Цветок яблони Алексей Юрьевич Пехов
        Елена Бычкова
        Синее пламя #6
        Демоны пришли из мрака и ночь окрашена в цвет крови. Война разгорается. Героям, каждый из которых прошел долгий путь, придется решить для себя, на чьей они стороне и чем готовы пожертвовать, чтобы исправить прошлое эпохи Шестерых.
        Алексей Пехов
        Цветок яблони
        
        
        
        
        Глава первая
        Лучшее, что у меня было…
        Эта война, мой друг, куда сложнее, чем кажется.
        Если ты полагаешь, что это дела волшебников,
        которые не коснутся нас с тобой, простых людей, ты жестоко ошибаешься.
        Она не останется в границах Талориса, выйдет за пределы
        школы через несколько дней и поглотит весь мир. Вспоминай его. Прежним он больше не будет.
        Никогда.
        ПИСЬМО ГЛАВЫ ОРДЕНА ТАУВИНОВ ОТПРАВЛЕННОЕ ЕДИНОМУ КОРОЛЮ.
        5 ДЕНЬ ВОЙНЫ ГНЕВА.
        Ночь длилась бесконечно.
        Непроглядная, густая, тягучая и по-летнему душная, она вонючим грифом-падальщиком опустилась на Риону, поправ, пируя и втягивая в себя запах смерти. Казалось, что ее власть будет длиться вечно, но спустя, возможно, годы она начала распадаться на клочки. Деформироваться, таять, истончаться, терять плоть, точно труп, лежащий в степи, терзаемый солнцем, ветром, дождем, насекомыми, зверьем и птицами.
        Исчезала неохотно, цеплялась когтистыми лапами за дома, пыталась содрать с них черепицу, проникнуть внутрь, лишь бы спрятаться от рассвета. Растворялась в кварталах, бледнела, превращаясь в сумерки.
        Серые, блеклые и нечеткие они поработили город, не исчезали с приходом утра и длились до самого вечера, чтобы вновь загустеть и соткаться в темного падальщика.
        Слишком привлекательна сейчас Риона для трупоедов.
        Пока же солнце, словно утопленник, всплывший на поверхность пруда, раздувшийся и отталкивающий, поднималось из-за моря лишь для того, чтобы застыть в паре дюймов над горизонтом.
        Маленькое. Белое. Тусклое. Не дающее ни тепла, ни света. Оно очень напоминало Тэо глаз вареной рыбы.
        А, может, и не рыбы.
        Глаз Шерон.
        Вот что.
        Акробат потер правое плечо. Рана, нанесенная ему шауттом во время боя на улицах, заживала удивительно быстро, остался лишь темно-красный шрам. А вот боль, та, которую он ощутил в первое мгновение, возвращалась. Засела где-то в срастающихся мышцах и нет-нет напоминала о себе.
        Демон отравил его кровь. Тэо знал, что именно так поступали лунные люди, когда желали убить сильного асторэ. Заражали кровь той стороной, насыщали мраком. Акробату повезло, что в него попала лишь жалкая капля другого мира - и искры в теле сражались с ней. От этого Пружину бросало то в жар, то в холод.
        Он стоически терпел, справлялся молча, ощущая вкус пепла на языке, запах гари и горелой плоти разъедал его ноздри, костистые пальцы скребли нёбо, драли гортань. От этого смрада было больно глотать, словно острая рыбья кость застряла где-то в глотке.
        В гавани сонно шептал ветер, стелился над угольно-черным пространством, появившимся после пожарища, петлял между остовов прогоревших зданий, скидывал хвостом золу и прах сотен погибших в сонную серую воду.
        Этот прах, невесомая пыль, пачкал ботинки, ластился к ним словно всеми забытый, брошенный пес. Никто не отличил бы его от песка.
        Никто, кроме Шерон.
        Впрочем, Тэо уже давно не думал о том, по чему или кому ходит в последние дни. И сейчас смотрел лишь на горизонт, туда, где только его золотистые глаза различали две едва заметные точки.
        Два корабля. Один уходил из Треттини, другой же, вопреки всякой логике любого разумного существа, плыл к городу. О втором Тэо совсем ничего не ведал, а вот о первом мог бы рассказать многое.
        О том, как благодаря Мильвио его нашли и оплатили. О том, кто теперь уходит на нем, и как тяжело его было отпустить. «Радостный мир»… Мьи уплывала в Алагорию, а затем дальше на восток. В земли, где нет войны и куда зараза Темного Наездника пока еще не доползла. Быть может в Нейкскую марку или Лоскутное королевство.
        Попрощавшись с ней, Пружина ощутил странную пустоту, словно он лишился части себя. Утешало лишь осознание - он поступил правильно.
        Отпустил. Не пошел с ней, и теперь ничто не будет угрожать Мьи.
        Он не хотел думать о будущем. О том, что их всех ждет, пускай и на разных краях мира. Когда-то, еще до Туманного леса, Мильвио сказал ему о живучести надежды. Что она будет существовать в некоторых сердцах даже если погаснет солнце и смерть станет дышать в затылок.
        - Это глупо, Фламинго, - скривилась тогда Лавиани, слышавшая их беседу. - Цепляться за мечты.
        - Они дают силы. И мечта, и надежда.
        - Мне не дали ничего. Лишь разочаровали. Почти уничтожили. Только наивные юнцы цепляются за такое.
        Мильвио развел руками:
        - Ты не станешь отрицать, они даруют шанс не сойти с ума и двигаться дальше.
        Сойка сплюнула с глубочайшим презрением к озвученному, но в спор не полезла. Она не из людей, признающих чужие утверждения, даже если в глубине души и считают, что собеседник совершенно прав.
        Корабль скрылся, растворился между небом и морем, и Тэо, тяжело вздохнув, пошел вдоль берега. Четыре конных гвардейца, выделенных герцогом, чуть помешкав, чтобы акробат в очередной раз не обратил на них внимания, пустили лошадей шагом.
        Эскорт не мешал, хотя Тэо считал его лишним. Но так правитель показывал, что ценит единственного асторэ в своей стране и, кажется, ему это сопровождение было гораздо важнее, чем Пружине.
        Серые сумерки. Бесцветный не-день.
        Кроме Тэо и его молчаливых спутников в гавани ни души. Даже крысы и те погибли во время начавшегося пожара, а другие, из города, так и не пришли сюда.
        Никто не разбирал оставшиеся после грандиозного пожара обгорелые руины, не говоря уже о том, чтобы спешить приступить к восстановлению порта.
        Тэо сам не знал, куда идет. А, главное, зачем. Яд той стороны холодил его кровь, пытался плющом оплести сердце, давил на виски, и Тэо знал, как сейчас выглядит.
        Растрепанный, потный, с синяками под глазами и походкой столь осторожной, словно он наступал на тонкий лед. Или боялся при каждом шаге вызвать новый приступ боли.
        Возле выгоревшего остова маяка, на остатках пожарища, раньше бывшего жилым кварталом, расположенным между морем и портовыми складами, Тэо увидел старую рыбацкую лодку, выцветшую, давно потерявшую хоть какой-то намек на краску. Она стояла на земле среди черных головешек, каким-то чудом не сожранная огнем, и в лодке с видом мрачной меланхолии, похожая на кладбищенскую ворону, закинув руки за голову, полулежала Лавиани, смотря в низкое сизое небо.
        Когда Пружина подошел ближе, она на мгновение скосила глаза на него и вновь занялась созерцанием туч. Лучшее занятие для подобного дня.
        Во всяком случае, ее поза говорила именно об этом.
        Тэо сел возле лодки, прямо на обугленную землю, прижавшись спиной к борту.
        - Твои асторские штучки? - сойка дала себе труд начать беседу первой.
        Голос у нее звучал не раздраженно, как это обычно бывало. А блекло. Устало. Тускло.
        У многих, кто все еще остался в Рионе, он теперь такой.
        - Штучки?
        Корабль, стремившийся к Рионе, стал чуть больше. Раньше - едва различимая точка. Теперь угадывались треугольники и квадраты парусов. Но все еще слишком далеко, чтобы рассмотреть детали.
        - Ты нашел меня. Явно асторские штучки помогли тебе в этом.
        - Не поверишь, но я не искал тебя. Провожал Мьи.
        Лавиани едва слышно кашлянула, и если бы это был другой человек, то Пружина готов был поклясться, что она пытается скрыть неловкость из-за того, что забыла.
        - Они уплыли? Сегодня?
        - Да.
        - И на душе у тебя теперь скребут кошки?
        - Немного.
        Помолчали.
        - Ну… ей будет лучше без тебя. Безопаснее.
        - Это ты так утешаешь? - он не удержался от грустного смешка.
        - Утешения и вытирание чужих слез не являются моими достоинствами. Сказала очевидную вещь, которую ты сам знаешь. Шаутты снова и снова станут пытаться тебя прихлопнуть. Ты слишком уж навострился прореживать их ряды. Так что Мьи, в отличие от меня, повезло быть подальше от тебя. Это ты чего там? Смеешься, что ли?
        - Сейчас такое время, что даже не знаю, кто в нашей компании несет большую угрозу.
        Лавиани негромко выругалась. Гвардейцы в отдалении терпеливо ждали, когда Тэо соизволит отправиться дальше.
        - Эти дубины в седлах теперь присматривают за тобой?
        - Да. После того, как герцог узнал, что я сделал в Рионе.
        - Экая благодарность от самовлюбленной дряни! - фыркнула сойка. - Зато он больше не дуется, что когда-то ты отказал ему. Подумаешь, нелепица, цирковая труппа. Уж куда… как это слово… Бланка говорила… куда престижнее владеть собственным асторэ, чем акробатом. Акробатов много, а вашей братии - по пальцам одной руки можно сосчитать.
        - Он не владеет мной.
        - Понятно, что Анселмо заблуждается на сей счет, но мы же не станем ему об этом сообщать и портить без того дурное настроение? Кстати, я сильно удивлена, увидев тебя. По всем правилам, после драки с демонами ты должен витать в грезах, да видеть десятый сон. Что-то изменилось?
        Изменилось. С той ночи прошло уже несколько суток, но Тэо так и не провалился в глубокий сон, что стал для него проклятием после Туманного леса. Спал, как обычный человек, иногда всего по три часа, и вскакивал вместе со всеми, слушая, как страшно и долго умирает великий город. Гниет по частям-кварталам, распространяя яд по сосудам-улицам, захлебываясь смертями, все больше превращаясь в кладбище.
        - Не спится.
        - Ага. Так я и верю. Когда было надо, тебя не растолкать. А лишь все мы стали шататься каждый по себе, ты бодр и полон сил.
        Тэо склонил голову набок, потер плечом щеку, все также глядя на море и корабль.
        - Возможно, это из-за случившегося. Слишком много той стороны, слишком близко от меня.
        - Ну хоть какая-то польза от дряни, что выпустила Шерон.
        - Гвинт.
        - Шерон, - жестко возразила Лавиани. - Давай не будем наливать последний мед в озеро желчи. Слаще не станет.
        - Но…
        - Ты можешь пытаться убедить в этом себя, но не её. Она-то умная девочка и прекрасно знает цену своего поступка. И нет. Я не осуждаю ее. Вообще. Только поддерживаю. Небось, она места себе не находит.
        Тэо негромко кашлянул. Звук достаточный, чтобы Лавиани насторожилась.
        - Что?
        - Шесть дней прошло. Или семь уже? Ты не вернулась во дворец и непонятно где пропадала. Так что не в курсе про Шерон…
        - И что же с ней? - протянула сойка и высунулась из лодки, глядя внимательно и напряженно.
        Акробат помедлил:
        - Я могу лишь догадываться, насколько все плохо. Она больна, и Мильвио никого не пускает к ней. Ухаживает и следит сам. Герцог освободил для нее целый этаж Каскадного дворца, на подступах гвардейцы, проход запрещен.
        Лицо у сойки застыло, а в прищуренных глазах появилось беспокойство.
        - На тебя не очень похоже вот так оставить ее, ничего не узнав и терзаясь догадками. Не поверю, что ты не пытался зайти к ней.
        - Конечно, пытался. Но Мильвио просил не мешать. Он сам скажет, когда придет время.
        - Рыба полосатая. Что там о себе возомнил этот заносчивый южанин?!
        - Полагаю, он куда лучше нас знает, как правильно. Он понимает в этом больше, чем мы. Поэтому я не стал настаивать. Выглядел он встревожено.
        - Все сейчас встревожены, - сойка вылезла из лодки, с неприязнью посмотрела на гвардейцев. - Странно было бы, если б радовались и пели. Пожалуй, навещу я дворец. Не спорь. …Если Фламинго меня и отправит, то пусть сперва объяснится. Но сначала закончу дело.
        Он только сейчас заметил, что возле обгоревших останков дома вырыта неглубокая яма. Внизу, среди осыпавшейся со стенок земли, лежали истонченные черные прутики - фрагменты костей.
        - Все, что нашла, - буркнула сойка на немой вопрос Тэо, берясь за лопату. - Проклятый огонь шауттов был злющий.
        - Кто это?
        - Друг. Наверное, я могу назвать его именно так. Старый друг, живший в этом доме. А может его дочь. Поди теперь пойми.
        - Мне жаль.
        - Нужно мне твое сочувствие, рыба полосатая! - огрызнулась та и начала работу.
        Тэо постоял рядом, слушая, как она зло сопит, затем стал помогать, бросая землю руками. Сойка его не остановила.
        Они хоронили под взглядами гвардейцев, которые ни во что не вмешивались. Когда могила оказалась зарыта, Лавиани с отвращением отбросила лопату в сторону, отряхнула ладони.
        - Ну, вот и все. Всю жизнь ненавидела этот город.
        - От города мало что осталось.
        - Хм. Твоя правда, Попрыгун. Но мне совершенно не радостно это признавать.
        Корабль уже приблизился к гавани настолько, что стал различим рисунок на его косых парусах - ярко-алый гриф.
        - Альсакру похоже. Военный корабль Карифа, - Лавиани казалась удивленной. - Они, может, те еще песчаные задницы, но смелые, раз приперлись сюда в такое вре…
        Она осеклась, и Тэо тоже почувствовал. Что-то маленькое, холодное коснулось его щеки. Он машинально вытер ее тыльной стороной ладони, а после, задрав голову, посмотрел на низкие облака.
        На Рионну, сонно кружась, падали снежинки.
        - Прекрасное начало лета, рыба полосатая! - скривилась сойка.
        Серые улицы и нависшие над ними истончившиеся, словно от голода, дома жадно впитывали в себя любые звуки. Шум шагов, стук копыт, тяжелое дыхание.
        Город пожрал все и теперь его засыпал снег. Но не белый, а светло-серый, больше похожий на пепел из прогоревшего костра. Снежинки очень неохотно таяли, несмотря на теплую погоду, и грязные проплешины легли на брусчатку, стали собираться на карнизах и козырьках зданий.
        Тэо стоял на холме, ближайшем к реке, том, на котором веками высился Каскадный дворец и изучал чужую, незнакомую Риону. Так, словно видел ее впервые.
        - Если доплыть в Филгам и пересечь весь Дельфин, оказаться на самом юге, где острый мыс лижут волны, а дальше одно лишь бесконечное море, там живут степные племена. Они тоже соланцы. Вроде как, - Лавиани непонятно чему усмехнулась. Каким-то своим мыслям. - Хотя они тоньше, смуглее, да глаза еще более темные. Они сжигают своих мертвых.
        - Народ курганов. Я был там однажды с цирком. К чему ты клонишь?
        - Мертвецов выносят на берег, обкладывают хворостом, льют масло, убивают быка, если богат. Или курицу, коли беден. Костер хорошо горит, а ветер поднимает пепел в небо. Однажды они сожгли несколько сотен покойников разом. И небо стало отдавать прах назад. Щедро, забыв о жадности. Их деревню засыпало им. Смотри, Попрыгун. Этот странный снег почти такой же, как тот прах. Медленно и величаво укутывает город покойников.
        Тэо покосился на нее с сомнением.
        - Что, рыба полосатая? Слишком много слов для такой, как я?
        - Да еще и высокопарных.
        Усмешка прорезала ее суровое лицо. Словно трещина, возникшая на сковавшем озеро льду.
        - Должна же я когда-нибудь превратиться в болтливую бабку. Сейчас самое время. Мир, судя по всему, на самом краю и простит мне такую слабость.
        Город засыпал снежный прах, и он спал, ожидая, когда вечные сумерки дня превратятся в ночь. Башни высились из серого марева пальцами скелетов, грозя непонятно кому. Районы Трещеток, Пепельной кучи, Удавки, Погребальных слов, Сгоревших слов, Ниток и тех, что тянулись за ними - все они, вплоть до внешних крепостных стен, теперь мертвы. Кто не успел уйти, навсегда остались там.
        Тэо помнил, как все случилось. Вода Пьины вскипела, впитала в себя ночь и с рассветом, перебродив, выплеснулась на противоположный берег. Не водой, но тьмой. И та, червями, устремилась в кварталы, пожирая и разрушая все, до чего могла дотянуться.
        Теперь это чудовище, огромное, темное, непостижимое, свившее берлогу на останках большей части Рионы, чутко дремало, и Тэо кожей ощущал его дыхание.
        - Ты ведь ходила туда?
        - Все порой страдают глупостью, мальчик. Но описать увиденное на второй день… Тьма знает, что там устроила зверушка Кара. Синие огни. Живых никого. Я не переступала границу. Видела, кое-кто так делал в поисках пропавших родственников, но назад никто не вернулся. Та сторона всех прибирает к рукам, - она хлопнула Тэо по плечу. - А после граница не пускала уже никого. Давай, Попрыгун. Хватит чесать языками. Пошли. Мы должны проверить, что там с Шерон.
        Каскадный дворец словно вымер. Одно крыло было полностью разрушено, через сад и парк к Пьине тянулась сизая плешь. Людей в других частях - практически нет. Пара десятков слуг для поддержания жизни тех, кто все же остался здесь, и одна гвардейская рота охраны. Герцог с семьей, советники, чиновники и благородные перебрались на север, в Леводно, маленький городок в четырех милях от Рионы. Следом за теми, кто обитал во дворце, и многие другие начали покидать то, что до последних дней считалось столицей Треттини. Исход жителей продолжался все это время и не кончился до сих пор. Сперва город оставили самые трусливые, следом за ними последовали осторожные и умные. Теперь наступил черед упрямых, тугодумов и отрицавших до последнего, что все не наладится.
        Как полагал Тэо, остались лишь смелые. Или те, кому просто некуда идти.
        О последних он сказал вслух, когда они с Лавиани, под молчаливыми взглядами охраны Оранжевого крыла, поднимались по колоссальной лестнице к внешним дверям.
        - Да, - согласилась та, внезапно добавив: - Но еще одних ты забыл. Горстку надеющихся на чудо, потерявших родичей в сожранных районах. Такие тоже есть. Давай-ка сейчас войдем, и ты присядешь там, у ваз.
        - Зачем?
        - В тебе изъян, я его чувствую. Странная болезнь. И то, как ты страдаешь от жара, видно без всяких моих талантов.
        - Хм.
        - Ты бы не хмыкал, а сказал старой обеспокоенной женщине, что с тобой происходит.
        - Шаутт зацепил.
        - А ну-ка присядь.
        Тэо сел на ступеньки, отряхнув волосы от снежинок.
        Лавиани, закрыв глаза, положила шершавую ладонь на лоб акробата. С минуту он изучал ее сосредоточенное лицо, нахмуренные брови, поджатые губы.
        - Интересно. - Она наконец отстранилась от него и, не скрываясь, вытерла руку о штанину, словно запачкалась в чем-то отвратительном и ужасно мерзком.
        - И это все?
        - Я что, по-твоему, из Шестерых, рыба полосатая? Дотронусь - и станешь здоров? «Интересно» это я к тому, сколько в тебе яда: он отравит алую тихоню, черную гадюку и любимого слона карифского герцога. Будь ты приличным человеком, а не каким-то пойди шаутт пойми асторэ, уже бы помер. Ан, нет. Живешь, дышишь и даже ухмыляешься. Я бы рада помочь, да не знаю как. Вот если Шерон…
        Она не стала продолжать, а Тэо не надо было напоминать, что Шерон сейчас не до них. Сойка и так это знала.
        Они шли по опустевшим, посеревшим, почти не освещенным коридорам огромного дворца. Тэо замешкался, когда сойка свернула в какой-то проем, толкнув дверь, ведущую в покои слуг.
        - Эм…
        - Вот только не учи меня. Я приходила в дома благородных, когда тебя на свете не было. Сам же сказал, этаж охраняют солдаты и никого к ней не пускают. Не желаю я бодаться лбами с упрямым лейтенантом. Нет настроения.
        - То есть, ты считаешь, здесь вход охранять не станут?
        - Ну, мы выйдем на балкон и поднимемся по стене на пару этажей вверх. Ты ловкий парень, да и я проворная. Уверена - справимся.
        Забраться по стене, действительно, оказалось для них просто. Цепляясь за выступы и перепрыгивая с балкона на балкон, сойка первой оказалась на нужном этаже. Ножом подцепила защелку, распахнула огромные оконные створки, выбралась в коридор.
        - Не шуми, - предупредила она Тэо, словно в этом была какая-то нужда, когда он легко и мягко спрыгнул на пол, не издав ни звука.
        Пустой коридор, пустой холл, пустые лестницы. Действительно, на этом этаже, большом и занимавшем достаточную площадь, чтобы здесь поместилась целая городская улица, не было охраны.
        К дверям, где находились покои Шерон, Лавиани подошла с необычной осторожностью и постучала так, словно опасалась разбудить степного льва. Тэо думал, что они прождут как минимум четверть часа, но замок щелкнул уже через минуту, и Мильвио, протиснувшись через приоткрытую щель, оказался рядом.
        От него пахло потом и вином, глаза были красными, одежда измята, но стоял он на ногах все также легко и пружинисто, как прежде.
        - Я догадывался, что это случится, - произнес треттинец, плотно закрывая за собой дверь. - Как только ты узнаешь. Уходи, сиора. Немедленно.
        - Тебе не кажется… - начала Лавиани, но он взял ее за плечо, подтолкнул к выходу.
        Не грубо, но решительно. Тэо полагал, что сойка вполне легко могла бы сорвать этот хват и остаться на месте, но удивительно - последовала за ним, прочь от покоев.
        - Не кажется. Ты не понимаешь, насколько здесь опасно.
        - Она опасна? - тут же высказала догадку Лавиани.
        - Ее дар. Ты должна держаться как можно дальше, чтобы не вводить его в искушение. Уходи. Я позову, если все образуется.
        Лавиани повела плечом, и треттинец разжал пальцы, подчиняясь ее намеку.
        - Ну, а ты, Фламинго? Чем ты лучше меня?
        Он грустно усмехнулся:
        - Я когда-то был волшебником. Второй раз она, даже находясь в таком состоянии, не допустит ошибки. Это все равно, что дважды сунуть руку в очаг. Тебе надо идти, сиора. Прямо сейчас.
        Лавиани скривилась, но было видно - она поверила ему.
        - Я могу хоть чем-то помочь девчонке?
        - Да. Быть как можно дальше, не умереть и не стать ее послушной опаснейшей куклой.
        Сойка скрежетнула зубами:
        - Ладно. Я стану ждать где-нибудь возле кухонь. Наш район, по счастью, эта дрянь не затронула. Обещай, что найдешь меня и позовешь, когда ей станет лучше.
        - Обещаю, - его зеленые глаза казались черными в тусклом свете сгущающихся сумерек.
        - Я хочу ее увидеть, - чуть склонил голову Тэо.
        - Ты же слышал…
        - Я асторэ. Не человек. Ее дар не подчинит мое тело. Быть может, я смогу помочь.
        - Не сможешь, - с сожалением ответил ему треттинец. - Но, возможно, она поймет, что ты пришел навестить ее. Быть может, это пойдет на пользу ее войне. Давай попробуем.
        Тэо понял, что входит в комнаты Шерон с осторожностью, едва ли не робостью человека, который пришел навестить тяжело больного, а может и умирающего.
        Раздраженное шипение Лавиани осталось по ту сторону двери. Акробат, прежде, чем сделать следующий шаг, осмотрел комнату.
        Стол завален грязной посудой и бесконечным количеством пустых винных бутылок. Часть из них валялись на полу, одна укатилась вообще на балкон, и теперь ее припорошил снег.
        Он перевел взгляд на Мильвио, и тот пожал плечами:
        - Дни идут, по мне, слишком долго. Невыносимо долго. Остается лишь думать, жалеть об утраченном и опустошать запасы его светлости.
        Пьяным южанин совсем не выглядел. Скорее смертельно уставшим, словно он не спал все эти сутки. Возможно, так и было.
        Высокие оконные створки, распахнутые настежь, впускали достаточно воздуха, но несмотря на это в помещениях властвовала духота, словно ветер преисполнился робости и не решался заглядывать сюда.
        Стул был перевернут, свечной воск никто не убирал, и он растекся, собравшись и нарастая грубыми потеками на мебели и подоконниках. Фэнико в ножнах лежал на брошенной на паркет вельветовой куртке. Рядом валялись книги, а также карты Треттини, Ириасты и Фихшейза, запачканные винными пятнами, смятые и исчерканные чернилами. Чернильницу Тэо тоже увидел. Точнее ее осколки - дорогое вьенское стекло разметалось острыми треугольными иглами по дальней части комнаты, а на охряной стене красовалась внушительная клякса.
        Акробат шагнул туда, где располагалась спальня, осколки хрустнули под подошвами его сапог, но, не дойдя, застыл, поперхнулся, закрыл рот и нос рукавом, отшатнулся назад, за невидимую границу, посмотрел на Мильвио, чувствуя, что глаза начинают слезиться.
        Смердело разверзнутой могилой.
        Треттинец же вел себя так, словно они находились на цветущем лугу.
        - Как?… - прохрипел Тэо, желая спросить, как товарищ выносит подобное, находясь здесь не первый день, но его внезапно парализовало от ужаса из-за страшной догадки. - Она…
        - Жива, - мечник указал в соседнюю комнату. Отсюда Пружина видел лишь угол большой кровати.
        - Я могу ее увидеть?
        - Если тебя не тревожит дыхание кладбища, сиор.
        Акробат признался себе, что весьма тревожит, но решительно двинулся вперед.
        И снова застыл. Он смотрел на Шерон, лишь краем сознания отмечая, как Мильвио стоит у него за плечом.
        Она сидела по-карифски, точнее - стояла на коленях, кулаками упираясь в одеяло и задрав лицо к потолку. И сильно изменилась за те дни, что Пружина ее не видел. Похудела еще ужаснее, чем прежде. Кожа стала бледной и сухой, нездоровой, столь тонкой, что сквозь нее, казалось, просвечивают кости. Особенно это было заметно на руках и на скулах. Волосы в беспорядке, спутаны, белых нитей в них добавилось, а глаза огромные, словно у совы.
        Вываренные, как солнце нынешнего дня.
        Чужие. Не этого мира.
        Глаза чудовища. Или ведьмы из зловещей сказки.
        Тонкое левое запястье совсем недавно кровоточило, Тэо видел, что повязка, которую сделал Мильвио, сильно намокла от крови, а та, просочившись через бинты, испачкала еще и простынь с одеялом.
        На высоте плеч Шерон, зловеще сияя белым светом, точно две маленькие злые звездочки - кружили кубики игральных костей.
        Именно они издавали это ужасное зловоние, словно приносили его в спальню со всех погостов мира и полей сражений.
        Несколько секунд Тэо смотрел в серое лицо некроманта, на обескровленные искусанные губы, страшные глаза. Было понятно, что Шерон его не замечает и словно спит наяву.
        - Она ведет битву, - справившись с тошнотой от мерзкого запаха, произнес Тэо. - Но с кем?
        Мильвио положил тяжелую руку ему на плечо, потянул за собой, прочь из комнаты. Пружина бросил полный сожаления последний взгляд на девушку, прежде чем последовать за треттинцем.
        Стоило лишь преодолеть невидимую границу, как кладбище осталось за спиной, и появилась возможность дышать. Мильвио поднял опрокинутый стул, толкнул, рассчитав столь ловко, что проехав по полу, через все помещение, тот остановился перед Тэо.
        - Идем на балкон, сиор.
        В последних словах он не скрывал иронии. Перебрал пустые бутылки, одну чуть не разбил, нашел целую, кинжалом срезал печать, взялся за штопор, подхватив два стакана. Тэо, подняв сул, пошел за южанином.
        Снег закончился также внезапно, как начался. От него остались лишь капли да лужицы. Стало жарко, даже знойно, и наступающая ночь влажно дышала землей, которая отдавала тепло пасмурному небу.
        Огни горели только по этому берегу, а еще в порту, нескольких башнях и по периметру ближайшего к дворцу сектора городской стены укреплений. Большая часть Рионы была погружена во мрак, но Тэо помнил ее в первую и во вторую ночь, пока люди еще оставались живы и кто-то мог поддерживать пламя.
        То горело ярко-синим, болезненным для глаз светом.
        Мильвио разлил вино. Густое, медово-янтарное и наверное ароматное, но Тэо, все еще пребывающий мыслями у постели Шерон, скованный запахом, остерегся пить. Просто принял стакан, ожидая, когда Мильвио начнет говорить.
        - Ты прав. Она уже несколько дней ведет битву с собственным даром, - наконец ответил треттинец, облокотившись о перила. - И я могу лишь надеяться на ее победу. Нам всем очень повезло, мой друг. Что сначала она была указывающей, затем долго жила рядом с самым большим некрополем в мире, потом - что в ее руках оказалась книга старого некроманта, а способностей Шерон оказалось достаточно, чтобы учиться. И наконец браслет. Она сумела с ним договориться, - бывший волшебник сделал глоток, прищурился. - Это большая удача. Не будь всего перечисленного - и финал истории первого некроманта за тысячу лет уже бы наступил.
        - Почему сейчас? Из-за близости той стороны?
        - Я как-то рассказал ей о мотыльках, которые падают на стекло. Их вес ничтожен, но если ночных бабочек будет много, очень много, то стекло не выдержит, мой друг. Она закалила стекло всем, что я перечислил. Но вот это, - треттинец провел рукой вдоль мрака, в котором скрывался ночной город. - Умерли тысячи, почти одновременно. И Шерон захлебнулась в смертях, как утопающий захлебывается в воде. Стекло дало трещину, но держится. Пока держится…
        Он замолчал, снова став смотреть на вымерший город.
        - Что будет, если она не справится? Если дар смерти возьмет верх над ее волей? Она погибнет?
        Мильвио покачал головой:
        - Нет. Она слишком сильна для подобного исхода. Раньше - возможно. Теперь нет. Шерон не умрет.
        Тэо облегченно перевел дух и наконец-то решил попробовать вино. Словно галька на морском берегу, которую лизнул, а теперь колет язык от яркой соли. А еще смола и ежевика.
        - Всегда поражался, как ты можешь выбирать среди бутылок столь интересные.
        - Опыт долгих лет, - вопреки ситуации, что творилась вокруг, Мильвио нашел силы на улыбку, но тут же стал серьезен. - Ты не до конца понимаешь последствия, если дар победит волю Шерон. Если стекло лопнет.
        В вине появился кислый привкус. Лизнул язык и небо, охладил гортань.
        - Она не умрет. Но изменится. И поверь, сиор, эти изменения тебе не понравятся. Никому не понравятся. Ее захватит смерть, та, что подчинялась ей, теперь подчинит ее. Представь себе жестокое существо, потерявшее прошлое, стремящееся лишь множить трупы и повелевать ими. И так до бесконечности. По кругу.
        Тэо увидел в глазах собеседника тревогу, но ничего не спросил. Не знал, какой из десятка волнующих вопросов задать первым и, он признался в этом самому себе, страшился спрашивать.
        - Существование тзамас в нашем мире было предопределено если и не Шестерыми, то самими асторэ. Но где-то в веках, после Бледных равнин Даула, некроманты пошли своими, очень темными тропами. Они конфликтовали с нами, их ненавидели таувины. Часто с ними можно было договориться, но случалось, что той стороны в их сердцах накапливалось слишком много и тогда мир накрывало безумие. Когда не человек управляет даром, а дар человеком - он вытаскивает из души все самое темное. С браслетом она очень сильна, слишком сильна, чтобы не учитывать последствий. Волки, которых она подняла на перевале, покажутся милыми овечками.
        - Что нам делать, если такое случится? - от подобного вопроса на языке остался крайне отвратительный привкус, который нельзя прогнать даже целой бутылкой хорошего вина.
        Мильвио указал на меч. Тот, в слабом отблеске свечей, обернулся в зловещие тени, словно в тяжелый длинный плащ. На миг Тэо почудилось, что они слабо шевелятся, дышат, он напрягся, пригляделся, но понял, что это обман зрения, всего лишь игра воображения и света.
        - Это тоже артефакт одного из Шестерых, как мы теперь знаем. Полагаю, высок шанс, что Фэнико смог бы противостоять браслету.
        Они долго смотрели друг в другу глаза. Продолжать не имело смысла. И так все предельно ясно. Тэо внезапно осознал, насколько сидящий перед ним южанин вымотался за последние дни. И перед каким тяжелым выбором он стоит.
        Никому подобного не пожелаешь.
        Мильвио аккуратно поставил стакан с вином на балконные перила, сходил в комнату, поднял меч, вернулся.
        - Фэнико в прошлом носил иное, истинное имя. Как его назвал первый владелец? Лед? Губитель? Клевер? Или просто Меч? Возможно, до того, как Тион совместил клинок со своим веером, настоящее имя подходило куда лучше нынешнего. - Мягко, почти нежно прошелестело, когда треттинец извлек оружие из ножен. - Он сильно изменился от первоначальной задумки мастера, его создавшего. И речь не только о рукояти и гарде, которые сделал я. Сам клинок стал иным, мой друг. За годы, что его точили и правили - уже и легче. У меча появилась иная душа, но он, полагаю, помнит многое. Всех тех, кого забрал на ту сторону. И вот что я тебе хочу сказать, мой друг. На Фэнико достаточно крови тех, кого я считал своими друзьями.
        Мильвио хмыкнул, досадуя на себя за эти слова.
        - Нет. Не так. Тех, кто были моими друзьями. Война Гнева раскидала нас по разные стороны, и мы рвали друг другу глотки. Не буду оправдываться, я горел жаждой мести, ничуть не меньше, чем Тион. И считал всех, кто против, кто остался с Мелистатом, предателями и убийцами. Молодости часто сопутствует глупость, тут Лавиани права, как никогда. Ты всегда на светлой стороне, те, кто против тебя, всегда на темной. Никаких полутонов, никаких компромиссов. Что это, если не глупость? Знаешь, кто изменил меня? Больше, чем вся та жестокая бесконечная бойня, с испытаниями, потерями, жертвами и поступками, о которых я до сих пор сож… - он криво, болезненно улыбнулся лишь одной стороной рта. - Которых я стыжусь. Лавьенда. Первая, после Мелистата, среди наших врагов. Вторая, после Тиона, по силе в нашем поколении волшебников. Когда я проиграл ей поединок, она сделала то, чего не сделал бы я - пощадила меня. Я, а точнее тот волшебник из прошлого, убил бы без сомнений. Но она зародила во мне эти самые сомнения. Пускай я навсегда лишился магии, выгорел, но растерял свою ненависть. Та, сгорев, унеслась пеплом вместе с
ветром, который перестал мне подчиняться и пожрал земли, которые теперь называют Смерчами. Войс в тот день умер. Или стал умирать. Я вдруг увидел себя со стороны. Всех нас. И увиденное вызвало во мне отвращение. Мы потеряли человечность, мой друг. Перестали замечать простых людей, превратили их в фигурки на игровой доске, безвольных кукол, в куски мяса, которые должны были исполнять нашу волю и умирать за нас. Мелистат, без сомнения, был виноват, я до сих пор так считаю, но виноваты ли десятки тысяч, что не пережили Войну Гнева? Очень сомневаюсь.
        Он одним глотком опустошил стакан, вложил меч в ножны.
        - Всегда есть выбор. Всегда можно сделать несколько вещей. Сойти с дороги, по которой ты идешь. Или же на которую тебя поставили. Никто не безвольная кукла, мой друг. И иногда следует не делать то, что правильно. Отступить. Проявить жалость. Или слабость, как сказал бы мой старый друг.
        Треттинец протянул Фэнико Тэо и, заметив колебание на лице акробата, мягко сказал:
        - Она - лучшее, что у меня есть. За все века. Я не желаю обнажать меч против нее, что бы ни случилось дальше. Унеси его. Чтобы у меня не возникло ни малейшего соблазна встать у нее на пути.
        - Ты сдаешься. Хочу, чтобы ты понял - я не осуждаю. Я бы тоже не поднял на нее клинок.
        - Не сдаюсь. И сделаю все, что смогу, чтобы остановить катастрофу. Но я не стану причинять ей вред. И никому не позволю. Так что рад, что ты на моей стороне.
        Тэо, помедлив, кивнул. Дышать стало немного легче. Он поднялся, сжимая меч.
        - Я верну его, когда все наладится.
        - Да. Нам остается только ждать.
        - А что с войной? Давно не слышал новостей с севера.
        Мильвио нахмурился:
        - Я допустил несколько серьезных ошибок. Недостойных моих знаний. Следовало не мешкать, когда я услышал о Рукавичке. Но другие дела, обещание, что я дал Шерон, вынудили меня пойти иным путем. Я до последнего не предполагал, что это шаутт. Превратился в человека, который хотел поверить в невозможное. Я так долго искал асторэ, отводил их в Туманный лес, ждал возвращения… ты тоже не вернулся, и мне захотелось, чтобы мечты стали правдой. Чтобы наконец-то появилась асторэ, которая защитила семью горного герцога от шауттов.
        - Сама пришла в Туманный лес? Не превратилась в пустого?
        - Такое было дважды после Катаклизма. Почему бы не случиться еще раз?
        - Дважды? - удивился Тэо. - И что произошло с ними?
        - Их нашла Нэко, - ровно произнес Мильвио. - В то время она была… иной. Скажем так.
        - О.
        Пояснения Пружине не требовались.
        - Я поверил, что Рукавичка может быть асторэ, и верил, пока не стало слишком поздно. А затем не смог остановить ее. Теперь война проиграна. Полагаю, Лентр падет до того, как завершится лето.
        - Не узнаю тебя, мой друг. Ты просто устал.
        - Нет, мой друг. Посмотри на то, что произошло. Флот уничтожен и мы не получим поддержку от Алагории. Риона потеряна. Она никогда не восстановится, не будет прежней. И в ней поселилась угроза, нечто, чего я не понимаю. Герцог вновь колеблется, стоит ли приходить на помощь соседу. Даже если он решится, моральный дух солдат из-за случившегося здесь - сильно ослаб. Они не смогут стойко сражаться.
        - И как нам справиться с этим?
        Треттинец похлопал Тэо по плечу:
        - Если найдешь решение, то не забудь рассказать мне. Сейчас мне важна только она и я никуда не уйду, пока все не разрешится. А теперь унеси его. Да. И вот еще что.
        Южанин достал из ящика стола и протянул акробату маленький пучок сухой травы. Хрупкий и блеклый.
        - Я собрал эти цветы, когда был на Талорисе. Ты отравлен. Завари и выпей. Это поможет.
        Тэо вышел в коридор, и Мильвио плотно закрыл за ним дверь.
        Глава вторая
        Утраченная цель
        Я видел произошедшее собственными глазами.
        Как было написано за тысячи лет до этого дня Милосердной.
        Старый улей, что она вручила нам, как Дар, давно опустевший и мертвый, стал дарить мед на исходе зимы.
        Пророчество сбылось. Сегодня мед застыл. Превратился в камень. Янтарь. Пришло время. Недолог час ее возвращения.
        Храм готов.
        ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ ХРАМА
        Бланка Эрбет ощущала себя паучихой, свившей гнездо среди бесконечного кладбища и груд дымящихся костей. Гнездо, вне всякого сомнения, уютное и в данный момент даже вполне безопасное. Но тревога, поселившаяся в сердце, не давала расслабиться.
        Она понимала, что зловещее затишье, тяжелой дланью накрывшее Риону, явление временное, более того - скоротечное.
        Впрочем, следует быть честной с собой. Паучихой, зловещим созданием, таящимся во мраке в ожидании жертвы, Бланка не была. Никакая она не паучиха. Максимум - маленький паучок, напуганный, растерянный, неуверенный и замерший в укромном месте, лишь бы о нем не вспомнили, не заметили, прошли мимо и оставили в покое.
        Несколько раз на дню к горлу подкатывал страх, холодил нёбо и этот холод скатывался вниз, словно ребенок со снежной горки, захватывая внутренности, покрывал изморозью желудок и вызывал приступ тошноты. Чтобы справиться ней, приходилось глубоко дышать носом и до боли сжимать зубы, казалось, что они вот-вот раскрошатся, лопнут осколками, раня язык и щеки. Но дурнота отступала раньше.
        Бланка знала, что рискует, но не могла поступить иначе, а потому натянула свою паутину - целых три легких нити, которые она взяла из окружения и приспособила для своих нужд. Довольно эгоистичный поступок и без сомнения жестокий, но госпожа Эрбет не могла иначе.
        Она взяла на себя то, с чем не смогла справиться Лавиани. Лечила Вира. Сойка в тот день сумела лишь удержать жизнь своего ученика, но повреждения оказались слишком обширны и мальчишка так и не пришел в себя, а значит не мог воспользоваться собственными талантами для восстановления здоровья.
        - Ты не поможешь! - бывшая убийца Ночного клана не хотела уступать.
        - Я попробую… - Бланка не желала вступать в долгий спор. - Ему нужна сила, чтобы начать путь обратно, а не упасть на ту сторону. Неужели ты настолько против моего вмешательства?
        - Он мне не родной, и я обычно не трясусь над жизнями малознакомых людей. Но в данном случае мальчик полезен для нас и ему хорошо бы выжить. Твоя же сила… - сойка покрутила пальцем в воздухе, словно собирая вокруг себя тучи. - Ты сама ее не понимаешь. И я не понимаю. Такое себе… как бы не вышло хуже.
        - Посмотри на него.
        Лавиани, не любившая делать хоть что-то, о чем ее просят, набычилась, но все же взглянула на ученика. Вир лежал на кровати перетянутый бинтами, которые пропитывала кровь из страшной раны, зашитой сойкой суровыми нитками и залитой крепким алкоголем. Походил он на покойника, который уже двумя ногами в могиле, но каким-то чудом все еще не упал в нее окончательно.
        - Ну. Смотрю. И что?
        - Тебе не кажется, хуже уже не будет? Хуже просто некуда.
        Сойка с раздражением поскребла себе шею грязными изломанными ногтями, точно собака, которую одолевают блохи, и произнесла с наигранным сомнением:
        - Кто я такая, чтобы бодаться с самой богиней?
        - Перестань!
        - Гнев? Ну-ну. Не спали оставшиеся огрызки города, рыжая. Чем тебе запал в душу этот юнец?
        - Он защищал меня, - и, увидев скептическое лицо собеседницы, добавила: - Этого, ты считаешь, мало? А по мне - большее, чем делал для меня даже отец. Не говоря уже о муже. Тот готов был защищать друзей, любимых псин или свою гнилую честь, но не меня. …Вир встал на пути у моих врагов. И я собираюсь ему помочь.
        - Надеюсь, ты понимаешь, что подобные действия подвергнут риску всех, кто рядом с тобой. Сулла могут прийти в любой момент, стоит лишь тебе совершить ошибку.
        - Сулла приходили из-за того, что я, сама того не зная, создавала брешь на ту сторону. Меняла структуру ткани. Сейчас этого не случится. К тому же, у меня есть защита.
        - Твои евнухи не способны защитить даже тухлую курицу! - с презрением фыркнула Лавиани. - Сулла разберут их на кусочки и накормят саранчу.
        - Я же сказала, они не придут, - с терпеливой обреченностью уставшей матери ответила ей Бланка. - Я буду осторожна. И Тэо поможет. Его эти существа боятся.
        - Тэо сейчас нет. Он остался во дворце.
        - Так найди его и не стой у меня на пути. Время уходит.
        Лавиани еще раз бросила быстрый взгляд на Вира.
        - Тьма с тобой, рыжая. Я вернусь, и мы поговорим.
        Но она не вернулась. Шесть дней уже прошло с той ночи, как в подземелье Гвинта пробудилась та тварь, но от сойки не было ни слуху ни духу. Тэо, впрочем, тоже не появлялся. Как и сулла. Бланка, предоставленная сама себе, стала тем самым паучком, что создал паутину.
        Это оказалось очень непросто.
        Бланка прекрасно помнила, на какие нити не реагировали сулла.
        На темные.
        А таких поблизости не было. Она решила рискнуть, взяла самые тонкие, едва видимые, протянула их к Виру, двумя оплела запястья, третью перекинула через грудь, над сердцем. Но нити расплелись, вернулись на свои места.
        В следующий раз их свободные концы Бланка обернула вокруг дерева, растущего в саду особняка. Никаких изменений.
        Она подумала еще. Тщетно поискала хоть что-то темное, втайне мечтая, чтобы на улице появился искари, шаутт или хотя бы мэлг. Покусывая губу, в глубоком сомнении покинула комнату Вира и вышла в зал, все еще испачканный кровью после схватки с незваными гостями.
        Самый молодой из дэво молился в углу над палочкой, источавшей аромат густого, сладкого, незнакомого ей благовония. Старший спал прямо на голом полу, положив себе на глаза шейный платок. Тот, кого звали Ради, единственный, чье имя она запомнила, сидел на широком подоконнике, смотря на опустевший город.
        Заметив ее, легко спрыгнул на пол, поклонился с удивительным изяществом:
        - Госпожа.
        Молодой прервал молитву, старший (возможно он и не спал), убрал тряпку с глаз, поднялся на колени и тут же распластался на миг, коснувшись лбом пола.
        Бланка помедлила, рассматривая их лица. Видя нити эмоций. Счастье. Восторг. Нетерпение. Почти экстаз. От этих чувств она смешалась на несколько мгновений.
        У нее было множество вопросов к этим странным южанам из далекого загадочного Храма. Она мало что о них знала. Лишь какие-то обрывки из легенд и то, что рассказала ей Шерон за время путешествия.
        - Мне нужны знания о нитях. Что вам о них известно?
        Они переглянулись, помедлили.
        - Мало, о милосердная. Лишь то, что ты оставила нам в текстах, - произнес старший. Повисла пауза, и Бланка щелкнула пальцами, подгоняя дэво, понимая, отчего заминка.
        - Допусти, что я не помню того, что написала тысячи лет назад. Освежи мою память!
        - То, что вы, Шестеро, называете нитями, является основой ткани мира. Плетениями асторэ, которые они принесли из другого пространства, госпожа. Это и есть суть магии. Она во всем и во всех.
        Заметив досаду на ее лице, он смешался, замолк, и сероглазый Ради взял слово:
        - О, милосердная. Мы бы справились куда лучше, если бы поняли твои устремления.
        - Я хочу передать моему другу силу с помощью нити. Чтобы он стал здоров. Я могла бы так поступить, если рядом оказались темные нити той стороны. Но вокруг лишь обычные и, взявшись за них, я рискую своей и чужими жизнями. Было ли что-то об этом в книгах вашего Храма?
        - Разве милосердная не поступала так прежде? Она не раз и не два лечила страждущих. Но Мири не касалась нитей, на которые был наложен запрет асторэ.
        - И как же она справлялась?
        - В текстах сказано, лишь «собственной силой». Она не трогала чужих плетений и не забирала силы у живых. «Отдавала лишь то, чем владела сама».
        Бланке пришла в голову одна идея и, не благодаря за беседу, женщина поспешила к Виру, но Ради ее остановил.
        - Госпожа! Пророчество, что привело нас сюда…
        - Не сейчас.
        - Но, госпожа. Это важно, и мы твои следы…
        - Не сейчас! - на этот раз она ответила жестко. Точно так, как слугам дома, когда те забывались и смели ей перечить.
        Удивительно, но дэво склонили головы, признавая ее право.
        Вернувшись, она встала перед зеркалом, глядя на себя - связанную из черных, рыжих, алых, серых и белых шерстяных нитей. Указательным и большими пальцами правой руки взяла себя за левое запястье, нащупала нужную нить - ту, что мятой отдавалась во рту, стоило лишь коснуться. Потянула…
        Не сдержала стона из-за боли. Словно вытаскивала из-под кожи нерв, а не темную нить. Поняла, что ноги не держат, сразу же села, чтобы не упасть, но не отпустила, продолжила тянуть.
        Она поняла, как действовала Мири. Отдавала кому-то собственные силы. Бланка не была богиней, пускай троица мутцев и поклонялась ей, но ради Вира готова была на подобное. Хотя и не знала, чем придется расплачиваться впоследствии.
        - У меня получится. - Почти ярд нити расплелся из нее. Она продолжала тянуть, с трудом борясь с болью, думая о том, что кажется проще было извлечь и размотать собственные кишки, чем получить желаемое.
        Бланка заливалась слезами, плакала беззвучно, но сознания не теряла и внезапно даже пожалела, что рядом нет Лавиани. У той имелась чудесная способность - злить, и это сейчас придало бы сил госпоже Эрбет.
        По ее ощущениям спустя сутки, хотя на самом деле не прошло и часа, она, перекинув первую нить через люстру, оплела правое запястье Вира и взялась за вторую. Наконец, ей удалось сплести свою паутину, и та запульсировала в такт биению сердца хозяйки, а потом - уже отзываясь на дыхание раненого.
        Ощущая себя совершенно опустошенной, она, словно раненая кошка, свернулась в ногах у Вира и провалилась в неспокойный сон.
        Сад, по-прежнему хранил следы боя: застрявший в стволе дерева арбалетный болт, сколы на стенах от ударов оружия, мелкие капли крови, темно-бордовой ржавчиной въевшиеся в плиты дорожки, вьющейся вокруг особняка. Тусклый день, холодный ветер треплет вялую листву, которая лишь совсем недавно распустилась, но из-за происходящего в Рионе быстро шагнула из весны в осень. Трава тоже пожухла, и оттого весь некогда уютный уголок между домом и высоким забором казался неухоженным и даже заброшенным.
        Тэо остановился на его границе, увидев Вира и Бланку. Ученик Нэ, обнаженный по пояс, держал госпожу Эрбет за руку. На земле валялись срезанные, потемневшие от крови бинты.
        Бланка, почувствовав присутствие акробата, повернулась к нему. Темная повязка на глазах ничуть не мешала ей понять, кто пришел. Ее губы тронула улыбка, и Пружина понял, что она рада его видеть.
        - Не думал, что ты выберешься из кровати в ближайший месяц. Никаких намеков на твою рану, Вир. А говорят, что в мире больше не случается хороших чудес.
        - Полагаю, так говорит Лавиани, - ученик Нэ с трудом сдержал усмешку. - Тот самый человек, который не дал мне отправиться на ту сторону. Ну, а Бланка завершила начатое.
        Тэо чуть приподнял брови, прося объяснить.
        - Мелочи, - небрежно ответила госпожа Эрбет. - Я лишь добавила ему немного сил, чтобы он пришел в себя. Все остальное работа его талантов.
        - «Добавила сил», - пробормотал акробат, теперь хмурясь. - Как тогда в Аркусе дала сил Шерон? Но где ты взяла нити…
        Только теперь он увидел, как выглядят указательный и большой пальцы на ее левой руке и замолчал. Черная, словно бы обугленная плоть истаяла, тонкой кожицей обхватывала косточки, но пальцы, несмотря на жуткий вид, сохранили удивительную подвижность.
        - Я взяла их у себя.
        - Рискованный шаг. Ты знала, к чему приведет твоя игра со статуэткой?
        - Нет, - она сочла неправильным лгать. - Но, если бы знала, это ничего бы не изменило.
        - Жаль, что я не мог тебя остановить, - с горечью произнес Вир и натянул через голову широкую плотную рубаху.
        - Не жаль. Возможно, они и выглядят так ужасно, как ты говоришь, но я не замечаю разницы. После потери глаз это сущая ерунда. Я поступила верно.
        - Это никак не исправить? - спросил Тэо.
        - Мои таланты не могут вылечить подобное, - теперь в голосе Вира слышалась досада. - Я пытался. Может, асторэ сумеет?
        - Нет. Я не обладаю умением лечить.
        - Подожди… разве это не Фэнико у тебя? Что с Мильвио и Шерон?! - встревожилась Бланка.
        Ему пришлось рассказать о происходящем в Каскадном дворце.
        - Я должна что-то сделать для нее. Возможно, нити спасут ее?
        - Нет, госпожа, - Ради стоял возле открытого окна. - Смерть нельзя вылечить ничем, кроме самой смерти. Наследница Мерк не властна для нитей. Ты можешь дать ей силу для магии, но не здоровье или душевный покой.
        - Ты подслушивал?! - в голосе Бланки прозвенел гнев.
        - Я лишь скромная служанка богини и не мыслю о подобном кощунстве. Ты избегаешь нас, о милосердная. Сегодня в первый раз за шесть дней ты покинула спальню. Мы ждали и не беспокоили, как ты велела, но время уходит. Пророчество…
        - Думаешь, мне есть дело до пророчеств вашего Храма, южанин?!
        - Я смиренно прошу участия, госпожа. Ибо только так ты сможешь спасти ту, кто разорвет мир и соберет его заново.
        Они все трое смотрели на дэво, пытаясь осознать прозвучавшие слова.
        Ради чуть поклонился:
        - Я сварил кальгэ и испек лепешки из кукурузной муки, куркумы и меда. То, чем питалась Мири во время Наставлений первым из нас.
        - Я не Мири!
        Дэво ничуть не смутили резкие слова:
        - Но ведь это не помешает тебе отведать их и накормить своих друзей.
        Вир, к большому удивлению Тэо, приобнял Бланку за плечи, сказав с добродушной непосредственностью:
        - Твой гость очень добр, а я страшно голоден. Ты не возражаешь, если мы поедим и выслушаем его?
        Мгновение женщина была напряжена, Пружина видел гневное выражение на ее лице, упрямо сжатые красивые губы. Она сдержалась, хотя в первый миг хотела повести плечами, вынуждая мальчишку убрать руку. Однако Вир продолжал улыбаться, смотреть на нее с видом человека, который обсуждает нечто незначительное, и Бланка слегка расслабилась.
        - Мне не в радость то безумие, в которое они хотят меня затянуть. Не желаю играть чужую роль.
        - Ну, - Вир еще раз улыбнулся. - Насколько я успел тебя узнать, ты не та, кого можно заставить играть чужие роли. И бегать от них вечно не получится. Они считают тебя Мири? Что с того? Хочешь быть Бланкой Эрбет, я вот совершенно не возражаю. Но если речь идет о Шерон… Я плохо с ней знаком, времени не было, но раз она твой друг и беседа с мутцами может помочь ей, то плата ничтожна.
        - Хорошо. Я выслушаю вас, - приняла она решение.
        Снова поклон, ибо Ради был щедр на них.
        - Если они тебе так не нравятся, то зачем ты позвала их сюда? - негромко шепнул Тэо, когда дэво скрылся в глубине дома.
        - По нескольким причинам, - вздохнула Бланка. - Во-первых, найдя меня, они никуда бы не делись, сколько бы я их не прогоняла. Проще оттащить голодного кота от рыбьей головы, чем фанатиков от того, что они считают своим предназначением в жизни. Сидели бы у ворот… Во-вторых, по крайней мере на словах, они клянутся защищать меня и помогать мне. Если это так, то довольно глупо отказываться от подобных услуг в наше непростое время. Лавиани успела немного рассказать мне, на что способны некоторые служанки Мири.
        - Но… - Тэо просто чувствовал это самое «но».
        - Я боюсь, - неожиданно просто призналась она. - Узнать что-то о статуэтке. И что они правы и моя личность лишь пыль на чем-то большем. У жителей Черной земли, которым плевать на Шестерых, есть легенды о собственных богах. О том, что те бессмертны и занимают оболочки достойных, чтобы жить дальше. Боги меняют их, как одежду, а люди, что раньше владели телами, просто растворяются в вечности. Я слишком люблю жизнь и свободу, чтобы какая-то Мири внезапно забрала у меня то немногое, что осталось.
        - Это легенда дикарей, - возразил ей Тэо. - Маленького дикого племени, живущего где-то в джунглях и ничего не знающего про асторэ, таувинов и волшебников. Никто не вселяется в других людей и не захватывает их тела.
        Он осекся, поняв, какой сказал вздор, и это не укрылось от Бланки.
        - То, что теперь в теле мальчишки да Монтага? Ты ведь вспомнил о нем.
        - Та сторона, не волшебник из прошлого. Иначе бы они просто существовали вечно, с легкостью меняя тела - уверяю тебя, все бы знали об этом! Так что никто не живет в глубине твоего сознания, и никто не изменит твое «я». В этом я убежден.
        - Убежден? - Она подошла к нему, заглядывая в лицо, и он ощутил этот взгляд несуществующих глаз даже через плотную ткань ее темной повязки. От него становилось больно, он жег, точно угли. - Убежден сердцем или разумом? Сердце часто следует тропой эмоций и самообмана, а разум - он старается не слушать сердце, а потому сомневается. А вдруг эти глупые размышления все же правда?
        - Не сердцем и не разумом. Кровью асторэ.
        - Хочу поверить тебе и перестать терзаться сомнениями.
        - Поверь сначала себе. Ты Мири?
        Возникла пауза, будто женщина прислушивалась, ожидая, что из глубин ее сознания придет правильный ответ. Она облизала пересохшие губы, словно страшась, что против собственной воли произнесет не то, что желала сказать:
        - Нет. Я Бланка Эрбет. Мой отец Язев Эрбет, а мать Инджер Эрбет. У меня было три брата. Этот шрам на предплечье я получила в шесть лет, напоровшись на гвоздь в отцовской конюшне. В тринадцать я уже сносно стреляла из арбалета. В четырнадцать меня поцеловали. Я помню свой город, я люблю виноград и рыбу, мне нравится, как пахнут пионы и выпечка. Я люблю зеленый цвет, книги и как дождь шелестит в листве. Знаю человека, который ослепил меня. До сих пор просыпаюсь, если он преследует меня в кошмаре. Помню, какой был солнечный свет за мгновение до того, как потеряла глаза. Знаю яды и древнее наречие. Но не знаю ничего из прошлого одной из Шести. Ее радостей и печалей. Целей, желаний, привязанностей.
        Ради ждал их на кухне, возле растопленного очага. Свет из окна сочился все такой же тусклый, так что он зажег много свечей, почти все, что нашлись в комоде на первом этаже.
        Крепкий аромат только что сваренного кальгэ насыщал воздух, несмотря на открытые окна. На столе лежали большие лепешки, румяные и свежие, вареное куриное мясо, мёд, а еще острые алые перцы, горкой сложенные на круглом медном блюде.
        Вир был не из тех, кто церемонится или ожидает приглашения. Под безучастным взглядом мутца, он полил лепешку медом, кинул на нее несколько куриных кусков. Перец откусил сразу, больше четверти, зажмурился на мгновение, но не произнес ни звука, лишь смахнул свободной рукой потекшие по щекам слезы.
        - Господин желает кальгэ? - Ради снял с очага кувшин, взяв его за длинную, на первый взгляд совершенно нелепую ручку. На безымянном пальце левой руки южанина было черное кольцо, украшенное темно-желтым янтарем.
        Вир лишь мотнул вихрастой головой. «Мутское пойло», как это называла Нэ, он не любил по примеру своей учительницы.
        Бланка взяла одну из пустых чашек, молча протянула дэво. Когда темный маслянистый напиток наполнил емкость до краев, так, что малейшее колебание руки пролило бы его на землю, шагнула к столу.
        - Тэо. Угощайся, - предложила она тоном хозяйки.
        Акробат взял только лепешку, с удовольствием ее понюхал, сказав:
        - Совсем забыл, как пахнут настоящие бава.
        - Господин был в Муте? - вежливо поинтересовался Ради.
        - Нет, но на юге Карифа есть переселенцы из вашей страны. В том числе и те, кого преследует Храм.
        - Таких немного. Если совершено серьезное преступление против заветов, то следы Богини находят преступников и возвращают на родину, для покаяния. Те же, кто пекут бава и говорят о том, что служанки Мири ищут их, лгут. Они нам не нужны, иначе бы их давно вернули.
        Прозвучало это немного зловеще.
        - Какие же преступления караются… возвращением? - Бланка откинулась на стуле, сцепив руки. Чашка с исходящим паром напитком стояла рядом, но мало интересовала ее.
        - В горах Мута суровая жизнь, о милостивая. Ночью холодно, днем очень жарко. Тяжелая работа, познания, молитвы, испытания тела. Для того, чтобы чтить тебя и стать твоими следами, приходится много трудиться.
        Бланка предпочла проигнорировать «тебя» и ободряюще кивнула, чем вдохновила дэво.
        - Послушники, что уже дали клятву служения, встав на дорогу истины, порой не выдерживают усилий и покидают Храм. Мы возвращаем их.
        - Всегда?
        - Всегда.
        - Их убивают? - Вир перестал жевать, чтобы задать вопрос.
        - Нет. Их преступление мало и, если бы не клятва, связавшая с богиней, мы бы даже не отправлялись на поиски. Сурово наказывают лишь тех, кто уничтожает по злобе священные тексты, убивает других братьев, разрушает волю ее, вмешиваясь в пророчества, и рассказывает о том, что скрыто, непосвященным.
        - Интересно, - Вир щелкнул пальцами. - Ты хотел поговорить, но не будет ли это считаться рассказом для непосвященных?
        - Нет, ибо разговор идет с тем, в ком воплотилась Мири.
        - Но мы с Тэо - не она.
        - Вы ее спутники, - Ради отмел движением руки все сомнения. - Если милосердная так хочет, то вы будете знать столько же, сколько и я. Госпожа. Тебе не нравится запах? Или цвет? Мало специй? Только прикажи, и я сварю новый.
        Он обеспокоенно указал в сторону нетронутой чашки.
        Бланка сделала осторожный глоток, чувствуя приятную горечь.
        - Прежде, чем ты скажешь, зачем так хотел поговорить, ответь на вопрос - где твои друзья?
        - Они ушли, чтобы помочь тебе.
        - Хм… не помню, чтобы просила помощи. Похоже, вы делаете то, что считаете правильным, даже не думая советоваться со мной.
        - Госпожа забыла, мы не могли принять ее совет и исполнить волю, поскольку она ткала нити и была занята несколько дней. Саби и Ремс изучают город, чтобы позже раскрыть, какова опасность и не следует ли тебе покинуть его, пока есть такая возможность. Они скоро вернутся.
        - Хорошо. Расскажи мне все. Впрочем… полагаю, тогда рассказ выйдет слишком долгим. Расскажи, что важно. И начни с того, зачем вы пришли и зачем вам я?
        - Благословенный рассвет ошибается. Не ты служишь нам, а мы тебе. Мы пришли сюда, чтобы помогать в твоих целях, дабы завершить некогда начатое.
        - Мне нечего завершать, а мои цели, как бы я не хотела тебя разочаровать, добрый мутец, далеки от целей неизвестного мне Храма.
        - Мири, в мудрости своей, построила Храм в те времена, когда люди не были самыми главными в нашем мире, а Шестеро считались лишь учениками, - начал Ради, глядя только на Бланку. - У нее была причина создать это убежище. Изначально, чтобы защитить тех немногих, кто пошел за ней.
        - Защитить от асторэ? - Тэо высказал свою догадку, но дэво, которого перебили столь бесцеремонно, только сделал печальное лицо:
        - Нет. Асторэ никогда не угрожали людям. Не они, но я не знаю, кто, ибо знания о прошлом дошли обрывками даже до нас. Мы стыдимся этого, но прошедшие эпохи стерли множество следов, что должны были остаться по повелению Мири. Рукописи ветшали, сгорали в огне, их уничтожали враги, в том числе и шаутты. Наш Храм трижды оказывался в руинах, и последний раз это случилось во время Войны Гнева. Нам стыдно, госпожа, но мы многое забыли и жили лишь по тем заветам, что передавались из поколение в поколение. Те, кто верил, двигался вперед, как хотела Мири, встал на дорогу, что она проложила через тысячелетия, обретал дарованные ею силы. И пытался сделать так, чтобы пророчество свершилось.
        - Об этом я знаю. Читала в университете, что Мири оставила своим последователем множество туманных предсказаний и ни в Едином королевстве, а после и герцогстве, никто из служителей Шестерых не смог понять, о чем речь. В итоге сочли, что Храм множит заблуждения об одной из Шестерых. Вас признали заблудшими и оставили.
        - Только после того, как попытались захватить его, - Вир пожал плечами, словно оправдываясь за свои знания. - Нэ говорила. От них отстали, лишь когда много раз получили по носу. Увидели, что дэво не лезут на материк, не мешают жрецам, и предпочли не замечать.
        - Все так, - признал Ради. - Уходя, богиня оставила пророчества для своих последователей. Большинство из них были утеряны, но основная книга Медных страниц, Медная книга, сохранилась. Чем дольше существовал Храм - тем больше пророчеств сбывалось, и мы понимали, что цель становится ближе.
        - Так в чем же цель? - Бланке, действительно, стало интересно.
        - Наша цель, госпожа? Она прозаична - дождаться, когда богиня вернется, найти ее, защищать и помочь ей выполнить задуманное. - Он заметил, что госпожа Эрбет хочет что-то сказать, тут же замолчал, но она, подумав, едва заметно шевельнула черным мизинцем, держа наполовину опустошенную чашку кальгэ, прося продолжить.
        - Ряд строф Медной книги направил наши помыслы на Кариф и окружение герцога. Мы несколько раз ошибались, ожидая твоего появления в течение почти двух сотен лет, ибо оставалась лишь последняя строчка пророчества. О тзамас, что разорвет мир и соберет его снова по своим правилам. О белом огне, способном пожрать всех. Она должна была появиться рядом к карифским правителем, и вместе с ней будет идти та, кого мы так долго ждем. И вот мы здесь, перед тобой, ибо последняя строчка исполнена.
        - Вы будете помогать мне и защищать меня, - небрежно произнесла Бланка. - Очень обнадеживающе. А также двигать меня к цели, которую хотела Мири. А точнее туда, куда желает Храм. Совсем не обнадеживающе.
        Светло-серые глаза Ради блеснули:
        - Храм, госпожа, желает лишь того, о чем попросила первых из ее детей Мири - помочь ей, когда она вернется. Защитить от зла и тени. Сделать последние шаги и оставить последние следы, чтобы стать свободными от старых клятв. Ты заблуждаешься, о милосердная, в том, что мы посмеем управлять тобою. Заставлять тебя, - в «заставлять» звучало едва ли не отвращение. - Это святотатство и мы не смеем, ибо лишимся твоих даров, станем отступниками, коих живьем пожрут черви. Мы лишь следы, я часто это говорю только потому, что хочу, чтобы ты понимала. Отпечатки твоих ног, помыслов, желаний, мечтаний, приказов. Верные псы.
        Бланка не скрывала недоверия:
        - Псы значит… Но я так и не услышала, что должна сделать. В чем цель Мири?
        Ради скорбно вздохнул:
        - Это знаешь только ты, госпожа.
        Вир перестал жевать и воззрился на дэво, потом, вскинув брови, обернулся к Бланке за пояснениями.
        Она озадаченно молчала.
        - Правда утеряна во тьме прошлых веков. Мы виноваты перед тобой за то, что не смогли сохранить столь важное для твоего сердца, - по его смуглым щекам текли слезы. - Молю тебя простить всех твоих служанок. Простить Храм!
        Он упал со стула на колени, ткнулся лбом в пол, лишь спина его содрогалась от беззвучных рыданий.
        Тэо увидел, что замешательство на лице Бланки сменяется сомнением.
        - Или накажи нас, но только не держи зла!
        Глаза женщины сузились:
        - И как же наказывает Мири служанок за проступки?
        - Лишает своей благости, отнимая силы, что даровала нам.
        Бланка посмотрела на Тэо, сказав с тихим смешком:
        - Хм. Право, жаль, что такое мне не доступно… Поднимись, достопочтенный Ради.
        Он не спешил:
        - Цвет благословенного рассвета так и не сказала ничего о прощении.
        Во вздохе Бланки было страдание человека, на которого взвалили все тяготы мира. Включая самые нелепые.
        - Хорошо, прощаю.
        Он благодарил так долго, витиевато и проникновенно, что Тэо начал понимать, каково это - теряться в лабиринте слов.
        - Единственное, что знают в Храме, это что весь путь богини ею предначертан и она стремится исправить ошибку. Не спрашивай, какую. Мне нечего ответить на такой вопрос.
        - И как, по-твоему, такая как я, может это сделать?
        - Полагаю, судьба проведет тебя, а вместе с тобой и нас по пока еще незаметной тропе.
        - Полагаю, я не желаю ходить по чужим дорогам, даже если их когда-то увидела Мири. Я продолжаю считать, что ты и твои друзья ошиблись. Я - не она. Как бы тебе этого ни хотелось.
        - Мы люди, - Ради склонил голову, словно принимая правоту ее слов. - Наша участь вечно ошибаться и искать правильный путь едва ли не на ощупь. Но Мири больше, чем человек. Она одна из величайших, и нити мира позволяли ей видеть то, что грядет. Порой дэво неправильно трактовали сказанное ею, но в этом не было вины пророчицы. Сейчас мы уверены, что в тебе живет ее сила. …Так случилось в следующие дни после того, как бледные равнины Даула навечно поглотила вода, а победители вернулись в Аркус. Они решили уйти в иной мир, недоступный для большинства живущих. Каждый передал большую часть знаний и сил ученикам. Но не Мири, она не ушла вместе с сестрой и братьями. Нет. Лишь оставила Храм, растворилась среди живущих, затерялась в северных городах. Храм искал ее, но все оказалось бесполезно. Ибо не так был предсказан день, когда мы вновь обретем ее. Он был означен, как тот, что придет лишь после событий, о коих я рассказал ранее. Карифский герцог, спутница тзамас, способная видеть нити благодаря дару Мири, ночь - когда та сторона босыми ступнями наступит на горло великого города, вдавит его голову в прах.
        - Довольно похоже, - пробормотал Вир.
        - Мири возродилась, - важно кивнул Ради. - Спустя тысячелетия. Пускай она и мало что помнит.
        - И не обладает даже каплей силы, которой обладала великая волшебница. А знаешь почему, добрый мой наивный дэво? - Бланка резко щелкнула пальцами. - Да потому что я не великая волшебница! Во мне нет той магии, что способна сдвигать горы и заставляет звезды катиться по небосклону.
        Ради взял со стола плошку с темно-коричневым медом, поднял ее и, глядя на Бланку, наклонил так, что тонкая тягучая нитка потянулась вниз.
        - Когда горный мед превратится в янтарь… - он оборвал фразу, и госпожа Эрбет ощутила внезапное стеснение в груди.
        Нет. Выше. Где-то над ключицами. В горле! Словно в нем застрял мраморный шарик. Ей очень захотелось вытолкнуть его из себя, чтобы вновь дышать, ибо воздух больше не шел в легкие.
        - И лопнет слезинки богини хрусталь, - прошептал он слова, которых она не знала. - Тогда придёт время её следам…
        Дэво снова замолчал. Теперь, словно ждал, что она продолжит.
        Но Бланка лишь недоуменно хмурилась, ощущая, что не может сделать вдох… Они смотрели друг на друга почти минуту и, наконец, мутец закончил:
        - …найти основавшую Храм.
        Она вновь смогла дышать. А скуластое лицо дэво озарила улыбка.
        - Предпоследняя страница Медной книги, госпожа. Строфы из последнего стиха пророчеств, что оставила нам Мири. Только посвященные знают их. И Богиня. Вы не сказали их, но я видел ваши глаза.
        - И что? Мед превратился в янтарь? - полюбопытствовал Вир.
        Дэво коснулся янтарного кольца:
        - Довольно давно. Мед из первого улья, что подарила Храму госпожа.
        - Стихотворение не доказательство! - Бланка не желала верить в то, что казалось ей слишком нелепым.
        - То, что ты видишь, хоть и слепа. То, что способна делать с помощью того предмета. Это куда лучшее доказательство, - слова Тэо показались ей довольно неприятными, но спорить здесь не имело никакого смысла.
        - Ты прав, - она опустила плечи. - Но все равно. Я это я. Не Мири!
        - Ну, я не собираюсь тебя так называть. А уж Лавиани и подавно.
        - Вот, - Ради коснулся кнута, который свернувшись в несколько колец, спал у него на поясе. - Это еще одно доказательство, госпожа. Я могу продемонстрировать, если ты хочешь и позволяешь.
        - Хорошо.
        Все произошло очень быстро, кнут оказался в руке дэво, раздался громкий щелчок и внезапный ветер взметнул ее волосы. Ради оказался сметен со своего места, опрокинут, прижат к земле использовавшим талант Виром. Одним коленом мальчишка давил мутцу на грудь, другим на запястье, блокируя следующий удар странным оружием.
        Бланка не чувствовала боли, та кажется запаздывала. Пальцы остались сухими, кровь не текла по подбородку на шею. Шипастое оружие не разорвало ей щеку.
        - Эй! - глаза Вира горели гневом. - Что ты творишь?!
        - Госпожа мне позволила, - прохрипел Ради, не делая попыток освободиться. - Ты слышал!
        - Ты метил ей в лицо. Я видел, куда шел удар!
        - Отпусти его. Со мной все в порядке! Отпусти, Вир, - она попросила мягче, и парень после секундного колебания поднялся на ноги, но кнут все же забрал.
        - Как интересно, госпожа. Один из расписных братьев твой друг, - Дэво не спешил вставать. - Воистину приходят великие времена.
        - Завари нам всем хорошего кальгэ, Ради. И объясни, что ты хотел показать.
        - Госпожа создала несколько артефактов и подарила их Храму. Чтобы мы смогли защитить то, что было дорого ее сердцу. Оружие, что мы получили из ее рук, не может причинить вред лишь одному человеку на свете.
        - Мири, - за всех произнес Тэо.
        - А если бы ты ошибался, Ради?
        - О, никаких ошибок, госпожа, - мутец уже колдовал над кувшином для приготовления бодрящего напитка. - Я был полностью уверен. Во мне нет сомнений. Ни в ком из нас троих нет сомнений.
        Его глаза горели счастьем и от этого слова казались какими-то нелепыми, совершенно не подходящими выражению лица Ради:
        - Но если бы мы ошиблись, тогда я причинил тебе страшное увечье и был разочарован тем, что поиски придется начинать снова. Хотя… - в нем сегодня было слишком много веселья. - Возможно, я не смог бы пройти мимо расписного брата без последствий. Положи, пожалуйста, мой кнут на стол, добрый друг госпожи. Он опасен для непосвященных в таинство.
        Вир не спешил. Обдумал просьбу, решил, что беды не будет, если дэво обретет странное оружие, опустил на край стола.
        Когда кальгэ был сварен и разлит по чашкам, Ради попросил:
        - Молю, не хмурься, госпожа. Я еще не успел рассказать о плохом. До последнего времени мы считали, что часть пророчества о той, кто разорвет мир, не сбудется, ибо ничто не предвещало того, что случилось в Каскадном дворце. Но теперь та сторона в нашем мире. Она пожрала жизни и сейчас спит в берлоге, точно медведица. Мы чувствуем, что тонкая трещина прошла через мир, и скоро настанет тот час, когда возникнет пропасть.
        - Что же будет дальше? Гибель людей? Падение городов? Стран? - Тэо гадал об этом все прошедшие дни.
        - Люди восполняются, - беспечно ответил Ради. - Они исчезают в конфликтах, эпохах, но всегда появляются вновь. Города можно отстроить. Нельзя вернуть лишь знания. В Медной книге сказано, что та сторона испытывает вечный голод и первое, что она пожирает - магия. В нашем мире ее осталось не так уж и много, но теперь будет уничтожено все. Каждая крупица, уцелевшая после Войны Гнева, которую найдет эта сущность. В этом ее основная цель.
        Тэо покосился на Вира.
        - Разве не все, что теперь используется, является в какой-то степени той стороной? Способности Шерон, например.
        - Указывающие - несомненно. Асторэ, если они и есть сейчас - конечно же. И пришедшее заберет эти крохи в себя, засосет, прожует, сохранит, чтобы стать сильнее. Но и магия расписных ей не указ. Она отберет ее. Сперва здесь, а потом, возможно попытается пробраться в мир таувинов, куда когда-то ушли Шестеро, ибо они - ее цель. Древние силы эйвов, сила Храма, мощь Северного и Южного смерча - она пожрет все. И шауттам противостоять можно будет только мечом и копьем.
        - То есть, ничем. Лишившись сил, мы потеряем все шансы на победу, - обратился Тэо к Бланке, хотя та и сама это понимала, - как только демоны открыто выступят на стороне Вэйрена.
        Но было еще кое-что, о чем акробат не подумал.
        - А что, к примеру, стало бы с асторэ, который лишается сил? Не вернется ли он к форме пустого? - словно размышляя, протянула госпожа Эрбет. - Или что будет с волшебником, который живет долго, лишь благодаря магии другого волшебника? Не умрет ли он мгновенно? А старый таувин, лишившийся татуировок? Катастрофа. Любезный Ради, ты рассказал много всего. Быть может, ты скажешь, как убить медведицу, пока она грезит в своей берлоге?
        - Однажды подобное уже произошло, госпожа. И ты была там.
        - И снова мы о том, чего я не знаю, - вздохнула Бланка.
        - Я говорю о том, что у нас есть надежда, ибо одна из Шестерых все еще с нами. И ты можешь остановить все, если вспомнишь.
        - Но я не помню!
        - Все в руках Богини.
        Бланка внезапно ощутила полную беспомощность. Она ненавидела быть слабой и начала забывать, каково это, после того как обрела новое зрение. Все в руках женщины, которая жила тысячу лет назад, у которой были свои чувства, желания, мечты, никак не связанные с Бланкой Эрбет. И вот теперь между ними двумя ставится знак равенства. И ответственность незнакомки, чей Храм скрывается в безводных горах Мута, ложится на ее плечи.
        Не слишком-то справедливо. Хотя о какой справедливости можно вообще рассуждать в такое время? Стенать о том, что она не желала ничего подобного..?
        Не желала? Ну, так сидела бы и дальше в родном городе или вернулась в имение, оставшееся от мужа. Но ей захотелось отомстить за смерть отца и братьев. Она сама сделала шаг к этой цели. Шаг к потере зрения, обретению новых сил, новых друзей. Возможно даже… новой семьи.
        Никто ее не заставлял.
        «Мое решение, - подумала она. - Вот его последствия, о которых и помыслить было нельзя».
        - Никаких деталей? Хоть чем-то ты можешь помочь?
        - Тем, что буду рядом, как и другие твои служанки. Это случалось прежде, как я уже сказал. Не знаю, где и когда, в Медной книге нет подробностей, но есть строфа, что жизнь таувина потребовалось для прошлой победы.
        - Вот как, - от холода ее тона даже Тэо поежился. - Таувина, значит.
        - Того, в ком течет кровь расписных.
        Она подумала о Вире. О Лавиани. Сдержала гнев, горячими пальцами сжавший горло.
        - И это твое предложение, любезный Ради?
        - Госпожа спросила, что я знаю, и получила ответ. Никто из нас не смеет вносить собственные предложения для милосердной. Защищать - да. Но не руководить.
        - Я найду иной способ.
        - Нисколько не сомневаюсь в мудрости твоей. С чего ты начнешь, и чем я могу помочь?
        Глава третья
        Делать неприятные вещи
        …Они ведь наши. Каждый из них.
        Я помню, как вот тот пришел к тебе, прося знаний. А она была так мила, когда заглядывала мне в глаза - в ней было лишь обожание. А тот, что ненавидит моего брата, хотел изменить мир. Теперь мы для них чужие. Враги.
        И они для нас тоже. И все же это наши ученики, сестра. Каждый. Вставший на дорогу Вэйрена, отвернувшийся от нас.
        И главная печаль, моя большая боль, что нам придется выступить против них. Принять брошенный вызов. Уничтожить семя, упавшее в гнилую почву.
        Сделать то, что неприятно каждому из нас.
        ФРАГМЕНТ ПИСЬМА, СКОПИРОВАННЫЙ, А ПОСЛЕ ВЫБИТЫЙ НА СТЕНЕ ХЛЕБНОГО РЫНКА ПУБИРА.
        Однажды, в Билгаме, Лавиани забралась в ботанический сад старшей сестры герцога Соланки. Не то что бы сойка любила цветочки, ценила красоту лепестков, наслаждалась ароматами цветения и прочими сопливыми дурацкими вещами, которые так ценят некоторые юные аристократки.
        Отнюдь.
        Как говорил ей Таллес - ты совершенно не романтичная особа. А стоило бы поучиться. Хотя б для пользы дела. Никогда не знаешь, какой навык пригодится в нашем призвании.
        У нее не особо выходило. Даже когда она пыталась, встретив одного художника и на несколько дней потерявшись в своей влюбленности.
        Ботанический сад привлек ее слухами, будто там, в одной из оранжерей, сестра его светлости добыла из Черной земли тигровый цветок, такой странный и большой, что слухи о нем разлетелись по всему великому городу. Мол, питается он исключительно кровью да плотью (и садовники еженедельно скармливают цветку живого поросенка). А еще пыльца этого растения, если попадет на кожу неосторожного человека, способна на время вызвать паралич. Сойка, крайне не любившая работу с ядами из-за их опасности и непредсказуемости, проигнорировала бы такую новость, если бы за неделю до того не столкнулась с дэво. Ублюдок здорово погонял ее возле развалин пирамиды великих королей, не обращая внимания на раны. Дважды едва не прикончил противницу, и Лавиани подумала, что неплохо бы иметь в рукаве какой-нибудь козырь на будущее. Если уж она когда-нибудь снова встретит подобную тварь, например в Муте.
        Так что в ночь полной луны убийца Ночного Клана забралась в ботанический сад, не слишком-то представляя, в какой из четырех грандиозных оранжерей ее милости растет диковинное растение. Она решила действовать по-простому, и найти в пути какого-нибудь сторожа, чтобы вызнать правильную дорогу. Но все ее планы оказались нарушены.
        Сад (подумать только!) надежно охранялся. На множестве тропинок ходила ночная стража с фонарями. Благородная дама излишне ценила свою коллекцию травы и кустарника.
        На мосту через широкую мелководную протоку скучал патруль, за которым была первая из оранжерей. Лавиани решила не поднимать шума, поискать другую дорогу. Отошла ярдов на сто вдоль берега, за излучину. Стараясь не резаться об осоку, вошла в воду. Тягучую, темную, без мельчайшей ряби, отражавшую луну. На середине протоки, пахнущей ряской и жирным илом, где ей было по пояс, на нее напал крокодил.
        Она никогда не встречала это животное. Знала о них, видела чучела в лавках Пубира, но и только. И надо сказать, размер твари из ботанического сада не шел ни в какое сравнение с той мелочью, что торговцы пытались всучить дуракам, желающим поставить экзотическую ящерицу на письменный стол.
        Крокодил был огромен и кажется очень голоден.
        Впоследствии она с почтением оценила его мощь, хитрость и способность спрятаться. Внешне спокойная и безопасная гладь лопнула, превратившись в зубастую пасть, которая сомкнулась поперек не ожидавшей этого сойки.
        Она не успела среагировать разумом, но ее спасли таланты, которые словно взяли командование на себя. Прозрачное тело, давшее неуязвимость, не позволило разорвать пополам, а удар невидимого воздуха вокруг заставил крокодила забыть о ней и бить во все стороны хвостом, отчего вода вскипела.
        В ту ночь ей не удалось найти цветок. Она плюнула на эту затею, ушла, не солоно хлебавши, радуясь, что осталась цела и не превратилась в еду. Право, закончить жизнь в желудке рептилии не входило в ее мечты. По сути, уже через пару лет она воспринимала произошедшее с некоторой долей самоиронии. Всяко не каждому ей довелось проигрывать, и этот голодный зверь, подстерегший Лавиани, вызывал большую долю уважения хищника к хищнику.
        Она даже надеялась, что тот до сих пор жив, а не превратился в кожаные ремни да сумки.
        А еще спустя какое-то время просто забыла о нем.
        До сегодняшнего дня.
        Нынешняя Риона напоминала ей крокодила. Районы, захваченные той стороной, казались пустыми, мертвыми, тихими, спокойными и даже, на первый взгляд, безопасными. Как та темная, пахнущая прудом вода. Но в ее толще скрывался спящий хищник, и сойка, теперь имевшая гораздо больше опыта, чем в молодости, знала о нем. Чувствовала его присутствие загривком. Как старая кошка чувствует приближение своего последнего дня.
        Риона умерла.
        Вымерла.
        Стала другой. Городом, который словно телега, не вписавшаяся в крутой поворот узкой горной дороги, теперь завис над пропастью. Она еще здесь, крутит колесами над пустотой, покачивается, ловя ускользающий баланс, но близка та минута, когда притяжение схватит ее - и утянет вниз.
        Чтобы разбить вдребезги со всем оставшимся содержимым.
        Такой стала столица Треттини. Лишь несколько районов на берегу Пьины, вокруг дворца, да чудом уцелевший квартал особняка Бланки оставались целыми - все остальное превратилось в кладбище. Погруженное во мрак, недоступное живым. Крокодил, затаившийся на дне. Пока еще чутко спящий, но готовый пробудиться в любую секунду.
        Лавиани не была бы Лавиани, если бы не попробовала войти в районы, захваченные той, кого некогда считали Нейси. Но ей хватило лишь нескольких шагов, чтобы развернуться и оставить эту затею. Ощущения были точно такие же, как в Аркусе, когда они пытались преодолеть выжженную полосу и чуть не остались там.
        Сойка позорно сбежала, чувствуя, как ставший страшным город смотрит ей в спину.
        После посещения Мильвио, после попытки проникнуть туда, куда ушло нечто в облике великой волшебницы, она без дела слонялась по пустующим кварталам, думая о том, что надо зайти к Бланке и узнать, как чувствует себя Вир, но ей пришла в голову другая мысль.
        Ее уже несколько часов беспокоило это, но до сего момента Лавиани никак не могла понять, что не так. На самом деле, она и теперь мало что понимала, просто доверилась своим инстинктам, той самой соринке в глазу, которая досаждает и заставляет избавить от нее, чтобы наконец-то обрести покой и чувствовать себя нормально.
        Поэтому сойка вернулась в порт.
        Корабль Карифа никуда не делся. Стоял пришвартованный недалеко от сгоревшего причала, с канатами, переброшенными на берег и привязанными к уцелевшим после пожара гранитным столбам.
        Вокруг была охрана из гвардии треттинского герцога, хотя сойка и не заметила сходней. Судя по всему, прибывшие в гавань, все еще находились на корабле.
        Лавиани, не показываясь никому на глаза, под прикрытием начавшейся ночи, разулась, ступила босыми стопами в остывший, удивительно мягкий пепел. Чуть ругаясь сквозь зубы, неспешно залезла в море и, стараясь не шуметь, поплыла к кораблю.
        Он быстро рос в размерах, пока черным профилем не загородил большую часть неба. Сойка слышала, как волны тихо бьются о борт и скрипит оснастка, когда Альсакра величаво и едва заметно покачивается с бока на бок.
        Вплотную она не приближалась и плыла очень осторожно, радуясь, что нет света от луны и от звезд. Так, что перегнувшийся через борт матрос или охранник заметил бы ее лишь при большой удаче.
        Лавиани добралась до кормовой части и здесь потребовалось усилие, чтобы залезть наверх. Если бы не нож, способный резать кость, который без труда входил в плотную мореную древесину, пришлось бы туго. А так, благодаря клинку, ловкости и цепкости пальцев, сойка быстро добралась до кормовой каюты.
        Окна - здесь были именно окна, высокие и квадратные, подходящие больше прогулочной лодке богатея из Пубира, чем военному кораблю - оказались распахнуты, из них лился теплый, манящий свет. А еще умиротворенным сверчком звучал одинокий уд - кто-то неспешно перебирал струны музыкального инструмента.
        Она осторожно заглянула в каюту, большую, полутемную, где горели три восточных фонаря, бросая на стены фигурные тени от резных решеток, за которыми едва танцевало пламя. А затем одним слитным движением перемахнула через окно внутрь, мягко приземлилась на пушистый густой ковер, заливая его капающей с одежды и волос соленой водой. Музыкант оказался прямо перед ней, и Лавиани приставила к его горлу нож, ощутив полотном шершавую кожу под кадыком и как бородка колет запястье.
        Музыка прекратилась, но последняя нота, тоскливая, все еще звучала из-за потревоженной пальцем струны. Женщина, лежавшая на кровати в короткой рубахе из черного шелка и в широких штанах такого же материала, вздрогнула, вскинулась, приподнимаясь на локте, отчего ее длинные многочисленные косы, которые сойка бы не сосчитала и за минуту, разметались по плечам и постели.
        Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза - маленькая красивая карифка и чуть сутулая седовласая сойка.
        - Не надо причинять Тиру вред. Он не опасен, - попросила южанка.
        Лавиани была иного мнения. Этот Тир был хоть и невысок, но крепок, а его мускулистые запястья выдавали большую силу. Так что сойка проигнорировала просьбу и не только не убрала нож, но и вдавила его поглубже, выжав несколько рубиновых капелек.
        Левой рукой она вытащила из ножен музыканта кривой кинжал, выбросила в окно.
        - Довольно необдуманно приходить без приглашения, - карифка и бровью не повела, плавно, точно пантера выпрямилась и села, подобрав под себя ноги. В ней сойка не заметила никакого страха, лишь живой интерес к происходящему. Женщина с косами больше походила на азартного игрока, предвкушавшего интересную партию, чем на испуганную жертву. - Красивый ковер. Мне он нравится. Если ты все же вскроешь горло моему доброму слуге, то позаботься, чтобы кровь не пачкала убранство каюты.
        Лавиани прислушалась, но за дверью была тишина, никто не собирался врываться к ним в ближайшую минуту.
        - Я знаю тебя, - между тем продолжила карифка. - Ты та седовласая сука, что убила любезного моему сердцу Бати.
        - Говоришь прямо, и не заячий хвост. Ты мне нравишься, - усмехнулась Лавиани. - Совсем чуть-чуть. Отдай своему псу правильный приказ.
        - Не чини ей препятствий. Выйди. Никому не сообщай, что здесь происходит. Сторожи дверь.
        Он аккуратно положил инструмент, волком зыркнул на сойку, поклонился хозяйке, вышел. Лавиани опустила засов, лишь на мгновение отвлекшись от карифки.
        Та уже стояла на коленях, натягивая тетиву лука, который до этого скрывался под откинутым теперь одеялом. Стрела с широким зазубренным наконечником смотрела в живот сойке. Она знала, что легко избежит ее, но все равно где-то в кишках неприятно засвербело.
        - Ловко, - оценила Лавиани. - Каков следующий ход?
        Та хищно, словно маленькая змейка, провела розовым язычком по губам и опустила лук.
        - Зависит от твоих целей. Ты пришла от нее или по собственному желанию?
        - Руководствуясь предчувствием, - сойка не стала подходить близко, чтобы не провоцировать лучницу. Нет. Лука она не боялась, но если все завертится, придется причинить карифке какой-то вред. Поднимется шум, в дверь начнут ломиться, и все выйдет из-под контроля. - Нет. Шерон не посылала меня, герцогиня.
        - Так ты знаешь, кто я, - женщина удовлетворенно кивнула. - А я вот не знаю, кто ты. Кто может так легко справиться с дэво в одиночку?
        - Ну, признаться, мне помогла уина, - Лавиани гордилась своей врожденной честностью. - Да и так ли это важно?
        - Ко мне лучше обращаться ваша светлость. Или госпожа Ясмин.
        Сойка насмешливо цокнула языком:
        - Зачем ваша светлость госпожа Ясмин прибыла в столь опасное место? Как муж вашей светлости госпожи Ясмин отпустил вас в такую даль? Ваша светлость госпожа Ясмин планирует причинить вред моей компаньонке? Если так, то хочу предупредить вашу светлость госпожу Ясмин, что мне очень не нравится такая цель и спешу посоветовать вашей светлости госпоже Ясмин лучше уплыть из Рионы. Город сейчас не безопасен даже для тех, кто прибыл на большом корабле вместе с верными гвардейцами мужа, если ваша светлость, госпожа Ясмин позволит мне сказать такую дерзость.
        Герцогиня показательно поморщилась, словно от того, что у нее заломило в висках:
        - Для друзей я Яс. Буду считать тебя другом на этот час. А как зовут тебя?
        - Седовласая сука. К чему тебе мое имя, Яс? Через час, возможно, мы перестанем быть друзьями и лучше тогда нам забыть друг о друге.
        Та, чуть подумав, положила лук на кровать, показала раскрытые ладони, потянулась гибко, точно кошка:
        - Мир, Седовласая сука. Вероятно Шестеро услышали мои молитвы и послали тебя для решения проблем.
        - Всегда радуюсь, когда они поручают мне исполнять их волю. Тир, и вправду, не собирается звать на помощь?
        - Не в правилах моих слуг нарушать приказы. Окажу тебе любезность, подруга Шерон из Нимада. И отвечу на дерзкие вопросы, что ты задала. Мир, как видишь, горит, и мы не справляемся с пожаром. Мой благословенный супруг считает, что у нас не получится отсидеться и переждать войну. Что ни море, ни Феннефат, величайшая пустыня, ставшая нашим домом, не остановят Эрека да Монтага и ту силу, что стоит за его плечами. Если мы протянем и не присоединимся к одной из сторон, то в итоге останемся в одиночестве, - глаза Яс зло блеснули. - Мут и Черную землю в расчет не берем.
        - И какую же сторону решил выбрать твой осторожный многомудрый муж?
        - Его любимая сестра пропала, ходят слухи, что она убита той, кто называет себя Рукавичкой. Это лишает его возможности выбирать.
        - Хм… - Лавиани подобрала самую гаденькую из усмешек. - Не мне понимать мотивы правителей, но разве карифцы так сильно страдают по утраченным родственникам? Разве в династии грифов не старая добрая традиция умерщвлять братьев и сестер, которые мешают править?
        - Да будет тебе известно, Седовласая сука, что дела семьи - это дела семьи. То, что позволено брату, не позволено чужаку. Пролита кровь потомка Стилета Пустыни и на такое не закроешь глаза и не простишь. Мы выбрали сторону. Союз с Алагорией и Треттини. Мой муж доверил быть его Словом. Я приплыла в Пьину, когда прибыла птица из Рионы. Шпион докладывал, что Шерон из Нимада отправила моему мужу письмо с предложением защитить его близких. Он разумный человек, пускай она и отвергла его дружбу. Не станет рисковать женами и детьми из-за столь мелкой обиды. Ответ еще не пришел, слишком велико расстояние, но я его Слово и потому сразу же отправилась сюда. Я хотела еще раз предложить дружбу и забыть обиды, нанесенные друг другу. Довольно ли с тебя? Перестала ли ты тревожиться, что я прибыла попросить у Анселмо ее голову или убить самолично?
        Лавиани отметила, что эта невысокая пигалица достаточно прозорлива, чтобы понимать причину прихода убийцы Бати.
        - Всем своим очерствевшим сердцем радуюсь твоим словам, Яс. Но ты герцогиня, а вашей надменной братии не пристало быть столь любезными с такими, как я.
        - Быть может, я испугалась тебя.
        - Быть может, - небрежный жест в сторону лука. - Грифы не берут в жены овец, если хотят достойных наследников. Ты могла пробить меня насквозь, но вместо этого говоришь со мной. Я знаю ваш народ и помню, что даже чтобы коснуться туфли герцогини надо расшибиться в лепешку. А уж беседовать… Выходит, я очень тебе нужна, Яс. И раз уж мы разговариваем, то назови причину.
        - Ну, причину я уже тебе назвала вполне весомую, - карифка погрузила босые ступни в густой ворс, прошла через комнату, взяла ребристый графин. - Финиковой настойки? Как хочешь. Моя цель - обезопасить мою семью от шауттов. Они здорово порезвились в Рионе, и я не хочу, чтобы Эльват постигла такая же судьба. Шерон обещала помочь за сущие мелочи. Так пусть поможет.
        Когда Ясмин увидела, что губы Лавиани сжались, то небрежно продолжила:
        - Как я говорила, у нас есть здесь шпионы. Я слышала, что Шерон, спасшая многих, сейчас больна, и попасть к ней нельзя. Поэтому ты меня проводишь.
        - Она все равно останется больной. Еще никто не выздоравливал лишь потому, что его навестила герцогиня Карифа.
        - Как знать, - с загадочной улыбкой промурлыкала Яс, опустошив рюмку настойки. - Тут вот какое дело, Седовласая сука. Я все равно попаду к Шерон с твоей помощью или без тебя. Сейчас я жду встречи с герцогом, он молил меня уплыть, затем, когда понял, что это не принесет результата, подождать пока прибудет его сын, который меня встретит. Но, как видишь, наступила ночь и в Рионе теперь это опасная пора. Никто не собирается рисковать моей жизнью. Все ждут утра. Просто я хочу покончить со всем быстрее и вернуться назад, к мужу.
        - Твой муж рискует любимой женой.
        - Он не знает о том, что здесь случилось. Эльват, как ты помнишь, слишком далеко для того, чтобы новости достигли света моего сердца так быстро. Что же до риска… у него есть и другие жены. Моя задача обезопасить детей, без Шерон это не получится, так что риск я считаю оправданным. Ну, так что? Проведешь меня во дворец сейчас?
        - Сомневаюсь, что мне это интересно. Как ты уже сказала, Шерон больна. А кое-кто говорит, что и опасна.
        - А если я скажу, что смогу вылечить ее?
        Сойка негромко рассмеялась, смех ее походил больше на икоту умирающей курицы.
        - Ты? Вылечишь тзамас? Скажи мне, ваша светлость госпожа Ясмин, ты - лучший целитель мира? А может быть другой некромант? Или великая волшебница, - Лавиани подалась вперед, прошептав таинственным шепотом: - Или одна из Шестерых?
        - Я всего лишь умею читать. А в Небесном дворце одна из лучших библиотек. Когда Шерон так поспешно оставила нас, я заинтересовалась гранью ее дара и стала читать. Знаешь ли ты, что в книгах скрывается много интересного и полезного? Умеешь читать?
        Сойка фыркнула:
        - Рыба полосатая! Теперь ты мне расскажешь сказку, что вычитала в книжонке о способе лечения. Хотя ты даже не знаешь, что с ней.
        Яс заложила руки за спину, подалась вперед:
        - В старой книжонке. В очень старой. От человека, который общался с подобными нашей общей знакомой. Что же до болезни. Позволь мне догадаться: она в беспамятстве, смердит могилой и непонятно, какой исход был бы лучше - чтобы Шерон умерла или пришла в себя.
        - Что ты несешь, ваша светлость? - Лавиани не скрывала раздражения.
        В первую очередь на себя, ибо благодаря проклятущему Мильвио, который не пустил ее в комнаты, она не знала, что с Шерон.
        - Ну как же? Пишут, что любой некромант может быть оглушен большим количеством смертей вокруг себя. Точно верблюд, которому молотком ударили промеж глаз. Разве не это совсем недавно произошло в Рионе? Свидетель описывает подобный случай, когда ирифи убил несколько тысяч человек. Один из двух некромантов в караване потерял над собой контроль, но второй смог ему помочь. Очень простой способ.
        - И какой же?
        Карифка запустила руку в свои бесчисленные косы, провела по ним пальцами, словно советуясь со змеями, рассказывать или нет.
        - Хватит с тебя и этого, Седовласая сука.
        Но она не смогла убедить Лавиани. Мудрая книга, сказка о излечении, в которую очень хотелось бы поверить. Сойка жила на свете довольно долго, чтобы не доверять людям, особенно подобным Ясмин. Та вполне могла преследовать иные цели. Например, попытаться убить Шерон, и Лавиани не собиралась быть тем человеком, кто приведет карифку к больной.
        По крайней мере, пока не поговорит с Тэо, который видел девушку. А еще лучше - с Мильвио.
        - Ты не убедила меня, Яс. Я не стану твоей, проводницей, - сойка заметила в глазах собеседницы разочарование, за которым та пыталась скрыть ярость. - Но, если ты не ошибаешься, вернусь до рассвета и провожу.
        Карифка неохотно кивнула.
        - Хорошо. Буду ждать. Я прикажу, чтобы тебя отвезли к берегу.
        Лавиани взяла лежавший на кровати лук и перерезала тетиву. Вдруг эта змея передумает. Уворачиваться от стрел не самое приятное занятие.
        - Уйду, как пришла, - ответила ей сойка и прыгнула в море.
        Вир чувствовал пальцами шероховатость бумаги, когда складывал ее, загибал уголки и распрямлял в нужных местах. Удивительное дело - бумага. Он смог понять ее ценность лишь после того, как Нэ научила его писать и читать. До этого, пока он жил на улицах Пубира, влача жизнь помойного крысеныша, белые листы были для него лишь мусором, бесполезной вещью, которую не обменяешь на еду и не продашь. Кому она нужна, кроме грамотеев?
        Теперь же Вир вполне себе понимал, сколь дорога хорошая бумага и сколь много важного можно ей доверить. Но сейчас он складывал фигурку. Этому его тоже научила Нэ, явно ради собственной забавы.
        - Не полетит, - сказал тогда Вир, следя за тем, как старые длинные пальцы собирают фигурку. - Уродливая птичка.
        Это действительно было так. Странная поделка. Тупой нос, широкие квадратные крылья. Она до сих пор такой и осталось. Не сравнить с тем, что делал Мильвио - у него получались альбатросы, а здесь… какая-то летучая мышь.
        Маленькая. Неказистая. Без всякого намека на изящество.
        Нэ, опираясь на палку, вышла на открытый балкон и швырнула птаху вверх, на волю ветров. Вир ахнул, когда пролетев ярдов сорок, птичка чуть снизилась, взмахнула крыльями, вновь набрала высоту и полетела дальше. Через весь город. К морю.
        - Это что? Магия?!
        Нэ отмахнулась:
        - Хотела бы я сказать, «да», но Тион обокрал наш мир. Нет, парень. Просто хитрость и умение правильно складывать листок. Однажды таким воробушком я смогла победить лучшего игрока ветра, переплюнув его талант. Давно это было.
        Она больше никогда не отправляла пташек из своей древней башни, но Вир несколько раз видел, как старуха складывает их, а потом рвет и разбрасывает клочки по полу. Убирать-то не ей.
        Сейчас то время казалось ему едва ли не детством. Так далеко оно было от него теперешнего. Он изменился, и мир изменился вместе с ним.
        Слишком сильно.
        Вир огляделся. Мост Арбалетчиков теперь представлялся ему чужеродным объектом, отстроенном шауттами в сердце незнакомого города. Раньше даже ночью здесь всегда было полно людей: торговцы вином и горячими каштанами, жонглеры огнем, зеваки, припозднившиеся горожане, стража, казалось никогда не спящие мальчишки, карманники в конце концов. Жизнь между двумя частями Рионы, выросшими на соседних берегах Пьины, не замирала ни на минуту.
        Но сегодня за все время пути от дома Вир встретил всего нескольких человек. Четверо беженцев, из тех, кто еще не успел оставить столицу, спешили к воротам Мутных вод, унося на себе скудные пожитки, да пятеро до зубов вооруженных воинов, с которыми он столкнулся перед мостом.
        Их старший, с невыспавшимся, помятым лицом, бросил:
        - Хватит сопли жевать, чужеземец. Слышал, что через пять дней город должен быть оставлен? Ворота закроем снаружи. Застрянешь, сам виноват. Будешь через стену лезть.
        Вир не слышал, но пообещал не задерживаться, лишь бы они отстали.
        - И пьянчуге напомни. Нашел время для вина, тупая задница.
        Пьянчуга: в дорожном плаще, привалившийся к основанию статуи Родриго Первого, сидел на земле, вытянув ноги и опустив голову. Недалеко от него валялась пустая бутылка. Что же. Каждый в суровые времена ведет себя по-своему. Кто-то бежит в страхе, кто-то отказывается верить до последнего, погружается в апатию, а кто-то выбирает выпивку.
        Вир не собирался с ним общаться. Улицы Пубира научили его не лезть к незнакомцам без особой нужды или просьб о помощи с их стороны. Да и то после - стоило десять раз подумать, прежде чем согласиться, ибо слишком часто добрый человек неожиданно для себя превращался в жертву.
        Он пришел сюда по привычке, как приходил почти каждый вечер после своего приезда в Риону, после звона в колокольчик на вершине заброшенной Лиловой башни, и после тренировок на площадке мессере Менлайо. Вир отдыхал здесь. Становился отрешенным от всех проблем, когда наблюдал, как мальчишки пускают бумажных птичек, играя в «Благословение Войса». Того самого, кто теперь в Каскадном дворце, рядом с Шерон и совершенно не похож на легенду, которую знает весь мир.
        Следовало обдумать все происходящее. Понять, что делать раньше. Сейчас он даже немного жалел, что Нэ выгнала его, отправила сюда, заставила стать тем, кем он стал. Да, в противном случае, Вир никогда бы не смог… вырасти что ли. И встретить Бланку. Но… теперь жизнь стала гораздо сложнее, чем прежде. Он не предполагал, что когда-нибудь на него рухнет столько ответственности и придется угодить в подобный круговорот событий. Да что там, едва ли не в сказку. Всегда считал, что подобные истории остались в далеком прошлом.
        И вот пожалуйста. Настоящее оказалось гораздо «веселее», чем ученик Нэ мог предположить. Его беспокоило то, что сказал дэво о способе решения проблемы. Убить кого-то из таувинов. Человека с таким же даром, как у него. И у Лавиани тоже.
        - Ты думаешь, он сказал правду? - именно так он спросил у Бланки, прежде чем пойти проветрить голову и увидеть, что случилось с Рионой.
        - Может да. Может, нет. Я уверена лишь в том, что он знает больше, чем говорит. И, вполне вероятно, преследует цели Храма. Не стала бы доверять ему полностью.
        - А если он все же прав? Если та сторона пожрет всю магию, и мы станем бессильны перед врагом?
        Госпожа Эрбет сжала кулаки, но не сказала того, что собиралась.
        - Я устала думать о вещах столь грандиозных, как мир, магия или война. Потому что при всей своей начитанности - мало что понимаю. Нас втянули в это. По большей части обстоятельства. Я помогаю Мильвио, потому что не вижу другого выхода, хотя понимаю, что потеряю слишком многое. Свои новые глаза. Но ты? Зачем тебе думать о таком?
        - Все еще считаешь меня слишком молодым для подобного? - набычился он.
        - Ты повзрослел за эти дни. Очень. - Ответила она примирительно. - Что же. Скажу прямо. Если он прав насчет магии, то рано или поздно мы об этом узнаем точно. Как только это произойдет. Но я не стану доверять его словам, а тем паче проверять их на практике, рискуя жизнью моих друзей.
        - Но тогда возможно, что мир…
        - К шауттам мир, если он требует от меня таких поступков, когда результат не очевиден. Да и если очевиден, тоже к шауттам! - Она произнесла это с остервенением. - То, что предлагает дэво, пока слишком напоминает мне фермера и алмаз.
        - Что? - на лбу у Вира появилась складка.
        - Должно быть, в твоей стране нет такой сказки, - догадалась Бланка и небрежно махнула рукой, словно говоря ему этим, что понимает, как нелепо пытаться сравнить реальность с выдуманной историей. - Однажды к богатому, но жадному фермеру пришел шаутт и заявил, что потрясен его прекрасными овцами. Что они лучшие во всем герцогстве, а возможно и в мире, так что фермеру есть чем гордиться. И потому шаутт решил наградить столь достойного человека, и в одной из овец спрятал алмаз величиной с кулак.
        Вир задумчиво подвигал челюстью:
        - Отбрасывая логику и понимая, что это сказка, ибо в реальности ни один нормальный человек не поверит демону, фермер взял нож и начал резать овец, чтобы найти сокровище?
        - Ну, логику можно не отбрасывать, - на ее губах появилась едва заметная улыбка. - Даже в реальности полно людей, кто верит шауттам, ибо те мастера лжи. Но путь твоих мыслей совершенно верен. Да. Фермер уничтожил все свое стадо, но так и не нашел драгоценности. Не собираюсь совершать подобную глупость.
        Она не смогла его полностью убедить. Несмотря на молодость, Вир прекрасно понимал, что стоит на кону. И ему не хватало мнения Нэ. Возможно, в ее отсутствие, самое взвешенное и правильное решение может принять лишь один человек.
        Мильвио.
        Бланка, услышав это, обреченно вздохнула и неохотно склонила голову, не желая больше переубеждать:
        - Что же. Попробуй пообщаться с ним, если он готов сейчас слушать хоть кого-то. Но не забывай кое-чего.
        Она помедлила, выбирая правильные слова:
        - Мильвио, в отличие от нас, ведет войну. Она длится не год и даже не столетие. Он другой. Возможно, никто из нас не осознает, насколько другим может быть человек, живший сразу в двух эпохах и видевший то, что многие считают далеким прошлым. Он проделал долгий путь, за столетия, уверена в этом, повстречал и проводил множество друзей.
        - Намекаешь на то, что у него своя игра? - нахмурился Вир.
        - Не на это, - мягко возразила Бланка. - Я доверяю ему. Или хочу доверять, что означает почти то же самое. Но я повторюсь, великий волшебник ведет войну и не скрывает, что это самое важное для него. Он предельно честен со всеми нами. Не стал скрывать, что хочет использовать меня в своих планах. Мильвио не лживый змей, но будет добиваться победы, вполне возможно, любыми способами. И как он использует тебя, после того, как получит знания Храма? Или Лавиани? Подумай об этом прежде, чем делать последний шаг. Ты станешь уязвим.
        И теперь он думал. Мысли были странно тяжелыми, неповоротливыми, словно несколько огромных валунов, пытавшихся притереться друг к другу. Наконец, решившись, он швырнул птичку в густой мрак перед собой. Та вздернула нос в мрачное низкое небо и, пролетев с пяток ярдов, ухнула вниз, упав в вонючий, чуть дымящийся после ухода Пьины речной ил.
        - Мда. Удачи у тебя меньше, чем у обезьяны щедрости. - Слева от него, шагах в пяти, опираясь на перила, стоял человек, ранее сидевший у основания памятника Родриго Первого.
