которой он привел их, была закрыта.
        - Могу я поговорить с ним? - спросил Александр.
        - Он очень плох, - предупредил его врач.
        Александр вошел в палату. Бэт осталась в дверях.
        - Вы его жена, да? - спросил ее врач, показывая на Александра.
        Она промолчала.
        - Ваш родственник очень плох. Сомневаюсь, что с ним удастся поговорить. Единственное чего нам удалось добиться от него за эти несколько недель - узнать его имя и фамилию, и то он согласился назвать их после того, как мы пообещали, что приведем к нему вашего супруга.
        - Он хотел увидеть Александра?
        - Это единственное, чего он хотел.
        - Лекс! - радостно закричал Пери Лескотт, увидев племянника.
        Окружавшие его зоргулы насторожились.
        - Лекс, пожалуйста, скажи им, чтобы они ушли! - взмолился Лескотт.
        Александр обернулся и посмотрел на Бэт и доктора.
        - Они везде, Лекс! - взвизгнул Лескотт.
        - О ком ты говоришь, Пери?
        - Демоны! Они пришли, чтобы забрать у меня мою душу! Пожалуйста, скажи им, чтобы они ушли!
        - Здесь никого нет, Пери.
        - Нет? - Лескотт поджал под себя ноги, прижавшись спиной к стене. - Загляни под мою кровать, сынок.
        - Там только утка, Пери.
        - Они прячутся. Уверяю тебя, они прячутся.
        - Сейчас здесь только ты и я, Пери.
        - Правда? Ты не врешь мне?
        - Нет, Пери.
        - Они искали тебя, сынок, - прошептал Лескотт.
        - Кто?
        - Демоны.
        - Демонов не существует, Пери. Вспомни, ты же сам мне всегда говорил. Секс, деньги, власть и больше ничего.
        - Да. Глупость. Демоны... Ха! Их и, правда, здесь нет, сынок!
        - Их и вчера не было, Пери.
        - Да. И вчера их тоже не было. - Лескотт обхватил руками голову и заплакал. - Как я хочу, чтобы они ушли, Лекс! Скажи им, чтобы они ушли! - Он видел, как тени, похожие на уродливых ящер, потянулись к его племяннику. Пустота, окутывавшая Александра вздрогнула, рождая причудливые образы. - Нет! - заверещал Лескотт. - Я хочу, чтобы ты ушел, Лекс!
        - Пери?
        - Убирайся отсюда! Я не отдам им свою душу. Нет! - Лескотт спрыгнул с кровати и начал крушить мебель. - Убирайтесь! - кричал он, размахивая стулом.
        - Кто-нибудь! Позовите санитаров! - засуетился врач.
        Зоргул, тот, что первым пришел к Пери Лескотту, увидел, как пустота, окружавшая Александра, проглотила одного из его сородичей и снова жадно разинула свою пасть, ища себе новую пищу, нового зоргула.
        - Вам лучше уйти, - сказал Александру врач, когда в палату вбежали санитары.
        Он взял Александра под руку и вывел его в коридор. Безумные крики Пери Лескотта гулко разносились по коридору.
        - Приходите через пару недель, - посоветовал врач Александру и Бэт. - Нам нужно провести более тщательное обследование, наметить лечение. - Он уводил их все дальше по коридору.
        Некоторые пациенты в соседних палатах, услышав шум борьбы и крики, испуганно прятались под кровати. Лишь некоторые из них приветствовали это недолгое восстание своими собственными криками, большинство же совершенно не обращало внимания на все, что происходит вокруг. Они монотонно расхаживали от стенки к стенке, не замечая стекавшей по их подбородку слюны.
        - Жуткое место, - сказала Бэт, когда они с Александром вышли на улицу. Она взяла его под руку. - Не верится, что все это происходит именно с нами.
        Они шли по тротуару к стоянке, вдыхая дым дотлевающих возле голых деревьев костров.
        - Знаешь, этот врач решил, что я твоя жена, - сказала Бэт, стараясь придать своему голосу беспечность.
        - Я слышал.
        - Что теперь с нами будет, Лекс?
        - Ты боишься за своего отца?
        - Не только за отца, - она сильнее прижалась к нему. - Я уверена, что Берри станет мстить нам. Тебе и мне. Понимаешь?
        - За отца можешь не волноваться. Пери оставил мне кое-какие бумаги. Уверен, там хватит грязи, чтобы убедить Берри оставить твоего отца в покое.
        - Значит, теперь я буду зависеть от тебя? - Бэт остановилась, пытаясь заглянуть Александру в глаза.
        Он беспечно потянул ее дальше.
        - Эти бумаги в моей машине. Можешь забрать их себе.
        - Это правда?
        - Мне не нужна свобода твоего отца.
        - А я? Я нужна тебе, Лекс? Моя свобода?
        - Можешь оставить ее себе, - он улыбнулся ей, открывая машину.
        "Два сапога - пара", - снова подумала Бэт и, запрокинув голову, подставила осеннему солнцу свое счастливое лицо.
        ***
        Габриэла быстро шла на поправку. Минул уже почти месяц с того дня, когда ее привезли в больницу, и сегодня она думала о том, что настал момент вернуться домой. Мун заботливо собирала ее вещи. Мун и Шелл. Они стали ее лучшими друзьями в последние недели. И, конечно же, мужчина с кнутом. Он изменился. Габриэла не знала как, но она чувствовала это в каждом его вдохе. Габриэла тоже изменилась. Грань, которую она перешагнула, открыла для нее новые горизонты. Теперь Габриэла знала, что такое любовь. У нее нет лица. Она повсюду. Нужно лишь знать, какие грани перейти для того чтобы увидеть ее. Открыть себя ей. Габриэла видела это на примере Мун и Шелла. Они открыли себя для этого чувства. Нашли грани, за которыми оно скрывалось, и перешагнули их. Грани, за которыми не было ревности, боли и страданий. Только любовь. Эта пара наполняла Габриэлу желанием жить. Их слова, поцелуи, рассказы. Они были не такими, как Полетта и Дерек, и, возможно именно поэтому, они начинали ей нравиться больше. В их глазах была жизнь, а что было в глазах Полетты и Дерека?
        - Мир давно изменился, - сказал ей как-то Шелл. - Красота стала другой. Искушение, желания, любовь, пороки. Все давно уже стало материальным и более простым. Люди не хотят сходить с ума. Они хотят удовлетворять свою похоть, а затем снова возвращаться к нормальной жизни. Жаль, что кто-то этого до сих пор не может понять.
        Габриэла это понимала. Теперь понимала. Понимал это и ее демон. Он шагнул за грань вместе с Габриэлой. Он надеялся, что их обоих ожидает смерть. Надеялся обрести покой. Но грань всего лишь открыла для него новый путь. Он думал, что знает о боли все, но там, за гранью, он понял, как сильно ошибался. Его знания были лишь половиной учебника боли. Тело и разум - книга из двух частей. Он знал, как заставить страдать плоть, чтобы муки эти были желанны. Теперь он хотел узнать, как заставить страдать разум. Страдать и получать от этого удовольствие. Свой собственный разум. Его ангел, его любовь, он отомстит миру за его смерть. Он заставит мир страдать так же, как страдал он сам. Теперь у него больше нет прошлого, которое довлело над ним столько веков. Оно умерло вместе с тем, что было для него дорого. Теперь только новый путь и новые знания. Он найдет людей, которые помогут ему понять природу его боли. Новые исполнители, материал и инструменты. Новые знания, которые лягут в основу второй главы его Книги Боли. Он нарисует новые карты, изучит все дороги, найдет тупики и грани, а затем, когда он поймет
причину этих чувств, он выберет самую опасную грань и переступит ее. Возможно, тогда его боль утихнет. Возможно. Но до тех пор он будет страдать.
        - Мир давно изменился, - так сказал однажды Шелл Габриэле, и она не могла не согласиться с ним. - Люди хотят видеть, как страдают другие, унижать их, проделывать с ними то, что, возможно, когда-то испытали на себе. Плоть перестала быть центром мира. Теперь ее ось протыкает воспаленный разум. Мы уже рождаемся извращенцами, потому что нас зачли такие же извращенцы. Наши чувства - это наши сумасшедшие фантазии. Наша любовь - это наши пороки. Мы отражаем сущность этого мира, осознанно усложняя простые вещи, чтобы скрыть за всем этим многообразием своих собственных тараканов. Я, по крайней мере, такой. Мун, Натан, мои друзья. И ты, мне кажется, такая же.
        Габриэла слушала его, а мужчина с кнутом, ее второе Я, уже говорил ей, кто станет одним из ее новых исполнителей.
        - Шелл, - Габриэла взяла его за руку. - Когда я выйду отсюда, то хочу, чтобы ты занял место рядом с Полеттой. Как ты думаешь, ты сможешь заменить Дерека?
        - Дерека?
        - Да, - Габриэла закрыла глаза, вспоминая его лицо. - Мне кажется, он стал слишком сентиментальным. Как ты уже сказал, мир давно изменился, а он, я боюсь, так и не понял этого.
        Шелл незаметно улыбнулся.
        - Боюсь, ему не понравится эта новость, - сказал он, изображая сомнения.
        - Я знаю, - Габриэла посмотрела в его голубые глаза.
        Если бы только этот мальчишка знал, сколько боли причинил ей Дерек. Сколько страданий. Но теперь настал его черед страдать. Она заберет у него то, что он любил. Заставит унижаться и просить соизволения остаться хотя бы ее верным псом. Она заставит его понять, что такое потеря.
        - Ему будет больно, - предупредил Шелл, словно читая ее мысли.
        - И это тоже знаю, - Габриэла улыбнулась ему. - Я хочу, чтобы он страдал, - она взяла Шелла за руку. - А ты, мой мальчик, поможешь мне построить мой новый мир. - Габриэла притянула его к себе и поцеловала в губы. - Хочешь посмотреть на мои шрамы?
        - Очень.
        ***
        Дерек стоял возле дома своего брата. Дул северный ветер, но он не замечал его холодных объятий. Полный диск луны висел высоко в небе. В гостиной горел свет. Эрик рассказывал какие-то шутки и сам же смеялся над ними. Дерек не видел его лица. Лишь слышал голос. Такой веселый. Такой влюбленный. Он подошел ближе к окну. Паола. Она сидела напротив его брата. Ее черное платье было безупречным. Она улыбалась Эрику. Дерек слишком хорошо знал эту улыбку, чтобы верить в ее искренность. Однако его брат верил. Его кровь. Его единственный родственник в этом огромном мире. Такой глупый. Такой беспомощный. Ему все еще снились добрые сны. Он все еще мечтал создать семью и жить долго и счастливо. "Может быть, так оно и лучше?" - подумал Дэрек, глядя на Паолу. Сейчас ее улыбка явно претендовала на роль будущей жены Эрика. Этот брак напоминал ему изуродованную грудь Габриэлы. Ему не было тошно. Нет. Его желудок и нервы смогли бы выдержать и большее. Он просто не хотел, чтобы подобное повторилось. Особенно с его братом. Его демон все еще продолжал шептать ему о людях, которые готовы целовать ему ноги, лишь бы ощутить
на себе его взгляд, но он настырно не слушал его. Мервик был прав. Его боль была внутри него самого. Она всегда была там. Боль, у которой есть лицо. Чтобы там ни говорила Габриэла, она была не права. Любовь не может быть повсюду. Она внутри, там же, где и боль. С тем же лицом. С тем же именем.
        Дерек снова посмотрел на Паолу. Его брат целовал ее. Сжимал ее грудь. Он уже знал о татуировке на ее бедре. Знал, потому что Паола перестала ее стесняться. Теперь это была ее гордость. Иногда она оставалась в этом доме на ночь. Иногда Дерек встречался с ней утром на кухне. Она сонно зевала и улыбалась ему. Сейчас, стоя возле окна, он видел, как она сползает на пол, к ногам его брата. Он гладит ее волосы, пытается дотянуться до выключателя, чтобы погасить свет. Он думает, что она стесняется. Такой наивный и такой глупый!
        Паола повернула голову в сторону окна. Лунный свет был слишком ярким, чтобы скрыть силуэт стоявшего там человека. Дерек! Она улыбнулась, стянула с Эрика штаны и стала искать выключатель. Яркий свет снова залил гостиную. Дерек знал, что Паола видела его. Теперь она хотела, чтобы он тоже видел. Она играла с ним. Нет! Она играла с его братом, а Дерека она любила. Так она скажет ему потом, если он спросит.
        Дерек шел к своей машине, вспоминая изуродованную грудь Габриэлы.
        ***
        Полный диск луны завис над головой Полетты. Она лежала на спине, глядя сквозь витраж на небо, и вспоминала разговор с Мун, о том, что Дереку не место в их клубе. Глупая шлюха! Полетта не поверила ни единому ее слову. Дерек был частью места, которое создала Габриэла. Одним из первых. Как можно было усомниться в его необходимости?! Без него это все просто потеряет смысл. Станет другим.
        - Прости, но тебе придется с этим смириться, - сказала ей Габриэла чуть позже. - Шелл заменит его. Так что привыкай.
        Полетта не хотела привыкать. Да, у Дерека сейчас сложный период. Да, он немного надломлен поступком Габриэлы. Да, он не приходил в больницу навещать ее. Но ведь это не повод, чтобы забыть все, что он сделал для них.
        - Либо смирись, либо уходи вместе с ним, - отрезала Габриэла.
        Полетта опешила от этих слов.
        - Это жестоко, - тихо сказала она. - Жестоко по отношению ко мне и, особенно, по отношению к нему.
        - Пусть страдает.
        В какой-то прострации Полетта вернулась домой, легла на кровать. Звездное небо зависло над головой. Хотела того Габриэла или нет, но она заставляла страдать не только своего бывшего возлюбленного.
        - Он думает только о себе, - сказал про него однажды Мервик.
        Сейчас Полетта, как никогда хотела, чтобы эти слова оказались правдой. Возможно, тогда стало бы не так больно. Возможно, тогда не было бы этого желания уйти вместе с ним. Надеясь убедить себя в этом, Полетта тихо начала напевать песню, которую Мервик спел ей в тот день.
        Зачем ему вздох твой, радость?
        Зачем твои крики страсти?
        Он видел их. Эта старость
        Его разрывает на части.
        Постельные фразы - пепел.
        Наутро клятвы - слова.
        Он стольким позволил верить,
        Сам в веру ту веря едва.
        Так зачем же тебе его верность?
        Ведь он не просит того же.
        Ты хочешь быть честной, но честность
        Для вас непомерная роскошь.
        Диск луны медленно плыл по небу, оставляя над головой Полетты только лишь звезды, а она снова и снова тихо повторяла слова этой песни, словно в них сейчас был смысл всей ее жизни.
        ***
        Вечер только начинался, но из-за того, что шторы на окнах были опущены, пропахшая хлоркой комната была погружена в полумрак.
        - Закрой, пожалуйста, дверь, - услышала Долли голос Дерека.
        Он сидел на кровати, и ее не успевшие привыкнуть к темноте глаза различали лишь его силуэт. Стараясь не торопиться, она отыскала запор и повернула его по часовой стрелке. Жирная муха сонно пролетела мимо ее головы и устремилась к занавешенному окну, надеясь там отыскать немного света. Долли прижалась спиной к закрытой двери. Дерек молчал. Она чувствовала, как он смотрит на нее, и это волновало ее больше, чем сотни красноречивых слов, которые она уже устала слушать за свою недолгую жизнь. Его взгляд, его близость - вот, что сейчас было главным. Она приехала сразу, как только он позвонил и сказал, что хочет встретиться. Это желание было слишком сильным, чтобы сопротивляться ему. Оно зарождалось где-то внизу живота, медленно поднимаясь вверх, наполняя сознание предвкушением близости. Неважно где. Неважно как. Это просто должно произойти. Еще никогда Долли не испытывала ничего подобного. Ее возбуждали не руки Дерека, не жар его тела, не его настойчивость, которая обещала страсть. Он был таким же мужчиной, как и все те, что были у нее до него, но в тоже время он был другим. Его взгляд, его дыхание, его
голос, жесты, в конце концов, весь он сам в целом - все это напоминало Долли о пороке. Пошлость, которая слишком пикантна, чтобы обвинить ее в пошлости. И желание, которое Долли испытывала к нему, эпицентр этой страсти, он концентрировался не только между ее ног. Там были лишь его корни, все остальное разрасталось внутри ее тела, заполняло каждую клетку ее естества, распускаясь яркими бутонами сладкого томления на ее лице при каждом воспоминании о нем, при каждой новой встрече или телефонном звонке. Это не была любовь, по крайней мере, не то, что принято считать любовью. Ни какой духовности и возвышенности. Ни намека на платонические чувства и желание просто быть рядом. Скорее наоборот. Что-то, в природе чего лежат чувства рожденные телом, его фантазии, его видения. Капли соленого пота; язык, слизывающий их с лица любовника; его горячее тело, ее тело; их кожа, которая слипается настолько сильно, что кажется, становится одним целым; дыхание, продолжающее свой выдох во рту другого его вдохом; страсть, которая в этот момент не может существовать по отдельности...
        Долли закрыла глаза, надеясь, что когда она их откроет, то они уже успеют привыкнуть к темноте. Номер в отеле был прост и дешев, но сейчас он показался ей самым лучшим из всех, что она когда-либо видела. В нем не было ничего, что могло бы отвлечь любовников друг от друга. Только кровать, их тела и полумрак, обостряющий чувство осязания - лишь осознание возможности видеть.
        - Хочешь, чтобы я разделась? - спросила Долли, понимая, что прелюдия только испортит предстоящее соитие. К чему разговоры? Она приехала сюда, чтобы утолить свою страсть. Она не сможет уже этого скрыть, да и не хочет скрывать.
        - Я хочу, чтобы ты села рядом, - сказал Дерек.
        Долли осторожно подошла к кровати.
        - Мне кажется, я схожу с ума, - призналась она.
        - Я знаю.
        - Знаешь? - она села рядом с ним, стараясь уловить запах его тела.
        - Не ты первая, кто говорит мне об этом, - эти слова немного охладили ее пыл. - Паола...
        - Ты хочешь поговорить о ней? Сейчас?
        - Нет. Я хочу поговорить о тебе.
        - Обо мне? Я не хочу разговаривать, - Долли прикоснулась рукой к его лицу. Оно было влажным и теплым. Теплее, чем ее ладонь. - Я хочу заняться с тобой любовью, Дерек. Хочу, чтобы мы взяли друг друга прямо сейчас.
        - Я знаю, - он повернулся и посмотрел на нее.
        Съедавшая контуры темнота превращала его глаза в бездонные впадины. Долли посмотрела на его губы.
        - Твоя слюна, Дерек, какова она на вкус?
        - Как и у всех, - он отстранил от своего лица ее руку. - Никаких больше игр, Долли.