        Вир взглянул ему в лицо, легко различая детали сквозь мрак.
        - Подозреваю, что проблема не в удаче, а в кривых руках. Хочешь испытать свою?
        Он протянул незнакомцу второй бумажный лист, уже сложенный вдвое. Тот ничуть не удивился, даже кажется хмыкнул себе под нос c довольным видом, взял предложенное. Стал не спеша и аккуратно складывать птичку, сосредоточив на ней все внимание и, казалось, забыв о существовании Вира. Обстоятельно загибал уголки, несколько раз проводил пальцами по ним, вертел в руках словно разгадывал головоломку.
        Ученик Нэ не мешал и заработал быстрый взгляд, на миг оторвавшийся от поделки.
        - Удивительный ты человек, - сказал ему незнакомец. - Не трус.
        - Как ты понял, что я догадался?
        Странная улыбка исказила лицо, оставив нетронутой обожженную половину.
        - Твое сердце забилось чаще, ладони и загривок чуть вспотели, дышишь иначе. Но не ударился в панику. Не бросился прочь. Не побежал. Полагаю, услышал говор Пубира.
        - И местную поговорку о мартышках. Встречу с земляком в такое время в таком месте с трудом можно назвать случайной. Ты из Ночного клана.
        Вопроса не было, так что мужчина не стал отвечать. Его молчание говорило куда больше, чем любые слова. Готовая птица ушла во мрак, встала на крыло и полетела вдоль русла, подхваченная внезапным ветром.
        - Я Шрев, - представился гость из Пубира.
        Еще несколько месяцев назад Вир не знал бы, как отреагировать на такое. На человека, от которого Нэ просила его держаться как можно дальше. А теперь он просто стоял, смотрел на уходящую вдаль птицу.
        - Еще интереснее, - этот Шрев, именем которого пугали все преступное дно великого древнего города, говорил с удивительной вежливостью. Даже дружелюбием. - Твое сердце теперь вообще никуда не спешит. Удивительного ученика отыскала себе старуха.
        - Могу я спросить, как ты нашел меня во всем… - Вир обвел рукой кладбище, в которое превращалась Риона. - …этом.
        - Опыт. Я много раз искал тех, кто прячется. Но тут мне немного повезло. Люди, находящиеся под защитой клана, есть везде. Стоило спросить одних, затем других. Эти слышали то, те это. Несколько моих коллег странным образом исчезли, так что пришлось все делать самому. Я поставил на воротах людей, заплатил всем, кому мог. Но вот это, - Шрев коснулся своего обезображенного носа и потянул воздух. - Вот это помогло мне выйти на тебя. Я знал, что ты где-то среди уцелевших районов, а мост - последнее связующее звено города. Так что надо было просто ждать.
        - Терпение - добродетель воинов, - Вир повторил слова, слышанные когда-то от Катрин. На его взгляд они неплохо подходили под ситуацию.
        - О, я не воин. Моя работа куда более грязна, но я научился получать от нее удовольствие.
        - За этим ты здесь? Убить меня?
        - Убить? - его уцелевшая бровь поползла вниз, и Вир заключил, что Шрев хмурится, недоумевая от этого странного предположения. - Получать удовольствие от работы и превращать свою жизнь в нее вещи совершенно разные, парень. Я всегда следую путем практичности. Не вижу причин так поступать с тобой.
        Практичность. В глубине души Вир начинал испытывать пробуждающийся гнев. Вот, значит как. Эта самая «практичность» лишила Бланку глаз. Шрев расслабленно опирался локтями о перила и, казалось, не замечал, как напрягся его собеседник.
        - Твои проступки не так ужасны. Хоть ты и забрал вещь, которая тебе не принадлежит. Колокольчик.
        Ученик Нэ не стал отпираться:
        - И кому же, по-твоему, он принадлежит? Неужели тебе? Это собственность Нэ.
        - Нэ - лишь часть куда большего. Ночного Клана.
        Вир бы мог возразить, что это Ночной Клан малая часть Нэ.
        - Колокольчик должен вернуться в Пубир. Он важен для того, чтобы появлялись новые сойки, ты сам это понимаешь. И ты важен тоже, во всяком случае, пока я не найду старуху.
        - Ты не найдешь ее, пока она сама этого не пожелает.
        - Но тебя я все же как-то нашел, - слезящийся глаз подмигнул. - А поэтому пора возвращаться домой.
        - У меня нет никакого желания отправляться в Пубир в твоей компании.
        Шрев дружелюбно похлопал Вира по плечу:
        - Молодые люди склонны к упрямству и дерзости. Сам был таким, но позволь сказать прежде, чем начнешь упираться снова - ты обретешь легкую жизнь. Ни в чем не будешь нуждаться. Станешь на уровень Золотых. Полная свобода в пределах города, любая прихоть исполнится, стоит тебе ее произнести. Кроме того, я замечу, ты навсегда будешь избавлен от внимания шауттов, ибо они, мой друг, ищут колокольчик. Я возьму все риски на себя. Потому что могу справиться с демонами.
        - И все эти блага я получу лишь если стану рисовать на спинах новых соек. Нет. Оставь их себе.
        Шрев зашептал вкрадчиво:
        - Другой вариант гораздо хуже. Я засуну тебя в мешок, точно барана, привезу в Пубир, посажу в подвал на хлеб и воду. И применю все свое мастерство, чтобы ты делал то, что полезно для Ночного клана. При любом раскладе ты станешь делать, что я прикажу, так что подумай еще раз, насколько важно для тебя твое упрямство и нежелание соглашаться. Если это лишь для того, чтобы показать мне, насколько ты смел и безрассуден, то поверь, я уже оценил. Давай перешагнем через этот приятный для тебя этап и начнем беседовать, как взрослые люди.
        - Как взрослый человек я вполне осознаю меру цены за свое решение. Нет. Я не стану помогать Ночному клану.
        Шрев скинул капюшон, повернул обезображенное лицо:
        - Всю свою жизнь я сталкиваюсь с глупостью или упрямством. Но чаще всего они идут вместе бок о бок. Знал бы ты, насколько сильно я устал бороться с вашим безграничным тупоумием. Ну объясни хотя бы ты, сможет ли твое петушиное упрямство противостоять этому? - он коснулся металлической рукояти короткого меча. - У тебя нет оружия. Даже ножа. Что за недостаток рассудка? Особенно для человека из моего родного города. Пора бы найти себе что-нибудь острое в такие непростые времена.
        - Мне достаточно кулаков.
        - Тогда покажи, как ты справишься.
        Его движение было очень быстрым для большинства живущих людей. Возможно, лишь те, кто носил знак Золотого карпа, поняли бы, что происходит. Меч покинул ножны и устремился к шее Вира. По движению запястья, по напряжению мышц плеча, по тому, как была повернута правая стопа, ученик Нэ понял, что удар не опасен для него. Шрев остановит оружие в последний момент.
        Стоило бы сдержаться, но Вир не стал. Ему надоела эта игра, беседа, человек. И поэтому он выбросил вперед кулак, который врезался в плоскость клинка.
        К его удивлению, не случилось того, чего он ожидал. Меч не переломился пополам, точно тонкая птичья косточка, лишь вскрикнул высоко и звонко, словно напуганная девушка, полыхнул ярко-рубиновым светом.
        Шрев, не ожидавший, ничего подобного, попытался удержать его в руке, отчего едва не вывернул себе запястье и чудом уклонился от собственного оружия, отлетевшего ему в лоб.
        Оба оказались столь потрясены случившимся, что несколько мгновений смотрели друг на друга и наконец Шрев, скосив глаза на меч, протянул:
        - Вот как значит…
        Вир подул на сбитые костяшки, они слабо кровоточили и от них поднимался едва заметный дымок.
        - Талант… Хм… Старая птица совсем потеряла разум, раз решила действовать за спиной Клана, - Шрев перебросил короткий меч в левую руку, покрутил запястьем правой, прогоняя боль. - Впрочем, ты не самый главный сюрприз нынешней ночи. А ну-ка, стукни по нему еще раз. Это меч таувина, так мне когда-то сказали. Но до сегодняшнего дня он был просто удобной железкой, не более того. А сегодня Шестеро явили мне чудо.
        - Я тебе не фокусник, - Вир продолжал стоять со сжатыми кулаками, пристально следя за противником. - Убирайся в Пубир и больше не возвращайся.
        - Теперь? После такого? Ты, должно быть, шутишь, - усмешка у Шрева вышла неприятная, но говорил он мягко, даже тепло. - Это как найти на земле марку и не поднять ее.
        Взмах клинком. Шелест рассекаемого воздуха.
        - Давай посмотрим, какой ты сойка.
        - Я не сойка, - вздохнул Вир, понимая, что закончить это можно лишь одним способом. И ударил талантом.
        Тем же самым, каким атаковал Лавиани во время знакомства. И с тем же самым эффектом. Вот только Шрев не использовал свои рисунки. Он просто увернулся. Хотя это было совсем «не просто». Сойка выгнулся дугой, словно вместо позвоночника у него была вода, и удар прошел мимо, угодив в статую Родриго Первого, оставив в металле сквозную оплавленную дыру.
        А после уже стало не до того. Шрев напал через мгновение, насел ураганом, не желая больше рисковать и давать противнику хоть малейший шанс еще раз применить подобный талант.
        Нэ не зря предупреждала Вира никогда не попадаться на глаза главе соек. А Лавиани не зря говорила, что «этот ублюдок лучший и самый опасный из нас».
        Щит, появившийся в руке, отразил первые шесть ударов, на седьмом и восьмом пришлось потратить светлячков, чтобы защититься, а девятый он пропустил. Клинок, все также плашмя врезался в череп, в глазах сверкнуло, затем потемнело, и он рухнул.
        Тяжелый ботинок придавил голову к холодной брусчатке:
        - Крепкий, - Шрев насмехался над ним. - Другой бы даже не открыл глаз.
        - Эй! - раздался резкий окрик. - А ну разошлись!
        - Проваливайте! - раздраженно посоветовал им сойка.
        - Патруль Рионы! Брось меч!
        - Я сейчас, парень, - шепнул Шрев. - Никуда не уходи.
        - А, ну-ка стой, умник!
        Затем раздались хрипы, что-то плеснуло на камни, упало. Кто-то вскрикнул, кто-то побежал. Стон. Бульканье. Еще одно упавшее тело.
        Он резал их, словно неразумных ягнят. Спокойно и буднично, не торопясь и не жалея. За это краткое время Вир смог, пускай и с трудом, ибо в голове был полный хаос после пропущенного удара, вылечить себя.
        Поискал щит…
        - Это ищешь? - Шрев покачал колокольчиком, зажатым в левой руке. - Как видишь, половина целей моего путешествия за тобой выполнена. Осталась вторая.
        Он вытер рукавом слезящийся глаз, отчего колокольчик слабо тренькнул.
        - Когда ты вдоволь насидишься в подвале, обязательно научишь меня превращать безделицу в щит. Полагаю, это прошлая эпоха. А может еще более ранняя. Обожаю такие артефакты, мой юный Фокусник.
        Вир побежал к телу ближайшего убитого стражника, провожаемый насмешливым взглядом сойки, поднял с земли короткий протазан с фигурным наконечником, на первый взгляд больше декоративным, церемониальным, а не боевым.
        Но только на первый.
        - Сколько бабка тебе набила на спину? Три? Четыре рисунка? Давай-ка глянем, на что ты способен.
        В Вире пробудилась та же холодная ярость, что и в тот день, когда в дом к Бланке пришли незваные гости. Он, оскалив зубы, напал.
        «Скорпион танцует на горячем песке», «Скорпион спасается от клюва аиста», «Скорпион встречает горячий ветер», «Скорпион поднимает клешни к солнцу».
        Вир был очень быстр, но Шрев ничуть не смешался от такого напора, и когда «Скорпион пил росу с колючек кактуса», легко, издевательски-играюче использовал первый из своих талантов и перерубил древко протазана ребром ладони. Опасный наконечник, кленовым семечком кружась в воздухе, упорхнул на неведомую высоту, а древко было вырвано из рук Вира и почти сразу же использовано против него.
        Он среагировал правильно, двинулся влево, видя движение руки противника, пытаясь разминуться с ударом, но этот Шрев был слишком хорош. Даже для Вира, в котором проснулась память рыцарей из прошлого с сотнями поединков и боев. Тяжелая двенадцатигранная окованная железом палка врезалась справа в теменную кость, и та треснула, не выдержав сильного удара.
        Сработал инстинкт. Не его. Чужой. Кого-то того, неведомого ему, безымянного голоса, давно ушедшего в мир солнц и лун. За долю секунды до того, как сойка проломил ему череп, исчез светлячок и Вир излечился прежде, чем успел потерять сознание.
        Даже прежде, чем понял, что произошло.
        - Ого! - с уважением чуть поклонился Шрев. - Быстро соображаешь. И так у нас уже несколько талантов. Давай-ка выудим следующий.
        Он подцепил ногой валявшийся возле мертвого солдата корд, пнул оружие к Виру. Оно прозвенело по камням моста, остановилось возле левого ботинка.
        - Давай, молокосос. Прежде, чем окажешься в мешке, точно строптивый поросенок, хотя бы побарахтайся.
        Вир ударил по клинку, словно это был мяч. Сильно, быстро, неожиданно. Талант усилил удар, раскалил клинок и тот сверкнул в ночи золотой монетой, нет, настоящей молнией, влетел в сойку.
        Полыхнуло совершенно беззвучно, Вир отшатнулся, когда жарко взорвалась радуга. Во все стороны плеснули раскаленные разноцветные крупные капли горячего металла, едва корд врезался в преграду, созданную Шревом, и разлетелся на сотни частей.
        Капли упали на камни, перила, колонны, поврежденную статую Родриго Первого, в русло пересохшей реки и остались сиять опасными разноцветными шипящими угольками.
        Густой мрак по краям улиц за то время, что Лавиани провела в порту, не стал привлекательнее. Кожу пощипывало от ощущения, что мертвая Риона пялится на нее всеми пустыми окнами.
        Гадкое ощущение. Почти такое же гадкое, как мокрая одежда, противно липнущая к телу, оставляющая темные пятна на мостовой. Сойка чувствовала себя нервной, напряженной и у нее из головы не шел разговор с герцогиней. Правильно ли она поступила, отказав ей? Этот проклятущий червячок сомнения, сомнения ей не присущего, грыз изнутри, где-то чуть ниже грудины, то и дело поднимаясь, скользя холодным жгутом по внутренностям.
        Задумавшись об этом, она потеряла бдительность, так что невесть как оставшаяся в городе кошка (почти все животные покинули Риону, как и люди) умудрилась напугать ее, когда издала тихое, придушенное мяуканье откуда-то с крыш.
        Лавиани, вздрогнув, хотела отправить проклятие позабористей, но в этот миг небо озарила вспышка.
        - Это еще что за дрянь?
        Не так уж и далеко от нее. Где-то между домом Бланки и дворцом. Скорее всего, у Пьины. Она сделала еще несколько шагов, прежде, чем ощутила присутствие людей с даром соек.
        Качество оружия - это не то, о чем мог бы говорить Вир, ибо его личный опыт еще до приезда в Риону заключался в: «насколько остер нож» и «достаточно ли ухватиста дубинка». Теперь же, благодаря знаниям таувинов, ему хватало мимолетного взгляда, чтобы оценить, что попало к нему в руки.
        Меч третьего из убитых Шревом стражников, подхваченный с земли, сильно испачканный кровью своего хозяина, нельзя было назвать чем-то выдающимся. Простой клинок. Средней длины, с потертой рукояткой, в меру удобный. Металл - ничего особого. Никакой известный мастер-оружейник не приложил к этому клинку своего таланта. Но вместе с тем за мечом следили. Протирали, смазывали и затачивали.
        Им можно было сражаться.
        И убивать.
        Вир не собирался отступать, а тем паче бежать. Он был не из тех людей, кто боится смотреть трудностям в лицо. Он желал раз и навсегда решить дело, снять висевший над ним призрачный топор, избавиться от этой значительной угрозы.
        Здесь и сейчас.
        Однажды Нэ сказала ему, опуская палку:
        - Поступки, неприятные нам, порой приходится совершать. Я могу этого не хотеть, но просто знаю, что должна. И никак иначе.
        - Интересный способ извинения, - проворчал Вир, потирая спину, по которой прошлась давишняя палка. - Ай! Шаутты тебя забе… Ай!
        Удары пришлись на плечи. И в этот раз его били даже сильнее.
        - Это не извинения, Бычья голова. Поищи среди ветра, что дует в твоей черепушке, хоть капельку мозгов и осознай, как я добра, ибо делюсь с тобой знаниями. Учу тебя, хотя гораздо проще выдрессировать мою птицу фехтовать на мечах. Запомни, что я сказала. Иногда надо переступать через себя, чтобы совершить мерзкий поступок, если он приведет к благу.
        - Благу? - Вир посмотрел ей прямо в глаза, ожидая, что уж этот удар точно будет не чета предыдущим и ходить ему с синяками следующую неделю. - А кто решает, что благо, а что нет? Ты?
        Она не ударила, лишь прищурилась и неожиданно ее губы растянулись в усмешке ящерицы.
        - Конечно я. Неужели столь важное решение можно доверить кому-то кроме себя?
        - Ты берешь на себя ношу Шестерых. Право решать.
        - Пф! Каждый человек что-то решает, глупая башка. На свою беду или на чужую. Запомни, когда-нибудь и тебе придется брать на себя то, что не может взвалить и пронести обычный человек. Не потому, что ты можешь. А потому что должен.
        И вот сейчас он понял ее слова. Принял урок. Потому что должен остановить Шрева. Чтобы навсегда оставить его позади.
        Поэтому Вир дрался, как его учил Менлайо, используя знания прошлого и все то, на что пыталась его натаскать Лавиани.
        Сперва у Шрева на губах играла насмешливая улыбка, затем в глазах появилось удивление, теперь же, спустя две минуты с того, как они начали танец, сосредоточенность. Внезапно, совершенно не ожидая этого, он столкнулся с противником, который оказался опасен.
        Сталь звенела со скоростью лошади, чьи подковы выбивали искры из мостовой во время галопа. Рубящие удары, уколы, финты, шаги и отшаги. Смена стоек, использование всех известных фехтовальных школ, постоянное движение, бесконечное уклонение.
        Они были двумя тенями на пустом ночном мосту, среди умирающего города.
        Шрев был сильнее в мастерстве меча. Вир быстро это понял, а потому не снижал свой натиск, нападал без остановки, чтобы не потерять преимущество. А еще использовал таланты. Один за одним.
        Сойка словно бы предугадывал их и избегал, лишь единожды применив свою способность, отразив пламя, расколовшееся о его воздушный щит, двумя рыжими лисьими хвостами ударившее в берег, поджегшее таверну, где некогда Вир любил посидеть.
        Шрев разорвал дистанцию, отступая, поднимая свой клинок над головой, в высокой защитной стойке.
        - Жаль, - сказал он, и в его голосе слышалось это самое сожаление. И не только. Разочарование. Раздражение. Даже злость. - Десять талантов. Слишком много. Со временем ты станешь слишком опасен.
        - Не удержишь в мешке? - рассмеялся Вир, хотя ему и было не до смеха. Он пытался придумать хоть что-то, чтобы прорвать защиту. Но уже через секунду забыл о нападении, так как сойка принялся за него всерьез.
        Без дураков.
        Казалось, странный клинок в руках Шрева не растроился, а расдесятерился, стальным павлиньим хвостом раскрылся вокруг него и ринулся в атаку, упав одновременно со всех сторон.
        Виру пришлось нейтрализовать этот необычный талант своими. Ускорившись и превратив кожу на левой руке в непробиваемую броню, используя ее вместо щита. Он едва касался земли ногами, так быстро приходилось ему перемещаться, чтобы не попадать под острые лопасти, несущиеся со всех сторон.
        Те, встречи с которыми не удалось избежать, Вир ловил на плоскость клинка или предплечье левой руки и вышел из смертельной вьюги лишь с несколькими болезненными глубокими порезами на боках и спине.
        Шрев с задумчивым видом облизал губы, заметив, что плохонький меч Вира слабо дымится, а на его кромке сами по себе появляются щербины.
        - Я выдою тебя, малыш. Точно крестьянка упрямую корову. И когда ты растеряешь все рисунки… - сойка пожал плечами, предлагая самому догадаться, что тогда будет.
        - Как быстро я стал не нужен Ночному клану… тебе. Тревожный звоночек для меня, - Вир поднял зажатый в левой руке колокольчик, так, чтобы его увидел противник, покачал артефактом, заставив его издать насмешливый мелодичный звон.
        - Так ты еще и воришка, - протянул сойка, не скрывая досаду на то, как ловко у него забрали вещь, которую он уже счел своей. И забрали не абы как, а во время рубки на мечах.
        Колокольчик трансформировался в щит и Вир ринулся в отчаянную атаку, понимая, что только бесконечный натиск и закидывание талантами, коих осталась половина, хоть как-то повысят шансы выстоять в схватке.
        Все завертелось, он не понял, как долгий обмен ударами превратился в мгновение, и выбила его из этого наваждения лишь потеря клинка.
        Шрев стал прозрачным, пропуская меч сквозь себя, а затем схватил его голой рукой и сломал, оставив в ладони Вира только рукоять. Удар ногой в щит, который едва не влетел ученику Нэ в подбородок, и мощный прямой укол под щит, в самый низ открывшегося живота.
        Теперь уже Вир стал прозрачным, а после сделал то, что подсказали ему инстинкты таувинов прошлого. И из артефакта в его руках, из самого центра, вырвался ослепительный алый луч.
        Ради вошел тихо, но не потому, что таился. Бланка уже успела понять, насколько незаметно тот двигается. Он негромко кашлянул, на всякий случай обозначая свое присутствие, скорее из вежливости, чем боясь ее напугать. Был уверен, что слепая прекрасно знает о его присутствии.
        - Твой друг циркач уснул прямо в столовой, госпожа. Он необычный.
        - В чем же?
        Ради сел прямо на траву, возле ее ног. Точно собака, которой дали сложную команду, и она не знает, как ее выполнить.
        - У меня нет ответа, - наконец произнес он. - Ответит ли богиня за меня?
        - Богини здесь нет, а я промолчу.
        Повисла тишина, которая, впрочем, ничуть ее не тяготила.
        - Твой второй друг ушел. Расписной. Он тоже странный. Зачем выходить в окно, когда есть дверь?
        - Возможно, я на пути из этой двери, и Вир решил меня не беспокоить. - Бланка немного встревожилась оттого, что парень оставил ее столь внезапно. И задумалась над этим.
        В саду вновь растеклось молчание. Говорило лишь пламя на единственном факеле, воткнутом в скобу колонны, уже почти догоревшем.
        - О чем ты мечтаешь, госпожа?
        Странный вопрос. Бланка чуть склонила голову, услышав его, и Ради замешкался, стараясь ненароком не коснуться ее.
        - Какая мечта тебя интересует? Маленькая? Большая? Сиюминутная? А может быть та, которую я несу в своем сердце с самого детства? Бесконечно-долгая? Реальная мечта, способная осуществиться или которая никогда не сбудется, как бы я к ней ни стремилась? Мечта женщины или мечта богини?
        - Просто мечта, - дэво ничуть ни смутился ее насмешливой иронии.
        - Хочу знать, куда ты ведешь меня. Или… хочу знать, почему согласилась пойти с тобой? Стоит подумать о правильной формулировке.
        - Это не мечта, о милосердная. У мечты иное сердце. О чем ты мечтаешь, госпожа? Прямо в эту минуту?
        - Хочу увидеть звезды, - это первое, что пришло ей на ум, и внезапно Бланка поняла, что сказала правду. Да. Действительно хочет. Она уже несколько лет не видела ночное небо.
        - Мечта достойная Мири. Я восхищен красотой твоих помыслов.
        Ее не тронуло его восхищение.
        - Ты ведь не случайно задал мне такой вопрос?
        - Ты прозорлива, как и говорит Медная книга.
        - Скажи, Ради. В Храме считают, если будут льстить Мири по поводу и без, та одарит вас своей любовью? - на этот раз она не стала скрывать раздражение. - Я уж точно не одобрю мед, что льется на каждый мой чих. Так в чем причина твоего вопроса о мечтах?
        - Тебя терзает тревога, о милосердная. Я хотел отвлечь тебя.
        Госпожа Эребет чуть приподняла брови. Она была удивлена. Сильно. Мало кто мог понять и заметить, что ее что-то беспокоит или волнует. Братья могли. Даже - Кельг. Они слишком хорошо ее знали. А вот остальные - нет. Не замечали, как чуть поджимаются губы, или приподнимается подбородок.
        - Почти получилось. А что насчет звезд, Ради? Сейчас они есть?
        - Нет, госпожа. Все небо в странных облаках. Это длится уже почти неделю. Ни одной звезды.
        - Жаль. Впрочем, я все равно не могу видеть так далеко.
        - Ты видишь гораздо дальше. Через века.
        - Опять никчемный мед.
        - Прости меня за мою слабость. Я до сих пор не могу заставить себя говорить с тобой так, как ты этого хочешь. Как с обычным человеком. …Итак?..
        Вопрос был адресован дэво, вошедшим в сад.
        - Да. Это случилось, - быстро ответил Ремс, самый молодой из троицы. - Я выследил их. Надо торопиться.
        Ради перевел вопросительный взгляд на второго.
        - Все так, - подтвердил Саби, опираясь на окованный металлом посох. Он сутулился и казался больным. - Все так.
        - Зреет предчувствие, мне не понравится то, что я услышу сейчас, - проронила Бланка. - И оно настолько сильное, что я бы пожелала заткнуть уши, но это уж слишком по-детски. Говори, Ради.
        - Мы не сделали ничего, кроме того, чего ты желала.
        - Я желала увидеть звезды, как ты помнишь. Ты собираешься мне их показать? Если нет, то хватит ходить вокруг да около.
        - В твоем пророчестве о той, что разорвет мир, было несколько непонятных строф. Что сшить его можно, если рядом будут краб и светлячок. Один из них даст нитку.
        - Так… Светлячок это Вир. Его рисунки. Краб? - И прошептала едва слышно: - Проклятый тьмой краб.
        Она знала, у кого татуировки с изображением крабов. Крабов, ползущих по песку.
        Шрев.
        Это было невозможно. Он умер в Туманном лесу. Убит Тэо. Сгнил на дне канала. И память о нем осталась лишь в ее ночных кошмарах.
        Потребовалась огромная воля, немыслимая, чтобы заставить себя сделать шаг вперед, скинуть оцепенение, прогнать липкие пальцы паники.
        А если Шрев нашел Вира… Варианты выходили совсем мрачными. Она порывисто встала со скамейки:
        - Я там нужна?
        - Так ты сказала. В Медной книге. Взять нить, - Саби смотрел в пол, словно ему было больно глядеть на нее прямо.
        Она помнила слова Ради о том, что в прошлом с бедой, случившейся в Рионе, уже справлялись, и для этого им потребовался таувин.
        - Кто даст эту нить? Краб или светлячок?
        - Прости, госпожа. Сие неведомо. Мы можем узнать, лишь придя туда. Ремс покажет дорогу. Его ведет запах.
        Путь она запомнила плохо. Ради и Саби подхватили ее под руки, чтобы Бланка шла быстрее. Тревога нарастала, женщина несколько раз теряла важную мысль, затем вычленила ее, сказав:
        - Тот, другой. Он очень опасен.
        - Мы тоже, милосердная, - ответил Саби равнодушно. - И ты. Ты опасна не меньше. Если он может, то пусть страшится.
        Внезапно она увидела, как нити на до этого недостижимом для ее взгляда небосводе пошли волнами, закачались и погасли точно также, как и зажглись. Теплый ветер, пронесшийся мимо, взметнул ее локоны, лизнул шершавым языком щеки.
        - Что это было? - спросила она. - Что вы увидели?!
        - Вспышка, о милосердная. Алая вспышка до облаков!
        Моста Арбалетчиков больше у Рионы не было. На месте крутых берегов лишь дым, а внизу, перекрывая обмельчавшее русло, дымилась груда каменных блоков, которая погребла под собой памятник Родриго Первому.
        Ноги Вира по колено погружались в вонючий жирный речной ил, смердящий протухшей рыбой. Он с трудом делал медленные шаги, едва не падая в эту грязь, прежде чем добрался до завала.
        Обод его щита все еще оставался раскаленным и металл светился бледным розовым светом, медленно остывая. Вир ощущал опустошение от того, что потратил все таланты, вложив их в артефакт Нэ столь бездумно и недальновидно.
        Он видел, как Шрев, словно змея, уклонился от луча, врезавшегося в ближайшие дома, а после, когда Вир повел щитом следом за сойкой, в мост, спрыгнул вниз прежде, чем вся конструкция обрушилась.
        Конечно, можно надеяться, что постройка рухнула на голову противнику, но отчего-то Вир сомневался в своей удаче и верил в удачу Шрева.
        И все равно он не собирался отступать. Поэтому не стал убегать. Начал искать.
        На этой стороне завала сойки не было, и Вир, карабкаясь по горячим камням, начал подъем вверх, на «хребет», чтобы перевалить через него и спуститься с другой стороны. Все равно ему пришлось бы это сделать, по столь отвесным берегам вернуться в город уже не получится, надо идти по руслу на запад.
        Путь занял неожиданно много времени. От некоторых каменных блоков, которые не подняли бы и десять человек, остались лишь лужицы остывающей лавы, уже покрытые черной коркой, но все еще обжигающие. Приходилось искать новый путь, ломая ногти и рискуя сорваться.
        Наконец, он оказался наверху, но прежде, чем начать спуск, внимательно осмотрел дно, затянутое дымом, который не спешил рассеиваться.
        Ничего не увидел, и шел с осторожностью, слушая, как потрескивают остывающие камни, как внизу рассерженно журчит вода, которая не может найти выход. Ожидал, что затаившийся противник использует талант или, на худой конец, бросит нож, но ничего такого не случилось.
        Он спрыгнул в воду, где было мелко, пока еще по щиколотку - и увидел Шрева.
        Тот лежал у самого берега, на боку, наполовину погруженный в грязь. Его ноги были придавлены каменным блоком и, как понял Вир, от них вряд ли осталось хоть что-то. Но меч до сих пор был в его руке. Он чуть приподнял голову, зло сверкнул глазами, с усилием, не удержав стона, бросил клинок Виру.
        - В тебе до шаутта сюрпризов… - едва слышно проронил сойка, затем скрипнул зубами, сдержав стон.
        - И что мне с ним делать? - Вир поднял меч. - Прикончить тебя?
        - А ты этого не хочешь?
        - Хочу, - прямо ответил он.
        Усмешка на обезображенном лице была слабой.
        - Знавал я одного человека… куда лучшего, чем мы с тобой. Он сомневался и проиграл. Мы с тобой выкованы из другого металла, парень.
        - Нас ковали разные кузнецы.
        - Тоже верно, - по краю его рта потекла кровь. - Шаутты рано или поздно прикончат тебя.
        Можно было не делать ничего. Вода прибывала и уже поднялась по щиколотку. Река, пускай от нее остался один ручеек, упиралась во внезапную плотину и пока безуспешно искала проход. Не пройдет и получаса, как она просто скроет под собой Шрева. Если тот не умрет раньше.
        Легкий, пускай и малодушный способ не испачкать руки.
        Вновь вспомнились слова Нэ о неприятных вещах, которые ты вынужден совершать время от времени, хочешь того или нет.
        Он шагнул к сойке, глаза которого уже туманились, и резко обернулся, когда услышал приближение нескольких человек. Те шли, черпая ногами воду, не скрываясь, и Вир с изумлением узнал трех дэво и госпожу Эрбет, которую они вели.
        - В сторону, Расписной! - самый старший из служителей Мири выставил перед собой посох, который концом уперся в грудь Виру, когда он хотел подойти к Бланке. - Не мешай. Не сейчас.
        Вир покосился на женщину, но не стал задавать вопросов или спорить. Остановился, опустив меч.
        - Мы едва успели, - с явным облегчением выдохнул Ремс, держащий фонарь. - Едва. Сделай, как мы сказали, госпожа.
        Бланка словно бы его и не слышала. Смотрела на сойку, прямая, как палка, с закушенной нижней губой и сжатыми кулаками. Вир прекрасно понимал ее состояние и каким-то внутренним чувством предполагал, к чему подталкивают ее дэво.
        Он не знал, правильно ли это или нет, то, что она собиралась сделать, но не сказать не мог:
        - Эй. Ты ничего никому не должна. Я закончу начатое.
        Она повернулась к нему, немного печально ответила:
        - Увы. Некоторые грязные дела мы должны делать сами, нравится нам это или нет.
        Она сказала почти те же слова, что когда-то Нэ, и сделала решительный шаг к Шреву. Тот все еще дышал, но уже мало что видел вокруг, его глаза стекленели.
        Действовала Бланка быстро и хладнокровно. Кинжал из ее рукава, тонкий, совершенно игрушечный, вошел Шреву в шею. Ранка оказалась небольшой, но кровь ударила вверх упругой струйкой.
        Бланка отсекла длинный рыжий локон собственных волос, свернув жгутом, прижала его к ране. Тот потемнел, а затем, насытившись кровью, начал пропускать ее сквозь себя и та потекла между пальцев госпожи Эрбет.
        Прошла минута, другая. Наконец, когда глаза сойки окончательно застыли, женщина тихо вздохнула, выпрямляясь.
        - Иногда ты думаешь, что убила кошмар, но сердце знает правду, - в голосе ее звучала обреченность. - Она состоит в том, что, даже убив кошмар в реальности, все равно встретишь его во сне.
        Протянув испачканный кровью жгут волос Саби, который принял его с поклоном и стал заворачивать в льняную ткань, расписанную символом Мири - кругом, заключенным в круг, Бланка сказала:
        - Так и знала, что это не принесет мне никакого облегчения. А жаль… Надеюсь, вы не ошиблись.
        - Мы можем ошибаться, о милосердная. Но Мири не ошибается никогда.
        - Милосердная… - ее губы произнесли это слово, точно оно отдавало гнилью. - И ты здесь. При дурных обстоятельствах мы встречаемся этой ночью.
        Сверху посыпались мелкие камешки, и Лавиани спрыгнула вниз, совсем рядом с Виром. Покосилась на него, словно выискивая раны, затем посмотрела на Шрева.
        Вода уже наполовину скрыла его.
        На лице сойки проступила неприкрытая ненависть. Но она справилась с собой, несколько раз глубоко вдохнув, запрокинув голову к облачному небу.
        - Где же ты ошибся, мальчик? - сказала она мертвецу со странной печалью. - Или я?
        А после закрыла его глаза.
        Глава четвертая
        Кузнец
        Однажды подмастерье кузнеца, встретил шаутта. Демон втерся в доверие, ложью проложил дорогу к дружбе, нашептал на ухо, что подмастерье достоин большего.
        - Твоя сила вырастет, ты сможешь открыть свою кузницу, - так говорил он. - Покажешь мастеру, что лучше, чем он. Надо всего лишь раскопать самую старую могилу на кладбище.
        И тот поверил ему. И ночью, взяв лопату, при свете фонаря начал копать, нарушая заветы Шестерых.
        Подмастерье сломал гроб, надеясь найти там силу, но из него выбрался второй шаутт. И оба демона, смеясь, пожрали глупца.
        Потому что не стоит тревожить мертвых.
        СТАРАЯ СКАЗКА ЕДИНОГО КОРОЛЕВСТВА.
        Когда, примерно через тысячу лет, земля перестала рыдать, то вздохнула. Точно большой травоядный зверь, избавившийся от страха. Глубоко и шумно. Тяжело переживая случившееся.
        Девушка стояла и слушала это живое дыхание, ощущала его через подошвы алебастровых туфелек. Горы слабо подрагивали, возмущаясь, что их заставили разойтись в стороны, распахнуть долину, по которой теперь, упруго ревя, неслась грязно-бурая, только что родившаяся река. На одной из ступеней она спотыкалась, падала вниз, превращаясь в колоссальный свирепый водопад.
        По алому, впитавшему в себя зарю, небу, расходились круговые волны и возмущенные этим облака - целыми легионами - трусливо бежали во все стороны, стремясь поскорее скрыться за горизонтом. Те из них, кто не успел, рассеивались по небу, словно мука по широкой тарелке, а затем сгорали, обращаясь в странную плоскую радугу, захватившую весь алый небосвод.
        Небо дрожало, точно также, как и земля, кашляло больным громом и разветвленные корневища молний врезались в горные пики, выбивая из них золотые искры.
        Горячий вихрь змеей прополз через всю долину, без злобы обнял девушку, даря огонь солнца сквозь тонкое пурпурное платье. Пурпур - ее любимый цвет, совершенно не подходил к сегодняшнему случаю.
        И к ее настроению.
        Она присела, коснулась ладонью все еще теплой земли, подняла пару похожих на кубики камешков. Нет. Не камешков. Спекшиеся косточки какого-то несчастного зверька, не успевшего убраться, когда мир стал меняться. Повинуясь наитию, девушка убрала их в маленькую поясную сумочку.
        - Ты плачешь, Младшая, - мягким шепотом обратился к ней Нлон. - Есть ли повод для грусти?
        Она подняла на него глаза. Высоченный и внешне совершенно нескладный, ее учитель обладал невероятной пластикой движений. Он не шел, танцевал, стелился над землей и его призрачный плащ из теней летел на весеннем ветре, мерцая искрами, что были основой его крови.
        Мерк, немного стыдясь чувств, вытерла мокрые щеки:
        - Во мне слишком много эмоций, только и всего. Я восхищена тем, что у тебя получилось. Она прекрасна. Этот последний штрих сделал всю долину настоящей драгоценностью.
        Теперь они оба смотрели на антрацитовую башню, состоящую из немыслимых граней, углов, шипов, острой чешуи и пронзающих алое небо шпилей. Мерк до сих пор ощущала, как появление строения в этой реальности, заставляет воздух слабо звенеть.
        - Она одна из двух, что будут.
        - Зачем они тебе?
        - Нам, Младшая. Вторую построят Нилн и Текл. Моих сил на нее уже не хватит.
        Она хотела указать, что учитель не ответил на вопрос, для чего его народу требуются башни, но он заговорил первым:
        - В твоих глазах не только восхищение, дочь моя. В них бездна печали. Что не так?
        Девушка подняла к небу узкую ладонь с длинными пальцами, словно бы закрываясь от солнца.
        - Я урод, - в ее голосе послышалась жесткость к самой себе. - Вы призвали нас в одно время, выбрав самых талантливых из всех людей. Семерых. Мне было четырнадцать. Теперь двадцать два, и ты сам знаешь, чего я смогла достичь за прошедшие годы.
        Он ничего не сказал. К чему? И так всем вокруг известно, чего достигла Мерк.
        Ничего.
        Она единственная, у кого дар не проявлялся. Мерк ощущала его, но никак не могла ухватить. А точнее разбудить.
        - Мальт и Моратан могут открывать дорогу в ваш мир, смотреть на солнца и луны. Мири способна ткать нити, Миерон… - Мерк осеклась, поняв, как глупо перечислять все, что умеют другие. Уж Нлону, как призвавшему их, это известно куда лучше, чем ей. - Тебе не кажется, что я достаточно выросла, учитель? Сколько ты будешь беречь меня от правды?
        Асторэ сел на теплую землю, подтянул длинные нескладные ноги к коленям, плащ из теней укрыл его, и когтистая рука похлопала рядом, предлагая Мерк присоединиться.
        - Ты должна понимать, Младшая, что правда многогранна.
        - Правда пряма. Лаконична. И понятна. Иногда для того, чтобы озвучить ее следует лишь сказать «да» или «нет». Так ответь. Я смогу использовать твое волшебство?
        - Нет.
        В носу предательски защипало, но на этот раз девушка справилась с эмоциями, приобняла учителя и коснулась губами его сухой, горячей щеки.
        - Спасибо.
        - Что забрал у тебя надежду? Ты не понимаешь, Младшая. Не понимаешь своего собственного дара. Он у тебя особый и не позволит использовать мою магию. То, чем владеют асторэ, в большинстве своем недоступно людям.
        - Но Мальт…
        Нлон поднял ладонь, прося не перебивать его:
        - Вы семеро - единственные из племени, в ком мы нашли предрасположенность к волшебству, хотя изначально никто из нас не ставил такой цели - учить вас подобному.
        - Мали и Мири начали учиться сами…
        - Да. И стали совершать ошибки, которые касались всех нас. Поэтому я выступил за то, чтобы помочь вам познать мир таким, каков он есть. Но то, что вы используете - это не наша магия. Не наша сила. Вы как цветы, что ловят скудный свет далекого холодного солнца, который течет из мира Трех солнц и десяти лун.
        Она знала, о чем говорит учитель. То, что использовали ее братья и сестры лишь капля от магии, принадлежащей асторэ. Никто из людей не смел зачерпнуть больше, ибо их тела были неспособны вместить в себя великую силу, текущую из соседнего, истинного мира создателей. А Мерк не могла и этого.
        - Мы долго ждали тех, кто способен помочь нам. Эйвы, уины, д’эр вин’емы - они не подходят, хоть и любимы нами. Лишь вы, люди, оказались близки к тому, чего мы так долго искали.
        - И в итоге наше появление здесь травит этот мир и убивает его.
        Нлон издал немного насмешливый звук, отчего искры в его сосудах замерцали звездным светом.
        - Зная твою натуру, ты в этом винишь исключительно себя, Младшая.
        Мерк, ничуть не улыбнувшись, серьезно ответила:
        - Все человечество. С нами вы совершили такую же ошибку, как и с гвинами. С них ведь все началось.
        Искры учителя погасли, он весь окутался в тени и туман, возвращаясь мрачными думами во времена, трагичные для каждого асторэ. Когда им пришлось уничтожить тех, кого они создали еще до людей.
        - Гвины умели черпать силу той стороны. Их желания были порочны и опасны.
        - Знаю. Вы приняли решение.
        - Оно было тяжелым, но правильным.
        Мерк вздохнула и прижалась головой к его плечу.
        - И вот появились мы.
        - И вот появились вы.
        Они смотрели, как остывает небо, теряя алые краски, наливаясь светом обычного дня. Потревоженная земля все еще дрожала и вздыхала.
        - Мири говорит, что все наше существование повод для грусти асторэ. Что мы ваше разочарование, такое же, как гвины. Червоточина, сжирающая мир. Что наше будущее предопределено и принесем мы вам лишь беду.
        - Мири не всегда права, Младшая. Порой она считает, что видит грядущее, но забывает о переменчивости нитей. Вы не ошибка.
        - Скажи это моему дару. Ведь я единственная, кто связан с той стороной. Как гвины.
        - Гвины могли черпать силу, для вас же тот мир закрыт, точно также, как для нас. Поэтому ты и не сможешь пользоваться магией.
        Он не добавил «никогда», но это слово прозвучало в голове Мерк. Никогда она не станет той, кем должна была стать. Потому что не может черпать, как другие, из источника асторэ. Ей подвластна лишь тьма, которая под запретом…
        Пламя разгоралось плохо.
        Огонь, словно не желая участвовать в том, что задумала Мерк, гас не раз и не два, отказываясь прикасаться к пище, будто считая ее отравленной. Потом, спустя время, показавшееся Младшей вечностью, он согласился принять солому, кленовые листья и уголь из южных шахт. Но все еще не хотел расти и сварливо чадил. Она проявляла с ним терпение, точно с капризным больным, взращивала на ладонях, мягко дышала, отдавая ему свои силы, шептала о том чуде, что уготовано им создать, уговаривала много часов.
        И, наконец, жестокосердное пламя прислушалось к ученице асторэ. Неожиданно вспыхнуло так, как вспыхивает ночью венец на вершине пробудившегося вулкана. Рев потряс все основание пустующей башни, эхо стремительным голубем заметалось, ударяясь о стены, врезаясь в лестницы и мчась по высоким пролетам, неслышимое никем, кроме нее. После пламя сыто ревело, щедро отдавая жар горну, и басовито пело, порой поддерживаемое шумным дыханием раздуваемых мехов.
        Никто не беспокоил Мерк. О ней словно забыли, потеряли в самом сердце башни, среди лабиринта коридоров и негромких всплесков воды вечно теплых бассейнов, в которых ночами дно светилось бледно-голубым светом невидимых звезд. Она скрылась, желая отвлечься от всего, забыть о своих неудачах.
        Та, кому не суждено было стать волшебницей, собрала золотые волосы, скрыла под кожаным плотным чепцом, сменила легкое платье на штаны, короткую рубашку и плотный защитный фартук.
        Не все братья узнали бы ее сейчас. В пропитавшейся потом одежде, с вымазанным сажей и копотью лицом, с несколькими ожогами на плечах и предплечьях, с растрескавшимися кровоточащими губами, Мерк орудовала молотом, который для обычного взрослого мужчины был бы неподъемен. Но сила ее спящего дара, сила крови первых людей, любимых созданий асторэ, позволяла не замечать тяжести и не ведать усталости долгие часы.
        И в этой работе Мерк, действительно, забыла о своих бедах. О пустоте, что поселилась в сердце. И мире, который отказывался принимать человечество и терпел их лишь благодаря асторэ.
        Она забывалась и соскальзывала в транс, плавя металл в тигле, разливая его в формы, обрабатывая и закаляя. Если хотела пить, то пила из ручья, протекавшего через два зала от ее кузницы. Желала есть - питалась спелыми ягодами размером с яблоко, что росли на моховом ковре, украсившем стену возле лестницы, созданной словно бы из растаявшего воска.
        Когда силы иссякали, Мерк спала прямо на полу, подложив под голову свернутое в валик пурпурное платье.
        Однажды, проснувшись, она увидела девушку, ходившую по мастерской. Невысокая, с круглым лицом, веселым вздорным носом и смешинкой на щеках, та касалась пальцами то одной металлической заготовки, то другой, проявляя живое, почти детское любопытство ко всему, что здесь находилось. Рыжие волосы она стригла коротко, что Мерк всегда считала настоящим преступлением против красоты.
        - Так и думала, что ты вспомнишь обо мне первой, сестрица.
        Она не была сестрой. Никто из остальных учеников асторэ не был ей ни сестрой, ни братом, но так они все считали, ибо объединяло их куда большее, чем память крови.
        Сила магии стала им семейными узами.
        - Я принесла тебе дары, - Мири чуть склонила голову, прислушиваясь к сердцебиению пламени, которое стало внезапно частым и громким. Огонь не ведал иных людей кроме той, кто создала его. - Вино из ежевики и черноплодки, пирог из яблок этого года.
        - Яблоки? - чуть хмурясь со сна, Мерк приподнялась над своим «ложем». - Уже осень?
        - Ты пропала на пять месяцев. Так что, конечно, уже осень и она близка к своей середине. - Мири подняла изломанную дугу металла, всю словно бы оплавленную и изъеденную. Положила назад, рассеянно потерла пальцы, испачкавшиеся в ржавчине. - Нлон корит себя, что ты ушла.
        - На нем нет никакой вины, - Мерк ощутила слабый укол сожаления, что не поговорила с учителем, прежде, чем прийти сюда. - Но спасибо ему за такт. Он всегда слишком хорошо знает мое настроение и не стал беспокоить из-за пустяков.
        - Хм… - Мири все еще изучала испачканные пальцы. - Нлон это Нлон. Да что там. Все асторэ куда мудрее нас. Интересно.
        Мерк не стала спрашивать, что заинтересовало сестру. Такое случалось часто, ибо ее дар показывал будущее или то, что могло бы им стать. Этим словом «интересно» рыжеволосая женщина отмечала видения, приходившие к ней столь внезапно.
        Прямо в воздухе, соткавшись из морозных узоров, обрел форму маленький диванчик с полосатыми подушками, столик на одной хрустальной ножке, больше подходящий чаше для фруктов, изящный подсвечник, тарелки и фужеры. Мири с удовольствием присела и взяла с пола невесть как оказавшуюся там сумку:
        - Я, знаешь ли, искала тебя здесь несколько часов и достаточно проголодалась. Нет-нет! - Она остановила Мерк, решившую присоединиться к ней, движением ладони. - Где твои манеры? Ты видела себя в зеркало? Ах, да. Нет зеркала…
        Зеркало появилось почти тотчас же, заняв дальнюю стену, но Мерк со смехом отмахнулась:
        - Не могла бы ты…
        Мири, конечно же, могла - и умывальник, больше похожий на целый фонтан, вспучив пол, вырос рядом с зеркальной рамой.
        Мерк с удовольствием умылась, а затем вытерла руки пушистым полотенцем, отмечая сколь приятно, когда ткань касается ее кожи.
        - Люблю тебя, - Мири аккуратно разрезала все еще дымящийся пирог, и в помещение, заполненное запахом кузни, где жар и металл пропитали даже стены, на мягких лапах карифского кота втекли ароматы выпечки, яблок и корицы. - Любой из нас таил бы обиду. Или по меньшей мере завидовал, но не ты. Все наши способности, то, чего ты лишена совершенно несправедливо, воспринимаешь без злобы.
        - Злиться можно лишь на свой дар. И на ту сторону, закрытую для этого мира. Где-то в ней таится ключ к моим способностям, но достать его все равно что прыгнуть в бездонную пропасть, - она села на диван, и Мири протянула ей блюдце с кусочком пирога. - Полагаю, Мальт прислал тебя.
        - Он беспокоится, - не стала отрицать Мири. - Не меньше, чем Нлон. Даже больше.
        - Отчего же не пришел сам?
        - Границы слабеют. Мир, где могут жить люди и асторэ, сжимается. Мы потеряли много земель, пока ты здесь. Он сражается, как и все остальные.
        - Но не ты.
        - Я не очень-то приспособлена для битв, - она повела покатыми плечами. - Выпечка занимает меня куда больше.
        - Но ты видишь грядущее, сестра. Скажи мне, есть ли решение?
        - Увы, грядущее не подчиняется моим желаниям, Младшая, - Мири чуть вздохнула, открывая кувшин с вином. - А было бы неплохо. Оно подсовывают мне иногда странные вещи. Например, сказало, что завтра, то есть сегодня, я буду пить апельсиновое вино. На зло ему, взяла ежевичное с черноплодкой.
        Она налила хмельной ярко-оранжевый напиток в прозрачный бокал, затем поймала на губах Мерк усмешку.
        - Апельсиновое, чтоб его.
        - Ты продолжаешь пытаться управлять будущим, и вот результат.
        - Я не меняю нити с тех пор, как Нлон запретил, это лишь попытка обмануть видения.
        Мерк знала, что за всей этой мягкостью сестры скрывается много-много упрямства. А еще любопытства. И стремления познавать нечто новое. Двигаться вперед. Мири, как тщеславный вор, для которой запрет, словно сложный замок - вызов. Маленькую рыжую сестру никогда не останавливали запреты. Ее остановило кое-что другое.
        Когда асторэ поняли, что Мири видит нити, первооснову волшебства, и может ее менять, а это, в свою очередь, меняет магию, ибо один конец нитей здесь, а другой теряется на той стороне, они призвали тех, кто стал следить за своеволием людей.
        Миерон называл их сулла, а Моратан куда более точно - убийцами гвинов.
        И теперь Мири только смотрела, но не меняла.
        Почти… не меняла.
        Касалась их столь незначительно, чтобы не привлекать к себе чужого внимания.
        - Какие еще новости, кроме борьбы с тьмой?
        - Мальт решил построить город. На юге, в плодородной долине. Теперь они спорят с Милтом о названии.
        - И какие варианты?
        Мали скорчила рожицу:
        - Смешные. Странные. Пафосные. Ты же знаешь наших братьев. Уверяю тебя, что ни одно название, из предложенных, не подойдет. Город, если он когда-нибудь появится, назовут Аркус.
        - А им об этом известно? - вопреки желанию сохранить серьезность, Мерк не могла не улыбаться.
        - К чему? Пусть забавляются, споря друг с другом до хрипоты. Что ты пытаешься здесь сделать?
        - Что бы ни пыталась, ничего не выходит, - она уклонилась от прямого ответа.
        - Хм… Тебе отказано в способности пользоваться даром, но он никуда от этого не денется из твоей крови. Та сторона закрыта для всех, а вот ее дыхание… Металл ржавеет и плавится, стоит тебе начать работать с ним. Очень интересно. Сталь не подходит. А золото?
        - Я не пробовала. Пока, - она отведала кусочек пирога, одобрительно кивнула. - Твоя выпечка как всегда чудесна.
        - Это мелочь. Основной подарок вот.
        Мири не удержалась от театрального жеста, но серьезность сохранить не сумела, подмигнув сестре с видом заговорщицы, замыслившей невероятную шалость. Поперек ее двух ладоней, сформировавшись из воздуха, упал тяжеленный брус. Руки предательски подались под его весом, но все же гостья смогла удержать странный дар и положила на стол перед Мерк.
        Почти ярд в длину, почти круглое сечение, почти прямой, почти гладкий.
        Слишком много «почти».
        Она подалась вперед, рассматривая потемневший металл с выражением глубокого сомнения. Увидела трещинки, выемки, ложбинки и ямочки. Небольшой изгиб, сплющенность у дальнего края.
        Прислонила ладонь, закрыла глаза, и Мири увидела, как под веками быстро-быстро двигаются глазные яблоки. Наконец та вздохнула, откинулась назад, взяла вино, сделала большой глоток, ощущая на языке вкус апельсиновой цедры и меда. Больше не было улыбок, веселья. Жесткий взгляд. Почти гневный.
        - Похоже на серебро, - голос Мерк тоже теперь звучал… не так. От легкости не осталось и следа.
        - Всего лишь похоже, - Мири продолжала безмятежно улыбаться.
        - От него смердит смертью.
        - Тебе виднее.
        - Этот металл прежде был частью живого.
        - Да.
        - Кость, превращенная в серебро. Ребро, если быть точной.
        - И снова «да».
        - Нам запрещено заходить в хранилище асторэ. Сомневаюсь, что ты об этом забыла.
        - О, я обладаю прекрасной памятью, хоть и путаюсь порой, теряя из-за нитей представление между нынешним и будущим. Но я не ходила в этот могильник. Старшая дерзнула.
        Эти слова удивили Мерк настолько, что она подалась вперед.
        - Мали?!
        - Представь себе. Самая разумная из нас решила бросить перчатку, не желая оставаться послушной игрушкой. Ее можно понять.
        - Все настолько плохо?
        - С тех пор, как ты предалась одиночеству, ее недуг ускорился. Она слепнет с каждым днем, и никто из нас не может помочь. Так суждено, говорит Текл. Все они говорят. Мали решила увидеть как можно больше, пока у нее есть такая возможность. Так вот, - Мири коснулась пальцами серебра. - Это она принесла.
        - Когда Нлон узнает, он будет огорчен.
        Та отмахнулась:
        - Не узнает. Тысячи лет туда никто не ходил, и он не станет проверять каждую полку. Мы взяли совсем немного.
        - «Мы»? «Немного»?
        - Мальт. Я. Мали. Моратан. Они жутко тяжелые, знаешь ли. А Мали просила помочь. У нее были какие-то идеи на счет этих штук, но, как я понимаю, не вышло. Зрение они ей не вернули, и я подумала, что отнесу-ка в кузницу парочку. Раз Старшей уже без надобности. Ты хотя бы превратишь этот пережиток прошлого во что-то красивое. И я принесу еще, если захочешь.
        - Они выступили против асторэ, своих создателей. И оказались очень сильны. Их сложно было одолеть, потому что гвины могли быстро перемещаться в пространстве. Как д’эр вин’емы, получившие потом такой же талант. И чтобы поймать гвинов, асторэ превратили их кости в металл. Лишили легкости. А сулла добили. Вы нашли скелет гвина в хранилище, и в этой штуке слишком много той стороны. Его следовало бы уничтожить.
        - Следовало, - согласилась Мири. - Даже у меня от близости с ним кровь кипит, представляю, что чувствуешь ты. Но это невозможно. Во всяком случае пока асторэ не найдут решения. Сила гвинов растеклась по миру, отравив наше с тобой племя. В них до сих пор та сторона.
        - И это опасно.
        - Опасно, - Мири снова не стала отрицать очевидное. - Как тот же меч. Или даже кузнечный молот. Вопрос лишь в том, как и в каких целях его применить. Гвины принесли много зла, и после них не осталось ничего хорошего. Ты же можешь создать из их наследия нечто прекрасное. Если оно тебе не понравится, мы просто отнесем обратно в хранилище.
        Мерк долго молчала. Так долго, что пламя в горне, прислушивавшееся к разговору, вопросительно треснуло, оторвав девушку от раздумий.
        - Что ты видела? - напрямик спросила Мерк у Мири. - Что ты сказала остальным? Никто не стал бы все это устраивать, если нет веской причины. Я желаю знать.
        - Мои пророчества - моя кара. Они приходят и уходят. Те, что я могу запомнить, в большинстве своем ведут в никуда. Или они рассказывают о событиях столь далеких, что никто из нас не доживет. А, скорее всего, те события вовсе никогда не случатся. Это как бесконечное количество дорог, которые ветвятся, сливаются между собой, петляют, а в итоге… Я ошибалась куда чаще, чем оказывалась права, - Мири наклонилась и заговорила тихим шепотом, так, словно боялась, что их подслушает то же пламя. - Но есть очень маленький шанс, что Мали станет зрячей, а ты пробудишь свой дар.
        - Как?
        - Говорю же - дороги ветвятся. На одной из них ты стоишь с белыми волосами и в тебе сила, которой нет сейчас. Все, как в тумане. Весь вопрос, рискнешь ли ты найти эту дорогу из тысяч других. Открыть дверь вот этим ключом, - она коснулась кости гвина. - Каждый из нас обретет могущество, продвинется в изучении магии. Это выгодно всем.
        - Асторэ…
        - Учат нас, - с нажимом произнесла Мири. - Мы нужны им для борьбы с последствиями войны против гвинов. И мы должны стать сильнее, чтобы помочь. Потому что пока нас отодвинули от любых важных дел, ибо мы слишком слабы по сравнению с ними. Лично я хочу быть поддержкой для Нлона и остальных. А ты?
        Спустя время после того, как алая нитка расплавленного металла юркой ящеркой втекла в подготовленную форму, остыла и обрела новую внешность, Мерк взяла получившееся в руки.
        Металл был черным, приятно-тяжелым и странно-теплым. Он не ржавел, как железо, легко выдерживая силу создательницы. Мири оказалась права. Много часов она молчала, наблюдая за работой сестры и теперь, приблизившись, спросила.
        - Что это будет?
        - Браслет.
        - А что ты сделаешь для меня?
        - Еще не решила. Но мне нужно больше металла.
        Когда Мири ушла, Мерк уснула, сжимая заготовку. Ощущая приятное тепло и не видя, что огонь в горне горит синим цветом.
        Глава пятая
        Из могилы и в могилу
        Знавал я много разных таувинов. Были среди них и те, кто ждал великих дел. Когда его найдут события, чтобы совершить большой Подвиг, прославиться, стать легендой.
        Они годами сидели на месте, игнорируя малости, что случались вокруг: попавших в беду путников, людей, нуждающихся в помощи, страдания простого народа.
        Шли годы, а они все еще надеялись на Подвиг, тратя жизнь на пустоту, мечтая о неосуществимом. Не видя, что этот самый Подвиг проходит мимо них почти ежедневно.
        Те из нас достойны памяти и легенд, кто действует в малости. Вопреки. Основывая свои устремления не на расчете, а на надежде.
        Пускай она порой и бывает призрачной.
        РЫЖИЙ ОГЛЕН.
        «ЗАВЕТЫ ТАУВИНАМ»
        Земля была жирной и скользкой. Сырой, после долгой грозы, летней, ароматной.
        О, да. Ароматной.
        Земля вкусно пахла влагой, корнями, прошлогодними листьями и мертвецами.
        На кладбищах земля всегда пахнет мертвецами.
        После душного, прелого, тесного гроба, она наслаждалась этим ароматом и скудным утренним солнцем, заглядывая через край открытой могилы. Шерон не помнила, как долго она пролежала на чьих-то останках, пытаясь выбраться на свободу. Била кулаками, скребла ногтями, желая выбраться из темноты. Затем, понимая, что сил не хватит, впала в глубокую дрему, застыла во льду вечности, между жизнью и смертью.
        Она не осознавала, сколько прошло дней или столетий. Не думала о том, как здесь оказалась и каким образом выберется. Выберется ли вообще. Указывающей было все равно, ибо вокруг витала смерть, шептавшая на ухо колыбельную.
        А потом внезапно грезы прервались и девушка, словно в нее влили силы, ударила обеими руками так сильно, что выбила крышку гроба, вырвала вместе с гвоздями, откинула в сторону и села, жадно, словно голодная росомаха, вдыхая в себя аромат кладбища и щурясь от утреннего света.
        Гроза ушла, рокотала едва слышно, но мелкий дождик все еще накрапывал, падал на белые волосы, и Шерон подставила ему лицо, ощущая прохладную влагу на сухой коже, пробуждаясь от долгого свинцового сна.
        А после она стала подниматься наверх.
        И… земля была жирной и скользкой. Сырой, после долгой грозы, летней, ароматной. Пальцы скользили по почти отвесным стенкам и выбраться оказалось не так-то просто. Дважды Шерон срывалась, падая обратно, на разбитые доски и кости, пачкаясь в грязи все сильнее.
        Было больно, но она только стискивала зубы и молча, упорно продолжала попытки. Возле самого края могилы, чуть-чуть, руку протяни, так близко, снова сорвалась.
        Ее поймали в воздухе. Темный силуэт нагнулся над могилой, схватил за запястье, рванул к себе, выволакивая.
        Солнце оказалось не таким уж и тусклым. Ярким, белым, очень обжигающим. Она зажмурилась, тяжело дыша, удивляясь, сколько сил ей потребовалось, чтобы оказаться наверху.
        - Спасибо, - прошептала Шерон, но вместо слова горло издало лишь хриплый, надсадный звук. Словно подошвой по шершавому камню.
        Незнакомец не понял ее, но догадался, что нужно делать. Губ коснулся металлический обод фляги, она сделала осторожный глоток, чуть не захлебнулась оттого, что горло отказалось слушаться. Выплюнула воду на подбородок и грудь, отдышалась, все еще слепо щурясь и видя лишь белый свет.
        Сделала новый глоток, вода на этот раз попала куда нужно, и буквально оживила слова.
        - Спасибо, - повторила Шерон. - Я едва не упала.
        Зрение возвращалось, свет перестал иглами впиваться в глазные яблоки, она смогла разглядеть снежную поляну, сухую, искореженную временем, пораженную трутовиком березу и нижние ветви, на одной из которых сидела галка.
        Тощая, с торчащими во все сторонами неаккуратными грязными перьями и маленькими черными глазками-бусинками.
        Странными глазками, хоть и казались они в первое мгновение обычными, птичьими. Но эти лакированные пуговки словно видели ее насквозь. Неприятный взгляд, цепкий и голодный.
        Шерон едва подавила желание поискать камень и швырнуть в галку. Но просто заставила себя не смотреть на нее.
        Человек, что спас ее, показался ей худым, изможденным, грязным и уставшим. Он сильно зарос щетиной, голубая радужка выглядела тусклой, утратившей свет. Глаза ввалились, губы в трещинах, но не кровоточат. Одежда - зимняя куртка, свитер, штаны, меховые сапоги, плащ, шапка - не новая, повидавшая дорогу. Пояс солдата (Шерон уже успела насмотреться на такие - широкий, с кованными частями и тяжелой пряжкой) оказался пуст. Ни меча, ни кинжала.
        Перед ней, вне всякого сомнения, был воин, но совершенно безоружный.
        - Спасибо, - в третий раз повторила Шерон, пытаясь понять, где же они встречались. Странное ощущение. Очень странное.
        - Просто отдаю долг, раз уж ты здесь, - голос у него оказался странно тихий. Она будто бы не слышала его ушами, он раздавался у нее прямо в голове.
        Видя, что женщина не понимает, он указал рукой в шерстяной перчатке назад, на могилу. Она обернулась и обомлела. Вместо ямы - распахнутая зубастая пасть чудовища.
        Оно дышало гнилым мясом, челюсти чуть подрагивали, а острые призрачные зубы готовы были схлопнуться в любой момент.
        Шерон вспомнила. Сон, когда она падала на дно моря. Битва на Бледных равнинах Даула, воспоминание Мерк, которое показал ей браслет. А потом внезапно другое место. И человек, так похожий на нее, вцепившийся в осиновые ветви, держащийся из последних сил над бездной, пожиравшей людей и ведущей на ту сторону.
        Тогда она смогла спасти его. Теперь же он спас ее.
        - Это не по-настоящему, - Шерон почувствовала облегчение. - Всего лишь сон.
        Незнакомец чуть повел левым плечом, поморщился, словно от боли:
        - Это не сон. Уж поверь. Ты не спишь. А я так точно не сплю, - улыбка у него была замечательная. Словно солнечный луч, на мгновение появившийся среди хмурого дня.
        - Где мы?
        - У меня нет ответа.
        Он не врал и по лицу было видно, что не знает. Даже не догадывается.
        - Как я сюда попала?
        - Уже не помнишь? Вылезла из могилы. Из… - он покрутил пальцем, рисуя зубастый круг. - Из этого.
        Шерон осторожно подошла к краю, и пасть чуть напряглась, готовясь схватить ее, если только появится такая возможность. Человек и птица следили за ней. Один бесстрастно, другая с пристальным жадным вниманием.
        - Я выбралась с той стороны?
        Мужчина потер небритую щеку, размышляя, возможно ли подобное в принципе.
        - Я понимаю в лошадях, луках, в том, как командовать людьми, вести разведку. Убивать мечом. И у меня нет никаких знаний о том, можно ли вернуться с той стороны. Можно?
        Он переадресовал вопрос ей, и Шерон, не скрывая сожаления, покачала головой. Нет. Нельзя. Оттуда никто не возвращается. Лишь зло. Вроде Нейси, точнее того, что пришло в ней.
        Пришло из-за Шерон.
        - Полагаю, ты остановилась где-то на половине пути к той стороне. А может и в шаге. А потом решила, что тебе рано туда, начала двигаться в обратном направлении и вот ты здесь. Между… - он виновато потер кулаком в перчатке левую бровь, словно оправдываясь. - Ну, надо же назвать как-то это дрянное место? Вполне подходит.
        - А ты? Ты как попал в это «между»?
        - Я солдат. С солдатами такое случается - оказываться в местах, порой совершенно неожиданных для них. И отнюдь не приятных.
        - Ты такой же, как я. Твой дар…
        - Я солдат, - мужчина упрямо повторил это. - Воин. Меч. Никогда не сравнюсь с тобой. Даже не представляю, смог ли бы я пролезть там, откуда ты шла. Хочу попросить тебя, если возможно.
        - Да?
        - Не мешай той, кто придет вместе со мной. Как бы ни желала. И как бы ни желал я.
        Шерон нахмурилась, осмысливая сказанное, но галка издала громкий крик, заставивший девушку вздрогнуть. Птица сорвалась с ветки, ударила в грудь человеку, разлетелась редкими перьями.
        Его лицо огрубело, пошло волнами, постарело и сквозь него проступило чье-то другое. Незнакомое.
        - Что это вы расчирикались, словно две беззаботные пташки? - сказал мужчина странным голосом старухи. - Хочешь, чтобы она застряла здесь навсегда? А ну-ка кыш! Кыш!
        И Шерон бросило прямо на ослепительно-белое солнце.
        Чтобы оценить происходящее, много времени ей не потребовалось.
        Смердело могилой, несмотря на настежь распахнутые окна. Измятая, мокрая от пота постель, занавески, волосы, платье, кожа.
        Запах, который не трогал ее с тех пор, как она стала той, кем стала, показался ей отвратительным.
        Шерон стала выбираться из кровати, отбросив в сторону одеяло, застыла, осознав, что в ее рту нечто чужеродное, мешающее сомкнуть зубы, отчего слюна стекает на подбородок. Поспешно выплюнула это на серую простыню, с удивлением узнав кубики игральных костей.
        Протянула к ним руку, и они послушно закатились ей на ладонь. Она сжала их в кулаке, до боли, так, что грани врезались в кожу.
        Боль отрезвляла, отгоняла тягучие липкие нити сна, который никак не мог оставить ее до сих пор. Она слышала в ушах это старческое «кыш!», небрежное и насмешливое. Словно с детьми, у которых нет ни воли, ни прав, ни желаний.
        Когда Шерон опустила босые стопы на пол, то задела пустую винную бутылку и та медленно покатилась, а после звякнула об стену. Из соседней комнаты раздались быстрые шаги, вошел Мильвио. Несколько секунд оба пристально смотрели друг другу в глаза, словно искали ответы на вопросы, которые знали только они. Одновременно улыбнулись.
        - Ты вернулась, - с уверенностью сказал треттинец, а она лишь запустила пальцы в его волосы, радуясь тому теплу, что осталось в нем для нее.
        Мильвио вытащил ее из комнаты, подальше от вони и шипящих свечей, провел через завал в гостиной, плечом распахнул двери, выводя в коридор. Лавиани, сидевшая на голом полу и меланхолично обгрызавшая мясо с говяжьей кости (делала она это с таким видом, словно жевала нечто неаппетитное и оказывала одолжение высшим силам), порывисто вскочила на ноги, швырнув еду в сторону.
        - Рыба полосатая! Эта чванливая коза была права! Вышло, Фламинго. Я до последнего не верила, что получится! Сколько прошло? Часов шестнадцать, как мы это сделали?
        Шерон, ничего не понимая, повернулась к Мильвио, прося объяснений.
        - Про козу это я не о тебе, - успокоила Лавиани, не дав треттинцу и слова вставить, усмехнулась. - На этот раз. Тьма вас забери, ну и воняете же вы! А ты вообще точно с кладбища выбралась. Идем-ка. Да отпусти ты ее. Я украду твою воскресшую исключительно ради того, чтобы она не отравляла воздух вокруг себя. И ты тоже найди для себя какую-нибудь лужу и не поленись туда окунуться. А одежду сожги. И знаешь что… комнату тоже сожги. Туда теперь никто еще лет сто не сунется. Ну, что застыла? Давай, давай, рыба полосатая. Шагай уже, пока меня не стошнило. Опасаюсь, что даже всего мыла Треттини не хватит, чтобы тебя отмыть.
        Много позже, гораздо позже, возможно через сто с лишним лет, во всяком случае так показалось Шерон, пришло осознание реальности.
        Того, что она вырвалась, что спала, а точнее умирала и дар ее едва не сожрал разум. Пришла дрожь, озноб, от которого стучали зубы, но Лавиани меланхолично гаркнула, чтобы несли еще горячей воды.
        - Большая ценность теперь. Слуги разбежались, остались только дураки вроде нас. Но если завести дружбу на кухне, то всегда найдутся те, кто нагреет котел кипятка, - сойка делала вид, что не замечает, как трясет девушку.
        - Ты и «завести дружбу»? Сплошное противоречие, на мой взгляд, - через силу промолвила Шерон. - Меня удивляет, как ты нас терпишь, а уж кого-то еще…
        - Это они меня терпят, - кровожадно ухмыльнулась убийца Ночного клана. - И страдают. Тэо сказал, из-за меня вскоре разбегутся последние, несмотря на приказ этого ублюдочного герцога. Ничего, что я так громко о владетеле? Ну и шаутт с ним.
        Она с интересом перебрала большие пузатые флаконы из разноцветного стекла, сняла пробку с одного, понюхала, скривилась. Взялась за другой, с одобрением цокнула языком и вылила в ванну Шерон.
        Весь флакон, отчего по комнате, забивая уже совсем слабый аромат кладбища, начал расползаться запах ландышей из поднимающейся над водой горячей пеной.
        - Кстати говоря, это собственная ванна герцогини. Но она тоже сбежала подальше от Рионы, так что ощути себя ее светлостью.
        - Ты грустная.
        - Да что ты? Потому что решила тебя утопить здесь?
        - Мы давно знакомы. Тебе не свойственно столько говорить. Ты словно хочешь сама утонуть в собственных словах.
        - Ц-ц-ц, - чуть разочарованно, сквозь зубы протянула сойка. - Это не грусть. Разочарование. Рыжая убила мою мечту. Ее немного оправдывают обстоятельства, но совсем немного. Вот на столечко.
        Лавиани показала Шерон два сведенных пальца. Зазора видно не было. Совсем.
        - Что бы ни случилось, уверена, она не специально. Ты можешь рассказать о том, что произошло, пока меня не было?
        - О… - сойка с видом актера, воздела руки к небу. - За эти недели приключилось столько милых моему сердцу чудачеств.
        Она рассказала все, что знала, сухо, лаконично и уже без привычной доли цинизма.
        - Спасибо, что не щадишь мои чувства.
        - Когда появится время, мы обязательно обнимемся и прольем море слез из-за того, что ты, заключив сделку с Гвинтом, укокошила полностью отвратительный для меня, но все же не самый плохой город. Но сейчас как-то рановато распускать сопли.
        - Моя вина безмерна.
        - В точку, - согласилась Лавиани, начав перенюхивать полку с цветочными мылами. - Надо было послать этого разноглазого ублюдка на ту сторону. Тогда бы мы потеряли Бланку, с большой вероятностью тебя, а Мильвио пошел мстить и началась сущая потеха. Мерзкая собачонка, конечно же, не переродилась в эту гнусь, но все равно доставила проблем. Но ты бы уже об этом не узнала. Ты лишь маленькая фигурка, которая выполнила маленький шаг, что привел к катастрофе. А вот задумала эту катастрофу отнюдь не ты.
        Сойка замолчала, когда за спиной Шерон раздались легкие шаги - служанка принесла новую партию горячей воды. Тонкая струйка потекла в ванну, и Шерон заметила насмешливую ухмылочку Лавиани, которая наблюдала за горничной. Было в этой ухмылке нечто странное, ядовитое. А еще рука сойки легла на один из четырех метательных ножей, что были прикреплены к ее поясу.
        Так что указывающая подняла взгляд на склонившуюся над ней служанку.
        - Слишком много чести для меня, Яс.
        - Что ты, дорогая сестра, - карифка поставила бронзовый кувшин на пол и присела на краешек ванны, любезно улыбаясь. - Мне не в тягость услужить тебе, после столь долгой разлуки.
        - Хотелось бы объяснений, - Шерон обратилась к Лавиани, которая внимательно следила за гостьей. - Я вроде вырвалась из сна, но сейчас создается впечатление, что… нет.
        - Ну… - сойка пожевала губу, словно бы в сомнении. - Она та, кто помогла привести тебя в чувство. Я посоветовалась с Мильвио и мы решили, что нам требуется любая помощь. От кого угодно.
        Это «кто угодно» звучало столь показательно, словно Лавиани говорила по меньшей мере о матери всех скорпионов Феннефат.
        - Игральные кости, - Шерон быстро анализировала случившееся. - Это меня вернуло. Ведь так?
        - «Если тзамас потерял себя и заблудился в смерти, вложи ему в рот кубики, что связаны с ним крепче, чем ты с матерью». Так иногда возвращали вас в прошлом, когда вы безумели от силы, таящейся в даиратах.
        - Просто, - Лавиани скорчила рожу. - Только хрен догадаешься без подсказки. Так что ее милейшая светлость оказала большую услугу.
        - Какова цена, Яс?
        - Безопасность моей семьи. Моей страны. И я не прошу никаких гарантий, кроме тех, что ты уже дала в письме моему мужу.
        - Ты привезла желудь?
        - Он будет у тебя через несколько месяцев. Как только преодолеет весь путь через пустыню и море. Если, конечно, Треттини уцелеет к тому времени.
        Шерон провела пальцем по стенке ванной, взяла немного пены, подула на нее, пустив во все стороны мыльные пузыри.
        - А что между мной и твоим достойным мужем?
        - Полагаю, мы все должны отринуть недоразумение, оставить его в прошлом и двигаться в будущее, каким бы темным оно ни оказалось.
        - Я слышу твое слово или слово твоего мужа?
        - Слово Карифа.
        Указывающая поднялась из ванны, взяла лежавшее на табуретке большое полотенце, завернулась в него.
        - Я выполню свои обязательства и отплачу тебе за то, что ты помогла.
        - Большего мне не надо, - Яс обворожительно улыбнулась. - С герцогом этой потерянной Шестерыми страны я поговорила, а потому, раз все решено, спешу на корабль и плыву назад, ожидая от тебя добрых вестей.
        - Вы не станете помогать Треттини?
        - После того, что я увидела? Увы. Тут все будет потеряно, как только падет Лентр. Нашей армии не попасть сюда без кораблей. Мы сосредоточим свои силы в Алагории и постараемся сдержать племянника моего мужа. Эрего да Монтаг пожалеет, если заявит притязания на трон грифов.
        - С ним Темный Наездник или кто там стоит за его спиной. Надеюсь, вы уедете отсюда как можно скорее, и мы встретимся в Ринии.
        - А может и раньше. Нет смысла сражаться за то, что мертво. А здесь осталась лишь смерть.
        - Смерть это мой хлеб и мой воздух, - возразила ей Шерон. - Я наращу плоть на ее кости и отправлю биться за нас.
        Яс ответ понравился:
        - Хорошо если так. Хорошо, что та девушка с кукольным личиком, которую я встретила в Небесном дворце, столь изменилась. Твое лицо стало взрослее, а волосы белее. Теперь я боюсь тебя, Шерон из Нимада. И это тоже хорошо. Возможно, у нас еще есть надежда на победу над тьмой, раз сама смерть может выступить за простых людей.
        Стоило бы сказать, что Яс не самый простой человек в мире. Но это было слишком глупо и совершенно не нужно.
        - Такие, как они, ничего не забывают, - произнесла Лавиани, когда жена Грифа Пустыни ушла вместе с почетным караулом вооруженных до зубов гвардейцев, ждавших ее за дверью.
        - Знаю, - указывающая смотрела на себя в зеркало. Теперь уже не половина головы ее была белой, а большая часть. Лишь одна темная прядь над лбом осталась прежней.
        - И в будущем, вполне возможно, они припомнят тебе тот побег из Эльвата. И мне, кстати говоря, тоже.
        - Знаю. Но до этого будущего всем нам следует дотянуть.
        - Давай-ка, одевайся и пора проваливать из дворца. Надо убедиться, что она отчалила и не замышляет какую-нибудь пакость.
        Оставшись одна, Шерон еще раз посмотрела на свое отражение.
        - Я не спросила твоего имени… Ты сделал не меньше, чем Яс. Может быть и больше, вытащив меня из бездны, тзамас. А я даже не знаю, как тебя зовут.
        Они собрались вместе, когда наступил полдень и бледное призрачное солнце, не способное опалить даже снежинку, едва-едва появилось над городской стеной, уже неделю зарастающей странной бледной плесенью.
        Бланка, истощенная и не выспавшаяся, сидела на ступенях герцогского дворца, убрав волосы под черную сетку и изменив платьям ради дорожного костюма всадника. Статуэтку она поставила рядом с собой, а три ее тени терпеливо ждали в отдалении, у парковой беседки с сорванной крышей - так, чтобы не слышать беседы.
        Они встали на колени, фигуры, замотанные в серую ткань, и отчего-то Шерон подумала, что сейчас рядом с ней не люди, а инструменты. Их жизненная сила казалась совершенно иной, отличной от других, закутанной словно в несколько слоев брони. Пока не пробьешь каждый, до нити, что надо порвать, чтобы отправить на ту сторону, не доберешься.
        Тэо обнял ее крепко-крепко, так, что девушка издала жалкий писк и тут же рассмеялась, когда он смутился, поняв, что едва не сломал ей ребра, и отстранился.
        - Я не сомневался, что ты вернешься.
        От него пахло пеплом, сожженной травой и… ядом. Она чувствовала ту сторону в его крови. Отталкивающую чужеродную болезнь.
        - Что это? - Шерон решительно взяла его руку, стянула перчатку, внимательно разглядывая измененные когтистые пальцы. - Откуда столько боли? Тебя ранил шаутт?!
        - Все уже лучше, чем пару недель назад, - Тэо аккуратно освободился из ее удивительно цепкого хвата. - Помог отвар из цветов Талориса.
        - Не так уж он и помог, - ей пришлось привстать на цыпочки и вытянуть руку, чтобы коснуться его сухого лба. Затем Шерон обратилась к Мильвио: - Ты должен был сказать мне раньше.
        - Во времена моей молодости, чтобы убить асторэ требовался не один шаутт. И даже не три. Раны, которые они наносили, были куда серьезнее, чем царапина, доставшаяся Тэо. Впрочем, да, ты права. Должен. Хотя это мало что изменило бы.
        - Я в силах помочь.
        - Ага, рыба полосатая, - скучным тоном протянула Лавиани, скатала в валик притащенную из какого-то дворцового зала штору и угнездилась рядом с Бланкой, довольно раздраженно косясь на нее.
        Шерон недоуменно нахмурилась, видя, как сойка сверлит глазами госпожу Эрбет, а та, обратив черную повязку, делала то же самое своим, особым, зрением.
        - Ты знала, что он выжил, - Бланка не говорила, почти что пела. - Я видела по твоим нитям. Ты не удивилась.
        Та не стала отрицать:
        - Узнала не так уж давно.
        - Это было важно для меня.
        - Нет. - Это «нет» было весомым, обдуманным и совершенно уверенным. Так что рыжие брови гневно приподнялись над повязкой. - Не важнее, чем жизнь Вира. Чем то, что случилось за это время. Шрев, которого не добил Тэо, в тот момент показался мне меньшей нашей проблемой. Ни к чему тебе было тревожиться еще и о нем.
        - Тот день, когда ты начнешь проявлять беспокойство о моих тревогах, станет последним днем этого мира.
        Лавиани тут же вернула ответ:
        - Последние дни наступили, как сама можешь хм… видеть. Но ладно, ты права в том, что я не о тебе заботилась, а банально забыла рассказать. Или не сочла это настолько важным? Ну, короче выбери любой приятный для тебя вариант, девочка. Обижаться довольно глупо.
        - Как и тебе.
        - Я злюсь. Не обижаюсь. В Туманном лесу мне не хватило сил, чтобы расправиться с ним. Мне представился шанс и…
        - У тебя бы не вышло, - вклинился в разговор Тэо. - Не с самым лучшим сойкой, уж прости. Для этого потребовался таувин.
        Лавиани беззвучно произнесла губами ругательство.
        - Мальчишка молодец. Признаю.
        - А где Вир? - спросила Шерон.
        - Я отослал его к Дэйту, под Лентр, - Мильвио пожал плечами, словно извинялся за свои действия. - Его место там, где он может помочь.
        - Не в стиле Вира слушаться приказов, - задумчиво протянула Лавиани.
        - Так я и не приказывал, - чуть улыбнулся Мильвио.
        Лавиани скорчила очередную скептичную рожу. В последнее время у нее это входило в привычку.
        - Может, ты наконец-то разъяснишь нам, убогим, что происходит?
        Вопрос был обращен к Мильвио:
        - Я не знаю того, чего бы не знала ты. Дэво рассказали, что сохранил Храм, и я склонен им верить.
        - У-у, - Лавиани разочарованно вытянула губы трубочкой. - Я думала, ты волшебник. Друг Тиона. Величайшая легенда. А у тебя за душой только вечное «не знаю».
        - Его время и он куда ближе к нашему, чем к Шестерым.
        - Звучит забавно, Бланка. Особенно если подумать, что я на расстоянии вытянутой руки от Мири, - ухмыльнулась сойка. Но тут же стала серьезной и проронила: - Выходит, нам придется доверять словам мутных евнухов и надеяться, что они не водят нас за нос.
        - Ты споришь сама с собой, - мягко намекнул Мильвио. - Ведь все видишь. Не веришь им, поверь мне. То, что в Риону пришла сущность той стороны, ее малая часть - я нисколько ни сомневаюсь, потому что ощущаю это своим выжженным даром. Дыхание Облака, что заняло тело Нейси, отзывается в моих позвонках даже сейчас. Нам надо действовать, пока оно спит и пожирает магию. Прежде, чем втянет в себя ее всю и воспрянет, чтобы пойти дальше.
        Шерон озадаченно мигнула:
        - Я… не очень поняла. О чем ты?
        - А. Ну, да, - Лавиани провела рукой, словно фокусник, пытающийся выудить из шляпы даже не кролика, а целого слона. - Тут такое дело. То, что ты выпустила в мир, лишает некоторых из нас славных умений. Я, к примеру, лишилась всех талантов. Нет, чувствую их, как прежде, но… вот.
        Сойка без стеснения задрала рубашку, показывая лопатку с бабочками. Затем обе ладони, на которых были идентичные татуировки. В первое мгновение девушка не поняла, а потом заметила, что картинки перестали жить своей жизнью.
        Двигаться.
        Они застыли.
        - О.
        - Это ты очень вежливо сказала, между прочим. Лично я орала на весь дворец. Таланты не отвечают моим желаниям. С каждым часом я ощущаю их все слабее. Полагаю, у Вира сейчас та же история. И у безумной Нэ, где бы она ни коптила небо.
        - Попробуй сделать что-нибудь, - попросил Шерон Мильвио. - Какую-нибудь малость.
        Она, внутренне готовясь к любому развитию событий, достала из сумки кости, кинула их на траву. Те, под взглядами присутствующих, осторожно обошли вокруг хозяйки и неожиданно взлетели к ее лицу, засияв белым.
        Горели ярко, как всегда, когда она обращалась к новой стороне своих умений, чтобы внезапно, неожиданно для Шерон, погаснуть и со стуком упасть к ногам.
        - Идите сюда, - девушка протянула ладонь и кубики поспешно, словно собака, боящаяся, что хозяин бросит ее за нерадивость и старость, кинулись к ней. - Я чувствую их. Чувствую смерти вокруг. Каждого мертвого, до которого могу дотянуться с этого места. Но… полагаю не смогу поднять больше одного-двух. Даже несмотря на браслет.
        - Магия уходит, как и было сказано. Через несколько дней и ты, и Лавиани, станете обычными людьми, - в словах Мильвио слышалась грусть.
        - Рыба полосатая.
        Шерон же подумала, что она не станет врать себе. Что ей бы хотелось быть обычной. Не ученицей Дакрас. Тзамас. Повелительницей мертвых. Потерять свои способности навсегда. Забыть об этой боли и той вине, что гложет ее за город, который она, пускай и невольно, уничтожила с помощью своей силы.
        Но эта жалкая секундная слабость прошла. Горячей водяной волной схлынула по ледяному мосту отступления, разрушая его.
        Ее желания, мечты, надежды сейчас не значат ничего. Она станет бороться. Будет некромантом.
        Не обычным человеком.
        - А ты? Твоя сила? - обратилась Шерон к Тэо.
        - Ничего не изменилось. Пока. Изменится?
        Вопрос адресовался треттинцу. Тот несколько секунд словно бы взвешивал то, что хотел сказать.
        - Ты асторэ. И, признаюсь, я, в отличие от Тиона, ничего не смыслю в вашей магии. Вы черпаете ее, как и шаутты, с той стороны. Полагаю, тебя случившееся либо не коснется, либо дотянется в самую последнюю очередь.
        - Разве я не связана с той стороной?
        - Да, Шерон. Связана. Ты ее чувствуешь. Слышишь прибой моря, можешь доставать сетью рыбу. А он может нырнуть, искупаться и залить морской водой пожар, или вовсе утопить все вокруг.
        - Ну, а я? - спросила Бланка. - Что со мной? Вижу, как прежде, и могу, даже сейчас, если захочу, перебросить нити на Шерон, чтобы дать ей силу.
        - Вещь, которой ты владеешь, непостижима. Она плоть той стороны, ее не понял ни Тион, ни Мелистат, ни, полагаю, сам Темный наездник. Лишь лунные люди знают про этот металл настоящую прав…
        Он осекся, когда Шерон положила ладонь на его предплечье. Что-то всплыло в ее памяти. Смутное, нечеткое, связанное с металлом.
        Она лихорадочно перебирала варианты. Там. У ямы, рядом с незнакомцем?
        Нет. Раньше. Гораздо раньше. Еще когда лежала в могиле.
        Во мраке. В темноте. Горячий ветер, удары молота, синее пламя, металл.
        Да! Металл!
        Она все вспомнила, и Мильвио, видя, как расширились ее зрачки, коротко бросил:
        - Что?
        - Сон. А может быть… бред? Я видела. Я… была Мерк. И он, - Шерон коснулась левого запястья, там, где под кожей сросся с костями браслет первой тзамас. - Показал мне самое начало. Первый ее шаг. Я знаю, что это за металл. Спаси меня Шестеро! Знаю!
        Сбиваясь, путаясь, восстанавливая по памяти события, она рассказала все, что помнила.
        - Гвины? - Мильвио хмурился, глаза его потемнели. - Полагаю, из их костей Мерк создала не только браслет. Но и остальные артефакты Шестерых.
        - Меч с дурацким именем, например, - любезно произнесла Лавиани, потирая бабочку на ладони. - Тот самый, принесенный из Аркуса, принадлежащий Тиону, а после одному треттинцу.
        - В Фэнико нет тьмы, - сейчас волшебник оставался слишком серьезен, чтобы обращать на нее внимание. - И в колокольчике Вира. Таувины пользовались им тысячи лет. Тьма не рождает свет.
        - Зато свет рождает тьму, когда гаснет, - пробормотал Тэо.
        - Даже если кости гвинов пошли на создание артефактов, Мерк хорошо потрудилась, вытравив тьму и заставив их работать на себя и братьев с сестрами в совершенно новой ипостаси. Интересно. Если это правда, то очень интересно.
        - А статуэтка Арилы? Тоже из них? - спросила госпожа Эрбет.
        Мильвио качнул головой:
        - Сомневаюсь в этом. Нет. Перчатка доспехов Темного Наездника не имеет ничего общего с другими артефактами. Она дышит той стороной, вмещала в себе дух Вэйрэна, свела его с ума, как и Скованного. И полагаю, ты можешь ее использовать и оставаться собой лишь потому… - он заколебался, и Бланка правильно поняла, отчего тот замешкался.
        - Потому что я новая Мири, пусть и без памяти о прошлом. Одна из Шестерых. Кажется, мне придется принять этот факт.
        - Придется.
        - А еще получается, именно ты притащила Мерк кости первых детей асторэ, - вставила свое веское слово Лавиани.
        - Ага, - скучным тоном отозвалась Бланка. - А «меня», судя по словам Шерон, поддержала в этом Мали. А Мерк была лишена своего дара, и мы даже не догадываемся, как она его обрела. И истина в том, что все события прошлого - лишь пепел в порту Рионы. Потому что настоящая беда рядом с нами.
        - Ты права, - согласился Мильвио. - И я не представляю, как справиться с этой сущностью. У меня нет решения… А что скажешь ты?
        Та сложила пальцы домиком:
        - Его призрак. Я все еще сомневаюсь, что знания Храма, о которых вещают дэво, не ошибочны. Ради! - Она повысила голос, и одна из трех фигур встала с колен, быстро подошла, поклонилось.
        - Следы служат, о милосердная.
        - Расскажи моим друзьям то, что рассказал мне, как победить это.
        - Медная книга Храма говорит, было так на заре времен. Когда в иной город пришел мрак, его прогнали братья и сестры, используя жизнь таувина. Наша всеблагая богиня поведала нам сие через страницы: «Будет, как уже случалось и сгинуло. Вновь я пойду по следам моих следов, ведомая сквозь острый мрак. И сделаю то, что должно, как это требуется, через багянец». Так сказала она.
        Лавиани протяжно зевнула, даже не утруждая себя, чтобы прикрыть рот ладонью.
        - Довольно сложно найти в этих строках какой-то призыв к действию. - Тэо сомневался не меньше сойки.
        - Мы знаем из других преданий Храма. Кровь таувинов обладает большой силой, ибо озарена светом мира лун и солнц. В прежние века, после раскола между учениками Шестерых, такие, как госпожа, - последовал кивок в сторону Шерон, - охотились на рыцарей света. Ловили их последний вдох, собирая силу.
        Шерон пыталась обратиться к браслету, но тот словно и не слышал ее больше. Тишина. Точнее - пустота.
        - Я бы не вошла в кипящую воду, - сказала она, - над которой клубится пар, если бы кто-то утверждал, что та холодна, лишь основываясь на старом пророчестве. Кровь сойки может оказаться пустышкой. Сможет ли она вообще помочь? Шрев не таувин.
        - Да, - с уверенностью сообщил Ради. - Ибо милосердная это увидела.
        Лавиани снова протяжно зевнула, выражая свое полное презрение к происходящему. Тратить на это слова она решительно отказывалась.
        - Ты знаешь, что делать, если Облако окажется рядом? - спросила Шерон у Бланки.
        - Нет, - честно призналась та. - Но я так же ответила бы, спроси ты меня об искари прежде, чем мы вошли в Аркус. Вся моя надежда на то, что это случится, как там. Или как в даирате, когда я шила пространство.
        - Цепляешься не за опыт, а за надежду, - Лавиани сокрушенно покачала головой. - Рыба полосатая, да проще сунуть голову в пасть к голодному крокодилу, надеясь, что тот выберет не тебя, а печеную тыкву, чем лезть к твари в теле Нейси, которая пожрала большую часть Рионы. Вот ты на это рассчитываешь, рыжая?
        - Ты же сама сказала.
        - Надежда - зыбкий песок. Лично меня она подводила много раз.
        - У меня нет выбора. Я рискну. Потому что в противном случае не видать тебе твоих талантов. Иду туда исключительно ради тебя.
        Они обе усмехнулись друг другу, и сойка едва поклонилась, принимая эту иронию, как должное. Как лучший из всех возможных комплиментов.
        - Есть еще проблема, - Тэо смотрел на серый город, раскинувшийся перед ними. Отсюда, с дворцового холма, открывался мрачный вид на огромное кладбище, которое когда-то называли Рионой. - Я сделал несколько попыток попасть в оставленные районы. Но меня отталкивает от границы.
        - А меня нет, - влезла Лавиани. - Просто охватывает такой ужас, что ноги сами поворачивают назад. Как ты собираешься войти туда, Бланка? Что говорят писания Храма?
        - Ничего.
        Лавиани подумала было зевнуть, но лишь обреченно махнула рукой.
        - Оно защищает себя, пока спит, - высказал предположение Тэо.
        - Пока меняется и набирается сил, благодаря тысячам убитых, - Шерон, говоря это, поняла, что ее голос почти осип. Смерти вокруг никуда не делись, звали ее, шептали, молили, ненавидели и смеялись с издевкой. Приходилось запирать их в самый дальний уголок сознания, чтобы не слышать, не сойти с ума.
        - Решение есть, - произнес Мильвио. - Когда армия Тиона высадилась на Талорисе и продвинулась к школе волшебников, Мелистат, используя силу шауттов, по сути ту сторону, закрыл свой дворец для всех живых. Никто не мог перешагнуть невидимую грань.
        - Полагаю, теперь последует история, как твой дружок обманул Скованного? - кисло протянула Лавиани.
        Легкая улыбка, в которой не было ни капли радости:
        - Асторэ дали ему магию, он стал частью той мощной силы, что живет в тебе, Тэо.
        Акробата озарило, и тот щелкнул пальцами:
        - Зеркала Марида…
        - Да. С помощью них он обошел преграду лунных людей.
        - В университете я читала, что Марид создал зеркала для шауттов, - сказала Бланка.
        - Марид создал их для себя, но потом, во время войны Гнева, был обманут шауттами, и те использовали их в своих целях. Затем, уже после Катаклизма, Тион запер зеркала силой асторэ, чтобы демоны не могли их использовать.
        - А Тэо - асторэ. И ты хочешь, чтобы он попробовал снять «замки» Тиона?
        - Стены, которые создал Тион, не являются преградой для асторэ. Только для шауттов. К тому же, Тэо уже попробовал и у него получилось.
        - Сюрприз на сюрпризе, рыба полосатая. Значит, в Рионе есть зеркало.
        - Их по меньшей мере два, и одно находится там, куда мы не можем пройти, - Бланка легко сделала правильные выводы. - Должен быть вход и выход. Иначе Мильвио не начал бы этот разговор.
        - Все так. Зеркало, которое долгие годы принадлежало мне и через которое я проверял Пружину, сейчас как раз где-то среди погибшей Рионы. А второе я видел у Кара в подземелье.
        Шерон прекрасно помнила матовое стекло в зеленой бронзовой раме.
        - Но та часть здания, где жил Гвинт, разрушилась, когда из подземелья выбралась Нейси.
        - В первый же день трагедии я написал герцогу, и он прислал рабочих. Посмотри туда.
        Она обернулась, пытаясь рассмотреть через сад дальнее крыло дворца. Увидела развалины, леса, собранные из дерева механизмы…
        - Расчищено достаточно, чтобы добраться до подъемника. Узкий лаз, но мы пролезем.
        Лавиани кашлянула в кулак:
        - Подытожим глупую затею. Мы лезем в логово твоего бывшего дружка, который помешался на твоей бывшей подружке, которая ожила, благодаря нашей нынешней подружке, и устроила всю эту чехарду. Там забираемся в зеркало и оказываемся вон в том очаровательном месте, где вечные сумерки, тысячи дохлых треттинцев и собачонка Облако. Ее, по уверениям евнуха, сможет легко прикончить наша новая Мири, потому что так написано звездами в небе и кошачьими лапами на снегу. Я ничего не упустила?.. Все это как-то довольно сомнительно выглядит, не находите?
        - И снова я повторю, что у нас маленький выбор, сиора. Мы либо бездействуем и ждем, когда полностью обессилеем, либо рискуем. …Идти придется через другое пространство. С иными законами. Мир Марида медленно умирает и разрушается. Одно неловкое движение и все начнет рассыпаться.
        - Это означает, меня ты не возьмешь с собой? - произнесла Шерон голосом человека, уже принявшего неизбежное.
        - Если твоя броня снова даст трещину, ты станешь обузой. Я не смогу бросить тебя и двигаться дальше, мне придется вернуться. Слишком рискованно.
        - А я в принципе не против прибить зверушку Кара, - заявила Лавиани.
        - Увы, сиора. Тебя мы тоже с собой не берем.
        - Что ты такое говоришь, Фламинго?! - возмутилась сойка, тут же вскакивая на ноги. - С каких это пор тебе решать?! Потому, что у меня нет талантов?
        - Ты хороший боец даже без них, я не отрицаю, но есть вещи, из-за которых тебе придется остаться. Если с нами пойдет человек с кровью таувина… - Мильвио сказал это даже с сочувствием. - Шаутты слишком сильно изменили любимую игрушку Марида, и теперь она чувствует таких, как ты, и защищается. Там, внутри, слишком много острых осколков.
        Сойка скрипнула зубами, хотя и приняла аргументы.
        - Значит, идете трое?
        - Четверо, - о присутствии Ради все забыли, и вот он напомнил о себе. - Идут четверо. Один из следов Мири будет рядом.
        Он сказал об этом, как о свершившемся факте, не сомневаясь в своем праве.
        Все повернулись к треттинцу, ожидая его решения.
        - Храм всегда существовал особняком, - наконец произнес тот. - Даже во времена Единого королевства. Ваш путь был непонятен, странен и подозрителен. Те «следы», что вы оставляли на песке истории, приводили к разным последствиям. Вы хранили книги некромантов, когда их уничтожали в других частях мира, вы изучали запретное, вы признавали лишь Мири… Я не стал бы доверять ни одному из вас, если бы не ваша вера. В нее.
        Последовал кивок в сторону Бланки.
        - Ваши цели связаны с ней. Вы не сомневаетесь, что она воплощение Мири. А значит, станете помогать ей и защищать ее.
        - Так, - поклонился Ради.
        - Один из вас может пойти с нами.
        Еще один поклон.
        - Но как? - Тэо задал давно мучивший его вопрос. - В тот раз ты не смог пройти со мной. Сказал, что не вышло.
        - Проблема была в Фэнико. После того, как Марид спрятался там от Тиона, зеркала для меча закрыты. Поэтому я попрошу тебя, - Мильвио вложил тяжелый клинок в руки Шерон, - сохранить его.
        - Я сохраню. Не сомневайся. Главное, возвращайтесь.
        - Рыба полосатая, - проворчала Лавиани. - Вы лезете в могилу, и даже не ждите, что я приду вас вытаскивать.
        Глава шестая
        Обмен
        Мой дорогой племянник!
        Сегодня утром я решил прогуляться по Великому рынку Эльвиля. И вернулся вечером без денег, без оружия, почти без одежды.
        О, не пугайся! Меня никто не грабил. Все это я отдал добровольно, приобретя у торговцев массу предметов, которые, как я понимаю, мне совершенно не нужны.
        Не помню, где был мой разум в тот момент.
        Мой дорогой племянник! Заклинаю тебя! Если ты когда-нибудь попадешь в этот город, гони прочь всех дагеварских купцов! Нет никого хуже в мире, с кем можно заключить, на первый взгляд, выгодную сделку.
        Никого!
        Разве что шаутты…
        Записки путешественника
        Стрелы кончились к обеду.
        Вир, занятый тем, что уворачивался от опасного жала альшписа, понял это не сразу. Его собирались проткнуть, словно жука, и острие грозило, попеременно, его лицу и животу. Противник попался злой, опытный, да еще в два раза тяжелее и, несмотря на то, что оба они стояли по колено в воде, наседал.
        Альшпис был не длинным, как это полагалось для отражения атаки конницы, солдат укоротил восьмигранное древко, попросту отпилив, но даже этого хватало - и теперь заставлял Вира отступать, то и дело коля перед собой, не давая возможности использовать меч. Он так горел желанием прикончить верткого ученика Нэ, что не видел ничего, кроме него.
        Один из тех, кто держал оборону Бродов, сражаясь вместе с Виром и еще тремя сотнями других пехотинцев, воспользовался этим обстоятельством и ударил настырного типа с альшписом моргенштерном в голову, сминая легкий шлем, точно тот был сделан из войлока, а не стали.
        Оба, не удержавшись, рухнули в воду. Вир бросился к спасителю, за локоть вытащил его, отплевывающегося, потерявшего оружие. Пошарил свободной рукой по дну, нащупал древко проклятущего альшписа и сунул ириастцу в руки.
        - Спасибо, брат, - ответил тот на своем языке, не разобравшись, что уроженец Пубира мало его понимает, и врубился в свалку рядом. Там, в сияющих на солнце брызгах, хрипя и ругаясь, блестя сталью, дрались, резали и рубили мужчины, пуская друг другу кровь.
        В ход шли кинжалы, топоры, стальные кулаки.
        Вир перешагнул через тело, с оттяжкой ударил мечом по шее тощего фихшейзца, только что убившего одного из людей капитана Рилли и вытиравшего кровь из рассеченного лба. Оттолкнул умирающего от себя, услышал плеск за спиной, обернулся, поднимая щит, узнал по ярко-зеленой ленте, намотанной поверх рукава кольчуги, своего. Тут же забыл о нем.
        Тогда-то он и понял, что стрелы кончились.
        Уже успел привыкнуть за два дня к постоянному злому шороху, когда они пролетали над головой, обрушиваясь на ряды тех, кто отваживался пересечь Ситу. На черные росчерки, закрывающие солнце. На вскипающую воду, когда стрелы промахивались мимо цели.
        А на двенадцатой атаке за неполный день, они закончились. Возы опустели и мальчишки, разносившие пучки, перетянутые кожаными ремешками, больше не появлялись со стороны обоза. Лучники сменили свое оружие на топоры и фальчионы, но не лезли вперед, предоставляя возможность ликвидировать прорыв пехоте, благо силы были на их стороне.
        Основные части армии горного герцога еще шли, были где-то на равнинах, обещая подтянуться через несколько дней, и пока единственный проходимый брод Ситы на ближайшие восемьдесят лиг вот уже два дня прощупывали передовые отряды да Монтага.
        И потому ириастцы держали берег. Держали, чтобы не дать создать плацдарм раньше времени, и чтобы те товарищи, кто в лиге отсюда, за холмами и болотистым лугом, спешно строили укрепления у Бутылочного горла, на Рионской дороге, успели подготовиться, пока армия, шедшая из Треттини, занимала место на квадрате Четырех полей, между Ситой, лесом и Пыльными холмами.
        Сигнал от светлячка. Он исчез, а Вир, машинально вскинувший левую руку, поймал на щит, который все считали донельзя странным, арбалетный болт.
        Удар вышел, что надо. Щит Мальта не пробило, кость не сломалась, но Вира развернуло по инерции, и кожаный ремешок сильно врезался под подбородок. Стреляли с баржи, которую уже успели поджечь и она, развернувшись поперек течения, кормой застряла на мели.
        Туда бросились несколько воинов, чтобы избавиться от стрелка, а Вир, обогнув труп лошади, торчащий на мелководье, один на один оказался с тремя противниками. Первый ничего не успел сделать, ученик Нэ щитом прижал его правую руку с тесаком и рубанул мечом по бедру. Ногу не перерубил, замах был не тот, но достал до кости. Вскинул щит, отшатываясь, когда бородатый крепыш, взмахнул, точно перышком, цвайхандером. Больше он ничего сделать не успел, кто-то из арбалетчиков «Виноградных шершней», россыпью стоявших на песчаном берегу, вогнал тяжелый болт в щеку воина с двуручником.
        Третий, проворный, хоть уже и не молодой, с седой щеточкой усов над оскаленными зубами, почему-то без оружия, бросился ему под ноги. Сбил, и когда Вир спиной рухнул в воду, ловко оказался сверху, сел на грудь, прижимая ко дну.
        В мутной красноватой воде ученик Нэ увидел множество пузырьков, вырывающихся из носа и рта. Стальные пальцы вцепились ему в горло, вжимая затылок в ил. Правая рука оказалась прижата коленом напавшего. Вир попробовал выкрутить запястье, чтобы дотянуться мечом, но не вышло.
        Ударил левой. Попал кромкой щита во что-то мягкое, хват ослаб на мгновенье, но недостаточно для того, чтобы поднять голову над поверхностью и вдохнуть.
        Теперь вместе с ним было меньше, чем двадцать два светлячка. Тварь, что пришла в Риону, постепенно отбирала у молодого таувина силы. Светлячки засыпали каждый день. И он тратил их с осторожной расчетливостью скаредного банкира. Так, как научила Лавиани. Ее злая, порой жестокая, манера вбивать в него знания напоминала Нэ.
        - Шаутт знает, когда тебе пригодятся таланты, малыш! - твердила сойка, то и дело опрокидывая его на пол ловкой подсечкой или ударом. - Ты легко можешь превратить их из силы в слабость. Если будешь надеяться только на них. Учись драться, учись выживать, учись быть внимательным и просчитывать последствия каждого действия в бою, без чужой помощи! Ты щедро одарен рисунками, любая сойка бы лопнула от зависти. Я так лопаюсь прямо сейчас, рыба полосатая. Но, по сути, не важно, сколько их у тебя. Один или двадцать, если есть только они, и нет умений. Если ты тратишь только их, не рубя мечом и не ударяя кулаком, как обычные люди. Помяни мое слово, ты потратишь все таланты, и именно в этот момент они тебе понадобятся. Придет шаутт, великан, папа Темного Наездника или все Шестеро голышом - не важно. У тебя не останется никаких возможностей противостоять им.
        Вир верил ее словам. И помнил драку со Шревом, который почти не пользовался талантами, легко противостоя ему. А еще помнил, как луч из щита Мальта сожрал все оставшиеся татуировки, и возвращались они назад не быстро.
        Но иногда в бою он не видел иных возможностей. Поэтому использовал талант - и человек, топивший его, подлетел вверх. Наверное, со стороны это было весьма необычное зрелище, как вопящий подскакивает свечкой к небу, дрыгнув ногами, а затем рухнул к твердой земле, чтобы больше уже никогда не встать.
        Но что там было, Вир не следил. Он сел, отчаянно хватая ртом воздух. На него метнулось темно-коричневое размазанное пятно. Все, что он смог сделать - снова упасть в воду. Пятно пролетело над ним, на миг закрыв солнце. Копыта ударили рядом с головой. Лошадь без седока умчалась к берегу.
        Встав, тряся башкой, точно пастуший пес после купания, разбрасывая вокруг себя капли воды, летевшие с чуть серебристых, отросших волос. Шаутт знает где и когда он потерял шлем, который был на нем совсем недавно. Остался на дне, после того как лопнул ремешок…
        Бесконечные очаговые схватки вокруг утихали. Один на один, двое на трое, пятеро на одного. Тут уж как распорядятся Шестеро. Большинство нападавших или бежали, попадая на самую глубину, порой ловя спиной редкие болты, или еще сражались. То ли от отчаянья, то ли просто в горячке боя не поняв, что их атака захлебнулась и все закончится в ближайшие минуты.
        Какой-то горный, с разрубленным плечом, заливаясь кровью, чудом не теряя сознание, увидел, что Вир смотрит на него, и сделал попытку отползти к камышам, туда, где лежало несколько тел и своих и чужих. Ученик Нэ сжал меч, но тут же остановил себя.
        Нет. Слишком просто это стало ему даваться за столь короткое время. Этот человек не представляет угрозы.
        Вокруг Вира больше не было врагов, последних добивали и тут его помощь не нужна. Парень устало опустил меч, радуясь, что все закончилось.
        Снова.
        Он вышел на берег с сотнями других товарищей по оружию. Речной песок, темно-желтый, плотный, с мелкими зелеными крупинками ряски, казалось, пружинил под ногами, приветствуя. «Родная» земля встречала благосклонностью. Давала сил горящим мышцам.
        Медики в серых плащах помогали раненым. Ряды тех, кто ждал своей очереди встретить новую атаку, стояли широко, с большими прорехами, чтобы пропустить товарищей себе за спины.
        Какой-то солдат, Вир не знал его имени и, кажется, даже вообще видел впервые, хлопнул его по плечу.
        - Молодец.
        Простое одобрение.
        Молодец, что не испугался. Молодец, что дрался. Молодец, что выжил. Молодец, что убил.
        Убил.
        Иногда Виру казалось, это не он. Кто-то из тех, кто шептал ему на ухо, когда он звонил в колокольчик. Их опыт. Их знания. Их сила. Их спокойствие и безразличие к чужим жизням.
        Но это было ложью.
        Подобным можно было оправдать лишь свой первый настоящий бой. С кровью и смертями. Который ученик Нэ провел против соек, когда Лавиани попала в передрягу. Там все было на инстинктах, на эмоциях и чужих умениях.
        Но уже во второй раз, когда ему пришлось собственноручно убивать людей, пришедших за Бланкой - это был он. И все делал совершенно осознанно. Хотя ему это и было…
        Какое слово подобрать?
        Неуютно? Неловко? Неуверенно? Неприятно? Непривычно?
        Нет. Странно. Он никогда не был готов быть тем, кем стал. Но принял это, вместе с рисунками на своей спине.
        В тот раз, на вилле, Вир справился. Справился хорошо, никто не ушел, но и сам едва выжил.
        Теперь же, спустя очень короткое время, бой, схватка, смерть, чужая кровь, казались ему естественными. Это была работа. Грязная, тяжелая, совершенно лишенная хоть какого-то удовольствия или романтики. Он бился, выживал, убивал. Делал то, что просили у него сперва Мильвио, потом Дэйт. Хотя нет. Это ложь. Никто из них не просил. Вир вызвался сам, полагая, что может помочь.
        И помогал в меру своего опыта и сил.
        Вот с этой вот… Работой убивать.
        Он делал ее без ярости. Без гнева. Злости. Ненависти. Сожаления. Хоть каких-то эмоций, способных пробить его щит спокойствия.
        Виру отнюдь не нравилось то, что происходило. Ему не нравилось рубить, колоть, ломать и сталкиваться в смертельной схватке с тем, кто желал прикончить его. Просто потому, что на рукаве парня ярко-зеленая повязка, а у противника серо-голубая.
        Просто потому, что они внезапно стали врагами, даже не зная друг друга. И ничего не сделав друг другу. Но он не мог этого изменить. Как и не мог отступить назад, оставить эту тяжелую долю на кого-то еще.
        И поэтому Вир сражался. Дрался вместе со всеми. Своими. Против чужих. Сделал осознанный выбор. Принял решение, как когда-то учила его Нэ.
        Стал взрослым.
        Сперва, когда Дэйт внял просьбам Вира и отправил его к Бродам, сержант и солдаты его тридцатки посмеивались. Не зло, скорее по-доброму, в усы. Они уже прошли равнины, участвовали в нескольких битвах. Уцелели. Кое-кто служил не один год. Здесь были разные люди, из разных герцогств. Но у всех имелся опыт.
        Несколько человек взяли над савьятцем, невесть как попавшем к ним, решившем сражаться на их стороне, шефство.
        Мол, не бойся парень. Держись нас. Не лезь вперед. Но и не беги. Страшно только в первую минуту. Помогай другим, и помогут тебе. Мы за тобой присмотрим. А там притрешься.
        После первого боя уже никто не смеялся. Вир оказался на острие атаки и врубился в ряды шедших через Броды, неся лишь смерть. Он показал, на что способен.
        Когда песок закончился и началась трава, порядком вытоптанная сотнями сапог, ученик Нэ сел. Несколько человек повалились рядом. Кто-то ругался, пытаясь остановить кровь на месте отрубленных пальцев. Кто-то просил воды. Двое обсуждали, что Трик все. Не вернулся.
        Вир лег на спину, вытянулся, стал смотреть в небо. Высокое и бесконечное. Такое бывает лишь летом. Оно тоже было прекрасным. Теплым. Тягучим. С долгими вечерами.
        Особенно если забыть о войне.
        Вир не так уж и много успел увидеть.
        Мир. Каков он?
        Большую часть жизни, не такой и длинной, он провел в Пубире. Древнем городе, зажатом между старым морем и невысокими горами. Весь его кругозор ограничивался улицами, переулками, проспектами, каналами, Хлебным рынком, а также заброшенными районами Обезьяньего королевства. Его город. Его воздух. Его кровь.
        До того, как Нэ отправила его, молодой человек и не думал, что покинет родной и привычный лабиринт воров, шлюх, ушлых торговцев, стариков, кукольников, нищих, мошенников и беспризорных детей. Но обстоятельства сложились иначе, пришлось пересечь море, оказаться в Треттини, и через западные равнины, а после горную цепь, приехать в Риону.
        Мир велик. Он слышал это от Нэ. Тэо рассказывал ему о Туманном лесе, Бренне, Мышиных горах и островах Соланки. Вир надеялся, что рано или поздно увидит все это. Потрогает руками. Вдохнет в себя горячий воздух песков Карифа и ощутит на щеках холодный ветер вересковых пустошей Летоса. После того, как он долгие часы провел на вершине башни, звоня в колокольчик, его стало тянуть в далекие страны. Дух путешествий, возможно раньше принадлежавший одному из таувинов прошлого, что обучал его, передался и ученику Нэ.
        Но пока перед ним было лишь одно из чудес этого мира. Маленькое и для большинства совершенно обычное - Рыжегривая. Сита.
        Река, начинавшаяся на ледниках скалистой цепи Горного герцогства, протекала с севера на юг через три государства, проделывая долгий путь, как и ее старший брат - Бренн - на востоке материка.
        В этом сложном путешествии, от снега с вершин самых высоких гор мира, до Лазоревого моря, Сита вбирала в себя тысячи ручьев и мелких рек, меняясь от узкой порожистой нитки до широкой, неспешной ленты. Настолько широкой, что с южного берега, на котором сейчас находился Вир, городки на северном были едва различимы. Они угадывались лишь по бледным столбам черного дыма, волосами ведьмы уходящего в небо. Собственные города были сожжены ириастцами во время отступления через Рыжегривую.
        Как ни искал горный герцог генерального сражения, ему его не дали. Армии уводили из-под удара, не позволяли разбить их по отдельности, собирая всех, способных драться, на Четырех полях - у Лентра. Поставив все, что имеется, и понадеявшись на удачу.
        Теперь Сита оставалась последней естественной преградой между армиями.
        Вир ехал на усталом мерине вдоль обрывистого берега в основной лагерь. От Бродов, по узкой Рионской дороге, сжатой между каменистых холмов и заболоченных прибрежных лугов, к основному лагерю, в который ежедневно прибывали тысячи людей, и который по площади уже догнал столицу Ириасты.
        На дороге было постоянное движение. В телегах везли раненых на юг, за лес, подальше от места грядущего сражения. Свежие силы спешили к Бродам, сменяя тех, кто направлялся в лагерь для отдыха. Носились вестовые, вездесущие торговцы пытались впарить свой нехитрый скарб всем желающим.
        Беженцев, этого бесконечного в прошлые недели потока, что тек с востока и севера на юг и запад, почти не было. Те, кто хотел и смог, уже успели пройти и двинулись дальше, к морю, надеясь уплыть в западные герцогства, в Пубир.
        Болотистые луга, не просыхающие даже летом, закончились, а берег поднялся на пятнадцать ярдов над водой, вырос скалистым гребнем. Противоположный, далеко-далеко, был точно таким же - неприступным. Отсюда нельзя спуститься к воде и сюда нельзя подняться. Нигде на протяжении почти восьмидесяти лиг вниз и вверх по течению.
        Единственная возможность - Броды. Наносная песчаная мель, где в самом глубоком месте - лошадям по грудь.
        Раньше возле Лентра стояли несколько мостов. Но все уничтожены еще во время Войны Гнева и Катаклизма, а попытки построить что-то новое не увенчалось успехом. Люди нынешней эпохи не могли строить также, как в прежние. Единственный мост, который создали четыре века назад, был разобран за несколько прошедших недель как раз у Бродов. Но углубить русло уже не успели.
        Вир посмотрел на отливающую слабой рыжиной воду, не мутную, удивительно прозрачную для такого цвета. Местные называли Ситу Рыжегривой за ее цвет весной и летом.
        В ней, подобно подтопленным бревнам, проплывали разбухшие тела погибших в прошлые дни. Возможно, среди них были те, кто сражался и умер где-то далеко, за десятки лиг вверх по течению.
        Река отправляла трупы в последний путь. Долгий, бесконечный, до моря. Мертвых было не много. Редкие несчастные, кто в момент смерти оказался без брони. Остальные остались на дне на корм рыбам и ракам. Вир следил за проплывающими с некоторой долей сожаления, не желая думать, на чьей стороне они были, пока жили.
        Велика ли разница теперь? Когда их души ушли на ту сторону?
        Те, кого несла Сита, плыли к большому скалистому полуострову Сердца. Там, давным-давно, в другую эпоху, был построен Лентр, великая Южная твердыня, брат-близнец куда более мелких замков Белого пламени, что создали вдоль границы Пустыни, далеко на востоке.
        По мнению Вира, перед ним был самый странный и неуютный город, из тех немногих, что он видел. Не зря столицу Ириасты называли твердыней.
        Это был серый, выглядящий совершенно недружелюбно куб, видимый за много часов до того, как в его сплошных частях становилось возможно различить массивные неприступные стены, высотой в сорок с лишним ярдов, и рогатые башни.
        Размерами город был меньше Рионы, раскинутой по множеству холмов, вытянутой вдоль побережья и Пьины, но вполне сравним с Пубиром. То есть, очень не маленьким. Вир был лишь в пригородах, выросших, точно лесные грибы у подножия циклопических оборонительных укреплений, но никогда - в самой столице. И полагал, что там, внутри, город выглядит также отталкивающе и неуютно, как снаружи. Иначе и быть не может. Когда ты живешь в кольце стен подобной высоты, то получаешь кроме надежной защиты еще и отсутствие солнца. С утра и до позднего вечера.
        Он сказал об этом при Дэйте, а мастер Винчецо Рилли, капитан наемного отряда «Виноградных шершней», услышав слова мальчишки, вытащил из кармана зубочистку и прежде, чем сунуть ее в зубы, хохотнул:
        - Если доведется пройти через Улитку, тебя ждет сюрприз, парень. В городе все залито солнечным светом, словно в чистом поле. Как? Спроси, чего полегче. Фокусы волшебников. Не зря же в Лентр испокон веков не может попасть никакая тьма. Слишком много света.
        Вир смотрел на неуютные стены и не мог в это поверить.
        «Интересно, что бы про это сказала Бланка?» - подумал ученик Нэ.
        Он скучал. И волновался о ней. Из Рионы не приходило никаких новостей…
        Военный лагерь можно было ощутить задолго до того, как он появлялся во всем своем «великолепии». Запах тысяч людей и животных. И не самый лучший. А также горьковатый дым костров, на топливо для которых уходили окрестные леса.
        Лагерь - целый город рядом с настоящим городом: с шатрами, землянками, домами окрестных деревень, стойлами для лошадей, загонами для скотины, кузницами, мастеровыми, тысячами людей, гомонил, дышал, кричал, смеялся, жил и, разумеется, умирал. Люди умирали здесь каждый день. Из-за ран, усталости, старости, болезней и внезапной смертью. Все, как в обычном городе.
        Тут была своя структура, на первый взгляд хаотичная, и разобраться в ней, среди поставленных «шалашиками» копий, пик, алебард, среди разноцветных флажков подразделений, грязи, в которую превратились поля, даже несмотря на сухую погоду, и прочее, прочее, прочее - было почти невозможно.
        Здесь собралось больше восьмидесяти тысяч человек из разных герцогств и постоянно прибывали новые. И всех надо было кормить, содержать, обслуживать, а еще занять делом. Чтобы люди оставались армией, а не превратились в обезьян из Пубира, дерущихся из-за какой-то мелочи. Ибо для армии в положении неизвестности и тревоги нет ничего худшего, чем безделье. Разброд и шатания начинаются со скоростью лесных пожаров в засушливое лето.
        Топоры, кирки, лопаты, пилы и молотки с гвоздями - вот было основное оружие большинства, пока меньшинство держало Броды. Люди рыли рвы, укрепляли их бревнами из остатков многострадальных лесов, для защиты от фланговых ударов кавалерии. Копали вертикальные ямы, устанавливали колья. Под руководством треттинских инженеров создавали в открытом поле лунки - укрепления из камней, земли и бревен для лучников и арбалетчиков. Эта стройка шла от самого берега Ситы, через Четыре поля - к холмам, в три глубокие линии. С тем расчетом, что если прорвут одну линию, можно отойти за следующую, поближе к стенам Лентра.
        Для укреплений, валов, новых стен, укрытий пикинеров, разбирали Улиточный луг - пригород, что полукольцом разросся у южной стены столицы за последние века. Преимущественно одноэтажный, он далеко выдавался в Четыре поля, растянувшись вдоль Южной дороги, расходящейся на Рионскую и Вьенскую.
        Улиточный луг сносили без жалости, дом за домом, разламывая все, что можно было разломать, кроме колодцев и старых мостков через ручьи. Освобождали пространство для маневров отрядов, перегруппировки, припасов, госпиталей и избавляясь от возможных пожаров в тылу.
        Это началось задолго до того, как Вир приехал сюда. Месяц, а может и два назад - он не спрашивал. Во многих местах теперь остались одни пустыри, и укрепления Улитки стояли совершенно свободно, не окруженные застройкой. Буквально в чистом поле.
        Точнее в поле, через которое словно бы прошел дикий ветер, уничтоживший дома, трактиры, постоялые дворы, лавки и склады.
        Улитка - была комплексом оборонительных укреплений, созданных великими волшебниками. Первая линия - ничего необычного. Ров, стены, башни. Такое есть в каждом замке. Но внутри этой линии шла вторая - чуть повыше. Стены толще, башни грознее. И в центре всей конструкции высилась она - собственно Улитка.
        Отдельно стоящая квадратная башня, точно такой же высоты, как стены Лентра, с которого на вершину Улитки вел грандиозный подъемный мост. Такой широкий, что Вир даже не представлял, какие механизмы там должны находиться, чтобы сдвинуть его с места хотя бы на дюйм. Мост, называемый Воздушным (хотя отсюда, снизу, он больше походил на неуклюжее корыто), был единственной сухопутной возможностью попасть в столицу Ириасты.
        Через Улитку, в которой работало множество подъемников, способных за раз поднимать не только сотни людей, но и возы с товарами, приходили и уходили в Лентр вот уже несколько тысяч лет. Вир находил подобный путь довольно странным и сложным, не знал, чем руководствовались создатели крепости. В памяти всплывали отрывки из прошлого. Битвы, шаутты, сияющие рубиновым светом мечи и поднимавшиеся из земли мертвые, но объяснений среди этих обрывков не находилось.
        Да и так ли это важно сейчас?
        Гораздо важнее то, что единственный путь захвата Лентра - лежит через Улитку. Только так. Пока стоит этот бастион, в город не попасть. Разве что армия горного герцога внезапно научится летать.
        Так что теперь Улитка была сердцем, которое собирались защищать до последнего.
        За время пути от Бродов до города, Вира раз двадцать останавливали патрули. Он выглядел как чужеземец, ехал в одиночестве и вполне мог быть шпионом, глазами врага. Приходилось останавливаться, показывать письмо, печать, терпеливо объяснять.
        Обогнув Улитку, куда стояла очередь из телег, доставлявших в город последние припасы перед началом возможной осады, он отправился вдоль стены, довлеющей над всем, к лагерю, в котором расположились «Дубовые колья».
        Тот был самым дальним.
        Дэйта Вир нашел отдыхающим возле пня, оставшегося на месте срубленного тополя, который пару дней назад еще рос возле трактира, где офицеры отряда заняли комнаты. Секира на длинной отполированной рукояти и снятые перчатки валялись в траве. Без доспеха, в одежде простого солдата, он лил воду себе на шею и, увидев ученика Нэ, мотнул косматой головой, приглашая сесть.
        - Милорд, - сказал Вир, садясь прямо на траву. Там, где закинув руки за голову, а ногу на ногу, лежал помощник командира - Дикай. Этот был в полных латах, разве что без шлема и явно не страдал ни от их веса, ни от неудобства, ни от жаркого солнца. - Зачем вы отозвали меня?
        - Слышал о том, как ты показал себя на переправе. Бродах, - поправился Дэйт. Глянул с интересом. - Тебя хвалят. Многие там равняются на тебя и следуют за тобой.
        Вир что-то этого не замечал, но, на всякий случай, пожал плечами. Мало ли что там показалось кому в горячке боя. Его принимали у костров с радостью, да, но вот чтобы равняться…
        - Возьмешь под командование десяток?
        - Десяток, милорд? - опешил Вир. - Командовать таким количеством людей - не то, о чем я мечтал.
        - Ты прав, - тут же согласился Дэйт. - Забудь.
        И после недолгой паузы, поглядывая на Вира, добавил:
        - Готов дать тебе сотню.
        Дикай, оторвав взгляд не то от кусочка неба, не то от вершины стены, весело хохотнул, посмотрев на Вира.
        - Я никогда не командовал. Я не солдат.
        - Ты кое-кто иной, так сказал мне Мильвио. А уж он врать не будет. И «не солдат» погиб бы если не в первой, то во второй сшибке. Ты сам видел потери. Даже среди опытных ветеранов. Во скольких выжил ты?
        Вир не считал.
        Он готов был поклясться, что услышал знакомый шепот одной из тех, кто ушел в мир солнц и лун: «Все получится. Ты помнишь». Но подобное невозможно. Просто воображение разыгралось.
        - Милорд, это неожиданно, - Вир прямо посмотрел в глаза Дэйта. - Неожиданно, что вы доверяете жизни людей человеку совершенно незнакомому. Драться - одно. Командовать - совсем другое. И я этого не ищу.
        - Тогда откажись, - предложил ему Дэйт. - Меня не обидишь. Если ты не уверен, не берись. Но никто не рождается командиром. Некоторые полководцы тяготятся подобной ответственностью всю жизнь. И все же нет ничего постыдного сказать «нет» до того, как на тебя пойдут в атаку, и ты подведешь людей. Потом будет поздно, погибшие из-за твоей неуверенности, нежелания или ошибок, останутся на твоей совести.
        - У вас таких много, милорд? - он не дерзил, ему было интересно, но пожалел в первую же секунду о том, что спросил. - Погибших из-за ошибок.
        Но Дэйт не рассердился, не вспылил. Посмотрел с усталой обреченностью старого опытного пса, встретившего за забором мало что понимающего щенка.
        - У всех, кто ведет людей в бой, принимает решения об атаке, отступлении и о том, под каким кустом его роте справлять нужду, за плечами трупы друзей, соотечественников и подчиненных. Мы все допускаем порой нелепые ошибки. Или от нас отворачивается удача, как ни назови, результат един - потери. Так ведь, Дикай?
        - Да, милорд, - мрачно отозвался тот.
        - Теперь у меня под началом больше десяти тысяч тех, кто решил присоединиться к «Кольям». В основном это мои соотечественники, не признавшие Вэйрена. Они сформируют три полные баталии. Я, Дикай, Зидва - встанут там. Но среди присоединившихся и уроженцы других герцогств, не пожелавшие поступить к ириастцам или треттинцам. Кавалерии у нас и сотни не наберется. Триста стрелков. Шестьсот человек легкой пехоты. Они прикроют нам фланги, а может и влезут к пикинерам в подбрюшье или защитят арбалетчиков. У меня пять командиров, а шестого… шестого теперь нет. Ты не самый плохой вариант - многих из них я даже не знаю, в отличие от тебя. К тому же, всегда надо помнить о приходе шауттов, а такие, как ты, в прошлом с ними вроде неплохо справлялись.
        Дикай сел, уставился на Вира вопросительно, но ему никто ничего не пояснил.
        - Тебе надо время подумать? Отлично. Если надумаешь, приходи в лагерь моего отряда через два часа. И забери вещи, с которыми ты приехал, из комнат. Дом уже начали ломать.
        Вир не стал спрашивать, что ему делать, если не надумает. Совершенно глупый вопрос. Он уже для себя все решил.
        - Эй, парень! Сыграй нам что-нибудь веселое! - окликнул Вира какой-то обнаженный по пояс солдат, кидавший вместе с товарищами лопатами землю.
        Дикай (все в тех же доспехах, кажется он их никогда не снимал), заметивший Вира, гаркнул с веселым задором:
        - Это твой новый сотник, солдат! Как бы тебе не пришлось ему петь!
        Тот, явно сконфуженный, присвистнул, потирая затылок, под нестройные смешки окружающих.
        - Знаешь его? - услышал Вир краем уха.
        - Неа. Больно молод для сотника. Нет?
        - Савьятец с Бродов. Говорят, он рыцарь. Правая рука алагорской герцогини. Рубится, как дикий зверь.
        - Кто говорит?
        - Ну…
        Вир отошел уже достаточно, чтобы не услышать ответа. На бредни, что звучали, он не считал нужным реагировать. Даже про себя. Его никогда не заботило или, тем паче, обижало, подобное.
        Про игру и что-то веселое к Виру обратились не просто так. Когда он уезжал, Тэо отдал ему лютню в простом потертом чехле:
        - Окажи мне услугу, - попросил Пружина. - Увези с собой. Есть шанс, что я уже не смогу вернуться во дворец и забрать ее, при неудачном раскладе. А я с ней столько возился, чтобы восстановить. Жаль, если она пропадет.
        - Ты же знаешь, что творится под Лентром. Я не смогу за ней следить.
        - Ты единственный, кто уезжает. С тобой у нее больше шансов.
        - Не знал, что ты умеешь играть.
        - Совсем не умею. Просто память об одном человеке и событии. Ее хранил Мильвио, Шерон, потом я. Кажется, пришла твоя очередь. Если уж не придется нам встретиться, передай какому-нибудь музыканту.
        Вир оставил инструмент в комнате, которую дал Дэйт, когда он приехал. И теперь забрал свой немногочисленный скарб, где самой весомой частью, кроме меча Шрева, была лютня, которую он ни разу не достал из чехла.
        Его догнал Дикай, пошел рядом:
        - Знаешь, где сторожка?
        - Нет, милорд.
        - Иди прямо, к лесу. Через весь лагерь. Вон туда, за большой желтый шатер.
        - Если мне позволено спросить… - Вир дождался кивка. - Почему там? В смысле, милорд да Лэнг ждет меня в довольно странном месте. Не в лагере.
        - Тебя хотят видеть люди из Лентра.
        - Милорд?
        Дикай посмотрел на Вира с сомнением:
        - Милорд да Лэнг считает, что при дворе герцога Треттини есть шпионы. Конечно, есть. Один из них служит герцогу Ириасты. Они узнали про тебя.
        - Милорд?
        - Что ты заладил, сотник? - с некоторым раздражением произнес бывший оруженосец Дэйта. - Говорят, ты самый настоящий таувин. Они так считают, и люди герцога прознали, что ты приехал к нам. Чтобы помочь. Они хотят посмотреть на тебя. Убедиться, что это правда. Это правда?
        - Я не зверушка.
        - Так и скажи, - Дикай был разочарован, не услышав ответа на свой вопрос, но не стал настаивать. - А лучше скажи, что таувин. Даже если это ложь. Что ты убиваешь шауттов голыми руками. Сейчас людям нужна любая вера в победу.
        Вир не стал говорить, что ни один дурак не поверит человеку, который назовет себя таувином и не представит доказательств. Дикай это и без него прекрасно знал.
        - Поторопись, сотник, - рыцарь не собирался его провожать. - Делегация приедет минут через сорок. Милорду надо с тобой все обсудить.
        - Да, милорд.
        Под стрекот кузнечиков пройдя через укрепленный лагерь «Дубовых кольев», он вышел на лесную опушку в самой дальней части Четырех полей, в четверти лиги от Вьенской дороги.
        Здесь, на подготовленной вырубке, располагались кухни и строились загоны для скота, чтобы кормить людей.
        Пустая поляна из пней. Сто с лишним шагов, где не было никого - и вот она, сторожка лесника. Та казалась здесь странной, потерянной, неуместной. Ручей, который тек возле самого крыльца, хоть как-то скрашивал ее одиночество и напоминал о том, что совсем недавно здесь рос лес, охотничьи угодья герцога Амри де Умри.
        Дверь была приглашающе распахнута и Вир, остановившись перед ней, стукнул в косяк костяшками.
        - Заходи! - раздался голос.
        Женский голос.
        Ему пришлось сильно пригнуться, чтобы пройти под притолокой, да еще и не задеть ее грифом лютни. И тут же он остановился и потянул из ножен меч. В узкой прихожей, довольно темной для обычного человека, лежали двое. В кольчугах, оружии, шлемах.
        Пахло кровью, она продолжала течь из горла одного из солдат потоком, и это означало, что умер он не больше минуты назад. А может и меньше. Телохранители Дэйта. Из его старых вояк, из северян.
        - Заходи, - вновь позвали его и в голосе слышалась легкая насмешка. - Не бойся, юный рыцарь. Поговорим.
        Он не считал себя глупцом. Понимал, что в некоторых случаях следует отступить назад. Возникла мысль выйти, заблокировать дверь и бросить огонь. Та, кто звала его, словно прочтя мысли, мягко надавила:
        - Или я разорву горло этому дураку. Его жизнь в твоих руках. Делай выбор.
        И он решился.
        Квадратная комната с двумя небольшими окнами, сейчас открытыми, так что ветер, залетавший сюда, волновал занавески - узкие, серые тряпицы. Стол из трех плохо подогнанных друг к другу досок, кровать на низких ножках в углу, лосиные рога, погасший очаг.
        Женщина в простом крестьянском платье, с редкими черными волосами, в далеком прошлом была красивой.
        В очень далеком.
        Ее потрескавшиеся губы казались серыми. Кожа высохла, покрылась пятнами и обтягивала череп, глаза закрыты черной повязкой. Обе руки она нежно держала на плечах Дэйта.
        Тот не сопротивлялся, и Вир не сразу, но увидел, как дымчатый шнурок, слабо различимый из-за недостатка света, оплетает человека.
        - Прикончи тварь! - сказал Дэйт. - Не доверяй!
        - Ш-ш-ш, - попросила женщина. - Мясу слово не давали.
        - Я уже покойник! Убей!
        Тень накрыла его рот, оплела, лишая слов.
        - Надоел, - женщина посмотрела на Вира из-за спины Дэйта. - Пусть пока посопит.
        Они несколько секунд рассматривали друг друга.
        - Выдержка, - шаутт склонил голову. - Достойная прошлого поколения.
        Он издевался. В нем не было ни уважения, ни почтения.
        - Подумать только. Первый зародыш настоящего таувина за столько веков прямо передо мной. Не могу поверить. Так что? Хочешь попытать счастья? Нападешь?
        Вир просчитывал варианты. Он без сомнения убьет шаутта. У него получится, хоть и видит подобную тварь впервые. Его уверенность опиралась на опыт Катрин и других друзей. Он знал, что нужно делать. И знал, что его меч опасен для демона.
        - Проблема в том, что прежде, чем я тебя достану, ты убьешь его.
        - Я и так убью его. Ты же слышал, что он сказал. Не доверяй шаутту. Мы - ложь.
        Вир, под взглядом лунного человека, свободной рукой осторожно снял с плеча вещмешок, затем лютню.
        - Слышал о тебе. Ты Рукавичка. Демон в теле сойки.
        - Да-да. Мы добрые друзья с этим наивным дурачком и его ныне покойным другом герцогом, - демон небрежно похлопал плененного по щеке.
        - Убьешь его, и я прикончу тебя. Обещаю.
        - И что потом? - с интересом спросила та. - У Зародыша интересный клинок, не спорю. Ну, сдохну я, считаешь, война тут же закончится? Все такие сразу скажут, ну раз так, идем по домам? Ты настолько наивен?
        - Я убью тебя не для того, чтобы закончить войну. А для своего удовольствия.
        - Ц-ц-ц. А ты хорош! - рассмеялся шаутт. - Да! Такие ублюдки мне по нраву! Прямые. Ну что же. Все мы можем получить удовольствие. Я от смерти человека, ты от моей. Если получится, конечно же. Но эти удовольствия скоротечны. Давай поговорим.
        - Именно для этого ты и пришел. Искал меня.
        - Убей себя, и Дэйт останется жив.
        - Что-то не хочется.
        Демон рассмеялся:
        - Ну. Попытаться стоило. Мне кое-что нужно от тебя. Убей некроманта.
        - Нет.
        - Жаль. Тогда может волшебника?
        - Тебе придется попробовать самому.
        - Сомневаюсь, что сейчас у меня получится.
        Они снова смотрели друг на друга.
        - Скука, - наконец произнес тот, кого знали, как Рукавичку. - С тобой никакой забавы.
        - Ты пришел ради меня. Проделал долгий путь, хотя мог бы устроить в лагере резню.
        - Мне это не интересно. Устраивать резню. Я кое-что ищу. На самом деле несколько вещей, но начнем с того, что перед глазами. Давай меняться. Ты вернешь мне колокольчик, а я тебе жизнь дурака.
        - А она мне так нужна? Его жизнь? Возможно, твоя гораздо ценнее.
        Демон заржал:
        - Ах. Это просто прекрасно. Отдай. Тебе он ни к чему.
        - Обмен не равноценный. И тебе это известно.
        Шаутт вздохнул.
        - Я не могу уйти без всего. Это означает потерять лицо. Что скажет мой любимый юный герцог? Во славу Вэйрена, дай мне хоть что-то.
        - Я дам тебе жизнь, если уйдешь. И только в этот раз. До следующей встречи.
        - Если бы я боялся тебя, то никогда бы не пришел. Ты всего лишь Зародыш. Твои зубы пока не доросли до больших хищников. Может быть позже. Отдай лютню.
        - Что? - Вир не ожидал подобного.
        - Лютня. Такая штука у твоих ног. Динь-динь-дон, тру-ля-ля. Сладкие песни по вечерам. Буду петь глупым людишкам и прославлять Вэйрена. Отдай лютню, и я уйду, потому что увидел, все, что хотел. Равноценный обмен? Ерунда на ерунду.
        Дэйт задергался, когда Вир поднял лютню. Но шаутт отвесил воину такую оплеуху, что тот оглушенно затряс головой.
        - Вот что с ними делать? - посетовала Рукавичка. - Пытается помешать торгам. Ну, так меняемся?
        - В чем подвох?
        Демон фыркнул:
        - Хочу тебя обмануть. Эта лютня - оружие победы. Ее музыка очарует армию и Лентр откроет ворота перед да Монтагом. Считай, что меня забавляет такой обмен, Зародыш.
        - Бери.
        Рукавичка растянула больные губы в улыбке и вцепилась в лютню, как хищная рыба вцепляется в крючок. Она схватила ее с быстротой молнии, рванула на себя и отклонилась в тот миг, когда Вир, поджидавший момента, ударил мечом в длинном выпаде, придав своему движению нечеловеческую скорость благодаря таланту.
        Но шаутт, словно зная, чего ждать от мальчишки, двигался не менее быстро. Он прошел под мечом и, к удивлению ученика Нэ, использовал самый настоящий талант.
        Спас щит, раскрывшийся в руке. Концентрированный удар плотного воздуха ударил в преграду и отбросил Вира к дальней стене. Он упал, и на него, не выдержав вздрогнувшей стены, обрушилась полка с глиняными горшками, похоронив под собой.
        Вир выбрался мгновенно, но ни демона, ни лютни уже не было.
        Он перерезал нить, связывающую воина, вытащил кляп.
        Дэйт тряс головой, точно медведь.
        - Милорд? Вы в порядке.
        - Что удивительно.
        - Милорд?
        - Кажется твоя лютня ей была настолько нужна, что она даже не потрудилась нас прикончить. Как бы не было беды, парень. Слишком странно…
        Глава седьмая
        Разговор
        Что движет шауттами? Злоба? Но злоба - это слишком обтекаемое понятие. Даже если тьма - твоя суть.
        Жажда крови? Тяга к человеческой плоти? Желание причинять боль? Способность обмануть любого?
        Что движет шауттами? Есть ли за этими низменными желаниями еще хоть что-то? Существа, созданные той стороной из тех, что когда-то правили миром, слишком непостижимы для нас. Многое ли мы знаем о них?
        ИЗ ЛЕКЦИИ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ КАРЕНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, ПРОФЕССОРА КАНИ АЛЛО, ВПОСЛЕДСТВИИ УБИТОГО ДЕМОНОМ.
        Был вечер, долгий и теплый. Еще не стемнело, но луна, где-то напившаяся крови, ставшая похожей на вишню, поднялась над миндальными деревьями. Те уже отцвели и на их ветвях соловьи, не успевшие весной, допевали последние песни в этом году.
        Она скакала по старому тракту, забитому солдатами, повозками, конными, амуницией и всем тем, без чего не может существовать ни одна армия.
        По тракту, помнившему еще единых королей. В сопровождении тридцати герцогских гвардейцев, через озерный край, сосновые зонтичные рощи, к великим равнинам южного Фихшейза, растянувшимся до горизонта, всего лишь в дне от Ситы.
        Не останавливаясь на отдых, даруя силу лошадям, она преодолела это расстояние, чуть жалея, что не может воспользоваться иным, более практичным способом. Но приходилось трястись в седле.
        Когда на небе выступили первые звезды, рощи, пахнущие нагретой за день хвоей, остались позади - и показалось пространство равнин. Сотни тысяч костров до горизонта, на которые потрачены леса деревьев. Огни мерцали в теплом воздухе подступающей ночи, среди шатров и палаток. Красивое зрелище, если бы она могла и умела любоваться красотой.
        Ее отряд, грохоча копытами, ворвался в первый военный лагерь и никто не смел их остановить. Костры, жаровни, факелы, фонари, свечи там, где проезжала Рукавичка, загорались синим.
        Люди вскакивали с мест, кланялись, кричали ей вслед, тянули руки. Кто-то наоборот преклонял колено, опуская взгляд в молитве Вэйрэну.
        По рядам неслось:
        - Вэйрэн! Вэйрэн! Рукавичка! Ура асторэ! Ура герцогу да Монтагу! Победа! Вэйрэн!
        Она неслась через лагерь, раскинувшийся вдоль тракта, перекрашивая огонь в синий цвет, и тот, точно фата невесты, тянулся за ней длинным шлейфом от костра к костру.
        До шатра герцога она добиралась больше часа через равнину, занятую армией его светлости. Здесь, по периметру, стояли такие же гвардейцы, как те, что охраняли ее.
        В синих огнях факелов, они пропустили ее внутрь без вопросов, не чиня препятствий, салютуя.
        Внутри было слишком жарко и людно. Военачальники, благородные, генералы, советники, встали, когда она вошла. Герцог, лишь кивнул, приветствуя. Она посмотрела на синие лица, пряча свое под глубоким капюшоном, также кивнула, сказав:
        - Пусть Вэйрэн хранит ваши помыслы и оберегает жизни. Не прерывайтесь.
        Села на скамеечку, в углу, возле двух больших сундуков, сложив руки на коленях, опустив взгляд в пол, слушая, как идет совещание. Обсуждали новости, нужды армии, и то, как и когда принять навязанное генеральное сражение.
        К полуночи, когда все разошлись, молодой герцог налил себе вина. Он уже не был похож на юнца. Повзрослел как-то удивительно быстро, раздался в плечах, хотя еще оставался подростком, особенно на фоне тех, кто его окружал. Но слушались этого «юношу» беспрекословно. Новый герцог доказал, в том числе и своими победами над врагом, что его никто не сбросит со счетов. Никакие своевольные, всегда в душе мятежные дворяне, тут же теряющие верность, стоит лишь им почувствовать слабую руку.
        Рука у него оказалась жесткая. Жестче, чем у отца, Кивела да Монтага, и любое предательство, неподчинение, отрицание - карались.
        Впрочем, стоило признать, за ним шли не из страха. А потому, что он был победителем. И первым асторэ за тысячу лет. И ему благоволил Вэйрэн, оболганный подлыми Шестерыми.
        И прочие, прочие, прочие сказки, до которых так падки люди.
        Рукавичка поднялась, подошла к выходу из шатра и негромко сказала гвардейцам:
        - На тридцать шагов.
        Для них это было привычно. Охрана расширила круг у жилища его светлости, встав так, чтобы не слышать ни слова из того, что обсуждают владетель и та, кого коснулся Вэйрэн, даруя ей силу.
        Затем Рукавичка откинула капюшон, явив лицо, которое в последнее время приходилось скрывать. Слишком оно не вязалось с «правым делом» и той, кто шла путем правды и добра.
        - Выглядишь все хуже, - сказал Эрего да Монтаг.
        Демон тихо рассмеялся:
        - Тело простого человека уже давно бы развалилось, не выдержав меня. Только подобные недотаувины могут не разрушаться столь долго. Согласись, было бы странно, если бы Рукавичка меняла внешность каждый месяц. Люди начали бы что-то подозревать.
        - Но выглядишь хуже. Сколько тебе осталось?
        - Хватит, чтобы закончить дела. Я сдохну, запертый в этом теле, не вернусь на ту сторону, но увижу финал.
        - Большое самопожертвование ради других для такого, как твоя братия.
        Демон лишь прошипел нечто невнятное, а потом, уже спокойнее, ответил:
        - Я твой инструмент. Ты - мой. Каждый из нас получит то, что давно хотел. На этот раз получит, осколок.
        Герцог сделал задумчивый глоток вина, поглядывая на собеседницу.
        - Как поживает Лентр?
        На лице Рукавички появилось выражение глубокого отвращения:
        - Его стены причиняют боль даже издали. С удовольствием сравнял бы его с землей и посыпал прахом людишек. Скоро увидишь.
        - Мне тоже к нему не подойти.
        - Так брось его. Зачем брать город, в который нельзя войти, только посмотреть издали?
        - Ты слишком беспечен, - ответил герцог, но затем все же решил объяснить. - Мысли масштабно. У них под стенами под сто тысяч.
        - Сто тысяч мяса.
        - Людей. Две армии, если треттинский герцог придет со всей своей силой. У нас в два раза больше, но они - опасны. Мы не можем просто забыть о них, повернув на Треттини или отправившись на запад. Это будет слабостью. Нашим силам требуется постоянное движение, иначе развал начнется изнутри. Прежде, чем все будет сделано. Уцелеет Лентр - и мы останемся ни с чем или же с угрозой за спиной. Ириастцы упорны, они обязательно нанесут удар.
        - Отправь шауттов. Мне приятно, что ты обрекаешь тысячи на смерть. Чтобы они убивали друг друга мне на потеху. Поверь, я оценил. Но ты решаешь простую задачу сложным путем. Убей командиров. Убей герцогов. Напугай армию.
        - Как ты пытался сделать в Рионе? Напомни мне, где твои собратья? Кто их убил? - с издевкой спросил герцог.
        - В Фихшейзе вышло.
        - Да. И многие, узнав о демонах, покинули армию. Перешли на другую сторону. Больше я не позволю такое повторить. Впереди еще слишком много герцогств, они обратят это против нас, против Вэйрэна. Герцог должен побеждать силой клинков, доблестью воинов, а не руками чудовищ. Только тогда за мной пойдут другие, и строптивые преклонят колени. Не перед тем, кто заключил союз с той стороны, а перед великим воином. Шаутты - это мой последний шанс. Я еще раз повторяю, что запрещаю тебе звать их на битву. Они никак не должны быть связаны со мной.
        - Люди знают, что шаутты боятся силы Вэйрэна, потому служат тебе. Шила в мешке не утаишь.
        - Но людей все равно пугает твоя братия. Они могут верить, но страх сильнее веры. Он подтачивает их, мешает сражаться. Не хочу проиграть из-за глупости, когда и так достаточно сил, чтобы победить. Без вашего участия. Никаких шауттов.
        Рукавичка не сочла нужным подтвердить, но герцог знал, что его услышали.
        - Ты не жаловался, когда сожгли флот треттинцев. Когда собираешься дать бой?
        - Когда вся армия соберется на этом берегу, и мы будем готовы пройти Броды. Неделя, полагаю.
        - Они укрепятся вокруг Лентра.
        - Пусть.
        - Подтянут силы.
        - Ты ли это? Какое тебе дело, сколько погибнет, пока я не вырву победу? - слова Эрего прозвучали с издевкой и ответ ему был не нужен. - Мы перемелем союз Ириасты и Треттини. Теперь они лишены поддержки Алагории и Карифа. Что с таувином? Вы нашли ее?
        - Нет.
        - Она опасна.
        - Для тебя?
        - Для тебя.
        Помолчали.
        - Волшебник? - спросил герцог.
        - В Рионе. Мы не смогли до него добраться.
        - Он опасен.
        - Для меня?
        - Для меня, - ответил герцог. - С ними всеми должно было быть покончено тысячу лет назад. Этот остался жив.
        - У него нет волшебства.
        - Он опасен, - повторил герцог.
        - Не сейчас. Город занимает все его внимание. Возможно, он уже мертв.
        - Если нет, убей его.
        - Нет, - Рукавичка покачала головой с видимым сожалением. - Не рискну. В прошлый раз он меня едва не прикончил. Убей сам, если сможешь. Уничтожение памяти прошлого твоя задача. Не моя.
        - И я ее выполню, - с угрозой пообещал герцог. - В свое время. Хорошо. Продолжайте искать таувина. Этим выжженным я займусь сам. Что с мальчишкой? Ты разобрался с ним?
        - Нет.
        Эрего да Монтаг в раздражении швырнул кубок, который попал в стену шатра, над головой Рукавички, облив ее недопитым вином. Алые ароматные капли текли по ее щеке, капали на юбку. Демон даже не вздрогнул и лицо не вытер. Эта вспышка гнева оставила его равнодушным.
        - Мы опоздали с колокольчиком. Он уже таувин, и, конечно же, отказался мне его отдавать, - безжалостно произнесла Рукавичка. - А ты знаешь, что ни один шаутт не может взять артефакт, выкованный Мерк, если его не передаст рыцарь света или некромант.
        - Таувин? - Эрего был удивлен настолько сильно, что забыл о раздражении. - Так почему он еще жив?
        - Потому что силен. Хоть и неопытен, иначе бы не стал со мной говорить, а сразу напал. Пока еще он слишком беспокоится о других. Хочет избежать жертв среди знакомых. Те, кто были до него, жили в прошлую эпоху, не останавливались ни перед чем, чтобы убить таких, как я. Этот же другой. И он способен раскладывать колокольчик в щит. Не помню ни одного рыцаря света, который бы делал подобное, кроме Мальта. Я не стал рисковать напасть на него.
        - Если он знает, как пользоваться щитом.
        - У него меч таувина. Таким управляться довольно просто, даже если тот не пробужден: коли - и все остальное он сделает сам. Я рассудил, что тебе было важно, чтобы я вернулся, а не исчез в вечности.
        - Да. Твое время исчезнуть еще не пришло.
        Демон усмехнулся, показав неожиданно острые зубы хищника, совершенно не вязавшиеся с образом изможденной женщины.
        - Это не проблема. Я убью щенка. Через пару недель, когда то, что проснулось в Рионе сожрет всю магию и лишит его талантов. Хочешь, я принесу тебе голову юного таувина?
        - Я не собираю чужие головы, не жру плоть. И, в отличие от тебя, не получаю удовольствия от смертей. Они - лишь путь к цели.
        - Перестань, - укорил его шаутт. - Большего людоеда, чем ты, не сыскать за всю историю. Даже проклятый Тион, победивший тебя, не стал причиной большего числа смертей за все эпохи. Не думай остаться добросердечным, мой союзник. Ты не меньшее чудовище, чем я.
        Герцог поразмыслил над этим, неохотно кивнул.
        - Все эти жертвы стоят нового порядка.
        Рукавичка снова осклабилась, показав зубы. Ее провалы глазниц выглядели зловеще в синем цвете, на мертвом лице.
        - У меня, кстати, для тебя подарок.
        Рукавичка снова встала со скамеечки и, приподняв полог шатра, окликнула одного из гвардейцев. Тот поднес большой сверток, явно ожидая этого зова, и демон, вернувшись, смел со стола бокал, бутылку вина, карты и письма.
        - Театрально, - мрачно заметил герцог, недовольный тем, как поступили с вещами на столе. - Очень надеюсь, что оно того стоило.
        Шаутт развернул плотную ткань, положив перед да Монтагом лютню. Не удержавшись, провел пальцем по металлическим струнам, вызвав слабый тоскливый, но в то же время мелодичный звук. Расхохотался, не сдерживаясь, видя лицо герцога.
        - Наконец-то! Спустя годы мне удалось тебя удивить.
        Его светлость взял музыкальный инструмент, подержал в руках, ловко, куда более ловко, чем Рукавичка, сыграл что-то краткое и совершенно незнакомое. Демон тут же скривился, точно у него заболели все зубы.
        - Только не при мне! Я не в том состоянии, чтобы слушать старые сказки о любви! Хочешь играть, играй что-нибудь пошлое. Или веселое.
        - Жажду истории.
        - Вот тебе история, - шаутт наклонился над столом и заговорщицки прошептал. - Мальчишка-таувин добровольно отдал ее мне.
        Герцог потрясенно покачал головой.
        - Вот уж. Некоторых вещей никак не ждешь, но они находят тебя.
        - Это поможет.
        - Это не помешает. И не поможет им теперь. Что большая удача.
        С этими словами его светлость встал, вытащил из ножен меч и с силой ударил по лютне, разваливая ее деревянный корпус.
        Рукавичка и бровью не повела. Смотрела, как герцог старательно ломает ни в чем повинный музыкальный инструмент, отбрасывая деревянные куски на пол. Он освободил все четырнадцать струн, удивительно ловкими пальцами начал переплетать их между собой, толстые и тонкие.
        - Боишься потерять? - с ехидством спросил демон. - Сделаешь браслет? Пояс? Оплетешь ножны?
        - Придумаю что-нибудь, - герцог положил струны на стол, прикрыл их поднятой с пола картой. - Потом. У меня тоже есть для тебя сюрприз. Но гораздо более неприятный.
        - Звучит зловеще, - будь у Рукавички глаза, она бы прищурилась. - И даже подозрительно.
        - Идем.
        Они отправились через лагерь, в сопровождении гвардейцев туда, где, на краю небольшого городка, стоявшего вдоль тракта, высились ряды торговых амбаров, в которых хранили зерно (теперь полностью выметенное на нужды армии).
        - Ждите, - бросил Эрего да Монтаг охране. Взял фонарь, вошел первым.
        Темные высоченные тени стояли плотно, словно деревянные куклы в коробке у кукольника. Здесь их было больше пяти десятков. Другие спали странным глубоким сном, никак не отреагировав на гостей.
        Герцог молча поднес фонарь к ближайшей фигуре, показал на черной броне, больше похожей на черепки, а не кожу, белый налет, смахивающий на плесень, разъедающую плоть, создающую язвы.
        Рукавичка зашипела тихо и зло. Подошла к следующей фигуре. Тут плесени было меньше.
        К следующей.
        Больше.
        Она методично осмотрела каждого другого и не нашла белых следов у двенадцати из тех многих, что спали здесь.
        - Они заражены, - в голосе шаутта слышалось отвращение.
        - Да.
        - Сколько уже умерло?
        - Достаточно немного, чтобы слухи не расходились. Пока.
        - Ты можешь создать новых?
        - Нет. Второго Скалзя больше не будет. Не в эту эпоху. Такое было возможно только когда ты подготовил для меня тело мальчика.
        - Сколько их осталось?
        - Больше двухста.
        - А сколько доживет до начала битвы?
        - До того, как придет их время идти в бой, - поправил Эрего. Глаза на его юном лице казались слишком взрослыми. Почти неуместными. - Потеряем еще десять-двадцать. Но все равно перевес на нашей стороне.
        Демон что-то пробормотал с недовольным видом.
        - Они больны, потому что кто-то касается нитей и использует плетения.
        - Да.
        - Она вернулась.
        - Да, - на этот раз в голосе герцога послышалась улыбка.
        - Получается, что на этот раз ты не ошибся.
        - Забудь о всех иных делах. Найди ее. И убей. Даже ценой своей жизни.
        Рукавичка помолчала, прежде, чем сказать:
        - Я не твой раб. Не твой слуга. У нас своя выгода. Она не зависит от ее существования и твоих желаний. Уничтожить память Шестерых, все, что было связано с магией волшебников, чтобы обрести покой - да. Вершить чужую месть - нет. Разбирайся с ней сам. Она придет рано или поздно туда, где все началось и все закончится. Если это случится - я помогу в меру сил. Если нет - не обессудь. Наш договор был о другом.
        - Шаутты нарушают любые договоры, - с недовольством напомнил герцог.
        - Любые. Но не этот.
        Глава восьмая
        Логово уснувшей лжи
        Сожаление присуще человеческому роду. Оно такая же часть нас, как любовь или ненависть. Зависть, доброта, злость и радость. Мой учитель, последний из заставших Милосердную, спросил у нее, сожалеют ли волшебники о содеянном.
        Она ничего не ответила ему. Лишь отвернулась. А после вернулась в Аркус, чтобы исчезнуть без следа. До дня, что был предсказан.
        Но я полагаю, волшебникам присуще сожаление. Ибо они тоже люди.
        ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ ХРАМА МИРИ
        Подъемник шел вниз очень медленно. Он то и дело вздрагивал, скрипел и едва дышал, словно старая крестьянская телега, слишком перегруженная, чтобы проехать целой еще хотя бы сто ярдов.
        Уникальная постройка прошлых эпох доживала свои последние дни, и Тэо подумал, что, возможно, это путь в один конец.
        Сверху сыпались мелкие камешки. Один из них ударил Бланку по руке, и она поморщилась от боли. После этого Мильвио поднял над ее головой круглый щит, и тот принял на себя еще несколько ударов. Несмотря на подпорки, поставленные строителями, груда кирпича, которая теперь была на месте прежнего входа в шахту, буквально висела над головами спускающихся, и оставалась крайне ненадежной.
        Треттинец, отказавшийся от бастарда, в качестве оружия выбрал, кроме малого щита, кинжал-квилон и сторту - широкий треттинский фальчион с s-образной гардой.
        Бланка в темной мужской одежде, подогнанной по размеру на скорую руку, опиралась на плечо дэво.
        Саби, так его звали, напоминал Тэо пестрого пустынного филина. Старик с кустистыми бровями, в сером платье, с лицом отрешенным и безразличным.
        Глаза у него тоже были совершенно безучастными, словно два стальных шарика. В них появлялась жизнь, тепло, лишь когда взгляд дэво падал на Бланку. Пружине иногда казалось, мутец вот-вот заплачет от счастья, что стоит рядом с ней, дышит одним и тем же воздухом, ощущает тепло ее пальцев.
        - Что нас ждет за зеркалом? - спросила госпожа Эрбет.
        - Если говорить о моем посещении, то тогда в этом месте можно было найти странную красоту, - сказал Мильвио. - Но за время Войны Гнева, когда шаутты прибрали его к рукам, там все стало быстро ветшать. Так говорил Тион. Он назвал его заброшенной кладовкой, в которой хранится пропыленная, поеденная молью одежда. Марид создал ложь для своих игр, и в итоге она обманула даже его. А шаутты довершили дело, получив сильный козырь в войне. …Время там течет иначе. Впрочем, последний, кто был в этом мире и может рассказать, что внутри, Тэо.
        - Я видел множество зеркальных осколков. Очень острых.
        Платформа, тоскливо проскрежетав, остановилась. Сухой холодный воздух, квадратный зал, в котором едва светились чудом уцелевшие стеклянные артефакты-светильники величиной с пуговицу и… завал, за которым скрылось помещение, где погиб Гвинт.
        Взгляд Тэо приковало стоявшее в углу тусклое зеркало в тяжелой, показавшейся ему неаккуратной, темно-зеленой бронзовой раме.
        - Мир Марида разрушается с тех пор, как Тион забрал волшебство, и срок жизни этого пространства давно подошел к концу. Оно нестабильно, опасно. В первые минуты… а может и часы, ибо время там шутит странные и злые шутки… исчезают звуки. Так что пытаться говорить друг с другом бессмысленно. Поэтому давайте обсудим сейчас несколько условий, которые нам следует соблюдать. Общаться придется жестами. Сиора, - обратился Мильвио к Бланке, - ты окажешься в самом сложном положении. Держись своего спутника. Что бы ни случилось, единственная задача дэво - защитить Бланку и не отвлекаться ни на что другое.
        Саби не счел нужным сотрясать воздух лишними словами. Ему и так было ясно, что судьба госпожи Эрбет - важнее всего в мире.
        - Тэо, - между тем продолжил Мильвио. - Твоя основная цель провести нас внутрь, а после вывести. Я помню пути, они сложные и запутанные. Но в них все еще скрыты следы магии, как и во мне. Так что мы не заблудимся. Однако, если что-то случится со мной, ищи самую яркую точку света - это ближайший выход.
        Акробат на мгновение задумался:
        - В прошлый раз я видел их пять. Значит, это зеркала? Два в Рионе, а где оставшиеся?
        - Одно точно на Талорисе. Другое… Пубир, полагаю, - Мильвио усмехнулся. - Нэко не тот человек, который не припрятал бы подобную игрушку. Еще одно, как говорят, было в наследии у Горного герцога, где-то в Шаруде. Но его я не смог отыскать в свое время. Впрочем, возможно, оно - в Каренском университете… Неизвестно. Сейчас это не важно. Нас интересует ближайшее. То, что за рекой. И вот, еще.
        Он сунул руку в правый карман куртки, вытащил оттуда горсть мелких, темно-темно-бордовых - почти черных - разногранных камешков.
        - Возьмите по несколько штук, - предложил треттинец. - Я одолжил их у Дэйта, прежде чем он уехал.
        - Альмандины? - Бланка ловкими пальцами ощупала камни. - Для чего они нам?
        - Это не совсем обычные камни. Мы с милордом нашли их в пещерах, я предложил взять на удачу и, вполне возможно, сами Шестеро тогда подтолкнули меня к этой мысли. Когда-то Тион, в тех же пещерах, собрал альмандины и сделал браслет Лавьенде. Позже мы узнали, что в мире Марида это лучший проводник сквозь ложь. - Мильвио с какой-то горечью добавил: - Он любил подшутить над теми, кто шел через его пути. И порой шутки получались слишком уж жестокими. Но минералы из пещеры видят правду. Во всяком случае, так говорила Лавьенда… Я хочу, чтобы вы помнили. Зеркальные осколки - не худшее, что может нас ждать.
        - А что худшее? - поинтересовалась Бланка.
        - Шаутты. …Там могли застрять шаутты, когда мой друг запер выходы.
        - С этой проблемой я сумею справиться. Моих сил хватит, - у Тэо не было сомнений.
        Мильвио испытующе глянул на него, кивнул одобрительно и взял руку Бланки, положил на свое плечо, сам опустил ладонь на плечо Тэо.
        - Пойдем так. Пальцы не разжимайте, пока не перешагнем «завесу». Мы все зависим от асторэ. Сейчас он наш проводник.
        И Тэо шагнул к зеркалу.
        Все было, как прежде. Рука по локоть провалилось в нечто, так похожее на прохладную, густую сметану. Затем движение уже без всякого сопротивления. Темнота. Мерцание синих искр…
        Он знал, что надо остановиться, чтобы глаза привыкли к мраку и стали видны детали. Пещера из обломков зеркал без конца и без края. Острые грани торчали повсюду, словно ребра человека, упавшего с высоты, пробившие его плоть.
        Меж пальцев потек слабый красный свет, и Тэо разжал кулак, рассматривая мягко мерцающие, переливающиеся световыми волнами гранаты.
        У всех остальных минералы светились точно также, создав вокруг людей пятно радиусом в ярд. В нем лица из-за алого свечения стали старше, грубее. Губы Бланки шевельнулись, затем, ощутив то, о чем предупреждал Мильвио, она поморщилась, не скрывая раздражения. Коснулась рукой сумки, в которой пряталась статуэтка.
        Акробат крутил головой по сторонам, пока не заметил первую светлую точку. Затем еще одну. И еще… Как и прежде, их было пять. Но какая ближе? Тэо не мог угадать, разбросанные в разных направлениях, совершенно одинаковые по размеру, они никаким намеком не давали ему шанс выбрать. Кроме того, казалось, все они расположены на потолке, и следует взлететь, чтобы добраться до них.
        Однако, треттинца это ничуть не смутило. Указав на одну, он направился вперед.
        В первый раз Тэо показалось, что здесь лишь полумрак и осколки колоссальных зеркал, торчащие под разными углами.
        Но теперь, благодаря слабому свету, угадывалась узкая пыльная тропка, буквально пробитая чьими-то ногами среди пожухлых кочек травы. Они миновали единственную свободную площадку, где, уже за спиной, волнами переливалось серебристое окно - их дверь в настоящий мир. И вошли в лабиринт зеркальных обломков.
        Те нависали над головой. Торчали из высохшей земли, словно иглы. Маленькие, в рост человека, большие, с целое здание.
        И еще больше.
        Бесконечный лес.
        Мильвио вел всех по петляющей тропе, держа на раскрытой ладони россыпь гранатов. За ним шагал дэво, поддерживающий Бланку. Тэо замыкал их маленький отряд, то и дело оглядываясь назад, на крадущуюся за спиной тьму, не спешащую переступить границу рубинового света.
        Время тут, и вправду, тянулось едва заметно. Казалось, прошло не больше двух минут, а они уже затерялись в этом странном месте. Открытая площадка давно скрылась из глаз, а точки «сползли» с потолка и стерлись вершинами осколков.
        А еще акробат внезапно осознал, что в зеркалах нет отражений. Там не было ничего, кроме густой смолистой черноты, как когда-то на Талорисе. Мысль о прошлом пробудила в крови каплю оставшейся от яда шаутта боли, и Тэо помассировал плечо, чтобы она скорее прошла, спряталась, превратившись в далекого призрака.
        Бланка, словно чувствуя его дискомфорт, обернулась и ободряюще улыбнулась.
        Кельг, ее старший брат, огромный и жестокий, которого многие считали больше животным, чем человеком, хранил тайну, известную лишь семье. С самого детства он страшился темноты и не мог спать без свечи. Великана сковывал ужас, стоило ему лишь оказаться во мраке. Да что там. Стоило его скудным мозгам подумать о ночи, как маленькие свинячьи глазки расширялись от ужаса и он потел точно… свинья перед бойней.
        Хотя госпожа Эрбет и сомневалась, что свиньи перед тем, как их закалывают мясники, вообще успевают вспотеть.
        В душе она постоянно потешалась над братцем за подобную слабость. Какая странная глупость - дрожать из-за отсутствия света! Но потом настал ее черед, и стало не до веселья. Потому что после того, как ее ослепили, Бланка стала бояться темноты ничуть не меньше, чем Кельг.
        Это случилось не в первое мгновение. Сначала была только боль, словно в ее глазницы воткнули два докрасна раскаленных штыря, которые и не думали остывать.
        Но они остыли и началась пытка иного рода. К ней вернулась способность мыслить и осознавать будущее. То, что ее ждет через час, день, год, десятилетие, до конца жизни.
        Мрак, который никогда не разогнать никаким светом.
        Кошмар длился и длился, пока не появилось то, что стало новой частью ее жизни. Бланка «прозрела» пускай это и было странным, необычным зрением.
        Но теперь вокруг снова растекся мрак. Другой. Мягкий. Словно колыбель. Он обволакивал ее бархатом бесконечной непроглядной ночи, без луны и звезд, но столь теплой, ароматной, весенней, что не хотелось, чтобы она заканчивалось.
        А еще здесь была тишина.
        Глубокая.
        Сонный мрак пожрал звук шагов и дыхания. Бланка не слышала слов. Она обратилась к Мильвио, но не различила даже собственного голоса.
        Та сторона пожирала все, чего касалась.
        Но пока у нее не было ни зрения. Ни слуха. Она лишь чувствовала, как Саби держит ее под локоть, выступая поводырем, и шла за ним, доверившись дэво.
        Тропа петляла, словно они обходили бесконечное множество наваленных как попало гигантских камней. И это монотонное медленное движение тоже удивительным образом убаюкивало Бланку.
        А после раздался шепот:
        - …Абрикосы цвели. Абрикосы.
        Это прозвучало столь внезапно, что она вздрогнула. Только теперь в полной мере осознав, насколько тишина давила ей на уши.
        Шепот вернулся через время:
        - Или яблони? Столько цветов на деревьях в тот день… Розовый. У чего розовые цветы? У абрикосов?
        Она прислушивалась к этим фразам. Они то повторялись, то затихали надолго. Пыталась понять смысл, но безрезультатно.
        Тэо перестал обращать внимание на голос. Когда вкрадчивый ровный шепот прозвучал впервые, он заметил, как дернулось плечо Мильвио.
        Было очевидно, что происходящее ему неприятно, ибо это место, точно попугай, повторяло слова своего умершего хозяина, которого великий волшебник некогда хорошо знал.
        Голос появлялся и исчезал. Словно бы пробуждался, с трудом стряхивал с себя тяжелый сон, а затем внезапно затихал, когда тот, точно голодный медведь, наваливался на него снова.
        Речь шла об абрикосах. И яблонях. О поздней весне. О солнце над морем. Шепот взывал к Львице, оправдывался, что не виноват. Что Рыжий ошибся. Скрипел после этого зубами от ненависти, грозил расквитаться за унижение. Убеждал, что его никто и никогда не обманет. Что он хитрее. А затем снова возвращался к абрикосам и так по бесконечному кругу, порой срываясь на сухой кашель, похожий на треск грома, без дождя и молний.
        Впереди, у самого горизонта, постепенно росла в размерах светящаяся точка. Опустившись с потолка, она стала уже размером в половину ладони. Теперь Тэо не потерял бы ее из виду и не перепутал с другими.
        Зеркала расступились, перестали грозить ранами каждую секунду, стебли травы вытянулись, шелестели под ногами, касались рук серебристыми пушистыми венчиками.
        Женщину, возле которой остановился Мильвио, Тэо сперва принял за какой-то нелепый искореженный кустарник.
        Вскинутые руки, искривленная шея, выгнутая спина, ноги по колени закопаны в песок. Черные волосы ниспадали на опущенное лицо, закрывая его так, что был виден лишь подбородок. Тэо с удивлением увидел, как грудь женщины слабо дрогнула. Вдох был не глубокий, скорее призрак вдоха.
        Мильвио показал им, чтобы оставались на месте, опустился перед ней на колено, аккуратно, будто перед ним была змея, открыл лицо этой странной не умершей незнакомки.
        Ничего необычного. Уже не очень молода, глаза глубоко посажены, похожа на уроженку Ириасты. Треттинец несколько секунд рассматривал ее, затем выпрямился.
        - Это шаутт? - спросил Тэо.
        Мильвио не услышал - прочел по губам. Отрицательно мотнул головой, и после мгновения колебаний решил, что требуется объяснение. Поманил Пружину, приглашая подойти ближе. Южанин оттянул правое веко женщины, и даже в слабом свете от гранатов акробат увидел, как радужка блеснула насыщенным золотом.
        Не шаутт.
        Тэо выдохнул, подался вперед с колотящимся сердцем. Она такая же, как он! Асторэ!
        Женщина была жива, она очень медленно, не чаще раза в минуту делала неглубокий вдох. Но ее глаз, глядящий прямо на Тэо, был пуст. Никаких эмоций. Если ее разум и сохранился за эту тысячу лет, то он витал очень далеко отсюда.
        На лице ее застыло искаженное страдание, тело было выгнутым, изломанным и Тэо, подчиняясь наитию, положил руку ей на плечо, словно желал поддержать.
        Что-то случилось. Словно свежий ветер пролетел по пещере, всколыхнув траву, волосы, одежду. В ушах тонко неприятно зазвенело.
        - А! - очень четко, кристально чисто произнесла Бланка, морщась, как и все другие, от боли, и тут же выпрямилась, с изумлением поняв, что слышит свой голос. - Тэо. Это ты сделал?!
        Мильвио потряс головой, словно желал выбросить звон из ушей:
        - Возможно, это временный эффект. Но ты бы не хватал все, что видишь.
        - Она асторэ!
        - Да. Одна из тех, кто пришел к Тиону.
        - Что с ней?
        - Она отдала силу, - немного грустно сказал южанин, - и попала в ловушку, когда шла вместе с моим другом на Талорис. А может быть, когда гнались за Маридом. Теперь это место стало ее могилой.
        - Она жива.
        - Нет. Тело кажется не мертвым, но разум заблудился в ловушках шауттов. Этот мир был очень лжив в последние дни Войны Гнева. Сейчас в ней больше той стороны, чем чего-то живого.
        - Мы можем ей помочь?
        - Полагаю, только Шестеро могли бы. - Он понял, что сказал, и обратился к Бланке: - Прости. Это всего лишь выражение. Нет, Тэо. Здесь мы бессильны.
        - Надеюсь, она знала, что Скованный проиграл.
        - Идем. Не стоит оставаться здесь подолгу на одном месте.
        Пружина поколебался несколько секунд. Он рвался к этой женщине, не разумом, скорее сердцем. А, может, это нашептывала ему его кровь?
        Тэо несколько раз обернулся, пока мрак не скрыл изломанную асторэ, застрявшую в мире давно сгинувшего волшебника.
        Теперь вокруг появилась жизнь, вместе с речью, звуки понеслись к Пружине пускай тонким, но бесценным ручейком. Он слышал, как дышит Саби, как скрипят под подошвами мелкие камушки, как сухо и злобно, точно раздраженная старуха, шелестит трава. И как с холодной мелодичностью лезвий перезваниваются зеркальные осколки.
        - Далеко нам еще?
        Мильвио, не оборачиваясь, пожал плечами:
        - А этот голос? Он все время звучит. Кто такая Львица?
        - Марид, и только он, так называл Лавьенду. И я не знаю, в чем он не виноват перед ней. С Маридом я последний раз говорил за несколько лет до Войны Гнева. Мы не были дружны.
        - Как и с Гвинтом?
        - Нет, здесь другое, сиор. Гвинт назначил меня в соперники. Он завидовал, был обидчив. Марид же… Старше него только Нэко. Марид считал нас глупыми подростками, занимался своими делами и редко участвовал в пирушках. Мы не были врагами, пока не началась война. Просто у нас оказались разные стороны.
        Они опять шли, слушая то шелест травы, то шепот. Этот бесконечный проникновенный шепот словно бы проникал в кости Тэо, и выкинуть его из головы, как прежде, не получалось.
        На очередное тело они наткнулись, когда до ворот осталось всего ничего.
        Оно тоже вросло в песок, была видна лишь спина, плечи и часть светло-русого затылка.
        - Еще один асторэ?.. - Тэо боролся с желанием откопать его, вытащить, перевернуть. Сделать хоть что-то правильное, но на этот раз Мильвио просто не остановился, и акробату, скрепя сердце, пришлось отправиться дальше. - Сколько их было с Тионом?
        - Десять, может больше, - ответ волшебника прозвучал глухо, и он не обернулся. - Это была лазейка, лисья нора, крысиный лаз, если угодно. Прямо в сердце нашей школы. Опасная уязвимость, которую Марид не смог закрыть, несмотря на приказ Скованного. Зеркала оказалось легко построить, но после союза с шауттами невозможно сломать. Единственное, что придумали на Талорисе - заткнуть брешь с помощью демонов. Их было здесь… много. Даже Тион с ними в одиночку бы не справился. Потому с ним и пошли твои соплеменники.
        - И все они полегли здесь, чтобы он дошел и нанес Скованному последний удар, - заключила Бланка.
        - Ты видишь их?
        - Увы. Я слепа в этом месте, как в первые дни моей новой жизни, и нити недоступны мне. Это была просто догадка.
        - Да. Они все остались здесь, чтобы мой друг прошел. И про тот бой и подвиг никто не сложил песен. О нем даже не узнали. Помню только я, благодаря рассказам Тиона.
        - Перескажешь мне?
        - Позже, сиора. Для подобной истории требуется совсем другое время и место.
        - Я спрашивал немного о другом, - снова вернулся к интересующей его теме Тэо. - Сколько было асторэ с Тионом в самом начале? Когда вы стали проигрывать войну, и они пришли к вам.
        - Тот день, сиор… Меня уже выжгли. Что тут сказать? Армия Лавьенды оставила поле битвы за собой. Это случилось под… а, впрочем, не важно. Прекрасный город тогда оказался стерт в пыль, и сейчас о нем нет даже записей в Каренском университете. Это было тяжелое ночное отступление, небо горело.
        - Я видела картину, посвященную приходу асторэ. Как раз в Каренском университете.
        - Да, - в голосе Мильвио впервые за столько дней послышалось веселье. - Тоже имел честь любоваться ею. Красивая и талантливая работа. Алое небо, синие ткани, блестящие латы, густые живые тени, втекающие в походный шатер, расшитый золотыми звездами.
        - Но… - Бланка почувствовала недосказанность.
        - Художник не присутствовал при тех событиях, полагаю, он родился лет через шестьсот, так что вы сами можете вообразить, сколько там всего… неточного. Тион в латах, развалившись на троне и опираясь на меч, встречает асторэ. Лик его грозен и прекрасен. Разумеется, он совершенно не похож на себя и старше лет на тридцать, чем было в действительности. Смешное зрелище, учитывая, что шатер пришлось бросить, доспехи Тион никогда не носил, ограничиваясь кольчугой, да и то когда его убеждали военачальники, а вместо свечей был костер, который он разжег из сырых чадящих веток, потому что тогда, по его рассказу, шел жуткий дождь и он замерз, точно собака.
        - Но пламя загорелось синим?
        - Верно, сиора. Не знаю, как асторэ тогда разыскали Тиона, но они явились. Все, кого не нашел Мелистат. Пришли под наши знамена.
        - Тебе не кажется, что у них была своя цель? Без причины никто не ввязывается в чужую войну. Только ради выгоды. Не важно, о ком идет речь, о людях или таких существах, как асторэ.
        - Конечно, мы это понимали. Да и те, кто пришел, не скрывали, чего хотят взамен. Их целью было не победить Мелистата, а уничтожить великих волшебников. Продолжить войну, затянуть ее, чтобы таких, как я, стало гораздо меньше. Чтобы мы вообще исчезли и больше не угрожали им. Никогда. Им очень повезло, что мы были проигравшей стороной и Тион принял помощь. Ему перестала быть важна магия, он хотел лишь мести. И остановить Мелистата. Скованный вряд ли бы пожал протянутую руку тех, кого ненавидел больше жизни из-за перчатки Вэйрэна. Так что все в итоге сложилось, как хотели асторэ. Волшебники добили друг друга. Магию забрал Тион, чтобы спасти остатки мира, который он когда-то так любил. Что же касается твоего вопроса, Тэо, то их было больше четырех сотен, и это был тот топор, что крушил шауттов. Но когда мой друг дошел до Талориса, последние остались здесь. Ты их видел.
        - И все же кто-то выжил.
        - Конечно. Те, кто не полез в мясорубку. Поэтому ты теперь с нами.
        - Но, получается, асторэ обманули сами себя. Когда магия ушла, что-то изменилось в новой эпохе. Наш дар уснул. Рассчитывали ли они на такой исход?
        - Я не знаю. Полагаю, да. Магия не так важна, как все привыкли думать, если она ведет к боли и смерти. Если когда она есть - не выжить. Так что, подозреваю, асторэ отдали ее Тиону с легким сердцем и ничуть не жалели.
        - Но сами стали превращаться в пустых.
        - По счастью, чем больше времени проходило, тем меньше пустых появлялось. Потому что магия в твоем народе проявлялась все реже. Лишь первые столетия это был новый бич новой эпохи. Большинство асторэ, уцелевших в Войне Гнева, исчезли именно в то время.
        Тэо с грустью подумал об этом. Его народ. Народ, который он не знал. Народ, история которого практически не сохранилась. Народ, который до сих пор был не больше, чем сказкой.
        Он для них чужой. И они, как ему виделось, для него тоже. Если бы сейчас им довелось встретиться друг с другом. Что может сказать Пружина, воспитанный людьми и сам считающий себя человеком, кому-то из прошлого?
        Разве что: «мне так жаль, что с вами это случилось».
        Ему, и вправду, было жаль. И их, и себя. Что он никогда не увидит тех, даже не первых, истинных, а вторых, обратившихся людьми, вырвавшихся из цепких лап той стороны и попытавшихся начать все заново. Не сдавшихся, не перешедших на сторону Вэйрэна, не сражавшихся с Шестерыми.
        - Как они смогли отдать свою магию?
        - Полагаю, точно также, как когда-то отдали упомянутым тобой Шестерым. - Бланка, прекрасно слышавшая их беседу, буквально пропела. Во всяком случае, голос у нее стал текучий, точно шелк, и она не стала прятать не то иронию, не то издевку.
        - Ты живешь очень долго и знаешь о природе волшебства куда больше, чем мы все. Ты был одним из тех, кого называли «великими», - обратилась она к Мильвио. - Твой учитель мудрейший волшебник своего времени - Скованный. Твои друзья - легенды. Ты обучался в Талорисе, цитадели знаний, накопленных даже не за века, за эпохи. Ну, и самое важное - ты общался с Тионом уже после того, как все закончилось. Вы были рядом некоторое количество лет. Я очень сомневаюсь, что ты не спросил у него.
        - Обоснованные сомнения, сиора.
        Он не собирался продолжать, и Бланка фыркнула:
        - Тебе не кажется, что мы сейчас вместе в одной дырявой лодке? На середине реки?
        Мильвио вздохнул с усталостью человека, объясняющего очевидные вещи:
        - Я могу вручить тебе лишь ручку от черпака. Она не поможет избавиться от воды или, тем паче, заткнуть пробоину. Ты хочешь узнать самую великую тайну Тиона? Представь себе - я тоже. Конечно же, я спрашивал. Много раз. И всегда получал один и тот же ответ. Хочешь его услышать? «Время не пришло».
        - Секрет, который, скорее всего, передали ему асторэ, он счел нужным унести с собой в могилу, - Тэо вспомнил саркофаг в Туманном лесу. - И я вполне понимаю его. Он хотел забрать магию и не готов был довериться. Чтобы никто не попытался вернуть ее назад.
        - Верно. Потому что в темные годы моей жизни, в моменты слабости, я думал об этом не раз и не два. Что, возможно, волшебство смогло бы погасить пожары и воссоздать разрушенное. Слишком долго меня окружали одни руины, - голос южанина звучал надтреснуто. - Поэтому Тион сделал верно, не рассказав мне.
        - Уверена, у тебя есть догадки.
        - Конечно есть. Пара десятков. Некоторые из них очень похожи на правду. Желаешь услышать их все?
        - Я болтаю исключительно, чтобы хоть как-то занять время. Мне сейчас слишком темно и неуютно здесь. Прости, если повела себя грубо.
        - Твои вопросы закономерны, прекрасная сиора. Но признаюсь тебе совершенно честно - если бы я знал истину, то доверил бы ее только Шерон.
        - Ты все же куда больший человек, чем волшебник. Волшебник бы не рассказал никому.
        - Ну, так я давно уже не волшебник, - весело откликнулся треттинец.
        - Тогда скажи нам еще одну вещь. Ты ведь тоже сюда приходил. - Тэо помнил их прошлый разговор. - Почему лишь один раз? Почему не стал?
        Мильвио вздохнул:
        - Простой ответ, на самом деле. Мне не понравились мысли, которые у меня появились, когда я попал сюда. Не свойственные мне. Не понравились настолько, что я раз и навсегда прекратил игры с зеркалами.
        - Это было связано с Арилой?
        - Конечно. Идеальный способ - надавить на больное. Попытаться рассорить с теми, кого я считал друзьями. А еще пообещать не только ее, но и силу, если я буду на стороне моего «великого учителя». Маленькая ложь, которая способна наворотить множество бед. Полагаю, шаутты изначально подсунули Мариду после Аркуса идею создать все это, и Гвинт первым попался в сети. Он часто ходил этими тропами. А после потерялся в самообмане. Что он самый лучший, что Нейси любит его, что следует изучать искусство, которое долгие годы было под запретом у волшебников. Результат вам известен.
        - Значит, для тебя важнее оказались друзья?
        - Друзья всегда важнее магии, сиора, - серьезно и веско ответил треттинец. - Привязанности, дружба, любовь, слово, которое следует сдержать - именно это делает нас людьми, а не тварями, вроде шауттов. Пока есть те, ради кого стоит умереть, ты настоящий.
        - А как же Тион? Как он выдерживал все, что ему показывали здесь? - Тэо осторожно перешагнул через зеркальный шип, торчащий из земли.
        - Он мог видеть ложь. Она стекала с него, точно вода.
        - …Кто здесь?!
        В бесконечном непрерывном шепоте внезапная новая фраза была словно удар секиры. Тяжелый. Внезапный. Резкий.
        Его нельзя было не заметить. Пропустить. Проигнорировать.
        И поэтому они все остановились, словно врезавшись в стену.
        - Кто здесь? - повторил голос, теперь в нем слышалось не сухое равнодушие, а испуг.
        Мильвио обнажил фальчион, прищурившись, глядя куда-то во мрак.
        - Ждите.
        Он шагнул в сторону ближайшего висящего осколка.
        Голос, исчезнув, породил зловещую тишину, опустившуюся на их плечи.
        Мильвио не появлялся минуту. Две. Бланка нервно пошевелилась, облизнула губы.
        - Ты слышишь его?
        Тэо покачал головой, затем понял, что она не увидит ответа:
        - Не слышу.
        И решительно двинулся вперед, несмотря на приказ южанина остаться на месте. Семь быстрых шагов - и Мильвио вытянул руку, перегораживая путь.
        Света в полумраке оказалось достаточно, чтобы разглядеть круг среди выжженной травы и сероватые обрезки лоскутов, похожие на лепестки мертвых увядших цветов. Ворох старого тряпья, покрытого седой пылью, оказался высоким, примерно акробату по бедро, и пах старым заброшенным домом.
        Отталкивающе. Чуждо.
        Тэо не сразу понял, почему Мильвио столь напряжен, до того момента, пока «тряпки» едва заметно не пошевелились. И тут точно пелена упала с его глаз, Пружина увидел то, что перед ним, совсем иначе. Не просто ворох старой ткани, о нет.
        Мантия с капюшоном. Человек, сидящий на земле.
        Он смотрел на них, а они на него.
        - Ты… - прошелестел шепот из-под капюшона. - Ты.
        Тэо ощутил на себе взгляд.
        - И один из твоих прихвостней. Все же я не смог убежать… Все же не смог. Прятался, но ты нашел. Хоть сейчас послушай. Я не делал этого. Не убивал ее.
        - Знаю, - голос у Мильвио был, точно вороний грай. - Теперь знаю.
        - Тогда зачем тебе преследовать меня? Хочешь уничтожить всех, кто не встал под твои знамена, прежде чем пойти к Мелистату? Оставь. Забудь. Забери своего пса и пройди мимо, Тион.
        Говоривший пошевелился, и капюшон сполз с его головы, обнажая череп, обтянутый морщинистой пятнистой кожей. Запавшие маленькие слезящиеся выцветшие глаза. Едва видимые губы, редкие зубы и бледное облако седых волос, липнувших к голове.
        Человек, сидевший перед ним, был очень стар. Пожалуй, самый старый из всех, кого когда-либо встречал Пружина. Лишь призрак человека. Память о нем. Дым от задутой свечи.
        Мгновение, и его не станет.
        Из вороха поднялась рука. Истончившаяся, хрупкая, словно веточка. Дрожащие пальцы коснулись глаз, смахивая слезы.
        - Я заблудился, - прошелестел он. - Потерялся в страхе и снах. Утратил магию, основу моей жизни. Это ведь ты. Только ты мог забрать ее.
        - Я не Тион, Марид.
        Старик подвигал челюстью в глубокой задумчивости, но его странные глаза не отрывались от Мильвио.
        - Моя память. Уходит. Утекает. Я не смог найти дорогу назад, когда лишился волшебства. Кто-то запер все двери. Я стучал, бился, кричал. Обещал. Молил. Угрожал. Я готов был на все, лишь бы выйти. А потом забыл, зачем мне это надо. Ты Тион. Я чувствую в твоем сердце его силу.
        - Лишь крохи, что дают мне жизнь.
        - Я разбираюсь в том, как звучит ложь.
        - Ты запутался в ней, старый враг.
        - Я потерялся, но найду дорогу назад. Надо лишь вспомнить, что растет на Талорисе. Абрикосы? Я помню белые цветы. Или розовые? - старик наморщился, с усилием пытаясь ухватить ускользающее воспоминание. - Помоги мне. Или убей. Или… уйди.
        Мильвио с некоторым сомнением убрал фальчион обратно в ножны.
        - Ты оставишь его?
        - Он жил здесь веками. Не собираюсь ничего менять. Для нас опасности нет.
        Сухой кашель, точно горошины катятся по полу, ударил им в спину.
        - Вихрь, - капюшон снова был у него на голове. - Я вспомнил. Ты похож на него. Только немного старше. Это, и вправду, твой призрак? Зачем ты взял его облик, Тион? Разве он не был верен тебе, твоей глупости, твоей мести? Правая рука, яростный ветер, убийца моих лучших армий. Наивный дурак.
        Мильвио обреченно вздохнул, понимая, что ничего не докажет, а Марид продолжил:
        - Я был у Ласориса, видел, как Войс и Лавьенда сражались в тот день, среди розовых колонн и хрустальных гребней ее башни. Она переиграла его, хоть и была тяжело ранена, выжгла и он пал с высоты вниз, на острые камни. И его мерзкий ветер не помог хозяину.
        Смех был также тускл, как и голос. Призрак смеха.
        - Абрикосы или яблони? - казалось, хозяин потерял всякий интерес к прошлой теме. - Помоги мне, Тион. По старой памяти. Только ты да я остались. Все мертвы. Я забываю их имена, образы смешиваются, тают. Сколько я здесь?.. Я слишком слаб и все чаще блуждаю в кошмарах.
        - Яблони, - произнес Мильвио. - На Летосе всегда цвели яблони. И в тот год, когда в школу вернулся Тион, было также.
        - Хм… Яблони и альбатросы. Да. Ты прав.
        Его плечи затряслись, и Тэо понял, что старый волшебник плачет.
        - Я так устал… Когда мы заблудились во тьме? В чем была наша ошибка? Скажи.
        - Мы были молоды. Глупы. Нас сжигала ярость. Мы сражались за правое дело. Поддерживали друзей. Мстили за них. Считали себя всемогущими. Думали, что нам позволено все. Простые люди для нас были не больше, чем игрушки, а магия лишь удобным инструментом. Никто не думал о последствиях и не желал слушать противоположную сторону. Мы творили что хотели. Играли в войну, пока она не стала играть нами. Никто первым не сказал «стоп»! Выбери любой вариант из перечисленного. Или все. Не ошибешься.
        - Я виноват больше других. Если бы я не поддался на уговоры Гвинта и сберег для тебя последнего д’эр вин’ема, как ты просил. Ты в тот день вернулся бы в Талорис, возможно она была бы с тобой, подальше от Мелистата. Возможно, ничего бы не случилось. Но я уступил. Его крыса всегда нервировала меня, она видит больше, чем должна, в наших сердцах. И ты устроил бойню ради красивых глаз.
        - Да… он устроил. А я так и не решился спросить, жалел ли он о содеянном? Я бы тогда не жалел. И вот это самое страшное. - Мильвио достал кинжал, бросил его рядом с Маридом. - Тебе. Последний дар тому, кто был мне братом когда-то. Если поймешь, что больше не в силах существовать в этом отвратительном месте, поставь финальную точку.
        И он пошел прочь, а Тэо отправился следом, к ждущим их Бланке и дэво.
        Несколько минут все четверо продолжали путь в тишине, а после до них донесся шепот:
        - Абрикосы цвели… Абрикосы.
        Глава девятая
        Тьма против тьмы
        Некогда Даиратом именовали не кладбища, а первый город, основанный тзамас задолго до создания Единого королевства. Говорили, что это было место благоденствия, где ничто не напоминало жителям о страшной власти смерти. Где каждый проживал век и больше, ибо властители мертвых могли повелевать и жизнью. Лечить, защищать, поддерживать тех, кого они считали своими.
        Когда все изменилось? Когда в Даират пришла тьма и населять его стали лишь кости и склепы? Полагаю, в год, когда некроманты обезумели и перестали быть людьми.
        ИЗ ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИИ. КАРЕНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
        Шерон не помнила, сколько раз за жизнь держала Фэнико в руках. Дважды? Трижды? Но точно ни разу не извлекала его из старых, потертых и совершенно непримечательных ножен.
        Считала это… неприемлемым. Все равно, что зайти в чужой дом без приглашения.
        Положив его себе на колени, она ощущала приятную тяжесть старого, если не сказать древнего оружия. И наконец решилась. Обхватила оплетенную рукоять, потянула, и меч, словно поколебавшись, решая, достойна ли она такой чести, слабо прошелестел.
        Металл оказался у нее перед глазами. Близко-близко и она прекрасно разглядела в его глубине знакомые черные прожилки. Точно так же выглядел ее браслет. Их создал один мастер, и теперь она это знала.
        Шерон видела все царапины, щербинки и вмятины, оставшиеся на клинке.
        Меч, который создала та, кого считают богиней. Им владел другой бог, названный брат Мерк. А после него череда таувинов, и затем двое великих волшебников.
        - Столько войн. Столько крови, - прошептала Шерон, проводя ладонью по прохладному металлу. - Ты забрал многих. И все же я чувствую в тебе так много света. Гораздо больше, чем от друга на моем запястье.
        Она с большой осторожностью взялась за рукоятку, широким хватом, ощущая вес оружия. Намного тяжелее клинка, что когда-то подарил ей Мильвио. Фэнико был создан не для ее роста и не под ее силу. Указывающая решительно сжала пальцы, сделала широкий шаг вперед и вправо, вскидывая меч, укладывая клинок на правое плечо.
        «Цапля охотится на рыбу в камышах». «Цапля стоит на одной ноге». «Цапля вытягивает шею».
        Одна стойка, два быстрых удара. Все оказалось гораздо сложнее, чем с ее одноручным мечом. Вес, длина, излишняя инерция. Двигаясь с таким оружием, приходилось вместо скупых ударов и уколов увеличивать амплитуду клинка и следить за балансом, чтобы он не «утащил» ее за собой, не выбил из равновесия.
        «Цапля идет по высокой воде». «Цапля сушит перья в лунном луче». «Цапля приветствует журавля».
        В зал, где она находилась, втекал рассеянный утренний свет. Удивительно холодный для этого времени года, хотя еще вчера ей казалось, что духота в Рионе прижимает к земле. Мильвио ушел, отправился в неизвестность через зеркало Кара, и Шерон не могла выбросить из сердца тревогу о друзьях.
        Испытывала полное бессилие от своей бесполезности. И… ужас. От понимания того, куда они пошли и к кому. Когда Нейси (про себя Шерон называла эту сущность так) только появилась, тзамас ощутила себя жалкой мошкой перед мощью, что прошла мимо нее. Если бы это создание только захотело их прихлопнуть, оно бы это сделало.
        «Цапля ломает медовые соты». «Цапля идет по кувшинкам». «Цапля прогоняет тень».
        Она остановилась так резко, в длинном низком выпаде, с прямыми вытянутыми руками, что заныли плечи. Медленно выдохнув, Шерон осторожно выпрямилась, не слишком изящно из-за быстро накатившей усталости, вновь положила клинок на правое плечо.
        В этот момент она увидела стоявшего в дверях мужчину в одежде цветов гвардии герцога.
        Высокий зеленоглазый треттинец, с сединой уже давно поселившейся в усах, годился ей в отцы. Широкими плечами он закрывал дверной проем и чем-то напомнил Дэйта, с той лишь разницей, что уроженец Горного герцогства был еще массивнее и куда сильнее зарос бородой.
        Мильвио представил его перед уходом, но ей пришлось приложить волевое усилие, чтобы вспомнить имя.
        Альберто? Альфредо? Нет. Адельфири. Сиор Адельфири де Ремиджио. Лейтенант второй роты гвардии его светлости.
        - Сиор де Ремиджио, что привело вас?
        Указывающей показалось, что ей удалось смутить его этим вопросом.
        - Пора покидать дворец, сиора, - голос у него не был голосом солдата. Скорее уж певца. Глубокий, чистый, тягучий. - Какие будут приказы?
        Она неспешно, очень аккуратно, убрала Фэнико обратно в ножны, собираясь с мыслями. Мильвио говорил ей, ведь говорил, но в тот миг это было столь не важно…
        - Приказы?
        - Ваши вещи, сиора. Нам собрать их? Сколько человек с вами? Когда мы планируем выехать? Предпочитаете путешествовать в седле или найти вам карету?
        Шерон вытерла рукавом мокрый лоб, ощущая, как ткань платья липнет к вспотевшему телу.
        - Я не обременена вещами. Лишь сумка, да он, - она хлопнула по мечу. - Со мной одна женщина и двое мутцев. Нам достаточно четырех лошадей. Что до отъезда… - Шерон бросила взгляд в окно. - Через час мы можем выехать.
        С сегодняшнего дня он начальник ее охраны по распоряжению герцога. Она не очень-то в этом нуждалась. Не видела причин для того, чтобы быть окруженной солдатами, но Мильвио сказал «не спорь с ним из-за пустяков», а Лавиани буркнула: «…охрана может быстро превратиться в надсмотрщиков или убийц, но Фламинго прав. Не спорь. В нынешние времена пригодятся».
        - Вы командир роты, так?
        - Да, сиора.
        - Рота это сколько?
        - Восемьдесят три человека, сиора, - ответ прозвучал невозмутимо, а она на мгновение зажмурилась, чтобы осознать количество незнакомых людей, которые должны охранять ее.
        Де Ремиджио расценил ее реакцию совершенно иначе.
        - Не волнуйтесь, сиора. Вы не обязаны платить нам жалованье. Это забота владетеля.
        Шерон издала сдавленный смешок. Жалованье? Вот уж о чем она совершенно забыла. И зря. Ведь содержать роту дворян, восемьдесят с лишним солдат, стоит очень дорого. …Думала она о шауттах и людях, которые лягут, встав между демонами и ею.
        Сколько еще чужих жизней рухнет к ее ногам?
        Ужасная ответственность.
        Мотыльки продолжают падать на уже треснувшее стекло. Она нисколько не заблуждалась в том, что еще ничего не закончилось.
        Дар полон мрачных сюрпризов.
        - Сколько воинов в роте недовольны решением герцога?
        - Сиора? - он не понял или сделал вид, что не понял.
        Она вздохнула с видом человека, которому предлагают принять участие в дворцовой игре - не замечать и не видеть то, чего не следует. Играть не хотелось. Не сегодняшним утром. Не в тот час, когда ей в руки попал Фэнико. Не тогда, когда где-то в тенях происходит то, на что указывающая никак не может повлиять.
        - Сколько ваших людей считают, что охранять тзамас недостойно для них?
        - Сиора… - воин смутился. - Мы солдаты и…
        Она посмотрела на него, и он осекся. Шерон подумала, когда у нее появился такой взгляд, что перед ним бледнеют люди, способные свернуть ей шею одной рукой?
        - Давайте, лейтенант, не станем начинать наше знакомство с недоговоренностей, - она постаралась, чтобы ее голос звучал дружелюбно. Так, словно разговаривала с рыбаками в Нимаде, которые знали ее с колыбели. - Люди, которым нельзя доверять, могут подвести в самый неожиданный момент. Так сколько?
        На этот раз он выдержал ее взгляд и ответил твердо:
        - Ни одного, сиора. Я буду ответственен перед вами за любые проблемы с моими воинами. Но их не будет. Гвардейцы знают свое дело. Не подведут.
        - Хорошо. - Она не стала настаивать, предоставляя ему самому разбираться с этим. - Тогда не смею вас задерживать. Увидимся через час.
        - Да, сиора, - он смог сохранить лицо безучастным, лишь в глазах промелькнула тень благодарности. - Позволите ли вы дать совет?
        - Полезные советы всегда в цене, сиор.
        - Меч сиора де Ровери не очень удобен для вас. Я бы советовал подобрать что-то более легкое, под вашу руку. Если прикажете, я найду в арсенале подходящий.
        - Благодарю, добрый лейтенант. Но теперь меня охраняют восемьдесят три меча, и в восемьдесят четвертом нет нужды. А этот я лишь храню до возвращения хозяина.
        Он поклоном показал, что услышал и принял сказанное:
        - За дверьми, на часах, останутся шестеро моих людей, сиора. Просто позовите, если что-то понадобится.
        Лейтенант ушел, и Лавиани, сидевшая все это время на карнизе, забралась в окно, немного удивив Шерон.
        Сойка склонила голову сперва в одну сторону, затем в другую. Указывающей она напомнила грифа, который с интересом рассматривает невесть как оказавшуюся перед его клювом еду.
        - Ты выбрала довольно странный способ визита. Через дверь было бы проще.
        - Там полно гвардейцев и у них серьезные рожи. Проще стать королевой Пубира, чем пройти мимо них без трех десятков вопросов. А у меня голова болит, и я не выдержу даже дюжины от этих попугаев. Так что мой выбор - обходные пути. Ну и как твое самочувствие?
        - Довольно скверное.
        - Судя по тому, как ты крутила этой железякой, ты вполне крепко стоишь на ногах. Даже этот усатый пень выглядел впечатленным.
        - Я смогла бы выиграть у кого-то из его людей?
        - Ну… - Лавиани потерла подбородок словно бы в задумчивости. - Я никого из них не видела в деле. Но учитывая, что это гвардия герцога. Они треттинцы. Здесь лучшие школы фехтования в мире (хотя другие герцогства иного мнения)… Полагаю, тебе удалось бы справиться с одним из них.
        - Только с одним?
        - Если бы он вышел против тебя после жутчайшей попойки, с больной головой и желанием дать себя убить первому встречному.
        Шерон рассмеялась. Лавиани, что удивительно, не стала сохранять серьезную мину и рассмеялась тоже.
        Когда смех отзвенел, сойка вздохнула:
        - Что-то мне тревожно в последние часы. Бланка верит евнухам в юбках, Мильвио тоже. Я же верю своим глазам и опыту. Облако был редкостной дрянью еще во времена мелкой собачковости. Теперь же эта тварь влезла в тело великой волшебницы… или кто там влез… Как справиться со львом, когда не мог совладать с крысой? Наша новоявленная богиня вообще понимает?
        - Нет. Но, видишь ли… Ей это и не надо. Я помню, что случилось в Эльвате, когда она коснулась статуэтки. Помню ее в даирате. И в Аркусе. В Аркусе тоже прекрасно помню, что у нее получилось сплести с искари. В ней спит прошлое, пускай Бланка и не признает этого. И оно помогает.
        - То есть, мы будем опираться на прошлое, рыба полосатая? Надеяться на то, что оно вывезет?
        - Как говорит Мильвио, в прошлом скрыты бездны знаний. Почему бы Бланке не черпать из них, благодаря тому, кто она есть.
        - Мири, - сойка скривилась, точно от горькой ягоды. - Вот мы уже несколько раз об этом говорили. Но все же. Ты веришь?
        - Еще десять лет назад я не верила, что когда-нибудь покину Летос. Стану тем, кто я есть. Встречу великого волшебника. Полюблю его. А ты меня спрашиваешь, верю ли я, что рядом с нами Мири? Да, я хочу в это верить. Но во что я точно верю, так это в Бланку. Я видела, на что она способна, и эти дэво… Они обладают умениями, которые хранил Храм. И готовы ими делиться с ней. Так что очень надеюсь, у них все получится… Меня приглашает герцог.
        - Я уже поняла, - Лавиани сразу насупилась. - Не горю желанием видеть этого ублюдка до поры до времени. Но придется пересилить себя. Есть подробности?
        - Он в нескольких днях пути на запад от Рионы.
        - А ты ему нужна в качестве ручной зверушки?
        - Это была моя инициатива, увидеть его.
        - Да, ну? - сойка сощурила глаза. - Ты решила его укокошить и сделать мне лучший подарок в жизни?
        Указывающая посмотрела укоряюще, и бывшая убийца Ночного клана сказала:
        - Ладно. Я помню, что обещала Мильвио. Не трону его, пока все не закончится. Так зачем тебе Анселмо?
        - Хочу получить разрешение.
        Сойка несколько секунд ждала продолжения, но Шерон не спешила ничего объяснять.
        - Какая ты таинственная. Ну и ладно. Кстати, город, куда мы едем, называется Твечче и путь к нему тебе очень понравится.
        - Отчего же?
        - Тракт идет по самой границе Мертвых земель. Можно будет насладиться прекрасными видами пустошей и вспомнить, как мы радовались одному тощему кролику на троих.
        Она не привыкла к конной езде, хотя и умела держаться в седле. Но столь долгое путешествие давало о себе знать: болью в спине, словно в низ поясницы забили маленький гвоздь, стертыми бедрами, судорогами в пальцах рук.
        Они мчались на запад по пустому рассохшемуся тракту, и солнце здесь, далеко от столицы, непривычно яркое, первую половину дня жгло спину даже через одежду, а во вторую стало зло светить в лицо, слепя глаза, пока наконец не скатилось за низкие холмы.
        День выдался тяжелым, пыльным и невероятно длинным. Шерон казалось, что, возможно, это самый долгий и мучительный день в ее жизни, но она понимала, что это лишь сиюминутное впечатление. Когда умер Димитр, было ничуть не легче. Когда исчезла Найли, или когда она пришла за костями в даират. Также указывающая знала, что в будущем подобных дней будет, вероятно, множество.
        Она до сих пор ощущала сомнение в душе, верно ли поступает? Многие на ее месте остались бы недалеко от столицы, ожидая возвращения друзей. Правильный поступок. За который не стыдно.
        Но также она знала, что порой следует оставлять за спиной самое дорогое, что у тебя есть, чтобы спасти его. Этим Шерон и собиралась заняться.
        Хоть как-то шагнуть вперед, добавить щепотку шансов к их призрачной победе, в которую сейчас не верил даже Мильвио.
        Тяжеловооруженный отряд скакал через пустоши приграничных областей Треттини, поднимая в воздух облако пыли, и Лавиани улучила минуту буркнуть через платок, повязанный на лицо, какое счастье, что они не плетутся в хвосте колонны и не жрут песок ложками.
        Шерон не считала количество человек в отряде. Все ли там были, по уверениям сиора де Ремиджио, или все же кто-то решил не продолжать с ней путь. Видела сталь кирас, мечи, открытые кавалерийские шлемы, луки и копья.
        Глаза.
        Глаза она тоже видела.
        Серые, серо-зеленые и зеленые. Всех оттенков этих цветов.
        Смотрели они на нее кто с любопытством, кто с пристальным вниманием. Но злости не было. И страха тоже, не говоря уже об отвращении. Неплохо на первое время.
        Кроме солдат были и слуги. Больше трех десятков. При коротких мечах и с арбалетами. Темп продвижения оказался не быстрым, вокруг никаких городков, лишь несколько оставленных приграничных деревушек и отсутствие возможности поменять лошадей на свежих, так что приходилось щадить этих, чтобы они сохраняли силы.
        Лейтенант де Ремиджио вместе с двумя сержантами ехал рядом. А вот дэво оказались где-то позади, среди слуг, ничуть не чураясь таким соседством и не обращая внимания на пылевое облако, скрывавшее небо.
        К вечеру, после нескольких остановок, во время которых в первую очередь заботились о лошадях, а не о людях, они добрались до приграничной деревушки, разбитой на небольшом скалистом холме. Змейки трех терракотовых улиц, петляя среди каменных одноэтажных домов, взбирались мимо свечей кипарисов на вершину, увенчанную маленьким храмом Шестерых.
        - Флумери, сиора, - сказал де Ремиджио, стягивая с лица побелевший от пыли платок. - Здесь заночуем.
        Лавиани скептически хмыкнула, сказав вместо Шерон:
        - Сотня голодных рыл, еще столько же лошадей. Мы вообще поместимся туда?
        - Здесь разводят овец, и жители проводят несколько ежегодных ярмарок для южных провинций, - лейтенант довольно быстро понял, что спутница тзамас не любит, чтобы ее называли «сиора». Не понять было сложно, особенно когда сойка кривилась, словно ее вот-вот хватит удар. - А приезжают сюда даже с севера. Много людей. Там, за холмом, целое поле, овины и фермы.
        - Тут везде поля, рыба полосатая. Считай до Аркуса, а может и дальше. Овцы, значит. Тогда понятно, отчего здесь такая стена. Овцу-то она конечно остановит.
        Стена, окружавшая деревушку, то и дела нырявшая в заросли жимолости и ярко пахнущего, нагретого солнцем самшита, была сделана кое-как, из первых попавшихся под руку строителям камней, и едва достала бы Шерон до подбородка, если б та спешилась.
        - Здесь не от кого защищаться. Редкие разбойники если и захаживают, то их ловят люди местного барона.
        - Далеко его замок? - Шерон отпустила поводья, и усталая лошадь сама пошла к пока еще не закрытым воротам.
        - Два часа пути, сиора. Я решил, что вы вряд ли желаете провести это время в седле. А здесь живут гостеприимные люди. И мою роту хорошо знают.
        Девушка лишь устало кивнула, соглашаясь с ним. Требовалось отдохнуть перед следующим днем пути.
        Она проснулась в середине ночи. Резко. Мгновенно. Словно упала в ледяную воду.
        Рывком села на узкой кровати, растеряв всякий сон, машинально собрала растрепавшиеся волосы, откинула назад.
        Шерон опустила босые ступни на прохладные плиты пола, проходя мимо стола, взяла бокал с водой, куда перед сном добавила мед, с ногами забралась на подоконник, сев у открытого окна, вдыхая аромат горькой травы, теплой летней ночи, далекого костра.
        Луна уже начала убывать, но светила ярко, заливая серебром бесконечную степную пустошь с редкими деревьями и далекими, едва угадывающимися каменистыми кряжами на юге. В деревне, сильно опустевшей после событий в Рионе, стрекотали сверчки, и их песню подхватывали ночные насекомые в полях.
        Невозможно поверить, что всего лишь в дне пути отсюда последние дни доживал великий город. Мыслями Шерон обратилась к Мильвио, но горечь расставания быстро сменилась тревогой, стоило лишь ей сделать несколько глотков воды.
        В голове прояснилось, и указывающая, нахмурившись, вернулась к своему пробуждению. Ее что-то встревожило.
        Смерть.
        Что же еще? Конечно, чья-то смерть.
        Она вздохнула, закрыла глаза и потянулась вперед, к деревне и ближайшим окрестностям. Сразу же наткнулась на погост. Ее он тянул так, как ночную бабочку привлекает свет масляного фонаря. Древние могилы, старые могилы, свежие могилы.
        Шерон заставила себя не вслушиваться в беспокойное перешёптывание мертвых. Раньше оно ее пугало и тяготило, теперь это был лишь постоянный фон. Привычный, словно шелест моря.
        Стала исследовать дом за домом, нашла на вершине холма, совсем недалеко от храма Шестерых пожилого человека, который умирал. Но не умер. Его время ухода на ту сторону придет лишь через несколько дней.
        Дальше. Еще дальше. Новая жизнь. Это она тоже теперь чувствовала. В овине родился ягненок.
        Дальше…
        Шерон проверила всю деревню, вслушалась в каждый дом, но… никто не умирал здесь в последние дни.
        Она сжала правой рукой запястье левой, чувствуя под кожей границу чужеродного предмета. Браслет молчал. Указывающая лишь чувствовала спящую в нем великую силу, ту, которую из-за событий в Рионе она теперь не могла черпать.
        - Помоги. Что меня тревожит?
        Нет ответа. Он давно не лез к ней с советами, убеждениями и поддержкой. Они уже все обсудили друг с другом, решили. Заключили этот негласный союз, и артефакт Мерк принял указывающую, не убил, как множество других тщеславных тзамас до этого. Теперь его как бы не существовало. Он стал Шерон, отдав ей полное право решать их судьбу и действовать так, как посчитает нужным новая хозяйка.
        Понимая, что не заснет, девушка оделась, вышла из дома, который предоставили ей и Лавиани, на ночную улицу. Когда скрипнул засов, силуэт сойки обозначился на серебристом прямоугольнике лунного света. Убийца Ночного клана ничего не спросила и не сделала попытки остановить.
        Перед дверьми, на каменистой площадке, ярко горели два высоких факела, освещая шестерых гвардейцев. Те прекратили тихий разговор, когда вышла Шерон, подтянулись, подчеркнуто не глядя на нее.
        Ей дали пройти не больше пяти ярдов, а затем она услышала шаги.
        - В этом нет нужды, - обернулась Шерон. - Ни к чему охранять меня здесь. Останьтесь.
        Один из них, самый низкорослый, с лихим васильковым беретом на курчавых волосах, посмотрел дерзко, но голос звучал очень вежливо. Подчеркнуто вежливо:
        - Просим прощения, сиора. Но приказы нам отдает наш лейтенант и приказ был четкий: сопровождать вас и защищать, если что-то случится.
        - Ваш лейтенант… - задумчиво протянула она.
        Возможно, этот человек был из тех, кто не желал служить тзамас, но выполнял свой долг перед гвардией, в которую его приняли. А может он был просто дерзок из-за того, что именно ему выпало в эту ночь, после тяжелой дороги, охранять ту, кто не нуждался в охране там, где самым опасным существом были овцы. А, может, ей просто показалось скрытое недовольство.
        Будь она мужчиной, командиром, следовало бы показать себя. Заявить, кто здесь главный, четко объяснить, что ее приказы не обсуждаются. Что-нибудь придумать, дабы заслужить их внимание. Понимание. Симпатию. Преданность. Или еще, рыба полосатая, пойми чего.
        Но она не была мужчиной. Командиром. И не желала показать себя перед этими людьми. Хотят не считать ее главной - пусть так. Пока это не касается вопросов жизни и смерти она не станет им мешать в такой малости.
        - Как ваше имя, сиор?
        Он замешкался лишь на мгновение, снял берет перед поклоном:
        - Никколо де Серра к вашим услугам.
        - Что же, сиор де Серра. Я отмечу вашу верность приказам и поблагодарю лейтенанта за такую охрану.
        Она вспомнила о Фэнико, о том, что не хотела оставлять меч без присмотра, даже если рядом Лавиани. Это была ее ответственность перед Мильвио, а не чья-то еще. Под взглядами солдат Шерон вернулась в дом, чтобы появиться с бастардом.
        Нести его было неудобно из-за длины, девушка вполне понимала, что в глазах гвардейцев она выглядит по меньшей мере нелепо. И, конечно же, сиор де Серра не преминул спросить с наигранным уважением:
        - Позволено ли мне спросить, зачем сиора носит с собой этот меч?
        Она посмотрела ему в глаза и ответила со всей возможной серьезностью, ничуть не сомневаясь в реакции:
        - Вы защищаете меня, а я буду защищать вас.
        Треттинец не смог удержаться от ухмылки:
        - Конечно, сиора. Простите мой вопрос. Я полагал, для защиты вы используете иные силы, не честный металл. Моя ошибка.
        Шерон про себя порадовалась, что рядом нет Лавиани в дурном расположении духа, которая бы что-нибудь могла сделать с этим спесивым сиором.
        Ее тянуло вниз. К воротам, на окраину. По узкой улице, мимо ароматных кипарисов, колодца, дворов, откуда их облаяли проснувшиеся собаки. Туда, к низкой каменистой ограде-стене, близко-близко к тракту, к полям, за которыми всего-то рукой подать до Мертвых земель.
        Она остановилась возле стены, уколовшись о какую-то колючку, прислонила к камням меч и, забыв о гвардейцах, слушала ночь. Стрекот насекомых, редкие вскрики какой-то птицы, потрескивание факела за спиной.
        Достала из сумки кости, подержала их в ладони, ощущая знакомую приятную тяжесть.
        - Сиор де Серра.
        - Да, сиора.
        - Что не так?
        - Сиора?
        Она провела рукой, указывая на поле под звездным небом.
        - Слабый запах костра из Мертвых земель. Он едва уловим, но я его ощутила у окна. Костер на юге. Это правильно?
        - Пастухи, сиора. Они не подвержены предрассудкам и заходят чуть дальше, чем позволяют себе другие люди. Овец в этом краю великое множество, а там щедрая земля и сытная трава.
        - Я не вижу огня.
        - Полагаю, если подняться к храму, а еще лучше - забраться на его шпиль, огонь можно попытаться разглядеть, сиора. А отсюда - не получится.
        - Там, где вы стояли на часах, высокое место. Хороший обзор. Кто-нибудь из вас видел огонь?
        - Я, сиора, - помедлив, признался воин с крепким подбородком.
        - А когда мы спускались?
        - Не обратил внимания, сиора.
        - Огонь погас. И запаха дыма нет, хотя ветер не изменился.
        Гвардейцы, не понимая, переглянулись между собой.
        - К чему вы клоните, сиора? - подозрительно спросил де Серра. - Чем вас так беспокоит костер пастухов? В конце концов они просто могли затушить его и лечь спать.
        - Или нет, - раздался голос из темноты и все, кроме Шерон, видевшей Ради, вздрогнули. - Ты ведь чувствуешь, дитя белого пламени? Смерть подняла тебя с постели.
        - Сейчас я не чувствую никакой смерти, дэво. Слишком далеко.
        - Сон расширяет границы дара тзамас.
        Она с тревогой посмотрела в ночь.
        - А как почувствовал это ты?
        - Никак. Я прочитал об этом в Медной книге Храма. Мири любит тебя и просила защищать.
        - Твоя Мири или та, что ушла в зеркало?
        - Разве есть между ними разница? - невинно поинтересовался тот, избегая прямого ответа. - Я лишь ее след. И подталкиваю тебя, словно ветер, который разгоняет туман сомнений. Доверяй своему дару. Он никогда не лжет.
        Ради улыбался. Словно любимая богиня поцеловала его в лоб.
        - Ты счастлив.
        - Да. Ибо выполнил ее волю, которая ожидала тысячи лет.
        Шерон вздохнула и приказала:
        - Разбудите лейтенанта, сиор Серро. Пусть поднимает роту. Шаутт близко.
        На этот раз никто спорить не стал.
        Лейтенант Адельфири де Ремиджио выглядел мрачнее тучи. Взъерошенный спросонья, он стоял без шляпы, уперев большие кулаки в бока, не перебивая слушал Шерон.
        - Шаутт, значит.
        - Один. Может быть двое. Пастухи убиты, я почувствовала их смерть. Огонь погашен, чтобы его цвет раньше времени не поднял тревогу в деревне. Это сделали мэлги, полагаю.
        - Сколько времени прошло с тех пор, как сиора вышла из своих комнат? - вопрос предназначался Серро.
        - С полчаса, командир.
        - Они не спешат.
        - Это мэлги! - без всякого уважения фыркнула Лавиани, которая, пожалуй что, была куда более мрачна, чем треттинец. - Они не глупее нас с вами.
        Последняя фраза прозвучала так, что можно было понять - уж сойка-то знала, кто рядом с ней умный, а кто непроходимый дурак.