        - Ты прав, - она решительно поднялась с кровати и начала раздеваться. - Сантименты для влюбленных. Нам нужен только секс, ведь так?
        - Не совсем.
        - Называй это, как хочешь.
        Она стянула с себя платье и небрежно бросила к своим ногам. Дерек не двигался, казалось, даже не смотрел на ее обнажившееся тело.
        - Ты не нужна мне, Долли, - тихо сказал он.
        - Что?
        - Вот это все. Оно нужно не мне. Не ты.
        - Это Паола, да?
        - В каком-то роде.
        - Почему я не могу быть на ее месте?
        - Потому что твое место не здесь. Не со мной.
        - Мне одеться?
        - Нет.
        - Тогда чего ты ждешь?
        - Когда ты начнешь слушать.
        - Я слушаю.
        - Люсия. Она знает о тебе и о Роберте.
        - Я поняла это, когда мы в прошлый раз разговаривали с тобой.
        - Это не все. Она знает о твоей связи с Груббером.
        - Откуда об этом знаешь ты?
        - Ты оказалась в его постели, потому что я этого захотел.
        - Зачем?
        - Потому что этого хотела Люсия.
        - Причем тут она?
        - Она хотела, чтобы я унизил тебя.
        - Чем был плох Груббер?
        - Унизил не перед ним, унизил в глазах Роберта.
        Долли промолчала.
        - Люсия не остановится на этом. Ты понимаешь?
        - Какой же ты урод, Дерек!
        - Я просто хотел, чтобы ты знала.
        - Зачем?
        - Чтобы между нами не было тайн. Чтобы мы могли доверять друг другу.
        - Зачем?
        - Затем, что ты нужна мне.
        - Я не понимаю тебя, Дерек.
        - Мой брат, Долли. Я хочу, чтобы он оставил Паолу.
        - Почему бы тебе самому не сказать ему об этом?
        - Он не поймет.
        - Почему ты думаешь, что я смогу понять?
        - Потому что я знаю, чего ты хочешь.
        - Я хочу ясности, Дерек.
        - Через четверть часа мой брат придет сюда. Я назначил ему встречу от твоего имени. Это будет ваше первое свидание.
        - И ты думаешь, я соглашусь переспать с ним лишь потому, что меня попросил об этом ты?
        - Да.
        - Что получу от этого я?
        - Моего брата. Он молод, богат и надежен. Остальное будет зависеть только от тебя.
        - Думаешь, мы с ним будем хорошей парой?
        - Почему бы и нет?
        - Это глупо, Дерек.
        - Решать тебе, - он поднялся на ноги и вышел из комнаты.
        ***
        - Это действительно было глупо, - сказала Полетта, когда Дерек позвонил ей.
        - Я знаю, но Эрик это единственное, что у меня есть.
        Полетта слышала в телефонной трубке его дыхание. Такое ровное. Такое спокойное. Он всегда знал, что делает. Всегда был уверен в себе. Она снова подумала о том, что он никого не любит, кроме себя. Даже брат был для него не больше, чем инструмент в достижении его целей.
        - Габриэла хочет расстаться с тобой, - сказала ему Полетта.
        - Правда? - и снова этот уверенный в себе голос.
        - Шелл займет твое место.
        Ей захотелось ударить его, как можно больнее, заставить чувствовать хоть что-то... Он повесил трубку, заставив ее слушать гудки.
        ***
        - Зачем ты пришел?
        Полетта смотрела на Дерека сквозь щель в приоткрытой двери. Холодная осенняя ночь, казалось, совсем не беспокоит его.
        - Ты не позволишь мне войти?
        - Ты ведь знаешь, что я не пускаю сюда мужчин.
        - Я знаю, что иногда ты делаешь исключения.
        - Лишь однажды.
        - Это должно что-то значить?
        - Нет.
        - Жаль.
        - Да. Действительно жаль, - Полетта открыла дверь. - Заходи. На улице холодно.
        - Совсем ничего не изменилось, - сказал Дерек.
        - Жаль, что только здесь, - сказала Полетта.
        - Не жалей.
        - Не буду. Скажи, что за игру ты затеял с Паолой?
        - Почему ты решила, что это игра?
        - А почему нет? Ты ведь пришел попросить меня, чтобы я в чем-то помогла тебе? Верно?
        - Нет.
        - Ты ничего не делаешь просто так, Дерек.
        - Я уезжаю, Полетта.
        - С Паолой?
        - Нет.
        - Зачем же тогда весь этот цирк с Долли?
        - Пусть лучше с братом будет Долли, чем эта сука Паола.
        - Странно слышать от тебя подобное. Тебе же всегда нравились такие девушки?
        - Они нравились Габриэле.
        - Не вини ее за решение отказаться от тебя. Мы были с ней, потому что сами хотели этого.
        - Я ни в чем ее не виню. Я понимаю, что она больна.
        - Все мы больны. Габриэла, по крайней мере, не скрывает этого.
        - Ты тоже когда-нибудь снимешь с себя кожу?
        - Нет.
        - Тогда давай уедем вместе.
        - Моя жизнь здесь.
        - В этой комнате или в этом теле?
        - Какая тебе разница? Ты ведь всегда думал только о себе.
        - Ты ошибаешься.
        - Просто треп! - Полетта легла на кровать. В ту далекую ночь, когда они лежали здесь вместе с Дереком, небо было таким же звездным, как и сейчас. Они были такими молодыми. Такими влюбленными. - Не понимаю, зачем ты мне все это говоришь?
        - Я могу остаться у тебя на ночь?
        - Зачем?
        - Да или нет?
        - Неужели тебе все еще нужно мое тело?
        - Иногда есть что-то большее, чем плоть.
        - Странно слышать это от тебя.
        - Я уеду утром.
        - Насовсем?
        - Да.
        - Мне будет тебя не хватать.
        - Скажи Мервику, что я победил своих демонов.
        - На зарекайся.
        - Я знаю, что это так.
        Демон Дерека продолжал ему что-то шептать, но он уже давно не слышал его. Это было поражение. Такое нелепое. Такое непредсказуемое. Демон опасался внешних врагов, а его самый главный враг, оказывается, был всегда внутри. Слуга, восставший против изощренного хозяина.
        Сначала появился запах - запах крови и страха. Затем шаги - тяжелая поступь закона.
        - Пора, - возвестил демону громогласный голос Грифона.
        Он не стал сопротивляться. Забвение в каньоне ветров было куда лучше, чем смерть в смердящей пасти Грифона. Демон принял свою судьбу.
        Глава третья
        Аид содрогался. Грифон чувствовал, как вибрирует земля под его ногами. Испуганные ийсы, люмиды и гриллы бежали рядом друг с другом, спасаясь от эпицентра сражения. Теперь Грифон видел кровавую дымку, покрывшую поле боя. Столкновение двух армий. Дети Ареса против проповедников боли. Анархия против страданий. Огромное озеро крови, разлившееся по выжженной земле. Его зловоние было невыносимым. Его крики заставляли холодеть от ужаса. Грифон видел это. Демон Дерека видел это. И видели это эринии. Жестокость Аида пожирала саму себя. Они не позволят этому миру проникнуть в цветущие сады Эдема. Сомнений больше быть не могло. До тех пор, пока Аид не излечит себя, они будут пресекать любую попытку живущих здесь проникнуть в Эдем. Они закроют цветущие сады для этого безумия.
        Взмахнув крыльями, Грифон тяжело поднялся в воздух. Высоко в небе кружили фемиты, и он летел к ним, узнать, что происходит. Демон Дерека остался один. Слабое дуновение ветра коснулось его тела. Оно обняло его, увлекая к своему источнику. Демон попытался освободиться, но хватка была весьма крепкой. Она тянула его в каменистое ущелье. Он слышал ее призывное завывание. Она обещала ему забвение. Каньон Ветров ждал его. Демон перестал сопротивляться. Скоро все это безумие закончится. Под его ногами пробежала стайка ошалевших ийсов. Следовавшие за ними люмиды, едва не уронили его на землю. Затем демон услышал топот. Стая обезумевших гриллов бежала прямо на него. Страх превратил их в слепцов. Их тяжелые тела врезались в демона, увлекая его за собой. Хватка ветра натянулась, подобно веревке, пронзительно взывала и порвалась, оставив после себя лишь завихрения возле сухой земли. Не замечая зажатого между ними демона, гриллы бежали дальше. Их тела были плотно прижаты друг к другу, сильные лапы судорожно сжимались, слюна вечного безумия стекала из раскрытых пастей. Их единство нарушила лишь каменная гряда,
возникшая перед ними словно барьер. Они взобрались на нее в несколько шагов и, не раздумывая, прыгнули вниз. Острые камни разорвали плоть одним из них, другим поломали конечности. Демон упал на мягкое тело грилла, чей череп был расколот надвое о плоский валун, вросший в сухую землю. Судьба сородича не интересовала остальных. Завывая от боли и волоча за собой сломанные конечности, они бежали дальше.
        Демон лежал, слушая их удаляющиеся крики. Серое небо медленно опускалось к земле. Демон уже не помнил этот мир. Он думал о том, что возможно, небо сжалится и раздавит его, принеся покой. Туша грилла, на которой он продолжал лежать, начинала слишком сильно вонять, вынуждая его подняться и ждать, когда небо раздавит его где-нибудь в другом месте.
        Демон встал на ноги и бездумно побрел прочь.
        ***
        - Нет, вы только посмотрите на него! - прошипел один из зоргулов, когда демон прошел мимо них.
        Небо уже опустилось достаточно низко, чтобы до него можно было при желании достать рукой. Демон не знал, где он находится. В Эдеме он передвигался согласно целям и действам, здесь же существовало чуждое ему понятие пространства.
        - Эй, демон! - зоргул выбрался из своего укрытия. - Что ты делаешь здесь?
        - Каньон ветров, - тихо произнес он, глядя на небо.
        - Каньон ветров сейчас не самое безопасное место, - зоргул не без интереса разглядывал того, кем он сам был когда-то. - Куда катится мир?! - он подошел еще ближе. - Я встречал однажды демона. У Мертвого Озера. Но ты не он. Как ты попал сюда?
        - Грифон.
        - Грифон? Он привел тебя в Каньон Ветров?
        - Да.
        - Значит ты слабый демон. Если бы ты был сильным, за тобой пришли бы Лораны, как когда-то за нами. Скажи, кому ты проиграл? Ангелу или демону?
        - Человеку.
        - О! Неужели ты был слишком молод?
        - Скорее слишком стар.
        - Бывает. Скажи, Эдем тоже трещит по швам?
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ты разве не видел, что происходит здесь? Война. Если ты был возле каньона, то должен был видеть это великое сражение.
        - Разве так было не всегда?
        - Похоже, ты действительно слишком стар, демон! - зоргул обошел вокруг него. - Уважаю старость. Какие у тебя планы, демон?
        - Я не знаю.
        - Тогда ты можешь пойти с нами.
        - Зачем?
        - Затем, чтобы выжить, демон. Переждать войну и вернуться к прежней жизни. В Аиде нет цветущих садов. Так что привыкай.
        - Мне здесь не место.
        - Сейчас здесь не для кого нет места. Хаос, демон! Арес наполняет им наш мир слишком быстро. Мы не сможем противостоять этой стихии.
        - Почему вы не сражаетесь?
        - На чьей стороне?
        - Я видел битву.
        - Там для нас нет места.
        - А как же закон?
        - Закон дремлет в своем дворце. Думаю, Сфинкс надеется, что армия Оместеса проглотит хаос Ареса, подавится и издохнет на полпути к ее дворцу. - Зоргул снова обошел вокруг демона. - Сейчас не время быть героем, демон, - прошипел он. - Закон оставил нас. Теперь каждый сам по себе. По крайней мере, до тех пор, пока что-то не изменится. - Еще одна петля вокруг демона. - Что скажешь теперь?
        - Я не знаю.
        - Ты можешь пойти с нами, - снова предложил зоргул.
        Его сородичи недовольно зашипели. Он обернулся и зашипел в ответ.
        - По-моему, не всем этого хочется, - сказала ему демон.
        - Время желаний и прихоти прошло. Если мы и сможем выжить, то только все вместе. Так, ты с нами, демон?
        - А куда мы идем?
        - Туда, где безопасно, демон, - зоргул посмотрел на низкое небо. - Оно на нашей стороне. Пора. Расскажешь свою историю по дороге.
        ***
        В покоях Сфинкс была тишина. Ее нарушали лишь страстные стоны, да топот маленьких ног старого азоля, пляшущего возле постели своей хозяйки. Сфинкс отдавалась Пандоре. Пандора отдавалась Сфинкс. Две любовницы, слившиеся в одно целое в безумном танце плоти. Они были выше того, что происходило в Аиде. От высохшей земли их отделяло опустившееся небо, над которым возвышался дворец Сфинкс. Оно дарило покой. Дарило фантазии и сны. "Ночь создана для любви и страсти", - Сфинкс уже принесла эту мудрость в каждый дом, в каждую постель, созданных ею Фив. Теперь она хотела научить этому и весь остальной мир. А затем, когда над высохшей землей воцарится любовь и страсть, она научит Аид цвести и благоухать, подобно тому, как цветет Эдем. Сфинкс верила, что когда-нибудь настанет это время.
        ***
        Арес покинул поле боя, оставляя за своей спиной хаос сражения. В этой битве не могло быть побежденных, ибо хаос и страдания нераздельны. Идеальное сражение, которое будет длиться вечно, наводя ужас на жителей Аида. Арес шел, слушая, как воздух содрогается от криков боли и страданий. Его ждала Даная. Его ждало лоно плодоносной земли, на которой его дети овладели прекрасными жрицами любви. Пролитое ими семя впиталось в почву. Оплодотворило ее. И теперь Арес готовился снова стать отцом. Новые дети, новая армия, новый хаос. Еще более сильный. Еще более совершенный. Он должен присутствовать при их рождении. Он, тот, кто поведет свои центурии дальше, в центр Аида. Туда, где мир забыл о том, что такое хаос. Он напомнит ему об этом. Он погрузит мир во тьму, где все будут слепы в своем страхе и в своей ярости. Безумие одиночества, в котором каждый сам за себя.
        - Я жду вас, дети мои! - прокричал Арес.
        Он бежал так быстро, как только мог. Факел в одной руке и копье в другой. Они жгли и кололи всех, кто вставал у него на пути. Безумие, рожденное в хаосе. И хаос, рожденный в безумие. Арес спешил встретить эти стихии и указать им путь. И ни что не могло остановить его.
        ***
        Узник. Его появление изменило жизнь Роксаны. Она стала более коварной, более изощренной. Она не хотела покорить мир - она не была сумасшедшей. Она хотела лишь заполнить пустые страницы своей жизни. Десятки ангелов и демонов писали для нее свои действа. Друзья, любовники, родственники - они задействовали всех. Интриги, ложь, коварство переплелись в Роксане с мудростью и высокопарностью. Сотни голосов в голове советовали ей, что нужно сделать. Все, кроме узника. Лишь иногда Роксана ощущала его присутствие. Он заставлял свою армию замолчать и позволял Роксане побыть наедине с собой. Она была верной и предавала, ненавидела и любила, протягивала руку помощи и втаптывала в грязь. Она искала новых друзей, тех, кто может быть полезным для нее. Она теряла друзей, тех, кому не находилось места в ее действах. Десятки страниц ее открытой книги заполнялись мелочами жизни. Одежда, косметика, поклонники, деньги, карьера. Ничего важного, но из собравшихся возле нее ангелов и демонов каждый мог найти себе применение. Несчастная любовь подруги, скандал с матерью, задержка месячных - маленькие трагедии, заполнившие
ее жизнь действами изощренных существ. Они заставляли мир вращаться возле Роксаны. Мир, в котором она занимала определенное место. Кто-то объяснялся ей в любви. Кто-то кричал в трубку, что ненавидит. Кто-то умолял простить, а кто-то своей назойливостью заставлял предать.
        Арчибальд. Его упрямство выводило Роксану из себя и раньше. Иногда она ненавидела его за это. Иногда любила. Сейчас два крохотных линка, витавшие возле этой пары, то разгорались, то затухали. Разлученные событиями последних месяцев, они готовы были затухнуть навсегда. Роксана уже не помнила причину ссоры с Арчибальдом. Иногда все становилось слишком сложным - такого объяснения ей было достаточно.
        В эту ночь она сама не понимала, почему оказалась в его постели. Может быть, она мстила за что-то Рою Эшбруку, любви своей юности, с которым жила последний месяц. Может быть, это был протест в отношении матери, которая говорила ей о том, что ей пора бы давно определиться и родить внука. А может быть просто жажда к интригам, которая мучила ее последние месяцы и которую она так и не смогла утолить. Они говорили с Арчи о работе, с которой его должны были уволить со дня на день. Говорили о новой квартире Роя. Говорили о родителях и друзьях, коллегах и соседях по подъезду.
        Они расстались во втором часу ночи. Роксана одевалась, стараясь не встречаться с ним взглядом. Приходя сюда, она надеялась немного отдохнуть, однако сейчас, когда страсть была утолена, она испытывала странное чувство опустошенности. Арчибальд был слишком сложен для нее. Нет. Он был слишком пуст. Роксана тряхнула головой, пытаясь прогнать бредовые мысли. Ясность, к которой она привыкла в последнее время, покинула ее, уступив место сомнениям. Интриги напугали своим количеством и изощренностью. Мысли наполнил хаос. Роксана вернулась домой, надеясь, что сон вернет все на свои места. Но утром ничего не изменилось. Горячий кофе, мать на кухне, которая журит ее за то, что она изменяет Рою, прикрываясь тем, что ходит навещать ее. Лучшая подруга, которую Роксана зачем-то хотела поссорить с ее любовником. Друзья и коллеги, возле которых она наплела столько интриг, что страшно было даже думать об этом. Муж Сильвии, напоминающий ей об обещанном свидании. Дони Джонсон. Противозачаточные таблетки, которые она зачем-то выкинула в урну...
        Арчибальд. Узник и его армия не принесли ему ясности, как это было с Роксаной. Ловушка эриний трещала по швам, но, тем не менее, сдерживала пойманную в нее силу. Силу, которая хотела, чтобы ее поймали. Иногда Арчибальд начинал слышать их голоса. Они приходили обычно ночью. Ангелы и демоны говорили ему о незаконченных действах. Говорили о Роксане и ее интригах. Неосознанно это начинало превращаться в некий ритуал. Мир, который Роксана заставила ненадолго вращаться вокруг себя. Арчибальд был его частью. Он знал это и пытался определить отведенное ему в нем место. Пытался понять природу поступков Роксаны. Ее любовники, друзья, интриги. Ее беременность. Иногда Арчибальд хотел оказаться с ней вдвоем. Где угодно, лишь бы у него была возможность спросить ее: "зачем?". Но она больше не приходила к нему. Лишь звонила иногда, словно от нечего делать и спрашивала, как у него дела. Несколько раз она просила его о мелких одолжениях по старой дружбе (она сама так сказала). Несколько раз, после того, как его уволили, он встречал ее на улице. В те ночи, голоса собравшейся возле него армии узника становились
слишком громкими. Они все еще говорили о незаконченных действах Роксаны, заставляя Арчибальда ошибочно многое из этого принимать на свой счет.