        - Они не имеют привычки бездумно ломиться вперед, даже ради такого лакомства, как человечина. У них есть разведчики и, если они поймут, что силы неравны, пройдут мимо. Найдут другое место. В противном случае сперва окружат, снимут часовых, поставят стрелков и метателей копий на удобные позиции, а после уже начнут сжимать клещи, чтобы никто из добычи не сбежал.
        Сиор де Ремиджио, несколько удивленный такими познаниями у женщины, все же нашел в себе силы кивнуть, показывая, что принял к сведению услышанное.
        - Не дожгла ты их. Эти твари все-таки полезли из Аркуса, - обратилась Лавиани к Шерон. - Скорее всего, разрозненными отрядами по всей линии границы Мертвых земель, иначе бы здесь уже все кишело. Где те патрули, которые обещал ваш герцог? Они должны были предупредить о появлении этих мразей!
        - После того, что случилось в Рионе, отряды с южной границы отозваны. Они нужны у Лентра.
        - Мне надо говорить, что теперь, если только их много, все ваши тылы уничтожат, и армия не будет получать припасы?
        - Не учи меня военному делу, служанка.
        Сойка увидела, что Шерон качает головой, прося прекратить эту ненужную сейчас беседу, и с сожалением прикусила язык. «Служанка» ее отнюдь не разозлила, а повеселила.
        Если вообще хоть сколько-то уместно веселье в данной ситуации.
        - Я не буду учить, но дам совет, сиор, - сказала указывающая. - Отправьте вестового к барону. И дальше, к герцогу. На самой свежей из лошадей.
        - Отправил трех, сиора.
        - Вы намерены дать бой?
        - Не вижу иных способов, сиора. В деревне сейчас почти две сотни человек. Отступить к замку и оставить их без защиты, это обречь людей на страшную участь.
        - Кто-то из них может помочь нам? - Шерон помнила, как весь «Радостный мир» сражался с мэлгами у Мокрого камня.
        А еще она помнила тех, кто не пережил ту ночь.
        - Здесь в основном пастухи, да ловцы зверья. Есть какое-то количество бывших солдат, но это не даст нам перевеса.
        - Пастухи и ловцы зверья - хорошие лучники и пращники, рыба полосатая. А те, кто идет на кабанов, знают, как держать копья. Лучников на крыши, копейщиков на узкие улицы в поддержку к вашим воинам.
        - Советую прислушаться к сиоре Лавиани. И она, кстати говоря, не моя служанка, а охотник на мэлгов.
        Один из двух сержантов, которого, как слышала Шерон, в роте называли Мешок, до этого все время стоявший с каменным лицом, округлил глаза. Впрочем, стоит заметить, что сойка тоже едва сдержалась.
        - Хоть я и никогда не видел мэлгов, но уже позаботился о том, чтобы разбудить всех в деревне, - Сиор де Ремиджио задумчиво глянул на Шерон, чуть прикрутил ус. - Надеюсь, сиора, вы ошиблись. Молю Шестерых, чтобы это было именно так. Но если вы не ошиблись, у роты есть к вам просьба, сиора. Как бы ни повернулось дело, не трогайте наши тела.
        Она могла бы спросить: так ли ценны мертвые, если с их помощью можно спасти живых? И еще много чего, по ее мнению совершенно разумного, но не имело смысла влезать в диспут, когда рядом темные твари. К тому же указывающая знала, что сейчас она не в силах поднять ни одно мертвое тело. Она также, как и прежде, ощущала мертвых, также была уверена, что справится с некоторыми иными вещами, доступными ей после книги Дакрас.
        Но основная, самая важная способность, теперь была ей не подвластна. Она утратила связь с той стороной и не могла повелевать теми, кто ушел туда.
        - Даю вам слово. Слово тзамас.
        - Благодарю, сиора, - он, все еще не до конца уверенный, что может полагаться на ее слово, сказал: - Мы были бы благодарны, если бы вы использовали мэлгов и обратили их против своих же.
        Лавиани стала кашлять в кулак, а Шерон с сожалением сообщила:
        - Увы. Таким, как я, подвластны лишь люди. Мэлги после смерти остаются мертвы навсегда. Получается, в этом бою я вам не помощник, любезный сиор.
        - Ну, что ж, - ответил тот. - Справлялись же мы как-то без магов раньше.
        Она сидела по-карифски на земле, безмятежно глядя в предрассветное небо, на манер Мильвио положив Фэнико себе на колени.
        Маленькая, утрамбованная ногами площадка двора уютного деревенского дома, в шаге от стены храма Шестерых, где спрятались женщины и дети. Факелы. Горько пахнут, трещат. Шестеро гвардейцев стояли по периметру, охраняя Шерон.
        Две тени в серых женских платья - дэво - не спеша прошли мимо кипарисов. Лавиани, правившая полотно фальчиона, оторвалась от этого занятия и окликнула их:
        - От вас помощи не ждать?!
        - Милостивая богиня призывает своих последователей к милосердным поступкам, - ответил Ради. - Нет никакого милосердия сражаться за тех, кто и так умеет держать меч. Мы идем в храм, дарить надежду слабым.
        Они ушли, а сойка хмыкнула с некоторой задумчивостью:
        - Хм. Стоило бы им сказать, что дэво запрещено входить в храмы Шестерых.
        - Они это знают.
        - Все равно стоило бы.
        - Их простят.
        - Шестеро? Угу. Проклятущие евнухи. Я зла, что не могу сказать, будто они струсили. Не люблю, когда неприятные мне люди ведут себя достойно. Сейчас бы я не отказалась от лука.
        Шерон вскинула руку, прося ее ничего не говорить, закрыла глаза, слушая ночь.
        Все тот же стрекот насекомых, теперь казавшийся ей далеким, пряный запах трав, ветер.
        Сойка, оставшаяся с ней, чтобы защищать тзамас до последнего, сильнее, выносливее, опытнее любого из треттинцев, находящихся здесь же. Она не в первый раз сталкивалась с мэлгами, не боялась шауттов и может постоять за себя.
        О ней думать не стоит.
        Почти.
        Жаль, что ее таланты спят.
        А вот остальные люди. Указывающая понимала, что не сможет спасти многих. И мысленно, но быстро, листала в памяти страницы книги Дакрас, пытаясь найти, чем она могла бы быть полезна в этом бою.
        Найти хоть что-то.
        Вспышка. Оборванная нить. Смерть.
        Не человек. Овца.
        - Они здесь, - ее голос прозвучал глухо и безжизненно.
        Шерон услышала, как гвардейцы пришли в движение. Бряцанье оружия, тихая команда старшего среди телохранителей.
        Камешки зашуршали под подошвами Лавиани, когда та встала рядом. А затем сойка шепнула:
        - Несколько дней назад ты балансировала где-то на тропке над пропастью. Едва не свалилась на ту сторону. Сейчас люди будут умирать. Как ты на это отреагируешь? Как пьяница, которому внезапно попал в руки кувшин с крестьянской настойкой? И что мне тогда делать? Снова пихать игральные кости в твой рот?
        - Этого не случится, - в голосе Шерон звучала странная безмятежность.
        - Потому что ты надеешься на такой исход, или есть причина для уверенности?
        Тревожно и низко запел боевой рог, заглушая песнь ночной степи, и Шерон не ответила.
        Мэлги пошли на штурм.
        Указывающая примерно знала, что будет дальше. Стена вокруг городка слишком низкая и протяженная, чтобы держать ее таким количеством людей. Поэтому лейтенант даже не стал об этом думать, отдав без боя нижние кварталы, перегородив единственную улицу на середине подъема мебелью, телегами, камнями и выставив там основной отряд. С копьями, арбалетами, луками. Расположив стрелков на крышах и отправив два десятка перекрыть узкие переулки, через которые можно пробраться наверх, к храму, минуя основную линию обороны.
        И даже она понимала, что этого недостаточно.
        Знала мэлгов, помнила их упорство.
        Бой начался внезапно. И сразу в нескольких частях деревни. Пришел к ним криками, ревом рогов, лязгом оружия и заревом. Одновременно вспыхнули овины, вместе с возросшим гомоном овец, оказавшихся в ловушке, и первые дома на южной стороне поселения.
        Шерон ощутила болезненный укол. Первая смерть. И девушка знала, что не последняя.
        Она с замершим сердцем стояла и слушала, как сталь бьет о сталь, как рычат люди и воют мэлги. Пожар разгорался, захватив еще несколько домов, перекинулся на сухую траву, пополз по ближайшему полю ломаной рубиновой линией.
        Лавиани ходила по двору из угла в угол, словно дикая кошка в клетке. Воины, оставшиеся здесь, с ней, напряжены. Она вполне понимала их - там их друзья бьются насмерть, а они стоят без дела.
        Пять минут. Десять.
        Жизни вспыхивали. Гасли. Нити людей, которых она не видела, но чувствовала, рвались.
        Гвардеец, появившийся на площадке, волок за собой раненого товарища. Шерон узнала Серро, бледного даже в этом оранжевом свете, почти выцветшего. Правая рука у него отсутствовала чуть выше локтя, культя была обмотана тряпкой. Та пропиталась кровью, набухла и уже не могла удерживать в себе алые капли.
        - Куда вы его ведете?
        - В Храм, сиора! Лейтенант приказал всех раненых туда.
        - Сюда его. Ко мне. Освободите стол!
        Гвардеец из охраны не мешкал. Ободранный старый деревенский стол под абрикосовым деревом, заваленный глиняными мисками и прочей утварью, был очищен одним широким взмахом.
        - Помогите ему! - теперь Шерон распоряжалась, и на удивление ей повиновались.
        Ну кроме Серро, который пытался возражать, но столь слабо, что его никто не услышал. Что не удивительно. По ощущениям Шерон, жить ему оставалось не больше получаса.
        - Где его рука?
        - Что? - принесший товарища воин опешил от вопроса.
        - Где рука?! - она уже склонилась над раненым с одним из своих пузырьков с маслянистыми жидкостями, сохранившимися со времен Нимада.
        - Т-там, сиора.
        Она не видела, куда он указал, рявкнув Серо, терявшему сознание, но упрямо отказывающемуся пить жидкость:
        - Прекратите, сиор! Иначе умрете быстрее, чем думаете! Крови в вас уже и так мало!
        И тут же:
        - Лавиани. Принеси, пожалуйста.
        - Рыба полосатая! - сойка стояла за спиной. - А если там много рук валяется?!
        - Неси только правые.
        Та хохотнула, хотя Шерон и не шутила. Перемахнула через ограду, побежав в сторону алого зарева, туда, где был бой.
        - Возвращайтесь обратно к лейтенанту. Всех, кто ранен - нести ко мне.
        - Сиора…
        - Я собираюсь их спасать, а не убивать.
        - А что делать нам? - спросил гвардеец ее охраны, освободивший стол.
        - Лично вы будете держать его, - она все же влила в Серро настойку и, не обращая внимания на то, как тот скривился, занялась повязкой.
        Ладони тут же испачкались в крови.
        - Не надо… - прошипел он, корчась от боли.
        - Да держите же его! - Она пальцами, словно тисками, вцепилась в культю. - Вы истечете кровью, Серро. Очень быстро. Сейчас настойка подействует, и боль уйдет.
        Он снова дернулся, простонал:
        - Темная магия. Не хочу.
        - Два варианта, - Шерон склонилась над ним и увидела в отражении суженных зрачков, что ее глаза стали прежними. Ужасно-белыми. Как у мертвой рыбы. - Я могу вернуть вашу проклятую руку. Или же вы умрете калекой. Быстро решайте, через минуту вы уже уснете. Ну?!
        Раненый лишь слабо выругался и отвернул голову в сторону.
        - Хуже теперь не будет.
        - Тогда перестаньте мешать мне!
        Она никогда не делала этого. Лишь читала в книге, видела нужные схемы и помнила, что и как надо делать. Чувствовала, что сил ее, благодаря браслету, с лихвой хватит на подобное. Тзамас, вопреки расхожему убеждению, могли не только поднимать мертвых, создавая из них гротескных чудовищ, но и лечить себя, друзей и союзников. Граней смерти слишком много, и знающие смерть порой создавали и жизни.
        С рукой она справится.
        Шерон была уверена.
        Почти уверена.
        Повязки давно не было, пальцы, скользкие от крови, горя бледным светом останавливали алый поток у края культи. Серро ничего больше не чувствовал, она видела, как расширились его зрачки, а он сам задышал медленно и ровно.
        Настойка из волчьей ромашки и овечьих колокольчиков действовала.
        - В сумке. Слева. На поясе. Длинный деревянный футляр. Достаньте.
        Гвардеец, помогавший ей, достал, что было велено. Шерон отодвинула крышку, вытащила одну из своих длинных иголок, воткнула прямо в срез плечевой кости, глубоко, в костный мозг, и сталь, сияющая белым, зашипела, истаивая.
        Лавиани появилась совсем не с той стороны, куда ушла. Выскочила из мрака, едва не получив копьем в бок от бдительного гвардейца. Она вся была в чужой крови, как и ее фальчион. Бросила на стол отрубленную руку:
        - Там жара. И их до хрена. Мы не продержимся.
        - Не сейчас.
        Она старалась не думать ни о чем, кроме задачи. Ни о бое, что кипел на улицах, приближаясь с каждой минутой, ни о гаснущих огоньках жизней, ни о том, что им делать всего лишь через несколько минут, когда мэлги сомнут ряды обороняющихся.
        Она делала дело. Прижала отрубленную конечность к обрубку, скрепляя длинными, раскаляющимися добела иголками, вливая через них то, что могла зачерпнуть из чужих смертей вокруг.
        - Рыба полосатая! - довольно громко вскрикнула сойка, когда «пришитая» часть посерела, затем почернела, и от нее потянулся тяжелый гнилостный дух.
        Шерон лишь стиснула зубы, поняв, что переборщила, ослабляя давление пальцев и вливая в умирающую плоть часть своей жизни. Маленькую толику. Просяное зернышко. Огромную ценность для любой настоящей тзамас, слишком эгоистичной, чтобы жертвовать хоть чем-то ради других. Но не для той, которая до сих пор считала себя указывающей.
        Йозеф научил ее думать о людях и помогать тем, кто был соседом. Земляком. Другом.
        Предназначение указывающих, ищущих в ночи синие фонари - спасать других. Даже рискуя своими жизнями. Сейчас этот гвардеец, защищавший ее и тех, кто прятался за стенами маленького храма, имел не меньше прав на помощь, чем любой из ее земляков.
        Рука начала исторгать из себя мрак, кожа обрела привычный глазу цвет, ровные края обоих фрагментов, скрепленные лишь иглами, стали, словно воск, растекаться, объединяя потерянное в единое целое с телом.
        Сойка, видя это все, недоверчиво выругалась.
        - И все?
        - Не так быстро. - Шерон не разжимала пальцы на левой руке, все так же стискивая плечо Серро, держа в памяти схему Дакрас и проверяя каждый фрагмент, чтобы ничего не упустить, не ошибиться, чтобы сделанное не пропало впустую. Кость, нервы, сосуды, мышцы. Она делала это в первый раз, не имея опыта, и старалась не допустить ошибки.
        - Все! - наконец выдохнула Шерон. - Через неделю полностью приживется.
        - Бесценное умение, - сойка потыкала пальцем в раскрытую дряблую ладонь Серро, ощущая тепло.
        Принесли нового раненного. Жителя деревни с лицом, изуродованным ударом топора. Шерон занялась им. А затем следующим. И следующим.
        Она работала иглами, стилосом и пальцами. Останавливала кровотечение, убирала боль, «сшивала» рваные края. Делала все, что могла, но куда больше, чем способен любой из ныне живущих лекарей.
        Шаутт - тени, похожие на хищный цветок, выполз из мрака, с изяществом осторожной змеи, почуявшей тепло. Он, незамеченным, прополз между двух гвардейцев, когда Шерон, сунув два пальца между ребрами солдата, пыталась остановить кровотечение и зажать артерию, перебитую стрелой.
        Лавиани увидела, как за спиной указывающей формируется мрак, складываясь в фигуру мрачного паука. Сойка ринулась, на пять шагов опережая очнувшихся, заметивших опасность гвардейцев.
        Фальчион ударил по лохматой лапе, уже тянущейся к Шерон, но прошел сквозь тень, не причинив демону никакого вреда. И все же создание той стороны развернулось к новому врагу, оплело сойку черными жгутами, приподнимая над землей.
        В ладонях Лавиани вспыхнули яркие белые звезды. Столь ослепительные, что на них невозможно было смотреть, и этими странными руками она обхватила демона, вопя во все горло от нестерпимой боли.
        Через мгновение кричала уже не только она. Надсадно выл шаутт, пытавшийся вырваться из этих объятий, корчась от солнечного света, что прожигал его там, где касались ладони Лавиани.
        Он разжал лапы, отбросил сойку от себя, ковыляя, бросился прочь, ломанувшись с изяществом обезумевшей коровы и подмяв под себя одного из гвардейцев, не успевшего отскочить с дороги.
        Сойка, зажав ладони подмышками, рыдала от боли и не могла остановить непослушные слезы. Шаутт верещал, точно его резали, бился в конвульсиях, метался на маленькой пятачке, затем врезался в каменную стену, развалив ее.
        Он был ранен, но отнюдь не убит. Дезориентированный, хватал лапами все, что попадется, и в итоге дотянулся до гвардейца, которого раздавил несколько секунд назад.
        Черный дым стал втягиваться через ноздри, и огромный паук внезапно растаял, а тело село и распахнуло глаза из ртути.
        Шерон отвлеклась от солдата, которому теперь не грозила смерть, и липкими, скользкими, горячими пальцами взяла рукоятку Фэнико.
        Та точно приклеилась к ее коже, и угол зрения сузился до узкой трещины, через которую указывающая различала лишь одно - человека из тьмы, что вставал на ноги.
        А еще ее левое запястье словно бы выворачивала невидимая сила, крутила незримыми клещами, возможно желая раздробить кости. И внезапно Шерон услышала в голове шепот:
        - Смотри, Маленькая смерть!
        Это не был браслет. Она уже успела запомнить его интонации и осторожную манеру общаться. Здесь было иное. Сразу много всего в одном предложении: ирония, неожиданное веселье, властность и обращение к неразумному ребенку. И предупреждение.
        Предупреждение тоже звучало.
        Фигура демона замерцала, пока она приближалась к нему. Раз. Другой. Многократно. Словно он собирался взорваться изнутри.
        Ее предплечья, подчиняясь чужой воле, воле мощной, непреклонной, не готовой ни к каким компромиссам в миг опасности, взмыли вверх, защищаясь клинком в стойке «Цапля закрывается крылом от зноя».
        Потом что-то случилось. Указывающая отметила это лишь частью своего сознания, не скованного удивлением от всего происходящего.
        Голова шаутта исчезла на секунду, исторгнув из глубинного мрака ослепительную молнию, ударившую не в Шерон, а в большой стальной веер, раскрывшийся в ее руках.
        Треск… и смертельная стрела, отбитая, ушла в светлеющее небо.
        - А теперь вперед, Маленькая смерть, - подзадорил ее голос. - Покажи, чему ты успела научиться.
        Глава десятая
        Ради мира и спокойствия
        Миерон всегда говорил мне, что эти двери никогда не стоило бы открывать. Что до нашего прихода, до того, как мы обрели сознание, они уже были там. Это был их мир. Куда более суровый, но в то же время чище, чем наш. Не запятнанный. И существа эти сильны и непознаваемы. Они остались прежними, тогда как асторэ превратились в шауттов.
        МИЛТ СВОИМ ПРИЕМНЫМ УЧЕНИКАМ. НАСТАВЛЕНИЯ.
        Риона стала городом слизи.
        Серой, тягучей, пахнущей тошнотворно. И в запахе, мгновенно забившем нос, таилось нечто жуткое, отталкивающее для любого живого существа.
        Куда более неприятное, чем сладковатый дух смерти, встречающийся на полях сражений или разоренных мэлгами могильниках. И так думал не только Тэо. У всех, кроме Мильвио, на лицах застыло глубокое отвращение.
        Здесь было не холодно и не жарко. Бесцветно. А еще очень влажно. Ощущение, словно они оказались рядом с распахнутой пастью невидимого гигантского пса.
        Друзья прошли сквозь зеркало без проблем, Марид, оставшийся за спиной, продолжал стенать о яблонях, заблудившийся в своих не то грезах, не то кошмарах, не преследовал их и не пытался остановить. Шаутты, если и были там, затаились, и знакомый акробату подвал на этой «стороне» мира, был точно таким же, каким он его запомнил.
        Темно-бордовая неровная кладка, бледная плесень на стенах. Зеркало - тоже знакомое - тусклое и мертвое, больше не казалось ему зловещим.
        Тэо подозревал, что тревога, которую он испытывал, идя дорогами, созданными Маридом, ничто перед тем, что их ждет наверху.
        Но он не предполагал, что все настолько скверно.
        Выцветший город, слизь, то и дело попадавшая под ноги, отчего идти приходилось осторожно, как во время гололеда.
        И мертвые.
        Мертвых оказалось чудовищно много.
        Погибшие, будто что-то их выгнало из домов перед смертью, оказались на улицах и легли на землю, теперь залитые липкой жижей.
        Десятки. Сотни. И это лишь на первых улицах. Тэо понимал, что здесь, в Рионе, погибших тысячи. Вот таких, вжатых в брусчатку, точно сломанные куклы, укрытых серым саваном, с лицами удивительно спокойными, почти живыми.
        - Они словно спят, - он сам не заметил, как перешел на шепот.
        - Не спят. Мертвы, - бесстрастно произнес Мильвио, очень старательно обходивший каждого мертвеца по дуге и уже дважды менявший направление группы, лишь бы не переступать через трупы. - Шерон тому свидетель. «Разбудить» их может только она.
        - Что с ними случилось? Я не вижу никого из них. Вокруг лишь пустые нити.
        - Ты сама ответила, сиора. Та сторона полностью выпила их силу, забрала для себя. Наши глаза видят пустые оболочки, твои же - истинную суть: ничего.
        - Ибо сказано, милосердная несет свет солнц и лун, что показывают истину, скрытую от других за лживыми образами, - пробормотал дэво, как видно цитируя книгу Храма.
        - Надеюсь, они не страдали, - Тэо не скрывал, что ему жутко идти среди этого разверзнутого кладбища.
        Мильвио посмотрел ему в глаза, но ничего не стал говорить. Госпожа Эрбет лишь поджала губы. Сейчас странно тонкие, бесцветные. А через несколько минут произнесла:
        - Мы не туда идем. Оно где-то у основания холма.
        Мильвио помешкал. Но не стал спрашивать, почему Бланка так решила. Повернул в указанном направлении.
        - Тебе совсем не страшно? - поинтересовалась она у треттинца.
        - Страх, сиора, происходит от незнания. В первую очередь. Во вторую же, страх сковывает и приводит к еще большим страхам.
        - Ты ничего не боишься?
        Он рассмеялся глухо и тускло:
        - Ты видишь лишь одну сторону меня. Я не совершенен. Нет людей, не подверженных страху. А в стариках этих страхов хватит на целое герцогство. Мы копим их, как торговые союзы копят чужие монеты. И, как и они, я закрываю свои страхи за тяжелыми дверьми на десятки замков. Иначе никак. Невозможно, боясь, делать осмысленные шаги вперед. В особенности, когда вокруг кипит война.
        - И твои замки надежны, а двери крепки?
        - Иначе никак, сиора.
        Череда улиц, площадей, скользких ступеней, ведущих вверх, к башням на холме. Раньше разноцветным, а теперь призрачным, потерявшим всякий намек на цвет.
        Голый серый пустырь. Ни забора, ни лужаек, ни дорожек, ни деревьев. Тэо отлично помнил, что на этом месте находился прекрасный парк. Он гулял здесь еще во времена, когда приехал в Риону первый раз, и они с Моникой нашли в нем множество укромных уголков. Теперь же от того красивого места ничего не осталось.
        - Она сожрала парк, но не тронула людей? - прошептал Тэо. - У дворца гвардейцы, попавшиеся ей на пути, просто исчезли, рассыпались в пыль. Здесь же столько тел.
        - Смерть многогранна, - неожиданно для всех ответил Саби. Говорил он торжественно, почти нараспев. - Она заканчивает нашу жизнь, но делает это по-разному. Иногда легко, как с теми воинами. Иногда тяжело, как с этими несчастными.
        - Шерон? - догадался акробат. - Все затеяно ради нее?
        - Та, кто разорвет этот мир и соберет его заново. Так было предсказано милосердной. - Старик выглядел очень довольным, что его поняли. - Тзамас ощущала каждую муку, каждый конец пути. Эта ноша упала на ее плечи, придавила.
        - Но она справилась, - напомнил Тэо.
        Старик, старый филин, прилетевший на разоренный погост, скривил рот в гримасе, которая оказалась улыбкой:
        - «Нет идеала. Даже я, взявшая вас под опеку, не вижу всего, что должно быть. Иногда будущее так и остается тенями». Наша госпожа говорила об этом, - в прозвучавшей фразе слышалась легкая грусть. - Но ошиблась не всемилостивая, а сущее, что теперь здесь. Ибо тзамас справилась с испытанием, преодолела силу, что грызла ее. «Со смертью старый враг потерпел неудачу. Ибо она не подчиняется никому и нельзя планировать с ней никаких дел».
        - Можно говорить на человеческом языке? - с раздражением прошипела Бланка. - Или вообще не говорить? Мы не на прогулке.
        - Он о том, что если бы Шерон потеряла разум, нас здесь не было, - словно не замечая этой вспышки раздражения, пояснил Мильвио, внимательно глядящий под ноги, чтобы не наступать на подозрительные, на его взгляд, места. - Мы бы сейчас занимались не решением этой проблемы, а бежали со всех ног. Куда-нибудь. Или оказались мертвы. А значит, ничем не помешали тому, что теперь находится в теле Нейси. Оно учло все, не доверяя даже тем барьерам, которые выставило, чтобы живые сюда не прошли.
        - Это все гадание по пятнам на луне, - отмахнулась Бланка.
        - Допусти мысль, что лунные люди вполне могут гадать по луне. Мы ничего не знаем про ту сторону. Что движет существами, которые приходят оттуда. К чему они стремятся?
        - Поглотить мир, конечно же. Уничтожить нас.
        - Это миф последней тысячи лет. В мое время демоны существовали где-то рядом. Плели свои сети, охотились на нас, сражались с нами. У них было много возможностей захватить и уничтожить. Они даже делали это с некоторыми герцогствами. А мы противостояли им. Но никогда не понимали целей. Мы видели лишь фрагмент картины. Потому что не знаем прошлого. Историю Шестерых. То, что случилось тогда, несет последствия произошедшего - сквозь эпохи. А мы как муравьи, даже не можем оценить масштаб сотворенного шауттами.
        - Или Вэйрэном.
        - Или им, сиора. Буду с тобой честен - мне не так уж и важно, кто это начал и чем желает закончить. Раньше было, теперь же меня волнуют не причины, а последствия. Магия почти исчезла и, возможно, мы уже опоздали.
        - Как-то не свойственно тебе унывать, - с сочувствием произнес Тэо.
        Треттинец через силу улыбнулся.
        - Я несколько устал в последнее время. Не обращай внимания, сиор. Встреча с Маридом пробудила старые воспоминания. Сейчас я жалею, что Тион мертв, а этот лжец жив. Останься в мире мой друг, он бы справился с бедами куда лучше, чем я.
        - Я знаю твои сомнения, - Бланка подняла лицо к небу. С плотных облаков падали едва ощутимые кожей кристаллики снежинок. Таяли, превращались в мерзкую липкую морось. - Младшие братья всегда боготворят старших. Особенно, если они, и правда, достойны. Но подумай, что порой младшие вырастают и делают то, чего не смогли бы сделать те, на кого они когда-то равнялись. Ты сделал многое. Больше, чем все, кого я знаю. Кстати, вы заметили? Мертвых больше нет. Здесь пусто.
        Город, действительно, перестал походить на погост, хотя они находились в многолюдном в прошлом районе, обрамленном сразу пятью прежде прекрасными башнями.
        Перед ними высилось массивное здание с позеленевшим куполом, опиравшееся на колонны, точно горилла на руки. Некогда белые стены за сотни лет стали серыми, почти черными.
        - Там? - удивился Мильвио.
        - Да, - коротко, едва разжимая зубы, произнесла Бланка.
        - Почти смешно, - треттинец поудобнее перехватил щит. - Не знаю, как сейчас его называют и что в нем, но в мое время здесь был дом Кама. Этого уродца создал он - от первого до последнего камня. Мелистат с Лавьендой любили сюда приезжать. Пиры мой друг Кам, несмотря на общую мрачность характера, закатывать умел. Ну что же. Значит, пришло время вернуться сюда после стольких лет.
        - Почему оно не нападает? - Тэо с подозрением осматривал каменную лестницу, ведущую к зданию.
        - Потому что это логово, мой друг. А некоторые звери предпочитают не бегать за едой, а поджидать ее в своей берлоге. И когда мы придем, придется сражаться с этим зверем.
        Путь к зданию показался Тэо невыносимо долгим. Словно он ехал в старом цирковом фургоне через пустые осенние поля. Убранные, размокшие, терзаемые порывистым ледяным ветром. И эти поля бесконечны, они тянутся через все герцогство без конца и без края.
        У дверей, вырванных из петель невероятной силой, сломанных и покрытых все той же слизью, Мильвио на несколько секунд остановился, прислушиваясь, а после сказал Бланке:
        - Полагаю, сиора, приходит твое время.
        Госпожа Эрбет повела плечами, будто по ее спине пробежали холодные мурашки, и сжала в ладони буро-бордовый клок, испачканный кровью.
        Они вошли в логово Облака, больше не разговаривая друг с другом.
        Тэо ожидал чего-то мрачного, ужасного, вроде костей и крови, но их встретила висевшая в воздухе пыль, мягко кружившая в копьях света, поскуливающий брошенным псом ветер, заблудившийся на втором этаже, и… паутина.
        Толстые, угольно-черные, словно попавшие сюда из мутских джунглей, путы тяжелыми шипастыми тяжами тянулись по стенам, цеплялись за выступы и выемки в стенах, обвивали балюстраду, стремились к высокому потолку, чтобы свисать с него подобно качелям.
        Это странное «шелковое» кружево, не выглядящее опасным, вызывало в Тэо единственное желание - разжечь огонь и спалить здесь все. Ему хотелось этого настолько сильно, что начал болеть позвоночник, и он ощутил, как на лбу выступает пот.
        А потом он заметил ее.
        Нейси сидела между двух мраморных лестниц, парой змей взбиравшихся вверх. Пружина не видел ее раньше и глядел на великую волшебницу со смесью жалости и отвращения.
        Золотые кудри выцвели, поблекли, свалялись в один неаккуратный колтун. Запавшие глаза, мраморные шарики, смотрели прямо на Тэо и не видели его. Рот приоткрыт, ставшие розовыми зубы оскалены. Бледно-желтая кожа обтянула череп так, что лопнула слева, обнажая сахарно-белую скулу и височную кость.
        Если в этой женщине и было раньше нечто прекрасное, то теперь осталась лишь жалкая нагая оболочка с истерзанным телом.
        Ее ребра оказались вскрыты, распахнуты, точно створки моллюска, и в центре алых стенок грудной клетки зиял мрак.
        Тэо моргнул и масштабы изменились. Словно пелена слетела с его глаз. Мрак оказался большим. Он деформировал бывшую великую волшебницу, гротескно растянул ее фигуру и теперь, при желании, в эту разверзнутую полость, в бездну, мог поместиться взрослый человек.
        А еще он понял, что все эта паутина, занимавшая пыльный древний холл, растет из спины Нейси, и именно она является основой раскинувшегося плетения.
        - Эти… веревки. Для чего они? - Пружина смотрел и думал, что видит бред какого-то умалишенного, а не реальность.
        - Не веревки, сиор. Присмотрись, - Мильвио мягко шел вдоль левой стены, постепенно приближаясь к телу.
        Тэо подошел к ближайшему тяжу и понял, что черная паутина - лишь тень. Мрак. Густой плотный непроглядный дым.
        - Шаутт.
        - Скорее просто дыхание той стороны. Не демон. Нечто. Ее дыхание. Без личности. Без памяти. Без желаний. Без целей. Ты не видишь… А ты, незрячая сиора? Ты видишь то же, что вижу я?
        - Нити. Тонкие, хрупкие, совсем прозрачные. Золотые, - хриплый шепот Бланки звучал почти гортанно. - Так красиво и так… ненадежно. Очень хочется коснуться их.
        - Потому что, если дэво прав, ты часть этого. И я тоже. Перед тобой магия нашего мира. Здесь Шерон, Лавиани, Нэ и Вир, эйвы, уины, гиганты и те, кого вы знаете, как крылатых львов. Вся наша сила забирается «паутиной».
        - Не только то, что ты перечислил, - госпожа Эрбет нежно перебирала пальцами по воздуху, словно играла на струнах. - Я помню вот эту. И вот эту. Их песню. Их свет. Это то, что было в Аркусе и то, что утекло из него, когда лопнул купол. Истинная, последняя магия волшебников.
        - Оно мертво? - Тэо осмелился встать в двух шагах от тела Нэйси. Его тянуло к этой оболочке. Как запах мяса жареного на углях - страдающего от голода.
        - Оно пьяно той силой, что ворует, - Мильвио сохранял удивительное спокойствие.
        - И что же нам делать теперь? Бланка?
        И в этот момент кто-то с силой толкнул Тэо в спину. Он, не ожидавший этого, все же сгруппировался, однако не удержался и упал в разверзнутую грудную клетку, слыша гневный вскрик госпожи Эрбет.
        А потом все закончилось.
        Навсегда.
        И пришла темнота.
        - Что ты наделал?! - Она сама не заметила, как выхватила кинжал, и острие буквально вжалось в морщинистую шею, а затем проткнуло ее, и темная полоска крови рассекла смуглую кожу. - Зачем?!
        Рука Мильвио легла на запястье женщины, так, чтобы та не совершила поспешной ошибки.
        - Оставь его. Он защищен десятью касаниями. Ты сама наградила служителей Храма этим даром.
        - Не я! - оскалилась та. - И, если потребуется, я воткну в него кинжал десять раз! Зачем, Саби?!
        - Милосердная вправе убить меня, и эту благость твой след примет со слезами счастья. Но ты так велела нам поступить очень давно. В миг, когда ты скажешь о золотых нитях. Мы помним твои желания и оставляем отпечатки на песке времени, дабы приблизить все, что ты ждешь.
        - Чего я жду, безумный фанатик?! Чего?! - Она сама не понимала своей злости, бешенства. Потому что он поступил подло? Не предупредил ее? Ударил в спину человека, которого Бланка могла назвать другом?
        Болел один из обезображенных пальцев на руке, она скосила глаза, увидела каплю крови, собирающуюся в ногтевом ложе, и поняла, что сорвала ноготь, когда схватила евнуха за платье из грубой ткани.
        - Того, что вернется к тебе, когда все будет кончено, госпожа. Мир и спокойствие. Ты этого так долго ждешь.
        Бланка ощутила не только злость, но и бессилие. От того, что беседа с умалишенным не поддается логике. Как бы ты ни пытался его понять. Он мыслит совершенно иными категориями, где смесь книг, фраз, пророчеств - засасывают в бесконечность. Чужие буквы, слова, смыслы, которые лишь приводят в тупик. Или, по меньшей мере, ничего не объясняют.
        Она посмотрела на Мильвио, собралась, гася ярость, хотя это стоило ей страшного усилия. Убрала кинжал обратно в ножны, думая, что они тратят бесценное время, беседуя рядом с уснувшим демоном… или что там за тварь… которая способна пробудиться в любой момент.
        - Почему Тэо?
        - Он асторэ, и это отвлечет пожирателя магии. Займет все его внимание. Чтобы ты смогла добраться до него по дороге, устланной лепестками роз, а не шипами. Ты знала это. Видела. А мы лишь служим, и пророчество сбылось. Я след. И теперь наша очередь войти туда. Я плачу от счастья, что иду рядом с тобою.
        По его щеке прокатилась единственная слезинка.
        - Полагаю, мне точно придется отправиться туда. Тэо может потребоваться моя помощь. Верю, ты справишься, - произнес Мильвио и, не колеблясь, решительно шагнул во тьму, ухнув куда-то вниз.
        - Будь проклят тот день, когда я решила мстить за семью! - зло, сквозь зубы, процедила госпожа Эрбет.
        - Однажды милосердная сказала в беседах с первым служителем: кто мы, если бы не наша семья? Лишь одинокие песчинки, подхваченные ветром и влекомые по воле шауттов.
        Бланка не стала отвечать.
        Следовало сделать то, для чего она здесь. Мильвио в нее верил, а она до сих пор - нет. Боялась, что потерпит неудачу.
        И все еще подспудно ожидала, что потеряет себя.
        - Мира и спокойствия, - прошептала она, стоя перед Нейси. - Ну, раз я этого так жажду, то надо приложить немного усилий.
        Глава одиннадцатая
        Кровь на клинке
        Каждый из нас знает, что наш путь конечен. Мы идем по жизни через тернии испытаний, что обдирают нашу одежду, а потом и плоть. Это естественный процесс жизни. Воля Шестерых. Их испытание для людей, через которое им самим пришлось пройти первыми.
        Каждый из нас знает, что путь конечен, но счастлив тот, кто, умирая, убежден, что проделал этот долгий тернистый путь не зря.
        ТАУВИН С ГЕРБОМ СОЙКИ
        Солнце клонилось к закату.
        Бордовое, словно спелая вишня, оно перестало мучить все живое и светило лишь пустоте. Бесконечным нитям, прядильному станку вечности.
        Золотые нити начинались в одном мире, тянулись через этот и уходили в следующий, стремительно темнея. Если смотреть через них на солнечный шар, то он дробился на тысячи осколков, мертвых, бесполезных, совершенно холодных.
        Не было больше солнца на небе. Лишь луна, и ее холодный свет порождал живые тени. Те дышали, шевелились, ползли по странным рваным траекториям, обтекая ботинки с осторожностью змей, избегающих рассыпавшихся по земле углей.
        Они не видели ее, но ощущали нечто, что заставляло менять свой путь.
        Бланку смущали нити. И манили. Столь притягательны они были, что хотелось коснуться их, плести, менять.
        Повелевать.
        В этом странном месте …мире госпожа Эрбет внезапно поняла, что помнит вещи, которые знать не должна. Это было как удар молнии. Ослепительно и очень больно.
        Она помнила запах своего учителя, асторэ. Помнила, как тяжел странный металл, который дала сестра. Помнила, как захлебывалась в рыданиях Мерк над телом того, кого любила.
        Отчаяние. Боль. Ненависть. Мольба.
        Все сразу.
        Помнила ее взгляд, когда они прощались навсегда.
        И от этого ей отчего-то становилось стыдно. А еще она чувствовала свое бессилие. И ошибку.
        Звон колокола. Долгий. Одинокий. Погребальный.
        Клетка, в которой умирало какое-то существо.
        Бланка ощутила кровь, текущую по рукам, вздрогнула, опустила взгляд, но не увидела никаких следов на коже.
        Всего лишь наваждение. Из прошлого. Воспоминание человека, которым она не была и которого не знала. Но теперь не боялась ту, что без спросу стала ее частью. Или проснулась в ней? Или… вернулась?
        Нельзя бояться саму себя. Она увидела лишь несколько кратких мгновений, отрывков из чужой жизни.
        Но теперь госпожа Эрбет знала, как должно поступить.
        Она шла вперед, скрытая от глаз древнего существа, забираясь в самый центр его логова. Вперед. Только вперед.
        Пока оно отвлеклось на других.
        На друзей.
        Ее огнерыжие волосы, растрепанные, точно после сильного весеннего ветра, концами цеплялись за нити, отчего по тем пробегали трескучие искры. Уносились вверх.
        К луне.
        Она услышала голос Тэо…
        Солнце клонилось к закату.
        Бордовое, словно спелая вишня, оно перестало мучить последних оставшихся в живых в долине. Та растеклась внизу в виде огромного корыта, частично скрытая малиновым дымом из-за заходящих лучей.
        Истерзанная, изрытая, вспученная, раздавленная, захлебывающаяся от растекшейся крови, придавленная тысячами тел. Немногие сотни, искалеченные, как и земля, неорганизованными отрядами, все еще огрызаясь друг на друга, если встречались, отползали, уходя на запад или восток.
        Солнце отражалось в их шлемах, дробилось на тысячи болезненных глаз-огней.
        Тэо стоял на вершине мира, на балконе, далеко выдающемся вперед из тела алебастровой башни. Почти сто ярдов в длину и двадцать в ширину, эта площадка могла вместить в себя множество людей, но был только он.
        Стоило подумать, как ему повезло здесь оказаться? Толчок в спину. Темнота.
        А после солнце в глаза, вокруг осень, судя по желтым полям и холмам, а внизу перед ним раскрывается невиданное и ужасающее зрелище подходящей к концу бойни.
        Он никогда раньше не видел такого количества мертвых сразу и от стольких из них остались лишь окровавленные кости.
        Солнце подмигнуло ему с веселой непосредственностью шутника, задумавшего невероятную каверзу, которую обязательно оценят все причастные.
        И вот он уже не один на балконе. Колоннада почернела, перила испарились, огромные цветочные горшки расколоты, и земля из них разлетелась по теплым широким плитам, а деревья, что росли, даруя здесь тень - сломаны, сгорели, высохли.
        Пружина увидел женщину, распростертую на гладком полу. Он с трудом понял, что ее волосы совсем недавно были соломенными, а может даже и золотыми, как у Нейси. Теперь же стали почерневшими, тлеющими.
        Жалкие остатки некогда прекрасной прически.
        Платье незнакомого фасона, он никогда не видел такой ткани, чем-то напоминающей сэфо, порвано на правом плече и боку.
        В первый миг он подумал, что незнакомка мертва, но вот она сделала глубокий вдох, отжалась на руках, поднимая лицо над полом, и тонкая коралловая нитка слюны потянулась из ее разбитого рта вниз.
        Села, посмотрела сквозь Тэо, не видя его.
        Красивая. Нет. Завораживающая. Старая кровь. Теплый лед. Не та, холодная красота, что бывает встречается, а… словно летний север. Лён и серебро. И невероятно синие глаза.
        Чуть трясущейся рукой она провела тыльной стороной ладони по губам, смазывая кровь на обожженную щеку. Слабый ветерок, внезапно робко коснувшийся края платья, заставил ее вздрогнуть и действовать быстрее. Женщина начала вставать и тут сверху, с закатного неба, тугим клубком упал вихрь. Налетел на нее, обхватил, одновременно оторвав от пола горшки, землю и уничтоженные деревья. Он швырнул все предметы вверх, но с противницей поступить так не вышло.
        Вихрь отлетел, развеялся и из тугого смерча выступил человек в легкой серой броне и закрытом шлеме. В руках у него был короткий клинок, сотканный из ветра и желтых дубовых листьев. Призрачный, все время меняющийся и не кажущийся опасным.
        Воин бросился к встающей, но та лишь дернула бровью и в него впечатался невидимый, но сокрушительный удар.
        Вся башня дрогнула, перила лопнули, колонны рассыпались, плиты пошли трещинами, превратились в песок, разлетевшийся в стороны. Мужчина, от которого после этого не должно было остаться и мокрого места, покатился по полу, оказавшись возле самого входа на балкон. Шлем сорвало с головы, рассекло кожу, и кровь попадала на мокрые от пота волосы, прилипшие ко лбу, капала ему на скулу.
        Перед Тэо был Мильвио.
        Другой. Незнакомый. Совсем молодой. Но с куда более гневным лицом и глазами черными от ярости.
        Солнце не выдержало этой ярости, взорвалось, разлетелось осколками рубинов и те горячими шмелями упали на женщину. Она, так и не встав с колен, отбила их, отправила в долину и там, спустя несколько долгих секунд, загрохотало, но Тэо готов был поклясться, что расслышал людские крики, прежде, чем они навсегда оборвались.
        И без того израненная долина теперь расцвела новыми грандиозными пожарами, а несколько холмов оказались сметены на развалины ближайшего городка.
        Отражение этой атаки забрало последние силы у Лавьенды. Тэо не сомневался, что женщина перед ним - именно она. Третья среди великих волшебников после Скованного и Тиона. Величайшая и легендарная.
        Она больше не могла нападать, и Мильвио с раздражением вытер кровь на посеревшем лице. Бой, который, как считал Пружина, длился уже не одну минуту, он видел лишь финал, истощил и Войса.
        - Тебя не должно быть здесь, - у Лавьенды оказался чудесный и очень спокойный голос. - Лучше бы пришел он. Было бы не так обидно.
        - Потому он и не пришел.
        - Уходи.
        - Не могу, - в его голосе не было сожаления. Ничего не было.
        Одна пустота.
        Волшебник собирался сделать то, зачем пришел сюда и, взяв покрепче меч, шагнул к ней.
        Лавьенда просто смотрела, как Войс подходит. Опиралась одной ладонью о пол и не делала никаких попыток отползти назад или в чем-то убедить. Она была сломлена и истощена.
        Тэо, сам не зная почему, дрогнул и шагнул следом за великим волшебником, чтобы попытаться его остановить. Не дать случиться тому, что тот задумал.
        Рука легла ему на плечо. Мильвио, настоящий Мильвио, стоял рядом.
        - Это прошлое. В нем ничего нельзя изменить, мой друг.
        - Так и было?
        Тот бросил быстрый взгляд на победителя и его жертву, сказав, не скрывая сожаления:
        - Глупость и гнев приводят к бедам. А еще самонадеянность и отсутствие жалости к тем, кого считаешь врагами.
        Меч, выкованный из ветра, воя, взлетел и рухнул на голову Лавьенды. Тэо закрыл глаза.
        - Смотри, сиор.
        В руках Войса больше не было меча, он развеялся без следа. Женщина стояла на ногах, лицом к лицу со своим противником.
        - Я всегда была сильнее вас всех. Только Тион смог бы. Он должен был прийти. Он, а не ты. Мне жаль.
        Вихрь скрыл их двоих, небо стало точно жидкий сапфир, алые молнии с надрывным грохотом били вокруг, взрывая уцелевшие холмы и сжигая леса. Внизу, в долине, больше не осталось ни армии Лавьенды, ни армии Войса. Могучая сила смела людей, словно букашек, не считаясь с ними, стирая их из вечности. Долина вспучилась, лопнула вулканом, и алая река лавы, пробивая себе путь, поползла на юг, застывая по краям причудливыми драконами.
        Верхние этажи башни над головой Тэо рассыпались. Он стоял среди сапфировой бури, сжав кулаки и не понимая, до сих пор не понимая, как у двоих людей может быть столько сил для того, чтобы уничтожать все вокруг.
        Выступили, точно нечто болезненное, звезды. Задрожали, пытаясь удержаться на своих местах, не пуститься в бегство. Как можно дальше из этого мира. Лишь бы не видеть. Не слышать, что происходит здесь.
        Воздух затвердел полосами, принял форму, и Пружина понял, что, если бы только захотел, мог по нему, точно по лестнице, спуститься с этой высоты, до самой земли. А точнее до расплавленного озера, некогда бывшего землей. Теперь там надувались и лопались огромные алые пузыри, порождая невероятные миражи.
        Ветер развеялся, и теперь уже Войс лежал, а Лавьенда стояла над ним.
        Она посмотрела на Тэо, на Мильвио, чуть прищурилась:
        - Ведь так все было, Выжженный.
        Картина исчезла.
        Битва. Катастрофа. Умирающий мир. Пламя и миражи.
        Теперь остался лишь тусклый свет, влажная морось холодного дождя, круглые речные камни и старая рыжеватая трава с высохшими соцветиями.
        - Помнишь тот день, выжженный волшебник? - «Лавьенда» хихикнула. Голос у нее стал другим. Едким и ядовитым. - Горький для тебя день. Я правильно все показала? О, да. До сих пор чувствую твое разочарование от того, что проиграл ты.
        Мильвио посмотрел на существо в облике Лавьенды с усталым терпением:
        - Мое разочарование лишь в том, что я разочаровал сам себя, когда считал ее беззащитной и нанес последний удар. Но тебе никогда не понять человеческих эмоций. Ты - лишь та сторона. Лживая и бесконечно жадная. Это твоя основа.
        - Ложь? Жадность? - Лавьенда смешно, словно марионетка из цирка, наклонила голову. В этом движении не было ничего людского. - О, нет, человек. Это основа вашей жизни. Ваша суть. Вы - незваные гости, которые ради лжи и жадности некогда пришли в наш мир, уничтожили его, изменили, сделали тех, кто там был, другими. Ради магии, которую я теперь отберу у вас навсегда. Ради власти, которой ты лишился. Я добьюсь, чтобы больше не существовало человеческое волшебство, чтобы вы никогда не докучали нам. Теперь мы сделаем то, что когда-то вы сделали с тем, что смеете называть той стороной.
        - Я не понимаю тебя.
        - Вы никогда не понимаете. Ни те, что совершили это, ни ты, ни твой друг Гвинт, которого так легко было обмануть. Мы ждали долго. И у нас получилось, - сказали голоса из ее глотки, и черты Лавьенды потекли, изменились, теперь перед ними стояла другая женщина. Тэо уже встречал ее, так похожую на Шерон.
        Статуэтка Бланки. А еще статуя на могиле Тиона.
        Арила.
        - Не смей, - процедил волшебник.
        - Она оказалась нашим ядовитым кинжалом, - у волшебницы был голос Шерон, и Тэо вздрогнул от этого осознания. - Я так долго шептала на ухо Гвинту, говорила, что он должен сделать. Это ведь он убедил ее прикоснуться к перчатке и все запустить сначала. Ты не знал?
        Смех.
        - Мы столкнули вас лбами. Чванливые люди. Тиона и Мелистата. Оставалось только ждать итога.
        - Но ты не дождалась. Не подумала, что асторэ придут нам на помощь. Тион обыграл всех, забрав силу, запечатав осколок тебя, когда ты была еще слишком слаба.
        Смех.
        - Не меня, глупый волшебник. Не меня. - И снова многочисленные голоса заговорили:
        - Ибо мы та сторона. А тот, кого ты называешь осколком, не мы. Вы все незваные гости. Тогда. И сейчас. Даже теперь вы пришли без спросу. Здесь и останетесь. И ты. И твой асторэ.
        Она резко вскинула голову к вишневому солнцу, вновь поднявшемуся над горизонтом. На солнце была тень.
        - Умно, - у Арилы была улыбка людоеда. - Умно отвлечь меня волшебником.
        И она исчезла, оставив их на холодном берегу.
        Бланка понимала, что надо спешить. Что путь не пройден и это существо теперь знает о непрошенных гостях в своем мире.
        Нити стали плотнее, толще. Больше не нити, а веревки, вот-вот грозящие превратиться в канаты. Они трещали, ударялись друг о друга, издавая звуки, точно детские погремушки.
        Слишком громко, чтобы остаться незамеченной.
        Слишком.
        Но она уже видела то, к чему так стремилась. Клубок нитей, переплетенных между собой в тугой, совершенно не распутываемый, на первый взгляд, узел.
        Бланка осторожно встала на колени перед ним и коснулась пальцами. Тут же последовала реакция на касание, нити пришли в медленное движение, потянулись в разные стороны, словно потревоженные дождевые черви, затягивая узел еще сильнее.
        Она крепко взяла его левой рукой, а правой достала из растрепанной прически заколку с ядовитым шипом. Яда в ней не осталось, последний потрачен в вечер, когда в особняк посетили люди Кара.
        Бланка воткнула заколку в самый центр узла, решительно и без жалости, как ночной разбойник втыкает стилет под ребро какому-нибудь припозднившемуся бедолаге. По узлу разбежались бледные, мерцающие волны сероватого света, и она подцепила самую некрепкую из нитей, потянула, ослабляя.
        Чужая память подсказывала ей, что делать все надо осторожно, аккуратно, но быстро. Узел сдался перед ее решительностью, признавая право сильного.
        Кинжал, к ее удивлению, когда она вытащила его из ножен, тоже тлел бледно-серым светом, а статуэтка в сумке грела бок даже через ткань. Госпожа Эрбет выбрала нужную нить, та оказалась самой тонкой из всех и холодила почерневшие пальцы, а после - перерезала ее.
        Вслушалась в мир. Тот молчал. Хорошо.
        Она достала из сумки бурую от крови тряпицу, развернула и взяла первый волос, испачканный в крови Шрева. А после старательно и прилежно начала вплетать в нити, придавая будущему узлу новую форму.
        Новую суть.
        Новое предназначение.
        Солнце клонилось к закату.
        Бордовое, словно спелая вишня, оно перестало мучить все живое и наконец-то одаривало побережье теплым, благодатным дыханием. Потемневшие волны - ослабленный свет уже не мог проникать сквозь морскую толщу - дробили солнечный шар на тысячи осколков.
        Нагретые за день растения теперь отдавали аромат воздуху, и Сабир, стоявший на балконе отцовской виллы, с удовольствием вдыхал, легко их различая.
        Самшит и кипарис в саду. Пинья и кедр вдоль дороги Первого жреца. Олеандр, розмарин, опунция и смолистый кистус у кромки прибоя, на обрывистом берегу.
        Его мир. Его берег. Его долина. Его горы.
        Может, он и торопится с «его», отец, да хранит его Мири, пусть живет долго, но рано или поздно Сабир, как старший сын, как первый первого в роду, унаследует эти земли: вместе с флотом, оливковыми рощами и мастерскими по производству сэфо.
        Сегодня юноша (Сабиру позавчера исполнилось четырнадцать, и он считал себя невероятно взрослым) облачился в парадные просторные одежды василькового цвета, расшитые медными нитями, как того требовал мутский обычай встречи важных и почетных гостей. Медный венец, знак совершеннолетия, приятно давил на голову.
        Он первым увидел всадников, выехавших из-за поворота. Они, придерживая коней, направились к вилле, давая возможность хозяевам успеть собраться для встречи. Как раз хватит времени.
        - Он здесь! Передай отцу! - приказал Сабир черному слуге и тот, поклонившись, поспешил исполнить распоряжение юного господина.
        Отец, толстяк с колышущимся животом, с аккуратной напомаженной бородкой и широченными плечами, вышел на мраморное крыльцо и властно гаркнул на работников, сметавших несуществующие пылинки с дорогого карифского ковра. Голос у него был могучий, гремящий, словно сила гор, и прислуга, сжавшись, поспешила убраться.
        Вся многочисленная семья купца Шарира ат На собралась на крыльце, встречая прибывающих.
        Мать, худая невысокая женщина с некрасивым лицом. Всегда старавшаяся улыбаться, даже если ей грустно, но сейчас необычайно суровая, даже встревоженная. Сестры, все в таких же медно-белых одеждах, как и мать - четверо, самой младшей всего два. И братья: Тарир, родившийся на год позже Сабира - болезненный, бледный точно уроженец северного герцогства вроде Треттини, и Настар, едва научившийся говорить.
        Отец волновался, Сабир это видел. Он щурился и ноздри его большого, похожего на птичий клюв, носа раздувались сильнее обычного. Старшего сына купец удостоил быстрого взгляда и ореховые глаза чуть потеплели, когда он увидел, что Сабир не забыл взять с собой медную вазу в виде женской стопы.
        - Не подведи меня, - одними губами прошептал глава семьи, когда двенадцать всадников въехали в ворота поместья. - Огня принесите, черепахи! Скоро стемнеет!
        Слуги кинулись выполнять распоряжение и прежде, чем лошади остановились, чаши с маслом вспыхнули, и огонь сразу же загудел, вытянувшись вверх кинжальными языками, провожая солнце, которому осталось не больше, чем десять минут жизни.
        Отец без суеты совершил несколько шагов вперед по ковровой дорожке и, сойдя с нее, опустился на колени прямо у копыт первой лошади. Вытянул руки вперед, сложив их в молельном жесте. Опустил голову, застыл.
        Все, включая слуг и исключая Сабира, сделали то же самое, впрочем, оставаясь на месте. У младших сестры и брата с этими возникли сложности, но им помогли няньки.
        Всадники спешивались, поправляли простые, пропыленные, пахнущие лошадьми темно-серые платья, и Сабир не смог угадать, кто из них старый друг отца. Тот, с кем родитель провел детство, прежде чем один пошел по купеческой стезе, а второй сделал шаг к Храму, и Мири приняла его.
        И совершенно. Совершенно. Абсолютно непонятно, где этот первый жрец, который решил нагрянуть к отцу в гости. Никаких отличий в одежде между дэво не было.
        Невысокий человек, с сильно подведенными глазами, похожий на финик, так темна была его кожа, с внезапным смешком сказал голосом, ничуть не менее сильным, чем у отца:
        - Ну и здоров же ты стал, добрый братец! Воистину Благословенный рассвет любит тебя! Пусть она осветит твою голову, руки, семью и дом. Встань-ка!
        Отец встал, счастливо улыбаясь, и маленький жрец, тоже с улыбкой, заключил его в некрепкие объятья:
        - Я путешествовал по этой славной провинции и не мог упустить такой возможности - повидаться с тобой после стольких лет.
        Отец шевельнул пальцем, и Сабир, ждавший этого момент, сказал, обращаясь к одному из самых влиятельных людей Мута:
        - Позволено ли будет мне омыть ноги скромной служанки Милосердия справедливых суждений, чтобы ее следы и впредь вели лишь в чистоту?
        Было поверье, что нечестивым, тем, в ком дэво чувствуют слабую веру к Мири, отказывали. И тогда жизнь человека менялась кардинальным образом. Его изгоняли с острова навсегда. Куда-то на север. В дикие земли варваров, молящихся Шестерым, а не Единственной.
        Сабир очень волновался. Вдруг он недостаточно верит в ее помыслы? Вдруг ему откажут, и он опозорит отца?
        Он удостоился внимательно взгляда темных, показавшихся ему вишневыми, как заходящее солнце, глаз. Ответ прозвучал с задержкой. На миг дольше, чем это требовалось (сердце Сабира успело застыть и превратиться в ледышку) и на миг раньше, чем это случилось с сердцем отца.
        - Да.
        Он был без обуви. Маленькие ступни оказались пыльными, в заживших царапинах, с чуть желтоватыми ногтями. Сабир вылил воду на них из вазы, стараясь не пролить мимо ни капли, понимая, что каждый за его спиной смотрит на это действо, затаив дыхание.
        Когда ритуал гостеприимства был завершен, первый жрец протянул Сабиру лежащую на ладони медную пластинку с обрезанными краями и двумя десятками странных дырочек разных размеров, расположенных в хаотичном беспорядке. И юноша, с благоговейным трепетом прикоснулся к ней лбом.
        Едва не вскрикнул, когда обжегся, но в последний миг сжал зубы, ощущая, как на глазах наворачиваются предательские слезы.
        - Служим ее помыслам, - через силу прошептал Сабир, радуясь, что голос у него не дрожит. - Идем за ее словами.
        - И так свершится, - последовал тихий, проникновенный ответ, от которого у юноши мурашки пробежали по спине. Сухая шершавая ладонь коснулась лба и боль утихла.
        Потом был праздничный ужин. Щедрый и хмельной, ибо богиня никогда не приветствовала умерщвление плоти и питание одной кукурузной лепешкой. Отец, довольный, раскрасневшийся, обсуждал с гостем цены на сэфо, войну на западе, нового герцога Дарии. И еще говорил о том, что где-то далеко, среди льдов, есть забытое всеми герцогство и там совсем никто не чтит богиню, не думает о ней.
        Сабир слышал от отцовского управляющего, что тамошние дикари вообще поклоняются мертвецам-людоедам.
        Позже, для серьезной беседы за кальяном и кальгэ, гость с отцом удалились на верхний балкон и все интересное закончилось. Утром, когда юношу разбудил слуга, первый жрец уже покинул их дом.
        Отец вызвал старшего сына к себе после обеда, в час, когда даже змеи скрывались под камнями, чтобы не зажариться на них, словно на сковородке. В семейном ткте - двухвековом доме-колодце, с куполообразной крышей, где прохлада властвовала всегда, а свет проникал через множество узких окошек и множился с помощью медных зеркал, делая это место столь же таинственным, как и желанным.
        - Достопочтимый, - сказал Сабир, приветствуя старшего в роду.
        Великий купец восседал среди подушек и одеял, окруженный кувшинами вина, как город вражеской армией.
        - Сядь, сын, - мужчина взял серебряный кубок, наполнил темным, пахнущим изюмом вином, и протянул юноше. Тот не ожидал этого, отец никогда не наливал ему, не оказывал такой чести. - Разговор нам предстоит серьезный.
        - Я совершил что-то недопустимое вчера? Обидел этого великого человека?
        - Нет, - Сабиру показалось, что отец немного печален, немного задумчив, а еще отчего-то горд. - Он благословил наш дом и семью, обещал молиться о нас Мири.
        Юноша облегченно перевел дух и необъяснимая тревога, тягучая и вязкая, словно карифские сладости, терзавшая его с самого утра, начала отступать.
        - Мири выбрала тебя. Ты ведь почувствовал. Так сказал мой старый друг.
        Сабир коснулся лба, где вчера жгло.
        - Ты осознаешь, что это значит?
        - Да, отец.
        - Скажи, чтобы я не ошибался.
        - Храм ждет меня, - во рту было сухо.
        Он не очень понимал, что в нем сильнее: обида на судьбу, сделавшую за него выбор, страх, или какое-то странное осознание счастья, что избран.
        - Так.
        - Но я слишком взрослый. Разве в Храм не приводят тех, кто младше?
        - Пути к Мири разные, сын. Бедняки отдают детей Храму, потому что там заботятся о них. Даруют лучшую судьбу и работу, чем на полях или в море. Но не все, кто пришел, допускаются в святая-святых, что построена на горе Чтак. Храм велик, но Храм один. И туда позволено войти не многим.
        - Я слышал.
        - Тогда послушай еще. Пути к Мире разные, сын, - повторил отец. - Она не любит бездумных решений. Некоторые идут к ней всю жизни, другие же делают свой выбор в молодости. Но всегда он доброволен, ибо служить ей - честь для любого в нашем герцогстве. И каждый склоняет голову перед теми, кто спускается с горы Чтак. Ибо они следы.
        Сабир снова кивнул, посмотрел прямо в глаза отцу, что делал очень не часто, ибо уважение младшего к старшему требовало других правил. Все изменилось за несколько минут.
        Отец всю жизнь готовил его не к этому. С пяти лет он учил его иному мастерству. Где купить лучший сэфо, как распознать и отличить от подделки, куда следует отправить корабли, когда покупать, а когда ждать. С какими людьми договариваться, как платить, как скрывать достаток от жадных чиновников. Сабир видел лишь один путь в жизни - стать купцом, как отец. Как дед. Как прадед.
        Быть столь же уважаемым. Богатым. Настолько богатым, чтобы даже благородные Мута считали тебя ровней.
        И вот сегодня он узнал о новом пути. А все, что было прежде…
        Не его.
        Не его мир. Не его берег. Не его долина. Не его горы.
        Все достанется Тариру, и он станет следующим купцом в семье ат На. Даже если бы Сабир подумал отказаться, здесь ему уже не быть. Ему придется покинуть Мут, уплыть на север.
        Стать изгоем.
        И отвернуться от Мири. Точнее она отвернется от него.
        Навсегда.
        Но Сабир верил в ее любовь. Уважал ее и тех, кто выбрал быть проводниками ее воли. Это было выше личных амбиций, выше собственных желаний. Мут, герцогство, которое считали страной на границе просвещенного мира, на самом деле был истинной цивилизацией. Здесь жили те, кто чтил прошлое, исчезнувшее в былых эпохах. И ту, которая провела их через все темные события. В том числе и Катаклизм.
        В крови мутцев текла ее сила, их разум принимал все ее решения, кои не часто, порой раз в поколение, озвучивали дэво, найдя в Медной книге. И тогда даже герцог покорялся им.
        Что уж говорить о Сабире.
        И все равно. Все равно. Было больно и немного обидно.
        - Да. Отец. Я принимаю ее волю.
        Купец помолчал, подвигал челюстью, глядя на сына пристально, иначе, чем прежде. С уважением. И с сожалением.
        - Ты облачишься в платье, как того требует традиция. Ты не будешь богат. Ты не познаешь женщин. Дэво лишены страстей. У тебя не будет детей, а у меня внуков. Ты уйдешь на гору Чтак, учиться слушать Ее и когда вернешься, скорее всего, время моей жизни уже подойдет к концу. И твоей матери тоже. Но этот дом всегда открыт для дэво.
        - Я знаю это, отец. Когда я должен ехать?
        - Сейчас. Если поторопишься, то завтра нагонишь первого жреца.
        - Прощай, отец.
        Когда он уходил, купец сказал ему в спину:
        - Когда услышишь ее, передай от меня… надеюсь, я приношу эту жертву не напрасно.
        Солнце клонилось к закату.
        Бордовое, словно спелая вишня, оно перестало мучить все живое и наконец-то одаривало сухие отвесные скалы теплым, благодатным дыханием. Розовые склоны целовал ослабленный свет, не проникая в глубину долин, уже захваченных ранними сумерками, и солнечный шар, бессильный, дробился на тысячи осколков в украшенных медными полосами стенах Храма.
        В зале Десяти касаний горели свечи. Чадили, потрескивали, таяли с медленной величавостью торговых кораблей пшту, что приходили в порт, привозя товары для отца.
        Сабир чуть улыбнулся, радуясь, что помнит, несмотря на годы, те отрывки из прошлой жизни. Теперь казавшейся ему странной, ненужной, совершенно пустой.
        Медная пластинка в его руках, с множеством хаотично распложенных дырочек, та самая, что когда-то обожгла лоб, теперь ползла по страницам книги. Они были из меди, но столь тонкой, что очень походили на бумагу по тому, как гнулись и шуршали под пальцами, которые после долгого чтения пахли этим металлом. В отверстиях пластинки, ключа к святому тому, появлялись буквы старого наречия, которые складывались в нужные слова. Откровения милосердной к тем, кто готов служить ей и кого она награждала в меру своей безграничной щедрости.
        Сабир помнил тот день, когда впервые был допущен к святыне. Он с трепетом открыл обложку и в немом разочаровании воззрился на бесконечные вариации букв, идущих друг за другом без всяких промежутков.
        Без всякого смысла.
        Тогда первый жрец положил на страницу пластину и перед взором ученика появились осмысленные слова. Он провел ключом по странице, сверху вниз и прочитал Первое из Откровений.
        - Саби, - знакомый голос вырвал его из воспоминаний.
        Первый жрец протянул руки, и молодой человек, терпеливо ожидавший прихода учителя с солнцепадной молитвы, тут же собрался.
        - Да, учитель.
        - Что ты понял сегодня?
        Эта фраза звучала каждый день. И была неизменной, как цели Мири. Из года в год первый жрец желал знать, не зря ли прошел день его ученика.
        - Что ей больно за случившееся. Но, я все еще не вижу ее вины.
        - Разве только вина может заставить нас исправлять что-то? Приводить мир и жизнь к лучшему? - Он не укорял, направлял. - Иногда правильные поступки совершаются только потому, что они правильные. В этом истина, к которой человек должен стремиться и которую часто забывает.
        - Но разве истина не меняется от человека к человеку, учитель? Каждый видит и ощущает мир иначе? Спроси карифца и дагеварца, кто прав в последней войне. И ты получишь два совершенно разных ответа, две правды. Истину можно и не узнать. Она потеряется в этих правдах, будет биться, словно птица в силке. Как найти правильную дорогу?
        Первый жрец не нахмурился гневно, когда воспитанник оспорил его слова, лишь одобрительно кивнул, ибо в поиске через множество вопросов рождалось умение видеть первопричины всего мироздания. Так их учила Мири.
        - По следам Ее. Это странный ответ, Саби. Но со временем ты поймешь. Если она позволит тебе прочесть Медную книгу полностью. Лет через тридцать, а может быть сорок, когда перед тобой будет ясна цель Храма. Все наши обязанности, долг перед ней, прошлым и будущим.
        - Да. Учитель.
        - Мы следы. Мы оставляем отпечатки на времени, которое она уже когда-то видела и в которое когда-то придет. Ты - будущий первый жрец. Такой же, как я. В тебе та же сила крови. Она одаривает тебя своей благосклонностью. Мы созданы для ее цели. Для единственного действия. Ты, я, мой учитель и его учитель, и его, и так к самому началу основания нашей обители - кинжалы света, разящие мрак. Мы рождаемся, служим, ждем исполнения задачи и умираем, всю жизнь оставаясь в ножнах.
        Сабир печально опустил уголки губ:
        - Мне всегда грустно об этом думать, учитель.
        - Ты молод и не понимаешь. Никто из нас не отчаялся. Он знает, что в грядущем один из нас обязательно найдет ее, а после исполнит свое предназначение первого жреца. Ведь другие верные избранные не в силах прочитать всю Медную книгу. Только мы. Только наша кровь впитывает эту медь, ее слезы. Ступай. У тебя занятия с мастером боя. Надо много работать. Ибо Храм существует.
        - Ибо Храм существует, - эхом повторил молодой дэво.
        Солнце клонилось к закату.
        Бордовое, словно спелая вишня, оно перестало мучить все живое и наконец-то одаривало портовые пирсы вестью, что устало и собирается уйти за далекие горы. Великий древний город оживал, стряхивал со своей пропыленной носорожьей шкуры улиц долгий зной, шелестел пальмами, трубил слонами, пел открывающимися курильнями и винными ложами.
        Приятный свет легконогой газелью скользил по червонным крышам, острым конькам и статуям мраморных крокодилов, уже не касаясь сердец прекрасных парков, где сладкие сумерки скрывали нежными руками многочисленные парочки влюбленных. Солнечный диск, благосклонный к их сладостным тайнам, дробился в хрустальном шаре мастера-навигатора, что ждал, когда на корабль взойдет единственный пассажир.
        - Учитель…
        Саби, смотревший на запад, туда, где был дом, которого он не видел уже больше сорока лет, повернулся к юному дэво, терпеливо ожидавшему последнего напутствия первого жреца.
        - Ты готов.
        - Да. Но мой брат…
        - Станет первым жрецом в свое время. Вас обоих выбрала милосердная, такого не случалось раньше. Ты достоин быть первым из двух, но в Эльвате справишься только ты. Докажи герцогу, что он нуждается в мудром совете служанки милосердной. Будь разумен и осторожен. В Небесном дворце уже подготовили тебе встречу те, кого отправляли раньше.
        - Я сделаю все, как требуется.
        - Да. Сделаешь. - Саби не сомневался. Он стоял, опираясь на посох, который много лет помогал ему, дерево-кумье, насыщенного красно-оранжевого цвета, отполированное касаниями пальцев всех тех, кто руководил Храмом раньше. - Тьма пробуждается. Это говорят свечи, что гаснут чаще, чем должно. Дождись ту, кто разорвет этот мир и соберет его заново. И когда она явится, сообщи. Я буду ждать, Бати.
        - Как я узнаю ту, к кому тзамас приведет нас?
        Саби помолчал. В Медной книге об этом не было ни слова. Порой первый жрец Храма ощущал себя ослепленным котом, пытавшимся найти дорогу домой лишь по шороху дождя.
        - Она может быть кем угодно. Карифкой или алагоркой, уроженкой Черной земли. Или нашей соотечественницей. Юной и прекрасной. Старой и отвратительной. Младенцем. Воительницей. Герцогиней. Шлюхой из Пубира. Смотри на женщин вокруг. Любая из них - она. В каждой из них может жить Мири. Ее память, опыт, мудрость, милосердие. Твоя задача найти тзамас. Рано или поздно она появится. Завтра. Через десять лет. Или сорок. Дождись ее. А если не получится, к тебе на смену придет кто-то еще. Ибо Храм существует.
        - Ибо Храм существует, - поклонился молодой человек и направился к сходням.
        Саби больше не смотрел на него. На корабль. На город. Он повернулся к жилым кварталам, зацепившись взглядом за одинокого человека. Слишком большое расстояние, чтобы рассмотреть черты лица, но фигуру он узнал. Широкоплечий толстяк ждал его.
        Саби чуть улыбнулся, на мгновение стиснул деревянный посох, словно прося оказать посильную поддержку, и сделал первый шаг. Он знал, что дорога его жизни наконец-то приводит к цели, ради которой существовал первый жрец. И все те, кто был до него, от самого первого, получившего Медную книгу из рук милосердной.
        «Все дороги имеют свое начало и каждая из них рано или поздно приводит путника туда, куда он стремится», - так говаривал отец Саби.
        Пока дэво шел, то старел с каждым шагом. От человека, отправившего когда-то Бати в Кариф, к человеку, оставившему Храм и пустившемуся в последнее плаванье, чтобы помочь ей, как было предначертано.
        Восьмидесятилетний старик, он, все еще полный сил и ее благости, остановился перед отцом.
        Шарир ат На, великий купец Мута, король продаж сэфо во всем просвещенном мире, ждал сына средь вечерних сумерек теплого бесконечного лета. Седой, осунувшийся, с чуть подрагивающей головой, в простой одежде, без слуг и воинов, без лошади, босой, он был призраком себя из прошлого.
        И все же узнаваемым. Таким, каким Саби видел его последний раз, в свои четырнадцать, навсегда покидая дом.
        - Сын.
        Саби по-доброму улыбнулся ему и поклонился, чуть сместив большой палец на посохе. Незаметный жест для всех, кроме дэво, а быть может еще и некоторых Золотых карпов большого материка.
        - Мой благочестивый отец мертв уже много десятилетий. Но я благодарю тебя за эту память. Пусть Милосердная поцелует тебя в лоб.
        Купец нахмурился:
        - Он мучился, когда умирал. И тебя не было рядом.
        - С ним была Милосердная. Все мы умираем в мучениях. Тихих. Громких. А иногда и счастливых.
        Не было больше отца. Перед ним стояла обнаженная златокудрая женщина. Прекраснее морской смолы, той золотой, полной солнца, что находят на берегу северных герцогств во время отлива. Легче воды. Ярче вспышки в лесу эйвов. Свежее ветра над цветущим вечерним лугом.
        Она поражала. Восхищала. Хотелось трепетать перед ней.
        - Ты лишь оболочка той, кто была почти богом. Меня не смущают оболочки, ибо благочестивая закалила дэво, зная, что когда-нибудь придет такая, как ты.
        - В каких же муках умрешь ты, старик? - тысячи голосов исторглись из горла Нейси. Хрипящих. Визжащих. Шепчущих. Стонущих. Страдающих.
        Страшных.
        От ее посеревшей кожи потянуло сыростью, пылью, высохшими цветами и чем-то, чего Саби никогда не знал.
        Он не дрогнул. Не отступил, когда это существо, в котором появилось нечто змеиное, жадно обнюхало его руки и с усмешкой, скосив глаза, облизнулось:
        - Я пожру даже старое мясо. Ибо Рионы мне мало.
        Сабир мягко ответил, положив морщинистую руку на золотые кудри:
        - Ты же видишь. Я не боюсь тебя.
        Женщина разочарованно вздохнула и посетовала:
        - Никакого веселья с сухими ветками Храма. Как ты проник сюда? Так же, как этот жалкий асторэ и его выжженный дружок? Я почувствовала тебя, и их пришлось оставить на время. Разреши загадку, прежде чем умрешь, старик. И смерть будет без всяких мучений. Заберу тебя во мрак без боли. Обещаю.
        - Не ты решаешь мою судьбу.
        - А кто же? - на ставшие крысиными глаза наползла и ушла под веки полупрозрачная пленка рептилии.
        - Я, - ответил голос за спиной Саби.
        Она шагнула из нитей в мир и на мгновение зажмурилась от того, что видит его как прежде.
        Свет. Яркие цвета. Объем. Глубина. Расстояния. Тени. Нюансы мелких деталей. Все то, что потеряла, когда ее лишили глаз.
        Странное ощущение. Непривычное и совершенно чужое.
        Госпожа Эрбет слишком изменилась с тех пор, и теперь, с привычным зрением, внезапно вернувшимся к ее пустым глазницам, ощутила себя не в своей тарелке.
        Солнце клонилось к закату.
        Бордовое, точно спелая вишня.
        Южный незнакомый город. Дома раскрашены розовым светом. Шелестят пальмы. Тепло.
        И среди всего этого человеческая фигура, сплетенная из черных лоснящихся нитей. Они чуть шевелились, смердели той стороной и были ей знакомы.
        Собака Гвинта собственной персоной.
        Или, если уж быть совсем точной, то, что скрывалось под личиной собаки.
        - Кто же может повелевать самим первым жрецом? - усмехнулось существо и внезапно вздрогнуло. Оно подалось вперед, уже куда более внимательно разглядывая пришедшую, чем там, во дворце герцога.
        Нити скрутились, расширились, разбухли и вот уже вместо человека - лев, который, к удивлению Бланки, не бросился на них, а, развернувшись, кинулся прочь, вверх по улице… Та разваливалась на глазах, выцветала, теряла четкость, превращалась в то, чем она была на самом деле - пустое, унылое пространство.
        Логово. Где пахло старой смертью и увядшими цветами. Облако убегало, поняв, кто к нему пришел.
        - Все сделано, госпожа?
        - Ты замечательно отвлек это существо. Все сделано.
        Дэво на миг прикрыл глаза и навалился на свой посох, словно все силы оставили его.
        - Кровь таувина на волосах богини, которые стали нитями в теле тени той стороны, действует сильнее любого яда. Ты рассказала нам это, на случай если забудешь. И теперь мы рассказали тебе. Остался лишь последний шаг.
        Бланка заставила себя сжать губы, набраться сил, вытолкнуть слова:
        - Если ты готов.
        - Я ждал так долго, милосердная. А со мной ждали все, кто был до меня. Сейчас они идут вместе со мной.
        …Они нашли эту тварь в самой дальней части «пещеры». В закутке, где когда-то был выход, теперь заросший шипастой ржавой проволокой, так похожей на волосы Бланки.
        Лев пытался пробиться через преграду, но лишь порвал себе морду и выколол один глаз. Бланка видела, что нити его нестабильны, дрожат, но силы в нем было достаточно, чтобы уничтожить еще один такой город, как Риона. Он слишком многих пожрал здесь, чтобы уйти так просто.
        - Тварь! - простонали голоса из львиной пасти. - Тебя давно уже нет. Как волшебник нашел тебя?! Как вытащил из мира солнц и лун?!
        - Я есть, - Бланка стояла за спиной Саби и чуть сбоку. - Чувствуешь это? Видишь? Магия, которую ты забрал, вновь растекается. Течет из тебя, словно из прохудившегося ведра!
        - Все зря! Все зря! - в голосах взвыло отчаянье. - Все зря!
        И госпожа Эрбет ощутила странное злорадство, что у Облака, существа, которое Гвинт принес из Аркуса, существа, которое так долго ждало, интриговало, подталкивало людей к войнам и смертям, не вышло то, что оно задумало.
        Лев подобрался для прыжка, чтобы постараться убить ее, забрать с собой.
        Пальцы Саби нажали на что-то в посохе, и тот звонко и странно-весело щелкнул.
        Свечи горели особенно тускло, и переплет Медной книги в их свете выглядел угрожающе.
        - Саби.
        - Да, учитель.
        - Что ты понял сегодня?
        Первый жрец стоял в дверях, опираясь на оранжевый посох.
        - То, что дары, врученные милосердной своим скромным служанкам, имеют смысл. Десять касаний, которые на материке почитают, как благо, и завидуют этому недостойно, есть лишь суть ее плана.
        - Ты смог прочитать целую страницу, юноша, - маленький жрец одобрительно похлопал ученика по руке и сел на низкую лавочку. - В тебе нет страха, а значит вера твоя огромна, как я и думал. Хорошо.
        - Но все равно, я многого не понимаю. То, что придет, как когда-то в Аркусе. Наша кровь…
        - Не наша кровь, Саби. Когда мы начинаем читать книгу, что милосердная оставила для нас, мы больше не властны над своими телами. Она щедро позволяет пользоваться ими до самой смерти, но каждый первый жрец знает, когда благосклонность справедливых суждений вернется, будет исполнено предначертанное. И она заберет то, что нам одолжила. Свою кровь, что течет в моих, а после и в твоих жилах. Ибо там хранится сила, которую она оставила нас хранить в этом мире, когда уходила вместе с другими Шестерыми.
        - Означает ли это, что мы поможем ей убивать шауттов, учитель?
        - Тебе стоит попытаться осилить все таинство пророчеств милосердной. Но лунные люди - это обычная беда нашего мира. Они приходили и уходили. Их убивали многие. В бездне той стороны есть и другие чудовища, куда более опасные, чем демоны…
        Речные камни растеклись слизью, и солнце так и не вернулось, когда Тэо понял, что «клетка», где их заперли, исчезла. Он увидел Бланку, дэво и странного, похожего на льва, но в несколько раз крупнее, зверя с изуродованной мордой.
        - Не приближайся! - Мильвио остановил его. - Мы бессильны перед этим созданием.
        В этот миг из посоха Саби выскочил узкий, длиною почти в локоть, матовый клинок, и дэво, странно извернувшись, воткнул его себе под грудину с такой силой, что острие вышло из спины, между лопаток.
        Лев прыгнул.
        Старик резким движением вырвал из раны оружие, выбросив руку вперед, и кровь, широкой полосой слетевшая со стали, застыла в воздухе алой аркой, горбатым мостом, твердыми тяжами.
        Она вся состояла из бесконечных волокон, длинных, переплетенных между собой, и Тэо понял - это нити, а еще на него дохнуло столь мощной, грубой, совершенно безжалостной первобытной силой… Пружина почувствовал, что его собственные сосуды едва не лопаются, так бесновались искры, рвущиеся на свободу, и шагнул назад. И Мильвио, к его удивлению, отступил за ним с посеревшим лицом.
        То, что происходило сейчас, для волшебника было таким же откровением, столь же непереносимым испытанием, как и для асторэ.
        Между тем, лев уже не смог изменить направление прыжка, но извернулся в полете и врезался в кровавую сетку лишь задней лапой и хвостом.
        Тысячи тысяч мужских и женских голосов взвыли так, что Тэо оглох. А дэво не остановился. Воткнул в себя клинок вновь, и кровь снова сорвалась с обагренного клинка. И еще раз. И еще.
        Он обходил пойманного в ловушку зверя по кругу, опутывая его сетью.
        Пружина перестал считать, сколько раз этот старик ранит себя. И так знал.
        Десять. По числу касаний, что даровала Мири.
        Это было восхитительно. И несоизмеримо прекрасно.
        Красивее любого заката. Сложнее морозных узоров на стекле. Привлекательней книг и знаний, что в них таятся.
        Идеальная структура плетения алых нитей, разобрать которую не смог бы даже самый терпеливый человек на свете. Они были столь родны ей, столь близки, что бились в такт ее сердцу.
        А еще Бланка была способна касаться их и менять, даже не думая о статуэтке Арилы. Просто так. Силой собственного желания.
        Она заставила их сжаться, и вой, рев, стоны, крики ничуть не трогали ее уши. Госпожа Эрбет не могла, да и не желала, найти хоть какой-то жалости к этому подобию зверя.
        Она подхватила только ей видимый алый край нити, совершенно неразличимый для всех других в этом безумном переплетении, связала его с узлом, где находилась рыжая прядь и направила силу в статуэтку, забирая из врага.
        Лев превратился в женщину. Нейси кричала и плакала. Молила. Просила пощады. Клялась рассказать многое. Скребла пальцами, сдирая ногти.
        Но Бланка не остановилась, и металл, из которого некогда была выкована перчатка Вэйрэна, жадно пожирал чужую жизнь.
        Нейси исчезла, появилась Арила, моля Мильвио помочь, и тут же исчезла, стала клубком черных нитей, бьющихся в агонии, теряющих жизнь.
        Те собрались из последних сил в маленькую кудлатую собачонку. Рассыпались, переплелись с алым шариком, сжавшимся до размеров мяча, которым играли в Журавлей.
        Последние капли чужой силы влились в статуэтку и навеки растворились в ней. Алые нити распались, оставшись на земле лужами человеческой крови.
        Маленькая израненная белая крыса, чья шерсть стала красной, в агонии дергала передней лапой, беззвучно распахивая пасть.
        Многоликие голоса молчали.
        Бланка подошла к врагу и наступила каблуком ботинка, с хрустом ломая череп.
        Они «вывалились» назад. В Риону. К почерневшей мумии, в которой никто бы уже не узнал ту, кого называли Златокудрой. К отмирающей паутине, больше не способной забирать магию.
        Саби, все еще живой, протянул к ней дрожащую руку.
        Она устала. Была вымотана. Опустошена. Буквально вывернута наизнанку и перетерта двумя горами до полного, бесконечного равнодушия. Ее разуму не хватало сил, чтобы осознать, что только что было сделано. Хотелось просто лечь, прямо здесь, как кошка свернуться в клубочек и спать, спать, спать. Чтобы ее оставили в покое. Чтобы о ней забыли по меньшей мере на ближайшую сотню лет. Чтобы разбудили, когда все закончится.
        Но Саби протянул к ней руку.
        Госпожа Эрбет всю свою жизнь знала, где место слуги, даже хорошего слуги, и никогда не переходила границ. Но та женщина давно была мертва, прежние правила, в кругу семьи казавшиеся такими незыблемыми, теперь представлялись довольно глупыми и бесполезными.
        Поэтому она взяла его за холодные пальцы и сказала слова, которые теперь знала, в которые все еще не верила, ибо они были словами другого человека.
        - Я благодарю тебя от всего сердца. Тобою совершено великое благо. Храм выполнил свою задачу.
        Его синие губы тронула слабая, счастливая улыбка.
        - Я передам твоему отцу, что принесенная им жертва не была напрасной.
        Но эту фразу первый жрец уже не услышал.
        Глава двенадцатая
        Владычица костей
        Строят тзамас средь песков
        города для мертвецов.
        Из костей и тлена,
        даиратов стены.
        Черепок за черепком,
        взмыли стены над песком.
        И над прахом мостовых
        там не место для живых.
        СТАРАЯ СЧИТАЛОЧКА ГЕРЦОГСТВА КАРИФ
        Шерон, щуря глаза, смотрела на небо цвета пыльной розы, грея странно холодные для лета ладони о металлическую кружку, в которой остывало вино. Она бы предпочла горячий напиток на травах, а не алкоголь, но сейчас, право, ее капризы были совершенно неуместны.
        Впрочем, капризы никогда неуместны для взрослых людей. Если, конечно, те считают себя таковыми.
        Поэтому маленькими осторожными глотками она пила вино, ощущая, как от него сначала немеет нёбо, а затем слабо шумит в голове. Она не стала обманывать себя - сейчас это было очень приятно.
        Кто-то из солдат, Шерон не запомнила лица, укрыл её плечи гвардейским плащом, удивительно тяжелым, теплым. Другой сунул в руку, свободную от меча, мокрую морскую губку, такую воины Треттини часто подкладывали под шлемы во время жары. На ее недоумевающий взгляд солдат пояснил:
        - Ваше лицо, госпожа, в крови. Вот я и подумал…
        Она апатично кивнула и вытерлась, насколько это вообще возможно без зеркала. Она вся была в крови мэлгов. Следовало пойти в дом, сменить одежду и вымыться. Волосы засыхали в бурую корку. Но сейчас у тзамас не было сил.
        И… было очень много силы.
        Она хмыкнула в кружку, отмечая столь странный парадокс жизни, и подняла глаза, когда высокая фигура загородила рассветное солнце. Сиор Адельфири де Ремиджио вышел из ночного боя без ран, лишь его легкую кавалерийскую кирасу слева направо рассекала широкая, казавшаяся белой, царапина.
        - Госпожа… - последний час ее называли только так. «Госпожа». Даже не сиора, что дань огромного уважения благородного к простолюдинке, а госпожа. На ступеньку выше. Выше, чем они.
        - Сиор, вы отлично постарались.
        Он повел плечами в жесте, который она не нашла труда расшифровать:
        - Полагаю, мы все живы лишь потому, что вы взялись за меч. Это было… впечатляюще.
        Она запомнила лишь свинцовую ночь, оранжевые мазки факелов у глаз, темные фигуры. Фигуры дрались между собой. Хрипели. Рычали. Били мечами и топорами. То и дело выплескивая кровь друг у друга.
        И среди этой рубиновой горячей ярости скользили три тени. Они не лезли в бой, смотрели из последнего ряда, наслаждаясь зрелищем, упиваясь болью, гневом и смертью.
        О. Смерть их влекла.
        Но Шерон понимала ее законы куда лучше. Смерть больше не могла ее одурманить. Браслет и меч словно бы оказались связаны через нее.
        Девушка стала почти что функцией. Придатком. Ведомой.
        Она не сопротивлялась, понимая, что не Мильвио - и ей не хватает ни знаний, ни опыта, ни сил, чтобы управлять легендарным клинком самостоятельно. Фэнико вел ее за собой. И указывающая старалась не отставать.
        Это было… впечатляюще, как уже сказал лейтенант.
        Наверное. Со стороны.
        Когда она тараном врезалась в мэлгов - от узкого клинка поднимался белый дым, и само лезвие тоже стало ярко-белым, болезненным, словно прямой солнечный свет, бьющий в глаза человеку с больной головой.
        Первый воин шауттов умер, даже не поняв, что произошло. Шерон прошла через десяток ближайших противников, как плуг по благодатной почве.
        Кровь взлетела в воздух, и указывающая шагала сквозь этот кровавый дождь. Самые расторопные швырнули в нее копья и топоры, но не смогли задеть. Фэнико с молчаливым остервенением резал, рубил, колол, отсекал конечности и головы, выпускал кишки, добивал. Уничтожал тех, кто вставал у нее на пути, и преследовал тех, кто бросал оружие и убегал.
        Кто-то, как видно узнав ее, а может, вспомнив Аркус, крикнул:
        - Белый огонь! Белый огонь!
        Пламя, действительно, меняло цвет, и теперь все факелы, все пожары перестали быть синими пятнами, став белым заревом, взлетели к звездам, но, по счастью, не имели той несжигаемой ярости, как в городе Шестерых.
        И людоеды на улице дрогнули, сдали назад. А люди, воодушевленные ее атакой, устремились следом за тзамас.
        Бой переместился в соседние проулки, а после жестокая рубка началась вдоль низкой каменной стены. Шаутты не стали терпеть такое. Один - кнутом из тьмы - пытался останавливать бегущих в поля мэлгов, двое других ринулись к Шерон.
        Она слышала, как смеется Фэнико. Счастливым смехом мальчишки, который отправился в долгожданное невероятное приключение.
        Меч в ее руках снова развернулся веером. Огромным, точно стальной зонт, укрыл Шерон от двух громогласных молний, на долгий миг озаривших все окрестности до горизонта. Она пронзила ближайшего шаутта в низком выпаде, перепрыгнула через лужу кипящей ртути, но второй, как и тот, что был с кнутом, увидев смерть товарища, оставил бой, утек тенями во мрак, а вместе с ними сбежали и мэлги.
        - Хорошо, Маленькая смерть, - сказал Фэнико. Клинок едва не мурлыкал от удовольствия. - Хорошо. Он не зря тебя выбрал.
        Мечу было лучше знать, что сделала тзамас, но, по ее мнению, она не сделала ничего. Весь бой - его работа.
        Указывающая моргнула, избавляясь от воспоминаний, и спросила с затаенным страхом:
        - Скольких мы потеряли?
        Сиор де Ремиджио тут же стал мрачнее, чем был всего лишь секунду назад, и его зеленые глаза, как это бывало у треттинцев, сразу потеряли весь яркий цвет.
        - Шестнадцать человек, госпожа.
        Шерон их не знала. Нельзя узнать почти сотню воинов за неполные сутки. Но ей было жаль каждого. Они направились с ней и защищали ее.
        - И больше тридцати местных, - продолжил командир гвардейцев. - Прежде, чем вы пришли, мэлги прорвали оборону у колодца.
        Она устало кивнула.
        - Я посмотрю раненых через десять минут.
        Она не спрашивала, есть ли среди них тяжелые и покалеченные. Знала, что есть. Чувствовала их боль. Но также знала, что ни один не стремится на ту сторону прямо сейчас, и им придется потерпеть. Ей следовало набраться обычных человеческих сил, чтобы заставить себя встать с земли.
        Фэнико, в бою легкий, точно перышко, теперь казался неподъемным. Все мышцы ныли, горели, буквально молили об отдыхе. Эта схватка далась ее телу непросто, клинок Мильвио, сражаясь, буквально выпил ее последние запасы бодрости.
        - Не думаю, что мэлги вернутся, сиор. По крайней мере, этот отряд. По крайней мере, сюда. Но они остаются серьезной угрозой по всей длине границы с Мертвыми землями. Его светлость следует предупредить как можно скорее.
        - Все верно, госпожа. Полагаю, мои люди уже достигли замка барона. Он отправит вестовых дальше, к владетелю. Я предлагаю двинуться в путь, как только вы будете готовы. Возьму всех, кто сможет удержаться в седлах.
        - Деревню все же стоит оставить. На тот случай, если я ошиблась.
        - Я скажу старосте. Отправятся к замку, там их защитят, пока владетель не пришлет отряды, чтобы выжечь заразу. Госпожа… - он заколебался. - Позволено ли мне спросить?
        Она не хотела отвечать ни на какие вопросы. Она хотела побыть хоть немного в тишине. А еще лучше упасть и уснуть. Но, конечно же, кивнула.
        - Женщина с вами… - он не счел нужным запоминать имя той, кого считал служанкой.
        - Сиора Лавиани.
        - Да. Сиора Лавиани. Она тоже некромант? Мои бойцы говорят, у нее получилось убить шаутта голыми руками.
        - Это правда. Получилось. Как я уже говорила, моя спутница - охотница на мэлгов.
        - Я таувин, - Лавиани села рядом с Шерон, подняла с земли Фэнико и стала протирать его от подсыхающей крови. - Простая, добродетельная, скромная таувин.
        Треттинец чуть ошалело уставился на сойку, затем перевел взгляд на Шерон.
        - Темные времена пришли, сиор, - голос указывающей звучал негромко. - В такие дни кого только не встретишь.
        Когда они остались вдвоем, Лавиани, глядя в спину лейтенанта гвардейцев, буркнула:
        - Это стоило сказать, хотя бы чтоб поглазеть, как вытянулась его благородная рожа.
        - Удивлена, что ты стала говорить хоть что-то.
        - Рыба полосатая, я сама не рада, но что прикажешь делать? Видели меня многие. Промолчать - эта история обрастет слухами, и прежде, чем мы прибудем к ублюдку Анселмо, меня сочтут или новой Рукавичкой, или вообще одной из Шестерых. Довольно обременительная слава для такой, как я. Куда более обременительная, чем быть ложным таувином.
        - Герцог захочет тебя видеть. И использовать.
        - Он меня уже лицезрел. Одним разом больше. Я перетерплю, - сойка заметила, как глаза у Шерон прищурились, и ухмыльнулась, очень довольная собой. - Ничего от тебя не скроешь, девочка.
        - Ты хочешь, чтобы он тебя на этот раз хорошенько запомнил. Мильвио рассказал мне о вашем договоре.
        - Я буду очень любезной и даже выполню капризы его светлости, если смогу. Чтобы, когда все кончится, мой нож оказался поближе к его печенке. Я просто воспользовалась подходящим случаем, дабы облегчить себе жизнь в будущем.
        - Я не та, кто станет тебя переубеждать.
        - За что и любима, - сойка с критическим вниманием осмотрела режущую кромку оттертого от крови Фэнико, попробовала большим пальцем несколько мелких зазубрин на металле. - Говорят, ты там устроила бойню.
        - Не я. Он.
        - Все равно теперь прослывешь великой мечницей. Золотые карпы обзавидуются, - сойка вернула клинок Шерон. - Ножны валяются там, где ты спасала раненых.
        Раненые…
        Десять минут, которые она отвела для себя, закончились слишком быстро. Следовало закончить дела.
        - Сила вернулась к тебе? - спросила сойка.
        Да. …Все стало как до пробуждения Нейси.
        - Магия растекается. Чувствуешь?
        Лавиани хмыкнула:
        - Я не настолько сведуща в волшебстве. Знаю лишь, что мои таланты снова при мне. У Рыжей, Прыгуна и Фламинго все же получилось. Хотя я и не верила, что они справятся.
        Значит, все хорошо. Они живы. Вернутся. И не надо больше мучиться неизвестностью, хотя с момента расставания прошло всего ничего.
        - Будем их ждать?
        - Мильвио просил этого не делать, - покачала головой Шерон, - сказал, нагонит нас. Я поступлю, как мы договорились.
        - Ладно.
        - А что с талантами на твоих ладонях?
        Сойка показала обожженную, быстро заживающую кожу на месте двух исчезнувших татуировок:
        - Готова поспорить, они вернутся. Как в тот раз. Нежданно и внезапно. И не могу больше говорить про них плохо, хоть они и не подчиняются моим желаниям. Сперва они помогли с ткущей мрак. Теперь я ими выжгла ублюдочного шаутта, хотя это и было жутко больно.
        - Они появились, когда Тэо использовал рядом с тобой свою магию…
        - Все беды в этом мире от асторэ, рыба полосатая.
        Шерон подумала и внезапно попросила:
        - Не могла бы ты дать свой нож?
        - Подозрительный тон, - сказала сойка, протягивая требуемое. - Чего ты хочешь с ним делать, когда у тебя уже есть меч Фламинго?
        - Я хотела, чтобы ты его коснулась. Покажи ладони теперь.
        - Рыба полосатая! - сойка уставилась на бледные контуры бабочек, проступившие прямо на ожогах. - Шаутты их в хвост и гриву! Что это вообще такое?!
        - Это артефакт одного из Шестерых. Полагаю, ему не понравилась магия асторэ. И он считает тебя хозяином, поэтому защитил таким образом. Дал два дополнительных таланта, которые работают по каким-то его правилам. А когда он их тратит…
        - Он?
        Шерон вспомнила шепот браслета. Смех меча. Решительно кивнула, отметая не то сомнения, не то возмущение Лавиани:
        - Он. Каждый из них имеет свои представления и правила. Одобряет наши действия в той или иной степени. Или же… не одобряет. Бабочки на твоих руках подчиняются ему. Я в этом уверена. И когда ты касаешься ножа, он их восстанавливает.
        - Чего бы ты раньше этого не делал? - мрачно обратилась сойка к клинку, с некоторой опаской убирая обратно в ножны. - Лет сорок назад, когда мне подобное тоже бы пригодилось, а? Обязательно надо было ждать появление асторэ, рыба полосатая? Ну, а ты? Как ты поняла?
        Указывающая коснулась розового шрама, охватывающего запястье:
        - Не я. Иногда всплывает то, о чем я никогда не знала. Это он.
        - Рыба полосатая, - только и сказала сойка, думая о том, что не желает никаких воспоминаний проклятущего ножика. Ей было достаточно своих.
        Ситта-Лакустре или, если переводить с треттинского, Озерный город, был третьим по размеру в герцогстве, уступая лишь Рионе и Вьено.
        Несколько веков он принадлежал семье де Дамико. Именно из этого рода происходила мать нынешнего герцога. Здесь легкая жизнь, круглый год мягкий климат, чудесные виноградники и лучшие артишоки на углях во всей Треттини. Ну, возможно, еще и озерная форель. Вот только цены высокие, и торговые союзы наглеют сверх всякой меры из-за полученных вольностей.
        Все это Шерон услышала от сержанта Мешка, когда восхитилась с высоты холма бирюзой в глубине овального, растянутого на несколько лиг озера и бело-васильковыми зданиями, занимающими протяженный восточный берег.
        Мешок, в имени которого, конечно же, была приставка «де», раньше отстраненный и равнодушный, не смотрящий на нее, теперь больше напоминал пса, потерявшегося, но наконец-то обретшего хозяина.
        Впрочем, настроение поменялось во всей оставшейся роте. У каждого, кто смог отправиться в путь. Она чувствовала это, но не слишком вникала, занятая мыслями о вторжении мэлгов, о Мильвио, который где-то там, позади, спешит следом за ней. О том, что следовало сделать, и как об этом сказать герцогу.
        Армии здесь давно не было. Ушла на северо-запад, к Лентру, оставив после себя вытоптанные поля, вырубленный лес, грязь на дорогах, несмотря на сухую погоду.
        Весь прошлый день им встречались отряды легкой кавалерии, которые герцог перебрасывал обратно на юг для обороны от мэлгов, защиты деревень и городков приграничной полосы. На взгляд Шерон, за все время мимо них проскакали несколько тысяч хмурых всадников разномастных отрядов, вооруженных луками и копьями. Было понятно, что с новой напастью для Треттини эти воины вполне справятся. Впрочем, было ясно и то, что это ослабит тех, кто отправился на битву к Лентру.
        Кажется, его светлость перестал сомневаться после Рионы и сделал выбор - драться.
        Хотя положение не обнадеживающее. Тех, кто шел на них с севера, гораздо больше. Без поддержки Алагории выстоять будет очень тяжело. Если вообще возможно.
        Эти слова Шерон слышала то от одного своего сопровождающего, то от другого. Слушала и молчала.
        Думала о том, как пройдет по дорогам отряд Мильвио, если там все кишит людоедами? Что будут делать эти хмурые всадники, если кроме мэлгов они встретят и шауттов? И что делать ей?
        Она все это высказала Лавиани, уже когда их разместили в огромном доме, граничащем с Золотым дворцом герцога - двухэтажной виллой с горбатым мостом, перекинутым через озеро к небольшому островку, на котором располагалась маленькая ослепительно-белая крепость: всего-то одна неказистая башня в квадрате массивных стен.
        - А у меня есть все три ответа, рыба полосатая. Имеются и северные дороги к этой луже, - сойка мотнула головой в сторону озера, по которому плавали множество лодок, как торговых, так и рыбацких. - Уж в том, что Фламинго найдет быстрый путь к тебе, нисколько не сомневаюсь. Если они встретят шауттов, то умрут. Некоторые из них умрут. А некоторые прикончат демонов. Так было веками. Ты не в состоянии защитить всех. Не бери на себя лишнюю ношу. Что касается последнего твоего вопроса - выспись. И даже я последую собственному совету. Расшевели меня не раньше, чем тебя позовет герцог.
        Но герцог не позвал Шерон ни в этот день, ни в следующий.
        - Простите, госпожа. Его светлость сейчас отсутствует в городе, он договаривается с послами западных стран в Каста ла Рето и вернется через четыре дня, чтобы отправиться в Лентр, к армии, - лейтенант де Ремиджио принес эти новости уже к вечеру. - Мы можем отправиться ему навстречу, если вы желаете.
        Она не желала. Хотя бы потому, что друзья вернутся сюда, и ей не хотелось, чтобы они искали друг друга по трактам перед самым началом войны.
        - Не стоит беспокоить его светлость. Спасибо, лейтенант, что помогли добраться сюда. Вы все можете отдыхать.
        - Кроме тех солдат, кто будут охранять вас в ближайшие часы, - напомнил треттинец.
        Она все еще не привыкла к этим изменениям в своей жизни.
        - Не стану спорить.
        - Стоит ли приставить охрану к сиоре Лавиани?
        - Если только вы желаете вызвать ее гнев.
        Он не желал.
        - Еще один вопрос, госпожа. В роте не хватает людей, вы позволите мне заняться набором?
        - Да. Конечно. Полностью доверяю вам в этом, - Шерон с тоской думала о том, что время уходит, но ей придется ждать. Уже не в первый раз - просто ждать.
        Шестеро словно услышали ее тихое отчаянье, и через сутки к месту встречи добрался Мильвио.
        Они отправились кататься на лодке, когда небо вот-вот должно было налиться золотым металлом, а перистые облака превратиться в драгоценное шитье.
        Был тихий вечер. По-летнему теплый, ароматный, тягуче-длинный и прекрасный. Странный, если честно. Невозможно представить, что на севере совсем скоро состоится самая грандиозная битва со времен Катаклизма, а в двух днях отсюда уже сражаются с мэлгами.
        Озеро, город, окрестные холмы и зонтичные сосны словно спрятались под невидимым куполом спокойствия и безопасности.
        Во всяком случае, именно такое впечатление возникло у Шерон во время лодочной прогулки. По сути, такое спокойствие и умиротворение она в последний раз ощущала… когда? Кажется, в те прекрасные дни пути вместе с «Радостным миром», еще до Мокрого камня и всего того, что случилось позже.
        Всех смертей, тьмы, расставаний, встреч и открытий.
        - Я была наивным ребенком, - произнесла она, и Мильвио, сидевший на веслах, вскинул брови. - На Летосе.
        - Мы все взрослеем в свое время, - он посмотрел на вереницу белых птиц, пролетевших высоко над ними. - И часто это взросление больше похоже на два мельничных жернова, между которыми попало зернышко пшеницы. Проходя через подобные испытания, мы сильно меняемся. Не телом. Разумом. И да. Большинство людей подобное ломает. Но не тебя. Ты просто стала мудрее.
        - А когда стал старше ты? В войну Гнева?
        - Когда пришла весть о гибели Арилы. Мир изменился внезапно, и мы начали сжигать его без всякой жалости. И ума. К началу Катаклизма я почти растерял себя прежнего. Захлебнулся в ненависти и крови. В смертях. Всю нынешнюю эпоху пришлось собирать оставшиеся частицы в единое целое.
        - На что нам надеяться, Мильвио? После всего. После Рионы, Облака, и того, что скоро случится под Лентром?
        Треттинец поднял весла, и лодка пошла по инерции, рассекая зеркальную гладь, а вода шелестела под килем.
        - На победу, - предельно серьезно ответил он. - Иначе все, что делается, бессмысленно. В ту войну, куда более жестокую и разрушительную, чем эта, я понял одно, пускай и слишком поздно: какой бы мрак тебя ни окружал, всегда найдется способ преодолеть его, если рядом есть люди, которым доверяешь, и которые тебя поддержат. Звучит несколько пафосно, но если бы не Лавьенда, не Тион, не Нэ - меня бы не было сейчас здесь. Они помогли мне выжить, выстоять, бороться. Найти хоть какую-то правильную цель в чужом, изменившемся мире и держаться ее. Сейчас то же самое происходит с каждым из вас. С тобой, Тэо, Виром, Лавиани, Бланкой. Вы были другими до встречи друг с другом. Теперь же - вы куда лучше, чем были мы когда-то.
        Он вновь опустил весла в воду, сделал несколько взмахов, чтобы отвернуть с пути маленькой торговой шхуны, шедшей от противоположного, едва различимого берега.
        - Ты думаешь, герцог разрешит мне?
        Взгляд у Мильвио стал тревожным. Точно таким же, как когда она рассказала ему о своем плане.
        - То, что ты задумала - опасно. И я до сих пор не верю, что подобное возможно. В мое время никто из тзамас такого не делал. Но у них не было браслета Мерк. Анселмо вцепится в твое предложение мертвой хваткой. Он не щепетильный человек, как ты уже успела понять, и цена за твою просьбу не велика по меркам нынешней ситуации. Он рискнет. Ты получишь разрешение. Я уверен.
        Девушка опустила руку в воду, ощутила, какая та теплая. Сразу же захотелось искупаться, прыгнуть прямо с лодки, с головой, в самую глубину.
        - Опасно… - тихо повторила она. - Но ты не станешь останавливать меня.
        Треттинец снял весла с уключин, осторожно положил на дно лодки.
        - Свобода выбора. Я как-то говорил тебе о ней. Человек ценен свободой и правом совершать разные поступки. Разумеется, если они не ведут к катастрофам, вроде Войны Гнева, - грустная улыбка. - Тогда его лучше остановить, пока не стало слишком поздно. Во всех остальных случаях решения человека, что делать - почти священны. Особенно если он хочет помочь. Так что я не смею хватать тебя за руки, но обязан предупредить. Я честен с тобой, как ты была честна в тот день, когда пахло цветущим миндалем, и ты попросила остаться. Но я и не думал, что наш общий путь уйдет так далеко. …Ты первая, с кем он заговорил.
        Шерон поняла, что речь о мече. Вспомнила тот веселый, насмешливый голос.
        - Ты тоже слышишь его?
        - Нет. И, наверное, не должен. Было бы странно беседовать с собственным клинком, - он усмехнулся. - Но я очень рад, что Фэнико помог тебе и был рядом. Вы отлично справились. Я слышал разговоры гвардейцев, ты потрясла этих людей.
        - Понимаешь же, что доля моего участия в битве ничтожна.
        - Она достаточна. Куда больше, чем у тех, кого бы он не принял и остался лишь куском наточенной стали. Что тебя терзает, Шерон? Сейчас?
        Она легла на спину, чувствуя, как поперек лопаток впивается ребро деревянной банки, стала смотреть в небо. Мильвио не торопил ее, указывающая всегда ценила в нем это.
        Терпение.
        - Меня готовили, - наконец произнесла она. - Звучит довольно глупо и самонадеянно для девчонки с забытого всеми Летоса, но меня готовили к этому, и подталкивали. Старик дэво, пожертвовавший жизнью, называл меня той, что разорвет мир и соберет его заново. И это было известно не только Мири, но и осколку. Пророчество не сбылось лишь по чистой случайности.
        - Случайность? Я не оспариваю волю случая, сиора. Ибо он - вечная помеха в любых грандиозных планах. Постоянно все идет не так, как задумано. И в данный момент «случайность» играла не против тебя. А против того, кто растил себе тзамас, способную разорвать мир в клочья, но не сделавшую это. Любые предсказания не сбываются, если человек им не соответствует. Ты оказалась сильнее, браслет был на твоей стороне и план осколка не сработал. Я бы сказал даже иначе - провалился.
        - Быть может, и провалился. Но того, что случилось, уже достаточно. Всех разрушений, что произошли не по моему желанию, но все же по моей вине. Я боюсь, Мильвио. Боюсь этого осколка, того, кто теперь Эрего да Монтаг. «Человека», которого слушаются шаутты, - она резко села на лавке. - Боюсь, потому что не понимаю его. И не могу предугадать планов, которые он вынашивает. Кажется, что он везде. Действует в совершенно разных областях и стремился к этому веками. Ждал подходящего момента. Ждал меня. Ты же понимаешь, о чем я?
        Мильвио ответил ей кивком. Было в этом жесте и согласие, и приглашение продолжить.
        - Он заманил меня на Талорис с помощью Найли. Пробудил мою силу. Тион не зря заблокировал способности некромантов, сделал тех указывающими. Для того, чтобы сидящий на троне Талориса никогда не вырвался из ловушки. А я освободила тварь из тюрьмы тела Скованного, где она просидела эпоху!