        Эринии пришли к нему, когда он был на грани нервного срыва. Не истерики. Нет. Скорее холодного расчета, побуждающего его свести счеты с этой жизнью. Каньон Ветров ждал новых гостей, готовясь подарить им забвение, как и всем тем, кто приходил до них. Ловушка эриний. Теперь старухи знали о ее несовершенстве. Пойманная в ней сила пугала их. Они не могли позволить ей остаться в Эдеме. Не могли предоставить шанс сбежать, как сбежали те, кто был пойман в такую же ловушку Джима Стоуна. Поэтому старухи решили забрать свой дар. Они отделили его от Арчибальда. Свирты открыли для них проход в Аид. Каньон Ветров протянул свою ледяную руку. Эринии ожидали битвы за жизнь, но узник не сопротивлялся. Он шел под конвоем рожденного каньоном ветра, уводя за собой в небытие всю свою армию. Аид ждал его.
        ***
        Растерзанные и полуразложившиеся женские тела заставили зоргула остановиться.
        - Арес! - гневно прошипел он.
        Ему нравились эти бездонные жрицы любви. Семела, Алкмена, Даная. За свою долгую жизнь в Аиде он посещал их святилища довольно часто, чтобы смерть их верных слуг оставила его равнодушным. Сила должна подчинять себе красоту, а не уничтожать ее.
        - Арес здесь не при чем, - ответил ему хриплый голос.
        Вышедшая из убежища женщина была слаба. По ее ногам текла кровь. Зоргул жадно втянул в себя этот запах.
        - Где твоя хозяйка, слуга?
        - Ты пришел удовлетворить свою страсть? Тогда возьми меня. - Женщина обреченно посмотрела на его сородичей.
        - Мне нужна Алкмена.
        - Разве я не подхожу для тебя?
        - Сейчас не время для вожделения.
        - Ты хочешь сказать, что пришел сюда не за этим?
        - Я считал, что это место может послужить хорошим убежищем. - Зоргул огляделся. - Похоже, я ошибался.
        - Странно. - Женщина опустила голову, чтобы не встречаться с ним взглядом. - Последнее время слишком многие ищут спасения в пороке.
        - Я не первый?
        - Нет.
        - Это сделали они? - зоргул охватил взглядом гниющие останки некогда прекрасных жриц любви.
        - Это подарок Сфинкс.
        - Смерть?
        - Нет. Жизнь.
        - Ты говоришь загадками, женщина. - Он подошел к ней и обнюхал ее ноги. Его длинный змеиный язык облизал стекавшую по ним кровь. - Твоя хозяйка жива?
        - Она не захочет тебя видеть.
        - Она боится?
        - Уже нет.
        - Тогда скажи ей, что я пришел. Не тебе решать чего она хочет, а чего нет. Иди и скажи ей, что я предлагаю помощь. - Он слизнул новую струйку крови на ее ноге. - Оставайтесь здесь, - сказал он демону и своим сородичам, когда женщина ушла, и осторожно пошел за ней следом.
        ***
        Пандора прикрыла за собой дверь. Здесь, в покоях Тидея было светло и пахло маслинами. Всего лишь отверженный с печатью Паллады на своей груди. Он мог бы править Эдемом, но предпочел власти свой необузданный нрав. Его смерть в Эдеме была предрешена. Он погиб, как воин. Его руки были в крови его врагов. Сама Паллада вышла встречать его у берегов Мертвого Озера, чтобы показать ему Аид. Он стал ее правой рукой в борьбе с хаосом, а после того, как Сфинкс отправила его покровительницу на Лесбос, занял ее место. Однако века покоя изменили его. Необузданный нрав требовал действий, сражений, крови. Здесь же, во дворце Сфинкс, был лишь порок и страсть. Любовь, которой Сфинкс мечтала наполнить мир с тех самых пор, как за ее троном поселился азоль. Пандора подарила его своей госпоже в знак верности и преданности. В знак неисчерпаемости чувств, которые были между ними. Любовь. Пандоре нравилось это слово. Во имя любви можно убивать и даровать жизнь, предавать и хранить верность, быть чистым, как воды Лесбоса и падать в грязь, жадно глотая порок.
        - Мы рискуем, встречаясь днем, - сказал ей Тидей.
        От его былой необузданности мало что осталось. Его тело все еще было крепким, но колени привыкли склоняться. Пандоре нравилась эта слабость, но в тоже время она презирала ее.
        - Сфинкс в своей башне, - сказала она. - Любуется Фивами. Сейчас нам ничего не грозит.
        - Фивы! - Тидей повернулся к ней спиной и подошел к окну. - Когда-то я штурмовал их стены, а теперь вынужден охранять их!
        - Тогда это было в Эдеме, а сейчас ты здесь. - Пандора подошла к нему и, положив свои руки ему на плечи, повернула его к себе лицом. - Тебе понравилась прошедшая ночь? - спросила она.
        Ее губы коснулись его крепкой шеи. Язык собрал соль со смуглой кожи.
        - Мы превратили в гробницу еще один зал.
        - О, да! - Пандора впилась поцелуем в его губы.
        Их вкус все еще хранил следы жестокой оргии. Кровь и сперма. Гриллы и телебы. Она высасывала из них семя. Тидей, проламывая их головы, высасывал из них мозги. В подобные ночи он и она становились одним целым. Стихией, забирающей жизни.
        - Это было прекрасно, - прошептала Пандора. Ее обнаженное тело трепетало желанием. - Помоги мне вспомнить, как это было.
        - Та ночь осталась в прошлом, Пандора, а новая еще не наступила.
        - Мне все равно.
        - Твоя хозяйка будет зла, если узнает о твоем новом увлечении.
        - Она и твоя хозяйка тоже.
        - Нет! - Тидей вывернул ее руки. Кожа под его пальцами начала извиваться.
        - Мы оба стоим на коленях, Тидей! - Пандора вскрикнула.
        - Говори за себя! - он швырнул ее на подоконник. Там внизу, на выщербленном камне площади, застыли ровные шеренги идаллов. - Три тысячи триста! И все они служат мне.
        - Все мы кому-то служим.
        - Но не все подчиняемся.
        - Тогда докажи это. - Пандора знала, что в его глазах горит огонь, но ей нравилась эта игра. - Возьми меня прямо здесь.
        - Ты вызываешь меня?
        - Да. - Ее суставы вывернулись, позволив ей оказаться лицом к лицу с Тидеем. - Считай, что это мой вызов.
        - Я - воин!
        - А я - шлюха! Разве войну не нужна такая, как я? Сила и красота, Тидей. Красота и порок. Порок и власть. Мы едины!
        Он бросил ее на кровать. Пандора изогнулась под тяжестью его тела. Ее тело. Оно жадно пульсировало, готовое разверзнуться и поглотить своего любовника вместе с его вожделением.
        - Останься собой! - велел ей Тидей. - Я хочу видеть, кого трахаю!
        - Я не воин, чей взгляд ты должен видеть.
        - Ты ошибаешься. Это самая настоящая война. Война между мужчиной и женщиной. Я докажу тебе это. Никакого сострадания и снисхождения. Ты и я. Глаза в глаза.
        - Ты так и не научился быть богом, Тидей.
        - Боги ушли на Лесбос, Пандора. Здесь остались лишь воины и шлюхи!
        ***
        Пандора подошла к окну. Ее тело все еще горело, но основной очаг был погашен.
        - Зачем тебе эта армия, Тидей? - спросила она, разглядывая шеренги идаллов.
        - Аид дрожит, - сказал он.
        Он все еще лежал на кровати. Все еще потный и все еще довольный собой.
        - Сфинкс строит новый мир, Тидей.
        - Кто-то должен защищать старый.
        - В нем не будет больше войн.
        - Войны это страх. А страх будет всегда. Я чувствую, как он разбредается по Аиду.
        - Дворец богов неприкасаем, Тидей. А Фиванские стены достаточно крепки, чтобы бояться вторжений извне.
        - Самоуверенность наш самый злейший враг. Разве ты не слышишь, как стонет Аид?
        - Это всего лишь страсть, Тидей.
        - Я слышу боль.
        - Без нее не бывает любви.
        - Ты всего лишь шлюха, Пандора.
        - А ты глупый воин, - она повернулась к нему лицом. - Хочешь, я приду к тебе сегодня ночью?
        - Одна?
        - Тебе не достаточно моего тела?
        - Страсть и война не могут длиться вечно.
        - Глупость! Порок бездонен в своей глубине.
        - Когда боль придет за тобой, ты поймешь свои ошибки.
        - Я докажу тебе, что это не так.
        Она снова повернулась к окну. Шеренги идаллов были все так же стройны и неподвижны, словно статуи, ждущие удара хлыста, чтобы ожить.
        ***
        Хтон все больше и больше привыкал к своему новому телу. Новые ощущения принесли новые знания. Новые знания создали новые цели. Справлять нужду, удовлетворять желание, бороться со страхом, утолять голод, дышать, спать, сморкаться, чувствовать, как рот наполняет слюна, слушать урчание в животе... Он слишком долго жил без всего этого. Хтон научился слушать. Ему нравилось, найдя надежное убежище, слушать, как Джеронимо рассказывает ему о своей жизни в Эдеме, о том, как и за что он попал в Аид. Хтон знал это все и прежде - он изучил мысли Джеронимо уже давно, но сейчас, когда об этом говорил Джеронимо, все было совершенно другим. Более живым и субъективным. Иногда Хтон менялся с ним местами и рассказывал ему о своей жизни. Рассказывал его голосом, пользовался его интонациями. Это позволяло ему увидеть свою жизнь со стороны. До этого он лишь знал о ней, теперь же он мог ее слышать. Он научился чувствовать. Доверять, ненавидеть, ценить, бояться и быть смелым. Его собственные истории были наполнены безразличием и кровью. Истории Джеронимо несли жизнь. В них было больше смысла, чем во всем бытие Хтона. И
иногда, в тайне, он даже завидовал Джеронимо за это. Завидовал и желал добрать все то, что было упущено им в силу его божественного рождения.
        Их дорога была долгой. Они шли ночью, скрываясь днем в найденных убежищах. Иногда, когда хватало сил противиться неизбежному сну, Джеронимо рассказывал Хтону о том месте, где он скрывался достаточно долго, чтобы изучить правила выживания в Аиде. Обитель порока. Святилище одной из вечных жриц любви Аида. Хтон знал о существовании подобных мест, но впервые он понял природу, заставляющую поклоняться этим жрицам любви. Рассказы Джеронимо были сухими, но, тем не менее, их суть неизбежно заставляла твердеть плоть между ног и щекотала пах. Сердце билось чуть сильнее. Дыхание учащалось. Алкмена. Джеронимо был ее слабостью. Она приютила его. Она рассказала ему об Аиде все, что знала сама. Она оберегала его. Кормила и утоляла его желание. Взамен она просила его видеть в ней равную. Видеть в ней женщину, такую же, как те, которыми обладал Джеронимо в Эдеме. Она слушала его истории с тем же упоением, что и Хтон. Это был ее голод. Голод по ушедшим временам, которые никогда не вернутся. Хтон хотел увидеть ее. Хотел услышать, как голос Джеронимо сольется с голосом Алкмены. Иногда он представлял, как Джеронимо
(или же он сам?) касается ее гладкой кожи. Целует ее. Овладевает ее телом. Это придавало смысл их долгой дороге. Предвкушение стоило того, чтобы немного подождать.
        - Почему ты оставил ее? - спросил однажды Хтон Джеронимо.
        Джеронимо долго думал, словно его молчание могло скрыть от Хтона его мысли.
        - Она пыталась изменить меня, - признался, наконец, он.
        - Но ты ведь желал ее с каждым днем все сильнее. Разве это не стоит того, чтобы измениться?
        - Если бы я остался, то однажды убил ее.
        - Ты знаешь, что не смог бы этого сделать.
        - Тогда бы я убивал всех, кто приходил к ней.
        - Странное желание.
        - Поэтому я и ушел.
        Они шли дальше. Все чаще и чаще им начинали встречаться испуганные гриллы и люмиды. Они в ужасе пробегали мимо, даже не замечая их.
        - Оместес, - подумал Хтон, а Джеронимо произнес, или же наоборот. Разницы уже не было.
        Они чувствовали, как содрогается земля под их ногами.
        - Это только начало, - предупредил Хтон.
        - Я не боюсь смерти.
        - Но нам есть ради чего жить, - они оба подумали об Алкмене.
        Мир рушился, а они шли по его осколкам, ведомые своей страстью. Похоть и порок, которые изменят мир. Эту науку несла в этот мир Сфинкс, пренебрегая болью и страданиями. Любовь родится в хаосе, развеяв его пелену. Эти учения поведал Хтону Люций. Теперь у Люция будет много работы. Его освободит лишь смерть, с которой умрет надежда, а до тех пор Ндора будет читать его последние звезды.
        ***
        Джеронимо ожидал увидеть обитель порока, а уперся взглядом в храм страданий и боли. Запах гниющей плоти был невыносим. Ории сторонились этого места, а другие падальщики были слишком малы, чтобы поглотить растерзанные тела бывших жриц любви. Боль, страх - Хтон понял, что эти чувства может рождать не только собственная жизнь, но и жизни других. Расхаживая между разлагающимися телами и пытаясь отыскать среди них Алкмену, Джеронимо страдал. И вместе с ним страдал Хтон.
        - Что тебе нужно здесь, отверженный? - услышали они женский голос.
        Джеронимо обернулся. Хтон обернулся. Теперь в каком-то роде, они оба были отверженными. Каждый из своей жизни. Из своей стихии.
        - Алкмена? - спросили они уцелевшую жрицу.
        Она долго пыталась им предложить себя, защищая свою хозяйку.
        - Я пришел сюда не за этим. - Джеронимо огляделся вокруг. - Разве здесь еще можно желать?
        - Можно.
        - Глупая дура! - он сдавил ее горло.
        - Она всего лишь слуга своей природы, - сказал ему Хтон, спасая жизнь этой хрупкой женщины.
        - Отпусти ее! - еще один женский голос.
        Хтон узнал бы его из тысячи других. Джеронимо разжал руки, и девушка, захрипев, упала на землю.
        - Я думал, ты умерла, - сказал Джеронимо, поднимая на Алкмену свои залитые кровью глаза.
        - Боюсь, скоро твои слова окажутся правдой, - она грустно улыбнулась ему и велела следовать за ней.
        ***
        Узник вошел в Каньон Ветров. Здесь, в его сердце, шум ветра становился невыносимым. Огромная воронка, рождала воздушные массы, которые тут же устремлялись куда-то прочь, выброшенные из ее лона. Сгустки тьмы смешивались с искрящимся светом. Молнии, прорезая плоть воронки, выжигали безразличные каменные глыбы. Узник вел свою армию в эпицентр этой стихии. Туда, где земля раскрывала свое тело, позволяя воронке проникать глубоко в свои недра. Чудовищный по силе вихрь подхватил узника и его армию. Он превратил их в мельчайшие крупицы пыли, которые кружась в ветряных воронках, переливались лазурью, преломляя яркие лучи света. Он затягивал их к своему центру, где невидимая ось удерживала его на месте десятки, а то и сотни веков. И чем ближе к центру гигантского вихря находились узник и его армия, тем тише становилось громогласное завывание рождавшихся ветров и свист бессчетного количества воронок. Законы притяжения не действовали здесь. Небольшое ядро, размером не превышавшее голову младенца, зависло в самом центре этого вихря. Это был искрящийся сгусток энергии. Медленно вращаясь, он пульсировал, словно
готовясь разорвать свою тесную оболочку. Далеко внизу была тьма. Высоко вверху яркий свет. Но здесь, возле ядра, был покой. Нейтральность во всем: в звуках, свете, чувствах. Какое-то время ничего не происходило, затем ядро вздрогнуло. Его оболочка напряглась, пытаясь раскрыться. Ядро просыпалось. Дрожала не оболочка. Дрожали его веки. Шесть глаз, расположенные симметрично, открылись. Темные, как ночь, с ярчайшими вспышками по центру. Ядро продолжало вращаться, давая возможность каждому из своих глаз разглядеть узника. Они смотрели на него, а он на них. Затем оболочка ядра снова задрожала, позволяя шести своим ртам разомкнуться.
        - Темис! - голос был похож на свист ветра. Он не вселял ужас. Напротив, дарил покой и безмятежность. - Дочь моя, - тонкие, как нити разряды скользили по телу узника, не причиняя боли. - Твоя дорога была слишком долгой.
        - Теперь я здесь.
        - Я знал, что ты придешь. Я всегда ждал тебя. Мы ждали.
        Пульсирующее ядро вздрогнуло. Где-то далеко внизу, во тьме, послышались робкие голоса. Тысячи демонов и ангелов поднимались из недр к небу.
        - Прости им их нетерпение. Они ждали этого часа слишком долго. Мое дитя! Они обретут покой в твоей плоти. А затем ты обретешь покой во мне, - шесть ртов жадно раскрылись.
        - Вот, значит, зачем тебе была нужна моя мать? Ты хотел, чтобы она родила тебе агнца?
        - Так должно было быть, дитя мое.
        - Как же тогда поступить с последним? С ангелом, чьи обрубки крыльев кровоточат за моей спиной? Он не сможет обрести покой в моей плоти. Это я обретаю покой внутри него.
        - Ему придется ждать, когда другой мой ребенок придет и освободит его от мучений.
        - А если он не захочет? Если ему вообще не нужен твой покой, что тогда?
        - Не смей торговаться со мною, дочь!
        - Ответь мне, отец!
        Шесть глаз заморгали. Шесть ртов исказились в болезненной истоме.
        - Чего ты хочешь? - просвистел ветер, протяжно завывая.
        - Того, что и ты.
        - Так позволь этим несчастным обрести спасение.
        - Позволю, но не здесь. Не внутри тебя. Пусть другие дети кормят твою ненасытную утробу. - Поднимавшиеся из мрака существа тянули свои руки к пульсирующему ядру. - Позволь мне сделать то, что я должна, отец! Позволь, пока эти существа не уничтожили тебя.
        - Твоя жизнь принадлежит мне! - глаза задрожали. Свет, заключенный в их центре, искрился болью. Форма воронки исказилась. Вырвавшиеся из нее вихри протяжно завыли.
        - Слишком поздно, отец!
        Воздушные вихри подхватили узника, увлекая в свою стихию. Плач ветра стал невыносимо горек. Он разрывал пространство. Разрывал свою плоть. Гигантская воронка сотрясалась, поглощая все, кроме пульсирующего ядра в своем центре. Узник, его армия, ангелы и демоны, траджи, бульвайки, азоли, поднявшиеся из недр земли - все, кто ожидал спасения, превратились в искрящуюся пыль. Теперь надежда тех, кто ожидал забвения, была прямо перед ними. Темис! Они звали ее. Они тянулись к ней. Их долгожданный спаситель. Их обещанное забвение. Но она не хотела даровать его им. Она говорила, что они должны заслужить его. Завоевать свой покой.
        Когда гигантская воронка выплюнула их, она указала им путь, следуя которым, они смогут отыскать долгожданное забвение. Лавина жаждущих покоя существ обрушилась на поле боя, где сошлись в бесконечной битве дети Ареса и армия Оместеса. Лавина поглотила их. Сделала одним целым. Лавина, которая не знала что такое хаос, не знала что такое боль. Она мечтала лишь о смерти. Она пила ее жадными глотками, обретая долгожданный покой. Но этот водоем не мог напоить всех, поэтому Темис повела их дальше. Туда, где оставался еще хаос, туда, где ее армия смогла бы найти свою смерть.
        ***
        Алкмена. Теперь бывший демон Дерека знал, что проделанный им по Аиду путь был не напрасным. Он узнал бы эту женщину из тысяч других. Она была первой, кто услышал его шепот в Эдеме. Его первые действа. Его первые победы. Он пришел к ней, когда она была еще ребенком. Ее идеальная красота, врожденная порочность, бездонный взгляд темных, как ночь глаз, казалось, были созданы лишь с одной целью - искушать. Ему указал на нее его учитель, мудрый Лоран. Юное дитя, обретшее не менее юного демона. Он наделил ее властью над сердцами людей. Сделал ее желанной. Она могла покорить мир, но демону не нужен был мир. Он был рожден, чтобы покорять сердца, искушать их, а затем топтать ногами тех, кто вырывал их из своей груди. В этом и было величие. Нестерпимая похоть, поднявшаяся от промежности к сердцу, отравляя разум. Такой важный, но такой уязвимый порок всех живущих в Эдеме. Теперь, когда путь демона подошел к концу, он мог остаться с той, возле которой началась его долгая дорога по цветущим садам. Вместе они снова могли искушать. Вместе он снова мог превратить ее в самую желанную женщину и бросить к ее ногам
десятки сердец. Порок и вожделение можно было отыскать везде, если знать, какие двери для этого нужно открыть. Демон знал, и Алкмена знала. Их первыми жертвами стали зоргулы. Старые и искушенные, они все еще знали, что такое страсть и желание. У них все еще была плоть. У них все еще были потребности, которые требовали, чтобы их удовлетворили. Обнаженное тело начинало сводить их с ума. Иногда, проходя мимо них, Алкмена оборачивалась, видя, как их змеиные языки вылизывают камни, по которым она прошла. Жрица любви снова стала той, кем была когда-то в Эдеме. Ради ее благосклонности готовы были падать на колени самые сильные. Ради возможности прикоснуться к ней, готовы были убивать. Ради того, чтобы быть с ней рядом, готовы были вырезать свое сердце и поднести ей в дар, в надежде, что она хотя бы изредка будет касаться его. Она сохранила зоргулам жизнь. Запретила им убивать друг друга из-за нее. Ей нужны были слуги. Верные слуги. Афна. Эта бывшая нимфа стала для нее утешением. Страстные объятия дарили им покой, позволяя забыть о хаосе, шаги которого слышались даже в стенах их убежища. Кто мог понять страхи
и желания женщины лучше, чем другая женщина. Два тела нашли друг друга. Две судьбы. Две истории. Такие разные в своем начале и одинаковые в конце. Два сердца. Они извлекли сердце бывшего возлюбленного Афны из ее тела во время одной из своих страстных ночей.
        - Думаю, теперь это твой груз, - сказала Афна.
        У нее не было от Алкмены секретов. Зачем, ведь они понимали друг друга.
        - Это все еще твой возлюбленный.
        - Уже нет, - Афна смотрела, как бьется в руках Алкмены сердце Иакха. - Не знаю почему, но мойрам знали, что все будет именно так.
        - Считаешь, что мы должны подчиниться их воли?
        - Еще один раз. Последний. - Руки Афны легли на живот Алкмены - чуть ниже пупка, но выше лона.
        - Расскажи мне о Фивах, - попросила Алкмена, чувствуя, как ногти ее возлюбленной впиваются в плоть, разрывая кожу.
        - Это самый прекрасный город из всех, которые я видела. - Пальцы Афны окрасились в красный цвет. - Он населен такими же, как ты и я. Мужчины и женщины. Они любят, изменяя, и хранят верность, ненавидя. По улицам бегают дети. Из открытых окон доносятся голоса и запахи приготавливаемой еды. На площадях растут алозии, а во дворах можно увидеть домашних люмидов...
        - Обещай, что не оставишь меня, - Алкмена чувствовала, как бьющееся сердце опускают в ее тело. - Обещай, что позволишь мне пойти с тобой.
        Тонкие нити, сплетенные из ее собственных волос, стянули края небольшой раны.
        - Обещаю, - услышала Алкмена далекий голос Афны, а затем нежный поцелуй запечатал ее губы.
        ***
        Впервые за долгие годы Тидей покинул дворец Сфинкс. Выщербленные временем ступени остались за его спиной. Он не взял с собой охрану. Он все еще был воином. Века порока и излишеств лишили его тело былой крепости, но дух его оставался прежним. Он шел мимо высоких фиванских стен. Мир за ними был огромен. Иногда Тидей тешил себя мыслью, что когда-нибудь пламя войны охватит и его безмятежность. Тогда у Сфинкс не будет иного выбора, кроме как послать его навести порядок. Тогда кровь заполнит улицы этого порочного города. Тидей тешил себя этой надеждой последние несколько веков. Долгое время Фивы были единственным источником, где мог вспыхнуть пожар войны. Теперь же Тидей чувствовал, что и за их прочными стенами воздух наполнен хаосом. Страх и смерть витали в нем. Так пахла война. Тидей жадно вдыхал ее, наслаждаясь этим металлическим привкусом. Совсем недавно небо достигло свой верхней точки, поэтому у него впереди был целый день. Он шел наугад, запоминая дорогу, по которой сможет вернуться до наступления ночи. Камни, песок и высохшая земля. Высохшая земля, песок и камни. Дюны раскинулись перед ним,
подобно морщинам на лбу старца. Время не страшило его. Он воин и его смерть найдет его в бою. Металлический привкус крови усиливался. Теперь он уже четко ощущал его на своих губах. Он уже не мог остановиться. Он шел к нему, забыв обо всем. Стайка гриллов, напавшая на него, лишь раззадорила его пыл. Он разорвал их голыми руками и умылся их кровью. Еще один изрытый дюнами участок, еще одна каменная гряда. Тидей остановился, взирая на кровавое озеро. Легион хаоса не знал, что такое порядок. "Славная будет битва", - подумал Тидей. Дети Ареса продолжали приближаться. Он уже мог разглядеть их уродство и мощь. "Славная будет смерть", - эти мысли согрели ему сердце. Армия отборных идаллов ожидала его во дворце Сфинкс. Его армия. В темных и сырых подвалах этого дворца он сможет найти заточенных там менадов. Их сила пригодится ему в его последней битве. Забравшись на самый большой валун, он поприветствовал приближающийся хаос.
        - Вакх эвое! - прокричал Тидей, словно за его спиной уже стояла армия менадов. Прокричал, и сердце его стало биться еще сильнее, словно пытаясь добрать у этой жизни все то, что скоро будет потерянно.
        ***
        Страсть не может быть утолена. Хтон понял это не сразу. Когда Алкмена проводила в свое убежище Джеронимо, когда отдалась ему под пристальным взглядом шипящих зоргулов, Хтон, овладев ее телом вместе с Джеронимо, думал, что сможет утолить свою жажду. Но не успело его тело остыть от пережитого жара страсти, как жажда вновь заполнила его сознание. Он уже не был богом. Он стал отверженным. Его божественное и древнее начало вытекло из него вместе с семем Джеронимо. Оно наполнило своим величием лоно Алкмены и теперь пульсировало в ее теле. Он слышал, как бьется его сердце.
        - Что это за шрам? - спросил он, разглядывая начавшую кровоточить рану на теле Алкмены.
        Женщина промолчала. Она чувствовала, как заключенное в ней сердце древнего божества начинает увеличиваться. Оно сжимало ее внутренности, заставляло деформироваться кости таза. Оно росло подобно ребенку в чреве матери. Развивалось в ней. Семя отверженного подарило ему возможность обрести плоть, быть зачатым в женском лоне. Семя Джеронимо, смешавшееся с семем ставшего с ним единым Хтона. Древнего божества, такого же старого, как и родители Иакха. В теле Алкмены была зачата не только физическая жизнь, но и жизнь духовная. Женщина и мужчина. Ребенок. Союз Аида и Эдема. Заключенное в Алкмене сердце обрастало плотью. Дитя древних богов, чье рождение было предопределено мойрам. Истинный бог, который не будет зависеть от интриг и похоти. Ему будет дана сила лишь карать и миловать.
        - Фанхв, - прошептала Алкмена его имя.
        Ее наполненные слезами глаза смотрели на Афну. Она плакала от осознания того, что этот ребенок не будет принадлежать ей. Его истинный отец - Аид. Его настоящая мать - Эдем. Он принадлежит этому миру. Перворожденный бог. Бог в ее чреве, который никогда не станет ее ребенком. Что ей было делать: гордиться или страдать? Она не знала, поэтому просто плакала.
        ***
        Стоя в тени окна своей башни, Сфинкс видела, как сошлись в бою Тидей и Арес. Исход сражения не заботил ее. Даже если победа достанется Аресу, он не сможет править. Он умеет лишь нести хаос. Хаос, который рано или поздно изживет сам себя. А до тех пор, она будет ждать. Фивы. Ее город, ее гордость и крепость. Его стены будут оберегать ее до тех пор, пока не настанет время, чтобы вернуться. А затем она подарит миру, познавшему страх, боль и отчаяние, свою надежду. Свою милость. И тогда уставший страдать мир примет ее науку порока. Она благословит его на любовь. Любовь, глубину которой невозможно осознать, не испытав боли и страха. Теперь Сфинкс понимала это. Ее новый мир будет рожден в мучениях.
        Она в последний раз посмотрела на поле боя и мысленно пожелала Аресу удачи. Фивы уже ждали ее.
        ***
        Тело узника мешало Темис. Оно делало ее слишком уязвимой. Оно отвлекало ее. Иногда она слышала голос ангела. Он останавливал ее и заставлял искать среди многотысячной армии своего возлюбленного. Ей приходилось ходить между неровных шеренг, заглядывая в глаза каждого демона.
        - Его нет здесь, - сказала она однажды, решив положить этому конец.
        - Я не уйду без него, - предупредил ее ангел.
        - Ты смеешь угрожать мне?
        - Это тело принадлежит нам в равной степени.
        - Тогда ты обречен наблюдать сражения целую вечность.
        - Он найдет меня.
        - Надеюсь, что ты прав, ангел.
        - Не забывай, Ндора читал нашу звезду.
        - Оглянись вокруг, ангел. Неужели ты все еще веришь в звезды?
        - Я не уйду без демона.
        - Моя армия будет сражаться до тех пор, пока я не подарю ей покой. Ты готов ради своего демона заставить страдать этот мир?
        - Если это будет необходимо, то да.
        - Ты разочаровываешь меня.
        - У тебя нет иного выбора.
        - Надеюсь, Ндора не заставит нас долго ждать, ангел.
        - Я тоже на это надеюсь.
        ***
        Когда Сфинкс скрылась за стенами Фив, армия Темис достигла ее дворца. Смерть дополнила хаос и отвагу. Тидей и Арес приняли этот бой. Столкнувшаяся сила была настолько огромна, что всколыхнулись воды, омывавшие Лесбос и Остров Покоя. Еще одно чудовищное сражение, подобное тому, что продолжалось возле Каньона Ветров. Страх, рожденный этими битвами, наполнил воздух, разнося эту весть в самые далекие уголки Аида. Паника и хаос охватили мир. Смерть и страдания обещали прийти за каждым. Зов войны наполнял каждое горло, каждый взгляд. Первыми на него отозвались телебы. Дикие племена не желали ждать. Металлический привкус крови пришел и в их селения, заставляя восставать друг против друга. Следом за ними были фемиты. Они кружили высоко в небе, отыскивая своих извечных врагов зоргулов, желая истребить их всех. Иддалы убивали гриллов, гриллы убивали люмидов, люмиды ийсов, а ийсы аворов. Страх рождал безумие. Безумие - жестокость. Эпицентр уже не имел значения. Война была повсюду. В каждом сердце. В каждом живом существе.
        Лишь однажды, когда время и продолжительность сражения уже давно перестали существовать, возле покинутого дворца Сфинкс наступило затишье. Арес первым заметил приближающуюся к ним троицу. Идущая впереди демона и отверженного женщина несла на руках грудного ребенка. Он смотрел на воюющих своими голубыми глазами, в центре которых зияла ночь, и невозможно было скрыться от этого всепроникающего взгляда. Он заставил воюющих остановиться и дать им возможность пройти. Темис, Тидей и Арес молча взирали, как их воины послушно расступаются, пропуская странную троицу к уходившим в небо ступеням.
        ***
        Миртовый кустарник дрожал. Внутри него сотни тысяч разноцветных бабочек тщетно махали своими крыльями, пытаясь взлететь. Они могли лишь собраться воедино, переливаясь сотнями цветов и оттенков. Живая картина красок и причудливой игры света, рождавшей из общей массы прекрасный женский образ. Лицо той, к кому взывала Гея, придя в этот храм. Но что могла тогда сделать для нее Пейофа? Лишь сохранить жизнь незваной гостье. Она не владела искусством интриг. Ее сила была в убеждении. Ее слабость была в ее детях. Их поступки заставляли ее страдать. Их выбор причинял боль. Клета, Фаена, Карпо - они тоже были ее дочерями, но почему другие сестры не послушали их? Почему не последовали за ними на Лесбос? Чем прельстила Сфинкс Аглаю и Талию? Пейофа вспомнила слова Геи. Вылепленная из бабочек картина ее лица исказилась болью. Когда настанет время, она отыщет своих дочерей и потребует у них ответить за все, а до тех пор ей придется ждать. Ждать, когда мир устанет воевать. Когда на смену убийству придет убеждение. Когда правитель Аида, кем он ни был, призовет ее.
        Тысячи бабочек снова задрожали, отзываясь на толчки, содрогнувшейся под ними земли. Лицо Пейофы исказила грустная улыбка. Момент, которого она так долго ждала, приближался. Начало было положено. Скоро придет и ее время. Время убеждений. Время, которое всегда наступает после войн и страданий. Почему? Крылья бабочек родили тяжелый вздох. Пейофа не знала ответ.
        ***
        Тронный зал был пуст. Звуки сражения, продолжившегося после того, как они ушли, не доносились сюда.
        - Почему они не убили нас, Хтон? - спросила Алкмена Джеронимо.
        Первое, что показал ей родившийся ребенок, были его отцы. Он дал ей возможность различать их.
        - Некоторые боги все еще что-то значат в этом мире, - сказал Джеронимо, глядя в глаза младенца на руках Алкмены.
        - Иногда мне кажется, что он всего лишь ребенок, - сказала она.
        - Возможно, так оно и есть. - Хтон протянул руку, давая возможность Фанхву уцепиться своими крошечными ручонками за его палец. - Возможно, истинный бог обязан через это пройти.
        - Ты тоже был ребенком?
        - Я не помню. Наверное, нет. - Хтон улыбнулся, видя как Фанхв протягивает руку в сторону трона. - Отнеси его на трон, Алкмена. Теперь он принадлежит ему.
        - Сделай это лучше сам.
        - Мы сделаем это вместе с Джеронимо.
        Фанхв недовольно заворчал, когда его оторвали от руки матери. Алкмена молча наблюдала за тем, как Хтон и Джеронимо положили его на трон.
        - Хоть ты все еще со мной, - сказала она своему демону, вспоминая оставшуюся в убежище Афну.
        - Она найдет тебя, когда настанет время, - заверил ее демон.
        - Откуда такая уверенность?
        - Разве кто-то сможет устоять перед нами?
        - Надеюсь, что ты прав.
        Алкмена услышала, как открывается одна из многочисленных дверей.
        - Женщины! - Гея мерила ее презрительным взглядом. - Почему, даже в такие моменты, вы не перестаете думать о любви?
        Алкмена промолчала. Гея перевела взгляд на младенца.
        - Ему нужно вырасти, прежде чем править! Как его имя?
        - Фанхв, - сказал Джеронимо.
        Гея удивленно воззрилась на него.
        - Да как вы посмели дать ему такое имя!?
        - Он - и - есть - ФАНХВ, - очень медленно и очень осторожно сказал ей Хтон.
        Она недоверчиво подошла к младенцу. Он смотрел на нее. Его залитые голубизной глаза с большими темными зрачками изучали ее. На какое-то мгновение все остальное перестало существовать. Гея видела только лишь голубое небо и черную ночь. Когда видение рассеялось, Гея поняла, что стоит на коленях. Она молча поднялась и подошла к окну.
        - Где ты, Люций? - прошептала она, словно он мог услышать ее зов. Но он не слышал ее. Его звезды не могли ждать. Она повернулась к пришедшим. - Думаю, настало время показать вам дворец. - Гея старалась смотреть сразу на всех. - Слуги должны знать, о том, что у них новый хозяин.
        Глава четвертая
        Тени. День за днем, неделя за неделей, они сжирали истории, отмеряя их годами и десятилетиями. Истории начинались и заканчивались, вспыхивали и затухали, тлели, а иногда не могли даже разгореться. Истории о мужчинах и женщинах. О любви и ненависти. О сексе, деньгах и власти. О пороках и сумасшествии. О мире, к которому мы привыкли и мире, которого для многих из нас нет. Это был их путь. Путь теней. Путь, по оставленным нами следам.
        ***
        Смрад, царивший в комнате, задушил поток свежего ветра, ворвавшийся в открытое окно, однако его прохлада успела оставить свой след, тронув ознобом разгоряченные, покрытые потом тела любовников. Их было трое: двое мужчин и разделившая их женщина. Они лежали на небольшой кровати, тесно прижавшись друг к другу, чувствуя, как слипается между собой их вспотевшая кожа. Их тела были обнажены. Молодые, крепкие Харви и Вендел и начинавшая дряхлеть Урсула. Она могла бы быть им матерью, но стала любовницей.
        - Оставь. Пусть дует, - сказал Вендел.
        - Мы замерзнем, - Харви закрыл окно.
        - Зато не будем нюхать свое собственное дерьмо!