        - Мы говорили об этом в доме Бланки. И что с Найли он допустил ошибку.
        - Ошибку ли? Все ли мы знаем о нем и о его планах на девочку? О его целях? Смотри. Он интригует в Горном герцогстве, обретает новое тело, создает новую веру, объединяет людей, возвращает из небытия других, которых не видели со времен восстания Вэйрэна. Но нас из виду он никогда не упускал. Я была нужна ему. - Она думала об этом всю дорогу от Рионы, а потом еще и здесь, ожидая возвращения друзей. Эти странные мысли нахлынули на нее внезапно и теперь не давали покоя. - И если нужна не прямо вот сейчас, то это как нож, хорошо припрятанный где-то в потаенном месте. Пригодится со временем.
        - Или, что тоже вероятно, угодит тебе же под ребро. Но продолжай.
        - Ты ведь уже понял.
        - Я хочу, чтобы ты озвучила мои собственные мысли и догадки.
        Шерон уселась поудобнее, воодушевленная тем, что треттинец не считает ее размышления глупостью. Она пыталась поговорить об этом с Лавиани, но та лишь зафыркала и замахала руками:
        - Шерон, девочка, сегодня у меня дурное настроение, не желаю знать больших гадостей, чем уже случились. Так что оставь меня в покое со своим проклятущим Темным Наездником!
        - Он готовил меня к тому, чтобы стать таким ножом, - сказать это оказалось куда проще, чем раньше. - Я поняла это, когда вспомнила о том, что рассказала Лавиани. О встрече в предгорье Мышиных гор, когда мы убегали от ловчих.
        - Она столкнулась с шауттом.
        - Да. Тем, что отправил меня на Талорис. Взявшим тело сойки. Ставшим Рукавичкой. Он следил за нами, прежде чем отправиться в Горное герцогство, и подсказал Лавиани об опасности. А еще о том, где мы с тобой, чтобы она с Тэо нашли нас. Демон выполнял чужой приказ, делал то, что было велено. И еще. Ни разу никто не сделал попытки отобрать статуэтку Арилы, когда была такая возможность. Шаутт мог забрать ее сразу, в ту ночь, когда Пружина пробудил ее. А потом на Талорисе. Но даже попытки не сделал.
        Мильвио снова кивнул.
        - А ведь она опасна для него. Ты сам говорил.
        - Только если отнести на ту сторону. Что было совершенно невозможно. Пока не появилась Бланка. Не наделяй осколок всемогуществом. Он не всеведущ. Новость о том, что жив волшебник - стала для него неожиданностью. А это случилось уже когда ты была в Эльвате. О госпоже Эрбет он не знал. До гибели Облака, а, возможно, и сейчас не знает, что вернулась ипостась Мири, способная менять нити мироздания и открывать путь в мир демонов.
        - Ты уничтожил его планы.
        - Тем, что встретился у вас на пути? - улыбка. - Тэо не стал пустым, и у человечества этой эпохи есть асторэ. Ты - не слабый некромант, подверженный капризам смерти. В Бланке пробудились способности. Впрочем, здесь моей заслуги нет. Да. Осколок рассчитывал на совершенно иное. Но у него все же получилось слишком многое. Когда статуэтка оказалась среди людей слабой воли, попала к контрабандистам, она потащила их в Аркус - и вы пошли следом. А после ты зачерпнула столько силы, что должна была… как там говорит наша милая ворчливая сиора? «Чокнуться». Чтобы расколоть мир, привести его к хаосу, и сопротивление юга в этой войне закончилось бы. Но у тебя появился браслет. И та сила, которая прошла через твой дар, не причинила вреда.
        - И тогда сработало другое. Кар и Облако. Все это было сделано ради воскрешения Нейси. Весь мой долгий путь.
        - Но ты опять не разорвала мир.
        - Я уничтожила целый город!
        Он вздохнул:
        - Понимаю, чего ты боишься.
        - Со времен Бледных равнин Даула у осколка было много времени и, полагаю, возможностей подготовить разные варианты, чтобы прийти к своей цели. И если не получилось пока, получится позже.
        - Послушай меня, Шерон из Нимада. Что бы он ни делал, у него не выйдет, - серьезно ответил ей Мильвио. - Да. Ты величайшая тзамас нынешней эпохи. И, полагаю, через какое-то количество лет, те, кто сражались с нами у Мокрого камня, по опыту будут проигрывать тебе. По силе уже проигрывают. Но при всем том, ты указывающая из Нимада. Человек, воспитанный добрыми людьми. Та, кто защищает. Это твоя суть. Ты не поддашься на то, что ломает других: власти или желанию быть самой сильной, жажде множить смерти. В тебе стальной стержень, который не способен согнуть даже Вэйрэн, какие бы козни он ни строил.
        - Этого достаточно?
        - Более чем. А еще у тебя есть друзья. И среди них твой скромный слуга, в том числе, - он галантно, насколько это вообще было возможно в лодке, поклонился. Задумался на мгновение. - Знаешь. Я понял, что никогда не говорил об этом. Сейчас вполне подходящее время и место. Впереди нас ждет буря и такой возможности может уже не представиться.
        - Не говорил что? - не поняла девушка.
        - Что люблю тебя.
        Герцог Анселмо де Бенигно вернулся до рассвета и сразу послал за ними.
        Расположившись в одиночестве, без советников и охраны, на кухне, при свечах, возле большого, растопленного, несмотря на теплую ночь, очага, за дубовым столом, потемневшим от времени, владетель устало вытянул ноги. Он был с дороги, с седла, в грязной пропахшей одежде и с осунувшимся небритым лицом. Шерон показалось, что отражения свечей в его глазах - маленькие злые оранжевые точки - придают правителю вид угрожающий.
        Он небрежно отмахнулся от их поклонов и указал на два табурета.
        Герцог кинжалом отрезал от большого квадратного румяного пирога с рыбой и шпинатом два внушительных куска, положил на пустые тарелки. Подвинул их гостям. Вино в глиняном кувшине с широким горлышком перелилось в три глиняные кружки. Владетель поднял свою первым:
        - Здесь нет трубачей, сиора. И служанок, мечущих лепестки цветов. Полагаю, по сравнению с моим добрым братом, Азимом эш Тали, я совершенно дикий человек. Могу лишь еду и вино. Ну, и титул. Не помню, что там написали в бумагах секретари, завтра посмотрите. Но вас не обидели ни положением, ни землей.
        - Ваша светлость… - Она была ошеломлена. Хотя бы тем, что никогда не думала о подобном. Да и не нуждалась, чего уж скрывать.
        - Просто выпей со мной. Лучшая благодарность.
        Они все трое отсалютовали друг другу. Мильвио улыбался.
        - Я привык платить за помощь и за верность, - герцог принялся за пирог, отправил кусочек в рот, довольно зажмурился. Прожевал. - Со времени порядком испорченного циркового представления, у меня не было возможности отплатить за твою помощь в ту ночь. К тому же, я уже наслышан о твоей битве с мэлгами. Это достойно целой картины. Обязательно закажу ее для своего обеденного зала, если мы все переживем войну. Мильвио. Я получил твое сообщение и знаю, что Риона теперь безопасна. Хоть и опустошена.
        - Да, ваша светлость.
        - Тебя награждать не стану, ибо помню всю бесполезность моих попыток. Я пока не переварил твоего прошлого отказа и не хочу быть оскорбленным вновь.
        В его словах слышалась шутливость. Хотя глаза, отражавшие свечи, не улыбались.
        - Я опечален, что расстроил вашу светлость.
        - Награждать не стану, - повторил герцог. - Накажу. Кар потерян для меня. Проклятый сукин сын умудрился преставиться, когда пришли шаутты. Мне сейчас не хватает его советов. Он не любил тебя, но был честен и признавал твой разум, опыт, знания. Говорил, что ты равен ему в суждениях.
        - Лестно слышать, ваша светлость.
        - Будешь давать мне советы вместо него.
        Мильвио чуть склонил голову, соглашаясь.
        - Это мне в тебе нравится, - одобрил Анселмо и снова выпил. - Принимаешь просто и как должное.
        - Я знаю, о решении по поводу Лентра, ваша светлость, - сказала Шерон.
        - Выбора нет. Лучше драться вместе с соседом, чем по отдельности, даже потеряв построенный для алагорцев флот и лишившись их поддержки. В противном случае надо бежать через …море. Если я убегу сейчас, до попытки сразиться, то любой «добрый брат или сестра» из соседней страны назовет меня трусом. Я буду герцогом без герцогства. Всегда в роли просителя и всегда презираем.
        - Я могла бы помочь, ваша светлость, - Шерон решила, что пришло подходящее время. - Помочь вам с армией.
        Город купался в летнем благодушном дне, словно мальчишка в прохладной реке в жаркий полдень. Неспешно, радостно, с бесконечным удовольствием.
        Прекрасный город. Красивый. Вернувший цвета, казалось потерянные навсегда. Его многочисленные башни, всего лишь неделю назад призрачные, вновь обрели стремительность, ясность и четкость на фоне безоблачного неба, которое портили лишь многочисленные черные точки - птицы.
        Воронье.
        Падальщики.
        Они пировали уже несколько дней, найдя в Рионе щедрое подношение, которого больше не касалась защита той стороны.
        Ветер, дувший из распахнутых ворот, ласковый и нежный, точно котенок, смердел мертвечиной. Тела тысяч погибших напоминали о себе.
        Не давали забыть.
        Прежде, чем войти в ворота, Шерон сказала Мильвио:
        - Я хочу обратиться к ним.
        - Они поймут?
        - Раньше - нет. Теперь… меня выслушают. Они идут за мной. Пока идут, хотя я этого не просила. И не желала. Так случилось, и теперь часть ответственности на мне.
        С ней не было Лавиани. А Мильвио и Тэо не стали задавать вопрос, который задала бы сойка: как поступит Шерон, если хоть кто-то окажется не согласен или, тем паче, обнажит оружие?
        Через несколько минут все гвардейцы, неполная рота, пока шестьдесят восемь человек, в несколько рядов окружили ее, внимательно слушая.
        - Я войду туда, сиоры, как приказал герцог, - она смотрела на их лица. - И сделаю вещи, неприятные для живых. Я дала слово вашему лейтенанту, что моя сила не коснется вас, если Шестеро решат судьбу кого-то из солдат. Не стану поднимать, управлять, приказывать, использовать. Сдержала ли я слово?
        - Да, госпожа, - за всех ответил сержант Мешок, стоявший в первом ряду.
        Она говорила тихо, не повышая голоса, но ее четкие слова слышал каждый:
        - Там, за стеной вашей столицы лежат ваши соотечественники. Возможно, семьи. И уж точно те, кого вы знали. Их пожирает воронье, крысы, собаки. Я слышу каждого из тех, кто умер. Тысячи шепотов сливаются в шум, в рокот штормового моря. Враг, что идет к Лентру, владетель Горного герцогства, бросивший вызов миропорядку, призывающий отринуть Шестерых и использующий шауттов, сделал это с Рионой. И Треттини с Ириастой не смогут ему противостоять. Нас недостаточно много. Поэтому требуется помощь. Армия. И я прошу прощения у каждого из вас за то, что собираюсь сделать. Мне это не нравится, но иного выбора ни я, ни ваш герцог не видим.
        - Вам не надо нам ничего объяснять, госпожа, - произнес лейтенант де Ремиджио. - Совсем недавно вы сказали, что пришли темные времена. У меня была беседа с его светлостью перед поездкой сюда, и все мы в курсе, для чего вы здесь. Никто из нас не рад тому, что будет. Но если вам не удастся, погибших станет еще больше. Мы будем рядом. Лошадей рекомендую оставить здесь.
        И они вошли в пустой, прекрасный, смрадный город. С широкими проспектами, величественными дворцами, древними площадями.
        В город мертвых. Перед которым любой даират был крохотным деревенским погостом.
        - Когда-нибудь Риона станет такой, как прежде? - спросила Шерон у Мильвио.
        - Ничто не бывает прежним. Все меняется. За человеческую жизнь, или за тысячелетие. Город возродится, как уже бывало, много раз, в разных частях мира. Зло уничтожено, людям ничего не угрожает. Они вернутся. Сперва самые смелые или те, кому нечего терять. Затем все остальные. А спустя несколько поколений, события, без сомнения страшные, станут чем-то вроде мифа. А потом в них и вовсе перестанут верить.
        - Ты говоришь об этом с грустью.
        - Люди мало меняются за века. Их память коротка. И это одна из причин тех бед, что приходят из раза в раз. Как бы я хотел обладать знаниями прошлого, которые утеряны навсегда. Чтобы избежать этого…
        Порт встретил их пеплом, плеском волн, пустым пространством на месте сгоревших построек, остовами погибших кораблей. Шерон разулась, сама не зная зачем, ощущая стопами нагретый солнцем пепел. Ноги сразу почернели от сажи и грязи, но она чувствовала их.
        Их всех.
        Что были здесь. И там, дальше, за спиной. В Рионе. Каждом районе. Улице. На холме. В парке. И доме.
        Услышь она шепот ушедших прежде, без подготовки, без опыта - оглохла бы. Сошла с ума. Ее голова взорвалась бы изнутри от этой ненависти, боли, страданий.
        Они не желали подчиняться ей. Возвращаться. Служить.
        Все, как всегда. Мертвые тоже не меняются. Но сейчас масштабы были совсем иными.
        - Что нам делать, госпожа?
        Она стояла, наклонив голову, стараясь справиться с эмоциями, унять гомон. Несколько вдохов, сжатые кулаки, и Шерон под взглядом Мильвио, в котором лишь на секунду вспыхнула и тут же угасла тревога, чуть улыбнулась лейтенанту:
        - Встаньте цепью. Если будет страшно… не хмурьтесь сиор, все мы боимся того или иного, в этом нет ничего постыдного, отвернитесь. Только, ради всех Шестерых - не бегите, не нападайте на них и даже не трогайте. Пусть это и будет ваш самый близкий человек. Запомните - его больше нет. И ни в коем случае не отвлекайте меня. Я буду сосредоточена на другом.
        - Я присмотрю, если придут шаутты, - Тэо выглядел бледным. - И… Разве их хватит для того, что ты задумала? Я не спрашивал, но здесь требуется нечто большее, чем целая мертвая Риона.
        - Ты прав, сиор. Нужна опытная тзамас, способная сосуществовать с артефактом Мерк. Как раз такая, как она. У нее все получится.
        Шерон в одиночестве направилась по набережной туда, где раньше находился Меркато де Конкилье, рынок, на котором она как будто в другой жизни покупала рыбу.
        - Ты помнишь, о чем я тебя предупреждал? - повторил браслет.
        Он, казалось навсегда замолчавший, говорил с ней второй раз за неполные сутки.
        - Да.
        - Силы, которые ты отдашь, заставят твой дар остановиться. Застыть. Ты никогда не станешь сильнее. Как могла бы стать. Никогда не сравнишься с моей первой хозяйкой. Останешься такой, как сейчас. Навсегда.
        - Это малая плата. Я не стремлюсь к такой силе. Ты же знаешь. Она мне не нужна.
        - Знаю, - шепнул он. - Ты выбираешь не как тзамас. Тем и по нраву.
        Она потянулась. К каждому шепоту - и он вырос, превратился в злобный ропот тех, кто не желает служить.
        Боль пронзила желудок. Вошла гнилой иглой в позвоночник. Наполнила ее голодом и чужой ненавистью.
        Шерон объяла каждого, впитала в себя, стала ими.
        Стала Рионой. Всеми теми, лежащими под небом и в домах. Несправедливо погибшими.
        Она вздрогнула. Вздохнула. Захрипела. А после поднялась и пошла тысячами ног. Тысячами глаз глядя перед собой.
        Ее армия собиралась. Вытекала тонкими ручейками из переулков, сливаясь в могучую темную реку, распугивая птиц, поднявших дикий грай над крышами столицы.
        Река направлялась из города в порт и уходила в море. Страшной колонной, раз за разом исчезая в волнах. По дну, вперед.
        Шерон дала им цель.
        Она смотрела на опоры Крылатого моста, уничтоженного Катаклизмом, каждая высотой в башню, через равные промежутки, уходящие на восток, за самый горизонт.
        В Алагорию.
        Первые мертвые дошли до опоры и полезли наверх. По склизкой от водорослей, острой от двустворчатых моллюсков поверхности. Ловкими обезьянами они показались над водой, поднимаясь выше и выше.
        Ни один не сорвался, впиваясь в камень когтями и зубами.
        Тэо был прав. Чтобы протянуть мост через Жемчужное море, не хватило бы всех мертвецов Рионы. Шерон сомневалась, что все мертвые и даже живые Треттини, если их уложить одного за другим, дотянулись бы до противоположного берега.
        Но ей и не надо было поступать подобным образом. Она следовала урокам Дакрас, тем, что из нескольких сотен тел позволяли создать целую осадную башню. И тем, благодаря которым, чтобы удержать шауттов, указывающая использовала погибших, заставив их разрастись в большую массу, придавившую демонов.
        Отсюда, с берега, людям не было видно, как мертвые сливаются друг с другом. Плоть, словно тесто, пульсировала, дышала, росла, разбухая все сильнее. Из нее к следующей опоре начинали тянуться «веревки», превращаться в «канаты», в тяжи, которые твердели как остывающее стекло в умелых руках стеклодува.
        «Остывая» они становились белесо-желтыми, полупрозрачными, пропускающими через себя свет, точно янтарь. Странные кости, созданные волей Шерон, складывались в перила, балки, арки… пролеты.
        Висячий мост удлинялся с каждой секундой, а мертвые продолжали идти из города бесконечным потоком.
        Глава тринадцатая
        Зеленые ленты
        Иногда желания солдата просты: быть сытым, выспаться, прожить день, увидев не только рассвет, но и закат.
        На первый взгляд, простая задача.
        На деле - одна из самых сложных.
        ГЕРЦОГ РОДРИГО ПЕРВЫЙ.
        Небо на востоке едва посветлело, а барабаны уже не спали. Их дробный однообразный бой, сильно вязнущий в тумане, поднявшемся над рекой, разбудил Мату и тот, ругаясь сквозь зубы, щедро даря бранные слова пьянящему воздуху Четырех полей, откинул покрытое росой одеяло, поежившись.
        - Пришли проклятые, - со злым обреченным остервенением прошипел Яйцо. С выпирающим из-под кольчужной рубашки брюшком, немного сутулый, пожилой, но крепкий. Злое лицо, седой короткий ежик волос, косой взгляд. Одним словом, сержант. - Чего разлегся? Загребай жабрами, олух. Тебя никто дожидаться не будет.
        «Олухами» у Яйцо были все, кто находился у него в подчинении. Пятьдесят четыре человека, если точно. Те, кому подчинялся Яйцо, от сотника, до командующего армией Прибрежного крыла (кто это, Мату не знал) являлись исключительно задницами. Как в отрицательном ключе, так и в положительном, впрочем, следует отметить, положительном значительно реже.
        Тупая задница. Упрямая задница. Въедливая задница. Храбрая задница. Заносчивая задница. Жадная задница. И даже Задница мясника. Что, самое забавное, Яйцо давал довольно точные характеристики командирам, и солдаты тихонько посмеивались, слыша их.
        Яйцо, вставший первым, уже шел вдоль холмиков одеял, будя крепким словом, а порой и пинком, особенно когда заспанный решал огрызнуться. Обычно этого хватало, чтобы пререкания прекратились. Сержанта, несмотря на его суровый нрав, ценили и уважали. Некоторые шли с ним от центрального Фихшейза и знали, что он, в первую очередь, бережет их, пускай и орет, порой, как проклятый.
        Мату, в потемках, пошел к самому берегу, впрочем, не подходя к краю, чтобы справить нужду. Той стороны реки не было видно, туман укрыл ее, и барабаны клокотали тихо-тихо, словно вода под крышкой булькающего котла.
        Их отряд, входивший в состав Пятой сборной армии Прибрежного крыла находился на левом фланге обороны, аккурат возле Пьины, и это немного нервировало. Если их все-таки опрокинут, сомнут, то могут ненароком прижать к краю. Падать отсюда высоковато. Мату не слишком хорошо плавал, а с кольчугой и плоским шлемом, шансов вообще никаких.
        - Проклятущая река, - почти с теми же интонациями, что и Яйцо несколько минут раньше, сказал он, обращаясь к светлеющему небосводу.
        Вернувшись, он скатал одеяло, сел на валик, пока остальные собирались, и выпил из фляги немного воды.
        - Есть чего пожевать? - спросил у него Шафран, крепкий детина с печальными глазами. Шафран уже нахлобучил шлем, но не застегнул ремешок, став похожим на какого-то разбойника-полудурка.
        - Как тебе кусок в горло лезет? - проворчал Мату, потянулся к худому вещмешку, вытащил из него завернутую в бумагу краюху хлеба и копченую колбасу.
        - Благослови тебя Шестеро, братишка, - Шафран жрал за десятерых и вечно был голоден.
        Он достал из-за голенища нож, отрезал кусок хлеба и, подумав, взял четверть от колбасы:
        - Запихни остальное в себя. Когда начнется, ты пожалеешь, что сдохнешь голодным.
        - Шаутта тебе в штаны, - вяло огрызнулся Мату, от одной мысли о еде его начинало тошнить. Желудок тут же корчился и хотел вылезти по пищеводу. Сбежать как можно дальше.
        Шафран хохотнул, хлопнул по плечу.
        - Ты ж не новичок. Сколько у тебя битв было. Сам рассказывал, как вы трое шестерых всадников укокошили. Не врал же.
        - Не врал. Только толку? Мне перед каждой рубкой дурно, словно я с похмелья.
        Шафран только языком цокнул, выражая не то сочувствие, не то сожаление. Запихнул последний кусок хлеба в рот, жуя, подхватил цепной моргенштерн.
        - Ты это. Береги себя.
        - Ты тоже, - махнул рукой Мату.
        Оба понимали, что сражение, которого все так ждали, случится сегодня. Армия да Монтага наконец-то добралась до Четырех полей. Барабаны его баталий гремели все ближе и все более грозно.
        Подхватив рунку[1 - Рунка (ронсанд, ронкона, брандистокко) - древковое колющее оружие: копье с двумя боковыми наконечниками, меньшими, чем центральный.], положив ее на плечо, он оставил мешок на месте (там не было ничего ценного, кроме белья) и пошел на позицию, куда брели сонные, зевающие солдаты из его и соседних рот. Шапель[2 - Шапель - простой шлем в виде металлического колпака с широкими полями. Распространен среди пехоты.], прицепленный к поясу, оттягивал его, бил по левому бедру. С другой стороны его уравновешивал чекан на длинной рукоятке. Там же болталась козья нога[3 - Козья нога - приспособление для натяжения тетивы арбалета.].
        Ругнувшись, Мату вернулся назад, подхватил забытый спросонья арбалет и связку из двадцати тяжеленных болтов. Нагруженный всем этим добром, он поплелся в обратном направлении, и Яйцо, увидев его, подскочив, всхрапнул, словно рассерженный осел:
        - Какого шаутта, олух! Где твоя, драть тебя, повязка!? Мне пригласить твою мамочку, чтобы та повязала ее тебе, или ждешь, чтобы я это сделал?!
        - Нет, сержант. Справлюсь.
        - Что?! Не слышу?!
        - Да, сержант! Справлюсь!
        - Так шевелись, пока тебя свои же не прикончили! Ты совсем дурак, что ли!
        Мату сбросил арбалет, положил рунку, достал из кармана зеленую, порядком запачканную землей ленту, привязал на рукав. Кое-как затянул. Все.
        Их позиции находились перед двумя рядами вкопанных кольев. За ними протекал Овечий ручей. Неглубокий, всего-то по щиколотку, и не широкий, всего шаг. Но это была ложбина, почти в полтора ярда глубиной, пусть и с пологими склонами.
        Огромный плюс для обороны этого участка. Особенно если вокруг, да и позади, плоское открытое пространство на лиги. Жалкие редкие рощицы и несколько деревушек, которые разобрали до основания, чтобы построить укрепления, не считаются.
        Мату, заняв свою позицию, снял арбалет, пристроил болты. Кивнул Шафрану, оказавшемуся рядом, выслушал очередную ругань Яйца и посмотрел вперед. Сто ярдов поля и волнистые контуры на фоне светлеющего неба.
        С одной стороны холмы, затем узкое горло прохода, а после обрывистый берег. Впереди еще несколько ярдов обороны, где стояли отряды ириастцев, а дальше уже Броды.
        Мату видел, как там, освещенные факелами, в тусклом утреннем свете колонной идут люди. Те, кто держали переправу и сейчас отходили в тыл.
        Позади зазвучали трубы, тоже загремели барабаны. Армии строились. Полки ползли на позиции. Баталии, из тех, что были на их стороне, выходили в поля, ожидая битвы.
        Лучники, человек пятьсот, несколькими шеренгами строились перед ручьем, готовясь осыпать стрелами тех, кто будет прорываться.
        Мату немного жалел, что теперь он здесь, а не вместе с Мильвио и Дэйтом. Ему хотелось бы сражаться с ними, как тогда, когда они вышли против всадников Горного герцогства и победили. С ними было надежно, и жаль, что они погибли, решив бросить вызов демону.
        Когда Мату, порядком поплутав по дорогам, доехал до Друмстага, конечно же он не встретил никого из спутников, хотя прождал их больше недели. Порой его мучил стыд, что он трус. Что послушался треттинца и ушел.
        Барабаны гремели все ближе, и поток людей от Бродов истончился, а после вовсе иссяк. Последние ушли, оставив врагу возможность перейти Рыжегривую.
        - Чего приуныли, олухи? - раздался над их головами окрик Яйца. - Не этого ли вы ждали, обезьяны ленивые?! А ну, не унывать! Берите пример с ребят Хитрой задницы! Продажные сволочи, но слышите, как поют?!
        Капитан Винченцио Рилли, командир «Виноградных шершней», языком переместил зубочистку, опираясь на вал, что ребята из вспомогательных отрядов наспех вырыли за несколько дней, укрепив бревнами.
        Толетти затянул песню, и несколько человек подхватили за капралом, а после к ним присоединились многие. Что уж тут скажешь. Его ребята были мастаки не только стрелять, пить, да тратить заработанные марки, но и петь. Много уроженцев Вьено, самого музыкального города в мире. Много красивых голосов.
        Заслушаешься.
        Песня летела над полем, легкими крыльями подхватывая рассвет, сливаясь с веселым щебетом птиц. Веселая и задорная, она была больше уместна для горячей пирушки на какой-нибудь свадьбе, где за длинными столами собирается весь маленький городок, а не на поле перед грядущей битвой.
        Сиор Рилли лишь усмехнулся в усы. Он побывал во множестве сражений. От мелких приграничных стычек, до известных битв и успел узнать, что такое хорошая песня перед тяжелой схваткой. Лучше были только золотые монеты.
        Их он уже раздал нынешним вечером. Плата вперед за следующий месяц, чтобы золото было поближе к сердцу у солдат и согревало их тем теплом, которое всегда ценят наемники.
        Да. Они были наемниками, так часто презираемыми северными герцогствами. Там крепко мнение, что люди, продающие меч за деньги, беспринципные сукины дети. Так и есть. В большинстве своем.
        Но сказки о том, что наемники ветрены, словно соланские девицы с Дельфина, что они легко бросают нанимателя или переходят на сторону врага, часто всего лишь сказки. Во всяком случае, если речь идет о треттинских отрядах. Раньше, в дикие времена, такое случалось, но не в новое время. Люди, сражающиеся год от года, дорожат репутацией. Потому что за нее тебе готовы давать двойную, а порой и тройную плату.
        Не бежали ли «Виноградные шершни» с поля боя? Конечно, бежали. Вместе со всеми. Не бегут лишь дураки. Но никто и никогда не обвинял их в трусости или нарушении договоренностей.
        А вот их пару раз пытались надуть. Впрочем, нет. Один раз. Второй - выплата просто была задержана по причине смерти нанимателя. Кивела да Монтага, который задолжал отряду за поход к Червю и оборону подземных мостов. А потом так случилось, что к власти пришел его юный сынок и «Шершни» оказались на другой стороне.
        Но Винчецио никогда не был скромным, а, тем паче, неуверенным в себе. Он отправил письмо его светлости с просьбой выплатить причитающееся. Мильвио только посмеялся, но, к удивлению всех, в банке Виноградной лозы появилась сумма. Герцог полностью погасил долг. А также прислал сообщение, что зовет к себе и обещает достойное вознаграждение.
        Но, признаться, никто из людей Винченцио не горел желанием переметнуться на противоположную сторону, к сторонникам Вэйрэна. К тому же у них был наниматель - сиор де Ровери, и платил он более чем щедро.
        Мильвио просил «Шершней» оставаться подле «Дубовых кольев». Так и было. Баталии сейчас выстраивались за их спинами. Три стальных квадрата, и в самом левом оставались бреши, чтобы стрелки, если вал будет сдан, ушли под защиту щитов, пик и алебард.
        Но это случится не в первый час сражения. Пока же, чтобы укрыться, им хватит павез.
        Капитан Винченцио Рилли был опытным старым барсуком и, видя местность, зная силы сторон, примерно понимал, как все будет. Во всяком случае, поначалу, потому что предсказать исход битвы он бы не взялся, даже если бы ему посулили много веселых золотых монет.
        Война вещь слишком сложная, даже для умов полководцев. Все планы обычно отправляются в пасть к шауттам. Иногда сражения проигрывались из-за чиха одного солдата и выигрывались из-за лени другого. А уж если в дело втиснуть Вэйрэна, эту загадочную Рукавичку и прочее, то и вовсе устанешь гадать, куда оно повернется.
        Впрочем, капитан полагал, что расклад не в их пользу. Даже несмотря на то, что на пространстве Четырех полей собралось уже тысяч девяносто: ириастцы, а с ними те, кто пришел с севера - фихшейзцы и горные, чтобы сражаться вместе против общего врага, своих соотечественников. Ну, и конечно, были треттинцы. Их отряды стояли на правом крыле, самом дальнем отсюда, и в глубине фронта. И новые полки продолжали прибывать до сих пор. Многие подтянутся только к середине дня.
        По сути, будут вступать в бой с марша.
        И все равно этого мало. Говорят, на той стороне собралось почти сто восемьдесят тысяч. Горное герцогство, Фихшейз, Давор. Новый союз, к которому совсем скоро присоединятся и другие сомневающиеся герцогства. Стоит лишь южанам проиграть. А потом, с той силой, что будет в руках у юного да Монтага, он начнет подминать под себя запад и восток.
        Позиция, которую занимали «Виноградные шершни» вместе с тремя сотнями разношерстной пехоты, была не ахти какая. Его беспокоило солнце, которое уже совсем скоро должно появиться над холмами. Оно будет бить прямо в глаза, осложнит стрельбу.
        Рокот барабанов стал ближе. А может так казалось, потому что туман над Ситой стал рассеиваться. Наконец-то появился слабый ветерок.
        Позади, за спиной, тоже застучали барабаны, словно в ответ. Баталии «Дубовых кольев» строились. Со времени встречи с Мильвио у Друмстага, маленький отряд разросся до десяти тысяч. Все горные, кто умел держать оружие и был против творящегося на родине, встали под знамена да Лэнга.
        - Броды оставили, командир, - сказал один из арбалетчиков, наблюдавший за дорогой. - Долго они держались. Почти неделю.
        Броды - были лишь разминкой. Пока через реку лезли отдельные мелкие отряды, там вполне можно было стоять. Но нельзя сопротивляться тысячам. Холмы, река и болотистые луга оставляли слишком маленький клочок подходящего пространства, чтобы разместить армию, способную противостоять натиску.
        Четыре поля были лучшим вариантом.
        Здесь, у Бутылочного горла, между холмами и рекой, будут встречать врага, а с вершин помогут отряды лучников. Ну, а после, когда первая плотина прорвется, и у да Монтага появится пространство для маневра, начнется настоящая рубка. И тут, конечно, не зевай. А то не успеешь воспользоваться золотыми монетами. Закидывай арбалет за плечи, да мчись под защиту латников.
        Краешек солнца появился над вершиной холма одновременно с первыми отрядами противника, и Винчецио, выплюнув зубочистку, прищурил глаза и натянул на торчащие во все стороны волосы берет с зеленой лентой.
        Поднявшееся солнце светило прямо в глазные прорези кожаной маски, плотно закрывающей изуродованное лицо. Но Тарик никогда не боялся солнца. Оно не мешало ему, а помогало, как и любому, рожденному в колыбели Феннефат, укрытому пеленой жары, вскормленному медовой водой оазисов.
        Он был карифцем и не раз дрался, приветствуя светило. Так было и сейчас.
        Отряды прорыва, не обращая внимания на летящие в них стрелы с холмов и со стороны второй линии обороны за спиной Тарика, торопливо преодолели свободное пространство под мерный рокот барабанов.
        Тяжелые доспехи латников сверкали на солнце, слепя.
        Первый ряд, вооруженный короткими мечами, которыми можно было колоть рядом с собой, почти в упор, подняв массивные щиты докатился до опорной стены из бревен у вырытого рва. За ними шли алебардисты и пикинеры. К стрелам, собиравшим слишком слабую жатву, присоединились арбалетные болты.
        Солдат, стоявший рядом с Тариком, издал стон, едва слышный в начинающемся сражении, опустился на колени, потом повалился на бок.
        Из-за спин прилетел ответ - три скорпиона (во всяком случае, карифец про себя называл эти осадные орудия так, хотя они и стреляли не одной огромной стрелой, а сразу шестью длинными стальными), находящиеся где-то у позиций треттинских наемников, хлестко ударили по железному валу. Пробивая дубовые щиты и надежные доспехи, они оставили просеки в рядах атакующих, которые, впрочем, тут же сомкнулись.
        Тарик пригнулся, когда рядом прошуршала стрела, покрепче сжал рукоятку кривого двуручного клинка. Он был в простой хлопчатой хати - короткого халата на трех пуговицах, рукав которого обмотал зеленой лентой, и в широких штанах, не желая обременять себя броней.
        В ход пошли топоры и короткие лестницы. Пики из задних рядов атакующих ударили вверх, доставая или пытаясь достать товарищей Тарика.
        - Канционе д’ачайо, - торжественно произнес Менлайо, сжимая древко алебарды, на которое он повязал зеленую ленту, сейчас тревожимую теплым утренним ветром. Кожаная перчатка приятно скрипнула на окованном дереве. Точно кошка, предвкушавшая миску молока.
        Его полк шел всю ночь по Рионской дороге, глотая пыль, печатая шаг. «Желуди», Двадцать первый пехотный Армии Наследника, стальной змеей, прерываясь на короткий отдых, вместе с остальными отрядами, спешил из Треттини, через горы Бирюзового веретена в Ириасту.
        За час до рассвета, прямо с марша, они заняли правое крыло армии, встав рядом с несколькими тысячами легкой кавалерии, расположившейся у самого леса. До стен Лентра отсюда было больше лиги, но город, на мгновение ставший розовым во время восхода, довлел над всеми Четырьмя полями.
        Битва разгоралась вместе с поднимающимся солнцем. Отсюда плохо было видно, слишком далеко до Бутылочного горла, впереди несколько полков. Все, что Менлайо мог рассмотреть, это - пыль, поднимавшуюся из-за тысяч ног, мечущиеся знамена с водоворотами, гул, точно морской прибой. Люди сражались и умирали.
        Канционе д’ачайо. Песнь стали. Путь его жизни от детских лет, через дорогу Тиона, до собственной фехтовальной школы, звания мессерэ и к этой битве. Долгий. Тяжелый. И в то же время пролетевший слишком быстро.
        Оглянуться не успел.
        Теперь же перед ним, возможно, финальная песня. Он готов был ее спеть. Мало того, Менлайо ждал ее, всем сердцем звал и, оставаясь холодным расчетливым фехтовальщиком, в глубине души сетовал, что не ему досталась честь встретить пришедших врагов.
        Это было достойно любого, кто шел по зову великой песни искусства.
        Там, за спиной, остался родной город, теперь уничтоженный тьмой, его школа, его сгинувшие друзья - Орсио, Летте, Алессандро, Аллонзо. Многие.
        Его коллеги, мессэре других великих школ юга.
        Его сын.
        Энни тоже остался в Рионе.
        И Менлайо знал, кто в этом виноват. Тот, кто шел под знаменами с водоворотом. Асторэ. Вэйрэн. Больше некому.
        Теперь следовало драться и спросить сталью за ту тьму, что вторглась в его жизнь, забрав друзей и близких. Уничтожив весь смысл жизни. Поэтому он здесь.
        Гонец на легконогой соловой кобыле, топча луг, выскочил откуда-то справа, осадил лошадь, что-то прокричал, скача вдоль рядов, размахивая в воздухе сигнальным ярко-желтым флажком. До него было слишком далеко, чтобы услышать. Но головы солдат поворачивались, следили за всадником.
        Вот он снова остановился. Крикнул громко, ряд алебардистов рявкнул нечто восторженное.
        Менлайо заметил, что такие же всадники скачут в промежутках других полков, орут, надсаживая горло.
        По рядам летели шепотки, люди обсуждали услышанное, и Менлайо расслабил пальцы, перестал сжимать древко, понимая, что пока это не приказ наступления.
        - Что там? Что?
        - Что он сказал?
        - Говорит, сообщение от его светлости.
        - Нашего или ириастца?
        - Нашего, конечно же, дубина. Больно ему надо чужого «светлостью» называть!
        - Да тише! Что он сказал-то?
        - Герцог?
        - Гонец, дурень!
        - Да я не расслышал, пока вы тут трепались у меня над ухом!
        - Тьфу ты!
        - Риона спасена!
        - Что?!
        - Что ты несешь, дурья твоя башка?!
        - Риона спасена! Очищена от демонов! Город спасен!
        - Да! Так и сказал! Так и сказал! - подтвердил еще один. - Хвала Шестерым!
        - Как?!
        - Откуда я знаю?!
        - Тише! Он вон говорит!
        Все прислушались.
        - Некромант?
        - О чем ты?
        - Некромант, которая спасла его светлость во время прихода шауттов, очистила Риону от зла.
        В рядах солдат живо стали обсуждать новость, даже отвлекшись от того, что творилось меньше, чем в четверти лиги от них.
        - Некроманты ж, вроде, злые.
        - Куда менее злые, чем эти ублюдочные асторэ горного герцога!
        - И все равно.
        - Эта не такая.
        - Ты почем знаешь?
        - Не такая, говорю! Она людей спасает, а не убивает.
        - Все так, - подтвердил сосед Менлайо. - Гвардейцы его светлости за нее горой. Болтают, она убила кучу мэлгов и шауттов. А еще одного гиганта!
        - Так уж и гиганта? - с сомнением спросил кто-то из стоявших за спиной.
        В первый раз за незнамо сколько дней Менлайо улыбнулся. Слабо. Уголком рта. Если новость правдива, хоть у кого-то будет шанс возродиться. Вернуться к нормальной жизни.
        Если, конечно, он, Менлайо, здесь выстоит как можно дольше и заберет с собой побольше врагов.
        Мимо их полка, направляясь в сторону битвы, которая захватывала все новые и новые подразделения, спешили несколько сотен ириастцев, вооруженных секирами.
        - Что же вы творите, олухи!? - надрывался Яйцо, красный от возмущения, наблюдая за тем, что происходит у Бутылочного горла. - У вас фронт провален! Да сомкните же фланги! Где, мать его, цепники?! Уснули что ли к хренам?!
        Разумеется, его не слышал никто, кроме его же роты. Ближайших солдат.
        Гвалт над полем стоял до небес. Словно с ума сошли все лесные птицы. Люди орали и рычали, сталь гремела друг об друга, об щиты и шлемы.
        Соланские скорпионы, стоявшие между их подразделением и «Виноградными шершнями», дали очередной залп. Град стрел взвизгнул в воздухе, упал в напирающую толпу, разя направо и налево тяжеловооруженных рыцарей.
        Каждый такой выстрел, резкий рваный звук, заставлял Мату втягивать голову в плечи.
        Линии лучников перед ними расстреляли все имеющиеся стрелы и, подчиняясь реву труб, ушли назад, пустив на освободившееся место ириастцев с секирами.
        - Эй! - Шафран ткнул его в бок. - Шлем надень, а? Старика удар хватит.
        Мату вытер неприятно вспотевшие ладони о штаны, отстегнул каппелину с пояса, пристроил на голову. Она показалась ему тесной, неудобной, давящей на виски. Все, как всегда.
        Соланские стрелки и десятки помощников поспешно суетились вокруг скорпионов, выбивая клинья и огромными ключами выкручивая из деревянных брусов не менее огромные болты.
        - Чего это они? - озадаченно спросил Мату, вновь берясь за рунку.
        - Не видишь, что ли? Разбирают и грузят на телеги. Сваливают на следующую линию обороны. Если успеют, - Шафран сплюнул и этот плевок предназначался не стрелкам, а врагу, у которого все складывалось удачно. - Все! Прорвались.
        Противник смог преодолеть вал, отбросил оборонявшихся, начал расползаться на освободившемся пространстве, и от стального озера во все стороны стали тянуться ручейки отрядов, пытавшихся пройти глубже, закрепиться. Навстречу двинулся квадрат латной пехоты ириастцев-секироносцев, стоявших прямо перед позицией Мату, шагах в двухстах, а слева, перейдя на бег, спешили солдаты с цепами.
        - Поздно, Олухи! Проворонили! - потряс кулаком Яйцо. - Пинка вам от Шестерых!
        Затем все смешалось, люди врезались друг в друга, сломали ряды и бой постепенно переходил в свалку. Такую, где дрались не только один на один, а пятеро на одного или двое на четверых. Игнорируя бьющихся, мимо, резко беря вправо, спешила легкая кавалерия из фихшейзцев горного герцога, обходя сразу несколько ровных квадратов растерявшихся пикинеров, пытаясь вырваться вглубь Четырех полей.
        - Ну, началась веселуха! Не унывайте, олухи! С такими тупыми задницами в командирах, скоро и до нас доберутся! - Яйцо поплевал на мозолистые ладони, как-то нехорошо усмехнулся, со злобой глядя на битву, и подхватил секиру со страшным граненым шипом на обухе.
        Мату повернул голову влево, заметив движение вдоль берега, среди низких кустарников. Больше сотни солдат в легких доспехах спешили к Овечьему ручью, отступая подальше от рубки, пригибаясь и перебегая с места на место. Воин пригляделся к ним. В ту сторону никто не смотрел, так что только он понял, у них на рукавах нет зеленых лент. Но зато были длинные луки. И отряд Мату ближайший к ним.
        И тогда он, надрывая глотку, заорал так, что на миг перекрыл шум сражения:
        - Луучникиииии!!!
        Винчецио Рилли ожидал чего-то подобного - прорыва обороны. Он читал битву, словно опытный полководец, и обладал знанием процессов, происходящих в ней. Как говорят ученые мужи Каренского университета: понимание механики сражения.
        Винчецио никогда не был в Карене, а тем паче в университете, поэтому отметал все термины и просто называл это опытом. Если угодно - опытом старого хоря, способного не только забраться в курятник, но и выбраться оттуда с курицей, минуя псов. То, что должен знать хороший капитан любого наемного отряда.
        И опыт говорил, что не пройдет и получаса, как придется отводить людей под прикрытие воинов баталии милорда да Лэнга. Ситуация ухудшалась с каждой минутой.
        У него были приметливые глаза. Видел, как легконогие отряды горного герцога оказались на вершинах холмов, перебили зазевавшихся стрелков, заняв господствующую высоту и избавив прорывавшуюся по Бутылочному горлу армию от угрозы постоянного обстрела.
        Также понимал, что натиск тысяч, шедших вперед, не остановит никакая преграда и уж тем паче, сделанная столь поспешно, на скорую руку. Ряды уже успели смешаться между собой, и рубка сменилась толчеей, как всегда бывало, когда одна масса людей наваливалась на другую.
        Винчецио знал, что сейчас там творится. Давка. Задние бьют алебардами через головы товарищей, передние могут лишь колоть друг друга короткими мечами и кинжалами, да орудовать щитами, ломая носы и челюсти.
        Никакого фехтования. Не развернешься, не взмахнешь. Вскинешь руку не вовремя и тут же получишь по ней сразу с нескольких сторон. В том числе и от союзников.
        Лучники, уже отошедшие к баталиям, перестали стрелять. В такой толчее невозможно не попасть по своим, и за спиной протяжно запели трубы, отводя стрелков еще дальше из-за их бесполезности. Время бросать их в бой с топориками и фальчионами придет еще не скоро. Слишком ценный ресурс, способный гораздо больше сделать за палисадом или засекой, чем в рубке.
        Командиры на этой части поля, стараясь удержать фронт, перекидывали резервы. Двинулись алебардисты, квадрат пикинеров - наконечники ярко и зло сияют на солнце - разворачивался в сторону почти двух тысяч фихшейзской кавалерии, вырвавшейся из Бутылочного горла и теперь, в облаке пыли, обходящей армию с правого фланга, забирая далеко к югу, чтобы ударить в тыл. Им навстречу с бело-золотыми знаменами ириастской конницы уже выдвинулись рыцари на могучих конях.
        - Так-так-так, - процедил Винченцио, прикидывая, смогут ли фихшейзцы добраться до его ребят, если обогнут пикинеров, используя их для того, чтобы прикрыться от удара шедших рысью бронированных кавалеристов.
        - Луучникиииии!!! - слабый вопль долетел до его уха слева, от Пьины, где стоял заслон пехоты из трех рот. Вопил какой-то бедолага, явно перепуганный.
        Капитан «Виноградных шершней» повернулся в ту сторону, сразу оценил ситуацию. Больше сотни ублюдков, даворских стрелков, что уж тут говорить, лучших на западе, под прикрытием растительности подошли гораздо ближе, чем требовали их луки. И уже готовились к стрельбе.
        Сунув пальцы в рот, Винченцио пронзительно, так что у самого заложило уши, свистнул и его команду услышали все в отряде.
        Треттинец нырнул за стоячую павезу за тройку секунд до того, как вокруг начали падать стрелы.
        Давным-давно возле Лентра состоялась Битва Восьми Камней. Последняя битва Тиона, случившаяся уже после Катаклизма. Тарик узнал о ней случайно, когда Иорнада и Мэгг, фрейлины герцогини да Монтаг, читали госпоже о том далеком времени.
        Теперь их нет. Ни фрейлин, ни ее светлости.
        Мертвы.
        Остался только Тарик. Телохранитель, не справившийся со своей задачей. Обрекший себя на позор, пускай о нем знает лишь он и никто больше.
        Все равно это бесчестье.
        Он не смог защитить ту, кого поклялся беречь, когда его пригласили в Шаруд. Даже не сделал попытки, что до сих пор грызло изнутри. Хуже того - вовсе не среагировал. Не заметил опасности.
        Он. Золотой карп. Мастер меча. Один из лучших фехтовальщиков Карифа. Попросту не увидел угрозы. Расслабился. Счел, что ему удалось вытащить Захиру да Монтаг из клетки, в которую ее заперли.
        Что-то мелькнуло.
        Всё.
        Это всё, что помнил Тарик. Ну, еще смрадный влажный запах, словно кто-то дыхнул ему в лицо. Он упал с лошади и пришел в себя от боли уже утром. Невидимые палачи прижимали к лицу раскаленные прутья. И это длилось, длилось, длилось…
        Карифец, потерявший много крови, выжил лишь потому, что сердобольные путники увидели его на тракте и взяли на себя заботу о нем. Они выходили изуродованного незнакомца. Остановили кровь, спасли от лихорадки и даже попытались заглушить его боль. Лишь прежнее лицо не смогли вернуть. Никто бы не смог кроме Шестерых.
        Когда он встал на ноги, то попробовал вернуться. Обратно. Как должно. Но теперь в Шаруд не было больше трактов. Туда не пускали не только чужаков, но и своих.
        Тарик убеждал себя, что обязан выяснить, что случилось с госпожой, обязан хоть как-то помочь ей. Дать знать, что жив. Найти способ вызволить герцогиню и отвезти на родину, как поклялся.
        Он поклялся и не выполнил клятву. Узнал, что герцог скорбит о внезапной кончине матушки. И тогда, долгими путями, чередой битв, взлелеянной ненависти, желания бороться с тьмой, что расползалась вокруг со скоростью ирифи, Тарик оказался на Четырех полях.
        Сражение бурлило вокруг него, утащив в карусель стали, в мелкую морось крови, в королевство агонии. Их отбросили от рубежа, и теперь бой кипел на всем открытом пространстве этого участка. От холмов до ручья.
        Тарику пришлось бросить меч. Сделал он это без всякого сожаления, ибо с двуручным кривым клинком, способным развалить человека без брони одним ударом, в такой толчее делать нечего. Карифец взялся за два длинных кинжала, коля в толпе любого, у кого не было зеленой ленты.
        Клинки уходили глубоко в чужую плоть или скрежетали по доспехам. Он словно плыл в бурном стальном море, колеблющемся, бросавшем его то в одну сторону, то в другую. Сближая с врагами, а затем откидывая их от него. Вперед, назад, в давке. В клинче. Остервенело коля друг друга. Дробя, порой ударами шлемов в лица. Топча всех, кто не удержался и упал.
        Своих и чужих.
        Кинжалы стали скользкими от крови. Один выпал, когда он едва не выбил себе запястье, попав в край чужого щита. Другой застрял в груди врага, между ребер. Человек рухнул вместе с ним в массу людей, утонул под ней.
        Могучей ладонью Тарик перехватил за рукоять падавший на него чекан, вырвал из руки нападавшего, проломил ему череп его же оружием. В давке едва не получил укол в глаз, отклонил голову, пропуская оружие мимо, лишь оцарапав ухо. Второго удара не последовало, солдата прикончил кто-то справа, карифец даже не увидел лица спасителя, так как не мог развернуться.
        Он просто продолжал драться и Шестеро хранили его.
        Земля грохотала, заглушая все вокруг. Она скрыла в этом мерном дробном грохоте остальные звуки, пожрав шум битвы, куда двигался полк Менлайо. Дрожала тяжелой мерной дробью тысяч копыт.
        Несколько отрядов фихшейзцев пронеслись буквально в сорока ярдах от них, даже не сделав попытки напасть. Подняв пыль, скрыв и без того едва видимые тысячи, убивающие друг друга в пятистах шагах отсюда.
        Треттинец маршировал вместе со всеми, слушая дудку и крики сержантов, надрывающих горло, пытающихся держать темп и подбадривать солдат.
        Шлем давил на лоб, пот пропитал спину, рубаху, стеганный камзол, распахнутый на груди. Он услышал еще один грохот, усиливающийся с каждым мгновением, словно на них накатывала волна.
        Крики за спиной! Оглушительное ржание коней.
        Ряды полка качнулись, ударили приливом в лопатки, и Менлайо по инерции влетел в спину товарища, стоявшего впереди. Кто-то свалился прямо под ноги. На него, не удержавшись, повалились следующие. Ругань. Крики. Какой-то несчастный напоролся на чужую алебарду. Захрипел.
        Никто не понимал, что происходит. Пыль висела над миром сизо-желтой стеной, лезла в нос и горло.
        Удар!
        У Менлайо потемнело в глазах, он упал, но оружие из рук не выпустил. Перевернулся во время падения на спину, тут же вскочил и отшатнулся, когда с десяток огромных гремящих теней прошли сквозь разодранную толпу, давя людей, сминая их, превращая в кровавую кашу. За этим десятком последовали другие. Еще. И еще. Создав целую просеку.
        Они теряли скорость, обретая очертания бронированных всадников и лошадей.
        Кавалерия ломала ряды полка. Кто-то из рыцарей взмахнул мечом, обрушил клинок на голову замешкавшегося пехотинца, попал в шлем.
        Менлайо уклонился от конного и его копья, ловко попал крюком алебарды в бедро всадника, едва не вырвал плечи из суставов, когда снял того с седла. Несколько солдат обрушили на латника град ударов, превращая шлем и то, что было в нем, в лепешку.
        - Это же наши!
        - Наши! - полетело по рядам.
        Треттинец увидел зеленую ленту, выругался грязно, опираясь на окровавленную алебарду.
        Действительно, тяжелая кавалерия ириастцев так увлеклась преследованием легконогих эскадронов фихшейзцев, что в пыли не заметила, как врезалась в собственный полк пехоты.
        - Шестеро, какой бардак! - сказал кто-то рядом и тут же завопил, увидев в дымке новую опасность.
        Фихшейзцы, до этого разделившиеся на несколько более мелких отрядов, чтобы легче было маневрировать и уходить от погони, теперь собрались в один. Они пустили лошадей в галоп, опустили копья, несясь на расстроенную пехоту и всадников, потерявших скорость, завязших среди собственных союзников.
        Враг влетел в них со страшным хрустом. Словно не в людей, а в сухой лес, ломая ветки. Трещали кости, копыта сминали кирасы, копья пронзали солдат и в ход шли мечи и кавалерийские топоры на длинных рукоятках.
        Полк, который даже не вступил в бой, оказался растерзан на множество мелких группок, не способных противостоять слаженному натиску. Ошеломленный, растерянный, втоптанный в поле, он почти не оказывал сопротивления.
        Началось избиение. Фихшейзцы рубили пехоту, пробиваясь к тяжелым рыцарям, пытавшимся развернуть коней в центре алебардистов, внося в оставшиеся стойкими группки еще больший хаос.
        Менлайо, которому посчастливилось оказаться в одной из таких, дрался с остервенением. Он колол вражеских всадников или лошадей, избегал ударов копытами, ловил на древко падающие топоры.
        Все было ничуть не сложнее, чем идти по Дороге Тиона, с той лишь разницей, что свобода его движений была скована телами, лежащими под ногами, разлитой кровью и другими дерущимися. Он смог убить троих, прежде, чем остатки его полка не выдержали и побежали.
        Его старый учитель фехтования когда-то сказал, что нельзя сражаться с толпой. Бороться против нее. Это не битва. Это участь муравья, которого раздавят. Если ты упал в реку, плыви по течению. Иначе утонешь.
        Потому он побежал вместе со всеми.
        Шестеро хранили Мату.
        Стрелы рухнули на его роту, на роты соседей, на отряд наемных арбалетчиков. У него не было щита, и он попросту свернулся в комочек, несмотря на кольчугу и шлем, постаравшись занимать как можно меньше места.
        Шорох в небе. Злой. Зловещий. Страшный до одури. Стрелы застучали вокруг. Не сильно, но Мату этот звук показался невероятно громким, болезненным. Он вздрагивал каждый раз, когда они падали, втыкались в землю, в доски, в людей.
        Те стонали, вскрикивали, ругались сквозь стиснутые зубы. А еще хрипели и булькали.
        Умирали.
        За первым залпом последовал второй. Почти сразу же. Без всякой паузы или передышки.
        Все повторилось. Шорох. Страх. Ранения и смерти.
        Шестеро его сберегли и на этот раз.
        Он приподнял голову, увидел красноперую смерть, глубоко вошедшую в землю в дюйме от головы.
        - Ах вы гады!!
        Его арбалет лежал рядом, там, где Мату его положил. Он сунул в ложе болт, прицелился…
        Какой-то одинокий стрелок из пехотинцев лупанул в сторону даворцев. Винчецио видел это из-за павезы. Хмыкнул с некоторым уважением, когда болт по летки вошел лучнику в плечо, развернув его влево и заставив упасть на колени.
        - Не спать! - гаркнул капитан.
        Ему не было времени проверять потери среди своих. Был уверен, что их немного. Основной урон пришелся на соседей. У «Виноградных шершней» были павезы, всегда защищавшие от подобного, а его ребята славились расторопным опытом в перестрелках с лучниками во время тех же осад. Особенно если расстояние позволяло.
        Выстрелил. Спрятался. Переждал.
        Сейчас между ними было меньше двухсот шагов. Вполне честная дистанция для стычки.
        Все триста человек, пускай и в некоторый разнобой, разрядили тяжелые арбалеты в даворцев в тот момент, когда они дали третий залп навесной траекторией.
        Винченцио не отставал от собственных людей. Выстрелил и тут же нырнул за высокий щит, острым краем воткнутый в землю. Стрела ударила в доски, застряла, гудя точно пчела.
        Все сосредоточенно крутили вороты, натягивая тетивы, и капитан выглянул лишь на мгновение, чтобы оценить обстановку. Довольно хмыкнул, сплевывая очередную зубочистку, край которой был измочален зубами.
        Болты хорошо прошли по даворцам, торчавшим на открытой местности, точно жирные утки. Они тут же заскучали и забыли о том, чтобы посылать стрелы. Осталась треть, и они отступали.
        - Еще раз! - капитан заработал руками сильнее, вращая ворот с ускоренным рвением. - Свободный!
        Некоторые молодые и ловкие, не то, что он, уже взвели тетивы, достали вторые болты (многие по привычке держали их в зубах). Кратко целились. Быстро стреляли. Вдоль всей линии раздавались неслаженные щелчки.
        Прибили еще человек пятнадцать, пока расстояние позволяло, остальные скрылись за кустами.
        Винченцио обратил внимание на поле, сдвинул берет вперед, почти на брови, никак не комментируя произошедшее за это краткое время.
        Что творилось у Бутылочного горла - не очень понятно. Пыль властвовала над этой частью Четырех полей. Но битва приблизилась к ручью. Полк, что стоял впереди и справа, перестал существовать. Его месила кавалерия. Уцелевшие отступали в разные стороны, кажется, даже не соображая, что некоторые из них бегут в направлении врагов, а не своих.
        - Конец им, - мрачно произнес сержант. - Двадцать первые кажется. «Желуди».
        - Толетти, передай по цепочке, что мы снимаемся. И приглядывай за фихшейзцами. Больно они борзые, как бы не нагнали. Бренто! Скажи пехоте, что мы отходим к «Дубовым кольям»! Пусть тоже не тянут. Слышишь, барабаны рядом?! Какая-то баталия горного герцога уже строится. Она их перемелет. Скоро будут здесь.
        Он так и не выстрелил по лучникам второй раз, положил взведенный арбалет на плечо. На этом рубеже они сделали не так уж и много. Но достаточно, чтобы спасти сотню жизней и забрать еще сотню.
        Ба-бам!
        Ряд лег.
        Ба-бам! Ба-бам!
        Другой лег.
        Люди, облаченные в сталь, склонялись к земле, точно травинки, срезанные косой.
        Алебарды, молоты, палицы, топоры, секиры взмывали. Солдаты падали.
        И свои, и чужие. Потом он вырвался из давки, сломав чекан о чей-то шлем, так, что рукоятка не выдержала и треснула, подхватил тяжелый, даже для него, бердыш.
        В свалке всегда так. Теряешь оружие и находишь новое. Если успеешь. А потом или убиваешь дальше, или умираешь.
        Когда-то в молодости он сражался против дагеварцев, но там были иные битвы, не такие, как эта. На легконогих лошадях или норовистых верблюдах. С копьями, луками, ятаганами. Всем было место. Каждый мог показать свою доблесть. После, когда он получил Золотого карпа, дрался всегда в одиночестве и не в армии. Потому что любой бой множества людей друг с другом нивелирует мастерство. Превращает прекрасный танец клинка в тупую, грязную и жестокую работу мясника.
        Он был этим мясником. Удивительно вертлявым, гибким для своей комплекции. А еще жестоким и методичным. Не пропускавшим никого и не отпускавшим. Бердыш взлетал и падал, отсекая конечности, разрубая ребра, проламывая черепа. Здесь было больше пространства, и Тарик мог использовать это оружие во всем его страшном великолепии. Люди разлетались вокруг него, точно соломенные куклы. Он сам не заметил, как потерял маску, показывая солнцу обезображенное, окропленное чужой кровью лицо: срезанный нос, дыру вместо щеки с уцелевшими редкими зубами и черной, словно бы вяленной плотью вокруг страшной раны.
        Ему было все равно, ведь его вид, вид ожившего мертвеца, выходца той стороны, пугал врагов, даря неуязвимость. Постепенно к нему присоединялись другие бойцы. Они выныривали из пыли, мельтешения человеческих теней, грохота оружия, мелькания стали, вставали с ним бок о бок. Один за одним. Рубили, кололи, дробили, резали, грызли.
        Падали. На их место вставали другие.
        Они шли по земле. Траве. Телам. Чужим и своим. Знаменам.
        Трубили рога, требуя отхода. Гремели барабаны, требуя наступления. В небе, для тех, кто еще жив, сияло солнце, знаменуя завершение утра.
        Они отступали. Пробивались к своим. Убивали всех, кто не носил зеленую ленту.
        Это было просто. Простые правила, о которых не надо задумываться в бою: бей чужаков, защищай своих.
        Всё.
        Тарик пропустил момент, когда рядом с ним начал драться треттинец, вооруженный алебардой. Карифцу было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что этот человек такой же, как он. Или почти такой же. Но только без карпа на левом предплечье.
        Мастер. Мессерэ, как называют таких в этих герцогствах. Ракисатун мин альсульби - танцор стали, как говорили в Карифе.
        - Канционе д’ачайо, - уважительно сказал ему треттинец, когда они вырвались из клещей пехоты Горного герцогства, оставив на поле перед Бутылочным горлом тела врагов и друзей.
        Тарик лишь кивнул в ответ брату по танцу смерти. Он не знал, что ему сказали.
        Да это было и не важно. Они понимали друг друга без слов.
        Мату закрыл остекленевшие глаза Шафрана. Не каждому в его роте повезло остаться целым после того, как упали стрелы.
        Пронзительно звучали сигналы об отступлении, армия горного герцога, сперва занявшая Броды, теперь получила себе самую восточную часть Четырех полей.
        - Хочешь сдохнуть как он, олух?! - напустился на него Яйцо. - Они обходят нас справа и слева!
        Сержант поднял Мату на ноги, сунул рунку.
        - Давай! Давай! Ноги в руки и к баталиям!
        - Мы проиграли? - тот заворожено смотрел на массы людей, облаченных в сталь, на знамена с водоворотом. Этот вал, точно грязевой сель, полз на них. Затекал в ложбины, выемки, в русло ручья. Скрывал под собой мертвых.
        - Шевелись, дурной олух! - Яйцо толкнул его в спину, подгоняя. - Никто не проиграет, пока я сержант таких остолопов, как вы! Шевелись! Бери пример с треттинцев! Арбалетчики уж точно чуют, куда дует ветер. За ними! Ну!
        Мату бросил последний взгляд на Шафрана и вслед за остальными солдатами роты поспешил прочь.
        Глава четырнадцатая
        Запахи
        Люди несут на себе следы своих деяний. Поражений, побед, ошибок, достижений, радости, горя, любви, надежд и разочарований. Они написаны на наших лицах, заложены в наши повадки, делают из нас тех, кто мы есть.
        Стараясь обмануть других, люди показывают себя не такими, какие на самом деле.
        Можно обмануть глаза, разум, сердце. Но нельзя обмануть запах.
        Мы пахнем тем, что мы есть.
        СЛУЖАНКА.
        Дымы по всему горизонту.
        Черные кружева поднимались в небо, ставшее во вторую половину дня пасмурным. Они смешивалась с низкими облаками, пачкали их животы, превращались в них, обещая, что дождь, если только он прольется, будет пахнуть пожарами.
        И в этом запахе окажется все, что поглотило неразборчивое пламя: сгоревшая трава на незасеянных в этом году полях, миндальные и вишневые сады, сосновые рощи, фермы, деревни, городки, люди.
        Люди пахли всегда и везде. Мертвые и живые.
        Мертвые… все мертвые довольно быстро начинали пахнуть одинаково, и он терял их следы, их идентичность.
        Живых же всегда можно было различить. Это зависело от их возраста, пола, профессии и места, где они родились.
        Ремс знал каждый нюанс. Мог понять, кто это - воин или пекарь. Он ощущал в запахах, исходящих от незнакомцев, страх, силу, сомнение, похоть, печаль или затаенную иронию. Милосердная наградила его безупречным даром, чтобы Ремс стал ее следом, невероятной ищейкой, способной выполнять волю богини и ступать по тропе пророчеств.
        Их маленький караван: всего-то один фургон, запряженный парой лошадей, и двухколесная повозка, которую тащил уставший мул с дурным характером, двигался на запад, подальше от войны и армии, которая шла широкой волной, пожирая на своем пути все, до чего дотягивалась, словно саранча.
        Война - стихийное бедствие. И сейчас она затронула большую часть центра континента. Ремс сочувствовал северянам. Он не желал, чтобы на его родине, в Муте, когда-нибудь возникло нечто столь же отвратительное и дурно пахнущее. Но дэво знал, что пока длань милосердной простирается над его родиной, ничего подобного не случится.
        В первом облезлом фургоне, с крышей из плотной провощенной ткани, путешествовала семья фермера Джута (шесть человек), а еще калека Ток (потерявший ногу два месяца назад во время боев на границе с Фихшейзом) и его сестра Трир.
        От них пахло совершенно по-разному.
        От Джута усталостью и тревогой. От его жены Исты страхом и беспокойством за детей. От четырех детей - чем угодно, запахи от них менялись быстро, всегда стремительно, как и у всех в этом возрасте. От Тока пахло болью, заживающей культей, злостью, обидой и тоже страхом. А еще ложью.
        Как и от Трир.
        Братом и сестрой они не были, нос Ремса чувствовал это. От брата с сестрой пахнет иначе, общей памятью. Здесь же общая память была длиною не больше месяца.
        На двухколесной повозке путешествовала старая Юзель и Дапт, чернявый человек с сальными глазами и ловкими руками, с липкими пальцами, к которым цеплялось все, что плохо лежало. От него пахло грязными делами, воровством и предательством. От Юзель - терпением и в то же время раздражением, сварливой злостью, мрачным ожиданием неприятностей.
        Дапта она пыталась пару раз выгнать в фургон, подальше от скарба, но Джут тут же начинал возмущаться и предлагал старухе путешествовать в одиночестве, раз она такая умная.
        Ремс ехал вместе с этой парочкой, на дух не переносившей друг друга, разместившись на краешке сиденья. Он встретил разношерстную компанию день назад, на пустой от беженцев лесной дороге, сидя рядом с мостом (всего-то несколько бревен, перекинутых через ручей, по берегам которого только-только зацветали ирисы). Как они поедут, подсказал его нос, так что он загодя вышел на нужное место, разжег костер и стал кипятить воду для кальгэ.
        Путешественники увидели его издали и остановились, с тревогой наблюдая за одиночкой у костра.
        - Здесь никого, кроме меня, - сказал он смуглому от работы под солнцем Джуту.
        Тот шевельнул губами:
        - Говорил волк овцам. Дружки, небось, под мостом и в кустах прячутся. У нас нет денег. Лишь семья, дети, калеки, да старуха. Даже еды нет.
        - Я сварил кальгэ. Угощайтесь.
        Они молчали, с опаской поглядывая на молчащий лес. Но никто не выскакивал и не бросался на них. Дапт, как самый смелый, наконец-то спрыгнул с двухколесной повозки, взял металлическую кружку, хлебнул, внимательно поглядывая на Ремса. Мутец был высоким и ни от кого не укрылись крепкие плечи и толстые бицепсы. А также палаш и сфайраи на широком солдатском поясе.
        - Ты из Карифа? - спросила фермерша Иста, с любопытством разглядывая молодого человека.
        - Я родился в Муте.
        - Куда путь держишь?
        - Туда же, куда и вы. Возьмите с собой.
        Дапт фыркнул, отхлебнул еще, а Джут сказал без обиняков:
        - Нет еды. Ты лишний рот, уж извини. Да и не знаем мы тебя.
        - А меня ты как будто знаешь? - желчно проронила Юзель, держа поводья. На чужестранца она смотрела с любопытством. Но это не было призывом взять новенького в их караван. Старуха просто не смогла удержать дурное настроение и не поддеть фермера.
        - У меня много еды, - Ремс кивнул на большой вещевой мешок, раздутый от снеди, которую сказала ему взять милосердная. - Я поделюсь ею с вами, если возьмете.
        Все уставились на него, а у одного из детей Джута заурчало в животе. Да так громко, что в тишине словно рев трубы прозвучал.
        У Дапта и калеки Тока в запахе промелькнуло желание напасть на мутца, но при здравом размышлении никто не захотел связываться с крепким вооруженным парнем.
        - Хорошо. Твоя плата принята, - принял решение Джут, и никто не стал возражать. Все были слишком голодны.
        - Забирайся к нам, - пригласила Иста, но муж тут же решительно этому воспротивился. - Совсем голова у тебя пустая. У нас дочь, а у него рожа смазливая. Испортит девку, потом выть будешь. Пусть к Юзели садится! У нас уже мест нет.
        - А меня значит портить можно?! - возмутилась старая бабка, но затем обреченно махнула рукой. - Ладно. Один ко мне уже залез, чего бы не взять и второго. Может, прибьете друг друга. Полезай. Но учти, позволишь лишнее - прибью.
        Она не врала. Точнее ее запах не врал. Прибьет.
        В повозке, где ехал мутец, было мало места. На полу лежало добро Юзель: свернутый древний ковер, от которого пахло застарелой кошатиной и металлом, здоровый тюк с тряпьем и железной посудой, совершенно неподъемный, и еще какая-то ерунда в маленьком, не запирающемся сундучке. Дапт туда уже заглянул, Ремс был в этом уверен, так как прохиндей не испытывал к содержимому «сокровищницы» никакого интереса. Куда больше он хотел проникнуть в фургон Джута.
        - Что заставило тебя уехать так далеко от родного дома? - на следующий день спросила у Ремса Юзель, когда ей наскучило слушать песни Дапта.
        - Пути богини.
        Бабка посмотрела на него, не понимая, а потом, вспомнив, презрительно протянула:
        - А-а-а. Да. У вас же чтят одну только Мири, а не Шестерых. Странные вы… мутцы. Хуже дагеварцев. Те хоть правильной веры, пускай и обманывают на рынках пуще шауттов. Но вы… Слышала, некоторые из вас вообще бабские тряпки носят. Как тебе такое, Дапт?
        Тот поглядел в ореховые глаза Ремса и решил, что насмешки над богиней будут прощены старухе, но не ему, потому произнес что-то совершенно неразборчивое.
        - Чего ты там бурчишь?
        - Не видал я мужиков в женских тряпках. Этот одет, как мы. Чего ты к нему прицепилась-то?
        - Хочу знать, потому что! Скажи мне, мутец? Зачем?
        - Дэво чтят милосердную, - последовал спокойный ответ.
        - Да уж какое тут милосердие. Смотри, что вокруг творится. Когда люди режут друг друга, ни о каком милосердии нет и речи.
        - Это точно, - поддакнул Дапт. - Мир доживает последние дни. Слышали? Дикари с северных гор пришли к границам Горного герцогства. То ли ловчими их кличут, то ли охотниками. Их тысячи! Столько, что, чтобы спасти страну, асторэ вернул часть своей армии! Иначе они сожрут всех людей!
        - Так и сожрут? - недоверчиво покосилась на него Юзель.
        - Конечно сожрут! Они же дикари! Чего им еще делать, как не жрать?!
        - Ну-ну!
        - А еще там пустой объявился! Да что ты кривишься, старая?! Я правду говорю! Слышал на рынке в Легге, еще две недели назад! Пустой! Чудовище высотой до неба, как гигант! Уничтожил несколько замков со всеми жителями и охраной. Но тут я скажу, так им и надо, паскудам! За наши-то слезы.
        - Ты, как я погляжу, много плачешь, - усмехнулась Юзель и причмокнула губами, подгоняя мерина. - И чего? Где теперь твой пустой?
        - Говорят, сдох. Они ж долго не живут. Умер, победив всех, кто вышел против него. Лучших рыцарей горного герцога.
        - Дурачье.
        - Кто?
        - Да хотя бы ты. Пустой. Придумаешь же. Еще таувинов приплети.
        Дапт было пытался спорить, но Юзель цыкнула на него и спросила у Ремса:
        - Куда ты едешь?
        - Куда укажет богиня.
        - Ха, - Юзель не обиделась, пахла она также, как прежде. Подозрением к нему. Подозрением к Дапту. Подозрением ко всем вокруг, словно они только и ждут, когда она отвернется, чтобы умыкнуть ее «бесценный» ковер.
        - А куда держишь путь ты?
        Ее блеклые глаза равнодушно скользнули по его лицу:
        - Хотела бы я наградить тебя той же монетой, сказать, что куда укажет твоя богиня. Но у меня нет секретов. Хочу переправиться через Ситу.
        - А дальше? - Дапт повернулся в их сторону.
        - Поглядим, - неопределенно пробурчала та. - И так задача не из простых, а ты хочешь, чтобы я тебе все свои мечты растрепала. Не сбудется тогда. Смотри-ка! Опять впереди чего-то дымит.
        Они взяли южнее, через поля, отнюдь не ровные, потеряв во времени и в скорости, прежде, чем выбрались на очередную пустую дорогу.
        За сосновым пролеском, после сожженного и разоренного поселения из пяти домов, где путники не нашли для себя ничего ценного или съестного, они выехали к завалившейся на бок карете, выпряженным лошадям и пятерым мужчинам, переругивающимся между собой.
        Бородатые, в куртках с капюшонами, при оружии, они были потными, краснолицыми, злыми. На дороге оказались разложены инструменты: пила, несколько топоров, которыми рубят лес, жерди, два бревна. Заметив вновь прибывших, незнакомцы закончили разговоры, а Юзель, натягивая поводья, негромко выругалась:
        - Дезертиры, спаси нас Шестеро. Вот повезло.
        - Дровосеки это, - не согласился Дапт. - Что ты как курица пугливая?
        Но в голосе его было столько неуверенности, что он никого не смог обмануть. Дровосеки и карета - довольно странное сочетание, это признавали все.
        Пятерка смотрела на них с видом оценщиков, которым внезапно принесли в лавку редкий товар. Ремс не сомневался, что их измерили, взвесили, попробовали на зуб и назначали свою цену для перепродажи.
        Один, как бы невзначай, подхватил топор: двуручный, тяжелый, с широким лезвием и массивным обухом. Другой, дабы полностью увериться в количестве людей, бесцеремонно вскочил на подножку фургона, заглянул за занавесь, увидел перепуганные лица детишек, не представляющих опасности.
        - Ч-что вы д-делаете? - от волнения и испуга Джут стал заикаться.
        - В общем так, - сказал заглянувший бородач. - Фургон мы забираем. Лошадей выпрягайте, скарб снимайте. Никого не тронем, если не станете валять дурака. Нам нужен только фургон. Вы - нет. Даже бабы. Честная сделка, как по мне. И щедрая.
        - Вы не можете…
        Бородач взял Джута за грудки, притянул себе, обнажая кинжал:
        - Скажи еще раз, чего я не могу.
        Джут промолчал и его отпустили.
        - Еще жратва, - напомнил командиру тот, кто держал топор.
        - Половину вашей еды. И у вас лошади, мул, телега. Будете рыпаться, мы перестанем быть добрыми. Кроме черномордого, - «дровосек» указал на Ремса, - я что-то не вижу среди вас бойцов. Ты хочешь драться за повозку, карифец?
        Ремс даже не сделал попытки потянуться к рукоятке тесака. Сидел, как сидел, с лицом, на котором не отражалось никаких эмоций. Он не видел смысла вступать в бой, убивать людей, защищать то, что не было его собственностью. След оставляет отпечатки лишь там, где проходит богиня. А на этих несчастных милосердная не смотрела. К тому же, ее помощь уже оказана. Осталась лишь минута, прежде, чем последует наказание.
        Джут опасливо, словно в любой момент ожидал удара, сполз на землю. Иста, негромко причитая, вытаскивала детей. Один разбойник шагнул к повозке Юзель и та, побелев лицом, все же нашла в себе силы процедить:
        - Полезешь к моему добру, прокляну.
        Дезертир хохотнул, пятерней прочесал бороду:
        - Да не так-то и надо мне, мать. Но уговор. Половина снеди нам.
        - Это ты не со мной договаривался. Да и нет ее зд…
        Она прервалась, также, как и все остальные, услышав стук копыт. Спустя несколько томительных секунд появились всадники, и самый сметливый из пятерки солдат (в другое время стоило бы восхититься, сколь быстро он соображал) забыв о грабеже, бросился в кусты.
        Воины в белых плащах с вышитым на них водоворотом, поднимая пыль, по двое подъехали к ним, ближайшие опустили короткие копья, нацелив их на всех мужчин. Четверо спешились, обнажили мечи и ринулись в лес, ловить беглеца.
        Иста, от греха подальше, залезла под фургон вместе с детьми. По лицу Дапта было видно, что он бы не прочь присоединиться к жене Джута. Юзель лишь сплюнула, не ожидая от вновь прибывших ничего хорошего.
        - Кто такие? - спросил воин с лохматыми, уже седеющими усами.
        - А ты-то сам кто будешь? - Юзель ляпнула то ли со страху, то ли не подумав, тут же прикусила язык, а Дапт спрятал лицо в ладонях, тихонько застонал, решив, что из-за проклятущей бабки они все вляпались в куда большие неприятности, чем всего лишь миг назад.
        Но вместо гнева среди солдат раздались смешки, и усатый, поглядывая на старуху с иронией, свойственной людям, увидевшим нечто забавное, сказал:
        - Я командир «Снежных медведей», Фэрт да Кло. Так кто вы?
        - Путники, добрый милорд, - зачастил Джут.
        - А эти? - кивок в сторону четырех «дровосеков», старавшихся держать руки на виду и не дергаться, так близко от них были наконечники копий.
        - Фургон они хотели наш отобрать, - прорезался голос у калеки Тока.
        - Брешет, - тут же отозвался бородач.
        - На чьей стороне воевал? - спросил у Тока молодой, совсем мальчишка, воин, рядом с командиром отряда.
        - Не на вашей, милорд, - не стал отпираться тот.
        - Где был?
        - Мясорубка Ситоу, милорд.
        Фэрт да Кло покосился на юношу, не сказал ничего, наоборот дождался легкого кивка и обратил все внимание на «дровосеков»:
        - Назовите себя.
        - Мы путники, милорд.
        - Это я уже слышал, - в голосе звучало пренебрежение. - Проверьте.
        Двое воинов покинули седла, направились к карете. Пока открывали дверь, рылись внутри, вернулась четверка бросившихся за беглецом.
        С добычей.
        Тянули его волоком, на землю тонкой струйкой текла кровь. Раненого бросили под копыта, и он лежал, негромко хрипя. В груди у него что-то булькало, столь неприятно, что Дапт покачал головой, а Джут вздрогнул. Ремс чуял, что совсем скоро этот человек умрет.
        Все пятеро.
        Очень скоро.
        Так и случилось.
        - Смотрите, милорд, - те, кто обыскивали карету, притащили совсем маленький, но тяжелый сундучок с уже сбитым замком. Ремс не смотрел в него, и так знал, запах золотых монет.
        - Не только грабители, но и мародеры. И скорее всего дезертиры, - заключил Фэрт да Кло.
        Один из плененных пытался возражать, подойти к командиру и тут же получил пяткой копья в лицо. Упал на землю с разбитым ртом. Седоусый посмотрел на молодого, словно чего-то ждал. И тот произнес негромко:
        - Я герцог Эрего да Монтаг. И все это моя земля. А на моей земле действуют законы Горного герцогства, даже если край называется Ириастой. Связать их. В город. Повесить.
        Когда дело было сделано, а приговоренные перекинуты поперек лошадиных спин, молодой владетель обратился к Джуту:
        - Вы на моей земле. Вам не будут чинить бед, ибо мы несем порядок, и никто не терпит преступления. Куда направляетесь сейчас?
        - На запад, милорд, - фермер кланялся так, что еще немного и голова отвалится.
        - Еще полдня, и вы выйдете к Бродам Рыжегривой. Худшее место для мирных людей в наше время. Если хотите избежать битвы, поворачивайте севернее. Или же отправляйтесь в Хемт, туда же, куда едем мы. Там вас никто не тронет.
        - Спасибо, ваша светлость, - они все поклонились.
        И Ремс, старавшийся дышать неглубоко, чтобы не чувствовать смрада, идущего от герцога. Смрада, который не ощущали другие. Да Монтаг внимательно глянул на него, улыбнулся приветливо.
        - Мутец. Добро пожаловать в мою страну. Вы редкие гости.
        - Спасибо, ваша светлость.
        - Мечтаю когда-нибудь побывать в вашем Храме. Много слышал о нем.
        - Я тоже, ваша светлость.
        - Говорят, что служанки Мири покинули его стены и оставляют следы. Это меня радует.
        - Ваша светлость? - Он не понимал. Ни слов, ни других запахов, кроме смрада той стороны. Этот смрад… он скрывал все чувства, эмоции, смыслы, которые Ремс, обычно легко читал у других.
        - Вы считаете, Мири приходит ко всем. Значит, и до меня когда-нибудь доберется.
        Он просто поклонился, и герцог, благосклонно кивнув на прощание, унесся по дороге к далекому городу, оставив облако поднявшейся пыли.
        - Ох, - Дапт сел на корточки, переводя дух и еще не веря, что они выкрутились. - Ох! Я видел настоящего асторэ! Кому расскажи - не поверят!
        - Не больно-то он и похож на чудовище. Да, и молодой совсем, - сказала Иста.
        - Молчи, дура, - буркнул Джут. - Чего вы все застыли?! А если он вернется?! Куда там сказано было? На север? Это значит вон туда и на поворот. Давайте, собирайтесь! Надо уехать как можно дальше. Хватит с нас неприятностей!
        - Надоело, - сказала Юзель. - Надоело бежать. Второй раз нам так не повезет.
        - И что ты предлагаешь?
        - Там город. Как его?
        - Хемт, - подсказал Ток.
        - Да. Хемт. Поеду туда. Устала нестись непонятно куда и зачем.
        Ее принялись отговаривать, но упрямая старуха лишь твердила, что они сами дурачье и, раз так, пусть проваливают и искушают судьбу.
        - Я сейчас тебя выкину с повозки! Мул будет моим! - пригрозил ей Дапт и охнул, когда Ремс сбросил его на землю, а после спрыгнул сам, сказав Юзель на прощание:
        - Делай, что решила, пока у тебя есть возможность.
        Та, не тратя время на разговоры, понимая, что тележку, и вправду, могут отобрать, развернулась в сторону города.
        И уехала.
        Хемт избежал разорения, армия прошла мимо, и здесь не было ни пожаров, ни убийств.
        Ремс смотрел на горящие кое-где окошки уснувшего городка, чувствуя, как его ноздрей касается легкий ночной ветерок, говорящий о том, сколько здесь людей, где стоят в патрулях воины, которых он встретил днем.
        И где спит герцог, конечно же. Там, в шаге от площади с болтающимися на веревке мертвецами.
        Поэтому цель была близка.
        Он оставил палаш в траве, ибо ему он ни к чему, и надел на руки сфайраи - боевые перчатки кулачных бойцов, сделанные из кожаных поясов и окованные сталью.
        Их подарил ему Саби. Первый жрец. Величайший. Человек, оставивший воистину великий след и завершивший одно из предназначений, порученных милосердной Храму.
        Ремс вошел в город, выбирая пустые улицы, избегая патрулей и продвигаясь к своей цели. Вонючие подворотни, запах дыма, еды, крысиного помета. Он никогда здесь не был, но легко ориентировался в переулках. Его вел нос.
        В узком тупичке, там, где за стеной спали наевшиеся свиньи, а с другой стороны была закрытая до утра лавка красильщика кожи, стояла двухколесная повозка с выпряженным мулом.
        Ремс подошел к ней, заглянул внутрь. Увидел в лунном свете развернутый ковер, внутри совершенно пустой, больше не пахнущий металлом.
        Вполне естественно.
        Шорох за спиной. Ремс не стал оборачиваться:
        - Я зажгу свечу.
        Его не остановили, и через четверть минуты на маленьком квадрате внутреннего двора возник теплый оранжевый круг света.
        Взгляд у Юзели был куда более жесткий, чем прежде. Но все такой же злой и не скрывающий раздражения. На руках, точно младенца, она баюкала двуручный меч, раньше завернутый в ковер.
        - Что я увижу, если стяну с тебя портки? - спросила она.
        - Что будет, если я попрошу тебя снять рубашку, расписная?
        Она оскалилась зло, как волк:
        - Опасные знания живут в твоей голове, служанка Мири. Зачем ты здесь?
        Ее запах был многогранен и сложен.
        Угроза. Разумеется, угроза. Тяжелая, давящаяся, затаившаяся, ждущая своей минуты, малейшего повода, чтобы вспыхнуть насилием.
        Раздражение. Что ее тайна раскрыта. Что ей мешают. Докучают. Нарушают планы.
        Любопытство. Запах любопытства был самым ярким и сдерживал до поры до времени и раздражение и угрозу.
        - Мири не проклянет тебя за то, что не носишь платье, как того требует закон Храма?
        Он поднял руку, показывая кулачную перчатку:
        - Кто я, ты поняла по сфайраям.
        - Не только я. Герцог тоже. Я видела это по его глазам. Почему он был так доволен, встретив дэво?
        - Он давно следит за Храмом и служанками милосердной. И ждет ее прихода. Я лишь подтверждение его надежд. Милосердная сообщила ему, что близко.
        Юзель пожала плечами:
        - Ваши стремления далеко от моих интересов. Храм идет только по путям Храма.
        - Храм лишь оставляет следы на песке вечности, как предрекла мудрость благосклонных надежд. И ты в ее интересах.
        Старуха прищурилась:
        - Я не расположена беседовать о вере, особенно с фанатиками. Не сильна я в спорах, служанка. Скажи, зачем ты здесь?
        - Я уже сказал, - Ремс выразил недоумение, что его не поняли. - Мири прислала меня.
        Запах менялся. Любопытство уходило, раздражение усиливалось.
        - Однажды я была в ваших горах, у Первой лестницы Храма. Дальше ваш главный жрец запретил подниматься такой, как я. Передал мне через дэво сообщение, что Мири еще не нашла времени, чтобы говорить со мной. Что однажды этот момент настанет. Он настал?
        В словах слышалась ядовитая ирония. Будь она ножом, ею можно было бы зарезать даже гиганта.
        - Как видишь, - спокойно ответил Ремс. - Хоть тебе и пришлось ждать больше тысячи лет.
        Длинные сухие пальцы сжали рукоятку страшного меча так, что кожа побелела и это было видно даже в ровном пламени огарка свечи. Старуха ничего не сказала, ждала. В запахе появилось сомнение. И еще злость. Желание убить. Прямо сейчас. Немедленно.
        - Что касается Храма и отказа тебе в посещении, - Ремс и глазом не повел, зная, что благосклонность Мири на его стороне. - Тот первый жрец не любил недомолвок, а ты сочла верным утаить от него правду.
        - Какую же? - в запахе появилось явное недоумение.
        - Ты назвала себя таувином.
        - Тысяча лет… Таувин… Ты заблудился в ложных пророчествах, глупая служанка мертвой богини. Вы придумываете их сами, передаёте друг другу, и они, обрастая еще большей ложью, превращаются вот в это.
        - Ты назвала себя таувином, хотя это была лишь часть правды. Малая. Жрец знал истину, видел в Медной книге и счел, что ты недостойна пройти все лестницы и войти в ворота. Если бы ты сказала тогда, что учишься на Талорисе, а твой дядя - тот, кого теперь знают, как Скованного, путь был бы открыт.
        - Так много странных знаний, - Юзель сняла меч с плеча и склонила голову. - От больших знаний много бед, маленькая говорливая птичка. Что ты такое?
        - Охотно отвечу: я верный след милосердной, пришел по ее воле, как тебе и было обещано в тот далекий день, а ты, в раздражении, шла прочь.
        - За свою жизнь я не убила не единого дэво, - произнесла старуха. - Никогда не считала это упущением, но ты заставляешь меня думать, что я совершила ошибку.
        - Ты можешь ее исправить сейчас. Хочешь? - он посмотрел в ее бесцветные глаза, веря не им, а запахам. Она не хотела. Пока не хотела. Пыталась разобраться.
        - Не искушай судьбу, дэво. Думаешь, десять касаний тебя защитят? Я раздавлю тебя, точно букашку, и с благословениями твой богини. Они не помогут. Так что, полагаю, тебе лучше сказать прямо, зачем ты здесь. Наши милые игры подошли к концу.
        - Мири возродилась в новом облике, пришла в этот мир, видя нити. И кладет руку благословения на твой лоб.
        Юзель фыркнула:
        - Просишь говорить прямо, а выходит ровным счетом наоборот. Посиди тут, я схожу, найду палку и огрею тебя.
        - Также, как ты била своего последнего ученика? Уроки пошли впрок. Теперь он воин, достойный ее внимания и любви. Он рядом с ней, там, за рекой.
        - Я не верю тебе.
        Ее запах говорил об обратном.
        - Веришь. Потому что все, что я сказал о тебе прежде, правда. Мири пришла в мир, твой мальчик рядом с ней. Твой друг, которого ты назвала Вихрь, рядом с ней. Все, кто могут стоять, чтобы цель подошла к концу - рядом с ней. Нет лишь тебя.
        - Тебе могли нашептать шаутты. Они многое знают, - задумчиво протянула Юзель. - Вихрь сошел с ума и решил устроить шутку, больше подходящую Рыжему. Я сошла с ума, тебя нет и мне все это кажется, ибо я устала и хочу забвения. Все что угодно. Кроме как, что одна из Шестерых внезапно объявилась среди нас, как талдычат мужики в юбках уже несколько тысяч лет. Не собираюсь в это верить.
        - Не надо верить. Я буду это делать за нас двоих. Но ты должна была помнить, что случилось несколько недель назад, когда твои силы стали сходить на нет, и ты, полагаю, начала думать, что умрешь, когда все рисунки умолкнут. Теперь же ты полна сил. Ибо милосердная сделала то, что должно.
        Вот теперь она верила.
        - Но пришел я сюда лишь передать тебе ее слова.
        Старуха подалась вперед:
        - Этой? Новой слова? Или слова, которые выплевывает Храм?
        - Храм, - признал Ремс. - Как было писано в Медной книге. Именно так я тебя и нашел. И слова Мири просты: отступи.
        - Что?! - нахмурилась Юзель.
        - Отступи от того, что ты задумала и ради чего пришла в этот город. Пройди мимо и не трогай горного герцога.
        - Вот, значит, как, - после нескольких минут молчания промолвила старуха, все это время сверля Дэво глазами, надеясь найти хоть какой-то ответ, удовлетворивший ее. Не нашла. - С чего Храму защищать этого молокососа? Или того, кто стоит за ним? Он вносит хаос в мою спокойную старость. Я это не люблю даже больше, чем глупых чирикающих птичек, вроде тебя. Назови мне хоть одну причину, чтобы не завершить все сегодня?
        - Разве то, что тебя просит Мири, недостаточный повод?
        - Если бы каждый раз я делала то, что просили меня боги чужими устами, вряд ли бы я прошла так много.
        Ремс понимающе улыбнулся:
        - Богиня видела многое. Вероятности времени, ошибки, правду и ложь. Нити, что начинаются в мире солнц и лун, проходят сквозь наш мир и теряются на той стороне, порой рвались. Порой сплетались. Но картина, что дарована ей, а потом и нам ее словами, такова: он убьет тебя в девяти случаях из десяти.
        Брови Нэ недоверчиво приподнялись.
        - Убьет, - серьезно повторил Ремс. - И это не проблема. Но если сработает этот единственный шанс и тебе удастся убить его, то планы богини не осуществятся.
        - Уверена, что Мири простит меня. Она же милосердная.
        - Ты все остановишь.
        - Этого я и хочу.
        - Нет. Ты так и не поняла, расписная. Ты все остановишь. Так уже было дважды. При Дауле и на финале войны Гнева. Ты все остановишь. И он появится снова. Не сейчас. Может быть через тысячу лет. Придет черной поступью и оставит лишь выжженные поля. Ничего не сохранится из того, чем ты так дорожишь. Не будет памяти о Шестерых, не будет волшебства, мир останется выхолощенным. Все, что ты делала, обернется прахом. Потеряется твое наследие. Ибо, когда он придет в следующий раз, Мири не возродится, чтобы завершить свой путь, как предначертано. Не сможет ему помешать. Не будет асторэ рядом с ней. Не будет таувинов. Не будет тзамас. Той, что не разорвала мир, а спасла его. Не будет того, кого ты называешь Вихрем. Не будет тебя. Никто не встанет у него на пути в следующую эпоху. Все должно закончится не здесь и не сегодня, а на севере, как было предсказано. Так что отступи, пусть все идет своим чередом, ибо если у тебя получится, плакать будет Мири.
        - Хороша же милосердная, если обрекает на смерть тысячи. Что будет, если я откажусь? Она проклянет меня или ты, маленькая пташка, попробуешь почесать эти кулаки?
        - Я лишь след. Несу слово расписной, исполняя Ее волю. Ибо у тебя своя роль в этой битве и не мне подводить черту.
        Усмешка:
        - Передай этой суке, что я, и только я, выбираю, как мне поступить. Не ее слово, если она, действительно, вернулась в нашу выгребную яму. Не ее слуги. Не пророчества. Не шансы. Лишь я. Нэко. Четвертая.
        Ремс поклонился низко, а после, не прощаясь, повернулся и пошел прочь из переулка. Она смотрела ему вслед, все еще колеблясь. Она сомневалась, но запах, что коснулся носа скромной служанки милосердной, говорил о том, что решение она приняла.
        Пускай и сама еще не знает об этом.
        Глава пятнадцатая
        Четыре поля
        Качая саги о героях в колыбели,
        В мечтах о подвигах, их храбрости и силе,
        Нам невдомек, что и они когда-то были,
        Людьми. Как ты. Как я. Как все, на самом деле.
        ФРАГМЕНТ ПОГРЕБАЛЬНОЙ ПЕСНИ ВОИНОВ КУЛИИ
        Спала Шерон плохо. Поднимала голову от скатанной куртки, вслушиваясь в непогоду. И в человеческое затишье, что растеклось над Четырьмя полями в тот краткий час, когда люди перестали убивать друг друга.
        Утром она встала с жесткого соломенного матраса, чудом не впитавшего влагу, откинув в сторону несколько теплых, пахнущих овчиной одеял. Голова была тяжелой, а мысли неповоротливыми. Спать на кладбище, которым стали поля, всегда тяжело для тех, кто понимает мертвых.
        Стараясь не торопиться, делать все четко, ничего не упустить, затянула шнуровку на рукавах и вороте бледно-зеленого поддоспешника[4 - Одежда, надеваемая под доспех. (Например: стеганный камзол, комбинезон, набитый ватой).] обулась, откинула полог маленького шатра, приютившегося в центре лагеря «Дубовых кольев».
        Выглянула.
        Небо было не по-летнему низким, мрачно-серым, холодным, плоским.
        Дождь, не прекращаясь, шел вторые сутки, насквозь пропитав поля, холмы, лес, палатки, одежду, землю. Он лишил лучников привычной за эти дни работы, заставил стрелять реже, беречь тетиву, прятать ее в вощеных кожаных мешочках. Арбалетчикам было не легче. И кавалеристам. Им приходилось заботиться не только о себе, но и о мокнущих лошадях.
        Вода собиралась в огромные лужи, больше похожие на озера, на дне которых лежали погибшие. Их не успели забрать и похоронить. Не было ни времени, ни сил.
        Дождь охладил пыл сражающихся, затруднил убийство друг друга, смыл накал и ярость, принес шепотом капель усталость. Несколько дней битвы, когда люди грызли друг друга буквально зубами ради того, чтобы приблизиться к Лентру или не допустить туда врагов, миновали.
        Эта передышка, бесконечно-краткая, нужная обеим сторонам, заканчивалась.
        Шерон вернулась, опустила руки в таз со студеной водой, умылась, ощущая, как холод проникает в кончики пальцев, и становится легче. Липкие щупальца недосыпа словно отпускают виски, отползают прочь, перестают высасывать силы.
        Шепот, стучащийся в череп, смерти тысяч, что погибли здесь за последние дни, сведшие бы ее с ума всего лишь месяц назад, до Рионы, теперь не причиняли вреда.
        Она училась принимать их как данность, как течение жизни, стандартный круг мироздания, над которым не властна. Порой мы не можем изменить ничего и остановить ту же войну лишь по собственному желанию. Она закончится сама, когда прогорит и не останется топлива: ненависти, желания убивать или же… людей. Если не останется людей, война сразу завершится.
        И здесь, на Четырех полях, происходило как раз прогорание войны - уничтожение солдат обеих сторон.
        Слишком много мертвых. Она ощущала каждого и была способна вернуть многих из них, поставить под свое новое… первое знамя. Браслет говорил, что Шерон никогда не достигнет мощи Мерк после создания моста. Но на ее нынешних силах никак не сказалось созданное в Рионе. Она ничего не потеряла. Просто не получит то, что могла бы получить в будущем. И ничуть не жалела об этом.
        Ей хватит. И так чрезмерно для одного человека.
        В углу шатра, на деревянной стойке, красовался полный доспех. Подарок от герцога Треттини, назвавший построенный через море мост величайшим чудом эпохи.
        Лавиани, увидев подарок, сказала ровным тоном:
        - Прекрасно. У тебя теперь в услужении почти сто человек. Как раз хватит, чтобы носить ваше тзамаское величие на руках. Без их помощи ты будешь ковылять, точно объевшаяся утка. Они, может, и не самые тяжелые в мире, но нужен опыт, которого у тебя нет.
        - Мне достаточно алого плаща.
        Сойка важно кивнула:
        - Прекрасный способ привлечь внимание к себе тысяч разъяренных мужиков во время битвы. Одобряю. Если ты не поняла, защита нужна. Но не этот украшенный золотом и камнями панцирь черепахи.
        - Послушай, я не планирую лезть в первые ряды…
        - И я, девочка. Но, прожив долго, могу сказать, что случается всякое. Мне лично будет спокойнее, если на тебе будет хоть что-то, кроме рубашки. Не то сейчас время, чтобы оставлять свою жизнь на волю Шестерых. Или случая. Призови своего лейтенанта и потребуй чего-нибудь на хрупкие плечи. Или Мильвио. Или их обоих.
        Для нее нашли простую кольчугу. По росту и по размеру. Когда Шерон, не без помощи Мильвио, первый раз облачилась в стальную рубашку, надетую поверх стеганного поддоспешника, доходящую до середины бедер, то ощутила непривычный вес…
        Далеко прогудел рог. Указывающая покосилась на кольчугу, вышла из шатра, подставив лицо слабому дождю. Так простояла с минуту, не обращая внимания на шестерых гвардейцев, несших караул у входа, кутавшихся в плащи.
        Глубоко дышала, затем вытерла намокшие щеки, радуясь не слишком хорошей погоде, дарующей облегчение. Посмотрела вправо. На знамя.
        Ее знамя.
        Сиор Адельфири де Ремиджио принес его несколько дней назад, явно гордясь и надеясь произвести впечатление. Чтобы развернуть полотнище и показать его, потребовались четверо солдат. Шерон, вопреки обстоятельствам, удалось сохранить благосклонное выражение на лице. Даже несмотря на то, как полузадушено булькала сойка и как брови Мильвио полезли высоко-высоко вверх.
        - Вся рота оплатила создание вашего знамени, госпожа, - сообщил лейтенант.
        - Моего знамени? - Шерон проявила вежливую заинтересованность.
        - Да, госпожа. Вашего. Но это и знамя нашей роты теперь. С вашего разрешения, разумеется.
        - Так, - она произнесла хоть что-то, чтобы появилось несколько мгновений, дабы оценить реальность происходящего. Лавиани продолжала булькать, чуть громче, чем позволяли приличия. Словно кто-то сжимал шею умирающей старой курицы. - Так. Интересно. А герцог не будет против?
        - Нет, госпожа. Мы получили его высочайшее разрешение на право знамени. Мы первая рота из гвардии, у кого теперь оно собственное. Остальные идут под стягом его светлости, - лейтенант просто сиял от счастья. Кажется, случившееся оказалось большой честью для его солдат - личное знамя.
        Шерон посмотрела на дорогую, плотную пурпурную ткань. На толстые золотые нити, которыми великолепные, без всякого сомнения, мастера вышили стилизованную, очень красивую рыбу с множеством полосок.
        - Рыба, - произнесла Шерон. - Полосатая.
        Что-то в ее тоне заставило сиора де Ремиджио встревожиться.
        - Мы в чем-то ошиблись, госпожа? Сиора Лавиани так посоветовала, и мы сочли, что это связано с вашей родиной, Летосом. Мы знаем, что по традиции у тзамас прошлой эпохи на флагах были кричащие черепа. Следует исправить?
        - Вы ничуть не ошиблись, сиор, - успокоила его указывающая. - Прекрасное знамя и вы оказываете мне честь, принимая его, как свое.
        Он ушел. Успокоенный и довольный. Мильвио негромко смеялся, спрятав лицо в ладонях. Его плечи подрагивали.
        Шерон с вопросом повернулась к сойке, и та процедила:
        - Да он пристал ко мне. Ничего я ему не советовала, рыба полосатая! Просто произнесла привычные словечки в раздражении и пошла себе дальше, радуясь, что отвязался. Кто же знал. Ну что ты веселишься, Фламинго?!
        - Потому что это хоть что-то веселое за последнее время, сиора. И впереди веселья точно не будет… Я умею ценить каждый такой момент.
        - Куда лучше черепа, - подвела итог Шерон.
        Теперь ее знамя, мокрое и не такое великолепное, как несколько дней назад, висело над лагерем, привлекая внимание. Кроме того, гвардейцы повязали на рукава плащей не только зеленые ленты, но и пурпурные, отмечая свою принадлежность.
        - Сиор де Серро, - она опустила лицо, перестав приветствовать дождь.
        - Да, госпожа? - тут же отозвался тот, ранее спесивый, надменный, теперь он больше походил на преданного пса. Она не была уверена, что ей не нравится больше. От плохо скрываемого презрения до обожания, почти обожествления, всего лишь за несколько недель.
        - Как ваша рука?
        Треттинец заулыбался:
        - Словно и не покидала меня, госпожа.
        Она была довольна, что все получилось. Тогда ей удалось то, что считалось невозможным уже много сотен лет. Теперь Шерон собиралась повторить подобное со всеми, кому сможет помочь. Вчера, только приехав в лагерь, она до вечера была с ранеными, вытащив с той стороны почти сорок человек. А сегодня, когда опять начнется битва, покалеченных будет не меньше.
        - Есть новости с юга?
        - Про армию Алагории - нет. Полагаю, они перешли мост и движутся сюда. Но такому количеству людей требуется время, чтобы дойти.
        Шерон не стала говорить, что порой времени не хватает и спасители приходят слишком поздно, когда спасаемые уже уничтожены.
        - Ясно. А мэлги?
        - Рассеяны, госпожа. Их было не больше четырех тысяч. Некоторых все еще добивают в степях. И поэтому часть наших не придет.
        - Все готово?
        - Ваш приказ выполнен, госпожа, - его голос стал сиплым. - Все готово.
        Она постояла еще несколько секунд, слушая дождь.
        - Тогда не будем тянуть. Помогите мне надеть кольчугу и передайте, пожалуйста, лейтенанту, чтобы собирал солдат.
        - Зачем я здесь? - спросила сойка.
        Стены Лентра окружали мир со всех сторон, заключая его в квадрат. Столица Ириасты, обнимавшаяся с дождем, внутри вся состояла из охряных домов, алых крыш и кипарисовых парков. Не то что бы Лавиани был неприятен город - но она не очень понимала, почему Ради просил встретиться с Бланкой в столице.
        Сойку раздражала сама мысль, что она должна приходить на зов какой-то рыжей. Что, рыба полосатая, та вообще о себе возомнила?! Очень хотела отказать, но послушалась Шерон и пришла следом за евнухом.
        - Я ухожу, - капюшон скрывал лицо Бланки. Был виден лишь краешек подбородка и намокшие локоны.
        - Да я уже заметила, что ты далековато от шатров и палаток. Если честно, считала, ты продолжишь ластиться к мальчишке и вообще не отпустишь его никуда. Останешься с ним в лагере. Кой шаутт тебя потянуло в город?
        - О, - с печалью отозвалась госпожа Эрбет. - Я бы с радостью была только с ним. Но сейчас он пахнет кровью, видит кровь, создает кровь. Делает работу, которую может делать, возможно, лучше, чем все другие на этом поле. Я не смею отбирать у него это. И удержать тоже не смею. И брать с собой. Наши пути на время расходятся.
        Лавиани сунула палец в ухо, покрутила там с сосредоточенной обстоятельностью человека, до которого внезапно дошло сказанное немного ранее:
        - Уходишь? В смысле совсем?
        - Да.
        - Рыба полосатая. Давай. Порази меня.
        - Через час в стене, выходящей к реке, поднимется маленькая решетка и из нее выйдет лодка, которая увезет трех человек.
        Лавиани легко посчитала, кто эти трое:
        - С чего ты решила, что я отправлюсь плавать в компании слепой и ее верной юбки? И, кстати, где еще одна? Тот, молодой, что все время нюхает воздух, точно собака?
        Госпожа Эрбет опиралась на посох, ранее принадлежащий старому дэво, не вернувшемуся из Рионы. Она скинула капюшон, повернула лицо к сойке, и та ощутила, как горяч «взгляд» сквозь черную повязку. Бланка ничего не ответила, и это несколько обескуражило Лавиани.
        - Хм. Ну, оставим на минуту мои довольно актуальные вопросы. Вот еще один. Куда мы направимся?
        - Для начала на противоположный берег.
        - Ты конечно же в курсе, что он отвесный?
        - Дэво поднимет нас. Веревки уже готовы.
        - Интересно.
        Сойке, действительно, было интересно на это посмотреть, при ветре и сильном течении, в качающейся лодке.
        - А дальше? Куда дальше, ваша божественность?
        - В Шаруд.
        - Вот как. Ближний свет. Предлагаю сбежать в Пубир. Или в Пустоши. На край света. Еще есть Мут. Там тебя примут с распростертыми объятьями.
        - Я бы с радостью. Но нам нужен Шаруд.
        - Почему, рыба полосатая?!
        Бланка неохотно сказала, глядя на мокрые городские крыши:
        - Иногда ко мне начинают приходить странные желания. Чужие. После Рионы я иначе вижу нити. Их куда больше, чем прежде. И порой я понимаю, что правильно. Как надо поступить, чтобы все вышло.
        - И как? Что изменит твое появление в столице Горного герцогства? Месте, где теперь все бегают с Вэйрэном и снесут нам головы, когда поймут, что мы не из их числа?
        - Я лишу шауттов сил. Во всяком случае, на какое-то время. Во всяком случае, большинство из тех, что теперь на стороне да Монтага. И его тоже.
        - В твоих ответах слышится довольно много сомнений. Даже неуверенности. Почему бы тебе не лишить их сил отсюда и не тащиться через страны, разоренные войной?
        - Как бы я этого хотела, - прошептала Бланка. - В видениях и в словах дэво, что он шепчет мне в ухо, для этого требуется башня Калав-им-тарк. Та, что теперь отстроена.
        - А она отстроена?
        - Я видела это. В темных нитях.
        - Мда… - сойка в сомнении постучала пальцами по перилам балкона, где шел разговор. - Ну. Допустим. А евнухи? Ты доверяешь им?
        - После смерти Саби и того, что случилось - всецело.
        - Даже не стану проявлять любопытство, чтобы узнать. Мне совершенно не интересно. Скажи, - она подалась вперед, заглядывая в бескровное лицо Бланки. - Скажи мне честно. Хотя бы сейчас. В чем твоя цель, Мири?
        Рыжеволосая немного отстранилась, ответив с бесконечным терпением и усталостью:
        - Я не знаю ее целей, Лавиани. Когда-нибудь пойму или вспомню. Уверена в этом. Моя же цель - помочь Мильвио все закончить. И лишиться этой силы, когда он заберет статуэтку. Потерять глаза. Но поступить правильно. Мне надо быть там, в Шаруде. Как можно скорее. Сны говорят мне об этом. Мои кости молят об этом. Я слышу чужой голос, который призывает меня к этому.
        - Чужой голос, - сойка, вопреки своему скептицизму ощутила, как мурашки пробежали у нее по спине. Но она была бы не она, если б не сказала:
        - Знавала я в Пубире одно местечко, где находилось полно тех, кто слышал в головах чужие голоса. Их обычно запирали, чтобы они не причинили вреда себе и другим несчастным.
        - Я должна свить из нитей ключ, чтобы попасть в башню. Последние две строчки Медной книги говорят об этом. Пора завершить все пророчества Храма. Я хочу идти дальше, не оборачиваясь на то, что не совершено и тянет меня назад.
        - Любишь ты рисовать кисточкой по воде в луже, - скривилась сойка. - Ты собираешься бросить их всех здесь.
        - Они знают.
        - И Вир?
        Бланка промолчала, и Лавиани осклабилась:
        - Конечно, нет. Иначе бы он отправился с тобой в столь опасный путь. Ведь это лучше, чем взять такую, как я.
        - Он таувин, - тихо напомнила госпожа Эрбет. - Его нити с каждым днем насыщаются светом. Даже мне иногда больно смотреть на них. Вир, как маяк. Солнце. Нам придется провести в Шаруде некоторое время. Он привлечет внимание, если там есть те, кто может видеть суть вещей.
        - Ты о Вэйрэне.
        - Да. Никто не знает, на что он способен. Мне нужна твоя помощь, - голос Бланки прозвучал неожиданно умоляюще, совершенно непохоже на нее, и Лавиани вдруг поняла, как та устала. И как испугана. - Слишком далекий путь. Если нас найдут шаутты, поймут кто я, что у меня в сумке - возможно, мои дэво не смогут помочь. Просто зря умрут. А без их помощи я не подготовлю путь для Мильвио и Шерон. Все, уже сделанное, окажется напрасным.
        - Никогда еще не видела человека, который так спешит второй раз расстаться с глазами во имя призрачной благой цели, рыба полосатая.
        Лавиани не желала волочиться в горную страну. Сидеть под боком у логова придурка, то и дело приходящего в мир и устраивающего в нем полный кавардак с многочисленными жертвами. Очень не хотела. До боли в ребрах. И все же сказала, удивляясь, что не приходиться выталкивать из себя слова:
        - Хорошо, девочка. Шаруд так Шаруд.
        Дождь на некоторое время стих, в разрывах облаков проглянуло солнце, осветив равнину и громаду Лентра.
        Стены влекли Тэо. Он хотел бы побывать внутри, посмотреть город, о котором столько слышал.
        Но не мог. Как и Шерон.
        Как и шаутты.
        Даже подойти к нему был не способен. Для асторэ, для тех, кто пришел с той стороны и тех, кто пользовался силой той стороны, столица Ириасты была недоступна.
        Испытывал ли он сожаление?
        В прошлой жизни, когда колесил по миру вместе с бродячим цирком (жизни, ставшей столь далекой, призрачной, исчезнувшей) - да. Конечно. Он был бы расстроен.
        Теперь же, когда Пружина увидел многое, когда он успел побывать в столь странных местах, как лес эйвов или Аркус, когда присутствовал при днях гибели и возрождения Рионы… когда волшебством создан мост через море - Лентр это такая малость.
        Мильвио стоял рядом, в сильно потертой кирасе, латных наплечниках, наручах и легком открытом шлеме. Неброский доспех, светло-серый, с едва заметными вмятинами и выбоинами. Броня, больше подходящая командиру наемников «Виноградных шершней», чем человеку из свиты герцога Треттини.
        Они оба смотрели, как строятся армии. Одна против другой. Линия за линией. Квадрат за квадратом.
        Бесконечно. Неспешно. С обреченной обстоятельностью людей, готовых драться, убивать и умирать.
        Одни защищают то, что им дорого. Другие нападают, чтобы принести то, что дорого им. Каждый считает себя правым.
        Полки, баталии, отряды лучников, кавалерии и пикинеров приходили в движение, шли на место, указанное командирами. Кто-то вставал в авангарде, кто-то блокировал дороги. Защищал лагеря, обозы, припасы и госпитали. Резервы собирались вдоль кромки леса, забирались на холмы, занимали укрепления. Стояли под стенами и вдоль берега.
        С одной стороны - разномастные знамена. Всех возможных цветов, с бесчисленными незнакомыми гербами. С другой - изображение водоворота. Знак Вэйрэна.
        Тэо понял, что его едва заметно «колотит». Точно также он волновался во время первого выступления.
        - Как к такому можно привыкнуть? - спросил он, обозревая мокрое пространство, с бесконечным количеством луж, грязи, живых и мертвых. На чьем-то шлеме блеснуло тусклое солнце и тут же погасло, скрывшись за тучей.
        - К такому лучше не привыкать, - отозвался Мильвио. - Но многие мои друзья, да и я, в том числе, привыкли. В ту войну погибли сотни тысяч, и мы часто принимали их жертвы, как данность.
        - А сейчас?
        Тот, кто когда-то носил имя Войс, посмотрел на акробата серьезно:
        - Теперь я стал старше и отчего-то менее прагматичен. Каждый, кто умрет здесь - это потеря. Но они, - он едва заметно шевельнул пальцем в сторону, где на небольшом возвышении находились герцог и его ближайшие вассалы. - Они все же считают это данностью. Времена меняются, а те, кто правят - никогда. Однако я ничуть не лучше их, если уж быть совсем честным.
        - Будь ты волшебником… - Тэо помедлил. - Будь ты волшебником. Как бы ты поступил сейчас?
        Треттинец задумался:
        - Тот, каким я был тогда, просто бы стер вражескую армию в порошок. И ветер разнес бы его по миру. Правда неприятна, Тэо. Потому что я знаю себя. Война бы закончилась уже сегодня, если бы у меня была такая возможность. Потому что я бы не потерял магию, не изменился. Был другим человеком. Мильвио из настоящего счастливец, так как он лишен невероятно обременительной вещи - силы, которая способна стирать в пыль города.
        - Вы оправдывали то, что делали, войной?
        - Войны должны быть эффективны.
        - Жестоко звучит. Слова солдата.
        - Слова чудовища. Они неприятны, тяжелы, но их следует говорить. Мы поняли это не сразу. Лишь когда та война выпила из нас все светлое, что было. Войны надо начинать внезапно и заканчивать быстро. Или не начинать вовсе. Мы же, пылающие гневом, растянули противостояние со Скованным на несколько десятков лет, а в итоге разорвали Континент, потеряли магию и уничтожили столько людей. Это все тоже в какой-то мере результат наших рук, - он широким жестом обвел поле. - Моих. Постоянное напоминание об ошибках, которые я все это время пытаюсь исправить, - он прервался, вскинул ладонь в салюте, приветствуя кого-то из свиты герцога, подъезжавшего к группе офицеров, и продолжил уже совсем иным тоном:
        - Сегодня все решится. Они уже выдавили нас на середину Четырех полей. Им осталось пройти меньше четверти лиги до Улитки. Баталии Дэйта измотаны. Ириастцы, треттинцы. Все держатся из последних сил. Врагов больше. Вчера подошли свежие полки Давора, Фихшейза, а наши резервы исчерпаны. К вечеру, если им повезет, ударные отряды начнут штурм первого кольца укреплений. А остальные постараются рассечь нас и перебить.
        - Благодаря Шерон, у нас есть надежда.
        - Алагория и Кариф спешат, - Мильвио повернул лицо к ветру, словно узнавал от того последние новости. - Кто-то говорит, что будут сегодня вечером, а кто-то что завтра. Дожди сильно подпортили наши планы, затопив дороги. Союзники станут входить в бой с марша. Вполне возможно, появятся они слишком поздно.
        - А если мы продержимся?
        - Это и есть наша задача, мой друг. Выстоять. Тогда забрезжит шанс остановить их.
        Тэо поежился. Он никогда не видел битв. Настоящих. И… не хотел видеть. Но иногда твои желания ничего не значат.
        - Чем я могу помочь?
        - Когда придут шаутты, а они обязательно придут, ты будешь нашим копьем.
        Мильвио обернулся, поманил кого-то от палаток, и к ним подошел невысокий, сильно заросший щетиной треттинец.
        - Это капитан Винченцио Рилли. Мой добрый друг. Он присмотрит за тобой. Капитан, найдите Тэо подходящую одежду для сегодняшнего дня. И чтобы он не выделялся среди ваших солдат.
        - «Виноградные шершни» всегда рады новым людям, сиор.
        Сперва они восприняли Вира с настороженным любопытством. Разумеется, многие из них слышали о том, что было на Бродах, и как он сражался. Но сражаться это одно, а командовать - совершенно иное.
        У него оставалось мало времени до начала битвы, чтобы узнать их. И подготовить под задачи, которые требовались Дэйту: быстрый, легковооруженный отряд, способный бить во фланги, противостоять пикинерам, уничтожать зазевавшихся стрелков, затыкать бреши.
        Он руководствовался памятью тех, кто приходил к нему во время звона колокольчика. И начал действовать.
        Разделил на десятки, согласно силе и умениям. Тех, кто пользовался двуручным оружием, топорами или гранд-фальшионами, собрал в один крепкий кулак резерва. Остальных, с щитами рондашами[5 - Рондаш - средний круглый щит, из легкого дерева, часто окованный сталью.] - в главную ударную силу.
        Люди были разные. И не все понимали, чего от них хочет Дэйт - командир баталий. Вир стал разъяснять, как легкая пехота действует в десятках. Как атаковать в плотном строю или россыпью. Как эффективнее защищать товарищей. Как защищать товарищей с тяжелым оружием, когда те прорывают вражеский ряд. Как умело идти на пикинеров, если за теми нет алебардщиков, и что делать, когда есть алебарды или двуручные мечи. Как держать щит, чтобы пика тебя не проткнула.
        Первый день битвы, когда пало Бутылочное горло, они встретили в поле, в час вступления баталий Дэйта в схватку, и дрались до темноты.
        К исходу дня Вир потерял двенадцать человек из сотни. «Малость», при том, что полностью исчезли некоторые полки. Бойцы отряда без сомнений шли за ним, а после присоединились и другие, из тех, кто в схватке лишился своих подразделений.
        В итоге под началом Вира, к его большому удивлению, оказалось двести шестьдесят семь человек и, чтобы как-то отличать их в бою от остальных, он посоветовал поверх доспехов вязать широкие светло-серые ленты. Капитан Винченцо Рилли заметил тогда:
        - Вышел бы неплохой наемный отряд, парень. Вы проворные и злые, как шаутты. Я даже название вам придумал. «Камиче гриджо», что на треттинском - «Серые рубахи».
        Кто-то услышал, и это прозвище подхватили остальные. Быстрые, не вступавшие в долгие бои, они нападали внезапно, атакуя, наносили урон и отходили назад, под прикрытие более тяжелых отрядов.
        Враг на этом участке фронта стал их опасаться, не меньше, чем тяжелых латников из личной гвардии треттинского герцога или ударной кавалерии Ириасты.
        Вир устал за эти дни. Потерял счет часам. Не оценивал скорость времени, отмечая лишь приход ночи, когда противники, не способные переломить ситуацию, отползали зализывать раны.
        Ученик Нэ бил, рубил, колол, резал, падал, бежал, дрался, и все время кричал. Кричал столько, что лишь чудом можно объяснить, что он до сих пор не сорвал голос, командуя отрядом.
        А сегодня он знал, что это последний день битвы. Все знали.
        Простой расклад: или они, или их.
        И он очень радовался, что Бланка находится в Лентре, под защитой надежных стен.
        Они виделись лишь кратко. Часть ночи и жалкая доля утра. Он заснул рядом с ней, успел попрощаться, в душе ликуя, что та не спорит, чтобы остаться в лагере.
        Был дождь. Светило солнце. Снова скрывалось с приходящими с севера тучами. И опять дождь. Утро сменилось днем, тот дотянул до полудня, и армии пришли в движение.
        Гремели барабаны, пели волынки, свистки сержантов издавали резкие звуки. Баталии, стальные квадраты, ощетинившиеся пиками и алебардами, несокрушимыми волнами наваливались на полки пехоты, подминая их под себя, противостояли кавалерии. Та лисьими хвостами металась по Четырем полям, сталкиваясь друг с другом, давила пехоту и гибла под стрелами и болтами. На кольях, в ямах, под выстрелами скорпионов и катапульт.
        Меч Шрева лежал в руке, как влитой. Недлинный, с удобной ухватистой рукояткой, чуть более широким, чем требуется, клинком, он прекрасно показал себя. Вир рубил, закрывался щитом, шел вперед по грязи, лужам, траве, крови, выпущенным внутренностям и трупам. Первым врезался в ряды противника, уворачиваясь от метивших в лицо наконечников. Подсекал ноги, бил в щели, не прикрытые броней, иногда оказывался на земле и боролся с кем-то, орудуя уже не мечом, а кинжалом. Светло-серые ленты на его кольчуге давно стали буро-черными. И иногда становилось сложно отличить, где друг, а где враг.
        Его отряд был клином, который молотком вбивали в массивный булыжник, чтобы расколоть его. Они ломали оборонительный ряд, куда, расширяя его, втекали шедшие за ними ириастцы.
        Вир, захваченный битвой, находясь в самой ее гуще, не видел, как отборная кавалерия фихшейзцев большими жертвами проломила ряды баталии Зидвы. Как солдаты с алебардами и поллэксами раздробили ее на десятки маленьких отрядов, уничтожили, прошли далеко вперед.
        Для Шерон все происходящее являлось одной бесконечной глухой болью. Та почти ежесекундно отдавалась холодными иглами где-то в глубине глазных яблок, когда рвалась чья-то жизнь. То, что происходило вокруг - ужасало.
        До этого она принимала участие лишь в одной битве, в качестве молчаливого свидетеля, на Бледных равнинах Даула. И хотя нынешнее сражение выглядело куда менее масштабным, чем то, в котором участвовала Мерк, оно происходило здесь и сейчас, вокруг Шерон, и от него было не отмахнуться, не сказать, что ей лишь почудилось.
        Не чудилось.
        Привстав в стременах, она смотрела как везде, куда ни кинь взгляд, кипит битва. Среди массы движущихся отрядов, несущейся конницы, властвовала смерть.
        Это напоминало ей море Мертвецов. Ее море. То, что она помнила с детства. Видела его в период спокойствия и ярости. Дышала его соленым горьким ветром. Чувствовала зябкую стужу, что приходила в месяц Снегиря с метелью. Плавала в бесконечно-прозрачной воде, видя дно и ленты водорослей. Ныряла на глубину за мелким некрасивым тусклым жемчугом. Ловила рыбу, вытаскивая мокрую, тяжелую сеть вместе с отцом. Гуляя вдоль берега, выискивала осколки бледно-розовых раковин среди черной мокрой гальки. Она любила это море, часть ее жизни, а потом, когда в нем пропал Димитр, ненавидела.
        Злое. Жестокое. Бессердечное бесконечное море.
        Сейчас оно было именно таким.
        Яростные волны накатывали, набирая силу, а затем отступали, оставляя на берегу десятки тел, хлопья морской пены.
        И она терялась перед ним. Не могла читать его, понимать, как понимала настоящее. Когда придет волна, когда лучше не выходить на лодке, а когда можно уплыть далеко-далеко от берега. Не знала его правил, не понимала законов, видела лишь сплошной хаос.
        Смерть.
        Шерон была сердцем маленького отряда. Ее охраняли со всех сторон люди лейтенанта де Ремиджио. Конные, хорошо защищенные и вооруженные. На вышколенных лошадях. Он следили, чтобы с ней ничего не случилось и держали за центральной баталией, на достаточном расстоянии для безопасности, но близком для того, чтобы сюда приносили тех, кто почти утонул, но кого еще можно было вырвать из прожорливой штормовой пучины.
        Указывающая лечила раненых. Спасала, как и во время ночного боя против мэлгов. Всех, кого удавалось.
        - Я могу большее, - сказала Шерон Мильвио накануне вечером.
        Он посмотрел ей прямо в глаза. Серьезные. Решительные. Кивнул, признавая:
        - Можешь.
        - Но?..
        Бывший волшебник медлил, и Шерон горячо сказала:
        - Мертвые - моя сила. Этой силы нет у Вэйрэна. Я способна поднять их, направить на врагов, словно свору злых собак. И люди побегут. Они не станут сражаться.
        - Мертвые - твоя слабость. Они тянут к себе твой дар. Те, кто погибнут, лягут на него своим весом.
        - Стекло теперь крепко. Сколько бы мотыльков на него ни упало. Ты ведь знаешь.
        - Знаю, - он вздохнул. - Но есть несколько веских причин, чтобы отказаться от пути смерти.
        - Путь смерти поможет спасти тысячи жизней, если армия откажется воевать и вовсе разбежится.
        - Я не могу тебе запретить. Свобода выбора это то, что определяет каждого из нас. Но помни о том, что бегут не армии, а трусы. Там, на противоположной стороне, таких не так уж и много. Они воины, прошедшие многое. Бойцы. Вспомни Дэйта и его людей, которые не дрогнули в Шаруде перед демонами, а сражались с ними. Я много раз видел доблесть на поле боя и смелость. Не считай тех, кто пришел, трусами только потому, что они наши враги. Когда людей загоняют в угол, они бьются насмерть. Ты просто будешь их убивать. Готова к такому? К смерти не одного, не десяти, а тысяч?
        Она упрямо закусила губу, стараясь скрыть сомнение. В первую очередь от самой себя, спросив севшим голосом:
        - Разве не это наша цель? Не победа? Любой ценой.
        - Я знаю цену, которую заплатишь ты. Она может оказаться слишком высока для указывающей.
        - Я тзамас.
        - Еще нет, - теплая улыбка. - И, надеюсь, никогда не станешь.
        Они помолчали, сидя напротив друг друга. Каждый думая о своем, и об одном и том же.
        - Какими они были? Те, с кем вы сражались у Мокрого камня?
        - Похожими на людей. Внешне. Но внутри… до того, как Тион отобрал большую часть их сил, они мало походили на нас с тобою. Холодны. Я бы даже использовал слово «мертвы». Мертвы для любых эмоций, кроме своих желаний, стремления к власти, жажды смерти. Люди для них были лишь материалом, кирпичами в ступенях лестницы, ведущей к исполнению их целей. Никаких привязанностей, никакой жалости, ни капли верности или любви. Хоть к кому-то. Они были живыми, но в то же время безжизненны не меньше трупов, что поднимали на полях сражений ради победы. Дар смерти менял своих владельцев. Выпивал из них человечность, оставлял лишь эгоистичную оболочку. Это случалось с каждым тзамас. Рано или поздно. Вопрос лишь во времени и в применении сил. Убивая людей, они убивали что-то внутри себя. Точнее это угасало в них, исчезало за ненадобностью и проснулось лишь после Катаклизма, когда они вновь стали человечнее и помогли Летосу, да и себе, чего уж скрывать, выжить в опасное время.
        - Ты считаешь, что мне не избежать подобного. Даже несмотря на браслет.
        - Стекло, может, и не лопнет, но его будет не видно под мотыльками. Любого тзамас ждет такой путь. Быстрее, если он начнет убивать часто и много. Когда черпаешь с той стороны, то рано или поздно она потребует свою плату. А я не хотел бы, чтобы ты теряла себя и становилась столь же равнодушна, как смерть.
        - Разве победа не стоит этого?
        - Разве у тебя нет тех, ради кого стоит жить, а не существовать? - мягко спросил он в ответ, и Шерон опустила взгляд, теряя пыл. - Мы в Войну Гнева размышляли, также, как ты: победа любой ценой. Посмотри, к чему это привело. Ты не воин, не тзамас. Ты - указывающая. Все еще она. Защитница. Так тебя воспитали на Талорисе. Поступай, как прежде - защищай. Твоя помощь понадобится многим.
        Она признавала верность его слов, но не могла не спросить:
        - А если мы проиграем из-за того, что я не вступила в бой? Тысячи хороших людей погибнут.
        Мильвио взял ее лицо в свои ладони, наклонился, глядя в глаза, четко произнес, так, чтобы девушка не пропустила ни единого слова:
        - Пойми, что завтра, с твоим участием или без него, погибнет много хороших людей. Там те, кто идут против нас, и они не чудовища. Во всяком случае, большинство из них ничем не отличаются от меня или тебя. Если ты думаешь лишь о хороших людях, то не важно, кто победит - все равно и мы, и они, в проигрыше. Потому что на ту сторону уйдут те, кто мог бы жить. Ты никак этого не изменишь. Что же касается победы - она будет не здесь, а в Шаруде. Бланка и Лавиани. Помни о них. Что бы ни случилось на этом поле, мы лишь пытаемся лишить да Монтага его меча. Чтобы он не подмял под себя остальные герцогства и не обрел силу, с которой уже никто не справится.
        Это было вчера.
        А сегодня Шерон, не обращая внимания на грохот барабанов, сигнальные трубы и шум сражения, спасала раненых.
        И сама не заметила, как битва, то самое море, которое она так и не смогла постичь, набралось силы и его внезапная мощная волна, поглотив вставшую на пути баталию и более мелкие отряды, нахлынула и дотянулась до указывающей.
        Внезапно вокруг закипела схватка. Она, занятая чужой раной, пропустила ее начало и поняла, что происходит, только когда лейтенант де Ремиджио резким рывком поднял ее с колен на ноги, рявкнув в лицо:
        - Уходим, госпожа! Быстро!
        - Но… - возразила она, попытавшись вернуться к раненому, который без ее помощи должен был умереть.
        Командир роты охраны, уже без всяких церемоний, легко, точно пушинку, закинул ее в седло подведенной Серро лошади.
        - Держитесь, госпожа!
        Ее отряд клином, с трудом набрав скорость на ограниченном пространстве, врезался в ряды сражающихся, давя и своих, и чужих. Шерон охватило совершенно детское желание зажмуриться. Но она смотрела, вздрагивая от близких смертей, и держалась, как ей и было сказано.
        Четверо гвардейцев подвели коней столь близко, что их бока касались боков ее лошади. Вышколенной, знающей, что следует делать, даже без команд хозяйки.
        Они вырвались на свободное пространство, обогнули две сотни копейщиков, спешащих вступить в свалку, начавшуюся из-за прорвавшегося фронта, и… выскочили на четыре линии уже построившихся лучников. Знамена у тех были с водоворотом.
        - Поворачивай! - взревел лейтенант где-то рядом, но Шерон, как и все, понимала, что они не успеют обогнать стрелы.
        И она сделала то, к чему была готова, когда еще с утра попросила гвардейцев принести с поля боя несколько тел погибших. Тогда ее охрана смотрела со смесью отвращения, ужаса и любопытства, как мертвые под ее взглядом становятся прахом, исчезают из этого мира, превращаясь лишь в серо-черную мелкую пыль, тут же мокнущую под дождем, грязью липнущую к земле.
        Подчиняясь желанию некроманта, грязь скаталась в пять шаров, каждый величиной с кулак и Шерон убрала их в седельную сумку.
        Теперь прах вырвался из своего вместилища, точно рой злых насекомых, рассыпался по воздуху и собрался в огромную полукруглую стену, достаточную, чтобы защитить отряд. Принявшую на себя удар стрел.
        Шерон, хоть в этом и не было большой нужды, швырнула прах в лучников, не убивая, но ослепляя их, заставляя забыть о дальнейшей стрельбе.
        Они вырвались, пронеслись через узкий коридор, между сходящимися друг с другом полками, и внезапно в них врезался таран…
        Вокруг Вира была свалка. Кошачья драка, без всякого порядка и разбора. Плотная, жесткая, без малейшей жалости. В ход шло все, от мечей, до кулаков и зубов.
        Воины из всех отрядов, из разных герцогств, перемешались друг с другом. И, конечно же, убивали. Хрипя, рыча, потея, оскальзываясь на чужой и собственной крови. Часто слишком погруженные в схватку, не чувствуя боли от ран, пока силы окончательно не покидали их.
        Рядом больше не было его людей. Тех, кто выжил в стенке на стенку, разметал бой. Унес далеко вперед или забыл позади. Рядом оставались лишь несколько человек. Некем командовать. Только драться.
        Он рубил и резал. Бил щитом в лица или под подбородок, ломая челюсти, носы, выбивая зубы. А иногда, когда падал, по голеням, если те были не защищены. Все, как его учили. Все, как подсказывала память прошлого. Его задачей было дать себе хоть немного пространства, не оказаться сдавленным со всех сторон тисками стали.
        Опасался он лишь укола случайной алебарды из-за голов врагов.
        Ученик Нэ берег таланты, полагая, что время еще не пришло.
        В жесткой собранной стойке, с щитом перед собой, по-бычьи наклонив голову, защищая лицо, он угадывал появление брешей в защите напирающего противника, прежде, чем они появлялись, и атаковал со стремительной практичностью.
        Рядом с ним плечом к плечу дрались многие, и самым заметным среди них был высоченный (выше Вира), какой-то казавшийся из-за странной худобы (несмотря на полный темно-серый доспех) нескладным рыцарь. Точно богомол, отлитый из стали, он был вооружен массивным двуручным мечом.
        Этим клинком воин орудовал легко, словно перышком, ничуть не обращая внимания на вес, держа в тесноте, во время ближнего боя, точно посох, широким хватом - за рукоять и клинок. Колол в лица, грудь, живот, подрезал бицепсы на руках и сухожилия на ногах, дробил кости противовесом и крестовиной гарды.
        Его пытались повалить, взять числом, пробить доспех, смять армет[6 - Закрытый шлем.], но он был точно морской утес, о который разбивались все волны.
        Вир в краткие моменты видел, как великан, махнув страшным клинком, сносил головы целому ряду. А в другой раз проткнул человека, точно жука, и поднял его, кричащего на мече, к небу. Он работал с обстоятельностью крестьянина с цепом, которому предстояла долгая, нудная, тяжелая работа.
        Воин вытянулся в струну, выбросив клинок вперед одной рукой, и тот прошелестел рядом с лицом Вира, отрубив чье-то запястье с секирой.
        Тут же вернул меч к себе, закрылся широким лезвием, точно щитом, от укола полэкса, пнул ногой в сабатоне, выбивая колено, перехватил оружие за клинок двумя руками, ударив, как дубиной, бронированного солдата, пытавшегося зайти сбоку. Его феноменальная сила довольно быстро стала внушать ужас, и враги отшатывались от стального чудовища, пятились, желая оказаться как можно дальше, найти себе кого-то более похожего на человека, а не на выходца той стороны, пожиравшего всех, кто вставал у него на пути.
        Именно этот воин, а не ученик Нэ, стал тем тараном, вокруг которого собирались солдаты. Они пробивались назад, к своим, туда, где уцелевшие баталии Дэйта и Дикая сдерживали натиск, и разворачивались свежие полки Ириасты, последний резерв перед Улиткой, чтобы вступить в бой и спасти положение.
        Вир прикрыл рыцаря, поймав на щит арбалетный болт, который должен был влететь в нагрудник союзника. На несколько долгих томительных секунд онемела, почти отнялась левая рука. Великан заметил помощь, кивнул скупо и быстро. Его армет, поцарапанный, заляпанный чужой кровью, полностью скрывал лицо, забрало с десятком круглых отверстий не давало никакой возможности понять эмоции.
        Все так же легко, одной рукой, он сместил Вира в сторону, убирая из-под падающего топора, шагнул в открывшуюся прореху, косым мощным движением разваливая человека на две неравные половинки, словно тот был не из плоти и костей, а из воска.
        Вир получил скользящий удар по шлему. Тот даже не оглушил его, но заставил отшатнуться назад. Тут же кто-то сунул под подбородок корд, желая прикончить. Парень отбил тычок щитом, но отклонился еще сильнее, рухнул на спину, на чье-то тело, под ноги множества бойцов. Получил удар, еще удар, еще. В живот, под ребра и когда вставал на четвереньки, коленом в висок. Довольно ощутимо, даже несмотря на подшлемник и шлем.
        Его выудили из толпы, подняли на ноги, хлопнули по плечам. Он даже не знал, кто. Кто-то из своих, заметивших, что союзник упал и пытается встать.
        Дрался он. Дрался рыцарь. Дрались остальные. Битва на Четырех полях была в самом разгаре.
        - Вы улыбаетесь, - Тэо уже несколько минут с удивлением наблюдал за невысоким капитаном наемников. Тот, поставив правую ногу на верхнюю часть укрепления, сложенного из бревен, где находились его арбалетчики, следил за битвой.
        Винченцио Рилли скосил глаза на акробата, которого одели также, как и других стрелков отряда: черные штаны, коричневая куртка, зеленая лента на предплечье. Разве что кольчуги нет и от шлема Тэо тоже отказался.
        - Есть такое, сиор. Радуюсь своей удаче.
        Пружина понял.
        - Что не оказались там? - он махнул вперед, на бесконечное пространство, где сходились и умирали люди. Он видел не много, но достаточно, чтобы понимать - дело движется не слишком хорошо. С последней линии обороны подняли резервы, и теперь они двигались к центру и правому флангу, чтобы помочь сражающимся.
        Арбалетчик вытащил зубочистку, повертел ее в руках и, подумав, убрал обратно в карман.
        - Совершенно верно, сиор. Удача наемника вещь хрупкая и ненадежная. Точно снежинка в жаркий летний день. Удержать и сберечь довольно трудно. Многие из моего цеха молятся ей ничуть не меньше, чем Шестерым. Мы суеверные люди, - последнее он сказал едва ли не с извинением в голосе. - Удача к нам заглядывает не всегда, но иногда везет. Пару дней назад мы едва не попали в переплет. А сегодня, спасибо сиору де Ровери, остались здесь, охранять вас.
        - Меня? - удивился Тэо.
        - Что поделать, сиор. Таков приказ человека, который платит нам деньги. Не лезть вперед, следить, если бой подойдет близко, и отступать к лесу. Не допустить, чтобы вам причинили вред. Каждый из нас благодарен вам всей душой, что мы можем хоть немного передохнуть. Мы не чураемся своей работы, но порой чудесно получать монеты просто за то, что стоишь на месте и в твоей шкуре не появляется новых дырок. Приятно, знаете ли.
        Тэо промолчал и наемник с усмешкой, отнюдь не злой, спросил:
        - Осуждаете?
        - Моя жизнь долгие годы была связана с цирком. Я могу научить вас делать сальто и жонглировать. Умею танцевать на канате. Но ничего не понимаю в битвах, не был ни в одной из них. Я не могу осуждать тех, кто множество раз рисковал жизнью, когда сам я этого не делал.
        - Золотые слова, сиор, - одобрительно кивнул капитан.
        - Насколько все плохо?
        Винченцио Рилли с равнодушием покосился на поле и ответил честно:
        - Не знаю, сиор. Мы отсюда видим лишь часть сражения, да и то ближайшую. Шутка ли - такое пространство. Что творится на правом фланге, не представляю. И в глубине. А по тому, что здесь… - треттинец все-таки сунул зубочисту в зубы. - Баталии Зидвы больше не существует. Их смяли и истребляют. Ириастские полки, Тридцать первый и Семнадцатый, не успели вывести из-под удара. О них можно забыть, они не вырвутся из тисков. Кавалерия из-под Гавека, вон их золотистое знамя… а… какая досада, только что упало, в крайне печальном состоянии. От них теперь никакой помощи. Заняты тем, что пытаются выжить.
        - Но там идет помощь! Им надо продержаться несколько минут.
        - Верно подмечено, сиор, - капитан не испытывал никакого энтузиазма на сей счет. - Наши последние резервы. Но если вы обратите внимание вон туда, то заметите, как кавалерия фихшейзцев спешно разворачивается и строится соколиными крыльями. Они врежутся во фланг правых полков и сдержат их. Тем будет не до помощи товарищам. А вот там, видите? Чуть правее. Лучники. Сотен семь. И лучники не наши. Даворские. Накроют стрелами тех, до кого не дотянется кавалерия. Баталия Дэйта разворачивается, чтобы встретить новую угрозу, а баталия Дикая застряла на берегу, не вижу сейчас, с кем они рубятся. И это враг еще не ввел резервы.
        Теперь, когда Тэо показывали на что смотреть, он куда лучше понимал, что происходит.
        - Вы очень спокойны, капитан.
        - Война - моя работа, сиор. Здесь нет места для паники или переживаний. Ситуация гнилая, но всякое случается. Давайте подождем.
        Но чуда не произошло. Они безнадежно погибали, и тогда, удивляясь самому себе, Пружина принял решение. Мильвио не просил его это делать, рассчитывал на защиту армии лишь если придут шаутты.
        Но уже через час некого будет защищать.
        И тогда, не слушая встревоженный окрик капитана, он спустился со стены укрепления и, провожаемый взглядами ничего не понимающих солдат, направился через пустое пространство туда, где кипела битва.
        Шерон прекрасно помнила, как упала с лошади, когда в них на полной скорости, опустив длинные копья, врезался отряд тяжелой кавалерии. Животное под ней закрутилось так, что в седле усидеть оказалось нереально, она потеряла стремя, начала заваливаться и упала боком, а сверху на нее рухнула лошадь.
        Боль полыхнула в ноге.
        Ослепила.
        Ничего не видя, она заставила себя дышать.
        Дакрас многому успела ее научить. В том числе, как забыть даже о страшной боли. Зрение прояснялось, и Шерон первым делом вернула рассыпавшийся купол над тем местом, где находился ее отряд. Стрелы сразу же перестали падать.
        У лошади в шее торчало почти два ярда сломанного, полосатого, украшенного серо-голубыми флажками наконечника копья. Она все еще была жива, дергалась.
        - Госпожа! Госпожа! Сейчас! - Серро и два гвардейца склонились над ней. - Сейчас! Мы постараемся сдвинуть!
        - Добейте лошадь!
        - Что?!
        - Добейте! - ее глаза стали белыми, растеряв все человеческое.
        Как только животное погибло, Шерон подняла его, тут же покосилась на освобожденную ногу, цокнула языком, отмечая весь ужас происходящего. Сломана по меньшей мере в двух местах, выгнута под совершенно неестественным углом и бедренная кость, пробив плоть, торчит наружу.
        Ей хватило несколько секунд, чтобы оценить обстановку. Бой кипел вокруг, она была центром этой схватки. Ее закрывали щитами шестеро спешившихся гвардейцев. Остальные дрались в седлах, пытаясь сдержать натиск.
        Люди умирали. И из ее охраны, и из тех, кто напал на них. Она бросила в бой поднятую лошадь, чудовище с волчьими зубами. Та вцепилась в шею вражеского коня, вырвав огромный кусок мяса и ревя совершенно не по-лошадиному.
        Женщина бросила в воздух игральные кости, те вспыхнули двумя белыми звездочками, начали описывать круги вокруг нее. Один из вражеских рыцарей, заметив раненую и охрану вокруг, двинул коня вперед, занес копье для удара.
        Ближайший спешившийся гвардеец тут же встал у него на пути, закрывая Шерон щитом, но удара не последовало. Кубики из костей взятого в даирате черепа, влетели в нагрудник рыцаря, прожгли его насквозь и полыхнули белым огнем, который вырвался из всех щелей брони, включая опущенное забрало.
        Указывающая «подхватила» погибшего в момент, когда тот падал с седла, заставила встать и вступить в бой на ее стороне. А затем подняла еще нескольких. Врагов, а не своих, ибо помнила обещание, которое дала людям, что теперь сражались под ее знаменем.
        Шестерых, а потом еще шестерых. Эти двенадцать мертвых воинов внесли еще больший хаос в драку.
        Мертвые подставлялись под мечи и копья своих же товарищей, мешали им, вцеплялись в ноги животных, валили их на землю, обеспечивая людям де Ремиджио преимущество.
        Игральные кости убили еще одного, сообразившего, что происходит, и попытавшегося добраться до опасной женщины. Шерон и его отправила в бой, а затем и всех погибших лошадей в округе.
        Она делала все, чтобы выжить, и чтобы те, кто шел за ней, выжили тоже. Несмотря на наказ Мильвио, не могла поступить иначе. Не могла не бороться. Просто надеялась, что до предела, о котором она предупреждена, еще очень далеко. Ведь она не собиралась черпать силу щедро и поднимать все Четыре поля.
        Лишь малость.
        После того, как в ней появилась уверенность, что сделано достаточно, Шерон занялась ногой.
        - Серро! - позвала она, и тот тут же склонился над ней, оторвавшись от зрелища странной битвы, где чудовищные лошади рвали живых людей и те, погибая, вставали, чтобы присоединиться для защиты Шерон, постепенно формируя плотный круг, «стену» из мертвых, между гвардейцами и ошеломленными рыцарями.
        - Да, госпожа?!
        - Берите мою ногу за щиколотку и держите крепко!
        Треттинец бросил взгляд на торчащую из ее бедра кость, быстро кивнул.
        - Когда я скажу, потяните на себя.
        Она не чувствовала боли или какого-то дискомфорта. Как и волнения. Знала, что справится с этим куда проще, чем с рукой того же Серро.
        Сумка. Деревянный футляр. Иголки. Ей следовало просто сосредоточиться.
        Дождь вымочил волосы Тэо и прижимал мокрыми ладонями кое-где тлеющую траву, так и не вспыхнувшую из-за последнего огненного залпа лучников.
        Две баталии мерной поступью неотвратимо маршировали к третьей, чтобы врезаться в нее с двух сторон, остановить, а после уничтожить, как полчаса назад произошло с баталией Зидвы. Теперь под ударом оказался Дэйт.
        До них было еще далеко, ярдов шестьсот. Тэо услышал топот множества ног за спиной, обернулся и увидел, что со стороны укреплений его догоняет капитан Винченцио Рилли и весь его отряд.
        - Вы затеяли глупость, сиор! Куда вы идете?! Я с радостью бы утащил вас назад!
        - Что же вас удерживает?
        - Сиор Мильвио. Он запретил любое самоуправство.
        - Вам лучше вернуться назад, капитан.
        - Я бы с радостью. Но нам платят не за то, что мы хотим делать. Придется быть рядом с вами. Так куда вы идете?
        Тэо стянул перчатку с левой руки, показывая треттинцу длинные когтистые пальцы, полупрозрачную плоть и золотые искорки, бегущие по сосудам. Увидел, как опытный наемник бледнеет и делает шаг назад.
        - Возвращайтесь, - повторил акробат. - Это только мое выступление, сиор. Вам не стоит принимать в нем никакого участия.
        И капитан больше не спорил, отступил.
        Тэо, не глядя на него дальше, продолжил путь.
        Он вспомнил видение, что давным-давно показало ему зеркало на Талорисе. Здесь не было города. Улицы. Мостовой. Но земля дрожала, как и тогда, словно отвечая на каждый удар его сердца. Отзывалась на тяжелый шаг тысяч ног.
        Стальная черепаха, огромное неспешное создание людей, баталия надвигалась на него стеной прямоугольных щитов, лесом пик, знаменами с эмблемами водоворота. Он не представлял для них угрозы, просто оказался на пути. Не отойдет в сторону, будет раздавлен, словно букашка.
        Золотые искры в его руке разгорелись, засияли ярко и он сжал кулак, прогоняя боль, когда из предплечья, разрывая кожу, начала сочиться кровь.
        Не было ни огня, ни молний. Просто, казалось, свет потускнел над всеми Четырьмя полями, словно солнце, и так скрытое тучами, закрыл силуэт грандиозного чудовища. А затем огненные стрелы, пронесшиеся над головой Тэо от баталии к баталии, полыхнули синим, и из земли поднялась сотканная из теней большая, величиной с осадную башню, рука, так похожая на руку асторэ.
        Она плашмя упала на армию горного герцога, ломая ряды, сминая их, раскидывая в разные стороны, как игрушечных солдатиков…
        Вир почувствовал это.
        Как тогда, при первой встрече с Тэо. Только гораздо сильнее. Будь он зверем, его шерсть встала бы дыбом. А так он лишь повернул голову туда, где вздымался черный не то дым, не то вихрь. Вид у этого явления, точно гриб растущего из центра вражеской баталии, был странным, совершенно неподходящим для привычного мира.
        Магия асторэ во всей красе.
        В наивысшей точке гриб распался, рухнул вниз сплетенными из теней птицами. Они падали среди людей, взрывались холодным синим пламенем, сжирающим кольчуги, словно те были не из металла, а из сухой соломы. Огонь перепрыгивал с человека на человека, точно гниль.
        Болезнь.
        Захватывая десяток за десятком, расширялся, подобно распускающейся лилии, и вот уже слаженность рядов перестала существовать, люди не выдержали, дрогнули, в панике бросились во все стороны. Сталкиваясь, давя друг друга, теряя хоть какое-то подобие организации. То, что делало воинов воинами.
        Ничего этого Вир, разумеется, не видел.
        Чувствовал.
        И ему хотелось все бросить. Всех. Покинуть товарищей, перебежать поле, оказаться там, где это происходит, и прекратить. Напасть на асторэ, как того требовали инстинкты. Но наваждение было подавлено. Тэо друг. Свой. Вир сражается с ним на одной стороне, и стоило сосредоточиться на ином.
        Несмотря на сопротивление, их уничтожали. Они отступали, с каждой минутой теряя бойцов. Их становилось все меньше, а слева, под знаменем водоворота, чтобы прикончить упорный отряд и остатки баталии Зидвы, спешило по крайней мере пять сотен латной пехоты.
        И этого никто из соратников Вира уж точно не переживет.
        Тэо был слишком далеко, так что ученик Нэ принял решение. Он сделал то же, что и на мосту Арбалетчиков. Направил щит на врагов и потратил все свои таланты разом, ощущая, как спину обдает жаром и на коже появляются шрамы.
        Удивительное тепло коснулось правой щеки Шерон. Лизнуло языком пастушьей овчарки, забралось под мокрую одежду, высушивая ее.
        Алый луч, незнамо как появившийся, ударил с севера, рассек Четыре поля на две половины, сжигая все, чего коснулся. Квадрат полка латников под знаменем Вэйрэна, пять сотен душ, оказавшиеся на его пути, попросту исчез без следа, словно все эти люди никогда не появлялись в этом мире.
        Это было очень далеко от Шерон, иначе бы вместо тепла она почувствовала нестерпимый жар. Луч задел еще несколько отрядов из резервов горного герцога, собиравшихся в дальней части поля, врезался в холм, с грохотом взорвав его, и в воздух вместе с дымом взметнулся вырванный грунт, огненными шарами упавший на землю, давя всех, кто не успел убежать.
        Луч исчез точно также, как и появился, оставив после себя хаос в наступлении армии горного герцога и широкую полосу горящей земли, вытянувшуюся в линию больше, чем на лигу.
        Шерон, с помощью Серро и лейтенанта, встала, осторожно оперлась на вылеченную ногу, проверяя. Начали потихоньку возвращаться ощущения, но боли не было. Затем тзамас подозвала свою мертвую лошадь, запрыгнула в седло, пачкаясь её все еще тёплой кровью.
        - Что происходит, госпожа?! - командир гвардейцев выглядел растерянным. Он выжил в этом бою, как и множество других его солдат. В первую очередь благодаря поднятым мертвым.
        На западе над тучами сгустились тени, нечто рухнуло, и земля вздрогнула, крикнув сотнями людских голосов. Оказавшаяся слишком близко к прошедшему лучу сосновая роща, сейчас горящая от верхушек до корней, полыхнула синим огнем.
        - Не знаю, - она с тревогой смотрела в сторону холмов. Где-то там, возле Бутылочного горла, указывающая чувствовала нечто странное. Чужеродное. Опасное. Пробуждающееся и приближающееся. - По коням, сиор. Нам следует быть готовыми двигаться очень быстро.
        Дрянную ночь ознаменовало дрянное холодное дождливое утро, которое тягуче и совершенно незаметно перетекло в дрянной день.
        Дэйт не ожидал от его результатов ничего хорошего. Все было против них. Тяжелые бои нескольких дней, когда никто не мог взять верх, давление по всему фронту. Атаки, отступления, перегруппировки, краткий отдых, пополнение припасов и снова в бой.
        Люди вымотались и держались лишь благодаря воле, упрямству, злости. Три его баталии оказались теми камнями, вокруг которых строилась оборона в этой части Четырех полей. Теперь их осталось две. Он видел, как смяли Зидву, размазали его тонким слоем по мокрому грязному полю. И понимал, что они - следующие. Даже если подоспеют последние резервы, это даст им лишь пару лишних часов жизни. К вечеру итог будет един - все, кто уцелеет, отойдут к Улитке и попробуют держать оборону там.
        Впрочем, через четверть часа, видя, как с двух сторон приближаются две свежих баталии, он уже понимал, что до вечера они не протянут.
        А потом все резко стало меняться, и Дэйт перестал поспевать за событиями, творящимися на поле.
        Проснулись тени, но не такие, какие он видел во дворце, в Шаруде. Эти тени не походили на шауттов, имели иную природу и ими управляли иные силы. Что самое удивительное, они сочли врагами людей Эрего да Монтага.
        Затем красная вспышка, так, что у него в глазах заплясали цветные пятна, прорезала все поле, и Дэйт, не скрывая потрясения, смотрел, как исчезают целые отряды и начинают бушевать пожары. Его баталия оказалась между тенями и огненным потоком и, по счастью, была не задета.
        - Вперед! - приказал Дэйт, и барабаны, чуть замешкавшись, грянули дробно, заставив тысячи его солдат поднять пики и щиты, прийти в движение.
        Почти тут же баталия Дикая начала разворачиваться, пошла на сближение, чтобы как можно дальше отойти от обрывистого берега, который внезапно стал разрушаться от всех сотрясений земли и падать большими фрагментами в Рыжегривую.
        С юго-востока низким пением странных птиц зазвучали трубы. Им откликнулись с востока. И почти тут же - с юга.
        Дэйт негромко выругался, понимая, что на поддержку армии Вэйрэна движутся новые силы. Те, кто уже точно переломят ситуацию в свою пользу, несмотря на внезапные недавние потери.
        - Милорд, смотрите! - вскинулся один из его капитанов, указывая куда-то на юго-восток. - Алые знамена, милорд! Алые знамена! Алагорцы пришли!
        Два больших конных отряда - Тэо не поручился бы, сколько в каждом из них, сотня или три - на рысях пересекли его путь, устремляясь в гущу схватки. Акробат изумленно посмотрел на высокие острые шлемы с плюмажами из страусиных перьев, на бледно-желтые развевающиеся плащи, на флажки с грифом, копья, роговые луки в алых деревянных чехлах, кривые мечи. Знаменитая легконогая кавалерия Карифа, воинов пустыни, внезапно оказалась на Четырех полях.
        И он рассмеялся. Легко и счастливо, как прежде, когда был всего лишь цирковым и путешествовал по трактам из года в год.
        План Шерон сработал. Армии с противоположного берега Жемчужного моря успели.
        Она не поняла всеобщего ликования в ее отряде. Люди радовались, точно дети, потрясая оружием.
        - Что случилось?! - спросила она у лейтенанта.
        - Алагорская пехота, госпожа! Щитоносцы и копейщики! Там! Тысячи! Они идут по старой Рионской дороге! И по новой тоже! Видите?! Вон они! Уже вступили в бой у холмов! Это ваш мост, госпожа! Ваш мост! Он всех спас!
        Мильвио резко осадил коня, так резко и близко, что Тэо едва не врезался в широкую вороную грудь.
        Треттинец был ранен. Кровь едва заметной тонкой алой ниткой текла между кирасой и левым наплечником, пропитывая повязку. Широкая ссадина на щеке и точно такая же на подбородке. У доспеха появилось несколько свежих царапин, больше похожих на следы когтей.
        - Ты видел Шерон?! - спросил он.
        - Даже не знаю, в какой стороне она была. - Тэо кивнул на рану: - Насколько это серьезно?
        - Шауттам пришлось хуже.
        Тэо нахмурился, не понимая, как он мог упустить появление демонов, и треттинец, прочитав на его лице колебание, ответил:
        - Ты был занят боем. Так бывает. Следи! Они появятся еще! Теперь точно появятся!
        Он дал шпоры, Тэо крикнул ему в спину:
        - А герцог?!
        Но волшебник не ответил. Или не услышал. Унесся по выгоревшему полю.
        Вир опустил щит, ободы которого тускло мерцали рубиновым. Раскаленный металл шипел, когда на него падали капли дождя. Враги бежали от него.
        Да и не только от него. От всех них. Побросав оружие, забыв о сражении.
        Друзья смотрели только на него.
        Кто-то даже опустился на колени. Кто-то шептал:
        - Шестеро на нашей стороне! Мальт!
        - Нет, это Миерон!
        - Моратан!
        Но в большинстве своем люди не знали, как реагировать. Все, словно забыв о бое, просто стояли, потрясенные увиденным зрелищем: высокий рыцарь, уцелевшие из его сотни, ириастцы и треттинцы.
        - Соберитесь! - сказал Вир им, потому что следовало сказать хоть что-то, прежде, чем они совсем потеряют голову от произошедшего. - Ничего не кончено!
        Ее отряд обстреляли арбалетчики.
        Спас сотканный из праха щит.
        Попытались догнать всадники.
        Спасли карифцы, бросившиеся наперерез, связавшие боем.
        Шерон скакала на своей странной, чудовищной лошади, закрыв глаза, не нуждаясь в собственном зрении. Рядом, легко, точно гончие, бежали мертвые. Она слушала их и то, о чем они ей говорили. Искала смутившее ее, необычное, странное.
        Глаза болели, во рту появился странный кислый привкус, показавшийся ей столь отвратительным, что она сплюнула. А затем «заметила» их. Чужеродные и необычные. Высокие фигуры, почти две с лишним сотни, разбитые на небольшие отряды, двигались в разные стороны Четырех полей, чтобы приблизиться к воинам, противостоявшим горному герцогу.
        Другие. Шерон никогда их не видела, но поняла, кто перед ней.
        Натянув поводья, заставляя весь отряд остановиться, она замешкалась, решаясь, к кому из врагов направиться. Она чувствовала, что с этими справится легко. Другие слишком сильно походили на заблудившихся. Ее законную цель.
        И в этот момент. Точно пауки. Расставив лапы, на нее бросились выросшие из-под земли шаутты…
        Их было девятнадцать.
        Девятнадцать грязных, иссиня-черных клякс, проступивших на серебристой поверхности мира. Теперь, не отвлеченный схваткой, Тэо разглядел их всех.
        Оценил, запомнил рисунок теней каждого, отметил нахождение и начал действовать.
        Сизым вихрем, на глазах у людей, сорвался вперед по истончившейся изнанке мира. Над тысячами солдат, туда, где его ждал настоящий бой.
        Его битва с демонами.
        Шерон не могла справиться с шауттами, несмотря на все усилия и попытки. Они, словно на этот раз были готовы для встречи с ней, не вселялись в людей, и их нельзя было сковать, ранить или запереть в мертвых. Нематериальные дым, тени, тьма. Проворные жгуты, похожие на пауков, текучие и жестокие.
        Гвардейцы пытались остановить их простыми мечами. Шерон, поднимала тела, бросала в бой погибших, закрывая дорогу, замедляя. Демоны рвали живых и мертвых, тянулись к ней.
        Один преодолел воинов прыжком, навис над Шерон, раскинув лапы, и в него врезались игральные кубики, белым светом выжгли фрагмент тьмы, а в следующую секунду шаутт рухнул на нее и издал резкий, болезненный для ушей вой, когда в него воткнулся Фэнико.
        Второй демон, держащий в лапах разорванного человека, застыл, оценивая обстановку, а потом бросился прочь, через мокрое поле, давя всех, кто оказался у него на пути.
        - Мильвио!
        Он подъехал к ней на коне, взглядом быстрым, внимательным проверяя, цела ли указывающая. Она ужасно рада была его видеть, хоть и удивлена появлением так далеко от ставки де Бенигно.
        - О, Шестеро. Ты ранен!
        Треттинец остановил ее руку, потянувшуюся к окровавленной повязке.
        - Другие. Тебе надо с ними справиться. Сделай это. Прежде, чем шаутты вернутся.
        - Где герцог?
        - Под защитой стен Лентра. Шаутты охотятся на тебя, а не на него. Ты опасна.
        - Я?
        - Другие. Сделай это! Прямо сейчас! Иначе вся поддержка от алагорцев и карифцев, все, чего мы смогли добиться, было зря. С тобой мы еще можем победить. То, о чем я говорил перед боем, о силе и расплате за нее. Тебе придется рискнуть. Мне придется рискнуть. Не отвлекайся ни на что! Сделай это!
        Три шаутта появились в двух десятках ярдов от отряда: один из них втек в тело мертвого солдата, начав создавать молнию. И Мильвио отправил коня в их сторону, крикнув лейтенанту де Ремиджио, чье лицо было окровавлено, а правая рука висела плетью:
        - Защищайте ее до последнего! Она ключ к нашей победе!
        Шерон закрыла глаза, поэтому не видела, как гротескные тела десятка ближайших к ним других окружили синие сети, точно цепочки молний побежали по жесткой каменной броне. Раздался надсадный, тонкий вой. Невидимые пузыри созданий горного герцога раскидали полк алагорцев, головы людей превращались в синее пламя, тела падали. Она взяла их всех. Каждого. Собрала вместе, сложила из них одно могучее существо, отправила в бой против созданий да Монтага. Потянулась дальше.
        Четыре поля были щедрыми на смерть, и тзамас легко тратила силы, собирая мертвых. Те, подчиняясь ее воле, обращались в мертвых гигантов. В разных частях битвы. Везде, где шли другие.
        Твари, названия которых Вир не знал, отвратительные и отталкивающие, «головами» достающие низкие облака (во всяком случае так ему казалось с того места, где он находился), дрались с тварями, изрыгающими синие лучи и молнии. И еще нечто стремительное, неуловимое глазу, убивало демонов, появляясь то тут, то там.
        Тэо.
        Он не знал, что делать. Просто смотрел. Как и все остальные. Битва людей замерла. Началась битва чудовищ. Сил, неподвластных обычному человеку.
        Высокий рыцарь воткнул свой двуручник острым концом в землю, облегченно вздохнул. Тощая галка с торчащими во все стороны неопрятными перьями села на его плечо, глянула на парня маленькими черными глазками.
        Рыцарь откинул забрало забрызганного кровью армета, сказав знакомым голосом:
        - Битва достойная легенд, Бычья голова.
        Глава шестнадцатая
        После
        Удар. Колокол.
        Звук тягучий и гулкий.
        Проникающий в самую суть.
        Звоном над домами,
        вдоль переулков,
        провожает
        в последний путь.
        Всех отживших. Когда-то великий город,
        Ныне временем побежден.
        Для него все закончилось.
        Только холод.
        Только мертвый
        Последний
        Сон.
        АВТОР НЕИЗВЕСТЕН
        Удар колокола.
        Звук.
        Тягучий, глубокий, низкий. Пробивающий до костей. Будоражащий душу.
        Он плыл над пустым городом, тек по улицам и проулкам, отражался от стен, множился, слабел и затихал. Оставался звучать лишь в сердце.
        Долгой тяжелой паузой застывал миражом в бесконечной тишине оставленного всеми Аркуса. Великого города. Колыбели людей. Столицы надежд.
        Раздавленных. Выжженных самими основателями.
        А затем колокол звучал снова.
        И все повторялось.
        Раз за разом.
        Мерк стояла на балконе, на холодном зимнем ветру, вдыхала дым не унимающихся пожаров, слушая плач колокола. Погребальный звон. Прощание.
        С кем? Возможно, с Мальтом. Возможно, с прошлым, которого, после равнин Даула, никогда не вернуть. Возможно, с учениками, теми, кто отвернулся от Шестерых. Выбрал ложный путь. И легшими там, где легли и те, кто не предал, остался верным до конца.
        О, сколько их! И тех и других. Ставших пеплом. Прахом. Памятью. Порванными нитями в реальности. Навсегда ушедшими на ту сторону.
        Она стояла на балконе, впившись пальцами в перила так сильно, что сломала ноготь, но даже не заметила. Не чувствовала боли, не ощущала холода от жестокого стылого ветра. Смотрела на мертвый, опустевший город.
        Было бы ложью сказать самой себе, что она его не узнавала. Нет. Он почти не изменился, если не считать угольно-черной полосы, протянувшейся через него.
        Мерк смотрела на зарево за горами. Туда, в некогда плодородные медовые долины, пришел горящий яростью Моратан, в день, когда проигравшие в Дауле, последние из уцелевших, отступили и встретили Шестерых, дабы дать последний безнадежный бой. Не пустить в город.
        Умереть с честью.
        Ее брат лишил их права чести. Дал возможность лишь умереть. Быстро, жестоко, стирая врагов из памяти мира.
        Всех.
        И людей. И асторэ. Величайших воинов. Прекрасных дев. Лучших учеников.
        Теперь, на месте битвы… бойни, лишь вывернутая земля, чудовищные разломы, кратеры и нарушение всех законов бытия. Там камни размером со скалу летали по воздуху, точно птицы, а водопады уносились в небо, исчезая в облаках. Яд сочился из трещин, отравляя все вокруг, и Мерк полагала, что и спустя пятьсот лет мало что изменится. Такова была ярость ее брата.
        После этого город распахнул несокрушимые врата, встал перед ними на колени. Ибо некому больше было сражаться. Остались лишь те, кто прятался в нем и не мог или не хотел выйти на битву. Мири молила простить их, оставить.
        - Разве вы не устали от всего этого? Множить боль. Надо остановиться первыми, - говорила она.
        - Мы уже послушали тебя с асторэ, - возразил Моратан. - Ты просила пощадить их, мы были против, но ты умеешь убеждать. Я сотру в порошок этот презренный род Аркуса. Всех, кто встал под знамена с водоворотом. И мы начнем заново. Восстановим былое.
        Милт, теперь самый старший из четверых уцелевших, всегда знающий цену словам, проронил, кутаясь в плащ:
        - Былое не вернется. Забудь об этом. Ты не отстроишь заново то, что сломано. Просто оставь.
        Два голоса против одного. И Моратан повернулся к Мерк с вопросом в глазах, ожидая ее решения.
        - Оставь, - наконец произнесла женщина с белыми волосами.
        Ей было все равно. Ей было больно. Она хотела плакать, но забыла, как это делается. С тех времен, когда Нлон утешал ее, прошло так много лет, что от той девушки без способностей к магии не осталось ни следа. Но когда она обрела силу, та изменила её, сделала совсем иной. Лишь в минуты близости с Мальтом Мерк становилась собой. Хоть ненадолго возвращалась к той, прежней.
        Отвлекалась от смерти. От шепота сотен тысяч, над кем имела власть.
        Но теперь и Мальт ушел. Погиб за нее, спас, и не вернулся с равнин Даула.
        Трое сказали свое слово, и Моратан неохотно отступил, приняв их волю.
        Это было так… давно. Два дня назад? Три?
        Время заканчивалось, и требовалось поговорить с ним. Теперь, когда она знает план Мири. Когда Милт согласился.
        Все наследие под угрозой. Они в шаге от потери магии. Не останется ничего для будущего. Для учеников. Для множества поколений, которые придут после.
        Мерк чувствовала, как магия вымывается из ее костей, не быстро, о нет, но тем страшнее была эта потеря. Словно сцеживали кровь. Жестоко и долго. Капля за каплей.
        Таувины, так называли своих учеников Мальт и Моратан, уже начали терять силы. Но вскоре придет черед и тех, кто шел за ней. А потом… потом и она станет такой, как раньше. До того, как Мали открыла дорогу, и асторэ отдали им магию.
        Мерк вышла на улицу, чувствуя, как ветер, бушующий после пожаров, швырнул в нее сухие острые снежинки, коля лицо, шею, плечи.
        Колокол.
        Звук.
        Тоска.
        Мерк шла через пустой город, опустив голову, не чувствуя умерших здесь в последние дни. Их нити были выжжены, дабы не дать пищу тому, кто пришел с той стороны.
        Великая насмешка судьбы. Еще одна ее ошибка. Сколько она их допустила со времен молодости? И одна страшнее другой. Попросила Моратана не трогать жителей и собственными действиями убила их всех. Так, что пришлось оставить на Аркусе черный шрам.
        Они все приняли участие в этом. Мири плакала, когда плавились люди, исчезали дома, а горячий ветер разорвал город на две половины. Крик стоял до небес и небо стало лиловым.
        Никого не осталось кроме четверых переживших битву и их немногочисленных учеников.
        Мерк ждали. Среди снега, холода, ветра. Двадцать два человека, облаченных в пурпур. Мужчины и женщины. Молодые, почти дети. Все, кто смог пройти бойни последних дней, закалить себя, выстоять и не сойти с ума от бесчисленных смертей.
        Она увидела, что у Лутра разбито лицо, у Мар рассечена щека, а Гленн ранен и теперь его тело поспешно залечивает удар кинжалом в бок. Мерк не надо было спрашивать «что случилось?».
        Прекрасно знала «что». Она предполагала такое развитие событий.
        - Вы ответили? - спросила она.
        - Диста заразила кожу напавшего на Гленна язвами, и больше они не пытались. Лишь угрожали, - произнесла Мар. - Проклятые таувины! За что они ненавидят нас?!
        За нее. За то, что Мерк пыталась вернуть Мальта и потерпела неудачу. Привела город… мир к катастрофе.
        Беловолосая некромант посмотрела в лицо каждому из учеников. Они сильны. Но, в то же время, так слабы. После войны и потому, что их двадцать два, а за Моратаном теперь больше шестидесяти, с учетом последовавших за ним воспитанников Мальта.
        И противоречия растут как снежный ком. Первая кровь между теми, кто еще несколько дней назад был союзником, пролилась. Кровь - как ключ. Стоит появиться капле и словно рушатся все замки. Все, что сдерживало. Выпустить следующую каплю становится гораздо проще. А потом и реку.
        - Вы уедете. Сегодня. Сейчас. Через ворота, сперва на север, а после на восток. Через новое море, в земли, которые я называю Кариф. Там бесконечные леса и реки, вы сможете укрыться, пока их гнев не ослабнет.
        - Наставница, мы не боимся их, - сказал Дакви, самый младший и самый талантливый.
        - Это, хорошо. Но ваша цель - постигать искусство, а не воевать с глупцами. Я разберусь с тем, что случилось, и все улажу. А потом присоединюсь к вам в пути. Вы же создайте город, чтобы нам было, где жить.
        - Как нам назвать его, наставница? - спросила чернобровая Даират.
        Мерк улыбнулась, хотя это и далось ей с трудом. Она подумала, что, наверное, ее улыбка ничуть не лучше оскала черепа.
        - Назови в честь себя. Новый город тзамас будет также прекрасен, как ты.
        Несколько человек рассмеялись. Лутр ткнул Даират локтем в бок, подмигнул.
        Колокол.
        Звук.
        - Просто держитесь от таувинов как можно дальше, пока я не приду.
        - Мы сделаем, как вы сказали, наставница. Не сомневайтесь. Но не нужна ли вам наша помощь? - Дакви еще юн и он так наивен, показывая свое беспокойство о той, кто в этом совсем не нуждается. - Господин Моратан…
        - У моего брата есть причины для плохого настроения. Я решу эти проблемы. Вы многое умеете. Вы сильны. Я горжусь вами. И скоро мы снова будем вместе. Помните мой завет. Ведь вы помните?
        - Бойся трогать волшебников, не используй их, перешагивай через них и иди дальше не оглядываясь, - прошептала Даират.
        Мерк одобрительно кивнула.
        - Больше мы не допустим такой ошибки. Никогда. А теперь ступайте. Прямо сейчас. Уходите из Аркуса, пока не пролилось еще больше крови.
        И они ушли. Пурпур растаял среди белого ненастья белого города. Мерк проследовала по улице до конца и остановилась перед зданием, которое когда-то силой своего искусства создал Мальт.
        Он был воином, но строил не грубо, а изящно. В каждом здании, колонне и шпиле, что выходили из-под его рук, чувствовалась любовь ко всему, что он делал. В Аркусе было много построек его работы. И ни одной, которую создала Мерк.
        Строить она не умела.
        Только разрушать.
        Так ей сказал Моратан, и он был прав. Разрушение и смерть - ее стихии.
        Массивная колоннада, длинные крылья-надстройки, сорок ступеней, ведущих к массивным бронзовым дверям. Они, несмотря на вес, легко распахнулись перед ней и гулко, тяжело закрылись, отрезая холод поднимающейся вьюги, перерубая непогоду, словно острый нож веревку.
        Зал встретил ее разговорами, мгновенно стихшими, стоило ей появиться.
        Тишина повисла тягостная, тревожная и неполная. Глухой шум разыгравшегося ветра за окнами, его вой звучал почти что зловеще.
        Колокол.
        Звук.
        Даже он теперь казался странным и чужим.
        Множество мраморных тумб оказались пусты. Большинство тех, кто некогда занимали их, остались на равнинах Даула, находясь на той или иной стороне в битве. Людей по меркам масштабов этого места осталась горстка. И все они были облачены в черное.
        Знак траура по тем, кто ушел и никогда не вернется.
        Пока она проходила под их взглядами, никто не сказал ни слова.
        В том числе и ей. Не решились. И не посмели.
        Здесь не было тепла. Уважения. Поддержки. Того, что прежде связывало их всех.
        Лишь холод. Недоверие. Затаенный гнев.
        Даже среди таувинов Мальта, всегда преклонявшихся перед ней.
        Один из них, Оглен, все же решился и шагнул в её сторону. Но застыл, остановился, глядя куда-то за плечо тзамас. Она обернулась и увидела Милта.
        Невысокий, поджарый, с простым незапоминающимся лицом, кутавшийся в странный кружевной плащ, подаренный ему южным народом, он появился, как всегда, внезапно. Брат умел приходить словно бы из ниоткуда, оказываясь порой очень кстати в моменты, когда требовалась помощь.
        Или… или когда не стоило развивать конфликт. Он всегда был той водой, что тушила пламя.
        Оглен сделал вид, что он и не шел к Мерк, присел на ближайшую тумбу, и тзамас вместе с братом покинули зал.
        - Глупо дразнить молодняк, - голос у Милта был жесткий, но карие глаза смеялись.
        - Они - неразумные дети, которые вскоре могут лишиться всего, чего добились. Нет времени их убеждать или доказывать, а тем паче ругать. Хотя бы за то, что они напали на моих учеников.
        - Они не дети, - возразил Милт. - У них за плечами битва Даула, и они понимают лишь силу. Мы еще наплачемся с ними. Мир наплачется, если только у нас выйдет решить проблему.
        - Мири тебе сказала способ?
        - Да.
        Короткий ответ. Никаких лишних эмоций.
        - Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты сделал.
        Он вопросительно покосился на нее, и на его лице появилось выражение вежливого недоумения.
        - Ты закончил ту битву.
        - Ее закончило море, что пришло без приглашения.
        - Ты смог убить Вэйрэна. Его доспех выдержал и меч Моратана, и силу Мальта. Твой нож справился лучше всего. Пронзил темную броню, ударил в сердце.
        - Благодарить за это я должен мастера, создавшего его.
        Моратан вытащил из ножен клинок, протянул Мерк:
        - Посмотри, - и, заметив ее сомнение, добавил стали в голос: - Ну же, маленькая сестра. Он не кусается.
        Она взяла в руки вещь, которую когда-то выковала. И когда подушечки пальцев коснулись темной стали, не сдержавшись, вскрикнула:
        - Как?! Почему?!
        Милт улыбнулся и вокруг его глаз появились морщинки. Она часто забывала, что он самый старший после Мали и Миерона.
        - Течение жизни. Цена за мир. То, что я потерял. Назови, как хочешь, итог един - Вэйрэн уничтожен.
        - Но твой нож. В нем больше нет силы. Он…
        - Просто нож. Хороший. Острый. Замечательный и все еще способный уничтожать латы, сотканные из мрака.
        - Но и только. Ты…
        Она не знала, что сказать. Просто обняла его, и он, вопреки обычаю, не препятствовал. По крайней мере какое-то время.
        - Ну хватит, маленькая сестра, - Милт пошевелил плечами, прося отпустить его. - Не надо слез и сожалений. Все идет, как идет.
        - Мне жаль.
        Волшебник наклонился к ней:
        - Жаль того, что твоя славная игрушка лишила меня многого? Или того, что случится совсем скоро?
        Мири нашлась в зале Памяти, там, где гармоничную мелодию создавали падающие с высоты шары, ударявшиеся в пластины, а затем катящиеся по желобам. Ее д’эр вин’ем, старый и уже полуслепой, с редкой шерстью, но все еще ясным умом и ироничным, острым языком, следил за тем, как волшебница, касаясь рога, так давно сделанного и подаренного ей Мерк, плавит внушительную глыбу мрамора, отрубая все лишнее.
        Понять, что получится в результате, было сложно, работа только-только началась.
        Белый лев чуть склонил голову, приветствуя вошедшую, а затем положил морду на передние лапы, собираясь поспать. Он часто спал в последние годы.
        Услышав шаги, Мири отвлеклась, повернулась к ней, без улыбки, рассеянно потерла щеку тыльной стороной запястья. Веки у нее были красными то ли от слез, то ли от усталости. Перчатка Вэйрэна, единственное, что осталось от мятежного асторэ, лежала рядом с ней.
        - Зачем ты ее хранишь? - Мерк не скрывала своего отвращения.
        - Моратан задал тот же самый вопрос.
        - И что ты ему ответила?
        - Сказала, что это победный трофей Милта. Его подарок мне, - Мири протянула сестре перчатку:
        - Посмотри на нее внимательно. Что ты видишь?
        - Интересно.
        Рыжие брови Мири насмешливо поднялись:
        - И только?
        Мерк вздохнула, села рядом, небрежно бросив перчатку на осколки мрамора:
        - В ней сердце той стороны. И я узнаю материал. Металл, кость гвина. Ковка, пускай после и постарались шаутты, слишком знакома. Моя работа, а значит перед нами часть посоха Мали. Его переплавили, смешали с металлом другого мира, создали доспех для Вэйрэна. Вот причина его силы.
        Они помолчали, думая о насмешке судьбы. О том, как все повернулось, и том, как ошибку Шестерых использовали против них. Миерон, самый осторожный и дальновидный, предупреждал их когда-то, что ни к чему хорошему та глупость не приведет. Но Мерк так хотелось быть полноценной. Такой же, как братья и сестры. Мальту хотелось справедливости. Мали - вернуть зрение. Миерону - помочь ей. Мири - исполнить увиденное во благо человечества. Моратану возвыситься. Милту… что было нужно Милту не знал никто.
        И вот, спустя годы, им пришел ответ. Мир разбит. Магия уходит. Та сторона отомстила за то, что они ей сделали. И асторэ, ставшие шауттами, сыграли свою партию. Использовали ошибки Шестерых.
        Ужасно. Горько. Смешно до слез.
        - Вэйрэн был лишь инструментом. Клинком против нас, - наконец проронила Мерк.
        - Против меня. Кое-кто считает, что я во всем виновата. Ведь это я предложила выкинуть наших учителей. Все остальное - лишь череда трагических случайностей. Никто не предполагал, во что они переродятся там.
        - Ты видела, что так будет? С перчаткой.
        Мири с сожалением развела руками:
        - Я желала лучшего для всех нас. И все мы хотели прекратить ту войну и выжить. Но война не закончилась. Просто стала другой.
        - Ты уничтожишь ее?
        - Зачем? Она безопасна.
        Мерк возразила:
        - Ложь. Что ты видела?
        Та вздохнула с глубокой печалью и произнесла с неохотой:
        - Она безопасна для каждого из нас. Но не для других. Поэтому я спрячу ее здесь. Аркус проклят нами. Сюда никто очень долго не придет.
        - Что ты видела, сестра?!
        Мири закрыла глаза, потекли слезы. Плакала она совершенно беззвучно.
        - Множество вероятностей. Но все они говорят, что Даул - это не конец. Лишь начало дороги. Когда-нибудь мы проиграем. Мир изменится. Разорвется. А, может, останется прежним.
        Мерк зло сверкнула глазами:
        - Если перчатка - причина грядущих бед, уничтожь ее!
        Мири сохранила спокойствие, спросив веско:
        - А ты сможешь уничтожить свой браслет? Или мой рог? В них сила, что делает нас равным богам. Даже асторэ не могли уничтожить кости гвинтов. Они лежали тысячи лет в пыльной кладовке, пока Мали не открыла путь на ту сторону.
        - Ты тоже можешь открыть.
        Смех у рыжеволосой вышел зловещим:
        - Посмотри на меня, сестренка. Ну же! Посмотри, как ты смотришь на всех остальных. На мои нити. Ну?!
        Мерк взглянула и отшатнулась:
        - Ты… - слова давались с трудом. - Ты умираешь.
        - Вэйрэн стал прекрасным оружием того, кто так хотел мне отомстить. Да и вам тоже. Мои силы истощены боем. А дни сочтены. Доспех оказался слишком прочен, он давал ему мощь, толкал на бунт, смутил разум не только асторэ, но и всех, кто встал под его знамена. Все это я разрушила, дав плетение Милту, и его нож поставил финальную точку. Но пора заплатить цену. Каждому из нас. Теперь я не смогу открыть путь на ту сторону. Мали больше нет. И Миерона. И Мальта с силой его солнц и лун. Моратан бесполезен, его способности самые приземленные и всегда такими были.
        - Если бы ты только могла создать брешь. Я готова отнести перчатку, я выдержу силу мира мертвых.
        Мири с благодарностью коснулась щеки сестры, шепнула:
        - Знаю. Но это сделаешь не ты. И не сейчас. Если когда-нибудь такой момент придет, то нас давно уже не будет.
        - Как же они справятся?
        - Они потерпят неудачу. Не раз. Вероятностей множество. Но когда-нибудь у кого-то получится. И все закончится. А точнее - начнется снова. Как мы и хотели. Наша же реальность, наша магия, все, что нас окружает - отравлены перчаткой. Я так вижу. Мы сами себя испортили, забрав силу у асторэ и породив чудовищ. Забудь о том, что произойдет потом. Думай о настоящем. Поговори с Моратаном, пока не поздно. Прощай, сестра.
        - Прощай? - нахмурилась Мерк.
        Мири серьезно посмотрела на нее:
        - Миерон был когда-то прав. Нам не стоило тревожить тех, кто жил там. Даже ради победы в нашей войне и спасения своего народа. Последствия тех действий у нас перед глазами. Вероятности множатся, и шанс, что ты или я умрем в ближайший час - высок. Так что на всякий случай «прощай».
        - Прощай, - поднимаясь, сказала тзамас. - Но ты ошибаешься. Мы поступили правильно. Иначе никого из нас давно бы уже не было. А так люди выживут и пойдут дальше.
        - Даже если у них исчезнет магия? Впрочем… когда-нибудь будет и так.
        Мири вновь занялась камнем, и Мерк поняла, что в той части, которой касался рог, проступает лицо, очень похожее на ее собственное.
        Золотые жилы ползли по черным стенам, ветвились, складываясь в непонятный рисунок, сливаясь на потолке в единое золотое панно. В восьмиугольном зале было жарко и душно из-за горящей жаровни, в которой ярилось злое большое пламя, бросавшее блики на поверхности, дотягивающееся светом до самого верха.
        Балки - два перекрестья, расположенные друг над другом - вращались справа налево. Каждый крест двигался со своей скоростью и словно бы подхватывал, тянул за собой золотое панно потолка. Если приглядеться, то становились видны звезды, кроваво-красный месяц. Один. Второй. Третий… Десятый… Двадцатый.
        Моратан лежал на полу, на расстеленной шкуре бурого медведя, заложив руки за голову, и следил за этим вечным движением, едва шевеля губами.
        Его обычно холодное, немного надменное лицо сейчас выражало сосредоточенное спокойствие. Он думал, и Мерк, остановившись у входа в зал, решала для себя, как начать разговор.
        - Что? - голос у него был пустой, ровный, лишенный эмоций. Моратан всегда был таким.
        - Ты кое-что забрал.
        Он поднял руку с артефактом Мальта, раздался звон, и женщина едва не скривилась, столь другим был уже давно ставший привычным звук. Колокольчик не пел, а глухо звенел.
        - Хочешь отобрать? - вопрос прозвучал равнодушно.
        - Нет, - ей пришлось заставить себя сказать это короткое, но очень болезненное слово. - Он для меня также бесполезен, как и для тебя. Каждый получил от меня то, в чем он нуждался.
        - Я чувствую его.
        - Кого? - не поняла она.
        - Мальта. Он говорит через этот предмет. Едва слышно. Как будто очень далеко.
        Ее мгновенно обуяла злость из-за его насмешки. Горло сдавило так, что несколько мгновений Мерк не могла ни слова вымолвить. Но она убедила себя оставаться спокойной. Потому что так просила Мири. Потому что Милт согласился.
        - Мальт мертв.
        - Мне ли этого не знать. Но его дух, кажется, нет. Ты тащила его с той стороны. Это был он? Не думала, что ты вытянула кого-то другого? Обманувшего тебя. Не думала, что он в настоящем мире асторэ, по которому так любил гулять, пока был жив?
        - И теперь ты хочешь попасть туда? - Она посмотрела на движущиеся перекрестья балок. - Эти врата мог распахнуть лишь он. И Нлон.
        - Хочу. Это ключ. Как его превратить в щит?
        - Не знаю. У тебя не выйдет.
        Воин с неохотой сел, убрал курчавые волосы, упавшие на лоб.
        - Выйдет. Надо просто постараться и решить загадку. Наши силы схожи. Он брал ее напрямую, я же через рисунки проводил капли волшебства истинного мира асторэ. Неужели забыла, кто нарисовал ему светлячков…
        - Хватит, - попросила она. - Ты был щедр с ним, расписав его кожу, сделав сильнее всех нас. И обижен на него до сих пор, что он не смог передать тебе свое умение. Правда в том, что только Мальт был способен, после ухода асторэ, открывать путь в мир Трех солнц и Двадцати лун. У тебя не выйдет, брат. Не получилось тогда, не получится и сейчас.
        - Я нашел решение, - он встал со шкуры, поднял меч, который когда-то она создала для него.
        - Какое же?
        Но Моратан лишь с досадой дернул плечом, упрямо повторив:
        - Нашел.
        Мерк, сложив руки на груди, с печалью вздохнула:
        - Когда ты так говоришь, я вспоминаю твое прошлое решение. Дубы эйвов, огонь твоей силы, пожары во всем мире, лишь бы асторэ не добрались до своих знаний. Полагаю, нынешнее решение ничуть не лучше предыдущего. Ты всегда рубишь сгоряча.
        Он скривил красивые губы:
        - Они вернулись с той стороны. Открыли двери и вывалились в наш мир. Измененные, но все же - асторэ. Я сжег леса правильно. Вэйрэн, точно шакал бегал, благодаря этой лазейке, и принес доспех. Теперь они не смогут. И напомнить тебе о твоих «решениях»? Не учи меня после того, как сотворила такое!
        - Я пытаюсь помочь, брат.
        - Не желаю принимать твою помощь.
        Она покачала головой с сокрушенным осознанием того, что бесполезно пытаться убедить его хоть в чем-то.
        - Когда ты стал так ненавидеть меня, брат? Иногда мне кажется, что ты ненавидишь меня сильнее, чем наш невольный враг ненавидит Мири.
        Моратан, кажется, очень удивился услышанному и сказал, четко проговаривая каждое слово, не отводя от нее бледно-серых глаз:
        - Ты заблуждаешься, сестра. Я раздосадован. Зол. Разочарован. Раздражен. Но у меня нет ненависти к тебе. Никогда не было. Твоя природа - та сторона и смерть. Ты не можешь быть какой-то другой, переломить себя. Кошка не превратится в белку, а белка в форель. Но я не могу найти оправдания твоему поступку. Дважды такие ошибки не допускают. Это или глупость, или намеренно. Мы все поняли еще тогда, много лет назад, когда ты потерпела неудачу. Та сторона не отдает то, что забирает.
        - Асторэ, вернувшиеся оттуда, тебе возразят.
        Моратан зло оскалился:
        - Вернулись не асторэ, а люди. Во всяком случае, больше похожие на нас, чем на наших учителей. Та сторона не отдает то, что забирает. Приходит нечто другое. Но ты решила иначе, ты захотела вернуть Мальта, забыв, что он ушел в иной мир, а не на ту сторону. Что пришло вместо него? Кто это? Не шаутт и не асторэ. Не наш старый враг. Это нечто другое, сестра. Истинный обитатель того мира! Мы бежали без оглядки, как дети, а оно пожирало жителей Аркуса и копило силы. Нам пришлось выжечь нити людей, чтобы его мощь перестала расти так быстро.
        Мерк помолчала и сказала тихо, понимая, что ее слова звучат, точно оправдание:
        - Мальт защитил меня ценой своей жизни. Я хотела исправить несправедливость.
        - И из-за этой ошибки наш мир обречен. Именно поэтому я пытаюсь открыть проклятые врата и спасти всех!
        - Уйти в мир асторэ? Надежды на это нет. Ты не справишься с порталом. Мы останемся здесь. Надо использовать то, что у нас есть, и не надеяться на чудо. Мири ведь рассказала тебе.
        Губы Моратана скривились, словно ему предложили съесть что-то совсем уж отвратительное.
        - Нет.
        - Ты знаешь, что она права.
        - Нет! - вновь повторил волшебник. - Я лучше попытаюсь здесь, чем доверюсь ее видениям. Сколько раз они подводили нас к краю пропасти или вообще не сбывались! Я не поставлю на них свою жизнь, будущее учеников!
        Мерк втянула носом горячий воздух. Стоит попробовать. Нельзя сдаваться.
        - Мы и пытаемся спасти всех. Каждую жизнь. Бегство - не выход. Особенно если выхода и вовсе нет. Он заперт навечно. То, что пришло и заняло тело Мальта, лишь суть той стороны. Ее сила. Мири видит его нити и может их разрушить. Нужно лишь немного чистого света мира асторэ в ее плетения.
        - И снова я скажу нет.
        - Один из твоих учеников. Любой. Отдай его жизнь. Не хочешь выбирать - просто кивни. Я выберу сама.
        Его глаза потемнели, но ответил он спокойно:
        - Лестно, что ты просишь разрешения убить одного из моих учеников. В твоих-то света нет ни капли. Нет. Я сказал это Мири. Сказал Милту. Теперь говорю тебе.
        - Город проклят. Он наполняется тьмой. Магия уходит. Что будет, когда ты продолжишь стучаться в запертую дверь, но наших сил уже ни на что не хватит? Ты обрекаешь всех на смерть.
        - А ты только одного!
        - Да. И это огромная разница!
        - Нет никакой разницы, когда речь идет о моем ученике!
        Они смотрели друг на друга, тяжело дыша, сжимая кулаки.
        - Три наших голоса против твоего. Это надо сделать. Ты же понимаешь.
        Он отмел рукой все ее доводы и, улыбнувшись, признался:
        - Я нашел решение. Точнее мне его подсказал сам Аркус.
        - Аркус? - растерялась Мерк. - Город мертв. Города не могут говорить. Говорят лишь мертвые. Или та сторона. Или… - она с подозрением прищурилась. - То, что пришло. Что он тебе сказал?!
        - Ключ в твоей силе, ведь она слишком темна и как засов для этих дверей. Но если ее забрать у тебя, собрать в моем артефакте, получится нечто потрясающее. Свет сольется с тьмой! У оружия, у меня, появится новая сила!
        - Ты обезумел?!
        - Я делаю это лишь потому, что должен спасти нас.
        Мерк не успела ничего понять, когда быстро сверкнувший меч отрубил ей левое запястье. Она потрясенно посмотрела на брата, и тот воткнул клинок ей в грудь.
        Он не увидел, как за его спиной, словно из воздуха, появился Милт с обнаженным ножом.
        Мири, ступая, босыми ступнями по горячей золе, пачкая их черным, несла в руке маленькую клетку из проволоки разной толщины. По решетке то и дело пробегали синие искры, трещали, прыгали в воздух, гасли.
        Бой забрал у нее много сил и она брела, стараясь не пошатываться. Вышла на улицу, в зиму, не чувствуя холода снега, по которому шагала. Пересекла залы, миновала арку, приведшую ее в апельсиновый сад. Деревья, укрытые белым, казались уснувшими стариками, кутавшимися в теплые пуховые одеяла. Здесь находилось пять мраморных беседок, в ближайшей из них горело пламя.
        Оно дышала теплом, снег вокруг растаял влагой, собрался каплями на перилах.
        Милт сидел перед огнем, сосредоточенно жарил мясо. Чуть дальше была расстелена шкура, на которой совсем недавно лежал Моратан.
        Подняв глаза, увидел Мири, снял еду, переложил в глубокое металлическое блюдо с резной кромкой.
        - Ты похоронил их?
        Он молча мотнул головой в сторону деревьев, где, припорошенные снегом, угадывались два холмика. Она, поставив клетку, сходила, посмотрела, соткала из ничего букет лилий, ароматных и прекрасных, положила у основания могил.
        Вернулась обратно, села на шкуру, с благодарностью приняла от брата кружку горячего вина и отказалась от еды. Сделала несколько скупых, очень осторожных глотков, чувствуя, как возвращаются утраченные силы.
        - Ты не плачешь, - Милт наблюдал за ней из-под полуприкрытых век.
        - Я выплакала все слезы много лет назад, когда увидела это. Когда рассказала тебе. Ненавистный сад.
        - Ты любила ее, но не предупредила.
        - Кто из нас ее не любил? - с печалью ответила Мири. - Ну, разве что Моратан…
        - Так почему?
        - Потому что я жесткосердная. Ибо, к своей печали, порой вижу истину будущего, а оно довольно печально. Если бы младшая выжила, то ее сила разорвала бы наш мир. Такое мне уже не исправить. Но, если ты меня спросишь, я скажу: жалею, что не сказала ей. И буду жалеть, пока не уйду.
        Мужчина в плаще повел плечами:
        - Ее ученики уцелели.
        - И ты их не тронешь.
        - Даже не думал. Но ты уверена, что среди них не будет тех, кто разорвет мир?
        - Нет. Не уверена. Все возможно. Когда-нибудь. Но не сейчас. Я ненавижу, когда мои предсказания сбываются!
        Милт глухо рассмеялся.
        - Если бы они не сбывались, мы проиграли бы, еще когда здесь правили асторэ. Людей бы уже не было. Тогда ты спасла всех нас.
        - Я всего лишь отправила Мерк туда, где она все узнала. Кое-кто считает, что этим я обрекла нас.
        Еще один смех, впрочем, волшебник отказался от комментариев и в задумчивости изучил странную клетку.
        - Струны лютни Миерона. Ты уничтожила инструмент?
        - Лет сто назад. Но струны пригодились.
        Милт пару раз хлопнул в ладоши, приветствуя ее смекалку:
        - Не умеешь играть и петь, чтобы как он, останавливать распространение тьмы. Но додумалась, как удержать это странное существо. Запереть его в темницу.
        Он приблизил взор, изучая белую крысу. Ее глаза были закрыты, она тяжело и редко дышала, словно вот-вот собираясь околеть.
        - Интересный образ. От него совсем не ощущается угроза. Это точно то, что пришло в тело Мальта?
        - Его остатки. На самом деле он выглядел иначе, - она поежилась. - Миерон был прав. Те, кто жил в мире, который мы назвали той стороной, были не рады, когда мы открыли к ним дверь и сделали… все, что сделали.
        - Я тоже был против, если ты забыла, и поддерживал его. Почему ты не убила эту тварь?
        - Я ослабила ее, забрала все силы, - Мири показала ему клок своих волос в уже засохшей крови Моратана. - Но убить не смогла.
        - Почему? С шауттами ты справляешься легко.
        - Это не шаутт. А в моем плетении, несмотря на нити из мира солнц и лун, отсутствует нужная. Такой вообще сейчас нет ни у кого в мире.
        - «Сейчас нет в мире»? - Милт поставил клетку, поднял бровь. - Но появится? Ты видела?
        Она сделала еще глоток, подержала вино во рту, чувствуя легкое опьянение.
        - Вэйрэн уничтожил всех моих прях. Придется начинать заново и с новыми людьми. Я знаю, что следует сделать, чтобы правильная нить появилась. А будет или нет, это уже как сплетутся события. И если все получится, тогда оно умрет, - Мири похлопала по прутьям. - Пока же ничего не кончено.
        - Ты оставишь его здесь?
        - Да. Спрячу получше. На какое-то количество эпох сил струн хватит.
        - А что потом?
        - Все пойдет своим чередом. А я буду готова.
        Милт в задумчивости коснулся ножа:
        - Значит, теперь каждый из нас идет своей дорогой и успевает то, что успеет. Наша цель добить эту тварь. И остановить того, кто подталкивал Вэйрэна. Ибо ничего не кончено. Перчатку предлагаю оставить здесь же.
        - Да. Так и задумано. Ее время придет. Куда ты пойдешь?
        - Уйду с таувинами. Им нужен учитель. Они слишком заражены мыслями Моратана, в них не так уж и много света. Попробую не дать им скатиться в полную тьму. Темный таувин - что может быть хуже?
        - Они заражены, - кивнула Мири. - И, боюсь, ученики Мерк станут для них врагами. Это вопрос ближайших веков. Рано или поздно они встретятся, вспомнят старые обиды, столкнутся лбами, когда нас с тобой не станет. Если между ними начнется большая война и какая-то сторона выиграет, уничтожив другую, мир потеряет важную деталь силы. Это недопустимо в грядущей войне. Для будущего.
        - Сделаю все, что смогу. Лет двести у меня еще есть.
        - Куда ты направишься?
        - На запад. Как можно дальше на запад, чтобы ученики Мерк на востоке были в недосягаемости. Хотя бы какое-то время. А ты?
        - На юг. Я создам место, где научу людей пути силы. Чтобы, спустя поколения, они смогли дать мне нужную нить.
        Милт чуть недоверчиво хмыкнул:
        - Ты доживешь?
        - Это тело - нет. Этот разум и память? Боюсь, что тоже нет, но грядущее шепчет мне, что я вернусь.
        - И какой ты будешь?
        - Надеюсь, мужчиной, - серьезно ответила она. - Быть женщиной во времена, подобные нашему, слишком тяжелое испытание.
        Он рассмеялся и обнял ее. Едва ли не впервые за годы, что они знали друг друга.
        - Прощай, сестра. Надеюсь, у тебя выйдет. И все, что мы делаем, не напрасно.
        - Прощай, - ответила она ему, и когда он ушел, забрав с собой и меч и колокольчик, осталась в беседке в одиночестве.
        Мири достала из сумки браслет, повертела в руке, думая, не стоит ли оставить его здесь, вместе с клеткой и перчаткой, а после недолгого колебания убрала обратно.
        Огонь догорал. Падал снег, укрывая апельсиновый сад. На дне кружки оставалось уже остывшего вина на один глоток. Она допила, чувствуя тяжелый, сладкий вкус, думая о том, сколько еще предстоит сделать.
        Удар колокола.
        Звук.
        Надежда.
        Глава семнадцатая
        Те, кого коснулось солнце
        Моя дорогая жена. Я уже шестой месяц путешествую по землям северных герцогств. Это страна варваров, не знающих, что такое правила и законы. Их мир странен, еда отвратительна, привычки дурны. Но хуже всего, что тут постоянный холод, а солнце тусклое. Они не понимают, что такое тепло. Что такое лето. Что такое солнце, которым Шестеро благословили нашу землю.
        ОТРЫВОК ИЗ ПИСЬМА ДАГЕВАРСКОГО КУПЦА
        Фургон. Дорога. Скрип.
        Мягкий ход. Плавное покачивание, словно под колесами стелилась не дорога, а шелковая волна.
        Да и не под колесами. И не фургона. Лодки.
        Умиротворяюще.
        Это дарило Шерон странное спокойствие. Она скользила между полусном и явью, хватаясь за сладкие пьянящие грезы, точно за последнюю надежду, возвращаясь в детство. В рыбацкую лодку отца, в холодные туманные фьорды.
        Цирковой фургон дарил ей это. Наполнял надеждой. Могла ли она подумать, что путешествие с «Радостным миром», их путь через Накун, всего-то несколько недель выступлений в деревнях и маленьких городках, принесут ей столько невероятного счастья?
        Гомон толпы, аплодисменты, разговоры у ночных костров, беззаботный смех, захватывающие истории, теплый уют, семья. Впереди - все хорошо. Конечно же, все будет хорошо. После большой ярмарки у них еще и короткое представление недалеко, у Мокрого камня.
        Это название отчего-то вызвало у нее смутную тревогу. Воспоминание. И Шерон вскинулась, просыпаясь.
        Фургон уже стоит. Где-то слышно тихое конское ржание, затем гудение шмеля. Темнота вокруг, на лице что-то… она зашарила руками, поняла, глаза закрывает повязка. Попыталась снять, но та держалась крепко.
        - Эй, - негромко позвала указывающая.
        Встревоженные голоса. Шаги. Шорох отодвигаемой ткани.
        - Госпожа! - Чья-то рука коснулась ее руки. Голос смутно знакомый. Она узнала Серро. - Секунду, госпожа. Я развяжу узел. Сейчас яркий день. Будьте осторожны, пожалуйста.
        Повязка, так сильно давившая, упала с глаз, Шерон сощурилась от солнечного света, проникавшего через неплотно запахнутый полог. Действительно, фургон. Но не цирковой. Не тот, что стал ее домом и укрытием в воспоминаниях о приятных коротких днях.
        Дощатый пол, соломенный матрас, солнце, пытавшееся дотянуться до нее сквозь тканевую крышу. Рядом Тэо. Спит.
        Она коснулась его лица, ощущая холод бледной кожи и силу, что дремала в нем. И яд. Яд Шерон тоже чувствовала. Ранен, как тогда, в Рионе. Несколько раз.
        - Мильвио… - горло пересохло, слова показались неразборчивыми даже ей самой.
        Заскрипела пробка, выходя из горлышка фляги. Шерон сделала глоток, почувствовала вкус белого вина. Треттинцы не менялись. Когда все нормальные люди носят воду, эти предлагают вино. Гвардеец, кажется, догадался и поспешно произнес:
        - Сейчас принесу…
        Она махнула, чтобы он не суетился, сделала еще глоток.
        - Мильвио видел его? - наконец выговорила она вопрос.
        - Да, госпожа. Сказал, опасности нет. Даем ему отвар, это лечит.
        - Давно?
        - Пять дней.
        Пять дней… Голова была тяжелой, соображала она с трудом. Осознала цифру, нахмурилась. Не могла же она пробыть в забытье пять дней?
        Ну что за вопрос. Конечно, могла. Такое уже случалось. Шерон потерла левое запястье, вспоминая свой сон. Боль в руке. Боль в груди от удара Фэнико. Моратан убил ее.
        Нет. Не ее. Другую. Ту, что навсегда осталась в Аркусе, в старом апельсиновом саду, у беседок, возле которых Шерон вместе с Бланкой пережидали ночь во время охоты мэлгов.
        После… Она подумает об этом после.
        - Зачем… Зачем повязка?
        - У вас болели глаза после битвы, госпожа. Помните? Вы почти не могли смотреть. Сиор де Ровери предложил скрыть их от света.
        Битва.
        Она помнила это. Бесконечное кладбище, раскинувшееся на пространстве в несколько лиг. Воспоминания переплетались между собой, то, что произошло на Четырех полях, смешивалось со случившимся на бледных равнинах Даула.
        В голове зашумело, она третий раз приложилась к фляге, позволив себе скупой глоток. Вернула сержанту.
        Тот долгий день подошел к концу, пришли сумерки, а затем ночь. Битва захлебнулась. Исчерпала себя. Потеряла силы. Уже в ночи, освещенная заревом огней, она умирала в агонии тех, кто еще сражался. Редкие схватки вспыхивали по всему фронту, непонятно за что, почти сразу же захлебывались, пока, наконец, две армии, уже не столь многочисленные, как утром, разошлись. Спотыкаясь о тела товарищей.
        Шерон была вымотана, растеряла все силы, страдала от головной боли и заснула на руках Мильвио с мыслью, что справилась, что все другие, успевшие рассеять несколько полков, пробить брешь в правом фланге и выйти на прямую дорогу к Лентру, уничтожены.
        Она смогла помочь.
        Столько вопросов. Но был самый главный:
        - Мы выиграли битву?
        Серро не отвел глаза, но произнес с большим нежеланием:
        - Нет, госпожа. Мы не выиграли.
        Она нахмурилась, чувствуя, как холодеет в сердце:
        - Но… - прервалась. Вдохнула глубоко, ощущая, как летний нагретый воздух густеет, становится медовым. Взяла себя в руки и произнесла ровно, без эмоций. - Мы проиграли? Как?
        Треттинец подвигал челюстью:
        - Это нельзя назвать проигрышем, госпожа.
        Она молча ждала продолжения, и гвардеец чуть потер пальцы, пробормотав:
        - Я не мастак объяснять. Лейтенант справился бы лучше… - Серро поморщился. - К ночи обе армии оказались обескровлены. Мы просто не могли сражаться друг с другом. Они выдохлись. Мы едва держались на рубежах. Поле осталось ничейным.
        - Поле осталось за мертвыми, - она помнила каждого из них. Но, по счастью, больше не слышала. Это приводило ее к выводу, что сейчас они далеко от места сражения.
        - Верно, госпожа. Горные не смогли прорвать наш последний рубеж возле Улитки. У нас же не было сил перейти Ситу через Броды и добить их.
        - И что дальше?
        - Я не знаю, госпожа. Как решат герцоги, так и будет. Алагорцы и карифцы разумно не бросают свои силы вперед, понимая, что терять оставшиеся войска неразумно. Вера Вэйрэна точно зараза. Земли к северу отсюда - под ней, и даже победой их было не вернуть. Это непросто. Война продолжится, и будет идти еще долго.
        Она и сама это знала.
        - Что делает горный герцог?
        - Нам неизвестно, госпожа. Он потерял много хороших полков. И этих тварей, что вы убили. И шауттов, которые не смогли ему помочь. Сейчас он выдохся и не может продолжать наступление. Мы сумели обескровить его. На время. Что будет через месяц или год - ведают только Шестеро.
        На миг у нее появилась мысль, что все было зря. Столько жертв с обеих сторон. Но… нет. Не зря. Они не дали да Монтагу двигаться дальше. Он, в первый раз с начала войны, остановился, не одержал победу. Возможно, растерялся. Возможно, злится. Но точно ищет способы продолжить движение на Риону, а после уже дальше, на восток, в Алагорию. Скоро он узнает про мост.
        В любом случае, теперь ему потребуются месяцы, чтобы восстановиться. Найти новых людей. Тех, кто согласится идти за человеком, которому благоволят шаутты. Создать новых других, взамен уничтоженных Шерон.
        У них есть время, пока он растерян. Пока смотрит на юг. И она не спрашивала, что происходит. Почему она не чувствует Четыре поля. Куда они ехали? И так знала. Они обсуждали это с Мильвио еще в Рионе.
        Туда, куда направились Бланка с Лавиани.
        Она еще раз посмотрела на Тэо, сделавшего так много в этой битве, и выбралась из фургона, щурясь от яркого теплого солнца. Сон, тягостный и гнетущий, медленно разжимал когти, бледнел, становясь все менее реальным.
        Два фургона, распряженные лошади, костер, десять человек, знакомые лица - ее гвардейцы. Они вставали со своих мест, заметив ее, кланялись. Она кивала в ответ. Радуясь каждому.
        - Где остальные, сиор?
        Тот замялся:
        - Это все, кто есть, госпожа.
        Сердце ее застыло, и произнесла Шерон через силу:
        - Неужели рота погибла?!
        - Что? О, нет, госпожа! Благодаря вашей защите, многие уцелели. Но сиор де Ровери сказал его светлости, что столько людей для вашей защиты не требуется. Почти сто человек слишком заметны, и попросил выделить лишь пятнадцать тех, кто готов. Вызвались все, поэтому тянули жребий. Пятеро, включая лейтенанта, вместе с сиором де Ровери сейчас в разведке. Места вокруг опасные.
        - Спасибо, сиор.
        Он неловко поклонился, хотел что-то сказать, но в итоге отошел к своим. Шерон постояла еще с минуту, прислушиваясь к себе.
        Поляна, лес. За соснами блестит река, один из притоков Пьины, судя по небольшой ширине. Солнце теплым цыпленком прыгало по воде, дарило блики, говорило о лете.
        Лето, вкуса которого Шерон в этом году так и не успела почувствовать.
        Щебетали птицы, слабый ветер шумел в кронах деревьев. Одинокая бабочка с лимонными крыльями пролетела мимо, напоминая о Лавиани. Указывающая скучала без нее.
        Она вышла к реке, медленной, величавой, сморенной жарким полднем. Тонкая полоска желтого песка, золотистые корни сосен, смолистый аромат и… смерть.
        Снова смерть.
        Яркая краткая слабая вспышка и оборванная тоненькая ниточка. Там, справа, за кустами, в воде. Она, уже зная, кто умер и почему, отправилась туда по едва примятой траве.
        Ступила на влажный песок, так, что вода едва не касалась ботинок. Хотелось раздеться, залезть в теплую неспешную реку, смыть с себя всю грязь прошедших дней.
        Но в заводи, по колено в воде, высоко подобрав юбку, завязав ее на бедрах узлом, стояла высоченная старуха. Пожалуй, она была самым высоким человеком, которого когда-либо видела Шерон. Чудовищно высоким, особенно если сравнивать с ростом самой указывающей.
        Короткий ежик седых волос, пронзительные глаза, сильно сжатые решительные губы, морщинистое грубоватое лицо. Плохое лицо. Суровое, пережившее множество испытаний и готовое к новым.
        В руках старуха держала палку, заостренную на одном конце, с мастерски сделанными деревянными зубьями. Она не шевелилась, смотрела в мутноватую воду. Движение было быстрым настолько, что Шерон удивленно моргнула, пытаясь понять, как вообще такое возможно.
        Серебристая рыба трепетала на острие. Старуха сняла ее, бросила в мешок, болтавшийся на боку, где уже находились две пойманные ранее. Она никак не прореагировала на присутствие Шерон, сделала несколько осторожных шагов прочь от берега, на глубину, вновь застыла, поджидая следующую жертву.
        Шерон, чувствуя странное присутствие, повернула голову влево, туда, где к шероховатой теплой коре сосны был прислонен меч. Она сразу его узнала, хотя видела мимолетно, едва ли не бежав. Слишком уж он был странным, широким, огромным, с витиеватой гардой и витой рукоятью.
        Теперь Шерон могла подойти к нему. Он не отталкивал, не обливал яростью, не пытался защитить таувина, который был мертв уже столько веков.
        Двуручник манил ее, и указывающая встала рядом, а потом, подчиняясь странному наитию, положила пальцы, ставшие удивительно холодными, на широкую плоскость клинка, сразу под гардой.
        Закрыла глаза, вслушиваясь и наконец… понимая. Понимая, что сказал незнакомец, спасший ее из могилы. Теперь она знала, кто он был и что с ним стало. Может быть, не покажи браслет ей прошлое, Шерон бы сомневалась, но после гибели Мерк, не было никаких сомнений.
        Печаль.
        Первое чувство, добравшееся до ее сознания после этого открытия, было печалью. Густая, глубокая, тоскливая. Шерон поняла, что в стали спит сила, часть того, кто был всадником, о котором ей рассказал Мильвио.
        Некромант. Тзамас. Такой же, как она.
        Точнее он мог бы стать им. Если бы его жизнь не забрали ради… куска металла.
        И вместо печали пришла злость.
        Она прокралась на лисьих лапах, обернувшись пушистым хвостом, прислушалась к чувствам, оскалилась. Ее шерсть вспыхнула, сожрала лису, оставив от нее лишь жаркое, удушающее, давящее пламя.
        Пламя бесконечной, безграничной, всепожирающей ярости. Шерон начало трясти, она сжала кулаки, едва сдерживаясь, чтобы не повернуться к воде, не стать лицом к лицу с той, что убила его.
        А теперь следовало убить ее. Бездушную тварь, способную заключать души тзамас в вечную клетку из железа. Чтобы те служили, подчинялись.
        Мир стал белым, едва не трескался от ее дикой ярости, а потом все кончилось.
        Она ощутила боль от прокушенной губы и кровь, текущую по подбородку. Боль отрезвила разум, сняла пелену с глаз, она вспомнила просьбу этого человека. Там, между мирами, где они встретились, когда указывающая возвращалась, а он уходил: «Не мешай той, кто придет вместе со мной. Как бы ни желала. Как бы я ни хотел».
        О. Она очень хотела. И не давала ему обещаний, но…
        Выдох. Вдох. Щебет птиц. Гудение стрекоз над рекой. Лето. Теплая длань солнца касается кожи.
        Жизнь.
        Шерон облизнула губу, чувствуя неожиданную приятную сладость собственной крови, вытерла рукавом подбородок, наконец-то повернулась.
        Старуха двигалась удивительно тихо. Она вышла из воды и теперь стояла на песке, в десятке шагов, воткнув палку во влажный песок и наблюдая.
        Почти минуту они смотрели друг другу в глаза.
        Наконец старуха произнесла, осторожно роняя слова, и каждое было, точно металлический шарик:
        - Какая воля. Я восхищена.
        - Какая воля. Я восхищена, - повторил трескучий голос с сосновой ветки.
        Шерон подняла глаза, увидела крупную сойку. А рядом с ней еще несколько птичек. Все с оранжевой грудкой: зарянки, горихвостки, странствующие дрозды. Четыре десятка темных непроницаемых бусинок смотрели на указывающую.
        - Цыц, - негромко сказала им старуха и повторила. - Удивительная воля. Я не ждала такой. Почему ты не сделала то, чего так захотела? Не бросилась на меня.
        «Потому что Мильвио бы опечалился», - подумала она. - «Потому что ты нужна нам со всей своей проклятой силой».
        Но ответила другое:
        - Когда я пойму, то отвечу тебе.
        - Даже немного жаль. Хотела посмотреть, на что ты способна. Что бы ты стала делать, не имея мертвецов под рукой.
        Она злила ее, эта старуха, и Шерон поддалась своей слабости. Убила всех птиц, что служили этой ведьме. Разом. Одним желанием остановив маленькие сердечки. И они попадали с веток.
        У той лишь губа дернулась, и было в этом слабом движении не до конца скрытое презрение.
        - Ловко. Но, право, заклевать меня воробушками верх легкомыслия.
        Не отрывая белых глаз от лица старухи, Шерон собрала пернатых в комок, слила плоть, расплавила кости, сложив все это заново. Нарастила когти и шпоры, удлинила клюв, превратила перья в броню, увеличила в несколько раз, отправила в воздух, высоко, куда-то за спину Нэ, прямо на яркое солнце, заставив парить, видя полоску песка, блики, две фигурки среди зеленого колючего одеяла.
        Птица лопнула на высоте, просыпалась на землю и воду острыми дротиками-косточками, пронзая все, свистя рядом со старухой, не задевая ее. Давая понять ей, что это не ошибка, что она жива до сих пор. А милость.
        - Достойно, - теперь седовласая голова склонилась, но уважения в голосе не звучало. Она просто признавала в указывающей интересного соперника. Не более того. - То, как быстро ты меняешь смерть и находишь варианты. Не зря браслет, убивавший всех, принял тебя. А еще достойная воля, как я уже сказала и скажу снова. Ты просто сталь, девчонка, и держишь соблазны в кулаке, не давая им управлять собой. Понятно, почему ты смогла пережить Риону и не сойти с ума. Знаешь, кто я.
        Это не было вопросом, поэтому не требовало ответа.
        - Для тебя я Шерон. Или тзамас.
        Блеклые глаза прищурились, но Нэ неожиданно кивнула. Кивнула с одобрением:
        - Хорошо, тзамас. Теперь я понимаю, почему Вихрь выбрал тебя. Не только из-за похожести. Отнюдь не поэтому.
        - Я уже не так и похожа на нее.
        - Глаза белые. Волосы тоже. Худее. Ниже. Но даже отпечаток смерти не мешает видеть мне, что ты почти копия Арилы. Я тебе не нравлюсь.
        - А я тебе.
        Довольная усмешка:
        - Буду откровенна. Всю жизнь меня учили ненавидеть таких, как ты, и убивать вас. Если бы не Тион, никого из твоего племени не осталось бы уже после Мокрого камня.
        Шерон опустилась на траву и Нэ, помешкав, села прямо на мокрый песок. Теперь их глаза были на уровне друг друга.
        Почти на уровне.
        - Почему ты тогда уступила?
        Усмешка. Злая. С обидой. Глаза затуманились воспоминанием.
        - Ему тяжело было не уступить.
        - Зачем? - Шерон указала на меч. - Зачем ты это сделала?
        - В тебе столько гнева, - эта странная старуха наконец-то позволила себе толику уважения, там, где оно казалось указывающей совершенно неуместным. - Ты его даже не знала. Относись к этому, как «лучше он, чем я». Убей я тебя, Вихрь бы не простил мне такого.
        Она все еще продолжала проверять ее, но Шерон лишь повторила:
        - Зачем?
        Старуха подвигала губами, словно бы прикидывая, сколь откровенной она может быть.
        - Вихрь стал куда мягче, чем прежде, во времена нашей молодости. Говорят, с возрастом люди черствеют, в нем же избыток человечности, раз он подбирает с земли каждого жучка и щадит его чувства. Потому что таково положение вещей, тзамас. Положение, о котором люди этой эпохи забыли, стоило лишь Катаклизму ударить по Единому королевству. Мир всегда был жесток, а мы и вы - вечные соперники. Вы, словно мясники, разбирали нас на куски, иногда живьем, и получали от этого дополнительную силу. Мы забирали ваши жизни, вселяли в мечи и обретали большую мощь и возможности. Такова участь пленных некромантов. Такова участь пленных таувинов. Так пошло со времен Шестерых, а может раньше.
        Шерон тут же вспомнила сон. Смерть Мерк. Смерть Моратана. Надежду Мири, которую она почувствовала - что ее брат не успел заразить своих учеников идеей забирать жизни некромантов ради силы. И старания Милта оградить тзамас и таувинов от войны.
        Возможно, у него это получилось. Но потом он ушел. Или умер. И началось то, о чем говорила Нэ.
        - Объясни.
        - С чего бы?
        - Нам придется существовать рядом. Если только мы не убьем друг друга сейчас. Я должна понимать.
        - Пусть Вихрь тебе объяснит, - отмахнулась Нэ. - Впрочем, он не таувин. Единственная картинка, которую он когда-то создал и награждал ею людей - это золотой карп, - усмешка. - Ты знаешь про нити?
        - Да.
        - Я никогда не видела их, но верю в то, что рассказал мой учитель. Это основа всех миров. Они сплетаются в ткань мироздания. Из мира, что раньше принадлежал асторэ, а теперь туда уходят такие, как я, нити, полные света от солнц и лун, тянутся к нам. В мир, в котором изначально не было ничего. А после, теряя свет, набираясь тьмы, отправляются дальше.
        - На ту сторону.
        - Да. Мы, таувины, однобоки. Мы - лишь свет, ибо черпаем только из одного мира.
        Шерон внимательно посмотрела на Нэ и сказала жестко:
        - Ты не несешь в себе свет, раз поступаешь так с другими людьми.
        - В первый раз вижу чистюлю среди твоего порочного племени, - ядовитая издевка. - Если мечом таувина убить такую, как ты, то твоя сила, часть тебя, поселяется в нем. Мы можем черпать магию с той стороны через клинок. Это полезно. Для того, чтобы убивать шауттов или выживать рядом с той стороной. Или в ней. Некоторые таувины, по легенде, ходили туда и возвращались, благодаря мечам. Сила смерти защищала их от темных нитей.
        - Ты тоже ходила?
        - Нет. Никто из моего поколения. Катрин Золотая искра была последней из нас, кто смог уйти и вернуться. За сотни лет до моего рождения. Но такие, как он, - кивок в сторону страшного клинка, - помогали противостоять магии асторэ. Так что мы ловили вас время от времени и убивали. Как и вы нас. Война есть война.
        - Ты знаешь, почему началась эта война?
        Нэ равнодушно пожала плечами. Ей это было не интересно.
        - Фэнико меч таувина. Но он полон света, а не тьмы. Я не чувствую в нем то, что ощущаю в этом клинке.
        - Милосердие. Его имя Милосердие, тзамас. Все просто - нынешний владелец Фэнико не таувин.
        - Этим клинком была убита Мерк. Ее душа там?
        - Интересная теория. С чего она родилась в твоей голове?
        - Я видела. Он показал мне, - она коснулась широкого розового шрама на левом запястье.
        Старуха не поверила или ей было все равно.
        - В любом случае, это дело прошлого. Сила, которую мы получаем от вас, не навсегда. Таувин сдерживает тзамас в клинке своей волей. Когда таувин умирает, клинок пустеет. Я знаю, о чем ты думаешь, - нехорошая улыбка.
        - Нет. Не знаешь.
        - Не хочешь убить меня, тзамас? Не поверю.