        - Ты сам сказал. Это наше дерьмо.
        - Вечно ты цепляешься к словам! - Вендел повернулся к Урсуле и потряс ее за грудь. - Что скажешь, старушка?
        - О чем?
        - Харви - зануда?
        - Мне кажется, он прав.
        - Черт! И ты туда же. Правду говорят, свое дерьмо не пахнет.
        - Нас здесь трое, Вендел, - Харви лег на кровать.
        - Хочешь сказать, я тоже воняю?
        - Мы все воняем.
        - Старое тело воняет больше. Правда, Урсула?
        - Правда.
        - Ты старая и дряблая, Урсула. Верно?
        - Да.
        Вендел громко заржал.
        - Не слушай его, - Харви погладил Урсулу по щеке. - Он шутит. Ты не такая уж и старая.
        - Да, Харви.
        - Ты еще не устала от нас?
        - Нет, Харви.
        - Ты наше все, - он провел рукой по ее лицу, между ее полных грудей с большими бледно-коричневыми сосками и остановился на ее животе, изучая его мягкость. - Ты - это мы, Урсула. Ты это понимаешь?
        - Понимаю.
        - Это хорошо.
        - Я же говорил, что она умная! Урсула?
        - Да, Вендел?
        - Угадай, чего я сейчас хочу?
        - Я не знаю, Вендел.
        - Я сейчас ничего не хочу, Урсула!
        Вендел весело рассмеялся. Она отвернулась от него, снова устремив безразличный взгляд в потолок. В комнате действительно было душно. Капли пота щекотали Урсуле лоб. Она лежала, стараясь ни о чем не думать. Мысли сами плыли куда-то в своем хаотичном потоке. Одежда, квартира, цветы на окне, которые нужно полить, посуда в раковине, сериал, который она сегодня пропустит - вот и вся ее жизнь, вот и все ее мысли. Ни сомнений, ни тревог, даже мечты и те далеки. Она выжата, словно лимон. Ее соки, их высосали из нее до конца. Остались лишь Харви и Вендел.
        ***
        Джулия. На вид ей было около тридцати. Красивая и сексуальная. Рыжие волосы, лукавые глаза. За последний месяц Урсула видела ее слишком часто.
        - Уйди из моей жизни! - небрежно бросила ей Урсула, проходя мимо нее к двери своей скромной квартиры.
        - Почему ты боишься меня?
        - Исчезни!
        Ключ настырно не попадал в замочную скважину.
        - Я всего лишь хочу поговорить.
        - Нет.
        - Я могу заставить тебя.
        - Не можешь.
        - Тебе есть, что терять, старуха!
        - Ты ошибаешься.
        Урсула наконец-то открыла дверь. Лишний вес вызывал одышку и боль в ногах. Она села на табурет и стала снимать туфли. В сорок семь жизнь не кончается. Она вспомнила Харви и Вендела. Интересно кто это сказал? Не один ли из них?
        - Ты ведь знаешь, я не уйду! - послышался за дверью голос Джулии.
        - Пошла к черту! - Урсула посмотрела на ненадежную задвижку. Нужно будет сменить запор. Или квартиру?
        - Я все равно найду его, Урсула! С тобой или без тебя!
        - Не понимаю, о чем ты говоришь.
        Она прошла в единственную комнату и включила телевизор. "Я все равно найду его!" - ей все еще казалось, что она слышит эти слова. ЕГО. Старость подкралась слишком незаметно, чтобы заставить Урсулу вспоминать о проведенном с НИМ времени. В какой-то период жизни она даже поверила в то, что ЕГО не было. Только женщина по имени Габриэла. Но период этот прошел. ОН был. Но кем ОН был на самом деле? Посланником дьявола или же чем-то выходящим за рамки популярных вероисповеданий? Так или иначе, ОН знал, как доставить ей удовольствие. В ЕГО руках она испытала десятки сладостных оргазмов. Она вспоминала о полученном наслаждении каждый раз, когда принимала душ или меняла нижнее белье. Десятки шрамов, оставшихся на ее теле, складывались в одну единственную картину боли и желания. ОН покорил ее тело. Заставил ее плоть любить ЕГО. Иногда Урсула спрашивала себя, какой будет расплата за эту любовь? Ведь она прикасалась к самому исчадью ада. И вот теперь, когда страхи ее были почти забыты. Когда прошлое стало таким далеким, что можно было не вспоминать о нем, появилась эта стерва Джулия. Она называла ЕГО демоном.
Она говорила, что ОН приходил к ней, когда она была еще ребенком. "ОН мой крестный отец", - сказала эта сумасшедшая, после чего Урсула отказалась разговаривать с ней. Хотела бы она посмотреть на ту мать, которая позволит подобному исчадью ада быть крестным отцом ее ребенка!
        Положив на подушку тяжелую от мыслей голову, Урсула уснула. Ей снились иглы, огонь и цепи. Расплавленный воск капал на ее истерзанную плоть, сталь протыкала ее груди, кнут истязал спину. Она проснулась в поту и тяжело дыша. Промежность горела, руки заломлены в истоме. Она прошла в ванную и умылась. ОН все еще ждал ее. Она не сомневалась в этом. Ждал там, где она оставила ЕГО. Зло. Ее тело все еще любило ЕГО. Плоти не было дела до судного дня Урсулы. Только лишь желание. Даже ее глаза и те горели нездоровым блеском.
        - Сука чертова! - прошептала Урсула, вспоминая Джулию.
        Она вернулась на диван и заставила себя думать о своих любовниках. Харви и Вендел. Сейчас лишь они могли спасти ее от возвратившегося безумия.
        ***
        - Опять неудача? - спросил Терри, когда Джулия села к нему в машину.
        - Глупая старуха! - она сильно хлопнула дверкой. - Как она не понимает, что я все равно добьюсь своего?!
        - Может быть, она действительно ничего не знает? - Терри смущенно улыбнулся. - Может быть, ты придумала тогда, в детстве, что к тебе приходил демон?
        Джулия залепила ему пощечину, попав по губам.
        - Не смей даже думать об этом! - теперь она гладила его щеку. Кровь из разбитых губ наполняла его рот.
        - Я хочу тебя прямо здесь, - прошептал он.
        - Не сегодня, - она смотрела в его горящие желанием глаза. - Считай, что ты наказан за свое невежество.
        Она знала, что возбуждает его. Возбуждает каждое ее прикосновение, даже ее взгляд.
        - Ты заставляешь меня страдать, Джул.
        - Ты хороший любовник, Терри, но сегодня я хочу побыть одна.
        Это была ложь. Она просто устала от него. Когда-нибудь настанет день, и она избавится от этого болвана.
        - Ты не подвезешь меня до моего друга?
        - Ты спишь с ним?
        - Боже упаси!
        "Да! Да! Тысячу раз да, глупый осел!" - вот, что хотела она ответить.
        - Мы просто друзья, - вот, что она ответила.
        - Я должен тебе верить?
        Она улыбнулась ему и кивнула.
        ***
        Они встретились с Александром поздним вечером. Он был намного старше ее, но Джулия давно поняла, что молодость это не главное. Он был высок, худощав и статен. Седина лишь украшала его и делала подчеркнуто влюбленным. Джулии нравилось, как он смотрит на нее. Нравились его ласки. Его либидо было все еще молодо, словно годы дарили ему лишь опыт, не требуя взамен силу. В его руках она находила забвение. Его постель пахла оргазмом и тихим сном. Идеальный любовник для такой неидеальной женщины, как она.
        ***
        Прошло долгих тридцать лет с того дня, когда мойрам в последний раз посетили Оскара. Они ушли навсегда, оставив в память о себе лишь слабый след, который лежал в его сознании подобно шраму, о котором он знал, но не мог вспомнить, где его получил. Иногда этот шрам, отметина мойрам, начинал зудеть. То, что видел Оскар, не возвращалось. Оно накладывалось на его повседневность, лишая смысла. В голове рождались мысли о счастье и боли, о красоте и уродстве, о чем-то ужасном и противоположно прекрасном. Оскар вглядывался в пустоту перед собой, словно надеясь заглянуть за ее тонкую грань, увидеть то, что он когда-то видел. В такие моменты окружающая обыденность становилась ненужной, превращаясь из уюта в катализатор раздражительности. Семейный ужин убивал аппетит, жена - желание, а дети нервную систему. В такие моменты Оскар садился в машину, ссылаясь на то, что на работе остались незаконченные дела и ехал вдоль ночных улиц, в надежде просто убить время. Сгрудившиеся под фонарными столбами шлюхи не интересовали его. Ему не нужно было платить женщинам за любовь. Его достаток и успешная карьера могли
гарантировать ему успех на этом поприще, но женщины вызывали в нем только лишь симпатию. В постели все они выглядели серыми и невзрачными. Ночи, проведенные с мойрам, наложили отпечаток на его плоть. Ничто не могло сравниться с тем жаром и страстью, с которой они отдавались Оскару в те далекие дни. И пусть он забыл обо всем этом, его тело все еще помнило вкус тех далеких поцелуев. Иногда, в конце рабочей недели, он вызванивал пару-тройку друзей и прятался в их компании в одном из душных баров за бутылкой пива. Он бежал от своей неудовлетворенности, от своих амбиций. Ему нравились те пустые разговоры, которыми полнилась их компания. Они помогали забыться. Рассказы о случайных знакомствах, о сексе в телефонных будках и общественных туалетах. Оскару тоже было что рассказать, но большинство его историй имели место быть в юности, когда он, как и все свои одногодки только начинал сексуальную жизнь. Теперь же у него была только одна история. История его неудовлетворенности. И эта история хранила молчание. У нее были свои тайны, свои имена, свои лица и персонажи.
        Терри. Он работал охранником. Оскар встречался с ним, когда приходил на работу. Невысокий темнокожий крепыш с обритой наголо головой. Ничего особенного, если бы не его жена, которая пришла просить за своего мужа, когда тот был под угрозой увольнения. На вид ей было чуть больше тридцати. Мулатка с пышной грудью и тяжелыми бедрами. Она привела с собой дочь. Беззубый ангелочек лет пяти с кучерявыми волосами.
        - Пожалуйста, не увольняйте моего папу, - прошепелявила она заранее выученную фразу.
        - Это было лишним, - сказал Оскар, глядя на ее мать.
        - Что же тогда?
        Она подошла к нему так близко, что он почувствовал пряный запах ее кожи. Он бегло разглядывал ее лицо, невольно отмечая недостатки. Еще одна история, о которой он будет молчать. История его неудовлетворенности.
        Он вернулся домой, стараясь не думать о случившемся. Это был просто секс. Просто еще одно разочарование.
        - От тебя пахнет женщиной, отец, - сказала Джулия, когда поздним вечером они остались вдвоем в гостиной.
        Оскар промолчал. Спорить с тридцатилетней дочерью было бесполезно.
        - Ответь мне, - усердствовала она.
        - Почему бы тебе не заняться анализом своей собственной жизни?
        - Обещаю, мать ничего не узнает, - Джулия, словно и не слышала его предыдущих слов. - Скажи, Саманта удовлетворила тебя, или же ты по-прежнему страдаешь? - она, словно видела его насквозь.
        - Откуда ты знаешь ее имя?
        - Это я послала ее к тебе.
        - Ты?!
        - Надеюсь, теперь ее муж не потеряет работу?
        - Иногда ты пугаешь меня, Джулия, - признался Оскар.
        - Знаешь отец, - она мечтательно прикрыла глаза, проводя рукой по своей груди, - иногда я и сама пугаю себя.
        - Это невыносимо! - покачал головой Оскар.
        Джулия весело рассмеялась. Поднимаясь по лестнице, он все еще слышал ее смех. Дверь в спальню была открыта. Супружеская кровать пуста. Оскар прошел в детскую. Его жена укладывала спать их сына. Ему было десять. Их последний ребенок. Он все еще любил засыпать, слушая, как мать читает ему сказки. Лора родила его в сорок три года, и Оскар все еще помнил, насколько тяжелыми были те роды. Он осторожно прикрыл за собой дверь и вернулся в спальню. Постельное белье было мягким и пахло косметикой. Когда пришла Лора, он закрыл глаза, притворившись, что спит. Она выключила свет и легла в кровать. Дыхание ее было ровным, а кровать достаточно большой, чтобы ее не приходилось делить. Оскар уже не помнил, когда в последний раз у них был секс. Может быть, всего пару месяцев назад, а может и пару лет. Они уже давно перестали говорить об этом. Лора думала, что у Оскара проблемы с потенцией. Оскар был благодарен ей за эти ошибочные выводы.
        - Лора? - тихо позвал он ее. Разговор с Джулией никак не выходил из его головы.
        - Я думала, ты спишь, - тихо сказала она.
        - Я все хотел спросить... - он лежал на спине, глядя в темноту, скрывавшую потолок. - Кто был настоящим отцом Джулии?
        - Почему ты снова спрашиваешь об этом? Я же говорила. Ты его не знаешь.
        - Ну, хотя бы имя его ты можешь назвать?
        - Нет.
        - Почему?
        Лора промолчала. Что она могла сказать? Что она была молодой и глупой? Рассказать о безумной ночи, где она отдавалась десяткам мужчин и женщин? Он не поймет. Поэтому Лора предпочитала оставлять эту тайну при себе. Тридцать долгих лет она смотрела на свою дочь, пытаясь убедить себя, что это обычный ребенок. Ее зачатие было грузом ее матери, но никак не ребенка. Тридцать долгих лет она хранила молчание, не смотря ни на что.
        - Я хочу знать, Лора.
        - Пусть все останется, как есть, Оскар, - попросила она. - Джулия уже давно не ребенок, а у нас есть еще Тим и Натали. У них прекрасный отец. Не так ли?
        Теперь промолчал Оскар. Лора была старше его на шесть лет. Иногда он спрашивал себя, почему возраст дает ей право считать себя умнее?
        - Ты помнишь, как мы с тобой познакомились, Лора?
        - Помню.
        - Джулии было столько же, сколько сейчас Тиму.
        - Она приняла тебя, как своего отца.
        - Но я не ее отец.
        - Я помню, ты говорил обратное.
        - У ребенка должна была быть полноценная семья.
        - Почему же сейчас ты хочешь лишить ее этого?
        - Ей в этом году тридцать, Лора.
        - И что?
        - Ее поведение пугает меня, - признался Оскар.
        - Она просто доверчива и прямолинейна.
        - Ты это так называешь?
        - А как называешь это ты, Оскар? - обиделась Лора.
        - Иногда поступки Джулии заходят слишком далеко.
        - Вы снова поругались, да? Что она тебе сказала на этот раз? - вопрос попал в точку, заставив Оскара замолчать. - Обещаю, что поговорю с ней, - заверила его Лора.
        Он снова промолчал, закрыл глаза и попытался вспомнить Саманту. Может быть, хоть это принесет ему сон? Но вместо сна пришли воспоминания и видения. Иногда такое случалось, и Оскару начинало казаться, что он видит странных существ возле тех или иных людей. Иногда они напоминали ему ангелов. Иногда безликих монстров. Сейчас, вспоминая Саманту, он видел возле ее ног мохнатое и крайне уродливое существо с большими глазами. Оно плясало, выделывая в воздухе причудливые пируэты. Оно питалось их страстью. Интересно, как давно его приемная дочь знала хозяйку этого существа? Он попытался вспомнить Джулию. Нет, возле нее он ни разу не видел ничего подобного. Рубец, оставленный мойрам, начинал зудеть. Джулия. Она была не такой, как его дети. Даже не такой, как все те женщины, которых он знал. Он помнил, как много лет назад, будучи еще ребенком, она забиралась на его колени, как называла его папой. У нее всегда было богатое воображение.
        - Он приходит ко мне каждую ночь, - говорила она.
        - Кто, моя прелесть? - спрашивал Оскар.
        - Демон.
        - Он пугает тебя?
        - Нет. Он охраняет меня.
        - Людей охраняют ангелы, мое солнце.
        - А меня охраняет демон. Он что-то вроде моего крестного отца, понимаешь?
        Тогда Оскар ничего не ответил Джулии. Лиши вечером, когда он и Лора легли в постель, попросил жену не читать дочери больше страшных сказок на ночь. Он помнил, как спустя месяц после этого разговора, проходя вечером мимо комнаты Джулии, услышал ее голос. Сначала ему показалось, что она просто разговаривает во сне. Но голос ее был слишком четким, а слова связаны между собой.
        - Неужели это правда?
        - ...
        - Да, я знаю, что такое оргии.
        - ...
        - Конечно, мне же уже двенадцать.
        - ...
        - И я, правда, появились после одной из них?
        - ...
        - Это значит, что у меня очень много отцов?
        - ...
        - Нет, меня это не расстраивает.
        Оскар затаил дыхание. С кем разговаривала Джулия? Может быть с Лорой?
        - Обещаю, что мама ничего не узнает, - сказала Джулия.
        Оскар нахмурился. Рядом с ним, на противоположной стене висел телефон. Мир полон грязи. Может быть, его приемная дочь принесла трубку из кухни и сейчас разговаривала с каким-нибудь извращенцем-педофилом? Оскар осторожно протянул руку и снял телефонную трубку, готовясь услышать в ней мужской голос по смежной линии. Ничего. Только гудки. Он повесил трубку на место, приоткрыл дверь и заглянул в детскую. Свет не горел. Окно не занавешено, и светлая ночь позволяла узнать очертания комнаты. Джулия сидела на кровати. Оскар видел лишь контуры ее лица. Оно было повернуто к причудливой тени, застывшей на другой стороне кровати. С ней и разговаривала Джулия. Вернее с ним. Это был тот самый демон, о котором так часто она рассказывала своему отчиму. Оскар не сомневался, что глаза не обманывают его. Он видел подобных тварей раньше. У коллег по работе, у любовниц, просто на улице или в баре у совершенно незнакомых ему людей. Но впервые одна из этих тварей пришла в его дом. Задержав дыхание, он шарил по стене в поисках выключателя. Сейчас свет нужен был ему, как воздух.
        - Что ты здесь делаешь? - удивленно спросила его Джулия, когда он наконец-то включил свет.
        Лампа была слишком яркой, и привыкшие к темноте глаза непроизвольно зажмурились, но перед этим он успел разглядеть существо, с которым говорила его приемная дочь. Его тело было похоже на тело человека, только более грубое, словно вырубленное из камня. Его глаза были налиты кровью. Его лицо было не более чем эскизом. Неловкий набросок, без каких бы то ни было отличительных черт. Словно скульптор наспех вырубил из цельного камня тело, совершенно забыв о том, что у его творения должно быть лицо.
        - С кем ты разговаривала? - спросил Оскар.
        - Не бойся. Он не причинит нам зла, - сказала ему Джулия. - Иди спать. Мама уже давно ждет тебя.
        - Да, - Оскар растерянно кивнул. - Пожалуй... Ты тоже ложись. Уже поздно.