        Шерон подалась вперед:
        - Убив тебя, освободив его из этого плена, что получат идущие со мной? Возможно, ты - та, кто поможет нам больше всех? Я не рискну жизнями друзей ради того, кто уже мертв. Или того, кого ты считаешь мертвым.
        - О. Он не мертв. Иначе ты бы просто не смогла подойти к клинку. Он знает тебя и допускает. Не собирается меня защищать, эдакий негодник.
        - И все же он служит тебе.
        Нэ отрицательно мотнула головой:
        - Нет. Не служит. Мы заключили договор. Он, представь себе, знает, что поставлено на карту. Видел других. Видел, как уничтожили его герцогство. Я обещала, что мы сможем победить, если будем действовать вместе. Ты бы не стала?
        - Стала. А после бы убила тебя.
        Смех. Старуха посмотрела куда-то за сосны, словно заметив кого-то.
        - Вполне допускаю, что такую попытку ты когда-нибудь еще сделаешь. Но не строй из себя суровую темную воительницу. Ты перепуганная девчонка из глухого захолустья нынешней эпохи, до сих пор не уверенная в себе. В тебе столько колебаний, правильно ли ты поступаешь? Обрекаешь тех или иных на смерть или на жизнь? Детские сомнения. Стараешься взвешивать каждый поступок на весах совести.
        - Может быть, поэтому я и остаюсь человеком, не превращаясь в чудовище.
        - Человеком… - губы болезненно скривились. - Я не слишком-то высокого мнения о большинстве человечества. Но, может, ты и права. Может, ты редкий зверь среди тварей тьмы, ибо умеешь лечить, словно таувин. Даже лучше. Я знаю, что ты сделала на Четырех полях и как спасала солдат. За это, без всякой иронии, я тебя уважаю.
        Шерон очень удивилась:
        - Разве не все некроманты способны исцелять людей? Жизнь - это лишь другая сторона смерти.
        Для нее это было совершенно естественно - лечить. С самого рождения.
        - Некоторые из вас могли черпать не только с той стороны, но и из слабого для вас тепла мира трех солнц и двадцати лун. Именно от него эти способности. Снова повторюсь - Вихрь не зря обратил внимание на тебя. За что ты сражаешься, тзамас?
        Шерон подумала над этим вопросом и ответила честно:
        - За свою дочь. Все это, - повела рукой. - Все, что я сделала. И сделаю. Только ради ее будущего.
        - Какое будущее у девочки из Летоса? Овцы, рыбы, пустоши.
        - Ты даже не представляешь, сколько прекрасного может быть в овцах, рыбах и пустошах, - она вспомнила рассказ Мильвио о Найли. О том, как та подросла, какой стала… Улыбнулась тому теплу, что вернулось в ее сердце.
        - У тзамас не может быть детей после того, как у них проявился дар.
        Шерон не ответила, и Нэ вздохнула, встала с песка:
        - В любом случае достойная цель. Для тзамас.
        - У тебя были дети?
        Старуха без всяких эмоций выдернула из песка «острогу»:
        - Я пережила их всех. У таувинов редко рождаются таувины. Не ко всем солнца и луны благосклонны. К чему твой вопрос, тзамас?
        - За что сражаешься ты?
        - Хм… для того, чтобы сражаться, такой, как я, не нужна причина.
        - Ты пытаешься обмануть себя или меня?
        Шерон была не уверена, что та скажет правду. И Нэ, это древнее чудовище, победитель в сражении у Мокрого камня, человек, уничтоживший почти всех тзамас в мире, исключая лишь спасенных Тионом, все же сказала, кажется в первый раз за разговор со всей открытостью и неожиданным откровением:
        - Я, как ты, тзамас. Ради моего будущего. Того, как я вижу этот мир дальше. Ради мальчика, пусть он мне не сын и не внук, но ближе по крови, чем все остальные люди. Таувинам еще не пришло время уходить.
        Она заметила что-то во взгляде Шерон, улыбнулась не зло, устало.
        - А… Ты знаешь.
        - Я же тзамас, - спокойно ответила ей указывающая. - Вижу, что ты умираешь. Сил татуировок едва хватает, чтобы держать тебя здесь. Именно поэтому ты его и убила. Некромант в мече может не только усиливать тебя, но и… хм… прогонять смерть.
        Старуха зябко повела плечами:
        - Основную причину я назвала тебе ранее - он нужен мне для победы. Чтобы завершить давнюю историю. Поставить точку. Остальное лишь частности.
        Шерон вспомнила сон. Моратана. Убийство Мерк.
        - Ты признаешься хотя бы самой себе, что пытаешься сделать ключ? Открыть врата в мир трех солнц и двадцати лун, запертые со времен гибели Мальта. Это силился сделать Моратан, убив первую из нас. Но у него не получилось. А потом этим занимались и другие таувины. Из века в век. Именно по этой причине мы стали врагами друг другу, хотя раньше действовали сообща. Мы были едины. Семьей. Последователями Шестерых, а превратились… вот в это. Все таувины мечтали открыть дорогу туда, забывая лишь о том, что только у Мальта, как я полагаю, была сила обоих миров.
        - Ты в этом уверена?
        - Нет. Но иначе почему он мог, а вы все - нет? У тебя не выйдет, как и у других. Ты не уйдешь туда в телесной оболочке. Умрешь здесь. И довольно скоро.
        Старуха кивнула:
        - Но пытаться стоило. Увы, ключ не сработал. Как и прежде. Как и у всех. Но это частности, тзамас. Бегство - не главная задача. Я хочу обеспечить будущее для моего ордена. И мне повезло, что ты - это ты. Другая бы убила мальчика, чтобы навсегда лишить подобных себе угрозы. - И она повторила снова: - Вихрь не ошибся в тебе, носящая облик Арилы. Ладно. Заболталась я что-то. В лагере полно здоровых мужиков, которые постоянно хотят жрать, а я сегодня так добра, что готова накормить их рыбой. Хочешь помочь мне, дочь рыбака? Хм. Так я и думала.
        И она снова вошла в реку.
        Ловить рыбу.
        - Я не прощу, что ты его убила, - сказала ей Шерон в спину. - Мы не друзья. Помни это.
        - Не друзья, - ответила Нэ, не обернувшись. - Всего лишь временные союзники.
        - Не стоит, - сказал Виру Мильвио, когда они остановились за деревьями, недалеко от реки.
        - Ты ей настолько доверяешь? Шерон, - уточнил таувин, просто чувствуя, как накалена обстановка на берегу. Сверкни искра, и все загорится.
        - Им обеим. И каждой из них придется смириться с другой.
        Виру бы очень хотелось иметь уверенность волшебника. Он хорошо знал Нэ и видел, что та сдерживается и не «хватается за палку» с большим трудом. Впрочем, судя по всему, то же самое происходило и с Шерон.
        Но время шло, а ничего страшного не случалось. Накал страстей поутих, а разговор завершился. Указывающая, словно зная, где они находятся, направилась к соснам и, оказавшись рядом, взяла Мильвио за руку, улыбнувшись Виру.
        - Рада, что с тобой все в порядке. - А после обратилась к волшебнику: - Я кое-что видела. Пойдем. Расскажу.
        Они направились в сторону лагеря, а Вир вышел на берег, и Нэ, убирая очередную рыбу в мешок, пригласила:
        - Присоединяйся, Бычья голова.
        Он раздобыл палку, пусть та и была коротковата, быстро и ловко обработал мечом, сделав два «шипа», оставил оружие, разулся, закатал штаны, соорудил из рубашки «сумку» связав рукава, закрыв ворот, перекинул ее через плечо и вошел в теплую воду.
        Несколько ярдов песка, а после тонкая прослойка прохладного речного ила. Он отошел подальше от наставницы, к осоке - туда, где тоненькие, ярко-голубые стрекозы качались на острых широких зеленых стеблях, и замер, глядя в красноватую полупрозрачную воду.
        Было странно. Вот так. Здесь. Далеко от сожженного поля и запаха горелой травы, плоти. Словно закрылась какая-то дверь, отрезав то, что совсем недавно окружало его. Что он считал важным. Нескончаемым. Бесконечным. Всеобъемлющим. Что никогда, никогда не исчезнет. Останется рядом с ним навсегда.
        Но война мелькнула и… сгинула. Отступила. Осталась в десятках лиг позади и с каждым днем пути к западному побережью удалялась. Здесь, в подобных местах, в тихие часы ничто не напоминало о ней. Словно это был лишь сон.
        Но Вир знал, что сном все случившееся не являлось. Битва, кровь, гарь, теркой обдирающая горло. И смерти - тоже не сон. Те сотни… а может и тысячи, кого он убил. Те, кого он не знал. Даже не видел. Фигурки. Взлетевший и опавший крик.
        Звенел ли он у него в ушах сейчас? Нет.
        Война осталась за спиной, и Вир словно закрыл эту дверь.
        Темная спина прошла в воде, мимо правой ноги, он, занятый мыслями, промешкал, и рыба уплыла. В следующий раз ученик Нэ повел себя расторопнее и добыл первый трофей.
        Так они и охотились в течение часа, пока все время молчавшая старуха, несколько раз вытершая сухой лоб тыльной стороной ладони, не вышла из воды. Он последовал за ней.
        - Сколько у тебя?
        - Семь, - Вир заглянул в рубашку. - А у тебя?
        - Много, - Нэ отстегнула от пояса тяжелый мешок, бросила на горячий песок, затем развязала узел юбки, позволив подолу закрыть белые, исчерканные синими венами, удивительно мускулистые ноги. - Начинай чистить, Бычья голова. Пока не стухли.
        Он безропотно, признавая ее право командовать, словно и не было их расставания и бегства из Пубира, достал из ножен кинжал, вспорол брюхо первой рыбине.
        Нэ следила за ним из-под прикрытых век:
        - Ты хочешь спросить.
        - Да, - он не поднимал голову.
        - Ты слышал наш разговор с девчонкой.
        - Да. Она сказала, что ты умираешь. Это правда?
        - Тзамас никогда не шутят о смерти, Бычья голова. Это правда.
        Вир вздохнул, посмотрел на руки и нож, покрытые кровью и тусклыми серебристыми пластинками, ярко пахнущими рыбой:
        - Как быстро?
        - О. Не грусти по этому поводу. Такие старые ящерицы, как я, уходят долго и с неохотой. Год. А может быть десять лет. Хватит не только чтобы закончить то, что запланировал Вихрь со своим проклятущим дружком, но и научить тебя многому, что умею.
        - Он тебя удерживает? - Вир покосился на тяжелый двуручник, которым Нэ так ловко разваливала людей на две половинки на Четырех полях.
        - Помогает. Чуть.
        - Смерть этого человека. Она стоит того?
        - Жизни? Отчасти. Победы? Вполне. Сил Милосердия теперь хватит, чтобы выстоять против Вэйрэна. Я очень надеюсь на это. Осталось только придумать, как попасть в его проклятую башню без Тиона. Тебе не нравится.
        Она была внимательна.
        - Да, - признал Вир. - Это напоминает рабство. Все таувины так делали?
        - Не все. Но очень многие, если удавалось встретиться с тзамас и выиграть, а не оказаться разобранным на сотню полезных для некромантов кусков.
        - А мой меч?
        Сойка посмотрела на бывшее оружие Шрева, лежащее рядом с Милосердием.
        - Когда Тион забрал магию, все наши клинки погасли. Разом. Лишили нас силы, ибо те, кто находился в них, ушли навсегда. Я перестала касаться настоящей магии, но сохранила свои возможности таувина, когда остальные, те немногие, кто пережил войну Гнева, их растеряли.
        - Почему?
        - У меня был колокольчик. И я все-таки великая волшебница в первую очередь, а во вторую уже таувин. Я сохранила крохи, сберегла их в первые века. Прошла через огонь, старея, но сохраняя память, и медленно, допуская столько глупых ошибок, начала возрождать нас. Однако получилось лишь с тобой. И хорошо получилось, раз он принял тебя.
        - Мне же надо его тебе вернуть?
        - Пф-ф. Я ни разу не смогла раскрыть его в щит, тебе же он подчиняется так, что остается только завидовать. Оставь себе.
        Вир вновь взглянул на меч.
        - Почему же этот клинок, да и мой, уцелели, когда остальные превратились в железки?
        - Да все просто. Прежний владелец Милосердия умер в годы, когда шла Война Гнева, до того, как Тион совершил свой безумный поступок. Души тзамас в нем не было, так что он все удачно проспал и дождался меня. Что касается твоего - про него никто не знал. Скорее всего, он хранился в сокровищнице треттинских герцогов, а до них - у Единых королей. Возможно, с эпохи Юзель или Катрин. Уверена, должны быть и другие мечи того времени, но за жизнь я не смогла найти ни одного. То есть привозили мне много железок, но все они на момент финала войны Гнева содержали в себе душу тзамас.
        - А Фэнико?
        - К оружию, которое принадлежало раньше Тиону, я в жизни не прикоснусь добровольно. Он превратил его в веер и еще непонятно, что с ним сделал. Не желаю во время битвы оказаться с глупым лицом и лодочным веслом. Это шутка вполне в духе Рыжего.
        Вир улыбнулся, представляя подобную картину, и тут же спросил:
        - Выходит, в мой тоже можно вселить душу некроманта.
        Нэ тут же прищурилась:
        - Иди, убей девчонку и проверим. Шучу, - быстро произнесла она. - Ни к чему тебе это. К тому же, с ней подобное не пройдет. Браслет Мерк попросту не позволит провернуть такое. Так что забудь. Я, действительно, неудачно пошутила.
        - Ты меня давно знаешь, - ответил ей Вир. - Я никогда не поступлю так.
        Старуха кивнула. Без сожаления или разочарования. Просто принимая сказанное.
        - Вся наша сила от солнц первого мира асторэ, но, получая каплю тьмы, мы становимся еще сильнее. Раньше я никогда не думала об этом, пока была молода, но с годами, когда сидишь старой развалиной на балконе башни и слушаешь птицу в клетке, начинаешь считать, что все таувины прошлого зашли в тупик. Всего лишь капля тьмы, но она портит наши души. В нас появляется червоточина, въедается в сердце и это год от года, век от века, приводит не к благу, а к бедам. Возможно, ты тот, кто избежит такой участи, и те, кто пойдут после за тобой, также не окажутся запятнанными. Я бы очень хотела этого, Бычья голова. Хоть какого-то движения к лучшему.
        - Обещаю сделать все, что смогу.
        - Мне этого более, чем достаточно.
        Он промыл очищенную рыбу в воде, отложил в сторону, прямо на рубашку, все равно она уже вся провоняла, сказав:
        - Надеюсь, когда-нибудь мы все увидим мир, из которого ушли асторэ. Их солнца.
        - Может быть, так и будет. Но, если тебе хочется, одно из трех можешь повидать прямо сейчас, - и она указала на полуденный шар.
        - Но это же солнце нашего мира.
        - Конечно нашего. Но светит оно оттуда. Уж поверь.
        Он долго думал, принимая это вместе с летним теплом.
        - Почему асторэ покинули свой мир? Пришли сюда, к нам?
        - Потому что это был их мир. Полагаю, они не делили его на «свой» и… «чужой». Все принадлежало им. Ну, кроме той стороны, на которую не было доступа до появления Шестерых. Все, что ты видишь вокруг, было создано ими. Наш мир для них все равно, что стол для какого-нибудь мастерового. На нем можно было создавать, а летевшие на пол стружки оставались в мастерской и не пачкали настоящий дом. Я так думаю. Правда ли это? Да какая разница, Бычья голова? Столько эпох минуло. Они давно исчезли, а тот, что спит сейчас в фургоне, хоть и вызывает во мне злость, давно уже не из созданий, что сотворили нас. У него нет изначальной магии мира, которую потом забрали волшебники и потеряли, благодаря Тиону.
        - И не будет?
        - По счастью, теперь уже нет. Тион перерезал последнюю ниточку.
        - Жаль.
        - Жаль?! - вскинулась старуха. - Нет. Мне не жаль. Эти существа в войну Гнева обманули сами себя. Дали силы Рыжему, надеясь извести волшебников. Но когда волшебники исчезли, остались лишь жалкие выгоревшие огрызки без магии, нынешние асторэ лишились возможности получить то, что было их по праву. Некому было передать им истинное волшебство. Посмейся, Бычья голова. За все эпохи не нашлось ни одного великого волшебника, который захотел бы вернуть асторэ волшебство. Ни одного.
        - О чем ты?
        Нэ зачерпнула горсть песка:
        - Протяни руку. Ну?
        Он отложил кинжал, дал раскрытую ладонь, покрытую рыбьей слизью и кровью. Нэ высыпала на нее то, что держала в кулаке.
        - Вот так.
        Вир тупо уставился сперва на свою руку, затем на усмехающуюся Нэ. Не поверил.
        - Что? Ты серьезно?! Настолько просто?! Всего лишь отдать?
        - Ну, для великого волшебника просто. Да. Лишь отдать. Как я только что тебе. Скупое действие на три секунды. Но не отдал никто. Вдумайся в это. Сперва потому, что боялись их. Потом, с появлением Вэйрэна, не доверяли. Потом шла война на истребление. Кто же отдаст врагу самое совершенное оружие? Любой молокосос, пришедший в Талорис, первым делом узнавал об этом.
        - Потому что асторэ могли обмануть их?
        - Что? Нет. Потому что магию можно было отдать только добровольно. Все равно как один из артефактов Шестерых - шаутту. Сами демоны ни в жизнь не прикоснутся к тому же колокольчику, пока сам им не дашь. Что такое, Бычья голова? На тебе лица нет.
        - Значит, такова моя участь? Если бы не ты?
        Меч, темный широкий клинок, все еще был у нее перед глазами. А также лицо человека, которого она больше никогда не увидит.
        - Не встреть ты меня, не пройди мы путь вместе, вряд ли когда-нибудь твоя дорога пересеклась с Нэко.
        - Она искала тзамас.
        - Она искала асторэ. Но нашла некроманта. Лишь случай. Но в его смерти можешь винить меня. Я стал той тетивой, что отправила стрелу в полет, и она нашла цель.
        - Потому что рассказал о мече на Тропе Любви? Перестань. С таким же успехом я могу винить себя, что рассказала тебе.
        - Нет, - он посмотрел ей в глаза. - Я знал, кого она нашла. И, зная это, рассказал про меч. Понимал, к чему это приведет, и поступил… подло, некрасиво, жестоко. Любое из этих слов подойдет, пускай я и готов оправдаться войной.
        - Жертва одного ради многих?
        - Я не оправдываю себя такими высокими словами.
        - Ты отдал его, чтобы она не тронула меня. Потому что не справился бы с таувином подобной силы.
        - Да. Эта одна из причин, - признал он. - Хотя я очень сомневаюсь, что она пошла бы наперекор моей просьбе. Но основная: я видел, на что способен таувин с полноценным мечом. Она, тот молот, что выступит против силы Вэйрэна, если только мы сможем проникнуть в его башню. Если у Бланки получится отрыть брешь на ту сторону.
        - Я понимаю.
        Шерон, действительно, понимала. Что поставлено на карту. И сколько сейчас стоит жизнь. Любого из них. Ради того, что должно быть завершено. Будущего Найли. Других.
        Слишком мало. Но от этого не менее печально. Как и от знания, что готова платить цену. Порой просто неподъемную.
        - Я никогда не обманывал тебя, - сказал он ей. - Тебе известно больше, чем всем живущим сейчас. О том, что происходило в прошлом, о Тионе, его выборе и планах. О том, что я узнал на Талорисе. Но ты должна понять, сейчас мы встали на дорогу, с которой нет возвращения, и я хотел бы забрать свое обещание назад. О том, что ты пойдешь со мной на ту сторону. Мы не вернемся оттуда. Не желаю, чтобы ты осталась в том мире. У тебя есть еще дела здесь.
        - А у тебя? - тихо спросила она. - Свою историю ты так сильно хочешь завершить?
        - Ну. - Он улыбнулся и по-мальчишески встрепал свои непокорные волосы. - Согласись, это будет достойное завершение. О другом и мечтать нельзя.
        - Нет. - Резко ответила Шерон. - Я не позволю тебе бросить меня вот так просто. В мир смерти ты пойдешь только с некромантом. Никогда больше не говори со мной об этом. Пообещай, что твое слово не будет тобой нарушено.
        Мильвио склонил голову:
        - Обещаю, сиора.
        Глава восемнадцатая
        Новая надежда
        Когда огонь волшебника уничтожил их, эйвы потеряли надежду. Великий дуб, дотягивающийся до трех солнц, никогда больше не будет расти в этом мире.
        Но кроме эйвов об этом скорбели и другие…
        ВЭЙРЭН
        Ему снова снилось, что он Тион. Замер между небом и пропастью, балансируя на золотой нити. И стальной веер в его руке, легкий, словно пушинка, не дает рухнуть в ревущую бездну. Впереди, за золотым мостом, сияло синим светом одинокое окно в громаде зловещей башни…
        Тэо полагал, что это участь асторэ, веселая каверза судьбы, какой-то невероятный план Шестерых, смысл которого он не в силах познать. Это никак не могло быть совпадением - третий раз приходить в себя, вырываться из забвения, покидать мир, в котором шелестят дубовые ветви и вода льется в источник эйвов, оказываясь на корабле, идущем через море.
        Сперва дорога в Нимад, затем бегство из Карифа и вот снова он плывет… куда-то.
        С учетом того, что от моря до Четырех полей - сотни лиг, это означает, что прошло довольно много времени. Пружина вновь провалился в забытье, восстанавливая силы, и теперь мог только гадать, куда они едут, и кто эти «они». Что случилось после битвы?..
        Низкий потолок, запах смолы и дегтя, гнилых досок, слабой сырости, моря, соли, крыс, пряностей… Трюм, в котором перевозили товары из герцогства в герцогство. Конечно же, трюм.
        Темно, детали окружения вырисовываются из мрака едва различимо. Скорее угадываются, чем видятся.
        Кроме него, здесь находились и другие люди. Он слышал их храп и сонное дыхание.
        Акробат осторожно сел. Немного кружилась голова, ныли раны, в крови все еще тек яд шауттов. Он прекрасно помнил битву, помнил тени, и как они наносили ему ранения.
        Теней явилось слишком много, чтобы из того боя выйти не отравленным той стороной. Но этот яд теперь ощущался иначе. Куда слабее. Он ныл в костях, чуть туманил зрение, но сильной боли больше не было. Тэо, словно мутский мангуст, несколько раз укушенный каменными змейками, переносил отраву демонов куда лучше, чем прежде.
        А, может, ему легче потому, что во рту ощущался знакомый вкус отвара из цветов Талориса.
        Ни пить, ни есть не хотелось, а вот проветрить голову - очень даже. По скрипучему наклонному трапу он вылез на палубу, перевернув на пути чью-то металлическую кружку, и та загремела по доскам. Кто-то сонно бросил ругательство, другой голос попросил заткнуться.
        Оказавшись наверху, Тэо столкнулся с высоченной, нескладной старухой. Она покосилась на него, загораживая дорогу, а затем сделала шаг в сторону, пропуская, возвышаясь над не самым низким Тэо, словно какой-то дом.
        - Спасибо, - поблагодарил он ее.
        Пассажирка помедлила, задумчиво провела рукой по короткому ежику седых волос и, наконец, кивнула. Едва заметно, словно сомневаясь в правильности того, что она делает.
        Светало. Все было бледно-серым, тусклым, до удивления холодным для лета. Чуть-чуть штормило. Корабль зарывался носом в раздраженные беспокойные волны, убегая от настигающей его непогоды.
        - Уже осень?
        - Месяц Дракона переваливает за середину прямо сейчас, - ответила та и ушла в трюм, сильно согнувшись, чтобы не задеть головой низкий потолок.
        Середина Дракона? Выходит, с момента битвы прошло больше шести недель. Долгий срок. Он провалялся все это время, и сейчас хотел только одного - узнать, чем все закончилось, живы ли друзья…
        На палубе несли вахту семеро моряков, следивших за парусом. И еще один - судя по одежде и бороде, дагеварец - стоял у штурвала.
        - Капитан? - обратился Тэо к нему.
        Тот глянул с интересом:
        - Да. Гутер ис Тах, капитан «Даров ветра».
        - Куда мы идем, добрый капитан? И откуда?
        - В Вестер. От устья Ситы. Во всяком случае, твои друзья наняли меня там. Силен ты спать. В команде решили, что уже не проснешься.
        - Друзья… Много их?
        - Весь отряд. Девятнадцать человек, если без тебя. С тобой все двадцать. Там, за тюками, у правого борта, парень из Пубира. Я как-то уже катал его по морю. Поговори с ним. Ветер крепчает…
        И он, забыв о Тэо, гаркнул матросам, чтобы собирали один из парусов. Акробат же направился в сторону носа и увидел сидящего на палубе Вира, который встречал хмурое солнце в это ненастное утро. Он был без рубахи, не обращая внимания на холодный крепкий ветер и то ли дело долетающие брызги.
        Таувин поднял ладонь, приветствуя Пружину. Тэо бросил быстрый взгляд на его спину, на яркие пятнышки многочисленных татуировок. Оценил безмятежное выражение юного лица.
        И тревога начала отступать.
        Вместе они следили, как зарождается день, как вот-вот пойдет дождь и как белые барашки появляются в острых гребнях высоких волн. Корабль на них то и дело норовисто подпрыгивал, затем ухал носом вниз, поднимая облако брызг.
        - Победа за нами?
        - Мильвио считает, что нет. Нэ считает, что да. Гвардейцы Шерон спорят друг с другом, когда им надоедают вино и качка.
        - А что думаешь ты?
        - Хм… Думаю, мы не проиграли. Уже много, учитывая, кто против нас выступал и сколько их было. Я видел, что сделал ты. Спас Дэйта и всех его людей.
        Да. На том участке шаутты дрались особенно отчаянно. Большинство ран ему нанесли там.
        - Он здесь?
        - Нет. Остался с армией.
        Тэо вспомнил рубиновый луч, рассекающий поле:
        - Я тоже видел, что сделал ты.
        - Да уж, - Вир без всякого энтузиазма провел рукой по влажным волосам. - Не особый повод гордиться, если честно. Отправить к праотцам разом столько народу.
        - Я представляю, насколько это тяготит. И сочувствую тебе.
        Тот внимательно посмотрел на Тэо, понял, что говорит акробат искренне, и чуть склонил голову, принимая его слова.
        - Нэ утверждает, что я не должен думать о мелочах. Ибо они изъедают сердце. Но это не мелочи.
        - Нэ?
        - Ты видел ее несколько минут назад.
        - Погоди, - акробат только теперь понял и обернулся, ища взглядом темный квадрат люка, ведущего в трюм. - Эта старуха? Она… Нэко?!
        - Ну, вроде того.
        - То-то она не выглядела очень дружелюбной.
        - Ты асторэ. А она слишком стара, чтобы меняться. Так что просто не обращай внимания. Нэ не самый плохой человек.
        - Стоит поблагодарить Шестерых, что твоя учительница столь добра и не стала кидаться на меня, как ты во время нашего знакомства.
        Вир негромко фыркнул:
        - Стоит поблагодарить Шестерых, что рядом нет Лавиани. Полагаю, они не нашли бы общий язык друг с другом. А я вряд ли бы смог перенести их обеих одновременно. Не сейчас.
        - Твои светлячки…
        - Угу. Их снова прибавилось.
        - Некоторые больше не шевелятся и не светятся. Те, через которых проходят два шрама. Что это?
        Две узкие розовые полосы пересекли несколько татуировок на правой лопатке, и картинки там поблекли и даже немного расплылись.
        - Нэ говорит, это плата, которую с меня взял артефакт. Я не Мальт, и каждый раз, когда получается луч, он выжигает не только врагов, но и мои татуировки. Мол, я должен забыть о подобном свойстве оружия, иначе потеряю все, чего достиг. Как будто я жажду использовать его. Просто иногда не бывает выбора.
        - Полагаю, каждый из нас это понимает. Вот почему ты расстроен?
        - Что? Нет. Я буду счастлив, если мне никогда больше не придется обращать его в щит. Для печали у меня есть причина. Я свалял большого дурака совсем недавно и хочу попросить у тебя прощения.
        Тэо непонимающе нахмурился.
        - Твоя лютня, как бы сказать… утрачена. Ты доверил мне ее хранить, а я не справился.
        Акробат и не вспоминал об инструменте с момента Рионы. Лютня Веллины. Что же. Было немного жаль, что ни один музыкант больше на ней не сыграл. Но в столь суровые времена это была небольшая потеря.
        Он не изменил своего мнения даже после того, как Вир рассказал ему о том, что отдал лютню шаутту, и об увиденном указывающей в одном из снов:
        - Если Шерон права, и это артефакт Шестерых, который мог сдерживать Облако, то теперь толку от него никакого. Бланка вполне справилась без его помощи.
        - А если это было оружие против любой тьмы? Против Вэйрэна?
        - Не сожалей. Подумай о том, что не каждому артефакт дается в руки и работает так, как было задумано Мерк. Твой колокольчик тому примером. Или браслет Шерон. Для нас он бесполезен, а шаутты им точно не воспользуются. Иначе и их он заключит в узилище.
        - Ты в этом так уверен?
        - Нет. Но всё равно не жалей.
        Вир усмехнулся с сомнением:
        - Я в какой-то момент внезапно стал понимать, что приходится жалеть о массе вещей, и эти вещи вовсе не пустяки, они важны. Раньше я был куда беззаботнее. А теперь приходится думать о последствиях - о том, что будет дальше. И о других.
        Тэо прекрасно понял, о ком говорит пубирец.
        - С ней все будет в порядке. Она не одна, а с Лавиани и дэво. Они сделают все, чтобы защитить ее.
        - Спасибо, друг. Но я прекрасно знаю, что есть силы, с которыми сложно справиться даже нам с тобой. Если только демоны прознают, кто она, чего мы хотим… Да и не только демоны. Дорога на север долгая, всякое может произойти. Ей следовало взять меня с собой.
        Тут Тэо ничего не стал говорить. Об уходе Лавиани и Бланки он узнал от Мильвио. И полагал, что госпожа Эрбет не так просто отправилась в путь без Вира.
        - Возможно, мы нагоним их в дороге.
        - Да. Надежда - это то, что подгоняет меня. Будь у меня возможность, я бы дул в паруса, чтобы корабль плыл еще быстрее. Мы потеряли много времени, прежде чем нашли его. Все побережье опустело. Повезло, что Мильвио смог договориться с капитаном.
        - Ну, значит остается довериться Шестерым. С учетом того, что одна из них точно на нашей стороне.
        Тэо любил представления. Не только выступать, но и смотреть, как это делают другие. Разумеется, если артист обладает мастерством, способен «держать» публику и умеет то, чего не умеет Пружина.
        Здесь, в часе ходьбы от побережья, где раньше срока их высадил корабль по просьбе Мильвио, представление разворачивалось невероятно захватывающее.
        Трое оставшихся на «сцене» «артистов» умели многое. Двое кружили вокруг третьего, то сближаясь, то вновь отдаляясь с практичной осторожностью людей, понимающих последствия возможной ошибки.
        Было бы странно, если бы не понимали. Серро, выбывший из боя, держался за живот и не мог ругаться, пытаясь заново научиться дышать. Лейтенант де Ремиджио бранился за себя и за своего солдата, морщась, пока Шерон ощупывала его лицо, убирая быстро разрастающийся отек, уже закрывший правый глаз.
        Мильвио и Вир, вооруженные мечами, противостояли высокой старухе, в руке у которой была лишь короткая толстая палка. Они, точно волки, внезапно встретившиеся с опасным хищником, не спешили, пытаясь найти брешь в обороне. Хотя обороны, на взгляд Тэо, и не было. Нэко стояла прямая и высокая, а палка в ее расслабленной руке смотрела вниз.
        Остальные гвардейцы из отряда следили за происходящим, едва ли не затаив дыхание. Как прошептал кто-то из них, не каждый день на их глазах сражаются целых два таувина.
        Пожалуй, лишь Шерон не была заворожена зрелищем. Сперва занятая своим лейтенантом, а после и вовсе отвернувшаяся. Туда, где лежал огромный меч Нэко. Ее он интересовал куда больше, чем тренировочный поединок. На схватку, а, точнее, на Нэко она бросила лишь единственный взгляд, и акробат, к удивлению своему, прочел в нем холодную ненависть.
        Битва на Четырех полях не прошла для указывающей даром. Ее волосы, теперь полностью белые, делали ее старше, и Тэо с трудом вспоминал, какие они были в день, когда он вместе с Лавиани встретил Шерон недалеко от Нимада. Вир поделился с ней своей кровью, капнув на костяные кубики, что вернуло глазам тзамас серый, привычный цвет. Цвет глубокой печали.
        Подчиняясь наитию, акробат подошел к ней:
        - Все хорошо? Ну, насколько это возможно в нынешних обстоятельствах.
        Она улыбнулась ему с ноткой неуверенности, подняв лицо вверх, чтобы видеть его:
        - Меня пугает то, что ждет впереди. Шестеро отсыпали нам много удачи, но сколь долго она будет продолжаться? Мы прошли вместе такой долгий, тяжелый путь: и с тобой, и с Мильвио, с Лавиани, и с Бланкой. Вы - моя семья, и я не хочу терять никого из вас. Я чувствую, впереди нас ждут лишь смерти.
        Он положил руку ей на плечо:
        - Я… не хотел говорить об этом, но мне известно, что вы собираетесь сделать. Бланка сказала, статуэтку на ту сторону должен отнести Войс. А, значит, ты пойдешь с ним. Не можешь не пойти. Не хочу этого для вас.
        Она обняла его на мгновение:
        - Иногда мир живет вопреки нашим желаниям, Тэо Пружина. Иногда надо ставить точки, завершать истории. Не оборачиваться. Чтобы другие смогли создавать новые легенды и мифы. Я очень любила читать в Нимаде, и сказки времен прошлой эпохи очаровывали меня. Я забывала о штормах, холоде, заблудившихся и смерти мужа. Но теперь, если все получится, мне самой придется стать частью долгой, темной, но в то же время прекрасной сказки. Чтобы у тех, кто уцелеет и родится, был шанс ее прочитать. Потому что если мы не станем делать то, что должны… - Шерон небрежно пожала плечами. - Каждый, кто носит в Нимаде алый плащ, знает о том, как опасна ночь. В том числе и для нас. Когда мы выходим из дома и идем уничтожать заблудившихся, то помним, что можем не вернуться из места с синими фонарями. Наша работа защищать людей, так что у меня нет сомнений. Не это ли благо - умереть, чтобы спасти многих?
        - Будь здесь Лавиани, она обязательно бы сказала, что лучше не умирать, раз уж взялся спасать кого-то.
        Взгляд серых глаз стал серьезен:
        - Девочка в Нимаде… - она запнулась. - Когда она вырастет… расскажи ей.
        - Да.
        - Спасибо.
        Она быстро моргнула, вновь стала смотреть на меч, и Тэо отвернулся к поединку.
        Вир с Мильвио решили взять Нэко в клещи, атаковав одновременно. Палка исчезла, растворившись в воздухе, превратившись в размытую полосу. Врезалась в вовремя подставленный щит, вывернулась, ударила за спину, сбив рубящий удар Фэнико.
        Нэко сделала скупой шаг влево. Такой жалкий и слабый, небрежный, но Вир пролетел мимо. Он развернулся на пятках, вскидывая щит, когда палка устремилась ему в лицо, тут же понял, что это обманный финт и разорвал дистанцию кувырком.
        Нэко вновь отбила атаку Мильвио. Резко присев, из какой-то тягучей стойки едва не дотянулась до выставленной вперед голени треттинца. Выпрямилась, шагнула, меняя положение и вставая так, чтобы теперь видеть двоих, выбравшись из устроенной ими ловушки.
        Она даже не запыхалась. Дышала ровно, а ее бесцветные глаза смотрели жестко, колюче. Так, что каждый из них сознавал, зазевается - и получит палкой без всякой жалости.
        - Шерон, тебе больше не снятся сны? - спросил акробат.
        У него создалось впечатление, что указывающая разговаривала с мечом Нэко, хотя не было слышно ни слова. Ну… или пыталась поговорить.
        - Нет. В мире ходит легенда, что Шестеро отказались от истинного волшебства, отдали его своим ученикам и ушли. Теперь я знаю про мир солнц и лун, но, кажется, ни один из них не смог его достичь. Мали осталась на той стороне с асторэ. Мальт и Миерон скорее всего погибли, сражаясь с Вэйрэном. Между остальными произошел раскол. Мерк и Моратан заплатили за это своими жизнями… Не знаю, что случилось с Милтом. Полагаю, он умер, как и Мири. В свое время. И великие волшебники остались без присмотра. В мире, который был для них нов точно также, как и для тех, кто пережил Катаклизм.
        - Но Мири возродилась. Она не уходила на ту сторону. Ведь так?
        - С той стороны нет возврата. Полагаю, она была пряхой, как рассказывал нам Мильвио. Она вплела свою силу, свою душу, в ткань мира, спряталась среди нитей, уснула на тысячелетия, ожидая, когда то, что видела, сбудется. Может, Лавиани права? И Нэко тоже? Не так уж и важно, что было в прошлом. Это никак нельзя изменить. Но мне иногда очень хочется узнать, с чего все началось. Почему предали твой народ. Если все асторэ были такими, как ты, то, возможно, мы более недостойное племя.
        …Вир провел чудесную серию атак, столь опасную, что Нэко пришлось двигаться не так небрежно, как прежде, чтобы острие его меча не распороло ей одежду. Затем настала ее очередь напасть.
        Нэко чуть отклонилась назад, пропуская прошелестевший Фэнико, словно по барабану выбила бодрую дробь по щиту и… случилось что-то. Тэо не разглядел. Один из гвардейцев восхищенно выругался, а Вир, выгнувшись дугой, зашипел от боли, когда палка стеганула его по спине.
        - Свободен, Бычья голова, - сказала ему напоследок старуха, вставая лицом к лицу с Мильвио.
        И Тэо спросил у Шерон:
        - Сможем ли мы свободно проникнуть в Горное герцогство? Дорога в Шаруд охраняется. Нас обязательно остановят. Что тогда будет?
        - Мы назовемся теми, кто верят в Вэйрэна, таких много - они приходят из разных герцогств. Так говорят соглядатаи Анселмо. Не думаю, что нам станут чинить препятствия. А дальше все зависит от Бланки.
        - Что она сделает?
        - Никто из нас не знает. Да и она, полагаю, тоже. Выясним все, когда приедем.
        На ветку рядом сел скворец, с любопытством посмотрел на Шерон. Она увидела, что его лапки обожжены. Старые, уже зажившие ожоги, словно птаха прыгала по углям. Было в этой птице нечто странное, так что указывающая «потянулась» к ней, пытаясь разобраться, что же она видит?
        Вне всякого сомнения, это была птица Нэко. Ту постоянно окружали разные пернатые, то и дело прилетавшие и снова улетавшие. Маленькие гонцы и носители новостей, которые общались лишь с таувином, а та, когда считала нужным, делилась полученными сведениями с остальными.
        Скворец распушил перышки на груди, очень довольный, что его заметили. Шерон смотрела на него с большим сомнением. Что-то с птицей было не так, но она не смогла бы поручиться, что ее смущало. Кроме старых увечий - птица как птица.
        Он сорвался с ветки в низкий полет и пролетел между Нэко и Мильвио, вновь собиравшимися сойтись, чтобы уже окончательно решить, кто победитель в этом бою.
        Меч опустился, и палка остановилась лишь благодаря мастерству старухи, в последний миг, едва не сломав Мильвио ключицу.
        - Что с тобой?! - с досадой спросила она.
        - Чуть не убил птаху.
        - Ты проиграл.
        - Полностью признаю это.
        Нэ с раздражением подвигала челюстью:
        - Ты набрался от Рыжего его дурных привычек. Он вечно все портил в самый неподходящий момент. А теперь и ты начал. Всё?
        - Пожалуй.
        Она вздохнула, словно делая одолжение:
        - Ну, как хочешь. Тебя-то мне учить нечему. Бычья голова, в круг. Это не все твои синяки на сегодня. Сиоры? Желающие?
        Серро, уже отдышавшийся, радостно осклабился, не желая сдаваться. На взгляд Тэо, бесполезная трата сил.
        - Подготовила? - Мильвио подошел к ним, и Шерон коротко кивнула. - Пройдемся, сиор.
        Указывающая протянула треттинцу блеклый вещевой мешок. Сквозь ткань проступали грани не то какой-то объемной коробки, не то книги. Тот закинул его на плечо и, подхватив короткую лопатку, порядком изъеденную рыжими пятнышками ржавчины, пошел первым.
        Пружина не стал спрашивать, что эти двое задумали. Просто последовал за ними через широкую поляну, в сторону густой платановой рощи, росшей в трехстах ярдах впереди.
        - Мы сейчас в Фихшейзе, - сказал Мильвио. - Вестер южнее, чуть меньше чем в десяти лигах. Ближайший городок - Апзу. Если идти пешком от него, то мимо кладбища и на юго-запад по дороге через поля, к реке Ро.
        - Интересно.
        - Повтори, пожалуйста.
        Тэо повторил, как просил треттинец.
        - Река Ро не широкая, но в этом месте она сужается еще сильнее и проходит через три порога. Возможно, местные дали им какие-то названия, но нынешних я не знаю. В прошлом пороги - древние мосты, сейчас обрушенные. Вода давно их сгладила, впитала в себя, сделала частью русла. Но они не исчезли за четыре века и, думаю, останутся здесь надолго. Нам нужен третий порог. Повтори, пожалуйста. Так лучше запоминается.
        Они вошли в рощу, и Тэо услышал слабый шум реки за деревьями. Идти пришлось минут десять, троп здесь не было, а свет, проникающий сквозь густую листву, казался светло-изумрудным, рассеянным.
        Они вышли к порогу - длинному, ярдов пятнадцать. Он был каменистый, непрерывный, и темно-коричневая вода переваливалась через него, падая вниз: не высоко, не больше ярда - шумя и пенясь.
        Мильвио вошел в воду выше порога и начал переходить реку, осторожно переставляя ноги, чтобы его не сбило течение, одной рукой поддерживая Шерон. Тэо не стал разуваться, пошел следом, чувствуя подошвами ровную каменистую поверхность под ногами. Студеный холод лизал лодыжки, а после поднялся до колен.
        На противоположном берегу они вновь вошли в лес, и вскоре акробат увидел просвет между деревьями.
        Поляна, почти идеально-круглая, сильно заросла цветущим цикорием - куда ни кинь взгляд, везде бледно-голубые цветочки. Мильвио развязал тесемки мешка, достал тяжелую шкатулку, украшенную слоновой костью и золотыми узорами в виде виноградных лоз, передал ее Шерон.
        - От герцога Карифа, - сказала Тэо указывающая. - Плата за нашу, скажем так, возобновившуюся дружбу. Это принадлежит тебе.
        Тот, мало что понимая, взял шкатулку, сдвинул золотой крючок запора и, подняв крышку, увидел на темно-синем бархате желудь. Потемневший от времени и странного размера - почти с кулак акробата.
        Пружина произнес:
        - Как вы уже, наверное, поняли, мне требуется объяснение.
        - Асторэ лишены возможности читать. Их магия большей частью утрачена. То, чему ты учился в Туманном лесу, это знания многих поколений твоего племени. Но до всего этого, до Вэйрэна, на материке росли дубы.
        - Да. Это была наша библиотека. И теперь ее нет.
        - Верно. И я исправляю ошибку, которую совершила по незнанию, уничтожив город эйвов своей тьмой, - Шерон улыбалась. - Это желудь Дхалле тау-та энмэ на мидратэ. Величайшего дуба. Подпирающего небо. Считается, что он был уничтожен шауттами. Но браслет сказал, что это сделал Моратан. Один из Шестерых, чтобы вы потеряли память.
        Тэо смотрел только на желудь.
        - Я хочу, чтобы у тебя… у мира была надежда. Чтобы ваш лес был возрожден. Когда-нибудь он вырастет здесь и под его корнями возникнет купель, что свяжет вас со знаниями, которые вы сможете «прочитать». Они не будут потеряны. У тебя в руках память о прошлом. То, что хранит ее.
        - Сам. Своими руками, - Мильвио протянул Тэо лопату. - Рой глубоко. И еще глубже.
        Когда все было сделано, солнце проползло довольно далеко и миновало зенит.
        - Сколько веков ждать? - спросил Пружина, стоя над местом, где теперь находился желудь. Шерон принесла воды из реки, наполнив флягу, полила землю.
        - Так ли это важно, сиор? Время иногда бежит быстро, иногда ползет странно медленно, - произнес Мильвио. - Просто однажды здесь вырастет дубовая роща. Она превратится в лес, который протянется на запад, до моря. И на восток… как можно дальше. Эти дубы не возьмет ни один топор или пила. Они не пасуют перед простым пламенем, а гратанэхи, что создаст лес, станут надежной защитой. Рано или поздно о нем прознают эйвы и, возможно, создадут здесь город, чтобы встречать новых асторэ и провожать их к купели знаний.
        - Но ждать все же придется какое-то время.
        Мильвио рассмеялся:
        - Иногда, ради одной единственной цели приходится ждать тысячелетие. Даже если ты не асторэ, а существо очень маленькое, и эта тысяча лет для тебя все равно, что сто тысяч. Помнишь, ты спросила у меня про Тиона? - обратился он к Шерон. - О том, что у всех волшебников были разные способности. И если я дружил с ветром, то что мог мой лучший друг?
        - Да. Давно. Еще в Эльвате. Ты тогда ответил, что время не пришло, но ты обязательно расскажешь.
        У него была светлая улыбка, глаза смеялись. Треттинец вытянул руку и на нее с веселым щебетом приземлился скворец с обожженными лапками. Посмотрел на Шерон и Тэо, наклонив голову. Сперва одним глазом, затем другим.
        - Это твоя птица? Не Нэ?
        - Полагаю, ее с чистой совестью можно назвать птицей Тиона. Он нашел ее на Талорисе, за несколько часов до того, как случился Катаклизм.
        Им понадобилось какое-то количество долгих мгновений, чтобы осознать услышанное.
        - Ты хочешь сказать, что он прожил все эти века? Маленький скворец?! - Тэо не скрывал изумления.
        - У Тиона был дар жизни. Самый редкий из всех даров волшебников. Единственный. Ибо он величайший во всех поколениях и способен был вернуть живых существ с той стороны.
        Шерон потрясенно молчала. Она хмурилась. Пытаясь поверить и не желая верить. Правило, которое она давно усвоила, гласило: «с той стороны никто не возвращается, и никого нельзя вернуть».
        И Мильвио, легко разгадав о чем она думает, пояснил:
        - Если точнее, и с точки зрения магии, Тион умел… остановить уход на ту сторону. Поймать за край уже порванную нить жизни - и притянуть ее обратно. До того, как она окажется на той стороне. У самого края бездны… А также мог дать тем, кто должен умереть, очень много сил, чтобы жить. Отдав часть своих жизненных сил, даровать им очень долгое существование.
        - Как тебе… - прошептала Шерон.
        - Верно. Именно потому я все еще здесь. И он. Мертвый скворец, который когда-то был поднят с земли и брошен в небо. Какое-то время мой друг считал, что миру требуются изменения. Чтобы тот жил. Дышал. Не слушал волшебников. Что ему не нужна магия. Позже он понял свою ошибку, видя, что становится с асторэ, как те превращаются в пустых. Он не успел совершить задуманное, ибо никого из твоего племени не осталось, но сохранил немного, если появится кто-то, вроде тебя. Если сложится то, что сказал ему первый жрец Храма. Задача маленькой птички выполнена. Ты ждал довольно долго, мой друг. Пора.
        Скворец задорно чирикнул, упал с руки Мильвио, ударившись об землю, там, где был посажен желудь, разлетелся сотней пестрых перышек, вспыхнувших золотым солнечным светом.
        И спустя миг после вскрика Шерон, из почвы появился тонкий, бледно-зеленый, неуверенно выпустивший два дубовых листочка, росток.
        Глава девятнадцать
        Живущая в нитях
        Иногда мы просто не понимаем масштаб происходящего.
        Все, что совершается вокруг нас. Все, что задумали Шестеро.
        Мы считаем, они были людьми. Но правда в том, что они выше нас. Ибо мыслят иными категориями и иными масштабами. От этого мне очень спокойно.
        И страшно.
        ЛЕКЦИЯ В КАРЕНСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ.
        В Храме, теперь принадлежащем Вэйрэну, ничто не напоминало о Шестерых. Статуи вынесены на улицу и давно разбиты молотами. На их постаменты водрузили новые: герцога да Монтага, Рукавичку и самого великого асторэ, легендарного Темного наездника, рыцаря в шипастых доспехах. Разноцветные витражи, заказанные во Вьено прадедом нынешнего владетеля, повествующие о деяниях Шестерых расколоты, заменены черно-белыми. Со знаком водоворота.
        В чашах и жаровнях горит синий огонь. На сотнях свечей во время еженощных молитв пляшет синее пламя. Да и на многих улицах ночного Шаруда поселился этот благословенный цвет. Он горит в домах, горит в герцогском замке и в башнях, что теперь высятся над столицей.
        Шаутты. Лавиани не сомневалась в этом. Но ей было плевать на всех затаившихся в городе демонов. Впервые плевать.
        Потому что наконец-то случилось то, чего она так долго ждала. О чем мечтала. И не верила, что это вообще возможно.
        Она познала, что такое любовь Вэйрэна.
        Та пришла и объяла Лавиани. Растопила ее закостеневшую душу. И увлекла в весенний танец радости. Подарив то, о чем сойка совсем не знала - бесконечное спокойствие. Веру в будущее. Счастье.
        Она поняла, наконец-то поняла, как долго жила в пустоте. Как долго шла к своей цели, совершая гадкие поступки и даже не понимая того, сколь жалкая у нее была жизнь.
        Без всякого смысла. Устремлений. Служения. Надежды. Блуждая в потемках, далеко от истины, веры, правды, она сопротивлялась тому, что мог предложить ей асторэ, веря ложным убеждениям, которыми Шестеро заразили человечество.
        Но теперь Лавиани прозрела. Пробудилась. Отринула бессмысленное прошлое, в котором она блуждала в потемках, лишь препятствуя этой любви. К любому из живущих, кто готов принять Вэйрэна в свое сердце и нашить на рукав водоворот.
        У Лавиани такая нашивка была уже давно. Она появилась через несколько дней после того, как сойка прибыла в Шаруд и самый первый раз вошла в храм Вэйрэна, не скрывая своего скептического отношения ко всему происходящему.
        Но асторэ нашел ключ к ее сердцу и приобрел, пожалуй, одного из самых ярых сторонников. Из тех, кто пойдет следом за ним даже на ту сторону. Будет сражаться за него.
        Но она была женщиной, а Вэйрэн не считал правильным просить с них плату кровью. Мечом. Сражением. Все, кто мог, ушли на юг, биться с заблудшими в вере, обманутыми Шестерыми. Мужчины дрались где-то далеко. И сюда, в горную долину, новости о том, что происходило возле Лентра, приходили с запозданием.
        Говорили разное. О победе. И поражении. О том, что это испытание всех детей человеческих, ибо Вэйрэн проверяет их. Даже потерями.
        Она не прислушивалась. Лавиани просто верила. И шла по его пути, исполняя то, что ей поручили в храме его.
        Сойка мыла полы. Порой радостно плача (о, она так давно не плакала, что забыла, каково это!), что он доверился ей. Обратил на нее внимание, пускай и через своих слуг. Дал цель. Маленькое, скромное, ничтожное дело.
        Вода в ведре была ледяной, пальцы сводило, когда она выжимала тряпку, а после, согнувшись, на карачках, остервенело, очень старательно, поминая его в разуме и сердце, терла большие квадратные плиты, чтобы на них не было и капли грязи. Чтобы те, кто придет сюда утром, вошли в его чистый дом и были восхищены.
        Вместе с сойкой трудились еще несколько женщин из тех, кого отметили и допустили жрецы. Чтобы попасть сюда, Лавиани работала на износ, как проклятая, доказывая, что ее вера сильна и она готова к служению. Бесконечные полы. Залы. Уборка. Таскание воды. Хвороста. Чистка очагов. Кухня. Она делала все, что от нее требовали, никогда не роптала и мечтала лишь о том, чтобы Вэйрэн и дальше одаривал благостью ее жизнь.
        Чтобы наконец-то он вернулся из тюрьмы, куда изгнали его лживые Шестеро, и установил свой порядок. Помог его светлости Эрего да Монтагу править и привести мир к свету, как того хотели асторэ.
        К утру, обычно к утру, когда зал храма был оттерт до блеска, убиравшимся везло присутствовать на самой первой, как правило закрытой для прихожан молитве.
        Лавиани сияла от счастья. И снова плакала, видя чудо пламени, как оно лижет, но не обжигает возложенные на него цветы, в память о погибшей герцогине да Монтаг.
        Только-только наступила ночь. Холодный осенний дождь шел с обеда, скрыв в пелене могучие пики, но их холодное дыхание стекало на Шаруд со всех сторон, проникало под одежду, шерстяную юбку, теплый свитер, войлочную накидку. Поговаривали, что зима, до которой еще полтора месяца, выйдет суровой. Перевалы опять завалит снегом, а лавины не дадут торговцам из северных регионов приезжать до самой весны.
        - Лани, - позвали ее.
        Лани. Теперь ее звали так. Она себя так назвала, в знак своего перерождения. Старое имя - это прошлое. Его стоило оставить позади, вместе со всем тем, что случилось. Вместе с людьми, которые были рядом и оказались обузой. Шелухой. Помехой на ее пути к Вэйрэну. Она оставила их без всякой жалости и сожаления, как и имя «Лавиани», которое когда-то дала ей мать на Летосе. Все это теперь не имело для нее никакого смысла.
        Бывшая сойка подняла глаза от тряпки и натертого до блеска пола, выпрямилась с некоторым трудом из-за затекшей спины. Над ней стоял господин Тазбэ, старший распределитель работ среди верующих, пришедших работать в Храм по зову сердца.
        - Да?
        - Надо накормить гарнизон Требухи. Тебя там будут рады увидеть.
        - Хорошо. Но я не закончила.
        - Оставь, - Тазбэ был неплохим человеком. Жалостливым и достойным. А еще он верил также горячо, как Лавиани, и та нет-нет да улыбалась на его веселые, добрые шутки. - Машни справится.
        Она безропотно набросила толстый капюшон накидки на седые растрепанные волосы и, сутулясь, прошла через весь храмовый зал, выйдя на улицу.
        Холод тут же пробрал ее до костей, несмотря на теплую одежду. К мраморным ступеням липли желтые листья, камень влажно блестел от дождя, отражая синие блики.
        Сойка, ежась и кляня про себя дождь, топталась у основания храма. Скорее бы уже непогода кончилась, и вновь наступили ясные дни.
        Она любовалась видом, открывающимся отсюда. На дома, бесконечные улицы, тянущиеся к свирепой горной реке, скачущей от водопада. На замок герцога, расположенный высоко-высоко над столицей. И, конечно же, на две грандиозные черные башни, довлеющие над всей долиной.
        Два черных великана, сотканных словно бы из ночи, усыпанных острыми гранями-лезвиями. Будущий дом Вэйрэна. Самое прекрасное, что когда-либо существовало в этом мире. Их огромные тени широкими полосами ложились на город, скрывая под собой целые кварталы, переползая с улицы на улицу, пока за горами не исчезало солнце.
        Башни Калав-им-тарк вновь высились над Шарудом, как в прежние времена. Та, что стояла справа от водопада, полностью построена. Левая же - пока не имела шпиля и на фоне сестры казалась заброшенной.
        Так и было. Стройку остановили еще в середине лета, да так и не начали снова.
        В правой, на вершине, там, куда добраться могли лишь орлы, играющие с послеобеденным сильным ветром, всегда горели огни. Там жила сама Рукавичка. Та, о которой Лавиани столько слышала, но так и не смогла увидеть. Асторэ и воспитательница его светлости, отправившаяся с ним на юг, а неделю назад вернувшаяся с ним же обратно, вела жизнь затворницы. Хотя говорили, что раньше она довольно часто приходила в храм. Лавиани очень хотела бы встретиться с ней, прикоснуться к ее платью, попросить о благословении. Она упорно работала и верила, что рано или поздно ее вера будет вознаграждена. Вэйрэн всегда отмечает каждого, кто идет за ним.
        Это неоспоримый факт.
        Запряженная двумя лошадьми, подъехала повозка, и Лавиани поблагодарила асторэ про себя за то, что колымага со скрипучими колесами была с крышей.
        До Требухи путь не близкий, аккурат через весь город, да еще и в гору. Точно промокнешь. На вожжах сидел Тазбэ, внутри, среди больших кувшинов и порядком горячих кастрюль примостились Варла и Рхона. Женщины, тоже приходящие к Храму - помогать всем, чем только можно.
        Варла была из Дагевара. Рхона из Горного герцогства, восточных кантонов, сейчас все еще оказывающих сопротивление истинному герцогу, называя его самозванцем. Лавиани не вдавалась в подробности. Ее не волновало, что происходит вокруг, ибо она знала, что Эрего да Монтаг справится со всеми проблемами.
        Так уже было и так будет всегда.
        Сейчас Лавиани тряслась на жесткой скамейке, опустив голову и ощущая, как тепло и вкусно пахнет свежим хлебом, гороховым супом, жареной бараниной. Она не ела с утра, в животе заурчало. Протяжно и предательски.
        Рхона посмотрела на нее из-под платка, скрывающего золотистые волосы, молча залезла под тряпки на тюках, извлекла отломленный кусок хлеба, до сих пор исходящего паром. Сунула сойке.
        Затем подняла из-под ног металлическую миску, откинула крышку с одной из кастрюль, половником зачерпнула супа. Варла протянула ложку с искривленной ручкой, сказала грубоватым голосом:
        - Ешь, сестра. Мы уже перекусили на кухне. Ешь. Там пока всех накормишь, не выстоишь голодная-то.
        Лавиани начала есть, стараясь удержать тарелку внутри прыгающей на камнях повозки и не пролить суп.
        - Очень вкусно, - искренне сказала она. - Спасибо.
        Требуха - большой каменный дом, трехэтажный, массивный, похожий на крепость, стоял на дороге, ведущей прочь из города, в высокогорные луга, к озерам и отрогам Печати Таувинов, двугорбого пика, защищавшего город от западных ветров. Дом всегда принадлежал храму, и раньше, во время почитания Шестерых, здесь давали приют и укрытие паломникам из других кантонов. Теперь поток шедших к ложным богам полностью иссяк, а дом, благодаря его глубоким подвалам и надежным дверям, стали использовать для… почитателей Шестерых. Но теперь они обитали здесь не в качестве паломников, а как узники.
        Разумеется, в Требуху засовывали не всех из тех, кто сомневался в Вэйрэне. Ибо в сердце его много любви к заблудшим душам. В Храме рассказывали о его кротком нраве и о том, что перед войной Гнева он не карал учеников Шестерых, а словом и убеждением обращал на свою сторону. Лишь те, кто упорствовал, нарушал законы герцогства, осквернял святыни храма, смущал других.
        Охранял этих отступников небольшой гарнизон, заботу о котором взял на себя храм Вэйрэна. Лавиани приезжала туда дважды и в первый раз насчитала девять человек, а во второй - тринадцать.
        Они все оказались приветливыми, добрыми людьми и оставались суровы лишь с противниками веры. Лавиани, нынешнюю Лавиани, так не похожую на прежнюю, здесь полюбили. Она щедро накладывала еду в их тарелки и никогда не отказывала в добавке, могла пошутить, была любезна, но и за словом в карман не лезла, если кто-то из них начинал подшучивать над скромной тихоней Рхоной.
        Лавиани, вместе с соратницами, перенесла кастрюли и кувшины, повязала фартук и накормила каждого из девяти присутствующих.
        - Еще двое в караулке остались, - сказал им чернявый сержант, забирая вместе с тарелкой супа хлеб с чесноком и окороком. - Оставьте для них.
        - Остынет, - ответила Лавиани. - Я отнесу. Куда мне?
        - Вон та дверь, до конца коридора и вниз по лестнице.
        - Вы справитесь вдвоем? - спросила Лавиани у женщин.
        Получив утвердительный ответ, она быстро собрала еду на поднос, умудрившись подцепить еще и кувшин с сильно разбавленным вином. Отнесла вниз.
        Возле входа в подвал сидели двое стражников. Услышав шаги сойки, они повернулись в сторону лестницы.
        - Благослави тебя Вэйрэн, Лани, - сказал один из них. С переломанным носом и двумя отсутствующими пальцами на правой руке. Он знал ее, но она не была уверена, что когда-либо слышала его имя - лишь видела в прошлый раз в трапезной… - А мы уж думали, о нас забыли. Что сегодня?
        - Гороховый суп, чеснок, окорок, хлеб. Ваше любимое пойло вот. Еще каша с мясом. Все не унесла. Сейчас.
        Она поднялась наверх, вернулась с небольшой, до сих пор теплой кастрюлей, где на дне было достаточно каши для двоих.
        После того, как пришло время ехать назад, они должны были задержаться у реки, чтобы отмыть грязную посуду, но из-за дождя и темноты не стали, решив все сделать на храмовой кухне.
        - Остановись за мостом, - попросила Лавиани у Тазбэ. - Устала сегодня. Пойду домой.
        Тот просто кивнул. Работа в храме Вэйрэна дело добровольное, никто никого не заставляет.
        Стоило лишь пересечь мост, Лавиани душевно попрощалась, обняв обеих женщин, кивнула Тазбэ и отошла к краю дороги, ожидая, когда повозка уедет.
        Дождь не прекращался, шелестел по капюшону, река шумела со странным умиротворением.
        - Рыба полосатая, - пробормотала сойка и, раздраженная, направилась назад, вспомнив, что забыла забрать из караулки кастрюлю. Если не вернуть - завтра на кухне при храме будет нескончаемое стенание.
        В этой части столицы огни горели оранжевым обычным пламенем. И если Лавиани хотелось взглядом прикоснуться к Вэйрэну она задирала голову к небу. Башен из-за непогоды видно не было, хотя сойка кожей ощущала, как они возвышаются над городом, на склонах утеса, с которого вниз падает Брюллендефоссен. И видела где-то там, скрытое за тучами, бледно-синее сияние из окон правой твердыни Калав-им-тарка.
        В дверь Требухи пришлось стучать довольно долго, прежде, чем отодвинулась заслонка маленького окошка.
        - Чего надо?! - Почти тут же ее узнали: - А. Ты. Что такое?
        - Кастрюлю забыла. Отправили назад. Открой.
        Ее впустили в тепло, и она была рада наконец-то уйти с дождя. Вся накидка вымокла, и сойка отжала ее край, хотя это мало помогло.
        - Кого принесло? - чернявый сержант, услышав, что дверь хлопнула, выглянул из столовой.
        - Посуду оставила, - объяснил солдат.
        - Внизу? - спросил у нее сержант.
        - Внизу, - сокрушенно вздохнула сойка.
        - Забирай, - махнул командир. - Дорогу помнишь.
        Она прошла через столовую. Четверо пили уже не разбавленное, а вполне себе крепкое вино, раскупорив пузатую бутылку из темного стекла. На нее глянули и, чуть помедлив, решили убрать бутылку.
        - Кому мне говорить об этом? - успокоила она их. - Да и зачем? Погода отвратительная, я бы сама с радостью приняла, да у меня от него болит голова.
        Они заулыбались:
        - Храни тебя Вэйрэн, добрая женщина.
        Лавиани благодарно кивнула. Ибо любое пожелание - дар, от которого неразумно отказываться.
        - Все хотел задать вопрос, - сказал один из солдат, обращаясь к ней. - Татуировки у тебя на ладонях. Бабочки. Это что?
        Сойка показала всем заинтересованным руки:
        - Ошибка молодости. Я из Пубира, а там такой товар хорошо продается. В молодости я была горяча.
        Они заухмылялись и тот, что пытался прятать бутылку, с пониманием произнес:
        - Но теперь все в прошлом, потому что Вэйрэн принимает каждого и никого не осуждает. Он готов был и Шестерых принять, но те пошли на него войной.
        - Да, воистину так.
        Она спустилась вниз по уже знакомой лестнице, увидела кастрюлю на столе. К двум знакомым тюремщикам присоединился третий, один из тех, что ужинал в зале час назад. Невысокий и щуплый, он притащил с кухни котел с варевом, пахнущим чем-то горелым, совершенно неаппетитным, и теперь разливал светло-серую жижу деревянным черпаком по высоким стальным мискам.
        Пришло время кормить заключенных.
        - Я же говорил, кто-нибудь за ней вернется, - сказал стражник, подхватив кастрюлю, и протянул Лавиани. - Держи.
        - Спасибо, - произнесла сойка и ее нож, выхваченный из-под накидки, вошел человеку под подбородок.
        Пустая кастрюля с грохотом бухнула на пол, крышка отлетела, точно колесо проехалась через все помещение и задребезжала под скамейкой. Впрочем, сойка не следила за этим, вне всякого сомнения, обыденным зрелищем, так как товарищ убитого, к чести его, не застыл, а начал тянуть из ножен кинжал, вставая с лавки. А «повар» обернулся, раскрывая от удивления рот.
        Она перелетела через стол, ударив воина с кинжалом ногами в грудь, он клацнул зубами, опрокидываясь, затылком врезался в пол.
        Понимая, что пока он вне игры, сойка обернулась к последнему и заорала, когда из котла на нее полетела сплошная серая масса. Горелая каша, по счастью едва теплая из-за нежелания тех, кто здесь служил, заботиться об узниках, попала на лицо, шею, грудь, руки… да, в общем-то, на всю Лавиани.
        Следом полетел котел, но на этот раз ей все-таки хватило ума уклониться, и тот врезался в стену с оглушительным грохотом, выиграв в конкурсе шума у злосчастной кастрюли. Оставалось лишь уповать, что подвал глубоко и, возможно, наверху ничего не слышали.
        Была такая надежда.
        Повар, опять же к глубокому удивлению Лавиани, даже не сделал попытки напасть. Он юркнул прочь, к лестнице, сойка попыталась схватить его за плечо левой рукой, но та, испачканная в каше, соскользнула, не удержав хват.
        - Рыба полосатая!
        Она метнула нож, поскользнулась, шлепнулась, вскочила на четвереньки, словно волчица, начала движение, подобрала нож.
        Выскочив в коридор, поняла, что этот придурок вместо того, чтобы звать на помощь, помчался на второй этаж. Понеслась следом, про себя еще раз считая: четверо за столом, плюс привратник и сержант - на первом. Шестеро.
        Двое в подвале. Один из них покойник, второй скорее всего нет. Итого восемь.
        Один бежит наверх. Девять. И значит еще где-то два человека. Разумеется, если все они получили причитающийся ужин и если никто не пришел в то время, пока сойка волоклась от моста обратно.
        Этот гад снова шмыгнул от нее, в ближайшую комнату, и захлопнул дверь прямо перед носом сойки. Она уже не церемонилась. Снесла талантом дверь, с грохотом, который точно привлек всеобщее внимание.
        Но она больше не думала о том, чтобы прикончить их поодиночке. Мерзкая каша висела на ресницах, воняла в ноздрях, была в ушах. Она жаждала крови. То, от чего сдерживала себя почти два месяца, униженно и смиренно драя полы во славу проклятущего Вэйрэна, чтобы он сдох со всей его кодлой!
        Здесь ничего больше делать не пришлось. Разлетевшаяся дверь сломала беглецу кости, и он висел на фрагментах рамы с выбитым стеклом двумя переломанными, едва держащимися друг за друга частями.
        Сойка потянула тело на себя, оно вместе с последними осколками рухнуло на пол. Быстро обыскала, но ключа не нашла. Скорее всего, у кого-то внизу. Если и там нет, снова придется тратить бабочку.
        - Эй! Что происходит! Ты кто?! - двое появились из дальней части коридора, уже с обнаженным оружием.
        - Котел с кашей лопнул! - плаксиво ответила она, радуясь, что успела спрятать нож. - Это я! Лани. Котел лопнул! Посмотрите, что со мной! У вас есть, где умыться?
        Один неуверенно опустил меч, но его заросший щетиной приятель, босиком и растрепанный, явно со сна, рявкнул:
        - А ну стой! Сейчас глянем, какой такой котел!
        Бывшая убийца Ночного клана радостно улыбнулась, но не остановилась. Еще чего. Вот уж останавливаться она не собиралась. Прежде, чем лезть в подвал, стоило все же очистить Требуху от тех, кто обязательно будет ей мешать и помнит в лицо…
        Дверь противно скрипнула на несмазанных петлях, когда сойка отомкнула ее тугим ключом, который, на первый взгляд, совсем не подходил к замочной скважине.
        - Долго же ты шла, - Ремс, довольно помятый, с почти сошедшими синяками на лице, щурясь на факел, вышел из мрака. - Хм… чего только не увидишь на путях милосердной.
        Последнее заявление относилось к испачканной Лавиани, которая, конечно вытерла себя какой-то тряпкой, подобранной на первом этаже, но признавала, что лучше совсем не стало.
        - Вы у меня давно в печенках. Все вы. Милосердная соня. Ты. Твой старший дружок. Дорога. Бандиты и мародеры на ней. Эта страна, город, фанатики Вэйрэна и он сам вместе со всеми шауттами мира. Знал бы ты, сколько раз я жалела, что покинула Лентр, пойдя на поводу у твоей хозяйки.
        Она сердито направилась прочь, не слушая криков из соседних камер с мольбами, чтобы их тоже освободили. Жалости у сойки не хватило бы и на одного. Отпустишь - запомнят тебя, потом их поймают, они разболтают и начнутся проблемы. Или еще хуже - увяжутся следом. Пусть сидят там, где сидят. Шестеро решат их судьбу, а не Лавиани.
        В караулке она перешагнула через один труп, другой обошла по дуге, чтобы не пачкать ботинки в крови. Довольно забавная щепетильность.
        - Что касается твоего вопроса о моей неспешности. Отыскать тебя оказалось весьма сложно. Храм в столице, с позволения проклятущей Рукавички, организовал уже девять тюрем для таких придурков, как ты. Тех, кто не может посидеть тихо, спокойно и готов вякать в защиту Шестерых, хотя те точно в этом не нуждаются.
        - Справедливости ради, я не вякал.
        Сойка фыркнула и протянула ему меч, стоявший возле лестницы, а после начала подниматься из подвала.
        - Да плевать мне, за что ты загремел сюда. Но девять тюрем, куда так просто с улицы не попасть, если ты не свой. Одна вообще в замке герцога. И потребовалось время, чтобы узнать, где держат тебя. Почти два месяца упорно трудясь во славу Вэйрэна.
        - У тебя хорошо получилось.
        - Тебе-то откуда знать? - она посмотрела на него через плечо.
        - Ты пахнешь так, как они. Любовью к нему. Поэтому тебе поверили в храме и позволили наполнять тарелки стражников.
        Усмешка.
        Они вышли в столовую, которая теперь ничуть не напоминала ту, где совсем недавно Лавиани с другими верующими устраивали ужин для тюремщиков. Столы перевернуты, стулья сломаны, люстра оторвана и во всем помещении горит лишь один факел, да камин в противоположном конце зала. Алебарда была вбита в потолочную балку. Другая - в стену, и на ней, пронзенным, висел человек. Тела остальных валялись по всему помещению, а самый последний - возле двери, до которой так и не успел добежать.
        Они вышли на улицу, под дождь, и сойка быстрым шагом направилась прочь, глядя только перед собой.
        - Мне придется вернуться утром и снова мыть полы. Хотя бы несколько дней, пока не утихнет переполох, когда найдут мертвецов. Сейчас я доведу тебя до нашего логова. Мы сменили место после того, как тебя поймали.
        - Нет нужды. Я знаю дорогу.
        - Да ну? - Она с подозрением посмотрела на дэво. - Тебе во сне богиня нашептала?
        Он коснулся пальцем носа, сверкнул улыбкой:
        - Я верная служанка и знаю, где она находится.
        - Рыба полосатая. Чего бы Ради не пойти ломать стену в храме Вэйрэна, а не тебе? Ты бы нашел его в два счета своим носом.
        - У всех свои задачи в этом мире.
        - Расскажи мне, о мудрый. Кой Скованный тебя понесло в храм асторэ? Зачем ты решил устроить там разгром? Глупая затея. Тебя могли просто убить. Опечалил бы Рыжую.
        - Этот храм ранее был храмом Шестерых.
        Лавиани поперхнулась от возмущения:
        - Какими, забери тебя тьма, очевидными вещами ты еще хочешь со мной поделиться? Дождь мокрый. Ночь темна. Идиоты бесконечны. А дэво раздражают только своим присутствием.
        - Храмом Шестерых, - ничуть не смутившись вспышки негодования, продолжил Ремс. - И он построен еще в прошлую эпоху, в год, когда Тион освободил Арилу и Нейси из Калав-им-тарка, а после с волшебниками изгнал шауттов из этой части Единого королевства.
        - Невероятно интересно. Расскажи мне это, когда я начну страдать бессонницей.
        - Шаруд помнит Арилу, и то, что она покровительствовала городу. Но о даре, который она принесла ему, все давно забыли.
        - Кроме дэво. …И что это? Ради чего ты ломал стену в святилище Вэйрэна?
        Ремс сунул палец в рот и вытащил из-за щеки мокрое и странное колечко. Сойка пригляделась и увидела, что это маленький локон светлых волос. Слуга Мири тут же снова убрал их себе за щеку.
        - Я не из брезгливых, но тут просто просится «фу». Смотри не подавись случайно.
        Улыбка.
        - Это волосы Арилы? И ты знал, где они?
        - Они пахнут. Найти было просто.
        Сойка закатила глаза, мало что понимая, но решила больше не задавать вопросов сумасшедшему. Лучше поговорить с Бланкой, если, конечно, та в курсе. Хотя последнее время с ней тоже творилось что-то непонятное.
        Шли молча и быстро, через пустые кварталы, по улицам бедняков, прижимавшимся к горным склонам и забиравшимся на них. Дома держались там на честном слове, волею судьбы, благодаря заступничеству Шестерых, о которых забыл этот город.
        Дорога сузилась, исчезла мостовая, и ботинки хлюпали по лужам и грязи в полной темноте. Залаяли цепные псы за заборами. Стал слышен слабый, очень отдаленный шум, который большей частью прятал за собой дождь - водопад. До него еще далеко.
        Еще через некоторое время пути домишки начали стоять реже, появились поля, овечьи загоны, амбары. Даже псы уже не лаяли, так пусто вокруг стало. Впереди только еловый лес, да горный склон.
        Маленькая ферма, купленная Бланкой, казалась островком тепла в мире холода: в одном из окошек горела золотистая свеча.
        - Из мрака, который никогда не был для Лавиани тайной, с кнутом, обмотанным вокруг запястья, выступил Ради.
        Кивнул ей, посмотрел на освобожденного дэво, мотнул головой в сторону дома. Тот пошел, ничего не говоря.
        - Все безопасно? Сюда никто не придет?
        - Нет.
        Он больше не стал расспрашивать, повернулся за Ремсом, но сойка взяла его за рукав куртки, останавливая:
        - Как она?
        - С госпожой все хорошо. Я передам, что ты беспокоилась. Скорее возвращайся. Время на исходе.
        - Знать бы, какой смысл ты вкладываешь в эти слова.
        - Герцог в столице. Его демон тоже здесь. Мы движемся к тому, чтобы закончить.
        - Без Фламинго?
        - Они будут. Скоро.
        - Ты уверен?
        - Да. Она видела.
        - Я пошла, - сказала сойка. - Вернусь, как только станет безопасно.
        Она сочла, что угроза миновала, через четыре дня. О разгроме Требухи говорили, беглеца и убийц искали, но на нее никто не подумал. Никто не приходил в храм Вэйрэна, никто не допрашивал людей, которые кормили тюремщиков в тот вечер.
        Сказавшись больной, она предупредила, что не появится ближайшую неделю и вернулась на маленькую ферму, прижимавшуюся к еловому лесу. По пути заглянула на рынок, купила яиц, сыра, молока, мяса, не обращая внимания на высокие цены на продукты из-за войны. Узнала слухи. О том, что у Ситы любящие Вейрэна, конечно же, победили, а сейчас армия распущена по рубежам реки и ближайшим провинциям Ириасты и Фихшейза, чтобы набраться сил перед весенним наступлением на Риону.
        Лавиани лишь хмыкала. Не говорилось ни слова о том, что армии обоих противников истощены, что уцелевших уже нечем кормить. А еще, что требуются люди. Много людей, чтобы снова столкнуться лбами, точно бараны на мосту, надеясь, что один сбросит в воду другого.
        И она знала, как этого достичь. Эрего да Монтаг за ближайшие месяцы должен с помощью угроз, обещаний, шантажа и страха (считай, шауттов) склонить на свою сторону северные герцогства: Дарию, Кулию, Варен, Тараш, может быть Накун. Убедить Савьят и Соланку, или хотя бы сделать так, чтобы они не вмешивались. А у южан выбор простой. Им тоже нужны и Савьят, и Соланка. И еще все оставшиеся силы Алагории, Карифа, Дагевара, Аринии, Нейской марки. Люди, ресурсы. Все пойдет в дело. Перерыв в битвах. Пришло время «бесед», прежде, чем снова взяться за мечи и топоры.
        Она подумала о том, на чьей стороне в этом конфликте были бы сойки? Кого бы выбрал Ночной клан? Что бы посоветовали Золотые герцогу? Останься Шрев жив, очень даже может быть, он поддержал бы Эрего да Монтага. В обмен на какие-нибудь тайные знания, к которым всегда стремился, но неизменно оказывался в проигрыше.
        Ей было жаль его. Жаль того мальчишку, которого она помнила …и который умер, превратившись в то, чем Шрев стал в итоге.
        Ради дежурил на улице, сидя за пустым овином, так, чтобы видеть дорогу, но не было видно его. Когда она подошла, то задала вопрос, беспокоивший ее последние дни:
        - Как нас найдет Шерон? Все они.
        - Никак, - ореховые глаза дэво смеялись. - Ремс почует их и приведет, когда придет время.
        - Ты горишь счастьем.
        - Ибо я нить.
        - Уже не след? Вечно ваши безумные загадки. Как вы еду-то себе в Храме находите, с подобными витиеватыми разговорами.
        Она распахнула скрипучую дверь, вошла в холодную прихожую, заваленную хворостом, заставленную пустыми горшками. С вешалкой, на которой торчали шерстяные дорожные плащи. Под потолком рассерженно гудела одинокая, не уснувшая, несмотря на осень, муха.
        Раздражающе гудела.
        Сойка заглянула в пустую кухню, ругнулась, видя, что очаг остывает. Оставила продукты на столе, подбросила хвороста, сходила на улицу, под взглядом Ради взяла несколько поленьев, вернулась.
        Очаг чадил, дым ел глаза, но пламя с благодарностью приняло еду. Только после этого, пригибаясь, чтобы не задеть головой притолоку, она поднялась по узкой, очень неудобной лестнице наверх, заглянула в комнату и увидела, что на кровати сидит дремлющая Бланка, а Ремс распускает завязки на ее платье.
        - Ты что это удумал, сукин сын? - с угрозой в голосе спросила Лавиани, не веря своим глазам.
        - Ее надо вымыть, - ничуть не смутился дэво, кивнув на ведро с водой, от которого поднимался пар. - И поменять одежду. Мы делали уже не раз.
        - Давай, проваливай, умник.
        Он посмотрел на нее с сомнением, и сойка начала свирепеть:
        - Не зли меня, парень. Давно она такая?
        - Госпожа пребывает в грезах.
        - Давно?!
        - Ради говорит, что вторую неделю.
        - Он ее кормит?
        Теперь взгляд темных глаз изменился, в нем появилось нечто похожее на возмущение:
        - Конечно. Мы заботимся о милосердной. И она не всегда такая.
        - Иди. Следи за огнем. В доме холод. Странно, что южанин этого не чувствует. Не думаешь о себе, подумай о ней.
        Она выпроводила его, закрыла дверь, занялась работой. Терпеливо и аккуратно, думая, до чего докатилась. Возится с Рыжей, которую терпеть не могла с самого Туманного леса. И вот же, как судьба распорядилась. Даже эта холодная невыносимая высокомерная особа каким-то непостижимым образом стала ей семьей.
        Тут сойка не удержалась от едкой усмешки, покрутив возникшую мысль и так, и эдак. Выходило, что если семья, то в родственниках у нее сама Мири.
        Забавно. Живот можно надорвать от смеха, рыба полосатая.
        Ей не нравилось то, что давно уже происходило с Бланкой. Чем ближе они подъезжали к горам, тем более странной та становилась. Замыкалась, долго спала, а порой говорила сама с собой, касаясь рукой чего-то невидимого.
        Госпожа Эрбет ничего не объясняла, хотя сойка много раз спрашивала у нее, что происходит. Туманное «я смотрю вероятности, ищу дорогу…»
        Вполне возможно, она помогала, говоря куда ехать и как, потому, что они проезжали через разоренные войной герцогства без проблем, насколько вообще это было возможно в подобные времена. Одна попытка ограбления в пути, две стычки и голодный бунт в городке, из которого им пришлось бежать, плывя на лодке сквозь горящие районы, когда жар от пламени лизал лица.
        Тяжелый переход через Драбатские врата, а потом по долинам, где только совсем недавно затихла гражданская война. С каждым днем Бланка становилась все отстраненнее, все задумчивей, словно она теряла связь с реальностью, словно та переставала ее интересовать.
        Лишь в краткие часы она «возвращалась» - становилась прежней, отдавала приказы дэво. На взгляд Лавиани, совершенно нелепые. Иногда случались «просветления» и тогда она просто была рядом с ними, привычная, но сойка порой замечала странную улыбку, или незнакомое движение темных пальцев. Жесты, совершенно не присущие Бланке, но все это было столь мимолетно, что даже подозрительная убийца Ночного клана сомневалась, что ей не показалось.
        Сойка вымыла Бланке голову, расчесала волосы, нашла вместо дурацкого платья овечий свитер, шерстяные чулки, штаны. Сходила вниз, вылить грязную воду, вернулась - и увидела, что госпожа Эрбет сидит на кровати, рассеянно вытирая влажные волосы полотенцем.
        - Спасибо, - сказала она Лавиани.
        - Мелочи.
        - За то, что спасла моего дэво.
        - А… Мелочи. Зачем он жрет волосы?
        Бланка улыбнулась:
        - Я странно себя ощущаю. Чужая память. Чужие знания. Они наслаиваются на мои. Путаются. В них столько лжи. Многое из того, что мне видится в нитях, никогда не происходило - и не произойдет. Каждое волокно, стоит лишь притронуться к нему, поет, пытается рассказать свою историю. То, что пришло, что умерло и что не родилось. Подобное смущает сознание и иногда я тону в этом.
        - Как я могу помочь?
        - Никак. Ибо это благо, потому что среди мусора видений, чужой памяти и надежд, которые мне не принадлежат, я вижу крупицы истины. То, как следует поступить, чтобы прийти к финалу.
        - Финалу чего?
        - Целей Мири. Моих целей.
        - И каковы же они, Бланка?
        - Сложны. Для моего разума. Я маленький паучок, который ползет по огромной паутине бесконечности, и та слепит картинками. Маленькие лоскутки, которые пока не складываются в картину.
        Сойка щелкнула пальцами в некотором недовольстве:
        - Честнее сказать «лень объяснять».
        - Я просто знаю, что следует делать. Иногда. Это как горная тропа вдоль пропасти, которая внезапно освещается светом полной луны, появляющейся из-за облаков, а потом все снова скрывается во мраке. Я успеваю сделать лишь маленький шаг вперед.
        - Ты прямо поэт. «Тропа», «луна». Рыба полосатая, был бы толк от всего этого.
        - Он есть. Я знаю, что надо делать, чтобы пройти еще немного вперед.
        - Когда мы уходили из Лентра, ты говорила, тебе надо сюда. Все ради той разломанной стены в храме Вэйрэна? Из-за волос? Это ведь волосы Арилы, верно? Ремс не сочинил. Ты послала его.
        - Все так.
        - И зачем они?
        - В этом локоне сила. Помощь. Там спрятана нужная нить. Память… Она ждала меня тысячу лет.
        Лавиани смотрела на Бланку. Та «смотрела» на Лавиани. Не торопя. Ожидая вопроса. Сойка думала. Все сказанное казалось ей бредом. Локон великой волшебницы. Именно этой. Именно здесь. Именно сейчас. Именно для Бланки. Для Мири.
        - Что же там за нить, которой нет у других? Почему? Я не понимаю.
        - О. Я тоже не понимала. Просто знала, что мне надо в Шаруд, и здесь все станет ясно. Ты помнишь, как Мильвио рассказывал нам о пряхах?
        - Тебе. Но да, Шерон мне пересказала. Что ты - одна из них. Первая за сколько-то там столетий. Что Вэйрэн их всех уничтожил. Но потом ты оказалась Мири.
        - Да. Оказалась. А пряхи, это лишь мой… её… инструмент. Мири, видя грядущее, везде создавала свои инструменты. Чтобы управлять нитями и вывести путь в то будущее, с которым можно было бы справиться. Поэтому появились пряхи. Которые не ткали нити, а растили их в себе.
        - Хм… И Темный наездник лишил тебя… её такого оружия.
        - Верно. А еще он считал, что пряхи видят истинную суть. Его суть. Того, кто он на самом деле. И также надеялся, что их гибель закроет мне доступ к нитям. Не даст вернуться, как предсказано, если обрежет все возможности.
        - Он ошибся?
        - Нет. Пряхи среди людей, которых Мири взращивала и учила, были убиты. Все. Каждая. Но после он проиграл. Был уничтожен одним из Шестерых на равнинах Даула. И Мири смогла все восстановить. Сделала иначе, под новые задачи, которые возникли.
        И Лавиани поняла.
        - Храм дэво. Новые инструменты. Новые слуги. Их нити.
        - Верно. Нити дэво. Мое кружево. Моя сила, что я оставила им на хранение, - Бланка немного нахмурила рыжие брови над черной повязкой. - Странно говорить «мои», а не «её», но я часто перестаю видеть разницу. Слишком часто.
        - Это то, что тебе показывают нити? Прошлое?
        - Малая часть, которую я могу понять. Дэво были тем якорем, что удержали ее в мире, даже после того, как она умерла. Мири затерялась в кружеве, спряталась от смерти и после, - рыжая чуть неловко улыбнулась. - По дурацкому стечению обстоятельств снова пришла в мир вместе с девочкой семьи Эрбет.
        - Хорошо. Допустим. Но как связана со всем этим Арила?
        Улыбка. Широкая. Веселая. Будь у Бланки глаза, они, наверное, смеялись бы. А еще в этом веселье Лавиани разглядела грусть.
        Сойка поняла, что собеседница не торопится ничего объяснять. Вздохнула и высказала предположение:
        - Арила была пряхой?
        Госпожа Эрбет едва заметно покачала головой. Лавиани почувствовала раздражение, несколько раз вдохнула, чтобы успокоиться, перебирая варианты, и внезапно выпрямилась, ошарашенная идеей, от которой у нее на несколько мгновений перехватило дыхание. На самом деле перехватило. Без дураков. Так, что больно стало под грудиной.
        - Ты… Она… - пробормотала сойка. - Арила - это Мири. Эта сука Арила!
        - Ну, довольно невежливо называть меня сукой.
        Лавиани прищурилась. Теперь с ней говорила не Бланка Эрбет. Другой человек. Сидела она иначе. Голову держала не так. Улыбалась незнакомо, а руки складывала, как никогда не делала Рыжая.
        Первым желанием Лавиани было схватиться за нож. Вторым желанием Лавиани было схватиться за нож. Третьим желанием…
        Сойка остановила себя трижды. Понимая, что это глупо. Совершенно глупо. Что она сделает? Приставит к белой шее и пригрозит зарезать, если здесь вновь не появится Бланка?! Смешно.
        - Если ты только посмеешь причинить ей вред…
        - Я не могу причинить самой себе вред, - это был голос Бланки, но интонации все еще звучали незнакомые. - Ты не понимаешь. Мы не разные личности в одном теле. Мы. Я. Едины. Одно. Просто вернулась часть памяти. Одна нить, которая «пробудилась», когда я коснулась статуэтки. Теперь она во мне, и от этого не спрятаться. Но нет причин бояться.
        - Сказал людоед девочке, заблудившейся в лесу. А что, если тебя уже не существует? Что, если Мири попросту играет со мной, выдавая себя за Бланку?
        Легкий смех.
        - Так просто ты не избавишься от меня, Лавиани.
        - Одна нить… - сойка все еще не была убеждена. - Что, если убрать ее? Вырвать?
        - Тебе это не дано. И пока это не пойдет во благо. Пока Мири будет с тобой. Хочешь благословение?
        - Да пошла ты! - вспылила убийца Ночного клана.
        Смех.
        - Я буду терпеть тебя. Или вас, уже не знаю, как все это безумие называть. Ради того, что следует совершить. И только поэтому.
        - Договорились, - серьезно ответила Бланка.
        - Значит, в прошлый раз ты родилась в Ариле.
        - Я не выбирала. И… нет.
        - Что значит «нет»?! Ты меня с ума сведешь, Рыжая!
        - В тот раз нить Мири разделилась на три части.
        Лавиани глупо моргнула. Раз. Другой.
        - Не понимаю.
        - Арила и Нейси. Тион.
        Сойка еще раз моргнула, осознавая услышанное. Попыталась это представить и поняла, что у нее плывет сознание. Это казалось просто невозможным, непредставимым бредом. Подобное не доступно людям - планировать на тысячелетия, раскидывать ниточки надежд, крючки ожиданий, капканы действий и ловчие ямы вероятностей. Чтобы все они были связаны и в итоге привели к правильному, нужному итогу. Это не человеческое. Это мощь существа, чьи возможности находятся за пределами обычного разума. Тройная нить?.. Для Лавиани такие способности беспредельны, странны, опасны и… лучше она не будет думать об этом. Иначе становится слишком некомфортно от того, что это бессмертное создание может путешествовать через века, перерождаясь в тех, кто этого никогда не хотел, двигая их к намеченной цели не силой, не заставляя, а лишь созданными для них случаями, волей вероятностей.
        Поэтому она перестала об этом думать, и сказала в своей обычной манере:
        - Рыба полосатая! Смешно. В тот раз, Мири… тебе не повезло. И… что? То время ты помнишь тоже?
        Бланка с сожалением мотнула головой, кончики мокрых волос хлестанули по плечам.
        - Нет. Ничего. Как забытый сон. Туман. Я помню лишь касание к перчатке. Когда нить Мири «проснулась». А потом я умерла.
        - Не достигнув ничего.
        Бланка молчала. Лавиани уже прекрасно знала это говорящее молчание.
        - Или достигнув очень многого. Арила стала тем самым камнем, который запустил войну Гнева. Катаклизм. И все пришло…
        - К этому. К сейчас. К тому, что должно быть. Что Мири увидела в эпоху до ухода асторэ.
        Сойка развела руками:
        - Наверное, я должна восхититься. Ужаснуться. Почувствовать ненависть. Или еще чего-то. Мири - проклятый кукловод и у нее, действительно, есть ниточки. Арила коснулась перчатки. Нейси заставила других пойти в Аркус и принести перчатку для сестры. Которую, небось, Мири и спрятала там. Тион? Что сделал Тион для тебя? Проклятье. Так долго идти. К чему? В чем цель?
        - Она скрывалась в нитях. Вэйрэн в доспехах, перчатке, Скованном. Моя задача - уничтожить его. Чтобы он не уничтожил все, что нас окружает.
        - Вы оба… - Лавиани вздохнула. - Ты и он. Оба. Одинаковые. И приведшие к увяданию целые эпохи. Ответственные за гибель миллионов. Бесконечная война тысячелетий.
        - Да. Мы. Оба. Они. Он. Я. Но дальше все будет еще хуже. Надо остановить это. Здесь и сейчас. Скажи, что понимаешь это. Пожалуйста.
        Сойка поднялась со своего места. Сунула руки в карманы, покачалась на пятках, подошла к окну, размышляя. Проклятущие башни виднелись даже отсюда, торчали, портя угольной чернотой небо. Даже странно, что многие, в том числе и Ради, находили их красивыми. Сойке нравилось, как было раньше. Когда рядом с водопадом торчало два огрызка, уничтоженных еще Тионом.
        - Где бы ты хотела жить? Когда все закончится?
        - Что? - Бланка не ожидала такого вопроса.
        - Я бы вернулась в Пубир. Прекрасный город, несмотря на всю помойку и проклятущих мартышек. Там тепло. Привычно. Старость я бы встретила там.
        - Риона.
        - Правда? Столица Треттини? Свой домик? С Виром, конечно же?
        - С Виром, - последовал твердый ответ.
        - Ну, что же. Риона не так далеко от Пубира, как твой дурацкий городишко, название которого я и не помню уже. Будем ездить друг в другу в гости.
        Они обе понимали, что этого никогда не случится, но улыбнулись, словно бы скрепляя обещание, которое даже не прозвучало.
        - Хорошо, Рыжая. Плети свои ниточки. Дергай за них. Управляй даже мной. Но закончи это безумие. А там посмотрим.
        Она взялась за ручку двери.
        - Пожалуйста, не говори Мильвио. Это причинит ему боль. Потому что я - не она. И не Нейси. И не его лучший друг. Никому не говори.
        - Хорошо, о милосердная.
        - Не называй меня так. Уж чего, а милосердия во мне куда меньше, чем в тебе. Я спросила у дэво, какое милосердие я совершила? И Ради ответил, что милосердие совершают те, кто окружают меня, делая лучше мир. А я, смотря на это, становлюсь добрее и правильно плету нити. Чтобы потом милосердие пришло ко всем.
        - Твои евнухи мне нравятся все больше, - сказала сойка и ушла, оставив дверь открытой.
        Глава двадцатая
        У порога
        Прежде, чем направиться в путь через пустыню и вручить свою жизнь, надеясь на милость Феннефат, следует оглянуться назад. В прошлое. Решить все, что должно решить. Пока еще есть время. А затем отдохнуть. Ибо дорога трудна.
        НАЧАЛЬНИК КАРАВАНА. КАРИФ
        Они прибыли ранним утром, когда солнце окрасило коралловым лед на пиках, а после коснулось шпиля башни.
        Пятеро. И Ремс, встретивший их у города, проведший мимо постов, скрывший от глаз и ненужных вопросов. Лавиани, не чувствуя холода, вышла их встречать по замерзшей за ночь, теперь похрустывающей траве. Осень в горах была куда более сурова, чем на равнинах юга, и куда скоротечнее. Листья облетали, и через пару дней леса останутся голыми.
        Шумела река. На соседней ферме блеяли овцы. В небе парила какая-то птица. Сойка осмотрела каждого, задержала взгляд на Нэ. И обернулась, когда дверь на улицу скрипнула, а затем, в сопровождении Ради, появилась Бланка.
        - Добрались, рыба полосатая. Попрыгун, хватит улыбаться, ты меня смущаешь.
        Тэо заключил ее в объятия, несмотря на соответствующее случаю ворчание.
        - Ладно-ладно. И я тебя рада видеть. Девочка, ты опять обрезала волосы. В чем дело, Вир? Ты во мне дырку прожжешь. Я жажду подробностей о битве, Фламинго.
        - Все расскажу, сиора, - с поклоном сказал ей треттинец.
        - Пойду дров принесу. В доме холодина, - произнесла она, направляясь к поленнице, давая возможность Бланке встретить друзей, с которыми та была разлучена с начала лета. Встретить Вира.
        Отнесла дрова, разожгла огонь, услышала, как в столовую, пока еще темную из-за слабого солнца, вошла Нэ.
        Старуха прислонила большой меч к стене, села на сундук, с удовольствием вытянула ноги.
        - Здравствуй.
        Сойка с силой пихнула полено в огонь:
        - Все еще коптишь небо, старая стервятница? Я помню тебя с детства, не видела столько лет, а ты не изменилась.
        - Ты знаешь, кто я.
        - И мне плевать, кто ты. Для меня ты старая стервятница, которая всегда преследовала лишь свои интересы.
        - Ты все еще обижена.
        - Обижена? - оскал Лавиани напоминал волчий, она наконец-то повернулась и уставилась в блеклые глаза древней старухи. - Я в ярости. Ощути это всеми своими птичками на теле, таувин. Я в ярости. Тогда, когда его убили, я нашла в себе силы не приходить к тебе и не требовать плату. Не срывать гнев хоть на ком-то. Ты осталась в своей древней башне, я пошла другим путем. И надеялась, что встретимся мы не раньше, чем на той стороне. Надеялась, что ты уже там!
        Нэ вздохнула, прислонилась затылком к стене, посмотрела на темный потолок со следами сажи и жира.
        - Помнишь, я как-то сказала, что мы обе будем плакать о том, что не случится?
        - Скажи еще, что тебе жаль.
        - Конечно, мне жаль. Он мог стать таким же, как Вир.
        Сойка плюнула в огонь:
        - Недавно я назвала одного человека кукловодом. Но никто не использует людей так, как ты. Для тебя мы всего лишь марионетки, которые нужны для достижения твоих целей.
        - Это можно сказать про любого. Печально, Таллес заразил тебя ненавистью ко мне.
        - А разве твой ученик и мой учитель был не прав насчет тебя?
        - Таллес… запутавшийся, вечно ершистый, всегда бодающийся со мной мальчик, - в голосе Нэ прозвучала неожиданная мягкость. - Талантливый, но слишком упрямый. Он придумал про меня всякое и многое из этого неправда.
        - Он ненавидел тебя! Все, что ты олицетворяла для него! И я всегда думала, чего ему далась старуха, которая учила его делать татуировки? Но теперь-то понимаю, что учила ты его не только рисовать, раз уж сама в картинках.
        - Таллес трясся над тобой. Не захотел подпускать меня к тебе. Любил тебя, словно собственную дочь, а потому выбил у Золотых разрешение не отдавать мне. Обещал показать, чему научился: расписать Лавиани. Так боялся моего колокольчика. Хм… боялся, что ты подойдешь для моих планов, как никто другой. Он испортил тебя, твое будущее. Сделал наколку справа, бросив мне вызов, сняв блоки, выведя из-под контроля Клана. Превратил талантливую девчонку в калеку, из подобного никогда уже не получится нормальный таувин. Вместо света ты стала просто опасной гадиной, которую никто не мог сдержать.
        - Света? Ты что ли свет, старая карга?! Если все таувины похожи на тебя, если все волшебники были такими же, то в пасть к шауттам вас всех! Хорошо, что Тион разогнал вас и уничтожил орден.
        - Вир не такой. И твой сын был не таким.
        - Тогда почему? Скажи мне, почему, ты дала Шреву две лишних тауировки? В чем причина, что ты дорисовала ему двух крабов, и он стал превосходить Релго? Ты не была убийцей моего ребенка. Нет. Иначе я бы пришла к тебе еще тогда. Но две картинки сыграли свою роль.
        Взгляд у Нэ стал жестким:
        - Они не играли никакой роли. Лишь характер и сострадание. То, что тогда ты считала в своем сыне слабостью. А я видела потенциал для будущего мира. Как и в тебе когда-то, пока Таллес не извратил прекрасную основу, лишь бы ты мне не досталась. А с Шревом я ошиблась. Ему не стоило позволять звонить в колокольчик, но я и не надеялась, что рисунки придут к нему. Колокольчик нужен был лишь для проверки, но артефакт решил все за меня.
        Лавиани фыркнула и наконец-то отошла от очага:
        - Они не заходят в дом, потому что ты попросила?
        - Нам стоило решить недоговоренности прежде, чем двигаться дальше.
        - Мы не решили.
        - Ты выговорилась. Гнев прошел.
        - Пфф! Тебе лучше знать.
        - Покажи мне свои руки, - попросила Нэ. - Я знаю. Мильвио рассказал.
        - Вечно болтает лишнее. Ничего я тебе не стану показывать, - Сойка выпрямилась. - Проваливай к шауттам, где тебе самое место.
        - Всему свое время, - ответила та. - Скажи. Эта рыжая девчонка. Она, и вправду, Мири?
        Башни произвели на Шерон впечатление. Если Лавиани они казались уродливыми гигантами, а Вир и вовсе кривился, видя их профиль, то Шерон восхищалась.
        Как Мерк когда-то.
        Она находила в этих строениях невероятную красоту. Тяжелую, опасную и в то же время воздушную. Было очень странно видеть в нынешние времена нечто из далекой эпохи, созданное силой асторэ. Еще более странно, что к восстановлению башни приложили руку люди - строители, призванные из всех кантонов Горного герцогства.
        Люди не могли создать подобное. Столько граней, острых лезвий, копий шпилей, маленьких башенок, на закрученной вокруг своей оси спиралевидной основе. Башни принадлежали иному миру, иному народу, иной магии.
        Она не могла оторвать от них взгляд весь день. Находясь внутри, в доме. Общаясь с Бланкой. Читая книгу Дакрас. Встречая людей де Ремиджио (которые приходили по одному или по двое в течение следующих трех суток, чтобы не привлекать внимание в городе). Их находил Ремс и вел своими странными тропами, сплетенными из запахов.
        На маленькой ферме стало тесно от людей. Им приходилось ютиться по углам, выходить только ночью, чтобы не обнаружить себя. Лавиани моталась в город, узнавала новости, приносила еду.
        В вечер, когда последний из «гвардии Шерон» (и это оказался Серро) пришел на ферму, указывающая встречала закатный свет вместе с башнями Шаруда. Тогда к ней подошел Мильвио.
        - Какими они были в твою эпоху? - спросила она у него.
        - Такими же, - он укрыл ее плечи своим плащом. - Грозными. Опасными.
        - Ты видишь в них опасность?
        - Нет. Лишь возможность все закончить. А что видишь ты?
        - Красоту. И… странное спокойствие. Почти умиротворение. Значит, там мы умрем?
        Он хмыкнул:
        - Я мало понимаю в природе смерти, в отличие от тзамас. Знаю лишь, что она необратимое явление. Но не такое уж и страшное, когда рядом с тобой владычица мертвых.
        - Такой долгий путь. Нереальный, - она вздохнула. - Прошлая жизнь кажется мне чем-то совершенно чужим. Словно и не было всего этого. Надежного дома, ночей за тяжелыми дверьми, гибели Димитра, полуночных дежурств и путешествий лишь в книгах. Я всегда знала, что никогда не покину Нимад. Он моя участь. Мой выбор. Мое будущее. Я родилась на его улицах и уйду с его улиц. А случилось… нечто нереальное. Встреча с Лавиани и Тэо. С тобой. Дорога. Люди. Все… это. Я не могла и мечтать о таком. И ни разу, ни минуты не жалела, что покинула Летос. Нэко спросила, ради чего я все делаю? И я ответила, что ради Найли. А ты? Ради чего, Мильвио?
        Он серьезно кивнул, словно признавая ее право на ответ. Честный.
        - Ради Тиона. Его целей. Я дал ему слово когда-то. Ради твоей дочери и того, что будет, если все получится. Ради себя, конечно же. Чтобы не ощущать бесполезность существования в мире, который стал для меня чужим. В жизни нет смысла, если… просто живешь. Из года в год, не сделав ничего хорошего для других. Арила так говорила.
        - Она права. И жаль, что я не встретила ее.
        - Думаю, вы бы понравились друг другу.
        Она улыбнулась, взяла его под руку:
        - Ты был внутри башни?
        - Однажды. Когда Тион выжег все, что нам противостояло, и открыл путь остальным. Внутри она больше, чем снаружи. И стоит отойти от центральной лестницы - попадаешь в лабиринт. Оказываешься в ином пространстве. Там потолки движутся, стены дышат, пол меняет плотность и вязкость. Это ни на что не похоже. Ее создавали асторэ, после захватили шаутты. Люди иначе представляют и создают свои жилища. Я выносил Нейси на руках. Там… странно. Но я помню путь в зал с кружащимся потолком. До сих пор он снится мне ночами. Там все закончится.
        - Мы же не можем просто постучать в дверь.
        - Увы. С башнями Калав-им-тарк никогда ничего не было просто. Даже великие волшебники не могли попасть туда по своему желанию. А мы в ту пору могли почти все. Вот эту, левую, мы штурмовали годами. Ломали, как вода ломает камень, из года в год подтачивая и стирая его. Мы выжили из нее шауттов ценой больших жертв, лишили магии, захватили. А справиться с правой и вовсе не смогли.
        - Сейчас левая не достроена.
        - На нашу удачу. Это просто камень, окруженный лесами. Ее не успели доделать, она открыта для нас. Но нам нужна вон та.
        Шерон с удовольствием посмотрела на черную громадину.
        - Эрего да Монтаг вернулся и теперь он может быть там, а не во дворце.
        - Да, - голос Мильвио стал холоден. - Я надеялся, что Вэйрэн задержится на юге до конца осени. Это принесет проблемы, нам придется встретиться с ним лицом к лицу, а я хотел этого избежать. Есть шанс, что получится. Но он очень мал. Все зависит от Тэо.
        - Ты уже объяснил, что сколько бы армий не штурмовали ее ворота, они не справятся.
        - Даже у моего лучшего друга не получилось подобрать ключ, а он, поверь, пытался не один год. Дверь можно открыть только изнутри. В прошлый раз нам помогла Арила.
        - Сплела мост из своих волос, - прошептала Шерон. - Так гласит легенда. Ты видел его?
        - Он был точно струна, переброшенная над пропастью. Ослепительная нить, на которую больно смотреть. Прекрасная, - он улыбнулся старому воспоминанию. - Вся суть Арилы была в ней. Она умела создавать необычные вещи, до которых не додумывался никто из нас. Мелистат очень ценил её дар, пока не понял, что рядом с ним асторэ. Хм… в ту ночь Тион прошел по мосту и смог распахнуть дверь для тех, кто штурмовал башню. Фэнико помог ему.
        - И ты считаешь, Тэо справится.
        - Да. Но главное, что он тоже так считает. Он уже раз сделал это, когда был юн, и я видел своими глазами повтор подвига Тиона.
        - Вот только тогда здесь праздновали свадьбу, и с неба не падали молнии шауттов. Я помню, как Тэо перемещался в пространстве, становился призраком. Он летал над Рионой. Летал над Четырьмя полями.
        - Залететь в окно. Что может быть проще, рыба полосатая, - хмыкнул Мильвио и объяснил удивленной Шерон: - То же самое предложила Лавиани. Но шаутты сделали так, чтобы асторэ никогда не вернулись в свою башню. В ней все, кто черпает с той стороны и не принадлежит племени демонов, бессильны.
        - Значит, не построить мне костяную лестницу в небо. Получается, Вир, Нэко и Лавиани - наши силы. Так ведь?
        - И Бланка.
        - Нэко не верит в нее.
        - И в тебя. И в Тэо. Но она сделает все, что требуется. Не стоит о ней беспокоиться. Присоединяйся, Лавиани.
        Сойка подошла почти бесшумно, слыша конец их разговора:
        - Рыба полосатая. У тебя глаза на затылке. Она нервирует меня. И Шерон. И слишком пристально следит за Бланкой. Ее проклятущие птицы постоянно летают перед глазами, и я даже рот боюсь открыть, чтобы в него по ошибке не залетела синичка. Сколько нам ее еще терпеть?
        - Это вопрос о том, когда мы начнем? Почему ты не спросишь у Бланки?
        - Она меня раздражает. Попробуй отправиться в путешествие с богиней и оставаться у нее на побегушках столько месяцев. Взвоешь. Так когда? Зря мы, что ли, тащились на север? Ферма слишком мала, чтобы хорошо проводить в ней время всей этой толпой. Каждый день увеличивает риск, что нас обнаружат. Долго мы продержимся против всех солдат Шаруда…
        - Через два дня. Как только будет полная луна, - произнесла Шерон.
        - А луна тут причем?
        - Бланка так сказала. А значит, так и есть.
        Вир водил большим пальцем по ободу щита, чувствуя спину Бланки, прижимающуюся к его спине. Они ушли к самому лесу, на склон, под сень темных лохматых елей. Подальше от чужого внимания, ожидания, надежд, разговоров.
        Не говорили о том, что будет. Просто сидели и дышали подкрадывающимся холодом осени, проводя краткие часы прежде, чем сделать последний шаг к неизвестному.
        Ему было хорошо с ней. Удивительно спокойно. И… тепло? Да. Вполне подходящее слово. Словно знал ее долгие годы, а не с этой весны. Когда-то ему нагадали, что рыжая принесет ему множество проблем. Что же. Не такая и высокая цена, за то, чтобы она оставалась рядом.
        - О чем ты думаешь?
        - Что потребовалось столько времени, чтобы тебя догнать.
        - Хм… Поверь, если бы мы пришли в Шаруд вместе, сейчас, то ничего бы не вышло.
        - А о чем думаешь ты?
        - О многом. Так… всякие глупости.
        - Например?
        - Например, о своих страхах. О том, что скоро я перестану видеть. Мой мир погрузится во мрак, исчезнет все это, если только у нас получится… Я боюсь этого. Но куда меньше, чем прежде, и сама себе удивляюсь.
        - Конечно. Я же буду рядом, - серьезно отозвался Вир.
        Он почувствовал ее усмешку по тому, как дрогнули плечи и спина Бланки.
        - А, может, и вообще верну тебе зрение. Нарисую татуировку.
        - Во мне нет дара таувина.
        - Ну и ладно. Но она будет самой красивой из всех, что были у таувинов за все эпохи.
        - Договорились, Релго.
        - Ты меня всегда называешь этим именем.
        - Оно красивое.
        Он не стал возражать. Если ей нравится, то пусть. На его взгляд, имя, которое дала ему Нэ, куда проще.
        - Ты сказала, что думаешь о многом. Не только о страхах.
        - О любви.
        - Вот как?
        - Да. Она любила его. Очень сильно.
        Вир повернул голову так, чтобы видеть профиль и собранные в высокую прическу волосы.
        - О ком ты говоришь? О Ариле?
        - О Нэко. Она любила Тиона. До сих пор любит.
        Вир осмыслил услышанное. Ему было странно думать, что Нэ вообще кого-то может любить. …кроме своих пташек. Любить, как женщина любит мужчину. Еще более странно было представлять ее молодой. Это с трудом приходило ему в голову. Молодая таувин, которая любила легендарного волшебника.
        - Ты видела это в нитях?