        Джулия торопливо забралась под одеяло и пожелала ему спокойной ночи.
        В эту ночь Оскар так и не смог заснуть. Несколько дней случившееся не выходило из его головы.
        - Кто был настоящим отцом Джулии? - спросил он тогда Лору, понимая, что не может больше молчать.
        - Сейчас это уже не важно.
        Она полулежала на диване в гостиной и смотрела телевизор. Ее большой восьмимесячный живот заставлял Оскара молчать.
        - Я бы хотел с ним встретиться.
        - Зачем? Для Джулии ты - отец.
        - Вдруг он захочет ее увидеть когда-нибудь?
        - Не захочет, - заверила его Лора.
        Сейчас, спустя почти двадцать лет, Оскар снова хотел знать ответ на этот вопрос. Его страхи, его опасения, его ревность и его гордость - все сейчас восставало против того, чтобы лежать и смотреть, как жизнь проходит мимо, скрывая свои тайны в глазах близких ему людей. Какой бы ни была правда, он должен узнать ее. Хотя бы для себя. Лучше жить и молчать, чем томиться в неведении.
        ***
        Жирные голуби, тяжело махая крыльями, недовольно перелетали с места на место, потревоженные незваным гостем. Этим глупым птицам не было дела до того, что было здесь раньше. Теперь это был их дом. Разобранные потолки обнажали стальные стропила металлической крыши. Последний раз это помещение использовали, как склад. В углах все еще гнили пожелтевшие горы зерна. Своеобразный голубиный рай. Толстый слой помета этих птиц, отъевшихся до того, что они едва могли летать, покрывал засохшей коркой гниющие половицы. Белый пух кружил в воздухе. Когда-то это место было совсем другим.
        Джулия прикрыла за собой скрипучую дверь. Она приходила сюда довольно часто с тех самых пор, как смогла отыскать это место. Место, где ее зачали. Когда-то здесь пахло ладаном и человеческим потом. Десятки горящих страстью тел сплетались на мягких коврах, становясь одним целым. Джулия представляла среди них свою мать. Обнаженная, с безумным блеском в глазах. Десятки мужчин и женщин, совокупляющиеся между собой снова и снова. Райские сады порока и похоти. Джулия подняла юбку и начала ласкать себя. Рано или поздно она отыщет своего крестного отца, и вместе они возродят это место. Брачное ложе, на котором ее мать, отдавшись пороку, зачла свое дитя. Эти мысли еще сильнее распалили сознание Джулии, и она громко застонала, заставляя притихших голубей снова подняться в воздух.
        ***
        Оскар Гуэйд вернулся в машину, одолженную у друга. Увиденное за стенами заброшенного склада вызывало отвращение. Когда Джулия вышла и села в свою машину, он поехал за ней следом. За последние несколько дней он успел уже выучить этот маршрут. Он вел в грязный район к одному и тому же дому. Каждый день Джулия приезжала сюда. Иногда одна. Иногда ее привозил Терри. Каждый день она дожидалась возвращавшуюся с работы толстую женщину. И каждый раз та прогоняла Джулию.
        - Ее зовут Урсула, - сказала Оскару Саманта сегодня днем, когда он заехал к ней, зная, что Терри находится на рабочем месте.
        Как он и предполагал, она считала Джулию своей подругой и уж, конечно, даже думать не смела о том, что Джулия спит с ее мужем. Оскар не стал разрушать ее неведение. Лишь припугнул, что если она не расскажет ему все, что знает о Джулии, то он позаботится о том, чтобы Терри потерял работу.
        - Терри считает, что Джулия немного не в себе, - смутившись, сказала Саманта. - Она одержима идеей найти своего крестного отца. Она узнала, что Урсула когда-то... Как бы это сказать? Жила с ним, что ли? И теперь хочет, чтобы та сказала, где он сейчас.
        - Джулия сказала, что он не человек, ведь так?
        - Да.
        - Демон, да?
        - Угу, - Саманта покраснела. - Это так глупо...
        Оскар знал, что это отнюдь не глупо, хоть и убедил Саманту в том, что Джулии нужна профессиональная помощь. Эта тварь действительно приходила к его приемной дочери. Лора что-то скрывала от него. Теперь он уже не сомневался в этом. И, похоже, что только этот демон, это исчадие ада, могло дать ему ответы. И если для того, чтобы найти его придется отправиться следом за Джулией к старой ведьме по имени Урсула, то он готов. Готов зайти так далеко, как только потребуется. Лишь бы узнать правду. Сейчас Оскар готов был заплатить за это любую цену.
        ***
        Габриэла была стара. Она знала, скоро смерть придет за ней. За ее телом. Но демон научил ее не бояться смерти. Он рассказал ей о том, что будет после нее. После смерти была жизнь. Последние дни Габриэла все чаще вспоминала рассказы демона. Они были вместе слишком давно, чтобы она сомневалась в его словах. Ее единственный друг на пороге старости. Скоро ей исполнится семьдесят. Никто из ее предков по материнской линии не переживал эту дату. Не переживет и она. Следующего лета не будет, по крайней мере, для нее.
        Габриэла разделась и легла в кровать. В последние годы демон все чаще оставлял ее одну. Он кого-то искал. Она знала это. Чувствовала с тех самых пор, как пожар уничтожил дом Мольбрантов. Вместе они часто приходили на оставшееся пепелище, и там Габриэла особенно остро ощущала грусть, которую испытывал ее демон. Может быть, в том доме жило подобное ему существо? К сожалению, она подумала об этом слишком поздно. Теперь демон не хотел разговаривать об этом, но она знала, что он все еще ждет. Ждет и ищет кого-то. Может быть, демоны тоже умеют любить? Она заснула, думая об этом. Приснившийся ей сон перенес ее в прошлое. Она снова была молода. Рядом с ней был ее демон. Он тоже был молод и полон сил. Он вел ее по страницам боли, открывая науку страданий и наслаждений. Он помогал ей изучить новый мир плоти, рисуя его карту на ее юном теле. Габриэла не хотела отпускать этот сон, но утро было слишком настойчивым. Она открыла глаза. Ее демон стоял, склонившись к ее лицу, словно проверяя, дышит ли она.
        - Я все еще жива, - сказала ему Габриэла.
        Он ничего не ответил. Ее веки снова пожелали опуститься. Сновидение все еще висело на них тяжелым грузом. "Он постарел вместе со мной", - подумала Габриэла о демоне. Она знала, что это абсурд. Он сам говорил ей, что время не властно над ним. Габриэла чувствовала, что снова засыпает. Сон, где она и демон были молоды, возвращался к ней. Ее добрый сон...
        ***
        Несмотря на теплое летнее утро, серая улица, затерявшаяся на задворках расстроившегося квартала, была пуста. Небольшие частные дома резали глаз своим запустением. Многие из них были заколочены и готовились под снос. Стены некоторых все еще хранили следы случавшихся пожаров. Урсула запомнила это место другим. Тридцать лет назад здесь кишела жизнь. Газоны были аккуратно подстрижены, на старых деревьях висели веревочные качели, на асфальтовых дорожках резали глаз классики.
        - Вот этот дом, - сказала Урсула, указывая на серый ничем не примечательный одноэтажный дом.
        Оскар остановил машину. Входная дверь была открыта.
        - Похоже, тебя действительно все еще ждут, ведьма! - он подтолкнул ее в спину, заставляя первой войти в дом.
        Урсула споткнулась о порог и едва не упала. Бессонная ночь прибавляла ей лишних десять лет. Ночная пижама, сшитая из лоскутов старой выходной одежды, была местами порвана. Несколько оставленных Оскаром синяков на спине отдавались болью во всем теле.
        - Не вздумай обмануть меня, ведьма! - предупредил ее Оскар, оглядываясь по сторонам.
        Внутри дом казался еще более старым и запущенным, чем снаружи, но признаки жизни все-таки были. Крошки на столе, не успевшая засохнуть посуда в раковине, запах лекарств и пыли. Урсула осторожно пересекла гостиную. Дверь в спальню была закрыта.
        Старые петли громко заскрипели, заставляя Габриэлу проснуться. Она подняла голову, близоруко разглядывая толстую женщину в странной ночной пижаме. Оскар осторожно выглядывал из-за плеча Урсулы. Задернутые шторы были слишком плотными, чтобы солнечные лучи могли пробиться сквозь их ткань. Тени - пережитки ночи, все еще сгущались в углах комнаты. Оскар нетерпеливо толкнул Урсулу, заставляя ее войти.
        - Где твой демон, ведьма?
        Урсула не ответила ему. Прошлое было слишком сладким, а она слишком старой, чтобы, как и раньше, свободно плыть в его вязи.
        - Что вам здесь нужно? - Габриэла пыталась заставить свое тело подняться с кровати.
        Ее демон. Он мог бы узнать Урсулу и в многотысячной толпе. С этой женщиной было связано слишком многое, чтобы забыть ее. Юное тело. Игры боли и желаний. Она помогла ему найти нечто большее, чем все те, что были до нее. Ее похоть изменила всю его жизнь. Благодаря ей он нашел того, кто значил для него больше, чем вся прожитая жизнь до этого. Его ангела. Демон вздрогнул, увидев мужчину за спиной Урсулы. Он не знал его, но он знал печать, которую оставили мойрам на теле этого мужчины. Невидимый рубец по-прежнему кровоточил. За свою долгую жизнь демон усвоил одно - там, где появлялись эти верховные жрицы судьбы, ничего хорошего ждать не приходится. Ковер жизни, который они прядут, слишком изощрен, чтобы предугадать, каким будет рисунок. Никто не знает, чью нить судьбы они возьмут в руки, вплетая ее в свой ковер жизни, а чья нить закончится, оставив на ковре свой невзрачный след.
        Оттолкнув Урсулу, мужчина вышел вперед. Он смотрел на демона. Он видел его. Видел так же, как и двадцать лет назад, когда демон стоял рядом с постелью его приемной дочери. Круг замыкался. Мойрам держали его за горло. Теперь демон понимал это. Его нить судьбы давно была в их руках. Слишком давно. Но теперь он знает об этом.
        Демон заметался по комнате, пытаясь найти выход. Он не позволит закончить свою нить. Не сейчас. Воспользовавшись замешательством Оскара, демон выскочил мимо него в гостиную. Входная дверь была открыта. Он еще сыграет в свою последнюю игру. Сыграет по своим правилам. Демон слышал топот шагов за своей спиной. Он выбежал на улицу. Где-то здесь, недалеко был парк. Там у него будет шанс затеряться. Там у него будет шанс спастись. Не рискнув обернуться и посмотреть на идущую за ним по пятам судьбу, он бежал к своему призрачному спасению.
        ***
        Клив Периш решил посвятить этот солнечный воскресный день своей семье. Красивая жена, двое ребятишек. Одному семь, другому двенадцать. Он обещал их сводить после полудня в цирк, а вечером на футбольный матч. Они вышли из дома в десять тридцать. Погода была солнечной, времени в запасе полно. Младший из сыновей испачкался в сладкой вате и старший весело смеялся над ним до тех пор, пока порыв теплого ветра не уровнял их шансы. Он замолчал, недовольно отдирая прилипшую сладкую вату, которую ветер старательно размазал по его лицу. Клив обнял жену и, пока дети не видят, поцеловал. После тридцати пяти, она казалось, только начинала расцветать. Клив не изменял ей уже несколько лет и втайне от всех даже гордился этим фактом. Она что-то рассказывала ему о своих новых духах и успехах сыновей в школе, а он смотрел на бурлящий небольшой фонтан, в котором их дети пытались отмыть сласти со своего лица, и продолжал гордиться своей верностью. Когда внезапный всплеск воды окатил его с головы до ног, он вернулся с небес на землю и недовольно воззрился на своих сыновей, считая, что это одна из их нелепых, но от этого
не менее пакостных шалостей. Они лишь удивленно пожимали плечами. Собравшиеся возле фонтана люди недовольно озирались по сторонам.
        - Наверно, клапан, - сказал один из них, стирая с лица блестевшие на солнце брызги.
        Клив подумал, что он, наверно, прав. Для всех это была просто неприятная случайность. Никто из них не видел демона, перемахнувшего через фонтан. Следом за ним бежал Оскар, таща за собой Урсулу. Его строгий черный костюм резко контрастировал с пижамой Урсулы, больше похожей на лохмотья.
        - Вот вам и цирк, дети, - подметил Клив.
        Оскар пробежал мимо него, даже не взглянув в сторону своего друга. Клив окрикнул его по имени, но тот не услышал или был слишком занят, чтобы отвечать.
        - Ты его знаешь? - удивилась жена Клива.
        - Это же Оскар Гуэйд! - Клив смотрел ему в след. - Я отойду ненадолго? Позвоню его родным. Может, что-то случилось? Побудешь пока с детьми?
        Жена кивнула и, глядя как он уходит, подумала о том, что в следующий раз закатит скандал, если он снова решит встретиться со своими друзьями за кружкой пива. Дружба с такими людьми до добра не доведет.
        ***
        Джулия удивленно смотрела на мать. Эмоции на лице Лоры были редкостью, поэтому сейчас она не могла не заметить ее растерянность.
        - Что случилось? - спросила Джулия.
        - Не знаю, - Лора озадаченно положила телефонную трубку. - Звонил друг отца. Сказал, что видел Оскара в городском парке с женщиной.
        - Поздравляю, - Джулия улыбнулась. - Теперь он уже даже на людях появляется со своими любовницами.
        - Клив сказал, что женщина была старой и толстой. Оскар силой тащил ее куда-то, не обращая внимания на людей вокруг. Ему показалось, что он был не в себе.
        - Странно... - Джулия спешно начала собираться.
        - Куда ты?
        - Поеду, узнаю, что на этот раз случилось с отцом.
        - Хочешь, поедем вместе.
        - Не нужно, - Джулия выдавила из себя торопливую улыбку. - Вдруг это всего лишь очередная любовница? Ты же не захочешь об этом знать, верно?
        - Это не смешно, - отрезала Лора, но Джулия уже не слышала ее. Она бежала к своей машине.
        ***
        Клив Периш вел Джулию через разросшийся кустарник.
        - Все это очень странно, - говорил он Джулии. - Твой отец и эта женщина... - Он замолчал, разглядывая клочок кожи, повисший на ржавом шипе колючей проволоки.
        - Иди же! - Джулия нетерпеливо подтолкнула его в спину.
        Клив споткнулся и едва не упал. Кустарник закончился, открывая его взору хаотично разбросанные могильные кресты, надгробия и фамильные склепы. Он обернулся и посмотрел на Джулию. Она улыбалась.
        - Чему ты радуешься? - опешил Клив.
        - Это ОН! - Ее глаза горели нездоровым блеском. - Я чувствую ЕГО! - произнесла она с придыханием. - Куда дальше?
        - Я не знаю.
        - Черт! - Джулия озиралась по сторонам.
        Замки на некоторых могильных склепах были сорваны. Решетки открыты, приглашая спуститься вниз, в зиявшую пустотой ледяную бездну.
        - Ему не понравится там. Да? - Джулия сверкнула на Клива своими безумными глазами, затем обернулась и устремила взгляд на старую часовню. - ОН там! - в ее голосе различались нотки раболепия. - ОН любит игры, Клив!
        - О ком ты говоришь?
        - Ты хочешь посмотреть?
        - Ну, уж нет!
        - Тогда уходи и забудь, что видел.
        Ее дыхание было неровным. Клив видел, как дрожит ее тело. "Она ненормальная! - подумал он. - Вся их семейка - они просто чокнутые". Он с ужасом вспомнил, как пару лет назад тешил себя мыслью переспать с приемной дочерью своего друга.
        - Ну, уж нет! - он развернулся и побежал назад в парк.
        Он заберет жену и детей и уведет их подальше от этого места. Туда, где есть сладкая вата и по-настоящему добрые клоуны. Туда, где слушая задорный детский смех, он сможет забыть обо всем, что сейчас увидел.
        ***
        Кровавый след, тянувшийся по растрескавшимся каменным ступеням, теряясь в полумраке часовни, заставил Джулию остановиться. Она прислушалась. Тишина. Неужели она опоздала? Кровь, мрак, часовня. Может быть, демон снова играл с ней? Она осторожно вошла в открытые двери. Пробивавшиеся сквозь окна и ветви деревьев солнечные лучи обнажали кружившуюся пыль. Она извивалась в них, словно поджариваемая нечисть. Демон. Сердце Джулии забилось в груди, словно желая вырваться. Она видела ЕГО. После стольких поисков ОН был так близко. ОН стоял напротив ее приемного отца. Урсула, эта жирная старуха, стояла на коленях, склонив голову. Что она делала? Молилась? Сейчас перед моментом истины все это было не важно. "Кто-то должен будет умереть", - подумала Джулия, вспоминая следы крови перед входом. Это будет не она. Это точно. Тогда кто? Урсула? Джулия пытливо смотрела на демона. ЕГО взгляд был устремлен на ее отчима. На человека, который, как бы там ни было, всегда был добр к ней.
        - Не убивай его! - крикнула она.
        Оскар обернулся, считая, что обращаются к нему.
        - Что ты здесь делаешь? - спросил он.
        - Пожалуйста, он не заслужил смерти! - продолжала умолять Джулия демона.
        ОН смотрел на нее. Она знала, что ОН не забыл о ней. Может быть, ОН даже знал, что они встретятся именно здесь.
        - Ради меня, - она сложила на груди руки, не зная, как доказать ЕМУ свою преданность.
        - Уйди, Джулия, прошу тебя, - взмолился Оскар.
        Он дрожал не меньше, чем она сама.
        - Возьми меня, - продолжала Джулия, выменивать его жизнь у демона. - Я так долго ждала этого момента. Вместе мы сможем многое.
        - Ты уйдешь или нет, сука чертова?! - заорал Оскар.
        Он больше не мог выслушивать ее пошлости. Схватив ее за плечи, он стал выталкивать ее из часовни. Она истерично завизжала, пытаясь освободиться. Оскар захлопнул перед ней двери, закрыв их изнутри на ржавый засов. В наступившей тишине было что-то зловещее. Даже Джулия и та не предпринимала попыток снова войти. Оскар хищно озирался по сторонам. Неужели момент был упущен? Неужели демону удалось уйти.
        - Где он?! - Оскар схватил Урсулу за волосы, требуя ответа.
        - Ушел, - стоя на коленях, она безвольно пыталась расцепить его пальцы.
        - Ты врешь! - он метался по углам часовни, словно сумасшедший.
        Джулия! Ну, конечно! Все это время она говорила не с ним. Она разговаривала с этим исчадьем ада! Оскар бросился на двери, забыв про засов. Старые доски затрещали. Еще один удар, и он вывалился на каменные ступени, раздирая о них ладони. Его приемной дочери нигде не было.
        - Джулия!!! - заорал в отчаянии он, зная, что проиграл.
        Внезапно, силы покинули его. Стоя на коленях, возле открытых дверей старой часовни, он пытался заплакать от осознания своей собственной беспомощности. Урсула поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела к выходу. "Ты, это наше все, Урсула", - вспоминала она слова Харви. Сейчас лишь они придавали ей сил.
        Оскар видел, как она уходит, но теперь это не имело уже значения. Он просидел на ступенях часовни до позднего вечера. Несколько раз он неосознанно помочился в шатаны. Когда поздней ночью, его, бездумно блуждающего по улицам, усадили в машину неотложки, он с трудом вспомнил свое имя. Лишь после нескольких недель непрерывной терапии Оскар смог вернуться к нормальной жизни. Психотерапевт сказал, что это был нервный срыв, и Оскар охотно согласился с ним. Он не помнил практически ничего, за исключением мелких обрывков, которые только еще сильнее запутывали его.
        Когда в честь выздоровления друзья устроили ему торжественную встречу в одном из баров, Клив протянул ему руку и заглянул в глаза, словно пытаясь увидеть в них отражение тех странных событий. Но там была только улыбка и радость встречи, поэтому Клив ограничился лишь той частью рассказа, в которой он увидел Оскара и позвонил его жене. Все остальное осталось его маленькой тайной, обладание которой грело его холодными вечерами, когда он сильнее прижимался к своей жене, напоминая себе о том, что верен ей уже долгие годы. Если Бог на небе есть, а в последнее время Клив перестал в этом сомневаться, то когда-нибудь его верность ему зачтется. С этими мыслями он и засыпал.
        ***
        В одном из фамильных склепов было холодно и пахло плесенью. Джулия успела спрятаться в нем, когда ее приемный отец выбил двери часовни. Она слышала, как он зовет ее. В его голосе сквозило безумие. Она спустилась по скользкой лестнице вниз, во тьму, и сев на последней ступени, заткнула руками уши. Она знала, что демон где-то здесь, где-то рядом. Она предложила ЕМУ себя, и ОН принял этот дар. Она пыталась подобрать нужные слова, чтобы заговорить с НИМ, но страх выдать свое присутствие, увидеть на пороге своего приемного отца, заставляли ее молчать. Она не могла рисковать, особенно теперь, когда она нашла ЕГО.
        Демон знал, что она может видеть его. Знал и потому держался в самом темном углу этого места скорби. Довольно часто эринии - старожилы этого мира, появлялись в подобных местах, поэтому находиться здесь было не безопасно, но демон устал бежать. Устал прятаться. Устал ждать и искать. Тридцать лет, такой короткий срок для вечности, но он забрал у него все силы жить. Тридцать долгих лет... Именно тогда все и началось. Дом Мольбрантов, заточенный в нем ангел... Все, чего сейчас хотел демон - это снова встретиться с ним, встать рядом...
        Демон посмотрел на Джулию. Он знал ее гораздо дольше, чем она могла себе представить. Их познакомили еще до ее рождения в совершенно другом мире. Благодаря ему, она появилась на свет здесь. Именно он указал то место, где пороку будет позволено обрести плоть. Ровно тридцать лет назад. Ему не нужна была эта женщина. Дочь Семелы в мире Аида. Джулия в мире Эдема. Он приходил в ее детскую комнату, надеясь, что там он и его ангел смогут найти друг друга. Найти после того, как пожар в доме Мольбрантов разлучил их. Теперь демон знал, что ошибался. Его ангела больше нет в этом мире. Тридцатилетний круг замкнулся, и нить его судьбы в руках мойрам скоро неизбежно закончится.
        ***
        Джулия покинула склеп лишь ближе к ночи, когда убедилась, что ее приемный отец ушел и ей ничто не угрожает. Она шла по опустевшему парку, и ставший теперь ее демон послушно плелся следом за ней. Он вспоминал Габриэлу, жалея, что не успел с ней попрощаться.
        Мужчина, к которому пришла Джулия, был высок, худощав и статен. Она считала, что в нем есть что-то особенное. Что-то, что невозможно разглядеть простому смертному. Некая сила.
        - Ты не такой, как все, - услышал демон чей-то скрипучий голос.
        Откуда-то из темноты, из своего убежища, к нему вышел его сородич. Старый и дряхлый, но от этого не менее мудрый демон.
        - И эта женщина, она ведь тоже особенная, верно? - его голос был настолько скрипуч, что слова едва угадывались в нем.
        - Верно, - согласился демон Джулии.
        - Я ждал вас, - сказал старый демон. - Мойрам никогда не ошибаются.
        - Сегодня я видел человека с их отметиной.
        - Я видел много чего за свою жизнь.
        - Ты не принадлежишь этому мужчине, да? - демон Джулии посмотрел на постель, в которой седовласый любовник ласкал его крестную дочь.
        - Я слишком стар, чтобы принадлежать кому-то, - проскрипел демон.
        - Ты сказал, что ждал меня?
        - Может и не тебя, но у этого дара, - он указал на кровать, - больше нет наследников. Скоро он покинет этот мир, а ты и эта женщина... Вы особенные. И вы пришли сюда.
        - Я всего лишь демон.
        - У каждого из нас своя судьба, но мир, он сплетен из наших судеб. Сейчас ты здесь, и эта женщина, от которой пахнет другим миром, и этот мужчина, которого эринии наделили своей самой изощренной ловушкой для таких, как мы. Все мы крохотные части чего-то большего, демон.
        - Я всего лишь хотел найти своего ангела.
        - Кто знает, может быть это твой шанс.
        - Я устал верить в чудо.
        - Тогда ты оказался здесь не случайно. Все, что имеет начало, имеет и конец, демон. Может быть, мы все жили ради этого момента.
        - Я жил ради своего ангела.
        Демон посмотрел на кровать. Седовласый мужчина знал толк в любовных утехах. Возможно, это был его единственный талант, если не считать ловушки эриний. Демон знал о них. Когда-то давно, когда он был еще совсем юн, он едва не угодил в одну из них. Теперь от повторной ошибки его отделял всего один шаг. Еще один круг? Он снова вспомнил Габриэлу. Она всегда сожалела о том, что ее время слишком быстро прошло. Время. Оно стирало чувства, оставляя лишь боль. Демон хотел помнить, что где-то за гранью страданий, есть что-то другое. Что-то, ради чего стоит жить. Он готов был забыть обо всем, даже о своей природе, лишь бы сохранить в себе пережитые когда-то чувства. Габриэла, ангел... Он не мог уже быть тем демоном, которым был раньше. Нить его судьбы подошла к концу. Здесь в этой комнате. Рисунок мойрам невозможно изменить. Можно стать лишь его частью.
        Ловушка эриний разверзлась, поглощая шагнувшего в нее демона.
        Глава пятая
        Ни что не вечно, кроме Аида, Эдема и отведенного им времени.
        ***
        Александр Лескотт проснулся поздним утром. Обычно он не спал так долго, но в этот день что-то изменилось. Что-то внутри него. Он лежал на кровати один. Ни женщины, с которой они занимались любовью этой ночью, ни воспоминаний о ней. Ее сердце осталось непокоренным, но теперь это почему-то перестало иметь значение. Герой любовник, которым Александр всегда был, ушел, оставив тысячи женских тел и сердец не завоеванными. Смысл всей его жизни - любить - канул в небытие. Но, не смотря на это, впервые за пятьдесят девять лет он чувствовал себя свободным. Не самое удачное время начинать оседлую жизнь. Лучшие годы остались позади. Те, кто любили его, были потеряны навсегда. Он лежал на кровати, вспоминая своих родственников. Большинство из них закончило жизнь в одиночестве. Фамильное проклятие древнего рода Лескоттов. Секс, деньги и власть - самые непостоянные величины этого мира.
        Александр вышел на улицу. Яркое солнце слепило глаза. "Секс, деньги и власть", - думал он, вглядываясь в целеустремленные лица людей. В отличие от него им еще предстояло одержать свои маленькие победы на этом поприще. Без этого жернова мира попросту перестанут вращаться. Запрокинув голову, Александр смотрел на чистое небо и улыбался. Впервые за всю свою жизнь он чувствовал себя свободным.
        ***
        Старый демон изучал дар Лескоттов слишком долго, чтобы сомневаться в его силе. Тысячи существ на его глазах попадались в эту хитроумную ловушку. Передаваясь от отца к сыну, этот дар собирал свой урожай, с каждым веком становясь сильнее. Обитавшие в Эдеме существа были отличным кормом для созданного эриниями дара Лескоттов. Но даже эринии не могли предположить насколько далеко может зайти аппетит этого дара. Старый демон видел, как растет его непрекращающийся голод. Зоргулы - жители Аида. Они не принадлежали Эдему, но, тем не менее, дар Лескоттов проглотил и их. Проглотил, и это лакомство явно пришлось ему по вкусу. Перемены явили себя не сразу. Сначала старый демон не замечал их. Осознание пришло чуть позже, когда дар Лескоттов отказался от попавшего в его ловушку молодого азоля. Затем были демоны и ангелы. Дар Лескоттов потерял аппетит. Плоть Аида вскружила ему голову, и он не мог уже думать ни о чем другом. Лишь иногда дар лениво поглощал линков, которых в большом количестве поставлял ему Александр Лескотт. Он не пожирал их, а просто делал частью себя. Питался их неиссякаемой силой, а не плотью,
оставляя им жизнь.
        В эту ночь старый демон стал свидетелем сразу трех странных событий. Первым было то, что дар снова обрел аппетит. Он поглотил демона, которого привела с собой Джулия. Вторым было то, что способ, которым он поглотил демона, был совершенно необычным. Он не разорвал его. Не проглотил его плоть по кускам. Разверзшееся пространство просто обняло демона Джулии, словно чувствуя в нем иное предназначение, чем роль пищи. Старый демон слышал, как в пустоте рождается шепот. Дар Лескоттов расспрашивал поглощенного им демона об Аиде. Он чувствовал запах, который демон принес с собой в этот мир. Дар хотел знать все, надеясь, что это поможет найти ему способ утолить аппетит. История эта была долгой и самой странной из всех, которые старый демон когда-либо слышал. И вот когда она подошла к концу, демон стал свидетелем третьего и самого необычного события. Дар Лескоттов потянулся к спящей Джулии. Укрыл ее своей прозрачной гладью. Проник в ее тело. А затем извлек оттуда сгусток тьмы, пропахший мудростью и тайной - загадки Сфинкс, которые она спрятала в теле дочери Семелы. Дар поглощал их и становился их частью.
Жадно глотал эту тьму и позволял ей глотать себя. Это не была борьба. Это было воссоединение, рождавшее несчетное количество бликов, звуков и запахов. А затем из тьмы родился свет.
        Тысячи линков ослепили старого демона своим сиянием. Их всепроникающие лучи пронзали его плоть, не причиняя боли. Он был нужен взбунтовавшемуся дару. Его мудрость. Его старость. Он был тем, кто должен был уже давно отправиться в Аид и стать зоргулом. Он заслужил это своими победами, своими знаниями. И теперь дар умолял его покинуть этот мир. Умолял взять его с собой, туда, где есть лакомая пища, туда, где он сможет удовлетворить свой аппетит. Линки продолжали выжигать тело старого демона до тех пор, пока он не превратился в подобный им сгусток света. Пространство всколыхнулось, пренебрегая законом эриний. Теперь эта сила не знала преград. Тонкая оболочка, разделившая два мира, затрещала по швам. Трудолюбивые свирты не успевали латать увеличивающуюся брешь. Она продолжала расти, разрываемая чудовищной силой линков.
        Вскоре дар Лескоттов навсегда покинул Эдем.
        ***
        Лучи всепроникающего света осветили поля сражений. Мрачный и окровавленный Аид. Дар Лескоттов проносился над головами враждующих, ища Темис. Мудрость старого демона, помноженная на накопленную за долгие века силу, имела цели. Аппетит может и подождать, особенно теперь, когда мир, о котором раньше можно было только мечтать, лежал внизу, утопая в собственной крови. Загадки Сфинкс открыли старому демону суть происходящего в Аиде. Круг должен быть завершен. Один из кругов, коих за историю мироздания было множество. Поэтому дар Лескоттов искал Темис. Она была одной из составляющих завершающегося круга. Лишь она могла оказаться той превосходящей силой, которая способна положить конец этой кровопролитной войне, в которой давно уже не было ни победивших, ни побежденных. Война ради войны. Сила не умеет примерять. Она лишь больше разжигает ненависть. Сейчас, когда крови пролито достаточно, чтобы понять цену каждой ее капли, должно прийти время убеждений, но для этого Темис необходимо оставить поля сражений. Ее армия сильна и не знает поражений. Сейчас настало время подать пример слабым. Сложить оружие и
позволить убеждению заняться наведением мира. Темис выполнила свою роль. Именно об этом хотел ей сказать старый, мудрый демон, но слова не понадобились ему. Не мудрость должна была послужить началом конца ужасной войны. Любовь. Любовь, с которой и начался этот круг. Любовь, которой этот круг должен был закончиться. Темис уводила свою армию в воды Лесбоса не потому, что поняла свои ошибки, а потому что ожидание ангела, с которым она долгие годы делила тело узника, закончилось. Теперь он мог позволить ей уйти. Теперь его демон был рядом с ним. Дар Лескоттов выпустил его из своих объятий. Воды озера, омывавшего берега далекого Лесбоса зашипели, поглощая армию Темис. Она вела их к желанному забвению. Озеро богов не знало пощады. Оно планомерно уничтожало всех входящих в него. Стоя на берегу, старый демон наблюдал за тем, как величие уходит в небытие. И где-то там, в первых рядах, подавая пример, шел узник и его демон. Но суровые воды не проглатывали их, а несли вперед. Эфир Лесбоса ждал их. Ждал Темис, ставшую неотъемлемой частью этой пары. Ангел и демон. Сила Темис оберегала их так же, как и свою
хозяйку. Похоже, Ндора, читая звезды Люция, действительно рассудил, что просьба демона о Лесбосе вовсе не дерзость. Их чувства были достойны того, чтобы слиться в одно целое в божественном эфире этого острова.
        ***
        Гарпия. Ее месть не знала срока давности. Сладкая, ароматная месть. От нее невозможно было скрыться. Невозможно вымолить прощения. Ужасная и неотвратимая. Когда-то давно Сфинкс не нашла этому существу места в своем новом мире. Не было причин, чтобы мстить. Потому она оградила ее пустыней и наделила безучастными стражниками. Теперь же причины для мести были. Гарпия отыскала их в поступке Сфинкс. И теперь она шла за ней. Шла, чтобы отомстить за свое унижение. Гарпия обыскала весь Аид. Заглянула в каждую его щелочку в надежде отыскать Сфинкс. Война не была для нее помехой. Война подразумевала месть, а значит, это была ее стихия. Вскоре во всем Аиде осталось лишь одно место, которое не обследовала Гарпия. Фивы. Скрытая покровом ночи, она блуждала по его улицам в поисках Сфинкс, а днем пряталась в подвалах и заброшенных домах. Долгие годы поисков привели ее в роскошный дворец. Цель была близка, Гарпия чувствовала это. Слышала это.
        - Сфинкс! - кричал слепой владыка в бреду своего горя.
        Эдип. Он жаждал мести так же, как и Гарпия. Она слушала его историю, приходя к нему по ночам. Он не боялся ее. В последние годы Сфинкс была слишком неосторожна, позволив ему узнать часть той правды, которую хранили фиванские стены. Его судьба не принадлежала ему. Весь его род был обречен на страдания. И страдания эти не должны были закончиться. Нарушить круг, разорвать череду повторений - вот чего он хотел.
        - Я не пойду к Сфинкс! - сказал он Гарпии во время их ночной беседы. - Пусть лучше рухнет мир, чем снова подчиняться ее воли!
        - Ты должен, - настаивала Гарпия. - Теперь твоя месть не одинока в своем начале.
        - Я не смогу ничего поменять, придя к ней.
        - Ты не будешь один.
        - Проще лишить себя жизни и нарушить ее круг!
        - Хватит и того, что ты уже лишил себя глаз.
        - Мне не нужна эта жизнь!
        - Умирать, исполнив месть, куда приятнее, Эдип.
        Он долго молчал, затем дал ей слово, что доживет до того дня, когда настанет момент предстать перед Сфинкс. Месть действительно была сладка.
        ***
        Фанхв. Алкмена видела, как он растет. Наблюдала за тем, как развиваются в нем черты его отцов: тело Джеронимо, повадки Хтона и взгляд Иакха. Ребенок, юноша, мужчина. Тридцать лет созерцания и ни разу он не назвал ее мамой, лишь только позволил сохранить молодость и сочность, словно в подарок за дарованную жизнь. Ему не нужны были учителя. Не нужна была опора. Он пришел, чтобы прекратить войну. Чтобы сказать одно единственное слово: "пора".
        Тридцать долгих лет Пейофа ждала, когда это слово будет произнесено. И вот теперь, когда Темис уводила свои войска в забвение, она услышала его.
        - Пора, - донесся до нее голос верховного правителя Аида.
        Сотни тысяч огненных бабочек взмыли в небо. У них была одна лишь цель - убеждать. Они разлетались по всему миру, ища враждующих. Они покрывали их тела, заползали в их рты. Они выжигали в них ненависть, оставляя глаза, которыми враждующие могли взглянуть на творения рук своих. Война не может быть вечной, так же, как не может быть вечным мир. Все, что имеет начало, имеет и конец.
        Ничто не вечно, кроме Аида, Эдема и отведенного им времени.
        ***
        Приближалось время вернуться. Трон ждал ее. Сфинкс слышала об этом из уст любимой Пандоры. Война подходила к концу. Теперь здесь, в Фивах, ее удерживало лишь одно, маленькое искушение, от которого она не могла никогда отказаться - увидеть смерть Эдипа. Расчленить его тело, заставить его страдать, а затем позволить истории сделать петлю, вернувшись на пару веков назад, чтобы дать возможность этому незабываемому лакомству вызреть вновь.
        Сфинкс решила задержаться лишь на пару часов. Она встретила Эдипа в своей башне. Он был слеп, но не безумен. Его голос был тверд. Разум чист.
        - Готов ли ты умереть? - спросила его Сфинкс.
        - Готов, - ответил Эдип. - А ты готова?
        - Только и жду! - рассмеялась ему в пустые глазницы Сфинкс. - Ты разве не видишь?! - она стала смеяться еще громче. - Смейся вместе со мной, червь! - приказала она. - Смейся над своей никчемностью!
        - Я сберегу немного смеха на потом, - Эдип шагнул к ней.
        Сфинкс услышала скрежет когтей. Она подняла голову. Гарпия стояла за спиной Эдипа и смотрела в ее глаза.
        - Загадывай свои загадки, Сфинкс, - сказал Эдип.
        - Это не спасет тебя! - прошипела она.