        - Да, - после недолгого колебания ответила Бланка. - Они были вместе какое-то время. До того, как Тион встретил Арилу. В Нэко много обиды. Она злилась и печалилась. Но благодаря ему - выжила. Не участвовала в войне, ушла. И когда он попросил отдать некромантов, не смогла отказать. В память о том, что было. Как интересно все же сплетаются нити судеб…
        Вир подумал примерно о том же.
        А еще о том, что никогда не поднимет эту тему в разговорах с Нэ. Он не желал, как в прошлом, получить палкой по спине.
        Глава двадцать первая
        Фламинго
        Слово «фэнико» на старом соланском означает «краснокрыл», или «фламинго». Без изменений оно вошло в треттинский и савьятский диалекты. Но правда в том, что «фэнико» - старое слово. Времен Единого королевства, когда еще не было герцогств. И кроме значения, уже указанного, у «фэнико» множество иных толкований: «рассвет», «надежда», «обновление».
        ЛЕКЦИЯ В КАРЕНСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ
        Звезд было великое множество. Бескрайнее поле, заросшее сорняками во владении нерадивого фермера. В горах яркие и близкие, они широкой полосой пересекали небосвод, и Гребень Арилы словно бы цеплялся за эту драгоценную корону своей вершиной.
        Луна еще не появилась, пряталась за пиками. Было темно. Холодно. Так, что схватившаяся инеем с наступлением ночи трава хрустела под подошвами. Тэо подошел к Мильвио, в одиночестве стоящему у дома. Тот смотрел на звездное небо.
        - Не устаю любоваться ими каждый раз, когда выпадает такая возможность, сиор. Хотя они и стали иными.
        - Иными?
        - Катаклизм перемешал их. Рисунок созвездий сильно изменился. Некоторые исчезли, другие появились. Небо нового мира, новой эпохи. В первое время к нему тяжело было привыкнуть.
        - Хотел спросить. О зеркале.
        Мильвио кивнул:
        - Почему было не войти в Рионе и не выйти в башне? По простой причине. Я не смог бы пронести сквозь зеркало Фэнико.
        - Ты ждал этой ночи тысячу лет. Что ты чувствуешь? Оттого что все сегодня завершится. Как - мы еще не знаем, но завершится…
        Тот, кто когда-то был великим волшебником, задумался:
        - Нет никакой радости. Эта ночь - не моя мечта. И никогда ею не была. Я ждал веками, надеялся, что этого не случится, несмотря на слова Тиона. Хотел, чтобы статуэтка Арилы вообще не была найдена, не попала в руки асторэ и история не запустилась заново. Но мой старый друг оказался прав. Это произошло. И… в какой-то степени тогда я ощутил облегчение. Что все будет так, как он предсказал. И я выполню обещанное ему, когда он уходил. Отблагодарю за подаренную жизнь. Исправлю наши общие ошибки. Сейчас же… Это можно назвать удовлетворением. Все закончится и… новая эпоха направится дальше.
        Гвардейцы Шерон собрались на поле, ожидая ее. Нэко и Лавиани ушли еще до темноты, теперь наступал черед остальных.
        Указывающая показалась на пороге неосвещенного фермерского дома. Капюшон, низко надвинутый на лицо, скрывал белые волосы.
        - Нам пора, - сказал Мильвио. - Увидимся через пару часов.
        - Она ведь убила тебя, - наконец-то решился Пружина заговорить о том, что уже много дней беспокоило его.
        - Прости? - Треттинец недоуменно нахмурился.
        - Лавьенда. Она тебя убила. Ты всегда говорил, что та проявила милосердие, пощадила. Лишь выжгла… Отпустила. Но я видел, что тогда произошло. Как волшебница сбросила тебя с башни. Лишив магии, лишив возможности спастись, она не пощадила, а лишила тебя жизни. То, что ты рассказал о Тионе, когда мы сажали дуб… Если бы он не поймал твою нить… ты был бы мёртв.
        Мильвио рассмеялся:
        - Ты судишь с точки зрения хорошего человека, а не волшебника. В той войне мы были жестоки друг с другом. Никакой пощады. Иногда дрались трое против одного. Лишь бы был результат. И он был. Всегда один. Кто-то уходил после боя, а кто-то оставался. Иного в то время не было дано. Лавьенда могла уничтожить меня сразу, мгновенно. Убедиться в моей смерти. А сбросить с башни… В её глазах - это шанс для меня. Нас называли великими, Тэо. Великих не убивает даже падение с небес. Во всяком случае сразу. Когда я лишился сил, то потерял контроль над ветром, он обезумел, и Тион понял, что случилось. Он прыгнул на д’эр вин’еме через пространство, успел меня спасти. Я жив благодаря ему. И благодаря милосердию Лавьенды.
        - Милосердию? И этого достаточно, чтобы ты изменился? Такой мелочи?
        - Лишь мелочи меняют нас, мой друг. Шаг за шагом. Порой очень незаметно для окружающих.
        Тэо подумал над тем, что услышал, и произнес с еще большей осторожностью:
        - Я никогда тебя не спрашивал… Потому что думал, легенды правдивы. Про Арилу. То, как она и Тион полюбили друг друга. Он нашел её в башне, спас и влюбился.
        Мильвио негромко рассмеялся:
        - Зачем же ты просишь меня разрушить красивую историю, сиор? Разве не лучше оставить хоть немного доброй и светлой сказки? Об этой минуте слагают песни и предания. Любовь Тиона к Ариле это маяк света для многих. Ее придумал не я, люди, но я всегда старался поддерживать этот миф. Он достоин памяти.
        И над этими словами Пружина тоже немного поразмыслил. Наконец сказав, уже решительно:
        - Наверное, мне просто надо знать правду.
        Треттинец хмыкнул:
        - Правда в том, что все мы уже были знакомы не один год. И учились вместе. Уже был пройден Аркус, уже появилась перчатка на столе Мелистата. Мы сражались с шауттами и однажды сёстры попали к ним в плен. Мы отправились спасать их. И Тион спас. Думаешь, он бы сунулся в Калав-им-Тарк ради незнакомых женщин? Рисковать всей своей силой, воюя с шаутами в их твердыне, их столице… Жизнь не так романтична, как песни менестрелей.
        Шерон уже подошла к отряду, и воины направились через поля к реке, довольно быстро исчезая во мраке. Волшебник кивнул Тэо и последовал за ними.
        Акробат остался на месте, дыша ночным воздухом, думая о своем пути. Трудном, начатом походом с Хенрином в таверну «Злобный слепень», проявлением символа водоворота на спине, встречей с Лавиани, Шерон, поездкой в Нимад… Мильвио на разрушенном мосту, бросающий в воздух бумажных птичек. Все изменилось внезапно, и путь Тэо через новую жизнь, новое понимание себя, мира, истории оказался длинным и в то же время очень коротким.
        Но он был рад, что все сложилось так, как сложилось. Пружина никогда не смотрел на пройденную дорогу с сожалением. Не будет этого делать и теперь.
        …Бланка в сопровождении двух дэво и Вира появилась, когда луна большим холодным глазом поднялась над миром, облив его ледяным серебром, породив глубокие тени. Угольные, зловещие.
        Обе башни: и та, что не достроена, и та, что высилась над городом в мрачном величии, - представлялись Тэо чем-то нереальным. И тем не менее совершенным. Пока он не был готов разумом поверить, что окажется там.
        Акробат после поспешил за спутниками.
        Река глухо шумела, мост был скользким от замерзших ночью брызг. По темной улице, затем и вовсе через дикие места: пастбище, луга, редкие рощицы.
        Ремс шел первым, нюхая воздух, выискивая опасность.
        Их путь лежал к недостроенной башне, в гору, все круче и круче. По дороге, на месте которой еще недавно рос лес. Её проложили, когда к власти пришел молодой герцог. Сейчас безлюдная, она казалась отлитой из серебра.
        Водопад сперва гудел сердито, точно жук. Затем рычал псом. После ревел тигром. Совсем близко - справа от них, пролетая вниз, в долину.
        Все выше, выше и выше поднимались они на утес, над которым вздымалась башня. Пружина посмотрел назад, на ели, отсюда выглядевшие миниатюрными, на узкую ленту воды.
        - Пахнет кровью, - вдруг произнес дэво, и Тэо заметил Мильвио с Шерон, спешащих навстречу, быстро и ловко перепрыгивающих через камни. За ними семенили тени - мёртвые.
        Треттинец остановился, тогда как указывающая, даже не взглянув, продолжила путь, уводя за собой свой маленький отряд.
        Бланка тоже не прекратила движение, шагая вместе с дэво.
        Еще вечером они обо всем договорились и теперь действовали по плану, составленному бывшим волшебником.
        Отстегнув Фэнико, Мильвио протянул его Тэо:
        - Держи.
        - Я не могу… - опешил акробат.
        - Он был с Тионом, когда мой друг шел к Ариле. Будет и с тобой.
        - А ты?
        Тот хлопнул по короткому мечу, висевшему на поясе:
        - Мне хватит этого.
        Пружина с сомнением сжал пальцы на рукояти.
        - Он поможет тебе перейти. И защитит. Когда окажешься в башне, просто открой нам дверь. Удачи.
        …Десять треттинцев со взведенными арбалетами ожидали у входа.
        - Четверо с лейтенантом уже на площадке, - сказал Серро Виру. - Нам сиор Мильвио приказал остаться здесь. Охранять вход.
        - Ремс. С ними, - негромко приказала Бланка, и молодой дэво молча отступил в сторону, надев на руки боевые перчатки. В его глазах было лишь обожание.
        Ни ворот, ни двери. Открытая арка, войдя в которую они оказались во тьме. Ради зажег фонарь, высоко поднял его в левой руке, освещая лестницу, первые ступени.
        Теперь предстоял долгий и тяжелый путь наверх.
        Мильвио догнал Шерон у реки, там, где рёв Брюллендефоссена оглушал, казался незыблемым, проникал в кости, грыз их изнутри. Он был далеко, чтобы пожрать их, но в то же время слишком близко, чтобы они могли говорить друг с другом. Ледяные осколки брызг, невесомых, холодных, острых, похожих на пыль, долетали сюда.
        Нагромождение черных и серых камней, больших, гладких, влажно сверкающих в лунном свете, представляло собой опасный лабиринт, через который сложно пройти до воды.
        Указывающая отправила мёртвых вперед. Те побрели к берегу, мимо валунов, вступали в бурный поток, цепляясь друг за друга. Малочисленный гарнизон, охранявший вход в недостроенную башню, убитый её гвардейцами, теперь послужит их целям - облегчит дорогу Бланке.
        Мост через реку был в Шаруде. Если направляться к нему, придется потерять много времени - и сил, - а потому Шерон решила создать новый, перекинув над потоком. Здесь она еще могла это сделать - основная башня Калав-им-тарк, которая гасит силу некромантов, далеко. Чтобы Бланка перешла на противоположную сторону как можно быстрее.
        Шерон подняла взгляд туда, откуда они с Мильвио не так давно пришли, стараясь рассмотреть, появилась ли уже на «срезанной» вершине маленькая фигурка…
        Открытая площадка обрывалась в пропасть. Десять шагов от лестницы и… все. Дальше только лететь вниз, в ревущую бездну. На самое дно долины.
        Тэо прекрасно помнил это место. Но в тот раз находился гораздо ниже, на фундаменте башни, которая не пыталась устремиться в небо. Много воды утекло с тех пор, когда он решился повторить подвиг Тиона… И тогда даже предположить не мог, что ему придется сделать это снова.
        Тут, как и в прошлый раз, дул сильный ветер. Только сегодня он казался куда свирепее, чем прежде. Брал разбег с ледника, проносился между горных склонов, сложив крылья, хищной птицей падал в долину. К реке и лесу, а затем мчался дальше, в сторону спящей столицы. Пружину ожидала нелегкая прогулка…
        Звезд здесь оказалось еще больше, чем у подножия. И они были еще крупнее, похожие на разноцветные драгоценные камни. Несмотря на ветер, из-за которого слезились глаза, дух захватывало от их красоты.
        Впереди, далеко-далеко, сияла маленькая синяя искорка - окно правой Калав-им-тарк.
        Бланка подошла к акробату так близко, что он почувствовал запах её волос:
        - Скажи, ты готов?
        - Да.
        - Хорошо, - произнесла госпожа Эрбет. - Пора.
        Их было двое.
        Две старухи. Двое убийц. Едва терпевших друг друга и собиравшихся драться бок о бок.
        Они сидели на голой ледяной земле, укрытые мшистыми валунами от тракта, ведущего к отстроенной башне и дальше, к герцогскому дворцу.
        Водопад гудел, переваливаясь через край утеса и бросаясь вниз, точно самоубийца с высокой скалы. Бесконечная масса ярко-голубой воды, берущей начало с ледников и отправляющейся в долгий путь к…
        Лавиани не знала, куда впадает река. В какую следующую реку. А та в какое море… Плевать, рыба полосатая. Если только в ней нельзя утопить всех врагов, чтобы их унесло и они больше никогда не возвращались.
        Случись подобное, она бы, пожалуй, снизошла до того, чтобы помахать им ручкой на прощание. Дабы потом никто не говорил, что она невежлива.
        С того места, где сидела сойка, через водопад было прекрасно видно обрезанную плоскую вершину левой башни. Где-то там сейчас Бланка с Виром и Тэо.
        Лавиани тревожилась за них и оттого злилась на себя. А еще на Нэ. На Нэ она злилась постоянно. На её спокойствие. На равнодушие к злобе сойки. На то, как Четвертая сидит, словно вырезанная из гранита, как ждет сигнала. Как смотрит.
        Они не разговаривали с той поры, когда встретились в домике Бланки. Не было нужды. И желания.
        Путь сюда, начавшийся еще ранним вечером, обе проделали в глубоком молчании, а теперь, уже четвертый час, все так же не вымолвив ни слова, ждали.
        Нэ, в тяжелых латах, но без шлема, шла в гору на удивление легко. Точно не тысячелетняя развалина в доспехе, из всех щелей которого должен сыпаться песок, а скорее быстроногая девчонка в льняном платье, готовая вот-вот пуститься в пляс. Впору было позавидовать её силе.
        Лавиани не относилась к людям, недооценивающим других. Особенно бойцов. И понимала, к своему раздражению, разумеется, что для Нэко она не противник. Силы и опыта в этой старухе вмещалось столько, что можно черпать сапогом. Перед ней была совсем другая Нэ. Не та трясущаяся рухлядь в кресле, кутавшаяся в плед, немощная, опиравшаяся на палку. О нет. Теперь-то сойка знала, что виденное ею раньше - всего лишь маска. Ложь. И это снова вызывало в ней лютую злость.
        Меч таувина, зловещая «груда железа», лежал в траве и листьях. Лавиани не раз и не два подумала о том, что он может сделать с человеком - в умелых руках. Она никогда не видела, на что способна старуха, но Вир успел рассказать о Четырех полях и о том, как его наставница потрошила людей этим веслом.
        Лавиани предпочла старый добрый фальчион, короткий лук и семьдесят стрел, достаточно тяжелых, чтобы не помышлять ни о каких дурацких мечах, грозящих раздавить весом собственного владельца.
        Шорох крыльев заставил сойку вздрогнуть и потянуться за ножом. Но это была всего лишь белогрудая оляпка. Она вспушила перышки, осторожными прыжками добралась до Нэ.
        - Восемьдесят человек и… еще, - помедлив, наконец произнесла таувин.
        Лавиани покосилась на нее:
        - Вот это «и еще» оно сколько? Один? Десять? Сто?
        - Птица может считать только до восьмидесяти. Больше цифр в нее не помещается.
        Сойка пропустила мимо ушей факт, что безмозглый воробей, сотворенный для того, чтобы нырять в ручьи, умеет считать куда лучше, чем некоторые люди. Она размышляла, каким образом сделать так, чтобы эти «восемьдесят и еще» - исчезли. Несмотря на все свои таланты, Лавиани не представляла, как избавиться от этой проблемы за короткий срок. Даже со всем своим опытом она не справилась бы с задачей.
        - А еще там шаутты.
        - Конечно, шаутты. И герцог.
        - Ну, это меньшая из бед, пусть Мильвио и считает его Вэйрэном. На Четырех полях вы хорошо пнули его под задницу.
        - Ты ошибаешься.
        - Да иди ты.
        - Тебе просто не нравится, что я тыкаю тебя носом в глупость, которую ты изрекаешь, - равнодушно откликнулась Нэ, даже не повернув головы в сторону собеседницы. - Ты ошибаешься. Он очень опасен. Я встретила его, когда ехала с севера к Четырем полям.
        Лавиани посмотрела мрачной вороной:
        - И не прикончила этого гада?
        - Ты не слушаешь. Он опасен.
        - Что ты несешь? Ты последний драный таувин в этом мире. Татуировок на тебе больше, чем вшей на нищем. Ты перебила бы и охрану герцога, и его самого, и всех шауттов в придачу.
        - Возможно. Если бы он был обычным человеком. Мешком из костей и плоти. Но его сила недоступна моему пониманию, и бросаться в лоб с боевым кличем могут лишь дураки. К тому же рядом со мной были дети.
        Взгляд сойки говорил сам за себя, и Нэко сухо рассмеялась:
        - Не превращай меня в полное чудовище. Я не иду по трупам и не сжигаю все вокруг, подчиняясь лишь сиюминутным желаниям и эмоциям. Я ценю чужие жизни, что бы ты там про меня себе ни напридумывала. Отбирать их без причины - не дело. Таких, как да Монтаг, следует убивать внезапно и ударом в спину. Когда он этого не ждет. Так что я собиралась это сделать позже.
        - Что же тебя остановило?
        - Дэво.
        Лавиани не стала уточнять, каким образом вмешалась Бланка. Следовало лишь отдать той должное: встать на пути одной из великих волшебниц и заставить её изменить решение - дорогого стоило.
        Сойка выглянула из-за камня. Кустарник, дорога, снова камни и ровная площадка перед башней.
        Со стороны герцогского замка приближался большой отряд. Слышался стук копыт, горели синим факелы в руках. Те самые «восемьдесят и еще». Целая прорва солдат.
        - У тебя есть план?
        - Да. Убить их.
        - Прекрасно, рыба полосатая. Как ты это собираешься провернуть почти с сотней гвардейцев? Они не новобранцы.
        - Когда придет время, увидишь. Просто не мешай мне, да смотри с задних рядов. Твоя помощь точно не нужна.
        - Тогда кой шаутт я пошла с тобой?
        Нэко наконец-то перевела на нее взгляд холодных глаз:
        - Найди себе задачу, Лавиани. Убивать людей - это простая цель. Поищи что-нибудь посложнее. Защити тзамас. Если она умрет, некому будет нести перчатку на ту сторону.
        - Что? О чем это ты говоришь?!
        Таувин лишь издевательски фыркнула:
        - Все же, сойка, ты бесконечно наивна. Как и положено пташке.
        …Ради ждал этого всю жизнь. С тех пор как Саби заметил его, привел в Храм, приблизил, научил читать Медную книгу. Он ждал этих слов богини: «Пора». Они снились ему ночами. Он просыпался с улыбкой - и плакал, когда понимал, что это всего лишь сон. Что время не пришло. А быть может, и вовсе никогда не настанет.
        За годы он смирился с этим, почти потерял надежду выполнить предназначение. И знал: после смерти его тело унесут в каменные гроты, сложат с останками других верных служанок, поколение за поколением ожидавших, когда богиня призовет их, дабы свершить предначертанное.
        Теперь он старался не улыбаться, не лить слезы от переизбытка чувств. Не радоваться, что все-таки достиг цели.
        Думая обо всем этом, дрожащей рукой, но с решимостью в сердце Ради развернул кнут, висевший у него на поясе. И посмотрел на Бланку.
        Она не знала плетения, пока Ремс не вернулся из храма Шестерых и не отдал ей волос Арилы. Лишь тогда - вспомнила. Столь изящная работа с нитями при кажущейся простоте - так сложно. И… легко. Ей оставалось лишь догадываться, где та взяла основу. Вполне возможно, из мира Солнц. А может, прежняя, она была куда опытнее и талантливее Бланки. Все же великая волшебница являлась великой волшебницей, а не слепой благородной, сейчас больше походившей на нищенку.
        Теперь ей требовалась помощь.
        Сила Вира. Госпожа Эрбет тянула её из него с минуты, как он пришел в Шаруд. Гася его внутренний свет так, чтобы ни один шаутт не заметил, что рядом таувин. Он отдавал эту мощь добровольно, и Бланка долгих два дня провела за кропотливым занятием - ткала паутину. Очень тонкую, прочную, ни на что не похожую. Не хватало лишь одного ингредиента, чтобы появился стержень, дающий жизнь всему плетению.
        Шипастый кнут в руках Ради ожил, распрямился, стегнул ночь, разваливая звездное небо на два рваных, неровных лоскута. Хлопнул, точно гром, плеснув в стороны человеческой кровью, полной силы и веры в ту, что создала Храм.
        И Бланка брала эту кровь, черпала, пачкая ладони, вила нить, сплетая со своими волосами, а затем возвращая обратно. Кнуту. Тому, что когда-то был создан Мири, в годы, о которых госпожа Эрбет ничего не помнила.
        …Ради взмахнул оружием над головой в десятый раз, воздух взвыл, кнут вспыхнул, становясь напоминая теперь ярко-огненный медный волос. Его конец метнулся над пропастью, невероятно удлиняясь, забирая последние силы умирающего дэво, и врезался в противоположную башню - удивительно метко, прямо под синей точкой окна.
        Тэо смотрел на то, как тонкий рыжий канат мостом перекинулся между двумя твердынями Калав-им-тарка. Как отдал жизнь дэво, «слившись» со своим оружием, став дорогой для асторэ.
        - Сделай это, - сказала ему Бланка.
        Не ожидая ответа Пружины, она повернулась к лестнице и, опираясь на руку Вира, поспешила вниз.
        - Рыба полосатая! - прошептала сойка, задрав голову.
        Тонкая оранжевая струна появилась в небе мгновенно. Только что её не было - и вот, стоило моргнуть, уже соединяет башни. Сердце забилось учащенно, потому что, даже по мнению равнодушной ко многому Лавиани, на её глазах произошло настоящее чудо.
        - У вашей Мири получилось, - безучастно бросила Нэ. - Асторэ в самом деле ловок настолько, что сможет по ней пройти?
        - Да.
        - Хорошо.
        Отряд герцога в этот самый момент прискакал к башне. На площадке сразу стало тесно от всадников. Лавиани потянулась за стрелой, но Нэ остановила ее:
        - Сказала же. Найди себе дело по плечу. И не трогай его. Я не пойду туда, пока он не уйдет.
        - Рано или поздно с ним придется встретиться.
        - Поздно мне нравится больше. Тогда я буду готова.
        Сплошная каменная стена пошла рябью, открывая вход, который тут же сомкнулся за юношей.
        Все гвардейцы остались. Большинство солдат задрали головы вверх. Один из них затрубил в рог.
        Громогласный сигнал тревоги низким гудением перекрыл водопад, полетел по округе, отразился от горных вершин, множась эхом. И повторился. А потом снова.
        Спустя несколько мгновений от замка пришел ответ. А затем, еще через минуту, прилетел другой, от Шаруда. Трубы пели не умолкая.
        Нэ поднялась одним плавным, слитным движением, берясь за меч и глядя на лес. Сойке могла лишь догадываться, как та, несмотря на рёв водопада, расслышала приближение чужаков.
        Но это оказались Мильвио с Шерон.
        - Они знают, - сказал треттинец, и было понятно, что «они» совсем не люди. - Мост Бланки видно отовсюду в долине.
        - Тем хуже для них. Главное, сам не лезь. Без Фэнико против шауттов ты бесполезен. Я справлюсь. Сидите. Мы с Милосердием разберемся.
        Она, положив страшный клинок на плечо, направилась к башне.
        Едва её заметили, раздался окрик.
        Один из гвардейцев, перехватив поудобнее топор, заступил дорогу высокой старухе.
        Взмах тяжелого меча - быстрый, словно полет стрекозы, - и человек упал на площадку двумя половинками.
        Нэ небрежно переступила через тело и врезалась в толпу ошеломленных воинов.
        Клинок, вспыхнув алым пламенем, мелькнул, оставляя в воздухе кривой огненный росчерк. Кто-то шарахнулся от него, кто-то, наоборот, ринулся в атаку: на Нэко насели со всех сторон. Двенадцать гвардейцев, отбежав к лошадям, отстегнули арбалеты. Меч, вырвавшись из её руки, сверкнул факелом, ударил крест-накрест, опрокидывая полтора десятка солдат, лишая их голов, конечностей, жизни, так, что Шерон вздрогнула, чувствуя, как рвутся нити.
        Милосердие уже был у таувина в руках, описал огненную дугу над ней, рухнул, перерубая древки копий, убивая самых смелых, подвернувшихся под удар. На нее кинулись семеро, закрывшись высокими щитами, и тогда Нэ воткнула меч острием в землю. Та замерцала вокруг нее, у оказавшихся на этом пространстве, алый огонь хлынул из глаз, затем изо рта, и их лица оплавились и почернели.
        Тогда в нее ударила дюжина болтов - и сгорели, врезавшись в купол, разлетевшийся пестрыми перьями. Она снова швырнула меч, прямо в стрелков, и тот, словно натасканный пес, сделал бросок по дуге. Лошади, и без того напуганные происходящим, не выдержали, шарахнулись в разные стороны, разваливая оборонительные ряды отряда.
        На глазах Лавиани множился хаос. Люди кричали и умирали, все пылало.
        Старуха убила какого-то воина кулаком, расплющив его шлем, подхватила тело, с силой кинула во врагов, опрокидывая их. Подняла Милосердие и продолжила уничтожать всех на своем пути. Словно перед ней были не опытные, закаленные в боях гвардейцы да Монтага, лучшие воины Горного герцогства, а беспомощные дети.
        Лавиани смотрела на происходящий бой… нет - избиение, во все глаза. Шерон никогда не видела сойку настолько изумленной. И было от чего.
        - Это и есть настоящая сила таувина, Фламинго?
        - Её малая часть, сиора, - отозвался Мильвио.
        Больше половины длинной сложной лестницы Вир пронес Бланку на руках, чтобы сократить время, сильно опередив спешащих за ними треттинцев.
        Внизу стояла «лошадь», обещанная Шерон. Сплетенная из нескольких человеческих тел, с торчащими восемью ногами, на которые она опиралась, и выемками в «спине», похожими на седла. Вир не удержался, показательно поморщился от этого отвратительного зрелища.
        Ремс дожидался здесь же. Смотрел на Бланку, счастливо улыбаясь. Она чувствовала, что надо спешить, но не могла не подойти к нему.
        Протянула оранжевый посох Саби.
        - Каждый из вас выполнил предназначение. Я горда вашей верой. И благодарю за то, что было сделано. Осталось последнее - отнеси его в Храм и владей им, мой первый жрец.
        Он поцеловал её руку сухими ледяными губами.
        - Придет ли Милосердная в наш дом?
        Она знала, что он уловит запах её лжи, и потому сказала правду:
        - Я приду. Рано или поздно, в этом или другом облике, через месяц или тысячу лет. Но я приду. Даю тебе слово. Ждите. Ибо Храм существует.
        - Ибо Храм существует, Милосердная. И ждет. - Ремс поклонился снова, а после устремился, не оглядываясь, по дороге к городу.
        Бланка повернулась к лейтенанту де Ремиджио и его людям:
        - Уходите. Вы сделали все, что требовалось. Незачем гибнуть. Дальше нам придется сражаться с шаутами. Уходите, - повторила она.
        Лейтенант помедлил несколько мгновений, и Вир верно оценил его сомнение.
        - Сделайте то, что она говорит.
        И воин поклонился, признавая его право приказывать им.
        Затем госпожа Эрбет села на тощий хребет «лошади», её спутник опустился на второе «седло». Это был самый быстрый путь вниз, к костяному мосту.
        - Ты видишь его? - спросил Вир, имея в виду Тэо на канате.
        Она «видела». Не акробата, а свою нить. Чувствовала касание к ней, как к собственной коже.
        Шаг.
        Такая малость.
        Всего лишь один, первый шаг в пропасть.
        Пружина вытащил меч Мильвио из ножен, и тот внезапно раскрылся в большой стальной веер, широкий, похожий на щит, с острыми гранями лезвий по кромке и удивительно легкий для подобного оружия.
        Тэо сделал движение, наступив на медный, мягко мерцающий канат правой ногой, раскинув руки, ловя баланс. Погружаясь в привычный мир. В то, что он любил больше всего на свете.
        Шаг. Другой. Третий.
        Ветер. Веер. Баланс. Путь. Цель.
        Все предельно просто. Никаких сомнений, сложного выбора. Всего лишь память тела и наработанный годами опыт. Знал бы учитель Тэо, старый владелец цирка Квио, ради чего он когда-то готовил своего ученика.
        Ради чего всю жизнь Пружина выступал, совершенствовал свое мастерство. Танцевал на канате. Стал лучшим акробатом герцогств.
        Ради этой ночи.
        Отсюда его могут увидеть только шаутты, и Тэо очень надеялся, что никто из них не подойдет к окну.
        Акробат продвигался, глядя вперед, на синюю точку, которая затем превратилась в прямоугольник. Медный трос был точно дорога, ледяной ветер стал противником Пружины, а Фэнико - защитой, отвечая на малейшее движение запястья, ловя правильный баланс, стоило лишь сместить центр тяжести.
        Алые вспышки где-то внизу, грохот, слабые крики людей не сбили его с темпа. Ночь, холод, ослепительные звезды - и он, словно идущий между мирами. Легко, танцуя, чувствуя канат Бланки, пляшущий в унисон шагам, немного вверх, немного вниз, чуть влево и чуть вправо. Тоже привычно. Иногда ветер вдруг резко стихал - и тогда он словно парил в воздухе и ему казалось, будто он скользит между звезд.
        Шпиль Калав-им-тарка скрыл часть неба, навис над Пружиной пронзающей пространство спицей.
        Окно перед ним росло слишком медленно, но наконец он оказался рядом, перепрыгнул на карниз, шагнул, выпрямился на полу. Веер собрался в меч, и башня, почуяв клинок одного из Шестерых, вздрогнула. Факелы, горевшие в комнате, погасли.
        Белая молния ударила в растущую возле обрыва сосну, с треском развалив её надвое, заставив вспыхнуть от корней до иголок. Шерон, как раз смотревшая в эту сторону, моргнула, ослепленная внезапной вспышкой.
        А после она услышала пронзительный крик. Крик боли, раздавшийся у нее в голове.
        И указывающая поняла, что кричала башня.
        Сойка вскочила, но треттинец потянул её назад. И вовремя. Со звездного неба на площадку упали густые паукообразные тени. Шаутты.
        Шерон во всем этом переплетении тел и конечностей даже не смогла понять, сколько их. Десять? Пятнадцать?.. Они бросились к Нэ, окружили, подмяли под себя, сплелись хищным коконом - и разлетелись рваными лоскутами, которые, словно стая перепуганных грачей, поднялись в воздух, лопаясь пузырями ртути, плеснувшей вокруг. Упали кипящими лужами, гася ползущее по земле разноцветное пламя.
        - Рыба полосатая! - прошептала сойка.
        …Тэо ощущал, как пол под ногами едва заметно вибрирует. Было очень темно, и он двигался едва ли не наугад, выставив перед собой меч, идя столь же аккуратно, как и по канату.
        Комната. Еще одна. Впереди забрезжил бледно-синий свет. Раньше такой цвет настораживал, почти пугал. Теперь же Пружина шел к нему спокойно, в надежде найти выход. Холл, зеркала, странные залы, где потолок словно был сложен из черных, голубых и синих треугольных стекол, все время пощелкивающих друг об друга, движущихся по едва заметной спирали.
        - Ты идешь не туда, асторэ, - прозвучал голос за спиной.
        Акробат резко обернулся.
        Женщина, иссушенная и сгорбленная, с редкими волосами, смотрела на него через пустые глазницы, опираясь рукой о стену. Он видел сквозь оболочку, понимал, что перед ним шаутт. А потому направил на него острие меча.
        - Нет, - сказал демон. - Ты не из тех, кто сражается оружием. Даже таким. Оставь его для других, асторэ. Это не твой путь.
        - Что ты знаешь о моем пути?
        - То же, что и о пути всего твоего племени. Это в твоей памяти. Повадках, акробат. Ты выступаешь лишь тогда, когда приходит время для выступления. Не рвешься на первые роли. Даешь другим шанс. Не желаешь быть главным героем, хотя ты - главный. Вы, асторэ, всегда были такими. Давали шанс «выступить» всем. Посмотреть, как они справятся. По мне, вышло довольно плохо. Глянь, к чему это всех нас привело.
        - Я не понимаю.
        - Не важно. Ты мне не нужен.
        Она шагнула в сторону, и Тэо увидел лестницу.
        - Слова шаутта - ложь.
        - Да, конечно… Тогда просто выбери - зарубить меня или уйти… - Черная улыбка обнажила острые зубы. - Так я и думал. Ты не тот, кто радуется смертям.
        - Почему ты не нападаешь?
        Женщина поскребла ногтями у виска:
        - Потому что ты - будущее. Потом поймешь.
        Он не желал терять время на то, чтобы понять логику демона. Его друзьям требовалась помощь. И, в отличие от Вира, напавшего на Рукавичку, Тэо этого делать не стал. Не опуская меча, прошел мимо нее к лестнице:
        - Мне жаль, что подобные тебе стали такими.
        Не улыбка. Оскал.
        - В этом вы все. «Жаль». А мне - нет. Мы - лишь ваша суть. Та сторона.
        - Вас терзает боль.
        Шаутт, зашипев, кинулся на него, и Тэо, не ожидавший этого, отшатнулся, оступился, потерял равновесие на ступенях и начал падать…
        Он, конечно, как всегда, успел сгруппироваться, приземлился на ноги. И, подняв голову, увидел, что за его спиной осталась лишь сплошная стена. Путь вел только в одном направлении.
        Мёртвая «лошадь» остановилась на той границе, где сила Шерон рассеивалась. Оставшийся путь в гору, к башне, рядом с которой все сверкало и гремело, Бланке с Виром пришлось проделать пешком.
        Мир вокруг состоял из живых нитей. Бланка смотрела на них, словно во время сильного зноя в пустыне - так дрожал воздух. И нити корчились, извивались, сгибались, утолщались или утончались. Сила, что витала возле Калав-им-тарка, ковала новую реальность.
        Бланка чувствовала плетения, видела, как медленно слабеет то, что она создала. С сожалением отметила момент, когда погас канат…
        В незыблемых волокнах Калав-им-тарк появились внезапные бреши, словно дыры в шерстяном одеяле, на которое упали угольки из костра.
        …Дорога в нее была открыта.
        На площадке, в свете пожара и яркой, донельзя яркой полной луны, огромным мёртвым глазом висевшей над горной долиной, больше не осталось тех, кто мог бы сопротивляться таувину. Нэко направилась к башне. Через тела, кровь, огонь, бурлящую ртуть.
        По клинку меча пробегали ало-черные всполохи.
        Она размахнулась и ударила им по стене. И тот, вместо того чтобы отскочить от камня, как любое металлическое оружие, погрузился в него, точно топор дровосека в мягкую древесину. В стороны полетела острая, раскалившаяся крошка, и башня закричала, теперь уже слышимая всеми.
        Высокий, взлетевший и оборвавшийся стон разнесся над долиной.
        Стена задрожала и сдалась.
        Все увидели стоящего в черном проеме Тэо.
        - Там полно шауттов. - Он отдал Фэнико без ножен треттинцу, и тот сразу же отстегнул с пояса обычный меч. - Но они не тронули меня. Словно ждут чего-то.
        - Конечно, ждут, - язвительно произнесла Нэ. - Если мы прикончим герцога, только кровь асторэ сможет вытащить его снова из статуэтки Арилы.
        - Раньше они нападали на него, - насупилась сойка.
        - Раньше герцог не думал, что он проиграет на Четырех полях, а мы окажемся здесь. Теперь он не станет рисковать.
        Она решительно вошла внутрь, бросив через плечо:
        - Давайте заканчивать.
        - Прими мою благодарность за все, что ты сделал. - Мильвио приложил руку к груди.
        - Я пойду с вами, - сказал Тэо.
        - Подъем наверх очень долгий. Нам надо на самую вершину. Туда, где крутятся перекрестья.
        - Я провожу вас.
        Акробат точно помнил путь. Но довольно быстро он озадаченно остановился и осмотрелся. Теперь дорога была совсем иной, и никакой лестницы - словно её разобрали демоны. Да и не башня это, а лес, так похожий на лес эйвов.
        Люстры - маленькие светлячки с сияющими брюшками, колонны - стволы деревьев, чьи кроны скрываются в вышине. Вместо стен - мох. В нем росли крупные ярко-красные ягоды, по пушистым отросткам мелкими бисеринками скатывалась вода, блестела зеленоватым свечением, собиралась лужами и текла ручьями.
        Путь то и дело становился вязким, ноги тонули в каменном полу, будто проваливаясь в почву заболоченного луга… они шли и шли по первому этажу. И башня казалась бесконечной, словно это был целый город.
        - Никогда не видела ничего подобного, рыба полосатая, - произнесла сойка, когда с потолка закапал дождь.
        - Я видела, - произнесла Шерон. - В памяти браслета. Где-то здесь скрыта кузница Мерк.
        - И как попасть наверх? Браслет тебе не рассказывал?
        - Нет.
        - Мильвио. Ты же был здесь с Тионом.
        - Все не так, как я помню, - сказал треттинец.
        - Сейчас я решу эту проблему. - Нэ остановилась. - Ждите.
        Через несколько минут они услышали шум многочисленных крыльев. Маленькие пташки влетели в зал, сделали круг под потолком, распугивая светящихся насекомых, улетели в смежные коридоры, исследуя дороги. Вернулись, весело треща.
        - За мной. - Нэ пошла первой, показывая направление. Теперь они возвращались в обратную сторону.
        Поворот. Еще. Спуск вниз. Затем зал, которого совсем недавно не было: со странными сферами, похожими на мыльные пузыри, плывущие от стены к стене. Они отражали пришедших, делали их гораздо моложе, сбрасывая каждому не один десяток лет. Шерон увидела себя совсем маленькой девочкой, с растрепанными темными волосами и серьезными серыми глазами. А Нэ - молодой красивой женщиной, совсем не похожей на нынешнюю.
        - Забавно, рыба полосатая. - Лавиани в этом отражении была того же возраста, как и на картине герцога Треттини. - Пошли побыстрее, пока мы все не превратились в точно таких.
        - Разве ты не хотела бы вернуть молодость? - спросил Тэо.
        - Если она вернется ко мне, то нагрянет и к вам. Что мне делать с оравой детей? Вир так и вовсе младенец. Погляди на него.
        Светлячки летали прямо перед лицом, норовя коснуться кожи. Что-то потрескивало, скрипело, словно высохшее дерево, шумел ветер в невидимой листве.
        А после они вышли из «леса», оказавшись в длинном помещении, где на цепях, висели квадратные фонари из стекла, и пламя в них струилось вверх живым синим гейзером, жадно облизывая закопченный потолок.
        Лестница, наконец-то лестница, находящаяся у пруда с темной зеркальной водой. Недвижимой, отражавшей в себе и ступени, и фонари, и синее пламя.
        - Не касайтесь воды! - предупредил Мильвио. - Это может быть ловушкой. Все, что похоже на зеркала, опасно.
        Они начали подъем, прислушиваясь к звону цепей, слабому ветру, пахнущему цветами.
        Лавиани, проходя, не сдержалась, выглянула в окно. И выругалась. Был яркий день, горы… отсутствовали… Точнее, их привычные контуры. Эти - были и выше, и резче. Город в долине поражал размерами, ярко-красным цветом зданий и остротой шпилей. Он больше походил на Риону, а не на Шаруд.
        - Эй! - позвала сойка. - Гляньте-ка.
        Нэко отодвинула её в сторону, выглянула:
        - Ничего необычного. Это Шаруд времен моей юности. Прекрасный город до начала Войны Гнева. Калав-им-тарк существует между эпох. Поэтому из окон можно посмотреть на мир, каким он был. А может, каким будет.
        - А что случится, если я туда вылезу?
        - Не советовал бы. - Мильвио не отвлекался на виды. - Во-первых, мы уже высоко от земли. Разобьешься. Во-вторых, ты точно не вернешься назад.
        - Кто-то в ваше время пробовал?
        - Только дураки, - пренебрежительно ответила Нэ.
        Теперь сойка, если только выдавалась такая возможность, выглядывала в окна, с искренним любопытством изучая картинки, что показывала ей древняя башня: молодой месяц на половину неба, гроза, скрывшая за собой горы, день, ночь, снова день. Город во всем своем величии. Несущиеся к нему лавины. Пожары в кварталах. Умытая дождем столица, над которой, простирая крылья, летят белые львы с всадниками на спинах. Сотни шауттов собираются в армию. Полностью замерзший водопад. Огрызок соседней башни, переброшенный канат, маленькая фигурка идет по нему, толпа зрителей ликует.
        - Тэо, там ты…
        - Хватит уже! - с сильным раздражением попросила Нэ. - Хватит глазеть! Здесь шаутты. Ты дождешься, что они подсунут тебе то, от чего ты не сможешь отказаться, и выйдешь в окно.
        Сойка неохотно оторвалась от зрелища, понимая, что та права.
        Они вышли в зал, где пол был занесен толстым слоем светло-серого мягкого пепла, в котором тонули ботинки. Дверь, распахнутый проем в пятидесяти шагах впереди.
        Мильвио замер перед входом, хмуро изучая пустое пространство.
        - Что не так? - шепнула Шерон.
        - Просто осматриваюсь.
        - Право, жаль, что у тебя больше нет ветра, - пробормотала Нэ.
        - Стойте здесь. Я посмотрю, - предложил Тэо прежде, чем его ему возразили. - Да не волнуйтесь. Если я им нужен, то все будет хорошо.
        Он пересек помещение и, остановившись в дверях напротив, у входа в следующее, махнул рукой.
        - Все нормально.
        Мильвио все еще сомневался, и Шерон сказала ему:
        - Другой дороги ведь нет? Так? Мы уже много прошли.
        Тот вздохнул.
        - Четвертая?
        - Я ничего не чувствую. Идем. Твоя тзамас права. Деваться все равно некуда.
        На середине пути из окна, показывавшего непогоду, вырвался ветер. Он поднял пепел в воздух, серым шквалом отбросил к противоположной стене, обнажая пол, скрывавшийся под ним.
        Зеркальный пол.
        Никто не успел ничего сделать. Зеркало лопнуло, и они рухнули куда-то вниз, оставив Тэо в одиночестве…
        Лавиани попала в логово. Осиное гнездо, сотканное из липкой слюны неведомого создания, где на стенках дремало шесть иссиня-черных клякс. Увидев их, она стала осторожно подниматься, и шаутты тенями поползли к ней.
        - Рыба полосатая, - сказала сойка.
        Используя талант, увернулась от одного, второго. Махнула ножом, «отрубая» дымчатую лапу, не причинив вреда, так как конечность снова отросла.
        Она не собиралась сдаваться. Не собиралась вот так глупо заканчивать свою жизнь из-за каких-то тварей, случайно попавшихся ей на пути.
        Бросилась вперед, её руки озарились солнечным светом, причиняя боль и ей, и демону. Тот забился в агонии, плюясь ртутью. Сойка, не вытирая слез, схватилась за нож, восстанавливая татуировки.
        Ближайший шаутт уклонился от объятий, другой ударил её лапами в живот, и она, вцепившись, как и в первого, прикончила его, вопя от ярости и боли.
        Вспыхнуло алым, когда стальной богомол в образе Нэ свалился откуда-то с потолка, рубя уцелевших демонов. Её меч разил этих бестелесных созданий, а после развалил «гнездо», и его стенки обсыпались, роняя Лавиани на снег…
        Ветер усиливался, крепчал, пригибал к камням шипастую траву с зонтичными венчиками высохших цветов. С каждым новым порывом устоять на ногах было все труднее и труднее. Рыжая земля, снежные проплешины, чёрный кустарник с острыми, похожими на кристаллы ветками. Приземистый замок на горизонте казался миражом, а не реальностью.
        Лавиани прижимала ладонь к животу. Кровь сочилась между пальцами, делая их скользкими.
        - Где мы?
        - Похоже на Пустынь. - По равнодушному тону Нэко становилось понятно, что ей это совершенно неинтересно. - А вон один из замков Белого пламени. Полагаю, он и есть выход из этой реальности шауттов… Что? - бросила она, скосив бесцветные глаза на сойку.
        - Все таувины были как ты? Почему вы не захватили мир, с вашей мощью?
        - Мир? Зачем его захватывать, когда он и так был нашим? Везде правили волшебники, но часто им было плевать на простых людишек. И они отстранялись от подобной возни, занимались лишь искусством, тогда власть держали таувины. Кроме Востока: там веками правили тзамас. Единый король, благородные… все они лишь исполнители нашей воли. Я потешила твое любопытство?
        - Да.
        - Теперь потешь мое.
        Она бесцеремонно задрала свитер и рубашку на сойке, осмотрела рану. Вокруг нее кожа почернела, и от этого места во все стороны ползли змейки темнеющих сосудов.
        Боли не было. По животу лишь растекалось холодное, мятное онемение. Вверх, под грудину. Вниз, на бедра, так, что пропадала чувствительность ног.
        - Шаутт тебя достал.
        - Скажи, чего я не знаю, рыба полосатая.
        Легко, как пушинку, таувин подняла сойку и взвалила себе на плечо.
        - Эй!
        - Не стоит умирать в иллюзии. Не мешай. Я вынесу тебя.
        Сойка пропустила «умирать» мимо ушей. Не хотела обращать внимания на эти слова. Несколько минут молчала, глядя, как перед глазами проплывает рыжая земля, белый снег…
        - Думаешь, с ними все хорошо?
        - Не думаю. У меня простая задача - выбраться.
        - Как?
        - У любой иллюзии шауттов есть ключ. Нас разделили. Так проще справиться. Я тоже бы поступила так же. А теперь помолчи.
        Они шли, шли и шли. Вечность. Кровь больше не текла, Нэ что-то сделала, и сойка не хотела знать что. Стены, выщербленные и древние, посеченные ветрами, оказались рядом, а потом, стоило таувину пройти еще два десятка шагов, держа перед собой меч левой рукой, как все изменилось и они вернулись в башню. В комнаты, устланные мхом.
        Нэко с удивительной осторожностью опустила раненую на пол, прислонила к стене. Лавиани уже не чувствовала ног.
        Четвертая выпрямилась, посмотрев в сторону выхода:
        - Попробую найти остальных. Посиди.
        - Угу.
        - Если встречу асторэ, считай, что тебе улыбнулась удача.
        - Угу.
        Обе не верили, что Тэо успеет.
        Нэко, положив меч на плечо, пошла прочь не оглядываясь.
        - Рыба полосатая, - прошептала сойка немеющими губами, и через пару мгновений вокруг стало темно…
        Они упали в воду. В пруд рядом с лестницей. Глубокий, с живущими в нем холодными пугливыми рыбами. Виру пришлось нырнуть ко дну, во время падения он выпустил меч, и теперь тот лежал в склизком иле. Когда ученик Нэ выплыл, Мильвио уже выбрался, вытирая рукой мокрое лицо.
        - Нас бросило в начало.
        - А остальные?
        - Полагаю, в иллюзиях. Старое оружие шауттов. Куда грубее и проще зеркал Марида, но вполне действенно.
        - Почему мы не в ней?
        - Благодаря Фэнико. Для зеркал он - все равно что иголка для глаза. Нас тут же выкинуло.
        - Надо найти Бланку.
        - Да. Надо найти всех, сиор. И, возможно, новый путь. Поспешим. Времени у нас не много.
        Ветер стелился над землей, скрывал за тучами луну, юлой заворачивался над каменной мостовой, влажной от секущего ледяного дождя. Шерон не успела набросить капюшон, и её волосы сразу же стали мокрыми.
        Ревело грозно и страшно. И она знала этот рев с самого детства. Его нельзя перепутать ни с чем. Море Мертвецов перекатывало чудовищные валы, гнало их к берегу, растя в размерах, и разбивалось о волнорезы-бивни, созданные в эпоху до Катаклизма.
        Окна серых домов закрыты надёжными ставнями, крепкие двери незыблемы и способны выдержать штурм заблудившихся. Смазанные пятна света - фонари на каждом здании - раскачивались, следуя прихоти ветра. Дождевой поток несся по улице, поднимался до щиколоток, заливал ботинки, студил пальцы.
        Она вернулась в Нимад.
        Посильнее натянув капюшон на лицо и повернувшись спиной к собственному дому, который уже успела забыть, Шерон направилась по расколотым плитам бывшей дороги Королей, мимо старого кладбища, могильных камней, покрытых лишайником. Вверх по склону верескового холма, туда, где синим светом горел маяк, стоявший на выдающейся в море каменистой косе.
        Та вся была забита людьми. Сотнями. А может, и тысячами. И, подойдя к первым из них, Шерон увидела, что это заблудившиеся. Те, кто умер ночью, выбрался из домов, пришли сюда. Они скалили желтые волчьи зубы и расступались в стороны, давая ей дорогу.
        Не нападая.
        Все жуткие, вымокшие. Даже зная, что это иллюзия, насмешка демонов, Шерон была рада, что не встречает среди этих сотен ни одного знакомого лица.
        Дом смотрителя рос в размерах по мере приближения к нему. Безумное море бушевало справа и слева, холодная пена долетала до Шерон, уины трубили в раковины в пучине стихии.
        Остановившись возле распахнутой настежь двери, она обернулась, посмотрела в лица толпы чудовищ, а после вошла в дом, чувствуя те же запахи, как и в ночь, когда пришла сюда спасать жену смотрителя. Через пустые комнаты, коридор, соединяющий жилые помещения с маяком.
        Рыбацкие сети, забитые луком. Резкий и неприятный запах. Металлическая лестница с острыми ступенями, гулко ловившими каждый её шаг. Механизм, созданный в прошлую эпоху, был исправен, синий огонь множился в кристалле, отражался от вращающихся зеркал.
        Шаутт в теле больной, истощенной женщины встретил Шерон оскаленной улыбкой:
        - Я ждал не тебя.
        Она с радостью бы на него напала, вырвала из этой оболочки, но не имела сил.
        - Знаешь, где ты, указывающая?
        - В Нимаде.
        - Мелко мыслишь, человек. Ты всю жизнь ползала, уткнувшись носом в землю, посмотри наконец на луну, как та смотрит на всех вас. Это - прошлое. Начало начал. Юный мир юных Шестерых. Вот каким он был.
        - Не понимаю.
        Демон клацнул зубами, и было в этом не раздражение, а веселье:
        - Катаклизм перемешал реальность. Настоящее и прошлое запуталось в твоем герцогстве, как кролик путается в силке, ломает лапу. Катастрофа, случившаяся благодаря волшебникам, уготовила этой земле забавную участь - ночами возвращаться в мир до ухода асторэ. Когда все было так, как ты сейчас видела. И не только ночью. Всегда. Летос зацепился за эпоху рождения Шестерых, в годы, когда ваше проклятое племя лишь появилось. И обрекло всех на гибель. Ты могла бы многое. Разорвать уцелевшее, весь мир, вернуть в прошлое не только Летос, но и остальной материк. Возродить бесконечное королевство мёртвых. Каким оно было на заре времен. Но ты не справилась. А потому ступай прочь!
        Сказав это, Рукавичка резко дунула, погасив огонь в маяке…
        Здесь, среди вязких, липких нитей, неприятно касавшихся кожи, оставлявших на ней влажные следы, Бланка была словно в лодке, величаво плывущей по сонной, забытой всеми реке сквозь бархатную ночь.
        Она ощущала запах середины лета. Остывающего зноя. Хвои. Дождя, который обязательно придет с шумом, грохотом, шквалом ветра и радостной прохладой, смывающей все, что накопилось. Обновляющей.
        Возрождающей.
        Лодка, а может быть, колыбель убаюкивала ее, вводила в состояние бесконечного транса. Здесь, в мире разбитого зеркала, куда она провалилась вместе с Шерон.
        Эта мысль тут же выдернула её из безмятежного блаженства. Шерон! Её не было рядом, и Бланка стала оглядываться, изучая сотни тысяч нитей, раздвигая их руками, как делала бы, если бы шла через высокую, выше её роста, траву.
        Одна из нитей, знакомого плетения, лопнула где-то недалеко, и госпожа Эрбет среагировала удивительно быстро - схватила её пальцами левой руки, удерживая, вернула назад и, не имея никакой основы, чтобы закрепить, связала со своими нитями.
        Хорошо.
        Но требовалось гораздо большее, чтобы спасти сойку. Лавиани истаивала изнутри, её волокна пожирала тьма так, как плохое железо пожирает ржавчина. И остановить это отсюда Бланка не могла. Понимала, что прежде, чем успеет до нее добраться, все будет кончено. Теперь уже бесповоротно. Нить растворится, второй раз не поймаешь. Ловить будет просто нечего.
        И она знала, старой памятью знала, что единственный, кто сможет помочь, - асторэ.
        Бланка никогда не делала этого раньше. Не желала подобного. Но выбора не было. Того самого, о котором говорил Мильвио, - свободы действия. Права принимать решения.
        Она потянулась в поисках нужной нити. Чужеродной, болезненной для её кожи, оставляющей ожоги на пальцах.
        К настоящему асторэ.
        Тэо.
        Она не могла ему ничего объяснить. Передать. Сказать. Могла лишь создать плетение, вписать в него, заложить мысль, желание. Почти насилие над его волей. Пускай - это всего лишь незначительный нюанс. И действие во благо.
        Маленький паучок плетет паутину чужих судеб. Хладнокровно. Быстро. Расчетливо. Зная, что в итоге хочет получить.
        Так действовала Мири с Арилой и Тионом. Две части одной нити, которые притянуло друг к другу. Со всем известным результатом.
        И Бланка, ничуть не колеблясь, понимая, что поставлено на карту, навязала свою власть Тэо.
        Чтобы он вернулся вниз, вынес из башни и спас сойку. Она надеялась, что сделала все не зря и асторэ успеет.
        Лодка остановилась. Ткнулась в «берег», оказавшись в мире, где шел дождь и мрачной громадой высился погасший маяк. Море безумствовало. Ревело свирепым львом, желая пожрать все вокруг.
        Бланка не обращала на него внимания. Шла лишь по нитям, зная, что только они реальны. Дом, распахнутая дверь, горит очаг, книги на столе, запах травяного отвара в кружке - горький и пряный. Лестница наверх, ступени широки и надёжны. Комната, полная тепла, детская люлька.
        Пустая.
        Рукавичка сидела на кровати, забившись в угол, сипло дыша. Жизни в этом разваливающемся теле было столько, что она не наполнила бы даже наперсток. Демон не представлял никакой угрозы.
        - Думаешь, ты заманил меня в ловушку, шаутт? Я найду выход. А ты уйдешь на ту сторону.
        Дыхание. Тяжелое. Болезненное.
        - Нет. Не уйду. Умру здесь. Долго же ты шла. Я сделал все, что ты просила. Наш договор выполнен.
        Бланке не понравилось услышанное. Демоны лживы. Это их суть.
        - И что же ты сделал?
        Не смех. Тихий кашель. Бульканье. На пол упала капля ртути, зашипев.
        - Мы. Шаутты. Толкали вас. Заставляли двигаться вперед. Не сидеть на месте. Согнали девчонку, и та стала некромантом. Пробудили асторэ. Вы стали тем, кем стали. И пришли сюда. К финалу. Как и он. Я служил ему, ибо ты обещала награду. Теперь он здесь, как ты желала. Как ни у тебя и ни у него не получалось столько эпох.
        Рукавичка подалась вперед, сказав с издевкой:
        - Ты даже не понимаешь, о чем я говорю, да? Ты мертва. Осталась лишь нить, да памяти о прошлом на плевок. Несущественно. Когда-то ты все сделала так, чтобы это работало и без тебя.
        - Почему Мири так важно убить Вэйрэна?
        - Не Вэйрэна. Ты дура. Как и все в твоем племени. - В голосе шаутта ей послышалась усталость. - Люди не могут вернуться с той стороны, но артефакты из костей гвинов позволяют выжить сильным. Если вселить себя в них. Посох был этим спасительным островом. Тот, кого ты считаешь Вэйрэном, отдал все силы, всю свою мощь, чтобы хотя бы малая часть асторэ выжили на той стороне, вырвались назад, в мир, пускай и измененными. Похожими на вас. Ибо тот мир никого не отпускает просто так.
        - Посох? Посох Мали? Эрего да Монтаг - это Мали?!
        Демон шевельнул тонкой рукой:
        - Не только Мири считала себя умной. Он тоже готовился заранее. Однажды один из асторэ благодаря нам пришел на ту сторону и вынес доспех. Тот, в который мы перековали и влили металл посоха. И он, прятавшийся в нем, вернулся. После Даула мы заключили с тобой сделку. Мы выполнили свою часть - ты здесь, он тоже здесь. Ты желала лишь этого. Через века. Через тысячелетия… Мы сделали для тебя невозможное. Исполни обещанное.
        Она не двигалась. Не знала, чего от нее хотят. И не желала знать.
        - Мы те, кем движет та сторона. И наша жизнь - череда боли. Мы жаждем только покоя. Жить здесь, не уходя туда. В вашем мире. А ты можешь так сделать. Отрежь нить, что тянет нас туда.
        - Подарить вам мир людей? Это обещала Мири?
        - Не только она. И осколок тоже. Поэтому он думает, что мы верны ему. Но у него никогда не выйдет то, что у тебя. Он неспособен избавить нас от той стороны. Сделай это.
        Бланка посмотрела на шаутта еще раз. На нити из горького дыма, уходящие на ту сторону. То, как они сплетаются с тысячами таких же нитей других демонов. Но в Рукавичке была не только тьма - одна очень тонкая, едва видимая нить терялась где-то вверху, насыщалась слабым теплом света чужого солнца.
        Нить сойки. Той, чье тело захватил шаутт. Нить таувина. Нить из мира Трех Солнц и Двадцати Лун. Она отравляла суть демона, медленно убивала его. И тогда госпожа Эрбет поняла. Вспомнила обещание Мири.
        И догадалась, как надо поступить.
        - Вы хотите жить среди людей? Захватывать земли? Править?
        - Мы лучше, чем Вэйрэн. Нам не надо все. Ты выполнишь свое обещание?
        - Да, - солгала Бланка. - Выполню.
        Она взялась за создание пряжи. Убрала из пути, идущего в мир солнц, узелки, неровности, все препятствия, перекидывая на него новые тяжи.
        Демон зашипел, но не мешал. Смотрел, что она делает, и его пальцы подрагивали от предвкушения. Бланка между тем обратилась к темным нитям той стороны - и на них также выровняла все преграды.
        А потом сверху полился тёплый, яркий свет летнего полдня. Он затопил комнату, обхватил Клеро, Рукавичка взвыла, бросаясь к Бланке, но свет уже растворил её в себе и побежал по черным нитям вниз, меняя их, захватывая шаутта за шауттом.
        Каждого.
        До тех пор пока они все не стали этим светом.
        А потом погасли, растворившись в вечности. И оставшись лишь в памяти легенд.
        - Я великая лгунья, - сказала она выжженному на полу пятну. - И во мне нет ни капли милосердия к подобным тебе.
        Она протянула руку, сжала ладонь, вырвала из ловушки иллюзии Шерон. Всесильная, почти всевластная.
        - Пора возвращаться.
        Они сделали шаг и едва не столкнулись с Мильвио и Виром.
        Две тени, два перекрестья, ползли по бесконечному кругу, разбивая пол на сектора, повторяя балки, вращающиеся под потолком.
        Шерон смотрела на них и быстро отвела глаза, осознав, что у нее начинает плыть сознание.
        Бланка сделала шаг, другой, споткнулась, и Вир поддержал её за локоть:
        - Все в порядке?
        - Да. Нет… Наверное. Просто вспомнила прошлое. Это чужие воспоминания. Не мои. Мири плакала здесь. В прошлой жизни.
        Она аккуратно высвободила руку и несколько секунд, бледнея, рассматривала луны и звезды, сменяющие друг друга на потолке.
        - Все возвращается и заканчивается. Долгий путь. - И прошептала: - Такой долгий…
        - Что нам сделать, сиора? - спросил у нее Мильвио.
        Госпожа Эрбет достала из сумки статуэтку Арилы:
        - Просто не мешайте. И что бы ни случилось - не подходите к… двери, пока я не скажу.
        Она знала плетение. Оно было выжжено в её памяти со времен даирата, куда их с Шерон загнал ирифи. Этот рисунок нитей порой снился ей в кошмарах.
        То, что она тогда сотворила, - было детским, слабым подобием того, что госпожа Эрбет хотела сделать сейчас.
        Бланка взялась за кинжал, отрезала прядь волос, выбрала нужные волокна и начала узор, собирая его в плетение, перебросив первые получившиеся воздушные нити вверх, цепляя за перекрестья вращающихся балок. И те, закручивая их, стягивались в тугой надёжный канат. На этом госпожа Эрбет не остановилась и отправляла к потолку последующие нити. Путая, натягивая, перекидывая, создавая все новые и новые пути в реальности - и балки стали её ткацким станком, захватывающим окружающий мир, превращая его в «ковер»…
        Наконец Бланка шумно выдохнула и разжала пальцы, отпуская последний волос, позволяя ему вплестись в основной узор. Стать его неотъемлемой частью. Завершающим штрихом.
        Она несколько раз хлопнула в ладоши, торопя события, подгоняя их. Заставляя подчиниться её воле. Ибо та сейчас ей казалась безграничной.
        Перекрестья ускорились. Размылись в два сплошных круга, создавая ветер и неприятный уху шум, похожий на стук ложки по металлическому ведру. Не сильный, он слился в ровный гул, и Бланка, сделав шаг назад, смотрела, как в центре её красивого «ковра» нити вертятся, сжимаются, сплетаются, становятся все плотнее и плотнее.
        А после… рвутся. Одна, другая, десяток, сотня.
        Шаги за спиной.
        Нэ.
        - Что с Лавиани? - спросила Шерон. - Ты видела ее?
        - Да. С ней все хорошо, - ровно ответила таувин.
        - Все хорошо, - подтвердила Бланка, услышав эту ложь, не отрывая взгляда от обрывков перетянутых нитей, уже захвативших весь центр «ковра». - Она ранена. Но Тэо позаботится о ней.
        Нэ удивленно приподняла бровь, однако промолчала.
        В воздухе, в середине зала, среди рваных плетений, появилась маленькая черная клякса, и слабый, пока еще неуверенный шепот тысяч голосов растекся по помещению.
        Шерон вздрогнула, сделала шаг назад, видя, как дверь на ту сторону медленно, очень медленно «приоткрывается».
        - Чего нам ждать? - прошептала указывающая.
        Нэ скосила на нее глаза, произнеся с пренебрежением:
        - Самого плохого, тзамас.
        Шерон первой увидела чужака. Высокий юноша с темными растрепанными волосами, с чертами присущими полукровке-карифцу, появился словно бы из пустоты, выйдя из теней у противоположной стены зала, с холодным интересом изучая Бланку. Остальных для него словно и не существовало.
        Он не скрывался, не торопясь, но и не медля, прошел рядом с дверью на ту сторону, и его волосы взметнуло ветром иного мира.
        Вир встал у него на пути, набычившись, не давая приблизиться к Бланке. Нэ двинулась, заходя со спины. Мильвио остался рядом с Шерон, прикрывая ее.
        - Мы встречались с тобой. - Эрего да Монтаг обратился к Четвертой. - Полагаю, ты та, кто жила в Пубире. Рад знакомству. И тебе я рад, бывший волшебник.
        Ни Мильвио, ни Нэ не ответили.
        Вир направил меч на герцога. Всего один шаг, и последует укол в лицо Эрего. Но тот словно и не замечал угрозы, лишь чуть склонил голову, рассматривая Бланку. На его кулак были намотаны струны от лютни.
        - Ты так долго ждал, - прошептала она тоном незнакомым и странным. - И я ждала.
        - В моих интересах, чтобы ты открыла дорогу на ту сторону. Но не в моих, чтобы туда отправилась перчатка. Ведь это вы задумали?
        Вир напал одновременно с Нэко. Воздух взорвался мельканием клинков, затрещал от использования талантов.
        Шерон лишь ловила взглядом отрывки этого боя. В первые же мгновения двое таувинов оттеснили герцога в дальнюю часть зала, подальше от Бланки.
        - Как только дверь откроется полностью, мы уходим, - предупредил её Мильвио. Он оставался рядом с указывающей, следил за сражением краем глаза, отдавая внимание червоточине в пространстве.
        Нэ отлетела от удара герцога, словно в нее врезался камень, брошенный катапультой. Проехалась по полу, сжигая подошвы ботинок, тормозя мечом, воткнутым в плиты, оставляя за собой широкую борозду. Вир кинулся на помощь, отразил укол узкого клинка противника щитом, контратаковал.
        Но Эрего небрежно топнул ногой, и к таувину потекла по полу «проплешина» тьмы. Точно такая же, как когда-то в Скалзе тянулась к Мильвио.
        Шерон увидела, что мальчишка оказался на маленьком островке, прижатый к стене, окруженный щупальцами тьмы. Он, ускорившись, попытался перепрыгнуть опасное место, но врезался в невидимую преграду, разбил лицо, отступил, зло скалясь, осознав, что его выбросили из боя. Затем резко поднял щит, понимая, что нет смысла экономить таланты, и Шерон быстро отвернулась, уже зная, что будет. Алая вспышка проникла даже сквозь крепко сжатые веки, лицо обдало жаром.
        Герцог встретил удар луча Мальта кулаком с намотанными струнами лютни.
        Когда луч погас, он был по-прежнему невредим. Струны выстояли перед сокрушающей силой, впитали огонь в себя, как песок впитывает воду.
        Эрего да Монтаг с равнодушием погрозил запертому Виру пальцем, сделав шаг к Бланке, все еще продолжающей контролировать плетение.
        Меч вернувшейся в бой Нэ, очерчивая в воздухе багряную полосу, прошелестел совсем близко от головы мальчишки. Удар локтя старухи врезался Эрего в челюсть. Другого это убило бы, но он легко схватил её за наплечник, бросил через себя.
        Таувин упала, парировала узкий клинок, ускорилась, отходя.
        - Число татуировок не может быть бесконечно, - сказал враг. - В какой-то миг тебе надоест.
        И махнул рукой. Но не на старуху, а в сторону Бланки. Струна вылетела словно кнут. Фэнико угадавшего движение Мильвио отбил её в последний миг.
        Сверкнуло.
        - Добрый клинок, - безразлично оценил герцог.
        Бой продолжился с новой силой. Теперь против Эрего дрались треттинец и Нэко.
        Шерон могла только наблюдать, ощущая полное свое бессилие, ненавидя башню, пожирающую силу тзамас. Она смотрела, как два бывших великих волшебника, два опытных бойца, не могут справиться с юнцом, на первый взгляд казавшимся совершенно беззащитным.
        Самая тонкая струна выстрелила, оплела Нэ одним концом за стальной воротник, второй, высоко звеня, устремился к потолку, и вращающаяся балка сорвала таувина с пола, унесла куда-то вверх, к алому месяцу и звездам. Милосердие, звякнув, крутясь, проехался по полу, остановился, никому не нужный.
        Вир с ненавистью бил щитом в стену, пытаясь выбраться из западни. Мильвио, чуть пригнувшись, внимательно следил за каждым движением его светлости. Струн у того оставалось достаточно, чтобы повторить фокус, проделанный с Четвертой.
        Та сторона уже не шептала. Говорила нестройной многоголосицей, темная трещина стала размером с Шерон, пожирая и без того тусклый свет этого места.
        - Готово! - крикнула Бланка и бросила статуэтку указывающей.
        Та поймала ее, и тут же вылетевшая струна хлестанула госпожу Эрбет по лицу. Она вскрикнула, упала, и Шерон успела заметить нить. Светло-серебристую, прилипшую к артефакту. Не нить жизни, а нечто большее: нить памяти.
        Личности. Той изначальной, кого знали как Мири.
        В следующий миг он швырнул струну от лютни Велины в распахнутую бездну. И та, зависнув на мгновение между мирами, растворилась во тьме.
        Мильвио ринулся вперед, в длинном выпаде пытаясь пронзить герцога. Но этот мальчишка с черными серьезными глазами был точно змея. Ловкая, быстрая, смертельно опасная. Он прекрасно понимал, как действовать. Легко сбил стремительный бросок Фэнико, парировал, нанес укол в шею, еще один в бедро.
        Шерон не успевала следить за тем, что происходит. Скорость ударов и атак казалась ей запредельной. Мильвио использовал весь свой опыт. Его лицо заострилось, побледнело, он наблюдал только за противником.
        Шерон добралась до лежащей Бланки, отволокла назад, как можно дальше от сражающихся и воющей «двери».
        Алая полоса проходила через лоб госпожи Эрбет, по левой скуле и подбородку. Текла кровь.
        - Я ничего не вижу, - прошептала Бланка. - Ничего не вижу.
        - Все будет хорошо. Я должна помочь ему. - Шерон начала выпрямляться, но тонкие, сильные пальцы сжались на её запястье.
        - Нет! - сказала рыжеволосая. - Не мешай. Они убьют тебя… Ты только пропадешь зря. Все идет своим чередом. Поверь мне!
        Вир с упорством ломился в «стену», от щита во все стороны летели искры. Наверху, под самым потолком, полыхало, словно зарницы в горах, - Нэко силилась вырваться из ловушки, тратя таланты.
        Мильвио перетекал из стойки в стойку. Шерон знала их все. Каждую из карифских «цапель». Сталь гремела, та сторона выла, и у «входа» появились завихрения воздуха, словно миры смешивались друг с другом.
        «Цапля находит финик», «Цапля встречает зной» и, наконец, «Цапля убивает богомола». Меч не удержался в руке герцога, выскользнул из пальцев, отлетел.
        Фэнико, готовый разить, мелькнул в воздухе и… встретился с кулаком Эрего да Монтага. Струны звякнули металлом. А клинок, не устояв в этом столкновении, раскололся пополам…
        Краешек уходящей луны касался серебристых пиков горного хребта, а звезды стали бледнее. Две черные башни нависли над Лавиани, участливо заглядывали в лицо, словно чудовища из детского кошмара.
        Вопрошали: «Ну, как ты?»
        Впрочем, башню закрыл чёрный силуэт со взъерошенными волосами. Тёплым золотом блеснули глаза.
        - Рыба полосатая. - Сойка наконец-то чувствовала боль. - Если это та сторона, то она не менее унылое место, чем наш мир.
        - Та сторона тебя пока не ждет, - негромко сказал ей Пружина, держа левую руку на животе сойки. Золотистые искры бежали по полупрозрачным сосудам, и Лавиани отвела взгляд, сдерживаясь от близкого волшебства асторэ. Процедила сквозь стиснутые зубы: - Что за хрень?
        - В тебе яд демонов. Хотя уже меньше, чем пять минут назад, - последовал спокойный ответ.
        - С каких пор ты научился его вытаскивать? В Рионе сам страдал от этой заразы.
        Тэо хмыкнул, словно тоже удивившись вопросу, на лбу у него появилась складка.
        - Не знаю, - озадаченно произнес он. - Словно мне кто-то рассказал… Но… я не помню кто.
        - А как ты узнал, что я ранена? Как нашел?
        - Я… - Пружина осекся и неловко пожал плечами. - Просто вернулся.
        Сойка цокнула языком, думая о Бланке, о её паутине, и прошептала:
        - Просто вернулся… Спасибо.
        Последнее она сказала им обоим. И рыжей, которую когда-то терпеть не могла. И Тэо, которого в первую встречу едва не убила, решив, что он человек Борга. И вот эти двое спасли ей жизнь. Стоило подумать о том, как все меняется… Но ей было тяжело думать. Она хотела спать.
        - Что там происходило, когда ты уходил? - Взгляд на башню на фоне неба, ожидающего рассвет, который должен был прийти с минуты на минуту, погасив звезды, выбелив луну, окрасив вершины в розовый цвет. - Ты видел?
        Тэо, не отнимая руки от живота сойки, прогоняя черноту на её коже, обернулся, посмотрел.
        - Полагаю, что все решится без нас.
        - Ты не вернешься к ним?
        - Нет, - твердо ответил асторэ. - Иначе ты умрешь. А я все равно не успею подняться.
        Она на секунду закрыла глаза:
        - Мири. Шестеро. Кто там отвечает за все, дери вас шаутты? Сделайте хоть что-то хорошее в этой жизни. Помогите им.
        Несколько мгновений сойка лежала неподвижно, затем, словно вспомнив о чем-то, зашарила на своем поясе и с тревогой спросила:
        - Где мой нож, рыба полосатая?!
        Звон сломанного клинка прозвучал хрустальной трелью, заглушив все.
        Шум бешено вращающегося потолка.
        Стоны, смех, крики и угрозы, льющиеся из провала, пожирающего свет.
        От обломков меча во все стороны ударило невидимой силой. Чистой, словно горный источник. Ледяной, могучей, всесокрушающей.
        Холодный поток сбил с ног Шерон, пронзил, вызывая мурашки и вкус меда на губах. Почти ослепил, заставил дрожать, сделал слабой и едва не растворил в себе.
        Бланка лишилась чувств, и мощь, льющаяся из сломанного Фэнико, словно ветер, шевелила гриву её рыжих волос. Вир не двигался, отброшенный в угол зала. На губах Нэ выступила пена, старуха замерла, будто её парализовало, и только правая её рука периодически дергалась, но глаза остались прежними - холодными, расчетливыми, оценивающими. Таувин не потеряла сознания.
        Эрего да Монтаг стоял на коленях, покачиваясь, с закатившимися глазами, и тонкая нитка крови из носа стекала у него с подбородка на грудь.
        На ногах остался лишь Мильвио, выжженный волшебник, тот, против кого магия, вырвавшаяся из тысячелетнего узилища, спрятанная Тионом в артефакт Шестерых, была не властна.
        Нэ, превозмогая беспомощность, повернулась на бок и что-то толкнула от себя к Войсу. Оно, крутясь, проехало по гладкому полу, остановившись возле ног Мильвио, рядом с обломком Фэнико.
        Треттинец поднял нож Лавиани, шагнул к герцогу и воткнул оружие ему в грудь.
        Нить порвалась, и Шерон опустила ресницы. Смерть была слабой, призрачной. Статуэтка Арилы в руках тзамас стала теплой, когда тот, кто был в теле его светлости, вернулся в бывшую часть доспеха Вэйрэна.
        Указывающая не отбросила ее. Лишь сжала крепче.
        Мильвио подошел к ней, сел рядом. Положил обломок Фэнико у своих ног.
        - Мой друг дал этому мечу красивое имя. Стоило переделать рукоять, чтобы Вэйрэн не узнал его. Что же. Рассвет идет… - Треттинец взглянул в на окно. - Он несет свет и надежду.
        - Я никогда не могла даже представить, что это такое - попасть под волну истинной магии… - прошептала Шерон.
        - Теперь магия, подобно приливной волне, летит над герцогствами, захватывая мир. Мне пора, Шерон. Ты… уверена?
        Она кивнула, не выпуская из рук статуэтки.
        Тогда Мильвио встал сам и помог ей подняться.
        - Так-так-так, Вихрь, - раздался голос за их спинами. Нэко, вернув меч, медленно шагала к ним. - Продолжаешь воплощать безумства старого друга… Я впечатлена. Когда вы это придумали, шутники?
        Мильвио улыбнулся.
        - Ты знал?
        - До сегодняшнего дня - не был полностью уверен.
        - Как всегда покрываешь Рыжего. Меньшего я от тебя и не ждала. - Она коснулась обломка Фэнико краем ступни. - Артефакт Шестерых. Никто из нас не думал, что они могут забирать волшебство, хранить в себе. Откуда было известно ему?
        Волшебник лишь пожал плечами:
        - Асторэ. Храм. Мири. Его гений. Выбери любой вариант. Нам пора, Четвертая.
        - Не так быстро. - Старуха закрывала дорогу. - Он правда мертв?
        Мильвио посмотрел ей в глаза и ответил:
        - Я так думал до этой весны. Но полагаю, что он нашел способ сохранить часть себя в Фэнико. Тион говорил с Шерон, когда они сражались. Я уверен в этом.
        Взгляд Нэ, брошенный на указывающую, был… почти ревнивый.
        - Но теперь он там. - Она мотнула головой назад, к трещине. - Или на пути туда.
        - Здесь его дела закончены. И наши тоже. Ты не была бы так любезна…
        Но та лишь склонилась и взялась рукой за статуэтку. Шерон не разжала пальцы, глядя в блеклые глаза гневно.
        - Девочка. - Голос у таувина был неожиданно мягкий. - Это не ваш путь. Это наша с Милосердием дорога. Объясни ей, Вихрь. Она не понимает.
        Треттинец на мгновение заколебался, собираясь спорить с ней, затем кивнул, положил руку на запястье Шерон:
        - Она таувин. У нее в руках меч с душой некроманта. И минуту назад к ней вернулось истинное волшебство. Перед тобой великая волшебница, и у нее шансов отнести статуэтку гораздо больше, чем у нас.
        - К тому же я кое-кого хочу догнать и поговорить по душам. Бывай, Вихрь. Присмотри за моим учеником, пока я не вернусь.
        - Обещаю!
        Нэко шагнула в портал. Несколько секунд спустя он исчез, а балки под потолком остановили свое вращение.
        Глава двадцать вторая
        До
        …
        …
        Каждый раз Мерк любовалась руками Нлона. Сотканные из теней, дыма и отблесков неосязаемого пламени, они казались воздушными, хрупкими. Но она знала, какая сила скрывается в этих пальцах. Сейчас таких нежных, зонтиком распростершихся над бледно-зеленым ростком, только что появившимся из влажной черной земли.
        Асторэ бережно коснулся растения, снимая с почки хлипкого стебелька крупинку грязи, прислушался к слабому движению соков.
        - Что это? - спросила девушка. - Цветок?
        - Дерево… дуб.
        - Разве их мало?
        - Таких пока еще нет. Он часть меня. Моя память. Надеюсь, он подарит эйвам цель в нашем мире, раз уж они не приняли от асторэ магию.
        Росток, подчиняясь желанию Нлона, чуть вытянулся, выпрямился, и из почки проклюнулся маленький острый листочек.
        - Интересно, каким он будет.
        Нлон едва улыбнулся:
        - Тебе придется прожить тысячу лет, чтобы увидеть, Младшая. Но полагаю, когда он вырастет, то подопрет само небо.
        Мерк расширила глаза:
        - Ты хочешь сказать, что дашь ему расти самостоятельно? Не ускоряя нити?
        - Эйвы позаботятся о нем. От начала и до самого конца, который, надеюсь, случится очень не скоро. А после и о его детях, пока весь континент не покроют прекрасные леса… Ты снова стала грустной, как десять лет назад, когда я создал башню. Почему?
        - Потому что подобное не доступно никому из нас. Никто не может так повелевать жизнью. А я и вовсе - лишь смерть.
        Он рассмеялся:
        - Жизнь - это слишком большая ноша, Младшая. Радуйся, что твое племя лишено дара создавать новых существ и нести за них ответственность.
        - Не говори, что лучше иметь спящий дар смерти, которым не можешь воспользоваться, чем возможность создавать подобное этому ростку.
        - А я все же скажу. Потому что за жизнью всегда следует смерть.
        - Умирают все, кроме асторэ, - напомнила она ему, и это прозвучало куда жестче, чем следовало.
        Но он не спорил:
        - Все так. И за бессмертие приходится расплачиваться нам, вечно живущим. Видеть, как вы растете, а после уходите. И совершаете ошибки, от которых никто из нас не успел вас предостеречь. А еще, Младшая, видеть собственные ошибки в вас. Никто из моих родичей не идеален, и мы постоянно их допускаем. Но каждая такая ошибка - удар по будущему мира.
        - Ты о гвинах? Или о людях?
        Он выпрямился, посмотрел через широкую реку на степь, над которой высоко кружились черные точки птиц. Угроза близко. Скоро пора уходить.
        - В том, что теперь происходит, нет вины вашего народа.
        - Так ли это? Мы умираем и остаемся здесь, в этом мире, неспособные найти дорогу на ту сторону. С каждым годом мёртвых все больше, и они охотятся на живых. На всех, даже на уин. Умершие перерождаются в опасных чудовищ, и только вы в состоянии справиться с заблудившимися. Вы запираете их в узилища из моря и скал, но они становятся все сильнее, и теперь их так много, что они захватили континент. Создания, уже не похожие на нас, другие, измененные. Никто не может спокойно перемещаться между городами. Да и города в большинстве своем уничтожены, теперь принадлежат им. Кольцо вокруг оставшихся сжимается, сколько бы мы ни сражались. В нас чересчур много тьмы.
        - И света, - не согласился Нлон. - В гвинах был только мрак, ведущий к порочным желаниям. Их сила не исчезла после смерти, растеклась и отравила вас. Но в этом нет вашей вины, лишь наша.
        Он положил руку ей на плечо, сказав с надеждой в голосе:
        - Верю, что когда-нибудь мы сможем одолеть эту беду. Найдем способ избавиться от всех следов гвинов, и угроза исчезнет.
        - Я могла бы помочь. Нет никого, кто лучше меня знает о той стороне.
        - О чем ты?
        - Некоторые асторэ говорят, что следует получить доступ к той стороне. Я слышала разговоры.
        Пламя учителя поугасло, а теней добавилось.
        - Да. Многие размышляют об этом, но я против такого. Мы практически ничего не знаем об этом пространстве, лишь видим уходящие туда нити. Оно искажает магию, меняет все привычные законы в мире. Не надо, Младшая. - Слова прозвучали очень мягко, когда Нлон увидел, что она спешит возразить ему. - С удовольствием поспорю с тобой, как в прежние времена. Но не сейчас. Ты ведь чувствуешь? Заблудившиеся узнали о нас и уже близко. Нам следует уходить.
        Она в последний раз взглянула на бледный росток дуба, ощущая в душе протест. Желание убедить. Но… не осмелилась перечить, понимая, что он прав и угроза мёртвых, лишенных возможности уйти из этого мира, серьезна. Шагнула в окно, открытое им в пространстве. Упала через него в черную ледяную бездну и потеряла опору, сквозь холодный ветер и вспышки молний направляясь домой…
        Мири вошла в её дом, когда Мерк доставала из тайника браслет, с которым всегда расставалась при встрече с асторэ. Она скучала по нему.
        Маленькая рыжеволосая женщина обняла младшую сестру:
        - От тебя пахнет Открытыми землями. Опять путешествовала? Нлон искал тебя, просил передать, чтобы ты пришла. Срочно.
        - Да? - удивленно нахмурилась Мерк. - Мы с ним были вместе и вернулись меньше часа назад. Он ничего такого не говорил. Что случилось?
        Мири пожала плечами, сказав с мягким теплом, щурясь из-под рыжих ресниц на солнечный свет:
        - Он не объяснил. Просил прийти в зал Пламени, и конечно же поспешить.
        - Как всегда. - Они обе улыбнулись.
        Вместе вышли на улицу, направились через весенний город, над которым высились башни асторэ.
        - Все вернулись, - прежде чем расстаться, сообщила ей Мири. - И Мальт тоже. Давай потом встретимся в апельсиновом саду, подальше от глаз учителей.
        - Будем обсуждать наши тайны?
        - Нет, сестрица. Просто увидимся. Мали и Миерон пропадали в Аркусе почти год. Я соскучилась по ним. Ну, а ты по Мальту, полагаю. Придешь?
        - Как я могу пропустить встречу?
        Они пошли каждая своей дорогой. Несколько асторэ, стелясь над землей, поприветствовали Мерк. В небе, паря на белых крыльях, летали д’эр вин’емы.
        Дом Нлона, знакомый и родной, в котором она провела столько светлых лет, почувствовав ее, беззвучно распахнул перед девушкой двери. Череда круговых балконов и лестниц собиралась в большую архитектурную воронку, ведшую на глубину, где вечно горело дикое пламя, принесенное учителем из его истинного мира. Он любил сидеть в нем, насыщаясь светом и размышляя об искусстве.
        - Ты серьезно настолько наивен или забыл?! - Рассерженный, ослабленный расстоянием голос долетел до нее снизу, и Мерк, бодро спускавшаяся по ступеням, замедлила шаг. Она узнала голос Текла, вечного соперника учителя. - Так я напомню тебе. Мы пришли в этот мир, потому что только здесь просыпается наша настоящая сила. Мы создали его, населили. Горы, реки, моря… новая жизнь. Но в нем иные правила, в нитях мало света, и от нашей силы появился…
        - Мусор. - Голос Нлона оставался любезен. - И мы не можем от него избавиться. Я не наивен. И не забыл.
        - Забыл, - возразил его друг - Нилн. - Забыл, ради чего появились уины, эйвы, д’эр вин’емы. Мы бессмертны, а в них не было магии, чтобы попасть на ту сторону, открыть нам двери.
        Мерк стала спускаться с осторожностью, слушая каждое слово очень внимательно.
        - Смертное существо, обладающее силой, похожей на нашу. И тогда ты, своими руками, создал гвинов, хотя никто из совета не считал это разумным: брать для создания существа больше темных нитей, чем светлых. Но ты решил иначе. К чему это привело?
        - К желанию жить. Они поняли, для чего они предназначены, что их готовили лишь стать ключом, и отказались умирать ради нас.
        - Хватит улыбаться, Нлон! - Голос Текла стал резким, гремящим. Почти что гневным. - Нет повода для радости в тех событиях. Та война едва не выгнала нас в прежний мир.
        - Я улыбаюсь, потому что они были живее нас. Это был хороший эксперимент.
        - Они научились скользить между мирами, уходить на ту сторону по своему желанию! Их кости напитались силой того мира. Но нам было отказано в пути туда. Отказано в помощи, когда они узнали, для чего ты их создал.
        - Я помню. Помню, как ты боялся, брат, что раз они могут путешествовать туда, то нагрянут и в мир Солнц и Лун. Отравят его своей новой силой. Ты уничтожил их. А я предлагал договориться. Любой бунт можно погасить словом, если рассказать о выгодах обеих сторон. Они бы согласились помочь. Но ты не дал мне этого сделать.
        - После похода на ту сторону они научились высасывать нашу магию! Нашу силу! Забирать её себе! Ты действительно хотел подождать? - Нилн до сих пор испытывал ужас от того, что могло случиться. От мысли, что гвины могли забрать магию у асторэ.
        Двое асторэ спорили с одним. Мерк спустилась еще немного, перегнувшись через перила, глядя на пульсирующий белый шар пламени и три тени, сидящих в нем. Высасывать магию. Забирать ее. Хранить. Передавать другим. Как раз это умел её браслет. Каждый из артефактов, который она сделала из костей, принесенных Мали и Мири из хранилища.
        - Я бы рискнул. Дал им шанс. Но ты превратил их кости в металл, лишил возможности скользить, убегать, и мы победили. Так все думали. И, кажется, именно ты забыл, что случилось дальше. Их кости нельзя было выбросить на ту сторону, и они стали отравлять этот мир. Людей, которые появились по вашему желанию. - Голос Нлона шелестел, точно осенняя листва. - Людей, которых вы готовили на место моих детей. Они рождались, умирали, рождались и умирали. Веками. И тогда пришел тот день. Помните его? Человечество напиталось магией из костей гвинов и, умирая, стало обращаться в заблудившихся, превращалось в других. И за поколения те захватили все, что мы создали. Теперь нам приходится ютиться на маленьком островке, оставшемся от материка. Потому что этих созданий нельзя убить или победить, ибо дороги на ту сторону нет. Она закрыта. Мы лишь отбрасываем их на время. И так продолжается веками. Вот цена ошибки. Их все больше и больше. Скоро нам придется уйти назад. Забыть об этом мире, о нашей силе.
        - Продолжалось, пока не появились эти семеро, способные касаться магии. Теперь все можно исправить. Но ты препятствуешь.
        - Волшебники бессмертны. Как и мы с вами. Они берут силу нашего мира, - напомнил Нлон Теклу.
        - Кости гвинов все еще лежат там же, где мы их оставили. Волшебника можно убить ими. Любого из семерых, и когда умрет смертное существо с магией - дорога на ту сторону появится. Мы избавимся от костей твоих детей, избавимся от заблудившихся, люди перестанут после смерти превращаться в чудовищ, и мир начнет восстанавливаться. Разве не этого мы хотели когда-то?
        Нлон молчал, а Мерк, глотая слезы, сделала шаг наверх.
        - Ты учил их. Каждого. Выбери одного. Самого бесполезного. Одна жертва ради всех поколений нашего народа. Пора, брат, решиться на это.
        Она не слышала, что он ответил.
        Ушла.
        Играла лютня. Ритмично, но в то же время чарующе.
        Миерон - орлиный профиль, закрученные лихие усы, прямой словно палка, сухой, крепкий и сильный, способный противостоять даже Мальту, узловатыми пальцами трогал струны.
        Получалось у него ласково, словно он касался капризного цветка, и долгие высокие звуки плыли среди великолепного апельсинового сада, между деревьев, с которых уже успели собрать богатый урожай. В последние годы он играл только здесь, и те из сестер и братьев, кто был свободен, приходили сюда, чтобы послушать музыку.
        Апельсиновый сад вырос в сердце города асторэ с тех пор, как появились первые люди. Учителя сами предложили Милту посадить его, как знак их доверия, показывая, что территория станет принадлежать лишь семерым, куда не будет входа никому, кроме них. Деревья, некогда выращенные гвинами, не давали асторэ такой возможности.
        Женщина, сидевшая рядом с Миероном, с черной повязкой, закрывавшей глаза, повернулась к Мерк.
        - Младшая. - Она приветливо улыбнулась и чуть склонила голову, отчего из-под её широкополой шляпы выскользнул завиток темных волос.
        - На тебе лица нет, - сказала Мири.
        - Опять рыдала, что не может использовать силу, - буркнул Моратан, державшийся особняком от всех других.
        Младшего из братьев, лучшего друга Мальта, Мерк на дух не переносила. Тот - единственный, кто не упускал возможности посмеяться над тем, что она не может использовать волшебство.
        - Хватит! - одернул его Мальт, подошел к ней, обнял. - Что случилось?
        - Я кое-что услышала. Кое-что совершенно ужасное.
        - Расскажи нам. Расскажи всем, - попросила Мири.
        Миерон прервал игру, отложил лютню. Как и его жена - Мали, он раньше других волшебников стал учеником асторэ.
        И она рассказала.
        Не поверил лишь Моратан. Он криво усмехался и хмыкал, но, видя хмурое лицо Мальта, умерил скептицизм.
        - Я не чувствую в моем ноже никакого отравления. Того, что он влияет на простых людей.
        - Потому что она перековала кости. Создала из них нечто новое, - тихо ответила Мири. - Я верю ей. Ни к чему Мерк врать. Все, чего мы не понимали, становится ясным теперь.
        - Мы - жертвенные животные? - зло усмехнулся Моратан. - Нас создали только ради того, чтобы мы умерли?!
        - По крайней мере один из нас, - сказал Милт. - Но я бы не спешил с выводами.
        - Не спешил? Брат, а что сделают асторэ, когда решатся? Я что-то не желаю умирать из-за их планов и ошибок. Что будет, когда они узнают, что Мири принесла кости гвинов и у нас теперь эти вещи? Думаешь, нас просто отругают?
        Мири кашлянула в кулак:
        - Если быть совсем точными, то первую кость принесла Мали. Я просто упомянула как-то о них в разговоре с ней… Но это не меняет сути.
        Миерон внимательно и очень пристально посмотрел на нее и сказал:
        - Что ты видела? В прошлом?
        - Я не могу видеть прошлое, брат. И не знаю, что было до моего рождения.
        - Ну, а будущее?
        Мири неохотно ответила, отведя глаза:
        - Не очень радужное.
        - Ты уже знала, - заключил он.
        - Я видела вероятности. Но не была уверена.
        - Ты отправила меня туда специально, - поняла Мерк. - Нлон не звал меня.
        Рыжеволосая осталась невозмутимой:
        - Видения лгут. Кто-то должен был их подтвердить. Прости, сестра. Я надеялась, что ошибаюсь. Что нити снова показывают не то, что сбудется. Мы умрем. Они убьют нас, чтобы спасти этот мир. И под «нами» я имею в виду не только тех, кто сейчас здесь. Всех людей. Мы не нужны им.
        - Нлон не такой, - возразила Мерк.
        - Нлон один. Все ли асторэ думают так же? Мы умрем. Будущее не ошибается. Нас создали для этого.
        - Никто не будет плакать по нам, - поддержал Мальт. - Асторэ уничтожили гвинов. Уничтожат нас. Создадут еще кого-то после. У них в руках вечность. Я верю Мерк. Я верю Мири. Если мы промедлим, то погибнем.
        - Они сотрут нас в порошок. - Милт смотрел вверх, на облака. - Если только поймут. Я хорошо знаю Текла. Он меня учил. У нас нет шансов в противостоянии. Мы не гвины. Раз ты все это затеяла, расскажи свой план, сестра.
        Мири облизнула губы:
        - Есть шанс. Там, в башне, где портал. Именно для этого они её и построили. Артефакты…
        Миерон рассмеялся в усы, но ему было не смешно:
        - Ловко. Действительно ловко. Гвины могли забрать магию у асторэ. Высосать ее. И мы можем. Там, в башне, где силы возрастают многократно. Разом забрать все, что у них было. Стать равными богам. Ведь так?
        Он повернулся к Мали. Она все это время сидела, стискивая пальцами стальной посох.
        - Так, - тихо подтвердила она и произнесла еще тише: - Так.
        Мальт, в отличие от Миерона, улыбался лучезарно. До него тоже дошла идея рыжеволосой.
        - Вы же обе видите нити и можете их касаться. Направлять силу, давать её нам, собирать в артефактах. Вы сможете это сделать!
        - Да, - вновь сказала Мали.
        - Так идем в башню!
        - Не торопись, - одернул его Милт. - Вы, воины, все делаете нахрапом. О самом главном ты забыл. Кто-то из нас должен умереть, чтобы открыть дверь туда.
        Повисло мрачное молчание. Миерон неодобрительно хмурился, поджимал губы. Моратан побледнел. Мерк опустила глаза и сказала негромко:
        - Я согласна.
        - Не ты, - возразила Мири. - Только не ты.
        - Я самая бесполезная из нас. Во мне нет силы. Я могу помочь хоть чем-то.
        - Нет. - Мали сняла с головы шляпу, темные волосы из разбившейся прически упали на щеки и шею, и сказала Мири с уважением: - Молодец. Ты просто молодец, что все продумала.
        Та скромно пожала плечами:
        - Любой бы догадался.
        - О чем вы? - спросила Младшая.
        - Ты связана с той стороной. - Милта интересовали только облака. - Когда дверь будет открыта, твой дар проснется. Ты сможешь управлять смертью. А потому не должна умирать.
        Мерк остолбенела. Она, слишком потрясенная тем, что узнала, даже не думала о таком. О подобном. О мечте, которая внезапно обрела реальность. Но цена за нее…
        - Ты - наш шанс, - подтвердила Мали. - Шанс для того, кто умрет. Ты можешь вернуть его назад.
        Моратан присвистнул, и Мерк почудилось в его взгляде уважение.
        - Беспроигрышный вариант.
        - Ну, тогда вперед, - усмехнулся Миерон. - У Милта острый нож, у Моратана меч. Они сделают дело. Раз ты готов.
        - Ты против этой затеи, муж? - Мали повернулась к нему.
        - Да.
        - Мири видела…
        Он отмахнулся от этих слов:
        - Я не доверяю видениям сестры. Они нередко ложны, потому что она видит лишь часть нитей. Вся правда видений будет ей доступна лишь с нитями той стороны. После открытия двери. Но не раньше.
        - Ты считаешь, что я делаю это ради своей выгоды, брат? - спокойно спросила Мири.
        - Нет. - Он посмотрел ей в глаза. - Я так не считаю. Если бы это предложила Мерк, возможно, я и искал бы подоплеку в её действиях. Она могла к такому стремиться, чтобы наконец-то получить дар, стать как мы все. Но ты - нет. Говорю лишь о том, что твои видения часто бывают неточны, а наш риск велик. Так что я против.
        - И я, - сказал Милт. - Во всяком случае сейчас. Вот так. Второпях. Надо действовать наверняка.
        - У нас нет времени. Асторэ на пороге решения, - напомнил Мальт, начавший сердиться. - Хорошо. Я готов. Убейте меня.
        Миерон снова усмехнулся, взял лютню, подумал, но играть не стал.
        - Нет. Не ты.
        - Я, - сказала Мали. - Это буду я. Нет риска, муж. Мерк справится. Я уже все обсудила с Мири. Уже давно. Я знаю о том, что вы видели, раньше вас всех, еще когда принесла часть гвина. Только у меня есть шанс вернуться, потому что я вижу нити. Найду дорогу домой. Обратно.
        - Мири тоже видит.
        - Я более талантлива, чем она. У меня больше возможностей услышать зов Мерк. Ты прекрасно знаешь, что я права.
        - Нет! Хватит слушать ее!
        - Да. Иначе мы все погибнем.
        - И все же я бы не торопился, - поддержал Миерона Милт. - Мы ничего не знаем о той стороне. И о том мире. Его законов и правил. Полезем вперед бездумно, словно слепые котята к огню, и нас обожжет. Будет больно.
        - Он прав. - Миерон сжал кулак, разжал, пребывая почти в смятении. - Это целый мир. Он существует эпохами, и вы хотите выбросить в него гвинов, заблудившихся, части волшебства асторэ. Не думали, как отреагируют те, кто живет там?
        - Если кто-то живет.
        - Помолчи, Мальт! Это война. Последствий которой мы не знаем. Они будут сопротивляться, попытаются уничтожить нас.
        Мали накрыла своей рукой его руку:
        - Ты думаешь о будущем. Подумай о настоящем. Наши жизни, возможно, вот-вот подойдут к концу. Жизни всех людей. Не лучше ли сражаться с бедой, живя, чем не встретиться с ней, умерев? Если асторэ справятся с виной за то, что убили нас, то и я справлюсь с тем, что забрала их силу. Гвины погибли, но они заслуживают возмездия. Они оставили в наших руках способ совершить справедливость - так давай же не будем мешкать.
        - А что делать с асторэ? - спросила Мерк. - Что они скажут, когда поймут, что лишились всего?
        - Выбросим их туда. Заберем силу и выбросим. Иначе они найдут способ отомстить! - предложил Моратан.
        И никто не произнес ни слова.
        Вокруг башни кипело небо. Бурлило, закручивалось воронкой из облаков, пестрило падающими звездами. Ветер нес дождь, который становился снегом, а тот - пламенем. Огненные снежинки летели на опустевший город, насквозь прожигая камень, уничтожая хрупкие, прекрасные строения асторэ, навсегда лишившиеся хозяев.
        Калав-им-тарк дрожали от вершины до самого основания. Содрогались в агонии, путая пространство и время, обертываясь в нити прошлого и будущего. Хоровод солнц и лун безумствовал, вертясь вокруг шпилей, сжигая не успевших улететь птиц.
        Мир был свободен от заблудившихся, свободен от асторэ и гвинов. Новый, странный, непривычный, он только что появился и не мог привыкнуть к этому перерождению.
        Потолок из двух крестовидных балок исчез. Они вращались столь быстро, что глаз не мог рассмотреть, и лишь ветер в волосах напоминал об их существовании.
        Черная непроглядная клякса двери на ту сторону висела в центре зала.
        - Пора закрывать! - крикнул Мальт, находясь ближе всего к ней, прячась от воя другого мира за щитом. - Больше нет времени, Мири! Закрывай!
        Моратан лежал без сознания, Милт, завернувшись в плащ, пошатывался.
        - Закрывай! - вновь крикнул Мальт, но Мири словно не слышала его, напряженно глядя на Мерк.
        Та стояла на коленях перед телом Мали, с искусанными губами. Её левая рука по локоть сияла белым светом, Миерон смотрел с надеждой, которая гасла в его глазах.
        - Прости. - Она наконец-то приняла страшную правду. - Я… не могу найти её. Там нечто другое. Столько всего.
        Она совершила одну попытку до этого, но вместо Мали появилось нечто, едва не убившее Моратана, и лишь алый луч из щита отбросил это создание назад. В черную бездну.
        - Мне не хватает опыта. Прости. Та сторона уничтожает все привычное. Её нет. Сестра?!
        Мири плакала и не прятала слез:
        - Я ошиблась. Я так ошиблась! Я видела, что все получится!
        - Закрывай! - Мальт держал щит наготове, если кто-нибудь еще появится.
        Проем начал медленно затягиваться.
        - Нет! - Миерон вскочил на ноги.
        - Закрывай!
        - Ты! - Он с яростью указал на Мири. - Ты это все устроила! Ты видела! Знала!!
        - Я спасала наш народ!
        Он лишь ожег её взглядом, схватил лежавший на полу посох жены.
        - Мне придется исправить все, что мы натворили! Я найду ее!
        Мерк вскрикнула, Милт бросился наперерез Миерону, но тот прыгнул в бездну, и дверь на ту сторону захлопнулась.
        Башня перестала вздрагивать, и Мерк, взяв мёртвую сестру за руку, склонила голову, не желая смотреть вокруг. Не желая думать о том, что случилось.
        - Все, - сказал Мальт, устало опуская щит. - Кончено. Мы поступили правильно.
        Лицо у Милта было такое, словно он хотел ударить брата. Он вздохнул тяжело и сел рядом с Мири, спросив:
        - Что ты видишь в будущем теперь? Для нас? Для людей?
        Та вытерла слезы, но потекли новые, и она уже не стала их трогать, коротко ответив:
        - Надежду.
        Эпилог
        Паром плыл, опережая рассвет.
        Прогоняя туман, через фьорд, в открытое море, вдоль побережья, в Нимад. Шлепал колесами по воде, обходил мели. Хрюли, довольные прекрасной погодой и намечающимся тёплым днем, энергично перебирали лапами в беговом круге, вращая водяные колеса, заставляя паром двигаться вперед. То один, то другой зверь счастливо похрюкивали и шумно, совершенно по-человечески вздыхали.
        Ручной альбатрос криками указывал паромщице, стоящей у штурвала, правильный путь до тех пор, пока туман не рассеялся и риск угодить на камни или затопленные здания прошлой эпохи не исчез. Тогда он возвратился к девушке с двумя смешными короткими косичками, получалил должную награду и уселся в глиняное гнездо, позволив надеть на лапку цепочку.
        Паром был полон пассажиров - множество из них отправлялись на большую ярмарку в Нимад. Корабль останавливался в деревнях, поселках, возле ферм. Людей прибавлялось. Они грузили на корму бочки, корзины, тюки, мешки, ящики, тащили птицу и овец. После располагались на лавках, беседовали, глазели по сторонам.
        Начался месяц Щита, первый для лета. Месяц, когда, пусть и не каждый год, на Летосе распускались яблони. Сейчас берега фьорда казались белыми и бледно-розовыми от этого цветения. Красота яблонь властвовала над зеленью лугов, хвойных лесов и синих сопок.
        Тэо смотрел на Шерон. Она, в алом плаще указывающей, с алым браслетом на руке, сидела на носу, вызывая уважение всех пассажиров. Ей кланялись, справлялись о её самочувствии, обсуждали погоду, втайне дивились странному цвету белых волос. Рядом, бок о бок, сидел Мильвио, и его лицо выражало спокойствие. В куртке с надорванным и кое-как зашитым рукавом, той же самой, в которой его когда-то встретили Шерон, Тэо и Лавиани.
        Пружина улыбнулся воспоминаниям о сойке. Подумал, что она где-то на юге, вместе с Виром и Бланкой. И он обязательно найдет ее, как и Мьи, после возвращения с Летоса.
        Фэнико, откованный заново, собранный из двух половинок, скрепленный обычным металлом, стал почти таким же, как прежде. Добрый меч, готовый служить своему хозяину, как и всегда.
        Пока плыли к городу, акробат слушал разговоры купцов о нынешней суровой зиме, о поголовье скота и ценах на овечью шерсть. О будущем урожае яблок и конечно же сидре, который из них получится.
        Непривычно. Словно оказался в другом мире. Здесь как будто ничего не случилось, и события, произошедшие на материке, для местных были чем-то очень далеким. Война - лишь отголосок. Нереальная сказка.
        Один из торговцев, побывавший в большом путешествии и добравшийся до Карена, важно рассказывал собравшимся вокруг него слушателям новости других стран.
        О битве, закончившейся победой южан. О поклонявшихся Вэйрэну, которые еще остались в мире и ждут возвращения своей повелительницы - то ли Перчатки, то ли Варежки. О том, что Шестеро воротились в мир и Мальт в великой битве сжег алым лучом войско шауттов, взорвал горы и осушил море, через которое построил мост из костей и черепов. Об армиях мёртвых. О Мири, пришедшей в Мут и теперь правившей в Храме. А может, она не пришла, а только идет, и её ждут странные жрецы - мужчины, но в женских платьях, поди пойми этих южан. О странной гибели герцога Треттини и его сыновей и о том, что у горных тоже теперь будет новый владетель. Какой-то великий воин, собравший целые баталии против прежнего да Монтага. О том, что в небе видели белых львов и эйвов встретили на востоке впервые за тысячу лет. О гигантах, пришедших под стены Рионы. И еще про то, что в Пубире теперь больше нет Ночного Клана, а будут там жить таувины.
        Тэо слушал с улыбкой и правду и неправду.
        Паром миновал фьорд, выбрался в открытое море. И пошел вдоль скал, пока на горизонте не показались бивни-волнорезы прошлой эпохи, маяк и сам Нимад.
        Шерон первой спустилась на берег, дождалась друзей и с некоторым трепетом ступила на выщербленные камни древнего города. Обойдя ярмарку, выросшую на вересковой пустоши, увидела родные улицы.
        Ветер прилетел лепестками яблонь, закружил их вокруг Мильвио, дружелюбной рукой потрепал по кудрявым волосам, шепнул что-то, и он, отвечая на невысказанный вопрос Шерон, кивнул в сторону старого цветущего сада - всего-то с десяток низкорослых, привыкших к суровой непогоде деревьев, которые она помнила с детства.
        - Нам туда, - сказала указывающая Тэо. - Идем.
        В её голосе было что-то незнакомое для Пружины. Нетерпение? Предвкушение? Он не знал, почему Мильвио позвал его в это путешествие. Как всегда, не стал расспрашивать, предпочитая дождаться и все увидеть самому.
        Забор - лишь невысокая ограда из мшистого камня - позволил им без труда проникнуть внутрь. Шерон шла первой, спеша, глядя по сторонам. Ветер резвился, шелестел в ветвях, уронив ей на плечи несколько лепестков.
        Девочка, на взгляд Тэо, лет пяти, с рыжими волнистыми волосами, с серыми серьезными глазами, в шерстяном платье в клетку, босая, играла среди деревьев.
        Шерон застыла, наблюдая за ней. Губы указывающей чуть подрагивали, но глаза оставались сухими.
        Счастливыми.
        - Она так выросла…
        Одна из веток оказалась на уровне роста малышки, и та, помедлив, сорвала с нее цветок, положила на ладонь, подумала и озорно улыбнулась, отчего на щеках появились ямочки.
        Цветок изменился, вырос, потерял лепестки, округлился, стал стремительно расти. И вот на ладони девочки большое красное яблоко. Она откусила от него, стала жевать, с удовольствием жмурясь.
        Тэо издал тихий вздох, посмотрел на улыбающегося треттинца, на Шерон.
        - Ты знала?
        - Мильвио рассказал мне, еще когда вернулся в Риону.
        - Волшебник видит волшебника, сиор. Она первая за тысячу лет.
        - И теперь… - Акробат был потрясен.
        - И теперь, когда магия, которую Тион спрятал в Фэнико, вновь растеклась по миру, мы пришли к ней.
        - У нее есть будущее?
        - У всех есть будущее, мой друг, - серьезно ответил Мильвио. - Как я уже говорил, ваше поколение куда милосерднее моего. У вас есть шанс воспитать её правильно. А я помогу, чем смогу.
        Девочка заметила их, помахала рукой.
        - Он сказал мне, что придут друзья! - с милой непосредственностью ребенка произнесла она.
        Ветер пробежал по кронам веселым ласкающимся псом, вновь потрепал кудри Мильвио, улетел к вересковым пустошам.
        - Идите играть! - позвала девочка и спросила у Тэо: - Будешь яблоко?
        - Конечно.
        - Хозяин сада разрешает их брать. Сделай себе, сколько хочешь.
        - Боюсь, у меня не получится.
        Девочка подумала, сорвала цветок и, протянув асторэ, сказала:
        - Это очень просто. Я научу. Держи.
        Июль 2009 - апрель 2023
        Приложение
        ЭПОХИ
        Первая эпоха - Эпоха Безвременья
        Вторая эпоха - Эпоха Рождения
        Третья эпоха - Эпоха Света
        Четвертая эпоха - Эпоха Процветания
        Пятая эпоха - Эпоха Забвения
        НАЗВАНИЯ МЕСЯЦЕВ
        Месяц Ворона - первый месяц зимы.
        Месяц Мантикоры - второй месяц зимы.
        Месяц Снегиря - третий месяц зимы.
        Месяц Креста - первый месяц весны.
        Месяц Единорога - второй месяц весны.
        Месяц Соловья - третий месяц весны.
        Месяц Щита - первый месяц лета.
        Месяц Тени - второй месяц лета.
        Месяц Дракона - третий месяц лета.
        Месяц Журавля - первый месяц осени.
        Месяц Меча - второй месяц осени.
        Месяц Василиска - третий месяц осени.
        notes
        Сноски
        1
        Рунка (ронсанд, ронкона, брандистокко) - древковое колющее оружие: копье с двумя боковыми наконечниками, меньшими, чем центральный.
        2
        Шапель - простой шлем в виде металлического колпака с широкими полями. Распространен среди пехоты.
        3
        Козья нога - приспособление для натяжения тетивы арбалета.
        4
        Одежда, надеваемая под доспех. (Например: стеганный камзол, комбинезон, набитый ватой).
        5
        Рондаш - средний круглый щит, из легкого дерева, часто окованный сталью.
        6
        Закрытый шлем.