        - Я не пришел, чтобы спастись. Я пришел, чтобы сыграть с тобой в твою игру.
        - Твои страдания будут мучительно долгими!
        - Надеюсь, что сквозь пелену смерти я смогу разглядеть твою гибель!
        - Да как ты смеешь!
        Сфинкс хотела разорвать его в клочья немедля, но не могла сделать и шага. Закон в этом месте был един для всех. Она сама создавала его в точности с тем, каким он был в Эдеме. Воспоминания взволновали Сфинкс. Ее изощренная месть обращалась против нее.
        - Твои загадки, Сфинкс! - потребовал Эдип.
        Гарпия за его спиной выжидала. Предвкушение пьянило ее. Годы долгих поисков подошли к концу. Еще несколько мгновений и слепец перестанет стоять между ней и Сфинкс. Они сойдутся в долгожданной схватке. Гарпия уже видела, как сдавит ее горло и станет слушать ее предсмертные хрипы.
        - Твои загадки! - торопил Эдип.
        Сфинкс судорожно пыталась вспомнить хотя бы одну. Орфей! Сфинкс ужаснулась, вспоминая сон.
        - Что будет, если в загадке спрятать загадку, - произнесла она, вспоминая о том, что ее собственный дар загадок был спрятан в теле дочери Семелы.
        - Это была первая из трех, - сказал Эдип, подняв вверх руку и загибая палец.
        - Что? - Сфинкс не понимала его.
        - Твоя вторая загадка! - потребовал он.
        - Вторая?
        Она смотрела на него и видела в нем Орфея. Его загадки. Она так и не узнала на них ответ. Из ее горла вырвался громкий смех. Ей не нужен ее никчемный дар. Загадки Орфея! Она использует их!
        - Моя вторая загадка! - объявила Эдипу Сфинкс. - Куда приведет дорога, замкнутая в круг?
        - Теперь третья, - он загнул еще один палец.
        - Что будет, если блуднице подарить ребенка, азоля и жизнь? Ответ будет один, Эдип! - она снова громко рассмеялась. - Только один!
        - Сдайся и умри! - прошипела ему на ухо Гарпия. - Обещаю, я заставлю ее страдать.
        - Твой ответ, Эдип! - требовала Сфинкс.
        Близость Гарпии не волновала ее. Как только с Эдипом будет покончено, история Фив начнет второй круг. А в следующий раз она уже будет готова к этой встрече. У нее будет не один век, чтобы придумать достойную месть для существа дерзнувшего перейти ей дорогу.
        - Приготовься умереть, Эдип! - сказала она.
        - Это будет и твой конец, - тихо произнес он, вспоминая слова Гарпии.
        Он верил в силу этого существа и жалел лишь о том, что не увидит гибели Сфинкс, но, тем не менее, это будет конец ее правления.
        - Таков твой ответ, слепец? - усмехнулась Сфинкс.
        - Да! - Эдип шагнул вперед, готовясь к смерти. - Конец твоему правлению, Сфинкс! Считай, что таков мой ответ!
        Он слышал, как она смеется. Гордо подняв вверх голову, Эдип ждал, когда смерть придет за ним. Но смерть не спешила. Сфинкс перестала смеяться. Она хотела подняться и разорвать глупца, но чьи-то невидимые руки крепко держали ее.
        - Будет конец твоего правления, Сфинкс, - услышала она голос из пустоты, а через мгновение увидела его лицо. Орфей улыбался ей. - Вот и ответ на мои загадки.
        - Нет! - она замотала головой. - Это не честно! Ты знал, что все будет именно так! Ты обманул меня!
        Она пыталась освободиться, но руки, державшие ее, были слишком сильными. Руки, которые она сама же и создала, чтобы они держали Эдипа, пока она наслаждается, истязая его.
        Эти руки выволокли ее из башни. Они лишили ее силы и, приковав к цепи, бросили в глубокий колодец на центральной площади Фив, беспомощную и униженную. Она больше не была правителем Аида. Теперь она стала просто шутом. Забавой проходящей мимо толпы.
        Гарпия долго смотрела на это унижение, раздумывая, достаточно ли оно, для ее личной мести. Придя к выводу, что нет, она решила ждать. Прятаться в ночи, надеясь, что когда-нибудь рассудок вернется к Сфинкс, и тогда она сможет встретиться с ней лицом к лицу и удовлетворить свою месть. А до тех пор она будет ждать. Ждать, зная, что с годами месть становится только слаще.
        ***
        Тронный зал был пуст. Тридцать лет Фанхв ждал, не покидая его ни на секунду. Ждал, чтобы сказать одно единственное слово: "пора". Как сказал когда-то Пронидиус: "Истинные боги не плетут интриг. Они либо милуют, либо карают". Фанхв пришел, чтобы миловать.
        Гея видела, как он спускается по лестнице, покидая дворец правителей, как проходит мимо уставших воинов, сложивших оружие под натиском убеждений Пейофы. Она не пыталась остановить его. Зачем? Для того, чтобы еще раз склонить колени? Истинным богам не нужно раболепие.
        Достигнув Мертвого Озера, Фанхв не раздумывая вошел в его воды.
        - Куда он отправится теперь? - спросила Гес Пронидиуса.
        - Туда же, куда отправляются все боги, - Пронидиус смотрел на ставшую снова монолитной гладь темной воды.
        - А куда отправляются все боги?
        - Тебе еще рано знать об этом, Гес.
        - Я уже не ребенок, Пронидиус.
        - Нет.
        - Ну, не вредничай!
        - Он и сам не знает, - сказал ей Люций.
        Увлеченные созерцанием водной глади, они не заметили, как он подошел.
        - Люций! - Гес крепко обняла его. - Я так долго тебя не видела! Почему ты не приходил?
        - Была война, - вставил Пронидиус, недовольно хмуря брови. - Это не самое лучшее время для дружбы.
        - Некоторые вещи остаются неизменными всегда, - поучительно сказала Гес и, запрокинув голову, посмотрела на того, кто научил ее этому. - Правда, Люций?
        - Правда, Гес.
        - Тоже мне, мудрецы! - обиделся Пронидиус.
        - Он сейчас снова испортит воздух, - предупредила Гес и добавила, - от вредности!
        - Ничего я не испорчу, - насупился старик.
        - Ты перестал есть аворов? - спросил его Люций.
        - Нет, - он простодушно пожал плечами. - Просто бог же только что прошел. Не могу же я следом за ним...
        - Ты настоящий мудрец, Пронидиус.
        - Да ладно, уж!
        - Люций! - спохватилась Гес. - А ты знаешь, куда уходят боги?
        - Нет, - он посмотрел на водную гладь. - Но я знаю, куда ухожу я.
        - Куда? - Гес весело улыбнулась, но тут же помрачнела. - Ты пришел попрощаться, да?
        - Аид огромен. Где-то война еще продолжается. Думаю, там мои звезды нужнее, чем здесь.
        - А ты когда-нибудь вернешься?
        - Не знаю.
        - Так не честно! - надула губы Гес.
        - Она права, - сказал Пронидиус, продолжая смотреть на воды озера. Большой палец, ноготь которого он грыз, делал его слова невнятными. - Ты нужен нам здесь, Люций.
        - Я должен уйти.
        - Это из-за наших ошибок?
        - Да.
        - Тогда, я уйду с тобой! - решительно заявила Гес. - Вдруг там, куда ты идешь есть такое же Мертвое Озеро? Я буду бродить вдоль его берега, а ты будешь иногда навещать меня.
        - Нет, Гес. Что-то должно оставаться неизменным.
        - А как же наша дружба?
        - Вспоминай, то чему я тебя учил.
        - Иногда это не так уж и просто! - она снова обняла его.
        - Я буду присматривать за ней, - пообещал Пронидиус.
        - Ты перестал мечтать о Лесбосе?
        - А-а-а, меня все равно туда не пустят! - махнул он рукой. - К тому же, у меня есть теперь цель!
        - Цель?
        - Узнать, куда уходят боги! - возбужденно воскликнул он. - Кто-то же должен рассказать ребенку про этот секрет?!
        - Я не ребенок! - насупилась Гес.
        ***
        Когда Афна взошла по высоким ступеням во дворец правителей Аида, дар Лескоттов уже клубился возле пустующего трона. Сила искала силу. Свет искал свет. Тысячи линков витали возле торна в едином свечении. Фанхв был здесь. Они знали это. Они окружили трон, превратившись в монолитный шар света. Это и был дар Лескоттов - ловушка эриний, помноженная силой богов. Их слепящие лучи пронзали пространство, а сгусток образовавшейся энергии гудел подобно рою пчел в гигантском улье. Еще один круг, который должен был замкнуться. Старый демон был слишком мудрым, чтобы пытаться представить размах этого круга. Рисунок мойрам нельзя предугадать. Даже судьбы богов находятся в их руках. Их нити вплетены в ковер жизни так же, как и нити всех остальных.
        Старый демон огляделся по сторонам. Он был здесь один. Ядро света ждало его. Оно тянулось к нему своими лучами, прожигало его плоть, меняя формы. Еще одна нить судьбы. Еще один штрих на ковре жизни. Демон сделал шаг вперед, замыкая этот круг. Он мог бы стать зоргулом, но отказался от этого. Свет тысячи линков наполнил его тело, превратив в безликий силуэт. Теперь он уже не был даже демоном. Сияние равномерно распределилось по его телу. Теперь он был новым правителем Аида. Трон осторожно скрипнул под владыкой. Когда-нибудь про этот момент сложат легенды. Когда-нибудь будет начерчен новый круг, и новые нити судеб окажутся в руках мойрам. Когда-нибудь созданный ими сегодня рисунок изменится до неузнаваемости, и на ковре жизни будет запечатлена новая картина. Когда-нибудь все станет историей, но сегодня, это все еще было настоящим. И нити судеб нынешних героев все еще были в руках мойрам.
        - Что там происходит? - спросила Афна, ослепленная ярким сиянием в тронном зале.
        - Это уже не наша забота, - Алкмена прижалась губами к губам своей возлюбленной. - Нас ждут Фивы, Афна!
        Она потянула ее за собой. После падения Сфинкс, Пандора сбежала из этого города, оставив за собой открытой дверь, ведущую за стены этого великого творения ее бывшей хозяйки.
        - Мойрам обещали мне, что я стану обыкновенной женщиной, - предупредила Афна.
        - Я тоже женщина, - Алкмена снова одарила ее поцелуем.
        - Я буду стареть в этом городе.
        - Мы вместе будем стареть.
        - Ты и я?
        - Да. Ты и я. И нам не нужна вечность.
        Держась за руки, они вошли в открытую дверь и осторожно прикрыли ее за собой.
        Не замеченная ими старая Гея вышла из тени. Ее длинные волосы скользили по холодному камню. Ее не интересовал тот мир, в который ушли Афна и Алкмена. Она всегда жила здесь. Это был ее дом. И она ценила его неприкосновенность. Вставив в замочную скважину ключ, она до упора провернула его. Теперь дверь, за которой скрывался еще один мир, была просто дверью. Больше никто не войдет и не выйдет из него. Это будет еще один секрет, у которого будет своя собственная жизнь.
        В этот момент, возможно, начался еще один круг, и новые нити судьбы появились в руках мойрам, но это была уже совсем другая история.
        Эпилог
        Элиот Спенсер остановил машину. Поваленное недавним ураганом дерево преграждало дорогу, действуя эффективнее любого шлагбаума.
        - Дальше не проехать, - сообщил он.
        Морщинистая женщина на заднем сиденье вышла из машины. Ей было далеко за шестьдесят, и возраст давно уже стал ее единственным и самым злейшим врагом.
        - Много мы не доехали? - спросила она Спенсера, разглядывая петлявшую дорогу, усыпанную поломанными ветками.
        - Судя по карте, нет. Если идти пешком, то минут пятнадцать, двадцать. Не больше.
        - Понимаю, - кивнула женщина.
        Сложности. Они всегда были связаны с тем человеком, к которому она ехала.
        - Мы можем поискать другую дорогу, - предложил Спенсер.
        - Не нужно. Думаю, прогулка пешком мне только пойдет на пользу. Так будет даже лучше.
        - Хотите, чтобы я пошел с вами?
        - Нет, Элиот, - она заметила тревогу в его молодых глазах. - Тебе лучше остаться здесь.
        - Тогда обещайте, что будете осторожны, - запрокинув голову, он посмотрел на затянутое грозовыми тучами небо. - Думаю, ураган, который застал нас в дороге, еще повторится.
        - Тебе не о чем беспокоиться.
        - Надеюсь, что так, - Спенсер нервно переминался с ноги ногу. - Просто, если с вами что-то случится, вы же знаете, ваш муж шкуру с меня снимет.
        - Знаю, Элиот, - женщина улыбнулась и стала обходить поваленное ветром дерево.
        Покрытая мхом и перегноем из листьев и травы земля была мягкой. Тонкие каблуки дорогих туфель протыкали этот нежный покров, заставляя женщину быть осторожной.
        - Смотрите под ноги! - предупредил ее Спенсер.
        Она снова вышла на дорогу. Словно в подтверждение слов водителя о повторении урагана, подул ветер, растрепав волосы морщинистой женщины, которые она укладывала с таким трудом.
        - Как я выгляжу? - спросила она Спенсера, пытаясь снова уложить волосы.
        - Превосходно, - соврал он.
        - Я могу задержаться. Жди меня в машине.
        - Через пару часов стемнеет.
        - До темноты я вернусь.
        - Иначе я буду вынужден отправиться на ваши поиски.
        - Не волнуйся, Элиот. Все будет хорошо.
        - Надеюсь, - он вздохнул и, достав сигарету, закурил.
        Грозовые тучи снова заметались по небу. Спенсер оказался прав - дорога до нужного места оказалась недолгой, и через четверть часа пожилая женщина остановилась, разглядывая скромный даже по средним меркам загородный дом. Не далеко от нее, на небольшом пригорке, подальше от линии электропередач, мужчина запускал воздушного змея.
        - Дай я попробую! - клянчил у него темноволосый мальчишка лет пяти-шести, не больше. Мужчина передал ему конец веревки, и мальчишка взорвался радостным веселым смехом. - Он летит! Летит!
        Женщина подошла к ним. Мальчишка продолжал звонко смеяться, но она видела лишь мужчину. Она смотрела на него, а он смотрел на нее.
        - Здравствуй, Дерек, - сказала она.
        - Здравствуй, - он смотрел на нее своими темными, как ночь глазами, словно между ними и не было тех тридцати лет разлуки.
        - Ты... Ты узнал меня? Я, наверно, сильно постарела?
        - Все мы стареем, Люсия.
        - Да, - она подошла к нему ближе.
        Никогда раньше она не думала, что скажет ему при встрече, и вот сейчас, когда он был рядом, единственное, чего ей хотелось, это прикоснуться к нему.
        - Твои волосы? - она протянула руку, трогая его совершенно лысую голову.
        - Их больше нет, - его потрескавшиеся на ветру губы подарили ей едва уловимую улыбку.
        - Так даже лучше, - честно призналась Люсия.
        Она изучала лицо Дерека. Время лишило его волос, но пощадило внешность. Лишь несколько скромных морщин в уголках глаз, да возле рта.
        - Тебя было не просто найти, Дерек, - ей нравилось называть его по имени. Дерек. Оно напоминало ей о любви, о молодости. - Твой брат помог мне.
        - Я давно его не видел. У него все нормально?
        - Да, - Люсия посмотрела на мальчишку, вертевшегося возле них. Он не видел никого, кроме воздушного змея, парящего высоко в небе. - Он похож на тебя, Дерек.
        - Возможно.
        - Уверена, его мать молода и красива. Ты ведь не можешь по-другому, да?
        - Я здесь ни при чем.
        Дерек ловко поймал мальчишку, который споткнувшись, едва не упал. Конец веревки вырвался из его рук. Змей заметался на ветру, круто пикируя вниз.
        - Он сломался? - нахмурился мальчишка, услышав хруст, с которым змей упал на землю.
        - Мы его починим, - заверил его Дерек.
        - Правда?
        - Да. Смотай веревку и неси его сюда. Я посмотрю, что можно сделать.
        - Я сейчас, дед.
        - Дед?! - опешила Люсия, глядя то на убегающего паренька, то на Дэрека. - Он твой внук?!
        - У тебя разве нет внуков?
        - Есть, просто... - Люсия вздрогнула от попавшей на лицо крупной дождевой капли. - Кто его бабушка? Я знаю ее?
        - Нет, но она знает тебя.
        - Откуда?
        - Я рассказал ей. - Еще несколько капель сорвались с неба. - Скоро начнется дождь. Если хочешь, можем зайти в дом и поговорить там. Полетта сварит нам кофе.
        - Я уже давно не пью кофе.
        - Не бойся, одна чашка тебя не убьет.
        - Теперь ты так искушаешь, да?
        - Искушаю? - он весело засмеялся.
        Его внук принес змея, пытаясь составить сломанный каркас.
        - Вот, кто теперь будет искушать, - Дерек взял парнишку на руки. - Так как насчет кофе?
        - Нет, - Люсия задумчиво разглядывала сломанного воздушного змея. - Я пришла лишь повидаться. Меня ждет машина. Мы не смогли проехать, поэтому... - Еще несколько капель сорвались с неба. - Мне нужно успеть вернуться до дождя.
        - Тебе виднее, - Дерек тронул ее за подбородок, заставляя посмотреть на него. - Я предлагал.
        - Да, Дерек, - она протянула руку, касаясь его губ. - Я знаю.
        Таким и было их прощание.
        Люсия успела вернуться в машину еще до дождя. Спенсер что-то говорил ей. Она бездумно отвечала ему. Перед ее глазами все еще был сломанный воздушный змей.
        - Ты умеешь чинить воздушных змеев? - спросила она Спенсера.
        - Не знаю. У меня никогда не было воздушных змеев. Там, где я вырос, их было негде запускать. Слишком много высоких зданий.
        - А он умеет.
        - Что?
        - Нет, Элиот. Ничего. Просто мысли вслух.
        Она тронула его за плечо. Он улыбнулся ей. Дорога, по которой они ехали, возвратила их в небольшой городок. Машина долго петляла по узким улицам.
        - Пойду, узнаю, как выехать на автостраду, - сказал Спенсер, окончательно заблудившись.
        Начинавшийся дождь разогнал всех прохожих. Спенсер зашел в магазин, надеясь, что продавцом окажется мужчина. Дожидаясь его, Люсия бездумно смотрела на видневшуюся вдалеке старую церковь. Ее высокий шпиль был увенчан массивным крестом. Возле него, несмотря на усиливающийся ветер, настырно летали две вороны, затеявшие любовные игры.
        - Ну, и погода! - сказал Спенсер, вернувшись.
        Машина снова начала петлять по узким улочкам, затем пересекла небольшой мост, нависший над железной дорогой и, наконец, выехав на автостраду, помчалась прочь.